Юность №01 за 2024 год

Теги: журнал литературно-художественный журнал общественно-политический журнал журнал юность

ISBN: 0132-2036

Год: 2024

Похожие

Справочник по производству стекла 01

Сталинское метро

Иностранная литература, 1975-1984. Указатель содержания журнала

НФ. Сборник научной фантастики 31

Текст

Литературно-художественный
и общественно-политический журнал

УЧРЕДИТЕЛЬ:
АНП «Редакция журнала
“Юность”»
«ЮНОСТЬ» —
зарегистрированный
товарный знак.
Правообладатель —
АНП «Редакция журнала
“Юность”»

Выходит с июня 1955 г.
№ 1 (818) 2024

unost.org
юность.рф

ОБЩЕСТВЕННЫЙ СОВЕТ:
Дмитрий Бак
Павел Басинский
Зоя Богуславская
Алексей Варламов
Евгений Водолазкин

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
Сергей Шаргунов
ЗАМЕСТИТЕЛЬ
ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
Татьяна Соловьева
ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ
ДИРЕКТОР
Анастасия Петрова
РАБОТНИКИ РЕДАКЦИИ
Анастасия Абрамова

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР:
Сергей Александрович
Шаргунов

РЕДАКТОР-КОРРЕКТОР
Юлия Сысоева
РАЗРАБОТКА МАКЕТА
Наталья Агапова
ВЕРСТКА
Наталья Горяченкова

Выпуск издания
осуществляется
при финансовой поддержке
Министерства
цифрового развития, связи
и массовых коммуникаций
Российской Федерации

Подписные индексы:
каталог «Почта России» —
П1972,
объединенный каталог
«Пресса России» — 71120

Лиц. Минпечати № 112.
ISSN 0132-2036
Наша почта:
info@unost.org
Наш сайт:
unost.org
юность.рф
Мы в социальных сетях:
https://vk.com/unost_journal

«ЮНОСТЬ»
© С. Красаускас. 1962 г.
На 1-й странице обложки
рисунок
Марины Павликовской
«Русский балет»

Адрес редакции:
125047, Москва,
ул. 1-я Тверская-Ямская,
д. 8, стр. 1
Для почтовых отправлений:
125047, Москва,
а/я 182, «Юность»
Тел.: +7 (499) 251-31-22

Редакция не имеет
возможности вести
переписку с авторами.
Рукописи
не рецензируются
и не возвращаются.
Авторы несут
ответственность
за достоверность
предоставленных
материалов.
Мнения автора
и редакции могут
не совпадать.
При перепечатке
материалов ссылка
на журнал «Юность»
обязательна

Отпечатано
в ООО «Типография
«Миттель пресс»
Москва,
ул. Руставели, д. 14, стр. 6.
Тел./факс:
+7 (495) 619-08-30,
+7 (495) 647-01-89
E-mail: mittelpress@mail.ru
Тираж 3 500 экз.
Формат: 60 x 84/8
Заказ №

Юность № 1
Январь 2024

Содержание

ПОЭЗИЯ
6

АН ДРЕ Й ЕР Е М Е Е В

И ВАН Е РЕМ Е ЕВ

ОЛЬ ГА Н А ДТО ЧИ Й

ПРОЗА
14

ВАЛЕ Н ТИ НА ТА НГ ИЕ ВА
ХОЛОДН Ы Й КО Ф Е С КО Р ИЦ ЕЙ

АЛЕ КСА Н Д РА КО Р Н ИЕ НКО
Н ЕЗН АКО МЦЫ

ОЛЬГА И Ш М ЕНЕВА
ПА РОМ ЩИК

И ГОРЬ Р ОДИ О НО В
ЛЁ ХА

АН АСТАСИ Я К АР ПО ВА
ОБЛАСТЬ С ЕРДЦА

Б ОРИ С ЛЕ Й БО В
БАШН Я «Д»
СЛА ДЕН Ь К ИЙ ВАЛ У Н
СЫН ПОЛКО ВН И КА

ЛЕ РА М АК АР О ВА
ПЛАТО

ДЕН И С ЛУ К Ь Я НО В
Ж ИЗ НЬ Е ГО — Б О Р Ь БА

ВЕ РА С ОР О КА
БАТОН , П РА НА Я МА И СИ Н ИЙ К ИТ

МА РИ Н А МИ ША Н ИНА
ПЛАЧЬ, П АПА !

Юность № 1
Январь 2024

Содержание

ЗОИЛ
62

Р О МА Н СЕ НЧ ИН
В ИЗУАЛ Ь НО СТ Ь С ДУ Ш ОЙ

Ю Р И Й СА ПР ЫК И Н
ЭТО Е ЩЕ Н ИЧ Е ГО

ТАТ Ь Я НА С ОЛ О ВЬ Е ВА
РЕА Л Ь НО СТ Ь НО ВО ГО МИ РА :
К Н И Ж НЫЕ НО В ИНК И Я Н ВА Р Я

Д ЕН ИС Л У К Ь Я НО В
П ОЖ А Л УЙ СТА , НЕ КО Р М ИТ Е ЭТ И Х П Т ИЦ
Д РАКО НЫ И К АБА НЫ С Р ЫВА ЮТ В Ы ГОД Н ЫЕ БРА К И:
ФА НТАСТ ИЧ ЕСК ИЕ КН И ЖН ЫЕ Н ОВ И НК И

Юность № 1
Январь 2024

ПОЭЗИЯ
П УБЛИ КА Ц И И В РА МК А Х
СОВМЕС Т НО ГО П РО Е КТА ЖУ Р Н АЛ А
С АС СО Ц И АЦ ИЕ Й СО ЮЗ О В П И САТЕЛ ЕЙ
И ИЗД АТ ЕЛЕ Й РО СС И И (АС П ИР)

Андрей Еремеев

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Поэзия

***

АНДРЕЙ ЕРЕМЕЕВ
Священник Русской православной церкви. Родился
в Северной Осетии, служит
в Никольском храме
г. Прохладного КабардиноБалкарской Республики.
Окончил Владикавказское
художественное училище,
Кубанский государственный
университет (факультет
художественной графики),
Ставропольскую духовную
семинарию. Художник, поэт,
автор-исполнитель, участник
фестивалей бардовской
песни. Двадцать пять лет
преподавал изобразительное
искусство детям. Печатался
в периодических изданиях
и сборниках прохладненских
авторов.

Льет туман седьмой репейник ночи
Луч ползет сквозь паутину рук
Между нами ветер многоточий
И свечою вычеркнутый круг.
Дни сравнимы с горьким шоколадом
В глубине протянутых шагов
Как цветы склоняются над садом
Пятна разноцветных облаков
И скользят по синей фреске неба
Над горой и лезвием реки
И людьми уже наполнен невод
И слова в блужданиях легки
Сладок свет как путь чужой печали
Всем — одно основа из основ
Даже то что виделось вначале
Все лишь тайна умерших цветов
И плывет не ведая признанья
К берегам покинутым для нас
Маленький кораблик без названья
Черной точкой выгоревших глаз.

Счастье

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Поэзия

СЧАСТЬЕ
Золотые монеты листвы
Подаянье сырой земле
Вечереет. Горят костры
И картофель пекут в золе
А в пергаментной тишине
Скрипка ищет свою звезду
Но она глубоко на дне
Поселилась в большом пруду
Ее видел седой рыбак
С загорелым как медь лицом
Тот что ходит с утра в кабак
И слывет большим гордецом
Он однажды забросив сеть
До звезды добраться не смог
А поймал лишь пустую клеть
Тину и дырявый сапог
Навсегда оставив кабак
Продал он и лодку и сеть
Выбрал скрипку старый рыбак
И она ему стала петь
О звезде на песчаном дне
В том пруду покрытом листвой
И о том что в один из дней
Мы найдем свой земной покой
Счастье — жить у своих корней
Быть певцом земли и травы
Пусть до самых последних дней
Ветер бьет в барабан листвы

Андрей Еремеев

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Поэзия

***
Какие краски прячутся в цветах
Увиденных и сорванных случайно
На гладких зеленеющих холмах
Где в каждом звуке лилии и тайна
Мы выросли из старых детских книг
Из рыжих апельсинов на перроне
Река качает лунный золотник
И Божий мир по-прежнему огромен
А я хочу причастия дождей
И пряники медовые на Пасху
Кормить с ладони рыб и лебедей
И пить лучей таинственную краску
Она проникнет в комнату как тать
Кусочком счастья в сумрачную залу
Так невозможность заново начать
Перетекает в светлое начало
Прощаемся в полуденных цветах
С киперами и запахом шафрана
Волнующее Слово на губах
Явилось прежде всякого обмана
Среди бессонниц тернии и пни
Дары волхвов да высохший шиповник
И мы с тобой совсем-совсем одни
Лишь дождь стучит в разбитый подоконник

***

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Поэзия

***

ИВАН ЕРЕМЕЕВ
Родился в 1999 году
в г. Прохладном КабардиноБалкарской Республики.
С раннего детства писал
стихи.
В 2017 году в издательстве
Марии и Виктора Котляровых вышел первый сборник
стихов, «Ангел осень»,
в 2021 году — второй сборник
стихов, «Цикорий».
Учился в Православном
Свято-Тихоновском гуманитарном университете
и Волгоградском государственном университете.
Прошел службу в ВС РФ
и в 2023 году поступил
на военную службу
по контракту. Продолжает
писать стихи.
Любимые поэты — Кайсын
Кулиев, Ф. Лорка, А. Твардовский, А. Еремеев.

Окутано небо зноем,
Тяжелой жарой летучей;
Секунды решили — строем —
Прикинуться днем тягучим.
В ореховом купоросе
Цикады звенят, как пули,
И мякотью абрикоса
Наполнено небо июля.

ОСЕНЬ
Лунное блюдо сиренью зачахло
В небе стеклянном.
Ночь опьянела, опухла, пропахла
Терпким каштаном.
Поздняя осень, и вечерами
В лужах остывших
Кассиопея сжимает руками
серые крыши.
Знаешь, за городом ржавчиной мокрой
Лес закипает.
Звезды поблекли, поле поблекло,
И улетают
Птицы на юг, там, где месяц смеется
В пятнах жирафьих.
И исчезает в блестящих на солнце
Бронзовых ставнях.

Иван Еремеев

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Поэзия

В ТЕХ КРАЯХ,
ОТКУДА
РОДОМ Я
Из-за гор, не знающих о смерти,
Слаще и теплее янтаря
Солнце всходит, лучшее на свете,
В тех краях, откуда родом я.
Там увидишь, что дано немногим:
Белоснежным пламенем горя,
Яблони в саду поют о Боге
В тех краях, откуда родом я.
Люди там простые и без лести,
И сосед — пусть не семья — родня:
Дай две жизни — две бы прожил вместе
В тех краях, откуда родом я.
Повелось из старины глубокой,
Где ничто не делалось зазря:
Просто так не говорится слово
В тех краях, откуда родом я.
Будет всяко; примут руки вместе
Дерево сохи или цевья,
Дай лишь Бог не опорочить чести
Той земли, откуда родом я.
Жизнь идет, скупа порой на радость,
Смерть идет — слабее лишь себя.
Я умру — и частью гор останусь
Той земли, откуда родом я.

***

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Поэзия

***

ОЛЬГА НАДТОЧИЙ
Поэт, прозаик, чтец. Родилась в 1988 году в г. Канске
Красноярского края. Сейчас
живет в Санкт-Петербурге.
Автор двух поэтических
книг — «Проверка связи»
и «Веский повод». В 2019 году
в результате успешного
краудфандинга издала
сказку в стихах «Волшебный
Кракатук». Состоит в СанктПетербургском союзе
профессиональных литераторов. Участница Форумов
молодых писателей «Таврида»
и «Липки». Выпускница писательской мастерской Анны
Никольской. Стихи публиковались в «Невском альманахе», журналах «После 12»
(Кемерово) и «Что есть
истина» (Лондон). В 2022 году
прошла в лонг-лист Международного литературного
конкурса рассказа имени
В. Г. Короленко.

Снежная оторопь бабы зимы:
Ветер гоняет размякшее крошево.
Город сыреет, сереет, умыт,
Словно слезами — щемящее прошлое.
Сердце у города так горячо,
Что вместо снега — угрюмое месиво.
Я, как вода, что в канавку течет
Звонко и хлопотно, пусто и весело.

***
Прост уходящий день,
брошен — собаке кость.
Гордость, оставь людей,
будет тогда легко
щурить в просвет окна
глаз, наблюдая птиц.
Новость у них — весна!
Клятва — всему цвести!
Лужам послушен шаг,
шлепает сапожок.
Детская прыть — душа.
Детская суть — прыжок.
Гордости невдомек,
сколько всего вместит
этот простой денек
с клятвой — всему цвести!

Юность № 1
Январь 2024

ПРОЗА

Валентина Тангиева

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза. БЭНД

ХОЛОДНЫЙ КОФЕ
С КОРИЦЕЙ
ВАЛЕНТИНА ТАНГИЕВА
Родилась в 1966 году
в Хабаровске. Сейчас живет
в Краснодаре. Экономист,
который любит рассказывать
истории. Работает копирайтером. Училась на курсе «Как
писать прозу. Искусство
истории» Школы Band.

— Два аффогато.
Я ставлю кружки на стойку и стираю пот со лба.
Вентилятор под потолком еле шевелит лопастями. Сегодня просто африканский зной. Мне
кажется, что даже портрет Хемингуэя на стене
истекает потом.
Наша кофейня называется «Папа Хэм». Владелец, большой поклонник писателя, основательно
подошел к оформлению интерьера и стилизовал
его под гаванский бар. На полках стоят книги Хемингуэя, а сливочного цвета стены увешаны фотографиями Парижа, Мадрида и Килиманджаро, похожей на засыпанный сахаром шоколадный фондан.
Знаменитая фраза писателя про кофе — что
он должен быть черным, как черт, сильным, как
смерть, и сладким, как любовь, — напечатана на
салфетках и одноразовых подстаканниках. Вишенка на торте — огромный портрет Хемингуэя
над кофемашиной. Пока тонкие коричневые ножки
эспрессо стекают из рожка в кружку, я поднимаю
глаза и встречаюсь взглядом с писателем. И начинаю верить, что мир — это хорошее место.
Год работы в «Папе Хэме» сделал свое дело:
я прочла «Прощай, оружие», влюбилась в хемингуэевские рассказы и навсегда заболела путешествиями.
Когда-нибудь я простучу каблуками по брусчатке Монпарнаса, вдохну свежий, с привкусом
14

пыли, ветер Серенгети и выпью рома на пустом
белом пляже под гул прибоя.
Когда-нибудь. Денег на это в кофейне не заработаешь, но теперь я точно знаю, какая жизнь
мне по вкусу. Пока гаванские бары и снега Килиманджаро для меня недоступны, я осваиваю другой совет Папы Хэма: наблюдаю за посетителями
и придумываю истории.
Это мой способ путешествовать: вместо океана — бесконечное море человеческих эмоций
и страстей, кризисов и конфликтов, любви и ненависти, королей и капусты. Человек в море никогда не бывает одинок.
Обычно мне нравится так проводить время. Но
сегодня происходит самое странное и ужасное
путешествие в моей жизни.
Утро начинается с того, что древний кондиционер приказывает долго жить. Вентилятор под
потолком натужно пыхтит, разгоняя густой влажный воздух. Я протираю стойку салфеткой и начинаю потихоньку разглядывать гостей, выбирая
героя моей сегодняшней истории.
Вот две студентки ковыряют аффогато и чертят пальцами по экранам смартфонов. Челки,
очки, короткие юбочки. Нет, неинтересно.
Фрилансер в углу берет уже третий бамбл. Короткие брюки, голые лодыжки и наушники. Я его
немного знаю — эсэмэмщик, недавно стал отцом

Холодный кофе с корицей

Юность № 1
Январь 2024

и теперь сбегает из дому поработать в кафе.
Скучно.
Две туристки, по виду мать и дочь, взяли
по эспрессо. Толстые ноги, пыльные кроссовки и рюкзаки. Фотографируют десерты, хлопают
наклеенными ресницами и хихикают, одинаково
прикрывая ярко накрашенные рты ладонью. Опять
не то.
А вот пара средних лет возле окна выглядит
перспективной. Заказали два холодных капучино
с корицей. Кто они друг другу?
Мужчина с копной черных волос наклонился
к своей визави и что-то втолковывает ей. Женщина неловко сидит на стуле, глаза опущены, губы
поджаты. Маленькие пальцы мнут салфетку. Аккуратный пучок, круглое лицо без косметики.
Любовники? Супруги? Отец семейства нанимает
няню детям?
Внезапно на пороге кофейни возникает Лешка — мой друг и одноклассник. Лешка — водила на
скорой. Когда не на смене, заезжает попить кофе
и поболтать.
Он плюхается за стойку и вываливает последние новости. В основном они касаются Лешкиной
новой пассии. Мой друг влюбляется раз в месяц,
поэтому я слушаю вполуха, готовлю кофе и поглядываю на пару у окна.

— Вадик, не надо, пожалуйста. Как мы без тебя?
— Таня, перестань ныть, у тебя же есть работа
в этой твоей биологической лаборатории. Иногда мне кажется, что жабы и змеи тебе дороже
семьи.
— Ты что, Вадик, я очень люблю свою семью! Но
ведь платят мало, ты же знаешь. У детей английский, плавание, все же денег стоит сейчас. Вещи детские дорогие. Маме надо лекарства. Как мы без тебя?
— Перестань плакать! На платок, вытри сопли,
люди смотрят. Черт, кофе! Еще и порезался! Где
тут туалет?
— Господи, прости, давай я застираю.
— Да убери от меня свои руки! И так брюки испачканы. Я в туалет, а ты возьми мне еще кофе.

— Таня, ты должна меня понять. Жизнь проходит,
очень быстро проходит.
— Кофе горчит. Сахар где? Вот, слева возле тебя,
подай сюда, пожалуйста.
— Держи. Ты не хочешь меня услышать. Никогда не
слышала. Постоянно объясняю тебе, для меня
это важно. Как об стенку горох.
— Спасибо, теперь гораздо лучше. А корицы пожалели. Как ты думаешь, есть у них корица отдельно?
— Вон, на стойке. И на меня захвати.
— Давай тебе насыплю. Так лучше?
— И правда, кофе горчит. Таня, почему ты такая
деревянная? Ну отреагируй хоть как-нибудь.
— Вадик, как мне надо реагировать?
— Не знаю, Таня. Мы же столько лет были вместе,
ты не можешь делать вид, что ничего не происходит!
— Вадик, успокойся. Лучше скажи, как мне все
объяснить детям? Что папа ушел к другой женщине?
— Вот это я и хочу обсудить. Давай я буду забирать их на выходные? Они с Ирой познакомятся, Ира классная, она им понравится.
15

Рубрика:
Проза. БЭНД

Что за крик? Я отвлекаюсь от Лешкиных баек на
посетителей. Женщина разбила стакан, а мужчина
порезался. Он, чертыхаясь, бежит в туалет замывать кровь и сладкие пятна с брюк, а она чуть не
плачет.
Я помогаю собрать осколки и вытираю стол.
Женщину трясет. Расстроилась из-за разбитого
стакана? Я хочу подбодрить ее и делаю новый капучино с корицей как комплимент от заведения.
— Ну вот, по твоей милости я поеду на встречу
в мокрых брюках. Ты подумала? Как тебе условия? Алименты тебе и детям, в выходные дети
мои?
— Да, Вадик, я согласна. Я отпускаю тебя. Будь
счастлив.
— Фух, прямо легче стало. Ничего, Таня, все будет хорошо. У тебя все впереди. Лучше уж сейчас, чем еще десять лет друг другу кровь сворачивать, да? Это по-честному.
— Ты прав, Вадик, ты прав.
— Ну и умница. Давай вытри слезы. Черт, ты плачешь, и брюки эти, что-то сердце схватило.
Все, где мой кофе, и я побежал. Так, суд послезавтра, адвокат тебя встретит. Слушай его.
Запомнила?
— Да, Вадик. Я знаю, теперь точно все будет хорошо.
— Фух, душно как здесь. Пока, будь умницей.
Мужчина встает из-за стола, похлопывает женщину по спине и чмокает в макушку. Она не шевелится. Кто же они друг другу?
Мужчина делает несколько шагов к выходу и со
страшным всхлипом валится на пол. Споткнулся?

Валентина Тангиева

Юность № 1
Январь 2024

Изо рта упавшего идет пена. Этого мне еще не
хватало!
Туристки в шоке, студентки визжат, фрилансер
снимает все на камеру.
Я кричу Лешке, чтобы вызывал скорую, и пытаюсь нащупать пульс у лежащего. Пульса нет,
и я торопливо рву рубашку на груди у мужчины.
Все выглядит плохо: бледная кожа со страшно
вздувшимися венами. Нет, дорогой, только не
в мою смену. Я кладу салфетку на рот умирающему… раз, два, три, вдох! Качай его, Лешка, качай!
Раз, два, три, вдох, раз, два, три, вдох!
Врачи вбегают в кафе, отталкивают нас и ставят дефибриллятор. Безжизненное тело подпрыгивает и трясется. Разряд, еще разряд! Пальцы
быстро ломают ампулу, руки у врача в крови, но
он не обращает внимания и вонзает шприц мужчине в грудь. Нет, не получается. Тогда врач с силой
бьет тело кулаком, пытаясь запустить сердце.
Раз, два, три! Слышен треск ломающихся ребер, но
все бесполезно. Человек умер.
Я плачу, уткнувшись в Лешкино плечо, а когда
поднимаю глаза, вижу стоящую женщину у окна.
Она улыбается.
Со стены на нас грустно смотрит Папа Хэм. Кофейня похожа на поле боя: вокруг осколки ампул,
бинты и пятна крови. Тело увозят, посетители
расходятся, а я приступаю к уборке. Ничего не
поделать, люди умирали до тебя и будут умирать
после.

— Знаешь, что мне ребята из морга рассказали?
Мужик, оказывается, перед смертью застраховался на огромную сумму. Теперь та баба, что
стакан кокнула, кучу бабла огребет. Она весь
морг на уши подняла — документы о вскрытии
для страховой требовала. Прикинь, как второй
бабе обидно. Нет кольца на пальце — нет денег.
Дверь за Лешкой захлопывается, а я переглядываюсь с Папой Хэмом и с содроганием вспоминаю улыбку женщины у окна.

Через два дня Лешка снова сидит за стойкой
и лопает очередной эклер. Он привез новости, но
важничает и не торопится.
Я отодвигаю от него тарелку с пирожными:
— Рассказывай. Сначала история, потом сладкое.
Лешка облизывает пальцы:
— Ну, у мужика было слабое сердце, но никто не
знал об этом. Вскрытие показало обширный инфаркт. Видимо, нервы на работе, жара, духота,
плюс кофе.
— Представляешь, это его жена с ним сидела. Помнишь, которая стакан кокнула? Холодная, как
жаба, хоть бы слезинку проронила. А потом начался цирк: еще одна баба приехала, типа вторая жена. Вот она так кричала, что пришлось
укольчик делать. Мужик жил на две семьи, а его
бабы в морге познакомились.
Лешка тихонько подтягивает к себе тарелку
с пирожными, и я слышу его довольное чавканье.
Он доедает, прихватывает свой кофе-аут и вдруг
вспоминает:
16

Рубрика:
Проза. БЭНД

※

Незнакомцы

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза. БЭНД

НЕЗНАКОМЦЫ

АЛЕКСАНДРА КОРНИЕНКО
Родилась в 1987 году
в Смоленске. Окончила МГУ.
Написала два сборника
поэзии. В 2023 году, после
долгого сомнения в своих
силах, начала писать прозу,
пройдя курс в Школе Band.

«Какие цветы говорят, что, извини, дело не
в тебе, дело во мне? Или — извини, так получилось?»
Кирилл стоял перед фейерверком цветов в высоких пластиковых ведрах и не знал, что выбрать.
Желтые цветы — как-то уж слишком избито. Гвоздики? Ну, все-таки не похороны и не Девятое мая. Хм.
— Молодой человек, вам помочь? — обратилась
к нему продавщица, интонация которой говорила: ты стоишь тут уже слишком долго и если
покупать ничего не собираешься, то не пойти
ли тебе вон.
— Скажите, а какие цветы покупают на расставание?
— Вот мужики!
Кирилл сразу понял, что это была ошибка.
— Цветами хочешь откупиться? А годы кто вернет? — Продавщица замолчала, и по лицу ее
было видно, что она смачно выругалась про
себя. — Вот, есть желтые розы, пожалуйста.
Времени уже не оставалось: он сказал Даше,
что будет в восемь. Сегодня опаздывать было
как-то совсем уж неудобно.
— Дайте, пожалуйста, вот этот букет. — Не зная,
что лучше, он показал на самый большой букет,
который состоял из алых роз, каких-то травок
и еще маленького плюшевого мишки, восседающего на всем этом великолепии.
17

Было как-то тошно, но тут, наверное, дело не
в букете, а в том, что нужно было со всем поскорее покончить, а как это сделать лучше всего, он
не знал. Но он знал, что если все пройдет быстро
и без скандалов, то можно еще успеть к пацанам
в бар.
Даша спустилась вниз в десять минут девятого. Кирилл ждал ее в машине у дома, букет лежал
на заднем сиденье.
— Извини, пожалуйста, мне было нечего надеть, —
улыбнулась она и, сев в машину, нежно поцеловала его в щеку.
— Ничего страшного.
— Куда пойдем? — Даша погладила его щеку.
Кирилл посмотрел на нее — она смотрела прямо ему в глаза. У нее были глубокие зеленые
глаза с тонким ободком карего на правом глазу. Кириллу очень нравились ее глаза — добрые,
влюбленные, смотря в них, он казался себе очень
классным. Но сегодня он не выдержал ее взгляда
и отвел глаза.
— Может, поедем в то французское кафе с книжками? Помнишь, я посылала тебе недавно? Там
и журналы есть. И коктейли. Наверное, тебе
тоже понравится. Хочешь туда?
Даша сняла пальто — ей всегда было слишком
жарко в машине — и положила его на коленки,

Александра Корниенко

Юность № 1
Январь 2024

придерживая руками. Кирилл рассматривал Дашу:
старомодное — или это теперь называют винтажным? — платье с огромными, чересчур огромными
розовыми цветами, на правой руке — часы, тоже
какие-то старые, не брендовые. И еще кольцо,
которое она всегда носила — золотое с каким-то
зеленым камушком.
— Да, давай! Надеюсь, там не будет слишком много людей. — Кирилл обернулся к заднему сиденью и протянул Даше букет. — Это тебе!
— О! Спаси-ибо, — протянула она. — А какой повод? Наша годовщина только в сентябре! Ты
опять забыл? — улыбнулась Даша.
— А просто так, без повода, — сказал Кирилл.
«Нет, в машине лучше все это не затевать.
В кафе все спокойно объясню. И уйти будет
проще».
Машина тронулась, Даша стала расспрашивать,
как дела на работе, звонил ли он маме и как посидели с ребятами в баре в субботу. Кирилл отвечал машинально и все прокручивал в голове, как
лучше с ней расстаться. Как все это сложно! Должен быть какой-то сервис по расставанию — чтобы приезжал курьер и доставлял хорошую речь.
«За такое я бы много заплатил, — подумал Кирилл. — Может быть, вообще не бросать ее? Все
не так уж плохо. В кафе ходим, фильмы смотрим».
Он посмотрел на Дашу — она рассматривала букет
и тыкала пальцем в мишку. Ее лицо исказилось
в насмешке и брезгливости.
— Не нравится мишка?
— Нет-нет, очень красивый! — ответила она.
«Нет, надо расставаться. Этот мишка ужасный,
пошлый, а ей норм. Да, были хорошие моменты,
и вроде как уютно с ней, но и пацанам ее особо
не покажешь, и что-то не то. Если бы мать с отцом
разошлись вовремя, не было бы этих постоянных
ссор». Кирилл сжал губы и немного зажмурился от
боли. Нет, все правильно.
Он открыл глаза и увидел летящую на них машину. Время застыло и было слишком быстрым
одновременно. Кирилл резко вывернул руль, пытаясь уйти от столкновения, и в ту же секунду
почувствовал оглушающий удар. Он не понимал,
что происходит, и не почувствовал боли. Огромный джип, вылетевший со встречки, под углом
впился в его машину, и их закружило на дороге,
прежде чем все застыло в какой-то страшной,
чрезмерной тишине. Прошла, возможно, пара секунд, а может быть, пара часов.
Кирилл почувствовал невыносимую боль в руке.
— Даша, Даша, ты как?

Удар встречной машины пришелся прямо на
нее. Зажатая подушкой безопасности и искореженным железом автомобиля, она была в уродливо
неестественной позе. Букет рассыпался от удара, и лепестки лежали на ее безжизненных плечах. Безвкусный мишка, залитый кровью, валялся
на полу.

Рубрика:
Проза. БЭНД

— Я не поеду, я не имею права. Иди ты! — Кирилл
сбросил звонок.
Макс был его лучшим другом с детства. Он
все говорил правильно: надо ехать на похороны.
И Ростовская область — не Владивосток. День на
поезде.
«На самолете не полечу, в поезде хотя бы можно весь день бухать», — думал Кирилл, осушая
очередную бутылку мартини. В голове его гудело
непрерывно с того момента, как скорая сказала,
что все, она умерла, это точно. Сначала он не верил, ругался с ними, спорил, хотя и видел прямо
перед собой ее тело. Все это было в тишине: ни
сирены, ни шум автомобилей в образовавшейся
пробке, ни рыдания девицы из врезавшейся в них
машины, ни слова, роящиеся вокруг, ни его собственный голос не пробивали этой подземной,
бездонной тишины. Но когда он принял, что она
мертва, начался гул.
Ее куда-то увезли, больше он ее не видел. Машину тоже куда-то увезли. А его увезли в больницу, наложили гипс на треснувшее запястье,
вкололи что-то, надавали таблеток и отпустили.
Дома почти не было ее вещей, чаще всего он
бывал у нее. Была пара книжек, какое-то белье
и свитер. Картина, которую она нарисовала, —
пейзаж с деревенским домом.
«Как хорошо, что я ее не люблю, — крутилось
в его голове. — Это просто шок, это просто травма. Любой бы был в шоке. Это несчастный случай.
Если бы только мы расстались неделю назад…» Его
затошнило: то ли от этой мысли, то ли от третьей бутылки, то ли от того, что он ничего, кроме
обезболивающих, не ел уже больше суток. Кирилл
потянулся к телефону — надо позвонить Максу. Но
извиняться не было сил. Может, позвонить маме?
Он нашел «мама» в «контактах». Нет, это будет
истерика, не стоит. Затошнило еще сильнее. Кирилл лег и закрыл глаза, быстро утонув в мучительном, безжалостном сне.
Запах поездов на Казанском вокзале мешался
с запахом шаурмы и шумом бурлящей толпы. Всем
куда-то надо. И Кириллу тоже было надо. Очень

Незнакомцы

Юность № 1
Январь 2024

не хотелось, но надо. Он никогда не встречал ни
Дашиных родителей, ни бабушки и дедушки. Всетаки у них было все не настолько серьезно. Почему его вообще пригласили? Откуда взяли его
номер? Конечно, полтора года вместе, наверное,
они думают, что это серьезно. Кирилл не знал,
что именно Даша рассказывала семье, и никогда особо этим не интересовался. Если бы они
расстались заранее, то и не надо было бы ехать.
А теперь надо не только ехать, но еще и что-то
скрывать, что-то изображать. Опять подступила
тошнота. Он погладил очертания бутылки виски
в рюкзаке — хорошо, что не забыл.
Успел. Третий вагон, девятое место. Верхняя
полка. Кирилл с детства любил верхнюю полку.
Там можно было лежать на животе и смотреть
в окно, удивляясь, как быстро пролетают столбы и как медленно движутся поля, пока родители
о чем-то спорили внизу. Это самое лучшее место.
Там даже есть своя лампа с палочкой-выключателем, ей можно кликать туда-сюда, туда-сюда
и больше ничего не слышать. Поезд тронулся.
В купе уже сидели двое — женщина, явно старше Кирилла, с морщинами и уставшими глазами,
и тощий рыжий парень, длинный, больше матери.
Он вежливо улыбнулся им, поздоровался и хотел
сразу залезть на свою полку, улечься и уставиться в телефон на следующие несколько часов. Он
вытащил лесенку, схватился левой рукой за ручку на стене, попытался как-то ухватиться правой
рукой за верхнюю полку, но соскользнул из-за
гипса и из-за пронизывающей боли.
— Как же вы полезете туда с гипсом? — сказала
женщина. — Тут внизу место свободное. Может,
никто и не подсядет уже. Садитесь, садитесь
тут.
Кирилл рухнул на сиденье. Откопал в сумке
обезболивающие и быстро проглотил, запив виски.
— Может, вам воды? — Женщина протянула ему бутылку.
— Спасибо!
— А хотите чаю?
Кирилл этого и боялся. Сейчас начнется разговор. Он совсем не хотел ни с кем общаться.
— У нас и курочка есть, и помидоры. Сережа, достань-ка пакет. А я пока схожу к проводнице,
попрошу чаю.
Кириллу было рассказано все в подробностях:
учительница, поздний ребенок, муж военный,
инфаркт, едут к бабушке, в школе отпросились.
Холодная, невероятно вкусная курица из фольги
была съедена, Кирилл уже два дня ничего не ел.

Потом настала очередь вопросов о нем. Хотелось
рассказать двум этим случайным людям все, что
билось о стенки его черепа изнутри. Но что они
поймут? Кирилл и сам ничего не понимал.
— О! Вы менеджер по рекламе? Сережа, вот видишь? Менеджер. Расскажите Сереже про вашу
работу, пожалуйста. Он вбил себе в голову,
что будет поступать на художника. Ведь даже
в художественную школу не ходил. Да, рисует
хорошо, красиво, но разве художником проживешь? Ведь надо же на что-то жить! Надо семью
кормить.
— Моя девушка была художницей, — неожиданно
вырвалось у Кирилла. Он запнулся, испугался
предательского «была». — Бывшая девушка.
— Да? И как? — Лицо парня, кажется, первый раз
за вечер, потеряло свой недовольный, скучающий вид.
— Ну, хорошо. — Кирилл не хотел об этом говорить, не хотел об этом думать.
— Но ведь денег-то там никаких нет? На что жить?
— Ну, она продавала картины иногда. Выставка
была недавно. Вообще ей очень нравилось рисовать, она иногда просыпалась ночью и начинала что-то в блокноте зарисовывать. И сияла
вся… — Кирилл резко замолк. Незачем об этом
говорить. — Да, денег немного, но она графическим дизайном подрабатывала. Знаете сайт
«Теремка»?
— Офигеть! Как круто! Мам, видишь? — Сережа засиял.
— Эй! Следи-ка за языком! Ну а ваша-то работа
наверняка лучше? Вы вот явно хорошо зарабатываете.
— Да, все устраивает. Стресса много. Но весело.
Иногда. — Кирилл налил виски в пустой стакан
от допитого чая. — Хотите?
— Давайте. Сереже нельзя.
— Я знаю, мам! А можно картины посмотреть, у вас
есть на телефоне?
— На телефоне нет… Могу в интернете показать.
После распития на пару с соседкой бутылки
очень дорогого виски Кирилла быстро стало клонить в сон. Почему-то виски было не жалко, и почему-то было впервые за несколько дней тихо
в голове. Он заснул и долго-долго спал, впервые
не видя лепестки, падающие и падающие на плечи,
не видя Дашины зеленые глаза и не погибая сам
опять и опять…

Рубрика:
Проза. БЭНД

Приехал. Ростов-на-Дону, как тепло. Уже и деревья расцветают. И как все дешево. И все гхэка-

Александра Корниенко

Юность № 1
Январь 2024

ют. Даша тоже гхэкала, и это немного раздражало.
Нет, о мертвых или хорошо, или ничего. Кирилл
постоянно одергивал себя.
Доехав до Азова на такси за какие-то смешные по московским меркам деньги, он нашел
свой отель, который оказался просто роскошным — удивительно для такого провинциального
городка. Там даже был бассейн. «Сейчас бы коктейльчик — и в бассейн, а потом еще и в сауну. Так
давно не было отпуска. Похороны, я приехал на
похороны», — опять одернул себя Кирилл. Он все
же купил бутылку чего-то в баре, взял наверх,
быстро выпил и опять падал, падал и падал в свой
повторяющийся сон.

и как-то по-взрослому плакал. Пока копали могилу, он сам подошел к Кириллу и сказал:
— Ты Дашин жених?
Кирилла удивили и «ты» от такого маленького мальчика, и слово «жених». Он вспомнил, что
слышал его от Даши, когда она говорила про чьего-нибудь бойфренда, и ему всегда эта старомодность претила.
— Я? Ну... да.
— Я Игорь. Приятно познакомиться. — Мальчик
протянул Кириллу руку, сначала правую, потом, посмотрев на гипс, быстро и невозмутимо — левую.
Кирилл пожал ее, такую маленькую, холодную,
мокрую от дождя.
— Тебе очень повезло.
— Повезло? — Кирилл изумился и разозлился.
— Ты, наверное, каждый день общался с Дашей.
А я только по телефону, всего раз в неделю.
А приезжала она только летом. А раньше я был
маленький и не помню. Даша — мой самый лучший друг. Не знаю, что дальше делать. — Мальчик опять тихо заплакал.
Кирилл не знал, что надо было делать. Он похлопал мальчика по плечу.
— Ужасно, это все ужасно, — сказал Кирилл.
— Да, — тихо ответил мальчик и отошел от Кирилла, подошел к Дашиной сестре и, обтерев
мокрую руку о свой костюмчик, взял ее за руку.
«Что я вообще тут делаю?» — думал Кирилл. Он
хотел провалиться сквозь землю, хотел закрыть
глаза и исчезнуть с этих похорон, из этой семьи
и из этой истории. Он зажмурился изо всех сил,
но ничего не получилось. Гроб опускали в землю,
люди вокруг плакали.

Кирилл стоял в цветочном магазине и смотрел
на цветы, толпящиеся в высоких ведрах, не зная,
что выбрать.
— Cынок, ты на свидание или на день рождения
такой нарядный?
— На похороны.
— Ой-ой-ой. Бедный мальчик.
— Спасибо.
— Есть гвоздички. По пятьдесят рублей штучка.
Есть гладиолусы, но по сто пятьдесят, зато посолиднее. Кого хоронишь?
— Хм. Знакомую. — Он задумался. Какие цветы она
любила? Пионы, она что-то говорила про пионы. — А у вас есть пионы?
— Пионы на похороны-то не очень хорошо, ведь
мало лежат. Да и нет их, сынок, в мае только.
Приходи через месяц. Ой, вот язык без костей.
Прости, сынок.
— Ничего страшного. Дайте вот эти белые лилии.
— Эти очень дорогие. По тысяче сто!
— Ничего. Дайте десять штук, пожалуйста.
Гроб был закрытый. Моросил дождь. Народу было
немного. Земля на кладбище была одним огромным
глиняным месивом, прилипала к подошвам и нарастала, нарастала, пока обувь не становилась совсем уж тяжелой и не приходилось счищать этот
огромный уродливый нарост об один из бордюров,
а иногда, стыдливо, об ограды других могил. Дорогие ботинки были испорчены.
Место на кладбище было огорожено низким железным заборчиком с сильно облупленной краской. Здесь уже были две могилы. Наверное, две
прабабушки. Прадедушек не было, видимо, погибли на войне, как и у Кирилла.
Детей на похоронах почти не было, только
один маленький мальчик. Он много, но очень тихо
20

Рубрика:
Проза. БЭНД

После похорон все поехали домой к Дашиным
бабушке и дедушке. В коридоре толпились ботинки, принеся грязь с кладбища. В одной из комнат
их хрущевки был уже накрыт длинный стол, простиравшийся от одного конца комнаты до другого
и заставленный бокалами, салатами и нарезкой.
«Наверное, два стола соединили», — подумал Кирилл. В гостиной сидели и стояли люди, те же, что
были на кладбище, но без верхней одежды. Стало
видно их или невзрачные, или слишком вычурные,
провинциальные наряды. Кирилл еще никогда не
чувствовал себя москвичом так сильно.
Хотя на кладбище Кирилл в основном смотрел
в пол, теперь, в тепле и ближе к концу его пытки,
он принялся разглядывал людей. Сначала он заметил маленького Игоря, ровно сидящего на ко-

Незнакомцы

Юность № 1
Январь 2024

ленях у Дашиной сестры. Усталая, заплаканная,
она нежно обнимала сына, положив щеку на его
голову. Мать Даши была похожа на белую, мраморную статую, а может быть, на призрака. В ее
глазах не было слез, но не было и жизни. Папа
держался получше и общался с гостями, но Кирилла как-то игнорировал. Ни мать, ни отец не
поздоровались с Кириллом, хотя и он с ними не
поздоровался. Вообще-то он с ними не был знаком. Общался он только с сестрой и по эсэмэскам. С ней здоровался, а с ними — нет, как-то
неловко. Может, Даша им говорила, что дела идут
не очень? А может, винят Кирилла в аварии... Но
зачем же тогда позвали?
Если бы они не ехали в это кафе, если бы он
поговорил с ней у подъезда, если бы он не зажмурил глаза на то мгновение. Если бы не купил этот
уродский букет. Если бы они вообще не встретились. Нет. Но если бы только можно было вернуть
время. Как хочется выпить, поскорее бы за стол.
Дашины подруги, которых Кирилл видел только
пару раз, тоже не проявляли к нему большого интереса и смотрели на него совсем без симпатии.
Наверное, она им что-то рассказывала. Но, может,
это просто скорбь. Может, тоже считают, что он
виноват. Общаться с ними желания большого не
было. Хотелось исчезнуть. Кирилл опять зажмурил глаза. Вдруг за руку его взяла чья-то теплая,
немного грубая рука.
— Кирюша, внучек, дай-ка я тебя расцелую. Хочешь, ты поплачь, поплачь. Не держись молодцом. Какое горе.
— Вы же бабушка, да? Как вы похожи на Дашу.
— Да, Надежда Григорьевна. Но можешь звать меня
бабушка Надя.
— Спасибо вам, Надежда Григорьевна.
Она все еще держала его в своих объятиях, маленькая, полная женщина, вроде бы бодрая, но,
кажется, очень старая. Кирилл не умел определять возраст стариков. Его бабушки и дедушки
умерли рано, а другими стариками он никогда не
интересовался.
Надежда Григорьевна выпустила его из объятий и платком, который, видимо, все это время
держала в руках, стала промокать глаза. Он вдруг
увидел то самое кольцо, что всегда носила Даша,
на пальце у Дашиной бабушки и оторопел, уставившись на него.
— Колечко Дашино признал? Какое горе. Мне оно
от матушки досталось, а когда Дашеньке восемнадцать исполнилось, я ей его подарила,
дочек-то у меня не было. Это семейная тра-

диция. Ну, во всяком случае, Даша так сказала, что это будет теперь традиция, что тепло
семьи в этом камушке будет всегда на пальце
носить. Она, а потом дочка ее, или внучка… —
Бабушка начала тихо плакать, не навзрыд, как
ожидал Кирилл, а тихо, устало. — Но вот так
получилось. Дашенька теперь на небе. — Бабушка посмотрела на потолок и перекрестилась.
Кирилл одернул себя при мысли поспорить, что
ни ада, ни рая не существует.
— А кольцо ко мне вернулось. Маме Дашенькиной
его отдали… в морге. — Из глаз опять покатились слезы.
— Да, Даша теперь на небе, — повторил Кирилл.
— Кирюша, мы так тебя ждали, Дашенька столько про тебя рассказывала. А вот как получилось, — дрожащим голосом проговорила Надежда Григорьевна и снова начала плакать.
Кириллу казалось, что плакать сейчас начнет
и он сам. Он ни разу не плакал с аварии, в основном только пил, бредил и злился. Не плакал, когда ее тело увозили, не плакал, когда гроб закапывали в землю. А теперь ему почему-то хотелось
плакать. Может быть, просто жалко бабушку? Что
же Даша говорила им про него?

Рубрика:
Проза. БЭНД

Хотя за столом было не больше двадцати человек, было очень тесно. Все тихо ели. Было очень
вкусно, невероятно вкусно. Потом начались тосты. Кирилл надеялся, что его не заставят говорить тост, он ничего не подготовил. Все говорили
про Дашу, и улыбки перемешивались со слезами.
Рассказывали, как она рисовала в детстве, как
спасла кошку. Как дралась с сестрой, а потом обнималась. Как разучивала стихи. Как лазила на
вишню и собирала ягоды даже с самых дальних веток. Как поступала и плакала по ночам, боялась
провалиться. Как уезжала в Москву с рюкзачком,
как махала из поезда. Как приезжала летом, такая модная, нарядная, как москвичка. Как привозила всегда чемодан подарков. Как они ждали ее
этим летом и какое горе.
— Кирюша, скажешь пару слов? — Надежда Григорьевна нежно смотрела в его сторону.
Много глаз было направлено на него, а провалиться сквозь землю не получалось. Было невыносимо стыдно. За все. За то, что они все такие
домашние. За все эти добрые слова, которые были
сказаны, за то, что он не имел права здесь находиться, есть эту еду, принимать эти объятия. За
то, что он вдруг, впервые за многие годы, почувствовал себя дома.

Александра Корниенко

Юность № 1
Январь 2024

Протиснувшись между столом и стулом, Кирилл
поднялся с бокалом в руке.
— Мы с Дашей встречались где-то полтора года.
Она была очень доброй. — Кирилл запнулся.
Стыдно за банальность. — Вы знаете… ей всегда было очень жарко в машине. И на улице она
ходила всегда без шапки. А еще она видела во
мне что-то такое, чего я сам в себе не видел…
Я много чего не видел. Я бы хотел, чтобы у нас
было больше времени. Мне очень жаль. Простите меня. Это большое горе.

— Возьми с собой, в поезде почитаешь, а потом
привезешь! И вот еще, я тебе курочку с собой
завернула, еще теплая, держи, там в кулечке
еще хлеб с помидорками.
— Спасибо. — Кирилл чувствовал, что хочет сказать намного больше, но не знал, что сказать.
Он не понимал, почему о нем заботятся. Он не
понимал, как он может вернуть эту книжку обратно. Он не понимал, почему ему, незнакомцу, доверяют такую ценность.
— Ох, Кирюша, как она тебя любила. Приезжай
еще, внучек. Приезжай. И звони. Это и твой дом
теперь. Ну, посидим на дорожку.
Кирилл помахал машущим ему из окна Надежде
Григорьевне и Петру Ивановичу, сел в такси, пристегнулся и начал рыдать.

Люди стали постепенно вставать из-за стола,
кто-то переместился в гостиную, кто-то остался еще поговорить и выпить. Кирилл искал свое
пальто, пытаясь откопать его среди огромного
нароста верхней одежды на стене в прихожей.
— Хочешь посмотреть ее альбомы, внучек? —
вдруг со спины спросила Надежда Григорьевна.
— Я бы с радостью, но мне уже надо ехать на поезд. Ну, сначала в гостиницу за вещами. А потом на поезд.
— Что ж, уже? Так быстро? Вот голова дырявая!
Ведь я тебе не показала, какую книжку мне
сделала Дашенька! Сейчас я ее найду. Подожди
минутку. Петя! Иди-ка сюда!
Подошел Дашин дедушка, Петр Иванович. Высокий, худощавый старик в пиджаке с медалями. Кирилл протянул ему руку, молча показывая и объясняя, что правая рука в гипсе. Дедушка взял его
левую руку в обе ладони и крепко пожал.
— Хорошо сказал за столом, от души. Скучаешь по
Дашеньке? — спросил дедушка. — Ты держишься
неплохо, видно, что сильный парень.
Кирилл вспомнил выпитое, тошноту, бред, свое
«Хорошо, что я ее не люблю». Петр Иванович как
будто бы и не ждал никакого ответа и продолжал:
— Ну как такое пережить? Мужчины не плачут, но
я плакал и плакал. И сейчас плачу. — Он запнулся и смахнул слезу. — Дарья наша была
просто ангел. Неземной доброты. А какая красавица! Наша гордость.
Кирилл не успевал ничего отвечать, только
кивал головой.
— Вот ее книжка! — Бабушка вернулась, протянув
Кириллу самодельную книжку, сделанную из
сложенных пополам листов бумаги, аккуратно
переплетенных тонкой пряжей.
На обложке было нарисовано солнышко и печатными буквами, сжимающимися ближе к краю
бумаги, написано «Бабушке Наде от Даши, с любовью. 15 причин бабушка самая лучшая в мире».
22

Рубрика:
Проза. БЭНД

※

Паромщик

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза. БЭНД

ПАРОМЩИК

ОЛЬГА ИШМЕНЕВА
Родилась в небольшом
поселке на юге Челябинской
области. Окончила Магнитогорский государственный
университет. Сейчас живет
в Нижневартовске, работает
инженером в проектном
институте. Выпускница

Пить хочется. Я стою на коленях на речном
берегу и пытаюсь зачерпнуть ладонью воду, но
стоит только опустить руку, как вода расходится, обнажая дно, и пальцы упираются в песок. От
бесплотных попыток меня спасает настойчивый
звонок в дверь. С трудом разлепил глаза: в телефоне несколько пропущенных звонков от Элины
и пара «цветистых» сообщений от Илюхи. Элину
в такую рань сможет поднять разве что распродажа в Louis Vuitton и уж точно не желание увидеть
бывшего любовника. Натянул халат и поплелся
к двери. Коренастый Илюха загородил собой весь
проем. От него несло здоровьем, энергией и свежестью осеннего утра. Меня затошнило. Илюха вошел и оглядел беспорядок.
— Доброе утро, богема? — издевательски спросил
он и расплылся улыбкой человека, незнакомого с похмельем. Этим утром уж точно.
— Отвали, — огрызнулся я и потащился в ванную.
Илюха пошел следом. Захватил по пути пустую
бутылку и стал нарочито-внимательно изучать ее:
— Что на этот раз: творческий кризис или несчастная любовь?
— Творческий кризис из-за несчастной любви, —
прошипел я сквозь зубную щетку.
— Как имя чаровницы? Эльмина? Жасмина? Нет, подожди, наверняка какая-нибудь Ирма. Всегда удивлялся, почему у твоих баб такие сложные имена.
23

литературных курсов EWA
и писательской школы
Band. Написание истории
считает возможностью
прожить кусочек альтернативной жизни и прочувствовать то, что остается
за рамками повседневности.

Я потянулся к бритве, но явно переоценил
силы, поэтому ограничился умыванием.
— Короче, собирайся, я купил тебе билет на поезд — ты сегодня уезжаешь.
— Ты совсем рехнулся? Какой билет? Куда? — раздраженно бросил я.
— Как там у вас, интеллектуалов, говорят: в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов, — прогундел он.
— Слушай, давай ты испаришься, а? У меня работы
полно и башка как колокол.
Илюха перестал кривляться.
— Егор, вот рисуешь ты чубриков для «стрелялок», зарабатываешь нормальные бабки, ну
чего тебе не хватает? — Он пнул мольберт с незаконченным наброском. — Бросил бы уже свои
творческие закидоны и практические запои.
Нормальную девчонку бы нашел. Катю, Таню,
Лену. Нет, тебе фиг знает чего всегда надо. Собирайся, говорю. Одежду теплую возьми. Носки
шерстяные. Ты знаешь, что такое шерстяные
носки?
— Илюх, я сейчас свое лицо от пятой точки отличить не в состоянии, а ты мне загадки загадываешь. Не пошел бы ты туда, где солнца не
видно? — окончательно разозлился я.
Но Илюха уже достал рюкзак и невозмутимо
рылся в шкафу.

Ольга Ишменева

Юность № 1
Январь 2024

— Мы тут с ребятами на сплав ездили, — выглянув
из-за дверцы, сказал он. — По реке покатались:
костерок, банька из палатки, супчик из тушенки. Все как доктор прописал. Река широченная,
по берегу утесы. Сосны в три обхвата. Деревеньки полувымершие вдоль побережья. У местных самогоночкой разживались. Колоритные,
я тебе скажу, люди. Вот я и решил: отправлю-ка
моего богемного друга в передвижники. Пока
он от «благородного» тут не загнулся. Поэтому хватит ныть. Бери карандаши и альбом для
рисования. «Доширак» и колбасу я купил. Даже
в газету завернул, чтоб ты сразу атмосферой
проникся. Собирайся. Поезд в три.
Я попробовал что-то еще вякнуть, но Илюха
будто оглох.
После двух кружек кофе его идея перестала
казаться фантастической. А после половины пиццы обрела реальные черты.
В два пятьдесят мы стояли на перроне, и Илюха
нахлобучил мне на голову идиотскую фиолетовую
шляпу с красной лентой на тулье.
— Вот! Теперь настоящий столичный франт, — гоготнул он. — Развлечешь местных, пусть хоть
над тобой поржут. А то жизнь у них не больно
веселая.
Через двадцать минут, кое-как расстелив постель, я улегся на полку купе. Через минуту заснул и проспал восемнадцать часов подряд.

— Садись, подкину до развилки — сам до ночи не
доберешься. А ночью в лесу ох как любят таких
вот заезжих гастролеров пожрать, — подмигнул он.
Я сел. В салоне пахло машинным маслом вперемешку с ядовитым ароматизатором. На пыльной
панели сидела фигурка бульдога и утвердительно кивала мне башкой.
— Ты к кому в Набережном? У нас там тридцать
дворов всего. Я всех знаю и ихних родственников тоже, которые приезжают. Чужие к нам не
наведываются.
— Ни к кому. Художник я. Рисовать вашу речку
приехал. Говорят, у вас красиво очень.
Парень подозрительно посмотрел на меня
и переключил скорость. Машина нервно дернулась
и, получив чуть больше свободы, покатилась быстрее.
— Странный ты, — спустя несколько минут сказал
водитель. — Надоело в городе? Решил проветриться?
— Можно и так сказать, — ответил я и отвернулся
к окну.
Но парень был прав — куда и к кому я еду?
Когда спросил у Илюхи, тот только загадочно
усмехнулся и сказал: разберешься на месте. Но
день не бесконечный и ночевать в лесу, особенно после намека на «гостеприимных хозяев», не
улыбалось.
— Подскажи, к кому попроситься переночевать
можно? На пару дней.
— А наличные есть? — хитро прищурился парень.
— Есть.
Прошаренный Илюха действительно сунул мне
несколько купюр под подкладку шляпы. Хорошо,
что я не выкинул ее, когда вышел с поезда.
— Тогда у меня можешь перекантоваться. Нужник
на улице, сразу говорю. Деньги вперед.
Я протянул ему пятитысячную, и парень ловко
спрятал ее в карман.
— Как тебя зовут-то, художник?
— Егор.
— Ну, здорово, Ягорушка. Я Димас. — Он протянул
мне загорелую ладонь со следами машинной
смазки.
Мы проехали еще несколько километров, и Димас лихо зарулил на обочину.
— Мне еще до райцентра махнуть надо, так что
ты давай, погуляй немного. К вечеру приходи
к дому с зелеными воротами. В палисаднике
у меня два гладиолуса еще не отцвели — не заблудишься.

— Подвесной кардана развалился, — сказал шофер, вылезая из-под автобуса. — Говорил же
механику: закажи! Теперь стой здесь, корми
комаров.
Я вышел из автобуса и огляделся. С обеих сторон шоссе стоял плотный хвойный лес, кое-где
разбавленный багряно-желтыми мазками листвы.
Небо хмурилось, но воздух был теплый. Я не стал
дожидаться починки автобуса и зашагал вдоль
трассы, сам не понимая, куда направляюсь. Еще
раз оглянулся на сломанный автобус: он смотрел
мне вслед грустными глазами обреченного животного. Словно хотел сказать: иди и наслаждайся
движением, пока можешь.
Не знаю, сколько километров я отмахал, пока
рядом не затормозила уставшая «газель». Из нее
выглянул молодой парень.
— Эй, мужик, подвезти?
Я оглянулся. Парень усмехнулся:
— Да не боись, все путем. Тебе куда надо-то?
Куда мне надо? Да я и сам толком не знаю.
— Деревня Набережный Утес. Мне вроде туда.
24

Рубрика:
Проза. БЭНД

Паромщик

Димас практически
вытолкнул меня из салона,
и машина, взвизгнув
шинами, умчалась. В первую
секунду я спохватился,
что не обратил внимания
на номер, но потом махнул
рукой.

— Ты меня сейчас разыгрываешь? Какие гладиолусы?
Не то что мне было жаль денег, но, во-первых,
оставаться на улице не хотелось. Во-вторых,
было тупо обидно за развод.
— Ой, да не мороси ты. Спросишь в деревне, где
Димас Соколов живет, — тебе любой пес дорогу
покажет.
— А сейчас куда идти?
— По той тропке спустишься. В реку упрешься,
там разберешься. Лан, некогда мне.
Димас практически вытолкнул меня из салона,
и машина, взвизгнув шинами, умчалась. В первую
секунду я спохватился, что не обратил внимания
на номер, но потом махнул рукой.
Тропинка, застеленная прелой листвой, ныряла
в чащу леса. Плотный влажный воздух был наполнен едва уловимыми звуками: шорохами, легким
треском, вскриками птиц. Но жутко не было. Только обострились чувства и подстегивало азартное
любопытство. По сторонам росли грибы. Мои микологические познания начинались и заканчивались в Амстердаме, поэтому сейчас я узнал только мухоморы. Их жирные крапчатые шляпы весело
разбавляли охристо-зеленую палитру леса. Я настолько проникся величавым безразличием леса,
что разочарованно усмехнулся, когда лес поредел
и вместо избушки с частоколом, увешанным черепами, впереди показалась река.
Но это зрелище было еще сильнее.
Берег, на котором я стоял, порос изумрудной
плюшевой травой. А напротив отвесно поднимались скалы, демонстрируя пласты породы. Сотни
серых, коричневых, охристых оттенков перепле25

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза. БЭНД

тались в природной облицовке огромной стены.
У меня закружилась голова от их многообразия
и гармонии. То там, то здесь на утесах виднелись деревья с причудливо изогнутыми стволами
и раскидистыми кронами. Стальное зеркало реки
отражало пасмурное небо, и лишь мелкая ртутная рябь изредка пробегала по ней. Я невольно
прикоснулся к рюкзаку, в котором лежала упаковка лировских карандашей двадцати четырех
несчастных оттенков.
Пока я разглядывал природные краски, на поверхности реки показался небольшой паром. Он
легко, как игрушечный, скользил по поверхности.
Я спустился с холма и двинулся к реке.
На пароме стоял крепкий высокий старик
в лисьей шапке, с которой свисал хвост. Он отталкивался от дна шестом, двигая посудину к берегу.
Наконец дощатая палуба мягко уткнулась в песок.
— Здравствуйте! — громко сказал я.
Но паромщик не отреагировал, так и продолжая опираться на шест. «Может, глухонемой», —
подумал я, почему-то вспомнив могучего тургеневского Герасима.
— А Набережный Утес на той стороне? — решил задать я контрольный вопрос.
— Ну чего орешь-то? — спокойно ответил дед,
степенно разгибаясь и ставя шест в подставку. — Садись. Скоро обратно пойдем, коли тебе
в Набережный.
Я шагнул на потемневший, но крепкий настил.
Он уютно скрипнул под ногами. Местами виднелись заплатки из свежих досок, плотно вогнанные между старыми и выделяющиеся лишь цветом.
Минут через двадцать паром медленно поплыл на другую сторону. Пейзаж захватил меня.
Сумрачное очарование леса уже рассеялось,
и здесь, посреди широкой глади реки, пришло чувство простора. Неизменным оставалось
только суровое безразличие природы. Ей очевидно нет дела ни до меня, ни до моих мыслей.
Я посмотрел на старика. Он стоял у края парома и смотрел вдаль. Его восточные глаза были
насыщенно-карего цвета, совсем не тронутые
старческой мутью. Седая борода будто срослась
на висках с рыжим мехом шапки, не вызывая извечного диссонанса между оттенками золотого
и серебряного. Добротный коричневый полушубок с остриженным внутри мехом, вероятно,
для облегчения тепловых свойств, лоснился на
рукавах и карманах. Этот лоск не воссоздать
никакими современными технологиями, как бы
ни старались современные модельеры. Он, как

Ольга Ишменева

Юность № 1
Январь 2024

кольца на дереве, выдавал возраст. Сколько десятилетий полушубок исправно служит своему
хозяину? Определить возраст старика было невозможно. По крепости фигуры я дал бы ему лет
шестьдесят. Но почему-то было очевидно, что
ему гораздо больше. Так выглядит хорошо сохранившийся древний идол, когда лежит под толщей
земли. Так и этот старик, законсервированный
в суровой первобытности природы, казался ближе к ней, чем к людям. Пока я размышлял, паром
пристал к противоположному берегу. Идти было
некуда. Даже если Димас кинет меня, то уж какнибудь найду где переночевать. Я где-то слышал,
что люди, живущие в суровых краях, очень отзывчивые. Так уж повелось: сегодня ты помог, завтра
тебе. В одиночку тут не выжить. Кто-нибудь да
пустит в баню или на сеновал. А утром уеду.
— Можно я посижу здесь? — спросил я старика.
Он мазнул по мне взглядом из-под дремучих
бровей, и мне почему-то стало стыдно за свою
кислотную куртку: слишком яркая краска выбивалась из общей палитры.
— Сиди, коли заняться нечем, — скупо ответил
он. Достал из ящика веревку и принялся вязать
узлы.
Я снял куртку и положил под спину. Руки чесались сделать набросок, но я медлил. Казалось,
если я сделаю это без разрешения, то нарушу
очень важную заповедь человеческого уединения.
Старик медленно и обстоятельно щупал веревку
крепкими пальцами цвета красного дерева. Пальцы не разгибались до конца, будто и впрямь были
деревянными, но это не мешало ему ловко переплетать веревку, создавая какой-то замысловатый узор. Рука была огромной, и я непроизвольно
сжал свою: кулак старика был раза в два крупнее
моего.
— А можно я вас нарисую? — неожиданно для себя
спросил я.
— Защем? — переспросил старик, и мягкое башкирское его «щ» придало мне храбрости, словно показывая, что под корой сокрыта мягкая
сердцевина.
— Я художник... — Я замялся, откашлялся: что бы
я сейчас ни сказал, все бы звучало как оправдание, поэтому начинать следовало с правды. — Плохой художник. Но хочу еще раз попробовать стать лучше.
Старик посмотрел на меня. Я никогда не видел
такого взгляда. В его глазах не было ни доброты, ни понимания, ни, напротив, осуждения. В них
была справедливость. Так должна смотреть прав-

да, если она существует. Без ложных оттенков суровости или сострадания. Беспримесная, открытая и честная.
— Так рисуй: вон рещка, вон рущей.
Я достал альбом и послушно вперился глазами
в пейзаж.
Скалистая гряда удивительно графично перекочевала на лист. Я не заметил, как увлекся.
Спустя около получаса я огляделся. Старик возился с рыболовной сетью. Он будто почувствовал
мое движение и вдруг сказал:
— И не сосчитать, сколько годов я здесь служу,
а не видел ни одного одинакового дня. Это хорошо, что ты рисуешь. Дни не повторяются, а память
все не удержит.
— Как вас зовут?
Старик явно был не из разговорчивых, и потому я решил ковать, пока горячо.
— Хароном люди кличут. — Он едва заметно
усмехнулся в бороду, и меня снова обволокло его
мягкое произношение.
— Вы на него совсем не похожи, — сказал я.
— Если камень назвать лодкой, он все равно не
поплывет, — ответил старик. И добавил: — Мать
меня Хайдаром назвала. Говорила, значит «лев».
Его руки остановились на некоторое время. Он
вспоминал. И я тоже ясно увидел женщину с изумительно белой кожей и нежным взглядом миндалевидных глаз. Видение было настолько яркое,
что я тут же сделал набросок: платок, низко прикрывающий лоб, восточные темные глаза, четкий
рисунок губ. И монисто. Не знаю, носила ли мать
Хайдара монисто, но у меня в голове слышался
его мелодичный звон. Карандаш скользил легко,
и женщина оживала — словно в покадровом графическом мультфильме. Женщина за шитьем. Женщина у колыбели. Женщина кормит ребенка грудью.
— А как ваше отчество?
— Булатом отца звали, — глухо отозвался старик
после долгой паузы.
Руки снова его дрогнули, и я понял, что на сегодня разговор окончен.
Насколько я помню, «Булат» означает «стальной»: солнечное, рыжее имя Хайдар, закованное
в сверкающую сталь. Неспроста дрогнули руки
старика.
Я просидел на пароме до вечера. Со стариком мы больше не разговаривали. Из пассажиров
перевезли только угрюмого мужика да молодую
пару: парня с девушкой лет двадцати. Мой альбом
наполнился зарисовками почти на треть. Зубчатые утесы с разлапыми деревьями одного берега.

Рубрика:
Проза. БЭНД

Паромщик

Такую обстановку
я видел разве что
в музеях деревенского
быта. Но мне пришлась
по душе атмосфера
добротной аскетичности.
Я вспомнил свою
квартиру с посудомойкой,
стеклянными столами
и навороченной душевой
кабиной. И сейчас она
показалась мне кукольным
домиком. Впрочем, я и сам
был таким же игрушечным,
для яркости таскающим
на себе куртку цвета,
которого не существует
в природе.

Холмистая гладь с полоской воды — другого. Паром у причала. Руки старика и его неясный профиль в пушистой шапке. Волнистые волосы девушки и наклоненный к ней парень: мне удалось
поймать ее полуулыбку и влюбленный взгляд ее
спутника.
Я оставил альбом на скамье, когда на стоянке решил прогуляться до кустов. Когда вернулся, то увидел, как старик неотрывно смотрит на
белеющий лист. Ветер открыл альбом на странице с набросками женщины. И хотя это были самые удачные рисунки за сегодня, мне стало не
по себе — будто подглядел в замочную скважину.
Старик поспешно отвернулся при моем возвращении. И эта поспешность, ему не свойственная,
меня удивила.
Стало смеркаться, и я засобирался.
— Голодный, поди, — сказал старик, не глядя на
меня.
27

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза. БЭНД

— Есть такое, — не стал отрицать я.
— Пойдем, накормлю.
Дом Хайдара стоял вдалеке от остальной деревни. Потемневший сруб из огромных бревен был
на вид таким же могучим, как хозяин. Дом опоясывал забор из крепкого штакетника. Во дворе было
идеально чисто. Лавка у крыльца с перевернутым
ведром. Метла в углу и прочие хозяйственные премудрости. В сенцах на стенах висели рыболовные
снасти и пучки засохших трав. От них шел пыльнопряный аромат вперемешку с запахом дерева.
Старик обстоятельно обмел сапоги, снял их
и поставил в угол. Я последовал его примеру. Внутри дом состоял из одной большой комнаты и крошечной спальни, вход в которую терялся где-то
за печкой. Все было строго и опрятно. Мебель
была только самая необходимая: топчан, стол,
шкаф и еще мелочи, наподобие лавок и стульев.
Выбеленная русская печь занимала почти треть
комнаты и была нереально аутентична.
Из холодильника «ЗиЛ» с хромированной ручкой Хайдар достал запеченную рыбу, яйца и хлеб.
Я скромно уселся за столом и тихонько рассматривал обстановку. В углу кухни притаился
старый буфет с резными дверками. Резьба была
грубоватая, но рядом с монолитной печью буфет
выглядел почти изысканно. Такую обстановку
я видел разве что в музеях деревенского быта.
Но мне пришлась по душе атмосфера добротной
аскетичности. Я вспомнил свою квартиру с посудомойкой, стеклянными столами и навороченной
душевой кабиной. И сейчас она показалась мне
кукольным домиком. Впрочем, я и сам был таким
же игрушечным, для яркости таскающим на себе
куртку цвета, которого не существует в природе.
Старик пододвинул мне еду:
— Ешь.
На плите заурчал чайник. Хайдар пошелестел
в сенцах травяными пучками и заварил сбор. По
комнате пополз ягодный аромат летнего вечера.
— Пойду курей накормлю, — сказал он и налил
в кружку напиток.
Я остался в одиночестве. Встал, прошелся по
комнате и, не удержавшись, заглянул в спальню.
Там стояла кровать, покрытая лоскутным покрывалом. А на стене висел портрет. Женщина
в национальной башкирской одежде. И молодая
копия Хайдара: мужчина с высокими скулами,
тонкими усами и жестким взглядом восточных
глаз. И да, у женщины по краю головного убора
было видно крошечное монисто. Это была та, ко-

Ольга Ишменева

Этот человек
переносил одиночество
с достоинством, для
которого у меня не было
названия. И если моя
жизнь состояла из цветных
картинок, то его —
из фотографий цвета сепии.
Надо ли говорить, что
в моем альбоме появилась
и юная Арина — смешливая
девчонка с конопушками
по всему лицу и тяжелой
косой вокруг головы.

торую я сегодня так случайно нарисовал. Я загляделся на портрет и не заметил возвращения
хозяина. Удивительно, как большие люди умеют
тихо подкрадываться. Мне стало неловко за любопытство, но старик будто не заметил моего
смущения.
— Мать умерла от горя, — сказал он.
— Это как? — спросил я.
— Отца расстреляли, и она не пережила этого.
Женщина не должна плакать от горя. Только от
счастья.
Меня женские слезы раздражали, но чтобы трогали? Нет. Такого не помню. Да и плакали ли мои
женщины? Скорее истерили.
Хайдар долго смотрел на портрет, а потом его
взгляд скользнул в угол рамки. Там виднелось маленькое фото юной девушки.
— А это кто?
Но он отвернулся и сказал:
— Ложись на топчане. Поздно уже.
Утром я проснулся один. Долго сидел на крыльце с удивительно легкой головой. Мысли не уходили дальше окружающих меня предметов. Рука
сама потянулась за карандашом.
28

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза. БЭНД

Вскоре пришел Хайдар. Принес из курятника
свежих яиц и пожарил их на чугунной сковороде.
Я больше ничего не спрашивал. После завтрака
старик еще какое-то время потоптался по двору, и я сделал несколько набросков: как он метет
двор широкими тяжелыми взмахами. Как прилаживает штакетину. Как сыплет в птичью кормушку
крошки.
Прошли пара часов, и я решил выйти в деревню, чтобы купить продуктов. Объедать старика,
который вел почти натуральное хозяйство, было
неловко.
— Я пойду в магазин. Вам что-нибудь купить?
Он посмотрел на меня почти удивленно и махнул рукой. А потом сказал:
— Купи халвы.
Возле единственного магазина было неожиданно людно. Судя по громкой речи и возбужденным
жестам, жители были чем-то обеспокоены. Но когда они увидели меня, то разом смолкли. В идиотской шляпе (которую я использовал как кошелек)
и кислотной куртке я действительно походил на
фрика. Что и прочитал в брезгливом выражении
лица толстой женщины, похожей на печку из советской сказки. Здесь же был вчерашний знакомец Димас, и у меня внутри потеплело — не обманул. Я вежливо поздоровался и прошел внутрь
магазина. Общество двинулось за мной. И верно:
неизвестно, чего ожидать от подобного маргинала. Настороженность росла, пока я заказывал
продукты. Тогда, чтобы хоть немного расположить их к себе, я громко сказал:
— Халвы еще дайте. Хайдар Булатович просил.
На лицах жителей отразилось недоумение: мелкий старичок в костюме затряс бородкой. Бабулька в цветастом платке охнула, а кряжистый мужик
в камуфляжной куртке выдавил сквозь зубы:
— Так это ты нашего Харона похитил?
Димка громко заржал, пока я соображал, что
ответить.
— Почему похитил? Я у него дома живу. — И совсем не к месту добавил: — Хайдар Булатович согласился мне позировать. Я художник.
Общество снова переглянулось. И в этот момент к магазину подошел миловидный пухлый
парнишка. За его спиной торчал собранный спиннинг, мимолетно напоминающий колчан со стрелами, что добавляло ему сходства с купидоном,
несмотря на возраст. Старожилы переключились
на парнишку, и тетка-печка нарочито ласково
произнесла:

Паромщик

Юность № 1
Январь 2024

— А ты, Валюша, домой, что ли, к Харону не ходил?
— Так это... нет, — пропыхтел парень, — он же до
холодов на пароме живет. А что, нашелся?
— Он и не терялся, — вставил я и, приподняв
шляпу в знак прощания, направился обратно,
оставив жителей в очевидном замешательстве.
В конце улицы меня догнал Димка.
— Эй, ты правда у Харона ночевал?
— А что такого?
— Точно ты странный. Только приехал, а уже со
стариком сдружился. Про него никто ничего не
знает. Даже Николаич... Даже бабка Груня...
— Не знает или не хочет знать? — спросил я.
Димка почесал голову, а потом задумчиво ответил:
— Он же, понимаешь... как дух реки. Река вскрывается, и он уже на пароме. Странный он. А сегодня его не было на реке, и вся деревня его
потеряла.
— А зимой его никто не теряет?
— Не-е, он же на отшибе живет. Сам по себе вроде...
— Сам по себе, — передразнил я. — Может, просто
никто не пытался с ним разговаривать. Дух
реки. Харон. Придумали же. Человек как человек. Только сильный и независимый. Делает свое дело. Хорошо делает. Переживания на
люди не выносит. Точно дух. Потому что я таких не встречал.

говорить, что в моем альбоме появилась и юная
Арина — смешливая девчонка с конопушками по
всему лицу и тяжелой косой вокруг головы.
Но не только жизнь Хайдара поместилась
в моих альбомах.
С того дня, как я «познакомил» жителей с их
паромщиком, я каждый день шастал по деревне
и собирал в альбом зарисовки историй. Этакие
мемори-комиксы: смешные и грустные, давнишние
и современные, сюжетные и мимолетные.
По приезде в Питер я с головой ушел в обработку материала. Нашел студентку филфака, которая дописывала и редактировала тексты. Ее
зовут Маша. И больше про нее я ничего не скажу.
А через девять месяцев... мы выпустили первый
журнал графических историй.
Осенью я вернулся в Набережный Утес. На этот
раз автобус довез меня до места. Еще издали
я увидел паром. Только он не двигался. Я спустился к берегу и стал ждать. Но ни через час, ни
через два паромщик Хайдар не приплыл за мной...

Я прожил в Набережном две недели. Изрисовал
весь альбом и наказал Димке привезти еще два.
За это время старик потихоньку, по нескольку
фраз в день поведал мне свою немудреную историю. Не было в ней ничего особенного или героического. И все же меня подкупала подлинность
и простота его жизни. Он пережил смерть родителей, потом раннюю смерть жены. Много скитался, еще больше работал. В конце шестидесятых пришел на утес и стал паромщиком. Сколько
ему лет, Хайдар точно не знал, но по примерным
подсчетам получалось глубоко за восемьдесят.
На вопрос, почему он не завел семью снова, он
усмехнулся и сказал, что не получилось. Но та
нежность, с которой он смотрел на фото юной
девочки в рамке, говорила многое. Однажды он
произнес, глядя на воду:
— Первый раз я увидел Арину во сне. Конопатуюконопатую. И как встретил — сразу узнал.
Этот человек переносил одиночество с достоинством, для которого у меня не было названия.
И если моя жизнь состояла из цветных картинок,
то его — из фотографий цвета сепии. Надо ли
29

Рубрика:
Проза. БЭНД

Миф гласит, что Харон никого не выпускает из
подземного царства. Но со мной случилась совсем другая история.
Я вышел из собственного подземелья, и паромщик вывез меня на свет.
Возможно, я снова потеряюсь, но теперь я хотя
бы точно знаю, куда в этом случае нужно плыть.

※

Игорь Родионов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

ЛЁХА
Публикация в рамках совместного проекта журнала
с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

ИГОРЬ РОДИОНОВ
Писатель, инженер и программист. Кандидат технических
наук. Член Союза детских
и юношеских писателей.
Родился в 1981 году
в небольшом городке
в Ленинградской области.
С отличием окончил СанктПетербургский университет
телекоммуникаций.

Санкт-Петербург — Кингисепп, 2001 год.
Надя подышала на покрытое инеем стекло, протаивая специально для себя маленькое окошко,
и прильнула к нему. Отвернулась от всех, пытаясь
сквозь налипшую снаружи грязь разглядеть, где
они едут.
Автобус наконец протолкался через городские
перекрестки и ускорился. Позади остались присыпанные снегом гигантские отвалы рыжего песка с застывшей рядом дорожной техникой — будущая кольцевая дорога.
Мимо проносились грязно-серые сугробы. За
ними — стена заснеженных деревьев, изредка прерываемая крохотными деревушками из нескольких домов. Покосившиеся дощатые заборы. Старые шиферные крыши, придавленные пухлыми белыми шапками.
Салон оказался заполненным. Не совсем под
завязку забит, но свободных сидячих мест не
осталось. Многие пассажиры стояли в проходе,
ухватившись за поручни.
— Еще говорят, после Нового года крупа опять
подорожает. И сахар, — вздохнула старушка
в соседнем ряду, продолжая начатый еще на
улице разговор. — Как жить-то будем, Славка?
— А? Что? — глуховато переспросил сидящий рядом с ней дедок в нелепой шапке-петушке.
«Наша музыка! Наше радио!..» — еле слышно
донеслось из кабины водителя, отгороженной от
30

Автор серии повестей
«Дневник Батарейкина», а также сборников
рассказов для детей
и взрослых. Лауреат национальной литературной премии
«Рукопись года — 2021».
Выпускник литературных курсов «Мастер
текста» (при издательстве
«Астрель-СПб»).

пассажиров глухой стенкой из ламинированной
фанеры и прозрачного пластика.
Рядом с Надей уселся пацан-старшеклассник.
Тощий какой-то, прямо дистрофичного вида. На
сдвоенном сиденье напротив — мужичонки непонятного возраста. Первым делом они оба масляно
пробежались по Надиной фигурке — от коленок
в теплых колготках до холмиков грудей под тонким пальтишком.
Надя поежилась, поджала ноги и снова отвернулась к окну. И вновь тревога заныла в груди.
Димка — он хороший, конечно. И живут они вместе
уже целый год. Как раз в прошлом декабре познакомились. Он хороший и добрый парень, но…
Но другой шанс, может, и не выпадет. Как только Надя узнала, что сегодня Димка в Москву на
конференцию уедет, а вернется лишь завтра утром, так сразу все спланировала. Все одно к одному сошлось!
Вариантов в интернете оказалось сразу очень
много. Надя даже не ожидала, что настолько много. Не вступая в лишние переписки, прямо с утра
позвонила и обо всем договорилась. Димка хоть
и наивный, но наблюдательный, и он не должен
ни о чем догадаться. Поэтому историю браузера
в компьютере Надя почистила несколько раз подряд. И номер из телефона своего сотрет. Потом
сотрет. А еще нужно будет…

Лёха

Юность № 1
Январь 2024

Мужичонки, сидящие напротив, завозились.
Разные, но при этом чем-то похожие друг на друга. Замызганные куртки. Резкие морщины на, в общем-то, не старых лицах. Впалые щеки. Мутные,
будто снулые глаза. И запах — густая смесь лука,
заношенной одежды, перегара и давно не чищенных зубов. Тот, который сидел ближе к проходу,
вставил в рот папиросу и теперь настырно чиркал зажигалкой, такой же замызганной, как и он
сам. Выбил огонек, затянулся глубоко. Сощурился, собрав морщины в подобие довольной улыбки.
— А че, ништяк, Хриплый! — одобрительно захихикал второй, тоже выковыривая папиросу из
мятой пачки «Примы».
По салону поплыл тошный запах дешевого табака.
— Это что же такое делается! И так дышать нечем!
Товарищ водитель! — запричитала старушка из
соседнего ряда.
— А? — глуховато переспросил сидящий рядом
с ней дедок, моргая воспаленными глазами.
— Ша, старая! Раскаркалась тут!
Вот только этого не хватало! Надя вжалась
в спинку, отвернулась к окну. Что, если сейчас
скандал начнется? Или автобус задержится и она
опоздает? Или, еще хуже, у кого-нибудь с собой
фотоаппарат окажется и снимок потом где-нибудь
в интернете выложат? А Димка увидит ее и поинтересуется, зачем это она в Кингисепп ездила.
Это ведь даже не ближний пригород Питера. Совсем не ближний. Надя специально выбрала вариант, чтобы точно никаких знакомых не встретить.
— К-кхм. Я извиняюсь, — робко промямлил пацан
рядом, — вы не могли бы перестать?
Не сговариваясь, оба пассажира напротив загоготали, обнажив грязные зубы.
— Не сцы, паря. Ща докурим, — снисходительно
кивнул мужичок возле окна, выпуская вверх
дым и ощериваясь, — и перестанем.
— А ты чего это, шкет, возбухать решил? Уважаемым людям отдыхать мешаешь? — надтреснутым
голосом вдруг спросил первый, резко стирая
улыбку с лица.
— Товарищ водитель! — снова выкрикнула старушка.
«Большие города… Пустые поезда…» — доносилась музыка из кабины водителя.
— Да ладно-ладно, ничего. Пусть уж. Сейчас вот
будет остановка, там всегда половина народа
выходит, — успокаивающе забормотала тучная
женщина, сидящая позади старушки, — сразу
полегче дышать станет.

Краем глаза Надя заметила, что в проходе между рядами началось какое-то движение. К ним
протолкался еще один мужчина, совсем другой.
На вид лет сорок. Крепкий, хмурый, лысый. Добротные коричневые ботинки, джинсы, короткое
черное полупальто. На шее — желто-коричневый
шарф в шахматную клетку.
Спокойно приблизившись к хриплому, мужчина
резко схватил того за шиворот, приподнял с места и с силой врезал лбом о вертикальную стойку
поручня.
— Пошли вон отсюда!
Ботинком наступил на выпавшую папиросу, вдавливая ее в серую жижу из снега и грязи на полу.
— Вон!
Мужичонки потупились, вжали головы в плечи и засуетились, молча пробираясь к выходу.
На лбу Хриплого отчетливо наливалась красным
ровная прямая ссадина. Второй нервно крутил
в руках зажженную папиросу, не зная, куда ее
пристроить.
Автобус замедлил ход. Остановился. Распахнул
двери, выпуская куцых мужичков, некоторых прочих пассажиров и заполняя салон чистым морозным воздухом.
Мужчина в полупальто невозмутимо уселся на
освободившееся сиденье. Слегка покрутил головой, разминая мышцы. Достал из кармана небольшую книгу в мягкой обложке.
— Ох, дай бог тебе здоровья, сынок! — сказала
все та же бойкая старушка, но мужчина никак
не отреагировал на ее слова, уже полностью
погрузившись в чтение.
Надя почувствовала, что пацан, сидящий рядом, напрягся. Слегка заерзал, словно собираясь
с духом… Неожиданно заиграла мягкая полифоническая мелодия. «Эдвард Григ, “В пещере горного
короля”» — сразу узнала Надя. Мужчина достал из
кармана какой-то навороченный телефон с ярким
цветным экраном. Прижал к уху.
— Слушаю.
Уверенный и спокойный драматический баритон. Такие голоса Наде всегда нравились.
— Михаил Юрьевич, сейчас опять звонили финские партнеры, — тихо, но отчетливо застрекотал в трубке женский голосок, — они
просят именно сегодня договор подписать,
а то завтра ведь у них там Рождество. Очень
просят.
— Так, Яночка, стоп! Я им предлагал еще на прошлой неделе. А они артачились и столько времени зря потеряли. А сегодня я занят, я всех

Рубрика:
Проза

Игорь Родионов

Юность № 1
Январь 2024

заранее предупредил. Я еду к Лёхе. К Алексею
Юрьевичу, то есть.
— Но Михаил Юрьевич…
— Яночка, ты не поняла? Сегодня я еду к Лёхе!
Все, отбой.
Нахмурившись, Михаил Юрьевич вдавил боковую
кнопку и выключил телефон. Экран вспыхнул короткой анимацией и погас.
Надя отметила — руки сильные, натруженные,
но при этом чистые и аккуратные. И вновь отвернулась к окну. А если Димка все-таки узнает?
— Кхм… А здорово вы их! Прямо как Данила Багров! А я как раз недавно кассету с «Брат-2»
себе купил! — выпалил пацан, набравшись смелости. — Надо будет еще раз посмотреть на выходных.
Мужчина взглянул на него. Глаза стальные. Взгляд
требовательный, жесткий. Неожиданно усмехнулся.
— «Я извиняюсь», — проблеял он, явно пародируя
пацана, — за что, мне интересно?
— Как это? — не понял пацан.
— Ты сказал: «Я извиняюсь». Вот я и спрашиваю —
за что ты «извинял себя» перед этими хануриками?
— Ну, это так... Я просто хотел объяснить, что…
— Тебя как звать? — резко перебил его Михаил
Юрьевич.
— Коля.
— Запомни на всю жизнь, Коля: у плесени нет мозгов. Объяснять и рассказывать — бесполезно.
— Но как же? — Похоже, пацан окончательно поборол робость, и теперь его голос звучал уже не
так зажато. — Я ведь все говорил по справедливости, а они были не правы. А сила — в правде!
Разве не так?
— Не так!
Михаил Юрьевич взглянул на номер страницы,
закрыл книгу, а затем еще раз внимательно посмотрел на пацана.
— Ты сам-то хоть понимаешь? Твой Данила сначала говорит, что «сила в правде», а потом берет
пистолет и валит всех подряд. Ты не улавливаешь здесь некоторое противоречие?
— А в чем же тогда сила? В деньгах?
Надя тихо хмыкнула. Сейчас начнется нравоучение, что не в деньгах счастье. Деньги — вот
чего никогда не было в Надиной жизни. И сейчас,
успешно доучившись до третьего курса консерватории, она особенно остро осознала, что и не
было и никогда не будет.
— Нет, — покачал головой Михаил, — но деньги
важны, конечно. Зачастую очень важны. День-

ги — это отчеканенная свобода. В максимально
широком понимании этого слова.
Автобус снова остановился, выпуская очередных пассажиров. Надя, отвернувшись к окну,
невольно прислушивалась к разговору, лишь бы
только не позволить тягучим мыслям снова разгуляться в голове. Страшно. И Димка, хоть и добрый, но ведь никогда не простит, если узнает. Он
ведь хороший. Он ведь такой дурачок наивный, ее
Димка…
— Так в чем же? В чем сила?
— В тебе. Во мне. В каждом человеке.
— Во мне?
— Да. Другой вопрос, почему почти никто этой
силой не пользуется.
— И почему?
«Все так сложно, все так просто!.. Мы ушли
в отрытый космос…» — надрывался в кабине водителя новый трек.
Михаил Юрьевич нахмурился, помолчал немного. Задумался, словно с трудом подбирая правильные слова.
— Наверняка ты слышал про людей, которые внезапно полностью изменились. Всю свою жизнь
круто повернули. Или добились того, что раньше казалось абсолютно невозможным. Вот это
и есть проявление внутренней силы. Но чтобы
ей воспользоваться, нужна искра.
— Искра? И где ее брать?
Михаил Юрьевич снова помолчал, обдумывая
ответ. Потом продолжил:
— Кто-то находит ее в религии. Но это такая,
тлеющая искра, я бы сказал. Кто-то — в ненависти. И потом сгорает вместе с ней. Кто-то
нигде не находит и тупо плывет по жизни, пока
не утонет. Но есть один универсальный способ,
как эту искру найти. У каждого — свой, и при
этом единый для всех.
— И что же это такое? — Пацан даже подался вперед, нервно сцепив худые пальцы. — Что за способ?
— Любовь! — ответил Михаил и затем повторил по
слогам: — Лю-бовь… Опять же, в максимально
широком понимании.
— Но как…
— Да так! Кто не побоялся впустить любовь в свою
жизнь, тот получает поистине бешеную силу.
Поэтому и говорят, что она окрыляет. Вообще,
если вдуматься, то все, чего добилось человечество, все так или иначе сделано благодаря
любви. Любви к женщине. Любви к детям. Любви
к своей мечте. Ну и так далее.

Лёха

Юность № 1
Январь 2024

— Я… Я не очень понимаю.
— Поймешь еще! Лёха, брательник мой, лучше все
объяснить сумел бы. Это его теория. А я уж как
смог — так растолковал. Своими словами.

что таким взглядом на нее никто и никогда еще
не смотрел.
Именно после знакомства с ней Димка придумал что-то там про свои углеродные нанотрубки
и сверхпроводимость. И все у него сразу стало
с диссертацией получаться. Значит, обрел он ту
самую искру? Значит, любит? Выходит, так.
А она его? Надя вздохнула. Зябко повела плечами. Время. Пора идти.

Михаил Юрьевич вышел из автобуса на окраине
Кингисеппа. А Надя доехала до конечной.
Едва распахнулись двери, как тощий школьник
Коля выскочил самый первый, закинул на плечо
потрепанную сумку с учебниками и сразу куда-то
устремился быстрым шагом.
Возле автовокзала Надя присела на скамеечку,
раскидав перчаткой легкий снежок, припорошивший гладкие белые доски. Глубоко вдохнула свежий воздух. Посмотрела на небо — хоть и пасмурное, но непривычно светлое и высокое-высокое.
Достала из сумочки телефон. Конечно, совсем
не такой, как у этого Михаила Юрьевича. Чернобелый «Сименс» с оранжевой подсветкой экрана
и резко пиликающей мелодией. Даже встроенного
вибровызова нет. Хотя совсем недешевое удовольствие, между прочим. Надя знает, потому что потом в магазине ценник посмотрела. Этот телефон
Димка ей в сентябре на день рождения подарил.
Вечно все в эти деньги упирается! Димка — аспирант в Политехе. У них вдвоем суммарная стипендия — тридцать семь долларов. Оба загружены
так, что ни о какой подработке не может быть
и речи. И как быть?
«Мы ведь потерпим, Надюш? У меня сейчас самый трудный год будет, самый ответственный
в жизни. А потом — сразу легче. Мне бы только исследования закончить вовремя и расчеты успеть
подтвердить, иначе все зря! Иначе обгонят меня,
я точно знаю!» — недавно сказал ей Димка.
А если не может она терпеть? Никак не может!
В магазинчике возле автовокзала, торгующего
всякой всячиной, сделали музыку погромче, привлекая внимание прохожих. Эту песню последнее
время кругом крутят: «С Новым годом, крошка!
С Новым годом, хэ-э-эй!»
Вспомнились рассуждения про силу и любовь,
подслушанные в автобусе. Интересно, а Димка
по-настоящему ее любит? И дает ли ему эта любовь какую-то специальную силу?
Когда они впервые встретились, то сначала он
долго-долго смотрел на Надю, а потом удивленно спросил, почему вокруг нее воздух светится.
Надя тогда лишь рассмеялась над этим симпатичным всклокоченным парнем, который словно
не от мира сего. А потом вгляделась в его глаза — умные, добрые и восторженные. И поняла,
33

Рубрика:
Проза

— Славка, а на что нам эта крупа сдалась? Переживем, и не такое переживали! — сказала бойкая старушка, крепко удерживая под локоть
дедка в нелепой шапочке-петушке. — Давай
лучше пройдемся до нашей скамейки. До той
самой, в парке. Погода-то какая чудная сегодня! Воздух какой!
Дедок тяжело опирался на палочку и подслеповато моргал воспаленными глазами, беспомощно озираясь по сторонам.
— А? — глуховато спросил он. — До парка? Да?
— Давно с тобой там не гуляли... Сколько лет уже
прошло?
— А?..
— Эх, Славка-Славка. Люблю я тебя, окаянного!
— Да? Так и я тебя!.. Всю жизнь люблю!
— Вот пень старый! — рассмеялась старушка, еще
крепче ухватывая деда под руку и прижимаясь
к нему. — То глухой-глухой, а то сразу все слышит!
— Конечно, люблю! И помню все! И весну нашу,
и госпиталь. Куда же я без тебя?
— Ладно, герой, пошли уже потихоньку!..
— А? Что?
Сумка брошена в углу. Учебники — аккуратной
стопкой на столе.
Пять! Шесть! Семь!..
Последний раз Коля отжимался в пятом классе. Все последующие годы мама, волнуясь за свое
болезненное чадо, делала для него освобождение
от физкультуры.
Локти уже дрожали. А вмиг задубевшие тощие
бицепсы казались будто плотным песком набиты.
Ну и пусть.
Где-то в кладовке Коля видел старые гантели,
оставшиеся от отца. Завтра же достанет. И потом
все распланирует: и питание, и нагрузки, и режим отдыха. Все по науке.
Восемь… Девять…
До десятки не дотянул. Локти подогнулись,
и Коля рухнул на старый протертый ковер. Поле-

Рубрика:
Проза

Игорь Родионов

Юность № 1
Январь 2024

жал, тяжело дыша. Сегодня не дотянул, а завтра —
дотянет.
Нет, он не собирается становиться намасленным бодибилдером или мастером единоборств.
Это ему ни к чему. Но он так устал, что его никогда не воспринимают всерьез. Что над любыми его
словами всегда смеются. Теперь все будет иначе.
Вон, над Михаилом Юрьевичем никто не смеялся. Никому бы и в голову не пришло. Ни-ко-му!
Презрение к качкам, которые «тупые и еще раз
тупые», взлелеянное мамой, испарилось в один
миг. А робкий интерес понять людей, изучить их
психологию и характеры превратился в устойчивое желание. В мечту.

поном. За веревочку женщина везла санки, на которых важно сидел разрумянившийся карапуз в голубом комбинезоне. Маленькими ручками в теплых
варежках карапуз крепко сжимал пушистую сосновую ветку с примерзшими ледяными бусинками.
Солнце наконец пробилось сквозь тонкую пелену облаков. Прозрачные бусинки сразу же заиграли, заискрились разными цветами. Карапуз
заливисто расхохотался, глядя на чудо в своих
руках. И проехал дальше.
Надя медленно встала со скамейки. Губы ее
дрожали. А внутри — прямо под сердцем — что-то
тонко трепетало. Димка, дурачок наивный! Если
бы он только знал, как она любит его. Да, по-настоящему любит!
Его. И не только!
Впервые осознав эту мысль, Надя абсолютно
точно ощутила, как по телу пробежала теплая
волна. Волна спокойствия, безопасности и уверенности. Почти как в детстве, когда мама поправляла сбившееся одеяло и аккуратно гладила
по голове.
Получается, прав оказался этот Михаил Юрьевич из автобуса? Неужели это все так работает?
Она не создаст для Димки проблем в этот самый
ответственный для него год. Пусть он спокойно
занимается своей наукой, пусть придумывает
свои изобретения. Лишь бы только его взгляд восторженный никогда не потерял свою искру. Лишь
бы только он по-прежнему видел, будто вокруг
нее светится воздух.
Почему вообще она решила, что для Димки это
станет проблемой? Она же не собирается перекладывать на него все свои заботы. Она и сама
справится, если что! Разве же это проблема? Может, все даже наоборот?
Достала телефон. Выбрала верхний номер из
списка последних звонков. Вдавила кнопочку вызова. Гудок. Еще гудок.
— Алло. Моя фамилия Карева. Надежда Карева.
Я сегодня в вашей клинике записана на аборт.
Я хочу отменить запись. Да, я уверена. Да, прощайте! Прощайте!
Решительно смахнула слезинку. Очистила список вызовов. Огляделась. Когда будет автобус обратно? Скорей бы!
На фонарном столбе неподалеку трепетала
какая-то бумажка. Наполовину отклеилась уже.
Надя машинально взглянула: «Требуется репетитор по фортепиано. Срочно!»
А почему такая простая мысль не пришла ей
в голову раньше? Она ведь обожает музыку. Она

Лёха улыбается. На щеках — небольшие ямочки.
Волосы решительно и слегка небрежно зачесаны
назад, открывая высокий лоб. Взгляд внимательный и приветливый.
— Вот так мы и живем! — Расхаживающий туда-сюда Михаил энергично рубанул рукой воздух,
заканчивая свой рассказ.
Потом вспомнил, спохватился, полез в карман:
— Чуть не забыл! Я же твою любимую «Коровку»
принес! Настоящие, сливочные.
Смахнул пушистый снег, высыпал на маленький
столик конфеты в ярких фантиках. Вздохнул тяжело. Спросил дрогнувшим голосом:
— Знаешь, Лёха, что меня гнетет? О чем я каждый
день думаю? Я все понять не могу — почему все
так? Где справедливость?
Подошел ближе. Упал коленями в сугроб. Обхватил руками ледяную гранитную плиту. Прижался
лбом.
— Я ведь теперь понимаю, как тебе досталось
от этой жизни. Никто не смог бы выдержать.
А ты смог. И меня на ноги поставил. Как самый
лучший в мире отец для меня был. Почему же
ты своих детей оставить не успел? Почему ты
ушел, а не я? Скажи! Зачем я остался?
Ничего не ответил Лёха. Все так же улыбался.
Все так же смотрел — внимательно и приветливо.
В полной тишине с высокого неба медленно
падали редкие снежинки. Мягко опускались на
старый холмик. На гранитный памятник с давно
потемневшими датами. На плечи сжавшегося на
земле сильного мужчины в дорогом полупальто.
— Я-то… здесь… зачем?..
Мимо Нади по утоптанной снежной дорожке прошла красивая молодая женщина. Длинные черные
волосы. Ухоженные, блестящие. Белая шапка с пом34

Лёха

Юность № 1
Январь 2024

с радостью поможет другим понять и полюбить
ее. Сейчас сдаст зимнюю сессию, а потом возьмет
академку на год. До лета поработает репетитором. За это время вполне сможет подкопить, чтобы первое время малышу всего хватало. А потом —
видно будет.
«...Хэ-э-эй! Подожди немножко, будет веселей!
С Новым годом, крошка!..»
На обратном пути Надя снова глядела в замерзшее окно. Яркий, но короткий зимний день
сменился чистыми темно-синими сумерками. Опять за стеклом пролетали белые сугробы
и редкие деревеньки. В некоторых домиках уютно
светились желтые окошки. Кто-то даже украсил
крылечко разноцветными гирляндами. А дым из
печных труб стелился под лунным светом, словно
пуховое одеяло.
Надя улыбалась. В магазинчике рядом с автовокзалом она купила для Димки подарок — желтокоричневый шарф в крупную шахматную клетку.
Теперь будет что под елочку положить. А после
боя курантов она ему расскажет свой секрет.
И обнимет крепко-крепко. Спрячет лицо в его
мягкой домашней рубашке, зажмурится и замрет,
ожидая реакции.
Не удержалась. На счету телефона еще около
доллара, так что вполне можно позволить себе
отправить эсэмэску: «Димка, я просто хочу сказать, что очень-очень тебя люблю! Очень!»
Ответа она не ждала. Но спустя минуту телефон запиликал входящим вызовом. Димка, и так
всегда нетерпеливо глотающий слова, в этот раз
был особенно возбужден:
— Надюш, ты представляешь! Я едва с докладом успел закончить, как мне сразу контракт
с Intel предложили! И настоящую корпоративную стипендию на все время учебы в аспирантуре! И еще какой-то японец визитку вручил,
просил обязательно с ним связаться. Ты представляешь?
— Вот дурачок! Я же всегда говорила, что ты гений!
— Надюш, я чего звоню-то... А ты выйдешь за меня?

※
35

Рубрика:
Проза

Анастасия Карпова

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

ОБЛАСТЬ СЕРДЦА
РАС СК АЗ

Публикация в рамках совместного проекта журнала
с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР).

АНАСТАСИЯ КАРПОВА
Родилась в 2001 году
в Москве, живет в Вологде.
Студентка Литературного
института имени А. М. Горького (семинар Ф. С. Нагимова). Лауреат литературнокритической премии «Эхо».
Финалист семинара для
молодых авторов в рамках

— Я тебе говорю — вон, в ихнем-то поселке, что
за овражком, опять стреляли. Говорят, Иваныча
дома-то все нету. А я тебе говорю — опасно,
Галенька, опасно. — Баба Валя громко прихлебнула из чашечки, а потом добавила: — Ну, куда
тебе одной-то, милая. Ну куда? И Вареньке
твоей скоро в школу идтить.
— Через год только, — ответила мама.
Варя замерла на печке, подслушивает.
— Через год. А я тебе что и говорю — ты подумай.
Вон, крыльцо-то у вас тоже уже покосилось.
Это я старая, чего мне. Ну, как же ты одна теперь будешь все это, без…
Мама уронила ложку и закрыла глаза. Губы ее
задрожали. Только слышно, как по комнате летает
муха. Как застыла она теперь маленькой точкой
на бирюзовой занавесочке, будто неживая.
Тихо в доме. Вдруг затрещали под бабой Валей
половицы.
— Ой, тьфу. Опять, видно, летят железяки эти, ну
как их там. — Она схватилась за подбородок. —
Пойду я. Поздно уже.
Скрипнула калитка и в своем распахнутом вздохе застыла. Варя обернулась в сторону дома — солнце в окне. Там потертый образок с пробившейся
леденцовой смолой и на печке рыжик. Нарисованный. Ее. А где-то за рубцовской избой у дальнего
36

Всероссийских Беловских
чтений. Участник Итоговой
всероссийской мастерской
АСПИР, Всероссийского
совещания молодых литераторов СП России в Химках.
Публиковалась в журналах
«Знамя», «Наш современник»,
«Литеrraтура», «Пашня»,
«Костер» и др.

потрескавшегося забора видится он — стеснительный и робкий, с красными рукавицами, — Петя. «Не
мерзни, Петя. Иди домой», — сказала про себя Варя
и отвернулась. Нет ведь никакого больше Пети.
Также увезли в город. Насовсем.
Вот уже поле — белая гладь, редкий ветер. Варя
втягивает шею и боится потерять мамину руку.
Здесь только шаги, разбивающие белую тишину,
и черная полоса дороги все ближе и ближе.
— А вот и мы, — вдруг сказала мама.
Варя увидела большие мужские ботинки и боялась поднять глаза.
— Ну, привет.— Мужчина в скрипящей кожаной
куртке влажно поцеловал Варю в щеку. — Не помнишь меня?
Холодный и шершавый.
За мужчиной машина.
«Неужели сядем?» — ужаснулась от восторга
Варя.
Взвизгнула дверка на морозе. Сели.
В машине пахнет сигаретами.
Как быстро растворился дом в неразборчивом
силуэте деревьев. Все меньше и дальше. Теперь
дом — лишь черная точка посреди белой зимы.
Вдруг из тишины пробился неловкий треск радиоволны. Слова неразборчивые, рвутся пунктиром.
— У нас в городе совсем по-другому, — вздохнул
мужчина. — Вот ты, Галь, о чем мечтаешь?

Область сердца

«Это же сон», — сама себе
говорит Варя. И снова
видит глаза мальчика —
такие васильковые,
задумчивые, будто впервые
заметила. Петя смеется
по-детски, легко. Никогда
она почему-то раньше
не замечала, как весело
разливается его смех
и отдается мягким эхом
по лесной опушке. Только
брови напряжены. И будто
кувшинки у берега что-то
знают — покачиваются,
кивают. Уже такой
взрослый он — Петя.

— О чем я мечтаю? — как будто сама себе удивилась мама.
— Ну, о чем. Новое платье, туфельки-дрюфельки… Мужика хорошего, да вот чтобы с деньгами и квартирой. Ну, ты понимаешь. Так вот,
это у нас все есть. Да… Это тебе не вот эта
вот глухомань. — Он как будто хотел маму разозлить. — Не сарай, короче, с двумя бабками
по соседству. Ты-то, Галь, женщина красивая.
Найдешь хорошего. Вся жизнь впереди. Ну или…
Мужчина хотел еще что-то сказать, но вдруг из
ниоткуда опять пробилось радио.
— Мы остановимся у подруги, а дальше поглядим, — тихо ответила мама, перебивая дяденьку из песни.
— Мам, а Ялта — это где? — вдруг спросила Варя.
— Далеко, очень далеко.
— А мы далеко едем?
— Ты спи, Варюш. Закрой глазки и спи, нам еще
ехать и ехать. — Мама погладила Варю по кудрявой макушке и притянула к себе.
37

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

— А там будет хорошо, как у нас дома?
Мама не ответила. Мужчина повернулся к Варе
и весело подмигнул. И тут как вырвалось у нее,
как пролилось — рвано, некрасиво. Губы задрожали, втянулись крепко. Щеки горят.
Остановились на обочине.
— Болит что-то? — волновалась мама. — Укачало…
тошнит? Плачешь-то чего?
Варя качала головой. Потом вдруг:
— Мама, я умру… Я точно знаю, что умру!
— Дыши, дыши воздухом. Слышишь меня?
Дяденька скрипел снегом и курил.
Постояли немного. Потом мужчина и мама глазами сказали что-то друг другу, и все снова сели
в машину.
— Ну, чего ты, Варюша? Чего, милая? — Мама еще
крепче обняла Варю и закрыла глаза. Что-то
запела тихо-тихо и грустно, укачивая.
Варя смотрела в окно: редкие березки расплываются в сумеречном пространстве.
Вдруг что-то вспыхивает вдали над заснеженным лесом.
— Ух ты, фейерверк! — радуется мама.
— Какой фейерверк? — удивляется мужчина. —
А-а, ну да… фейерверк.
— Фейерверк же только в Белгороде бывает, —
удивляется Варя.
— Везде бывает… Спи уже.
А спать совсем не хочется. Только устало покачивается лягушонок над лобовым стеклом. Влево-вправо. Влево-вправо. Влево... И снова мужской голос о чем-то долго говорит…
Свет робкий, как в сказке, — спугнуть страшно.
В воздухе прохлада, и дышится глубоко. Варя идет
по сырой траве. Она совсем хрупкая маленькая девочка в желтом дождевике. Еще немного — и перед
ней знакомая запятая пруда. Мелко хлюпают у берега редкие капельки. «Как будто роса. И утро», —
подумала Варя и бросила камушек в воду.
— Один, два… Еще разок — один, два, три… Один.
Гладь воды выгибается кругами. Мутно у берега.
Лишь тишина на мгновение стала такой большой,
будто и нет ничего — только вода, редкие березки
и маленькие лягушата в траве. Кап-кап. Кап-кап. Кап.
— А-а-а-а-а, — вдруг откуда-то из-за кустов вылетел Петя. Травинки запутались в его волосах. — Ну чего ты, совсем не страшно, что ли?
— Совсем. Ты мне всех лягушек распугаешь. —
Варя сделала такое лицо, какое бывает у девочек, когда они рады, но боятся спугнуть эту
неожиданно пробившуюся взрослость.

Анастасия Карпова

— Ну-ка, и сколько же их?
— Не скажу.
— Души их, души! — маминым голосом говорит
Петя. — Душно тут…
«Это же сон», — сама себе говорит Варя. И снова
видит глаза мальчика — такие васильковые, задумчивые, будто впервые заметила. Петя смеется по-детски, легко. Никогда она почему-то раньше не замечала, как весело разливается его смех и отдается
мягким эхом по лесной опушке. Только брови напряжены. И будто кувшинки у берега что-то знают — покачиваются, кивают. Уже такой взрослый он — Петя.
— Кто последний, тот и водит, — крикнул он
и бросился в сторону домов.
Варя медленно идет по густой траве. Травинки
щекочут ноги, все та же прохлада вдоль берега,
а внутри как-то уже совсем по-другому, тепло.
И дождь как будто закончился. Тропка узкая-узкая, тянется, путается красной ниточкой. Вот
уже клубочек в руках Вари. Мимо большой крапивы аккуратнее, чуть дыша, запетляла она. Журчит ручеек вдалеке. Вот на ветке что-то застыло
алой ягодкой. Подбежала ближе — рукавица. Как
в мягкой колыбели ее укрывают еловые ветви.
— Ва-а-арь, а ты знала?.. Лягушки спят с открытыми глазами, — гулким эхом пролилось откуда-то из густой чащи леса.
Варя потянулась в сторону рукавицы. Что-то
сжалось внутри, кольнуло — она крупно вздрогнула и проснулась.
Темно. Сердце мамы стучит медленно и ровно.
Спит. И дышит она совсем мягко. Варя подняла голову на тусклый огонек под потолком и в зеркале увидела глаза мужчины. Смутилась, заморгала
в окно — на редкие темные ели и их слипшиеся макушки. А ведь не такой он и холодный. Глаза добрые.
«…Система ПВО над Белгородской областью, —
прорывается из радиоприемника. — Это второй
беспилотник самолетного типа, сбитый над территорией региона с начала суток».
Медленно падает снег и в этой своей стихийной ряби, у одиноких фонарей, превращается
в свет. Где-то под этим снегом все та же крапива,
те же сонные березки, сиротливо покачиваясь,
спят в ожидании чего-то. И летний пруд, заросший и обмелевший, застыл в тесноте льда.
— Дед какой-то идет, не знаю его, — вдруг сказал
мужчина и прибавил скорость.
Варя оглянулась на темную удаляющуюся фигурку. Что-то знакомое показалось в ней. Варя уткнулась в плечо мамы и, тихо вздохнув, закрыла глаза.
38

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

Башня «Д»

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

БАШНЯ «Д»

БОРИС ЛЕЙБОВ
Родился в 1983 году.
Окончил факультет социологии The University
of Glasgow, Высшие курсы
сценаристов и режиссеров (сценарная мастер-

А когда еще и мертвые восстали, вот тогда
совсем все запуталось. Улицы превратились
в черт-те что. И город перестал быть самим собой. В башнях было потише. К счастью, их отстроили недавно, наша — «Д», самая последняя,
ну и мало кто у нас поумирал-то. Кроме Джереми.
Он выпал из окна в Рождество, в прошлое. Я знал
еще до газет, потому что был там. Видел, как его
стаскивали с крыши соседской машины. От нее
мало что осталось, от той «тойоты». Серый внедорожник, даже асфальтовый, наверное. Мне он
очень нравился. Я и на поминки ходил. Поминки помню. Я еще всплакнул, когда мама Джереми взяла микрофон. Песню его любимую ставили
несколько раз… Похороны не помню, нет. Только
гроб. Белый такой, гладкий, с золотыми ручками.
Наверное, самое дорогое, что когда-либо было
у Джереми. На поминках я все больше пил. Мне не
нравится их национальная еда. Один желтый рис,
да и не рис, а еще что-то, как рис, но мельче.
И в сухофруктах все. Я ковырнул из вежливости
и еще подумал: ну вот, а Джереми наш уже, наверное, в аду. Он не был хорошим человеком. Все
во дворе знали, что он нечасто, но поколачивал
свою женщину, было дело. А однажды я видел из
окна, как он спустил собаку на какого-то старика из другого корпуса — не видел его прежде.
Тот сделал Джереми замечание насчет окурка. Ну,
39

ская Олега Дормана
и Людмилы Голубкиной).
Публиковался в журналах
«Знамя», «Дружба народов»,
«Иерусалимский журнал»,
«Крещатик». Живет в Москве
и Тель-Авиве.

что, мол, урны не просто так стоят. И может, в Африке ты их не видал, но здесь принято мусорить
в них, а не в траву. Если в Африке газонов нет,
это еще не значит, что можно как в Африке. И всетаки я удивился, когда оказалось, что Джереми
угодил в рай. По пятой кнопке объяснили же, что
вернулись только те, кто был в раю. Ну, потому
что если б и ворота ада отперли, тогда вообще
живым места не осталось бы. Там они не сразу сообразили, что возвращать надо волнами. Только
к вечеру второго дня закрепилось правило, что
только те, кто за последние пять лет усоп. Вроде
экспериментальной группы. А вот то, что из ада
не будут возвращать, — это они с самого начала
решили.
Вот в прошлый вторник и встретились. Я выпил
бутылки две пива, хотел пройтись вокруг башен
и сигарету скрутить. Кручу теперь, а что поделать? Видели, как цены на нормальные взлетели?
Их теперь только в министерствах курить будут.
Да… Вторник. Докурил, ищу мусорку, сам-то я мусорить не мусорю, не из Африки, слава богу. Не
так меня воспитали. Вдруг вижу — стоит. Такой
же, как до смерти был. Высокий. Выбритый начисто. Лысый. И акцент никуда не делся. Все в нем
было как обычно.
— Эй, — говорит.
— Не в этом тебя хоронили, — говорю в ответ.

Борис Лейбов

Юность № 1
Январь 2024

— Не в этом, — соглашается.
Я жду.
— Не знаю, как так вышло, — оправдывается сосед.
— Ну… А сам как? — Я, по правде сказать, несколько растерялся.
— Хорочо, я думаю.
Он и раньше так говорил. «Хорочо». Африканец...
— Мочно я поживу у тебя два-три дня? Мама продала мою квартиру.
— Мочно, наверное, — отвечаю я нехотя и не скрываю этого.
Он и пожил, все три дня. Если вам говорят
«два-три», будет три, а если «три-четыре» — будет четыре. Так всегда бывает. С нашими, не нашими, мертвыми, живыми — выгоды никто не упустит, разве что дурачок, но их извели. В красных
книгах дурачки все нынче.
На третий день начались настоящие неприятности. Много привалило с того свету. Целая тьма
народу. И как давай свое жилье назад требовать.
Там, тут, раз дверь захлопнулась, другой, первый
выстрел, и, глядишь, к полуночи уже и машины
горели, и покрышки, и трассы перекрыли. Живых
же тоже понять можно. Особенно тех, кто покупал углы у наследников. Им обидней всего. Люди
возмущались, и справедливо возмущались. Где
это видано? Воскресение воскресением, а жить
где всем? Вернули обратно — хорошо! Спасибо
даже скажет редкая вдова. Но раз вернули, так
и решили бы вопрос заранее с инфраструктурой,
с рабочими местами там, с жильем — в первую
очередь. Запад города вспыхнул первым. Богатые
горят в первую очередь, с пуделями, розами и зеленой изгородью. Под утро горели и трущобы на
востоке. Там гостей принимали резче. Там не до
инфраструктуры, там каждый новый рот — угроза.
Утром четвертого дня неразбериха усилилась.
Вещание прервалось. Те, что полевее, прибились
к мертвякам и пошли на МВД. Они, живые то есть,
кричали: «Дэд Лайфс Мэттер», а мертвые не кричали. Надо сказать, осторожно и тихо, но сказать надо, что мертвые зачастую вели себя куда
более воспитанно. Живые все больше требовали,
а эти скорее молили. Все одно правые выиграли. Правые всегда выигрывают, особенно в переполох. Их верующие кричали: «Где Царь Царей?
Чего сам не пришел?» И вопросы эти незаметно вытекли в простую и ясную установку: убивать однажды мертвых — не грех. Живых — грех.
А этих — нет. И закона запрещающего нет. В мерт-

вого стрелять — ну чудачество, ну хулиганство,
но не статья.
Да, завертелось лихо. Это вам не вернувшуюся
бабку в коттедж не впустить. Это вам не «музыку давай громче — сам уйдет»… Закосило многих,
и тех, и этих, кто по первому кругу умирал, кто
по второму, но кровили все. До наших башен не
дошло. Не больше одного мертвого на подъезд —
на революцию не хватит. Джереми докурил в окно
скрученную мною сигарету. И попросил еще одну.
Я сидел. Насупился и сидел.
— А ты оттудова с деньгами пришел? Или как там
у вас?
Но я скрутил еще одну. Поворчал, но скрутил.
Я не то чтобы жадный.
— Что там? — спросил он, не штокая, как все,
а именно чтокая.
А там по забору разматывали режущую проволоку, не колючку, как раньше, шипованную, а новую — с лезвиями, как на детских коньках. У ворот
из ящиков и лавок городили пулеметную вышку.
— Ваших ждем, — сказал я Джереми.
Мне показалось, что он вдруг погас. Как будто
обмер, хотя куда ему.
— Стой! — я крикнул, когда он подтянулся и влез
на подоконник.
Ну а там понятно, чем кончилось. И ведь опять
на «тойоту». Не на ту серую, как асфальт: ее сдали. И взяли взамен такую же. Джереми-то надо
мной раньше жил. Ну вот и опять на нее, ну не на
нее, а на новую. Эта не серая, а небесно-голубая.
Была.

Рубрика:
Проза

※

Сладенький валун

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

СЛАДЕНЬКИЙ
ВАЛУН

Яков проработал честно все сорок положенных
лет. Он рыл колодцы и находил людям воду там,
где, казалось, ее быть не могло. Великое восстание неоживых, смута, закат лет Господних настигли его незаслуженной карой в последние его
годы, которые он должен был провести в сытости
и безопасности. В ночь первых мертвецов, когда
отчаянье еще не расползлось по городу, только
непонимание, старик Яков понял все, и понял
первым. Он попросил жену выключить радио.
— Надо нам ехать, моя хорошая.
— Сейчас? — испуганно спросила Элла.
Яков кивнул.
— Но куда? — Элла опустилась на стул и собралась было выть, но продышалась и проглотила
неродившийся плач.
Прежде она так поступала только при весточках о смертях. Она была напугана. Элла давно не
выходила за пределы комплекса. Еду доставляли
курьеры. Яков добывал деньги. Улицу она не любила.
— Собирай детей, — проговорил высокий старик.
Он говаривал редко. Но если и случалось открывать рот не для хлеба, то говорил он только
по делу.
Дети собрались быстро — старшие, взрослые
уже, близнецы призывного возраста, и тринадцатилетняя Ларочка, стариковское счастье, «род41

ничок», как звала ее Элла, когда гладила перед
сном ее по не стриженным с рождения волосам.
Чемоданы грузили в ночь. Яков не хотел лишних
вопросов соседей. Опередить прочих — только это
сулило жизнь. Братья снесли канистры с бензином, набранным вечером, муку, воду. Много воды.
Забили консервами багажник и третий ряд. Сухофрукты, семена в мешках, инструменты, топоры,
орехи, белье и одежду повязали на крышу. Наличные деньги Яков бросил на кухонном столе. «Нету
им больше цены», — понял он и прятать в книгах
не стал. Сонная Ларочка взяла куколку, ее братья — ружья, упитанную Эллу обмотали ремнями
с патронами. Яков хотел было помолиться перед
дорогой, но понял, что забыл, как это делается,
и только молча обвел квартиру мокрыми глазами,
помолчал с полминуты, выговорил: «Ну вот», —
и вышел в двери, хотя хотел сказать: «С Богом».
Хотел, да постеснялся. Ключи легли поверх купюр. Окна затворить не потрудился.
На шестой день, в конце бензина, Яков велел
сыну заглушить двигатель. Розовый валун с блестящими жилами привлек его внимание.
— Здесь, — сказал Яков, вышел и потянулся.
Здесь и остались, за сотни миль от человека.
Нашлась река и рыба в ней; грибы, орехи. Лес ломился жизненной силой. К первой зиме настреляли лис на мех и винторогих козлов на пищу. Яков

Борис Лейбов

Юность № 1
Январь 2024

одомашнил куропаток, в полгода выстроил высокую изгородь, крепкую, из кольев. В день вкапывали по колу, завалив на рассвете сосну. Элла
высадила грядки и читала Ларочке все три книги,
что увезла с собой.
В редкий выходной Яков удил и, когда солнце
качалось на мелкой волне, позволял себе спокойную мысль, что все это — навсегда. Что спасены. Что покой. Думать о других людях он себе
запретил, запретил и упоминать прежнюю жизнь
и жене, и детям. За ужином говорили о прошедшем
дне, о завтрашнем хлебе, а после мирно спали
в сколоченном двухкомнатном доме. В первой половине спал Яков с сыновьями, во второй — Элла
и Ларочка.
Беда пришла летом, в жару, уже после года отшельничества, уже когда стояли на земле теплицы, хлев и уборная с деревянным подземным желобом, уходящим к утесу над рекой. Заболел сын.
С утра первый, а к вечеру хворь перекинулась на
второго. Элла и Ларочка ушли спать в проржавевшую машину. Яков дал им хлеба, соленой козьей
спинки и канистру воды и велел до выздоровления
сыновей не совать в дом носа. Оба юноши горели
и бредили. К ночи старший встал на четвереньки
и уподобился зверю в своем лае. Яков испугался
и кинулся его успокаивать, но тот вдруг обмяк,
завалился на бок и замер. Сын Якова потух и стал
быстро остывать. Отец вытащил того за ноги
и выволок за ворота. Так к рассвету появилась
в их убежище первая могила, вырытая старческими руками. Элла смотрела на мужа и тихо выла,
закусив запястье до крови, чтобы не разбудить
Ларочку.
Яков воротился. Руки его были в земле. Под
длинными ногтями черно. Он понял, что ждет его
последнего сына, и повалился. Перед ним, как
и в день приезда, заблестел валун. Он нагревался
от первых лучей, и Яков уселся на нем, обхватил — будь он родным — и долго-долго мыл камень
обжигающими щеки слезами. Капельки сохли, не
оставляя после себя ничего, и когда выплакался
Яков, встал, собрался и пошел в дом, готовый хоронить второго. Яков вошел в дом тяжелым шагом
и с боязливым любопытством ступил в комнату,
в которой так недавно корчился первый. Но второй сидел, вращая по сторонам глазами, удивлялся, где брат его, и просил есть. Старик бросился
к сыну, целовал того в холодный лоб и смеялся.
Вечером, после поминального ужина и домашнего сливового вина, он вышел затемно, огляделся,
убедился, что невидим, что слился с ночью, и по-

лил бесценным вином валун. «Спасибо», — шепнул
он и направился спать.
Вторая беда пришла следом, как приходили
счета в прежней жизни. Не зазеленела еще могила
сына, как ссохлась и потрескалась земля. Пришла
небывалая засуха. Элла обхватила голову — все
погорело, все! И все, что в теплицах, и что на
грядке. Самодельные кадки трещали от пустоты.
Дождя не было сорок дней. Старый Яков таскал по
канистре с речки, последний сын нес по две. Птицам хватило, но не земле. Та пила, пила и все не
насыщалась. Сын еще сходил несколько раз к берегу, а вот Яков уже не ходил. Он поглаживал свои
седые длинные волосы и думал, думал, думал…
Когда запыхавшийся сын притащил еще воды
и собирался было полить грядку репы, отец остановил его и прогнал: «Ступай к матери и сестре».
Мучимый жаждой, облитый потом, Яков преодолел
соблазн и, не приникнув к горлышку, все, все вылил на валун. Он поливал его и радовался, как
тот умывался от пыли. Как засветился он. Как побежали по его покатым бокам ручьи.
— Пожалуйста! — попросил Яков камень, похлопал по нему ласково, как по лошадиной морде,
и украдкой поцеловал в розовое темя.
В тот день он велел домашним не работать,
а разойтись еще дотемна спать. «Ежели поможет,
научу их молиться», — думал Яков.
Он заснул сидя на лавке, чего прежде с ним не
бывало. Разбудил его взрыв. Летняя ночь разорвалась, как бывало только в войну.
— То гроза! — выбежал за порог Яков. — Гроза! —
расхохотался он.
Дождь шел семь дней и ночей, напоив его землю, утолив ее и заполнив все бочки и корыта.
Прочих бед не случалось долго. Но Яков знал
теперь, что камень надо не упрашивать в беду,
но благодарить ежедневно — за мир, в котором он
пребывает, и за хлеб, который валун ему дает. По
вечерам Яков стал работать на благо камня. После жатвы он не щадил себя, как поступали сын
и жена. Не шел в дом. Он пил сполна, лежал с полчаса на траве, благодарил камень за воду и принимался строить тому храм. Мысль задобрить
валун пришла старику во сне. Снилось ему, что
стоит он ночью в огороде голый и молодой, а мимо
него сыплются со звездного неба камни, и у того
камнепада был голос: «Построй нам дом, — свистели гранитные шары, — с крышей и дай нам тень
и прохладу в лето и в зиму тепло».
Целый месяц Яков поддевал веревки под валун
и переворачивал его. Подкопанный, высвобожден-

Рубрика:
Проза

Сладенький валун

Юность № 1
Январь 2024

ный камень поддался и перелег лицом на новый
фундамент из кольев. Яков мыл замшелые бока,
земляную спину, мыл и плакал от умиления — до
того прекрасны были открывшиеся ему узоры.
Достроить камнев дом старик не успел. Сын похоронил отца под будущим крыльцом храма. При
жизни дом валуна разросся, обзавелся кровлей,
комнатами — крыльями без окон, для молчаливого
думанья. Через долгое время сын подложил к Якову жену его, а через еще несколько десятилетий
Лара упокоила сына с родителями.
Мор и восстания сходили на нет в городах.
К одинокой Ларе прискакали первые гонцы с весточкой об общей вольнице. От нее гонцы и узнали про землю, где все растет и где всего вдоволь,
и про валун, спасший ее и ее семью. Люди дивились вести о выжившей в глуши женщине. Слухи
множились на россказни, и когда история о камне, сохранившем живых, разошлась по стране,
как расходятся из монетного двора деньги, к уже
старой и слепой Ларочке пришли на поклон первые поклонисты. Были они с посохами и фотографиями розового валуна. Они остались.
Ларочка умирала в кругу своих, памяти о городе в ней не осталось. Она просила служителей
снести ее к камню и, отказавшись от питья и еды,
в последние свои дни лежала на оном и молила
его о встрече с отцом ее, Яковом. И тогда засвидетельствовали жрецы и прочие служки чудо.
Валун как будто услышал Ларочку и задул в ней
жизнь. На камне и умерла она. И в ногах его была
погребена. И не могла бы она при жизни своей
представить, как разрастется дело, как разлетится весть, как сотни лет спустя на сцене великого дома будет петь женский хор: «О! О-о-о!
Сладенький валун! О! О-о-о! Сладенький валун!» —
и хлопать в ладоши после каждого припева.

※
43

Рубрика:
Проза

Борис Лейбов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

СЫН ПОЛКОВНИКА

Вскоре после смерти отца зазвонил телефон.
Женщина поздоровалась. Голосу было от сорока
трех до пятидесяти девяти.
Риелтор водил очередную белую пару по дому
моего детства. Они разглядывали фотографии,
замкнутые в золоченые пластмассовые рамки.
Я, я в школьной форме, родители у моря, галька…
Ни одной улыбки. Выгоревшее полароидное солнце, блеклые горы, и серьезные лица с горизонтальными линиями ртов.
— Вам бы ремонт сделать, если хотите продать
поскорее, — шепнул риелтор, — здесь бабушкин
дух нулевых. — И он обвел настенные трещинки
глазами.
— Не тороплюсь, — сказал я им на прощание
и проводил.
Вот тогда и зазвонил телефон, стоявший поверх вязаной салфетки, постеленной на ореховую
тумбу.
— Алло.
— Здравствуйте, я только узнала о смерти Миши…
Вы, должно быть, его сын?
— Да. Его.
— Мне очень жаль…
Мы оба молчали какое-то время, недолгое. Неловкости не было. Ну или я ее не почувствовал.
— Вы могли бы отвезти меня к его могиле? Я только что прилетела и звоню вам из аэропорта.
44

— Да, конечно. Я отвезу вас. Кладбище далеко за
городом.
— Да? Спасибо.
Это вопросительное «да» значило, что она поняла все о моем отношении к отцу. Я не похоронил
его в черте города, рядом с мамой. Как он того
желал. Место на городском стоило дороже. Он когда-то на мать потратился, а я на него — нет.
Ее такси остановилось у подъезда. С таксистом повезло, они обычно долго плутают по дворам между корпусами-клонами. Ей было от сорока
трех до пятидесяти двух. Высокая, ухоженная.
Кожа загорелая, холеная. Руки тонкие, сухие.
Одета неброско, но по всему понятно, что все на
ней дорогое. Черное и дорогое. Прохожий собачник замер, разглядывая ее и не замечая тянущего
руку поводка. Я захлопнул окно и спустился.
— Здравствуйте!
— Привет! Надо же, ты его копия…
Краем глаза я видел, что она из вежливости изо
всех сил делает вид, что ей удобно на жестком сиденье тридцатилетнего «шевроле». Она даже похвалила автомобиль в какой-то момент на трассе
за его «необыкновенность». Но я сделал вид, что
не слышал, и не ответил. Мы почти не говорили.
Она хотела было, но не собралась и отвернулась
к окну. От ее шеи раздавался запах апельсиновой
корки и чего-то еще, похожего на йод. Нет, не йод…

Сын полковника

— У тебя его руки, — все-таки попыталась она.
Тишина не рассеялась. Я перевел взгляд с проселочной дороги на свои руки и не задержался на
них. Она закурила. Просто так, не спросив. Папа
тоже так делал, в неожиданных местах, никогда
не спрашивая. Видимо, так они все делали в своих
нулевых.
На кладбище я довел ее до ограды и оставил
наедине с памятником. Земля не была ровным
холмом, какой я ее запомнил на похоронах. Посаженые цветы, вырванные из притоптанного песка,
были разбросаны вдоль ограды. «Дождь, что ли,
размыл… — подумал я. — Да ведь и не было никакого дождя...» Я сел в сторонке на скамью и принялся смотреть, как дерутся воробьи за позеленевший хлеб. Может, риелтор прав? Может, стоит
подремонтировать квартиру? Выбросить старье…
Побелить стены… Или просто сбросить пятьдесят
тысяч и не возиться? За пятьдесят тысяч сами
сделают, что вздумается.
Когда я поднял голову, она говорила по телефону. Говорила с тем, с кем спит, с мужем ли,
партнером, чьим-то еще отцом. Я понял, что говорит она с любовником, по тому, как она сказала
«дорогой». Это было не то «дорогой», что говорится ребенку или другу. И это было не вежливое
«дорогой»… Я расслышал, что она лгала. Она говорила в трубку, что была где-то еще, в каком-то
бизнес-центре.
Она подошла ко мне и попросила отвезти ее
в отель. Глаза она прятала. Говорила как будто
в сторону. По адресу я догадался, что остановилась она в роскошной гостинице, из тех, где колонны, рояли, птицы в клетках, музыканты и игристое вино. Всю дорогу мне казалось, что она
думает обо мне, вернее, о чем я сам думаю. Чтонибудь похожее на «что у них могло быть общего,
у такой роскошной загадочной женщины и нищего
молчаливого полковника, к тому же обремененного семьей, службой и бюджетными отпусками
в санаториях с несменяемыми полотенцами за всю
неделю пребывания». Но я не о том думал. Я думал о машине, которую куплю, как только продам
квартиру старика.
— У тебя есть брат, — сказала она перед тем, как
выйти.
А я подумал: «Мне нравится “шевроле”. “Шевроле” надежная, вот только она должна быть на три,
ну или хотя бы на два десятка моложе».
— Ты слышал? У тебя есть брат.
Я слышал… И руль! Руль должен быть с подогревом: зима на носу.
45

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

Лера Макарова

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

ПЛАТО
Рассказ был представлен на питчинге
в Доме творчества «Переделкино».

ЛЕРА МАКАРОВА
Писательница и сценаристка. Родилась в Саранске.
Окончила Литературный
институт имени А. М. Горького
(семинар А. Е. Рекемчука).
Победительница российских и международных
литературных конкурсов.
Участница резиденции Дома

В этом году дерево накренилось, и от чистой
дороги остался только просвет. Пришлось согнуться и так проехать. Лыжи искали сцепления
со снегом: иногда хорошо скользили, иногда пробуксовывали. В этом году, думала я, точно куплю
какую-нибудь хорошую лыжную мазь. Для моих-то
старых Visu Pärnu 1986-го, как и я, года выпуска.
Подойдет любая, лишь бы была.
Навстречу пока никто не катил, и лес, непривычно наполненный снегом, казался пустым. Позади меня, не испытывая никакого удовольствия,
ехала Даша. Я налегла на палки, чтобы немного
оторваться от нее и побыть с окружающим наедине.
Прошло девять месяцев с моего последнего катания, и тело давало о себе знать. Как же это делается — набирается ход: представить себя Большуновым и присогнуть ноги в коленях, увереннее
замахиваться рукой. Палки вязнут во влажном
снегу, поначалу сложно даже просто вытаскивать
их из снежного месива, не то что ноги передвигать по не катанной несколько дней лыжне. Но
потом я перестала думать.
Напирала на левую палку, правой — отталкивалась. Наседала на переднюю часть лыж. Чувствовала, что движения становятся спокойнее и раздольнее, а когда все же задумалась, где там Даша,
и откинулась назад посмотреть, то сразу же упала, но мягко, и сама себе рассмеялась.
46

творчества «Переделкино»
(2021). Рассказы появлялись
в журнале «Волга», «Традиции
& авангард», «Скобы» и др.
Рассказ «Плато» написан
от лица молодой женщины,
этнической татарки, переживающей потерю мужа
и чувство отдаления от своей
матери и дочери.

На лыжню выезжал мужчина в оранжевой куртке и привычно, как много лет подряд, уступал
мне ее. Мы не здоровались, но посмотрели друг
на друга. Потом, в суетящихся от быстрого хода
деревьях, показывался старик в синей советской
шапочке с помпоном, его я тоже знала.
Больше людей на лес не нашлось.
Нет ни гудения автомобилей, если вплотную
подъезжаешь к краю лесопарка. Ни лязганья затворов и выстрелов, если к другому краю, где
лыжная база. Биатлонисты, как и все, отдыхают.
Пение птиц и ничего другого, тишина. Но синичка вымахнула на ветку, нависшую над лыжней, —
я вздрогнула.
Когда мы одолели три полных круга, с радостью и болью отметила: вот это пястные косточки, и плечевой пояс, и шея, и бедренные мышцы.
Наверное, чтобы что-то обнаружить, нужно это
задеть: заболит — и отыщется без всякой нужды.
В начале лета моего бывшего мужа не стало.
Это горе чуть не выжило нас с Дашей со свету. Так
обнаружилось, что я до сих пор его люблю. Некрасивое сразу забылось, как и не было его измены
и нашего расставания.
Помню, я стояла на веранде и думала, что
в феврале у нас была близость и что при иных
обстоятельствах я могла бы сейчас, то есть в те
минуты на даче, быть от него беременна. Помню

Плато

Юность № 1
Январь 2024

недоумение и ужас от того, что я теперь навсегда
одна в дачном домике, а его дурашливая собака
лижет кончики моих пальцев, не понимая, что лишилась хозяина… Что я могу выкинуть ее на улицу
или оставить и вязать ее, потому что она породистая сука, и продавать щенков.
Когда мы с Дашей выкатили на кусок сплошной
заснеженной земли, который я называла плато —
старт и финиш трассы, — там защелкивали крепления лыж взрослые и дети.
— Дейзи, фу! — закричал кто-то из них, но золотистый ретривер заструился по снегу, торопясь поздороваться с нами.
Я стояла на обочине и любовалась тем, как
разноцветный строй удаляется в лес. Их Дейзи плясала то перед одним ребенком, то перед
следующим. Думала о том, что в другой раз можно
взять с собой термос и оставить его здесь же,
в сугробе: хорошо после катания выпить чаю.
Мы возвращались и шли вдоль катка, обсаженного яблонями. Летом это футбольное поле, и по
плодам видно, что яблони эти — северный синап,
но поскольку в черте города, то очень чахлый северный синап. Пока шла по хрусткому снегу с лыжами наперевес, как с коромыслом, мне хотелось
моченого яблока из кадушки, его белой, сияющей
мякоти. Все вокруг было сияющим, но в приглушении.
С катка звучала новогодняя песнь, под нее карябали лед двое — маленькая девочка в розовой
куртке и розовой шапке и ее молодой отец, им
было весело друг с другом.
На пешеходном переходе наши лыжи показали
носы, и первый ряд автомобилей нехотя притормозил. С другой стороны дороги тоже шли лыжники — в середине шоссе мы схлестнулись и разошлись.
Видя, что Даша идет опасливо, я сказала ей,
что гололед боится уверенности. У нас у обеих были старые лыжи и старые ботинки к ним,
скользкие.
Какие у вас кирзовые, в прошлом году восхищался инструктор с лыжной базы. Палки еще гэзовские, Горьковского завода, а вот эти крепления — Свердловского, таких и городов сейчас нет,
да?.. Он обращался к Даше, она отмалчивалась.
Смотрел на ее Karjala. Их бы отциклевать, вот
тут нос ободран, эпоксидным клеем на ночь прижать, мазь — и летать будут.
Мы немного заплутали, потому что я плохо помнила дорогу. Когда наконец свернули во двор,
показалось, что стемнело. Но это была тень вну-

три колодца высоток. Время еще было. Я прикидывала, что нужно успеть сделать. Самое главное —
не забыть пополнить карту, чтобы в полночь
списалась сумма за ипотеку, и проверить, не
осталось ли долгов перед налоговой.
На торце дома была красная надпись. Несколько недель, как в нашем городе коммунальщики
писали трафаретом — УКРЫТИЕ. Проходя мимо,
я почувствовала, как Даше не по себе, всякий раз
не по себе, и взяла ее за руку. Она руку не отдернула.
Около двери в подъезд мы попытались вспомнить код. Все равно пришлось искать ключи.
В квартире Даша сразу, не снимая ботинок, пошла на кухню, чтобы сесть там на стул и долго
и мучительно растаскивать прикипевшие шнурки.
Я аккуратно собрала наши лыжи и поставила их
в угол, с них закапало на линолеум. Зашла в комнату, из тумбы, где хранится белье, достала полотенце — таких я раньше не видела у мамы.
Ванная комната имела до неприятного стерильный вид. Только полоса ржавчины на стене, за
трубой, рассказывала, что иногда здесь что-нибудь происходит. От теплой воды по телу побежали
мурашки. Стоять под водой было так приятно, что
в ванной я провела дольше времени, чем хотела.
Завернутая в полотенце, вышла и позвала: «Дарь-а,
пойдешь в душ?..» Не любит воду, как кошка.
Потом лежала на разложенном диване и смотрела на потолок. Штукатурка осыпалась со
стыков бетонных плит, и хорошо стала видна их
картография. Мама не делала ремонт лет десять,
помогу ей летом, если она захочет. Она как будто почувствовала, что я думаю о ней, и прислала
сообщение.
Даша зашла в комнату, и я спросила, не хочет
ли она дождаться бабушку и остаться здесь на
саму ночь. Мне все равно, сказала Даша. Добавила, что она вообще-то хотела со своими ребятами и говорила мне об этом, и я даже разрешила.
Но я это забыла.
Не любит Даша бабушку, потому что чувствует,
что та хотела бы видеть ее кареглазой и носящей
платок.
Я написала маме: «Можешь позвать в гости Зулю
с ее выводком и отмечать вместе». Вокруг Зули,
подумала, можете хоровод водить. Набрала еще:
«Они не такие ершистые, как мы».
«Ляйсан, — написала мама, — уж так говорить
про маленьких девочек не хорошо, не по-доброму».
Я поняла, что вместо «выводка» она прочитала
другое слово.

Рубрика:
Проза

Лера Макарова

Я думала о том, что
хорошо заполнять жизнь
девочки впечатлениями,
но в зоопарк я Дашу больше
не поведу. Она выросла,
а я дожила до того, что
лошадь не представляется
мне иначе, чем в сбруе.
Лошадь в своем сознании
нужно освободить,
и зоопарк мне в этом
не помощник, вспоминать
его неприятно: не тигра
и не гуанако, а другой
вольер, со степными
орлами — двумя
высохшими престарелыми
клюводавами.

«Почему ты все не поймешь, — продолжила
она, — ты у меня одна родная, хорошая, любимая… —
И чуть позже: — Младшая у нее заболела, она один
раз попросила помочь, надо было отказать?»
«Ты еще на Светотехстрое?» — спросила я,
и когда она ответила, что да, усмехнулась. Видимо, это вежливость, и она хочет остаться с семьей Зули.
«Спасибо за предложение, мам», — написала я.
Она прислала в ответ открытку. Я снова, как на
плато, осознала себя матерью-одиночкой.
У нас всегда были напряженные отношения.
Мы часто скандалили. Во время последней нашей
ссоры мама кричала, у нее уже не хватало злых
слов, и она плюнула на меня. Она не ожидала, что
я рассмеюсь, это ее напугало. У тебя все хорошо,
спросила она и стала извиняться.
Не стану же я ей рассказывать: недавно мы
с Дашей были в зоопарке, в первом же вольере мы
48

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

увидели гуанако, а рядом предупреждение, что
она плюется, а еще что линька и она может быть
некрасива. Но плюшевая гуанако хлопала ресницами, и полизывала сокрестия сетки-рабицы,
и заглядывала в душу глупыми черными глазами,
она не выражала презрения к нам. Увидев нас
снова, она выбежала из своего загончика и, поскользнувшись на застывшей воде, прильнула
к сетке.
Мы уходили, зная теперь, кто взрезает бумажное спокойствие вечерами, когда гуляешь по набережной, своим пронзительным стоном. Старый
гималайский тигр — он не смирился, нет, хотя
соседний, бенгальский, — да. Мой тигр ходит, как
в оцепенении, туда и обратно, и бьет хвостом
по железным прутьям, и потом изнутри, из самой
свежей своей раны, выводит, как алой тушью каллиграфа, этот рык. Думаю, что у него ребра болят
от такого рыка. Внутри у него пусто, потому что
он худой и, как говорят сотрудники зоопарка, часто отказывается от еды — от говядины и крольчатины, что подбрасывают ему, когда он спит.
Я думала о том, что хорошо заполнять жизнь
девочки впечатлениями, но в зоопарк я Дашу
больше не поведу. Она выросла, а я дожила до
того, что лошадь не представляется мне иначе, чем в сбруе. Лошадь в своем сознании нужно
освободить, и зоопарк мне в этом не помощник,
вспоминать его неприятно: не тигра и не гуанако, а другой вольер, со степными орлами — двумя
высохшими престарелыми клюводавами.
Внутри их вольера в сетку билась маленькая
птичка. Не воробей, присмотрелись мы с Дашей:
у птички был раздвоенный хвост и кружевное белье, — совсем не воробей. Который день от мысли
о ней становилось тревожно, накатывала паническая атака, которыми я никогда не страдала.
Складывая наши болоньевые брюки и куртки,
высохшие на батарее, пытаюсь успокоить себя.
Даша, как всегда, смотрит тиктоки.
— Ты хорошо зашиваешь? — спрашиваю у нее. —
У вас же есть в школе что-то наподобие трудов.
Технология, кажется?..
На дне тканевого короба, в котором хранились
все наши вещи в этой квартире, лежит второй мой
лыжный комплект, с порванной по шву штаниной.
Забыла, что в прошлом сезоне я пробралась на
территорию лыжной базы, и попробовала коньковым, и проломила слабый наст снега. Был уже
март, зима на последнем издыхании.
Крепления одной лыжи слетели, и лыжа перекувырнулась в воздухе. Я лежала, боясь встать

Плато

и обнаружить, что сломала ногу, но хуже — что
лыжу, или что меня, если поднимусь, сразу же
увидят, а я стыдилась длинного и протяжного
слова, которое у меня вырвалось.
Даша не слышала меня.
Я убрала брюки и куртки и посмотрела на часы,
потом открыла прогноз погоды: сейчас временами
снег.
Ничего тогда не сломалось, не надломилось.
Крепления как бы аккуратно развинтились и выпали. Сегодня я вложила их обратно в углубление деревянной лыжи и ввинтила отверткой из
чемоданчика с инструментами, который случайно
нашла в нашей квартире.
Почему он не забрал его, как остальные свои
вещи? Наверное, не вспомнил про кладовку. Там
много чего осталось. Когда-то мы оттирали зеленое пятно уличной краски с моей юбки, запах
уайт-спирита так и царил.
Мне опять вспомнилась юркая, но недостаточно
юркая, чтобы выбраться, птичка из клетки с орлами. Наверное, она для чего-то нужна там, решили
мы и спокойно пошли дальше. Но сейчас у меня не
было ни в чем уверенности. Который день птичку я запрятывала как можно глубже внутрь себя,
а вместе с ней — что ревную, завидую, мертвого не
могу отпустить и, может, что-то еще.
Когда мы вышли на улицу, там начинались
первые сумерки и праздничное оживление. Даша
подгоняла идти быстрее. Около укрытия я почувствовала слабость и взяла ее за руку. Успокоилась немного и чуть не забыла выкинуть мусорный пакет, в нем было все, что лишним нельзя
оставлять после себя в квартире мамы.
Боковым зрением увидела, как над мусорным
контейнером кто-то заносит руку. Женщина с ярко
накрашенными губами достала из пакета чей-то
тюль, развернула, как бы примеряясь, и сунула
в пакет обратно — не понравился; стала ворочать ножки от стола, выставленные по периметру
контейнера; покосилась на нас так, будто знала:
Даша в большей степени — дочь своего отца, мы
с ней даже не похожи, она русоволосая и глаза
у нее зеленые, как… нет, зеленые, как и у меня.
— Куда мы теперь? — спросила Даша.
Я пожала плечами и вдруг поняла:
— Поедем в зоопарк. Спросить, зачем там эта
птичка.

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

ЖИЗНЬ ЕГО —
БОРЬБА
ДЕНИС ЛУКЬЯНОВ
Родился в Москве, окончил
Институт журналистики,
коммуникаций и медиаобразования МПГУ. Писатель
и журналист. Ведущий
подкастов, контент-менеджер издательских сервисов
«Литрес», обозреватель
радио «Книга».

Вся жизнь его — борьба.
Так он думает, когда трогает ее тело, вьется
огромным змеем, опутывает ее ласками в полночной, ритуальной тьме; все это — с полузакрытыми
глазами. Откроет — и мир растает, откроет — ослепнет от собственного сияния, откроет — лишится
сказки на одну ночь. Она отвечает большей лаской, она вспоминает, что такое быть богиней,
что такое быть матерью-землей, как дарить жизнь
взамен наслаждений; ей неважно, что утром она
уйдет, вернется в кофейню, где он нашел ее, подобрал, как одинокого котенка, пленил взглядом
и сладкими комплиментами, а ей даже не захотелось сопротивляться. Он знает ее чувства — их
мысли сейчас одно, их мысли — океан первородной
темноты. Каждый получил свое, и утром, с первыми лучами тусклого зимнего солнца — хочется
верить, что проснутся они поздно, что долго пролежат нетронутыми два белых вафельных халата, — расползутся змеями, змеями, змеями. Это уже
не он, не она — это нашептывают голоса, которые
так хотел позабыть, голоса, от которых мечтал
сбежать, голоса, которым поддался, — извивается,
извивается… Но нет, он не такой! Он не ночь, не
земля, не темнота — он день, небо, солнце!
Вся жизнь его — борьба.
Так он думает, когда в одиночестве открывает сонные глаза, и жизнь — слишком много ее
50

вокруг — ударяет в ноздри, заполняет его, заставляет вновь забиться сердце — врачи говорят, что оно никогда не останавливалось, но
он не верит, забродившую кровь — вновь потечь
по венам, онемевшие руки-ноги — вновь зашевелиться; так он думает, когда понимает, что она
ушла раньше него, заведомо зная, что не будет
продолжения, что надо работать; так он думает,
когда смотрится в зеркало, щурится от мерзкого
холодного света ванной и проводит пальцами по
золотой коже лица, без морщин, без складок, но
с трещинами, как на картине, убитой временем,
плачущей краской, — так не бывает, вновь говорят врачи. Он снова им не верит. Пока наносит
тональный крем — толстым слоем, чтобы скрыть
золотое сияние, обдающее жаром тысяч неизведанных солнц, — вспоминает далекий город своего детства где-то на краю изученного мира;
город, граничащий с ничто и нигде, город, где
долгими ночами бродили по улицам ожившие сны,
где редкий дневной свет был густым, что вода,
а фантастические твари — кракены и грифоны,
мантикоры и единороги — жили в лесах, полях,
реках и в бескрайнем, замерзшем у берегов океане, кончающемся призрачно-зеленым водопадом
края света. Но никто из горожан — от хитрых
старушонок до прозорливых детсадовцев — не
обращал внимания. Жили полной жизнью, а на во-

Жизнь его — борьба

Юность № 1
Январь 2024

просы туристов, невесть как оказавшихся в этом
месте — то ли во сне, то ли после смерти, — отвечали только: «Да, так и есть». И в городе этом он
был королем — королем горы десяти лет отроду;
карабкался на снежные горы, покрытые ледяной
коркой, поскальзывался, падал, терял связанные
мамой варежки, но полз дальше, пихался и толкался, пока не оказывался первым. А его друзья
и подруги, его злейшие противники, чемпионы
этих скованных холодом олимпийских игр во славу выдуманных божеств, лишь смеялись, наконец
взобравшись следом. Он думал, так бывает всегда;
он думал, поверженные — люди, которые смеются,
и от фантасмагорических улыбок у них сперва
рвутся рты, потом лопаются животы.
Вся жизнь его — борьба.
Так он думает, когда, застрявший в кишках
чудовища-мегаполиса, стоит в ужасной пробке, и брахиозавр-время замирает, давит многотонным весом веков: кажется, вот-вот прорвет
небо, рухнет наземь океан времен, смывающий
настоящее историческими эпохами, соленой водой пролитых слез, полной доисторических ракушек и ископаемых, золотых медальонов тамплиеров и размокших писем обреченных солдат.
В эти минуты безвременья он, чувствуя, как жжет
лицо собственное золотое сияние, делает из термокружки глоток крепкого кофе, запрещенного
в детстве строгим наказом всевластных женщин,
богинь-матерей его семьи, и вдруг ощущает терпкую вонь обеденных печеночных оладушек и липнущие к ногам фантомные черные колготки — уже
давно снял их, закутался одеялом, но не спит:
сперва прислушивается, потом принюхивается — и вот он, долгожданный аромат, запах запретного напитка, рядом с которым «Несквик» —
грязь и глина на зубах; а ведь дома все полки
заставлены мерзко-желтыми банками — желтый,
желтый, желтый, почему цвет умственного помешательства, почему цвет роз Мастера? Мир вновь
приходит в движение, взрывается новым желтым —
брюхастые такси ползут по выделенным полосам, мерцают шашечки в зимней темноте раннего
утра. Тогда на краткий миг ему хочется вернуться в свой волшебный город, вновь стать королем
горы, вновь рассмеяться — пусть после и будут
растирать ноги спиртом, поить «Несквиком»
и произносить по-античному пышные речи о его
непослушании. Готов переживать это вновь, готов
терпеть, но… что это за «но», почему оно опасно проклевывается, будто бы из Кощеева яйца, —
треснет скорлупка и придет смерть? Кряхтение

утреннего города напоминает, шепчет на ушко:
это «но» — старый бабкин погреб, откуда всегда
доносились голоса; голоса звали его, предлагали
опуститься, прилечь на сырую землю, приложить
голову и получить неслыханные удовольствия,
услышать все тайны мира, ведь секреты — в глубине, секреты — там, где они, двое, в одном погребе, под одной землей; двое, в одном погребе,
под одной землей, — он вдруг вздрагивает, услышав это наяву, чуть не выпускает руль из рук, но
успокаивается — по радио играет новый альбом
одной группы; как, зачем они поют о том же?
Вся жизнь его — борьба.
Так он думает, когда паркуется подальше от
стеклянной башни, зачарованного офиса, где
сонный морок злых чародеев навсегда усыпил
мечтателей и свободолюбов; паркуется подальше,
чтобы пройтись пешком, вдохнуть жизнь и еще раз
увидеть ее — подразнить себя. Заходит в кофейню
и здоровается с очаровательной бариста, а она
прячет глаза, пытается забыть об их змеиных
движениях и животных ласках, о стонах и шепоте
в голове. Просто делает вид, что возится с кофе,
а сама накручивает волосы на палец — ах, могла
быть Еленой, разящей наповал владык государств.
Ее красота, пробуждающая в нем так многое, заставляет вспомнить обо всех других, о змеином
клубке брошенных наслаждений; о тех, кого пришлось отвергнуть на пути к цели; о тех, в кого
влюблялся по-настоящему, думал, навсегда. Их
было двое: одна — моложе его, другая — сильно
старше, одна — мудрая и наивная Василиса, другая — хитрая и коварная Баба-яга, знавшая, что
молодильных яблочек больше не бывает, давно
засохли все райские деревья, смерть рано или
поздно придет за ним, заставит позабыть о несметных сокровищах — тогда она-то и схватит их
в свои костлявые руки. То были его первые годы
в безумном большом городе простуд, сквозняков — тогда еще верил, что есть шанс сохранить
маленькие радости, не потеряв себя, и подняться высоко-высоко; что есть шанс любить просто
так, радоваться просто так, грустить просто так.
Очередные, думает он, пока ждет кофе — его варит
другой бариста, парень с серьгой в ухе, — миражи.
Но желание не иссякло, бьет ключом. Он утолял
свой город бесчисленными проститутками — делал все механически, отчего они быстро утомлялись, но не подавали виду. Он платил хорошие
деньги, а они не искали любви — хотя некоторые
казались так миловидны, что туманные мысли
вернуться к былым делам, вспомнить о любви,

Рубрика:
Проза

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

а не о страсти, терзали его редкими бессонными ночами; обычно же спал крепко, в одной позе,
почти не видел снов, а когда видел — просыпался в холодном поту и закуривал прямо в кровати,
потому что с ним говорили голоса из погреба,
открывали ему страшные тайны и поощряли игру
в бездушных кукол: пластик к пластику; потом
подсказали — ищи змей, в змеях твоя сила! Кем
были твои богини бабки-матери, как не змеями,
ведьмами-оборотнями?.. Но кофе уже готов. Больше некогда думать, нужно спешить — он улыбается, кивает смущенной змейке и понимает: когданибудь, может, сегодня, может, завтра, а может,
через год, он вырастет из игр и заберет ее в свои
обжигающие, золотые объятия. Ее — или другую.
Вся жизнь его — борьба.
Так он думает, когда привычно улыбается
охранникам, а они привычно улыбаются ему —
улыбки широкие, но ни разу за все годы не порвались их рты; так он думает, когда прикладывает пропуск, минует турникеты, дожидается
лифта, кивает даже незнакомым — вечный маскарад вежливости и милых улыбок, — поднимается
на двадцать-какой-то этаж, возвращается в мир
златовласых секретарш и богов-воинов в доспехах-тройках, пахнущих сладким вином и кислым
потом: когда-нибудь они растерзают его в священном буйстве цифр, бирж, метрик, отчетов —
растерзают и обожгут все руки о его золотую
кожу. Прежде чем попросить у очаровательной
чародейки кофе в кабинет, он на миг замирает,
делая вид, что смотрит в огромное панорамное
окно, — но не смотрит, взгляд его тонет в серых
водах памяти. Мерцает вопрос — яркий, как затонувшее сокровище. Зачем я сбежал? Зачем стал
гладиатором на арене спроса и предложения,
заколол мечом десятки достойных? Они не смеялись, нет — чертыхались и слали проклятия, но
я только креп, я поднимался по священным ступеням карьерных лестниц, и кожа моя покрывалась золотом; зачем сбежал из волшебной страны,
где не было времени, и старики, кажется, жили
вечно, где звезды на ночном небе светили ярче
солнца, а тайны мира были так просты и понятны — протяни руку и узнай их, прислонись к земле и услышь шепот древних тайн. Он вдруг резко
возвращается в реальность. Толкает дверь в кабинет. Да, сбежал от того замершего мира, потому чуть не хотел застыть вместе с ним, стать
мошкой в отвердевшем янтаре; да, сбежал, потому снежные горы стали слишком малы, а макушка
олимпа сияла где-то там, вдалеке; да, сбежал,

потому что слышал голоса то ли древних сил, то
ли самих умерших, к тайнам которых боялся прикоснуться; да, сбежал, потому что думал, что все
это ему кажется — повредился рассудком; да, сбежал, потому что почувствовал, как превращается
в огромного змея: бредил, что болото станет ему
домом, а невинная дева — невестой.
И теперь он, некогда гордый гладиатор, ныне —
обреченный император, сидит в кресле, придвинувшись к панорамному окну, смотрит на свой
Рим стекла и камня и уже видит первые всполохи
пожара: когда все вспыхнет, он обязательно заиграет на скрипке. Пламя зовет отчаянными голосами: прислушайся к нам, к этой земле, правда
лишь в низине, правда — в глазах обреченных на
вечное повторение, в стоне областей и провинций, а не в сладком пении сирен-мегаполисов. Он
смотрит на пожар — сигнализация молчит, — вдруг
двумя пальцами стирает тональник, рисует себе
золотую улыбку, ложится и прикладывает ухо
к холодному полу, продолжая смотреть в окно;
ему отвечают нежным медовым пением — ох, это
она, она, какая-то другая, не менее прекрасная,
его невеста! Ох, он спустится на ней под землю!
Высовывает язык и шипит; шипит той, чью нежную
кожу и обжигающую жизнерадостность чувствует
даже с вершин. Неважно, кто она, неважно, где,
неважно, как зовут.
Вся жизнь его — борьба.
Сейчас — сдается.

Рубрика:
Проза

※

Батон, Пранаяма и синий кит

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

БАТОН, ПРАНАЯМА
И СИНИЙ КИТ
Рассказ будет опубликован в книге Веры Сороки «Питерские монстры»
(М.: Альпина.Проза, 2024)

ВЕРА СОРОКА
Писатель, сценарист. Резидент литературной школы
журнала «Юность» в Переделкине и Комарове. Шортлист премии «Данко» имени
Максима Горького. Номинация

Кот уснул.
Макс шел по городу, здороваясь со всеми знакомыми львами и мостами. Он дал имя каждому,
понимая их суть и характер. Львы были благодарны. С мостами дело обстояло сложнее. Иногда
они обижались, ведь Максим не знал их настоящих
названий. Поэтому, когда пьяные туристы спрашивали, где находится обозначенный мост, Макс
просто врал, что не местный. Хотя по его небрежной манере носить пальто и броги можно было заподозрить иное.
Макс зашел в магазин обатониться — так он
называл покупку длинного французского багета.
В бакалейном отделе взял банку шпрот и отправился к кассе. Там его встретила женщина с волосами, похожими на сладкую вату, и с морковного
цвета помадой.
Максим трепетно относился к именам. Он всегда читал, что написано на бейджах, и строго исходя из этого обращался к людям.
— Добрый день, Татьяна.
— Пакет нужен? — Она пикнула шпротами и, повздыхав, принялась вводить код батона.
— Нет. — Он положил банку шпрот во внутренний
карман.
— Наличными или по карте?
53

«Выбор региона» на конкурсе
новой драматургии «Ремарка».
Публикации в журналах
Esquire, «Волга», «Крафтовый литературный журнал»,
«Прочтение», «Иначе», автор
блога в журнале «Сноб».

— Татьяна, мне кажется — или на прошлой неделе
вас звали Ольга?
— Чего?
Макс указал на ее мягко поникшую грудь.
— А, это. Да какой попался, тот и взяла. Не все ли
равно?
— Как же я смогу отблагодарить вас, не зная
имени?
— Да никак, зато и жалобу не накатаешь. — Кассирша грустно улыбнулась.
— Как вас зовут, Татьяна?
— Рая я.
— Спасибо вам, Рая.
По дороге домой Макс встретил девушку, которая выгуливала огромного черного дога. Каким
бы путем Максим ни возвращался, они всегда пересекались на тротуаре возле ямы. Яму Макс звал
Пранаямой, потому что она была похожа на вдох
земли. А вот как звали девушку, Макс не знал. Она
всегда была в наушниках, и он не смел нарушать
ее покой.
По вечерам Макс писал. Он относится к литературе как к сожительнице, с которой останется
до конца дней. Романтики Максим давно не ждал.
Но, несмотря на это, текст любил его. Любил за
внимание к деталям. За бережливость и за точ-

Вера Сорока

Юность № 1
Январь 2024

ность имен. Ведь, даже садясь писать копеечные
отзывы для интим-салона, Макс во всех подробностях представлял людей, чьими голосами будет
говорить.

— Хочешь быть Невкой?
— Невкой? А малой или большой?
— Всякой.
Она аккуратно, как-то не по-человечески,
надкусила батон мелкими острыми зубками:
— Хочу.
Они еще немного посплетничали о мостах. Она
доела батон, а он допил вино.
— Я пойду, пожалуй.
— Спасибо. За хлеб и за имя.
Она по-рыбьи открыла рот в нерешительности.
— Хочешь, секрет скажу? Про тебя. Про вообще
всех.
— Давай.
— Вы все снитесь котам. И чем лучше им спится,
тем лучше у вас жизнь.
Макс задумался:
— Весьма вероятно. А ты?
— Что я?
— Тоже снишься коту?
— Не, мы же разные. Я снюсь огромному синему
киту. Он такой большой, что может видеть сны
про множество русалок за раз. Поэтому все мы
сестры.
— Спасибо за секрет и за вино. Надеюсь, твоему
киту хорошо спится.
— Надеюсь, твоему коту тоже.

Прежде всего он придумывал имя и возраст.
Сразу понимал, женщина это будет или мужчина. Потом возникали особенности речи, сначала
устной, а потом и письменной: мягкие окончания,
неправильные ударения, дурацкие фразочки, запятые после пробела — все то, что за годы нарастало на человека и делало его живым. Вслед за
этим становилась ясна история. Она проступала
в темной комнате Макса, как изображение на фотобумаге. Оставалось только развесить фотографии сушиться, выслушать придуманного человека
и записать его гневные, забавные или полные тоски комментарии.
Ближе к ночи позвонил Павлик и позвал кутить. Максиму кутить не хотелось, но и писать
про виды латекса было тошно. Поэтому он взял
длинный французский батон и, будто вооружившись шпагой, пошел к мостам.
Макс прошел по булыжной мостовой, которую звал
Мурашкина, и сел на парапет у воды. Он задумчиво
жевал, наблюдая за неподвижностью моста. Из реки
показалась русалка. Ее кожа походила на внутренности картофельных очисток. Волосы были как длинная линялая мишура, совсем не то что у русалки из
мультфильма. К губам прилипла чешуйка.
«Наверное, если жить с русалкой, — подумал
он, — то по всей квартире будут не только волосы,
но и чешуя».
— Угостишь? — Русалка указала на батон.
— Конечно.
Она взяла и понюхала.
— Сухой. Так приятно, когда внутри тебя есть
что-то сухое. У вас ведь наоборот, да? — Не
дождавшись ответа, она снова спросила: — Выпить хочешь?
— Пожалуй.
— Подержи, только не уходи. — Она вернула круглый батоний хвост и скрылась под водой.
Макс остался совсем один. Он размышлял о том,
сложно ли жить с русалкой и какие счета будут
приходить от Водоканала.
— Вот. — Она протянула бутылку вина, заросшую
илом. — Мне такое без надобности.
— Как тебя зовут?
— Не знаю.
54

Рубрика:
Проза

Макс возвращался домой под утро, по привычке
путая следы и думая о Невке. Он шел мимо мусорного бака, которого называл Карабас-барабак из-за
страшного грохота. На нем сидел знакомый кот.
В уличных драках он потерял глаз, но не утратил
королевского достоинства. Всем своим видом он
как бы говорил: «Я вижу своим одним больше, чем
ты когда-нибудь сможешь увидеть двумя».
Кота Макс не называл никак. Он знал: как только даст коту имя, сразу придется за него беспокоиться.
Кот сонно потянулся. Макс остановился.
— Привет.
Кот сдвинул уши.
— Пойдешь со мной?
Кот осмотрел Максима.
— Я дам тебе имя. Говард Филлипс. Тебе нравится?
Говард Филлипс зажмурил свой зеленый глаз
в знак одобрения.
Макс и Говард Филлипс зашли в квартиру. Макс
был смущен, потому что давно не водил к себе гостей. Говард Филлипс смущен не был. Он быстро

Батон, Пранаяма и синий кит

исследовал территорию и признал диван законной собственностью.
Макс гладил Говарда Филлипса, пока тот не
уснул. Он спал так безмятежно, что можно было
не сомневаться: человек, который снится Говарду
Филлипсу, точно счастлив.
Утром Макс спустился в бакалею, чтобы купить
Говарду Филлипсу еды и прочих кошачьих принадлежностей. У кассы была длинная очередь. Мимо
прошла Рая.
— Добрый день, Рая. — Максим поздоровался
с ней, как здоровался с любым знакомым львом
или мостом.
Женщина остановилась и улыбнулась, показывая морковную помаду на зубах:
— Добрый. — Она осмотрела Максима и сказала
непреклонно: — Идем, я для тебя кассу открою.
Рая пробивала покупки и напевала.
— Сама не знаю. Проснулась сегодня, и как будто
дышать легче стало. Такое хорошее настроение. И день такой хороший.
На бейдже красовалось гордое: «Раиса».

Юность № 1
Январь 2024

—
—
—
—
—
—

—
—
—
—
—

Рубрика:
Проза

Знаешь, мне понравилось. Раньше не нравилось, а теперь как будто что-то изменилось.
И плевать, что неформат. Я хочу его издать.
…
Алло, ты там?
Да.
Почему молчишь?
Глажу кота. Он так спит сладко.
Ты извини за то, что тогда наговорил. Период
был сложный. Так что, заедешь завтра в издательство?
Заеду. С собакой к вам можно?
Ты и собаку завел?
Не я. Просто не один буду.
Да хоть с русалкой. Ты, главное, больше никому
рукопись не отправляй, ладно?
Идет.

Максим почесал Говарда Филлипса, тот выпустил когти от удовольствия и перевернулся на
другой бок. Засыпая, Макс думал, что кот, которому он снится, наконец-то видит хороший сон.
Кот проснулся.

Вечером, когда Макс возвращался домой, на
него налетела собака и принялась обнюхивать
и стучать хвостом по огромным бокам.
— Фу! Эдгар, фу, кому сказала. — Девушка сняла
наушники. — Ты извини, он, вообще, спокойный.
— Я кота завел, наверное, из-за кота.
— Точно. — Она улыбнулась. — Он любит котов. Такая вот странность. А меня Алиса зовут.
— Макс.
— Сегодня день такой хороший. Не как обычно.
Может, погулять хочешь?
— Хочу. Давно хотел, — вдруг признался он.
— А я давно тебя тут жду. У ямы.
— Я зову ее Пранаяма, — зачем-то ляпнул Макс
и тут же об этом пожалел.
Сейчас она посчитает его психом и сбежит.
— А я зову ее Лила Туранга, — сказала Алиса
и осталась.
Они гуляли до утра и говорили обо всем. Потом
он проводил Алису и Эдгара По домой, но продолжал вести с ней внутренний диалог.
В восемь зазвонил телефон.
— Максим, ты извини, что так рано, но я не спал
всю ночь.
— Бывает, светло же.
— Нет, я не про это. Просто день такой хороший
и ночь. Но не суть. Я перечитал твой роман.
55

※

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

Марина Мишанина живет в Нижнем Новгороде.
Хороший город для начинающего писателя!
Тем более — для студентки Литературного
института, созданного уроженцем Нижнего
Алексеем Максимовичем Горьким. Она еще очень
молода, и это чувствуется в ее рассказе.
Еще нет писательской хватки, умения взять
материал в свои руки и сделать из него нечто
по-настоящему художественное. Но, может, этим
рассказ и подкупает. Простодушием, даже какой-то
наивностью в повествовании о вещах, увы, обычных,
но на самом деле страшных. Речь идет о семейном
алкоголизме. Вот просто пьет отец... Как пьют
многие отцы, не понимая, что разрушают не только
себя, но и то, за что они перед Богом отвечают —
за семью, за жену, за ребенка. Отец уверен, что
«все нормально». Что «ничего особенного». И жена
с этим смирилась, как смирились с этим миллионы
женщин в России, и не только в России. Но ребенок
видит это иначе. У ребенка разрушается не только
психика. У него внутри рушится целый внутренний
мир. И ребенок пытается донести это до отца. Как
умеет. «Плачь, папа!» Пронзительный рассказ!
И я бы сказал, социально полезный в лучшем смысле
этих слов. Но я бы посоветовал Марине теперь
писать о чем-то другом. Кроме внутреннего мира,
есть мир внешний, и он не ограничивается одной
квартирой. И в нем много прекрасного!
Павел Басинский

Плачь, папа!

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

ПЛАЧЬ, ПАПА!
РАС С КА З

МАРИНА МИШАНИНА
Родилась в 2003 году
в Нижнем Новгороде.
В детстве занималась
танцами, вокалом и актерским мастерством. Участвовала в различных творческих конкурсах и занимала
призовые места. Снималась

— На! Жми на курок!
Лето 2018 года. Мне недавно исполнилось пятнадцать. Дома никого, кроме меня и папы.
На столе — бутылка водки. Пустая. Это уже
часть интерьера. Незаменимый атрибут и прекрасное дополнение к новенькой клеенчатой
скатерти. Разве что иногда меняется этикетка.
Сегодня — «Беленькая».
В дни, когда у папы особенно хорошее настроение или особенно много денег, «Беленькая» превращается в Absolut. А если настроение
плохое и денег нет — в домашнее вино. Его грузины из маленькой кафешки за домом по старой
дружбе дают папе в долг, а долг потом любезно
прощают. Это вино он приносит за пазухой, бережно прижимая к сердцу, словно оно — дар не
дяди Мераба, а самого Диониса. В старой, чуть
пожелтевшей бутылке от кока-колы. Я как-то
хлебнула из этой бутылки, приняв вино за колу,
конечно же. Мама очень на папу ругалась. Тогда
папа разработал отвлекающий маневр: он с порога квартиры подзывал нас с сестрой и вручал два
огромных сникерса с лесным орехом. Это сделка. Я вам сникерсы, вы мне — спокойный вечер
наедине с грузинской аналоговой колой. На сестру это действовало: довольная, она удалялась
в комнату с очередной шоколадкой, четвертой
или пятой за неделю (в зависимости от того, был
57

в фильмах, с 2019 по 2022 год
состояла в труппах частного
и любительского нижегородских театров, с которыми отыграла несколько
спектаклей, любимый среди
которых — по «Чайке»
А. П. Чехова, где исполняла
роль Маши.

ли это четверг или пятница). Даже с двумя шоколадками!
Пап, ну какой сникерс лесной орех?! У меня же
аллергия на орехи.
Удивительный человек — мой папа. Он выпивал
на ночь целую бутылку чего-нибудь-где-побольше-спирта, а наутро — ничего. Ни резкого запаха, бьющего во все близко оказавшиеся носы, ни
опухлости и отечности, ни больной головы.
Папа дебоширил: орал матом, дважды падал
на сушилку для белья, а утром удивлялся, почему постиранные трусы высохли комом и лежат на
полу. Как-то раз он, словно Кунг-Фу Панда, одной
левой сломал журнальный столик, а потом ходил
и долго пытался понять, что поменялось в интерьере и почему мы с сестрой рисуем за кухонным столом, мешая маме варить щи.
Пьяный папа мог делать все что угодно. Никакой
ответственности и, самое главное, никакой вины.
Если ты не помнишь — этого не было. По крайней
мере, для тебя. Вечное сияние чистого разума.
Пустая бутылка «Беленькой». Папа ушел в комнату слушать музыку. Лева «Би-2» на всю квартиру заливается своим «Варварааа». Окна открыты,
потому что душно. Который день душно. Который
день «Варварааа». Который день — «Беленькая».
Я хватаю ее и со всей силы швыряю в окно. Она
упала на клумбу и помяла соседкины тети-Галины

Марина Мишанина

Вот оно смотрит на тебя
своими мелкими черными
глазками. Не моргает.
Ты успеваешь разглядеть
каждый налившийся
кровью сосудик. Чудовище
приоткрывает рот.
С пожелтевших мелких
зубов капает слюна
(все как в классическом
ужастике). Его ноздри
расширяются, а ты —
не дышишь. Волоски
на руках встают дыбом,
и тело покрывается
мелкой дрожью. Воздух
не движется. Звуков нет.
Сейчас оно набросится.
Сейчас. Сейчас!

бархотки. Простите меня, экоактивисты. Я завтра
подберу, обещаю. И тетя Галя, прости.
Музыка обрывается, и вместо «Варварыыы» получается какой-то скомканный «Варвар». Шаги по
коридору тяжелые, гулкие. Бам, бам, бам. Вот он
появляется на кухне. Показывает на стол и спрашивает:
— Где?
Я отвечаю:
— Не знаю. Когда я пришла, тут было пусто.
Конечно же, я вру папе. Глупы те родители,
которые считают, что их дети не врут. Как раз
таки их дети и завираются больше остальных! Мой
папа — именно такой родитель. А я выросла удивительной врушкой!
— Ну, не беда!
Отец уходит в коридор и выуживает из внутреннего кармана куртки помятую и запотевшую
58

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

кока-кольную бутылку. А вслед за ней — извинительный сникерс лесной орех.
— Шоколадка — тебе!
И стоит довольный. А я смотрю на этот сникерс, на эту видавшую виды бутылку. Смотрю на
папу — прямо в лицо ему смотрю! — и душа моя
выворачивается наизнанку. Мне почему-то обидно за папу. Будто бы он не виноват. Будто бы это
кто-то каждый день подсовывает ему во внутренний карман «Беленькую», вино и шоколадки.
— Пап, — говорю, а у самой голос дребезжит
и связки пережимаются от слез жалости
к нему, — может, на сегодня хватит?
Есть тонкая грань. Когда ты пьешь — ты балансируешь на этой самой грани, как канатоходец.
Пока ты удерживаешь равновесие — ты веселый,
радостный. И публика вокруг веселая, радостная.
Но стоит сделать — «Але-оп!» — лишний глоток,
и акробат срывается, падает, публика — «Ах!»,
акробат прячется за кулисами, и начинается
настоящее представление. На сцену выходит неукротимое чудовище.
Вот оно смотрит на тебя своими мелкими черными глазками. Не моргает. Ты успеваешь разглядеть каждый налившийся кровью сосудик. Чудовище приоткрывает рот. С пожелтевших мелких зубов
капает слюна (все как в классическом ужастике).
Его ноздри расширяются, а ты — не дышишь. Волоски на руках встают дыбом, и тело покрывается
мелкой дрожью. Воздух не движется. Звуков нет.
Сейчас оно набросится. Сейчас. Сейчас!
— Хочешь посмотреть, как папа умирает?
Секунда — он в коридоре. Там, в шкафу на верхней полке, — охотничье ружье. Он вынимает его
из чехла.
Снова на кухню. Ружье в руках. Я зажмуриваюсь.
По щекам бегут ледяные слезы. На лбу такой же
холодный пот. Я не могу перестать плакать. Мне
страшно. Мне всего пятнадцать.
Он чем-то щелкает. Такой щелчок может значить только одно — за ним последует выстрел.
— На! — говорит и грубо пихает мне в грудь прикладом. — Жми на курок! Сейчас посмотришь,
как папины мозги разлетаются!
Папа… Папочка! Ну убери ты его! Не надо!
Хочу сказать, а слов во рту нет. Слова не находятся! Да и какой смысл в словах, когда в человека нацелено ружье, а приклад в твоих руках?
Руки мои! Вялые! Тонкие! Никогда не державшие
ничего опаснее кухонного ножа.
Когда мне было около шести, по телевизору
учили делать расслабляющий массаж. Показывают

Плачь, папа!

такое движение: тыльной стороной ладони надо
быстро-быстро бить по массажируемой области.
Это, оказывается, прекрасно снимает напряжение! Тетенька в экране обозначает это действие
кодовым названием «шинкуем капусту».
Папа сидит с водкой. И я с ними. Рука его очень
удобно расположилась на столе! Думаю: «Сейчас
покажу ему, как могу!» Звонко выкрикиваю:
— Шинкуем капусту!
И повторяю все в точности за тетенькой из телевизора!
Рюмка дребезжит, ударяясь об стол. Папа ставит ее так осторожно, словно это святой Грааль.
Долго и напряженно смотрит прямо мне в глаза,
откидывается назад и из посудного ящика достает чистый кухонный нож. Протягивает его мне со
словами:
— На. Шинкуй.
И подставляет руку.
Но охотничье ружье — посерьезнее кухонного
ножа.
Звонок в дверь. Мама! Мамочка! Ключи утром
забыла на тумбочке! Мамочка моя! Я выпускаю из
рук оружие. Расстояние до двери кажется непреодолимым. Я бегу навстречу маме! Мама! Наконец-то ты вернулась, мама!
Открываю дверь. Она! В летнем платьице! В сандаликах! Мамочка! Бросаюсь ей на шею и плачу. За
моей спиной — отец. С ружьем. Мама оборачивается и взглядом указывает мне на комнату. «Уйди,
Марина». Но я осталась. Я боялась за маму. Она
медленно стянула сандалии, мягко, как кошка на
пушистых лапках, подошла к отцу и вытащила из
его рук оружие. Убедившись, что ружье не заряжено, мама убрала его в шкаф и, взяв отца под руку,
отвела его на кухню. Папа тихо всхлипывал. На
моих глазах из чудовища он превращался в обиженное дитя. Мама снова обернулась и одними губами прошептала «извини».
Потом мы с мамой соберем наспех сумки и пешком, ночью, пойдем до бабушки по мосту через
Оку. Бабушке мы ничего рассказывать не будем —
просто ляжем на огромную кровать и будем листать журналы про знаменитостей.
После, конечно, мама всем с бабушкой поделится. Бабушка будет охать, ахать и всяко разно вздыхать. А я сделаю вид, что все хорошо. Но
я заплачу.
Да, я заплачу. А ты, папа? Хоть немного! Хоть
слезинку, папочка!
Плачь, папа!
59

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Проза

Юность № 1
Январь 2024

ЗОИЛ

Роман Сенчин

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

ВИЗУАЛЬНОСТЬ
С ДУШОЙ
РОМАН СЕНЧИН
Родился в 1971 году в городе
Кызыле Тувинской АССР.
Окончил Литературный
институт имени А. М. Горького.
Проза и пьесы публикова‑
лись в журналах «Новый мир»,
«Знамя», «Сибирские огни»,
«Дружба народов», «Аврора»,

«Урал». Автор двух десятков
книг, в том числе «Ничего
страшного», «Московские
тени», «Елтышевы», «Зона
затопления», «По пути
в Лету», «Постоянное напря‑
жение», «Дождь в Париже»,
«Остановка». Проза переве‑
дена на немецкий, англий‑

ский, французский, финский,
китайский и некоторые
другие языки.
Лауреат премий «Эврика»,
«Ясная Поляна», «Большая
книга», премии Правитель‑
ства Российской Федерации
в области культуры.
Живет в Санкт‑Петербурге.

Недавно увидела свет книга под названием «Пустые поезда
2022 года». Даже если заклеить имя автора на обложке и в выходных
данных, наверняка многие любители современной русской литературы
узнают автора. По стилю.
Вот начало: «Встал в четыре тридцать утра, вызвал такси, доехал
до Ленинградского вокзала, сел в поезд “Сапсан”, поехали. За окном
темно, но, поскольку по этой дороге приходилось ездить миллион (ну или
несколько миллионов) раз, темнота не мешала понимать, что проносится
мимо поезда “Сапсан”».
А вот с первой страницы первой книги этого автора, вышедшей
в 2004 году: «Ехал в холодном автобусе № 266 до метро Тушинская. В авто‑
бусе холодно, окна покрыты толстым слоем замерзшей воды, и не видно, что
происходит на улице. Местоположение автобуса определялось благодаря
телесным ощущениям, возникающим при поворотах: вот повернули на Первый
Митинский, вот повернули на Пятницкое шоссе. Вот повернули к метро».
Или начало, пожалуй, самой известной его книги, вышедшей в 2010‑м:
«Безымянный проезд от улицы Дмитриевского до Святоозерской улицы.
Тротуар покрыт сплошным, хоть и тонким, слоем льда.
Продвижение по обледенелому тротуару безымянного проезда.
Быстро идти не получается. Очень скользко и неудобно. А что делать.
Надо бы идти побыстрее, автобус 726 отправляется от остановки
“Святоозерская улица” в 14.11. Надо бы не опоздать».
Да, удивительная — а для кого‑то возмутительная — верность теме,
мотиву, интонации.
Речь о Дмитрии Данилове, одном из самых необычных и спорных
писателей первой (еще не закончившейся, правда) четверти нашего века.
Впрочем, о его текстах спорят мало. Вообще спорить — дискутиро‑
вать, полемизировать — нынче не принято. А принято писать в соцсетях
62

Визуальность с душой

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

или выставлять там копии опубликованных в разнообразных изданиях
рецензий на прочитанную книгу, и внизу тут же обязательно вытянется
вереница комментариев, как правило, поддерживающих ругательный или
хвалебный настрой рецензии. Иных точек зрения почти не встречается:
владельцы страниц в соцсетях предпочитают идейных противников банить.
А спорный писатель, спорное произведение литературы (изобрази‑
тельного искусства) — это хорошо. В науке спорная теория, спорная
гипотеза — почти синоним несостоятельности, ложности, ошибочности,
а здесь — в культуре — признак того, что стоит обратить внимание
на книгу, картину, скульптуру, задуматься, поговорить о ней.
О текстах Дмитрия Данилова надо говорить. Не столько даже
собственно литературным критикам, сколько социологам, теологам, психо‑
логам, архитекторам, дизайнерам, да и политикам. Впрочем, случались
в России времена, когда литературные критики были всем этим в одном
лице, теперь же практически никто на себя подобный груз не берет —
набросать нечто вроде аннотации, в лучшем случае остроумно переска‑
зать сюжет, поймать несколько блох, и достаточно…
Есть такие, берущие груз, критики и сейчас. Мало, но тем не менее…
Пожалуй, наиболее точный и глубокий анализ творчества и твор‑
ческого метода Дмитрия Данилова принадлежит перу Ирины Бенцио‑
новны Роднянской. Ее маленькая по объему, но большая по содержанию
рецензия была опубликована в журнале «Новый мир» в далеком уже
2007 году (июньский номер).
Роднянская откликается на две первые книги Данилова — «Черный
и зеленый» и «Дом десять». Приведу довольно большую цитату (почти
половина рецензии): «Объяснять Дмитрия Данилова очень трудно. Непо‑
средственная радость от его фразы, от всей ауры его письма, непроиз‑
вольность порыва навстречу пишущему и описывающему осложняются
у профессионального читателя кучей литературных и философских
ассоциаций: как это получается? на что это похоже? что за этим стоит?
“Завораживающее эстетическое пространство” (С. Костырко), воздей‑
ствие на читателя “чем‑то неуловимым” (Данила Давыдов в своем убеди‑
тельном предисловии к “Дому десять”). Но тут же автор этого предисловия
много чего вспоминает: и французский “новый роман”, и Леонида Добы‑
чина, и Анатолия Гаврилова. Вспоминает, чтобы “почувствовать разницу”.
Я, читая, тоже то и дело припоминала: то Зощенко (“была очень высокая
подростковая преступность, а нефига лезть куда не просят, козел
старый” — протокольный штамп, дико перетекающий в хамство), то Петру‑
шевскую (монолог “чайной” дамы со склада, было б место, выписала
бы целиком — кто еще так умеет слышать, “как мы говорим”!), то Гришковца
с его паутинкой сентиментальности (“Иногда просто приятно встретить
красивую женщину с умным лицом, просто так вот встретить и больше
никогда не увидеть”), то английскую эссеистику (впрочем, и Давыдов
говорит об очень тонком, “английском” типе остроумия в этой прозе).
И все не то, не то. Да и “проза” ли это? Вот предисловие Давыдова
называется “Торжество продуктивного аутизма”. Но ведь поэтов, лириков,
мы аутистами не величаем, хотя с определенной точки зрения они именно
таковы. “Дом десять”, воспоминание о детстве в спальном районе Тушино,
даже графически делится на некое подобие строф…
Конечно, это — проза, но опирающаяся на живую, неписьменную речь,
как настоящая поэзия, и, как поэзия же, совершающая возгонку реаль‑
ности — не возвышающей лексикой, а самим своим строем. Еще одна
63

Роман Сенчин

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

цитата из давыдовского предисловия: “Дмитрий Данилов — самый яркий
представитель постконцептуализма в новейшей русской прозе”. Мне это
мало о чем говорит, но я тоже хочу щегольнуть дефиницией: Данилов пишет
в духе метафизического гиперреализма. Этому определению косвенно
соответствует найденное самим писателем: “очарование убожества”.
Метафизика оставлена “за бортом произносимого” (Давыдов), но она
незримо присутствует в той постоянной радости, которую испытывает
автор, обнаруживая, что все вокруг, даже самое жалкое и унылое, наде‑
лено даром бытия…»
Да, действительно, и «объяснять Дмитрия Данилова очень трудно»,
и вроде бы видишь в его произведениях предшественников и тут же пони‑
маешь: «все не то, не то», и «непосредственную радость» от чтения испы‑
тываешь, а вот понять, что именно тебя радует, не можешь.
Готовясь писать этот очерк, я побродил по интернету — решил посмо‑
треть, что писали о Данилове в последнее время.
Наткнулся на «Яндекс.Дзене» (этот «Дзен» буквально захватил
и пропитал весь «Яндекс») на такое, за подписью «Стиль жизни»:
«…И вот новая награда нашла “героя”!
Премия “Ясная Поляна”, как написано в ее заявке:
Литературная премия “Ясная Поляна” поддерживает традиции класси‑
ческой и актуальные тенденции современной русской литературы...
Книга “Саша, привет!”, за которую Данилов удостоен столь высокой
награды очень, видимо, актуально. Мы все сегодня не ждем ничего хоро‑
шего. А кто‑то уже дождался!
Что касается классических традиций:
“Человек идет туда, куда он шел. Он идет, идет и наконец приходит
туда, куда он шел.
Человека зовут Сергей. Сережа...”
В одном абзаце Данилов умудрился повторить одно слово и одноко‑
ренное ему несколько раз. С первого раза не понятно, как в его пьесах,
или для того, наверное, чтоб, как говорится, втшырило?
Но я одного не понимаю, кому это унылое, как бы это поделикатней
выразиться, недоразумение может понравиться?
Покажите пальцем?
Я хочу посмотреть ему в лицо!»
Роман «Саша, привет!» написан в общем‑то так же, как и «Дом десять»,
«Черный и зеленый». Так что можете посмотреть в лицо Ирины Бенцио‑
новны Роднянской. Ну и свое лицо могу предложить — мне проза Данилова
нравится.
А вот чем?..
Я время от времени веду семинары, пишу рецензии на опыты учащихся
Школы CWS. И почти всегда, почти всем советую: не нужно употреб‑
лять однокоренные слова, ищите синонимы. Советую и боюсь — а вдруг
кто‑то спросит: а как же Дмитрий Данилов, которого вы несколько раз
хвалили в своих статьях и рецензиях? Спросит, и придется объяснять,
что у Данилова это прием такой. Но ведь это не совсем так, не то, не то.
Просто у Данилова, по моему мнению, получается. Неизменно получается
эти «идет, идет и наконец приходит», «Приехали на станцию Мариинск,
постояли, уехали», «Необходимость купить некоторый набор продуктов.
Некоторый набор продуктов удобнее всего купить в торговом центре
“Сибирь”» и так далее и тому подобное превращать в произведения худо‑
жественной литературы.
64

Визуальность с душой

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

Он даже турнирные таблицы чемпионата России по футболу делает
важной деталью своей прозы (в книге «Есть вещи поважнее футбола»).
Да, Данилову можно — у него получается.
Он пишет на грани так называемого фола, а иногда, кажется,
и за гранью. Он явно сознает это. Например, ближе к финалу романа
«Горизонтальное положение», написанного в форме дневника (опубли‑
кован в 2010‑м), устами главного (да и по сути единственного) героя
восклицает: «Сколько уже можно описывать эти бесконечные поездки
на автобусах, метро и такси. Все эти отъезды из Кожухово и приезды
в Кожухово. Всю эту бесконечную нудную езду по Новоухтомскому шоссе
и Каскадной улице. По Салтыковской улице, по МКАД, по Каширскому
шоссе. Всю эту так называемую ткань так называемой жизни. Всю эту
невозможную нудятину. Изредка перемежаемую путешествиями разной
степени бессмысленности. Сколько можно толочь в ступе эти беско‑
нечные интервью с руководителями и специалистами международного
аэропорта Домодедово. Все эти литературные мероприятия с участием
одних и тех же персонажей, неизменно заканчивающиеся неформальным
общением. Все эти идиотские описания деятельности нефтяных и газовых
компаний. Все это бесконечное унылое чтение газеты “Спорт‑Экспресс”
и не менее унылую и бесконечную игру в футбольный менеджер на сайте
11х11.ru. Надо уже как‑то с этим заканчивать».
Действительно, казалось бы, надо, необходимо после этого Дани‑
лову писать иначе. Созрел он для этого, осознал тупиковость подобной
манеры, подобных сюжетов. Но через год с небольшим выдает просто
возмутительный путевой отчет «146 часов». О своей (или, политкор‑
ректнее, своего лирического героя) поездке из Москвы во Владивосток
на поезде.
Что делали и делают нормальные авторы, помещая своих героев
в поезда, автобусы, трамваи, экипажи, на паром, в лодку, — они подса‑
живают к ним говорливых или хотя бы колоритных, забавных, жутко‑
ватых соседей. И возникает история. И «Анна Каренина», и «Крейцерова
соната», «Очарованный странник»… К герою Данилова никто подобный
не садится, вернее, автор к нему никого подобного не подсаживает. Герой
едет и едет. Люди меняются, пейзажи за окнами вагона — тоже. Ничего
существенного не происходит. Герой благополучно добирается до Влади‑
востока, где с ним случается происшествие, но его подробности остаются
за рамками «путевого отчета».
А сам отчет… Это именно отчет в его канцелярско‑бухгалтерском
значении.
«Поезд прибывает на станцию Чита.
Непосредственный сосед Андрей покидает вагон. Соседние боковые
места занимают худощавый парень и полная девушка.
Некоторые пассажиры, в том числе полковник в отставке, выходят
что‑нибудь купить, потому что запасы продуктов иссякли, диктор объяв‑
ляет, что поезд номер два сообщением Москва — Владивосток отправля‑
ется с первого пути, и пассажиры бегут к вагону с пакетами, полными еды.
Поезд покидает станцию Чита».
Взято с наугад открытой страницы, и такой стиль изложения всей
довольно объемной вещи.
Это должно бы бесить, но меня (и еще какое‑то количество людей,
среди которых есть и настоящие поклонники Данилова) не бесит. Правда,
«146 часов» я читал с раздражением: после двух прочтений за предыдущий
65

Роман Сенчин

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

год «Горизонтального положения» (сокращенного варианта в «Новом
мире» и полного в виде книги) этот «отчет» воспринимался как повтор.
Но странное это было раздражение, оно постоянно смешивалось
(разбавлялось?) с радостью точно найденной и при этом очень простой
фразы, какого‑то необычного увлечения, когда страница за страницей
вроде бы ничего не происходит, а оторваться невозможно. Ну и эффект
узнавания снижал градус раздражения: на протяжении почти двадцати лет
каждое лето, а иногда по два‑три раза в год, я ездил из Москвы в Абакан
и обратно на поезде. Трое с лишним суток в пути. И я видел подобные
пейзажи за окном — мимо протекали города и степи, тайга, платформы,
станционные домики; сменялись пассажиры. И ни одного серьезного
происшествия в этих поездках не случилось, ни одной исповеди, вроде
той, что стала сюжетом «Крейцеровой сонаты», я не услышал, ни одной
любовной истории не завязалось. Ехал тихонько и ехал, читал, смотрел
в окно, поглядывал на соседей, слышал короткие фразы и произносил
такие же, если возникала необходимость.
Покойный Александр Кузьменков назвал «Горизонтальное положение»
«образцом возгонки скуловоротной скуки в прозу». Что ж, каждому чита‑
телю не угодишь (хотя Кузьменкову практически никто угодить не мог — ему
почти все, мягко говоря, не нравилось, о чем он ядовито‑талантливо сообщал
в предоставляемых ему органах печати). А Данилов, кажется, и не хочет
пытаться угодить. В каждом новом тексте он словно ставит эксперимент
и над собой, как над автором, и над теми, кто этот текст возьмется читать.
«Описание города», «Сидеть и смотреть», «Есть вещи поважнее
футбола», «Ночь — день — ночь», пьесы, одна другой странней — все это
как шаги в кромешной тьме и для автора, и для читателя. То ли по‑преж‑
нему твердое будет под ногами, то ли яма, то ли пропасть…
Отрицательных отзывов на эти тексты немало, а ругательных коммен‑
тариев в соцсетях так и вовсе предостаточно, но стоит признать, что
эксперименты Данилову удаются. В пропасть он не рухнул. Книги раску‑
пают, на журнальные публикации есть благожелательные, а то и востор‑
женные отзывы, и пусть небольшой, но крепкий круг почитателей Данилова
со времен книг «Дом десять» и «Черный и зеленый» уж точно не умень‑
шился.
В цитированной рецензии на эти книги Ирины Роднянской есть еще
такой момент: «“Черный и зеленый” (это чаи, торгуя которыми в розницу
избывающий нужду повествователь превращается в терпеливого гида
по Подмосковью) в 2004 и 2005 годах был представлен не только
в Сети, но и на бумаге — в издательствах “Красный матрос” и “ОсумБез”,
что, как выяснилось, означает “Осумасшедшившие безумцы” (sic!). Судя
по “матросам” и “безумцам”, Данилова хотят маркировать как маргинала,
но если это маргинальная зона, я бы хотела в ней подзадержаться».
Мне подарили (к сожалению, не помню кто) книжку «Дом десять»
в 2007 году, изданную «Ракетой». Книжка была потрепанной, что назы‑
вается, зачитанной. Даривший как‑то полушепотом сообщил: «Культовый
автор». Я прочитал и признал: да, культовый именно в первоначальном
смысле этого слова — почитателей должно быть не очень много, но они
сплоченные. Да и издательства, в которых вышли первые книги Дани‑
лова, были скорее не маргинальными, а культовыми: их книги продавались
в определенных магазинах, книги эти случайные люди почти не покупали.
Потом Данилова стали печатать большие издательства: «Эксмо»,
«Астрель», «Рипол Классик», «НЛО», «Городец», «РЕШ». Он постоянный автор
66

Визуальность с душой

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

При первом прочтении я воспринял
роман как антиутопию. Не очень-то
состоятельную, со множеством
обрывающихся смысловых
и повествовательных нитей, без финала.
В общем, в плане сюжета я был новой вещью
Данилова разочарован (манера изложения
осталась прежней, даниловской),
лучше уж, считал, как в предыдущих
текстах, без ярко выраженного сюжета,
но тут произошло 24 февраля, а следом
стали приниматься такие законы, что
антиутопизм «Саши…» превратился
в реализм. Или оказался предсказанием.

«Нового мира» — абсолютное большинство публикаций происходят именно
в этом журнале.
Вроде бы Данилов должен пробовать писать более коммерчески, что
ли. Ну, в том плане, что если будет сюжет позавернутей, то читателей —
покупателей книг, посетителей сайта «Нового мира» — наверняка станет
больше, а это и увеличение тиражей, следовательно и авансов, роялти.
В ноябрьском номере «Нового мира» за 2021 год вышел маленький
роман «Саша, привет!», в котором Данилов, кажется, попытался придумать
и выстроить сюжет. Сюжет беллетристического произведения. Переска‑
зывать содержание не буду — кто не читал «Сашу…», может прочитать или
найти краткое изложение в интернете.
При первом прочтении я воспринял роман как антиутопию. Не очень‑то
состоятельную, со множеством обрывающихся смысловых и повествова‑
тельных нитей, без финала. В общем, в плане сюжета я был новой вещью
Данилова разочарован (манера изложения осталась прежней, данилов‑
ской), лучше уж, считал, как в предыдущих текстах, без ярко выраженного
сюжета, но тут произошло 24 февраля, а следом стали приниматься такие
законы, что антиутопизм «Саши…» превратился в реализм. Или оказался
предсказанием.
Многие критики восприняли этот маленький роман как киносценарий.
И автор на это критиков, конечно, спровоцировал. Главки он обозначил
как «эпизоды», в души персонажей не заглядывает, их мыслей не сооб‑
щает. Но это очевидная проза.
«Мы видим, как Сережа идет по пешеходной дорожке к дому, идет
по тротуару вдоль дома, подходит к подъезду. Дом обычный, современный,
67

Роман Сенчин

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

многоэтажный, не элитный, не бизнес‑класса, но и не старый, брежнев‑
ский или хрущевский, просто относительно современный московский
многоэтажный дом, серии П3 или КОПЭ или П44Т, что‑то примерно такое.
Этажей в доме много — ну да, он же многоэтажный. Сережа подходит
к подъезду, прикладывает к круглой штучке на железной двери круглую
штучку на связке своих ключей, раздается писк, Сережа открывает дверь,
входит в подъезд, здравствуйте, Наталья Семеновна, Наталья Семеновна
величественно кивает, Сережа идет к лифту, вызывает лифт, ждет, лифт
подъезжает, Сережа входит в лифт, нажимает кнопку своего этажа, лифт
начинает движение.
Лифт движется долго, долго, очень долго.
Лифт движется, движется.
Лифт все движется, Сережа неподвижно находится в лифте.
Лифт приезжает на нужный Сереже этаж.
Сережа покидает лифт, возится с ключами, открывает дверь.
Сережа входит в квартиру».
Сценарии так не писали и не пишут. Ни во времена Ханжонкова,
ни во времена Шпаликова, ни в нынешние. А прозу — да. По крайней мере,
Дмитрий Данилов пишет.
Но… Еще раз вернусь к рецензии Ирины Роднянской. Вырву несколько
слов: «…писатель (что‑то останавливает сказать “прозаик”) Дмитрий
Данилов…»
Может быть, Ирина Бенционовна в том 2007 году знала, что, кроме
повестей и рассказов, Данилов пишет и стихи (верлибры), а вернее, услы‑
шала поэзию в его прозе…
Я любитель стихотворений с рифмой, поэтому верлибр для меня чаще
всего — это проза в столбик (как называется одна из книг Светланы
Василенко). Хотя не совсем проза… Тут впору вспомнить слова Михаила
Гаспарова: «Свободный стих, верлибр (фр. vers libre) — стих, не имеющий
метра и рифмы и отличающийся от прозы только наличием заданного
членения на стиховые отрезки (отмеченного в письменном тексте обычно
графическим расположением строк, в устном — напевом...)». Ну вот,
«напевом». Далеко не всякое произведение прозы можно напевать. Дани‑
ловские верлибры напеваются.
Вот начало одного, который запомнился:

Немного жаль
Что все так стремительно кончилось
Вернее, нет, не так
Немного жаль
Что все так
Стремительно сворачивается
Весь наш этот мир
Весь мир наш любимый
Богатый и сложный мир…
Опубликован в начале 2021 года. А в конце 2022‑го Данилов
в соцсетях выставил другой свой верлибр, начинающийся цитатой
из протопопа Аввакума:

Выпросил у Бога
Светлую Русь сатана
Да очервленит ея кровию мученическою.
68

Визуальность с душой

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

Добро ты, диавол, вздумал
И нам то любо
Христа ради
Света нашего
Пострадать…
Через несколько дней стих этот со страниц Данилова исчез,
но нашлись те, кто успел скопировал, поместил у себя. Советую прочитать.
Сильно...
Ну и еще один жанр литературы, в котором пишет Дмитрий Данилов, —
драматургия. Благодаря пьесам, а точнее спектаклям и фильмам по этим
пьесам, Данилова и узнала довольно широкая аудитория.
«Человек из Подольска», «Сережа очень тупой», «Свидетельские
показания», «Выбрать твоих»… В каждой из этих (да и других, не названных
здесь) пьес есть если не сюжет, то ситуация, есть загадка, над которой
бьешься, которая в хорошем смысле мешает жить будто в дреме. Вот,
например, что принесли курьеры Сереже и его жене, что там шевели‑
лось в коробке? Я нашел для себя ответ, но, может быть, и неверный,
и продолжаю мысленно выдвигать новые и новые версии…
Обращение к пьесам, где персонажи обязаны говорить, вроде
бы должно было отразиться на прозе Данилова. И в романе «Саша,
привет!» диалогов много, зачастую они вполне содержательные,
а не формальные (из разряда «Здравствуйте». — «Здравствуйте».)
А в новой книге — «Пустые поезда 2022 года», следующем крупном
произведении Данилова после «Саши…», — диалогов нет. Прямая речь
передается косвенно, опосредованно, и там, где должен быть диалог,
отображается монолог, опять же косвенный: «Подошел полицейский.
Здравствуйте, документики, пожалуйста. А вы что сидите? Ждете поезд?
До Кисловодска? Ну, это вы рано пришли, он только в 16:46 будет. Вы тут
снимали, а у нас тут снимать нельзя. Ну, это раньше можно было. У нас
распоряжение, снимать вообще нельзя. Технику возят, понимаете. Нельзя».
И так далее.
Прием не новый, но здесь, в этой книге, он как нельзя оправдан.
«Пустые поезда…», пожалуй, самая печальная книга Данилова. Герой
в ней бесконечно одинокий и потерянный. Да, упоминается жена, которая
два раза выручает его в сложных ситуациях, упоминается о «сидении
за столом с близко и очень близко знакомыми хорошими людьми»,
но это только подчеркивает одиночество. И слово «пустые» в названии
я воспринял не в прямом смысле — что в поездах нет людей (есть там
люди, иногда много), а… Заглянул в словарь, увидел: слово «пустой» имеет
семнадцать значений.
Один из читателей оставил в интернете об этой книге достаточно
благосклонный отзыв, но посетовал, что зря автор сразу дал понять, что
мама героя умерла. Он, читатель, хотел бы надеяться, ожидать, что она
поправится.
Спорить с читателем не хочу, он прав. Только если бы Данилов
заложил в эту книгу интригу, старался бы ее выдержать, книга получилась
бы совсем другой. Не такой достоверной. А так — чувство полной, пусть
в ущерб увлекательности, достоверности, исповедальности даже.
Вот решил герой «Пустых поездов…» наконец‑то исполнить свою мечту,
поездить на маленьких поездах и рельсовых автобусах по так называемым
малодеятельным железным дорогам. Вернее, это не только исполнения
мечты, но и материал для будущей книги — Данилов (точнее, его герой)
69

Роман Сенчин

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

называет поездки циклом, наверное, в принятом у писателей смысле: цикл
рассказов, цикл стихотворений…
А еще заставляет героя куда-нибудь ехать болезнь мамы. Тот самый
жуткий ковид, о котором мы, кажется, стали забывать после новых траги‑
ческих событий.
Как было еще два с небольшим года назад: заболевшего забирали
из дома и увозили в ковидный госпиталь. Никаких посещений, связь
по телефону с родным человеком, а если он не в состоянии говорить,
с врачом, или узнавать о здоровье в кол‑центре (правда, дозвониться
до врача и кол‑центра очень сложно). И ежеминутная тревога, ожидание
страшного известия. Тянет куда‑нибудь бежать, ехать: дома, в бездействии
находиться невозможно.
И вот герой едет. Едет и пытается (там, где ловит мобильная связь)
дозвониться до кол‑центра. «Занято. Занято. Занято. Занято…» Герой
осматривает поезда, здания станций, поглядывает на соседей в вагоне,
наблюдает за тем, мимо чего проезжает поезд. И снова пытается дозво‑
ниться. «Занято. Занято…»
Наконец — дозванивается. «Состояние такое, как и было, — средней
тяжести. Сейчас выходные дни, врачей в больнице мало, ничего не проис‑
ходит. Что будет дальше, непонятно. Ковида у мамы уже нет, но есть
инсульт, и ее надо переводить в неврологию, но неврологии разных
больниц не принимают больных из ковидного госпиталя, все боятся
вспышки ковида у себя в неврологических отделениях. Закончатся празд‑
ники, появятся врачи и вроде бы есть надежда, что все как‑то наладится.
Прямо сейчас ничего сделать нельзя».
Да, знакомая, к сожалению, ситуация. Мою маму тоже вылечили
от ковида, она умерла спустя несколько недель от другой болезни.
На десять дней позже мамы Данилова, и звали ее так же, как и маму Дани‑
лова, — Галиной. Обе прожили 79 лет. И мы с Даниловым почти ровесники…
Может быть, поэтому — из‑за стольких совпадений — книга «Пустые
поезда 2022 года» успела стать мне очень близкой. Читал ее медленно,
откладывая на несколько дней, а то и на неделю после каждой главки.
Ведь и поездки героя книги шли не сплошняком, а были отделены довольно
длительными периодами, заполненными какой‑то жизнью.
Мне тоже хотелось куда‑нибудь ехать во время болезни родителей,
после их смерти. Ездил на поездах и в автобусах, летал, бесцельно бродил
по городам я в конце 2021 — в 2022‑м много. Жил поблизости от больницы,
крыло которой было переоборудовано в ковидный госпиталь. Носил пере‑
дачи отцу, потом маме. Так же, как герой «Пустых поездов…»: «Навещать
маму было нельзя, но можно было привозить так называемые передачи.
Привозил какие‑то нужные (бывшие нужными) маме вещи в подписанном
ее фамилией пакете, оставлял охраннику и шел среди сугробов на оста‑
новку вот этого самого автобуса. Отхлебывал виски из маленькой буты‑
лочки и испытывал ложное, искусственное, наркозное облегчение от того,
что сделал хоть что‑то, хоть какой‑то пустяк, и прямо сейчас можно
временно не думать о самом страшном».
После смерти мамы некоторые поездки героя книги обретают смысл:
он отправляется туда, куда они ездили вместе. Но маршрутов таких мало,
очень мало. Два. Один ведет от Москвы к Новому Афону, второй к Угличу.
Ездили давно, когда «мама была молодой», а герой маленьким.
«Ехал в почти пустом вагоне, смотрел в сторону моря и пытался вспо‑
мнить, где же именно в Новом Афоне мы тогда с мамой отдыхали. Почти
70

Визуальность с душой

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

ничего не вспомнилось, потому что в памяти практически ничего не оста‑
лось»; «Первый раз (ездил. — Р. С.) в подростковом возрасте с мамой.
Захотели съездить на родину предков по бабушкиной линии. Если говорить
точно, родина предков бабушки, прабабушки и так далее не сам Углич,
а деревня под Угличем (не помню, как называется)».
Да, теперь не спросишь у мамы, где отдыхали, как называется
та деревня…
И в этой книге (очень, кстати сказать, небольшой, меньше двух сотен
страниц) предостаточно фирменных даниловских деталей: марки локомо‑
тивов, номера маршрутов, названия улиц, вроде бы ненужные и при этом
суховатые описания того, что находится перед глазами героя.
В 2011 году, после публикации романа «Горизонтальное положение»
и накануне публикации путевого отчета «146 часов», Дмитрий Данилов
обнародовал нечто вроде манифеста «К новой визуальности».
Не буду комментировать — опять же желающие легко найдут этот
текст на сайте «Журнальный зал» (журнал «Октябрь», 2011, № 11). Уже
из названия понятно направление, в каком работает Данилов и какое
считает перспективным для русской литературы, зашедшей в тупики.
С этим суждением можно спорить, но, по‑моему, визуальность
(вернее, новая визуальность) Дмитрия Данилова обогащает русскую
литературу. Его визуальность не бесстрастна, не холодна — она с душой.
Ну а настоящие произведения литературы тем и отличаются от нена‑
стоящих — в них каким‑то чудом вдохнули душу. Дмитрий Данилов этим
чудесным даром обладает. Дай бог, чтоб не утратил его…

※

Юрий Сапрыкин

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

ЭТО ЕЩЕ НИЧЕГО
ДО М, КОТОРЫЙ МЧ И ТС Я С К В О З Ь С Н ЕГ, — В К НИ Г Е Д М И ТР И Я ДА Н И ЛО ВА
«П УС ТЫЕ ПОЕ ЗД А 2 0 22 ГОД А »

ЮРИЙ САПРЫКИН
Журналист и критик, обозреватель издания «Коммерсантъ
Weekend», в прошлом главный
редактор журнала «Афиша»
и руководитель образовательного проекта о русской

литературе «Полка». Автор
книги о кинорежиссере
Сергее Соловьеве (2022),
соавтор документального
фильма «Сорокин-трип»
о писателе Владимире Сорокине (2019).

Человек едет в поезде и смотрит в окно. В окне ничего особенного:
гаражи, пустыри, посадки. Эти бедные селения, эта скудная природа.
Поезда, как правило, тоже ничем не примечательны: небольшие, на два-три
вагона, составы или рельсовые автобусы, идущие по так называемым
малодеятельным линиям — обходным или тупиковым веткам, вдали
от больших магистралей. Там пассажиропоток, и грузоперевозки, и вообще
жизнь бурлит, а здесь еле теплится. Редкие пассажиры, их бессвязный
разговор ни о чем, домишки, при виде которых замирает сердце.
Ни в поезде, ни вокруг ничего не происходит, и говорить тут не о чем —
кроме разве что сердечного замирания, а о нем словами не скажешь.
Это вообще метод Дмитрия Данилова как прозаика — поместить себя
в ситуацию, где не происходит ничего. Это может быть автобусная остановка на окраине, футбольный матч с участием клуба «Динамо» или самый
обычный день с его невыдающейся рутиной. Ну и далее — это не тот сюжет,
где стоит опасаться спойлеров, — спокойное внимательное наблюдение
неизменно обнаруживает, что внутри этого «ничего» много всякого происходит, что оно, в самой мелкой своей незначительности, тоже может быть
понятым и принятым. Более того — внимательный взгляд способен рассмотреть в этом «ничего» нечто такое, что достойно любви. В самом известном
тексте Данилова — пьесе «Человек из Подольска» — сотрудники ОВД
объясняют случайному прохожему, как прекрасны виды, открывающиеся
из окна электрички на маршруте от Подольска до Царицыно. В книге
«Пустые поезда 2022 года» автор садится в такую электричку сам.
Все дальнейшее исчерпывающе описывается единственной фразой
из книги: «Поезд медленно движется по болотистой местности среди
унылых смешанных лесов». Это путь, который проложен среди пустоты,
проходит сквозь полосу отчуждения. «В закопченное окно можно постоянно наблюдать настоящий флаг России, с тремя горизонтальными поло72

Это еще ничего

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

сами — серой, черной и белой. Небо, деревья и снег — больше ничего».
Спектр возможных отношений к этой картинке понятен: можно просто
ее не заметить (так происходит чаще всего), можно поиронизировать над этой «хтонью», разрезать этот пейзаж на картинки для мемов
про «русскую безысходность». Можно с горечью признать — здесь
не исправить ничего — и купить билет совсем в другую сторону. Можно
пережить по поводу этой неизбывной бедности умиление или даже
восторг — особенно удобный, когда испытываешь его в проходящем
комфортабельном поезде. Этот набор отношений — и к окружающему
пейзажу, и к России как таковой — сформировался задолго до 2022 года
и, наверное, неоднократно и в разных комбинациях был пережит
и автором, и его читателями. А теперь уже переживать особенно нечего:
при виде проносящегося мимо «русского бедного» автор не впадает
ни в ужас, ни в экзальтацию, и вообще, эти поездки затеяны для чего-то
другого.
На малодеятельных линиях плохо ловит связь, и в этом есть свое
преимущество: «…нельзя подключить VPN, зайти в фейсбук и узнать,
что в наше время... безнравственно, а... нравственно. И надо делать
и говорить... а... говорить и делать нельзя, запрещено, неэтично. Хорошо
не видеть, не знать этого». Эта невозможность коммуникации — по техническим или внутренним причинам — вообще кажется настроением
года: ни рациональный «разбор полетов», ни моралистические увещевания, ни эмоциональное взвинчивание уже не работают, никого ни в чем
не убедить и никому ничто не объяснить. У каждого свой путь, кто-то
летит по магистралям Большой Истории, кто-то тащится по своей малодеятельной ветке, кто-то попал под колесо, кому-то еще предстоит. Мы все
больше говорим если не с пустотой, то с кругом людей, которым заранее
доверяем, и эти сохраняющиеся пока очаги безусловного понимания —
единственное, на что можно надеяться. Как говорили хиппи в книжке Кена
Кизи «Электропрохладительный кислотный текст», или ты в автобусе, или
не в автобусе. В случае Данилова — в рельсовом автобусе.
Мерное движение среди пустоты без внешних раздражителей,
наполненная железнодорожными звуками тишина, быстро перемещающаяся в пространстве неподвижность, вглядывание в то, где и смотреть
не на что. Все это погружает в особое состояние: постепенно стихает
внутренний тревожный шум, уменьшается амплитуда эмоциональных
качелей. Электричка, проезжающая станцию Мга или станцию Дно, —
что-то вроде флоатинг-камеры, погружающей в особую как-бы-нирвану.
Состояние, «когда так называемая реальная жизнь ослабляет свою
мертвую хватку, когда тебе становятся безразличными “новости”
и “события”, когда ты понимаешь, что “все ничего”». Все переживания
как-то сглаживаются этим бескрайним пространством, бесконечно
длящимся во времени. Получают свой истинный масштаб.
«Все ничего» — выражение, которое сводит с ума иностранных
студентов, изучающих русский; как можно понять этот коан — «everything
is nothing»? Книга Данилова если не объясняет, то пристально вглядывается в этот концепт: «ничего» — это и характеристика окружающего пейзажа, и прогноз, что ждет нас в будущем, и ободряющий
возглас, и выражение бесконечной готовности ко всему, свойственной
русскому народу, — качество, которым якобы восхищался еще Отто
фон Бисмарк и которым до сих пор пользуются его российские коллеги.
Стоическое спокойствие, выраженное в словах протопопицы из жития
73

Юрий Сапрыкин

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

Аввакума — «Ино еще побредем». Принятие мира как он есть — вместе
со всем, чего в нем исправить нельзя. Главная философская книга здесь
должна бы называться, как шутит Данилов, «Бытие и ничего».
Рядом с датой, обозначенной на обложке, такое впадение в электричечную нирвану выглядит непозволительным эскапизмом — как
быстро выясняется, это он и есть, но в более личном смысле. Во время
первой поездки Бологое — Осташков — Бологое автор бесконечно
звонит в ковидный госпиталь, где лежит мама, на следующих маршрутах
звонить уже некуда и беспокоиться не о чем. Все. Ничего. Книга завершается прощанием — и просьбой о прощении, — адресованным маме,
а все предшествующее путешествие в этом свете начинает выглядеть
и попыткой заглушить собственную боль, и возвращением к себе настоящему. Это одна из вещей, которые не объяснишь и словами не передашь,
но многим читателям это должно быть знакомо: особое железнодорожное
блаженство в детстве, счастье от того, что дорога длинная, и она еще
впереди, завороженное слежение за деревьями и проводами, щемящее
чувство от вида какой-нибудь будки обходчика, где горит свет, — и мгновенно пронзающее сострадание к ее обитателю, которого вы никогда
не увидите. Детство — это тоже нирвана, принятие мира таким, как
он есть, а вглядывание в плывущее за окном «ничего» — возможность
хотя бы на секунду вернуться в потерянный рай. Если не оказаться рядом
с теми, кого ты любил, то хотя бы отчасти пережить состояние, в котором
был ими любим.
2022 год — это время, когда многие читатели поменяли место жительства, потеряли дом, лишились этого уютного детского тепла, без которого жизнь становится пуста и безвидна. Даже если физически дом
на месте, все равно — все куда-то поехало, и неизвестно, что ждет
на следующей станции. Электричка везет нас туда, куда мы не хотим.
Даже если вы никогда не совершали поездку по малодеятельной линии,
кажется, книга Данилова в какой-то степени — о том, что пришлось
пережить в это время всем. Тревожное вглядывание в пустоту. Боль
от невозможности никому ничего объяснить. Горе разлуки. Тревога
за тех, кого нет рядом. Желание хотя бы на секунду спрятаться от плохих
новостей. Научиться смотреть в окно на проносящуюся мимо жизнь —
без гнева, без осуждения, без истерики и без фальшивых восторгов.
Провести этот отрезок пути так, чтобы тем нашим любимым, кого с нами
нет, было за нас не стыдно. Кажется, это тоже настроение года: рельсовый автобус движется сквозь снежную пустоту, и вообще все вокруг
пришло в движение, но где-то же должен быть дом. Состояние, в котором
ты почувствуешь себя дома. На этой или другой ветке, не снаружи, так
внутри — но когда-то же оно было. Вдруг еще будет.

※
74

Реальность нового мира:
книжные новинки января

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

РЕАЛЬНОСТЬ
НОВОГО МИРА:
КНИЖНЫЕ НОВИНКИ
ЯНВАРЯ
ТАТЬЯНА СОЛОВЬЕВА
Литературный критик. Родилась в Москве, окончила
Московский педагогический
государственный университет. Автор ряда публикаций
в толстых литературных
журналах о современной

российской и зарубежной прозе. Руководила
PR-отделом издательства
«Вагриус», работала брендменеджером «Редакции Елены
Шубиной». Главный редактор
издательства «Альпина.
Проза».

ДАР Ь Я М ЕС Р О П О ВА , « МА МА , Я СЪЕЛ А СЛ ОН А»
(MARS HMEL LOW B O OKS)
После «Хода королевы» шахматы — это новый черный. Многократно
отмечены всплеск интереса, в том числе среди подростков и молодежи, романтизация этого увлечения, даже желание подражать. Повесть
лауреата премии «Лицей» прошлого года Дарьи Месроповой в этом смысле
удачно попадает в волну, но очевидно не ограничивается хайпом на теме:
Дарья пишет о том, что знает, и благодарность за шахматные консультации ее отцу в выходных данных книги тому свидетельство. В повести две
главные героини: первая часть посвящена Вере, увлеченной, но не гениальной шахматистке, которая мечтает хотя бы об одном дне славы
и триумфа; и получает их — но какой ценой. Вторая — протагонистка
Света, с которой девочки знакомятся на первенстве России, кажется,
более цепкая и мотивированная. Однако дело оказывается не в личных
ее желаниях, а в амбициях отца и по совместительству тренера. Вера
встает перед сложным моральным выбором, и от ее решения зависит
гораздо больше, чем она может предположить. Светин выбор не легче:
она мечтает бросить все и бежать от папиных методов воспитания, чтобы
сохранить себя, не очень при этом пока понимая, кто она такая. Это книга
о таких разных подростках — и таких разных людях вообще, о сложностях
взросления, поиска собственного предназначения и выбора жизненного
пути. Тема домашнего насилия (которое маскируется под норму и происходит с молчаливого согласия свидетелей) поднимается в ней не манипулятивно, разговор о нем необходим, когда речь заходит о воспитании
детей в общем и подготовке спортсменов в частности.
Дарья Месропова написала отличную дебютную повесть. В современной классификации она относится к модному направлению янг-эдалт,
но честная интонация и увлекательный сюжет выводят книгу за жанровые
75

Татьяна Соловьева

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

и аудиторные рамки и делают ее интересной и подросткам, и взрослым.
Ну и отдельный плюс — за светлый, логичный и «закрытый» финал, который
при этом не выглядит искусственно и недостоверно. Большая в современной прозе редкость.

«Дождавшись своей очереди, Вера недоверчиво потрогала каменные
рытвины. Ерунда, конечно, какая-то, но совать руку страшновато. Очереди
уже ждал следующий проситель, поэтому решать пришлось быстро. Вера
втиснула руку в дырку — кисть обдало прохладой — и загадала: стать
знаменитой шахматисткой, хотя бы на один день. Это добавление пришлось
сделать из соображений приличия, ведь она прекрасно знала, что с такой
игрой ей даже в десятку не попасть. Вся надежда теперь на замшелый
дольмен. Смешно и глупо, очень в ее стиле. А вдруг повезет? Везение вообще
самое главное в жизни».

О КСАНА К ИР И ЛЛ ОВА , « В И Л А НД» ( «А Л Ь П ИНА . П Р ОЗА» )
«Виланд» — первый роман трилогии Оксаны Кирилловой «Тени
прошлого». На самом деле даже тетралогии, поскольку во вторую книгу
«Инспекция», помимо заглавного романа, войдет еще «Число Ревекки»,
а третья выйдет под названием «Исход». События этих романов охватят
события с 1920-х годов до конца ХХ века, основные события будут разворачиваться в Германии и СССР. Роман «Виланд» повествует о немецком
школьнике Виланде фон Тилле, живущем в Баварии и наблюдающем становление гитлеровского режима. Как все его одноклассники, он с восторгом
принимает перемены, видит в новом лидере мощь, силу и способность
сделать его страну снова великой. Снова — потому что после Первой
мировой войны она находится в довольно жалком политическом положении. Но если молодежь практически единодушна, то в старших поколениях раскол: одни готовы поверить в программу бойкого политика, другие
слишком боятся революционных потрясений, поскольку знают о войне
не понаслышке. Вилли взрослеет, впервые влюбляется, впервые терпит
любовные муки, но все сильнее верит в правильность своего политического выбора, он хочет быть не свидетелем, но активным участником
строительства светлого германского будущего: после недолгой подготовки он становится охранником в концентрационном лагере Дахау.
Кириллова показывает нам героя в двух временах: молодым, полным сил
и надежд, — и дряхлым стариком на койке дома престарелых, на которой
он и вспоминает свою историю. И потому рассказ о юном Вилли периодически пересекается более поздними оценками и рефлексиями. Старый
фон Тилл — это фон Тилл после Нюрнбергского процесса и десятилетий после него. В романе постоянно звучит вопрос личной ответственности за масштабное зло. «Я лишь исполнял приказ», — повторяет
Эйхман во время Нюрнбергского процесса. «Мы лишь привозили заключенных, сыпали гранулы, следили за порядком, действовали в интересах
развития медицины», — говорят тысячи других функционеров. Каждый
из них искренне верил в общую большую идею и всего лишь делал свое
маленькое дело. Как же вышло, что множество маленьких дел привели
не только страну, но и почти весь мир к катастрофе? Где пролегает грань
между невмешательством и соучастием? Что может сделать (и может ли)
отдельный человек на борту огромной махины, несущейся в пропасть?
Однозначных ответов Оксана Кириллова не дает. Да их и не требуется —
но задавать эти вопросы вновь и вновь, с какой угодно периодичностью,
76

Реальность нового мира:
книжные новинки января

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

всем нам очень полезно. Потому что никто и никогда не учится на исторических ошибках. Все что мы можем — это по крайней мере помнить о них.

«— Видно, ты многое знаешь про службу в Дахау, — подначил его я.
— Узнать всегда можно, когда хочешь. Там царят суровые порядки. Даже
пожилых могут избить. Раздеть догола и отлупить плетью.
— Пожилых? — недоверчиво переспросил Карл. — Верно, чушь.
Я тоже не был склонен верить подобным слухам и покачал головой.
Франц откинулся на спинку:
— Я лишь сказал, что слышал.
Я отвернулся к окну и уткнулся носом в исхлестанное дождем стекло.
Вряд ли хоть кто-то из болтунов, распространявших подобные слухи,
видел воочию то, о чем говорил. Люди всегда склонны выдумывать небылицы,
когда не имеют возможности заглянуть за высокие стены.
Как и следовало ожидать, свободного времени на прогулки по Мюнхену
у нас не было. На вокзале уже ожидали два автобуса, которые должны были
отвезти нас в Дахау».

УР СУЛ А Л Е Г УИ Н, «ЛА В ИН ИЯ » ( «А Л Ь П ИНА . П Р ОЗА» )
Последний роман королевы фэнтези, награжденный премией «Локус»,
к фэнтези не имеет практически никакого отношения. Если уж подбирать
жанровые определения, то это скорее фанфик или ретеллинг «Энеиды»
Вергилия, в котором настолько смещены акценты, что в итоге получился
метароман. Метапроза — это литературное произведение, в котором одна
из важнейших задач — исследование самого творческого процесса, это
сеанс с разоблачением, в котором автор намеренно вскрывает механизмы собственного метода. «Лавиния» состоит из двух частей, и первая
часть формально повторяет события Энеиды, но в центр повествования
77

Татьяна Соловьева

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

здесь поставлена фигура дочери царя Латина и жены Энея, о которой
у Вергилия можно почерпнуть весьма скудные сведения. Ле Гуин не просто
применяет феминистскую оптику, ее героиня осознает себя как литературного персонажа и ведет постоянные диалоги с придумавшим ее поэтом.
Автор начинает историю девушки с раннего детства, потери младших
братьев, токсичных отношений с матерью Аматой, которая винит дочь
в том, что она выжила в смертельной лихорадке, а не сыновья. И продолжает отношениями с Турном, которого Лавинии прочат в мужья, а также
историей с появившимся согласно пророчеству Энеем во главе троянской флотилии. Вторая часть романа, отталкиваясь от событий «Энеиды»,
уже полностью самостоятельна: Урсула Ле Гуин конструирует дальнейшую
судьбу Лавинии. Если главным антагонистом первой половины была Амата,
то теперь это Асканий, сын Энея от первого брака.
Писательнице удалось написать исторический роман об античной
войне, в значительной степени вынеся эту самую войну за скобки, сфокусировавшись на жизни женщины в эпоху, когда внимание традиционно
сфокусировано на мужских персонажах. И ее героиня, при всей подчеркнутой измышленности, вышла не просто живой, но убедительной, яркой
и даже отчасти современной.

«Я никогда не умру. Уж в этом-то я совершенно уверена. Моя жизнь
слишком условна, чтобы привести ее к чему-то столь безусловному, как
смерть. Я не обладаю, если можно так выразиться, достаточной смертностью. Не приходится сомневаться, и мой образ когда-нибудь поблекнет
и канет в забвение, что со мной должно было бы произойти давным-давно,
если бы мой поэт некогда не вызвал меня к жизни. Возможно, я стану
обманчивым сном, который, подобно летучей мыши, цепляется за ветви,
прячась в густой листве того древа, что растет у врат нижнего мира, или
же превращусь в сову, бесшумно скользящую средь темных дубов Альбунеи.
Но мне не придется с болью отрывать себя от жизни и тенью спускаться
во тьму подземного царства, как это было с ним, беднягой, — сперва в воображении, а потом и в реальной действительности. Он мне сказал однажды,
что каждому из нас выпадает своя жизнь после смерти и приходится
как-то ее терпеть; во всяком случае, я именно так поняла его слова».

ДЖ . М. К У ТЗ ЕЕ , «П ОЛЯ К » ( « ИНО СТ РА НК А» )
Нобелевский и дважды букеровский лауреат Джон Максвелл Кутзее
написал роман, который, по традиции его поздних вещей, притворяется
лишь развернутым планом романа. Подобно его герою, польскому пианисту
Витольду Вальчукевичу, который играет Шопена, лишая его произведения
воздушности и романтики, оставляя от них строгий и безвоздушный остов,
писатель оставляет остов от романной формы. Стиль его сух и лапидарен,
и тем не менее в поздних произведениях Кутзее есть жизнь — только
холодная, строгая, взрослая, а не юношеская и романтически-порывистая. Высший свет Барселоны устраивает благотворительные концерты,
на один из которых приглашают польского пианиста с мировым именем.
Ирония в том, что его фамилия слишком сложна для западноевропейского уха, поэтому его все называют просто поляком. Он играет хорошо,
но оставляет слушателей равнодушными и безучастными — по его заверениям, именно таков подлинный Шопен, а все рюшечки и романтика — это
домыслы поздних интерпретаторов. У Беатрис, одной из устроителей
концерта, пианист поначалу вызывает скорее неприязнь — старый,
78

Реальность нового мира:
книжные новинки января

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

нескладный, огромный, она ждет, что после ужина вежливости он улетит
и исчезнет из ее жизни навсегда. Однако все получается совсем иначе,
и отношения Витольда и Беатрис на этом не заканчиваются. То, что ждет
их впереди, трудно назвать любовью (уж точно не со стороны Беатрис),
это какая-то странная одержимость с элементами игры. Кутзее подходит
к границе метапрозы, но не пересекает черту: стихи музыканта к Беатрис
приобретают неожиданную параллель в сонетах Данте к Беатриче.
Однако оба они — сильно сглаженные, опрощенные их версии. Беатрис
многократно повторяет, что ничего не чувствует к пианисту, потому что
видит в нем всего лишь дряхлеющего старика, и себя называет никакой,
обычной. Уровень психологического накала при конспективном методе
письма и малоинтересных героях в романе Кутзее невероятно высок.
Он страница за страницей нарушает основной принцип писателя «не
рассказывай, а показывай» и тем не менее добивается поразительного
эффекта.

«Шопена похоронили в Париже, но потом, если она правильно помнит,
какое-то патриотическое общество эксгумировало прах и перевезло
на родину. Хрупкое, почти невесомое тело. Тонкие косточки. Достаточно ли велик этот человечек, чтобы посвятить ему жизнь, — мечтателю,
ткущему изысканную материю звука? Для нее это важный вопрос.
В сравнении с Шопеном и даже с его последователем Витольдом она
не заслуживает внимания. Беатрис это понимает и принимает. Однако она
имеет право знать, тратит ли впустую часы, терпеливо слушая треньканье
клавиш или скрежет конского волоса по струне — когда могла бы кормить
бедных на улице, — или это часть более важного замысла? Ей хочется крикнуть ему: “Говори, докажи, что твое искусство, что все это — не зря!”»

Татьяна Соловьева

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

СВЕ ТЛ АНА ОЛ О НЦ ЕВА , «Д ИСЛ ЕКС ИЯ»
(P O LYAN DR IA NOAG E, « ЕСТ Ь С М ЫСЛ » )
Четвертая книга серии автофикциональной прозы поколения тридцатилетних — это художественно переработанный и осмысленный опыт
Светланы Олонцевой работы в школе небольшого провинциального
города. Поработав на столичных телеканалах новостником, Саня вдруг
решает круто изменить свою жизнь. Работа в маленькой школе только
очень неискушенному человеку может представляться идиллией, но на
деле все оказывается гораздо сложнее, чем представляла героиня.
И дело не только в «сложных» детях, в трудностях поиска подхода к ним,
но и в отношениях между учителями, в общении с директором, в подчинении правилам, которые не всегда поддаются логике. Постоянно хочется
уволиться, но Саня не сдается, и только через год ситуация начинает
трансформироваться из невыносимой хотя бы в приемлемую. Светлана использует интересный прием: роман написан от третьего лица,
фокальный персонаж здесь, безусловно, Саня, но нарратор — кто-то
другой, какой-то очень близкий ей, но остающийся неназванным человек.
На протяжении всего романа кажется, что эта загадка требует ответа,
но когда он заканчивается, остается ощущение абсолютной завершенности: неважно, кто этот человек, этот внешний взгляд дает интересную оптику, показывает героиню глазами другого, а не собственным
внутренним зрением, и лишние детали о «свидетеле» только разрушили
бы замкнутую целостность текста. Вынесенный в название диагноз для
писательницы работает как главная метафора текста: «Для меня же это
метафора любого письма. При переводе мысли в речь, а речи в письмо
всегда остается gap. Несоответствие, искажение, пустоты, невозможность поставить слова в идеальном порядке, они пляшут и не слушаются. Мне кажется, у нас у всех дислексия в той или иной степени.
У героини моего текста она есть». Учительница русского языка и литературы с дислексией становится символом не только своего поколения,
но и людей вообще — чуть странноватых, не вписывающихся в систему,
не сводимых к той или иной социальной функции, но верящих во что-то
хорошее и по мере сил это хорошее приближающих.

«Саня слышит, как звенит звонок. Звук глухой, как будто все ушло
под воду.
На дне она садится на подоконник. У нее все болит. И нельзя сделать
вдох, под водой люди не дышат.
Саня вдруг замечает: Зинаида Денисовна сидит рядом. Она что-то
говорит. Нужно вслушиваться, под водой это трудно. Зинаида Денисовна
шевелит ртом. Она дает лайфхаки опытного педагога.
Во-первых, говорит, выпейте валерьянки, во-вторых, купите афобазол,
в-третьих, надо привыкнуть, все привыкают, люди всегда ко всему привыкают».

НА Д Я А Л ЕКС ЕЕ ВА, « П ОЛ УН ОЩ Н И ЦА»
(«Р Е ДАК ЦИ Я ЕЛ Е Н Ы Ш УБ ИНО Й» )
Дебютный роман Нади Алексеевой посвящен прошлому, которое
не отпускает человека в настоящем, и судьбам предков, которые влияют
на судьбы потомков. Молодой айтишник Павел едет на Валаам волонтером. Он не самый религиозный человек, даже крестик носит в кармане,
а не на шее, да и едет не ради послушания или помощи как таковой.
80

Реальность нового мира:
книжные новинки января

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

Но символично, что происходит это в Страстную неделю. Он едет, чтобы
найти информацию о своем двоюродном дяде. Родители Павла погибли
в автомобильной аварии, когда он был ребенком, мальчика воспитывали
бабушка с дедушкой. Бабушка до самой смерти разговаривала с братом
Петей, пропавшим без вести во время Великой Отечественной, дед
считал его погибшим, а потом внук нашел письмо, в котором сообщалось,
что безногий инвалид Петр умер в интернате для ветеранов на Валааме
и у него остался сын Семен. Единственный кровный родственник Павла,
который мечтал стать врачом, но на острове это невозможно — работа
есть только на мусоросжигающем заводе. Линия Павла и его семьи
главная, но не единственная в романе: здесь множество историй людей
со своими бедами — одноногого Васьки, страдающей алкоголизмом Аси,
ушедшего из мира выпускника консерватории Иосифа.
Не хочется использовать расхожие определения типа галереи
маленьких людей, это просто человеческие истории, разные, но сошедшиеся в одной точке. Алексеева умело работает с символами и внимательно
следит за тем, чтобы все развешенные на стенах ружья рано или поздно
выстреливали. «Победа», на которой разбились родители, долго и тщательно
восстанавливается Павлом, на ней он едет в больницу к бабушке Зое,
чтобы порадовать ее, но спиральная композиция безжалостна: новая
авария старой «Победы» неизбежна, и застать бабушку в живых герою уже
не суждено. Впрочем, во снах она еще не раз явится ему.
«Полунощница» — это роман о прошлом, о том, как трудно бывает
«предоставить мертвым хоронить своих мертвецов», потому что они никуда
не уходят и продолжают влиять на нас даже после смерти. О той ответственности, которую человек готов на себя и взять, и той, которую на него
возлагают не спросив. О том, что можно сколько угодно носить свой крест
в кармане, но день, когда придется нести его на себе, все равно настанет.
81

Татьяна Соловьева

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

«Положив поклон, Ася взяла мешок и неторопливо пошла по полю,
продолжая напевать. Она легко нагибалась к камням, долго их рассматривала, собрала пирамидку, постояла над ней. Павел просто шел рядом.
— Сфоткай меня! — Ася приложила к груди камень с дыркой посредине,
похожий на огромную бусину. — Ты чего не собираешь?
— С какой стати? Ни задач, ни сроков. Сизифов труд.
Над ними пищали и хлопали крыльями чайки.
— Ты сизифов еще не видел! В первую осень я тут листья гребла в саду,
под яблонями. Гребешь, а они падают, гребешь, а они опять. Веер подул,
снова-здорово.
— Ну и смысл?»

СЬ Ю З Е Н С О НТА Г, « С М ОТ Р ИМ Н А Ч У ЖИЕ СТ РА Д А Н ИЯ »
(A D MA RG I NE M)
Последняя из опубликованных при жизни работ Сьюзен Сонтаг
отчасти возвращает нас к книге 1977 года «О фотографии». Здесь тема
фотофиксации тоже в центре, автор концентрируется на определенном
виде репортажной съемки — фотофиксации военных и насильственных
действий. Цель работы — понять, как люди воспринимают жестокие
фотографии, тиражируемые в прессе, вызывают ли они ужас и предубеждение против причин, вызвавших эти катастрофы, или действуют как-то
иначе. Сонтаг делает экскурс в историю военной фотографии со времен
гражданской войны в США и говорит о том, что это, помимо прочего,
важнейший пропагандистский инструмент. Любопытная эволюция, которую
совершили взгляды писательницы за четверть века, разделяющие «О фотографии» и «Смотрим на чужие страдания». В 1977 году Сонтаг писала
о том, что фотография сама по себе — это акт невмешательства. Когда
человек снимает, он не может противодействовать злу, его руки заняты,
он может лишь фиксировать. Такая позиция наблюдателя в книге «О фотографии» явно осуждалась. Однако с тех пор не только прошло много лет,
но и случилось много событий. Среди которых поездка с Энни Лейбовиц
в Сараево. То, что она увидела там, показало, что искусство и фотожурналистика могут быть как раз прямым «вмешательством», самым действенным
способом привлечь к проблеме максимально широкое внимание. «Фотографии — средство для того, чтобы сделать “реальными” (или “более
реальными”) события, которые привилегированные и просто благополучные
люди, возможно, предпочли бы не заметить», — пишет Сонтаг, пересказывая идеи Вирджинии Вульф из «Трех гиней», и продолжает: «Смотрите,
говорит фотография, вот что это такое. Вот что делает война. И вот еще
что. Война терзает и крушит. Война вынимает внутренности. Война выжигает. Рвет на части. Война — это гибель». Исследуя историю вопроса
военной съемки, Сонтаг обращает внимание на своеобразную корпоративную этику фотографов и их самоцензуру, всегда есть определенные
правила для изображения той или иной стороны. Можно ли в таком случае
доверять фотографии как слепку реальности и не правильней ли было
бы относиться к ней как к интерпретации событий (и тут вспоминается
другая книга Сонтаг — «Против интерпретации»)? Любая фотография при
всей кажущейся объективности предельно субъективна, более того, очень
часто, будучи вырванной из одного контекста и помещенной в другой,
она способна полностью поменять связанные с ней коннотации. Когда
мы видим фотосвидетельства далеких катастроф, какие чувства мы испы82

Реальность нового мира:
книжные новинки января

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

тываем? Сочувствие, жалость, ужас? Или, напротив, радость и удовлетворение от того, что сами мы находимся далеко от этих событий? Не пора
ли задуматься, какой социальный след оставляют эти выдаваемые
за объективные доказательства чего бы то ни было снимки?

«Репортер восхищается работой фотографа и одновременно осуждает
ее за то, что она может причинить боль родственникам погибших. Камера
приближает зрителя, слишком приближает; дополненная увеличительным
стеклом — это уже двойное приближение — “страшная отчетливость”
картинки несет ненужную, неприличную информацию. При этом репортер
Times, осуждая фото за чрезмерный реализм, не может воздержаться от мелодрамы, которую привносят слова: “окровавленные тела”, “зияющие рвы”».

АЛ Е КСА Н Д Р Г ЕН ИС, « ИГ Р Ы В Б ИС ЕР»
(«Р Е ДА К Ц ИЯ ЕЛ ЕН Ы Ш УБИ НО Й» )
Блестящий эссеист Александр Генис написал цикл текстов, мерцающе
объединенных темой «Игры в бисер». Писатель проводит параллель
смутных времен, в которые рождается литература. В предисловии
он говорит о том, что в одну из самых смутных и темных эпох, в период
Второй мировой войны, Герман Гессе создает «чистое царство духа»,
«необходимое условие человеческого существования» — «Игру в бисер».
Александр Генис обращает свое внимание собственно на суть игры,
которая заключена в ее элементах — иероглифах культуры, универсальных символах, понятных «всем людям духа». Но, даже зная правила
досконально, трудно уместить бесконечный мир культуры в замкнутую
форму. Эта книга — о литературе в самом широком смысле, о ее истории,
о ее антропологии, о ее значении и внутренних связях. Игра в бисер —
способ постижения мира через эпохи и культуры. Здесь находится место
83

Татьяна Соловьева

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

Юнгеру и Спилбергу, Голему и Морлокам, Маугли и «Фрегату “Паллада”»,
Лотману и Бродскому, билингвам и дихотомии. Все оказывается связанным
со всем, все перетекает из одного в другое, тем самым рождая
неохватное полотно мировой культуры, которое одновременно и больше
всего в мире, и потенциально вместимо в одну черепную коробку.
Из суммы всех этих знаний, воспоминаний, ассоциаций и рождается неповторимая генисовская эссеистика.
Анализируя игру в бисер, Александр Генис приходит к выводу, что
это чтение. Он приглашает читателя к игре, напоминая слова Йохана
Хейзинги о том, что в смутные и тяжелые времена игра способна создать
«временное ограниченное совершенство».

«Всякий читатель — палимпсест, сохраняющий следы всего прочитанного. Умелый читатель не хранит, а пользуется. Но только мастер владеет
искусством нанизывания. Его цель — не механический центон, а органическое сращение взятого. Он читает не сюжетами и героями, а эпохами
и культурами и видит за автором его школу, врагов и соседей. Нагружая
чужой текст своими ассоциациями, он втягивает книгу в новую партию.
Включаясь в мир прочитанного, она меняет его смысл и состав.
Игра в бисер — теннис с библиотекой, которая рикошетом отвечает
на вызов читателя. Успех партии зависит от того, как долго мы можем
ее длить, не выходя за пределы поля и не снижая силы удара».

Д Е Н ИС Л УК Ь Я НО В, « В ЕК С ЕР ЕБ РА И СТА Л И »
( «ПОЛ ЫНЬ»)
Помните у Нассима Николаса Талеба в «Черном лебеде»? Живут
себе люди, опираются на сумму неких знаний, экстраполируют и строят
прогнозы. И вдруг ни с того ни с сего черный лебедь среди белых, все
84

Реальность нового мира:
книжные новинки января

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

предыдущие выкладки летят псу под хвост, мыло-мочало, начинай сначала.
«Век серебра и стали» Дениса Лукьянова ровно об этом же, только
не в виде эпистемологических выкладок, а в художественном стиле
магреализма. Действие романа разворачивается в XIX веке, после того
как в 1822 году Жан-Франсуа Шампольон расшифровал египетские иероглифы и древние боги этой страны явились к людям, эмпирически доказав
свое существование. После этого события мир не мог остаться прежним:
другие религии существенно потеряли в очках, поскольку в них по-прежнему оставалось только верить, а богов Древнего Египта отныне можно
было наблюдать. В Санкт-Петербург, в храм Осириса, из парижского
Нотр-Дама привозят реликвию — бьющееся сердце Анубиса, в Мадриде
хрустальный собор посвящен Амону-Ра. Христианские и мусульманские
святыни «переподчинили», перепосвятили другим. Теперь, после расшифровки древней письменности и установления единой религии, смерть
перестала пугать — в ней ищут блаженство и подлинную вечную жизнь.
Денис Лукьянов создает многослойный роман, в котором все не то, чем
кажется. Это фэнтези, но нарушающее привычную архитектонику жанра,
обилие аллюзий и реминисценций здесь столь велико, что в какой-то
момент появляется искушение не заметить некоторые из них, чтобы
сосредоточиться на детективном сюжете, организующем эту историю,
на раскрытии дела о череде городских поджогов. Но просто не будет —
автор намеренно затормаживает повествование, вплетая туда множество
латинских выражений, цитат и говорящих имен, чтобы испытать читателя,
постоянно уводя его в сторону от основной нити повествования. Видно,
что в первом опубликованном романе автор решил показать читателям
максимум собственных возможностей, продемонстрировав изящный дриблинг сюжетными ходами, мифологией, фантдопущениями, скрытыми и явными
цитатами и прочим.

«Время шло, и все поголовно, от прачки до двоечника-гимназиста,
кинулись изучать древние тексты, часами сидели в библиотеках. Мир,
наполненный светом новых богов и орошенный густой кровью восстаний,
менялся. В городах появились новые храмы: в каждой столице — в честь
своего бога. А сам Египет стал местом паломничества: там археологи
продолжали копать в бесконечном поиске новых знаний, новых откровений.
И они их получали.
Когда откопали настоящее, черное, бьющееся сердце Анубиса — это
господин помнил хорошо, — даже последние скептики убедились в реальности нового мира».

※
85

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

ПОЖАЛУЙСТА,
НЕ КОРМИТЕ
ЭТИХ ПТИЦ
ДЕНИС ЛУКЬЯНОВ
Родился в Москве, окончил
Институт журналистики,
коммуникаций и медиаобразования МПГУ. Писатель
и журналист. Ведущий
подкастов, контент-менеджер издательских сервисов
«Литрес», обозреватель
радио «Книга».

ВЛ А ДИМИ Р ТО Р И Н. П Т ИЦЫ . М ОС К ВА : М А НН , ИВА Н ОВ
И Ф ЕР Б Е Р, 20 23. 8 1 2 С.
В этом городе всегда идет снег. Хуже всего, периодически, как
по расписанию, случаются страшные снежные бури, во время которых
город замирает, а люди пропадают. В одну такую бурю все меняется,
но перед этим… перед этим мальчишка Финч — все почему-то называют
его «отсталым» — возвращается домой в бедный район и понимает, что его
дедушка попросту пропал. Делать нечего: Финч берется за расследование
сам. Взрослым ведь нельзя доверять. И вообще, все они мерзкие! Вместе
с одноклассницей Арабеллой им предстоит узнать тайну дома № 17, где
они прожили с рождения, разоблачить «дядю» Арабеллы, узнать грязные
секреты всех соседей (от бывшего шпиона до пронырливой мадам),
раскрыть личности таинственных Птицелова и Портного и… и да, самое
главное: узнать, что же это за существа такие — не-птицы? И как они
незаметно живут рядом с людьми?
Жанр стимпанка не столь популярен на российском рынке, хотя
называть его «жанром» и не совсем корректно: это скорее направление,
которое разрослось далеко за пределы литературы. Это, можно сказать,
целая субкультура. Но стимпанк, как верно подмечает Владимир Торин, —
не только о паровых механизмах и шестеренках, но и об определенных
типажах, тропах. Имея под рукой набор этих пестрых, иногда не совсем
подходящих друг другу деталей, можно собрать на удивление прочный
и работающий текст, который не будет заносить на резких виражах
сюжета. Владимир Торин доказывает это «Птицами» — первым изданным
в бумаге романом большого авторского стимпанк-цикла «…из Габена». Эта
книга и построена по принципу незамысловатого, но искусно сделанного
аппарата: Владимир Торин использует в качестве часового механизма
классический сюжет о поиске пропавшего взрослого, только насаживает
86

Пожалуйста, не кормите этих птиц

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

на него причудливые шестеренки. Часики тикают исправно, механизм-то
все тот же, проверенный веками, да только стоит приглядеться, и сразу
видно руку мастера-часовщика. Гротескно-готический стиль — его
визитная карточка.
Мир Торина гротескный во всем: отвратительные взрослые здесь
сверхотвратительны, а хорошие взрослые (да-да, такие тоже бывают!)
сверхобаятельны. Характеры некоторых героев доведены до абсурда:
старший констебль абсурдно туп, консьержка абсурдно алчна
и мерзостна, все местные аристократы абсурдно лицемерны, соседка
мисс Чатни абсолютно пронырлива, а патологический врун мистер Булвин
абсурдно много врет (даже каждый день вынашивает планы, кому бы что
соврать, не любит повторяться). И заодно держит дома коллекцию плотоядных растений. Однако о Владимире Торине лучше говорить исключительно цитатами из самого Владимира Торина. Не будем упускать
возможность.

«Он собирался отправиться в ботанический сад, где должен был
соврать профессору Линдквисту, заведующему плотоядными растениями, что
его, блувинские, мухоловки, мол, уже вымахали на добрых три фута, после
чего намеревался посетить комитет ветеранов, где секретарю, мистеру
Гордону, он бы сообщил, что больше не проживает в доме № 17, а переселился
в дом № 21 и просит пересылать ему военную пенсию туда, а затем нужно
было поспешить, чтобы перехватить где-то на маршруте мистера Дьюи,
почтальона, и предупредить его о том, что в комитете что-то напутали
и почему-то уверены, будто он переселился, — нужно было попросить его
приносить пенсию и почту по прежнему адресу. По дороге домой мистер
Блувин планировал постучаться в “Фонарь констебля” и сообщить мистеру
Додджу или его помощнику мистеру Перкинсу, что в Горри объявился
опасный преступник, и подробно этого несуществующего преступника
87

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

описать. Между делом по пути должны были встретиться свихнувшийся
старикан мистер Перри, станционный смотритель, парочка кондукторов
в трамваях, ну, и нельзя забывать о вероятности оказаться на соседнем
сиденье с разговорчивыми попутчиками. На них всех у мистера Блувина был
припасен свой обман».
Кисточкой с чернилами гротеска Владимир Торин проводит и по декорациям: однообразные улицы бедного района, где живет Финч, контрастируют с подчеркнуто-пестрыми улицами другого квартала, полного
вывесок и рекламных объявлений; если в кафе подают пирожные, значит,
они обязательно «самые лучшие!», если рекламируют лосьон от облысения, то назовут его не иначе как «Партилюрр. Шевелюра шевелюр».
Или вот еще показательный фрагмент: «...на проспектах стояли тумбы,
афиши на которых сообщали о каком-то “исключительно занимательном”
спектакле “Гадкий жених”. Подписи уверяли, что, если вы пропустите эту
“головопомрачительную и умокружительную” пьесу, у вас тут же появится
плешь, а в кармане заведется мышь». Для взрослых этого мира такой
гротеск абсолютно нормален, это часть их повседневности. Только дети,
кажется, нет-нет да и замечают, что все это — какие-то хлипкие декорации дурного сна, быстро обращающегося кошмаром. На месте «Птиц»
можно запросто представить, например, «Нос» Гоголя или «Историю
одного города» Салтыкова-Щедрина, только в иной обертке. Но глуповцы
везде остаются глуповцами.
К слову, об обертке: роман не гонится за фантастическим допущением ради фантастического допущения, и это выдает во Владимире автора
со стажем. Погодные условия (снег, бури) здесь изменили жизнь людей.
Повлияли и на технологии (появились, например, специальные решеткиобогреватели в прихожих, где быстро тает снег), и на экономику с политикой (кто-то делает на снежных бурях огромные деньги), и на общий
эмоциональный фон: тяжело представить солнечных и улыбчивых людей
в городе с вечной зимой. Да и сами «Птицы» сюжетно нарастают, как
снежная буря. С каждой новой уликой действие становится все более
напряженным, а с началом непогоды и вовсе схлопывается до герметичного состояния: сначала ужимается до событий в доме № 17, потом —
до некоего особняка. Некуда бежать. Вокруг творятся ужасные вещи.
Что остается героям? Только надеяться друг на друга: помогать, поддерживать и пытаться принести свет в чужие жизни. Ведь взрослые, похоже,
ни на что не способны (все они не те, кем кажутся). Зачем помогать,
спрашиваете?
Цитируя роман: а как иначе?

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

ДРАКОНЫ И КАБАНЫ
СРЫВАЮТ
ВЫГОДНЫЕ БРАКИ:
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ
КНИЖНЫЕ НОВИНКИ
МА Р И Я ПОК УСА Е ВА , «Ч ЕР Н А Я НЕВ ЕСТА» ( « М ИФ» )
Леди Флоренс живет с дядей. Ее мать потеряла рассудок. Отец,
художник и алхимик, погиб. И леди Флоренс совсем скоро станет совершеннолетней, так что весь роман ей пытаются подобрать выгодную пару.
Есть, правда, альтернативный вариант — отправиться в обитель святой
Магдалены. Когда все вокруг считают тебя красавицей — перспектива так
себе. И вот, казалось бы, нашелся он, подходящий жених, более или менее
удовлетворяющий всех. Но все идет не по плану — настолько, что об этом
пишут в газетах, сдабривая шокирующие новости громкими заголовками.
А юноша Ронан Макаллан тем временем, если коротко, решает всякие
магические вопросы — и ввязывается в расследование газетной истории.
Пишут, что «Черная невеста» нерасторопна и распевна, а кто-то
во время чтения может и заскучать. Действительно, первая половина
романа — нечто в духе салонных сцен «Войны и мира», полных английских версий Анн Павловн Шерер, Курагиных, Болконских и Безуховых; тут
сплошь и рядом походы в театр, пикники, званые вечера с потенциальными
женихами, разговоры тет-а-тет. Эти с первого взгляда пустые события,
во-первых, удачно задают необходимою атмосферу, а во-вторых, встраиваются в общую сюжетную канву. Мария Покусаева неспешно крутит
веретено, и бесформенные, казалось бы, нити из тайных встреч и кабинетных разговоров сплетаются в пряжу сюжета; стоит отойти подальше —
разглядишь целый гобелен. «Черная невеста» изящно стилизована:
и темпом повествования, и манерой диалогов (а также внутренних монологов), и вечно проскакивающими фразами-маркерами эпохи, присущими
Англии псевдовикторианской эпохи. Взять, например, такую: «искусство
беседы, как и искусство танца, не привязано к полу». «Черная невеста»
полна алхимии, симпатической магии (подобное притягивает и лечит
подобное), да и философии — старине Бэкону здесь место найдется.
89

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

Мария Покусаева чувствует себя в выбранном временном отрезке как
рыба в воде, а потому органично смотрятся даже отсылки к современности. Константин Мильчин свое мимолетное камео бы точно оценил.
Основная сюжетная интрига завязана на своего рода волшебстве (приходится ходить вокруг да около, чтобы не спойлерить),
но магия в книге почти неощутима: герои мельком упоминают разные
заклятья, сдерживающие магические способности, а также ведьмовство
и волшебные камушки, благодаря которым лимонад остается холодным.
«Черная невеста» — не фэнтези, а скорее очень камерная альтернативная
история с легкими фантдопущениями: без мудреных магических систем
и фокуса на глобальных исторических событиях, гремящих где-то фоном.
Такой мир вполне может поместиться в уютной кладовой — это ему только
на пользу. Нет ощущения, что роман чересчур раздут, как часто бывает
с подобными историями, больше уходящими в сторону фэнтези. Мария
Покусаева знает, когда книге просто необходим корсет, а когда от него
можно с легкостью избавиться.

«После того пикника все вокруг стало меняться так стремительно,
что Флоренс чувствовала себя не на своем месте. Спокойное, почти ленивое
течение ее жизни, загнанное в берега из условностей, обязанностей
и запретов, превратилось в звонкий ручей, словно кто-то взорвал плотину.
Флоренс несло вперед, как случайно подхваченную потоком веточку,
швыряло из стороны в сторону, от берега к берегу, ударяло о каменные
пороги, но смеяться от этого хотелось больше, чем плакать.
После того пикника были еще: и пикники, и чаепития, на которых
Флоренс сидела рядом с кузинами и по большей части молчала, не зная,
о чем говорить с блестящими дамами и молодыми джентльменами, которых
леди Кессиди приглашала в дом. И которые, к счастью или к сожалению,
замечали Флоренс куда реже, чем Дженни. Были званые вечера и обеды
не дома. Там соседом Флоренс оказывался в лучшем случае какой-нибудь застенчивый, как она сама, юноша, от смущения роняющий приборы.
В худшем — господин возраста лорда Силбера, и тогда приборы роняла сама
Флоренс. От страха».

ВА Д ИМ ПА НО В, «Д ЕН Ь Ч ЕР Н ОЙ СО БА К И» ( «АСТ» )
Когда из багажника каршеринга вдруг вылетает стая летучих мышей,
обнажая обескровленный труп, сразу становится ясно: одним таким
убийством дело не кончится. Его, преступника — то ли маньяка, то ли
серийного убийцу, — прозывают Кровососом. О нем пишут СМИ и говорят
блогеры, а он только рад. Сам подбрасывает, как выражается, «кости» —
ролики с места убийств в интернете. И твердит о всеобщем искуплении
зла, о некоем Дракуле. За дело берутся Феликс Вербин и его коллеги —
все оказывается так запутано, что герои даже договариваются напиться,
как только с делом будет покончено. Спойлер — не выйдет. Феликсу
предстоит просчитать причудливый план убийцы, предостеречь от беды
особо горячих на голову блогеров, выяснить, почему людям снится черная
собака и что скрывает зеленоглазый черный же кот. Читателям Вадим
Панов тоже приготовил работенки: как связаны события почти двадцатилетней давности, детские рисунки и «ведьмы» (или кавычки можно
опустить?) с ужасными событиями настоящего?
Повторим за многими обозревателями: Вадим Панов меняет амплуа
и пишет мистический триллер. И тут же поспорим: несмотря на непри90

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

вычный жанр, автор остается верен себе: бодрая и закрученная история
с интригами внутри интриг заставляет до последнего гадать, что же всетаки произошло. Хотя в книге, на удивление, совсем мало экшена в духе
погонь и перестрелок. Это и к лучшему: иначе весь саспенс, вся таинственная атмосфера были бы разрушены яркими болливудскими спецэффектами, вставленными «просто так». «День черной собаки» — книга
чрезвычайно мрачная. Не только из-за ужасных убийств с откачиванием
крови из жертв, находящихся под наркозом (тихая, но ужасная смерть).
Тональность в целом достаточно депрессивная — этакий очень низкий
и грубый музыкальный аккорд, который держит в напряжении и вгоняет
в меланхолию. В этом-то и задумка. Тем более читатель вместе с некоторыми героями вечно блуждает между сном и явью и никак не может
понять: неужели детские рисунки действительно оживают? Неужели
живут в Москве и Подмосковье ведьмы? Неужели можно просыпаться
в одно и то же время ночи, чтобы видеть одну и ту же старуху? Кстати,
в психологию преступника Вадим Панов погружается с головой, так что
фрагменты от лица убийцы — одни из лучших. Тем, кто смотрел последнего
«Бэтмена» с Робертом Патиссоном в главной роли, эти эпизоды могут
напомнить сюжетную арку Загадочника. Но Вадим Панов в такие моменты
не любит бить в лоб — в книге все окажется тонко и запутанно.
«День черной собаки» — огромное театрализованное представление
в готических декорациях. Убийца решает устроить страшное шоу для
героев, а Вадим Панов — для читателей. Только методы автор выбирает
куда более гуманные: косые взгляды, странное поведение животных,
«пророчества» от полусумасшедших бездомных. Но весь жутко-кровавый
налет, конечно, не мешает разглядеть простых людей с их привязанностями, фобиями и даже травмами. Есть, правда, ощущение, что фрагменты
прошлого в романе получились наваристей фрагментов настоящего — они
91

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

эмоционально насыщенней. Вывод о «Дне черной собаки» напрашивается
только один: если бы так снимали бесконечные полицейские боевики —
было бы зрителям счастье.

«“Москва стоит на ушах, а они по-прежнему ничего не знают…”
И в этот момент убийцу охватило жгучее желание разбудить, растормошить ничего не понимающую жертву и улыбнуться, глядя ей прямо
в глаза. И засмеяться, наблюдая за тем, как в них начинает проявляться понимание, как недоверие сменяется осознанием происходящего,
как несчастную охватывает ужас. Жертва впадает в панику, начинает
дергаться всем телом в отчаянной, бессмысленной попытке разорвать
ремни и вырваться на свободу. А убийца продолжает смотреть ей в глаза
и рассказывать, что ее ожидает. И может быть, показывает видео прошлой
экзекуции.
“Объяснимое желание, — сказал себе убийца. — Не чувствуя страха
жертвы, невозможно получить полноценное удовольствие от ее смерти”.
Нужно чувствовать страх жертвы… нужно видеть, как в ее глазах
появляются сначала ужас… потом боль… а потом пустота. Как уходит
из них жизнь и наступает миг наивысшего единения жертвы и убийцы —
миг отнятия жизни.
Желание разбудить жертву оказалось настолько сильным, что убийце
пришлось остановиться у двери и медленно досчитать до десяти.
И негромко обругать себя за проявленную слабость».

АНАСТАС ИЯ НЕК РАСО ВА , « К Н ИГА Х АО СА . З ЕМ Л Я
ЧУДО ВИЩ» («П ОЛ Ы Н Ь» )
Когда-то люди думали, что драконы — существа из легенд. Многие
даже называли их проводниками душ. На деле все оказалось иначе.
Драконы выползали из пещер, сжигали, убивали... Похитили королеву,
мать Гирады, главной героини. Но Гирада вскоре сама должна взойти
на престол — конечно, через выгодный брак, который вдруг срывается.
Остается один путь: показательно убить дракона, чтобы все увидели —
трона Гирада достойна по праву. Только обычный меч тут не поможет.
И тогда героиня решается на авантюру — найти полулегендарную Книгу
Хаоса, дарующую власть над разными чудищами. Гираде предстоит
опасный путь: миновать лес Чудовищ, провалиться в пещеру, окунуться
в реку, а после оказаться в плену у могущественных джиннов. Но все
будет вознаграждено — и героиня узнает куда больше о природе Хаоса,
из которого, согласно преданиям, родился мир. И, что не менее важно,
узнает куда больше даже о своей семье...
«Книга Хаоса» — суровый квест в поисках магического артефакта.
Хочется назвать роман «темным фэнтези», но это будет не совсем
корректно: все-таки нет тут откровенной жести, черного юмора и главгероев-мерзавцев. Так что лучше всего будет назвать роман просто
мрачным. У Анастасии Некрасовой получается практически какое-то
шоу на выживание. Однако меланхоличная тональность не отменяет того,
что перед читателем — квест, приключение. Чем-то «Земля чудовищ»
неуловимо напоминает романы Брендона Сандерсона, а на первых порах
вовсе кажется, что перед читателем смесь «Игры престолов» и «Голодных
игр». Речь, конечно, не о сюжете, а об общих ощущениях. Ближе к середине им предстоит измениться. Квест потихоньку перерастает в эпичную
сагу — в этом томе слышны ее первые аккорды, связанные, например,
92

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

с волшебной лампой джиннов (мощным артефактом) и разными политическими уловками, интригами.
Частая проблема первых частей книжных серий — их нерасторопность
и затянутость. В «Земле чудовищ» маятник качнулся в обратную сторону:
складывается ощущение, будто автор куда-то спешит, торопит события,
и за несколько сотен страниц происходит слишком многое: неудачные
помолвки, блуждания по лесу и замку джиннов, где никогда не знаешь,
что окажется за дверью, громкие откровения. Но тут неизбежен еще
один удар носом о железобетонное правило любых циклов: каждый том
по отдельности воспринимается совсем не так, как все вместе. Можно
быть уверенным, что окончание дилогии аккуратным кусочком пазла
соединится с «Землей чудовищ». Имея перед глазами обе части, читатель быстро вникнет в суть происходящего и так же быстро вольется
в историю — тем более, как верно замечает главная героиня в эпилоге,
ничто еще не закончено. Затишье последних строк предвещает бурю.

«Пришло время действовать. Я поняла, что отец не успокоится и мои
увещевания для него не более чем детский лепет, тогда меня наконец
осенило. Испытание драконом издавна использовали, чтобы подтвердить право на престол и укрепить королевскую власть среди поданных.
Если я убью крылатую тварь, то никто не посмеет отрицать мое право
на престол. Даже Лакриции придется отступить. Корона будет моей. Но это
не убережет меня от домыслов и пересудов. Хорошо подумав, я поняла, что
гибель простого дракона не могла ничего изменить, по крайней мере, для
меня, и особенно теперь, когда они предлагают мир. Другое дело, если
бы умер их старейшина. Но я сомневалась, что вообще способна на такое.
Даже если принять во внимание тот факт, что я не смогу противостоять дракону в одиночку, размахивая мечом. Поэтому оставался более
изощренный способ. Или, скорее, призрачная надежда, за которую я пыталась ухватиться.
Книга Хаоса. О ней перешептывались старожилы. Ее объявили выдумкой.
Именно в ней я видела свое спасение. Но проблема заключалась в том, что
никто доподлинно не знал, где ее искать. У меня была пара идей. И попробовать явно стоило, все лучше, чем сидеть в ожидании неминуемой участи».

Н ИЛ СТ ИВ ЕН С ОН , « СИ НД Р О М ОТ К АТА» ( FA N ZO N )
Мир будущего страдает от последствий глобального потепления:
температура выросла настолько, что людям пришлось изобрести специальные охладительные костюмы. В некоторых уголках планеты без них
не обойтись — например, в Техасе (штат вообще наводнили огромные
кабаны-каннибалы). Но это — только половина беды. Поднимается
уровень моря. Некоторые государства могут навсегда уйти под воду.
А потому королева Нидерландов Саския (полное длинное королевское имя мы опускаем), любительница побыть за штурвалом самолета,
принимает приглашение экстравагантного американского бизнесмена,
который изобрел нечто, способное изменить климат планеты — откатить температуру к нормальным значениям. Но вот вопрос: пострадают
ли от этого другие страны? Процесс уже запущен. Установка «Пина2бо»,
уменьшающая уровень углекислого газа с помощью серы, работает
исправно. Но что будет, если эксперимент резко остановить? Не начнется
ли «синдром отката» — процесс, после которого все станет только хуже?
Китай и Индия решат проверить новое слово в науке на прочность.
93

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

Американского фантаста Нила Стивенсона часто называют «визионером научной фантастики», и не просто так — такие громкие титулы
не берутся из воздуха. Автор удивительно точно предсказывает грядущие
события за много лет до того, как технологии, делающие их возможными,
выходят на необходимый уровень. Так, допустим, было в романе «Лавина»
(1992) — здесь появилась метавселенная с виртуальными аватарами и мир
корпораций, которые могущественнее государств. В «Синдроме отката»,
как уже сказано, автор размышляет о последствиях глобального потепления. Но Нил Стивенсон прекрасен прежде всего тем, что не заигрывается в пророка и не стремится ничего именно «предсказать» с серьезным
видом; для него книги — не вещие гимны, а попытка смоделировать один
из возможных вариантов развития событий и поместить в эту полную
бактерий чашку Петри своих героев. Дальше автор просто предпочитает
смотреть, как те будут реагировать.
Нил Стивенсон — создатель очень живой и человечной научной
фантастики: ее нельзя обвинить ни в «хилости» фактов и прогнозов,
ни в шаблонности и неправдоподобности персонажей. Последним
«Синдром отката» особенно хорош. Королева Нидерландов — весьма
объемная героиня. У нее полно и государственных, и личных проблем:
то случится катастрофа на пляже, то снимут дипфейк с ее якобы официальным обращением, то ей ужасно захочется наладить свою сексуальную
жизнь… А отношения Саскии с дочерью Стивенсон умудряется максимально раскрыть исключительно через переписки в мессенджерах.
Есть у этого и обратная сторона медали. Изобретательность Стивенсона обычно во многом черпала силы в «монтаже» различных фактов:
например, в «Лавине» шумерские легенды переплетались с технологиями VR, в «Падении» цифровой мир посмертной жизни конструировался
по принципу мифов и религиозных текстов, во «Взлете и падении ДОДО»
94

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

магия ведьм взаимодействовала с квантовой физикой. В «Синдроме
отката» все как-то просто. Складывается ощущение, что то ли Стивенсон
торопил события, то ли ему просто не хватило страниц: вот перед читателем описание механики «Пина2бо», вот разговоры о возможных последствиях, вот мир спустя несколько лет после запуска эксперимента, вот
геополитика (печальные прогнозы для США, зато многообещающие — для
Индии и Китая, новых сверхдержав), вот личные проблемы героев, и вот…
все. Кажется, потух некий огонек в груди автора. Нет в романе глобальной
интриги, стягивающей к себе все сюжетные нити; вещи просто происходят сами собой, а некоторые события сшиты друг с другом белыми
нитками: катастрофа в Нидерландах и вытекающая из них сумятица помогают проверить на прочность героев, но не слишком влияют на сюжет.
Последствия не нарастают снежным комом, чтобы в конце свалиться
на голову читателя, а тщательно убираются широкими лопатами куда-то
«за кадр». Несмотря ни на что, читатели наверняка скажут о «Синдроме
отката»: «А ведь к этому наш мир и идет». Значит, главную свою работу
Нил Стивенсон сделал.

ТАТ Ь Я НА М АСТ Р Ю КОВА , « БЛ ОШ ИН ЫЙ Р ЫН ОК »
(«Р О С МЭ Н» )
Однажды к мальчику — главному герою (не будем раскрывать его имя,
как не раскрывает и он сам) — приходит дед Власий. На вопросы, где
он был до этого, отвечает: мол, поссорился с твоим отцом. И Власий начинает учить героя странным вещам: заговорам, борьбе с порчей. Заставляет всегда ходить по лестнице и никогда не использует электрический
звонок. А потом водит внука по блошиным рынкам к своим «знакомцам».
Так проходит время. Дед Власий пропадает, но теперь главный герой
сам скупает странные вещи, ведь они зовут его: это может быть замок,
лапоть, спичечный коробок или портрет Есенина. У каждой вещи —
жуткая история: в одной домовой обещает всех сожрать, в другой кто-то
выкалывает себе глаза спичками, чтобы не видеть бесов, а в третьей
в ванной заводится жуткая старуха. Да только у главного героя нет своей
собственной истории. Он — человек-мозаика, собиратель. И представьте
его удивление, когда он узнает, что самого Власия тоже… определенным
образом нет.
Татьяна Мастрюкова продолжает искать новые подходы к написанию фолк-хоррора. В этот раз, казалось бы, читателю предлагают
сборник не связанных между собой рассказов, которые автор с легкой
руки решила упаковать необычным образом: объединила мини-сюжеты
сквозным героем, тем самым барахольщиком историй, их рассказчиком.
Но тут нужно внимательно следить за руками Татьяны Мастрюковой — там
припрятана пара тузов. Оказывается, все закономерно. Чужие жизни
непосредственно связаны с главным героем и финалом книги — пожалуй,
самой жуткой ее частью, которая не идет в сравнение ни с какими заговорами и зловещими постукиваниями за стенкой.
«Блошиный рынок» — самая взрослая и мрачная история Татьяны
Мастрюковой. Во-первых, сам рассказчик здесь — угрюмый и словно
безликий, он — чужое отражение, запертое на страницах романа. Оттого
новая книга получается психологически герметичной: герой как бы замурован в собственной голове и в лабиринте чужих историй, ему не с кем
поговорить, а потому весь текст — большой шекспировский монолог
95

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

с собой, своего рода исповедь. От этого уже бегут мурашки по спине.
Во-вторых, сама эстетика блошиных рынков добавляет жути: темные
личности, жуткие куклы, иконы, на которые лучше не смотреть в темноте…
Татьяне Мастрюковой удается создать невероятно гипнотический ужастик
в холодной тональности. Книга разгоняется неспешно, как старые чернобелые триллеры, — только на последних страницах все встает на свои
места, а духи возвращаются к живым в единственный возможный день —
в Осенние Деды, наш аналог Хеллоуина. Итого: Татьяна Мастрюкова вновь
доказывает, что она — прекрасный реконструктор, способный завернуть
раритетный фольклор в привлекательную обертку, коих у автора в запасе
множество.

«Вовчик так и не сходил ни к бабке, ни к дедке, ни в медпункт. Стал
болеть часто, бессонницей страдать. Но мужику же нельзя слабость показывать! Чем чаще ему советовали обратиться за помощью, тем сильнее
он замыкался в себе и сквозь спичку цедил: “Сам знаю… Сам справлюсь…”
Сипло цедил, у него нелады с горлом серьезные начались.
Но когда человек взрослый, то, действительно, сам решает, как ему
разбираться со своей жизнью. Никто ему не нянька. Только обсуждали между
собой, что так недалеко и до беды, хотя Вовчик крепкий, может, и вправду
сам справится.
До поры до времени прощали ему и прогулы — не из-за запоя пропускал,
из-за болезни. Хотя бригадир уже подумывал в приказном порядке Вовчика
на обследование отправить, под угрозой увольнения. А потом Вовчик
разгрыз очередную спичку на щепки и выколол ими себе глаза».

А Л ИСА АВ Е , «НО Ч Ь В НО М ЕР Е 1 0 3» ( « МИФ» )
Писательнице Мичи нужно сесть за роман. Издатель требует, сроки
горят. Только никак она не может собраться мыслями. И вот решает уехать
в небольшой лесной отель. Когда таксист начинает говорить ей что-то
о территории духов, Мичи, конечно, только шутит. Еще чего, воспринимать
такие байки всерьез! Она проводит первую ночь в люксе — в номере
103, где до этого никто не селился, — и просыпается… мертвой. Вокруг
к тому же слуги-духи, живущие в разных предметах: зонтиках, тряпках…
А ведь дедлайн по роману никто не отменял! Выясняется, что умерла Мичи
не просто так: она станет частью сделки с некой Госпожой, история
которой началось много лет назад…
«Ночь в номере 103» — один из самых необычных русскоязычных
фэнтези-романов в азиатском сеттинге на рынке. Да его и фэнтези
не совсем корректно называть. Это разросшаяся сюжетными линиями
магическая притча. Ее сладкая сердцевина — как у конфеты, — еще одна
притча, существующая внутри романа — притча о смерти, которую все,
кроме, пожалуй, одного Самурая, видят уродливой старухой и ненавидят,
не спешат впустить в дом. Есть здесь и элементы семейной саги. Роман
Алисы Аве — история не столько о самой Мичи, сколько о людях, окружающих ее в отеле. Об их судьбах, решениях и клятвах: о потерявшем
невесту Рюу и вековечной старухе-хозяйке Хакусане, использующей
особых кукол для контроля над домочадцами. Ее боятся даже духи. Есть
у романа нечто общее с «Унесенными призраками» Миядзаки — это
и «волшебный отель», и схожая атмосфера, и даже цветовая палитра,
красочная и пастельная: серебряный лунный свет, бледная кожа и алые
узоры крови на клинке.
96

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

«Притчевость» Алиса Аве выдерживает и стилистически — текст
весьма поэтичен, пытается воздействовать сразу на все органы чувств
читателя: цветами и запахами. В чем-то книга даже напоминает японскую
поэзию. «Ночь в номере 103» — история протяжная и расслабляющая,
здесь нет ненужного экшена. Эстетично выглядят даже сцены «захвата»
духом чужого стареющего на глазах тела или «высасывание» волшебными
пауками снов из ушей героини. Темп повествования неспешный, но при
этом вовсе не утомляющий — эпизоды перетекают из одного в другой
красивыми мазками восточной туши, и вот уже близко-близко рассказ
о Госпоже и ее верном Самуре — пожалуй, лучшая часть книги, из которой,
как из зерна, растут стебли и листья сюжетных ходов и чужих судеб.

«Белое кимоно, накидка из крепа и парчи, затканная журавлями.
Пояс на тонком стане, веточка глицинии в волосах. Кумико — лунный
свет, ласкающий взор Рюу. Она шла по саду, и космеи качались, признавая
ее превосходство, тянулись к свадебному кимоно.
По черному хаори Рюу вился дракон — мать старалась, вышивая покровителя сына. Он не стал драконом, как мечтал в детстве, но дракон был
с ним в этот день, защищал, придавал сил. Рюу молил священного зверя
даровать ему смелость, но от близости Кумико, трепетной, ясной, с напудренным белоснежным лицом, Рюу боялся вдохнуть, чтобы не спугнуть
видение, ниспосланное ему».

К А Т И Л ИН , «У СМ ЕРТ И Т В ОЙ ГОЛ ОС » ( « Р О СМ ЭН » )
Когда Ли Юн Хи было 12 лет, ее мама, корейская звезда-предсказательница, предрекла, что девушка умрет после первой серьезной влюбленности. С тех пор жизнь героини пошла под откос. Внешне все хорошо:
Ли Юн Хи ни с кем не ссорится и сама гадает по датам рождения, стихиям,
97

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

именам… Однако парней девушка избегает, как огня — ей двадцать,
а она еще ни разу по-настоящему не целовалось. Хотелось ведь! И вот
на очередном сеансе предсказаний от остановки сердца умирает
молодая клиентка. А ведь Ли Юн Хи только что пообещала ей долгую
жизнь. Как так вышло? Знаки не обманывали! Что-то тут не так. Героине
вместе с инспектором придется разобраться в череде смертей и попытаться изменить предначертанную судьбу. Все события, конечно, окажутся
связаны с силами иного порядка — духами в телах людей, стихиями
и древними легендами.
Российская писательница Екатерина Соболь выпускает уже второй
роман о Корее, и второй раз берет себе аутентичный псевдоним Ка Ти
Лин. Если первая книга («Тэянг») была в лучшем смысле диснеевской
историей об изнанке k-pop с посылом «бойся своих желаний», то теперь
перед читателем романтическая комедия, написанная, во-первых, задорно,
во-вторых, для аудитории постарше, а в-третьих — с большим вниманием
к главной героине. Екатерина Соболь берет огромную лупу и наводит
ее на Ли Юн Хи — той не скрыть от читателя ни одного нюанса личной
жизни. Героиня смущается, что будет спать на диване вдвоем с парнем
(без каких-то сексуальных подтекстов), а мать отчитывает ее за увлечение мальчиками (отец, к слову-то, верно замечает, что в таком возрасте
обращать внимание на парней — абсолютно нормально). К тому же Екатерина Соболь, как и в «Тэянг», вновь работает от первого лица: слог
романа становится более живым и правдоподобным. Книга вновь похожа
на весьма достоверный диалог с подростком. Это не тот случай, когда
взрослый использует всякие «прикольные» словечки и слова-паразиты,
не понимая их значения. Обычно, вспоминая Чехова, говорят, что все
сюжетные ружья должны выстрелить; часто забывают добавить, что все
языковые решения — тоже. Екатерина Соболь об этом помнит. В итоге
легкий, но мудрый текст не перегружен философией. Самое главное — нет
даже никаких намеков на нравоучения и назидания.
Не стоит думать, что «романтическая комедия» подразумевает пустых,
шаблонных, комичных персонажей и столь же шаблонный сюжет, да к тому
же водянистый текст, состоящий почти только из диалогов, — Екатерина Соболь пишет весьма плотно. Причудливый узор сюжетных линий
и психологических проблем сходится в одной точке — далеко не фантастической. Вот и получается, что «У смерти твой голос» — книга прежде
всего о принятии себя, где житейская история первой встречи родителей героини оказывается куда важнее духов, стихий и астральных
карт (или что там нынче в моде?). Правильно говорит папа Ли Юн Хи: всю
жизнь девушку учили быть «беззубой». Потому весь роман она учится как
следует кусаться — самый главный «кусь» достанется судьбе, а вот «куси»
поменьше — паре духов и (что бы вы думали?) маме.

«Вот как все было. В двенадцать лет у меня начались месячные,
и я обрадовалась, потому что знала, что это значит: пусть мне сейчас
очень паршиво, я становлюсь женщиной и теперь вроде как имею полное
право влюбляться. А влюблялась я постоянно! Начиная с младшей школы,
я вечно любовалась каким-нибудь мальчиком, мечтала ходить с ним вместе
на обеды, — а иногда и ходила. Я писала в дневник о своих чувствах, щедро
обклеивая признания разноцветными стикерами, и даже успела раза три
поцеловаться в щечку.
Но в тот день мама усадила меня за кухонный стол и сказала, что
настало время погадать мне на судьбу, — я ведь стала взрослой. Мама
98

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

долго разглядывала мое бацзы, считала что-то на листах бумаги, велела
мне подбросить несколько монеток и сверила то, что выпало, с древней
китайской Книгой Перемен. Потом встревоженно позвала отца и изрекла
приговор. Моя судьба, которая проявилась, когда я вступила на путь
взрослой жизни, — умереть молодой. Но мама нашла лазейку, два знака,
которые сводят друг друга на нет, — если я не испытаю любви до тридцати
лет, до достижения расцвета жизни, то звезда личного разрушителя в моем
гороскопе закатится, и звезда волшебника любви займет ее место».

ГЕ Р МАН И ТА МА РА Р Ы Л Ь С КИ Е, « В ЗЛ ОМ АТ Ь СМ ЕРТ Ь»
(«К ИСЛ О Р ОД» )
Француженка Валери — студентка-программист, которая разработала программу «Червонная королева», способную работать с большими
базами данных и выстраивать генеалогические древа. Хотя функционал
«Королевы» куда больше: в ней спрятана и карточная игра, и вирус
с протоколом «Чеширский кот», помогающий обойти все известные антивирусы. И вот Валери предлагает работу богач-бизнесмен Этьен Моро.
Валери перебирается к нему в особняк — в умный дом, где предметы,
почти как в диснеевском мультике, не поют, но говорят — в особенности AI-дворецкий. Валери начинает работу, уже зная, что Этьен —
потомок легендарного Синего Бороды, убивавшего своих жен. И так
уж случается, что Валери сама выходит замуж за Этьена… Будет ли все
как в сказке или иначе? Герман и Тамара Рыльские приготовили много
обманок.
«Взломать смерть» действительно полон самых разных сюрпризов.
Главные из них — сюжетные твисты, которые перевернут представление
о происходящем. Не стоит думать, что герои чересчур много топчутся
99

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

на сюжетной канве оригинальной сказки о Синей Бороде. Другой
большой сюрприз — сама манера «пересказывания истории». Герман
и Тамара Рыльские уже не в первый раз показывают самый настоящий
мастер-класс и создают ретеллинг с двойным дном. Он удается
не столько за счет оригинального сюжета, сколько за счет его зеркального отражения — как раз таки событий в нашем времени. Авторы
словно создают цифровую копию сказки и работают уже с ней: дополняют оригинальный код историческими деталями (здесь речь пойдет
и о реальном прототипе Синей Бороды), а дальше внедряют программирование, вирусы, искусственный интеллект, немного дронов… Получается
этакий монстр Франкенштейна из тем и эпох, но одет он с иголочки. Все
на своем месте.
«Взломать смерть» — книга с элементами детектива, триллера
и мистики. Но главная часть романа — полная сомнений и адекватного
количества рефлексии история Валери. Сказку о Синей Бороде девушка
знает. И во второй половине текста именно это максимально влияет на ее
действия — особенно когда друг скидывает весьма интересные данные
о господине Этьене. Герман и Тамара Рыльские прописывают живых героев
и погружают их в не менее «живые» обстоятельства: с одной стороны,
читатель понимает, что перед ним — современная сказка (ну кто взаправду
согласится жить в странном, пусть и hi-tech, особняке?), а с другой —
чувствует, что мыслят герои не литературно, а, скажем, житейски. Они
не куколки в руках авторов, танцующие под дудочку событий, а самодостаточные личности — даже AI-дворецкий. Он, к слову, придает книге
особый шарм. Ну а завершающие сцены с музыкой Rammstein — какое-то
отдельное удовольствие, ради которого можно простить несколько скомканный финал, где авторы зачем-то куда-то спешат. Оригинальная сказка
о Синей Бороде закончилась на доброй ноте, а как закончится «Взломать смерть» — одному дьяволу известно. Да-да, именно ему [здесь текст
становится неразборчивым, а свечной огонек гаснет].

«Услышав это, девушка на мгновение лишилась дара речи. Это звучало
грубо. Хотя чего она ожидала? Ясно как божий день, что Этьен Моро
не из тех людей, которые не могут спокойно смотреть, как женщина,
да еще молодая, занимается чем-то серьезнее дизайна бровей. Валери
регулярно сталкивалась с подобным отношением. Чего далеко ходить —
ее собственный отец считал, что девушка не может разбираться в предмете настолько сложном, как программирование, и советовал ей выучится
на фитнес-тренера или коуча».

МА Р ИЯ РУДНЕВА , « СТ ЕК Л ЯН НЫ Й ГО Р ОД» ( « Э КС МО » )
Ах, Марблит — город-сказка, город-мечта, город-витраж, где
стекольщик — самая почитаемая профессия! Тут не принято есть вне дома,
потому нет ресторанов, зато есть кофейни и бесчисленные сладости. Мэр
города выходит на балкон, играет на скрипке и устраивает волшебное
шоу; все вокруг улыбаются, а вместо валюты пользуются стеклянными
шариками. И совсем не страшно, что Марблита нет на картах, а техника
тут не работает. Как говорят местные — это все горы! Прибывает, кстати,
сюда лишь один поезд, который уже не уходит обратно. Так вот искусствовед Хью, художница Бритт и студентка-журналистка Меган случайно
оказываются в дивном городе. Им предстоит вывести его жителей
на чистую воду, раскрыть страшные тайны, помочь господину из зеркала
100

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

и понять две вещи: кто такие таинственные черные птицы и есть ли в мире
место лучше Марблита? Может, стоит остаться?
Мария Руднева в послесловии к «Стеклянному городу» говорит,
что это своего рода «игра в бисер». Можно сказать и по-другому: это
игра в Сказку Сказок, овеществленную мечту, где могут столкнуться
гумилевская волшебная скрипка, Щелкунчик, Крысолов из Гамельна
и даже господин Хичкок. Книгу периодически сравнивают с историями
Гофмана — на уровне атмосферы пересечения и вправду запросто
найдутся. Но если вся фантасмагоричная «волшебность» Гофмана, все
«причуды» — это органичная часть его художественного мира, то Мария
Руднева играет с героями и читателями. Ее сказка — фальшь и пустая
поделка, она принципиально приторно-волшебна, идеальна. Герои
чувствуют это с самого начала: часы здесь показывают одно и то же
время в стиле Набокова, стражников почему-то называют «оловянными»,
а имена жителей будто списаны со страниц детских книжек. Мистер
Гласс — стекольщик, мистер Вуд — мастер по дереву, мистер Лайт —
фонарщик… Марблит застыл во времени, хотя его жители осведомлены
о событиях современности. Действие романа, к слову, происходит
в XXI веке.
«Стеклянный город» — этакое волшебное расследование, классическая история о сказке наяву с подвохом. Магическая ли антиутопия это?
Не совсем. Опять же, лишь игра с этим жанром в несколько непривычном
ключе. Что выйдет, если из человеческих мечтаний решат собрать некий
идеальный город? Героям и читателям предстоит это разузнать в двух
частях: сначала Мария Руднева познакомит с Марблитом и устроит полномасштабную (максимальный турпакет, не иначе) экскурсию по городу,
в процессе которой бросит блесток в глаза, но все равно обратит
внимание на выбивающиеся из сказочной мозаики детали (посмотрите
направо — там вы видите странный дом, который все обходят стороной).
Потом предложит разгадать все тайны (теперь посмотрите налево — там
черные ходы, которые скрывает мэр) и выдаст критически много информации устами героев. Прием, казалось бы, часто выглядит несколько
устаревшим и чопорным. Но не в контексте «Стеклянного города» — как
еще сказочным героям объяснять свою сказочность реальным людям?
Этот мир Карабаса-Барабаса четко следует заданному сценарию
и боится сделать, сказать что-то не так — находятся, правда, свои Буратино, готовые отпереть потаенные каморки золотым ключиком. Да только
в каморках полно скелетов старых друзей, поверженных непомерными
амбициями.

«Хью показалось это странным. Опять же — откуда берется еда? Что
вообще питает жизнь в этом непонятном, сказочном городе? Вопросы так
и рвались с языка, но Хью усилием воли заставил себя промолчать. Тем
более что говорить на эту тему он уже не видел смысла: после разговора с Гвендолин ему стало ясно, что Марблит непохож на другие города,
стало быть, и мерить его надо иначе. И важно помнить об этом: ведь чтобы
выбраться из Марблита, надо понимать — и принимать — его устройство.
Он гнал от себя мысль, что отсюда нет выхода, что он здесь пленник.
Вместо этого Хью думал о Марблите как о месте, где ему может быть лучше,
чем дома.
Он совсем забыл историю о мальчике, которого однажды приманили
на лукум — и о том, чем все это закончилось».
101

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

ИЛ Ь Я ПО ПО В, « ЭП ОХ А П ЕП Л А . П О СЛ ЕДУ Д ЕМО НА»
(«К ИСЛ О Р ОД»)
Описать роман в двух словах можно так: Кенджи ничего не помнит.
Когда в первой главе герой приходит в себя, то буквально мало что понимает. А потом заступается за девушку. Сначала — словами, потом — кулаками, ведь руки вдруг сами вспоминают, как орудовать мечом. Ну а дальше
начинается погружение и героя, и читателя в контекст фэнтезийного
мира: знакомство со стихийной магией, демонами (и даже поединки
с ними!), девушками-паучихами, различными Домами (читай: «семьями» или
«кланами») и легендами, которые очень скоро могут оказаться реальностью. Весьма неприятной.
Илья Попов дебютирует с первой частью фэнтези-цикла в восточном
антураже. «По следу демона» — первый аккорд, призванный ввести
читателя в курс дела. Это достаточно нерасторопное погружение в мир
романа со всеми его тонкостями и правилами — этакий мануал перед
началом настольной игры, только прочитав который можно наконец-то
бросить кости и получить полное наслаждение от процесса. Илья Попов
сразу же намекает — размах событий грядет большой. Но потом! Первая
книга сконцентрирована на главном герое и сеттинге.
Читатель постигает нюансы всех Домов, коих тут множество (Дом
Шипов, Дом Плюща, Дом Цапли и проч.), а также вникает в их интриги,
междоусобицы; получается такая облегченная «Игра престолов» в ином
сеттинге, где свои Старки и Ланнистеры уже готовы резать другу друга,
но пока разогреваются перед съемкой. Так, очевидно, и надо, ведь первая
книга лишь намечает сюжетные линии: здесь только-только зачинается
и локальный «путь героя», и глобальные события, связанные с легендой
о таинственном Пепельном Короле и Жнецом, который видит цель
и не замечает препятствий. Ему плевать на золото и власть. Его интере102

Драконы и кабаны срывают выгодные браки:
фантастические книжные новинки

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

сует месть. Все это вновь подводит нас к тому, что «По следу демона»
(повторимся) — первый аккорд эпической восточной мелодии. Обязательно вслушайтесь, если книги в таком антураже вам по душе.

«По слухам, костяк Братства отрекся от ханитизма и перенял веру
айров. Варвары поклоняются Пепельному Королю, веря, что однажды они
станут под знамена владыки демонов и отправятся на юг, чтобы уничтожить тех, кто когда-то прогнал их предков обратно на север.
Тогда же неизвестные воины — по слухам, агенты императорского
магистрата, — основали Орден Листа. Они поклялись положить свои
жизни на уничтожение последнего из Братства. Хотя на сегодняшний
день и те и другие считаются всего лишь легендами, чем-то вроде баек
о пареньке по имени Го из деревни Хокама, сыне пастуха, который решил
стать прославленным воином».

ЕЛ Е НА АБРА МК ИН А , « В ЕД Ь М ИНА Р ОЩ А» ( «Ф ЕН ИКС » )
Когда Глаша приезжает к родственникам в деревню, все почему-то
считают ее ведьмой: то ли из-за глаз, то ли из-за волос, то ли потому, что
Глаша начинает общаться с молодым врачом Глебом, проходящим практику
вдали от города. Деревенские говорят, что он — Хожий, могущественный
лесной дух, который ищет себе невесту. А Глеб только и рад подыграть
местным. Или он не подыгрывает?.. Так или иначе, ведет себя странно:
иногда говорит чудные вещи, иногда рисует что-то на руках, чтобы
напугать особо любопытных. Или не рисует?.. Вопросов слишком много!
Но Глаше все же придется занять место старой ведьмы — за помощью
к ней даже будет выстраиваться очередь из деревенских. Только куда
приведет эта дорога: к счастью или в самую чащу черного леса? И метафорически, и буквально. Самый сложное — понять, твой это путь или нет.
103

Денис Лукьянов

Юность № 1
Январь 2024

Рубрика:
Зоил

«Ведьмина роща» — камерный роман о любви, где привычные сюжетные
линии плотно сшиты пестрыми нитками фольклора. Нет, это не славянское
фэнтези; но да, книга полна славянских мотивов. Завязка и основное
действие здесь более чем классические: героиня волей судьбы оказывается вдали от большого города и встречает свою любовь. Включите
любой сериал по федеральному ТВ — увидите то же самое; откройте
томик Проппа — он заговорит о том же. Это, с одной стороны, несколько
испортит впечатление от романа тем, кто устал от тематики ведьм, лесных
духов, поговорок и «национального колорита». С другой же стороны,
именно этот колорит — главная изюминка книги. «Ведьмина роща» читается
очень легко. Стилизованный слог местами весьма напевен. Елена Абрамкина к тому же уделяет много внимания главной героине. Она — тот самый
центр тяжести, с которым состыковываются другие герои и события; нет
расфокуса от чрезмерного обилия персонажей. Ставки в романе сделаны
все же на характеры, а не на сюжет: глобально в книге ничего и не происходит; путь героиня проходит прежде всего внутренний. Внешний событийный фон весьма прост: Глаша распутывает клубок деревенской жизни,
знакомится с суевериями и легендами (например, о смертоносном
ожерелье) и ближе к середине текста начинает блуждать между сном
и явью. Ей чудится то Глеб, который и не Глеб вовсе, то — старая ведьма,
непонятно чего желающая: зла или добра. Это одни из самых интересных
и насыщенных фрагментов романа. «Ведьмина роща» — книга для тех, кто
любит народные мотивы и еще не успел перенасытиться ими. Остальное
в процессе чтения приложится. А что до классического сюжета — знаете
ли, его тоже нужно уметь подать свежо и не слишком приторно. Елене
Абрамкиной определенно удается.

«— Нет, Глаша, не так все просто. — Глеб тоже оглянулся и заговорил
совсем тихо: — Деревня эта, ты видела, когда проезжала, больше чем наполовину брошенная. Кто в райцентр уехал, кто в город. У тех, кто уехать
не смог, осталась только изба, пара-тройка собутыльников да страшная
сказка. Сказка, которую они превратили практически в религию. Она
росла и пускала корни вместе с самой деревней, вместе с рощей, что они
ведьминой прозвали, вместе с Ефросиньей Ильиничной, которая сама под
конец жизни поверила в собственное ведовство. Люди опираются на эту
сказку и чувствуют землю под ногами, только пока эта сказка для них
реальна: пока ведьма у всех на виду в огороде своем копается да в лес
за травами таскается и пока засылают к ним изредка самых отчаянных
или бестолковых из города. В этом их жизнь, их мироустройство. И за эту
сказку, за эту опору они будут цепляться до последнего и биться насмерть
с каждым, кто попытается выбить ее у них из-под ног».

※
104