Автор: Фроянов И.Я.
Теги: период феодализма (iv в - 1861 г) история монография классовая борьба издательство ленинградского университета генезис древнерусское государство история киевской руси
ISBN: 5-288-00166-9
Год: 1990
Текст
И.Я.ФЮЯНОВ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЛЕНИНГРАДСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
И. Я. фРОЯНОВ
Киевская
ОЧЕРКИ
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ
Ответственный редактор
заслуженный деятель науки, проф.
В. В. Мавродин
ЛЕНИНГРАД
ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
1990
Рецензенты: докт. ист. наук Ю. Г Алексеев (ЛОИИ СССР АН
СССР), докт. ист. наук А. Л. Шапиро (Ленингр.
ун-т)
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Ленинградского университета
Фроянов И. я.
Ф91 Киевская Русь: Очерки отечественной историогра-
фии.— Л.: Издательство Ленинградского университета.
1990. —328 с.
ISBN 5-288-00166-9
В монографии, продолжающей исследования истории Киевской
Руси, опубликованные в 1974 и 1980 гг., рассматриваются этапы
ее изучения в научной литературе. Главное внимание уделяется
анализу точек зрения советских историков на такие узловые во-
просы, как возникновение древнерусского государства, роль города,
генезис и развитие феодализма на Руси, характер и формы клас-
совой борьбы и др.
Книга предназначена для научных работников, преподавателей
гуманитарных факультетов вузов, всех, интересующихся историей
Киевской Руси.
ф 0503020200—042
076(02)— '90 ,24—89
ISBN 5-288-00166-9
ББК 63.3(2)41
& Издательство
Ленинградского
университета,
1990
Памяти
Владимира Васильевича Мавродина
ПРЕДИСЛОВИЕ
Исследование проблем историографии Киевской Руси явля-
ется важной отраслью занятий советских историков. Интерес
к этим проблемам возник в науке уже в первые десятилетия
после Великого Октября.1 Тогда и позднее было написано не-
мало работ, прослеживающих изучение Киевской Руси в совет-
ской исторической литературе. Изыскания в данной области
увенчались выходом в свет двух монографических трудов, под-
готовленных коллективом авторов под руководством В. В. Мав-
родина.2 Возникает закономерный вопрос, насколько целесооб-
разна после появления этих трудов публикация настоящей
книги.
Мы полагаем, что для ее напечатания есть должные основа-
ния. Необходимо прежде всего подчеркнуть, что в предлагае-
мой вниманию читателя работе рассматривается изучение не-
которых важнейших вопросов истории Киевской Руси не только
советскими, но и дореволюционными историками. Это позво-
ляет более наглядно показать достижения советской историче-
ской науки.
Заметим далее, что нами взяты отнюдь не все сюжеты исто-
риографии Киевской Руси, а лишь те, которые представляют
существенное значение для познания общественного строя
1 См., напр.: Платонов С. Ф. История//Академия наук СССР за
десять лет. 1917—1927. Л., 1927; Троцкий И. Основные вопросы древней
русской истории в литературе последних лет//Историк-марксист. 1928. № 8;
Пархоменко В. А. К истории «державы Рюриковичей»: Обзор литера-
туры за 1938 Г.//ВДИ. 1939. № 3; Греков Б. Д. 1) Итоги изучения истории
СССР за двадцать лет//Изв. АН СССР. Сер. Обществ, науки. 1937. № 2;
2) Основные итоги изучения истории СССР за 25 лет//Двадцать пять лет
исторической науки в СССР. М.; Л., 1942; и др.
2 Советская историография Киевской Руси/Под ред. В. В. Мавро-
дина. Л., 1978; Советское источниковедение Киевской Руси/Под ред.
В. В. Мавродина. Л., 1979.
3
Руси X—XII вв. Такого рода тематическое ограничение дает воз-
можность подробнее и полнее разобрать соответствующие про-
изведения ученых, по сравнению с имеющимися на сегодняшний
день историографическими обзорами.
Следует также сказать, что с момента публикации упомяну-
тых нами монографических трудов, посвященных советской -ис-
ториографии Киевской Руси, прошло более десяти лет. В печати
за это время было опубликовано значительное количество новых
исследований, заслуживающих историографического анализа.
И, наконец, еще одно обстоятельство, на которое хотелось
бы указать. Говоря о произведениях советских историков, осо-
бенно новейших, мы старались привлечь внимание к спорным
и нерешенным вопросам этнической, экономической и социаль-
ной истории Киевской Руси, стремясь при этом дать свое по-
нимание каждого из них. Поэтому данную книгу надо считать
этапом исследования, проводимого нами по истории Древней
Руси и частично уже опубликованного.3
Подобно предшествующим нашим работам, она заключена
в очерковую форму.
В первом очерке, как бы вводном, речь идет о советской
историографии древнерусской народности, т. е. носителе эконо-
мических и социальных отношений, историография которых —
предмет дальнейшего разбора.
Во втором очерке излагается история изучения советскими
учеными экономики Древней Руси: земледелия, скотоводства,
промыслов, ремесла и торговли. Здесь же выясняется характер
и степень воздействия эволюции земледельческого производства
на развитие социальных отношений среди восточных славян,
как об этом пишут современные авторы, с одной стороны, и как
это представляется нам — с другой; затрагивается проблема
возникновения городов на Руси, тесно увязываемая исследова-
телями с ростом производительных сил и становлением классо-
вого феодального общества.
Третий, четвертый и пятый очерки содержат историографию
челяди, холопов, данников и смердов. Обращение к этим кате-
гориям зависимого населения Древней Руси не случайно, оно
обусловлено тем, что названные категории были самыми зна-
чительными и типичными среди остальных групп несвободного
люда и потому наиболее показательными для раскрытия харак-
тера системы господства и подчинения, сложившейся в древне-
русском обществе. Поскольку проблемы рабства, данников
и данничества вызывают сейчас у историков большой интерес
и порождают споры в науке, нам показалось нужным суммиро-
3Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической
истории. Л., 1974; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической
истории. Л., 1980; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-го-
сударства Древней Руси. Л., 1988.
4
вать результаты их обсуждения как в советской, так и в доре-
волюционной историографии, чтобы яснее были видны итоги
и перспективы решения этих проблем.
Шестой очерк завершающий. В нем рассматриваются труды
советских ученых, относящиеся к генезису феодализма в Рос-
сии. По своему значению этот очерк является центральным
в книге, что вполне понятно, ибо генезис феодализма—ключе-
вая проблема в советской исторической науке о Киевской
Руси.
В конце очерков мы формулируем собственное мнение по
тому или иному вопросу. Во избежание недоразумений подчерк-
нем, что это сделано отнюдь не с целью придать авторским
взглядам какое-то особое значение (они — только один из воз-
можных вариантов прочтения древнерусской истории, не боль-
ше), а для того, чтобы явственнее обозначить степень их но-
визны и самостоятельности.
Заканчивая предваряющие разъяснения, автор вспоминает
с. глубокой благодарностью своего учителя Владимира Василье-
вича Мавродина за его постоянную поддержку, добрые советы
и указания. Он также весьма признателен Б. Б. Пиотровскому,
К. В. Чистову, А. Л. Шапиро, А. Г. Манькову, Ю. Г. Алексееву,
В. М. Панеяху, А. Н. Цамутали за ценные замечания, высказан-
ные ими в процессе подготовки рукописи к печати.
Очерк первый,
СОВЕТСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
ДРЕВНЕРУССКОЙ НАРОДНОСТИ
Древнерусская народность и ее исторические судьбы стали
предметом обсуждения в исторической науке давно. Начало
этому обсуждению было положено еще в 50-е годы прошлого
столетия, когда между М. П. Погодиным и М. А. Максимови-
чем возник спор о том, кого надо считать истинными «россами»,
южан или северян, и кому, следовательно, по-настоящему при-
надлежит киевский период русской истории, заслуга создания
русского государства и национальности. В дальнейшем проти-
вопоставление южан («малороссов») северянам («великорос-
сам») приобрело весьма резкие очертания, вылившись в исто-
рическую концепцию Н. И. Костомарова, которая строилась на
противопоставлении двух начал: демократического, федеративно-
го, воплощенного в «южнорусской», или «малороссийской»,
народности, и «единодержавия», олицетворенного великорусской
народностью.
Н. И. Костомаров говорил о глубоком различии психологии
украинца и великоросса. Это отличие он видел в седой древ-
ности, уходящей в киевские времена. По Н. И. Костомарову,
«южнорусс» — носитель народной свободы: он полон ненависти
к насилию, терпим, у него нет чувства национального высоко-
мерия; он по натуре своей анархист, в нем «не было ничего на-
силующего, нивелирующего, не было политики, не было холод-
ной рассчитанности, твердости на пути к предназначенной це-
ли». Что касается великорусса, то ему якобы были присущи
такие психические свойства, как рабская покорность самодер-
жавной, деспотической власти, «стремление дать прочность
и формальность единству своей земли». Н. И. Костомаров пи-
сал: «В великорусском элементе есть что-то громадное, созида-
тельное, дух стройности, сознание единства, господство практи-
ческого рассудка, умеющего выстоять трудные обстоятельства,
уловить время, когда следует действовать, и воспользоваться
6
им насколько нужно... Этого не показало наше южнорусское
племя. Его свободная стихия приводила либо к разложению
общественных связей, либо к водовороту побуждений, вращав-
ших беличьим колесом народную историческую жизнь. Такими
показало на^м эти две русские народности наше прошедшее».1
Впоследствии теория контраста двух народностей выроди-
лась в националистическую теорию, апостолом которой был
М. С. Грушевский, начисто отрицавший какую бы то ни было
связь Киевской Руси с Северо-Восточной Русью, великорусской
народности с древнерусской.2
Надо сказать, что образованию подобных течений в истори-
ческой мысли объективно способствовали труды крупнейших
представителей дореволюционной науки, противопоставлявших
развитие Киевской, Приднепровской и Южной Руси тому, что
делалось во Владимиро-Суздальской, а позднее Московской
Руси. К их числу относились такие авторитетнейшие исследова-
тели русской старины, как С. М. Соловьев и В. О. Ключевский,
для которых Северо-Восточная Русь стала колыбелью новых
отношений в экономической, социальной и политической сферах.
Взгляд на Северо-Восточную Русь как на нечто самобытное,
непохожее на предшествующую историю, превратился в достоя-
ние широкой публики, проникнув в издания, предназначенные
для самообразования. В одном из них можно было, например,
прочитать: «Днепровская Русь — древнейший период нашей
истории, не хронологически только, но и реально очень далекий
от последующей истории собственно России, выросшей из удель-
ного княжества Северо-Восточной Руси. Русь Днепровская
и Русь Северо-Восточная — две совершенно различных истори-
ческих действительности; историю той и другой создают не оди-
наково два различных отдела русской народности».3
К чести дореволюционных ученых необходимо сказать, что
в их среде нашлись историки, которые решительно возражали
против попыток оторвать Московскую Русь от Киевской Руси,
великорусскую народность от древнерусской. К ним принадле-
жал А. Е. Пресняков — тонкий и вдумчивый исследователь оте-
чественной истории. В 1915—1916 гг. для студентов историко-
филологического факультета он читал курс лекций, посвящен-
ный Киевской Руси, где со всей определенностью говорил, что
в исторической действительности «прошлое — до XI—XII вв.
включительно — и позднейшее время — XVII—XIX вв. — так
1 Концепция Н. И. Костомарова наиболее рельефно представлена в сле-
дующих его работах: Две русские народности (1861); Мысли о феде-
ративном начале в Древней Руси (1861); Черты народной южнорусской
истории (1861); Начало единодержавия в Древней Руси (1870).
2 См.: Грушевский М. С. Очерк истории украинского народа. СПб.,
1906
3 Русская история с древнейших времен до Смутного времени/Под
ред. В. Н. Сторожева. Вып. 1. М., 1898, С. XVIII.
7
тесно принадлежат одинаково к истории обеих ветвей русского
народа или обеих народностей русских — великорусской и укра-
инской, что без ущерба для полноты и правильности научного
изучения, без измены исторической правде разрывать изучения
их судеб нельзя» А. Е. Пресняков исходил из понятия «един-
ства русской народности», т. е. великоруссов и украинцев. По-
этому он настаивал на том, чтобы «киевский период рассматри-
вать как пролог не южнорусской, а общерусской истории».4
Выявляя признаки для различения и определения народности
вообще и древнерусской народности в частности, А. Е. Пресня-
ков называет антропологические приметы, язык, территорию
и государственную организацию. Однако во главу угла он по-
ставил культурно-психологические особенности, отдав дань бур-
жуазной социологии начала XX в.
В советской историографии вопрос о древнерусской народно-
сти занял одно из центральных мест. Правда, в первые годы
ее развития научное понимание термина «народность» отсут-
ствовало. Теория К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина об
этапах этнической эволюции общества не сразу вошла в нашу
науку. Данное положение хорошо прослеживается на иссле-
дованиях о восточных славянах, русских. Несмотря на то, что
историки прибегали к термину «народность»,5 они все же не
вкладывали в него того научного смысла, который принят сей-
час. Вот почему для обозначения этнического образования вос-
точных славян в период Киевской Руси использовались самые
различные наименования: «русский народ», «русские», «рус-
ские славяне», «славяне», «восточные славяне».6 А. А. Шахма-
тов считал возможным говорить даже о «русском племени».7
Насколько далеко ученые стояли от проблемы образования
древнерусской народности, свидетельствует тот факт, что древ-
нерусское общество X в. изображалось некоторыми авторами
не как консолидирующееся в этническом отношении общество,
а как распадающееся на многочисленные племена, упоминаемые
Повестью временных лет.8
Установившееся вскоре господство учения о языке Н. Я. Мар-
ра с его стадиальностью в развитии речи, четырехчленным ана-
4 Пресняков А. Е. Лекции по русской истории: В 2 т. Т. 1: Киев-
ская Русь: М, 1938. С. 10.
5 См.: Рожков Н. А. Русская история в сравнительно-псторпча?:ом
освещении: В 12 т. Пг., 1919. Т. 1. С. 95; Пархоменко В. А. У ;чт?::ов
русской государственности. Л., 1925. С. 9.
6 Рожков Н. А. Русская история в сравнительно-историческом осве-
щении. Т. 1. С. 237; Покровский М. Н. 1) Очерк истории русской куль-
туры. Ч. 1. М.; Л., 1925. С. 177; 2) Русская история в самом сжатом очерке.
М., 1934. С. 21, 22; 3) Историческая наука и борьба классов. Вып 1. М.;
Л., 1933. С. 273; 4) Избр. произведения. Кн. 1. М., 1966, С. 97, 111, 134;
Пархоменко В. А. У истоков... С. 6, 100.
7 Шахматов А. А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг. 1919.
8 Пархоменко В. А. У истоков... С. 26, 42.
8
лизом и прочими вещами отодвинули решение вопроса о сущ-
ности и характере этнических образований в эпоху разложения
первобытнообщинного строя. Пришли в движение яфетические
предки восточных славян «эт-рус-ки», «рас-ены», восходящие
к одному из четырех элементов «рош», этнические категории,
ставшие социальными, и наоборот, т. е. понятия, присущие
«новому учению о языке».
На протяжении 30-х годов данный вопрос оставался все еще
в тени. Он не был даже поставлен в прямой и ясной форме.
Это объяснялось, кроме указанного влияния учения Н. Я. Марра,
еще и тем, что главные усилия наших исследователей были
сосредоточены тогда на изучении социально-экономического
и политического строя Киевской Руси.
Наглядный тому пример — работы Б. Д. Грекова, хотя в его
трудах, появившихся в обозначенное время и позднее, фигури-
рует термин «русский народ». Б. Д. Греков отмечал, что «рус-
ский народ» выступает на исторической сцене в VI в., что он
являл собой не отдельные племена славян Восточной Европы,
а более широкое объединение, хотя определения ему автор не
дает, подчеркивая лишь этническое единство русского народа
в кивский период его истории и указывая на то, что Киевское
государство «способствовало слиянию славянских племен в еди-
ный русский народ», причем понятия «восточные славяне»
и «русский народ» выступают у него как равнозначные.9 Лишь
в одном месте Б. Д. Греков говорит о народности, указывая,
что этногенический процесс завершился «формированием сла-
вянской народности».10 Он отмечает две этнические единицы —
племя и народ.11 Термином «древнерусский» историк пользует-
ся, но только по отношению к языку. «Древнерусский язык,—
по его мнению,— местный славянский язык».12 Б. Д. Греков
подчеркивает единство русского языка киевских времен, в пер-
вую очередь литературного языка, чувство единства Руси
и русского народа, заканчивая эти свои соображения выводом;
«Киевское государство — колыбель великорусского, украин-
ского и белорусского народов».13
Таким образом, по отношению к восточному славянству
киевских времен Б. Д. Греков применял термин «русский на-
род». То же самое мы встречаем в работах Н. С. Державина,
который одну из своих книг так и озаглавил — «Происхожде-
ние русского народа». В ней он заявляет, что восточнославян-
9 См.: Греков Б. Д. 1) Киевская Русь. М.; Л., 1939. С. 9; 2) Борьба
Руси за создание своего государства. М.; Л., 1945. С. 22—23; 3) Культура
Киевской Руси. М.; Л., 1944. С. 38, 39, 72; 4) Киевская Русь. М„ 1949.
G. 7, 9, 23, 401, 475.
10 Греков Б. Д. Киевская Русь. М.; Л., 1944. С. 309.
11 Там же. С. 237.
12 Там же. С. 279.
13 Там же. С. 335.
ские племена в целом составляют «русский народ».14 В другой
книге Н. С. Державин также утверждал, что восточные славя-
не образуют «собою в целом русский народ».15
Первая постановка вопроса о древнерусской народности
имеет место в работах В. В. Мавродина. В монографии «Обра-
зование Древнерусского_ государства» (1945 г.) автор пишет
тгдре^нёрусской народности прежде всего в теоретическом пла-
не. Он полагает, что общественное развитие, результятт^. ил-
торого было создание Д ревнерусского госуларствщ имело огром-
ное значение в формировании древнерусской народности. Киев-
ское государство политически 'объедйнйло восточнославянские,
русские племена, связало их общностью политической жизни,
культуры, религии, общей борьбой с внешними врагами и общи-
ми интересами на международной арене, историческими тради-
циями, способствовало появлению и укреплению понятия един-
ства Руси и русских. Все эти явления в совокупности обусловили
формирование древнерусской народности. В основе назван-
ного процесса лежала не только общность происхождения вос-
точных славян и их быта, но и единство исторически сложив-
шихся форм общественно-политической, государственной жизни,
единство культуры и религии, общность традиций, государствен-
ных границ и интересов. Поэтому о русских IX—XI вв. автор
говорит не как о конгломерате племен, а как о единой народ-
ности, этнической общности, следующей за племенами и союза-
ми племен, которую он называет древнерусской народностью.16
Такую же характеристику восточных славян времен Киевского
государства он дает и в книге «Древняя Русь».17
Вместе с тем В. В. Мавродин обращает внимание на то, что
в рассматриваемое время процесс складывания единой древне-
русской народности не завершился. Наступившая феодальная
раздробленность расчленила древнерусскую народность на час-
ти, предопределила появление этнических образований времен
«национальных областей» (В. И. Ленин). В данном случае имело
место смешение автором двух явлений, а именно — складыва-
ния древнерусской народности и ее дальнейшей судьбы. Впослед-
ствии В. В. Мавродин подчеркивал, что распад древнерусской
народности был не столько следствием незаконченности процес-
са ее формирования, сколько результатом тех исторических
условий, которые сложились на Руси вследствие Батыева на-
шествия и захвата ее земель Литвой, Польшей, Венгрией, Зо-
лотой Ордой, Орденом и Молдавией. На этом вопросе он хотя
14 Державин Н. С. Происхождение русского народа. М., 1944. С 48,
57, 77.
15 Державин Н. С. Славяне в древности. М.; Л., 1945. С. 25.
16 Ala в р о дин В. В. Образование Древнерусского государства Л.,
1945. С. 380, 392, 395—402.
17 Мавродин В. В. Древняя Русь. Л., 1946. С. 304—310.
10
и останавливался в своей работе «Образование Древнерусского
государства», но необходимых выводов все же не сделал.18
Развивая концепцию Б. Д. Грекова,19 В. В. Мавродин при-
дает большое значение национальному сознанию и самосозна-
нию русских людей киевской поры, сознанию единства Руси
и русского народа. Позднее, следуя за Б. Д.. Грековым
и Н. С. Державиным, он по отношению к восточным славянам
времен Древнерусского государства предпочитает пользоваться
термином «русский народ». При этом В. В. Мавродин указы-
вает, что понятие «народ» следует применять не в социальном
смысле («трудящиеся массы»), а в качестве этнической кате-
гории.20 Согласно В. В. Мавродину, народностями являлись ве-
ликороссы, украинцы и белорусы XIV—XVI вв., но они были
этническими образованиями, не идентичными народности, кото-
рая сложилась в Киевской Руси. Поэтому за последней, быть
может, следовало бы закрепить термин «русский народ».
В начале 1950 г. В. В. Мавродин выступает со статьей
«Основные этапы этнического развития русского народа».
В ней он ставит ряд принципиальных теоретических проблем.
Автор не сомневается в том, что в IX—XI вв. «сложился рус-
ский народ», и тут же ставит вопрос о научном понимании
самого термина «русский народ». Он пишет: «Зачастую термин
„русский народ” употребляется для обозначения и русских,
времен Олега и Игоря, и русских наших дней. Это неверно».
Полемизируя с А. Д. Удальцовым, В. В. Мавродин подчерки-
вает, что народ не является какой-то особой этнической катего-
рией, возникшей вслед за союзом племен и предшествующей
народности, и считает, что во времена Киевского государства
восточное славянство консолидировалось в единую русскую
народность. Для того, чтобы устранить возможность смешения
понятий «народность» по отношению к великорусской, украин-
ской и белорусской народностям XIV—XVI вв. и «народности»
русской IX—XI вв., он предлагает «признать правомерным
вслед за термином „древнерусский язык”, „древнерусская лите-
ратура”, „древнерусское искусство” и термин „древнерусская
народность”».21
В этой же статье автор уже по-иному ставит вопрос об эво-
люции восточнославянского этноса в период, последовавший за
распадом Древнерусского государства. Он не считает феодаль-
ную раздробленность основной причиной расчленения древне-
18 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. С. 400—
401
19 См: Греков Б. Д. 1) Культура Киевской Руси; 2) Борьба Руси
за создание своего государства.
20 Чаще всего в специальной литературе термин «народ» толкуется
именно как понятие социальное (Бутенко А. П. О содержании понятия
«народ»//ВИ. 1955. № 4. С. 131—134.)
21 Мавродин В. С. Основные этапы этнического развития русского
народа/ВИ. 1950. № 4. С. 62.
11
русской народности на три более поздние народности восточных
славян. В. В. Мавродин полагает, что процесс дальнейшей кон-
солидации и развития единой народности восточных славян был
прерван «главным образом» (этот фактор играл решающую
роль) Батыевым нашествием, отторжением русских земель, за-
хватом многих русских земель соседними государствами.22
В последующих своих работах В. В. Мавродин развивал
взгляды относительно древнерусской народности, высказанные
в 1945 г. О русской народности киевских времен В. В. Мавро-
дин пишет в книге «Образование единого русского государст-
ва».23 Отметив тот факт, что в древнерусскую народность сли-
лись все восточнославянские племена, он выделил и характер-
ные для древнерусской народности единство языка, террито-
рии, культуры, психического склада, сознание единства всех
русских.24 В книге о Древнерусском государстве, в которой це-
лая глава (VII) названа «Древнерусская народность», он пи-
сал, что одним из важнейших явлений, связанных с Киевской
Русью, с образованием и развитием Древнерусского государст-
ва, является складывание восточного славянства в древнерус-
скую народность. На смену племени, этнической категории пер-
вобытного общества, вместе с утверждением на Руси феодаль-
ных отношений приходит иная, более совершенная этническая
категория — народность. С течением времени в древнерусскую
народность слились все племена и территориально-этнический
объединения восточных славян.25 Эти же соображения выска-
зывались им в лекции, прочитанной в 1957 г. в Ленинградской
партийной школе.26
Значительное воздействие на изучение древнерусской народ-
ности оказали открытая «Правдой» дискуссия по вопросам
языкознания и публикация работы И. В. Сталина «Марксизм
и вопросы языкознания». Появление этой работы наложило рез-
кий отпечаток на характер изучения специалистами проблем
истории древнерусской народности. Догматическое следование
сталинским положениям на некоторое время парализовало твор-
ческое исследование вопроса древнерусской народности. Были
предприняты усилия рассматривать их в свете высказываний
И. В. Сталина о развитии языка и складывании наций.
В первую очередь здесь необходимо упомянуть труды
Б. А. Рыбакова. В одном из них автор определяет народность
как этническую общность эпохи формирования рабовладельче-
22 Там же. С. 62—63.
23 Мавродин В. В. Образование единого русского государства. Л.,
1951. С 209—219.
24 Мавродин В. В. Историческая общность русского и украинского
народов//Славяне. 1954. № 3. С. 15—18.
25 Мавродин В. В. Очерки истории СССР: Древнерусское государ-
ство М, 1956. С. 258—263.
26 Мавродин В. В. Возникновение феодальных отношений у восточ-
ных славян: Древнерусское государство. Киевская Русь. М., 1957. С. 24—25.
12
ского или феодального общества, возникшую на основе давнего
языкового родства. Признаками народности он считает общ-
ность языка (при наличии диалектов), территории, культуры,
хозяйственной жизни и наличие экономических связей. Древне-
русской народности предшествовала единая славянская народ-
ность II—IV вв. н. э., которой принадлежит Черняховская куль-
тура. Русская (древнерусская) народность начала обособлять-
ся и формироваться на востоке Среднего Приднепровья в V—
VII вв. В IX—X вв. «завершился ранний период формирования
древнерусской народности», который был закреплен образова-
нием Древнерусского государства.27
Затем выходит новая работа Б. А. Рыбакова «Проблема об-
разования древнерусской народности в свете трудов И. В. Ста-
лина». В этой статье автор повторил определение древнерус-
ской народности, сформулированное им ранее, уточнив его ха-
рактеристикой экономических связей, изображаемых в форме,
присущей феодальному хозяйству. Он говорит о формировании
древнерусской народности в X—XI вв. лишь после того, как
окончательно исчезли летописные племена. Б. А. Рыбаков
уточняет и само наименование народности, рекомендуя «во
избежание путаницы» называть ее не «русской», а «древнерус-
ской».28 Развивая свою мысль о превращении восточных славян
в народность на востоке Среднего Приднепровья в V—VII вв.,
автор высказывает предположение, согласно которому ядром
древнерусской народности IX—X вв. явился союз восточносла-
вянских «племен руси» VI—VII вв. Дальнейший ход этой мысли
имел! место в статье Б. А. Рыбакова «Древние русы», опуб-
ликованной в 1953 году. В ней воспроизводится прежнее опре-
деление понятия «народность», подчеркивается роль Древнерус-
ского государства в укреплении единства древнерусской народ-
ности. По мнению Б. А. Рыбакова, началом складывания древ-
нерусской народности следует считать VI—VII вв., а оформлени-
ем ее — IX—X вв. Зачатки этого процесса отложились в так на-
зываемых «древностях русов» («древностях антов» А. А. Спи-
цына) на востоке Среднего Приднепровья.29
Одновременно с Б. А. Рыбаковым по вопросам истории древ-
нерусской народности выступил А. Н. Насонов, который под-
27 Рыбаков Б. А. К вопросу об образовании древнерусской народно-
сти//Тезисы докладов и выступлений сотрудников Ин-та истории материаль-
ной культуры АН СССР, подготовленных к совещанию по методологии этно-
генетических исследований. М., 1951. С. 15—20.
28 Р ы б а к о в Б. А. Проблема образования древнерусской народности
в свете трудов И. В. Сталина//ВИ. 1952. № 9. С. 42—51.
f29 Рыбаков Б. А. Древние русы: (К вопросу об образовании ядра
древнерусской народности в свете трудов И. В. Сталина)//СА. 1953.
№ XVII. С. 23—24, 99, 104.— Эти положения Б. А. Рыбаков подтвердил
в «Очерках истории СССР», вышедших в свет в 1958 г. (Очерки истории
СССР:' Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на
территории СССР. Ill—IX ibb./Под ред. Б. А. Рыбакова. М., 1958. С. 798.*
13
черкивал огромную роль в формировании восточнославянской
или древнерусской народности политического фактора — появ-
ления Древнерусского государства, слившего воедино северную
и южную группы восточнославянских племен.30 В монографи-
ческом исследовании, посвященном изучению образования тер-
ритории Древнерусского государства, А. Н. Насонов замечает,
что в данном исследовании он не рассматривает сюжет о древ-
нерусской народности, сложившейся примерно в VI—XI вв., но
сама формулировка, высказанная им, дает основание считать,
что для обозначения восточных славян эпохи Киевской Руси
автор принимает термин «древнерусская народность».31
Д. С. Лихачев, исследуя процесс возникновения русской ли-
тературы, затронул некоторые аспекты, связанные с древнерус-
ской народностью. Он полагает, что «с развитием феодального
строя и распадом отношений родового общества определился
переход от восточнославянских племен к единой древнерусской
народности». При этом «процесс образования древнерусской
народности начался, по-видимому, задолго до появления ранне-
феодального древнерусского государства. Внешним проявлением
этого процесса складывания восточнославянских племен в древ-
нерусскую народность являлось возникновение у них различных
политических объединений, как, например, государственного
объединения дулебов и др.». Д. С. Лихачев говорит о языковой,
экономической, территориальной, психической и культурной
общности древнерусской народности.32 Но, в отличие от нации,
перечисленные элементы общности древнерусской народности
не были устойчивы.33 Отмечая тот факт, что русская литерату-
ра XI—XIII вв. выросла «на единой основе древнерусской на-
родности», Д. С. Лихачев подчеркивает, что литература, в свою
очередь, «способствовала сложению этой народности, создавая
ту общность культуры, которая является одним из необходимых
признаков образования народности, а затем и нации».34
В 1954 г. наша страна отмечала трехсотлетие воссоединения
Украины с Россией. К празднованию были опубликованы тези-
сы ЦК КПСС, где говорилось: «Русский, украинский и белорус-
ский народы ведут свое происхождение из единого корня —
древнерусской народности, создавшей древнерусское государст-
во — Киевскую Русь».35 Интерес ученых к проблеме древнерус-
ской народности активизировался. Вышло в свет несколько ра-
30 Н а с о н о в А. Н. К вопросу об образовании древнерусской народ-
ности//Вестн. АН СССР. 1951. № 1. С. 69—70.
31 Н а с о н о в А. Н. «Русская земля» и образование территории Древ-
нерусского государства. М., 1951. С. 7.
32 Л и х а ч е в Д. С. Возникновение русской литературы. М.; Л., 1952.
С. 224.
33 Там же. С. 224—225.
34 Там же. С. 231.
35 Тезисы о 300-летии воссоединения Украины с Россией (1654—1954 гг.).
М. 1954. С. 5.
14
бот на эту тему, написанных М. Н. Тихомировым, А. Н. Коза-
ченко, В. И. Довженком и др.
Статья М. Н. Тихомирова носила название «Значение Древ-
ней Руси в развитии русского, украинского и белорусского на-
родов». Большое значение в деле формирования древнерусской
народности М. Н. Тихомиров придавал экономическим связям
и сознанию единства Руси и русских. Вместе с тем он указы-
вает на общность языка и территории как на характерные при-
знаки древнерусской народности.36
Что касается В. И. Довженка, то он уже в 1953 г. выступил
с докладом «К вопросу о сложении древнерусской народности»,
где замечал, что временем формирования народности является
период разложения первобытнообщинного строя и перехода
к классовому обществу. По убеждению В. И. Довженка, этни-
ческая общность восточных славян середины I тысячелетия н. э.,
т. е. эпохи антов, «не была еще народностью». Киевское госу-
дарство сыграло определенную роль в формировании древнерус-
ской народности, но в основе ее лежала культурная и этниче-
ская общность. В. И. Довженок полагает, что единство древне-
русской народности было нарушено не феодальной раздроб-
ленностью, а татарским нашествием.37 Однако в более поздней
статье В. И. Довженок относит начало образования древнерус-
ской народности именно ко временам антов.38
Данью времени выглядит утверждение В. И. Довженка
о том, что «вопрос о сложении древнерусской народности яв-
ляется новым» и будто бы «постановка его стала возможной
только после выхода в свет‘труда И. В. Сталина по языкозна-
нию».39 Что вопрос о древнерусской народности отнюдь не яв-
лялся новым и поставлен был в нашей советской исторической
науке до 1950 г., свидетельствует, хотя и косвенно, сам
В. И. Довженок, полемизируя с В. В. Мавродиным, работы ко-
торого о древнерусской народности были опубликованы за пять
лет до дискуссии о языке.
Первый опыт дать историографию древнерусской народности
предпринял А. И. Козаченко. Он отметил, что В. В. Мавродину
принадлежит первенство в постановке вопроса о древнерусской
народности.40 По словам А. И. Козаченко, древнерусскую народ-
36 Тихомиров М. Н. Значение Древней Руси в развитии русского,
украинского и белорусского народов//ВИ. 1954. № 6. С. 19—23.
37 Довженок В. И. К вопросу о сложении древнерусской народно-
сти//Доклады VI научной конференции Ин-та археологии АН СССР. Киев,
1953. С. 41—57.
38 Довженок В. И. Древньоруська народшсть i сшльшсть походже-
ння рос1йського, украТнського i б!лоруського народ!в//В1сник АН УССР.
1954. № 5. С. 40—44.
"Довженок В. И. К вопросу о сложении древнерусской народно-
сти. С. 41.
40 Козаченко А. И. Древнерусская народность — общая этническая
база русского, украинского и белорусского народов//СЭ. 1954. № 2. С. 7.
15
ность характеризуют общность языка (при этом в его форми-
ровании большую роль сыграл язык письменности), территории,
которая в значительной мере была обусловлена образованием
Древнерусского государства, а также общность экономическая,
религиозная и сознание единства всех русских людей. Форми-
рование древнерусской народности А. И, Козаченко подразде-
ляет на три этапа: 1) VII—IX вв. — период образования и на-
чала развития древнерусской народности; 2) X—первая поло-
вина XIII в. — расцвет древнерусской народности; 3) вторая
половина XIII в. — распад древнерусской народности.41
Ряд исследований в области истории формирования и разви-
тия древнерусской народности написан Л. В. Черепниным.
В главе «Возникновение древнерусской народности», подготов-
ленной для «Очерков истории СССР», появившихся в 1953 г.,
Л. В. Черепнин говорит о тех явлениях, в результате развития
которых возникла древнерусская народность. Он думает, что
она сложилась из отдельных славянских племен в эпоху разло-
жения первобытнообщинного строя и возникновения классового
общества. По Л. В. Черепнину, мы имеем основания говорить
об известной общности территории, языка, психического склада
древнерусской народности. При этом все названные формы
общности могли иметь место «лишь на основе известной (хотя
и очень относительной в эпоху раннего феодализма) экономи-
ческой общности».42 Л. В. Черепнин придает большое значение
языковой общности древнерусской народности и особенно'чув-
ству единства всех русских людей и Руси, национальному созна-
нию, патриотизму, которым проникнуты фольклор, литератур-
ные произведения и летописи Киевской Руси.43
Л. В. Черепнину принадлежит довольно обстоятельная ра-
бота по истории древнерусской народности обобщающего ха-
рактера, в которой подводился итог сделанному в данной об-
ласти и намечались задачи дальнейшего исследования. • По
Л. В. Черепнину, «народность является исторической категори-
ей, следующей за родом и племенем и предшествующей' на-
ции». Образование народностей он связывает с процессом
«разложения первобытнообщинного строя, переходом от патри-
архально-родовых отношений к территориальным объединениям,
возникновением товарного производства, складыванием и раз-
витием новых производственных отношений», типичных для
классовых обществ.44 Обращаясь к русской народности, Л. В. Че-
репнин считает, что при ее «рассмотрении следует исходить из
41 Там же. С. 7—19.
42 Очерки истории СССР: Период феодализма IX—XV вв./Под ред.
Б. Д. Грекова. Ч. 1. М„ 1953. С. 258.
43 Там же. С. 253—258, 472.
44 Черепнин Л. В. Исторические условия формирования русской
.народности до конца XV вв.//Вопросы формирования русской народности
и нации/Под ред. Н. М. Дружинина, Л. В. Черепнина. М.; Л., 1958. С. 8.
ie
представления о ней как об исторически складывающейся на
экономической базе зарождающегося и развивающегося фео-
дального способа производства, общности людей со своим язы-
ком, территорией и культурой».45 Древнерусская народность вы-
ступает у Л. В. Черепнина в качестве этапа развития русской
народности. Автор предлагает следующую периодизацию фор-
мирования русской народности: «1) VI—IX вв. — период разло-
жения первобытнообщинного строя и генезиса феодализма
у восточных славян, когда создаются предпосылки для возник-
новенЕтя древнерусской народности; 2) IX — начало XII в.—
раннефеодальный период на Руси, время дальнейшего развития
древнерусской народности; 3) XII—XIII вв. — период феодаль-
ной раздробленности, когда создаются предпосылки для фор-
мирования начоснове народности древнерусской народностей
великорусской, украинской и белорусской; 4) XIV—XV вв.—
период постепенного преодоления феодальной раздробленности,
время складывания великорусской, украинской и белорусской
народностей; 5) конец XV — начало XVII в. — время образо-
вания и укрепления Русского централизованного государства,
когда великорусская народность окончательно оформилась».46
Таким образом, VI—IX вв. для Л. В. Черепнина есть пер-
вый этап развития русской народности и вместе с тем началь-
ный этап формирования древнерусской народности, явивший-
ся результатом обособления восточных славян от своих запад-
ных и южных собратьев, а также следствием консолидации
восточнославянских племен.47 В ходе консолидации восточных
славян создавались предпосылки возникновения древнерусской
народности, чему способствовало появление крупных племенных
союзов и территориально-политических объединений, постоян-
ные передвижения и войны, подрывавшие родоплеменные устои.48
Л. В. Черепнин подчеркивает, что складывание древнерусской
народности на протяжении VI—IX вв. было связано с «новыми
явлениями в социально-экономической жизни восточного сла-
вянства», которые содействовали его сближению и слиянию.49
Одним из основных факторов социально-экономического по-
рядка была феодализация восточнославянского общества, в про-
цессе которой происходило формирование древнерусской народ-
ности, сопровождавшееся складыванием русского государства.
Именно на феодализме Л. В. Черепнин акцентирует внимание.
Феодальный способ производства, установившийся к IX в. в наи-
более развитых социально-экономически областях, послужил
основой образования древнерусской народности.50
45 Там же. С. 10.
45 Там же. С. 10—11.
47 Там же. С. 14.
19 Там же. С. 16, 17.
р Там же. С. 21. • t t
50 Там же. С. 22, 23. . z' А -> Ы
иг
17
В дальнейшем, на протяжении IX — начала XII в., развитие
древнерусской народности было, как и раньше, связано с рос-
том феодализма.51 IX—XI столетия — эпоха, когда сложилась
древнерусская народность, что произошло при активном воздей-
ствии государства.52 Ускоряющим моментом в процессе ее скла-
дывания стала «борьба со степными кочевниками».53 В целом
военные дела содействовали формированию древнерусской на-
родности: «Во время походов в ополчениях, в которых собира-
лось большое количество русских воев, складывались террито-
риальные и культурные связи, формировались черты будущего
национального государства».54
Определенную роль в развитии древнерусской народности
Л. В. Черепнин отводит принятию на Руси христианства. «Весь-
ма сложным вопросом, —пишет автор, — является взаимоот-
ношение проблемы формирования народности с проблемой клас-
совой борьбы. На протяжении IX — начала XII в. классовые
противоречия в древней Руси, присущие феодальной формации,
все более обострялись, и это обострение находило свое прояв-
ление в антифеодальных движениях. Но в ходе этих движений
разрушались остатки родоплеменных связей, складывались новые
отношения между широкими массами производящей части на-
селения, основанные на связях территориальных, в условиях
укрепления феодального способа производства. И в этом смыс-
ле при изучении процесса формирования древнерусской народ-
ности нельзя отрешиться от вопросов, касающихся истории клас-
совой борьбы».55
Характеризуя древнерусскую народность IX — начала XII в.,
Л. В. Черепнин говорит об относительной общности языка (при
наличии и стойкости диалектных различий), культуры, терри-
тории.56
К XII—XIII вв. относится третий этап истории русской на-
родности вообще и древнерусской в частности. Он отличался
возникновением предпосылок «для дробления древнерусской
народности, в результате которого в дальнейшем формируются
народности великорусская, украинская и белорусская». Вскры-
вая причины создания на общей основе трех народностей,
Л. В. Черепнин расходится с теми учеными, которые усматри-
вали их во внешнеполитических потрясениях (татаро-монголь-
ское нашествие), вызвавших обособление Северо-Восточной, Се-
веро-Западной и Южной Руси, вследствие чего единая дотоле
древнерусская народность распалась. Л. В. Черепнин не наблю-
дает краха и распада ни Древнерусского государства, ни древ-
51 Там же. С 32.
52 Там же. С. 29.
53 Там же. С. 27.
54 Там же. С 38.
55 Там же. С 39, 40.
56 Там же. С. 42, 43, 51.
18
нерусской народности. Просто «произошло расчленение ранне-
феодального государства на ряд феодальных земель и княжеств
в результате дальнейшего процесса феодализации. И создались
предпосылки для дробления древнерусской народности». Л. В. Че-
репнин убежден в том, что «сводить причины возникновения на
основе древнерусской народности народностей великорусской,
белорусской и украинской к татаро-монгольскому нашествию
и завоеванию и к переходу территории древней Руси к разным
государствам, и не учитывать значения в этом процессе фео-
дальной раздробленности — это значит недооценивать, что фео-
дальная раздробленность является закономерным этапом в раз-
витии народов в эпоху феодализма и явно преувеличивать эко-
номическую общность в период раннефеодального государства».
Отсюда Л. В. Черепнин делает вывод, согласно которому воз-
никновение «предпосылок для складывания великорусской, ук-
раинской и белорусской народностей является вовсе не резуль-
татом распада или краха народности древнерусской, а естест-
венным следствием ее развития».57 Л. В. Черепнин для перио-
да XII — начала XIII в. констатирует относительное единство
древнерусской народности и территории, населенной этой народ-
ностью. Но вместе с тем в указанное время уже намечались
границы территорий великорусской, украинской и белорусской
народностей, т. е. «начался процесс дробления древнерусской
народности, который уже значительно позднее привел к обра-
зованию трех восточнославянских народностей».58
Значительный интерес представляет книга П. Н. Третьяко-
ва «У истоков древнерусской народности», вышедшая в свет
в 1970 г. В этой книге автор изучает процесс образования древ-
нерусской народности — один из важнейших вопросов древней
и раннесредневековой истории нашей страны. Он указывает на
то, что термин «древнерусская народность» дает возможность
не путать этническое объединение восточных славян времен
Киевской Руси с русской народностью XIV—XVI вв. Отмечая,
что формирование народности есть закономерное явление, свой-
ственное периоду раннеклассового общества, П. Н. Третьяков
определяет народность как предшественницу нации, историче-
скую общность, сложившуюся из различных племенных групп
на основе экономических связей в эпоху разложения первобыт-
нообщинных отношений и распада родоплеменного строя, воз-
никновения классового общества и государства. В формирова-
нии древнерусской народности заметную роль сыграло образо-
вание и развитие Древнерусского государства.59 Говоря об эта-
пах складывания древнерусской народности, П. Н. Третьяков
57 Там же. С. 54—56.
58 Там же. С. 55—56, 57, 66, 69—70, 74.
59 Третьяков П. Н. У истоков древнерусской народности. Л., 1970.
С 3-9, 154.
19
относит процесс формирования древнерусской народности к ру^
бежу I и II тысячелетия н. э., но начало его возводит к более
раннему времени.60 Зачинателями древнерусской народности он
считает создателей и носителей зарубинецкой культуры, кото-
рые господствовали в лесостепном Приднепровье и в Полесье,
на Нижней Десне и на Сейме со II в. до н. э. и до II в. н. э.
Отсюда они продвинулись в Верхнее Поднепровье. Поглотив
и ассимилировав восточных балтов, из Верхнего Поднепровья
они устремились на север, северо-восток и на юг, в Среднее
Приднепровье. Это были предки летописных племен полян, сло-
вен, кривичей, вятичей, северян, в формировании которых за-
метную роль сыграли балты. Иного, западного, происхождения
дреговичи, древляне, волыняне. Говоря о племенах Повести
временных лет, П. Н. Третьяков определяет их как «террито-
риально-политические союзы», а не племена в собственном смыс-
ле слова. Они являлись «примитивными народностями, или
„народцами”, находящимися на разных уровнях консолидации
и мало помалу поглощаемыми складывающейся древнерусской
народностью». Первичное ее ядро сложилось в Среднем По-
днепровье, куда славянские племена, ассимилировавшие балтов,
проникли с севера, из Верхнего Приднепровья.61
Несколько особняком стоит работа М. Ю. Брайчевского, для
которого формула «древнерусская народность — общий предок
русского, украинского и белорусского народов» является не-
удачной и потому неприемлемой.62 Русь, согласно его мнению,
составляла этническую общность не абсолютную, а относитель-
ную. Без учета этого обстоятельства трудно понять сам факт
разделения восточных славян на три упомянутых народа.
М. Ю. Брайчевский считает, что древнерусская народность име-
ла сложную структуру, опирающуюся на глубокие генетические
основы. Он доказывает, будто каждое из конкретных летопис-
ных племен вырастало из особого этнического субстрата: поля-
не— из племен Черняховской культуры, древляне—милоград-
ской, северяне — юхновской и т. д. В процессе формирования
древнерусской народности языковые и этнографические особен-
ности восточнославянских племен не исчезли. / Консолидация
восточных славян наблюдается вокруг трех центров: южного,
северо-восточного и северо-западного. Вот почему главным яд-
ром формирования украинской народности была Полянская
лесостепь, русской — верховья Днепра, Оки и Волги, а бело-
русской — области дреговичей и полочан 63 'Русь (древнерус-
ская народность)—этап в этнической истории восточного сла-
вянства, когда племенное деление в основном было преодолено,
а новая структура, отличающаяся раздельным возникновением
60 Там же. С. 7.
61 Там же. С. 70, 152—154.
62 Брайчевский М. Ю. Похождения Руси. КиТв. 1968. С. 189 (прим).
63 Там же. С. 184, 189.
20
трех восточнославянских народов (русского, украинского и бе-
лорусского), еще не приобрела завершенного характера.64
Не ослабевает интерес к проблеме древнерусской народно-
сти и в последнее время. Вновь и вновь обращался к исследова-
нию этого вопроса В. В. Мавродин. В 1971 г. вышла в свет его
книга «Образование Древнерусского государства и формирова-
ние древнерусской народности», представляющая собой курс
лекций, прочитанный студентам исторического факультета Ле-
нинградского государственного университета. Здесь автор под-
черкивает, что термин «древнерусская народность» наиболее
точно соответствует этнической общности эпохи Киевской Руси.
По мнению В. В. Мавродина, древнерусской народности пред-
шествовали этнические общности, которые уже не являлись ни
племенами, ни союзами племен, но еще не сложились в народ-
ности,— это, скажем, волыняне, полочане, кривичи. Говоря
о древнерусской народности, В. В. Мавродин указывает на ха-
рактерную для нее общность языка, политической и государ-
ственной жизни, территории, хозяйства, материальной и духов-
ной культуры, обычаев, быта, традиций, религии. Важную роль
он придает сознанию единства Руси и русских людей, нацио-
нальному сознанию и самопознанию, причем терминами «на-
родность» и «национальность» автор пользуется альтернативно.65
«Происхождение русского народа» — другая книга В. В. Мав-
родина, где рассматривается процесс образования древнерус-
ской народности. Как и в предшествующей работе, тут отмечает-
ся, что термин «древнерусская народность» принят советскими
историками благодаря своему наибольшему соответствию этни-
ческой общности времен Киевской Руси: «Народность той поры
нельзя назвать русской, ибо это означало бы поставить знак
равенства между народностью, в которую сложились восточные
славяне в IX—XI вв., и той русской народностью времен Дмит-
рия Донского и Иван Грозного, которая объединила лишь часть
восточных славян».66
Еще раз В. В. Мавродин выявляет признаки народности как
этнического образования. «Народность, — пишет он, — харак-
теризуется не только общностью языка, отнюдь не устраняющей
местные диалекты, но и единой территорией, общими формами
хозяйственной жизни, общностью культуры, материальной и ду-
ховной, общими традициями, бытовым укладом, особенностями,
психического склада, так называемым «национальным харак-
тером». Для народности характерно чувство национального со-
знания и самопознания. При этом термин «национальное созна-
ние» следует понимать как сознание единства людей, принад-
64 Там же. С. 184.
^.Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства и фор-
мирование древнерусской народности. М., 1971. С. 157—170.
66 Мавродин В. В. Происхождение русского народа. Л, 1978.
С. 132;
21
лежащих к данной народности. Наконец, немаловажное значение
имеют такие факторы, как единая государственность и даже
принадлежность к определенной религии...»67
В. В. Мавродин утверждает, что народность возникает на
определенном этапе общественного развития, в эпоху классо-
вого общества,68 так как народность — этническое образование,
характерное именно для классового общества.69 Что касается
древнерусской народности, то началом ее формирования «сле-
дует считать IX—X вв. — время возникновения на Руси феодаль-
ных отношений и образования Древнерусского государства».70
Этническое развитие Руси в эпоху «феодальной раздроблен-
ности» XI—XIII вв. стало предметом изучения П. П. Толочко.
Разобрав мнения своих предшественников, занимавшихся этой
проблемой, он пришел к заключению, что «основные выводы
исследователей сводятся к следующему: 1) древнерусская на-
родность не представляла собой вполне устойчивой этнической
общности, и ее разложение определилось государственным рас-
падом Руси эпохи феодальной раздробленности; 2) древнерус-
ская народность была устойчивой этнической общностью и зна-
чительно пережила Киевскую Русь; 3) древнерусская народность
XII—XIII вв. переживала период дальнейшей консолидации и яви-
лась одним из основных элементов единства страны вплоть до
монголо-татарского нашествия».71 П. П. Толочко задается во-
просом, какой из перечисленных выводов наиболее соответст-
вует исторической истине. И он склоняется к третьему из них.
Правда, автор считает, что этот вывод, хотя и верный, однако
нуждается в дальнейшем обосновании.72 П. П. Толочко и пы-
тается дать ему собственное обоснование. Прежде всего ученый
обращается к языку и устанавливает языковое единство древ-
нерусских земель XII—XIII вв. «Созданный на языковой осно-
ве родственных восточнославянских племен и сформировавший-
ся в условиях единого государства древнерусский язык, — заме-
чает П. П. Толочко, — не только не распался в XII—XIII вв., но
значительно пережил Киевскую Русь. Активность общественно-
политической жизни Руси эпохи феодальной раздробленности
67 Там же. С. 119.
68 Там же.
69 Там же. С. 131. — На аналогичных позициях стоит и А. П. Пьянков,
полагающий, что «о развитии классовых отношений в восточнославянском
обществе второй половины первого тысячелетия нашей эры свидетельствует
процесс образования из восточнославянских племен древнерусской народ-
ности, которая складывалась после разложения первобытнообщинного строя
в процессе возникновения и дальнейшего развития классовой структуры об-
щества» (Пьянков А. П. Происхождение общественного и государст-
венного строя Древней Руси. Минск, 1980. С. 96.)
70 Мавродин В. В. Происхождение русского народа. С. 120.
71 Толочко П. П. 1) Киев и Киевская земля в эпоху феодальной
раздробленности XII—XIII веков. Киев, 1980. С. 195; 2) Этническое и госу-
дарственное развитие Руси в XII—XIII веках//ВИ. 1974. № 2. С. 56.
72 Т о л о ч к о П. П. Этническое и государственное развитие... С. 56.
22
не только не способствовала областной языковой замкнутости,
но и практически исключала ее».73
Помимо языковой общности, присущей консолидирующейся
древнерусской народности XII—XIII вв., П. П. Толочко наблю-
дает территориальную общность, культурное единство, извест-
ную экономическую и государственную общность.74
К проблемам истории древнерусской народности П. П. То-
лочко опять возвращается в своей недавней книге, посвящен-
ной социально-политическому строю Древней Руси. Здесь он
говорит о необходимости дальнейшего изучения этнического
развития Руси как на стадии начального сложения древнерус-
ской народности, так и в эпоху феодальной раздробленности
XII—XIII вв. Такое изучение, по мнению автора, должно быть
теснейшим образом связано с исследованием политической и го-
сударственной эволюции восточнославянского общества, оказы-
вавшей глубокое воздействие на процесс формирования древне-
русской народности. По сути дела, этнические и политические
явления переплетались, взаимообусловливая друг друга: «На
определенном этапе развития восточнославянских племен (VI—
VIII вв.) в силу их внутренней консолидации — языковой, куль-
турной и экономической — появились необходимость и возмож-
ность создания сначала нескольких, а затем и единого государ-
ственного образования. Рожденное на территориальной основе
родственных восточнославянских племен, Древнерусское госу-
дарство IX—X вв. само стало необходимым условием дальней-
шей их консолидации, превращения в единую древнерусскую
народность»?/!^ целом же «активизация процессов общественно-
го развития, обусловивших смену первобытнообщинного строя
на Руси феодальным,; возникновение классов, укрепление тор-
говых связей, появление письменности, а затем и литератур-
ного языка — все это обусловливало преодоление племенной
замкнутости и формирование единой древнерусской народ-
ности».75
Пробуждение сознания единства восточных славян — глав-
ное, по П. П. Толочко, достижение их этнического развития.
Выступая против переоценки влияния феодальной раздроб-
ленности на исторические судьбы древнеоусской народности
и полемизируя с историками Н. С. Державиным и В. В. Мав-
родиным, лингвистами Л. А. Булаховским и Р. И. Аванесовым,
автор отмечает, что названные ученые не располагают убеди-
тельными аргументами и чаще всего ссылаются на «формулу
феодальной раздробленности, при которой будто бы глохнут
73 Толочко П. П. 1) Киев и Киевская земля... С. 195—196; 2) Этни-
ческое и государственное развитие... С. 56—57.
74 Толочко П. П. 1) Киев и Киевская земля... С. 196—199; 2) Этни-
ческое и государственное развитие... С. 56—62.
75 Толочко П. П. Древняя Русь: Очерки социально-политической ис-
тории. Киев, 1987. С. 181.
23
между отдельными землями экономические, культурные и поли-
тические связи. Недоказанное положение о распаде Древнерус-
ского государства, таким образом, превратилось и в основное
доказательство разложения древнерусской народности».76 . .
П. П. Толочко, как и прежде, обнаруживает на Руси XII—
XIII вв. этническую, политическую и территориальную общность.
Древнерусскую народность он воспринимает как один из основ-
ных факторов «единства русских земель эпохи феодальной .раз-
дробленности». Согласно его мнению, «древнерусская народ-
ность была настолько монолитным этническим образованием,
что даже в условиях чужеземного господства — сначала монго-
ло-татарских ханов, а затем литовских князей, польских и вен-
герских королей — в разных частях бывшей территории Древ-
ней Руси сохранялось очень много общего в языке, культуре,
быте, обычаях, традициях».77
Несколько иначе механизм образования древнерусской на-
родности видится В. В. Седову. Превращение славянских пле-
мен, занявших обширное пространство Восточной Европы,
в древнерусскую (или восточнославянскую) народность он за-
мечает в VIII—IX вв. В. В. Седов полагает, что древнерусская
народность в это время имела «в своей основе славянское насе-
ление, объединенное не на этнодиалектной, а на территориаль-
ной почве», поскольку расселение восточных славян на широ-
ких просторах Средней и Восточной Европы в VI—VII столе-
тиях «привело к разобщенности эволюции различных языковых
тенденций. Эта эволюция стала носить не всеобщий, а ло-
кальный характер». Первостепенное значение в формировании
древнерусской народности В. В. Седов придает государству. Он
пишет: «Ведущая роль в сложении этой народности, по-види-
мому, принадлежит древнерусскому государству. Ведь недаром
начало формирования древнерусской народности по времени
совпадает с процессом складывания русского государства.
Совпадает и территория древнерусского государства с ареалом
восточнославянской народности. Возникновение раннефеодаль-
ного государства с центром в Киеве активно содействовало
консолидации славянских племен, составивших древнерусскую
народность». Созидательная роль государства прослеживается
и в IX—XII вв.: «Древнерусское государство объединило всех
восточных славян в единый организм, связало их общностью
политической жизни, и, безусловно, способствовало укреплению
понятия о единстве Руси».78
Складывание древнерусской народности в Верхнем . По-
волжье — предмет изысканий И. В. Дубова. Этнические изме-
нения, наблюдаемые в данном регионе с IX в., как он считает,
76 Там же. С. 184.
77 Там же. С. 187, 191.
78 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М.» 1982. С. 272,
273.
24
«вытекают из общеисторического явления — становления ран-
нефеодального общества... в IX столетии в этом районе начи-
нается переход от родоплеменного строя к феодальному, и фор-
мирование древнерусской народности здесь является одним из
проявлений феодализации».79
И. В. Дубов подчеркивает, что в этнической консолидации
Северо-Восточной Руси участвовали не только славянские пере-
селенцы, но и местные жители — финно-угры. По его словам,
«феномен формирования древнерусской народности» на терри-
тории Верхнего Поволжья чрезвычайно сложен и многогранен.
Здесь налицо и расселение славян, и ассимиляция ими местных
финно-угров, и аккультурация, благодаря которой в матери-
альной и духовной культуре Северо-Востока Руси явственно
выступают финно-угорские черты.80
Следует заметить, что вопросу об этнических компонентах
древнерусской народности в советской науке уделялось сущест-
венное внимание. В процессе формирования древнерусской на-
родности времен Киевской Руси некоторые исследователи
придавали очень большое значение неславянским этносам,
в частности (и в первую очередь) финно-уграм; другие, напро-
тив, отрицали иноязычное население как составной элемент
восточных славян. Рассуждая о племенах финно-угорских язы-
ков, поглощенных русскими, М. Н. Покровский утверждал, что
«в жилах великоруссов течет 80% их крови».81 Речь у М. Н. По-
кровского, несомненно, идет о великоруссах как потомках рус-
ских киевского периода отечественной истории, ассимилировав-
ших мерю, весь, мурому. Диаметрально противоположной точки
зрения придерживался Д. К. Зеленин, который в статье «При-
нимали ли финны участие в формировании великорусской на-
родности», доказывал: ни в формировании русской народности,
ни в развитии ее культуры финны никакого участия не прини-
мали.82 Идеи Д. К. Зеленина подверглись критике со стороны
С. П. Толстова.83
Необходимо сказать, что советские исследователи в свое
время отдали дань соображениям Н. Я. Марра об этногенезе
вообще и этногенезе русских в частности. Н. Я. Марр писал:
79 Д у б о в И. В. Проблемы формирования древнерусской народности
на ’ территории Верхнего Поволжья//Историческая этнография/Под ред.
Р. Ф. Итса. Л., 1985. С. 100.
"Дубов И. В. 1) Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средне-
вековья. Л., 1982. С. 40; 2) Проблемы формирования... С. 103, 105.
81 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов. Вып. 1.
М.; Л., 1933. С. 284.
: - 82 Зеленин Д. К. Принимали ли финны участие в формировании ве-
ликорусской народности?//Труды Ленингр. об-ва исследователей культуры
финно-угорских народностей. 1929. Вып. 1.
83 Толстов С. П. К проблеме аккультации//Этнография, 1930, № 1, 2;
см. также: Маркелов М. П. К вопросу о культурных взаимоотношениях
финнов и русских//Там же.
25
«Что понимать под племенем? Тварей одного вида, зоологиче-
ский тип с врожденными ab ovo племенными особенностями,
как у племенных коней, племенных коров? Мы таких человече-
ских племен не знаем, когда дело касается языка».84 А язык
является основой этноса. Не случайно пятый том избранных
сочинений Н. Я. Марра носит название «Этно- и глоттогония
Восточной Европы», чем подчеркивается общность процесса
этногенеза и развития языка.
Применяя эту свою идею к восточным славянам, Н. Я. Марр
замечал: «В формировании славянина, конкретного русского,
как, впрочем, по всем видимостям и финнов, действительное
историческое население должно учитываться не как источник
влияния, а как творческая материальная сила формирования...»85
В трудах наших ученых (В. В. Мавродина, Б. А. Рыбакова,
Л. В. Черепнина, В. Т. Пашуто, П. Н. Третьякова), посвящен-
ных древнерусской народности, говорится о том, что в этноге-
незе восточных славян, в формировании древнерусской народ-
ности активное участие принимало неславянское население,
этнические образования финно-угорских, балтийских, иранских
и тюркских языков.
Финно-угорские, балтийские, иранские и тюркские элементы
древнерусского языка являлись предметом исследования совет-
ских языковедов Ф. П. Филина, П. Я. Черныха, А. М. Селище-
ва, С. Б. Бернштейна, Л. П. Якубинского, Н. А. Мещерского
и др.
Следы материальной культуры неславянского населения
в культуре восточных славян эпохи древнерусской народности
изучены советскими археологами (В. И. Равдоникас, А. В. Ар-
циховский, X. А. Моора, Л. А. Голубева, А. П. Смирнов,
Е. И. Горюнова, П. Н. Третьяков, В. В. Седов, Ф. Д. Гуревич,
Я. В. Станкевич, Т. Н. Никольская, М. И. Артамонов, С. А. Плет-
нева, М. В. Фехнер, И. В. Дубов).
Древний этносубстрат и привнесенные извне в славянскую
среду расовые типы, в частности умеренно монголоидные, про-
слежены антропологами (Г. Ф. Дебец, В. В. Бунак, Т. А. Тро-
фимова, Н. Н. Чебоксаров и др.). Их исследования показали,
что на территории Восточной Европы расовый тип являлся бо-
лее устойчивым, чем язык.
В последнее время особенно большое внимание уделялось
вопросу о роли балтов в процессе этнического развития вос-
точных славян, в формировании древнерусской народности
(П. Н. Третьяков, В. В. Седов, В. Н. Топоров, О. Н. Трубачев,
А. Г. Митрофанов). П. Н. Третьяков подчеркивает важную роль
балтов в складывании древнерусской народности, а В. В. Седов
84 Марр Н. Я. Избр. работы: В 5 т. М.; Л., 1935. Т. V. С. 314.
85 Там же. С. 10—11.
26
отводит им эту роль в образовании белорусской народности.86
Оппоненты В. В. Седова отмечали, что он, по сути дела, гово-
рит о влиянии балтов на древнее восточно-славянское население,
на древнерусскую, а не только белорусскую народность.
В результате длительных разысканий советские ученые при-
шли к выводу о том, что славянизация древнего балтского
и финно-угорского населения Восточной Европы была заметным
фактором в ходе образования и развития Древнерусского го-
сударства, которое складывалось как экономическое, полити-
ческое и культурное единение не только славянских, но и не-
славянских племен.
Несомненную ценность представляют работы, раскрывающие
этническое самосознание древнерусской народности.87 *
Итак, трудами наших исследователей создана концепция древ-
нерусской народности. Для обозначения этнического образова-
ния восточных славян эпохи Киевской Руси в науке утвердился
термин «древнерусская народность».
Достижением советских историков является выработанный
ими динамический подход к древнерусской народности как эт-
нической общности, переживающей процесс развития. Опреде-
лена роль неславянских этнических элементов в формировании
древнерусской народности.
В научной литературе сложился взгляд на древнерусскую
народность, основополагающим критерием которого является
прежде всего общность языка, сохраняющего, однако, местные
диалекты. Для древнерусской народности харктерна общность
территории, совпадающая, как полагают ученые, с политиче-
ской общностью в форме Древнерусского государства, объеди-
нившего все восточное славянство. Признается также известная
86 Третьяков П. Н. 1) Финно-угры, балты и славяне на Днепре
и Волге. М.; Л., 1966; 2) Восточные славяне и балтийский субстрат//СЭ.
1967. № 4; 3) У истоков древнерусской народности. Л., 1970; Седов В. В.
1) Дреговичи//СА. 1963. № 3; 2) Кривичи//Там же. 1960. № 1; 3) К про-
исхождению белорусов//СЭ. 1967. № 2; 4) О происхождении белорусов//
Древности Белоруссии/Под ред. В. Ф. Исаенко, Г. В. Штыхова. Минск, 1966;
5) К происхождению белорусов: (Проблема балтийского субстрата в этно-
генезе белорусов)//СЭ. 1967. № 2; 6) Еще раз о происхождении белорусов
//Там же. 1969. № 1; 7) .Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М.»
1970; см. также: Артамонов М. И. Вопросы расселения восточных сла-
вян и советская археология//Вопросы всеобщей истории/Под ред. В. Г. Ре-
вуненкова. Л., 1967; Грин блат М. Я. К происхождению белорусской на-
родности: (По поводу теории субстрата)//СЭ. 1968. № 5; Хабургаев Г. А.
1) Этнический состав Древнерусского государства и образование трех вос-
точнославянских народностей//Там же. 1972. № 1; 2) Этнонимия «Повести
временных лет» в связи с задачами реконструкций восточнославянского
-'лоттогенеза. М„ 1979; Топоров В. Н., Трубачев О. Н. Лингвистиче-
ский анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962.
4 См., напр.: Развитие этнического самосознания славянских на-
колов в эпоху раннего средневековья/Под ред. В. Д. Королюка. М., 1982.
С. 96—120; Королюк В. Д. Славяне и восточные романцы в эпоху ранне-
го средневековья: Политическая и этническая история. М., 1985. С. 204—220.
27
экономическая общность, единство материальной и духовной
культуры, религии, которая в древности выступала в качестве
универсальной, всеохватывающей формы идеологии. Одинако-
вые традиции, обычаи, нравы, обычное право, закон и суд, во-
енное устройство способствовали консолидации восточных сла-
вян в единую народность. Общность интересов в борьбе за не-
зависимость Руси тоже играла большую роль. Все советские
исследователи придают весьма существенное значение нацио-
нальному сознанию единства Руси, самопознанию и чувству
патриотизма.
Наконец, установлен окончательно тот факт, что древнерус-
ская народность являлась общим предком трех более поздних
славянских народностей — русских, украинцев и белорусов..
Итак, налицо бесспорные успехи, достигнутые современной
советской наукой в области изучения истории древнерусской
народности. Но было бы ошибочно думать, что все проблемы
решены исчерпывающе и окончательно. Некоторые важнейшие
вопросы, относящиеся к древнерусской народности, нуждаются
в дальнейшем исследовании. Нельзя, например, переоценивать
значение территориально-общинных связей у восточных славян
в VI—IX вв. как одного из существенных условий складывания
древнерусской народности.88 Родоплеменной строй в указанное
время еще господствовал в восточнославянском мире.89 При-
знание этого факта ставит перед необходимостью внесения кор-
рективов в датировку начального этапа формирования древне-
русской народности.
Предстоит выяснить и степень влияния древнерусской госу-
дарственности на образование древнерусской народности, по-
скольку новейшие представления об этом базируются на вызы-
вающем сомнение тезисе о государственном единстве Руси, кото-
рая якобы уже в конце X в. конституировалась в раннефеодальную
монархию. Как показывает анализ источников, в X столе-
тии под гегемонией Киева в Восточной Европе сложился гран-
диозный межплеменной союз, а отнюдь не раннефеодальная
монархия.90 Сплоченность этого союза была весьма относитель-
ной. К тому же на исходе X в. достаточно четко обозначились
признаки его деградации.
Есть веские причины, чтобы возражать также против слиш-
ком прямолинейной и жесткой зависимости возникновения древ-
нерусской народности от процессов классообразования, дока-
зываемой современными исследователями. В Киевской Руси
33 Ср.: Черепнин Л. В. Исторические условия формирования рус-
ской народности до конца XV в. С. 16.
39 См.: Мавродин В. В., Ф роя нов И. Я. Об общественном строе
восточных славян VIII—IX вв. в свете археологических данных//Проблемы
археологии//Под ред. А. Д. Столяра. Вып. II. Л., 1978. С. 125—131.
90 Фро янов И. Я. 'Киевская Русь: Очерки социально-политической
истории. Л., 1980. С. 21—22.
28
классы еще не сложились,91 а народность уже существовала.
Судя по всему, начало формирования народности относится
к тому периоду, когда родоплеменные порядки сменяются тер-
риториальными. А происходит это в результате разложения
родоплеменных отношений. Крушение родоплеменного строя
падает на конец X — начало XI столетия. То было время глу-
бокой «деструкции замкнутых родовых ячеек», неудержимого
распада родовых связей, перехода «от верви-рода к верви-об-
щине... от коллективного родового земледелия к более прогрес-
сивному тогда — индивидуальному».92 Не случайно в Киеве во
времена княжения Владимира Святославича встречаются нищие
и убогие — явный признак разложения родовых коллективов.
Эти неимущие люди послужили источником возникновения та-
кой разновидности рабства, как холопство. Образование холоп-
ства, комплектуемого за счет соплеменников,93 стало мощным
фактором распада родовых отношений. При том же князе Вла-
димире на Руси умножились разбои, т. е. всевозможные пре-
ступления. Традиционная родовая защита, следовательно, уже
не обеспечивала внутреннего мира, что также свидетельствует
о кризисном состоянии родового строя. Древняя Русь вступала
в новую, переходную эпоху от доклассового общества к классо-
вому, которую А. И. Неусыхин, применительно к западноевро-
пейским странам раннего средневековья, именовал «дофеодаль-
ным периодом».94чСкладывающаяся в этот период социальная
организация с присущей ей общинностью без первобытности
(без родовой архаики) дала мощный импульс процессу фор-
мирования древнерусской народности.
При такой постановке вопроса мы должны вести речь о взаи-
мозависимости, взаимообусловленности классообразования и по-
следующего развития древнерусской народности. Но этот про-
цесс имел место за пределами истории Древней Руси и проте-
кал в XIV—XV вв., когда древнерусская народность превраща-
лась в великорусскую, украинскую и белорусскую народности.
91 Ф роя нов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической
истории. Л., 1974; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической
истории
92 См.: Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания, былины, летописи.
М., 1963. С. 57, 61; 2) Обзор общих явлений русской истории IX — середи-
ны XIII века//ВИ. 1962. № 4. С. 42.
93 См.: С. 131—133 настоящей книги.
94 См.: Материалы научной сессии «Итоги и задачи изучения ге-
незиса феодализма в Западной Европе»//СВ. Вып. 31. 1968; Неусы-
хин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родо-
племенного строя к раннефеодальному//Проблемы истории докапиталисти-
ческих обществ/Под ред. Л. В. Даниловой. Кн. 1. М., 1968.
1ЭЭЭ5ССССССССССССССССССССССССССССССССССССССССССС^^
Очерк второй
ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ЗАНЯТИЯ НАСЕЛЕНИЯ
ДРЕВНЕЙ РУСИ
В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Характер производственных занятий восточных славян и на-
селения Киевской Руси — проблема, волновавшая многие поко-
ления русских историков. Еще в дореволюционной историографии
она порождала споры. Широкую известность и признание при-
обрели построения В. О. Ключевского, который обнаружил одно
парадоксальное явление в экономике средневековой Руси. Он
писал: «История нашего общества изменилась существенно,
если бы в продолжение восьми-девяти столетий народное хо-
зяйство не было историческим противоречием природе страны.
В XI в. масса русского населения сосредоточивалась в чернозем-
ном среднем Поднепровье, а к половине XV в. передвинулась
в область верхнего Поволжья. Казалось бы, в первом краю
основанием народного хозяйства должно было стать земледе-
лие, а во втором должны были получить преобладание внешняя
торговля, лесные и другие промыслы. Но внешние обстоятель-
ства сложились так, что пока Русь сидела на днепровском чер-
ноземе, она преимущественно торговала продуктами лесных
и других промыслов и принялась усиленно пахать, когда пере-
села на верхневолжский суглинок».1
Надо сказать, что не все ученые разделяли точку зрения
В. О. Ключевского. Среди них встречались и те, кто главную
отрасль хозяйства Киевской Руси видел в земледелии, а не
в охоте и бортничестве. К этим ученым относился М. С. Гру-
шевский, в трудах которого собраны многочисленные факты,
подтверждающие главенство земледелия в экономической жиз-
ни древнерусского общества.2
1 Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. Пг., 1919.
С. И.
2 См.: Грушевский М. С. 1стория УкраТни-Pyci: В '10 т. Киев,
1913. Т. 1.
30
В советскую историографию данный вопрос вошел в тради-
ционной постановке, выработанной уже в дореволюционное вре-
мя. Иными словами, перед советскими историками возникла
проблема, над которой упорно бились старые исследователи:
место земледелия, скотоводство, охоты и промыслов в эконо-
мике восточного славянства и Древней Руси.
В «Русской истории» М. Н. Покровского, стоявшего у исто-
ков советской исторической науки, говорится, что славяне «были
земледельцами уже до разделения».3 Что касается восточных
славян, то и они являются народом земледельческим, хотя и стоя-
щим «на очень невысокой ступени культуры».4 Земледелие вос-
точных славян — примитивное мотыжное земледелие, предпола-
гающее бродячий образ жизни, обусловливаемый быстрым
истощением почвы и вытекающей отсюда потребностью в сравни-
тельно большой площади земли.5 Однако, несмотря на глубо-
кую древность славянского земледелия, «русские славяне» вы-
ступают в изображении М. Н. Покровского как народ лесной,
живущий в первую очередь за счет бортничества. После борт-
ничества М. Н. Покровский называет свиноводство и только по-
том— «кочевое земледелие». Охоту в качестве промысла он по-
ставил на последнее место.6
Впрочем, в другой своей книге «Очерк истории русской куль-
туры» М. Н. Покровский сместил акценты. Здесь, как и в «Рус-
ской истории», славяне рисуются земледельцами издревле. Но
тут же указывается, что они «главным образом при помощи
земледелия добывали себе пищу».7 Занимались славяне и зве-
роловством, хотя «серьезного экономического значения в древ-
нейшую эпоху охота не имела». Лишь в X столетии она приоб-
ретает существенное значение.8 Далее М. Н. Покровский под-
черкивает, что «охотой славяне систематически стали занимать-
ся под влиянием торговли». Обращаясь к скотоводству, автор
констатирует слабое его развитие даже во времена Русской
Правды.9 В заключение он пишет: «Итак, основой древнесла-
вянского хозяйства было земледелие,— сначала, вероятно, руч-
ное — позже с помощью рабочего скота, вола или лошади, при-
чем и первого к вторую славяне заимствовали у соседей. Охота
и рыболовство, а еще раньше пчеловодство играли роль под-
собных промыслов. Скотоводство было развито слабо».10
Несколько иную картину разворачивает Н. А. Рожков. На
Руси с VI до середины X в. основной отраслью производства
3 Покровский М. Н. Избр. произведения. Кн. 1. М, 1966. С. 85.
4 Там же. С. 87—88.
6 Там же. С. 87—89.
6 Там же. С. 89—90.
7 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1. М.;
Л , 1925. С. 32.
8 Там же. С. 33.
9 Там же. С. 34.
10 Там же. С. 35.
31
«была добывающая промышленность в разных ее видах. Важ-
нейшим из этих видов добывающей промышленности является
охота или звероловство».11 Н. А. Рожков не отрицает наличия
земледелия у восточных славян VI—VIII вв. «Но существова-
ние земледелия и его господство — не одно и то же», — добав-
ляет он. А затем утверждает, что «земледелие в древнейшей
Руси не господствовало, не было даже очень важной отраслью
хозяйства».12
Переходя к Руси X—XII вв., Н. А. Рожков указывает на
важную роль добывающей промышленности в русском народном
хозяйстве. Он суммирует факты, относящиеся к охоте, пчело-
водству, рыболовству, солеварению, обращает внимание на
рост в XI и XII вв. скотоводства.13 «Всего замечательнее, одна-
ко, то, — говорит Н. А. Рожков, — что огромные успехи обнару-
жила другая отрасль сельского хозяйства — земледелие». В кон-
це XI—XII вв. земледельческое производство, по его мнению,
становится «одним из обычных и важных занятий народа».14
Сходные со взглядами Н. А. Рожкова положения о роли
земледелия в экономике восточных славян и древнерусского
населения развивал И. М. Кулишер.15 Правда, по поводу ско-
товодства он придерживался точки зрения, более близкой
М. Н. Покровскому, чем Н. А. Рожкову, отмечая некоторую
отсталость этой отрасли сельского хозяйства.16 Иначе думал
П. И. Лященко, согласно которому «земледелие вообще, и в
частности хлебопашество, было не только хорошо известно, но,
по-видимому, и широко распространено у славян еще до йх
расселения».17 Рядом с земледелием П. И. Лященко ставил
скотоводство, а затем шли охота и бортничество. Земледелие
и скотоводство преобладали в хозяйстве славян.18 Обращаясь
к хозяйственной жизни X—XII вв., П. И. Лященко указывал,
что основой производства той поры, особенно в южных районах
Руси, стало земледелие. Наряду с ним видное место занимали
охота, звероловство, рыболовство и бортничество. Важную роль
они играли в экономике более северных лесных областей.19
Приведенные высказывания о сельском хозяйстве и промыс-
лах восточных славян и Древней Руси свидетельствуют, что
11 Рожков Н. А. Русская история в сравнительно-историческом осве-
щении: В 12 т. Пг., 1919. Т. 1. С. 76.
12 Там же. С. 77, 78.
13 Там же. С. 147—149.
14 Там же. С. 150, 151.
15 Кулишер И. М. 1) Очерк истории русской промышленности. Пг.,
1922. С. 6—7; 2) История русского народного хозяйства: В 2 т. М., 1925.
Т. 1. С. 12—13, 54.
16 Кулишер И. М. История русского народного хозяйства. Т. I.
С. 57.
17 Лященко П. И. История русского народного хозяйства. М.; Л.,
1927. С. 29.
18 Там же. С. 29, 31
19 Там же. С. 66.
32
в первое время после Октябрьской революции эта проблема
решалась на том же самом уровне, с помощью тех же средств,
как и в дореволюционной историографии. Основную задачу ис-
следователи усматривали в том, чтобы установить значение
земледелия и других форм хозяйственной деятельности в эконо-
мике восточных славян, и добивались ее решения, оперируя пре-
имущественно письменными источниками и данными лингвисти-
ки (археологические материалы привлекались крайне эпизоди-
чески). Причина тому — отсутствие надежного и массового ар-
хеологического материала.
К концу 20-х годов археологическая наука добилась замет-
ных успехов. Одним из первых ученых-историков, обративших-
ся к археологическим сведениям, сыт Ю. В. Готье. Анализируя
соответствующие археологические памятники, он пришел к за-
ключению, что земледелие и скотоводство у восточных славян
«было в полном ходу».20
Важную роль в историографии сыграла работа П. Н. Третья-
кова, посвященная подсечному земледелию в Восточной Евро-
пе. Тщательно изучив сведения о подсечном земледелии данно-
го региона, относящиеся главным образом к XIX в.х и применив
ретроспективный метод, П. Н. Третьяков сделал ряд выводов,
оказавших заметное влияние на последующих историков./Под-
сечное земледелие он связал с «определенным этапом в истории
общественного производства», а именно с первобытнокоммуни-
стическим хозяйством.21 Эта форма земледелия характерна для
патриархальной семейной общины — «общественной организа-
ции, корни которой непосредственно уходят в доклассовое обще-
ство».22 Рассматривая отношения собственности «при наличии
подсечного земледелия»П"1. Н. Третьяков говорит о колллектив-
ной собственности на землю, на лесные невозделанные участ-
ки.23 Автор считает, что «подсечное земледелие, как правил©,
связано с особым видом хозяйствования, где большое значение
имеют охота, рыбная ловля и лесные промыслы».24 Итак, «под-
сечное земледелие возможно лишь как коллективное первобыт-
но-коммунистическое производство».25
Введение сохи знаменовало новый этап в экономическом
и социальном развитии общества. «Вся ее история, вплоть до
наших дней, определяет ее как элемент не коммунистического,
а, наоборот, индивидуального производства; соха — в основном
орудие феодальной деревни, вместе с ней выросшее и вместе
с ней дожившее почти до наших дней, благодаря сохранявшим*
20 Готье Ю Железный век в Восточной Европе. М: Л., 1930 С. 243.
21 Третьяков П Н. Подсечное земледелие в Восточной Европе//
Изв. ГАИМК Т XIV. Вып. 1. С. J, 33
22 Там же. С 4. 5
22 Там же. С. 8—9.
24 Там же. С. 4
2Ь Там же. С. 20.
33
ся долгое время в русской деревне пережиткам крепостнических
отношений».26
Существенная веха в исследовании производственных заня-
тий людей Древней Руси — труды Б. Д. Грекова. В известном
докладе «Рабство и феодализм в Древней Руси», прочитанном
Б. Д. Грековым в стенах ГАИМК, важное место отведено
проблеме сельского хозяйства в Киевской Руси. Сопоставив
факты, извлеченные из письменных источников, с археологиче-
скими материалами, добытыми В. Б. Антоновичем, С. С. Гам-
ченко, А. Н. Лявданским, Л. А. Мацулевичем, В. РЦТ^авдони-
касом, Б. А. Рыбаковым, Д. Я. Самоквасовым и др.,' Б. Д. Гре-
ков пришел к мысли, что перед ним общество, «производствен;
ная база которого основана прежде всего на земледелии»,27
Если предшественники докладчика, в частности П. И. Лященко,
отмечали неодинаковую роль земледелия для разных географи-
ческих районов (юга и севера), то Б. Д. Греков не придавал
значения этому обстоятельству. Более того, он не видел здесь
каких-либо существенных различий. «Недавние раскопки
В. И. Равдоникаса, — замечал Б. Д. Греков, — на границе нов-
городских владений с Карелией говорят о той же роли земле-
делия даже для северного района».28 29 Отличие заключается
лишь в способе перехода к пашенному земледелию: «...лесной
север переходит к полевому хозяйству от подсеки через особого
рода своеобразный перелог, степь начинает с подлинного пере-
лога и идет к тому же пашенному земледелию. Орудия про-
изводства при этом разные, и история их не одинакова. На се-
вере появляется трехзубая соха, разрыхляющая и бороздящая
выжженное из-под леса псле. Дальнейшая история сохи заклю-
чается в уменьшении количества зубьев и в появчении лемеха...
На юге история пашенного орудия проделывает свою собствен-
ную эволюцию. Мотыга — рало — плуг». И письменные и веще-
ственные памятники свидетельствуют, по мнению Б. Д. Греко-
ва, о победе с IX—X вв. пашенного земледелия.20
Б. Д. Греков привлек опыт М. Н. Покровского и А. В. Арци-
ховского, осуществивших попытку связать эволюцию обществен-
ных отношений с изменениями в технике земледелия.30 Важную
услугу оказала ему и работа П. Н. Третьякова «Подсеч-
ное земледелие в Восточной Европе», основные положения ко-
торой казались Б. Д. Грекову весьма продуктивными. В пол-
ном согласии с П. Н. Третьяковым он писал: «Подсечное зем-
леделие в том виде, как его рисуют материалы, связано с пере-
26 Там же. С. 26.
27 Греков Б. Д. Рабство и феодализм в Древней Рхси'Шзв. ГАИМК.
Вып. 86. 1934. С. 15.
28 Там же. С. 14.
29 Там же. С. 25, 28.
30 См.: Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1.
С. 50—52; Арциховский А. В. Социологическое значение эволюции зем-
ледельческих орудий/Друды социологической секции РАНИОН. Г 1927.
34
ходным этапом в истории классового общества — патриархаль-
ной семейной общиной. Соха и борона, орудия нового этапа
в истории сельскохозяйственного производства, вырастая в ус-
ловиях подсечного земледелия, окончательно сложившись,
в свою очередь, в соответствии с общим ходом развития произ-
водительных сил, дают начало новой форме земледелия, раз-
рушая подсечную систему».31 Поскольку же в IX—X вв., со-
гласно Б. Д. Грекову, на Руси повсеместно утвердилось пашен-
ное земледелие, то о родовом строе рассуждать не приходит-
ся, — он отошел в прошлое.
По-иному, чем Б. Д. Греков, изображал производственные
занятия древнерусского населения С. В. Бахрушин. До XI в.,
заявлял он, сельскохозяйственная отрасль на Руси стояла на
втором плане. Только «в XI в. происходит большой сдвиг в хо-
зяйстве Приднепровья. Господствующее положение в нем зани-
мает теперь сельское хозяйство».32
Заявление С. В. Бахрушина было непосредственно адресова-
но Б. Д. Грекову, поскольку содержалось в рецензии на его кни-
гу «Феодальные отношения в Киевском государстве». Однако
Б. Д. Греков не нашел убедительными доводы рецензента и про-
должал развивать идеи, высказанные в ранних своих трудах.
При этом он совершенствует систему доказательств, привлекая
новые археологические находки. «Историк русского народного
хозяйства, — писал Б. Д. Греков, — не может в настоящее вре-
мя игнорировать блестящие открытия археологов. Имею
в виду прежде всего успехи в изучении так называемой три-
польской культуры. Это культура Поднестровья и Поднепровья,
датируемая III—II тысячелетием до н. э., т. е. доскифская куль-
тура. Это та самая территория, которая позднее стала цент-
ром Руси. У нас нет оснований сомневаться в том, что не из-
вестные нам по имени племена, населявшие эту территорию,
генетически связаны с Русью». Следовательно, трипольцы, ски-
фы, русь — звенья одной цепи.33 Но поскольку и трипольцы,
и скифы обладали развитыми земледельческими навыками, то
отсюда Б. Д. Греков заключал, что эти навыки не были забы-
ты, перейдя, как по эстафете, к восточным славянам и в конеч-
ном счете — к населению Древней Руси.34 Так Б. Д. Греков
31 Греков Б. Д. Рабство и феодализм... С. 21.
32 Бахрушин С. В. Некоторые вопросы истории Киевской Руси//Исто-
рик-марксист. № 3. 1937. С. 166.
33 Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 33, 34.
34 Там же. С. 34—35; см. также: Греков Б. Д. Киевская Русь. М.,
1953. С. 36—37. — В академических «Очерках истории СССР» Б. Д. Греков
снова рассматривает производственные занятия восточных славян и древне-
русского населения. Здесь он акцентирует внимание на социальных послед-
ствиях изменений в технике земледелия. «Древнее подсечное хозяйство, —
утверждает он, — соответствовало первобытнообщинному строю, земледелие
пашенное положило основание частной собственности на землю и делению
общества на классы». Победа пашенного земледелия изменила и облик
восточнославянских поселений: «К VII—VIII вв. вместо старого типа ро-
35
архаизировал земледельческие традиции восточных славян,
отодвинув их в глубокую древность. Надо, впрочем, заметить,
что здесь он шел уже по проложенной колее, ибо еще С. В. Юш-
ков в своей книге «Очерки по истории феодализма в Киевской
Руси» поставил в прямую связь сельскохозяйственную культу-
ру славян Приднепровья с сельским хозяйством скифов-паха-
рей, о которых писал Геродот.35 С. В. Юшков считал земледе-
лие основной отраслью производства восточного славянства
IX —X зз Кроме того, он отмечал, что «вопрос о господстве
з Киевской Руси IX—X вв. пашенного земледелия должен быть
решен в утвердительном смысле».36
К исходу 30-х годов с крупными работами, посвященными
Древней Руси, выступил В. В. Мавродин. В них автор изучал
и сельское хозяйство. Говоря о хозяйственной деятельности
восточных славян и населения Киевской Руси, он отметил, что
основным занятием в обоих обществах являлось земледелие.37
Издавна и до IX в, оно было подсечным. Приверженность вос-
точных славян подсечному земледелию объяснялось его высо-
кой урожайностью. Поэтому, например, «население пристепной
покосы VII—IX вв. предпочитало селиться у рек, дававших воз-
можность заниматься рыбной ловлей, на сравнительно хорошо
укрепленных естественным путем высоких, покрытых лесом,
берегах, где развиваются подсечное земледелие и охота. Вы-
ходить в степь было не только опасно, но и в то же время не-
целесообразно» 38 Земледелие не стояло на месте — оно эволю-
ционировало. Характерным для его эволюции являлось следую-
щее: <1) переход от подсеки через стадию перелога к пашен-
ному земледелию в лесной полосе..., 2) длительное бытование
сперва перелога, а затем пашенного земледелия с двупольной
и позже трехпольной системой на юге — в степной полосе
и 3) сочетание этих двух форм земледелия в их эволюции —
в лесостепной полосе»39
довык поселков появляются неукрепленные сельские поселения с земле-
дельческим и ремесленным населением, а также центры ремесла и торговли,
представлявшие собой обычно крепости-города». В XI—начале XII в.
Б Д. Греков наблюдает дальнейшее развитие сельскохозяйственного про-
изводства. Переложная, или залежная система являлась основной. Охота
была ориентирована главным образом на добычу пушнины. Большое зна-
чение имела рыбная ловля. Продолжало существовать и бортничество Но
если в сельском хозяйстве был заметен значительный прогресс, то охота,
рыболовство и бортничество сохраняли архаические черты. (Очерки исто-
рии СССР: Период феодализма IX—XV вв./Под ред. Б Д. Грекова. Ч. 1.
М, 1953. С. 59, 114—117.)
35 Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси.
М; Л., 1939. С. 7.
38 Там же. С. 6, 8.
37 Мавродин В. В. Очерки истории Левобережной Украины. Л., 1940.
С. 78.
38 Там же. С 80—81.
39 Там же. С. 82.
3G
В книге «Образование Древнерусского государства», обоб-
щая археологические данные, полученные при раскопках горо-
дищ «ромейского типа» VIII—IX вв., В. В. Мавродин писал:
«Земледелие, хотя и играло большую роль в экономике населе-
ния городищ „ромейского типа”, но не успело стать решающей
отраслью хозяйственной жизни. Примитивность земледелия при-
водила к тому, что скотоводство, охота, рыбная ловля и лесной
промысел — бортничество, собирание ягод и грибов — имели
весьма существенное значение и были серьезным подспорьем
в жизни славян. В некоторых районах древней Руси эти второ-
степенные отрасли хозяйственной деятельности... играли еще
большую, быть может, даже решающую, роль». При этом
В. В. /Мавродин обратил внимание на большое значение в те
времена скотоводства.40
Следя за переменами в хозяйственной жизни восточных сла-
вян VII—IX вв., автор заметил усиливающуюся в ту пору у се-
верных славянских племен тенденцию «к повышению удельного
веса земледелия». В результате—появление новых орудий тру-
да, рост земледельческой техники: «Вместо старого втульчатого
топора, имевшего форму долотца с лезвием 5—6 сантиметров,
появляется проушной топор современной формы, серп с большим
изгибом сменяет старый примитивный слабо изогнутый серп, на-
поминающий искривленный нож, широко распространяются -мно-
гозубые сохи; выросшие из сохи — «суковатки», представляю-
щие собой стволы ели с очищенными от мелких ветвей сучьями,
обрубленными наполовину их длины... Появляются рало и плуг
на юге и соха на севере. Десятым веком датируются первые на-
ходки железных сошников на русском севере».41 -В конечно^м
счете подсечное земледелие уступает место пашенному, способ-
ствующему возникновению «индивидуальных форм земледелия»,
доступных малым семьям. В этом — экономическая причина
упадка и разложения родоплеменного строя.
В исследованиях В. В. Мавродина привлекает стремление
нарисовать конкретную картину древнерусского сельского хо-
зяйства.42 В этом нельзя не видеть отражения развития нашей
исторической науки, состоявшего прежде всего в том, что ста-
рые, как правило общие, характеристики сельскохозяйственного
производства (в первую очередь земледелия), практиковавше-
гося у «русских племен» Восточной Европы, уступают место все-
стороннему изображению реального состояния этой отрасли
производства во всех ее конкретных проявлениях и изменениях,
наблюдавшихся на протяжении веков. Возможности историче-
ской науки, следовательно, заметно расширились. Произошло
это главным образом за счет новых достижений археологии.
40 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л„
1945 С. 116.
41 Там же. С. 125.
42 См. также: Мавродин В. В. Очерки истории СССР: Древнерусское
государство. М., 1956. С. 39—47.
37
Наглядное выражение это нашло также и в трудах:
П. Н. Третьякова — археолога по специальности, обобщившего
в своих исследованиях обширный материал археологической
н*ауки. В монографии о восточнославянских племенах П., Н. Тре-
тьяков выделил раздел, назвав его «Развитие производитель-
ных сил».43 В нем автор обрисовал состояние сельского хозяй-
ства и промыслов у восточных славян второй половины первого
тысячелетия н. э. Но особенно обстоятельно он описывает сель-
ское хозяйство и промыслы на Руси в специальной главе, под-
готовленной для первого тома «Истории культуры Древней
Руси», увидевшего свет в 1948 г.44 По словам П. Н. Третьякова,
«восточнославянские племена до образования Киевского госу-
дарства имели весьма сложное хозяйство, в котором наряду
с земледелием большую роль играло и скотоводство. Охота,
рыбная ловля и другие промыслы имели меньшее значение, но
все же являлись серьезным подспорьем к основным отраслям
экономики».^ На основании археологических данных ученый при-
ходит к выводу о том, что «хозяйство восточнославянских пле-
мен не было всюду одинаковым. На юге оно имело один харак-
тер, на севере—несколько иной».45 В чем же заключались раз-
личия? На юге уже во времена антов наши предки, по убежде-
нию П. Н. Третьякова, занимались пашенным земледелием и ско-
товодством.46 Охота и рыболовство также хорошо были извест-
ны им. Но это были земледельческо-скотоводческие племена.
Несколько иначе выглядело «хозяйство северных восточносла-
вянских племен, обитавших в верховьях Днепра, на Верхней
Волге и Верхней Оке». Хотя основой их жизни также было зем-
леделие и скотоводство, способы ведения ими хозяйства суще-
ственно отличались. Особенно резко это сказывалось в земледе-
лии, которое благодаря естественным особенностям северных
областей имело специфический «лесной» характер, т. е. было
подсечным.47 Источником мясной пищи у северных восточно-
славянских племен служило скотоводство и охота. Важное зна-
чение в хозяйстве имело рыболовство.
Называя промыслы (сбор дикорастущих плодов и ягодг,
сбор грибов, добыча дегтя и смолы, сбор меда), практиковав-
шиеся у восточнославянских племен, южных и северных,,
П. Н. Третьяков указывает на немаловажную их роль в хо-
зяйстве.48
В эпоху образования Киевского государства «в хозяйствен-
ной жизни восточнославянских племен произошли заметные из-
43 Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. М., 1953. С. 266—
272.
44 История культуры Древней Руси: В 2 т/Под ред. Н. Н. Воронина1
и др. М ; Л., 1948. Т. 1. С. 47—77.
45 Там же. С. 49.
46 Там же. С. 49—50.
47 Там же. С 51—52.
45 Там же. С 54—56.
38
менения. Наиболее значительными они были на севере, где
в течение VIII—X вв. на смену подсечному земледелию прихо-
дит пашенное земледелие. Произошли известные перемены так-
же и в скотоводстве».49 П. Н. Третьяков описал орудия земле-
дельческого производства,50 состав культурных растений.51 По
мнению П. Н. Третьякова, «в IX—X вв. земледельческая техни-
ка и состав культурных растений, за малым исключением, при-
обрели... характер свойственный и более позднему времени XI—
XIII вв. Нельзя сказать того же о скотоводстве. Все виды до-
машнего скота были знакомы славянским племенам еще с глу-
бокой древности, и в этом отношении Киевская Русь не при-
несла ничего нового».52! Основная перемена в сфере животно-
водства заключалась в превращении лошади из «мясного» и от-
части верхового животного в рабочий скот/«При исследовании
памятников XII—XIII вв., — говорит П. Н. Третьяков, — кости
лошади встречаются (среди кухонных отбросов. — И. Ф.) лишь
как исключение. На севере при подсечном земледелии рабочий
скот был не нужен, и лошадь являлась преимущественно „мяс-
ным” животным. С появлением пашенного земледелия лошадь
понадобилась как тягловая сила и утратила свою прежнюю
функцию».53
П. Н. Третьяков заметил, что в раскопанных селищах IX—
XIII вв. кости домашних животных в кухонных отбросах по-
всюду составляли подавляющее большинство. «Роль охоты как
источника мясной пищи упала очень низко; это, однако, вовсе
не означает, что охота потеряла в этот период всякое эконо-
мическое значение: и в это время в экономике Руси охота за-
нимала очень важное место; она лишь приобрела иной харак-
тер, превратясь из „мясной” охоты в охоту преимущественно
„пушную”».54 Рыболовство и бортничество на Руси XI—XIII вв.
также были широко распространены. П. Н. Третьяков показал
приемы и средства ведения этих промыслов.55
Таким образом, по сравнению с работами 30-х годов, иссле-
дования’40-х годов отличались более детальным и конкретным
изображением производственных занятий древнерусского насе-
ления. Это — результат значительно возросших археологических
знаний. Нельзя, впрочем, думать, что в изучении данной
темы не было недочетов. Наиболее существенным недостатком
следует признать крен, взятый в сторону исследования земле-
делия. Советские ученые сосредоточили внимание на том, чтобы
49 Там же.
50 Там же. С 56—58, 64—65
51 Там же. С. 63—64.
52 Там же. С. 71
53 Там же. С. 58
54 Там же. С 72
55 Там же. С. 75—77.
39
доказать примат земледелия в экономике восточных славян
и Древней Руси.56 Это привело к тому, что земледельческая
отрасль производства оказалась в центре их внимания, несколъ-
:;о оттеснив и заслонив другие отрасли хозяйства. Отсюда —
большие достижения в изучении древнерусского земледелия
и явное отставание в исследовании скотоводства и особенно
промыслов.57 Не случайно в главе «Сельское хозяйство и про-
мыслы», написанной П. Н. Третьяковым для двухтомной «Исто-
рии культуры Древней Руси», преобладает земледельческий
сюжет, тогда как скотоводству и промыслам уделены лишь ст
дельные страницы. Но ярче всего такого рода диспропорция
выступает в вышеупомянутых трудах Б. Д. Грекова. Преодоле-
ние этого недостатка стало неотложной задачей советской ис-
торической науки. Книга «Очерки по истории русской деревни
X—XIII вв.» явилась заметным шагом в данном направлении
В этой книге есть глава о сельском хозяйстве, написанная
3. П. Левашовой. Кроме сюжетов, относящихся к земледелию
(орудия обработки почвы и технология сельскохозяйственного
производства, орудия уборки урожая, состав культурных расте-
ний и др.),58 в главе имеется специальный раздел, посвященный
скотоводству.5& Сравнительно подробно В. П. Левашова рас-
сматривает состав домашних животных на Руси X—XIII ы
С особым тщанием она изучает данные, относящиеся к коне-
водству.60 Привлекло ее внимание и птицеводство.61 Итог
у В. П. Левашовой следующий: «Скотоводство развивалось
в непосредственной связи с земледелием. Переход к пашенному
паровому земледелию послужил стимулом к дальнейшему раз-
витию скотоводства, причем особенно возросло значение лошати
как тяглового животного. На основании археологических мате-
риалов и данных письменных источников установлено стойло-
вое содержание скота с обеспечением его фуражом на зимнее
время. Изучение костного материала говорит о преобладающей?
мелкопородности скота и о наличии разных пород лошадей
и крупного рогатого скота».62
56 Имели место, разумеется, и исключения Так, С. Г Струмилин ги-
та лея обосновать тезис об отсталости земледелия у славян, которое, по
его мнению, не могло даже обеспечить население необходимыми для жиэнн
продуктами. (Струмилин С. Г. 1) К истории земледельческого труда
ь России//ВЭ. 1949. № 2; 2) Очерки экономической истории России. М.,
1960. С. 135.) Возражения С. Г. Струмилину см.: Корнеев А. К истории
земледелия в России//ВЭ. 1949. № 7.
57 В этой связи следует отметить как весьма ценный труд М. Е. Лобл-
шева по истории русского животноводства, в том числе и по истории жи-
вот новодства в Киевской Руси. М. Е. Лобашев пришел к выводу о довольно
высоком уровне развития животноводства в Древней Руси (Л с 5 а-
шев М. Е. Очерки по истории русского животноводства. М.; Л, 1954.)
54 Очерки по истории русской деревни X—.XIII вв./Под ред Б. А. Ры-
бакова. М, 1956. С. 20—75.
Там же. С 76—93.
60 Там же С 82—86.
6 Там же. С 92—93.
62 Там же. С. 105.
40
Несомненную ценность представляла и глава книги о про-
мыслах древнерусской деревни, принадлежащая В. А. Мальм.
Охота, рыболовство, бортничество — вот круг вопросов, иссле-
дованных в этой главе.
В. А. Мальм пишет о повсеместном распространении охоты
и широком ее развитии в Киевской Руси. Правда, автор пола-
гает, что охота «имела главным образом промысловый харак-
тер: велась для добычи пушнины и отчасти мяса». В. А. Мальм
подробно, вплоть до деталей, описывает способы и орудия охо-
ты в Древней Руси. «Самым распространенным и наиболее
древним оружием охоты, — говорит В. А. Мальм, — был, несо-
мненно, лук со стрелами».63 Люди охотились также с помощью
копий, топоров, рогатин и т. д. Для зверей устраивали ямы-ло-
зушки. Птиц ловили силками, тенетами, перевесами.64
По поводу рыболовства В. А. Мальм замечает, что «насе-
ление Древней Руси было знакомо с разнообразными рыболов-
ными орудиями и различными приемами рыбной ловли», что
этот промысел был повсюду распространен.65 В рационе древ-
нерусского человека рыбная пища занимала далеко не послед-
нее место: «Мясо рыбы, богатое белками, являлось важным
продуктом питания наших предков. Известно, что еще в конце
XIX в. количество рыбы, потребляемой населением европейской
части России, составляло по весу почти половину потребляемого
мяса крупного рогатого скота, а по содержанию белков —
43 процента от общего количества белков мясной пищи».66
В. А. Мальм подробнейшим образом характеризует орудия
и способы рыбной ловли на Руси.67
Рассматривая бортничество, В. А. Мальм констатирует по-
всеместное его распространение.68 Этот промысел составлял
«одно из древнейших занятий населения Руси».69 В. А. Мальм
определяет несколько этапов в развитии бортничества: 1) при-
митивное бортничество, когда люди искали в лесу дуплистые
деревья с пчелами; 2) приспособление естественных дупел для
бортей, а потом и сооружение искусственных бортей; 3) устрой-
ство ульев-колод, подвешиваемых на лесных деревьях.
В. А. Мальм допускает наличие на Руси X—XIII вв. пасечного
пчеловодства. Однако «широкого распространения в домонголь-
ский период оно не получило», ибо «преобладающей формой до-
бычи меда являлось бортничество, то есть получение меда от
диких пчел».70 Как и в примере с охотой и рыболовством,
63 Там же. С. 107, 109.
64 Там же. С. 110—112.
65 Там же. С. 126.
» Там же. С. 117.
67 Там же. С. 117—125.
63 Там же. С. 131.
55 Там же. С. 129.
’° Там же. С. 131—132,
41
В. А. Мальм характеризует способы ведения бортного про-
мысла.71
Подводя итог проделанной работе, В. А. Мальм заключает:
«Охота, рыболовство и бортничество, являясь побочными заня-
тиями населения деревни, играли важную роль в экономике
Руси. Продукты промыслов шли не только для собственного
потребления внутри страны, но и поступали на внешний рынок.
Самыми важными статьями русского вывоза в домонгольский
период являлись меха, воск и мед».72
После выхода в свет «Очерков по истории русской деревни»
интерес исследователей к древнерусскому скотоводству и про-
мыслам возрастал. Ведущая роль в изучении этих отраслей эко-
номики принадлежала археологам. Именно их трудами' был
собран новый, весьма значительный материал, что позволило*
двинуть вперед изучение хозяйственной деятельности древне-
русского населения. Особенно наглядно это проявилось в об-
ласти скотоводства. И здесь необходимо назвать В. И. Цалки-
на, стараниями которого была создана обстоятельная история
животноводства на территории Восточной Европы с древнейших
времен до эпохи Киевской Руси включительно. Заслуга
В. И. Цалкина состояла еще и в том, что он указал на важное
значение охоты не только как средства добычи меха, но и как
источника пищевых ресурсов.73 Аналогичные суждения о роли
охоты в Древней Руси высказал В. В. Мавродин. Еще большее
значение в пищевом балансе древнерусского населения имела,
по его мнению, рыбная ловля.74 О древнерусском рыболовстве,,
выделившимся в специальную хозяйственную отрасль, писал
А. В. Куза.75
Активное исследование истории животноводства и промыслов
в Древней Руси не заслонило проблем, относящихся к земле-
делию. Продолжая исследования в этой сфере, советские уче-
71 Там же. С. 132—136.
72 Там же. С. 138.
73 Ца л кин В. И. 1) Палефауна Старой Рязани//'КСШ1МК. XXI. 1947,
2) Домашние и дикие животные Старой Рязани//МИА. № 49. 1955; 3) Фауна
из раскопок в Гродно//МИА. № 41. 1954; 4) Материалы для истории жи-
вотноводства и охоты в Древней Руси//МИА. № 53. М. 1956- 5) Основные-
задачи изучения костей животных из раскопок памятников материальной
культуры//КСИИМК. 58. 1958; 6) Животноводство и охота в лесной полосе
Восточной Европы в раннем железном веке//МИА. № 107. 1962; 7) Древнее
животноводство племен Восточной Европы и Средней Азпи//МИА. X? 135.
1966; 8) Фауна из раскопок борщевских и роменских городищ//СА. 1969.
№ 4: 9) Древнейшие домашние животные Восточной Европы. М., 1970.
74 Мавродин В. В. 1) Охота на редких животных в Древней Руси//
Охота и охотничье хозяйство. 1965. № 5; 2) Охота в Киевской Руси//Охот-
ничьи просторы. Т. 18. М. 1962; 3) Во времена Киевской Руси,/Охота и охот-
ничье хозяйство. 1970. № 12.
75 Куза А. В. Рост общественного разделения труда в Древней Руси//
Ленинские идеи в изучении первобытного общества, рабовладения и феода-
лизма/Под ред. П. И. Засурцева и др. М„ 1970.
42
ные создали труды, посвященные как отдельным регионам
Древней Руси, так и всей стране в целом.76 Историков интере-
совала не только сугубо экономическая сторона дела, но и со-
циальные последствия развития производительных сил в зем-
леделии.77
Более углубленное изучение сельского хозяйства и про-
мыслов позволило показать выразительную картину хозяйствен-
ной жизни восточных славян и населения Киевской Руси. Появ-
ляется целая серия монографий, где сельскому хозяйству и про-
мыслам отведено заметное место. Часть этих исследований по-
священа истории отдельных областей и земель Руси. Это —
книги Л. В. Алексеева, А. Л. Монгайта, Т. Н. Никольской,
Й. А. Рафаловича, В. В. Седова, Б. А. Тимощука, Г. Б. Федоро-
ва, Г. В. Штыхова и др.
Знакомясь с культурой вятичей, колонизовавших в X столе-
тии район среднего течения Оки, А. Л. Монгайт находит у них
пашенное земледелие — основу хозяйства. И позднее, в XI—
XIII вв., пашенное земледелие в Рязанской земле «играло важ-
ную роль з экономике».78 Сохраняло известное значение здесь
и подсечное земледелие.79 А. Л. Монгайт считает возможным
говорить о наличии в Рязанской земле паровой зерновой систе-
мы в форме трехполья. «Пашенное земледелие, трехпольная
система при довольно плодородных — в целом — землях, — пи-
шет ученый,—давали возможность русскому населению Рязан-
ской земли не только в изобилии получать хлеб для собствен-
ного прокормления, но и для вывоза в Новгородскую землю».80
Кроме полеводства, важным сельскохозяйственным занятием
рязанцев являлось скотоводство. Судя по находкам костей жи-
76 См.: Кирьянов А. В. 1) К вопросу о земледелии в Новгородской
земле в XI—XII вв.//КСИИМК. 47. 1952; 2) История земледелия Новгород-
ской земли/МИА. № 65. 1959; Довженок В. И. 1) Об уровне развития
земледелия в Киевской Руси//ИСССР. 1960. № 5; 2) Землеробство древньо!
Рус! до середины XIII ст. КиТв, 1961; Петров В. П. Подсечное земледе-
лие. Киев, 1968; КрасновЮ. А. 1) К истории раннего земледелия в лесной
полосе восточно-европейской части СССР//СА. 1965. № 2; 2) О возникнове-
нии пашенного земледелия в лесной полосе Восточной Европы//СА. 1968.
№ 2; Слободин В. М. 1) К вопросу о развитии и смене систем земледе-
лия//Материалы по истории земледелия/Под ред. Б. Д. Грекова. Сб. I. М.,
1952; 2) О возникновении и развитии паровой системы земледелия на тер-
ритории России в период феодализма//ЕАИ за 1963 г. Вильнюс, 1964;
Кирьянов А. В. Земледелие восточного славянства//Возникновение и раз-
витие земледелия/Под ред. В. Д. Блаватского, А. В. Никитина. М., 1967;
Рафалович И. А. Земледелие у ранних славян Молдавии VI—IX вв.//
Далекое прошлое Молдавии/Под ред. Л. П. Полевого. Кишинев, 1969.
77 Мавродин В. В. К вопросу о развитии производительных сил
в земледелии восточных славян и о связи этого процесса с разложением
первобытнообщинных отношений//Проблемы отечественной и всеобщей исто-
рии/Под ред. В. Г. Ревуненкова. Л., 1969.
78 Монгайт А. Л. Рязанская земля. М., 1961. С. 258
79 Там же. С. 260.
80 Там же. С. 262.
43
вотных на рязанских городищах, в стаде преобладал крупный
рогатый скот, за которым шла свинья, а затем — лошадь. Сады,
вишневые и яблоневые, вероятно, были заурядным явлением
пейзажа Рязанской земли. Огородничество там также процве-
тало.81 Широко практиковалось бортничество, доставлявшее ря-
занцам воск, сладости и пития.82 Хорошо прослеживается в ря-
занских древностях и охота. «Основное значение в охоте имел
лось, во множестве водившийся в лесах по Оке и широко ис-
пользовавшийся в пищу. Охота, игравшая значительную роль
в хозяйстве, поскольку она доставляла пушнину, имела очень
второстепенное значение как источник питания. Основным источ-
ником мяса были домашние животные».83 Заметное распро-
странение получило рыболовство, служившее в X—XII вв.
«важным вспомогательным промыслом, доступным для каждого
хозяйства».84
А. Л. Монгайт пришел к выводу, что «не только деревня, но
и город были связаны с земледелием. В Старой Рязани, Прон-
ске, Ижеславле находки орудий сельскохозяйственного труда
и больших зерновых ям свидетельствуют о том, что средневеко-
вые русские города еще носили сельскохозяйственный характер.
Они не только были ремесленными центрами, но и торговыми
и административными центрами большого сельскохозяйствен-
ного района. Жители городов, наряду с занятиями ремеслом
и торговлей, сеяли хлеб и разводили скот».85
Следующий шаг в исследовании материальной культуры
вятичей был сделан Т. Н. Никольской. Многие наблюдения
А. Л. Монгайта нашли подтверждение в труде Т. Н. Николь-
ской. В частности, была подтверждена установленная
А. Л. Монгайтом тесная связь жителей города с сельским хо-
зяйством: «Несмотря на то, что социально-экономической осно-
вой городов Древней Руси, и в том числе городов Земли вяти-
чей, были ремесло и торговля, население их не порывало окон-
чательно связи с сельским хозяйством, продукты которого слу-
жили важным подспорьем в жизни горожан. Об этом можно
судить хотя бы на основании того, какое большое место среди
всех орудий труда занимает здесь сельскохозяйственный инвен-
тарь: сошники, плужные лемехи, чересла, серпы, косы... Если
сравнить количество найденных орудий сельского хозяйства
и промыслов в некоторых городах Земли вятичей с количеством
инструментов ремесленников, служивших для обработки ме-
талла, дерева, кожи и т. д., то можно видеть, что их доли
почти равны, однако, первые составляют все же 58%, а вто-
81 Там же. С. 264, 265.
82 Там же. С. 266.
83 Там же. С. 267
84 Там же. С. 267—268.
85 Там же. С. 262: см. также: Монгайт А. Л. Старая Рязани М..<
1955. С. 164—168.
44
рые— 42% от общего количества вещей этих двух категорий»,86
Т. Н. Никольская, подобно А. Л. Монгайту, отмечает развитие
пашенного земледелия в Рязани и в Рязанской земле, дававшее
«возможность получать в изобилии хлеб не только для собст-
венных нужд, но и для вывоза в Новгородскую землю. Ведущи-
ми культурами здесь были рожь, пшеница и просо».87 Автор
характеризует скотоводство и различные промыслы: бортниче-
ство, рыболовство, охотничьи занятия.88 По сравнению с рыбо-
ловством охота «играла меньшую роль в хозяйстве населения
Земли вятичей». Однако охота все еще оставалась источником
мясной пищи местных жителей, тогда как на большей часта
Руси она превратилась в пушную по преимуществу.89
Сельское хозяйство и промыслы в Смоленской земле рас-
сматривал В. В. Седов. Проделал он это на примере «феодаль-
ных усадеб» — городищ Воищина и Бородинское. Земледелие,
как явствует из археологических находок орудий сельскохозяй-
ственного производства и зерен злаков, было главной отраслью
хозяйства жителей городищ, причем то было в основном пашен-
ное земледелие, поскольку подсека к XII—XIII вв. утратила
существенное значение.90 Потребность в хлебе удовлетворялась
сполна. Имелся даже некоторый излишек сельскохозяйственной
продукции. Так, обитатели Бородинского городища не только
получали от земледелия все необходимые продукты, но и тор-
говали хлебом, вывозя его на рынок.91 Наряду с земледелием
население городищ занималось разведением животных, прежде
всего крупного рогатого скота, а также свиней, овец и коз.92
Правда, для роста животноводства на Воищинском городище не
было благоприятных условий: «Положение населения среди
болотистой низины не способствовало широкому развитию здесь
скотоводства, требующего более или менее обширных пастбищ.
Небольшая возвышенность (площадью около 4 га), примыкав-
шая к городищу, вероятно, была занята под пашню. На не-
большой, плотно застроенной площадке городища не было мес-
та для содержания большого количества скота. Таким образом,
возможности скотоводства были весьма ограничены».93 В. В. Седов
останавливается и на охоте, отводя ей немалую роль в хозяй-
стве воищенцев и бородинцев. Однако автор не избежал неко-
торых противоречий в определении хозяйственной ориентации
охоты. Говоря, например, об охоте жителей Воищины, он за-
86 Никольская Т. Н. Земля вятичей. М., 1981. С. 239.
87 Там же.
80 Там же С. 244—247.
89 Там же. С. 248.
90 Седов В. В. Сельские поселения центральных районов Смоленской
земли (VII—XV вв.). М, 1960. С. 73—74, 103—108.
91 Там же. С. 103.
;2 Там же. С. 75—76.
Там же. С. 74—75.
45
являет, что там, как, впрочем, и на всей Смоленщине, «широкое
распространение получила охота на животных, добываемых не
ради мяса, а для получения пушнины». Но затем обнаружива-
ется, что значительное развитие охотничьего промысла на го-
родище объяснялось отсутствием тут «условий для широкого
развития скотоводства, в связи с чем потребность в мясной пи-
ще необходимо было удовлетворять за счет охоты».94 Послед-
нее наблюдение В. В. Седова ближе, видимо, к действительно-
сти, поскольку он констатирует широкое распространение охо-
ты на лося, обеспечивавшей людей прежде всего мясом.95 Не-
даром в таблице, составленной В. В. Седовым по остеологиче-
ским данным, лось после бобра стоит на втором месте. К тому
же надо учесть, что охота на бобра давала не только ценные
и красивые шкурки, но и мясо.96
Кроме В. В. Седова, занятия сельского населения Смолен-
ской земли изучал Л. В. Алексеев. Он указывает на то, что
«в X—XI вв. почти везде в лесной полосе жители перешли от
подсеки к пашне», но «подсеку было можно встретить в глухих
местах и в XIX в.». Л. В. Алексеев отмечает замену в XI в.
проса рожью.97 Охоте ученый отводит видную роль. Более
всего охотились на бобра, лося и лисицу. «Особым спросом
пользовались шкуры медведя, охота на которого была распро-
странена вплоть до XIX в.». Широкое развитие получили рыбо-
ловство и бортничество 98
Л. В. Алексееву принадлежит книга «Полоцкая земля», где-
рассматриваются аналогичные вопросы. В Полоцкой земле па-
шенное земледелие было главной формой производства «еще
до времени появления здесь славян. Однако пережитки подсеки,
воспринятые, очевидно, от аборигенного населения в момент
ассимиляции, существовали в Северной Белоруссии еще
в XVI в., а в соседней Ливонии и в XIX в.».99 Жители Полотчи-
ны выращивали все известные нам теперь злаковые культуры.100
Вторым по значению в хозяйстве являлось скотоводство. Есть
факты, которые позволяют говорить о стойловом содержании
скота в городах Полоцкой земли.101 Обращаясь к охоте,
Л. В. Алексеев отмечает, что в основном она велась на лося,
кабана, бобра и зубра. В окрестностях Гродно главным обра-
зом охотились на благородного оленя. Но в целом лось, благо-
даря рогам, которые использовались для разных поделок, проч-
ной шкуре и обилию мяса, представлял большую ценность, чем
благородный олень.102
94 Там же. С. 76—77.
95 Там же. С. 77—78.
96 Там же. С. 77.
97 Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX—XIII вв. М., 1980. С. 118.
98 Там же. С. 119—120.
"Алексеев Л. В. Полоцкая земля в IX—XIII вв М., 1966. С. 111.
100 Там же. С. 112, 114—115.
101 Там же. С. 115, 118.
102 Там же. С. 119—120.
46
’ Полоцкая земля, покрытая множеством ледниковых озер,
была богата рыбой. Внутренне противоречивой выглядит оцен-
ка, данная Л. В. Алексеевым рыболовству: «Нет сомнения, что
большого значения в раннефеодальное время рыболовство н&
имело, но все же оно было большим подспорьем, особенно в го-
лодные годы». За рыболовством автор называет бортничество
и пчеловодство. Но далее речь у него идет лишь о бортниче-
стве.103
Города и городское хозяйство Полоцкой земли исследовал
Г. В. Штыхов. Как показывают археологические материалы, го-
рожане* Полоцкой земли вместе с различными ремеслами за-
нимались и сельским хозяйством. Они пахали и сеяли хлеб,
разводили скот. Их земледелие было пашенным с двупольным,
а может быть, и трехпольным севооборотом.104 Среди домаш-
них животных преобладал крупный рогатый скот и свиньи, при-
чем крупного рогатого скота было больше.105 В напластованиях
Верхнего замка в Полоцке обнаружено значительное скопление
костей лошади. Отсюда Г. В. Штыхов сделал вывод о весьма
видном месте коневодства в хозяйстве полочан, особенно в ран-
ний период истории Полоцка.106 Лошадь использовалась в про-
изводственных целях как тягловая сила и для военных нужд
в качестве верхового животного. В голодные же годы она упот-
реблялась в пищу.107 Охоту Г. В. Штыхов считает вспомога-
тельной отраслью хозяйства горожан и развлечением для «фео-
далов». Во время археологических раскопок «в Полоцке, Ви-
тебске, Лукомле, Минске найдены кости зубра, лося, благород-
ного оленя, косули, кабана, медведя, волка, лисицы, барсука,
куницы, выдры, бобра, зайца. * Охота — источник получения
шкур и мехов, на которые существовал постоянный спрос в дру-
гих странах. Мясо многих животных употреблялось в пищу.
Основным видом животных, на которых охотились полочане на
протяжении всего средневековья, был лось. В Полоцке сравни-
тельно много костей волков и бобров. Его жители в одинако-
вой мере охотились как на мясного, так и на пушного зверя.
Наибольший интерес к охоте проявляли обитатели Лукомль-
ского замка. Они часто охотились, употребляли в пищу мясо
животных (лось, кабан, зубр), которыми изобиловали окружаю-
щие леса». Уделяет Г. В. Штыхов внимание и рыболовству. Но,
в отличие от Л. В. Алексеева, он придает ему более важное
значение. По мнению исследователя, археологические материа-
лы свидетельствуют о специализации рыболовства, о выделении
103 Там же. С. 120—121.
104 Штыхов Г. В. 1] Древний Полоцк IX—XIII вв. Минск, 1975. С. 98—
99; 2) Города Полоцкой земли (IX—XIII вв.). Минск, 1978. С. 118—120.
1(fe Штыхов Г. В. 1) Древний Полоцк.. С. 99—100; 2) Города Полоц-
кой земли... С. 120—121.
106 Штыхов Г. В. Древний Полоцк... С. 100.
107 Штыхов Г. В. Города Полоцкой земли... С. 121.
47
з городах рыбаков-профессионалов, связанных с торгом.108
Г. В. Штыхов упоминает также бортевое пчеловодство и соби-
рательство, практиковавшиеся горожанами Полоцкой земли.109
Сельскохозяйственные занятия славянского населения Прут-
ско-Днестровского междуречья VI—IX вв. изучались Г. Б. Фе-
доровым и И. А. Рафаловичем.
Г. Б. Федоров характеризует славянское хозяйство VI—
IX вв. названного региона как земледельческо-скотоводческое
при ведущем значении земледелия, которое было главным об-
разом пашенным.110 Автор наблюдает здесь переложную систе-
му землепользования.111 Достаточно развитым являлось и ско-
товодство. Бык, мелкий рогатый скот, лошадь, свинья — до-
машние животные, представленные в костных остатках. Имело
место и птицеводство.112 Археологические материалы позволяют
заключить о существовании охоты и рыболовства. Но «по срав-
нению с земледелием и скотоводством эти отрасли хозяйства
играли небольшую роль».113 Высоко оценивая уровень сельского
хозяйства славян VI—IX вв., живших в Прутско-Днестровском
междуречье, Г. Б. Федоров утверждает, что этот уровень «у всех
народов связан с последними этапами существования первобыт-
нообщинного строя и формированием классового общества».114
В другой своей работе Г. Б. Федоров рассматривает произ-
водственные занятия древнерусского населения Поднестровья
X—XII вв. Основу хозяйственной деятельности здесь составляли
развитое пашенное земледелие и скотоводство. Применялась
паровая система. Как и раньше, в стаде «преобладал крупный
рогатый скот, кроме того были свиньи, мелкий рогатый скот
и лошади. По-прежнему люди охотились и ловили рыбу».
Г. Б. Федоров указывает также на «примитивное пчеловодст-
во» — бортничество.115
Что же касается И. А. Рафаловича, то он приводит ряд до-
казательств, основанных на письменных и археологических дан-
ных, которые свидетельствуют о распространении у славян се-
верной и центральной части Днестровско-Прутского междуречья
подсечного земледелия.116 Вместе с тем он прослеживает и воз-
никновение пашенного земледелия, хотя не говорит об этом оп-
108 Там же.
109 Штыков Г. В. 1) Древний Полоцк .. С. 100: 2) Города Полоцкой
земли... С. 121.
110 Федоров Г. В. Население Прутско-Днестровского междуречья
з I тысячелетии н. э. М., 1960. С. 203—204.
111 Там же. С. 205.
112 Там же. С. 204.
113 Там же.
114 Там же. С. 205.
115 Федоров Г. Б. Древнерусская культура Поднестровья X—XII вв.
//Древняя культура Молдавии/Под ред В. С. Зеленчука Кишинев. 1974.
С Т14—116
11бРафалович И А. Славяне VI—IX веков в /Молдавии. Кишинев,
1972. С. 102—107
48
ределенно, рассуждая лишь о «довольно развитом земледелии
с применением наиболее совершенных для своего времени ору-
дий труда», о «довольно высоком уровне земледелия у славян
VI—VIII вв.»117 Рассматривая развитие скотоводства, И. А. Ра-
фалович отмечает, что «стада крупного рогатого скота, как
и пашни, составляли основное богатство славянской общины».118
Помимо крупного рогатого скота, славяне разводили свиней,
лошадей, коз, овец и научились использовать лошадь для вер-
ховой езды. Повсеместно встречались охота и рыболовство.,
которые, впрочем, «не имели решающего значения в экономике
славянских поселений».119
По словам Б. А. Тимощука, написавшего книгу по истории
славян Северной Буковины V—IX вв., «в хозяйстве населения
Прикарпатья, где мало пахотных земель и много пастбищ,
большую роль, чем в Среднем Поднепровье, играло скотовод-
ство». Однако и здесь земледелию принадлежала «значна пи-
тома вага».120 Б. А. Тимощук выделяет два периода в разви-
тии экономики местного славянского общества. Первый из
них он датирует VI—VII вв. По сравнению с предшествующим
временем это был период экономического упадка, вызванного
миграцией славянских племен на территорию Византийской им-
перии и опустошительными набегами гуннов и аваров на сла-
вянские земли. Вот почему в VI—VII столетиях возрастает
значение в хозяйстве подсечно-огневого земледелия. В меньшей
мере упадок затронул скотоводство. Славяне ухаживали за
крупным и мелким рогатым скотом, лошадьми, разводили сви-
ней и птицу.121 В VIII—IX вв. хозяйственная ситуация меняет-
ся: на смену подсечному земледелию пришло пашенное земле-
делие, увеличилась продуктивность скота, расширяются «орш
землЬ>, укрупняются поселения, где возникают индивидуальные
хозяйства—носители частновладельческих отношений.122 Изме-
нения в сельском хозяйстве подготовили перемены в социальной
организации славянского общества. Б. А. Тимощук наблюдает,
как родовая семейная община с ее первобытным коллективиз-
мом уходит в прошлое и формируется новая социальная ячей-
ка— территориальная (соседская) община, в которой «индиви-
дуальная собственность малой семьи на жилища, орудия труда,
продукты производства сочетается с коллективной собствен-
ностью на землю».123
На протяжении последних десятилетий, помимо моногра-
117 Там же. С. 111, 114.
118 Там же. С. 119.
119 Там же. С. 124; см. также: Рафалович И. А. Культура славян
Молдавии VI—IX вв.//Древняя культура Молдавии. С. 90—91.
120 Тимощук Б. О. Слов’яни ГПвн1чноТ Буковини V—IX ст. КиТв,
1975 С. 101.
121 Там же. С. 102—103.
122 Там же. С. 103, 194. 119, 144
123 L а м ж?.
фических исследований, посвященных отдельным регионам вос-
точнославянского мира и землям Руси X—XIII вв., вышли в свет
труды общего характера, где поднимаются важнейшие вопро-
сы, относящиеся к истории сельского хозяйства и промыслов
у восточных славян и в Киевской Руси. К их числу принадле-
жит большой раздел, подготовленный Б. А. Рыбаковым для
академических «Очерков истории СССР». Автор старается -вы-
явить предпосылки образования Древнерусского государства,
проследить, как «изменялись производительные силы, в какой
исторический момент доросли они до того, что смогли выдер-
жать на своих плечах тяжесть феодального государства с его
богатыми городами, расточительным боярством и пышностью
княжеских дворов, когда это государство стало исторической
необходимостью и должно было заменить внешне сходные с ним
органы племенного управления».124
В сфере земледельческого производства наши предки начи-
нали с примитивного подсечного земледелия. Ему соответство-
вала небольшая (50—60 человек) родовая община, выступав-
шая производственной единицей. Природные особенности лес-
ного севера обусловили длительное существование подсечного
земледелия, которое в свою очередь консервировало обществен-
ные отношения, в частности родовую общину. Б. А. Рыбаков
не различает родовую и большесемейную общины, именуя и ту
и другую вервью. Эта вервь (родовая, большесемейная община)
аналогична южнославянской задруге.
Появление более совершенных орудий труда (железных ле-
сорубных топоров, плужных лемехов или сошников) вызвало
отпочкование семей от верви-задруги, что нарушало монолитность
родового строя. Земледелие все больше и больше выдвигается
в славянском хозяйстве на первое место. «Это происходило,—
пишет Б. А. Рыбаков, — в двух направлениях, — во-первых, зем-
леделие оттесняло на второй план такие разделы хозяйства, как
рыболовство и мясную охоту, а, во-вторых, зона земледельче-
ского хозяйства расширялась как там, где оно давно было из-
вестно, так и далеко на севере, где оно было достаточно силь-
ным». Земледелие прогрессировало, восходя на высшую ступень
«плужной вспашки (с конем или волами) и двупольного или
трехпольного севооборота с озимыми и яровыми посевами».
В южных лесостепных, богатых черноземными землями, райо-
нах переход к пашенному земледелию начался, по Б. А. Рыба-
кову, еще во II—V столетиях, а в северных лесных областях
с их суглинистыми почвами он затянулся до IX—XI вв. и даже
(в некоторых местах) —до XV—XVI вв. В целом же плужное
земледелие в VI—IX вв. получило довольно широкое распро-
124 Рыбаков Б. А. Предпосылки образования древнерусского госу-
дарства//Очерки истории СССР: Кризис рабовладельческой системы и за-
рождение феодализма на территории СССР III—IX вв.//Под ред. Б. А. Рыба-
кова М., 1958. С 831.
50
странение. То было «высокоразвитое земледелие, техника ко-
торого осталась почти неизменной на протяжении всего после-
дующего тысячелетия феодального строя».
Наряду с земледелием у восточных славян существовало
скотоводство, охота, рыболовство и бортничество. Но главен-
ствующую роль играло все же земледелие. К IX—X вв. на тер-
ритории восточного славянства «образовался значительный фонд
расчищенных старопахотных земель, явившийся материальным
обеспечением новой социально-экономической формации». Тако-
вы соображения Б. А. Рыбакова относительно сельского хозяй-
ства и промыслов у восточных славян в преддверии возникно-
вения Древнерусского государства.125
Огромную работу по собиранию, систематизации и обобще-
нию археологических данных, касающихся производственных за-
нятий восточных славян, проделал И. И. Ляпушкин. Он пол-
ностью и всесторонне исследовал городище Новотроицкое, пред-
ставляющее собой типичный образец восточнославянских посе-
лений эпохи сложения Киевского государства,126 а также другие
.памятники славяно-русской культуры днепровского лесостеп-
ного Левобережья в эпоху железа.127 Эти исследования — важ-
ные вехи на пути создания капитального труда о славянах
Восточной Европы в канун образования Древнерусского госу-
дарства, где И. И. Ляпушкин, с присущей ему тщательностью,
41зучает наряду с другими проблемами сельское хозяйство
и промыслы. На основе многочисленных археологических и пись-
менных источников он убедительно показывает первенствую-
щее значение сельского хозяйства в общественном производст-
ве восточных славян.128 Из всех отраслей сельского хозяйства
самым важным являлось земледелие. Оно было пашенным. Од-
новременно «с полевым пашенным земледелием славяне вели
и мотыжную обработку земли... Такая обработка велась, оче-
видно, на огородных участках, где могли возделываться раз-
личные овощи и корнеплоды». Эволюция земледелия у восточ-
ных славян VIII—IX вв. выражалась в смене перелога паровой
системой.
Открытые археологами славянские поселения VIII—IX вв.
содержат немало свидетельств о том, что «наряду с земледелием
большое место в хозяйственной деятельности населения зани-
мала и другая отрасль сельского хозяйства — животноводство».
Анализ костных остатков, обнаруженных на этих поселениях,
125 Там же. С. 832—835; см. также: Рыбаков Б. А. Предпосылки об-
разования Русского государства//История СССР с древнейших времен до
Великой Октябрьской социалистической революции: В 6 т./Под ред. С. А. Плет-
невой, Б. А. Рыбакова. М., 1966. Т. 1. С. 354—356.
126 Ляпушкин И. И. Городище Новотроицкое. М., Л., 1958.
127 Л я п у ш к и н И. И. Днепровское лесостепное Левобережье в эпоху
железа. М., Л., 1961.
128 Л я п у ш к и н И. И. Славяне Восточной Европы накануне образо-
вания Древнерусского государства. Л, 1968. С. 134—136.
51
доказывает, что в стаде превалировал крупный рогатый скот.
Недостаток мясной пищи восполнялся за счет охоты, которая
занимала довольно заметное место в восточнославянском хозяй-
стве. Аналогичную роль играло и рыболовство.129 По мнению
И. И. Ляпушкина, с сельским хозяйством тесно связаны и та-
кие виды хозяйственной деятельности, как прядение, ткачество,
обработка дерева. Практиковалось и бортничество, хотя среди
археологических материалов его следы выступают весьма
слабо.130
Таким образом, экономика славян накануне образования
Древнерусского государства была, согласно И. И. Ляпушкину,
достаточно разветвленной.131
Если И. И. Ляпушкин сосредоточил свое внимание на
VIII—IX вв. восточнославянской истории, то И. П. Русанова
обратилась к славянским древностям VI—VII вв. Рассматривая
археологические памятники славян, обитавших в пределах Се-
веро-Западной Украины, она приходит к заключению о земле-
дельческом характере их хозяйства при развитом скотоводстве.
Земледелие в ту пору было подсечным.132 Это сказывалось
в сфере социальной жизни: трудоемкое подсечное земледелие
соединяло людей в патриархальные семейные общины, жившие
в небольших поселках, которые располагались группами вбли-
зи друг от друга.133 VIII столетие — время хозяйственных и об-
щественных перемен. В это время появляются первые пахотные
орудия с железными наральниками и череслами, более совер-
шенные серпы. Подсечное земледелие, следовательно, сменяет-
ся пашенным. «Распространяющееся пашенное земледелие,—
пишет И. П. Русанова, — уже не требовало совместного труда
целых коллективов, поэтому основной хозяйственной единицей
становится индивидуальная семья. Не нужно стало осваивать
большие новые земли, и в связи с этим поселения могли долго
существовать на одном месте, а размеры их могли значительно
увеличиваться. Такому уровню развития земледелия и соответ-
ствуют большие поселения VIII—IX вв., имеющие мощный куль-
турный слой и состоящие из индивидуальных усадеб».134
В книге В. В. Мавродина «Образование Древнерусского го-
сударства и формирование древнерусской народности» речь
идет о развитии производительных сил в сельском хозяйстве,
преимущественно в земледелии, так как оно было «основой
экономики древнерусских племен». В. В. Мавродин отмечал, что
«южные области восточнославянского мира обгоняли в своем
129 Там же. С. 134—140.
130 Там же. С. 140—141.
131 См. также: Ляпушкин И. И. 1) Городище Новотроицкое. Л,
1958; 2) Днепровское лесостепное левобережье в эпоху железа. Л., 1961.
132 Русанова И. П. Славянские древности VI—УП вв. М, 1976.
С. 50.
133 Там же. С 49.
134 Там же С 50—51.
52
развитии северные. Плодородные земли южной лесостепной по-
лосы обусловливали развитие пашенного земледелия с давних
времен. Огромную роль сыграли древние земледельческие тра-
диции, уходящие к плужному, пашенному земледелию скифской
и еще более ранней поры, к эпохе бронзы».135
На протяжении VII—X вв. в сельском хозяйстве восточных
славян происходят большие перемены, нашедшие выражение
прежде всего в эволюции орудий земледельческого труда. В лес-
ной полосе Восточной Европы старый узколезвийный втульча-
тый топор, похожий на долото, вытесняется широколезвийным
топором современной формы, примитивный слабоизогнутый
серп сменяется серпом с большим изгибом. Появилась коса-
горбуша, предназначенная для заготовок сена, необходимого при
стойловом содержании скота. Однако самые важные перемены
затронули орудия обработки почвы: место древнейшего рала
заступает соха.136 Все эти изменения знаменовали собой пере-
ход от подсечного земледелия к пашенному.137
В лесостепной зоне главным орудием обработки почвы яв-
лялось рало. Для VII—VIII вв. характерным было рало с по-
лозом и узколопастное без полоза, а для X—XI вв. — широко-
лопастное, подошвенное рало с полозом. Получил распростра-
нение и плуг с лемехом, череслом, отвальной доской с коле-
сом. Рало и плуг сосуществовали и сочетались друг с другом.138
Если земледелие прогрессировало, то в охоте, рыболовстве
и бортничестве не приходится наблюдать «сколько-нибудь за-
метного прогресса». В. В. Мавродин подчеркивает большое зна-
чение охоты, которая снабжала наших предков мясом, мехом
и шкурой для одежды, сырьем для изготовления меховых де-
нег и пр.139
В. В. Мавродин ставит вопрос: «Можно ли установить какую-
либо связь между эволюцией земледелия и изменением общест-
венных отношений?» И отвечает: «Связь эта, безусловно, суще-
ствует, хотя не всегда непосредственная».140 Возросшая
производительность труда в земледелии сделала ненужным суще-
ствование крупных родственных объединений. Отсюда возник-
новение малых семей, индивидуальных хозяйств, — «дымов»
и «дворов» древней летописи. Эти малые семьи, или парцеллы,
стали составной частью территориальной общины. Парцелляр-
ное производство вытеснило первобытный коллективизм, создав
благоприятные условия для классообразования.141 Нельзя,
135 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства и фор-
мирование древнерусской народности. М., 1971. С. 16, 17.
136 Там же С. 22, 23.
137 Там же. С. 23—24.
138 Там же. С. 24.
139 Там же. С. 30.
40 Там же. С. 25.
141 Там же. С. 27—28, 31—32.
,разумеется, упрощать этот процесс. «Прямой дороги от сохи
и плуга к феодализму нет», — говорит В. В. Мавродин.142
Интересные и ценные соображения о развитии земледелия
в домонгольской Руси высказал А. Л. Шапиро. Его исследова-
ние отличается постановкой дискуссионных вопросов, собствен-
ным решением проблем, по которым в литературе ведутся дав-
ние дебаты. А. Л. Шапиро считает, что пашенное земледелие
с применением упряжных почвообрабатывающих орудий было
известно славянам до их разделения на южную, западную
и восточную группы. Поэтому, когда восточные славяне «ста-
ли колонизовать среднее и верхнее Поднепровье, междуречье
Оки и Волги, Приильменье и Приладожье, они принесли с со-
бой культуру пашенного земледелия».143 К общеславянскому
.периоду относится и возникновение огневого земледелия.144 По
мнению А. Л. Шапиро, «нет оснований считать, что проживав-
шие в лесной зоне восточнославянские племена перешли от руч-
ного подсечного земледелия к пашенному с применением тяго-
вой силы животных лишь в конце I тысячелетия н. э., тогда как
проживающие в лесостепной зоне восточнославянские племена
усвоили культуру пашенного земледелия от скифских и даже
доскифских времен».145 Ученый приходит к выводу о том, что
лесостепная и лесная полосы не исключали ни пашенного, ни
подсечного земледелия. Больше того, огневая система не долж-
на была занимать в лесной зоне монопольное положение.146 Та-
ким образом, А. Л. Шапиро по-новому освещает историю зем-
леделия эпохи восточных славян и Киевской Руси.
Он коснулся и некоторых социальных явлений, связанных
с развитием земледелия, в частности семейных структур. По
словам А. Л. Шапиро, «в период славянской колонизации лес-
ной зоны Восточной Европы и техника и система земледелия
были уже таковы, что из них вряд ли можно выводить боль-
.шесемейную организацию».147
О развитии земледелия у восточных славян как факторе,
обусловившем социальную эволюцию, писал также А. П. Пьян-
ков. Превращение земледелия в главное занятие славян автор
относит к раннему железному веку. С ростом возможностей
земледельческого производства часть продуктов полеводства
«можно было использовать для откорма скота, что, разумеется,
благоприятно отражалось на положении этой отрасли хозяйст-
ва. Увеличение продуктивности полеводства и скотоводства зна-
чительно поднимало общий жизненный уровень населения пле-
342 Там же. С. 30.
343 Шапиро А. Л. Проблемы социально-экономической истории Руси
XIV—XVI вв. Л., 1977. С. 19, 78.
344 Там же. С. 41, 78
145 Там ж.е. С 78
346 Там же С. 16.
347 Там же С 78
' 54
мен лесной полосы. Вместе с тем другие отрасли хозяйства —
охота, рыбная ловля, бортничество — все более отходили на
задний план».148 На смену подсечному земледелию шло пашен-
ное, вызвавшее распад родового строя и появление сельской
общины. Дальнейший прогресс земледелия, выразившийся в ста-
новлении паровой системы, создавал условия для перехода
к раннерабовладельческим, а потом и к феодальным отношени-
ям, утвердившимся на Руси в IX в.149
В 1980 г. была опубликована монография В. И. Буганова,
А. А. Преображенского и Ю. А. Тихонова «Эволюция феодализ-
ма в России», в которой нашли обобщение результаты исследо-
ваний советских ученых в области истории русского феодализма
в пределах тысячелетия: с IX по XVIII в. включительно. В этой
монографии имеется глава «Эволюция землевладения и аграр-
ного строя», написанная Ю. А. Тихоновым. Развитие сельского-
хозяйства автор связывает с другими отраслями экономики,
с внутренними и внешнеполитическими событиями отечествен-
ной истории. В экономической и социальной жизни Древней
Руси чрезвычайно важную роль играло земледелие: «В общем
развитии производительных сил, обусловившем процессы раз-
ложения общинно-родового строя, формирования частной зе-
мельной собственности, феодальных отношений и объединения
восточного славянства в раннефеодальном Древнерусском го-
сударстве, складывание устойчивого продуктивного земледелия
явилось одной из решающих предпосылок. Восточные славяне
накануне образования Древнерусского государства с центром
в Киеве занимались преимущественно земледелием. Это была
основа их хозяйства, и прослеживается она с глубокой древ-
ности».150 С давних времен земледелие стало пашенным, а к
VIII в. оно «в форме двуполья распространилось по всем об-
ластям, заселенным славянами». В Киевской Руси практикова-
лись паровая и переложная системы, дополняющие одна дру-
гую в лесостепной полосе.151 Ю. А. Тихонов говорит о замет-
ном расширении земледелия, обусловленном ростом городов,
жители которых нуждались в сельскохозяйственных продуктах.
Повысился и качественный уровень земледельческого производ-
ства: «Ведущей тенденцией XII—XIII вв. являлось распростра-
нение и совершенствование паровой системы земледелия. Одна-
ко нет оснований переоценивать результаты этих сдвигов и при-
давать им всеобщий характер. В лесной полосе преобладали
подсека, лесной и луговой перелог».152
148 Пьянков А. П. Происхождение общественного и государственного
строя Древней Руси. Минск, 1980. С. 56—57.
149 Там же. С. 62—130.
Эволюция феодализма в России/В. И. Буганов, А. Л. Преоб-
раженский, Ю. А. Тихонов. М., 1980. С. 19.
151 Там же. С. 27.
’52 Там же. С. 20, 28.
55'
Ю. А. Тихонов сосредоточился на полеводстве и прошел мимо
животноводства, а также промыслов, что вряд ли правильно,
поскольку эти виды хозяйственной деятельности имели важное
экономическое значение. К тому же они оказали серьезное влия-
ние на формирование частного землевладения князей и бояр,
особенно на ранней стадии его развития.153
Следует, наконец, упомянуть еще две крупные обобщающие
работы, вышедшие в серии «Археология СССР», издаваемой Ин-
ститутом археологии АН СССР. Это — книга В. В. Седова «Вос-
точные славяне в VI—XIII вв.» и коллективная монография
«Древняя Русь. Город, замок, село», хронологически дополняю-
щие друг друга.
В. В. Седов рассматривает хозяйственную деятельность вос-
точных славян в VI—IX вв. Данные языкознания, археологии
и этнографии убедили его в том, что «начало земледелия
у славян восходит к глубокой древности». К обозреваемому же
автором времени славяне, жившие в плодородных лесостепных
областях Восточной Европы, «достигли значительных успехов
в развитии земледелия», причем «южные территории восточно-
славянского мира несколько обгоняли северные в сельскохозяй-
ственной деятельности. Этому способствовали не только природ-
ные условия, но и древние традиции, восходящие к плужному,
пашенному возделыванию земли того периода, когда сред-
неднепровские области находились в орбите провинциально-
римской культуры». В хозяйстве славянских племен, обитав-
ших з лесной зоне Восточной Европы, В. В. Седов отводит за-
метное место подсечному земледелию. Но при этом он отмеча-
ет, что роль подсечного земледелия у славян лесной полосы
в литературе явно преувеличена. Материалы, добытые архео-
логами, свидетельствуют «о возделывании славянами в лесной
зоне как злаковых и зернобобовых культур, так и волокнистых
растений, что возможно лишь при наличии полевого пашенного
земледелия». По мнению исследователя, «подсека применялась
в основном при расширении пахотных полей, для освоения
новых участков земли под пашню. Господствовала же перелож-
ная система земледелия». А на юге, в лесостепных районах, где
имелись свободные от лесных массивов участки, наряду с пе-
релогом существовала «система севооборота — двуполье или
трехполье». Однако, полагает В. В. Седов, «и в лесной полосе
в последних веках I тысячелетия н. э. на старопахотных землях
выработалась такая же система севооборота».154
Земледелие восточных славян второй половины I тысячеле-
тия н. э. характеризовалось широким ассортиментом возделы-
15- См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономиче-
ской истории. Л„ 1974. С. 45—73.
154 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982. С. 236,
237.
56
веемых культур, куда входили полба, мягкая пшеница, просог
рожь, овес, ячмень, бобы, горох, вика, конопля и пр.
Коснувшись животноводства, В. В. Седов указал на важ-
ное его значение в хозяйстве восточных славян. Подобно своим
предшественникам, первое место он отдает крупному рогатому
скоту, стада которого «были важнейшим богатством славян-
ской общины».155 Подсобную и вместе с тем заметную роль
играли такие промысловые занятия, как охота, рыболовство
и бортничество. С сельским хозяйством тесно были связаны
прядение, ткачество, деревообработка, изготовление изделий из
кости, обеспечивавшие еще с глубокой древности потребности
в одежде, в жилище и бытовых вещах.156
Успехи в сфере земледелия В. В. Седов рассматривает как
один из факторов, ведущих «к переходу от первобытнообщин-
ного к раннефеодальному строю».157
Если В. В. Седов проследил за развитием сельского хозяй-
ства и промыслов у восточных славян до IX столетия, то авто-
ры соответствующей главы коллективной монографии
(А. В. Чернецов, А. В. Куза, Н. А. Кирьянова) вошли в пре-
делы X—XV вв., сосредоточив свое внимание преимущественно
на древнерусском, домонгольском периоде. Ценной стороной их
исследования является стремление показать процесс прогрессив-
ных изменений в земледельческом производстве Древней Руси.
В качестве важного показателя этого процесса им служат пе-
ремены в соотношении возделываемых злаковых культур. И вот
оказалось, что наиболее «сильным изменениям подверглась роль
ржи. Действительно, в I тысячелетии н. э. она выступает в виде
второстепенной культуры. В X—XIII вв. она выходит на первое
место среди зерновых культур, однако уступает трем яровым
культурам (пшенице, ячменю и просу) вместе взятым. Нако-
нец, в XIII—XV вв. количество ржи превышает общее количе-
ство яровых культур. Одновременно с увеличением роли ржи
падает значение других культур, особенно резко— проса». Выход
ржи на первое место есть верный знак произошедших перемен
в системах земледелия: «Постепенное увеличение в находках ко-
личества зерен ржи, культуры, которая, кроме сороочиститель-
ной способности, менее яровых культур (за исключением овса)
требовательна к наличию питательных веществ и поэтому бо-
лее приспособлена к произрастанию на окультуренных почвах,
указывает на постепенное увеличение количества полей дли-
тельного использования. На таких землях для яровых культур
складывались условия, менее благоприятные, чем на подсеке
и перелоге».158 Но эволюция систем земледелия протекала мед-
155 Там же. С. 238
Там же. С. 239.
Г7 Там же. С. 247.
15S Древняя Русь Город, замок, село/Под ред 0 Л. Колчина. М.,
985 С 219, 221.
57
лен но, и «з земледелии длительное время сосуществовали раз-
личные системы и их сочетания». Уже в I тысячелетии н. э. под-
сека вряд ли была единственной и даже господствующей фор-
мой земледельческого производства в лесной полосе Восточной
Европы, ибо здесь имеются находки цельнодеревянных пахот-
ных орудий, для классической подсеки нехарактерных, которые
относятся к раннему железному веку.
Указав на существующее у ряда исследователей представ-
ление о том, что в IX—X вв. в Восточной Европе происходит
переход от подсечного земледелия к постоянному использова-
нию полей и трехполью, авторы замечают: «Однако наиболее
важные в этом отношении данные — состав находок зерна и со-
путствующих им сорняков — не дают основания для однозначных
выводов». Они вынуждены признать, что «характер земледелия
домонгольской Руси ясен не во всех деталях». И все же про-
гресс земледелия, обозначившийся на заре истории Древней
Руси, им кажется несомненным.159
В рассматриваемой главе не остались без внимания такие
важные отрасли сельского хозяйства, как скотоводство и пти-
цеводство, являвшиеся важным источником питания древнерус-
ских людей.160 Сведения об этих отраслях мало что добавляют
к уже имеющимся в литературе данным. То же самое надо
сказать относительно охоты и бортничества.161 Более основа-
тельной выглядит часть главы, где речь идет о рыболовстве:
здесь довольно детально описаны орудия рыбной ловли, опре-
делен ассортимент вылавливаемой рыбы (29 видов), намечена
эволюция рыбного промысла. «Главным результатом наблюде-
ний над развитием рыболовства в Древней Руси с X по XV в.
является вывод о превращении рыбного промысла сначала
(рубеж XII—XIII вв.) в самостоятельную отрасль городского,
а затем (XIV в.) и общенародного хозяйства. Этот процесс хо-
рошо согласуется с основными этапами развития древнерус-
ской экономики в целом. Вслед за ремеслом от земледелия
(и от ремесленного производства) отделяются промыслы».162
Оглядываясь на путь, пройденный советскими учеными,
изучавшими сельское хозяйство и промыслы в Древней Руси,
мы можем смело утверждать, что это был путь творческих
исканий. Вначале исследователей занимал вопрос о месте зем-
леделия в экономике восточнославянского и древнерусского
общества. И они решали его с помощью тех же приемов и на
том же уровне, что и дореволюционные историки. Так было, во
всяком случае, в 20-е годы. Позднее, на протяжении 30-х го-
дов, благодаря быстрому росту археологических знаний, уда-
лось окончательно доказать, что земледелие являлось главней-
159 Там же. С. 22'1.
160 Там же. С. 225—226.
:б1 Там же. С 231—233
162 Там же С. 231.
58
шей отраслью хозяйства восточных славян и населения Киев-
ской Руси. Этому доказательству советская историческая нау-
ка во многом обязана трудам Б. Д. Грекова. Затем к исходу
40-х— началу 50-х годов в результате успехов все той же архео-
логии появилась возможность восстановить с достаточной конк-
ретностью (насколько, разумеется, позволяли источники) со-
стояние сельского хозяйства и промыслов в Древней Руси. На
эта возможность была реализована лишь частично: по отноше-
нию только к сельскому хозяйству, преимущественно — к зем-
леделию. В итоге возникло несколько искаженное изображение
соотношения структурных элементов древнерусской экономики.
Дальнейшее накопление археологических материалов способ-
ствовало преодолению данного недостатка, созданию картины
сельского хозяйства и промыслов, более соответствующей реаль-
ному положению в древнерусской экономике.
Нельзя, конечно, думать, что все вопросы нашли одинаково
убедительное решение. Некоторые из них все еще остаются
спорными, дискуссионными. Вызывает, скажем, разногласия
вопрос о времени появления пашенного земледелия в лесной зоне
Восточной Европы, заселенной славянами, о соотношении здесь
огневой и пашенной систем, о различиях земледельческого хо-
зяйства в лесной и лесостепной полосах. Ведутся споры о про-
исхождении сохи и ее эволюции, о том, когда появилось на
Руси паровое земледелие.
Особенно сложны проблемы, связанные с интерпретацией,
влияния земледельческого хозяйства на ход социальной исто-
рии. Тут, к сожалению, встречаются упрощения, прямолиней-
ность. Высказывается, например, мнение о преобразующей со-
циальной роли паровой системы земледелия, которая препят-
ствовала «дальнейшему» развитию «первичных форм рабства»,,
способствовала возникновению «феодальной кабалы», заметно
изменяла «положение крестьянина-общинника и вместе с тем
преобразовала поземельные отношения внутри сельской общи-
ны».163 На основе сведений, относящихся к технике и системам
земледелия, складываются порой представления о характере
семейной организации у восточных славян.164 Такая жесткая
и непосредственная зависимость социальных явлений от сдвигов
в земледельческом производстве едва ли когда-нибудь сущест-
вовала.
Правда, можно утверждать, что прогресс в полеводстве со-
действовал (разумеется, не сразу, а по прошествии определен-
ного времени) распаду рода. С большой же семьей все обстоя-
ло значительно сложнее. Несмотря на широкую практику па-
шенного земледелия, в Киевской Руси доминирующей формой
163 См.: Пьянков А. П. Происхождение общественного и государствен-
ного строя Древней Руси. С. 104—105, 112—113.
164 См., напр.: Шапиро А. Л. Проблемы социально-экономической ис-
тории Руси XIV—XVI вв. С. 78.
5Я
семьи являлась большая семья.165 Значит, возросший уровень
производительных сил в земледелии не имел автоматическим
следствием всеобщий распад и разложение большой семьи.
В России она продержалась до XIX столетия, продемонстриро-
вав не только свою бытовую стойкость, но и экономическую
целесообразность. Кооперация труда в производстве более эф-
фективна, чем его распыление в виде малых индивидуальных
семей. Не случайно, что еще в XIX в. преимущества большой
семьи как производственного коллектива обращали на себя
внимание современников.166
В. И. Ленин в своем труде «Аграрный вопрос в России
к концу XIX века», тщательно проанализировав подворные ис-
следования земской статистики, писал: «Мы видим, что с повы-
шением хозяйственной состоятельности дворов безусловно пра-
вильно повышается размер семьи. Ясно, что многосемейность
является одним из факторов крестьянского благосостояния. Это
бесспорно».167
Мы не должны забывать и социально-политических момен-
тов, способствовавших сохранности в Киевской Руси больших
семей. При неразвитости государственной, публичной власти
и вытекающей отсюда ее слабости защиту интересов индивида
перед внешним миром осуществлял коллектив, членом которого
он являлся. Таким коллективом наряду с общиной и была боль-
шая семья. Именно большая семья являлась прежде всего га-
рантом безопасности сородичей. Инструментом обеспечения
безопасности была кровная месть, существование которой
в Киевской Руси, думается, не вызывает сомнений.168
Распад большой семьи и утверждение малой в глобальном,
так сказать, масштабе наблюдаются позднее, в московский пе-
риод русской истории. В основе этих перемен лежал, разумеет-
ся, экономический фактор: высокий уровень пашенного земле-
делия с паровой системой, позволявший успешно хозяйствовать
индивидуальной семье. |Но он возымел действие не сам по себе,
а в сочетании с другими факторами, среди которых наиболее
существенными были, по крайней мере, три. Первый из них за-
ключался в быстром росте феодализма, принимавшего зачастую
форму закладничества и патроната, скрепляемых нередко им-
мунитетным дипломом, выданным землевладельцу великим кня-
зем. Под покровом феодальной зависимости земледелец приоб-
ретал известную безопасность от возможных покушений со сто-
165 Фро янов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической
истории. С. 26—43.
166 См.: Мавродин В. В., Фро янов И. Я. В. И. Ленин и некоторые
проблемы истории Киевской Руси//Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. История, язык,
литература. 1970. № 8. С. 89.
167 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 17. С. 83.
168 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономи-
ческой истории. С. 33—42.
60
роны на его жизнь и личные права. Иными словами, функция
защиты индивида перед внешним миром, присущая ранее боль-
шим родственным коллективам, теперь как бы переходила
к сильным мира сего — крупным феодалам: князю, боярину,
церкви, монастырю. Это, конечно, не могло не воздействовать
ослабляющим образом на большесемейные узы. Второй фактор
состоял в значительном усилении публичной власти, что давало
ей возможность с большей эффективностью осуществлять меры
по достижению внутреннего мира. Данное обстоятельство так-
же ослабляло большесемейные связи, делая в значительной
мере ненужной большую семью в качестве коллективного за-
щитника своих членов. Наконец, третий фактор видится в глу-
боких демографических сдвигах, вызванных нашествием татар
на Русь. Под его ударами и в результате возобновляющихся
татарских походов на русские земли (достаточно сказать, что
с 1273 по 1297 г. татары 15 раз нападали на Северо-Восточную
Русь) население пришло в движение и стало сниматься с на-
сиженных мест, устремляясь на север и северо-запад Восточной
Европы. Это была массовая миграция, а нередко — паническое
бегство от лютых кочевников, несущих смерть и опустошения.
Размещение населения претерпело значительные изменения.169
В ходе этих переселений рвались прежние общинные связи, рас-
шатывались старые семейные основы, что подрывало жизнеспо-
собность большой семьи. В создавшихся новых условиях и воз-
обладала экономическая необходимость, упрочившая в конеч-
ном счете малую семью.170 К исходу XV в. малая семья в рус-
ском обществе заняла господствующее положение.171 172 Однако
большая семья вплоть до XIX в. так или иначе сохранялась,
регенерируя по традиционной модели, генетически восходящей
к древней семейной организации. Да и над малой семьей долго
довлели правовые нормы большой семьи, выражавшиеся в пра-
ве преимущественной покупки родичами земель, являвшихся
наследственным достоянием, а также в праве родового выкупа
земли, отошедшей на сторону, в чужие руки.17-2
сельского хозяйства и промыслов, в советской исто-
-рябграфии обстоятельно изучались ремесла Древней Руси.
М. Н„ Покровский не сомневался в том, что «выделение ремес-
ленников началось уже в Киевской Руси, притом очень рано.
Первые упоминания о ремесле относятся к концу X или началу
169 См.: 1\арг а лов В. В. Внешнеполитические факторы развития фео-
дальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. С. 193, 201.
170 Перед нами, следовательно, длительный и сложный процесс перехода
от рода к большесемейному союзу, а затем — к малой семье.
171 См.: Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи
в эпоху феодализма//ИСССР. 1981. № 3.
172 Раскин Д. И., Ф роя нов И. Я., Шапиро А. Л. О формах чер-
ного крестьянского землевладения XIV—XVII вв.//Проблемы крестьянского
землевладения и внутренней политики России//Под ред. Н. Е. Носова. Л.,
1972. С. 9-14.
61
XI в.» Историк склонялся к мысли о разных темпах роста от-
дельных ремесел. Быстрее всего, по его мнению, «развиваются
и раньше всего достигают экономически совершенной формы
не ремесла, обслуживающие обыденные потребности, а произ-
водство предметов роскоши». Говоря о плотничестве в Киевской
Руси, автор подчеркивает его недостаточную развитость,
утверждая, что оно «едва ли было окончательно выделившимся
ремеслом», ибо «стояло еще на предыдущей ступени ремесла
племенного».173 М. Н. Покровский не называет все известные
ему виды ремесла в Киевской Руси, указывая лишь на «пере-
хожий» его характер, причем он рассматривает «перехожее ре-
месло» как наиболее раннюю форму выделившегося ремесла
вообще.174
Весьма немногословен в описании древнерусского ремесла
Н. А. Рожков, которое представлялось ему слаборазвитым.
«Вопреки мнению многих археологов, — утверждал он, — обра-
батывающая промышленность X—XII вв. была ничтожна» Теи
не менее в археологических материалах Н. А. Рожков находил
данные, указывающие «на существование гончарного дела
и ковки металлов, а также на производство шерстяных и льня-
ных изделий. Однако «наряду со всем этим есть несомненные
признаки слабости обрабатывающей промышленности». Но все
же Н. А. Рожков замечает некоторые успехи в развитии «обра-
батывающей промышленности» в XII в., впрочем не особенна
значительные.175
Примерно те же идеи о древнерусском ремесле развивал
И. М. Кулишер. В Киевской Руси он обнаружил лишь зачатки
ремесленной деятельности, ибо ремесло, будучи кочевым по
своему характеру, находилось в тесной связи с хозяйством по-
требителя-заказчика и еще не отделилось «вполне от сельского
хозяйства и иных, производимых для собственных нужд, ра-
бот».176 Раньше всего, по И. М. Кулишеру, возник кузнечный
промысел, который выступает у автора преимущественно в пла-
не производства оружия и различной домашней утвари. Кузнеч-
ное дело автор принимает за «промысел пришлый, иноземный,
но постепенно распространяющийся и среди местного населе-
ния».177 Сквозь призму внешнего влияния рассматривал
И. М. Кулишер и те ремесла, которые были связаны с произ-
водством дорогих украшений и церковной утвари.178 Очень сжа-
то речь у него идет о плотничестве, каменном строительстве,,
кожевенном деле, ткачестве и портняжничестве.
173 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1 С. 58,
59.
174 Там же. С. 59.
175 Рожков Н. А. Русская история... Т 1. С. 151, 152.
176 Кулишер И. М. 1) Очерк истории русской промышленности
С. 13: 2) История русского народного хозяйства. Т. 1. С. 116.
177 Кулишер И. М. 1) Очерк... С. 19—21; 2) История... С. 122—123.
178 Кулишер И. М. 1) Очерк... С. 15—16; 2) История... С. 118
62
Другой исследователь П. И. Лященко относил возникнове-
siHe обработки продуктов сельского хозяйства к древнейшим
временам, именуя ее при этом первобытным ремеслом.179 Но
«промысловые занятия, возникающие в недрах первобытного
натурального хозяйства, еще долгое время не выделяются из
него на основе общественного разделения труда в специально
городские промышленные профессии». К числу важнейших про-
мыслов первобытного хозяйства П. И. Лященко отнес плотниче-
-ство, отметив, что «плотничество как ремесло, и притом пре-
имущественно городское, выделилось, по-видимому, наиболее
рано, во всяком случае с тех пор, как стали заметно развивать-
ся города». Кирпичное дело возникает позднее, чем плотничье.180
Касаясь гончарного ремесла, П. И. Лященко подчеркивает сла-
бое его развитие и полагает, что оно было занесено на Русь
иностранными мастерами. Обращаясь к занятиям по обработке
металлов, он говорит об особом экономическом значении «гор-
нозаводского промысла». Затем П. И. Лященко упоминает раз-
личные ремесленные профессии, существовавшие в Древней Ру-
си: кожевников, седельников, коробейщиков, лучников, медни-
ков, гончаров, древоделов, скорняков, швецов, сапожников,
Шапошников, портных, рыбников, калачников, жерновиков.
Автор считал, что «с XII в. ремесленники как особый промыш-
ленный класс намечаются в составе тогдашнего общества».
Однако «экономическое значение и удельный вес ремесла, при
господстве все же натурального вотчинно-хозяйственного строя,
не могло быть особенно велико. И такое положение ремесло со-
храняет по крайней мере до XIV в., получая уже более зна-
чительное развитие не в Киевской, а в Новгородской или впо-
следствии в Московской Руси».181
Специальную работу по истории ремесленного труда в древ-
ней Руси X—XV вв. написал В. Ю. Гессен, поставивший перед
собой задачу не только рассмотреть «разнообразные ремесла
древней Руси», но и ремесленные организации, существовавшие
тогда.182 Под этим углом зрения он рассмотрел такие ремесла,
как плотничье дело, кузнечное, ювелирное и др.183 Нарисован-
ная им картина отличалась большей полнотой, чем у назван-
ных выше историков. В этом — одно из достоинств исследования
В. Ю. Гессена. Другое достоинство состояло в широте охвата
источников. Правда, то были письменные источники. Археоло-
гия тогда еще не могла снабдить ученых необходимыми ма-
териалами. Между тем именно археологические данные позво-
лили бы ученым по-настоящему изучить древнерусское ремес-
179 Лященко П. И. История русского народного хозяйства. С. 33.
180 Там же. С. 102, 103
181 Там же. С. 104—107.
182 Гессен В. Ю. К истории ремесленного труда в Древней Руси
(10—15 вв.)//Архив истории труда в России. Кн. 4. 1922. С. 48.
183 Там же. С. 48—56; Кн. 5. 1922. С. 89—96
63
.по. Пока же отсутствие археологических источников не только
обедняло создаваемую учеными историю ремесла в Киевской
Руси, но приводило к явно ошибочным положениям. Так, с точ-
ки зрения современных археологических знаний совершенно не-
приемлемым выглядит утверждение П. И. Лященко о том, будто
бы гончарное дело—промысел, который на Руси «был сравни-
тельно слабо развит, и только много позже, с XIV—XV вв.,
вместе с стекольным был занесен иностранными мастерами».,8<
Недостаток археологических сведений ощущался и в 30-е го-
ды. Не случайно Б. Д. Греков, всегда с пристальным внимани-
ем относившийся к экономическим проблемам истории Руси,
в первых своих работах на древнерусскую тему почти не ка-
сался сюжетов, связанных с ремеслом. В известной его книге
«Феодальные отношения в Киевском государстве» содержится
лишь небольшой раздел, посвященный наемному труду в Древ-
ней Руси, где вскользь говорится и о ремесле.* 185 В третьем из-
дании этой книги, вышедшей под названием «Киевская Русь»,
мы находим уже раздел о ремесленном и наемном труде.186
Однако здесь описание древнерусского ремесла дано весьма
сжато. Разбираясь в инвентаре славянских городищ среднего
Приднепровья, автор пришел к заключению, что «местные оби-
татели, т. е. прежде всего поляне, хорошо знали различные
отрасли производства» и у них «даже в период городищ было
свое ремесло». Перечислив затем находки из Киева и Белгорода,
добытые еще в дореволюционное время, Б. Д. Греков писал:
«Все эти случайные данные говорят нам о наличии довольно
развитого ремесла и опытных ремесленников в городах прежде
всего».187 Этим, собственно, и исчерпываются у Б. Д. Грекова
суждения о древнерусском ремесле.
Скупо говорил о ремесле и С. В. Юшков. Он остановился
на нем больше для того, чтобы показать, как на основе его отде-
ления от земледелия, повышения производительности труда
ремесленников и улучшения качества их продукции, начинает-
ся процесс разложения сельской общины.188
Стремительное развитие археологии внесло глубокие изме-
нения в состояние вопроса о ремесле в исторической науке. Уже
на рубеже 40—50-х годов выходят из печати исследования, где
дается глубокая характеристика восточнославянского ре-
месла.189 Б. А. Рыбаковым была подготовлена для первого тома
«Истории культуры Древней Руси» обстоятельная глава о древ-
ш Ляшенко П. И. История русского народного хозяйства. С. 104
185 См.: Греков Б. Д. Феодальные отношения в Киевском государст-
ве М; Л, 1936. С. 124—126: М: Л„ 1937. С. 153—156.
•6® Греков Б Д. Киевская Русь. М.: Л., 1939 С. 151—155.
187 Там же. С 151, 153
188 Юшков С. В. Очеоки по истории феодализма в Киевской Руси.
С. 12—14.
189 См. наир.- Третьяков П. В. Восточнославянские племена М; Л.,
1948: М., 1953
64
нерусском ремесле.190 Ему же принадлежит фундаментальное
исследование «Ремесло Древней Руси».191 Истоки отечествен-
ного ремесленного производства Б. А. Рыбаков прослеживает
с IV в. н. э.192 Он подробно анализирует данные, относящиеся
к истории гончарного дела и обработки металла в VI—IX вв.193
Появление гончарного круга обусловило превращение гончар-
ного дела из домашнего производства в ремесло, что произо-
шло в IX—X вв. К VI—VII вв. автор приурочил «выделение
специалистов-ремесленников, занимавшихся художественным
литьем из бронзы и серебра». Б. А. Рыбаков допускает и су-
ществование «в среднем Приднепровье в VI—VIII вв. специа-
листов-ремесленников, занимавшихся обработкой металла»,т. е.
кузнецов.194 Развитие ремесленного производства привело к воз-
никновению ремесленных поселков, в конечном счете—городов,
появление которых, в свою очередь, оказало влияние на разви-
тие раннего русского ремесла.195
Б. А. Рыбаков исследовал и древнерусское ремесло XI—
XIII вв. Сначала он рассматривает деревенское ремесло в мно-
гочисленных его проявлениях: кузнечное дело, ювелирное дело,
гончарное, обработку дерева и кожи, ткачество и т. п.196 Еще
более обстоятельно он описывает городское ремесло, расцвет
которого приходится на середину XII в. и продолжается «вплоть
до самого татарского нашествия». Ремесленное производство
русских княжеств XII—XIII вв., бывшее неотъемлемой и важней-
шей частью древнерусской культуры, выступает высокоразви-
тым, блещущим изобретательской мыслью и быстро совершен-
ствующим свою технику.197 Древнерусское ремесло не только
не уступало западноевропейским образцам, находясь, по совре-
менному выражению, на уровне мировых стандартов, но в от-
дельных случаях шло впереди. Так, «в отношении сложной тех-
ники перегородчатой эмали русские мастера стояли значительно
выше своих западноевропейских современников. Изобрете-
ние техники эмалевого пастилажа на керамике, а также спо-
соба нанесения золотой амальгамы на медь, давшего велико-
лепные образцы своеобразной золотой графики, свидетельствует
о том, что творческая мысль русских мастеров второй полови-
ны XII — начала XIII вв. опережала развитие техники передо-
вых стран Западной Европы, не знакомых с этими приемами».198
Книга Б. А. Рыбакова явилась важной вехой в изучении
истории древнерусского ремесла. Не случайно М. Н. Тихоми-
190 См.: История культуры Древней Руси. Т. 1. С. 68—181.
191 Р ы б а к о в Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948.
192 Там же. С. 35—71.
[93 Там же. С. 71—99.
194 Там же. С. 73, 76—77, 85.
t95 Там же. С. 97—99.
196 Там же. С. 120—202.
•97 Там же. С. 432.
198 Там же. С. 433.
3^2 Заказ Хр 632
65
ров — автор монографии «Древнерусские города» — писал: «При
изучении ремесла Древней Руси мы стоим на твердой почве
благодаря капитальным исследованиям Б. А. Рыбакова. Осно-
ванные на глубоком изучении вещественных памятников, его
труды воссоздают яркую картину ремесленного производства
на Руси IX—XV вв.»199 Что касается самого М. Н. Тихомирова,
то он в своей книге рассмотрел вопросы, относящиеся к ремес-
лу и ремесленным специальностям, ремесленному населению
городов и ремесленным объединениям.200 В его изображении
древнерусское ремесло предстает развитым и во многих отно-
шениях совершенным. При этом М. Н. Тихомиров отмечает, что
«хозяйство горожан ,было еще сильно связано с земледелием
и животноводством. Нивы и огороды, пригодные луга по доли-
нахМ рек и низинам играли большую роль в городском хозяй-
стве... Натуральное хозяйство еще довлело над городом».201
Имея в виду достижения Б. А. Рыбакова в области изуче-
ния истории древнерусского ремесла, М. Н. Тихомиров говорил:
«Однако и после выхода трудов Б. А. Рыбакова целый ряд
важных вопросов в истории городского ремесла X—XIII вв.
потребует дальнейшего изучения».202 Это был верный прогноз.
Ученые продолжали работу, обращаясь не только к городскому
ремеслу, но и к деревенскому, а также к домашнему производ-
ству. Появляются работы, посвященные отдельным видам ре-
месленного и домашнего производства: ткачеству,203 обработке
животного сырья, дерева,204 гончарному делу.205 Важные ре-
зультаты были получены в исследовании древнерусской метал-
лургии.206 Пристальнее изучалось ремесло отдельных городов
и земель: Киева,207 Новгорода,208 Рязанской, Полоцкой, Смо-
ленской земель.209 * * * Все новые и новые археологические памят-
ники вовлекались в научный оборот. Благодаря бурному раз-
199 Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 69.
200 Там же. С. 69—92, 127—137, 141—147.
201 Там же. С. 92.
202 Там же. С. 70.
203 Левинсон-Нечаева М. Н. Ткачество//Очерки по истории рус-
ской деревни X—XIII вв./Под ред. Б. А. Рыбакова. М., 1959,
204 Левашова В. П. 1) Обработка кожи, меха и других видов живот-
ного сырья//Там же; 2) Изделия из дерева, луба и бересты//Там же.
205 Мальм В. А. Производство глиняных изделий//Там же.
206 См.: Колчин Б. А. Черная металлургия и металлообработка
в Древней Руси (Домонгольский период)//МИА. № 32. 1953; Успен-
ская А. В. Металлургическое производство по материалам древнерусских
селищ//Очерки по истории русской деревни X—XIII вв.
207 Каргер М. К. Древний Киев: В 2 т. М.; Л., 1958. Т. 1; см. также:
Толочко П. П. 1) Киев и Киевская земля в эпоху феодальной раздроб-
ленности XII—XIII веков. Киев, 1980; 2) Древний Киев. Киев, 1983.
208 Засурцев П. И. Новгород, открытый археологами. М., 1967.
209 М о н г а й т А. Л. Рязанская земля; Никольская Т. Н. Земля
вятичей...; Алексеев Л. В. I) Полоцкая земля в IX—XIII вв.; 2) Смо-
ленская земля в IX—XIII вв.; Штыхов Г. В. 1) Древний Полоцк IX—
XIII вв.: 2) Города Полоцкой земли IX—XIII в..
66
витию славяно-русской археологии стало возможным воссоздать
более точно облик восточнославянского и древнерусского ре-
месла.
По наблюдениям И. И. Ляпушкина, уже в VIII—IX вв. у вос-
точных славян возникают производства, имевшие ремесленный
характер: железоделательное производство, кузнечное дело
и обработка цветных металлов. Существенное место в хозяйст-
венной деятельности восточнославянского населения занимало
изготовление керамических изделий, которое, по предположению
И. И. Ляпушкина, «перестало быть делом каждой семьи, кон-
центрируясь в руках отдельных мастеров». Однако он подчер-
кивал: «Существующее в литературе мнение о широком разви-
тии гончарного круга у славян Восточной Европы уже в VIII в.
не имеет обоснований».210
К подобному заключению пришел также И. А. Рафалович,
изучавший ремесло славян VI—IX вв. на территории Днестров-
ско-Прутского междуречья. Славянские мастера стали исполь-
зовать здесь гончарный круг где-то на рубеже VII—VIII столе-
тий. Но широкого применения он в это время еще не получил,
и керамика была представлена главным образом лепной по-
судой.211
Элементы выделения производства глиняной посуды в ре-
месло И. А. Рафалович наблюдает уже в VI—VII вв., когда
лепная керамика являлась господствующей. В дальнейшем, по
меое распространения гончарного круга, керамическое произ-
водство превращается в ремесло. Аналогичную эволюцию пре-
терпели выплавка железа, кузнечное и ювелирное дело.
А. И Рафалович подчеркивает, что «появление ремесленников,
металлургов и кузнецов отнюдь не противоречило существованию
большесемейных общин, хотя сыграло не последнюю роль
в постепенном формировании новых общественных отношений.
Выделение кузнечного ремесла было как бы провозвестником
второго великого общественного разделения труда — отделения
ремесел от сельского хозяйства».212
Согласно И. А. Рафаловичу, процесс выделения ремесла
длился на протяжении VI—IX вв., и только в конце этого пе-
риода «можно с уверенностью говорить об окончательно сло-
жившемся ремесле и его отдельных отраслях. На первых эта-
пах можно проследить лишь его отдельные элементы, сущест-
вующие внутри патриархальных родовых общин. Мастера-спе-
циалисты вначале обслуживали свою общину, удовлетворяя ее
нужды, и лишь по мере дальнейшего развития производитель-
ных сил стали работать на рыцок, превращаясь в ремеслен-
ников». Отделение ремесла от земледелия шло одновременно 215
215 Ляпушкин И И Славяне Восточной Европы... С. 142, 144—148.
2,1 Рафалович И А Славяне VI—IX веков в Молдавии. С. 132,133.
-12 Там же С 179
67
с разложением первобытнообщинного строя и формированием
классовых отношений в славянском обществе VI—IX вв.213
Сходную картину у славян Среднего Поднестровья и При-
карпатья V—IX вв. наблюдает Б. А. Тимощук. На начальном
этапе, в VI—VII вв., ремесло у славян было слаборазвитым,
и каждая семья сама удовлетворяла свои потребности в одеж-
де, предметах быта, орудиях труда и т. п. К числу наиболее
распространенных домашних ремесел относились изготовление
тканей, обработка шкур, производство глиняной посуды, раз-
нообразных изделий из дерева, кости и камня.214 215 Но даже в ус-
ловиях натурального хозяйства славяне не могли обойтись од-
ним только домашним производством. Так, выплавка железа
и его обработка требовали особых знаний и технических на-
выков. Это побуждало каждую общину иметь своего специа-
листа-кузнеца, который работал на ее нужды. Возникло общин-
ное ремесло, существовавшее наряду с домашним.215
Важные сдвиги в ремесле происходят в VIII—IX вв. В это
время зарождается «товарное ремесло». Ярким свидетельством
перерастания общинного ремесла в товарное было, по Б. А. Ти-
мощуку, появление ремесленных центров, где концентрировались
ремесленники, порвавшие с сельским хозяйством.216 Строитель-
ство ремесленных поселений автор рассматривает как показа-
тель перелома в развитии хозяйственной деятельности славян-
ского населения, выделения ремесла в отдельную отрасль про-
изводства и отделения его от сельского хозяйства.
Б. А. Тимощук полагает, что славянские ремесленные цент-
ры являлись «эмбрионом древнерусских городов», они подгото-
вили почву для возникновения древнейших русских городов.
Развитие ремесла и торговли — основа формирования городских
поселений. Ученый предложил следующую схему образования
древнерусских городов: племенные центры (грады) — ремеслен-
ные поселения — города. Древнерусские города появляются там,
где ремесло обособляется от аристократического центра (де-
тинца), где создаются торгово-ремесленные посады.217
Советские исследователи не только констатировали факт вы-
деления ремесла в самостоятельную отрасль хозяйства, но и про-
делали огромную работу по изучению отдельных видов ремес-
ленного производства в Киевской Руси.
Древнерусское оружие — предмет изысканий А. Н. Кирпич-
никова.'218 Помимо военного дела, систематизации и классифи-
213 Там же. С 125
214 Тимощук Б О Слов’яни ГПвшчноТ Буковини V—IX ст. С 105—
106
215 Там же. С. 106, 107.
216 Там же. С. 109
217 Там же. С. 115—118
218 Кирпичников А Н 1) Древнерусское оружие Вып. 1, 2 Л.,
1966: Вып. 3 Л, 1971; 2) Военное дело на Руси IX—XV вв.: Авторе^ док.
дис. М, 1975.
68
кации оружия, он затрагивает некоторые существенные пробле-
мы изготовления оружия на Руси. Выводы А. Н. Кирпичникова
относительно характера оружейных ремесел весьма примеча-
тельны. Ученый наблюдает в XII столетии значительное углуб-
ление специализации в производстве оружия. Появляются спе-
циализированные мастерские по изготовлению мечей, луков,
шлемов, кольчуг, щитов и прочего вооружения. Специализация
коснулась и производства снаряжения конников.219 Седла, уди-
ла, шпоры стали массовой продукцией.220
Внедряется постепенно унификация и стандартизация ору-
жия, возникает «серийное» военное производство. «Под напо-
ром массовой продукции все больше стираются различия в из-
готовлении „аристократического” и „плебейского”, парадного
и народного оружия. Возросший спрос на дешевые изделия
приводит к ограниченному производству уникальных образцов
и расширению выпуска массовых изделий».221
Эти выводы А. Н. Кирпичникова имеют большое значение
для понимания военной организации на Руси XI—XII вв., ука-
зывая на демократическую ее основу.222
Историей производства стекла в Киевской Руси занималась
Ю. Л. Щапова. Древнейшие стеклянные вещи, найденные ар-
хеологами на Руси, датируются серединой X в. Но то были при-
возные вещи. Признаки же собственного изготовления стекла
обнаруживаются лишь в начале XI в.223 Стеклоделие на Руси
развивалось быстро. С первой четверти XI в. в стране уже про-
изводятся такие изделия, как посуда, оконное стекло, бусы,
перстни, всякого рода мелкие поделки. Ю. Л. Щапова предпо-
лагает, что в древнерусском стеклоделии определились «две
специализации: одни ремесленники изготовляли украшения,
а другие делали посуду и оконное стекло, причем в производ-
стве украшений существуют параллельно две „школы”, если
можно так говорить. Следовательно, специализация в русском
стеклоделии оказывается весьма дробной: одно деление идет
по линии химии и технологии изготовления стеклянной массы
(два сорта стекла — свинцово-кремнеземное и калиево-свинцо-
во-кремнеземное) , другие — по линии овладения определенными
техническими приемами обработки стеклянной массы: дутье,
или вытягивание, и накручивание».224 Сперва мастерские по
изготовлению стекла были сосредоточены в Киеве. Но к сере-
дине XII в. они появляются в Новгороде, Смоленске, Полоцке,
219 Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси IX—XV вв. С. 13.
220 Кирпичников А. Н. Снаряжение всадника и верхового коня на
Руси IX—XIII вв Л. 1973. С. 16. 57, 70.
221 Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 2. С 67; Вып. 3.
С. 73
222 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политиче-
ской истории. Л, 1980. С. 197.
223 Щапова Ю Л Стекло Киевской Руси. М„ 1972. С. 25.
224 Там же. С. 188, 189.
Рязани и других городах.225 К этому времени древнерусские
ремесленники в совершенстве овладели всеми приемами про-
изводства стеклянных вещей. Их продукция стала массовой,
рассчитанной на широкого покупателя.226
На протяжении 70-х годов было опубликовано несколько
обобщающих работ, затрагивающих историю древнерусского
ремесла. Это—работы В. В. Мавродина, Д. А. Авдусина,
А. Л. Шапиро, А. А. Преображенского.
Внимание В. В. Мавродина обращено прежде всего на со-
циальные последствия выделения ремесла. Он пишет: «Вы-
деление ремесла в результате постепенного улучшения техники
производства и появления новых орудий ремесленного труда,
отделение его от сельскохозяйственной деятельности, обособ-
ление ремесленника от земледельца—все это явилось вели-
чайшим стимулом распада первобытнообщинных отношений.
Археологи накопили огромный материал, свидетельствующий
о развитии ремесла и отделении его от сельского хозяйства».
Раньше всех отраслей ремесленного производства выделились
обработка металла (в первую очередь кузнечное дело) и гон-
чарство.227 «Гораздо труднее, — говорит В. В. Мавродин, — про-
следить отделение ремесла от сельского хозяйства в других
отраслях промышленной деятельности, как, например, в тка-
честве, прядении, обработке дерева и т. п.» Но процесс этот
шел, несомненно, успешно. В заключение автор еще раз под-
черкивает, что «выделение ремесла способствует разложению
соседской общины и имущественной поляризации ее членов.
Развитие ремесла является весьма важным, решающим фак-
тором, способствующим разложению первобытнообщинных^
отношений».228
«Материальная культура Древней Руси», — название статьи
Д. А. Авдусина, опубликованной журналом «Вопросы истории».
В ней автор отмечает подъем «металлургии железа и улучше-
ние техники металлообработки» еще во времена родоплемен-
ного строя. В дальнейшем ремесло концентрируется в городах.
Именно существование в городе ремесленного производства
является важнейшим его признаком.229 Д. А. Авдусин пишет
о широком развитии в древнерусских городах производства
железа и связанного с ним кузнечного дела, о достижениях
ремесленников в обработке цветных и благородных металлов.
Успешно развивалось в Древней Руси и стеклоделие. Изготовле-
ние простого и цветного стекла «было важным техническим
225 Там же. С. 78, 172, 191-192.
226 Там же. С. 82, 190
227 Мавродин В. В Образование Древнерусского государства и фор-
мирование древнерусской народности. С 33
228 Там же. С. 35—37.
229 Авдусин Д А Материальная культура Древней Руси//ВИ 1972.
№ 7. С. 105—106.
70
достижением домонгольской Руси, не получившем дальнейше-
го развития из-за глубокого упадка ремесла, вызванного мон-
голо-татарским нашествием».230 Заметное «место среди реме-
сел занимало гончарное производство. Гончары изготовляли
разнообразные по форме глиняные изделия: горшки, миски,
сковородки, светильники и многое другое. Все это делалось на
гончарном круге с середины X в.». Большого мастерства до-
стигли древнерусские гончары в такой специализированной от-
расли, как кирпичное дело. Они производили также «яркие
поливные плитки, которыми украшались полы некоторых зда-
ний, и черепицу для крыш, и художественные изделия из гли-
ны». Были среди городских ремесленников также кожевники,
плотники, токари по дереву и др.231
В монографии А. Л. Шапиро, трактующей вопросы социаль-
но-экономической истории Руси XIV—XVI вв., есть раздел, где
речь идет о ремесле и мелком товарном производстве в домон-
гольский период. Вслед за Б. А. Рыбаковым А. Л. Шапиро по-
лагает, что кузнечным, литейным, гончарным и, быть может,
бондарным делом «ограничивались в Древней Руси отрасли
деревенского производства, выделившиеся в самостоятельные
ремесла». Дальнейшие успехи ремесла в Древней Руси он свя-
зывает с появлением и развитием городских поселений. Ремес-
ленное производство, как явствует из рассуждений автора,
есть важнейший критерий определения понятия «город».232
Подъем древнерусского ремесла нашел выражение «в посте-
пенном, хотя и неравномерном совершенствовании технологии,
в улучшении качества изделий и в увеличении их ассортимен-
та». Сопоставив данные о численности ремесленных специаль-
ностей в Киевской Руси, содержащиеся в трудах советских
ученых, А. Л. Шапиро считает возможным говорить о десятках
специальностей. «Прогресс в развитии ремесла в X—XIII вв.,—
подчеркивает ученый,— будет особенно заметен, если вспом-
нить, что в VIII—IX вв. выделилось всего несколько ремеслен-
ных специальностей».233 Опираясь на исследования М. К. Кар-
гера, А. Н. Кирпичникова, Б. А. Колчина, Н. Н. Стосковощ
Л. С. Хомутовой и Ю. Л. Щаповой, историк приходит к сле-
дующей мысли: XII в., и особенно его конец, а также первые
десятилетия XIII в. знаменательны тем, что в это время «был
сделан серьезный шаг на пути перерастания ремесла в мелкое
товарное производство»,234 о чем свидетельствует как значи-
тельная дифференциация ремесла, так и массовое, «серийное»,
изготовление ремесленной продукции, сопровождавшееся упро-
щением технологических процессов.235
230 Там же. С. 109—110.
231 Там же. С. ПО, 111.
232 Ш а п и р о А. Л. Проблемы... С. 86—87.
233 Там же. С. 89-90.
234 Там же. С. 93.
235 Там же. С. 92.
71
В разделе «Промышленность Древней Руси IX—XII вв.»
коллективной монографии «Эволюция феодализма в России»
А. А. Преображенский констатирует для данного периода «по-
ступательное развитие промышленности древнерусского госу-
дарства, образование центров ремесла, расширение ассорти-
мента ремесленной продукции. Ремесло развивалось в основ-
ном на местной сырьевой базе. И ремесленники были местные...
Не исключено также, что среди русских людей, которые долгое
время находились в Византии, появлялись мастера, обучившие-
ся там какому-либо ремеслу». Древнерусские кузнецы, строи-
тели, гончары, серебряных и золотых дел умельцы, эмальеры,
иконописцы и многие другие «специалисты работали в основ-
нзм на заказ. Вместе с тем обнаруживается тенденция к про-
изводству ремесленных изделий на рынок. Некоторые предме-
ты имели широкое распространение в пределах Киевской Руси
и даже в других странах».236 А. А. Преображенский, подобно
А. Л. Шапиро, признает перерастание некоторых ремеслен-
ных отраслей в товарное производство.237 По мнению А. А. Пре-
ображенского, «вступление Киевской Руси в стадию феодаль-
ной раздробленности имело прямое отношение к развитию про-
изводительных сил в области промышленности. Политическое
обособление отдельных княжеств означало углубление феода-
лизации древнерусского общества, одним из показателей кото-
рого являлся рост ремесленного производства и прежде всего
в городах».238
Заканчивая обзор советской историографии, посвященной
восточнославянскому и древнерусскому ремеслу, следует упо-
мянуть еще два капитальных исследования, изданных в послед-
нее десятилетие. В книге В. В. Седова, помимо прочего, речь
идет о хозяйственной деятельности восточных славян VI—IX вв.,
в частности, о ремесленном производстве. Особое внимание он
уделяет железообрабатывающему ремеслу, намечая основные
этапы его развития. Для VI—VII вв., по словам В. В. Седова,
«характерны еще сравнительно узкий ассортимент изделий
и простые технологические приемы». Но уже в VII—VIII вв.
происходит значительный подъем железообработки, и кузнецы
овладевают целым рядом сложных технологических операций,
^Преображенский А А. Промышленность Древней Руси IX—
XIII вв.//Эволюция феодализма в России. С. 58—60.
237 Там же. С. 58 —Вопрос о товарном производстве в Древней Руси
имеет свою историю. Советские ученые под влиянием критики, направленной
против теории торгового капитализма, недооценивали значение товарного
производства в России до XVI в. В 1954 г. Л. В. Данилова и В. Т. Пашуто
выступили со статьей на эту тему, где говорили о важной роли товарного
производства в домонгольской Руси (Данилова Л. В., Пашуто В. Т.
Товарное производство на Руси до XVII в.//ВИ. 1954. № 1.) Однако их
наблюдения тогда сочли ошибочными. (Тихомиров М. Н. Древнерусские
города С 93) Теперь мы можем сказать, что Л. В Данилова и В.Т. Па-
шуто были на верном пути.
** Там же С. 58—59.
72
например, приемами сварки железа со сталью.239 В результате
занятия железообрабатывающим ремеслом превращаются
в специализированную отрасль производства, сосредоточенную
в руках мастеров-профессионалов. Возникают ремесленные по-
селки— центры по изготовлению железного сырья. Наличие по-
добных центров «служит показателем растущего разделения
труда, появления целых поселенческих коллективов с профес-
сиональными навыками и расширения рынков сбыта. Продук-
ция железодобычи из таких центров поставлялась, очевидно,
в широких масштабах на значительные территории». Заметное
развитие в хозяйстве восточных славян получила обработка
цветных металлов. Правда, она была менее распространенной,
чем железоделательное ремесло. Следы проживания ювелиров
обнаружены на относительно немногих восточнославянских по-
селениях. Эти ювелиры обслуживали «своими изделиями сель-
скохозяйственную округу».240 Отсутствие местного сырья огра-
ничивало возможности славянских ювелиров.
«Наиболее широко на славянских поселениях и в могильни-
ках представлена керамика». В VI—VII вв. господствует леп-
ная посуда. Она бытует до X в. включительно, а на окраинах
и в XI в. Однако с VIII в. ее начинает вытеснять керамика,
сделанная на гончарном круге местными ремесленниками. Про-
изводство глиняной посуды перестает быть занятием каждой
семьи, домашним ремеслом, и становится уделом «мастеров-
ремесленников, снабжавших своей продукцией население целой
округи».241 Прядение, ткачество, деревообработку, изготовле-
ние изделий из кости В. В. Седов рассматривает в тесной свя-
зи с сельским хозяйством.242
В коллективной монографии «Древняя Русь. Город, замок,
село» отдельная глава отведена ремеслу. Автором ее является
Б. А. Колчин, который как бы продолжает исследование В. В. Се-
дова в области отечественного ремесла, но в других хронологи-
ческих пределах — на протяжении X—XIV столетий. Б. А. Кол-
чин устанавливает два этапа в развитии древнерусского ремес-
ленного производства. Первый из них «длился более двух сто-
летий, до 20—30-х годов XII в. Он характерен достаточно
совершенной и высокой техникой ремесленного производства
в понятиях средневековья. Количество продукции довольно
ограниченно, изделия ремесленников еще дороги. Это период
вотчинного ремесла с работой на заказ. Рынок свободного сбы-
та еще сильно ограничен. В это время были созданы все основ-
ные виды ремесленного инструментария и заложены новые тех-
нологические основы древнерусского производства». Второй
этап начинается в конце первой трети XII в. Ему присуще «рез-
239 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 241.
240 Там же. С. 240—241.
241 Там же. С. 242.
242 Там же. С. 239—240.
73
кое расширение ассортимента продукции и в то же время зна-
чительная рационализация производства — упрощение техно-
логических операций». Особенность данного этапа — ярко выра-
женная серийность производства, по мере утверждения которой
«создаются стандарты изделий», прежде всего в металлообра-
батывающем, текстильном, деревообрабатывающем, сапожном,,
ювелирном ремеслах. Углубляется специализация внутри от-
дельных отраслей ремесленной деятельности. «Количество спе-
циальностей в конце XII в. в некоторых древнерусских городах
значительно превышало 100. Второй период — это время рез-
кого развития в Древней Руси мелкотоварного производства.
Продукция рассчитана на широкий сбыт не только в городе,
но и в деревне».243
Наряду со свободными ремесленниками на Руси XII—
XIV вв. продолжали существовать и вотчинные. Изучение раз-
личных источников позволяет говорить о значительном имуще-
ственном неравенстве среди ремесленного люда.244
Помимо общей характеристики развития ремесла в Древней
Руси, Б. А. Колчин дает развернутое, доходящее нередко до де-
талей описание ремесленного инструментария, машин и меха-
низмов, а также технологии ремесленного производства в раз-
личных его отраслях: металлургии и металлообработке, прядении
и ткачестве гончарном и стекольном деле, обработке цвет-
ных металлов, дерева, кожи, кости.245 В этом прежде всего со-
стоит ценное качество работы Б. А. Колчина.
С проблемой ремесла тесно связан вопрос о торговле, внут-
ренней и внешней. Изучение древнерусской торговли имеет
давние традиции. В дореволюционной исторической науке до-
вольно популярной стала теория В. О. Ключевского о торговом
происхождении Руси. Некоторые последователи прославленного
историка довели ее до крайности, придав ей гипертрофические
формы. К этим исследователям относился В. В. Святловский,
создавший концепцию примитивно-торгового государства. Он
доказывал, что в «домонгольской Киевской Руси совершался
цикл определенного экономического характера. Основною же
пружиною, влиявшею на этот цикл, была степень связи древ-
ней Руси с мировым рынком. Мировой рынок был для Киевской
Руси всем. Ему она обязана тем, что не затерялась среди бес-
численных, давно сошедших со сцены, народцев тогдашней эпо-
хи, что развила у себя торговлю и промышленность, начатки
духовной гражданской культуры. Раннее дыхание мирового
рынка на территорию, где слагалась древняя Русь, и последую-
щая связь ее с этим рынком создали благоприятные условия
для быстрой экономической эволюции. В течение нескольких
243 Древняя Русь Город, замок, село. С. 243—244.
244 Там же С 244.
245 Там же С 244-274.
74
столетий развился тот особый тип первобытноторгового госу-
дарства, которым можно характеризовать древнюю дофеодаль-
ную Русь. Утрата связи с мировым рынком, преграждение тор-
говых путей — заставили культурные процессы постепенно за-
мереть. Эволюция сменилась регрессом».246
Перед советскими учеными стояла задача выявить подлин-
ное значение торговли в жизни дервнерусского общества. Спра-
виться с этой задачей им удалось не сразу. В 20-е годы они еще
испытывали известное влияние представителей буржуазной
историографии, в частности В. О. Ключевского.
В трудах М. Н. Покровского, Н. А. Рожкова, П. И. Лящен-
ко, И. М. Кулишера повествуется о торговле Руси с Востоком,
Византией, странами Западной Европы.247 Обращались эти ис-
следователи и к внутреннему торговому обороту, высказывая
порой разные суждения. Так, Н. А. Рожков и И. М. Кулишер
утверждали, что товарообмен осуществлялся на местных рын-
ках, обслуживавших незначительный ближайший район.248 Оце-
нивая значение для Киевской Руси торговли в целом (как внеш-
ней, так и внутренней), они отмечали поверхностный ее ха-
рактер, не затрагивающий глубин народного хозяйства, которое
было натуральным.249 Иначе думал П. И. Лященко. Не отрицая
«натурально-хозяйственный производственный строй» Руси, он,
однако, говорил о том, что «обособление ремесленных занятий
в городе имело большое экономическое значение. Оно полагало
основу развития внутренного рынка, а этот рынок получал для
дальнейшей дифференциации хозяйства даже гораздо большее
значение, чем развитие внешнего рынка. Последний всегда имел
для натурального хозяйства именно „внешнее” значение, так
как снимал с этого хозяйства лишь небольшую часть определен-
ных продуктов, мало затрагивая его производственные основы,
тогда как близость внутреннего и местного рынка всегда произ-
водила изменение в условиях существования натурального хо-
зяйства».250 Внутренняя торговля, по словам П. И. Лященко,
выступала не только как «базарная торговля», но и как ярма-
рочная. Ярмарки же «часто развивали очень широкую дея-
тельность, имея своих специальных приказчиков, „купчину”,
и охватывая своими оборотами самые разнообразные части
страны».251
246 Св ятл овский В В. Примитивно-торговое государство как фор-
ма быта СПб, 1914. С. 7—8.
247 П о к р о в с к и й М. Н. Избр. произведения. Кн 1 С. 132—146;
Рожков Н А. Русская история... Т. 1. С. 153—158; Лященко П. И.
История русского народного хозяйства С. 115—122; Кулишер И М
История русского народного хозяйства. Т. 1. С. 127—147; и др.
248 Рожков Н А Русская история . С. 155; Кулишер И. М. Исто-
рия С 129
249 Рожков Н А Русская история.. С 154; Кулишер И М. Исто-
рия С 143.
250 Лященко П И История.. С 109
251 Там же. С 112
75
Помимо общих трудов, где речь шла, кроме всего прочего^
и о древнерусской торговле, были опубликованы специальные
исследования на данную тему, написанные вскоре после Ок-
тябрьской революции. Большинство из них посвящено изучению
торговых путей, связывавших Русь с зарубежными странами.
Это—статьи Н. Л. Рубинштейна,252 С. В. Рождественского,253
В. А. Брима.254
Существенный интерес представляет работа П. Г. Любоми-
рова о восточной торговле Руси. Цель, которую поставил перед
собой автор, состояла в том, чтобы с помощью нумизматическо-
го материала «подойти к основе построения Ключевского, по-
пробовать проверить его положения о значительности торговых
связей Руси с Востоком, уяснить себе пути этих сношений —
не возможные географически, а использованные реально,—
определить широту и глубину захвата Руси восточной торгов-
лей, установить порядок и хронологию вхождения отдельных
районов в эту торговлю и дать ответ на вопрос, все ли племена
славянские и ближайшие к ним неславянские были втянуты
в эти связи с Востоком и, если втянуты, то в какой мере».255
П. Г. Любомиров достаточно полно нарисовал картину ожив-
ленных связей Руси с Востоком, установившихся задолго до
«призвания варягов». На X в. падает, по П. Г. Любомирову,
расцвет восточной торговли Древней Руси. Но к исходу того
же столетия замечается ее упадок.256 Эта мысль П. Г. Любоми-
рова важна в историографическом плане, поскольку позднее
она будет фигурировать в произведениях других советских ис-
ториков.
П. Г. Любомиров, как и упомянутые выше ученые, писал
о том, что внешняя торговля (в данном случае — восточная)
задевала лишь верхушку древнерусского общества, при этом
только «торговые центры на главных речных путях, поселения
по рекам, в них входящим, и на переволоках — вот кто видел
диргемы и восточные товары и владел ими, причем сельчане
обычно в очень малых размерах. Верст 50—100, а часто и го-
раздо менее, в сторону, и мы в лесной глуши среди жи-
телей, не знающих связей с внешним миром при посредстве
купца».257
252 Р у б и н ш т е й н Н. Л. Западные пути торговли Украины — Руси7
В1сник ОдеськоТ KOMicii краезнавства. Ч. 2—3. Одесса. 1925
253 Рождественский С. В. Невско-Ладожский бассейн в истории
военно-торговых путей до XVIII в.//Труды Ленинградского об-ва изучения
местного края. Т. 1. 1927.
254 Б р и м В. А. Путь из варяг в греки//Изв. АН СССР Сер. Обществ,
науки. 1931. № 2.
255 Любомиров П. Г. Торговые связи Руси с Востоком в VIII—
IX вв//Учен зап Саратовск ун-та. 1923. Т. 1. Вып. 3. С. 6.
256 Там же. С. 14.
257 Там же С. 36.
76
Идея о поверхностом характере внешней торговли, не заде-
вавшем массу населения в Киевской Руси, впоследствии тоже
станет распространенной среди наших ученых.
Таким образом, интерес к проблеме торговых связей на Ру-
си в киевский период ее истории не ослабевал у историков, ра-
ботавших в 20-е годы. Позднее, в 30-е годы, обстановка не-
сколько изменилась и наметился спад исследований в данной
области. Это объяснялось, по-видимому, тем, что основное вни-
мание ученых было тогда сосредоточено на проблемах соци-
ально-экономических отношений в Киевской Руси. Имел значе-
ние и другой факт: дальнейшее изучение торговли в Древне-
русском государстве все более и более зависело от археологии.
Поэтому необходимо было время, чтобы археологическая наука
накопила соответствующий материал. И только на исходе
40-х годов состоялись крупные исследования, в которых эта тема
нашла свое раскрытие. Среди авторов этих работ следует
в первую очередь назвать Б. А. Рыбакова.
В книге Б. А. Рыбакова «Ремесло Древней Руси» есть раз-
делы, где рассматривается сбыт изделий городского и деревен-
ского ремесла. Кроме городских ремесленников, работавших на
заказ, были и такие, которые, как показывает Б. А. Рыбаков,
отправляли свою продукцию на рынок: «Их изделия расходи-
лись по деревням. Особо выделяется киевское производство
выемчатых эмалей и стеклянных браслетов. Район сбыта до-
стигал протяжения в 1400 км». С XI столетия в селениях близ
Овруча прослеживается деревенский кустарный промысел по
производству шиферных пряслиц, находивших спрос не только
по всей Руси, но также в Болгарии, Херсонесе, Польше.258 За-
слуга Б. А. Рыбакова заключалась прежде всего в том, что он
на обильном археологическом материале выявил торговые свя-
зи на Руси во всей их конкретности, доступной взору ученого.
Распространенному мнению о составе экспортных товаров, вклю-
чавших «челядь, мед и воск», Б. А. Рыбаков противопоставил
обоснованный тезис о разнообразии вывозимых Русью товаров,
таких как упомянутые уже пряслица, ювелирные изделия, зам-
ки и пр. Важным шагом вперед явилось изучение торговли
Руси собственными изделиями со странами Западной Европы:
раньше историки чаще рассуждали о транзитном характере
русской торговли.259
Перу Б. А. Рыбакова принадлежит раздел «Торговля и тор-
говые пути», написанный им для первого тома «Истории куль-
туры Древней Руси». В этом разделе весьма обстоятельно ис-
следуются аналогичные вопросы.260
258 Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М, 1948. С. 481
259 Там же. С. 469—481.
260 История культуры Древней Руси. Т. 1. С. 315—369; см. также-
Рыбаков Б А. Сбыт продукции русских ремесленников в X—XIII вв.//
Учен. зап. Моск ун-та. 1946. Кн. 1. Вып. 93.
77
Труды Б. А. Рыбакова — результат успешного развития ис-
следовательской мысли в сфере истории древнерусской тор-
говли.
После яркой картины торговых связей в Киевской Руси,
созданной Б. А. Рыбаковым, несколько упрощенным представ-
ляется параграф о торговле Руси (автор М. Г. Рабинович), по-
мещенный в академических «Очерках истории СССР». М. Г. Ра-
бинович исходил из мысли, что «в стране господствовало нату-
ральное хозяйство, что сельскохозяйственные продукты, посту-
павшие на рынок, представляли собой в большинстве случаев
оброк, собираемый феодалами со смердов, и что привозимые
на Русь предметы роскоши распространялись лишь в сравни-
тельно узком кругу феодальной верхушки общества». Перечень
товаров, «пущенных в торг», у М. Г. Рабиновича значительно
беднее, чем у Б. А. Рыбакова.261 На неудовлетворительное изо-
бражение автором древнерусской торговли обратил в свое вре-
мя внимание М. Н. Тихомиров.262
М. Н. Тихомиров показал важную роль в городской жизни
Древней Руси рынка, именуемого в источниках торгом. Насе-
ление древнерусских городов было тесно связано с торгом, на-
ходилось в полной зависимости от конъюнктуры, складывавшей-
ся на нем.263 М. Н. Тихомиров обращался к изучению и торго-
вых купеческих объединений на Руси.264
Несмотря на заметные сдвиги в исследовании истории древ-
нерусской торговли, выразившиеся в углублении и конкретиза-
ции сведений об этом предмете, многое еще оставалось неясным,
спорным. В первую очередь ощущался явный недостаток зна-
ний о торговых связях древнерусской деревни. Поэтому иссле-
дования М. В. Фехнер в данной области имели важное значение.
Анализируя топографию находок бус местного производства
и привезенных с Востока, М. В. Фехнер пришла к существен-
ным выводам: «Огромное количество бус в погребениях свиде-
тельствует о значительном участии населения деревни домон-
гольского периода во внутренней торговле страны, причем
в товарном обращении принимало участие деревенское населе-
ние, обитавшее не только вдоль основных торговых путей, но
и в стороне от них... Большое распространение импортных про-
дуктов (доказанное на примере бус) не позволяет согласиться
с господствующим в литературе утверждением, что деревен-
ская продукция сельского хозяйства и промыслов, поступавшая
на внутренний и внешний рынок, отчуждались у сельского на-
селения исключительно в порядке феодального права».265 Рас-
261 Очерки истооии СССР С 143 — 147
262 Тихомиров М Н Древнерусские города. С. 95—96.
263 Там же С 95—104
264 Там же С 114—127; см. также: Тихомиров М. Н. О купеческих
и ремесленных объединениях в Древней Руси (XI—XV века)//ВИ 1945
№ 1
265 Ф е х н е р М В К вопросу об экономических связях древнерусской
деревни//Очерки по истории русской деревни X—XIII вв С 173
78
сматривая бусы из двухслойного стекла с металлической про-
кладкой, найденные археологами в рядовых погребениях X—
XII вв., М. В. Фехнер заключает, что большинство этих бус
представляло продукт импорта из стран Передней Азии, шед*
ший, вероятно, через Волжскую Болгарию, распространявший-
ся по всей территории Древней Руси и достигавший простых
сельских жителей.266 Изучение бус убедило автора в широком
охвате Руси восточной торговлей в X—XII вв., что свидетель-
ствует об ошибочности давнего мнения, будто «импортные из-
делия имели на Руси узкий рынок сбыта среди верхушки фео-
дального общества».267 В XII в. приток бус на Русь прекра-
щается. Отсюда М. В. Фехнер делает вывод о некотором спаде
в этот период торговли русских с Востоком.
Однако Ю. А. Лимонов прослеживает оживленные торго-
вые отношения с Востоком Владимиро-Суздальской земли,
а через нее и с иными русскими землями.268 Волжско-каспий-
ский путь был той магистралью, по которой шла торговля Вла-
димиро-Суздальской Руси с Востоком, откуда ввозились шелко-
вые ткани, пряности, драгоценные камни, жемчуг, золото и се-
ребро в слитках, ювелирные изделия. Русские, в свою очередь,
поставляли меха (соболь, лисица, горностай, рысь), изделия
из меха, рыбий клей, моржовые клыки, ремесленные изделия,
лен и пр. Ю. А. Лимонов отмечает, что основная доля вывоза
падает на сырье.269 На вопрос, кто доставлял русские товары
в далекие страны Азии,— древнерусские ли купцы или их по-
средники: арабские, еврейские и среднеазиатские торговцы,—
Ю. А. Лимонов за недостатком необходимых сведений сказать
не решается. Он показывает, как Владимиро-Суздальская зем-
ля вела значительную восточную торговлю, выступая посред-
ником еще и в торговых связях Востока с другими землями
Руси.270
О значении Волжского пути и восточной торговли в эконо-
мике славяно-русского мира писал А. Л. Монгайт. Вопреки
господствующему мнению о ведущем значении пути «из варяг
в греки», А. Л. Монгайт считает Волжский путь наиболее древ-
ним и значительным. Что же касается пути «из варят в греки»,
то он стал играть первостепенную роль позже, чем Волжский.
Это — принципиальное положение, поскольку из него с неиз-
бежностью следует, что славяно-руссы сперва были связаны
торговлей с восточными государствами и только потом наладили
торговые отношения с Западом. Использование Волжского пути
266 Фехнер М В Некоторые сведения археологии по истории русско-
восточных экономических связей до середины XIII в.//Международные связи
России до XVIII в/Под ред А. А. Зимина, В. Т. Пашуто. М, 1961. С. 49, 51.
267 Там же. С. 52—54
268 Л и м о н о в Ю. А. Из истории восточной торговли Владимиро-Суз-
дальского княжества//Там же. С 60
269 Там же. С. 55, 56.
270 Там же С 59, 63.
79
началась, по предположению А. Л. Монгайта, очень давно,,
в VIII в. до н. э., во времена ананьинской культуры. В период
распространения дирхема в Восточной Европе, т. е. в VIII —
X вв. нашей эры, Волжский путь являлся окским путем. Таким
образом, «важнейшими воротами, через которые шла торговля
с Востоком, был Булгар на Волге, а важнейшей торговой ма-
гистралью— Ока... Окский путь связывал Булгар с Киевом,
по этому же пути, а частично по Клязьме, Нерли, Верхней
Волге, дирхемы попадали на территорию кривичей, новгород-
ских славян и в Западную Европу».271 Не обезлюдел Волжский
путь и в дальнейшем, когда сложилась Рязанская земля, под-
держивавшая торговлю, кроме Востока, с Византией и прибал-
тийскими странами. Суммируя имеющиеся сведения о рязанской
торговле по Оке, А. Л. Монгайт подчеркивает ее большое зна-
чение для всех русских земель.272
Касаясь вопроса о торговых связях с волжскими болгарами,
А. Л. Монгайт говорит, что они оставили очень немногочис-
ленные следы.273 Эту мысль оспорил А. П. Смирнов, для ко-
торого тесные культурные связи (в том числе и торговые) меж-
ду Русью и Волжской Болгарией — факт очевидный.274
Вслед за А. Л. Монгайтом о первостепенной роли Волжско-
го торгового пути говорил и В. Б. Вилинбахов.275 Он также
возражал против бытующего в науке представления о возник-
новении Ладоги на пути «из варяг в греки». Ладога, согласно
его убеждению, славянский город, выросла на Балтийско-Волж-
ском пути.276 Свое внимание В. Б. Вилинбахов сосредоточил
главным образом да прибалтийских славянах, которые сноси-
лись с Востоком по Волге. Направляясь к берегам Каспийского
моря, они, разумеется, не могли не входить в тесный контакт
с новгородцами. Между балтийскими славянами и новгород-
цами издревле существовали экономические, политические
и культурные связи.277
В книге Л. В. Алексеева «Полоцкая земля» торговле отве-
дено соответствующее место. По его мнению, торговля способ-
ствовала как раннему возникновению Полоцкой земли, так
271 М о н г а й т А. Л. Рязанская земля. С 87, 88, 90.
272 Там же С. 318, 324, 326, 329.
273 Там же. С. 327.
274 С м и р н о в А. П. Древняя Русь и Волжская Болгария//Славяне
и Русь/Под ред. Е И. Крупнова. М, 1968 С. 167—172
275 В и л и н б а х о в В. Б. Балтийско-Волжский путь//СА. 1963. № 3
С. 126.
276 Там же. С. 130; см. также: Вилинбахов В Б. Балтийские сла-
вяне и Русь// Slavia occidental. Т. 22. Poznan, 1962. S. 273—274.
277 В и л и н б а х о в В. Б. 1) Балтийские славяне и Русь; 2) Балтийско-
Волжский путь; 3) Несколько замечаний о легендах Великого Новгорода
и древнейших межславянских связях//Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. История,
язык, литература 1963. № 14; 4) Древнейшее русское известие о походе
новгородцев «за море»//ВИ. 1963 А? 1
S0
и интенсивному ее развитию.278 В IX—XI вв. здесь, как и в ос-
тальной Руси, «господствовали внешние торговые связи, усту-
пившие с развитием собственных производительных сил в XII—
XIII вв. место внутренним». В IX—XI вв. Полоцкая земля пре-
имущественно торговала с Востоком. И только в XI столетии,
когда половцы перекрыли пути в арабский халифат, Полоцк
начинает увеличивать торговлю с Западной Европой.279 Среди
водных путей, существовавших в древности, наибольшее зна-
чение для Полоцкой земли имел путь «из варяг в греки». При
этом маршрут с Днепра на Западную Двину, а не по Ловати
на Новгород, был более предпочтительным для международ-
ных торговцев.280 Следовательно, «полоцкая земля была основ-
ным звеном, соединяющим Прибалтику с землями южной Руси,
Византией и странами халифата».281 В составе экспорта Полот-
чины значились прежде всего меха, мед и воск.282
Со временем был открыт новый археологический материал,
подтверждающий наличие торговых связей Руси XII—XIII вв.
со странами Востока: ближневосточные стеклянные изделия,
обнаруженные в древних городах Белоруссии (Новогрудке, Ту-
рове, Слониме и др.).283
Восточные товары, транспортировавшиеся Волжским путем
в ранний период истории славяно-руссов, проходили через ха-
зарский Итиль, бывший крупным транзитным центром, нахо-
дившимся в начале этого пути. Не без участия Хазарского ка-
ганата дирхемы расходились по Восточной Европе — так ду-
мало большинство историков. Но В. Л. Янин усомнился в их
правоте, полагая, что «на протяжении всего периода восточной
торговли с конца VIII в. до начала XI в. единственными воро-
тами, через которые шла торговля Руси с Востоком, фактиче-
ски был Булгар».284 В. В. Кропоткин, напротив, доказывал, что
в пределах Восточной Европы «значительная часть кладов
и единичных находок сасанидских, куфических и византийских
монет VII—X вв. территориально увязывается с Хазарским
каганатом или с областями, которые находились в политической
зависимости от хазар».285
278 А л е к с е е в Л. В. Полоцкая земля в IX—XIII вв. М., 1966. С. 83.
279 Там же. С. 106, 107.
280 Там же. С 83, 84
281 Там же. С. 108.
282 Там же. С 109.
283 Г у р е в и ч Ф. Д. Ближневосточные изделия в древнерусских городах
Белоруссии//Славяне и Русь. С. 34, 35; Гуревич Ф. Д., Джанпол-
дян Р. М, Малевская М. В. Восточное стекло в Древней Руси. Л,
1968.
284 Я н и н В. Л Денежно-весовые системы русского средневековья До-
монгольский период М, 1956 С. 105.
285 К р о п о т к и н В. В. Новые материалы по истории денежного обра-
щения в Восточной Европе в конце VIII —первой половине IX в.//Славяне
и Русь. С. 76
81
В. В. Кропоткин тщательно обследовал клады византийских
монет, найденных в нашей стране. По его наблюдениям, в VIII—
IX вв. экономические связи Византии с Восточной Европой
и Закавказьем почти не улавливаются, и византийские солиды
попадаются главным образом на территории Хазарского кага-
ната. Подавляющая часть византийских монет из восточноевро-
пейских кладов относится только к X—XII вв. Они сосредото-
чены на Нижнем и Среднем Днепре с притоками, свидетель-
ствуя «о крупной международной торговле Киева, об интенсивных
экономических связях Византии и Древней Руси».286 За-
мечательно, что севернее Пинска, Смоленска, Чернигова
и Курска золотые византийские монеты не встречаются, — факт,
подкрепляющий вывод В. Л. Янина о возникновении в Древне-
русском государстве середины X в. двух местных денежных
систем: северной и южной. В. В. Кропоткину удалось заметить
в высшей степени любопытное явление: в Хазарии «существо-
вание развитой транзитной торговли в VIII—X вв. почти не со-
провождалось зарытием монетных кладов на собственно хазар-
ской территории».287 Значит, количество кладов само по себе
еще не показатель уровня торговых связей, а между числом
находок и степенью интенсивности торговых связей нет прямой
зависимости.
«Экономические связи Восточной Европы в I тысячелетии
нашей эры» — еще одна монография В. В. Кропоткина. В ней
автор выделяет четыре основных периода в истории экономи-
ческих связей Восточной Европы: 1) I в. до н. э. — II в. н. э.;
2) III—IV вв. н. э.; 3) V—VIII вв. н. э. 4) IX—X вв. н. э.288
К сожалению, последний период с IX по X в., который для нас
имеет наибольший интерес, в книге собственно не представлен.
Приходится сожалеть и о том, что экономические связи Восточ-
ной Европы изображены несколько односторонне, в сущности,
по двум направлениям — римскому и византийскому, а торго-
вые отношения восточного славянства с мусульманским миром
опущены. Поэтому наименование книги не вполне соответствует
ее содержанию. Но в целом исследование В. В. Кропоткина за-
ключает в себе ряд неоспоримых достоинств, отличаясь смелостью
суждений, стремлением выйти за рамки общепринятых схем.
В VI—VIII вв. в Восточную Европу, к славянам, иноземная
монета почти не проникает. Иногда, впрочем, встречаются ви-
зантийские монеты V—VII вв., но они попали сюда «не путем
торговли, а в результате военных предприятий кочевых пле-
мен».289 И только в конце VIII в. нашей эры восточные скан-
286 Кропоткин В. В. Клады византийских монет на территории СССР,
М, 1962 С. 11, 14—15
287 Там же. С 15, 17, 18.
288 Кропоткин В. В. Экономические связи Восточной Европы в I ты-
сячелетии нашей эры. М., 1967. С. 4.
289 Там же С 44, 47.
82
динавские купцы «начинают активную деятельность на торго-
вых магистралях Восточной Европы, соединяющих славянские
земли с соседними странами».290 Любопытно, что экономические
связи славянских земель с Византией не прослеживаются вплоть
до середины IX в.291 Картографирование восточных кладов и от-
дельных находок продемонстрировало совсем не повсеместное
распространение дирхема в начальный период его обращения
у восточных славян. Отсюда В. В. Кропоткин делает вывод, что
к концу VIII века экономика восточнославянского общества не
испытывала острой нужды в металлических знаках обращения.
«Товарное производство и развитое денежное обращение,—
утверждает исследователь,— складываются у славян и у других
племен Восточной Европы не ранее IX—X вв. н. э...»292
С X в. Древняя Русь стала усиленно торговать с Западной
Европой. О специфических чертах товарооборота Руси с запад-
ноевропейскими странами, о развитии торговли между Вос-
точной и Западной Европой написано в 60-е годы немало ис-
следований, среди которых находим как большие статьи,293 так
и крупные монографические труды.294
Среди последних наиболее ценной нам представляется мо-
нография В. М. Потина «Древняя Русь и европейские государ-
ства в X—XIII вв.» В основе исследования В. М. Потина лежит
нумизматический материал — недаром книга имеет подзаго-
ловок «Историко-нумизматический очерк». Однако автор соче-
тает анализ нумизматических данных с использованием пись-
менных и археологических источников, расширяя и укрепляя
тем самым свою источниковую базу.
290 Там же. С 44—45
291 Там же С 117 —В. В. Кропоткин считает, что экономические связи
Восточной Европы с Византией прекращаются почти целиком в конце IV в.
н э, оживляясь лишь «у племен Юго-Восточной Европы в связи с обра-
зованием Хазарского каганата в VII в. н. э.» (Там же).
292 Там же. С. 119, 126.
293 См : Пот ин В. М 1) Особенности притока западно-европейских
динариев X—XI вв. и их распространение на территории Древней Руси//
Записки Одесского Археологического общества. Т. 1 (34). Одесса, I960;
2) Некоторые вопросы торговли Древней Руси по нумизматическим данным
//Вести истории мировой культуры 1964. № 4; 3) Причины прекращения
притока западно-европейских монет на Русь в XII в//Международные связи
России до XVII в; 4) Находки западно-европейских монет на территории
Древней Руси и древнерусские поселения//Нумизматика и эпиграфика/Под
ред Д Б Шелова М, 1962. Т 3; Усачев Н. Н К оценке западных внеш-
неторговых связей Смоленска в XII—XIV вв.//Международные связи Рос-
сии до XVII в: Фехнер М В. Некоторые данные археологии по торговле
Руси со странами Северной Европы в X—XI вв//Новое о прошлом нашей
Родины/Под ред В А. Александрова и др. М., 1967; Чернышев Н. А.
О технике и происхождении «франкских» мечей, найденных на Днепрострое
в 1928 году//Скандинавский сборник. Вып. IV. Таллин. 1963.
294 Д а р к е в и ч В П. Произведения западного художественного ремес-
ла в Восточной Европе (в X—XIV вв.). М, 1966; Мугуревич Э. С. Лат-
вия и соседние земли в X—XIII вв. Рига, 1965; Пот ин В. М. Древняя
Русь и европейские государства в X—XIII вв. Л , 1968
83
Прилив западного серебра на Русь, начавшийся с послед-
ней четверти X в., В. М. Потин толкует не только в смысле
следствия внешних связей Древнерусского государства с За-
падной Европой, но и в качестве показателя внутренней эко-
номической активности древнерусского общества в сфере ре-
месла и денежного обращения.295 «В основе получения серебра
Русью как с Востока, так и с Запада,— пишет В. М. Потин, —
было передвижение значительных масс товаров, а одним из
обязательных условий — активный торговый баланс».296 Глав-
ными экспортерами монетного серебра во второй половине X—
XI вв. являлись Германия и Англия, отчасти Венгрия, Чехия
и Дания.297 В те времена функционировали два основных пути
ввоза монетного серебра на Русь: 1) южное побережье Балтий-
ского моря — Готланд — Русь; 2) Скандинавский полуостров —
Готланд — Русь.298 Распределялись западноевропейские монеты
на территории Древней Руси неравномерно: на севере их встре-
чают несравненно чаще, чем на юге. В. М. Потин объясняет
эту особенность отдаленностью Киевской Руси от путей пере-
движения серебра с мест его добычи к местам потребления299
В книге В. М. Потина есть специальные главы, где идет
речь об экономических связях Руси с Англией,300 скандинав-
скими странами,301 Германией,302 западнославянскими государ-
ствами,303 Францией, Италией и Испанией,304 Венгрией и стра-
нами юго-восточной Европы.305
В 1967 г. журналом «История СССР» была опубликована
статья А. П. Новосельцева и В. Т. Пашуто «Внешняя торговля
Древней Руси (до середины XIII в.)». Ее появление диктова-
лось необходимостью обобщить данные о внешней торговле,
накопленные советской наукой. Авторы преследовали цель
изучить внешнюю торговлю Руси методом комплексного ана-
лиза письменных источников, а также наблюдений археологов
и нумизматов, чтобы ответить на три главных вопроса: 1) с кем
торговала Русь; 2) что составляло предмет ее торговли и 3) ка-
кова была ее торговая политика.306
Первый раздел статьи, озаглавленный «Торговля Руси со
странами Европы», принадлежит В. Т. Пашуто. «Господствую-
295 Потин В. М. Древняя Русь и европейские государства в X—XIII вв.
С. 23, 30, 46.
296 Там же. С 46.
257 Там же. С 41.
298 Там же. С 58—69
299 Там же. С. 47—48, 52.
300 Там же. С. 101—125
301 Там же. С. 128—150.
302 Там же. С. 155—171.
303 Там же С. 172—195.
304 Там же. С. 201—213.
305 Там же. С. 218—231.
306 Новосельцев А. П, Пашуто В. Т Внешняя торговля Древней
Руси (до середины XIII в)//ИСССР. 1967. № 3. С 81, 82
84
щий класс Руси и его государство, — говорит он, — придавали
первостепенное значение зарубежному сбыту излишков соби-
раемой дани, сырьевых продуктов и ремесленных изделий на-
турального хозяйства и, наконец, рабов (челяди); с другой
стороны, они были заинтересованы в притоке золота, серебра
и в получении тех продуктов для своего потребления, которые
не производились на Руси».307 В. Т. Пашуто воспроизводит
оживленную торговлю Руси с Византией, Венгрией, Польшей,
Поморьем, Германией, Францией, Англией, Скандинавией.308
«Торговля Руси со странами Азии» — второй раздел статьи,
написанный А. П. Новосельцевым. Восточные славяне «издрев-
ле имели торговые связи с народами Кавказа, Закавказья,
Средней Азии, Ирана и других стран Передней Азии. Истоки
этих связей уходят во тьму веков, но археологические и прежде
всего монетные находки показывают, что уже с появлением
на страницах истории восточные славяне вместе с другими на-
родами Восточной Европы торговали с Сасанидским Ираном
и с Арабским халифатом, и с государственными образованиями,
возникшими на его развалинах. Эти связи не уменьшились и в
пору Древнерусского государства. Русские купцы продавали
меха, мед, воск и довольно ходкий товар на восточных рын-
ках— рабов. В свою очередь они покупали ткани, украшения
и прочие ремесленные изделия, оружие и серебряные монеты.309
А. П. Новосельцев описал торговые пути, связывавшие Русь со
странами Азии.310
Подводя итог своему исследованию, авторы отмечают, что
«наряду с русско-арабской торговлей (на дирхемы) с Багдад-
ским халифатом и государствами, возникшими после его рас-
пада, развивается все более тесное торговое сближение Руси
с другими державами Европы; оно отмечено активным торго-
вым балансом и притоком иностранной валюты — денариев,
брактеатов и, наконец, серебряных слитков-марок (гривен).
Ареал, состав и размах этой торговли позволяют говорить об
ее большом влиянии на тогдашнюю международную эконо-
мику».311
Позднее появляются новые исследования о внутренней и вне-
шней торговле Руси. Продолжается изучение торговых путей,
связывавших Древнюю Русь с зарубежными странами.312 Рас-
307 Там же. С. 82.
308 Там же. С. 82—104.
309 Там же. С. 104, 105
310 Там же. С. 105-108
31 Там же. С. 108.
•,1?Павулан В. В. Хозяйственное и политическое значение даугав-
ского торгового пути в XIII—XVII вв//Экономические связи Прибалтики
с Россией, Рига, 1968: Кропоткин В В. 1) Новые материалы денежного
обращения в Восточной Европе в конце VIII—первой половине IX в//
Славяне и Древняя Русь; 2) О топографии кладов куфических монет IX в
в Восточной Европе//Древняя Русь и славяне/Под ред. Т. В. Николаевой.
85
сматриваются отдельные направления торговли Руси, в част-
ности русско-скандинавские торговые отношения.313 Много вни-
мания уделяли наши ученые рыночным связям различных го-
родов и земель: Киева,314 Смоленска и Смоленской земли,315
Новгорода,316 Земли вятичей,317 Полоцка и других городов По-
лоцкой земли,318 Новогрудка319 и пр. Была дана характеристи-
ка и торговле на Руси в целом.320
Таким образом, советские исследователи проделали огром-
ную работу по изучению ремесла и торговли в Киевской Руси.
Значение этой работы трудно переоценить.
Ныне мы располагаем наиболее полными, чем когда бы то
ни было, знаниями о ремесленных занятиях древнерусских лю-
дей. Главную роль в их накоплении сыграла археология. Те-
перь можно утверждать, что ремесло в Киевской Руси пред-
ставляло (разумеется, для своего времени) высокоразвитую
и совершенную отрасль экономики. Изделия древнерусских
ремесленников не уступали продукции иноземных мастеров,
М, 1978; Рыбаков Б А Путь из Булгара в Киев//Древности Восточной
Европы/Под ред Л. А. Евтюховой М, 1969; Свердлов М Б Транзит-
ные пути в Восточной Европе IX—XI вв//Изв. Всесоюзн географии об-ва.
1969 Т 101 Вып 6: Носов Е Н Нумизматические данные о северной
части балтийско-волжского пути конца VIII—X в//Вспомогательные исто-
рические дисциплины/Под ред С Н Валка, Н Е Носова Т. VIII. Л, 1976:
Жучкевич В А. Дороги и водные пути Белоруссии Историко-географи-
ческие очерки Минск, 1977; см также: Берштейн-Коган С В Путь
«из варяг в греки»//Вопросы географии. М, 1950. Сб. 20; Шасколь-
ский И П Маршрут торгового пути из Невы в Балтийское море в IX —
XIII вв.//Географический сборник, III. М., 1954
313 Шаскольский И. П Экономические связи России с Данией
и Норвегией в IX—XVI{//Исторические связи Скандинавии и России IX—
XX вв/Под ред Н Е. Носова, И П. Шаскольского Л, 1970; Кирпич-
ников А. Н., Лебедев Г. С, и др Русско-скандинавские связи в эпоху
образования Древнерусского государства IX—XII вв //Scando—Slavica
1978. Т. 24.
314 Ф е х н е р М В. Некоторые данные о внешних связях Киева в XII в.
//Культура средневековой Руси/Под ред. А. Н. Кирпичникова, П. А. Раппо-
порта Л, 1974; см. также: Толочко П. П. Древний Киев. С. 160—180.
315 Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX—XIII вв ; У с а ч е в Н Н.
О внешней торговле Смоленска в IX—XIV вв //Материалы по истории Смо-
ленской области/Под ред. Д. И. Будаева, А Е. Минкина и др Вып. VII.
Смоленск, 1970.
316 Я н и н Л. В. Я послал тебе бересту . М, 1975. С 197—206; Ры-
бина Е. А. Археологические очерки истории новгородской торговли. М.,
1978; см. также: Вихров В. Е., Колчин Б. А. Из истории торговли Древ-
него Новгорода//СА. XXIV. 1955.
317 Никольская Т. Н. Земля вятичей.
318 Штыхов Г В 1) Древний Полоцк*. 2) Города Полоцкой земли..
319 Гуревич Ф. Д. Древний Новогрудок. Л., 1981.
320 См: Мавродин В В. Образование Древнерусского государства
и формирование древнерусской народности. С. 37—45; Даркевич В. П.
К истории торговых связей Древней Руси: (По археологическим данным)//
КСИА. Вып. 138. 1974; Булкин В. А., Дубов И В., Лебедев Г С.
Археологические памятники Древней Руси IX—XI веков Л., 1978 С 143—
145*. Эволюция феодализма в России С. 71—72, 76—79; Древняя
Русь. Город, замок, село С 387—399
86
а в некоторых случаях были лучшего качества. Недаром не-
мецкий монах Теофил восторженно говорил о том новом, что
«изобрела Русь в искусстве изготовления эмалей и в разнооб-
разии черни». Высокие достижения ремесленного производства
на Руси X—XII вв. бесспорны. Это твердо установлено совре-
менной наукой.
Существенные результаты получены в области исследова-
ния внутренней и внешней торговли в Киевской Руси. Как и в
примере с ремеслом, сведения по истории торговых связей
поставляла в первую очередь и преимущественно археология.
Многочисленные археологические данные, собранные и обрабо-
танные советскими учеными, говорят об оживленной торговле,
которую вели между собой городские и сельские жители. Они
также свидетельствуют о значительном взаимном товарооборо-
те различных городов и земель Древней Руси. Весьма развет-
вленными предстают в трудах историков и археологов внешне-
торговые связи Руси. Благодаря этим трудам яснее выявилась
ведущая роль торговли с Востоком в ранний период русской
истории, было развеяно ошибочное представление о свертыва-
нии торговых операций Киевской Руси с восточными странами
в XI в. В современных исследованиях всесторонне рассмотрена
торговли Руси с Византией, а также с Западной Европой в X—
XIII вв. Есть основания полагать, что внешняя торговля затра-
гивала не только верхушку древнерусского общества, но и ря-
довое население.
Итак, достижения советской науки в изучении сельского хо-
зяйства и промыслов, ремесла и торговли в Киевской Руси
весьма внушительны, они впечатляют.
Остаются, конечно, и спорные проблемы. Это — закономер-
но. В заключение хотелось бы задержаться на двух таких
проблемах, связанных с историко-социологической интерпрета-
цией развития ремесла и торговли.
Одна из них заключается в том, какое влияние оказывало
выделившееся ремесло на социальную структуру восточного
славянства и Древней Руси. Мы видели, что у восточных сла-
вян отдельные отрасли ремесленного производства обособились
от сельского хозяйства, превратившись в самостоятельные ре-
месла. Среди историков бытует мнение, согласно которому
выделение ремесла стало мощным орудием разрушения перво-
бытнообщинного строя на Руси. Действительно, отделение ре-
месла от земледелия, являясь вторым крупным, по терминоло-
гии Ф. Энгельса, разделением труда, способствовало переходу
от варварства к цивилизации, от доклассового общества к клас-
совому.321 Но действие этого фактора не было единовременным,
прямолинейным и однозначным. Прежде чем стать разлагаю-
щим ферментом доклассовых отношений, выделившееся ремесло
321 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 163—164.
87
проходит стадию так называемого общинного ремесла, когда
оно удовлетворяет нужды внутри общины.322 Яркой иллюстра-
цией здесь может служить индийская община, внутри которой
происходил взаимный обмен услугами между земледельцами
и ремесленниками.323 На этой стадии общинного ремесла появ-
ляются мастера-профессионалы, обслуживавшие «всех членов
общины в силу своей принадлежности к ней».324 Общинные ре-
месленники органически вписывались в традиционную социаль-
ную структуру и даже в определенной мере консервировали
общинную организацию. Надо сказать, что подобные социаль-
ные организмы обладали исключительной живучестью. К. Маркс
писал: «Простота производственного механизма этих самодо-
влеющих общин, которые постоянно воспроизводят себя в одной
и той же форме и, будучи разрушены, возникают снова в том
же самом месте, под тем же самым именем... объясняет тайну
неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком
контрасте с постоянным разрушением и новообразованием ази-
атских государств и быстрой сменой их династий. Структура
основных экономических элементов этого общества не затраги-
вается бурями, происходящими в облачной сфере политики».325
Нам кажется, что восточнославянское ремесло VIII—IX вв.
следует характеризовать как общинное. К сожалению, вопрос
об общинном ремесле у восточных славян как этапе развития
ремесленного производства со всеми присущими ему особенно-
322 См.: Кропоткин В. В. К вопросу о развитии товарного производ-
ства и денежных отношений у племен Черняховской культуры в III—IV вв.
н. э //Ленинские идеи в изучении первобытного общества, рабовладения
и феодализма. С. 153—154; Массон В М. 1) Ремесленное производство
в эпоху первобытного строя//ВИ. 1972. № 3. С. ПО; 2) Экономика и со-
циальный строй древних обществ. Л., 1976. С. 63.— В. М. Массон не считает
возможным говорить об отделении ремесла от земледелия в данный период
по причине слабости обмена. Однако он пишет также о развитии внутриоб-
щинного обмена, хотя и в натуральной форме, проявляя тем самым извест-
ную непоследовательность (Массон В. М. Ремесленное производство..
С. 117.) Наличие регулярного обмена внутри общины не вызовет сомнений,
поскольку налицо разделение труда между земледельцами и ремесленника-
ми. Правда, этот обмен осуществлялся в натуральной форме. Однако харак-
тер обмена, будь он натуральным или опосредованным торговлей, не меняет
сути дела. Главное в том, насколько профессиональным выступает ремесло.
Если им заняты мастера-профессионалы, живущие преимущественно за счет
ремесленного труда, есть все основания утверждать, что выделение ремесла
состоялось. Именно этот производственный критерий является, по нашему
убеждению, решающим. Он и позволяет рассматривать общинное ремесло
как отделившееся от земледелия.
323 См : Кудрявцев М. К. Община и каста в Хиндустане. М., 1971;
Зак С. Д. Методологические проблемы развития сельской поземельной об-
щины//Социальная организация народов Африки/Под ред. Д. А. Ольдерогге
и др М, 1975. С. 260—261; Массон В. М. 1) Ремесленное производство...
С. 111; 2) Экономика... С. 64—65; Алаев Л. Б. Сельская община в Се-
верной Индии М, 1981. С. 67—70.
324 М а с с о н В М. Ремесленное производство... С. ПО.
325 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т 23 С. 371.
88
стями разработан в историографии крайне неудовлетворитель-
но. Это, конечно, обедняет наши знания о восточнославянском
ремесле. Славяно-русская археология, между тем, располагает
необходимыми данными для решения этого вопроса в поло-
жительном аспекте. На поселениях восточных славян VIII—
IX вв., которые мы относим к родовым поселкам,326 археологи
находят ремесленные мастерские. Обнаружены также целые
поселения ремесленников, занятых металлургией. Некоторые
исследователи видят в этом признак перерастания общинного
ремесла в товарное.327 Однако и ремесленные мастерские на
территории поселений и поселки ремесленников соответствуют
стадии общинного ремесла.328
Появление мастеров-профессионалов, олицетворявших выде-
ление отдельных видов ремесла в самостоятельную отрасль хо-
зяйства, оказалось возможным, разумеется, благодаря наличию
прибавочного продукта, обусловленного прогрессом полеводст-
ва, нашедшем выражение в утверждении пашенного земледелия
взамен подсечной системы. Выделившееся ремесло, в свою оче-
редь, благотворно влияло на развитие земледелия. Но не про-
фессионализация ремесла, а успехи земледельческого производ-
ства прежде всего послужили причиной разрушения родовой
общины. Рост производительности труда в земледелии сделал
ненужным существование родовой общины как хозяйственной
единицы. В конце концов род распался на большие семьи (боль-
шесемейные общины), ставшие производственными ячейками
древнерусского общества.
На исходе X — начале XI вв. на Руси завершается в основ-
ном разложение родоплеменного строя. Общественную жизнь
охватывают территориальные связи, вытесняя родственные. Если
раньше ремесленник, будучи членом рода, не мог покинуть его,
то после гибели родовой общины он получил свободу действий,
и ремесленники устремились к городам, которые предоставля-
ли им удобства и как пункты обмена, и как убежища на случай
опасности.329 Начался быстрый рост ремесленного населения
326 Мавродин В В., Ф роя нов И. Я. Об общественном строе вос-
точных славян VIII—IX вв. в свете археологических данных//Проблемьг
археологии/Под ред. А. Д. Столяра. Вып. II. Л, 1978 С. 131
327 См, напр.: Тимощук Б. О. Слов’яни ГНвшчно! Буковини.. С. 109.
328 См.: Кропоткин В. В. К вопросу о развитии товарного произ-
водства... С. 154; Массон В. М. 1) Ремесленное производство... С. 110—
111, 117; 2) Экономика... С. 63
329 См.: Мавродин В. В, Фроянов И. Я. Ф. Энгельс об основных
этапах разложения родового строя и вопрос о возникновении городов на
Руси//Вестн. Ленингр. ун-та Сер. История, язык, литература 1970. № 20
С. 7—15.— Основные положения этой статьи вызвали у В В Карлова удив-
ление по той причине, что авторы якобы искусственно отделяют распад
«родовых отношений от формирования феодальных. Не ясно, как можно
проводить четкую хронологическую грань между первым и вторым, ведь
формирование раннеклассовых, раннефеодальных отношений и было след-
ствием и результатом распада родовых отношений» Кроме того, как пола-
89-
в городах, интенсивное развитие посада. Древнерусское ремес-
ло вступило в новую фазу своей эволюции, превращаясь в более
специализированное и, следовательно, более совершенное. Какое-
то время оно, судя по всему, еще ориентировалось на заказ. Но
постепенно древнерусское ремесло приобретает черты мелкото-
варного производства, стимулируя внутренний обмен, апогей
которого падает на XII столетие. Воздействие ремесленной про-
мышленности на развитие социальных отношений неизмеримо
возрастает. Города делаются центрами ремесла и торговли.
Они получают ведущую экономическую, социальную и полити-
ческую роль. Расцвет ремесла, освобожденного от пут родовой
общины, подъем внутренней и внешней торговли — все это разъ-
едало общество, создавая богатство на одном полюсе и бед-
ность на другом. Возникали предпосылки классового общества,
начинался процесс классообразования.
Другая проблема, на которой необходимо остановиться, упи-
рается в толкование города как изначального центра ремесла
и торговли. Предшествующий обзор мнений ученых о развитии
ремесла и торговли у восточных славян и в Киевской Руси
показывает, что многие исследователи воспринимают эти от-
расли хозяйственной деятельности как важнейшие признаки
города с момента его зарождения. Такой взгляд нам пред-
ставляется сомнительным, несмотря на его общепризнан-
ность.
Заметим, кстати, что историки древних обществ уже при-
ступили к пересмотру укоренившихся взглядов о городе — не-
изменном центре ремесла и торговли. Так, В. И. Гуляев, изу-
чавший города-государства майя, имея ввиду упомянутые взгля-
ды, говорит: «Мне представляется, что в данном случае роль
ремесла и торговли в возникновении и развитии древнейших го-
родов, будь то на Ближнем Востоке или в Мезоамерике и Перу,
несколько преувеличена. Видимо, вначале, когда города обра-
зовались на базе еще сравнительно слабо развитой техники
и экономики раннеклассовых обществ эпохи неолита и бронзо-
гает В В Карлов, авторы «приписывают» М Н Тихомирову мысль, что рус-
ские города появляются «уже в условиях сложившегося феодализма. Но
такого мнения сам М Н Тихомиров никогда не высказывал, он отмечал
лишь, что рост городов происходил одновременно с развитием феодальных
отношений» (Карлов В. В. О факторах экономического и политического
развития русского города в эпоху средневековья//Русский город: Историко-
методологический сборник/Под ред В Л. Янина М, 1976 С 34) Если бы
В В. Карлов допускал, что разложение родовых отношений ведет к воз-
никновению не феодального общества, а переходного от доклассового к клас-
совому («дофеодального», по терминологии А И Неусыхина), то удивлять-
ся он, вероятно, не стал. Далее, никто М Н Тихомирову не приписывал
сверх того, о чем он говорил. При внимательном чтении статьи В. В. Карлов
непременно прочитал бы «Надо иметь в виду, что выход на историческую
арену феодализма и городов он (Тихомиров) изображал не последователь-
но, а параллельно» (Мавродин В В, Фроянов И Я. Энгельс об
основных этапах разложения родового строя С 9 )
90
вого века, основным конституирующим элементом их населе-
ния в большинстве случаев были, вероятно, концентрировав-
шиеся в них представители слагавшихся господствующих клас-
сов и государственной власти, жившие за счет эксплуатации
зависимого земледельческого населения... Ремесло и обмен на-
чинают играть все большую роль в этих древнейших городах
лишь на последующих, более поздних этапах развития. Глав-
ными же функциями раннего города были политико-админист-
ративная и культовая». Не отрицая того факта, что древнейший
город являлся хозяйственным центром округи, В. И. Гуляев
подчеркивает: «Но главное и определяющее состоит в другом.
Крупные города первичных очагов цивилизации и Мезоамерике
и Ближнем Востоке в значительной мере обязаны своим про-
цветанием размещению в них правительственных резиденций.
Город был средоточием господствующего класса, центром, в ко-
торый стекались богатства общества. Здесь же находился обыч-
но храм верховного божества».330 В. И. Гуляев еще раз обра-
щает внимание на то, что «древнейшие города Ближнего Вос-
тока (Двуречье, Египет), возникшие в конце IV—III тысяче-
летия до н. э., были первоначально лишь политико-администра-
тивными и религиозными центрами сельских общин. В дальней-
шем, по мере развития обмена и ремесла, древневосточный го-
род становится местом концентрации торговцев и ремесленни-
ков, в значительной мере обслуживавших нужды правителей,
культа и знати».331
М. Я. Сюзюмов, изучавший происхождение средневековых
городов Западной Европы, к числу наиболее ранних городских
поселений отнес военные и религиозные центры.332
Довольно примечательны и высказывания П. П. Толочко от-
носительно истории древнейших восточнославянских городов.
Он полагает, что ранние древнерусские города «не были по
преимуществу центрами ремесла и торговли». Их ведущими
функциями являлись политическая и военная. Важной изначаль-
ной функцией ранних городов была и культовая.333
Существенное значение для понимания вопроса имеют ука-
зания К. Маркса о возникновении и роли древнейших городов
в работе «Формы, предшествующие капиталистическому произ-
водству». Размышляя о зарождении городского строя на Вос-
токе, он отмечал: «Города в собственном смысле слова обра-
зуются... только там, где место особенно благоприятно для
внешней торговли, или там, где глава государства и его сат-
330 Гуляев В И. Города-государства майя. М, 1979. С 16—17.
331 Там же. С. 18
332 С ю з ю м о в М Я. Проблемы возникновения средневекового города
в Западной Европе//СВ. 1968. Вып 31. С 79
333 Толочко П П Происхождение древнейших восточнославянских
городов//3емли Южной Руси в IX—XIV вв/Под ред П П. Толочко Киев,.
1985 С 18
91
рапы, выменивая свой доход (прибавочный продукт) на труд,
/расходуют этот доход как рабочий фонд».334 К. Маркс, следо-
вательно, в образовании городов на Востоке усматривает внеш-
неторговую и политическую основу. Еще определеннее о поли-
тической функции древневосточного города он говорит в дру-
гом месте, полагая, что «подлинно крупные города могут рас-
сматриваться здесь просто как государевы станы, как нарост
на экономическом строе в собственном смысле...»335 Наконец,
анализируя античную форму собственности, К. Маркс харак-
теризует древнегреческий полис в качестве военной организа-
ции, предназначенной для завоевания и охраны завоеванного:
«Война является той важной общей задачей, той большой со-
вместной работой, которая требуется для того, чтобы захватить
объективные условия существования, либо для того, чтобы за-
хват этот защитить и увековечить. Вот почему состоящая из
ряда семей община организована прежде всего по-военному,
как военная и войсковая организация, и такая организация
является одним из условий ее существования в качестве собст-
венницы. Концентрация жилищ в городе—основа этой военной
организации».336
Таким образом, К. Маркс считал вполне реальным образо-
вание древних городов как политических и военных центров.
Эти соображения К. Маркса, подтвержденные современной исто-
рической наукой, позволяют по-новому взглянуть на начальную
историю древнерусского города.
Города на Руси, как, вероятно, и в других странах, возни-
кают, судя по всему, в определенной социальной и демографи-
ческой ситуации, когда организация общества становится на-
столько сложной, что дальнейшая его жизнедеятельность без
координирующих центров оказывается невозможной. Именно
в насыщенной социальными связями среде происходит крис-
таллизация городов, являющихся сгустками этих связей. Такой
момент наступает на позднем этапе родоплеменного строя,
когда образуются крупные племенные и межплеменные объ-
единения, называемые в летописи полянами, древлянами, севе-
рянами, словенами, кривичами, полочанами и пр.337 Возникно-
вение подобных племенных союзов неизбежно предполагало
появление организации центров, обеспечивающих их существо-
вание. Ими и были города. В них пребывали племенные влас-
ти: вожди (князья), старейшины (старцы градские). Там соби-
ралось вече — верховный орган племенного союза. Здесь же
формировалось общее войско, если в этом имелась потребность.
334 М а р к с К. Экономические рукописи 1857—1861 гг (первоначаль-
ный вариант «Капитала»). Ч. 1. М, 1980. С. 470
335 Там же С 475.
336 Там же С 470—471
337 Напомним, что Ф. Энгельс писал о городе—средоточии «племени
или союза племен» (Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 21 С. 163)
92
В городах были сосредоточены религиозные святыни объеди-
нившихся племен, а поблизости располагались кладбища, где
покоился прах соплеменников.
Все это означает, что город возникал как жизненно необхо-
димый орган, координирующий и направляющий деятельность
образующихся на закате родоплеменного строя общественных,
союзов. Стало быть, функциональный подход к определению
социальной сути города представляется нам наиболее конструк-
тивным. Что KaqaeTcn таких показателей, как плотность насе-
ления и застройки, наличие оборонительных сооружений, топо-
графические особенности, то все они являлись производными от
функций, которые усваивал город.338
Как явствует из вышесказанного, на раннем этапе города вы-
ступали преимущественно в качестве военно-политических, ад-
министративных и культурных (религиозных) средоточий. В из-
вестном смысле их можно рассматривать и как хозяйственные
центры, если учесть, что деревня в те времена была своеобраз-
ным продолжением города.339 Следует также допустить, что
города могли выступать тогда в качестве торговых пунктов, где
главным образом осуществлялась внешняя торговля. Вероят-
но, здесь имела место некоторая концентрация ремесла, обслу-
живавшего потребности родоплеменной знати в оружии, воен-
ном снаряжении и ювелирных изделиях. Однако она имела
весьма ограниченное социально-экономическое значение, и мас-
штабы ее не были столь значительны, чтобы можно было гово-
рить о ранних городах — центрах ремесленного производства.
Отсюда слабость (если не полное отсутствие) внутреннего об-
мена, а, точнее, внутренней торговли. Это и понятно, ибо ремес-
ло у восточных славян VIII—IX вв., как мы знаем, переживало
стадию общинного ремесла, которое прочно связывало ремес-
ленников с родовыми общинами. И только позднее, когда родо-
племенной строй пал, разрушилось и общинное ремесло; ремес-
ленники же, оседая, как уже отмечалось, вокруг городов, резко
увеличили ремесленное население, благодаря чему города при-
обретают свойство центров ремесла и торговли.
Итак, город, подобно любому социальному явлению, эволю-
ционировал. Но его сущность центра общественных связей (раз-
личных по своему характеру в разное время), организующего
и обеспечивающего жизнедеятельность тех или иных социумов,
сложившихся в определенной сложности систему, оставалась
постоянной. Менялось лишь существо и набор этих связей.
Наконец, последний сюжет, на котором хотелось бы несколь-
ко задержаться: социальная классификация ремесла. По мне-
нию Б. А. Рыбакова, древнерусские ремесленники состояли из
338 Ср.: Гуляев В. И. Города-государства майя. С. 18.
339 См: Ф роя нов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической
истории С 232
93
нескольких групп. Это — «общинные деревенские ремесленни-
ки, ремесленники-холопы на княжеском дворе и свободные
городские ремесленники на посадах». Данные «категории ре-
месленников, а также и развитие их исторических судеб, совер-
шенно аналогичны судьбам ремесленников в западных странах
классического феодализма. Киев, Чернигов, Галич, Владимир,
Смоленск, Новгород, Псков и целый ряд других городов жили
в XI—XIII вв. той же жизнью, что и вся Европа и связанные
с нею страны Ближнего Востока. Русские ремесленники в сво-
ем развитии шли теми же путями, что и их английские, фран-
цузские, итальянские, византийские и арабские собратья».340
Мысль Б. А. Рыбакова о наличии в Древней Руси трех основ-
ных групп ремесленников поддержал Я. Н. Щапов.341 Иссле-
дователь Киева П. П. Толочко подразделяет местное ремесло
на вотчинное, монастырское и свободное.342 А другой специалист
в области истории ремесленного производства на Руси Б. А. Кол-
чин полагает, что до 20—30-х годов XII столетия древнерусское
ремесло функционировало как вотчинное, а затем v— как
свободное мелкотоварное, развивающееся наряду с вот-
чинным.343
Прежде всего нам представляется лишенным должного ис-
торизма утверждение о том, что «развитие судеб» ремесленни-
ков в Киевской Руси было якобы совершенно аналогично про-
цессам, наблюдаемым «в западных странах классического фео-
дализма». Вообще надо заметить, что среди наших ученых стало
признаком «хорошего тона» подгонять древнерусскую историю
под историю стран Западной Европы, а прогрессивные тенден-
ции в древнерусском обществе измерять степенью их соответ-
ствия западным образцам, отклонение от которых воспринима-
ется нередко как проявление отсталости. Один из типичных
примеров, относящихся к рассматриваемой нами сейчас тема-
тике,— суждения М. Н. Тихомирова о городском ремесле и тор-
говле в Древней Руси. По его словам, на Руси, как в Западной
Европе, «городская торговля способствовала развитию город-
ских вольностей».344 В древнерусских городах он находит ре-
месленные объединения, аналогичные цеховым организациям
в западноевропейских городах. При этом, обращаясь к вопросу
о ремесленных корпорациях на Руси, М. Н. Тихомиров заранее
оговаривается, что в этом вопросе он будет «исходить не из
общих положений, а из чисто конкретных данных». Но тут же
автор констатирует отсутствие прямых указаний в источниках
340 История культуры Древней Руси... Т 1. С. 180
341 Щ а п о в Я. Н. О социально-экономических укладах в Древней Ру-
си XI — первой половины XII в //Актуальные проблемы истории России
эпохи феодализма/Под ред Л В Черепнина М, 1970 С 108—109
342 Толочко П П. Древний Киев С 159
343 Древняя Русь. Город, замок, село. С. 243—244
344 Тихомиров М Н. Древнерусские города С 186
94
на объединения ремесленников в домонгольской Руси. Поэтому
ему приходится теоретически предполагать их существование,
опираясь на общие представления о «структуре феодального
общества».345 Для обоснования такого приема М. Н. Тихомиров
ссылается на «Немецкую идеологию» К. Маркса и Ф. Энгельса,
в частности, на следующий текст этого труда: «В городах, ко-
торые средневековье не получило в готовом виде из прошлой
истории, а которые заново были образованы освободившимися
крепостными,— в этих городах единственной собственностью
каждого индивида, если не считать принесенного им с собой
небольшого капитала, который весь почти заключался в самых
необходимых ремесленных инструментах, был особый вид труда
данного индивида. Конкуренция постоянно прибывавших в го-
род беглых крепостных; непрерывная война деревни против,
города, а следовательно, и необходимость организации город-
ской военной силы; узы общей собственности на определенную
специальность; необходимость в общих зданиях для продажи
своих товаров — ремесленники были в ту пору одновременно
и торговцами — и связанное с этим недопущение в эти здания
посторонних; противоположность интересов отдельных ремесел
между собой; необходимость охраны с таким трудОхМ усвоен-
ного ремесла; феодальная организация всей страны — таковы
были причины объединения работников каждого отдельного
ремесла в цехи».346 Приведя далее высказывание К. Маркса
и Ф. Энгельса о том, что «феодальной структуре землевладе-
ния соответствовала в городах корпоративная собственность,
феодальная организация ремесла», М. Н. Тихомиров говорит:
«Как видим, феодальная организация ремесла в городе выте-
кает из природы феодализма. Город без этого является каким-то
иным, не феодальным городом».347 Под этим углом зрения ав-
тор, убежденный в господстве феодальных отношений в Дров-
ней Руси, и рассматривает сравнительно немногочисленные
косвенные факты, которые, как ему кажется, свидетельствуют
о зачатках ремесленных организаций XI —XIII вв., однотипных
по своей природе цеховым объединениям.
„По К. Марксу и Ф. Энгельсу, феодальная структура и орга-
низация всей страны — вот коренная причина возникновения
цехов. Между тем Киевская Русь еще не стала феодальной.
Примерно до второй половины X в. в ней превалировали родо-
племенные институты, а с конца X — начала XI столетий она
вступила в переходный период от доклассового строя к классо-
вому, который продолжался до Батыева нашествия. Это было
время зарождения классов, начала складывания феодального
общества. Исследователь наблюдает лишь первые, слабовыра-
345 Там же. С. 127, 128.
346 Маркс К, Энгельс Ф. Соч Т. 3 С 50—51
347 Тихомиров М. Н Древнерусские города С 129
95>
женные ростки феодализма.348 Этим и объясняется отсутствие
прямых указаний источников на ремесленные организации типа
цехов западного средневековья. Таких организаций на Руси
XI—XII вв. попросту не было.
С учетом общественного развития Древней Руси и должна
проводиться социальная классификация ремесла. Когда у вос-
точных славян отдельные виды ремесленной деятельности от-
почковались в самостоятельные занятия, ремесло стало общин-
ным и сохраняло это качество до распада родоплеменного строя.
Довольно рано появляется владельческое, господское ремесло.
Ведь в ходе многочисленных войн в плен могли попадать ре-
месленники, которые обращались в рабство и делались собст-
венностью восточнославянских князей и дружинников. Вероят-
но, ориентация общинного ремесла и господского была разной:
первое удовлетворяло хозяйственные потребности, а второе —
бытовые и, возможно, военные (изготовление оружия и боевого
снаряжения).
По мере разложения родоплеменных отношений, общинное
ремесло переходит в индивидуальное свободное ремесло, город-
ское и сельское, дополнявшие друг друга. Появление вотчины,
сперва княжеской, а потом боярской и церковно-монастырской
(X—XI вв.), означало превращение господского ремесла в вот-
чинное. Это вотчинное ремесло было нацелено на удовлетво-
рение не только бытовых, но и хозяйственных нужд древне-
русской знати, поскольку сама вотчина являлась хозяйственным
заведением. Вотчинные ремесленники — по преимуществу рабы.
На Руси XI—XII вв. мы наблюдаем существование как сво-
бодного ремесла (городского и сельского), так и вотчинного.
Необходимо подчеркнуть, что свободное ремесло играло в эко-
номике Древней Руси несравненно более важную роль, чем
вотчинное.
3^\См.: Ф роя нов И. 1) Киевская Русь: Очерки социально-эконо-
мической истории; ' 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической
истории
ZXZ^CO^CCCCCCCCCOCCCCCCGO^CIXCCCQ^^^
Очерк третий
ЧЕЛЯДЬ И ХОЛОПЫ
В ТРУДАХ ДОРЕВОЛЮЦИОННЫХ
И СОВЕТСКИХ ИСТОРИКОВ
В древних памятниках письменности исследователь отечест-
венной истории находит многочисленные упоминания о челяди
и холопах. Вероятно, эти социальные категории составляли если
не большинство, то, во всяком случае, довольно значительную
часть зависимого населения в Киевской Руси. Отсюда понятно,
почему челядь и холопы постоянно привлекали внимание исто-
риков, изучавших древнерусское общество. Правда, не всегда
проблема челяди и холопов разрешалась одинаково удачно,
ибо успех в данном деле зависел не только от широты истори-
ческих сведений, поднимающих завесу над прошлым России,
но и от уровня истории как науки. Глубина социологических
воззрений, совершенствование методики и приемов исследования,
развитие вспомогательных исторических дисциплин — все это
заметно влияло на разработку исторических сюжетов, включая
вопрос о челяди и холопах.
На челядь и холопов обратили внимание уже историки
XVIII в. Так, В. Н. Татищев челядина из договора Олега с гре-
ками истолковал как раба.1 В том же смысле высказывались
о челяди М. В. Ломоносов, М. М. Щербатов, И. Н. Болтин,
Ф. Эмин, И. П. Елагин.2 Историкам XVIII в. вторил Н. М. Ка-
рамзин, который в челяди древнерусских источников усматри-
Татищев В. Н. История Российская: В 7 т. М.; Л, 1963. Т. 2. С. 38.
: Ломоносов М. В. Российская история. СПб., 1766. С. 65, 71;
Болтин И. Н. 1) Примечания на историю Древния и Нынешняя России
г. Леклерка: В 2 т. СПб., 1788. Т. 1. С 73; 2) Критические примечания на
первый том Истории князя Щербатова. СПб., 1793. С. 226, 340; Щерба-
тов М. М. История Российская от древнейших времен: В 7 т. СПб., 1770.
Т. 1 С 304, 305: Эмин Ф Российская история: В 3 т. СПб., 1767. Т. 1.
С. 132, 162, 163; Елагин И П Опыт повествования о России. Кн. 1. М.,
1803 С. 207, 235.
97
вал рабов-невольников.3 Необходимо сказать, что никто из упо-
мянутых авторов не задавался целью установить специфику
терминов «челядин» и «холоп». Более того, эти термины ими»
как правило, отождествлялись.4
Первым, кто специально рассматривал положение челяди, был
И. Ф. Г. Эверс. Его, в частности, интересовал вопрос, чем от-
личался челядин от холопа.5 Однако он не смог дать какого-
нибудь удовлетворительного ответа на сей счет. Что касается
самого понятия «челядь», то оно, согласно Эверсу, означало
рабов, попавших в рабство в основном через плен. «Известно,
что в древние времена, — замечал Эверс,— военнопленные были
обращены в рабство. Рабы, коими в таком множестве торгова-
ла Россия, были главным образом военнопленные».6 Аналогич-
но рассуждал и А. Рейц. «Древнейшее рабство происходило от
плена», — заявлял он. Оно широко распространилось в Древ-
ней Руси, так что «каждый свободный человек мог иметь рабов,
и был неограниченным господином над ними. Раб почитался
собственностью. Не видно было различия между „холопом’"
и „челядином”, кроме того только, что первое было видовым
названием раба мужчины, а последнее общим названием рабов
обоего пола».7
Н. А. Полевой, говоря о челяди летописи и Русской Правды,
отнес ее к рабам.8 Точка зрения М. П. Погодина обнаружи-
вается в его переводе соответствующих статей Русской Правды:
там, где в Правде фигурирует термин «челядин», у М. П. По-
година значится «раб».9
Б. Н. Чичерин, не колеблясь, зачислил челядь в разряд ра-
бов.10 «Настоящее рабство, — по словам Б. Н. Чичерина, — яв-
ляется у нас вместе с варяжскою дружиною, и вероятно было
принесено ею. Уже в договорах Олега и Игоря с греками встре-
чаются условия о рабах, требуется выдача бежавшего раба
и устанавливается ему цена».11 Рабство, по убеждению
Б. Н. Чичерина, было присуще всем народам «в известные
3 Карамзин Н. М. История Государства Российского: В 12 т. СПб.,
1818 Т 1 С. 139, 152, 155.
4 См: Татищев В. Н История Российская. Т. 2. С. 42; Болтин И. Н.
Правда Русская или законы великих князей Ярослава Владимировича
и Владимира Всеволодовича Мономаха. СПб, 1792. С. XV, 40; Карам-
з и н Н. М. История Государства Российского. Т. 2. С. 56
5 Э в е р с И Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его рас-
крытии. СПб., 1835. С. 316.
6 Там же. С. 178, 179, 183—185, 192, 313
7 Рейц А. Опыт истории российских государственных и гражданских
законов. М., 1836 С. 66, 67.
8 Полевой Н. История русского народа: В 6 т. М., 1829. Т. 1. С. 131,
150, 171.
9 Погодин М. П. Древняя русская история до монгольского ига:
В 3 т. М., 1871. Т. 1. С. 71, 72; Т. 2. С. 438.
10 Чичерин Б. Н. Опыты по истории русского права. М., 1858. С. 146.
11 Там же. С. 145.
98
эпохи жизни». Ученый подчеркивал, что «первоначальным ис-
точником рабства был плен».12
Мысль о плене как источнике рабства разделял и Д. Я.Са-
моквасов: «...в эпоху язычества рабы назывались челядью.
В дорюриковское время институт рабства не имел той строго-
сти, какую он получил в эпоху Рюриковичей. Источником раб-
ства был военный плен...»13
Рабский характер челяди был очевиден для С. М. Соловьева,
В. О. Ключевского, Н. И. Хлебникова, Н. Я. Аристова, И. Д. Бе-
ляева, И. Н. Никитского, А. П. Щапова, М. В. Довнар-Заполь-
ского, М. А. Дьяконова, С. Ф. Платонова, М. К. Любавского,
П. И. Беляева и др.14 Лишь М. С. Грушевскому ситуация пред-
ставлялась не вполне ясной. Произведенное им сопоставление
терминов «холоп», «челядин», «раб», «смерд» не дало никаких
положительных результатов: «Несвободные люди носили раз-
ные названия — холопов, челяди, рабов, также смердов; была
ли какая-нибудь разница между этими терминами, неизвест-
но».15 Тем не менее, и он склонялся к тому, чтобы под челядью
усматривать рабов.16
Следует заметить, что многие буржуазные ученые преувели-
чивали роль рабства в Древней Руси. Н. И. Хлебников, напри-
мер, доказывал, что рабы количественно преобладали над ос-
тальным населением страны.17 По В. О. Ключевскому, «эконо-
мическое благосостояние Киевской Руси XI и XII вв. держалось
на рабовладении. К половине XII в. рабовладение достигло там
громадных размеров». В. О. Ключевский полагал, что «рабо-
владение было одним из главнейших предметов, на который
12 Там же. С. 143, 144.
13 Самоквасов Д Я. История русского права Кн. 1 Варшава, 1888.
С 363
14 Соловьев С. М История России с древнейших времен. Кн 1. М.,
1959. С. 144, 148, 241; Ключевский В. О Соч.: В 8 т. М., 1956. Т. 1.
С 274—276; Хлебников Н. Общество и государство в домонгольский
период русской истории. СПб., 1872. С. 247; Аристов Н. Промышленность
Древней Руси. СПб., 1866. С. 184; Беляев И. Д. Крестьяне на Руси. М„
1903. С 14; Никитский И. Н. История экономического быта Великого
Новгорода. М, 1893. С. 62; Щапов А. П. Соч.: В 3 т. СПб., 1906. Т. 1.
С. 6; Довнар-Запольский М. В. 1) История русского народного
хозяйства. Киев; СПб, 1911. Т. 1. С. 307; 2) Холопы//Русская история
в очерках и статьях: В 3 т./Под ред. М. В. Довнар-Запольского. М., Б/г.
Т. 1. С 320; ДьякбновМ А. Очерки общественного и государственного
строя Древней Руси СПб., 1912. С. 104, 105—107; Платонов С. Ф. Лек-
ции по русской истории. СПб., 1907. С. 84; Люба век и й М. К. Лекции по
древней русской истории до конца XVI века. М., 1918. С. 118; Беля-
ев П. И. Холопство и долговые отношения в древнем русском праве//Юри-
дический вестник 1915. Кн. IX (I). С 123
15 Грушевский М. С. Очерк истории Киевской земли от смерти
Ярослава до конца XIV столетия. Киев, 1891. С. 356.
16 Там же. С. 325, 327, 356.
17 ХлебниковН Общество и государство.. С. 247.
99
обращено внимание древнейшего русского законодательства,
сколько можно судить о том по Русской Правде: статьи о рабо-
владении составляют один из самых крупных и отработанных
отделов в ее составе». Согласно предположению В. О. Ключев-
ского, рабовладение являлось «первоначальным юридическим
и экономическим источником русского землевладения».18 При*
знаки частной земельной собственности на Руси ученый находил
не ранее XI в. Позднее, в XII столетии, встречаются неодно-
кратные указания на существование частного землевладения.
«Но во всех известиях о частном землевладении XII в. — гово-
рит В. О. Ключевский, — земельная собственность является
с одним отличительным признаком: она населялась и эксплуа-
тиррвалась рабами; это — „села с челядью”. Челядь составля-
ла, по-видимому, необходимую хозяйственную принадлежность
частного землевладения светского и церковного, крупного и мел-
кого. Отсюда можно заключить, что самая идея о праве собст-
венности на землю, о возможности владеть землею, как всякою
другою вещью, вытекала из рабовладения, была развитием мыс-
ли о праве собственности на холопа. Это земля моя, потому
что мои люди, ее обрабатывающие: таков был, кажется, диа-
лектический процесс, с которым сложилась у нас юридическая
идея о праве земельной собственности». Воздействие рабовладе-
ния на древнерусское общество было, по мысли В. О. Ключев-
ского, очень глубоким, можно сказать, глобальным, поскольку
рабовладельцы стали переносить свои отношения к рабам на
вольных рабочих, крестьян. В итоге «экономическое благосо-
стояние и успехи общежития Киевской Руси куплены были це-
ною порабощения низших классов...»19
Вслед за В. О. Ключевским шел М. А. Дьяконов. «Холоп-
ство,— писал он, — исконный институт обычного права, играв-
ший весьма важную роль в общественной организации русских
земель. Только значением холопства и можно объяснить тот
факт, что наши древнейшие юридические памятники содержат
сравнительно значительное число норм, посвященных выясне-
нию различных сторон этого института, хотя и не исчерпывают
его во всей полноте». По убеждению М. А. Дьяконова, «хозяй-
ственный строй страны был основан в значительной мере на
рабовладении. Труд холопа находил широкое применение в до-
машнем хозяйстве при городских и загородных дворах и в се-
лах, принадлежавших князьям, боярам и монастырям. Летопись
не один раз упоминает о княжеских и боярских селах, сплошь
населенных челядью».20
«Значительный класс рабов» увидел в древнерусском обще-
стве М. К. Любавский. Рабов на Руси было множество. В не-
18 К л ю ч е в с к и й В. О. Соч. Т. 1. С. 274, 275.
19 Там же. С. 275—277.
20 Дьяконов М Очерки... С. 104, 108.
100
которых же ее местах их оказывалось такое скопление, что это
грозило опасностью даже свободным обитателям.21
Едва ли можно согласиться с таким явно преувеличенным
значением рабства в общественной жизни Руси. Вернемся, од-
нако, непосредственно к челяди и холопам и посмотрим, какие
еще высказывались в дореволюционной науке суждения об этих
группах зависимого люда Киевской Руси.
Взгляд на челядь как на рабов хотя и был весьма распро-
страненным в дореволюционной историографии, но не являлся
единственным. Еще Д. Дубенский считал возможным понимать
древнерусскую челядь в качестве дворовых людей, что содей-
ствовало более расширительному толкованию термина «че-
лядь».22 Примечательны в данном отношении суждения В. И. Сер-
геевича. Челядь Русской Правды он отождествил с полными
холопами, т. е. рабами.23 Но вместе с тем он писал: «Несвобод-
ные встречаются в наших древних памятниках под разными
именами. Их называют: челядью, холопами, слугами, позднее
просто людьми...» Затем В. И. Сергеевич отмечает, что «челядь
одного корня с чадью и означает домочадцев».24 К последней
мысли склонялся и М. Ф. Владимирский-Буданов, который пи-
сал: «Факты языка указывают, что древнейший первоисточник
рабства находился в связи с семейным правом. Слово „семия”
(по словарию Востокова) означает рабы, домочадцы... Терми-
ны: челядь (чадь, чадо), раб (робя, боренец, ребенок), холоп
(в малороссийском — хлопец-мальчик, сын) одинаково приме-
няются как к лицам, подчиненным отеческой власти, так
и к рабам. Вследствие такой связи института рабства с семей-
ным правом и самый характер его обусловливается характером
последнего. У народов с суровыми семейными отношениями
и институт рабства получает строгий характер, напротив, у на-
родов таких, у которых отеческая власть менее сурова, и рабы
почти приравниваются к подчиненным членам семьи. К этим
последним принадлежат и славяне».25 Необходимо сказать, что
в системе взглядов М. В. Владимирского-Буданова эти экскур-
сы в этимологию слова «челядь» не противоречили его представ-
лениям о челяди как рабах. Но это вовсе не означало, что оппо-
ненты М. Ф. Владимирского-Буданова не могли воспользовать-
21 Любавский М К. Лекции .. С. 118.
22 См : Русские достопамятности. Ч. II. М., 1843. С. 69.
23 С е р г е е в и ч В. И. Русские юридические древности- В 3 т. СПб,
1902 Т. 1. С. 102.
24 Там же С 98
25 Владимирский-Буданов М Ф Обзор истории русского пра-
ва. СПб., Киев, 1905. С 400—401.— П. И Беляев проводил аналогичные
этимологические параллели: «Самая терминология уравнивает холопа
и младшего члена семьи. „Семия” обозначает рабы, домочадцы, термины:
„челядь”, „раб”, „холоп” сближаются с терминами, обозначающими членов
семьи: чадо, ребенок, в мало-российском — хлопец, мальчик, сын» (Бе-
ляев П И. Холопство и долговые отношения.. С. 121 )
101
ся его соображениями для внесения всякого рода «уточнений»,
расширяющих смысл понятия «челядь» до включения в него
нерабских элементов.26
Довольно определенно о челяди в широком значении слова
рассуждал И. А. Линниченко: «Низшие классы населения Га-
лицкой Руси встречаются в летописи под разными наименова-
ниями. Так, название „челядь”, „чадь” употребляется в галиц-
ко-волынской летописи для обозначения низшего класса насе-
ления вообще. То, что названием челяди обозначалось не одно
только несвободное население, а крестьянское сословие вообще,
видно из договоров русских князей с польскими — „не воевать
челяди” — и из многих других мест летописи».27
Разнородный состав челяди казался исторической реаль-
ностью Древней Руси и И. И. Яковкину. «Любопытно отме-
тить,— читаем в его статье о закупах Русской Правды, — что...
поглощение семьею посторонних ей лиц с достаточной ясностью
вырисовывается уже из того, что почти тождественные в древ-
ности понятия „семья” и „дом” обнимали в то время не только
группу лиц, связанных между собою узами родства, но также
и тех, кто отдавал этой группе на том или ином основании свою
личность или только свою рабочую силу». Затем автор
подводит под понятие «дом», «семья» и древнерусскую
челядь.28
Таким образом, подавляющее большинство представителей
досоветской исторической науки термины «челядин» и «холоп»
воспринимало в равнозначном виде, понимая их как наимено-
вания рабов. Другая категория историков, довольно немного-
численная, придерживалась более широкого взгляда на понятие
«челядь», «челядин» и отношение слова «холоп» к слову «челя-
дин» определяла как отношение части к целому. Челядь в этом
случае выступала собирательным термином, обозначавшим,
наряду с рабами, и людей нерабского состояния. Однако никто
из исследователей не разграничил этих понятий. Поэтому исто-
рики то и дело смешивали полностью либо частично челядь
и холопов.29 Наконец, в дореволюционной историографии неред-
ко преувеличивалась роль рабовладения в экономической и со-
циальной жизни Киевской Руси.
Не случайно Б Д. Греков — сторонник широкого толкования терми-
на «лелядь» — назвал это место из книги М. Ф. Владимирского-Буданова
интересным и сослался на него в своем труде. (Греков Б. Д. Крестьяне
на Руси с древнейших времен до XVII века. Кн. 1. М., 1952. С. 131.)
27 Л и н н и ч е н к о И. А. Черты из истории сословий в Юго-Западной
(Галицкой) Руси XIV—XV вв. М., 1894. С. 72—73.
^Яковкин И. И. Закупы Русской Правды//ЖМНП. 1913. Апрель.
С. 245-247
2) См.: Ключевский В. О. Соч. Т. 1. С. 276; Чичерин Б. Н. Опы-
ты по истории русского права. С. 145—146, 149, 152; Ланге Н. Исследо-
вание об уголовном праве Русской Правды. Б/м., Б/г. С. 62; Хлебни-
102
Советские ученые, занимаясь изучением социально-экономи-
ческого строя Киевской Руси, не могли пройти мимо вопроса
о челяди и холопах.
Некоторые из советских авторов, подобно дореволюционным
историкам, усматривали в челяди и холопах рабов, не видя
никакого различия между ними, — это были М. Н. Покровский,30
А. Н. Насонов,31 Н. Л. Рубинштейн,32 Н. А. Максимейко,33
Н. Н. Воронин,34 С. В. Вознесенский 35 и др. Однако С. В. Юш-
ков под впечатлением норм «Правосудия митрополичьего» за-
мечал: «Прежде всего выясняется, что нельзя отождествлять
челядинов с холопами, как это до сего времени делалось».36
Впоследствии С. В. Юшков обнаружил «очень интересный
факт», который заключался в том, что по мере превращения
холопов в крепостных крестьян, «слово „холоп” приобрело два
смысла — широкий и узкий. В широком смысле под холопом
(челядином) стали понимать всякого зависимого человека...
Под холопами в узком смысле понимали рабов».37 С. В. Юшков,
стало быть, внося терминологические уточнения, все-таки сме-
шивал термины «челядин» и «холоп». Анализируя соответствую-
щий текст «Правосудия митрополичьего», он писал: «...челядин
мог быть полным и неполным... полный челядин противопола-
гается закупам и наймитам. Зачем нужно было говорить о че-
лядине полном, если слово „челядин” имело одно определенное
значение?» Русская Правда навела ученого на мысль о том,
что «закупы противополагались не просто холопам, а обяза-
тельно холопам обельным. Уже эта двойственность понимания
ков Н Общество и государство.. С 246—257; Щапов А. П. Соч. Т. 1.
С. 2—6; Самоквасов Д. Я. Лекции по истории русского права. Вып. 2.
М, 1896. С. 150; Грушевский М С. Очерк истории Киевской земли...
С 356; Сергеевич В. И. Русские юридические древности. Т. 1. С. 101;
Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права.
С 400—404: Довнар-Запольский М. В. Холопы. С. 321; 322*» Пла-
тонов С. Ф. Лекции по русской истории. С. 84; Дьяконов М. Очерки...
С. 104—ИЗ; Любавский М. К Лекции... С. 115, 118—119; Беляев П. И.
Холопство и долговые отношения... С. 123, и др.
30 Покровский М Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1. М.;
Л., 1925. С. 45—46
31 Насонов А Н Князь и город в Ростово-Суздальской земле//Века.
№ 1. Пг. 1924. С. 15.
32 Рубинштейн Н. Л. Нарис 1сторп КиТвськоТ Pyci. Харьков; Одесса,
1930 С 48-49
33 Максимейко М Про смерд!в РускоТ Правди//Праци KOMicii для
виучування icTOpii захщньо-руськаго та вкраТнського права. Вып. 3. 1927.
С 64
34 В о р о н и н Н. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси.
Погост, свобода, село, деревня. Л, 1935. С 50.
35 Вознесенский С В. К вопросу о феодализме в России//Пробле-
мы истории докапиталистических обществ. 1934. № 7—8. С. 228.
36 См: ЛЗАК за 1927—1928 годы Вып 35. Л., 1929. С. 119.
37 Юшков С. В. 1) Очерки по истории феодализма в Киевской Руси.
М.; Л, 1939 С. 62; 2) Общественно-политический строй и право Киевского
государства М., 1949. С. 269.
103
слова „холоп” достаточно характеризует выявившееся разно-
образие форм холопской зависимости...».38
Существенное внимание челяди и холопам уделяли Б. Д. Гре-
ков и М. М. Цвибак, принимавшие активное участие в дискус-
сиях 30-х годов, посвященных общественному строю Киевской
Руси.39
М. М. Цвибак считал, что под челядью древнерусских пись-
менных памятников скрывались рабы, которые жили в господ-
ском доме, являясь нередко экспортным товаром. М. М. Цвибак
различал челядина «полного» и «закупного». Челядин, полагал
он, превращался в закупа.40
Если М. М. Цвибак и другие упомянутые советские историки
вели речь о челяди и холопах, не выделяя их в специальные
сюжеты, то Б. Д. Греков был первым, кто сделал это. Однако
он подчеркивал, что его интересует не история рабства на Руси,
а ведущий процесс в развитии древнерусского общества IX—
XII вв. Б. Д. Греков рассматривал холопство (рабство), выяс-
няя его источники, определяя хозяйственную роль холопов, их
значение в исторических судьбах Руси. «Все письменные па-
мятники, трактующие о рабах,— утверждал Б. Д. Греков,— по-
зволяют говорить о том, что рабство как способ производства
не развивается, не растет, а идет на убыль».41 При этом иссле-
дователь счел необходимым разъяснить свою позицию: «Я да-
лек от мысли уменьшать роль рабства в истории Киевского
государства. Мне лишь хочется возможно точнее определить
его место в производстве этого периода. Патриархальный раб
в Киевском государстве несомненно играл весьма заметную
роль. Но входя в состав familia, он здесь встретился в извест-
ный момент и с не рабскими элементами, которые в период
существования Киевского государства росли количественно,
изменяли свою социальную природу и, обнаруживая определен-
ную тенденцию заменить собою рабов, в то же время сами
приобретали много черт этого самого рабства».42 Надо заме-
тить, что в последующих изданиях Б. Д. Греков снял эти разъ-
яснения, усилив тезис об исчезновении рабства в Киевской
Руси.43
Б. Д. Греков затронул некоторые терминологические тонко-
сти, относящиеся к холопству, указав, что древние источники,
и прежде всего Русская Правда, различают «просто холопов
и холопов обельных, только под последними разумея настоящих
38 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма... С. 62.
89 См.: С. 232—234, 244—245 настоящей книги.
40 Цвибак М М К вопросу о генезисе феодализма в Древней Руси
//Изв ГАИМК. 1934 Вып. 103 С 81.
41 Греков Б. Д. Феодальные отношения в Киевском государстве. М.;
Л., 1937 С 107
42 Там же. С 108—109
43 См • Г р е к о в Б Д Киевская Русь. М ; Л, 1939; М., 1949; 1953
104
рабов».44 И еще: «При внимательном отношении к употребле-
нию в „Правдах” термина „холоп” придется сделать вывод, что
холопы есть разные, что термин „холоп” не всегда тождественен
понятию „раб”».45
Обращаясь к челяди, автор констатирует, что эта социаль-
ная категория Киевской Руси «всегда относилась к важнейшим
объектам исследования». Понятие «челядь», по Б. Д. Грекову, —
«одно из наиболее ответственных и содержательных понятий»;
оно значительно сложнее по своему содержанию, чем принято
думать.46
Изучив высказывания своих предшественников по вопросу
о челяди, Б. Д. Греков заключает: «Итак, в нашей литературе
можно без труда различать два основных направления: 1) по-
нимание термина „челядь” в смысле рабов и 2) понимание это-
го термина в более широком значении, куда входят и рабы
и не рабы». Ученый принял вторую точку зрения: «Мне пред-
ставляется второе мнение более приемлемым и доказуемым, по
крайней мере, за известный период времени».47 И Б. Д. Греков
развернул систему доказательств в пользу данного мнения.
Проанализировав соответствующие статьи Русской Правды, он
убедился в том, что здесь ни разу не нарушена терминология
и термин «челядь» не заменяется термином «холоп» или «ро-
ба».48 Далее, он приводит сведения о челяди из других источ-
ников, находя в них подтверждение своей точки зрения. В кон-
це концов Б. Д. Греков приходит к выводу о том, что в древ-
нейшие времена под челядью разумели familia, где «рядом
с хозяином и хозяйкой дома и ее дочерьми сидели патриархаль-
ные рабы и рабыни, выполняя домашние работы и находясь
под властью patris familias». В эпоху же Русской Правды сло-
во «челядь обозначало всю разновидность барской дворни»,
работавшей на феодалов.49 В последующих своих трудах
Б. Д. Греков развивал эти идеи, стараясь найти им новые обос-
нования.50 Старательно противопоставляя термины «челядин»
и «холоп», он все-таки не избежал их смешения, включив холо-
пов в состав челяди.
Б. Д. Грекову возражал С. В. Бахрушин. «Мне кажется,—
писал он,— что нет никаких оснований термин „челядин” про-
тивопоставлять термину „холоп”, как это делает автор
(Б. Д. Греков. — И. Ф.). Эти два термина употребляются в общ
44 Греков Б. Д. Феодальные отношения... С. 99.
45 Там же. С. 87.
46 Там же. С. 85, 87.
47 Там же. С. 92.
48 Там же. С. 86.
49 Там же. С. 97, 101.
50 См.: Греков Б. Д. 1) Киевская Русь. М.; Л., 1939; М., 1949; М.,
1953; 2) Крестьяне на Руси... Кн, 1; 3) Краткий очерк истории русского
крестьянства. М., 1958.
5 Заказ № 632
105
ходе не одновременно, а сменяя друг друга. В ранних памятни-
ках X в. (договоры с греками) термин „холоп” еще не известен,
в них говорится только о „челядине”. В „Ярославской Правде”
употребляется тот же термин, но в одном случае появляется
и новое название „холоп”. В „Правде Ярославичей” и в позд-
нейшей „Пространной Правде”, если откинуть статьи, заимство-
ванные из „Ярославовой Правды”, употребляется термин „хо-
лоп” и только один раз в статье о судебных уроках — термин
„челядь”. Впрочем, слово „челядь” в XI в. еще употребительно,
как видно из „ответов” митрополита Иоанна (80-е годы).
С конца XI в. оно употребляется, но большей частью в смысле
военнопленных, и затем постепенно исчезает со страниц памят-
ников. Название „холоп” постепенно вытесняет более древнее —
„челядь”».51
Несмотря на эту критику, представления Б. Д. Грекова о че-
ляди стали завоевывать сторонников. К ним принадлежал
В. В. Мавродин. Правда, сначала он под челядью Правды Яро-
слава понимал рабов.52 Но затем В. В. Мавродин развивает
идеи, близкие тому, о чем писал Б. Д. Греков. Челядь, соглас-
но В. В. Мавродину,— первая категория зависимого населения,
известная во времена Закона Русского, договоров, русских
с греками, Русской Правды и начальной летописи. Подчерки-
вая сложность и аморфность этой социальной группы, ученый
отмечает, что она вырастает из патриархального рабства.53
Термин «челядь» сначала обозначал семью, детей и прочих
лиц, над которыми властвовал отец, патриарх. Позднее в состав
семьи включались пленные, «причем сами пленные могли быть
рабами, слугами, а иногда, по прошествии определенного срока,
„свободными” членами семьи и „друзьями”, как говорит о по-
добного рода явлении Маврикий Стратег». Еще позже, в VIII—
X вв., наименование «челядь» закрепляется за феодальной двор-
ней, вышедшей из патриархальной familia. В ряды челяди
становится и общинник. Вот почему «понятие „челядь” несколь-
ко шире, чем собственно раб — „холоп” или „роба”. Эти по-
следние выступают в более поздних источниках под названием
„челядин полный”. Итак, всякий холоп — челядин, но не вся-
кий челядин — холоп. Челядью являются и слуги, работающие
в хозяйстве господина: рядовичи, закупы, ремесленники и т. д.,
и управляющие этим хозяйством: конюхи, тиуны, старосты, кор-
мильцы и т. п. В военное время эти вооруженные слуги состав-
ляют личную дружину какого-нибудь „светлого” и „великого”
князя или „великого боярина”. Эти слуги, фактически отличаясь
51 Бахрушин С. В Некоторые -вопросы истории Киевской Руси//
Историк-марксист 1937 № 3 С 170.
52 См • Изв ГАИМК. Вып 86 1934. С. 89-91
53 Мавродин В В. 1) Очерки истории Левобережной Украины Л.,
1940. С 99: 2) Образование Древнерусского государства Л, 1945 С 156—
157.
106
своим положением от раба, юридически являются теми же ра-
бами. Самый факт, что все, в какой-то мере попавшие в зави-
симость от князя или боярина, становятся в положение раба,
чрезвычайно характерен для того времени». В. В. Мавродин,
следовательно, делает акцент на рабских компонентах челяди,
в чем нельзя не видеть некоторое своеобразие его позиции по
сравнению со взглядами Б. Д. Грекова, который определял
состав челяди как феодальный по преимуществу. Другой отли-
чительный нюанс заключался в том, что челядь, по мнению
В. В. Мавродина, формировалась в основном за счет пленни-
ков: «Челядь — прежде всего рабы, приобретаемые главным
образом в результате „полона”, в процессе войн и „примучи-
вания” таких сборов дани, которые иногда очень мало чем
отличались от первых».54 Впрочем, ниже следует тезис, который
несколько меняет картину: «Челядью или чадью назывался
всякий, попавший в результате „полона”, ссуды или „ряда”
в рабскую или полурабскую зависимость от господина, играю-
щий даже роль первого слуги, а не только раб».55 Здесь полон
‘как источник челядинства хотя и поставлен на первое место,
но остается не вполне ясно, был ли он главным резервом по-
полнения челяди.56 Однако в дальнейшем В. В. Мавродин устра-
нил эту неясность, указав, что челядью прежде всего станови-
лись рабы-пленники.57
В трудах В. В. Мавродина имело место известное совмеще-
ние терминов «челядин» и «холоп».
В 1943 г. вышла в свет монография А. И. Яковлева, посвя-
щенная холопству и холопам в Московском государстве XVII в.
Изучая эволюцию холопства в X—XVI вв., А. И. Яковлев оста-
навливается на челяди и холопах X—XII вв. Слово «челядь»
автор этимологически объединял с англо-саксонским cild, гот-
ским Kilthei (матка), датским kild, шведским Kull, немецким
Kind, английский Cpylde-Child, греческим yevo£, латинским
genus.58 Все эти понятия, как и сама челядь, восходят к родо-
вому строю. Когда-то они обозначали «пестрый родовой агре-
гат как кровных членов рода, так и инкорпорируемых в состав
54 Мавродин В В 1) Очерки... С. 99; 2) Образование.. С. 157.
55 Мавродин В. В. 1) Образование... С. 157; 2) Древняя Русь.
1946 С. 135.
56 Необходимо отметить, что в «Очерках истории Левобережной Украи-
ны» содержится более согласованная с предшествующим текстом формули-
ровка- «Челядью называется всякий, попавший в результате главным обра-
зом „полона” в рабскую или полурабскую зависимость от господина, играю-
щий даже роль первого слуги, а не только раб». (Мавродин В. В. Очер-
ки... С. 99).
57 См.: Мавродин В. В 1) Очерки по истории СССР: Древнерус-
ское государство. М., 1956. С. 69: 2) Народные восстания в Древней Руси.
М., 1961. С. 23.
58 Яковлев А. Холопство в Московском государстве XVII в М; Л
1943. Т. 1. С. 293.
107
рода обломков чужих родов и пленников».59 Во времена до-
говоров Руси с греками челядь — это рабы, живой товар, «бес-
покойная, но бессловесная масса „колодников”, в которой нет
дифференциации иначе, как по полу и по физическим свойст-
вам». В хозяйственной деятельности древнерусских князей че-
лядь стояла на первом плане, поскольку до конца X в. рабо-
торговля представляла для них главный интерес. Но «через
80 лет положение становится иным. На смену князьям-рабо-
торговцам и князьям-экспортерам приходят князья-хозяева,
заинтересованные не в заморских походах с челядью на барка-
сах, пирогах или фелюгах, а занятые более глубокими хозяйст-
венными интересами, развившимися и окрепшими в Поднепровье
в XI в.» Произошли и терминологические изменения. Слово
«челядь», принятое в русской лексике X в.', с половины XI в.
сменяется другими наименованиями, среди которых в конечном
счете утвердилась «этимологическая пара — холоп и^раба».60
Происхождение термина «холоп» А. И. Яковлев связывал со
словом «славяне», которое, претерпев ряд видоизменений, сде-
лалось и на востоке и на западе нарицательным именем не-
вольников вообще.61 После всевозможных фонетических адап-
таций этот термин через чешскую форму «хлап», а затем поль-
скую «хлоп», вошел в древнерусский язык и принял форму
«холоп». Перед нами, стало быть,, языковое заимствование.
«В русскую обстановку,— пишет А. И. Яковлев, — польский хо-
лоп попал в качестве военнопленного, т. е. по понятиям древ-'
ней Руси (вязня, иятца, колодника), и стал обозначать именно
невольничье состояние. Вот почему он и выступает в Русской
Правде преимущественно с обликом раба-земледельца».62
Проанализировав «холопий кодекс» Русской Правды, исто-
рик убедился в значительной дифференциации холопов XII в. За
счет кого пополнялся корпус холопов-невольников на Руси?
А. И. Яковлев считал, что «едва ли не главным источником по-
полнения холопьего класса становится именно захват в плен
своих же менее культурных соплеменников». Под последними
он разумеет древлян, вятичей и пр.63 А. И. Яковлев смешивал
термины «челядин» и «холоп», прибегая к их взаимоза-
мене64
Не видел никакого различия между челядином и холопом
П. П. Смирнов. И тот и другой; по П. П. Смирнову, — рабы.
Поэтому он холопа называл челядином, а челядина — холопом.
Так, комментируя ст. 17 Краткой Правды, где говорится о хо-
лопе, ударившем «свободного мужа», П. П. Смирнов замечает:
59 Там же. С. 11, 293.
60 Там же С 10—11.
61 Там же С. 13, 294—298.
62 Там же. С. 14—16.
63 Там же. С 21
64 Там же. С. 19
108
«За простой удар, нанесенный свободному мужу, челядин отве-
чает своей жизнью».65 Отсюда явствует, что П. П. Смирнов
усматривал в холопе и челядине взаимообратимые понятия. Об
этом свидетельствуют и другие места работы ученого, и в пер-
вую очередь те, где статьи Русской Правды о челядинах и хо-
лопах сведены воедино.66 П. П. Смирнов придавал большое зна-
чение рабовладению в Древней Руси. Он отстаивал мысль о ра-
бовладельческом характере древнерусского общества.
Б. А. Романов, подобно А. И. Яковлеву и П. П. Смирнову,
не разграничивал понятия «челядин» и «холоп», хотя при зна-
комстве с его книгой «Люди и нравы древней Руси» создается
впечатление, что автор толкует челядь в столь же широком
плане, как и Б. Д. Греков. «Феодальная челядь» — так назы-
вается одна из глав книги. В ней речь идет не только о челяди
и холопах, но и о закупах. Следовательно, можно думать, что
Б. А. Романов включает закупов в состав челяди. Однако сло-
во «челядь» в упомянутом названии он берет в кавычки, на-
мекая тем самым на условность своей терминологии. Чтение
же главы не оставляет сомнений в том, что везде за челядью
у Б. А. Романова скрываются рабы. Для обозначения рабов
автор пользуется то термином «челядйн», то термином «холоп»,
полагая, что они равнозначны.67 При этом он полагает, что
«уже к началу XII в. ни слово „холоп”, ни слово „челядин”
без дополнительной квалификации не выражало ничего, кроме
того, что это человек, работающий на господина. Чтобы дать
понять, что речь идет о рабе как говорящем животном, теперь
надо было прибавить: холоп — „обельный” или сказать просто
„обель”; челядин—полный».68 В данном случае Б. А. Романов,
как и С. В. Юшков, опирался на сведения, почерпнутые из
«Правосудия митрополичьего» — памятника, заметим, позднего,
возникшего не ранее XIV в.
Холопий мир, по мнению Б. А. Романова, вырос на корню
патриархального рабства. Письменные источники XII—XIII вв.
свидетельствуют о том, что, штат «потомственных рабов, извне
пополняемый за счет покупки и плена, оказывался количествен-
но совершенно недостаточным для удовлетворения растущего
спроса феодального общества на рабочие руки».69 Это обстоя-
тельство, отмеченное Б. А. Романовым, приобретает особый
смысл, если учесть, что холопы ^буквально заполонили «повсе-
дневный _ быт всего господствующего класса».70 Мы вправе,
65 Смирнов П. П. Сказание о холопьей войне в Древней Руси//Учен.
зап. Моск. гор. пед. ин-та. Вып. 2. Т. 2. М., 1947. С. 48.
66 Там же. С 43
67 Романов Б. А Люди и нравы древней Руси. Л., 1966. С 43, 44,
55.
68 Там же. С. 52
69 Там же. С. 51.
70 Там же. С. 45.
109
следовательно, говорить о значительном распространении раб-
ства в Киевской Руси. Подтверждением тому служит и одно
довольно любопытное бытовое явление, высвеченное Б. Л. Ро-
мановым, — своеобразная демократизация древнерусского ра-
бовладения: «В XII в. оно становилось доступным самым ши-
роким слоям „свободных” мужей из числа тех „неимовитых”,
которые в условиях крайнего противоречия в рождающемся
феодальном обществе при случае и сами опрокидывались в безд-
ну... работного мира».71
В этих вполне аргументированных построениях Б. А. Рома-
нова есть одно лишь слабое, на наш взгляд, ‘звено: истолкова-
ние бурно развивающегося рабства в рамках складывающегося
феодализма. Получилось так, что холопство (рабство), по
Б. А. Романову, обслуживало потребности феодального обще-
ства.72 Думается, холопство вернее было бы рассматривать
в качестве уклада, исторически и стадиально противостоящего
феодализму. Во всяком случае, соединять рабовладение и фео-
дализм, как это делает Б. А. Романов, едва ли правомерно.
Здесь, вероятно, сказалось влияние концепции Б. Д. Грекова,
чьи идеи о феодальной природе Древней Руси получили к мо-
менту выхода в свет книги Б. А. Романова всеобщее признание
среди научной общественности.73
Воздействие представлений Б. Д. Грекова наблюдалось
и в вопросе о челяди как таковой. Показательны в данном от-
ношении замечания М. Н. Тихомирова. Если первоначально под
челядью Древнейшей Правды он понимал рабов,74 то потом
он стал толковать челядь в качестве зависимых людей, куда
входили и рабы.75 Термин «челядь», согласно М. Н. Тихомиро-
ву, был наиболее обобщающим, обнимая разные категории
сельского населения. М. Н. Тихомиров не различал в принципе
холопов и челяди. Это с очевидностью явствует из таких, на-
пример, его рассуждений: «По своему положению очень близко
к закрепощенным крестьянам стояли холопы, часто объединяе-
мые с ними общим названием „челядь”».76 Или: «О страшном
положении челядинов-холопов красноречиво свидетельствуют
памятники того времени».77 Комментируя ст. 32 Пространной
Правды (ст. 26 по счету М. Н. Тихомирова), автор замечает:
«Срок для привода убежавшего челядина (холопа) был уста-
новлен в 3 дня. После этого новый владелец бежавшего холопа
71 Там же С 68—69
72 Там же С 51
73 См : С. 258 настоящей книги.
74 Тихомиров М. Н Исследование о Русской Правде: Происхожде-
ние текстов М ; Л , 1941 С. 46
75 Тихомиров М Н. Пособие для изучения Русской Правды. М.,
1953 С 173
76 Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси?
XI—XIII вв. М, 1955. С 14, 26.
77 Там же. С. 27.
ПО
или его укрыватель должен был заплатить продажу, как за
украденную вещь. Как и другие статьи Русской Правды, эта
статья показывает тяжкое и бесправное положение холопов».78
Точно такое же неупорядоченное пользование терминами «че-
лядин» и «холоп» встречаем в переводе М. Н. Тихомирова Рус-
ской Правды, помещенный в «Хрестоматии по истории СССР»,
изданной в качестве учебного пособия для университетов.79
В русле идей Б. Д. Грекова судил о челяди В. Т. Пашуто.
Помимо зависимых от феодала смердов, закупов, изгоев, считает
В. Т. Пашуто, «большую группу зависимой челяди, постоянно
пополняемую путем захвата крестьян во время феодальных
войн, составляли холопы. Холопы не имели никаких политиче-
ских прав. Экономические права холопов несколько расширя-
ются. Закон отмечает появление у них имущества (наслед-
ства)».80 В. Т. Пашуто, стало быть, не только расширительно
толкует слово «челядь», но также смешивает понятия «челядин»
и «холоп».
Известное развитие в литературе 50-х годов получили и на-
блюдения С. В. Юшкова о соотношении челяди и холопов.81
В 1952 г. под редакцией С. В. Юшкова вышел в свет первый
выпуск «Памятников русского права», куда были включены
юридические документы Киевского государства X—XII вв. Со-
ставлял и комментировал материалы этого выпуска А. А. Зимин.
По его мнению, челядь в период разложения первобытнообщин-
ного строя — это патриархальные рабы.82 Челядин в договорах
Руси с Византией и летописных известиях, относящихся к X в.,
означал раба, пленника, бывшего объектом купли-продажи.
Позднее термин «челядь» претерпел существенные изменения
и в конце XI—XII вв. стал обозначать «совокупность феодаль-
но-зависимых людей».83
С переменами в значении термина «челядь» было сопряжено
возникновение термина «холоп». Оказывается, «его появление
связано с процессом постепенного превращения все большего
контингента рабов в феодально-зависимое население. Старый
термин „челядь” начинал применяться для обозначения сово-
купности феодально-зависимого люда. Поэтому понадобилось
появление нового термина „холоп”, которым бы назывались
рабы в узком смысле слова».84
Сходные положения сформулировал Л. В. Черепнин, кото-
рому принадлежит статья «Из истории формирования класса
78 Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Правды. С 93
79 Хрестоматия по истории СССР с древнейших времен до конца XV ве-
ка/Под ред. Н. М Тихомирова. М, 1960. С 202—203.
80 Пашуто В. Т. Очерки истории СССР XII—XIII вв. М., 1960. С. 10.
81 См.: С. 103—104 настоящей Книги.
82 Памятники русского права/Под ред. С. В. Юшкова Вып 1 М,
1952. С. 90.
83 Там же С. 22, 90.
84 Там же. С. 93.
111
феодально-зависимого крестьянства на Руси», опубликованная
в 1956 г. Свою статью Л. В. Черепнин начинает с критических
замечаний в адрес Б. Д. Грекова и С. В. Юшкова, поскольку
они, изучая термины, обозначавшие разновидности зависимого
населения на Руси (в том числе и «челядь»), не всегда показы-
вали «в достаточной мере полно и отчетливо, что эти термины
не просто сосуществовали, но их появление и смена в сохра-
нившихся источниках, а также изменение содержания отража-
ют отдельные этапы процесса возникновения и развития фео-
дальных отношений. Не всегда в трудах указанных исследова-
телей полностью выяснены взаимоотношения отдельных разря-
дов крестьянства, раскрываемых источниками, относящимися
к Древней Руси (IX—XII вв.), с теми категориями крестьян,
о которых говорят памятники более позднего времени (XIII—
XVI вв.). А для понимания истории крестьянства особенно
важно изучить эволюцию и преемственность терминов, обо-
значающих различные категории сельского населения как
в Древней Руси IX—XII вв., так и в более позднее время».85
Говоря о рабстве на Руси, Л. В. Черепнин отмечает, что оно
носило патриархальный характер. Хотя труд рабов и не стал
основой производства, все ж таки он играл значительную роль
в хозяйстве. Для наименования раба восточные славяне еще
в VIII—IX вв. применяли термин «челядин». В значительной
мере челядь состояла из пленников. Рассмотрев казусы с че-
лядью, зафиксированные договорами Руси с греками, Л. В. Че-
репнин заключает: «Таким образом, по договорам русских кня-
зей с византийскими императорами начала X в., челядин высту-
пает как объект купли-продажи; челядин принадлежит своему
владельцу, и попытка его освободиться от власти господина
путем бегства карается законом. В то же время закон санкцио-
нировал право выкупа челядина». Таковым рисуется статус
челяди и по Русской Правде, в частности по Древнейшей Прав-
де, где «имеются постановления, регулирующие куплю-продажу
и утверждающие право господина требовать возврата беглого
челядина. Эти статьи повторяются с некоторыми добавлениями
и в Пространной Правде. В этом памятнике упоминается также
„плод от челяди”, который, подобно тому как „плод от скота”,
является собственностью владельца, передаваемой по наслед-
ству. Наконец, устанавливается судебная пошлина, взыскивае-
мая при освобождении челядина из рабства».86
В результате феодализации древнерусского общества, по-
лагает Л. В. Черепнин, рабский труд вытесняется трудом за-
висимых крестьян, что повлекло за собой изменение смысла
слов «челядин» — «челядь», которые «постепенно утрачивают
85 Ч е р е п н и н Л. В. Из истории формирования класса феодально-зави-
симого крестьянства на Руси//И3 56. 1956 С. 235
86 Там же. С 237, 240
112
свое первоначальное значение, сливаясь с названием „люди”
в качестве обозначения всего зависимого от феодала населе-
ния». Далее Л. В. Черепнин проявляет явную непоследователь-
ность, отмечая, что «в широком понятии людей, зависимых от
феодалов, термин „челядин”, может быть, упоминается уже
в Древнейшей Правде».87 Выше, как мы могли убедиться, исто-
рик говорил совсем иное.
Появление термина «холоп», обозначавшего часть прежней
челяди, было связано, по Л. В. Черепнину, «с процессом роста
феодально-зависимого крестьянства, переходом в его состав
бывших рабов и попыткой законодателя четко определить источ-
ники холопства и ограничить рабское население, как находя-
щееся в полной собственности владельцев, от остальных соци-
альных категорий, стоявших на пути от сословной неполноправ-
ности к прямому крепостному состоянию». Стало быть, словом
«холоп» в Древней Руси называли людей, находившихся в пол-
ной собственности своего господина. Так холоп-раб заменил
челядина-раба.88 Л. В. Черепнин определяет источники холоп-
ства. Это — самопродажа в рабство, женитьба на рабе «без
ряду», вступление «без ряду» в должности тиуна и ключника,
растрата денег, взятых в долг или для торговли. Кроме того,
«одним из источников холопства оставался плен».89
Проблема холопов и челяди нашла своего исследователя
в лице И. И. Смирнова. Еще в 1932 г. И. И. Смирнов, выступая
в прениях по докладу Б. Д. Грекова «Рабство и феодализм
в Киевской Руси», истолковал челядина Древнейшей Правды
как раба, отождествив его при этом с холопом.90 В конце 50-х —
начале 60-х годов он опубликовал крупные работы, посвящен-
ные древнерусскому холопству, где находим его высказывания
и о челяди. Вникая в Древнейшую Правду, И. И. Смирнов при-
шел к выводу о том, что в ней фигурируют два основных со-
циальных термина, в которых отразилась структура общества
Руси времен Древнейшей Правды: «муж» и «челядин».91 В че-
лядине И. И. Смирнов видит раба. Что касается мужа, то он
выступает прежде всего как владелец челяди. Казалось, по
логике вещей автор должен был бы мужа Древнейшей Правды
назвать рабовладельцем. Однако он, вопреки этой логике, счи-
тает его феодалом.92
И. И. Смирнов придавал существенное значение тому фак-
ту, что в Краткой Правде встречается как термин «холоп», так
87 Там же. С 242
88 Там же. С. 257, 259
89 Там же. С 258
90 См : Изв. ГАИМК. Вып 86. Г934 С. 99 и др.
91 Смирнов И. И. 1) Проблема «смердов» в Пространной Правде//
ИЗ 64 1959 С. 294; 2) Очерки социально-экономических отношений Руси
ХП-ХШ веков. М; Л, 1963 С 71
92 Смирнов И. И. 1) Проблема... С. 294; 2) Очерки... С. 71.
113
и термин «челядин». «Наличие в Краткой Правде, — пишет уче-
ный,— двух параллельных терминов — „холоп” и „челядин” —
представляет большой интерес в плане социальном, позволяя
поставить эти термины в связь с общим процессом развития
социально-экономических отношений Руси в XI в. Дело в том,
что внутри Краткой Правды термины „холоп” и „челядин”
четко размежевываются, распределяясь между Древнейшей
Правдой и Правдой Ярославичей».93 Данное обстоятельство на-
толкнуло И. И. Смирнова на мысль о замене термина «челя-
дин» наименованием «холоп», произошедшей приблизительно
в ту пору, когда составлялась Правда Ярославичей. В итоге
слово «челядь» наполняется новым содержанием, распадаясь
на челядина-смерда, челядина-холопа, рядовича.94 Здесь
И. И. Смирнов солидаризуется с Б. Д. Грековым, о чем свиде-
тельствует сам.95
Холоп, по И. И. Смирнову, привлекает внимание княжеского
законодательства на протяжении всего XI в. Автор под-
черкивает, что «свободные мужи», жившие в XI столетии,,
«владели именно холопами, являлись господами холо-
пов».96
Обращаясь к Пространной Правде, И. И. Смирнов вынуж-
ден был констатировать, что термин «челядин», исчезнувший
как будто в Правде Ярославичей, вновь появляется в Простран-
ной Правде. Объяснение этому неожиданному для себя факту
И. И. Смирнов ищет в характере Пространной Правды, ее ре-
дакционных особенностях, а отнюдь не в области социально-
экономических отношений Руси XII—XIII вв. Виновником сюр-
приза, по его мнению, был составитель Пространной Правды,
который сохранил архаическую терминологию, потерявшую
в условиях XII—XIII вв. реальное значение.97 Однако следует
заметить, что в Пространной Правде, как и в Краткой Правде,
на протяжении всего текста проводится строгое различие меж-
ду терминами «холоп» и «челядин».98
Таким образом, историю холопов в Киевской Руси
И. И. Смирнов начинает с XI в. Среди различных источников
холопства он упоминает и плен.99 Автор наблюдает бурное
развитие этого социального института. Холопы перестают быть
принадлежностью только «княжеского домена» и вливаются
в челядь других владельцев, прежде всего бояр. Холопы стано-
вятся важнейшей группой в составе рабочего населения вотчи-
93 Смирнов И И 1) К проблеме «холопства» в Пространной Правде.
Холоп и феодальная вотчина//ИЗ 68 1961 С 238; 2) Очерки.. С. 103.
94 Смирнов И И 1) К проблеме С 240; 2) Очерки . С. 106.
95 Смирнов И И 1) К проблеме. С 240; 2) Очерки .. С 105—10£г
96СмирновИ И. 1) К проблеме... С. 239; 2) Очерки... С. 104.
97 Смирнов И И. Очерки . С 108, 112
98 Там же С 109
99 Там же. С. 218, 219.
114
ны. В конечном итоге все это было обусловлено ростом вотчин-
ного хозяйства, особенно на селе.100
Подъем холопства на Руси XII—XIII вв., превращение хо-
лопов в одну из главных (если не главную) групп рабочего
люда древнерусской вотчины И. И. Смирновым обоснованы
весьма убедительно. Иначе воспринимаются его социальные ха-
рактеристики обозначенных процессов. Холоповладельцев он
считает феодалами, а холопов — феодальной челядью. Развитие
отношений в холопстве принимается им за развитие феодальных
отношений. Непонятно, почему умножение холопов-рабов озна-
чало успех феодализации древнерусского общества, а владение
ими делало господина феодалом; на каком основании вотчина,
в которой важнейшую группу рабочего населения представляли
холопы-рабы, именуется безоговорочно феодальной. Перед нами
явная несообразность, произведенная в угоду общепринятых
взглядов на общество Древней Руси как феодальное. Правда,
И. И. Смирнов указывает, что в эпоху Пространной Правды
холоп экономически «начинает приобретать черты крепостно-
го— серва, хотя юридически он еще раб». Однако суть именно
в том, что холоп, по признанию самого автора, начинает пре-
вращаться в крепостного. Кроме того, по словам опять-таки
самого автора, «новые стороны и моменты в холопстве не от-
меняли и не уничтожали его старых черт и сторон».101 И еще:
«Процесс развития института холопства в Руси XII—XIII вв.
шел не столько в плане коренных перемен в самой природе
этого института, сколько по пути распространения этого инсти-
тута в рамках социального строя Руси XII—XIII вв».102 Так,
собственными признаниями И. И. Смирнов подрывает воздвиг-
нутое своими руками здание. По той же причине повисает
в воздухе и мысль о том, что Устав о холопах есть «ярко выра-
женный акт феодального права». По нашему убеждению, фео-
дальное право, пронизанное «презумпцией в пользу порабоще-
ния»,103 — нонсенс, не больше.
Несмотря на усиленное противопоставление терминов «хо-
лоп» и «челядин», И. И. Смирнов в конечном счете не избежал
их пересечения, поставив холопов в ряды «феодальной челяди».
Отсюда и название «холоп-челядин», которым он то и дело
пользуется.104
Общественную структуру, отразившуюся в Древнейшей
Правде, описал Н. Л. Рубинштейн. Этот памятник «знает только
две социальные категории — мужа и челядина. Муж — свобод-
ный общинник... Свободному общиннику — мужу противостоит
100 Там же. С. 123, 127.
101 Там же. С. 138, 145.
102 Там же. С. 117.
103 Там же. С. 228, 229.
1104 Там же С 68, 127, 198, 225 и др.
115
патриархальный раб — челядин».105 Н. Л. Рубинштейн уста-
навливает социальную однородность челядина и холопа. Вот
почему термин «холоп» легко сменил термин «челядин».106
История рабства в Древней Руси разрабатывалась
А. П. Пьянковым. Он не мог миновать проблемы челяди и хо-
лопов. Взгляды А. П. Пьянкова на положение челядина и холо-
па не были всегда постоянными. В одной из давних его работ
читаем: «Древняя Правда различает две категории несвободных
людей — челядина и холопа. Челядин оставался в прежнем
положении раба, а холоп, наделенный землей и другими сред-
ствами производства, состоял на положении феодально-зависи-
мого».107 В другом исследовании, написанном позже, А. П. Пьян-
ков отмечает, что Древняя Правда, запечатлевшая социальный
строй восточных славян на заре феодализма, называет раба
челядином. Следовательно, «вопреки мнению Б. Д. Грекова,,
челядинцев времен Древней Правды нельзя рассматривать как
все зависимое от феодалов население. Если стать на эту точку
зрения, то надо будет признать, что в это время уже вполне
сложилось крепостное право, что все люди, проживавшие у фео-
дала, лишены были права оставить его. Как известно, Древняя
Русь такого положения не знала на протяжении многих веков
феодальной эпохи. Таким образом, челядинцев надо рассмат-
ривать именно как рабов, а не как население, вообще зависимое
от феодалов». Не согласился А. П. Пьянков и с тезисом
Б. Д. Грекова об отмирании рабства в Киевской Руси. Оно не
только не отмирало, но, напротив, развивалось.108
Возражения А. П. Пьянкова по поводу челяди, обращенные
к Б. Д. Грекову, касались лишь времен Древнейшей Правды.
Относительно более позднего периода он принимает грековское
толкование челяди: «С дальнейшим развитием феодального
строя на Руси челядью стали называть в XI—XII вв. не только
рабов, как это было во времена Древней Правды, но и все
зависимое от феодалов население. Это новое более широкое
содержание термина „челядь” показывает, что древнерусские
феодалы, подчиняя различными путями свободное сельское
население, склонны были рассматривать всех зависимых от себя
людей как несвободных. Здесь проявлялось влияние древнерус-
ского рабства на синхронные ему формы феодальной зависимо-
сти».109 С расширением содержания понятия «челядь» возникла
105 Рубинштейн Н. Л Древнейшая Правда и вопросы дофеодаль-
ного строя Киевской Руси//АЕ за 1964 год. М, 1965. С. 10.
106 Там же С 8
107 П ь я н к о в А. П. Разложение первобытнообщинного строя и воз-
никновение феодальных отношений в Северо-Восточной Руси//Учен зап.
Миярк гос пед ин-та Вып IV. Минск, 1955 С 66
108 Пьянков А. П Холопство на Руси до образования централизован-
ного государства//ЕАИ за 1965 г М, 1970 С 43
109 Там же С 44
116
необходимость выделить рабов из общей массы зависимых. Это
было сделано с помощью терминов «холоп», «холопы».
Материал, используемый А. П. Пьянковым, характеризует
холопов и с экономической и с юридической стороны как рабов.
Тем более странным выглядит один из конечных выводов авто-
ра: «В период феодальной раздробленности Руси холопство
представляло собой наиболее полную форму феодальной зави-
симости, сохраняя при этом свои специфические рабские черты
как в экономической, так и юридической области».110 Если хо-
лопы имели специфические рабские черты, причем даже в сфе-
ре экономической, едва ли можно утверждать, что они представ-
ляли «наиболее полную форму феодальной зависимости». Тут
А. П. Пьянков, подобно другим исследователям, пытается уло-
жить холопство в прокрустово ложе общепринятой схемы, под-
нимающей на щит феодализм в Древней Руси.
Отдал дань этой схеме и С. А. Покровский, что, безусловно,
сказалось на его выводах о роли рабства в древнерусской
вотчине. Присоединяясь к Б. Д. Грекову в общей оценке соци-
ального строя Киевской Руси, С. А. Покровский решительно
разошелся с ним в понимании челяди. Он отверг тезис
Б. Д. Грекова о челяди — совокупности работающего на вот-
чинника населения, куда входили рабы и нерабы.111 С. А. По-
кровский также выступил против разграничения терминов «че-
лядин» и «холоп», доказывая их полное совпадение, т. е. вос-
принимая их как синонимы. Мнение, согласно которому слово
«челядь» означало несвободных и «всю массу населения древ-
нерусского села», С. А. Покровский назвал ученой легендой.112
Первоначально рабство было патриархальным, и рабы, яв-
ляясь домашними слугами и работниками, входили в состав
семьи. Вместе с другими, подчиненными власти домовладыки
лицами, они усвоили «название челяди. Позднее, по мере пре-
вращения челяди из патриархальных слуг в бесправных холо-
пов, наименование челядь закрепляется за рабами».113 Услож-
нение социальной структуры восточнославянского общества вне-
сло важные перемены в положение челяди: «С выделением ро-
доплеменной знати, дружинников, превращением их в господ-
ствующий класс, появлением купечества, челядь становится,
с одной стороны, товаром, предметом международной торгов-
ли (договоры с греками), а затем — и внутренней торговли. Раб
становится, с другой стороны, объектом хозяйственной эксплуа-
тации, сначала как дворовая челядь, а затем, с превращением
дружинников в оседлых крупных землевладельцев, в ту „страд-
ную0 челядь, которая, будучи посажена на земли княжеско-бо-
110 Там же. С 45—48
111 Покровский С. А. Общественный строй Древнерусского государ-
ства//Труды Всесоюзн. юрид. заочн. ин-та. Т. XIV. М., 1970. С. 147—149. 155.
112 Там же. С. 166, 168.
113 Там же. С. 147.
117
ярских доменов („вотчин”), обрабатывает „господскую” эко-
номию». Рабство вступило в новую фазу развития. От былой
его патриархальности остались лишь воспоминания: «Институт
рабства в Древней Руси в эпоху „Русской Правды” уже далеко
оставил позади себя традиции патриархального рабства». В Ки-
евской Руси рабовладение не сокращалось, а росло.114 Появ-
ляются новые источники челядинства-холопства. Если раньше
рабы пополнялись только за счет пленников, то теперь их
разервом становится свободное «людство», надевавшее «работ-
ное ярмо» на себя в силу крайне неблагоприятных обстоятельств,
порожденных местными, туземными условиями, т. е. внутрен-
ними социальными процессами. «С появлением местных соци-
альных источников рабства входит в употребление новый тер-
мин — холоп — и постепенно почти вовсе вытесняет старое наи-
менование— челядин».115 Но это отнюдь не значит, будто тер-
мины «холоп» и «челядин» по содержанию не совпадали. Они
были равнозначны.
Рассмотрев эволюцию рабовладения в общем контексте раз-
вития социально-экономических отношений в Киевской Руси,
С. А. Покровский выделил то обстоятельство, что рабский труд
не лег в основу общественного производства, — этим древне-
русское рабство существенно отличалось от античного. Более
того, «рост холопов, как это парадоксально ни звучит, показа-
тель роста феодального хозяйства, поскольку в числе рабочей
силы феодальной вотчины (или домена) важную роль играли
холопы. Сохраняя до поры до времени юридический статус ра-
ба, эти посаженные на землю холопы экономически эксплуати-
ровались при посредстве взимания феодальной ренты».116
С. А. Покровский приводит многочисленные данные, подтверж-
дающие рабский статус челяди и холопов. А вот сведений о хо-
лопах, посаженных на землю, он не приводит, что, впрочем, за-
кономерно, ибо их в распоряжении ученых нет. Правда, их от-
сутствие исследователи нередко компенсируют догадками.
С. А. Покровский не избежал этой участи. Необходимо также
отметить и то, что аттестация, какую дает С. А. Покровский
челяди (холопам), не согласуется с его утверждением о фео-
дальной ренте, якобы получаемой ее господами. Как непрелож-
ную истину С. А. Покровский провозглашает: «Челядин Русской
Правды — это раб и только раб».117 В другом месте о холопах
он говорит, что они являлись «собственностью, вещью своего
господина».118 Но собственость — категория экономическая. Вот
114 Там же. С. 163—165.
115 Там же. С 165—166. — Однако плен, по мнению С. А. Покровского,
все-таки продолжал быть основным источником челядинства-холопства. (Там
же. С. 158—159, 170).
116 Там же. С. 160, 171, 172.
117 Там же. С 156.
118 Там же С 143 —Холопы и челядь — «полные и вечные рабы».
(Там же. С 170)
118
почему нельзя полагать, что холопы, находясь в полной и без-
условной собственности того или иного вотчинника, выступали
производителями прибавочного продукта, отчуждавшегося
в качестве типичной феодальной ренты. Ситуация была несрав-
ненно сложнее, чем кажется С. А. Покровскому. И упрощать
ее нет никаких причин.
Гипотезу Б. Д. Грекова об изживании рабства в Древней
Руси одновременно с С. А. Покровским оспорила Е. И. Колы-
чева.119 Указав на распространенность рабовладения в древне-
русском обществе, автор замечает, что «попытки преуменьшить
роль рабства как чужеродного тела в Древнерусском государ-
стве, подчеркнуть его особый характер, якобы отличающий его
от „настоящего” рабства, не являются состоятельными». Нормы
Русской Правды показывают отсутствие у холопов «всяких эле-
ментов правоспособности». Они проникнуты «единым принци-
пом: холоп — это один из видов имущества». Е. И. Колычева
не различает холопа и челядина. Для нее они — единые поня-
тия. Анализ соответствующих статей Русской Правды убедил
Е. И. Колычеву в том, что «холопство на Руси как правовой
институт не представляло собой нечто исключительное, неповто-
римое. Для него характерны те же важнейшие черты, что и для
рабства в других странах, в том числе и для античного раб-
ства». Под воздействием прогрессирующего феодализма меня-
лось социальное существо рабства. Но это произошло в XV—
XVI вв.120 Е. И. Колычева изучала положение холопов по Рус-
ской Правде, сравнивая его с особенностями холопьего права
XV—XVI столетий.121
О холопах и челяди на Руси, лишенных важнейших граж-
данских прав, рассуждал Я. Н. Щапов. Не разграничивая, как
и Е. И. Колычева, терминов «холоп» и «челядин», историк по-
лагает, что за ними скрывались рабы.122
Небольшую специальную работу посвятил челяди М. Б. Сверд-
лов.123 Собрав этимологические данные о термине «челядь», он
заключает: «История слова челядь в индоевропейских языках
позволяет установить его первоначальное значение — это род.
С развитием общественных отношений содержание слова су-
119 Колычева Е И Некоторые проблемы рабства и феодализма
в трудах В. И. Ленина и советской историографии//Актуальные проблемы
истории России эпохи феодализма/Под ред. Л. В. Черепнина. М, 1970.
С 124. 126
120 Там же С 136, 138—139, 141, 143—144
121 См: Колычева Е И 1) Русская Правда и обычное право о пол-
ных холопах XV—XVI вв.//ИЗ 85, 1970; 2) Холопство и крепостничество
(конец XV—XVI в). М., 1971. С 202—240.
122 Щ а п о в Я. Н. О социально-экономических укладах в Древней Руси
XI—первой половины XII в//Актуальное проблемы истории России эпохи
феодализма. С. 104—106
123 Свердлов М Б Об общественной категории «челядь» в Древней
Руси//Проблемы истории феодальной России/Под ред А Л Шапиро. Л.,
1971
119
жалось: рядовые члены familia (большой семьи), младшие чле-
ны familia, прислуга».124 Значит, по Свердлову, челядин в до-
классовом обществе — младший член большой семьи. Автор не
уточняет, входили ли в состав младших членов большой семьи
рабы, как об этом говорили многие дореволюционные и совет-
ские историки. Однако, судя по тому, как он описывает челядь
X в., можно думать, — не входили, поскольку среди челяди X в.
рабов он не находит.
Договоры Руси с Византией, содержащие сведения о челяди,
привели М. Б. Свердлова к выводу «о значительной степени
зависимости челяди». Впрочем, он тут же находит свидетель-
ства, указывающие «на ограниченные формы зависимости челя-
дина от господина». Что следует понимать под фразой «ограни-
ченные формы зависимости»? Если истолковать ее прямо, без
ухищрений, тогда надо отбросить идею о «значительной зави-
симости челяди», ибо сочетать эту идею с утверждением об
ограничениях в зависимости челяди едва ли возможно. Видимо,
ограниченность «форм зависимости» в устах историка означает
неполную степень зависимости, т. е. нерабское состояние челяди.
Если эта догадка верна, то хотелось бы пожелать автору быть
поточнее в изложении. К сожалению, и в дальнейшем встре-
чаются у М. Б. Свердлова такие формулировки, которые вызы-
вают недоумение. «Челядинами, — читаем у него, — могли быть
и те, кого специально везли на продажу, и те, кого продавать
было нельзя».125 Или другой пример: «В первой половине X в.
челядью были зависимые, связанные с хозяйством господина,
которых нельзя было продавать (что было реликтом предшест-
вующего периода), и те, кто продавался...»126 М. Б. Свердлову
кажется, будто здесь нет противоречия.127 Но это отнюдь не
означает, что противоречия нет на самом деле. Оно есть и ос-
тается.
Отрицая рабский характер челяди X в., М. Б. Свердлов не
определяет ее социальную природу, отмечая лишь значитель-
ную, но ограниченную зависимость в челядинстве.
Договор Олега с греками позволил ему «дать, хотя и нега-
тивный, ответ на вопрос об источниках челяди в начале X в.»
Ответ следующий: «Источником челяди как категории несво-
бодного населения являлся не плен. Тех, кто стал несвободным
через плен, называли „полоняниками”. Такое происхождение
челяди, которую продавали в Константинополе, отражает глу-
бинные процессы социальной и имущественной дифференциа-
ции, происходящей в восточнославянском обществе того време-
ни».128 Неизвестно, о каком «происхождении челяди» идет речь.
124 Там же С. 55.
125 Там же
126 Там же С 58.
127 Там же С 55.
128 Там же С 56
Т20
Письменные памятники XI—XII вв. свидетельствуют, по
М. Б. Свердлову, «о тяжелом юридическом положении челяди,
но о формах эксплуатации труда челяди в хозяйстве господина,
о ее характере (рабовладельческом или феодальном) источники
молчат». Вместе с тем оказывается, что челядь уже в XII в.—
это зависимые от феодала люди, степень зависимости которых
с помощью имеющихся у исследователей источников выявить
невозможно.129 Так что же все-таки не ясно М. Б. Свердлову:
характер или степень зависимости челяди?
Помимо зависимого от феодала сельского населения, термин
«челядь» в XII в., согласно М. Б. Свердлову и вопреки его
предшествующим утверждениям, обозначал пленников.130 На
это авторское противоречие обратил внимание А. А. Зимин. Он
также указал на субъективные оценки в статье М. Б. Сверд-
лова.131
В другой своей работе о челяди и холопах в Древней Руси
М. Б. Свердлов усматривает в челяди X—XIII вв. «широкий
круг зависимого населения, связанного с господским владени-
ем», а в холопах XI—XIII вв.— людей, находящихся в «личной
крепостной зависимости», феодальной по существу.132 Подоб-
ные высказывания содержатся и в его книге «Генезис и струк-
тура феодального общества в Древней Руси».133
Итак, в вопросе о челяди на Руси X—XIII вв. М. Б. Сверд-
лов повторяет мысли Б. Д. Грекова, не выдвигая каких-либо
новых принципиальных положений. Более самостоятельной на
первый взгляд может показаться попытка автора оспорить при-
надлежность древнерусских холопов к рабству. Однако при вни-
мательном изучении соответствующей исторической литературы
становится очевидным, что соображения М. Б. Свердлова сты-
куются с представлениями А. П. Пьянкова, доведенными, впро-
чем, до крайности.134
К истории челяди и холопов в Киевской Руси снова возвра-
щались А. А. Зимин, В. В. Мавродин, Л. В. Черепнин,
А. П. Пьянков.
Еще в 1965 г. А. А. Зимин выступил с интересной и ценной
статьей на эту тему.135 Затем в 1973 г. он опубликовал моно-
129 Там же С. 57—58.
130 Там же.
131 3 и мин А А Холопы на Руси- (С древнейших времен и до конца
XV в). М, 1973. С. 31, 36.
132 Свердлов М Б. Челядь и холопы в Древней Руси//ВИ. 1982.
№ 9
133 Свердлов М. Б Генезис и структура феодального общества
в Древней Руси Л, 1983. С. 149—170
134 См : С. 117 настоящей книги. — Позиция М. Б. Свердлова, доказы-
вающего нерабский характер холопства в Древней Руси, подверглась осно-
вательной и аргументированной критике со стороны А. Л. Шапиро. (Ш а-
пиро А. Л. Русское крестьянство перед закрепощением. Л., 1987. С 237—
238)
135 Зимин А А Холопы Древней Руси//ИСССР. 1965 № 5.
121
график) «Холопы на Руси» — капитальное исследование, где
ученый подвел итог своим изысканиям в области истории раб-
ства на Руси, а также обобщил достижения отечественной исто-
риографии, наметив при этом собственные пути исследования
этой важной проблемы. В работе А. А. Зимина развернута
конкретная и детальная картина развития холопства от эпохи
антов до Русского централизованного государства конца XV в.
В ней институт холопства показан во всем многообразии его
форм и функций. Предшественники А. А. Зимина, рассматривая
древнерусское холопство, давали, как правило, общую характе-
ристику положения холопов за весь период существования Ки-
евской Руси. Исправляя этот недостаток, исследователь стре-
мился раскрыть «динамическую картину, показать, как посте-
пенно изменялся правовой статус и хозяйственное положение
челяди, холопов на протяжении нескольких столетий древне-
русской истории».136
«Челядь на заре Древнерусского государства» — глава, ко-
торой открывается книга. В ней говорится о патриархальном
рабстве у восточных славян VI — первой половины IX в. и о
челяди при первых Рюриковичах. С помощью разнообразных
источников (византийских, восточных, западноевропейских, древ-
нерусских) А. А. Зимин показывает развитие рабства в древ-
нейшие века отечественной истории. Памятники, привлекаемые
им, со всей определенностью свидетельствуют о наличии рабов,
еще у склавинов и антов. Обращает внимание одна особенность:
рабы у антов и склавинов «рекрутировались исключительно из
пленников-рабов, а не за счет расслоения славянского обще-
ства». Значит, «источником рабства у славян были войны с со-
седями». Это наблюдение А. А. Зимина весьма убедительно.
Столь же справедливой представляется и другая мысль, соглас-
но которой пленники попадали к славянам в патриархальное
рабство. Высказав эту мысль, А. А. Зимин идет дальше, ста-
раясь определить момент ликвидации патриархального рабства
на Руси. По его словам, «развитие классовых отношений поло-
жило конец патриархальному характеру рабовладения». Рубе-
жом тут оказалась вторая половина IX—X вв., когда произошло
«переключение внимания на челядь — собственность отдельных
лиц в противоположность общинному патриархальному рабо-
владению».137
А. А. Зимин отметил, что восточные писатели молчат о ра-
боторговле славян и русов. Отсюда вывод: славяне принимали
«участие в работорговле в качестве „страдательного” элемента,
как объект продажи, товар-добыча, захваченная чужеземца-
ми». Так продолжалось вплоть до X в., когда Русь приступила
к массовой торговле рабами.138
136 3 и ми н А. А Холопы на Руси. С. 7.
137 Там же. С 11, 12, 15, 20, 42
138 Там же. С 13, 22—27.
122
X столетие характеризовалось не только развитой работор-
говлей, но и возникновением новых веяний в самом рабовладе-
нии. Именно тогда «складывается неизвестное ранее правило
обращения свободных соплеменников в рабов».139 Рабов начи-
нают эксплуатировать в вотчине. Использование рабского труда
в хозяйстве А. А. Зимин связывает с процессом оседания дру-
жины и князей на землю.140
В XI в. наступает перелом, поскольку освоение земли, едва
наметившееся в предшествующее время, «получает интенсивное
развитие и требует немедленного решения вопроса о рабочей
силе, так как прежнее использование труда челяди перестает
удовлетворять запросы развившегося земледельческого произ-
водства». В итоге происходит трансформация челяди: рабство
перевоплощается, превращаясь в крепостничество. Переход хо-
лопов в разряд крепостных нашел отражение в появлении осо-
бых терминов «смерд» и «рядович».141
А. А. Зимин наблюдает перемены и внутри рабства. Из мас-
сы старой челяди выделяется особая группа, именуемая холо-
пами. Термин «холоп» впервые встречается в Правде Ярослава,
обозначая «крайнюю степень рабской зависимости от господи-
на». Холоп фигурирует здесь как объект «купли-продажи дво-
ровых рабов».142 Полемизируя с А. И. Яковлевым по поводу
происхождения слова «холоп», А. А. Зимин склонялся к мысли
о его общеславянских истоках. В княжеском Уставе Ярослави-
чей он впервые видит ясно смену «старого термина ,,челядь”
термином „холоп”. Теперь термин „холоп” употребляется для
обозначения всех категорий рабов... Термин „челядь” на целое
столетие исчезает из летописи и Русской Правды и сохраняется
лишь в церковной литературе, где он имеет свою историю, или
приобретает позже иной смысл, близкий по значению к военно-
пленным... Там, где нужен был общий термин для обозначения
рабов, „челядь” заменяется „холопом”, хотя последний продол-
жает иметь и другое значение, более узкое — домашнего раба,
слуги».143 Слово «челядь» начинает обозначать как рабов, так
и другое зависимое население.144
Заметное сокращение завоевательных походов, спад торгов-
ли челядью, перевод рабов на землю — все это сказывалось на
источниках рабства: «Плен как источник рабства постепенно
теряет свою решающую роль. Сохраняется, а быть может уве-
личивается, значение покупки холопов... Увеличивалось число
холопов и за счет расширения источников похолопления внутри
страны».145
139 Там же. С 46.
140 Там же. С. 42—49.
141 Там же С. 73, 83
142 Там же. С. 65.
143 Там же. С 66, 74—75.
144 Там же. С. 368.
345 Там же С 76-77.
123
Важной вехой в истории холопства на Руси явился, соглас-
но А. А. Зимину, XII в. — время, когда «в положении несвобод-
ной челяди наметилась явная тенденция к превращению отдель-
ных ее разрядов (смерды, закупы и др.) в феодально зависимое
население. Процесс изживания рабства на Руси стал идти го-
раздо интенсивнее».146
А. А. Зимин рассмотрел положение холопов и челяди во Вла-
димиро-Суздальской Руси, в Галицко-Волынской Руси, Великом
Новгороде и Смоленске.147 Автор, как и многие его предшест-
венники, не различал, в принципе, термины «челядь» и
«холопы».
Существенные коррективы в свои прежние представления
о челяди и холопах внес В. В. Мавродин, согласно которому
необходимо четко разграничивать термины «челядин» и «холоп»,
поскольку в письменных памятниках Древней Руси они никогда
не смешиваются. Тому были свои причины. Холоп и челядин —
рабы. Однако к рабству они приходят разными путями. Челядь
есть «полонянники, в древности иноплеменники. Холопы же вер-
буются из среды соплеменников, внутри данного общества
и являются продуктом тех социальных процессов, которые идут
именно внутри данного общества. Поэтому источники холопства
иные... Среди источников холопства пег только одного —
плена. И это понятно. Пленный становился не холопом, а че-
ЛЯДИНОМ».148
Сходные идеи развивал Ю. А. Кизилов, усматривавший
в челяди часть полона, оседавшего в вотчинах военизированной
знати, которая не входила в княжеское окружение. Краткая
Правда и другие источники трактуют челядь как «особо цен-
ное имущество», находившееся в полной собственности госпо-
дина. Памятники повествуют о весьма суровом содержании че-
ляди в господском хозяйстве. Их сообщения «расходятся с идил-
лической картиной рабства у восточных славян, нарисованной
Маврикием Стратегом, вероятно, для психологического воздей-
ствия на византийских солдат, опасавшихся славянского пле-
на... По сообщениям Прокопия Кесарийского и более поздним
известиям восточных авторов, идиллическое отношение к плен-
ным было, скорее, редким случаем, чем правилом. Другим
в эпоху варварства оно не могло и быть».149 Холопов Ю. А. Ки-
зилов связал с местной, туземной средой. Поэтому они не сме-
шивались «с другими категориями зависимого населения — ра-
бами и челядью». Несколько иной по сравнению с остальными
зависимыми лицами видится Ю. А. Кизилову «и роль холопа
146 Там же. С. 235.
147 Там же. С 246—269.
148 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства и фор-
мирование древнерусской народности. М., 1971. С. 62—63.
149 Кизилов Ю. А. Предпосылки перехода восточного славянства
к феодализму//ВИ. 1969. № 3. С 102.
124
в хозяйственной жизни. Он или „приставник” к рабам-страд-
никам, или заносчивый слуга владельца богатых хором, гото-
вый в случае столкновения со свободным пустить в ход силу,
чего не могли себе позволить ни челядин, ни раб».150 Данное
определение функций древнерусского холопа является непол-
ным. Обращает внимание и одна несогласованность в высказы-
ваниях Ю. А. Кизилова, отделяющего челядь от рабов. Но если
челядин не раб, то кто же он? Если челядь не рабы, то как быть
с уподоблением ее «особо ценному имуществу», на которое рас-
пространялось «полное право владения» господина?
Характеризуя значение патриархального рабства у восточных
славян и в Древней Руси, Ю. А. Кизилов пишет: «Патриархаль-
ное рабство, сыграв известную роль в процессе социального
выделения привилегированных форхМ вотчинного землевладения,
имело и отрицательные последствия. Такая вотчина была .ли-
шена жизнеспособности не только потому, что ограничивалась
целями производства непосредственных жизненных средств, но
и потому, что труд рабов был не в состоянии освоить в полной
мере богатые возможности природы. Этому не могли помочь
ни массовый приток челяди на рынки Руси, ни широкое разви-
тие торгово-ростовщических операций. Поэтому труд рабов по-
степенно вытеснялся трудом кабально-зависимых производите-
лей— закупов, наймитов, вдачей, изгоев и пр. Лишь в резуль-
тате такого социального обновления вотчина получила стимул
к дальнейшему развитию, но это уже были явления нового эта-
па классообразования, связанные с формированием феодаль-
ного строя».151 По нашему мнению, патриархальное рабство
не было принадлежностью крупной вотчины. Оно составляло
специфику эксплуатации рабов представителями демократиче-
ской части свободного населения Киевской Руси.152 Холоповла-
дельцы же из простого люда едва ли испытывали потребность
в социальном обновлении своего хозяйства, о котором говорит
Ю. А. Кизилов.
Как уже отмечалось, Л. В. Черепнин вернулся к вопросу
о челяди. Он повторил свои прежние идеи о челяди и холопах.
Наиболее раннее значение слова «челядь» — рабы. О том, что
под челядью следует понимать именно рабов, сообщают
договоры киевских князей с Византией. В аналогичном смысле
свидетельствует и Древнейшая Правда.153 Но в XI—XII вв. тер-
мин «челядь», «челядин» выходят за рамки первоначального
узкого значения, «сливаясь с названием „люди”» в качестве
150 Там же. С. 103.
151 Там же.
152 См : Ф роянов И Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономиче-
ской истории. Л., 1974. С. 152—153.
153 Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной зе-
мельной собственности в IX—XV вв.//Пути развития феодализма/Под ред.
А. П Новосельцева, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнина. М., 1972. С 171
125
обозначения всего зависимого от феодалов населения». За раба-
ми закрепляется наименование «холопы».154
Не все построения Л. В. Черепнина в равной мере убеди-
тельны. Можно принять ту характеристику челяди, которую ав-
тор дает применительно к X в. Но когда он говорит о перерас-
тании термина «челядь», обозначавшего рабов, в название с бо-
лее емким социальным содержанием, с ншм трудно согласиться.
Вызывает возражение, в частности, понимание историком лето-
писных известий, лежащих в основании доказательства уни-
версальности термина «челядь». Л. В. Черепнин ссылается на
ряд свидетельств летописи о войнах XI—XIII вв., в ходе кото-
рых князья якобы «захватывали зависимых людей противника».
При проверке летописного материала, используемого Л. В. Че-
репниным, обнаруживается, что в подавляющем числе военных
повествований рассказывается о захвате челяди вместе со ско-
том и всяким «товаром» без каких бы то ни было указаний па
ее принадлежность хозяевам. Автор, кроме того, извлекает ле-
тописные тексты о захвате «людей» в плен. Отсюда вывод:
«Значительная часть прежде свободных общинников — „людей”
переходила в состав феодально-зависимой челяди».155 Однако
большинство этих текстов сообщает о захвате иноземцами рус-
ских людей в плен. Спрашивается, при чем тут древнерусская
челядь? Совершенно ясно, что для исследования челяди как
разряда зависимого населения на Руси XII в. данные летописные
записи служить не могут. Только два сообщения, говорящие
о пленении «людей» враждующими князьями, имеют какое-то
отношение к делу. Но из них не вытекает, что взятые в плен
«люди» переходили в разряд феодально-зависимой челяди. Ско-
рее, следует сказать о превращении «людей» в пленников-
рабов.156
Исследования в области древнерусской истории А. П. Пьян-
ков завершил книгой «Происхождение общественного и госу-
дарственного строя в Древней Руси», изданной в 1980 г. В этой
книге А. П. Пьянков еще раз полемизировал с Б. Д. Грековым
по поводу челяди Древнейшей Правды, отвергнув тезис по-
следнего о том, что данный законодательный памятник имено-
вал челядью все зависимое от феодалов население, включая
и рабов. Если согласиться с Б. Д. Грековым, полагал А. П. Пьян-
ков, то «следует признать, что во времена Древней Правды
уже вполне сложилось крепостное право, что все люди, прожи-
вавшие на землях феодалов, были лишены права выхода. Меж-
ду тем известно, что Древняя Русь такого положения не знала
на протяжении многих веков феодальной эпохи. Поэтому к че-
154 Там же. С. 173, 186.
155 Там же С 174.
156 Критический анализ аргументации Л. В. Черепнина см.: Ф р о я-
нов И Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории.
*С 105—107
126
лядинам, упоминаемым в Древней Правде, следует относить не
все зависимое от феодалов население, а только рабов. Поста-
новления Древней Правды о челядине показывают, что на заре
феодальной эпохи рабство на Руси не отмирало, а, напротив,
развивалось».157 Древнейшая Правда, согласно А. П. Пьянкову,
убеждает в отсутствии патриархальности в отношениях господ
с челядью. «Резкая социальная грань отделяла раба от рабо-
владельца: первый не только работал на второго, но и принад-
лежал ему наравне с другим имуществом. При этом рабовла-
делец-господин был членом сельской общины, а бесправный че-
лядин, разумеется, не входил в состав общинной организации».158
На первых порах единственным источником порабощения
у восточных славян являлся плен. Однако в процессе феодали-
зации плен утратил это свое качество. Помимо него наметились
новые пути «обращения свободного человека в рабское состоя-
ние. Появление новых источников порабощения, а также фео-
дальные усобицы, становившиеся особенно частыми в XI в.,
дают все основания говорить, что количество рабов на Руси
на протяжении раннефеодального периода увеличивалось».159 160
Что же касается холопов, то их называли челядинами до тех
времен, пока термин «челядь», претерпев изменения, стал обо-
значать не только рабов, но и зависимое население в целом.1ба
Некоторое обобщение результатов изучения новейшими со-
ветскими историками холопства в Киевской Руси произвел
В. И. Буганов в коллективной монографии «Эволюция феода-
лизма в России». В решении главных проблем истории рабства
на Руси X—XII вв. В. И. Буганов присоединяется к В. Д. Гре-
кову. Разделяет он и отдельные идеи Л. В. Черепнина,
И. И. Смирнова, А. А. Зимина.161 Термины «челядин» и «холоп»
он по существу не разграничивает, допуская их известное совпа-
дение. Вот почему раздел, где речь идет и о челяди, назван
В. И. Бугановым «Холопы».
Значительное распространение рабства в Древней Руси
констатирует В. И. Горемыкина. «На раннем этапе истории
Древнерусского государства, — говорит она, — пока рабы не
получили широкого применения (в хозяйстве), главным спосо-
бом использования челяди, как отмечают многие исследовате-
ли, была торговля ею. Торговля усиливала имущественное рас-
слоение среди свободных. Плен и торговля как источники раб-
ства имели большое значение на протяжении всей истории
Древнерусского государства. Естественное воспроизводство рабов
157 Пьянков А. П. Происхождение общественного и государствен-
ного строя Древней Руси. Минск, 1980. С. 97—98.
158 Там же С. 98
159 Там же. С 118.
160 Там же. С. 122
,61БугановВ И, Преображенский А А, Тихонов Ю А.
Эволюция феодализма в России. М, 1980. С. 104—106.
127
также являлось источником рабства». Труд рабов в обществен-
ном производстве Руси неизменно возрастал. Именно на осно-
ве эксплуатации рабского труда базировалось крупное земле-
владение в XI в. В. И. Горемыкина не различает терминологи-
чески челядина и холопа.162
Иное положение челяди и холопов рисует В. В. Колесов.
Приведя различные мнения советских историков о челяди, он
замечает: «В путаницу суждений мнение академика Б. Д. Гре-
кова трезво вносит определенный смысл». И В. В. Колесов
в духе высказываний Б. Д. Грекова пишет: «Развитие феодаль-
ного общества потребовало обозначений для новых отношений
между людьми. Все более дробился „мир” и „род”: выделялись
новые группы зависимых людей. Возникла нужда и в общем
слове, которое могло бы обозначить всех зависимых лиц в от-
личие от свободных и вольных. Собирательное по смыслу и ар-
хаичное по стилю слово челядь годилось для этого как нельзя
лучше».163 Надо, однако, заметить, что во взглядах В. В. Коле-
сова есть и нечто новое сравнительно с Б. Д. Грековым: исклю-
чительно домашний статус челяди. По его словам, челядь «как
социальный термин — многозначное слово. Устойчивым элемен-
том смысла его являлось понятие о несвободных (лично) людях,
которые живут „при доме” владыки, отличаясь от прочих лично
зависимых лиц». В. В. Колесов полагает, что в письменных ис-
точниках «челядь всегда указывается при дворе государя-хо-
зяина, тогда как смерд или раб связаны с работой на пашне».164
В этих суждениях В. В. Колесова о челяди легко обнаружи-
ваются противоречия как самому себе, так и свидетельствам
древних памятников. Если термин «челядь» вводился для обо-
значения «всех зависимых лиц» (кроме «свободных и вольных»)
в связи с появлением «новых групп зависимых людей», вызван-
ном «развитием феодального общества», то среди челяди не-
избежно должны были быть прежде всего те, кто связан «с ра-
ботой на пашне». Ведь в земледельческом обществе, каковым
и являлось древнерусское общество, феодальные отношения фор-
мировались не «на дому» у господина среди его прислуги, а в
аграрном секторе экономики, основу которого как раз и состав-
лял труд на пашне. В. В. Колесов не учитывает и конкретные
данные, указывающие на челядь, живущую в селах, а не «при
доме» своего хозяина.165
162 Горемыкина В. И. Возникновение и развитие первой антаго-
нистической формации в средневековой Европе Минск, 1982 С 163—165.
163 К о л е с о в В В Мир человека в слове Древней Руси Л, 1986
'С 158, 161.
164 Там же С 159.— Автор еще раз подчеркивает: «По-видимому, че-
лядь никак не была связана ни со смердом, ни с холопом, которые труди-
лись на земле Место челяди всегда при доме, в господском дворе». (Там
же. С. 161.)
165 См.: Черепнин Л В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной
земельной собственности в IX—XV вв. С. 174.
128
Переходя к вопросу о холопстве, В. В. Колесов замечает, что
«в течение всей писаной истории для обозначения рабского со-
стояния служил термин холопъ. В княжеских уставах Яро-
славичей он заменил прежний термин челядь и стал на века
словом, обозначавшим лично зависимого человека». Правда,
«в доисторическом обществе холоп еще не был рабом в полном
смысле слова». Только в начале XII в., во времена Владимира
Мономаха, появляется холоп — раб «в полном смысле слова»,
т. е. «совершенно зависимый человек». В. В. Колесов со ссыл-
кой на Б. А. Романова называет такого человека не просто хо-
лопом, а обельным холопом, или челядином полным. В холопах
он видит «сборный по составу разряд населения. Тут и плен-
ные, и преступники, и несостоятельные должники, и рожденные
от рабов люди — холопы, так сказать, потомственные».165 Стало
быть, В. В. Колесов все же считает возможным именовать холопом
раба «в полном смысле слова» (скажем, рожденного от раба),
что вносит некоторую путаницу в словоупотребление автора.
Нам вообще представляется неверным противопоставление
терминов «холоп» и «обельный холоп». Холопами называли
рабов («совершенно зависимых людей») и в Киевской, и в Мос-
ковской Руси, причем, как правило, именно холопами, а не обель-
ными холопами или челядинами полными. Возникновение тер-
мина «обельный холоп» было результатом развития рабовладе-
ния в Древней Руси с ее промежуточной (от доклассовой
к классовой) социальной структурой, в частности, с появлением
полурабских форм зависимости, типичных для обществ с неза-
вершенным процессом классообразования. Чтобы отделить раба
от полураба (полусвободного), и понадобилось словосочетание
«обельный холоп». Но отсюда не следует, будто понятие «хотоп»
обрело менее конкретное, расплывчатое содержание. Оно по-
старому обозначало рабов, а полурабские категории населения
усвоили названия «закупов», «изгоев» и др.166 167
На материалах Галицкой Руси XI—XIII вв. изучал челядь
и холопов С. С. Пашин. По его наблюдениям, «некоторые ино-
странные источники указывают на существование в Галицкой
Руси холопов-рабов местного происхождения и на продажу за
долги как один из способов формирования холопства. Общест-
во, однако, не достигло такой степени социальной дифференциа-
ции, чтобы внутренние источники пополнения зависимого насе-
ления превратились в главные. Значительную часть рабочей
силы в княжеских и боярских хозяйствах составляли рабы-плен-
ники, т. е. челядь».168
На этом мы заканчиваем обзор советской исторической ли-
166 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. С. 166—167.
167 См : Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономиче-
ской истории. С. 126—149.
168 Пашин С. С. Боярство и зависимое население Галицкой (Червоной)
Руси XI—XV вв.: Автореф. канд. дис. Л., 1986. С. 8.
129
тературы, посвященной челяди и холопам в Древней Руси. Под-
ведем итоги.
Дореволюционные ученые проделали немалую работу в ис-
следовании холопства и челядинства на Руси X—XII вв. Совет-
ские историки достигли новых крупных успехов в данной об-
ласти.
Одним из достижений явилось то, что челядь и холопы рас-
сматривались не сами по себе, а в рамках развития рабства
и феодализма в Киевской Руси. Подобный метод поднял изуче-
ние проблемы на новый уровень, открывший несравненно более
широкие перспективы проникновения в тайну упомянутых со-
циальных групп. Применение этого метода — прямой результат
обогащения исторической науки марксистско-ленинским учени-
ем об общественно-экономических формациях, ставшим методо-
логической основой исторического познания.169
Другое достижение советских ученых, занимавшихся древ-
нерусской челядью и холопами, заключалось в историческом
подходе к предмету изучения. Иными словами, советские исто-
рики старались показать, как возникло челядинство и холоп-
ство, каким образом шло дальнейшее развитие этих социальных
институтов. Именно такого исторического подхода как раз не
хватало многим дореволюционным авторам.
Наконец, третьим важным достижением были успехи в сфере
терминологической. Советские исследователи в этом отношении
ушли далеко вперед по сравнению со своими предшественни-
ками. Они выявили специфику и сходство терминов «челядин»
и «холоп», а также особенности использования в социальной
лексике Киевской Руси слов «челядь» и «холопы».
В современной историографии нет полного единства мнений
по вопросу о челяди и холопах. В целом можно выделить три
точки зрения на эту проблему.
Согласно первой из них, под челядью уже во времена Древ-
нейшей Правды и договоров Руси с греками скрывались все за-
висимые от феодала люди, куда входили и рабы (холопы).
Соответственно второй точке зрения, челядь X в. — рабы.
И только в конце XI в. под челядью стали понимать всю сово-
купность работающего на вотчинника населения. Для обозна-
чения рабов в узком смысле слова появился термин «холоп».
Сторонники третьей точки зрения полагают, что в челяди
и холопах на Руси X—XII вв. следует усматривать рабов.
Необходимо подчеркнуть, что, несмотря на расхождения
в истолковании понятий «челядь» и «холопы», ученые полностью
или отчасти отождествляют термины «челядин» и «холоп»,
в той или иной степени смешивая их.
В заключение считаем уместным высказать собственные со-
169 См.: С. 230—231 настоящей книги.
130
ображения о челяди и холопах в Древней Руси.170 Известно, что
восточные славяне пришли к социальному неравенству задолго1
до образования древнерусского государства. Еще склавинам
и антам, как сообщают византийские писатели VI в., хорошо'
было знакомо рабство. Оберегая свою свободу, они добывали
рабов извне, т. е. рабами у них делались пленники. Значит, ис-
точники рабства в раннем восточнославянском обществе лежали
за пределами отдельно взятого племени, и рабы поставлялись за
счет соседей.
Рабы-иноплеменники — наиболее древний тип зависимых лю-
дей на территории, занятой восточным славянством. Поэтому
в древнерусских письменных памятниках они должны были
появиться раньше какой-либо другой категории зависимого
люда. Самая архаическая форма зависимости, встречаемая на
Руси, маскируется под именем «челядь». Изучение источников*
X—XII вв., упоминающих челядь, привело нас к мысли о раб-
ском ее характере. Каково происхождение челяди?
Во всех случаях, когда древние памятники позволяют как-
то приблизиться к источнику челядинства, взор исследователя
упирается в плен, который, по нашему предположению, был
единственным резервом пополнения древнерусской челяди. От-
сюда заключаем, что челядь на Руси X—XII вв. — не просто
рабы, а рабы-пленники.
Кроме «челядина», существовал еще один термин, обозна-
чающий раба — «холоп». Как бы часто ни встречались на стра-
ницах памятников слова «челядин» и «холоп», они всегда строго-'
разграничены. Чрезвычайно показательна в этом отношении
Русская Правда, где данные наименования выступают не как
синонимы, а как особые понятия. Термин «холоп» с конкретным-
социальным содержанием появляется позднее, чем «челядин».
Если последний в Повести временных лет значится под 911 г.
в тексте договора Руси с Византией, то первый выходит на сце-
ну в 986 г., да и то не в качестве персонажа древнерусской ис-
тории, а как библейское лицо. Случайно ли это? Конечно, нет.
Исторически холопство возникло позже челядинства, и они от-
личались друг от друга. В чем же коренное отличие этих со-
циальных явлений? Думается, в происхождении. Процесс фор-
мирования холопства зависел от некоторых специфических усло-
вий, связанных с обнищанием на одном общественном полюсе
и складыванием крупного владельческого хозяйства — на дру-
гом. Рост вотчинного хозяйства замечается со второй полови-
ны XI в.171 Поэтому понятно, почему холоп упоминается
в Краткой Правде — законодательном сборнике конца XI сто-
170 Здесь мы предлагаем конспективное изложение сюжета. Подробности
и доказательства см.: Фроянов И. Я. 1) О рабстве в Киевской Руси//
Вест. Ленингр. ун-та. Сер. История, язык, литература. 1965. № 2; 2) Ки-
евская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 100—113.
171 См.: С. 317 настоящей книги.
13Р
летия. Бок о бок с челядином-рабом в господском хозяйстве
живет теперь холоп-раб, что вызвало в терминологии сосущество-
вание слов «челядин» и «холоп». Это сосуществование отражало
особенности двух социальных категорий, состоящие не в общест-
венном статусе (и тот и другой — рабы), а в происхождении:
челядь формировалась из пленников, а холопы из местного,
нередко соседствующего с вотчиной люда. Холопство знамено-
вало второй после челядинства этап в развитии рабства на
Руси, обусловленный распадом родового строя и образованием
социальной организации, устроенной по территориальному прин-
ципу.
Итак, рабовладельцы Древней Руси рабочую силу в лице
холопов черпали из внутренних общественных слоев, а челядь
добывали извне посредством войн, сопровождавшихся угоном
пленников.172 Повлияло ли такое внутриобщественное проис-
хождение холопов на их положение в древнерусском обществе?
Чтобы получить ответ на поставленный вопрос, необходимо со-
поставить челядь и холопов в бытовом и правовом отношениях.
При чтении краткой редакции Русской Правды создается
впечатление, что челядин и холоп, как две капли воды, похожи
друг на друга: они предстают полной и безусловной собствен-
ностью господина. Челядин и холоп тут целиком бесправны и вы-
ступают в качестве объекта права. Это и понятно, ибо Краткая
Правда принадлежала той эпохе, когда холопство не оформи-
лось. Вот почему она столь скупо и невыразительно говорит
о холопстве и пытается решить холопий вопрос на уровне старых
представлений о челядинстве. Однако жизнь заставила законо-
дателей понять, что в образе челядина и холопа они имеют дело
с разными людьми. Пространная Правда — веское тому дока-
зательство.
Челядин в Пространной Правде изображен таким же, как
и в Краткой Правде. Это — раб, находящийся в безраздельной
власти своего господина, забитое и бесправное существо, тем
лишь отличающееся от «скота», что наделено даром речи. Хо-
лоп выглядит иначе. Его положение двойственное: с одной сто-
роны, он, подобно челядину, лишен правоспособности, а с дру-
гой— обладает правами, заметно ослабляющими «работное
ярмо», в которое опрокинут жизнью. Правоспособность холопа
выражалась прежде всего в том, что в некоторых случаях ему
разрешалось быть свидетелем в суде. Указания на послушество
холопов имеются не только в Пространной Правде. Нельзя
172 Данную точку зрения, высказанную нами в 1965 г., поддержали
В. В. Мавродин и С. С. Пашин. (Мавродин В В. Образование Древне-
русского государства и формирование древнерусской народности. С. 62—63;
П а ш и н С С Боярство и зависимое население... С. 8.) Ее также повторили
С. А. Покровский и Ю. А. Кизилов, но без ссылок на нашу работу (П о-
кровский С. А. Общественный строй Древнерусского государства. С 170;
Кизилов Ю. А. Предпосылки... С. 102-—103 )
132
в этом не видеть подтверждения свидетельской практики холо-
пов в Древней Руси. Право свидетельствовать по суду есть пра-
во свободного человека. Холоп, пользующийся элементами этого
права, поднимался тем самым над остальной массой рабов.
Холопы заключали различные сделки по торговле и кредиту,
занимаясь крупными торговыми операциями. Они могли иметь
наследников собственного имущества.
Правоспособность и дееспособность холопов была замечена
еще дореволюционными историками и юристами. Так, П. И. Бе-
ляеву древнерусский холоп казался «субъектом права, отнюдь
не вещью, лицом правоспособным и дееспособным, могущим
совершать гражданские сделки, иметь долги, движимое и не-
движимое имение и иметь публичные права».173 Быть может,
П. И. Беляев несколько преувеличил степень правоспособности
и дееспособности холопов. Однако идти путем отрицания пра-
вомочий холопов, как это делают С. А. Покровский и Е. И. Ко-
лычева, рискованно. Вероятно, надо признать наличие элемен-
тов дееспособности и правоспособности у древнерусских холо-
пов. Данное обстоятельство объяснялось дореволюционными
историками влиянием церкви на нравы холоповладельцев. «Цер-
ковь,— писал В. О. Ключевский, — произвела в положении рус-
ского холопства такой решительный перелом, которого одного
было бы достаточно, чтобы причислить ее к главным силам,
созидавшим древнерусское общество».174 Советские историки
в смягчении холопьего права усматривали отражение эволюции
рабства к феодальной зависимости.175 По нашему мнению,
особенности правового положения холопов мотивируются мест-
ным происхождением этой категории зависимого населения
Древней Руси.
Таким образом, абсолютное бесправие челяди, с одной сто-
роны, и элементы правоспособности, с другой, позволяют еще
раз сделать вывод о внутриобщественном характере формиро-
вания разряда холопов в Киевской Руси.
Челядь и холопы в составе несвободных на Руси XI—XII вв.
играли, судя по всему, ведущую роль.
173 Беляев П. И. Холопство и долговые отношения... С. 134.
174 К л ю ч е в с к и й В. О. Опыты и исследования. Сб. 1. Пг., 1919.
С. 294.
175 См., напр.: Юшков С. В. Очерки по истории феодализма .С 61 —
67; Греков Б. Д. Крестьяне на Руси... Кн. 1. С. 140—162.
Очерк четвертый
ДАННИКИ
И ДАННИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
НА РУСИ X—XII вв.
В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ И СОВЕТСКОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ
Даннические отношения в Киевской Руси принадлежат к чис-
лу сюжетов, привлекавших пристальное внимание многих поко-
лений русских историков. Исследование данников и данничества
остается актуальным и по сей день. Это не случайно, поскольку,,
изучая вопрос о данях, мы тем самым устанавливаем одну из
наиболее архаических форм эксплуатации, восходящую к до-
письменной истории восточного славянства. На протяжении двух
последних столетий в исторической науке высказывались са-
мые различные суждения о данях в Древней Руси.
В примечаниях к своей «Истории Российской» В. Н. Тати-
щев писал о дани следующее: «Дань в древнем наречии трояко
знаменует, яко (1) дань от подданных государю обыкновенной
платеж на собственное его и войск содержание... (2) Когда для
каких чрезвычайных расходов налагается на народ, якоже с ку-
печества пошлина и пр. Сие точно именуется подать и побор,
яко после или сверх дани требуемое. (3) Когда один другому
дает по договору за некоторое обстоятельство, яко кто наймет
что во владение из прибытка государю един другому за взятое
войско, или за обещанную помощь, или безопасность, на некое
время, что у нас прежде разно дань, поминок, выход и дар име-
новано, но сущее знаменование онаго оброк, обреченное или по-
суленное есть...»1 В. Н. Татищев, следовательно, пытался опре-
делить понятие «дань», извлеченное из древних источников. За-
слуга его заключалась не столько в правильном истолковании
термина «дань», сколько в постановке проблемы, стремлении
оторваться от глухих летописных преданий и творчески интер-
претировать документальные свидетельства о данях.
1 Татищев В. Н. История Российская. Кн. 2. СПб., 1773. С. 374;
см. также: Татищев В. Н. История Российская: В 7 т. М; Л., 1964. Т. 4.
С. 398, 406.
134
Рассуждения В. Н. Татищева насчет данничества нашли без-
оговорочную поддержку у И. Н. Болтина, упрекавшего
М. М. Щербатова за игнорирование замечаний о дани, содер-
жащихся в татищевской «Истории».2 М. М. Щербатов, действи-
тельно, мало задумывался над смыслом слова «дань», что подтвер-
ждается многочисленными местами из его «Истории Российской
от древнейших времен», где автор бесхитростно пересказы-
вает летопись, не размышляя над известиями о данях, сообщае-
мых летописцем.3 В аналогичном плане писал и М. В. Ломоно-
сов, у которого нет каких-либо комментариев по поводу дани.
Правда, необходимо все-таки отметить, что он выводил отноше-
ния данничества из отношений подданства.4
Дальше указаний о подданстве при выплате дани не пошел
и Ф. Эмин.5 Он, подобно М. М. Щербатову и М. В. Ломоносову,
покорно следовал за летописцем, повествующим о данях.6 Не
являлся исключением здесь и И. П. Елагин, связывавший дань
с подданством.7 Кроме того, он нередко подменял дань поня-
тиями «жалованье»,8 «подать»,9 «оброк»,10 не проводя терми-
нологического сопоставления для определения конкретного смыс-
ла каждого из этих понятий.
Красочные картины военных набегов, преследовавших «при-
мучивание» племен и выколачивание даней из побежденных,
расставлены на страницах «Истории государства Российского»
Н. М. Карамзина. «Древляне свирепые, — читаем у него, — на-
слаждались вольностию и встретили его (Олега. — И. Ф.) с ору-
жием; но победа увенчала Олега, и сей народ, богатый зверя-
ми, обязался ему платить дань черными куницами... В следую-
щие два года князь Российский овладел землею Днепровских
Северян и соседственных с ними Радимичей. Он победил первых,
освободил их от власти Козаров, и сказав: я враг им, а не вам!
удовольствовался самым легким налогом... Радимичи, жители бе-
регов Сожских, добровольно согласились давать Россиянам то же,
что и Козарам: по щлягу или мелкой монете с каждой сохи».
Н. М. Карамзин полагал, что ходить за данью — значило «объ-
езжать Россию и собирать налоги. Древние государи наши, по
известию Константина Багрянородного, всякий год в ноябре ме-
2 Болтин И. Н. Критические примечания на первый том Истории кня-
зя Щербатова. СПб., 1793. С. 204—205.
3 Щербатов М. М. История Российская от древнейших времен: В 7 т.
СПб., 1770. Т. 1. С. 190—191, 200, 220 и др.
4 Ломоносов М. В. Российская история. СПб., 1766. С. 61—62, 72—73,
78, 81.
5 Эмин Ф. Российская история: В 3 т. СПб., 1767. Т. 1. С. 136—137.
6 Там же. С. 85, 104—107, 195 и др.
7 Елагин И. П. Опыт повествования о России. Кн. 1. М., 1803. С. 278.
8 Там же. С. 186.
9 Там же. С. 260.
10 Там же. С. 278.
135
сн и с отправлялись с войском из Киева для объезда городов
аиих и возвращались в столицу не прежде апреля».11
А. Л. Шлецер уплату дани толковал как проявление покор-
ности государю-завоевателю.12 Однако в понимании терминов,,
относившихся к финансам Древней Руси, он недалеко ушел от
своих предшественников, указав лишь, что многие слова «госпо-
да толкователи или совсем не заметили, или перевели как ко-
му хотелось». Но он сам не знал, отличалась ли подать от дани
и оброка.13
Таким образом, упомянутые нами историки сделали первые
робкие шаги в области анализа терминов, отражающих дан-
нические отношения в Киевской Руси. При этом некоторые
из них не проявили исследовательского подхода к проблеме.
Тем не менее, В. Н. Татищев, И. Н. Болтин, А. Л. Шлецер пыта-
лись вникнуть в суть понятий, связанных с данническими отно-
шениями, выделить их из других терминов, запечатлевших фи-
нансовые порядки на Руси. И это надо оценить как известный
успех в изучении древнерусского данничества. Он был закреп-
лен в трудах Н. А. Полевого и И. Ф. Г. Эверса.
Силой меча русы, алчные до богатства, принуждали, по
мнению Н. А. Полевого, покоренные народы платить дань, со-
храняя в то же время нетронутым их внутренний общественный
быт.14 Автор, к сожалению, был не всегда последователен и строг
в обращении с термином «дань» и, случалось, путал его со
словом «подать». Но ему удалось тонко подметить характер
взимания дани в древности. «Прежде всего, — писал Н. А. По-
левой,— должно положить различие между областями, собст-
венно составлявшими владения Русов, и данниками. Собствен-
но владение составляло то пространство земель, на котором
построены были крепость или деревянные городки, где нахо-
дились воинские дружины князей, подчинявшие окрестных оби-
тателей».15 Поэтому «данники не составляли совершенных вла-
дений Русов...» Зависимость их сначала создавалась из условий
дани и покорности. Отношения новгородцев к своим данникам
были те же, что и у киевлян: «Владения Новгорода так же,
как на юге, состояли из областей и данников. Новгород не был
включен в число областей. Это и другие обстоятельства застав-
ляют думать, что жители сих областей не уравнивались с жи-
телями самого Новгорода, хотя так же, как новгородцы, пови-
новались только Новгородским уставам. Данники новгородские
11 Карамзин Н. М. История государства Российского: В 12 т. СПб.,
1818 Т. 1. С. 126, 156.
12 Шлецер А. Л. Нестор. Ч. 2. СПб., 1816. С. 274.
13 Там же. Ч. 3. СПб., 1819. С. 352.
14 Полевой Н. История русского народа: В 6 т. М, 1829. Т. 1. С 108—
109. 143, 155, 197.
5 Там же. 1830. Т. 2. С. 59, 75.
136
обязывались единственно платить дань и давать войско и не
пользовались никаким правом гражданства».16
Стало быть, Н. А. Полевой строил трехстепенный ряд: 1) го-
род, пользующийся привилегиями особого свойства; 2) область,
находящаяся в заведывании города, жители которой вместе
с горожанами повиновались городским уставам, законам, и 3)
земля данников, чье население было лишено права гражданст-
ва, обязывалось платить дань и поставлять войско. Идеи
Н. А. Полевого не пропали бесследно: они позднее появились
в историографии, но только в более совершенном и несколько
модифицированном виде.
В сознании И. Ф. Г. Эверса термины «дань», «подать», «на-
лог» совмещались.17 Это, конечно, явилось слабой стороной его
представлений о данничестве. Однако наряду с этим ученый
высказал интересные и ценные соображения о даннических от-
ношениях в целом: «Только одни побежденные народы платят
дань*; взимаемая с них дань или подать есть цена, которою
они откупаются от рабства, — подать с их имущества и стяжа-
ний в замену рабского служения; посему в древние времена
всякий налог, всякая подать считались чем-то позорным. Та-
ково бывает положение вещей во всех государствах вскоре после
их основания. Но когда государство начинает возрастать в своих
силах, тогда для князя собственных его доходов, какие он по-
лучает от своих земель и которыми он должен покрывать и кня-
жеские свои расходы, становится уже недостаточно, а таким
образом, и рождается необходимость предпринимать воинские
походы против других народов для получения с них дани, коей
он не отваживается еще требовать от своего народа. Государ-
ства сделали уже значительный шаг на пути к образованию
и государственному устройству, когда верховный властитель
имеет уже столько силы, что может ввести некоторые подати».18
Нетрудно заметить, что взимание дани, по Эверсу, есть явле-
ние внешнеполитического характера, обусловленное войной.
Дань платят побежденные народы — вот главная идея иссле-
дователя. И надо сказать, что эта идея не утратила научного
значения до настоящего времени.19
Иначе, чем Эверс, рассматривал дань М. П. Погодин. Он счи-
тал, что князья брали дань с населения без всякого различия.20
Даннические отношения складывались в процессе налаживания
и развития связей между князьями, пришедшими из Сканди-
навии, и восточнославянскими туземцами. И, разумеется, это
16 Там же. С. 46, 59, 74—75.
17 Э в е р с И. Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его рас-
крытии. СПб., 1835. С. 41, 44, 47, 48.
18 Там же. С. 40.
19 См.: С. 317 настоящей книги.
20 Погодин М. П. Древняя русская история до монгольского ига:
В 3 т. М., 1871. Т. 1. С. 80.
6 Заказ № 632
137
«сотрудничество» установилось без насилия; во всем (в отли-
чии от Запада) царили согласие и добрая воля.21 Итак, «сидеть,
держать, ходить, рядить — вот какими словами можно опреде-
лить некоторым образом круг княжеских действий, по крайней
мере домашних: сидеть — владеть, сажать — давать власть, дер-
жать— управлять, ходить — собирать дань, водить — назначать,
рядить — распоряжаться». Дань, следовательно, есть «домашнее»
учреждение, вызванное потребностью приносить мзду за благо-
детельную защиту и суд князя. Эта идиллия дополняется
у М. П. Погодина терминологической неразберихой: «дань», «по-
дать», «оброк» — все перемешано.22
Положение данников, возникновение даннических отноше-
ний— вопросы, которые затрагивались в трудах по истории
финансов в России. К числу их авторов относился Ю. А. Гаге-
мейстер, отождествлявший дань с податью.23 Собирали дань
у побежденных, подвластных народов; она «определялась на-
всегда при самом покорении и увеличивалась только в случае
их неповиновения или мятежа».24 Ю. А. Гагемейстер не разли-
чал дань и налог.25 Киевляне, думал он, никаких даней не пла-
тили. Ю. А. Гагемейстер пытался выявить различия «между
сборами с данников и с подданных», а также между данями
и контрибуциями.26
Помимо Ю. А. Гагемейстера, о данях писал Дм. Толстой.
Ему казалось необходимым отличать дань от оброка, посколь-
ку первая была податью с пахотной земли, а второй — с разных
угодий и вообще платой «правительству взамен разнородных
повинностей деньгами или какою другою однообразною ценно-
стью».27 Возникновение диннических отношений Дм. Толстой
объяснял фактом насилия, завоевания.28
Более обстоятельно рассуждал о данничестве В. Кури, в кни-
ге которого «О прямых налогах в древней Руси» находим та-
кое определение дани: «Она, собственно, означает контрибуцию
с народов покоренных, есть, так сказать, цена, которою они
откупаются от рабства, подать с их имущества и стяжаний в за-
мену рабского служения. Дань в первое время владычества
21 Там же. С. 88, 89.
22 Там же. С. 80, 89.
23 Гагемейстер Ю. А. Разыскания о финансах древней Руси. СПб.,
1833 С. 22, 29.
24 Там же. С. 16, 49.
Там же. С. 13, 29.
26 Там же С. 21, 26.
27 Толстой Дм. История финансовых учреждений России со времени
основания государства до кончины имп. Екатерины II. СПб., 1848. С. 20.
28 Там же. С. 6 —Мысль о дани как поземельной подати фигурировала
также в работе К Веселовского. В остальном же К. Веселовский близок
Ю. А Г емейстеру (Веселовский К Начало и постепенное преобра-
зование системы поземельных налогов в России//Журнал Министерства Го-
сударственных имуществ. Ч. 1. 1841. С. 147—148, 150.)
138
варягов имела значение такой контрибуции с покоренных наро-
дов».29 Легко заметить зависимость В. Кури в понимании дани
от Эверса. Но далее он высказывает такие соображения, кото-
рые звучали как новое слово в изучении даней и данниче-
ских отношений. В. Кури пишет: «Но так как сильные при-
шельцы-варяги и покоренные ими славянские племена вскоре
сблизились так, что отношения между ними можно более на-
звать отношениями поданных к правительству, чем побежден-
ных к победителям, то дань необходимо должна была потерять
характер контрибуции и мало-помалу сделаться чистою по-
датью. Конечно, это свершилось не вдруг, но начало уже было
положено при первых князьях, а именно при Олеге. Действи-
тельно, дань его времени еще не есть специальная подать,
какою является впоследствии, но означает уже всякую плату,
производимую подданными, как князю и его дружине, так и на-
местникам». По В. Кури, «дань до времен удельного периода
означает еще подать вообще, хотя под конец является иногда
уже отдельною прямою податью. Во время удельного периода
дань — чистая и, можно сказать, почти единственная прямая
подать, но вследствие того, что дань не была уже единствен-
ным источником доходов, она естественно стала занимать ме-
нее важное место».30 Как видим, В. Кури пытается проследить
историческую эволюцию дани от контрибуции к прямой подати.
Следующий опыт истолкования дани принадлежит Е. Осо-
кину, критиковавшему Эверса и Гагемейстера за их утвержде-
ния о том, что «разные прямые сборы, падавшие на городских
и сельских жителей, уже в самые древнейшие времена имели
природу налогов, настоящих податей, распределяемых на твер-
дом основании». По мнению Е. Осокина, говорить о налогах
в древнейшую эпоху нельзя.31 Переходя непосредственно к дани,
он замечает: «Дань первоначально является сбором с побеж-
денных племен, или народов. Ценою ее они покупают себе
жизнь, или откупаются от рабства, освобождаются от службы
своему победителю. Что дань в самые древнейшие времена слу-
жила некоторым образом выкупом жизни, или средством осво-
бодиться от рабства, это доказывается несомненно действия-
ми Ольги».32 Е. Осокин, как и В. Кури, старался уловить пе-
ремены в существе дани на ее пути развития от контрибуции
к налогу.
Заметки о древнерусских данях встречаем в произведениях
К. С. Аксакова. Он, например, допускал взимание дани с ка-
кого-либо племени, которым князь, берущий дань, не владел,
«Игорь брал дань с древлян; он не владел ими, ибо у них был
29 Кури В. О прямых налогах в Древней Руси. Казань, 1855. С. 21—22.
30 Там же. С. 22, 23.
31 ОсокинЕ О понятии промыслового налога и об историческом его
развитии в России. Казань, 1856. С. 38, 39.
32 Там же. С. 32.
139
свой князь Мал», — писал К. С. Аксаков.33 В другой раз он го-
ворит о государственной природе даннических отношений: «Оль-
га пошла к Новгороду. Установление даней по Мете, по Луге;
ловища по всей земле и пр. Устройство земли, кажется, госу-
дарственное».34
Согласно В. Н. Лешкову, дань мало чем отличалась от позд-
нейших государственных сборов. Это явствует из следующего
фрагмента его книги о русском народе и государстве: «Читая
летописные известия о наложении дани с дыма или с рала,
об установлении уроков с погостов, потом окладные и пере-
писные книги Новгорода и других мест, равно как и последу-
ющие Писцовые книги, нельзя не убедиться, что русское пра-
вительство, желая определить число и население народа, ис-
кало этого числа посредством познания общин».35
Довольно противоречивы идеи о дани у И. Д. Беляева: в од-
ном случае он интерпретирует взимание дани как акт грабежа
и насилия,36 в другом — как вполне обычный элемент фиска.37 38
Далее у него читаем о регулярном сборе дани с покоренных
племен, а затем узнаем, что дань есть выражение признания
племенами административной и судебной компетенции князя.33
И. Е. Забелин смотрел на данничество как на результат
«промысловой» деятельности древнейших городов: «Каждый
город, подобно деревне, распространял свои пути во все сторо-
ны и зарубал себе собственный округ, отчего и границы такого
округа прозывались рубежом. Вот почему самые дела наших
первых князей, весь порядок этих дел, представлял в сущности
только новый шаг, новую ступень в развитии старых земских
промышленных отношений. Князья, как способная дружина, толь-
ко способствовали городам распространить новый промысел
даней, оброков, уроков». Итак, древний город, распространяя
силой оружия свою власть, требовал с покоренных племен
дани.39
По наблюдениям Д. И. Иловайского, даннические связи
были составной частью государственной системы Древней Ру-
си, т. е. являлись фактором внутриобщественной жизни.40
С. М. Соловьев также не мог пройти мимо вопроса о данях.
Ему думалось, что «дань, за которою ходил сам князь, была
33 Аксаков К. С. О древнем быте Славян вообще и Русских в особен-
ности//Полн. собр. соч: В 3 т. М., 1889. Т. 1. С. 113.
34 Аксаков К. С. Замечания на летопись Нестора//Там же. С. 508.
35 Л е ш к о в В. Русский народ и государство: История русского общест-
венного права до XVIII века М, 1858 С 202
36 Беляев И. Д. Рассказы из русской истории. Кн. 1. М., 1861,
С. 20, 25
37 Там же. С. 120.
38 Там же. С. 34, 49.
39 Забелин И. Е. История русской жизни. Ч. 1. М., 1876. С. 564—571.
40 Иловайский Д. И История России: В 5 т М’, 1876 Т 1 Ч 1
С 37.
140
первоначальным видом подчиненности племени одной общей
власти, связи с другими соподчиненными племенами. Но при
таком виде подчиненности сознание об этой связи, разумеется,
было еще очень слабо: племена платили дань и козарам, и все
оставалось по-прежнему в разъединении друг с другом».41 Дань—
это выражение зависимости восточнославянских племен от ки-
евского князя.42 Так было в первый период существования рус-
ского общества, длившийся, по С. М. Соловьеву, до середины
XI в. Обозревая внутреннее состояние Руси с 1054 по 1228 г.,
историк снова возвращается к данничеству: «Доходы казны
княжеской состояли по-прежнему в данях. Мы видели, что
покоренные племена были обложены данью: некоторые пла-
тили мехами с дыма, или обитаемого жилища, некоторые по
шлягу от рала; встречаем известия, что и во времена летописца
подчиненное народонаселение платило дань, возило повозы
князьям, что последние посылали мужей своих по областям для
сбора дани...»43 На основании этих слов С. М. Соловьева можно
заключить, что он под данью в первый период истории рус-
ского общества разумел поборы, шедшие киевскому князю
с покоренных племен Восточной Европы, а в данях последую-
щего времени усматривал платежи населения Руси, подчинен-
ного князю. Стало быть, дань, будучи сначала внешним плате-
жом завоеванных Киевом племен, потом превратилась во
внутренний доход с подвластного князю народа. Но в любом слу-
чае она была выражением подчиненности данников власти пра-
вителей в лице Рюриковичей.
Иначе оценивал дань Б. Н. Чичерин. Даннические отноше-
ния он, как и другие исследователи, выводил из завоевания.
Однако политическое господство и административная власть над
людьми не раскрывали, по Б. Н. Чичерину, сути дани. Утверж-
давшаяся в ходе завоеваний верховная собственность победи-
телей на землю побежденных — вот истинный источник, соглас-
но Б. Н. Чичерину, даннической зависимости: «Первоначально
князья как чистые дружинники искавшие только добычи и за-
воеваний, довольствовались, разумеется, наложением дани на
покоренные племена. Но эта дань именно означала принадлеж-
ность покоренных земель победителя...» Б. Н. Чичерин неод-
нократно подчеркивает то казавшееся ему несомненным обсто-
ятельство, что древнерусские князья считали покоренные земли
своей принадлежностью и собственностью.44 Отсюда вывод —
41 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. I. М.,
1959 С 225.
42 Соловьев С М. Об отношениях Новгорода к Великим князьям. М.,
1845 С 40
43 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. II.
1960 С 11.
44 Чичерин Б Н Опыты по истории русского права М 1858 С 64—66
141
дань у Б. Н. Чичерина выступала в качестве внутриобществен-
ного фактора.
В. О. Ключевский, хотя и отвергал мысль о верховной зе-
мельной собственности князя в Древней Руси, тем не менее ви-
дел в отношениях данничества проявление внутренних общест-
венных связей. Рассказав о покорении Киевом восточнославян-
ских племен в конце IX—X вв., В. О. Ключевский затем гово-
рит: «Расширяя свои владения, князья киевские устанавлива-
ли в подвластных странах государственный порядок, прежде
всего, разумеется, администрацию налогов». О том, что дань
у него покрывалась понятием «налог», свидетельствует с оче-
видностью другой отрывок: «Главной целью княжеской адми-
нистрации был сбор налогов. Олег, как только утвердился
в Киеве, занялся установлением дани с подвластных племен.
Ольга объезжала подвластные земли и также вводила „уставы
и оброки, дани и погосты”, т. е. учреждала сельские судебно-
административные округа и устанавливала податные оклады».
Дань киевский князь собирал на правах правителя, государя.
Вместе с князем данью кормилась дружина, которая со своим
вождем составляла «правительственный класс». Этот класс зи-
мой правил, «ходил по людям, побирался, а летом торговал
тем, что собирал в продолжение зимы». Дань собиралась двоя-
ко: «...либо подвластные племена привозили ее в Киев, либо
князья сами ездили за нею по племенам. Первый способ сбора
дани назывался повозом, второй — полюдьем. Полюдье — это
административно-финансовая поездка князя по подвластным
племенам».45 К обсуждению данничества В. О. Ключевский
вернулся в специальном курсе «Терминология русской истории».
Дани здесь он дает такое определение: «Прямой налог, падав-
ший на податные классы, у нас исстари назывался данью. Дань
эта падала или на промышленных людей, или на хлебопашцев.
Летописные известия, что вятичи платили в X в. дань хозарам
„по шлягу от рала” — по какой-то иностранной монете с плуга,
показывает, что она была поземельная, а внесенное в летопись
предание, что те же хозары взяли с полян дань „по мечу
с дыма”, показывает, что она была подворная». В своем тер-
минологическом курсе В. О. Ключевский несколько по-иному
трактует полюдье. Он утверждает: «Рядом с данью в древ-
нейшее время является повинность не постоянная, а временная,
также падавшая на труд или на рабочее население; она назы-
валась „полюдьем”. Как отбывалась эта повинность, довольно
трудно себе представить. Она состояла в содержании князя и его
двора во время объезда князем своей области».46
К внутреннему государственному строению относил дань и
К. Н. Бестужев-Рюмин. Большую роль в истории Руси ученый
45 Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. М., 1956. Т. 1. С. 152—155.
46 Там же. 1959. Т VI. С. 200-201.
142
отводил варяжским князьям, которые якобы «положили основа-
ние внешнему единству русской земли не только тем, что они
наметили ее границы, но и тем, что создали общие интересы,
до известной степени связавшие все ее части. Таким образом,
недаром с утверждения варяжских князей начинается новый
период, не только во внешней истории России, но и во внут-
реннем развитии населяющих ее племен...» Пришельцы-князья
судили и охраняли людей от внешних врагов, за что получали
в виде вознаграждения разные судебные пошлины и дани. По-
следние шли на издержки обороны. Вместе с тем дань была
общим доходом князя и дружины.47
Под углом зрения господства и подчинения рассматривал
дань Н. И. Костомаров. Объединение вокруг Киева славянских
племен сопровождалось, по его разумению, не только уста-
новлением подданства, но и порабощением. Так, древляне,
покоренные Ольгой, были объявлены рабами, обязанными рабо-
тать на господ-победителей и платить им дань.48 Следователь-
но, по Н. И. Костомарову, дань — платежи порабощенных, за-
воеванных киевскими князьями племен.
Построения Н. И. Костомарова не получили признания в ис-
ториографии. Большинство исследователей продолжало разви-
вать идеи о дани-налоге. К ним относился М. Ф. Владимир-
ский-Буданов, который, не колеблясь, поставил дань в разряд
прямых налогов: «Дань (прямой налог) первоначально проис-
ходит из отношений победителя к побежденным». Превращаясь
«в подать внутреннюю и постоянную, дань получает название
урока (оброка) или уклада». С XI в. термин «дань» оконча-
тельно утвердился в значении внутренней подати. Первоначаль-
ным способом взимания дани являлось «полюдье, как бы воен-
ные походы, периодически повторяющиеся завоевания». Но
в XI в. полюдье уже утратило характер военного похода, прав-
да, лишь на территории древнерусских земель, тогда как от-
носительно «непокоренных инородческих стран» об этом ска-
зать нельзя. Полюдье М. Ф. Владимирский-Буданов включал
в «число дани». Он полагал, что в Древней Руси данническую
повинность несли только «тяглые (жители погостов) домохо-
зяева». Города же данью не облагались. Их население платило
так называемое «погородие». Взимание дани производилось
«в цифрах определенных и постоянных».49
В. И. Сергеевич различал значение дани, видовое и родо-
вое.50 В качестве последнего «под данью разумеются всевоз-
47 Б е с т у же в-Р ю м и н К. Н. Русская история: В 2 т. СПб., 1872. Т. 1.
С. 107—110.
48 Костомаров II И Исторические монографии и исследования
СПб, 1872. Т. 1. С. 121 — 123.
49 Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права.
СПб , Киев, 1907. С. 83—85.
50 Сергеевич В. И. Древности русского права: В 3 т. СПб, 1911. Т. 3.
С. 181, 182, 186.
143
можные подати; все, что дается в пользу князя, называлось
данью».51 В смысле видового термина, или специальной повин-
ности, дань фигурирует в более позднее время; она «есть но-
вость и составляет последствие татарского завоевания».52 Как
возникает дань? В. И. Сергеевич полагал, что вначале «дань
появляется в форме окупа, иногда она дается совершенно доб-
ровольно (напр., радимичи соглашаются добровольно платить
дань Олегу), а иногда по принуждению. Племена по необхо-
димости должны были избирать одно из двух: или войну, или
платеж дани, и избирали последнее, если платеж дани был
меньшим злом, чем война». В. И. Сергеевич обобщает: «Итак,
по первоначальному своему возникновению, дань является пла-
тою слабого сильному: более сильный нападал на слабого, ко-
торый, в видах замирения сильного, соглашался платить ему
дань».53 Налог и дань для В. И. Сергеевича не взаимоисключа-
ющие понятия. Наоборот, «всякий налог первоначально возни-
кает в форме окупа, платы за мир и спокойствие сильным сосе-
дям с тем, чтобы они не воевали, не нападали. Это д'анц».
Автор продолжает: «Весьма вероятно, что первоначально толь-
ко покоренные и платили дань. Но и там, где князья водво-
рялись мирно, было немало оснований платежа повинностей
в пользу князя. Князь и здесь защищает от врагов, судит, под-
держивает спокойствие и пр.»54 Так В. И. Сергеевич в конеч-
ном счете уравнял насильственные платежи, добываемые по-
средством войн, с платежами князю за отправление им обще-
ственно-полезных функций, уплачиваемые подведомственным
ему как правителю населением.
Сквозь призму понятий о налогах преломлял дань Н. А. Рож-
ков. Сбор налогов, по мнению историка, — главная отрасль пра-
вительственной деятельности древнерусского князя. Согласно
Н. А. Рожкову, основным налогом в Киевской Руси «была
прямая подать или дань, известия о которой в летописях и ак-
тах идут сплошным, непрерывающимся рядом с IX по XII сто-
летие. Дань собиралась двумя способами: или князь сам за
ней ходил — это так называемое полюдье, или ему ее приво-
зили сами жители, что называлось повозом».55 Н. А. Рожков
находился здесь под явным влиянием В. О. Ключевского.
То же самое надо сказать и о С. Ф. Платонове, у которого
встречаем очепь схожие мысли. Сбор дани осуществлялся, за-
мечает он, «таким образом: или покоренные племена сами везли
дань в Киев на княжеский двор —это так называемый „повоз”;
51 Сергеевич В. И. Лекции и исследования по древней истории русского
права. СПб, 1910. С. 336.
52 Сергеевич В. И Древности русского права. Т. 3. С. 182.
53 Сергеевич В И. Лекции и исследования... С. 337.
54 Там же. С. 336, 337.
55 Рожков Н. А. Обзор русской истории с социологической точки зре-
ния. Ч. 1. М., 1905 С. 81—82.
144
или же князь сам с дружиной отправлялся за нею — это так
называемое „полюдье”».56 Князья получали плату за охрану об-
щества от неприятеля. Князь и дружина кормились данью.57
Представления С. Ф. Платонова о древнерусской дани есть в не-
котором роде результат соединения точек зрения на данниче-
ские отношения В. О. Ключевского и К. Н. Бестужева-Рюмина.
Весьма сходные с С. Ф. Платоновым взгляды обнаруживаем
у М. К. Любавского, упоминающего те же два способа взима-
ния дани: повоз и полюдье. Впрочем, М. К. Любавский тут же
говорит о полюдье не в смысле способа сбора дани, а в значе-
нии платежа как такового, т. е. самой дани. Вот почему
у М. К. Любавского князь и дружина собирают полюдье. В изу-
чении данничества автор исходил из внутренней деятельности
князей «по устроению страны, по введению в ней наряда», ибо
«эта деятельность выражалась главным образом в установлении
и сборе даней и оброков, шедших на содержание как самих
князей, так и их дружины».58 Итак, по М. К. Любавскому,
дань с момента своего возникновения являлась фактором внут-
ренней жизни древнерусского общества.
Несколько иначе виделось складывание даннических отно-
шений А. Е. Преснякову, принявшему тезис В. И. Сергеевича
о том, что дань первоначально возникает в качестве «откупа,
платы за мир и спокойствие сильным соседям, чтобы они не
воевали, не нападали». Новый этап в развитии даней связан
с организацией «специальных средств самозащиты», когда дань
обращается в сбор на содержание князя и дружины, отроков,
детских. По наблюдениям А. Е. Преснякова, древнейшим спо-
собом сбора дани было полюдье, имевшее характер военного
похода князя и дружины «по дань». В конечном счете А. Е. Прес-
няков рассматривает дань в Киевской Руси наравне с нало-
гами, вирами и прочими сборами, вливавшимися в государст-
венный бюджет, а также оседавшими в карманах древнерус-
ской знати. Термин «дань» со временем приобретает «более
широкое, общее значение», покрывающее различные платежи.59
Эволюционно смотрел на данничество и М. А. Дьяконов.
Князья в Древней Руси, будучи правителями, «получали с на-
селения сборы в форме налогов прямых и косвенных и пош-
лин». Возникают же прямые налоги в виде «дани, уплачива-
емой победителю побежденными. Данью побежденные откупают
себе право на жизнь и на свободу; без этого окупа им грозило
бы избиение или обращение в рабство». М. А. Дьяконов думал,
что таковой дань являлась уже до «призвания» варягов. Еще
56 Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1907. С. 65.
57 Там же. С. 64—65, 81.
58 Любавский М. К- Лекции по русской истории до конца XVI века,
М., 1918. С. 84.
59 Пресняков А. Е. Лекции по русской истории: В 2 т. М, 1938. Т. L
С 205-207.
145
тогда «уплата дани обусловливалась именно силой поработите-
ля и слабостью покоренного».60 Стремясь расширить свое поли-
тическое влияние, «первые русские князья» старались поставить
в данническую зависимость от себя возможно большее число
племен. Обложение данью исследователь расценивал как «пер-
вый шаг к замирению враждебных отношений и первое звено
при выработке понятия о подданстве». Дань бралась в фикси-
рованных размерах, хотя и крайне неустойчивых. Эта неустойчи-
вость сохранялась до тех пор, «пока дань продолжала носить
характер окупа или военной контрибуции». От времен княже-
ния Ольги дошли до нас первые известия об упорядочении взи-
мания дани. М. А. Дьяконов имел ввиду сообщения летописца
о путешествии княгини по древлянской и новгородской землям,
в ходе которого учреждались «уроки» и «оброки». Автор гово-
рит: «Эти „уроки” и „оброки” вызывали ряд различных толко-
ваний в исторической литературе. Едва ли, однако, под этим тер-
минами можно разуметь какие-либо особые сборы в Отличие от
дани». Урок и оброк, по М. А. Дьяконову, — дань, определенная
в цифрах. По мере того, как с покоренными племенами нала-
живались у князей тесные и мирные отношения, «дань в виде
урока и оброка становится постоянною прямою податью. Но
в то же время данью стали обозначать и иные прямые и косвен-
ные сборы». Другими словами, термин «дань» начинает фигу-
рировать как родовое понятие. Сбор даней (прямых налогов) —
обычное явление древнерусской действительности XI—XII вв.
Князья собирали доходы с подвластных им территорий посред-
ством полюдья — объезда земли с целью выполнения «прави-
тельственных функций». Вместе с тем под полюдьем М. А. Дья-
конов понимает одну из разновидностей даней.61 Его представ-
ления в данном случае не отличались, следовательно, четкостью.
В заключение обзора мнений дореволюционных историков
о данничестве коснемся суждений М. С. Грушевского о данях.
Приглядываясь к отношениям, какие существовали между Кие-
вом и окрестными восточнославянскими племенами, М. С. Гру-
шевский убедился в том, что эти отношения были отнюдь не
одинаковыми по характеру. Некоторые племена выступали со-
юзниками Киева, добровольными или вынужденными, посылая
киевскому князю только воинов в помощь. Даней они не плати-
ли. Другие племена вследствие «примучиваний» вынуждены
были платить дань, сохраняя при этом свой внутренний быт
в целости, ненарушенным.62 Количество земель, где оставался
прежний порядок и куда время от времени являлись киевские
князья, их бояре и дружинники за данью, было довольно зна-
60 Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя древ-
ней Руси СПб., 1912. С. 182, 183.
61 Там же С 184—186.
62 Г р у ш е в ь с к и й М 1стор1я УкраТни Pyci В 10 т Льв1в. 1904 Т I.
С. 68.
146
чительным в X столетии.63 Обложенные данью племена, как яв-
ствует из рассуждений М. С. Грушевского, находились под по-
литическим контролем и гегемонией Киева.64 Отсюда ясно, что
М. С. Грушевский усматривал в дани нечто внешнее, т. е. сборы,
порожденные грабительскими войнами, столь типичными для
той поры.
На этом мы заканчиваем знакомство с идеями досоветской
исторической науки, посвященной даням и данническим связям
на Руси X—XII вв. Какие выводы можно сделать на основании
приведенных нами историографических материалов?
Прежде всего нужно отметить, что попытки определить
смысл термина «дань» восходят еще к творчеству В. Н. Тати-
щева. Затем они возобновлялись с каждым поколением русских
историков. Можно, не боясь преувеличений, сказать: ни один
сколько-нибудь крупный исследователь отечественной старины
не прошел мимо даннической проблемы.
Довольно значительная группа ученых относила дань к фак-
торам внутреннего развития древнерусского общества. При этом
даннические отношения воспринимались по-разному. Согласно
одному мнению, дань являлась податью, уплачиваемой зависи-
мыми людьми своим господам и хозяевам — князьям и дружин-
никам, порабощавшим этих людей и лишавшим их собственно-
сти на землю силой оружия. В соответствии с другим мнением,
дань была налогом, который получали князья на правах су-
веренов и правителей. Стало быть, в первом случае дань имела
частный характер, а во втором — публичный.
Некоторые авторы наблюдали эволюцию даннических отно-
шений. Возникновение дани они обусловливали военными акция-
ми и уподобляли ее контрибуции, которая со временем превра-
тилась в элемент фиска, став прямым государственным налогом.
Наконец, существовала еще и такая точка зрения, по кото-
рой дань на протяжении всей истории Киевской Руси выступала
как плата за мир, окуп, как контрибуция. Дань платили лишь
побежденные племена и народы.
Следует заметить, что в дореволюционной историографии
нет специальных трудов о данничестве. Все написанное в дво-
рянской и буржуазной науке о данях представляет собой отры-
вочные высказывания, в лучшем случае — краткие очерки.
В советской историографии ситуация несколько улучшилась.
Однако до сих пор наша историческая наука не располагает до-
статочным количеством работ, рассматривающих историю древ-
нерусских даней. Чаще сведения об отношениях данничества
приходится собирать по крупицам, извлекая их из статей и мо-
нографий, где изучаются те или иные аспекты социально-эконо-
мического строя Руси X—XII вв.
63 Там же. С. 380.
64 Там же С 369
147
М. Н. Покровский полагал, что «дань в древней Руси исто-
рически развилась из урегулированного грабежа, если так мож-
но выразиться: сначала отнимали сколько хотели и могли, потом
заменили грабеж правильным ежегодным побором — это и была
дань».65 По древним понятиям, владеть, властвовать, брать
дань — все едино. «На первых порах господство выражается
в том, — пишет М. Н. Покровский, — что господа, победители,
отбирают в свою пользу часть продуктов, производимых побеж-
денным: собирать дань самый простой способ .властвовать».66
Данничество устанавливалось в результате завоевания, когда
побежденное племя не истреблялось, а превращалось в «подан-
ных», обязанных платить дань.67 Политическая зависимость
сперва ни в чем другом не выражалась, кроме уплаты дани. Так
было в X в. Миновало два-три столетия. Деревенская Русь по-
старому платила дань, и хождение за данью являлось специаль-
но княжеской профессией, как предводительство на войне. «За-
хватив чужую волость, князь первым делом посылал по ней своих
„данников”, которые иной раз не стеснялись и тем, что населе-
ние уже уплатило дань прежнему князю». Факты, по убеждению
М. Н. Покровского, свидетельствуют, что князь не только соби-
рал дань, но и распоряжался ею.68 От уплаты дани освобожда-
лись города: «...город не был объектом дружинной деятельности:
город, как правило, дани не платил; если на город накладыва-
лась дань, это имело такое же значение, как современная кон-
трибуция». Экспедиции за данью назывались полюдьем.69
Итак, у М. Н. Покровского данничество не было однородным
явлением. Дань, как видно из его высказываний, являлась вы-
ражением политической зависимости, «подданства», политиче-
ского верховенства. Наряду с этим, она фигурировала и в каче-
стве контрибуции. Если вспомнить, что, согласно М. Н. Покров-
скому, князь по отношению к древнерусской деревне выступал
хозяином-вотчинником,70 то дань, уплачиваемую деревенскими
жителями, нельзя иначе квалифицировать как одну из разно-
видностей вотчинных повинностей. М. Н. Покровский, следова-
тельно, не сумел выработать стройных и цельных представлений
о данничестве в Киевской Руси.
Довольно рано в советской литературе обозначился подход
к дани как к феодальной ренте. Указание на этот счет встреча-
ем, например, у П. И. Кушнера, который писал: «На Руси сбор
дани носил название „полюдья”. В начальной летописи сохрани-
лось очень интересное сказание о походе князя Игоря, показы-
65 Покровский М. Н. Избр. произв. Кн. 1. М., 1966. С. 167.
66 Там же С. 99; П о к р о в с к и й М. Н. Очерк истории русской культуры.
67 Покровский М. Н. Избр. произв. Кн. 1. С. 99.
63 Там же. С. 168.
69 Покровский М. Н. Очерк... С. 133.
70 Покровский М. Н. Избр. произв. Кн. 1. С. 168.
148
вающее, каким образом собиралась дань. Собрав дань один раз,
князь мог тотчас же вернуться обратно и собрать с побежден-
ных дань вторично. Никаких определенных размеров дани не
существовало, величина ее зависела исключительно от потреб-
ностей самого князя и от богатства данников». В другом месте
П. И. Кушнер говорит о том, что «крестьянство жило общинами
и деревнями (отдельными заимками), платило дань феода-
лам».71 Если сопоставить эти два построения П. И. Кушнера,
то можно думать, что он приравнивал раннюю дань к поборам
с побежденных племен, а более позднюю — к феодальной эк-
сплуатации.
Довольно смело обращался с термином «дань» П. А. Аргу-
нов. Дань он идентифицировал с «купой» («копой») Русской
Правды. П. А. Аргунов заявлял: «...„купу” же или „копу” Р. П.
считаю натуральной данью господину от закупа, его натураль-
ной повинностью».72
По Н. Л. Рубинштейну, сначала дань собирается путем объ-
езда-полюдья, однако потом сбор дани организуется по-хозяй-
ски. Организацией княжеского хозяйства для собирания дани
является «погост», casa dominicata, господский двор примитив-
ного господского хозяйства. К нему «тянет данью» все населе-
ние округи, на которую распространяется затем само название
«погоста». Говоря о социальной природе даннических отноше-
ний, Н. Л. Рубинштейн замечает: «Система даней стоит на гра-
нице частнохозяйственной и публичной организации; установле-
ние даней есть акт политической зависимости, однако, собирание
ее строится согласно с частнохозяйственным принципом».73 Ста-
новление погостов и обложение данью Н. Л. Рубинштейн пред-
лагал понимать как окняжение земли. Дань вносится каждым
отдельным вольным крестьянским хозяйством.74 Исследователь
поставил данничество посредине между публичными и феодаль-
ными платежами.
Более прямолинейно судил о дани А. Г. Пригожин, отожде-
ствлявший ее с феодальным оброком.75 Против такого отожде-
ствления дани с оброком предостерегал М. М. Цвибак.76 На не-
допустимость смешения дани с рентой продуктами указывал
В. Рейхардт.77
71 Кушнер П. Очерк развития общественных форм М., 1927. С. 224, 247.
72 Аргунов П А К пересмотру построений закупничества Русской Прав-
ды//Учен зап Саратовск ун-та Т. 6 Вып 4. 1927. С 65.
73 Рубинштейн Н. Л. Нарис icTOpii КиТвьскоТ Pyci Харьков; Одесса,
1930 С 32, 35.
74 Там же. С. 32, 45.
75 Пригожин А. Г. О некоторых своеобразиях русского феодализма//
Изв ГАИМК. Вып. 72. 1934. С. 18.
76 Ц в и б а к М. М. К вопросу о генезисе феодализма в Древней Руси//
Там же. Вып 103: 1934: С: 97:
77 Рейхардт В Очерки по экономике докапиталистических формаций:
М ; Л , 1934. С. 133.
149
Различал дань и феодальную ренту Б. Д. Греков, приступив-
ший в конце 20-х — начале 30-х годов к фронтальному изучению
истории Киевской Руси. По мнению Б. Д. Грекова, дань в «фор-
ме пушнины, меда, воска и всякого другого „узорочья”, т. е.
продуктов, превращающихся на европейских и азиатских рын-
ках в товар», платили свободные смерды, не попавшие в зави-
симость от феодалов.78 Историк не раз подчеркивал то обстоя-
тельство, что в Древней Руси «оставалось много так называемых
„свободных” смердов, обложенных данью, но не знающих фео-
дальной ренты».79 Правда, постепенно дань переходила в нату-
ральную земельную ренту: «...основной формой эксплуатации
смердов была дань, незаметно для самих смердов перерождаю-
щаяся в натуральную земельную ренту в связи с процессом обоя-
рения земли и вместе с превращением смерда в зависимого, по-
лукрепостного и крепостного».80 Однако Б. Д. Греков ни в ран-
них своих работах по древнерусской истории, ни в поздних не
уравнивал дань с феодальной рентой.81
Затрагивалась проблема дани и при обсуждении известного
доклада Б. Д. Грекова о рабстве и феодализме в Киевской Ру-
си.82 Один из участников дискуссии Е. С. Лейбович усматривал
в дани нечто отличное от форм феодальной эксплуатации. Дань
IX—X вв., по словам Е. С. Лейбовича, нет причин считать «фор-
мой феодальной зависимости».83 К сожалению, Е. С. Лейбович
ничего не сказал о данничестве более позднего времени. Но его
фраза «дань еще не является формой феодальной зависимости»
позволяет предполагать, что в перспективе он допускал тран-
сформацию дани в феодальную ренту.
Именно так характеризовал дань другой участник упомяну-
той дискуссии М. Н. Мартынов. Ему принадлежит следующее
утверждение: «Захват общинной земли, грабежи, насилия, час-
тые войны, тяжелая дань — все это разоряло свободного смерда
и превращало его в феодально-зависимого крестьянина. При та-
ких условиях даннические отношения перерастали в феодальные
отношения. Смерд, завоеванный варягами, данник, теперь стал
феодальным крестьянином».84
78 Г р е к о в Б. Д. Главнейшие этапы истории русской феодальной вот-
чины//Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в. Вып. I. Л., 1933.
С. XXV-XXVI.
79 Греков Б. Д. 1) Начальный период в истории русского феодализма
//Вести. АН СССР. 1933. № 7. С. 16; 2) Проблема генезиса феодализма
в России//Исторический сборник. I. Л., 1932 С. 40.
80 Греков Б. Д. 1) Очерки по истории феодализма в России: Система
господства и подчинения в феодальной вотчине. М., Л., 1934. С. 46; 2) Фео-
дальные отношения в Киевском государстве. М.; Л., 1935. С. 101.
81 См.: Греков Б Д 1) Крестьяне на Руси с древнейших времен до
XVII века. Кн. 1. М., 1952. С. 189—197; 2) Киевская Русь М., 1953.
С. 217—225.
82 См.: С. 232 настоящей книги
83 См.: Изв. ГАИМК. Вып. 86. 1934. С. 130.
84 Там же. С 82.
150
Примерно в том же ключе рассуждал М. И. Артамонов, рас-
смотревший в специальной статье археологические источники
так называемой эпохи возникновения феодализма в Восточной
Европе. В данной статье читаем: «Существенное значение для
понимания появления богатых курганных могцл, а следователь-
но, и оставившего их социального слоя имеет связь этого рода
памятников с возникающими городами. Этот слой общества
сформировался вместе с городом — средоточением военно-торго-
вой, рабовладельческой прослойки, постепенно превратившей
даннические отношения окружающего земледельческого населе-
ния в феодальную, основанную на землевладении и отработоч-
ной ренте зависимость».85
Далеко не все историки, работавшие в 30-е годы, поддержи-
вали идею о перерождении дани в феодальную ренту на Руси
X—XII вв. Противником ее был С. В. Вознесенский. Возникно-
вение даннических отношений С. В. Вознесенский связал с дея-
тельностью дружинников-воинов, бродивших по стране и оседав-
ших в городах, откуда они, нападая на окрестных жителей,
«примучивали» дань. Плательщиками дани были смерды —
«свободное крестьянство, которое в VIII—IX вв. подвергалось
разбойным нападениям военно-дружинного класса, образовав-
шегося по торговым путям-рекам — Волхову, верховьям Волги
и Западной Двины и Днепру, а затем в X—XIII вв., будучи
„примучено”, вынуждено было платить регулярную дань». Эта
дань в те времена не была еще феодальной рентой. Таковой она
стала позже — в XIII—XV вв., выступая в форме продуктовой
ренты.86
О дани во Владимиро-Суздальской Руси писал Н. И. Воро-
нин. Он выделял дань из системы феодальной эксплуатации,
считая данничество чем-то внешним, наносным, пребывающем
на поверхности общественного быта.87 И на юге даннические от-
ношения нельзя принимать за форму феодальной зависимости!,
ибо для того, чтобы установилась последняя, данник должен
был перевоплотиться в феодального крестьянина: «Сельское на-
селение собственно киевской территории — Поднепровья — с раз-
витием здесь княжеского и церковного феодального землевладе-
ния быстро превращалось из данников в феодально-зависимых
крестьян».88
Вне феодализма рассматривал дань и С. В. Бахрушин. Обра-
щаясь к «Державе Рюриковичей», ученый подчеркивал,
85 Артамонов М. И. Обзор археологических источников эпохи возник-
новения феодализма в Восточной Европе//Проблемы истории докапиталисти-
ческих обществ. 1935. № 9—10. С. 275.
86 Вознесенский С. В. К вопросу о феодализме в России//Там же.
1934 № 7—8. С. 226, 230, 232.
87 Воронин Н. Н. Владимиро-Суздальская земля в X—XIII вв.//Там же.
1935 № 5—6. С. 208.
88 Воронин Н. Н. Восстания смердов в XI веке//Исторический журнал.
1940. № 2. С. 54.
151
что она «основывалась не на интенсивной феодальной эксплуата-
ции, а лишь на сборе дани с покоренных племен. В стране, где
господствовали еще общинные порядки, хотя и находившиеся
в состоянии разложения, иначе и не могло быть». Несколько ни-
же С. В. Бахрушин заключает: «Итак, не освоение земли, а гра-
беж населения в виде дани является основной задачей военной
организации, возглавляемой киевскими князьями. При невоз-
можности интенсивно эксплуатировать покоренное население
необходимо было непрерывно увеличивать число данников, рас-
ширять территорию, облагаемую данью».89 Значит, дань — вид
грабежа, а не феодальная повинность. Даже в XI в., особенно
на окраинах русской земли, дань ничего общего не имела с фео-
дальными учреждениями.90
С. В. Юшков был первым советским ученым, написавшим
специальную работу о древнерусской дани. В 1936 г. он высту-
пил со статьей «Эволюция дани в феодальную ренту в Киевском
государстве в X—XI веках», где попытался проследить эволюцию
дани за время, указанное в заглавии. Дань у С. В. Юшкова
в своем развитии проходит два этапа: первый, когда она еще не
была феодальной рентой, и второй, когда она стала таковой.
Сначала «сбор дани вместе с „примучиваниями” разного рода
был не чем иным, как организованным феодальной властью гра-
бежом сельского населения...» Правление княгини Ольги зна-
менует решительный перелом в даннических отношениях. Ольга
ликвидировала местных племенных и варяжских князей, взамен
которых «была создана прочная, непосредственно связанная
с центром, местная финансовая и, вероятно, судебная админист-
рация». Она устроила погосты — финансово-административные
и судебные центры, где находились княжеские агенты. Смысл
перечисленных нововведений киевской княгини состоял в том,
что «вместо периодических наездов — осеннего и зимнего по-
людья князя или наиболее близких к нему дружинников — со-
здается постоянно действующая, прочная и довольно густая сеть
финансовых органов, которые затем уже передают собранную
дань или князю или представителям князя». Однако этим меро-
приятия Ольги не ограничились. Ею были учреждены еще дани
и оброки, что свидетельствует, по С. В. Юшкову, «об изменении
состава сборов».91 Именно в оброках автор усматривал «новые
дополниительные обложения», введенные Ольгой. Дань взима-
лась «уроком» (общей суммой) с дыма или рала мехами, ме-
дом, воском, а оброк платили с земли, что позволяет отнести его
к одному из «первичных видов типичной феодальной ренты. Об-
89 Бахрушин С. В «Держава Рюриковичей»//ВДИ 1938 № 2. С. 94
95.
90 Бахрушин С. В. К вопросу о русском феодализме//Книга и проле-
тарская революция 1936 № 4 С 48.
91 Ю ш к о в С. В. Эволюция дани в феодальную ренту в Киевском госу-
дарстве в X—XI веках//Историк-марксист. 1936. № 5. С. 135—137.
152
рок мог выплачиваться хлебом и другими продуктами питания
или деньгами». Итак, «деятельность княгини Ольги имела своим
следствием форсирование процесса сближения дани с типичной
феодальной рентой. Погосты не были просто финансово-админи-
стративными центрами: они были центрами феодального власт-
вования, основными очагами феодальной эксплуатации». В даль-
нейшем этот процесс ускоренными темпами шел прежде всего
в принадлежавших князьям и церкви волостях и городах, где
«права князя и церковных властей над сельским населением ни-
чем не ограничивались, и оно быстро превращалось в феодально
зависимое крестьянство».92 Преобразования Ольги коснулись не
только древлянской земли, но и всей территории Киевского го-
сударства.93 Перерождение дани в феодальную ренту произошло
в результате захвата земель племен, обложенных данью и пре-
вращения этих земель в феодальные владения князей и их слуг,
постепенного упорядочения способов сбора дани в одинаковом
размере (с двора или от рала), в результате раздачи князьями
земель данников боярам и церковным организациям.94
Таким образом, по предположению С. В. Юшкова, «при княги-
не Ольге произошла крупная финансово-административная ре-
форма: изменился порядок взимания дани и, по-видимому, со-
став самой дани».95 Эта реформа создала благоприятные условия
для перехода дани в феодальную ренту.
В плане развития советской историографии данничества идеи
С. В. Юшкова представляли несомненный интерес. Впрочем, ис-
следованиям С. В. Юшкова, посвященным данническим отноше-
ниям в Киевской Руси, явно не хватало фактического материала.
Вот почему читателя, знакомящегося с этими исследованиями,
преследует ощущение схематизма, обедняющего историческую
действительность. Но, несмотря на это, влияние концепции
С. В. Юшкова на последующих историков было весьма замет-
ным: среди многих современных авторов пользуется признанием
его мысль о реформе княгини Ольги, положившей начало пре-
вращению дани в феодальную ренту.96
Вернемся, однако, как говаривал некогда летописец, «на
прежнее» и продолжим знакомство с историческими трудами,
в которых затрагивался вопрос о данях.
В. В. Мавродин, анализируя различные явления истории
Древней Руси, сформулировал ряд положений о данях и данни-
ках. В одной из своих работ, опубликованной еще на исходе 30-х
92 Там же. С. 137, 138.
93 Там же. С. 135.
94 См также: Юшков С. В. 1) Очерки по истории феодализма в Киев-
ской Руси. М ; Л., 1939. С. 87; 2) Киевское государство//Преподавание исто-
рии в школе 1946. № 6; 3) К вопросу о дофеодальном («варварском») госу-
дарстве//ВИ. 1946 № 7; 4) Общественно-политический строй и право Киевско-
го государства. М., 1949. С. 77, 92, 113—114.
90 Юшков С. В. Эволюция дани... С. 135.
96 См : С 162 настоящей книги.
153
годов, он писал: «Сбор дани — „полюдье” — явление, возникаю-
щее еще в дофеодальный период, но оно уже свидетельствует
о переходе к феодальным отношениям. Общинник — смерд пла-
тит дань и в этом отношении он уже подчинен, но, не говоря уж
об еще свободном смерде, даже смерд-данник может в даль-
нейшем эволюционировать в холопа, челядина, закупа, изгоя,
рядовича, наймита и т. д. и т. п.»97 В другой, более поздней ра-
боте, В. В. Мавродин отмечал, что дань «взимали с покоренных
племен от „рала”, от „плуга” или от „дыма” по „черне куне”,
„беле веверице” или „по щьлягу”. Собирали в качестве дани
„скору”, воск и мед, „ополонялись челядью”. До середины X в.
дань взималась в произвольных размерах, и мерилом размера
дани были лишь жадность и сила князей».98 Дань поступала
не только киевскому князю, ее «уплачивали своим племенным
князьям, вроде древлянского Мала и вятичских Ходоты с сыном,
местным „светлым и великим” князьям, „иже суть под рукою”
киевского князя, из числа „находчиков” — варягов или племен-
ных князей, признавших киевского князя своим верховным вож-
дем». Но кроме дани, а также вир и продаж, существовало еще
и полюдье, которое В. В. Мавродин на этот раз отличает от да-
ни. Полюдье не платит Русь внутренняя, коренная: Киев, Чер-
нигов, Переяславль. Полюдье поставляет Русь внешняя, т. е.
восточнославянские племена, подвластные Киеву.99 Время посте-
пенно меняет характер дани и даннических отношений: при Оль-
ге «сбор дани начинает носить правильный и систематический
характер. Устанавливается характер и нормы дани — „уроки”,
создаются административно-финансовые единицы — „погосты”,
„места”, местные организационные центры, где сосредоточива-
ется княжеская администрация... Дань перерастает в феодаль-
ную ренту, и особенно быстро этот процесс протекает на кня-
жеских землях. Объектом эксплуатации князя становится те-
перь „своя”, „Русская земля”, свой русский данник, свой русский
люд».100
О даннической эксплуатации «своих» сельских обывателей на
примере новгородских смердов писал А. Г. Захаренко. Его вни-
мание привлекли и неславянские племена, обложенные данью.
А. Г. Захаренко различает дань, уплачиваемую сельским насе-
лением Новгородской земли, и аналогичные по названию плате-
жи, собираемые среди покоренных иноязычных племен. В пер-
вом случае перед нами выражение феодальной зависимости масс
новгородского населения, «которые наиболее страдали от усиле-
97 М а в р о д и н В. В. Некоторые моменты из истории разложения родо-
вого строя на территории Древней Руси//Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та. Т. XIX.
1939 С 156.
98 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945.
С. 164.
99 Там же. С. 155.
100 Там же С. 163.
154
ния различных форм феодальной эксплуатации, от политики
„вир” и „продаж”, чрезмерных обложений данью, ,,кунами”
и т. д.»101 Во втором случае мы сталкиваемся с «примучиваниями»
и грабежами: «Имея ,,отроков” и холопов, располагая крупны-
ми денежными средствами, новгородские феодалы посылали
военно-торговые экспедиции на северо-восток, грабя и облагая
данью местное население, где это было возможно, или вступая
в торговые отношения, если то или иное племя было в состоянии
дать отпор грабительским шайкам „лучших” новгородских му-
жей».102 Стремление А. Г. Захаренко определить различие между
внутренней данью и внешней являлось наиболее ценным элемен-
том его суждений о данничестве.
Любопытные высказывания о дани и полюдье принадлежат
М. Д. Приселкову— выдающемуся знатоку истории летописания
на Руси. Согласно М. Д. Приселкову, «Киевское государство се-
редины X века представляло собою, во-первых, основное ядро
из трех княжеств — Киевского, Черниговского и Переяславского,
называвшихся Русью, Русскою землею, и, во-вторых, подчинен-
ные этой Руси силою меча киевского князя земли, которые пла-
тили Киеву полюдье». Собираемое с подвластных Русской земле
областей, полюдье шло на содержание дружины князя. Но у «при-
мученных» Киевом племен имелись свои управители, ко-
торых нужно было содержать. Поэтому помимо полюдья, пред-
назначенного киевскому князю и его дружинникам, населению
завоеванных областей приходилось выделять средства для соб-
ственных властителей, которые М. Д. Приселков считает данью.
«Что полюдье в землях, подвластных Русской земле, представ-
лялось повинностью населения поверх обычных повинностей
в пользу своей местной власти, — доказывает М. Д. Присел-
ков, — лучше всего подтверждается из тех документов, где еще
живет этот термин. Там везде, как увидим, различается „дань”
местной власти от „полюдья” как высшей дани».103 М. Д. При-
селков придерживался выработанного взгляда на дань и по-
людье даже тогда, когда этот взгляд противоречил показаниям
источников. Так, несмотря на то, что Повесть временных лет
совершенно точно указывала на сбор Яном Вышатичем дани,
а не полюдья, он все же говорил о собирании Яном «полюдья»
в Ростово-Суздальской области.104 Эту очевидную несообраз-
ность автор устранял следующим разъяснением: «Самый тер-
мин „полюдье” ко времени появления наших письменных памят-
ников сохранился только в языке тех областей, которые это
101 Захаренко А. Г Восстания смердов и «черных людей» и покорение
племен в Новгороде в конце XII и начале XIII вв//Учен зап. Ленингр ун-та.
№ 48. 1939. Вып. 5. С. 43.
102 Там же. С. 38.
103 Приселков М. Д. Киевское государство второй половины X в. по
византийским источникам//Учен. зап. Ленингр. ун-та. Сер. исторических наук.
Вып 8 1941. С. 235, 236.
104 Там же. С. 237.
155
полюдье платили, и отсутствует, например, в языке киевских ле-
тописцев, которые называют эту повинность окраин или „данью
Руси”, или просто данью Киевскому князю».105
Независимо от того, верно или неверно истолковал дань и по-
людье М. Д. Приселков, само разграничение этих понятий — при-
ем весьма плодотворный и перспективный.
Обсуждение проблемы данничества продолжалось и в кон-
це 40-х — 50-х годах. Иногда оно принимало форму полемики
с С. В. Юшковым. Это мы видим в книге А. Н. Насонова, где
читаем: «В соответствии со своим пониманием общественно-по-
литического строя Киевского государства, С. В. Юшков выдви-
нул новую теорию — теорию превращения в Киевской Руси дани
в феодальную ренту. По ряду соображений принять эту теорию
не считаем возможным. Разумеется, частично дань в феодаль-
ную ренту переходила. Следует подчеркнуть, что дань остается
особой разновидностью феодальной эксплуатации; источники не
дают оснований полагать, что граница между поборами, соби-
раемыми государственным аппаратом, и феодальной рентой от-
дельных землевладельцев стирается. Сказанное отнюдь не про-
тиворечит тому, что дань в раннюю феодальную эпоху обычно
делилась, что из нее выделялись доли в пользу тех или иных
феодалов. Конечно, с развитием феодального землевладения
значение дани среди других источников обогащения знати па-
дало».106 А. Н. Насонов еще раз говорит о частичном переходе
дани в феодальную ренту на протяжении XI—XII вв. Однако
различие между данью и феодальной рентой все-таки остава-
лось: «Дань была разновидностью феодальной эксплуатации,
но эксплуатации, осуществляемой не отдельными феодалами,
а государственным аппаратом».107 А. Н. Насонову казалось, что,
согласившись с С. В. Юшковым, «мы придем к необходимости
пересмотреть учение о феодальной ренте, согласно которому
древнейшими формами ренты при феодализме были отработоч-
ная рента и рента продуктами, а более поздняя — денежная. Мы
знаем, что денежная рента предполагает уже сравнительно зна-
чительное развитие торговли, городской промышленности, то-
варного производства вообще, а вместе с тем и денежного обра-
щения. На Руси денежная рента появляется в XV в. Между тем
дань на Руси в XII в. собиралась частично деньгами, гривнами...
Следует иметь в виду возможность обращения различных нату-
ральнохозяйственных поборов (шкурок) в серебро как по по-
гостам, так и в более крупных центрах».108
А. Н. Насонов возражал С. В. Юшкову более с точки зрения
теоретической, чем фактической. Но такого рода возражения
105 Там же. С. 236.
106 Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории Древне-
русского государства. М., 1951. С. 19—20.
107 Там же. С. 19—20 (прим.).
108 Там же. С. 20 (прим.).
156
можно было адресовать и самому А. Н. Насонову, поскольку
дани, собираемые «государственным аппаратом», могут быть
истолкованы в качестве централизованной феодальной ренты.
А. Н. Н асонов не учитывает такой возможности. Отсюда у него
нечеткость в определении дани как формы эксплуатации; на-
звать дань «разновидностью феодальной эксплуатации» — это
не значит в должной мере исчерпать вопрос, ибо остается неяс-
ным, что понимать конкретно под словом «разновидность» и в
чем заключалось отличие по существу данной «разновидности
феодальной эксплуатации» от феодальной ренты. И здесь, разу-
меется, не может служить критерием обстоятельство, кто взи-
мал дань: государство или частный землевладелец.
Правильно указав на отличие дани от феодальной ренты,
А. Н. Насонов не сумел удовлетворительно объяснить его. Если
бы он вывел данничество за рамки феодализма, его позиции
были бы более прочными. Но А. Н. Насонов полностью разделял
общепризнанное представление о феодальной природе Руси
XI—XII вв. Вполне понятно поэтому, что дань, получаемую фео-
дальным государственным аппаратом, историк объявил разно-
видностью феодальной эксплуатации, оказавшись при этом
в сложном положении.
А. Н. Насонов был уверен «в военном происхождении органи-
зации данничества, точнее — дани и полюдья. Выясняя роль
,,воевод” в распространении данничества, убеждаемся, что они,
как и князья, опирались на местную феодальную знать, защища^
ли ее интересы».109 Расширение территории Древнерусского го-
сударства автором в сущности сведено к «деятельности военной
организации феодальной знати, аппарата принуждения, деятель-
ности князей, воевод-тысяцких и т. п. Государственная террито-
рия росла путем распространения дани и суда, причем важным
моментом было установление постоянных мест суда и сбора да-
ни— ,,становищ”, ,,погостов”».110 Основной вывод исследования
А. Н. Насонова призван подтвердить «существование связи меж-
ду развитием и распространением феодальных отношений и рос-
том государственной территории, распространением дани и суда
представителей государственной власти».111 А это означает, что
дань, по А. Н. Насонову, являлась внутренним социальным ин-
ститутом развивающегося феодального общества.
Для М. Н. Тихомирова дань и феодальная рента — синони-
мы. Обложение данью есть по существу захват земель данников,
в результате чего «земля становилась феодальным владением
князей и дружинников, получавших феодальную ренту. Одно из
первых свидетельств о введении тяжкой дани известно по лето-
писи, это — введение даней и оброков в Древлянской земле се-
109 Там же. С. 218.
110 Там же. С. 217.
111 Там же С 26.
157-
редины X в.»112 Со временем «термин „дань” получил значение
подати, тогда как термины „уставы” и „уроки” имели разное
содержание, в том числе значение подати и налога».113
Если М. Н. Тихомиров безоговорочно относил дань к фео-
дальной ренте, то П. И. Лященко считал ее дофеодальной фор-
мой зависимости. Дань возникает в процессе становления кня-
жеской государственной власти и ее исполнительного органа —
дружины, в ходе которого завязываются даннические отношения
между господствующим классом и принужденным к данниче-
ской повинности рядовым населением. В Киевской Руси дань —
форма обложения государственной властью масс населения.
Она «взималась путем „полюдья”, т. е. непосредственного объез-
да князем и его дружиной подвластных ему сел и деревень».114
Установление даннической зависимости иногда осуществлялось
договорным порядком, но чаще всего — с помощью принужде-
ния. В бюджете древнерусской знати дань играла важную роль:
«Полюдье и дань не только давали источники для оплаты служ-
бы в дружинах, но и являлись вообще основным, примитивным
финансовым источником для удовлетворения всех расходов кня-
зя и государства». Конечный вывод у П. И. Лященко следую-
щий: «...дань являлась начальной и наиболее простой формой
классового подчинения. Она часто имела в своей основе прямое
насилие. Но с возникновением и укреплением государства за-
крепляется и господство правящих классов, эксплуатирующих
трудящиеся массы путем как экономического, так и внеэкономи-
ческого принуждения».115
Таким образом, считая дань формой классового подчинения,
П. И. Лященко видел в ней проявление дофеодальной зависи-
мости и подчеркивал ее простой, примитивный характер.
Видоизмененной формой прежней дани дофеодальных вре-
мен он считал оброки IX—X вв. — периода «становления фео-
дальных отношений».116
Характеризуя социально-экономический строй восточных сла-
вян, образование у них классов, П. Н. Третьяков замечал: «Из-
вестную роль в процессе возникновения классового общества
сыграла у восточных славян... форма примитивной эксплуата-
ции— взимание дани с покоренного населения. Давно известная
на славянском юге, эта форма эксплуатации в VII—IX вв. полу-
чила широкое распространение. Дань с покоренного населения
послужила одним из существенных источников накопления бо-
гатств в руках феодализирующейся знати».117 Даннические от-
112 Т и х о м и р о в М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси
XI--XIII вв. М., 1955. С. 30.
113 Там же
114 Лященко П. И. История народного хозяйства СССР: В 3 т. М.,
1956 Т 1 С. 104.
115 Там же. С. 105, 106.
116 Там же. С. 189
117 Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. М., 1953 С. 294.
Я 58
ношения были распространены «внутри самих славянских пле-
мен», ибо «неизбежным следствием военных столкновений меж-
ду восточнославянскими племенами являлось обложение поко-
ренного населения данью, а сами военные столкновения в значи-
тельной мере представляли собой не что иное, как борьбу раз-
личных группировок племенной знати из-за дани, собираемой
с сельского и городского населения. Впоследствии, уже во вре-
мена Древней Руси, когда процесс превращения общинных зе-
мель в частную собственность близился к своему завершению,
эксплуатация сельского населения путем сбора дани претерпела
трансформацию, превратясь в ряде случаев в ренту продукта-
ми».118 Фраза П. Н. Третьякова «в ряде случаев» убеждает в том,
что автор наблюдал в Древней Руси лишь частичный переход
дани в ренту продуктами, оставляя другую ее часть вне фео-
дальной системы.
С пристальным вниманием к древнерусской дани подходили
украинские историки. К. Г. Гуслистый, например, усматривал
в дани форму феодальной эксплуатации, имевшей место в ран-
нефеодальном древнерусском обществе.119 Более сложную карти-
ну рисует Д. И. Блифельд: «Дань в своем первичном виде — яв-
ление доклассового общества. Это добровольные взносы членов
общины на ее потребности: отправление религиозных праздни-
ков, организация запасов на случай неурожая и т. п. В процессе
складывания классового общества право собирать дань и рас-
поряжаться ею узурпируется родовой знатью и с превращением
последней в господствующий класс делается формой феодальной
эксплуатации».120
Неоднократно обращались к изучению даней в Киевской Ру-
си В. И. Довженок и М. Ю. Брайчевский. Они выступили с це-
лой серией исследований на эту тему. Первое из них появилось
в 1950 г. в виде статьи, написанной в связи с дискуссией о пе-
риодизации истории СССР, проходившей на страницах журнала
«Вопросы истории». Проблему данничества В. И. Довженок'
и М. Ю. Брайчевский нашли недостаточно разработанной: «Во-
прос о социальном значении дани наименее разработан в исто-
рической науке, но принято считать, что дань IX—X вв. не была
феодальной формой эксплуатации».121 Авторы взялись запол-
нить этот досадный, по их мнению, пробел. Они начали с того,
что отбросили мысль о дани как следствии военных столкнове-
ний племен и народов: «...дань не могла возникнуть в результате
завоеваний; она могла означать только повинность земледель-
118 Там же. С. 295—296.
119 История Украинской ССР: В 2 т/Под ред А К Касименко Киев.
1953. Т. 1. С. 55.
120 Нариси стародавньо! icTopii УкраТнськоТ РСР. КиТв, 1959. С. 386—
387
121 Довженок В., Брайчевский М. О времени сложения феодализ-
ма в Древней Руси//ВИ. 1950. № 8. С. 63.
159*
ческого населения феодалу за пользование землей, которая юри-
дически была его собственностью. И если варяги и хазары дей-
ствительно собирали дань у славян от дыма и рала, то это мож-
но объяснить той системой даннических отношений, которая су-
ществовала у славян значительно раньше и независимо от варя-
гов и хазар». В категорическом тоне В. И. Довженок
и М. Ю. Брайчевский заявили: «Дань могла быть только выра-
жением крепостнических феодальных отношений, когда земле-
владелец-феодал посредством внеэкономического принуждения
присваивал часть труда непосредственного производителя в ви-
де продуктов этого труда. Основанием для феодала принуждать
производителя отдавать ему часть продуктов было то, что про-
изводитель пользовался землей, которая юридически принадле-
жала феодалу. Князь, бывший верховным владыкой в княжест-
ве, был прежде всего собственником всей земли».122
Вскоре В. И. Довженок в ряде работ повторил тезис о дани
как продуктовой феодальной ренте.123 В 1959 г. в книге «Очерки
древней истории Украинской ССР» он писал: «Основной фор-
мой феодальной эксплуатации населения в эпоху Киевской Руси
была продуктовая, т. е. натуральная рента, известная под на-
званием дани. Дань основывалась на феодальной земельной
собственности».124 И далее, два года спустя: «Дань была выра-
жением внутренних социально-экономических отношений в вос-
точнославянском обществе накануне создания Киевского госу-
дарства и являла собой форму эксплуатации крестьян-общинни-
ков феодальным классом, который в это время нарождался. Она
была натуральной формой феодальной ренты».125 В 1972 г.
В. И. Довженок опубликовал статью «О некоторых особенно-
стях феодализма в Киевской Руси», где получили свое отраже-
ние его старые идеи. Дань X в., по словам В. И. Довженка, име-
ла два значения: военная контрибуция, которую вынуждены
были платить славянские племена внешним врагам (варягам,
хазарам), и повинность в пользу местной господствующей вер-
хушки. Вот эта последняя повинность (дань) и выступала в ка-
честве феодальной ренты. Именно она была основным источни-
ком обогащения социальной верхушки.126 В XII—XIII вв. дань
как натуральная форма феодальной ренты сохраняется. И в это
122 Там же. С. 64.
123 Довженок В. Про дофеодальный период в icTopii* РусЦ/Археолопя.
Т. VI. Ки1в, 1952. С. 13—15.
124 Написи стародавньо! icTopii УкрашськоТ РСР. С. 457.
125 Д о в ж е н о к В И Землеробство древньо! Pyci до середины XIII ст.
КиГв, 1961. С. 198.
126 Довженок В. И. О некоторых особенностях феодализма в Киев-
ской Руси//Исследования по истории славянских и балканских народов.
Эпоха Средневековья; Киевская Русь и ее славянские соседи./Под ред.
В. Д. Королюка М, 1972 С 98; см- '1акже Довженок В И Характера
риси феодал1зму в КиТвсьюй Рус1/7Укра’1нський кторичний журнал 1970.
.№12 С 38—39, 40—41.
160
время дань-рента по-прежнему являлась главным источником
доходов класса феодалов.127
Аналогичные идеи развивал М. Ю. Брайчевский: «Для того,
чттобы понять правильно экономическое значение дани, обратим-
ся к источникам, из которых следует, что, во-первых, дань была
связана с землею, а во-вторых, земля, с которой она собирается,
рассматривалась как собственность великого князя».128
М. Ю. Брайчевский доказывает, что в эпоху генезиса феода-
лизма на Руси не было условий для развития отработочной рен-
ты. Поэтому «основной формой эксплуатации в это время долж-
на была выступить продуктовая рента».129 Разумеется, продук-
товая рента не была единственной формой феодальной эксплуа-
тации, дополняясь отработочной и денежной рентой. С необык-
новенной легкостью автор отыскал отработки в X в. и ренту
деньгами в XI в.130 Коренной вывод М. Ю. Брайчевского гласит:
«Таким образом, мы не видим серьезных причин возражать, что
древнерусская дань являла собой феодальную ренту продукта-
ми и что древнейшею формой феодальной эксплуатации на Руси
была не отработочная, а продуктовая».131
Все эти наблюдения В. И. Довженка и М. Ю. Брайчевского
получили одобрение в редакционной статье, подводившей итоги
дискуссии,132 и нашли поддержку со стороны таких авторитет-
ных специалистов, как Л. В. Черепнин и В. Т. Пашуто.133 Авто-
рам редакционной статьи, а также Л. В. Черепнину и В. Т. Па-
шуто, положения В. И. Довженка и М. Ю. Брайчевского импо-
нировали, видимо, потому, что они удревняли феодальную эк-
сплуатацию на Руси и, кроме того, давали новое обоснование
старой концепции, утверждавшей господство феодализма в Древ-
ней Руси.
В литературе, правда, звучала и критика, адресованная
В. И. Довженку и М. Ю. Брайчевскому. Для примера назовем
книгу П. А. Хромова, в которой оспаривались их взгляды на
роль продуктовой ренты в Киевской Руси и проводилась мысль
об эволюции дани в феодальную ренту.134 Но эта критика не до-
стигла цели. Впрочем, как бы там ни было, бесспорным остает-
ся тот факт, что идеи украинских историков быстро привились
к историографическому древу. Два основополагающих тезиса
127 Там же. С 99, 105
128 Б р а й ч е в с к и й М. Ю. Про початкову форму феодально! експлуа-
тацп в КиТвськш Рус1//В!сник Академии наук УРСР. 1959. № 4. С. 65;
см. также: Брайчевский М. Ю. По поводу одного места из Констан-
тина Багрянородного//Византийский временник Т. XVII. 1960.
129 Там же. С. 64
130 Там же. С 70
131 Там же. С. 66.
132 Об итогах дискуссии о периодизации СССР//ВИ 1951. № 3, С. 56.
1331 Черепнин Л. В., Пашуто В. Т. О периодизации истории Рос-
сии в эпоху феодализма//Там же. 1951. № 2.
134 Хр омов П„ А. Очерки экономики феодализма в Россит М „ 1957.
С. 57—58.
161
В. И. Довженка и М. Ю. Брайчевского, согласно которым древ-
нерусский князь являлся верховным собственником земли,
а дань выступала как феодальная рента, были приняты и раз-
виты одним из ведущих специалистов по истории средневековой
России Л. В. Черепниным.135
В наиболее законченном и отшлифованном виде концепция
данничества на Руси содержится в работе Л. В. Черепнина, по-
священной изучению спорных вопросов истории феодальной зе-
мельной собственности в IX—XV вв.136
Дань, по мнению Л. В. Черепнина, — наиболее ранняя фор-
ма эксплуатации общинников киевскими князьями. На словах
Л. В. Черепнин признает эволюцию дани в феодальную ренту,
подчеркивая, что эта эволюция «совершалась постепенно и да-
тировать этот процесс трудно».137 Но на деле (в ходе самого ис-
следования) он не раскрывает превращения дани в феодальную
ренту, и дань у него уже в конце IX столетия фигурирует в ка-
честве феодальной повинности, появившись неожиданно, в гото-
вом виде.
Термин «полюдье», полагает Л. В. Черепнин, имел двоякий
смысл: «Форма взыскания дани (объезды представителями пра-
вящего класса подчиненных общин) и тот корм, который ими при
этом брался».138 Дань, согласно Л. В. Черепнину, «раскладыва-
лась по погостам и бралась с ,,двора”, „дыма”, „рала”, „плу-
га”, т. е. с отдельных крестьянских хозяйств. В связи с этим
погосты как поселения соседских общин приобретают новое зна-
чение— административно-фискальных округов. С именем княги-
ни Ольги летопись связывает проведение в 946—947 гг. ряда
мероприятий, направленных к укреплению княжеской власти
в пределах соседских общин: нормирование повинностей, полу-
чавших регулярный характер („уставляющи уставы и уроки"),
устройство погостов как постоянных центров сбора дани („ус-
тави... погосты и дани...”). Система „полюдья”, т. е. поездок кня-
жеских „мужей” за данью, постепенно сменяется „повозом”, т. е.
доставкой ее в определенный пункт погоста общинниками».139
135 В этом легко убедиться, заглянув в его исследования (Череп-
нин Л В 1) Основные этапы развития феодальной собственности на Руси
(до XVII в.)|//ВИ, 4953. № 4; 2) Из истории формирования класса феодаль-
но-зависимого крестьянства на Руси//И3 56 1956. С: 245—246; 3) Общест-
венно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда//Новосель-
цев А П и др Древнерусское государство и его международное значение
М., 1965. С. 146—152).
136 Ч е р е п н и н Л. В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной зе-
мельной собственности в IX—XV вв.//Новосельцев А П. Пашуто В. Т. Че-
репнин Л. В. Пути развития феодализма. М., 1972.
137 Там же. С. 151.
138 Там же. С. 151—152.
139 Там же С 152—153.— О «реформе» княгини Ольги Л. В. Черепнин
говорит и в других своих работах (Ч е п е п н и н Л В. 1) Из истории форми-
рования класса . С. 246; 2) Общественно-политические отношения... С. 149—
150).
162
Феодальную ренту (дань) Л. В. Черепнин наблюдает на протя-
жении X—XII вв.140
Концепция дани Л. В. Черепнина нам представляется весьма
спорной. Исследователь во главу угла поставил так называемое
«окняжение» земли, установление верховной (государственной)
собственности князя на землю. Феодальный характер дани вы-
водится автором из этого фундаментального для него положе-
ния. Однако «окняжение» земли, верховная княжеская собст-
венность на землю — категории сомнительные. Киевская Русь
таких явлений, по нашему мнению, не знала.141 •
Л. В. Черепнин оперирует понятиями «процесс», «эволюция»,
«превращение».142 Но за этими понятиями, как ни странно, у ис-
следователя нет динамики, нет развития. Картина, изображае-
мая Л. В. Черепниным, статична. Есть, правда, некая иллюзия
движения, создаваемая описанием внешней канвы событий,
т. е. рассказом о том, где, когда, какое племя было обложено
данью, какие перемены внесла княгиня Ольга в порядок сбора
дани и т. п. Развития же именно института дани Л. В. Череп-
нин не показал. В самом деле, возложение дани на «примучен-
ное» племя, по его словам, есть в то же время установление
верховной собственности победителя (киевского князя) на зем-
лю побежденных, а установление верховной собственности го-
сударства в лице князя означает приобретение данью феодаль-
ного характера. Стало быть, у Л. В. Черепнина час возникнове-
ния дани-ренты — это час появления верховной княжеской соб-
ственности и наоборот. Отсюда ясно, что эволюция дани в фео-
дальную ренту в работе Л. В. Черепнина не раскрыта: дань-рен-
та является сразу и в готовом виде. Тем не менее 'В новейшей
исторической литературе сложилось целое направление, пред-
ставители которого развивают в своих работах те же идеи
Л. В. Черепнина. К данному направлению принадлежат
Я. Н. Щапов, О. М. Рапов, Ю. А. Кизилов, Б. А. Рыбаков,
В. Л. Янин, Г. В. Абрамович, М. Б. Свердлов, А. А. Горский,,
Л. В. Милов и др.
Я. Н. Щапов рассматривает дань как форму конфискации
публичной властью у непосредственных производиителей про-
дуктов прибавочного труда.143 Он полагает, что «там, где фео-
дальная собственность на землю в форме частного крупного
землевладения господствующего класса не сформировалась, эк-
сплуатация крестьян осуществлялась государством в лице князя
140 Ч е р е п н и н Л. В. Русь: Спорные вопросы... С. 115; см. также:
Черепнин Л В. Формирование крестьянства на Руси//История крестьян-
ства в Европе: В 3 т. Т. I: Формирование феодально-зависимого крестьян-
ства: М, 1985. С. 327—329
141 См : С 317 настоящей книги
142 Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы... С. 151, 155.
14а Щ а п о в Я. Н. Церковь в система государственной блести древней4’
Руси//Новоселъцев A. IT. и др. Древнерусское государство и его междуна-
родное значение С 303
163
и в форме даней. В этих условиях дани были раннефеодальной
формой земельной централизованной ренты».144 Подобный строй
отношений был типичным для Руси второй половины X — нача-
ла XI в.145 Итак, по Я. Н. Щапову, древнерусская дань являлась
феодальной рентой, порожденной верховной (государственной)
собственностью киевских князей, экспроприировавших общин-
ную собственность.146
Изучая данничество в домонгольской Руси, О. М. Рапов при-
шел к выводу о том, что «наиболее распространенными в древ-
ней Руси средствами эксплуатации были: сбор дани, а также
полюдье». При этом термин «дань» в IX—XIII вв. обозначал как
земельную ренту, так и контрибуцию.147 Под последней О. М. Ра-
пов разумеет дань, добывавшуюся в ходе победоносных походов
Руси на соседние страны. Что касается земельной ренты, то она
фигурировала в виде даней, собираемых князьями у «примучен-
ных» восточнославянских племен. Завоевание этих племен со-
провождалось установлением . собственности победителей на
землю побежденных. В результате «уже в IX—X вв. целый ряд
территорий Восточной Европы превратился в собственность Ки-
евского государства и киевских князей, ставших фактически вер-
ховными собственниками территорий, входивших в состав Киев-
ской Руси». О. М. Рапов называет ряд признаков, позволяющих
ему считать дань X в. земельной рентой: «1) верховный земель-
ный собственник — Киевское государство (фактически — киев-
ский князь); 2) регулярность взимания дани, установленная ,,ус-
тавами” и „уроками”; 3) наличие определенных фиксированных
площадей, с которых происходило взимание; 4) сбор ренты про-
водился с помощью внеэкономического принуждения, которое
выражалось в изъятии дани вооруженными отрядами княжеских
дружинников».148
О. М. Рапов, в отличие от своих предшественников, А. Н. На-
сонова например, подчеркивает: «В чью пользу взималась дань—
в пользу ли самого верховного собственника на землю, в пользу
ли феодалов, которым верховный собственник в качестве жало-
вания за службу отдавал эту дань, или в пользу княжеских
агентов-министериалов — не играет никакой роли при опреде-
лении: рента это или контрибуция». Чтобы показать процесс
развития феодальной ренты, историк выделяет несколько этапов
144 Там же. С. 305.
145 Там же. С. 304.
146 Там же. С. 281, 296, 300, 302, 304, 305, 306, 329, 350; см. также:
Щапов Я. Н. 1) Церковь и становление древнерусской государствен-
ности//ВИ. 1969. № 11. С. 60’» 2) Древнерусские княжеские Уставы и цер-
ковь в феодальном развитии Руси X—XIV вв.//ИСССР. 1970. № 3. С. 127,
130; 3) Княжеские Уставы и церковь в Древней Руси. М, 1972. С. 307.
147 Рапов О. М. К вопросу о земельной ренте в Древней Руси в до-
монгольский период//Вестн. Моск, ун-та Серия IX. История. 1968. № 1.
С. 57.
148 Там же. С. 57—58, 60, 61.
164
в ее становлении: «Вначале происходит захват дружинниками
киевского князя земель соседнего „княжества” (племени), кото-
рые становятся собственностью феодальной верхушки Киевского
государства. После этого на побежденных накладывается дань-
рента „от дыма” — плата за использование лесов, выгонов, рек,
пахотной земли и т. д. отдельными крестьянскими хозяйствами.
Во второй половине X в. ренту начинают собирать с „плуга”,
т. е. четко фиксируются единицы пахотной земли, за эксплуата-
цию которой вносится плата феодальному государству или от-
дельным феодалам. Таким образом, рента постепенно начинает
приобретать дифференцированный характер. В качестве добав-
ления к ренте вводятся налоги».149 Дань-рента многократно упо-
минается и в источниках XI—XIII вв.150
Таковы соображения О. М. Рапова о древнерусской дани.
При ближайшем рассмотрении они обнаруживают некоторый
дефицит исторического подхода к проблеме возникновения да-
ни — феодальной земельной ренты. Стремление исследователя
обозначить этапы становления дани-ренты создает, как нам ка-
жется, лишь видимость историзма. Ведь завоевание племени
и «возложение» на него дани — акты теснейшим образом взаи-
мосвязанные и, собственно, одновременные: подчинение одного
племени другим выражалось в уплате дани побежденных побе-
дителям. Завоевание и обложение данью — две стороны одной
медали. Разделять их поэтапно методически неправомерно.
В книге о княжеских владениях на Руси О. М. Рапов рисует
более динамичную картину превращения дани в феодальную
ренту. Согласившись с мыслью Л. В. Черепнина о постепенном
перерастании дани в ренту, он старается показать эту постепен-
ность на примере истории Древлянской земли IX — первой по-
ловины X в., когда племенная знать, возглавлявшая древлянское
общество, наложила руку на общинные земли. Но вот в прав-
лении Олега «политическая власть киевского князя была рас-
пространена на Древлянскую землю». И О. М. Рапов ставит во-
прос: «посадил» ли Олег у древлян своего наместника, или же,
пойдя на компромисс с тамошней знатью, оставил за ней право
распоряжения «внутри области», т. е. превратил древлянских
князей и старейшин в вассальных держателей? Ответ у автора
следующий: «Нам представляется более вероятным второй ва-
риант, так как местные древлянские князья упоминаются в ле-
тописи спустя 30 с лишним лет после смерти Олега. А в таком
случае следует считать, Что Древлянская земля была в 883 г.
„окняжена” Киевом еще неполностью».151 Окончательное «окня-
жение» земель древлян произошло после известного похода Оль-
ги в 946 г., в результате которого «местные старейшины-земле-
149 Там же. С. 61.
150 Там же. С. 64
151 Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине
XIII в. М, 1977. С. 26.
165
владельцы» лишились «своих держаний» и были заменены ад-
министрацией из Киева. Древлянская дань стала феодальной
рентой.152
В построениях О. М. Рапова тезис об узурпации древлянской
знатью общинных земель выглядит более декларативным, чем
доказательным. Поэтому переход дани в ренту едва ли может
быть обоснован одной лишь сменой древлянских правителей
киевскими.
Не имеют категорического звучания и признаки, восприни-
маемые О. М. Раповым как присущие дани,т. е. феодальной рен-
те. Об этом убедительно писал А. Л. Шапиро, оспоривший его
выводы относительно социальной природы даней X вл «Все чер-
ты, которые О. М. Рапов считает отличительными признаками,
дани-ренты, в равной мере присущи и дани-контрибуции. Дань-
контрибуция, которую киевские князья брали с Византии, не бы-
ла единовременным платежом, а должна была повторяться. Не-
даром в „Повести временных лет” под 971 г. указывается, что
Святослав, приняв от царя дары, говорил: „Аще ли почнеть не
управляти дани, да изнова из Руси, совкупивше вой множайша,
пойдем Царюгороду”. Дань-контрибуция, как и дань-рента,
и даже в большей степени, чем эта последняя, взималась по оп-
ределенной норме, в установленных размерах, иногда и с земель-
ных площадей. Вспомним, например, татарскую дань с сохи
и сборщиков татарской дани — поплужников».153 У Рапова фи-
гурирует еще один важнейший признак дани-ренты: верховная
в лице князя собственность на земли покоренных Киевом пле-
мен. А. Л. Шапиро решительно (и, на наш взгляд, справедливо)
отвергает мысль о верховной земельной собственности первых
Рюриковичей и тем самым отклоняет указанный признак как
несостоятельный.154
В качестве феодальной повинности толкует дань Ю. А. Ки-
зилов, по мнению которого уже к концу IX в. установилась соб-
ственность киевских князей на ряд территорий покоренных ими
восточнославянских племен.155 Иными словами, К). А. Кизилов
наблюдает в указанное время «окняжение» земли, возникнове-
ние верховной собственности князя на землю.156 Дань превраща-
лась в феодальную ренту. «С нашей точки зрения, — заявляет
автор, — из того, что дань взималась лишь в среде „примучен-
152 Там же. С. 26—27.
153 Ш а п и р о А. Л О природе феодальной собственности на землю//
ВИ 1969 .№ 12 С 69 (прим)
154 Там же. С. 67—69.— О. М. Рапов, как мы знаем, упоминает еще как
признак феодальной сути дани изъятие ее «вооруженными отрядами княже-
ских дружинников». Однако применение вооруженной силы еще более харак-
терно для получения дани-контрибуции.
155 К и з и л о в Ю. А. Предпосылки перехода восточного славянства
к феодализму//ВИ. 1969. № 3. С. 99.
156 Кизилов Ю. А. 1) Предпосылки... С. 99; 2) Спорные вопросы ис-
тории древнерусского феодализма//ИСССР. 1973. № 5. С. 160.
166
ного” населения соседних общностей, а не на территории „Рус-
ской земли”, нельзя делать вывод о ее контрибуционном харак-
тере, поскольку „примучивание” в феодальную эпоху сплошь
и рядом играло роль основного орудия, с помощью которого про-
исходила реализация прибавочного труда в пользу коллектив-
ного или частного земельного собственника».157 Ю. А. Кизилов,
по существу, не различает насилия, совершаемого внутри об-
щества господствующим классом над классом непосредственных
производителей, и насилия, осуществляемого в ходе межплемен-
ных войн, сопровождавшихся грабежами эпизодическими и по-
стоянными в виде даней, выплачиваемых, как говаривал летопи-
сец, «мира деля». Такое неразличение исторических явлений де-
лает позицию исследователя легко уязвимой.
Близкие к концепции Л. В. Черепнина суждения высказал
С. М. Каштанов, рассматривавший дань в теоретическом аспек-
те. Он полагает, что «взимаемый феодалом налог по своему эко-
номическому происхождению — рента, по методу присвоения —
дань».158
Проблема «окняжения» земли, разработанная Л. В. Черепни-
ным, сыграла важную роль в представлениях В. Л. Янина о со-
циальном развитии Новгорода X — конца XI столетий.159 В те
времена вотчинная собственность новгородских феодалов еще не
сформировалась, и бояре являли собой ассоциацию, обладавшую
правом корпоративной собственности на землю. Исходя из мыс-
ли о корпоративной (государственной) земельной собственности
новгородского боярства, В. Л. Янин наделяет рентным характе-
ром взимаемые им подати, в том числе, разумеется, и дань.160
Далеко идущие выводы, относящиеся к дани-полюдью, дела-
ет Б. А. Рыбаков. Свое понимание вопроса он сперва изложил
в статье о смердах,161 а затем — в тезисах, заключающих в себе
«новую концепцию предыстории Киевской Руси». Б. А. Рыбаков
полагает, что «главное внимание историков должно привлечь
такое грандиозное предприятие, как „полюдье” киевских князей,
обычно лишь упоминаемое в исторических трудах, но не анали-
зируемое во всем государственном размахе».162 Подобное отно-
шение Б. А. Рыбакова к феномену полюдья продиктовано тем,
что «именно полюдье помогает решить вопрос о возникновении
верховной собственности на землю, являющейся важнейшим ус-
ловием феодального строя. Полюдье демонстрирует отношения
157 Кизилов Ю. А. Предпосылки... С. 99.
158 К а ш т а н о в С. М. Феодальный иммунитет в свете марксистско-ле-
нинского учения о земельной ренте//Актуальные проблемы истории России
эпохи феодализма/Под ред. Л. В. Черепнина. М, 1970 С? 193.
159 Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1961. С. 279.
160 Там же. С. 274—279.
16* Рыб а ков Б. А. Смерды//ИСССР. 1979. № 2.
162 Р ы б а к о в Б. А. Новая концепция предыстории Киевской Руси//
Там же 1981 Л? 1; 1981 № 2 С 54
167
господства и подчинения в самом обнаженном первоначальном
облике и одновременно (особенно если речь идет о большой тер-
ритории со сложным соподчинением простых князей и главенст-
вующих над ними „светлых князей”) устанавливает систему
вассалитета».163 В середине X в. полюдье вступает в последний
период своего существования.164 Вообще же «полюдье следует
представлять себе не как первичную форму сбора дани, а как
итоговую фазу этого процесса, охватившего и местные племен-
ные дружины».165 Будучи тарифицированной и фиксированной,
дань собиралась не в произвольном количестве.166 Б. А. Рыбаков
считает, что по существу своему она представляла натуральную
феодальную ренту.167 Ученый не видит различия между данью
и полюдьем.
Наблюдения Б. А. Рыбакова о древнерусском полюдье одоб-
рительно принял Г. В. Абрамович. Он писал: «Роль полюдья
в „окняжении” славянских земель интересно и убедительно оха-
рактеризована Б. А. Рыбаковым».168 В политике Ольги, Свято-
слава и Владимира историк усматривает неуклонное «окняже-
пие» восточнославянских земель, формирование государственно-
го феодализма.169 В складывающейся структуре государствен-
ного феодализма Г. В. Абрамович рассматривает и даннические
отношения.
Довольно просто и в равной мере искусственно разрешает
трудности, связанные с изучением дани, М. Б. Свердлов. Сочтя
справедливым вывод А. Д. Горского «о принципиальном тожде-
стве налогов феодального государства и вотчинных повинностей
в XIV—XV вв.», он распространил его и на предшествующий
период — X—XIII века. Государственные подати (дань, дарт
корм, почесть, оброк, полюдье), в денежной или натуральной
форме взимавшиеся в X—XII вв., в XIII—XIV вв. фиксируются
как повинности во владельческих хозяйствах светских и духов-
ных феодалов. Взимание налога-ренты со свободной (по отно-
шениям феодального общества) крестьянской собственности
свидетельствует о ее эксплуатируемом непривилегированном по-
ложении в отличие от привилегированной земельной собственно-
сти феодалов».170
163 Там же; см. также: Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские кня-
жества XII—XIII вв. М., 1982. С. 258.
164 Там же.
165 Р ы б а к о в Б. А. Смерды. С. 43—44; см. также: Рыбаков Б А.
Киевская Русь... С. 325.
165 Там же. С. 43.
167 Рыбаков Б. А. Новая концепция...//ИСССР. 1981. №2. С. 54.
168 Абрамович Г. В. К вопросу о критериях раннего феодализма на
Руси и стадиальности его перехода в развитой феодализм//Там же. 1981.
№ 2. С. 73.
189 Там же. С. 72—73.
170 Свердлов М. Б. Генезис феодальной земельной собственности
в Древней Руси//ВИ. 1978. № 8. С. 55.
168
И в последующих своих работах М. Б. Свердлов изображает
дань как элемент государственной налоговой эксплуатации,
имеющий рентный характер. «Образование государства, — чита-
ем в одной из этих работ, — установление в нем власти господ-
ствующего класса выражали новые антагонистические общест-
венные отношения, основанные на эксплуатации не только зави-
симого населения в господском хозяйстве, но и лично свободных
непосредственных производителей в системе государства... Ос-
новным инструментом государственной эксплуатации свободных
непосредственных производителей стала развитая система пода-
тей. Дань, которая первоначально взималась при подчинении
почти всех восточнославянских и неславянских племен, стала
названием регулярно взимаемого налога».171
Переход добровольных приношений и даней-контрибуций
в налог служит для А. А. Горского, как и для М. Б. Свердлова,
показателем феодализации общественных отношений на Руси.
По А. А. Горскому, «переход этот совершался путем узурпации
дружинной верхушкой военной добычи и сборов с соплеменни-
ков. Крайне важно установить, когда можно считать этот пере-
ход завершенным. Грани здесь, разумеется, весьма условны, но,
думается, признаками, при наличии которых можно говорить
о существовании налога, являются следующие: 1) постоянность
взимания; 2) бессрочность; 3) нормированность количества и со-
става собираемых поступлений; 4) наличие постоянных единиц
обложения. Таким образом, приношения и дани-контрибуции
превращаются в налог тогда, когда они становятся регулярными,
бессрочными, нормированными и связанными с основным сред-
ством производства — землей (т. е. начинают взиматься в опре-
деленных размерах с единицы земельной площади или с каждо-
го двора непосредственного производителя). На Руси переход
к такого рода сборам отчетливо прослеживается в конце IX—
X вв., когда дань начинает собираться в пользу киевских князей
с „дыма” (т. е. двора), „рала”, „плуга”, в определенных разме-
рах „по щеляге”, „по черне куне”».172
Как видим, А. А. Горский о появлении налога-ренты судит
по чисто внешним формальным деталям, которые, кстати ска-
зать, нельзя истолковывать однозначно, поскольку они в равной
мере приложимы и к дани-контрибуции, о чем у нас уже шла
речь.173 Формальный способ изучения даннических отношений на
Руси IX—X вв., заменивший А. А. Горскому анализ глубинны#
171 Свердлов М. Б Генезис и структура феодального общества
в Древней Руси. Л., 1983. С. 56—57; см. также: Свердлов М. Б. Из ис-
тории системы налогообложения в Древней Руси//Восточная Европа в древ-
ности и средневековье/Под ред. Л. В. Черепнина. М., 1978.
172 Г о р с к и й А А 1) К вопросу о предпосылках и сущности генези-
са феодализма на Руси//Вестн. Моск, ун-та. Сер. 8. История. 1982. № 4.
С 78; 2) Дружина и генезис феодализма на Руси//ВИ 1984 № 9 С 22.
173 См.: С. 166 настоящей книги.
7 Заказ № 632 169
процессов общественной жизни, оказался для автора чреватым
серьезными издержками методологического порядка. Так, ему
кажется, будто «после появления указанных выше 4-х (тесно
связанных между собой) признаков налога установилась собст-
венность на землю предводителя военной знати — князя и его
дружины. Представители военно-дружинной знати превратились,
таким образом, в корпоративных собственников земли и одно-
временно в аппарат государственной власти. При этой форме
собственности (государственной) представители господствующе-
го класса получали ренту не прямо, а опосредованно, через го-
сударство (налог-рента)».174 Та же мысль звучит в другой статье
А. А. Горского: «После появления дани-налога военно-дружин-
ная знать превращается в корпоративного земельного собст-
венника и одновременно в аппарат государственной власти».175
Следовательно, не возникновение корпоративной дружинной
собственности на землю превращает дань-контрибуцию в налог-
ренту, а наоборот, появление дани-налога делает дружинную
знать земельным собственником. Тут явное нарушение причин-
но-следственной связи и, стало быть, логики истории, если, ра-
зумеется, подходить к ней с материалистических позиций.
К числу приверженцев концепции государственного феода-
лизма в Древней Руси принадлежит и Л. В. Милов. Подобно
А. А. Горскому, он отводит «дружинному компоненту» в орга-
низации феодальной эксплуатации населения ведущую роль.
«Наиболее ярким выражением этого было полюдье, практика
которого в X в., вероятно, имела уже давнюю традицию».176
Необходимо сказать, что не все новейшие исследователи
согласны с оценкой даней IX—X вв. как феодальных поборов.
Мы уже упоминали А. Л. Шапиро, подвергшего критике пред-
ставления о рентном существе даннических платежей в указан-
ные века. Эволюцию дани в феодальную ренту историк связы-
вает с возникновением феодальной вотчины, а не верховной зе-
мельной собственности государства, персонифицирующегося
в княжеско-дружинной знати. «Эксплуатация славянских пле-
мен и других народов киевскими князьями и дружинниками
в X, а в значительной мере и в XI в., — пишет А. Л. Шапиро, —
осуществлялась прежде всего в форме даней-контрибуций,
в форме полюдья и других кормлений, в форме вир и иных
судебных пошлин. Надо полагать, что в XI в. дань уже начала
перерождаться в ренту продуктом и сливаться с нею, посколь-
ку развивалось феодальное землевладение. Но, по источникам,
этот процесс перерождения и слияния начинает прослеживать-
174 Г о р ск и й А. А. К вопросу о предпосылках... С. 79
175 Горский А. А. Дружина и генезис феодализма . С. 22
176 М и л о в Л. В. О причинах возникновения крепостничества в Рос-
сии//ИСССР. 1985. № 3. С. 179—180.
170
ся лишь с XII века».177 Важно подчеркнуть в этих суждениях
А. Л. Шапиро два момента: разграничение дани и полюдья,
а также мысль о начале перерождения дани в феодальную про-
дуктовую ренту, т. е. о незавершенности в Древней Руси пре-
вращения дани в феодальную повинность.
В. В. Мавродин, объясняя появление дани путем завоевания,
подчинения племен оружием, замечает: «Дань — не феодальная
рента. Платящие дань общинники еще не являются феодально-
зависимыми людьми. Они платят дань и принимают участие
в военных мероприятиях своих князей. И только. При этом
дань — результат военных столкновений, «примучивания» или,
наоборот, стремления избежать вооруженной борьбы («мира
деля»). Платят дань только покоренные силой оружия «люди»
разных племен и земель неславянского и славянского происхож-
дения».178
Говоря о смердах-данниках, В. В. Мавродин отмечает, что
«уплата дани еще не делает смерда феодально-зависимым. Смерд-
данник, состоящий „под данью” — „подданный”, но он может
оставаться свободным общинником».179 По мере захвата князь-
ями и боярами земель и угодий смердов, последние станови-
лись феодально-зависимыми, а их повинности в пользу господ
приобретали феодальный характер, а дань «перерастала в об-
рок»,180
Иначе, чем Л. В. Черепнин и его последователи, представлял
историю даннических отношений на Руси А. А. Зимин. Вместе
с другими исследователями он указывал на прочность общин-
ных порядков как на одну из особенностей исторического раз-
вития древнерусского общества. Вервь Древней Руси была на-
столько сплоченной и мощной социальной организацией, что
«долгое время решительно противостояла нажиму феодалов,
препятствовала их внедрению в крестьянские миры. Ее подве-
домственность феодальной власти на большей части террито-
рии Древнерусского государства ограничивалась платежом да-
ней (полюдья) и судебной подведомственностью князю. Только
ко второй половине XI в. относится начало процесса трансфор-
мации дани в ренту продуктами».181
Возражала против отождествления дани с феодальной рен-
той В. И. Горемыкина. Дань появляется на той «ступени раз-
177 Ш а п и р о А. Л. О природе феодальной собственности на землю.
С. 69.
178 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства и фор-
мирование древнерусской народности М, 1971. С 66—67
179 Там же. С. 68.
С 18оэдаврОДИН в в Происхождение русского народа. Л., 1978.
181 Зимин А. А. Холопы на Руси: (С древнейших времен до конца
XV в) М, 1973 С 369 —Следует иметь в виду, что А А Зимин подразу-
мевает лишь тенденцию к превращению дани в феодальную ренту (Там
же. С. 115).
171
вития, когда внутри общества получение прибавочного про-
дукта было сопряжено с известными ограничениями, связан-
ными с родовыми традициями». По мнению В. И. Горемыкиной,
дань, будучи своеобразным откупом за мир, имела грабитель-
скую сущность, неизменную «до конца существования Киевской
Руси». Вместе с тем в XI—XII вв. дань наряду с «продажами» —
форма «государственного налогового обложения, идущего в
пользу осуществлявшего публичную власть князя».182 При этом
В. И. Горемыкина говорит о том, что «налог являлся формой
зависимости от государства, но он не был феодальной рентой»,
поскольку «государство, возглавленное киевскими князьями,
нельзя рассматривать как «феодальный домен», так как князья
не были феодалами, а являлись суверенами территории, на ко-
торой осуществляли свою власть...».183
Следует заметить, что у В. И. Горемыкиной дань-грабеж
и дань-налог не сопоставлены и не разграничены должным об-
разом, отчего ее представления о данничестве на Руси выглядят
несколько сбивчиво. Она, кроме того, смешивает дань и корм-
ления, что, на наш взгляд, неверно. Но ее стремление отделить
дань от полюдья с точки зрения внешней и внутренней эксплу-
атации надо только приветствовать.184
Итак, проблема даней и даннических отношений в Киевской
Руси решается советскими учеными далеко не однозначно. Ка-
кие выводы следуют из разобранного нами историографического
материала?
Прежде всего, можно утверждать, что советские исследова-
тели добились крупных успехов в изучении древнерусских да-
ней, продвинувшись намного вперед по сравнению с дворян-
скими и буржуазными историками. Этому способствовало то
обстоятельство, что наши ученые, в отличие от своих дорево-
люционных предшественников, рассматривали вопрос о данях
и даннических отношениях на совершенно новой методологиче-
ской основе — марксистской теории исторического процесса.
Впервые в науке была поставлена проблема дани как земель-
ной феодальной ренты, что само по себе (независимо от поло-
жительного или отрицательного ответа) широко раздвинуло
перспективы в изучении данничества, соединив даннические от-
ношения с важнейшими социальными процессами, протекавши-
ми в Древней Руси.
В трудах одних советских авторов дань истолкована в каче-
стве военного грабежа, контрибуции, уплачиваемой победителю
побежденными.
182 Горемыкина В. И. К проблеме истории докапиталистических
обществ: (На материале Древней Руси). Минск, 1970. С. 37, 38
183 Г о р е м ык и н а В. И. 1) К проблеме... С. 39; 2) Возникновение
и развитие первой антагонистической формации в средневековой Европе.
Минск, 1982. С. 64.
184 Горемыкина В. И. Возникновение и развитие... С. 63
172
В работах других специалистов дани рассматриваются в эво-
люции от внешних поборов или внутриобщинных платежей
к феодальной ренте, причем начало превращения дани в ренту
датируется по-разному: то серединой X в., то второй полови-
ной XI в.
В современной исторической литературе существует направ-
ление, представители которого интерпретируют дань почти
с момента ее возникновения как земельную ренту, взимаемую
о зависимого крестьянства феодалами: либо государством в лице
князя, либо частными землевладельцами. При этом отдельные
исследователи допускают и наличие дани-контрибуции парал-
лельно дани-ренте.
Иногда дань, понимаемая как элемент классового подчине-
ния, выдавалась за государственное обложение, дофеодальное
по своим истокам, а в некоторых случаях она уподоблялась
государственным налогам, получаемым князьями па правах
суверенов.
Наконец, в советской историографии указывалось не не-
правомерность смешения дани и полюдья.
Таким образом, вопрос о данничестве, даннических отноше-
ниях в Древней Руси остается в науке до сих пор дискуссион-
ным.185
Однако наиболее широкое распространение среди новейших
историков получила теория, согласно которой дань являлась
централизованной феодальной рентой, поступавшей государству
в лице княжеско-дружинной знати, осуществлявшей право кор-
поративной собственности на землю. Эта теория, несмотря на
многочисленность ее сторонников, представляется нам малоубе-
дительной.
Изучение источников показывает, что полнее всего данни-
ческие отношения отражены в летописных памятниках, причем
значительная часть известий о данях падает на X в. И по ка-
честву, и по количеству эти известия позволяют судить о данях
достаточно уверенно.186 Летописные сообщения, рассказывающие
о данях и даннических отношениях X столетия и более раннего
времени, можно разделить на две категории: в первую войдут
сведения о даннических отношениях между различными наро-
дами, во вторую — об установлении даней между родственными
восточнославянскими племенами. Анализ известий первого рода
185 Не случайно Ю. А. Тихонов, написавший раздел о типах ренты для
коллективной монографии «Эволюция феодализма в России», приводя раз-
личные суждения современных историков о данях, не отдает явного пред-
почтения какому-нибудь из этих суждений. (Буганов В. И, Преобра-
женский А Л, Тихонов Ю А Эволюция феодализма в России
М, 1980. С. 44—45.)
186 Обоснования см.: Фроянов И. Я. 1) Смерды в Киевской Руси//
Вести Ленингр ун-та 1966 № 2; 2) Данники на Руси X—XIII вв /,'ЕАИ
за 1965 г. М, 1970; 3) Киевская Русь: Очерки социально-экономической ис-
тории Л, 1974.
173
свидетельствует о том, что даннические отношения вырастали
из военных конфликтов: дань платили либо побежденные пле-
мена и народы, либо те, которые, боясь разорительных вторже-
ний, предлагали ее в качестве платы за мир и безопасность
(«мира деля», по выражению летописца). Дань в этом случае
являлись не чем иным, как откупом, своеобразной контрибу-
цией. К подобным же выводам можем прийти, обращаясь к за-
писям о даннических отношениях среди восточных славян: дань
дают лишь покоренные племена. По нравам тех времен зави-
симость данников считалась постыдной и недостойной сильного
и свободного народа. Все это хорошо объясняет, почему с кон-
ца IX в. поляне не платили дани: народ-победитель не мог
подвергнуться участи побежденных.
Летописные факты, относящиеся к X в., говорят об отсут-
ствии сбора дани внутри того или иного племени местными
князьями. Иначе и не могло быть — ведь дань была следствием
межплеменных военных столкновений. Однако брал ли что-либо
князь у своих людей? Полагаем, что князья довольствовались
в данном случае полюдьем — добровольным даром населения,
которым он «управлял». Вот почему источники разделяют тер-
мины «дань» и «полюдье». Нет никаких причин зачислять по-
людье в разряд повинностей феодально-зависимого люда. По-
людье — древнейший сбор, просуществовавший длительное вре-
мя: летописцы упоминают его еще в XII в. Оно по своему про-
исхождению есть своего рода плата людей князьям (вождям)
за исполнение ими общественно-полезных функций, ставшая в ус-
ловиях Руси XI—XII вв. подобием налогу. Полюдье ничего об-
щего не имеет с феодальной рентой. Еще дальше от земель-
ной ренты стоит дань. Она, как мы уже замечали, являлась
самой заурядной формой грабежа, которому подвергались по-
бежденные победителями.
По сравнению с концом IX—X вв., дань в летописных изве-
стиях XI в. фигурирует реже. Но из их совокупности выте-
кает, что дань в значении «примучиваний» все еще сохраня-
лась. Кроме того, эти известия указывают, что дань по-преж-
нему собирается за пределами территории победителя, являясь
следствием войн. Дальнейшее знакомство с источниками убеж-
дает, что и на протяжении XII в. по-старому собирается дань,
добываемая оружием. Как и раньше, она была грабежом или
контрибуцией. Дань взималась на окраинах Руси с «примучен-
ного» люда. Свободное же население внутренних областей Древ-
ней Руси даннической повинности не знало.
Письменные источники XI—XII вв., позволяющие историкам
дойти до существа даннических связей, наделены особенностями,
отсутствующими в памятниках, повествующих о событиях IX—X
столетий. Персонификация данников—одна из этих особенно-
стей: данник теперь называется смердом. Смерды — «приму-
ченное» население (чаще иноязычное) отдаленных земель, обя-
174
занное победителям данью. Перед нами внешние, так сказать,
смерды. Представляя собой свободных людей, объединяющих-
ся в общины, они не входили в состав населения древнерусских
земель-волостей, проживая на окраинах восточно-славянского
мира. То были неславянские, как уже сказано, племена, рас-
полагавшиеся по соседству с Русью, завоеванные и обязанные
платить дань. Эту дань нельзя рассматривать как феодальную
повинность, «внешних» смердов — как феодально-зависимых кре-
стьян, лишенных в результате завоевания основного средства
производства — земли, как полагают сторонники концепции
государственного феодализма в Древней Руси. Если искать
аналогию дани, взимаемой с «внешних» смердов, то следует
назвать контрибуцию, хотя и в данном случае можно говорить
о подобии, а отнюдь не тождестве. Как и раньше эта дань, яв-
лялась своеобразным откупом «мира деля», т. е. платежом за
отказ от разорительных нападений и вторжений. Существовала
еще одна группа смердов, живших на территории непосредст-
венно древнерусских земель-волостей. Они тоже платили дань.187
Итак, исследование исторических источников конца XI—
XII вв. приводит к мысли о наличии в это время двух видов дани.
Это — дань, приносимая «периферийными», «внешними» смер-
дами. Покоясь на старых традициях «примучиваний», она по
социальной природе своей отличалась от феодальной ренты.
Помимо нее, в древних памятниках фигурирует дань со смер-
дов, населявших собственно древнерусские земли. Ее следует
отнести к своеобразным внутренним поборам, приближающим-
ся к налогу. В результате чего и начинается процесс эволюции
дани в феодальную ренту. Этот процесс, разумеется, не одно-
актный; время его возникновения относится примерно к исходу
XI в.
Превращение дани в ренту происходило прежде всего среди
тех смердов, которые, попадая в руки отдельных лиц или кор-
пораций (например, монастырей), становились крепостными.188
Удельный вес такой дани в общей массе древнерусских даней
был, видимо, невелик.
Намеченный строй даннических отношений продержался
вплоть до Батыева нашествия, когда завоеватели, обложив
данью все русское население, подорвали тем самым и расстро-
или прежний даннический порядок.
Оценивая в целом древнерусское данничество, надо сказать,
что дани у восточных славян и в Киевской Руси являлись спе-
цифической формой эксплуатации, характерной для поздней
187 О смердах см . С 210—212 настоящей книги.
188 Там же С 211
175
стадии родоплеменного строя и древних обществ с незавершен-
ным классообразованием. В этом смысле наши выводы со-
звучны наблюдениям современных историков и этнографов, изу-
чавших данничество в различных регионах мира.189
189 См.: Першиц А. И., Монгайт А. Л., Алексеев В. П. Исто-
рия первобытного общества. М., 1967. С. 189; Хазанов А. М. 1) О харак-
тере рабовладения у скифов//ВДИ. 1972. № 2; 2) Роль рабства в процессах
классообразования у кочевников евразийских степей//Становление классов
и государства,'Под ред А И Псршица М, 1976 С 274—275; 3) Социаль-
ная история скифов. М, 1975. С. 254—263; 4) Разложение первобытнооб-
щинного строя и возникновение классового общества//Первобьыное общсст-
во/Под ред А И Першица М , 1975 С 117-118; П е р ш и н А. И. 1) Данни-
чество//1Х Международный конгресс антропологических и этнографических
наук Чикаго Сентябрь 1973 Доклады совеккой делегации. М , 1973;
2) Некоторые особенности классообразования и раннеклассовых отношений
у кочевников-скотоводов//Становление классов и государства. С. 290—293;
3) Ранние формы эксплуатации и проблема их генетической типологизации//
Проблемы типологии в этнографии/Под ред Ю В. Бромлея. М 1979;
Аверкиева Ю. П. Индейцы Северной Америки. М., 1974. С. 277—278;
Социально-экономические отношения и соционормативная культура. М., 1986.
С. 45—46 —Следует заметить, что в современной научной литературе су-
ществует и несколько иное понимание данничества. Так, Ю. М Кобищанов,
изучавший «всемирно историческую роль» полюдья-дани, полагает, Что этот
институт имел важное значение «в процессе генезиса феодализма». (П о -
людье и его трансформация при переходе от раннею к развитому к феодаль-
ному государству//От доклассовых обществ к раннеклассовым/Отв. ред.
Б А Рыбаков М, 1987 С 151 ) В полюдье-дани он усматривает одну «из
наиболее примитивных форм феодальной ренты, но вместе с тем прообраз
ренты-налога». (Там же. С. 136.) «Систему изъятия прибавочного продукта
путем полюдья я считаю раннефеодальной»,— говорит Ю М Кобищанов.
(Там же) С точки зрения этих своих убеждений ученый интерпретирует
и древнерусскую дань X в.: «В Киевской Руси варяжская династия в лице
князя Игоря и его вассала Свенельда значительно увеличила тяжесть рен-
ты во время полюдий к древлянам и уличам». (Там же. С. 145.) Построе-
ния Ю. М Кобищанова страдают, на наш взгляд, тремя существенными
Недостатками 1) смешением дани и полюдья; 2) неразличением внешних
и внутренних поборов, т. е поборов с чужого и своего населения; 3) от-
сутствием динамики, или развития полюдья из добровольных приношений,
имеющих религиозный (ритуально-магический) смысл в феодальную ренту.
Устранение названных недостатков позволит Ю. М. Кобищанову доказывать,
а не постулировать свои положения
?CZ£CCCCCCCCCCCCCCCCttXZZXZZZZZjCCCCCCCCCCCCCCCCZJCCCCC^
Оче?к пятый
СОВЕТСКИЕ ИСТОРИКИ
О СМЕРДАХ В КИЕВСКОЙ РУСИ
В сумраке давно минувших времен историк едва различает
смерда — социальный персонаж в высшей степени любопытный
и столь же загадочный. Эта загадочность обусловлена чрезвы-
чайной скудостью источников, сохранивших сведения о смер-
дах. Вот почему А. Е. Пресняков был не далек от истины, когда
говорил, что «вопросу о древнерусских смердах суждено, по-
видимому, оставаться крайне спорным — надолго, быть может,
навсегда»1. Но, несмотря на такого рода пессимистические прог-
нозы, пытливая мысль исследователей неизменно стремилась
проникнуть в тайну смердов. Большая з'аслуга здесь принадле-
жит советских историкам, к трудам которых мы и обращаемся.2
Слово «смерд», согласно М. Н. Покровскому, служило общим
названием массы сельского населения, стоявшего «ниже хотя
бы и самого низкого разряда горожан». Смерды находились
в специальной зависимости либо от князя, либо от веча.3 Одна-
ко, с другой стороны, смерд «является перед нами со всеми
чертами юридически свободного человека». М. Н. Покровский
решительно возражал против попыток изобразить смерда в ка-
честве «княжеского крепостного» или «государственного кре-
стьянина». Подобные попытки он считал модернизацией со-
циальных отношений, бывшей «логическим последствием модер-
низации княжеской власти: представляя себе древнерусского
князя как государя, трудно было иначе формулировать отноше-
1 Пресняков А. Е. Княжое право в древней Руси: Очерки по исто-
рии X—XII столетий. СПб., 1909. С. 287.
2 Обзор дореволюционной литературы о смердах см.: Юшков С. В.
К вопросу о смердах//Учен. зап. Саратовск. ун-та. 1923 Т. 1 Вып 4.
С. 47—56; Греков Б. Д. Киевская Русь. М, 1953 С. 210—215; Зи-
мин А А. Холопы на Руси: (С древнейших времен до конца XV в.) М.,
1973 С 84—86.
3 Покровский М. Н. Избр произведения. Кн. 1. М, 1966. С. 165—
167.
177
ние к нему смердов». М. Н. Покровский думал, что смерд отно-
сился к князю как подданный: «смерд был именно „подданным”...
в смысле человека под данью, который обязан платить дань.
Смерд — это ,,данник” — вот его коренной признак».4 По сущест-
ву, смерд и данник — синонимы.5
Свободным человеком, обладавшим очень обширными граж-
данскими правами, рисовал смерда Н. А. Рожков, Смерд —
именно свободный, а отнюдь не «крестьянин — арендатор кня-
жеской земли, отбывавший на князя барщину и получавший от
него инвентарь», как предполагали некоторые ученые. Каковы
главнейшие права смердов? Это, во-первых, право на личную
свободу и, во-вторых, право собственности на движимое и не-
движимое имущество. К числу обязанностей относились: воен-
ная служба, уплата дани, торговых и судебных пошлин, предо-
ставление «корма» различным должностным лицам при исполне-
нии ими служебных поручений.6 Смерды объединялись, по
Н. А. Рожкову, в кровные (с примесью чужеродцев) союзы —
верви.7
К свободным земледельцам причислял смердов и П. И. Ля-
щенко.8 При этом он замечал, что рост хозяйства земельных соб-
ственников «приводит к разложению класса смердов... Свободные,,
но обедневшие смерды должны были попадать в экономи-
ческую зависимость от ,,сильных людей”, от крупных землевла-
дельцев».9
Первое в советской исторической литературе специальное ис-
следование о смердах было написано и опубликовано в 1923 г.
С. В. Юшковым. Автор разошелся во взглядах на смердов со
своими предшественниками (С. М. Соловьев, П. Мрочек-Дроз-
довский, В. И. Сергеевич, М. А. Дьяконов, М. Ф. Владимирский-
Буданов и др.), которые склонны были в термине «смерд» ви-
деть все население Руси или только сельских людей. Смерды, по
С. В. Юшкову, — «сельские люди, а не горожане». Но этого мало.
Смерды не просто сельское население в целом, а одна лишь груп-
па, один разряд его.10 Мнение исследователей (В. Лешков, В. Ни-
кольский, П. Цитович, Б. Романов), согласно которому смерды, со-
ставляя особую группу населения, находились в особых от-
ношениях к князю или, как считал В. О. Ключевский, поселенные
4 Там же С. 167.
5 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1. М ; Л.„
1925 С 133
6 Р о ж к о в Н. Русская история в сравнительно-историческом освеще-
нии- В 12 т Пг., 1919. Т. 1. С. 164, 165, 168—169, 173.
7 Там же. С. 171.
8 Лященко П. И. История русского народного хозяйства М; Л,
1927 С 84.
9 Там же. С 88; см: также: Лященко П. И. История народного хо-
зяйства СССР- В 3 т. М, 1956. Т. 1. 133—135
10 ЮшковС В. К вопросу о смердах. С 50, 51.
178
на государственных землях, являлись как бы государственными
крестьянами, С. В. Юшков отклонил, ибо «основным моментом,
определяющим положение смердов, является прежде всего осо-
бый характер отношений к князю, к государству (к Новгороду
и Пскову) и к владельцам».11 Однако, «несмотря на различие
носителей власти над смердами, общий характер этих отноше-
ний был в значительной степени одинаков и выражался в свое-
образной зависимости, с одной стороны, и властной опеке, с дру-
гой стороны, и был ярко окрашен частно-правовыми моментами».
Смерды, следовательно, — категория древнерусского сельского
населения, находившаяся в отношениях зависимости от князя,
дружинников и вообще частных лиц. Из-за недостатка источни-
ков С. В. Юшков отказывается говорить о социальной природе
этих отношений и ограничивается установлением частно-право-
вого, не смягчавшегося публично правовыми элементами, стиля
отношений смердов к своим господам. Правда, С. В. Юшков под-
черкивает, что смерды — не рабы, хотя юридическое их положе-
ние характеризуется целым рядом ограничений в личной сво-
боде.12
К смердам С. В. Юшков вернулся снова в своей работе о фео-
дализме в Киевской Руси. Здесь проблему смердов он старался
рассматривать в контексте феодальных отношений. В смердах
историк усматривал «особую группу полусвободного сеульского
населения Киевской и Новгородской Руси».13 Отвечая на воп-
рос, каким образом названная группа образовалась, С. В. Юш-
ков замечает: «В нашем распоряжении слишкохМ мало имеется
данных, иллюстрирующих процесс превращения свободного
сельского населения в закрепощенное или зависимое крестьян-
ство. Возможны одни только предположения. В частности, мы
полагаем, что смерды формировались из отдельных разрядов за-
висимого и полузависимого крестьянства; из так называемых
изгоев, из пущенников, прощенников, закупов, и, весьма возмож-
но, из холопов, посаженных на княжескую, боярскую и церков-
ную пашню и постепенно эмансипировавшихся из непосредст-
венной власти землевладельца. Мы думаем, что все эти группы,
первоначально различаясь между собой, мало-помалу слива-
лись в один класс зависимых людей и получали постепенно на-
звание смердов, название, которое было усвоено наиболее много-
численному и типичному разряду зависимого и полусвободного
крестьянства».14
Анализ положения смердов С. В. Юшков производил преи-
11 Там же. С. 58.
12 Там же. С. 55, 63.
13 Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси//Учен. зап.
Саратовск. ун-та. Т. III. Вып. 4. 1925. С. 51.
14 Там же.
179
мущественно в аспекте формально-юридическом. Тем не менее.,
его попытки связать смердов с феодализацией Киевской Руси
имели важное научное значение.
Есть еще одна положительная черта исследования С. В. Юш-
кова о древнерусских смердах, а именно стремление расширить
документальную базу: им было привлечено большое количество
иностранных источников, сообщающих о смердах, обитавших
к востоку от Рейна. Это позволило С. В. Юшкову изучение во-
проса о смердах поставить на сравнительно-историческую
основу.
Труды С. В. Юшкова о смердах оказали известное стимули-
рующее воздействие на интерес специалистов к проблеме смер-
дов. О ней писали Н. А. Максимейко, Н. Л. Рубинштейн,
С. Н. Чернов, высказавшие иные соображения по данному во-
просу, чем Юшков.
У Н. А. Максимейко смерд — зависимый от князя и других
частных лиц человек.15 Кроме зависимых были в Древней Руси
и свободные смерды, о чем свидетельствует, как полагает
Н. А. Максимейко, Русская Правда.16
Н. Л. Рубинштейн обратил внимание на некоторое сходство
холопов и смердов.17 Власть господ, впрочем, распространялась
не столько на личность смерда, сколько на его хозяйство. В роли
таких господ фигурируют не только князья, но и бояре.18
С. В. Юшкову возражал С. Н. Чернов, который собрал и си-
стематизировал все свидетельства древнерусских источников
о смердах и показал, что мнение историков, рассматривавших
смердов с точки зрения зависимости их исключительно от князя,
С. В. Юшковым не опровергнуто. Напротив, при чтении Рус-
ской Правды «складывается впечатление, что смерд „Простран-
ной Правды” не имеет никакого отношения к некняжескому
частному землевладению». Главный вывод С. Н. Чернова гла-
сит: «Смерды — основная определяющая масса сельского на-
селения русских государств XI—XIII вв., как славянского, так
и финского происхождения, сидящая на княжеской — для Нов-
города на государственной — земле, еще не освоенной частным
боярским землевладением».19
В 1930 г. в Ленинграде Е. Ф. Карский издал Русскую Правду,
снабдив ее примечаниями, где находим высказывания, относя-
щиеся к разного рода категориям населения Древней Руси.
15 Максимейко М. Про смерд!в Русько! Правди//Пращ KOMicii для
виучування icTOpii захщньо-руського та вкраТнского права. В. 3. 1927. С. 72.
16 Там же С 63
17 Рубинштейн Н. Л. До icTOpii* сощяльних в!дносин у Ки!вськн Pyci
X--XII ст //Науков! записки науково-дослщчо! катедри icTOpii украшськоТ
культуры. № 6. 1927. С. 62.
8 Там же С. 61.
19 Чернов С. Н. О смердах Руси XI—XIII вв//'Академия наук СССР
академику Н Я Марру. М ; Л , 1935. С. 769, 775.
180
Есть тут и суждения о смердах. Под смердами Е. Ф. Карский
подразумевал крестьян, являвшихся «низшим свободным сосло-
вием» на Руси. Они могли иметь собственных холопов — рабов.
Таким образом, «смерды были часть того класса людей, кото-
рые назывались людинами, — людей свободного состояния, но
податного сословия в отношении к князю».20
В противоположность Е. Ф. Карскому Б. Н. Тихомиров счи-
тав смердов зависимыми земледельцами. Представления бур-
жуазных историков о свободе смердов есть, по словам Б. Н. Ти-
хомирова, «полное забвение и игнорирование фактов. На смердах
лежит печать угнетенного зависимого положения, доказательст-
вом которого является переход его имущества после смерти
к князю...» Смерды, согласно Б. Н. Тихомирову, — это кре-
постные крестьяне, работавшие на князей и других землевла-
дельцев.21
Исследование Б. Н. Тихомирова было известным шагом на
пути к марксистской концепции социальной истории средневеко-
вой России, создававшейся на протяжении 30-х годов.22 Еще
более значительным событием в данном смысле стал доклад
Б. Д. Грекова «Рабство и феодализм в Древней Руси», прочи-
танный в ГАИМК в 1931 г., и прения по этому докладу.23
В своем докладе Б. Д. Греков отвел смердам специальный
раздел.24
Б. Д. Греков определяет смерда как непосредственного про-
изводителя, владеющего условиями производства и воспроиз-
водства, ведущего «свое мелкое сельское хозяйство, соединенное
с домашней промышленностью». Докладчик различал две груп-
пы смердов: «1) данников, не попавших в частную феодальную
зависимость от землевладельцев, и 2) освоенных феодалами
смердов, находящихся в той или иной степени зависимости от
своих господ».25 Значит, смердий вопрос решался Б. Д. Греко-
вым в духе тех исследований, которые доказывали существо-
вание в Киевской Руси как свободных, так и зависимых смер-
дов. Надо прибавить к этому, что смерды — «самая многочис-
ленная группа населения Киевской и Новгородской Руси».26
В изображении Б. Д. Грекова смерд есть аналог крестьянина
позднего времени, «и совершенно нет никакого основания при-
ходить в отчаяние от невозможности свести смерда к какому-
либо единству юридического положения: смерд может быть
20КарскийЕ Ф. Русская Правда. Л., 1930. С. 96, 97.
21 Тихомиров Б. Проблема «вторичного» закрепощения крестьянства
и крестьянский выход//Историк-марксист. 1932. № 3 (25). С. 123, 124.
22 См.: Данилова Л. В. Становление марксистского направления в со-
ветской историографии эпохи феодализма//ИЗ. 76. 1965. С. 108.
23 См.: С. 232—242 настоящей книги.
24 Греков Б. Д. Рабство и феодализм в Древней Руси//Изв. ГАИМК-
Вып 86. 1934. С. 40—46.
25 Там же. С. 40, 41.
26 Там же. С. 16.
181
и свободным, и зависимым; зависеть может и от князя, и от
княжеского дружинника, и от церковного учреждения».27
Идеи Б. Д. Грекова о смердах не были простым повторением
старых взглядов, как это старались представить некоторые его
оппоненты.28 Конечно, письменные источники, которыми пользо-
вались дореволюционные ученые и Б. Д. Греков, изучая историю
смердов, были одни и те же. Однако новое заключалось «в пред-
посылках, в общих установках, в конечном счете — методоло-
гии».29 Б. Д. Греков вместе с другими советскими учеными ус-
пешно овладевал марксистско-ленинской теорией исторического
процесса и с точки зрения этой теории рассматривал конкрет-
ный ход древнерусской истории.30 Поэтому суждения Б. Д. Гре-
кова, касались ли они смердов или иных категорий зависимого
люда, были нового качества, хотя формально и совпадали с пред-
ставлениями о смердах некоторых дореволюционных историков.
Многие исследователи сразу же приняли мнение Б. Д. Гре-
кова. Так, М. М. Цвибак отмечал, что в Древней Руси встреча-
лись как свободные общинники-смерды, так и закабаленные.31
Аналогично рассуждали В. Рейхардт, А. Г. Пригожин, Д. А. Вве-
денский, Н. Н. Воронин, В. П. Любимов, А. Я. Яковлев.32 При-
соединился к Б. Д. Грекову и С. В. Бахрушин, который в рецен-
зии на книгу «Феодальные отношения в Киевском государстве»33
отмечал: «В главе о смердах Б. Д. Греков приходит к совершен-
но верному выводу».34
Но не обошлось и без критики положений Б. Д. Грекова.
С. В. Вознесенский утверждал: «Смерды представляли собой то
жившее в ,,вервях” Краткой ,,Русской Правды” „свободное”
крестьянство, которое в VIII—IX вв. подвергалось разбойным
27 См.: Греков Б. Д. Очерки по истории феодализма в России: Система
господства и подчинения в феодальной вотчине. М.; Л., 1934. С. 40.
28 См., напр: Сыромятников Б. И. О «смерде» в Древней Руси:
(К критике текста Русской Правды)//Учен. зап. Моск, ун-та. Вып. 116. Труды
юридич. ф-та. Кн. 1. 1946. С. 33.
29 См.: Изв. ГАИМК. Вып. 103. 1934. С. 259.
30 См.: С. 230—231 настоящей книги.
31 Цвибак М. М. К вопросу о генезисе феодализма в Древней Руси//
Изв ГАИМК. Вып. 103. С. 87, 92.
32 Рейхардт В. Очерки по экономике докапиталистических формаций.
М.; Л., 1934. С. 133; Пригожин А. Г. О некоторых своеобразиях русского
феодализма//Изв. ГАИМК. Вып. 72. 1934. С. 18; Введенский Д. А.
К истории образования Новгородской республики//Учен. зап. Харынвського
державного ун-ту 1м. О. М. Горького. Кн. 15. Труды историчного ф-ту. № 1.
Харьков, 1939. С. 13; В о р о н и н Н. Н. Владимиро-Суздальская земля в X—
XIII вв.//Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935. № 5—6.
С. 208; Любимов В. П. Смерди холоп//ИЗ. 10. 1941; Яковлев А. Я. Хо-
лопство и холопы в Московском государстве XVII века. М.; Л., 1943. Т. 1. С. 17.
33 Греков Б. Д. Феодальные отношения в Киевском государстве. М.;
Л., 1937.
34 Бахрушин С. В. Некоторые вопросы истории Киевской Руси//Исто-
рик-марксист. 1937. № 3. С. 171.
182
нападениям военно-дружинного класса, образовавшегося по
торговым рекам — Волхову, верховьям Волги, Западной Двины
и Днепра, а затем в X—XIII вв., будучи достаточно „примучено”,
вынуждено было платить регулярную дань». С. В. Вознесенский
не допускал мысли о частной зависимости смердов. Он рассмат-
ривал их как подчинявшееся князьям и княжеским наместникам
«свободное население, облагавшееся данью и закреплявшееся
к определенной территории». Из смердов «путем прямого на-
силия и путем „ряда” и ссуды постепенно выходили кадры ра-
бов и зависимых в той или иной степени людей, населявших
первоначально феодальные вотчины».35 Критические замечания
С. В. Вознесенского не возымели действия, и Б. Д. Греков
остался на прежних позициях.
Высказал свое несогласие с Б. Д. Грековым и С. В. Юш-
ков. «Юридические памятники. — говорил он, — совершенно чет-
ко устанавливают различия смердов от других групп феодаль-
но-зависимого сельского населения, и упорное нежелание видеть
в них особую группу сельского населения (вопреки очевидной яс-
ности источников), которое до самого последнего времени прояв-
ляется со стороны Б. Д. Грекова и С. Н. Чернова, не может, на
наш взгляд, ничем быть оправдано».36 С. В. Юшков отстаивал
свой старый взгляд на смердов как на один из разрядов сельского
населения, зависимого от всевозможных господ: князей, бояр,
духовенства. Но было бы ошибочно полагать, что исследователь
ограничился лишь повторением прежних идей, выработанных
им в 20-е годы. В его суждениях есть новые детали, свидетель-
ствующие о творческом подходе ученого к вопросу о смердах.
Он, в частности, связал проблему смердов с историей дани, т. е.
с ее эволюцией в феодальную ренту. «У нас в древнейшей
Руси, — писал С. В. Юшков, — была одна группа сельского на-
селения, судьбы которой наитеснейшим образом были связаны
с моментами превращения дани в феодальную ренту, — смерды».
Но самое главное состояло в том, что автор более четко и ясно
определил свое отношение к смердам как разряду непосредст-
венных производителей, находящихся в феодальной зависимо-
сти: «По данным XI—XII вв. смерды являются особой феодально-
зависимой группой сельского населения». При этом С. В. Юшков
задается вопросом, какова мера зависимости смердов и можно
ли их считать крепостными. Рассмотрев соответствующие факты,
он пришел к заключению, что эти факты «не позволяют решать
вопрос о закрепощении смердов в XII в. утвердительно. Но они
свидетельствуют во всяком случае об ограничении личной сво-
боды смердов, о начале закрепостительного процесса, который
35 Вознесенский С. В. К вопросу о феодализме в России//Пробле-
мы истории докапиталистических обществ. 1934. № 7—8. С. 230, 231.
36 Юшков С. В Очерки по истории феодализма в Киевской Руси М.,
Л., 1939. С. 92. ’
183
в достаточной степени проявился уже в XIII в. на всех террито-
риях, где продолжала существовать эта группа сельского на-
селения».37
Замечания С. В. Юшкова были достаточно весомы, и Б. Д. Гре-
кову пришлось впоследствии отвечать на них.38
Довольно интересными оказались результаты этимологиче-
ских и топонимических изысканий, относящихся к слову «смерд».
Г. А. Ильинский, например, выявляя этимологию слова «смерд»,
связал его с понятием «страдник», которое в древнейшем своем
значении употреблялось для обозначения человека, находивше-
гося в печальном, страдательном, пассивном положении. Этот
последний мог быть чаще всего пленником, захваченным во
время войн с соседними странами.39
Яркую эволюцию термина «смерд» применительно к переме-
нам социального свойства наметил Н. Я. Марр. Он указывал:
Во всяком случае, архетип таг—da (—>та—da) есть прежде
всего тотемный термин, следовательно, первоначально на-
звание производственно-социальной группировки (социально-
экономического образования малого тотемического охвата),
впоследствии племенного названия...»40 Термин «смерд», по
мысли Н. Я. Марра,— социальный термин племенного происхож-
дения, а собственно смерды — «в известной мере, детище этно-
гонии».41
Построения Н. Я. Марра сочувственно воспринимала
Е. А. Рыдзевская, перу которой принадлежит работа по топо-
нимике слова «смерд». Под смердами она понимала сельских
людей и низший слой городского населения. Наименование
«смерд» Е. А. Рыдзевская связала с племенным названием
«мордва», констатировав при этом тот факт, что «мордовская
топонимика ушла далеко на запад от приволжской мордвы».42
Обращаясь к анализу топонимического материала, Е. А. Рыд-
зевская отмечает, что «ни одно социальное обозначение не дало
столь богатого и столь разнообразного по форме производных
отражения в топонимике, как слово „смерд”». Она продемонст-
рировала большое распространение на Руси топонимических на-
37 Там же. С. 89—90, 101, 103—104.
38 Греков Б. Д. 1) Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII
века. Кн. 1. М., 1952. С. 196—197, 198; 2) Киевская Русь. М:, 1953. С. 220
(прим) 221—225, 226 — Продолжал спорить сБ Д Грековым и С В Юш-
ков. (Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского го-
сударства. М, 1949. С 287—306.)
39 Ильинский Г. А. К вопросу о смердах.//Slavia occidentals. Т. XI
Poznan, 1933. S. 20—22.
40 М а р р Н. Я. Языковая политика яфетической теории и удмуртский
язык//Избр. работы: В. 5 т. М.; Л., 1935. Т. 5. С: 527.
41 М а р р Н. Я. Чуваши-яфетиды на Волге//Там же. С. 360; 2) Об яфети-
ческой теории//Там же. Т. 3. 1934. С. 21.
42 Рыдзевская Е. А. Слово «смерд» в топонимике//Проблемы источни-
коведения. Сб. 2. М.; Л., 1936. С. 13.
184
званий, производных от «смерд». Эти названия, по наблюдениям
Е. А. Рыдзевский, «отличаются большим разнообразием форм:
простейшие из них Смерди, Смерда, Siniord (название ручья
в районе Витебска и польском документе XVI в.). Далее —
наиболее простые производные, как Смердов, Смердово,
Смердий, и наконец — такие формы, как Смердовичи, Смердом-
ка, Смердомля, Смердынь, Смерделицы и мн. др.»43
Попытку Е. А. Рыдзевской соединить слово «смерд» с пле-
менным наименованием «мордва» В. В. Мавродин считал вполне
правомерной. Сам В. В. Мавродин на исходе 30-х годов высту-
пил с крупными исследованиями по истории Древней Руси, где
шла речь и о смердах. Согласно автору, смерды — главное на-
селение древнерусских сел.44 В Киевской Руси смерды были да-
леко не однородной массой: «Существуют еще смерды-общинни-
ки, даже не обложенные данью, но их немного. В IX—X вв.
основная масса смердов во всяком случае уже „подданные”
в том смысле, что состоят ,,под данью”, платят дань. Одновре-
менно с этим из числа главным образом смердов пополняется
контингент „челяди”. В IX—XII в. число смердов, платящих
дань, все время быстро сокращается. Вначале князья раздают
своим дружинникам не столько земли, сколько дани с земель,
а затем уже сама земля смерда захватывается князьями, дружин-
никами, дарится и раздается. Сидя на земле феодала, смерд пре-
вращается в его собственность, передается по наследству, прода-
ется, дарится, как дарится и передается любая вещь и прежде
всего столп частной собственности феодальной эпохи — земля.
Смерд в таком случае платит уже не дань, а оброк, в какой бы
примитивной форме он не взимался. Такой смерд из свободного
превращается в феодально-зависимого, сохраняя свое старое на-
звание „смерд”. Кроме того, такой путь превращения в зависи-
мых смердов связан с экспроприацией и дарением земли князем,
когда подобная участь постигает смердов целого района или
хотя бы села и общины».45
В. В. Мавродин, как убеждаемся, рисует смердов почти теми
же красками, что и Б. Д. Греков. В другой своей монографии,
написанной немного позже, он дает смердам более развернутую
и несколько измененную характеристику. Термин «смерд» уходит
«в седую даль веков», хотя впервые фиксируется в древнерус-
ских источниках XI в.46 Происхождение данного термина
В. В. Мавродин представлял с учетом соображений на этот
счет Н. Я. Марра и Е. А. Рыдзевской. Обращаясь к положению
смердов в Древней Руси, историк говорит, что он «склонен счи-
Там же С. 6, 7.
44 Мавродин В. В. Очерки истории Левобережной Украины. Л., 1940.
С 101.
45 Там же
46 М а в р о д и н В В. Образование Древнерусского государства. Л.,
1945. С. 164—165.
185
тать смердов особой категорией сельского населения. Смерды —
данники князя, но не только данники. Просто данники носили
название „людье”, ,,простая чадь”, ,,сельские люди”- Смерды —
это те общинники-данники, которые принадлежали князю,
с которых собирали всякие ,,поборы” княжие дружинники, от-
правляясь в полюдье». В. В. Мавродин еще раз подчеркивает:
«Смерд — зависимый от князя человек».47 48 Смерды олицетворяли
подвластные Киеву племена, к которым во времена Константина
Багрянородного ходили в полюдье киевский князь и его дружина.
Вот почему термин «смерд» отложился прежде всего в топони-
мике «внешней Руси», т. е. в покоренных Рюриковичами землях
восточных славян, тогда как в среднем Приднепровье он почти
неизвестен. Позднее, когда дружина потянулась к земле и на-
чала оседать на ней, смердов стали переводить в разряд крепо-
стных. Смерды жили в селах, а селом «называлось в древней
Руси сельское поселение, где находился княжеский или бояр-
ский двор. Смерд дарится вместе с землей. Он прикреплен
к земле. Он крепостной». Смерды обязаны были нести барщину
и платить оброк — дань, превратившуюся в феодальную ренту.4&
Итак, В. В. Мавродин, относя смердов к особой категории
зависимого сельского населения, стремился в динамике рассма-
тривать их социальный статус: сперва смерды — это княжеские
данники, эксплуатируемые князем и дружиной, а потом они,
переходя в частные руки землевладельцев, становились крепост-
ными, т. е. феодально-зависимыми людьми, обязанными давать
своим господам дань — феодальную ренту. Это был, по нашему
убеждению, чрезвычайно интересный и перспективный взгляд
на древнерусских смердов. Правда, В. В. Мавродин счел
необходимым согласовать свои наблюдения с представле-
ниями Б. Д. Грекова о смердах: «Как же понять тогда употреб-
ление в древней Руси термина ,,смерд” в обозначении сельско-
го населения вообще? Как указал Б. Д. Греков, термин ,,смерд”
означает не только определенную категорию зависимых земле-
дельцев, но употребляется в древнерусских источниках в широ-
ком смысле слова, покрывая сельский люд вообще. Почему для
названия сельского населения употребляется именно термин
,,смерд”? В силу того обстоятельства, что он обозначает в узком
смысле слова тех крестьян, которые всей общиной, без внутрен-
них взрывов общины, без ее разрушения, как-то незаметно пре-
вращаются из свободных общинников-данников в крепостных.
При этом такое коренное изменение в их положении происходила
в то время, когда все вокруг не менялось: жили они по-прежнему
в своих избах, пахали землю, которую возделывали отцы и деды,
47 Там же. С. 165—166.
48 Там же; см. также: Мавродин В. В. Древняя Русь: (Происхожде-
ние русского народа и образование Киевского государства). Л., 1946. С. 141 —
142.
186
так же, как и ранее на старых привычных угодьях собирали
мед диких пчел в ,,бортях”, ловили рыбу, били зверя, пасли скот.
Все вокруг было по-старому, только они сами были уже не сво-
бодными общинниками-данниками, а зависимыми земледель-
цами. Такой общинник, теряя свою свободу, не превращался ни
в изгоя, ни в закупа, ни в холопа, ни в рядовича, и изменение
в его положении сочеталось с сохранением за ним старого на-
именования—,,смерд”. Потому-то термин ,,смерд” употребля-
ется и в узком смысле, этого слова, и тогда он означает древне-
русских земледельцев, изменивших свою социальную сущность,
не порывая связи с общиной, ставших крепостными, и в широ-
ком смысле — и тогда термин ,,смерд” обозначал сельский люд
в целом, подобно тому, как в XVIII в. ,,крестьянами” называли
и государственных крестьян, не потерявших личной свободы,
и крепостную дворню, весьма близкую к холопам древней Руси,
крестьян экономических и задавленных барщиной, забитых
и замученных ,,барских” крестьян».49
Мы привели столь пространную выдержку, чтобы показать,
каким образом по поводу смердов были найдены точки сопри-
косновения В. В. Мавродина с положениями Б. Д. Грекова.
Однако уже в следующей (1956 г.) работе по истории Древне-
русского государства В. В. Мавродин изъял цитированный
текст. Вместе с тем он внес и некоторые изменения в прежние
формулировки, характеризующие положение смердов в Киев-
ской Руси. Здесь В. В. Мавродин отмечает, что к термину
«смерд» постепенно переходят функции терминов «люди», «про-
стая чадь», он исключил тезис о смердах как особой категории
зависимого сельского населения. Но мысль о том, что смерды
поначалу являлись данниками, подвластными князю и дружи-
не, а потом — зависимыми от частных землевладельцев общин-
никами, уплачивающими своим господам оброк — феодальную
ренту, сохранялась.50
Ценные соображения о смердах содержатся в книге
Б. Л. Романова «Люди и нравы древней Руси». Автор в довольно
осторожных выражениях говорит о неславянском («дорусском»)
происхождении слова «смерд». Первоначально смерды на Руси
формировались за счет покоренных правителями «Полянской Киев-
щины» племен древлян, северян, радимичей, вятичей и прочих
незадачливых соседей «внутренней Руси». Завоеванные киев-
ской знатью восточнославянские и иноязычные племена стано-
вились смердами-данниками. Они — жертва экспансии Киева,
«колониальный, в сущности, элемент».51 Последствия завоева-
49 Мавродин В. В. I) Образование Древнерусского государства. С.
166—167; 2) Древняя Русь. С. 142—143.
50 М а в р о д и н В. В. Очерки истории СССР: Древнерусское государство.
М, 1956 С. 74.
51 Романов Б А. Люди и нравы древней Руси. М.; Л., 1966. С. 100—
101.
187
ния, подобно проклятию, тяготели над смердом и во времена
Русской Правды: «Пропасть лежала между этим смердом
и „культурной" частью, господствующим классом феодального
общества, постоянно подновляемое наследие эпохи постепен-
ного покорения киево-полянским центром прочих восточносла-
вянских племен. Исходное отношение победителя и побежденного
оставалось в XI—XII вв. для смерда, как и для бывших побе-
длелей, бытовой реальностью. Смерд, с точки зрения этих киев-
ских господ, — это вроде как бы и не человек. Из их среды пошла
пословица: „Холоп не смерд, а мужик не зверь". Ведь это зна-
чит, что нельзя обращаться с мужиком, как со зверем, а с холо-
пом, как со смердом; что мужик все-таки не зверь, а холоп все
ж таки не смерд. То есть: если холоп равен мужику, то смерд
равен зверю. Такова была первичная расценка смерда и холопа
на господском языке».52
В Правде Ярославичей была впервые предпринята попытка
защитить жизнь смерда, включить его в сферу княжого права:
за голову смерда законодатель назначил столько же гривен,
сколько за убийство холопа. Тем самым, по словам Б. А. Рома-
нова, «смерда подымали до холопа».53 Больше того, Правда
Ярославичей преследовала задачу правовой постановки смердь-
его вопроса, вводя смердов в «союз княжой защиты», провоз-
глашая «свободу» смердов, «сделала признаком этой свободы
личную ответственность смерда за преступления, платеж „про-
дажи". Этим смерд резко отличен был от всякого вида холопов,
что и было разъяснено в ст. 45 и 46 „Пространной Правды". Но
такая „защита" таила в себе... трагическое для смерда противо-
речие. Слишком дорогой ценой приходилось ему покупать свою
свободу. И это обстоятельство обратилось, конечно, в еще один
лишний стимул, гнавший русского и нерусского смерда-
земледельца при случае в зависимость от феодала тоже в поис-
ках защиты, только иного типа». Смерды вливались в состав
«феодальной челяди», превращались в холопов, рядовичей, за-
купов, сирот и т. д. Класс смердов таял, чем были обеспокоены
древнерусские политики второй половины XI в., которых пугала
«перспектива распыления, феодального разорения и разбазари-
вания смердьих кадров путем увода их в холопы и ухода их
в закупы и вообще в частные дворы и хозяйства».54
Итак, смерды, по Б. А. Романову, являли собой обширную
группу социально угнетенных и приниженных общинников, сла-
вян и неславян, некогда побежденных и вновь побеждаемых
киевскими феодалами и принужденных к платежу даней. Следо-
вательно, войны рождали этих бесправных «двуногих существ».
В послевоенные годы идеи Б. Д. Грекова о смердах были
52 Там же. С. 90—91.
53 Там же С 91.
54 Там же. С 100.
188
оспорены юристами-историками Б. И. Сыромятниковым
и С. А. Покровским.
Сыромятников утверждал, что Б. Д. Греков «идет в „новой"
постановке вопроса о смерде за С. Юшковым и Н. Максимейко,
а по существу... пытается реставрировать теорию Цитовича-
Никольского».55 Что предлагает сам Б. И. Сыромятников? По
его убеждению, Русская Правда трактует смерда как полностью
свободного человека. Смерды в эпоху Русской Правды — сво-
бодное сельское население; они есть крестьяне-общинники, чле-
ны древнерусской верви. Смерд везде «выступает в качестве
свободного земледельца, обрабатывающего свою „ролью" своим
собственным хозяйственным инвентарем, живущего ,,с женою
и детьми" на своем „селе"».56
Б. И. Сыромятникова поддержал С. А. Покровский, который
замечал: «Отказавшись от вполне естественного вывода, что
смердом „Русская Правда" называет свободного крестьянина-
общинника, а смерду, попавшему в зависимость, присвоила осо-
бое наименование „закуп", Б. Д. Греков неизбежно встал на путь
искусственных экзегетических натяжек...» С. А. Покровский
считал единственно правильным признать смерда Русской Прав-
ды свободным общинником.57
Мысль о свободе древнерусских смердов отстаивал
и М. Н. Мартынов. Он полагал, что, несмотря на окончательное
утверждение во второй половине XI в. феодальных порядков на
Руси, «основная масса сельского населения — смерды — остают-
ся еще свободными. Они платят дань и участвуют в княжеских
походах».58 По мере того как князь превращался в государя
и верховною собственника «отчины», а бенефиций — в сеньорию,
«смерды, оставаясь свободными людьми, стали феодальными
подданными». Итак, «во второй половине XI века (и даже поз-
же—до начала XIII века) смерды являлись свободными само-
стоятельными производителями-земледельцами и считались фео-
дальными подданными князей».59
Некоторые уточнения в представления Б. Д. Грекова о смер-
дах пытался внести М. Н. Тихомиров, который указывал на тех,
кого не видел автор «Киевской Руси»: на сябров—древнерусских
крестьян-общинников. «Полемизируя с С. В. Юшковым,—
пишет М. Н. Тихомиров, — академик Б. Д. Греков спрашивает:
55 Сыромятников Б И. О «смерде» в Древней Руси. С. 33. — Непо-
нятно только, почему Б. Д. Греков в вопросе о смердах шел за С. В. Юш-
ковым?!
56 Там же. С. 32, 33, 40.
57 Покровский С. А. О наследственном преве древнерусских смердов
//Советское государство и право. 1946. № 3—4. С. 64, 65.
58 Мартынов М. Н. Восстание смердов на Волге и Шексне во второй
половине XI века//Учен. зап. Вологодск. пед. ин-та. Т. 4. Вологда, 1948.
С 29
59 Там же. С. 25.
189
„Как назывались крестьяне, не попавшие в зависимость? Где
они?”» Он, далее, иронически замечает, что С. В. Юшков «не
находит для этого свободного крестьянства никакого наимено-
вания». Как видим, такое наименование существовало — кре-
стьянин-общинник-сябр. Этим, кажется, и объясняется то пре-
зрительное значение, какое уже в XII—XIII вв. получает слово
«смерд»; этим объясняется и противоречивое значение слова
«смерд», под которым понимались и крестьяне вообще, и кре-
стьяне закрепощенные, и крестьяне-общинники».60 Процесс
закабаления смердов, согласно М. Н. Тихомирову, неодинаково
интенсивно протекал в разных землях Киевской Руси. На северо-
востоке, в Ростово Суздальской земле, он развивался более мед-
ленно, чем на юге, в Среднем Поднепровье. Поэтому в Ростово-
Суздальской области, как, кстати сказать, и в Новгородской
земле, смерды-общинники составляли основную массу кресть-
ян.61 Закабаленных смердов, работавших в княжеской вотчине,
М. Н. Тихомиров сближал с холопами.62
О близости положения смердов и холопов, засвидетельство-
ванного Русской Правдой и летописью, говорил Л. В. Черепнин.
В понимании смердов Л. В. Черепнин разошелся с Б. Д. Гре-
ковым, упрекая его в отсутствии историзма при изучении различ-
ных категорий древнерусского населения, в том числе и смер-
дов.63 Термин «смерд», по предположению историка, появился на
Руси «в результате перехода свободной крестьянской земельной
собственности в собственность государства». Смердами стали
называться крестьяне, зависимые от государства, представлен-
ного в лице киевского князя, и эксплуатируемых путем сбора
дани.64 Раньше свободные крестьяне-общинники именовались
«людьми».65 Вот почему термин «„смерд” (в смысле крестья-
нина, эксплуатируемого на государственной земле) к началу
XI в. стал употребляться наряду с термином „человек”, „люди”
(в смысле свободных крестьян-общинников)». Древнерусские
смерды — это те же «черные люди» XIV—XV вв., т. е. крестьяне,
жившие на государственной земле, тянувшие данью, «проторами»
и «потугами» в пользу великого князя, олицетворявшего госу-
дарство. Однако уже в XI в. слово «смерды» обозначало не
60 Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси
XI—XIII вв. М., 1955. С. 36—37.
61 Там же. С. 38.
62 Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Правды. М., 1953.
С 82
63 Черепнин Л В Из истории формирования класса феодально-зави-
симого крестьянства на Руси//И3. 56. С. 285. — О том, что Б. Д. Греков
статистически рассматривал различные группы эксплуатируемого в вотчине
населения и формы эксплуатации, еще в 1934 г. писал С. В. Вознесенский.
(Вознесенский С. В. К вопросу о феодализме в России. С. 225, 228.)
64 Там же С. 245, 248
65 На это в свое время указал А. А. Зимин (Памятники права киев-
ского государства X —XII вв./Под ред С. В Юшкова. М , 1952. С. 99, 140).
190
только государственных крестьян. «В связи с дальнейшим раз-
витием феодальных отношений среди крестьян-данников, сидев-
ших на окняженной земле, выделялась особая группа, находив-
шаяся в более тесной и непосредственной зависимости от князей-
вотчинников (типа последующих дворцовых крестьян)». Так
от смердов (государственных крестьян-данников) отпочковалась
категория смердов, зависимых непосредственно от князя, как
земельного собственника.66 Государственные смерды и вотчин-
ные — вот из кого состояла группа смердов на Руси.
Таким образом, Л. В. Черепнин рассматривает древнерусских
смердов как определенный разряд зависимого сельского населе-
ния (неоднородный по составу), не смешивая его со всей массой
земледельцев в Киевской Руси.
Различала смердов и свободных общинников Е. Д. Романо-
ва, применившая при анализе Русской Правды метод, вырабо-
танный на материале варварских Правд видным советским
медиевистом А. И. Неусыхиным. Изучив соответствующие
статьи Русской Правды, Е. Д. Романова пришла к заключению,
что «смерд в Киевской Руси судился не на одном и том же суде
со всяким свободным человеком», а это, в свою очередь, делает
невозможным «ставить знак равенства между свободным общин-
ником и смердом Русской Правды». Смерда никак нельзя при-
нимать за свободного общинника.67 Смерды — зависимые от
князя-вотчинника люди.68 Соображения Е. Д. Романовой о смер-
дах заслуживают, по словам А. А. Зимина, пристального вни-
мания.69
Что касается самого А. А. Зимина, то в своих представлениях
о смердах он исходил из убеждения о холопстве смерда в прош-
лом, о его холопьей природе.70 Смерды — это княжеские холопы,
посаженные на землю.71 В XI в. они являли собой «узкую груп-
пу зависимого населения, в правовом отношении близкую к ра-
бам». Можно даже думать, что смерды в это время в «правовом
отношении не выделялись из среды холопов».72 Каково было
хозяйственное положение смерда? Он жил не во дворе господина,
а в селе. Работал на пашне. У смерда имелся рабочий скот, кото-
рый ему, как и землю, давал господин. Формой эксплуатации смер-
дов, очевидно, была барщина, о чем свидетельствует их бли-
зость «к закупам, отработавшим свою купу на пашне, а также
особая заинтересованность дружины в „ролье” смерда». Говоря
о социальном статусе смерда, А. А. Зимин подчеркивает, что
66 Там же С 248—250.
67 Р о м а н о в а Е. Д. Свободный общинник в Русской Правде//ИСССР.
1961 № 4. С. 85, 86.
68 Там же. С. 84—85.
69 Зимин А. А. О смердах Древней Руси XI—начала XII в.//Историко-
археологический сборник. М, 1962. С. 223.
го Зимин А. А. Холопы на Руси. С. 95, 105, 113.
71 3 и м и н А. А. О смердах... С. 227.
72 Зимин А. А. Холопы на Руси. С. 95, ПО.
191.
перед нами «не только не свободный общинник, но и не вполне
феодально-зависимый крестьянин: его правовое положение на-
поминает холопа, посаженного на пекулий. Хозяином средств
производства является еще не смерд, а его господин».73 И только
законодательство Мономаха знаменовало перелом в положении
смердов, которые на протяжении XII в. превращались постепен-
но в крепостных крестьян.74
Выводы А. А. Зимина о смердах как определенной группе
зависимого люда древнерусской вотчины, княжеской и дружин-
ной, о близости смердов к рабам необходимо признать плодо-
творными.
Точку зрения Б. Д. Грекова на смердов воспроизвел
И. И. Смирнов. Смерды, по И. И. Смирнову, объединялись
в общины-верви. В XI в. смерд еще свободен. Но в XII столетии
он становится феодально-зависимым и поглощается феодальной
вотчиной.75
С Б. Д. Грековым отчасти согласилась В. И. Горемыкина,
которая писала: «Мы полагаем, что точка зрения Б. Д. Грекова
правильна только в ее первой части, а именно: смерды являлись
свободными членами сельских общин и составляли основное
население Древней Руси IX—XII вв.».76 Что касается зависимых
смердов, то их В. И. Горемыкина, в отличие от Б. Д. Грекова,
считает рабами, а не феодальными крестьянами.77 Зависимые
смерды — это пленники-рабы, посаженные на землю.78
Мысль о происхождении смердов от пленников несколько ра-
нее была высказана Ю. А. Кизиловым. Древнерусские источни-
ки выделяют смердов, изображая их «как основную рабочую
силу вотчинного землевладения князя и его окружения».79
В письменных памятниках «смерды выступают или в качестве
определенных общностей (возможно, этнических), оплачиваю-
73 Там же. С. 231.
74 ЗиминА А. 1) О смердах... С. 227; 2) Холопы Древней Руси//ИСССР.
1965 № 6. С. 68—69; 3) Смерды в законодательстве Владимира Мономаха//
Исследования по социально-политической истории России/Под ред. Н. Е. Но-
сова Л, 1971. С. 56—68; 4) Холопы на Руси. С. 232—233.
75 См С м и р н о в И. И. 1) Проблема «смердов» в Пространной Правде
//ИЗ. 64. 1958; 2) К проблеме «смердьего холопа»//Вопросы экономики и клас-
совых отношений в русском государстве XII—XVII веков. М.; Л., i960;
3) Очерки социально экономических отношений Руси XII—XIII веков. М.; Л.,
1963. С 24-102.
76 Горемыкина В. И. К проблеме истории докапиталистических об
ществ: (На материале Древней Руси). Минск, 1970. С. 47; см. также: Г о ре-
мы к и н а В И. Возникновение и развитие первой антагонистической форма-
ции в средневековой Европе. Минск, 1982. С. 146.
77 Горемыкина В. И. 1) К проблеме.. С. 47—48; 2) Возникновение...
С. 146.
78 Горемыкина В И. 1) К проблеме.. С. 23, 52, 53; 2) Возникнове-
ние С 147
79 Кизилов Ю. А. Предпосылки перехода восточного славянства к фео-
дализму//ВИ. 1969. № 3 С 100.
192
щих в установленные промежутки времени данями общественно
полезные функции княжеской власти, или как отдельные группы
населения, по разным причинах попавшие извне на территорию
княжеской вотчины. Такое явление, как подчинение одних этни-
ческих общностей другим, возникло еще при племенном строе:
оно получило широкое распространение в раннефеодальный пе-
риод, когда война и насилие сделались неотъемлемой чертой
развивающихся обществ». Еще со времен Ольги в центральных
районах Руси сложилась практика своза в княжеские села для
рабочих нужд пленников из покоренных земель. Доставленные
в княжеское хозяйство, они «обеспечивались имуществом из
княжеских запасов, земельным участком — позднейшей „пус-
тошью”, окняженной мужами князя, и получали определенную
долю самостоятельности, позволявшую смердам накапливать
имущество на новом месте. На то, что смерд имел право владе-
ния имуществом, указывает уже ,,Правда” Ярославичей, однако
это владение настолько нечетко было отграничено от княжеско-
го, что трудно установить, что составляло собственность смер-
да, а что находилось в его пользовании».80 Русская Правда,
согласно Ю. А. Кизилову, показывает, что «положение смерда
определялось не отношением подданного к титульному предста-
вителю ,,связующего единства”, а зависимостью вытекающей из
права собственности этого представителя на личность смерда
и его имущество. С положением раба его сближал и источник
происхождения — плен, но прибавочный труд смерда власти полу-
чали посредством наделения его землей, орудиями производства
и долей некоторой самостоятельности, что необходимо сообщало
отношениям феодальный характер».81
Последний тезис Ю. А. Кизилова не безупречен, поскольку
сам по себе факт наделения смерда средствами и орудиями
производства, а также известной самостоятельностью не превра-
щал пленника-раба в феодально-зависимого крестьянина, но
лишь открывал возможность подобного превращения. Во всяком
случае, следует, видимо, вести речь не о мгновенном метамор-
фозе, а о достаточно длительной эволюции. На первых же порах
средства производства и орудия труда, выделенные смерду, да
и сам смерд являлись собственностью государства или князя
(представляющего государство) ,82
К своей прежней трактовке древнерусского смерда вернулся
С. А. Покровский. Термин «люди», по С. А. Покровскому, обо-
значал всю массу свободного населения в Древней Руси. Но
вместе с этим термином «общим обозначением всего населения
было и слово ,,смерды”», С. А. Покровский считает, что «Русская
Правда под смердом, в противоположность князю и его дружин-
80 Там же. С. 101.
81 Там же. С. 102.
82 См.: С. 211 настоящей книги.
193
никам, разумеет непривилегированного простого свободного
людина, т. е. простолюдина... Смерд Русской Правды как про-
столюдин, рядовой гражданин, везде выставляется Русской
Правдой как свободный, неограниченный в своей правоспособ-
ности человек, он образует основную массу свободного населения
Древней Руси».83 Поскольку смерды у С. А. Покровского вопло-
щали «основную массу» свободного «людства», логично пред-
положить, что в их состав входили и горожане, получившие, как
и смерды, эквивалентное наименование «люди». Но далее ока-
зывается, что Русская Правда, упоминая смерда, имеет в виду
крестьянина-общинника — члена верви.84 Эта нечеткость в по-
нятиях ослабляет позицию автора, делая ее уязвимой для кри-
тики.85
Смерд-крестьянин предстает в Русской Правде юридически
свободным человеком.86 Становясь зависимым, смерд приобретал
новое наименование — «закуп». Итак, «уже ,,Русская Правда”
знает зависимого смерда. Ему присвоено специальное название
„закуп". В тех же случаях, где „Русская Правда” говорит просто
о смерде, она подразумевает крестьянина-общинника, кото-
рый еще сохраняет юридически свою свободу, хотя и стал уже
неполноправным по отношению к феодалу и все более попа-
дает к нему в экономическую зависимость».87 Но разве за-
куп, берущий у господина «купу», не попадал в экономиче-
скую зависимость от «феодала»? Ведь именно экономическая
необходимость превращала древнерусского общинника в за-
купа. С. А. Покровский пишет: «Закуп — это вчерашний
смерд-общинник, потерявший способность вести самостоя-
тельное хозяйство вследствие разорения. Он поселяется на
земле феодала, который дает ему земельный надел, необхо-
димый инвентарь и денежную ссуду для обзаведения. Иногда
этот порвавший с общиной и своим хозяйством смерд прихо-
дит со своей лошадью („свойский конь”). За полученный от
феодала надел и ссуду закуп обязан был выполнять барщин-
ные. работы на своего господина, средства же к собственному
существованию он получал, трудясь на своем наделе... Закуп
был кабальным человеком и мог выйти из зависимого состоя-
ния, полностью вернув господину взятую ссуду». Из приве-
денных рассуждений С. А. Покровского явствует, что закуп-
83 Покровский С. А. Общественный строй Древнерусского государст-
ва//Тр. Всесоюзн. юр. заочн. ин-та. Т. XIV. М., 1970. С. 61. 64, 65. 71.
8* Там же. С. 74, 79.
85 Нельзя сказать, что эта нечеткость невольно вкралась в суждения
С. А. Покровского. Напротив, автор сознательно следует ей, говоря о том, что
слово «смерды» имело «и более узкое значение — крестьяне-земледельцы —
и более широкое —все население за выделением привилегированной верхуш-
ки» (Покровский С. А. Общественный строй Древнерусского государства.
С. 81 )
86 Там же С. 73, 79, 113.
87 Там же С. 79.
194
ничество есть результат экономического принуждения. Од-
нако, несмотря на это обстоятельство, а также на то, что*
закуп пользовался правом прервать отношения с господином
после выплаты долга, С. А. Покровский характеризует закупа
как полукрепостного.88 В то же время смерда, подвергаю-
щегося внеэкономическому принуждению, он изображает
свободным, неограниченным в своей правоспособности чело-
веком. О прямом насилии над смердами со стороны господ,-
ствующей верхушки, о зависимости смердов, устанавлива*-
емой с помощью внеэкономических средств, говорит сам
С. А. Покровский, не замечая, что своими признаниями пере-
черкивает собственный же тезис о смердах*—свободны^
крестьянах-общинниках. Чтобы не быть голословным, сошлемся
на соответствующий текст исследования автора. Под-
черкнув (в какой раз!) юридическую свободу смерда Русской
Правды, С. А. Покровский спрашивает: «Значит ли это, что
смерды-общинники XI—XII вв. не были зависимы от
феодалов?» И тут же отвечает: «Нет, эта зависимость имела
место. Она выражалась в обязанности платить дань, в узург
пированном князьями праве верховной собственности на
землю, в захвате ими важнейших угодий, в передаче праща
сбора даней и судебных штрафов, а значит и права суда
боярам и монастырям, все туже затягивавших петлю зави-
симости, в праве захвата наследия смерда, умершего без
сыновей. Это вело, но в период Русской Правды еще не
привело, к утрате свободы, к превращению в крепостных».89
Данническая повинность, насильственный захват смердьих зе-
мель, лишение смердов права собственности на землю, их под-
ведомственность суду бояр и монастырей, ликвидация права
свободного распоряжения наследством — все это не укладывается
в понятие о смерде как юридически свободном человеке. Кроме
того, если развитие событий вело смердов к утрате свободы,
к превращению их в крепостных, то становится очевидной из-
вестная ограниченность свободы смердов, ее ущербность.
Таким образом, суждения С. А. Покровского о древнерусских
смердах довольно неопределенны. Л. В. Черепнин был прав, ко-
гда писал: «Мало что прибавляют к нашим представлениям
рассуждения С. А. Покровского. Они очень нечетки и противо-
речивы».90
Догадку о свободе смердов в Древней Руси повторил в своей
статье М. Б. Свердлов. Данные о смердах убедили его в том, что
«в XI—XIII вв. смердами называлось свободное сельское насе-
88 Там же. С. 126, 134, 135.
89 Там же. С. 114.
90 Черепнин Л. В. Русь; Спорные вопросы истории феодальной земель-
ной собственности в IX—XV вв.//Новосельцев А. П., Пащуто В. Т., Череп-
нин Л. В Пути развития феодализма. М., 1972. С. 182.
195
ление, обязанное регулярно выплачивать фиксированные налоги
под названием „дань” или „дани” и отбывать «воинскую повин-
ность». Личность и имущество смердов охранялось княжеской
юрисдикцией. Судя по сохранившимся известиям, отсутствие
различий в положении смердов в южных и северных районах сви-
детельствует об их одинаковом положении на всей территории
Древнерусского государства. Поскольку из источников следует, что
смердами называлось свободное сельское население, то естест-
венно предположить, что смерд, попавший в зависимость, называл-
ся другим термином, который определял форму его зависимости
(челядин, холоп, закуп, рядович и т. д.)».91
Таков взгляд М. Б. Свердлова на смердов в Древней Руси.
Надо сказать прямо: построения его возведены на шатких осно-
ваниях. Уже в начале статьи, где приводятся историографи-
ческие сведения, встречаются досадные искажения. Так, Л. В. Че-
репнина, который в смердах усматривал людей, зависимых от
государства и князя как земельного собственника,92 М. Б. Сверд-
лов отнес к группе исследователей, считавших смердов свобод-
ными сельскими жителями. Но тут же, словно позабыв о только
что заявленном, он называет Л. В. Черепнина (и на этот раз пра-
вильно) в числе ученых, относивших смердов к разряду зависи-
мого сельского населения.93 Или другой аналогичный пример:
Б. А. Романов, связывавший происхождение смердов с завоева-
нием и наблюдавший крайнюю забитость и зависимость смерда,
стоящего ниже холопа,94 оказался среди историков, отстаивав-
ших мысль о свободном статусе смердов.95
В обзоре источников тоже имеются не менее досадные про-
махи. Скажем, по М. Б. Свердлову, «в актовом материале смерды
упоминаются с XIII по XV в. Эти акты относятся к Новгороду».96
Общеизвестно, однако, что в актах смерды фигурируют с XII в.
Известно также, что эти акты относятся не только к Новгороду,
но и Пскову.97
Данные Повести временных лет о смердах побудили
М. Б. Свердлова сделать следующий вывод: «В юридическом
отношении смерд подсуден только своему князю. Если его „оби-
жает” „сильный”, то смерд обращается за помощью к князю.
Наличие княжеской правовой защиты свидетельствует о юриди-
ческой независимости смердов от „сильных”, в то же время
посягательство последних на права или имущество смердов гово-
рит об отсутствии прямых форм экономической и юридической
91 Свердлов М. Б. Смерды в Древней Руси//ИСССР. 1970. № 5. С. 76.
92 См.: С. 190—191 настоящей книги.
93 Свердлов М. Б. Смерды в Древней Руси. С. 61, 62.
94 См.: С. 187—188 настоящей книги.
95 СвердловМ Б. Смерды в Древней Руси. С. 61.
96 Там же С. 62.
97 См., напр.: Марасинова Л. М. Новые псковские грамоты XIV—XV
веков. М., 1966 С. 59—60.
196
зависимости смердов от князя. Князья и их дружины заинтересо-
ваны в том, чтобы хозяйство смердов не было разорено, и в слу-
чае пленения смердов требуют их возвращения». Подобно По-
вести временных лет, Ипатьевская летопись не содержит сооб-
щений о смердах, находящихся во внеэкономической зависимо-
сти от «сильных». Согласно М. Б. Свердлову, в Галицко-Волын-
ской Руси смерды еще в середине XIII в. «были юридически
и фактически свободны».98
Доводы М. Б. Свердлова нередко вызывают недоумение.
Непонятно, почему посягательства «сильных» на права и иму-
щество смердов свидетельствуют «об отсутствии прямых форм
экономической и юридической зависимости смердов от князя».
Непонятно также и то, что это за «прямые формы»?...
М. Б. Свердлов верно говорит, что «наличие княжеской право-
вой защиты» указывает на юридическую независимость смердов
от «сильных». Но это отнюдь не исключает зависимость смердов
в социально-экономическом плане. Ведь древнерусский закуп
тоже обращался в княжеский суд «обиды деля своего господина»
и получал «правду». Иными словами, князь защищал закупа от
покушений господина на его личность и имущество. Однако за-
куп был зависим и очень зависим от господина. Так что
факт княжеской правозащиты смерда сам по себе не может слу-
жить решающим аргументом в пользу предложения о смердьей
свободе. Далее, отсутствие сообщений в Ипатьевской летописи
и Повести временных лет сведений о «внеэкономической зависи-
мости» смердов еще не значит, что ее не было вовсе: слишком
бедны и отрывочны летописные сообщения о смердах, чтобы на
их основании делать однозначные выводы. К сожалению,
М. Б. Свердлов не только формулирует эти выводы, но и поль-
зуется ими, как своеобразным ключом для истолкования норм
Русской Правды. Так, комментируя ст. 90 Пространной Прав-
ды, он пишет: «Из статьи 90 может следовать, что выморочное
имущество смерда переходит к князю по праву „мертвой руки”
и по праву перехода выморочного имущества свободного члена
общества князю как главе государства». И тут оказывается,
что «поскольку для южнорусских районов XII—ХШ вв. нет
известий (подразумеваются летописные известия. — И. Ф.)
о зависимых смердах, то остается второе предположение».99
А. А. Зимин по этому поводу заметил: «Так, конечно, можно
доказать все, что захочешь».100
Желая убедить читателя в том, что «задница» свободного смер-
да-крестьянина, не оставившего после себя сыновей, отходила
к князю по праву главы государства, М. Б. Свердлов привлекает
западноевропейские материалы, содержащие сведения о переходе
выморочного имущества феодалов к королям.101 Но смерд — не
98 С в е р д л о в М. Б. Смерды в Древней Руси. С. 65—67.
99 Там же. С. 69.
100 3 и м и н А. А. Холопы на Руси. С. 92
101 Свердлов М. Б. Смерды в Древней Руси. С. 69.
197
феодал, и примеры, приводимые М. Б. Свердловым, к нему не
приложимы.
В ст. 26 Краткой Правды, предусматривающей пятигривен-
ную компенсацию за убийство смерда и холопа, М. Б. Свердлов
видит «отражение правительственной политики в крестьянском
вопросе XI—XIII вв.». «Правительственная политика в кресть-
янском вопросе»? Не слишком ли громко это звучит для XI—XIII
вв.? Впрочем, главное не в этом, а в том, что автор не раскрывает
суть провозглашенной им «политики», ограничиваясь туманными
рассуждениями: «установление одной и той же пени за убий-
ство холопа и смерда может свидетельствовать только о созна-
тельном со стороны законодателей сопоставлении этих двух ка-
тегорий населения»; «развитие вотчинного хозяйства требовало
соотнесения зависимого холопа с определенной группой свобод-
ных».102 Признаться, трудно, а точнее, невозможно уловить
какой-нибудь реальный исторический смысл в этих словах.
М. Б. Свердлов, возражая Б. А. Романову, который считал,
что в ст. 26 Краткой Правды законодатели «смерда подымали
до холопа», выдвинул обратный тезис, согласно которому «хо-
лопа подымали до смерда», т. е. «несвободные холопы, игравшие
важную роль в домениальном хозяйстве, сравнивались со сво-
бодными смердами, крестьянами, занимавшими в раннефеодаль-
ном обществе низшую ступень».103 Можно только догадываться,
о чем здесь идет речь. Действительно, что означает в данном случае
слово «сравнивались»? То ли холопы сравнивались (уравнива-
лись) со смердами по положению, то ли как-то соотносились
с ними? Если принять первое, то необходимо признать, что не-
свободных холопов князья переводили в свободных крестьян и,
следовательно, выводили из своего домена. Если предположить
второе, то неясно, на какой основе соотносились несвободные
холопы со свободными людьми. Рассуждения о «развитии вот-
чинного хозяйства», о «низшей ступени», которую занимали
в древнерусском обществе смерды, тут далеко недостаточны. Да
и вообще можно ли «несвободных холопов» соотносить со «сво-
бодными смердами»? А. А. Зимин имел основания заметить, что
у автора «концы здесь не сходятся с концами».104
Чересчур прямолинейно толкует М. Б. Свердлов ст. 45 и 46
Пространной Правды. Ст. 45 упоминает смердов, «оже платять
князю продажю». По ст. же 46, князь продажей холопов «не
казнит», поскольку «суть не свободни». В этих статьях Простран-
ной Правды М. Б. Свердлов находит прямое указание, что
«холоп не свободен, в противоположность свободному смерду.
Это различие в положении подчеркивается правоспособностью
102 Там же. С. 70.
103 Там же.
104 3 и м и н А. А. Холопы на Руси. С. 92.
198
первого и неправоспособностью второго».105 Опять перед нами
загадка: непонятно, о какой «правоспособности первого» (т. е.
холопа) и «неправоспособности второго» (т. е. смерда) можно
говорить? Возможно, М. Б. Свердлов хотел сказать наоборот?
Но нельзя же без конца заставлять читателя расшифровывать
авторские мысли! Это во-первых. Во-вторых, подчеркивая право-
способность смерда и неправоспособность холопа, М. Б. Сверд-
лов тем самым делает еще более беспочвенным свое утвержде-
ние о сравнении и соотнесении законодателем смердов и холо-
пов. В-третьих, автор, на наш взгляд, неверно истолковывает
ст. 45 и 46 Пространной Правды. Из того, что смерды платя.т
продажу князю, а холопы не платят, будучи «не свободни»,
отнюдь не следует, будто смерды — свободные люди. На осно-
вании статей мы можем лишь заключить, что смерды — не холо-
пы, и только. Надо помнить, что понятие «свобода» в древности
было не абсолютным, а относительным. Данные Русской Прав-
ды хорошо согласуются с этим положением. Закупу, например,
проданному господином «обель», предоставляется «свобода во
всех кунах». Следовательно, законодатель прежде всего преду-
сматривает не освобождение закупа, а ликвидацию его долга.
Отсюда явствует, что он рассматривает закупа как свободного
человека в плане противопоставления его холопу-рабу. Особенно
наглядно иллюстрируют специфику понятия «свобода» матери-
алы Русской Правды, относящиеся к вольноотпущенничеству.
В ст. 109 Пространной Правды, перечисляющей «уроци ротнии»,
читаем: «А от свободы 9 кун». Здесь подразумевается случай
освобождения раба с уплатой пошлины в 9 кун. В Троицком виде
Пространной Правды из Карамзинской группы имеется более
конкретная запись: «А освободивше челядин 9 кун, а метелнику
9 векошь». Итак, выход из рабства, по Русской Правде, явля-
ется освобождением человека, приобретением им свободы. Однако
известно, что освобожденные на волю рабыне получили полной
свободы. Они сохраняли зависимость по отношению к своему госпо-
дину, находясь у него под патронатом. И это состояние зависимо-
сти и неполноправия отнюдь не являлось временным, а было посто-
янным: в нем жили и умирали.106 Возвращаясь к смерду и хо-
лопу ст. 45—46 Пространной Правды, заметим, что М. Б. Сверд-
лов, не углубившись в специальный анализ понятия «свобода»,
существовавшего в социальной лексике Древней Руси, стал на
путь поверхностных заключений.107 Примеры их можно было бы
105 Свердлов М. Б. Смерды в Древней Руси. С. 67—68.
106 См.: Кула нж Ф. де. История общественного строя древней Фран-
ции: В 6 т. СПб., 1907 Т. 4. С. 389; Виноградов П: Г. Происхождение
феодальных отношений в лангобардской Италии. СПб., 1980. С. 154—155:
Корсунский А. Р. Готская Испания. М., 1969. С. 121 — 134; Юшков С. В.
Феодальные отношения в Киевской Руси. С. 58—59; Фроянов И. Я. Киев-
ская Русь- Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 139—141.
10/ М Б. Свердлов, правда, касается этой проблемы, но попутно и в виде
199
продолжить, но в этом больше нет необходимости. Добавим
только, что М. Б. Свердлов, отстаивая идею о свободе смердов,
рассуждает и об их зависимости, т. е. противоречит самому себе.
Так, по поводу жалованной грамоты Изяслава Мстиславича Пан-
телеймонову монастырю он пишет: «Одним постановлением
смерды передаются монастырю, на новое владение дается им-
мунитет, и смерды оказываются в феодальной зависимости от
своего господина».108
«Мало продвинулось вперед изучение вопроса о смердах
в исследовании М. Б. Свердлова», — говорил Л. В. Черепнин,
имея ввиду его статью.109 110 Еще меньше оно продвинулось в кни-
ге М. Б. Свердлова, посвященной генезису и структуре фео-
дального общества в Древней Руси. Здесь он присоединился
к историографическому направлению, «которое предполагает
смердов лично свободных и смердов—феодально-зависимых».1Ш
К вопросу о смердах возвращались В. В. Мавродин и Л. В. Че-
репнин.
Под словом «смерды», полагает В. В. Мавродин, скрывались
различные этнические и социальные категории. Смердами часто
именовали «покоренные, платящие дань русским князьям финно-
угорские племена (югра, чудь заволочская, белозерская весь,
ростово-суздальская меря, печера, чудь-эсты). Не случайно
в землях финно-угров, равным образом как и на территории, хотя
и славянской, но все же по отношению к основной, древней-
шей ,,внутренней Руси” ,,внешней Руси”, термин „смерд”,
отсутствующий в Среднем Приднепровье, на древнейшей террито-
рии собственно Руси, отложился в топонимике. Здесь собирали
дань киевские князья, здесь жили и данники— смерды, покорен-
ное, „примученное” население». Помимо смердов финно-угорско-
го происхождения, существовали смерды — свободные общинни-
ки, «обязанные платить дань, участвовать в походах и, оче-
видно, содержать князя и его ,,мужей” и дружинников во вре-
мя сбора „полюдья”, разных поборов и судебных штрафов...»
Вместе с тем в Древней Руси встречались смерды, бывшие за-
висимыми от князя людьми, которых источники сближают
с холопами. Не исключено, что «какая-то часть смердов, и,
видимо, немалая, состояла из посаженных на землю княже-
ских холопов». В. В. Мавродин полагает, что «смердов, на
определеннном этапе всех, а позже в какой-то части, можно
кратких замечаний, опущенных в сноску (Свердлов М. Б. Смерды в Древ-
ней Руси. С. 68.)
108 Там же. С. 72.
109 Ч е р е п н и н Л. В. Спорные вопросы истории феодальной земельной
собственности в IX—XV вв.//Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Череп-
нин Л. В. Пути развития феодализма. С. 181.
110 Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества
в Древней Руси. Л., 1983. С. 148.
200
было бы сравнить с государственными крестьянами».111 Таким
образом, «термин „смерд”, в начале применявшийся по отно-
шению к определенной социальной категории, впоследствии
применялся... к различным группам сельского населения.
„Смердами” были и данники — югра и такое же финно-угор-
ское по языку население Заволочья, Суздальской земли
и Белозерья, видимо, не знавшее других повинностей, кроме
дани. Смердами называли и славянских данников князей-
государей. Смердами были и те русские жители княжеских сел,
которые пасли свой скот рядом с княжеским. Они приравнивались
к холопам и трудились в княжеской вотчине. Наконец, князь
жаловал смердов боярам и монастырям, и они, оставаясь по
названию смердами, так как ничего вокруг них не измени-
лось, продолжали жить на старом месте, не разорялись, самим
актом пожалования превращались в феодально-зависимых».112
Как видим, В. В. Мавродин несколько изменил свои пред-
ставления о смердах сравнительно с тем, что писал о них ра-
нее.113 Это было результатом новых раздумий исследователя
над сложным и запутанным вопросом, учета достижений совет-
ских историков в изучении древнерусских смердов.
Менее гибкой оказалась позиция Л. В. Черепнина. Он по-
прежнему связывал возникновение термина «смерды», проявля-
ющегося в памятниках письменности в XI в., с переходом общин-
ных земель в государственную собственность.114 По-прежнему
Л. В. Черепнин воспринимал слово «смерды» равнозначным по-
зднейшему термину «черный человек», «черные люди».115 Как
раньше, историк говорит о существовании смердов — го-
сударственных крестьян Древней Руси, а также о наличии
среди крестьян-данников, сидевших на окняженной земле,
смердов, находившихся в более тесной и непосредственной за-
висимости от князей-вотчинников.116 Смердов, живших на
окняженной земле, Л. В. Черепнин называет аллодистами.117
Мы полностью согласны с мнением Л. В. Черепнина, что
«существующие в литературе точки зрения на смердов как на
свободных общинников или как на все древнерусское кресть-
111 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства и фор.-
мирование древнерусской народности. М., 1971. С. 68—70.
112 Там же.
113 См.: С. 185—187 настоящей книги.
114 Черепнин Л. В. 1) Русь: Спорные вопросы... С. 176; 2) Формиро-
вание крестьянства на Руси//История крестьянства в Европе: Эпоха феода-
лизма. В 3 т. Т. I: Формирование феодально-зависимого крестьянства. М.,
1985. С. 334.
115 Черепнин Л. В. 1) Русь: Спорные вопросы... С. 177; 2) Формиро-
вание крестьянства на Руси. С. 335.
116 Черепнин Л. В. 1) Русь: Спорные вопросы... С. 176—177; 2) Фор-
мирование крестьянства на Руси. С. 335.
117 Ч е р е п н и н Л. В. Русь: Спорные вопросы... С. 156.
8 Заказ № 632
20!
янство не подтверждаются источниками».118 Нам кажется
также правильным выделение смердов в отдельную группу
сельского населения, зависимую сперва от государства, а по-
том— от вотчинников. Но мы иначе видим пути возникновения
этой зависимости и основу, на которой она сохранялась и раз-
вивалась. И в данном случае никак нельзя поддержать кон-
цепцию Л. В. Черепнина, по которой в Киевской Руси земля
в результате окняжения находилась в верховной собственно-
сти государства, а конкретнее — князя.119 И уже попросту оши-
бочным является отождествление смерда, сидящего на окня-
женной земле и уплачивающего дань-ренту, с крестьянином-
аллодистом. Аллод, насколько известно, есть свободно отчуж-
даемая частная земельная собственность. Смерд, изображае-
мый Л. В. Черепниным, живет не на своей, а на государственной
земле. Он, следовательно, не аллодист, а зависимый держатель.
Сравнительно недавно с новой версией истории смердов на
Руси выступил Б. А. Рыбаков. Рассмотрев соответствующие
документальные данные, он пришел к заключению, что эти
данные не позволяют присоединиться к мнению Б. Д. Грекова,
который под смердами подразумевал всех крестьян-общинни-
ков как свободных, так и зависимых.120 Сведения о смердам
и кметах (последние отождествляются автором со смердами),
почерпнутые из источников XI—XII вв., убедили Б. А. Рыба-
кова в том, что «смерд — прежде всего сельский житель, земле-
пашец, а во вторую очередь воин; кметь — исполнитель княже-
ских поручений, требующих вооруженной руки; он мог вести
свое хозяйство, но мог и кормиться за счет княжеской „мило-
сти”, сближаясь с „милостником” XII в. или с гриднем, более
связанным с княжеской гридницей». Б. А. Рыбаков принимает
смердов за свободных людей, близко стоящих к князю. Правда
Ярославичей и Устав Мономаха дали ему основание сделать
насчет смердов следующие выводы: «1. Смерды не являются
членами общины-верви, которых источники называют „людьми”,
а не смердами. 2. Смерды лично свободны и четко отделены от
холопов. В отличие от холопов преступники из среды смердов
платят князю штраф-продажу. 3. Неприкосновенность личности
смерда ограждена „княжьим словом”, а по размерам компенса-
ции „за муку” смерд приравнен к огнищанину. 4. Смерд распола-
гает каким-то владением (в составе которого есть кони), перехо-
дящим, как правило, по наследству, но в случае отсутствия сыно-
вей, отписываемым на князя. 5. В названных источниках нет
никаких прямых данных о задолженности смердов, о продаже
смердов в рабство и о бегстве смердов со своего места. 6. Смер-
ды связаны с князем; нет ни одной статьи или дополнительной
118 Там же. С. 176.
119 См.: С. 317 настоящей книги.
120 РыбаковБ. А. Смерды//ИСССР. № 1. 1979. С. 49—50.
202
приписки о боярских смердах, хотя Устав Мономаха содержит
несколько приписок типа „тавдже и за бояреск”».121
Перейдя от Правды Ярославичей и Устава Мономаха к дру-
гим видам источников, Б. А. Рыбаков с их помощью опреде-
ляет местопребывание смердов XI—XII вв. Оказалось, что
смерды жили в княжеских селах, тогда как в весях обитали
«крестьяне-общинники», «люди» Русской Правды, объединен-
ные в верви. Однако иногда в виде исключения в сслах встре-
чались смерды, а также изгои и «какая-то челядь».122 Впрочем,
«смерды, как и крестьяне-общинники, живут в селах и пашут
землю».123 Вместе с тем смерды проживают в погостах «или
подле них».124 Эти определения, как видими, носят разноречивый
характер.
Взору Б. А. Рыбакова открылась «военная сущность» смер-
дов, готовых в любой момент выступить в поход.125 Надо ска-
зать, что эта «военная сущность» становится проблематичной,
если учесть, что смерды, по его словам, «во-первых, пахари,
живущие в селах, земледельцы, пашущие на конях, хранящие
снопы на гумне, имеющие семью. Во-вторых, они — в экстрен-
ных случаях — конные воины, без участия которых немыслим
поход в половецкую степь».126 Поскольку смерд, в первую
очередь пахарь, а во вторую — воин, то вряд ли возможно
определять сущность смердов как военную.
Земледельческие и военные занятия смердов позволили
Б. А. Рыбакову уподобить их в какой-то мере низшим слоям
«позднейшего украинского казачества, сочетавшего земледелие
с военной службой».127 Сравнение смердов с казачеством сле-
дует, наверное, понимать весьма условно, ибо они, будучи за-
висимыми от князя людьми, платили ему дань — феодальную
ренту.128 Данническая обязанность смерда делала его свободу,
о которой рассуждает Б. А. Рыбаков, довольно относительной.
Более того, имеющиеся у исследователей данные не дают осно-
ваний говорить о личной свободе смерда.
Б. А. Рыбаков, конечно, прав, указывая на особые отно-
шения князя со смердами, выражавшиеся в княжеской опеке
над ними. Но из этой опеки и близости смердов к князю нельзя
заключать, будто князь оберегал именно свободу своих подо-
печных. Привлекаемые Б. А. Рыбаковым ст. 26 Краткой Прав-
ды и 16 Пространной Правды, ограждающие жизнь смерда и хо-
лопа пятигривенным штрафом, не могут служить примером
121 Там же. С. 47—53.
122 Там же. С. 54, 55.
123 Рыбаков Б. А. Смерды//ИСССР. 1979. № 2. С. 54—55.
124 Там же. С. 49.
125 Рыбаков Б. А. Смерды//ИСССР. 1979. № 1. С. 56, 58.
126 Там же. С. 57.
127 Там же. С. 58.
128 Там же. С. 55—56.
203
свободы древнерусских смердов. Эти статьи, не смешивая
смерда и холопа, в то же время сближают их друг с другом.
Иначе было бы совершенно непонятно объединение смерда
и холопа в рамках одной статьи. Сам же факт сближения дан-
ных социальных категорий свидетельствует об их несвободе,
хотя и разной степени градации.
Комментируя ст. 45 и 46 Пространной Правды, Б. А. Рыба-
ков утверждает: «Здесь дано четкое противопоставление: хо-
лопы не платят ,,продажу”, так как они несвободны, а смерды
платят, из чего следует логический вывод, что они свободны».
Нам думается, что отсюда следует иной логический вывод:
смерды — не холопы, о чем у нас уже шла речь выше.129
Таким образом, источники, используемые Б. А. Рыбаковым,
не подтверждают предположение его о свободе древнерусских
смердов.130 Но мысль автора о том, что смерды составляли осо-
бый разряд населения Киевской Руси, отличавшийся от массы
общинников-вервлян, является, по нашему мнению, перспек-
тивной.
Возникновение института смердов Б. А. Рыбаков связывает
«с клиентелой эпохи военной демократии». Княжеские клиенты
формировались за счет изгоев, сирот, а также чужаков — «коло-
нистов из других племен». Отметив загадочность происхожде-
ния слова «смерд», ученый высказал несогласие с теми исследо-
вателями, которые связывали это слово с глаголом смер-
деть—«плохо пахнуть», объясняя такое значение пренебре-
жением господ к пахарям, издававшим запах дыма и навоза.
«Следует,— пишет Б. А. Рыбаков,— внести поправку; основное
значение глагола смердеть и в древнейших памятниках и в жи-
вой речи более узкое: оно связано с трупным запахом („покой-
ник уже смердит”), со смрадом разложения человеческого тела.
А такая семантика заставляет нас обратить внимание на древ-
ний обряд убийства молодых соплеменников на могиле умер-
шего вождя. Часть принесенных в жертву людей зарывали в мо-
гилу вместе с вождем, а часть оставляли на поверхности земли,
превращая трупы в манекены воинов, долженствующих охра-
нять знатного покойника».131 Приведя примеры человеческих
жертвоприношений на могилах правителей различных народов,
129 См.: С. 199 настоящей книги.
130 Б. А. Рыбаков ссылается еще и на ст. 78 Пространной Правды, кото-
рая якобы «в известном отношении уравнивает смерда с самим огнищанином:
„за муку” того и другого полагается одинаково одна гривна». (Р ы б а-
ков Б А Смерды//ИСССР. 1979. № 1. С. 52.) К сожалению, Б. А. Рыбаков
не учитывает, что та же статья устанавливает «продажу» за самовольный
(«без княжа слова») суд над огнищанином в размере 12 гривен, а над смер-
дом — всего лишь в 3 гривны, т. е. вчетверо меньше. Поэтому вопрос об
уравнении смерда с огнищанином остается открытым. Не поднимает статус
смердов и право передачи наследства своим родичам. Известно, что в Древ-
ней Руси наследство передавали и холопы.
131 Там же. 1979. № 2. С. 52.
204
в том числе и славян, Б. А. Рыбаков замечает; «Быть может,
с-мерды означает совместно (с князем) умирающих, приноси-
мых в жертву? Не следует думать, что смердами-„соумирающи-
ми” называли только тех несчастливых, на которых пал жре-
бий умереть вместе со своим вождем. Так, по всей вероятно-
сти, называли весь слой молодых воинов племени, связанных
с вождем узами какого-то ритуала, обязывающего вольных
слуг-смердов участвовать в мрачной жеребьевке. Глагол смер-
деть, если и связан со словом смерд, то вторично, как обозна-
чение явления, сопутствующего страшному обряду».132 Такова
история смердов на первом этапе их существования. Б. А. Ры-
быков отчетливо понимает гипотетичность своих построений. Он
говорит: «Из высказанных выше гипотез и домыслов настаивать
можно только на том, что институт смердов зародился на по-
следней стадии родоплеменного строя и был вызван к жизни
дифференциацией общества в условиях военной демократии».133
Второй этап истории смердов Б. А. Рыбаков датирует IX—
X вв. В это время смерды — активные помощники князей в ор-
ганизации сбора дани, означавшего окняжение земли. Они тес-
но связаны с погостами, т. е. опорными пунктами даннических
сборов. Смерды осуществляли постройку погостов, жили в них
или рядом, участвовали в сборе дани, оприходовали «повоз»,
берегли княжеское имущество, отправляли службу данников,
гонцов, воинов-кметей, иными словами, практически выполняли
распоряжения «низшего слоя княжеской администрации в этих
домениальных островках-погостах». Кроме того, смерды прини-
мали участие в организации сбора полюдья. Они, «очевидно, за-
полняли собой становища „большого полюдья”, проходившего
по землям древлян, дреговичей, кривичей и северы, и составляли
гарнизон и прислугу этих острожков, большинство которых
выросло впоследствии в города, упоминаемые летописью. Воз-
можно, что в это подвижное время смерды, как княжеские лю-
ди, еще не обзавелись землей и селами». Б. А. Рыбаков и в дан-
ном случае сознает, что его соображения исходят из «логических
допущений».134
Третий этап истории смердов Б. А. Рыбаков относит к X—
XIII вв. В изображении автора смерды выступают «как значи-
тельная часть полукрестьянского феодально-зависимого насе-
ления Киевской Руси. По своему месту в обществе они занима-
ли промежуточную позицию между „людьми” крестьянской
верви и низшим разрядом свободных княжеских министериалов.
132 Там же. С 53; см. также: Рыбаков Б. А. Язычество древних сла-
вян М, 1981. С. 233 —В В. Колесов по поводу этого словопроизводства
Б. А' Рыбакова заметил «Фантастично, хотя и образно... Подобных фан-
тастических предположений было множество в XVIII в». (Колесов В. В.
Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986 С. 163.)
133 Рыбаков Б. А: Смерды//ИСССР. 1979. № 2. С. 54
134 Там же. С. 49. 54.
205
Связь смердов с обложенным данью земельным наделом (се-
лом) и военная служба с этого надела позволяют указать как
на отдаленную аналогию на простое украинское казачество
XVI—XVII вв., отчасти на мельчайшую польскую шляхту того<
же времени и на русских однодворцев. Аналогия неточна тем,
что перечисленные категории были подчинены государству, тогда
как смерды Киевской Руси были больше связаны с князем,
с княжеским доменом, с той ранней формой феодализма, когда
государственное и лично-княжеское начало еще недостаточно
дифференцировались. Смерды сыграли очень важную роль
в процессе феодализации восточнославянских племен. Они не
были представителями феодального начала, так как относились
к верхней прослойке эксплуатируемого земледельческого на-
селения, но своей службой князю они содействовали распрост-
ранению феодализма вширь. Пройдя исторически большой путь
от клиентелы времен военной демократии до полукрестьянского
полуслужилого населения феодальной Руси, они оставили за-
метный след в юридических источниках и летописях как опре-
деленный исторический феномен, а в пору дальнейшего раз-
вития феодализма слились с крестьянством».135 Б. А. Рыбаков
полагает, что его характеристика смердов XI—XII вв. опира-
ется на всю сумму/ данных, содержащихся в письменных па-
мятниках. Но, пользуясь лексикой самого автора, мы могли бы
добавить к этому, что «логические допущения», «гипотезы»,
«домыслы» сыграли и на этот раз не последнюю роль.
Появление статьи Б. А. Рыбакова о смердах послужило для
Г. В. Абрамовича приметой вступления проблемы смердов
«в новый дискуссионный период». Вот почему он и решил «нуж-
ным высказать несколько соображений» по вопросу о смердах.
Свои «соображения» Г. В. Абрамович формулирует с позиций
Б. Д. Грекова. По его мнению, отсутствие термина «смерд»
в ст. 3—8 Пространной Правды объясняется тем, что данные
статьи «являются нормами не княжеского, а обычного права,
включенными в Русскую Правду, и естественно, что сами об-
щинники не называли себя пренебрежительно именем ,,смерд”,
которое стало употребляться по отношению к земледельцам
лишь в документах, выходивших из среды феодальной знати не
ранее середины XI в. Замена в таких документах термина ,,лю-
дин” в наименовании рядового общинника — земледельца тер-
мином ,,смерд” свидетельствует об окончательном разрыве
пуповины, связывающей ранее эту знать с породившей ее общи-
ной, и является как бы терминологическим оформлением клас-
135 Там же. С. 57. — Б. А. Рыбаков о смердах XI—XII вв. пишет следую-
щее: «Крестьян того времени обычно называют смердами, хотя этот термин
и не вполне ясен. Возможно, что он означал не все деревенское население
вообще, а лишь зависимых от князя крестьян-воинов». (Рыбаков Б. А.
Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982. С. 432.)
206
сового расслоения восточнославянского общества». Г. В. Абра-
мович вслед, как он самобытно выражается, за «филологами-
индоевропейцами» связывает существительное «смерд» с гла-
голом «смердеть», поскольку «земледелец, живший в курной
полуземлянке или избе, одетый летом в домотканину, а зимой
в овчину, пропахший дымом, потом и навозом, был для фео-
дала и его слуг, живших в чистых хоромах, чем-то вроде пса
смердящего».136 Вот, собственно, и все соображения автора
о древнерусских смердах.
Г. В. Абрамович, конечно, знает, что запись норм Русской
Правды производилась не рядовыми общинниками-земледель-
цами, а князьями и другими знатными «мужами». В этом смыс-
ле Русскую Правду можно назвать документом, вышедшим из
среды знати. Так, кстати, и считают многие современные уче-
ные, относящие Русскую Правду к памятникам феодального
права. Читая ст. 3—8 Пространной Правды, Г. В. Абрамович
не мог не обратить внимание на то, что в них устанавливается
ответственность верви перед князем за убийство его людей.
Здесь мы наблюдаем отношения князя и верви, сложившиеся во
второй половине XI—XII вв. Их юридическое оформление
в Пространной Правде ничего общего не имеет с фиксацией
обычного права, как уверяет Г. В. Абрамович. Недаром новей-
шие историки усматривают в упомянутых статьях указание на
«окняжение» верви, включение ее в сферу феодальных отно-
шений.137 Отсюда видно, что доводы Г. В. Абрамовича не выдер-
живают критики.
Точку зрения Б. Д. Грекова на смердов проводил и В. И. Бу-
ганов, который писал: «Со времени возникновения феодальных
отношений в Древней Руси основную массу насления, непосредст-
венных производителей материальных благ в сельском хозяйстве,
составляли общинники — владеющие средствами производства
и ведущие свое хозяйство земледельцы, землепашцы. Одни из
них (а они составляли в Древней Руси большинство) не попали
еще в частновладельческую зависимость от феодалов, владели
землями, верховными собственниками которых выступали ве-
ликие князья, государство, платили им дани и всякие поборы,
судебные пошлины и другие сборы, т. е. были людьми право-
способными с юридической точки зрения. Но другая часть
смердов в IX—X вв. потеряла свою самостоятельность и неза-
висимость, и „Правда Ярославичей” — кодекс второй половины
XI в. — достаточно ясно говорит об их феодально-зависимом
состоянии, когда приравнивает работающего в княжеском хо-
зяйстве смерда к рабу (холопу) и рядовичу, за убийство ко-
136 Абрамович Г. В. К вопросу о критериях раннего феодализма на
Руси и стадиальности его перехода в развитой феодализм//ИСССР 1981, № 2
С 75-76.
137 См., напр.: Смирнов И. И. Очерки... С. 63.
207
торых взимается одинаковый штраф — 5 гривен. Эти зависи-
мые смерды платят феодальную ренту, несут различные новин--
ности в пользу своего владельца; как правило, если они живут
в барской усадьбе, то работают на барщине и входят в состав
челяди, а если живут вдали от усадьбы, то платят феодальную
ренту продуктами». В. И. Буганов называет различные способы
превращения свободного смерда-общинника в зависимого
держателя: прямой насильственный захват общинных земель
с проживающим на них населением, пожалование со стороны
великих князей, закабаление феодалами разоренных, обни-
щавших общинников.138
По мнению В. В. Колесова, изначально «смерды были сво-
бодными крестьянами. Прочие характеристики смердов изме-
нялись в зависимости от изменения соцально-экономических
отношений, а это и создавало трудности в истолковании назы-
вающего их слова, вызвало колебания историков в точном опре-
делении социального статуса смерда». Свое истолкование тер-
мина «смерд» В. В. Колесов построил на соединении точек зре-
ния Б. Д. Грекова и С. В. Юшкова. В духе Б. Д. Грекова и со
ссылкой на него В. В. Колесов говорит: «Смерды — „свобод-
ные члены общины”, поначалу „собственники-земледельцы”,
они чаще всего были общинниками на тех территориях, кото-
рые колонизовались уже в историческое время». Затем он,
ссылаясь уже на С. В. Юшкова, замечал: «оставаясь на своих
родовых землях, захваченных феодалами, они (смерды — И. Ф.)
по-прежнему жили в селах на чужой отныне для них земле,
становясь вассалами...». И далее, в согласии со взглядом
С. В. Юшкова на смердов, автор утверждает, что «с XII в.
смерды — один из разрядов сельского населения, люди князя
на княжьей (или на боярской) земле».139 Но несколько ниже
оказывается, что «смерд — все-таки лично свободный член
сельской общины». Тут есть определенная непоследовательность.
Однако главная мысль В. В. Колесова о том, что социальный
статус смердов изменялся по ходу развития социально-эконо-
мических отношений, является, несомненно, плодотворной.
Социальное положение смердов XI—XII вв. изучалось в по-
следнее время не только на общерусском, но и региональном
материале.
Новгородскими смердами занимался В. Л. Янин, рассматри-
вая их с позиций, близких к концепции Л. В. Черепнина. «Наи-
более значительным документом», позволяющим уяснить статус
смердов в Новгородской земле, он считает Жалованную грамоту
князя Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монастырю 1134 г.
«Важнейшей содержащейся в этом документе информацией яв-
138 Эволюция феодализма в России/В. И. Буганов, А. А. Преображен-
ский, Ю. А. Тихонов. М., 1980. С. 93—94.
139 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. С. 164.
208
ляется фиксированная в нем необходимость князю Изяславу об-
ращаться к Новгороду с просьбой о предоставлении ему земель-
ного участка для последующего пожалования, причем в состав
этого участка входят не только село и поля, но и смерды. Гра-
мота, следовательно, недвусмысленно утверждает, что верховным
распорядителем земельного фонда, не входившего в состав кня-
жеского домена, было государство, решением которого участок
черных земель мог быть превращен в вотчину. Иными словами,
фонд черных земель на этом этапе предстает перед нами в виде
корпоративной собственности веча».140 Следовательно, смерды,
по В. Л. Янину, — государственные крестьяне, живущие на чер-
ных землях, находящихся в корпоративной собственности веча,
бывшего органом власти новгородского боярства.
Галицкие смерды привлекли специальное внимание С. С. Па-
шина. Указав на плен как на весьма важный источник пополне-
ния рабочей силы во владельческих хозяйствах, историк пишет:
«Частновладельческие села и невольничьи рынки не могли по-
глотить всей массы захваченных в междоусобных войнах плен-
ников. Немалая часть их была посажена князьями на землю на
редкозаселенных окраинах Галичины и таким образом превра-
щена в смердов».141
Наш обзор советской историографии, посвященный пробле-
ме древнерусских смердов, исчерпан. Суммируем его результаты.
Среди советских историков нет единого мнения относительно
социального положения смердов в Киевской Руси. Одни иссле-
дователи считают смердов свободными людьми. При этом боль-
шинство специалистов причисляет их к свободным крестьянам-
общинникам. Но существует и другое мнение, по которому смер-
ды, будучи лично свободными, представляли собой особую группу
древнерусского населения, близко стоявшую к князю и на-
ходившуюся под княжеской защитой и опекой. Являясь княже-
скими людьми, они, согласно этому мнению, находились между
свободным крестьянством и низшим разрядом свободного кня-
жеского министериалитета.
Многие ученые под смердами имеют в виду всех1 крестьян
Руси: и свободных и зависимых.
Наконец, немало и таких историков, которые усматривают
в смердах отдельную категорию зависимых земледельцев, при-
чем их зависимость одни наблюдают только по отношению к госу-
дарству и князю, а другие — к частным владельцам вообще:
князьям, боярам, духовным чинам.
Различие суждений по смердьему вопросу обусловлено чрез-
вычайной скудостью данных, проливающих свет на историю
смердов в Древней Руси.
140 Я н и н Л. В. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981. С. 274:
141 Пашин С. С. Боярство и зависимое население Галицкой Червоной)
Руси XI—XV вв. Автореф. канд. дис. Л, 1986. С 8.
209
Общим достижением советских исследователей стал принцип^
требующий исторического подхода при изучении смердов, т. е.
в контексте общественного развития Древней Руси.
Опираясь на этот принцип, выскажем собственные соображе-
ния.
Проделанный нами анализ источников, сообщающих о смер-
дах, позволяет сделать вывод о том, что на Руси XI—XII вв.
смердами нередко называли побежденные («примученные»,
тогдашнему выражению) иноязычные племена, обязанные данью
победителям. Говоря условно, это — «внешние смерды», не вхо-
дившие в состав населения древнерусских земель-государств,
обложивших их данью. Следовательно, дань, уплачиваемая ими,
являлась не феодальной рентой, а была в известном роде конт-
рибуцией, поэтому таких смердов нельзя считать феодально-
зависимыми. Они — свободные люди, объединенные в общины.
Поскольку внешние смерды не входили в состав населения Древ-
ней Руси, то факт их свободы не может быть показателем харак-
теристики ее внутренних социально-экономических связей. По-
лагаем, что происхождение внешних смердов уходит в предшест-
вующее время, что они представляли собой первичную группу
смердов.
Письменные памятники сохранили сведения о смердах, жив-
ших и на территории древнерусских земель, т. е. о«внутренних
смердах». Изучение этих сведений приводит к мысли о зависи-
мом состоянии внутренних смердов. Перед нами особый разряд
сельского населения, а не его совокупность, в чем нас убеждает
еще и то, что местное свободное население Древней Руси
дани своим князьям не платило. Не взималась дань и с зависи-
мых людей туземного происхождения, подобно закупам, изгоям
и пр. О смердах же источники говорят как о данниках. Отсюда,
по крайней мере, следуют два вывода: 1) смерды — люди зависи-
мые; 2) они — выходцы не из местных жителей, а взяты со сто-
роны. А это ведет к мысли, что смерды — бывшие пленники. На
Руси XI—XII вв. пленники именовались челядью. Внутренние
смерды, следовательно, есть челядь, посаженная на землю. В ле-
тописях примерно с XI в. повествуется о массовых перегонах
пленников и поселении их на Руси. Разумеется, положение челя-
ди и смердов (экс-челяди) в древнерусском обществе было не оди-
наковым. Условия жизни челяди, принадлежавшей частным
владельцам, и смердов, живущих на государственных землях,
во многом отличались. Смерды, в отличие от частновладельче-
ской челяди, вели свое хозяйство. При наличии сыновей они мо-
гли завещать им свое имущество. Смерды платили князю «про-
дажу», что выделяло их из остальной массы рабов. Тут мы ви-
дим нечто похожее, что встречалось в истории других стран.
В Римской империи, например, государственные рабы управля-
ли своим имуществом, их обязательства, продажи, дарения счи-
210
тались законными, иными словами, «эти рабы находились в том
же положении, что и отпущенники частных лиц».142
Наделение смердов некоторыми правами сравнительно с обыч-
ной челядью находит объяснение прежде всего в обязанностях,
которые лежали на них. Так, пленников древнерусские князья
использовали для защиты границ. Смерды поставляли лошадей
для походов в половецкую степь. Случалось, что они сами участ-
вовали в этих походах в качестве воинов. Смерды, наконец,
платили дань, вливавшуюся в государственный бюджет, и отправ-
ляли другие повинности по отношению к городской общине или
ее представителю — князю. Вот почему переселение пленников
было событием государственного значения.
Итак, в своем сгГрвоначальном значении внутренние смерды —
государственные рабы, возникновение которых связано с практи-
кой поселения пленников (челяди) на государственных (общест-
венных) землях. Их появление, вероятно, надо связывать с про-
цессом образования городских волостей, или городов-государств,
зародившегося на Руси в XI столетии.143 Оно означало новый
этап в истории древнерусских смердов.
Вскоре князья на правах представителей государства стали
передавать власть над внутренними смердами в руки частных
владельцев и духовных корпораций, подтверждением чего слу-
жит известная жалованная грамота Изяслава Мстиславича Пан-
телеймонову монастырю. Не исключено и то, что князья пере^
водили смердов в состав работников собственного домениального
хозяйства. Так шло формирование частновладельческих смердов.
Первоначально однородная масса внутренних смердов рас-
калывалась на группы, находившиеся в более тесной и непо-
средственной зависимости от вотчинников: князей, монасты-
рей и других господ. В основе этого явления лежало разви-
тие частного землевладения и хозяйства, рост которого на
Руси стал особенно ощутим к исходу XI в. История смердов
в Древней Руси вступила в следующую фазу.
Если государственных смердов, весьма сходных с рабами
фиска Западной Европы, нельзя относить к феодально-за-
висимым, то частновладельческих можно рассматривать как
один из первых на Руси отрядов крепостных. Во всяком
случае, есть резон предполагать, что эволюция государствен-
ных смердов в обстановке снижения социального статуса
рядового свободного /населения, резко проявившейся в по-
слемонгольский период, шла по линии слияния их со сво-
бодным крестьянством, тогда т£ак эволюция частновладель-
ческих смердов, безусловно, вела к феодальной неволе.
142 См.: Штаерман Е. М., Трофимова М. Л. Рабовладельческие
отношения в ранней Римской империи (Италия). М., 1971. С. 136.
143 См.: Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства
Древней Руси. Л', 1988.
211
Последний процесс протекал значительно быстрее, и бли-
жайшие его результаты ощутимы уже в Киевской Руси, чего
нельзя сказать о первом.
Таким образом, на территории Руси жили смерды госу-
дарственные, княжеские, монастырские и принадлежавшие
другим владельцам. Смерды не олицетворяли собой всего
сельского населения Древней Руси, являясь лишь отдельной,
зависимой его группой, будучи сначала однородной, а затем
сложной по своему составу, сочетающей в себе рабские
и феодальные элементы.144
144 Подробнее см: Фроянов И. Я. 1) Смерды в Киевской Руси//Вестн.
Ленингр. ун-та. Сер. История, язык, литература. аьС №_2; 2) Киевская.
Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 11 ----
Очерк шестой
ГЕНЕЗИС ФЕОДАЛИЗМА НА РУСИ
В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Долгое время среди дореволюционных исследователей гос-
подствовало убеждение в самобытном историческом ходе Рос-
сии, разительно непохожем на историю народов Западной Ев-
ропы. Это убеждение, сойдя со страниц ученых штудий, пре-
вратилось в некую доктрину националистически настроенных
кругов русского общества и даже нашло стихотворное вопло-
щение в словах знаменитого поэта Ф. И. Тютчева:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
Одно из коренных отличий отечественной истории от запад-
ноевропейской заключалось, по мнению упомянутых исследо-
вателей, в отсутствии феодализма на Руси. Впрочем, в исто-
рической литературе высказывались суждения о наличии фео-
дальных порядков в России. Но большинство историков
все-таки стояло иа том, что этих порядков русская история не
знала. И только в начале XX в. ситуация решительно изменилась.
Благодаря трудам Н. П. Павлова-Сильванского стала оче-
видной беспочвенность противопоставления исторического про-
цесса России и Запада. Обнаружилось, что, на Руси существо-
вали институты и учреждения, характерные для феодальных
государств Западной Европы.1 Концепция замкнутости и нацио-
нального своеобразия, нашедшая крайнее выражение в теории
контрастов П. Н. Милюкова, пала раз и навсегда. В этом со-
стояла важная заслуга Н. П. Павлова-Сильванского перед рус-
ской исторической наукой. Высокую оценку его научной дея-
тельности дал М. Н. Покровский. Он писал: «Павлов-Сильван-
^Павлов-Сильванский Н. П. 1) Феодализм в Древней Руси.
СПб, 1907; 2) Феодализм в удельной Руси. СПб., 1910.
213
ский, не марксист по убеждениям и кадет по своей партийной
принадлежности, сделал из вопроса о русском феодализме один
из аргументов в пользу марксистского объяснения русской ис-
тории».2 Конечно, здесь перед нами известное преувеличение,
ибо Н. П. Павлов-Сильванский не сумел в полной мере вскрыть
социально-экономическую основу феодализма, а тем более под-
няться до понимания формационного развития общества. Одна-
ко крупная роль Н. П. Павлова-Сильванского в историогра-
фии М. Н. Покровским отмечена правильно.
Русскую историю Н. П. Павлов-Сильванский делил на три
периода. Он следующим образом определял существо каждого
из них: «В первом периоде, от доисторической древности до
XII в., основным учреждением является община, или мир,
мирское самоуправление, начиная от низших самоуправляющих-
ся вервей до высшего самоуправляющегося союза: земли, пле-
мени, с полновластным народным собранием, вечем. Этот
мирской строй идет из глубокой древности, связываясь с древ-
нейшими союзами родовыми; он сохраняется и в киевскую эпо-
ху, когда пришлые князья, со своими дружинами и с посадни-
ками являются элементом, наложенным сверху на строй мир-
ского самоуправления, и вече сохраняет свою суверенную власть,
призывая князей и изгоняя их, ,,указывая им путь”. Во втором
периоде, с XIII до половины XVI в., основное значение имеет
крупное землевладение, княжеская и боярская вотчина, или бо-
ярщина-сеньория. Мирское самоуправление сохраняется в ослаб-
ленном значении; оно живет и под рукою боярина на его зем-
ле. Но центр тяжести отношений переходит от мира к бояр-
щине, к крупному землевладению, и на основе его развивается
удельный феодальный порядок. Наконец, в третьем периоде,
XVI—XVIII и частью XIX в., основным учреждением является
сословное государство. Этот период распадается на две тесно
связанные между собой половины: эпоху московской сослов-
ной монархии и петербургского абсолютизма на основе того
же сословного строя. В течение этих трех периодов последо-
вательно сменяют одно другое в качестве основных, преоб-
ладающих над другими элементов порядка три учрежде-
ния: 1) мир, 2) боярщина, 3) государство».3
Таким образом, Н. П. Павлов-Сильванский заключал фео-
дальную эпоху на Руси в рамки удельного периода и датиро-
вал ее XIII—XVI вв. Это обусловливалось тем, что сущность
феодализма он усматривал в раздроблении власти и распадении
страны на массу боярщин-сеньорий—миниатюрных государств
в государстве. Поэтому ликвидация удельной системы и обра-
зование единого государства знаменовали для него конец фео-
8 См.: Предисловие М. Н. Покровского в книге: Павлов-Сильван-
ский Н. П. Феодализм в древней Руси. Пг., 1924. С. 4.
3 Павло в-С ильванский Н. П. Феодализм в Древней Руси. СПб.,
1907. С. 146—147.
214
дального строя. С точки зрения современной марксистской
науки подобный подход неверен. Но в ту пору, когда зарож-
далась советская историография, идеи Н. П. Павлова-Силь-
ванского относились к числу высших достижений буржуазной
исторической науки и вполне естественно, что они оказывали
определенное влияние на наших историков. Не избежал этого
влияния М. Н. Покровский, стоявший у истоков советской ис-
ториографии. Оно, например, сказалось при обозначении им
главных признаков феодализма. В духе именно Н. П. Павлова-*^
Сильванского ученый выделяет три основных признака феодаль-
ной системы — «это, во-первых, господство крупного землевла-
дения, во-вторых, связь с землевладением политической власти,
связь настолько прочная, что в феодальном обществе нельзя
себе представить землевладельца, который не был бы в той или
другой степени государем, и государя, который не был бы крупным
землевладельцем, и, наконец, в-третьих, те своеобразные от-
ношения, которые существовали между этими землевладельца-
ми-государями: наличность известной иерархии землевладель-j
цев...». Чтобы ответить на вопрос, существовал ли феодализм
в России, необходимо, согласно М. Н. Покровскому, выяснить,
имелись ли в древнерусском обществе указанные признаки.4
И здесь он, по сравнению с Н. П. Павловым-Сильванским, де-
лает новый, значительный шаг вперед, полагая, что первобыт-
ный общественный строй «для древней России был прошлым.
От него сохранялись только переживания, правда, довольно
упрямые и цепкие, по глухим углам продержавшиеся почти до
наших дней. Но то, что было настоящим для древней Руси,
ее повседневная действительность, принадлежало к поздней-
шей стадии общественного развития». Эту стадию М. Н. По-
кровский именует феодализмом. В Киевской Руси он находит!
все главнейшие составные элементы феодальной системы: круп-
ное землевладение, сочетавшееся с мелким крестьянским хо-
зяйством, соединение политической власти с землевладением
и вассалитет.5
Иначе чем Н. П. Павлов-Сильванский, изображал М. Н. По- '
кровский историю становления феодализма на Руси, в частности
складывание крупного землевладения. Если Н. П. Павлов-Силь-
ванский выводил боярщину из разлагающейся поземельной об-
щины типа германской марки, то М. Н. Покровский не увидел
явственных следов подобной общины ранее XVI в. На место
общины как исходной в развитии феодализма социальной орга-
низации он поставил полесское «дворище» и северное «печище»,
которые являлись «прежде всего формами коллективного зем-
левладения», причем «весьма непохожими на великорусскую
сельскую общину». И «дворище» и «печище» сначала были
4 Покровский М. Н. Избр. произв. Ч. 1. М., 1966. С. 104.
5 Там же. С. 103, 104, 121, 124—131.
215
чужды индивидуальному хозяйству и личной собственности.
В «дворищном» и «печищном» землевладении М. Н. Покров-
ский усматривал «остаток подлинного коммунизма». На почве
этого землевладения и вырос древнерусский феодализм.6 Спра-
шивается, какова же механика этого процесса? Согласно По-
кровскому, со временем «печища» и «дворища» дробились на
мелкие хозяйства. Возникла индивидуальная собственность на
землю. Разорявшиеся мелкие хозяева теряли землю. Taj< на раз-
валинах мелкой земельной собственности вырастало крупное
землевладение. Говоря о способах формирования крупной зе-
мельной собственности, М. Н. Покровский отмечает насильствен-
ный захват, легальный и нелегальный, т. е. выступающий в фор-
ме великокняжеского пожалования или самочинных действий.7
Однако, по его мнению, насильственный захват «едва ли был
главным способом образования крупного землевладения в Древ-
ней Руси. В истории, как и в геологии, медленные молекулярные
процессы дают более крупные и, главное, более прочные резуль-
таты, чем отдельные катастрофы».8 Для наглядности М. Н. По-
кровский ссылался на социальные перемены, происходившие
в XVII столетии на черносошном севере, ибо здесь «мы видим
воочию, как под давлением чисто экономических причин, без
вмешательства государственной власти или открытой силы, в ру-
ках одних сосредоточивается все больше и больше земли, в то
время как владения менее счастливых вотчинников тают, как
снежная глыба под весенним солнцем». По словам М. Н. По-
кровского, «то, что происходило на глухом севере во второй по-
ловине XVII в. и что мы можем наблюдать здесь из года в год
и из двора в двор, знакомо еще ,,Русской Правде” XIII в. и Псков-
ской грамоте XV в.: только там мы имеем лишь более или менее
косвенные указания на процесс, который здесь мы можем учесть
с почти статистической точностью».9
f Наряду со складыванием крупного землевладения шло фор-
мирование феодально зависимого люда. Крестьянская зависи-
мость являлась следствием задолженности земледельцев круп-
ным земельным собственникам. Типичной фигурой такого
крестьянства в Древней Руси был закуп.10
6 Там же. G. 91, 111.
7 Там же С. 111—116.
8 Там же. С. 116—117. — В своем «Очерке истории русской культуры»
М. Н. Покровский писал по этому поводу следующее: «Путем экспроприации
крестьянства создавалось в Древней Руси крупное землевладение. Прямое
голое насилие играло в этой экспроприации очень видную роль: но не следу-
ет, конечно, представлять себе дело так, что порабощение крестьянина барином
держалось только на насилии. Одной голой силой нельзя создать экономических
отношений. Хроническая задолженность крестьянского хозяйства от барского
должна была иметь свою, чисто экономическую подкладку...», (Покров-
скийМ Н Очерк истории русской культуры. Ч. 1. М.; Л., 1925. С. 46.)
9 Покровский М. Н. Избр. произв. Ч. 1. С. 117, 118.
10 Там же. С. 118—119.
216
"Итак, наличие феодальных отношений в Киевской Руси
М. Н. Покровский считал фактом доказанным. Однако, рассуж-
дая о феодализме в Древней Руси, он все же видел в ней страну
не феодальную, а городскую. Древнерусский город выпадал у не-'
го из феодальной системы, которая зарождалась и крепла
в деревне. «Деревня» (т. е. феодализм) возобладала лишь в по-
слемонгольский период. К этому надо добавить, что в социаль-
но-экономической жизни Киевской Руси М. Н. Покровский не-
малое значение придавал всякого рода архаическим явлениям:
первобытным коммунам в виде «печищ» и «дворищ», остаткам
матриархата, семейным1 общинам с их военной организацией
и т. п. Архаизация общественных отношений в «готической
Руси», проделанная М. Н. Покровским, позволила ему в другой
работе говорить об отсутствии в X—XI вв. классов.11 В целом
его взгляды страдали некоторой противоречивостью: констатируя
смену первобытных связей феодальными, автор в то же время
отказывается признать существование государства на Руси, а в
другом месте рассуждает о «государственном строе», наделяя
его «федеративными» и «республиканскими» свойствами.12 Но,
несмотря на отмеченные недостатки, исследования М. Н. Покров-
ского в области истории Киевской Руси были важным этапом
в развитии ее историографии. М. Н. Покровский смело и реши-
тельно выступил против традиционных схем дворянской и бур-
жуазной исторической науки и, самое главное, попытался дать
материалистическую интерпретацию историческим фактам. До-
стижением М. Н. Покровского было и то, чтр он связал пробле-
му генезиса феодализма с историей Киевской Руси. Идеи его
оказали заметное воздействие на историков 20-х—начала
30-х годов. Недаром Н. А. Рожков «Русскую историю с древ-
нейших времен» называл произведением, «выдающимся по блес-
ку и талантливости»,13 а С. В. Юшков принимал во внимание
«чрезвычайно ценные и руководящие указания М. Н. Покров-
ского».14
Что касается Н. А. Рожкова, то он изучал историю Древней
Руси по двум периодам: Древнейшая Русь с VI до середины
X в. и Русь X—XI вв. Первый из них — «дофеодальный», когда
обозначились зачатки «экономических классов», но в целом клас-
совая структура общества оставалась пока неопределенной, рас-
падаясь на народную массу и относительно многочисленный
и влиятельный высший слой, занятый внешней торговлей, быв-
11 Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. М.
Пг 1923. С 22
12 Покровский М. Н. Избр. произв. Ч. 1. С. 154—155, 167.
13 Рожков Н. А. Русская история в сравнительно-историческом осве
щен и и В 12 т. Пг., 1919, Т. 1. С. 21 (прим.).
14 Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси//Учен. зап
Саратовск. ун-та. Т. 3. Вып. 4. 1925. С. 2.
2Г
шей его исключительным достоянием.15 Вот и все «различие
в социальном отношении, какое можно подметить в столь древ-
нее время. Никаких следов юридических сословных различий
или преимуществ наши источники не содержат».16
. " Во второй период (X—XII вв.), именуемый Н. А. Рожковым
«феодальной революцией», большинство населения сохраняло*
свободу. Однако «сделаны были уже некоторые решительные
шаги в направлении разделения общества на группы по хозяй-
ственным признакам. Этому соответствовали и зародыши со-
словного, правового, юридического деления общества». Свобод-
ные люди состояли из князей, дружинников, духовенства и смер-
дов, в числе которых, помимо вольных поселян, входили купцы,
русины (норманны), славяне, изгои. Затем выступают полусво-
бодные и несвободные — закупы и холопы.17
Предпринятое М. Н. Покровским и Н. А. Рожковым изучение
возникновения феодальных отношений в России было продол-
жено С. В. Юшковым, с именем которого связано начало де-
тального и систематического исследования генезиса феодализ-
ма в России. Еще в 1922 г. С. В. Юшков опубликовал статью
о прикладниках. Рассмотрев крайне скудные данные об этом
«загадочном разряде древнерусского населения», он пришел
к заключению о том, что под прикладниками надо понимать
закладников. Связав прикладничество-закладничество с патро-
. натом и коммендацией, С. В. Юшков истолковал прикладников-
как феодально зависимых.18 Позднее, в 1925 г., появился в печати
труд С. В. Юшкова «Феодальные отношения в Киевской Руси»,
ставший значительным событием в советской историографии ге-
незиса феодализма на Руси. Оценивая результаты исследовании
своих предшественников, прежде всего М. Н. Покровского
и Н. А. Рожкова, автор подчеркивал, что их точка зрения «пред-
ставляется правильной: корни феодализма можно и нужно ис-
кать не в удельном периоде и, в частности, не в обоярении
земли XIV—XV вв., а в экономическом и социально-политиче-
ском строе Киевской Руси». Вместе с тем ни М. Н. Покровский^
ни Н. А. Рожков «не указывают, с какого момента стала со-
здаваться наиболее благоприятная обстановка для процесса фео-
дализации».19 Восполняя данный пробел, С. В. Юшков признал
необходимым «приурочить основной процесс феодализации
к некоторым определенным моментам истории Киевской Руси,
когда стали наблюдаться крупные сдвиги в хозяйственном и со-
циально-политическом строе и когда наблюдается несомненный
15 Рожков Н. А. Русская история... С. 76, 83, 147, 164.
16 Там же. С. 83.
17 Там же. С. 164, 178, 182.
18 Юшков С. В. О прикладниках: (К истории феодальных институтов;
в Древней Руси)//Научное приложение к журналу «Культура». 1922. № 2—
3. С. 6-16.
19 Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси. С. 4.
218
культурный «регресс» и перерождение более сложных и раз-
витых форм в простые. Этот момент, к которому следует при-
урочить возникновение процесса феодализации, — XII и XIII в.»
Впрочем, в других местах своей работы С. В. Юшков говорит
о начале феодализации Руси применительно к XI в. и даже
к более раннему времени.20 Определив время возникновения
феодализационного процесса, С. В. Юшков обращается к вы-
яснению причин, породивших его. Развивая мысли Г. Ф. Штор*
ха, В. О. Ключевского, М. В. Довнар-Занольского и В. В. Свят-
ловского о ведущей роли торговли в хозяйственной жизни Киев-
ской Руси, историк объясняет переход Руси на феодальные
рельсы торговым кризисом, поразившем Восточную Европу
в XII столетии. «С конца XII в., — читаем у С. В. Юшкова,—
мы наблюдаем возникновение и нарастание глубокого экономи-
ческого кризиса, который постепенно стал охватывать значитель-
ную часть русских земель. Именно с XII в. мы наблюдаем все
более и более увеличивающееся ослабление торговых связей Ки-
евской Руси с Востоком и с Византией и постепенный выход ее
из всемирного торгового оборота. Этот экономический кризис,
если позволено будет употребить этот термин для длительного
и разнообразного процесса, несомненно и был тем первоначаль-
ным толчком, благодаря которому стал мало-помалу развивать-
ся процесс феодализации и нарастать феодальные институты».21
Итак, экономический кризис XII в. вызвал появление и разви-
тие феодальных отношений и феодальных институтов.22 По
С. В. Юшкову, «кризис, который претерпевала Русь в XII в.,
был отражением мирового кризиса, поразившего и Византию,
и был обусловлен грандиозными экономическими сдвигами как
в Западной Европе, так и на Востоке. Прокладывались иные
пути товарообмена, протягивались иные нити экономических
связей, и Киевская Русь, как и Византия, осталась в стороне
от этих связей. Как Киев был ограблен войсками кн. Юрия (?)
и затем и^ оставлен, так и Византия, взятая и разгромленная
французскими и итальянскими рыцарями, точно также была по-
кинута ими с холодным безразличием. Эти новые моменты в об-
ласти мирового хозяйства являются, несомненно, решающими
для объяснения происхождения и развития экономического кри-
зиса».23
С. В. Юшков не избежал некоторых противоречий при дати-
20 Там же. С. 5, 7—8.
21 Там же. С. 9. — С. В. Юшков, отдавая должное В. О. Ключевскому,
подчеркивал, что именно он первым обратил внимание на кризис XII в. и
вскрыл его причины. С. В. Юшков был убежден в том, что «русской истори-
ческой науке невозможно отойти от схем, выработанных В. О. Ключевским».
»(Там же. С. 6, 9 )
22 Там же. С. 13.
23 Там же. С. 11.
219
ровке начальной стадии развития феодализма на Руси. Связы-
вая возникновение феодальных отношений с экономическим
кризисом конца XII в., он в то же время, как мы отмечали, го-
ворил о появлении феодальных институтов уже в XI в. и даже
несколько ранее. Поэтому его определение главной причины
зарождения и роста феодализма в Киевской Руси выглядело
недостаточно проработанным.
Указав на время и причины возникновения феодальных уч-
реждений в России, С. В. Юшков переходит к более конкрет-
ному описанию феодализации древнерусского общества. И пре-
жде всего он обращается к крупному землевладению. «Было
бы неправильно думать,— пишет С. В. Юшков,— что только во-
время развития экономического кризиса стало развиваться круп-
ное землевладение. Целый ряд показаний источников дает нам
возможность утверждать, что крупное землевладение развива-
лось еще задолго до XII в. и быть может с IX по X в. Во всяком
случае в XI в. факт существования крупного землевладения
представляется несомненным». Но, отметив столь раннее появ-
ление крупного землевладения, С. В. Юшков подчеркивает раз-
личие между земельными владениями древнерусской знати
IX—XI вв. и XII в. Лесные угодья, ловы, бобровые гоны, борт-
ные участки — вот что находилось первоначально в собствен-
ности, скажем, у князей, ориентировавших свое хозяйство на
производство предметов для внутренней и внешней торговли.
Земледелие здесь занимало скромное место. Следовательно, «до
кризиса существовавшее крупное землевладение имело инуюг
по-видимому, хозяйственную организацию и иные способы экс-
плуатации. Но без предположения о его существовании очень
трудно объяснить быстрый и повсеместный его рост».24
Констатируя факт «нарастания крупного землевладения
в конце XI и в XII в.», автор ставит ряд вопросов, требующих
ответа, а именно: как совершался данный процесс, каковы источ-
ники крупного землевладения и его «внутренняя хозяйственно-
административная организация и, наконец, каково его юриди-
ческое положение в общей системе земельных отношений».25
Среди названных вопросов С. В. Юшков считает наиболее важ-
ным один: «на основе какой существовавшей системы землевла-
дения возникла древнерусская сеньория — боярщина». И здесь
С. В. Юшков решительно разошелся с Н. П. Павловым-Сильван-
ским, который феодальное землевладение выводил из общинного
землевладения. В Древней Руси он не нашел общины, «близ-
кой или тождественной с германской маркой», и отсюда сделал
вывод, что «процесс образования крупного землевладения, про-
цесс образования сеньорий не развивался на почве общины.
Схема Маурера, которую хотел распространить Павлов-Силь-
24 Там же. С. 17.
25 Там же.
220
ванский при изучении русского феодального процесса, не может
быть применена». Не согласился С. В. Юшков и с М. Н. Покров-
ским, возводившим феодализм на основе печищного землевла-
дения. Исследователь полагал, что «земельный быт» Древней
Руси в то время, когда началась феодализация, «правильнее
представлять, как совокупность довольно разнообразных форм
землевладения. Наряду с двором первоначального поселенца мы
наблюдаем задругу в различных ее формах и видах. Задруги
перемежаются с формами долевого землевладения, а долевое —
с подворным. Возможны и другие переходные и промежуточные
формы».26
Крупное землевладение в Киевской Руси было прежде всего
княжеским. Оно возникло раньше, чем земельная собственность
бояр и духовенства. Развитие княжеского землевладения в XII в.
осуществлялось за счет приведения в порядок прежних владе-
ний, заимок диких, неосвоенных земель, легальных или неле-
гальных захватов и, наконец, за счет распространения «владель-
ческих прав на сельское население» и постепенного включения
«земель окняженного населения в состав княжеских вотчин,,
причем формы и способы этого окняжения были весьма разно-
образны».27
На втором месте после княжеского и по времени возникно-
вения, и по размерам стояло церковное землевладение, кото-
рое складывалось довольно медленно вплоть до XII в., хотя
появилось еще при Владимире, крестившем Русь. И только на
третьем месте (как по интенсивности роста, так и по экономи-
ческому значению) выступало боярское землевладение. С. В, Юш-
ков пришел к заключению, что в ходе феодализации Руси осо-
бое значение приобрело «княжеское землевладение, которое
было одним из основных, а первоначально, пожалуй, и единст-
венным источником церковного и боярского землевладе-
ния».28
Таким образом, в XII в. мы присутствуем при достаточно
организованном и развитом княжеском, церковном и боярском
землевладении. В это же время крупная вотчина выделилась
«из разряда земледельческих владений особым своим юридиче-
ским положением» и усвоила «определенный хозяйственно-ад-
министративный строй, типичный для боярщины позднейшего
периода и вообще для феодальной сеньории».29
Становление крупного землевладения — одна сторона феода-
лизации. Другая ее сторона — формирование зависимого кресть-
26 Там же. С. 17—18, 23.
27 Там же. С. 24—25. — К числу их относилось и верховное право рас-
поряжения князя землями, выросшее на почве общей административной си-
стемы. (Там же. С. 32.)
28 Там же. С. 25, 27, 28.
29 Там же. С. 29.
221
янства. На примере смердов, изгоев, закупов и холопов С. В. Юш-
ков показал образование феодально зависимого населения
в Древней Руси. По его мнению, «закрепостйтельный процесс
в XI—XIII вв. был глубок и охватывал буквально все разряды
сельского населения, причем формы этого закрепостительного
процесса были крайне разнообразны: начиная с непосредствен-
ного установления экономической зависимости (закупничества),
вплоть до приравнивания холопов к прикрепленному крестьян-
ству. Это закрепощение лучше, чем иные моменты, свидетельст-
вует о глубокой социальнрй перестройке в Киевской Руси
в XI—XIII вв. и вообще о широком охвате тогдашнего обще-
ства феодальным процессом».30
С. В. Юшков изучал возникновение таких феодальных
институтов, как вассалитет, патронат, иммунитет. Он также
затронул вопрос о поместном землевладении в Киевской Руси.
Не находя поместной системы в Древней Руси, С. В. Юшков,
однако, не отрицал наличия различных форм землевладения,
связанного со службой.31
Сравнение развития феодализма на Руси и в странах Запад-
ной Европы убедило С. В. Юшкова в том, что процесс феода-
лизации на Западе «был гораздо глубже, интенсивнее и сильнее
даже в зачаточных его формах».32
С. В. Юшков рассмотрел и местные особенности развития
феодализма в разных землях Руси. Обнаружилось, что с наи-
большей силой и четкостью феодализация имела место в Гали-
ции, где «еще в XI в., если не в X в., возник класс крупных
землевладельцев», а служебные отношения «стали перепле-
таться с поземельными. К этому времени, если не раньше, по-
видимому, стали возникать разряды зависимого населения».33
В отношении феодализационного процесса в Новгородской зем-
ле можно сказать, что он, «хотя и проявлялся в достаточно
определенных очертаниях, но его развитие ослаблялось благо-
даря тому, что князь и княжое боярство не могли принимать
активного участия в этом процессе. С другой стороны, это
устранение князя и княжого боярства сообщало своеобразный
характер начальным формам феодальных отношений в Новго-
роде. Пока боярские вотчины не доразвились до степени сень-
орий. процесс феодализации развивался, главным образом, на
основе церковного землевладения. Церковь первоначально была
очагом новгородского феодализма и принимала деятельнейшее
участие в тех процессах, которые вели к сеньоризации новго-
родских земель. Особенностью развития феодальных отноше-
ний в Новгороде является и то, что в самом Новгороде стали
создаваться институты, которые во многом напоминают инсти-
30 Там же. С. 53.
31 Там же. С. 61—91, 94.
32 Там же. С. 106.
33 Там же. С. 97.
•222
туты городов Западного средневековья...» Что касается Росто-
во-Суздальской земли, то там феодализация осуществлялась,
преимущественно на основе княжеского землевладения и была
в зачаточном состоянии. Особенностью развития феодализма
в Северо-Восточной Руси являлась замедленность и слабая вы-
раженность. Феодальные отношения тут только зарождались.
Вот почему Северо-Восточной Руси пришлось уже в послемон-
гольский период «пережить заново те основные моменты сень-
оризации и феодализации», пройденные давно Киевщиной, осо-
бенно Галичиной и Волынью. На Северо-Востоке «только в XIV в.
могла произойти глубокая сеньоризация и могли возникнуть
яркие феодальные институты».34 Успехи феодализации в Суз-
далыцине С. В. Юшков ставил в определенную связь с татаро-
монгольским нашествием. Дело в том, что до татарского по-
грома в Ростово-Суздальской земле еще таились силы, проти-
водействующие окняжению и обоярению земли. Эти силы груп-
пировались вокруг городской земщины и были способны осла-
бить развитие феодальных отношений, способствуя их пере-
рождению. Однако этого не случилось, ибо они «были сразу
и решительно сметены татарским нашествием. Разгромив го-
рода, подорвав налаживавшиеся и постепенно развивавшиеся
экономические, торговые связи с Западной Европой, татарщина
одним ударом уничтожила экономическое и политическое зна-
чение городской земщины, которая могла противодействовать
окняжению и обоярению, и вместе с тем создала необычайно
благоприятную обстановку для развития феодальных отношений
и институтов и для постепенного превращения их в феодальную
систему».35
Мы задержались так долго на исследовании С. В. Юшкова,
поскольку это — первый специальный труд, посвященный гене-
зису феодализма в Киевской Руси. Кроме того, наше, быть
может, повышенное внимание к этому исследованию объясня-
ется еще и тем, что оно содержит ряд идей, которые в не-
сколько модифицированном виде появятся позднее в работах
советских историков.
Возникновение феодализма на Руси стало предметом изу-
чения и Н. Л. Рубинштейна. Он полагал, что древние восточно-
славянские племена нуждались в военной организации, служив-
шей целям обороны и нападения. Постепенно среди воинов пле-
мени выделяются люди, отличающиеся силой и мужеством. Они
собирают вокруг себя помощников, образуя военные ватаги. Бо-
гатство, добываемое посредством войн, сосредоточивается в ру-
ках вождей и тех, кто их окружал. Вожди со своими дружинами
отрываются от племенной почвы и превращаются в самостоятель-
ную силу, стоящую над обществом, т. е. консолидируются в гос-
34 Там же. С. 101, 105.
35 Там же С. 108.
223;
подствующий класс. Эта социальная верхушка много торго-
вала и на торговых операциях строила в немалой мере свое
благополучие. Но в XI в. торговля падает, что приводит к ус-
коренному складыванию крупного землевладения, которое в ко-
нечном счете конституируется в сеньорию-боярщину. Первым
по времени появляется княжеское землевладение и хозяйство,
боярское же и монастырское выходят из княжеского и оформ-
ляются по его образцу.36 Древнерусская сеньория ничем не от-
личалась от сеньории Западной Европы.37 Так, оседая на зем-
лю, князь и дружина становятся крупными землевладельцами-
феодалами. «Князь и дружина, — пишет Н. Л. Рубинштейн,—
садятся на землю, садится на землю киевский «гость»,
воин-купец, превращаясь в землевладельца-феодала (сень-
ора)».38
Древняя Русь, согласно Н. Л. Рубинштейну, прошла не-
сколько этапов в своем развитии: 1) IX—X вв. — эпоха первич-
но-натурального племенного строя; 2) XI—XII вв. — время
сеньоризации, после которого открывается период сеньориаль-
но-городского строя.39
Н. Л. Рубинштейн проследил за формированием различных
категорий эксплуатировавшегося в боярщине-сеньории населе-
ния: закупов, изгоев, челяди, холопов.40
Если М. Н. Покровский, Н. А. Рожков, С. В. Юшков, Н. Л. Ру-
бинштейн рассматривали древнерусское общество как феодали-
зирующееся, то П. И. Лященко обнаружил в нем прежде всего
рабовладельческие черты. Он полагал, что «основным элемен-
том разложения первобытно-коммунистического хозяйства явля-
лось рабовладение. Городское туземное славянское население,
по-видимому, еще издавна выделило такой привилегированный
класс, для которого рабовладение получило производственную
связь с первобытным хозяйством». В источниках этот привиле-
гированный класс носит наименование «огнищан». Его эконо-
мической основой являлась торговля, а также землевладение,
базировавшиеся на труде челяди, или рабов. В Древней Руси,
-следовательно, имелось два противостоящих друг другу клас-
са — рабовладельцы и рабы. Еще в XII в. масса сельского насе-
ления, называвшегося смердами, была свободной, самостоятель-
но занимавшейся сельским хозяйством. Со временем обеднев-
шие смерды «должны были попадать в экономическую зави-
36 Рубинштейн Н Л. Нарис icTOpi! КиТвськоТ Pyci. Харьков; Одес-
са, 1930. С. 30, 39, 45.
37 Там же. С. 44.
38 Там же. С. 40.
39 Там же. С. 17.
40 Там же. С. 49, 51, 65. — Общественной структуры Древней Руси
Н Л. Рубинштейн касался и в другой своей работе, написанной несколько
ранее. (Рубинштейн Н Л. До icTOpiТ россшського народнього господар-
ства//Прапор марксизму 1928. № 4 (5). С. 64—87.)
224
симость от «сильных людей», от крупных землевладельцев».41
Таким образом, П. И. Лященко рисует классовое общество
в Киевской Руси как, в первую очередь, рабовладельческое об-
щество. Однако большинство исследователей все же склоня-
лось к мысли о феодализации Руси. К ним принадлежал
и Ю. В. Готье, который в маленьких восточнославянских горо-
дищах увидел крепости или замки, предназначенные не только
для того, чтобы «защищать окрестное население, но и для того,
чтобы над ним властвовать в процессе развивающейся феода-
лизации».42 Надо, впрочем, заметить, что Ю. В. Готье находился
под сильным влиянием В. О. Ключевского. Поэтому он вслед
за прославленным историком определял Русскую Правду как
«Уложение о капитале», а общественную среду, создавшую этот
древний памятник, усматривал в большом торговом городе.43
Но при всем том Ю. В. Готье был одним из первых советских
авторов, отождествлявших восточнославянские городища с фео-
дальными замками. Эта точка зрения найдет позднее немало
сторонников среди наших археологов и историков.
Определенный интерес представляла статья Г. Е. Меерсопа
о центрах производства средств сельскохозяйственного труда,
в которой производственным вопросам уделялось существенное
внимание. Г. Е. Меерсон коснулся проблемы феодализации, ста-
раясь представить феодализационный процесс в Киевской Руси
с точки зрения марксистского учения об общественно-экономи-
ческих формациях. Автор также стремился найти «научно-пра-
вильный социологический критерий» для успешного осуществ-
ления конкретного исторического исследования. Г. Е. Меерсон
подчеркивал, что подобный «критерий в свое время был выпукло
намечен Марксом. Эта недостаточно еще оцененная методологи-
ческая точка зрения есть точка зрения эволюции производствен-
но-трудовых отношений».44 Надо сказать, что Г. Е. Меерсон был
далек от правильного понимания марксизма. Системы земледе-
лия он выдавал за способы производства. «Каждая обществен-
но-экономическая формация, — читаем у него, — базируется на
определенном господствующем способе производства. Такими
господствующими способами производства, последовательно сме-
нившими друг друга, были в древней России 1) подсечное зем-
леделие, 2) переложное земледелие и 3) трехпольное земле-
делие». Этим трем «господствующим способам производства»
соответствовали три общественно-экономические формации:
«1) коммунистический патриархальный род — ,,большая семья”
41 Лященко П. И. История русского народного хозяйства. М.. 1926.
С. 43, 84—86.
42 Готье Ю. Железный век в Восточной Европе. М.; Л., 1930. С. 246.
43 Там же. С. 238.
44 Меерсон Г. Е. Перемещение местных центров производства средств
сельскохозяйственного производства в экономической истории Древней Рос-
сии//Учен. зап. Саратовск. ун-та. Т. V. Вып. 2. 1926. С. 123—124.
225
(..печище” или „дворище”); 2) феодальное хозяйство (феодаль-
ная ,,вотчина”) и 3) крепостное хозяйство (крепостное „по-
местье”)».45 Нетрудно заметить, насколько чужды подлинному
марксизму такого рода построения.
Согласно Г. В. Меерсону, «каждой основной общественно-
хозяйственной форме предшествует своя специфическая эпоха
первоначального накопления». Вот почему Русь в ряду других
стран «пережила эпоху первоначального феодального накопле-
ния», главными деятелями которой стали «купцы-разбойники»,
чьи ватаги рыскали по свету в поисках наживы, выполняя при
этом определенную международную торговую функцию. Преус-
певая в разбойничье-торговых операциях, они сконцентрировали
в своих руках огромные капиталы. Этому способствовала не одна
лишь торговля, но и завоевание. Факт завоевания Руси скан-
динавскими «племенами разбойников-купцов» не вызывал
у Г. Е. Меерсона ни малейшего сомнения. Завоеватели «поко-
ряли целые народы благодаря тому, что в кузнечном мастер-
стве достигли относительно значительных успехов. Они поко-
ряли целые народы потому, что были снабжены! не только
лучшим железным оружием, но и железом как тогдашним меж-
дународным товаром. Оседая в той или другой стране и возводя
грабеж ее в государственно-налоговую систему, они продавали
награбленное на заграничных рынках, не отказываясь от гра-
бежа чужих стран, и, таким путем продолжая выполнять меж-
дународную торговую функцию, скопляли в своих руках большие
материальные богатства и тем самым создавали предпосылку
для возникновения феодального хозяйства».46
Первоначальное накопление, предварявшее эпоху феодализма
в России, успешно совершалось «на территории Киевской Руси,
лежавшей на великом пути из варяг в греки». Утрата внешних
рынков, обусловленная перемещением мировых торговых путей,
«заставила русских разбойников-капиталистов искать в земель-
ной ренте замены прежней разбойничье-торговой прибыли».
Князья и бояре превращаются в землевладельцев, усиливающих
эксплуатацию народного труда. Повышение норм эксплуатации
вызвало необходимость интенсификации земледельческого про-
изводства, что привело к смене подсечного земледелия перелож-
ным. Переход от подсеки к перелогу сопровождался распадом
«древнерусской патриархальной коммуны», которая уступила
место «малой крестьянской семье». Не имея достаточных средств
для ведения хозяйства, малая семья прибегала к помощи «бла-
годетелей» — князей и бояр, владевших большим количеством
рабов-холопов, скота и всяких ценностей. За ссуду, получаемую
от этих бывших «разбойников-капиталистов», она теряла сво-
боду и землю, попадая в феодальную зависимость.47 Г. Е. Меер-
45 Там же. С. 124.
46 Там же. С. 138 (прим.).
47 Там же. С. 139.
226
сон приходит к выводу, что «железные орудия составляли важ-
ную часть той натуральной ссуды, при помощи которой феодал
феодализировал крестьянина. А так как феодализация крестьян
носила массовый характер, то надо признать феодалов круп-
ными собственниками железных орудий производства».48
Итак, ссуда неспособного к самостоятельному хозяйствова-
нию крестьянина была основным орудием феодализации непо-
средственных производителей. Отсюда ясно, что «право собст-
венности на крестьянский участок приобреталось феодалом чис-
то экономическим путем, и вообще феодализация крестьянского
класса проходила под знаком экономического принуждения.
А среди экономических рычагов феодализации крупнейшую роль
играл промышленный труд вотчинных холопов-ремесленников».
Именно холопы-ремесленники изготовляли из железа рабочий
инвентарь, предоставляемый землевладельцами крестьянам
в качестве ссуды. Поэтому феодальная вотчина, или «усадище»,
представляла собой «большую промышленную мастерскую, ко-
торая работала на всю „боярщину”, на всю феодализирован-
ную, крестьянскую округу. Феодал выколачивал из крестьян-
ского населения часть прибавочного продукта, благодаря тому
что перекачивал в деревню часть прибавочного продукта своих
холопов-ремесленников».
Г. Е. Меерсон указывал на длительность процесса феода-
лизации, который, по его словам, продолжался «не год и не
два, а растянулся на целые века».49
В историографии 20-х годов предпринимались попытки свя-
зать изменения в общественном строе с эволюцией земледельче-
ских орудий.50 Впоследствии эти попытки были продолжены.
Важное значение для воссоздания конкретной картины фео-
дализации древнерусского общества имели статьи, посвящен-
ные анализу положения отдельных разрядов зависимого люда
в Киевской Руси. Они были написаны И. М. Кулишером,
С. В. Юшковым, Н. А. Максимейко, П. А. Аргуновым, Н. Л. Ру-
бинштейном, И. И. Полосиным.51
48 Там же. С. 140.
49 Там же.
50 См., напр.: Арциховский А. В. Социологическое значение эволю-
ции земледельческих орудий//Труды социологической секции РАНИОН. М.,
1927.
51 Кулишер И. М. Из истории крестьянского труда в Древней Руси//
Архив истории труда в России. Кн. 10. Пг., 1923; Юшков С. В. К вопросу
о смердах//Учен. зап. Саратовск. ун-та. 1923. Т. 1. Вып. 4; Максимейко М.
1) Про смерд!в Русько!' Правди//Пращ KOMicii для виучивания icTOpii
зах!дньо-руськаго та вкраТнського права. 1927. Вып. 3; 2) Закупы Русской
Правды//Науков1 записки науково-досл1дчоТ катедри icTOpii украТнсь-
коТ культури. 1927. № 6; Рубинштейн Н. Л. До icTOpii сощяльних в!д-
носин у КиТвсыбй Руси X—XII ст.//Там же; Аргунов П. А. 1) К пересмотру
построений закупничества Русской Правды//Учен. зап. Саратовск. ун-та.
1927. Т. VI. Вып. 4; 2) О закупах Русской Правды//Изв. АН СССР. Сер. 7.
1934. № 10; ПолосинИ. И. «Закуп» и «вдач» по Русской Правде//Учен. зап.
Ин-та истории РАНИОН. 1928. Т. 5.
227
Существенным для понимания генезиса феодализма на Руси
было исследование феодальных институтов, в частности имму-
нитета. Со специальной книгой о происхождении вотчинного
режима в России выступил С. Б. Веселовский, который считал
неправомерным стремление К. А. Неволина и Н. П. Павлова-
Сильванского объяснить появление иммунитета из развития
крупного землевладения, из обычного права. В Киевской Руси
С. Б. Веселовский наблюдал лишь предпосылки судебного им-
мунитета, завязавшиеся в сфере «личных отношений господина
к рабам и зависимым людям, независимо от того, был ли он
землевладельцем, или нет».52 Вот почему «самые глубокие корни
иммунитета имели не земельный, а личный характер, вытекали
из личных отношений сильных к слабым. Сами по себе они,
однако, не создавали иммунитета». Для этого нужно было по-
жалование князя.53
Соображения С. Б. Веселовского о происхождении имму-
нитета из княжеского пожалования оспорил А. Е. Пресняков,
поддержавший Н. П. Павлова-Сильванского и доказывавший
возникновение иммунитета «из общих условий древнего коло-
низационного процесса и общественного строя». Вотчинная
власть землевладельца — вот откуда вышел иммунитет.54
Последняя точка зрения была поддержана М. Н. Тихоми-
ровым, который по поводу происхождения прав на иммунитет
писал: «Тут могут быть только два ответа: или иммунитет был
создан пожалованием князей, или сами пожалования князей
не создавали ничего нового, а только подтверждали старинные
права каждого землевладельца на иммунитет. Второе мнение,
несомненно, и является наиболее правильным. Древнейшая
новгородская грамота XII в., выданная князем Мстиславом
Юрьеву монастырю, упоминает уже, что село, пожалованное
князем, дается с данью, с вирами и продажами, то есть с судом
и данью. В конце XII в. собору Богородицы во Владимире
принадлежали уже ,,и города и дани”».55 Возводя иммунитет
к XII в., М. Н. Тихомиров тем не менее характеризовал фео-
дальные порядки на Руси преимущественно на материалах
52 Веселовский С. Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима.
М, 1926. С. 8.
53 Там же. С. 22—23. — На сходных позициях стоял и С. В. Юшков. Он
считал, что иммунитет был принадлежностью далеко не всякого крупного
землевладения, как утверждал Н. П. Павлов-Сильванский, а только того,
которое передавалось князем и на которое уже распространялись права,
гарантируемые иммунитетным дипломом. Отсюда ясно, что в становлении им-
мунитета княжеской политике С. В. Юшков отводил созидающую роль.
В XI—XII вв. иммунитет, согласно С. В. Юшкову, «едва вышел из зачаточ-
ных форм» (Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси. С. 87,
90, 106)
54 Пресняков А. Е. Вотчинный режим и крестьянская крепость//
ЛЗАК Л, 1927. Вып. 34. С. 180.
55 Тихомиров М. Н. Феодальный порядок на Руси. М.; Л., 1930. С. 30.
228
XIII—XVI вв., идя таким образом путем, проложенным
Н. П. Павловым-Сильванским. Его книга может служить иллю-
страцией того, что в 20-е годы идея о феодализме в Киевской
Руси не утвердилась достаточно прочно в сознании ученых,
не стала общепризнанной истиной.56
Таким образом, предшествующий историографический обзор
показывает, что уже вскоре после Октябрьской революции про-
блема генезиса феодализма на Руси попала в поле зрения со-
ветских историков. Наиболее существенный результат их ис-
следований— признание древнерусского общества феодализиру-
ющимся обществом. Если в дореволюционной исторической
науке, в частности в трудах Н. П. Павлова-Сильванского, воз-
никновение и рост феодальных отношений ассоциировались с так
называемым удельным периодом, то советские историки ста-
рались выявить генезис феодализма в Киевской Руси. Тем са-
мым был сделан новый крупный шаг в развитии исторической
мысли.
Необходимо иметь в виду, что вопрос о степени феодализа-
ции Древней Руси в историографии 20-х годов решался неод-
нозначно. Одни историки, отмечая наличие феодализма в Ки-
евской Руси, относили его зрелость и полное торжество к после-
монгольскому времени, связывая установление господства
феодальных отношений с крушением старой городовой Руси,
павшей под ударами татар. Другие исследователи считали воз-
можным говорить о вполне сложившемся феодализме приме-
нительно к XI—XII вв., т. е. к эпохе Древней Руси. Высказыва-
лось мнение и о рабовладельческой природе классового обще-
ства в Киевской Руси. Стало быть, в советской историографии
20-х годов обозначились предпосылки основных концепций об-
щественного строя Киевской Руси, созданных позднее в процес-
се утверждения марксистской методологии в исторической науке
и дальнейшего развития исторических знаний
Итак, признав Киевскую Русь феодализирующейся, совет-
ские историки двинули вперед изучение кардинальной проблемы
истории древнерусского общества. Однако нельзя не заметить,
что их исследования отличались нечеткостью, противоречиво-
стью, привязанностью к схемам старой науки, особенно к пост-
роениям В. О. Ключевского и Н. П. Павлова-Сильванского.
Правда, в некоторых случаях наши исследователи пытались
оторваться от этих схем. Но сделать это полностью им так и не
удалось.
56 Примером этого может служить не только книга М. Н. Тихомирова, но
и статья Б. Д. Грекова «Происхождение крепостного права в России», где
возникновение крепостнического строя автор отнес к XV—XVI вв. (Г р е-
к о в Б Д. Происхождение крепостного права в России//Крепостная Россия.
Л., 1930). Позднее Б. Д. Греков происхождение крепостного права на Руси
связывал уже с эпохой Киевской Руси (Греков Б. Д. Главнейшие этапы
в истории крепостного права в России. М.; Л., 1940).
229
Самый существенный минус в творчестве историков 20-х го-
дов состоял в том, что сочинения подавляющего большинства'
ученых носили преимущественно эмпирический характер; науч-
ная марксистская теория, как правило, оставалась за бортом-
этих сочинений. И лишь примерно с начала 30-х годов наме-
тился в данном смысле перелом: советские специалисты, овла-
девая теоретическим наследием классиков марксизма-лениниз-
ма, стали применять марксистскую теорию в практике истори-
ческого исследования. Они не только осваивали марксистско-
ленинский метод научного анализа исторических фактов, но
и тщательно изучали произведения К. Маркса, Ф. Энгельса
и В. И. Ленина, затрагивающие конкретные вопросы истории
русского народа и русской государственности. Это — «Secret-
diplomatic history of the eighteenth century» К. Маркса, «Про-
исхождение семьи, частной собственности и государства»
Ф. Энгельса, «Что такое ,,друзья народа” и как они воюют
против социал-демократов», «Развитие капитализма в России»,
«Проект речи по аграрному вопросу во второй Государственной
думе», «Левонародничество и марксизм» В. И. Ленина.
Успешному овладению марксистско-ленинским учением об об-
щественно-экономических формациях содействовали дискуссии
1928—1930 гг. Первая из них, проходившая в конце 1928 г.,
была связана с обсуждением книги Д. М. Петрушевского «Очер-
ки из экономической истории средневековой Европы».57 Суще-
ственную роль сыграл и диспут по книге С. М. Дубровского
«К вопросу о сущности „азиатского” способа производства, фео-
дализма, крепостничества и торгового капитала», изданной
в 1929 г. Большой комплекс проблем, относящихся к вопросу
формационного развития, обсуждался в Институте красной про-
фессуры весной 1929 г. и в начале 1930 г. Особенно плодотвор-
ной была дискуссия 1930 г., участники которой заметно про-
двинулись в выработке понятия общественно-экономической
формации. Пристальное внимание при этом уделялось феодаль-
ной формации.58 Еще более важное значение имело обсуждение
фундаментальных проблем докапиталистических формаций
в Ленинградском отделении Общества историков-марксистов.
Это значение заключалось, прежде всего, в том, что на данном
диспуте в достаточно четкой и ясной форме были сформулиро-
ваны принципы периодизации всемирной истории по отдельным
формациям.59
Названные дискуссии, как и другие обсуждения, имевшие
место в конце 20-х годов, знаменовали окончательное утверж-
57 Материалы дискуссии по книге Д. М. Петрушевского см : Историк-
марксист. 1928. Кн. 8; см. также: Покровский М. Н. Новые течения
в русской исторической литературе//Историк-марксист. 1928. Кн. 7.
58 См.: Против механистических тенденций в исторической науке, М.;
Л., 1930.
59 См.: Спорные вопросы методологии истории. Харьков, 1930.
230
дение теории марксизма в советской исторической науке.60
После решения глобальных теоретических проблем истории
перед советскими учеными встала задача локализации истори-
ческого процесса по формациям, т. е. задача соединения марк-
систской теории с практикой историко-научного исследования.
А это означало необходимость изучения формаций на матери-
але истории различных стран и народов и, конечно же, на при-
мере России. Весьма актуальным стало исследование феодаль-
ной формации в России. В рамках проблематики этого иссле-
дования одним из первоочередных вопросов был вопрос о гене-
зисе и развитии феодализма в Киевской Руси, к разработке ко-
торого приступила целая группа историков и археологов. Его
изучение осуществлялось в форме индивидуальных исследований
и коллективных обсуждений — дискуссий, проходивших на про-
тяжении 30-х годов. Организационным центром диспутов явля-
лась Государственная академия истории материальной культуры
(ГАИМК) в Ленинграде. Здесь рассматривались и обсужда-
лись важнейшие проблемы отечественной и мировой истории
докапиталистических формаций. В изданиях ГАИМК публико-
вались материалы и исследования по истории первобытного
и античного обществ, русского, западноевропейского и восточ-
ного феодализма. Очень много в плане исследования феодаль-
ных отношений в Древней Руси было сделано сектором феода-
лизма ГАИМК, в котором сложилось направление, возглавлен-
ное впоследствии Б. Д. Грековым.
На поприще изучения древнерусского феодализма одновре-
менно и вместе с Б. Д. Грековым выступил М. М. Цвибак.
В 1933 г. появилась статья Б. Д. Грекова «Начальный период
в истории русского феодализма», где говорилось, что Правда
Ярослава рисует нам примитивное классовое общество, распа-
дающееся на свободных и рабов, а Правда Ярославичей и Про-
странная Правда —успешно феодализирующееся общество.61
В том же 1933 г. вышла в свет и статья М. М. Цвибака «К во-
просу о генезисе феодализма в древней Руси», в которой про-
водилась мысль о возникновении феодальных отношений еще
до прихода варягов в Восточную Европу.62 Одновременность вы-
ступлений Б. Д. Грекова и М. М. Цвибака по вопросам истории
феодализации Древней Руси отмечалась как в современной этим
выступлениям, так и позднейшей литературе.63
60 Подробно о дискуссиях 1928—1930 гг. см.: Данилова Л. В. Станов-
ление марксистского направления в советской историографии эпохи феода-
лизм а//ИЗ. 76. 1965. С. 86—99.
61 Г р е к о в Б. Д. Начальный период в истории русского феодализма//
Вести. АН СССР. 1933. № 7.
62 Ц в и б а к М. М. К вопросу о генезисе феодализма в Древней Руси//
Из истории докапиталистических формаций. М.; Л., 1933.
63 См.: Вознесенский С. В. Об одной новой теории генезиса русского
феодализма//Исторический сборник. 2. Л , 1934. С. 199; Ч е р е п н и н Л. В. Русь:
Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв.
231
Важным событием в историографии Киевской Руси вообще
доклад Б. Д. Грекова «Рабство и феодализм в древней Руси»,
и в изучении генезиса феодализма на Руси в частности стал
прочитанный им в ГАИМК.64 Слушание доклада и его обсуж-
дение состоялись в начале апреля 1933 г. Доклад собрал боль-
шую аудиторию из числа научных работников ГАИМК, Исто-
рико-археологического института Академии наук СССР, Эрми-
тажа, Русского музея, Ленинградского историко-лингвистиче-
ского института, а также студенчества. Достаточно сказать, что
на первом заседании присутствовало 135 человек?5 То был на-
стоящий форум по проблемам социального строя Киевской
Руси.
Свой доклад Б. Д. Греков начал с разъяснений относитель-
но особенностей феодальных и рабовладельческих отношений.
Сущность феодальной формации виделась ему в том, что «ос-
новой феодального способа производства является сельскохозяй-
ственное производство, не исключающее, однако, ремесленного
и мануфактурного труда; общественные отношения выражаются
в форме господства и подчинения, вырастающих на почве при-
своения крупными земельными собственниками, монополизиру-
ющими право на землю, труда непосредственных производите-
лей, владеющих всеми условиями производства и воспроизвод-
ства, кроме земли. В силу этого последнего обстоятельства,
затрудняющего присвоение труда непосредственных производите-
лей, класс феодалов — земельных монополистов прибегает не
только к экономическому, но, главным образом, к внеэконо-
мическому принуждению, т. е. к открытому насилию. Внеэко-
номическое принуждение и личная зависимость непосредствен-
но производителя от владельца земли являются господствующей
формой общественных отношений настолько, что и экономиче-
ское принуждение здесь облекается в эти специфические фео-
дальные формы. Выражением феодальной формы производст-
венных отношений является докапиталистическая земельная рен-
та, отработочная, натуральная и, наконец, денежная».66
Поскольку ответ на вопрос о феодализме в Киевской Руси
для автора доклада зависел от того, насколько распространен-
ным в экономической жизни древнерусского общества являлось
сельское хозяйство, постольку он и обратился к выяснению его
//Новосельцев А. П. Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма,
М., 1972. С. 134.
64 Доклад Б. Д. Грекова поначалу назывался «Рабство в Киевской Руси».
Затем по рекомендации сектора феодализма ГАИМК Б. Д. Греков дал ему
название «Феодализм и рабство в Киевской Руси», а потом — «Рабство и фео-
дализм в Древней Руси (Изв. ГАИМК. Вып. 86: 1934: С: 138):
65 См.: Проблемы истории материальной культуры. 1933. № 3—4.
С. 79
66 Греков Б. Д. Рабство и феодализм в Древней Руси//Изв. ГАИМК.
Вып 86. 1934. С. 8.
232
места в хозяйственной системе Древней Руси. Нельзя забывать
того обстоятельства, что в пору чтения Б. Д. Грековым своего
доклада среди советских историков еще имели хождение идеи
В. О. Ключевского и Н. А. Рожкова, отводившие сельскому хо-
зяйству у восточных славян второстепенную роль. Б. Д. Греков
Сосредоточил внимание на главной отрасли сельскохозяйствен-
ного производства — земледелии. Он также рассмотрел эволю-
цию земледельческой техники. Мобилизовав письменные, архео-
логические и лингвистические источники, исследователь раскрыл
доминирующее значение земледелия в экономике восточного
славянства и древнерусского населения. Мысль о господстве
земледелия в хозяйственных занятиях людей Древней Руси
влекла к цекоюрым важным выводам социологического поряд-
ка и прежде всего к тому выводу, что земля в древнерусском
обществе была основным богатством, обладание которым озна-
чало принадлежность к господствующему классу феодалов.
Б. Д. Греков собрал факты, свидетельствовавшие о наличии
в Киевской Руси крупных землевладельцев. По словам доклад-
чика, «князья, бояре, церковь, т. е. вся правящая верхушка сла-
вянского и неславянского общества, объединенного в X—XI вв.
под гегемонией Киева, была в основе своей классом землевла-
дельческим».67
Анализируя положение непосредственных производителей,
Б. Д. Греков в первую очередь занялся рабами. Оказалось, что
«по русским источникам раб не основа всего производства, он
имеет ряд своеобразных признаков, отличающих его от рим-
ского раба периода „античного” способа производства». Обще-
ственное производство держалось преимущественно на кресть-
янском труде. Крестьяне в Киевской Руси именовались смер-
дами. Они подразделялись на смердов-данников, не попавших
в частную феодальную зависимость от землевладельцев, и смер-
дов, находившихся в той или иной степени зависимости от фео-
далов.68 Хозяйство мелкого производителя-смерда было, соглас-
но Б. Д. Грекову, крайне неустойчивым; тысячи случайностей
губительно сказывались на нем. Разорившиеся смерды шли
в закупы. Будучи феодальной формой зависимости, закупни-
чество, возникшее через ссуду, ничего общего, кроме названия,
не имело с наймом. «Закуп, — говорил Б. Д. Греков, — зави-
симый человек, находящийся в более тяжелых условиях зави-
симости, чем, например, смерд. Это одна из категорий фео-
дальной зависимости сельского населения, в какой находились
непосредственные производители в средние века вообще».
Б. Д. Греков решительно возражал против отождествления
рядовича с рабом, а также с наемным рабочим, ибо зависи-
мость его «чисто феодальная». Рядович «через договор вступает
67 Там же. С. 35.
38 Там же. С. 40, 41 и сл.
9 Заказ № 632
233
в зависимость крепостнического характера». Среди рядовичей
встречались лица, занимающие определенные места в княже-
ской вотчинной администрации. Изгоев Б. Д. Греков также
зачислил в разряд феодально зависимых.69 Он затронул вопрос
и о наемных людях. Отмечая редкость применения личного най-
ма в Киевской Руси, докладчик пояснял данное обстоятельство
следующим образом: «Мы ведь имеем дело не с обществом
наемного труда, а с обществом, где на смену первичной форме
эксплуатации человека человеком в форме освоения самого
человека (рабство) развивается эксплуатация, основанная на
присвоении господствующим классом одного из важнейших
условий труда — земли, с вытекающим отсюда крепостничест-
вом». Затем Б. Д. Греков обратился к рассмотрению классовой
борьбы на Руси. Изучение соответствующих материалов убе-
дило его в том, что не только статус различных групп зави-
симого люда, но и «характер классового антагонизма древне-
русского общества периода гегемонии Киева решительно гово-
рит о феодальных отношениях».70
Подводя итог своему докладу, Б. Д. Греков подчеркнул, что
в Древней Руси «ведущие отношения устанавливаются по линии
отношений землевладельца (феодала — И. Ф.) и крепостного»,
а рабство, существующее «в недрах успешно развивающегося
феодального общества», обнаруживает «явную тенденцию к ис-
чезновению».71
По докладу Б. Д. Грекова выступило 16 человек. Первым
взял слово С. Н. Быковский,, который указал на то, что не
следует умалять значения рабства в Киевской Руси. «Рабы, —
говорил С. Н. Быковский, — играют значительную роль не толь-
ко с точки зрения продажи, не только появляясь на рынке, как
товар, не только в этой форме, но и в качестве рабочей силы в хо-
зяйстве».72 С. Н. Быковский возражал также против расширения
Б. Д. Грековым территориальных рамок Киевской Руси за счет
Новгородской земли и Северо-Восточной Руси, где социальные
отношения были несколько иными, чем в Среднем Поднепровье.73 *
М. Н. Мартынов, принявший участие в дискуссии, назвал
доклад Б. Д. Грекова «ценным вкладом в историческую науку».
Материал, приведенный докладчиком, по мнению Мартынова,
убедительно свидетельствует о господстве феодальных отноше-
ний в Киевской Руси. Вместе с тем М. Н. Мартынов обнаружил
ряд недостатков в докладе. Один из этих недостатков, по его
словам, был отмечен С. Н. Быковским, обратившим внимание
на то, что Б. Д. Греков «не выявил особенностей исторического
развития Новгородской и Ростово-Суздальской Руси». Другой
69 Там же. С. 47, 52, 57.
70 Там же. С. 58, 64.
71 Там же. С. 65—66.
72 Изв. ГАИМК. Вып. 86. С. 70.
73 Там же. С. 67, 69.
234
существенный недочет в работе Б. Д. Грекова заключался, по
М. Н. Мартынову, в отсутствии периодизации феодализма в Ки-
евской Руси, прошедшего два этапа в своем развитии: IX—X
и XI—XII вв. Поэтому, по мнению выступавшего, в докладе не
показан процесс генезиса феодализма на Руси.. Согласно
М. Н. Мартынову, восточные славяне перед «завоеванием варя-
гами» в VI—VII вв. переживали разложение родового строя;
у них вместо «старой патриархальной семейной общины» стала
утверждаться «территориальная сельская община, в которой
были еще сильны кровные отношения».74 Варяги, завоевавшие
славян, ускорили распад родового строя и образование классо-
вого общества. Однако, применительно к IX—X вв., нельзя еще
говорить «о феодалах и крепостных, о рабовладельцах и рабах
в обычном смысле этого слова, так как классовое общество
находилось тогда еще на самой начальной стадии своего раз-
вития. Сельская община с «большой семьей» по-прежнему оста-
лась основной общественной организацией среди славян».75 При
этом сельская община в данное время начинает разлагаться,
хотя процесс ее разрушения не мог быть еще распространенным
и глубоким, поскольку этому противодействовала исключитель-
ная сплоченность общинников, боровшихся с постоянными набе-
гами врагов, с обложением тяжкой данью, грабежами. Община,
следовательно, служила опорой сопротивления угнетаемых уг-
нетателям, смердов князьям и дружинникам. В этот же период
появляется землевладение князей и дружинников. Но ни князья,
ни дружинники не превратились пока в привилегированных земле-
владельцев. В их руках мы видим «ничтожное количество зе-
мельных владений», которые нет оснований рассматривать в ка-
честве типичных для этой эпохи. Тем не менее в «IX—X вв.
уже начался процесс генезиса феодализма, процесс, который
был ведущим элементом в социально-экономических отноше-
ниях...».76 По мнению М. Н. Мартынова, с XI столетия начи-
нается новый период в истории Киевской Руси, в котором наблю-
дается дальнейшее развитие феодальных отношений, характе-
ризуемое энергичной борьбой боярщины с общиной.77 Интенсивно
формируется парцелла, ставшая «фундаментом для образования
феодальной земельной собственности». С XI в. можно
говорить о превращении князей и дружинников в привилегиро-
ванных земельных собственников, обладавших правом иммуни-
тета, имевших своих вассалов. «Боярщина-сеньория становится
господствующей формой частного землевладения в Киевской
Руси». М. Н. Мартынов полагал, что феодальная вотчина дер-
жалась главным образом на эксплуатации рабов. По словам
М. Н. Мартынова, «в Киевской Руси XI—XIII вв. рабский труд
74 Там же. С. 70—72.
75 Там же.
76 Там же. С. 73—75.
77 Там же. С. 75.
235
получил широкое распространение и не только не падал, как
это кажется Б. Д. Грекову, но, наоборот, развивался».78 Труд
рабов был выгоднее труда барщинных крестьян. Несмотря на
наличие феодально зависимых крестьян (закабаленных смердов
и закупов), «основная масса сельского населения Киевской
Руси по-прежнему состояла из свободных самостоятельных не-
посредственных производителей— смердов».79 Эпоху Киевской
Руси в целом М. Н. Мартынов рассматривал как время гене-
зиса феодализма, а не сложившихся и вполне установившихся
феодальных отношений. Высказывая замечания насчет сообра-
жений Б. Д. Грекова о характере классовой борьбы в Древней
Руси, М. Н. Мартынов говорил: «Б. Д. Греков изображает клас-
совую борьбу в Киевской Руси исключительно как борьбу кре-
постных крестьян с феодалами. Переоценив значение феодаль-
ных отношений в Киевской Руси, он и здесь несколько сгущает
краски и совершенно оставляет в стороне борьбу должников
с ростовщиками, точно так же как и борьбу рабов с рабовла-
дельцами».80
В. В. Мавродин в своем выступлении остановился на Правде
Ярослава, содержащей сведения о неразложившейся общине,
с одной стороны, и об определенных группах правящего клас-
са— с другой. Правда Ярослава изображает общество, разде-
ленное на классы рабов и рабовладельцев. Это было характер-
ным для IX—X вв. Позднее также имелись сотни рабов, сидящих
в княжеских и боярских селах. Ценность рабов была не только
в том, что они являлись товаром, но и рабочей силой: их труд
использовался в хозяйстве князя и дружинников.81 Однако
рабовладельцы не довольствовались эксплуатацией одних лишь
рабов и постепенно закабаляли свободного славянина-смерда.
Шло формирование феодально-зависимого населения, которое ста-
ло возможным благодаря существующему уже рабовладению.82
Со временем ситуация меняется: «Киев как торговый центр тор-
говли рабами постепенно теряет свою роль. Причина данного
явления ясна. Теряет свою роль и раб как рабочая сила. Па-
дение роли рабов как товара, кризис работорговли обусловлены
в значительной мере внешними причинами: падением значения
Византии для киевской торговли вообще — переносом торговых
путей. Кроме того, выгодней стало высасывать из смерда при-
бавочный продукт, чем продавать его самого. Наряду с другими
обстоятельствами и это также послужило одной из причин пере-
хода к более высоким формам общественной жизни, к феодаль-
ным отношениям господства и подчинения. Применение в хо-
зяйстве раба как рабочей силы уступает место дальнейшему
78 Там же. С. 77.
79 Там же. С. 77—80.
80 Там же. С. 82—83.
81 Там же. С. 89, 90.
82 Там же. С. 91.
236
закрепощению смерда и превращению непосредственного про-
изводителя в феодально зависимого».83
М. И. Артамонов, выступивший после В. В. Мавродина, кос-
нулся социальных отношений, прослеживаемых на археологи-
ческом материале IX в. в лесной полосе Восточной Европы. В IX
столетии здесь возникают поселения, которые можно назвать
городами. В них преобладало дружинное население. М. И. Ар-
тамонов подчеркнул, что дружинники, жившие в городах, не
являлись землевладельцами. Основным богатством для этой
военно-дружинной верхушки служила дань, полюдье. И лишь
впоследствии «развивающееся вотчинное землевладение скре-
щивается с данническими отношениями и приводит в конце кон-
цов к слиянию той и другой формы зависимости». Феодальное
землевладение в лесной полосе, по мнению М. И. Артамонова,
появилось сравнительно поздно. Иначе исторический процесс
развивался в лесостепной полосе. Там издревле существовало
«пашенное парцеллирующее хозяйство», открывавшее возмож-
ность «для возникновения различных форм зависимости».84
С большой настойчивостью высказывался о рабовладении
в Киевской Руси И. И. Смирнов, доказывавший, что древне-
русское общество «прошло стадию рабского развития». Отсюда
следовал вывод: генезис феодализма необходимо связывать
с рабством. По И. И. Смирнову, в X в. мы имеем «развитое
классовое общество» рабовладельцев и рабов. Правда Ярослава
запечатлела именно это общество, а так называемая Правда
Ярославичей стояла на грани двух эпох, преломив в себе «на-
чальные феодальные отношения» и «очень сильные следы пред-
шествующего общественного строя — рабства».85
Ряд древневосточных параллелей к рабству на Руси провел
В. В. Струве. Другой специалист в области истории древнего
мира С. И. Ковалев также коснулся рабства в Киевской Руси.
Оно ему казалось менее масштабным, чем И. И. Смирнову. Он
возражал против наметившейся в исторической науке универ-
сализации рабовладельческой формации. Применительно же
к Древней Руси он предлагал поставить вопрос о рабовладель-
ческом укладе. Тогда будет ясно, что «универсальна не рабо-
владельческая формация, а рабовладельческий уклад, и всюду,
где выступают тенденции универсализации рабовладельческой
формации, всюду дело основано на начальном смешении уклада
и формации».86
Серьезные критические замечания содержало выступление
С. Н. Чернова, который, подобно С. Н. Быковскому и М. Н. Мар-
тынову, упрекал Б. Д. Грекова за использование источников
Новгорода и Северо-Восточной Руси при описании истории
83 Там же.
84 Там же. С. 93, 94.
85 Там же. С. 98—102.
86 Там же. С. 101—109.
237
Киевской Руси. Вообще источниковедческая основа доклада
Б. Д. Грекова представлялась С. Н. Чернову весьма слабой.
Он говорил: «Если подойти к тому, как Б. Д. пользуется источ-
никами, я бы сказал (пусть не сердится на меня Б. Д.), что
его отношение к ним в известной мере потребительское. Б. Д.
имеет перед собой источник и ограничивается тем, что просто
потребляет его, совсем не интересуясь тем, как он приготовлен
в своем целОхМ и своих частях».87 С. Н. Чернов высказался так-
же по некоторым вопросам социальной истории Киевской
Руси, утверждая, что для XI —начала XII в. крупное земле-
владение не является типичным, и «господствующий класс жи-
вет именно торговлей, а не землевладением». Разумеется, «к это-
му времени в среде социальных верхов страны начинает раз-
виваться и землевладение, но достигает ли землевладение в их
деятельности такой же роли, какую в это время играет торгов-
ля? При таком условии можно ставить вопрос и о том, на ком
базируется землевладельческая деятельность господствующих
классов: на рабах или не на рабах». И тут же С. Н. Чернов
отвечает: «На рабах, в очень значительной степени на рабах».
В XII в. «наступает кризис, рабов не хватает». Недостаток
рабов восполняется закупами.88 Итак, Б. Д. Греков, по утверж-
дению С. Н. Чернова, преувеличил значение крупного земле-
владения в общественной жизни Киевской Руси. Вместе с тем
он преуменьшил роль остаточных явлений, восходящих к родо-
вому строю. По словам С. Н. Чернова, в докладе Б. Д. Грекова
налицо «известное принижение этих переживаний родового
строя; очевидно, что не только в начальное время Киевской
Руси, но еще во времена сложения летописи и „Русской Прав-
ды” эти пережитки родового строя гораздо сильнее, чем Б. Д.
нарисовал. Только искать их надо, вероятно, не столько в со-
циальных верхах, сколько в социальных низах населения, и не
столько в городе, сколько в деревне».89
О родовых древностях вел речь и И. М. Троцкий, заострив-
ший внимание на явлениях матриархата, встречавшихся в X сто-
летии «вдоль великого волжского пути». И. М. Троцкий считал,
что Б. Д. Греков не показал, как «шло феодальное освоение
земли», т. е. не раскрыл феодализационный процесс.90
Выступивший в прениях А. С. Гущин указал на то, что
Б. Д. Греков в своем докладе не определил в достаточной
мере «то место, которое в Киевской Руси занимает город, в част-
ности Киев. Характер социальной структуры Киева, его соци-
альное лицо для решения поднятых вопросов представляют
собой чрезвычайный интерес...» А. С. Гущин говорил о «полном
соответствии процессов феодализации как в Восточной Евро-
87 Там же. С. НО, 111 — 112.
88 Там же С 111 —116.
89 Там же. С. 114.
90 Там же. С 119-120
238
пе, так и на Западе», подчеркивая при этом, что образование
феодальной формации в России наблюдалось на несколько сто-
летий позднее, чем в странах Западной Европы. Подтвержде-
ние тому, полагал А. С. Гущин, — факты, приводимые Б. Д. Гре-
ковым. Однако А. С. Гущин в духе некоторых оппонентов до-
кладчика отмечал, что «раннефеодальная Киевская Русь с эпохи
Ярослава никак не может быть рассматриваема только как вы-
росшая непосредственно на основе разложения предшествовав-
шего ей доклассового родового строя. Процессу разложения
доклассового общества в восточной Европе сопутствовал про-
цесс возникновения в нем рабовладения и рабовладельческой
господствующей верхушки, процесс, возможно, и не бывший уг-
лубленным и очень длительным, но, несомненно, предшество-
вавший образованию собственно феодальной Киевской Руси
и оставивший такие значительные следы, как в документах
письменности, так и в памятниках археологии. Киевская Русь
до Ярослава и Киевская Русь с XI в. — это несомненно качест-
венно различные общественные образования, но эта доярослав-
ская Русь отнюдь не может быть рассматриваема только как
конец доклассового родового строя».91
О значительности труда рабов в древнерусской вотчине, о за-
метном развитии рабовладения в Киевской Руси говорили на дис-
куссии Л. П. Якубинский и Г. Е. Кочин.92 Последний также
замечал, что Б. Д. Греков «получил заслуженный упрек в том,
что недостаточно уделил внимания конкретному материалу Ки-
евской Руси, и из-за этого весь материал, касающийся непо-
средственно Киева, как будто бы забыт и в докладе не фигури-
ровал».93
Сделал акцент на рабстве и Е. С. Лейбович. Согласно его
мнению, «рабовладение в Киевской Руси являлось могуществен-
ным средством в разложении самой сельской общины, которая
имеется в эпоху X—XI—XII вв. В сущности, на основе рабо-
владения, на основе того, что княжеское хозяйство, боярское
хозяйство эксплуатируют рабов и этим усиливают свою эконо-
мическую мощь, они имеют возможность разлагать и вовлекать
эту сельскую общину в свою сферу, т. е. здесь происходит
процесс феодализации». Е. С. Лейбович полностью согласился
с тезисом Б. Д. Грекова, по которому «земледелие являлось ос-
новой для всей массы населения, живущего в условиях пере-
хода от родового строя к классовому обществу». Переходя
к проблеме феодализации Киевской Руси, Е. С. Лейбович за-
явил, что в докладе Б. Д. Грекова «не подчеркнут вопрос о ста-
диях развития самого... феодализма — вопрос, который нельзя
обходить, и если мы не проведем граней между эпохой IX—X
91 Там же. С. 121—124.
92 Там же. С. 127—129, 132—135.
93 Там же. С. 133. — По существу это означало упрек в некотором схема-
тизме построений Б. Д. Грекова.
239
и XI—XIII вв., то мы, по существу, смазываем и генезис феода-
лизма».94 В IX—X столетиях смерд еще не втянут в феодальную
зависимость, поскольку он платил дань, не ставшую еще феодаль-
ной рентой. Рабы и закупы — вот из кого состоял зависимый
люд на Руси IX—X вв. В сферу влияния феодального землевла-
дения смерды попадают лишь в XI—XII вв.95 Серьезным упуще-
нием докладчика оказалось, по мнению Е. С. Лейбовича, как,
впрочем, и других выступавших в ходе дискуссии, недостаточ-
ное внимание к явлениям архаической формации, имевшим
место в Киевской Руси. Остатки родового строя сохранялись
на протяжении XI—XII вв. Резюмируя свое выступление,
Е. С. Лейбович сказал: «Мне думается, что особенности раз-
ложения родового строя и генезиса феодализма у нас заклю-
чаются в том, что этот процесс протекал на основе значительно
развитой работорговли, обслуживавшей восточные и византий-
ские рынки. Эта внешняя торговля, в частности работорговля,
отвлекала внимание основной господствующей группы от зем-
ледельческого хозяйства, так что основная установка господст-
вующей верхушки в IX—X вв. была направлена не на земле-
делие. Только в конце X и начале XI в. закладываются основы
крупного феодального землевладения. В этом было своеобразие.
В XI—XII вв. мы имеем в этом отношении перелом — перелом,
идущий по пути феодализации на основе использования эксплуа-
тации труда рабов и закупов, на основе превращения части
свободных смердов в феодально-зависимых крестьян. Это дает
нам возможность наметить те пути развития, по которым идет
Киевская Русь после татарского завоевания. Процесс феодали-
зации принимает тогда более отчетливые формы, особенно
в Галичине и в Волыни. Все данные говорят нам о том, что именно
в этих двух областях развивается наиболее интенсивно и в на-
иболее четких формах процесс феодализации. В Киевской Руси
XI—XII вв. были уже заложены основы для такого дальней-
шего развития».96 Е. С. Лейбович, следовательно, связывал
с эпохой Киевской Руси только начало феодализации, когда
были заложены основы феодализма, окончательно сложившегося
после завоевания татарами. Поэтому М. М. Цвибак несколько
идеализировал обстановку, заявив на дискуссии, что правомер-
ность признания Киевской Руси обществом феодальным была
обоснована всеми выступавшими по докладу Б. Д. Грекова.97
О некоторых участниках диспута вернее было бы сказать, что
они рассматривали древнерусское общество как феодализиру-
ющееся, а отнюдь не как феодальное.98
94 Там же. С. 130.
95 Там же.
96 Там же. С. 129, 131.
97 Там же. С. 137.
98 Кроме Е. С. Лейбовича в этом смысле высказывался, как мы -ч.км.
и М. Н. Мартынов (См.: С. 236 настоящей книги).
240
М. М. Цвибак, объявив общество Киевской Руси феодаль-
ным, ставит вопрос: что же предшествовало этому обществу?
Оказывается, — рабовладение и родовой строй. Феодализм на
Руси вырастал из рабства и разлагающихся родовых отноше-
нии. М. М. Цвибак учитывал и значение «завоевательного на-
сильственного характера феодальной организации, центр ко-
тор'.’й был в Киеве и которая подчиняла себе вплоть до сере-
дины XII в. и запад, и север, и юг Восточной Европы».99
Принявший участие в диспуте А. Г. Пригожин подверг рез-
кой Е<ритике сторонников идеи о рабовладельческой формации
в Древней Руси. Он отверг выдвигаемую ими мысль о коли-
чественном начале как критерии определения рабовладельче-
ской Формации. «Эта немарксистская теория,—говорилА. Г. При-
гожин,— подменяющая проблему ведущего начала арифмети-
ческим большинством, как раз удобна для того, чтобы, исходя
из запечатленного в памятниках Киевской Руси большого коли-
чества холопов, конструировать в Киевской Руси или до нее ра-
бовладельческую формацию. Но это удобство ни в какой сте-
пени нс приближает нас к разрешению вопроса о действитель-
ном характере Киевской Руси. Вопрос гораздо сложнее, чем
думают сторонники универсальности рабовладельческой форма-
ции». А. Г. Пригожин утверждал: Киевская Русь — «первая
классовая формация на юго-востоке России». Исходным момен-
том анализа развития феодализма на Руси должна служить
«эпоха доклассового общества, а именно ,,дуализм” сельской
.,,славянской” общины».100 На почве этого дуализма возникло раб-
ство и крепостничество, вступившие в борьбу друг с другом.
Победило крепостничество, что было обусловлено следующими
обстоятельствами: «1) Киевская Русь развилась в классовое
феодальное общество в известной мере вследствие феодального
окружения: в IX в. на Западе благодаря варваризации Римской
Империи упрочились феодальные отношения; на Востоке были
феодальные Болгарское и Хазарское царства, на юге — фео-
дальная Византия... 2) В Киевской Руси установились крепост-
нические отношения уже в период, когда античное рабство
себя изжило. 3) На строй Киевской Руси оказало влияние
и ,,варварское” завоевание, которое несло с собой также силь-
ные крепостнические тенденции». Становление феодальных от-
ношений, по А. Г. Пригожину, шло путем закабаления свобод-
ных общинников смердов, а не путем превращения родового
старшины-рабовладельца в крепостника и холопов в крепост-
ных.101 Оп также отметил, что в Древней Руси наблюдалось
не столько приобщение дружинников к земле, сколько вхож-
дение в дружину уже готовых землевладельцев. «Доклад
Б. Д. Грекова и дискуссия, — сказал в заключение А. Г. При-
99 Изв. ГАИМК. Вып. 86. С. 137, 139,
100 Там же. С. 142.
101 Там же. С. 143.
241
гожин, — знаменуют собой, несмотря на ряд дефектов, несом-
ненный шаг вперед по пути марксистского изучения истории
древней Руси».102
А. Г. Пригожин был последним из выступавших в прениях
по докладу Б. Д. Грекова. Каковы итоги этих прений? Необ-
ходимо прежде всего указать на общую положительную оцен-
ку доклада, означавшего новый важный этан в изучении Ки-
евской Руси вообще и генезиса русского феодализма в част-
ности. Однако участники дискуссии обнаружили в нем и ряд
серьезных недостатков. Во-первых, было указано Б. Д. Греко-
ву на просчеты источниковедческого плана: отсутствие полноты
источников, использование разновременных данных, относящих-
ся к X—XII вв. и к XIV—XV вв., привлечение новгородских
и владимиро-суздальских материалов для воспроизведения ис-
тории Южной, Киевской Руси. Во-вторых, оппоненты Б. Д. Гре-
кова отмечали, что в докладе не раскрыт процесс генезиса фео-
дализма, т. е. дано статическое изображение феодальных
отношений, а не динамическое, в результате чего утрачено
восприятие исторической перспективы, иначе—исторического раз-
вития. В-третьих, критике подверглось умаление докладчиком
роли рабства в Древней Руси. В-четвертых, обсуждение докла-
да вскрыло невнимание его автора к явлениям родового строя,
сохранявшимся на Руси X—XII вв. в качестве пережитков. По-
следнее, по сути, значило, что Б. Д. Греков преувеличил степень
феодализации Киевской Руси.
После всех этих замечаний, высказанных в ходе обсужде-
ния доклада, несколько неожиданным прозвучало утвержде-
ние Б. Д. Грекова, содержащееся в его заключительном слове:
«Удар, направленный против меня моими оппонентами, каса-
ется не существа моих построений и заключений, а лишь приема
пользования материалом».103 Как видно из только что приве-
денного перечня недостатков, критика коснулась, помимо про-
чего, существа построений и заключений докладчика.
В заключительном слове Б. Д. Грекова не было той жест-
кой определенности, которой отличались принадлежащие ему
поздние работы. Он даже отчасти соглашался с теми, кто нахо-
дил в Древней Руси черты рабовладельческого общества
(И. И. Смирнов, Е. С. Лейбович), приняв их соображения как
дополнение к той части своего доклада, которая относилась
к эпохе древнейшей Русской Правды — Правды Ярослава. Что
касается более позднего времени, а именно XI столетия, то
здесь Б. Д. Греков остался верен себе: он был убежден, что
в Киевской, Новгородской и Ростово-Суздальской землях гос-
подствовали тогда феодальные отношения.104
После апрельской дискуссии 1933 г. советские ученые неодно-
102 Там же. С. 143—144.
103 Там же. С. 145.
104 Там же. С. 149.
242
кратно возвращались к социально-экономическим проблемам
истории Киевской Руси. Заметную роль в изучении генезиса
и развития феодализма у народов Востока, Западной и Вос-
точной Европы, а также Древней Руси, сыграл пленум ГАИМК,
состоявшийся 20—22 июня 1933 г.105 106 Возникновению феодализ-
ма на Руси посвятили свои доклады, прочитанные на этом
пленуме, В. И. Равдоникас и М. М. Цвибак. «О возникновении
феодализма в лесной полосе Восточной Европы в свете архео-
логических данных»—так назывался доклад В. И. Равдоника-
са. Докладчик исходил из мысли, что археологические и этно-
графические данные должны рассматриваться в качестве пол-
ноценного исторического источника. С их помощью он пытался
уловить процесс феодализации у славянских и финских племен.
В. П. Равдоникас наметил два периода, или стадии, «перехода
от доклассового общества к феодальному: 1) стадия патриар-
хального родового общества — от середины I тысячелетия до
н. э. и до VIII—IX вв., 2) стадия формирования территориаль-
ной общины и конституирования господствующего класса — от
IX з, до XI в., за которыми уже следует стадия сложившегося
феодализма».100 Первый период В. И. Равдоникас именовал до-
феодальным, а второй — феодальным. Характерными формами
социальной структуры для первого периода являлись большая
семья, патриархальный род и племя. Второй период, на кото-
рый В. И. Равдоникас смотрел как на переходный, отличался
распадом большой семьи на малые семьи, обусловленный внед-
рением пашенного земледелия и образованием территориальной
обшины. Господствующий класс феодального общества форми-
ровался, по мнению В. И. Равдоникаса, из родоплеменной зна-
ти, специализирующейся «на военных и торговых функциях».
Эта знать, слившись с малочисленной прослойкой норманнов
в единую социальную верхушку, захватывала землю, облагала
население различными поборами, устанавливала всевозможные
повинности, создавала «аппарат уже государственной власти,
опирающийся па оторванную от общества в целом вооруженную
силу дружины, состоящую из профессиональных воинов-дру-
жинников».107 К XII в. становление классов завершилось. В ,это
время на Руси уже возвышались феодальные по своей социаль-
ной сути города. Противоположность между городом и дерев-
ней является теперь «одним из решающих моментов истории».
Просуществовавшие же до XII—XVI вв. городища представляли
собой «остатки феодальных поместий или замков русского бо-
ярства».108
По докладу В. И. Равдоникаса выступил один лишь А. В. Ар-
цихэвский, возражения которого свелись в основном к двум
10;’ Материалы этого пленума см.: Основные проблемы генезиса и раз-
вития феодального общества М.; Л., 1934.
106 Там же. С. 105.
1, 7 Там же. С. 104, 114, 119, 122, 128, 129.
1]3 Там же. С. 129.
243
моментам. Во-первых, он полагал, что «распад родовых отно-
шений начался не в IX в., а раньше; о распаде можно говорить,
начиная с V в.». Во-вторых, согласно А. В. Арциховскому, не
следовало вводить переходный промежуточный период (IX—
XI вв.) между двумя формациями, поскольку феодализм возник
уже в IX в. Кроме того, А. В. Арциховский выразил сомнение
в том, что древнерусские города были феодальными гнездами.
Таковыми, по его мнению, надо считать замки—городища «осо-
бого типа, появляющиеся у нас с X в. и особенно распространен-
ные в XIV—XV вв.»109 А. В. Арциховский настоятельно подчерки-
вал, что «о возникновении феодализма нельзя говорить, не
говоря о рабах. Это чрезвычайно важно. Рабовладельческой
формации в древней Руси не было, но без рабовладения феода-
лы появиться не могли, феодальная земельная собственность
возникнуть не могла».110
Существенный интерес представлял доклад «К вопросу о ге-
незисе феодализма в древней Руси», прочитанный М. М. Цвиба-
ком. Зарождение феодальных отношений, отмечалось в докладе,
происходило в Восточной Европе «после того, как закончилась
феодализация Франции, Западной Германии, Италии, Испании
и Греции». Поэтому «Восточная Европа вступает в феодаль-
ную формацию, окруженная кольцом феодальных уже госу-
дарств». Отсюда разложение здесь «первобытнокоммунистиче-
ской общины на основе рабства приводит к образованию фео-
дальной собственности. Государство как продукт непримиримо-
сти классовых противоречий складывается как орган господства
феодалов-землевладельцев над закабаленными непосредствен-
ными производителями». Наряду с соседними феодальными го-
сударствами, важным фактором, способствующим появлению
феодализма на Руси, стало рабовладение, существовавшее в вос-
точнославянском обществе, ибо «разорвавший связь с общиной
землевладелец возможен только в результате применения им
рабского труда, дающего ему возможность владения землей
вне общины. Он использует труд рабов непосредственно у себя
в хозяйстве, обрабатывая свое поле».111
Совсем не обязательно, отрицая наличие в Древней Руси
«рабовладельческой формации, отрицать колоссальную роль
в ней рабства». М. М. Цвибак замечал: «Б. Д. Греков, кото-
рому принадлежит заслуга борьбы против теории, утверждаю-
щей существование рабовладельческой формации в Киевской
Руси, не прав в своей тенденции обосновывать свое верное
по сути дела положение исторически неверным стремлением
умалить роль рабовладельческих отношений в древней Руси».
Секрет не в том, что «рабства не было. Оно было и было очень
109 Там же. С 223, 224.
110 Там же. С. 223.
111 Там же. С. 73, 74, 79, 80.
244
сильно распространенным, бьтло очень тяжелым... Дело не в том,
чтобы отрицать рабство, а в том, чтобы показать, как оно пре-
вращается в источник феодализации, серваж».112 Таким образом,
«основная феодализация идет от рабства и порождает, в свою
очередь, превращение свободных общинников в зависимых кре-
постных. Общинники теряют свою землю, она концентрируется
в руках феодалов».113
По М. М. Цвибаку, следовательно, феодализацию Древней
Руси стимулировали два обстоятельства: окружавшие Русь фео-
дальные государства и рабство в среде восточного славянства.
К этим двум обстоятельствам докладчик присовокупил и третье.
«Вскрывая, — говорил он, — генезис феодализма в таких усло-
виях, где внутренний процесс феодализации идет во взаимодей-
ствии с влиянием уже сложившихся ранее феодальных органи-
заций, нельзя не отметить того обстоятельства, что в Древней
Руси играло серьезную роль и непосредственное завоевание
уже сложившимися феодальными центрами районов, пребыва-
ющих на стадии варварского общества и начальной феодализа-
ции. Это обстоятельство не могло не отразиться на своеобраз-
ном сочетании отработочной и натуральной ренты в древне-
русских условиях».114 Складывание феодализма в результате
разложения общины и завоевания М. М. Цвибак воспринимал
как диалектику феодадизационного процесса. «Необходимо
учитывать, — указывал он, — диалектическое единство двух мо-
ментов феодализации. Оно выражается в соединении разло-
жения общины на основе рабовладения и возникновения проти-
востоящей общинной антагонистической феодальной собствен-
ности с конкретными военными столкновениями племен и наро-
дов».115 При этом докладчик предостерегал: «Если мы начнем
связывать феодализацию только с разложением общины или
только с завоеванием и подчинением, мы в равной мере оши-
бемся».116
Формирование классов, думал М. М. Цвибак, начинается с вы-
деления из однородного в социальном смысле общества «госу-
даря-вотчинника», «господина», с примыкающей к нему про-
слойкой руси (феодально-дружинного объединения) по одну
сторону и представителей «низших закабаленных классов фео-
дального княжеского домена» — холопов, смердов, рядовичей —
по другую.117 Изгои и сябры входили также в состав феодально
зависимого люда.118
Взявший слово по прочитанному М. М. Цвибаком докладу
1,2 Там же. С. 92.
1,3 Там же. С. 83.
1,4 Там же. С. 91.
1,5 Там же. С. 73.
1,6 Там же.
117 Там же. С. 86, 88.
1,8 Там же. С. 83.
245
С. Н. Быковский говорил о беспочвенности каких бы то ни было
утверждений насчет рабовладельческой формации у восточных
славян. Б. Д. Греков, выступивший в прениях, критиковал пред-
ставления дореволюционных историков о средневековых рус-
ских крестьянах как свободных арендаторах барской земли.
Полное одобрение встретил доклад М. М. Цвибака со стороны
М. Г. Худякова, который высказал несколько дополнительных
соображений, подтверждающих основные его положения.
М. М. Цвибака поддержал и Ш. А. Чакветадзе, оперировав-
ший данными «мысле-языковедной теории». В. В. Мавродин
остановился на восстаниях смердов, вызванных наступлением
господствующего класса на жизненно важные интересы народ-
ных масс. Развитие феодализма во Владимиро-Суздальской
земле охарактеризовал Н. Н. Воронин.119 Участвовавший в дис-
куссии М. В. Джервис счел правильным «подчеркивание т. Цви-
баком того обстоятельства, что Восточная Европа проходила про-
цесс феодализации в окружении ряда более или менее развитых
феодальных государств». М. В. Джервис согласился с доклад-
чиком и в том, что рабство являлось основой разложения пер-
вобытнообщинного строя. При этом «рабская зависимость вы-
работалась еще в условиях существования «доклассового» обще-
ства, здесь же перерастает в систему отношений, в основе своей
являющуюся уже крепостнической».120
А. В. Марар, отталкиваясь от доклада М. М. Цвибака, сделал
«несколько замечаний по вопросу о феодализме в России, как
этот последний стоял в русской дооктябрьской историографии».
В своем заключительном слове М. М. Цвибак отметил, что
«проблема генезиса феодализма в России еще не стоит на та-
ком уровне, когда можно было бы уже подводить итоги марк-
систского изучения этого вопроса. К этому вопросу мы впер-
вые подходим».121
Сопоставление докладов Б. Д. Грекова и М. М. Цвибака
показывает, что они, отличаясь друг от друга в отдельных нюан-
сах, совпадали в главном—отрицании рабовладельческой фор-
мации на Руси и признании Киевской Руси феодальным госу-
дарством. В дальнейшем научная деятельность М. М. Цвибака,
незаконно репрессированного, была прервана, а инициатива
исследований истории Древней Руси полностью перешла к
Б. Д. Грекову, и разработку концепции социально-экономиче-
ского строя Киевской Руси в историографии стали ассоцииро-
вать лишь с его именем, что несправедливо.
Некоторые колебания в определении социальной структуры
Киевской Руси, проявленные Б. Д. Грековым в ходе апрельской
дискуссии 1933 года, имели характер скорее эпизодический, чем
119 Там же. С. 255, 257—263, 267—270, 271—273, 274—278.
120 Там же. С. 283, 284.
121 Там же. С. 305—315.
246
постоянный: по его все более укрепляющемуся мнению, раб-
ство теряет общественное значение, отступая перед феодализ-
мом. Иллюстрацией тут может служить статья Б. Д. Грекова
«Проблема генезиса феодализма в России», где шла речь
о феодальной системе, окрепшей к началу X в.122 Правда, какие
классы действовали тогда, осталось не вполне ясно: в одном
случае автор пишет о рабовладельцах, окруженных многочис-
ленными рабами, в другом — о крупных землевладельцах, экс-
плуатировавших феодально зависимых людей.123 В названной
статье Б. Д. Греков отодвигает генезис феодальных отношений
в глубь времен и таким способом пытается снять проблему
рабства в том варианте, какой был обозначен И. И. Смирно-
вым и другими исследователями.
«Очерки по истории феодализма в России. Система господ-
ства и подчинения в феодальной деревне» — следующая рабо-
та Б. Д. Грекова. В ней основное внимание уделено начальной
стадии развития феодализма на Руси и складыванию феодаль-
ной вотчины XI—XIII вв.124 Согласно Б. Д. Грекову, феодаль-
ные отношения вырастают из разлагающегося патриархаль-
ного мира, и XI в. вполне может рассматриваться как типичный
в данном случае. Некоторое внимание ученый уделил норманн-
скому «завоеванию», которое способствовало росту рабовладения
на Руси. Умножающееся «земельное богатство, сосредоточенное
в руках нового класса землевладельцев, опиралось в значи-
тельной мере на рабскую силу». Тем не менее «Русь
XI в. нельзя характеризовать как страну рабского античного
способа производства». Эти замечания адресовались, по всей
видимости, М. М. Цвибаку и тем историкам, которые критико-
вали Б. Д. Грекова за преуменьшение им значения рабства
в формировании феодализма. В своей книге Б. Д. Греков уточ-
няет ранее выдвинутые положения, оттачивает доказательства.
Здесь он отодвигает феодализм к IX в., выводя его непосред-
ственно из разложения первобытнообщинного строя.
В 30-е годы далеко не все ученые соглашались с выводами
Б. Д. Грекова и М. М. Цвибака. С точки зрения теоретической
Б. Д. Грекову возражал И. И. Смирнов, упорно доказывая
существование рабовладельческой формации как неизбежной
ступени, предшествующей феодализму.125 С. В. Вознесенский уп-
рекал М. М. Цвибака за увлечение социологическими схемами
в ущерб конкретным фактам, за поспешность выводов, тороп-
122 Греков Б. Д. Проблема генезиса феодализма в России//Историче-
ский сборник. Л., 1934. 1. С. 39, 44.
123 Там же. С. 38, 39, 44.
124 Г р е к о в Б. Д. Очерки по истории феодализма в России: Система
господства и подчинения в феодальной деревне. М., Л., 1934.
125 Смирнов И. И. 1) О генезисе феодализма//Проблемы истории ма-
териальной культуры. 1933. № 3—4; 2) Феодально-крепостническое общество//
Изв. ГАИМК. Вып. 99. 1934.
247
ливость, мешавшую ему «как следует переварить и историче-
ский материал и марксистские методологические установки»,
и, наконец, за «нездоровые филологические устремления».126
С. В. Вознесенский усомнился в справедливости и концепции
Б. Д. Грекова. Он пытался по-своему взглянуть на истоки фео-
дализации в России. По его убеждению, возникновение феода-
лизма нельзя «относить к очень раннему периоду—до появле-
ния норманнов». Картина, нарисованная Б. Д. Грековым, не
реальна уже потому, что он исследует крупную вотчину стати-
чески, а не в процессе ее возникновения и роста,. Недостаток
схемы Б. Д. Грекова, как полагал С. В. Вознесенский, заклю-
чался и в том, что в его построениях была использована глав-
ным образом Русская Правда, тогда как летописный материал
остался в стороне. Столь же статично, как и в примере с круп-
ной вотчиной, Б. Д. Греков, по словам Си В. Вознесенского,
подходит к вопросу о зависимом населении и формах эксплуа-
тации. Когда норманны, продолжает С. В. Вознесенский, выса-
дились на Волховско-Днепровской территории, они встретились
там с массой мелких самостоятельных производителей — смер-
дов. Познакомились они и с верхушкой туземного населения.
Задерживаясь в городах и смешиваясь со знатью местного об-
щества, норманны образовали особый класс, который «долгое
время жил путем грабежа и дани, и только с половины X в.
стал оседать на землю, преимущественно в районе расположе-
ния городов».127 Первыми обитателями княжеских, боярских
и монастырских сел были рабы. Смерды же — основная масса
свободного крестьянства, «прймученная» образовавшимся раз-
бойничьим классом, — платили дань.128 Об их частной зависи-
мости говорить нельзя. Впрочем, С. В. Вознесенский допускает,
что из среды смердов «путем прямого насилия и путем «ряда»
и ссуды постепенно выходили кадры рабов и зависимых в той
или иной степени людей, населявших первоначально феодальные
вотчины».129 Возникновение частного хозяйства С. В. Вознесен-
ский представлял по следующей схеме: «...в X—XI вв. мы
присутствуем лишь при начальном образовании, так сказать,
при самом становлении феодальной вотчины». В XII в. произо-
шел перелом. И только в XII—XIII вв. феодальная вотчина
«является перед нами примерно в таком виде, как ее обрисо-
вывает Б. Д. Греков».130
Критические замечания С. В. Вознесенского цели не достигли,
126 Вознесенский С. В. Об одной новой теории генезиса русского
феодализма. С. 199, 213—214.
127 Вознесенский С. В. К вопросу о феодализме в России//Пробле-
мы истории докапиталистических обществ. 1934. №7—8. С. 222—229.
128 Там же. С. 228, 230.
129 Там же. С. 230—231.
130 Там же. С. 226—228.
248
поскольку Б. Д. Греков остался на прежних позициях, объявив
соображения оппонента бездоказательными.131
Историю феодальных институтов Б. Д. Греков подверг ана-
лизу в очередной книге, изданной в 1935 г.132 Здесь он развивал
идеи, уже известные по прежним публикациям. С. В. Бахру-
шин написал подробную рецензию на эту книгу, в которой от-
метил, что кардинального вопроса о времени возникновения
феодальных отношений на Руси Б. Д. Греков не разрешил.
Вопреки утверждениям автора книги, «данные второй полови-
ны XI — начала XII в. позволяют говорить лишь о первых ша-
гах закрепощения, когда и численное количество зависимых
смердов было очень невелико и еще далеко не выкристалли-
зовались типичные для феодализма формы эксплуатации зем-
левладельцем мелкого производителя». Вольный общинник, смерд,
борется с падкими на дань князьями, дружинниками, и борьба
эта «еще далеко не носит такого отчетливого феодального ха-
рактера, как представляется Б. Д. Грекову».133 134 Подлинная ис-
тория Феодализма, ио С. В. Бахрушину, началась с середины
XI в
Своеобразным ответом С. В. Бахрушину можно назвать
втод?е издание книги «Феодальные отношения в Киевском го-
сударстве». В ней не было сделано никаких изменений, на ко-
торые мог бы рассчитывать рецензент. Это побудило С. В. Бах-
рушина еще раз выступить с разбором книги Б. Д. Грекова.135
Стедует заметить, что иссследование «Феодальные отноше-
ния в Киевском государстве» — важная ступень в творческой
биографии Б. Д. Грекова. Именно в этом труде появился раз-
дел о челяди, который позволил автору на основе толкования
термина «челядь» как наименования всей барской дворни,
включающей рабов и всех феодально зависимых, иначе рас-
смотреть Русскую Правду, в особенности ее древнейший
слой—Правду Ярослава.136 В результате он получил возможность
отнести возникновение феодальных отношений к далеким вре-
менам восточнославянской истории.
Было бы, конечно, ошибочно сводить советскую историогра-
фию 30-х годов, посвященную проблеме генезиса феодализма
в России, к трудам Б. Д. Грекова и его критиков. В этот период
появились интересные работы, подготовленные и другими ав-
торами. Прежде всего необходимо упомянуть штудии археоло-
151 Греков Б. Д. Мой ответ С. В. Вознесенскому//Там же.
132 Греков Б. Д. Феодальные отношения в Киевском государстве. М.;
Л, Е935.
133 Бахрушин С. В. К вопросу о русском феодализме//Книга и проле-
тарская революция. 1936. № 4. С. 44, 47.
134 Там же. С. 46, 48.
135 Бахрушин С. В. Некоторые вопросы истории Киевской Руси//
Историк-марксист. 1937. № 3.
ис’ Раздел о челяди Б. Д. Греков ввел в издание 1937 г.
249
гов, использовавших вещественные памятники для изучения
зарождения и развития феодальных связей на Руси. Об иссле-
довании В. И. Равдоникаса мы уже говорили. Назовем здесь
также произведения П. Н. Третьякова, А. В. Арциховского и
М. И. Артамонова.
П. Н. Третьяков в своей небольшой книге «Подсечное зем-
леделие в Восточной Европе» выявил зависимость эволюции об-
щественных отношений от эволюции систем земледелия и ору-
дий сельскохозяйственного производства. Подсечное земледелие,
согласно П. Н. Третьякову, было присуще первобытно-коммуни-
стическому обществу, а соха вместе с пашенным земледелием
заложили фундамент феодальной деревни.137
Статья А. В. Арциховского содержала значительный архео-
логический материал, свидетельствующий, по мнению автора,
о возникновении феодализма в Суздальской и Смоленской
землях. Анализ соответствующих археологических данных убе-
дил А. В. Арциховского в том, что «классовое общество возник-
ло в Суздальско-Смоленской земле в IX в. Произошло это
настолько быстро и сопровождалось таким резким изменением
материальной культуры, что между жилыми слоями доклас-
совыми и классовыми... нигде нет слоев переходных и проме-
жуточных». Складывание феодализма шло столь скорым ходом,
что «излагать его в хронологическом порядке пока невозмож-
но».138 А. В. Арциховский наблюдает, следовательно, некую
феодальную революцию. Она была обусловлена сдвигами в эко-
номической сфере, выразившимися в отделении ремесла от
земледелия. С разделением же «производства на две главные
ветви — земледелие и ремесло — развился обмен, возникли мел-
кие рынки, развилась частная собственность, и стало расти иму-
щественное неравенство». В свою очередь, «рост частной собст-
венности и имущественного неравенства был необходимым ус-
ловием возвышения отдельных семей, захвата ими власти и зем-
ли. Но сводить все к росту количественных имущественных раз-
личий было бы неправильно. Чтобы крупная земельная собст-
венность могла возникнуть, нужно было рабство. Эксплуатация
рабского труда и работорговля удесятерили накопление у дру-
жинников и помогли им стать феодалами. Рабами становились
военнопленные при войнах».139 Накопленные посредством рабо-
владения богатства применялись затем в качестве ссуд для
закабаления феодалами окрестного населения. Вполне реальной
археологической задачей А. В. /Хрциховский считал «выяснение
и отыскание древнерусских феодальных замков, т. е. укреплен-
137 Т р е т ь я к о в П. Н Подсечное земледелие в Восточной Европе//
Изв. ГАИМК. Т. XIV. Вып. 1. Л., 1932. С. 4, 5, 26.
138 А р ци х о веки й А. В. Археологические данные о возникновении
феодализма в Суздальской и Смоленских землях//Проблемы истории докапи-
талистических обществ. 1934. № 11—12. С. 43.
139 Там же. С. 45, 46.
250
ных усадеб, типичных вообще для раннего феодализма». Подоб-
ные феодальные замки А. В. Арциховский узрел в древнерус-
ских городищах, небольших по территории и укрепленных ва-
лами и широкими рвами.140
Обстоятельный обзор археологических источников, относя-
щихся к эпохе возникновения феодализма в Восточной Европе,
произвел М. И. Артамонов. Вслед за П. Н. Третьяковым и дру-
гими учеными он отводил существенную роль экономическим
переменам, (прежде всего в земледелии) в развитии общест-
венных отношений у восточных славян. Переход к плужному
земледелию на юге и полевому на севере, совершившийся
около IX—X вв., вызвал разложение родовой общины, или пат-
риархальной семьи. М. И. Артамонову казалось бесспорным,
что именно «успехи в земледелии явились основою быстрого
развития экономической дифференциации и возникновения фео-
дальных порядков».141 Однако утверждение феодальных отно-
шений отнюдь не означало полного крушения родовых тради-
ций. Нет никаких причин «отрицать во что бы то ни стало
элементы родового строя не только в низах, но и у господствую-
щего класса, в частности у княжеских родов и семей. Патри-
архальная семья и как уклад долго еще существовала в си-
стеме феодального общества». Господствующий класс феода-
лов комплектовался за счет бывшей родовой знати, а также
богатых и сильных семей, выделившихся в результате имуще-
ственной и социальной перестройки среди восточных славян.
Процесс классообразования «особенно интенсивно протекал в то-
роках — центрах торгового обращения и ремесленных произ-
водств». В развитии феодализма торговля выступала в качест-
ве известного ускорителя. «Влияние торговли, — писал М. И. Ар-
тамонов,— на темпы и охват процессом феодализации было
весьма значительным».142 Местом пребывания феодалов явля'
лпсь замки — укрепленные городища IX—X вв.: «Еще недавно
деревенскую общинную Русь противопоставляли феодальному
Западу как страну, лишенную наиболее характерного внешнего
признака феодализма. Указанные городища опровергают
такбё противопоставление. Правда, это не каменные, а земля-
ные и деревянные, но все же замки, владельческие гнезда,
за частоколами которых сидели феодальные господа окружаю-
щего земледельческого населения».143
Кроме археологов, над проблемами генезиса феодализма
в Древней Руси усердно трудились историки. Так, Б. Н. Тихо-
миров, рассматривая вопрос о «вторичном» закрепощении рус-
140 Там же. С. 49—50.
t41 Артамонов М. И. Обзор археологических источников эпохи воз-
никновения феодализма в Восточной Европе//Проблемы истории докапита-
листических обществ. 1935. № 9—10. С. 282.
142 Там же. С. 283.
143 Там же.
251
ского крестьянства и крестьянском выходе, высказал свои со-
ображения и о возникновении феодальных отношений на Руси.
Образование феодализма он тесно связывал с закрепощением
крестьян. Истоки феодализации Б. Н. Тихомиров искал в об-
становке конца XII — начала XIII в., когда разразился «кри-
зис Киевского государства, вызванный изменением торговых пу-
тей в связи с крестовыми походами...». Этот кризис «привел
к распаду дружинного строя, оседанию дружин на землю, за-
хвату крестьянских земель, образованию крупного княжеского
и боярского землевладения, упадку городов, торговли и ремес-
ла». Феодализация древнерусского общества способствовала
«гибели Киевского государства и распаду тогдашней государ-
ственной территории на отдельные, мало связанные между
собой экономические и политические единицы. В XIII—XIV вв.
мы наблюдаем рост феодализма со свойственной ему децентра-
лизацией».144
Стало быть, процесс феодализации, по Б. Н. Тихомирову,
есть процесс закрепощения крестьянства. Такой подход требовал
от автора пристального внимания к барщинной проблеме, ибо
«генезис крепостного крестьянства лежит в генезисе барщины».145
Руси XI—XIII вв. была знакома барская запашка, обрабаты-
ваемая рабами. К труду рабов примыкал труд закупов, стоявших
на грани между холопами и крепостными. Олицетворением
крепостного крестьянства в Киевской Руси были смерды, ко-
торые находились «под вотчинной юрисдикцией князя». Они со-
ставляли рабочую крепостную силу древнерусской вотчины. Пе-
реход Киевской Руси к феодализму XIII—XVI вв. Б. Н. Тихо-
миров характеризует как «переход от рабской организации труда
к крепостнической организации труда». Формирование класса
крепостных крестьян в Древней Руси имело «много общих черт
с аналогичным процессом в Западной Европе».146
Перу Б. Н. Тихомирова принадлежит другая статья, где
речь идет о генезисе и характере иммунитета в феодальной
Руси. Разобрав суждения об иммунитете своих ближайших
предшественников. Б. Н. Тихомиров в этом вопросе стал на
точку зрения Н. П. Павлова-Сильванского — А. Е. Преснякова,
а идеи С. Б. Веселовского на сей счет отверг как бездоказа-
тельные.147 Но это не было простым повторением высказываний
об иммунитете Н. П. Павлова-Сильванского и А. Е. Пресня-
кова. Автор соединил вопрос об иммунитете с проблемой клас-
совой и внутриклассовой борьбы, т. е. пытался осмыслить им-
мунитет с марксистской точки зрения.
144 Т и х о м и р о в Б. Н. Проблема «вторичного» закрепощения крестьян-
ства и крестьянский выход//Историк-марксист. 1932. № 3. С. 134
145 Там же. С. 122.
146 Там же. С. 123—124, 134.
147 Т и х о м и р о в Б. Н. к вопросу о генезисе и характере иммунитета
в феодальной Руси//Историк-марксист. 1936. № 3. С. 4—6.
252
Б. Н. Тихомиров исходил из уверенности, что между земле-
владением и иммунитетом имела место прочная связь.148 В им-
мунитете он видел отражение борьбы феодалов за власть. Зем-
левладельцы с самого начала пользовались правом суда и дани
над населением своих вотчин. Поэтому пожалование иммуни-
тетного диплома было лишь закреплением и юридическим
оформлением прав, которые de facto осуществляли вотчинники.
Для Б. Н. Тихомирова «иммунитет крупной боярской и монас-
тырской вотчины был в Древней Руси XII в. налицо. Это значит,
что его источники ведут дальше, в глубь более древнего вре-
мени, восходя к поре разложения патриархальных общин и к
возникновению феодального землевладения».149
Сравнение статей Б. Н. Тихомирова обнаруживает несогла-
сованность их принципиальных положений. В ранней своей ра-
боте он приурочил возникновение феодализма к концу XII —
началу XIII в., объясняя его разложением дружины, подорван-
ной экономическим кризисом, и оседанием ее на землю, тогда
как в более позднем исследовании он выводил феодальное зем-
левладение из распадающихся патриархальных общин, возводя
при этом начальную историю феодальной вотчины едва ли не
к IX столетию. В статьях Б. Н. Тихомирова, следовательно,
нашла отражение историографическая ситуация как 20-х, так
и 30-х годов. На их примере можно наблюдать развитие исто-
рической мысли на протяжении двух десятилетий после Октября
прежде всего в плане преодоления влияния дореволюционной
науки и утверждения новых марксистских принципов истори-
ческого анализа.
Наряду с трудами Б. Н. Тихомирова, необходимо упомянуть
и работы Н. Н. Воронина. В опубликованной им книге «К ис-
тории сельского поселения феодальной Руси», помимо изучения
сельских поселений, рассматривались явления, свидетельствую-
щие о формировании классов на Руси. Н. Н. Воронин также
занимался историей Владимиро-Суздальской земли в X—XIII вв.
Он старался показать синхронность процесса феодализации
в Северо-Восточной Руси с аналогичным процессом в Среднем
Поднепровье.150 Историк решительно разошелся с А. Н. Насо-
новым, который бояоство Ростово-Суздальской земли считал
новообразованием XII в., а также с Юшковым, поддержавшим
Насонова.151
Важное значение для развития исторической науки в нашей
148 Там же. С. 4.
149 Там же. С. 6, 10, 24.
150 В о р о н и н Н. Н. 1) К истории сельского поселения в феодальной
Руси: Погост, слобода, село, деревня. Л., 1935. С. 17. 18, 40, 42, 43 и др ;
2) Владимиро-Суздальская земля в X—XIII вв.//Проблемы истории докапи-
талистических обществ. 1935. № 5—6.
151 См.: Насонов А. Князь и город в Ростово-Суздальской земле//Века.
Пг., 1924. I С. 19; Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси.
С. 104.
253
стране имело известное Постановление ЦК ВКП(б) и СНК
СССР от 16 мая 1934 г. об историческом образовании. В этом
Постановлении отмечался отвлеченный, схематический харак-
тер как школьных учебников по истории, так и самого обуче-
ния: «Вместо преподавания гражданской истории в живой зани-
мательной форме с изложением важнейших событий и фактов
в их хронологической последовательности, с характеристикой
исторических деятелей — учащимся преподносят абстрактные
определения общественно-экономических формаций, подменяя
таким образом связное изложение гражданской истории отвле-
ченными социологическими схемами». В Постановлении под-
черкивалось, что «решающим условием прочного усвоения уча-
щимися курса истории является соблюдение историко-хроно-
логической последовательности в изложении исторических
событий с обязательным закреплением в памяти учащихся
важнейших исторических явлений, исторических деятелей,
хронологических дат. Только такой курс истории может обеспе-
чить необходимые для учащихся доступность, наглядность
п конкретность исторического материала, на основе чего только
и возможны правильный разбор и правильное обобщение исто-
рических событий, подводящие учащегося к марксистскому
пониманию истории».152
В сентябре 1934 г. на основании Постановления были вос-
становлены исторические факультеты в Московском и Ленин-
градском университетах.
Сформулированное в Постановлении требование отказаться
от «социологических схем» и повернуться к изучению конкрет-
ной и живой исторической действительности, а также восста-
новление исторических факультетов в крупнейших университе-
тах страны сказались положительным образом па состоянии
отечественной историографии. Вместе с тем некоторые доку-
менты, появившиеся в середине 30-х годов в атмосфере культа
личности Сталина, имели и негативные последствия. Это от-
носится прежде всего к «Замечаниям по поводу конспекта учеб-
ника по истории СССР» И. В. Сталина, А. А. Жданова и
С. М. Кирова.153 Особую роль сыграло то место «Замечаний»,
где говорилось, что «в конспекте свалены в одну кучу феода-
лизм и дофеодальный период, когда крестьяне не были еще
закрепощены; самодержавный строй государства и строй фео-
дальный, когда Россия была раздроблена на множество само-
стоятельных полугосударств».154
Отождествление феодализма с крепостничеством, противо-
поставление «самодержавного строя государства» «феодально-
152 К изучению истории/Под наблюдением Д. Чугаева. М., 1938. С. 19—20.
155 Следует заметить, что есть основания для сомнений в непосредствен-
ном участии С. М. Кирова при составлении «Замечаний» (Красников Ст.
Сергей Миронович Киров. Жизнь и деятельность. М., 1964. С. 196).
154 К изучению истории. С. 22.
254
му строю» являлось, конечно, ошибочным. Мысль же о выде-
лении «дофеодального периода» сама по себе не заключала ни-
чего отрицательного для развития науки?. Но высказанная
в определенном контексте, она вскоре превратилась в догму,
переходившую из одного исторического исследования в другое.
Такому догматическому усвоению «Замечаний» есть свое объяс-
нение: ореол теоретической непогрешимости Сталина и угро-
жающие обвинения в адрес советских историков, особенно
историков СССР, среди «некоторой части» которых якобы
«укоренились антимарксистские, антиленинские, по сути дела
ликвидаторские, антинаучные взгляды на историческую науку».155
Отсюда попятно, почему с появлением в печати «Замечаний»
ученые-историки стали обосновывать два периода применитель-
но к Древней Руси — период дофеодальный, «когда крестьяне
не были еще закрепощены», и период феодальный, когда кре-
постничество легло в основу общественной жизни.
В подобном ключе написана статья С. В. Бахрушина «Дер-
жава Рюриковичей». Киевская Русь, или «Держава РюриковП’
чей» (от Рюрика до Владимира Святославовича включительно),
базировалась «не на интенсивной феодальной эксплуатации на-
селения, а лишь на сборе дани с покоренных племен». Она сто-
яла на «переломе между высшей ступенью варварства и циви-
лизацией», будучи своеобразным мостом «между родовым стро-
ем и феодальным». Социальные отношения, сложившиеся в «Дер-
жаве Рюриковичей», воплощали военную демократию. Однако
«к концу X в. процесс феодализации уже делает некоторые
успехи, и в княжестве Владимира мы уже наблюдаем некото-
рые элементы зарождающегося феодального государства, при-
чудливо переплетающиеся с остатками военной демократии».
Время феодализма настало со смертью Ярослава Мудрого.156
На противопоставлении дофеодального периода в Древней
Руси феодальному основана книга С. В. Юшкова «Очерки по
истории феодализма в Киевской Руси». Дофеодальную эпоху
автор датировал IX—X столетиями. В это время древнерусское
общество состояло из свободного рядового населения, органи-
зованного в общины, князей с их дружинниками и патриархаль-
ных рабов.157 По мнению С. В. Юшкова, «уже в IX—X вв.
началось разложение сельской общины». Оно было вызвано
ростом производительных сил, отделением ремесла от сельского
хозяйства, грабительскими войнами киевских князей и их вас-
салов, обогащавшими верхушку киевского общества и племен-
ную знать, «примучиванием» обложенных данью племен, что
приносило князьям и княжеским людям огромные богатства.
155 Там же. С. 21.
156 Бахрушин С. В. «Держава Рюриковичей»//ВДИ. 1938. № 2. С. 94,
97, 98.
157 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси М.;
Л„ 1939. С 3—43.
255
В результате «разложения общины возникают первые классы:
рабов и рабовладельцев. Рабство в этот период носит ярко пат-
риархальные черты». Однако «предпосылок для перехода в ра-
бовладельческую общественно-экономическую формацию не бы-
ло». Эволюция общества шла в ином направлении: постепенно
создавались, особенно со второй половины X в., предпосылки
«для развития феодализма, для превращения князей, родопле-
менной знати, дружинников в крупных землевладельцев-фео-
далов, а общинников, земля которых экспроприируется,—
в феодально зависимое крестьянство». Иными словами, внутри
дофеодального общества появляются ростки феодальных отно^
шений.158 Зачатки феодализма, обозначившиеся в дофеодаль-
ный период, получили бурное развитие в период феодальный,
т. е. в XI—XIII вв. С одной стороны, быстро складывается
землевладение князей, бояр и духовенства за счет общинных
земель, а с другой стороны, идет ускоренное превращение экс-
проприированных общинников в феодально зависимое кресть-
янство. Феодально зависимый люд был довольно пестрым по
составу, и С. В. Юшков охарактеризовал разные его катего-
рии: закупов, смердов, рядовичей, закладников, прощенников,
изгоев.159 Он также рассмотрел вопрос о переводе холопов
в крепостных,160 о трансформации дани в феодальную ренту.161
Упрочение феодальных связей привело к тому, что «класс фео-
далов и класс' феодально зависимого сельского населения пре-
вращается в XII—XIII вв. в два замкнутых класса, в два сосло-
вия».162 Среди способов установления феодальной зависимости
С. В. Юшков называет следующие: «1) возникновение феодаль-
ной зависимости из форм холопской эксплуатации; 2) закабале-
ние сельского населения; 3) постепенное превращение дани в фео-
дальную ренту; 4) патронат; 5) наем; 6) насильственное закрепо-
щение сельского населения. Наиболее ранние способы возник-
новения феодальной зависимости — это превращение холопов
в феодально зависимое население, кабала и насильственное за-
крепощение. Остальные способы получили особое значение уже
в эпоху оформления феодального государства».163
В своей книге С. В. Юшков подвел итог многолетним соб-
ственным изысканиям в области истории феодализма на Руси.
По сравнению с 20-ми годами многое в его представлениях из-
менилось. Так, в последнем труде дана более четкая хроноло-
гия процесса феодализации. По-иному в «Очерках» представ-
лена механика образования крупного феодального землевладе-
158 Там же. С. 42—43.
159 Там же. С. 67—131.
160 Там же. С. 51—67.
161 Там же. С. 87—89. — На эту тему С. В. Юшковым была написана
специальная статья (См.: С. 152—153 настоящей книги).
162 Юшков С. В. Очерки... С. 164.
163 Там же. С. 60—61.
256
ния в Киевской Руси, где разложению сельской общины, суще-
ствование которой С. В. Юшков прежде отрицал, отведена пер-
востепенная роль. Существенные поправки внес автор и в по-
нимание древнерусского иммунитета. Если раньше ему думалось,
что иммунитет, «несомненно, является порождением экономиче-
ского н социально-политического строя эпохи, предшествующей
феодализму»,164 165 то теперь он доказывал, что «час рождения
феодальной ренты есть час рождения иммунитета», что
«история иммунитета есть в сущности история развития форм
феодального властвования».155 Если поначалу С. В. Юшков воз-
никновение иммунитетных порядков связывал с княжеским по-
жалованием,166 то теперь ему казалось, будто иммунитет за-
рождается в недрах феодальной вотчины как имманентное фео-
дальному землевладению явление.’67 Наконец, С. В. Юшков
(и это самое главное) в своих «Очерках» обратился к произ-
ведениям К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина. Он ус-
пешно овладел наследием классиков марксизма-ленинизма и на-
писал марксистское исследование.
В конце 30-х годов имела место еще одна дискуссия о ха-
рактере общественного строя Киевской Руси. Толчком к ней
послужила небольшая статья А. В. Шестакова в «Учительской
газете», где проводилась мысль о рабовладельческой природе
Древней Руси.168 В. Д. Греков ответил на эту статью докладом
в Институте истории АН СССР, после которого состоялся дис-
пут.169 Докладчика поддержали М. И. Артамонов, С. В. Бахру-
шин, И. И. Смирнов, С. В. Юшков и др. Полемизировали с ним
И. В. Кузнецов, П. П. Смирнов, А. В. Шестаков. В «Учительской
газете» Б. Д. Греков в соавторстве с другими учеными опубли-
ковал возражения против статьи А. В. Шестакова.170 Этим как
бы демонстрировалось поражение последнего. Концепция
Б. Д. Грекова в конце 30-х годов находит все больше и больше
сторонников; его взгляды становятся общепризнанными и вклю-
чаются в учебную литературу.171 Период споров о социальном
строе Киевской Руси, о начальных этапах возникновения феода-
лизма в России отходит в прошлое, начинается период извест-
ной стабильности и преобладания идей Б. Д. Грекова. То, что
164 Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси. С. 86.
165 Юшков С. В. Очерки... С. 231.
166 Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси. С. 87.
167 Юшков С. В. Очерки... С. 231.
168 Ш е с т а к о в А. В. К вопросу об общественном строе Киевской Ру-
си//Учительская газета. 1939. 21 мая.
169 См.: Греков Б. Д. Была ли Киевская Русь обществом рабовладель-
ческим?//Историк-марксист. 1939. №4; Дискуссия по докладу акад.
Б. Д. Грекова в Ин-те истории АН СССР на тему «Общественный строй Киев-
ской Руси» (4—11 июня 1939 г.)//Там же.
170 Была ли Киевская Русь обществом рабовладельческим?//Учительская
газета. 1939. 3 июля.
171 См.: История СССР. М., 1939. Т. 1; История СССР. Т. 1: С древ-
нейших времен до конца XVIII в./Под ред. Б. Д. Грекова. М., 1939.
257
он создал впоследствии, было уточнением и универсализацией
представлений, сложившихся у него во второй половине 30-х
годов.172 Вместе с тем в трудах, написанных позднее и посвящен-
ных изучению социальных отношений по материалам стран Цент-
ральной и Юго-Восточной Европы (Винодольский и Полицкий
статуты, Польская Правда), Б. Д. Греков придал исследованию
общественного строя Киевской Руси вообще и генезиса феода-
лизма в частности сравнительно-исторический аспект, стремясь
тем самым найти новые подтверждения своей точке зрения.173
Таким образом, советские историки в конце 20-х — 30-х го-
дах, овладевая теорией марксизма-ленинизма, соединили эту
теорию с конкретным историческим исследованием, что позво-
лило преодолеть влияние буржуазной науки. На протяжении
целого десятилетия в историографии не умолкали споры по по-
воду генезиса феодализма и других сюжетов из истории Киев-
ской Руси. Дискуссии выявили не только различие мнений, но
и постепенную их унификацию в концепции Б. Д. Грекова.
Нельзя, разумеется, ее создание приписывать исключительно
Б. Д. Грекову. Опа — плод коллективного творчества исследова-
телей, в котором, конечно, активную роль играл Б. Д. Греков.
Дискуссия 1939 г., проходившая в Институте истории АН СССР
4—11 июня, наглядно показала, что данная концепция возобла-
дала в исторической науке. Согласно этой концепции, рост про-
изводительных сил, прежде всего в земледелии, вызвал распад
первобытнообщинного строя и возникновение феодальных отно-
шений. Феодализм развивался путем формирования крупного
частного землевладения, т. е. класса феодальных земельных
собственников, и работающего на землевладельцев населения,
т. е. класса феодально-зависимого крестьянства, лишенного зем-
ли— основного средства производства. Это была марксистская
концепция, глубоко верная по своей сути. Ее разработка — важ-
нейшее достижение советской историографии 30-х годов. Однако
отсюда не следует, что вопрос о времени генезиса феодализма
на Руси получил окончательное решение. Здесь открывалось
широкое поле для уточнений с целью более синхронного исто-
рической действительности отражения процесса феодализации,
что в полной мере подтвердил и сам Б. Д. Греков, который про-
должал работать над датировкой генезиса русского феодализ-
ма, внося коррективы в свои прежние построения. И это естествен-
но, ибо Б. Д. Греков, подобно другим ученым,174 сосредоточил
внимание на явлениях X—XII вв., тогда как предшествующий
период жизни восточного славянства он едва лишь затронул.
172 См.: Г реков Б. Д. 1) Киевская Русь. М.: Л., 1939; М.; Л., 1944; М.,
1953; 2) Главнейшие этапы в истории крепостного права в России. М.; Л.,
1940; 3) Крестьяне на Руси. М., 1946, и др.
173 См.: Греков Б. Д. Избр. труды: в 5 т. Т. 1. М, 1957.
174 Исключение здесь составляют археологи, которые привлекали данные,
относящиеся к более раннему времени.
258
Необходимо было мобилизовать весь имеющийся материал ис-
точников, в том числе и археологических, чтобы изучить соци-
альные сдвиги, происходившие в обществе восточных славян, до
X в. Это выполнил В. В. ?Лавродин. Еще в конце 30-х годов
В. В. ^Мавродин опубликовал статью, где на основе многочислен-
ных и разнообразных источников воспроизвел процесс разложе-
ния первичной формации и возникновения классового строя на
Руси.175 Затем, в 1940 г., вышла в свет его книга «Очерки исто-
рии Левобережной Украины». В ней автор отмечал, что «станов-
ление из родовой организации поземельно-территориальной об-
щины в Северской земле, в лесной и лесостепной ее полосе,
произошло в значительной мере под влиянием смены подсечного
земледелия пашенным и завершилось к IX—X вв.... В дальней-
шем своем развитии сложившаяся сельская община в результате
внутренних процессов, порожденных свойственным ей дуализ-
мом, дает начало выделению феодальных элементов». Интен-
сивное разложение родовых отношений падает на IX—X вв.
Господствующая верхушка, выделившаяся из общины, предстает
в древнейших письменных источниках под наименованием „ог-
нищан”, „старой чади”, „нарочитой чади”, „старцев градских”,
а, возможно, иногда и „лучших мужей”. Сперва эта социальная
верхушка включала только рабовладельцев, которые впоследст-
вии, экспроприируя и закабаляя рядовое население, превраща-
ются в феодалов.176
После «Очерков истории Левобережной Украины» В. В. Мав-
родин написал монографическое исследование «Образование
Древнерусского государства», в котором еще раз проследил за
разложением первобытнообщинного строя и возникновением
феодализма на Руси. Автор полагал, что в истории восточного
славянства VIII—X столетия — время все ускоряющегося распа-
да первобытнообщинного строя. В итоге на протяжении IX—
X вв. в основных и наиболее передовых центрах Руси склады-
вается феодальный способ производства.177 Первые классы —
рабы и рабовладельцы. Однако постепенно «патриархальное
рабство перерастает в феодальные формы зависимости».
В. В. Мавродин говорит о трех путях образования класса фео-
далов: 1) трансформация в феодалов родоплеменной знати;
2) феодализация богатых семейных общин как родовитых, так
и не входящих в состав родовой верхушки, а выделяющихся
в результате разложения сельской общины; 3) оседание в горо-
дах «находников»-варягов и «превращение варяжских викингов,
175 См.: Мавродин В. В. Некоторые моменты из истории разложения
родового строя на территории Древней Руси//Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та.
Т. XIX. Л., 1939.
176 Мавродин В. В. Очерки истории Левобережной Украины: С древ-
нейших времен до второй половины XIV века. Л., 1940. С. 84. 77—78, 100.
. 177 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л.,
1945. С. 114.
259
купцов-разбойников... в результате слияния с местной славян-
ской знатью в господствующую прослойку». Превращение сво-
бодных общинников в феодально зависимых людей осуществля-
лось посредством «насилия, экспроприации, захвата общинных
земель и закабаления».178 В. В. Мавродинн охарактеризовал по-
ложение таких групп рабочего населения феодальной вотчины,
как челядь, смерды, изгои и т. п.179 По мнению В. В. Мавродина,
феодализм на Руси по-настоящему консолидировался лишь
в XI в. Историк предложил следующую периодизацию общест-
венного развития на Руси IX—XII вв.: дофеодальный период
IX—X вв. и период раннего древнерусского феодализма XI—
XII вв. Дофеодальное общество — это варварское общество,
внутри которого развивались новые, феодальные отношения.180 181
Истолкование IX—X столетий в качестве дофеодальной эпо-
хи и обозначение древнерусского общества той поры как вар-
варского— все это сближало позицию В. В. Мавродина с пози-
цией С. В. Юшкова и других исследователей, проводивших
аналогичные идеи. С. В. Юшков посвятил отдельную статью
рассмотрению варварского общества и государства в Киевской
Руси, а также у монголов и англо-саксов. Сравнительно-истори-
ческий материал, собранный им, призван был обосновать идею
о закономерности существования дофеодальных варварских го-
сударств в различных странах, в том числе и на Руси. Возник-
нув в результате разложения первобытнообщинного строя, эти
государства являлись переходными формами к феодальным го-
сударственным образованиям. Именно таковой и выступает под
пером С. В. Юшкова Киевская Русь IX—X вв. Какие социальные
особенности были свойственны дофеодальной Руси? Под воздей-
ствием роста производительных сил в земледелии и ремесле,
сбора даней, разорявшего народные массы и обогащавшего вер-
хушку общества, развития торговли соседская община-мир
распадалась. Поэтому ^общественная структура Киевской Руси
IX—X вв. потеряла былую однородность. В это время функцио-
нировали три уклада:!) первобытнообщинный (патриархаль-
ный); 2) рабовладельческий и 3) феодальный?81 ^Первые клас-
сы в Киевской Руси — рабы и рабовладельцы.. Однако «в Киев-
ском государстве, как и в других дофеодальных государствах,
значительная часть рабовладельцев, т. е. князья и бояре, одно-
временно эксплуатировали в своих хозяйствах разного рода за-
висимых людей, т. е. превращались в феодалов. Во всяком слу-
чае, в Киевском государстве не сложился и не мог сложиться
класс рабовладельцев, который имел бы свои специфические ин-
178 Там же. С. 156, 159, 168.
179 Там же. С. 156—157, 164, 166—167.
180 Там же. С. 162.
181 Юшков С. В. К вопросу о дофеодальном («варварском») государст
ве//ВИ. 1946. №7. С. 45, 47.
260
тересЫ».182 Генеральная линия социальной эволюции вела к фео-
дализму, И(уже в IX—X вв. появились феодально-зависимые лю-
ди— смерды, изгои, закупы. Но поскольку древнерусское обще-
ство IX—X вв. было все-таки дофеодальным (варварским), ос-
новная часть его состояла из свободных общинников, и, следо-
вательно, первобытнообщинный уклад имел большое значение?,83
С. В. Юшков пишет не о сосуществовании трех укладов, а о
борьбе между ними, в которой победу одержал феодальный
уклад, преобразовавший Русь дофеодальную в Русь феодальную.
И произошло это в XI—XII вв.184
Взгляды С. В. Юшкова поставил под сомнение П. Н. Тре-
тьяков. Он утверждал, что «рабовладение, имевшее место у во-
сточных славян, не выступало в качестве самостоятельного ук-
лада. За рамки «патриархального рабовладения», восходящего
к глубинам первобытности, оно выходило недалеко и главным
образом там, где процветала широкая торговля рабами. Ника-
кой особой социальной группы, использовавшей лишь рабский
труд, на Руси не было». По уверению П. Н. Третьякова «фео-
далы явились первым в славянском обществе эксплуататорским
классом».185 Автор допускал наличие у восточных славян до-
фодального или, как он чаще выражался, следуя за Б. Д. Гре-
ковым, полупатриархального-полуфеодального периода, но от-
носил его к VII—началу IX в. П. Н. Третьякову было «ясно,
что в IX—X вв. феодализм уже господствовал на Руси».186
О генезисе феодализма в России, о правомерности выделе-
ния дофеодального периода советские историки вели речь в хо-
де дискуссии, посвященной периодизации истории СССР фео-
дальной эпохи. Диспут открылся статьей К. В. Базилевича на
страницах журнала «Вопросы истории». Феодальные отноше-
ния, по К. В. Базилевичу, зарождаются «в недрах патриархаль-
но-общинного строя», превращаясь затем в уклад, «существу-
ющий наряду с разлагающейся общиной и патриархальным
рабовладением». В зачаточном виде феодализм существовал
«и в X и в IX вв., а может быть, и несколько раньше».187 Но
господствующей феодальная система становится только в кон-
це XI—начале XII в. Согласно К. В. Базилевичу, понятия «до-
феодальный период», «дофеодальное государство», не отнесен-
ные к какой-либо формации, теряют всякий исторический смысл.
Последнее замечание, судя по всему, было адресовано С. В. Юш-
кову. Надо, впрочем отметить, что К. В. Базилевич не отка-
182 Там же. С. 47—48.
188 Там же. С. 47.
184 См. также: Юшков С. В. Общественно-политический строй и право
Киевского государства. М., 1949.
185 Третья к о в П. Н. Восточнославянские племена. М., 1953. С. 305.
186 Там же. С. 281, 305.
187 Базилевич К. В. Опыт периодизации СССР феодального периода//
ВИ. 1949. № 11. С. 66, 70.
261
зывался от термина «варварское государство» по отношению
к Киевскому государству до середины XI в. Характеризуя со-
циальную организацию Киевского варварского государства,
К. В. Базилевич подчеркивает, что в нем «подавляющая часть
сельского населения сохраняла основы общинного строя.
Борьба происходила между свободной общиной и двумя, воз-
никшими в результате классового расслоения, общественно-эко-
номическими укладами: рабовладельческим и феодальным».
При этом надо иметь в виду любопытное обстоятельство: «Ра-
бовладелец и феодал соединены в это время в одном лиде,
хотя ни рабовладельческие, ни феодальные отношения еще не
получили законченной формы развития». Если говорить о ра-
бовладении, то необходимо признать, что оно «не получило
большого распространения и не стало господствующей фор-
мой эксплуатации, так как потребность в рабочей силе с раз-
витием частной собственности и крупного землевладения удов-
летворялась посредством принудительного труда нерабсз».
Вот почему борьба между двумя основными общественно-
экономическими укладами (рабовладельческим и феодальным)
«заканчивается победой феодального способа производствам 58
Взгляды К. В. Базилевича на развитие русского феодаль-
ного хозяйства С. В. Юшков счел поверхностными и необос-
нованными.188 189 В своей новой статье, написанной в связи с дис-
куссией, он опять вернулся к проблеме дофеодального,
варварского государства в Киевской Руси. Отводя критику
К. В. Базилевича как безосновательную, С. В. Юшков следующим
образом пояснял свою позицию: «Говоря о варварском государ-
стве, мы никогда не утверждали, что это особый тип государ-
ства, отличный от феодального или рабовладельческого. Это
самый ранний период в возникновении феодального государст-
ва. Варварское государство, равно как и другие политические
формы развитого феодального государства, входит в понятие
„феодальное государство”».190 Определяя своеобразие варвар-
ского государства, С. В. Юшков отмечает, что в нем «продол-
жает существовать большое число первобытных общин, нахо-
дящихся на разных ступенях разложения. В результате раз-
ложения первобытнообщинного строя возникают два первых
антагонистических класса — класс рабовладельцев и класс ра-
бов. Первыми рабовладельцами являются представители родо-
племенной знати, а также наиболее крупные торговцы. Эксплу-
атация рабов в дофеодальном государстве носит патриархэль-
188 Там же.
189 Ю ш к о в С. В. К вопросу о политических формах русского феодаль-
ного государства до XIX века.//ВИ. 1950. № 1. С. 72.
190 Там же. С. 73. — С. В. Юшков, вероятно, забыл о том, что несколько
ранее писал о варварских государствах, которые «и по своей социальной сущ-
ности и по своему политическому строю не могут быть отнесены ни к типу
рабовладельческих, ни к числу феодальных государств». (Ю ш к о в С. В.
К вопросу о дофеодальном («варварском») государстве. С. 45.)
262
ный характер. Но в скором времени, вследствие дальнейшего
разложения первобытнообщинного строя, возникают еще два
антагонистических класса — крупных землевладельцев (феода-
лов) и зависимого сельского населения. Крупные землевладель-
цы выходят из представителей родоплеменной знати, а также
из наиболее зажиточных общинников. Класс зависимого сель-
ского населения — из рабов, посаженных на землю, и из зака-
баленных общинников. Очень часто рабовладельцы одновре-
менно являлись крупными землевладельцами и, следователь-
но, эксплуатировали и рабов, и зависимое сельское население».191
С. В. Юшков вернулся к своей старой, высказанной еще в 20-е
годы, мысли о том, что в процессе феодализации Киевской
Руси существенное значение имело развитие верховной собст-
венности князей на землю. Он полагал, что ликвидация киев-
скими князьями в X в. «местных князей и местных династий
означала не только введение единого административного и пра-
вового режима на всей территории Русского государства, но
и должна была содействовать экспроприации всей земли в поль-
зу рода князя Владимира». Данный факт, по мнению С. В. Юш-
кова, в исторической литературе недостаточно осознается.192
Заметим, что С. В. Юшков несколько сузил хронологические
рамки дофеодального периода, обозначив его IX—серединой X в.
А. А. Зимин дал статье К. В. Базилевича более высокую
оценку, чем С. В. Юшков. Он присоединился к некоторым ее
положениям. Однако А. А. Зимин обнаружил и ряд недостатков
в предложенной К. В. Базилевичем периодизации истории фео-
дальной России. Недооценка классовой борьбы — один из таких
недостатков. А. А. Зимин, вслед за К. В. Базилевичем, время
генезиса феодализма датировал IX—X вв. Намечая рубеж, пос-
ле которого феодализм стал господствующей системой, А. А. Зи-
мин писал: «Процесс утверждения феодализма нельзя рассмат-
ривать в плане исключительно эволюционного развития. Эн-
гельс, изучая процесс образования феодальной империи Каро-
лингов, пришел к выводу, что этот процесс явился результатом
переворота в социально-экономических отношениях, результатом
установления феодальных отношений, сопровождавшихся напря-
женной классовой борьбой и, в частности, восстаниями закрепо-
щаемого крестьянства. Такой рубеж на Руси, связанный с окон-
чательной победой феодализма, следует видеть в событиях кон-
ца XI — начала XII в. и прежде всего в восстаниях смердов
и горожан в Новгороде, Киеве, на Белоозере 1068—1071
и 1113 г.»193
Среди ученых, принявших участие в дискуссии по вопросам
периодизации истории СССР феодальной эпохи, был и
191 Там же.
192 Там же. С. 76—77.
193 3 и м и н А. А. Некоторые вопросы периодизации истории СССР фео-
дального периода//ВИ. 1950. № 3. С. 70—72.
263
А. П. Пьянков, который, полемизируя с К. В. Базилевичем, на-
стаивал на выделении дофеодального периода в Древней Руси.
А. П. Пьянков понимал дофеодальный период как «переходный
от первобытнообщинного строя к феодализму», как «период со-
зревания феодальных отношений». Он полагал, что начало его
«нельзя относить ко времени образования Киевского государст-
ва, т. е. к IX в.» Начальную грань дофеодального периода
А. П. Пьянков отодвинул к VII—VIII вв.194 В дофеодальный пе-
риод, по словам А. П. Пьянкова, процесс феодализации Руси
«уже начался, ио не завершился». Поэтому общественные отно-
шения дофеодального периода нельзя отождествлять ни с перво-
бытнообщинной, пи с феодальной формациями.195
Последний вывод А. П. Пьянкова встретил решительное воз-
ражение у И. Миллера, который назвал его ошибочным и с ме-
тодологической стороны неправомерным. «Переходные периоды
существуют, но вырывать их из рамок общественной формации,
превращать их в самостоятельные, ни в одну формацию не вхо-
дящие периоды, т. е. по существу создавать какие-то дополни-
тельные, промежуточные формации, — значит извращать марк-
систско-ленинское учение об общественно-экономических форма-
циях». По мнению И. Миллера, прав был К. В. Базилевич,
«когда отказался отнести переходный период к первобытнооб-
щинному строю, а относил его к строк) феодальному. Самое
наличие классов, эксплуатации трудящихся, даже если эта экс-
плуатация и не успела еще распространиться на значительные
массы трудящихся, появление классовой борьбы кладут принци-
пиальную грань между первобытнообщинным строем и переход-
ным периодом. В то же время между переходным периодом,
представляющим собою уже классовое общество, и развитым
феодальным строем нет ни резкой принципиальной грани, ни
коренной революционной ломки. Переходный период —пе иод
созревания феодальных отношений — является начальным перио-
дом феодальной формации».196
Резкий крен в сторону архаизации феодализма на Руси про-
делали В. И. Довженок и М. Ю. Брайчевский, выступившие со
статьей «О времени сложения феодализма в Древней Руси' По-
пытки своих предшественников датировать дофеодальный пери-
од IX—X вв. авторы сочли ничем не обоснованными. На протя-
жении указанных столетий они наблюдали значительное развитие
феодальных отношений, наличие «многочисленного господству-
ющего класса, владеющего крупной земельной собственностью».
Отсюда В. И. Довженок и М. Ю. Брайчевский сделали вывод,
что о появлении феодального класса надо говорить при-
194 П ь я н к о в А. П. О периодизации истории феодальных отношений
в России//ВИ. 1950. № 5. С. 78, 83.
195 Там же. С. 78.
196 Миллер И. К вопросу о принципах построения периодизации ис-
тории СССР//ВИ. 1950. № 11. С. 73.
264
менительно к более раннему времени, чем IX—X вв.197 И вот
оказалось, будто еще в антский период (II—VII вв. н. э.) вос-
точнославянской истории имело место «сильное имущественное
расслоение» и накопление «в руках отдельных представителей
антского общества значительных богатств». Социальная жизнь
антов отличалась борьбой трех укладов: первобытнообщинного,
рабовладельческого и возникающего феодального,198 т. е. тем,
что было обнаружено историками в дофеодальных государст-
вах. Следовательно, государство антов середины I тысячелетия
н. э. как раз и является «типичным примером дофеодального го-
сударства, знаменующего переход от варварства к цивилизации.
Периодом VIII—IX вв. (время существования Куявии, Славии
и Арсании) завершается генезис феодализма и сложение Киев-
ской Руси, а в IX в. начинается период феодализма. Русь IX—
X вв.—это феодальное государство».199 В. И. Довженок
и М. Ю. Брайчевский провозгласили древнерусских князей
IX—X вв. верховными собственниками управляемых ими зе-
мель, а дань объявили феодальной рентой. По их убеждению,
продуктовая рента в форме дани превалировала в системе фео-
дальной эксплуатации на Руси IX—X вв. Сопоставляя историю
восточного славянства с историей народов Западной Европы,
В. И. Довженок и М. Ю. Брайчевский пришли к заключению,
что «исторический процесс у восточных славян был ничуть не
более замедленным, чем на Западе. Развитие Восточной Европы
осуществлялось в общей системе возникновения нового, феодаль-
ного мира на развалинах разрушаемой рабовладельческой импе-
рии, в сложении которого восточные славяне принимали участие
в качестве одной из наиболее важных действующих сил».200
Отказался рассматривать Киевское государство IX—X вв.
в качестве дофеодального И. И. Смирнов. Он, как и В. И. Дов-
женок с М. Ю. Брайчевским, говорил о причастности славян
к строительству феодального здания, сооруженного на руинах
Восточно-Римской империи: «То, что делали германские племе-
на на Западе — наступление на Римскую империю, — то славяне
осуществили на Востоке в походах на Византию. Эта борьба
между античной рабовладельческой цивилизацией и германо-
славянским „варварским” миром и явилась рубежом и вместе
с тем формой перехода от античного рабовладельческого строя
к средневековому феодальному строю».201 Дофеодальный период
И. И. Смирнов истолковал как период, предшествующий фео-
дальному. Относить его к Киевскому государству нельзя, по-
197 Довженок В., Брайчевский М. О. О времени сложения фео-
дализма древней Руси//ВИ. 1950. № 8. С. 60, 62, 63.
198 Там же: С. 71, 74.
199 Там же. С. 77.
200 Там же. С. 64—68, 77.
201 Смирнов И. И. Общие вопросы периодизации истории СССР//ВИ.
1950. № 12. С. 93.
Ю Заказ № 632 265
скольку оно «открывает начало новой, феодальной формы обще-
ственного строя на территории СССР».202
Ряд основных идей, высказанных В. И. Довженком
и М. Ю. Брайчевским по вопросу генезиса феодализма на Руси,
приняли В. Т. Пашуто и Л. В. Черепнин. Украинские археологи,
по словам этих авторов, верно обосновали вывод о том, что до-
феодальный период в истории Руси необходимо датировать вре-
менем до IX в. Л. В. Черепнин и В. Т. Пашуто считали вполне
доказанным советскими учеными тот факт, что процесс классо-
образования на территории Руси, начавшийся с IV в., завершил-
ся к IX в. «сложением раннефеодального Киевского государст-
ва».203 Раннефеодальный период длился с IX по конец XI —
начало XII вв. В это время «установившиеся феодальные отно-
шения неуклонно развивались вширь и вглубь. По мере роста
крупного землевладения, по мере экономического и правового
усиления землевладельцев судьба крестьян изменялась в двух
направлениях: а) сокращалось количество свободных крестьян-
общинников, б) изменялось экономическое и правовое положение
зависимого населения. На значительной части подвластной ки-
евскому князю территории крестьяне-общинники сохраняли свои
земли й личную свободу, до известного времени они являлись
основной опорой великого князя». Наступление феодализма
встречало противодействие народных масс, поднимавшихся на
классовую борьбу, которая «проявлялась как в форме выступ-
лений феодально зависимых общинников, так и в форме выступ-
лений свободного крестьянства, направленных против эксплуа-
тации на основе дани (восстания древлян и др.) и растущей тен-
денции путем внеэкономического принуждения и экономического
закабаления обратить их в частную феодальную зависимость».204
Из этих слов явствует, что В. Т. Пашуто и Л. В. Черепнин, хотя
и согласились в некоторых существенных моментах с украински-
ми археологами, но все-таки еще не разделяли их идею о вер-
ховной феодальной собственности князя на подвластные ему
земли и о дани — продуктовой феодальной ренте.205
В редакционной статье, подводившей итоги дискуссии 1949—
1951 годов о периодизации истории СССР эпохи феодализма,
решение вопроса историками и археологами Москвы и Киева,
считавшими, что «IX—X вв. н. э. в истории славянских народов
являются отнюдь не временем начала дофеодального периода,
202 Там же. С. 92, 93.
203 Пашуто В., Черепнин Л. О периодизации истории России эпохи
феодализма//ВИ. 1951. № 2. С. 56.
204 Там же.
205 Об этом позволяет судить и другое место статьи В. Т. Пашуто
и Л. В Черепнина: «...киевские дружинники и местная знать, давно перешед-
шие от сбора дани с подвластного крестьянского населения к захвату кре-
стьянских общинных земель, построили в этих землях свои замки-крепости,
принудили работать на себя значительную часть прежде свободного крестьян-
ства, т. е. стали феодалами». (Там же.)
266
а его завершением», что истоки феодализма следует искать
в VII—VIII вв., а может быть, и в VI—VII вв., признано пра-
вильным, хотя и нуждающимся в дополнительной аргументации.
Что касается Киевской Руси IX—XI вв., то она «в ходе дискус-
сии получила освещение как раннефеодальное государство, ис-
тория которого отражает единый период исторической жизни
Руси, а не два периода—дофеодальный и начало феодально-
го, — как представляли раньше».206
Аналогичная оценка исторического развития Древней Руси
была дана Б. Д. Грековым в статье, опубликованной годом поз-
же и посвященной генезису феодализма в России. Автор явно
в одобрительном тоне писал о том, что «успехи нашей археоло-
гии позволили украинским археологам В. Довженку и М. Брай-
чевскому поставить вопрос о необходимости новой периодизации
древней Руси».207 В соответствии с этой новой периодизацией,
Б. Д. Греков стал трактовать VI—VIII вв. у восточных славян
«как переходный период от родового строя (на последней стадии
его развития) к классовому, феодальному обществу, как пере-
ходный период от „военной демократии” к раннефеодальному
государству. Этот период можно назвать „полупатриархаль-
ным — полуфеодальным”... это был период, когда в восточносла-
вянском обществе происходило становление феодальных отно-
шений в условиях разложения общинно-патриархального строя,
когда на основе развивающегося имущественного и политиче-
ского неравенства возникали классы, стала появляться частная
собственность на землю, стало развиваться крупное землевладе-
ние и эксплуатация землевладельцами крестьян-общинников;
это был период, когда появились у восточных славян и первые
политические объединения. IX в. застает завершение этого про-
цесса в форме огромного древнерусского раннефеодального го-
сударства».208 Элементы разложения родового строя в восточно-
славянском обществе Б. Д. Греков находил даже ранее V в.209
К своим выводам Б. Д. Греков пришел под влиянием высказы-
ваний И. В. Сталина, содержащихся в его работе «Марксизм
и вопросы языкознания», опубликованной в 1950 г. Этот труд,
провозглашенный «гениальным и эпохальным явлением в раз*
витии советской науки»,210 оказал большое влияние на ученых.
Через год после выхода в свет названного произведения со-
стоялась специальная сессия Отделения истории и философии
АН СССР, а также сессия Ученого совета Института истории
206 Об итогах дискуссии о периодизации истории СССР//ВИ. 195Т.
№ 3. С. 56.
207 Г р ек о в Б. Д. Генезис феодализма в России в свете учения И. В. Ста-
лина о базисе и надстройке//ВИ. 1952. № 5. С. 32.
208 Там же. С. 43.
209 Там же. С. 32.
210 Изв. АН СССР. Серия истории и философии. 1951. Т. VIII. № 4.
С. 305, 374, 376.
267
АН СССР.211 В течение года, прошедшего с момента публикации
работы И. В. Сталина, в Институте истории было проведено бо-
лее 15 заседаний, собраний и теоретических конференций, на ко-
торых обсуждались «важнейшие проблемы в свете трудов това-
рища Сталина».212
18 июня 1951 г. на сессии Отделения истории и философии
АН СССР Б. Д. Греков выступил с докладом «За осуществле-
ние задач, поставленных И. В. Сталиным в его работе „Марк-
сизм и вопросы языкознания”», а 29 июня того же года — с до-
кладом «Генезис феодализма в России в свете трудов И. В. Ста-
лина по вопросам языкознания» на заседании Ученого совета
Института истории. .Последнее выступление легло в основу уже
приведенной нами статьи «Генезис в России в свете учения
И. В. Сталина о базисе и надстройке», напечатанной в 1952 г.
в журнале «Вопросы истории», где Б. Д. Греков подчеркивал,
что «учение» Сталина о базисе и надстройке заставляет по-но-
вому подойти «к разрешению вопроса о генезисе феодализма на
Руси». Он говорил: «Со всей самокритичностью следует при-
знать, что в данном вопросе все мы, исследователи этого перио-
да, недостаточно четко представляли себе соотношение базиса
и надстройки и роль надстройки по отношению к базису. Так,
например, в вопросе о дофеодальном и феодальном периоде на-
шей истории, об образовании древнерусского государства мы
часто руководствовались показаниями надстроечного характера,
недостаточно учитывая состояние базиса в данный отрезок вре-
мени. Между тем главный признак наличия феодальных отноше-
ний следует искать не в надстройке, а в базисе».213 Какие же
положения «сталинского учения о базисе и надстройке» имел
в виду Б. Д. Греков? «Надстройка отражает изменения в уровне
развития производительных сил не сразу и не прямо, а после
изменений в базисе, через преломление изменений в производст-
ве, в изменениях в базисе». И еще: «Появившись на свет она
(надстройка — И. Ф.) становится величайшей активной силой,
актцвно содействует своему базису оформиться и укрепиться,
принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доко-
нать и ликвидировать старый базис и старые классы».214 Таким
образом, получалось, что надстройка в своем развитии несколько
отставала от базиса. А дальше срабатывала довольно простая
логика: поскольку в IX в. у восточных славян существовала
классовая надстройка в виде Киевского государства, то эпоху
генезиса феодализма необходимо отодвинуть во времена более
ранние. Значит, и «дофеодальный период следует отнести к бо-
лее раннему времени, ко времени, предшествующему образова-
211 Там же. С. 374—380.
212 Там же. С. 316—317.
213 Там же. С. 317, 376.
214 Сталин И. В. Марксизм и вопросы языкознания. М., 1950. С. 7, 11.
268
нию Киевского государства». И Б. Д. Греков заключал: «Так
представляется мне возможным решить по-новому проблему
генезиса феодализма в России в свете указаний товарища Ста-
лина. Это не совсем похоже на то, как мы представляли себе
этот процесс до выхода в свет труда товарища Сталина...»215
Исходя из этих общих соображений Б. Д. Греков истолковы-
вал сведения, взятые из археологических и письменных источни-
ков. Он оперировал данными раскопок культуры «полей погре-
бений», свидетельствующими о наличии у ее носителей пашен-
ного земледелия и оседлого скотоводства, ремесла и торговли.
Однако существование пашенного земледелия и оседлого ското-
водства, ремесла и торговли нельзя рассматривать как прямое
указание на процесс разложения первобытнообщинного строя
и возникновения классового общества.
Важное значение ученый придавал различию форм поселений
(укрепленных и неукрепленных), замечаемых с VII в. Б. Д. Гре-
ков полагал, что в укрепленном поселении жил «богатый и по-
литически сильный землевладелец, властвующий над массой кре-
стьянского населения. Он укрепляет свое жилище, потому что
знает враждебное отношение к себе окружающей массы». Что
побудило исследователя видеть в жителях укрепленных посел-
ков земельных владельцев? Уверенность в том, что «страна на-
ша в то время была земледельческой». Ход мысли у Б. Д. Гре-
кова, стало быть, следующий: поскольку восточнославянское
общество являлось земледельческим, то «при этом условии дол-
жна была появиться частная собственность на землю, и она
появилась».216 С подобной логикой трудно согласиться.
Указав на тот факт, что «богатые землевладельцы непосред-
ственно производительным трудом не занимались», Б. Д. Греков
отсюда сделал вывод: значит «на них работала челядь, то есть
рабы и разными путями попавшие в зависимость крестьяне-
смерды». Затем он говорит о «достаточно высокой культуре на-
ших предков IV—VIII вв.», о знаках княжеской и боярской соб-
ственности, о появлении городов в VII—VIII вв. Все это должно
подтвердить тезис о классовом характере общественной органи-
зации восточных славян. Однако суждения насчет «достаточно
высокой культуры» восточных славян слишком неопределенны,
чтобы почерпнуть из них какие-либо аргументы в пользу феода-
лизма. Знаки собственности сами по себе совершенно недоста-
точны для вывода о феодальном статусе тех, кому они принад-
лежали. Города VII в.—вещь мало реальная. К тому же появ-
ление городов нельзя считать бесспорным признаком классовой
структуры породившего их общества. Следовательно, едва ли
215 Греков Б. Д. За осуществление задач, поставленных И. В. Стали-
ным в его работе «Марксизм и вопросы языкознания»//Изв. АН СССР. Серия
истории и философии. С. 319.
216 Греков Б. Д. Генезис... С. 33.
269
можно согласиться с интерпретацией Б. Д. Грекова, которую он
дал археологическим источникам. То же самое надо сказать
и относительно письменных источников. Мы не видим ничего
несовместимого с родоплеменным строем в рассказах древних
писателей о вождях, управлявших восточнославянскими племе-
нами, о политических объединениях и союзах этих племен.217
Древнейшую Правду Б. Д. Греков возвел к VII—VIII вв. и оп-
ределил ее как памятник феодального права.218 Основанием
здесь ему послужило довольно спорное истолкование терминов
«муж» и «челядин», содержащихся в данном памятнике. Под
первым термином он разумел феодалов, а под вторым — рабов
и феодально-зависимых людей. И то и другое вызывает возра-
жения.219 220 Чтобы восполнить недостаток сведений, относящихся
к VI—VII вв., Б. Д. Греков обращается к летописным фактам
X—XI вв. Упоминаемые летописцами «великие князья», «свет-
лые бояре», «мужи», «села», «скот» легли в основу чрезвычай-
но рискованных заключений. «Отсюда, — читаем у Б. Д. Греко-
ва,— напрашивается совершенно естественный вывод о том, что
„скоты”, „села” и „имения” существовали не только в период
составления летописи и заключения договоров с греками, но
и гораздо раньше. Итак, у нас есть основания видеть наличие
первых признаков частной собственности на землю приблизи-
тельно в VI—VII вв. К этому же времени мы должны отнести
и зарождение землевладельческой знати, то есть привилегиро-
ванных землевладельцев, эксплуатировавших чужой труд».22(>
Перенесение явлений X—XI столетий в VI—VII вв. — прием, не-
желательный в научном исследовании. К сожалению, Б. Д. Греков
нередко применял его. Необходимо также отметить, что при ус-
тановлении достоверности тех или иных фактов, а также при их
истолковании Б. Д. Греков нередко исходил из своих общих
взглядов на ход исторического развития Киевской Руси.221 В ре-
зультате теоретические положения как бы опережали анализ
исторических фактов, и теория превращалась в тот универсаль-
ный ларчик, из которого можно было извлечь нужные историку
представления конкретного свойства. Так, говоря о генезисе
феодализма в VI—VII вв. у восточных славян, Б. Д. Греков за-
мечал: «Для изучения этого древнего периода истории нашей
Родины теоретические соображения особенно важны, поскольку
мы располагаем очень небольшим количеством исторических
источников, характеризующих время становления феодальных
217 См.: Фроянов И. я. Киевская Русь. Л., 1980. С. 11—19.
218 Г р е к о в Б. Д. Генезис... С. 40.
219 См.: С. 131 настоящей книги, а также: Рубинштейн Н. Л. Древней-
шая Правда и вопросы дофеодального строя Киевской Руси//АЕ за 1964 г.
М„ 1965; Романова Е. Д. Свободный общинник в Русской Правде//ИСССР.
1961. № 4.
220 Греков Б. Д. Генезис... С. 37.
221 См.: Лурье Я. С. Критика источника и вероятность известия//Куль-
тура Древней Руси. М., 1966.
270
отношений».222 В целом обращение с источниками у Б. Д. Греко-
ва было несколько особое. Предваряя, например, исследование
истории Киевской Руси, ученый писал: «И письменные и непись-
менные источники к нашим услугам. Но источник, какой бы он
ни был, может быть полезен лишь тогда, когда исследователь
сам хорошо знает, чего он от него хочет».223 Заняв такую пози-
цию по отношению к источникам, исследователь, конечно, легко
откроет в прошлом то, что пожелает.
Свои идеи о периоде VI—VIII вв. как времени «полупатриар-
хальном — полуфеодальном» Б. Д. Греков повторил и в шестом
издании монографии «Киевская Русь» и в соответствующем раз-
деле, написанном для академических «Очерков истории
СССР».224
Наблюдения украинских археологов, нашедшие поначалу
столь авторитетную поддержку, подверглись серьезной критике
на совещании ученых Москвы и Ленинграда 26—27 декабря
1955 г., созванном с целью обсуждения главы о разложении пер-
вобытнообщинного строя и зарождении феодальных отношений
у восточных, славян, предназначенной для «Всемирной истории».
На совещании указывалось, что выводы о формировании клас-
сового общества у славян во II—IV вв. н. э. археологически не
обоснованны.225 Больше того, «нет никаких научных данных для
утверждения, что в середине I тысячелетия восточные славяне
вступили в последний этап развития первобытнообщинного
строя, что это было время зарождения феодальной собственности
на землю и складывания антагонистических классов феодально-
го общества. Археологические материалы дают возможность го-
ворить об имущественном неравенстве и возникновении частной
собственности, по нет никаких доказательств, что эта собствен-
ность была феодальной. Если бы археологи попытались дока-
зать существование феодализма на Руси только по археологиче-
ским данным, то им не удалось бы это сделать даже для X в.,
так как ни одна боярская усадьба и ни одна русская деревня
этого времени не раскопаны; наличие же богатых дружинных
курганов без письменных источников не дает возможности су-
дить о классовой принадлежности погребенных в этих курганах.
Тем более невозможно сейчас опереться на археологические
данные для доказательства развития феодальных отношений
в середине I тысячелетия».226 Но на В. И. Довженка и
222 Греков Б. Д. Генезис... С. 31.
223 Греков Б. Д. Киевская Русь. М.; Л., 1944. С. 17; М., 1949. С. 20,
М:, 1953. С. 22.
224 Г р е к о в Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 116—117; Очерки исто-
рии СССР: Период феодализма IX—XV вв./Под ред. Б. Д. Грекова. Ч. 1. М.,
1953. С. 61.
225 Обсуждение вопроса о генезисе феодализма в России и о возникно-
вении Древнерусского государства//ВИ. 1956. № 3. С. 203, 205.
226 Там же. С. 204
271
М. Ю. Брайчевского эта критика не возымела действия, и они
выступали с изложением своих прежних идей. Так было, в част-
ности, на научной сессии по проблеме перехода народов СССР
к феодальной формации. Эта сессия была организована и про-
ведена Отделением истории АН СССР 14—16 июня 1964 г.
в Москве. На сессии слушались и обсуждались доклады, посвя-
щенные возникновению феодализма у восточных славян, народов
Восточной Прибалтики, Северного Кавказа, Закавказья и Сред-
ней Азии, Сибири и Казахстана. Нас, разумеется, в первую оче-
редь интересует тематика, относящаяся к истории феодальных
отношений среди восточных славян. По этой проблеме были
представлены: тезисы доклада Б. А. Рыбакова «Союзы племен
и проблема генезиса феодализма на Руси», доклады А. П. Пьян-
кова «Социальный строй восточных славян в VI—VIII вв.»,
В. И. Довженка «Об экономических предпосылках сложения
феодальных отношений у восточных славян», М. Ю. Брайчевско-
го «Производственные отношения у восточных славян в период
перехода от первобытнообщинного строя к феодализму».
Б. А. Рыбаков обратил внимание на то, какое важное зна-
чение представляет изучение союзов племен — формы организа-
ции первобытнообщинного строя, содержащей, по мнению до-
кладчика, «в эмбриональном виде ряд институтов будущего
феодального государства».227 Б. А. Рыбаков обрисовал политиче-
скую структуру первобытного общества на высшей фазе его
развития. Наиболее мелкой единицей являлся погост, вокруг
которого группировались близлежащие села и веси; десять таких
погостов составляли тысячу. Последнюю Б. А. Рыбаков отож-
дествил с племенем, «центр которого град хорошо известен за
рубежами самого племени и потому нередко попадает на стра-
ницы летописей». Десять тысяч образовывали «тьму», соответст-
вующую древнему союзу племен или земле, княжению.228
Б. А. Рыбаков полагал, что раскрытая им микроструктура пер-
вобытного общества «своей конструктивной стороной облегчала
создание феодального государства (органы управления союза
племен, войско, суд и т. п.)».229 Мысли, высказанные Б. А. Ры-
баковым, были поддержаны А. И. Неусыхиным,230 Г. А. Новиц-
ким,231 В. Т. Пашуто,232 Г. Б. Федоровым,233 М. Ю. Юлдаше-
вым.234 Несколько иначе отнеслись к ним В. В. Кропоткин
и В. Д. Королюк. В. В. Кропоткин подчеркнул условность со-
227 Рыбаков Б. А. Союзы племен и проблема генезиса феодализма на
Руси (Тезисы доклада)//Проблемы возникновения феодализма у народов.
СССР/Под ред. 3. В. Удальцовой. М., 1969. С. 26.
228 Там же. С. 27.
229 Там же. С. 28.
230 Там же. С. 85.
231 Там же. С. 96.
232 Там же. С. 98.
233 Там же. С. 33.
234 Там же. С. 105.
272
поставления племенных союзов западных славян с племенной
организацией восточных славян, проделанного Б. А. Рыбако-
вым. В. В. Кропоткин говорил о том, что сведения, которыми
располагает исследователь относительно восточного славянства,
требуют уточнения. Поэтому выводы, построенные на них, мо-
гут быть приняты «как более или менее вероятная гипотеза».
По словам В. Д. Королюка, не совсем ясно, что надо пони-
мать под термином «племенные союзы». «В сущности говоря,—
замечал он, — племенные союзы — это явление, которое можно
применить к ирокезским племенам, жившим когда-то на терри-
тории Соединенных Штатов, не знавшим металла, а не дово-
дить этот термин до эпохи развитого железа не только у рим-
лян, но и у других народов. В этом понятии теряется историче-
ское содержание. Что практически должен обозначать собой
термин «военно-племенные союзы» применительно к раннему
феодализму? В каком соотношении они находятся с более ран-
ними союзами? Что это — начало государственности или об-
щинно-первобытный строй?».235
А. П. Пьянков в своем докладе доказывал, что рабовладение
предшествует феодализму в качестве необходимой ступени со-
циального развития.236 Разложение первобытнообщинного строя
вело к рабству, а лишь затем — к феодализму. Обращаясь
к антам, А. П. Пьянков утверждал: «В VI в. они уже не знали
патриархального рабства, но они пока не стали на путь фео-
дализации... Анты VI в. находились на стадии раннего
рабовладельческого общества».237 Характеризуя социальный
строй восточных славян VI—VIII вв., А. П. Пьянков
заявляет, что данный период «нельзя рассматривать как
завершение первобытнообщинной формации, но это время
нельзя рассматривать и как начало феодальной эпохи.
На протяжении трех указанных столетий у восточных
славян существовало и развивалось раннее рабовладель-
ческое общество. В нем постепенно складывались пред-
посылки для перехода к феодализму».238 Сторонников у
А. П. Пьянкова не нашлось. Зато обнаружилось немало про-
тивников. Ему решительно возражали Ю. Л. Бессмертный,239
Ю. В. Бромлей,240 П. В. Снесаревский,241 В. И. Довженок.242
Последний, как мы отмечали, ранее выступил с докладом
на июньской сессии 1964 г. В своих построениях В. И. Дов-
235 Там же. С. 108, ПО.
236 Пьянков А. П. Социальный строй восточных славян в VI—VIII вв.
//Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. С. 52—57.
237 Там же. С. 56—58, 62.
238 Там же. С. 70.
239 Там же. С. 103—104.
240 Там же. С. 105—108.
241 Там же. С. 108—110.
242 Там же. С. 112.
273
женок отталкивался от Черняховской культуры.243 Сделав ого-
ворку насчет того, что этническая принадлежность памятников
Черняховской культуры остается пока спорной, он все же вы-
сказал уверенность в причастности славян к ее памятникам,
найденным археологами в лесостепных районах.244 Главная
цель В. И. Довженка заключалась в том, чтобы выявить про-
гресс в земледельческом производстве и зафиксировать его со-
циально-экономические результаты. Оказалось, что перелог
и подсека, эти примитивные формы земледелия, «во второй по-
ловине I тысячелетия н. э. потеряли свое господствующее поло-
жение. Пахотное земледелие с паровой системой не требовало
коллективных форм хозяйства и было предпосылкой для выделе-
ния индивидуальной семьи в качестве самостоятельной хозяйст-
венной единицы».245 Но развитие не остановилось на предпосыл-
ках, и мы узнаем, что «индивидуальное производство отдельных
семей у поднепровских славян во второй половине I тысячеле-
тия было господствующим. Сохранившиеся большие семьи типа
задруги существовали наряду с индивидуальными семьями и ве-
ли свое также обособленное хозяйство, отличавшееся большими
размерами».246 Восточнославянское поселение, взятое в отдель-
ности, представляло собой территориальную общину, являвшую-
ся социальным учреждением переходного периода от первобыт-
нообщинного строя к феодальному. Именно поэтому в ней соче-
тались черты старого порядка (коллективная собственность на
землю) и нового (индивидуальное производство и потребление).
В. И. Довженок по каким-то неизвестным науке источникам ус-
тановил наличие в те времена земельных переделов, в которых
якобы реализовалось право общины как коллективного собствен-
ника земли. Завершающим моментом в процессе сложения фео-
дализма было «образование крупной земельной собственности
и класса феодалов».247 Правда, «трудно проследить конкретно,
как один из членов восточнославянского общества становился
господином, а остальные превращались в его подданных и как
отчуждался у подданных прибавочный продукт. Но несомненно,
что господствующий класс у восточных славян складывался из
представителей местного славянского населения. Родоплеменная
знать, которой первоначально принадлежали права собирать
с членов общины продукты для общинных расходов, присваива-
ла эти права в свою пользу. Обязанности членов общины к своей
общине она, эта знать, превращала в обязанности подданных
к своим господам». Отражение этих перемен автор видит в бо-
243 Д о в ж е н о к В, И. Об экономических предпосылках сложения фео-
дальных отношений у восточных славян//Проблемы возникновения феодализ-
ма у народов СССР. С. 28.
244 Там же. С. 29.
245 Там же. С. 34.
246 Там же. С. 36.
247 Там же. С. 36—37.
274
гатых славянских курганных погребениях IX—X вв. и в городи-
щах, которые он именует замками.248
В том же ключе рассуждал и М. Ю. Брайчевский. Но если
В. И. Довженок начал ход своих мыслей от Черняховской культу-
ры, то М. Ю. Брайчевский—от скифов. Сначала он выдвинул об-
щий принцип, согласно которому переход восточных славян от пер-
вобытнообщинного строя к феодализму был предопределен состоя-
нием производительных сил у варваров Европы I тысячелетия
н. э. «Рассматривать этот процесс изолированно, — говорил
М. Ю. Брайчевский, — нельзя, так как он в равной степени ох-
ватывал всю ойкумену, и каждый шаг вперед, сделанный в дан-
ном направлении одним пародом, имел решительные последст-
вия не только для него, а для всей ойкумены в целом».249 Един-
ство ойкумены — ничем не доказанный постулат. Однако он
позволил М. Ю. Брайчевскому нивелировать социально-экономи-
ческую историю племен, разбросанных на огромных пространствах
Европы: древних германцев, западных и восточных славян,
народов Прибалтики.
Наиболее значительными М. Ю. Брайчевскому казались два
момента: 1) демография эпохи и 2) возникновение пашенного
земледелия с использованием железных орудий. Значение вто-
рого момента состояло в том, что он открыл возможность «пере-
хода от коллективных форм труда к индивидуальным».250 Что
касается демографического аспекта, то его важность выступает
«в связи с проблемой исчерпания фонда свободных пахотных зе-
мель, ставшего фактом в рассматриваемую эпоху». По мнению
автора, земельный недостаток наметился еще в скифский пе-
риод. Обосновывая идею об исчерпанности фонда свободных
пахотных земель у восточных славян, М. Ю. Брайчевский, взяв
в расчет памятники Черняховской культуры, следующим обра-
зом определил плотность населения в ту пору: 10 человек на
1 квадратный километр.251 В основе этого расчета лежит, конеч-
но, фантазия. Но обратись докладчик к более надежным русским
источникам XIV—XV вв., он нашел бы указания на «лес дичь»,
где топор с топором и коса с косой не сходились, узнал бы
о многочисленных пустошах, осваиваемых земледельцами,
встретил бы довольно распространенную формулу «куда плуг,
топор и коса ходили», свидетельствующую о вольных заимках
в послекиевские времена.
М. Ю. Брайчевский уверял, будто «рабовладельческий спо-
соб производства означает нарушение нормальной стадиальной
последовательности общественного развития». Три ведомства
248 Там же. С. 38—39.
249 Брайчевский М. Ю. Производственные отношения у восточных
славян в период перехода от первобытного строя к феодализму//Проблемы
возникновения феодализма у народов СССР. С. 39.
2^° Там же.
251 Там же. С. 41—42.
275
стоят у истоков рабовладения: «...ведомство по организации круп-
ных общественных работ, ведомство военное, призванное обес-
печить эти работы необходимыми контингентами принудительно-
го рабского труда, и ведомство финансовое, призванное обеспе-
чить их материальными средствами».252 Восточные славяне не
имели потребности в создании подобных ведомств, поскольку
переход к земледельческому производству состоялся «без осу-
ществления крупных общественных работ; поэтому развитие шло
нормальным путем, и общество здесь пережило как среднюю,
так и высшую ступень варварства, в результате чего развитие
производительных сил в I тысячелетии н. э. достигло здесь тако-
го уровня, который характерен уже не для рабовладельчества,
а для феодализма (пашенное земледелие с применением желез-
ного плуга, водяные мельницы, развитие черной металлургии
и т. п.)».253 Феодальные отношения на Руси складывались по
мере того, как общинная верхушка узурпировала взносы, посту-
павшие от рядовых членов общества в общественный фонд, со-
бираемый на случай неурожая, войны, с религиозными целями.
Так возникала продуктовая рента, известная в древнерусских
источниках под названием дани.
Взгляды М. Ю. Брайчевского подверглись резкой критике
выступавших в прениях. «Автору доклада, — говорил А. Л. Мон-
гайт, — следовало бы прежде доказать, кто были славяне пер-
вых веков н. э. и до н. э., а затем говорить о феодализме у сла-
вян в первых веках нашей эры». По верному замечанию
А. Л. Монгайта, ни пашенное земледелие с использованием плу-
252 Там же. С. 48, 49.
253 Там же. С. 50. — Следует сказать, что причины, обусловившие переход
восточных славян от первобытнообщинного строя непосредственно к феода-
лизму, минуя рабовладельческую формацию, исследовались задолго до того,
как М. Ю. Брайчевский выступил с докладом на дискуссии 1964 г. Так,
К. Н. Тарновский, обращаясь к этому сюжету, делал упор на сравнительно
высокий уровень развития производительных сил у славян, знакомых с же-
лезом, пашенным земледелием, и общественные отношения, воплощавшиеся
в сельской общине. И. В. Созин отмечал важное значение природных усло-
вий для общественных судеб восточного славянства, исключавших из-за край-
ней трудоемкости земледелия применения рабского труда в масштабах рабо-
владельческой латифундии. (Тарновский К. Н. Предпосылки возникнове-
ния феодализма у восточных славян//ВИ. 1954. № 4. С. 77—92; Созин И. В.
К вопросу о причинах перехода восточных славян от первобытнообщинного
строя к феодализму//Там же. 1957. № 6. С. 101—114; см. также: Равдо ни-
ка с В. И. Маркс — Энгельс и основные проблемы доклассового общества//
Изв. ГАИМК. 1935. Вып. 81. С. 107—206; Мишулин А. В. Древние сла-
вяне и судьбы Восточно-Римской империи//ВДИ. 1939. № 1. С. 290—307;
Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 111—117; Рождествен-
ская С. Б. Вервь//Учен. зап. Моск. обл. пед. ин-та: Труды кафедры истории
древнего мира. Вып. 2. М., 1953. С. 139—150; Мейман М. Н:, Сказ-
ки н С. Д. К вопросу о непосредственном переходе к феодализму на основе
разложения первобытнообщинного способа производства//ВИ. 1960. № 1;
Сахаров А. М. Некоторые вопросы истории СССР феодального периода//
Преподавание истории в школе. 1963. №3; Поршнев Б. Ф. Феодализм и на-
родные массы. М., 1964. С: 507—518.)
276
га, ни водяные мельницы, ни черная металлургия не являются
признаком феодального производства.254 В. В. Кропоткин, высту-
пивший при обсуждении доклада М. Ю. Брайчевского, справед-
ливо отметил: «Все выводы о плотности населения, о появлении
частной собственности на землю, о земельных переделах и мно-
гом другом, что было сказано в сообщении М. Ю. Брайчевского,
все это не имеет отношения к вопросу о генезисе феодализма
у славян. Выводы М. Ю. Брайчевского не основаны на анализе
достоверного материала».255
Несравненно более реалистическую картину рисует И. И. Ля-
Пушкин — вдумчивый и осторожный ученый-археолог. Его перу
принадлежит монография «Славяне Восточной Европы накану-
не образования Древнерусского государства», являющаяся од-
ним из лучших трудов, написанных по истории восточного
славянства. Здесь мы находим интересный опыт реконструкции
общественного строя восточных славян VI—IX вв. И. И. Ляпуш-
кин полагал, что славяне антской поры жили в условиях перво-
бытного строя, едва достигшего начальной стадии военной де-
мократии.256 Для VIII—IX вв. главной социальной организацией
восточного славянства была сельская община. И. И. Ляпушкин
затрудняется сказать, сколь далеко продвинулась в это время
частная собственность и основанный на ней индивидуальный
труд. Однако он все-таки предполагает, что славяне тогда стоя-
ли у порога классового общества.257 «Но и даже после того, как
возникло Древнерусское государство, — заключает И. И. Ляпуш-
кин, — некоторые из славянских племен все еще сохраняют свои
первобытнообщинные устои. Такие выводы напрашиваются из
летописных данных о ходе борьбы древлян с Киевом».258
В труде И. И. Ляпушкина преломились успехи славянской
археологии послевоенного времени. Вклад советских археологов
М. И. Артамонова, А. В. Арциховского, Н. Н. Воронина,
М. К. Каргера, И. И. Ляпушкина, В. И. Равдоникаса, Б. А. Ры-
бакова, П. Н. Третьякова и многих других в изучение общест-
венного строя восточных славян, а значит — и генезиса феода-
лизма— поистине огромен.
30 мая — 3 июня 1966 г. в Москве состоялась научная сессия
«Итоги и задачи изучения генезиса феодализма в Западной Ев-
ропе». Она явилась важным событием не только для историков
западноевропейского средневековья, но и для исследователей
истории Древней Руси. На этой сессии А. И. Неусыхин выступил
с докладом «Дофеодальный период как переходная стадия раз-
вития от родоплеменного строя к раннефеодальному». По мне-
254 Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. С. 94, 95.
255 Там же. С. 108—109.
256 Л я п у ш к и н И. И. Славяне Восточной Европы накануне образова-
ния Древнерусского государства (VIII — первая половина IX века): Исто-
рико-археологические очерки. Л., 1968. С. 155—156.
257 Там же. С. 167—168.
258 Там же. С. 169.
277
нию докладчика, возникновению феодализма у народов Запад-
ной Европы «предшествовала такая общественная структура, ко-
торая не может быть отождествлена ни с первобытнообщинным,
ни с раннефеодальным строем». Отсюда следовал вывод о не-
обходимости выделения особого исторического периода, по свое-
му существу дофеодального, когда «общественная структура уже
не имела признаков первобытнообщинного строя, т. е. коллек-
тивного ведения хозяйства и распределения продуктов, но еще
не была характерна и для раннефеодального строя». Данная
структура, «будучи общинной без первобытности и заключая
в себе в то же время элементы социального неравенства», не
стала еще «классово-феодальной — даже в том смысле, в каком
таковой был самый ранний феодализм».259
При обсуждении доклада А. И. Неусыхина мнения ученых
разделились. О. Л. Вайнштейн, М. Н. Соколова, Н. П. Соколов
отрицали наличие особого переходного периода в процессе эво-
люции стран Западной Европы от родоплеменных отношений
к феодальным.260 Вместе с тем в выступлениях ряда специали-
стов основные положения доклада А. И. Неусыхина получили
поддержку. Так, А. Р. Корсунский отметил, что постановка
А. И. Неусыхиным вопроса о переходном периоде «имеет боль-
шое социологическое значение». Докладчик, по словам А. Р. Кор-
сунского, дал правильную характеристику этому периоду, ука-
зав на «такие признаки, которые уже не относятся к первобыт-
нообщинному и еще не могут быть отнесены к феодальному
строю». А. Р. Корсунский подчеркнул, что материал, представ-
ленный в докладе А. И. Неусыхина, «имеет огромное значение
для исследования генезиса феодализма во всех странах».261
Положительно оценил доклад А. И. Неусыхина Е. М. Жуков.
«Наша наука, — сказал он, — вышла, к счастью, из того младен-
ческого состояния, когда нас с пристрастием допрашивали: ког-
да, с какой конкретной даты начинается феодальная эпоха? Сей-
час мы научились понимать, что становление социальных фор-
маций— это длительный процесс, богатый событиями, насыщен-
ный борьбой старого и нового, часто отнюдь не прямолинейный.
Вероятно, мы вправе говорить о наличии не только переходных
форм к феодализму, но и об определенном переходном периоде:
доклад А. И. Неусыхина даст базу для соответствующих раз-
мышлений».262 Признавая реальность переходного периода меж-
ду первобытнообщинной и феодальной формациями, Е. М. Жу-
ков при этом полагал, что термин «дофеодальный» «не очень
удачен».263
259 Н е у с ы х и н А. И. Дофеодальный период как переходная стадия раз-
вития от родоплеменного строя к раннефеодальному//СВ. 1968. Вып. 31.
2ё° СВ. Вып. 31. С. 48—54, 56—58.
261 Там же. С. 58, 59.
262 Там же. С. 6.
263 Там же.
278
Непригодным этот термин показался и Б. А. Рыбакову. «Мо-
жет быть, — рассуждал Б. А. Рыбаков, — лучше термин „пред-
феодальный”, потому что он заключает в себе ограничение, т. е.
из чего родился феодализм, то, что непосредственно предшест-
вовало феодализму».264 Б. А. Рыбаков отметил важное значение
доклада А. И. Неусыхина «для всех, занимающихся феодальным
периодом и изучающих сложную проблему перехода от одной
формации к другой».265 По Б. А. Рыбакову, дофеодальный (пред-
феодальный) период нельзя считать периодом разложения ро-
дового строя, ибо то была эпоха «высшего расцвета первобыт-
ности».266 Следовательно, Б. А. Рыбаков отнес дофеодальный
период к первобытнообщинной формации.
Научная сессия 1966 г., посвященная итогам и задачам изу-
чения генезиса феодализма в Западной Европе, — важная веха
в осмыслении узловых проблем как зарубежной, так и отечест-
венной истории раннего средневековья. Однако из всех упомя-
нутых дискуссий конца 40—60-х годов наибольший эффект
в области изучения генезиса феодализма на Руси имела все-та-
ки дискуссия 1949—1951 гг., посвященная периодизации истории
СССР феодальной эпохи. Этот эффект был, по крайней мере,
двояким. Во-первых, она способствовала сложению у Б. Д. Гре-
кова представления о глубокой древности, восходящей ко вре-
менам ранее V в. н. э., первичных моментов разложения перво-
бытнообщинных отношений и складывания классового общества
у восточных славян. Во-вторых, она положила начало переменам
в конкретном обосновании возникновения феодализма в России,
выдвинув на авансцену древнерусских князей в качестве верхов-
ных феодальных собственников подвластных им земель. В со-
ветской историографии идея о князьях как верховных распоря-
дителях и собственниках управляемых ими земель фигурирова-
ла еще в 20-е годы: ее мы находим, например, в работах
С. В. Юшкова.267 Но развития она не получила, поскольку
Б. Д. Греков и другие историки, занимавшиеся Киевской Русью,
появление феодализма связывали прежде всего с зарождением
крупного землевладения князей, бояр и духовенства — землевла-
дения, формировавшегося на частной основе. И вот теперь, в хо-
де дискуссии 1949—1951 гг., эта идея снова прозвучала в ста-
264 Там же. С. 55.
265 Там же. С. 54.
266 Там же. С. 55.
267 См.: С. 221 настоящей книги.— Истоками своими теория верховной
земельной собственности князей уходит в дореволюционную историографию,
в частности, — к творчеству Б. Н. Чичерина. Но это не значит, что совет-
ские историки повторяли Б. Н. Чичерина. Они поставили старую идею на
новую, марксистскую методологическую основу, сделав тем самым большой
шаг вперед по сравнению со своими предшественниками. (См.: Пуза-
нов В. В. Проблема верховной княжеской собственности на землю в Древ-
ней Руси в русской историографии второй половины XIX — начала XX вв.//
Вести. ЛГУ. Сер. 2. 1989. Вып. 3).
279
тьях С. В. Юшкова, В. И. Довженка и М. Ю. Брайчевского. Бы-
ли посеяны семена новой концепции происхождения4 русского
феодализма. Главным ее созидателем вскоре стал Л. В. Череп-
нин. Необходимо заметить, что мысль о князьях — верховных
собственниках — Л. В. Черепнин принял не сразу. В его дискус-
сионной статье, написанной совместно с В. Т. Пашуто, она еще
отсутствует. Нет ее и в другой статье Л. В. Черепнина, опубли-
кованной годом позже. Тут говорится о том, что «у восточных
славян, миновавших стадию рабовладельческого строя, процесс
разложения патриархально-родовых отношений и классообразо-
вания наблюдается с IV в. К IX в. у них завершается оформле-
ние феодального способа производства и складывается ранне-
феодальное государство».268
Однако и здесь мы пока не видим князей — феодальных вер-
ховных собственников. Они появляются в исследовании Л. В. Че-
репнина 1953 г., посвященном определению основных этапов
развития феодальной собственности на Руси с древних времен
по XVI в. включительно. В этом исследовании автор не упоми-
нает IV в. как начальную грань распада первобытных отноше-
ний и образования классов. Ход своих суждений он начинает
с VI столетия. Констатировав смену подсечного земледелия па-
шенным, Л. В. Черепнин пишет: «Переход к пашенному земле-
делию был связан с ростом частной собственности на землю.
В VI—VIII вв. этот процесс интенсивно развивался. Совершался
переход от патриархальной общины к сельской, известной под
названием мира, погоста на севере, верви на юге... Развивается
и противоположность между городом и деревней».269 Согласно
(Л. В. Черепнину, VI—VIII вв. — это дофеодальный период, ког-
да разлагались патриархальные отношения, выделялись сельские
общины, основанные на территориальных связях, формирова-
лась частная собственность на землю. Но «работник производст-
ва еще свободен от личной зависимости».270 Важным рубежом
является IX в. — «время установления феодального способа про-
изводства и образования раннефеодального относительно едино-
го государства».271 Тогда-то и произошли существенные измене-
ния «в собственности верви на землю, ибо в результате эконо-
мического развития, роста неравенства и образования классов
возникло государство, во главе которого стоял киевский князь,
рассматривавший себя в качестве верховного собственника всей
земли. В укреплении власти феодалов играло роль внеэкономи-
ческое принуждение. Крестьянское население было обложено
данью/сбор которой вызывал активное сопротивление населения
268 Ч е р е п н и н Л. В. К вопросу о периодизации истории СССР периода
феодализма//Изв. АН СССР. Серия истории и философии. Т. IX, № 2. 1952.
С. 118.
269 Ч е р е п и и и Л. В. Основные этапы развития феодальной собствен-
ности на Руси (до XVII века)//ВИ. 1953. № 4. С. 46.
270 Там же. С. 62.
271 Там же. С. 47.
280
(восстания древлян против Игоря, Ольги). Это была классовая
борьба в условиях процесса феодализации». Дань и рента, по
Л. В. Черепнину, совпадали.272 Наряду с верховной собственно-
стью государства на крестьянские общинные земли в IX—XI вв.,
продолжалось «формирование частной феодальной собственно-
сти: княжеской, боярской, монастырской. Растут за счет общин-
ных земель княжеские села: Ольжичи, Будутино, Ракома, Бе-
рество и др. Воздвигаются княжеские города-„хоромы” (замки):
Вышгород, Изяславль и др. Землевладельцем был Киево-Печер-
ский монастырь. Формировалось и боярское землевладение. Для
XII в. известий о частных вотчинах в источниках становится
больше».273
О верховных собственниках-князьях Л. В. Черепнин писал
и в последующих работах.274 В конце концов у него сложилась
концепция генезиса русского феодализма, в которой верховной
княжеской собственности отведена ведущая роль. Эта концепция
изложена Л. В. Черепниным в исследовании «Русь. Спорные во-
просы истории феодальной земельной собственности в IX—
XV вв.», подготовленном в качестве раздела для коллективной
монографии «Пути развития феодализма». Прежде всего
Л. В. Черепнин заостряет внимание на кардинальной проблеме
истории феодального общества — феодальной земельной собст-
венности. Возражая М. В. Колганову, отрицавшему наличие
феодальной земельной собственности, Л. В. Черепнин справед-
ливо замечает, что нет никаких «оснований отказываться от
взгляда на феодальную собственность на землю как основу про-
изводственных отношений и классового антагонизма».275 Затем
Л. В. Черепнин дает обзор советской исторической литературы,
рассматривающей генезис феодализма в России. Он не ограни-
чивается простым пересказом мнений, а критически оценивает
выводы, полученные историками, изучавшими возникновение
феодального строя на Руси. Далее Л. В. Черепнин коснулся
терминологии, употребляемой учеными-специалистами в обла-
сти древнерусской истории. Термин «дофеодальный» казался ему
бессодержательным и неопределенным, поскольку за ним скры-
ваются и первобытнообщинные и рабовладельческие отноше-
ния.276 «Столь же неопределенно звучит и термин ,дофеодаль-
ное государство”. Он не говорит ни о классовом характере, ни
о форме государства, и пользование им требует привнесения ка-
272 Там же. С. 48.
273 Там же. С. 48—49.
274 См., напр.: Черепнин Л В. Общественно-политические отношения
Древней Руси и Русская Правда//Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин
Л. В. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965.
С. 146.
275 Ч е р е п н и н Л. В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной зе-
мельной собственности в IX—XV вв.//Пути развития феодализма/А. П. Ново-
сельцев, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнин.
276 Там же. С. 144.
281
ких-то признаков, в зависимости от которых он принимает тот
или иной, причем чисто условный, смысл».277 Более Подходящим
представлялось Л. В. Черепнину наименование «предфеодаль-
ный», подразумевающее «нечто, непосредственно предшествую-
щее феодализму. Но и оно утрачивает свою определенность, как
только начинает употребляться для обозначения целого периода.
Если его конечной гранью является утверждение феодализма,
то уловить его начало весьма трудно». Не удовлетворили
Л.ч В. Черепнина и термины «полупатриархальный — полуфео-
дальный» или «патриархально-феодальный». Хотя они подчерки-
вают неразвитость феодализма, что дает им лраво на существо-
вание, но «не указывают на то, что же является ведущим в от-
ношениях такого типа, т. е. в них отсутствует динамический
признак». Лучше всего, по убеждению историка, вести речь
о «периоде генезиса феодализма», завязавшегося в «рамках
предшествующей формации; если дело идет о Руси, то — пер-
вобытнообщинной. В ее пределах и нужно искать начало данно-
го‘периода, относя его, очевидно, к тому моменту, когда отчет-
ливо появляются признаки классообразования и зарождения
частной собственности на землю».278 Имея в виду А. И. Неусыхи-
на, автор замечает: «Некоторые исследователи считают нужным
выделять особый период, находящийся между двумя формация-
ми (первобытнообщинной и феодальной) и не укладывающийся
ни в одну из них. Я не вижу для этого оснований. История зна-
ет ряд переходных стадий. Но они не меняют единства процесса
общественного развития и не должны нарушать формационного
принципа его членения». Трудно и сложно, подчеркивает
Л. В. Черепнин, найти грань, «с которой можно было бы начи-
нать историю феодальной формации. Если понимать под послед-
ней систему социально-экономических отношений и соответст-
вующих им политико-юридических форм, то, очевидно, такой
гранью может служить образование феодального государства.
На Руси это произошло в конце IX в.»279 Не вдаваясь в спор
по теоретическим вопросам (это задача специальной работы),
отметим только, что Л. В. Черепнин как в прежних своих иссле-
дованиях, так и в настоящем труде пользуется выражениями
«дофеодальный», «патриархально-феодальный», «дофеодальный
уклад», проявляя тем самым терминологическую непоследова-
тельность^
Если раньше Л. В. Черепнин, излагая вопрос о генезисе фео-
дализма, начинал ход своих мыслей с VI в., то теперь отправной
точкой ему служит VIII столетие. Эта осторожность продикто-
вана тем, что Л. В. Черепнин, по собственному его признанию,
не был специалистом в археологии.280 Создается впечатление,
277 Там же. С. 144—145.
278 Там же. С. 145.
279 Там же.
280 Там же. С. 146, 169, 216,
282
что автор в предшествующих своих исследованиях судил о ве-
щах, не будучи в них достаточно компетентным. Думается, что
на самом деле это не так. Л. В. Черепнин обладал прекрасной
подготовкой, в том числе и археологической. Нежелание ученого
уходить в глубь веков объясняется не столько тем, что он не
располагал соответствующими археологическими данными,
сколько ясным пониманием того, что эти данные, ежели взгля-
нуть на них непредубежденно, не дают никаких указаний на про-
цесс феодализации восточнославянского общества. Какие же
археологические факты, подтверждающие идею о генезисе фео-
дализма в VIII—IX вв., привлекает Л. В. Черепнин? Обществен-
ные отношения восточного славянства обозначенной поры вос-
производятся им с помощью археологических материалов, систе-
матизированных и обработанных И. И. Ляпушкиным, а также
авторами статей сборника «Славяне накануне образования Ки-
евской Руси» (1963 г.). Малые семьи (4—6 человек) и сосед-
ские общины, подтачиваемые имущественным неравенством,—
вот основные, по мысли И. И. Ляпушкина и идущего за ним
Л. В. Черепнина, социальные учреждения восточнославянского
общества VIII—IX вв. По нашему разумению, посредством одних
лишь археологических источников, поддающихся различному
толкованию, установить тип семьи и общины в рассматриваемое
время не представляется возможным.281 Тем не менее Л. В. Че-
репнин полагает, что И. И. Ляпушкин своим материалом подво-
дит «читателя к проблеме формирования частной собственности
на землю и генезиса феодализма».282
Складывание феодального землевладения на раннем этапе
феодализации Л. В. Черепнин наблюдает по линии «окняжения»
земли соседских общин и дифференциации внутри их, причем
наиболее интенсивно шло «окняжение» земли, выражавшееся
в установлении верховной собственности феодального государ-
ства на подведомственную княжеской власти территорию.
К XII в. эта собственность стала уже сложившимся институ-
том.283 Параллельно процессу формирования верховной собст-
венности дань превращалась в феодальную ренту.284
Кроме верховной собственности как формы феодального зем-
левладения, Л. В. Черепнин рассматривает образование княже-
ского домена, земельной собственности бояр и церкви. Княже-
ский домен он пытается обнаружить в X в., пользуясь для этого
летописными известиями о княжеских селах той поры. Впрочем,
Л. В. Черепнин тут отнюдь не категоричен, памятуя, что некото-
рые историки относятся с недоверием к данным известиям. И та-
281 См.: Фроянов И. я. 1) Семья и вервь в Киевской Руси//СЭ. 1972.
№ 3. С. 90—97; 2) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории.
Л., 1974. С. 30—32.
282 Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы... С. 148.
283 Там же. С. 149—157.
284 Там же. С. 151.
283
кое недоверие представляется ему оправданным: «Действитель-
но, источники слишком удалены от событий, о которых в них
идет речь. Иногда перед нами позднейшее припоминание, а мо-
жет быть, и домысел. Наконец, неясно, что же это были за села:
загородные замки или усадьбы, были ли они населены челядью
или крестьянами и т. д.? Однако для второй половины XI в. ис-
следователи располагают источником, уже бесспорно свидетель-
ствующим о наличии княжеского домена. Это так называемая
Правда Ярославичей, датируемая скорее всего 1072 г. А ведь
земельная собственность складывается не сразу, и княжеские
села появились, конечно, не в 70-х годах XI в., а значительно
ранее. Поэтому при всем критическом отношении к известиям
о селах X в. нельзя их просто откинуть». Что касается XII в., то
существование в это время княжеского феодального землевладе-
ния не является дискуссионной проблемой.285 Переходя к зе-
мельной собственности бояр, Л. В. Черепнин пишет: «Появились
ли у дружинников собственные имения уже в X в., мы сказать
твердо не можем. Для второй половины XI в. — это факт бес-
спорный. Можно только подчеркнуть то, что было отмечено при-
менительно к княжескому землевладению: феодальная собствен-
ность на землю складывается медленно и надо думать, что пер-
вые сведения о ней попадают в источники значительно позднее
того времени, когда она зародилась». Землевладение церкви
Л. В. Черепнин прослеживает по источникам лишь со второй
половины XI в.286 Таким образом, несмотря на все оговорки ав-
тора насчет позднего (сравнительно с самой действительностью)
появления в источниках указания на частное землевладение, ос-
тается документально засвидетельствованным тот факт, что кня-
жеская земельная собственность возникла не раньше X в.,
а боярское и церковное — XI в. При этом нет никакой уверен-
ности, что княжеское землевладение изначально носило фео-
дальный характер. Отсутствие данных, свидетельствующих
о феодальной природе княжеских сел X в., признает и Л. В. Че-
репнин.287
Возникновение и развитие на Руси феодального землевладе-
ния в целом Л. В. Черепнин наблюдает по двум этапам: X —
первая половина XI в. и вторая половина XI—XII вв. «В первый
период преобладает верховная собственность на землю госу-
дарства, во второй растет и ширится вотчинная собственность».
Выводы, полученные в результате исследования эволюции зе-
мельной собственности, ученый связывает с историей зависимо-
го населения в Киевской Руси. Он изучал положение различных
категорий подневольного люда, скрывавшегося под наименовани-
ем «людей», «челяди», «смердов», «изгоев», «закупов».288 Оказа-
285 Там же. С. 158— 159.
286 Там же. С. 160—163.
287 Там же. С. 158.
288 Там же. С. 165, 169—187.
284
лось, что в образовании этих категорий вырисовываются «те же
два этапа, что и в процессе формирования феодальной собствен-
ности на землю. Гранью между ними является примерно середи-
на XI—XII вв. На первом этапе еще значительную роль в об-
щественной жизни играло лично свободное, но подвергающееся
государственной эксплуатации население соседских общин —
смерды-данники, а в составе несвободных преобладала челядь
(рабы). На втором этапе, когда развиваются вотчинное земле-
владение и хозяйство, все большая часть непосредственных
производителей переходит в число домениальных смердов, за-
купов, часто оказывающихся на грани холопства».289
О генезисе феодализма на Руси Л. В. Черепнин еще раз пи-
сал в специальном разделе, вошедшем в академическую «Исто-
рию крестьянства в Европе». С полной уверенностью он говорит
о том, что ^известны три линии, по которым шло развитие форм
феодальной собственности и обращение сельского населения
в зависимое от господствующего класса. Во-первых, происходи-
ло «окняжение» земли и обложение свободных общинников
данью, перераставшей в феодальную ренту. Так складывалась
государственная собственность, получившая впоследствии на-
именование «черной». Во-вторых, наблюдалось расслоение со-
седской общины, из которой выделялись крестьяне-аллодисты,
превращавшиеся затем в феодалов, и безземельные люди, труд
которых присваивался землевладельцами. Наконец, в-третьих,
собственники-феодалы сажали на землю рабов, становившихся
зависимыми крестьянами».2^0 Вплоть^до «середины XI—XII вв.
господствующей формой феодальной собственности была госу-
дарственная, господствующим видом эксплуатации — взимание
дани. К XII в. складывается землевладение княжеское (доме-
ниальное), боярское, церковное, основанное на присвоении при-
бавочного продукта, произведенного трудом зависимого кресть-
янства и посаженных на землю холопов»?91 Рост вотчинного
землевладения князей, бояр и духовенства означал перелом
в развитии феодальных отношений на Руси, вступавшей во вто-
рой половине XI и особенно в XII вв. в стадию развитого феода-
лизма.292
Таковы изложенные сжато взгляды Л. В. Черепнина на гене-
зис и развитие феодального общества в Киевской Руси. Мы це-
ликом согласны с мыслью исследователя о сравнительно позд-
нем возникновении вотчинного землевладения на Руси, о за-
метном росте крупной земельной собственности лишь со второй
289 Там же. С. 187.
290 Черепнин Л. В. Формирование крестьянства на Руси//История
крестьянства в Европе. Эпоха феодализма: Формирование феодально-зависи-
мого крестьянства: В 3 т. М., 1985. Т. 1. С. 327.
291 Там же.
292 Там же. С. 332.
285
половины XI—XII вв. Но утверждения Л. В. Черепнина о суще-
ствовании в Древней Руси верховной собственности государства
на земли, обрабатываемые общинниками-земледельцами, нам
представляются весьма и весьма спорными. Анализ конкретной,
фактической стороны концепции Л. В. Черепнина нами уже
предпринимался.293 Здесь же выскажем лишь несколько сообра-
жений общего порядка.
Нельзя не заметить, что своими рассуждениями о верховной
княжеской (государственной) собственности на Руси IX—XII вв.
Л. В. Черепнин поставил себя в довольно сложное положение.
Становление феодализма, по его мнению, совершалось по-разно-
му. Наблюдалось «освоение общинной земли и подчинение сво-
бодных общинников путем распространения на них суда и дани
государственной (княжеской) властью как органов правящего
класса». Вместе с тем «росла частная, а затем и феодальная
собственность на землю», обусловленная экономической диффе-
ренциацией внутри общины-верви. «Оба эти процесса развива-
лись одновременно и взаимно переплетались, ибо формирование
государства было связано с расслоением общины и появлением
частной собственности и классов феодального общества, а ук-
репление государственной верховной собственности на землю
являлось одним из рычагов феодализации».294 Очень сомнитель-
но то, что в эпоху генезиса феодализма формирование феодаль-
ного землевладения на базе разложения общины и «окняжение»
земли могли уживаться, а тем более переплетаться друг с дру-
гом, поскольку эти процессы взаимоисключающие. Действитель-
но, чтобы образовалась феодальная собственность на землю
в результате экономической дифференциации общинников, необ-
ходимо наличие свободного крестьянского землевладения, необ-
ходим аллод как экономическая предпосылка феодализма. Но
установление верховной собственности государства на общинные
земли означает ликвидацию свободной земельной собственности
общинников, знаменующую переворот в землевладении. Появле-
ние же крестьянского аллода из недр феодальной верховной
собственности нелепо и с теоретической и с конкретно-историче-
ской точек зрения. Единственный здесь выход из тупика (прав-
да, надуманный) —признание того, что упомянутые процессы
протекали чересполосно. Однако Л. В. Черепнин настаивает
именно на их переплетении. В итоге получается большая стран-
ность: смерд, сидящий на государственной (княжеской) земле
и уплачивающий дань (феодальную ренту), одновременно явля-
ется и крестьянином-аллодистом.295
Столь же несогласованным и противоречивым по отношению
к мысли о верховной княжеской собственности является и го-
293 См.: Фроянов И. я. Киевская Русь: Очерки социально-экономиче-
ской истории. С. 9—11.
294 Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы... С. 150.
295 Там же. С. 156.
286
товность Л. В. Черепнина присоединиться к историкам, в част-
ности к Е. Д. Романовой, которая утверждала, что «во времена
создания Русской Правды черты „дофеодального уклада” на
Руси были еще сильны».296 Для того, чтобы свести концы с кон-
цами, и на этот раз надо верховную собственность воспринимать
как что-то лоскутное, перемежающееся с дофеодальной собст-
венностью. Л. В. Черепнин допускает приложимость характери-
стики, данной К. /Марксом шотландскому клану, к древнерусской
верви,297 в чем опять-таки нельзя не видеть противоречия той
же мысли автора о верховной земельной собственности и фео-
дальной сущности дани и полюдья.
Верховная собственность князя на территорию управляемой
им волости совершенно не реальна, если учесть постоянное пе-
ремещение князей по Руси в поисках доходных столов, замечае-
мое на протяжении второй половины XI—XII столетий.
Трудно считать верховным собственником князя, которого ве-
чевая община приглашает княжить. Акт призвания никак не вя-
жется со статусом собственника. Невозможно также сочетать
идею о князе-собственнике с весьма распространенной практи-
кой изгнания князей, по тем или иным мотивам не устраивавших
местных жителей.
Нельзя примирить вывод о князе как верховном собственнике
с обычаем заключения «ряда» между вечем и князем, когда тот
«садился» в каком-либо городе. Как правило, «ряд» возлагал
на князя определенные обязательства по отношению к приняв-
шей его волостной общине, что характеризует князя отнюдь не
как собственника, а как правителя, источником власти которого
является та же община.
К этому надо добавить, что стиль отношений князей с мас-
сой свободного населения не укладывается в рамки, заключен-
ные в понятиях «господство» и «подчинение». Князья, контро-
лируемые народным вечем, считались с рядовым населением,
видя в нем мощную социально-политическую силу, активно уча-
ствовавшую в общественных делах.
Показательны, наконец, земельные купли князей и членов
их семей, совершаемые с соблюдением всех формальностей,
принятых на Руси при осуществлении сделок по земле. А это
значит, что в правосознании людей Древней Руси князь не был
верховным земельным собственником.298
А. Р. Корсунский, критикуя теорию государственной верхов-
ной собственности на землю в Древней Руси, замечал: «Решение
296 Там же. С. 169.
297 Там же. С. 215.
298 Фактическое обоснование всем этим высказываниям см.: Ф р о я-
нов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории.
С. 9—12; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории.
Л., 1980; Фроянов И. Я-, Дворниченко А. Ю. Города-государства
Древней Руси. Л., 1988. С. 47—52.
287
вопроса затрудняется скудостью данных письменных источни-
ков об аграрных отношениях в Киевской Руси IX—XI вв. Те же
положения, которые приводят в пользу своей точки зрения сто-
ронники тезиса о верховной собственности государства на зем-
лю, не дают оснований говорить об исключительности древне-
русского аграрного развития. Взгляд суверена на государство
как на собственную вотчину, его раздел между сыновьями, пе-
редача отдельных территорий в кормление — явление, характер-
ное и для стран Западной Европы, в частности для Франкского
королевства, где... отсутствовала верховная собственность госу-
дарства на землю. Вряд ли может служить доказательством су-
ществования таковой в Киевской Руси и практика дарений зем-
ли (вместе с обрабатывающими ее свободными общинниками)
церквам. Такого рода пожалования имели место и в донорманд-
ской Англии, и во Франкской империи, хотя верховная собст-
венность государства на землю там отсутствовала. Эти пожало-
вания генетически связаны с наличием у глав варварских по-
литических образований возможности распоряжаться земельны-
ми пространствами, принадлежащими всему данному народу».299
Итак, с концепцией генезиса феодализма на Руси, предло-
женной Л. В. Черепниным, мы не можем согласиться. Однако
наше несогласие, конечно, не означает отрицания ее научного
значения. Не случайно она пользуется признанием среди многих
новейших исследователей древнерусской истории. В русле кон-
цепции Л. В. Черепнина работают О. М. Рапов, Я. Н. Щапов,
С. М. Каштанов, Ю. А. Кизилов, М. Б. Свердлов, В. Л. Янин,
Г. В. Абрамович, А. А. Горский, Л. В. Милов и др.
Княжескому землевладению О. М. Рапов придает первосте-
пенное значение «как в экономической, так и в политической
жизни древней Руси».300 Возникновение земельной собственности
князей он относит к IX—X вь\301 Ее создание — результат за-
воеваний дружинами киевских правителей обширных террито-
рий соседних восточнославянских племен. Завоеванные земли
превращались в собственность Рюриковичей, которая конституи-
ровалась как верховная собственность, феодальная по своей су-
ти. Права киевских князей на землю в качестве верховных соб-
ственников выражались «в раздаче земель отдельным частным
лицам для управления и кормления».302
По мнению Я. Н. Щапова, княжеская верховная собствен-
ность играла чрезвычайно важную роль, особенно на раннем
этапе феодализации, когда она была, собственно, единственной
299 К о р с у н с к и й А. Р. Крестьянство и государство//История кресть-
янства в Европе... С. 435:
300 Р а п о в О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине
ХШ в. М., 1977. С. 238.
301 Там же. С. 24—29.
302 Р а п о в О. М. 1) Княжеские владения... С. 29; 2) К вопросу о зе-
мельной ренте в Древней Руси в домонгольский период//Вестн. Моск, ун-та.
Сер. История. 1966. № 1. С. 60.
288
формой феодального землевладения. Я. Н. Щапов следующим
образом объясняет это обстоятельство: «В раннефеодальном,
уже классовом обществе, где господствующий класс, однако,
недостаточно силен, собственность на землю в ее ранней мало-
развитой форме принадлежит этому классу в лице главы госу-
дарства, князя, являющегося начальником вооруженных групп,
осуществляющих на практике право на эту собственность.
В период развитого феодализма, когда власть господствующего
класса достаточно сильна также и в лице каждого его члена,
обладающего необходимым аппаратом насилия, собственность
на землю принадлежит и отдельному феодалу или феодальной
церковной организации».303 Но и в «период развитого феодализ-
ма» сохраняется верховная собственность государства на кре-
стьянские земли, олицетворяемая князем.304 На Руси XI— пер-
вой половины XII в. она функционировала, будучи социально-
экономическим укладом.305
В становлении феодализма верховной собственности государ-
ства на землю С. М. Каштанов отводит видное место. Ее появ-
ление было вызвано сменой племени государством. Исторически
это выглядело так: «В первобытнообщинный период племенная,
родовая, общинная собственность на землю обусловливалась не
тем, что племя обрабатывало эту землю, а тем, что оно занима-
ло данную территорию. По мере развития владения землей оп-
ределенными общинами возникал тип реального собственника
земли — община, которой противостоял номинальный собствен-
ник в лице племени, вернее, представлявшей его родоплеменной
верхушки. Сменившее родовую знать государство сохранило за
собой функцию номинального земельного собственника и, введя
поземельный налог с непосредственных производителей, пре-
вратило их из реальных собственников во владельцев. Позе-
мельный налог как основная форма сбора означал то, что го-
сударство перестает видеть в трудящихся на земле ее собст-
венников... В условиях существования феодального государства
платящие поземельный налог крестьяне не могут быть собст-
венниками, даже если они меняют или продают свои участки».306
Эпоха перехода восточного славянства к феодализму при-
влекла внимание Ю. А. Кизилова, по словам которого, «процесс
классообразования среди восточных славян протекал на менее
завершенной форме разложения первобытной коллективной соб-
ственности, чем у древних греков. Это была видоизмененная
«азиатская» форма, недоразвившаяся, в отличие от древнегре-
303 Щ а п о в Я. Н. О социально-экономических укладах в Древней Руси
XI — первой половины XII в.//Актуальные проблемы истории России эпохи
феодализма/Под ред. Л. В. Черепнина. М., 1970. С. 104.
304 Там же. С. 102.
305 Там же. С. 116.
306 К а ш т а н о в С. М. Феодальный иммунитет в свете марксистско-ле-
нинского учения о земельной ренте//Там же. С. 176.
289
ческой и римской, до частной собственности на землю».307 Вот
почему «предположение о том, что сельская община славян-
ского типа претерпевала внутреннее разложение в результате
обнищания, войн, грабежей, подчиняясь власти феодалов, экс-
проприировавших землю, составлявшую собственность общины,
отражает несущественную для раннего этапа, более позднюю
тенденцию феодализации». Вместо этого «предпосылкой фео-
дального подчинения устойчивых задруг, или вервей, являлась
не экспроприация непосредственных производителей, а их под-
чинение власти государственного «связующего единства» с по-
следующим прикреплением к земле».308 Нам представляется, что
такая постановка вопроса искажает действительные отношения
«устойчивых задруг, или вервей» с нарождающейся государст-
венностью, приписывая им изначальный насильственный харак-
тер, чем по существу смазываются особенности межплеменных
и внутриплеменных связей. Ю. А. Кизилов, подобно Л. В. Че-
репнину и О. М. Рапову, приравнивает подчинение племен По-
вести временных лет власти киевских князей установлению вер-
ховной собственности на завоеванные земли. Отсюда дань, со-
бираемая первыми Рюриковичами, — феодальный институт,
т. е. рента.309 Возникает законный вопрос: разве ликвидация
общинной собственности и замена ее верховной княжеской соб-
ственностью с принудительной выплатой дани-ренты не есть
«экспроприация непосредственных производителей», от кото-
рой отворачивается Ю. А. Кизилов? Ответ здесь, на наш взгляд,
может быть только утвердительным.
Ю. А. Кизилов далее пишет: «Наряду с „окняжением” и от-
чуждением в пользу образующегося таким путем „связующего
единства” коллективных видов труда и прибавочного продукта
(дани, почестья, погородья, полюдья и пр.) важнейшую роль
в процессе утверждения феодальных отношений играла и сама
организация княжеской власти».310 Тут автор, прежде всего,
учитывает количественный рост административно-хозяйствен-
ного и дружинного аппарата, состоящего при князе. Расплодив-
шиеся «княжие мужи» отбирали у свободного населения луч-
шие угодья», «бортные ухожаи», «рыбные тони», «бобровые
гоны», «звериные ловища», «пашни» и «косовища», заводя там
«свои промысловые поселки рыболовов, бортников, бобровни-
ков или пашенные села, где возделывались богатые княжеские
нивы и паслись табуны лошадей».311 Нам неизвестны источники,
которые рисуют картину насильственных захватов земельных
307 К и з и л о в Ю. А. Предпосылки перехода восточного славянства
к феодализму//ВИ. 1969. № 3. С. 97.
308 Там же. С. 98.
309 Кизилов Ю. А. 1) Предпосылки... С. 99; 2) Спорные вопросы исто-
рии древнерусского феодализма//ИСССР. 1973. № 5. С. 160.
319 Кизилов Ю. А. Предпосылки... С. 99.
311 Там же. С. 99—100.
290
угодий, изображенную Ю. А. Кизиловым. Не приводит их и сам
Ю. А. Кизилов.
В своих убеждениях Ю. А. Кизилов не вполне последовате-
лен. В одной статье он утверждает, что возникновение феода-
лизма на основе внутреннего разложения общины было не
характерно для ранней стадии феодализации,312 а в другой го-
ворит об этом разложении как действенном факторе (наряду
с подчинением вервей княжеской власти) образования феода-
лизма уже в VIII—IX вв. — в эпоху генезиса феодальных от-
ношений.313 Оказывается, оба порядка явлений «развивались
в древней Руси взаимно переплетаясь, но на первом этапе ста-
новления классового общества лучшее отражение в источниках
получили виды, связанные с эксплуатацией „окняженного” на-
селения через разные формы земельных сборов и даней».314
Значит, будь источники полнее, исследователь смог бы увидеть
воочию «внутреннее разложение» общин в VIII—IX вв., кото-
рое в предшествующей своей работе он расценивал как «несу-
щественную тенденцию».
Начальную грань феодальной формации в России Ю. А. Ки-
зилов обозначил VII—VIII вв. Он проделал это, исходя не из
фактов, а из «критериев общеисторического характера».315 Когда
в ход идут подобные аргументы, спор бесполезен.
Модель генезиса феодализма на Руси по схеме С. М. Каш-
танова (правда, без обязательных в таком случае ссылок на
предшественника) построил М. Б. Свердлов. Следует, впрочем»
сказать, что он, в отличие от С. М. Каштанова, отрицает у вос-
точных славян за родом права собственности на землю. По
словам М. Б. Свердлова, «сравнительно-исторические наблюде-
ния, теоретические исследования и данные ,,Повести времен-
ных лет” не позволяют предполагать ни родовую земельную
собственность, ни ее паритетное существование с племенной
собственностью. Напротив, эти материалы свидетельствуют
о племени как верховном собственнике земли и о наличии раз-
личных видов подчиненной общинной собственности».316 Род,
вопреки М. Б. Свердлову, все-таки являлся собственником.317
Это и понятно, ибо род старше племени, а тем более — союза
племен. Лишив род права земельной собственности и провоз-
гласив племя верховным собственником земли, автор получил
возможность посредством довольно нехитрой логики сделать
312 Там же. С. 98.
313 Кизилов Ю. А. Спорные вопросы... С. 157—158.
314 Там же. 158.
315 Там же. С. 163.
316 Свердлов М. Б. Генезис феодальной земельной собственности
в Древней Руси//ВИ. 1978. № 8. С. 50.
317 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 132, 137; см. также:
Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981. С. 181—
184.
291
вывод об установлении верховной земельной собственности го-
сударства в лице князя, произошедшей в результате смены пле-
менной организации государственной, племенных органов уп-
равления князьями, боярами и прочими господами, контроли-
ровавшими государственную власть в стране.318 Повторяя идеи
представителей теории княжеской верховной собственности
в Древней Руси, М. Б. Свердлов пишет: «Реализация верхов-
ной собственности феодального государства и князя на кресть-
янскую земельную собственность осуществлялась также в пе-
редаче князем-сюзереном земель и городов в управление и кор-
мление князьям, боярам и княжим мужам».319 Как видим,
М. Б. Свердлов наслаивает одну собственность на другую, за-
бывая о том, что, при наличии верховной собственности госу-
дарства и князя на землю крестьян, о поземельной крестьянской
собственности речь вести невозможно, ибо это — вещи несов-
местимые.
Приверженец концепции «государственного феодализма»,
М. Б. Свердлов разделяет все ее недостатки. Так, наряду с вер-
ховной собственностью государства существовал, оказывается,
крестьянский аллод.320 Перед нами все та же попытка сочетать
несочетаемое: полную, свободную собственность крестьянина на
парцеллу с феодальной верховной собственностью. В конечном
счете М. Б. Свердлов доводит до абсурда развиваемую им тео-
рию, определяя крестьянскую свободную собственность как вид
феодальной собственности.321 Тем самым он перечеркивает про-
цесс классообразования и классовой борьбы в средневековой
России.
В своей книге, вышедшей в 1983 г., М. Б. Свердлов рассмат-
ривает генезис феодализма в плане становления верховной соб-
ственности государства на землю и развития индивидуального
господского хозяйства.322 Она содержит мало нового. И поэтому
А. П. Новосельцев был прав, когда писал: «В традиционном
духе написана книга М. Б. Свердлова, в которой автор приво-
дит ряд дополнительных аргументов в пользу концепции
Б. Д. Грекова и других ученых его школы».323
Представления В. Л. Янина о складывании феодализма
в Новгородской земле сформировались не без влияния иссле-
дований Л. В. Черепнина. В монографии В. Л. Янина «Новго-
318 Свердлов М. Б. Генезис... С. 50—52.
319 Там же. С. 55.
320 Там же.
321 Там же. С. 53.
322 Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества
в Древней Руси. Л., 1983.
323 Н о в о с е л ь ц е в А. П. Некоторые проблемы древнейших государств
на территории СССР в освещении современной советской историографии//
Новое в исторической науке/Под ред. С. С. Хромова. М., 1984.
С.18.
292
родская феодальная вотчина» заключен интересный опыт ре-
конструкции генеалогии крупных новгородских вотчинников.
Здесь изучается также вопрос о возникновении и развитии
вотчинной системы в Новгороде. Начало этой системы В. Л. Янин
связывает с возникновением княжеского домена, датируя его
появление рубежом XI—XII вв.324 Вслед за княжеским доме-
ном стали возникать вотчины новгородских бояр и монастырей.
Зарождение вотчины, таким образом, историк наблюдает позд-
но: не ранее XII в. Эта точка зрения нам кажется убедительно
обоснованной.
Создание вотчинного сектора новгородской экономики
XII—XIII вв., согласно В. Л. Янину, происходило «в значитель-
ной степени путем раздачи черных волостей как частным ли-
цам, так и духовным учреждениям».325 Период, предшествую-
щий XII столетию, исследователь именует «довотчинным». При
этом он ставит вопрос: «Если до конца XI в. ни князь, ни
бояре в Новгородской земле не были вотчинниками, т. е. не
располагали домениальной собственностью, кому же там
принадлежала земля? Составляла она собственность государ-
ства или собственниками ее были крестьяне-общинники?»326 По
мнению В. Л. Янина, земля в Новгороде довотчинных времен
составляла верховную корпоративную собственность новгород-
ского боярства.327 Вот почему «довотчинный период может рас-
сматриваться как такая форма эксплуатации земельных вла-
дений, при которой государственный налог и рента в значи-
тельной части становятся предметом раздела между членами
землевладельческой корпорации».328 Первоначальные же осно-
вы права верховного распоряжения черными землями корпора-
цией бояр были заложены при Ярославе Мудром.329
Надо сказать, что мысль о верховной корпоративной собст-
венности бояр в Новгороде довотчинных времен обоснована
В. Л. Яниным, на наш взгляд, недостаточно убедительно. Ссыл-
ка на концепцию Л. В. Черепнина служит ему едва ли не
главным аргументом.330 Те же упоминаемые им случаи, когда
распорядителем земельных фондов выступает новгородское вече,
никоим образом не говорят о верховной собственности корпо-
рации бояр, ибо вечевая организация в Новгороде, по нашему
мнению, имела иную социальную природу.331 Мы полагаем, что
утверждения В. Л. Янина насчет корпоративной собственности
324 Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981. С. 245.
325 Там же. С. 246.
326 Там же. С. 273.
327 Там же. С. 278—279.
328 Там же. С. 279.
329 Там же. С. 280.
330 Там же. С. 279.
331 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политиче-
ской истории. С. 180—183.
293
новгородских бояр в довотчинный период расходятся с истори-
ческой реальностью.332
Попытку установить критерии раннего феодализма на Руси
и наметить стадии его перехода в развитой феодализм пред-
принял Г. В. Абрамович, р^первом этапе, датируемом VIII —
серединой IX в., среди приднепровских и ильменских славян
выделяется социальная группа, узурпировавшая общинное «пра-
во избирать и быть избранным на командные посты». Эта груп-
па представляла собой «своеобразных сеньоров, которые, хотя
формально оставались членами общины их выбиравшей, но фак-
тически имели все возможности получать от общинников не толь-
ко добровольные приношения за выполнение общественных фун-
кций, но и регулярные принудительные доходы путем внеэко-
номического принуждения (кормы и виры на содержание
и вооружение дружины и пр.)». Однако эксплуататорские
тенденции знати пока ограничивала военная демократия в лице
«воев»—вооруженных защитников общинной «старины». Сдержи-
вала феодализацию и большая семья, преобладавшая «в струк-
туре сельской общины». Данную фазу общественного развития
восточных славян Г. В. Абрамович характеризует как первич-
ную стадию в складывании раннефеодальных отношений, когда
закабаление знатью рядовых общинников осуществлялось с по-
мощью общинных институтов.333
Вторая стадия эволюции раннефеодальных отношений охва-
тывает время с середины IX по начало XI в., когда шло
«окняжение» общинных земель, сопровождаемое превращением
племенной знати «в поземельно зависимых слуг великого кня-
зя», и сделан первый шаг «по пути приспособления норм обыч-
ного права к защите интересов нарождающегося класса фео-
далов», о чем свидетельствовало появление Древнейшей
Правды.334
На третьем этапе (начало — конец XI в.) происходит окон-
чательное оформление княжеской вотчины, получившей в Прав-
де Ярославичей «законодательное утверждение». Появляются
новые категории зависимого населения: рядовичи и смерды.
Первые добровольно (по «ряду») входили в состав нижней ка-
тегории княжеских слуг, а вторые попадали в зависимость вслед-
ствие окняжения общинных земель. Этому этапу свойственна
«заторможенность процесса частновладельческого освоения
(«обояривания») общинных земель в силу постоянного пере-
движения князей с их дворами и дружинами из княжества
332 См.: Фроянов И. Я-, Дворниченко А. Ю. 1) Города-государ-
ства в Древней Руси//Становление и развитие раннеклассовых обществ/Под
ред. Э. Д. Фролова, Г. Л. Курбатова, И. Я. Фроянова. Л„ 1986. С. 247—252;
2) Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 190—195.
^Абрамович Г. В. К вопросу о критериях раннего феодализма на
Руси и стадиальности его перехода в развитой феодализм//ИСССР. 198 k
№ 2. С. 70.
334 Там же. С. 73.
294
в княжество и преобладающая роль в эксплуатации населения
этих общин даней и кормлений, т. е. государственной формы
феодализма».335
Наконец, четвертая стадия развития раннефеодальных от-
ношений, «нашедшая свое отражение в Пространной редакции
Русской Правды, характеризуется энергичным наступлением
феодализма по всему фронту, т. е. как в государственной фор-
ме, так и в частновладельческой». Замечается/ быстрый рост
боярских вотчин, что запечатлел Устав о закупах, где встреча-
ем «новую, типичную именно для боярской вотчины систему
вовлечения широких слоев свободного населения в сферу фео-
дальной эксплуатации». По словам Г. В. Абрамовича, «победа
феодальной вотчины в социально-экономической системе Древ-
нерусского государства знаменовала собой переход от ранне-
феодального периода к периоду развитого феодализма, началь-
ная стадия которого характеризуется в плане государственного
устройства переходом от относительного единства к феодаль-
ной раздробленности, а в социально-политическом плане — при-
обретением вотчинами сеньориальных прав, основанных на им-
мунитете, а также расхищением в широких масштабах общин-
ных земель и закабалением населения».336
Таковы соображения Г. В. Абрамовича насчет стадиально-
сти раннего феодализма в Древней Руси. Эти соображения, на
наш взгляд, неприемлемы. Сложнейшие вопросы истории древ-
нерусских рядовичей, смердов, закупов Г. В. Абрамович решает,
не углубляясь в источники и специальную литературу, посвя-
щенную этим категориям зависимого населения Древней Руси.
То же самое можно сказать и относительно его исследования
семейной организации восточных славян.
Г. В. Абрамович не отличает парную семью от малой,337 сме-
шивает малую семью с неразделенной.338 Он порой слишком
смело толкует летописные источники. Неизвестно, например, ка-
кие летописные сведения позволили ему сделать заключение
о том, что поляне под натиском древлян «ищут покровительства
у хазар и соглашаются платить им дань». По мнению Г. В. Аб-
рамовича, «ценным источником для изучения социального рас-
слоения общины в составе целого восточнославянского племени,
находившегося вне влияния Киевского государства, является
описание древлянской земли».339 Рассматривая социальные от-
ношения у древлян в X в., историк убеждается в том, что древ-
лянские князья и «нарочитые мужи» успели «разделить» землю,
т. е. поделить ее на «сферы влияния и управления».340 Отсюда
335 Там же. С. 75.
336 Там же. С. 77.
337 Там же. С. 73.
338 Там же. С. 74.
339 Там же. С. 66.
340 Там же. С. 66, 67.
29Е
делается далеко идущий вывод о значительном расслоении древ-
лянского общества, что позволяет автору выделить целую ста-
дию в развитии раннего феодализма на Руси.341 Но из чего
явствует этот «раздел» древлянской земли? Ведь в Повести вре-
менных лет по Лаврентьевскому и Ипатьевскому спискам гово-
рится о древлянских князьях, «иже распасли суть Деревьску
землю». Что же пишет Г. В. Абрамович? «В описании перего-
воров древлян с Ольгой, — замечает он, — имеются расхожде-
ния между Лаврентьевской и Ипатьевской летописями, с одной
стороны, и летописью Нестора — с другой. В первых двух древ-
ляне, говоря о своих князьях, употребляют термин «распасли»
землю и не называют число избранных ими по требованию Ольги
,,нарочитых мужей”, а Нестор вместо „распасли” употребляет
термин „разделили”, что, по нашему мнению, более точно опре-
деляет их взаимоотношения с населением. Кроме того, он
говорит, что древляне избрали и направили к Ольге для
сопровождения ее к жениху 50 „нарочитых мужей”, что также
представляет интерес, а поэтому мы пользуемся при анализе
общественного устройства древлян летописью Нестора».342 Позво-
лим себе напомнить Г. В. Абрамовичу, что «летописью Нестора»
в ее авторском варианте современная наука не располагает.
Эта летопись сохранилась не в подлинном виде, а в редакцион-
ной обработке, дошедшей до нас в составе поздних летопис-
ных сводов. Г. В. Абрамович принял за «летопись Нестора»
содержащуюся в Воскресенской летописи (памятник XVI в.)
Повесть временных лет, названную издателями «средним тек-
стом летописи Нестора». Последнее, вероятно, и ввело в за-
блуждение Г. В. Абрамовича.
Вопрос о существовании во времена Пространной Правды
крестьянской собственности и верховной собственности князя
Г. В. Абрамович решает противоречиво, утверждая, что в эти
времена «оставались еще большие массивы так называемых
„черных” земель, население которых все еще продолжало жить
по нормам обычного права и соответственно считать себя соб-
ственником обрабатываемых им земель, тогда как по нормам
государственного феодального права, обязательным , для всего
населения государства, собственником этих земель был великий
князь».343 Но ведь нельзя одновременно жить по нормам обыч-
ного права, считать себя собственником земли и подчиняться
феодальному праву, провозглашавшему-собственником той же
земли великого князя.
Поддерживает концепцию «государственного феодализма»
в Древней Руси и А. А. Горский. Он полагает,-будто «возникно-
вение феодальных вотчин не являлось сущностью генезиса
феодализма на Руси. Основным содержанием процесса скла-
341 Там же. С. 70.
342 Там же. С. 66—67 (прим. 44).
343 Там же. С. 77.
296
дывания феодальных отношений была узурпация обществен-
ных доходов военной верхушкой и установление налоговой экс-
плуатации общинников».344 А. А. Горский называет три основ-
ных предпосылки генезиса феодализма у восточных славян:
1) «развитие производительных сил, выразившееся в переходе
к пашенному земледелию с применением железных орудий
труда»; 2) «формирование соседской общины»; 3) «возникно-
вение военно-служилой знати», т. е. дружины. Переход к пашен-
ному земледелию, по А. А. Горскому, есть «исходная» пред-
посылка, а появление дружины — «непосредственная».345 Имен-
но дружина выступает у исследователя как созидающее фео-
дализм начало. Только вокруг дружины происходила генерация
феодальных отношений, и генезис феодализма выражался в сме-
не доклассовых форм ее содержания «налоговой эксплуатацией
населения».
Рассматривая дружину в связи с генезисом феодализма на
Руси, А. А. Горский выделяет три этапа в развитии дружинной
организации: VI—VIII, IX—X и XI—XII вв. По его словам,
«первый этап принадлежит доклассовому обществу, его послед-
ней стадии. В это время растут количество дружин, числен-
ность дружинников и их влияние в обществе. На втором этапе,
в ходе образования и расширения Киевского раннефеодального
государства, военно-дружинная знать превращается в корпора-
тивного собственника земли, реализующего свою собственность
путем взимания с лично свободного земледельческого населе-
ния даней-налогов ...На третьем этапе часть дружинников
становится индивидуальными землевладельцами и расселяется
по своим вотчинным владениям. В то же время, как свидетель-
ствуют источники, часть дружинников продолжает жить под
крышей у князя, на его содержании, а бояре владеют дворами
на территории городов».346
Таким образом, первой формой феодальной земельной соб-
ственности была корпоративная (государственная) собствен-
ность военной знати, первой формой эксплуатации — государст-
венные повинности (дани-налоги) в пользу этой знатщ Вот-
чинная собственность — вторичная форма феодальной земельной
собственности, образовавшаяся путем распределения между
отдельными лицами земель, находившихся в собственности
раннефеодального государства.347
Объявляя, подобно В. Л. Янину, Я. Н. Щапову, Ю. А. Ки-
зилову и другим ученым, государственную собственность на
землю первичной феодальной собственностью, предшествую-
344 Горский А. А. К вопросу о предпосылках и сущности генезиса
феодализма на Руси//Вест. Моск, ун-та. Сер. История. 1982. № 4. С. 80.
345 Там же. С. 78.
346 Горский А. А. Дружина и генезис феодализма на Руси//ВИ. 1984.
№ 9. С. 24.
347 Горский А. А. К вопросу о предпосылках... С. 80—81.
II Заказ № 632
297
щей вотчинному землевладению, А. А. Горский как бы устра-
няет слабое звено в развиваемой им концепции Л. В. Череп-
нина, делая ее более логически стройной и, казалось бы, со-
вершенной. Но„ это лишь видимость, ибо в итоге А. А. Горский
впадает в крайность, совершенно, как нам представляется, не-
приемлемую с точки зрения теоретической. У автора, как и у
тех, кто вместе с ним считает корпоративную (государствен-
ную) собственность на землю первой формой феодальной зе-
мельной собственности, политический фактор в ходе генезиса
феодализма приобретает решающую и даже всеобъемлющую
роль, а экономические процессы создают только отдаленные
предпосылки феодализации общества. Отсюда понятно, почему,
согласно А. А. Горскому, государственная феодальная собст-
венность на землю устанавливается после появления налога,
порожденного в результате насильственных мер военно-дружин-
ной знати.343 Получается, таким образом, что насилие—един-
ственная пружина генезиса феодализма на Руси. А. А. Гор-
ский прав, когда говорит о том, что принудительное (т. е. на-
сильственное) отчуждение прибавочного продукта, производимого
земледельцем, суть главный признак феодальной земельной
собственности. Но это отнюдь не означает, что сама феодальная
земельная собственность возникает исключительно благодаря
насилию. Давно известно, что появление собственности
в истории нельзя рассматривать как следствие грабежа и наси-
лия.348 349 Ф. Энгельс указывал: «Уже тот простой факт, что пора-
бощенные и эксплуатируемые были во все времена гораздо
многочисленнее поработителей и эксплуататоров и что, следо-
вательно, действительная сила всегда была на стороне пер-
вых, — уже один этот факт достаточно показывает нелепость
всей теории насилия».350 351 Целью всегда выступает экономиче-
ская выгода, тогда как насилие есть всего лишь средство.3151
Поэтому насилие «только охраняет эксплуатацию, но не со-
здает ее».352
Слабая в теоретическом аспекте позиция А. А. Горского
несостоятельна и в плане конкретно-историческом. Автор изу-
чает дружину как некий самодовлеющий институт, оторванный
от общественной жизни. Он констатирует факт: «Дружины су-
ществовали в племенах и союзах племен». Затем следует вы-
вод: дружина была оторвана «от массы непосредственных про-
изводителей и от общинной структуры».353 Однако нельзя под-
менять социальные отношения пространственными. Нахождение
дружины при племени или союзе племен никоим образом
348 Там же. С. 78—79.
349 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 165.
350 Там же. С. 183.
351 См.: Там же. С. 164.
352 Там же. С. 155—157.
353 Г о р с ки й А. А. К вопросу о предпосылках... С. 76.
298
не значит, что дружинники стояли «вне общинной структуры»,
как полагает А. А. Горский.354 Достаточно сказать, что племена
и союзы племен также являлись общинными организациями,
правда, более высокого порядка, представлявшими собой орга-
ническое соединение родовых общин. К. Маркс писал: «...по-
добно геологическим образованиям, есть и в исторических об-
разованиях ряд типов — первичных, вторичных, третичных
и т. д...».355 Поскольку родовые общины входили в племя и в
союз племен как части целого, то надо признать ошибочность
противопоставления дружины родовым коллективам. А. А. Гор-
ский, выводя дружинников за пределы общинной структуры,
совершает серьезный исторический и методический просчет.
Другой его не менее серьезный просчет заключается в том,
что дружина рассматривается им изолированно от проблемы
военной организации восточных славян и Древней Руси. Анализ
соответствующих исторических данных убеждает в демократи-
ческом характере военной организации восточнославянского
и древнерусского обществ, в которой весьма важное место при-
надлежало народному ополчению «воев». Именно оно опреде-
ляло исход военных столкновений, внешних и внутренних.
С помощью «воев» киевские князья покоряли соседние племена,
облагая их данью. Вооруженный народ в лице «воев» превос-
ходил по своей мощи дружину. Вот почему у древнерусской
знати не было ни сил, ни средств для осуществления массовых
насилий, в частности экспроприации земельной собственности
свободных общинников.356 Своими рассуждениями о корпора-
тивной собственности военно-служилой знати А. А. Горский
придает дружине на Руси не свойственное ей значение.
Преувеличивает роль дружины в формировании классов
в Киевской Руси и Л. В. Милов. «Процессы классообразования
в древнерусском раннефеодальном обществе, — пишет он, — ха-
рактеризовались по преимуществу не разложением общины,
а развитием господствующего класса, опосредованным через
рычаги государственного аппарата (например, в лице дружин-
ного компонента)...» По Л. В. Милову, «феодальная эксплуа-
тация в Древней Руси зародилась как эксплуатация земледель-
цев-общинников прежде всего государством».357 Историк наблю-
дает на Руси «феномен очень сильной государственной власти,
а отсюда и весьма раннее обладание атрибутом верховной соб-
ственности на землю в пределах государственной территории».
В этих условиях «единственно возможной формой феодальной
ренты была рента-налог, или централизованная рента».358
354 Горский А. А. Дружина и генезис феодализма на Руси. С. 20.
355 Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. М.; Л., 1928. Кн. 1. С. 278.
356 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политиче-
ской истории. С. 185—215.
357 М и л о в Л. В. О причинах возникновения крепостничества в России//
ИСССР. 1985. № 3. С. 179.
358 Там же. С. 180.
299
Такого рода представления о роли налога в раннесредне-
вековых обществах подверг справедливой критике Ю. В. Бром-
лей. С полным основанием он признает существование в эпоху
раннего средневековья полноправных свободных общинников,
живших «на так называемых государственных землях (велико-
княжеских, королевских)».359 Социальное положение этих об-
щинников во многом зависело от характера налогов в ранне-
средневековых обществах. Ю. В. Бромлей подчеркивает, что
упомянутые налоги «в конечном счете становятся феодальной
рентой, как это, например, имело место у государственных кре-
стьян в период развитого феодализма в России... Но вправе ли
мы механически проецировать этот факт в раннее средневе-
ковье? Значит ли это, что государственные налоги превраща-
ются в феодальную ренту тотчас же с момента их возникнове-
ния?» Ю. В. Бромлей отрицательно отвечает на поставленные
вопросы. Сторонники мнения о феодальной природе налогов
у народов раннего средневековья не учитывают, полагает
Ю. В. Бромлей, «по крайней мере следующие три обстоятель-
ства. Во-первых, генетическую связь налогов с добровольными
приношениями и повинностями общинников; во-вторых, суще-
ствование таких приношений и повинностей на стадии обще-
ственного развития, предшествующей рабовладельческому строю;
в-третьих, наличие налогов как формы эксплуатации во всех
антагонистических обществах».360
Исходным моментом формирования феодализма дани-нало-
ги могут стать лишь при определенных условиях. Превращение
суверенитета в земельную собственность является важнейшей
материальной предпосылкой перехода налога в феодальную
ренту. Но это — процесс длительный. И поэтому «далеко не
все свободные общинники в раннесредневековых славянских
государствах превратились в феодально зависимых людей».361
Соображения Ю. В. Бромлея плодотворны и ценны.
Наряду с разработкой концепции «государственного феода-
лизма» в советской историографии продолжалось начатое
Б. Д. Грековым изучение становления феодализма на Руси
в плане формирования крупного частного землевладения кня-
зей, бояр и духовенства. Данное направление представлено
именами М. Н. Тихомирова, И. И. Смирнова, А. А. Зимина,
В. В. Мавродина, А. Л. Шапиро, С. А. Покровского и др.
Известное соединение двух концепций генезиса феодализма
имеет место в трудах Б. А. Рыбакова.
По мнению М. Н. Тихомирова, «сельская община на Руси
359 Бромлей Ю. В. Некоторые аспекты изучения статуса свободных об-
щинников в раннесредневековых славянских государствах//Исследования по
истории и историографии феодализма: К 100-летию со дня рождения акаде-
мика Б. Д. Грекова. М., 1982. С. 133.
360 Там же. С. 134.
361 Там же. С. 134—136.
300
уже в X в. находилась в состоянии разложения»/62 На разва-
линах общины и возникает феодальное землевладение, которое
в XI—XIII вв. достигает больших размеров.362 363 Применительно
к XI—XIII вв. «источники с особой четкостью и подробностью
говорят о феодальном землевладении», но «развитие его нача-
лось значительно ранее. Можно думать, что село Ольжичи,
принадлежавшее княгине Ольге, в середине X в. было орга-
низовано по типу крупной феодальной вотчины, черты которой
так ярко выступают перед нами в описании княжеских сел
XII в.»364 Весьма важное значение в образовании феодальной
земельной собственности и закрепощении крестьянства М. Н. Ти-
хомиров придавал насилию, к которому прибегали князья, боя-
ре и отцы церкви.365
Согласно И. И. Смирнову, завершение процесса генезиса
феодализма падает на XI столетие: «Первоначальный период
в развитии феодальных отношений Древней Руси, период гене-
зиса феодализма, в основном заканчивается в пределах XI в.
К этому времени уже складывается и существует основа эко-
номики феодального общества — феодальная вотчина...» Одна-
ко «сформирование основ экономики и социального строя фео-
дального общества на Руси XI в. не означало, конечно, того,
что процесс развития феодальных отношений исчерпан. Напро-
тив, сложившемуся в своих основах феодальному обществу
предстоял длинный и многовековой путь развития; завершение
периода генезиса феодализма представляло собой лишь пред-
посылку для дальнейшего развития феодальных отношений».366
На XII—XIII вв., непосредственно примыкающие к периоду
генезиса феодализма, приходится бурный рост феодальных свя-
зей, охвативших всю территорию Русского государства.367
Аналогичную картину рисует А. А. Зимин, по мнению кото-
рого восточные славяне VIII—IX вв. не знали еще оформив-
шихся классов. Но уже тогда появилась частная собственность
и ее наследование.368 Тем не менее еще в середине X в. оседа-
ния дружины на землю пока не видно.369 Оно начинается во
времена княжения Владимира Святославича. Завязываются
феодальные порядки, идеологической санкцией которых стало
принятое около 989 г. христианство.370 И все-таки «в сколько-
362 Т и х о м и р о в М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси
XI —XIII вв. iM., 1955. С. 31.
363 Там же. С. 15, 29.
364 Там же. С. 16.
365 Там же. С. 30—38.
366 С м и р н о в И. И. Очерки социально-экономических отношений Руси
XII—XIII веков. М.; Л., 1963. С. 5.
367 Там же. С. 6, 13.
368 3 имин А. А. Феодальная государственность и «Русская Правда»//
ИЗ. 76. 1965. С. 233.
369 3 и м и н А. А. Холопы на Руси. М., 1973. С. 36.
370 Зимин А. А. 1) Феодальная государственность... С. 242; 2) Холопы
на Руси. С. 51.
301
нибудь заметных масштабах процесс оседания князя и его
дружины на землю начался в первой половине XI в.»371 Неда-
ром «первые более или менее достоверные сведения о княже-
ских селах относятся к XI в.»372 В истории Киевской Руси XI
столетие во многих отношениях является переломным, будучи
«временем утверждения феодальных отношений».373 Домениаль-
ное право, воплощенное в Правде Ярославичей, знаменовало
собой переход Руси «от раннего феодализма с его еще явст-
венными чертами отживающих патриархальных отношений
к развитому или, если можно так выразиться, классическому
феодализму».374 Следовательно, становление феодальных отно-
шений к XII в. было пройденным этапом, и Русь вступила
в эпоху развитого феодализма, что засвидетельствовала Прост-
ранная редакция Русской Правды.375
Сравнительно позднее появление феодальных вотчин (не
ранее XI в.) наблюдает А. Л. Шапиро.376 Возражая против
идеи о существовании верховной княжеской собственности
в Киевской Руси, он склоняется к мысли, что утверждение
феодальных отношений, базирующихся на вотчинном землевла-
дении, произошло во второй половине XI—XII столетий.377
К истокам древнерусского феодализма снова обратился
В. В. Мавродин. Начальный период истории феодальных отно-
шений он теперь отодвигает к более раннему времени, а имен-
но к VIII—IX вв.378 Правда, от IX в. «вообще никаких свиде-
тельств о феодальном землевладении до нас не дошло». Нам
известны лишь сообщения о княжеских городах и селах, вос-
ходящие к X в.379 Однако именно «на грани VIII и IX вв. за-
канчивался переходный период от первобытнообщинного строя
к феодальному».380 В дальнейшем, на протяжении XI в., «фео-
дальные формы собственности, господства и подчинения, зави-
симости и эксплуатации развиваются и укрепляются». В X] —
начале XII в. землевладение феодалов расширяется. Меняется
и характер вотчины. Все более важную роль начинают играть
«нивы», «рольи», тогда как «ловища» и «перевесища» теряют
свое значение. Изменяется также состав и характер рабочей
371 3 и м и н А. А. Холопы на Руси. С. 52.
372 Там же. С. 56.
373 Там же. С. 73.
374 Зимин А. А. Феодальная государственность... С. 261.
875 Зимин А. А. 1) Холопы на Руси. С. 197; 2) Феодальная государст-
венность... С. 275.
376 Ш а п и р о А. Л. 1) О природе феодальной собственности на землю//
ВИ. 1969. № 12. С. 68—69; 2) Складывание крупного вотчинного землевладе-
ния//Аграрная история Северо-Запада России: Вторая половина XV — начало
XVI в./Под ред. А. Л. Шапиро. Л., 1971. С. 67—70.
377 Шапиро А. Л. Складывание... С. 67, 69—70.
378 Мавродин В. В. Происхождение русского народа. Л., 1978. С. 121.
379 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства и фор-
мирование древнерусской народности. М., 1971. С. 84.
380 Мавродин В. В. Происхождение русского народа... С. 126.
302
силы княжеского домена: сперва в нем встречаем холопов и че-
лядь, т. е. рабов, а потом кабальный люд — закупов, рядови-
чей, наймитов, зависимых смердов и пр.381 Подобно упомянутым
ученым, С. А. Покровский рассматривал генезис феодализма
под углом зрения появления крупного землевладения и земле-
владельцев-феодалов, приурочив его к VIII—IX вв.382
Промежуточную позицию в вопросе о генезисе феодализма
между концепциями Б. Д. Грекова и Л. В. Черепнина занимает
Б. А. Рыбаков. Следует, впрочем, сказать, что сначала он все-
цело стоял на точке зрения Б. Д. Грекова. По предположению
В. А. Рыбакова, к середине I тысячелетия н. э. в быте племен,
населявших Восточноевропейскую равнину, произошли важные
сдвиги, а «время с VI по IX в. — это последняя стадия перво-
бытнообщинного строя, время классообразования и незаметного
на первый взгляд, но неуклонного роста предпосылок феода-
лизма».383 Восточнославянские поселения VIII—IX вв. являют
«очень сложную картину: и имущественное неравенство внутри
верви, появление дружинных комплексов, и различие типов по-
селений, возникновение огромных укрепленных сел с тысячным
населением».384 Превращение родовой большесемейной общины
в территориальную произошло в результате перехода от при-
митивного подсечного земледелия к пашенному.385 Появившаяся
соседская община оказалась достаточно прочной, чтобы «вы-
держать тяжесть классовой организации общества».386 Б. А. Ры-
баков, как и многие исследователи, полагает, что «одним из
первых видов эксплуатации у восточных славян, как и у других
народов, была эксплуатация рабов. Но, хотя рабы и работали
в феодальных усадьбах на Руси, рабовладение не стало здесь
основой производственных отношений».387 Наличие слоя388 рус-
381 М а в р о д и н В. В. Образование... С. 86—87.
332 П о к р о в с к и й С. А. Общественный строй Древнерусского государ-
ства//Труды Всесоюзн. заочн. юр. ин-та. Т. XIV. 1970.
383 Рыбаков Б. А. Образование Древнерусского государства с центром
в Киеве//Всемирная история/Гл. ред. Е. М. Жуков. Т. 3. М., 1957.
С. 242.
384 Рыбаков Б. А. Предпосылки образования Древнерусского государ-
ства//Очерки истории СССР: Кризис рабовладельческой системы и зарожде-
ние феодализма на территории СССР VIII—IX вв./Под ред. Б. А. Рыбакова.
М., 1958. С. 850.
385 Там же. С. 832—833.
386 Рыбаков Б. А. 1) Первые века русской истории. М., 1964. С. 19;
2) Сливяне в VI в. Предпосылки образования Русского государства//История
СССР с древнейших времен до наших дней: В 6 т./Под ред. С. А. Плетне-
вой, Б. А. Рыбакова. Т. 1. М., 1966. С. 335.
387 Рыбаков Б. А. Образование Древнерусского государства с центром
в Киеве. С. 247.
388 Рыбаков Б. А. 1) Предпосылки образования Древнерусского госу-
дарства. С. 858; 2) Первые века русской истории. С. 25. См. также: Рыба-
ков Б. А. 1) Древности Чернигова//Материалы и исследования по археоло-
гии древнерусских городов: В 5 т./Под ред. Н. Н. Воронина. Т. 1: М.; Л.,
1949. С. 52; 2) Стольный город Чернигов и удельный город Вщиж//По сле-
дам древних культур: Древняя Русь/Сост. Г. Б. Федоров. М„ 1953. С. 92.
303
ского боярства прослеживается уже к IX столетию. Бояре-
феодалы увеличивали количество зависимого от них населения;
войной и голодом, посредством разных насилий переводили они
свободных общинников в разряд холопов и закупов.389 Однако
главным орудиехМ в руках феодалов было все же экономическое
принуждение.390 Часть зависимых крестьян «эксплуатировалась
князьями путем взимания дани, часть вносила оброк боярам
и дружинникам или выполняла на их землях барщинные ра-
боты».391
Говоря о том, как возникали феодальные отношения, Б. А. Ры-
баков замечал, что «боярская усадьба была ячейкой нарождав-
шегося феодального общества — здесь накапливались людские
и материальные резервы и создавались условия для расширения
производства. Путь прогрессивного развития славянского обще-
ства неизбежно вел от родовых общин и разрозненных «дымов»
к вотчине, с боярским феодальным двором в центре ее».392
Определив VI—IX вв. как эпоху новых социальных веяний,
Б. А. Рыбаков назвал этот период предфеодальным.393
В своих последних работах Б. А. Рыбаков несколько иначе
изображает начальную историю феодализма на Руси, перенеся
центр тяжести на проблему верховной земельной собственности
государства. В одной из своих недавних статей он рассматри-
вает Государство Руси VIII—IX вв., сложившееся в Среднем
Поднепровье, «как своеобразный вариант ранннефеодального
государства с верховной собственностью на землю, вассалите-
том, основанным на земельных владениях...»394 Данная концеп-
ция в развернутом виде представлена в монографии автора
«Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв.». Возник-
новение феодальной системы есть итог политической интегра-
ции восточнославянских племен от союза племен к суперсоюзу
(союзу союзов), считает Б. А. Рыбаков. В процессе этой инте-
грации устанавливалось господство одних племенных образо-
ваний над другими. Рождалось государство. Б. А. Рыбаков
пишет: «Союз племен был высшей ступенью развития первобыт-
нообщинного строя, подготовившей отдельные племена к предсто-
щей исторической жизни в больших объединениях, в которых
неизбежно и быстро исчезали древние патриархальные формы
связи, заменяясь новыми, более широкими. Создание союза
389 Рыбаков Б. А. 1) Предпосылки образования Древнерусского госу-
дарства. С. 853; 2) Славяне в VI в.: Предпосылки образования Русского го-
сударства. С. 356.
390 Р ы б а к о в Б. А. Обзор общих явлений русской истории IX — сере-
дины XIII века//ВИ. 1962. № 4. С. 36.
391 Рыбаков Б. А. Образование Древнерусского государства с центром
в Киеве. С. 248.
392 Рыбаков Б. А. Первые века русской истории. С. 20.
393 Там же. С. 16.
394 Рыбаков Б. А. Новая концепция предыстории Киевской Р\си//
ИСССР. 1981. № 2. С. 59.
304
союзов племен было уже подготовкой к переходу к государст-
венности... Когда же общество поднимается на порядок выше
и создает из союзов племен новое (и количественно и качест-
венно) объединение, „союз союзов” племен, то вопрос о госу-
дарственности может решаться только однозначно — там, где
интеграция племен достигла такого высочайшего уровня, госу-
дарство уже сложилось».395 Складывание государства сопрово-
ждалось переменами в отношениях собственности: непосредст-
венные производители теряли, право на землю, и верховным
собственником земель становилось государство, персонифициро-
ванное в лице великого киевского князя.396 То была «началь-
ная фаза превращения земли в феодальную собственность».397
Эволюция полюдья особенно наглядно отразила обозначившиеся
перемены. «Полюдье, — говорит Б. А. Рыбаков, — существовало
в каждом племенном союзе; оно знаменовано собой отход от
патриархальных племенных отношений и традиций, когда каж-
дый член племени знал своего племенного князя в лицо и знал
всех его родичей. Полюдье в рамках союза племен, появляю-
щееся, надо думать, одновременно с образованием самого сою-
за, было уже переходной формой к классовому обществу, к го-
сударственности... Когда же несколько союзов племен вольно
или невольно вошли в состав Руси, то отрыв верховной власти
от непосредственных производителей был полным. Государст-
венная власть полностью абстрагировалась, и право на землю!,
которое искони было связано в представлении землепашцев
с трудовым и наследственным правом своего микроскопическо-
го „мира”, теперь связывалось уже с правом верховной (от-
чужденной) власти, с правом военной силы».398 Таким образом,
полюдье, в понимании Б. А. Рыбакова, являлось первой, наи-
более откровенной формой господства и подчинения, осуществ-
ления права на землю и установления подданства.399 Полюдье
— первичная форма феодальной ренты, извлекаемой с помо-
щью внеэкономического принуждения, посредством военной
силы.400
Наряду с окняжением земли и реализацией верховной зе-
мельной собственности через полюдье, Б. А. Рыбаков просле-
живает становление феодализма по линии частного землевла-
дения бояр, сопряженной с формированием феодально-зависи-
мого населения. В процессе социально-экономического развития
«на место старой общественной ячейки — рода — должна была
встать новая структурная форма, придававшая некоторую
устойчивость обществу в целом. Этой формой явился фео-
395 Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв.
М., 1982. С. 316.
396 Там же. С. 258, 316, 328, 570.
597 Там же. С. 258.
398 Там же. С. 328.
599 Там же. С. 316.
400 Там же. С. 258, 321, 329, 376, 570.
305
дальний двор с его стадами скота, закромами зерна как для
прокорма, так и на семена, с его запасами „тяжелого товара"’—
продукции усадебных кузнецов, ковавших не только оружие,
но и плужные лемехи, чересла, топоры, удила. Феодалы-бояре
не были благотворителями разорившегося крестьянства; войной
и голодом, применяя все виды насилия, выбирая наиболее сла-
бые участки внутри сельских „миров”, они постепенно утверж-
дали свое господство, порабощая слабейшую часть общин,
превращая общинников в холопов и закупов».401 Первые бояре
выходили из среды земледельцев и поселялись в замках-хоро-
мах, откуда господствовали над окрестным людом. По словам
Б. А. Рыбакова, тысячи подобных замков «стихийно возникали
в VIII—IX вв. по всей Руси, знаменуя собой рождение фео-
дальных отношений».402 Из этих рассуждений Б. А. Рыбакова
явствует, что боярское частное землевладение было самой ран-
ней формой феодальной собственности на Руси.
Таковы некоторые главнейшие положения концепции Б. А. Ры-
бакова о генезисе феодализма в России. В этой концепции оста-
ются не вполне ясными два фундаментальных вопроса. Во-пер-
вых, нет необходимой определенности в том, какая форма фео-
дальной собственности, а стало быть и ренты, была первичной:
верховная собственность государства или частное землевладе-
ние—боярская вотчина. Ведь появление обеих разновидностей
феодальной собственности автор датирует VIII—IX вв., связы-
вая с каждой из них в отдельности рождение феодализма в це-
лом. Во-вторых, непонятно, как соотносились упомянутые фор-
мы феодальной собственности друг с другом, т. е. насколько
они совместимы в общем потоке генезиса феодализма.
Несмотря на различие представлений о том, как конкретно
возникало феодальное общество, советские историки едины
в мысли, что феодализму на Руси предшествовал первобытно-
общинный строй. Лишь А. П. Пьянков и В. И. Горемыкина
думают иначе, полагая, будто классовая формация в Древней
Руси была сперва рабовладельческой и только потом — феодаль-
ной. Правда, они не решаются говорить о развитом рабовла-
дении. Но раннерабовладельческий характер отношений у на-
ших далеких предков им кажется несомненным. А. П. Пьян-
ков обнаружил раннерабовладельческое общество у антов,403
а В. И. Горемыкина — на Руси X—XI вв.404 Нельзя названным
авторам отказать в чувстве поиска. Однако путь, какой они
избрали, представляется нам малообещающим.
401 Там же, С. 245—246.
402 Там же. С. 418.
403 П ь я н к о в А. П. Происхождение общественного и государственного
строя Древней Руси. Минск, 1980.
404 Горемыкина В. И. 1) К проблеме истории докапиталистических
обществ: (На материале Древней Руси). Минск, 1970; 2) Возникновение
и развитие первой антагонистической формации в средневековой Европе.
Минск, 1982.
306
Наш обзор советской исторической литературы, посвящен-
ной проблеме генезиса феодализма на Руси, подходит к концу.
Прежде чем завершить его, коснемся дискуссии на эту тему,
начатой журналом «Вопросы истории», в 1985 г. Ее открыла
статья М. Б. Свердлова.405 И это в некотором роде странно,
поскольку М. Б. Свердлов стоит в ряду сторонников традици- 9
онных взглядов на историю Древней Руси. Основной пафос
его работ связан с поисками дополнительных аргументов в поль-
зу концепции, возникшей еще в 30-е годы. Естественно, он не
мог предложить ничего принципиально нового, что вызвало бы
у исследователей желание активно включиться в обсуждение
затрагиваемых им вопросов. Отсюда вялое течение дискуссии:
за два года после выступления М. Б. Свердлова в журнале
появилось ничтожное количество статей.
Позиция М. Б. Свердлова помешала ему трезво и объектив-
но оценить сложившуюся в историографии Киевской Руси си-
туацию, разобраться в ней глубоко и всесторонне, чем, веро-
ятно, объясняется отсутствие в его статье обоснования необ-
ходимости в настоящее время дискуссии по проблеме генезиса
феодализма в России. Однако дискуссионная обстановка воз-
никает не по воле того или иного ученого, а является след-
ствием развития науки, выражает потребности дальнейшего
роста научных знаний. Если речь идет о подлинно научной
дискуссии, а не о бесплодных словопрениях или проработке,
что, увы, у нас бывало, то такая дискуссия на определенном
этапе развития науки становится событием назревшим и неиз-
бежным. Это и должен был показать М. Б. Свердлов. Но вме-
сто серьезного обоснования целесообразности дискуссии он
констатирует в современной советской историографии лишь
«противоположные тенденции при изучении Древней Руси:
продолжение традиций школы Грекова и их дальнейшее раз-
витие в анализе древнерусского общества как целостной фео-
дальной системы, формирующейся в результате разложения
родоплеменного строя, и другие линии, утверждающие значи-
тельную роль рабовладения, либо представления о «нефеодаль-
ном» или «дофеодальном» общественном строе Древней Руси
и возвращающие науку к давним мнениям (признание этого
строя рабовладельческим либо доклассовым, неклассовым, фор-
мационно неопределенным)».406 Автор, одобряя «традиции
школы Грекова», полностью отвергает «другие линии», пред-
почитая, видимо, «одноколейный» путь движения науки.
Дореволюционных историков М. Б. Свердлов делит на две
группы: признававших и отрицавших феодализм на Руси.
Первые, разумеется, стояли на правильной, можно сказать,
передовой позиции, а вторые ошибались, идеализируя и архаи-
405 С в е р д л о в М. Б. Современные проблемы изучения генезиса феода-
лизма в Древней Руси//ВИ. 1985. № 11. С. 69—94.
406 Там же. С. 82.
307
зируя общественные отношения в Древней Руси. И вот во
главе «передовых» исследователей фигурирует императрица
Екатерина II с ее «Антидотом».407 Затем читаем: «Идеи о „фео-
дальном правлении” в России, об отождествлении фьефа и по-
местья оказались наполненными революционным содержанием
в условиях нараставшего кризиса крепостнического строя, Кре-
стьянской войны под руководством Е. И. Пугачева, Француз-
ской революции конца XVIII века. Поэтому и либерально-дво-
рянская историография и (особенно) консервативно-дворянское
направление стали ограничивать понятие „феодализм”, отожде-
ствляя его с удельной системой и ослаблением монархической
власти, относя феодализм лишь к древнейшему периоду. рус-
ской истории. Так, Н. М. Карамзин упомянул о феодализме
в связи с норманнским завоеванием, сопрягая самодержавно-
монархическую концепцию с норманизмом. Такое, ограничен-
ное, понимание феодализма по одному из его внешних прояв-
лений стало одной из причин того, что для А. Н. Радищева,
Н. И. Новикова, декабристов самодержавно-крепостнический
строй России, который они обличали и с которым боролись, не
связывался с феодальными отношениями как социально-эконо-
мической системой».408 Каким, спрашивается, «революционным
содержанием» могут наполняться идеи и понятия, связанные
с отжившим свой век и уходящим в прошлое общественным
строем? Однако допустим на минуту, что М. Б. Свердлов тут
прав. Тогда возникает другой вопрос: почему революционер
А. Н. Радищев, просветитель Н. И. Новиков и декабристы не
увидели революционное содержание в идеях о «феодальном
правлении» и об «отождествлении фьефа и поместья», а пред-
ставитель «консервативно-дворянского направления» в историо-
графии Н. М. Карамзин увидел? Неужели у Н. М. Карамзина
было более прозорливости и классового чутья, чем у А. Н. Ра-
дищева, Н. И. Новикова и декабристов, которых, как следует
из рассуждений М. Б. Свердлова, консервативные историки
в лице Н. М. Карамзина ввели в заблуждение относительно
истинного смысла упомянутых идей.409 Искусственность и тен-
денциозность этих построений М. Б. Свердлова с особой на-
глядностью демонстрируют дальнейшие его заявления. Отметив,
что А. Н. Радищев, Н. И. Новиков и декабристы не усматривали
связи самодержавно-крепостнического строя с «феодальными
отношениями как социально-экономической системой», он
говорит: «Однако тогдашняя действительность России и прак-
тика буржуазных революций в Европе конца XVIII—первой
407 Там же. С. 69—73.
408 Там же. С. 69—70.
409 Свердлову, очевидно, надо напомнить, что А. Н. Радищев умер
в 1802 г., и потому карамзинская «История государства Российского», опуб-
ликованная почти на полтора десятилетия позже, не могла сыграть с ним
такую шутку.
308
четверти XIX в. указывала на эту связь. Поэтому в программе
намеченных им реформ М. М. Сперанский характеризовал са-
модержавие как феодальную систему...»410 Получается, таким
образом, что Радищев, Новиков и декабристы, вместе взятые,
хуже, чем М. М. Сперанский, разбирались в российской дейст-
вительности и европейских революциях.411
Дореволюционные историки, отрицавшие существование фео-
дализма в Древней Руси, только тем, по М. Б. Свердлову, и за-
нимались, что абсолютизировали «какое-то одно явление исто-
рического процесса в качестве определяющей причины общест-
венного развития»: семейно-родовые отношения, общинные,
задружные.412 Советские ученые, склонявшиеся к мысли о рабо-
владельческой природе древнерусского общества, абсолютизи-
ровали, оказывается, рабовладение.413 Но с равной степенью
убедительности можно сказать М. Б. Свердлову, что авторы,
доказывающие наличие феодальной системы в Древней Руси,
абсолютизируют феодальные отношения.
Создание концепции феодализма на Руси, осуществленное
в 30-е годы, М. Б. Свердлов всецело приписал Б. Д. Грекову,
тогда как наряду с ним работали не менее плодотворно и дру-
гие исследователи, в частности М. М: Цвибак. Роль М. М. Цви-
бака в разработке этой концепции была немаловажной. Б. Д. Гре-
ков и М. М. Цвибак одновременно приступили к исследованию
проблемы генезиса феодализма в Древней Руси., что не раз
отмечалось в литературе.414 Они шли в одном направлении,
и Б. Д. Греков с большим вниманием относился к высказыва-
ниям М. М. Цвибака.415 М. Б. Свердлов делает вид, что всего
этого не было. Его умолчания, искажая правду, дают преврат-
ное представление о развитии советской историографии Киев-
ской Руси в 30-е годы.
Незаслуженно поверхностную трактовку получила у
М. Б. Свердлова неоднократно обсуждавшаяся в историографии
проблема «дофеодального периода», имеющая фундаменталь-
ное значение при изучении генезиса феодализма. Он вскользь
сообщает, что С. В. Юшков выделил IX—X вв. в особый «до-
феодальный период», на протяжении которого существовали
и боролись три уклада — первобытнообщинный, рабовладельче-
410 С в е р д л о в М. Б. Современные проблемы... С. 70.
411 Только для П. И. Пестеля автор делает исключение (там же).
412 Свердлов М.. Б. Современные проблемы... С. 70—71.
413 Там же. С. 75, 77.
414 См.: Вознесенский С. В. Об одной новой теории генезиса рус-
ского феодализма//Исторический сборник. 2. Л., 1934. С. 199; Череп-
нин Л. В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной земельной собствен-
ности в IX—XV вв./Пути развития феодализма/Под ред. А. П. Новосельцева
и др. М., 1972. С. 134.
415 См.: Фроянов И. Я. Советская историография о формировании
классов и классовой борьбе в Древней Руси//Советская историография клас-
совой борьбы и революционного движения в России. Ч. I. Л., 1967. С. 27:
309
ский и феодальный. Тут же приводится мнение К. В. Базиле-
вича о том, что понятие «дофеодальный период», не отнесен-
ное к какой-нибудь общественно-экономической формации, не
имеет исторического смысла. Это понятие, замечает М. Б. Сверд-
лов, получило широкое распространение в середине 30-х — на-
чале 50-х годов.416 Вот, собственно, и все, что счел необходимым
сказать М. Б. Свердлов о «дофеодальном периоде» в советской
исторической науке. Но это слишком поверхностно и недоста-
точно. Вопрос о «дофеодальном периоде» был поставлен нашими
историками еще в середине 30-х годов, став не просто научным
понятием, а конструктивным элементом в трудах С. В. Бахру-
шина, С. В. Юшкова, В. В. Мавродина и других исследователей,
изучавших генезис феодализма на Руси. Затем он дебатировался
во время известной дискуссии о периодизации истории СССР
эпохи феодализма. С особой силой этот вопрос прозвучал
в докладе А. И. Неусыхина, прочитанном на научной сессии
1966 г. в Москве. Уже тогда было ясно, что наблюдения уче-
ного, хотя и сделаны на западноевропейском материале, но,
тем не менее, позволяют понять процесс генезиса феодализма
в самых различны^ странах, включая, разумеется, и Киевскую
Русь. Таким образом, разработанная А. И. Неусыхиным кон-
цепция дофеодального периода как переходной стадии развития
от родоплеменного строя к раннефеодальному, «кроме своей
бесспорной ценности для медиевистики, и прежде всего для ис-
тории раннесредневековой Германии, приобретает общесоциоло-
гическое значение».417 Понятно, почему интерес к работам
А. И. Неусыхина возрастает: к ним обращаются постоянно ме-
диевисты, востоковеды, византинисты, русисты и др. Все это,
несомненно, известно М. Б. Свердлову. А столь наглядное уп-
рощение ему, по-видимому, потребовалось для полемики с оп-
понентами, которые «возвращаются к понятию „дофеодальный
период”, широко распространенному в середине 30 — начале
50-х годов».418 Однако, надо уточнить: оппоненты не возвра-
щаются, а обращаются к понятию «дофеодальный период»,
признанному в современной исторической науке. В наших
работах рассматривается переход древнерусского общества от
первобытнообщинного строя к феодальному, т. е. от первобыт-
нообщинной формации к феодальной, датируемый XI —
началом XIII в. и, вслед за А. И. Неусыхиным, а также
другими учеными, именуемый «дофеодальным периодом».
Формационно «дофеодальный период» намеренно не опре-
делялся по той причине, что исследование истории Ки-
евской Руси автором еще продолжалось и конечные
итоги подводить было рано, о чем недвусмысленно гово-
416 Свердлов М. Б. Современные проблемы... С. 76, 81.
417 Сергеева Т. Д. Концепция «дофеодального периода» в творчестве
А. И. Неусыхина//История и историки. М.., 1987. С. 249, 236—237.
418 Свердлов М. Б. Современные проблемы... С. 81.
310
рилось в его книгах.419 Такая научная осторожность вполне оп-
равдана. М. Б. Свердлов должен знать, сколь спорен вопрос
о формационной принадлежности «дофеодального», или пере-
ходного периода: одни историки считают этот период межфор-
мационным, не входящим в какую-либо формацию, другие от-
носят «дофеодальный период» к первобытнообщинной форма-
ции, третьи — к феодальной, четвертые — к концу первобытно-
общинной и началу феодальной формаций. Так что полемика
по этому вопросу ведется, и ее нельзя упускать из вида.
Что касается классообразования на Руси, то оно в наших
исследованиях выступает достаточно рельефно, выражаясь в по-
казе формирования крупного землевладения и прослойки земель-
ных собственников, возникновения различных групп зависимого
населения, причем представлено все это в динамике. Однако
процесс классообразования на Руси XI — начала XIII в. был
незавершенным. Поэтому оперировать терминами «класс»,
«классы» мы сочли преждевременным, что, по нашему убеж-
дению, вполне резонно: нельзя называть классами социальные
категории, которые еще таковыми не стали, нельзя называть
общество классовым, в котором еще не было классов, хотя их
становление происходило.
В статье М. Б. Свердлов повторяет свои представления о ге-
незисе феодализма на Руси, высказанные в предшествующих
работах. В X — первой половине XI в. формируется сложный
по структуре княжеский домен, а также «господское хозяйст-
во» знати. Историю последнего М. Б. Свердлов начинает с IX в.
Он пишет: «Господское сельское и городское хозяйство IX —
первой половины XI в., генетически восходившее к периоду
разложения родоплеменного строя, основывалось на раннефео-
дальных формах эксплуатации».420 Наряду с «господским хо-
зяйством» складывалась «система классово-антагонистических
отношений между лично свободными непосредственными произ-
водителями и служилой частью господствующего класса, не об-
ладавшей земельными владениями либо владевшей отдельными
дворами — универсальными хозяйственными комплексами с гос-
подской запашкой. Генетически такие отношения тоже восхо-
дят к периоду военной демократии...» На этой почве образо-
валась «верховная земельная собственность раннефеодального
государства» и возникли различные формы «феодальной госу-
дарственной эксплуатации».421 «Последующее развитие феода-
лизма на Руси заключалось в становлении развитого феодаль-
ного общества XI — первой трети XII в. (с начальными формами
феодальной раздробленности) и в развитом феодальном строе
419 См.: Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономи-
ческой истории. С. 12; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической
истории. С. 6.
420 С в е р д л о в М. Б. Современные проблемы... С. 88.
421 Там же. С. 89—90.
311
середины XII — первой трети XIII в. (период феодальной раз-
дробленности— со второй трети XII в.)...»422
М. Б. Свердлов, на наш взгляд, не привел убедительных
аргументов, подтверждающих эти положения. У него нет чет-
кого представления о времени перехода восточных славян от
родоплеменного строя к раннефеодальному: в одном случае
он упоминает VIII—IX вв., а в другом — IX—X вв.423 Фактов,
свидетельствующих о существовании в IX—X вв. «господского
хозяйства» знати, он не назвал.
По словам М. Б. Свердлова, со временем «основой обога-
щения и воспроизводства служилой части господствующего клас-
са стала... передача ей части государственных податей, судеб-
ных вир, продаж и пошлин В результате, государственные по
происхождению, они совпали функционально с феодальной
рентой».424 Следовательно, «государственные подати, судебные
виры, продажи и пошлины» до передачи их «служилой части
господствующего класса» не совпадали «функционально с фео-
дальной рентой» и таковой, стало быть, не являлись. Так,
М. Б. Свердлов собственноручно пробивает брешь в своей схе-
ме. И она выглядит зияющей, если вспомнить, что и в XI
и в XII столетиях далеко не все государственные платежи
оказались переданными «служилой части господствующего клас-
са». В данном рассуждении М. Б. Свердлова заложена также
мысль о том, что государственные поступления превращаются
в феодальную ренту в результате их передачи служилым лю-
дям, а не в результате переворота в отношениях к собствен-
ности. С этим согласиться нельзя.
«Верховную земельную собственность раннефеодального
государства» М. Б. Свердлов сочетает с «неполной собственно-
стью» «лично свободного населения на землю, облагаемую го-
сударственными податями».425 Существование «неполной собст-
венности» лично свободных земледельцев делает неполной «вер-
ховную земельную собственность раннефеодального государст-
ва». Новый удар по собственной «концепции»!
И, наконец, последнее замечание. М. Б. Свердлов пишет
о «лично свободном и феодально-зависимом крестьянстве»
в Древней Руси, давая понять, что лично свободные крестьяне
не являлись феодально-зависимыми.426 Тут у автора, как гово-
рится, концы с концами не сходятся.
Итак, дискуссионная статья М. Б. Свердлова — совсем не
лучший образец подобного рода статей.
Второй автор, включившийся после М. Б. Свердлова, в дис-
куссию о генезисе феодализма на Руси, — А. А. Горский. Как
422 Там же. С. 94.
423 Там же. С. 86, 93.
424 Там же. С. 89.
425 Там же. С. 90.
426 Там же. С. 92.
312
и М. Б. Свердлов, он начинает с историографических сюжетов.
А, А. Горский отмечает, что «с середины 1930-х по середину
1950-х гг. советскими историками была выработана общая кон-
цепция генезиса феодальных отношений в странах Европы, сог-
ласно которой основным содержанием этого процесса считалось
возникновение крупной земельной собственности в виде фео-
дальных вотчин и вовлечение свободных ранее крестьян-общин-
ников в поземельную и личную зависимость от вотчинников».427
Серьезная заслуга в выработке данной концепции принадле-
жала Б. Д. Грекову и А. И. Неусыхину.428
В конце 40-х — начале 50-х годов появляется новое крупное
направление «в трактовке основного содержания генезиса фео-
дальных отношений. Его сторонники, как и представители пер-
вого, придерживаясь того принципиального тезиса о раннефео-
дальном характере европейских государств раннего средневе-
ковья (включая Русь), отстаивают точку зрения о господстве
в раннефеодальный период не вотчинных, а «государственных
форм феодализма, при которых большинство земледельческого
населения эксплуатируется не отдельными земельными собст-
венниками, а раннефеодальным государством путем взимания
налогов или даней. Соответственно формирование «государст-
венной» формы феодализма признается основным содержанием
процесса генезиса феодальных отношений».429
Кроме этих двух направлений, признающих феодальную при
роду обществ раннего средневековья, за последние два десяти-
летия появились и такие, которые ее отрицают.430 А. А. Горский
решительно несогласен с ними. Он сторонник «точки зрения
о ведущем значении „государственной” формы феодализма
в общественном строе Киевской Руси, ныне преобладающей
в советской историографии».431
Историографическая картина, нарисованная А. А. Горским,
имеет существенные недостатки. Автор, вслед за М. Б. Сверд-
ловым, приписывает одному лишь Б. Д. Грекову создание кон-
цепции формирования феодального общества на Руси, что
неточно отражает историю науки. Отмечая серьезный вклад
А. И. Неусыхина в разработку представлений о вотчинном фео-
дализме, А. А. Горский обходит молчанием его теорию о «до-
феодальном периоде», чрезвычайно важную для изучения про-
блемы генезиса феодализма.
В отличие от М. Б. Свердлова, наблюдающего становление
феодальных отношений в Древней Руси по линии развития
427 Горский А. А. Феодализация на Руси: основное содержание про-
цесса//ВИ. 1986. № 8. С. 75.
428 Там же. С. 74.
429 Там же. С. 75.
430 Там же. С. 77.
451 Там же. С. 76—78.
313
«государственного» феодализма и «господского», А. А. Горский
находит на раннем этапе феодализации только «государствен-
ную» (корпоративную) форму феодализма. «Нет ни конкретно-
исторических, ни сравнительно-исторических, ни теоретических
оснований считать, что вотчинная форма феодализма появи-
лась раньше государственно-корпоративной или одновременно
с нею и не могла появиться позже», — утверждает он.432 Этот
тезис нам представляется ошибочным как в теоретическом,
так и в конкретно-историческом плане.
«Государственно-корпоративный» феодализм А. А. Горским
декларируется. Он появляется у него в готовом виде. А. А. Гор-
ский не показывает на конкретных фактах, как дружина, заро-
дившись в условиях доклассового общества, стала затем кор-
порацией феодалов. Произошло это, конечно же, потому, что
таких фактов нет вообще. Дружина в восточно-славянском об-
ществе и в Древней Руси играла иную роль, чем та, которая
представляется А. А. Горскому.433
Следующая статья, опубликованная в связи с дискуссией
о генезисе феодализма на Руси, принадлежит Н. Ф. Котляру.434
Уже первое знакомство с ней вызывает недоумение: хотя в ее
заголовке проблема генезиса феодализма и обозначена («Го-
рода и генезис феодализма на Руси»), однако данная проблема,
как ни странно, автором, по сути, не рассматривается; речь
у него идет в основном о городах, порожденных якобы процес-
сом феодализации. Казалось бы, Н. Ф. Котляр этому процессу
и должен был уделить главное внимание, что обусловлено са-
мой логикой проходящей дискуссии. Но вот этого как раз мы,
к сожалению, и не находим в статье.
Этим, вероятно, и объясняется тот факт, что автор нигде
не обращается к вопросам, которые подняты зачинателем дис-
куссии М. Б. Свердловым и ее первым участником А. А. Гор-
ским. Достаточно сказать, что у Н. Ф. Котляра отсутствует
даже упоминание дискуссионных выступлений названных исто-
риков. Основная направленность его статьи — критика концеп-
ции автора этой монографии, причем критика без достаточной
научной аргументации, искажающая ряд концептуальных по-
ложений. Например, Н. Ф. Котляр пишет: «Как отмечал Л. В. Че-
репнин, рассуждения этого историка „ведут его, вопреки фак-
там, к признанию Киевского государства XI—XII вв. рабовла-
дельческим” и (добавим мы) в значительной мере родопле-
менным».435 Но, как указывается в наших работах, Киевская
Русь XI—XII вв. представляла собой социальный организм,
в котором господствовали общинные без первобытности (т. е, без
432 Там же. С. 88.
433 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической
истории. С. 64—98.
434 Котляр Н. Ф. Город и генезис феодализма на Руси//ВИ. 1986. X? 12.
435 Там же. С. 74.
314
родовых древностей) территориальные связи, пришедшие в кон-
це X — начале XI вв. на смену родоплеменным отношениям.436
Не видеть этого — значит проявлять либо непонимание, либо
предвзятость. Аналогичный вывод напрашивается и в том слу-
чае, когда Н. Ф. Котляр говорит, что рабам в «древнерусском
хозяйстве» нами отводится «большое место».437 В нашей работе,
однако, акцент ставится не на «древнерусском хозяйстве» в це-
лом, а на его незначительном секторе — вотчине, где рабский
труд, действительно, преобладал.438
Если статья Н. Ф. Котляра имеет несколько отдаленное
отношение к дискуссии, то статья В. И. Горемыкиной прямо
ориентирована на проблемы, являющиеся предметом диспута.
В. И. Горемыкина подвергла обоснованной критике взгляды
историков, «развивающих традиции школы Грекова».439 В этом,
прежде всего, и заключается, на наш взгляд, дискуссионная
ценность ее 'статьи. Что касается позитивной стороны выска-
зываний В. И. Горемыкиной, то здесь есть о чем поспорить.
Она доказывает существование рабовладельческой формации
у восточных славян «примерно с VI—VII вв.», а начало фео-
дализма на Руси относит к «концу XI — началу XII в.». В XII в.
древнерусское общество «превратилось в феодальное».440
По мнению В. И. Горемыкиной, «раньше всего феодальный
уклад появился в частном, боярском землевладении и как раз
через закупничество». Важное значение она придает и «велико-
княжеской власти», которая «укреплялась не через рабские,
а через феодальные формы зависимости». В. И. Горемыкина
рассуждает также о «феодальных методах эксплуатации».441
Однако в ее статье нет четкого и ясного описания ни «фео-
дальных форм зависимости», ни «феодальных методов эксплу-
атации». Свое внимание В. И. Горемыкина сосредоточила пре-
имущественно на фактах, подтверждающих, как она полагает,
мысль о наличии рабовладельческой формации в истории Руси,
тогда как процесс генезиса феодализма ею по-настоящему
(т. е. с привлечением исторических данных) не раскрыт.
Переход от рабовладения к феодализму, по В. И. Горемы-
киной, «совершался на Руси в результате социально-политиче-
ской революции».442 Какие события в древнерусской истории
знаменовали социально-политическую революцию, сказать на
основании статьи В. И. Горемыкиной трудно. Мы не рискнули
436 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политиче-
ской истории. С. 33, 80—81.
437 Котляр Н. Ф. Город и генезис феодализма... С. 75.
4,3 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономиче-
ской истории. С. 157—158.
^Горемыкина В. И. О генезисе феодализма в Древней Руси//ВИ.
1987. № 2. С. 78—80, 81, 82 и др.
44,> Там же. С. 99—100.
441 Там же. С. 97.
442 Там же.
315
бы вместе с ней толковать восстания 1024 г. в Суздале, 1071 г.
на, Верхней Волге, Шексне и Белоозере, 1113 г. в Киеве как
«антирабовладельческие выступления».443 Не видим также ос-
нований (не называет их и В. И. Горемыкина) считать, что вы-
ражением «социально-политической революции» на Руси явля-
лось установление над массой свободного населения «экономи-
ческого, а затем и политического господства земельных маг-
натов».444
Итак, в новейшей советской историографии разрабатывается
несколько вариантов возникновения и развития феодальных от-
ношений в Древней Руси. Одни исследователи, продолжая «ли-
нию» Б. Д. Грекова, рассматривают генезис феодализма на
Руси в плане формирования крупной частной собственности
и зависимого от вотчинника крестьянства. При этом они по-
разному датируют процесс феодализации, относя завершение
генезиса феодализма к рубежу или VIII—IX вв. или XI—XII вв.
Другая группа ученых, вслед за Л. В. Черепниным, связы-
вает зарождение и развитие феодализма на раннем этапе
в первую очередь с возникновением верховной собственности
государства (князя) на подведомственные ему земли. Сущест-
вование ее они фиксируют уже в IX в., с которого и начинают
историю феодальной формации в России. Позднее, по их мне-
ни, в период развитого феодализма, наступившего с конца XI —
начала XII в., происходит подъем вотчинного землевладения
князей, бояр и духовенства, источником которого была глав-
ным образом все та же верховная собственность. Эта концеп-
ция «государственного феодализма» Л. В. Черепнина была
своеобразной реакцией на концепцию Б. Д. Грекова, испыты-
вавшую острый недостаток фактических данных, говорящих
о наличии вотчинного землевладения в IX в. Верховная собст-
венность государства на землю должна была восполнить этот
недостаток и, таким образом, спасти идею о ранней феодали-
зации Руси. Но вскоре Л. В. Черепнин и его сторонники тоже
оказались в сложном положении. Л. В. Черепнин, говоря об
«окняжении» земли, доказывал, что наряду с установлением
верховной собственности государства (князя), шел процесс
экономической дифференциации общины, рождавший феодаль-
ные элементы. Но убедительных подтверждений этим выводам
мы не находим. Вот почему некоторые последователи Л. В. Че-
репнина отказались от этой идеи, объявив государственную зе-
мельную собственность единственной на раннем этапе разви-
тия феодализма. Однако дефицит фактов и здесь довольно
ощутим.
443 Там же. С. 96.
444 Там же. С. 97. — После завершения подготовки рукописи нашей кни-
ги к печати на страницах журнала «Вопросы истории» появились новые дис-
куссионные статьи А. П. Пьянкова, А. Ю. Дворниченко, И. Херрмана,
Ю. В. Кривошеева, Я. Г. Риера. (См.: ВИ. 1987. № 7, 9, 1988. № 1, 8, 10).
316
Своеобразный опыт соединения концепций Б. Д. Грекова
и Л. В. Черепнина находим в трудах Б. А. Рыбакова. При этом
надо заметить, что это соединение было чисто механическим.
Наконец, необходимо упомняуть о взглядах А. П. Пьян-
кова и В. И. Горемыкиной, выводящих русский феодализм из
распада рабовладельческого строя.
(^Выскажем собственное понимание феодализационного про-
цесса в Древней Руси. По нашему убеждению, [феодализация
древнерусского общества осуществлялась на путях формиро-
вания вотчинного хозяйства и работающего в нем феодально-
зависимого населения. Верховная же собственность на землю
государства и персонифицирующих его великих князей еще
в Московской Руси не сложилась в полной мере.445 Но, прини-
мая тезис о вотчинном землевладении как экономическом фун-
даменте, на котором возводилось феодальное здание, мы иначе
определяем время образования феодализма в Киевской Руси,
т. е. разделяем в теоретическом аспекте мнение Б. Д. Грекова,
расходясь с ним в интерпретации конкретной истории древне-
русского общества.
Княжеские домениальные владения в виде небольших про-
мысловых, сел появились на Руси не раньше X в. Несколько
позднее княжеской возникает боярская вотчина, а еще позже —
церковное и монастырское землевладение. О последнем мож-
но говорить лишь применительно к середине или второй поло-
вине XI в. На протяжении XI и особенно XII в. происходит
заметный рост вотчиннных владений. Но, несмотря на это, гос-
подствующее положение в экономике Руси XI — начала XIII в.
занимало общинное землевладение, среди которого вотчины вы-
глядели словно островки в море. Надо заметить, что древне-
русская знать свои представления о богатстве связывала преиму-
щественно с драгоценностями и деньгами, а не с землей. Рабы,
табуны лошадей, гурты скота, всякого рода сокровища — вот
что являлось основным показателем богатства на Руси в XI—
XII вв.
Какой была социальная природа древнерусской вотчины?
Ю. В. Бромлей однажды справедливо подчеркнул, что «изуче-
ние крупной земельной собственности в отрыве от экономиче-
ского и правового статуса непосредственных производителей по
существу не может дать ответа на вопрос о типе производст-
венных отношений, а в конечном счете и на вопрос о характере
этой собственности».446 Что нужно сказать о непосредственных
производителях, труд которых эксплуатировался в хозяйстве
вотчинника на Руси X—XII вв.?
445 См.: Раскин Д. И., Фро янов И. Я., Шапиро А. Л. О формах
черного крестьянского землевладения XIV—XVII вв.//Проблемы крестьян-
ского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972. С. 5—44.
446 Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии: (К изучению
процесса классообразования у славян). М., 1964. С. 352—353.
Сначала население вотчины состояло из рабов, вчерашних
пленников, захваченных во время войн. Затем, по мере соци-
ального развития, т. е. окончательного разложения родового
строя в конце X — начале XI столетий, возникают внутриобще-
ственные источники рабства и промежуточные (между свободой
и рабством) категории зависимого населения. Местные рабы
и полусвободные (полурабы) вливаются в состав вотчинных
людей. И только со второй половины XI в. в вотчине появля-
ются феодальные элементы. С этого момента она превращается
в сложный социальный институт, сочетающий одновременно раб-
ские, полусвободные и феодальные компоненты. Но рабов и по-
лусвободных в ней было больше, чем феодально зависимых.
Поэтому феодальный уклад в XII — начале XIII в. уступал
рабовладельческому. Так выглядит соотношение несвободных
людей внутри вотчины. Если же говорить о соотношении раз-
личных групп древнерусского населения в целом по стране,
то необходимо признать, что рядовое свободное людство (зем-
ледельцы и ремесленники), объединявшееся в общины, реши-
тельно преобладало над всеми другими жителями Древней
Руси. Иными словами, подавляющая масса древнерусского на-
селения являлась свободной. А это означает, что классовое об-
щество в домонгольской Руси еще не сложилось, хотя процесс
классообразования обозначился вполне.447 Таков наш взгляд на
общественный строй Руси X—XII вв. Но как бы там ни было,
ясно одно: прежние однозначные характеристики общества Ки-
евской Руси отошли безвозвратно в прошлое. И ныне) совет-
ские ученые отдают себе отчет в «сложности общественных
отношений в Киевской Руси IX—XII вв., неравномерности про-
цесса феодализации в ее различных частях, живучести патри-
архальных и рабовладельческих пережитков».448
447 Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической
истории; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории.
448 Черепнин Л. В. Некоторые вопросы докапиталистических форма-
ций в России//Коммунист. 1975. № 1. С. 64.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ *
Абрамович Г. В. —163, 168, 206, 207,
288, 294, 295, 296
Аванесов Р. И. — 23
Авдусин Д. А. — 70
Аверкиева Ю. П. — 176
Аксаков К. С. — 139, 140
Алаев Л. Б. — 88
Александров В. А. — 61, 83
Алексеев В. П. — 175
Алексеев Л. В. — 43, 46, 47, 66, 80,
81, 86
Алексеев Ю. Г. — 5
Антонович В. Б. —34
Аргунов П. А. — 149, 277
Аристов Н. Я. — 99
Артамонов М. И. — 26, 27, 151, 237,
250, 251, 257, 277
Арциховский А. В. — 26, 34, 227, 243,
244, 250, 251, 277
Базилевич К. В.— 261, 262, 263,
264, 310
Бахрушин С. В.—35, 106, 151, 152,
182, 249, 255, 257, 310
Беляев И. Д.—99, 140
Беляев П. И.—99, 101, 103, 133
Бернштейн С. Б. — 26
Берштейн-Коган С. В. — 86
Бессмертный Ю. Л. — 273
Бестужев-Рюмин К. Н. — 142, 143,
145
Блаватский В. Д. — 43
Блифельд Д. И.—159
Болтин И. Н. —97, 98, 135, 136
Брайчевский М. Ю. — 20, 159, 160,
161, 162, 264, 265, 266, 272, 275,
276, 277, 280
Брим В. А. — 76
Бромлей Ю. В. — 176, 273, 291, 300,
317
Буганов В. И.—55, 127, 173, 207,
208
Будаев Д. И. — 86
Булаховский Л. А. — 23
Булкин В. А. — 86
Бунак В. В. — 26
Бутенко А. П. — 11
Быковский С. Н. — 234, 237, 246
Вайнштейн О. Л. — 278
Валк С. Н. — 86
Введенский Д. А. — 182
Веселовский К. —138
Веселовский С. Б. — 228, 252
Вилинбахов В. Б. — 80
Виноградов П. Г. — 199
Вихров В. Е. — 86
Владимирский-Буданов М. Ф. — 101,
102, 103, 143, 178
Вознесенский С. В. — 103, 151, 182,
183, 190, 231, 247, 248, 309
Воронин Н. Н. — 38, 103, 151, 182,
246, 253, 277
Гагемейстер Ю. А. — 138, 139
Гамченко С. С. — 34
Гессен В. Ю. — 63
* Составлен И. Б. Михайловой.
319
Голубева Л. А.—26
Горемыкина В. И. — 127, 128, 171,
172, 192, 306, 315, 316, 317
Горский А. А. — 163, 168, 169, 170,
288, 296, 297, 298, 299, 312, 313,
314
Горюнова Е. И. — 26
Готье Ю. В. — 33, 225
Греков Б. Д. — 3, 9, 11, 16, 34, 35,
36, 40, 43, 59, 64, 102, 104, 105,
106, 107, 109, НО, 111, 112, 113, 114,
116, 117, 119, 121, 126, 127, 128,
133, 150, 177, 181, 182, 183, 184,
185, 186, 187, 188, 189, 190, 192,
202, 206,207,208,229,231, 232,234,
235, 236, 237, 238, 239, 241, 242,
244, 246, 247, 248, 249, 257, 258,
261, 267, 268, 269, 270, 271, 276,
279, 292, 300, 303, 309, 313, 315,
316, 317
Гринблат М. Я. — 27
Грушевский М. С.—7, 30, 99, 103,
146, 147
Гуляев В. И.—90, 91, 93
Гуревич Ф. Д.—26, 81, 86
Гуслистый К. Г. — 159
Гущин А. С. — 238, 239
Данилова Л. В. — 29, 72, 181, 231
Даркевич В. П.—83, 86
Дворниченко А. Ю. — 4, 211, 287,
294, 316
Дебец Г. Ф. — 26
Державин Н. С. — 9, 10, 11, 23
Джанполдян Р. М. — 81
Джервис М. В. —246
Довженок В. И. — 15, 43, 159, 160,
161, 162, 264, 265, 266, 271, 272,
273, 274, 275, 280
Довнар-Запольский М. В.—99, 103,
219
Дружинин Н. М. — 16
Дубенский Д. — 101
Дубов И. В. — 24, 25, 26, 86
Дубровский С. М. — 230
Дьяконов М. А. — 99, 100, 103, 145,
146, 178
Евтюхова Л. А. — 86
Елагин И. П. — 97, 135
Жуков Е. М. — 278, 303
Жучкевич В. А. — 86
Забелин И. Е. — 140
Зак С. Д. — 88
Засурцев П. И. — 42, 66
Захаренко А. Г. — 154, 155
Зеленин Д. К. — 25
Зеленчук В. С. — 48
Зимин А. А.— 79, 111, 121, 122, 123,
124, 127, 171, 177, 190, 191, 192,
197, 198, 263, 300, 301, 302
Иловайский Д. И. — 140
Ильинский Г. А. — 184
Исаенко В. Ф. — 27
Итс Р. Ф. —93
Карамзин Н. М. — 97, 98, 135, 136,
308
Каргалов В. В. — 61
Каргер М. К.—66, 71, 277
Карлов В. В. —89, 90
Карский Е. Ф. — 180, 181
Касименко А. К. — 159
Каштанов С. М. — 167, 288, 289, 291
Кизилов Ю. А. — 124, 125, 132. 163,
166, 167, 192, 193, 288, 290. 291,
297
Кирпичников А. Н. — 68, 69, 71, 86
Кирьянов А. В.—43
Кирьянова Н. А.—57
Ключевский В. О. — 7, 30, 74, 75,
76, 99, 100, 102, 133, 142, 144, 145,
178, 219, 225, 229, 233
Кобищанов Ю. М. — 176
Ковалев С. И. — 237
Козаченко А. И. — 15, 16
Колганов М. В. —281
Колесов В. В.— 128, 129, 205, 208
Колчин Б. А.—57, 66, 71, 73, 74,
86, 94
Колычева Е. И. — 119, 133
Корнеев А. — 40
Королюк В. Д. — 27, 160. 272, 273
Корсунский А. Р. — 199, 278, 287,
288
Костомаров Н. И. — 6, 143
Котляр Н. Ф. — 314, 315
Кочин Г. Е. — 239
Красников С. — 254
Краснов Ю. А. — 43
Кривошеев Ю. В. — 316
Кропоткин В. В. — 81, 82, 83, 85, 88,
89, 272, 273, 277
Крупнов Е. И. — 80
Кудрявцев М. К. — 88
Куза А. В.—42, 57
Кузнецов И. В. — 257
Кулишер И. М. — 32, 62, 75, 227
Курбатов Г. Л. — 294
Кури В.— 138, 139
Кушневр П. И. —148, 149
Ланге Н. — 102
320
Лебедев Г. С. — 86
Левашова В. П. — 40, 66
Левинсон-Нечаева М. Н. — 66
Лейбович Е. С. — 150, 239, 240, 242
Ленин В. И. — 8, 10, 60, 230, 257
Лешков В. Н. — 140, 178
Лимонов Ю. А. — 79
Линниченко И. А. — 102
Лихачев Д. С. — 14
Лобашев М. Е. — 40
Ломоносов М. В. —97, 135
Лурье Я. С. — 270
Любавский М. К.— 99, 100, 101, 103,
145
Любимов В. А. — 182
Любомиров П. Г.—76
Лявданский А. Н. — 34
Ляпушкин И. И.— 51, 52, 67, 277,
283
Лященко П. И. — 32, 34, 63, 64, 75,
158, 178, 224, 225
Насонов А. Н, —13, 14, 103, 156,
157, 164, 253
Неволин К. А. — 228
Неусыхин А. И.—29, 191, 272, 277,
278, 279, 282, 310, 313
Никитин А. В. — 43
Никитский И. Н. — 99
Николаева Т. В. — 85
Никольская Т. Н. — 26, 43, 44, 45,
66, 86
Никольский В. — 178, 189
Новиков Н. И. — 308
Новицкий Г. А. — 272
Новосельцев А. П.—84, 85, 125. 162,
163, 195, 200, 232, 281, 292, 309
Носов Е. Н. — 86
Носов Н. Е. — 61, 86, 192
Ольдерогге Д. А. — 88
Осокин Е. — 139
Мавродин В. В. — 3, 5, 10, 11, 12,
15, 21, 22, 23, 26, 28, 36, 37, 42,
43, 52, 53, 54, 60, 70, 86, 89, 90,
106, 107, 121, 124, 132, 153, 154,
171, 185, 186, 187, 200, 201, 236,
237, 246, 259, 260, 300, 302, 303,
310
Максимейко Н. А.— 103, 180, 189,
227
Максимович М. А. — 6
Малевская М. В. — 81
Мальм В. А. — 41, 42, 66
Маньков А. Г. — 5
Марар А. В. — 246
Марасинова Л. М. — 196
Маркелов М. П. — 25
Маркс К.— 8, 87, 88, 91, 92, 95, 225,
230, 257, 287, 291, 299
Марр Н. Я.—8, 9, 25, 26, 184, 185
Мартынов М. Н. — 150, 189, 234,
235, 236, 237, 240
Массон В. М. — 88, 89
Маурер Г.-Л. — 220
Мацулевич Л. А. — 34
Меерсон Г. Е. — 225, 226, 227
Мейман М. Н. — 276
Мещерский Н. А. — 26
Миллер И. — 264
Милов Л. В, — 163, 170, 288, 299
Милюков П. Н. — 213
Минкин А. Е. — 86
Митрофанов А. Г. — 26
Мишулин А. В. — 276
Монгайт А. Л.—43, 44, 45, 66, 79,
80, 175, 276
Моора X. А. — 26
Мрочек-Дроздовский П. Н. — 178
Мугуревич Э. С. — 83
Павлов-Сильванский Н. П.—213.214,
215, 220, 228, 229, 252
Павулан В. В. — 85
Панеях В. М. — 5
Пархоменко В. А. — 3, 8
Пашин С. С. — 129, 132, 209
Пашуто В. Т. — 26, 72, 79, 84, 85,
111, 125, 161, 162, 195, 200, 232,
266, 272, 280, 281
Першин А. И. — 175
Першиц А. И. — 175
Петров В. П. — 43
Петрушевский Д. М. — 230
Пиотровский Б. Б. — 5
Платонов С. Ф.—3, 99, 103, 144,
145
Плетнева С. А —26, 51
Погодин М. П. — 6, 98, 137, 138
Покровский М. Н. — 8, 25, 31. 32,
34, 61, 62, 75, 103, 148, 177, 178,
213, 214, 215, 216, 217, 218, 221,
224, 230
Покровский С. А.— 117, 118, 119, 132,
133, 189, 193, 194, 195, 300, 303
Полевой Л. П. — 43
Полевой Н. А.—98, 136, 137
Полосин И. И. — 227
Поршнев Б. Ф. — 276
Потин В. М. — 83, 84
Преображенский А. А.—55, 70. 72,
127, 173, 208
Пресняков А. Е.—7, 8, 145, 177, 228.
252
Пригожин А. Г. — 149, 182, 241, 242
Приселков М. Д. — 155, 156
Пузанов В. В. — 279
Пьянков А. П. — 22, 54, 55, 59, 1'16,
117, 121, 126, 127, 264, 272, 273,
321
306, 316, 317
Рабинович М. Г. — 78
Равдоникас В. И. — 26, 34, 243, 250,
276, 277
Радищев А. Н. — 308
Рапов О. М. — 163, 164, 165, 166,
288, 290
Раппопорт П. А. — 86
Раскин Д. И. —61, 317
Рафалович И. А. 43, 48, 49, 67
Ревуненков В. Г. — 43
Рейхардт В. — 149, 182
Рейц А. — 98
Риер Я. Г. — 316
Рождественская С. Б. — 276
Рождественский С. В. — 76
Рожков Н. А. — 8, 31, 32, 62, 75,
144, 178, 217, 218, 224, 233
Романов Б. А. —109, ПО, 129, 178,
187, 188, 196, 198
Романова Е. Д. — 191, 270, 287
Рубинштейн Н. Л. — 76, 103, 115,
116, 149, 180, 223, 224, 227, 270
Русанова И. П.—52
Рыбаков Б. А. — 12, 13, 26, 29, 34,
40, 50, 51, 64, 65, 66, 71. 77, 78,
86, 93, 94, 163, 167, 168, 176, 202,
203, 204, 205, 206. 272, 273, 277,
279, 300, 303, 304, 305, 306, 317
Рыбина Е. А. — 86
Рыдзевская Е. А — 184, 185
Соловьев С. М. — 7, 99, 140, 141,
178
Спицын А. А. — 13
Станкевич Я. В.—26
Столяр А. Д. — 28, 29
Сторожев В. Н.—7
Стоскова Н. Н. — 71
Струве В. В. — 237
Струмилин С. Г. — 40
Сыромятников Б. И. — 182, 189
Сюзюмов М. Я.—91
Тарковский К. Н.— 276
Татищев В. Н.—97, 98, 134, 135,
136, 147
Тимощук Б. А. — 43, 49, 68, 89
Тихомиров Б. Н. — 181, 251, 252, 253
Тихомиров М. Н. — 15, 65, 66, 72,
78, 90, 94, 95, НО, 111, 157, 158,
189, 190, 228, 229, 300, 301
Тихонов Ю. А.—55, 56. 127, 173,
208
Толочко П. П.—22, 23, 24, 66, 86,
91, 94
Толстов С. П. — 25
Толстой Д. — 138
Топоров В. Н. —26, 27
Третьяков П. Н. — 19, 20, 26, 33, 34,
38, 39, 40, 158, 159, 250. 151, 261,
277
Трофимова М. Л. — 211
Трофимова Т. А. — 26
Троцкий И. М. — 3, 238
Трубачев О. Н.—26, 27
Самоквасов Д. Я.—34, 99, 103
Сахаров А. М. — 276
Свердлов М. Б.—86, 119, 120, 121,
163, 168, 169, 195, 196, 197, 198,
199, 200, 288, 291, 292, 307, 309,
310, 311, 312, 313, 314
Святловский В. В. —74, 75, 219
Седов В. В.—24, 26, 43, 45, 46, 56,
57, 72, 73
Селищев А. М. — 26
Сергеева Т. Д. —310
Сергеевич В. И.— 101, 103, 143, 144,
145, 178
Сказкин С. Д.—276
Слободин В. М. —43
Смирнов А. П. — 26, 80
Смирнов И. И. —113, 114, 115, 127,
192, 207, 237, 242, 247, 257, 265,
300, 301
Смирнов П. П. — 108, 109, 257
Снесаревский П. В.—273
Созин И. В. — 276
Соколов Н. П. — 278
Соколова М. Н. — 278
Удальцов А. Д. — 11
Удальцова 3. В. — 272
Усачев Н. Н. — 83, 86
Успенская А. В. — 66
Федоров Г. Б. — 43, 48, 272, 304
Фехнер М. В.—26, 78, 79, 83. 86
Филин Ф. П. — 26
Фролов ЭД. — 294
Фроянов И. Я. — 4, 28, 29, 56, 60,
61, 69, 89, 90, 93, 96, 125, 126,
129, 131, 173, 199, 211, 212, 270,
283, 286, 287, 293, 294, 299, 309,
311, 314, 315, 317, 318
Фюстель де Куланж — 199
Хабургаев Г. А. — 27
Хазанов А. М. — 175
Херрман И. — 316
Хлебников Н. И. — 99, 102
Хомутова Л. С.—71
Хромов П. А. — 161, 292
322
Худяков М. Г. — 246
Цалкин В. И. — 42
Цамутали А. Н. — 5
Цвибак М. М. —104, 149, 182, 231,
240, 241, 243, 244, 245, 246, 247,
309
Цитович П. — 178, 189
Чакветадзе Ш. А. — 246
Чебоксаров Н. Н. — 26
Черепнин Л. В. —16, 17, 18, 19, 26,
28, 111, 112, 113, 119, 121, 125,
126, 127, 128, 161, 162, 163, 165,
167, 169, 171, 190, 191, 195, 196,
200, 201, 202, 208, 231, 232, 266,
280, 281, 282, 283, 284, 285, 286,
287, 288, 289, 290, 292, 293, 298,
303, 309, 314, 316, 317, 318
Чернецов А. В. — 57
Чернов С. Н. —180, 183, 237, 238
Черных П. Я. — 26
Чернышев Н. А. — 83
Чистов К. В. — 5
Чичерин Б. Н.—98, 102, 141, 142,
279
Чугаев Д. — 254
Шестаков А. В. —257
Шлецер А. Л. — 136
Штаерман Е. М. — 211
Шторх Г. Ф. — 219
Штыхов Г. В. 27, 43, 47, 48, 66, 86
Щапов А. П. — 99, 103
Щапов Я. Н,— 94, 119, 163, 164, 288,
289, 297
Щапова Ю. Л. — 69, 71
Щербатов М. М. — 97, 135
Эверс И. Ф, —98, 136, 137, 139
Эмин Ф. — 97, 135
Энгельс Ф. — 8, 87, 88, 89, 92, 95,
230, 257, 263, 291, 298, 299
Юлдашев М. Ю. — 272
Юшков С. В.—36, 64, 103, 104, 109,
111, 112, 133, 152, 153, 156, 177,
178, 179, 180, 183, 184, 189, 190,
199, 208, 217, 218, 219, 220, 221,
222, 223, 224, 227, 228, 253, 255,
256, 257, 260, 261, 262, 263, 280,
309, 310
Шапиро А. Л.— 5, 54, 59, 61, 70, 71,
72, 121, 166, 170, 171, 300, 302,
317
Шаскольский И. П. — 86
Шахматов А. А. — 8
Шелов Д. Б. — 83
Яковкин И. И. — 102
Яковлев А. И.— 107, 108, 109, 123
Яковлев А. Я. — 182
Якубинский Л. П. — 26, 239
Янин В. Л.—81, 82, 86, 90, 163, 167,
208, 209, 288, 292, 293, 297
СОКРАЩЕНИЯ
АЕ вди ВИ ВЭ ЕАИ жмнп Изв. ГАИМК — Археографический ежегодник — Вестник древней истории — Вопросы истории — Вопросы экономики — Ежегодник аграрной истории Восточной Европы — Журнал министерства народного просвещения — Известия Государственной академии истории материальной
ИЗ ИСССР КСИА ксиимк культуры — Исторические записки — История СССР — Краткие сообщения Института археологии — Краткие сообщения Института истории материальной
ЛЗАК МИА СА СВ СЭ культуры — Летопись занятий археографической комиссии — Материалы и исследования по археологии СССР — Советская археология — Средние века — Советская этнография
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие......................................... 3
Очерк, первый. Советская историография древнерусской
народности..................................... 6
Очерк второй. Хозяйственные занятия населения Древней
Руси в советской историографии ... 30
Очерк третий. Челядь и холопы в трудах дореволюцион-
ных и советских историков...........................97
Очерк четвертый. Данники и даннические отношения на
Руси X—XII вв. в дореволюционной и
советской историографии........134
Очерк пятый. Советские историки о смердах в Киевской
Руси...............................................177
Очерк шестой. Генезис феодализма на Руси в советской
историографии.................................213
Указатель имен исследователей ................. . 319
Сокращения.........................................324
Научное издание
Фроянов Игорь Яковлевич
Киевская Русь:
Очерки отечественной историографии
Редакторы Р. Г. Тихонова, М. Л. Малютина
Художественный редактор С. В, Алексеев
Обложка художника О. В. Угнич
Технический редактор А. В. Борщева
Корректор Л А. Янковская, А. С. Качинская
ИБ № 2951
Сдано в набор 06.12.88- Подписано в печать 02.02.90. М-19027. Формат 60Х90’/16. Бумага
тип. Ко 2. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 20,5. Усл. кр.-отт. 20,62.
Уч.-изд. л. 23,48. Тираж 5000 экз. Заказ 632. Цена 1 р. 90 к.
Издательство ЛГУ 199034, Ленинград, Университетская наб., 7/9.
Сортавальская книжная типография Карельского объединения полиграфической промышлен-
ности. 186750, г. Сортавала, ул. Карельская, 42.