Ренанъ Э. Т.9. Ч.2. Аверроизмъ . Отрывочный заметки

§ 2. Медицинский аверроизм. Петр Албанский

§ 4. Жан из Жандена, брат Урбано, Павел Венецианский

§ 7. Александристы и Аверроисты. Латранский собор

§ 10. Общий пересмотр переводов Аверроэса. Юнты, Баголини

§ 11. Оппозиция аверроизму. Оппозиция перипатетиков эллинистов

§ 12. Оппозиция последователей Платона: Марсиль Фичин

§ 13. Оппозиция гуманистов: Луис Вивес, Пик дела-Мирандол

§ 14. Продолжение аверроистского преподавания в Падуе: Забарелла

§ 15. Цезарь Кремонини. Крушение перипатетизма в Италии

§ 16. Аверроизм, как синоним нечестия: Цезальпин, Кардап, Ванини

§ 17. Аверроэс за пределами Италии. Различные суждения

Речь, произнесенная на празднике Фелибров в Со, 21-го июня 1891 года

Тысяча восьмисотълетняя годовщина разрушения Помпеи

Ответ на вступительную речь по поводу принятия во Французскую Академию Жюля Клареси

Речь, произнесенная в Монморанси при перенесении праха Мицкевича

Речь, произнесенная на похоронах Эрнеста Гаве

Теги: переводная литература философія собраніе сочиненій издательство б.къ фукса

Год: 1902

Похожие

История Италии в Средние века

Исторія Западной Европы въ Новое время. Томъ 1

Руководство къ исторіи живописи

Исторiя новой философiи. Томъ 3.

Текст

lUOt
СОБРАНІЕ СОЧИНЕН1Й
.H'IIH II 11 IIIIII
ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.
Съ портретомъ автора и очеркомъ его жизни и дШедьности.
ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО
подъ редакціей В. Н. МИХАЙЛОВА.
ТСЭЪЛГЬ IX.
Тс
Изданіе Б. К. ФУКСА.
ÏCIEIBŒ*

Дозволено Цензурою. Москва, 18 Іюля 1902 года.

ЧАСТЬ П.
АВЕРР0И81Г
(Продолженіе)

КІЕВЪ.
Типографія M. M. ФИХА. Большая Васильковская № 10.
1902.

III. Аверройзыъ въ Падуанскои школѣ.
§ ΐ·
Падуанскій университетъ заслуживаетъ мѣсто въ исторіи фи-
лософіи не столько за провозглашеніе какого-нибудь самобытна-
го ученія, сколько за сохраненіе потомству всѣхъ другихъ піколъ
средневѣковыхъ предавай. Въ самомъ дѣлѣ, падуанская фидосо-
фія есть не что иное, какъ схоластика, пережившая самоё себя
и продолжавшая на обособленномъ пунктѣ свое медленное раэ-
рушеніе, подобно римской имперіи, сведенной къ
Константинополю или мусульманскому владычеству въ Испаніи,
заключенному въ стѣнахъ Гренады. Арабская школа перипатетиковъ,
олицетворенная Аверроэсомъ, такъ сказать, окапывается на сѣверо-
востокѣ Италіи и тамъ влачить свое существование до первой
половины ХѴП столѣтія. Кремонини, умерпгій въ 1631 году, есть,
собственно говоря, послѣдній схоластикъ.
Какъ могла эта нелѣпая философія оказаться такой
живучей, не смотря на насмѣтптси Петрарки, не взирая на нападки гу-
манистовъ, въ странѣ, которая первая приняла новую культуру?
На этотъ вопросъ нужно отвѣтить, мнѣ кажется, что движете
эпохи возрождѳнія было явленіемъ литературнымъ, а не фило-
софскимъ. Варварская Европа нашла въ себѣ самой стремленіе
къ научной любознательности, но въ ней не было чувства
красоты формъ. Она проходила теперь курсъ риторики въ школь
древнихъ. Представителямъ движенія въ эпоху возрожденія
никогда не удалось рѣпштельно взять философш въ своп руки.
Такимъ обраэомъ, это преподаваніе піло по старой колеѣ; педан-
тическія и грубыя средневѣковыя традиціи увъковѣчились тамъ,
тонкіе умы покинули этотъ пріютъ ссоръ и дурного тона, гдѣ
говорили на варварскомъ жаргонѣ и гдѣ хозяевами были
шарлатаны. Всякая истина чрезвычайно сложна и неуловима, и діалек-
тикѣ не дано овладѣть ею. Въ геометріи, въ алгебрѣ, гдѣ основа-
воя такъ просты и абсолютно вѣрны, можно предаваться игрѣ фор-
мулъ и комбинировать ихъ до беэконечности, не думая о той
действительности, которую онѣ представляютъ. Въ наукахъ-же,
касаюпщхся нравственности и политики, гдѣ принципы по сво-
имъ недостаточно яснымъ и всегда неполнымъ выражѳніямъ
наполовину въряы, а наполовину невѣрны,—результаты разсужденія
справедливы только при условіи, чтобы ихъ проверяли на каж-

6
АВЕРРОЭСЪ И АВБРРОИЗМЪ.
домъ шагу здравый смыслъ и онытъ. Такъ какъ силлогизмъ
совершенно исключаешь оттѣнки, а истина вся въ оттѣнкахъ, то
силлогизмъ есть безполезное орудіе для отысканія истины въна-
укахъ нравственныхъ. Проницательность, гибкость, всестороннее
развитіе ума—вотъ настоящая логика. Форма въ философіи
имѣетъ, по крайней мѣрѣ, одинаковое значеніе съ сущностью; обо-
ротъ, данный мысли, есть единственное возможное доказательство,
и въ одномъ смыслѣ справедливо будетъ сказать, что гуманисты
возрожденія, повидимому, занятые только мыслью хорошо
выразиться, были болѣе дѣйствительными философами, чѣмъ па-
дуанскіе авѳрроисты.
По справедливости слѣдуетъ сказать, что падуанская школа
не одна была виновата въ этомъ странномъ анахронизмѣ.
Неточно считать, что схоластика кончается въ XV, въ XVI, иди
даже въ ХѴП столѣтіи. Развѣ мы не видѣли, что знаменитый
орденъ горячо возсталъ противъ Декарта во имя Аристотеля,-
я разумѣю школьнаго Аристотеля, т. е. тѣ тетрадки, которыя цѣ-
лыя поколѣнія профессоровъ передавали изъ рукъ въ руки?
Легко было-бы показать, что схоластика продолжается еще и въ
настоящее время и не въ одной школѣ х). Ничто не можетъ
сравниться съ странными контрастами, представляемыми въ этомъ
отношѳніи программами (rotuli) XVI и ХѴП столѣтій, которыя
падуанскій университетъ хранить до сихъ поръ. Рядомъ съ
истинной наукой, представителями которой являются Фаллопій
и Фабрицій изъ Аквапенденте, стоить богословіе, преподаваэмое
доминиканцемъ, secundum viam S. Thomae, и францисканцѳмъ,
secundum viam Scoti. Кремонини объявляетъ своимъ слушателямъ,
что онъ иэложилъ трактатъ о Происхожденіи и Разрушеніи,
храктатъ о Небѣ и Мірѣ 2) съ содержаніѳмъ въ двѣ тысячи фло-
риновъ, между тѣмъ какъ Галилей, получая гораздо меныпій
гонораръ, будетъ объяснять Элементы Эвклида 8).
Падуанская школа есть школа профессоровъ. Отъ нея не
осталось ничего, кромѣ. лекцій, a лекціи въ ту эпоху еще не
умѣли обращать въ книги. Поэтому эта школа не оставила
ничего, что возможно было-бы прочесть или что имѣло-бы хоть какую-
нибудь цѣну при настоящемъ состоявши человѣческаго ума.
Школа профессоровъ можетъ оказать болыпія услуги наукѣ, но не
можетъ представить природу человѣка въ ея общей сложности.
Падуанская философія—это сама Падуя. Въ сравнѳніи съ тосканскими
городами, этотъ городъ ничтоженъ и не имѣетъ своего генія. Все,
что въ немъ есть прекраснаго,—Арена, Ваптистера, Ragione,
Santo—было тамъ создано иностранцами. Что такое святой Антрній,
цвѣтъ Падуи, настоящее падуанское созданіе, въ сравненіи съ
*) Меня увѣряли, что въ нѣкоторыхъ семинаріяхъ въ Ломбардіи учатъ ѳщѳ
философіи по тетрадкамъ ПадуанскоЙ школы XY1 столѣтія.
*) Въ раздѣленіи каѳедръ придерживались 8аглавій аристотелевскихъ
трактатовъ; была каѳѳдра трактата о Душѣ, каѳедра Аналитики, каѳѳдра Со-
фивмовъ Гентисбѳра и т. д
*) Въ падуанскомъ унжвврситѳтѣ еще и теперь равскавываютъ, что по-
слѣ открытія спутнивовъ Юпитера Кремонини, находя это открытіе против-
нымъ Аристотелю, сталь съ тѣхъ поръ упорно отказываться смотрѣть въ те-
лескопъ.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСБОЙ ШКОЛЬ.
7
Францискомъ Асеизскимъ, съ Катериной Сіенской? Его чудеса—
плодь самаго жалкаго воображенія: вся легенда его — самаго
дурного сорта.
Умственное движете въ Бодоньѣ, Феррарѣ и Венеціи
совершенно примыкаегъ къ падуанскому. Университеты Падуан-
сесій и болонскій въ дѣйствительности составляютъ одинъ,—по
крайней мѣрѣ, по каѳедрамъ философіи и медицины. Тѣ-жѳ
профессора перѳѣзжади почти ежегодно изъ одного въ другой,
чтобы добиться увеличенія платы. Падуя, съ другой стороны, была
латинскимъ кварталомъ Венеціи: все, что преподавалось въ падуѣ,
печаталось въ Венедіи. А потому будемъ помнить, что подъ име-
нѳмъ падуанской школы здѣсь разумѣется все философское раз-
витіе на сѣверо-востокѣ Италіи.
§2.
Изучеше медицины болѣе всего способствовало основанію
въ Падуѣ господства арабовъ. Петръ Албанскій въ этомъ отноше-
ыіи можетъ считаться основателемъ Падуанскаго аверроизма х).
Его „Conciliator differentiarum philosophorum et medicorumu
(Примиритель разногласій философовъ и медиковъ) служить прелю-
діей къ опытамъ Зимары и Томитануса примирить Аристотеля
съ Аверроэсомъ. Странное дѣло, однако! Петръ Албанскій не знаетъ
ни „Colliget*, ни медицинскихъ сочиненій Аверроэса: всѣ цитаты,
которыя онъ приводить изъ этого автора, заимствованы изъ его
фидософскихъ сочиненій. Но, по другому поводу,—я5раэумѣю
его подозрительную репутацію и двусмысленную религію,—Петръ
Албанскій скорѣе можетъ быть названъ аверроистомъ.
Кощунственная мысль составить гороскопъ религій, занимавшая впослѣд-
ствіе Помпонадія, Пикъ дела Мирандоля, Кардана, Ванини,
высказана въ первый разъ, какъ мнѣ кажется, въ его сочиненіяхъ
съ поразительной смѣлостью. „Ex conjunctione Saturni et Jovis
in principio Areitis, quod quidem circa finem 960 contingit aonorum...
totus mundus inferior commutatur ita quod mon solum régna, sed
et leges et prophetae consurgunt in rrmndo... sicut apparuit in
adventu Nabuchodonosor, Moysi, Alexandri Magni, Nazarei, Macho-
meti2)". Это написано въ 1303 году. Петръ Албанские умеръ во
время слѣдствія по его обвиненію; инквизиція вознаградила себя
тѣмъ, что сожгла его кости8), а имя его осталось въ народной
памяти въ связи съ адскими замыслами, возбуждавшими
таинственный ужасъ.
Вся падуанская медицина съ этихь поръ посвящена Авер-
роесу4). Доктора составляли въ это время, на сѣверѣ Италіи,
J) Тирабоски (Storia délia letfc. ital, t. V, 1. II chap. Π, § 3), утверждаетъ,
что Петръ Албанскіи—первый авторъ, цитиружицій Аверроаса въ Итадіи. ^го
сказано слишкомъ сьгвло.
*) „ConciL controv". f. 15 (Venet 1565).
*) Его надгробный камень, однако, находится на кпадбищѣ Пустынни-
ковъ съ такой надписью: „Petri Aponi ciiieres. Ob. апн. 1315, aet. 66е.
4) Nec aliter medico phUosophandum putabant, quam Averrois et Avicen-
пае doctrina. Facciolati, „Fasti. G-ymnasii Patavini", 1-a pars, p. ХЫ2С—Tiiabo-
schi t. Y, 1. П, cap. 11, § 2 sqq.

8
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЭМЪ.
независимый, богатый классъ, на который духовенство смотрѣло
косо и мнѣнія котораго въ рѳлигіоэномъ отношеніи были, кажется,
довольно свободны. Медицина, арабщина, аверроизмъ, астрологія х),
невѣріе—стали почти равнозначущими словами. Чекко д'Асколи
присужденъ, въ 1324, Болонской инквизиціей къ уничтожению
всѣхъ его книгъ по астрологіи и къ присутствію каждое воскре-
сеніе на проповѣди въ доминиканской церкви, потому что онъ
говорилъ противъ вѣры 2); позже онъ былъ сожженъ и Орканья
помѣщаетъ его въ одномъ изъ отдѣленій своего Ада.
Положительное и склонное къ матеріализму направленіе ума,
преобладающее въ Сѣверной Италіи, выясняется, вольнодумцы
размножаются, и здѣсь, какъ вездѣ, стараются прикрыться именемъ
Авѳрроэса. Но нисколько суровыя формы перипатетизма и невѣ-
жество арабской школы привели аверроистовъ къ надменному
педантизму, который не могъ понравиться болѣе просвѣщеннымъ
умамъ Тосканы. Тонкій инстинктъ Петрарки замѣтилъ этотъ от-
тѣнокгь съ поразительнымъ остроуміемъ: антипатія къ авѳрроизму
въ медицинѣ есть главная черта его жизни, вызывающая самыя
мплыя вспышки этого очаровательнаго ума.
§ з.
Петрарка заслуживаешь названія перваго человѣка новаго
времени въ томъ смыелѣ, что онъ первый въ Италіи обнаружилъ
тонкое пониманіе античной культуры, этого источника всей нашей
цивилизаціи. Въ средніе вѣка не разъ дѣлались попытки
связать порванную нить и продолжать классическія традиціи. Но
средніе вѣка, не смотря на свое прѳклоненіе перѳдъ древнимъ
міромъ, никогда не могли понять того, что въ немъ есть живого
и плодотворнаго. Петрарка, напротивъ, былъ самъ действительно
древнимъ. Онъ первый открылъ секреть благородяаго, широкаго,
либеральнаго пониманія жизни, который исчѳзъ изъ міра со
времени торжества варварства. Петрарка долженъ былъ, слѣдова-
тельно, ненавидѣть средніе віка и все, что съ ними было связано.
Арабская наука казалась ему остаткомъ педантизма этой эпохи.
Пока оригинальные источники древней науки оставались
недоступными для Запада, арабы оказывали неоепоримыя услуги. Но
передъ самой древностью эти неумѣлые истолкователи были
только затрудненіемъ. Смѣпшое увлечевіе ихъ послѣдователей вызвало
въ раздражительной и впечатлительной натурѣ Петрарки
сильный припадокъ досады 8).
х) Астрологія была очень близка арабскому уму. Впрочемъ, въ это время
думали, что Аверроэсъ возставалъ противъ притязаній этой воображаемой
науки. „Dicam ergo cum Аѵѳггое: Astrologia nostri temporis nulla est. Sed sta-
tim dicit astrologus (scil. Petrus Aponus): Averroes non scivit astrologiam; sed
astra non mentiuntur". Benvenuto d' Jmola, ad. Jnf. XX. apud Muratori, „Antiq".
t. Ш, col. 947.
3) Ср. Тирабоски, т. V, кн. Π, cap. 11, § 15.
3) Г. Геншель выразилъ ввгляды, очень сходные съ тѣми, которые слѣ-
дуютъ дальше, въ „AUgemeine Monatschrift" въ Килѣ, въ авг. 1853 года.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ПГКОЛВ
9
Это отвращеніе видно на каждой страницѣ его еочиненій.
Петрарка даже не хочетъ выздоровѣтъ ни по оовѣтамъ арабской
медицины, ни отъ лѣкарствъ, носяпшхъ арабская навванія *). „Сдѣ
лай мнѣ милость,—говорить онъ своему другу, Жану Донди 2):—
во всемъ, что меня касается, не обращай никакого вниманія на
твоихъ арабовъ, какъ будто-бы ихъ и на свѣтѣ не было. Я
ненавижу все это племя. Я внаю, что Греція произвела ученыхъ и
краснорѣчивыхъ мужей: философы, поэты, ораторы, математики,—
всѣ появились оттуда; тамъ-же родились и отцы медицины. Но
арабскіе медики!., ты долженъ знать, что это такое. Что до меня
касается, то я знаю ихъ поэтовъ; нельзя себѣ представить
ничего безсидьнѣе, разслабленнѣе, непристойнѣе 3)... Врядъ-ли
кому-нибудь удастся убѣдить меня, что изъ Аравіи можетъ
выйти что-нибудь доброе 4). А вы, не смотря на то, ученые мужи, по
непонятной для меня слабости, осыпаете ихъ незаслуженными
похвалами; до такой степени, что при мнѣ одинъ докторъ ска-
залъ, при одобреніи своихъ коллегъ, что если бы онъ нашелъ
современника равнаго Гиппократу, то, можетъ-быть, позволилъ-бы
ему писать, если-бы не писали арабы; такое слово, я не скажу:
обожгло мое сердце, какъ крапива,—но прокололо его наскозь,
какъ стилетомъ, и его было-бы достаточно, чтобы заставить меня
побросать въ огонь всѣ мои книги... Какъ! Цицеронъ могъ быть
ораторомъ послѣ Демосѳена; Виргилій—поэтомъ послѣ Гомера;
Титъ-Ливій и Саллюстій—историками послѣ Геродота и Ѳукидида,
a послѣ арабовъ нельзя уже будетъ больше писать!.. Мы были
часто равны грекамъ, иногда превосходили ихъ, а, значить, и
всѣхъ людей, кромѣ, говорите вы, арабовъ! О, безуміе! 0,извра-
щеніѳ понятій! О, геній Италіи, заснувшій или потухшій" б)!
Ненависть Петрарки къ астрологамъ и докторамъ 6)
происходила оттого, что и тѣ, и другіе были въ его глазахъ
представителями арабскаго духа, фаталистическаго и безбожнаго мате·
ріализма. Кажется, впрочемъ, что во всѣ времена медицина
пользовалась привилегией возбуждать противъ себя гуманистовъ и
нѣкоторыхъ людей съ честяымъ умомъ. Ненависть къ докторамъ
сдѣлалась у Петрарки, почти маніей въ послѣдніе годы его жизни. У
него было нѣсколько столкновений въ Авиньонѣ съ докторами
х) „Contra medicum quemdam invect." т. II. p. 1093. 1097.—„Rer. sen."
XXII, p. 907. (Изд. Генрикпетри, 1554).
а) Senil. XII Ep. 2 (τ. Π, p. 904)^Seclusis Arabum mendaciis. („Contra
med. quemdam invect." p. 905).
3) Какъ Петрарка могъ знать арабскую поэзію, о которой средніе вѣка
нѳ имѣли ни малѣйшаго понятія?
4) Unum, antequam desinam, te obsecro, ut ab onmi consilio mearum re-
rum tui isti Arabes arceantur atque exulent: odi genus universum... Vix mini рег-
suadebitur ab Arabia posse aliquid boni esse. (T. H. p. 913).
5) . . . Arabiculis, ut vos velle videmini, duntaxat exceptis! О in farm's
exceptio! О vertigo rerum admirabilis! О Italica vel sopita ingénia vel extincta! (Ibid.).
б) Ср. Тирабоски t. V, 1. Π, cap. ΠΙ, § 1, sqq.—Шпренгель, Hist de la
méd." т. П, p. 477—78. Андре, „Dell origine", etc. т. 1-er, p. 153 (Parma 1782),
и разсужденіе о Пѳтраркѣ, какъ о критикѣ современной, ему медицины, въ
„Janus", журналѣ по исторіи медицины, издаваемомъ въ Бреславдѣ, A.W. Ε. Th.
Henschel, т. 1-ег (1846), p. 183 et suiv.

10
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
иады, которые выказывали презрѣше къ поэтамъ, какъ къ лю-
дямъ безполезнымъ и безъ профессіи *). По этому случаю онъ
и написалъ свои четыре книги, озаглавленныя Invectives contre
un médecin 2) (Брань на одного доктора)—объемистое еочиненіе,
гдѣ онъ собралъ противъ искусства врачевать всевозможные
упреки, чтобы договориться до вывода: нѣтъ на свѣтѣ доктора,
которому можно было бы довѣриться3). Въ письмѣ къ Воккаччіо 4),
онъ остроумно осмѣиваетъ шарлатанство и тщеславіе докторовъ
своего времени, которые не иначе появляются въ публикѣ, какъ
прекрасно одѣтые, на великолѣпныхъ лошадяхъ, съ эолотыми
шпорами и властнымъ видомъ, съ блестящими на пальцахъ
кольцами и драгоцѣнными камнями 5). „Недостаѳтъ только, говорить
онъ, чтобы они потребовали себѣ почестей тріумфа; и, въ самомъ
дѣлѣ, они его заслуживаютъ, ибо нѣтъ никого между ними, кто
не убилъ бы, по крайней мѣрѣ, пять тысячъ человѣкъ,—число
требуемое для предъявленія права на эти почести". Въ другомъ
письмѣ, адресованномъ Пандольфу Малатестѣ, онъ разсказываѳтъ,
а, можетъ быть, и выдумываетъ въ доказательство своему
положению, самые веселые анекдоты 6). Должно быть, падуанскіе
поэты были ему благодарны за этотъ походъ противъ педантизма
докторовъ, такъ какъ долгое время спустя, одинъ падуанецъ
предложилъ воздвигнуть ему на свой счетъ статую на Prato délia
Valle, съ условіемъ, чтобы ему позволили написать на ней:
Francisko Petrarchae
Medicorum hosti infensissimo.
Ангипатія Петрарки ко всему, что отзывалось шарлатанствомъ,
не позволила ему оцѣнить услугу, оказанную медицинской
шкодой, при всѣхъ ея смѣшныхъ сторонахъ, человѣческому уму
основатель свѣтской и раціональной науки. Всякій разъ какъ Италія
желала реагировать противъ народнаго суевѣрія, она впадала въ
какой-то жесткій, неподатливый, нетерпимый матеріализмъ. Авѳр-
роэсъ и арабы были въ эту эпоху для свободныхъ мыслителей
Сѣверной Италіи паролемъ и лозунгомъ. Нельзя было
претендовать на титулъ остроумнаго философа, если не клясться именѳмъ
Аверроэса. Петрарка самъ разсказываетъ намъ забавныя
приключения по этому поводу 7). Однажды къ нему пришелъ въ его
библіотеку,въ Венещи, одинъ изъ тѣхъ аверроистовъ, „которые,
l) Semi. т. XII, ер. 1 et 2 (т. II, р. 900, 908, 914) L. XV, sq. 3 (р. 951, sqq.)
) Opp. т. II, p. 1086, sqq.—Сравните съ критикой Луиса Вивеса, „De
causas corruptarum artmm, т. V (Opp. т. Ι, ρ 413, sqq. Bale, 1555).
a) De medicis non modo nil sperandum, sed valde etiam metuendum.
(Opp. τ U, p. 801Y
4) Senil. 1. V. cp. 4. (Т. Π, p. 796, sqq.)
3) Медицинскіе трактаты въ средніе вѣка беззастѣнчиво совѣтуютъ
доктору придавать себѣ побольше значенія посредствомъ самаго наглаго
шарлатанства. Op. Геншель, Janus, t. 1-ег, p. 307 sqq.—Дарембергъ „Yoyage médico-
littéraire en Angleterre**, p. 14.
e> Senil. L ХШ, ep. 8—Cp. Ibid. L. XIV, ep. 16.—L. XII, ep. 1 et 2.—L. Ш
ѳр. 4.
T) Senil. 1. V, ep. 3 (τ. Π, p. 796).—Ср. Tiraboschi, т. V, p. 190 и слѣд.
(Изд. Модена).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЪ.
II
по обычаю совреыенныхъ философовъ, считаютъ
своимъ непремѣннымъ долгомъ лаять наХриста и
на его сверхъестественное ученіе".Петраркаосмѣдился
въ разговорѣ привести какое-то изречете святого Павла; этотъ
человѣкъ нахмурилъ съ пренебрежевгіемъ брови 1). „ Оставь про
себя,—сказалъ онъ ему:—ученыхъ такого рода". „Что до меня,
то у меня есть учитель, и я знаю, въ кого увѣро-
валъ" 2). Петрарка попытался защищать апостола. Аверроистъ
засмѣялся:—Ну,—сказалъ онъ,—оставайся вѣрнымъ христіаниномъ;
я-же не вѣрю ни одному слову изъ всѣхъ этихъ басенъ. Твой
Павелъ, твой Августинъ и всѣ эти люди, которыхъ ты такъ
уважаешь, были просто болтуны. Ахъ! есди-бы ты могъ читать Авѳр-
роэса!.. Ты увидѣлъ-бы насколько онъ выше ихъ всѣхъ!" 3)
Петрарка, съ трудомъ сдержавъ свой гнѣвъ, взядъ аверроиста
за плащъ и попроси ль его больше не приходить. Въ другой
разъ, когда Петрарка позволилъ себѣ цитату изъ Св. Августина,
говоря съ однимъ изъ этихъ вольнодумцевъ, тотъ возразилъ:
„Какая жалость, что такой геніальный умъ вѣритъ въ такія пу-
стыя басни 4). Но я возлагаю на тебя большую надежду, и когда-
нибудь, навѣрное, ты придешь къ намъ".
Кажется, и въ действительности Петраркѣ нѣкоторое время
аверроисты надоѣдали своими приставаніями δ). Его трактатъ
„De sui ipsius et multorum ignorantiau 6) есть не что иное, какъ
пересказъ разговоровъ его въ Венеціи съ четырьмя друзьями
аверроистами, которые все употребили въ дѣло, чтобы привлечь
его на свою сторону. Петрарка разсказызаетъ сначала, какія уси-
лія они употребляли, уговаривая его то порознь, то вмѣстѣ, и
досаду ихъ на его серьезное отношеніе къ своей религіи и на
авторитетный для него цитаты изъ Моисея и св. Павла. Наконецъ, они
стали совѣщаться, не есть-ли потерянный трудъ хлопотать о
его обращеніи, и въ результатѣ назвали его добрымъ человѣкомъ
безъ литературнаго образованія: Brevem âifîinitivam banc tulere
sententiam, scilicet me sine litteris virum bonum". Рукопись изъ
библіотеки святыхъ Іоанна и Павла доставила имена этихъ четы-
рехъ аверроистовъ; это были, какъ говорятъ, Леонаръ Дандоло, Ѳо-
ма Таленто, Захарія Контарини, вс'ѣ трое изъ Венеціи, и докторъ
Гвидо да-Баньоло,# изъ Реджіо 7). Аверроизмъ вошелъ въ моду
L) Шѳ spumans rabie, et contemptus supercilio frontem turpans: Tuos (in-
quit) et Ecclesiae doctorculos tibi habe...
*) Это изрѳченіѳ изъ II посланія къ Тимоѳею (1, 12), цитируется въ на-
смѣшку и относится къ Аверроэсу.
3) Ad haec ille nauseabondus risit: „Et tu (inquit) esto Christianus bonus;
ego horum omnium nihil credo. Et Paulus et Augustinus tuus, hique omnes alii
quos praedicas, loquacissimi homines fuere. Utinam tu Averroim pati posses, ut
yideres quanto ille tuis his nugatoribus major sit!- Exarsi, fateor, et vix manum
ab illo impuro et blasphemo ore continui...
M T. II, p. 1055.
5) Neque illis ignota est bibliotheca nostra, quam toties me tentantes in-
gressi sunt (Т. П, p. 1054).
6; Opp. т. II, p. 1035 et sqq.
7) Primus miles, secundus simplex mercator. tertius simplex nobilis, quar-
tus medicus physicus. P. degli Agostini, Scritt. Venez, т. 1-ег, p. 5.—Trraboschi,
1. с—De Sade, rMém. sur la vie de Pétrarque*', т. Ill, p. 752.

12
АВЕРРОВСЪ И АВЕРР0И8МЪ.
въ высшемъ венеціанскомъ обществѣ, и нужно было заявлять о
своей принадлежности къ нему, если кто желалъ прослыть за
порядочнаго человѣка *). Но подъ этимъ именемъ скрывалось
самое рѣпштельноа невѣріе. яЕсли-бы они не боялись людскихъ
мученій гораздо болѣе, чѣмъ Божьихь, они осмѣлились-бы,
говорить Петрарка, не только оспаривать сотвореніе міра по Тимею,
но и Книгу Бытія Моисея, католическую релшію и святое
учете Христа. Когда ихъ не удерЖиваетъ это опасеніе и они
могутъ говорить безъ стѣсненія, они прямо опровергаютъ
истину; на своихъ тайныхъ собраніяхъ они смѣются надъ Христомъ
и преклоняются передъ Аристотелемъ, котораго не понимаютъ.
Когда они ведутъ свои словопренія публично, они увѣряютъ,
что не касаются вѣры, т. е. что они ищутъ истины, не касаясь
вѣры, a свѣта, повернувшись спиною къ солнцу. Но въ тай-
нѣ нѣтъ такой хулы, софизма, шутки, сарказма, которыхъ
они не произнесли бы при громкихъ апплодисментахъ своихъ
слушателей. И какъ же имъ не бранить насъ необразованными
людьми, когда они называютъ „идіотомъ" Христа, нашего
учителя? А сами ходятъ, надутые своими софизмами, и самодовольно
хвастаютъ умѣніемъ спорить обо всемъ, ничему не учившись".
Петрарка излагаѳтъ затѣмъ мудреные вопросы, которые они
поднимали по поводу Аристотелѳвыхъ Проблемъ 2), и препирательства
ихъ о сотвореніи и вѣчности міра, о всемогуществѣ Вожьемъ, о
высшемъ блаженствѣ человѣка. „Безсмертные Боги!—восклицаетъ
онъ:—въ глазахъ этихъ людей не заслужишь названія
образованная человѣка, если не будешь еретикомъ, безумнымъ хулителемъ,
и если не будешь расхаживать по улицамъ, разсуждая о живот-
ныхъ и выказывая себя самого скотомъ. Чѣмъ болѣе кто
обнаруживаешь ярости въ нападкахъ на христіанскую религію, тѣмъ
онъ остроумнее и ученѣе въ ихъ глазахъ. Если позволить себѣ
ее защищать, тотчасъ дѣлаешься слабоумнымъи глупцомъ, при-
крывающимъ свое невѣжество покровомъ вѣры. А я,—прибавляете
Петрарка:—чѣмъ бодѣе унижаютъ вѣру въ Христа, тѣмъ болѣе
люблю Христа, тѣмъ сильнѣе утверждаюсь въ его ученіи. Со
мной случается тоже, что съ сыномъ, у котораго любовь къ отцу
охладѣла и который, услышавъ, какъ задѣваютъ честь его отца,
чувствуетъ, что въ сердцѣ его разгорается любовь, казавшаяся
потухшей. Клянусь именемъ Христа, часто кощунства еретиковъ
И8Ъ христіанина дѣлали меня христіаннѣйшимъ".
Петрарка не довольствовался такими назидательными рѣ-
чами. Онъ началъ настоящее опровержение заблужденій аверро
истовъ, но не могъ его окончить. Онъ настойчиво уговаривалъ
х) Cogitant se magnos, et sunt plane omnes divites, quae nunc una moita-
libus magnitudo est. (T. 11, p. 1038).
*J) Quot leo pilos in vertice. quot plumas accipiter in cauda, ut adversi coe-
unt elephantes, etc .. Quae denique quamvis vera 'essent, nihil penitus ad beatam
yitam (p. 1038). Solebant illi vel aristotelicum problema, vel de animalibus aliquid
in medium jactare: ego autem vel tacere, vel jocari, vel ordiri aliud, interdumque
subridens quaerere quonam modo id scire potuisset Aristoteles, cujus et ratio
nulla est et experimentum impossibile. Stupere illi, et tacite subirasci, et bias-
phemum velut aspicere. (P. 1042J.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
13
одного изъ своихъ друзей, Луиджи Марсильи, августинскаго
монаха, взяться за эту работу. „Я прошу у тебя послѣдней
милости, г)—пишетъ онъ ему:—какъ только у тебя найдется свободное
время, возстань противъ этой бѣшеной собаки, Аверроэса,
который, внѣ себя отъ слѣпой ярости, не перестаетъ лаять на Христа
и католическую ^религію. Ты энаешь, что я началъ-было собирать
отовсюду его богохульства, но занятій у меня больше, чѣмъ
когда бы то ни было, а потому недостатокъ времени, а также и умѣ-
нія, отклонилъ меня. Приложи всѣ силы твоего ума къ этому
дѣлу, которое до сихъ поръ находится въ такомъ постыдномъ
пренебреженіи, и посвяти мнѣ твое сочиненіе, живому или
мертвому".
Думать, что это сопротивлееіе аверроизму исходило изъ
ограниченнаго католицизма, значило-бы не понимать характера
Петрарки. Тотъ носитель лучшихъ стремленій носато времени,
который почти за два вѣка до Лютера восклицалъ:
DelTempia Babilonia ond'è fuggita
Ogni vergogna, ond'ogni bene è fori,
Albergo di dolor, madré d/errori,
Son îuggit'io per allungar la vita.
(Изъ нечестпваго Вавилона, изъ котораго бѣжалъ всякій
стыдъ, всякое добро, изъ города печали, отца
заблужденій,—оттуда бѣжалъ я, чтобы продлить жизнь), тотъ, кто обратился* къ
римскому народу съ письмомъ „De capessenda libertate", и въ
своемъ энтузіазмѣ къ личности Кола ди-Ріенци, воскликнулъ:
rRoma mea sarà ancor bella!u—не могъ испугаться эмансипацііі
умовъ. Но Петрарку раздражала надменная спесь аверроистовь.
Этотъ деликатный и тактичный Тосканецъ не могъ выносить
жестокаго и педантичнаго тона венеціанскаго матеріализма. Мно-
гіе утонченные умы предпочитаютъ быть вѣрующими, чѣмъ
выказывать невѣріе дурного тона.
Такова была судьба Аверроэса выполнять въ исторіи
параллельно два назначенія: одно—въ классическомъ обученіи, другое—
среди свѣтскихъ людей и вольнодумцевъ. Эти двѣроли не стояли,
однако, совершенно особнякомъ другъ отъ друга; злоупотребленіе
именемъ Аверроэса поддерживалось учительекимъ авторитетомъ,
которымъ онъ пользовался въ школахъ. Привычка къ выродив-
шемуся схоластическому ученію ввела во всеобщее употреблѳніе
Великій Комментарий въ верхней Италіи. Съ первой половины
XIV столѣтія, Григорій де-Римини, Іеронимъ Феррари, Жанъ
изъ Жандена и брать Урбано иаъ Болоньи даютъ совершенно
установившееся образцы того обученія, которое должно было
продолжаться въ ПадуЬ до полрвины ХѴП столѣтія.
*) Epist ultima sine tituk> (Opp. vol. II, p. 732)— Cp.Tirabo8ehi;T.-Y, L II,
cap. 1, § 23—De Sade, т. Ш, p. 761.

14
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
Немногіѳ писатели бывали болѣе цитированы, а потомъ бо-
лѣе забыты, чѣмъ Жанъ изъ Жандена г):
И, одпако, онъ былъ однимъ изъ тѣхъ учителей, котораго
школьная напыщенность наградила титуломъ „монарха
философии и князя философовъ". Хотя онъ родился во Фран-
ціи и быль блестящимъ профессоромъ въ п"арижскомъ универ-
ситетѣ 2)т Жанъ изъ Жандена принадлежитъ въ дѣйствительности
къ Падуанской школѣ: тамъ его имя осталось зыаменитымъ 3);
тамъ онъ познакомился съ Марсилемъ Падуанскимъ, а, можетъ
быть, и съ Петромъ Албанскимъ, съ которыми онъ поддерживалъ
отношенія изъ Парижа и которые сообщали ему обо всѣхъпроиз-
веденіяхъ аверроистовъ. Онъ &акъ и Марсиль, принялъ сторону,
Людовика Баварскаго въ ссорѣ этого императора съ Іоанномъ
ХХП, былъ сотрудникомъ при изданіи знаменитаго сочиненія
„Defensor pacisa, и былъ осужденъ только въ 1328 году 4).
Его „Вопросы* и комментаріи къ Аристотелю и Аверроэсу, а
въ особенности „De substantia о г bis", были нѣсколько разъ
напечатаны въ Венеціи, въ 1488, 1496 и 150 L годахъ.
Императорская библіотека имѣетъ его обширный напечатанный
комментарий къ комментарию Петра Албанскаго къ Проблемамъ
Аристотеля. Жанъ изъ Жандена первый въ Парижѣ узналъ черезъ
посредство Марсиля о сочиненіи Петра Албанскаго б). Зимара 6) причи-
сляетъ Жана [изъ Жандена къ аверроистамъ. И онъ дѣйстви-
тельно принадлежитъ къ нимъ по своему методу и пріе
мамъ преподаванія; Аверроэсъ въ его глазахъ „perfectus et
*) Жандѳнъ — это деревня изъ кантона Signy l'Abbaye, въ Арденскомъ
департамѳнтѣ. Это названіе послужило источникомъ для множества ивмѣ-
неній: Яндунусъ, Іоаннесъ де-Гандаво, дѳ-Ганъ, де-Гавдуно, де-Гондуно,
де-Гандино, де-Гедено, де-Яндано, де-Яндоно, Іоаннесъ Яндо, и т. д.
Зимара („Solut. contrad.tt f. 107v°, 170v°, 214) и Антоній Брассавола изъ Феррары
въ своемъ комментаріи къ „De Substantia Orbis" называютъ его даже Іоан-
весъ Андегавензисъ.
*) D'Achery, „Spicil*4. т. Ш, р. 85 (edit, alt.) Упомннаютъ о немъ какъ о
профессорѣ въ Перузіи. Не прочли ли, пожалуй, Perusioe вмѣсто Parisius.
*) Сонѳтъ Дино .Компанъи, изданный Г. Озанамомъ („Documents
inédits pour servir à l'histoire littéraire de l'Italie", p. 319—320j, посвящѳнъ
какому-то Maestro Giaiidino, философу и физику, котораго поэтъ хвалить за
ученость и сочиненія. Можно было бы, безъ натяжки, отождествить это лицо
съ Жаномъ изъ-Жандена. Дино жилъ до 1323 года.
4) Cp.Martene, „Thesaurus noYus Asreed." Π, col. 704 etsuiv.—Baluze. Mis-
cell. т. I, p. 311 et suiv. (Paris, 1678)-J. Wolf. Lect. Memorabr Centenarii XVI,
τ. I, p. 914.—Fabricius rBibl. mecL et inf. lat.u т. IV, p. 77.—Bandini, „Bibl. Leo-
poldina Laurent т. Ш. col 103.—H. Warton, Appendix ad Hist, litt Guill Cave"
(Oxon. 1743), p. 36.—Ouàin, „De Script, eccl." t. Ш, p. 883.—Du Baulay, Hist,
univ. Par. I. IY, p. 163, 205, 206, 974.—Boulliot Biographie ardennaise", t. Π
p. 52—56.
*) Et ego loannes de Genduno, qui, Deo gratias, credo esse primus inter
Parisius régentes in philosophia ad quem praedicta expositio pervenit per dilec-
tissimum meum magistrum Marcilium de Padua. illorum expositionem manibus
propriis mini scribere dignum duxi, ne malorum scriptorum corruptiones damp-
nosae delectationem meam in istius libri studio minorarent librumque praeno-
minatum, scilicet illius gloriosi doctoris summas propono, Deo jubente, scolari-
bus studii Parisiensis verbotenus explicaxe. (Ms. cité, f. 1.)
·) „Solut. contrad. f. 210v°.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
15
gloriosis'simus physicus, veritatis amicus et defensor
intrepidus". Что касается ученія Жана изъ Жандена, то нельзя
сказать, чтобы оно было очень характеристично. Въ своемъ коммен-
таріи къ „De Substantia orbis", онъ защищаетъ тезисъ о
необходимости и неразрушимости небесной матеріи и опровергаетъ „совре-
менниковъ" которые утверждаютъ, что небо, состоя изъ той-же
матеріи, какъ и подлунный міръ, зависитъ въ своей
необходимости отъ внѣшней причины. Въ своемъ сочиненіи „Вопросы къ
трактату о Душѣ*, онъ излагаетъ только съ большей
проницательностью все, что можно сказать за и протпвъ аверроистиче-
скихъ вопросовъ о разумѣ:х) Существуешь-ли дѣятельный разумъ
по необходимости? Составляетъ-ли онъ часть человѣческой души?
Возможный разумъ заключаетъ-ли всегда въ себѣ дѣятельный
разумъ одного и того-же сознанія? По главному вопросу:
Единый-ли разумъ во всѣхъ людяхъ?—ему трудно придти къ какому-
нибудь рѣшенію среди противоположныхъ взглядовъ. Да, ибо,
если-бы было нѣсколько разумовъ,—разумъ одного человѣка не
походилъ-бы на разумъ другого; да, потому что при этой гипо-
тезѣ разумъ былъ бы индивидуализированъ тѣломъ; но это нелѣ-
пость, чтобы субстанція, существовавшая до соединенія съ тѣломъ,
была индивидуализирована тѣломъ. Нѣтъ, ибо тѣ-же причины
доказали-бы, что разумъ одинаковъ у всѣхъ, а это нелѣпо. Нѣтъ,
такъ какъ разумъ составляетъ главное совершенство человѣка, и я
сдѣлалось-бы индивидуумомъ посредствомъ того, что составляетъ
существо другого 3)Нѣтъ, потому что изъ этого вытекало бы, что
одинъ и тотъ-же субъектъ можетъ подвергаться противополож-
нымъ измѣненіямъ. Нѣтъ, потому что, такъ какъ разумъ вѣченъ
и родъ человѣчеекій тоже вѣченъ, разумъ былъ-бы уже совер-
шеннымъ и наполненнымъ умственными категоріями.3)
„Я-же,говорить онъ, хотя мнѣніе Комментатора и Аристотеля опредѣленно,
и этого мнѣнія нельзя опровергнуть логическими выводами,
думаю, что разумъ не единъ, и „что есть столько-же умовъ,
сколько тѣлъ человѣческихъ* 4). Жанъ изъ Жандена отвергаетъ
гораздо рѣшительнѣе мнѣніе, отличное отъ мнѣнія Комментатора,
и по которому одна вѣчная душа индивидуализируется въ каж-
домъ тѣлѣ, посредствомъ нѣкотораго подобія переселѳнія душъ.
Онъ утверждаѳтъ не колеблясь, и согласно съ богословскимъ
догматомъ, что душа образуется прямымъ твореньемъ Бога въ
момѳнтъ зарожденія. По многимъ другимъ вопросамъ, относя
пшмся къ разуму и умопостигаемому, Жанъ изъ Жандена тоже
расходится въ мнѣніяхъ съ Комментаторомъ.
Брать Урбано изъ Болоньи служить вторымъ примѣромъ
монаховъ, которые, какъ Баканторпъ, открыто и безбоязненно
1) Я цитирую по рукописи св. Марка, classis, VI, n° lOt, и 381 св. Ан-
тонія Падуанскаго.
l) Ego essem per esse tui, et tu per esse mei.
3) Quum intellectus sit ab aetexno, vel ab aeterno fait humana. species...
videtur qnod jam est omnio perfactus et plenus speciebus intelligibilibus.
*) Ipse est numeratus in diversis secundum numerationem corporem bu-
manorum.—На поляхъ читаѳмъ: „Opinio sacrae fidei".

16
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
привнавали себя аверроистами. Мацукелли х) и Манси 2)
утверждаютъ, что Урбано преподавалъ богословіе въ Парижѣ,
въ Падуѣ и въ Болоньѣ. Но Тирабоски 3) замѣчаетъ, что
древніе документы, бывшіе у отца Джіани 4), упоминаготъ
только о школѣ философіи, которую брать Урбано имѣлъ
въ Болоньѣ. Главное изъ его сочиненій относится къ 1334: г.,
іт въ немъ онъ самъ сообщаетъ намъ, что онъ былъ тогда
старикомъ 5). Это сочиненіе, стяжавшее ему прозвище
„Отца фидософіи*, есть объемистый комментарій къ коммен-
тарію Аверроэса къ Физикѣ Аристотеля. Антоній Алабантв,
начальникъ сервитовъ, велѣлъ напечатать его въ Венеціи въ
1492 году, подъ такимъ заглавіемъ: „U г b a η u s Α ν е г г о i s.t а, ρ h. i-
losophus summusex almiîico servorumB. M V. ordine,
commentorum omnium Averroys super librum Ari-
stotelis de Physico auditu expositor clarissimus",
съ предисловіемъ Николетти Верніаса 6). Авторъ объявляетъ въ
предисловии о намѣреніи своемъ составить подобныйже коммен-
тарій къ комментарію трактата О Небѣ и о Мірѣ. Аверроэсъ, какъ
видятъ, уже замѣнилъ Аристотеля; уже его текстъ комментируется
вмѣсто текста самого философа. Врать Урбано, но словамъ
Тирабоски, видѣвшаго одинъ экземпляръ его комментарія въ библіо-
текѣ д'Эсга въ Моденѣ, не поддерживалъ ни одного изъ вред-
ныхъ мнѣній Аверроэса. Не видно, впрочемъ, чтобы онъ
пользовался большимъ вшяніемъ, потому что рукописей его сочипеній
нельзя найти ни въ Венеціанской библіотекѣ, ни въ Ломбардскихъ.
Около того-же времени, Захарія, профессоръ риторики
(eloquentiae Іаѣіпае didascalus) въ Парижѣ пишетъ
диссертацию „De tempore et motu contra Averoymu, которая
находится подъ n° 1749 Сорбоннской библіотеки 7). Сочиненіе это
незначительно; но оно доказываете въ какомъ ходу были аверро-
истическіе вопросы въ школахъ сѣверной Италіи въ началѣ XIV
етилѣтія 8).
Павелъ Венеціанскій (умершій въ 1429 г. 9), одинъ изъ учѳ-
ныхъ, пользовавпшхся наиболыпимъ одобреніемъ въ свое время,
х) „Scritt. ital.u t. II, p. III. p. 1479.
г) „Bibl. med. et inf. lat." tconten.), t. VI, p. 308.
3) T. V, 1. П, cap. II, n° 3.
*) ..Annales servonun B. M. V." vol. 1-er, p. 271.
*) Манси (1. с.) считаетъ его гораздо менѣе древнимъ, но нѳ указывая
ни на чей авторитетъ.
6) Hain, vol. Π, pars Д, p. 496—497.
7) Ни одинъ авторъ исторіи литературы, насколько я знаю, даже Аффо,
не. говоришь объ этомъ Захаріи Пармскомъ. Сорбоннскій монускриптъ со^
держитъ два его сочиненія: вышеназванную диссертацію и очень интересную
латинскую риторику, но священную Пармскому кардиналу и Николаю,·
старость Парижской церкви, безъ сомнѣнія тому, о которомъ упоминается въ
„Gallia Christiana* (t. Vil, p. 205), около 1300 года.
8) Этотъ манускринтъ со многими другими принѳсѳнъ въ даръ Сорбон-
нѣ философомъ Жакомъ Падуанскимъ.
9) Ср. Оссингеръ „Bill. Augustin" p. 922, sqq. —Тирабоски, t. VI, 1-ге
partie, 1. H, cap. Π, § 2. — Baldassare Poli, „Supplimenti al Manuale di Tennemann",
p. 537 et 8uiv. - Въ венѳціанскихъ и падуанскихъ манускриптаіъ заключается
много свѣдѣній ио этому" предмету.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
17
какъ объ этомъ свидѣтельствуготъ множество изданій и руко-
писныхъ коиій его еочиненій, Павелъ Венеціанскій, прозванный съ
общаго coraanieH3HTexcellentissiirius philosophorum
monarchal", признаетъ съ такой искренностью, которой можно
только удивляться въ августинскомъ монахѣ, крайніе выводы изъ
теоріи аверроистовъ. „Писатели новыхъ временъ, говорить онъ, ут-
верждаютъ, что интеллектуальная душа размножается по мѣрѣ pas-
множенія индивидуумовъ, что она врождена, но не подвержена
тлѣніго; и они увѣряютъ, что таково мнѣніе Аристотеля. Но
настоящее мнѣніе Аристотеля въ томъ, что разумъ одинъ для всѣхъ
людей, сообразно съ толкованьемъ Комментатора, и исходя изъ
того положенія, что въ природѣ никогда не бываетъ ничего лиш-
няго, какъ никогда не случается недостатка въ необходимомъ.
Это не значить, однако, чтобы одна и та же душа была и
счастлива и несчастлива за-разъ, учена и невѣжественна, ибо всѣ эти
свойства души являются только случайностью. Разумъ человѣче-
скій, несотворенный, безстрастный, нетлѣнный, не имѣетъ ни начала,
ни конца; онъ не считается по числу индивидуумовъ. ÏÏ въ самомъ
дѣлѣ, все, что можетъ принять численную индивидуальность, со-
причастно матеріи. А интеллектуальная душа лишена всякой ма-
теріальной конкретности. Интеллектуальная душа есть послѣднее
изъ міровыхъ сознаній; она исключительно принадлежитъ чело-
вѣческому роду, между тѣмъ какъ душа спиритивная (sic),
посредствомъ которой человѣкъ есть животное, такого-же
свойства, какъ и душа животныхъ: она рождена и нетлѣнна 2)u.
Итакъ, Павелъ Венеціанскій долженъ быть причисленъ къ
самымъ ярымъ аверроистамъ. Онъ защищалъ въ Болоньѣ въ
присутствии всего августинскаго капитула, состоявшаго изъ слишкомъ
восьми сотъ монаховъ, при самой торжественной обстановкѣ
тезисы аверроистовъ противъ Николая Фавы. Все его діалекти-
ческое искусство не спасло его отъ пораженія. Сіэнецъ Уго Бенди,
личный врать Фавы, присутствовавши при диспутѣ, не
удержавшись, вскричалъ: „Фава правъ, а ты, Павелъ, побѣжденъ.—
„Милосердный Боже!—возразилъ Павелъ Венеціанскій:—вотъ ужъ
Иродъ подружился съ Пилатомъ"! При этихъ словахъ поднялся
общій смѣхъ, который заставилъ закрыть засѣданіе. Павелъ Вене-
ціанскій рисуется передъ нами своими современниками, какъ
дерзкій и высокомѣрный схоластъ; Фава, напротивъ, другъ Фи-
лельфа, принадлежалъ уже къ греческой школѣ, которая, столѣ-
тіе спустя, должна была свергнуть съ престола Аверроэса.
Павелъ Пергольскій, Онофріо де-Сульмона, Henricus ab Ale-
mannia, Жанъ де-Лендинара, Николай де-Фолиньо, Magister
Strodus, Гуго Сіэнскій, Марсиль де Сентъ-Софи, Жакъ де-Форли,
Ѳома Каталонскій, Адамъ Бушермефоръ, были всѣ знаменитыми
1 ) Эти титулы: „monarcha sapientiae, philosophorum suae
о ѳ t a t і s facile princep s"—раздавались удивительно легко въ Падуѣ
самымъ ничтожнымъ людямъ. Другіе назывались: „Aristotelis anima,
alter Hippocrates, summus Italiae philosophus, Aristotelis
geniu s".
2) Эта тѳорія извлечена изъ „Summa totius philosophiae" Павла Вѳнѳ-
ціанскаго

18
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
учителями въ свое время λ) и ревностными приверженцами аверро-
истской схоластики. Конечно, намъ трудно понять, чѣмъ эта фи-
лософія могла привлекать любознательную молодежь, толпившуюся
въ Болоньѣ и въ Падуѣ. Человѣкъ, посвятившій себя умственному
труду, испытываетъ глубокую грусть, когда, перерывая архивы
этой многовѣковой работы, находить погребенными въ забвеніе
цѣлыя горы вѣковѣчныхъ изслѣдов.аній, отъ которыхъ не
осталось ничего, кромѣ нѣсколькихъ никому не нужныхъ именъ.
Но онъ утѣшается мыслью, что упражненіе ума имѣетъ
абсолютную и независящую ни отъ чего цѣну, что каждая изъ этихъ
рукописей Жана изъ Жандена, Павла Венеціанскаго съ тщательно
выписаннымъ именемъ владѣльца и датою занятій, для которыхъ
она служила, вошла въ составъ научной традиціп и могла со-
дѣйствовать отчасти великому воспитанію человѣческаго ума,
гдѣ ничто не пропадаетъ. Азбука, по которой Гете научился
читать, не была безполезной книгой.
§ 5.
Гаэтано Тіенскаго (1387—1465) представляютъ обыкновенно,
какъ основателя падуанскаго аверроизма ^. Это совсѣмъ не вѣрно,
такъ кажъ авторитетъ Аверроэса былъ уже установленъ въ Падуѣ
болѣе чѣмъ за цѣлое столѣтіе до того времени, когда этотъ
учитель началъ тамъ свое преподаваніе въ 1136 году. Тѣмъ не ме-
нѣѳ, Гаэтано, своимъ богатствомъ, общественнымъ положеніемъ,
преподаваніемъ и сочинѳніями сильно способствовалъ увеличенію
авторитета Великаго Комментарія. Принадлежа по рожденію къ
одной изъ знатнѣйшихъ фамилій Виченцы 3), Гаэтано сдѣлался
однимъ изъ важнѣйшихъ лицъ падуанскаго университета и
умеръ соборнымъ каноникомъ этого города 4). Его библіотека
перешла съ его собственными сочиненіями въ аббатство Св. Джіо-
ванни въ Вердарѣ, одинъ изъ главнѣйшихъ центровъ
аверроизма, а оттуда въ библіотеку Св. Марка, гдѣ она и до сихъ поръ
представляетъ картину учещя того времени. Необыкновенное
число копій *5) съ лекцій Гаэтано, которыя находятъ въ библіотекахъ
*) Большинство этихъ авторовъ я открылъ, разбирая Венеціанскіе и Па-
дуанскіе манускрипты
*) Primus Аѵеггоі auctoritatem in gymnasio Patavino conciliasse dicitur,
ejus commentaria in philosophando unice secutus (Facciolati, „Fasti gymn". Pat,
pars П, p. 104). In explicando, omissis aliorum interpretum opinionibus, solum
Аѵегтоѳт, fidissimum philosophi commentatorem seqaebatur, eo ingenii acumi-
пѳ ut primus ei in gymnasio auctoritatem conciliaret. (Tomasinus, 111. vir. Elo-
gia, t П, p. 34—35).
3) Семейство Тіенъ пожелало, чтобы въ память знаменитаго философа
одинъ изъ его членовъ носилъ всегда имя Гаэтано. Такимъ образомъ нашъ
философъ оказывается тезкой блаженнаго Гаэтано Тіенскаго, основателя теа-
тинскаго монастыря.
4) См. жизнь Гаэтано въ замѣткѣ Кальби (въ монашествѣ Анжіоль-
Габріѳль ди С. Марія\ Bibliotheca е Storia di quei Scrittori cose délia città
come del territorio di Vicenza (Vicenza, 1772), vol. U, parte I.
5) Почти всѣ эти копіи были сдѣлаыы при жизни его, часто въ тотъ
самый годъ, когда онъ читалъ курсъ въ нихъ заключающиеся. Падуанская
библиотека св. Антонія имѣетъ нѣсколъко изящныхь копій, которыя самъ
Гаэтано принееъ въ даръ св. Антонію. Ср. Minciotti, „Catal. dei codd. man. di S.
Ant." p. 96-97.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШК0ЛѢ.
19
сѣверной Италіи, иногда съ каллиграфическими украшеніялш, и
множество выдержанаыхъ ими изданій въ первые годы по вве-
деніи книгопечатанія г), свидѣтельствуютъ о пшрокомъ распростра-
неніи ихъ въ теченіе второй половины XV столѣтія въ итальянскихъ
и даже во всѣхъ евроиейскпхъ пшолахъ.
Не нужно ожидать отъ Гаэтано никакого орпгпнальнаго
учевгія. Менѣе смѣлый, чѣмъ Павелъ Венеціанскій, онъ
отрекается отъ всѣхъ не-католическихъ выводовъ перипатетизма. Въ его
комментаріи на трактатъ о Душѣ, оконченномъ въ 1448 году,
аверроистскіе вопросы изслѣдованы во всѣхъ пхъ тончайшихъ
различіяхъ. Гаэтано старается примирить безсмертіе съ
аристотелевской теоріей воспріятія; это ему удается только посредствомъ
самой странной гипотезы *2). Въ психологической дпссертаціи,
которую онъ защищалъ въ Падуѣ 3), Гаэтано разбпраетъ вопросъ,
повидимому, сильно занимавшій школу этого времени, а именно:
слѣдуетъ-ли допустить дѣйствующее чувство (s en su s age η s),
чтобы объяснить чувствительность такъ-же, какъ допускаютъ „іп-
tellectus a g е η su, для объясненія пониманія. Нѣкоторые,
говорить Гаэтано, утверждаютъ, что дѣятельный разумъ производить
чувствующіе виды, которые становятся элементами чувства и
приписываюсь, но неправильно, это мнѣніе Аверроэсу. Другіе, вмѣ-
стѣ съ Жаномъ изъ Жандена, предполагают^ въ чувственной,
какъ и въ умственной душѣ, два порядка силъ,—однѣ страдатель-
ныя, другія дѣятельныя. Наконецъ, третьи, и они ближе другихъ
къ нстинѣ, не признаютъ существованія „sensus agens", а дума-
ютъ, что чувствительныхъ предметовъ, съ одной стороны,
достаточно для произведенія впдовъ, а видовъ, съ другой стороны,
достаточно для объяснения чувства, безъ вмѣшательства спеціальнаго
агента. Въ другой диссертаціи, гдѣ Гаэтано разбираетъ вопросъ о
вѣчности разума, онъ вкратцѣ излагаетъ свои выводы такъ:
интеллектуальная душа происходить непосредственнымъ твореньемъ
и вкладывается затѣмъ въ матерію. Разумъ, разсматриваемый въ
отдѣльности, слѣдовательно, врождеаъ и знатненъ. Но душа че-
ловѣческая, разсматриваемая въ совокупности своихъ
способностей, безсмертна. Все это, какъ всякому видно, неопредѣленно
и нехарактерно.
Съ этихъ поръ Аверроэсъ является въ Падуѣ учителемъ
тѣхъ, которые знаютъ. Михаилъ Савонарола, въ своей книгѣ „De
laudibus Patavii", сочиненной въ 1840 году, называетъ его „ille
ingenio divinus homo Averroes philosophus, Aristo-
telis operum omnium commentator" 4). Библіотека Жана
де-Маркануова, завѣщанная имъ аббатству Св. Іоанна въ Вердарѣ
!) Panzer, „Ann. typog\ p. 366 sqq. — Наід, vol. Π, part. Π, p. 412—413
*) Intellectus intelligit post separationem a corpore per species et habitus
qui in eo remanserunt, non in actu completo, sicut dum erat unitus corpori,
quia quantum ad illud dependet a fantasmatibus, sed in actu semipleno et in-
completo, secundum quem modum posset non dependere a fantasmatibus et per-
petuari.
3) Напечатана въ Венеціи, 1481. Я цитирую по манускрипту св. Марка.
<Classis УГ, п° 74 а.)·
4) Муратори, „Rerum. Jtal. Script." t. XXIV col. 1155.

20
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
въ 1467 году, и находящаяся теперь у св. Марка въ Венеціи,
составлена почти исключительно изъ сочиненій аверроистовъ.
Перечислить всѣхъ Падуанцевъ или Болонцевъ, которые въ ХѴ-омъ
столѣтіи комментировали Аверроэса, значило-бы составить списокъ
всѣхъ профессоровъ въ Падуѣ и въ Бслоньѣ: Клавдій Бетти г) и
Тиверій Базильери изъ Болоньи ^, Лаврентій Молино де-Ровиго 3),
Аполлинарій Оффреди, Бартоломей Спина, Іеронимъ Сабіонетта 4)ѵ
которыхъ лекціи считались облегченнымъ толкованіемъ Великаго
Комментария. Даже знаменитый Ѳома де-Віо Каэтанъ училъ по
Аверроэсу, и если вѣрить Гюи Патену, такъ хорошо знавшему всѣ
ходившіе въ Падуѣ слухи, изъ этого-то преподаванія Помпонацій
и извлекъ свой ядъ 5). Въ 1480 году ученая Кассандра Феделе
изъ Венеціи защищала въ Падуѣ аверроистскіе тезисы и была
увѣнчана лаврами философіи 6). Оппонентовъ почти не видно.
Диссертація7) французскаго монаха Антоніо Тромбетты противъ
аверроистовъ не нанесла ни малѣйшаго ущерба ихъ смѣлости.
Послѣдніе годы ХѴ-го столѣтія—это годы неограниченная цар-
ствованія Аверроэса въ Падуѣ. Въ числѣ самыхъ рѣшительныхъ
аверроистовъ этого времени нужно замѣтить театпнца Николетти
Верніаса, который преподавалъ въ Падуѣ отъ 1471 года до 1499 г.
Будучи гораздо смѣлѣе Гаэтано, Верніасъ поддерживалъ безъ
всякихъ ограниченій теорію единства разума, такъ стойко, что
его обвиняли въ распространеніи по всей Италіи этого вреднаго
заблужденія 8). Въ его именно школѣ и Нифусъ познакомился
съ аверропзмомъ 9). Верніасъ впослѣдствіи отказался отъ этихъ
опасныхъ мнѣній и написалъ въ защиту безсмертія и
многочисленности душъ книгу, появившуюся въ 1499 году 10). Сочиненіе
1) Въ бпбліотекѣ болонскаго университета хранится его курсъ въ
пятнадцать огромныхъ тоыовъ.
3) „Tiberius Bacilerius. Lectura in octo libros de Auditu Naturali Aristo-
telis et sui fidissimi commentatoris Averrois quam illo legente scholares Papi-
enses scriptitarunt anno 1503". (Papiae, 1507 in-fol.).
s) Facciolati, op. cit. p. 14.
4) Mittarelli, Appendix ad Bibl. S. Michaelis prope Murianum, col. 448, 449.
5) Patinianap! 98—99 (изд. 1701).
6) Facciolati, 1. c. p. 89.—Tomasini, „Elogia", t. П, p. 343 sqq.
7) Tractatus singularis contra Averroystas de humanarum animarum pluri-
ficatione, ad catholicae fidei obsequium. Второе заглавіе: Eximii sacrae theolo-
giae metaphysicaeque monarchae, Magistri Aiitonii Trombette, Patavini, Ordinis
Minorum provinciae S. Antonii ministri, Quaestio de animarum humanarum plu-
ralitate contra Averroym et sequaces, in studio Patavino determinata. (Be-
нещя, 1498).
8) Falsam illam et ab omni veritate alienam opinionem Averrois de uni-
co intellectu confirmare argumentis tentavit, usque adeo ut plebeii et minuti phi-
losophi, qui hebeti et rudi ingenio contrariam opinionem, quam vis' verissimam,
defendere non poterant, in vulgus jactarent cum totam pene Italiam in hunc
perniciosum errorem compulisse. Riccoboni, „De G-ymn. Patav. p. 134 (Patav. 1592)—
Naudé De Aug. Nipho Judicium, p. 27 en tête de l'édition des „Opuscula
moralia et political de Niphus (Paris, 1614).—Papadopoli, „Hist gymn. Pat. t.
1-er, p. 291.
9) Naudé, 1. c—Niceron, t. ХѴПГ, p. 54.
10) Volens occurere rumori falso qui ab invidis et malevolis excitatus fue-
rat, et venenatum susurrum tollere qui de eo in angulis fiebat... Averroem ma-
leficae opinionis perfidum et vanum auctorem certissimis argumentis refellere
aggressus est. Riccoboni, op. cit. p. 135.—Cp. Facciolati „Fasti gymn. Pat", pars
П-а, p. 106.—Tomasini, Gymn. Pat. 280, 399 (Utini, 1654).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
21
это было посвящено Доминику Гримани, патріарху Аквилеи,
которому Верніасъ признавался, что охотно промѣнялъ-бы титулъ
профессора на достоинство каноника, „sperans se non super-
philosopha sed canonici titulo aliqnando usurum".
Эта перемѣна произошла вслѣдствіе дружескихъ увѣщаній дожа
Августина Барбариго и Петра Бароччи, епископа Падуанскаго,
который позже спасъ Нифуса отъ инквизиціи и также убѣдилъ
его отказаться отъ своихъ заблужденій. Борьба увеличивается и
выходить И8ъ узкаго круга вопросовъ логпкп, захватывая
область нравственной π религіозной филоссфіи. Мы подходимъ къ
славному моменту Падуанской школы, къ времени Нифуса, Ахид-
лини, ІІомпонація.
§6·
Въ 1495 году старикъ Верніасъ, получившій по особенной при-
вилегіи право преподавать безъ антагонизма, начинаетъ
опускаться; его ученики ропщутъ; чтобы заставить его встряхнуться, ему
назначаютъ оппонентомъ Петра Помпонація λ). Съ появленіемъ
Помпонація для Падуанской школы началась новая эра. 2) До сихъ
поръ падуанская философія держалась въ предѣлахъ
совершенно безобидной метафизики. Павелъ Венеціанекій, братъ Урбано,
Гаэтано Тіенскій, даже самъ Верніасъ были только
комментаторами. Подъ этой твердой оболочкой нѣтъ никакой жизни, никакой
мысли. Омѣлость вся только въ словахъ; философскій языкъ,
двадцать разъ дистиллированный и перегнанный, дошелъ до полной
безсодержательности: психологія представляется пустой шумихой
звучныхъ словъ, и реализованныхъ абстракцій. Помпонацій, на-
противъ, дѣйствительно выражаетъ живую мысль своего вѣка.
Личность человѣческой души, безсмертіе, провидѣніе и всѣ истины
естественной религіи дѣлаются предметомъ самыхъ оживленныхъ
споровъ на сѣверѣ Италіи. Объясняя по всѣмъ правиламъ
Аристотеля и Аверроэса, Помпонацій сумѣлъ заинтересовать своихъ
молодыхъ слушателей и вести настоящія философскія пренія.
Павелъ Жовъ говорить съ восхищеніемъ о разнообразіи, которое
онъ умѣлъ внести въ свои лекціи. Это уже не схоластъ, а чело-
вѣкъ новаго времени.
Чтобы дать окраску этой новой тенденціи, понадобилось
новое имя; его нашли въ личности Александра Афродизійскаго.
Теперь Аверроэсъ не будетъ царствовать одинъ: принужденный
раздѣлить свое владычество, онъ сохранить за собою только
небольшое количество именъ, да и то не всегда самыхъ блестящихъ.
Таково происхожденіе двухъ философскихъ партій, извѣ-
стныхъ подъ названіемъ александристовъ и аверроистовъ.
Не нужно, однако, придавать слишкомъ большого значенія
этому различно. Риттеръ дошелъ даже до возбужденія сомнѣнія
*) Riccoboni, ibid.
î) Facciolati, П-а pars, p. 106, 109.

22
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
по поводу существованія этпхъ двухъ партій 1). Достоверно, по
крайней мѣрѣ, одно, что демаркаціонная линія между ними не
такъ точно проводится, какъ можно·бы предполагать, и что въ
ХУІ столѣтіи найдется очень мало учителей, которыхъ можно
было бы рѣпштельно причислить къ аверроистамъ или къ алек-
сандристамъ. Настоящее раздѣленіе перипатетиковъ возрожденія—
это на перипатетиковъ арабовъ и перипатетиковъ эллинистовъ.
Но это раздѣленіе не совпадаетъ вовсе съ дѣленіемъ на александ-
ристовъ и аверроистовъ. Эллинисты, какъ Леоникъ Томеусъ, не
вмѣшивались въ схоластическіе споры. А потому вовсе не правы
нѣкоторые историки философіи, какъ, напримѣръ, Теннеманъ 2],
придававшіе большое значеніе этому раздѣленію, основанному
только на одномъ выраженіи у Марсиля Фичина 3), но къ
которому не приводить изученіе источниковъ.
Везсмертіе души разсматривается обыкновенно, какъ пунктъ
разногласія между александристами и аверроистами. Безсмѳртіе
было, дѣйствительно, около 1500 года задачей, волновавшей
философский умъ въ Италіи, и когда ученики какого нибудь
университета хотѣли оцѣнить съ первой лекціи ученость профессора,
они кричали ему: „Говорите намъ о душѣ" 4). Потрясете,
испытанное нравственнымъ сознаніемъ вслѣдствіе провозглашенныхъ
въ XVI столѣтіи политическихъ доктринъ, направило въ эту
сторону безпокойное исканіе умовъ. Аверроисты, чтобы выйти съ честью
изъ затрудненія, утверждали, что разумъ послѣ смерти
возвращается къ Богу и тамъ теряетъ свою индивидуальность. Помпо-
націй принялъ мнѣніе Александра, который рѣшительно и просто
отрицалъ безсмертіе. Въ своей книгѣ „De immortalitate
animaett, сохраняя почтительный тонъ правовѣрнаго, онъ на-
падаетъ на аверроизмъ, какъ на чудовищное заблужденіе,
справедливо порицаемое св. Ѳомою 5), и далекое отъ мысли
Аристотеля. Единство душъ кажется ему нелѣпой выдумкой, безсмыс-
лицей (figmentum maximum etinintelligibile, monst-
rum ob Averroe excogitatum). Неаполитанецъ Симонъ
Порта, ученикъ Помпонація, писавпгій по примѣру своего учителя
противъ безсмертія, какъ и онъ, горячо напалъ на
аверроистовъ, упрекая ихъ за то, что они сводятъ познаніе къ вобпоми-
М „Geschichte der neuern Phil." 1-ая ч., стр. 367 и слѣд. Г-нъ Чентофан-
ти, (АтсЫѵіо de Viensseux. Append, t. IX, p. 547 et suiv.) напротивъ преувѳли-
чилъ ихъ противорѣчія.
2) „Gesch. der Phil" t. DC, ρ 63.
3) Totus fere terranim orbis a Peripateticis occupatus in duas plurimum
sectas divisus* est, Alexandrinam et Averroicam. Ші quidem intellectum no-
stnim esse mortalem existimant, hi ѵего ипісшп esse contendunt: utrique reli-
gionem omnem funditus aeque tollunt, praesertim quia divinam circa,; homines
providentiam negare videntur, et utrobique a suo etiam Aristotele defecisse, (Praef.
in Plot.)-Cp. Pic. Mirand „apologia"» p. 237.
4) Chr. Bartholmess, art Pomponace", dans le „Diet, des se. phil." p. 161.
5) Tam luculenter, tam subtiliter adversus hanc opinionem sanctus doctor
invehitux, ut, sententia mea, nihil intactum. nullamque responsionem quam quis
pro Averroe adducere potest impugnatam relinquat; totum enim impugnat,
dissipât, et annihilât, nullumque averroistis refugium relictum est, nisi convitia et
maledicta in divinum et sanctum virum. („De immort. anim.tt p. 8 et 9).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЬ.
23
нанію и предполагаютъ, что дѣтскій разумъ столь-же законченъ
какъ и у взрослаго человѣка; совершенно въ томъ же школа
Локка упрекала врожденныя идеи Декарта х). Наконецъ, мы
скоро увидимъ, что Левъ X поручаетъ аверроисту Нифусу дѣло
опроверженія Помпонація. По странному перемѣщеніго ролей, авер-
роисты, прѳдставлявшіе до сихъ поръ отрицаніе человѣческой
личности, становятся временно защитниками безсмертія и опорой
ортодокеіи противъ Помпонація. Если сравнивать аверроизмъ съ
абсолютнымъ матеріализмомъ александристовъ, то въ немъ ви-
денъ извѣстный спиритуализмъ. Теорія дѣйствующаго разума,
признавая высшее происхожденіе и объективную реальность знанія,
отрицала чувственный гипотезы. Около половины XVI столѣтія
одинъ сторонникъ теоріи, считающей разумъ tabula rasa,
Вито Пиза, въ своей книгѣ „De divino et humano intellects
(Падуя, 1555) энергично опровергалъ аверроизмъ во имя
эмпиризма 2).
Итакъ, Петра Помпонація и Симона Порту ошибочно
причислили къ аверроистамъ, пріурочивая ихъ ученіе о безсмертіи
къ ученію Аверроэса, такъ какъ, напротивъ, Помпонацій употре-
билъ авторитетъ Александра, чтобы разбить аверроистовъ 3). Тѣмъ
не менѣе, эта ошибка, на которую справедливо указываютъ Бейль
и Брюккеръ, имѣла нѣкоторое оправданіе. Итальянская философія,
отръшившись отъ отвлеченныхъ споровъ среднихъ вѣковъ,
пришла по нѣкотсрымъ вопросамъ къ чрезвычано простому матеріа-
лизму: безсмертіе души было придумано законодателями, чтобы
сдерживать народъ; первый человѣкъ произошелъ вслѣдствіе
естественныхъ причинъ; чудесныя явленія не что иное, какъ об-
манъ или заблужденіе; молитва, призываніе святыхъ, почитаніе
мощей не имѣютъ никакого значенія; религія придумана только
для простаковъ *). Вотъ что называли аверроизмомъ, вотъ что
умные люди говорили на лекціяхъ и въ литѳратурныхъ кружкахъ,
стараясь поставить представителя этого ученія выше евангели-
стовъ и апостоловъ и увѣрить всѣхъ, что лучше читать его сочи-
ненія 5). Этотъ аверроизмъ свѣтскихъ людей раздѣлялъ и Пом-
понацій. Онъ только не возобновилъ кощунственнаго измышленія:
„Трехъ Лжеучителей 6)а. Появленіе религій (leges) и ихъупадокъ
г) Poli, ,,Supplimentia p. 551 et suiv.
*') Poli, „Supplim". p. 561. et suiv.
3) ÎSecutus Aphrodisaei placita. cujas dogmate ad corrunipeiidam juvenbutem
dissolvendamque Christianae vitae disciplinant, nihil pestilentius induci potuit.
(РаиИ Jovii „Elogia^, LXXI, p. 164) Cp. Brucker, t. IV, p. 162.—Бейль, art.
„Pomponace", note B.
4) Ка*шанелла смотритъ на маккіавелизмъ и на аверроизмъ, какъ на
двѣ параллельныя вѣтви ученія Аристотеля. Ср. Brucker t. IV, p. 472—473;
т. У. р. 110.
5) Audivimus Jtalos quosdani qui suis et Aristoteli et Averroi tantum tem-
poris dant, quantum sacris litteris ii qui maxime sacra doctrina delectantur,
tantum vero fidei quantum apostolis et evangelistis ii qui maxime sunt in Christi
doctrinam religiosi. Ex quo nata sunt in Italia pestifera ilia dogmata de mortali-
tate animi et divina circa res humanas providentia, si verum est quod diçitur:
nihil enim praeter auditum habeo. (Melchior Cassus, „Delocis theol.tt 1. X, cap. V).
e) .De immort, animae" cap. ХГѴ.

24
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
находятся въ связи съ вліяніемъ созвѣздій 1;. Христіанство уже
охладѣло; оно не имѣетъ болѣе силы творить чудеса 2). Что
сказать объ этой дилеммѣ противъ Провидѣнія, на которую онъ
указываетъ съ очевиднымъ лукавствомъ? „Если всѣ три религіи
ложны, то всѣ обмануты; если изъ трехъ только одна настоящая
то двѣ осталъныя ложны и, слѣдовательно, большинство все-таки
обмануто". Не прав да-ли, какъ это характеризуешь время, когда
обсуждали вопросъ: который изъ законодателей имѣлъ наибблыпій
успѣхъ и пріобрѣлъ себѣ большее число послѣдователей 3)? Даже
самое выраженіе „leges" и „legislaturesα, которымъ итальянскіе
философы обозначаютъ религіи и ихъ основателей,
заимствовано изъ переводовъ Аіерроэса, гдѣ слово „lextt изображаешь
всегда арабское слово schariê (эаконъ, религія). То мѣсто изъ
„Разрушенія Разрушенія", въ которомъ Аверроэсъ всего смѣлѣе
проводить параллель между религиями, озаглавлено въ итальян-
скихъ изданіяхъ: „Sernio delegibustt, и выдѣлено толкова-
телемъ съ очевиднымъ намѣреніемъ 4).
Противоположеніе области вѣры и философіи которое, какъ
мы видѣли, было отличительной чертой аверроистовъ въ средніе
вѣка, служить также основаніемъ системы Помпонацій. Помпо-
націй-философъ, не вѣритъ въ безсмертіе, но Помпонацій-хри-
стіанинъ вѣритъ въ него. Есть вещи справедливый съ
богословской точки зрѣнія, но невѣрныя съ философской. По богосло-
вію нужно вѣрить, что призываніе святыхъ и прикосновеніе
къ мощамъ много помогаетъ въ болѣзняхъ; но въ философіи,
нужно признаться, что кости мертвой собаки имѣли бы такой-
же успѣхъ, если-бы обращаться кь нимъ съ вѣрою 5). Въ
течете четырехъ вѣковъ, вольнодумцы не находили лучшей уловки,
для оправданія своей смѣлости въ глазахъ богослововъ. Притѣ-
сненіе всегда заставляетъ хитрить; совѣсть возмущается и мстить
за налагаемый на нее запрещенія иронической почтительностью.
Итакъ, если признать за аверроистовъ этотъ классъ безпо*
койныхъ мыслителей, раздраженныхъ до крайности принужде-
ніемъ, такой многочисленный въ Италіи въ эпоху возрожденія и
прикрывавшійся именемъ Комментатора, то Помпонацій долженъ
быть помѣщенъ впереди всѣхъ аверроистовъ, и Ванини могъ по
справедливости сказать: „Petrus Pomponatius,
philosophais, acutissimus, in cujus corpus animam Averrois
commigrasse Pythagoras judicasset". Но если понимать
подъ названіемъ аверроистъ сторонника ученія о единствѣ pa-
M Hujusmodi „legislatures-, qui Dei filii merito nuncupari possunt, pro-
curantur ab ipsis corporibus coelestibus ( „De meant." 1. XII, p. 293).
*) Quare et nunc in fide nostra omnia frigescunt, miracula desinunt, nisi
confie ta et simulata, nunc propinquus videtur esse finis. (Ibid p. 286).
3) Menagiana, t. ГѴ, p. 286 et suiv.
4) Opp. t. X, p. 35. (edit. 1560).
5) Quae omnia, quamquam a profano vulgo non percipiuntur, ab istis ta-
men philosophis, qui soli sunt dii terrestres et tantum distant a caeteris, cujus-
eumque ordinis sive eonditionis sint, sicut homines veri ab hominibus pectis,
sunt concessa et demonstrata. („De incant". p. 53).
6) „Amphith". Exerc. Yl, p. 36.

АВЕРРОИЗМЪ ЬЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЪ.
25
зума, то это имя очень мало подходить къ Помпонацію, вся жизнь
котораго была вѣчной борьбой противъ Ахиллини, защитника
аверроизма1). Къ тому-же онъ выказываетъ въ своихъ сочиненіяхъ
чреэмѣрную придирчивость къ Аверроэсу: находя его мнѣнія
сумасбродными и лишенными всякаго смысла, онъ сомнѣвается,
чтобы кто -нибудь могъ съ ними когда-нибудь серьезно считаться,
да врядъ-ли и самъ Аверроэсъ ихъ понималъ *2).
Такъ какъ Помпонація называли основателемъ александризма,
хотя въ немъ невозможно замѣтить никакой систематической
связи съ Александромъ, то симметрія требовала, чтобы Ахилдини
сдѣлался главою аверроистовъ. Эта классификація была-бы
совершенно искусственной, если-бы утверждать, что Ахилл ини дѣй-
ствительно защищалъ единство душъ и коллективное безсмертіе.
Признавая, что въ этихъ двухъ пунктахъ учете Аверроэса
сообразно съ ученіемъ Аристотеля, Ахиллини рѣшителъно отвер-
гаетъ эти теоріи, какъ противорѣчащія вѣрѣ 3). Но, съ другой точки
зрѣнія, Ахиллини заслуживаешь названія аверроиста,—я разумѣю
то значеніе, которое онъ прыдаегъ Великому Комментарію, и его
схоластически-педантическую манеру. Падуанская школа ничѣмъ
такъ не славится, какъ борьбой Помпонація съ Ахиллини.
Ахиллини бралъ верхъ въ торжественныхъ диспутахъ; но публика,
толпившаяся на лекціяхъ Помпонація, показывала, что правь
именно послѣдній4). Лига въ Камбрэ заставила ихъ обоихъ въ
1509 году перенести свое поле битвы въ Болонью. Борьба
продолжалась и тамъ до смерти обоихъ борцовъ, около 1520 года.
Ахиллини—настоящій спорщикъ и продолжатель древней Па-
дуанской школы, гдѣ необходимѣйшимъ качествомъ было искус
ство къ публичнымъ словопреніямъ, смѣлый натискъ на
противника, увѣренность въ отвѣтахъ. Какъ и всѣ аверроисты, онъ
старался казаться вѣрующимъ, ссылаясь безпрестанно на разницу
между богословскимъ вопросомъ и философскимъ. Онъ выказалъ
гораздо большую независимость въ своей надменной эпитафіи
въ Сентъ-Мартино Маджіоре въ Болоньѣ:
Hospes, Achillinum tumulo qui quaeris in isto,
Falleris; ille suo junctus Aristoteli
Elysium colit, et quas rerum hic discere causas
Vix potuit, plenis nunc videt ille oculis.
Tu modo, per campos dum nobilis umbra bratos
Errat, die longum perpetuumque Vale.
M Этотъ моментъ въ исторіи Падуанской школы послужплъ поводомъ
длямногихъ ошибокъ. Бейль (art. ^Pomponace-, note В.) указалъ на
заблуждение тѣхъ, которые причисляютъ Помпонація къ аверроистадгь. Брюккѳръ
(t. 1, p. 826) впалъ было сначала въ ту же ошибку; поздеѣе (t. ΠΙ, p.
162) онъ ее исправилъ. Лейбницъ (Орр. t. 1-ег, р. 73) тоже кое-что спуталъ
въ этомъ отношеніи.
2) Ср. Н. Bitter, „Gesch. der neuern Phil." 1-е part, p., 393.
3) H. Bitter, ibid. p. 383 et. suiv.
4) Niceron, t. XXXVI, init—Tiraboschi, t. VI, p. 492. - Papadopoli, „Hist
gymn. Patav-. t. II p. 298.—Сочиненія Ахиллини были ыѣсколько разъ
напечатаны въ Венеціи, въ 1508, 1545, 1551, 1568. Тѣмъ удивительнѣе прочесть
въ „Слов, филос. наукъ", что онъ не оставилъ никакого сочиненія, которое
дошло-бы до насъ.

26
ЛВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
§ 7-
Такимъ образомъ, то ученіе, которое, какъ мы видѣли, должно
было скрываться и злоумышлять въ тайнѣ въ эпоху Петрарки, сдѣ-
лалоеь въ началѣ ХѴІ-го столѣтія почти оффиціальной философіей
всей Италіи. Пренія о безсмертіи душп были ежедневной бесѣдой
при дворѣ Льва X. Бембо не скрывалъ своего расположенія къ Пом-
понацію. Онъ спасъ философа отъ костра и взялъ на себя, чтобы
успокоить инквизицію, исправить „Delmmortalitate ani-
maea. Подъ его-же покровительствомъ Помпонацій издалъ „De-
fensorium" противъ Нифуса. Всѣ старыя поговорки невѣрую-
щихъ аверроистовъ, что адъ есть измышленіе властителей, что
всѣ религіи наполнены сказками, что молитвы и жертвы
выдуманы священниками, повторялись людьми, бывшими въ болыпомъ
почетѣ при дворѣ. Этотъ невѣрующій „Messe de Bolsènefc—
аверроистъ. Средніе вѣка украсили-бы рогами этого невѣрую-
щаго, который смѣетъ сомневаться передъ кровью Христа.
Смотрите какая разница! Рафаэль дѣлаетъ изъ него франта, погляды-
вающаго со стороны на чудо съ видомъ умника, знающаго
причину всѣхъ вещей и прочитавшаго своего Аверроэса.
Нельзя сказать, чтобы вовсе не выказывалось строгости,
хотя· бы изъ приличія. Осуждали Помпонація и потихонько
поддерживали его. Платили Нифусу за опроверженіе его, а самого
Помпонація побуждали отвѣчать ему. Можно-ли было ожидать
серьезнаго результата отъ буллы за подписью „Бембои, пове-
лѣвавшей вѣрить въ безсмертіе? Отгѣнокъ, служившій отличіемъ
александрпстовъ отъ аверроистовъ, былъ, кромѣ того, почти
неуловима Первые признавали открыто всѣ выводы своего учевгія,
которыхъ вторые избѣгали посредствомъ лживыхъ увертокъ. Съ
той и другой стороны методъ, духъ, противныя религіи стремлѳ-
нія были одинаковы. Марсиль Фпчинъ, I. А. Марта х), Гаспаръ
Контарини, 2) позже Антоній Сирмонъ выступаютъ противъ нихъ
съ тѣми-же аргументами, a Латеранскій соборъ осуждаетъ всѣхъ
за-одно.
Латеранскій соборъ былъ слабой попыткой остановить Ита-
лію на томъ пути, по которому она направилась и съ котораго
могла заставить ее свернуть только великая реакція, вызванная
реформаціоннымъ движеніемъ. Конечно, если разбирать только
выраженія буллы, можно-бы подумать, что дѣло заключается
въ усердіи самой чистой ортодоксіи. Всѣ уловки Падуанской
школы въ ней предусмотрѣны. Соборъ осуждаетъ и тѣхъ,
которые говорятъ, что душа не безсмертна, и тѣхъ, которые утвѳр-
ждаютъ, что у всѣхъ людей одна общая душа 3), и тѣхъ, которые
увѣряютъ, что эти мнѣнія, хотя и несогласныя съ вѣрой, фило-
1 ) ^Apologia de aniniae immortalitate, cum digressions, quod intellectus
sit multiplicatiis^, приложенная какъ опровержение въ „De Anima et mente
hnmanaw. Симона Порты.
3J Контарини, писавшій противъ Помпонація, счелъ себя также обязан-
нымъ опровергать единство разума (Poli р. 550).
г) Concil. Later. V, Sessio VIII (Labbe: Concil. t. XIX col. 842).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
27
софски вѣрныλ). Онъ повелѣваетъ, кромѣ того, профессорамъ
философіи опровергать мнѣнія протпвныя вѣрѣ, предварительно
изложивъ ихъ 2), и увѣщеваетъ преслѣдовать. какъ еретпковъ и
невѣрующихъ, изобрѣтателей такого отвратптельнаго ученія. На-
конецъ, онъ запрещаешь ученикамъ посвящать болѣе^пяти лѣтъ
занятіямъ философіей и поэзіей, если вмѣстѣ съ тѣш> они не
будутъ изучать богословія и каноническаго права.
Эта булла помѣчена 19-мъ декабря 1512 гада. II какъ разъ
въ слѣдующіе затѣмъ годы споръ, поднятый Помпонаціемъ, до-
стигъ высочайшей степени одушевленія и смѣлости. „De Im·
niortalitate animae" появилось въ Волоньѣ въ 1516 году.
Следовательно, Латеранскій соборъ не произвелъ большого дѣй-
ствія. Даже послышалось нѣсколько робкпхъ голосовъ на самомъ
соборѣ въ защиту осужденнаго ученія3). Контелори упошшаегь,
правда, о приказѣ, помѣченномъ 13-мъ іюня 1518 года, которымъ
повелѣвалось преследовать Помпонація за сопротивленіе
Лютеранскому собору4); но не видно, чтобы этотъ приказъ привелъ къ ка-
кимъ-бы то ни было послѣдствіямъ. Декретъ вызвалъ гораздо болѣе
серьезное отношеніе въ Испаніи. Авторъ біографіи Раймонда
Люлля, жившій около этого времени, заявляешь, что его
торжественно читали каждый годъ въ Пальмскомъ университетѣ 5), и
что онъ самъ, въ ознаменованіе радости своей по поводу столь
счастливаго событія, сочинилъ стихи, гдѣ Левъ Х-й уподоблялся
Фердинанду Католику по своей ревности противъ ереси:
Ше reos fidei flammis ultricibus arcet,
Tuque peregrinum dogma vagumque premis.
Vos duo sufficitis gestis et voce Leones,
Omnia sub Christi mittere regna jugo.
Этотъ добрѣйшій папа, конечно, заслуживалъ такой похвалы.
Его слишкомъ сильно интересовалъ споръ, чтобы ему вздумалось
сжечь сражающихся, и онъ заказалъ опроверженіе Помпонація
*) Quumque verum vero minime contradicat, отпет assertionem veritati
illuminatae fidei contrariam omnino falsam esse defmimus. (Ibid).
l) Insuper omnibus et singulis philosophis districte praecipiendo
mandamus ut, quum philosophorum principia aut conclusiones in quibus a recta fide
deviare noscuntur auditoribus suis legerint, quale hoc est de animae mortalitate,
aut unitate, et mundi aeternitate, ac alia hujusmodi teneantur veritatem religio-
nis christianae omni conatu manifestam facere, ac omni studio hujusmodi
ptdlosophorum argumenta, quum omnia solubilia existant, pro veribus excludere atque
resolvere. (Ibid).
3) R. P. D. Nicolaus, ejus copus Bergomensis, dixit quod non placebat sibi
quod theologi imponerent philosophis disputantibus de veritate (1. unitate) intellec-
tus, tanquam de materia posita de mente Aristotelis, quam sibi imponit Averrois,
licet secundum yeritatem talis opinio est falsa. Et R. P. D. Thomas, generalis
ord. praedicatorum, dixit quod non placet secunda pars bullae, praecipiens
philosophis utpublicaepersuadendodoceantveritatem fidei, (Labbe, col. 843).
4) Petrus de Mantua asseruit quod anima rationalis, secundum principia
philosophiae et mentem Aristotelis, sitseu videatur mortalis, contra deterniinati-
onem concilii Lateranensis. Papa mandat ut dictus Petrus revocet, contra ipsum
procedatur. 13 jun. 1518 (apud. Ranke, „Hist, de la pap.* t. 1-er, chap. П, § 3).
5) Acta SS Iunii, t. V, p. 678.

28
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЭМЪ.
своему довѣренному богослову, Августину Нифусу, не столько съ
цѣлью закончить его, сколько для удовольствія видѣть его про-
долженіе.
§8.
Нифусъ былъ сначала смѣлымъ аверроистомъ *). Окончивъ
курсъ въ школѣ Верніаса, онъ написалъ трактатъ „De intel-
lectuet daemonibus", который произвелъ переполохъ въ
Падуѣ. Онъ защищалъ въ немъ мнѣніе своего учителя о един-
ствѣ разума, и старался доказать, что нѣтъ другихъ отдѣльныхъ
разумовъ, кромѣ тѣхъ, которые управляютъ движениями небес-
ныхъ тѣлъ. Аргументы святого Ѳомы и Альберта противъ Авер-
роэса разбирались тамъ съ такимъ пренебреженьемъ, что
понадобилась защита набожнаго и снисходитѳльнаго Вароччи,
епископа Падуанскаго, чтобы спасти автора отъ ярости Ѳомис-
товъ. Вароччи посовѣтовалъ ему, чтобы успокоить волненіе,
уничтожить нѣкоторыя мѣста въ книгѣ, и съ такими поправками со-
чиненіе его появилось въ 1492 году 2). Эта неудача сдѣлала его
умнѣе: онъ примкнулъ къ ортодоксіи и обратился въ ревносгнаго
католика. Подъ именами Suessanus, Eutychius, Ptrilotheus онъ пре-
подавалъ смягченный аверроизмъ послѣдовательно въ Падуѣ,
Салернѣ, Римѣ, Неаполѣ, Пизѣ. Его комментаріи къ „De
substantia orbis", къ „De Animae beatitudinea, а въ
особенности къ „Разрушенію Ρ азру шен іяа, стоять во всѣхъ
изданіяхъ рядомъ съ текстами Аверроэса, не говоря уже о
множеств мелкихъ сочиненій, слѣдовавшихъ ежегодно одно за дру-
гимъ. Онъ самъ сдѣлался издателемъ Аверроэса, и въ 1495—1497 гг.
появилось имъ изданное полное собраніе сочиненій, съ тѣхъ поръ
часто перепечатываемое. Уже въ это время книгопродавцы имѣли
обычай прилагать къ сочиненіямъ древнихъ предисловие какой
нибудь современной знаменитости. Имя Нифуса стало такимъ
образомъ неотдѣлимо отъ имени Аверроэса. Аверроэсъ одинъ
понималъ Аристотеля,^ Нифусъ одинъ понималъ Аверроэса.
Solus Aristotelis nodosa volumina novit
Corduba, et obscuris exprimis ffla nodis.
1) Всѣ. говорившіе о Нифусѣ: Нисеронъ, Бейлъ, Брюккеръ, Тирабоски.
и. т. д. — только воспроизводили замѣтку, поставленную Ноде въ началѣ ѳго
изданія -.Opuscula moralia et politica" Нифуса (Paris, 1614). Годъ смерти
Нифуса вовсе неизвѣстенъ. Ноде замѣчаетъ, что онъ жилъ еще въ 1545 году,
такъ какъ въ этомъ году онъ посвящаетъ одно сочиненіѳ Павлу III. Онъ
могъ-бы даже сказать въ 1549, потому что въ заглавіи изданія его коммен-
тарія къ Физикѣ, отмѣченнаго этямъ годомъ, мы читаемъ: „Post mul-
tas editiones per eumdem auctoiem in ultima ejus aetate
summa diligentia recognita atque ampliata".
2) Нифусъ, однако, увѣряетъ, въ своемъ предисловіи, что ему нечего
было уничтожать несогласнаго съ католической вѣрой. „Satis mihi sit",
прибавляешь онъ, „Petrum Barotium, episcopum Patavinum, Christianorum nostrae
aetatis decus et splendorem, et cui non minus infidequamin philosophia tribuo
defensorum habuisse**.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЪ.
29
Grloria Parthenopes, Niphus bene novit utrumque,
Et nitidura media plus faeit esse die l).
Нифусу очень не желательно было ссориться съ теологами.
Въ своемъ комментаріи къ „Разрушенію Разрушенія" онъ без-
преетанно употребляетъ такія выраженія: „At nos christo-
colae... at nos catkolici4'... Его отмѣтки на поляхъ
преисполнены ироніи: „Non potest intelligere Averroes quod
Deus sit in omnibus: о quam rudis2)!—Male intelligis,
bone vir, sententiam Christianorum3)!Въ Римѣ онъ
пользовался болыпимъ успѣхомъ; Левъ X сдѣлалъ его пфальцгра-
фомъ и позволилъ ему взять гербъ фамиліи Медичи. Его книга
„De Immortalitate animaе", опровергаете сочиненія Пом-
понація, появилась въ Венеціи въ 1518 году. Нифусъ быль, по-
видимому, однимъ изъ литературныхъ проходимцевъ, столь
часто встрѣчающихся въ Италіи въ ХУІ столѣтіи. Онъ умѣлъ,
какъ итальянецъ-паразитъ, забавлять своихъ господь шутовскимъ
бахвальствомъ во время ихъ попоекъ, играть роль шута и
платить остротами за угощеніе. Его политическіе и нравственные
трактаты были въ модѣ. Карлъ V выказывалъ ему свое благово-
леніе и онъ имѣлъ честь нравиться принцессамъ своего
времени *).
Этотъ легкомысленный характеръ не позволяетъ намъ
серьезно относиться къ философскому ученію Нифуса. Его пеихологія
есть въ сущности психологія ѳомпстовъ, которую онъ сначала
опровергала Разумъ, форма тѣла, можетъ принимать численное
множество; онъ создается въ моментъ соединения съ сѣменемъ и
переживаеті> тѣлоб). Ни Аристотель, ни Аверроэсъ не признаготъ
творенія; впрочѳмъ, основнымъ началамъ перипатетизма не про-
тиворѣчитъ то, чтобы Богъ произвелъ что-нибудь новое, если не
въ смыслѣ уклоненія отъ себя самого, то въ' смыслѣ измѣненія
объективной причины. Аристотель рѣшительно отвергаетъ творе-
ніе во времени; но ничто не мѣшаетъ предположить твореніе
вѣчное, допустивъ, что ничто предшествовало созданію. 6) У
Нифуса много варіантовъ по этому пункту: въ своей книгѣ „D е
immortalitate animaea ивъ послѣднихъ изданіяхъ своихъ
комментаріевъ онъ дошелъ до утвержденія, что принципы
Аристотеля не отвергаютъ творенія во времени и что этотъ философъ
признаетъ разумъ сотвореннымъ.
*) Стихи, написанные Іеронимомъ Патерни въ началѣ коммѳнтарія
Нифуса на ХІІ-ю книгу Метафизики (Венеція, 1518).
2) F. 302. (edit. 1560).
3) Ibid. 1 119, 175ѵ°, 206ѵ°.
4) Его трактатъ „О прекрасномъ", посвященный Жаннѣ
Арагонской, наиисанъ съ цѣлью доказать, что тѣло этой дамы есть ^critérium
f о г m a eu или первообразъ красоты, такъ какъ оно представляетъ вездѣ
полуторную пропорцію. Бейль очень серьезно обсуждалъ вопросъ, откуда могъ,
онъ взять такія точныя свѣдѣнія относительно ѳтого. Art. Jeanne
d'Aragon", note В. С. D.).
$) In Phys. auscult. p. 47 v° (Venet. 1549).-„De intellectu et daema. 1. П.
e) In Phis. f. 45 v° et 47.

30
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
На Нифуса всѣ смотрѣли вообще, какъ на одного изъ
главарей аверроистской школы1). Риттеръ замѣтилъ, что, по
множеству пунктовъ, онъ опровергаетъ ученіе комментатора и что въ
своемъ комментаріи къ XII книгѣ Метафизики, онъ выказываетъ
къ нему напускное презрѣніе: ^Averroes in praesenti commento
fere dicit tot errata quot verba... Magno miratu dignum est quonam
pacto vir iste (Averroes) tantam fidem lucratus sit apud Latinos in
exponendis verbis Aristotelis, quum vix unani verbum recte expo-
sueritu|42)...OHb называетъ его комментаріи „potius confusiones quam
expositionesa и объявляетъ, что занимается этимъ авторомъ
только потому, что онъ знаменитъ и ученики его не хотятъ слышать
ни о какомъ другомъ учителѣ3). Правда, что въ другомъ мѣстѣ
онъ осыпаетъ его похвалами4) и безжалостно преслѣдуетъ его
порицателей 5). Стараться примирить эти разногласія было бы поте-
ряннымъ трудомъ, и Нифусъ, конечно, первый посмѣялся-бы надъ
этими попытками.
§9·
Безобидаын аверроизмъ Нифуса былъ вътеченіе всего XVI
столѣтія оффиціальной наукой въ Падуѣ. Слово „аверроизмъ"
не представляло собою уже ученія, но довѣріе, съ которымъ
относились къ Великому Комментарию, истолковавшему Аристотеля.
А теологи не только не были противъ такого преподаванія, но
имъ даже нравилась, вѣроятно, эта привязанность къ стариннымъ
текстамъ, въ которой они видѣли уваженіе къ авторитету. Только
любители нововведений въ философіи и въ литературѣ называли
это рутиной и варварствомъ. Самые ревностные католики
желали, чтобы ихъ называли аверроистами въ томъ смыслѣ, какъ
мы только что объяснили 6). Я видѣлъ въ Римѣ въ монастырѣ
Chiesa Nuova (Новой Церкви) въ шкапу, гдѣ находятся книги,
принадлежавшія святому Филиппу де-Нерп и сохраняемый,
какъ святыня, прекрасный рукописный экземпляръ Аверроэса.
Церковь открыто поощряла изученіе Аристотеля; кардиналъ Пал-
*) Averrois sectatores qui nostro hoc aevo adhue spirant, inter quos unus-
et caput est Suessanus... etc. (Ant. Brasavola, in „De subst. orbis", ms. bibl. Fer
гаг., n° 304, p. 407.)
*) H. Hitter „Gesch. der neuern Phil". 1 part. p. 381 et suiv.—Cp.
Comment, in Destr. Destr. f. 60, 64, 177 y°, 211 (edit, 1560).
3) Quum barbarus sit, Graecorum mentem ad plenum intelligere non potuit...;
sed quia nostre tempore f amosus est, ita ut null us videatur peripa-
teticus nisi Averroïcus, cogor ipsum exponere. Adest praeteria rogatus
nostrarum, scholarum, cui non parère defficile yidetur. (Philosophorum
hac nostra tempestate monarchae Augustini Niphi Sues-
sani, Induodecimum MetapL f 2 et prooem. Venet. 1518).l
4) Hic es: Graecis enarratoribus perinde atque ex optimis fontiibus philo-
sophiam visus est non tarn hausisse quam expressisse; qua e résolus commenta-
toris nomen sibi comparavit. Dii immortales! quantum est bonos sequi authores
(„In Phys. auscult~. praef.)
* ) Quidem Averromastici, quorum studium potissimum est in reprehendendo
Averroe. (Ibid. f. 51 т°, 53 v°.)
6) Veros catholicos se et esse et dici velle averroistas, говорить
кардиналъ Толе. (Apud Bruckerum, t. VI, p. 710.)

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЪ.
31
лавичини говорилъ даже, что безъ Аристотеля церкви
недоставало бы нѣкоторыхъ ея догматовъ. Аверроэсъ же быль, по
общепринятому мнѣніго, лучпшмъ толкователемъ Аристотеля. Αύτος
εφα учениковъ Пиѳагора, говорить одпнъ современнику не должно
насъ вовсе удивлять, потому что и теперь мы видимъ, что каждое
слово Аверроэса принимается за акеіому тѣмп, которые фило-
софствуютъ х). Самые блестящіе титулы щедро подносились ему: -)
„SoUertissimus peripateticae disciplinae interpres. Altividus aristotelico-
rum vestigatorpenetralium—Magnus Averroes, philosophus consumma-
tissinius.—Primarius rerum aristotelicarum commentatora. Слово авер-
роистъ, наконецъ, не обозначая никакого оттѣнка мнѣнія, но
только человѣка много изучавшаго великій комментарій, сдѣла-
лось синонимомъ философа,какъ галенистъ—синонпмомъ
доктора.
Маркъ-Антоній Зимара, изъ Санъ-Пьетро въ Неаполитан-
скомъ королевствѣ, прославился въ университетахъ своими
работами надъ текстомъ Аверроэса. Его „Разрѣшѳніе противо-
рѣчій Аристотеля и Аверроэеаи, его Индексы, его со-
отвѣтственныя мѣста, его примѣчанія на поляхъ, и разборы
стали, какъ труды Нифуса, составными частями изданій Аверроэса.
Аверроэса постигла въ Падуанской школѣ судьба всѣхъ класси-
ческихъ авторовъ. Тексту его твореній предпочитали новыя
извлечения, которыя легче было одолѣть и осилить.
Запутанность и сухость—недостатки, встрѣчающіеся у всѣхъ
аверроистовъ. Но никто, нужно признаться, не обладаетъ ими въ
такой степени, какъ Зимара. Это варварство начинало надоѣдать
даже въ Падуѣ. Мы уже видѣлп, какъ общественная
благосклонность перешла отъ педанта Ахпллини къ Помпонацію. Зимара ис-
пыталъ ту же участь. Онъ сталъ смѣшнымъ, невыносимымъ для
учениковъ и могъ преподавать только три года. Бембо, въ
письма, датированномъ 6 сентября 1525 го года3), остроумно выра-
жаетъ впечатлѣніе, производимое на него этой устарѣлой методой.
„Этотъ Отранто 4), пишетъ онъ къ Раннузіо, здѣсь такъ ненави-
димъ теперь всѣми учениками поголовно, что они только смѣ-
ются надъ нимъ съ презрѣніемъ. Говорятъ, что метода препода-
ванія его варварская и запутанная, а она по-просту аверроисти-
ческая..ѵИмъ кажется, что отъ такого темнаго ученія нужно
бѣжать, какъ отъ несчастья. Будьте увѣрены, что въ этой бѣдной
школѣ не останется нынѣшній годъ и четырехъ учениковъ и она
будетъ послѣдней изъ всѣхъ школъ. Меа nihil interest; если-
*) Praef. Junt. (edit. 1553) f. 3 vo, 6 v°, 12. Cur omnibus bene philosophan-
tdbus viris adversabimur, qui tantum uno ore Averroi tribuunt, utneminem qui
non aYerroista sit bonum unquam fere philosophumpraedicent,... nee quemquam
prorsus philosophum putent qui huic audeat contradicere.—Cp. Mantinum, praef.
in libr. „De Part, et gener. anim".—L. Vivem, „De causis corr. art." 1, V Opp. t.
I, p. 410. (Bale, 1555).
3) Facciolati, Ш-а pars, p. 274.
3) Opere, t. Ш, p. 118 Venezia, 1729.
4) San Pietro, родина Зимары, есть маленькій городъ около Отранто.
Въ Италіи часто обозначали людей просто по имени ихъ родного города:
Суэсса—для Нифуса, Кордова—для Аверроэса.·

32
АВЕРРОЭСЪ И АВБРРОИЗМЪ.
бы я даже не принадлежалъ къ числу ихъ соотечественниковъ,
мнѣ жаль было-бы видѣть, что дѣло такой большой важности
для общественной пользы, идетъ по такому нежелательному и
вредному пути".
„So lut ion es contradictionumAristotelisetAver-
rois !), составленныя большей частью по Зимарѣ и собранныя
Юнтами, не лишены, однако, интереса, вслѣдствіе многихъ
находящихся тамъ цитатъ извѣстныхъ въ Падуѣ учителей. Любопытно
видѣть какъ проходятъ передъ вами мнѣнія Жиля Рпмскаго
Вальтера Бурлея, Баконторпа, Жана изъ Жандеяа, Григорія дѳ
Римини, Павла Венеціанскаго, Жака изъ Форли, Гаэтано Тіен-
скаго, Помпонація, Ахиллини, Нифуса по всѣмъ поднимаемымъ
тогда вопросамъ. Еще интереснѣе анекдоты, .относящееся къ веде-
нію состязаній въ падуанскомъ университете, которые тамъ
приведены и даютъ намъ возможность, такъ сказать, присутствовать
при диспутахъ этой знаменитой школы 2). Ученіе о единствѣ
разума принято въ смысдѣ единства общихъ началъ духа 3), но
открыто отвергнуто въ томъ смыслѣ, что для разума человѣче-
скаго есть только одно существенное начало. Замара входить въ
тончайшія различенія разныхъ оттѣнковъ, принятыхъ этой теоріей
въ Падуанской школѣ, и усиленныхъ стараній примирить ее
съ вѣрой4). Но въ своемъ почтѳніи къ Комментатору, онъ менѣе
заботится объ опроверженіи его, чѣмъ о томъ, чтобы доказать,
что его нельзя винить за приписываемый ему заблужденія.
Первый разумъ даетъ жизнь первому двигателю, а черезъ
него вселенной. Первый двигатель есть форма существъ5), какъ
господинъ есть форма невольника своего. Дѣятельный разумъ
не есть самъ Богь, какъ толкуетъ Александръ, ни простое
свойство души, но сущность, превосходящая душу, отдѣлимая, нетлѣн-
ная6). Форма есть принципъ индивидуаціи: форма, въ самомъ дѣлѣ,
предполагаетъ матерію, между тѣмъ какъ противоположное по-
ложеніе невѣрно7). Разумная душа отдѣлима и безсмертна8).
Истина приходить къ намъ двумя путями: черезъ пророковъ и
философовъ; въ сомнѣніи пророкамъ должно вѣрить по
преимуществуй).
M Орр. Аѵегг. t. XI (edit. 1560).
*) Напримѣръ, f. 62 ѵ°, 134 ν0,' 140, 212 ѵ°.
8) F. 177 ѵ°.
4) Isti sunt medii inter Àverroem et Christianos: volunt enim tenere uni-
tatem intellectus cum Аѵеггое, et volunt earn defendere cum principii Christia-
norum, et ista non possunt stare... Erubescant ergo mendacio velle tupri unitatem
intellectus, imponendo ei illud quod non dixit... ut ipsa tandem veritate coacti.
nullo pacto defendant unitatem imo potius fatuitatem intellectus. (Ibid, f.
210 et v°.)
5) Ibid. f. 120.
6) Ibid. f. 172 v°.
7) Ibid. f. 147 v°, 193v°.
8) Ibid. f. 152.
9) Licet igitur Aristoteles ista non viderit, nec philosophi, viderunt tamen
ista prophetae, qui in superiori gradu sunt constituti quam philosophi, secundum
sapientes et ideo stante discordia, in talibus potius prophetis credendum quam
philosophis, quum ipsi intentiores Deo sint quam fuerint philosophi. (Ibid,
f. 207 V).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ОАДУАНСК0Й ІЛКОЛЪ.
33
Множество трудолюбивыхъ профессоровъ поработали вмѣстѣ
съ Нифусомъ и Зимарой надъ уясненіемъ сочиненій Аверроэса.
Антоній Пози де-Монселиче издалъ еще болѣе обширный индексъ
чѣмъ Зимара (1560, 1572). Юлій Паламедъ написалъ третью
таблицу подобнаго-же рода (Венеція, 1577). Бернарденъ Томитанусъ
де-Фельтръ составилъ „Solutiones contradictionum in dicta Aristo-
telis et Averrois", подобный сочиненію Зимары, и аргументы
по вопросамъ Аверроэса.2) Филишгь Бони состаьилъ "другое
сочиненіе такого-же рода.
Множество общеупотребительныхъ книгъ, подъ заглавіемъ
„Methodus legendi Averroem", Thesaurus in Ал erroem, Concordantia
in Averroem", и τ д. были въ болыпомъ ходу у учащихся -).
МаркъАнтоній Пассёри, Викентій Мадіо, Хризостомъ Жавелло,
Жанъ· Франсуа Бурана, Жанъ-Баптистъ Ваголпнп, Іеронимъ Сте-
фанелли, ученикъ Зимары, два Траполини, Викторъ Трпакавелли
своими лекціями и сочпненіями продолжали ту же традиционную
науку въ теченіе всей первой половины XVI столѣтЬ:.
§ 10.
Эта удивительная неопределенность привел^ къ пересмотру
всѣхъ перезодовъ Аверроэса. Съ перваго изданія (Падуя, 1472)
довольствовались воспропзведеніемъ старинныхъ переводовъ, сдѣ-
ланныхъ съ арабскаго въ ХШ столѣтіы, почти въ томъ видѣ, въ
какомъ они находятся въ рукописяхъ. Нифуеъ и Зимара
старались пхъ исправить и сдѣлать понятными, но почти безуспѣшно.
Съ начала XVI столѣтія принялись за новые переводы съ еврей-
скаго на латинскій. Нужно вспомнить, что арабскія рукописныя
сочиненія Аверроэса были тогда, какъ и теперь, чрезвычайно
рѣдки; не чаще встрѣчались также и знатоки арабскаго языка,
между тѣмъ какъ евреевъ-переводчиковъ было множество.
Авиценну постигла та-же участь: переведенный сначала съ арабскаго
Жераромъ Кремонекимъ, онъ затѣмъ былъ переведенъ съ еврей-
скаго Мантпно, Апдреемъ Альпаго Беллунскимъ, Жаномъ Сенкъ-
Арбромъ, и т. д. Нужно, впрочемъ, признаться, что имѣвшаяся
въ виду цѣль не была достигнута, и что переводы, сдѣланые съ
еврейскаго, вышли еще болѣе грубыми и неудобопонятными,
чѣмъ переводы ХШ столѣтія.3)
Эти но выя вѳрсіи ходили давно уже по рукамъ въ ману-
скриптахъ, когда Юнты составили планъ большого полнаго изда-
нія Аверроэса и поручили этотъ трудъ Жану-Баптисту Баголини
изъ Вероны, извѣстному въ Падуѣ, какъ философъ, 4) а въ Be-
неціи, какъ медикъ. Новымъ переводамъ было отведено тамъ
много мѣста; старинные переводы сохранены для нѣкоторыхъ
трактатовъ, въ особенности для комментаріевъ къ Физикѣ, трак-
') Въ издішіи 1574 Ігода.—Ср. Tomasmi, Elogia, t. 1-й, p. 66 sqq.
-) Cp. Antonio, „Bib hisp. vêtus", t. П, p. 401.
3j Cp. Possevini,' „Bibl. select, t. П, 1. XII, cap. 16 и 18.—Richard Simon,
„Suppl. à Léon de Modene*, p. 121 (Paris, 1710).
4) Cp. Facciolati, Ш-а рагз, p. 302,—Maffei, „Verona illustra parte IT-a,
col. 168-169 (Verona, 173?).

34:
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
тата о Небѣ, Метафизики, Эгики Никоѵіахейской. Иногда, какъ для
нѣкоторыхъ важнѣйшихъ частей трактата о ДупгЬ, двѣ версіи
печатались параллельно, на двухъ столбцахъ. Часто старые
тексты и новые переводы были исправляемы одни другими. Нѣ-
которые парафразы, остававшееся до тѣхъ поръ неизданными,
были переведены въ первый разъ. Отмѣтки Зимары на поляхъ
были удержаны; введена лучшая классификация; фразы и
пояснительные комментаріи, отделенные отъ текстовъ, помѣщены послѣ
нихъ. Баголини проявить большое усердіе въ этомъ дѣлѣ и за-
служялъ отъ своихъ еовременнпковъ такую высокую похвалу:
Tantum et Aristoteles Bagolino et Corduba debent,
Quantum humus agricolae debet operta rubis.x)
Онъ умеръ отъ утомленія до окончанія своего дѣла. Маркъ
Оддо взялся за изданіе, которое и вышло въ 1552—1553 годахъ.
Еврей Іаковъ Мантино, родившійся въ Тортозѣ, въ Испаши,
и бывпіій врачемъ Павла Ш 2), быль самымъ ревностнымъ изъ
переводчиковъ, которые предприняли въ XVI столѣтіи
преобразовать текстъ Аверроэса по еврейской версіи. Ояъ одинъ пере-
смотрѣлъ почти всѣ комментаріи. Баголини выбралъ изъ его пи-
санія тѣ части, которыя счелъ подходящими, и пренебрегъ
остальными. Мы тотчасъ увидимъ, что дѣйствительно, эти новые
толкователи часто дѣлали двойную работу и одно и то же сочиненіе
переводилось нѣсколькими лицами отдѣльно.
Абрагамъ де-Бальмесъ, родившійся въ Лечче, в-ь Неаполи-
танскомъ королевствѣ, и бывтттій докторомъ въ Падуѣ,
довольно извѣстный среди евреевъ какъ знатокъ грамматики,
занялся преимущественно логическими сочиненіями Аверроэса,
Риторикой и Поэтикой 3). Баголини воспользовался его
переводами для исправленія версій Мантино и предпочелъ ихъ для
сочиненій: „Общія мѣста", „Софистическіе аргументы*, „Риторика"
и „De substantia orbisu 4).
Жанъ-Франсуа Бурана изъ Вероны, бывшій профессоромъ
въ Падуѣ б),—единственный христіанинъ, встрѣчающійся въ этомъ
спискѣ переводчиковъ. Волѣе, чѣмъ вѣроятно, что Бурана при-
своилъ себѣ работу какого нибудь еврея; ибо невозможно
предположить, чтобы христіанинъ въ эту эпоху могъ достаточно хорошо
знать раввинскій еврейскій языкъ для посредственнаго даже
перевода такихъ трудныхъ текстовъ; кромѣ того, зачѣмъ
навязывать себѣ такой трудъ, когда имѣешь вокругъ себя евреевъ, го-
l) Edit. 1553. f. Il v\
-) Магіш -Degli Archiatri Pontificj (Rome, 1784), vol. 1-er, p. 292, 376.—
Wolf, 1, p. 666; Ш. p. 515 Antonio, t. 1-er, p. 467,—Carmoly, „Histoire des
médecins jiufs-, p. 145 et suiv.—Вольфъ принялъ за оригинальный сочиненія
нѣкоторые переводы Мантино.
3) Ср. Wolf., 1. р. 70,—Richard Simon, „Hist, crit. du Vieux Testament*,
p. 666.—Steinschneider, Catal. (inédit) d' Oxford, au mot A verroè s.
4) Его переводъ изложенія Шитики можно прочесть въ изданіи 1560
года. Баголини выбралъ работу Мантино.
5) Facciolati, П-а pars, р. 115.—Maffei, „Verona illustrata", parte П-а, p.
126—127.—Maffei и Facciolati, обманутые заглавіемъ изданія 1539-го года
приняли за двухъ различныхъ авторовъ Averroès и Alubidus (sic) Rosadis.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
85
товыхъ исполнить эту работу per alcuni danari? Кажется, Буранѣ
приписывали также и знаніе арабскаго языка; изъ неизданыыхъ
документовъ, бывшихъ въ рукахъ у Маффеи, слѣдуетъ во вся-
комъ случаѣ, что онъ перевелъ нѣсколькихъ греческихъ авто-
ровъ. Какъ бы то ни было, Бурана фигурируетъ въ изданіи Юн-
товъ и ему приписываюсь большой комментарий къ Аналитикамъ,
къ которымъ до него имѣлись только средній коммеытарій. Его
трудъ былъ уже напечатанъ въ 1539-мъ году. Маркъ Оддо горячо
жалуется на ошибочность этого перевода, который онъ принуж-
денъ былъ поправлять по версіи Мантино 1).
Павелъ Израильтянинъ далъ изложеніе трактата о Небѣ и
прологъ ХП книги Метафизики; Вяталій Ниссъ—изложеніе
трактата о Происхождении; Кало Калонпмъ, докторъ въ Неаполѣ,
записанъ какъ переводчикъ Разрушенія Разрушенія и письма
„о едпненіи еъ отдѣльнымъ разумомъ 2)а. Его переводъ полнѣе,
чѣмъ тотъ, который былъ сдѣланъ съ арабскаго въ 1328 Колонимомъ,
оыномъ Калонима, сыномъ Меира, и который былъ напечатанъ въ
1497 году съ комментаріемъ Нифуса3). При всемъ томъ, его
работа дѣлаетъ ему мало чести. Я не знаю, существуетъ-ли менѣе
понятный текстъ, и Пококъ 4) говорилъ совершенно
справедливо, что онъ вдвойнѣ заслуживаешь названія „Разрушеніе" („non
versio sed destruction. Вольфъ приписываетъ также Кало
переводъ „Вопросовъ по физикѣ Аверроэса, съ комментаріемъ Моисея
Нарбоннскаго δ).
Одна рукопись въ Императорской Библіотекѣ (6507) заклю-
чаетъ въ себѣ латинскій переводъ средняго комментарія къ Фи-
зикѣ, сдѣланный по еврейскому тексту Зерахіи, сына Исаака,
оставшийся неизданнымъ, и оконченный 7-го января 1500 года Ви-
талисомъ Дактпломелосомъ, художникомъ и докторомъ медицины,
по приказанію кардинала Доминпка Гримани, патріарха Аквилеи.
Этотъ переводчикъ, впрочемъ, совершенно неизвѣстенъ.
Илья дель-Медиго причислеяъ также къ евреямъ, которые
старались дать Падуанской школѣ болѣе понятный текстъ Аверро-
эса. Онъ перевелъ, говорятъ, „De substantia Orbis", комментаріи
на метеоры 6), вопросы о первыхъ Аналитикахъ, напечатанные
въ Венеціи у Альда (1477), и средній комментарій къ семи пер-
вымъ книгамъ Метафизики, напечатаннымъ въ первый разъ въ
изданіи 1560 года 7). Смерть помѣшала иму окончить этотъ по-
слѣдвій трудъ. Можетъ статься, что принимали также за пере-
14 Ргаеі edit. 1553, f. 7 v°.
'-) См. раньше стр. 112, т. ѴШ.
3) Это тотъ переводъ, о которомъ говорятъ Венеціанскіе издатели,
„Yetustiori posthabita-. Ср. Gosche, Ghazzali, p. 269 et suiv.
4) PAd Portam Masis~. p. 118.
5) Bibl. hebr. 1, p. 19. - Steinsclmeider, Catal. (inédit) dOxford art. citén-os.
27 et 28.—По странной ошибкѣ, Тениеманъ (art. Averroès dans ГЕпсусІ. d'Ersch
et Gruber) называетъ переводчикомъ Разрушегтія издателя Бонетуса Ло-
кателлуса (Venise, 1497).
г') Bartolocci, t. 1-ei\ p. 14.—Pasini, 1, p. 55.
") Издатели напрасно угверждаютъ. что этотъ переводъ сдѣланъ съ
арабскаго.

36
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
воды нѣкоторые комментаріи, сочиненные имъ на трактаты
Аверроэса.
Медицинскія сочиненія Аверроэса подверглись той-же участи,
что и философскія. Около половины XVI столѣтія ощущалась
потребность новаго перевода ихъ, дополненій и поправокъ. Жанъ-
Баптистъ Бріеринъ Шампье, племянникъ Симфоріона Шампье>
докторъ Генриха П, перевелъ, или скорѣе велѣлъ перевести съ
еврейскаго II, VI и ѴП книги „Colliget", которыя онъ соединилъ
подъ заглавіемъ „Collectanea medica". Мантино также перевелъ
вторично нѣсколько главъ изъ книги V. Андрей Альпаго Беллун-
скій пересмотрѣлъ комментарий къ поэмѣ Авиценны. Трактатъ о
„Противоядіяхъ" быль изданъ по переводу Андрея делла Кроче,
хирурга въ Венеціи.
Юнты въ своихъ послѣдующихъ изданіяхъ только
воспроизводили изданіе 1553-го года. Ихъ предисловія показываютъ, что
на эти книги быль большой спросъ. Каждое изданіе расходилось
въ два или три года, какъ изданія наиболѣе употребляемыхъ
классиковъ.
§·ιι.
Такое абсолютное господство должно было вскорѣ вызвать
сильную реакцію. Арабскій аристотелизмъ, олицетворяемый въ
Аверроэсѣ, быль однимъ изъ важнѣйшихъ препятствій на пути
тѣхъ, которые такъ энергично работали тогда надъ основаніемъ
новой культуры на развалинахъ среднихъ вѣковъ.
Революционный духъ въ Италіи никогда не имѣлъ чувства мѣры.
Аристотель скоро обратился въ отравителя, въ обскуранта,
палача всего человѣчества, который погубилъ міръ
своимъ перомъ, какъ Александръ своей шпагой.
Величіе Аверроэса было въ свою очередь поругано. Этотъ арабъ?
этотъ варваръ, сдѣлался мишенью для сарказмовъ всѣхъ образо-
ванныхъ умовъ. Гордясь тѣмъ, что они нашли неподдѣльную
Грецію, филологи, эллинисты, платоники, иппократисты
преисполнились глубокаго презрѣнія къ этой фальсифицированной
педантической Греціи, которую они находили у арабскихъ
писателей. Эта ощетинившаяся схоластика со своими скелетообразными
категоріями и дикими выраженіями должна была казаться
совершенно невыносимой этимъ людямъ, вернувшимся посредствомъ
классической культуры къ сознанію красоты формы и здравому
смыслу. Уже Петрарка находилъ, что чтеніе Аристотеля доста-
дяетъ мало удовольствія1). Гуманисты XV столѣтія объявили въ
одинъ голосъ, что Аверроэсъ непонятенъ, лишенъ смысла и не
стоить вниманія образованнаго ума. Его неясность вошла въ
пословицу, и о его приверженцахъ стали говорить, что эти люди
добиваются смысла тамъ, гдѣ его нѣтъ ^.
Ч -De sui ipsius et mult, ignor. (Opp. t. II, p. 1051, Henriepetri).
2) Ipsum obscurum, jejunum, barbare et horride omnia scribentem, refu-
giendnm putant... (Av. Opp. Praef. edit. 1552. f. 6).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
37
Схоластика, постепенно удалявшаяся отъ текста Аристотеля,
ставившая комментатора на мѣсто философа, а тетрадки профес-
соровъ на мѣсто комментаріевъ, создала себѣ вымышленнаго
Аристотеля, походившаго на дѣйствительнаго почти столько же, сколько
„Схоластическая Исторія* Петра Коместора походить на еврей-
скій текстъ Вибліи. Плохіе переводы, полные ошибокъ
манускрипты и первыя изданія XV столѣтія сдѣлали послѣдователь-
ноѳ связное чтеніе текста Аристотеля почти невозможнымъ:
приходилось довольствоваться присоединеніемъ фразъ, въ которыхъ
быль смыслъ, къ основнымъ положеніямъ, приписываемымъ съ
общаго согласія Аристотелю, чтобы построить изъ всего этого
системух). Извлеченіе изъ мрака греческаго текста Аристотеля было
настоящимъ открытіемъ новаго текста, и всѣ здравомыслящее
люди рѣшили съ этихъ поръ, что можно сдѣлать только одно:
предоставить переводамъ и комментаріямъ лежать въ пыли сред-
нихъ вѣковъ, чтобы искать неподдѣльный перипатетизмъ въ под-
линномъ текстѣ. Но рутина никогда не признаетъ себя побѣ-
жденной. Прежніе переводы и старые комментаріи имѣли еще
многочисленныхъ приверженцевъ, когда Ѳеодоръ Газа, Георгій
Трапезунтскій, Аргиропуло, Ермолай Варбаро возобновили
Древней Лицей. Отсюда произошла эта страстная борьба между араб-
скимъ аристотелизмомъ, отыскивавшимъ Аристотеля въ Авер-
роэсѣ, и аристотелизмомъ эллинистовъ, искавшихъ Аристотеля
въ самомъ текстѣ его и въ греческихъ комментаторахъ,
Александр Афродизійскомъ, Ѳемистіи, и т. д.
4-го апрѣля 1497-го года Николай Леоникъ Томеусъ взо-
шелъ на каѳедру въ Падуѣ, чтобы преподавать
Аристотеля по гречески.2) Вембо ознаменовалъ стихами это
великое событіе, которое, казалось, открыло новую эру въ философ-
скомъ преподаваніи. Леоникъ за свою горячую полемику про-
тивъ схоластики, за свое чисто гиппократическое преподаваніѳ
медицины, за цицероновскую красоту слога, заслуживаешь, чтобкг
его считали основателемъ эллинскаго и критическаго
перипатетизма. 3) Кротость его характера спасала его отъ оскорбленій; онъ
такъ вѣжливъ, что находить даже Аверроэса замѣчательнымъ
истолйователемъ: „Averroes exquisitissimus Aristotelis
interpres (graecos semper excipio)a. Болѣе того, онъ опирается на
г) Soient quidem plerique ex duobus vel tribus Aristotelis dictis dogma
integrum fabricare. Ex omnibus tamen qui construxerit neminem vidi. (Patrizzi,
.Discuss, perip.-1 1. XIII, f, 113 v°. Yen. 1571).
2) То есть ηΌ греческому тексту. Мысль, что Леоникъ могъ
преподавать на греческомъ языкѣ, не заслуживаешь никакого вниманія. (Facciolatî.
1 pars, p. LV—LVI).
3) Philosophiam ex purissimis fontibus, non ex lutulentis rivulis salubriter
hauriendam esse perdocebat, explosa penitus sophistarum disciplina, quae tunc
inter imperitos et barbaros principatum in scholis obtinebat, quum doctoresv
exeogitatis barbara subtilitate f i g m e η t i s ... et juventus in gyinnasio
Arabum et barbarorum commentationes secuta, a recto munitoque itinere
in confragosas ignorantiae crepidines ducerentur. (Paulus Jovius apud Brucker, t.
IV, p. 156—157). Cp. Patrizzi, „Discuss, рѳгір^ 1. ХП, f. 106 (\ren. 1571).—Tira*
bosclii, t. VII, 2-е part., p. 422 (édit. Modène).

38
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
психодогію Аверроэса, чтобы примирить Аристотеля съ Плато·
номъ и установить предсуществованіе и безсмертіе душъ1).
Всѣ образованные умы XVI столѣтія нроновѣдуютъ танимъ
образомъ крестовый походъ противъ варваровъ въ философіи
и въ медицинѣ2). Юношество, оставивъ схоластическую
аргументацию, только и думало объ изученіи греческаго языка, чтобы
читать Аристотеля, а педантъ Зимара едва могъ найти слушателей
для своего Аверроэса. „П quale autore", говорить Бембо въ
вышеприведенномъ письмѣ къ Раннузіо", aquesti di sі la-
scia a parte dai buoni dottori, ed attendesi aile spo·
sizioni de'commenti greci, eda far progresso ne'
testi* 3). Тотъ-же переворотъ происходилъ и въ медицивѣ. Гип-
пократъ и Гальенъ были непогрѣшиыы только по гречески.
„Наши предки—говорить Ѳома Юнтъ въ предисловіи къ
своему изданію Аверроэса—не находили вичего хорошаго въ фило-
софіи или медицинѣ, если это не исходило отъ Мавровъ. Нашъ
вѣкъ, напротивъ, попирая ногами науку арабовъ, только тѣмъ и
восхищается, только то и принимаетъ, что извлечено изъ сокро-
вищъ Греціи; онъ восхищается только Греками; онъ не признаетъ
никого, кромѣ Грековъ, за учителей по философіи, по медицинѣ,
по діалекгикѣ; кто не знаетъ греческаго языка, тотъ ничего не
энаетъ. Отъ этого происходятъ всѣ раэдоры, всѣ горячіе споры
между философами и докторами, а между тѣмъ больные, не зная
къ какой партіи примкнуть, умираютъ скорѣе отъ колебаній чѣмъ
отъ болѣзни*4 4). Жанъ Вріеринъ Шампье, въ предисловіи къ
„Collectanea" Аверроэса, написанномъ въ 1537-мъ году, сообщаетъ
намъ также, что молодежь его времени ненавидѣла арабскихъ
докторовъ и не желала слышать даже упоминаній о нихъ 5).
§ 12.
Возрожденіе эллинизма, которое выразилось въ Падуѣ, въ
Венедіи и на сѣверѣ Италіи возвращеніемъ къ неподдѣльному
тексту Аристотеля, обнаружилось во Флоренціи возвращеньемъ
къ Платону. Флоренція и Венеція представляютъ собою два
полюса какъ въ фидософіи, такъ и въ искусствѣ Италіи. Флорен-
*) Ы. Bitter, „Gesch. der neuern. Phil.- 1-re part., p. 377.
) Въ ваглавіи изданія Аристотеля (Paris, 1531, ex officina Simonis Coli-
naei) можно прочитать слѣдующее увѣщаніе: „Nunc ergo, о juvenes, ex Aristo-
telico opère, ceu ex proprio fonte purissimas haurite detibateque aquas, ρ e г e g r i-
nas autem tanquam vues lacunas insalubresque Trinacriae lacus devitate. Omne
enim malum studiis inseminatum fere -est., quod autorum Uteris dimissis ipsisque
authoribus, ad vana glossemata sese totos contulere, et eos qui non essent
anthores (ac si apes fucos sequerentur) pro ducibus et délegerunt et secuti sunt".
*) Opère, t, Ш, p. 118(Veneaia, 1729). Въ 1499 году, при переводѣ
университета изъ Пизы во Флоренщго, профессоровъ предупреждаютъ, чтобы
они не смѣпшвали на лѳкціяхъ текста съ коъшентаріѳмъ и не объясняли ихъ
одинаково. Fabroni, „Hist. Acad. Pisanae", vol. I, p. 284 et suiv.
4) Edit 1552, f. 2—3.
5) Plerique omnes juniores medici jam intolerabile in Arabum Mauritano-
rumque dogmata odium conceperunt, ut ne noininandi citandive locus relinqua-
tur: principes enim ffippocratem atqué Galenum habere nos praedicant.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
39
ція и Тоскана представляютъ идеалъ въ искусствѣ, спаритуализмъ
въ философіи; Венеція, Падуя, Болонья, Ломбардія являются
представительницами анализа, раціонализма, точнаго и
положительная ума. Одинъ только Платонъ годился для бесѣдъ Ка-
реджіо и въ садахъ Руччелаи; Аристотель—для глубокомыслен-
ныхъ'учрежденій Венеціи. Можетъ показаться удивительнымъ на
первый взглядъ, что такая тяжелая и педантическая школа, какъ
та, исторію которой мы старались набросать, могла быть оффи-
ціальной школой въ городѣ, которому воображение любить
придавать такой поэтическій ореолъ. Но, присмотрѣвшись ближе, мы
видимъ, что эта школа находится въ полной гармоніи съ вене-
ціанскимъ характеромъ, и что она выражаетъ собою въ филосо-
фіи то-же, что Тиціанъ и Тинторе въ живописи. Философія и
поэзія исходятъ въ сущности изъ одного и того же начала; фило-
софія есть только особый родъ поэзіи, а страны поэтичеекія въ
тоже время и философскія. Основная же черта вепеціанскаго
характера не есть ни искусство, ни поэзія. Что такое соборъ
Святого Марка въ сравненіи съ Пизанекимъ? Кто станетъ смотрѣть
на одну изъ мадоннъ Венеціи, увидѣвши Сіевнскую или Перуз-
скую? Всмотритесь въ эти умныя головы на венеціанскихъ тор-
жествахъ Жантиля Беллики или Париса Бордона: проникнуты-ли
онѣ мыслью или идеаломъ? Нѣтъ,—но онѣ проникнуты твердостью,
дѣятельностью. Вмѣсто этого цвѣта юношества, распускающагося
вѣчно на берегахъ Арно, здѣсь—зрѣлость взрослаго чедовѣка,
точное и строгое понятіе о земныхъ вещахъ. Конечно, въ отношеніи
свободы мысли, Флоренціи не въ чемъ было завидовать Венеціи.
Нигдѣ вольнодумство и неуваженіе къ святынѣ не заходили такъ
далеко въ средніе вѣка: тамъ скептицизмъ доходилъ до сомнѣнія
въ чудесахъ святой Екатерины Сіеннской, засвидѣтельствован-
ныхъ всѣми Сіеннцами! Была-ли когда-нибудь такъ дерзко
выражена безбожная мысль о равенствѣ религій, какъ въ третьей
новеллѣ Декамерона? A отвѣтъ еврея Мельхиседека Саладину,
отвѣтъ, казавшійся такимъ мудрымъ Боккачіо и который въ
остальной Европѣ зажегъ-бы костры, во Флоренціи вызывалъ
только милую улыбку. Вмѣсто педантической тоги, въ которую
драпировалось венедіанское невѣріе, флорентийское невѣріе,
смеющееся и легкомысленное, предавалось упоенію жизнью,
благоухающей юностью и весельемъ. Венеція доходить до философіи
посредствомъ привычки къ строгости и точности, которыя
даются веденіемъ дѣлъ и практическимъ духомъ,
Флоренція—посредствомъ безмятежной совѣсти, въ которой всѣ элементы идеала
гармонично сливаются въ одно цѣлое, при помощи этого воздуха,
приносящаго свѣжесть и радость, которымъ дышуть у
подошвы холмовъ Фьезоля.
Марсиль Фичинъ сообщаетъ намъ, что онъ, реагируя про-
тивъ аверроистичеекаго перипатетизма въ Венеціи, задался
мыслью поднять традицію платонизма. Невѣріѳ, казалось ему,
пустило такіе глубокіѳ корни, что онъ видѣлъ только два
способа побѣдить его: чудеса или философскую религію. Онъ
переводить Платона и Плотина, надѣясь, что, въ качествѣ филосо-
фовъ, они будутъ лучше приняты публикой, чѣмъ святые и про -

40
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
роки 1). Аверроэсъ, представитель иновѣрческаго перипатетизма,
подвергается глубочайшему презрѣнію. Онъ не зналъ греческаго
языка и не понималъ вовсе Аристотеля2). Книга XV Платони-
ческаго Богословія вся посвящена опровержению „авер-
роистическаго чудовища^ единства разума.
Доказательства Фичина довольно ясны . и остроумны. По аверроистической
гипотезѣ, понятіе,—говорить онъ—не принадлежитъ никакой
личности; свобода дѣйствія, воля остаются необъяснимыми. Онъ по-
черпаетъ аргументы даже въ астрологіи: души не одинаковы,
такъ какъ существуютъ Сатурнинскія, Марсіанскія, Юпитеровскія,
Меркуріанскія 3) души. Аверроистическая теорія о Провидѣніи также
горячо опровергается. Богъ видитъ все по своей собственной
сущности; заботясь о томъ, чтобы наибольшее добро
восторжествовало, Онъ не имѣетъ надобности отвращать лица своего отъ
великаго, чтобы видѣть малое.4)
Плетонъ и Бессаріонъ, до Марсиля Фичина выказывали
ту же антипатію и отвергали аверроистическія теоріи во имя
платонизма δ). Патриччи выказываетъ еще большую строгость;
онъ воображалъ, вслѣдствіе часто повторявшагося заблужденія,
что схоластики познакомились съ Платономъ только посредствомъ
Аверроэса; поэтому Аверроэсъ, въ его глазахъ, отвѣчаетъ за всѣ
недостатки схоластики и за этотъ хаосъ мудреныхъ вопросовъ,
которыми было засыпано поле философіи ®).
§ 13.
Чтобы понять отвращеніе, внушаемое аверроистическимъ пе-
рипатетизмомъ лучшимъ умамъ эпохи Возрожденія, нужно по
собственному опыту узнать до чего этотъ слогъ испещренъ
непонятными словами 7), эти разсужденія хитроумны, это многословіе
невыносимо, а это все характеристичный свойства аверроистской
школы. „Прежде,—говорить Луисъ Вивесъ,—не было ничего пріят-
нѣе, какъ любоваться садомъ этой вселенной; но она, вмѣсто де-
ревьевъ и цвѣтовъ, воздвигла тамъ кресты на мученіе человѣ-
1) Ut bac theologia in lucem prodeimte... Peripatetici quam plurimi, id est
philosophi pêne omnes. admoneantur non esse de religione, saltem communi, tan-
quam de anilibus fabulis sentiendum. (Praef. m. Plotinum).
3) Averroes... graeeae linguae ignarus. Aristotelicos libros in linguam bar-
baram e graeca perversos potius quam conversos legisse traditur... Resipiscant
igitur quandoque Averroici, et cum Aristotele suo consentant. (..Theol. plat."
Opp. t. I, p. 327, 342, édit Henricpetri, 1576).
3) Ibid. f. 359.
4) Ibid. 1. II, f. 104.—An ignoras, Averrois impie, bonum ipsum.
ordinis universi esse cujuslibet partis ordine praestantius?..
5) rTheol. plat". Opp. t. 1, p. 327.—Brucker, t, ГѴ, p. 47.
[) „Discuss, peripat-. 1. XIL p. 106. (Venise, 1571).
7) Вотъ любопытный примѣръ: въ XII книгѣ Метафизики нѣсволысо
разъ употреблено слово allastogia (f. 337 v°. sqq.). Спрашивается, какой
смыслъ могло представлять подобное слово для Падуанекихъ философовъ,
которые, конечно, не знали, что ѳто слово тгог/ііа съ арабскимъ членомъ
впереди (alstouchia)?

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
41
ческому уму" г). И дѣйствительно, стоить только вообразить себѣ,
какое впечатлѣніе должны были производить на такихъ людей,
какъ Валла, Варбаро, Вембо, подобныя фразы: „Quaelibet anima
intelligit primum et se, hoc est suum esse, quod Dehaath appellatur; de
secundis vero intelligit Zobar, quod dédit sibi suum esse* 2). Хочется
сказать вмѣстѣ съ Пикъ де ла-Мирандолемъ: „Age, damus hoc
vubis, ut non sit vestrum ornate loqui 3), sed vestrum est certe,
quod nec praestatis, latine saltem, ut, si non floridis, suis tamen ver-
bis rem explicetis. Non exigo a vobis orationem comptam, sed jiolosor-
didam; nolo unguentatam, sed nec hircosam; non sit lecta, sed nec
îifglecta, non quaerimus ut delectet, sedquerimur quod offendat* 4).
Тема Низоліуса въ его „Antibarbarusu, настойчивость съ
которой просвѣщенные ума требовали, чтобы философы
употребляли обыкновенный языкъ и воздерживались отъ техническаго
слога, такъ называемаго стиля Париса 5), не были тогда пустой
придиркой или педантической заботливостью ритора. Не было
преобразованія болѣе настоятельной необходимости, чѣмъ
реформа языка: первымъ условіемъ профессора было освободить мысль
оть невыносимыхъ путь схоластическаго слога, который лишалъ
ее всякой гибкости 6).
Пикъ-де ла-Мирандоль лучше всѣхъ людей той эпохи выра-
жаетъ борьбу разнородныхъ чувствованій. Сначала Пикъ не чуждъ
былъ арабщины. Учителемъ его былъ Илья-дель Медиго, аверро-
истъ, и онъ никогда не могъ вполнѣ освободиться отъ этой дур-
вий закваски. Въ девятистахъ вопросахъ, которые онъ предло-
жилъ для своего великаго философскаго турнира, варварская
схоластика, а Аверроэсъ въ особенности, занимаютъ много мѣ-
ста. „Est apud Arabas,—говорить онъ въ своей „Апологіи":—in Aver-
roe firmum et ineoncussum; in Alpharabio grasse et meditatum; in
Avicemia divinum atque Platonicum. Въ другомъ мѣстѣ, онъ
называетъ Аверроэса „celebrem in Aristotelis familia philosophum
et rerum naturalium gravem aestimatoremu 7), и вамѣревается
примирить его съ Авицениой, какъ Аристотеля съ Платономъ8). А
потому Киимбрцы отяосятъ его къ разряду аверроистовъ 9).
г) Nihil olim amoenius habebatur contemplatione horti hujus naturae. At
isti, pro flosculis philosophiae et arboribus placidissimus, crucem ingeniis fixe-
runt. ^De causis corr. art**. 1. V. (Opp. t. I, p. 413, Bale, 1555).
,J) -De animae beat**, f. 357 (edit. 1560).
3) Аверроисты говорили въ извиненіе своего варварскаго языка, что
философы должны подражать слогу Аристотеля, и, презирая слова, думать
только о вещахъ. (Ср. Praef. Marci de Odis., édit 1552,16.—Niphum, „In XII
Metaph." Prooem).
4) Epist. ad. Herm. Barbarum, inter Opp. Politiani, Paris, 1512, vol. I., f. LV.
5) Cp. Vivem, „In Pseudodialecticos" (Opp. t. I, p. 272 sqq.).
6) Низоліусъ сводить свой „Antibarbaras s^u de veris prin-
cipiis et vera ratione pnilosophandi, contra pseudophilo-
sopbos" къ этимъ двумъ предложеніямъ: „Ubicumque et quotcumque dia-
lectici metaphysicique sunt, ibidem et totidem esse capitales veritatis hostes.—
Quamdiu in scholis philosophorum regnabit Aristoteles iste dialecticus et meta-
physicus, tandiu in eis et falsitatem. et barbariem, si non linguae et oris, at certe
pectoris et cordis regnaturam". (P. 354, édit. Leibnitz).
7) L. I „Adv. astrol." (apud. Antonio, t, П, p. 395, édit. Bayer).
8) „De hominis dign." ρ 324 sqq.—„Apol." p. 118.
°) In 1. Π. „De anima", cap. I, quaest. 7, art. 1.

42
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
Пикъ испыталъ, однако, и лучшія вліянія. Въ письмѣ его къ Ер-
молаго Барбаро заключается выраженіе его новыхъ склонностей
и сожалѣнія новообращеннаго. „Нас proxima tua ad me epistola,
in qua dum barbaros hos philosophos insectaris, quos dicis haberi
vulgo sordidas, rudes, incultos, quos nec vixisse viventes, nedum extincti
vivant, et si nunc vivant, vivere in poenam et contumeliam, 1) ita
Hercules sum commotus, ita me puduit, piguitque studiorum meo-
rum (jam enim sexennium apud illos versor), ut nihil minus me fe-
cisse vehm quani in tam nihili facienda re tam laboriose conten-
disse. Perdiderim ego, inquam, apud Thomam, Joannem Scotum,
apud Albertum, apud Averroem moliores annos, tant s vigilias
quibus potuerim in bonis htteris fortasse non nihil. Cogitabam iîip-
cum ut me consolarer, si qui ex illisnuncreviviscant, solitudine quid-
quam sint, quo suam causam, argumentosi ahqui homines, ratione
aliqua tueantur 2).
Пикъ- де-ла-Мнрандоль сумѣлъ держаться мудраго
эклектизма; преувеличенія гуманистической партіи почти заставили
его находить хорошія стороны въ арабской схоластикѣ. „Quamvis
dicam quod sentio, movent mihi stomaehum grammatistae quiflam,
qui quum duas tenuerint vocabulorum origines, ita se ostentant, ita
se venditant, ita circumferunt jactabundi ut prae se ipsis pro nihilo
habendos philosophes abritrentur. No lu m us, inquiunt, h a see ve-
stras philosophias! Et quid niirum? nec Falernum canes.
Кажется, однако, что эта апологія доставила немного
удовольствия аверроистамъ; напротивъ, эллинисты торжествовали и
назвали ее „Апологіей Скиѳовъ и Тевтоновъ". „Ab amicis quos-
habeo Patavii,—пишетъ ему Ермолай:—certior factus sum apologiam
tuam quae Scytharum et Teutonum est inscribi coepta, quasi Ty-
phonis et Eumenidum laudatio molestissimam accidisse majorum eorum
parti quos défendis" ^.
Всѣ грозныя рѣчи самыхъ раздраженныхъ противъ
арабской философіи гуманистовъ блѣднѣютъ передъ энергичнымъ
диѳирамбомъ Луиса Впвеса. Это нападеніе, самое жестокое, без-
спорно, какое пришлось Аверроэсу перенести, занимаетъ не ме·
нѣе четырехъ странипъ фоліанта въ трактатѣ „De Causis corrup-
tarum artium 4). „Nomen est Commentatoris nactus, вскрикиваетъ
онъ, homo qui in Aristotele enarrando nihil minus expheat, quam eum
ipsum quemsuscepit declarandum. Sed nec potuisset explicare, etiamsi
divino fuisset mgenio, quum esset humano, et quidem infra medio-
*) Ермолай упрекаетъ его за то, что онъ познавъ сладость,
заключающуюся въ греческомъ и латинскомъ языкахъ, захотѣлъ осквернить себя чте-
ніемъ фидософовъ - варваровъ, которые нѣкогда были въ большомъ почетѣ
у многихъ власть имѣвшихъ людей... и сколъко-бы ихъ ни почитали
больше и малые невѣжды въ изящной словесности, они не пользуются уваженьемъ
ученыхъ, считающихъ недостойнымъ жить на землѣ и попирать ее ногами:
ставить въ этотъ разрядъ Аверроэса, Оберта Великаго, святого Ѳому и без-
конечное множество другихъ". (BonnÎYaxd, „Advis et devis des longues", dans
la „Bibl. de l'Ecole des Chartes", 2-de série, t. V, p. 357.
2) Inter Opp. Politiani, Paris, 1512, vol. 1-er, f. LV, et in. Ber-
nays, „Florilegium renascentis latinitatis (Bonn, 1849), p. 17.
3) Ibid. Bernays Floril. p. 23.
4) Opp. t. I, p. 410 sqq.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЪ.
43
critatem. Nam quid tandem adferebat quo in Aristotele enarrando
posset esse probe instructus? Non cognitionem veteris memoriae, non
scientiam placitorum priscae diseiplinae et intelligentiam sectarum,
quibus Aristoteles passim scatet. Itaque videas eum pessime philo-
ophos omnes antiquos citare, ut qui nullum unquam legerit, ignarus
graecitatis ac latinitatis. Pro Polo Ptolomaeum ponit, pro Protagora
Pythagoram, pror Cratylo Democritum; libres Platonis titulis ridiculis
inseribit, et ita de ids loquitur, ut vel caeco perspicuum sit litteram
eum in illis legisse nullam. At quam confidenter audet pronuntiare
hoc aut illud ab eis dici, et quod impudentius est, non dici quum
solos videris Alexandrum, Themistium et Nicolaum Darnascenum,
et hos, ut apparet, versos in arabiam perverisissime ac corruptissime!
Citat enim eos nonmmquam, et contradir-it. et eum eis rixatur et
nee ipse quidem qui seripsit intelligat. Aristotelem vero quomodo
legit? Non in sua origine purum et integrum, non in lacunam latinam
derivatum (non enim hoprit lingerum expers), sed latino in arabicum
transvasatum 1); in qua transfusione e graecis bonis facta sunt latine
non bona; ex latinis vero malis arabica pessimal
Вивесъ приводить затѣмъ одно мѣсто, которое съ избыт-
комъ оправдываетъ его насмѣшки, но отвѣтственность за него,
по справедливости, должна быть отнесена скорѣе на долю
переводчика съ арабскаго, чѣмъ на комментатора. „Aristoteles si revi-
visceret, intelligeret haec, aut posset vel conjecturis castigare ? О
hommes valentissimis stomachis qui haec devorare potuerunt et con-
coqaere, et in haec ta m ab Aristotelis sentfntia ac mente abhorrentia
auscultare quae Aven Rois commentator comminiscitur: f avete linguis
viro tanti nominis et alteri Aristotelia. Несчастная секта Герку-
леновъ доставляетъ ему предлогъ для неиетощимыхъ насмѣ-
шекъ. „Haec sunt tua, an Herculeorum, ut tu vocas? Tua sunt, qui
adeo est impius ut impietates inserere vel tuo vel alieno nomine
emper gaudeas. Atqui hic est Aben Rois quern aliquorum dementia
Aristoteli parem fecit, superiorem divo Thomae. Rogo te, Aben Rois,
quid habebas quo caperes hominum mentes, seu verius dementares?
Ceperunt nonnuhi multos sermonis gratia et orationis lenocinio; te
nihil est horridius, incultius, obscoenius, infantius. Alii tenuenmt quo-
dam cognitione veteris memoriae, tu nee quo tempore vixeris,. пес
qua aetate natus sit novisti, non magis praeteritorum consultus, (juam
in silvis et solitudine natus et educatus! Admiratione atque omnium
laude dignisunt habiti qua praecepta tradiderunt bene vivendi: te
nihil est sceleratius at irreligiosius: impius fiat necesse est et άθεος
quisquis tuis monimentis vehementer sit deditus. Jam die ipse, quare
quibusdam placuisti? Audio teneo, non tua culpa est, sed nostra:
non tu adferebasquo placeres, sed nos adferebamus quo non displi-
ceres. Suavia erant obscuris obscura, inanibus inania, et quibusdam
pulchra sunt visa quae non ipsi intelligerent. Multi te non legerant,
aHenum judicium sunt secuti; aliquibus propter impietates fuisti
l) Мнѣ нѣтъ надобности подчеркивать огромную ошибку, въ
которую впадаетъ здѣсь Вивесъ. Гюэ списалъ ее, „De Claris interpret", p. 126
(Paris, 1680)

M
АВЕРРОЭСЪ Π АВЕРРОИЧ.Ѵ.Ъ.
gratus: nam et Aben Rois doctrina et Metaphysica Avicennae, déni-
que omnia ilia arabica videntur mihi resipere délira menta Alcorani
et blasphémas Manumetis insanias: nihil fieri potest illis indoctius,
insulsius, frigidius....
Я нарочно привелъ эту дппнную бранную рѣіь, чтобы дать
понятіео тчжъ, до какого предѣла доходилъ гнѣвъ враговъ
Аверроэса. Целіусъ Родигинусъ не менѣе строгъ 1). Бернаръ Навагеро
который занимался изящной словесностью и ночиталъ
Аверроэса, представляется какъ литературный феноменъ своего
вѣка 2).
Наконецъ, и люди умѣрепныхъ взглядовъ, которые,
испугавшись дерзости итальянскаго перипатетизма, примкнули къ
реформатской партіи, Меланхтонъ, Николай Таурель, выказывали
также сильную непріязнькъпреподаваніюаверроистовъ3). Эразмъ
убѣждеыъ въ совершенномъ безбожіи Аверроэса. Амброджіо Ле-
онъ, профессоръ Неаіюлптанскаго университета, шішетъ ему, что
онъ только что оконіилъ печатанье своего сочпненія въ сорока-
шести кнпгахъ противъ Комментатора 4). Эразмъ его поздрав-
ляетъ5).Utinam,—восклпцяетъонъ:—prodisset ingens illud
opus adversus Averroem impium καίτρίς κατάρατον.
Вообще, гуманисты выказали въ періодъ возрожденія менѣе смѣло-
сти ума, чѣмъ схоластическіе перипатетики. За исключеніемъ нѣко-
торыхъ языческихъ привычекъ довольно безобиднаго свойства,
они въ сущности остались въ лонѣ католической или
протестантской ортодоксіи. Петрарка служить уже любопытнымъ примѣромъ
этой двойственности.
Ловкое общество Іисуса заняло относительно Аверроэса ту
же позицію; „Ratio Studio г um" 6) рекомендуетъ профессорамъ
философіи припоминать безпрестанно о декретѣ Латранскаго
собора, очень осторожно цитировать толкователей Аристотеля,
„которые провинились передъ христіанской религіей";
остерегаться, чтобы ученики не увлекались ими; что касается Аверроэса
въ особенности, не объяснять его отступленій, и если придется
цитировать его комментаріи, то дѣлать это безъ всякой похвалы,
и, если возможно, указывать, что все хорошее у него заимствовано
имъ у другихъ7); рекомендуется придерживаться одного только
Аристотеля, осуждая одинаково какъ алекеандристовъ, такъ и аверро-
истовъ, и лишая всякаго авторитета какъ Александра, такъ и
Аверроэса. Кто правъ, кто виноватъ, это мало занимаетъ авто-
ровъ „Ratio". Наука и философія суть только способы для до-
х) Antiquae lect 1. Ш. cap II, p. 110.
*) Praef. Junt. (1855), f. 30 v°.
3) Cp. Brucker, t.IV p. 308.
4) Epist. 19 jun 1518. Opp. t. Ill, pars I, col. 324 (Leyde, 1703). Сочиненіе
это появилось на свѣтъ въ 1517 году въ Венеціи, посвящено Льву X, подъ
такимъ заглавіемъ: Ambrosii Leonis Nolani, Marini filii, Castigationum adversus
Averroem, ad Augustissimum Leoneni X, Pont. Max. plures libri.
»') Epist. 15 oct. 1519. Ibid, col. 507.
6) Ρ 68 et suiv. (Romae, 1616).
7) Si quid boni ex ipso preferendum sit, sine laude proférât, et si fieri
pott st, id eum aliunde sumpsisse demonstret.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ДАДУАНСКОЙ ПІКОЛѢ.
45
стиженія иэвѣстной цѣли; тотъ кто нз входить въ намѣренія
Общества, не удостоится похвалы, и если разъ въ жизни онъ и
оказался правъ, то ужъ, конечно, не иначе, какъ похитивъ чужую мысль.
§ 14.
Странная живучесть рутины! Это варварское, непонятное пре-
подаваніе, всѣми осмѣивиемое, тянется еще цѣлое столѣтіе въ
просвѣщееной Италіп среди торжествующая уже духа новаго
времени. Правда, Аверроэсъ не царитъ уже болѣе такъ
исключительно; средства герменевтики расширяются, да и греческій автори-
тетъ входитъ все болѣе и болѣе въ состязаніе съ арабами '). Но
аверроистическіе вопросы все еще волнуютъ школу и служатъ
программой преподаванія. Отъ 1564 до 1589 го, Іаковъ Забарелла
продолжалъ учить по традиціямъ Падуанской каѳедры 2).
Аверроэсъ служить ему проводникомъ при объясненіи всѣхъ труд-
ныхъ мѣстъ; онъ цптируетъ его съ глубочайшимъ уваженіемъ,
хотя по многимъ пунктамъ самъ, повидимому, приближается къ
александристамъ. Онъ думаетъ, какъ Аверроэсъ π Ахиллинп, въ
противоположность Авиценнѣ, что необходимостъ абсолютнаго
существа не доказываетъ существованія Bora, что небо могло-бы быть
этимъпервымъ принципомъ, что есть только одно рѣшительное
доказательство существованія Бога—движеніе неба. Забарелла, впро-
чемъ, дѣлаетъ довольно часто различіе между мнѣніемъ Аверроэса и
мнѣніемь его послѣдователей. Въ психологіи онъ горячо возста-
етъ противъ аверроистическихъ положеній. По системѣ единства
душъ,—говорить онъ,—разумъ въ человѣкѣ представляется ничѣмъ
инымъ, какъ кормчимъ на кораблѣ. А между тѣмъ разумъ есть
форма, оформливающая человѣка,—то, что дѣлаетъ человѣка тѣмъ,
что онъ есть. Слѣдовательно, разумъ множится по числу тѣлъ. Тѣмъ
не менѣе, Забарелла, сообразно съ ученіемъ святого Ѳомы Аквпн-
скаго, устанавливаетъ разницу между дѣятельностыо свойственной
уму и самимь дѣятельнымъ разумомъ, который есть понимаемое
или Богъ, какъ универсальный двигатель. Если замѣтить Заба-
реллѣ, что онъ разрушаетъ такимъ образомъ личность разума,—
ту личность, которую онъ хотѣлъ установить противъ аверро-
истовъ,—онъ отвѣтитъ, что нужно различать примитивное воспрія-
тіе отъ послѣдующаго. Въ первомъ нѣтъ ничего личнаго, освѣ-
щеніе приходить извнѣ. Позже, напротивъ, разумъ пріобрѣ-
тенъ, онъ дѣлается нашимъ, вътомъ смыслѣ, что Богъ, разливая
непрестанно свой свѣтъ, всегда къ нагапмъ услугамъ, какъ только
мы захотимъ подумать. По своей природѣ, индивидуальный разумъ
*) Inde coeptiim aliud niixtionis in philosophando genus, uti Aven Rois et
Latinis graecos interprètes admîscerent (Patrizzi, „Discuss. perip\ 1. XII, p. 106).
2) Каково было мое удивленіе, когда, проходя по уединенной улицѣ
въ Падуѣ и входя по ступенькамъ маленькой церкви Святой Екатерины
дель Торрезинъ (del Torresin>, составленнымъ изъ надгробныхъ камней, я
прочелъ на одной изъ этихъ плитъ, разбитыхъ наискось: „Jacobo Zabarel...
civilis elec... probitat..., et... Ludo..."—Томазини (I p., 139) сообщаетъ намъ, дѣй-
ствительно. что Забарелла былъ погребенъ въ этой церкви; но онъ не могъ
тамъ найти его надписи. „Nulla, quod observare potuerim, memoria clarus".

46
АВЕРРОЗСЪ Π АВЕРРОНЗМЪ.
поддежитъ гибели; но сдѣлавпшеь совершеннымъ посредствомъ
божественнаго освѣщенія, онъ становится безсмертнымъ *). Мысли
Забареллы по этому вопросу ^кажутся очень неопредѣленнымя. Онъ
думаетъ> какъ и вся Падуанская школа, что безсмертіе души не
входить въ принципы перипатетической физіологіи. Въ этомъ онъ
быль александристомъ, и таково было сужденіе о немъ современ-
никовъ, „deterrimam alexandreorum sententiam palam prbfpssus 2).
Диспуты Забареллы съ Франсуа Пикколомпни напомнили въ
Падуѣ въ теченіе второй половины XVI столѣтія подвиги Ахил-
лини и Помпонація; Пикколомини былъ ученикомъ Зимары и, по-
видимому сблизился съ аверроистами, съ которыми связывали
его кромѣ того схоластическіе пріемы его преподаванія 3).
Фредерикъ Пендазіо изъ Маытуп, очень извѣстнып въ свое
время профессоръ4), очень близко подходитъ къ манерѣ
Забареллы. Библиотека падуанскаго университета 5) ымѣетъ
рукописный текстъ его лекцій, оставшихся неизданными, по трактату
о Душѣ. Немного есть книгъ, которыя были бы такъ пригодны
для ученія о методахъ и пріемахъ преподаванія въ Падуѣ. Текстъ
Аверроэса разбирается строка за строкой съ самымъ мелочнымъ
вниманіемъ. Тѣмъ не менѣе, принимая Аверроэса за основаніе
своихъ лекцій, Пендазіо придерживается въ вопросѣ о разумѣ,
ученія Александра. Разумъ множится по числу индивпдуумовъ.
Конечно, основныя сужденія у многихъ одинаковы; но образы,
которые необходимы для всякаго разумнаго акта, многора8личны
и разнообразны 6). Разумъ единъ и вѣченъ, если смотрѣть на него
какъ на вѣчную принадлежность человѣческаго рода; онъ при-
ходятдъ, если разсматривать его въ томъ или другомъ
индивидуума 7). Аверроисты утверждаютъ, что численное множество
свойственно только матеріи, и что если-бы разумъ дробился, то
онъ былъ-бы матеріальнымъ. Вовсе нѣтъ,—отвѣчаетъ Пендазіо:—
разумъ созданъ для соединенія съ тѣломъ, но онъ не зависитъ
отъ тѣла „точно такъ и башмакъ сдѣланъ для облеченія ноги, и,
однако, онъ не зависитъ отъ ноги".
Итакъ, Певгдазіо явный александристъ. Кремонини, Луи Аль-
берти 8), и его ученики, причисляются также къ самымъ ярымъ за-
*) Ritter „Gesch. (1er neuern Phil." 1-re part, p. 718 et sniv.
2) Brucker, t. IV p. 202.
3) Brucker, t. IV, 208.—ToniasinL t. 1-er. p. 208 sqq.
4) Naudaeana. p. 105.—Bavle, art. Crém., note У.—Brucker, t. IV, p. 211; t.
VI, p. 718.—Facciolati, pars lll/p. 275, 280.
5) ?& 1264.—У меня на рукахъ копія съ двухъ важнѣйшихъ лекцій. за
которыя я долженъ благо дар ать любезнаго ученаго Г на Самюэля Люцца-
то.—Окружная библіотека Равенны обладаетъ также этими лекціями въ
рукописи. (Se. 141, or. 5, Χ.)
6) In aeternitate in specie omnes conveniunt... Hinc fitut cognitio quae
est in hoc intellectu non sit una numéro, sed solum una specie, quia pendet a
phantasmatibas quae sunt plura numéro. (Lect. 33).
7) Sunt aeterna, quia intellectus unicus est, in quo semper conservatur ea-
dem cognitio: nam omnes homines conveniant in cognitione primorum principi-
orum, omnes conveniunt ut homines sunt aeterni... Erit autem facta et corrupti-
bilis haec cognirio, respecta hujus vol illius particularis. (Lect. 33).
s) Ноде счнтаетъ въ чпслѣ ученикопъ Пендазіо Забареллу ы Фортуніо
Личето. Но, Забарелла преподавалъ въ то же время, что и Пендазіо, а Лы-
чето былъ еще слшикомъ кшъ, чтобы его слушать.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАЦУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
47
щитникамъ александризма. Вообще, всѣ падуанскіе профессора
XVI столѣтія, имена которыхъ сохранились въ исторіи философіи,
принадлежать къ этому направленно; но полагая текстъ Аверроэса
въ осяованіе своихъ лекцій, они строго осуждаютъ единство
разума. Было-бы трудно назвать хоть одного изъ нихъ, который,
послѣ Латранскаго собора, открыто защищалъ-бы, по этому
вопросу, мнѣніе Комментатора. Тѣмъ не менѣе, настойчивость, съ
которой Пендазіо безпрестанно оепариваетъ аверроистовъ,
заставляетъ предположить, что къ этому мнѣніго примыкало еще
въ Падуѣ некоторое число приверженцевъ.
Чрезвычайная рѣдкость безусловно аверроистическихъ тек-
стовъ заставляетъ меня придавать нѣкоторое значеніе одному
неизданному комментарію къ двѣнадцати книгамъ Метафизики,
принадлежащему библіотекѣ Святого Антонія въ Падуѣ (п° 424).
Этотъ комментарій приписывается нѣкоторому „Magister Calaber",
впрочемъ неизвѣстному. Отецъ Манчіотти, авторъ каталога ману-
скриптовъ Святого Антонія, думаетъ, что этомогъ-бы быть Онуф-
ріо Калаберъ, которому Гаэтано Тіенскій посвящаетъ свою книгу
о Душѣ х). Такое предположите недопустимо, такъ какъ
Magister Calaber цитируетъ Ахиллини, Нифуса, Зимару и Симона
Порту, живпшхъ на цѣлое столѣтіе позже. Гаэтано. Какъ бы то ни
было, ученіе, изложенное въ этой ішигѣ, есть чистѣйшій аверро-
измъ. Первоначальная матерія едина и всеобща2;.
Первопричина дѣйствуетъ по необходимости и насколько можетъ,
потому что не можетъ не сообщать своей благости 3). Ничто не
выходить изъ абсолютнаго небытія. Святой Ѳома и латинскіе
философы опрокинули всѣ основныя положенія аристотелевой филосо-
фіи, допустивъ многочисленный и безсмертный въ своей
многочисленности разумъ 4). Разумъ вѣченъ, потому что онъ единъ и
не подверженъ тлѣнію вмѣстѣ съ иядивидуумомъ. Вся теорія
Аверроэса о небѣ принята, какъ послѣднее слово космологіи б).
Въ Волоньѣ, въ Неаполѣ, въ Феррарѣ, также какъ и въ
Падуѣ, комментировали Аверроэса. Николай Риссъ, Николай
Виттигоцци, Францискъ Лонгусъ, Сципіонъ Флориллусъ 6), обна-
l) „Catal. dei. Codd. man. d. (L. C.) S. Ant. di Pod"., p. 192.
*) Quod materia sit una numéro probatur. Illud est unum numéro quod
non habet pluralitatem formarum indrvidualium. Ergo...—Quod materia
communis sit pluribus probatur. Illud dicitur commune pluribus quod non habet for-
mam unam numéro per quam illud sit unum numéro. Sed materia non habet
unam formam. (Lect. 14.).
3) Probavimus secundum philosophos quod prima causa necessario movet
et operatur, et non potest non operari. quia bonum non potest quin communi-
cet aliis bonitatem suam. Insuper movet necessario et quantum potest. (Lect. 31).
4) Latini ex hoc textu „Nil prohibet intellectum separari", duo colligunt,
primum quod animus noster est immortalis; secundum colligit Beatus Doctor
quod intellectus non est unus, sicuti sensit Averroes. Opinio Latinorum,
secundum placita philosophorum et maxime Aristotelis nullo modo sustineri potest,
quum praecipua fundamenta philosophiae evertit: Ex non ente simpliciter nihil
fit, et aliud ita famosum: Et nihilo nihil fit. Dico igitur quod unus est
intellectus et mimortalis. Si remanet, igitur praecedit; nam aeternum ex una parte ex
alia quoque aeternum est. (Lect. 14.).
s) Lect. 39.
«J Antonio, „Bibl. hisp. vet.tt t. П, p. 397, 399 (edit. Bayer.).

48
АВЕРРОЭСЪ Π АВЕРРОИЗМЪ.
родовали свои лекціи на „De substantia Orbistt и другія
частныя сочиненія великаго комментатора. Въ библіотекахъ сѣ-
верной Италіи находится безчисленноѳ количество рукописей,
принаддежащихъ къ этому циклу наукъ; очень часто эти
школьный тетради це,попадали въ печать, а передавались въ копіяхъ.
Даже дворъ д'Эсте не былъ чуждъ аверроистской философіи.
Антоній Монтекатино, котораго герцогъ Альфонсъ Π сдѣлалъ сво-
имъ философомъ, назначивъ ему содержаніе въ двадцать четыре
лиры въ мѣсяцъ, комментировалъ Аристотеля и Аверроэса *). Въ
Феррарской библіотекѣ (п° 304) находится рукописный автографъ
неизданныхъ комментаріевъ доктора Антонія Бразавола на
Аверроэса, посвященныхъ Ираклу д'Эсте и Рене принцессѣ
Французской 2). Похвальное слово автора въ стихахъ, помѣщенное въ
заголовкѣ книги, по итальянскому обычаю, свидѣтельствуетъ о
почтеніи къ Аверроэсу:
Corduba Tergemino felix jam sacret honorem,
Commentatoris dogmata docta sui, etc.
Въ своемъ коыментаріи къ „De. substantia Orbisu, посвящен-
номъ Франсуа де-Гонзаго, герцогу Мантуакскому, Бразавола вы-
казываетъ большое знаніе сочивеній аверроистской школы,
которую онъ дѣлитъ на старую π новую 3). Онъ обсуждаетъ по
очереди, по поводу каждой фразы Аверроэса, мнѣнія Баконторпа,
Жана изъ Жандёна, Григорія де-Римини, Тромбетти, Гаэтано Тіен-
скаго, Нифуса, Зимары, и т. д. Бразавола, повидимому,
склоняется на сторону александризма, и иногда строго критикуешь
мнѣнія Аверроэса. Можетъ быть, извѣстіе, что Тассъ былъ алек-
сандристоыъ возбудить большее удивленіе, а также, что одна
изъ книгъ, которыя онъ просить Альда Младшаго прислать ему
въ тюрьму, есть комментарій Александра къ Метафиэикѣ 4).
§ 15.
Послѣднимъ представителемъ аверроистской схоластики былъ
Цезарь Кремонини, занявшій мѣсто Забареллы въ Падуѣ. Оцѣнка
Кремонини была до сихъ поръ очень односторонней: историки
философіи судили его только по его напечатаннымъ сочиненіямъ
представляющимся неважными разсуждевіями, по которымъ
никоимъ образомъ нельзя судить о достигнутой имъ
колоссальной извѣстности. Кремонини только профессоръ: курсъ его
M Brucker, t. IV, p. 231.
2) Напечатаны только предвгсловіе π индексъ.
3) Nee nostra aetate nee apud antiquos averroistas hoc unquam dubitatum
fuit... AnimadYertendum est duas esse in hac materia opiniones extremas, imam
quam antiquiores averroistae, Johannes Scotus, sanctas Thomas (quamvis ambi-
guus yideatur), Johannes Bachonus et Herveus seqmmter; aliam vero praecedenti
oppositam recentiores averroistae sequuntur. (Hs. Ferr. ) Бразавола, какъ и Пат-
ритга, считаетъ Аверроэса отцомъ всѣхъ схоластиковъ. ы дѣлаетъ изъ слова
Аверроистъ спнонимъ философа. Въ этомъ смыслѣ онъ и причисляетъ
святого Ѳому къ аверроистамъ.
4) См. діалогъ „ïl Cataneo, ovvero délie conclusioni", Opp. t. VII (Pisa,
1822), и „Lettere inédite", CCXCII.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОДѢ.
49
лекцій и есть его дѣйствительная философія. А потому записан-
ныя съ его словъ лекціи расходились по всей Италіи и даже
по ту сторону горъ, между тѣмъ какъ его напечатанныя сочине-
нія продавались очень туго г). Извѣстно, что ученики предпочи-
таютъ часто напечатаннымъ текстамъ тѣ тетрадки, который они
составили изъ слышаннаго изъ устъ своихъ профессоровъ.
Принужденный, какъ, впрочемъ, π Вико и почти всѣ выда-
ющіеся итальянцы XVII и XVIII столѣтій, существовать
своей риторикой, Кремонини находилъ издателей для своихъ со-
нетовъ и стихотвореній на разные случаи, какъ: С 1 о г і η d а
е Valuer о, Ilritorno di Da m о ne*, но не могъ найти тако-
выхъ для своихъ серьезныхъ твореній. Вообще, Падуанскую
школу слѣдуетъ изучать, скорѣе, по тетрадямъ, чѣмъ по
напечатаннымъ источникамъ. Что касается Кремонини, то это легкая задача,
такъ какъ копіи съ его курсовъ безчисленны въ сѣверной Италіи,
Самый полный экземшіяръ, это безспорно тотъ, который находится
въ библіотекѣ Святого Марка въ Врнеціи. Онъ состоесгъ изъ
двадцати двухъ болыпихъ томовъ (classis VI, codd. 186—198), написанныхъ
одной и той-же рукой, и содержащихъ въ себѣ годъ за годомъ
лекціи Кремонини по всѣмъ частямъ перипатетической философіи 2).
Эти манускрипты находились въ совѣтѣ Десяти, которому
Кремонини дѣйствительно поднесъ свои сочиненія, какъ это
доказываете письмо, найденное въ монастырѣ въ Монте-Кассино, и о
которомъ скоро пой деть рѣчь 3).
Кремонини собственно ни александристъ, ни аверроистъ,
хотя онъ склоняется болѣе въ сторону александризма 4). Аверро-
эсъ и Жанъ изъ Жандена—вотъ тѣ авторы, которыми онъ чаще
всего пользуется и которые доставляютъ ему матеріалъ для его
лекцій; другіе философы аверроистской школы появляются также
поочередно въ этихъ скучныхъ разсужденіяхъ. Кремонини, по-
видимому, разбирается во всѣхъ этихъ мнѣніяхъ съ помощью
поверхностнаго эклектизма. Какъ Цезальпинъ и Забарелла, онъ
придерживается того мнѣнія, которое тогда всѣ приписывали Авер-
роэсу, а именно, .что существованіе Бога можетъ б ыть доказано
только физическимъ движеыіемъ неба. Онъ признаетъ безъ
ограничений теоріи Аверроэса о небесныхъ духахъ и о Провидѣніи 5).
Все, что существуетъ въ подлунной, управляется небомъ; есть
всемірная действующая сила, отъ которой исходить всякое дѣй-
х) lllud nobis mirandum, quod elaborata ipsius opera typis excusa in of-
ficinis hactenus evilescunt, scripta vero peripati more discipulis ab ipso
déambulante dictata sic excellunt, ut nihil ad arcana philosophiae detegenda perfec-
tius ac suavius desiderari possit. (Imperialis, apud Bruckerum, t. IV, p. 226).
2) Каталогъ выдаетъ ихъ за автографы. Но это мнѣніе кажется было-
бы трудно отстоять, потому что тамъ встречаются трактаты, составленные со
словъ Кремонини его учениками.
3) У меня есть подробный иэвлеченія изъ этихъ лекцій. Но я принуж-
денъ здѣсь ограничиться только тѣмъ, что касается собственно аверроизма.
4) Fortunio Liceto разсказывяетъ, что когда онъ вознамѣрился
опровергнуть мнѣніе Александра о безсмертіи, то Кремонини и Луи Альбѳрти
пригрозили, что напишутъ противъ него (Вейль, art. Cremonini, note У).
5) Трактатъ „De intelligentiis" (ms. de Saint-Marc, classis VI, n° 184) есть
длинное изложеніе этой теоріи и невѣроятныхъ ухищреній, которыя были
введены въ нее авѳрроистами.

50
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
ствіе въмірѣ ^.Вогъне воспринимаете нпчего, что находится не въ
Немъ самомъ. Кремонини разбираетъ съ большей строгостью
аверроистскую психологію. Принципъ Аверроэса: „Recipiens
debet esse denudatum a natura recepti"—кажется ему
совершенно ложнымъ ^. Онъ не признаетъ также и теоріи о
единствѣ разума 3), хотя соглашается, что безсмертіе заключается
въ ігЬломъ родѣ, а не въ индивидуумѣ. Дѣятельный разумъ есть
самъ Богъ, какъ говорилъ и Александръ. Онъ необходимо отдп-
ченъ отъ силъ души, просто существуя самъ въ себѣ; потому что
дѣятельный разумъ есть всѣ высшія силы въ дѣйствіи, а только
то есть сила, что просто, отдѣльно и существуешь само собой4). Все
до извѣстной степени преисполнено душою; Богъ есть сама жизнь
вселенной, проникая все въ качествѣ дѣятельнаго разума 5). Міръ
въ постоянномъ образованіи, онъ не есть: онъ рождается и
умираетъ непрестанно 6).
Вотъ ученіе, которое Кремонини преподавалъ въ теченіе
семнадцати лѣтъ въ Феррарѣ и въ теченіе сорока лѣтъ въ Падуѣ. Въ
немъ, какъ каждый можетъ видѣть, нѣтъ недостатка въ смѣло-
сти, и Кремонини удалось избѣжать преслѣдованія только
усиленными увѣреніями въ вѣрности католичеству 5). Предисловіе
его комментария къ трактату о Дулгѣ 8) представляетъ собою верхъ
совершенства въ смыслѣ изворотливости. „Знайте,—говорить онъ
своимъ слушателямъ:—я не беру на себя научить васъ тому,
что слѣдуетъ думать о душѣ, но только тому, что сказалъ
Аристотель. А на все, что у Аристотеля противорѣчитъ вѣрѣ,
богословы и въ особенности святой Ѳома очень обстоятельно отвѣти-
ли. Я васъ предупреждаю объ этомъ разъ навсегда, чтобы вы,
услышавъ въ моемъ курсѣ что нибудь оскорбительное, знали гдѣ
вамъ найти отвѣтъ. Ибо, если-бы я вздумалъ скрыть что бы то
ни было изъ мыслей Аристотеля, то нарушилъ бы этимъ свой
долгъи. При каждомъ опасномъ положеніи, онъ спѣшитъ
прибавить: „Замѣтьте-же, что я не выражаю своихъ собственныхъ чувствъ
(мои чувства не могутъ быть иными, какъ у нашей святой матери,
Церкви), но Аристотеля" 9). Способъ, посредствомъ котораго фи-
*) Tractatus „De coeli efficientia", (Ms. de Saint-Marc, no 176 et. 182).
*) In librum „De anima" (Ms. de Saint-Marc, n° 191).
3) Tract. „De intelligentiis", sub fin.—In librum III „De anima".
A) In librum III „De anima" lect. 74, cod. 192. Нужно сравнить съ
припиской 70, которая представляетъ курсъ Кремонини въ 1592 году, т. е. его
первоначальное преподаваніе.
5) Ibid. lect. 79 et 80.
в) Быбліотека въ Монте-Кассино хранить вступительную лекцію
Кремонини въ 1591 году, на текстъ: „Mundiis nunquam est; nascitur semper et
moritur.
7) Bayle. art. Cremonin.—„Кремонини ловко скрывалъ свои карты въ
Италіи: nihit habebat pietatis ettamen piushaberi volebat". „Naudaeana", p. 55.
s) Ms. de Saint-Marc, n-os 190, 191, 192.
9) In hoc diximus non quod nos sentimus de anima et de intellects agente,
sentimus enim id quod sentit nostra mater Ecclesia, sed diximus in quod vide-
tur sensisse Aristoteles. (Cod. 192, init). Quae philosophi dicta, ut saepe diximus,
non sunt retinenda, quia de anima illud est sentiendum non quod sentit
Aristoteles, sed quod sentit Veritas Christiana. (Ibid. lect. 79, sub. fin.)

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
51
лософы этого времени старалась воспользоваться нѣкоторой
независимостью, состоялъ въ изложеніи предосудительныхъ мнѣній
подъ чужимъ именемъ, отрекаясь отъ нихъ и даже опровергая
ихъ, но стараясь, чтобы опроверженіе вышло слабымъ и
достаточно выдавало собственную мысль говорящаго. Изъ одной
интересной переписки, которую я нашелъ въ библіотекѣ Монте-
ІСнссино, видно, что этотъ пріемъ не спасъ Кремонини. 3-го іюля
1619-го года великій инквизиторъ Падуанскій въ письмѣ напо-
минаетъ ему декретъ Латранскаго собора, повелѣвающій про-
фессорамъ настойчиво опровергать излагаемыя ими заблужденія
и онъ требуетъ отъ него отреченія, приводя ему въ примѣръ по-
слушаніе Пендазіо. Въ письмѣ замѣчательной твердости
Кремонини отвѣтилъ ему, что отъ него не зависитъ измѣнить свои со-
чиненія, которыя получили одобреніе сената, и такъ какъ ему
платятъ за объясненіе Аристотеля, онъ счелъ-бы себя обязаннымъ
возвратить свое жалованье, если-бы сталь учить не тому, что,
какъ онъ думаетъ, представляетъ дѣйствительно мысль Аристотеля.
Пусть кому нибудь поручать написать опроверженіе, какъ Нифусу
было поручено опровергнуть Помпонація, и онъ согласенъ ничего
не отвѣчать; вотъ все, что онъ можетъ обѣщать, и все, чего
добьются отъ его снисхожденія.
Такъ продолжались до новаго времени и въ одномъ изъ
самыхъ блестящихъ центровъ учености въ Европѣ преподаваніе
и препирательства среднихъ вѣковъ. Въ 1628 году Габріель Ноде
находитъ еще аверроизмъ господствующимъ въ Падуѣ х). Смерть
Кремонини (1631) можетъ считаться предѣломъ господства этой
философіи. Схоластическій перипатетизмъ не найдетъ болѣе съ
этихъ поръ ни одного сколько нибудь выдаюшагося
приверженца. Фортуніо Личето (умершій въ 1656 году) спасаетъ остатки
его, только напитавъ ихъ духомъ новѣйшей философіи. Беригаръ,
болѣе смѣлый, пробуетъ замѣнить перипатетизмъ іонійской
физикой. Въ 1700 г. Фарделла безпрепятственно преподаетъ картезі-
анство въ Падуѣ. Аверроизмъ выдерживалъ въ теченіе трехъ сто-
лѣтій напоры платонизма, гуманистовъ, теологовъ, Латранскаго
и Трпдентскаго соборовъ, инквизиціи; онъ исчезъ только съ по-
явленіемъ великой школы, серьезной, научной, открывающейся ге-
ніальнымъ Леонардомъ де Винчи, продолжающейся такими
людьми, какъ хАкончіо, Эриццо, Джордано Бруно, Поль Сарпи, Телизіо,
Кампанелла, и заключающейся геніальнымъ Галилеемъ2). Эта
великая ученая школа, настоящая корона Италіи, которой
принадлежишь по праву часть немного преувеличенной Векономь
славы, эта действительно новая* и, яаконецъ-то, совершенно
свободная отъ средне-вѣковаго варварства школа, одна могла одо-
лѣть обветшавшій аристотелизмъ. Настоящая философія новаго
времени—это положительная и экспериментальная наука о вещахъ.
х) Ср. Leibnitz, Opp. t I, р. 73.
-) Это было очень вѣрно подмѣчеяо и изложено Маміани де ла Роверъ
въ его превосходномъ сочиненіи „Del rinnovamento délia filosofia antica ita-
lianaa, parte I.

52
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
Положительная наука одна имѣла силу вымести эти горы софиз-
мовъ, мелочныхъ и лишенныхъ смысла вопросовъ, нагроможден-
ныхъ схоластикой. Положительная наука одна могла излѣчить
умъ человѣческій отъ этой странной болѣзни и вернуть его на
прямой путь, къ изслѣдованію вещей, къ живому сознанію дѣй-
ствительности.
Упадокъ аверроизма, тѣмъ не менѣе, можетъ быть разсмат-
риваемъ съ совершенно другой точки зрѣнія: если онъ былъ, съ
одной стороны, торжествомъ раціональнаго и научнаго метода, то,
съ другой стороны, онъ знаменовалъ побѣду религіознаго право-
вѣрія. Падуанскій аверроизмъ, ничтожный, какъ философія, прі-
обрѣтаетъ дѣйствительный историческій интересъ, если его раз-
сматривать, какъ предлогъ для независимости мысли. Это
кажущееся противорѣчіе не должно насъ удивлять. Развѣ мы не
видели, что янсѳнизмъ,—самая узкая изъ всѣхъ сектъ,—по своему
быль представителем^ дѣла свободы? Венещя была въ нѣкото-
ромъ родѣ Голландіей Италіи; свободомысліемъ пользовались
тамъ, какъ очень доходной статьей торговли: всѣ протестантскія
книги шли оттуда х). Кружекъ Морозини, составленный главнымъ
образомъ изъ приверженцевъ Кремонини, былъ очагомъ смѣлыхъ
мнѣній 2). Даже самыя чудеса святого Антонія гармонировали
съ этимъ центромъ невѣрія. Тутъ и еретикъ Адерданъ (Аіег-
din,—это арабское имя), обращенный чудомъ со стаканомъ воды;
тутъ и хулитель Евхаристіи, убѣжденный осломъ; тутъ и рыбы,
внимающія слову Божію лучше ѳретиковъ. Народъ и монахи
находили забавнымъ учить такимъ образомъ гордыхъ докторовъ, смот-
рѣвшихъ на ихъ вѣрованія съ едва скрываемымъ презрѣніемъ.
И вотъ эта свобода мнѣній, придающая такой
оригинальный характеръ сѣверно-восточной Италіи въ теченіѳ XVI столѣтія,
исчеваетъ вмѣстѣ съ арабскимъ перипатетизмомъ въ первой
половине ХѴП столѣтія. Вся умственная дѣятельность замираетъ
въ то же время. Венещя, покрывшая міръ своими книгами
не имѣетъ болѣе ни одного издателя. Альды же,
принуждены, чтобы не обанкротиться, печатать молитвенники! Вообще, по-
слѣдствія умственной реакціи становятся ощутительными только
когда поколѣвіе исчезаетъ. Католическая реставрація, послѣдовав-
шая за неудавшейся реформой въ Италіи, была смертельнымъ уда-
ромъ, нанесеннымъ итальянскому движенію; и, однако, это
движете продолжается еще болѣе полувѣка: Италія въ 1600 году
сохраняешь кое-что изъ своей жизни при Львѣ X,—жизни пол-
наго расцвѣта, свободной. Затѣмъ холодъ, постепенно овла-
дѣвая всѣми членами, доходить до сердца. Искусство
производить только манереыя вещи въ лицѣ Бернена или нелѣпыя,
какъ Ворромини; человѣческая мысль не идетъ далѣе сочиненія
сонетовъ и „cicalate" для манежа; все засыпаетъ какъ
очарованное. Въ 1650 году, Италія не заботится болѣе ни о чемъ,
кромѣ церковныхъ службъ и „Ave Maria", часовень и братствъ.
і) Массгіе „Hist, de la réforme en Italie" (trad, ital.j, p. 85.
2) Bartholmess, „Jordano Bruno", t. 1-er, p. 373.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЪ.
53
§ 16.
Вслѣдствіе невниманія къ этому двойному значенію имени
Аверроэса, люди, вовсе не принадлежавшіе къ школѣ падуанскихъ
перипатетиковъ, какъ Цезальпинъ Карданъ, Ванини, были
причислены къ аверроистамъ.
Цезальпинъ отличается слишкомъ оригинальнымъ умомъ,
чтобы его можно было причислить къ школѣ, которой главная
черта—отсутствіе всякой оригинальности. Нѣкоторыми пунктами
своего ученія онъ приближается дѣйствительно къ Аверроэсу;
но по уму и пріемамъ онъ не имѣетъ ничего общаго съ падуан-
скимъ аверроизмомъ. Николай Таурель его противникъ, считаетъ
его ученіе „болѣе нелѣпымъ и безбожнымъ, чѣмъ ученіе
Аверроэса**. Цезальпинъ, дѣйствительно, настоящій предшественникъ
Спинозы. Есть только одна жизнь, а именно жизнь Бога или
универсальной души. Вогъ не есть дѣйствующая, а составная
причина всѣхъ вещей. Божественный разумъ единъ; но разумъ
человѣческій множится по числу индивидуумовъ; потому что
разумъ человѣческій не въ дѣйствіи, а въ могуществѣ г). Такимъ
образомъ, признавая догматъ, составляющій основаніе аверроизма,
Цезальпинъ избѣгаетъ сбивчивости, которая была причиной
такого долгаго ряда заблужденій въ этой школѣ. Объектъ тожде-
ственъ, а субъектъ множественъ и можно сказать что, объектъ
умножается индивидуальнымъ сознаніемъ по числу субъектовъ.
Цезальпинъ пережилъ время самой жестокой инквизиціи,
не будучи даже обезпокоенъ. Онъ даже былъ врачемъ папы,
профессоромъ при дворѣ и видѣлъ сожженіе Джордано
Бруно на полѣ Флоры. Онъ прибѣгалъ къ довольно удачному пріему,
чтобы избѣжать критики: „Я знаю—говорилъ онъ,—что всѣ эти
ученія переполнены заблужденіями противъ вѣры, и я
отвергаю эти заблужденія; но не мнѣ надлежитъ ихъ опровергать:
я предоставляю эту заботу богословамъ, которые ученѣе меня* ^).
Ученіе Кардана имѣетъ нѣкоторое сходство съ ученіемъ
Цезальпина. Всѣ отдѣльныя души, сохраняя способность дѣй-
ствовать, заключены въ универсальной душѣ, какъ червякъ въ
растеши, которымъ онъ питается. Въ трактатѣ „De Unott, од-
номъ изъ первыхъ, которые онъ сочинилъ, Карданъ признаетъ
безъ ограниченій аверроистскую гипотезу о единствѣ разума.
Позже, въ „De Consolationett, онъ отрекся отъ своего пер-
ваго мнѣнія и ясно высказалъ, что не можетъ существовать еди-
наго разума ни для всѣхъ одушевленныхъ сознаній вообще, ни
для всѣхъ людей въ частности. Онъ тутъ-же утверждаетъ, что
разумъ такъ же присущъ каждой личности, какъ и
чувствительность, и что души отдѣлены здѣсь такъ зкѳ, какъ будутъ отделены
въ другой жизни. Наконецъ, въ третьемъ сочиненіи „Theonos-
l) Brucker. t. IY\ p. 221 sqq; t. VI p. 723 sqq. Ritter, „Gesch. der. neuern
Phil.tt 1-re parte, p. 653 J^ 1 et suiv.
3) Fateor in rationibus deceptionem esse; non tamen in praesentia meura
est haec aperire, sed iis qui altiorem theologiam profitentur. (Apud Bayle, art.
Cesalpin, note A)

54
АВЕРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
ton" или о Безсмертіи души, Карданъ старается примирить
эти противорѣчивыя мнѣнія. Разумъ единъ, но можетъ быть раз-
сматриваемъ съ двухъ точекъ зрѣнія: по отношенію къ его вѣч-
ному и абсолютному существованию или по отношенію къ его
явленіямъ во времени. Единый по своему источнику, онъ много-
образенъ по своимъ наружнымъ проявленіямъ г). Превосходное
рѣшеніе, къ которому всегда нужно будетъ возвращаться для
объяснения факта разума.
Не смотря на это измѣненіе во взглядахъ, въ которомъ онъ
признался самъ, Карданъ тѣмъ не менѣе названъ аверроистомъ
въ рѣзкой критикѣ его жестокаго противника, Юлія Цезаря Ска-
лигера -). По своимъ философскимъ пріемамъ, и по формѣ сво-
ихъ сочиненій, Карданъ вовсе не принадлежитъ къ циклу
падуанскихъ философовъ. Но по отношенію своему къ бого-
словію, онъ, дѣйствительно, одинъ изъ самыхъ рьяныхъ
представителей того, что называлось аверроизмомъ въ другомъ смьі-
слѣ. То мѣсто въ De Subtilitate (Ι. XI), гдѣ онъ заставляетъ
въ спорѣ излагать своп доводы каждаго изъ приверженцевъ
христіанской, еврейской, мусульманской и языческой релпгій, π
которые обрываются безъ всякаго заключенія на формулѣ: „Igi-
tur his arbitrio victoriae relictis"—...заставило зачислить
его въ рядъ авторовъ книги „Три лжеучителя". Одинъ изъ ге-
ніевъ-хранителей, явившихся его отцу, хвастается своимъ
аверроизмомъ: „Illeveropalam averoistamseprofitebatur41*),
идея, показавшаяся совершенно нелѣпой Габріелю Ноде, такъ
какъ Аверроэсъ не вѣрилъ въ демоновъ 4).
Клодъ Веригаръ причисленъ къ аверроистамъ тоже
совершенно ошибочно δ). Брюккеръ 6) освободилъ его вполяѣ отъ этого
упрека. Беригаръ, напротивъ, должепъ быть причисленъ къ про·
тивникамъ перипатетизма вообще и аверроизма въ частности. Онъ
допускаетъ, что индивидуальная душа входитъ въ тѣло въ мо-
ментъ рожденія, a, слѣдовательно, допускаетъ и множественность
душъ. Понятно, что его рѣшительный ватурализмъ, его смѣлыя
отрицанія ставятъ его въ разрядъ аверроистовъ, поппмая это
слово въ болѣе широкомъ смыслѣ, чѣмъ общепринятый.
Но самый оригинальный типъ аверроизма въ этомъ смыслѣ,
это безспорно несчастный Вйнини. Онъ самъ увѣряетъ насъ.
что его наставникомъ былъ кармелитъ Жанъ Вакопъ, по
прозванію „князь аверроистовъ", который заставлялъ своего
ученика клясться именемъ Аверроэса 7). Тутъ мы можемъ уличить
') См. ученую статью Франка о Карданѣ. въ „Diet, des Sciences
philosophiques".
г) „Exotericarum exercitationum de subtil, adv. Cardanum liber XV-usa.
Exerc. СССѴП n-os 14 et 16.
л) „De Subtil 1. XIX, p. 682.
M „Apologie des grands hommes, p. 232 (Paris, 1669).—Bayle, art. Aver-
roès, note F.
5) Leibnitz, Opp. 1, p. 73.
ή Hist. crit. phil. t. IV, p. 472. 482, sqq.
7) Amphit. Exercit. IV, p. 17. Duce Averroe, in cujus verba jurare Joanne»
Bacconius, averroistarum princeps, meritissimus olim praeceptor, coegerat.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
ээ
Ванини въ ^шутовствѣ: лицо, о которомъ онъ говоритъ, есть не-
сомнѣнно Жанъ Баконторпъ, умершій въ 1346 году, за двѣсти
сорокъ лѣтъ до его рожденіях)! Кажется, впрочемъ, Ванини
задался мыслью дурачить публику именами своихъ учителей.
Онъ безпрестанно называетъ себя ученикомъ Помпоаація; между
тѣмъ какъ Помпонацій умеръ въ 1525, а Ванини родился только
въ 1585 году. Ванини даже пе очень внимательно прочелъ книги
своего божественнаго наставника, какъ оаъ его
называетъ; ибо вмѣсто того, чтобы заключить изъ этого чтенія, что
Аверроэсъ, въ силу переселенія душъ, долженъ былъ перейти
въ тѣло Помпонація, опъ нагделъ-бы на каждой страницѣ опро-
верженіе Аверроэса. Ванини не доходилъ до такихъ тонкостей.
Этотъ странный умъ хватался за все, что могло служить для него
поводомъ къ какой-нпбудь атеистической выходкѣ. Въ 30-мъ
изъ своихъ діалоговъ, опъ разсказываетъ какъ однажды пропо-
вѣдуя на тему: „Зачѣмъ человѣкъ былъ созданъ Богомъ?"—онъ
разрѣшилъ вопросъ посредствомъ этой знаменитой лѣстни-
цы Аверроэса, по которой должна быть извѣстная
постепенность отъ самаго нпчтожнаго изъ всѣхъ существъ до самаго вы-
сокаго, который и есть „Богъ или матерія'2)". Въ Генуѣ
Ванини вознамѣрился преподавать по этпмъ принципамъ;
„но,—говоритъ его біографъ:—тамъ не было предубѣжденія въ пользу
Аверроэса14, и онъ принужденъ былъ уѣхать3). Его любимыми
авторами, по его словамъ, были:Аристотель, Аверроэсъ, Кар-
данъ, Помпонацій 4), и по примѣру своего мнимаго учителя Жана
Бакона, онъ не давалъ своымъ ученикамъ другихъ кпигъ въ руки
кромѣ Аверроэса 5). Очевидно, Аверроэсъ, о которомъ здѣсь идетъ
рѣчь, вовсе не велпкій комментаторъ, а воображаемый авторъ,
которому приписывали безбожныя сочиненія для легкаго чтенія.
Ванини зналъ, однако-же, Великій Комментарій. Онъ опровергаетъ
съ притворной строгостью аверроистскія теоріи о вѣчаости міра,
о небесныхъ силахъ, о провндѣніи, о единствѣ душъ в). Но не
1) Всего удивителъыѣе, что этотъ чудовищный анахронизмъ былъ
принять на вѣру почти всѣми тѣми, которые говорили о Ванини. Кузенъ,
Fragments de phil. cartésienne, p. 20, думаётъ, что Ванини хочетъ
сказать только, что онъ усердно изучалъ сочпненія Бакона. Но такого рода
неправда часто встрѣчается у Ванпни. Было бы большой ошибкой принимать
за автобіографическія подробности все, что онъ говорить о себѣ въ „D і а 1 о-
gues" и въ „Amphithéâtre". Это былъ извѣствый въ ту эпоху пріемъ:
разсказывать анекдоты, которыми хотѣли разнообразить свое сочиненіе такъ,
какъ будто-бы они случились съ самимъ авторомъ. Такъ дѣлаютъ Карданъ,
Цёліусъ Кальканьини, даже самъ Монтэнъ.
2) Materia prima, secundum averroistas, sola potentia, actus purus, solus
Deus. (Dial. XXXj.
3) „La vie et les sentiments de Lucilio Vanini", par David Durand
(Rotterdam, 1717), p. 47.
4) Ibid. p. 18.
5) Quum a me primis philosophiae sacris initiaretur, nullius juravit in verba
magistri, sed Averrois libres a me oblatos avide excepit, et in eis perlegendis
adeo proi'ecit ut balbutientium scholasticorum ineptias conputare sit aggressus.
(Amphit. p. 350).
6j Cp. „Amphith." Exerc. 1, 4, 33, 35, 36,37, 41.—Cp. Cousin, „Fragments de
phil. cartes., p. 27,—Rousselot, „Oeuvres phil. de Vanini", notice, p. VI.

56
АВВРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
слѣдуетъ придавать серьезное значеніе ученію Ванини; мнѣніе,
которое онъ опровергаетъ, почти всегда то, которое онъ желаетъ
внушить. Какъ-бы ни было сильно невольное расположение къ
этому гибкому уму и въ особенности къ остроумнымъ философ-
скимъ эскизамъ, которые онъ озаглавилъ Діалогами, нельзя
не согласиться, что эта энергія, тонкость, лукавство и
проницательный умъ скрываютъ самый безнравственный скептицизмъ,
самый беззастенчивый матеріализмъ. Вмѣсто веселой и умной
прямоты, характеризующей французское невѣріе ХѴІП вѣка, не-
вѣріе аверроистовъ XVI столѣтія мрачно, презрительно,
лицемерно, лишено достоинства. Писались книги въ защиту догма-
товъ, которые хотѣли опровергнуть. Приводились опроверженія
во всей силѣ ихъ значенія, авторы же ихъ назывались негодяями
и безумцами; потомъ отвѣчали на нихъ съ насмѣшкой или
признавались, что разумно отвѣтить невозможно. Какую власть могла
имѣть инквизиція надъ человѣкомъ, который писалъ апологію
Тридентскаго собора, добивался одобренія Сорбонны, придумывалъ
для книги заглавіе: „Амфитеатръвѣчнаго, небесно-вол-
шебнаго, христіано-физическаго, астролого-като-
лическаго провидѣнія противъ древнихъ филосо-
фовъ, Атеистовъ, Эпикурейдевъ, Перипатетиковъ,
Стоиковъц, π т. д., и заключалъ самыя нечестивыя фразы
словами: „Ceterum Sacrosanctae Romanae ecclesiae me
subjicio?".
Можетъ быть такъ же, что XVI вѣкъ, какъ и ХШ, преувели-
чивадъ умышленно лукавство аверроистовъ, и съ удовольствіемъ
нагромождалъ на нѣкоторыхъ людей, представлявшихся типами
нечестія, всѣ дурныя мысли, носившіяся въ воздухѣ, и въ ко-
торыхъ каждый сознавалъ себя повиннымъ. Когда въ первый
разъ нечестивая мысль встаетъ въ душѣ вѣрующаго, онъ
пугается ея и старается обвинить другихъ въ своемъ иекушеніи.
Три лжеучителя опять появлялись и, какъ кошмаръ, ужасали
совѣсть. „Глупая сказка о томъ, какъ весь міръ былъ увлечена»
тремя обманщиками,—говорить Ла-Моннуа:—постоянно
повторяемая вольнодумцами, вѣроятно подала поводъ кому-нибудь изъ
пихъ сказать, что эго хорошее упражненіѳ для ума и было-бы
прекрасной темой для книги х)а. Потомъ всѣ партіи,
католическая, протестантскія упрекали за нее другъ друга, какъ за
величайшую обиду. Воденъ, заставляя спорить между собою при-
верженцевъ различныхъ религій не даетъ преимущества ни
одной: людямъ злонамѣреннымъ казалось даже, что христіане
почти всегда проигрывали въ его книгѣ и что отвѣты не были
г) r"Menagianaa, t. IV, p. 283 et suiv. Неотступная мысль объ этой книгіѵ
должна была, тѣмъ не менѣе, заставить написать ее впослѣдствіи и
прельстить книгопродавцевъ. Дѣйствителъно, въ ХѴШ стодѣтіи, встречается
несколько ничтожныхъ сочинѳній подъ этимъ заглавіемъ; одно, между
прочими, помѣченное заднимъ числомъ, 1598-мъ годомъ, другое, гдѣ замѣпіансѵ
имя Спинозы. Ср. Brunei, „Man. du libr.w t. IV, ρ 512 et 520 (quatr. edit), la
lettre de Leibnitz à Kortholt, 21 janvier 1716 (opp V, 337), et la belle invective
de Voltaire (épît. CXL éd. Benchot). Cp. „Revue bibliographique w de ШІІег et
Aubenas, 1842, p. 749 et suiv.

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛѢ.
57
никогда такъ сильны, какъ опроверженіяг). Постель увѣрялъ, что
совершенная религія будетъ состоять изъ равныхъ частей хри-
стіанства, іудейства и магометанства. Ванини-же тэтотъ беэ-
дѣльникъ, объѣдало, бѣшеный, негодяй
одержимый діаволомъ" выну стиль, говорятъ, въ свѣтъ новое изда-
ніе этой отвратительной книги 2). Выраженіе, приписываемое ему
всѣми свидѣтелями его шествія на казнь „что онъ умираетъ
какъ философъ 3)tt, есть какъ-бы воспоминаніе объ Аверро-
эсѣ: rMoriatur anima mea morte pliilosophorumu.
§ 17.
Вообще, аверроизмъ въ собственномъ смыслѣ, т. е. пзученіе
Велпкаго Комментарія, распространился въ слабой степени за
предѣлами Италіи. Патриччп указываетъ, какъ на
характеристическую черту школъ во Франціи и въ Испаніи, на то, что тамъ
объясняютъ текстъ Аристотеля въ чистомъ видѣ, безъ коммен-
таріевъ 4). Странствующіе итальянцы,—Франсуа Вимаркати напри-
мѣръ δ),—одни только приносятъ слухъ о немъ по ту сторону горъ.
Жанъ Вріеринъ Шампье (въ 1537 году) свидѣтельствуетъ о
кратковременной модѣ на заграничныхъ учителей съ ихъ новой
книгой: „Post qua m ex Italia terra in Gallias nostras
ρ η i 1 о s ο ρ h i quidam convolarunt, magna cum 1 a и d e
par iter et frequenti auditorio commentario Aver-
rhoi in Aristotelis volumina interprétantes 6). Какъ-
бы то ни было, судьба Аверроэса во Франціи никогда не была
блестящей. Экземпляры его книгъ въ нашихъ библіотекахъ вовсе
не показываютъ, чтобы ихъ читали; края ихъ не тронуты, и я
всегда находилъ неразрѣзанными листы, не попавшіе подъ ножъ
переплетчика. Въ Ліонѣ, однако, замѣтны нѣкоторые слѣды авер-
роизма 7). Тамъ вышло нѣсколько изданій медицинскихъ и фи-
лософскихъ сочиненій Аверроэса, „каковые трактаты и книги,—
говорится въ привилегіи христіаннѣйшаго короля Генриха
II,—изданы полностью и пріукрашены мудрыми и особливыми свидѣ-
тельствами философіи ко благу и выгодѣ общаго дѣла въ нашемъ
королевствѣ, и къ пользѣ и просвѣщенію тѣхъ, которымъ забла-
горазсудится ихъ видѣть и читать". Это королевское одобреніе
не произвело большого дѣйствія. Аверроэсъ въ XVI столѣтіи вы-
М „Colloquium heptaplomeres de abditis rerum subtilium arcanis", publié
par M. Gahrauer. Berlin, 1841.
-j „Онъ воскресилъ" — говорить Россе въ своей „Historié tragique,—
злую и отвратительную книгу подъ заглавіемъ Три Обманщика,
которую печатаютъ на виду у всѣхъ христіанъ и къ великому ихъ ужасу". Какъ
жаль, что ни мѣсто, ни число не обозначены.
3) Cousin, op. cité, p. 89 et suiv.
;) Discuss. Perip. 1. XII, p. 10b v°.
"·) Вимеркати считается Коимбрцами за аверроиста (In. 1. II „De anima",
-cap. 1, quaest. 7, art. 1).
°) Praef. in Averrois „Collect, med." p. 81 (edit. 1553).
~) Я нашелъ напечатаннымъ въ Ліонѣ, въ 1582 году, трактатъ „Isidori
Ieolani in Averroistas, de aeternitate mundi" въ четырехъ книгахъ.

58
АВВРРОЭСЪ И АВЕРРОИЗМЪ.
шелъ окончательно изъ употребленія во французскихъ школахъ 1}>
и нужно думать, что Кеккерманъ выражалъ только свое личноѳ-
желаніе, когда настойчиво просилъ, чтобы Медицейская
типография, иэдавшая арабскій текстъ Авиценны, обнародовала также и
текстъ Аверроэса 2).
Испанія и Португалія, гдѣ схоластика не вывелась почти до
нашего времени, сохранили долѣе другихъ странъ и уваженіе къ
авторитету Аверроэса. Антоніо собралъ всѣ хвалы, расточаемыя
ему многими испанскими и португальскими учеными 3). Впро-
чемъ, сужденія о немъ іезуптовъ въ Коимбрѣ отличаются
большой строгостью 4).
Впрочемъ, поставленный въ разрядъ „кнпгъ схоластовъ,
который служатъ только на то, чтобы заворачивать анчоусы или клеить
изъ нихъ картонныя коробки 5), Аверроэсъ удивительно измѣняется
въ мнѣніяхъ людей. Эти тяжелые комментаріи, гдѣ такъ удобно
было наводить справки, представляются пасквилями, полными
кощунственной брани. Удивительная вещь: ни Вейль, ни Брюк-
керъ 6), посвятившіе хА.верроэсу обширныя статьи, гдѣ они собрали
самые невѣроятные разсказы, ходившіе на его счетъ, не подумали
даже открыть его сочиненій. Можно вообразить себѣ, что дѣло
идетъ о неизданныхъ или рѣдкихъ книгахъ, о которыхъ
приходится поневолѣ говорить съ чужихъ словъ. Ноде, который дол-
зкенъ былъ-бы узнать его ближе во время своего пребыванія въ
Падуѣ, изображаетъ его „настоящимъ атеистомъ",
применяя къ нему выраженіе Тертулліана: 7) „Sub pallio philos о-
phorum patriarch, a haereticorum8). По мнѣнію Дюплесси-
Морне, Аристотель не очень религіозенъ, но „Аверроэсъ, его
х) Теофиль Рено, говоря о томъ, какъ хлопоталъ Раймондъ Люлль,
чтобы осудили Аверроэса, выражается такъ: „Congruentior et exauditu facilior
fuisset petitio, pro qua nunc, quae Dei benignitas est! non est satagendum:
ni minim ne Averroes oraculi loco esset in scholis; quod quum superior! seculo
еѣ paucis anterioribus invaluisset, poaesertim in Italia, occasio fuit magnorum
in oris illis errorum et inutilis diligentiae.... quod indignissimum fuisse nemo
non videt. Nunc Averrois in scholis depontanus ,evasitu. („Erotemata de malis
ac bonis libris-, n° 340, p. 200, Lugd. 1653). Съ немалымъ удивленіѳмъ видимъ
мы, что Аверроэса признаютъ за авторитетъ по части слога (!) Франсуа Пиду
(Pidoux), въ своей , Germana Defensio'1 по поводу бѣсноватыхъ монахинь въ.
Лудэнѣ (Paitiers, 1696).
*) Bayle, art. Averroes, note I.
3) ,,Bibl. hisp. vet." t. II, p. 395 (edit. Bayer). Averroes plus quam
commentator, seu malleus niedicorum verius appelandus... vir acutissimus, subltilissimus;—
Philosophus post Aristotelem admirandus; Post Galenum medicus summus.
4) Haec commentatoris sen commentitoris potius de unitate intellectus sen-
tentia adeo stulta est, ut merito Scotus in IV" rSent." d. 43, q. 2, dixerit dignum
esse „Averroenr* qui ob has ineptias ex hominum communione averrunce-
tur, alii vero hoc ejus figmentum monstrum vocarint quo nullum majus Arabum
sylvae genuerint. Certe hoc unum sat esse debuisset ad eos coarguendos qui fi-
lium Rois tanti faciunt, ut ejus animam Aristotelis animam esse dicant. (In 1. II
,JDe« anima", cap. 1, quaest. 7, art. 2).
5) Bonivard, „Adris et devis des lengues;t („Bibl. de ГЕсоІе des chartes",.
2-е série, t. V, p. 356);
Gj llli definient quibus plus est temporis, otii atque patientiae ad evolyenda
scripta nostro tempore plane inutilia. (Brucker, t. III, p. 108).
r) Adv. Hermog. C. VIII.
3) „Naudaeana", p. 21 (éd. 1701). Apologie'·, p. 232 (éd. 1669).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛ«В.
59
истолкователь, ужъ вовсе безбожникъ х). Дюшгесси даже взялъ
на себя трудъ опровергнуть по всѣмъ правиламъ теорію
универсальная разума2). Кампанелла, а за нимъ и Беригаръ, ечп-
таютъ Аверроэса первымъ авторомъ богохульства „Трехъ
Лжеучителей" 3). Какой-то благонамѣренный англійскій богословъ назы-
ваетъ его „чу довищемъ, секретаремъ яда"4). Знаменитое
выраженіе: „Moriatur anima mea morte philosophorum"
даетъ достаточное основаніе Фоссіусу для превращенія его
въ отъявленнаго вольнодумца °), а для Ла-Моннуа—въ человѣка
фанатически презирающаго всѣ религіи ^. Гюи Патэнъ,
кажется, относится къ нему не такъ враждебно и причисляетъ
его просто къ деистамъ т). Другой считаетъ себя въ правѣ, оспо-
вываясь на одномъ свидѣтельствѣ Гарасса, приписать Аверроэсу
слѣдующій удивительный планъ дѣйствій: „Съ людьми (это изло-
женіе мнѣнія Ванини) надо бы поступать, какъ дровосѣки дѣлаютъ
каждый годъ въ болыпихъ лѣсахъ: они ходятъ и осматриваютъ
лѣса, чтобы, отмѣтивъ сухія деревья и здоровыя, очистить лѣсъ
отъ всего безполезнаго и лишняго или слабаго и сохранить толька
крѣпкія деревья или молодые стволы, подающіе надежду. Точно
также, говорилъ этотъ злобный безбожникъ, слѣдовало бы
каждый годъ внимательно осматривать всѣхъ жителей болыпихъ π
многолюдныхъ городовъ и убивать все, что безполезно и мѣшаетъ
жить остальнымъ: таковы люди, не имѣющіе никакого ремесла
полезнаго для общества, дряхлые старики, бродяги и лѣнтяы;
слѣдовало бы очистить природу, уменьшить число жителей въ
городахъ, убивать каждый годъ по милліону людей, которые,
какъ крапива или терніе, мѣшаютъ друтимъ расти 8). „Вотъ—воскли-
цаетъ одинъ ивъ біографовъ Ванини, приведя это мѣсто,—вотъ
плоды ученія Аверроэса! 9)
Наконецъ, въ XVII столѣтіи нѣсколькиыъ іезуитамъ пришла
въ голову мысль опровергать Аверроэса. Антоній Сирмонъ, въ
своей книгѣ противъ Помпонація (Парижъ, 1625, ровно черезъ
сто лѣтъ послѣ смерти Помпонація) ретиво боролся противъ
единства разума10). Эта гипотеза возлагаетъ на Бога отвѣтственность
х) „De la vérité de la religion chrétienne" chap. XX, f. 258 v°, 259.
-) Ibid. Chap. XV.
3) Propterea exiit Lber de Tribus Impostoribas in Germania justa Averrois
et Aristotelis dogmata, volentium legislatures esse impastores, et praecipue, *ut
dicit Averroes, Christum, Moysen et Mahumetem. („De gentis. non retinendo",
p. 26). Averroes scripsit contra très legislatores, Christum, Mosem et Mahumetum
deditque materiam scriptori impio de Tribus Impostoribus. (Atheismus triumpha-
tue, seu reductio ad religionem", cap. II, n. 19.)—Cp. Berigardum, in Praef. „Cir-
cul. Pisan". p. 5.
4) „Menagiana", t. IV, p. 299.
5) Quam parum viderit tantus philosophus in vera et unica salutis via ar-
guit illud quod diceret, malle se animam suam esse sum philosophis quam cum
christianis. („De philos. sectis", cap. XVII, p. 91).
6) „Menagiana", p. 286 (édit 1715).
:) „Patiniana4*, p. 96—97 (édit, 1701).
ô) Garasse, „Doctrine curieuse", p. 815.
9) David Durand. „La vie et les sentiments de Lucilio Vanimtf, p. 52—54.
l°) De immortalitate animae demonstratio physica et aristotelica adversus
Pomponatium et asseclas, p. 368 sqq.

60
АВЕРРОЭСЪ Π АВЕРРОИЗМЪ.
за человѣческія заблужденія; она предполагаешь, кромѣ того, что
въ одномъ и томъ-же субъектѣ могутъ происходить противопо-
ложныя перемѣны. Если Аверроэсъ хочетъ сказать, что Богъ,
какъ первопричина, дѣйствуетъ на разумъ, Сирмонъ ничего не
имѣетъ противъ этого мнѣнія; но онъ не заботится о томъ, чтобы
узнать, такова ли дѣйствительно мысль Аверроэса х). Посевинъ, его
товарищъ, гораздо строже. Аверроэсъ, на его взглядъ, даетъ тонъ
нечестію; изданіе Юнтовъ иБаголини—дѣло сатаны2). Онъ изла-
гаетъ длинную бранную рѣчь Вивеса во всемъ ея объемѣ и не
можетъ допустить, чтобы христіанинъ вздумалъ учиться у невѣ-
рующаго, который, среди потоковъ свѣта христіанства, тысячу сто
лѣтъ спустя послѣ Рождества Христова, доводилъ свое намѣрен-
ное ожесточеніе до того, чтобы оставаться нечеетивцемъ3).
Морери, Гербело, Бейль, Рапэнъ продолжали только
поддерживать ходячую традицію о безбожіи Аверроэса 4). ХѴП-ХѴШ
вѣка повторяли съ чужихъ словъ тѣ-же басни. Лейбницъ
считаешь его вреднымъ писателем^, причинившимъ величайшее зло
христианскому міру6), а Вико—представителѳмъ основного безбожія,
свойственнаго перипатетизму6). По странной случайности, слова,
который ему приписываютъ объ Евхаристіи, сдѣлались оружіемъ
въ протестантскихъ преаирательствахъ. Дюплесси Морне 7), Дайе 8),
Дрёлэнкуръ 9) утвердились на этомъ основаніи, чтобы доказать,
какъ вредить этотъ католическій догматъ христіанской рели-
гій во мнѣніи язычниковъ. Это было судьбою Аверроэса: слу-
1) Restât ergo ut suum istud somnium integrum Averroes somnii loco et
mendacii haberi sinat, aut certe interpretetur ipse de actione intellectus divini...
An ita possit accipi non disputo. illud contentus ostendisse quod, nisi quid
simile sonet ejus doctrina, inanis ac stulta sit; si quid autem simile, ne pilum qui-
dem nobis adversantem habeat (Ibid.)·
2) Cernunt qui non sunt omnino caeci haec a satana paulatim obtrusa piis
mentibus et adeo privilegiis subdole abtentis confirmata, fructus illos peperisse
acerbissimos; unde magna Europae pars per haereses et atheismum, isto hominum
genere tanquam chorago praeeunte, prorsus ad veritatem, quae altrix est pieta-
tis, obstupuit. (Bibl. sel. t. Π, 1. XII, cap. ХѴШ).
3) Quum tot potuisset divinae sapientiae oracula miraculaque vidisse, ac
tamen perstitisset in perfidia sua impius, ecquid tantum christianae mentes ex
turbido impietatis coeno piscari sese posse existimarunt? („Bibl sel." t. И, 1. II,
cap. XVI. ).
4) Réflex, sur Г eloq. la poés l'hist. et la phil". § XV.
) Opp. t. I, p. 69 sqq (edit. Dutens). Cp. la „Réfutation de Spinoza" du
même, publiée par Foucher de Careil, p. 75.
6> „Mémoires", cités dans Г introd. de M-me Belgiojoso a la „Science
nouvelle" de Vico, p. XVJII.
7) Traité de la Cène", p. 1106.
8j „Мудрецы этого міра не простили вамъ этого страннаго вѣрованія;
доказательствомъ тому служатъ слова философа Аверроэса, что онъ не на-
шелъ· секты хуже или забавнѣе христіанъ, которые ѣдятъ и раздираютъ
сами того Бога, которому покланяются". (Возраженіе отцу Адаму, стр. 116
Réplique au P. Adam, p. 116,
9) Мы не можемъ забыть горестнаго примѣра того язычѳскаго
философа, который увидѣвъ, какъ принимаготъ причастіе, которому покланялись,
сказалъ, что онъ не видывалъ секты безумнѣе или смѣхотворнѣѳ христіанъ,
которые покланяются тому, что ѣдятъ; при этомъ-то случаѣ несчастный
воскликнулъ: „Пусть моя душа будетъ съ философскими, такъ какъ христіане
покланяются тому, что ѣдятъ". (Dial. IX, contre les missionnaires", p. 305—306).

АВЕРРОИЗМЪ ВЪ ПАДУАНСКОЙ ШКОЛЪ.
61
жить предлогомъ для самой разнообразной ненависти въ борьбѣ
человѣческаго ума и прикрывать своимъ именемъ ученіе, о ко-
торомъ онъ, навѣрное, меньше всего думалъ.
Исторія аверроизма есть, собственно говоря, исторія обшир-
наго искаженія. Свободно истолковавъ по своему
перипатетическое ученіе, Аверроэсъ подвергается въ свою очередь еще болѣе
вольному толкованію. Переходя отъ измѣненія къ измѣненію,
философія школы сводится къ слѣдующему: отрицаніе сверхъ-
естественнаго, чудесъ, ангеловъ, демоновъ, небеснаго вмѣшатель-
ства; объясненіе религій и нравственныхъ вѣрованій обманомъ.
Конечно, ни Аристотель, ни Аверроэсъ не воображали, что къ
этому сведется когда-нибудь ихъ ученіѳ. Но въ людяхъ,
возвысившихся до значенія символа, нужно всегда отличать жизнь
личную отъ загробной, то, чѣмъ они были въ дѣйствительности,
и то, чѣмъ сдѣлало ихъ людское мнѣніе. Для филолога тексть
имѣетъ только одно значеніе; но для человѣческаго ума, который
вложилъ въ этотъ текстъ всю свою жизнь и все, что ему мило,
для человѣческаго ума, ежечасно ощущающаго новыя потребности,
не можетъ быть достаточно точнаго объясненія филолога. Нужно,
чтобы признанный имъ текстъ разрѣшалъ всѣ его сомнѣнія, удо-
влетворялъ всѣ его желанія. Отсюда вытекаетъ нѣкоторая
необходимость искаженія въ философскомъ и религіозномъ развитіи
человѣчества. Искаженіе въ эпохи деспотизма есть то, чѣмъ
удовлетворяется человѣческій умъ въ отместку за непогрѣпшмость
оффиціальнаго текста. Человѣкъ отрекается отъ своей свободы вть
одномъ случаѣ только съ тѣмъ, чтобы воспользоваться ею въ
другомъ. Онъ сумѣетъ найти множество уловокъ, тысячу лазеекъ,
чтобы уклониться отъ наложенныхъ имъ на себя цѣпей. Раэли-
чаютъ, коммѳнтируютъ, прибавляютъ, объясняютъ, и такимъ-то
образомъ подъ гнѳтомъ двухъ .величайшихъ авторитетовъ,
которые когда-нибудь властвовали надъ мыслью, Библіи и
Аристотеля, умъ все-таки оказывается свободнымъ; не было такого рис-
кованнаго положенія, которое не взялся-бы защищать
какой-нибудь богословъ, увѣренный, что не выходить за предѣлы орто-
доксіи; не было такого мистическаго ученія, которое не могло-бы
возникнуть подъ покровомъ толкованія Аристотеля. Что сталось-
бы съ человѣчествомъ, если-бы оно въ теченіе восемнадцати вѣковъ
понимало Библію съ помощью словарей Гезеніуса или Бретншѳй-
дера? Ничего нельзя создать изъ текста, понимаемаго слишкомъ
точно. Объясненіе, дѣйствительнопдодотворное,—то, которое умѣетъ
найти въ разъ навсегда принятомъ авторитетѣ отвѣтъ на безпре-
станно возрождающаяся потребности человѣческой природы, есть
гораздо болѣе дѣло совѣсти, чѣмъ дѣло филологіи.

Алфавитный Указатель1),
Абдъ-эль-Вагидъ эдь-Маррекоши, исто-
рикъ, говоритъобъйбнъ-
Рошдѣ 17.
Абдъ-эль-Муменъ (эмиръ) 20.
Аболяръ, отвергаетъ единство
душъ 133.
Абрагамъ де-Бальмесъ IX, 34.
Абу-Абдалла Ибнъ-Апаша 25.
Абубекръсм. Ибнъ-Тофаилъ.
Абуль-Валидъ Моіаммедъ Ибнъ-Рошдъ,
дѣдъ Ибнъ-Рошда 18.
Абуль-Госеинъ Ибнъ-Джобепръ 25.
Августинъ (святой), ставитъ в о-
просъ о душѣ 82.
Авемпадій см. Ибвъ-Баджа.
Авензоръ см. Ибнъ-Зоръ.
Авндебронъ см. Соломонъ брнъ-Габи-
роль.
Авиценна см. Ибнъ-Сина.
Авраамъ Бибаго 119.
Адамъ де-Маршъ 153.
Александристы IX, 21.
Александръ Афродизійскій 80, 83;
IX, 21.
Александръ Галесскій 133, 152.
Алкинди 61, 62.
Альберти (Людовикъ) IX, 46.
Альбертъ Великій 137, L79.
Альмансуръ (гаджнбъ), π pec л ѣ-
дуетъ философовъ 15, 31.
Альмансуръ (Іакубъ) 22.
Альпетранжи 125.
Альфараби 47, 62, 70, 89.
Альфонсъ X, велѣлъ ли онъ
перевести произведения Авер-
ро эса? 129.
Амброжіо Леонъ IX, 44.
Амори де-Бенъ 131.
Анаксагоръ, у него Аристотель
заимствуетъ свою теорію
разума 78.
Андре, секретарь Михаила
Скота 125.
Ансари (эль-), біографъ Ибнъ-
Рошда 16, 17, 98, 99.
Арменго 130.
Арнольдъ де-Велленевъ 164, 171.
Арнольдъ изъ Брешіи 164.
Аронъ бенъ-Эліа 118.
Ахиллвяи IX, 25.
Баголнни IX, 33.
Базильери (Тііверій) IX, 20.
Барбаро (Ермолай) IX, 42.
Бароччи (Пьеръ) IX, 21, 28.
Баязетъ или Бабезидъ II, аверро-
истъ 34.
Бсмбо IX, 26, 31, 37.
Бенвенуто д'ймола 147, 173.
Беригаръ IX, 54.
Бернаръ Верденскій 131.
Бернаръ Трильскій 146.
Бетги (Клавдій) IX. 20.
Бразавола (Антоній) IX 48.
Братья непорочности 28, 68.
х) Арабскія цифры безъ удазакія тома относятся къ тому ѴШ.

и
Бріеринъ-Шампье IX, 36, 38.
Бурана (Жанъ-Франсуа) IX, 34.
Бурлей (Вальтеръ) 183.
Буффальмако 173, 175.
Бушермефоръ (Ааамъ) IX, 17.
Ванини 171; IX, 54.
Верніасъ (Николетти) IX, 16, 21.
Вивесъ (Хуанъ-Луисъ),
противни к ъ А в е d ρ о э с а 39; IX, 40,
42.
Вильгельмъ де-Сенъ-Амуръ 157, 158,
179.
Вильгельмъ изъ Токко 140, 157, 180.
Вильгельмъ Ламаррскій 154.
Вильгельмъ Овернскій 112, 134,153,
156.
Вимаркати (Франсуа) IX, 57.
Виталисъ Дактиломелосъ IX, 35.
Воскресеніе, мнѣніе о немъ
Ибнъ-Рошда 95.
Гадди (Тадео), фреска
изображающая Аверроэса 176.
Газдаибенъ-Шафрутъ, основатель
еврейской науки въ Испа-
ніи 108.
Гакемъ II, основываетъ араб-
ско-испанскую науку 14.
Гальенъ (комментарій Ибнъ-
Рошда) 53.
Гаццалп 42, 47, 60, 63, 102.
Гашишинцы, иіъ философскій
характеръ 103.
Гаэтано Тіенскій IX, 18.
Гвидо Кавальканти 165.
Генрихъ де-Ганъ 146.
Гербело (его ошибки
относительно Аверроэса) 38.
Герве Неделлекъ 146, 183.
Геркуленцы 40.
Германъ Нѣмецъ 126, 154.
Герсонъ, сынъ Соломона 114.
Гогеештауфены: сынъ
Аверроэса при ихъ дворѣ 27,
168; иіъ вліяніе 165.
Гоццоли (Веноццо), картина
представляющая Авер ρ оэсаІ78
Григорій де-Римини IX, 13.
Гумбертъ де-Прулли 181.
Гюе, видѣлъ арабскій ману-
скриптъ Аверроэса 55.
Давидъ де-Динанъ 131.
Давидъ Кимки 112.
Данте (Алигьери) 146, 174.
Дегеби 17.
Джакопо делла-Лана 147.
Доминикъ Гондисальви 121.
Дунсъ Скоть, doctor subtil is
152, 172.
Дюплесси Морне IX, 58, 60.
Дюранъ де-Сенъ-Пурсенъ 146.
Единеяіс (теорія) 87.
Епику рейды 165.
Жакъ де-Форли IX, 17, 32.
Жанъ Вессель изъ Гансфорта 183.
Жанъ де-Баконторпъ 182, 183; IX, 55.
Жанъ де-ла-Рошель 152.
Жанъ изъ Жандена 119; IX, 14, 19,
49.
Жедайа Пенини 112.
Жераръ Кремонскій 122.
Жераръ Сенскій 149.
Жеро д'Аббевиль 152, 155.
Жерсонъ 173.
Жильбертъ Англичанинъ 129.
Жиль Лессинскій 146, 157.
Жнль Римскій 27,130,148,168, 170.
Забарслла IX, 45.
Загалья (Джеромъ) IX, 182.
Законъ (lei), смыслъ этого сдо-
вавъ школѣ аверроистовъ
IX, 24.
Зарахія бенъ-Исаакъ 115.
Захарія Пармскій IX, 16.
Зендикъ 31, 67.
Зимара IX, 31.
Ибернцы, ихъ монопсихизмъ
82.

Ill
Ибнъ-Аби-Осейбія, біографъ Ибнъ-
Рошда 16, 17, 98.
Ибнъ-Араби 20, 26, 27.
Ибнъ-Баджа 19, 29, 48, 62, 64, 99,
109.
Ибнъ-Зоръ (семья—) 20, 27, 30.
Ибнъ-Рошдъ (дѣдъ) 18, 52.
Ибнъ-Сабинъ 31, 167.
Ибнъ-Сина 35, 40, 49, 63, 70.
Ибнъ-Тофаилъ 20, 29, 43, 54, 64,
65, 123, 135.
Ибнъ-эль-Аббаръ, б і о г ρ a φ ъ А в е р-
роэса 16, 17, 37.
Илья дель-Медиго 119, IX, 35.
Интеллекте матеріальный 83.
Интеллектъ иріобрѣтенный 83, 85.
Исаакъ Абраванель 119.
Иттизаль см. единеніе.
Іегуда бенъ-Яковъ 117.
Іегуда Галеви 108.
Іоаннъ Филопонъ 70, 81.
Іосвфъ Альбо 118.
Іосифъ бенъ-іегуда 109, 110.
Іосифъ бенъ-Касии 112.
Іосифъ бенъ-Шемъ-Тобъ 119.
Іуда бенъ-Моисей бенъ-Даніилъ 117.
Іуда бенъ-Соломонъ Когенъ 114, 167.
Казобонъ, его слова объ араб-
скомъ манускриптѣ Авер-
роэса 55.
Калаберъ (Magister) IX, 47.
Каламъ 60.
Калонимъ и;і и Кало 115, 129; IX, 35.
Кампо-Санто въ Шмі; (Аворроэсъ
въ-—) 174.
Караимы (Аверроизмъ у— ) 118.
Карданъ 171; IX, 53.
Каэтанъ (Ѳома де-Віо) IX, 20.
Коллвгетъ 53, 130.
Контарини (Гасоаръ) IX, 26.
Кремонини IX, 5, 6, 48.
Латранскій соборъ, осуждаетъ
аверроизмъ IX, 26.
Лебёфъ (аббат*) 131.
Леви бенъ-Герсонъ 113.
Левъ Африканекій, біографъ Ибпъ-
Рошда 17, 26, 34, 98, 99.
Левъ X—IX, 23, 26, 27.
Леоникъ (Томеусъ) IX, 37.
Леонъ Евреи 120.
Личето (Фортуна IX, 51.
Loquenti's, смыслъ этого слова въ пе-
реводахъ Аверроэса 68, 100.
Людовикъ X, одибряетъ А вер
роэса 182.
Маврикій Иснанскій 132.
Магометъ, его роль въ
живописи среднихъ вѣковъ 175.
Мапнусъ (Magister) 130.
Макаріусъ Скотусъ 82.
Маккіавели 171.
Мамунъ (Калифъ), вводить
греческую науку въ мусульманскія
страны 15, 61.
Мантиао (Іаковъ) IX, 34.
Манфредъ 126.
Маркануова (Жанъ дс—) 350.
Марсильи (Луиджи) IX, 13.
Марсиль Падуанскій 152: IX, 14.
Марсиль Фичинъ IX, 22, 39.
Марта (I. А.) IX, 26.
Мемми (Симоаъ), жизописецъ 178.
Мвхаилъ Гакогенъ 119.
Михаилъ Скотъ 123, 166.
Моавія (калифъ),м нѣπ іѳ о немъ
Ибнъ-Рошда 98.
Моаттиль 34, 66, НО.
Мозе Альмоснино 120.
Моисей бенъ-Соломонъ 117.
Моисей де-Ріети 119.
Моисей Маймонидъ 23, 34, 110.
Моисей Нарбоннскій 117, 118.
Моисей Фалакьера 119.
Молино (Лаврентій) IX, 20.
Монпелье (Аверроэсъ въ шко-
лѣ—) 130.
Монтекатино (Антовій) IX, 48.
Мотекаллемины 69, 70, 71, 96. 99
109.
Навагеро (Вернаръ) 159.
Низоліусъ IX, 41.
Николай Дамасскій 49.

ІУ
Николай Еймерикъ 149.
Нифусъ (Августинъ) 94; IX, 21.
Ноде (Габріаль) IX, 51, 54, 5S.
Оддо (Маркъ) IX, 34.
Оккамъ 155.
Орканья (Андреа), фреска,
представляющая Аверроэса
174.
Оффреди (Апполлинарій) IX, 20.
Павелъ Венеціанскій IX, 16.
Павелъ Пергольскій IX, 17.
Паламедъ (Юлій) IX, 33.
Патриччи IX, 40.
Пендазіо IX, 46.
Петрарка 160, 173, 181; IX, 8.
Петръ Албанскій IX, 7, 14.
Петръ де-Блуэ, его заблужденія
относительно Аверроэса
131.
Петръ де-Винь 166, 171.
Петръ Оріоль 155, 183.
Петръ Прусскій 157.
Пикъ де-ла-Мирандоль IX, 41.
Пикколомини (Франсуа) IX, 46.
Платонъ, парафразъ его
республики 95, 96.
Плотинъ, его отношеніѳ къ
арабамъ 62.
Помпонацій 171; IX, 21, 27, 55.
Порта (Симонъ) IX, 23.
Порфирій, его значеніе для арабской
философіи 61.
Посевинъ IX, 60.
Постель (Вильгельмъ) 55,171; IX, 57.
Поэтика Аристотеля 37, 55, 127.
Разрушеніе разрушенія 47.
Раймондъ, архіепископъ То-
ледскій 121.
Раймондъ Люлль 149, 160, 172, 180.
Раймондъ Мартини 130, 145.
Ратранъ 82.
Раффаэль, изображаетъ
Аверроэса 180.
Робертъ Кильвардби 152.
Робертъ Линкольнъ 134, 153.
Рожеръ Веконъ 123, 125, 126, 127,
134, 153.
Саадія, основатель еврейской
науки на Востокѣ 107, 108
112.
Оабіонетта (Іеронимъ) IX, 20.
Самуилъ Абенъ-Тиббонъ 114.
Самуилъ бенъ-Іуда бенъ-Мешулдамъ
116.
Santa Maria Novella (фрески въ
— ) 174, 177.
Святая Екатерина Пизанская 176.
Сяжеръ Брабантскій 158.
Симонъ де-Турней 161.
Симплицій 81.
Сирмонъ (Антоній) IX, 59.
Соломонъ бенъ-Адеретъ 112.
Соломонъ бенъ-Габироль (Авицеб-
ронъ) 65, 108.
Соломонъ бенъ-Іосифъ бенъ-Іовъ 115.
Суфизмъ 62, 92, 169.
Таджъ-эддинъ Ибнъ-Гамавей 26.
Таурель (Николай) IX, 44.
Темпье (Этьенъ) 156, 160.
Теологія Аристотеля, апокриѳъ62,
81.
Тиббониды (родъ) 114.
Томитанусъ (Вернарденъ) IX, 33.
Тодросъ Тодрози 116.
Траини (Франческо)—χудожникъ,
изображавшій Аверроэса
176.
Три лжеучителя 162, 169.
Тринкавелли (Викторъ) IX, 33.
Тромбетта (Антоній) IX, 20.
Убальдини (кардиналъ) 166.
Урбано (брать) Волонскій IX, 15.
Ученики Ибнъ-Рошда 33.
Фава (Николай) IX, 17.
Факръ-эддинъ Ибнъ-аль-Катибъ Рази,
его отношеніясъ Ибнъ-Рош-
домъ 34.
Феррара (шкода) IX, 48.
Феррари (Іеронимъ) IX, 13.
Философы, смыслъ этого слова
у арабовъ 31, 28, 60.
Францисканская школа 152.
Фридрихъ II 125, 165 171.

У
Христофоръ Колумбъ, цитируетъ Авер-
роэса 182.
Цезалышнъ IX, 53.
Целіусъ Родигинусъ IX, 44.
Чекко д'Асколи IX, 8.
Шемъ-Тобъ бенъ-Фалакьера 112, 114
Яковъ бенъ-Абба-Мари, сынъ Рав-
ви Симеона Анто;ни 114.
Яковъ бенъ-Маіпиръ 115.
Этьенъ Прованскій 124.
Ѳемистій 70, 81.
Ѳома (святой 03, 139, 156, 176.
Юсуфъ (эмиръ) 20.

ОГЛАВЛЕНІЕ.
Томъ VIII.
Стр.
Предисловіе 5
Предисловие къ 1-му изданію 7
Часть I. Аверроэсъ.
I. Жизнь и произведенія Аверроэса.
§ 1. Положеніе философіи въ арабской Испаніи до
Ибнъ-Рошда 13
§ 2. Віографія Ибнъ-Рошда · 16
§ 3. Причины опалы Ибнъ-Рошда и преслѣдованія, ко-
торымъ философія подверглась у мусульманъ въ
XII вѣкѣ 28
§ 4. Участь Ибнъ-Рошда среди его единовѣрцевъ . . 31
§ 5. Басни, входящія въ біографію Ибнъ-Рошда ... 35
§ 6. Знанія Ибнъ Рошда и источники, изъ которыхъ
онъ черналъ ихъ . . · 37
§ 7. Фанатическое преклоненіе его передъ Аристотелемъ 41
§ 8. Комментаріи Ибнъ-Рошда 43
§ 9. Перечисленіе его трудовъ 46
§ 10. Арабскій текстъ Ибнъ-Рошда. Арабскіе, еврейскіе
и латинскіе манускрипты 54
§ 11. Изданіе его трудовъ 57
II. Ученіе Аверроэса.
§ 1. Предшествующія ученія. Арабскіе философы . . 59
§ 2. Мусулъманскія секты! Мотекаллѳмины · 66
§ 3. Проблема происхождѳнія существъ: первичная
матерія, матерія двигательница, провидѣніе ... 69
§ 4. Теорія неба и разумовъ 74
§ 5. Теорія разума у Аристотеля 77

II
Стр. .
§ 6. Прогрессъ этой теоріи у греческыхъ коммеитато-
ровъ Аристотеля 80
§ 7. Теорія разума у арабовъ. Единство дѣятельнаго
разума 83
§ 8. Единеніе съ дѣятельнымъ разумомъ; воспріятіѳ
отдѣльныхъ субстанцій 87
§ 9. Коллективное безсмертіе 93
§ 10. Мораль и политика Ибиъ-Рошда 96
§11. Религіозныя чувства Ибнъ-Рошда 98
Часть II, Аверроизмъ.
I. Аверроизмъ у евреевъ.
§ 1. Общій взглядъ на еврейскую философію .... 107
§ 2. Моисей Маймонидъ 109
§ 3. Ибнъ-Рошдъ, принятый евреями 110
§ 4. Еврейскіе переводы Ибнъ-Рошда 112
§ δ. Левп бенъ-Герсонъ и Моисей Нарбоннскій . . . 117
§ 6. XV вѣкъ. Илья дель-Медиго и другіе 118
II. Аверроизмъ въ схоластической философіи.
§ 1. Внесеніе арабскихъ текстовъ въ схоластическую
философію 121
§ 2. Первые латинскіе переводы Аверроэса; Михаилъ
Скотъ 123
§ 3. Германъ Нѣмецъ. Переводъ медицинскихъ про-
изведеній 126
§ 4. Первое вліяніе Аверроэса на схоластическую
философа · 131
§ 5. Враждебное отношеніе Вильгельма Овернскаго . 134
§ 6. Враждебное отношеніе Альберта Великаго .... 137
§ 7. Враждебное отяошеніе Св. Ѳомы 139
§ 8. Враждебное отношеніе всей доминиканской школы 145
§ 9. Враждебное отношеніе Жиля Римскаго 148
§ 10. Враждебное отыошеніе Раймонда Люлля .... 149
§ 11. Аверроизмъ въ францисканской школѣ 151
§ 12. Аверроизмъ въ парижскомъ университетѣ ... 156
§ 13. Невѣріе въ средніе вѣка 161
§ 14. Вліяніе Гогенштауфеповъ 165
§ 15. Аверроэсъ становится представителѳмъ невѣрія.
Легенда о невѣрующемъ Аверроэсѣ 168
§ 16. Роль Аверроэса въ итальянской срѳдневѣковой
живописи 173
§ 17. Всеобщее прппятіе Великаго Комментарія . . 181—183

Ill
Томъ IX.
III. /верроизмъ въ Падуанской школѣ. Стр.
§ 1. Общій характеръ Падуанской школы 5
§ 2. Медицинскій аверроизмъ. Петръ Албанскій ... 7
§ 3. Борьба Петрарки противъ аверроизма 8
§ 4. Жанъ изъ Жандена, брать Урбано, Павелъ Ве-
неціанскій 13
§ 5. Гаэтано Тіенскій, Верніасъ . . · 18
§ 6. Борьба Помпонація и Ахиллини 21
§ 7. Александрпсты и Аверроисты. Латранскій соборъ 26
§ 8. Августішъ Нифусъ . . . . · 28
§ 9. Зимара. Ортодоксальный аверроизмъ 30
§ 10. Общій пересмотръ переводовъ Аверроэса. Ювтьг,
Баголини 33
§ 11. Оппозиція аверроизму. Оппозиція периинтетиковъ
эллинистовъ 36
§ 12. Оппозиція послѣдователей Платона: Марсиль Фи-
чпнъ · 38
§ 13. Оппозиція гуманистовъ: Луисъ Вивесъ, Пикъ де-
ла-Мирандоль 40
§ 14. Продолженіе аверроистскаго преподавапія въ Па-
дуѣ: Забарелла . 45
§ 15. Цезарь Кремонини. Крушеніе перипатетизма въ
Италіи ...·..*.· 48
§ 16. Аверроизмъ,. какъ синонимъ нечестія: Цезаль-
пинъ», Кардапъ, Ванини 53
§ 17. Аверроэсъ за предѣлами Италіп. Различный суж-
денія 57
Алфавитный указатель.

отрывочный зштхи.

Обѣдъ Кельтовъ.
Обѣдъ кельтовъ быль сначала собраніемъ бѣдныхъ бретон-
цевъ, которые всѣ почти сочиняли стихи и разъ въ мѣсяцъ
собирались ихъ читать. Они помѣщались возможно ближе къ
вокзалу, съ котораго пріѣзжаютъ и обратно уѣзжаютъ въ Бретань.
Учредителемъ этихъ обѣдовъ былъ Кельенъ, самъ поэтъ и авторъ
прелестныхъ бретонскихъ новеллъ.
Членскій взносъ, 5 франковъ, былъ установленъ съ самаго
начала и такимъ оставался всегда; осталась также и
первоначальная скромность этихъ обѣдовъ. Но, благодаря этнографической
снисходительности, рамки этого собранія сильно расширялись.
Кельенъ убѣдилъ насъ, что граница кельтской расы въ то же время
граница всего міра, и такимъ образомъ всѣ расы пользовались
одинаковымъ гостепріимствомъ въ нашемъ маленькомъ кружкѣ.
Я встрѣчалъ тамъ индусовъ, литовцевъ, венгерцевъ и даже нег-
ровъ. Во время дессерта подносилась поэзія на самыхъ разнооб-
разныхъ языкахъ; нижне-бретонская пѣсенка, пропѣтая Кельеномъ,
вызывала апплодисменты даже тѣхъ, которые не понимали изъ
нея ни одного звука.
Кельенъ прибавилъ мнѣ десять дѣтъ жизни, когда около
1880 г. пригласилъ меня на эти собранія, въ котЬрыхъ царило
веселье и сердечная теплота. Тамъ ко мнѣ возвращаются старыя
воспоминанія, я считаю себя помолодѣвшимъ на пятьдесятъ лѣтъ.
На этихъ собраніяхъ я много говорю и, такъ какъ я
люблю говорить на обѣдахъ, то говорю, не считая словъ и не
готовясь къ нимъ. Съ нихъ я возвращаюсь какъ бы посдѣ поѣздки
въ Бретань: веселый, сравнительно подвижной, съ жаждой
работать, снова привязанный къ жизни.
Хотя принципомъ этихъ кельтскихъ обѣдовъ является
самая строгая скромность во всѣхъ отношеніяхъ, но Кельенъ знаетъ
газеты. Онъ знаетъ, что публику можно удовлетворить немно-
гимъ, лишь-бы дѣло шло объ извѣстныхъ лицахъ и предлагаемое
чтеніе не было слишкомъ серьезнымъ.
Кромѣ того, дружба лицъ, которыя меня слушаютъ, застав-
ляетъ ихъ находить удовольствіе въ запоминаніи ѳтихъ нееклад-
ныхъ рѣчей, единственный интересъ которыхъ представляетъ та

4
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
непринужденность, съ которой онѣ говорятся. Иногда на слѣдую-
ттп'й день послѣ собранія въ газетахъ находятся выдержки изъ
нихъ.
Два или три раза, читая эти добровольные отчеты, я на-
ходилъ, что, благодаря редакторамъ, которые вносили въ нихъ
немножко связности, въ моихъ маленькихъ экспромптахъ
чувствуется довольно сильно чисто бретонская соль. Мой милый Кальманнъ
посовѣтовалъ мнѣ составить этотъ томъ исключительно изъ этихъ
bretonneries, и я привожу здѣсь двѣ-три рѣчи въ этомъ
жанрѣ. Ояѣ относятся къ торжественнымъ кельтскимъ обѣдамъ:
при открытіи—въ ноябрѣ, въ крещеніе—въ январѣ, и на соб-
раніи—въ апрѣдѣ, которое Кельенъ называетъ Pardon des
Bretons.
Къ Крещеніго 1889 г. относятъ слѣдующую мою рѣчь:
„Вызнаете,какъ я боюсь рѣчей,въ особенности застольныхъ...
И, однако, я не могу не сказать нѣсколъкихъ словъ въ честь
царей—волхвовъ. Я чувствую особенное благоговѣніѳ нередъ ними.
Какое время можетъ сравниться съ тѣмъ, когда цари были
магами, а маги царями! Тогда именно были цари, какихъ мы лю-
бимъ,—я хочу сказать очень химеричные. Если-бы они явились
въ Парижъ въ такой, напримѣръ, критическій моментъ, какой мы
теперь переживаемъ, и захотѣли подвергнуться всеобщему голо-
сованію, то мы бы, конечно вотировали-бы за нихъ, мы вѣчныя
дѣти, упорные партизаны химеры; но какъ бы мы были побиты!
Вѣдные короли-маги, какое фіаско они бы потерпѣли! Это были
настоящіе идеалисты, которые покинули землю, чтобы слѣдовать.
за звѣздой! О, мм. гг., какіе это были хорошіе короли"!...
Случай, при маленькой помощи со стороны Кельена, хотѣлъ,
чтобы жребій выпалъ на меня.
„Какъ прекрасно царское достоинство, полученное по жре-
бію! Я лучше хотѣлъ бы быть королемъ по волѣ жребія, нежели
быть избраннымъ всеобщимъ голосованіемъ. Выпьемъ же за
жребий, за королей-маговъ, за феерическое королевство, вѣрными
подданными котораго мы состоимъ".
Въ 1891 г. я немного повторился. Вотъ, что сказалъ я:
„Какъ заставить говорить маговъ послѣ вышедшей на дняхъ
прекрасной вещицы „Рождество" нашего друга Вушара? Какая
восхитительная вещица! Какой прекрасный вечеръ я провелъ
благодаря ей! Какія хорошія чувства онъ приписалъ дѣйствующимъ
лицамъ, облеченнымъ царскимъ достоинствомъ! Я не знаю, имѣли
ли эти достойные властители настолько развитую теологію? Но
какое намъ дѣло до этого? Это были, навѣрное, люди съ сердцемъ.
„Легенда не говорить, пришли ли они изъ Бретаніи. Это
жалко. Въ ихъ честь устроили бы празднества, ихъ радостно привѣт-
ствовали бы и единодушно признали бы правителями страны. Они
пришли въ Тревъ; это достовѣрно, потому что тамъ и теперь
есть ихъ гостиница... та въ которой они остановились... это была
повидимому, лучшая въ городѣ... Такіе знатные путешественники!!
„Но если мы не убѣждены въ томъ, что они пришли въ
Бретань, то, по крайней мѣрѣ, это очень вѣроятно,—не правда ли мой
дорогой Кельенъ? Поищите, вы найдете доказательства, я въ

овадъ квльтовъ.
о
етомъ увѣрѳнъ. А если они сюда пришли, то они должны были
остаться довольны своимъ путешествіемъ. Они нашли здѣсь
такія хоропгія вещи: теплый климатъ, хорошихъ людей... и
хороши сидръ.
„Вотъ гдѣ наши настоящіе патроны. Мы, идеалисты,
оторванные отъ земли, какъ волхвы, идемъ за звѣздой, не зная даже
хорошо, куда она приведетъ насъ.
„Какъ хорошо то, что они сдѣлали... они покинули своихъ
подданныхъ, а, впрочемъ, незамѣтно, чтобы эти послѣдніе
чувствовали себя отъ этого хуже. Конституционный режимъ иногда
выигрываетъ благодаря отсутствію, сумасшествіюи ли несовершен-
нолѣтію своихъ государей.
„Да, мы немного похожи на этихъ восточныхъ волхвовъ. Мт?
товарищи звѣзднаго пути! Та дорога, по которой они пошли,
привела ыхъ къ яслямъ, гдѣ на соломѣ они напіли то, что искали.
„Звѣзды, за которыми слѣдуемъ мы, похожи на звѣзду
волхвовъ; онѣ ведутъ насъ ко всему, за исключеніемъ богатства.
Да, мм. гг., мы достигнемъ всего, кромѣ богатства. Но не въ этомъ
наше призваніе. Мы всегда предоставимъ другимъ эту тяжелую
заботу объ обогащеніи. Это насъ не касается Vidimus stellam
ejus; ν е ni m us adorare eu m.
„Иногда y меня является сильное желаніе узнать, что дѣла-
лось въ странѣ этихъ добрыхъ монарховъ во время ихъ поисковъ
истиннаго Бога. Я бы долженъ былъ обратиться за справками къ
моему коллегѣ Вогюе. Вы знаете, что Вогюе происходить отъ
царей—волхвовъ, или, по крайней мѣрѣ, отъ одного изъ нихъ,
который назывался Мельхіоръ,—и вотъ въ память своего знамени-
таго предка старшій въ семьѣ носить названіе Мельхіоръ. Въ се-
мейныхъ бумагахъ моего коллеги, вѣроятно, есть очень
интересный свѣдѣнія о немъ. Но ничто не сравнится съ Vidimus
stellam ejus; venimus adorare eum.
„Вѣчная латынь въ моихъ исторіяхъ, да и исторіи, извѣстныя
только священникамъ! Если бы я былъ сельскимъ священникомъ,
что, очевидно, было моимъ призваніемъ,—какая превосходная про-
■фессія! Сколько можно сдѣлать тутъ добра другимъ и сколько
доставить личнаго счастья!—Я бы каждый годъ произносилъ
панегирики этимъ царямъ—волхвамъ. Но не будучи сельскимъ
священникомъ, и призванный исполнять другія обязанности, я, находясь въ
вашемъ обществѣ, вхожу въ свою колею, и дѣлаюсь священникомъ.
Извините меня, милостивые государи".
Прощальное собраніе въ 1889 г. было особенно бдестящимъ
и одушевленнымъ. Кельенъ сіядъ.
„Вы говорите какъ оракулъ, мой дорогой Кельенъ, и вы
должны быть довольны и горды такимъ обѣдомъ какъ
сегодняшней: такого обѣда вы еще не видѣлиа...
„Увѣряю васъ, господа, этотъ праздникъ наполняешь меня
радостью. Мой другъ Кельенъ только-что разсказадъ вамъ,
что такое было прощеніе. Танцовали, пили, произносили про-
повѣди, добивались индульгенцій. Индульгендія! Хорошая вещь!
Кто въ ней не нуждается? Правда, что сорокъ, сто дней,
даруемые индульгенціей, очень малая величина по сравненію съ

6
ОТРЫВОЧНЫ* ЗАМѢТКИ.
перспективой провести тысячи лѣтъ въ чистилищѣ. Но, съ
другой стороны, я всегда представляю себѣ это чистилище какъ нѣчто
довольно пріятное. Это должно быть довольно пріятное препро-
вожденіе времени: тамъ найдешь превосходное общество, a вѣдь
не всегда пріятные намъ люди· идутъ прямо въ рай, не правда
ли? Я представляю себѣ, что тамъ имѣются маленькія, темныя уеди-
ненныя аллеи, гдѣ будутъ вести пріятныя бееѣды, — можетъ
быть, продолженіе тѣхъ восхитительныхъ романовъ, которые
начались на земдѣ.
„Чтобы вернуться къ прощеніямъ, я часто представляю
себѣ тѣ, который* когда-то происходили въ Бретани. Въ Сентъ-
Ивѣ,—напр., около Трегье,—я вспоминаю каѳедру, прислоненную
къ стѣнѣ церкви—вы знаете, что въ средніе вѣка проповѣдывали
на открытомъ воздухѣ.—На каѳедру входили съ помощью
веревочной лѣстницы: другого сообщенія не было ни изнутри ни
снаружи, никакой другой лѣстницы. Проповѣдникъ взбирался на
перила и говорилъ. Въ общемъ все, что здѣсь говорилось, соот-
вѣтствовало моимъ взглядамъ,—по крайней мѣръ, о прощеніи
обидъ, о примиреніи; если мой дорогой Сентъ-Ивъ изъ своей
могилы внушилъ такое доброе правило, я признаю себя вдвой-
нѣ его ученикомъ.
„Я, впрочемъ, уже разсказывалъ, какъ онъ сдѣлался моимъ.
опекуномъ. По смерти моего отца, моя мать, видя отчаянное по-
ложеніе своихъ дѣлъ, взяла меня за руку, повела въ капеллу Ми-
ниги и поручила меня заботамъ чудеснаго защитника. Я не могу
сказать, чтобы святой выказалъ особенныя дѣловыя способности
въ томъ, что касалось меня. Я ему, однако, за это не менѣе бла-
годаренъ. Нѣсколько дней тому назадъ я прочиталъ свѣдѣнія
изъ его біографіи, обнародованныя моимъ собратомъ La Borderie.
Нѣкоторыяизъ нихъ меня поразили. Въ нихъ человѣкъ выступаетъ
такъ ярко, какъ будто онъ жилъ двадцать лѣтъ тому назадъ: его
костюмъ, привычки, образъ дѣйствій—все проглядываетъ тамъ.
Сентъ-Ивъ—одинъ изъ святыхъ, которыхъ наиболѣе чтутъ въ
Бретани. Его слава въ XV столѣтіи распространилась по всему свѣ-
ту. Простой бретонецъ, который заставляешь о себѣ говорить
целый міръ, имѣѳтъ, повидимому, какое нибудь значеніе. Чтобы
найти святого защитника, нужно отправиться его искать въ
нижней Бретани; значить, ихъ немного было гдѣ нибудь въ другомъ
мѣстѣ.
„Боже, какъ желалъ-бы я сказать свѣтскую проповѣдь съ
каѳедры въ Сентъ-Ивѣ, или съ какой· нибудь другой. Я былъ созданъ
проповѣдникомъ. Впрочемъ, я — неудавшійся священникъ, — не
правда-ли? и цивильное платье мнѣ совсѣмъ не къ лицу! (Смѣхъ).
Я хотѣлъ бы сказать проповѣдь въ день отпущенія грѣховъ въ
Бретани, а, главное, я повторяю: я хотѣлъ бы сказать пропо-
вѣдь о примиреніи. Люди слишкомъ непримиримы, это мевя
огорчаетъ. Въ дѣтствѣ я не замѣчалъ этого; было большое
различие въ мнѣніяхъ, но не было смертельной вражды, какъ это бы-
ваетъ теперь. Мой отецъ и дѣдъ были большими патріотами; они
принимали участіе въ революціи. Въ 1815 г. материальное положе-
ніе моего отца было скверное. Приходилось очень часто имѣть

оведъ квльтовъ.
7
подпись какого нибудь кавалера Свят. Людовика. Одинъ изъ
главныхъ мѣстныхъ легитимистовъ пришелъ къ отцу и сказалъ:
„Господинъ Ренанъ, если вамъ нужна будетъ подпись, то не
обращайтесь ни къ кому кромѣ меня". Ни тѣни вражды между
людьми, которые наканунѣ чуть ли не стрѣляли другъ въ друга!
„Это начало измѣняться въ 1830 г. Такъ, обѣдня, которую
служили въ день имянинъ короля Людовика-Филиппа—месса
Филиппа какъ ее называли—была причиной ссоры. Мать мнѣ
разсказывала, что однажды она отправилась къ этой обѣднѣ. По
дорогѣ она встрѣтила madame Д., очень уважаемую особу, старую
извѣстную легитимистку, которая жила рядомъ съ нами. „Кань,
madame Ренанъ!—воскликнула она:— вы идете къ мессѣ Филиппа?"
„Да, madame Д., я иду слушать мессу; но если это вамъ непрі-
ятно, я не пойду*.
„Тогда не было такъ, какъ теперь: теперь такіе люди на но-
ясахъ. Мы этого не видимъ, живя здѣсь, въ Парижѣ. Все
ограничивается маленькимъ расколомъ между нами, безъ всякихъ
послѣдствій; каждому позволяется поступать, какъ ему угодно,
не правда-ли? Но въ провинціи совсѣмъ другое дѣло.
Сталкиваешься, касаешься очень близко одинъ другого. Я повторяю:
постараемся понять другъ друга. Людскія дѣла не стоять того, чтобы
изъ-за нихъ грызться и дѣлать жизнь непріятной.
„Я никогда не могу смотрѣтьна новую церковь на Монмар-
трѣ безъ размышленій. Если эта церковь не вѣчно будетъ
носить названіе Sacré-Coeur,—что весьма могло-бы случиться,—то
я хотѣлъ-бы сдѣлать изъ нея храмъ мира, согласія, состраданія и
забвенія. Это былъбы храмъ для веѣхъ жертвъ, для побѣжденныхъ,
для всѣхъ мучениковъ. Людовикъ XVI занялъ-бы мѣсто рядомъ
со своими палачами. Всѣ мертвые примирились-бы тамъ. Всѣ
живые, принадлежащіе къ различнымъ партіямъ, приходили-бы
туда молиться и просить другъ у друга прощенія. Такова моя
мечта; она не осуществится. Съ другой стороны я боюсь, что эта
церковь навсегда останется церковью Sacré-Coeur.
„Во всякомъ случаѣ, господа, будеть-ли храмъ или нѣтъ,
пусть забвеніе широко царить въ нашихъ поступкахъ и сдовахъ.
„Вотъ какую маленькую свѣтскую проповѣдь я хотѣлъ бы
сказать, если-бы имѣлъ возможность говорить съ каѳедры, что
мнѣ запрещено.
„Поблагодаримъ нашего дорогого Кельена за его иниціати-
ву и выпьемъ всѣ, если желаете, за благоденсгвіе этого обѣда,
за сердечность и веселость, которыя на немъ царятъ. Сентъ-Ивъ
хранить насъ отъ насмѣшекъ и раздоровъ".
На первомъ собраніи въ ноябрѣ участники обѣда попросили
меня разсказать, какъ я провелъ каникулы въ Rosmapamon'b.
„Хорошо, дорогіе друзья, право, очень хорошо. Я снова уви-
дѣлъ моихъ старыхъ маленъкихъ знакомцевъ: цвѣты, которые я
встрѣчалъ только въ Бретани, птицъ, изъ которыхъ я въ дѣт-
ствѣ создалъ цѣлую миѳологію. Я никогда не могъ слышать безъ
дрожи „птицу, которая пилить себѣ грудь". Она издаетъ какой-
то странный отрывистый звукъ, который напоминаетъ звукъ
пилы, когда ею водятъ сверху внизъ. Она меня волновала; я пред-

8
отрывочный замътки.
етавлялъ себѣ, что внутри у нея маленькая брилліантовая пила
съ острыми, необыкновенно тонкими зубчиками, и этой пилочкой
она дѣлаетъ себѣ отверстіе въ груди, чтобы не задохнуться.
„Молодыя дѣвушки показались мнѣ такими же красивыми и
простыми, какъ когда то; очевидно, наши доктрины не дошли до
нихъ. Онѣ были такія же легковѣрныя, веселыя и покорныя. Mtj
всю нашу жизнь любимъ только головки тѣхъ дѣвушекъ, кото-
рыхъ видѣли въ возрасти 16—18 лѣтъ. Я опять увидѣлъ сво-
ихъ милыхъ подругъ, которыя играли со мной въ дѣтствѣ и ко-
торыя мнѣ еъ первый разъ показались олицетвореніемъ долга,
добродѣтели и прелести. Мои маленькія друзья уже не молоды.
Бѣдная Мамонъ, моя маленькая няня, которая была старше меня
на пять-шесть лѣтъ, умерла въ прошломъ году. Она была изъ
бѣдной семьи легитимистовъ (это уже больше не встрѣчается),
между нами были безконечные политическіе споры: я былъ при-
вѳрженецъ Филиппа, она—Карла; она говорила, что Луи-Филиппъ
не настоящій король, потому что онъ не былъ коронованъ. Она
умерла счастливой, въ больницѣ, гдѣ я навѣстилъ ее, потому что
я даль ей деньги, чтобы могли послѣ ея смерти сдѣлать
chapelle, т. е. поминки у дверей больницы куда приходятъ родные
и энакомые прощаться съ умершимъ. Волѣе серьезная няня
была Мари Z, на слѣдъ которой я напалъ въ этомъ году. Она
постриглась въ монахини подъ именемъ Мари-Агатъ. Ей, навѣрное,
больше восьмидесяти лѣтъ. Мнѣ было десять лѣтъ, а ей тогда
дѣтъ 17—18; тогда я находилъ ее очень красивой.
„Красивыя лица уже о"чень рано обращали на себя мое
внимание. На слѣдующій день послѣ нашего переѣзда въ Ланніонъ
(мнѣ было 7 лѣтъ) меня послали съ порученіемъ къ теткѣ,
которая была очень добра къ намъ; у нея были двѣ дочери, очень
дружныя съ моей сестрой Генріеттой. Я выполнилъ порученіе
совсѣмъ не такъ: я все перезабылъ. „Ну, кого ты видѣлъ? Адель?
Александру"? Я еще не зналъ по имени моихъ кузинъ и отвѣ-
тилъ: „красивую". Вечеромъ моя сестра разсказала это у тети Г.
и всѣ ужасно смѣялись. Та, которая была „некрасивойа, но
которая была лучшей дѣвушкой въ мірѣ, каждый вечеръ объявляла
мнѣ „войну". Я повторяю, что мнѣ было семь лѣтъ. Одной и
другой теперь восемьдесятъ лѣтъ.
„Кстати разскажу вамъ, что нѣсколько мѣсяцевъ тому на-
задъ я испыталъ такое же удовольствіе, какъ привстрѣчѣ съ
моими молоденькими подругами, шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ.
„Однажды утромъвъ Collège de France приходить мой слуга
Ивъ и говорить, что меня желаетъ видѣть старая дама съ
молодой дѣвушкой. Я велѣлъ пригласить ихъ. Молодая вошла и сѣла
свободно и граціозно. Это былъ ребенокъ 12—13 лѣтъ, съ свѣ-
жимъ розовымъ лицомъ, обрамленнымъ ореоломъ свѣтлыхъ кур-
чавыхъ волосъ, съ выраженіемъ необыкновенной чистоты. Ея
шляпа не была нислишкомъ открыта, ни слишкомъ отброшена назадъ.
Я подумалъ, что передо мной видѣніе, какъ будто бы одна изъ
маленькихъ бретонокъ, которыхъ я зналъ въ юности, воскресла
передо мной; я подумалъ о той, которую я больше всѣхъ любилъ:
«Sic oculos, sic ilia manus, sic ora ferebat!" Моя маленькая посѣ-

ОБѢДЪ КЕЛЪТОВЪ.
9
тительнида сейчасъ же заговорила: „monsieur,—сказала она:—хотите
ли вы что нибудь принять отъ меня?—Да, конечно, т-11еа. Она
открыла маленькій кошелекъ, вынула оттуда маленысій медальонъ
и подала его мнѣ. Когда я ее поблагодарилъ, она сказала
совершенно непринужденно, что я написалъ много хорошихъ вещей,
что ей читали выдержки изъ моихъ сочиненій1), которыя
доставили ей удовольствіе. Ни слова о религіи. О, мудрая хитрость
голубя! Она знала, что малѣйшая пропаганда возбуждала во мнѣ
сильный протестъ и стоить только забраться въ эти безплодныя
пустыни, чтобы не выйти изъ нихъ. Она оставалась на почвѣ,
гдѣ была госпожей, и предоставила мнѣ сказать какую-то
запутанную фразу на счетъ того, какая разница между подаркомъ
и тѣмъ чувствомъ, которое внушило его сдѣлать. Уходя, она
протянула мнѣ свою маленькую ручку, которую я пожалъ. Я ее про-
водилъ до передней, гдѣ нашелъ какую то старую
монахиню, сопровождавшую дѣвочку. По довольной улыбкѣ дѣвочки,
компаньонка поняла, что я принялъ подарокъ. Я слышалъ какъ
сходя съ лѣстницы обѣ женщины благосклонно говорили обо мнѣ.
„Простите, что я погрузился вмѣстѣ съ вами въ мои. воспо-
минанія; но жизнь въ моемъ возрастѣ состоитъ изъ однихъ
воспоминаний, а также изъ такпхъ хорошихъ минутъ, какъ эта. Я
право помолодѣлъ и вы такъ довольны видя меня за вашимъ
столомъ, что съ моей стороны было бы нехорошо, если бы я
оставилъ этотъ міръ и не могъ бы въ будущемъ году
присутствовать здѣсь".
Кельенъ имѣетъ много другихъ замѣтокъ; онъ разскажетъ
ихъ, когда я умру. Однако, онъ хорошо сдѣлаетъ, если
ограничится немногими и не впадетъ въ заблужденіе, думая, что всѣмъ
должны нравиться воспоминанія дѣтства, освѣщенныя
обманчивыми лучами. Случай съ однимъ священникомъ, очень
популярный въ Бретани, мнѣ кажется выраженіемъ здоровой философіи
Однажды, во время проповѣди, всѣ прихожане сильно
плакали. Одинъ солидный здоровякъ, стоя опершись около столба
внизу церкви, равнодушно слушалъ проповѣдь. „А вы не
плачете?"—спросили его.—„Я!—отвѣтилъ онъ:—я не изъ этого прихода".
Валійцы въ Бретани.
Въ послѣднихъ числахъ августа i88ç 2. Валгісское
археологическое общество, посетивши Бретань, остановилось на короткое
время въ моемъ уединенги въ Росмапамонѣ. Мой другъ John Rhys
профессоръ келътскихъ языковъ въ оксфордскомъ университеты,
прсдставивъ меня, сказалъ нгьсколько словъ, которыя меня
троих ли. Я отвѣтилъ:
Мм. государыни и мм. государи! Мнѣ слѣдовало бы
выразить вамъ мою благодарность на бретонскомъ языкѣ. Но вотъ
1) Я думаю, что рѣчь идетъ объ Emma Kosilis, изъ которой
клерикальный газеты могли привести нѣкоторыя цитаты.

10
отрывочный злметки.
уже 14 столѣтій, какъ мы разъединены; наши языки за это время
сильно разошлись, и намъ было бы, можетъ быть, трудно понять
другъ друга. А по англійски... Вотъ одинъ изъ недостатковъ,
который заставляетъ меня краснѣть. Въ наше время насъ ничему
не учили кромѣ латыни; я читаю по англійски, но когда слушаю,
плохо понимаю и не говорю на немъ. Въ этомъ отчасти
виновата моя жена, которая служила мнѣ переводчикомъ въ тѣхъ
многочисленныхъ случаяхъ, когда я нуждался въ вашемъ пре-
красномъ языкѣ.
Вы пріѣхали сюда изъ Ланніона, родного города моей
матери. Я вамъ сейчасъ раэскажу воспоминаніе объ этомъ малень-
комъ городкѣ, которое мнѣ разсказалъ вашъ великій поэтъ Тен-
нисонъ. Совершая экскурсію по Бретани, онъ провелъ одну ночь
въ Ланніонѣ. Уѣзжая, онъ попросилъ у хозяйки счетъ, но она
отвѣтила ему: „О, ничего не слѣдуетъ, monsieur! Вѣдь вы вос-
пѣли нашего короля Артура!". Общность нашихъ расъ—одинъ изъ
историческихъ фактовъ, о которыхъ .к еъ удовольствіемъ бесѣдую.
Я часто говорю себѣ, что если бы бѣдствія, угражающія въ
наше время бѣдной французской странѣ, заставили меня искать
убѣжища въ Англіи (это невозможно: я старъ, a кромѣ того этой
дорогой странѣ тяжело живется: не нужно смущаться каждымъ
кризисомъ, который она переживаетъ) я бы
воспользовался,—только для того, чтобы позабавить немного публику, —старымъ зако-
номъ Эдуарда псповѣдвика: Britones Armorie i, quuni
venerint in regno isto, suscipi debent et in regno
prodegi sicut probi cives de corpore regni hujus;
exierunt quondam de sanguine Britonum regni hujus.
Тогда бы вспомнили старую исторію. Впрочемъ, мы не особенно
измѣнились. Мы принадлежпмъ къ упрямой расѣ, всегда
отстающей отъ эпохи. Даже тогда, когда, повидпмому, хмы отъ бѣлаго
переходимъ къ черному, и тогда въ сущности остаемся тѣми же.
Наши старые святые были ужасно упрямы. Эти добрые старые бретон·
скіе святые, всѣ валисскаго или ирлаядскаго происхожденія,
являются предметамъ моего великаго благоговѣнія. Признаюсь, я
ужасно не люблю теперешнпхъ святыхъ: они слишкомъ нетерпимы.
Увы! эти настоящіе святые съ каждымъ днемъ исчезаютъ.
Современное духовенство не любитъ ихъ; имъ служатъ обѣдню
одинъ разъ въ годъ въ ихъ капеллѣ; но ничего не будутъ имѣть
противъ, если ихъ капелла π ихъ легенда исчезнутъ.
Духовенство инстинктивно чувствуетъ, что эти святые изъ другого
міра были немного еретиками, раскольниками; во всякомъ слу-
чаѣ папа никогда не причислялъ ихъ къ лику святыхъ. Вотъ
что по разсказамъ произошло въ этихъ мѣстахъ нѣсколько лѣтъ
тому назадъ. Здѣсь была капелла въ память св. Безека. Я д^-
маю, что это ничто иное, какъ старинное имя Будокъ. Его каменная
статуя почти совсѣмъ развалилась. Священникъ сталъ собирать
пожертвования, чтобы обновить ее. Собралось около сорока франковъ, на
которые священникъ купилъ въ иконной лавкѣ на улицѣ св.
Сульпидія Лурдскую Богоматерь и ловко поставилъ ее на мѣсто
разрушенной статуи. Вотъ какъ уничтожаютъ святого, чтобы на
его мѣсто поставить грустное изображеніе современнаго чуда.

МОЖНО ЛИ РАБОТАТЬ ВЪ ПРОВИНЦШ?
11
Мы знаемъ, что на небѣ св. Безекгь неприступенъ. Но сколькимъ
опасностямъ подвергаются на землѣ эти древніе патріархи нашей
расы! Нѣсколько старухъ знаетъ еще легенды о нихъ, которыхъ
будто бы не зналъ священникъ; слѣдуетъ какъ можно скорѣѳ
собрать ихъ.
Сходство между нами большое; разлпчіе, наоборотъ, мнѣ
кажется незначительными Вы протестанты, мы—католики. О, эта
разница имѣетъ второстепенное значеніе. Развѣ протестанты и
католики не одинаково блиэки къ Богу, если вѣра исходить отъ
чистаго сердца? Я имѣго привычку говорить, что благодаря мно-
гимъ аналогіямъ бретонское населеніе Франціи должно было-бы
перейти въ протестантизмъ, какъ это сдѣлали англійскіе
бретонцы. Религіовное чувство этехъ народовъ очень глубоко,
чрезвычайно индивидуально и совершенно не связано съ обрядностями
и книгами. Рене де-Франсъ, дочь Анны Бретонской, была самымъ
сильнымъ оплотомъ Кальвина. Вліяніе Рима на эти мѣстности
было оказано посредствомъ французскаго конкордата, послѣд-
ствіѳмъ чего является тотъ фактъ, что спустя столѣтія въ этихъ
бретонскихъ мѣстностяхъ нѣтъ почти ни одного епископа,
который говорилъ-бы по бретонски.
Вы хорошіе англичане, мы—хорошіе французы: вотъ двѣ пре-
красныя традиціи цивилизаціи. Высокая обязанность выпадаетъ
на нашу долю: поддерживать дружеетвенныя отношенія между
двумя великими націями, къ которымъ мы принадлежимъ,
общая работа которыхъ и, если хотите, соревнованіе такъ
необходимы для блага цивилизаціи. Какъ глупо ненавидѣть другъ
друга! Работая мирно, мы дѣйствительно работаемъ надъ задачей
Кельтовъ.
Если бы время позволило мнѣ, я познакомилъ бы васъ съ
моими взглядами на этнографію Франціи и Соединеннаго
королевства. Мнѣ кажется, что въ нихъ пропорція кельтскаго и
германскаго элемента одинаковая. Англо-еаксы привели съ собой
не больше женщипъ, чѣмъ Франки; торжество англо-саксонскаго
языка происходить отъ того, что латынь не убила у васъ
особенности кельтскихъ нарѣчій, какъ она сдѣлала это -по этой
стороне пролива. Англо-саксонское нарѣчіе также померкло передъ
британско-романскимъ, какъ франкское передъ галло-романскимъ...
Но я слишкомъ задержалъ васъ своей болтовней. Вы торопитесь
идти къ причастію въ Notre Dame de la Clarté et à saint Guirec.
Я пойду вмѣстѣ съ вами.
Можно ли работать въ провинции?
Рѣчь, произнесенная на общемъ собраніи конгресса ученыхъ об-
ществъ въ Сорбоннѣ 15 шня 1889 года.
Милостивые государи!
Когда мЬсяцъ тому назадъ господинъ министръ народнаго
просвѣщенія сдѣлалъ мнѣ честь, предложивъ принять участіе въ
этомъ торжественномъ собраніи, я былъ такъ обрадованъ мыслью,

12
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
что бѵду ішѣть возможность побесѣдовать нѣсколько минуть съ
вами, что забылъ благоразумное рѣшеніе, принятое мною нѣсколько
лѣтъ тому назадъ, не говорить болѣе въ этомъ обширномъ амфите-
атрѣ, разсчитанномъ на голосъ вдвое быть сильный и увѣренный,
чѣмъ у меня. Однако, искушеніе было слишкомъ велико. Такая
аудиторія какъ ваша, результатъ такого совершеннаго подбора,
показалась мнѣ рѣдкимъ счастіемъ; ваше собраніе мнѣ кажется
живымъ доказательством^ мысли, которая мнѣ всегда кажется вѣр-
ной, или, лучше сказать, является рѣшительнымъ аргументомъ въ
пользу протеста, который появляется у меня всякій разъ, когда я
слышу удивительно ложное мнѣніе, что работать можно только въ
Парижѣ. Въ такой день, какъ сегодня, подобное утвержденіе,
конечно, не имѣетъ смысла. Въ присутствіи этихъ богатыхъ резуль-
татовъ труда, этой массы научныхъ работъ, которымъ самые
компетентные судьи не откажутъ въ уваженіи, послѣ тѣхъ научныхъ
споровъ о самыхъ разнообразныхъ предметахъ, интересующихъ
человѣческій умъ, свидѣтелемъ которыхъ я быль,—плодотворная
научная дѣятельность провинщй не нуждается въ
доказательствах^ Не менѣе справедливо и то, что противоположное мнѣ-
ніе сбиваетъ съ пути многіе умы, портить много карьеръ. Я
хочу попытаться вмѣстѣ съ вами найти псточникъ происхождеяія
этого мнѣнія, его причины и, если возможно, указать средства,
которыми могли бы ослабить нѣкоторыя действительно
существующая неудобства.
Мнѣніе, что нельзя работать въ провинціи, не имѣетъ за
собой и ста лѣтъ. Сто лѣтъ тому назадъ умеръ Бюффонъ; въ
Монбардѣ были открыты великія основы естествознания. Немного
раньше Монтескье въ Бордо открылъ самые глубокіе законы,
управляющіе политической исторіей. Тогда не только работали
въ провинціп, но создавали тамъ шедевры. Концентрація умовъ
въ Парижѣ начинается въ первые годы девятнатцатаго столѣтія.
Вокругъ чудеснаго центра ума и свѣта, по закону контрастовъ,
не могла не образоваться зона тѣни. Могущественное дренажи-
рованіе умственныхъ соковъ Франціи совершилось. Конституція
Ш года рѣщила устроить для всей Республики національный
Институтъ, задачей котораго должно было быть собираеіе
открытий, усовершенствованіе наукъ и искусствъ. Спустя нѣсколько
недѣль Конвентъ издалъ слѣдующій декреты „Національный
институтъ наукъ и искусствъ принадлежитъ всей республикѣ: онъ
помѣщается въ Парижѣа.
Понятно, тогда такое рѣшеніе не вызвало никакихъ возра-
женій. По первоначальному плану въ члены Института
избиралось извѣстное число ученыхъ, жившихъ въ Парижѣ, и такое же
число ученыхъ изъ различныхъ частей Республики.
Спустя нѣсколько лѣтъ увидѣли невозможность набрать въ
провинціи установленное число членовъ: пребываніе въ Парижѣ
было необходимо. Неизбѣжный законъ исполнился. Правило,
поддерживаемое на практикѣ даже тѣми, которые не признавали
его въ теоріи, не могло не имѣть глубокихъ корней. Тенденція,
требующая централизаціи въ Парижѣ, должна была имѣть какую
нибудь причину въ свое время.

МОЖНО-ЛИ РАБОТАТЬ ВЪ ПРОВИНЩП.
13
Дѣйствительно, она имѣла свое оиравданіе въ весьма
реальной необходимости; тогдашяее состояніе науки требозало, чтобы
на некоторое время созидательный силы были
сконцентрированы въ одномъ мѣстѣ. Научный бюджетъ былъ невеликъ: при-
боровъ было мало, средства для научныхъ изысканій были
весьма ограничены и не могли быть раздроблены безъ
ущерба для дѣла. Учителей тоже было мало. Когда Лапласъ хра-
нилъ про себя проблему небесной механики, когда въ лаборато-
ріи Вертолле сконцентрировались силы еще недавно родившейся
химіи, когда борьба естествознания сосредоточилась всецѣло вокругъ
Кювье и его противниковъ, когда изученіе Востока связано
было съ однимъ Сильвестромъ де-Саси—тогда не было
необходимости въ множествѣ школъ. Послѣднеѳ могло даже быть гибельно.
Творчество въ области науки, литературы и искусства
происходить обыкновенно въ опредѣленныхъ мѣстахъ; творческій періодъ
необходимо унитаренъ. Мѣсто, гдѣ работалъ Галилей, противъ
воли было захвачено астрономіей. Когда въ головахъ Декарта и
Ньютона сидѣла самая великая идея ихъ времени, они также
были страшными централизаторами.
Итакъ, нѣтъ ничего удивительнаго въ томъ, что блестящій
и плодотворный періодъ, который Франція переживала семь-
десятъ пять лѣтъ тому назадъ, требовалъ центра развитія,
своего рода гнѣзда, сильно подогрѣваемаго и научно устроеннаго,
для развитія тѣхъ зародышей, которые къ настоящему времени
превратились въ сложное цѣлое. Жаръ умственный, какъ и
физически, является результатомъ близости. Каждая наука почти
всегда имѣла свой эародышъ въ какой нибудь замкнутой школѣ,
яйцѣ, если позволительно такъ выразиться, заключающемъ въ
себѣ принципъ эволюціи и пищу для новорожденная.
Чтобы создать карту неба, нужна была обсерваторія. Воз-
станов леніе древнихъ текстовъ было возможно только при
существовании подъ руками обширной библіотеки манускриптовъ. Абель
Ремюза не могъ бы создать науку о Китаѣ, живя въ городѣ,
гдѣ нѣтъ необходимой коллекціи китайскихъ книгъ.
Но теперь положеніе вещей совершенно другое. Высокое со-
стояніе нѣкоторыхъ отраслей науки позволяетъ теперь многимъ
прекраснымъ трудамъ появляться внѣ центровъ, создавшихъ нѣ -
когда эти науки. Книгъ и научныхъ пособій теперь такъ много,
что однимъ чтеніемъ можно придти къ новымъ оригинальнымъ
комбинаціямъ. Не говоря о мѣстной исторіи, представляющей
огромный интересъ,—по крайней мѣрѣ, половина научныхъ работъ
можетъ быть создана въ кабинетѣ. Во многихъ отрасляхъ науки,
какъ, напр., при изученіи востока, справки со старыми книгами,
появившимися до введенія совремѳнныхъ методовъ изученія,
имѣютъ лишь второстепенное значеніе. Съ помощью неболыпихъ
жертвъ съ своей стороны, проницательный ученый можетъ имѣть
по многимъ вопросамъ первостепенной важности все
необходимое для совершенно новыхъ критическихъ изслѣдованій.
Интересно, что именно наиболѣе молодыя науки требуютъ меньше
всего другихъ пособій, и могли бы развиваться даже лучше въ
городахъ, гдѣ нѣтъ хранилищъ древнихъ книгъ. Возьмемъ па-

14
отрывочный замѣтки.
примѣръ, сравнительную филологію. Съ единовременной затратой
нѣсколькихъ тысячъ франковъ и абонементомъ на три или четыре
спеціальныхъ журнала можно имѣть все необходимое для этихъ
долгихъ и требующихъ терпѣнія работъ, для которыхъ спокой-
ствіе, возможное въ провинціи, представляетъ самыя благопріят-
ныя условія.
Точно также большое число наукъ могло бы развиваться
совершенно отдѣльно и въ удаленныхъ отъ центра городахъ.
Наиболѣе яркій примѣръ для подтверждевія этой мысли
представляетъ знаменитый Боргези, который по приговору поселился
въ Сенъ-Маринѣ и сдѣлалъ иэъ него центръ изученія латинской
эпиграфіи. Этотъ спокойный городъ, гдѣ сношенія съ людьми
ограничиваются вѣждивымъ покдономъ, который отдаютъ ему,
онъ предпочелъ папскому Риму, гдѣ слишкомъ много занимались
имъ, но этимъ только мѣшали ему.
То же самое я скажу объ общей философіи. Дарвинъ
никогда не хотѣлъ покинуть деревню, гдѣ онъ очутился по волѣ
случая. Предоставивъ Парижу и другимъ болыпимъ цѳнтрамъ
рѣдкости, ограниченныя специальности, изсдѣдованія, требующія
многихъ пособій,—провинція могла бы такимъ образомъ
предпринять съ успѣхомъ множество другихъ трудовъ, которые до
сихъ поръ разрабатывались въ научныхъ центрахъ, но теперь
возможны повсюду. Пусть каждая отрасль наукъ имѣетъ свои
журналы (я позволю себѣ мимоходомъ высказать желаніе, чтобы
ихъ было немного), свои періодическія изданія, которыя бы
давали возможность читателямъ быть au courant того, что дѣлается
въученомъ мірѣ; пусть въ городскихъ и факультетскихъ библіоте-
кахъ будутъ коллекціи, которыми частныя лица могли бы
легко располагать; пусть каждый заботится о своей собственной
библіотекѣ, какъ о самомъ себѣ, и тогда разницы между Пари-
жемъ и провинціей по отношенію къ работѣ не будетъ
существовать, и при ближайшемъ пересмотрѣ устава Института, статья,
требующая пребыванія въ Парижѣ, сможетъ быть уничтожена
безъ всякихъ неудобствъ.
Что касается работъ, требующихъ обширныхъ библіотекъ
старинныхъ книгъ,—работъ, для которыхъ, конечно, Парижъ
имѣетъ громадныя преимущества,—то провинція даже незнаетъ,
чѣмъ она обладаетъ въ этомъ отношеніи. Въ 1848 г., спустя
короткое время послѣ полученія мною званія адъюнктъ-профессора
философіи, я былъ назначенъ профессоромъ въ Вандомскій
лицей, что было для меня немного досадно, такъ какъ я началъ
свою диссертацію объ Аверроэсѣ и аверроизмѣ. Кузенъ и Леклеркъ
интересовались работой. Я обратился къ Кузену, который въ
маленькой запискѣ отвѣтилъ мнѣ приблизительно слѣдующее: „Если
рѣчь идетъ о томъ, дорогой Ренанъ, чтобы засвидетельствовать
передъ правленіемъ, что Вандомъ—самое скверное въ мірѣ мѣсто
для работы надъ диссертаціей объ Аверроэсѣ, я скажу эту
неоспоримую истину*. Я не знаю, въ самомъ дѣлѣ, богатъ-ли Вандомъ
старинными философскими сочиненіями. Но я долженъ сказать,
что, по крайней мѣрѣ, часть моей диссертаціи была написана
здѣсь. Отправившись на нѣсколько мѣсяцевъ въ Сенъ-Мало, го-

М0ЖН0-ЛИ РАБОТАТЬ ВЪ ПРОВИНЩИ.
15
родъ стоящій въ умствеяномъ отношеніи немногимъ выше Ван-
дома^ я нашелъ тамъ библіотеку, составленную на древвія мона-
стырскія средства, въ которой покоились подъ толстымъ слоемъ
пыли всѣ древнія схоластическая сочиненія, первыя иаданія
Аристотеля съ комментаріями Аверроэса, напечатанныя въ Венеціи;
указатели Зимары и добрая часть толкованій падуанскихъ ученыгь.
О, конечно, они давяо лежали безъ дѣла! Да и чигались ли они
когда нибудь?... Какъ бы то ни было, но здѣсь, среди этихъ
пыльныхъ книгъ, я написалъ нѣсколько главъ своей изторіи авер-
роизма. Во всякомъ случаѣ отсюда я вынесъ убѣжденіе, что при
умѣньи искать можно было бы найти въ провинціи гораздо бо-
лѣе матеріаловъ, нежели думаютъ, для историческихъ трудовъ,
имѣющихъ всеобщій интересъ.
А на сколько мирныя условія провинціальной жизни бла-
гопріятнѣе для такихъ работъ, нежели стѣсненныя, тревожныя,
измѣняющіяся и непрочныя условія парижской жизни! Одно изъ
необходимыхъ условій для такой работы—это большая, удобная
квартира, гдѣ не нужно бояться ни переѣздовъ, ни безпорядковъ.
Филологическія работы, какъ и физическія, требуютъ лабораторш,
уставленной многочисленными столами, чтобы не перемѣшать
работъ; и забота объ этомъ отнимаетъ половину времени, необходима-
го для всей научной работы. Любовь къ истинѣ, кромѣ того, дѣлаетъ
отшельникомъ: провинція даетъ уединеніе, отдыхъ и свободу.
Къ этому прибавлю еще радости и улыбки окружающей
природы. Эта серьезная работа требуетъ тишины, умственной
бодрости, свободнаго времени, полнаго обладанія самимъ собой.
Красивый домикъ въ предмѣстьяхъ большого города, длинный
рабочій кабинетъ, уставленный книгами, выклеенный спещалъно
бенгальскими розами, садъ съ прямыми дорожками, гдѣ можно
на минуту развлечься цвѣтами, отдыхая отъ бесѣды съ книгами,—
все это необходимо для того душевнаго здоровья, котораго
требуетъ умственная работа. Не будучи милліонерами (что очень
рѣдко среди насъ), вы имѣете все это въ Парижѣ, на четвертомъ
этажѣ, въ обыкновенныхъ домахъ, построенныхъ архитекторами,
которые ни разу не подумали о жильцѣ литераторѣ! Наши биб-
ліотеки, гдѣ мы такъ любимъ прогуливаться среди нашихъ книгъ,
погруженные въ мысли, это мрачные кабинеты, чердаки, куда
наваленныя книги не пропускаютъ ни одного луча свѣта. Па-
рижъ имѣетъ Collège de France, этого достаточно, чтобы я былъ
привязанъ къ нему. Но право, если бы Collège de France терялся
среди лѣеовъ, какъ аббатство временъ св. Бернарда, съ аллеями
усаженными тополями, дубами, окруженный ручьями, скалами;
имѣлъ бы монастырь, гдѣ можно прогуливаться въ дождливое
время, вереницы пустыхъ комнатъ, гдѣ на длинныхъ столахъ
только что разложены новыя надписи, свѣжіе оттиски,—то тамъ
было бы легче умирать, и продуктивность научнаго учрежденія
была бы еще выйіе, нежели теперь, потому что уединеніе—хоро-
тгтій вдохновитель и цѣнность трудовъ пропорціональна тому
спокойствію, съ которымъ они пишутся.
Было-бы преувеличеніемъ и даже извращеніемъ смысла мо-
ихъ словъ, если-бы изъ всего сказаннаго вывели эаключеніе, что

16
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
многія условія, благопріятствующія научному развитію, вездѣ
одинаковы. Не всѣ города могутъ имѣть института, Collège de
France, обсерваторію, музей, Ecole des Chartes; не всякій
филологически факультета можетъ имѣть каѳедру арабскаго языка,
каѳедры египтологіи и ассиріологіи. Кромѣ того, есть еще нѣко-
торое общее возбужденіе, иниціатива, если можно такъ выразиться,
секреть которой еще долго будетъ принадлежать Парижу. Пріоб-
щиться къ великой культурѣ можно только въ Парижѣ. Но
ра8ъ это пріобщеніе совершилось, можно надолго сохранять его
силу и аромата. Правовѣрный мусульманинъ, отправляющейся
на поклоненіе въ святые города, не считаетъ необходимымъ
навсегда оставаться тамъ; онъ повсюду несетъ съ собой священный
огонь, почерпнутый тамъ, полученное пріобщеніе и духъ,
который ему тамъ сообщился. Парижъ въ средніе вѣка былъ цент-
ромъ умственнаго развитія для всего міра; туда люди стекались
для получѳнія образованія, но не оставались тамъ жить. Каждый,
закончивъ свое образованіе, даже преподавание, возвращался къ
себѣ на родину и развивалъ по своему заложенное въ него
зерно.
Продолжайте же, милостивые государи, свою превосходную
работу; продолжайте пользоваться вашимъ счастіемъ, котораго
вы, можетъ быть, не можете оцѣнить достаточно, какъ тотъ зем-
ледѣлецъ у Виргилія. Счастіе жизни въ трудѣ, который несутъ
свободно, какъ долгъ, какъ обязанность. Остроумно сказалъ
Экклезіастъ: laetari in opère suo: въ трудѣ своемъ находи наслаж-
деніе"; Кажъ профессоръ древне еврейскаго яэыка, я долженъ
сказать, что оттѣнокъ переданъ не точно. Авторъ, въ этомъ мѣ-
стѣ, имѣлъ въ виду законное удовольствіе которое испытываютъ
наслаждаясь богатствомъ, пріобрѣтеннымъ трудомъ. Но часто въ
этихъ старыхъ текстахъ переводъ лучше оригинала. Laitari
in opère suo! Внутреннее удовольствіе, отъ научнаго труда
проистекаетъ изъ увѣренности, что работаешь надъ вѣчнымъ
трудомъ,—по крайней мѣрѣ, предмета его вѣченъ,—надъ трудомъ,
который разрабатывается всѣми просвѣщенными націями съ
помощью одинаковыхъ методовъ, изъ увѣренности, что полученные
результаты сходны между собой.
Я не принадлежу къ числу тѣхъ, которые полагаготъ, что
образованіе должно сообразоваться съ каждой страной. Человѣ-
ческій умъ не знаетъ рамокъ. Хороіпій методъ не носить ника-
кихъ мѣсгныхъ, провинціальныхъ слѣдовъ. Есть только одна хи·
мія, одна физика, одна физіологія; есть только одна филологія,
одна критика. Все,что касается литѳратурнаго вкуса, прелести поэзіи,
развлеченій, религіозныхъ вѣрованій, воспомпнаній дѣтства,
юности, можетъ вылиться въ особую форму, носящую мѣстный
колорита, но наука—одна, такъ-же, какъ умъ человѣческій, какъ
истина. Больной,—самый безпартійный изъ людей, потому что
онъ хочетъ одного—исцѣленія,—не обратился бы никогда къ мѣст-
ной медицинѣ, если-бы была таковая; онъ былъ· бы всегда за
медицину безъ всякихъ эпитетовъ, за хорошую.
Высокая умственная продуктивность каждой провинціи не
должна носить никакой провинціальной оболочки. Всю жизнь

РВЧЬ' НА ПРАЗДНИКѢ ФЕЛИБРОВЪ.
17
лзобятъ вспоминать народную пѣсенку, которая нравилась въ дгЬг-
ствѣ; но никогда не будетъ на народномъ языкѣ философіи или
политической экономіи. Прогрессъ въ мірѣ наукь не додженъ
свестись къ раздѣленію человѣческаго ума но провинціямъ; онъ
долженъ состоять въ поднятіи образованія столицы и провинций,
въ превращении всей интеллектуальной Франціи въ одну
трудящуюся армію, общими силами работающую на пользу науки,
разума и цивилизаціи.
Рѣчь^ произнесенная на праздники Фелибровъ ') ъъ Со,
21-го іюня 1891-го года.
Милостивые государи!
Когда нѣскодько дней тому назадъ вы пріѣхали ко мнѣ,
прикованному старостью къ креслу, и просили присоединиться
къ вашему празднеству, вы доставили мнѣ большое удовольствіе.
Я очень люблю находиться среди людей, которые еще умѣютъ
веселиться. Это такъ рѣдко и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ хорошо! Долго
размышляя о безконечномъ, которое насъ окружаетъ, я пришелъ
къ заключенію, что мы никогда не сумѣемъ глубоко познать его.
Но безконечнымъ добромъ проникнута жизнь, и я увѣренъ, что
минуты, когда человѣкъ отдается радости, принадлежать къ числу
тѣхъ, которыя лучше всего соотвѣтствуютъ намѣреніямъ Творца.
Флоріанъ, вашъ патронъ, и его великій учитель Вольтеръ
были согласны съ этимъ мнѣніемъ, и вотъ почему, милостивые
государи, весь этотъ праздникъ восхищаетъ меня. Вы поняли,
что то, что радуетъ человѣческое сердце и улучшаетъ его,
неразрывно связано съ тѣмъ, что вызываетъ воспоминанія дѣтства
и напоминаетъ страну, гдѣ былъ когда-то счастливъ. Цѣна вся-
каго человѣка пропорціональна тѣмъ радостямъ, которыя онъ
вкусилъ на зарѣ жизни, и той долѣ добра, которую онъ видѣлъ
около себя. Языкъ, на которомъ лепечутъ въ дѣтствѣ, пѣсня на
мѣстномъ нарѣчіи, которую мы слышали въ 15 лѣтъ, тысяча до-
рогихъ сердцу особенностей, которыя напоминаютъ намъ наше
скромное, но честное происхожденіе,—все это дѣлаетъ иэъ родины
какъ бы мать, къ которой мы привязаны на всю жизнь. Воспо-
минаніѳ для всякаго человѣка составляютъ часть его души. Горе
тому, кто не имѣетъ воспоминаній!
Итакъ, вы дѣлаете нѣчто въ высшей степени хорошее,
здоровое, полезное, собравшись вокругъ знамени родной земли,
которую любишь по самымъ различнымъ причинамъ, но которая
является ничѣмъ инымъ, какъ символомъ мира и чистоты. Вре-
тонецъ любитъ свою Бретань, гдѣ онъ бѣдствовалъ, именно по-
1) Союзъ Фелибровъ задается цѣлью воскресить провансалъскій
языкъ и литературу; органъ союза—Revue Félibrienne, однимъ ивъ главныхъ
сотрудниковъ котораго является провансалъскій поэтъ Мистраль.

18
отрывочный замѣтки.
тому, что здѣсь онъ былъ бѣденъ; нормандецъ любить свою
богатую, изобильную Нормандію, именно потому, что она имѣетъ
всѣ дары земли и неба; эльзасецъ любить свой Эльзасъ, потому
что онъ страдаетъ... И вы, господа, любите свою лучезарную
страну, античную по своему генію, вѣчно юную по великодупшымъ
идеямъ, одушевляющимъ ее, богатую всякой славой, которая
столько разъ умѣла придать самымъ великимъ идеямъ француз-
скаго отечества такую силу, что она сообщалась всему міру.
По свойственному вамъ благородному и безкорыстному
чувству, вы захотѣди и меня, уроженца нижней Бретани,
присоединить къ празднику, который среди-нашихъ, нѣсколько печальныхъ
мѣстъ напомнить вапгь южный зной, вѳликолѣпіе вашего
Прованса. По вашему мнѣнію, въ наше время нужно не замыкаться
въ себѣ, а наоборотъ. Я люблю свою Бретань и нѣсколько разъ
въ году нахожусь въ кругу дорогихъ мнѣ соотечественниковъ,
я поступаю такъ, какъ и вы господа. У насъ одна и та же
задача: сохранить свои задушевный чувства, не давать человѣку
совершенно порвать связь съ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ онъ родился,
спасти остатокъ здоровыхъ душевныхъ радостей, которыя успѣли
уже нисколько обезцвѣтить сложныя чувства современнаго
общества.
У моего друга Кѳльена, иниціатора кельтскихъ обѣдовъ, на
этотъ счетъ прямо геніальные взгляды. Кельенъ имѣетъ свою
собственную этнографію. Въ его глазахъ всѣ люди Кельты. На
его обѣдѣ, я встрѣчалъ литовцевъ, венгерцевъ, поляковъ и нѳгровъ.
Въ апрѣлѣ бываетъ „прощаніе" (pardon), по Бретонскому обычаю;
въ этотъ день всѣ люди могутъ быть бретонцами. Вы, господа,
тоже хотите, чтобы всѣ разъ въ году могли быть южанами.
Благодарю васъ; вашимъ приглашеніемъ вы доставили мнѣ
возможность пережить этотъ хороттгій день. Наука, абстрактная мысль,
преслѣдующая истину не знаетъ провинцій; для нея даже нѣтъ
отечества. Но поэзія, пѣсня, молитва, довольство, печаль
неразрывно связаны съ языкомъ, на которомъ говорятъ въ дѣтствѣ.
Жизнь состоитъ изъ нѣсколькихъ степеней; жизнь цѣлаго
нисколько не уменыпаетъ интенсивности жизни входящихъ въ нег©
частей. Нить, которая связываетъ насъ съ Франціей и человѣче-
ствомъ, нисколько не уменыпаетъ силы и прелести нашихъ ин-
дивидуальныхъ и мѣстныхъ чувствъ. Сознаніе цѣлаго не является
результатомъ уничтоженія индивидуальныхъ сознаній; оно—ихъ
равнодѣйствующая, ихъ полное выраженіе.
Глубоко заложенная въ насъ національная связь, связь Фран-
ціи, заставляетъ насъ симпатизировать другъ другу, понимать
одинъ другого. Однѣ и тѣ-же артеріи питали насъ до рожденія;
мы любили уже другъ друга при рожденіи. Я вспоминаю, что
задолго передъ тѣмъ какъ покинуть Бретань, я думалъ о Про-
вансѣ; я мечталъ о вашемъ „gai savoir", о вашихъ золотыхъ остро-
вахъ. У моей матери была старая книга, которую она называла
„Марсельскія церковныя пѣсни"; у меня сохранилась эта книга,
въ которой такъ много прелестныхъ вещей.
Мнѣ было двадцать пять лѣтъ, когда я первый разъ попалъ
въ страну, которую до этого зналъ только по книгамъ. Это была

РѢЧЬ НА ПРАЗДНИКЕ ФЬДИБРОВЪ.
19
для меня настоящимъ откровеніемъ! Я никогда не видѣлъ горъ.
Когда я проснулся въ первое утро и увидѣлъ на горизонтѣ вубчатую
линію горъ, я былъ внѣ себя оть иаумленія. Съ тѣхъ поръ Шонъ
сдѣлался однимъ изъ самыхъ любимыхъ мною городовъ. Я поѣ-
халъ по Ронѣ и въ одинъ день доѣхалъ оть Ліона до Авиньона.
Какой восторгъ! Въ четыре часа утра—холодные туманы надъ
каналами Перапгь; въ Віеннѣ разсвѣтаетъ, въ
Ваденсѣ—совершенно другое небо, настоящій порогъ юга; въ Авиньонѣ—ясный
вечеръ. Это было 5 октября 1849 г. Я всѣмъ этимъ былъ такъ вос-
хищенъ, что восемь лѣтъ спустя захотѣлъ совершить то-же самое
путешествие вмѣстѣ съ женой. Мы встрѣтили препятствіе: въ Ліонѣ
намъ сказали, что уже перестали ходить пароходы. Однако, мы
нашли одинъ, который перевозилъ тяжелые товары. Насъ
согласились взять; неудобства превзошли всякія ожиданія. Однако, не
смотря на это, мы были въ восхищеніи.
Съ тѣхъ поръ, когда я мысленно переношусь въ прошлое, я
отдаю предпочтеніе вашему Провансу. Арль, Монтмажуръ, Сенги-
Усиль, Оранжъ входили въ планы моихъ воображаемыхъ сочи-
неній объ античномъ мірѣ и началѣ среднихъ вѣковъ. Ваша по-
эзія XII π ХТТТ вѣковъ есть одно изъ лучшихъ проявленій антич-
наго духа, какія я только знаю. Греція далека, но у насъ есть
собственная Греція, которая стоить Аттики и Пелопоннеса: это
прекрасный берегъ, который тянется отъ устья Роны до Вентимилля,
а въ особенности Марсель, который такъ напоминаетъ берега
Эллады, что Фокійскіе моряки, попадая сюда, ошибались, думая,
что они у себя дома.
Отказался-ли я отъ мысли еще разъ посѣтить эти очарова-
тельныя мѣста? Мнѣ было-бы грустно сказать это самому себѣ.
Нѣтъ, я снова увижу вашу чудную страну. Я никогда не былъ
въ Aiguës-Mortes, въ Сенъ-Реми, въ Во, у источника Воклюзъ.
Кромѣ того, я хочу обнять Мистраля у него на родинѣ, въ Мей-
ланѣ. Каждый годъ я провожу три мѣсяца на берегу моря, въ
глубинѣ моей дорогой Бретани. Это доставляете мнѣ огромное
удовольствіе. Тамъ я нахожу тысячи воспоминавши, вижу цвѣты,
птицъ, молодыхъ дѣвушекъ такихъ, какія мнѣ нравились когда-
то своимъ скромнымъ видомъ и благоразуміемъ. Но солнце?.. О,
оно рѣдко свѣтитъ въ этихъ мѣстахъ и немного блѣдно. Туманы
восхитительны, но солнце—это жизнь. Я поѣду къ вамъ за нимъ.
Если-бы я былъ такъ богатъ, что могъ бы имѣть двѣ дачи, тогда
у васъ я устроилъ бы свое зимнее прибѣжшце. Я не думаю о
подобной излишней роскоши; вы найдете мнѣ на какомъ
нибудь мѣстѣ вашей греческой рѣки спокойный, достаточно
солнечный уголокъ съ двумя или тремя зонтикообразными соснами,
куда отъ времени до времени я могъ бы-отправляться искать
смазки для моихъ слабыхъ мускуловъ и разбитыхъ суставовъ.
Я былъ-бы недоволенъ собой, если-бы своими
продолжительными разговорами задержалъ ваши патріотическія занятія и
ваши удовольствія. Я тороплюсь увидѣть эти чудныя поэтическая
произведенія. Я хочу скорѣе услышать ваше „Cour d'amour",
которое меня заставляетъ мечтать. Что это можетъ быть? А вашъ

20
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
хороводъ? Я не хочу ничего потерять, хоть-бы я для этого дол-
женъ быль вернуться въ Парижъ въ неурочный часъ.
Вашей веселостью, увлеченіемъ, вашимъ вѣрнымъ и спра-
ведливымъ пониманіемъ жизни вы превосходно смягчаете наши
сѣверныя болѣзни, этотъ пессимизмъ, это удовольствіе мучить себя,
болѣзненный анализъ, который азставляетъ у насъ еще молодыхъ
людей сомнѣваться въ любви, истинѣ и красотѣ! Вы умѣете смѣ·
яться и пѣть. Вы поете одинаково хорошо на двухъ языкахъ.
Благословимъ-же, дорогіе друзья, вопреки всѣмъ дурнымъ исто-
ричесоимъ случайностямъ, тотъ день, когда мы стали братьями.
Тотъ день быль хорошимъ днемъ. Понятно, что отнынѣ Бретонцы
будутъ желанными гостями у Фелибровъ, равно какъ Фелибры у
Вретоццевъ. Королевство Исъ—брать королевства Арлъ, a затѣмъ
есть еще одна область, которая принадлѳжитъ намъ обоимъ—это
царство фантазіи,—единственное благо, существующее на
землѣ. Здѣсь король Артуръ болѣе тысячи лѣтъ связанъ цвѣточ-
ными цѣпями. Четыре бѣлыхъ единорога, которые унесли его,
запряжены; по одному знаку они унесутъ и васъ.
Да здравствуетъ Югъ, милостивые государи,—Югъ, который
во всѣ времена такъ могущественно помогалъ великому подбору
французскаго генія! Да здравствуетъ эта бѣдная Бретань,
которую вамъ было желательно призвать на вашъ праздникъ! А за·
тѣмъ, да здравствуетъ Парижъ, единственный городъ въ мірѣ,
гдѣ возможно то, что происходить сегодня: Парижъ, общій
городъ палегиристовъ, гдѣ бретонецъ устраиваѳтъ свой „pardon*
южанинъ свои „félibriges", гдѣ всякій изображаетъ поэзію своей
родной земли, воспѣваетъ ея славу, жалѣетъ свою деревню, про-
клинаетъ сколько ему угодно централизацію,—Парижъ, гдѣ
каждая провинція живетъ и процвѣтаетъ иногда сильнѣе, нежели
у себя, гдѣ самыя различныя чувства поддаются французскому
языку, языку удивительно прекрасному, когда онъ находится въ
рукахъ такихъ артистовъ, какъ вы, милостивые государи!
Да здравствуетъ наше дорогое французское отечество, мать
всѣхъ этихъ разнообразныхъ элементовъ, изъ которыхъ каждый
хорошъ и прекрасенъ по своему! Ваше общество занимаетъ
первое мѣсто среди многихъ другихъ проявленій померкнувшаго,
повидимому, сознанія, которое возрождается въ нашъ вѣкъ
изъ мѳртвыхъ. Своимъ положеніемъ оно обязано вашей
мудрости, пшротѣ вашего ума. Особенному дару привѣтливости,
искренности и вѣжливости я обязанъ этимъ лестнымъ приглаше-
ніемъ, которое будетъ принадлежать къ моимъ лучшимъ воспо-
минаніямъ. Я старъ; уже пора мнѣ занять свою голову мыслями,
который ее будутъ заполнять въ вѣчностп. Это будетъ такъ долго I
Я думаю, что полученныя въ послѣдній разъ впечатлѣнія будутъ
наиболѣе устойчивы и будутъ наполнять нашу безсмертную душу
въ течете безконечнаго времени. Хорошо! въ настоящій моментъ
передъ моими глазами чудные образы; я буду тщательно
хранить ихъ; вашъ filibrige 1891 г. я хочу помѣстить въ ряду тѣхъ
вещей, о которыхъ я буду думать въ вѣчности.

ПРАЗДНИКЪ ВЪ БРЕГАТЬ.
21
Праздникъ въ Брегатѣ.
Въ августѣ прошлаго года нѣсколько моихъ друзей изъ Пем-
поля и Брегата Предложили мнѣ посѣтитъ восхитительный
островъ Брегатъ, на которомъ въ дѣтствѣ я провелъ много сча-
стливыхъ дней. Этотъ маленъкій празднакъ проазошелъ и-го
сентября. Царившее веселье и сердечность привели въ восторгъ всѣхъ,
кто на немъ присутствовалъх). За обѣдомъ Оливье, мерь Брегата,
сказалъ по моему адресу несколько привѣтственныхъ словъ, я по-
благодарилъ его и отвѣтилъ приблизительно слѣдующее:
Милостивые государи!
Мнѣ доставляете большое удовольствіе снова увидѣть Бре-
гатъ, находясь въ такомъ хорошемъ и веселомъ обществѣ! Почти
шестьдесять лѣтъ тому назадъ я въ первый разъ увидѣлъ этотъ
маленькій дорогой островъ. Моя тетка Перинъ, сестра моего офца,
живая и веселая, жила внизу, въ Нодергалѣ. Семья Оливье, Гі-
омаръ, Варашъ Петибонъ, а также кюре были ко мнѣ
чрезвычайно расположены. Спустя десять лѣтъ этотъ кюре уже во мно-
гомъ не понималъ меня. Онъ видѣлъ, что я читаю по цѣлымъ
днямъ; онъ не зналъ, куда это могло привести меня. Вашъ островъ
былъ тогда прекрасенъ и, насколько я могъ сейчасъ замѣтить,
онъ ничего не потерялъ съ тѣхъ поръ. Нравы были очень
культурны. Это былъ настоящій островъ Ѳеакійцевъ: на островѣ
находились только женщины; мужчины всегда были въ морѣ. Это
породило необыкновенно пріятныя привычки. Чистота была
необычайная; каждый домъ представлялъ маленькій музей, мужъ
считалъ долгомъ привозить рѣдкости изъ тѣхъ мѣстъ, въ кото-
рыхъ онъ побывалъ. Знатные моряки, полюбивши островъ, прі·
ѣзжали сюда умирать.
Каждый годъ я съ моей матерью навѣщалъ мою тетку
Перинъ, которая меня очень любила, потому что находила, что я
очень похожъ на отца. На вашихъ скалахъ, на этихъ дорож-
кахъ, я создалъ много плановъ, построилъ много замковъ, изъ
которыхъ мнѣ удалось осуществить только третью или
четвертую часть. Это много; я считаю себя счастливымъ и отношу себя
къ баловнямъ жизни. Когда-то я былъ болѣе грустнымъ, нежели
теперь, потому что я боялся умереть молодымъ (несчастіе,
которое отнынѣ уже не случится со мной), и не осуществить того,
что гнѣздилось въ моей головѣ. О, конечно, если бы я еще долго
жилъ, у меня хватило бы что дѣлать; у меня проекты работъ на
три илп четыре жизни. Я хотѣлъ бы написать исторію
французской революціи, представивъ ее, какъ приступъ грандіозной,
странной, ужасной и величественной лихорадки, какъ явленіе
фундаментальное, будемъ надѣяться. Я хотѣлъ бы написать ис-
торію Аѳпнъ почти день за днемъ, исторію науки π свободной
мькѵттт, покававъ, какпмъ образомъ человѣкъ дошелъ до того, что
1) Перро, мой товарищъ по Агсадеміи надписей и изящной словесности
и которыіі очень желалъ быть на празднествѣ. онисалъ ого въ маленькомъ,
живомъ разсказѣ, помѣщенномъ въ „Journal des Debatsu (14 сентября 1891).

22
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
проникъ хоть немного въ тайны ,мірозданія. Я хотѣлъ бы
написать исторію Бретани въ шести томахъ. Я хотѣлъ бы изучить
китайскій языкъ и снова приняться за критическое изслѣдованіе
вопросовъ, относящихся къ исторіи и литературѣ Китая и т. д.
Ничего этого я не сдѣлаю. Впрочемъ, другіе сдѣлаютъ это лучше,
чѣмъ я; я сдѣдалъ то, что мнѣ казалось наиболѣе важнымъ, и,
можетъ быть, мнѣ останется еще нѣсколько лѣтъ, чтобы немножко
развлечься. Иногда я мечтаю о томъ счастливомъ, наполовину
сонномъ соетояніи, когда, уйдя изъ академіи, я смогу читать
только романы, современные романы, только что написанные. Въ
самомъ цѣлѣ я счастливъ, что до сихъ поръ сохранилъ
способность продолжать довольно трудную работу. Есть много вещей,
которыя я хотѣлъ бы энать, но которыхъ я никогда не узнаю.
Но зачѣмъ упрекать природу въ томъ, чего она не дала намъ?
Будемъ ей благодарны за то, что она дала. Я вступилъ въ жизнь
въ интересный моментъ ея развитія, и въ концѣ концовъ хорошо
узнадъ ее. Человѣчество послѣ меня создастъ много у дивите ль -
ныхъ вещей; я могу свободно и съ удовольствіемъ отдохнуть въ
вѣчности.
Да, если я сохранилъ веселость, чувство долга, живой интересъ
къ всему, то я обязанъ этимъ тому добру, которое я всегда видѣлъ во-
кругъ себя. Съ самаго моего рожденія я быль окруженъ хорошими
людьми. Наша семья, наши друзья были ко мнѣ чрезвычайно
привязаны; я быль очень любимъ своими учителями; но здѣсь я
остановлюсь... мои старые учителя, люди черезвычайно благоразумные,
немножко ограниченные, не хотятъ, чтобы я говорилъ о нихъ; они
сердятся, когда я имъ благодаренъ. Но я все-таки буду имъ благода-
ренъ!.. До конца своей жизни я сохраню вѣру, убѣжденіе, иллюзію,
если хотите, что жизнь—чудесный даръ. Тѣ, которые сравниваютъ
ее съ Іерихонской розой, превращающейся въ пепелъ, если до
нея дотронуться, сваливаютъ свою вину на природу. Не нужно
было дотрогиваться до нея; роза создана на то, чтобы
пользовались ея благоуханіемъ, смотрѣли на нее и удивлялись ея красотѣ,
а не на то, чтобы быть смятой. Нѣтъ ни одного человѣческаго
создавая, которому я бы желалъ это. Епископы, а также и
священники наносятъ мнѣ иногда много обидъ; они неправы. Если
только времена не измѣнятся, они не могутъ мнѣ сдѣлать
большого зла, а, впрочемъ, зло которое мнѣ можетъ причинить
церковь, ничто въ сравненіи съ добромъ, которое она мнѣ сдѣлала.
Мы, либералы, требуемъ только одного: чтобы каждому было
предоставлено представленіе о безконечномъ, какое ему угодно. Все,
что говорятъ о подобныхъ матеріяхъ, сводится почти къ одному
и тому же, т. е. наше знаніе того, что находится за предѣлами
нашей бѣдной жизни, невелико. Благодареніе небу!... Я не думаю,
чтобы пессимизмъ когда нибудь процвѣталъ въ Бретани. Наша
жизнь, наша природа не величественны, но представляютъ нѣ-
что хорошее. Что касается меня, то я сохранилъ любовь къ
жизни и не хотѣлъ бы ничего лучшаго, какъ начать ее сызнова.
Въ нѣсколькихъ лье отсюда есть хорошее мѣстечко Гоэло
(старинное G о 1 о ν і а), гдѣ, лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ, жило
безконечное число Ренановъ. Это были люди бѣдные, хорошей

ПРАЗДНИКЪ ВЪ ВРЕГАТЬ.
23
расы, настойчивые, здоровые, не пресыщенные жизнью,
совершенно непричастные къ литературѣ. О, если бы они были богаты,
образованы, я не принадлежалъ бы къ этому міру. Эти добрые люди не
оставили мнѣ большого наслѣдства; но они завѣщали
удовлетворенность, которая выше богатства; они передали мнѣ долгую
экономно своихъ жизненныхъ силъ: я думаю за нихъ. Я быль спа-
сенъ ихъ бѣдностью и невѣжествомъ. Это иногда заставляешь меня
понимать сомнѣнія относительно крайней необходимости нервен
начальнаго образованія. Но я гоню эти сомнѣшя. Резервуаръ не-
вѣжества, или, скорѣе, спящаго сознанія, необходимаго для
сохранения человѣчества, защититъ самъ себя. Невѣжество—-сорная
трава и не нуждается въ культивированіи. Но сама сорная трава
должна быть также хорошей. Дернъ покрываетъ ковромъ землю
и дѣлаетъ ее всегда зеленой.
Итакъ, благодарю васъ, господа, за то, что вамъ пришла
такая хорошая мысль пригласить меня на этотъ праздникъ, о ко-
торомъ я сохраню прекрасное воспоминаніе. Благодарю васъ,
дорогой Дейо за вашу иниціативу; вы сумѣли сгруппировать здѣсь
всѣ, просвѣщенные и либеральные элементы сѣвернаго
департамента. Благодарю васъ, господинъ меръ, что вы такъ хорошо
организовали этотъ праздникъ и присоединили меня къ
дорогой мнѣ семьѣ. Здѣсь я наберусь храбрости, чтобы снова начать
лавировать. Скажите это нашимъ сотоварищамъ и кандадатамъ,
дорогой Перро. Я буду жить 70 лѣтъ. Я имѣлъ только одно свѣ-
дѣніе о моемъ дѣдушкѣ (нашъ общій дѣдушка, дорогая Марія),
который жиль въ Трегье около канала, внизъ по улицѣ Бушеръ,
въ домѣ, который имѣлъ только одно окно. Я говорю, что знадъ
о немъ только то, что онъ быль очень честный человѣкъ, жилъ
80 лѣтъ и въ теченіе 20 лѣтъ не выходилъ изъ дому. Увѣряю
васъ, онъ никогда не скучалъ. Я не знаю, что меня заставляешь
такъ думать: веселая ли перспектива или же я долженъ себя
поздравить съ тѣмъ, чтб въ физической конституціи привыкли
приписывать атавизму. Это дало бы мнѣ возможность читать много
романовъ. Одно вѣрно, м.м. государыни и м.м. государи, что вы
дали мнѣ сегодня возможность провести чудесный день. Какъ
жаль, что Лоти не было между напшми! Онъ не могъ пріѣхать
въ этомъ году. Дадимъ обѣщаніе, что въ будущемъ году мы
устроимъ ему здѣсь или въ Пемполѣ такой же веселый зав-
тракъ. Пью за благоденствіе нашего дорогого острова Брегатъ и
за его будущее!
Воспоминанія о „Journal des Débats".
Я завязалъ сношенія съ редакціей „Journal des Débats" въ
апрѣлѣ или маѣ 1853, и вотъ по какому случаю. Новое изданіе
арабскихъ комментаріевъ великаго оріеыталиста Сильвестра де-Саси
о „Сеансахъ Гаририи только что вышло благодаря заботамъ Рейно

24
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
и ДеренбургаР Устазадъ х) Сильвестръ де-Саси, сынъ знамени-
таго ученаго, завѣдывадъ газетой уже много лѣтъ; онъ попро-
силъ Рейно указать ему кого нибудь изъ его учениковъ, кто могъ
бы помѣстить въ газетѣ отзывъ объ ученомъ трудѣ его отца.
Рейно указалъ на меня. Я представилъ Устаэаду мою статью, и онъ
остался доволенъ. ею. Онъ обратилъ вниманіе на извѣстную обра-
ботанность языка и быль такъ дюбезенъ, что предложилъ мнѣ
писать въ газѳтѣ статьи, имѣющія отношеніе къ моей
специальности, или вообще о томъ, о чемъ я захочу высказаться.
Казалось бы, что религіозныя воззрѣвгія де-Саси исключали
возможность какой бы то ни было симпатіи между нами. Однако,
случилось иначе. Де-Саси прекрасно видѣлъ, что я, отказавшись
отъ всѣхъ позитивныхъ религіозныхъ вѣрованій, сохранилъ отъ
нихъ все то, что не поражало меня абоолютной невѣрностью. За
подрубленными вѣтвями онъ видѣлъ здоровый стволъ и корни.
Съ другой стороны, религія де-Саси была скорѣе запахомъ,
который оставляетъ по себѣ исчезнувшая религія, нежели твердымъ
вѣрованіемъ въ опредѣденные догматы. Онъ видѣлъ мою
искренность. Мы оба любили правду, которую онъ научился любить въ
своей янсенистской семьѣ, я—въ сѳминаріи св. Сулыгація. Въ
лицѣ насъ встрѣтились и примирились лучшія традиціи ХѴП
вѣка. Въ самомъ дѣлѣ, узы, связывавшія де-Саси съ старой
сектой его отца, были скорѣѳ узами сердца, чѣмъ узами формулъ.
Это быль почтительный, но независимый католикъ; онъ прекрасно
видѣлъ какъ трудно вѣрить; онъ нисколько не избѣгалъ видѣть
всѣ эти трудности, и хотя самъ на нихъ не останавливался, но
находилъ, что хорошо сдѣлали тѣ, которые остановились на нихъ.
Онъ не любилъ апологистовъ и ненавидѣлъ лицемѣріе ортодоксіи.
Срѳдвгія предпосылки деистовъ, какъ, напр., у Кузена, его уже
не удовлетворяли. Онъ часто говорилъ мнѣ, что Бога Сессе онъ
понимаетъ меньше всего. Всѣ почти вымирающія секты
приходить къ этому догматическому толкованію. Нравственное во-
спитаніе вѣрующихъ поколѣній остается; буквальный смыслъ
символовъ исчезаетъ и оставляетъ послѣ себя только твердую
вѣру въ долгъ, которая передается какъ бы наслѣдственно и
является ре^ультатомъ долго практикуемой системы сектантскаго
воспитанія.
Собственно говоря, янсенизмъ былъ скорѣе нравственной
школой, нежели теологической. Янсенистской ересью, если здѣсь
была когда-нибудь ересь, называли нравы, господствовавшее среди
серьезной и любознательной частью буржуазіи, мало
современной по своимъ прпвычкамъ, сходной съ старымъ кальвинистскимъ
обществомъ, но менѣе педантичной и суровой нежели послѣднее.
Устазадъ разсказывалъ мнѣ, что въ одномъ изъ пунктовъ брач-
наго контракта его матери было сказано, что мужъ никогда не
1 ) Сильвестръ де-Саси, і:аі:ъ яисеішстъ іі оріепталистъ, читалъ ,,Д ѣ я н і я
восточныхъ м е ρ ч е н и к о в ъ", среди которыхъ иаиболѣе извѣстнымъ
былъ Ustazade. Онъ далъ это имя своему старшему сыну; безъ сомнѣыія здѣсь
нѣсколько сказался тотъ культъ, который янеенисты проявляли къ „ыеизвѣст-
нымъ святымъ·1.

восіюминашя о „Journal des Débatsa 25
можетъ заставить ее носить шллпы. Рѣдкія достоинства
Сильвестра де-Саси заставили предсказать, что онъ достигнете высо-
каго соціальнаго положенія; старые нравы были гарантіей иро-
тивъ возможныхъ случайностей судьбы. Устазадъ сохранилъ эти
прекрасныя черты добродушія. По обычаю (правда
противозаконному, но сдѣлавшемуся всеобщимъ) онъ могъ носить титулъ
дворянина, который быль пожалованъ его отцу Наполеономъ I. Но
онъ этого никогда не дѣладъ. Подкупающая простота манеръ и
языка была настоящимъ признакомъ благородства, которое онъ
унаслѣдовалъ отъ своихъ буржуазныхъ парижскихъ предковъ.
Онъ чувствовалъ какое-то отвращеніе ко всѣмъ замашкамъ,
который могли сдѣлать его похожимъ на свѣтскаго человѣка. Онъ
не любилъ ѣздить на воды для поправленія здоровья и говорилъ,
что это лѣченье нужно предоставить королямъ и дворянству, а
буржуазія должна довольствоваться старой медициной (можетъ
быть, лучшей): прижиганіями, слабительнымъ и кровопусканіемъ.
Я часто разсказывалъ ему о суровости нравовъ въ семина-
ріи св. Сульпиція; онъ былъ радъ, услышавъ отъ меня объ этой
живучести старыхъ нравовъ, совершенно забывая, что св. Суль-
пицій когда-то совершилъ много дурныхъ поступковъ по отноше-
нію къ янсенистамъ. Онъ въ свою очередь разсказывалъ мнѣ
воспоминанія ихъ жизни, свидѣтелемъ которыхъ онъ былъ. Де-Саси-
отецъ, на видъ такой холодный и сдержанный, былъ прекрасный
человѣкъ. Его сынъ подтвердилъ мнѣ то, что я уже слышалъ отъ
Рейно,—что всю жизнь онъ испытывалъ удовольствіе бывать въ
обществѣ молодыхъ женщинъ, которыя соединяли въ себѣ тонкій
умъ съ чувствительностью, свойственной ихъ возрасту. Суровый
ученый никогда почти не выходилъ по вечерамъ. Устазадъ
любилъ вспоминать эти длинные семейные вечера. Де Саеи-отецъ
писалъ свои арабскія сочиненія, пересматривалъ отчеты приказа
обществѳннаго призрѣнія своего участка; а въ это время дочери
его, сестры и тетки переписывали напечатанныя книги.
Такъпроводили вечера среди янсенистовъ. Такимъ образомъ умъ и во-
ображеніе были заняты достойнымъ образомъ; къ тому-же этимъ
служили интересамъ общества янсенистовъ, распространяя ко
піи книгъ, распространение которыхъ было стѣснено властью:
Устазадъ навею жизнь сохранилъ любовь къ такому чтенію.
„Старая хорошая книга", какъ онъ выражался, утѣшала его во всѣхъ
случаяхъ. Одинъ изъ нашихъ сотоварищей, не знаю какимъ
образомъ вдругъ разбогатѣвшій, только такимъ образомъ нашелъ
возможнымъ выразить ему свою благодарность, принесши даръ
его библіотекѣ. Онъ подарилъ ему великолѣпно переплетенныя
произведенія Фенелона; переплетъ былъ до того роскошенъ, что
Де-Саси сообщилъ мнѣ даже по этому поводу секреть: когда онъ
желалъ прочитать снова „Письмо о трудахъ Академіи" или
„Трактатъ о воспитаніи молодыхъ дѣвушекъ", онъ бралъ
Фенелона изъ библіотеки Мазарини, которой онъ состоялъ храните-
лемъ, чтобы такимъ образомъ экзѳмпляръ, подаренный ему В...,
сохранилъ свой первоначальный видъ, свою абсолютную чистоту.
Устазадъ просматривалъ мои статьи самымъ тщательнымъ
образомъ. Я ему прочитывалъ ихъ, онъ дѣлалъ замѣчанія,

26
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
бывшія лучшими уроками стилистики, которыя я когда-либо
получалъ. Читая, я въ извѣстныхъ мѣстахъ робко поднималъ на
него глаза, чтобы увидѣть, прошло ли это мѣсто благополучно? Я
всегда уступалъ, если бывало задѣто религиозное чувство или
литературный вкусъ моего превосходнаго учителя. По поводу
одного мѣста, гдѣ я слегка иронически говорилъ о діаволѣ, онъ
былъ неумолимъ и доказывалъ мнѣ, что при настоящемъ рели-
гіозномъ законодательствѣ діаволъ имѣетъ право на вниманіе.
Онъ съ своей стороны бралъ обратно замѣчаніе всякій разъ, когда
я ему доказывалъ, что въ сказанномъ мною нѣтъ ничего оскор-
бительнаго для личной свободы. Долженъ сказать, что я съ
хитростью теолога находилъ способы его провести; я иногда смѣял-
ся надъ ересью, подъ которой я заставлялъ его подписаться. Въ
литературѣ онъ былъ кдассикомъ чистой воды; онъ находилъ
Лукреція дурнымъ поэтомъ; онъ могъ страдать, когда измѣняли
хотя-бы съ цѣлью улучшенія тексты, къ которымъ онъ привыкъ,
и онъ признавался мнѣ, что если такая исторія, какъ римская,
могла дать мѣсто красивымъ фразамъ, то эта исторія должна
была бы быть ограждена разъ навсегда отъ всякихъ покушеній
критики. На этомъ пунктѣ мы не могли сойтись; но онъ зналъ
такъ чудесно французскій языкъ! онъ удивительно точно пони-
малъ смыслъ значенія каждаго слова! Какъ онъ прекрасно исправ-
лялъ мою юношески-неопытную манеру писать! Я сталъ оставлять
въ моей первой редакціи много выраженій, относительно кото-
рыхъ я сомнѣвался, готовый ихъ выбросить при первомъ знакѣ
неудовольствия съ его стороны.
„Journal des Débats" былъ для него настоящей религіей, и
онъ не пренебрегалъ ничѣмъ, чтобы внушить мнѣ ее. Ему я обя-
занъ тѣмъ, что во мнѣ глубоко вкоренилась та мысль, что ни
за что въ свѣтѣ не нужно бросать „Journal des Débatsu. По этому
поводу онъ разсказывалъ мнѣ ужасныя исторіи, перечисливъ
всѣхъ тѣхъ, которые по какому-нибудь заблужденію оставили
журнадъ: онъ доказывалъ, что всѣ они кончили плохо. Одинъ
впалъ въ финансовыя затрудненія; другой—въ соціальныя
заблужденья; третій—въ ужасное противорѣчіе; a затѣмъ всѣ, пере ·
ходя отъ заблужденій къ заблужденіямъ, перешли къ анархіи,
впали въ нищету, которая есть настоящая смерть и прекращеніе
жизни.
Эти примѣры производили на меня сильное впечатлѣніе и съ
тѣхъ поръ однимъ изъ главныхъ принциповъ моей жизни было:
не бросать „Journal des Débats". На склонѣ моихъ дней, я
признаю, насколько онъ былъ правъ, и считаю нужнымъ совѣтовать
держаться этого хорошаго правила тѣмъ, которые придутъ мнѣ
на смѣну. Дружбу, которую я нахожу въ этомъ прекрасномъ
домѣ, я считаю одной изъ радостей моей старости, утѣшеніемъ на
закатѣ моей жизни.
Такимъ образомъ я обязанъ де* Саси нѣкоторыми
нравственными правилами, которымъ я всегда слѣдовалъ, особенно я
обязанъ ему правиломъ никогда не отвѣчать на нападки газетъ,
если даже эти нападки носятъ самый гнусный характеръ. Въ этомъ
онъ сходился съ Гизо, котораго не задѣвала никакая клевета,

воспоминашя о „Journal des Débats".
27
такъ какъ онъ презиралъ ее. Когда я представлялъ ему
различные" возможные исключительные случаи, онъ отвѣчалъ: „никогда,
никогда, никогда".—Я думаю, что въ этомъ отношении, какъ и во
многихъ друтихъ, я добросовѣстно слѣдовалъ совѣтамъ моего
стараго учителя. Одна газета обнародовала факсимиле моего мни-
маго автографа, который, будь онъ подлиннымъ, могъ бы дѣй-
ствительно вызвать по моему адресу много смѣха. Я ничего не
сказалъ и не замѣтилъ, чтобы это мнѣ причинило малѣйшій
вредъ. Точно также я отвѣтилъ молчаніемъ на данные отчеты о
разговорахъ, которые будто-бы продолжались восемь дней и гдѣ
не было ни слова правды; на разсказы объ обѣдахъ и завтра-
кахъ, описанные кѣмъ-то, кто не выпилъ у меня даже стакана
воды. Безъ всякаго возражения я оставилъ сообщеніе о томъ, что
я получилъ отъ Ротшильда милліонъ, чтобы написать „Жизнь
Христа". Объявляю, что раньше чѣмъ не будетъ опубликовано
факсимиле выданной въ полученіи денегъ роспиеки, я не буду
возражать. Съ высоты небесъ де-Саси будетъ доволенъ мной. Тѣ,
которые нуждаются въ подтвержденіяхъ высказаннаго ими взгляда,
что я низкое существо, смогутъ всегда запастись для этого
нужными аргументами; вамъ не повѣрятъ, милостивѣйшіе государи.—
Я убѣжденъ, что просвѣщенные1) люди будущаго узнаютъ правду
относдтельно меня, вопреки всякой клеветѣ. Кромѣ того, въ лонѣ
вѣчнаго отца дѣлаешься такимъ равнодушнымъ ко всякимъ за-
блужденіямъ исторіи литературы!
Такимъ образомъ принципъ де-Саси былъ самой истиной.
Таковъ-ли онъ еще и въ настоящее время? Правило, которое
проповѣдывалъ мой почтенный наставникъ, было превосходно
для такого времени, когда существовало просвѣщенное общество,
мнѣнія котораго складывались разумно. Но этого правила было-
бы опасно держаться въ демократическомъ обществѣ. Народъ, въ
самомъ дѣлѣ, вообще легковѣренъ; первое его движеніе—принять
за правду все, что ему говорятъ. Методическое сомнѣніе въ чемъ
нибудь для него менѣе всего понятно. Привыкшій къ грубости
нравовъ, онъ вѣритъ, что обида, не влекущая за собой оправда-
нія со стороны того, кому она нанесена, самымъ этимъ уже
молчаливо признается имъ; для него въ ней всегда остается что
нибудь. Я думаю иногда, что въ такое время, какъ теперь, де-Саси
измѣнилъ бы свой взглядъ. Нужно-ли, напримѣръ, оставить безъ
отвѣта, когда репортеры приписываютъ вамъ такія вещи, кото-
рыя безконечно далеко отъ того, что думаешь на самомъ дѣлѣ?
Вопросъ трудный въ самомъ дѣлѣ, если объявишь имъ, что не
хочешь отвѣчать; они все таки заставятъ васъ говорить по
своему. Де-Саси могъ бы сказать, что съ точки зрѣнія вѣчности все
это совершеннѣйшіе пустяки!
1) Я сказалъ „просвѣщенные", потому что слѣдующее разсуждѳніѳ
посредственному уму покажется очень основательнъшъ: „нѣкоторые достовѣр-
ные источники, скажутъ они, увѣряютъ, что Ренанъ получилъ мидліонъ
франковъ. Его защитники говорили, что онъ ничего не получилъ. Истина вѣ-
роятно находится между этими двумя мнѣніями. Будемъ умѣренны: онъ
получилъ нѣсколько сотъ тысячъ франковъ". Рѣшительно постараемся удержать
въ міровой драмѣ конечный эігалогъ долины Іосафата.

28
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
Эти близкія отношенія породили между нами чувство,
которое перешло въ настоящую дружбу. Де-Саси всегда защищалъ
меня и быль главнымъ виновникомъ моего вступленія во
французскую Академію. Маленькая рѣчь, которую онъ произнесъ въ
кругу товарищей для указанія на права, которыя я имѣлъ по
его мнѣнію, отличалась такой живостью, искренностью и
простотой, что многіе изъ нашихъ товарищей часто повторяюсь мнѣ
ее и знаютъ ее наизусть.—Ренанъ, говорятъ, въ нѣкоторыхъ от-
ношеніяхъ еретикъ; я этого не отрицаю. Но я хотѣлъ бы энать,
кто изъ насъ хоть немного не еретикъ. Вы знаете, г. Монталам-
беръ, если-бы я былъ инквизиторомъ, то безъ болыпихъ затруд-
неній нашелъ-бы поводъ, предать васъ сожженію? А ваша
вѣра въ сверхъестественное, г. де-Брольи, развѣ она совершенно
согласна съ истинной ортодоксіей. А вы, г. де Фаллу,
вы—совершенно послушная овца въ стадѣ?—Кончилъ онъ слѣдующими
словами:—Простимъ другъ другу нашу ересь.—Я передамъ еще
случай, котораго я бы не помнилъ, если· бы принцесса Матильда
не любила его разсказывать. Однажды принцесса навѣстила де-
Саси, который жиль на улицѣ Обонъ. Войдя, она замѣтила, что
онъ спряталъ подъ столь книгу, которую, повидимому, читалъ.
Зная свободомысдіе принцессы и замѣтивъ, что она бросила
любопытный взглядъ на книгу, де-Саси показалъ ее. Это оказалась
„Жизнь Христа".—Простите, принцесса!—сказалъ онъ:—я думалъ,
что входить madame де Саси.—Онъ признался, что любить эту
книгу, но читаетъ ее только тайкомъ, такъ какъ боится, чтобы
его не бранили за это.
Внезапная смерть, похитившая Армана Бертена, вскорѣ
послѣ моего вступленія въ Journal des Débats, не дала, мнѣ
возможности поближе узнать его. Я видѣлъ его только одинъ разъ
въ его квартирѣ на Университетской улицѣ. Онъ повторилъ мнѣ
то, что имѣлъ обыкновеніе говорить Бертенъ-старшій дебютан-
тамъ газеты: „Пишите для пятисотъ лицъ, объ остальныхъ мы
позаботимся*. Программа журнала, который задумали и
осуществили эти великіе люди, благодаря своему такту, знанію
людей, настойчивости и умѣнью, была слѣдующая: Направленіе
газеты должно быть благородное; она должна быть въ прессѣ тѣмъ·
же, что Французская академія представляетъ въ литературѣ; она
должна быть такова, чтобы въ ней могли работать самые
уважаемые люди и украшать ее своимъ сотрудничествомъ. u
Эдуардъ Бертенъ—одинъ изъ наиболѣе совершенныхъ и
справедливыхъ умовъ, какихъ я только зналъ. Если я не
останавливаюсь на немъ дольше, то это объясняется тѣмъ, что задача
эта выполнена Тэаомъ?—человѣкомъ, котораго онъ больше всѣхъ
любилъ. Это былъ рѣдкій умъ, высшее проявленіе культуры. Онъ
иногда немного смѣялся надъ свойственнымъ де-Саси пристра-
стіемъ ко всему старому, посмѣивался надъ его янсенизмомъ и
классицизмомъ. Де-Саси былъ чувствителенъ къ этимъ невиннымъ
насмѣшкамъ; онъ говорилъ мнѣ объ нпхъ, чуть не плача. У
Эдуарда Бертена, конечно, былъ болѣе широкій взглядъ на вещи,
Онъ былъ выдающимся эрудитомъ въ области исторіи итальян-
скаго искусства. Его познанія въ христіанской литературѣ были

воспоминанія о пJournal des Débats*. 29
необыкновенно широки. Это единственный человѣкъ среди свѣт-
скихъ, которыхъ я когда-либо зналъ, который всегда былъ
такъ au caurant всѣхъ спорныхъ вопросовъ критики. Его невѣріе
было научно обосновано. Его скептицизмъ въ политикѣ былъ ре-
зультатомъ совершеннаго разума. Во время осады онъ былъ
удивителенъ. Онъ былъ свободенъ отъ какой-бы то ни было
иллюзии. Не смотря на слабость здоровья, онъ каждый день
нриходилъ въ редакцію. Онъ благосклонно выслупшвалъ самые нелѣ-
пыя новости, а затѣмъ, нагнувшись ко мнѣ, говорилъ: „Я не вѣ-
рю ни одному слову изъ того, что сейчасъ сказали мнѣа. Его
философія одновременно любила правду, любовь и самопожерт-
вованіе.
Въ періодъ Второй Имперіи времена для прессы были
чрезвычайно трудныя. Нужно было быть цензоромъ самого себя; это
было причиной ежедневныхъ непріятностей. Тогда именно и
произошло значительное измѣневіе облика газеты. О политикѣ
можно было говорить такъ мало, что весь центръ тяжести нужно было
перенести на статьи литературнаго и моральнаго характера.
Интеллигентный читатель искалъ на третьей странидѣ то, чего
нельзя было сказать на первой. „Смѣсьа получила такое эначе-
ніе, котораго она никогда не имѣла раньше. До сихъ поръ эти
статьи были анонимны; они носили печать общаго направленія
газеты; авторъ не пересматривалъ корректуряаго листа.
Перечитывая свою собственную статью (это я уэналъ отъ де-Саеи),
авторъ часто приходилъ въ странное изумленіе. Но въ первые годы
послѣ государственнаго переворота все измѣнилось. Статьи „Смѣ-
сии были полны намековъ; въ каждой чувствовалась личная от-
вѣтственность, оригинальная физіономія автора. Форма была
гораздо тщательнѣе; иногда даже слишкомъ, можетъ быть,
тщательна; отъ этого страдала критика книги. Публика читала
внимательно эти маленькія статейки, искала между строкъ то, чего
авторъ не могъ высказать открыто. Такимъ образомъ подъ ви-
домъ литературы говорилось о многихъ запрещенныхъ тогда
вещахъ; внушались самые высокіе принципы либеральной
политики.
Когда обладаютъ свободой и въ особенности когда
начинаюсь злоупотреблять ею, тогда быстро забываются услуги тѣхъ
лицъ, которыя способствовали ея завоеванію. Тѣ, которые исповѣ-
дывали христианство при Діоклетіанѣ, находили, что въ царство -
ваніе Константина ими нѣсколько пренебрегали. Живи еще нангь
дорогой Прево-Парадоль, я думаю, онъ считалъ бы себя жертвой
подобной несправедливости. Талантъ, страсть, умѣнье, которые
онъ вложилъ въ борьбу, были чѣмъ-то необыкновеннымъ; легкость,
сь какой онъ писалъ, граничила съ чудомъ. Свои прелестный
статьи онъ писалъ въ послѣднюю четверть часа, безъ всякихъ
помарокъ; коррѳкторъ обрѣзывалъ строки, какъ только онѣ лро-
редактировались и Прево даже не пересматривалъ ихъ. И при-
томъ сколько въ немъ было мужества и добросовѣстности! Въ его
мнимомъ обращеніи къ Имперіи личный интересъ, о которомъ
много говорятъ, не игралъ ровно никакой роли. Его смерть не имѣла
никакого ни политическая, ни моральнаго мотива: она была вы-

30
воспоминанія о -Journal des Débats".
звана сильными жарами въ Вагпингтонѣ и ненривычнымъ для
него американскимъ напиткомъ—замороженнымъ ликеромъ. Я
очень любилъ Прево, и онъ отвѣчалъ мнѣ взаимностью; но
общество его любило еще больше и Тьеръ былъ для него какъ бы
ставней, закрывшей отъ него половину неба. Великая
несправедливость преслѣдовала также стойкаго и честнаго Лдбуле. Онъ
хотѣлъ быть министромъ и членомъ французской академіи; онъ
былъ бы прекраснымъ министромъ и имѣлъ больше правъ на званіе
члена академіи, нежели половина тѣхъ, которые его носятъ. Онъ
утѣшался тѣмъ, что постоянными усидіями ему удалось
осуществить въ жизни идеалъ честнаго человѣка. Я не допускаю,
чтобы кто нибудь такъ понималъ и примѣнялъ на практикѣ
принципы чистаго либерализма, какъ Лабуле. Если онъ чѣмъ нибудь
грѣшидъ, такъ это слиппсомъ сильной любовью къ свободѣ! О,
благородная ошибка, какъ я привѣтствую тѣхъ, которые никогда
въ жизни не совершали другихъ!
Либерализмъ былъ редигіей этого благороднаго поколѣнія.
Ихъ принципы были такъ стойки, что на слѣдующій день послѣ
катастрофы, виновниками которой они, повидимому, были, они
оставались такими же, какими были наканунѣ. „Я чистосердечно
признаюсь,—говорилъ де-Саси:—я не измѣнился. Размышленіе, воз-
растъ и опытъ не только далеко не поколебали моихъ убѣжденій,
но даже укрѣпили меня въ нихъ. Я вѣрю въ право и
справедливость такъ-жѳ, какъ вѣрилъ въ нихъ во времена моей
ранней молодости. Принципъ свободы, который временемъ и
обстоятельствами удаленъ изъ политики,—этотъ принципъ я съ
радостью буду снова проводить въ литературѣ, философіи, во всемъ
томъ, что является достояніемъ совѣсти и чистой мысли. Именно
это и является задачей, которую мы стараемся осуществить въ
„Journal des Débats". Общій духъ связываетъ всѣхъ насъ,
несмотря на различные оттѣнки во вкусахъ и мнѣніяхъ".
Эти слова съ такимъ же правомъ, какъ де-Саси, могъ бы
повторить Кювилье-Флери. Его либерализмъ никогда не
уменьшался; никакая реакція не коснулась его. Онъ страстно любилъ
то, что считалъ истиной. Его рѣчь была живая; онъ о ней
заботился, потому что это былъ способъ подчеркнуть тотъ смыслъ,
который онъ въ нее вкладывалъ. Что за прекрасное мѣсто пред-
ставлялъ тогда „Journal des Débats", что за воспоминаніе мы
сохранили объэтихъ дружескыхъ словесныхъ войнахъ, когда де-
Саси и Кювилье-Флери соперничали другъ передъ другомъ въ
умѣ, горячности и добродѵшіи! Въ академіи снова начинался
безобидный турниръ; въ самомъ дѣлѣ, оба ломали копья за одну
и ту же мысль; все, что было прекраснаго, благороднаго, велико-
душнаго, заставляло трепетать ихъ сердца.
Ихъ патріотизмъ былъ чисть, какъ чувство ребенка. Надъ
всѣмъ они виДѣли Францію; они вѣрили въ нее, обожали ее.
Бѣдная Франція! невозможно, чтѳбы она погибла,—она была слиш-
комъ любима!
Что было бы, если-бы я могъ напомнить здѣсь о Сенъ-
Маркѣ Жирарденѣ, Ипполитѣ Риголѣ, Жюлѣ Жаненѣ, Мишелѣ
Шевалье, Аллури, Филаретѣ Шаслѣ и о тѣхъ доблестныхъ това-

ОТРЫВОЧНЫЕ ЗАМѢТКИ.
31
рищахъ, живыхъ еще, о которыхъ намъ запрещено говорить?
Сенъ-Маркъ Жпрарденъ отличался необыкновенно широкимъ по-
ниманіемъ вопросовъ политики. Его сильная, увѣренная рѣчь,
указывала на живой и острый умъ. Онъ немножко запугивалъ меня,
какъ это вообще дѣлаюгь всѣ университетскіе ученые: они гово-
рятъ слишкомъ хорошо. Одна изъ моихъ маній—нарочно строить
неправильно фразы, въ которыхъ суть мысли именно выигры-
ваетъ отъ этой неправильности, которая заставляетъ ее выдѣ-
литься. Привыкпгіе журить за это своихъ учениковъ профессора
не понимаютъ этой боязни говорить книжнымъ языкомъ и нахо-
дятъ поэтому мою рѣчь запутанной и загроможденной. Я
полагаю, что милый Ипполитъ Риголь быль немножко самъ такого·же
мнѣнія. Это былъ человѣкъ сърѣдкими достоинствами. Его
преждевременная смерть насъ глубоко опечалила. Потребность въ пе-
редачѣ своей мысли въ живомъ словѣ была въ немъ такъ
велика, что онъ умеръ отъ горя, когда это сдѣлалось для него
невозможными Благодаря промаху ограниченнаго министерства народ-
наго просвѣщенія, серьезная пресса и высшая школа лишились
человѣка съ болыпимъ талантомъ.
Другіе представятъ лучше меня обворожительную
снисходительность Жюля Жанѳна. Я удивлялся его блестящему
вдохновенно; однако, я не знаю, почему между нами никогда не было
прочной дружбы, тогда какъ симпатія, смѣшанная съ сожалѣ-
ніемъ меня очень скоро привязала къ Филарету Шасль,—къ этому
столь оригинальному уму, сѣятелю новыхъ идей, который заслу-
жилъ, чтобы ему простили нѣкоторые его незначительные
недостатки. Отнеслись строго къ этимъ маленькимъ недочетамъ и не
замѣтили великихъ достоинствъ! Наоборотъ, жаръ, который вно-
силъ Мишель Шевалье въ соціальные вопросы заставлялъ
забывать политическія разногласія. Въ продолженіе первой половины
Имперіи его сенъ-симонистскій оптимизмъ тяжело отзывался на
нервахъ бѣднаго Прево. Однажды онъ входить сіяющій; первыя
слова его были: „Я завоевалъ свободу11... Всѣ полны ожиданія,
просятъ объясненія этихъ словъ. Оказывается, дѣло шло о
свобода кровопролитія... Но онъ дѣйствительно любилъ прогрѳссъ.
Всѣ признавали за нимъ большое мужество и горячее сердце.
Такимъ образомъ, поддерживая другъ друга, мы весело
переживали грустныя годины, которыя продолжались отъ государствен-
наго переворота почти до I860 г. Начались лучшія вѣянія.
Вообще, правительства, старѣясь, улучшаются; къ несчастью, имъ не
даютъ для этого времени. Вторая половина Имперіи была
гораздо менѣе дурна, нежели первая. Новое правительство
вознаградило своихъ сторонниковъ, уплатило издержки за свое упроче-
ніе. Теперь ему можно было подумать объ общественномъ благѣ.
Личный характеръ Наполеона Ш, просвѣщеняый умъ принца
Наполеона и принцессы Матильды давали себя теперь больше
чувствовать, нежели въ то время, когда Имперія находилась подъ
тяжелой опекой своихъ первыхъ покровителей. Можно было
лелеять надежду на либеральную Имперію,—правда, надежду
слабую, но которую можно было предпочесть многимъ другимъ химе-
ричнымъ или печальнымъ гипотезамъ. Либеральная Имперія сдѣ-

32
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
лала непоправимую ошибку: она начала войну. Но, однако, за всѣмъ
тѣмъ она дала, можетъ быть, наибольшую сумму свободы, какая
могла быть осуществлена во Франпіи, не вызывая крайностей;
Богъ, т. е. исторія, будеть къ ней снисходительна. Либеральная
Имперія пала, какъ крушились всѣ правительства во Франціи въ
течѳніе этого столѣтія. Но во время караблекрушѳнія не пренебре-
гаютъ и курятникомъ, который попадается подъ вашу руку. Цѣ-
пляются за все, за что можно уцѣпиться: въ моментъ борьбы за
жизнь не приходится выбирать.
Вотъ какимъ образомъ случилось, что многіе изъ насъ,
оставаясь вполнѣ вѣрными своимъ убѣжденіямъ, признали въ по-
слѣдніе годы Имперію, которую они не любили, и взяли на себя
тяжелый трудъ улучшить ее. Принципъ „ Journal des
Débatstt—держаться возможнаго, предпочитать скромный, но вѣрный успѣхъ
случайному. Мы признали либеральную Имперію въ силу того же
принципа, который ваставилъ насъ принять много другихъ
вещей, которыхъ мы не любили, но которыя принимали изъ
боязни худшаго. Мы хорошо сдѣлали. По крайней мѣрѣ, я такъ
думалъ, а теперь я вѣрю этому больше, чѣмъ когда нибудь. Въ
1860 г. я согласился принять участіе въ научной работѣ, которую
пытались возобновить. Въ 1869 г. я образовалъ въ департамента
Сень-Марны независимую избирательную компанію, которая имѣла
успѣхъ независимо отъ Руеря и моей порядочности.
Ошибку, которую мы допустили въ этомъ случаѣ, если
только были ошибки, мы, очень возможно, совершимъ еще много
разъ. Всякій разъ, когда мы увидимъ занимающуюся зорю
свободы, мы будемъ привѣтствовать ее. Всякая попытка, имѣющая
шансъ примирить противоположныя требованія политики найдетъ
въ насъ поддержку. Чья будеть вина, если все это только при-
ведетъ къ разочарованіямъ? Вина вѣка, но не наша. Дѣйствительно,
конституціонное правленіе не создается внезапно; народы
достигаюсь его только тогда, когда заслуживаюсь. Имѣли-ли мы
сильное довѣріе къ либеральной Ииперіи? Надѣялись-ли мы, чтобы
личная власть въ мгновеніе ока могла переродиться въ
конституционное королевство,—въ одно изъ совершеннѣйшихъ правленій,
гдѣ нащя заключаетъ частный договоръ съ одной семьей и гдѣ
въ извѣстное время власть можетъ сконцентрироваться въ од-
номъ лил^? О, конечно, нѣтъ! мы мало надѣялись; правленіе,
порождаемое случайностью, сильно тѣмъ зломъ, которое оно совер-
шаетъ; когда оно начинаетъ дѣлать добро, оно ослабѣваетъ; но
тѣмъ не менѣе успѣхъ былъ не невозможенъ. Что, наоборотъ,
казалось тогда невѣроятнымъ, это—авторитеть, создающейся все-
общимъ избирательнымъ правомъ, уваженіе, созданное уличными
мятежами, и порядокъ, вытекающій изъ анархіи.
Должны· ли были послѣдовавшія событія заставить насъ
раскаиваться въ томъ, что мы въ 1868 и 1869 г.г. пошли на встрѣчу
паденію, наполовину предвидѣнному? Прежде чѣмъ насъ
осуждать, мы попросимъ подождать двадцать лѣтъ. Если до тѣхъ поръ
конституционный порядокъ сумѣетъ утвердиться, не нарушивъ
законности, тогда мы признаѳмъ, что мы должны были
выказать больше требовательности къ концу второй Имперіи. Въ про-

ПИСЬМО КЪ ВЕРТЕЛО.
33
тивномъ случаѣ, намъ простятъ, что мы считали наихудшими
средствами политики государственные перевороты и революціи и
что, слѣдовательно, нужно извлечь пользу изъ того, что имѣешь,
даже въ томъ случаѣ, если то, что имѣешь, кажется очень несо-
вершеннымъ.
Письмо Ьъ Вертело
(министру).
Парижъ 31 декабря 1886 г.
Дорогой другъ!
Я хочу йровести послѣдніе часы этого года съ вами. Пока
вы будете принимать цѣлый рядъ оффиціальныхъ поздравленій,
я хочу вернуться къ тѣмъ мечтамъ, которыя создавали сорокъ
лѣтъ тому назадъ, когда мы вмѣстѣ жили въ маленькомъ пан-
сіонѣ въ предмѣстьи Сентъ-Жакъ, когда вамъ было
восемнадцать лѣтъ, a мнѣ двадцать два. Конечно, если бы вы были тогда
министромъ, мы перестроили бы весь міръ. Намъ, вѣроятно, это
не удалось бы. Только состарившись мы поняли, что патріархъ
Іаковъ былъ истиннымъ мудрецомъ, когда полагалъ, что шагъ
самой маленькой, недавно родившейся овечки, опредѣляетъ
скорость ходьбы всего стада.
Въ самомъ дѣлѣ, много вещей измѣняется въ теченіе
сорока лѣтъ, и, однако, въ сущности человѣкъ и человѣчество из-
мѣняются очень мало. Я вспоминаю, что въ то время, когда мы
жили вмѣстѣ, мы читали однажды исторію одного отшельника
изъ Ѳиваиды, который удалился въ молодости въ пустыню и про-
велъ тамъ много лѣтъ, не видя человѣческаго существа. Когда
на старости лѣтъ къ нему пришелъ монахъ изъ нильской
долины, отшельника охватило сильное любопытство. „Скажите,—спро-
силъ онъ своего товарища,—что, люди все такіе же, какъ и были?
Они все еще стараются пріобрѣтать собственность? все еще заво-
дятъ тяжбы? По прежнему строятъ себѣ такъ дома, будто имъ
предстоитъ жить въ нихъ двѣсти лѣтъ? все еще женятся?" Гость
отвѣтилъ ему, что все мало измѣнилось съ тѣхъ поръ, а отпгель-
никъ удивлялся, что человѣкъ такъ неизлѣчимо одураченъ
суетностью міра. Мы думаемъ, что обоимъ отшельникамъ не хватало
одного капитальнаго элемента, чтобы понять истинную филосо-
фію жизни, т. е. міропониманія. Намъ кажется предметомъ
огромной важности знаніе, что земля—шаръ, имѣющій около трехъ ты-
сячъ лье въ діаметрѣ, что солнце находится въ раэстояніи 38 мил-
ліоновъ лье отъ земли, что оно въ 14,000,000 разъ больше земли
и еще много другихъ вещей, которыя входятъ въ кругъ элемен-
тарныхъ знаній. И, однако, отшельникъ былъ правъ по своему.
Самыя важныя лгодскія дѣла, разсматриваемыя съ точки зрѣнж
величины всей земли, имѣютъ не большее значеніе, нежели
движете въ пчелиномъ ульѣ, или хлопотливая работа въ
муравейники. Когда посмотришь съ точки врѣнія всей солнечной системы

34
0ТРЫВ0ЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
то наши перевороты едва имѣютъ амплитуду движеній ато-
мовъ, а съ точки зрѣнія Сиріуса они еще меньше, съ точки зрѣнія
безконечнаго они—ничто. А эта точка зрѣнія единственная, съ
которой можно вѣрно судить объ истинномъ значеніи вещей.
Въ моихъ „Воспоминаніяхъ Дѣтства" я разсказалъ объ от-
вѣтѣ, данномъ игуменомъ св. Сульпиція, Дюкло, въ тревожныя
годины, слѣдовавшія за 1830 г. одному семинаристу, который съ
ужасомъ передавалъ ему подробности не знаю какого, собранія
палаты депутатовъ. Молодой человѣкъ былъ особенно сильно
взволнованъ рѣчыо Могена, которая ему показалась прелюдіей
къ свѣтопреставленію. Эти смѣлые, возмущающіеся депутаты
оппозиции казались смиреннымъ аскетамъ настоящими исчадіями
ада. „Ясно, мой другъ,—отвѣтилъ спокойно Дюкло:—что эти люди
не читаютъ молитвъ". Я въ самомъ дѣдѣ не могу себѣ
представить Клемансо, читающимъ молитву; молодой, мечтательный Ла-
герръ... можетъ быть. Молитва Рошфора мнѣ особенно кажется
принадлежащей къ числу тѣхъ, которыя духовные отцы назы-
ваютъ „усердной молитвой". Этотъ суровый борецъ еще не
совершенно разочаровался въ реальности вещей. Тони-Ревильонъ
тоже, кажется, не дошелъ до буддійской сутры въ пониманіи
связи явленій и совершенной тщеты вид имаго. Но не слѣдуетъ
сдишкомъ быстро отчаиваться. Рѣчи Могена не заставили
крушиться міръ. Жизнь міра совершается медленно. Это игрушка,
съ которой можно довольно долго играть, не разбивая ее.
Нашъ дорогой редакторъ „Journal des Débats" просилъ меня
въ прошломъ году написать въ память красивыхъ новогоднихъ
вещицъ, которыя когда· тс Лабуле подносилъ подписчикамъ
журнала, какую нибудь фантазію, которая бы удовлетворила всѣхъ;
что нибудь не очень серьезное, но подходящее къ дню новаго
год?. Это не легкая задача. Наше время—меньше всего время
грезь. Небо сумрачно. Творецъ временами какъ бы чувствуетъ
отвращѳніе къ своему творенію, находить его скучаымъ, неудач-
нымъ. Конечно, оно не таково; состарившись, я болѣе чѣмъ
когда нибудь нахожу его твореніе изумительнымъ. Но это правда,
что люди слишкомъ отличаются другъ отъ друга: что однихъ
восхищаетъ, то приводить другихъ въ ужасъ. Я думаю, что мы
не увидимъ больше согласія между людьми въ чемъ бы то ни
было. Чтобы помирить ихъ, нужно было бы употребить обманъ,
а этого ни я, ни вы, мой дорогой другъ, не возьмемъ на себя.
Въ пропіломъ году, желая заручиться на небѣ благопріятнымъ
пріемомъ я обратился къ архангелу Гавріилу и считалъ себя
уполномоченнымъ отъ его имени сообщить читателямъ „Journal
des Débats" о близкой перемѣнѣ въ общемъ строѣ нашего міра.
Но разочарованіе было такъ велико, что въ этомъ году я
отказался допрашивать небеснаго вѣстника. Вы—министръ; вотъ собы-
гіе, съ которымъ я глубоко поздравляю Творца. За исключеніемъ
этого невозможно болѣе сильно ошибиться въ своихъ предеказа-
вгіяхъ, нежели это случилось со мной. Я предсказалъ много вели-
каго и новаго, я говорилъ, что нужно ждать непрѳдвидѣннаго, а
на самомъ дѣлѣ состояніе міра 31 декабря этого года столькоже
разнится отъ его состоянія перваго января прошлаго года, сколько

ПИСЬМО КЪ ВЕРТЕЛО.
35
одна капля воды отъ другой. Моя надежда на то, что Творегсь
внушить своимъ чиновникамъ быть справедливыми, точными,
внимательными, совсѣмъ не оправдалась. Ужасное нерадѣніе,
кажется, царить въ этихъ учрежденіяхъ, гдѣ рѣшается судьба міра.
Небесная политика, которая обѣщала, какъ и раньше, быть очень
опредѣленной, оказалась еще болѣе смутной, болѣе неувѣренной
чѣмъ когда нибудь. Но отнынѣ я отказываюсь дѣлать какія бы
то ни было предсказанія. Великій Боже! Какимъ образомъ древ-
nie пророки брались за это и никогда не ошибались.
Вмѣсто полученія тайныхъ сообщеній отъ архангела Гав-
ріила, я задумалъ обратиться за совѣтомъ къ индусскимъ богамъ.
Это очень хорошіе боги, которыхъ обожаютъ въ мечтахъ и
которые иногда даютъ намъ удивительные примѣры искусства сдѣ-
латься всѣмъ для всѣхъ. Жизнь Кришнъ въ частности богата
хорошими примѣрами и, если бы мы хотѣли имъ подражать, тогда
бы они дали нашему вѣку то, чего онъ лишился: радость, сим-
иатію и согласіе.
Когда Кришна, сіяя красотой и молодостью, пришелъ въ
луга Браджъ, всѣ пастушки сошли съ ума отъ любви къ
нему. Кришна, будучи олицетвореніемъ доброты, хотѣлъ всѣхъ
ихъ удовлетворить. Какъ богъ онъ имѣлъ даръ творить чудеса
и одно изъ самыхъ удивительныхъ чудесъ было созданіе
множественности самого себя. Благодаря этому сверхъестественному дару,
онъ превратился во столько Кришнъ, сколько было пастушекъ.
Онъ танцовалъ со всѣми; по крайней мѣрѣ, каждая была убѣжде-
на, что онъ танцовалъ съ нею. Начиная съ этого момента онѣ
считали себя привилегированными. Онѣ всю жизнь хранили драго-
цѣнноѳ воепоминаніе божественнаго прихода, какъ печать цѣло-
мудрія, которая сдѣлала ихъ жрицами сверхчеловѣческаго идеала.
Воть въ самомъ дѣлѣ, что было изумительнаго въ чудѣ
Кришны. Нѣтъ ничего болѣе естественнаго какъ сдѣлать такъ, что-
•бы всѣ пастушки были убѣждены, что онѣ танцовали съ Кришной,
потому что иначе эта милость имѣла бы въ глазахъ каждой только
полъ цѣны, такъ какъ женщина не цѣнитъ того дара, который съ
ней раздѣляютъ многія другія. Но благодаря безконечному чувству
деликатности, которымъ можетъ обладать только богъ, Кришна
далъ возможность каждой изъ этихъ пастушекъ думать, что онъ
танцовалъ только съ ней одной. Любовь эгоистична; она легко
поддается иллюзіи. Любимое существо хранить свой секреть про
<зебя; оно хочетъ вѣрить, что только одно оно любимо. Каждая
изъ пастушекъ сама созерцала свое сокровище. Она вѣрила. что
никто не дѣлитъ съ ней этотъ идеалъ, что великое божество въ
минуту проявленія своей любви существовало только для нея
•одной. О, какими цѣломудренными, благочестивыми и мудрыми
дѣлала ихъ эта мысль! Это были святыя. Каждая изъ нихъ,
думая, что она была единственной, которая обладала эгимъ блажен -
ствомъ, оставалась всю жизнь совершенно удовлетворенной и
жила исключительно созерцаніемъ бога, котораго она сжимала въ
своихъ объятіяхъ.
Но не одинъ только Кришна проявлялъ такое чудо доброты.
Будда умѣлъ также въ необходимыхъ случаяхъ отдаваться всѣмъ

36
отрывочный замфткн.
и заставить вѣрить каждаго, что онъ принадлежалъ только ему
одному.
Когда родился Будда, десять тысячъ самыхъ красивыхъ ин-
дусскихъ женщинъ Индіи пожелали быть его кормилицами. Онъ.
видѣлъ печаль, а, можетъ быть, и дурное чувство зависти тѣхъу
которымъ отказали. Тогда онъ размножился въ десять тысячъ
маленькихъ Буддъ, каждая женщина держала его на своихъ ру-
кахъ, кормила его своимъ молокомъ, покрывала его поцѣлуямк
и—верхъ чуда!—думала, что она единственная, которая кормить
и обнимаетъ его. Буддизмъ былъ исключителънымъ создавгіемъ
каждой изъ нихъ, потому что ея молокомъ было вскормлено
божественное тѣло.
Будда много разъ повторялъ это чудо. Когда однажды онъ-
въ знойный день проходилъ черезъ дуть, сбѣжались милліоны
дѣвъ и добрыхъ геніевъ, чтобы поддержать надъ его головой
зонтикъ. Будда превратился во столько Буддъ, сколько было зон·
тиковъ, чтобы такимъ образомъ благое желаніѳ каждаго было-
удовлетворено .
Разсказываютъ также, что разъ онъ подошелъ къ глубокой
рѣкѣ; явились доброжелательный существа, которыя въ одну
минуту построили мосты. Божественный превратился во столько
Буддъ, сколько было мостовъ, и каждый изъ тѣхъ, что строили,
мосты, думалъ, что Будда перешелъ именно черезъ его мостъ;
всѣ были счастливы и не было зависти.
Эти древніе боги умѣли лучше насъ пробуждать въ человѣ-
ческой душѣ энтузіазмъ и преданность. Они умѣли баловать
людей. Каждый могъ думать, что міръ существуетъ только для него,
и всѣ одновременно вѣрили въ одно и то-же. A раэвѣ христіан.
ство не имѣетъ этой множественности божества?
Sumit unus, sumunt mille
Quantum isti, tantum ille;
Nee sump tus consumitur
Вотъ, мой дорогой другъ, исторіи, которыя вы, я думаюг
могли бы разсказать вашимъ коллегамъ въ какой-нибудь пере-
рывъ между засѣданіями Совѣта. Въ самомъ дѣлѣ, я часто
думалъ, что эти разсказы имѣютъ извѣстное политическое значеніе.
Кришна танцуетъ со всѣми пастушками, и каждая увѣрена, что
онъ думаетъ только о ней... Развѣ это не шедевръ политики,
которую можно рекомендовать тѣмъ, которые управляютъ людьми?
Люди хотятъ вѣрить, что все дѣлается для нихъ и черезъ нихъ.
Каждый охотно принесетъ себя въ жертву идеалу, но при томъ
условіч, чтобы идеалъ принадлежалъ ему одному. Развѣ не въ
томъ заключается великое искусство господина положенія, чтобы
танцовать со всѣми и заставлять думать каждаго въ отдѣльно-
сти, что онъ танцовалъ только съ нимъ однимъ? А въ критиче-
скіе моменты развѣ не важно позволить тѣмъ, которые считаютъ
себя спасителями, думать, что люди обрѣли покой, пройдя
черезъ воздвигнутый ими мостъ?
Чудо умножения самого себя принадлежитъ только богамъ.
Но для низшихъ натуръ, число которыхъ очень велико и которыя

ПИСЬМО Kb ВЕРТЕЛО.
37
не заботятся о мистическо-физическомъ существѣ Кришны,
существуете другой богъ, дробящійея до безконечности и никогда не
исчезающій. Это—бюджетъ. Каждый хочетъ имѣть долю въ его
миэіостяхъ и быть увѣреннымъ, что онъ никогда не истощится.
Sumit unus, sumunt mille,
Nee sumptus consumitur.
Быть можетъ, шедевромъ было бы сдѣлать всѣхъ де-
нутатовъ членами бюджетной коммиссіи, чтобы каждый вообра-
жалъ, что онъ создаетъ бюджетъ для одного себя... Возможно-ли
достигнуть этого?..
Для насъ, мысленно покланяющпхея, занятыхъ всегда по
•браминской формулѣ „сосредоточеніемъ своего духа на Кришнѣ*
индусское чудо сохраняетъ всю свою истину. Идеалъ ничего не
проигрываетъ раздробляясь: онъ весь сохраняется въ каждой изъ
овоихъ частицъ. Мы живемъ крупицами Кришны, которыя мы
ассимилируемъ такъ или иначе въ зависимости отъ нашихъ
склонностей. Идеалъ прежде всего дѣлится на столько частей,
сколько существуетъ вкусовъ, и измѣняется сообразно характеру
каждаго. Каждый создаетъ своего божественнаго танцора. Если
бы я когда .нибудь попытался сдѣлать изъ легенды о Крипшѣ
драму или, лучше, философскій балетъ, я действительно внесъ бы
туда маленькое измѣненіе. Въ то время, когда каждая изъ па-
стушекъ думаетъ, что она танцуетъ съ Кришной, на дѣлѣ
оказалось бы, что всѣ онѣ танцовали съ разными Кришнами.
Каждая создала бы своего Кришну по своему, и если бы каждая
изъ нихъ описала другой своего божественнаго любовника, то
оказалось бы, что ихъ мечты нисколько не похожи одна на другую.
И, однако, это былъ бы одинъ и тотъ же Кришна.
Вотъ проблема, которую нужно разрѣшить, по крайней мѣрѣ,
въ новый годъ: создать для каждаго мечту, въ которой онъ бы
нашелъ своего Кришну, дать всякому маленькаго божка, котораго
онъ мысленно обожалъ бы. Для одного этотъ божокъ—самая
совершенная изъ республикъ, для другого—такая же монархія.
Дать каждому короля, котораго онъ любить,—женщину, о которой
онъ мечтаѳтъ,—вѣру, которой онъ жаждетъ,—вотъ къ чему, не-
сомнѣнно, сводится политика этого дня. Однако, не согласитесь
ли вы со 'мной, что было бы не дурно, если бы эта политика
захватила немного и остальные двѣнадцать мѣсяцевъ. Чѳрезъ годъ,
если я буду живъ, если вы будете министромъ и міръ будетъ
еще существовать, мы вмѣстѣ съ вами примемся снова за обду-
мываніе этого плана. Выгодная сторона нашей философіи состо-
итъ въ томъ, что она хорошо подготовляеіъ насъ къ вѣчности.
Ваши близкіе знакомые хорошо знаютъ, какое ничтожное
значение вы придаете всему, что не имѣетъ отношенія къ отечеству и
истинѣ. Что меня касается, я бы съ радостью привѣтствовалъ
извѣстіе о концѣ міра, лишь бы только онъ былъ прекрасенъ.
Самый важный трудъ каждаго изъ насъ, это наша смерть; этотъ
шедевръ мы создаемъ среди геенъ и съ четвертью нашихъ силъ.
Если я умру въ этомъ году, я попрошу людей со вкусомь, кото-
рыхъ еще много, не вѣрить многимъ вещамъ, которыя имъ раз-

38
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
скажутъ на мой счетъ. Я не быль еовершенствомъ, но моя жизнь
имѣла цѣль объективную, не эгоистичную. Я былъ очень чест-
нымъ человѣкомъ; этому я обязанъ прелестью моей старости и
извѣстной свѣжестью воображенія, которая даетъ мнѣ все болѣе
и болѣе силъ любить созданія Бога.
Какая неблагодарность была бы съ моей стороны
жаловаться на судьбу! Въ теченіе шестидесяти четырехъ лѣтъ я созер-
цалъ самую изумительную картину: вселенную. Это не такъ
долго, какъ въ древнемъ раю, но за то болѣе интересно. Эту картину
я наблюдалъ сидя въ довольно хорошемъ креслѣ, со скамеечкой
подъ ногами сообразно моему вкусу. Я видѣлъ міръ въ одинъ изъ
интересныхъ моментовъ его развитія. Мѣсто, которое мнѣ было
отведено для наблюденія этого поразительнаго фейерверка, была
чудесно.
Земля не имѣетъ равной себѣ среди планетъ по удобству>
которое она представляетъ для любованія вселенной. Она мала;.
но создаетъ живые проницательные умы. Она имѣла Галилея,
Ньютона, Лапласа. Атмосфера, окружающая ее, отличается
поразительной ясностью. Мы убѣждены, что между нами и самыми
отдаленными звѣздами нѣтъ никакого непрозрачнаго тѣла или
экрана. Действительно, нужно пожалѣть только тѣхъ обитателей
вселенной, которые живутъ на планетахъ съ просто проевѣчива-
ющей атмосферой, которая не лишаетъ ихъ свѣта, но мѣшаетъ.
имъ созерцать безконечное. О, бѣдные обитатели Венеры! какъ
было бы мнѣ понятно ихъ возмущеніе: какъ должна эта
окружающая ихъ молочная атмосфера съужать ихъ горизонты! Какъ
они должны вѣрить въ то, что міръ созданъ для нихъ. Какіе это
должны быть ограниченные умы! Ну, а обитатели Земли?
Безконечное открыто для нихъ. Какъ можно соскучиться при такихъ.
условіяхъ? A, кромѣ того, сколько развлеченій, сколько праздни-
ковъ! Я убѣжденъ, что существа, которыя расцвѣли на Землѣ отъ
дуновенія Бога, суть существа привилегированныя во вселенной.
Что касается меня, я доволенъ. Въ свое время я вѣрилъ,
что я танцовалъ съ Кришной (быть можетъ, иллюзія!); я строилъ
мосты удрученнымъ богамъ; я держалъ зонтикъ надъ головой
Будды. Да здравствуетъ вѣчность! свѣтъ—хорошая вещь. До бу-
дущаго года, дорогой другъ, если Богу будетъ угодно.
Несколько словъ о выставкѣ.
Письмо къ Жюлю Леметру.
Парижъ 9 мая 1889 г.
Дорогой другъ!
Я бы, конечно, хотѣдъ воспользоваться вашимъ приглашён
ніемъ, которое я получилъ третьяго дня, но для меня это, право-,
какъ говорилъ Христосъ: Spiritus quidem promptus est>
саго ν его infirma. Возвращеніе моихъ обычныхъ болѣзней по*

НѢСКОЛЬКО словъ О ВЫСТАВКѢ.
39
мѣшало мнѣ до сихъ гторъ увидѣть эту дорогую выставку,
которую я благословляю, такъ какъ она вносить, кажется, въ людскія
дѣла немножко радости, забвенія, сердечности и симпатіи.
Несколько недѣль тому назадъ я смотрѣлъ на приготовленія къ ней
съ высоты Трокадеро; это мнѣ напоминало Villa Adriana, одно
изъ празднествъ временъ Адріана, блестящихъ, нѣсколъко слож-
ныхъ, до крайности эклектическихъ, но которыя мы любимъ, какъ
послѣднія улыбки умирающаго міра. Но даже допуская грустную
мысль, что выставка 1SS9 г. можетъ быть послѣднимъ мѣстомъ,
гдѣ люди соберутся, чтобы повеселиться и позабавиться
игрушками, она все-таки отъ этого не дѣлается менѣе поэтической и
внушительной.
А помимо этого, кто знаетъ будущее? Вы считаете меня
бблыпимъ пессимистомъ, нежели я есть на самомъ дѣлѣ. Да, я
прихожу въ ужасъ при видѣ традиціи, столь же грандіозной, какъ
традиція французскаго королевства, отданной властелину столь
ограниченному, безразсудному, столь доступному клеветѣ и
способному легко быть застигнутымъ врасплохъ, какъ народъ,
представленный всеобщимъ голосованіемъ. Но я не отрицаю, что
онъ въ настоящее время имѣетъ свои преимущества и свои
хорошія стороны. Люди тщеславные, когда не могутъ больше
стоять во главѣ прогресса, гордятся тѣмъ, что они стоять во
главѣ регресса. Свобода въ нашей странѣ теперь шире, чѣмъ
когда-либо была у насъ или въ какой-нибудь другой стра-
нѣ. Преувеличенныя нападки на современный строй происходятъ
отъ того, что критикующіе его не знаютъ прошедшаго и не
сомневаются въ будущемъ, которое они призываютъ. Лишь бы
только это продолжалось!.. Вотъ единственное условіе, которое мы
ставимъ нашему самодовольству. Если бы дѣло только шло о
нашей жалкой личности, тогда мы имѣли бы право быть
близорукими, безразсудными, могли бы рисковать; но вѣдь дѣло
идетъ о Франціи, о ея существованіи, о ея судьбахъ. На второй
страницѣ „ Tempsα гдѣ я видѣлъ утѣшительныя описанія
празднествъ и прекрасную рѣчь Карно, я подъ рубрикой Saint·Ouen
прочиталъ:
Генералъ Буланже . . . 1043 гол.
Наке, буланжистъ . . 981 „
Лагерръ, буланжистъ .981 „
Деруледъ, буланжистъ . 979 „
Нѣкоторыя липа, вниманіе которыхъ я обратилъ на этотъ
фактъ, отвѣтили мнѣ, что Сентуенъ—мѣстность малопросвѣщен-
ная. Возможно; но я боюсь, что во Франціи есть много депар-
таментовъ, которые, по крайней мѣрѣ, въ политикѣтакъ же мало
понимаютъ, какъ Сентуенъ.
Вотъ почему минутами я не могу не видѣть между лучами
этого прекраснаго заходящаго солнца темную тучу, обрамленную
золотомъ,—тучу, которая очень легко можетъ разразиться грозой,
которая уяесетъ все. Наконецъ, будемъ продолжать возлагать
надежды на разумъ, и вѣрьте въ мою сердечную дружбу.

40
отрывочвия ЗАМЪТКИ.
Тысяча восьмисотълѣтняя годовщина разрушекія Помпеи.
Письмо къ редактору rJournal des Débats"
Сорренто 26 Сентября 1879 г.
Дорогой Господинъ Редакторъ!
Вы хотите, чтобы я передалъ вамъ въ нѣсколькихъ ело-
вахъ, что сдѣлала итальянская археологическая коммиссія въ
память тысяча восьмисотълѣтней годовщины,—событія, само по себѣ
печальнаго, но имѣвшаго болыпія послѣдствія для науки.
Итальянская коммиссія отличается слишкомъ большимъ вкусомъ, чтобы
ознаменовать какъ праздникъ катастрофу, стоившую жизни сот-
нямъ людей такихъ же разумныхъ, такихъ же цивилизован-
ныхъ, какъ мы. Ея цѣлью было—устроить свиданіе ученыхъ,
воспоминаніе прошедшаго и паломничество для тѣхъ, которые
любятъ древній міръ. Это ей совершенно удалось: торжество, на
которое она пригласила насъ, могло показаться холоднымъ и
скучнымъ только зѣвакамъ, ждавшимъ развлеченія на прахѣ
мертвецовъ; въ глазахъ же людей образованныхъ въ немъ было
безконечно много здраваго смысла и такта.
Осенью 79 г. произошло одно изъ самыхъ необыкновенныхъ
событій въ исторіи земли. Произошло изверженіе стараго
вулкана, давно потухшаго, покрытаго кустарникомъ и дикимъ виног-
радомъ, кратеръ котораго служилъ еще пристанищемъ для
потерявшихъ надежду воиновъ Спартака. Взрывъ отличался
такой силой, какой не знали со временъ исторіи. Вулканъ похо-
ронилъ у своего подножія четыре или пять городовъ и создалъ
потомъ этотъ могущественный центръ вулканической дѣятельно-
сти, которая продолжается до нашихъ дней, и какъ бы нарочно
расположилась въ предмѣстьи большого города, чтобы на досу-
гѣ сдѣлаться предметомъ изученія. Случаю угодно было, чтобы
описаніе этого событія принадлежало перу лучшаго писателя
того времени.
„Это было на 9-ый день сентябрьскихъ календъ, около семи
часовъ; мой дядя командовалъ флотомъ въ Мизенѣ, когда мать
пришла сказать ему, что на горизонтѣ поднимается туча
необыкновенной величины и формы. Въ первый моментъ невозможно
было сказать, изъ какой горы она выходить,—потомъ узнали, что
изъ Везувія. Чтобы опрѳдѣлить форму и видъ тучи, у меня есть
только одно сравнѳніе: она была похожа на гигантскую сосну,
вѣтви которой спускаются до конца чрезмѣрно удлиненнаго
ствола. Въ самомъ дѣлѣ, изверженная масса сначала поднималась
перпендикулярно; затѣмъ потокъ, который ее поддерживалъ, мало-
по-малу ослабѣвалъ и въ силу тяжести все падало и осѣдало
въ видѣ то бѣловатой, то темной грязновато-черной массы.
Ужасный циклонъ, разсѣкаемый кривыми бороздами и дрожащими
стрѣлами молніи и какъ бы дышавшій огнемъ, разверзался и
тогда можно было видѣть внутри всю фантастическую игру
огненной бури; это были молніи, но такой величины, какихъ никогда
не наблюдали. Вскорѣ туча спускается, покрываетъ море, окуты-

1800-ЛѢТНЯЯ ГОДОВЩИНА РА.ЗРУШЕШЯ ПОМПЕИ. 41
ваетъ рощи, заслоняетъ всего ѳго и скрываетъ отъ глазъ
выдающуюся вершину Мизѳна. Появился пепѳлъ, сначала въ неболь-
шомъ количества, а потомъ широкамъ потокомъ залилъ землю.
Темноту нельзя сравнить съ темнотой самой темной ночи; такъ
бываетъ темно только въ какомъ нибудь мѣстѣ, со всѣхъ сторонъ
закрытомъ, если вдругъ потушить огонь. Со всѣхъ сторонъ
слышался вой, крики людей, которые звали другъ друга и старались
узнавать одинъ другого по голосу. Одни, боясь смерти, взывали
къ ней; другіе простирали руки къ небу; третьи говорили, что
нѣтъ больше боговъ и видѣли въ случившемся осуществленіе
предсказанія, о наступленіи вѣчной ночи и конца міра. „Мизевъ
разрушился,"—говорили одни. „Онъ въ огнъа,—говорили другіе.
Все это была неправда, но этому вѣрили. Когда появлялось
слабое мерцаніе, его принпмали не за предвѣстникъ свѣта, но за
новое прыближеніе взрыва огня. Въ действительности огонь не
приближался къ намъ, и снова наступала темнота, снова падала
тяжелая и твердая зола, намъ нужно было каждую мунуту
подниматься, чтобы стряхнуть ее, иначе мы были-бы вскорѣ
покрыты и задавлены ея тяжестью. Однако, мало-по-малу темнота
ослабевала, показалось солнце тусклое, какъ во время затменія. Мут-
ныя облака носились передъ нашими глазами. Міръ какъ будто
измѣнилъ свою физіономію. Толстый слой пепла покрывалъ всю
землю на подобіе снѣжнаго покрова".
Извѣстно какимъ образомъ спустя полторы тысячи лѣтъ
античная почва, такъ глубоко похороненная, сдѣлалась для археологіи
источникомъ неоцѣнимыхъ открытій. Этотъ случай съ городами,
которыхъ естественное событіе какъ бы припрятало для пользы
будущихъ археологовъ, кажется мнѣ почти единственнымъ въ
мірѣ и только судьбу Велліа, около Плезанса, засыпаннаго обва-
ломъ горъ, можно сравнить съ судьбою городовъ у подножія Ве-
зувія. Такимъ образомъ страшная катастрофа, случившаяся во·
семнадцать столѣтій тому назадъ, была безподобнымъ счастіемъ
для близкаго знакомства съ античнымъ міромъ, въ особенности
съ тѣхъ поръ, какъ дано было действительно методическое на-
правленіе раскопкамъ. Первыя раскопки, предпринятыя сначала
исключительно съ цѣлью обогащенія музеевъ, были скорѣе вредны
для самого города, нежели полезны. Разрушали, чтобы что нибудь
найти; открывали обломки, которыхъ нельзя было переносить;
безпрестанно копали то тутъ, то тамъ, смотря по тому, гдѣ
воображали открыть прекрасныя находки. Честь введенія метода
въ эту важную работу принадлежитъ Фіорелли; онъ первый рѣ-
шилъ, что самое интересное вь раскопкахъ Помпеи представляла
сама Помпея. Вмѣсто дѣланныхъ раньше на удачу скважинъ и
подземныхъ ходовъ, стали правильно скапывать „острова"
(insula е); употребляли самыя искусныя предосторожности, чтобы
было обезпечено сохраненіе памятниковъ на ихъ мѣстѣ. Результа-
томъ этихъ прекрасныхъ работъ былъ античный городъ, подъ
открытымъ небомъ, гдѣ можно прогуливаться, гдѣ получаешь
свѣжее впечатлѣніе,—какъ будто бы это было вчера,—роскошной
жизни, которую вели римляне въ первое столѣтіе нашей эры,
любившіе „греческую жизнь".

42
ОТРЫВОЧНЫЙ ЗАМѢТКИ.
Сорренто—такое превосходное мѣсто для отдыха, что я сна-
чала не рѣшался покинуть его, чтобы отправиться провести жар-
кій лѣтній день на солнцѣ, въ пыли, среди толпы. Изъ моихъ
оконъ я вижу великаго актера драмы 79 года,—Везувій,
который съ тѣхъ поръ, кажется, ни разу не выказалъ серьезно свой
гнѣвъ; я вижу Помпею и зеленѣющіяся окрестности Сарно; явижу
маленькій островъ Геркуланумъ передъ древнимъ портомъ
Помпеи,—неоспоримое доказательство торговли, которую вели въ этихъ
мѣстахъ Финикійцы. Итакъ, я думалъ сначала отпраздновать въ
моей комнатѣ ужасное событіе 79 г., чптая оба письма Плинія
Младшаго; но потомъ идеи философіи болѣе ходкой отстранили
первую мысль. Мой молодой другъ, Морисъ Палеологъ, взялъ на
себя всѣ заботы и въ семь часовъ утра мы отправились, чтобы
присоединиться къ ученому собранію, члены котораго въ этотъ
день назначали свиданіе другъ другу на развалинахъ разру-
шеннаго города.
Я пріѣхалъ въ Сорренто моремъ несколькими днями
раньше и еще не налюбовался прекраснымъ видомъ, который предста-
вляетъ дорога, соединяющая Сорренто съ Кастеллемаре. До сихъ
поръ я имѣлъ привычку говорить, что въ зонѣ нашей планеты,
которую я объѣхалъ—увы! очень узкую—самая красивая вещь,
которую я знаю—это дорога изъ Вьетри въ Амальори. Но, теперь
я колеблюсь. Дивный видъ вершинъ Мета и Вико являются со-
единеніемъ всей той красоты и привлекательности, которая создана
природой и завершена человѣкомъ въ согласіи съ ней. Удобно
распредѣленныя воды Сарно сдѣлали долину, отдѣляющую мас-
сивъ Сорренто отъ Везувія, чрезвычайно плодородной, что
подтверждаюсь разсказы древнихъ о растительности въ окрестностяхъ
Помпеи. Нѣкоторые ^ученые думали, что эта долина представляетъ
дрѳвній берегъ, завоеваніе котораго должно было быть какъ бы
наградой за изверженіе 79 г. Но Ружіеро рѣшительно отвергалъ
эту гипотезу; онъ показалъ, что увеличеніе континента съ этой
стороны было незначительно и не имѣетъ ничего общаго съ из-
верженіемъ 79 года.
Мы пріѣхали къ десяти часамъ, когда власти уже
усаживались. Здѣсь я нашелъ Фіарелли и Минервини, этихъ блестя-
щихъ послѣдователей великой Неаполитанской археологической
школы, и съ ними Бернабеи, Салинасъ и де-Петра, этихъ дѣя-
тельныхъ учениковъ, берегущихъ такъ хорошо свое наслѣдство.
Программа торжества состояла изъ трехъ частей: сначала рѣчь Ру-
жіеро, который такъ блестящее замѣнилъ Фіарелли въ производства
раскопокъ; затѣмъ посѣщеніе памятниковъ; потомъ раскопка,
произведенная на глазахъ у публики, на заранѣе приготовлен-
ныхъ для этого участкахъ. Мы направились къ базиликѣ, гдѣ
Ружіеро долженъ быль произнести рѣчь, и заняли мѣста въ залѣ.
Она была чрезвычайно просто декорирована; ни органовъ ни
музыки, не было даже бюста Плинія Старшаго. Признаюсь, что это
послѣднее обстоятельство огорчало меня. Мучениковъ науки слѣ-
дуетъ почитать.
Ружіеро безъ громкихъ фразъ, безъ декламаціи, съ
чрезвычайно вѣрнымъ пониманіемъ характера торжества приступить

1800-лътняя ГОДОВЩИНА РАЗРУШЕЭІЯ ПОМПЕИ. 43
къ изложенію исторіи этого ужаснаго событія, столѣтняя
годовщина котораго заставила насъ собраться здѣсь; какъ вдругь
произошелъ инцидентъ, который не значился въ программѣ,
заставивши всѣхъ на минуту улыбнуться. Ворота Помпеи въ этотъ
день были свободно открыты для всѣхъ; никто не могъ поручиться
за здоровый разсудокъ всѣхъ присутствующихъ. Одинъ
сумасшедший, взобравшись на колонну, сталъ декламировать и на
минуту его голосъ покрылъ голосъ Ружіеро. Въ данномъ случаѣ
всеобщая подача голосовъ не совсѣмъ говорила въ ея пользу;
рѣчь сумасшедшаго была встрѣчена громкими апплодисментами.
Я не могу сказать, насколько они были основательны; его рѣчь
не была напечатана, какъ это было съ рѣчью Ружіеро. Вотъ
образчикъ неравенства, на которое я указываю экзальтирован-
нымъ нивеляторамъ, какъ на злоупотребленіе. Неравенство пе-
редъ прессой еще существуетъ; можетъ быть, въ одинъ
прекрасный день примутъ мѣры противъ этого; во всякомъ случаѣ на
этотъ разъ привилегия одержала верхъ, потому что спустя
нисколько минутъ слово окончательно осталось за Ружіеро.
Въ то время какъ мало-по-малу водворялся порядокъ, и мы
обмѣнивались между собою различными замѣчаніями о полити-
ческомъ и соціальномъ значеніи этого инцидента, я услышалъ
позади себя голосъ настоящей сирены; это былъ голосъ Палици,
директора школы изящныхъ искусствъ въ Неаполѣ,—такой же
превосходный человѣкъ, какъ и прекрасный артистъ, съ которымъ
я совершалъ самыя пріятныя экскурсіи на Ишіи. Вмѣстѣ съ нимъ
я встрѣтилъ пять или шесть друзей, которые тоже принимали
участіе въ нашихъ экскурсіяхъ и бесѣда которыхъ украшала,
если только это возможно, эту прекрасную мѣстность: „Мы плохо
слышимъ,—сказалъ мнѣ Палици—и затѣмъ сумасшедшій опять
начнетъ говорить. Эти -люди не смущаются. Идемъ съ нами.—
Въ это время онъ показалъ мнѣ ключъ, который я сначала при-
нялъ за недавно открытую античную вещь.—Это современный
ключъ,—сказалъ онъ мнѣ:—но съ нимъ можно отпереть
единственный домъ въ Помпеѣ, который имѣетъ замокъ, а находясь среди
этихъ восьми тысячъ человѣкъ, это не маловажная вещь. Это
античный домъ, къ которому придѣлалп крышу и двери и который
служитъ помѣщеніемъ для художника, присутствующаго при рас-
копкахъ. Онъ набрасываетъ быстро эскизъ съ открываемыхъ ма-
сляныхъ картинъ, который вірно передаѳтъ краски" въ моментъ
открытія.—Прекрасная мѣра!—сказалъ я ему.—Сколько картинъ,
открытыхъ въ Египтѣ, не существуютъ уже на слѣдующій день
послѣ ихъ открытія и погибаютъ на всегда!—Да,
пойдемъ—сказалъ онъ мнѣ:—сначала мы пойдемъ и исполнимъ нашъ долгь
по отношению къ тѣмъ, которые умерли восемнадцать столѣтій
тому назадъ; a затѣмъ отправимся въ квартиру художника, гдѣ
отдохнемъ и позавтракаемъ. Идемъ; рѣчь Ружіеро будетъ
напечатана; вы ее прочтете сегодня вечеромъ со свѣжей головой,
а сумасшедшаго больше не будетъ здѣсь.
Я уступилъ такому любезному приглашенію; дѣло въ томъ,
что Палици доставплъ мнѣ одно изъ самыхъ поразительныхъ
зрѣлищъ, какое я только когда-нибудь видѣлъ. Вся толпа соб-

44
отрывочный замѣтки.
ралась около базилики и яркіе цвѣта ея одеждъ представляли
странный контрастъ съ окружающими пепельно-сѣрыми стѣнами.
Остальная часть города была пустынна и носила тотъ
меланхолически видъ, который свойственъ Помпеѣ въ обычное время.
Сначала мы посѣтили улицу гробницъ,—одно изъ самыхъ поэти-
ческихъ мѣстъ въ мірѣ. —Мы сѣли на эти гостепріимныя сидѣнья,
которыя мертвый предлагаетъ живому, какъ бы совѣтуя ему
покой (о, какой хорошій совѣтъ даютъ мертвецы!). Мы отправились
было къ городскимъ воротамъ поклониться мѣсту, гдѣ быдъ най-
денъ солдатъ, жертва своего долга. Но вдругъ одинъ изъ спут-
никовъ остановилъ насъ и сказалъ: „Все перемѣнилось; это
маленькое помѣщеньѳ не будка, какъ это думали раньше; и невѣр-
но считали трупъ, найденный тамъ, останками часового, который
погибъ на своемъ посту, предпочитая видимую опасность
умереть отъ задушенія, бѣгству. Тотъ человѣкъ не заслужилъ тѣхъ
почестей, которыя были ему оказаны: это, быть можетъ, быль
воръ". Это заставило насъ задуматься. Какъ, даже послѣ смерти
герой долга, по капризу археологіи, можетъ быть смѣшанъ съ
воромъ!.. Трупъ вора, вслѣдствіе ошибки антикваріевъ, въ теченіе
многихъ лѣтъ могъ узурпировать почести, воздаваемыя героямъ!
Какъ необходимо еще разъ пересмотрѣть все для окончатель-
наго мнѣнія. Но даже и въ этомъ послѣднемъ мнѣніи сколько
возможно опшбокъ, сколько нужно принять предосторожностей!
По этому поводу я вспоминаю того несчастнаго, котораго 25 мая
187 L г. приняли за Бильорея и разстрѣляли около дома инвали-
довъ; потомъ настоящаго Бильорея сослали только въ колоніи. О,
правосудіе, царящее въ нашемъ мірѣ!
Мы снова увидѣли этотъ странный музей, состоящій изъ
слѣпковъ человѣческихъ тѣлъ, найденныхъ подъ золою. Тѣла
истлѣли, остались хорошія полыя формы, куда можно было влить
гипсъ, такъ что получили строго - точное изображеніе умира-
ющихъ помпейцевъ. Нѣтъ ничего болѣе поразительнаго! Вотъ
молодая дѣвушка, которая прижалась грудью къ землѣ, какъ бы
желая ее обнять, и сложила обѣ руки; формы удивительно пра-
вильныя, положеніе тѣла трогательное. Хорошая борзая собака
съ головой между ногъ, опрокинувшись корчится; она была
привязана къ двери дома; по мѣрѣ того, какъ прибывала и
поднималась лава, собака тоже поднималась; но веревка удерживала ее.
Ружіеро внесъ въ изученіе этихъ трудныхъ вопросовъ о Помпеѣ
удивительную послѣдовательность и терпѣніе. Онъ категорически
устранилъ гипотезу воды и огня. Неоспоримые факты
устанавливают^ что Помпея не была затоплена потокомъ жидкой грязи,
какъ это предполагали раньше. Въ закрытыя пространства набѣ-
гающая ла.ва не проникла. Печь, въ которой нашли хлѣбы, была
внутри чиста и за исключеніемъ 81 штуки маленькихъ хлѣбовъ
была пуста; а между тѣмъ она едва была закрыта. Колодезь,
отверстіе котораго было защищено отъ потока камней, не быдъ
засыпанъ, вода и сегодня глухо шумить въ немъ на гдубинѣ
двадцати пяти ыетровъ.
Гипотеза пожара тоже недопустима. Помпея не погибла отъ
огня. Свинецъ не растопленъ, мраморъ не обожжѳнъ, куски хол-

1800-ЛѢТНЯЯ ГОДОВЩИНА РА8РУШЕНІЯ ПОМПЕИ. 45
ста и дерева пристаютъ къ металлу и не обуглены; сгЬнная
живопись не носить слѣдовъ дыма и огня. Тѣ факты, которыя какъ
бы заставляютъ вывести противоположное заключеніе, объясняются
или падѳніемъ раскаленной до бѣла окалины, или же молніей,
которая действовала съ необыкновенной силой вблизи центровъ иэвер-
женія. Въ действительности Помпея въ теченіе нѣсколькихъ ча·
совъ покрылась слоемъ мелкихъ камешковъ и пепла, толщина
котораго, до пониженія вызваннаго дождями, равнялась семи или
восьми метрамъ. Почти все населеніе, въ количествѣ двѣнадцяти
тысячъ, успѣло убѣжать; около пяти сотъ запоздали и погибли.
Каменный дождь предшествовалъ дождю изъ пепла; отъ перваго
можно было защищаться, скрывшись въ погребахъ и другихъ за-
крытыхъ мѣстахъ. Вотъ чѣмъ объясняется неблагоразуміе этихъ
пяти, сотъ несчастныхъ. Они ждали прекращенія этого дождя изъ
маленькихъ камушковъ; но они не разсчитывали на дождь изъ
пепла, который ихъ задушилъ. Дѣло происходило почти такъ же,
какъ въ 1872; но только дождь изъ пепла былъ въ этотъ разъ
гораздо слабѣе и рисковали даже ходить по улицамъ Неаполя,
защищаясь только зонтикомъ.
Между тѣмъ Палици повелъ насъ медленно обратно къ пріят-
ному убѣжищу, которое онъ для насъ приготовилъ. Жара была
сильная; тѣнь отъ старыхъ стѣнъ незначительная; наконецъ, мы
достигли, желаннаго порога; Палици шелъ впереди насъ съ клю-
чемъ въ рукѣ. Сюрпризъ! маленькій домикъ былъ занять...
занять, впрочемъ, прекраснымъ обществомъ: здѣсь дамы устроили
скромную закуску. Мы смотрѣли на Палици, онъ на насъ. Какую
цѣну имѣлъ этотъ ключъ, на который мы возложили всѣ наши
надежды? Мы обращаемся къ капралу, который стоить тутъ же;
ему объясняютъ въ чемъ дѣло; онъ подумалъ немного и сказалъ:
„Вѣроятно, есть два ключа". Эта гипотеза была не болѣѳ вѣро·
ятна, нежели тѣ, которыя рискуютъ высказать иногда въ спорахъ,
касающихся помпейскихъ вопросовъ; мы не противорѣчили ему,
но были убѣждены, что новая дверь, плохо приложенная къ древ-
нимъ косякамъ, была взломана. Конечно, мы притворно выразили
удовольствіѳ по поводу того, что насъ предупредили и,
принявши предосторожности, чтобы подобный инцидентъ не повторился,
отправились осматривать еще дома, прозванные домами Діомеда,
Саллюстія, затѣмъ домъ Весталокъ и танцовщицъ. Затѣмъ мы,
наконецъ, нашли заслуженный отдыхъ въ домикѣ, изъ котораго
удалились наши скромные предшественники. Палици разсказадъ
мнѣ результаты его долгаго пребыванія на развалинахъ Помпеи,
и въ частности о своихъ наблюденіяхъ надъ системой путей сооб-
щѳній. Онъ обратилъ мое вниманіѳ на чрезвычайно неодинаковую
выстилку улицъ; послѣдняя точно соотвѣтствовала границамъ
домовъ, такимъ образомъ изъ этого можно было заключить, что
мощеніе улицъ составляло обязанность домовладѣльцевъ.
Я внимательно разсматривалъ интѳресныя картины,
попытки возстановленія характера античныхъ построекъ, которыя
покрывали стѣны, когда неожиданно вошелъ человѣкъ, оказавшийся
слугой, неся тюкъ, обвязанный самымъ тщательнымъ обраэомъ и
такимъ образомъ ловко скрывающій свое содержимое. Безъ со-

46
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКП.
мнѣнія хотѣли отвлечь любопытные взоры тѣхъ, которые бы
увидели пронесенную таинственную корзину; а потому ей
придали такой видъ, что ее можно было принять за археологическую
посылку. Это былъ завтракъ, приготовленный нашими друзьями,
завтракъ отличный, какихъ мало, который маѣ напомнилъ тѣ
ужины, которые мы находили въ пустынной бухтѣ Монте-Санта-
жело, совершая прогулку по Ишіи. Въ Помпеѣ эти господа
предлагали намъ пить лучшія французскія вина; мы предпочли имъ
asp г in о, который народъ получаетъ за два су, но котораго
нельзя найти въ респектабельныхъ ресторанахъ, и абруцское вино,
приготовленное по французски, подававшее большія надежды,
какъ мнѣ казалось. Мой молодой другь Морисъ былъ въ
восхищенна; онъ дѣлалъ первый опытъ надъ итальянской сердечностью,
въ то время какъ для меня это былъ двадцатый.
Я еказалъ, что, быть можетъ, нехорошо было устраивать
такой роскошный завтракъ въ домѣ мертвецовъ, но кто-то отвѣ-
тилъ:—Вѣдь это случилось очень давно; и затѣмъ нужно ли уже
такъ сильно жалѣть ихъ? Они бы, все равно, уже были мертвы, а
между тѣмъ посмотрите-ка, сколько о нихъ говорятъ, какъ
интересуются ими! Развѣ вы не находите, что египтяне, строившіе
пирамиды, живутъ въ- настоящее время больше, нежели тѣ,
которые копались положенное имъ число лѣтъ въ нильскомъ илѣ?
Насѣкомыя, приколотыя къ картону музеевъ и вызывающія
своими блестящими окрасками крикъ изумленія изъ хорошенькаго
ротика, животное, служащее для научныхъ изслѣдованій,—всѣ
они имѣютъ преимущество передъ своими собратьями,
оставшимися неизвѣстными. Животное, которое послужило пищей геніаль-
ному человѣку, должно считать себя очень счастливымъ: оно пи-
таетъ молекулы благороднаго мозга.
Палици не согласился съ этимъ парадоксомъ и иначе оправ -
дывалъ наше маленькое торжество. Замѣтили вы,—обратился онъ
ко мнѣ,—на улицѣ Гробницъ скамьи расположенныя амфитеат-
ромъ, нарочно въ формѣ scliolae для того, чтобы прохожіе
приходили сюда отдыхать, болтать, спорить? Это прекрасная мысль
мертваго, который доставляетъ пережившимъ его пріятную минуту
и, кромѣ всего, онъ совѣтуетъ пользоваться благородными
радостями жизни, не забывая въ то-же время, что онѣ не будутъ
продолжаться вѣчно. Развѣ вы не считаете, что праздники были въ
своемъ родѣ актомъ благочестія?—Непремѣнно—отвѣтилъ я,- -и у
тѣхъ изъ нашихъ предковъ, которые дольше другихъ сохранили
варварскіѳ обычаи, это пиршество должно было доходить до
пьянства и кровавыхъ побоищъ. Такъ еще и теперь въ Ирлан-
діи; въ Бретани ' считается пренебреженіемъ къ умершему, если
вернуться съ похоронъ въ полномъ разсудкѣ.
Я готовъ былъ продолжать, когда вдругъ на улицѣ
послышался шумъ. Это несли въ центральное агенство результаты рас-
копокъ. „Какъ—воскликнулъ я,—раскопки совершались безъ насъ!
Понимаете вы, что мы оставались безъ дѣла, когда другіе
присутствовали при работѣ?" Мои собесѣдникц улыбались.—„Что-же
вы думали, что работы будутъ производиться въ присутствіи
восьми тысячъ человѣкъ,—отвѣтили они мнѣ.—Это не важно, только

1800-ЛѢТНЯЯ ГОДОВЩИНА РА8РУШЕНІЯ ПОМПЕИ. 47
одинъ префектъ Неаполя долженъ проявить къ этому глубокій
интереса. Мы послѣдовали за тремя или четырьмя ящиками съ
гербами короля Итальянскаго, въ которыхъ находились найден-
н ыя вещи. О, Боже! какой результата! Въ ящикахъ почти ничего
не оказалось, кромѣ костей мертвецовъ. Но подумавши, я уви-
дѣлъ здѣсь много такта. Этотъ результатъ доказывалъ
благородство и научную серьезность устроителей празднества. Вѣдь было
такъ легко подготовить какое-нубудь открытіе въ честь публики,
которая, правду говоря, немножко ждала этого. Но Ружіеро не
позволилъ себѣ употребить этотъ невинный шарлатанскій пріемъ;
ничего не открыли кромѣ кухонной утвари, сломанныхъ горш-
ковъ и очень большого числа череповъ и берцовыхъ костей.
Очевидно, этотъ отрытый домъ принадлежалъ къ числу тѣхъ, въ ко-
торыхъ люди сильно замѣшкались.
Эги бѣдныя кости язычниковъ вызвали во мнѣ много
размышленій. Одинъ изъ основныхъ принциповъ моей жизни,—
правило, которому я упорно слѣдую, хотя многіе изъ моихъ
друзей и говорятъ мнѣ, что это глупость, это—считать всякое чело-
вѣческое созданіе благороднымъ человѣкомъ, разъ мнѣ не
доказали противнаго. Итакъ, я поклонился этимъ печальнымъ остан-
камъ и послалъ мирный поцѣлуй честнымъ людямъ, которымъ
они принадлежали. Есть люди, которые исповѣдуютъ
противоположную доктрину и болѣе или менѣе настаиваютъ на томъ, что
всякаго человѣка, про котораго не было доказано, что онъ быль
порядочный, нужно считать негодяемъ. Боже! я думаю, что они
ошибаются столь-же часто, какъ и я; я же продолжаю упорно
держаться того мнѣнія, что если принять во вниманіе безчис-
ленныя трудности, встрѣчающіяся въ жизни человѣка, то
истинной справедливостью будетъ всеобщее доброжелательство къ
мертвецамъ, кости которыхъ находились передъ моими глазами.
Это были, можетъ быть, покорные рабы, вѣрныя служанки, пасынки
природы, иронически относившіеся къ жизни, что представляетъ
въ своемъ родѣ форму мудрости. Вотъ этотъ черепъ
принадлежит^ можетъ быть, жестокому насмѣшнику, который нарисовалъ
на стѣнѣ маленькаго осла и внизу подписалъ: Labor а, Ъопе
aselle, sicut ego ІаЪогаѵі, et proderit tibi, sicut mihi
prodest. Я не имѣю подъ рукой „Corpus inscriptionum latinarum",
чтобы сличить съ текстомъ. Зангемейстеръ и мой дорогой коллега
Леонъ Ренье простятъ мнѣ, если я дѣлаю ошибку.
Съ удовольствіемъ я смотрю на надпись, сдѣланную на ко-
лоннѣ форума, оттискъ съ которой Фіорелли нѣсколько лѣтъ
тому назадъ прислалъ въ коммисеію „Corpus inscriptionum semiti-
carumu. Этотъ оттискъ тогда показался намъ абсолютно непонят-
нымъ и мы временно отнесли его къ категоріи неизвѣстныхъ
надписей. Но прекрасно изданныя. Ваддингтономъ и Вогюэ
надписи Сафа (около Дамаска) удивительнымъ образомъ освѣтили
помпейскій текстъ. Эти надписи, разборомъ которыхъ обязаны
Іосифу Галеви, суть настоящія арабскія надписи временъ рим-
лянъ. Graffito Помпеи неоспоримо принадлежитъ къ этой группѣ.
Нѣтъ ничего удивительнаго въ томъ, что нашли надпись,
сделанную арабомъ на колоннѣ въ Помпеѣ, такъ какъ около этого

4S
0ТРЫВ0ЧБЫЯ ЗАМѢТКИ.
же времени набатеяне изъ Петры, проходя черезъ Пузоль,
оставили много слѣдовъ, указывающихъ на ихъ пребываніе здѣсь,
въ особенности двѣ прекрасныя надписи въ аравійскомъ стилѣ.
Именно въ этотъ момеятъ я увидѣдъ прекрасную книгу,
которая должна была раздаваться на слѣдующій день и которая
останется какъ память объ этомъ научномъ торжествѣ1). Она со-
стоить изъ серіи мемуаровъ по вопросамъ, поднятымъ
похороненными городами. Въ этой книгѣ Ружіеро и его сотрудники съ
авторитетомъ, на который они одни имѣютъ право, выеказываютъ
новые взгляды относительно исторіи великаго событія 79 г.
Здѣсь моя философія была подвергнута испытанно, такъ какъ
одинъ изъ результатовъ наиболѣе установленныхъ Ружіеро со-
стоитъ въ томъ, что иэверженіѳ, по всѣмъ видимостямъ,
произошло 23 ноября, а не 23 сентября. Текстъ Плинія даетъ мѣсто
сомнѣніямъ; масса мелочей, на которыя обратилъ вниманіе Ру-
жіеро, кажется доказываюсь, что событіе произошло въ концѣ
осени. Сборъ винограда былъ оконченъ, и операціи, слѣдующія
за этимъ, должны были сильно подвинуться впередъ; амфоры, въ
общемъ, не найдены въ погребахъ; онѣ въ кладовыхъ или въ
кухняхъ; онѣ были въ дѣлѣ; туда положили смолу и камедь^
которыми обыкновенно приправлялись древнія вина. Въ пользу
того-же взгляда Ружіеро говорили и фрукты которые произра-
стаютъ и которыхъ нѣтъ въ Помпеѣ. Это было мнѣ немножко
непріятно и разстроило мои впечатлѣнія. Я объ этомъ сказалъ
одному изъ моихъ друзей.—„ВсЬ дни похожи одинъ на другой,—
скавалъ онъ мнѣ. Сколько годовщинъ вы перепутали или
пропустили въ вашихъ книгахъ! A развѣ это мѣшаетъ народу
продолжать праздновать событіе въ тотъ-же день? Книги и ходъ
жизни не имѣютъ между собою ничего общаго". Но вотъ уже
день склонился къ вечеру, вокзалъ Помпеи наполнился народомъ,
поѣздъ двинулся, чтобы вернуть насъ въ Неаполь. Мы бросили
послѣдній взглядъ на царя, слипшомъ забытаго праздникомъ, на
Везувій. Везувій въ настоящее время сильно дѣйствуетъ. О
необъятной величинѣ кратера, извергающаго пары вровень съ краями,
нигдѣ такъ нельзя судить, какъ въ Помпеѣ. Съ улицы Меркурія
старый гигантъ дѣйствительно кажется грандіознымъ, миѳологиче-
скимъ; онъ стоить здѣсь гордый, презирающій, довольный своимъ
созданіѳмъ, готовый снова начать его. Наблюдая Везувій въ
течете многихъ часовъ, какъ это можно дѣлать живя въ Сор-
ренто, можно лучше всего понять смыслъ миѳологическихъ кон-
цепцій дрезнихъ. Какъ-бы человѣческая осанка этого зіяющаго
чудовища, причудливыя и всегда пластическія формы клубовъ
дыма, мѣняющіяся въ различные часы дня и съ измѣненіемъ
направленія вѣтра, все это придаетъ ему видъ живого существа,
имѣющаго чувства и страсти. Понимаешь, почему греки и ита-
лійцы обращались съ молитвами и приносили жертвы этимъ
капризнымъ и вспыльчивымъ существамъ, пытаясь ихъ этимъ
') „Pompei е la regione sotterrata del Vesuvio nelFanno LXXIX".
Неаполь, тип. Жіаниыи, in quarto, 291—245 страницъ, съ гравюрами.

исповъдь ФИЛОСОФА.
4S
умилостивить; понимаешь, почему еврей видѣлъ въ этихъ чудо-
впщахъ посланника разгнѣваннаго Іеговы. Въ особенности я ду-
малъ объ апокалипсисахъ и о томъ важномъ мѣстѣ, которое за-
нимаютъ вулканичеекія изверженія въ неапольской бухтѣ въ книгѣ
Іеноха и въ сибпллическихъ предсказаніяхъ. Величественныя явде-
ыія изверженія и землетряееній, происходившія въ первое и второе
столѣтіе нашей эрыгбыли единственныя въ своемъ родѣ явленія, ко-
торыя оказали вліяніе на исторію челозѣчества. Они возбуждали
воображение и комбинируясь съ представлевіями евреевъ о близкой:
кончин і> міра, породили идею о всеобщемъ переворотѣ, при кото-
ромъ древній міръ долженъ погибнуть за своп преступленія.
Iudicare s е с u 1 u m per igné m,—опаеныя слова, къ которымъ
не слѣдуетъ часто прибѣгать! Если много говорить о такихъ
вещахъ, то иногда можно подать мысль народу осуществить ихъ.
Мы вернулись въ Сорренто въ чудную, прохладную пору и
нашли совершенно другими прелестные ландшафты, которые ви-
дѣли, уѣзжая при утреннемъ освѣщеніи. Мой молодой спут-
никъ былъ почти всю дорогу на ногахъ, взбирался на откосы,
карабкался на скалы, чтобы любоваться чуднымъ зрѣлищемъ.
Пріѣхавъ въ Сорренто, мы торжествовали надъ тѣми, которые
боялись толпы, пыли и оффиціальныхъ церемоній. Что касается
пыли, то и слѣда ея нЬтъ въ Помаеѣ; оффиціальное торжество
прошло съ полнымъ соблюденіемъ чувства мѣры, а толпу,
благодаря Палици, мы видѣли только издали. Тріумфъ нашъ былъ
полный, когда мы стали расхваливать asprino; всѣ захотѣли его
отвѣдать; мы его потребовали; но въ ресторанѣ его не было, а эта
просьба, я думаю, вызвала даже нѣкоторое неуваженіе къ намъ.
Исповѣдь философа.
I.
Первая обязанность всякаго искренняго человѣка—не
оказывать вліянія на свои личпыя мнѣвія, досгавить возможность
дѣйствительноСти отражаться въ немъ, какъ въ темной комнатѣ
фотографа, оставаться только зрителемъ тѣхъ внутреннихъ
столкновение, которыя производятся идеями въ глубинѣ его сознанія.
Не слѣдуетъ вмѣшиваться въ эту самопроизвольную работу: по
отношении къ внутреннимъ измѣиеяіямъ нашей духовной сѣтчат-
ки мы должны оставаться пассивными. Я не говорю, что резуль-
татъ эгихъ безсознательныхъ измѣненій безразличенъ для насъ
или что онъ не долженъ повлечь за собою важныя послѣдствія;
я говорю только, что мы не имѣемъ права испытывать желанія,
когда говорить разумъ, à должны слушать и ничего больше, съ
готовностью даже позволять, чтобы насъ, связанныхъ по рукамъ
и ногамъ, тащили туда, гдѣ насъ прелыцаютъ болѣе вѣскія
доказательства. Созданіе истины есть явленіе объективное, чуждое
для меня, происходящее въ насъ безъ нашего участія; это своего
рода осадокъ послѣ химической реакщи, который мы должны
только разсматривать. Время отъ времени, хорошо остановиться, со-

50
отрывочный замѣтки.
средоточиться, чтобы увидѣть, въ чемъ именно могло измѣниться
наше міровоззрѣніе, насколько за это время могли подвинуться
впередъ, по пути отъ вѣроятности къ достовѣрности, наши
поло женія, служащія намъ основою жизни.
Безусловно несомненно одно: во вселенной, доступной
нашему изученію, не наблюдается и никогда не наблюдалось ни
одного мимолетнаго факта, исходящаго отъ дѣйствія какой-либо
воли (одной или нѣсколькихъ), стоящей выше воли человѣческой.
Общее устройство міра находится, по крайней мѣрѣ, подъ
очевидными вліяніями, но въ частностяхъ нѣтъ ничего преднамѣ-
реннаго. Все, что припиеываютъ демонамъ, различнымъ богамъ,
созданнымъ деревенскимъ суевѣріемъ и обитающимъ на землѣ и
среди звѣздъ,—все это вымыселъ, не имѣющій мѣста въ дѣй-
ствительности. Въ наше время нельзя констатировать ни одного
подобнаго факта. Письменные памятники, если ихъ принимать
за правду, заставили бы насъ вѣрить, что такіе случаи нѣкогда
происходили; но историческая критика доказываетъ, какъ мало
вѣроятны подобные разсказы. Если бы въ какую нибудь
отдаленную эпоху власть отдѣльныхъ воль была всеобщимъ, міровымъ
закономъ, то можно было бы увидѣть хоть остатки, хоть слѣды
этого закона въ настоящемъ положеніи міра; а между тѣмъ въ
настоящее время нѣтъ ни малѣйшаго слѣда дѣйствій, имѣющихъ
внѣшнее происхождение. Переживаемое нами состояніе есть
результата развитія, начала котораго мы не знаемъ; въ безчисленныхъ
звеньяхъ этой цѣпи мы не сможемъ указать ни одного свобод-
наго поступка до появленія человѣка или, если угодно, вообще
живыхъ существъ. Съ появленіемъ человѣка появилась и
свободная причина, воспользовавшаяся силами природы для жела-
тельныхъ цѣдей; но причина эта сама исходить отъ природы,—
это та-же природа, сама себя изслѣдующая и приходящая къ
сознанію. Никто и никогда не видалъ вмѣшательства высшаго
дѣятеля съ цѣлью исправить или направить слѣпыя силы, про-
свѣтить или улзтчшить человѣка, предупредить ужасное зло, не
допустить несправедливости, приготовить почву для исполненія на-
мѣченнаго плана. Одной характерной черты такъ называемаго ма-
теріальнаго міра—его совершенной и постоянной точности—было-
бы достаточно, чтобы опровергнуть идею вліянія; теорія вмѣшатель-
ства почти всегда попадалась впросакъ отъ незнанія геометріи.
Только что сказанное нами мы можемъ съ нѣкоторой увѣрен-
ностью, основанной на экспериментальномъ изученіи, примѣнить къ
планетѣ Земля, исторія которой намъ слишкомъ хорошо извѣ-
стна, чтобы отъ насъ могла ускользнуть какая либо важная
особенность ея характера. То· же самое мы безъ колебанія можемъ
отнести къ солнцу и ко всей солнечной системѣ, составляющей
вмѣстѣ съ землей только лишь „микрокосмосъ". Мы можемъ
даже приложить наше разсужденіе ко всему множеству звѣздъ,
которыя видны земнымъ обитателямъ, благодаря прозрачности
атмосферы и пространства *). Не смотря на превышающая всякое
Ч Подъ послѣднимъ я разумѣю то, что въ настоящемъ очеркѣ буду
называть „в с е л е н н о й".

ИСПОВЗДЬ ФИЛОСОФА.
51
воображеніе разстоянія, отдѣдяющія одни небесный тѣла отъ
другихъ и отъ Земли, мы въ состояши установить ту истину,
что движеніе, физическое строеніе и химическій составь всѣхъ
этихъ тѣлъ такой-же, какъ и всей солнечной системы. Нѣтъ
никакого сомнѣнія, что они, подобно солнечной системѣ, подчинены
тому же закону развитія, причины котораго кроются въ ней
самой. Во всякомъ случаѣ, есди-бы даже дѣло обстояло иначе, то
нужно было-бы доказать свое мнѣпіе („onus probanda) ут-
верждагощимъ противное, въ силу того правила, что не слѣдуетъ
считать возможнымъ то, чего ни одно указаніе не даетъ основа-
нія подозрѣвать. Всякое указаніе, даже слабое, должно опираться
на точную науку; голословноеутвержденіе не нуждается въ
опровержении: quod gratis asseritur, gratis negatur.
Подобно тому, какъ надъ нами мы не замѣчаемъ никакихъ
слЬдовъ разума, дѣйствующаго для осуществленія предяамѣрен-
ныхъ цѣлей, мы не видимъ ихъ и подъ нами. Муравей, хотя и
очень малое созданіе, но разумнѣе лошади; но если бы въ цар-
ствѣ микроорганизмовъ были существа, обладающая разу\ю\іъ,
мы замѣтили бы у нихъ сознательные поступки. Однако, дви-
женія этихъ существъ, являющихся, кстати сказать, причиною
почти всѣхъ нашихъ болѣзненныхъ явленій, имѣютъ такъ мало
цѣлесообразности, что потребовалась очень разработанная наука,
чтобы замѣтить ихъ; въ настоящее время почти всѣ дѣйствія ихъ
обусловливаются механическими и химическими причинами.
Согласно нашимъ,—конечно, не точнымъ,—опытнымъ даннымъ, ра·
зумъ имѣетъ ограниченные предѣлы въ царствѣ конечнаго: какъ
выше границы, такъ и ниже ея—темная ночь.
Можно, слѣдовательно, принять за основное положение, что
всеобщимъ закономъ воспринимаемой нами вселенной является
вѣчное fieri черезъ внутреннее развитіе, безъ всякаго внѣшняго
вмѣшательства. Везчисленное множество толчковъ возбуждаетъ
всеобщее движеніе, и при этомъ кажется, что цѣли, на самомъ
дѣлѣ достигнутыя по слѣпой случайности, достигнуты благодаря
чьей-то волѣ. Нашъ міръ, доступный опыту, не управляется ни-
какимъ разумнымъ планомъ. Въ немъ не проявляется Богъ (въ
томъ смыслѣ какъ его понимаетъ простой народъ: Богъ живой,
дѣятельный, Богъ—Провидѣніе).—-Теперь вопросъ въ томъ, пред*
ставляетъ-ли вселенная все существующее. Здѣсь начинаются
сомнѣнія. Прежде всего, безконечна*ли эта вселенная?
Наполняютъ-ли безконечное пространство тѣ неравномѣрно
разеыпанныя, блестящія, какъ золото, пылинки, какія мы видимъ
надъ нашей головой въ ясную ночь? Правда-ли, что въ просгран
ствѣ нѣтъ такихъ пуяктовъ, съ которыхъ одновременно можно
было-бы видѣть: по одну сторону—небо, усѣянное звѣздами, какъ мы
его созѳрцаемъ, а по другую—черную пропасть, не заселенную
свѣтлыми тѣлами? Достоверно одно: вселенная неизмерима; но
что значить, напр., дециліонъ льё въ сравненіи съ безконечностью?
А если бы даже у насъ была увѣрѳнность, что проетран
ство, заполненное соладами, безгранично, то развѣ слѣдовало бы
отсюда, что нѣтъ другихъ безконечностей высшаго или низшаго
порядка? Исчисленія безконечно малыхъ величинъ твердо осно-

52
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
вываются только на формулахъ, но эти формулы представляютъ
поразительные символы. Есть различные порядки безконечностей,
среди которыхъ безконечность низшаго порядка равна нулю по
сравненію съ безконечностью высшаго порядка. Этотъ явный
пара доксъ лежитъ въ основаніи безусловно истинныхъ исчисленій.
Всякое конечное количество, прибавленное или отнятое отъ
безконечнаго, равно нулю. Всякое конечное количество ничто по
сравкенію съ безконечностью. Наши идеи о пространствѣ и
времени вообще относительны. Разстояніе отъ земли до Сиріуса
огромно по нашимъ вычисленіямъ. Внутреннія пустоты молекулъ
могли бы еще быть замѣтны для существа, одареннаго инымъ
крптеріемъ величины, чѣмъ мы. Долговѣчность нашего міра
могла бы, на взглядъ какого нибудь высшаго существа, равняться
одному дню.
Такимъ образомъ, все представляется состоящимъ изъ мі-
ровъ, которые едва уловимы ирп сравневіи ихъ съ другими, но
уже сами по себѣ представляютъ безковгечность. Даже тотъ кто
лучше всего зцаетъ Францію, навѣрно не знаетъ, что
происходить въ тысячахъ маленькихъ центровъ, въ дерѳвняхъ; кто
знакомь хорошо съ однимъ пзъ послѣднихъ, ничего не видитъ
дальше, за нимъ, но признаетъ, что онъ составленъ изъ еще
меньшихъ центровъ, каждый изъ которыхъ видитъ только самого
себя. Міры, составленные изъ міровъ, гдѣ безконечно малое по
отношенію къ одному есть вмѣстѣ съ тѣмъ безконечно большое
по отношенію къ другому,—вотъ гдѣ истина. Нашъ міръ, въ
которомъ мы живемъ и который является для насъ величиной
конечной, состоитъ изъ безконечностей низшаго порядка,
служа въ то же время неизмѣримо малою частицей безконечности
высшей: онъ есть средняя величина между двумя этими бѳзко-
нечностями.
Мы весьма неясно представляемъ себѣ порядокъ безкопеч·
ности, которая выше насъ, но зато безконечность низшаго порядки,
т. е. міръ атома, клѣточки, микробовъ, составленныхъ изъ микро-
бовъ—все это имѣетъ по нашему убѣжденію столь же
несомненное сущеетвованіе, какъ и тотъ конечный міръ, который служить
постояннымъ предметомъ нашихъ пзслѣдованій я умозрѣній.
Образы воспоминания, эти безчисленныя маленькія картины, ко-
торыя мы можемъ по своему желанію освѣжать и даже
воскрешать въ памяти, всѣ держатся въ костной коробкѣ нашего мозга,
умѣщаясь на очень ограниченномъ пространстве. Зародыши
буду щпхъ поколѣній уже заложены, гнѣздятся въ живыхъ орга-
нпзмахъ; завязь будущаго цвѣтка уже скрывается въ завязи рас-
цвѣтшаго: эти примѣры могутъ подтвердить, какъ непостоянно
понятіе „пространства", или, скорѣе, какъ оно относительно х).
Одинъ атомъ можетъ заключать въ себѣ безконечность.
Каменный уголь, доставляющій теплоту сгоранія на нашихъ желѣз-
ныхъ дорогахъ, состоптъ весь пзъ мельчайшихъ міровъ, кото-
1) Воззрънін новѣшиоіі геометріц па пространство, пмѣющеѳ болѣетрсхъ
измѣренШ, можетъ быть, благодаря такчж комбинацін нмѣютъ связь съ дѣи-
ствнтельпостьто.

ИСПОВѢДЬ ФИЛОСОФА.
53
рымъ даетъ приложеніе уже нашъ міръ; мы въ свою очередь
лредставляемъ, быть можетъ, только одинъ атомъ углерода,
предназначенный для доставленія теплоты, потребной какому нибудь
высшему міру. Находятся ли безконечныя сферы въ подчиненіи
однѣ у другихъ? Или еще: совмѣщаетъ ли въ себѣ постоянное и
неподвижное „абсолютное" веѣ безконечные пояса перемѣннаго
и подвижнаго „конечнаго", какъ гласить красивое библейское
выраженіе: ЯА ты пребываешь все тѣмъ же самымъ,—и годы
твои не старѣются?" Мы этого вовсе не знаемъ.
Именно при сравневіи атома со вселенной выводы
исчислеши безконечно малыхъ величинъ прилагаются со всего
справедливостью. По отношенію къ порядку величинъ, который состав-
ляетъ наша дѣйствительность, атомъ есть величина безконечно
малая,—нуль; по отношенію же къ порядку величинъ, стоящихъ
ниже атома, послѣдній есть величина безконечно большая.
Для насъ атомъ представляетъ постоянную, непроницаемую
точку; воззрѣніе на атомъ, какъ на недѣлимое цѣлое какихъ
угодно малыхъ размѣровъ, кажется, должно быть отвергнуто,
ибо въ природѣ нѣтъ матеріальныхъ тѣлъ, которыя были бы не ·
дѣлимы. Наша вселенная, хотя и состоитъ изъ •гълъ, отстоящихъ
другъ отъ друга на огромныя разстоянія, въ дѣйствительности
непроницаема. Представимъ себѣ, что у крайнихъ предѣловъ ея
пущена стрѣла съ безконечною силою; эта стрѣла не пронзить
вселенную насквозь, ибо встрѣтитъ на пути безчисленное
множество тѣлъ, препятствующихъ ея движенію; точно также
воздушный шаръ не можетъ пролетѣть черезъ облако, не
оросившись осѣвшей на него влагой.
Атомъ элементарнаго тѣла,—напр., золота,—можно, такимъ об-
разомъ, признавать за особаго вида вселенную, у которой
различный составныя части вовсе не соединяются въ плотное цѣлое,
а удалены другъ отъ друга настолько, напр., насколько удалены
различные центры солнечныхъ системъ. Непроницаемость была
бы простымъ слѣдствіемъ внутренняго постоянства такого тѣла,
до котораго не могли до сихъ поръ добраться ни естественнымъ,
ни искусственнымъ путемъ. Постоянство элементарнаго атома
было бы при такомъ воззрѣніи фактомъ, аналогичнымъ
постоянству законовъ нашей вселенной, или, еще лучше, подтвѳржда·
ющимъ отсутствіе воздѣйствія особыхъ воль на управленіе
вселенными. Отсутствіе всякаго внѣшняго вмѣшательства въ поря-
докъ вещей, видимыхъ нами,—вотъ отвѣтъ на то обстоятельство,
что покамѣстъ ни одному химику не удалось уничтожить или
измѣнить сочѳтанія безконечной, первозданной силы,
составляющей атомъ.
Слѣдоватедьно, неправильно выраженіе, что видимая нами
вселенная, вѣчна; точно также неправильно выраженіе, что атомъ
вѣченъ. Атомъ—это явленіе, пмѣющее свое начало,—онъ будетъ
имѣть и конецъ; наша вселенная—также явленіе, имѣгощее
начало: придетъ и ея конецъ. Напротивъ то, что никогда не имѣдо
начала и никогда не будетъ имѣть конца, то и есть абсолютное.
Метафизика это наука, у которой единственный путь:
„Что-нибудь существуетъ; следовательно, что-нибудь существовало „прежде

54
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
всѣхъ вѣковъ", это выражение равносильно тому, что „нѣтъ дѣй-
ствія безъ причиный, а въ послѣднемъ уже ясно чувствуется
эмпирически характеръ его. Но между этимъ первобытнымъ существо-
ваніемъ и теперешнимъ существованіемъ міра—разетояяіе безко-
нечно велико. Видимый міръ и атомъ эдементарнаго тѣла
насчитываюсь, быть можетъ, дециліоны дециліоновъ вѣковъ своего су-
щеетвованія, или, что сводится къ тому же, за дециліоны децц-
ліоновъ вѣковъ никакая особая воля не обнаруживала воэдѣй-
ствія ни на напгь міръ, ни на атомъ. Такъ какъ человѣческое
воображеніе не можетъ схватить разницы между безконечнимъ и
безграничнымъ, то этого достаточно для необходимой намъ увѣ-
ренности. Между вѣроятностью въ милліардѣ случаевъ противъ
одного и полной достовѣрностью мы не дѣлаѳмъ различая.
^Солнце взошло сегодня,—оно взойдѳтъ и завтра14; эта логическая ин·
дувщя даетъ намъ полное спокойствие на этотъ счетъ. То
великое, но медленно возводимое зданіе, каковымъ является жизнь
челозѣка, находить себѣ болѣе прочное основаніе, чѣмъ сама она,
въ томъ обстоягедьствѣ, что никогда, насколько мы помнимъ,
законы природы не подвергались измѣненіямъ.
Но развѣ изъ того, что этого никогда не было,—по крайней
мѣрѣ, въ теченіе громаднаго промежутка времени,—можно
заключить, что этого не случится никогда и въ будущемъ? Міръ нашъ,
быть можетъ,—не больше, какъ игрушка въ рукахъ высшаго
существа, или же—предметъ изслѣдованія для какого нибудь сверхъ-
человѣка,—ученаго, знающаго посдѣднія тайны бытія. Изъ того,
что до сихъ поръ еще атомъ представляется чѣмъ-то цѣлымъ,
развѣ можно заключить, что никогда не удастся геніальному
химику разложить его на составныя части иди совсѣмъ уничтожить?
Пока что, въ ожиданіи того момента, когда явится такое
открытие, тѣ разумныя существа, которыя могутъ оказаться въ мірѣ
атома, скажутъ подобно намъ, что „міръ (для нихъ—„атомъ бу-
детъ міромъ") неизмѣняемъ и вѣченъ"; только въ моментъ
открытая химика они узнаютъ о своемъ заблужденіи. Точно также, быть
можетъ, высшее существо когда нибудь посягнетъ на законъ
постоянства нашей вселенной, выказывая такую же заботливость о
существахъ, въ ней находящихся, какую проявляетъ работникъ
разрыхляющій глыбу земли, по отношенію къ мелкимъ насѣко-
мымъ, которыя случайно могутъ проводить здѣсь свою
кратковременную жизнь *). Не вдаваясь въ сложныя химическія превра-
щенія> вовьмемъ предметомъ нашихъ размышленій одинъ атомъ,
затерявшійся въ гранитныхъ массахъ, образующихъ подпочву
нашихъ морскихъ береговъ. Вотъ уже тысячи вѣковъ этотъ атомъ
существуетъ неизмѣнно, и если есть въ немъ мыслящія существа,
то у нихъ должно составиться мнѣніе, что ихъ міръ, столь нич-
*) Атомъ не болѣѳ сознателенъ, чѣмъ наша вселенная; ничѣмъ, по
крайней мѣрѣ. не докажешь протявнаго; но подобно тому, какъ во вселенной,
вообще бессознательной, могутъ существовать сознательный существа,—напр.,
люди, которые не даютъ сѳбѣ отчета въ общемъ цѣломъ,—такъ и въ атомѣ,
среди его частей, уже вдвойнѣ, можно сказать, безконечно малыхъ по отноше-
нію къ намъ, могутъ быть сознательные элементы, такъ же, какъ и мы, не
могущіѳ имѣть правилънаго понятія о цѣломъ.

исповъдь ФИЛОСОФА.
55
тожный для насъ, но столь велнкій для нихъ,—-непроницаемъ,
безконеченъ, управляется собственными законами, живегь
собственной жизнью. Между тѣмъ они заблуждались бы. Противъ
берега Бретани, гдѣ я писалъ эти строки, я въ дѣтствѣ еще
вид-Ель островъ Грандъ, котораго теперь почти уже нѣтъ. Его уни-
чтожилъ г. Гауссманнъ: составлявшія его гранитныя глыбы сду-
жатъ теперь тротуарами парижскихъ бульваровъ,- построенныхъ
во время второй Имперіи. Когда начали минами взрывать
гранитныя громады, то, должно быть, огромно было потрясеніѳ тѣхъ
милліардовъ маленькихъ міровъ, которые тамъ пребывали,
сокрытые въ полнѣйшемъ мракѣ, если судить по нашему. Только
тѣ каменныя частицы-міры, которыя находились на границахъ
ломки, должны были замѣтить что либо. Что касается внутрен-
нихъ слоевъ тѣхъ плитъ, которыя мы топчемѵь ногами въ Пари-
жѣ, то тамъ милліоны міровъ спятъ, будучи такъ же спокойны
въ своемъ заблужденіи, что ихъ міръ пользуется автономіей, какъ и
въ то время, когда они составляли частичку Бретанскихъ скаль.
Тогда только они увидятъ дневной свѣтъ, когда ихъ побьютъ въ
мелкій щебень для макадамовской мостовой г).
Неожиданность, которую пришлось бы испытать маленькимъ
мірамъ, частицамъ скалъ острова Грандъ,—неожиданность,
которую пришлось бы испытать міру, сокрытому' въ атомѣ золота,
если бы оно оказалось разложимымъ на составные элементы,—
та же неожиданность готовится, можетъ быть, и намъ. Вѣчность
нашей вселенной не представляется вѣроятной, какъ только мы
признали ее конечной, подчиненной безконечному. Безконечность
высшаго порядка можетъ распоряжаться ею, пользоваться и при-
мѣнять для своихъ цѣлей. „Природа и ея творецъ"—это выраже-
ніе, быть можетъ, не такъ абсурдно какъ кажется въ началѣ.
Исторія вселенной, скажутъ намъ, насколько человѣкъ въ
состоянии изучить ее, не даетъ никакого основанія предлагать такую
гипотезу. Это несомнѣнно; но вспомнимъ, что и атомы гранит-
ныхъ глыбъ, торчавшихъ на островъ Грандъ, просуществовали
очень долгое время, прежде чѣмъ узнали о существованіи рода
чѳловѣческаго, употребившаго ихъ на свои нужды. Высшая сила
нѳ проявляется въ мірѣ, который мы измѣряемъ и изучаемъ, но
нельзя сказать, чтобы она не проявлялась въ безконечности вре-
мѳнъ. Взгляды человѣка не ложны, какъ думаютъ
скептики-субъективисты, а только ограничены. Міръ человѣка безъ сомнѣнія
великъ и долговѣченъг но все же онъ есть а въ формулѣ œ-j-α;
ясно, что въ данномъ случаѣ а равно нулю.
Слѣдовательно, нѣтъ ничего невозможнаго въ предположена,
что за предѣлами извѣстной намъ вселенной (при чемъ не важно,
конечна ли она, или безконѳчна) есть бѳэконѳчность другого
порядка, перѳдъ которой наша вселенная—нѳ больше одного атома. Эта
безконечность, которая была бы для насъ высшей силой, можетъ
открываться только въ разстояніяхъ, по нашему счету—чрезмѣрно
большихъ, въ нѣдрахъ же безконечности—самыхъ ничтожных^.
1) „Макадамовскій" снобъ, названный по имени ивобрѣтателя Дж. Макъ
Адама, состоитъ въ томъ, что крупные камни, уложенные въ грунтъ,
посыпаются мелкимъ щебнемъ, и вся мостовая утрамбовывается тяжелыми катками.

5S
отрывочный замътви.
II.
Безчисленныя разумныя существа, который, появились на
планетѣ Землѣ и могли появиться такъ же и на другихъ плане-
тахъ, другихъ солнцах ь и другихъ вселенныхъ, повидимому,
навсегда должны оставаться заключенными и привязанными къ той
вселенной, которой они принадлежать по происхождению.
Возрождение этихъ существъ въ безконечномъ было бы чудомъ, какъ
и думали богословы, которые поддѳрживаютъ мнѣніе, что душа
человѣка безсмертна не по самой природѣ своей, а по особой
волѣ Бога. Въ той средѣ, гдѣ мы производимъ опыты, чудесъ не
бываетъ, но, если говорить о безконечномъ, тамъ нѣтъ ничего
невозможнаго. Весьма любопытно, что евреи, которые, безъ
всякой вѣры въ беземертіе души, много способствовали
распространенно идей о грядущемъ возмездіи,—въ видѣ увѣренности въ
пришествіи Царства Божьяго и воскресеніи мертвыхъ,—прибѣгали
къ аналогичному допущенію, считая проявленія божественной
всесправедливости періодическими, a воскресеніе правѳдныхъ—
чудомъ, сотвореннымъ самимъ Богомъ. Это мнѣніе
предпочтительнее и вѣроятнѣе софизмовъ платоновскаго „Федона". При-
знаніе будущаго безконечнымъ позволяетъ разрѣшить много за-
трудненій. Если Богъ существуетъ, Онъ долженъ быть благимъ,
и въ довершеніе этого—справедливыми Такимъ образомъ, въ
безконечности человѣкъ получилъ бы безсмертіѳ, длящееся до без-
конечности. Два величайшихъ постулата человѣческой жизни,—
Вогъ и безсмертіе,—тщетные и пустые съ точки зрѣнія ограни-
ченнаго, гдѣ мы живемъ, становятся, быть можетъ, истинными въ
отношеніи къ безконечному.
Въсамомъдѣлѣ, если время существуетъ лишь въ относитель-
номъ смыслѣ, то сонь, длящійся дециліонъ лѣтъ, не дольше сна,
продолжающегося одинъ часъ. Рая нѣтъ теперь, но черезъ дѳци-
ліонъ лѣтъ онъ, можетъ быть, и явится. Тѣ, которыхъ будущее
правосудие водворить тамъ, будутъ думать, что умрутъ отъ ожиданія и
долгаго бодрствованія. Какъ говорится въ одной средневѣковой ле-
гендѣ, они прикоснутся рукою къ своему смертному одру и найдутъ
его еще не остывпшмъ, теплымъ. Оуществованіе въ прошломъ это
существованіе вообще. Послѣдовательность во времени есть
абсолютное условіе нашего духа, но въ объектѣ послѣдовательность
и одновременность совмѣщаются во-едино. Съ этой точки зрѣнія,
сгорающій фейерверкъ длится вѣчныя времена. Мой малѳнькій
пятилѣтній сыаъ такъ забавляется въ деревнѣ, что
единственная его печаль—ложиться вечеромъ спать.—„МамаІ—обращается
онъ къ матери:—правда лиг что сегодня ночь будетъ очень
долгая"? Когда мы, чувствуя близость смерти, задаемъ себѣ вопросъ:
„Долго ли будетъ тянуться эта ночь"?—то мы столь же наивны,
какъ этотъ ребенокъ.
Вотъ гдѣ полнѣйшая тайна: мы ясно чувствуемъ въ себѣ
голосъ, идущій изъ другого міра, но мы не знаемъ, каковъ этотъ
міръ. Что говорить намъ этотъ голосъ?—Все простое и понятное.
Откуда-же онъ идетъ? Это—совершенно непостижимая для насъ
тайна. Этотъ голосъ слышится намъ, когда мы чувствуемъ не-

исповедь философа..
â7
изъяснимую прелесть, неосязаемое удовольствіе, струйки зефира,
легкія, быстрый, неощутимый, внушающія намъ мысль о еамопо-
жертвованіи, дѣлающія насъ внимательными къ своимъ
обязанностям^ вселягощія въ насъ храбрость, заставляющая насъ
покориться влеченію къ прекрасному. Голосъ этотъ обнаруживается
въ тѣхъ возвышезныхъ нелѣпостяхъ, въ которыхъ людц
запутываются, сознавая очень хорошо въ то же время, что дѣлаютъ
плохой разсчетъ; онъ слышится въ тѣхъ четырехъ великихъ безум-
ствахъ рода человѣческаго,—въ любви, въ религіи, въ поззіи, въ
добродѣтели,—въ тѣхъ свыше нисходящихъ безаолезныхъ дѣ-
лахъ, которыя отвергаетъ эгоистъ, но которыя, ыаперекоръ его
убѣжденію, только и руководятъ міромъ. Когда мы слушаемъ
звуки этого божественнаго голоса, мы истинно понимаемъ гармо-
нію небесъ, музыку безконечнаго. Praestet fides s up pi е-
mentum sensuum defectui.
Любовь есть первый изъ тѣхъ пробуждающихъ инстинкговъ,
которые господствуютъ надъ всею тварью и кажутся
внушенными высшей волей х). Превосходство любви въ томъ, что ей
подчинены всѣ существа и что въ ней ясно сказываются связи,
объединяющая вселенную. Первый храмъ любви быль, по всей вѣ-
роятности, основанъ уже въ зародышахъ и прототипахъ жизни,
въ клѣточкахъ. Начало обособленія половъ дало любви направле-
ніе, котораго она уже не измѣняла и дала въ результатѣ
чудесное потомство. Различный характеръ половъ, приходящихъ въ
извѣстной степени къ удивительному согласію, и
проистекающая отсюда полная гармонія, дѣльность произведения—вотъ во
что непоколебимо зѣритъ міръ. Въ растительномъ царствѣ эти
таинственныя стремленія совмѣщаются въ цвѣткѣ, въ этой ни
съ чѣмъ несравнимой загадкѣ, мимо которой мы
легкомысленно проходимъ съ постыднымъ невниманіемъ; цвѣтокъ—это
чудный, но загадочный, символическій языкъ, который, кажется,
служитъ посредникомъ между землей и невидимымъ любовни-
комъ; всегда онъ выражаетъ однѣ и тѣ-жѳ чувства. Дѣйстви-
тельно, маленькій цвѣтокъ, едва видимый человѣческимъ гла-
*) Весьма удивительно, что наука и философія, усваивая
легкомысленное рѣгденіе мірскихъ людей трактовать о тайныхъ и скрытыхъ причинахъ
по преимуществу въ шутлявомъ, несерьезномъ тонѣ, до сихъ поръ не
сделали любовь прѳдметомъ своихъ научныхъ наблюденій и философскихъ спе-
куляцій. Фактъ этотъ самый необыкновенный^ самый очевидный во всей
вселенной. По какому-то напускному смиренію, которое не имѣетъ смысла въ
философеісомъ разсужденіи, о любви или совсѣмъ не говорятъ, или
ограничиваются глупой пустой фразой. Люди не хотять заглянуть впередъ, въ начало
вещей, въ глубокую міровую тайну. Однако-же, страхъ передъ глупцами не
долженъ препятствовать серьёзному изложенію того, что важно. Что касается
физіологовъ, то они вездѣ хотять видѣть только-то, что можно объяснить
строеніемъ и функціями органовъ. Однажды, напр.. я замѣтилъ Клодъ-Вер-
нару, что основныя причины столь важнаго мірового факта, какъ половое
влѳченіе, намъ неизвѣстны и скрыты. Подумавъ съ минуту» онъ возразилъ
мнѣ: „нѣтъ, это вполнѣ понятныя для насъ отправленія органовъ, это—по-
слѣдствія питанія."—Хорошо; но на что-же тогда опирается наука, которая
станетъ изучать неизвѣстныя послѣдствія очевидныхъ, понятныхъ
отправлена V Какова, напримѣръ, причина того, что цвѣтокъ распространяетъ
специфически запахъ?

58
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
зомъ, устроенъ такъ· же совершенно, какъ и большой: природа
и тамъ и здѣсь прибѣгаетъ къ тому же кокетству; и тотъ и
другой созданы для наслажденія одного и того-же любовника.
Животному царству вмѣсто цвѣтка дана упоительная рѣз-
вость, веселость юноши, дана красота дѣвушки, которую можно
назвать проблескомъ дня, разсѣивающимъ мракъ ночи, или
блестящей крошкой, которая, подобно свѣтящемуся Иванову червячку,
проявляетъ лихорадочный пыдъ приближающейся къ расцвѣту
жизни. Какъ и цвѣтокъ, красота безлична; усилія личности ве
имѣютъ никакого результата; она рождается, является на одивъ
моментъ и потомъ исчезаетъ, кіакъ и всякое явленіе въ природѣ.
Сама природа, въ цѣломъ, представляетъ цвѣтокъ, полный гар-
моніи: въ ней нельзя найти ни одной погрѣшности противъ
художественности.—Вѣдь это мы, скажутъ люди, вносимъ въ
природу соразмѣрность и правильность.—Какъ-же происходить, что
человѣкъ очень часто нарушаетъ ея гармонію? Міръ прекрасенъ,
пока его не коснется рука человѣческая; все смѣшное,
вынужденное, дурно устроенное, всѣ ложные цвѣта, вся грубость, бе-
зобразіе, мерзость,—все это началось вмѣстѣ съ появленіемъ
человека въ этомъ раю, до того времени безукоризненно чистомъ.
У животныхъ любовь была принципомъ красоты. Такъ какъ
птица-самѳцъ дѣлаетъ въ этотъ періодъ всевозможныя усилія,
чтобы понравиться самкѣ, то перья пріобрѣтаютъ болѣе яркую
окраску и формы становятся болѣе изящными *). У человѣка
любовь была школой ловкости, галантности и учтивости, а такъ-же,
прибавлю, религіи и нравственности. Минута, когда въ самомъ
аломъ существѣ пробудилось чувство нѣжности, когда самое
ограниченное существо почувствовало тѣсное единеніе со вселенной,
это—поистинѣ великая минута! Такъ какъ человѣкъ здѣсьжѳ
слышитъ голссъ природы, онъ въ этотъ моментъ принимаетъ в а
себя высокія обязанности, даетъ священныя клятвы, испытываетъ
высшія радости или готовится терпѣть мучительные укоры со-
вѣсти. Во всякомъ случаѣ, въ этотъ моментъ скоротечной жизни
своей человѣкъ становится лучше и возвышеннѣе. Сильное, не
поддающееся мѣрѣ, чувство, которое онъ испытываетъ, когда,
такъ сказать, „выходить-изъ себя", свидѣтельствуетъ о томъ, что
онъ по-истинѣ соприкасается съ безконечнымъ. Любовь, въ самомъ
высокомъ смыслѣ этого слова, есть также чувство, близкое къ
религіи, скорѣе даже составляющее часть религіознаго чувства.
Можноли было подумать, чтобы вѣтренная глупость добилась
того, что на любовь, на древній остатокъ родственной связи съ
природою, стали смотрѣть, какъ на постыдный остатокъ живот·
наго еостоянія? Возможно ли, чтобы такая святая цѣль, какъ про-
долженіе рода, была неразрывно связана съ преступнымъ или
смѣшнымъ дѣяніемъ? Въ такомъ случаѣ, Предвѣчному Богу при-
писывали-бы странное намѣреніе—капризно пошутить.
1) Человѣчество измѣнило совсѣмъ наоборотъ этотъ порядокъ вещей.
Истинную аналогію съ красотою самца представляетъ женская стыдливость.
Немного скромности, сдержанности, нѣжноіт, трогающей до глубины души
покорности, - эти качества являются для мужчины еще болѣе
привлекательными, чѣмъ сама красота.

ИСНОВЬДЬ ФИЛОСОФА,
59
Серьезный характѳръ любви быль уничтоженъ легкомыс-
ліемъ. Обязанность, вѣроятно, стоить еще выше, чѣмъ любовь,
потому что ей не сопутствуютъ дикакія удовольствія, а, наоборотъ,
она часто влeΊeτъ за собою крупныя пожертвованія; однако, по
отнопгенію къ обязанности, человѣкъ ведетъ себя почти такь
же, какъ по отношенію къ любви. Онъ признателенъ и радъ,
если его считаютъ правымъ въ томъ, что онъ вѣритъ въ самопо-
жертвованіе; указать человѣку его обязанности—все равно, что
перечислить его почетные титулы и званія; но никогда не слѣ
дуѳтъ предлагать ему уклоняться отъ своихъ обязанностей.
Заботливость животнаго о своемъ потомствѣ и множество примѣ
ровъ, свидѣтельствующихъ. о жертвахъ, въ силу необходимости
принѳсѳнныхъ даже самыми эгоистичными существами, ясно го-
ворятъ, что лишь весьма немногая существа могутъ уклоняться
отъ исполненія трѳбованій, указанныхъ природою для достиже-
нія ея цѣлей, о которыхъ эти существа такъ мало заботятся.
Йнстинктивныя побужденія птицъ строить гнѣзда и высиживать
птевцовъ представляются внушенными свыше. Даже въ
обыденной жизни, самой простой, громадная часть всѣхъ поступковъ
совершается для Бога. Самое низкое созданіе предпочитаешь
быть справедливыми чѣмъ несправедливымъ. Мы всѣ
поклоняемся Богу, обращаемся къ Нему нѣсколько разъ на день, сами
того не зная.
Откуда же, наконецъ, являются эти голоса, порой ласковые,
порой суровые?—Они идутъ отъ вселенной, или, если угодно,
отъ Бога. Вселенная, съ которой у насъ такія же сношенія, какъ
у утробнаго младенца съ матерью черезъ посредство пупковыхъ
сосудовъ, желаетъ отъ насъ самопожертвованія, долга, добродѣ-
тели; она употребляегь для своихъ цѣлей религію, поэзію,
любовь, удовольствіе, всѣ иллюзіи. Чего хочетъ вселенная, того она
всегда добьется: она можетъ пустить въ ходъ неслыханныя
хитрости для осущѳствлѳнія своихъ желаній. Самыя неоспоримый
возражѳнія критиковъ нисколько не помогутъ уничтожить эти
святыя иллюзіи. Женщины, въ особенности, всегда будутъ
сопротивляться: мы можемъ говорить, что намъ угодно,— онѣ намъ
не повѣрятъ, и мы весьма рады этому. Безсознатѳльное, или то,
что есть въ яасъ безъ нашего участія и нашего хотѣнія,—это и
есть откровеніе, по преимуществу. Религія, совокупность нрав-
ствѳнныхъ потребностей человѣка, добродѣтель, скромность, бев-
корыстіе, самопожертвованіе—вотъ что диктуетъ намъ голосъ
вселенной. Все это сводится къ одному: вѣрить инстинктамъ, въ насъ
заложенными не пытаясь переубѣждать себя и повинуясь
голосу, идущему отъ вселенной,—голосу, совершенно понятному,
когда онъ даетъ приказанія, но совершенно загадочному, когда онъ
даетъ обѣщанія. Мы видимъ, что насъ опутали какими-то
чарами, мы стараемся освободиться, но при всѳмъ томъ никогда
ихъ не разрушимъ. Quis ρ о suit in visceribus ho minis
sapientiam?—Объ этой, конечно, верховной инстанціи,
правящей вселенною, мы можемъ сказать единственно то, что она—
благая.—Если бы у нея не было благости, то міръ, существуюіщй
испоконъ вѣка, уже былъ бы разрушенъ. Предположимъ. напри-

60
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
мѣръ, что какая нибудь банкирская контора функціонируетъ съ
незапамятныхъ временъ. Если бы въ ея балансахъ встречались
хотя бы ничтожные недочеты, она могла бы уже тысячу разъ
обанкротиться. Если бы сведеніе счетовъ всего міра,—міровой
баланеъ, не давалъ вовсе излишковъ прихода, уплачиваемыхъ
въ дивидендъ акщонерамъ, то міръ давно бы уже не
существовать. Въ результате неиэмѣримыхъ колебаній добра и зла,
остается все-таки утѣшительный излишекъ, получается прибыль.
Этотъ перевѣсъ добра и обусловливаетъ существованіе
вселенной: только онъ и по ддерживаетъ ее. Зачѣмъ, спрашивается,
существовать, когда нѣтъ никакой пользы отъ этого существованія?—
Вѣдь такъ легко не существовать!
Я нахожу поверхностными возраженія, сдѣланныя нѣкото-
рыми учеными противъ фанатизма; они въ подтверждепіе своей
мысли указывали на нѣкоторыя несовершенства природы, на
недостатки человѣческаго тѣла, напримѣръ, на какой нибудь мус-
кулъ, представляющій самый несовершенный въ механикѣ ры>
чагъ, или на глазъ, построенный, такъ сказать, изъ цѣльнаго
куска. При этомъ забываютъ, что условія существованія, если
можно такъ выразиться, обставлены колебаніями прѳимуществъ и
стоящихъ на пути препятствій. Условія существованія -могутъ
быть графически изображены кривою, совершенно опрѳдѣленною
по отношенію къ началу координатъ и чертимою дальше по
абстрактному уравненію. Если бы рычагъ, представляемый нашимъ
предплечіемъ, сталъ совершеннее, то мы въ этомъ отношеніи
уподобились бы пеликану. Если бы глазъ, устроенный иначе,
освободился отъ тѣхъ недостатковъ, какими онъ обладаѳтъ теперь, то
вѣроятно у него могли бы оказаться еще болѣе существенные
недостатки. Намъ понятна безспорная выгода мозга, одареннаго
большей мощью, чѣмъ самый лучттгій мозгъ человѣческій; но
такой мозгъ могъ бы вызвать у людей мозговыя кровоизліянія
и воспаленія, человѣкъ же, никогда не болѣвшій, напротивъ
того, навѣрно быль бы обреченъ на неизбѣжную посредственность.
Если бы человѣчество не было склонно къ волненіямъ, не
увлекалось утопіями, то оно походило бы на муравейникъ или на
Китай, который увѣренъ, что достигъ возможной, абсолютно
совершенной формы и на этомъ остановился. Если бы человѣче-
ство не было суевѣрно, оно руководилось бы безнадежнымъ по-
зитивизмомъ. Природа между тѣмъ предусмотрительна: она несози-
даетъ того, что было бы обречено на погибель по причинѣ внут-
реннихъ, коренныхъ недостатковъ. Она предугадываетъ, гдѣ
встрѣтятся затрудненья, но никогда не спасуетъ передъ ними.
Нѣкоторые недостатки человѣческаго тѣла подобны тѣмъ
историческимъ несовершенствамъ, которыя не успѣли
изгладиться и исправиться прогрессивнымъ развитіемъ, ибо не представ*
ляли значительной важности. Когда недостатокъ былъ весьма
ощутителенъ, такъ что угрожалъ даже смертью особи или унич-
тоженіемъ всему виду, возгоралась борьба съ роковымъ исхо-
домъ: либо губительный недостатокъ былъ исправленъ, либо весь
родъ исчезалъ. Когда же недостатокъ былъ такого свойства, что
могъ иногда только причинить заболѣванія, а лишь въ очень

ясповадь философа.
61
рѣдкихъ случаяхъ—смерть (напримѣръ, безполезный
червеобразный отростокъ слѣпой кишки), то природа рѣшала, что не
стоитъ изъ-за столь маловажнаго повода совершать большой пере-
воротъ. То же самое бываетъ и въ государствѣ, гдѣ искорененіе
величайшихъ золъ выполнимо гораздо легче, чѣмъ исправленіе
незначительныхъ недостатковъ: въ первомъ случаѣ передъ
гражданами возникаетъ вопросъ жизни и смерти, а во второмъ—
никто не видитъ въ реформѣ достаточно основаній, чтобы изъ-за
нея затѣивать серьезную борьбу. Нападки ученыхъ, которыя хо-
тятъ вооружиться противъ того, что они признаютъ за
возродившуюся теологію, въ сущности направлены противъ системы,
признающей мыслящаго и всемогущаго Творца; нападки эти
вовсе не противорѣчатъ нашей гипотезѣ поднятія (η is us) изъ
глубппы,—поднятія, которое совершается безсознательао и слѣпо
въ пучинахъ бытія, призывая къ существованію все и вѳздѣ въ
пространствѣ. Поднятіе это не обладаетъ ни всемогуществомъ,
ни сознавіемъ; оно извлекаетъ возможную выгоду изъ всего
материала, имѣющагося въ его распоряженіи. Весьма, значитъ,
естественно, что оно не создаетъ вещей, усовершенствованныхъ
въ противоположныхъ одно другому направленіяхъ; также
естественно, что извѣстная доля видимаго нами космоса представ-
ляетъ недостатки и пробѣлы, зависящіе отъ
неудовлетворительности тѣхъ матеріаловъ, которыми располагаетъ производитель-
пнца-природа въ данный моментъ. Это поднятіе имѣетъ цѣлью
создать единство, цѣльность вселенной, которая, пожалуй, будетъ,
наконецъ, сознательной, всевѣдущей, всемогущей. Только тогда
возможно будетъ осуществленіе той степени сознательности, о
которой теперь ничто не можетъ дать иамъ представления.
Въ средвіе вѣка важнѣйшимъ въ мірѣ дѣломъ (по крайней
мѣрѣ, на нашей планетѣ Землѣ) было пѣніе псалмовъ Давида
монашескимъ хоромъ. Наука нашего времени, отзываясь на
мировую потребность самопознанія, достигаетъ результатовъ гораздо
выше этихъ. Collège de France на много превосходитъ самое
лучшее аббатство, принадлежавшее ордену Cite aux. Будущее,
безъ сомнѣнія, не удовольствуется этимъ π запросы его будутъ
гораздо шире. Наконецъ, въ безкопечностп, абсолютное Существо,
достигшее высшаго и конечнаго пункта своего божественнаго
развитія и сознающее себя всесовершеннѣйшимъ образомъ, при-
ведетъ въ исполненіе красивые стихи христіанина-мистика:
Illic seenm habitons in peiiftralibns
Se rex ipse suo contuitu beat !).
III.
Два основныхъ догмата религіи—Вогъ и безсмертіе души—
остаются такимъ образомъ недоказуемыми съ точки зрѣнія
разума; но нельзя сказать, чтобы они были совершенно невозможны.
») Обитая въ домѣ одиноко, царь самъ себя дѣлаетъ счастливымъ, ибо
размышляетъ только о самомъ себѣ.

β2
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
Серьезныя усплія человѣчества для спасенія этихъ догматовъ
не должны почитаться чистой химерой. Общая сознательность
вселенной, міровая душа,—это такія положенія, которыхъ нельзя
было никогда доказать нашими опытами; но молекула одной изъ
нашихъ костей, составляющей часть нашего организма, также не
сомнѣвается въ томъ, что существуетъ общее сознаніе того тѣла,
частью котораго она является, т. е. того единаго, которое мы
представляемъ собою.
Самое разумное отношеніе мыслителя къ рѳлигіи—дѣлать
такъ, какъ если бы она была истинною; слѣдуетъ поступать такъ,
какъ если бы Богъ и душа существовали. При такомъ отношеніи
къ редигіи послѣдняя вмѣшивается во многія гипотезы,—напри-
мѣръ, гипотезы эѳира, электрическихъ, тепловыхъ, нервныхъ
жидкостей, даже въ гипотезу атома; мы хорошо внаемъ, что все
это—не больше, какъ символы, удобные способы объяснять
явления и мы такъ именно ихъ и понимаемъ. Богъ, созидающій
міръ на основаніи сложныхъ вычислѳній, представляется очень
грубой формулой; но вещи создаются почти такъ, какъ если
бы это было въ дѣйствительности. Душа не существуетъ, какъ
особая субстанція, но явленія происходятъ почти такъ, какъ если
бы она существовала. Ни одному человѣческому семейству ничего
никогда не было открыто черезъ сверхъестественные голоса,
однако же, Божественное Откровеніе есть такая метафора, безъ
которой съ болыпимъ трудомъ можеть обойтись религіозная исторія.
Богъ и безсмѳртіе, эти великіе утѣшительные догматы,
обыкновенно выставляются, какъ постулаты нравственной жизни че-
ловѣчества; это, конечно, справедливо во многихъ отношѳніяхъ.
Поступать для Бога, въ присутствии Бога,—вотъ совнаніѳ,
необходимое для добродѣтельной жизни. Мы не хотимъ, чтобы Богъ
награждалъ насъ за добрыя дѣла, мы хотимъ только, чтобы Онъ
видѣлъ, какъ мы поступаемъ. Вѣчной наградой кирасирамъ Рейхс-
гофена были только слова стараго императора: „О, храбрые молод-
цыі* х) Мы желали бы услышать тѣ же слова отъ Бога.
Невидимый жертвы, сокрытая добродѣтель, неизбѣжныя заблужденія
суда человѣческаго, несмываемая клевета исторіи—все это оправ-
дываетъ или, скорѣе, роковымъ образомъ заставляетъ подавленное
неизбежностью сознаніе человѣческое взывать къ сознанію
вселенной. Право воззванія къ сознанію вселенной таково, что отъ
него не откажется никогда добродѣтельный человѣкъ. Въ слав-
ныхъ положеніяхъ, провозглашенныхъ Великой Революціей, по
стулатъ о беэсмертіи души былъ принять почти всѣми партіями.
Заботливость о запискахъ и оправдательныхъ документахъ
возводилась даже въ правило у людей того времени. Они писали,
много писали, будучи убѣждены, что когда нибудь найдется
читатель. Люди желали имѣть судью послѣ смерти, они требовали
х) Утихъ словъ старый императоръ не говорилъ при данныхъ
обстоятельствах^ Я получилъ письмо, подтвержденное однимъ изъ участниковъ
его славныхъ подвпговъ, и оно меня убѣдило, что это выраженіе далеко не
точно; но такъ какъ здѣсь дѣло идетъ только о томъ, чтобы пояснить мою
мысль, то я думаю» мнѣ не слѣдуетъ входить въ подробности.

ИСПОВѢДЬ ФИЛОСОФА.
63
суда у сознанія всего міра, у сознанія человѣчества. Такимъ об-
разомъ послѣднее было приведено въ .странное, непреоборимое
противорѣчіе, что чѣмъ больше оно размышляетъ, тѣмъ яенѣе
видитъ оно нравственную необходимость Бога и безсмертія
души—и тѣмъ ясаѣе, съ другой стороны, сознаетъ оно тѣ препят·
ствія, которыя воздвигаются противъ этихъ необходимыхъ дог·
матовъ.
Эти препятствія весьма значительны, и не слѣдуѳтъ
нарочно скрывать ихъ отъ себя. Древвгія религіоаныя идеи были
основаны на узкомъ понятіи о мірѣ, созданномъ всего нѣсколысо ты-
сячелѣтій наэадъ; земля и въ частности чедовѣкъ считались цен-
тромъ этого міра. Маленькая земля, населенная И8вѣстнымъ, со-
считаннымъ числомъ людей; маленькое небо, возвышающееся
надъ нею въ видѣ свода; небесный дворъ, лежащій въ воздухѣ
на высотѣ нѣсколькихъ.миль, который густо населила дѣтская
фантазія людей; острова блаженныхъ, расположенные къ западу,
куда умершіе переправляются на лодкѣ, или лучше сказать,
бумажный рай, который рвется отъ малѣйшаго прикосновения
научной мысли,—вотъ тотъ міръ, который Богъ, носящій длинную
сѣдую бороду, легко можетъ спрятать въ складкахъ своей мантіи.
Когда Нимвродъ пускалъ свои стрѣлы вглубь небесъ, онѣ
прилетали обратно, обагренныя кровью; мы же, какъ бы искусно ни
стрѣляли, не увидимъ возвращенія стрѣлъ. Расширеніе идеи о
мірѣ и научное опроверженіе старой, антропоцентрической
гипотезы, явившееся лишь въ ХѴІвѣкѣ, представляется однимъ изъ
главныхъ моментовъ исторіи человѣческаго духа. У Аристарха Са-
мосскаго явились первые проблески этой идеи, и его сочли не·
чеетивымъ безумцемъ. Ярость Церкви противъ основателей но-
ваго мірового порядка,—противъ Коперника, Джіордано Бруно,
Галилея была точно также достаточно основательна. Маленькій
міръ, надъ которымъ царствовала Церковь, былъ безвозвратно
уничтоженъ. Болѣе новые взгляды на возрастъ природы и на
вращенія земного шара, открывая человѣку перспективу бевко-
нечныхъ временъ въ прошедшемъ, дали тѣ же результаты, но
еще болѣе убѣдительнаго свойства.
Фантастическая мечты древнихъ больше не оживутъ.
Если бы міровымъ закономъ былъ узкій фанатизмъ, если бы за-
блужденіе было условіемъ человѣческой нравственности, то не
было бы никакого основанія интересоваться землѳй; обреченной на
невѣжество. Мы любимъ человѣчество за то, что оно породило
науку; насъ привлекаетъ нравственность, ибо нравственными
могу тъ быть только умные народы. Если бы невѣжество считалось
непрѳмѣнной границей человѣчества, мы не видѣли бы никакого
разумнаго основанія стоять за его сущѳствованіе. Человѣчество
какимъ его желаютъ видѣть обращающееся къ нему въ своихъ
воззваніяхъ наши реакціонеры, было бы такъ ничтожно, что я такъ
же радъ былъ бы видѣть его погибель отъ анархіи и недостатка
нравственности, какъ и отъ глупости. Возвращение человѣчества
къ своимъ старымъ заблужденіямъ, которыя признаются
необходимыми для его нравственности, было бы для него хуже пол·
нѣйшей безнравственности.

64
ОТРЫВ ОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
Однако, надо примириться съ этимъ и при нашемъ воззрѣніи
на вселенную не окаватызя въ смѣшномъ положеніи тѣхъ дере-
венскихъ жителей, которые не видятъ ничего выше своей
колокольни и воображаютъ, что всѣ люди безпокоятся объ ихъ дѣ-
лахъ, что государю только и заботы, что объ ихъ маленькой
община, наконецъ,—что самъ Богъ печется о маленькнхъ коте-
ріяхъ, на которыя они распадаются. Человѣчество въ
мірѣ занимаетъ то же мѣсто, что и муравейникъ въ лѣсу. Ввут-
реннія катастрофы въ муравейникѣ, его паденіе, его разрушеніе,
все это—факты, второстепенные для исторіи лѣса. Если человѣ-
чество впадаетъ въ мрачное состояніе по недостатку свѣта или
добродѣтели, если оно забываешь свое призваніе, свои
обязанности, то подобные факты случались тысячу разъ въ исторіи
вселенной. Будемъ воздерживаться отъ мысли, что наши постулаты
должны являться мѣрою для всей дѣйстсительности. Природа не
обязана примѣняться или соображаться съ нашими
маленькими соотношениями. Если бы человѣкъ заявилъ: „я не могу быть
добродѣтельнымъ безъ той или иной химерыа, то Предвѣчное
Существо было бы въ правѣ отвѣтить на это: „тѣмъ хуже для тебя!
Твои химеры не заставятъ меня измѣнить непреложный порядокъ.
Апріорныя сужденія относительно этого лишаются, кромѣ
того, силы и доказательности, благодаря тому обстоятельству, что
среди постулатовъ человѣчества встречаются очевидно
невозможная мысли. Надо хорошенько замѣтить, что на самомъ дѣлѣ
Богъ, котораго жаждетъ подавляющее большинство человѣчества,
не есть тотъ самый, заключающейся въ безконечности Богъ,
существовать котораго мы признаемъ возможнымъ и который слиш-
комъ далекъ отъ того, чтобы съ нимъ можно было связывать на ·
божность. Богъ, котораго хочетъ простонародіе и который,—на-
вѣрно можно сказать,—-не существуетъ, это есть Богъ, вѣдающій
дожди и хорошую погоду, войну и міръ, взаимную ненависть
людей,—Богъ, котораго путемъ назойливыхъ просьбъ можно
заставить измѣнить свое рѣшеніе. Люди, иначе говоря, желали бы
Бога, лишь для нихъ существующаго, вникающаго въ ихъ
распри, особеннаго Бога для планеты Земли, правящаго ею, какъ
хорошей администратора какъ тѣ сельскіе боги, которыми бредило
язычество эпохи паденія. Каждый отдѣльный народъ идетъ еще
дальше: ему нуженъ особый Богъ, только для него одйого. Еще
лучше, пожалуй, ему пригодился бы кумиръ, и если бы предо
ставить полную свободу исполненію завѣтныхъ людскихъ жела-
ній, то они сейчасъ же провозгласили бы великую -силу и
могущество разныхъ націоыальныхъ релиьвій, святынь и священ·
ныхъ изображевій, помимо Бога 1}. Что же это за постулаты,
которые совсѣмъ не будутъ приняты въ разсчетъ? Человѣку нуженъ
Богъ, который существовалъ бы для его планеты, для его вѣка,
*) Вотъ по какой причинѣ простонародіе оказываетъ блягоговѣйное по-
чнтаніе преимущественно святымъ, а не самому Богу. Чистый допзмъ
никогда не будѳтъ релнгіеіі парода; на самомъ дѣлѣ, деистъ и чернь чтятъ но
одного и того же Бога. Здѣсь есть одно недоразумѣиіе, которымъ извѣстшш
философія могла бы прикрыться въ военное время, но она должна была біл
отвергнуть его во время мира.

ИСДОВЗДЬ ФИЛОСОФА.
65
для его страны; развѣ отсюда слѣдуетъ, что такой Богь дѣйстви-
тельно есть? Человѣку необходимо индивидуальное безсмертіе;
слѣдуетъ ли отсюда, что это безсмертіе дается ему? Оь другой
стороны, человѣкъ приходить въ отчаяніе оттого, что онъ связанъ
съ безконечнымъ міромъ и что онъ тамъ—сущее ничтожество.
Рай, вмѣщающій дециліонъ существъ это—вовсе не тотъ малень-
кій семейный рай, гдѣ всѣ знаютъ другъ друга, привыкли одпнъ
къ другому, какъ сосѣди, занимаются вмѣстѣ сплетнями и
интригами. Что же дѣлать?—Надо просить Бога, чтобы онъ
уменьшишь размѣры міра, осудилъ за вольнодумство Коперника, а
намъ опять уготовалъ рай въ Пизѣ, въ Camp о· Santo, который
окружаютъ девять ангельскихъ хоровъ и Самъ Христосъ держить
въ рукахъ своихъ.
Такимъ образомъ, получается странный выводъ, что без-
смертіе a priori является однимъ изъ необходимѣіішихъ дсг-
матовъ; напротивъ, a posteriori—самымъ слабымъ. Какъ пчела
или муравей, мы по врожденному инстинкту трудимся надъ об-
щимъ дѣломъ, значенія котораго не понимаемъ. Пчелы на-
вѣрно перестали бы собирать медъ, если бы могли прочитать
статью, изъ которой они узнали бы, что у нихъ похитятъ ихъ
медъ и въ концѣ концовъ умертвятъ пхъ въ награду за труды.
Человѣкъ же всегда трудится, не смотря на то, что sic vos
non ν о Ъ i s. Мы не видимъ ни того, что надъ нами, ни того,
что подъ нами; „мы составляемъ цѣпь%—сказалъ мнѣ высшій
духъ. Желанія божества сокрыты отъ насъ. Мы представляемъ
одинъ изъ тѣхъ милліоновъ феллаховъ, которые строили
пирамиды. Результатъ нашего труда—та же пирамида. Памятникъ
этотъ не указываетъ имени творца его, но онъ вѣченъ и каждый
работникъ живетъ въ немъ. Было бы по-истинѣ справедливо,
если бы мы были приставлены къ работѣ во вселенной и могли
бы участвовать и въ барышахъ, чтобы мы -знали какой нибудь
результатъ нашего труда, какъ этого добиваются даже
фабричные работники. Но хотя мы допущены къ работѣ, однако,
дивиденда не получаемъ и даже не знаемъ, остается ли вообще
прибыль; самое жалованье за нашъ трудъ выплачивается крайне
неисправно. Другіе рабочіе ua нашемъ мѣстѣ устроили бы,
пожалуй, забастовку, мы же продолжаемъ работать по прежнему.
Въ общемъ существованіе верховнаго сознанія вселенной
гораздо болѣе вѣроятно, чѣмъ существованіе индивидуальнаго
безсмертія. Въ послѣднѳмъ случаѣ у насъ нѣтъ другого основа-
нія для нашихъ надеждъ, кромѣ великаго предубѣжденія, что Все-
вышній—благъ. Нѣкогда все Ему будетъ возможно. Станемъ на-
дѣяться, что Онъ будетъ тогда Существомъ справедливымъ и
что Онъ возвратитъ чувства и жизнь тѣмъ, которые будутъ
способствовать торжеству блага. Это будетъ чудомъ. Но чудо или
вмѣшательство Высшаго Существа, которое теперь Себя не ял-
ляетъ, сможетъ нѣкогда стать постояннымъ закономъ вселенной,
именно когда Богъ станетъ сознательнымъ. Мечты іудеевъ и хри:
стіанъ, устанавливающихъ Царство Божіе послѣ человѣческаго>
остаются и здѣсь великой истиной. Міръ, который теперь
управляется слѣпымъ и слабымъ сознаніемъ, нѣкогда сможетъ стать подъ

66
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
власть дѣятельнаго, разумнаго сознанія. Тогда всякая
несправедливость будетъ изглажена, всякая слеза высушена.—„И отретъ
Богъвсякую слезу съ очей пхъ".
Раковина жемчужницы кажется мнѣ наилучшимъ лодобіемъ
вселенной и той степени сознательности, которую можно предпо-
дожить въ ней, какъ въ цѣломъ. На днѣ морской пучины скры
тые зародыши созидаютъ въ раковинѣ сознаніе; органы раковины
особенно противодѣйствуютъ ему, но оно одарено чудесной
устойчивостью и ловкостью для достижеаія своихъ цѣлей. Такъ
называемая болѣзнь этого маленькаго одушевленнаго „космоса"
является причиной того, что въ немъ отлагаются выдѣленія
идеальной красоты, отъ которыхъ люди могутъ оторваться легко
только цѣною золота. Общая жизнь вселенной, въ ея цѣломъ,
подобно раковинѣ, неопределенна, скрыта, особенно стѣснена и,
слѣдовательно, медленна. Страданіе рождаетъ духъ, рождаетъ
умственныя и нравственныя движенія. Бодѣзнь міра,—этотъ, если
угодно, настоящій жемчугъ міра,—духъ его, вотъ цѣль, конечная
причина, конечный и, разумѣется, самый блестящій результатъ
вселенной, гдѣ мы обитаемъ. Весьма вѣроятно, что если будутъ
получаться еще дальнѣйшіе результаты, то они будутъ уже бев-
конѳчно высшаго порядка, чѣмъ этотъ результатъ нашей
вселенной.
Отвѣтъ на вступительную рѣчь по поводу принята во
Французскую Академію Жюля Клареси.
21-го февраля 1889 года.
Милостивый Государь!
Прошло больше четверти вѣка, какъ мы увидѣлись впервые
у Мишлѳ. Насъ соединяли это гостеприимное мѣсто, отношенія
наши къ хозяину и рѣдко встрѣчающаяся общность чувствъ. Вы
горѣли тогда вапшмъ первымъ революціоннымъ пыломъ; я
находился подъ впечатлѣніемъ моихъ внутреннихъ разговоровъ съ ми-
стичеекимъ путешественникомъ, которые я велъ на Востокѣ, какъ
ученики Еммауса. Мы довольно скоро поняли другъ друга.
Признаться ли? Мнѣ кажется, что въ нашъ первый разговоръ мы
сказали что-то дурное объ Академіи. О, милостивый государь,
Академия прощаетъ зло, которое разговорами причиняли ей. Ея не
касаются грубыя несправедливости, a кроткіе упреки талантли-
выхъ людей она принимаешь за знаки любви и извлекаешь
изъ нихъ указанія для будущаго. Конечно, былъ пунктъ,
относительно котораго мы были вполнѣ правы: мы жалѣли, что въ
этомъ обществѣ не было изысканнаго учителя, превосходнаго
историка, утѣшавшаго тогда наши печали. Но чего вы хотите?
Непогрѣшимое литературное общество! Пожалуй, мы
устрашились бы его. Академики не имѣютъ претензіи обладать
правилами абсолютной справедливости. Достаточно, чтобы они иногда
были справедливы. Нужно предоставить мѣсто неожиданнымъ

ОТВѢТЪ НА РѢЧЬ ПО ПОВОДУ ПРИНЯТЫ ВЪ АКАДЕШЮ ЖЮЛЯ КЛАРЕСИ. 67
-сближеніямъ, духовной игрѣ случая,—наконецъ, такимъ пріятньшъ
встрѣчамъ, какъ наша, которая теперь сближаетъ наеъ: васъ—
добровольно вошедшаго вотъ уже тридцать лѣтъ тому назадъ
въ свободную область литературы, чтобы имѣть мѣсто въ этомъ
консервативыомъ сенатѣ, и меня—заблуждагощагося, но упорваго
ученика св. Тюдуала или св. Корентина. И вотъ я привѣтствую
васъ и сжимаю вамъ руку во имя старой дружбы.
Навѣрное, вамъ будетъ пріятно, милостивый государь, если
я возвращусь къ воспоминаніямъ того времени, когда, какъ
говорить Петрарка, мы были отчасти иными людьми, чѣмъ теперь.
Какъ вы только что сказали, лучшій признакъ благородства—
любить такъ, какъ любилъ молодымъ, оставаться вѣрнымъ иллю-
зіямъ, черезъ которыя впервые открываешь жизнь. Не думаю,
что мы очень измѣнились; мы всегда были неисправимыми
идеалистами. Во всемъ я вижу васъ такимъ, какимъ вы были тогда.
Энтузіазмъ былъ господствующей чертой вашего характера, и
если спокойные годы середины второй Имперіи позволяли смѣ-
лый протестъ, вы, я думаю, храбро предавались ему. Революція
•была какъ бы бездной, притягивавшей васъ късебѣ. Ваши
симпатии были всегда на сторонѣ инстинктивнаго самопожертвованія;
вы любили играть смертью, а эти черты придаютъ характерамъ
революціи неотразимую привлекательность. Ваша исторія Пре-
ріаля—настоящій мартирологъ. Въ архивахъ вы развернули
одиаъ за другимъ эти листки, написанные вашими героями въ
ихъ послѣднія ночи; вы сами видѣли кипжалъ, поразившій
Ромма, Бурботта, Субрани; какъ діаконъ эпохи гоненій, вы
показали намъ красную чашу и окровавленный платокъ. „Книга
Клареси,—сказалъ Мишле:—привела меня въ дрожь. Она такъ пы-
лаетъ, такъ жестоко истинна!4* Вы у всѣхъ насъ вызвали
лихорадку, милостивый государь! Вы вызвали у насъ приступы бе-
зумія. Но солидность вашихъ сужденій лучше всего доказывается
тѣмъ, что вы вернулись изъ путешествія въ страну смерти, не оста-
вивъ въ ней ни одной части своего я, что вы прошли черезъ
хаосъ, ни разу не потерявъ почвы подъ ногами.
Съ тѣхъ поръ вы переходили отъ одного успѣха къ
другому. Пройдя крути ада, вы могли улыбайся такъ естественно,
что можно было подумать, будто вы только это и дѣлали всю вашу
жизнь. Вашъ умъ, одновременно и гибкій и строгій, способный
предаться страсти и господствовать надъ ней, скоро понравился
публикѣ. Она апплодировала вамъ въ театрѣ, жадно слѣдила за
исторіей и романомъ, съ захватывающимъ интересомъ слѣдила
за вашими еженедѣльными фельетонами,—этимъ новымъ родомъ
литературы, который вы только что такъ хорошо определили и
который отчасти замѣнилъ прежній родъ французской литературы:
корреспонденціи. Самые важные органы общественнаго мнѣвгія
стремились довѣрить вамъ свою хронику дня, эти быстрыя суж-
денія, которыя классифицируютъ причину, опредѣляютъ и
ограничивают ее, предоставляя будущему заботу о ея всестороннемъ
обсужденіи. Этимъ, милостивый государь, вы вполнѣ пріобрѣли
права сыва нашего вѣка. Будущее скажетъ много дурного· объ
■этомъ дорогомъ XIX вѣкѣ; будутъ несправедливы, если не при-

68
ОТРЫВОЧПЫЯ ЗАМѢТКЦ.
энають его восхитительнымъ. Такимъ кажется онъ въ вашихъ
картинахъ; для меня чтеніе вашихъ восхитительныхъ страницъ
было отдыхомъ. XIX вѣкъ имѣетъ то огромное преимущество пе-
редъ другими, что онъ нашъ. Если даже выбрать своей про-
фессіей общество мертвыхъ, то свѣтъ солнца мягокъ. Правда*
парижзкая жизнь кажется иногда поверхностной, но она прѳд-
ставляетъ пріятное шествіе кроткихъ образовъ. Это хорошій очагъ,.
чтобы сжигать избытокъ жизни, котораго не поглощаютъ ни фи-
лософія. ни наука. Значительная часть человѣчества живетъ
хроникой Парижа. Когда ея не будетъ, міръ будетъ неполонъ.
Ваши отдѣльные романы прибавили новыя черты къ тому
великому безконечному роману, который вы въ теченіе нѣсколь-
кихъ дней развивали день за днемъ. Вашъ эпизодъ любви въ
Сальпетріери превосходенъ. M и л л і о н ъ—это восхитительная
новелла, издающая пріятнѣйшее благоуханіе. Знамя, Трость
Мишле дышать трогательнымъ патріотизмомь. Господинъ
Министръ заставляетъ улыбаться надъ нѣкоторымислабостями,
которыя ложное благоразуміе часто принимаешь слишкомъ серьез ·
но. Политика коснулась васъ, но не истощила вашихъ силъ.
Французская комедія и ея интересы, неотдѣлимые отъ интересовъ
французскаго духа, преуспѣвали въ вашихъ рукахъ. Когда вы
поставили свою кандидатуру, вапшхъ услугъ оказалось
достаточно для выбора; но вамъ угодно, чтобы знали, что ваше избра-
ніе привѣтствовало наше Общество лучшихъ артисговъ, которое,
какъ и мы, заботится о языкѣ и вкусахъ націп. Пусть француз
екая комедія, представленная здѣсь въ силу незабвеннаго права,
порадуется выраженію стараго братства, которымъ мы счастливы,
которымъ такъ гордимся.
Избирая васъ на мѣсто одного изъ нашихъ наиболѣѳ лю-
бимыхъ членовъ, мы были эаранѣе увѣрены, что вы нарисуете
въ совершенствѣ его образъ. Вы, милостивый государь, отлично
удовлетворили наше ожиданіе. Кювиллье-Флери выходитъ изъ
только что прочитанныхъ вами страницъ такимъ, какимъ мы знали
его, съ его быстрыми манерами честнаго человѣка, его вѣрой въ
здоровую литературу, его довѣріемъ къ разуму и хорошей куль-
турѣ ума, его абсолютнымъ самопожертвованіемъ Франціи,—
самопожертвованіемъ, которое позволяетъ истымъ патріотамъ не
считать страннымъ ничего того, чего пожелала и допустила стра ·
на. Вы лучшимъ способомъ воздали похвалу воспитателю, ука-
завъ на его учениковъ и въ особенности на одного изъ нихъ,
нашего собрата, котораго отняла отъ насъ ссылка;. мы жалѣемъ,
что ѳтого ученика нѣтъ сегодня среди насъ, чтобы онъ могъ
присоединиться къ похваламъ своему учителю. Вы похвалили этого
вѣчнаго либерала, котораго не поразила никакая реакція, который
всегда оставался вѣрнымъ уваженію къ праву, снисходительности
и честности,-—этимъ чувствамъ, провозвѣщеннымъ Франціей, какъ
символъ вѣры порядочнаго человѣка. Вы обрисовали все это
превосходными штрихами. Вѣдь, если вы были и мало знакомы съ
нашимъ собратомъ, вы имѣли относительно его лучшій изъ до-
кументовъ: живыя показанія скромнаго свидѣтеля его испытаній,
его радостей. Лучшая часть прекрасной жизни—та, которая про-

ОТВѢТЪ НА РЬЧЬ ПО ПОВОДУ ПРИНЯЛИ ВЪ АКАДЕМПЭ ЖЮЛЯ КЛАРЕСИ. 69
должается въ воепоминаніяхъ вѣрной супруги. Вы знали нашего
собрата въ томъ пріятномъ продолженіи существования, которое
дается достойнымъ его. Онъ явился вамъ окруженнымъ этимъ
спокойнымъ свѣтомъ, который предшествуетъ всякому забвенію
второй смерти; вотъ гдѣ происхожденіе нѣжныхъ оттѣнковъ, при-
дающихъ вашему портрету столько гармоніи, столько внутренняго,
очаровывагощаго насъ сходства.
Journal des Débats возвысилъ трибуну, которую
окружало чрезвычайное вниманіе и каждое слово съ которой
оказывало вліяніе. Анонимной группѣ людей, которыхъ объединяло
родство таланта и сходство мнѣній, удалось основать
политическую и соціальную власть, важность которой только теперь мы
начали понимать. Съ тактомъ и умѣренностью, которые придаетъ
неоспоримый титулъ, Вертенъ предсѣдательствовалъ на дебатахъ
этого высшаго собранія французскаго духа, осуществлявшаго въ
журналистикѣ то-же, что Академія осуществляла въ литературѣ.
Кювиллье-Флери былъ въ теченіе пятидесяти лѣтъ однимъ изъ
самыхъ дѣятельныхъ членовъ этого высшаго совѣта dii
consentes. Его критика, представлявшая всегда урокъ здраваго
смысла и честности, простиралась на самые разнообразные
предметы. Тогда справедливо думали, что правила добра и красоты
въ сущности одно и то же и что умъ, сформированный изученіемъ
древняго міра, можетъ послужить для самыхъ различныхъ
упражненій.
Такимъ образомъ почти цѣлый вѣкъ прошелъ передъ
глазами нашего собрата, и онъ судилъ хорошо. Каково бы ни было
со-временемъ мнѣніе о литературномъ движеніи, началомъ кото-
раго былъ 1815-ый годъ, а концомъ 1870-ый,—ни одинъ просвѣ-
щенный человѣкъ не откажетъ тому, что волновало въ это время
•французское сознаніе, въ оригинальности, смѣлости, плодовитости.
Основаніе идей, заложенное ХѴШ-мъ вѣкомъ и Революціей, было
недостаточно. Небольшой ясный голосъ можетъ дать пріятныя
указанія, но его недостаточно для всѣхъ модуляцій человѣческаго
духа. Освобождаясь отъ цѣпи старыхъ вѣрованій, которыя легко
вырождались въ своего рода интеллектуальвую посредственность,
ХѴІП-ыЙ вѣкъ наложилъ на себя еще болѣе тяжелую цѣпъ, чѣмъ
цѣпь ортодоксіи,—ярмо здраваго узкаго смысла, сводящаго міръ
духа къ узости, посредственности, холодной разсудительности.
Наука освободилась отъ давленія, которое оказывала на нее ре-
лигіозная власть до самаго кануна Революціи, и это, конечно,
пунктъ капитальной важности; но сухость сердца и воображенія
дѣлали въ оощемъ прогрессъ мало ощутимымъ. Царила свобода
мысли, но въ дѣйствительности думали мало: постоянныя войны
и революціи поглощали лучшую · часть человѣческихъ силъ. Міръ
стремился къ чему-то и, дѣйствительно, какъ только установился
миръ, то, подъ вліяніемъ одного имени свободы, во всѣхъ обла-
стяхъ произошло чрезвычайное пробужденіе. Тогда открылись
глаза на все иностранное. Масса вещей, не имѣвшихъ даже
французскаго названія, получила право входа въ тѣсную область на-
шихъ битвъ и много вйиграла отъ переноса въ новую атмосферу.
Тогда поняли безконечное, народное, самопроизвольное. Языкъ

70
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
выигралъ въ гибкости, обширности, нюансахъ. Человѣчество стало
эаергичнѣе, чѣмъ когда-либо, думать о своей судьбѣ. Мы не
знаемъ, будутъ-ли рѣшены всѣ вопросы, которые поставило это
время; но, навѣрное, исторія доставить первой половинѣ нашего
вѣка огромныя завоеванія въ области духа, общее чувство
гражданственности, кротости, вкуса къ евободѣ, огромное расширеніе
круга воображенія, поиятіе науки, философіи и поэзіи,
относительно которыхъ наши почтенные предки ХѴІП-го вѣка ймѣли
только отдаленное предчувствіе.
Кювиллье-Флери присутствовалъ при этой великой
интеллектуальной битвѣ, какъ критикъ и какъ сражающейся. Вы замѣча-
тельно тонко разъяснили намъ двойственность, всегда раздѣляв·
шую литературное созяаніе нашего собрата. Хотя основаніе его
классической вѣры не было никогда потрясено, его
могущественно увлекло современное направленіе. Собственно говоря, у него
былъ призракъ, за который онъ могъ сражаться, и таііпое
влечете къ качествамъ, которыхъ онъ не одобрялъ.Dπ 1 сіa vitia!—
вотъ выраженіе Квинтиліана, но оно могло принадлежать и
Кювиллье-Флери. Онъ порицалъ и любилъ одновременно. Намъ.
остроумно показали его отним'ающимъ изъ рукъ ученика какую-
то книгу и читающимъ ее съ удовольствіемъ. Онъ никогда не
отходилъ отъ правилъ трезваго, объективнаго сужденія, и, однако,
у него были тѣ „восхитительный ошибки% которыя онъ былъ
вынужденъ полюбить. Было ли это слабостью? Нѣтъ, это было
безпристрастіемъ, гдубокимъ инстинктомъ истины. Почти всѣ
ошибки XIX вѣка проистекли изъ возвышеннаго принципа. При
воспоминаніи о такомъ рвеніи, такой искренности, такпхъ благо-
родныхъ желаніяхъ, потомство, мы въ этомъ увѣрены, накинетъ
покрывало на многія ошибки.
Дѣйствительно, какъ быть справедливымъ къ этому блестя-
щему поколѣнію, которое получило легкой рукой и безъ
смущены несло тяжелое наслѣдство прежней Франціи, Революціи, Им-
періи, но не сумѣло ничего передать тѣмъ, кто былъ послѣ
него,—которое показало въ литературѣ цѣну законченной формы,
но оставило мало безупречныхъ произведений,—которое
действовало противъ общаго тона дѣланной помпы и мнимой
торжественности, но само рѣдко обходилось безъ аффектаціи,—которое
съ богатствомъ, изобиліемъ, остротой чрезвычайнаго генія
создавало тысячи превосходныхъ книгъ, изъ которыхъ ни для одной
не обезпечено будущее? Поспѣшу сказать, что причина этого
прежде всего въ бѳзконечной сложности мыслей, которыя мы
стараемся выразить. Вѣка ХѴП и ХѴШ, обращаясь въ очень
ограниченномъ кругу идей, избавляясь отъ всякой истины,
которую нельзя было заключить въ опредѣленный классъ, легче
дошли до законнаго стиля, чѣмъ нашъ вѣкъ, обремененный знаніями
и справедливо убѣжденный, что ограниченіе человѣческаго ума
ясными идеями съуживаетъ его. Есть столько вещей, которыя мы
можемъ только предсказывать, угадывать, предчувствовать!
Ошибки современниковъ проистекаютъ часто изъ того, что, борясь съ
безконечнымъ, они желаютъ сказать сразу· слишкомъ много. Но
сколькихъ другихъ слабостей могли бы избѣжать эги велпкіе но-

ОТВѢТЪ НА РЪЧЬ по ПОВОДУ ПРИВЯТІЯ ВЪ АКАДЕМІЮ ЖЮЛЯ КЛАРЕСИ. 71
ваторы, учениками которыхъ мы являемся! Благородный эпохи
греческой и латинской древности, вѣка ХѴП и ХѴШ пріучили
насъ искать прежде всего естественности, когда дѣло ітдетъ о
произведеніяхъ духа; въ авгорѣ желали впдѣть человѣка:
скромность считалась необходимымъ условіеѵгь, чтобы нравиться.
Новое поколѣніе измѣнило все это/ Стали употреблять громкія
слова, которыя великіе вѣка произносили съ большой
осторожностью. Тщеславіе,. необузданная самонадѣявность, любовь къ
успѣху, покупаемому какою угодно цѣною, были приняты
публикой съ чрезвычайной снисходительностью. Одинъ романистъ за-
являлъ, что онъ выше Наполеона, и это не казалось слишкомъ
сильнымъ. Самымі. неумѣрегшимъ попыткамъ ребяческаго тще-
славія удавалось добиваться уепѣха.
Какія хорошія качества представляла въ лптературѣ прежняя
мораль! О, старые учителя изъ Портъ-Рояля, думавшіе, что, имѣя
превосходство, нужно прежде всего стараться скрыть его! Что
сказали бы вы обо всемъ этомъ, объ этихъ ложныхъ людяхъ
величая, которые съ высоко поднятой головой проходили пятьдесятъ
лѣтъ тому назадъ, и Паскаль не стигматизировалъ ихъ? Да,
милостивый государь, какъ трудно обходиться безъ аристократіи!
Тактъ, вкусъ нуждаются въ покровительствѣ. Какая ошибка
думать, что общество или человѣкъ науки действительно или
только повидимому занимаетъ первое мѣсго, что онъ можетъ
держаться вопреки всякимъ сопротивлевіямъ! Человѣческія дѣла
гораздо сложнѣе, чѣмъ думаютъ; достоинство писателя въ болѣе
безопасномъ убѣжищѣ за прежними соціальными условностями,
чѣмъ за предполагаемыми гарантіями собственности.
Составленный сорокъ лѣтъ тому назадъ образъ человѣка науки, бога-
таго. блестящаго, бодро идушаго своей дорогой въ мірѣ, пріучилъ
къ ложной пдеѣ, что писатель,—т. е. честный человѣкъ, имѣющій
нѣчто сказать публикѣ,—беретъ на себя профессію и профессію
прибыльную. Такое поииманіе, основанное на моральной ошибкѣ,
заставило пренебрегать солидными знаніями, ободрило
поверхностные труды, уменьшило у массъ естественное для нихъ уваженіе
къ благородству ума.
Однимъ изъ слѣдствій этой литературы, прежде всего
остроумной и легкомысленной, было пріученіе публики ко всему забав-
вому. Чтѳніе почти исключительно однихъ романовъ сдѣлалось
для женщинъ истинной причиной упадка. Чтобы быть полезнымъ,
чтеніе должно представлять упражненіе, требующее нѣкоторой
работы. Съ этой точки зрѣнія хорошо, чтобы книги не писались
совершенно обыкновенпымъ языкомъ. Прозѣ, назначенной для
свѣтскихъ людей, стали предъявлять, какъ главное условіе, не
требовать никакого напряженія вниманія со стороны читателя.
Въ этомъ проявился справедливый ритмъ человѣческой исторіи.
Бъ ХѴШ вѣкѣ Франція создала свое либеральное и
антиклерикальное общество забавляясь. Выло написано, что' развлечете
пагубно ему. Оно убило всѣ in-folio бенедиктинцевъ, всѣ in-quarto
академиковъ. Маленькій, легкомысленный карманный томикъ,—
вотъ, говорили, врагъ этого общества, которое умираѳтъ отъ
ничтожества. Считать истину безразличной вешью—такое преступленіе,

72
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
которое никогда не проходить безнаказанно. Но легкая
литература можетъ создаваться серьезно, и господствующія
способности разума не терпятъ отъ этого никакого ущерба.
Резюмирую въ одномъ словѣ недостатокъ эпохи, которая,
по всей вѣроятностп, останется великой и почитаемой: полу-вѣкъ,
просвѣщеннымъ критикомъ котораго былъ Кювиллье-Флери, былъ
очень литературной эпохой. Восхпщеніе было снисходительно, и
это портило авторовъ; ихъ пріучали легко относиться къ самимъ
себѣ, искать блестящихъ чертъ, показныхъ красотъ. Кромѣ tofo
тогда слишкомъ смѣшивали поэзію и дѣйствительность. Поэзія
создана для того, чтобы сбивать наеъ съ толку, чтобы украшать
жизнь мечтами, а не для того, чтобы приближать къ жизни. Въ
эпоху А с τ ρ е и нѣкоторые буржуа изъ квартала святого Антонія
продавали свои лавочки, чтобы сдѣлаться пастухами и пасти
воображаемыя стада. Теперь мечты не такъ невинны. Morbus
litterarius! Характерная черта этого зла та, что вещи любятъ
меньше, чѣмъ производимое ихъ литературнымъ изложѳніемъ
впечатлѣніе. На міръ начинаютъ смотрѣть какъ бы черезъ
театральную иллюзію. Публика, страдающая тою же болѣзнью, ищетъ
только того, что составляетъ картину; ясность лампы страдаетъ
отъ дневного свѣта. Такимъ образомъ устраняется возможность
всякой прямой оцѣнки вещей. Прежде всего нужно любить благо
и истину ради нпхъ самихъ; ореолъ, создающій успѣхъ, аппло-
дисменты человѣческаго рода въ концѣ концовъ приходятъ или
нѣтъ. Собственно говоря, они приходятъ, когда ихъ не ищутъ, и
не приходятъ, когда ихъ ищутъ. Говорить о славѣ, возлагать
гордыя надежды на будущее—не такъ ужъ полезно. Можетъ
быть, въ будущемъ будетъ мало времени, чтобы наеъ читать; оно
будетъ слишкомъ занято самимъ собой, чтобы заниматься еще и
нами. Я боюсь, что будетъ плохо вознаграждено отрѳченіе
писателей реалистовъ, которые, по ихъ словамъ, только приготовляютъ
документы съ скромнымъ намѣреніемъ, чтобы наеъ знали буду-
щіе вѣка.
Что-то поверхностное, наивное заключается въ вопросѣ,
который такъ часто ставятъ: „Что останется со-временемъ отъ
произведений XIX вѣка?а Людей вводить въ заблужденіе этотъ вели-
кій фактъ, два или три раза имѣвшій мѣсто въ исторіи: фактъ
классическихъ литературъ, престижъ которыхъ дошелъ до очень
различныхъ націй, до очень различныхъ вѣковъ и которыя
остались образцами для человѣческаго рода. Невѣроятно, что такое
явленіе произойдетъ въ будущемъ. Прогрессъ цивилизаціи, сви-
дѣтелемъ котораго мы являемся, заключается не въ расширеніи,
но въ сложности. Повидимому, уже не увидятъ, чтобы языки въ
цѣляхъ литературной культуры восприиимались тѣми, для кого
они не являются материнскимъ языкомъ. Доведенное до
крайности раздѣленіе национальностей заставить каждый народъ
думать, что ему нѣтъ необходимости просить образцы у другихъ.
Впрочемъ, совѣтоваться будуть больше, чѣмъ читать. Книги
величайшей важности будутъ снашиваться каждыя двадцать пять
лѣтъ. Всякій новичекъ будетъ пользоваться своими
предшественниками, вѣроятно, говоря о нихъ ^гаого дурного. Переводъ по-

СТВѢТЪ НА РЬЧЬ ПО ПОВОДУ ПРИНЯТІЯ ВЪ АКАДЕШЮ ЖГОЛЯ КЛАРЕОИ 73
вредить чтенію оригиналовъ. Мольеръ, Монтескье, Вольтеръ,
мало выиграютъ отъ переводовъ; ихъ читали на французскомъ.
Суета суетъ, милостивый государь! Вѣка, больше всего
говорящее о безнравственности, менѣе всего сами обезпечены отъ
нея. То же долженъ я сказать о странномъ злоупотребленіи ело-
вомъ „геній", которое говорятъ чаще всего тогда, когда наименѣе
имѣютъ его, и о тѣхъ мнимыхъ привилегіяхъ, которыхъ
истинно геніальный человѣкъ никогда не зналъ и не требовалъ. Геній
вообще очень скроменъ; онъ требуетъ только одного: чтобы его
оставили въ покоѣ. Несправедливо дѣлать его жизнь суровой;
но его первая обязанность сдѣлать такъ, чтобы люди простили
ему его странность, и это можно сдѣлать простотой,
снисходительностью къ другимъ людямъ. Будущее принадлежитъ сильнымъ,—
я хочу этого; но особенно оно принадлежитъ скромнымъ; послѣд-
ніе никогда не думали о выборѣ будущаго, но о нихъ будутъ
помнить дольше, чѣмъ они сами мечтали.
Чтобы основать литературныя господства, называемый
классическими вѣками, нужно нѣчто особенно здоровое и
основательное. Грубый домашній хлѣбъ въ этомъ отношеніи лучше пирож-
ныхъ. Литература, желающая быть классической, т. е.
универсальной, должна быть способной къ приложеніямъ. Съ этой точки
зрѣнія хороша та литература, которая, будучи перенесена въ
практику, создаетъ благородную жизнь. Жизнь, вполнѣ
согласная съ правилами XVII вѣка, будетъ прямой и честной.
Современная литература не можетъ подвергнуться такому испытанію.
Конечно, артистъ не отвѣчаетъ за беземыслицы, совершаемыя съ
его произведеніемъ. Крестьянинъ, глупо впивающій въ себя
предлагаемое ему благоуханіѳ, самъ виноватъ въ своей глупости. Но,
чтобы быть вѣчнымъ, нужно обойтись безъ нѣкоторыхъ
требование. Все, что обязано чѣмъ нибудь капризу минуты, проходить
какъ и этотъ капризъ. Все, что создаетъ мода, мода и
устраняете Черезъ тысячу лѣтъ, можетъ быть, будутъ помнить только
двѣ старыя книгичеловѣчества: Гомера и Виблію. Я, однако,
ошибаюсь: для скуки будущихъ поколѣній будутъ отпечатаны
также избранные отрывки профессоровъ тогдашней литературы
съ цѣлью экзаменовъ. Тогда, быть можетъ, отпечатаютъ наши
полъ-страницы съ подстрочнымъ переводомъ на воляпюкъ. De-
Ъетиг mortinosnostraque.
Такимъ образомъ, благодаря нѣсколькимъ ошибкамъ въ эсте-
тикѣ и исторіи, либеральная Франція потеряла плодъ рѣдкихъ
усилій и изысканныхъ дарованій. Авторы этого времени, повиди-
мому, думаютъ, что они всегда будутъ молоды; они совсѣмъ не
заботятся уберечь себя отъ литературной старости. Они забываютъ
особеннот что человѣчество—благородная личность и что нужно
представлять его въ его благородствѣ. Слѣдуя за ними,
забавлялись низкимъ міромъ плутовъ, безнравственныхъ мошенниковъ,
міромъ Вотрена и Квинола. Люди привили себѣ ложный вкусъ къ
дурному, противному. Старались сдѣлать кушанье изъ того, что
можетъ быть только приправой.
Люди желали во что бы то ни стало новаго. Появилось
излишнее богатство парадоксами. Дошли до послѣднихъ ледя-

74
отрывочный замътки.
ныхъ вершинъ Парнаса, гдѣ прекратилась всякая жизнь, желали
подняться еще выше и удивлялись, что публика на слѣдуетъ за
ними. Дѣйствительно, публика выказала много здраваго смысла»
Утомленная малой стойкостью литературныхъ репутацій, она
потеряла всякую вѣру въ литературу и стала видѣть въ ней только
карточную игру, въ которой карты били одаа другую, слѣдуя
данному ритму. Заслуженный человѣкъ, который, не бросаясь
хладнокровно въ Этну, какъ Эмпедоклъ, требовалъ почестей
своей жизни только за серьезныя услуги, считался не имѣющимъ
значенія. Основная ошибка! Горе націи, которая не умѣетъ
пользоваться, какъ слѣдуетъ, полезнымъ человѣкомъ, лишеннымъ
всякихъ претензій на геніальность и безсмертіе! Геній рѣдко
приминается къ жизни, и его примѣненіе часто опасно; чтобы быть
увѣренной въ дальнейшей жизни, нація должна умѣть обходиться
безъ него; но она не можетъ обходиться безъ здраваго смысла,
безъ совѣсти, безъ стремленія къ труду, безъ честности.
Великое моральное паденіе было результатомъ дурного
интеллектуальная режима, которому подверглась Франція. Ядъ,
хотя и принятый въ малыхъ дозахъ, произвелъ свое дѣйствіе.
Люди привили себѣ потребность къ нездоровымъ ликерамъ, хо-
рошимъ развѣ только для того, чтобы одну минуту забавлять
дворцы; то, что было безобидно, какъ развлечете, стало дурнымъ,
какъ привычка. Истинная интеллектуальная культура, которой
такъ долго пренебрегали, отомстила за себя; ослѣпленію уже нѣтъ
противовѣса. Достаточно часа удивленія, чтобы разрушить
компромиссу представляемый самыми умными людьми. Рядъ страш-
ныхъ приключеній былъ открыть этими нечестивыми днями, и
Франція, кажется, до сихъ поръ не избавилась отъ нихъ. Изъ
веселости сердца совершили капитальную ошибку: предоставили
массѣ вопросъ, который она менѣе всего можетъ рѣшить —вопросъ
о формѣ управленія и выборъ правителя. Десятилѣтній ребенокъ,
которому неразумно предоставили права взрослаго, дѣлаетъ
глупости, и въ этомъ нѣтъ ничего неожиданнаго. Требовали
разумности у этой толпы, которую въ тотъ-же день можетъ обмануть
самый глупый шарлатанизмъ, которая можетъ глупо принять
всякую клевету. Воображали, что можно* безъ династіи
образовать постоянный мозгъ націи. Отсюда вытекло непріятное созна-
ніе центральнаго разума; sensorium commune націи было
сведено этпмъ почти къ нулю. Наиболѣе одаренная изъ всѣхъ
нащй, отличающаяся выдающимися качествами храбрости,
великодушия, деликатности, за то, что допустила слишкомъ понизить
цѳнтръ своей интеллектуальной и моральной тяжести,—увидѣла
какъ участь ея была предоставлена капризамъ низкаго мнѣ-
нія, и ею сталъ править посредственный человѣкъ, взошедшій на,
тронь благодаря случайностямъ наслѣдственности.
Слабое для сопротивленія, это поколѣніе выказало себя су-
ровымъ и ограниченнымъ въ реакціи. Мы видѣли, милостивый
государь, эту слѣпую реакщю, послѣдовавшую за 1848-мъ годомъ,
эту печальную эпоху, въ который воспитывалась наша молодежь
и печальныя воепомчннеія о которой мы хотѣли-бы скрыть отъ
нашихъ потомгсовъ. Наши отцы ые выполнили по отношенію къ

ОТВѢТЪ НА РВЧЬ ПО ПОВОДУ ПРИНЯТІЯ ВЪ АКАДЕМИЮ ЖЮЛЯ КДАРЕСИ. 75
намъ долга поколѣпія по отношенію къ его потомству: они нѳ
оставили намъ установленная порядка, прочнаго націоналънаго
кадра. Вѣроятно, и мы не исполнили этого долга по отношенію
къ тѣмъ, кто будетъ послѣ насъ. Мы преданы нашими предками,
и у насъ будетъ извпненіе, что мы не могли завѣщать того, чего
не получили... Мы приносили болышя жертвы, чтобы изъ
дурного періода было извлечено возможно меньше дурныхъ ре-
зультатовъ, но наши попытки ни къ чему не послужили. О,
какъ справедлива старая еврейская поговорка: наши отцы по-
ѣли зеленаго винограду, а на губахъ ихъ дѣтей осталась
оскомина!
Нужно ли намъ жаловаться другъ другу на совершпвшіеся
факты? Конечно, нѣтъ, милостивый государь! Мнѣ кажется, наши
вкусы въ исторіи почти одинаковы. У насъ, осмѣлюсь сказать,
одна и таже кліентура, одни и тѣ же сумасшедшіе, одни π тѣ же
экзальтированные. Дѣла фанатиковъ такъ дороги мнѣ, что я
никогда не разсказывалъ этихъ героическихъ исторій, не
испытывая желанія стать въ ряды этихъ вѣрующихъ, чтобы вѣритъ и
терпѣть вмѣстѣ съ ними. Вапгь Камиллъ Демуленъ, ваши
отчужденные Преріаля внушаютъ вамъ любовь; вы страстно любите
каждаго изъ нихъ. И я вмѣстѣ съ вами люблю ихъ съ ихъ ме-
ланхолическимъ взглядомъ, ихъ длинные волосы, придающіе имъ
видъ апостоловъ, ихъ пылкія убѣжденія, пхъ стиль,
напыщенный и трогательный. Однако, между нами, пожалуй, есть разница.
Мы согласны относительно того, что движеніе этого міра
совершается подъ вліяніемъ фанатиковъ. Но вы протестуете, когда пхъ
гильотинируютъ... Въ концѣ концовъ они желали этого. Дѣло
фанатиковъ удается только при томъ условіи, чтобы отъ нихъ
скоро отдѣлывались. Карьеры такого рода должны быть
непродолжительны. Представимъ себѣ, что Кампллъ Демуленъ и Лю-
силь умираютъ въ 1840 или 1845 году. Это было бы такъ же
трудно, какъ представить Жанну д'Аркъ живущей семьдесятъ
лѣтъ. Пророкъ, который бѣгалъ около Іерусалима и кричалъ:
„Голоса Востока! Голоса Запада! Голоса противъ Іерусалима и
храма!"—былъвъ своей роли, когда прибавилъ: „Голосъ противъ
меня!"—π камень римскихъ баллистъ, поразившій его въ грудь,
доставилъ ему смерть, которая одна приличествовала ему.
Вы отлично видѣли, что Революцію нельзя судить по пра-
виламъ обыкновенныхъ положеній человѣчества. Если разсматри-
вать Революцію помимо ея величественнаго и рокового характера,
то она только противна, ужасна. Съ вяѣшней стороны—это оргія,
которой нѣтъ даже названія. Въ этой странной борьбѣ люди имѣ-
ютъ значеніе пропорціонально своимъ дурнымъ качествамъ. Здѣсь
все приносить пользу за исключеніемъ здраваго смысла и умѣ·
ренности. Сумасшедшіе, неспособные, преступники привлекаются
сюда инстинктивнымъ чувствомъ, что пришло ихъ время быть
полезными. Успѣхъ дней Революціи получается, повидимому, со-
трудничествомъ всѣхъ преступленій, всѣхъ безумій. Для несчаст-
ныхъ, умѣющихъ только убивать, наступаютъ отличные дни.
Женщины удовольствій, сумасшедшія изъ Сальпетріери имѣли
свое назначеніе. Эпох^ нуждалась въ помѣшанныхъ, преступна

76
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
кахъ и пользовалась ими... Выла открыта бездонная пучина, и
всѣ адскіе пары испорченнаго вѣка затемнили небо.
Но не нужно останавливаться на этихъ гнусныхъ деталяхъ,
являющихся какъ бы цѣной, которую платятъ за сотрудничество
народа. Если разсматривать въ цѣломъ (нужно принять въ раз-
счетъ особенно великій коэффиціентъ человѣческихъ явленій, по-
бѣду, благодаря которой многія нелѣпыя попытки нужно судить
по успѣху), то общее явленіе Революціи представляетъ одно изъ
тѣхъ великихъ движеній исторіи, которымъ распоряжается
высшая воля. Задняя мысль нѣсколькихъ одержимыхъ: „Революція
во что бы то ни стало должна побѣдить!"—сдѣлалась внѣшнимъ,
повелительнымъ голосомъ, тираническимъ внушеніемъ. Съ этого
момента Революція имѣла генія, который всегда смотрѣлъ за ея
поступками и съ точки зрѣнія успѣха больше не ошибался. До-
говоръ террора связалъ тысячи людей и поставилъ ихъ въ
то состояніе безличнаго увлеченія, когда каждый идетъ на
жизнь и на смерть на суднѣ, которое бросили на произволъ
судьбы, которымъ не управляютъ.
Одна Франція могла представлять эту невѣроятную смѣсь
ума и наивности, иронической веселости и напряженнаго гнѣва.
Игра удавалась благодаря неистовству любви, бѣшеному убѣж-
денію, что нужно было ее выиграть. И эти одержимые
постоянной идеей были въ такомъ согласіи съ тѣмъ, чего желала сила
самыхъ вещей, что напрасно спрашивать, чѣмъ былъ бы міръ, если
бы Революція не удалась. Она была необходима, какъприступъбо-
лѣзни, который спасаетъ или убиваетъ. Она оставляетъ насъ между
восхищеніемъ и ужасомъ. Революція—это самое неистовое изъ че-
ловѣческихъ зрѣлищъ, которыя намъ дано изучать. Съ ней нельзя
сравнить даже осаду Іерусалима. Это было такое же безсознатель-
ное движеніе, какъ движеніе циклона, безъ выбора увлекающее
все на своемъ пути. Разумъ, справедливость мало значатъ для
этого колоссальнаго вихря.
Вотъ почему дѣятели Революціи вызываютъ такія противо-
рѣчивыя сомнѣнія. Эти работники дѣла гигантовъ, разсматри-
ваемые сами по себѣ, кажутся пигмеями. Велико было дѣло и,
овладѣвъ ими, оно и ихъ дѣлало великими. Положеніе охватило
ихъ, преобразовало ихъ своими потребностями; когда приступъ про-
шелъ, они оказались тѣмъ, чѣмъ были раньше, т. е. людьми
посредственными. Напримѣръ, вашъ Камиллъ Демуленъ; я думаю,
не обижу васъ, не придавая ему большого значенія: это солома,
раздутая вѣтромъ, это геніальный мальчишка, какъ вы его
называете, необузданный, котораго захватило оаьяненіе эпохи. Его
философія исторіа не стоить выше Римскихъ Революцій
Верто. Его стиль... о, мплостивый государь, вы выдержали его,
и я долженъ похвалить ваше терпѣніе! Тогда были великими
писателями въ теченіе двухъ или трехъ лѣтъ. Страшная тяжесть
событій дѣлала изъ человѣка генія на одинъ годъ, на три мѣ-
сяца. Потомъ, покинутые духомъ, который одно время поддер·
живалъ ихъ, эти однодневные герои падали истощенные,
ошеломленные, неспособные снова начать жизнь. Наполеонъ былъ
правъ, дѣлая ихъ экспедиціонерами, сушефами.

ОТВѢТЪ НА РЬЧЬ ПО ПОВОДУ ПРИНЯТІЯ ВЪ АКАДЕШЮ ЖГОЛЯ КЛАРЕСИ. 77
Вообще ихъ литература очень слаба. Они плохо пишутъ и, какъ
это обыкновенно бываетъ у такихъ убѣжденныхъ людей,
обнаруживают большія претензіи. Когда желаютъ печатать ихъ Со-
браніе сочин'енхй, то встрѣчаются лицомъ къ лицу съ кар-
ликомъ, такъ какъ, собственно говоря, велика только Революція.
Для такого краткаго періода жизни не стоило труда выливать
слова въ бронзу, солидно строить; тогда стремились только къ
дѣйствію минуты. Подобная эпоха не могла создать солиднаго
стиля, вѣчныхъ зданій. Роммъ наканунѣ смерти пишетъ страницу
за страницей. Онъ хочетъ, „чтобы знали, какъ онъ умираетъ*.
Это наивно и неуклюже. Но все же я съ глубокимъ волненіемъ
читаю и перечитываю этотъ опубликованный вами отрывокъ,
полный мрачнаго огня. Ваша картина смерти послѣднихъ монтанья-
ровъ прекрасна и трогательна. Страшная машина худо
функционировала въ этотъ день. Нужно было второй разъ положить
Бурботта. Онъ пользуется этимъ промедленіемъ, чтобы сказать
рѣчь; шея его уже лежитъ на роковой доскѣ, но онъ все еще
говорить. Дюруа съ головой подъ ножомъ вскрикиваетъ:
„Объединитесь! Обнимитесь всѣ! Эго единственное средство спасти
республикуа. Смѣшныя фразы, сказанныя вѣ такомъ положеніп,
измѣняютъ эстетическій характеръ. Но у нихъ, покрайней мѣрѣ,
есть одно хорошее качество: онѣ чистосердечны.
Худшіе враги великихъ дѣятелей Революціп это тѣ люди,
которые, думая оказать имъ почетъ, ставятъ ихъ въ категоріи обык-
новенныхъ великихъ людей. Это были возвышенные
полу-сознательные люди, которыхъ прощаетъ ихъ молодость, ихъ
неопытность, ихъ вѣра. Я не люблю, когда имъ прпсуждаютъ титулъ
благородства. Они сами выступаютъ, какъ палачи. За немногими
блестящими исключеніями они не основали родовъ. Ихъ скры-
ваютъ, какъ предковъ, и никто не хвалится ими. Не легко при-
знаютъ отцовъ, которыхъ не слѣдовало бы брать за образцы. Я
не люблю особенно, когда имъ воздвигаютъ статуи. Какая
ошибка! Какое отсутствіе вкуса! Эти люди не были великими: Они были
работниками великой эпохи. Не нужно предлагать подражать
имъ; тотъ, кто сталъ бы подражать имъ, сдѣлался бы преступны -
комъ. Мы любимъ ихъ, но при условіи, чтобы онѣ были послѣд-
ними въ своей школѣ. Они выиграли огромное пари и выиграли
его противъ всякаго вѣроятія. Тамъ, гдѣ они находили славу,
ихъ запоздалые ученики собрали бы только разрушеніе, безпо-
рядокъ, проклятія.
Столѣтнія годовщины—не вина отдѣльныхъ лицъ; нельэя
воспрепятствовать вѣкамъ имѣть сто лѣтъ. Однако, это очень
неприятно. Ничего нѣтъ хуже, какъ приноровлять жизнь настоящаго
къ жизни прошлаго, когда прошлое исключительно. Столѣтія
называются апоѳеозами, но это уже чѳрезчуръ. Ничего не можетъ
быть лучше торжественнаго отпущенія грѣховъ съ Панегирикомъ;
погребеніе, когда умершій закутывается повязками, чтобы не
воскресъ, безконечно понравилось бы намъ; по крайней мѣрѣ,
убережемся отъ всего, что могло бы заставить насъ подумать, что
такіе акты ребяческаго неразумія и грандіознаго безумія
повторятся. Слава націи имѣть въ своей исторіи такія грандіозныд

78
ОТРЫВОЧНЫЯ зам-втки.
явленія, которыя бываютъ только одинъ разъ: Жанну д'Аркъ,
Революцію, Наполеона, но въ этомъ есть и опасность. Сущность
этихъ явленій въ томъ, что они единственны въ своемъ родѣ.
Они прекрасны при условіи не возобновляться. Революція должна
оставаться пристуаомъ священной болѣзни, какъ говорили древ-
ніе. Лихорадка можеть быть полезной, когда она указываетъ на
внутреннюю работу, но не нужно, чтобы она повторялась или
продолжалась; въ этомъ случаѣ наступаетъ смерть. Революція осуждена,
если доказано, что черезъ сто лѣтъ она можетъ еще возобновляться,
искать своего пути, безпрестанно биться въ желаніяхъ и анархіи.
Вы молоды, милостивый государь! Вы увидите разрѣшеніе
загадки. Были ли неправы эти выдающіеся люди, которыхъ мы
^гакъ любили? Что осталось отъ этого неслыханнаго опьянѣнія,
когда были подведены итоги прибылей и убытковъ? Вѣчно ли
будетъ судьбою этихъ великихъ энтузіастовъ оставаться всегда
одинокими жертвами благороднаго безумія? Или же они
основали что-нибудь и подготовили будущее? Все это еще неизвѣстно.
Я думаю, что черезъ нисколько лѣтъ это узнаютъ. Если черезъ
десять или двадцать лѣтъ Франція будетъ счастливой и
свободной, вѣрной принципу гуманности, окруженной симпатіей
либеральной части всего міра,—о! тогда дѣло Революціп будетъ
спасено. Міръ полюбить ее π вкусить отъ ея плодовъ, не зная
пхъ горечи. Но если черезъ десять или двадцать лѣтъ Франція
все еще будетъ въ состояніи кризиса, уничтожаемая извнѣ, а
внутри преданная угрозамъ сектъ и предпріятіямъ, стремящимся
къ низкопробной популярности,—о! тогда нужно будетъ сказать,
что наше увлеченіе артистами заставило насъ совершить
политическую ошибку, что эти храбрые новаторы, къ которымъ мы
питали слабость, были совершенно неправы. Въ такомъ случаѣ Ре-
волюція была бы добѣждена болѣе, чѣмъ на одинъ вѣкъ. На
войнѣ побѣжденный полководецъ никогда не могъ бы быть ве-
ликимъ; въ политикѣ прпнципъ, который на протяженіи ста лѣтъ
пстощаетъ націю, не могъ бы быть истиннымъ.
Не будемъ произносить нашего сужденія. Наши сыновья
получать отвѣтъ на вопросъ, который оставляетъ насъ въ
печальной неизвѣстности. Конечно, исторія неоднократно показывала
намъ, какъ побѣжденное дѣло воскресало черезъ нѣсколько вѣ-
ковъ вмѣетѣ съ націей, которая погибла, представляя его, являясь
жертвой своего превосходства и услугъ, оказываемыхъ общему
дѣлу человѣчества. Но наше отреченіе не доходить до
самопожертвования воскресенію и гипотетическимъ апоѳеозамъ
существования нашего дорогого отечества. Истинная манера почитать
велико душныя утопіи прошлаго въ томъ, чтобы указывать ихъ осу-
ществленіе и примѣненія. Кто бы могъ сказать, какова цѣль че-
ловѣчества? Но когда дѣло идетъ о человѣчествѣ или о природѣ,
тогда только тѣ организмы оставляюсь продолжительный слѣдъ,
которые, рождаясь въ печали, выростаютъ въ борьбѣ,
приспособляются къ потребностямъ среды и выдерживаюсь рѣшитель-
ныя испытанія жизни.
Вы поможете намъ, милостивый государь, защитить старый
домъ нашихъ отцовъ, сохранить, по крайней мѣрѣ, планъ его,

ФРАНЦУЗСКІЙ языкъ.
79
чтобы со-временемъ снова отстроить его. Вы поможете намъ
поддержать основную идею этого Общества, принципъ литератур-
наго благородства, понятіе умственнаго труда, основанное на
почтении. Послѣднее, говорятъ, несвойственно нашему времени.
Увы! сколько нашъ вѣкъ взялъ обратно такихъ вещей, которыя
раньше отвергнулъ! Боюсь, что трудъ XX вѣка будетъ состоять
въ томъ, чтобы извлекать опять на свѣтъ Божій массу превосход-
ныхъ идей, которыя XIX вѣкъ отбросилъ въ своемъ ослѣпленіи...
Но я не хочу окончить это засѣданіе печальными мыслями. Въ
концѣ концовъ лучше всего жилось въ этотъ вѣкъ, который
проявляешь свою доброту во всемъ, что такъ легко порицать. Мы
пользовались всѣмъ что было лучшаго. Если его конецъ иногда
внушаетъ намъ нѣкоторое безпокойство, то поднимемся въ ту
ясную область, гдѣ можно сказать, не встрѣчая возраженій: Богъ
хорошо дѣлаетъ свое дѣло. Въ концѣ концовъ его кресла удоб
ны, чтобы, сидя въ нихъ, терпѣливо ожидать смерти; жизнь въ
нихъ довольно пріятна. Будемъ наслаждаться остаткомъ,
который намъ доступенъ. Мы прожили свои пять актовъ... У древ-
нихъ возникало своего рода религіозное почтеніе къ зрѣлищу
счастливой жизни. Мнѣ кажется, ваша жизнь, милостивый
государь, была таковой. Все улыбалось вамъ и, нисколько не жертвуя
вашей искренностью, вы сумѣли соединить въ общей симпатіи
самыя противоположный партіи, рѣшенія,. наименѣе привыкттля
находиться вмѣстѣ. Этимъ вы обязаны вашему счастливому генію,
а также тому пріятному желѣзному вѣку, той превосходной странѣ,
въ которой мы имѣемъ счастье жить. Нашъ вѣкъ былъ хорошъ
къ намъ, милостивый государь! Онъ нашѳлъ въ насъ то, что онъ
любитъ, быть можетъ, нѣкоторые свои недостатки. Я не знаю,
въ какое другое время, въ какой другой странѣ мы могли бы
придать такое значеніе довѣренному намъ таланту. Бѣдная
родина! Именно потому, что мы любимъ ее, мы бываемъ иногда
немного суровы къ ней. Вы имѣли полное право сказать, что
она всегда будетъ принципомъ нашихъ надеждъ, нашихъ радостейі
Французскій языкъ.
Докладъ въ Обществѣ раепространенія французскаго языка 2-го
февраля 1888-го года.
Милостивыя Государыни!
Милостивые Государи!
Когда несколько дней тому назадъ меня посѣтило
несколько молодыхъ людей, чтобы пригласить меня принять участіе въ
этомъ празднествѣ, я испыталъ большія колебанія. Конечно, это
Общество преслѣдуетъ цѣли, къ которымъ я больше всего при-
вязанъ. Съ другой стороны, непреклонное правило запрещало мнѣ
читать въ эту зиму доклады. Старость, дающая себя чувствовать
столькими способами, рѣшила на этотъ разъ испытать меня страш-
нымъ ослабленіемъ голоса. Сначала я хотѣлъ отказаться, но по-

80
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
томъ подумалъ объ огромномъ удовольствіи предстать еще разъ
передъ молодой и симпатичной аудиторіей и принялъ пригла-
шеніе. Вы будете снисходительны ко мнѣ. Увѣряю васъ, я въ по-
сдѣдній разъ совершаю ошибку, говоря въ помѣщеніи, настолько
непропорціональномъ моимъ настоящимъ голосовымъ средствами
Но я буду кратокъ; я хочу только обмѣняться съ вами нѣсколь-
кими мыслями о нашемъ дорогомъ французскомъ языкѣ, о era
благодѣяніяхъ, о стычкахъ, которыя ему приходится выдерживать,
безкорыстныхъ усиліяхъ этихъ господъ обезпечить ему будущее.
Да, милостивыя государыни и милостивые государи,—это
произведете превосходно. Я всегда пылко признавалъ это, всегда
защишалъ его отъ глубины сердца. Прежде всего это произведете
хорошо для нашего дорогого отечества, которое мы должны любить
тѣмъ больше, чѣмъ больше его разрываютъ, чѣмъ больше не при-
энаютъ его. Но оно хорошо и для человѣчества. Сохраненіе и
распространеыіе французскаго языка представляютъ общее дѣло
цивилизаціи. Чего-то существеннаго будѳтъ недоставать міру,
когда этотъ огромный факелъ, ясный и сверкающій, перестанетъ
свѣтить. Человѣчество уменьшилось бы, если бы это чудное
орудие цивилпзаціи исчезло или стало хуже дѣйствовать.
Какія вѣчно прекрасныя, вѣчно истинныя мнѣнія были
высказаны въ первый разъ на французскомъ языкѣ, появились въ
міръ во французской.оболочкѣ! Какія либеральные, справедливый
идеи прежде всего во французскомъ языкѣ нашли свое выраже-
ніе, свое истинное опредѣленіе! Сколько прекрасныхъ вещей вы-
разидъ нашъ языкъ со времени заиканій XII вѣка до нашихъ
дней! Уничтоженіе рабства, права человѣка, равенство, свобода
были возвѣщены въ первый разъ на французскомъ языкѣ. Хотя
и въ Англіи, но на французскомъ языкѣ раздался въ XII вѣкѣ
первый призывъ къ равенству въ устахъ крестьянина:
Nous sommes hommes comme ils sont,
Tous membres avons comme ils ont,
Et tout aussi grand corps avons,
Et tout autant souffrir pouvons;
Ne nous faut fors coeur seulement.
(Мы такіе же люди, какъ они; у насъ такія же части тѣла, какъ
у нихъ, и такое же большое тѣло, и страдать мы можемъ, какъ
они, но къ намъ не относятся такъ сердечно).
Правда, это немного грубо, но равенство бываетъ иногда
грубымъ. Но развѣ вы желаете менѣе гордаго вырчженія
свободы? Вотъ какъ выражается король Франціи въ 1315 мъ году.
Это было написано на латинскомъ, но задумано, навѣрно, на
французскомъ. „Такъ какъ, сообразно праву природы, каждый
долженъ рождаться свободнымъ (franc)..., то мы, считая, что наше
королевство назначено королевствомъ Франковъ, и желая чтобы
всякая вещь сообразовалась со своимъ именемъ, приказали и
приказываемъ... и т. д.*. Это прекрасное предисловіе
предшествовало, какъ кажется, эдикту 1315 года по поводу финансовыхъ
мѣръ. Но это не важно: принципъ былъ хорошъ; не нужно
жаловаться, что хорошіе принципы стоятъ немного дорого.

ФРАНЦУЗСКІЙ ЯЗЫКЪ.
81
Я никогда не кончу, милостивыя государыни и милостивые
государи, если буду перечислять вѣкъ за вѣкомъ всѣ полѳзныя
человѣчеству фразы, нашедшіл свое выраженіе на нашемъ доро-
гомъ языкѣ. Это истинно либеральный языкъ. Онъ былъ хорошъ
для слабаго, для бѣднаго и, нрибавимъ, для чѳловѣка интелли-
гѳятнаго, для человѣка остроумнаго.
Можно злоупотреблять всѣмъ. Самыя благородныя энамена
люди могутъ влачить въ грязи. Но худшая ошибка отвергать
истины только потому, что ими злоупотребляли или потому что онѣ
стали банальными. Банальными... Это значить, что онѣ истинны;
лучшая похвала для идеи, что она стала банальной. Свобода,Ра-
вѳнство, Братство! Вотъ французскіяистины, обошѳдпгія весь
міръ. Этими тремя словами одинъ изъ моихъ друзей съ Востока
произвелъ почти религіознуго революціго въ нѣкоторыхъ частяхъ
Персіи. Ученые Кербелы рѣшили, что это прекраснѣе Корана и
что нужно было божественное откровеніе, чтобы найти эти три
слова. Мой превосходный спутникь въ путешествіи по Сиріи
(позволю себѣ назвать его: господинъ Локрой) имѣлъ
неслыханный успѣхъ въ Ливанѣ особенно тогда, когда пѣлъ
Марсельезу. Эти честные люди инстинктивно понимали, въ чемъ дѣло.
Французскій языкъ былъ благодѣтельнымъ для
человечества языкомъ; но онъ былъ также пріятнымъ языкомъ, О, какія
пріятныя вещи были сказаны на французскомъ! Нѣтъ яэыка, на
которомъ можно было бы составить болѣе красивыя фразы. Какія
сложныя, изысканныя чувства нашли свое выраженіе на этомъ
гармоничномъ нарѣчіи, которое уже въ ХШ вѣкѣ Брюнетто Ла-
тини находилъ такимъ пріятнымъ языкомъ! Задавались вопро-
сомъ, на какомъ языкѣ былъ написанъ Лансело, котораго читала
Франческа да-Римини; для меня въ этомъ нѣтъ сомнѣній: на
французскомъ. Мои ученые товарищи, Гастонъ Пари и Поль
Мейеръ, покажутъ, былъ ли я неправъ.
Что же въ будущемъ выскажетъ этотъ языкъ, сказавшій та-
кія превосходный вещи въ прошломъ? Нужно быть пророкомъ,
чтобы знать это. Онъ будетъ говорить раэличныя вещи, но всегда
либеральныя. Французскій яэыкъ, милостивыя государыни и
милостивые государи, никогда не будетъ ни языкомъ абсурда, ни, тѣмъ
болѣе, языкомъ реакціи. Я не могу представить серьезной реак-
ціи, органомъ которой будетъ французскій языкъ. Какъ
говорить Орезмъ, этотъ хоропгій галльскій яародъ никогда не уйдетъ
далеко въ этомъ направленіи. Посмотрите на де-Местра, Шатобріа-
на... О, такіе инквизиторы мало устрашили бы меня! А Монталам-
беръ!... Это вызываетъ смѣхъ. Де-Фаллу!... Это немного серьезнѣе.
Нужно узнать, обладаетъ ли реакціонеръ умомъ. Если да, то онъ
скоро останавливается. Я боюсь только глупыхъ рѳакціонѳровъ,
но они не говорятъ на французскомъ языкѣ; намъ нечего
заниматься ими.
Я долженъ указать на очень характерный фактъ, именно на
общее чувство, которое питаютъ къ французскому языку ретро-
градныя партіи всего міра. Онѣ боятся его, устраиваютъ для
защиты отъ его нападеній баррикады. Можно, пожалуй, скавать,
что этотъ языкъ несетъ съ собою чуму,—конечно, въ смыслѣ

82
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЬТКИ.
реакціонеровъ. Продолжайте же наступать! Бѣдная Франція! еще
придетъ ея часъ. Кто знаетъ, не будутъ ли формулированы на
французскомъ языкѣ предложенія мира и свободы, которыя извле-
кутъ Европу изъ ѳя страшнаго состоянія ненависти и воѳнныхъ
приготовлѳній.
Вотъ почему французскій языкъ можно справедливо
назвать клаесическимъ языкомъ, орудіемъ культуры и цивилизаціи
для всѣхъ. Этотъ языкъ улучшаѳтъ; онъ какъ школа. Въ немъ
есть естественность, добродушіе, онъ умѣѳтъ смѣяться, онъ несетъ
съ собой пріятный скептицизмъ, смешанный съ добротой (безъ
доброты скептицизмъ очень дурное явленіѳ). Фанатизмъ невозмо-
ЗхСбнъ На французскомъ языкѣ. Я питаю ужасъ къ фанатизму и
особенно фанатизму мусульманскому; но именно французскій
языкъ положить конецъ атому великому бичу человѣчества. Му-
сулъманинъ, знающій французскій языкъ, никогда не будетъ
опаснымъ. Этотъ языкъ прѳвосходѳнъ для сомнѣнія; но
возможно, что въ будущѳмъ сомнѣніе будетъ очень необходимыми Развѣ
вы поймете Монтеня, Паскаля, Мольера, Вольтера иначе какъ
на французскомъ? Ахъ, милостивыя государыни и милостивые
государи, сколько радости ушло бы изъ этого міра, если бы изъ
него ушелъ францувскій языкъ! Сохраняйте его, сохраняйте!
Рядомъ съ расами фанатичными есть расы печальныя.
Научите и ихъ французскому языку. Я думаю здѣсь особенно о
нашихъ несчастныхъ братьяхъ, славянахъ. Они такъ страдали въ
течѳше цѣдыхъ вѣковъ, что нужно помѣшать имъ любить
ничтожество. Французскій языкъ и французское вино должны играть
общечеловѣческую роль. Французскій языкъ оживляетъ; его из-
любленныя выраженія включаютъ въ себѣ чувство наслаждѳнія
жизнью, идею, которая въ сущности не очень серьезна и которая
входить въ намѣренія Предвѣчнаго отчасти ироніей. Такое состо-
яніе варваровъ, особенно варваровъ Востока, проистекаѳтъ изъ
того, что они не умѣютъ смѣяться. Научите есѢ націи смѣяться
по французски. Это самая философская, самая здоровая вѳщьвъ
мірѣ. Француэскія пѣсни также хороши...
Въ этомъ отяошеніи наша галльская раса всегда имѣла
большое превосходство. Я часто думаю, что въ теченіе мрачнаго
периода первой половины среднихъ вѣковъ, когда всякое наслаж-
деніе дѣйствительностью, повидимому, исчезло, бургундскій или
аквитанскій крестьянинъ, продолжалъ пить свое вино и пѣть
веселыя кантилены, не заботясь о великой сверхъестественной
мечтѣ, очаровавшей остальной міръ. Онъ не противорѣчилъ
универсальной вѣрѣ, но не поддавался ей. У Григорія Турскаго я
люблю больше всего разсказъ о томъ, какъ граждане Орлеана
привели Гонтрана наслаждаться вмѣстѣ съ ними радостями
городской жизни. Черезъ несколько дней Гонтранъ нашелъ, что
такая жизнь выше глубокой меланхоліи варварской жизни. Этотъ
добрый Кариберъ, король Парижа, былъ также очарованъ. Онъ
умеръ молодымъ, потому что слишкомъ дюбилъ парижанъ
своего времени. Нашъ языкъ, наши обычаи, наши нравы, наши пѣс-
ни всегда распространяли въ мірѣ хорошее настроеніе духа и
гуманность.

-ФРАНЦУЗСКІЙ языкъ.
83
Вы были такъ правы, милостивые государи, дѣлаясь
защитниками нашего дорогого языка, который всегда очень мало за-
щищалъ самого себя. Къ славѣ Франціи принадлежитъ то, что
она никогда не насиловала лингвистическую совѣсть кого-либо.
Никогда она не принимала принудительныхъ мѣръ въ дѣлѣ язы-
ковъ. Языкъ—это своего рода религія. Преслѣдовать кого либо за
-его языкъ такъ-же дурно» какъ преслѣдовать кого-либо за его
религію. Какъ почти всегда бываетъ, мы были наказаны за нашу
деликатность. Надъ міромъ сталъ дуть столь мало либеральный
вѣтеръ, что противъ насъ, какъ обвиненіе, стали выставлять то,
что нужно было бы хвалить. Стали указывать на страну,
„которой, какъ говорили, мы не сумѣли бы подражать11. Чего вы
хотите? Міръ любить сильныхъ. Предоставимъ ему свободу; онъ
скоро измѣнитъ свои взгляды. Подождемъ,—скоро за нами при-
знаютъ полное право. Я всегда находилъ много прелести въ вы-
раженіи Вульгатъ: „Da mihi animas; cetera toile tibitt
{дай мнѣ души, остальное возьми себѣ).
Души остались вѣрны намъ, милостивые государи! Но
поскольку намъ запрещена суровая пропаганда, состоящая въ томъ,
чтобы преслѣдовать каждаго за его языкъ, постольку намъ
позволена пропаганда симпатичная. Ваши школы представляютъ
добровольный даръ, который никого не принуждаетъ. Вы
предлагаете нѣчто превосходное; всякій воленъ принять это или
отказаться. Ваши результаты вы получаете совершенно мирными
средствами. Чтеніе вашихъ Бюллетеней представдяетъ
восхитительное, трогательное удовольствіе. Сколько юности! Сколько
самопожэртвованія! Какое мужество вы проявляете! Я люблю
•этихъ старыхъ жителей Канады, которые проѣзжаютъ верхомъ
по сто лье, чтобы услышать французскую рѣчь. Я люблю этихъ
героическихъ религіозныхъ женщинъ, которыя поддерживаютъ
-среди варварства традицію честности, прямоты, сердечности.
Благодаря вашему превосходному примѣру не только научатся
французскому языку, но и полюбятъ его. Вмѣстѣ съ нимъ въ эти
обѳздоленныя расы вошли всѣ хорошія вещи; онъ будетъ вѣстни-
комъ всѣхъ хорошихъ вѣстей, свободой, правосудіемъ, доволь-
•ствомъ жизнью. Пусть всѣ относятъ начало своихъ радостей къ
тому дню, когда они узнали французскій языкъ.
И пусть не говорить, что французскій языкъ — языкъ ари-
стократіи, слишкомъ утонченной для варвара культуры, скорѣе
стѣна, чѣмъ крыша дома. О, это не важно, милостивые
государи! Я скажу: тѣмъ лучше. Народныя вещи—почти все вещи
очень аристократическія. Народу всегда нужно давать только
очень благородное. Латинскій языкъ, завоевавшій большинство
варваровъ,—это языкъ крайне утонченныхъ поэтовъ, почти дѳ-
кадентовъ, какъ говорить теперь. Въ дѣлѣ языка нужно число:
все идетъ въ счетъ. Чтобы нѣкоторые говорили хорошо, нужно,
чтобы многіе говорили плохо. Да здравствуютъ варвары,
милостивые государи! Именно благодаря имъ все продолжаѳтъ свое
существованіе.
Со своимъ глубокимъ пониманіемъ исторіи вы отлично ви-
дѣли все это. Варваръ принадлежитъ первому, ктовозьметъ его.

84
отрывочный замѣтки.
Брошенныя вами сѣмена цѣлые вѣка будутъ приносить плоды.
Спасибо вамъ за Францію, милостивые государи, спасибо вамъ.
за насъ, писателей! Быть можетъ, благодаря вамъ какой
нибудь листикъ иэъ напшхъ книгъ, случайно избѣжавшій уни-
чтоженія, будетъ читаться ученымъ черезъ тысячу лѣтъ.
Спасибо вамъ за Французскую Академию, которой вы обѣщаетѳ
окончить вашъ историческій Словарь! Для этого нужно, по самымъ.
умѣреннымъ разсчетамъ, двѣнадцать сотенъ лѣтъ, и вы обязаны
дать намъ ихъ. Спасибо за весь міръ! Смотрите, милостивые
государи! Настанетъ день, когда употреблвяіе французскаго языка
будетъ особенно необходимо; это день долины Іосафата. Продолжайте
жизнь нашего французскаго языка до послѣдняго суда. Увѣряю
васъ, если въ этотъ день будутъ говорить по-нѣмецки, то будутъ.
всякія недоразумѣнія, безчисленныя ошибки. Всѣ открытія, на-
примѣръ, были сдѣланы нѣмцами. Прошу васъ, милостивые
государи: сдѣлайте такъ, чтобы не говорили по нѣмецки въ доли·
нѣ Іосафата.
Мой ученый собрать, Гастонъ Пари, сообщилъ мнѣ вчера
по этому поводу отрывокъ одного поэта изъ Шампани XII вѣка;
этотъ отрывокъ долженъ насъ ободрить. По мнѣнію этого автора,,
француэскій языкъ—яэыкъ самого Бога.
C'est cil que Dieus entent ançois,
Qu'il le fist et bel et légier.
Это, конечно, прекрасная привилегія. Я хочу, чтобы вы,
милостивые государи, держались за нее, и вотъ почему. Вы
слушаете меня съ такой снисходительностью, что я довѣрю вамъ
мечту, часто возвращающуюся ко мнѣ. Я получаю столько
писем^, возвѣщающихъ мнѣ вѣчное осуждѳніе, что совсѣмъ при-
нялъ его. Это не будетъ справедливо; но я въ концѣ концовъ
больше люблю адъ^ чѣмъ небытіѳ. Я убѣжденъ, что мнѣ удастся
извлечь выгоду изъ положенія...
Простите, милостивый государыни и милостивые государи,
что я прервалъ ваши удовольствія такими мыслями. Позвольте
мнѣ выразить вамъ мою благодарность за то крайнее
удовольствие, которое вы доставили мнѣ вашимъ симпатичнымъ внима-
ніемъ и вашимъ снисходительнымъ пріемомъ.
Рѣчь^ произнесенная въ Моныоранси при перенесеніи праха
Мицкевича.
29-го іюня 1890 года.
Милостивые государи!
Collège de France благодарить васъ за то, что вы захотѣли
присоединить ее къ вашему благородному почину: отдать отечеству
останки выдающагося человѣка, котораго Польша оставила у
насъ на время и теперь беретъ обратно. Это справедливо,
милостивые государи! Наше учреждеяіе, основанное для того, чтобы

РѢЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ ВЪ МОНМОРАНСИ.
85
вопрошать природу и съ помощью языковъ и литературъ
объяснять свободный геній народовъ, представляетъ какъ-6ы общую
область душъ, гдѣ всѣ встрѣчаются. Тѣда не принадлежать ыамъ.
Воэьмите-же эти знаменитые останки, которые воодушевлялъ ге-
ній. Адамъ Мицкевичъ не весь покидаетъ насъ. У насъ останется
духъ его, воспоминания о немъ: Наши старыя залы сохранять
отдаленное эхо его голоса. Нѣкоторые иэъ очевидцевъ этого ге·
роическаго времепи могутъ налгь сказать еще, что его годосъ вы-
зывалъ чарующее, магическое дѣйствіе, очаровательное обаяніе.
Имя Мицкевича, соединившееся въ славномъ тріединствѣ съ
двумя другими, дорогими намъ именами,—именами Мишле и Ки-
не,—стало для насъ символомъ, нераздѣлимымъ отечеетвомъ
нашей прежней славы, нашихъ прежнихъ радостей.
У вашего знаменитаго соотечественника, милостивые
государи, было главное качество, съ помощью котораго властвуюгь
надъ своимъ вѣкомъ: искренность, безличное увлечете,
отсутствие самолюбія, состояніе души, при которомъ не дѣлаютъ, не
говорятъ, не пишутъ того, что желаютъ, но говорятъ, дѣлаютъ,
пишутъ то, что диктуетъ геній, находящійся внѣ человѣка. Ге-
ніемъ этимъ почти всегда является вѣкъ, этотъ вѣчный больной,
который желаетъ, чтобы ухаживали за его ранами, успокаивали
его лихорадку звучными словами. Еще больше—это раса, внутрен-
ній голосъ предковъ и крови. У Мицкевича были эти два
источника вдохновевія. Жоржъ Зандъ, какъ настоящая сестра, съ пер-
ваго слова понимала его геній потому, что она хорошо
чувствовала, какъ это сердце чувствовало всѣ наши раны, какъ наши,
конвульсіи заставляли его дрожать. Слава нашего вѣка въ томъ,
что онъ хотѣлъ осуществить невозможное, рѣшить неразрѣ-
шимоѳ. Слава ему! Люди дѣятельности, которые захотятъ
осуществить эту программу во всей ея обширности, 'окажутся
бѳзсильными, люди науки придутъ въ концѣ концовъ
только къ противорѣчіямъ. Но поэтъ, который не сомнѣвается,
который послѣ всякаго пораженія, снова принимается за дѣло,
съ большимъ рвеніемъ, съ большей силой, никогда не смущался.
Таковъ былъ Мицкевичъ. Въ немъ были источники для безко-
нечныхъ воскресеній. Онъ испытывалъ иногда самую жестокую
тоску, но никогда не испытывалъ отчаянія. Его несокрушимая
вѣра въ будущее проистекала изъ своего рода глубокаго
инстинкта, изъ чего-то, что находится въ насъ и говорить въ насъ
громче печальной дѣйствительности; она проистекала иэъ духа
прошлаго, изъ солидарности съ тѣмъ, что никогда не умираетъ.
Могущественные люди—этотѣ, въ которыхъ воплощается такимъ
образомъ форма универсальнаго сознанія, которые переносягь
свою человѣческую судьбу, какъ трудолюбивые муравьи, какъ
пчелы, дѣлающія свой медъ.
Мицкевичъ принадлежалъ къ той семьѣ арійской расы,
которая больше друтихъ сохранила свои первоначальный дарова-
нія; онъ принадлежалъ къ литовцамъ, которые своимъ языкомъ,
ясностью ума, положительной нравственностью лучше всего
представляютъ нашихъ честныхъ, глубокомысленныхъ предковъ.
И вотъ Мицкевичъ былъ связанъ съ прошлыми вѣками такими:

86
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢГКИ.
узами тайнаго общенія, который позволяли ему ясно видѣть
прошлое. Но въ то же время онъ ясно видѣдъ и будущее. Онъ
вѣрилъ въ свою расу; но особенно онъ вѣрилъ въ божественный
духъ, оживляющій все, въ чемъ таится дыханіе жиэни, и черезъ
всѣ облака видѣлъ блестящее будущее, въ которомъ бѣдноѳ че-
ловѣчество утѣпштся въ своихъ страданіяхъ. Этотъ великій иде-
адистъ быдъ больпшмъ патріотомъ; но въ особенности онъ былъ
вѣрующимъ. Но въ безсмертіе его заставляли вѣрить мученики;
его воображеніе, вдохновляемое біеніями его сердца, убѣждало
его, что не напрасно такъ много работало человѣчество, не
напрасно такъ много тѳрпѣли жертвы.
Вотъ почему французское просвѣщенное общество такъ
охотно приняло въ свою среду этотъ великій, благородный умъ>
присоединило его къ своимъ дорогимъ воспоминаніямъ, и оффи-
ціально, почти безъ совѣщаній, сдѣдало его членомъ тріумвирата
за свободу. Въ тотъ день, когда славянскій геній завоевалъ себѣ.
мѣсто между национальными геніями, которыхъ такъ научно из-
слѣдуютъ, когда было рѣшено создать каѳедру славянскихъ язы-
ковъ и литературъ,—въ голову тѣмъ, кто управляетъ
интеллектуальной жизнью Франціи, пришла крайне либеральная мысль:
поручить эту каѳедру Мицкевичу. Поэтъ, человѣкъ,
представляющей душу народа, обладающій его легендами, интуитивно
чувствующей его первую жизнь,—показался предпочтительнее при
глубокомъ анализѣ расы, чѣмъ кабинетный ученый, работающій
только съ книгами. Это было правильное рѣшеніе. Живое
покрытое цвѣтами поле выше высохшаго поля, представляющаго только
блѣдное воспоминаніе жизни. Томы, заключающее первые курсы
Мицкевича, представляютъ сокровищницу первоначальныхъ дан-
ныхъ относительно древней исторіи*славянской расы; и профес-
соръ читалъ этотъ курсъ, какъ ученый, чувствовалъ, какъ чело·
вѣкъ изъ народа.
Его обвиняли, что онъ выходилъ изъ своей программы.
Ахъ, какъ трудно держаться ограниченной программы, когда
опьяняетъ безконечное! Мы гордимся имъ такимъ, какимъ онъ
быль, съ его смѣлыми замыслами, съ его благородными
иллюзиями пророка, и, хотя въ декретѣ его оффиціальнаго назначенія
были добавлены мелочныя политическія указанія, мы вписали его
имя въ мраморныя таблицы, содержащія имена нашихъ предковъ.
Лучшимъ декретомъ былъ для него тотъ, который подписываешь
энтузіазмъ публики. Изъ гостепріимной земли, гдѣ онъ покоился
пять лѣтъ, вы перенесете его въ ваше Санъ-Дени, въ склепы
Вавеля, гдѣ покоятся ваши древніе правители. Онъ будетъ
лежать тамъ рядомъ съ Костюшко и
Понятовскимъ,—единственными изъ этого благороднаго собранія мертвыхъ, которые не были
королями. Рядомъ съ тѣми, которые держали мечъ, вы захотѣли
помѣстить вдохновеннаго поэта, который даетъ голосъ вашему
пылкому и сильному генію, вашимъ отличнымъ легендамъ,
всему, что ваеъ утѣшаетъ, заставляетъ плакать и улыбаться. Вы
даете этимъ важный урокъ идеализма; вы возвѣщаете, что
найдя—явленіе духовное, что она имѣетъ душу, которую не укра-
шаютъ средства, украшающія тѣло.

ВИКТОРЪ гвого.
87
Великій знаменитый собрать! Вспоминайте Францію изъ
царскрй могилы, которую доставило вамъ восхищеніе вашихъ со-
отечественниковъ. Бѣдная Франція не забываетъ, будьте въ этомъ
увѣрены! То, что она полюбила раэъ, она любить всегда. Она и
въ будущемъ будетъ апплодировать тому, чему апплодировала
въ вашихъ словахъ. Она предложила-бы вамъ болѣе свободной
вашу трибуну. Вы часто колебались приводить воспоминания о
побѣдѣ; но у васъ были идущія отъ сердца слова, чтобы
научить суровымъ обязанностямъ побѣждѳнныхъ. Идите *«ке і£ь славѣ.
которую вы заслужили, возвращайтесь въ среду вашего народа,
въ среду отечества, которое вы такъ любили! Мы ограничимъ
наши желанія однимъ: пусть на вашей могидѣ будетъ сказано,
что вы были однимъ изъ нашихъі Пусть въ Польшѣ будущаго
энаютъ, что въ дни испытаній была либеральная Франція,
которая васъ приняла, апплодировала вамъ, любила васъ!
БиЬторъ Гюго.
(На слѣдующій день послѣ его смерти).
Въ лицѣ Виктора Гюго мы имѣемъ одно изъ доказательствъ
единства нашего національнаго сознанія.
Поклоненіе, которымъ онъ быль окруженъ въ послѣдыіе
годы жизни, показало, что еще существуютъ вопросы, отно
сительно которыхъ среди насъ господствуетъ согласіе. Публика
безъ различія классовъ, партій, сектъ и литературныхъ мнѣшй
въ тѳченіе нѣсколькихъ дней была всецѣло захвачена сообще-
ніями о его предсмѳртяыхъ мукахъ; и теперь нѣтъ никого, кто бы
не чувствовалъ огромной потери, большой пустоты,
образовавшейся въ самыхъ нѣдрахъ отечества.
Онъ былъ необходимой частью храма той церкви, вѣроуче-
ніе которой мы исповѣдуемъ. Можно сказать, куполъ этого древ-
няго храма сокрушился вмѣстѣ съ благороднымъ существованіемъ
того, кто очень высоко держалъ въ наше .время знамя идеализма.
Викторъ Гюго былъ человѣкомъ великимъ; это былъ прежде
всего человѣкъ необыкновенный, по истинѣ единственный въ сво-
емъ родѣ.
Онъ стоить внѣ всѣхъ литературныхъ школъ. Когда
критика попытается распознать источники его творчества, она встрѣ-
тится съ крайне сложной проблемой. Былъ ли онъ французомъ,
нѣмцемъ, испанцьмъ?
Онъ соединялъ въ себѣ всѣ ихъ особенности и включалъ
въ себя сверхъ того еще что-то, ему одному присущее. Его геній
выше всѣхъ расовыхъ отличій; ни одна изъ группъ, на которыя
дѣлится родъ человѣческій въ физическомъ и моральномъ отно-
шеніяхъ, не можетъ причислить его къ себѣ.
Спиритуалистъ онъ или матеріалистъ? Я этого не энаю. Съ
одной стороны, онъ не вѣдаетъ абстракцій; двѣ или три реалъ-
ныя величины, какъ Парижъ, Наполеонъ, народъ,—вотъ его
основной, скажу даже—единственный культъ. О душахъ онъ имѣетъ
представленія Тертулліана; онъ какъ бы видитъ ихъ, до нихъ

88
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
дотрагивается; его безсмертіе надо понимать, какъ безсмертіе
одной только мысли. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ въ высшей степени иде-
алистъ. Идея, по его мнѣнію, проникаетъ матерію и составляѳтъ
смыслъ ея существования. Его Богъ—не скрытый Богъ Спиноэы,
чуждый развитію вселенной; молиться этому Богу, быть можетъ,
излишне, но онъ относится къ Нему съ нѣкоторымъ исполнен-
нымъ трепета обожаніемъ. Это—бездна гяостиковъ. Живая для
него безконечность мощно владѣла имъ въ теченіѳ всей его жиз
ни; она охватывала и заполняла его со всѣхъ сторонъ, и
натруди ея ему пріятно было забыться и грезить.
Эта возвышенная фшюеофія, предметъ его ежедневныхъ раз-
мышленій въ течете долгихъ часовъ, которые онъ проводилъ
наединѣ съ собой» и есть секреть его генія. Міръ для него какъ
бы алмазъ съ тысячью граней, сверкающій внутренними огнями,
висяпцй въ мрачной, какъ ночь, безпредѣльной вселенной.
Онъ хочетъ выразить то, что видитъ, что чувствуетъ: но
конкретно онъ не можетъ этого сдѣдать. Ему было чуждо
душевное спокойствіе поэта, полагагощаго, что онъ владѣетъ безко-
нечнымъ, или легко примиряющагося со своимъ безсиліѳмъ. Онъ
бормочетъ, онъ упорно не хочетъ поддаться невозможному и не
соглашается молчать; какъ еврейскій пророкъ, онъ охотно
говорить: „A a a, Domine, nescio loqui". Его удивительная фантазія
восполняѳтъ то, чего не замѣчаетъ его разумъ. Часто витая надъ
человѣчѳствомъ, иногда онъ спускается ниже его. Какъциклопъ,
едва отдѣлившійся отъ матеріи, онъ владѣетъ тайнами погибшаго
міра ѵЕго огромное твореніе есть миражъ вселенной, котораго
никто не можетъ болѣе видѣть.
Его недостатки были поэтому неизбѣжны; онъ не могъ бѳзъ
нихъ существовать; то были недостатки силы, безсознательной по
природѣ своей, действующей подъ вліяніемъ одного внутрення
го напряженія. Онъ быль рожденъ громко звучащей трубой, отъ
звука которой падаютъ обветшавшія стѣны городовъ. Надлежало
порвать съ одностороннимъ культомъ славнаго, но не
удовлетворяющая насъ прошлаго. ХУП и ХѴШ-й вѣка прославились
своими раціоналистическими концепціями. Великіѳ писатели того
времени хотѣли изучать только конечное; они представляли себѣ
вещи въ ихъ законченность видѣ; они никогда не разсматривали
вещей въ стадіяхъ ихъ возникновенія и развитія. Они любили
только то, что ясно и достовѣрно. Безконечное и развитіе
ускользало отъ нихъ. Тайна начала бытія, чудеса инстинкта, геній
толпы, все самоопроиэвольное во всѣхъ его формахъ не
привлекало ихъ вниманія. Въ началѣ нашего вѣка зло это достигло
своего апогея. Фиэическое созерцаніе вселенной творило чудеса;
„Небе сная механика" Лапласа и „Аналитическая
механика" Лагранжа, сочинѳнныя порознь, слились въ одно цѣлое,
какъ два полушарія, нарочно скомбинированныя для возсоеди-
ненія! Но моральное созерцаніе вселенной, т. ѳ. литература въ
тѣсномъ смыслѣ, обратилась въ ребяческую игру, въ нѣчто
пустое, искусственное и узкое.
Викторъ Гюго быль самый знаменитый среди лицъ,
взявшихся поднять униженную духовную культуру до высокаго во-

ВИКТОРЪ ГЮГО.
89
одушевления. Онъ полонъ истинно поэтическаго вдохновенія; все
у него дышетъ жизнью. Другое открытіе совпадаешь съ этимъ:
французскій языкъ, который могъ казаться годнымъ только для:
подбора риѳмъ въ остроумныхъ или милыхъ стихахъ, внезапно
оказывается вибрирующимъ, звонкимъ, блеетящимъ. Поэтъ,
указавши новые пути фантазіи и чувству, открываеть французской
поэзіи ѳя гармонію. Свинцовый колоколъ обращается въ его ру-
кахъ въ стальной.
Сраженіе было выиграно. Кто станетъ теперь требовать у
военачальника отчета о маневрахъ, къ которымъ онъ прибѣгалъ,
о жертвахъ, который обусловили успѣхъ? Военачальникъ обязанъ
быть эгоистомъ. Армія—это онъ; и себялюбіе, достойное осужде-
нія у остальныхъ людей, ему вмѣняется въ долгь. Гюго сталъ
юимволомь, принципомъ и установителемъ идеализма и свобод-
наго искусства. Онъ обязанъ быль жертвовать собой для своей
собственной религіи: онъ былъ какъ бы богомъ, который въ то
же время былъ жрецомъ самого себя. Его возвышенная и
сильная натура приспособлялась къ такой роли, которая была бы
непосильна для всякаго другого. Онъ былъ менѣе другихъ свобо-
денъ, и это ему не было въ тягость. Онъ проявлялъ великій ин-
стинктъ. Онъ былъ какъ бы пружиной духовнаго міра. Онъ не
имѣлъ времени развить свой вкусъ; впрочемъ, ему бы это мало
пригодилось. Его политика должна была возможно полнѣе
соответствовать его ераженіямъ. Она была, действительно,
подчинена его литературной стратегіи и иногда ей приходилось страдать
отъ этого, какъ всякой вещи первостепенной важности, которая
низведена на положеніе вещи второстепенной, и которой жертву -
ютъ ради излюбленной цѣли.
Съ годами идеалистическое настроеніе, которымъ онъ былъ
всегда прѳисполненъ, расширялось и становилось возвышеннѣѳ.
Онъ все болѣе проникался чувствомъ состраданія къ тысячамъ
существъ, которыхъ природа приносить въ жертву тому, чго она
создаетъ великимъ. Вѣчная слава нашей расы! Отправляясь съ
двухъ противоположныхъ полюсовъ, Гюго и Вольтеръ сходятся
въ любви къ справедливости и гуманности, Въ L878 году пали
•старыя литературныя антипатіи: забыты холодныя трагедіи ХѴШ-го
вѣка; Викторъ Гюго оказываетъ.ведикія почести своему
сопернику,—конечно, не за его литературныя произведѳнія, но, наоборотъ,
не смотря на его литературныя творенія.
Либерализмъ—национальное дѣло Франціи; исторія же судить о людяхъпомѣрѣ заслугъ
ихъ предъ нею.
Что произойдетъ въ 1985 году, когда будетъ чествоваться
столѣтній юбилей Виктора Гюго? Кто рѣшится предсказывать, въ
виду полной неизвѣстяости скрытаго отъ насъ будущего? Одно
только вполнѣ вѣроятно—то, что осталось отъ Вольтера,
останется отъ Гюго. Вольтеръ, именемъ поразительно здраваго смысла,
провозглашаете: совершаютъ одно богохульство, когда думаютъ,
что служатъ Богу, проповѣдуя ненависть. Гюго, именемъ величе-
ственнаго инстинкта, объявляетъ отца существъ, въкоторомъ всѣ
существа—братья...

90
отрывочный замьтки.
Жоржъ 3 а н д ъ.
Въ послгьдніе дни своей оюизни г-жа Зандъ написала для
газеты „Temps* по поводу моихъ „Философских* діалоювъ" статью>
которую редакторъ „Temps* любезно представилъ мнѣ. Я отбла-
годарилъ его слѣдующимъ писъмомъ:
Парижъ 11 іюня 1876 года.
Мой дорогой другъ!
Возвращаю вамъ, тронутый до слезъ, листы, которые вы
мнѣ дозволили прочесть. Я растроганъ до глубины души
тѣмъ, что я поелѣдній вызвалъ дрожаніе струнъ этой
отзывчивой души, которая была какъ бы эоловой арфой нашего времени.
Ея смерть ущербъ для гуманности; чего-то будетъ съ этихъ
поръ недоставать въ нашемъ концертѣ; порвалась струна въ
лирѣ вѣка. Она обладала божественнымъ талантомъ все
окрылять, претворять въ созданіе искусства идею, которая для дру-
гихъ оставалась грубой и безформенной. Она извлекала очаро-
вательныя страницы изъ людей, которые никогда не написали
ни одной хорошей строки; она была необычайно чувствительна;
возбуждаемая всѣмъ оригинальнымъ и справедливым^ отвѣчая,
благодаря богатству своей внутренней жизни, на всѣ впѳчатлѣнія
внъпшяго міра, она преобразовывала и выражала необыкновенно
гармонично все то, что ее поражало.
Она одаряла жизнью стремленія тѣхъ, которые чувствовали,.
но не умѣли творить. Она была вдохновеннымъ поэтомъ,
который одѣвадъ въ плоть и въ кровь наши надежды, жалобы,
ошибки и стоны.
Этотъ удивительный даръ все понимать и все умѣть
выражать былъ источникомъ ея доброты.
Такова особенность великой души: быть неспособной къ
ненависти; она видитъ во всемъ добро и любить во всемъ добро.
„Янеимѣю другихъ враговъ, кромѣ враговъ государства",—гово-
ридъ одинъ великій политически дѣятель. Мы не имѣемъ иныхъ
враговъ кромѣ враговъ идеала; за исключеніемъ же нѣсколькихъ
жалко организованныхъ душъ, идеалъ на самомъ дѣлѣ не имѣетъ
враговъ; онъ имѣетъ только болѣе или менѣе несовершенныхъ
поклонниковъ. Иногда упрекали г-жу Зандъ въ излишней
снисходительности, которая, говорили, мѣшала ей отнестись съ долж-
нымъ негодованіемъ ко злу, обезоруживала ее предъ врагами,
заставляла ее скоро забывать оскорбленіе и клевету. Да, она,
дѣйствительно, занята была совсѣмъ другимъ, и не могла
отдаваться этимъ мелкимъ помысламъ. Боже! какое
безуміе—ненавидеть глупцовъ, отвѣчать на всякій вздоръ, посвятить свою
жизнь безплодной борьбѣ, отдать себя на волю поносителей,
давая имъ право думать, что они могутъ васъ затронуть,—когда
міръ такъ обпшренъ, когда вселенная содержитъ въ себѣ столько
еще неразгаданныхъ тайнъ и такъ много очаровательныхъ для
созерцанія предметовъ. Г жѣ Зандъ не были присущи обычцые
недостатки литераторовъ. Самолюбіе было ей чуждо. Ея жизнь

ЖОРЖЪ ЗАНДЪ.
91
протекла, вопреки внѣшнимъ ея проявленіямъ, среди глубокаго
мира, въ бдагородномъ презрѣніи къ буржуазнымъ суждеигіямъ
и вся цѣликомъ была посвящена пламеннымъ поискамъ образовъ,
въ которыхъ мы можемъ восхищаться беэконечнымъ.
Она не принимала никакихъ міръ предосторожности про-
тивъ фарисеевъ.
Она не дѣлала имъ вызова, да она никогда и не думала о
нихъ. Благодаря своей чистотѣ и простодушію она проявляла
чудеса въ своемъ простомъ и спокойномъ пренебреженіи. Вчера,
за часъ до ея похоронъ, какія нибудь скрытыя литературныя
соображенія, могли появиться среди тѣхъ, которыхъ соединило
въ ея паркѣ желаніе отдать ей дань глубокаго уваженія. Вне-
запно соловей запѣлъ такъ нѣжно, что многіе подумали: „Ахъ!
вотъ настоящее умѣстное здѣсь слово; его хвала льется иэъ
груди, преисполненной любви, присущей существамъ простымъ
и чистымъ". Ея похороны были такими, какими онѣ должны
были быть. Она покоится въ углу деревенскаго кладбища подъ
прекраснымъ зеленымъ кипарисомъ. Народъ изъ сосѣднихъ
деревень былъ весь тамъ; всѣ плакали. Чувство такта подска-
зывало', что не слѣдуетъ смущать мысли этихъ простыхъ жен-
щинъ, которыя пришли помолиться за нее въ капгошонахъ и
съ четками въ рукахъ. Гробъ, покрытый цвѣтами, несли кресть-»
яне; онъ долженъ былъ пересѣчь дорогу въ церковь. Что
касается меня, я сожалѣлъ о томъ, что прошелъ мимо паперти,
прикрытой высокими деревьями; мнѣ было жаль, что нѣтъ
стараго пѣвчаго, который пѣлъ псалмы, не понимая ихъ, инѣтъ
мальчика изъ хора, съ разсѣяннымъ видомъ несшаго святую
воду. О, прекрасная легенда, которую создадутъ изъ всего этого
народъ и церковь, эти вѣчные творцы миѳа, болѣе вѣрнаго, чѣмъ
сама истина! Люди простые, которые воображаютъ, что у нея
были заблужденія, отъ которыхъ ей слѣдовало отречься, заста-
вятъ ее обратиться на путь истины. Не рѣшатся произнести про-
клятія надъ такой великой душой! Впервые я видѣдъ изобра-
женіе г-жи Зандъ въ Бретани въ 1836 или въ 1837 году (мнѣ
было тогда 15 лѣтъ); священники съ ужасомъ показывали ее; то
былъ литографическій рисунокъ, изображавшей большую
женщину, одѣтую въ черное, топчущую ногами распятіе. Какъ скоро
церковь прощаетъ! Чрезъ десять лѣтъ она спасется. И еще
тысячи будутъ ее читать, оправдывая свою смѣлость словами: „Она
могла ошибаться, но она хорошо кончила".
Ее будутъ много .читать, но очень мало поймутъ подобную
искренность, столь полное отсутствіе напыщенности, рѣшительноѳ
отвращеніе къ позированію и къ фразѣ, такую невинность духа.
Геній играетъ заблужденіемъ, какъ ребенокъ змѣями; они не пора-
жаютъ его. Г-жа Зандъ пережила всѣ грезы; она дарила всѣмъ
улыбки, всѣмъ на мгновеніе вѣрила; она въ своихъ практическихъ
сужденіяхъ могла иногда заблуждаться, но какъ артистка она
никогда не обманывалась. Ея произведенія, по-истинѣ, эхо нашего вѣка.
Нашъ бѣдный ХІХ-йвѣкъ, на котораго мы клевещемъ, но которому
когда нибудь многое будетъ прощено; его будутъ любить, его съ
жадностью будутъ изслѣдовать, когда его уже не будетъ. Жоржъ

92
ОТРЫВ очныя ЗАМѢТКИ.
Зандъ воскреенетъ тогда и станетъ напгамъ истолкователемъ.
Вѣкъ не страдалъ отъ раны, отъ которой ея сердце не
обливалось бы кровью, ни отъ болѣзни, которая не исторгла бы изъ нея
полныхъ гармоніи жалобъ. Ея книги сулятъ ей безсмертіе,
потому что онѣ навсегда будутъ свидѣтелями того, чего мы желали,
о чемъ думали и чувствовали и что перестрадали.
Предоставьте скорѣе вашимъ читателямъ эти прѳкрасныя
страницы, послѣднія, кажется, написанныя его до предсмертныхъ
страданій, и примите увѣреніе въ совершенной вамъ
преданности.
К у в е н ъ.
Мой ученый сотоварищъ Жане опубликовалъ подъ загла-
віемъ „Викторъ Куэенъи его произведенія х)и цѣлый томъ фак-
товъ и основательныхъ замѣтокъ. Жане нашелъ, что наступилъ мо-
ментъ для безпристрастяаго изложенія попытки Кузена въ
начади этого вѣка возстановить философію. Онъ выполнилъ свою
задачу, какъ другъ; но дружба нисколько не ослѣпида его. Впро-
чемъ враждебное отношеніе рождаетъ столько же ошибокъ, какъ
и доброжелательность. Превосходное основное правило въ исто-
ріи литературы—не довѣрять всѣмъ свидѣтельскимъ показаніямъ,
но въ концѣ концевъ больше вѣрить друзьямъ, нежели врагамъ.
Забвеніе, которому предали менѣе, чѣмъ чрезъ 20 лѣтъ, со-
чиыенія Кувена, кажется чѣмъто страннымъ. Это забвеніе
несправедливо; во многихъ отношеніяхъ можно, однако, объяснить его.
Не хорошо для фидософіи одерживать ужъ слишкомъ полныя
побѣды. Революція 1830 года была для Кувена болѣѳ пагубной,
нежели уакій духъ Реставрации. Вынужденный перевести на
практическую почву то, что до сихъ норъ было для него только тео-
ріей, онъ долженъ былъ впасть въ рядъ уступокъ и компромис-
еовъ; онъ сталь скорѣе администраторомъ въ философіи, чѣмъ
фидософомъ. Вполнѣ искреннее желаніе положить основаніе прѳ-
подаванію философіи въ школахъ и замѣнить ею жалкія
руководства, которыя царили до этого времени, унизило его геній.
Онъ впалъ въ химеру государственной философіи, отдался мечтѣ
о свѣтскомъ катехизисѣ, имѣя ложное притязаніе на то, чтобы
и свободные мыслители были имъ удовлетворены и католическіѳ
восхищены. Но ни свободные, ни католичѳскіе мыслители не впали
въ эту ошибку. Кузенъ напрасно расточалъ свою угодливость.
Его дивный талантъ не покидалъ его; но въ виду того, что въ
теченіе почти сорока лѣтъ онъ сохранялъ осторожное молчаніе
по поводу проблемъ, составлявшихъ самую сущность философіи,
на него отвыкли смотрѣть, какъ на философа; изысканный
писатель вредилъ философу; казалось, онъ такъ легко удовлетворяется
оффиціальными рѣшеніями, что начинали сомнѣваться, была ли
у него когда либо жажда истины настоятельной потребностью.
1) Парижъ, Calmann Lé\y, 1885.

КУЗЕНЪ.
93
И, однаьо, его натура, была настолько сложна и такъ
богата внутренними средствами что, въ действительности,
мыслитель вытѣснялъ въ немъ ортодоксадьдаго догматика. Жане
превосходно это показываетъ; въ этомъ остроумно выполненная
новая сторона его книги. Въ философской жизни Кузена
наблюдаются двѣ фазы. Составлять въ корректномъ стилѣ программы
для лицеевъ-никогда не было для него высшей цѣлью существо-
ванія. Это былъ, прежде всего, умъ чрезвычайно отзывчивый на
всѣ внѣпшія событія, краснорѣчивый и глубокій истолкователь
всего того, чѣмъ занята была европейская мысль, молодой энту-
зіастъ, опьяненный въ свое время идеаломъ и возвышенными умо-
зрѣніями. Его недостатки—недостатки того времени съ его
излишествами въ краснорѣчіи, поэзіи и въ свѣтскихъ уепѣхахъ; это,
главнымъ образомъ, недостатки его учителей, нѣмцевъ. Значеніе
еубъективнаго идеализма имъ преувеличено; недостаточно также
онъ удѣляѳтъ вниманія научному познанію вселенной. Но
помимо множества недостатковъ, какое высокое чувство бевконеч-
наго! какой правильный взглядъ на все самопроизвольное и без-
сознательное! какой религіозный тонъ, незабвенный со времени
Мальбранша, когда онъ говорить о разумѣ! какъ хорошо
понимаешь впечатлѣніе, сохранившееся объ этомъ первомъ его ученіи
у такихъ людей, какъ Жоффруа! Я ознакомился съ курсомъ 1818
года въ его первой истинной редакціи Адольфа Гарнье подъ
тѣнями Исси въ 1843 году. Онъ произвелъ на меня какъ нельзя
болѣѳ глубокое впѳчатлѣніе; я зналъ наизусть эти крылатая
слова; я грѳзилъ ими. Сознаюсь, многія свойства моего духа пришли
оттуда., и вотъ почему, никогда не принадлежа къ школѣ
Кузена, я всегда относился къ нему съ чувствомъ чрезвычайнаго
почтенія. Онъ не былъ однимъ изъ моихъ отцовъ, но былъ од-
нимъ изъ возбудителей моей мысли.
Жане былъ, конечно, правъ въ своемъ протестѣ противъ того
рода неблагодарности, которую обнаруживаюсь новыя поколѣнія,
наслаждающіяся, вступая въ жизнь, полной свободой. Онѣ забы-
ваютъ, что надо было обладать мужествомъ и смѣлостью, чтобы
взволновать этотъ міръ невѣжества и предразсудковъ; ониназы-
ваютъ слабостью то, что было только осторожностью; они чуть
ли не Галилея и Декарта упрекаютъ въ томъ, что тѣ не разбили
стеколъ Инквизиціи и Сорбонны. Въ особенности современное
юношество почти не можетъ уже понять, что представляли изъ себя
годы реакціи, которые слѣдовали за 1848 годомъ, когда
господствовали враги человѣческаго духа. Я познакомился съ Куэеномъ
въ это время. Конечно, онъ произвелъ на меня тогда гораздо
меньшее впечатлѣніе» чѣмъ то, которое я испыталъ въ Исси,
воспринимая отдаленаое эхо его перваго слова. Я былъ болѣе
зрѣлъ, не такъ легко восхищался, да и онъ уже много потерялъ сво
ей очаровательности. Но какая еще чарующая прелесть! какая жиз
нерадостность! какая любовь къ труду! какое почтительное отно-
шеніѳ къ языку, какая добросовѣогность въ изслѣдованіяхъ! Я
его любилъ, если можно т^къ выразиться, два раза; и мое
чувство, когда я его привѣтствовалъ въ Сорбоянѣ не было вполнѣ
похоже на то, которое меня взволновало и очаровало въ Исси.

94
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМЪТКИ.
Но всегда онъ мнѣ казался милымъ, добрымъ, живущимъ
исключительно жизнью духа, искренне либеральными Только слѣдую-
щія лица могли оказаться до суровости строгими къ нему:
прежде всего сформированные имъ же ученики его, которые въ
неблагодарности видѣли свою независимость; затѣмъ тѣ
несколько тупые умы, которые истолковывали все со степенною серьзно-
стью и не допускали у него ни капли ироніи—одного изъ его
существенных/в элемѳнтовъ.
Вообще, Викторъ Кузенъ быль одной изъ самыхъ привле-
кательныхъ личностей ХІХ-го вѣка. Я не знаю, заиметь ли онъ
болыпоемѣ сто въ критической исторіи философіи, изложенной
по плану Брукера или Теянемана; но, несомнѣнно, онъ
заполнить собой одну изъ замѣчател^ныхъ главъ исторіи
французского духа въ одинъ изъ наиболъе блѳстящихъ моментовъ его.
Очень почетно для учителя на половину забытаго, что первый
шагъ благопріятной для него реакціи исходить отъ ума столь
искренняго и столь преданнаго истинѣ, какъ Жане. Счастливь
тотъ, кто спустя 20 дѣтъ послѣ своей смерти настолько еще
живъ, что находить себѣ такого искуснаго и убѣжденнаго
защитника!
Гортенвія Корню.
Недѣдя прошла съ тѣхъ поръ х), какъ несколько
друзей сошлись въ маленькую церковь Лонгпонта, возлѣ Монтери,
чтобы воздать послѣдвій долгъ женщинѣ, которая у всѣхъ, кто
ее зналъ, 5езъ различія партій, оставила глубокую память о сѳбѣ.
Гортензія Корню заиметь очень значительное мѣсто въ исторіи
нашего времени, и тѣмъ не менѣе только немногимъ лицамъ дано
оцѣнить этотъ рѣдкій умъ, столь благородное сердце, такую
философскую душу, эту богатую натуру, въ которой сочетались, не
противорѣча себѣ, самыя разнообразный дарованія. Благодаря
тому, что она жила въ продолженіе пяти лѣтъ въ уединеніи, ее
забыли; она была оставлена одна, какъ въ пустынѣ, изъ-за
неблагодарности однихъ и несправедливости другихъ. Она почти
рада была этому; она была слишкомъ философомъ для того,
чтобы искать при приближеніи смерти другихъ утѣшеній, кромѣ
воспоминаний о добрѣ, которое она дѣлала.
Гортензія-Альбина Лакруа родилась въ Парижѣ 8 апрѣля
1809 г. Ея мать была принята на службу къ королевѣ Гортензіи.
Служба ея была полна странностей. За годъ до нея, почти въ
тотъ-же день родился въ томъ-же домѣ тотъ, кто долженъ быль
стать императоромъ Наполеономъ Ш. Оба ребенка росли вмѣстѣ
и съ 1815 года стали неразлучными товарищами и получили одно
и то-же воспитаніе. Не знанія учителей недоставало въ этомъ
воспитаніи, a послѣдовательности присмотра, да внимательности
со стороны родителей и наставниковъ. Луи Наполеонъ быль уже
въ то время тѣмъ, чѣмъ онъ быль позже: натурой глубокой,
1) 10-го іюыя 1875 г.

Г0РТЕН31Я КОРНЮ.
95
мечтательной, странной, но сильной и упрямой, неспособной
отвлечься отъ своей idée fixe, не способной также воспринять извнѣ
то, до чего не доводила ее собственная медленная и неясная
мысль. Онъ обдадалъ непреклонной волей вѣрующаго и
неловкостью человѣка обезпокоеннаго; полное отсутствіѳ легкости вос-
пріятія заставляло его энергично держаться того, что онъ уже по-
нималъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ навсегда обрекало его на непонима-
ніе множества вещей. Уроки, которые онъ ребенкомъ слушалъ, были
для него почти бѳзполезны. Учитель не считадъ своей
обязанностью прибѣгать къ додгимъ и терпѣливымъ пріемамъ, чтобы
заставить усвоить все преподаваемое имъ умъ, только, повиди-
мому, замкнутый, но въ который можно было проникнуть послѣ
долгихъ исканій проходовъ.
Совсѣмъ иначе обстояло дѣло съ маленькой дѣвочкой 12—13
лѣтъ, которая слушала эти уроки, сидя рядомъ съ нимъ. Она не
нуждалась въ помощи для пониманія; уроки въ дѣйстввстельности
предназначались для пея. Домъ быль обширный, унылый и
уединенный, Заключенные почти на цѣлый день въ большомъ клас-
сномъ залѣ. оба ребенка росли, предоставленные самимъ себѣ. Въ
одинъ какой-нибудь часъ Гортензія небрежно приготовить, бывало,
заданный ей урокъ. и урокъ своего сотоварища; все остальное
время проходило въ стратегическихъ упражненіяхъ, жертвой ко-
торыхъ становились классныя книги. Столы, стулья, скамьи
обращались въ импровизированныя крѣпости; словари служили
бомбами. О, если-бы угодно было Богу, чтобъ принцъ всегда
ограничивался столь безвредной, какъ эта, артиллеріей!
Добрая и впечатлительная натура принца Луи не приминуда
привязаться къ ребенку, который раздѣлялъ съ нимъ съ тѣхъ
поръ это заключеніе. Гортензія Лакруа обладала именно тѣмъ,чего
недоставало ему: подвижностью, инищативой, жизнью. Черезъ
нее внѣпшій міръ доходялъ до него. Ребенокъ робкій,
строптивый и молчаливый, заключенный, какъ сомнамбулъ, въ
фантастически міръ; подверженный съ тѣхъ поръ частнымъ гадлюцина-
ціямъ наполѳоновскаго призрака, который, какъ тѣнь Гамлета,
довелъ его до конца узкой дороги, за которой была одна
только бездна,—этотъ ребенокъ нашелъ себѣ сестру въ маленькомъ
товарищѣ, который дерзалъ все съ нимъ дѣлать, пугалъ, весе-
лилъ, трясъ его безпрестанно, самъ воспитывалъ его и служилъ
ему посрѳдникомъ реальнаго міра. Гортензія Лакруа была въ
этомъ возрастѣ такой-же смѣтливой, какой она была загѣмъ
всегда; разумъ еще не регулировалъ въ ней чего-то такого, что
напоминало остроумнаго парижскаго уличнаго мальчишку,
революционно настроеннаго, инстинктивно угадывающаго чему онъ
еще не научился. Этотъ очаровательный, въ высшей степени
изящный маленькій сорванецъ былъ во всемъ противоположностью
другому ребенку, серьезному, задумчивому, угрюмому, никакъ не
умѣющему выразить своей мысли, но характеръ и судьба кото-
раго были безповоротно опредѣлѳяы.
Семья Бонапартовъ и въ паденіи своемъ сохранила отноше-
нія съ большей частью царствующихъ домовъ Германіи. Гортен-
зію Лакруа здѣсь съ раннихъ поръ знали и чрезвычайно цѣнили;

96
ОТРЫВОЧНЫЙ ЗАМЪТКИ.
въ особенности, великая герцогиня Ваденская, Стефанія,
питала къ ней живую привязанность. Германія переживала тогда
моментъ самаго блестящаго расцвѣта философіи и литературы.
Этотъ прекрасный и разумный способъ пониманія культуры че-
ловѣческаго духа произвелъ на молодую дѣвушку очень
глубокое впѳчатлѣніе; но она вскорѣ увидѣла въ немъ недостатки и
замигала его ограниченность. Въ особенности Италія приводила ее
въ восторгъ; она была совершенно опьянѣна ею; живо пробудился
въ ней вкусъ къ искусству, она почувствовала тогда, что главное
занятіѳ ея жизни—исторія современнаго искусства до самыхъ не-
изслѣдованныхъ его страниць. Ея эрудиція дѣлала ее
совершенно способной къ этому. Страницы, котррыя она опубликовала объ
итальянскомъ искусствѣ въ восемнадцатомъ томѣ
„Encyclopédie moderneu Дидо, псевдонимомъ Sébastien Albin, за-
ключаютъ въ себѣ нѣчто вподнѣ справедливое и солидное. Она
обдумывала также мемуары по иконографіи, въ особенности
„Histoire du crucifix", которую, я полагаю, она никогда не выполнила.
Два молодыхъ ученика Ингресса, находившееся тогда въ Ри-
мѣ и часто посѣщавшіе дворецъ, въ которомъ жила семья Бона-
партовъ, познакомились съ ней и почувствовали къ ней живую
привязанность. Глейръ былъ другомъ всей ея жизни; Сѳвастьянъ
Корню женился на ней. Корню обладалъ всѣмъ, что нужно было
для счастья Гортензіи. Этотъ артистъ столь добросовѣстный и
убѣжденный, былъ въ то же время чрезвычайно кротокъ и добръ.
^ядомъ съ нимъ Гортензія свободно развивала чисто мужскую
деятельность, и ни разу этотъ безмятежный другъ, почти
мистический, не былъ смущенъ этимъ сосѣдствомъ, безспорно изы-
сканнымъ, но не создавшимъ вокругъ него Ѳиваиду.
Дѣло въ томъ, что ни одна женщина не жила
возвышенными сторонами жизни своего вѣка съ такимъ увлѳчѳніемъ, какъ
г-жа Корню. Ничто не ускользало отъ нея. Ея склонность къ
живому обмѣну мыслей и къ преніямъ давала ей возможность
следить за всѣмъ, что происходило въ Италіи и въ другихъ стра-
нахъ. Сердце ея горячо отзывалось на все то, что она быстро
схватывала умомъ. Она мыслила, какъ мужчина, и чувствовала,
какъ женщина. Будучи въ высшей степени нѣмкой по складу
своего ума, на половину итальянкой по поклоненію и по чувству
любви къ прошлому, она была въ сущности француженкой по
духу. Я едва ли когда-либо зналъ такой необыкновенно чистый,
безпристрастный и чрезвычайно искренній патріотизмъ. Она
грезила Франціей—этимъ центромъ стремленій всего міра. Ея религія
была религіей Франціи; она была ей вѣрна, не смотря на ея пре-
ходящія заблужденія и иллгозіи...
Г-жа Корню, безразличная къ неблагодарности, касавшейся
только ея, но менѣе снисходительная къ неблагодарности по
отношению къ другимъ, не могла бѳзъ огорчѳнія вспомнить о томъ,
какъ много она видѣла свѣжихъ выскочекъ, недавно
пресмыкавшихся и считавшихъ для себя счастьемъ быть благодарными.
Исправить ли насъ опытъ и заставить ли онъ насъ отказаться
огь старыхъ добродѣтелей, отъ которыхъ со временемъ отучать
всѣхъ? Едва-ли! Мы слишкомъ стары, чтобъ слѣдовать прави-

ГОРТЕНЗІЯ КОРНЮ.
97
ламъ, которыя хотятъ освятить новые учителя моды. Если въ са-
момъ дѣлѣ послѣднее слово мудрости и прогресса рекомендуешь
пренебрегать правами человѣка и народовъ, считать химерой
всякое рыцарство, всякое великодушіе, всякую признательность
между народами и замѣнить наше простое и ясное понятіе о сво-
бодѣ какими-то хитросплетѳніями, посредствомъ которыхъ дока-
зываютъ, что свобода заключается въ возможно большей для
своего блага административной опекѣ,—въ такомъ случаѣ, мы
согласимся, конечно, скорѣе считаться людьми отсталыми, нежели
служигь подобному прогрессу. Подождемъ, когда нибудь пожа-
лѣютъ о нашемъ отсутствіи. Капризной госпожѣ, которая иногда
раздражала, но всегда развлекала его, міръ предпочелъ
господина. Пусть дѣлаетъ опыты. Мы же упорно будемъ продолжать
быть либеральным^ даже относительно тѣхъ, которые не таковы;
скажемъ какъ Паулина Корвеля:
Moil долгъ не завысить отъ его. Нарушгі онъ свой, я должна
поступать согласно съ моимъ.
У г-жи Корню были всѣ благородный заблуждения того
времени, когда она была молода. Она любила йталію, любила
Польшу; питала отвращеніе ко всему сильному и чувствовала
расположение къ слабому, предполагая всегда въ этой слабости
справедливость. Вотъ почему она была постоянно въ обществѣ заго-
ворщиковъ; она сочувствовала революціонерамъ всѣхъ странъ;
кто ради своего дѣла подвергалъ опасности свою жизнь, былъ ей
дорогъ за одно это. Во Франціи у нея были сношенія съ
республиканской партіей. Въ ту эпоху ея жизни, до которой мы дошли,
ея мнѣнія не вызывали никакого раскола между нею и ея дру-
гомъ дѣтства. Въ это именно время послѣдній писадъ: „Въ уп-
равленіи, которое соотвѣтствовало бы нашимъ потребностям^ на^
шей натурѣ,—вотъ въ чемъ мы нуждаемся во Франціи. Наши
потребности—равенство и свобода; въ нашей натурѣ—быть
пламенными двигателями цивилизаціиа. Во время своего заключения
въ Гамѣ, принцъ Луи нашелъ больше преданности, чѣмъ когда-
либо, въ свремъ другѣ дѣтства. У принца была склонность къ
исторпческимъ иэслѣдованіямъ, и онъ обнаружилъ бы къ этому
способности, ѳсли-бы его образованіе не было такъ небрежно.
Г-жа Корню сдѣлалась его секретаремъ. Она проводила цѣлые
дни въ библіотекахъ, копируя для него тексты, и прибѣгала къ
помощи своихъ многочиеленныхъ друзей, чтобы доставить нуж-
ныя ему книги. Никогда еще дружба не была болѣе свободна
отъ всякаго разсчета. Кто могъ прѳдвидѣть въ 1840 году, что
восемь лѣтъ спустя то, что считалось сумасбродствомъ, станетъ
мудростью въ глазахъ пяти съ половиной милліоновъ
избирателей?
Г-жа Корню была, во всякомъ случаѣ, такъ далека отъ со-
вѣтниковъ противоэаконныхъ мѣръ, что 2-е декабря 1851 года
ознаменовало полный разрывъ между нею и ея другомъ. Въ про-
долженіе многихъ лѣтъ она не видѣла его. Она не отказалась
отъ живого слова; за ея неболыпимъ домомъ на бульварѣ
Latour Maubourg былъ учрежденъ дѣятельный надзоръ; ея имя
фигурировало однажды въ спискѣ ивгнанниковъ, изготовленномъ

98
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
по неразумному рвенію. Императоръ нуждался въ своемъ Ayr-
сбургскомъ и Арененбергскомъ малеыькомъ другЬ. Она была
частью его самого, органомъ его жизни. Привязанность, которую
пптала къ нему г-жа Корню, была слишксмъ живой, и при ма-
лѣйшемъ ея проявленіи онъ готовь былъ все простить ей. Къ
тому же, она была похожа на всѣхъ насъ. У нея былъ идеалъ,
который она ставила выше политики. Какой лучпіій случай могъ
ей представиться, чтобъ реализовать все то доброе, о которомъ
она мечтала! Его милости были къ ея услугамъ. Излишне
упоминать, что она ничего не брала для себя. Стараться какъ нельзя
лучше обставить императора, припоминать ему его грезы юности,
пробудить его либеральныя симпатіи къ страдающимъ націямъ,
возстановить его прежнюю тѣсную связь съ Италіей,—вотъ тотъ
планъ дѣйствій, который всецѣло занималъ ее въ продолжение
15 лѣтъ. Превосходная политика, но слѣдовало быть въ ней
последовательными Не вина г-жи Корню, если, благодаря нерѣши-
тельности императора и его привычкѣ считать своей обязанносгью,
сдѣлавъ шагъ впередъ, отступить на шагъ назадъ,—то, что
должно было быть нашимъ спасеніемъ и нашей силой, стало для
насъ смертельнымъ ядомъ. Быть можетъ, будутъ сожалѣть о томъ,
что человѣкъ, который такъ хорошо зналъ непостоянство этого
исключительнаго характера, его уклончивость, его внезапныя и
фатально безпоізоротныя рѣшенія, не взвѣсилъ лучше все значе-
ніе того дѣйствія, которое онъ произвелъ на него. Но кто
можетъ принимать въ соображеніе непредвидѣнное?... Г-жа Корню
должна была, впрочемъ, въ другой сферѣ оказать странѣ вели-
кія и незабвенныя услуги
Основательное образованіе и долгія изысканія г-жи Корню
сдѣлали ее въ буквальномъ смыслѣ слова ученой. Она любила
бесѣды съ учеными и, начиная съ 1856 года, едва-ли пропустила
хоть одно засѣдавіе Академіи надписей и изящной литературы.
Мы смотрѣли на нее, какъ на товарища, бесѣдовали съ ней о
пробѣлахъ въ нашихъ познаніяхъ, о намѣревіяхъ сдѣлать такъ
много хорошаго, провести такъ много реформъ. Ou а все
понимала и отлично видѣла, что возможно, что недостижимо. Она
была слишкомъ разсудительна для того, чтобы думать, что она
пдѣнила собой императора. Это никому не было дано. Замкнутый
и глубокій по своей натурѣ, Наполеонъ Ш никогда никому
всеяло не отдавался. Онъ былъ очень уступчивъ; онъ былъ даже
слабь: „нѣтъа произносилъ онъ рѣже всего; тѣмъ не менѣе его
мнѣнія въ основѣ своей были непреложны. Его собственное уп-
равленіе ему не нравилось, но онъ полагалъ, что Франція не
желаетъ другого. Для г-жи Корню было совершенно ясно, что
измѣнить основаніе управленія и, въ особенности, побудить
императора измѣнить окружающую его оффиціальную среду было
предпріятіемъ невыполнимыми вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, она ви-
дѣла, что въ частности можно многаго добиться, въ особенности
въ сферѣ серьезныхъ вопросовт; здѣсь она была увѣрена, что раз-
строитъ планы очень немногихъ своихъ сопервиковъ.
Высшее или, скорѣе, научное преподаваніе было той областью,
въ которой она дѣлала наиболыпіе успѣхи. Знакомство съ Гер-

Г0РТЕН31Я КОРНЮ.
99
маніей открыло ей, прежде чѣмъ мы съ ней говорили объ этомъ,
недостатки нашего высшаго образованія, этихъ курсовъ, открытыхъ
для всякаго приходящаго, безъ опредѣденныхъ слушателей, куда
приходятъ провести часъ не съ цѣлью учиться какой либо наукѣ,
но чтобы послушать пріятную рѣчь. Мы ничего не имѣди про-
тивъ того, что факультеты прододжаютъ поддерживать традицію
этихъ краснорѣчивыхъ лекцій; но въ Collège de France
конференции Атенея намъ казались неумѣстными. Чрезвычайная
пышность, какой было обставлено преподаваніе въ Сорбоннѣ во время
Реставрацш, слишкомъ снисходительное отношеніе въ
царствование Луи-Филиппа къ талантамъ, лишеннымъ знанія, распредѣде-
ыіе курсовъ по историческимъ наукамъ между Академіей мораль-
ныхъ и политическихъ наукъ, Академіей надписей и изящной сдо-
весностп имѣло ту отрицательную сторону, что могло породить
ложное мнѣніе, будто въ историческихъ дисциплинахъ можно
расчленить общее изложеніе отъ разработки документовъ, и сверхъ
всего этого гораздо большее влеченіе, замѣчаемое у насъ къ
литературному успѣху, чѣмъ къ научнымъ изслѣдованіямъ,—все
это вызвало нѣкоторый упадокъ въ тѣхъ нашихъ учрежденіяхъ,
которыя имѣютъ единственной цѣлью открытіе истины.
Благодаря г-жѣ Корню настало возрожденіе. Созданіе въ Collège de
France мыогихъ курзовъ, такихъ, какъ курсы Вертело, Леона Ренье,
Бреаля, учрежденіе школъ высшихъ наукъ, многія учения
экспедиции, изъ которыхъ нѣкоторыя были очень плодотворны, новый
импульсъ къ пріобрѣтенію старинныхъ предметовъ, множество
ученыхъ изданій, предпринятыхъ съ совершенно вѣрнымъ пони-
маніемъ научныхъ нуждъ,—ознаменовали новую эру. Мы далеки
отъ мысли, что все это было дѣломъ ея рукъ; но все косвенно
связано съ ней, такъ какъ, благодаря ея вліянію, императоръ про·
явилъ то направлѳніе мыслей, которое. превратило вторую
половину его царствованія въ чрезвычайно блестящую эпоху крити-
ческихъ изслѣдованій. Дюрюи, котораго г-жа Корню
поддерживала всѣмъ своимъ вліяніемъ, примѣнялъ-тѣже взгляды въ са-
мыхъ различныхъ сферахъ. Въ настоящій моментъ уже
обнаружились результаты. Огромный прогрессъ замѣтенъ въ нашихъ
историческихъ и филологическихъ изслѣдованіяхъ. Установился авто-
ритетъ и внѣ области тѣхъ элегантныхъ пустяковъ, которые прель-
щаютъ свѣтскихъ людей. Почти во всѣхъ отрасляхъ знанія
здравые методы представлены какимъ либо хорошимъ работникомъ.
Школа высшихъ наукъ представляетъ открытую лабораторію, гдѣ
эти методы излагаются въ популярныхъ, единственно полезныхъ
лекціяхъ. По этому послѣднему вопросу я ей въ началѣ нѣсколько
возражалъ.—Зачѣмъ,—говорилъ я ей:—создавать новое учрежденіе
съ этимъ именемъ? Школа высшихъ наукъ существуешь уже 350
лѣтъ. Францискъ I основалъ ее въ 1530 году; я говорю о
Collège de France, такъ какъ это великое учрежденіе именно и
предназначено для ученыхъ изслѣдованій, чего не можетъ дать уни
верситетъ,—заведеніе, главнымъ образомъ, учебное. Ваша высшая
школа, находясь между Сорбонной и нашимъ Collège, будетъ тѣмъ,
что въ архитектурѣ называется глухой дверью. На это возраже-
ніе не обратили вниманія, и безъ сомнѣнія, хорошо поступили/

100
отрывочный замътки.
Легче было побудить императора создать что либо новое, чѣмъ
реформировать уже установленное, которое всегда постоитъ за
себя; императоръ, всегда благосклонный, выслупгивалъ всѣ тре-
бованія, и дабы никого не оставить безъ удовлетворенія, прини
малъ противорѣчивыя мѣры, изъ которыхъ онъ самъ затѣмъ
выпутывался съ большими затрудненіями.
Г-жа Корню потратила много усилій надъ работами въ
области изящныхъ искусствъ. Здѣсь она потер пѣла почти полную
неудачу. Вкусъ у нея былъ великій и чистый; она грезила объ
общегосударственномъ искусствѣ, классическомъ и серьезномъ,
и не могла переносить тотъ родъ произведеній, которымъ
покровительствуете коммерція. Въ искусствѣ, какъ и въ литѳратурѣ7
она была, быть можетъ, несколько несправедливой къ извѣстнымъ
заслугамъ. Въ этой вферѣ ея мнѣнія въ высшей степени
совпадали съ сужденіями Бонапартовъ, по сущности своей
классическими, по временамъ даже нетерпимыми, не удѣдявшими
никакого вниманія фантазіи, несерьезной литературѣ, романтизму, тѣсно
замкнутыми въ греческія, латинскія и итальянскія традиціи. Я
не могъ никогда заставить ее быть справедливой къ Сентъ-Беву,
ни къ одному или къ двумъ соврѳменнымъ писателямъ, недоста-
токъ писательской манеры которыхъ мѣшалъ ей видѣть ихъ рѣд-
кія достоинства. Искусство для искусства, литература для
литературы были для нея несносны. Она не допускала, чтобъ въ вѳ·
ликомъ потокѣ человѣческаго духа были литературныя тѳченія.
Литература въ ея глазахъ была борьбой за Францію и прогрессъ;
каждый отстававшей казался ей дезертиромъ.
Такъ какъ все это было у нея результатомъ чистой любви
къ вѳщамъ, какъ таковымъ, то она совершенно примирялась съ
частыми пораженіями. Она перенесла со стороны императора двѣ
или три крупныхъ неудачи, но дружба ея съ нимъ была по при
родѣ своей такова, что она не могла отъ этого пострадать и не
допускала съ его стороны никакой обидчивости. Милости Ея
Величества императрицы, ея привязанность, ея материнскія заботы
объ императорскомъ принцѣ, постоянная дружба съ принцемъ
Наполеономъ, съ принцессой Юліей Бонапартъ, съ Ея Величе-
ствомъ королевой голландской дѣлали ее счастливой и
поддерживали во всѣхъ испытаніяхъ.
Печальное событіе іюля 1870 года опрокинуло всѣ эти
мечты. Она не видѣла императора въ эти скорбные дни и, если бъ
она и впдѣла его, то, безъ сомнѣнія, не могла бы проникнуть въ
его душу сквозь мрачный туманъ, окутывавшій его мысли, сла-
быя мѣста которыхъ она такъ хорошо знала. Слѣдующіе затѣмъ
годы были для нея одной агоніей. Въ началѣ войны она
уединилась въ маленькомъ собственномъ домѣ въ Лонгпонтѣ. Г-жа
Корню здѣсь жестоко заболѣла; она скончалась, когда ее
перенесли въ Версаль. Болѣзнь сердца открылась у нея уже
довольно давно; въ нѣсколько мѣсяцевъ она постарѣла на двадцать
лѣтъ. Она была совершенно покинута, чего и слѣдовало ожидать.
Эта женщина, которой столько лицъ были обязаны своей жизнью
и своимъ счастьемъ, была близка къ полному безденежью. Она
ничего не имѣла кромѣ своего дома въ Лонгпонтѣ незначитель-

СОФІЯ, КОРОЛЕВА ГОДЛАНДШ.
101
-ной стоимости. Если бы нѣкоторые изъ ея друзей не убѣдили
ее въ томъ, что ея бѣдность была бы для нихъ невыносимымъ
упрекомъ, она умерла бы среди крайнихъ лишеній.
Ея возвышенный идеализмъ не измѣнилъ себѣ ни на одинъ
мигъ въ течѳніе всей ея жестокой болѣзни. Она.встрѣтила смерть
-съ ясаымъ спокойствіѳмъ. Въ послѣдніе дни происходила
ужасная борьба между крѣпкой, мощной, вполнѣ еще живой головой
и разрушенными органами. Отпуская одного изъ своихъ друзей,
она сказала: „Передайте Маргаритѣ (молодая дѣвушка 18 лѣтъ),
что умирать—не великое дѣло, оно только слишкомъ долго тя
нется*. Кто больше ея заслужилъ покинуть міръ безмятежно?
Она сдѣлала много добра; она помѣшала многому злому;
добро, совершенное ею, переживетъ ее и непрерывно будетъ
приносить польву; всѣ ея друзья сохранять ея образъ тщательно запе-
чатлѣннымъ въ своемъ сердцѣ.
Софія королева Голландіи *).
Смерть Софіи, королевы голландской,—великая скорбь для
всѣхъ тѣхъ, кто любить Францію и въ то же время все доброе
и прекрасное. „Послѣдняя изъвеликихъ принцесоъа,—вотъзагла-
віе этюда, который слѣдовало бы написать о ней,—сказалъ мнѣ
вчера одинъ изъ отлично знавшихъ ее людей. Онъ одинъ могъ
бы. разсказать о всей ея искренности и безкорыстной пылкости,
и о воэвышенныхъ стремлевіяхъ этой избранной души, во мно-
гихъ отношеніяхъ, жервы, нашего желѣзнаго вѣка. И въсамомъ
дѣлѣ, она обладала въ наивысшей степени тѣми достоинствами,
которыми тронъ превозносится, но которыхъ онъ не создаетъ.
Новѣйшая философія, которая учить, что назначеніе человѣка
вѣчыо усиленно стремиться къ разуму, не всегда можетъ быть
пригодна для того, кто обрѳченъ судьбой на скромную работу;
зто преимущественно фшгософія сувереновъ. Королева Софія,
обладая мягкимъ тактомъ женщины, вмѣстѣ съ тѣмъ блистательно
опровергла тѣхъ, которые думаютъ, что совершенство королевъ
выражается только въ нѣжной и свободной граціи Маргариты
Прованской или въ безропотной покорности Жанны Валуа.
Она принадлежала къ той великой эпохѣ въ жизни пѣмец-
кой расы, когда столько мощныхъ силъ, скрытыхъ вь теченіе
многихъ вѣковъ подъ маской грубости и нѣкоторой неуклюжести,
внезапно открыли невѣдомую до тѣхъ поръ форму человѣче-
скаго аристократизма. Пылкость души, нѣчто благородное,
великодушное, сильное, предполагающее уваженіе къ самому себѣ
и къ другимъ,—вотъ что въ высшей степени характеризовало
эту новую манеру чувствовать и мыслить. Французское общество
XVII го и ХѴІП-го вѣковъ дало образцы того, что можно назвать
учтивостью, просвѣщенностью. Гете и его вѳликіе современники,
отдавая дань уваженія нашей блестящей иниціативЬ, показали,
*) Умерла 25-го мая 1877-го годя.

102
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКП.
что Вольтеръ, не смотря на свою заслуженную славу, не быль
всѣмъ; что сердце—нашъ наставникъ, которому необходимо такъ
же повиноваться, какъ и уму. Религіозность не выражалась бо-
лѣе въ рабской преданности суевѣріямъ прошлаго или строгимъ
и тѣснымъ формамъ богословской ортодоксіи; безконечное, живо
понимаемое, охватываемое, реализуемое во всей нашей жизни—
стало религіей. Философія перестала было чѣмъ-то сухимъ и от-
рицательнымъ; она поставила своей задачей изслѣдованіе
истины во всѣхъ сферахъ, опираясь на увѣренность, что истина,
которую предполагалось открыть, будетъ въ тысячу разъ пре-
краснѣе. заблужденія, мѣсто котораго она заиметь. Такая
мудрость дѣлаѳтъ обладающаго ею пламеннымъ и сильнымъ. Мужское
воспитаніе, которое королева Софія получила при Вюртемберг-
скомъ дворѣ, ея богатая и открытая натура съ раннихъ поръ
внушили ей эти великіе принципы, какъ вѣру,—но вѣру, не
знающую ни осужденія, ни ненависти.
Все ея существованіе было ею проникнуто. Германскій духъ
походилъ тогда на Іегову, который по прекрасному выраженію
Іова: „Творилъ миръ на своихъ высотахъ". Ничего не хотѣли
разрушать, имѣди намѣреніе все примирить. Королева осталась
вѣрна этому духу даже тогда,, когда отъ него отреклись многіе,
раньше восхвалявшіе его. Она спѣшила воспринять все, что
появлялось хорошаго въ цѣломъ мірѣ. Національнаго предразсудка
она боялась больше всего; далекая отъ того, чтобы ограничить
нравственное воспитаніе человѣка данными расы и языка, она
мечтала, какъ Гердеръ, о взаимномъ обмѣнѣ всѣхъ даровъ чело-
вѣчества. Ея симпатіи останавливались только предъ посредствен-
нымъ и дурнымъ; она ихъ не понимала.
Ея жизнь прошла такимъ образомъ въ любви. Она любила
сперва благородную страну, повелительницей которой была, и
которая лучше чѣмъ кто либо другой знала ея умъ и ея
доброту. Она любила Голландію не только потому, что судьба вмѣнила
ей это въ обязанность, но потому, что она съ самаго начала
видела, сколько провиденціальнаго въ этой странѣ, пріютѣ свобо-
бы, гдѣ столько разъ человѣческій духъ находилъ себѣ убѣжище
отъ слишкомъ сильныхъ властей остальной Европы. Кто станетъ
утверждать, что она еще не должна будетъ исполнять того же
яазначенія? Голландія отвѣчала ей своей привязанностью.
Никогда правитель не былъ болѣе популяренъ. Никто лучше ея не
понималъ души націи, ея прежняго величія, предстоящаго ей
долга. Она гордилась тѣмъ, что пріобщена къ этой огромной
славѣ, и когда черезъ нѣсколько дней она будетъ отдыхать въ
Дельфтѣ рядомъ съ Тацитурномъ, которымъ она восхищалась,·ея
гробъ будетъ еще одной печатью договора о союзѣ между
Голландией и домомъ Оранскимъ,—этой основной хартіи
национальностей страны.
Она любила также Францію. Въ день ея свадьбы, въ 1839
году, въ Штуттгартѣ, пасторъ, читавшій проповѣдь, счелъ своей
обязанностью придать большую важность своей рѣчи бранной
колкостью по отношенію къ Наполеону. Молодой человѣкъ 17-ти
лѣтъ, двоюродный братъ принцессы, присутствовавши здѣсь,

СОФІЯ, КОРОЛЕВА ГОЛДАНДШ.
103
поднялся и вышелъ. Это считалось при этомъ маломъ дворѣ
болыпимъ скандаломъ. „Еслибъ я могла, я поступила бы такжелу—
сказала Софія. Ея воображеніе съ раннихъ поръ охватило вели-
чіе французской эпопеи, заключающей въ себѣ двѣ неразрывныя
части: Революцію и Имперію. Она любила насъ съ напгами
недостатками. Наши писатели, артисты, ученые были ей очень
близко иэвѣстны; она ихъ часто знала лучше, чѣмъ мы. Она
интересовалась даже нашей демократией. Такъ она боялась не обратить
вниманія на то, что могло имѣть нѣкоторые шансы на будущее!
Бѣдная Франція! она ей прощала; она энала, что великая душа
скрывается за ея прегрѣшеніями, и что когда-нибудь блуднаго сына
предпочтутъ тѣмъ, которые никогда не грѣшили.
Такимъ образомъ, эта великая королева, быть можетъ,
больше всего нѣмка, изъ всѣхъ принцессъ нашего вѣка, питала только
одну симпатію къ тѣмъ, которыхъ фанатики зовутъ врагами расы.
Она любила въ одно и то-же время Францію и Германію, и была
права. Благородныя вещи не только не исключаютъ, но
обусловливают и вызываютъ другъ друга, и мы утверждаемъ, что вели-
кіе Германцы прежнихъ временъ гораздо больше признали бы
своихъ истинныхъ духовныхъ сыновъ среди тѣхъ, которые въ
течете десяти лѣтъ протестуютъ противъ насильственной политики,
чѣмъ среди тѣхъ, кто прельщается этими проявленіями. силы.
Королева жестоко страдала въ тотъ день, когда увидѣла, какъ-то,
что она обожала какъ стремленіе къ справедливости, становится
грубымъ отрицаніемъ всякаго идеальнаго принципа. Нѣмецкое
единство было ея мечтой, но она иначе понимала его. Она едва
узнала Германию временъ своей юности въ этомъ подражании
недостаткамъ нашей первой Имперіи, въ этомъ высокомѣрномъ
презрѣніи ко всякому великодушно, въ этой манерѣ упрекать
другихъ въ подражаніи примѣрамъ внутренней реформы, которые
Германіл въ свои прекрасные дни давала всѣмъ народамъ.
Эта пламенная жизнь сама себя истребила; какъ-бы
внутренне огонь пожиралъ эту натуру, которая ко всему такъ заботливо
относилась. Не то, чтобъ королева не могла отдохнуть. Ея тихій
Деревеянный Домикъ возлѣ Гаги дышалъ безмятежностью
и спокойной веселостью. Занятія по исторіи, въ которыхъ она
черпала удовольствіѳ и которыми старалась отвлечь себя отъ опа·
сеній за настоящее, прекрасно вліяли на нее. Тѣмъ не менѣе со
стороны сердца показались серьезные симптомы. Когда королева
въ дѳкабрѣ видѣла Парижъ въ послѣдній разъ, ея друзья
ужаснулись. Нѣжная и спокойная атмосфера Гаги снова несколько
успокоила ее. Торжество, устроенное несколькими любителями фи-
лософіи въ память годовщины смерти Спинозы, ее живо
заинтересовало. Она хотѣла быть душой съ ними, и велѣла выставить
въ залѣ собранія единственный, быть можетъ, подлинный портретъ
голландскаго мыслителя, который никогда не покидалъ ея
комнаты. Вечеромъ она повторила прекрасное положеніе этого вели-
каго мудреца: „Философія есть размышленіе не о смерти, а о
жизни". Смерть ея была для Голландіи общественнымъ горемъ.
Мы когда нибудь напишемъ, быть можетъ, о ея жизни, когда
сможемъ спокойнѣе думать о ней.

104
ОТРЫВОЧНЫЙ 8АМѢТКИ.
Рѣчь. произнесенная на похоронахі -Зрнеста Гаве.
24-го декабря 1889-го года.
Знаменитый товарищъ, которому мы говоримъ сегодня ваше
послѣднее π ρ о с τ и, быль выдающимся служителѳмъ величай taaro
дѣда нашего вѣка: упорнаго исканія истины. Этотъ ученый былъ
прежде всего честнымъ чѳловѣкомъ французской расы. Подобно
Декарту онъ любилъ только ясныя идеи, выраженныя ясно.
Возможно, что геній Германіи (если можно говорить о германскомъ
геніи) глубже проникъ въ пропасти, такъ сжимающія насъ; по
со-временемъ увидать, что Гаве первый сказалъ вѣрныя, твердыя,
трезвыя и холодныя слова о проблемахъ, наиболѣе волиовавшихъ
умы. Какъ и я, онъ думалъ что прошло время оффиціальныхъ
прикрываній, что безполезно различать истины, которыя можно
и нельзя высказывать, такъ какъ это никого уже не обманѳтъ и
такъ какъ масса человѣческаго рода, читающая въ глазахъ
мыслителя, прямо спрашиваетъ мыслителя, не печальны ли истины.
Единственное средство хотя отчасти уѣшить бѣдное человѣчество—
это хорошо убѣдить его, что мы ничего отъ него не скрываемъ,
что мы обращаемся съ нимъ не какъ риторы, занимающееся
политическими и педагогическими заботами, но какъ ученые, дѣ#-
ствующіе вполнѣ искренно.
Гаве никогда не скрывалъ даже бѣглыхъ оттѣнковъ своей
мысли. Онъ вѣридъ въ дивиливацію, разумъ, въ тотъ свѣтъ че-
ловѣческаго сознанія, который обнаруживаетъ намъ нѣкоторыя
черты истины, нѣкоторыя правила блага. Для него исторія этого
откровенія, единственно дѣйствительная, была ясна въ главныхъ
чертахъ. Рожденный въ Грѳціи, этомъ морѣ-родоначальникѣ всѣхъ
гармоній, разумъ подъ различными именами и не безъ странныхъ
отклоненій обошелъ весь міръ. Солнце, лучшія отраженія котораго
видѣлъ Римъ въ свою великую эпоху, никогда не исчезало
совершенно. Имъ живетъ человѣчество. Сверхъестественныя идеи
Востока, упадокъ античнаго міра, нашествія варваровъ затѳмняютъ,
но не тушатъ его. Греція создала научную область, способную
бѳзконечно расширяться, и философскую область, въ которой,
вотъ уже двѣ тысячи лѣтъ, не перестали проявляться
интеллектуальный и моральныя усилія расы, къ которой мы принадле-
жимъ.
Оставимъ въ сторонѣ частцыя возраженія (какъ историкъ
Израиля, я могъ бы ихъ сдѣлать). Нашъ товарищъ въ общемъ
на правильномъ пути. Греческая культура не трѳбуетъ отъ разума
никакихъ жертвъ, ихъ требуетъ первоначальная культура Востока,
такъ какъ ни одинъ фактъ не доказалъ, чтобы ваше существо дало
человѣку или людямъ какое-либо откровеніе. Идеалъ (то καλόν)
Греціи—это вся человѣческая жизнь, прекрасная,
облагороженная. Слѣдить за великой полоской живой воды, за голубымъ Ни-
дсщъ, пересѣкающимъ пустыни—такова была задача Гаве. Онъ
взялся за нее полный вѣры. Ни одинъ вѣрующій не былъ болѣѳ
вѣренъ своей догмѣ, чѣмъ Гаве—своей философіи.

РѢЧЬ, ПРОИЗНЕОеННАЯ НА ПОХОРОНАХЪ ЭРНЕСТА ГАВЕ. ΐΟδ
Да, повторяю, онъ былъ правъ. Греція создала истину, какъ
она же создала красоту. Съ другой стороны, наши кельтическія
и германекія племена принимали нѣкоторое участіе въ основаши
того, что можетъ называться честностью, прямотою сердца. Мы
основали всѣ лучшіе элементы хрыстіанства, и вотъ почему хри-
стіанство такъ сильно привлекаетъ насъ, вотъ почему нужно
сохранять его. Въ нѣкоторомъ смыслѣ христіанство—наше дѣло, и
отыскивая эъ немъ слѣды напшхъ наиболѣе интимныхъ чувствъ,
Гаве не искалъ химеры. Христіанство—это мы сами, и то, что
мы больше всего любимъ въ немъ, это насъ самихъ. Наши
зеленые ц холодные ручьи, наши дубовые лѣса, наши силы
принимали въ этомъ участіе. Въ духовной области наше милосердіе,
наша любовь къ людямъ, наши нѣжныя и деликатныя чувства къ
жѳнщинѣ, возвышенный мистицизмъ святого Бернара или
Франциска Ассизскнго,—быть можетъ, скорѣе исходить отъ нашихъ
предковъ, пожалуй, язычниковъ, чѣмъ- отъ эгоиста Давида, или
фанатика Ездры, или точнаго исполнителя закона Нееміи.
Гаве замѣчательно понималъ вес это и выражалъ со вер-
шеннымъ стилемъ. Его книга Origines du Christianisme,
обсуждающая одну сторону предмета, обсуждаетъ его
окончательно. Эго непреклонная книга. Гаве вѣритъ въ истину, а не при-
зываетъ ее. Скажите ему, что, отбросивъ старыя традиціонныя вѣ-
рованія, отбросятъ въ то же время превосходныя вещи, что эти
иэлюбленныя, принятый условности—постулаты жизни. Онъ от-
вѣтитъ вамъ, что мнимая соціальная польза не можетъ быть кри-
теріемъ при изслѣдованіяхъ. Первый приступъ къ истинѣ рѣдко
бываетъ пріятенъ. До сихъ поръ никому не удавалось
безнаказанно быть правымъ. Грекъ, который осмѣливался сказать, что
солнце, пожалуй, величиной съ Пелопонессъ, былъ сочтенъ не
только сумасщедшимъ, но и хулителемъ. Умеренные считали его
умъ ложнымъ, преувеличеннымъ; какъ говорить, онъ былъ каз-
ненъ. Въ наши дни этого не бываетъ. На Гаве клеветали всѣ
рутинеры вмѣстѣ; но онъ оставался спокоенъ и въ концѣ кон-
цовъ одержалъ верхъ.
Да будетъ всегда почетъ этому знатному другу истины!
Онъ былъ однимъ изъ славныхъ людей нашей расы. Онъ чув-
сггвовалъ всѣ законныя потребности своего вѣка, не участвуя ни
въ одной изъ его ошибокъ. Его великая душа прощла черезъ
міръ, заботясь только объ ыстинѣ. Очароваыія вѣроятности не
прельщали ея. Ояъ любилъ только достовѣрное, не поддаваясь
миражадъ; онъ видѣлъ только то, что вѣчно: разумъ. Его
наградой будетъ тріумфъ разума. Наградой! Собственно говоря, мы
не хотѣли бы ея. Мы служили истинѣ при печальныхъ условіяхъ,
которыя судьба поставила человѣческому роду. Вотъ наша
награда, и мы не хотимъ другой. Nil nisi Те, Domine; nil
nisi Те.
Прощайте, дорогой товаршцъ! Вы боролись въ хорошемъ
сраженіи,—въ сражѳніи за истину, за разумъ. Несомнѣнно, намъ
долго придется ждать, тріумфа нашего дѣла! Но у насъ цѣлая
вѣчность для ожиданія. На смѣну нашимъ предкамъ въ Коддед-
жѣ Франціи, основывавшимъ истину вопреки преслѣдованіямъ,

106
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѣТКИ.
бѣдности, пришли другіе: Рамусъ, который пошелъ на смерть за
совершенствованіе принциповъ нашего института; Денисъ Лам-
бѳнъ, который увидѣлъ свою участь въ участи Рамуса; многіе
скромные какъ говорили, профессора языковъ которые заносчиво
относились къ тогдашней Сорбоннѣ. Болѣе счастливые, чѣмъ они,
мы замѣчали истину, не особенно страдаяизъ-занея. Но развѣ
ваша участь не была достойна зависти? На одной изъ надгробныхъ
надписей въ Сиріи прохожій такъ утѣшаетъ мертваго: „Мужайся,
такъ какъ ты умеръ, не оплакивая ни одного изъ твоихъ дѣтей
и оставивъ въ живыхъ супругу, которая любила тебя!" Такое
счастье не досталось вамъ; исчезновѳніе достойной васъ супруги
доставило вамъ горе, омрачавшее ваши послѣдніе годы. Но вы
оставили послѣ себя двухъ сыновей, которыхъ мы любимъ; они
наслѣдники вашего метода и вашихъ знаній. Вы оставляете
полное произведете, которымъ сумѣютъ воспользоваться всѣ друзья
истины. Мужайтесь, дорогой Гаве, мужайтесь!
Генрихъ Фредерикъ Аміель *).
(первая статья).
Нужно питать безконечную благодарность къ тѣмъ лицамъ,
которые по чувству благоговѣйной дружбы взяли на себя
трудную задачу познакомить Генриха Фредерика Аміеля съ аубли·
кой, которой такъ много занимался этотъ выдающійся
мыслитель, но прямо обратиться къ которой мѣшала ему какая-то
робость. Интеллектуальное положенія Аміеля одно изъ наиболее
характерныхъ для нашего времени, его жизнь удивительно ясно
обнаруживаешь нѣкоторыя болѣзни, которыми одержима наша
эпоха. Со своими выдающимися философскими способностями
Аміель дошелъ только до печали; со своими истинными
способностями литератора онъ не смогъ придать своимъ идеямъ
нужной формы. Этому совершенно честному человѣку недоставало
въ жизни твердыхъ намѣреній. Моралисты и публицисты второго
разряда были эамѣчены больше его; писатели, образованные
гораздо меньше его, оставили больше слѣда въ нашей
литературной исторіи; масса вгосредственныхъ натуръ, пожалуй, оказала
больше услугъ дѣлу правды и истины, чѣмъ этотъ страстный
другъ всего йдеальнаго.
Если бы Аміель принадлежалъ къ этой группѣ,—лучшей
изъ избранныхъ, взявшей девизомъ Адіа nesciri,—то нельзя
было бы ничего сказать. Для испытанныхъ въ критикѣ людей
незыблемо стоить принципъ, что литература уменьшаетъ то, чего
касается; что лучшія чувства всегда будутъ совершенно неиз-
вѣстны, что самыя сильныя, самыя истинныя идеи о вселенной
остались невысказанными или лучше сказать, невыраженными.
Какъ говорили раньше, только Вогъ и его ангелы имѣютъ при-
1) Сентябрь 1884-го года.

ГЕНРИХЪ-ФРЕДЕРИЕЪ АМШЛЬ.
107
вилегію смотрѣть на прекрасныя явленія моральной и
интеллектуальной области; они одни моіутъ прѳдаватьсл размшпленіямъ
и чувствамъ, совершающимся въ лонѣ абсолютной объективности,
не задаваясь корыстной мыслью о практическомъ значеніи всего
.этого. Молчаливо добродѣтельный человѣкъ, великое сердце, не
дѣлающее парада изъ своего героизма, великій умъ,
передающей свои идеи только тогда, когда его заставляютъ дѣлать
это,—насколько выше они работника словъ, придающего форму
мнѣніямъ, которыя, возможно, не очень глубоко укоренились въ
ыемъ! Аміель, хотя и очень добродѣтельный, не дошелъ до
степени отреченія аскетовъ, предающихся вѣчному молчанію. Онъ не
былъ пощаженъ великой болѣзнью нашего времени, именно бо·
лѣзнью литературной, т. е. ложною идеей, что мысль и чувства
существуютъ, чтобы быть выраженными,—идеей, которая извра-
щаетъ жизнь саму по себѣ и заставляетъ приписывать таланту
преувеличенное значеніе. Аміель хотѣлъ бы создавать; но онъ
хорошо чувствуетъ, что онъ не писатель. По вульгарному выра-
женію, которое ввела въ моду извѣстная литература, онъ, не по-
падающій въ цѣль, не умѣющій привлечь публику къ классу
выбранныхъ имъ идей; во чувствующій чего ему недостаетъ, обо-
жающій то, чего онъ не имѣетъ, и съ сожалѣніемъ примиряю-
щійся. Онъ не вядитъ достаточно ясно, что, не будучи писате-
лемъ, можно дѣлать вещи первой важности, и предается самому
ложному компромиссу, т. е. интимному дневнику, въ которомъ
мысли и воспомпнанія предназначаются для самого себя.
Это опасный, иногда вредный родъ литературы; за него
берутся обыкновенно тѣ, у кого нѣтъ ничего другого, и за исклю-
ченіемъ рѣдкихъ успѣховъ на немъ должно a priori тяготѣть
извѣстное осужденіе. Намъ кажется, что человѣкъ, имѣющій
время писать личный дневникъ, недостаточно хорошо понялъ,
какъ обширенъ міръ. Вещей, подлежащигь познанію, страшная
масса. Исторія человѣчества едва только началась; изученіе
природы доставляетъ открытія, которыя абсюлютно невозможно
предвидеть. Какъ можно въ виду такой колоссальной потребности
останавливаться на ножираніи самого себя, на сомнѣніяхъ въ
жизни? Гораздо лучше взять заступъ и работать. Днемъ, когда
будетъ позволено медлить на глазахъ обезкураженной мыслп,
будѳтъ тотъ, въ который начнутъ замѣчать границу познаваѳмаго
матеріала. Но если предположить, что черезъ нѣсколько вѣковъ
замѣтятъ такую границу для исторіи, то ея никогда не замѣ-
тятъ. для природы. Но проблемы, кажущіяся совершенно
установленными, напримѣръ, проблемы физической астрономіи, мо-
гутъ быть внезапно поставлены совершенно неожиданными обра-
зомъ. Работая надъ все болѣе широкими формулами, пріобрѣтен-
ными предшествующими научными поколѣніями, физика, химіяу
біологія имѣютъ передъ собой программу, расширяющуюся по мѣ-
рѣ приближенія къ ея концу. Мой другъ Вертело имѣлъбы
время заниматься въ теченіе сотенъ послѣдующихъ жизней, на
никогда не писалъ бы о самомъ себѣ. Я думаю, что мнѣ
понадобилось бы пятьсотъ лѣтъ, чтобы истощить семитическую науку,
какъ я ее понимаю; если-же у меня когда нибудь уменьшилось

108
ОТРЫВОЧНЫЯ ЭАМЪТКИ.
влечѳніе къ этой наукѣ, я сталъ бы изучать Китай, и этотъ
новый міръ, почти нетронутый критикой, на неопредѣленное время
удовлѳтворялъ бы моимъ желаніямъ. Субъективный скептицизмъ,
сомнѣніе въ законности нашихъ способностей,—это клей для на-
туръ, подверженныхъ маніи сомнѣнія. Претензіи такого рода
всегда исходятъ отъ извѣстной праздности ума. Тотъ, кто жаж-
детъ дѣйствительности, выходить sa предѣлы самого себя.
Именно поэтому, такой геній, какъ Викторъ Гюго, никогда не имѣлъ
времени смотрѣть на самого себя. Когда могущественно увле·
каютъ вещи, то увѣренъ, что познаются именно онѣ, а не пустая
фантасмагорія.
У Аміѳля не было этой любви къ вселенной, и потому онъ
смотритъ только на самого себя. Въ течете болѣе, чѣмъ тридцати
лѣтъ, онъ не пропустилъ ни одного дня, чтобы не записать
состояния своей души; онъ записывалъ свои размышленія въ
большая тетради in quarto, которыя составляютъ въ общемъ больше
шестнадцати тысячъ страницъ. Felix culpa! Изъ этой
колоссальной массы друзья Аміеля (о! какъ хорошо оставлять послѣ
себя истинныхь друзей!) собрали два тома мыслей, представля-
ющихъ, безъ всякаго пожертвованія искусству, совершенное
зерно одного изъ наиболѣе честныхъ современныхъ сознаній, до-
стигшихъ высшей ступени культуры, и въ тоже время законченную
картину страданій безплоднаго генія. Эти два тома безусловно
можно причислить къ наибодѣе интѳреснымъ философскимъ про-
И8веденіямъ, появлявшимся въ послѣдніе годы.
Дѣйствительно, недостатки Аміѳдя крайне ярки. Ему
самому нравится подчеркивать ихъ и дѣлатъ наглядными; но у
него нѣтъ ни одного недостатка, который не проистекалъ бы
изъ крайняго благородства и возвышеннаго принципа. „Я упорно
стремлюсь не дѣлахь ничего, что могло бы доставить мнѣ удо-
вольотвіѳ, послужить мнѣ или помочь. Моя страсть—вредить
своими интересамъ, бравировать передъ здравымъ разсудкомъ, дѣй-
ствовалъ себѣ во вредъ... Мнѣ стыдно моихъ интересовъ, какъ
недостойнаго, рабскаго побудителя".
„Какая странная натура!—восклицаетъ онъ:—какая странная
склонность! Не осмѣливаться наивно безъ сомнѣній
наслаждаться и удаляться отъ стола изъ страха, что пиръ н!е кончится"!—
„Разъ какая нибудь вещь привлекаешь меня,— говорить онъ:—я
отворачиваю голову, или, скорѣе, я не могу ни удовлетвориться ею,
ни найти что-либо, что удовлетворяло бы мое желаніе. Дѣйстви-
тельность внушаетъ мнѣ отвращеніе, а идеала я не нахожу".
Вотъ гдѣ истина. Его бѳзсиліе проистекаетъ изъ того, что
онъ слишкомъ совершененъ. „Въ любви,—говорить Шереръ,—
онъ отступадъ передъ признаніемъ; въ литературѣ онъ отступалъ
дередъ произвѳденіемъ". Нельзя быть литераторомъ безъ какого
либо недостатка или, скорѣе, профессія литератора—сама недо-
статокъ. Совершенный человѣкъ, о которомъ мечтаѳтъ Аміель, не
имѣлъ бы таланта;—талантъ небольшой порокъ, отъ котораго вся-
кій долженъ прежде всего исправиться.
Безплодность Аміеля проистекаетъ изъ другой причины: изъ
слишкомъ большого раэличія его интеллектуальныхъ и моральныхъ

ГЕНРИХЪ ФРЕДЕРЯКЪ АМЕВЛЬ.
109
задатковъ. Въ этой области разнообразіе—превосходная вещь; но·
элементы не должны нейтрализовать другь друга; нужно, чтобы
одинъ изъ нихъ господствовал^ а остальные были добавочными.
Аміелъ—слишкомъ помѣсь, чтобы быть плодовитымъ. Получен
ное имъ превосходное германское образованіе было въ
постоянной борьбѣ съ другими частями его натуры. Онъ жаловался на
языкъ х), думалъ, что французскій языкъ былъ причиной
затруднена, какія испытывалъ онъ при положеніи своихъ мыслей.
Какая большая ошибка!
„Французскій языкъ,—говорить онъ:—не можѳтъ выражать
ничего возникающего, зарождающагося: онъ рисуетъ только дѣй-
ствія, результаты, caput mortuum, но не причину, двпженіе,
силу, возникновеніе какого либо явленія. Онъ аналитиченъ и
опясателенъ, но ничего не уясняетъ, такъ какъ не
обнаруживаем началъ и происхожденія вещей". Если бы Аміель лучше
зкалъ языкъ, на которомъ онъ обыкновенно писалъ, онъ увидічлъ
бы, что французскій языкъ годенъ для выраженія всякой) даже
наиболѣе чуждой своему старому генію мысли, и что, если вь
своемъ замѣшательствѣ онъ опускаетъ нѣкоторыя детали, то
именно эти детали мѣшали новой мысли принять универсальный >;а-
рактеръ. Аміель не былъ настоящимъ госнодиномъ своего орудія.
Не зная хорошо всѣхъ его свойствъ, онъ считалъ его неспособ-
нымъ издавать нѣкоторые звуки и тогда нетерпѣливо извращалъ
его; лучше было бы хорошо изучить языкъ.
Молодымъ, почти сейчасъ послѣ выхода изъ коллегіи Аміель
отправился въ Германію. Онъ воспринялъ господствующую тогда
науку съ колосеальнымъ рвеніемъ. Гегельянская школа научила
его своимъ сложнымъ пріемамъ мышлѳнія и въ то-же время
отняла у него способность писать. Эта школа была болѣе склонна
къ краснорѣчію и диссертаціямъ обо всѣхъ предметахъ, чѣмъкъ
послѣдовательному изложенію, какого требуетъ проза. Въ Гѳгелѣ
есть хорошія стороны, но нужно умѣть ихъ брать. Нужно во
время остановиться; это превосходный чай, но нельзя жевать его
листья. А это-то и дѣлалъ въ огромной степени Аміель. Все дѣ-
лается для него матеріаломъ, который нужно внести въ систему.
Такъ, встрѣтивъ однажды очень красивую дѣвушку на Юрѣ со
стороны Солера, онъ провелъ весь день, составляя теорію кокет*
ства и нѳудобствъ красоты 2). Такой научный духъ придало ему
гегельянское воспитаніе. Но научнаго духа въ немъ и не было.
Ни одна школа не распространила больше геніальныхъ и глу-
бокихъ идей, чѣмъ школа Гегеля; но почти ни въ одномъ на-
правленіи она не создала истинныхъ ученыхъ. У Гегеля есть нъ-
которыя свойства Раймонда Люлля, именно та ложная идея, что
прямое изученіе дѣйствительности можно замѣнить общими
приемами. Отсюда нѣкоторая произвольность, очень скоро
обнаружившаяся у начальниковъ и адептовъ этой, вообще выдающейся
школы. Любознательность исчезаетъ, разъ результатъ извѣстенъ
зарэнѣе. Скоро замѣчаютъ конецъ того, чего достигаюсь путемъ-
]) Томъ 1-ый. стр. 83 и 84; томъ 2-ой, стр. 184.
*) Томъ 1-й, стр. 6 и слѣд.

110
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
логически хъ пріемовъ; но никогда не замѣчаютъ конца дѣйстви-
тѳльности.
Неустойчивость жизни Аміеля вызвана такимъ малогармо-
ническимъ образованіемъ. Онъ не прочно сидѣлъ на своей ка-
ѳедрѣ. У него не было достаточно твердаго понятія цѣли чело-
вѣчесісаго духа,—понятія, придающаго жизни серьезное основа-
ніе. Онъ не ученый, не литераторъ. Онъ несколько разъ
заявляешь, что для него высшій идеалъ—это искусство литератора,
но самъ ясно чувствуетъ, что у него нѣтъ этого искусства; онъ
составляешь себѣ объ этомъ ложную идею. Онъ слипгкомъ
отличаешь сущность отъ формы; ему кажется, пожалуй, что писать и
мыслить—различныя вещи. Это одинъ изъ самыхъ честныхъ,
когда либо существовавшихъ искателей жизни; это почти святой,
и въ то-же время опъ останавливается на всѣхъ поворотахъ до
роги, чтобы оплакивать несчастья и (это еще страннѣе)
воображаемые грѣхы и огмѣчать детали, которыхъ не замѣчаетъ даже
тотъ, кого онѣ непосредственно касаются. Его онѣ никогда не
касаются непосредственно; это, если угодно, хорошее качество,
но въ то же время признакъ ума съ умѣренной любознательностью,
съ умѣреннымъ стремлевіемъ къ познанію. Онъ не представляешь
себѣ міръ такимъ изумительнымъ, такимъ великимъ, какимъ онъ
является на самомъ дѣлѣ. Онъ охотно вообразнлъ бы, пожалуй,
что о мірѣ можно сказать послѣднее слово. Но все нужно дѣлать
и передѣлывать въ наукахъ о природѣ и человѣчествѣ. Когда
сознаешь, что работаешь надъ этимъ безконечнымъ произведе-
ніемъ, не остается времени останавливаться на мелкихъ случай-
ностяхъ дороги.
Досаднѣе всего то, что эта философія не сдѣлала его
такимъ счастливымъ, какъ онъ заслуживалъ это съ перваго взгляда;
не совсѣмъ ясно, какую жалобу онъ могъ бы направить противъ
судьбы. Онъ родился крайне одареннымъ въ интеллектуальномъ
и моральномъ отношеніи; у него были всѣ средства пріобрѣсти
воэвышенную культуру; никогда ему не приходилось бороться
противъ суровой необходимости; онъ прожилъ шестьдесятъ лѣтъ,
правда, очень страдая въ послѣдніе годы, но всегда со свобод -
нымъ умомъ. Съ этимъ, казалось, онъ долженъ бы быть
счастливымъ, какъ король; однако, обычный ходъ его мысли представ-
лялъ жалобу противъ судьбы. Повидимому, его дѣтство не было
окружено нѣжнымъ уходомъ, а это худшее, что можешь
случиться съ человѣкомъ; радости и печали первыхъ лѣтъ отражаются
на всей жизни. Съ другой стороны, очевидно, что Женева пред
ставляла одно изъ мѣстъ міра, наименѣѳ соотвѣтствовавшихъ его
натурѣ. Его нѣмецкое воспитаніе сдѣлало его какъ бы инострап-
цемъ, да кромѣ того маленькое государство похоже отчасти на
маленькій городъ. Быть можешь, Аміель не соблюдалъ достаточво
полной системы предосторожностей съ точки зрѣнія міра, вък<>-
торомъ онъ жилъ. Если не являешься такимъ, какъ другіе люди,
нужно немного оберегаться ихъ. Каждый изъ насъ имѣетъ
право требовать отъ общества, въ которомъ онъ живетъ, только тер ·
пимости. Почти всегда успѣхъ получается путемъ
снисходительности и безпристрастія. Однимъ изъ наивныхъ заблужденій Амі-

ГЕНРИХЪ-ФРЕДБРИКЪ АМІЕЛЬ.
Ill
еля было то, что онъ считалъ себя обязаннымъ принять участіе
въ битвѣ пигмеевъ и вести общее дѣло съ партіей, которая не*
лучше бы поняла его дѣятельность, чѣмъ даргія демократическая.
Онъ сдѣлался реакціонеромъ отъ веселости сердца и совершенно
безкорыстно. Человѣкъ, посвятившій свою жизнь исканію
истины и преслѣдованію блага, не долженъ ни въ коемъ случаѣ
примыкать ни къ какой изъ революцій, замѣнягощихъ другь друга
въ этомъ мірѣ. Онъ долженъ знать только одни интересы: чело-
вѣческой души, человѣческаго духа.
Нужно особенно сожалѣть, что Аміель не прибылъ въ Па-
рижъ въ I860 году, въ эпоху основанія Revue germanique;
Шереръ пригласилъ его, а Сентъ-Бевъ оказывалъ на него
господствующее вліяніе. Мнѣ кажется, ннмъ удалось бы уменьшить для
его же счастья разлагающее дѣйствіе ферментовъ печали,
которые вложила въ него природа, а такж# начальное и
последующее воспитаніе.
Религіозный вопросъ увеличивалъ тяжесть его бодѣзни. Это,
безусловно, 'самая странная сторона Аміеля. Этотъ крайній ге-
гѳльянецъ, этотъ буддистъ, этотъ раціоналистъ, настаивавшій ца
несуществованіи сверхъестественныхъ явленій, слѣдовалъ
установленному культу. Аміель не только протестантъ, но протестантъ
ортодоксальный, очень враждебно относящейся къ либеральному
протестантизму...
(вторая статья).
Религія Аміеля все очищалась, но всегда оставалась
религией печальной, болѣе похожей въ общемъ на буддизмъ, чѣмъ
на христіанство. Хотя онъ порицаетъ крайности того, что онъ
называетъ нѣмецкимъ сиваизмомъ, напримѣръ, у Банзена, онъ
въ дѣйствительности очень приближается къ послѣднимъ форму·
ламъ Гартмана. Грѣхъ и искупленіе—вотъ резюме теологіи этихъ
современныхъ учеяиковъ Сакья Муни.
По моему мнѣнію, его идеи совершенно противорѣчатъ тѣмъ,
которыя будутъ господствовать въ будущемъ. Нужно увеличить
сумму счастья человѣческой жизни. Отнывѣ нужно говорить не
о грѣхѣ, не объ очищеніи, а о добротѣ, прощеніи, веселости, хо-
рошемъ настроеніи духа, отреченіи. По мѣрѣ того, какъ люди
начинаютъ положительное смотрѣть на жизнь, нужно пріучить
ихъ считать жизнь бодѣѳ выносимой; безъ этого они возмутятся.
Только счастье будетъ удерживать людей въ мирѣ. Въ обществѣ.
не худо устроенномъ, мало людей, которые могутъ жаловаться,
что пхъ произвели на свѣтъ. Пессимизмъ и нигилизмъ основаны
на скукѣ жизни, которая не стоить даже труда вслѣдствіе
недостаточной соціальной организации. Жизнь имѣетъ значеніе
только благодаря своимъ плодамъ; если желаютъ, чтобы человѣкъ
держался за нее, нужно сдѣлать пріятными ея плоды.
Аміель съ безпокойствомъ спрашиваетъ: „Что спасаетъ?"
Боже мой! Спасаетъ то, что каждому даетъ основаніе жить.
Средства спасенія не одинаковы для всѣхъ. Для одного—добродѣ
тель, для другого—исканіе истины, для третьяго—любовь къ ис-

112
ОТРЫВОЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
кусству, для остальныхъ—любознательность, желаніе, путешествіе,
роскошь, женщины, богатство; а на низшей ступени
культурности—морфинъ и алкоголь. Добродѣтельныѳ люди находятъ себѣ
награду въ самой добродѣтели, другіе—въ удовольствіяхъ.
У всѣхъ есть фантазія, т. е. высшая радость, не старѣющіяся
развлеченія. Если не считать нѣсколькихъ случаевъ моральной па-
тологіи, то нѣтъ такой мрачной жизни, въ которую не проникалъ
бы лучъ солнца.
Самая опасная ошибка въ дѣлѣ соціальной морали—это
систематически подавлять удсвольствія. Строгая добродѣтель—это
ариотократія; не весь міръ одинаково держался ея. Получившій
привилегію интеллектуальнаго и моральнаго благородства обя-
занъ быть аристократомъ. Но хорошая древняя мораль Галловъ
не накладывала одинаковыхъ обязанностей на всѣхъ; для спаое-
нія было достаточно доброты, мужества и веселости,· вѣры въ
Бога добрыхъ людей. Массы должны развлекаться. Что касается
меня, то я не испытываю никакой потребности въ внѣшнихъ раз-
влеченіяхъ; но я испытываю потребность, чтобы развлекались
около меня: я наслаждаюсь веселостью другихъ. У обществъ умѣ-
ренности превосходныя намѣрѳнія, но они основаны на недора-
зумѣніи. Я знаю только одинъ аргументъ въ ихъ польэу. Мадамъ
Т... сказала мнѣ однажды, что въ нѣкоторыхъ странахъ мужья,
когда они не бываютъ воздержны, бьютъ своихъ женъ. Это,
конечно, страшно, и нужно постараться исправить это. Но вмѣсто
того, чтобы подавлять пьянство тѣхъ, кто испытываетъ въ нѳмъ
потребность, не лучше ли постараться сдѣлать его пріятнымъ,
симпатичнымъ, сопровождаемымъ моральными чувствами? Такъ
много людей, для которыхъ часъ опьянѣнія, послѣ часа любви,
такой моментъ, когда они дѣлаются лучше!
Неравенство и разнообразіе—основныя законы человѣчес-
каго рода. Не нужно ничего подавлять въ противорѣчивыхъ про-
явлевіяхъ этого причудливаго коллективнаго существа. Говорили,
что опо ни ангелъ, ни животное; я же скажу, что оно и то и
другое вмѣстѣ. Вѣчное и совершенное организованное существо—
это противорѣчіе. Нужно ли поэтому отказывать въ проблескѣ
свѣта, который предоставляетъ намъ природа? Это все равно,
что отталкивать бокалъ отличнаго вина только потому, что оно
скоро истощится,—удовольствие, потому что оно не долго будетъ
продолжаться. Неравевство велико,—это несомненно; но почти у
всѣхъ есть что нибудь, а прогрессъ чедовѣческихъ обществъ
будетъ все больше уменьшать число обездоленныхъ. Остается
горе,—это унижающее явленіе, вредное благороднымъ функціямъ
жизни. Человѣкъ можетъ бороться съ нимъ, почти подавить его
и всегда отвлечься. Случаи, когда человѣкъ сломанъ жизнью,
очень рѣдки. Абсолютно осужденной является участь рабскаго
животнаго, напримѣръ, лошади, которая не можетъ убить себя,
или осужденныхъ на смерть, которыхъ не убиваютъ до времени,
полу сумасшедшихъ; по все это исключительныя положевія.
Огромное большинство недивицуумовъ не можетт> жаловаться
на свое появленіе въ жизаи, такъ какъ балансъ жизни даетъ
радость, а смерть, несомнѣнно, можетъ наступить когда нибудь
безъ печали.

ГЕНРИХЪ ФРВДВРИКЪ АМШДЬ.
113
Проблема происхождения зла, тягостно волновавшая
древнюю философію, даже не проблема... Зло—непремѣнное условіе
созяательнаго существовать Міру удается доставить немного
добра, справедливости, идеалъ только съ помощью миріадовъ
эгоизмовъ. Когда подумаешь о пути, который нужно было
пройти, чтобы изъ режима взаимнаго истребленія, представлявшаго
законъ первобытнаго міра, возникло понятіе категорическаго
императива Канта, то просто удивляешься тѣмъ научнымъ путямъ,
которымъ слѣдовала политика природы. Область, гдѣ зло имѣетъ
больше всего послѣдствій и гдѣ мы особенно должны бороться
съ ними,—это человѣческое общество; здѣсь остается еще беэко-
нечно много сдѣлать, но многое уже сдѣлано. Въ настоящее
время человѣческій міръ менѣе эолъ менѣе несправедлив^ чѣмъ
три или четыре тысячи лѣтъ тому назадъ. Общее направленіе
вселенной добродѣтельно. Сохранившееся въ ней зло представ-
ляетъ необходимое несовершенство, котораго не могла
уничтожить самопроизвольность и съ которымъ должна сражаться
наука. Нужно узнать: была ли гипотеза существованія міра, какъ
утверждаѳтъ Гартманнъ, хуже гипотезы небытія. Я думаю, что
гипотеза бытія была лучше по одному тому, что она была
реализована. По мнѣнію Гартманна, міръ—дѣйствіе безъ причины.
Существа или, по крайней мѣрѣ, сознаніе начались и продолжались
въ мірѣ только потому, что въ существованіи былъ избытокъ блага
для общей массы сознатѳльныхъ индивидуумовъ.
Міръ, въ которомъ зло одерживало бы верхъ надъ добромъ,
не существовалъ бы или исчезъ бы. Дѣйствительно, очень немно-
гія существа при видѣ разрушенія не испытываютъ отъ него ужа^
са. Существованіе со всѣми его бѣдствіями они предпочитаютъ
небытію. Самоубійства крайне рѣдкій фактъ. Даже животное,
котораго эксплуатируютъ, повидимому, хуже всего, находить себѣ
утѣшеніе. Устрица доставляетъ удовольствіе человѣку, который
пожираѳтъ ее при такихъ условіяхъ, что печаль почти не должна
существовать для нея; до этого въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ,
человѣкъ сберегалъ ее въ особомъ хранилищѣ, гдѣ онъ защи-
щалъ ее отъ дикихъ животныхъ и гдѣ она наслаждалась болѣе
долгимъ, болѣе счастливымъ существованіемъ, чѣмъ то, которое
она вела бы въ природномъ состояніи. Правда, ветрѣчаются
люди, для которыхъ въ силу печальныхъ совпаденій лучше было бы
не существовать. Будемъ надѣяться, что случаи этого рода бу-
дутъ становиться все рѣжѳ и даже совсѣмъ исчезнуть.
По моему мнѣнію, нѣтъ ничего менѣе основательнаго, чѣмъ
вовраженія пессимистовъ противъ доброты, господствующей во
вселенной. Эти возражения поражаютъ только чистыхъ теистовъ,
для которыхъ божественное сознаніе есть сознаніе разсудочное,
научно комбинирующее вещи. Но эти возражения неимѣютъзна-
ченія для тѣхъ, которые думаютъ, что міръ предоставленъ
самопроизвольной игрѣ собственныхъ силъ. Природа—какъ бы ка-
лориферъ съ высокимъ давленіемъ; она выбрасываетъ изъ себя
все, что не содержитъ въ себѣ границъ невозможности.
Действительно, пессимисты стремятся считать идеаломъ совершеннаго
міра міръ съ чудесами. Но особенно они подвержены антропо-

114
0ТРЫВ0ЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
центрическому заблуждѳнію, подобно иаивнимъ людямъ, судя-
щимъ міръ съ точки зрѣнія своего благосостоянія; ато все равно,
какъ если-бы муравей сталъ составлять свою теорію вселенной,
отдавая отчетъ только въ условіяхъ жизни своего маленькаго
общества.
У Аміеля было слишкомъ сильное чутье, чтобы не
поддаться преувеличеніямъ лишенаой такта школы, родоначальыикомъ
которой былъ Шопенгауеръ. Аміель—поэтъ и питаетъ живую
любовь къ природѣ. Онъ понимаетъ половину Гете, но потомъ
основное противорѣчіе его существа береть верхъ.
„Гете не знаетъ святости и никогда не хотѣлъ думать о
страшной проблѳмѣ зла... Онъ никогда не дошелъ до чувства
обязанности игрѣх^". Это идеалистическое злоупотребленіе
эффектами тѣмъ болѣе странно у Аміеля, что онъ вполнѣ допускаетъ
права эстетики. Но допущение въ природѣ нѣкотораго кокетства
влечетъ за собой массу ггослѣдствій. Если-бы природа была зла,
она была бы дурна. Дѣйствіе ли случайности то, чго основной
фактъ природы, соединѳніе половъ, нераздѣлимо связанъ съ
эстетически мъ чувствомъ и въ извѣстномъ смыслѣ является
причиной всякой эстетики? Красота—это украшеніе, которое цвѣтокъ и
животное надѣваютъ на себя ради любви. Въ этомъ украшеніи
растенія и животнаго никогда не бываетъ ошибки въ рисункѣ.
У природы есть вкусъ, но она не дошла до морали; она не
пошла дальше любви.
Вотъ почему въ глазахъ разума она такъ часто справедлива
и безнравственна. Мы чуветвуемъ непреодолимую потребность
внести въ управленіе міромъ справедливость, которую находимъ
въ нашихъ сердцахъ; а такъ какъ вполнѣ очевидно, что этой
справедливости нѣтъ въ существующей вселенной, мынепремѣн-
но требуемъ, какъ условія морали, переживанія всего человѣче-
скаго сознанія за могилой. Здѣсь проявляется высшая антиномія
природы и разума. Дѣйствительно, такой поступокъ—наиболѣе
необходимъ a priori и наиболѣе невозможенъ a posteriori.
Тема Федона—только тонкости. Мнѣ больше нравится іудейско-
христіанская система воскресенія. Воскресевіе было бы чудомъ;
оно не понятно при совершенномъ состояніи міра, когда мы ви-
дѣли выше матеріальныхъ -фактовъ только это бѣдное человѣ-
чеетво, еще такое слабое, и общее неясное сознаніе, совершенно
не заботящееся объ индивидуумахъ. Въ настоящее время разумъ
не всемогущъ; онъ переносить бьющія въ глаза несправедливо
сти, которымъ не можетъ воспрепятствовать. Но если-бы мы
могли предположить, что со-временемъ онъ будетъ всемогущъ, ничто
не помѣшало бы тогда быть справедливымъ, справедливымъ
ретроспективно къ тѣмъ періодамъ, когда справедливость не была
возможна...
Воскресеніе было бы конечнымъ актомъ міра, дѣломъ все-
могущаго и всезнающаго бога, способнаго быть справедливымъ и
желающаго существовать. Безсмѳртіе не было бы, какъ хотѣлъ
Платонъ, даромъ, заложеннымъ въ человѣка, слѣдствіемъ его
природы; оно было бы даромъ, предоставленнымъ абсолютнымъ,
совершеннымъ, свѣдущимъ, всемогущимъ существомъ тѣмъ, кто

ГЕНРИХЪ ФРЕДНРИЮБ АШЕЛЬ.
115
содѣйствовалъ его развитію. Оно было бы исключеніемъ, боже-
ственнымъ выборомъ, вознагражденіемъ, которое торжествующая
добро и истина даровали бы только тѣмъ сознаніямъ прошлаго,
въ которыхъ господствовали любовь къ истинѣ π добру. Оно
было бы, наконецъ, чудомъ, т. е. соэнательнымъ божественнымъ ак-
томъ; такіе акты, которыхъ теперь мы знаемъ только одинъ при-
мѣръ, стали бы закономъ вселенной въ тотъ день, когда
существо достигнетъ совершеннаго сознанія...
Въ меланхоліи, съ которой мы думаемъ объ избранникахъ
эпохъ, находившихся въ менѣе благопріятныхъ условіяхъ,
заключается нѣкоторое благочестивое усиліе возвратить ихъ къ жизни.
Нужно думать, что все, когда либо существовавшее, существуете
отчасти и теперь въ образѣ, который можно оживить. Клише
всѣхъ вещей сохранилось. Звѣзды крайнихъ предѣловъ
вселенной получаютъ теперь впечатлѣніе отъ фактовъ, происходившихъ
нѣсколько вѣковъ тому назадъ. Отпечатки всего существовавша-
го еще живутъ сохраненные въ различныхъ зонахъ безконечнаго
пространства. Высгтгій фотографъ долженъ извлечь изъ нихъ но^
выя указанія. Конечно, онъ оживить только то, что служило
благу и, елѣдовательно, истинѣ. Это будетъ наша награда. Низ-
менныя души будутъ имѣть свою награду въ низшихъ наслаж-
деніяхъ, которыхъ онѣ искали.
Я съ болыпимъ удовольствіемъ говорилъ бы съ бѣднымъ
Аміелемъ объ этихъ вопросахъ, если·бы имѣлъ удовольствіе знать
его. На 123-ей страницѣ 2-го тома, я нахожу, что онъ былъ
несколько несправедливъ ко мнѣ. Онъ негодуетъ, что иногда,
говоря объ этихъ вопросахъ, я позволяю себѣ улыбки, ироніи. Но
въ этомъ я считаю себя достаточнымъ философомъ. Мракъ скры-
ваетъ отъ насъ моральвыя цѣли вселенной. Объ нихъ спорятъ,
но ничего не знаютъ. Мы утверждаемъ, что внутреннее внуше-
ніе, приводящее насъ къ признанію долга, это своего рода
оракулъ, неослабѣвающій голосъ, приходящій извнѣ и соотвѣт-
ствующій объективной дѣйствительности. Наше благородство мы
видимъ въ этомъ упорномъ утвержденіи и поступаемъ хорошо:
нужно дѳржалъся за него даже прЪтивъ очевидности. Но почти
столько же основаній, чтобы истиною было противоположное.
Однако возможно, что эти внутренніе голоса исходятъ изъ чеетныхъ ил-
люзій, поддерживаемыхъ привычкой, и что міръ—только
забавная феерія, о которой не заботится никакой богъ. Нужно
устроить такъ, чтобы мы были неправы съ точки зрѣнія обѣихъ гипо-
тезъ. Нужно слушать эти внутреннія голоса, но такъ, чтобы при
истинности второй гипотезы мы не· были слипгкомъ обмануты...
Разумнѣе всего мудрость, сообразующаяся съ двумя возможг
ными рѣшеніями дилеммы,—средній путь, на которомъ не
придется говорить: Ergo erravimus. Особенно для другихъ нужно
обращать вниманіе на мелочи. Для себя можно рисковать, но
никто не имѣетъ права играть за другихъ. Когда заботишься о
душахъ, нужно выражаться очень осторожно, чтобы, при
верности гипотезы общаго банкротства не сдѣлались жертвами.
Ι η u t г u m q и е ρ а г a t u si Быть готовымъ ко всему—вотъ
въ чемъ, можетъ быть, мудрость. Предаваться сообразно минутѣ

116
0ТРЫВ0ЧНЫЯ ЗАМѢТКИ.
довѣрію, скептицизму, оптимизму, ироніи,—вотъ средство быть
увѣреннымъ, что, по крайней мѣрѣ, минутами былъ на вѣрномъ
пути. Вы скажете мнѣ, что такимъ образомъ нельзя быть вполнѣ
правымъ. Несомнѣнно, но такъ какъ нѣтъ шансовъ, что эта
кватерна достанется кому либо, разумно ограничиться самыми
скромными претензіями. Да, состояніе души, которое Аміель
снисходительно называетъ „епикуреизмомъ фантазіиа, быть можетъ,
не дурно для этого. Въ веселіи та философская сторона, что оно
говорить природѣ: я не считаю тебя серьезнѣе, чѣмъ ты
считаешь насъ; если міръ—дурной фарсъ, веселостью мы дѣлаемъ
его хорошимъ. Съ другой стороны, если вселенной управляетъ
всепрощающая воля, радостнымъ отреченіемъ мы лучше будемъ
отвѣчать намѣреніямъ этой высшей силы, чѣмъ мрачной
строгостью сектанта или вѣчной іереміадой вѣрующаго.
„Освистывайте фарпсеевъ, но отдавайте должное честнымъ
дюдямъ"—сказалъ однажды Аміель. Боже мой! какъ часто
честные люди склонны быть фарисеями, сами не зная этого! Сократъ,
какъ говорятъ, изобрѣлъ иронію. Если это вѣрно, то нужно
сказать, что Аѳинскій мудрецъ сказалъ послѣднее слово философіи.
Дѣйствительно, мы не'допускаемъ, чтобы говорили о философіи
иначе какъ съ улыбкой. Мы обязаны добродѣтелью Вѣчному, но
мы имѣемъ право прибавить къ ней иронію... Слова Августина:
„Domine, si error est, a te deceptisumus"—вполнѣ соотвѣтствуютъ
совремѳннымъ чувствамъ... Мы отказались напередъ жертвовать
интересами нашихъ добродѣтельныхъ побужденій; но мы не
желали бы оказаться смѣшными, слишкомъ считаясь съ ними.
Говоря это такъ положительно, мы боимся показаться попавшимися
въ ловушку, поставленную нашей простотѣ.
Таково было и окончательное мнѣніе Аміеля. За нѣсколько
недѣль до смерти онъ увидѣлъ мудрость. На послѣднихъ листи-
кахъ его дневника встрѣчается слѣдующее прекрасное мѣсто:
„Уже много лѣтъ имманентный Богъ для меня дѣйствитель-
нѣй Бога трансцендентнаго, религія Іова—болѣе чужда, чѣмъ
религия Канта или даже Спинозы. Вся семитическая драматургія
кажется мнѣ плодомъ фантазіи... Религіозная психологія стала
простымъ явленіемъ и попирала свое постоянное, нуменальное
вначеніе. Толкования Паскаля, Лейбница, Секретана кажутся мнѣ
не болѣе вѣроятными, чѣмъ толкованія среднихъ вѣковъ, такъ
какъ они предполагаютъ законченную догму. Мнѣ кажется, что
отъ всѣхъ моихъ иэслѣдоваяій осталась новая феноменологія духа,
интуиція универсальной метаморфозы. Всѣ частныя убѣжденія,
трогательные принципы, формулы, идеи—ничто иное, какъ
полезные для практической жизни предразсудки, но въ то же время
плодъ узости ума. Абсолютъ деталей абсурденъ и противорѣчивъ.
Политическія, религіозныя, эстетическія. литературныя партіи—это
окова для мысли. Наша монада, поскольку она мыслитъ, отдѣляется
отъ границъ времени, пространства и исторической среды; но какъ
индивидуальная и въ виду частныхъ цѣлей, она приспособляется
къ иллюзіямъ эпохи и ставитъ себѣ опредѣленную цѣль".
Эти строки были написаны 4-го февраля 1881 года. Аміель
умеръ въ томъ-же году 11-го мая. У него были свои недостатки,

ГБНРИХЪ ФРВДВРИНЪ АМШЛЬ.
117
но это была одна иаъ наиболѣе сильныхъ спекулятивныхъ головъ,
которыя въ періодъ 1845—-1880 годовъ думали о вещахъ.
Выбранная имъ для изложѳнія своихъ мыслей форма, рукописный днев-
никъ въ шестнадцать тысячъ страницъ, была крайне неудобна.
Благодаря посмертнымъ заботамъ друзей, благодаря Шереру,
который въ совершенствѣ изобразилъ характеръ этой прекрасной
жизни,—мысль Аміеля покажется всѣмъ, интересующимся
проблемами философіи, почти ясной и полной, какъ будто онъ сумѣлъ
составить книгу, т. е. ограничиться.

ОГЛАВЛЕНІЕ.
Οτμ.
I. Аверроэсъ и Аверроизмъ (продолжквіе) . . . 5—61
II. Отрывочный заиѣтки:
Обѣдъ Кельтовъ 3
Валійцы въ Бретани 9
Можно-ли работать въ провинціи? 11
Рѣчь, произнесенная на праздники Фелибровъ въ Со,
21 ігоня 1891 года · . . 17
Праздникъ въ Брѳгатѣ 21
Воспоминания о „Journal des Débats0, 23
Письмо къ Вертело 33
Нисколько словъ о выставкѣ 38
Тысяча восьмисотълѣтняя годовщина разрушенія
Помпеи 40
Исповѣдь философа · 49
Отвѣтъ на вступительную рѣчь по поводу принятія во
Французскую Академію Жюля Клареси .... 66
Французскій языкъ 79
Рѣчь, произнесенная въ Монморанси при перенесеніи
праха Мицкевича 84
Викторъ Гюго 87
Жоржъ Зандъ 90
Кузенъ 92
Гортензія Корню . . . . · 94
Софія, королева Голландіи .101
Рѣчь, произнесенная на похоронахъ Эрнеста Гаве . . 104
Генрихъ-Фредерикъ Аміель 106