ФРАНСУА Г И 3 О
шшт
тшмтшт
перевод с французского
По изданию «Историки и публицисты»
под редакцией
А. Краевского и С. Дудышкина
С.-Петербург, 1859 г.
<Ί
ФЕНИКС
РОСТОВ-НА-ДОНУ
1996

ББК 63.3
И 52
Художник Царев С.
Франсуа Гизо
История английской революции
Том 1.
Ростов-на-Дону. Издательство «Феникс» 1996. - 480 с.
В своей книге Гизо попытался выявить основные политические тенденции в
общественной жизни Англии XVII века. Он уделил много внимания анализу социальт
ных сил, действовавших в Англии в начале нового времени, подчеркнув чрезвычайно
быстрый торговый расцвет Англии, пора зительный рост количества новых земельных
собственников из среды мелкого дворянства и буржуазии. Гизо отметил бурное
развитие британского промышленного производства и крупнейшие перемещения
среди земельных собственников. По словам известного английского историка К.
Хилла, в работах Гизо по истории английской революции проявилось "больше
понимания классовых сил в революции, чем в трудах большинства современных
английских историков".
ISBN-85880-123-4
4108110000 г
4мо(03)-96 объявл. ББК 63.3
© Издательство «Феникс», 1996
© Оформление Царев С, 1996

Политикам, придерживающимся умеренных,
центристских, охранительных позиций, редко сопутствует
популярность и еще реже - слава. Недаром в годы Великой
французской революции депутаты Конвента, решительно не
поддержавшие ни монтаньяров, ни их политических
оппонентов, удостоились презрительного прозвища "болотных жаб",
под которым бесславно проскользнули во всемирную
историю. К такого рода политикам, правда уже иного
поколения, несомненно, принадлежал выдающийся французский
историк Франсуа Гизо. И, скорее всего, именно узкий
консерватизм Гизо как государственного деятеля, сыгравшего
заметную политическую роль в период Июльской
монархии, сыграл с ним злую шутку. Человек, высказавший в
своих сочинениях ряд глубоких, плодотворных мыслей,
верных догадок, безусловный либерал и глашатай прогресса,
стал известен в основном как ярый приверженец "царства
банкиров", утвердившегося во Франции после июльской
революции 1830 года, и первый министр
"короля-гражданина Луи-Ф илиппа Орлеанского. Почти все историки,
писавшие об Июльской монархии, цитируют слова,
приписываемые Гизо. Отвечая на требования оппозиции
расширить избирательное право, снизив непомерно высокий
имущественный ценз, министр якобы заявил: "Обогащайтесь!
Тогда вы станете избирателями"1. Такие "рекомендации"
1 Рогинская А.Е. Очерки по истории Франции XVH-XIX вв. М.,
1958. С. 292. Французский историк А. Моле, правда, пишет по
этому поводу следующее: "Вошедшее в легенду словечко
"Обогащайтесь!", которого Гизо никогда не произносил, по существу совершенно
верно выражает его взгляд на избирательную реформу". История XIX
века / Под ред. профессоров Лависса и Рамбо.Т.З. М.,1938. С.381,
3

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
вряд ли могли удовлетворить большинство, которое никогда
не "страдает" излишним достатком.
О Гизо-политике современники обычно высказывались
с нескрываемым раздражением, хотя степень этого
раздражения и была различной. Путешествовавший по Европе в 1847-
48 гг. сын известного историка и литератора Н.М.
Карамзина - А. Н. Карамзин, в начале января 1848 г.
записал слова, сказанные А.Тьером по поводу Гизо: "это -
дурачок, жалкий бумажный болтун, позор нашей эпохи..."1.
Почти одновременно А. И. Герцен писал о том, что "к
осени 1847 сделалось невыносимо тяжело в Париже...",
при этом многозначительно упомянув "ходячего мертвеца
Гизо" . Братья Гонкуры, вообще говоря, редко о ком
отзывавшиеся хорошо, перечисляя имена известных политиков,
говорят о "глубочайшей пустоте" Гизо3. За обликом
политика и доктринера как-то стушевалось у его современников
значение Гизо как историка..."4.
Залпы уничтожающей критики, обрушившиеся на Гизо
еще при жизни, своеобразно "подытожил" французский
литературный критик и писатель Ш.-О. Сент-Бев,
язвительно заметивший, что Гизо пишет "шилом, а не кистью"
и что не всякий великий историк оказывается великим
политиком. Разумеется, Сент-Бев был прав. Талант ученого,
писателя, историка вовсе не гарантирует успех в
государственной деятельности. Однако, говоря о Гизо, неизбежно
приходится вести речь о нем и как об историке, и как о
политике одновременно. Дело в том, что две эти ипостаси
в личности Гизо соединились столь органично и
неразрывно, что одну из них невозможно рассматривать, не коснув-
1 Письма А.Н. Карамзина 1847-1848. Материалы по истории
Французской революции 1848 г. По документам Крымского Центрального
Архивного Управления. Л-М., 1935. С. 12.
2 Цит. по: Тарле Е.В. Герцен на Западе //Из литературного
наследия академика Е.В.Тарле. М., 1981. С. 66.
3 Гонкуры Э. и Ж. Дневник. Записки о литературной жизни. Т. 1.
М.,1964. С.407
4Далин В.М. Люди и идеи. М., 1970. С. 354.
4

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
шись хотя бы кратко другой. Гизо-политик пытался
придерживаться взглядов, высказанных Гизо-историком.
Творчество Гизо-историка, в свою очередь, несло на себе
печать его политического опыта. Таким образом, говоря о
Гизо-историке, мы скажем также о Гизо-политике и на^
оборот, рассуждая о Гизо-политике, всегда будем помнить
о Гизо-историке.
Франсуа-Пьер-Гильом Гизо родился на юге Франции,
в г. Ниме /департамент Гард/ 4 октября 1787 г. Он вырос
в старинной протестантской семье, сохранившей и после
отмены Нантского эдикта /в 1685 г./ приверженность
протестантизму, непокорность королю и враждебность
католической церкви. Однако уже со второй половины XVIII в.
преследования протестантов почти прекращаются и предки
Гизо, позабыв свой прежний религиозный фанатизм
переходят на "философские" позиции. Только эту философскую
оппозиционную традицию, - считает Б. Г. Реизов, - и мог
усвоить Гизо в своей семье"1.
Детство Гизо совпало с грандиозной исторической
драмой, развернувшейся во Франции. Маленькому Франсуа
не было и двух лет, когда началась Великая французская
революция. Она не обошла стороной Ним; Отец Гизо -
известный адвокат - был казнен в годы террора, а его
вдова, прихватив семилетнего сына, бежала в Женеву. Здесь
в Женеве Гизо получает первоначальное образование,
слушая лекции Прево, читавшего курс логики, усердно изучая
немецкий язык и литературу. Осенью 1805 г. Гизо
приезжает в Париж и поступает на юридический факультет. 18-
летний, полный энтузиазма и разнообразных планов юноша
"растиньяковского типа" берется за изучение арабского языка
и в 1806 г. решает серьезно заняться литературой. Ему
удается попасть на прием к прославленному писателю,
"старому Сахему" - Франсуа-Рене де Шатобриану /в мае 1806 г./
и год спустя побывать в замке Коппе у не менее знаменитой
1 Реизов Б. Г. Французская романтическая историография Л., 1956.
С. 173.
5

ИСТОРИКИ и публицисты
г-жи де Сталь. По некоторым сведениям именно в эти
годы Гизо сближается с вожаками роялистской партии в
Париже. В 1807 г. Гизо поступает воспитателем в семью
швейцарского посла во Франции Ф.-А. Стапфера. Будучи
страстным кантианцем, Стапфер, по всей вероятности,
знакомит юного наставника с учением Канта и философским
движением в современной Германии. Благодаря швейцар-,
скому послу Гизо попадает в дом Сюара - известного
журналиста и издателя. Вскоре он становится своим человеком
в литературных кругах.
Литературная деятельность Гизо, начавшаяся в 1837 г.,
сразу же приобретает какой-то "лавинообразный"
характер. Он берется за все и все успевает. Его рецензии
печатает в своем журнале "Le publiciste" Сюар; заметки Гизо
публикует "Archives littéraires de le Europe"; он пишет
статьи для словаря Мишо "Biographie Universelle" и издает
"Словарь синонимов" /1809г./. Превосходное знание
немецкого языка позволяет ему без особого труда перевести с
немецкого сочинение Рефуса "Испания в 1808 году". Между
делом он составляет "Биографии поэтов века Людовика
XIV" /1813 г./ и пишет любопытный обзор "О состоянии
изящных искусств во Франции и о Салоне 1810 г.". В
своем обзоре Гизо рекомендует художникам "рыцарские
сцены", которые "нас, потомков крестоносцев, могли бы
весьма заинтересовать". Он противопоставляет
средневековье античности, и средневековые темы кажутся ему
возвращением к родному прошлому после долгих странствований
на чужбине"1. По мнению Гизо, общество эволюционирует,
а с ним вместе эволюционирует и человеческая психика, и
на каждом этапе своего развития человечество ставит и
разрешает все новые задачи. Гизо стремится понять, а
затем и объяснить, почему классическое искусство уже не
волнует современного зрителя, доказать на примере
современного искусства свои философско-политические взгляды
1 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 174.
6

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
и вместе с тем построить новую, историческую эстетику.
Видимо, как раз это имел в виду Гизо, когда писал своему
другу Шарлю де Виллеру: "Может быть, мне удалось
взглянуть на искусство с более общей точки зрения, чем это
делается во Франции. Горжусь тем, что воспитался в
школе Лессинга"1. Семилетие, предшествовавшее падению
Первой империи во Франции /1807-1813гг./, заполнено для
Гизо разнообразной литературной и издательской
деятельностью. С 1807 г. Гизо работает над переводом книги
Гиббона "Упадок и гибель Римской империи", снабдив его
обширными и во многом полемическими комментариями.
Между 1811 и 1813^ гг. он вместе с Полиной де Мелан
издает "Annales de l'éducation", в котором печатает
множество статей самого разного характера. Везде, где только
можно, Гизо подчеркивает свой интерес к немецкой
философии и философии истории, с особой похвалой отзываясь
о Канте и Гердере. Ему были известны и немецкие
историки, такие как Ансильон, И. Мюллер и Коцебу. "С тех пор,
как я переехал в Париж,- вспоминал впоследствии Гизо,-
немецкая философия и литература стали предметом моих
любимых занятий: я читал Канта и Клопштока, Гердера и
Шиллера. Гораздо больше, чем Кондильяка и Вольтера".
Немецкие философы и писатели были для него
"миссионерами просвещения и истины"2.
Важные перемены принес Гизо 1812 год. Он женился
на Полине де Мелан, даме на 14 лет его старше, с которой
познакомился, работая в "Публицисте" Сюара. В том же
году Гизо неожиданно для всех был назначен адъюнктом
по кафедре истории в Сорбонне. Причиной было то, что
сочинения Гизо заметил Луи Фонтан, которому Наполеон
поручил "надзирать" за изящной словесностью и
академической наукой во Франции. 25-летний Гизо полон
сомнений. "Мы никогда не узнаем прошлого, - пишет он, и, сам
1 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 177.
2 Там же. С. 175.
7

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
себе противореча, продолжает: - Я убежден в этом - и
начинаю его изучать"1. Впрочем, он напрасно сомневался в своих
способностях и в познаваемости истории. "...Историком Гизо
был очень одаренным, и на протяжении нескольких
десятилетий его влияние было исключительно велико"2. Во
вступительной лекции, прочитанной Гизо в декабре 1812 г.,
"непознаваемость" прошлого ограничивалась четкими пределами.
"Нельзя узнать ни всех подробностей каждого события, ни всех
мотивов поведения и качеств души каждого политического
деятеля. Но это и не нужно: следует сосредоточить свое
внимание лишь на полезных сведениях /полезных отнюдь не в
чисто практическом смысле/. "Есть два прошлых,- отмечал
Гизо, - одно совсем мертво и не представляет действительного
интереса, так как влияние его прекратилось вместе с ним,
другое длится до сих пор, благодаря тому влиянию, которое
оно оказало на последующие века". Это-то "живое прошлое"
мы можем постичь и изучить в его перипетиях или, вернее, в
его результатах. Восполнять пробелы, неизбежные во всяком
историческом знании, по мнению Гизо, следует при помощи
разума так же, как недостаток силы восполняется техникой"3.
Здесь же, на этой первой лекции, Гизо высказал, правда, в
самых общих чертах идею цивилизации, рассматриваемую как
историю последовательно сменяющихся и последовательно
разрешаемых задач.
В стенах Сорбонны Гизо познакомился и подружился с
профессором философии Ройе-Колларом, впоследствии
ставшим его верным политическим соратником и
единомышленником.
Падение наполеоновской Империи в 1814 г. круто изменило
жизнь Гизо. В апреле 1814 г. он был назначен главным
секретарем министерства внутренних дел и уже в следующем
месяце по поручению своего патрона министра Монтескью
написал записку "О состоянии умов во Франции". В записке ана-
1 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 176.
2 Далин В. М. Историки Франции XIX-XX веков. М., 1981. С. 17.
3 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 176.
8

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
лизировалось взаимоотношение партий и мнений.
Возвратившиеся к власти Бурбоны, считал Гизо, должны стремиться
создать устойчивое равновесие, опираясь на все слои
населения, и отказаться от ориентации на ультрароялистскую
реакцию. Во время Ста дней /в 1815 г./ Гизо сопровождает
короля, "эмигрировавшего" в Гент. Преданность Гизо по
заслугам оценивается Бурбонами: в 1815-1816 гг. он - главный
секретарь министерства юстиции; в 1816 г. - докладчик в
Государственном совете, а затем /с 1817 г./ - член
Государственного совета. Но дело не только в монаршей
благодарности. Разгадку "секрета" столь головокружительной чиновной
карьеры Гизо в эпоху Реставрации, вероятно, следует искать
в извечном cherchez la femme. Как считают некоторые его
биографы, Гизо очень помогли стародавние связи г-жи Гизо с
роялистами, оказавшими протекцию "скромному кабинетному
труженику"1. Однако, стремительно начавшись, чиновная
карьера Гизо столь же стремительно оборвалась. После
убийства наследника престола герцога Беррийского Лувелем /13
февраля 1823 г./ значительно усилилась феодальная реакция.
К власти во Франции пришло ультрароялистское
министерство Виллеля, и Гизо был вынужден уйти из правительства,
оставив пост члена Государственного совета и директора
департаментской и общинной администрации2. Отстраненный от
государственных дел, Гизо возвращается к университетскому
преподаванию. Впрочем, укоренившаяся привычка Гизо к
политической деятельности сказывается в том, что даже в
лекциях он ставит теперь задачу сделать историю не только
чистым исследованием, но и практическим руководством для
государственного деятеля3. Свой новый курс в Сорбонне он не
без вызова посвящает "Возникновению представительного
правления во Франции". Лекции Гизо находят обширную и
благодарную аудиторию, отчасти из-за их идейной
направленности /критики распоясавшейся ультрароялистской
1 Гизо Ф. История цивилизации в Европе. СПб., 1906. С. I.
" Советская историческая энциклопедия. Т.4. М., 1963. С. 438.
3 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 221.
9

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
реакции/, отчасти благодаря его несомненному таланту
лектора, обаянию того "металлического стального блеска",
которым отличалось изложение Гизо1. Вернувшись в стены
университета, Гизо возвратился и к своей публицистической,
издательской деятельности. Уже в 1820 г. он печатает свой
большой теоретический труд "О правительстве Франции после
Реставрации и о теперешнем министерстве"2. Под явным
влиянием О. Тьерри Гизо рассуждает о двух враждебных
народах, завоевателей и покоренных, сражавшихся на территории
Франции в течение тринадцати веков. Французская история
есть история этой борьбы, а революция - генеральное
сражение, данное народом побежденным - народу-победителю.
Современная Франция, таким образом, - Франция победившего
"третьего сословия". И, делая вывод, впрочем, довольно
парадоксальный, Гизо пишет о том, что Хартия 1814 г. /некое
подобие конституции, "дарованное" Людовиком XVIII
французскому народу/ сделала короля главой этих новых
завоевателей. "Он стал в их ряды и во главе их, - утверждал Гизо, -
он обязался вместе с ними и для них защищать завоевания
революции"3. "Король должен оставить дело аристократии и
управлять Францией, учитывая интересы и силы всех ее
элементов. Таков политический урок книги"4. Политические
взгляды Гизо в этот период, - безусловно, взгляды либерально-
монархические5.
Академическое фрондерство Гизо и его рискованные
попытки связать Хартию 1814 г. с английскими
конституционными учреждениями привели к тому, что 12 октября 1822 г.
его университетский курс был запрещен. Воспользовавшись
нежданым досугом, Гизо издает несколько брошюр, печатает
1 Ключевский В. О. Соловьев как историк // Ключевский В. О.
Сочинения в 8-ми томах. Т. 8. М., 1959. С. 256.
2 См.: Алпатов М. А. Политические идеи французской
буржуазной историографии XIX в. М., 1949. С. 85-93.
3 Цит. по: Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 179.
4 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 179.
1 Советская историческая энциклопедия. Т. 4. С. 438.
10

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
свои "Опыты по французской истории", включившие
некоторые материалы его лекций 1820-1822 гг., с увлечением
работает над книгой "О принципах и практике
представительного правления", в которой хочет изложить теорию
представительного правления, изучив его происхождение и
развитие на материале английской истории. Кстати, в
новых работах, в частности, в "Опытах по французской
истории" Гизо коренным образом изменил свою точку зрения
по поводу возникновения классов. Почвой для
формирования классов является не завоевание, а дифференциация
земельной собственности,- подчеркивал Гизо.
В 1826 г. Гизо вновь было разрешено читать лекции. В
течение трех лет Гизо читает курс "История цивилизации в
Европе", а в декабре 1829 г. приступает к чтению нового
курса " История цивилизации во Франции". "Это было
время величайшей популярности Гизо. Лекции его были
событием не только в исторической науке, но и в
общественной жизни страны. Целые толпы собирались в
громадной аудитории, вмещавшей 1800 человек, лектору
устраивались овации, газеты печатали содержание лекций"1. "Я
сохраню, - писал Гизо в мемуарах, - неизгладимое
воспоминание о Сорбонне, в которую я тогда /1828/ вступил, и
о своем двухлетнем преподавании в ней. Это - эпоха в моей
жизни, и может быть мне позволят сказать: минута, когда
я имел влияние на свою страну"2. О.Тьерри утверждал, что
Гизо "открыл эру науки... Одаренный поразительным
аналитическим талантом, он, как бы играя, "продвигается сквозь
самые темные эпохи"3. Слава Гизо-историка перешагнула
границы его отечества. Известный русский историк M. Н.
Погодин в одном из своих писем / 1831 г./ отмечал: "Это
время я... читал Гизо, с которым должна начаться новая
эра в истории... со светильником Гизо ...удобно теперь рас-
1 Реизов Б.Г. Указ. соч. С. 182.
2 Гизо Ф. История цивилизации во Франции от падения Западной
Римской империи. СПб.,1861. СИ.
3 Далин В.М. Люди и идеи... С356.
11

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
сматривать всякую историю..."1. Редактор популярнейшего
русского журнала "Телескоп" Н. И. Надеждин вспоминал /
в 1837 г./: "Как раз тогда /в конце 20 - начале 30-х гг. -
А.Е./ в Западной Европе произошел совершенный переворот
в понятиях об истории и критике... Мы узнали о нем через
Францию... Вдруг зашумели во Франции лекции Гизо и
исследования Тьерри, первые как образец "высших взглядов",
вторые как образец "фактической критики"..."2. Дневник Н.
Г. Чернышевского за 1848 г. наполнен восторженными
отзывами о Гизо - гениальном человеке, великом писателе и великом
мыслителе3. "Поистине огромное влияние оказал Гизо на
крупнейшего русского историка XIX в. С. М. Соловьева.
"Из всех представителей европейской историографии никого
не ставил он так высоко, как Гизо", - вспоминал ближайший
ученик Соловьева В. О. Ключевский"4. Впрочем, и сам
Ключевский не избежал "чар" Гизо. "Гизо, - писал он, - это был
громадный ум, умевший чутко в организме жизни схватывать
ее костяк, скелетный строй, т. е. тот скрытый остов, запас
основных идей, чувств и интересов, на котором держится весь
изменчивый порядок общежития. Это историк-анатом... У него
были Х-лучи в уме"2'. Влияние Гизо на историческую мысль
XIX в. было, таким образом, очень велико, а его известность
приобрела европейские масштабы. Известнейший французский
литературный критик, историк, социолог Ипполит Тэн,
прочтя "Историю цивилизации в Европе", начал, по его
собственному признанию, "поиски общих законов в истории". В
этом признании Тэна, собственно, и заключается ответ на
вопрос о причинах громадной популярности Гизо во Франции
и за ее пределами. В своих лекциях в Сорбонне в начале 20-
х годов Гизо подчеркивал: "Если старые хроники вновь
обрели в наших глазах свою прелесть, то широкие конструкции
1 Далин В. М. Историки Франции... С. 17.
2 Далин В. М. Люди и идеи... С. 359.
3 Далин В. М. Историки Франции... С. 17.
4 Там же. С. 18.
э Там же. С. 19.
12

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
философии истории остаются настойчивой потребностью
нашего ума". Сила влияния Гизо определялась прежде всего
именно тем, что он пытался создать такую "конструкцию
философии историй"1. В ряду идей, высказанных Гизо в его
знаменитых книгах /"Истории цивилизации в Европе" и
"Истории цивилизации во Франции/, важнейшее место занимает
идея эволюции или, выражаясь термином эпохи, - идея
тождества. Эволюция, считал Гизо, составляет содержание
исторического процесса. Отсюда главная и, быть может, высшая
задача всякого исторического исследования - определить
направление, формы и цель этой эволюции2. "...Человечество, -
утверждал Гизо, - имеет общее предназначение"3.
Другая основополагающая идея Гизо - идея
закономерности исторического развития, которую он трактует как
целесообразность и некую руководящую разумную силу. "Когда
установились мои взгляды, - писал Гизо в 1830 г., - я стал
думать главным образом об общем целом, о судьбе
человечества, о... законах, цели его развития". Эти судьбы не внушали
ему ни малейших опасений: " Я вижу присутствие бога в
законах, управляющих прогрессом человеческого рода, столь
же несомненное, столь же очевидное, по-моему, даже более
очевидное, чем в законах, определяющих восход и заход
солнца... в истории человечества есть для меня пробелы,
огромные пробелы, но тайн а^я меня нет. Я многого не знаю, но
понимаю все..."4. Гизо был убежден в том, что в истории
человечества не было ни одной случайной или бессмысленной
эпохи. "Феодальный" строй в X в. был необходимым и
единственно возможным общественным состоянием, - уверял
историк. Чем был феодализм, тем он и должен был быть,- то,
что он сделал, он должен был сделать"5. Философским
обоснованием этой идеи была знаменитая формула: "Все действи-
1 Далин В. М. Историки Франции... С. 18.
2 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 182.
3 Гизо Ф. История цивилизации в Европе... С. 5.
4 Далин В. М. Историки Франции... С. 19.
5 Там же. С. 21.
13

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
тельное - разумно, все разумное - действительно".
Основной идеей понятия цивилизации, согласно Гизо, была идея
прогресса. Цель, к которой в неустанном движении
стремится человечество, по его мнению, - это создание
справедливого и нравственного общества1. Отсюда история
цивилизации "может быть рассказана либо с точки зрения
личности сак совершенствование нравственного сознания
человека, либо с точки зрения общества как
совершенствование социальных взаимоотношений между людьми"2.
'Цивилизация, - писал Гизо, - нечто вроде океана, который
составляет достояние народа, которым соединяются все
элементы, все силы народной жизни"3. В своих "Историях
цивилизаций" Гизо огромное значение придавал идейно-
нравственному фактору общественной жизни. Он полагал,
что "состояние собственности" определяет структуру
общества, но социальное развитие происходит в результате
нравственного развития. Нравы, верования, чувства, идеи
определяют те отношения, в которые люди становятся друг к
другу. "Общество таково, каким его делают люди" и
"только человек может объяснить развитие учреждений"4. Однако
много и подробно рассуждая о воздействии моральных
императивов на исторический процесс, Гизо не забывает о
роли материальных условий в жизни общества: "До сих
пор, - пишет он в своей "Истории цивилизации в Европе",-
недостаточно считались с изменениями, которые вносят
крупные кризисы в материальное существование людей... Эти
изменения имеют гораздо больше влияния на все общество,
чем думали до сих пор... Это все факты, имеющие
исключительное значение: простое изменение в материальной жизни
мощно воздействует на цивилизацию". Вслед за О. Тьерри,
Гизо уделяет пристальное внимание борьбе классов,
которая, по его словам, "наполняет всю новую историю. Новая
1 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 184.
2 Там же. С. 186.
3 Гизо Ф. История цивилизации в Европе... С. 6.
4 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 186-187.
14

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
Европа, - утверждает историк, - родилась из борьбы
общественных классов"1. Перечисленные выше идеи, четко
сформулированные Гизо, выстроенные им в ясную и логичную
"конструкцию философии истории", сделали его одним из самых
известных и популярных историков нового времени.
Пожалуй, лишь Сент-Бев позволил себе усомниться в
безукоризненности исторической концепции Гизо: "История Гизо, -
писал он, - слишком логична, чтобы быть истинной"2.
"1 августа 1827 г. умерла... жена Гизо, столь пламенно
любившая своего мужа, что в угоду ему на смертном одре
приняла протестантизм"3. В 1828 г. Гизо вновь приглашается
в Государственный совет, а затем избирается в Палату
депутатов. Вскоре он становится свидетелем "трех славных дней" -
июльской революции 1830 года. Гизо безоговорочно
поддерживает Луи-Филиппа "короля-гражданина" и
установившийся в результате революции режим Июльской монархии. "В
чем состоит характер Июльской революции?, - спрашивает он
и отвечает: - Она переменила династию. Совершая эту
перемену, она старалась заменить прежнюю династию такой,
которая была бы как можно ближе к этой прежней"4. Гизо явно
лукавил, формулируя "тезис" о преемственности нового
царствования по отношению к царствованию предыдущему... Зато
это лукавство как раз укладывалось в столь любимую им
эволюционную схему. На самом деле Июльская революция
многое изменила во Франции, передав власть верхушке
торговой и финансовой буржуазии. Наступило, как выразился
крупнейший финансист Лаффит, "царство банкиров". Июльское
правительство, "у которого, - с сарказмом заметил А. де Ток-
виль, - нет ни добродетелей, ни величия..., усвоило... приемы
промышленной компании руководящейся во всех своих
операциях денежными интересами своих членов"5. На протяжении
всего 18-летнего царствования Луи-Филиппа Гизо занимал
1 Цит. по: Далин В. М. Историки Франции... С. 23, 25-26.
2Далин В. М. Историки Франции... С. 20.
3 Гизо Ф. История цивилизации в Европе... С. III.
4 Цит. по: Рогинская А. Е. Указ. соч. С. 257.
5 Токвиль А. Воспоминания. М., 1893. С. 11-12.
15

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
ряд ответственных государственных постов. Он был и
министром внутренних дел /в 1830-1831 гг./, и министром
просвещения /в 1832-1836 гг./ и послом в Лондоне / в
1840 г./; более семи лет /с 1840 по 1848 гг./ Гизо
возглавлял министерство иностранных дел и примерно в
течение полугода /с сентября 1847 по февраль 1848 гг./
исполнял обязанности премьер-министра. "Это мои уста"-
говорил Луи-Филипп о Гизо1. В годы Июльской монархии
Гизо получил все мыслимые академические отличия. В 1832
г. он был принят в Академию моральных и политических
наук; в 1833 - в Академию надписей и изящной
словесности, в 1836 г. - стал членом Французской академии.
"Политическая деятельность Гизо... не принесла ему лавров, и
его узкое "доктринерство" явилось одним из немаловажных
факторов, ускоривших падение монархии Луи-Филиппа"2.
Оказавшись на вершине власти, Гизо выразил свое
политическое кредо циничной фразой: "Для того, чтобы
управлять, необходимы две вещи - разум и пушки"3. "Разум"
Гизо приберег для своей внешнеполитической
деятельности, заключавшейся в том, чтобы сохранять мир всегда и
везде, даже ценой национального унижения Франции.
"Пушки" он без колебаний применял для "поддержания
социального мира" внутри страны. Стачки рабочих беспощадно
подавлялись вооруженным путем. "...Гизо,.. который вчера
еще восторженно прославлял революционную борьбу
против аристократии... отныне стал защитником буржуазного
строя против поднимающегося рабочего класса"4.
"Восстания мертвы, - уверял он, - клубы мертвы,
революционная пропаганда, революционный дух, этот дух
борьбы вслепую, который, как казалось, вдруг овладел всей
'История XIX века... Т. 3. С. 369.
2Далин В. М. Люди и идеи... С. 354.
3 Люблинская А. Д., Прицкёр Д. П.. Кузьмин M. Н. Очерки
истории Франции с древнейших времен до окончания первой мировой
войны. М., 1957. С. 247.
4Брюа Ж. История рабочего движения во Франции. Т. 1. М, 1953.
С. 226.
16

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
нацией - тоже мертв"1. Но действительность мало
соответствовала "заклинаниям" Гизо. Еще весной 1844 г. царский
агент в Париже Я. Толстой доносил в Петербург: "Когда
вглядываешься в общее положение современной Франции,
неизбежно приходишь к выводу, что недовольство королем
и даже ненависть к нему неимоверно быстро растут. В
Париже количество приверженцев правящей ныне
династии заметно убывает... Никогда не встречал я раньше
такого множества недовольных, и притом во всех кругах
общества. В провинции ропот и жалобы носят, пожалуй, еще
более обостренный и угрожающий характер... По всей
справедливости надо, однако, признать, что тревоги и
недовольство вызываются не одной только деятельностью
нынешнего кабинета. Причина коренится в самой
государственной системе... Упреки по адресу правительства,
выдвигаемые как столичной, так и провинциальной прессой,
касаются всех без исключения сторон административной и
политической его деятельности..."2. Наряду с живописным
донесением Я. Толстого, сохранилось любопытное
"литературное доказательство" непопулярности Июльской
монархии. В 1851 г. в Париже был опубликован блещущий
остроумием и парадоксами роман Анри Мюрже "Сцены из жизни
богемы". В нем есть такой эпизод: молодой художник
Марсель, снимая квартиру поручает слуге каждое утро
докладывать ему, "какой сегодня день, какое число... какая ожидается
погода и какая у нас форма правления". Слуга, папаша Дюра-
н, на следующее утро является к художнику: "Сударь, -
обратился он к Марселю, - нынче девятое апреля тысяча
восемьсот сорокового года. На улицах грязно. На троне по-прежнему его
величество Луи-Филипп, король Франции и Наварры"3.
В последние годы Июльской монархии Гизо превращается
в политического лунатика. Он упрямо не желает идти ни на
1 Рогинская А. Е. Указ. соч. С. 293.
2Тарле Е. В. Донесения Якова Толстого из Парижа в III
отделение. // Тарле Е. В. Сочинения в 12-ти томах. Т.6. М., 1959: С. 603.
3 Мюрже А. Сцены из жизни богемы. М., 1963 С. 79-80.
17

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
какие изменения существующего во Франции общественного
порядка. Да и, в самом деле, разве можно улучшить "идеал"?
О всеобщем избирательном праве он говорит как о "нелепой
системе, которой нет места на свете"1. Он по-прежнему
проповедует равновесие, защищая все еще живые элементы
старины, препятствуя развитию новой демократии2. Однако
остановить грядущие перемены не смог бы и политик куда более
"сильный", чем Гизо. В феврале 1848 г. имя Гизо в
буквальном смысле слова было у всех на устах. Сражающиеся на
баррикадах жители Парижа 22 февраля 1848 г.
скандировали: "Долой Гизо!" Смертельно перепуганный Луи-Филипп
отправил Гизо в отставку, но поздно, "за падением кабинета
Гизо следует падение всей монархии"3. Гизо эмигрирует в
Англию. Вернувшись через год на родину, он безуспешно
пытается баллотироваться в Законодательное собрание.
Отойдя от участия в политической борьбе, "Гизо посвящает
последние годы жизни трудам по истории и религиозной
морали. В своем сочинении "О демократии во Франции" /
1849/, Гизо окончательно отказался от теории классовой
борьбы, призывал ко всеобщему миру, непременным
условием которого должен стать разгром революции.
"Отставной" политик, разумеется, не был безучастен к событиям,
совершавшимся во Франции, хотя его оценки, если чем и
замечательны, так это полным отсутствием понимания
происходящего в стране. Вот, к примеру, в каких выражениях
Гизо характеризовал государственный переворот 2 декабря
1851 г., приведший к установлению во Франции Второй
империи: "Это - полное и окончательное торжество
социализма!"4. Не меньше непонимания и вместе с тем твердой
уверенности в своей правоте Гизо высказал в своих
мемуарах, опубликованных в конце 50-х годов. Воспоминания
1 Виппер Р. Новая история. Книга вторая. М., б.г. С. 431.
2 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 208-209.
3 Гизо Ф. История цивилизации в Европе... С. VI.
4 Цит. по: Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта //
Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные произведения в 3-х томах. Т. 1.
М., 1966. С. 504.
18

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
Гизо глубоко разочаровали Н. Г. Чернышевского:
"Первый том заманчивых воспоминаний /Гизо.- А.Е./ вышел,
- писал он, - и оказался, к великому нашему изумлению,
книгой сухой, написанной довольно посредственно. Словом
сказать, оказался книгой не замечательной ни в каком
отношении". Чернышевский был поражен "гордой
самоуверенностью" Гизо, его твердым убеждением, что все
решительно его действия были правильны. Он видит корень
этой "непоколебимости" в том, что Гизо - "схоластик"1.
Дело, конечно, не только в этом. Гизо не захотел, а может
быть, уже и не мог, отказаться от своих прежних идеалов,
олизилась последняя четверть XIX века, а Гизо оставался
человеком 20-30-х годов. Франции, которую он знал,
которую он любил и, как ему казалось, понимал, более не
существовало. Умер Гизо в городке Валь-Рише, 12
сентября 1874 г., не дожив всего три недели до своего 87-летия.
"Исторические сочинения его /Гизо.- А.Е./, - отмечал
русский критик начала века, - принадлежат... к лучшим
произведениям этого замечательно плодовитого писателя...
широта взгляда, необыкновенно удачная группировка
фактов и умение освещать их придает историческим трудам
Гизо глубокий интерес"2. Среди обширного исторического
наследия Гизо "История Английской революции" занимает
особое место. Это объясняется хотя бы тем, что к истории
Англии Гизо обращался много раз, постоянно возвращаясь
к драматической эпохе Революции XVII века, открывая
все новые и новые факты, приходя ко все новым и новым
выводам. В общей сложности Гизо работал над своей
"Историей революции" не менее 30 лет /первый ее том был
опубликован в 1826 г., последний - в 1856/. "Эта эпоха и
ее люди, - писал Гизо Баранту, - в конце концов стали для
меня настоящим обществом; я знаю возраст каждого, его
лицо, знакомства, вкусы; я разговариваю с ними и получаю
ответы; из материалов, оставшихся от истории, я мог бы
1 Далин В. М. Люди и идеи... С. 367.
2 Гизо Ф. История цивилизации в Европе... С. VI-VII.
19

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
написать роман, от чего, боже, меня сохрани!"1. Кое-кто из
современников Гизо достаточно невысоко оценил эту работу
французского историка. К примеру, Т. Н. Грановский -
"Пушкин русской истории", в своих лекциях лишь вскользь
упомянул "Историю английской революции" Гизо, заметив, что "это
его /Гизо.- А.Е./ сочинение при всех своих достоинствах
далеко ниже Мэколи..."2. Критическое отношение к "Истории
английской революции" высказал и Чернышевский: "Не
решительно хорошо я могу оценить "Историю английской
революции" Гизо... одной этой историей нельзя
удовольствоваться, потому что ни по всестороннему и обширному,
полному изложению фактов, ни по изложению идей она не
решительно удовлетворительна и принуждает обратиться к
источникам, чтобы узнать действователей, и цели, и образ действия
их"3. Большинство современников великого историка
оценивали его труд совершенно иначе. Сисмонди, Сальванди, Барант
не пожалели эпитетов, чтобы выразить всю меру своего
восхищения "Историей револю-ции". Сисмонди отмечал, что,
читая книгу Гизо, он почувствовал "необходимость и
справедливость революции". Сальванди подчеркнул наличие в
истории Гизо неких постоянных законов, которые он,
правда, по старинке именует роком. Барант, как и Сальванди,
обратил внимание на ощущение роковой неизбежности
событий, пронизывающее все произведение Гизо. Многочисленные
рецензенты из "Revue Enciclopedique", "Globe", "Journal des
Débats" в один голос превозносили автора и его сочинение4.
Что же лежало в основе этого по сути единодушного и столь
лестного для Гизо мнения его современников? Прежде всего,
наверное, то, что Гизо задумал и написал целостную,
"синтетическую" историю революции в Англии.
Еще в начале 20-х годов, характеризуя исторические школы
' Цит. по: Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 214.
2 Грановский Т. Н. Лекции по истории средневековья. М., 1986.
С. 234.
31_1ит. по: Далин В. М. Люди и идеи... С. 364.
4 Gu.: Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 223-224.
20

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
от Геродота до Вольтера, Гизо пришел к любопытным
выводам: "В ранние эпохи цивилизации, - говорит он, - человек
ищет в истории поэтического интереса. Памятником этого
периода являются книги Геродота... По мере развития
цивилизации люди начинают искать в истории представлений об
обществе и государстве, социальных и философских теорий.
Сочинения Робертсона, Юма и Гиббона выражают интересы
Такого общества. Если при этом страна живет напряженной
политической жизнью, то история принимает политический
характер, она становится руководством политической борьбы
и учит народы защищать свои права и преодолевать
сопротивление обстоятельств. Такова история Фукидида, лорда Кла-
рендона, епископа Бернета. Обычно эти три рода истории
встречаются в разные эпохи, отделенные одна от другой долгими
промежутками. Только теперь, благодаря редкому стечению
обстоятельств, общество ощущает потребность во всех этих
историографических жанрах одновременно"1. Стоит ли
пояснять, что уже сама попытка Гизо сочетать нарративную
историю с историей философской и историей политической была
попыткой в высшей степени интересной и оригинальной для
современной ему историографии. Барант, читавший книгу Гизо
еще в рукописи, предельно точно обозначил ее достоинства:
"Труд этот..., - отмечал он, - написан твердой рукой, и
рассказ в нем переплетается с интересом общих идей в
очаровательном и даже драматическом сочетании"2. Барант не
преувеличивал. История, написанная Гизо, была не менее
увлекательна, чем роман, и читалась с захватывающим интересом.
Сам материал, привлеченный автором, был исполнен подлинного
драматизма. Гизо сознавал необходимость правдиво
рассказать о событиях, совершившихся в Англии XVII века. Но,
чтобы быть правдивым, писал он, нужно быть драматичным.
Стремясь выяснить реальную подоплеку событий
двухсотлетней давности, Гизо пытается отделить человека от дела,
которое тот совершает. "Независимо от того, каковы нравст-
1 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 211-212.
2 Там же. С. 214.
21

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
венные свойства Кромвеля, Гизо расценивает его
деятельность с точки зрения политической. Он не сочувствует инде-
пендентам, казнившим короля... Но спокойно, шаг за шагом
излагая события и поведение короля, он не скрывает
коварства королевской политики и показывает неизбежность и
"необходимость" этой казни"1. Особенной удачей Гизо были
созданные им запоминающиеся портреты деятелей Революции -
графа Страффорда, архиепископа Лода, короля Карла I,
Оливера Кромвеля и др. Десятка фраз оказывается достаточно, к
примеру, для того, чтобы образ архиепископа Кентерберий-
ского обрел плоть и кровь: "Отличаясь строгостью нравов,
простотою в образе жизни, он, - пишет Гизо о Аоде, ? был
фанатическим защитником власти, была ли она в руках у него
самого, или у других. Предписывать и наказывать - значило,
по его мнению, восстановлять порядок; а порядок он всегда
принимал за правосудие. Деятельность его была неутомима,
но зато узка, насильственна и жестока. Будучи равно
неспособен щадить чужие интересы и уважать права, он без разбора
преследовал и право, и злоупотребление, опираясь на свою
строгую честность или увлекаясь слепой ненавистью. Резкий
и сердитый с придворными и с гражданами, не заискивавший
ничьей дружбы, не предполагавший и не терпевший никакого
сопротивления, уверенный, наконец, что власть в руках
чистого человека непогрешима, он был постоянно жертвой какой-
нибудь исключительной мысли, которая овладевала им с
увлечением страсти и в то же время со всей силой долга"2.
"Личные побуждения честолюбцев, нелепые и романтические
мотивы поведения крупных деятелей, химерическая честь, сознание
долга, желание свободы, материальные интересы -все эти
чувства, столь разные по своему нравственно^ качеству и
сословному характеру, Гизо угадал в своих многочисленных и
разнообразных героях"3. Люди Революции в истории Гизо -
это менее всего "пыльные портреты", извлеченные на свет из
небытия. Гизо показывает своих героев в действии, всякий раз
1 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 215.
2 Гизо Ф. История английской революции. ч.1. СПб., 1859. С. 43.
3 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 215.
22

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
прибавляя к их характеристике какой-нибудь мелкий штрих,
выразительную деталь. "Он интерпретирует их поступки,
стараясь подыскать мотивы их поведения, объяснить
своеобразную реакцию· их на внешние обстоятельства. Таков Карл,
тщательно изучаемый на протяжении всей книги. Только на
последних страницах, рассказывающих о его смерти,
заканчивается его характеристика нерешительного монарха,
находящегося под влиянием своего собственного двора и
традиционных, отживших свое время понятий. Кромвель также
раскрывается перед читателем постепенно и остается неясным до
конца второго тома. Гизо пользуется здесь излюбленным
правилом романтиков - Кромвель появляется в книге как
"таинственный незнакомец", он входит в повествование как-то боком,
словно случайно, чтобы исчезнуть и снова появиться опять-
таки на краткое мгновение, через несколько десятков
страниц1. "Так велико было негодование палаты, что один раз она
среди всеобщей тишины и с благосклонным вниманием
выслушала человека, совершенно неизвестного, дурно одетого,
грубого с вида, который заговорил в первый раз, как бешеный, и
плохим языком, жалуясь на снисходительность одного
епископа к какому-то неизвестному проповеднику, "пошлому
паписту", как он выражался. Это был Оливер Кромвель"2. "Таким
образом, эта грандиозная фигура словно вырастает из
окружающей ее среды, из политического быта эпохи, и Кромвель
предстает перед нами, каким он был в глазах
современников..."3. Но при всей яркости описаний и выразительности
портретов деятелей Революции Гизо везде и во всем строго
документален. Он постоянно ссылается на документы, либо
дословно их цитируя, либо их пересказывая. Гизо свойственно
сочетать глубокий психологизм характеристик своих героев,
напряженный драматический ритм повествования с
тщательным анализом событий и поступков. Именно талант Гизо-
аналитика подсказал, по-видимому, Жюлю Мишле
определение творческого метода великого историка. Согласно Тьерри,
1 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 216.
2 Гизо Ф. История английской революции... ч. 1. С. 34.
3 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 216.
23

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
- писал Мишле, - история есть повествование,
согласно Гизо - а н а л и з..."1. В этом определении Мишле
был прав лишь отчасти. Анализ для Гизо вовсе не
предполагал отказ от повествования. И то, и другое прекрасно
уживалось на страницах его произведений. В высшей степени
замечательна сама повествовательная манера Гизо. Он говорит о
событиях так, "как будто о них рассказывает переживающий
их современник". Правда, открытие этого литературного
приема заслуга не Гизо, а скорее Тьерри и Баранта, но Гизо
воспользовался им поистине мастерски.
Говоря о книге Гизо, надо иметь в виду и ее политический
характер. Гизо попытался выявить основные политические
тенденции в общественной жизни Англии XVII века. Он
уделил много внимания анализу социальных сил, действовавших в
Англии в начале нового времени, подчеркнув чрезвычайно
быстрый торговый расцвет Англии, поразительный рост
количества новых земельных собственников из среды джентри
/мелкого дворянства/ и буржуазии. Гизо отметил бурное
развитие британского промышленного производства и
крупнейшие перемещения среди земельных собственников. "По
словам известного английского историка К. Хилла, в работах
Гизо по истории английской революции проявилось "больше
понимания классовых сил в революции, чем в трудах
большинства современных английских историков"2.
Сейчас, по прошествии более 150 лет с момента выхода в
свет первого тома "Истории английской революции", конечно,
ясно видно то, что условно можно было бы назвать ошибками
Гизо и его школы. Однако это не перечеркивает огромный
вклад Гизо в историческую науку. Имя Гизо, "редкого
мастера схватывать саигую сущность исторического процесса"3,
занимает свое достойное место в ряду наиболее известных и
почитаемых имен великих историков прошлого.
А. А. Егоров
1 Мишле Ж. Народ. ML, 1965. С. 18.
2 Далин В. М. Историки Франции... С. 24.
3 Далии В. М. Люди и идеи... С. 530.
24

Вступительная статья А. А. Егорова
От переводчика.
Введение. Рассуждение об истории английской революции.
КНИГА ПЕРВАЯ
(1625-1629)
Восшествие на престол Карла I. - Состояние Англии и
расположение умов. - Созыв первого парламента. - В нем
обнаруживается дух свободы. - Парламент распущен. -
Первые опыты произвольных распоряжений со стороны
правительства. - Они оказываются неудачными. - Второй
парламент. - Обвинение герцога Буккингэмского. -
Роспуск парламента. - Дурное управление Буккингэма.
-Третий парламент. - Прошение о правах. - Отсрочка
парламента. -Умерщвление герцога Буккингэмского. - Второе
заседание третьего парламента. - Новый повод к
общественному недовольству. - Гнев короля. - Роспуск третьего
парламента.
КНИГА ВТОРАЯ
(1629-1640)
Намерения короля и его совета. - Преследование
главных членов парламента. - Наружное равнодушие Англии. -
Борьба министров с двором. - Королева. - Страффорд. -
Лод. - Разнохарактерный состав правительства и
недоверие к нему. - Притеснения гражданские и религиозные. -
25

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
Действие их на разные классы народа. -Процесс Прей-
на, Бортона и Бэствика; процесс Гемдена. - Восстание
Шотландии. - Первая война с шотландцами. - Мир бер-
викский. -Короткий парламент 1640 г. - Вторая война с
шотландцами. - Плохой ее успех. - Созыв Долгого
парламента.
КНИГА ТРЕТЬЯ.
(1640-1642)
Открытие парламента. - Он захватывает власть в свои
руки. -Положение политических и религиозных партий.
- Уступки, сделанные королем. - Переговоры короля с
членами парламента. -Заговор армии. - Процесс и смерть
Страффорда. - Путешествие короля в Шотландию -
Восстание в Ирландии. - Прения о ремонстрации. -
Возвращение короля в Лондон. - Успехи революции. -Мятежи.
- Дело пяти членов. - Король оставляет Лондон. -
Отъезд королевы на континент. - Дело милиции. -
Переговоры. - Король переносит свою резиденцию в Йорк. -
Обе партии приготовляются к войне. - Король не
допущен в Гулль. - Напрасные попытки к примирению. -
Образование двух армий.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.
(1642-1643)
Начало междоусобной войны. - Король распускает
свое знамя в Ноттингэме. - Битва при Эджгилле. - Ужасы
в Лондоне. - Сражение при Брентфорде. - Попытки
переговоров. - Характер междоусобной войны. -
Королева возвращается с континента. - Переговоры в
Оксфорде. - Начало недоверчивости к Эссексу. -
Несогласия внутри парламента. - Заговор роялистов в Лондоне.
- Смерть Гэмдена. - Поражение парламента; его
энергия. - Планы короля идти на Лондон, они не удаются. -
26

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
Осада Глостера. - Эссекс ведет осаду. - Битва при
Ньюбёри. - Смерть лорда Фокленда -Союз парламента с
шотландцами. - Торжественное возвращение Эссекса в
Лондон.
КНИГА ПЯТАЯ
(1643-1645)
Состояние партий и происхождение индепендентов. -
Расположение оксфордского двора. - Король заключает
перемирие с ирландцами. - Оксфордский парламент. - Смерть
Пейма. - Поход 1644 года. - Сражение при Марстон-
Муре. - Неудачи Эссекса в Графстве Корнваллийском. -
Несогласия возникают между вождями пресвитериан и
Кромвелем. - Начинаются переговоры. - Билль о добровольном
отречении от должностей. - Суд и казнь Лода. -
Переговоры в Уксбридже. - Преобразование Парламентского
войска. - Ферфакс назначен генералом. - Эссекс подает в
отставку.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
10 признаках духа оппозиции и свободы в
царствование Елизаветы.
11 Записка, найденная в шляпе Фельтона, убийцы
герцога Буккингэма.
НЮ характере управления Страффорда в Ирландии.
IV Пени, наложенные в пользу казны с 1629 по 1640 гг.
V Инструкция короля маркизу Гамильтону насчет
собрания духовных лиц в Глазго в 1638 году.
VI 1.Инструкции, посланные к г. де-Монтрейль
кардиналом Ришелье.
2.Извлечение из письма г. де-Монтрейль.
З.От г. де-Монтрейль е.с. кардиналу Ришелье.
VII От маркиза де-ла-Ферте-Эмбо господину..., в де-
27

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
партамент иностранных дел. Извлечение из письма
маркиза де-ла-Ферте-Эмбо. От маркизы де-ла-Ферте-Эмбо
господину..., в департамент иностранных дел.
VIII Состав армии, набранной парламентом в 1642 году.
IX Об употреблении католиков в службу армии короля.
X Представление против мира, внесенное в нижнюю
палату 7-го августа 1643 года общинным советом Сити.
XI Представление в пользу мира, поданное нижней
палате 9 августа 1643 года лондонскими женщинами.
XII Объяснение и оправдание Джона Пейма.
XIII Письмо короля к принцу Роберту, заключающее в
себе приказание идти на помощь Иорку.
XIV Постановление о добровольном отречении от
службы, утвержденное 3 апреля 1645 года.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Драма английской революции, наполняющая собою
шестьдесят три года (1625-1688), представляет четыре большие
акта:
1) царствование Карла I, его борьбу с Долгим
парламентом, падение и смерть;
2) республику в руках Долгого парламента Кромвеля;
3) восстановление Стюартов после
непродолжительной анархии;
4) царствование двух последних Стюартов, Карла II
и Иакова II, и окончательное падение этого дома·
У Гизо по предложенному им плану каждая из этих
эпох составляет предмет отдельного сочинения. В 1826 г.
он напечатал первое из этих сочинений, содержащее в себе
Историю царствования Карла I; в 1854 вышло второе:
История республики и Кромвель; в 1856-м - третье:
История протекторства Ричарда Кромвеля и восстановление Стю-
28

ИСТОРИКИ И ПУБЛИЦИСТЫ
артов. Для полноты картины ему остается теперь
обнародовать только четвертую часть своего труда.
В предлагаемом томе заключается первая часть истории
английской революции, то есть: царствование Карла I. Ей
предпослан, в качестве "введения", особый трактат Гизо
вообще об английской революции, изданный им в 1850
году. Трактат замечателен тем, что в нем это великое
событие рассматривается во всей его целости и во всех фазах,
какие оно прошло от первого дня царствования Карла I, в
1625, до падения Стюартов и вступления на престол
Вильгельма Оранского, в 1688 году. Таким образом здесь
раскрывается полный смысл событий, как его понимает Гизо.
Что касается нашего перевода, считаем необходимым
сказать о двух предметах: о передаче английских названий
чинов и должностей и о правописании английских
собственных имен.
В русском обозначении английских чинов и должностей
мы старались, по возможности, избегать таких терминов,
которые могли бы напомнить наши присутственные места,
и потому часто оставляли английское название без всякого
перевода. Так, у нас встречается иногда сарджент (ser-
dgeant) вместо экзекутора или парламентского служителя,
клерк вместо секретаря, и т. п.
В правописании имен было нами принято за правило:
очень известные имена оставлять в том виде, в каком они
обыкновенно встречаются у нас в печати, хотя бы этот вид
и не отвечал английскому произношению. Мы не
отважились превратить Карла в Чарльза, Кромвеля в Кромуэля,
Вестминстер в Уэстминстер, Уэнтворта в Уэнтуерса, и т.д.;
но имена, менее употребленные и еще не получившие у нас
права гражданства ни в каком виде, мы старались писать
по возможности близко к английскому произношению.
Впрочем, так как близость иногда оказывалась решительно
невозможною, то, во избежание недоразумений, при собственном
имени ставили мы в скобках это имя и по-английски.
29

Революция в Англии удалась, и удалась два раза. Ее
зачинщики основали в Англии конституционную монархию;
ее потомки основали в Америке Республику Соединенных
Штатов. В этих великих событиях нет уже теперь никакой
темноты: время освятило их и вместе с тем пролило на них
яркий свет. Шестьдесят лет назад Франция вступила на
дорогу, открытую Англией; вслед за ней ринулась Европа.
Мне хотелось бы сказать, какие причины дали
конституционной монархии в Англии и республиканскому правлению в
английской Америке тот прочный успех, какого до сих пор
напрасно добиваются Франция и Европа, проходя через
эти таинственные испытания революций, которые, смотря
по тому, как кто их вынесет, дают народам вековое величие
или повергают их в вековые заблуждения.
Движение, которое с самого XVI века волнует и влечет
мир, по временам прекращаясь, но всегда возрождаясь снова,
началось во имя веры и религиозной свободы. Буря
поднялась прежде всего в душе человеческой - она постигла
церковь прежде государства.
Некоторые говорили, будто бы протестантизм был в
сущности более политическим, нежели религиозным
переворотом; восстанием против установленного порядка в
церкви во имя земных интересов, а не порывом религиозного
убеждения, во имя вечных интересов человека. Это значит
судить легкомысленно и поверхностно. И когда власти
духовные или светские увлекались этим заблуждением, это
всегда вело их к действиям, гибельным для них самих.
Заботясь исключительно о подавлении революционного
элемента протестантизма, они упускали из вида его религиоз-
30

ВВЕДЕНИЕ
ный элемент. Дух революции, конечно, силен, но не
столько силен, чтобы он один мог совершать такие вещи.
Реформация XVI века возникла и продолжалась не затем
только, чтобы сбросить известные цепи, но также и затем,
чтобы заявить и провести известные верования. Это
блистательно доказывается неоспоримым фактом. По
прошествии трех веков после реформации нигде в Западной Европе
христианская вера не сохранила больше жизни и
владычества, как в двух самых протестантских государствах
Европы - в Англии и Голландии. Надо совершенно не понимать
человеческую природу, чтобы думать, что религиозное
рвение могло бы так долго удерживаться и продолжаться после
торжества восстания, если б движение не было в самых
началах своих существенно религиозным.
В Германии в XVI веке была религиозная революция, а
вовсе не политическая. Во Франции, в XVIII, была
революция политическая и вовсе не религиозная. В Англии в
XVII веке по особенному счастию дух веры и дух
политической свободы царствовали вместе, и она предприняла обе
революции в одно и то же время. Таким образом, природа
человеческая раскрыла все великие страсти свои, не
разрывая всех уз, и у людей оставались надежды и желания
вечности, когда они видели разрушение своих земных надежд
и желаний.
Английские реформаторы, в особенности политические,
не думали, что понадобится революция. Им были дороги и
святы законы, предания, примеры, все былое их отечества;
в них находили они опору своим требованиям и санкцию
своим идеям. Они отстаивали свои права во имя великой
хартии и множества статутов, которыми эти права в
течение четырех веков были подтверждаемы. В течение
четырех веков на английской земле не прошло ни одного
поколения, которое бы не слыхало имени и не видало в лицо
парламента. Знатные бароны и народ, сельские дворяне и
городские жители сошлись в 1640 г. не за тем, чтобы
оспаривать друг у друга какие-либо новые приобретения, а
за тем, чтобы вступить во владение своим общим наследи-
31

ВВЕДЕНИЕ
ем; они сошлись не за тем, чтобы предаваться
бесконечным, неопределенным соображениям и опытам
человеческого мышления, а за тем, чтоб возвратить себе утраченные
права, права старинные, положительные.
Религиозные реформаторы вступали в Долгий
парламент Карла I с требованиями не столь законными: им не
нравилась епископальная церковь Англии в том виде, как
она была установлена сначала капризным и жестоким
деспотизмом Генриха VIII, а потом умным и упорным
деспотизмом Елизаветы. Они видели в ней реформу не полную,
не последовательную, беспрестанно грозившую
возвращением к католицизму, к которому епископальная церковь
была еще слишком близка; они задумали переделать заново
христианскую церковь своего отечества и дать ей иное
устройство. Тут гораздо заметнее и жарче был
революционный дух, нежели в той партии, которая занята была
преимущественно политическими реформами. Но и
религиозные реформаторы руководились не одними фантазиями своего
ума: у них был якорь, за который они держались, был
компас, в который они веровали. Евангелие было для них
великой хартией; правда, они толковали и комментировали
его по-своему, но оно стояло впереди и выше их воли; они
чтили его искренно и, при всей своей гордости, повергались
ниц пред этим законом, который был не ими установлен.
К таким залогам умеренности, которые обе революции
нашли в самом настроении своих деятелей, провидение
присоединило еще одно благоприятное обстоятельство: они не
были с первых шагов своих осуждены на преступление,
которое всегда скоро становится опасным, преступление -
добровольно, без ясной и крайней необходимости, нападать
на власть кроткую и безобидную. В XVII веке в Англии
нападение было сделано со стороны королевской власти.
Карл I, исполненный высокомерных притязаний, хотя и не
увлекаемый сильным честолюбием, и не столько для того,
чтобы крепче властвовать над своим народом, сколько для
того, чтобы не уронить себя в глазах подобных себе
королей, два раза пытался провести принципы и обычаи абсо-
32

ВВЕДЕНИЕ
лютной монархии: сначала при парламенте, когда он сам
находился под влиянием легкомысленного и ничтожного
любимца герцога Буккингэмского), которого надменная
бездарность оскорбляла здравый смысл и гордость
последнего из граждан; потом, отвергнув всякий парламент и
управляя один, посредством своего министра, человека
энергического, умного, честолюбивого и не мелочного,
преданного своему государю, хотя плохо им понимаемого и
поддерживаемого, и который слишком поздно узнал, что для
спасения королей недостаточно приносить себя в жертву,
служа им1.
Против этого агрессивного деспотизма, более
предприимчивого, нежели сильного, и равно нападавшего в
государстве и в церкви на старинные права и на новые льготы,
требуемые народом, мысль народа не шла дальше
легального сопротивления и совершенно вверяла себя парламенту:
тут сопротивление было столько же единодушно, сколько
законно. Против стольких несправедливостей и
злоупотреблений поднялись люди самого противоположного
происхождения и характера: вельможи, дворяне и граждане,
придворные и непридворные, друзья и недруги существующей
церкви - и злоупотребления пали, несправедливости
исчезли, как ветхие стены оставленной крепости рушатся под
первыми ударами осаждающих.
При первом проявлении этого народного недовольства и
народных надежд некоторые люди, с умом, более
смотрящим вперед, с совестью более робкою, уже чувствовали
некоторое беспокойство. Месть не только искажает
правосудие, но изменяет его в самой его сущности; страсть,
гордая своим правом, заходит дальше, чем имеет право, даже
дальше, чем намеревается зайти. Страффорда обвинили
справедливо, но судили несправедливо. Политические
реформаторы вовсе не хотели разрушения епископальной
церкви, но позволяли оскорблять и унижать епископов, как
побежденных, которые уже не встанут. Дурно рассчитан -
1 Томас Уэнтворт, граф Страффорд.
2. История английской революции, I том 33

ВВЕДЕНИЕ
ные удары, отнимавшие у короны ее неправедные
приобретения и незаконные притязания, поражали в то же время и
ее справедливые прерогативы. Важные случаи раскрывали,
смелые голоса возвещали революционный дух, скрытый под
реформой. При начале революций никогда не бывает
недостатка в предостережениях, кидающих свет на будущее.
Но необходимость и блеск победы далеко отталкивали
сознание ошибок и предчувствие опасности.
Когда дело реформ было сделано, когда
злоупотребления, вызвавшие единодушное неодобрение народа, были
исправлены, когда власти, виновные в этих
злоупотреблениях, и люди, служившие этим властям орудиями, были
уничтожены, сцена переменилась. Возник новый вопрос:
как сохранить эти приобретения? как достигнуть
уверенности, что Англия будет всегда управляема по тем
принципам и законам, которые она успела восстановить?
Политические реформаторы почувствовали затруднение: над
ними стоял король, который, уступая им, устраивал против
них заговоры. Если королю опять достанется в правлении та
власть, какую еще оставляли ему сделанные до сих пор
реформы, он станет употреблять ее против реформ и
реформаторов. Вокруг них были их союзники, религиозные новаторы,
пресвитериане и приверженцы различных сект, которые не
довольствовались политическими реформами и, в своей
ненависти к существующей церкви, стремились не потрясти только
ее иго, но разрушить ее и наложить на нее свое иго. Для
спасения своего создания, для спасения самих себя, вожди
реформ хотели не покидать оружия. Если б они захотели
положить оружие, соратники их не позволила бы этого.
Одно средство могло обеспечить будущность: надобно
было, чтоб парламент навсегда удержал верховную власть,
которая теперь была у него в руках; чтоб король навсегда
был поставлен в невозможность управлять против желания
парламента и палаты народных представителей в парламенте.
Вот результат, которого достигла в Англии
конституционная монархия; вот цель, которую, два столетия назад,
имели в виду ее приверженцы. Но в XVII веке в них не
34

ВВЕДЕНИЕ
было ни того просвещения, ни тех политических
добродетелей, каких требует это правление.
В сердце человеческом так много гордости и, вместе,
слабости, что оно всегда в одно и то же время хочет и
блестящего успеха и совершенно спокойного пользования,
какое может ему обещать успех. Ему мало преодолеть
препятствия - ему хотелось бы совершенно их уничтожить,
так, чтоб даже можно было и не думать о них; самое
торжество не радует его, если им нельзя наслаждаться с
полной, надменной беспечностью. Конституционная
монархия не дает поблажки этим дурным наклонностям
человеческой природы. Ни одной из властей, которые она ставит
рядом, не доставляет она удовольствия властвовать
безраздельно и беспечно. Она налагает на все эти власти - даже
на ту из них, которая в данное время имеет перевес -
постоянный труд обязательных союзов, взаимных уступок,
частых сделок, косвенных влияний и беспрестанно
возобновляющейся борьбы с беспрестанно возрождающимися
случайностями успеха и неуспеха. Но этою ценою
конституционная монархия обеспечивает торжество интересов и
стремлений народа, обязывая его самого быть умеренным в
желаниях, бдительным и терпеливым в усилиях.
Ни король, ни парламент Англии не понимали в XVII
веке этих условий совместного их правления и не
подчинялись им. Королевская власть хотела остаться прямо и
неизменно верховною властью, нижняя палата - сделаться
такою властью. Такое удовлетворение нужно было для их
гордости, такая гарантия нужна была для их опасений за
будущее.
Чтоб достигнуть этой цели, чтоб удержать захваченную
ею верховную власть, нижняя палата уже не могла
довольствоваться реформою злоупотреблений и восстановлением
легальных прав: ей надобно было изменить до основания
старые законы и сосредоточить в своих руках всю власть.
Когда дело дошло до этого, между реформаторами
совершилось раздвоение: одни, более предусмотрительные, или
более робкие, обратились к защите законного порядка и
35

ВВЕДЕНИЕ
монархии; другие, более смелые, или менее опасливые, пошли
по стезям революции.
Тогда-то возникли эти две великие партии, которые,
развиваясь последовательно под различными именами и
формами, целые два века правили судьбами Англии:
партия, преданная охранению существующего порядка, и
партия, благоприятствующая прогрессу народного влияния -
тори и виги, консерваторы и новаторы.
В парламенте борьба была горяча, но
непродолжительна. Монархическая партия хотела было организоваться
вокруг короля и управлять его именем, Эти первые опыты
конституционного правления рушились, едва начавшись;
причиной тому были ошибки короля, непоследовательного,
необдуманно упрямого и столько же неискреннего со
своими советниками, как и с врагами, неопытность самых этих
советников, то слишком исключительных, то слишком
слабых, и беспрестанно встречавших помехи и измены во дворце
и в парламенте; подозрительность и притязания
революционной партии, решившейся не успокаиваться до тех пор,
пока абсолютная власть, которую она хотела разрушить, не
перейдет в ее руки.
Однажды, по поводу новой ремонстрации, которую
хотели представить королю против старых несправедливостей
- как будто они не были уже исправлены, - вопрос о
большинстве положительно был поставлен между двумя
партиями. Горячность прений дошла до того, что в зале нижней
палаты чуть не произошло драки. Одиннадцать голосов
дали перевес революционной партии. Через пятьдесят дней
после этого решения король беглецом удалялся из своего
Уайтгалля, куда ему суждено было возвратиться еще раз
только затем, чтоб взойти на эшафот. Нижняя палата
тотчас же постановила, что государство в опасности и
немедленно должно быть приведено в оборонительное
положение. Парламентская борьба прекратилась -
начиналась междоусобная война.
В эту торжественную минуту в той и другой партии
явились проблески патриотического уныния и грустного
36

ВВЕДЕНИЕ
предчувствия, особенно в партии короля, менее веровавшей
в свою силу, а может быть, и в правоту своего дела. Но
общее чувство было не таково, в большей части сердец
господствовали страсть и надежда успеха. Дух
сопротивления незаконности и притеснению был всегда одною из
самых благородных и самых спасительных сторон
английского характера во все продолжение истории этого народа.
Английский народ послушен и даже привязан к власти,
когда она действует в силу закона, но смело защищает
против нее все, что считает законом страны и собственным
своим правом. Это чувство одушевляло обе партии.
Партия революции боролась против незаконных действий и
притеснений, которым Англия подвергалась со стороны
короля в прошедшем и которых она страшилась в будущем.
Партия монархии боролась против незаконных действий и
притеснений, которым парламент подвергал страну в
настоящем. В глубине души всех жило уважение к праву и
закону, хотя и нарушаемому каждый день; оно скрывало от них
те страдания и бедствия, какие готовила им междоусобная
война.
В нравах той и другой партии не было сильного
противоречия в междоусобной войне. Кавалеры была люди
горячие и грубые, еще не отвыкшие от битв, от этой страсти
прибегать к силе, характеризовавшей феодальную эпоху.
Пуритане были люди суровые и стойкие, воспитавшиеся на
страстях и воспоминаниях еврейского народа, который
защищал и мстил за своего Бога, поражая врагов своих. Для
тех и других не новость было жертвовать жизнью, и
пролитая кровь не ужасала их.
Еще одна причина, более скрытая, вызывала и
ожесточала проявление страстей. Борьба не ограничивалась
политическими и религиозными партиями: под ней скрывалась
другая, общественная борьба - борьба различных сословий
народа за влияние и власть. Не то, чтобы эти сословия
были глубоко разделены и враждебны между собою в
Англии, как это было в других странах: главные бароны,
вместе со своими льготами, поддерживали льготы народа,
37

ВВЕДЕНИЕ
и народ не забыл этого. Сельское дворянство и горожане
уже три века заседали в одном и том же парламенте, как
представители английских общин; но в последнее столетие
в относительной силе различных классов общества
совершились большие перемены, а между тем в правлении не
было сделано соответственных перемен. Торговая
деятельность и религиозный энтузиазм дали необыкновенный
толчок капиталам и идеям в среднем сословии. В одном из
первых парламентов, в царствование Карла I, с удивлением
замечено было, что палата депутатов втрое богаче палаты
лордов. Высшая аристократия уже не имела и не
доставляла престолу, который она продолжала окружать, прежнего
перевеса в нации. У горожан, у провинциального
дворянства, у фермеров и мелкопоместных собственников, в то
время очень многочисленных, не было влияния на
государственные дела, сообразного со значением их в государстве.
Они выросли, но не повысились. Отсюда между ними и
под ними этот гордый и могучий дух честолюбия, который
готов был ухватиться за всякий случай, чтоб высказаться.
Междоусобная война открыла широкое поле их
деятельности и надеждам. В начале своем она не представляла
какой-нибудь исключительной, враждебной классификации
общества: во главе народной партии было много сельских
дворян и даже самых значительных аристократов. Но в
массе, с одной стороны дворянство, с другой горожане и
народ стали - одни вокруг престола, другие - вокруг
парламента, и ясные признаки уже говорили о великом социальном
движении среди этой великой политической борьбы и о
стремлениях возвышающейся демократии, прокладывавшей себе
дорогу через ряды ослабевшей и разделенной аристократии.
В состоянии общества - скажу даже в законах
государства - обе партии нашли естественные и почти правильные
средства поддержать свои права или притязания
вооруженною рукою. Со времен Елизаветы нижняя палата усердно
занималась уничтожением последних институтов уже
пошатнувшегося феодализма; но от него оставались еще
глубокие следы: феодальные привычки и чувства, иногда даже
38

ВВЕДЕНИЕ
правила, еще господствовали в сношениях ленивых
владетелей как с королем, их господином (suzerain), так и с
некоторою частью народонаселения, группировавшегося
вокруг них, в их замках, или на их землях. По их призыву
оно поднималось для пиров или для битв точно так же, как
они сами шли на призыв короля, когда он требовал их
услуг. Это была одна из тех переходных эпох, когда
старые законы еще уважаются, несмотря на то, что они
устарели, и еще условливают действия людей, хотя и не
связывают их более. Рабские отношения уступили место
привязанности; верность вассала превратилась в верность
подданного; кавалеры, богатые и бедные, стекались к
королю, готовые за него сражаться и умирать и
сопровождаемые целым сонмом или маленькою горстью своих слуг,
готовых сражаться и умирать за них.
С другой стороны, граждане, ремесленники, городская
чернь, также имели свои средства к независимой
деятельности и даже к войне, только под другими формами. Они
были организованы в муниципальные или коммерческие
корпорации, свободно сходились для совещаний о своих
делах; собирали налоги, набирали милицию, чинили суд и
расправу - словом, рассуждали и действовали в ограде
своих стен или в пределах (не всегда ясных) своих хартий как
маленькие государи. Обширное распространение торговли
и промышленности, их богатство, их связи и кредит давали
там корпорациям силу, которую они употребляли на пользу
своего дела, с отважностью новой, непривычной гордости.
У королевской власти ни в селах, ни в городах не было
того господства, какое дает центральная, единая
администрация. Финансы, дела военные и даже юстиция
находились более или менее в руках властей местных и почти
независимых: провинциальных землевладельцев,
муниципальных советов, или разных корпораций, которые в интересах
своего политического дела более и более овладевали
административными силами, не всегда для того, чтоб
поддерживать центральную власть короля или парламента^ а иногда
и для того, чтоб противиться ей.
39

ВВЕДЕНИЕ
А когда этих средств было мало, когда дело превышало
объем старинных и признанных местных властей, тогда
исконный и могущественный в этой стране дух ассоциации
мгновенно устраивал между графствами, городами,
разными частями территории и разными классами общества
практические, деятельные связи, в силу которых добровольно
возникали новые, временные ассоциации; набирали денег и
солдат, составляли комитеты, выбирали вождей, которые
обязаны были руководить их долей участия в общем деле.
В одной из таких ассоциаций, именно в ассоциации пяти
восточных графств, соединенных для поддержания
парламента, показал Кромвель первые знаки силы и пустил
первые корни своего могущества.
В обществе, устроенном на такую ногу, междоусобная
война не представляла чего-нибудь неслыханного или
неисполнимого. Скоро она покрыла всю страну, отчасти
вызванная приказаниями агентов короля или парламента,
отчасти начатая гражданами добровольно, и с обеих сторон
поддерживаемая с энергией, иногда печальной, но всегда
решительной, какая возможна только тогда, когда человек
чувствует, что он пользуется правом и исполняет долг свой.
Чувством правоты и важности своего дела проникнуты были
обе партии глубоко. На пользу этого дела обе они
приносили такие усилия и жертвы, которые возвышают души в
минуту самого заблуждения и дают страстям вид и даже
иногда цену добродетели. И в добродетели не было
недостатка ни в той, ни в другой партии. Кавалеры, при всей
своей необузданности и разврате, могли, однако ж, указать
в своих рядах прекраснейшие образцы великого,
благородного характера старинных фамилий, отличавшихся
преданностью без искательства и достоинством в самом
подчинении. С своей стороны, гордые и суровые пуритане
оказывали отечеству неоценимую услугу: они основывали в нем
строгую нравственность частной жизни и святость
семейств. Обе партии боролись жестоко, но и среди борьбы не
отрекались от всех тех чувств, какие им свойственны были
во времена порядка и мира. Мы не видим ни кровавых
40

ВВЕДЕНИЕ
бунтов со стороны народа, ни отвратительной войны по
приговорам судов. Это была междоусобная война, горячая,
упорная, конечно, не без насилий и бедствий, но и без
варварских или цинических неистовств; нравы народа сдерживали ее
в известных пределах правосудия и человечности.
Спешу воздать партиям эту справедливость, потому что
добродетели партий очень непрочны и недолго
выдерживают, когда на них подует буря революций. По мере
продолжения междоусобной войны со дня на день слабело
уважение к правам, слабели чувства справедливости и
великодушия. Развились естественные следствия
революционного состояния и исказили в обеих партиях легальные и
нравственные идеи и привычки. У короля не было денег -
кавалеры предались необузданно грабежу. Для военных нужд
оказались недостаточными налоги, которые собирал
парламент; он стал вводить во всех графствах более или менее
замаскированную систему конфискаций, которая отдавала в
его руки доходы и часто самые поместья его врагов,
клеймимых именем преступников, и стала обычным источником
обогащения для его приверженцев. В этом всеобщем и
повсюдном беспорядке, среди злоупотреблений силы и среди
крайностей, до которых доводит несчастие, беспрестанно
пробуждаемы были недобрые страсти; всякому недоброму
желанию открывались виды на успех. Людьми
энергическими овладевала ненависть и мстительность; люди слабые
предавались робости и подлости. Парламент, который,
сражаясь с королем, имел претензию действовать во имя законов
и служить королю, был осужден на фальшивый и
лицемерный язык, при самых резких своих действиях. Роялисты,
боясь скрытых мыслей короля, видя, что от них требуют
жертв, превышающих их силы и с каждым днем все более
и более отчаиваясь в успехе своего дела, чувствовали, как
преданность к королю погасала в их сердце, и многие из
них подчинялись, вследствие упадка духа, или же
вознаграждали себя самовольством. Ложь, насилие, алчность,
малодушие во всех видах росли быстро между людьми,
замешанными в борьбу: и та часть народонаселения, кото-
41

ВВЕДЕНИЕ
рая не принимала участия в революции или смотрела на нее
издали, вследствие заразительного влияния этого зрелища,
также мало-помалу теряла понятия о правах и обязанностях,
о справедливости и добродетели, или сохраняла их в
смутном, нетвердом виде.
В то же время она была жестоко поражена в отношении
своих материальных интересов. Повсеместная и повсюду
беспорядочная война разоряла города и села, уничтожала
насущные средства и надежды народа, разрушала его
промышленность. Финансовые меры парламента, злоупотреб-
ляемые местными интригами и недоброжелательством,
вводили неурядицу и сбивали цену с поземельной
собственности; исчезла всякая безопасность в текущих занятиях и в
трудах для будущего. Гражданская жизнь была нарушена и
искажена даже в недрах семейств, совершенно чуждых
политической борьбе. И так как страх ждет всегда скорее и
дальше действительных страданий, - то страна,
подвергшись чувствительному бедствию, сделалась добычей
уныния, более всеобщего и более чувствительного, нежели самое
бедствие.
Взрыв этих жалоб и этих желаний не заставил себя
долго ждать. Война была еще в полном разгаре, когда у
дверей парламента уже начали раздаваться крики: мира!
мира! Его требовали многочисленные петиции, одна за
другою поступавшие в парламент и доставлявшиеся такими
многочисленными и такими раздраженными массами, что
надобно было употреблять силу, чтоб разгонять их. В самой
палате депутатов, несмотря на удаление почти всей первой
партии роялистов, образовалась во имя мира новая партия
роялистов, не упускавшая ни одного случая высказать его
необходимость и открыть с королем переговоры.
Многочисленные попытки этих переговоров не имели успеха - с
одной стороны, вследствие происков тех ратников того и
другого лагеря, которые не хотели мира, потому что не
хотели делать требуемых миром уступок, с другой -
вследствие слабости и неопытности тех, которые хотели мира,
но не смели хотеть его условий. Междоусобная война про-
42

ВВЕДЕНИЕ
должалась; но партия, которая начала ее, распалась на
части; в парламенте опять началась борьба за и против
революции.
Вне парламента, особенно в селениях, народ не
довольствовался требованием мира у парламента; он старался - по
крайней мере в некоторых местах - сам принудить к тому
обе партии. Образовались товарищества, пришли в движение
вооруженные массы: они объявляли, что не хотят более
сносить разорения своих земель ни от парламентских, ни от
королевских войск, и дрались с теми и с другими при встрече,
без разбора. Это было нечто вроде вооруженного
нейтралитета среди междоусобия - попытка бесплодная, но она
показывала, до какой степени обе партии, увлеченные своей
борьбой, уже противны были чувствам и интересам народа.
Пока война была сильна и исход ее сомнителен, все эти
страдания и впечатления народа, хотя и порождали в нем
реакцию в пользу мира, однако еще не приводили его к
королю, а если и приводили, то слабо и нерешительно. Его
обвиняли в упрямстве и хитрости. Горько жаловались на
его тайные интриги с королевой и с католиками, которых
страшно ненавидели и боялись. Ему ставили в вину все
бедствия и продолжительность междоусобной войны, по
крайней мере столько же, сколько парламенту.
Когда война пришла к концу, когда король был пленником
в руках парламента, реакция в пользу мира отметилась более
решительным и более всеобщим склонением к роялизму.
Король уже не мог ничего делать и переносил свое
несчастие с достоинством. Парламент мог делать все, и, однако,
бедствия народа не прекращались. Теперь вся
ответственность тяготела на парламенте: на него обрушились все
неудовольствия, все несбывшиеся надежды, все подозрение и
гнев, все проклятия за настоящее и все страхи за будущее.
Подвинутые этим национальным чувством, проученные
угрожающей опасностью, политические реформаторы -
первые вожди революции в парламенте, а за ними и часть
религиозных новаторов, пресвитериане, враждебные
епископальной церкви, но невраждебные монархическому прав-
43

ВВЕДЕНИЕ
лению, решились на последнюю попытку, чтоб заключить,
наконец, мир с королем и разом завершить и войну, и
революцию.
Это было их искренним, даже пламенным желанием; но
они еще слишком были полны революционных
предубеждений и притязаний, которые уже не раз делали мир
невозможным. Они потребовали от короля, чтоб он освятил своей
санкцией произведенное ими разрушение монархии и
церкви, или, говоря иначе, собственными руками доломал бы
здание, которое служило ему оплотом и которое он
присягал защищать.
Они постановили принципом и применяли на практике
прямую верховность палаты депутатов; а когда им, в свою
очередь, пришлось противостать потоку народной воли,
удивлялись, что встретили не помощь и не преданность, а
подозрительность и вражду со стороны той аристократии и
церкви, которую они сами же уронили в глазах народа и
ниспровергли.
Если б им и удалось заключить мир с королем, этот мир
не повел бы ни к чему. Слишком поздно было
останавливать революцию; а приводить ее к истинной, национальной
ее цели еще слишком рано. Провидение только что
начинало исполнять свое правосудие и давать уроки. Лишь только
первые вожди движения принялись чинить разрушенное ими
здание, восстала настоящая революционная партия, с
грубым презрением оттолкнула их новую мудрость, выгнала
их из парламента, осудила короля на смерть и
провозгласила республику.
С тех пор, как английская республика положила на
плаху голову короля Карла I и, почти вслед за тем, пала и
сама на этой почве, орошенной королевскою кровью,
прошло два века. Французская республика еще раз дала миру
такое же зрелище. И после этого все еще говорят, что эти
великие злодеяния были великими политическими актами,
необходимыми, чтоб основать эти республики, пережившие
их едва несколькими днями!
Безумство и развращение человеческое любят прикры-
44

ВВЕДЕНИЕ
вать себя покровом величия. Ни историческая истина, ни
интересы народов не должны терпеть этой лжи.
Дух веры и религиозной свободы выродился в
некоторых сектах в надменный и задорный фанатизм, который не
ладил ни с какою властью и находил себе удовлетворение
только в безграничной независимости и гордыне духа.
Вследствие междоусобной войны эти сектанты сделались
солдатами, в которых соединялись резонерство и преданность,
энтузиазм и дисциплина. Вышедши по большей части из
нижних классов и званий, они с жадностью наслаждались
удовольствием повелевать, властвовать, считать себя и
называть избранниками божиими, могущественными
орудиями божьей воли и правосудия. Пользуясь их религиозным
энтузиазмом, их военной дисциплиной и демократическим
духом, Кромвель скоро приобрел доверие этих людей и
сделался их главою. Растратя свою молодость в
заблуждениях бурного темперамента, в порывах пылкой и
неспокойной набожности и в служении интересам или желаниям
окружавшего его народа, он, при первой открывшейся
возможности, бросился в политику и войну, как единственную
дорогу, на которой мог вполне себя развернуть и
удовлетворить. Это был самый бурный из сектаторов, самый
деятельный из революционеров, самый даровитый из солдат;
он с равным жаром готов был говорить, молиться, делать
заговоры, драться; любил пускаться в разговоры и говорил
чрезвычайно сильно, хотя и небрежно, а в случае нужды
умел лгать с неистощимой дерзостью, которая даже врагов
его приводила в изумление и смущала; был нежен и груб,
отважен и благоразумен; не чуждался мистицизма и обладал
большим практическим смыслом; не знал пределов своим
замыслам и не задумывался, когда нужно было действовать;
хотел успеха во что бы то ни стало, скорее всякого другого
умел рассудить и употребить нужные к тому средства и
заставлял думать всех - друзей и недругов, - что никто не
мог бы действовать так успешно и идти так далеко, как он.
Для такой партии, предводимой таким человеком,
республика была хороша: она удовлетворяла их страстям, от-
45

ВВЕДЕНИЕ
крывала широкую дорогу всем их надеждам, обеспечивала
интересы, созданные для них междоусобной войной.
Гениальность вождя ставила государство в зависимость от
армии, а военная дисциплина и сообщничество солдат
передавали власть Кромвелю.
Из уважения к их искренности, к их даровитости и их
несчастиям я не хочу высказать вполне своих мыслей о
некоторых людях с прославленным именем, бывших также
республиканцами, но республиканцами не вследствие
религиозного фанатизма, а вследствие политической системы и
в подражание образцам древности. Сидней, Вен, Лудло,
Гаррингтон, Гатчинсон, Мильтон - все это были люди с
умом возвышенным и с горячим сердцем, сгоравшие
благородным рвением к чести и славе своей отчизны и
человечества, но до такой степени нерассудительные и безумно
гордые, что их ничему не могли научить ни власть, ни
невзгоды; доверчивые, как дети, и упрямые, как старики, из-за
надежд своих не замечавшие ни опасностей, ни ошибок,
они в ту минуту, когда их собственная анархическая
тирания приготовляла возвышение другой тирании, более
благоразумной и сильной, воображали, что основывают самое
свободное и самое славное из правлений.
Кроме этих сект, сложившихся в полки, и этих котерий,
заседавших теперь в качестве парламента, никто в Англии
не хотел республики: она оскорбляла предания, нравы,
законы, старинные привязанности, старинную святыню,
правильные интересы, добрый порядок, здравый смысл и
нравственное чувство страны.
Раздраженные и встревоженные этим явным
отвращением публики к их планам, сектаторы и Кромвель пришли
к мысли, что для поддержания столь ненавидимого
правления надобно на первых порах доказать его силу и
утвердить его право ударом, страшным и безвозвратным. Они
дали себе слово освятить республику на эшафоте Карла I.
Но революционеры, даже самые даровитые, близоруки.
Упоенные страстью, или увлекшись потребностью минуты,
они не предвидели, что их сегодняшнее торжество завтра
46

ВВЕДЕНИЕ
же будет для них смертным приговором. Казнь Карла I
отдала оцепеневшую от ужаса Англию в руки
республиканцам и Кромвелю; но с этого же самого дня республика с
Кромвелем стала не более как правлением насильственным,
недолговечным, отмеченным той печатью высочайшего
беззакония, которая самые сильные и самые блестящие
правительства обрекает на верную гибель.
Все предпринимали судьи Карла I, чтоб отнять у своего
поступка этот роковой характер и представить его как
действие божьего суда, который они призваны были
выполнить. Карл стремился к безграничной власти и
поддерживал междоусобную войну; по приказанию Карла, или с его
ведома, нарушено было много прав, пролито много крови;
на него сваливали всю ответственность за деспотизм и
войну; ему ставили в вину все угнетения и всю пролитую
кровь - преступление неслыханное, которое могло быть
смыто только его кровью. Но народную совесть нельзя до
такой степени усыпить, даже когда она поражена
смущением и ужасом. И кроме Карла были другие, угнетавшие
народ и проливавшие кровь. Если король нарушал права
своих подданных, то и права короля, так же старинные,
точно так же определенные законами, столько же
необходимые для охранения народных льгот, были так же
нарушены, попраны, отняты. Он вел войну, но вел для того,
чтоб защитить себя. Кому же не известно было, что в ту
минуту, когда он решился воевать, против него была
приготовлена война, имевшая целью принудить его, чтоб он, после
стольких уступок, отдал и то, что у него еще оставалось из
прав его власти - последние развалины легального
правления государства? И теперь, когда король был побежден,
его осудили, его приговорили к смерти, против всяких
законов, за такие действия, которых никогда никакой закон
не предусматривал и не называл преступлениями, которых
ни совесть короля, ни совесть народа никогда не думали
считать подлежащими человеческому суду или
человеческой каре. Какое негодование, какой мятеж поднялся бы со
всех сторон, если б с самым последним из граждан посту-
47

ВВЕДЕНИЕ
пили таким образом, предав его смерти за преступления,
определенные после казни, по приговору
судей-самозванцев, которые вчера еще были его враги, сегодня -
соперники, завтра - наследники! А между тем, то, чего не
решились бы сделать с последним из англичан, сделано с
королем Англии, верховным главою церкви и государства,
представителем и символом власти, порядка, закона,
правосудия - словом, всего того, что соприкасается в человеческом
обществе с атрибутами божества и пробуждает их идею!
Нет такого слепого фанатизма, нет такой развращенной
политики, которым бы в самую минуту их торжества не
блеснул яркий свет в виде торжественного и неожиданного
протеста человеческой совести. Два республиканца, из
которых один был записан в числе судей короля, Вен и Сидней
- самые славные имена во всей партии - было ли то
вследствие упреков совести, или из предосторожности - не
захотели принять участия в процессе и уехали из Лондона, чтоб
не быть даже свидетелями его. А когда нижняя палата, в
качестве верховной власти, стала составлять
республиканский государственный совет, то из сорока одного члена,
назначенных войти в состав его, двадцать два решительно
отказались принять присягу, которая содержала в себе
одобрение приговору, произнесенному над королем; и
цареубийцы-республиканцы, с Кромвелем во главе, должны были
поневоле признать своими товарищами тех людей, которые
ни за что не хотели быть сочтены их сообщниками.
Сначала новое правление встретило только
страдательное противодействие, но оно встретило его повсюду.
Шестеро из двенадцати верховных судей наотрез
отказались оставаться при своих должностях, шестеро других
согласились остаться при них только при условии, что они
будут продолжать чинить суд по старым законам.
Республиканский парламент принял их условие.
Когда парламент постановил провозгласить республику
в лондонском Сити, лорд-мэр воспротивился этому. Он
был сменен и посажен в тюрьму. Несмотря на назначение
нового мэра, три месяца прошло, прежде нежели решились
48

ВВЕДЕНИЕ
сделать эту прокламацию; а когда она была, наконец,
сделана, большая часть альдерменов не присутствовала при
ней. Церемония была подкреплена войсками, но это не
могло совершенно отвратить оскорбительных выходок со
стороны народа. Когда парламент преобразовал состав
муниципального совета, большая часть из новоназначенных
членов не захотела вступить в него. Пришлось разрешить
совету начать свои заседания в малом числе. Парламент
чуть-чуть не нашел себя принужденным уничтожить права
Сити.
Когда вздумали чеканить республиканскую монету,
директор монетных дел объявил, что он не дозволит этого, и
был отставлен.
От должностных лиц гражданских и духовных
потребована была присяга в верности республике. Несмотря на
всю простоту и безобидность формулы, какую могли
придумать для нее, они тысячами оставляли свои места или
приходы, чтоб только не давать этой присяги. Больше, чем
через год по учреждении республики, пресвитерианский
синод, собравшийся в Лондоне, формально объявил, что
присяги давать не положено. Когда потребовали присяги от
университетов Оксфордского и Кембриджского, то
знатнейшие члены этих корпораций по ученой и
административной части сложили с себя свои должности.
На публичных зданиях и памятниках по всей Англии
приказано было разрушать знаки королевской власти, и
почти нигде приказ этот не исполнялся. Его несколько раз
возобновляли без всякого успеха, и республика, основанная
уже более двух лет, видела себя вынужденною повторять
повсюду то же самое приказание, возложив
ответственность и издержки на приходы.
Наконец, не раньше, как через два года после
осуждения короля, осмелился республиканский парламент подать
формальное мнение, что виновники, судьи и исполнители
этого акта исполняли свой долг, одобрить весь процесс и
занести это мнение в протоколы парламента.
Никогда не случалось, чтоб народ, побежденный рево-
49

ВВЕДЕНИЕ
люционной партией и принявший свое покорение без
восстаний, яснее этого показывал своим победителям свое
нежелание подчиняться им и содействовать.
К этому страдательному противодействию народа
против республиканского правительства скоро присоединились
нападения врагов.
Первще нападения шли от самих республиканцев. В
XVII веке, так же, как и в XIX, под этим именем
разумелись чрезвычайно различные идеи, планы, партии. За
реформаторами политического порядка шли реформаторы
порядка общественного, а за ними разрушители всякого
порядка и всякого общества; республика Сиднея и
Мильтона была недостаточна для страстей и притязаний
религиозного фанатизма и демократического духа, тем более
слепых и необузданных, чем ниже будем мы спускаться по
слоям партии. Возникли уравнители; явились коммунисты.
Республика не прожила еще и шести месяцев, как уже
четыре возмущения солдат-сектаторов, вызванные и
подкрепленные бесконечной вереницей памфлетов, проповедей
и народных процессий, раскрыла ее внутреннюю анархию и
повергли в опасность ее правительство.
Партия роялистов поднялась не так скоро. Длинный
ряд поражений, казнь короля, сильный гнев, над ней
тяготевший, - все это держало ее в состоянии оцепенения.
Раздоры между ее победителями и очевидное нерасположение
народа к новому правлению возвратили ее наконец к жизни
и надежде. В течение двух лет семь заговоров и
возмущений, устроенных или чистыми роялистами, или
роялистами-пресвитерианами, столь же горячими врагами
республики, доказали ее вождям, что с королем они еще не убили
авторитета королевской власти.
Скоро между заговорщиками-роялистами и заговорщи-
кам-республиканцами, между кавалерами и уравнителями,
завязались тайные связи. Они начали делать заговоры вместе.
Общая ненависть заглушает все другие неприязненные
отношения.
В то время как Англия страдала от этой анархии, Шот-
50

ВВЕДЕНИЕ
ландия и Ирландия, обе отличавшиеся роялизмом, хотя с
различными мотивами и чувствами, явно отреклись от
республики, провозгласили Карла Стюарта королем, призвали
на свою почву и поставили у себя во главе, одна - самого
Карла, другая - его представителей, и начали войну, чтоб
восстановить его на престоле.
При этом распадении трех королевств, среди этих
заговоров, в одно и то же время разрозненных и соединенных,
так же скоро возрождавшихся, как и разрушаемых, и
поочередно поднимавших и понижавших надежды и страх,
стремления и деятельность всех партий на всей территории,
общественные узы быстро распались, поживы власти
ослабли. Не стало правильности и безопасности для
интересов гражданской жизни ни в администрации графств и
приходов, ни в финансах общин и местных, ни в
Государственных должностях, ни в частных имуществах. По дорогам,
вокруг городов размножились воры и разбойники; они
ходили целыми шайками, припутывали политические страсти
к своим злодействам, останавливали проезжих вопросом:
присягали ли они в верности республике? и, смотря по
ответу, били их или отпускали. Чтоб усмирить их, надобно
было расставить войска в разных местах и держать
множество конных полков в беспрестанном движении; но эта мера,
несмотря на всю энергию ее исполнения, имела далеко не
полный успех, ибо разложение общества порождало
гораздо больше беспорядков, нежели сколько успевало
исправлять республиканское правительство.
Осажденные столькими опасностями и, притом,
требовавшими немедленной обороны, вожди республиканского
парламента не унывали; у них были энергия и упрямство,
поддерживаемые в одних верой, а других - эгоизмом; их
благороднейшие надежды и самые обыкновенные
интересы, их честь и жизнь связаны были с их предприятием; они
предавались ему смело; но, чтоб доставить ему торжество,
слепо расточали те ошибочные средства, которые спасают
дело на несколько дней с тем, чтобы потом совершенно
погубить его.
51

ВВЕДЕНИЕ
С первых шагов своих они довели почти до крайних
пределов политическую тиранию: они постановили, что
всякий, кто в течение междоусобной войны приставал к
королю или был против парламента, не может впредь быть
выбираем в члены парламента или занимать какую-либо
важную должность в государстве. Вскоре это правило было
распространено на всякую муниципальную должность и даже
на простое право подавать голос на выборах. Таким
образом, все противники республики рядом поставлены были в
положение каких-то илотов, лишенных всякого
политического права и всякой политической жизни в своем отечестве.
Сначала требовали присяги только с должностных лиц,
гражданских или духовных, и если они отказывались, то
это не влекло за собою никаких последствий, кроме потери
места. Многочисленность отказов раздражила и
обеспокоила победителей. Чтоб утолить свое раздражение и в
суетной надежде избавиться от беспокойств, они сделали
присягу обязательною для всякого англичанина свыше
18-летнего возраста; тем, кто отказывался, не дозволялось даже
являться в судах для защиты своих собственных интересов,
и таким образом политическое разногласие влекло за
собою гражданскую неспособность.
Секвестрование и конфискация имений производились
против побежденных самым невыносимым и
возмутительным образом, без всяких определенных, общих правил,
мерами частными, эластическими, то усиливаемыми, то
облегчаемыми, смотря по потребности минуты, по алчности
сильного врага, по тому или другому непредвиденному
обстоятельству; они делались по именным спискам, то очень
обширным, то весьма ограниченным и составлявшимся
почти совершенно по произволу, так что никто из тех, кому
они грозили, не мог наверное знать наперед, каково его
положение и какова будет его участь.
Одно оружие оставалось у побежденных, роялистов и
уравнителей, - гласность, печать. По прекращении
междоусобной войны они пользовались этим оружием смело, как
делала победившая партия во все продолжение своей борь-
52

ВВЕДЕНИЕ
бы с королем. Они могли считать себя вправе, потому что
последний цензор монархии, М. Маббот, подал в отставку,
не желая более служить орудием такого злоупотребления, а
первый секретарь республиканского государственного
совета, Мильтон, красноречиво требовал свободного
книгопечатания, как одного из существенных прав свободного
народа. Республиканское правительство не назначило нового
цензора, но издало об употреблении печати такой закон,
которым могла удовольствоваться самая подозрительная
бдительность. Только четырем городам во всей Англии
была предоставлена привилегия печатать книги: Лондону,
Иорку, Оксфорду и Кэмбриджу. Ни один журнал, ни одно
периодическое издание не могло выходить без разрешения
правительства; типографщики должны были представлять
залоги. Подвергали суду и наказанию не только тех, кто
принимал участие в появлении какого-нибудь
возмутительного сочинения, но и со всякого, купившего возмутительное
сочинение, брали штраф, если он в течение 24 часов не
приносил книги к ближайшему начальству и не объявлял о
ее зловредности.
По крайней мере, одна свобода - свобода религиозная -
могла бы, кажется, ожидать лучшей участи при
республиканском правлении: ее с самого начала республиканские
сектаторы сделали девизом своего знамени. Им не только
нужно было требовать ее для себя, но ее безусловно
предписывали самые их принципы: они отвергали всякое общее
обязательное управление церкви и за всякой отдельной
общиной признавали право управляться самой собою. Но в
том-то и состоит одно из самых печальных заблуждений
наших, что человеческая непоследовательность, как
нарочно, всего более проявляется там, где она всего беззаконнее
и возмутительнее - в деле веры и совести. Та самая партия,
те самые люди, которые целое полстолетие с удивительным
постоянством ратовали за религиозную свободу, которые
делали из этой свободы основание христианского
общества, эти самые люди, сделавшись властелинами, исключили
решительно из всякой свободы три обширные класса: като-
53

ВВЕДЕНИЕ
ликов, епископов и свободномыслящих. Против католиков
не было пределов преследованию: их вера и богослужение
были обречены безусловному осуждению; мирянам грозила
гражданская неспособность и конфискование имуществ,
духовенству - тюрьма, ссылка целыми массами, смерть.
Судьба епископальной протестантской церкви,
ниспровергнутой и рассеянной пресвитерианским парламентом,
сделалась еще хуже при республиканском парламенте: на нее
обрушилась вся месть и подозрительность сектаторов; дошло
до того, что даже внутри семейств запрещено было
присутствие священников этой церкви и употребление ее литургии
и молитв. Что касается людей свободномыслящих, вовсе не
так редких в эту эпоху, как обыкновенно думают, то если
встречался между ними кто-нибудь, по неосторожности или
из отвращения к притворству высказывавший свои мысли
громко, его преследовали, сажали в тюрьму, исключали из
парламента и лишали самых ничтожных должностей.
Пресвитериане, как враги епископалов, пользовались
некоторою терпимостью, но весьма ограниченною, всегда
ненадежною, часто нарушаемою подозрениями или насилиями
сектантов, которым равно не нравились и церковное их
устройство, и их монархические чувства. Напрасно
некоторые великодушные люди пытались в республиканском
парламенте умерить эти строгости: они только убеждались в
своем бессилии и скоро мирились с ним сами.
Действительно, религиозная свобода существовала в этой
республике только для сект торжествующих, республиканских,
которые, соединясь около одного политического дела и
постоянно находясь в опасности, забывали или терпеливо
сносили свои несогласия в деле веры.
Для защиты и поддержания такой жестокой
политической тирании и в таких обширных размерах необходима была
тирания судебная. Республиканский парламент пользовался
ею без зазрения совести. Процесс короля - это
чудовищное отступление от всяких правил и форм правосудия -
стал образцом в политических процессах. Против
возмущений солдат-уравнителей довольно было военного суда;
54

ВВЕДЕНИЕ
но когда открывалось какое-нибудь восстание или заговор
между роялистами, тотчас же учреждался верховный суд;
сам парламент назначал членов; это была настоящая
специальная комиссия, где судьи были поставлены вне всяких
правил, а обвиненные вне всяких гарантий и законов.
Опасался ли парламент, что прения могут возбудить гнев или
сострадание в народе, он запрещал их печатать. Этими
судами пользовались не только против значительных
людей, для которых они были компетентны, но и против
темной толпы, которую нельзя бы приводить в эти суды. Когда
еще не было объявлено республиканское правление,
судовщики Темзы просили, чтоб заключен был мир с королем;
после казни короля парламент послал их прощение, вместе
с именами просителей, в новый верховный суд, который
тогда был учрежден для суда над пятью главными вождями
роялистов. Таким образом парламент поражал и маленьких
людей ужасом в то же время, как рубил головы большим.
Иногда верховных судов нельзя было употребить в дело:
они повлекли бы за собой слишком сильное впечатление в
публике, слишком много приготовлений или излишнюю
медленность; тогда республиканский парламент судил сам
простой подачей голосов, приговаривая к огромным штрафам,
к позорному столбу, к ссылке, чтоб низвергнуть какого-
нибудь упрямого врага, чтоб послужить страстям или
прикрыть ошибки которого-нибудь из собственных своих
вождей. Если не было никакого средства преследовать
судом кого боялись (именно, некоторых из этих первых
политических реформаторов, которых республиканцы не могли
победить иначе, как выгнав их из парламента), в таком
случае их задерживали без суда и размещали по
отдаленным тюрьмам. Из Лондона целыми массами изгоняли
кавалеров, католиков, наемных офицеров - словом, всех
подозрительных; а если какой-нибудь писатель-роялист, вместо
того, чтоб затевать тайные заговоры, открыто, путем
печати, доносил публике о действительных или предполагаемых
беззакониях республиканских вождей, его хватали и
сажали в Тауэр, где он и умирал в ожидании суда.
55

ВВЕДЕНИЕ
Такое угнетение среди такого безначалия казалось тем
более ненавистным и невыносимым, что оно происходило
от людей, которые недавно так много требовали от короля
и так много обещали сами относительно свободы, от
людей, по большей части еще неизвестных дотоле, темных,
вышедших из сословий, в которых народ не привык
признавать и чтить верховной власти, не имевших на эту власть,
которою они пользовались так нагло, никакого права,
кроме личных достоинств - права спорного, пока оно еще не
стало выше всякого сравнения - и кроме материальной силы,
которою они располагали, права, оскорбляющего и
отталкивающего даже тех, кто ему покоряется, пока их
победитель еще не унизил их совершенно, не подавил еще в них
всякого чувства чести.
При всем упоении властью и опасностями, многие
между республиканскими вождями чувствовали это положение
и инстинктивно угадывали общественное о себе мнение.
При всем могуществе, они видели свое одиночество, а
порой встречали и презрение. Нет власти, которая бы
вознаграждала человека за одиночество или делала его
нечувствительным против презрения. Республиканцы пламенно
желали приобресть какие-нибудь другие права на
владычество, нежели междоусобная война и цареубийство, и каким-
нибудь великим национальным подвигом подняться в
уровень с своим счастием. Они затевали много реформ в
гражданских законах, в судопроизводстве, в системе податей и
налогов; но важнейшие из них, сами по себе весьма
сомнительного достоинства, были энергически отвергаемы
большинством значительных людей самой партии; и они не
подняли бы республики, а только погрузили бы ее еще глубже
в слоях сектантов и уравнителей. Очевидно, никакая мера
внутреннего управления не могла дать республиканским
вождям того, чего им недоставало. Их мысли обратились
за пределы государства. Чтоб поддержать достоинство и
интересы своего отечества в сношениях с иностранными
державами, им не надобно было прибегать к большим
усилиям или подвергаться какому-нибудь риску. Время рели-
56

ВВЕДЕНИЕ
гиозных войн приходило к концу, время войн за
политические идеи еще не пришло. Ни одно из великих европейских
правительств, при всем своем отвращении к новой
республике, не думало объявлять ей войну; напротив, все искали
ее дружбы, чтобы отнять ее у своих соперников или
воспользоваться ею против них. Простая нейтральность
обеспечивала Англии мир, совершенную независимость во
внутренних делах и большой вес в делах континента. Но вожди
республиканского парламента захотели большего. Перед ними
находились три могущественные государства: Франция,
Испания и Голландия. Оба первые, как государства
католические и монархические, были естественными
противниками новой республики, более или менее сдерживавшими
себя или маскировавшимися; последнее как протестантское
и республиканское тяготело к Англии всеми интересами
веры и свобод. В смелых и беспокойных умах
республиканцев быстро возникла и закипела мысль: почему бы Англии
и Голландии не соединиться в одну большую республику,
которая бы скоро сделала их общую политику и веру
господствующими в Европе; Тут было чем очароваться самым
набожным людям, было чем заняться самым
честолюбивым. Какую признательность почувствовал бы английский
народ к тем людами, которые доставили бы такое
приращение его величию, такое удовлетворение его совести и
гордости! При таком условии монархия была бы забыта,
республика стала бы на твердом основании и
республиканский парламент сделался бы сенатом государей.
Приступили к делу. Республиканские вожди
действовали со всем увлечением страсти: одни - посредством
косвенных вещий и повсеместной пропаганды своей мысли,
другие - посредством торжественных посольств и других
попыток заложить основание будущему соединению обеих
наций. Но мечты революций бывают еще несбыточнее во
внешних сношениях, чем во внутреннем управлении
государства. Английским республиканцам угодно было не
обдумать, что при таком слиянии Голландская республика
была бы поглощена республикой Англии и что она очень
57

ВВЕДЕНИЕ
могла не согласиться на это. Она не приняла даже и намека
на что-нибудь подобное. Голландские республиканцы,
испытанные целым веком трудных успехов, были так горды,
что не хотели жертвовать своим отечеством, и так
благоразумны, что не желали связывать свои судьбы с этой
утопической мечтой новорожденной и шаткой республики.
Кроме того, партия роялистов английских пользовалась в
Голландии расположением не только Оранского дома, но и
большей части народа, которого здравый смысл и чувство
справедливости возмущались убиением Карла I и
безумными грезами сектаторов. Праведная гордость Голландии в
одну минуту рассеяла химеру, порожденную честолюбивою
гордостью английского парламента. Но подобные попытки
не делаются и не разрушаются безнаказанно, От этой
попытки остались глубокое недоверие и ревнивое чувство между
двумя народами, которые уже и без того были
естественными соперниками; оскорбленные самолюбия и горячая злоба
между их вождями. Из этих источников скоро вытекла
война; таким образом великие дипломатические
соображения протестантского и республиканского парламента Англии
кончились разрывом и жестокой борьбой с единственным
республиканским и протестантским государством соседнего
ей континента.
Итак, все идеи и надежды английских республиканцев
внутри и вне государства получали чрез них самих, или
чрез независящие от них события, грустные,
блистательные опровержения. Они обещали свободу, а на деле были
тираны; они обещали единение и торжество
протестантизма в Европе, а вместо того несли в нее войну.
Напрасно это правительство продолжало держаться,
одерживало победы, давило врагов: несмотря на вое это,
оно было непрочно. Среди успехов и всеобщей покорности
республика с своими вождями становилась все ненавистнее
и падала со дня на день.
Один человек предчувствовал этот результат и
располагал воспользоваться им: это был Кромвель, главный виновник
казни Карла I и учреждения республики. Лишь только ко-
58

ВВЕДЕНИЕ
роль умер и республика была объявлена, с Кромвелем
совершилось дивное, но естественное превращение. До тех
пор, как сектант и честолюбец, он всего себя посвящал
борьбе с врагами своей веры и препятствиями к своему
возвышению; но когда эти враги были уничтожены, ему
представилось другое дело: революция была кончена -
надобно было учредить новое правление. Провидение,
которое редко дает одному и тому же человеку две разные
силы, отметило Кромвеля для той и для другой роли.
Революционер исчез - готовился диктатор.
В то время, когда эта настоятельная потребность нового
положения поражала его великий и здравый ум, Кромвель
провидел, что правление, которое до сих пор пытались
учредить, не будет иметь успеха: не было ни учреждений, ни
людей. В учреждениях - отсутствие всякого единства,
всякой стойкости, всякой будущности; междоусобная война и
вечное колебание в недрах власти. В людях - взгляды узкие
или фантастические, страсти мелкие или слепые,
нескончаемая революционная борьба между народом и властью.
Республиканский парламент со своими вождями, занявший
место государя, скоро был изменен Кромвелем и осужден
его здравым смыслом. Из него не могло выйти правления
твердого и правильного.
С тех пор его стала занимать одна мысль: не связывать
себя ни с политикой, ни с судьбою этих учреждений и этих
людей, держаться в стороне от их ошибок и поражений,
служить парламенту и в то же время отделяться от него.
Мало того, отделяться: надобно было вырасти, пока
другие дряхлели. Кромвель предвидел падение парламента
и его предводителей; решившись не падать вместе с ними,
он захотел возвыситься помимо их.
Великие люди дела никогда на строят себе плана во всех
подробностях; их гений - в их инстинкте и честолюбии.
Каждый день, в каждом новом обстоятельстве видят они
факты, как эти факты суть на самом деле; они провидят
путь, указываемый им этими фактами, и случайности,
представляемые этим путем; они вступают на него, с энергией
59

ВВЕДЕНИЕ
идут по нему так далеко, как только позволяет
открывающееся перед ними пространство, руководясь всегда одним и
тем же светом. Кромвель шел к диктатуре, не зная вполне,
до чего он дойдет и чего это будет стоить; но все-таки шел.
Это положение, какого он искал - совершенно
отдельное от господствующей власти - сам парламент предложил
ему. Пребывание Кромвеля в Лондоне было неудобно и
беспокойно для вождей: они попросили его принять
начальство над армией, которая должна была идти усмирять
Ирландию, повсюду восставшую за Карла Стюарта или,
вернее, против парламента. Кромвель заставил себя
просить. Надобно было предоставить ему многое: во-первых,
для его друзей, за которых он горячо ходатайствовали
потом для него самого: он хотел больших и верных средств
успеха, хорошо снабженных войск, блестящих почестей и
неоспариваемой власти. Ему все дали, потому что
торопились от него отделаться. Отъезд его был торжественный и
пышный. Много произнесено было проповедей,
предвещавших ему успех и моливших о том Бога. Сам Кромвель
говорил и молился публично, отыскивая и находя в Библии
одобряющие намеки на войну, которую он шел вести. Он
выехал из Лондона, окруженный многочисленной свитой,
составленной из офицеров, блестящим образом
вооруженных. В Бристоле, где он останавливался пред тем, как
садиться на корабль, сбежался народ из окрестных
селений, чтоб поглядеть на него; он не пренебрег ничем, чтоб,
удаляясь от глаз, возбудить ожидания и занять умы - и все
это удалось ему как нельзя лучше.
Покоряя Ирландию, он хотел выиграть Англию. В
Ирландии имел он дело с племенем и религией
враждебными, составлявшими предмет презрения и омерзения для
английского народа. Он повел против них войну
беспощадную - резал, грабил, гнал ирландцев, не задумываясь ни
пред жестокостью в лагере, ни пред ложью в парламенте,
прикрыл все необходимостью и готов был сам в нее верить,
чтоб скорее достигнуть успеха.
Скоро слава его побед и имени стала беспокоить парла-
60

ВВЕДЕНИЕ
мент. Везде только и говорили, что о Кромвеле; толпа
восхищалась им; люди, более себе на уме, старались
разгадать его образ действий и его будущность. В ту минуту,
когда он отправился к ирландской армии, в Шотландии
разнесся слух, что он хочет вести ее не в Дублин, а в
Эдинбург, и все народонаселение встревожилось этим.
Другие говорили, что по возвращении из Ирландии он думает
оставить Англию и отправиться во Францию; не знали
только, в каком качестве и с какой целью. Схвачены были
памфлеты, под заглавием: "Характер короля Кромвеля".
Дело доходило до той точки, когда самые ничтожные
обстоятельства, самые малейшие поступки человека,
делающегося великим, возбуждают страстное любопытство в
народе и живейшие опасения в соперниках. Вожди
парламента думали, нельзя ли воспользоваться зимними квартирами,
которые Кромвель занял в Дублине, чтобы отозвать его в
Лондон. Кромвель не повиновался, даже не отвечал; он
быстро выступил в поле, стал продолжать в Ирландии
свою разрушительную работу и согласился, наконец,
возвратиться в Англию только тогда, когда новые и более
важные опасности республики открыли ему самому новую
перспективу независимости и величия.
Шотландия призвала опять Карла Стюарта.
Республике и монархии предстояло встретиться лицом к лицу.
Республике нужен был против короля боец испытанный.
Парламент хотел было выслать двух: Ферфакса и Кромвеля.
Ферфакс отказался. Парламент назначил Кромвеля одного,
к крайнему прискорбию своему вынужденный дать ему
случай завоевать еще королевство для спасения республики.
В Шотландии Кромвель вел войну и действовал совсем
не так, как в Ирландии. Сколько он был неумолим,
жесток, бесчеловечен с ирландскими католиками, столько же
он оказался кроток, терпелив, ласков с шотландскими
протестантами. Тут, вокруг партии роялистов и в самых рядах
этой партии, были сильные диссиденты, именно:
пресвитериане, более религиозные, нежели политические фанатики,
служившие королю с бесконечными подозрениями и огра-
61

ВВЕДЕНИЕ
ничениями, и сектанты, столько же горячие и так же
демократически настроенные, как и сектанты английские,
полные сочувствия к Кромвелю и его солдатам и более
расположенные помогать им, нежели сражаться с ними.
Кромвель берег для себя это расположение и пользовался им; он
искал сражения с армией короля, но оказывал величайшее
внимание народу, трактовал отдельно с теми
предводителями, в которых замечал нерешительность или некоторое
расположение к себе, входил в переписку, в совещания, в
религиозные прения с шотландскими богословами и умел
нравиться и оставлять, по крайней мере, высокое и приятное о
себе мнение, если ему и не удавалось иногда убедить или
увлечь. Так шел он вперед по Шотландии, каждый день
делая новые завоевания в умах и посредством оружия,
отвлекая от короля области, города, вождей. Карл
чувствовал себя сжатым, обойденным со всех сторон, чуть не
пойманным. С увлечением молодости решился он на поступок
отважный, отчаянный: он быстро двинулся, со всем своим
войском к Англии, оставив Шотландию Кромвелю и
решившись попытать королевского счастья в самом сердце
республики.
Не прошло месяца с тех пор, как Карл с шотландской
армией ступил на английскую почву, Кромвель их настиг,
победил и рассеял при Уорстере, где Карл провозгласил
было себя королем. Карл скитался из убежища в убежище,
переодеваясь в разные костюмы и отыскивая судно,
которое бы вывезло его из Англии, а между тем Кромвель
вступал с триумфом в столицу Англии, окруженный
членами парламента, государственным советом, муниципальным
советом Сити и несметною толпою народа, называвшею его
своим избавителем.
Радость, которая следует за сильным страхом, на
минуту покрывает всякую зависть и вражду. Парламент осыпал
Кромвеля знаками благоволения: его наградили богатыми
поместьями; гэмптон-кортский дворец назначен был ему в
жилище; самые недоверчивые люди расточали пред ним
знаки признательности и почтения. Восторг республикан-
62

ВВЕДЕНИЕ
ского народа был искреннее и ценнее. Разрушив старые
идолы, революции торопятся воздвигать новые и гордятся
ими. Видеть себя освященными в славных изображениях
составляет их надежду и гордость: им кажется, что они
этим вознаграждают общество, у которого они их отняли.
Отсюда тот инстинкт, который, наперекор
демократическим убеждениям, влечет народные партии к этим
торжественным манифестациям, к этой безмерной лести, к этому
идолослужению языка, которым они рады упоять великих
людей, возвышающихся на сделанных ими развалинах.
Сектанты и философы, граждане и солдаты, парламент и
народ - все, волей или неволей, стремились возвеличить
Кромвеля, как бы затем, чтоб возвеличиться вместе с ним; и
республиканцы лондонского Сити, вышедшие к нему на
встречу, чтоб приветствовать его, когда он вступал снова в
стены их города, восхищались, говоря ему: "Ты призван
обременить королей цепями и положить на их вельмож
оковы". Слепцы, не подозревавшие, что эти оковы скоро
лягут на их собственные руки!
Кромвель принимал эти почести и это величие с
рассчитанным смирением, не лишенным, впрочем, некоторой
искренности. "Одному Богу, - говорил он беспрестанно, -
принадлежит слава; я - только его слабое и недостойное
орудие". Он знал, как этот язык был приятен его стране,
его партии; он доводил его до преувеличения и не уставал
повторять подобные слова, чтоб понравиться людям, в
которых возвышал тем доверие к себе и преданность. Но в то
же время это было выражением и его собственной,
задушевной мысли. Бог, его могущество, его промысел, его
непрерывающееся действие на дела мира и на души людей -
все это было для Кромвеля не холодною отвлеченностью,
не устаревшим преданием: это было его действительным
убеждением; это была вера, не последовательная и не
взыскательная, вовсе не управлявшая его действиями и не
сдерживавшая их, когда дело шло о житейских искушениях и
необходимых условиях успеха; но она жила в глубине его
души и вдохновляла речь его, когда он сильно увлекался
63

ВВЕДЕНИЕ
великостью обстоятельств или собственного положения.
Впрочем, легко говорить смиренно и называть себя
орудием Божиим, когда Бог делает из своего орудия повелителя
народов. От уничижения Кромвеля не могли пострадать ни
его могущество, ни гордость.
Таким образом, чем выше становилось его положение,
тем больше росло его честолюбие и влекло его еще выше.
Он говорил чрезвычайно смиренно, но из-под этого
смирения проглядывали порой на деле такие выходки, которые
напоминали властелина. В сражении при Уорстере ему
пришло желание собственноручно посвятить в рыцари двух из
храбрейших своих генералов, Ламберта и Флитвуда, и он
не без досады отказался от этого, когда ему заметили, что
это - королевское право. В день торжественного своего
возвращения в Лондон, во всю дорогу, среди кликов
народных, он держал себя так, что один из людей, хорошо
его знавший, Гуг Петере, сектантский проповедник,
сказал, когда тот проходил мимо него: "Кромвель сделается
нашим королем". После того как он спас республику и
покорил ей два королевства, ему уже нечего было делать
вдали посредством оружия. Он оставался в Лондоне,
могущественный и праздный, беспрестанно посещаемый своими
офицерами и солдатами, став центром всех недовольных и
всех надеявшихся. И все это делалось на глазах у
республиканского парламента - этого убогого собрания, в котором
заседало каждый день едва шестьдесят или восемьдесят
членов, да и из них только немногие серьезно и честно
занимались государственными делами, флотом, войной с
Голландией, предположенными преобразованиями в законах, а
остальные оказывались малыми в своем величии,
предавались мелким страстям, набирали должностей для себя или
для своих родственников, употребляли власть свою на
служение своему богатству, своим распрям и маловажным
ссорам; этого кружка, который с каждым днем все более и
более становился эгоистическим, изолированным,
ненавистным, не дававшим стране ни покоя, ни свободы, ни
будущности, и который, однако ж, показывал решимость удер-
64

ВВЕДЕНИЕ
жать в своих руках верховную власть, как будто бы благо
Англии могло требовать вековечности такого жалкого
правления.
Кромвель медлил и ждал долго. Он начал борьбу в
минуту своего торжества, когда занял снова свое место в
парламенте. Оружием его были два великие народные
вопроса: всеобщая амнистия, которая бы возвестила конец
междоусобной войне, и избирательный закон, который бы
определил форму и время созыва нового парламента. Обе
эти меры были давно предложены, но они оставались
зарытыми в комитетах, появляясь на свет только по
временам, в критические дни, в виде приманки. По влиянию
Кромвеля, за них принялись снова и стали обсуждать их
серьезно. Амнистия была допущена с большими
затруднениями, по истечении пяти месяцев, после многочисленных
попыток ограничений, особенно денежных, всегда с
успехом отвергавшихся самим Кромвелем, который был столь
умен, что не мог предаться какой-нибудь бесполезной
неприязни и старался во всех партиях снискать себе клиентов
и личных друзей, Но решительная мера - избирательный
закон - все еще оставалась нетронутою. Кромвель
настаивал на ней, однако ж, без особенного жара, больше для
того, чтоб выставить упрямый эгоизм вождей парламента,
нежели для того, чтоб достигнуть немедленного исхода. Он
сам находился в большом затруднении. Какими
благовидными средствами заставить парламент разойтись? Каков
будет результат новых выборов? И даже эти новые
выборы будут ли достаточны, чтоб возвысить правление и
установить его на твердых основаниях? Разве опыт
республиканского правления был счастлив? Разве монархия не была
все более сообразна с законами, привычками, чувствами,
всегдашними интересами народа? Если народ хочет иметь
монархию, если она ему нужна, то как ее возвратить ему и
в какой мере, и какую монархию? Кромвель поднимал эти
вопросы не только в откровенных разговорах с некоторыми
важными людьми, но и на совещаниях, на которые собирал
офицеров армии и членов парламента. Он выходил из этих
3. История английской революции, I том
65

ВВЕДЕНИЕ
совещаний недовольный: офицеры упорствовали остаться
республиканцами; политики, склонные к монархии, не
допускали никакой другой монархии, кроме прежней, и
советовали Кромвелю вступить с ней в сношения, чтоб
восстановить ее. Тогда он прерывал разговор, чтоб воротиться к
этому делу после. С виду он казался гибким, но в
сущности был неукротим в своем честолюбии; иногда откровенен
до дерзости, когда старался увлечь людей в свои замыслы;
иногда до бесстыдства лжив, когда хотел скрыть эти
замыслы. Он всегда выносил ту выгоду из этих проделок,
что более и более запутывал армию в свою борьбу с
парламентом. В армии все еще был могуч дух секты, и сильно
развился дух военный; в ней сочетались страсти фанатика и
интересы солдата, и поддерживали взаимно друг друга.
Кромвель пользовался ими и неутомимо возбуждал их
против парламента. Какое беззаконие! Победителям плохо
выплачивается жалованье, а люди, которые не сражались и не
страдали, одни пожинают плоды победы! Какое
оскорбление Богу, что советы его святых до такой степени
презрены! Петиции, представленные генеральным советом
офицеров, от имени всей армии, надменно требовали уплаты
недоимок, реформы злоупотреблений правления,
исполнения надежд народа Божия. Против угроз парламент
защищался, сердился, нападал в свою очередь. Он требовал
скорейшего роспуска значительной части армии и объявил
о продаже того самого гэмптон-кортского дворца, который
дан им Кромвелю для жительства. Такое натянутое
положение длилось уже восемнадцать месяцев. С той и
другой стороны чувствовали приближение кризиса. Кто
выйдет из него победителем? Парламент неожиданно
решился сам ускорить свой роспуск, которого от него
требовали. Он живо начал прения и отбиранье голосов об
избирательном законе. Но его закон был таков; что оставлял
власть именно в тех руках, из которых должен был взять
ее. Настоящие члены парламента, без вторичного
избрания, по праву, оставались членами и нового парламента.
Выборы должны были только пополнить пробелы, оста-
66

ВВЕДЕНИЕ
вавшиеся в собрании, против комплекта, определенного
законом. А чтоб совершенно обезопасить эти соображения,
прежние члены должны были составить из одних себя
комитет, которому поручалось подвергать рассмотрению
новые выборы и принимать или отвергать избираемых.
Это был не роспуск парламента, а только новая для него
отсрочка. Кромвель перестал медлить; прервав одно
совещание с офицерами, собравшимися у него в Уайт-Галле, он
пошел в палату депутатов, молча занял свое место среди
прений, и в ту самукэ минуту, когда избирательный закон
должен был пойти на голоса, вдруг встал. Пользуясь
упадком вождей парламента в общем мнении, чтоб осыпать их
грубыми оскорблениями, и грубо оскорбляя их, чтоб
сделать их еще более презренными, он с -величайшей
наглостью объявил им, что они уже ничего не значат, выгнал их
из залы посредством роты солдат, как дерзких
пришельцев, которые уж слишком долго были терпимы, и разом
положил конец Долгому парламенту.
Никто не противился, никто не поднял голоса, не
потому, чтоб у разогнанного парламента не было друзей,
горячих и верных, хотя и немногочисленных; но против них
были сила и мнение. Все прочие партии - одобряли ли они
поступок Кромвеля, или нет - радовались ему, видя в нем
дело справедливости и избавление от зла. Испуганные или
бессильные, побежденные покорились без шума своей судьбе;
и эти вожди революции, девять лет поддерживавшие
междоусобную войну, прогнавшие из парламента три четверти
своих товарищей, осудившие своего короля на смерть,
деспотически изменившие конституцию своего отечества,
должны были сознать, что управление народами - дело вовсе не
такое легкое, как они полагали, пока им не пришлось самим
пасть под этим бременем.
Республика была учреждена во имя свободы, и свобода
под владычеством республиканского парламента была не
более как пустым звуком, прикрывавшим деспотизм
небольшого кружка людей. Когда парламент был разогнан,
республика, в свою очередь, стала пустым звуком, сохра-
67

ВВЕДЕНИЕ
няемым как один из тех обманов, которые еще служат к
чему-нибудь, хотя уже и не могут никого морочить, и в
течение пяти лет правлением Англии был деспотизм одного.
У народа сильного, прибегающего к деспотизму
вследствие безвыходности положения или в припадке усталости,
деспотизм может существовать только под двумя
условиями; эти условия: порядок и величие. Сделавшись
повелителем, Кромвель развернул все средства своего гения, чтоб
запечатлеть свое правление этими качествами. Чуждый
ненавистничества и тех узких и несговорчивых
предубеждений, какие вносят обыкновенно партии в свое владычество,
он хотел, чтоб всякий, без различия происхождения и
партии, кавалер, пресвитер, республиканец, находил
покровительство и безопасность для своих гражданских интересов,
лишь бы не вмешивался в политические интриги. Акт,
налагавший на всякого англичанина присягу в верности, под
страхом юридической неспособности, был отменен.
Отправление правосудия сделалось правильным и большею частью
беспристрастным. Генерал революции - Кромвель всегда
старался иметь связи и креатур во всех партиях. Протектор
республики - Кромвель, старался привязать к своему
правлению все высшие силы общества. Он был столь умен, что
не оторвался от своих корней и не предался врагам своим:
но в то же время высший инстинкт предупреждал его, что
ничего нельзя считать вполне установленным и прочно
утвержденным, пока власть не будет признаваться и
поддерживаться людьми, которых самое положение их, интересы
и привычки делают естественными союзниками власти. Этот
бурный вождь народных новаторов стал показывать
величайшее уважение к институтам, освященным временем. Под
влиянием своего отвращения к человеческой науке и ко
всяким аристократическим или королевским учреждениям,
сектаторы хотели уничтожить Кембриджски^ и
Оксфордский университеты, Кромвель спас их. Великий по природе
и высокопоставленный теперь, он питал расположение ко
всему, что было велико и возвышенно по воспоминаниям,
по уму, знаниям, славе. Он понимал, как для него выгодно
68

ВВЕДЕНИЕ
привлечь все это к себе, и охотно оказывал
покровительство против грубой и мелочной неприязни. Для поддержания
этой политики, для охранения порядка и законов на общую
пользу, для восстановления повсюду власти и уважения к
ней, он употреблял ту же самую армию, с которой низложил
столько старинных величий, и которой страсти, еще не
совсем погасшие, с величайшим трудом, и то не вполне,
могла сдерживать строгая дисциплина и преданность к нему
этой армии.
Во внешние сношения Англии Кромвель, свободный от
ига партий, внес еще более правильное понимание
интересов своей страны и своего собственного положения, и
достиг еще большего успеха.
Основанием его политики был мир. С первой минуты
своего правления он принялся повсюду восстанавливать или
утверждать мир - с Голландией, с Португалией, с Данией.
Отложив в сторону мечты о республиканском и
протестантском слиянии, которые сам еще недавно питал или
поддерживал, он отложил также и всякую вражду религий,
или политических партий и спешил устранить несогласия,
закончить спорные вопросы. Он бывал иногда щекотлив и
горд, чтоб поддержать достоинство нового правительства,
но делал это всегда с умом, не предаваясь неумеренной
требовательности или безумному честолюбию, не добиваясь извне
ничего, кроме того, что было существенно важно для его
интереса, внутри ничего, кроме безопасности и силы своей
власти.
Таким образом, когда мир был обеспечен, вторым
основанием его политики стала нейтральность. В Европе
совершался тогда перелом борьбы между австрийским домом и
домом Бурбонов, между Испанией, которая падала, и
Францией, которая быстро возвышалась. Каждая из этих
держав обнаруживала ревностные и не всегда честные усилия,
чтоб вовлечь Англию в свой союз. Кромвель выслушивал и
ту, и другую, подавал той и другой надежды, чтоб
получать от них, что было нужно для его правления, но не
связывал своей судьбы ни с той, ни с другой. Хорошо
69

ВВЕДЕНИЕ
взвесив все обстоятельства, он пришел к заключению, что
со стороны Испании мог меньше надеяться и меньше
опасаться, а взять гораздо больше. Он задумал положить
широкие основания могуществу и торговле Англии в Новом
Свете. Он вышел из своей нейтральности, но с таким
тактом и мерой, что войной против Испании приобрел по ту
сторону океана Ямайку, а союзом с Францией выиграл, у
ворот европейского континента, Дюнкирхен, и между тем
не запутал себя в международную борьбу этих двух держав
в такой степени, чтоб повредить независимости внешней
политики своего государства.
Постоянным характером этой политики в его правление
было: ничего не делать по системе или по увлечению и
вмешиваться в чужие дела только в той мере, в какой этого
действительно требовали собственные дела. Стюарты
нашли прибежище во Франции. Двор обращался с ними
благосклонно, хотя и робко. Королевство тревожили
междоусобные попытки фронды. Протестанты были в нем если
не преследуемы, то, по крайней мере беспокойны и
недовольны. Казалось, представлялся прекрасный случай и
сильное искушение для Кромвеля вступиться там против своих
врагов за религиозное и политическое дело, которое
доставило ему величие. Его усердно умоляли принц Конде,
предводитель инсургентов, и город Бордо, их оплот: они
держали при нем посланников, неоднократно повторяли свои
просьбы, делали ему разные предложения, чтоб получить его
поддержку. Кромвель принимал их, подавал им надежды, и
в то же время сам посылал во Францию агентов, поручая
им разведывать настроение и измерять силы протестантов
и фрондеров, и доставляя этим сильное беспокойство Ма-
зарини; а потом, когда оказалось, что на стороне
недовольных французов не было ни настоящей силы, ни уменья
вести дело; ни вероятности успеха, он устранил всякие
внушения честолюбия и страсти, отверг предложения, которые
были ему сделаны, уничтожил поданные им надежды и
вошел в переговоры с Мазарини, употребив в свою пользу
то беспокойство, которое он произвел в нем.
70

ВВЕДЕНИЕ
Впрочем, когда представлялся случай, хотя менее ис-
кусительный, но зато и менее опасный, поддержать
угнетаемый протестантизм, Кромвель хватался за него горячо.
Чтоб защитить против герцога савойского бедных поселян,
выгнанных из своих долин, он отправлял декларацию за
декларацией, посольство за посольством, не скупился ни на
денежные вспоможения, ни на угрозы, требовал
вмешательства со стороны Франции, если она не хочет, чтоб он
сам вмешался в это дело, увлек в свои интриги
соединенные провинции и швейцарские кантоны, достиг своей цели
одним движением, которому дал ход, и таким образом
доставил блистательное удовлетворение религиозному
чувству англичан, не впутав себя ни в какую важную и неверную
борьбу.
Когда какой-нибудь из второстепенных, но важных
английских интересов находился в опасности, требовал
покровительства или удовлетворения, Кромвель поддерживал его
энергически, тщательно отделяя его от вопросов общих и
возбуждаемых страстями. Он послал в Средиземное море
адмирала Блека с поручением показываться везде, где
Англия могла требовать удовлетворения - и Блек показывался
поочередно перед Ливорно, Алжиром, Тунисом, Триполи,
блистательно решая эти различные споры, хотя и не
преувеличивая их важности, и удаляясь только тогда, когда,
волей иди принуждением, добивался исполнения
требований своего отечества.
Все эти усилия и все эти успехи не оставались
бесплодными, но не достигали истинной и последней цели
победителя. С этим правлением, столь деятельным и осторожным,
столь искусно льстившим народным страстям, но не
делавшимся их рабом, правлением, которое возвеличивало
Англию за границей, не компрометируя ее, и поддерживало
внутри нее порядок посредством солдат революции,
Кромвель достигал повиновения, страха, удивления, но не
укоренялся. Англия покорялась его гению и силе, но не
принимала его владычества. Достигши совершенства в искусстве
привлекать к себе людей, он всякий день отнимал сколько-
71

ВВЕДЕНИЕ
нибудь из них у прежних партий, заставляя одних служить
ему деятельно, других переставать действовать против него;
более, нежели кто-либо из повелителей народов, он достиг
всего, что только могут дать могущество, здравый смысл,
усталость, личная выгода, слабость, подлость, низость,
измена. Но старые партии не переставали существовать:
кавалеры, пресвитериане, республиканцы, подавляемые, но
живучие, не отказывались ни от надежд, ни от
деятельности. В течение пятилетнего владычества Кромвеля, не
говоря о множестве темных попыток, его правление было
встревожено, или его жизнь была подвержена опасности
пятнадцатью заговорами и возмущениями роялистов, или
республиканцев, или тех и других вместе. Он подавлял их с
энергией, без жестокости и без жалости, строгий или
милостивый, смотря по надобности, употребляя в дело то законы,
то произвол, то суд присяжных, то исключительные суды,
неутомимую полицию и преданную армию, тайные аресты и
торжественные казни, изгнание, тюремное заключение,
продажу схваченных инсургентов, как невольников, в
колонии - все, что только можно придумать, чтоб поразить
врагов бессилием или страхом. Против него ничто не
удавалось: все заговоры открывались, все восстания с оружием
в руках были подавлены. Народ не присоединялся к ним и
хранил безмятежное спокойствие. Но он не верил ни в
право, ни в долговечность этой власти, каждый день
одерживавшей победы. Кромвель не царствовал в умах, как
государь, признанный окончательно. На самой вершине
своего величия он был в умах народа не более, как властелин,
неодолимый, но временный, без соперника, но и без
будущности.
Он сам чувствовал это лучше всякого другого. Таков
был характер его ума, что он видел все вещи, и даже
собственное свое положение так, как они были на самом
деле. Ни один великий человек не был более его пылок в
надеждах и более чужд самообольщения.
Ниспровергнув конституционную монархию, он понял,
что это было единственное правление, которое годилось
72

ВВЕДЕНИЕ
для Англии и могло быть в ней прочно. Когда он стал на
развалинах этого здания, им овладела мысль -
восстановить его и утвердиться в нем.
Постоянным его желанием и заботой сделалось иметь
парламент, с которым бы он мог жить и управлять. В
течение пяти лет он собирал четыре парламента, то набирая
сам, вместе со своими офицерами, собрание, которое он
лицемерно украшал этим именем, то заставляя набирать его
по новому способу, который хотел было принять
республиканский Долгий парламент, когда Кромвель разогнал его.
Он обходился с этими собраниями, особенно на первых
порах, всегда чрезвычайно торжественно и почтительно;
употреблял самые наглые хитрости, самые неслыханные
насилия, чтоб создавать в них для себя большинство, и
даже, в минуту разрыва с ними, старался не подать вида,
что отказывается от их содействия.
Это было с его стороны предприятие несбыточное.
Роялисты не вступали в его парламенты; пресвитериане
приходили в небольшом количестве. Разные кружки
республиканской партии, глубоко разделенные и разложенные друг
против друга, почти одни составляли заседания.
Приверженцы Кромвеля были неспособны одержать победу
посредством парламентской тактики и прений. Враги его,
гораздо более искушенные в борьбе этого рода,
развертывали все свои средства, чтоб вредить ему. Там он встречался
опять с теми людьми, которых низложил, явно
вооружавшимися против его тирании, упорными в своих
анархических идеях и привычках и столько же неспособными
подчиняться, сколько и управлять. Он сам на каждом шагу
доставлял им новые поводы к неудовольствию и новое
оружие против себя, ибо, сделавшись неограниченным
властелином, не научился уважать чужое право и терпеть
сопротивление и противоречие. Его инстинкт говорил ему, что в
своем деспотическом одиночестве он ничего не упрочит, ни
даже собственной своей власти - и он созывал парламенты,
чтобы с помощью их создать прочное правление; но когда
парламент являлся, лишенный естественных сил охрани-
73

ВВЕДЕНИЕ
тельной партии и обладаемыи людьми, которые умели только-
разрушать, Кромвель опять не мог вынести ни их свободы,
ни их безумного ослепления и разбивал это орудие,
которого чувствовал необходимость, но которое всегда, к
величайшей своей досаде, находил гибельным.
Один раз ему показалось, что он успел, наконец,
собрать парламент, который понимал и разделял его виды. Он
поспешил проявить эту мысль, которая не давала ему покоя -
мысль о совершенном восстановления английской
монархии, с королем и двумя палатами. Предложение было
сделано в парламенте, и в течение с лишком двух месяцев шли
об том публичные переговоры между парламентом и
протектором. При этих переговорах Кромвель раскрыл всю
эту странную амальгаму пылкости и осторожности,
глубокой хитрости и грубого притворства, которая была вместе
и искусством его, и природой. У него было почти столько
же благоразумия, сколько честолюбия. Он не хотел купить
королевского сана ценою раскола в своей партии, которая и
без того уже была таким узким и таким шатким
основанием его правлений. Он хотел сделаться королем так, чтобы
протектор не подвергся опасности. Для него мало было,
чтоб ему предложили корону: надобно было, чтоб ее
решились предложить ему все важные лица, окружавшие его,
все вожди партий религиозных и политических, все
военные и гражданские власти. Давно уже, еще до учреждения
протектората и до изгнания Долгого парламента, он уже
испытывал и подготовлял их к этому. Теперь, в минуту
решительной попытки, он пустил в ход все возможные
средства, прямые и косвенные, неутомимо трудясь, чтоб
подействовать на них: он обращался и к их интересу, и к дружбе,
и к рассудку; старался дать им понять, что и революция,
ими сделанная, и собственное их положение, так же как и
его положение, останутся слабы и непрочны до тех пор,
пока они не упрочат себя, вместе с ним, в таком
учреждении, на котором основывались все законы, к которому
привязаны были все привычки повиновения и уважения в
Англии. Он убедил или увлек, или купил в свою пользу
74

ВВЕДЕНИЕ
столько людей, даже между офицерами, долго
противившимися, что мог считать себя, и действительно считал,
обеспеченным в успехе. Предложение было принято
большинством голосов в парламенте. Ему была официально
предложена корона. Ответ он отложил на некоторое время: ему
хотелось уничтожить последние сопротивления; он
встретил их около себя, между генералами, теснее всех
связанными с его особой. Эти препятствия были неотделимы: в
них сказывался неподдельный энтузиазм республиканцев,
стыдливый страх стать в явное противоречие со всей своей
прежней жизнью, наконец, месть униженных соперников.
Впрочем, Кромвель льстил себя мыслью, что это не более
как личное нерасположение немногих. Он решился не
обращать на него внимания и возложить, наконец, на свою
голову эту корону, которая была уже отдана ему в руки; но
в эту самую минуту узнал, что парламенту торжественно
представлена петиция от имени армии, составленная одним
из его капелланов и подписанная множеством офицеров,
требовавшая верности доброму старому делу и отвергавшая
восстановление королевского сана. Кромвель тотчас же позвал
парламент в Уайт-Галл, и, изъявив свое удивление, что таким
образом как бы протестуют против его ответа прежде, нежели
он дан им, формально отказался от титула короля.
Напрасно, усматривая своим гениальным взором пороки
своего величия, старался Кромвель перенести его на
основания, освященные правом и временем. Богу не угодно было,
чтоб честь и плоды восстановления королевской власти и
парламента пожал тот же самый человек, который возвел
короля на эшафот и попрал права и вольность своего
отечества. Могучий против анархии Кромвель в борьбе с
трудностями своего положения беспрестанно впадал снова в
деспотизм. Он восстановил беспристрастие в гражданском
порядке, но, побуждаемый необходимостью покрывать
расходы по своему правлению, подверг всех роялистов самым
беззаконным истязаниям и всю страну подчинил
владычеству военной тирании как единственному средству
исполнять эти истязания. Он хвалился, что возвратил отправле-
75

ВВЕДЕНИЕ
нию правосудия правильность и гласность; а когда
знаменитые адвокаты защищали обвиненных против его
преследований, когда неподкупные судьи отказывались осуждать
их в противность законам, он оскорблял, отставлял, сажал
в тюрьму адвокатов и судей с наглостью, беспримерною в
самые худые времена. Слишком велико было притязание
восстановить легальную монархию, не отказываясь от
революционных насилий. Кромвель и так уже
наслаждался редким преимуществом: он перешел от революции к
диктатуре; ему не было дано превратить диктатуру в
правление права и свободы.
Но его благоразумие не пропало даром при этой
опасной попытке. Он остановился только в последнюю
минуту - однако ж остановился. Англия, видевшая его
отступление, республиканцы, принудившие его к тому, все еще
нуждались в нем и боялись его. Положение его осталось
невредимым, и протектор нисколько не перестал быть по-
прежнему силен оттого, что ему не удалось сделаться
королем. И он не оставил своего намерения; он принимал даже
меры к подготовлению нового парламента, без сомнения,
имея в виду усмирить армию парламентом, как некогда
усмирил парламент армией. Но уже тяготела над ним рука,
которая должна была усмирить его самого. Здоровье с
некоторого времени стало изменять ему; семейные горести,
потеря любимой дочери усилили его недуг, и он быстро
таял. Ему не хотелось умирать. Все эти испытания, сквозь
которые он прошел счастливо, все великие дела, которые
он совершил и еще мог совершить, необходимость его
присутствия, могущество его воли - все убеждало его, что он
еще не дошел до рубежа своей жизни. В кругу самых
близких людей он говорил: "Я уверен, что не умру сегодня; я
знаю, что Богу еще не угодно, чтоб я умер". Бог судил
Кромвелю быть блистательным примером того, что может
и чего не может великий человек. Его судьба свершилась.
Единственно гением своим сделался он властелином своего
отечества и революции, которую он же произвел в своем
отечестве, до последнего часа остался в полном обладании
76

ВВЕДЕНИЕ
своим величием, и умер, безуспешно растратив свою
гениальность и силу в попытках восстановить то, что разрушил:
парламент и короля.
В анархии, в которую повергла Англию смерть
Кромвеля, на долю этой страны выпал один из тех счастливых
жребиев, про которые трудно сказать, посылаются ли они
единственно от Бога, или и человеческая мудрость может
приписать себе в них некоторое участие. Эта анархия не
разрешилась какой-нибудь искусственной, неполной или
торопливой развязкой. Все честолюбия, все притязания, все
стихии хаоса и политической борьбы, которые сдерживал
Кромвель, появились вновь и шумно выступили на сцену,
которую недавно наполнял он один. Сын его, Ричард,
беспрепятственно был провозглашен протектором и немедленно
признан иностранными державами. Но едва только он
приступил к управлению, как вокруг его поднялось множество
советников, которые скоро стали его врагами и
соперниками: генеральный совет офицеров; новый, более популярный
совет армии; новый парламент, который поспешил созвать
Ричард; прежний Долгий парламент (или, скорее, хвост
Долгого парламента, как его называл народ),
утверждавший, что ему одному принадлежит законная власть, потому
что он получил от Карла I, короля, преданного им смерти,
право быть распущенным только по собственному его
желанию; наконец, тот же Долгий парламент,
сформировавшийся вновь из тех членов, которых он прежде смерти
короля прогнал из своей среды и которые теперь вступали
в него силой, точно так же, как были из него изгнаны. Все
эти призраки претендовали занять место властителя,
который до сих пор связывал их всех, и в течение с лишком
двадцати месяцев Англия видела, как они смутно
появлялись, исчезали, опять появлялись, взывали один к другому
или прогоняли друг друга, соединялись или боролись
между собою, и ни одному из них, ни на один день не
пришлось иметь состоятельность и силу правительства.
И в это двадцатимесячное междуцарствие, среди этого
смешного появления стольких странных претендентов, не
77

ВВЕДЕНИЕ
являлся только тот, кто, по мнению всей Англии, был
единственным серьезным претендентом, кто один возбуждал во
всех или страх, или надежды. В его пользу оказалось не
больше одного или двух незначительных движений,
которые ограничились тем, что требовали созвания свободного
парламента, движений, в которых не было произнесено даже
имени Карла Стюарта и которые тотчас же были без труда
подавлены.
Воспоминание о Кромвеле еще держало в страхе и
бездействии партию роялистов. Он столько раз разбивал их
надежды, так жестоко порывал их восстания или заговоры,
что они уже не осмеливались обещать себе успеха. Сверх
того, вместе с рядом поражений к ним пришло и
благоразумие. Они научились не принимать желаний за меру сил и
понимать, что если Карлу Стюарту суждено получить
корону, то ее может возвратить ему только всеобщий интерес
и движение всей Англии, а не какое-нибудь восстание
кавалеров.
Ричард Кромвель пришел к мысли и желанию
покончить с этой всеобщей и своей собственной агонией, вступив
с королем в переговоры. У него не было недостатка ни в
уме, ни в благонамеренности. В нем не было ни
честолюбия, ни величия. За судьбой своего отца он следил скорее
с чувством утомления, нежели доверия; он не верил в
возможность такого же успеха для себя лично и не чувствовал
себя способным нести такое бремя; но он также был
неспособен в подобных обстоятельствах решиться на что-нибудь
твердо. Он был нерешителен и слаб, отягощен долгами и
кидался во все стороны, чтоб как-нибудь устроить свою
будущность. Он всегда был игрушкой счастия, которого
чувствовал тщету, и орудием людей, которые были вовсе
не так умны, как он.
Надобно было как-нибудь развязать этот узел. Все
власти, все имена, делавшие революцию или сделанные
революцией, были перепробованы по несколько раз. Ни внешние
препятствия, ни народное противодействие не нарушали их
усилий овладеть правлением, и между тем ни одна из этих
78

ВВЕДЕНИЕ
властей не достигла успеха; все они разрушили себя взаимно.
В бесплодной борьбе растратили они весь кредит и силу,
какие у них оставались. Их ничтожность была ясна. Однако
Англия оставалась совершенно в их руках. Среди
продолжительного, печального чередования анархии и деспотизма
нация отвыкла управлять сама своими судьбами и утратила
нужную для этого смелость. Армия Кромвеля была все
еще налицо, неспособная создать правительства, но
низлагавшая всех, кто ей не нравился. Один человек из войска,
весьма высоко стоявший в уважении и доверии у солдат,
чужой политическим партиям, честно служивший
парламенту и Кромвелю, и даже Ричарду Кромвелю при его
вступлении в звание протектора, Монк, предчувствовал
неизбежный исход этой анархии и решился вести к нему без
борьбы и потрясений свое истомленное отечество. В Монке
не было ничего великого, кроме здравого смысла и
мужества, никакой потребности славы, никакого честолюбивого
стремления к власти, никаких принципов, никаких высших
планов, ни для себя, ни для государства: одно глубокое
отвращение к беспорядку и к этим необузданным
беззакониям, которые обыкновенно народные партии прикрывают
прекрасными обещаниями. Он без хвастовства, но
энергически и скромно был предан своим обязанностям, как
солдат и как англичанин. Не шарлатан, не фразер, он был
скромен до молчаливости и решительно равнодушен ко лжи;
он пользовался ею смело и с непоколебимым терпением,
чтоб произвести то, что ему казалось единственным,
существенным интересом Англии - мирное восстановление
единственного правления, какое могло быть прочно и
правильно. Все остальное было в его глазах не более, как
сомнительные вопросы и условные споры партий. Он успел в
своем намерении. Все отделы большой монархической
партии бросили, чтобы помогать ему, свои старые раздоры,
свое слепое озлобление, свои противоречащие притязания.
Реставрация совершилась, как дело естественное и
единственно возможное, не стоив ни одной капли крови ни
победителям, ни побежденным, и Карл II, вступив в Лондон
79

ВВЕДЕНИЕ
среди радостных кликов несметной толпы, мог по
справедливости сказать: "Я сам виноват, если не возвратился прежде,
я не видал сегодня ни одного человека, который бы не
уверял, что он всегда желал моего возвращения".
Еще никогда правительство, старое или новое, или
восстановленное после падения, не находилось в таких
прекрасных условиях правильной силы и прочности.
Карл II вступил на престол без помощи иностранных
держав, без борьбы внутренней, даже без усилий со
стороны его собственной партии - единственно по общему
желанию английского народа, освобождавшегося наконец от
угнетения и анархии, от революционной неурядицы, и
ожидавшего только от него законного порядка и будущности.
Монархия восстановилась после совершенного
истощения и окончательной гибели ее врагов и соперников.
Республика и протекторат перебрали уже все формы, все
сочетания, какие только были для них возможны. Все власти,
все имена, вышедшие из революции, износились, утратили
свою эффектность. Поле битвы было свободно. Исчезли
самые призраки революционных ратников и претендентов.
Королевская власть восстановлена была не одна: вместе
с королем, всходившим на престол, в правлении
государства заняли прежнее место большие собственники, сельское
дворянство, все значительные граждане, которые
поддерживали дело роялизма. Республика и Кромвель отстранили
их от общественных дел, не могущих выносить их
присутствия. Возвращаясь к делам, они пополняли важный
пробел в общественной организации. Таково общее
заблуждение революционеров: они думают, что могут заменить сами
все, что разрушают, и что их одних станет на все нужды
государства. Английские республиканцы могли уничтожить
палату лордов и прогнать партию роялистов с
политической сцены; но они не достигли того, чтобы могли занимать
сами ее место, как для поддержания власти против духа
анархии, так и для поддержания прав народа против
деспотизма. Восстановляя наследственную монархию,
реставрация возвратила прежнее значение и влияние поземельной
80

ВВЕДЕНИЕ
собственности провинциям, семейным преданиям,
старейшей и наиболее значительной части территориальной
аристократии. Таким образом власть в одно и то же время
нашла и принцип своего прочного существования, и своих
естественных союзников. Политическое общество, в
течение одиннадцати лет как бы висевшее на воздухе и
хромавшее, снова вступило во владение всеми своими силами и
стало опять на всех своих основаниях.
Вместе с королевскою властью восстановилось и
правление религиозного общества, епископальная церковь.
Конечно, происхождение англиканской церкви, возникшей по
призыву и возвысившейся под сенью светской власти,
составляло ее слабую сторону, сравнительно с чисто
духовным происхождением и сильною независимостью церкви
католической. Зато Англия имела от нее ту выгоду, что
прекратилась всякая борьба между правлением церкви и
правлением государства: тесно связанная с престолом и
получив от него свою первую силу, англиканская церковь
была постоянно предана ему верно и, несмотря на пороки
своего происхождения и слабые стороны своего поведения,
не имела недостатка ни в ревности к вере, вы в житейских
добродетелях, ни в мужестве и блеске при исполнении своего
назначения. У ней были свои герои и свои мученики,
неукротимые на эшафоте и на костре, хотя часто
снисходительные и слабые в отношении к королям. Перед тем, как она
была восстановлена вместе с Карлом II, в течение
пятнадцати лет она терпела от революции всевозможные
преследования - отнятие имуществ, угнетение богослужения,
поругание, плен, нищету. Все это вынесла она с достоинством
и постоянством; она восстала, окруженная пламенной
преданностью роялистов и всеобщим уважением народа; она
принесла на службу королям верность, уже испытанную, и
авторитет, возвеличенный несчастием.
Настроение английского народа соответствовало
настроению церкви. Нельзя сказать, чтоб секты, которые она
долго угнетала и которые в последнее время угнетали ее, в
свою очередь, перестали быть жаркими ее врагами; не везде
81

ВВЕДЕНИЕ
также выходки фанатизма и лицемерия, отвратительные или
смешные, уступили место благочестию разумному и
истинному - реакция нечестия, разврата, своеволия и цинизма не
замедлила явиться, но она не проникала далее высших,
верхних слоев общества; среди скандалов двора и классов,
зараженных его примером по своей близости к нему,
Англия была богата истинными и ревностными христианами.
Одни были привязаны или возвращены к англиканской
церкви памятью тех зол и отвращением к тем беспорядкам,
которые повлекло за собою ее падение; другие
принадлежали к сектам диссидентов, которых церковь опять начала
преследовать довольно жестоко, чтоб усилить их ревность,
но не довольно для того, чтобы убить их. Среди своей
борьбы и взаимной ненависти, церковь и секты оказывали
друг на друга благотворное влияние; они взаимно
поддерживали или напоминали друг другу уважение к Богу и его
законам, постоянное занятие вечными интересами человека,
ревностную и деятельную веру.
Таким образом, в массе народа восстановленная
монархия нашла нравственную поддержку, а вокруг престола, в
классах, близких к правительству по привычкам своей жизни,
нужные для нее политические опоры.
Только два врага могли обратить в ничто все эти
благоприятные обстоятельства и снова подвергнуть монархию
опасности. Эти страшные враги: дух революции и дух
реакции.
Дух революции надолго пережил свое поражение и даже
свое доказанное бессилие. Из двух революционных партий,
обладавших Англией - республиканской и кромвелевой -
последняя исчезла совершенно, так совершенно, что дети
протектора могли умереть в своем отечестве в мирном
забвении. Республиканская партия продолжала
существовать, ничего не предпринимая и почти ни на что не надеясь,
но горячо вмешиваясь во всякую вражду, во всякий
заговор против установленного правления, беспрестанно
отыскивая и находя новых инсургентов и мучеников, особенно в
Шотландии. Даже в партиях легальной оппозиции, чуж-
82

ВВЕДЕНИЕ
дых всяким республиканским сожалениям и желаниям, еще
сильны были революционные идеи и привычки: самые
просвещенные люди были пропитаны теориями и готовы
увлекаться страстями, решительно несовместными с
терпеливыми битвами и обязательными сделками конституционной
монархии; самые умеренные смотрели на возможность
новых революций и клонились к ним с легкостью, противною
всякому прочному законному порядку. В жилах большей
части английского народа еще тек революционный яд,
ослабевший, но не совершенно выгнанный, и поддерживал ее
в состоянии политического опьянения, исполненном
затруднений и опасностей для власти.
Дух революции был постоянно питаем духом реакции,
этим недугом побеждающих партий. Конечно, нельзя
принимать на слово все те упреки, которыми история
преследует, на этом основании, кавалеров и церковь
англиканскую: у революций, долго бывших в силе и, наконец,
остановленных в своем течении, есть это надменное
притязание, чтоб беззакония, ими совершенные, оставались
неприкосновенными. Им кажется, что надобно
довольствоваться прекращением их вредной власти; всякое
исправление наделанного ими зла они называют реакцией. Между
мерами, принятыми в царствование Карла II для
вознаграждения несправедливостей, претерпеваемых роялистами,
принадлежавшими к мирянам или к духовенству, большая
часть была не больше, как естественным и необходимым
возвращением к нарушенному праву. Но этому
возвращению есть пределы, которые здравый смысл указывает
политике правительства и интересу самих партий.
Несправедливостей не поправляют несправедливостями; революциям
не полагают конца оскорблениями и местью. Всякое
удовлетворение, принимающее такой характер, перестает быть
правым и, вместо того, чтоб помогать делу, подвергает его
опасности. Особенно религиозная реакция отличалась при
Карле II плачевной жестокостью: это было уже не простое
удовлетворение жалоб или исцеление бедствий английской
церкви - это было мстительное преследование всяких дис-
83

ВВЕДЕНИЕ
сидентских сект; это было преступление клятвы, данной
более умеренным из них, которым Карл II, при самом
возвращении своем, обещал свободу. Карл пытался несколько
раз сдерживать свое слово и обеспечить диссидентам
некоторую терпимость; преследование было несовместно ни с
его здравым рассудком, ни с его кротким нравом, ни с его
религиозным индифферентизмом, ни с его тайною
наклонностью к католикам. Но эти припадки справедливости
скоро уступали упорной ненависти духовенства и бурным
страстям народа. К реакции пристала почти вся партия
роялистов в парламенте и вне его, по слепоте своей или по
увлечению. После 1660 года светская реакция была
ограниченна и коротка; религиозная же реакция, сдержанная на
время, скоро разразилась с новой силой, становясь, чем далее,
тем хуже, и произвела большую часть опасностей и
ошибок, или, лучше сказать, преступлений, в которые впали
Карл II и его правление.
Но эти ошибки и опасности, хотя важные и печальные,
не представляли, однако ж, в сущности, ничего гибельного
для английской монархии и общества, ничего такого, что
бы нарушало их жизненные условия. Если рассматривать
вещи в целом, то дух революции уже перестал обладать
Англией, а дух реакции не был в ней господствующим.
Начиная с великого революционного кризиса 1640-1660
годов, английский народ имел счастье и заслугу понимать
опыт и никогда не предаваться крайностям. В самом жару
политической борьбы и даже среди насилий, к которым он
иногда был увлекаем своими вождями, а иногда сам
увлекал их, его никогда не покидал в решительные минуты
здравый смысл, состоящий в том, чтоб понимать
существенные блага, которые мы хотим сохранить и стоять за них
неизменно, мирясь с неудобствами, их сопровождающими,
и не позволяя себе желаний, которые могли бы вредить им.
Начиная с царствования Карла И, этот здравый смысл,
этот политический разум свободных народов руководил
судьбами Англии. Революцию, выдержанную английским
народом, пережили три великие результата, еще смутные и
84

ВВЕДЕНИЕ
неполные, но постановленные безвозвратно и заключавшие
в себе все существенное для желаний и общих интересов
этого народа.
Королевская власть не могла более существовать
отдельно от парламента. Дело монархизма было выиграно;
дело абсолютной монархии проиграно. Богословы и
философы, Фильмер и Гоббс, могли возводить абсолютизм в
догму или поддерживать его в теории; их идеи могли в
литературе или общественных разговорах вызывать
сочувствие или гнев людей науки или партии; на практике, этот
вопрос был порешен для нации. Роялисты и
революционеры - все одинаково смотрели на тесное соединение и
взаимный контроль короны и парламента как на неотъемлемое
право и решительную потребность нации.
De facto, в парламенте имела перевес палата депутатов.
Конечно, не могло быть речи о ее прямой верховности:
этот революционный принцип был предан анафеме и
ненависти. Король и палата лордов снова получили свои права
и значение; но после того жестокого поражения, какое им
было нанесено, они уже не могли подняться на прежнюю
высоту, даже несмотря на падение врагов своих; ни
промахи, ни неудачи нижней палаты не могли вполне уничтожить
ее страшных побед. Достигши господства, партия
роялистов в своих отношениях с короной и государственным
правлением наследовала существенные завоевания Долгого
парламента. Долго надобно было длиться смутам, и часто очень
сильным, пока разные партии, тори и виги, правители и
оппозиция не научились пользоваться, как следует, этими
завоеваниями, надлежащим образом понимать их смысл и
меру и поддерживать между великими общественными
силами ту м но го деятельную гармонию, которая составляет
заслугу и трудность конституционного правления. Но как
ни шатки были первые шаги нации, учившейся управлять,
как ни противоречивы были иногда явления или формы -
преобладающее влияние палаты депутатов делалось со
времени Карла II фактом более и более очевидным и
достоверным.
85

ВВЕДЕНИЕ
Рядом с этими двумя политическими фактами, или,
скорее, выше их, стоял факт религиозный, точно так же
созданный революцией: это было полное, окончательное
господство протестантизма в Англии. Конечно, английские
протестанты никогда еще не были так сильно разъединены
между собою, и Боссюэт имел полное право с гордым
удовольствием рассматривать и изображать их расколы и
распри; но в этих сектах, расходившихся между собою во все
стороны, не умирало единство общей веры и страсти; среди
собственных битв все они исповедовали евангелие,
сражались против католицизма с равным рвением, и свобода
совести, беспрестанно непризнаваемая и притесняемая ими
между собою, в то же время была для всех них, против
римской церкви, равно дорогим и неотъемлемым
приобретением.
Вот все, чего тайно или гласно хотел английский народ
от этой старой королевской власти, которой возвращение
он встретил с восторгом, решившись долго переносить
ошибки правительства, лишь бы оно избавило его от новой
революции и обеспечило ему эти три результата революции,
им выдержанной.
Но этого-то именно и не умели, или не хотели сделать
ни Карл II, ни Иаков И.
В отношении к политике Карл II был так умен и
равнодушен, что не хлопотал о неограниченной власти или не
вносил ее в свои действия. Он не заботился ни о чем,
кроме удовольствий, любил власть единственно для того,
чтоб наслаждаться жизнью, и охотно шел на уступки и
сделки, лишь бы только удалить от себя опасности
отчаянной борьбы или избавиться от скуки, нераздельной с нею.
Но в мыслях своих он уважал и любил только абсолютную
монархию. Он слишком много претерпел от институтов своего
отечества и был свидетелем их заблуждений и
недостаточности; он слишком насмотрелся на блеск двора
Людовика XIV и на силу его правления: туда влеклось его
удивление и доверие. Этим объяснялась та легкость, с какою он
впал в продажное раболепство относительно Людовика XIV:
86

ВВЕДЕНИЕ
он смотрел на него, как на главу партии королей и не
чувствовал своего стыда, какой должен был бы
чувствовать, когда продавал ему политику и свободные права своего
отечества.
В религии Карл был в одно и то же время скептик и
католик, ни во что не веривший и столько же
развращенный умом, сколько и нравами, но думавший, что если и
есть какая-нибудь истина в религии, то она находится в
католической вере как в более надежном убежище для
королей против опасностей, которым подвергает власть, как и
вообще для людей против опасностей, которыми грозит
вечность.
Таким образом, Карл II, хотя в жизни и не действовал,
как государь неограниченный и католический, в душе был,
однако, католик и абсолютист, симпатизировавший с
королями континента, но не симпатизировавший с верой и
политикой своей нации.
Иаков II был католик и абсолютист по убеждению и вел
себя согласно своим убеждениям; сверх того, он был
неосмотрительно решителен, со всем упрямством ума узкого и
скудного, со всею жестокостью сердца холодного и сухого.
Таковы были два государя, которых реставрация
поставила перед лицом английского народа, с радостью
возвращавшегося к монархии и проклинавшего революцию, но
инстинктивно решавшегося сохранить ее великие результаты.
В течение всего периода реставрации английская
история была не что иное как история этого глубокого, медленно
открывавшегося, но, наконец, явно разразившегося
разногласия между двумя королями и их народом, и упорных
усилий английского народа избегнуть последствий этого
факта, то есть новой революции.
Ибо англичане в продолжение этой эпохи были в
сущности консерваторами. Их волновали горячие партии и
честолюбивые стремления эгоизмов своими интригами,
заговорами, восстаниями; они не раз увлекаемы были ими, или
собственными своими страстями к движениям по-видимому
революционным, но не только не думали помогать людям,
87

ВВЕДЕНИЕ
стремившимся к ниспровержению монархии Стюартов, а,
напротив, останавливались и бросались назад, как скоро
замечали, что дело к тому клонилось. Заговорщики и
инсургенты в царствование Карла II были не более как
меньшинство, с которым не согласна была нация даже тогда,
когда и показывала к ним некоторое расположение. Чем
больше делала ошибок восстановленная королевская власть,
чем яснее выказывала она свои тенденции или планы, тем
сильнее становилось общественное недовольство, тем
вероятнее делался разрыв между государем и нацией; но нация
боролась с этой вероятностью, а не стремилась к ней. В
течение двадцати шести лет она приносила всевозможные
жертвы, делала всевозможные усилия, каких только
требовал самый терпеливый и самый стойкий консерватизм, чтоб
поддержать на престоле дом Стюартов, не предавая ему на
жертву своих законов и веры.
Все видоизменения английского правления в
продолжение этой эпохи, действия и судьбы всех партий и всех
министерских кабинетов, принимавших власть в свои руки,
представляли не что иное, как различные формы и
блистательное подтверждение этому факту.
По естественному ходу дел, власть прежде всего попала
в руки старых роялистов, верных советников Карла I в
несчастии и Карла II в изгнании. Их вождем был Кларен-
дон. Человек с умом твердым, прямым и проницательным,
он был искренний друг законного и нравственного порядка,
смело стоял за конституцию своего отечества, с
энтузиазмом был предан своей церкви, вполне уважал все
признанные законом или обычаем права народа и государя и до
такой степени ненавидел революции, что, без различия,
всякая новость казалась ему подозрительною и противною.
Ставши первым министром, он повел себя не то чтоб
гордо, а надменно; не оказалось у него ни достаточной
широты во взгляде, ни симпатичного благородства в характере;
его величие служило ему предметом тщеславного
самонаслаждения; действия его власти отзывались педантизмом.
В сношениях с королем, который питал к нему уважение,
88

ВВЕДЕНИЕ
исполненное доверия и соединенное с некоторою любовью,
он был то строг, то угодлив; переходил от порицания к
ласкательству, то говорил и стоял за правду, как честный
человек, то беспокоился о том, что говорил правду, искал
опоры против двора и не хотел почерпать силы в
парламенте. Он стремился в одно и то же время удержать и короля
в уважении к древним законам государства, и палату
депутатов в ее прежнем скромном положении; он воображал,
что можно обязать легальностью королевскую прерогативу,
не налагая на нее необходимой ответственности перед
парламентом; он думал тотчас после народной революции
основать правление, которое было бы и ограниченное и
неограниченное. Ему не удалось это несбыточное предприятие,
и он пал после семилетнего владычества, ненавидимый
нижней палатой за свою монархическую надменность,
диссидентами - за епископальную нетерпимость, двором - за
презрительную строгость, преследуемый слепым
негодованием народа, сваливавшего на него все общественные
бедствия и все пороки правления, и даже покинутый королем,
для которого он был уже не более, как беспокойным
цензором и компрометирующим министром.
Некоторые приписывали падение Кларендона
недостаткам его характера и ошибкам и неудачам в деле внешней и
внутренней политики: это значит не понимать великости
причин, решающих судьбу необыкновенных личностей.
Налагая на них такую трудную задачу, провидение не
бывает к ним так жестоко, чтоб не прощать им ни одной
слабости и легко низвергать их из-за какого-нибудь
частного проступка или промаха. Другие великие министры,
Ришелье, Мазарини, Вальполь, также имели свои
недостатки, также делали ошибки, терпели такие же важные
невзгоды, как и Кларендон, но они понимали свое время;
виды и стремления их политики гармонировали с его
потребностями, с общим состоянием и движением умов.
Кларендон ошибся насчет своей эпохи; он не понял смысла
великих событий, которых был свидетелем, но смотрел на
то, что произошло между 1640 и 1660 годами, как на бунт,
89

ВВЕДЕНИЕ
после которого надобно только восстановить порядок и закон,
а не как на революцию, которая, хотя и повергла
английское общество в гибельные заблуждения, но в то же время
указала ему новые пути и, восстановив старую
королевскую власть, обязала ее к новому образу действий. Из
великих результатов, завещанных Англии этой революцией,
хотя она и была побеждена, Кларендон признавал в душе
своей только два: необходимость содействия парламента и
торжество протестантизма. Но он упорно отвергал и
оспаривал возраставшее влияние нижней палаты на управление
государством и не умел ни отыскать, ни употребить в дело
средств, которыми этот новый факт мог обратиться на
обеспечение и даже на усиление монархии. Это было одно из
тех заблуждений, которые не выкупаются ни дарованиями,
ни редкими добродетелями, и которые для государственных
людей - такова их безжалостная судьба - делают
смертельными такие ошибки и неудачи, которые для других прошли
бы почти даром.
За честными советниками старой королевской власти
пошли безнравственные слуги нового двора, с Буккингэмом
и Шефтсбёри во главе. Один был развратен, остер, ветрен,
дерзок; другой - честолюбив, глубокомыслен и смел; оба
были равно развращены и равно опытны в искусстве
развращать; оба были готовы для поправления своего
состояния, или в угоду своему тщеславию, беспрестанно
переходить от двора к черни, от правительства к партиям. Они
задумали удовлетворить и парламент, и диссидентов, и все
народные чувства, которые раздражал педантизм и
изолированность политики Кларендона. Они хотели угождать и
уступать; но этого еще мало для того, чтоб управлять.
Безрассудные и безнравственные преемники Кларендона не
подозревали, какие затруднения и опасности навлекут они на
власть и на себя самих, отыскивая себе точку опоры в
палате депутатов. Чтоб какое-нибудь народное собрание
могло быть сильным и правильным средством правления,
для этого надобно, чтоб оно само было сильно
организовано и управляемо; а это может быть только тогда, когда в
90

ВВЕДЕНИЕ
нем есть большие партии, связанные общими принципами и
идущие к определенной цели последовательно и стройно,
под руководством признанных вождей. Такие партии
образуются и существуют только тогда, когда сильные
интересы и твердые, укоренившиеся убеждения соединяют людей
между собою. Первое условие жизни для больших партий -
известная доля веры в идею и преданность лицам, точно
так же, как большие партии - необходимое условие
свободного правления. Ничего подобного не было и не
предвиделось при Карле II, когда кабинет, прозванный кабалью,
пытался управлять сообща с нижней палатой и согласно с
ее желаниями, После стольких потрясений и несбывшихся
надежд, особенно в слоях, близких к власти, людьми овладели
сомнения, недоверчивость, неугомонная подвижность, дух
личности, иногда нетерпеливой до наглости, иногда
осторожной до малодушия. Палата депутатов была полна
обломками революционных партий, но в ней вовсе не было
политических партий, способных и достойных поддержать
какое-нибудь правление. А люди, подобные Шефтсбери и
Буккингэму, были неспособны и недостойны образовать
такие партии; они умели только для себя лично искать
сторонников во всех лагерях и привлекать их всеми
возможными средствами. Их политика отличалась самой
бесстыдной непоследовательностью и противоречиями: то
вводили они Англию в тесный союз с Голландией, то
выдавали Голландию Людовику XIV, смотря по тому, что им
было нужнее в данную минуту - благосклонность
протестантских ли прозелитов в Англии, или сильного
иностранного государя. Они оказывали терпимость диссидентам, по-
видимому, из уважения к правам совести, но в сущности из
угождения королю, который хотел покровительствовать
католикам, а потом опять уступали давлению
раздраженной палаты и упрашивали короля утверждать самые
строгие меры против католиков и диссидентов. Внутренняя и
внешняя политика их представляла ряд неверных шагов и
беспрерывных противоречий; самые, по-видимому, добрые
их меры были не более, как средства подкупа и обмана,
91

ВВЕДЕНИЕ
оставляемые им с таким же бесстыдством, с каким они
прибегали к ним; в этих мерах было так же мало
прочности, как и добросовестности.
Публика, внутри и вне парламента, несколько раз попадала
в расставленные для нее сети. Ничто не может сравниться о
готовностью народных страстей верить тому, что им нравится,
и извинять все, что им служит. Министры кабали по
временам добивались некоторой любви, но она убегала от них так
же скоро, как приходила к ним. Их развратная жизнь, их
отъявленная безнравственность, непостоянство их поведения
оскорбляли нравственное чувство народа, который, при всех
этих скандалах и обманутых ожиданиях сохранил твердую
основу веры и добродетели. И он, наверное, не остановился
бы на одном негодовании, если б знал, как его король с
безмолвным одобрением главных своих советников заключал
с Людовиком XIV тайные договоры, которыми он
обязывался объявить себя католиком при первой возможности сделать
это безопасно; а в ожидании этого, продавал за несколько
миллионов независимость политики и институтов своего
королевства. Англия долго ничего не знала об этих позорных
актах; но когда недоверие укоренится, тогда неведение народа
заменяется предчувствиями, которые часто вводят в
заблуждение, а иногда просвещают народы чудесным образом. Не
зная, до какой степени министры кабали унижали свое
отечество и изменяли ему, нижняя палата не только не предавалась
им, но под конец сильно против них вооружилась - и они пали
под ударами силы, которую сами взрастили своим
ласкательством, чтоб употреблять ее в свою пользу, не сделав,
однако ж, ни шага для организации политических партий в
парламенте и правильной деятельности их в правлении.
Преемник их, сэр Томас Осборн, граф Дэнби, имел
гораздо больше политического смысла и влияния на развитие
парламентского правления в своем отечестве. Приступив к
государственным делам под покровительством министров кабали и
рано приобщившись к некоторым из их дурных привычек, он
однако ж, существенно отличался от них, потому чтд вышел в
люди через народ. Он был из простых дворян Йоркского
92

ВВЕДЕНИЕ
графства, и потому настоящую партию его составляло
провинциальное дворянство, а палата депутатов - его политическое
отечество, Он горячо поддерживал дело короля и его власти,
но соединяя его с парламентом, а не отделяя от него. Он
старался всеми возможными средствами - хорошими и
дурными, убеждением и подкупом - образовать в нижней палате
неразрывную, прочную партию и установить между
правительством и этой партией то внутреннее единство, ту
солидарность, которые одни в состоянии сделать власть
действительною и сильною, приводя ее различные элементы к одной
политической мысли, к одному делу. Сверх того, в деле религии
и внешних сношений Дэнби понимал и разделял
национальные чувства Англии: он желал обеспечения протестантизма и
доброго согласия английского правительства с государствами,
преданными тому же делу. Он уговорил Карла II заключить
сначала мир, потом союз с Голландией и выдал свою
племянницу Марию за принца Вильгельма Оранского. Таким
образом, Дэнби вне пределов Англии готовил спасителя ее веры и
прав, начиная в то же время прочно образовывать внутри ее
эту великую партию королевской прерогативы и церкви,
дававшую с тех пор столько силы английской монархии и так
много содействовавшую ее прочности.
И в то время, когда благоразумие и искусство Дэнби
организовали партию тори, его ошибки, по счастливому сочетанию
противоположных последствий, предоставляли энергическое и
спасительное развитие партии вигов. В том-то и состоит честь
вигов, что они почерпнули первые зародыши своего величия в
защите прав и политической нравственности своего отечества.
Их партия возникла на зов благородных чувств и принципов;
она начала принимать свою особенную физиономию и свой
блеск в борьбе с Дэнби и его кавалерами, превратившимися в
тори. Это была борьба еще беспорядочная и смутная, но в ней
ясно проявили себя две великие парламентские партии, обе
стремившиеся управлять государством, чтоб проводить такую
или другую политику, в силу принципов, не противоречивших
друг другу в сущности, но глубоко различных между собою.
После четырехлетних усилий эта борьба кончилась паде-
93

ВВЕДЕНИЕ
нием Дэнби, роспуском этого долгого парламента, который
в течение восемнадцати лет составлял силу роялизма,
представляя из себя страшную смесь преданности,
раболепства и независимости, и образованием кабинета из вигов, в ко-,
торой вожди этой партии - Темпль, Россель, Эссекс, Голлиз,
Кэвендиш, Поуле - взяли на себя правление и его реформу, с
помощью Галифакса, вождя неустановившихся умеренных, и
смелого ренегата придворной партии, Шефтсбёри,
сделавшегося любимцем народа.
Обстоятельство это было чрезвычайно важно. В первый
раз, несмотря на долговременное сопротивление короны,
парламентская оппозиция получала власть во имя общественного
мнения и большинства. Сумеет ли она совладать с этой
властью и удержать ее в своих руках? Удовлетворит ли она
истинным желаниям народа, не колебля оснований монархии,
испуганной ее усилием?
Вигам не удалось решить эту проблему.
От недостатка ли опытности, или от влияния ложных
политических теорий, которыми пропитан был революционный
долгий парламент, их идеи об устройстве и условиях
конституционного правления были смутны, неудобны к практическому
применению, полны нерешительности и противоречий. Они
попробовали установить кабинет на широких основаниях, чтоб
сделать из него как бы нечто вроде посредствующей
корпорации, которая бы могла удерживать в известных пределах
корону парламентом и парламент короной; но это была попытка,
плохо задуманная и не пережившая своего рождения. Они
внесли дух оппозиции в отправление своей должности и,
служа королю, больше заботились ö том, чтоб защитить себя
против него, нежели о том, чтоб его поддерживать.
Они жили в смешении с остатками анархических партий,
переживших революцию и не перестававших глухо нападать на
монархию. Почти ничтожная в высших классах,
республиканская партия была слаба и не могла иметь успеха даже и в
массе; но у нее были свои агитаторы и отчаянные
заговорщики, готовые отдать всю свою опытность и даже жизнь
всякому, кто обещал или подавал надежду доставить какое-нибудь
94

ВВЕДЕНИЕ
удовлетворение их неугомонной деятельности и их злобе. Виги
постоянно находились, если не в заговоре, то по крайней мере,
в соприкосновении с этими революционерами по ремеслу, из
которых они хотели сделать своих солдат, но которые, в свою
очередь, надеялись сделать из вождей свои орудия и
беспрестанно компрометировали их сначала перед королем, потом
перед народом, хотя недовольным, но преданным монархии и
решительно нерасположенным к новым революциям.
Против этих ошибок в поведении и против
несостоятельности самого положения вигов, у них было лекарство:
угождение страстям народа, и они делали из него обширное и
горестное употребление. У англичан в это время была одна всеобщая
и господствующая страсть: ужас и отвращение к папизму.
Законный инстинкт сказал им, что король изменяет нации в
этом деле - и нация вышла из пределов всякого рассудка,
всякой справедливости, всякой человечности. Целые три года
политическое и судебное преследование католиков было
преступлением народа, неистовствующего в своей вере, и короля,
робеющего в своем неверии. Виги присоединились к этому
увлечению, или уступили ему, как тори. Кроме того, злая
судьба привела их к власти тогда, когда первые припадки
национального ожесточения против католиков уже начали
утихать и уступили место реакционному движению в пользу
здравого смысла и справедливости. Таким образом они больше
своих соперников понесли на себе кару этой реакции и
тяжесть скрытого гнева короля, с радостью ухватившегося за
случай выместить на них беззакония, которым он не имел духа
противостоять.
Что касается внешней политики государства, положение их
было ничем не проще и не вернее. Они вооружались против
раболепной дружбы короля с французским двором, и в то же
время многие из их вождей сами получали милости и пенсии
от Людовика XIV, одни - вследствие своей испорченности,
ибо у народной партии были также свои roues, как и у двора;
другие - люди истинно честные и патриоты - из несбыточной
надежды употребить влияние, получаемое ими от
иностранного государя, на торжество законных льгот своего народа. Чрез-
95

ВВЕДЕНИЕ
вычайно опасно искать вне своего государства тайных сил,
чтоб действовать на его внутренние дела; люди самые
искусные в этом случае легко впадают в опасность служить скорее
видам чужого правительства, нежели своим собственным, и
Людовик XIV извлек гораздо больше пользы ρ,λΆ своей
политики из своих сношений с некоторыми главными вигами, нежели
сколько сами они нашли выгод в тайной помощи, которую он
им подал для низвержения Дэнби и для распущения долгого
парламента кавалеров.
В таком затруднительном и опасном положении виги
предприняли изменить порядок престолонаследия и исключить из
него законного наследника парламентским актом. Это значило
наперед сделать революцию в силу одних догадок,
основательных, но слишком отдаленных, без всяких действительных,
очевидных фактов, которые бы доказывали ее решительную
необходимость. Без сомнения, виги думали, что в подобном
деле гораздо умнее предусмотреть, нежели дождаться, и что
лучше тотчас же путем законного совещания сделать то, что
впоследствии и пришлось бы делать силой: и, быть может,
путем междоусобной войны - мысль чрезвычайно
поверхностная и показывающая с их стороны плохое знание людей и
главных оснований общественного порядка. Совещаться о
революции важнее, нежели производить ее, и государство
бывает гораздо более потрясено, когда во имя разума
человеческого посягают на его основные законы, нежели когда нарушают
их под влиянием необходимости. В предположении вигов
заключалось, ни больше ни меньше, как требование: волею одного
парламента, прежде, нежели Иаков II взойдет на престол,
уничтожить его наследственное право на корону, то есть в
самом принципе подчинить основное положение монархии
приговору парламента. Народное чутье англичан говорило, что
это значило бы уничтожить самую монархию. Монархический
дух быстро пробудился; в самом кабинете обнаружилось
несогласие. У вигов не осталось ни одного союзника даже между
самыми умеренными тори, и они увидели на своей стороне
только собственные силы своей партии; сверх того, им
представилось одно препятствие, которого они и не предвидели,
96

ВВЕДЕНИЕ
именно: совесть Карла II. Этот царственный эгоист не счел
себя вправе располагать правом своего брата и защищал его,
несмотря ни на что. К чести английской нации, народная страсть
остановилась перед уважением к законным властям; принятый
нижней палатой билль об исключении был отвергнут палатой
лордов, и никто не сделал ни одного шага, чтоб поставить на
своем какими-нибудь другими средствами.
Но вопрос не сходил с горизонта. Нижняя палата,
постановившая исключение Иакова II, была распущена. В той,
которая последовала за нею, билль снова был предложен и
пущен на голоса. Обе великие партии, постепенно
образовавшиеся в течение царствования, виги и тори, решились: одни, -
отстранить будущего монарха, другие - поддержать монархию
в ее неприкосновенности. Карл II также принял свое решение:
он объявил, что нижняя палата распускается, удалив вигор,
образовал свой кабинет из одних тори и четыре года управлял
без парламента - четыре печальные года, в которые Англия
непрерывно слышала глухой гул приближающейся бури. Вступив
по-прежнему в оппозицию, виги в различной степени и с
различными видами начали делать заговоры - одни, чтоб
легально возвратить себе власть, другие - чтоб принудить короля,
хотя бы даже ценою восстания и междоусобной войны,
подчиниться тому, в чем они видели право и желание народа;
низшие, отчаянные поборники партии, хотели во что бы то ни
стало - хотя бы для этого понадобилось убийство - отделаться
от короля и его брата, как единственных препятствий
торжеству их дела. Эти заговоры, то преувеличиваемые, то
смешиваемые между собою, по причине неполной гласности, в
беззаконных, предательских процессах, повергали страну в самые
противоположные смуты. Партия консерваторов негодовала и
тревожилась за безопасность престола и установленного
порядка; партия народная более и более возмущалась, видя, как
разрушались все ее попытки, как возводили на эшафот самых
благородных ее вождей. Монархическая реакция и
разрушительная вражда возрастали в равной мере. Хартии городов и
главных корпораций - последний оплот народной партии, были
судебным порядком опровергаемы и уничтожаемы. В своем
4. История английской революции, I том
97

ВВЕДЕНИЕ
бессилии и опасности, заговорщики удалялись из отечества и
или в Голландию умолять принца Оранского спасти
протестантскую веру и свободу Англии. Из числа трех великих
результатов революции, которые хотелось сохранить Англии оба
политические результата, то есть влияние парламента в
государственном правлении и преобладание нижней палаты в
парламенте, были задержаны и сильно стеснены: результат
религиозный - господство протестантизма - был еще не
тронут; англиканская церковь сама же неизменно поддерживала
корону и громила проклятиями всякую попытку к
сопротивлению. Усиленные этой опорой и руководимые Рочестером,
ревностные тори с каждым днем теснее и теснее группировались
вокруг Иакова, забывая его преданность к католицизму и
видя в нем только представителя и наследника монархии. Но
вокруг Галифакса образовалась третья партия,
вооружавшаяся против всяких насильственных мер, требовавшая созыва
парламента и пророчившая Англии большие беды, если она
пойдет не по этой дороге. Карл все медлил и откладывал.
Горячим тори обещал он непоколебимо и неуклонно
поддерживать право своего брата, умеренным - уважать
конституцию страны, церкви - твердо стоять за протестантизм.
Смущенный, утомленный, он только на то и употреблял все свое
искусство и благоразумие, чтоб как-нибудь избежать
необходимости выбора между теми или другими обещаниями. Он
умер прежде, нежели события довели его до этой
необходимости; но на рубеже земной жизни, на пороге вечности
заботы умирающего человека взяли верх над предосторожностями
короля: он не послушался англиканских епископов, позвал
бенедиктинского монаха, спрятанного в его дворце, и умер в
лоне католической церкви, подтвердив таким образом в
последний час свой те подозрения, от которых он постоянно
отрекался, и усилив в своем брате решимость жить в
послушании той церкви, вне которой не осмелился умереть даже
Карл, при всем своем скептическом равнодушии.
У Иакова II не было иной мысли в течение четырехлетнего
царствования. Он присваивал себе безусловную власть не
вследствие какого-нибудь пылкого честолюбия, не по увлечению
98

ВВЕДЕНИЕ
сильной, властительной натуры, а только из фанатизма,
неразумного и упрямого. Непогрешимость и независимость
верховной власти - этот принцип, на котором держится
устройство римской церкви, был для него столько же правилом
политики, сколько религиозным убеждением. Порядок духовный и
порядок светский смутно сливались в его узком и
неповоротливом уме, и он считал себя вправе как государь требовать от
своих подданных в государстве того же безусловного
повиновения, которому он был обязан подчиняться в церкви как
католик.
С детства он видел, как жестоко притесняли его за веру, а
также и всех тех, кто разделял с ним его веру. Сделавшись
королем, он стал смотреть на освобождение католической
церкви, как на свою обязанность и призвание, и решился
возвратить ей господство, ибо не понимал, как иначе можно было
совершить это освобождение.
Грустное сцепление заблуждений и беззаконий
человеческих! Они накликаются и порождаются одно другим. Вместо
того, чтоб признавать и уважать взаимно свои правва,
протестанты и католики умели только преследовать и порабощать
поочередно друг друга.
В действительной ли надежде на успех, или ради того, чтоб
оградить себя на будущее время от всякого упрека, Иаков
попробовал сначала управлять легально. В самый день
вступления своего на престол он дал обещание хранить
установленные законы в церкви и государстве. Вскоре после того он
созвал парламент и в нем торжественно возобновил свои
обещания.
Несколько важных, хотя и ни с чем несвязанных действий
не замедлили показать их лживость. Он не прекратил
собирания налогов, неутвержденных парламентом. Усилив строгости
против диссидентов, в угоду англиканской церкви, он в то же
время начал останавливать исполнение законов католиков и
наносить сильные оскорбления гражданским и церковным
формам государственного устройства.
Язык его был еще неприятнее, чем самые действия.
Беспрерывно твердя о законности своих намерений, он в то же
99

ВВЕДЕНИЕ
время постоянно выказывал свое право на безусловную
власть и свою решимость воспользоваться им, если не
сумеют оценить его умеренность и удовольствоваться ею.
Таковы вечные притязания английского короля и народа: и
тот и другой - один во имя божественного права, другой во
имя народной верховности - всегда хотят запугать друг друга,
наперед указывая те смертные удары, какие они могли бы
нанести друг другу: притязания безумные и надменные,
которые расслабляют и потрясают или правительство, или свободу
страны. И государям, и народам, одинаково следовало
предъявлять в своих взаимных отношениях только законные свои
права, а таинства и грозу насильственных мер и революций
хранить в глубоком молчании.
Обещания Иакова и попытки легального правления с его
стороны были приняты народом благосклонно, почти с
восторгом. Чем живее опасения, тем податливее надежды. В
парламенте господствовали тори. Англиканская церковь, силилась
удержать короля в обязательствах, которые он принял
относительно ее, показывая более и более свой монархизм и
преданность. Диссиденты предвидели вероятность терпимости и
свободы. Добрые и недобрые наклонности, честные и
нечестные побуждения - все обещало королю терпеливую, почти
рабскую покорность страны. При дворе и в парламенте наиболее
важные люди, скептические и развращенные, готовы были
жертвовать своему благосостоянию убеждениями своими и
честью. В народе глубокое чувство усталости присоединялось к
монархическому духу и церковной дисциплине и задерживало
взрыв недовольства и опасений. Иаков был уже немолод; его
дочери, единственные наследницы престола, были преданы
протестантской вере: гораздо же лучше было потерпеть
несколько времени бедствия, которых конец был верен, чем
отваживаться на новые революции.
Горячие партии, заговорщики по ремеслу, отчаянные
честолюбцы, изгнанники, бежавшие в Голландию, не имели ни
такой готовности предаться воле Божией, ни такой
терпеливости. Несмотря на сонеты принца Оранского,
покровительствовавшего им и в то же время сдерживавшего их, они сде-
100

ВВЕДЕНИЕ
лали одновременно две попытки восстания, под руководством
графа Арджайля и герцога Монмоута. На народ эти
восстания произвели сильное впечатление; во всех слоях народа быстро
распространилось явное сочувствие инсургентам; но оно не
выказалось ничем на деле. Партия вигов не стала
поддерживать мятежа; партия тори сильно помогала королю в
усмирении его. Обе попытки рушились: головы обоих вождей пали
на эшафот: их участь возбудила сострадание в обществе; их
личности и виды не ответили национальному чувству.
Но кажущийся успех гибелен для государей слабых,
вступающих в борьбу со своим народом. Победив своих врагов и
видя покорность подданных, Иаков предался вполне порокам
своей натуры. Ему нравилось грубое, даже жестокое
употребление власти. В Джеффрейзе он нашел смелого, цинического
слугу своему мщению. Судебные строгости, оказанные
приверженцам Арджайля и Монмоута, с грубым презрением
законных гарантий и человеческих чувств, возбудили глубокое
негодование и отвращение в публике высшей и низшей,
одобрявшей и не одобрявшей восстание. В то же время Иаков дал
полный ход всем своим прежним намерениям: он напал разом
и на англиканскую церковь в самых жизненных ее правах, и
на вернейших своих слуг между протестантами в самой
глубине их совести. Университеты Оксфордский и Кембриджский
получили приказание ставить католиков начальниками
протестантских заведений, Рочестер услышал из уст короля
объявление, что он потеряет все свои места, если не сделается
католиком. Среди самой католической партии такие явно
незнакомые и крайние угрозы встречали неодобрение; два кружка, из
которых один отличался честностью и благоразумием, а
другой держался на страстях и интригах, оспаривали друг у друга
влияние над королем и ежедневно указывали ему, чтоб
остановить или подстрекнуть его, одни - опасность, которую он
себе готовил, другие - цель, которая составляла предмет его
желаний. Иаков нашел все, что нужно было, чтоб образумить
его: верность и долготерпение со. стороны протестантов,
умеренность и мудрые советы со стороны самих католиков.
Ничто не устояло против его слепого, закоснелого упрям-
101

ВВЕДЕНИЕ
ства. Он официально призвал в свой совет одного иезуита,
патера Петера, а англиканскому духовенству приказал
прочесть во всех церквах королевства объявление, которым
он, в силу одной своей власти, окончательно уничтожал
статуты, изданные парламентом против диссидентов и
католиков. Архиепископ кентерберийский и шесть епископов
отказались исполнить это повеление и представили королю
прошение. Он приказал их арестовать, заключить в Тауэр
и преследовать королевским судом, как сочинителей
возмутительного памфлета.
В то же самое время совершенно неожиданно и среди
подозрений всей Англии, неосновательных, но
естественных, у короля Иакова родился сын: господствующий
кружок громко изъявил свою радость, предполагая, что он
будет воспитывать сына и господствовать над ним так же,
как над отцом, и правление, которое до сих пор терпели,
рассчитывая на скорое его окончание, с этой минуты стало
бесконечной перспективой в будущем.
Беспорядков не вышло; народ не тронулся; но вожди
его изменили свои намерения. Англиканская церковь,
доведенная до крайности, вступила в страдательное
сопротивление; политические партии сделали шаг более
решительный; его сделали и виги, и тори. Опыт научил видов, что
одни они были не в состоянии ни связать народ воедино,
ни основать правление; все их заговоры, все их кабинеты
пали. Они имели редкое благоразумие сознать, что их
одних недостаточно для их целей и что успех для них может
быть обеспечен только тесным соединением их с их
старинными противниками. С своей стороны, тори поняли, что у
всякого принципа есть свои пределы, у всякого
обязательства - свои условия, у всякого долга - взаимность. Сорок
лет поддерживали они правило: не противиться короне, и
хранили самую добросовестную верность своим государям.
Когда их вызвали на новое испытание, они поняли, что
отечество их также имеет право найти в них верность, и
что они не обязаны рабски предавать безрассудному
властителю свою свободу и веру, чтоб быть последовательными
102

ВВЕДЕНИЕ
в своем слове. Значительные люди обеих партий, имена
знаменитые - Россель, Сидней и Кэвендиш, Дэнби, Шрьюс-
бери и Лумлей - сговорились и соединились. Глава третьей
партии, Галифакс, косвенно спрошенный ими, отклонил от
себя всякое деятельное участие в их замысле, но не
отговаривал их от него. И 30 июня 1688 года, а ту самую
минуту, когда торжественное оправдание семи епископов
наполняло всю Англию кликами восторженной радости, адмирал
Герберт, переодетый матросом, отправлялся в Голландию,
неся принцу Оранскому, от лица этих шести вождей двух
партий за подписью их, а также за подписью лондонского
епископа Комптона, формальное приглашение прийти на
помощь вере и законам Англии и обещание с их стороны
поддерживать его всей их силой, невзирая ни на какую
опасность.
Вильгельм этого только и ждал. "Или теперь, или
никогда", - сказал он своему другу Дайквельту, услышав о
процессе, начатом против епископов, и о их сопротивлении.
Лишь только получил он послание из Англии, как тотчас
же объявил о своем намерении и начал готовиться к нему
публично, с умным и отважным смешением откровенности
и скрытности. Он шел не затем, говорил он, чтоб завоевать
королевство и присвоить себе чужую корону; он шел по
просьбе самих англичан, чтобы стать посредником между
ними и их королем и оказать покровительство законам
Англии и протестантской вере, которым грозит опасность.
Он подверг свое предприятие обсуждению Генеральных
штатов Голландии, требуя их согласия и поддержки. Он
известил о нем не только протестантских государей, но
также германского императора и испанского короля,
защищавшего с одними протестантизм, с другими - европейское
равновесие. Никогда подобное предприятие не было до
такой степени наперед разглашено, обсуждено, объяснено,
оправдано. Вся Европа узнала и поняла. Заговор и
честолюбие личное исчезли в великости дела и события. И менее
чем через четыре месяца после получения виго-торийского
послания Вильгельм уже ехал в Англию во главе эскадры и
103

ВВЕДЕНИЕ
армии, напутствуемый тайным сочувствием и добрыми
желаниями почти всех государей протестантских.и
католических, и самого папы, Иннокентия XI, которому
высокомерное поведение Людовика XIV внушало сильную досаду, а
безрассудная отважность Иакова II - глубокое презрение.
Один Иаков не понял ничего и ничему не поверил.
Напрасно слал ему Людовик XIV самые точные сведения и
предлагал деятельную помощь; напрасно его собственные
агенты в Гааге и Париже представляли ему отчеты обо
всех приготовлениях, обо всех успехах предприятия: он не
принимал никаких предложений, никаких вразумлений. В
нем еще оставалось настолько гордости англичанина и
короля, чтоб не хотеть явной поддержки от солдат
иностранного государя, от которого он не краснея принимал
тайные даяния; в то же время в глубине души его таился
страх, и в предчувствии своего бессилия, он отталкивал от
себя мысль об опасности. Это предчувствие не обманывало
его. Между высадкой Вильгельма в Англию и его
торжественным вступлением в Лондон протекло более шести
недель; он подвигался медленно, ожидая встретить столько
же противников, сколько приверженцев. Противников не
оказалось нигде. Не было ни одной попытки стать за Иакова;
за него не пролилось ни одной капли крови. Столько же
убитый опасностью, сколько прежде упрямившийся ее
предвидеть, он попробовал выиграть слабостью то, что
проиграл дерзостью: взял назад все, что было им сделано,
согласился на все, в чем отказывал, возвратил хартии городам,
привилегии университетам, милости епископам, удалил из
совета патера Петера и постарался войти в переговоры с
Вильгельмом. Но теперь эта слабость вышла так же
бесполезна, как бессильно было прежде высокомерие.
Запершись в своем дворце, Иаков каждый день узнавал о какой-
нибудь новой измене своих генералов, своих министров.
Дочь его, принцесса Анна, ушла и присоединилась к
принцу. Уайт-Галль становился пустыней и был в опасности
скоро стать тюрьмой. Иаков бежал также. Его узнали, и
несмысленная чернь привела его назад в Лондон. Проведя
104

ВВЕДЕНИЕ
еще несколько дней в бесплодных тревогах, он бежал снова
и навсегда. Не прошло трех часов после его удаления из
Лондона, как уже шесть английских и шотландских полков
вступали в этот город с распущенными знаменами, именем
принца Оранского. Сам Вильгельм, не любивший
наружных знаков торжества, а столько же и по расчету, прибыл
в сент-джемский дворец вечером. Это было 18 декабря
1688 года; а через пять недель, 22 января 1689, в
Вестминстере собрался экстраординарный парламент,
созванный под именем конвенции, чтобы дать сделанному
перевороту сан закона и привести его в надлежащий порядок.
Тут начали выходить наружу несогласия, которые до
тех пор сдерживала общая опасность между партиями и в
самой среде партий. Между тори снова проснулись все
монархические предубеждения; между вигами появились
вновь все искушения революций. Наиболее робкие из тори
говорили, что благоразумно было бы призвать опять
короля Иакова, обязав его известными гарантиями; наиболее
пылкие из вигов толковали об основании республики,
управляемой государственным советом, в котором принц
Оранский был бы президентом. Между этими крайними
мнениями колебались разные мнения умеренные, более или менее
смутные. Многие из вигов, склонные к монархизму, но еще
пропитанные правилами республиканского долгого
парламента, хотели, чтоб король Иаков был низложен
формально и чтоб корона была предложена Вильгельму только
тогда, когда верховными законами будет организована
республика в монархию. С своей стороны, тори, преданные
церкви, требовали, чтоб, объявляя короля Иакова неспособным к
управлению, не трогали самых оснований монархии и
ограничились бы учреждением регентства. Другие, более
смелые, но до тонкости доводившие щекотливость в своих
монархических принципах, признавали, вместе с вигами, что
Иаков самым поведением и бегством своим отрекся от
правления; но они утверждали, что, вследствие того же факта,
престол, который не может быть вакантным ни одного дня,
принадлежит по праву старшей его дочери принцессе Ма-
105

ВВЕДЕНИЕ
рии, и что ничего не нужно более делать, как только объявить
ее королевой. По мере того, как высказывались эти
различные планы, они были горячо объясняемы, комментируемы,
обсуживаемы как в публике, так и в обеих палатах. Умы
разгорячались, партии обрисовывались, честолюбцы поднимали
знамя, кто в каком надеялся найти свое счастие; возникало
разъединение между лордами и между депутатами.
Революция, едва произведенная, уже находилась в опасности.
Но тот же великий политический смысл, который собрал
воедино вождей различных партий в эпоху восстания,
руководил и первыми их шагами в управлении. Они отстранили
всякие безусловные теории, всякие бесполезные на практике
вопросы; ограничили действия и определения, которыми должна
была основаться новая власть, только тем, что было
действительно необходимо, чтоб дать ей прочное основание, и
хлопотали только о том, чтоб поскорее прийти к заключению и с
этим заключением связать важнейшие интересы страны.
Вильгельм помог благоразумию вождей партий сначала
осторожностью, потом твердостью. Он дал полную свободу
высказываться всяким системам, всяким проектам, не изъявлял ни
неудовольствия, ни своего желания, и держал себя в стороне
от всяких прений. Но когда он почувствовал, что кризис
приближается, он собрал значительных людей обеих палат и
объявил им в выражениях простых, кратких, не допускающих
возражений, что он глубоко уважает права и свободу
парламента, но что и у него есть также свое право и свобода, и что
он никогда не примет ни часть власти, ни престола, на
котором его жена будет сидеть выше его. Шаг был решительный:
палаты согласились между собою; принята была декларация,
которая в одно и то же время объявляла престол вакантным,
провозглашала существенные права английского народа и
возводила Вильгельма и Марию, принца и принцессу
Оранских, ъа престол Англии; и 13 февраля 1689 во всех
главнейших частях Лондона встречено было радостными кликами
народа официальное объявление парламентского акта.
Благо народам, которые в критические дни своего
существования понимают советы, подаваемые им провидением в
106

ВВЕДЕНИЕ
событиях их жизни, и исполняют их на самом деле, как
повинуясь, так и действуя. В первых своих искушениях
Англия узнала, что революция сама по себе уже есть
беспорядок, страшный и безызвестный, которым общество
повергается в великие бедствия, великие опасности, великие
злодейства, до которого благоразумный народ может быть
иногда доведен необходимостью, но которого он должен
страшиться и избегать до последней минуты безусловной
необходимости. В новых своих искушениях Англия
вспомнила это. Она много перенесла, она долго крепилась, чтоб
избежать новой революции, и отдалась ей только при
последней крайности, когда уже не видела перед собой никакого
другого средства спасти свою веру, свои права, свою честь.
В том-то и состоит слава революции 1688 года, что она
была действием чистой обороны, и обороны вынужденной:
в этом первая причина ее успеха.
Оборонительная по принципу, эта революция была в то
же время точна и определительна в своих целях. В эпохи
великих общественных потрясений иногда овладевает людьми
всеобщая лихорадка честолюбия, неудержимая, не
знающая ничего святого; они начинают считать себя вправе и в
состоянии налагать руки на все и весь мир переделывать на
свой лад. Ничего нет безумнее и суетнее заносчивости
твари, которая, считая за хаос эту великую систему, где ей
указано свое место, тянется стать на место творца, и
только что вносит беспорядочность собственных своих грез во
все, к чему ни прикоснется. Англия в 1688 г. не впадала в
это заблуждение; она не вызывалась изменять основы
общественной жизни и судьбы человечества; она отстаивала
известную веру, известные законы, положительные права,
и этим ограничивались все ее притязания и помышления.
Она произвела революцию гордую и в то же время
скромную, которая дала народу новых вождей и новые гарантии,
но которая, как скоро эта цель была достигнута, сочла себя
удовлетворенною и остановилась, не желая чего-нибудь
меньшего, но не имея притязаний и на большее.
Эта революция была произведена не возмущениями народ-
107

ВВЕДЕНИЕ
ными, а организованными политическими партиями, и
притом организованными задолго до революции, в видах
благоустроенного правления, а не в революционном духе. И
партия тори, и самая партия вигов, несмотря на
примешанные к ней революционные элементы, образовались не для
того, чтоб ниспровергать установленный порядок: это были
партии легального правления, а не партии заговора и
восстания. Они были доведены до того, что изменили
государственное правление; они родились не для этой цели и без
труда возвратились к порядку, вышедши из него на минуту,
не по привычке, не по наклонности, а по необходимости.
Притом и заслуга и тяжесть революции пали не на одну
которую-нибудь из этих партий, издавна противоположных
между собою: они сблизились и сговорились вместе, чтоб
произвести ее. Это было между ними делом взаимного
соглашения и общей нужды; тут не было ни победы, ни
поражения. Виги и тори с различными чувствами смотрели на
приближение революции и встретили ее, приняли
революцию и участвовали в ней все одинаково.
Часто говорилось во Франции, и даже в Англии, что
революция 1688 г. была делом в сущности
аристократическим, ненародным, совершившимся по соображениям
высших сословий и в их пользу, а не вследствие побуждения
целой нации и для ее блага.
Замечательный и нередкий пример запутанности
мыслей и забвения фактов, которыми так часто
руководствуются при оценке великих событий!
Революция 1688 г. сделала в области политики два
самых популярных дела, какие только знает история. С одной
стороны, она провозгласила и обеспечила личные и
всеобщие права простых граждан, с другой - деятельное и
решительное участие народа в своем правлении. Тут все, что
нужно для демократии и чего она имеет право требовать.
Всякая демократия, не знающая этого, не понимает
главнейших своих интересов и не сумеет ни основать
правления, ни охранить своих собственных льгот.
С нравственной стороны революция 1688 г. имела еще
108

ВВЕДЕНИЕ
более популярный характер: она была совершена во имя
религиозных убеждений народа и их силою совершена для их
обеспечения и господства. Никогда, ни в одной стране вера масс
не оказывала такого влияния на судьбу их правления.
Народная по принципам и результатам революция 1688 г,
была аристократическою по исполнению; она была зачата,
приготовлена и приведена к концу людьми знатными,
верными представителями интересов и чувствований нации. Англия
имела то редкое счастие, что в ней установились и никогда не
прекращались сильные и тесные связи между различными
классами общества. Там аристократия и демократия умели
жить и процветать вместе, поддерживая и ограничивая себя
взаимно. Вожди не отдалялись от народа, и народ никогда не
имел недостатка в вождях. Особенно в 1688 г.
воспользовалась английская нация плодами этого счастливого смешения
иерархии и гармонии в общественном порядке. Она доведена
была до страшной необходимости произвести революцию, чтоб
спасти свою веру, свои законы, свою свободу; она произвела
ее чрез друзей порядка и благоустройства, а не чрез
революционеров. Какие влияния начали дело, те же самые и
удержали ее в надлежащих границах и дали ему твердые основания.
Дело английского народа восторжествовало чрез английскую
аристократию - вот в чем заключался и великий характер
революции 1688 года, вот где был с первых шагов ее залог ее
будущности.
Все это единство и сила были далеко не лишними, ибо
таков природный порок всех революций, что и самая
необходимая из них, самая законная, самая сильная повергает
спасаемое ею общество в великие смуты и долгое время остается
сама в положении шатком и опасном. Не прошло трех лет, и
уже спаситель Англии, король Вильгельм, стал в ней глубоко
непопулярен. Его простое и в то же время надменное
обращение, его холодная молчаливость, его нерасположение к нравам
английской аристократии, которого он не старался скрывать,
его исключительная близость с несколькими старыми
голландскими друзьями и расточаемые им милости - все в нем делало
его чуждым и неприятным посреди его нового народа. Он
109

ВВЕДЕНИЕ
был гораздо просвещеннее англичан в деле гражданской и
религиозной свободы и чувствовал мало охоты сделаться
орудием строгостей епископальной нетерпимости и
неприязненных отношений аристократической партии. Он мало
смотрел на требования конституционного правления, плохо
понимал игру парламентских партий, еще смутных и едва
образовавшихся, был неприятно поражен их эгоизмом,
завистливо глядел на их влияние и защищал против них свою
собственную власть, иногда слишком энергически и
неразборчиво. Как в мыслях, так и в управлении его, главным,
почти единственным делом была общеевропейская
политика. Он для того в особенности и домогался английского
престола, чтоб располагать всеми силами государства
против европейского владычества Людовика XIV; с его планами
согласовались протестантские страсти английского народа.
Однако ж Вильгельм вовлек Англию в соображения и
войны континента гораздо далее, нежели сколько это было
сообразно с привычками, наклонностями и интересами
нации. Нация устала глядеть, как ее запутывал в отдаленные
планы и опасности тот самый государь, которого она
призвала для того, чтоб он избавил ее от опасностей
внутренних; а Вильгельм, с своей стороны, негодовал, найдя в
этом самом народе, в этих самых партиях, освобожденных
им на их собственной почве, так мало преданности и рвения
к великому делу, с которым, по его понятиям, так очевидно
связаны были их безопасность и их свобода. От этого
рождались между королем и парламентом разные
недоразумения, упреки, столкновения, смущавшие и колебавшие
новое правительство. Вильгельм знал свою силу и
пользовался ею гордо; он даже говорил тогда, что, если его не
будут понимать и поддерживать, то он может отречься от
престола и удалиться в Голландию. Когда дело доходило
до видимой опасности, тогда парламент, партии, церковь,
народ чувствовали, до какой степени был необходим для
них Вильгельм, и окружали его живейшими
демонстрациями. Но вскоре взаимное раздражение возникало снова;
партии возвращались к своему соперничеству, народ - к своим
110

ВВЕДЕНИЕ
предрассудкам и невежеству, король - к своей европейской
политике, к своим воинственным требованиям, к своей
властолюбивой обидчивости. В якобитах снова явилась надежда:
побитые в Ирландии и Шотландии, открытые и
осужденные на казнь в Англии, они, невзирая на то, постоянно
делали новые попытки междоусобной войны и заговоров. В
самом министерстве Вильгельма у короля Иакова были
корреспонденты, которые берегли этот шанс для будущего.
Учреждение 1688 года было беспрестанно осаждаемо и
колебалось во все продолжение этого царствования,
несмотря на легкий успех революции, на твердый гений
короля и на искреннюю приверженность народа.
При королеве Анне продолжало существовать то же
зло. Виги и тори, более и более разъединяясь, с
ожесточением оспаривали власть друг у друга. В европейской
борьбе за испанское наследство сначала обе партии равномерно
продолжали политику вмешательства и континентальной
войны, начатую Вильгельмом. Увлекшись рутиной и
успехом, виги хотели воевать, не зная ни меры, ни пределов
необходимости. Тори стояли на стороне мира. Этого желала
Англия; королева Анна благоприятствовала им.
Утрехтским договором положили они конец натянутому и
шаткому состоянию Европы. Но тори были слишком близки к
якобитам; несмотря на верность протестантизму королевы
Анны, в сердце ее проснулись семейные чувства;
внутренние интриги примешались к путанице внезапных
отношений: изгнанные Стюарты снова могли ожидать для себя
успеха; учреждение 1688 г. снова становилось
сомнительным вопросом. Но смерть королевы Анны и мирное
вступление на престол ганноверского дома поддержали это
учреждение. В царствование Георга I и Георга II умы
приняли другое направление: внешняя политика перестала быть
для них главным делом; администрация внутренняя,
хранение мира, вопросы финансовые, колониальные,
коммерческие, развитие и борьба парламентского правления
сделались господствующею мыслью правительства и публики.
Однако вопрос революции и династии не был исчерпан;
111

ВВЕДЕНИЕ
английский народ не чувствовал никакого расположения к
королям-немцам, которые не говорили его языком, скучали
с ними жить, с жадностью хватались за всякий предлог
удаляться от него в свое старое маленькое государство и
беспрестанно впутывали его в свои континентальные дела,
неважные для него и непривлекательные. Домашние ссоры
королевского семейства, груборазвращенные нравы двора
были противны народу; непостоянное владычество,
себялюбивое соперничество, искусственные страсти,
преувеличения и интриги парламентских партий оскорбляли его
честность и здравый смысл. В Шотландии, в Ирландии, в
самой Англии то и дело возникали якобинские заговоры и
восстания, всякий раз подавляемые, но всегда находившие
горячих приверженцев и уже не возбуждавшие в народе ни
сильного страха, ни антипатии. Среди этих непрерывных
нападений на установленный порядок повсюду
распространялось равнодушие, лень, дух критики и нелюбви к
правительству. Казалось, общество хотело совершенно
отделиться от власти, о которой оно уже перестало думать. Через
пятьдесят семь лет после национального движения, которое
вознесло Вильгельма III на престол, внук Иакова II во главе
горных шотландцев мог почти без сопротивления проникнуть
до сердца Англии, и уже слышался повсюду вопрос: не войдет
ли он через несколько дней так же легко в самый Лондон, как
вошел в него Вильгельм, выгнав оттуда его деда?
Но Англия и ее правление не зависели от какого-нибудь
народного каприза, от измены каких-либо полков, от
выходки каких-нибудь мятежников. Те же общественные силы,
которыми произведена была революция в 1688 г.,
защитили и спасли основанное ею правление в 1745. Как только
дошло дело до явной опасности, враги этого правления
встретили против себя сильно организованные
аристократические партии, здравомыслящую и небеспорядочную
демократию, верующий христианский народ. С этим делом
связали свою честь и политическое положение вожди вигов
и многие из вождей тори. Партии были верны вождям.
Средние классы забыли о своих взаимных счетах и неудо-
112

ВВЕДЕНИЕ
вольствиях и обратили все свое внимание к существенным
интересам страны и к собственным своим интересам. Церковь
и диссиденты оказались воодушевленными одинаковой
преданностью. Перед таким разумным соединением аристократии
и народа, духа политического и духа религиозного, успех яко-
битской партии исчез так же быстро, как и возник.
Величайшая опасность, которой подвергалась новая английская
монархия, была в то же время и последнею для нее. С тех пор разве
только какие-нибудь тайные планы, какие-нибудь попытки,
мгновенно разрушавшиеся, еще давали знать о существовании
ее врагов. Семьдесят лет трудных, болезненных испытаний
нужно было для правления, учрежденного в 1688 году, чтоб
преодолеть естественные пороки всякой революции,
возвратить обществу мир и стать бесспорным правлением. В 1760
году, когда Георг III вступил на престол, дело было
совершено - я изложил, какими средствами и какой ценой.
На шестнадцатом году царствования Георга III, в 1400
милях от его столицы, с лишком два миллиона его
подданных разорвали связь с его престолом, провозгласили свою
независимость и решились основать республику
Соединенных Штатов Америки. Семилетней борьбы достаточно было,
чтоб принудить Англию признать эту независимость и
обращаться с этим государством как с равным. С той поры
прошло шестьдесят семь лет, и Соединенные Штаты, без
особенных усилий, без чрезвычайных происшествий, одним
развитием своих учреждений и мирного благосостояния,
заняли блистательное место среди великих наций. Еще
никогда такое быстрое величие не покупалось так дешево
вначале и не было так мало смущаемо впоследствии.
Не одной отдаленности всякого сильного соперника, не
одной огромности открытых перед ними пространств
обязаны Американские Штаты этим редким счастием:
быстрому и безмятежному возрастанию их величия
способствовали также и другие причины, менее случайные и более
нравственные.
Они вступили в жизнь под знаменем правоты и права.
Революция, которою началась их история, была и для них
113

ВВЕДЕНИЕ
также сначала делом обороны. Они требовали тех же
гарантий и принципов, которые были написаны в их хартиях,
которых требовал некогда сам английский парламент,
теперь им отказывавший в них, и которым он доставил
торжество в метрополии с гораздо большими насилиями и
беспорядками, чем какие влекли за собой их сопротивление.
Правда, они не замышляли революции. Их предприятие
было, без сомнения, велико и опасно; чтоб завоевать
независимость, они должны были выдержать войну против
сильного неприятеля и основать центральное правление взамен
отдаленной власти, которой иго хотели с себя свергнуть.
Но в местных и ежедневных своих учреждениях им не
нужно было делать никакой революции: каждая колония
уже управлялась свободно в своих внутренних делах и,
становясь государством, не имела надобности вносить
больших перемен в принципы и организацию государственных
властей. Не нужно было бояться, ненавидеть, разрушать
никакого старого общественного порядка; привязанность к
старым законам и обычаям, любовь и уважение к
прошедшему были всеобщим чувством; колониальное управление,
под покровительством далекой монархии, без труда
превратилось в республику, связанную федеральным правлением.
Нет правления, которому бы в большей степени нужно
было всеобщее и свободное согласие, как
республиканскому. Можно понять монархическое государство, основанное
силою; и такие примеры бывали; но навязать народу
насильно республику, учредить народное правление вопреки
инстинкту и желанию народа - это совершенно несогласно
со здравым смыслом и справедливостью. Английским
колониям в Америке не нужно было преодолевать этой
трудности, чтоб стать республикой Соединенных Штатов: они
были и без того республикой; принимая республиканское
правление, они только исполняли желание народа и не
уничтожали, а развивали свое прежнее правление.
Порядок общественный потерпел так же мало
потрясений, как и политический порядок. Тут не было борьбы
между разными сословиями, не было насильственного пере-
114

ВВЕДЕНИЕ
движения влияний. Хотя у английской короны оставались
приверженцы в колониях, но на всех ступенях
общественной лестницы господствовал один и тот же дух, одни и те
же цели; мало того, самыми решительными в деле завоевания
независимости и основания нового правления оказались именно
самые богатые и значительные фамилии. Народ шел за ними,
и событие совершилось под их руководством.
Не было революции в общественном порядке, не было
ее и в умах. Без сомнения, философские идеи XVIII века,
с своим нравственным скептицизмом, с своим религиозным
неверием, проникли и в Американские Соединенные
Штаты; но они не овладели совершенно теми умами, до
которых прикоснулись; они не вкоренились в них с своими
основными положениями и с своими последними выводами;
серьезная нравственность и здравый практический смысл
старых пуритан удержались в большей части американцев,
восхищавшихся французскими философами, и масса
американского народонаселения осталась глубоко христианскою,
столько же привязанною к своим догматам, сколько и к
свободе, послушною Богу и Евангелию даже в то время,
когда она восставала против английского короля и
парламента, и в борьбе за независимость руководимою той же
самой верой, которая привела ее предков в эту землю,
чтобы положить тут основания, на которых возвысилось новое
государство.
Идеи и страсти, которые в настоящее время увлекают и
волнуют общества именем демократии, очень
распространены и имеют большую силу в Американских Соединенных
Штатах; они бродят в них со всеми своими
заразительными заблуждениями и разрушительными пороками; но до
сих пор они были успешно сдерживаемы и очищаемы
христианской верой, превосходными политическими
преданиями и твердою привычкою к легальности, владеющею
народонаселением. В то время, когда принципы анархии смело
развертываются на этой обширной сцене, там продолжают
существовать прочные, энергические принципы порядка и
консерватизма в обществе и в самом человеке: их присутст-
115

ВВЕДЕНИЕ
вие и влияние заметно везде, даже в недрах той партии,
которая зовет себя по преимуществу демократической; они
умеряют ее, охраняют в ней порядок и часто, без ее ведома,
спасают ее от бурных увлечений. Эти-то хранительные
принципы бодрствовали при зачатии американской революции и
доставили ей прочный успех. Дай, Бог, чтоб они
продолжали господствовать среди этого мощного народа в той
страшной борьбе, которую им теперь приходится везде
выдерживать, и чтоб они всегда вовремя отводили его от
пропасти, к которой он так близок!
Три великие человека: Кромвель, Вильгельм III и
Вашингтон остаются в истории, как вожди и представители
этих могучих кризисов, которые определили судьбу двух
великих наций. Может быть, по обширности и силе
природных дарований, Кромвель из всех троих занимает
первое место: он обладал умом удивительно энергическим,
твердым, правильным, гибким, изобретательным и
необычайной силой характера, которого не пугали никакие
препятствия, не утомляла никакая борьба и который преследовал
свои цели с жаром и терпением равно неистощимыми,
стремясь к ним то самыми окольными, самыми медлительными
путями, то самыми быстрыми и отважными. Он с
одинаковым искусством умел пленять людей в близких с ним
личных отношениях и повелевать ими, устроить армию или
партию, и вести ее. В нем был инстинкт популярности и
дар авторитета, и он с одинаковой смелостью мог укрощать
партии и спускать их с цепи. Но он родился в недрах
революции; его вознес к верховной власти ряд потрясений;
поэтому дух его был и навсегда остался существенно
революционным; он знал потребности порядка и правления, но
не умел ни уважать, ни исполнять их нравственных, вечных
законов. Было ли то в нем природным недостатком, или
таково уже было его положение, но у него не было
правильности и спокойствия в употреблении власти; как
человек, вечно осаждаемый гибельными опасностями, он
сразу прибегал к крайним средством и излишнею силою
лекарств затягивал или усиливал недуги, которые хотел
116

ВВЕДЕНИЕ
исцелить. Основать правление - дело, требующее приемов,
более правильных и более сообразных с вечными законами
нравственного порядка. Кромвель мог подчинить себе
революцию, которую он произвел, но не мог дать ей прочного
основания. Вильгельм III и Вашингтон были, может быть,
не так сильны, как он, природными дарованиями, но они
успели в предприятии, которое не удалось Кромвелю: они
установили судьбу и основали правление своего отечества.
Это произошло оттого, что и посреди революции они никогда
не принимали и не держались революционной политики,
никогда не искали и не имели этого рокового положения,
где сначала анархические насилия служат ступенями к
возвышению, а потом насилия деспотизма являются
необходимой опорой власти. С самых первых шагов они находились,
или становились сами на правильной дороге и в прочных
условиях правления. Вильгельм был государь
честолюбивый; ребячество - думать, что до воззвания, сделанного к
нему из Англии в 1688 году, ему было чуждо желание
взойти на английский престол и неизвестна давно начатая
работа, чтоб вознести его на этот престол. Вильгельм
следил за ходом этой работы шаг за шагом, не принимая в ней
сообщничества, но не отвергая ее цели, не ободряя
работников, но покровительствуя им. Его честолюбие имело в то
же время то свойство, что оно связано было с торжеством
дела великого и правого, дела религиозной свободы и
европейского равновесия. Не было примера, чтоб кто-нибудь
до такой степени делал великий политический план
единственною мыслью и целью всей своей жизни, как Вильгельм.
Он питал страсть к тому делу, которое делал, а
собственное его величие было для него не больше, как средство.
Имея в перспективе корону Англии, он не сделал ни одной
попытки успеть посредством насилия и беспорядка; его ум
был слишком возвышен и правилен для этого; он не мог не
знать неизлечимого порока подобных успехов и
добровольно налагать на себя их иго. Но когда самой Англией была
ему открыта дорога, его не остановили робкие опасения,
над какими задумался бы частный человек; он хотел доста-
117

ВВЕДЕНИЕ
вить торжество своему делу и пожать плоды этого
торжества; это была чудная смесь хитрости и убеждений,
честолюбия и самопожертвования. У Вашингтона не было
честолюбия; он понадобился отечеству и принял величие, чтоб
служить ему, принял, скорей, по обязанности, чем по
собственному влечению, вынужденный даже иногда делать над
собой страшные усилия. Горьки были ему искушения
публичной жизни; ему гораздо больше нравилась независимость
частной жизни и покой души, нежели власть; но он не стал
раздумывать, принимать ли ему то дело, которое возлагало
на него отечество, и, исполняя это дело, ни разу не позволил
себе, ни относительно своего народа, ни относительно себя
самого ни малейшей поблажки, чтоб облегчить бремя. Он
был рожден управлять, хотя и мало находил в этом
удовольствия; он говорил американскому народу то, что
считал благоразумным, с непоколебимою и в то же время
простою твердостью, даже с пожертвованием своей
популярности, что тем более было с его стороны заслугой, что эта
жертва не вознаграждалась для него радостями
властвования. Слуга возникающей республики, где преобладал
демократический дух, он достиг ее доверия и обеспечил ей
торжество, поддерживая ее интересы против ее влечений и держась
политики скромной в то же время строгой, осторожной,
независимой, какая по-видимому прилична только вождю
аристократического сената, поставленного во главе какого-нибудь
древнего государства - успех редкий и делающий столько же
чести Вашингтону, сколько и его отечеству.
Взглянем ли на судьбу государств, или на судьбу
великих людей, возьмем ли монархию или республику,
аристократическое общество или демократическое - везде один и
тот же свет сияет из фактов; именем одних и тех же
принципов, одними и теми же путями достигается
окончательный успех. Революционный дух равно гибелен как для тех,
кого он низвергает, так и для тех, кого поднимает на
высоту. Только та политика завершает и упрочивает
перевороты, которая охраняет государства.
118

ИСТОРИЯ КАРЛА ПЕРВОГО
С ВОСШЕСТВИЯ ЕГО НА ПРЕСТОЛ
ДО СМЕРТИ
tel __»i
КНИГА ПЕРВАЯ
Восшествие на престол Карла I. - Состояние Англии и
расположение умов. - Созыв первого парламента. - В нем
обнаруживается дух свободы. - Парламент распущен. - Первые опыты
произвольных распоряжений со стороны правительства. - Они
оказываются неудачными. - Второй парламент. - Обвинение герцога Бук-
кингэмского. - Роспуск парламента. - Дурное управление Бук-
кингэма. - Третий парламент. - Прошение о правах. - Отсрочка
парламента. - Умерщвление герцога Буккингэмского. - Второе
заседание третьего парламента. - Новый повод к общественному
недовольству. - Гнев короля. - Роспуск третьего парламента.
1625 - 1629
27 марта 1625 года Карл I вступил на престол и тотчас
же созвал парламент (2 апреля). Не успела собраться
палата депутатов (18 июня), как человек высокой честности,
считавшийся в последнее царствование в числе
противников двора, сэр Бенджамин Рудьерд, встал и сделал
предложение: стараться всеми мерами поддержать совершенное
согласие между королем и народом. "От государя, который
нами управляет, - сказал он, - мы можем ожидать всякого
блага и всяких льгот для нашей страны"1.
В самом деле вся Англия предавалась радости и надежде.
И это были не те неопределенные надежды, не та
безотчетная радость, какие бывают всегда заметны при
наступлении новых царствований: это были надежды серьезные,
1 22 июня 1625. Parliamentary History (Cobbet, Лондон, 1806), t.
И. col. 5.
119

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
всеобщие и, по всем признакам, не лишенные основания.
Всем известны были чистая нравственность Карла, его
благочестие, деятельность, просвещение, воздержанность,
нелюбовь к расточительности; он был важен, но добр;
держал себя с достоинством, но без надменности;
поддерживал у себя в доме приличие и порядок; все показывало в
нем друга правды, человека прямого и возвышенного; его
вид, его манеры возбуждали почтительность в придворных
и нравились народу, а добродетели доставляли ему
уважение добрых. Англии надоели нечистые нравы, болтливое и
пошлое педантство, вялая и малодушная политика Иакова I, и
она ожидала себе счастия и свободы под правлением
короля, которого могла наконец уважать.
Карл и народ английский не знали, до какой степени
они уже были чужды друг другу; они не знали, что давно
уже действуют и с каждым днем усиливаются причины,
вследствие которых скоро им не будет никакой
возможности понять друг друга и сойтись между собой.
Два переворота, один - видимый и явный, другой -
тайный, неведомый, но не менее того действительный,
совершились к этому времени: первый - в королевской власти
европейских государей, второй - в состоянии общества и
нравах английского народа.
Это была пора, когда королевская власть, освободившись
от сроих прежних врагов, почти повсюду становилась
неограниченною. Во Франции, в Испании, в большей части
государств Немецкой Империи она смирила феодальную
аристократию и перестала защищать права общин, которые были
нужны ей до сих пор для отражения других врагов. Высшее
дворянство, как бы утратив даже самое чувство своего
унижения, толпилось вокруг престола, чуть не гордясь блеском своего
победителя. Горожане, разъединенные и робкие,
наслаждались начавшимся порядком и неиспытанным до тех пор
благосостоянием, хлопотали об уверении своего богатства и о
просвещении, но вовсе не думали еще иметь голоса в управлении
государством. Пышность дворов, быстрота администрации
обширность и правильность военных действий - все говорило
120

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
о перевесе королевской власти. Наконец, успехи образования,
наук, искусств, мира и внутреннего благосостояния украшали
собою это торжество абсолютной монархии и внушали
государям самоуверенность, а народам - любовь и удивление.
В Англии королевская власть не осталась чужда этому
европейскому движению. Вместе с восшествием на престол
дома Тюдоров (в 1485 году) с ней перестали враждовать эти
гордые бароны, не имея сил бороться с королем поодиночке,
умели когда-то составлять коалиции и таким образом
поддерживать свои права, или насильно присваивать себе долю
королевской власти. Эта аристократия, которая так долго
сопротивлялась королям, оскудела, обеднела, унизилась вследствие
собственной неумеренности, особенно же вследствие войн Алой
и Белой Розы, и почти без сопротивления уступила сперва
высокомерному деспотизму Генриха VIII, потом искусному
правлению Елизаветы. Став главою церкви и владетелем
несметных богатств, Генрих щедро разделил их между
фамилиями, которые он хотел возвысить или - поддержать: так начал
он превращение баронов в придворных. При Елизавете это
превращение было довершено. Как женщине, ей нравился
блестящий двор; как королеве, он ей был нужен для
поддержания своего величия. Дворянство спешило вступать и
ряды придворных, и это не возбуждало большого
неудовольствия в публике: трудно было не увлечься этим столь
редким случаем служить государю, любимому народом, и
среди придворных празднеств и интриг искать
благоволения королевы, к которой расположена была вся страна.
Полезному и славному для народа правительству
прощались принципы, формы, язык, часто даже обычаи
неограниченной монархии; любовь народа прикрывала
самоунижение придворных. Все опасности, которым могла
подвергаться эта женщина, считались общественными
опасностями, и безграничная преданность к ней казалась законом для
дворянина, долгом - для протестанта и гражданина.
Стюарты не могли не пойти дальше по той дороге, на
которую вступила королевская власть в Англии со времени
воцарения Тюдоров. Иаков I был шотландец и происходил
121

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
от крови Гизов; семейные воспоминания и старинные связи
привлекали его к Франции; он привык искать на
континенте союзников и образцов, тогда как обыкновенно
английские государи видели там одних врагов. Таким образом,
вскоре оказалось, что он больше Елизаветы и самого
Генриха VIII проникнут теми началами, на которых
основывалась тогда в Европе абсолютная монархия. Он
проповедовал их с гордостью богослова и снисходительностью
короля, при всяком случае прикрывая робость своих действий и
ограниченность своей власти пышностью своих воззваний.
Когда же приходилось ему защищать свои
правительственные меры, произвольные заключения в тюрьмы,
незаконные налоги защищать аргументами более прямыми
и простыми, тогда Иаков ссылался на пример короля
Франции или Испании: "Король Англии, - говорили его
министры палате депутатов, - не хуже других, равных
ему". И так сильно было даже в Англии влияние
переворота, совершившегося в королевской власти
континента, что противников двора этот язык приводил в
смущение. Они были почти убеждены сами, что достоинство
государей требует, чтобы им всем были предоставлены
одни и те же права, и не знали, как согласить это
необходимое равенство престолов с правами и льготами своей
страны1.
Воспитанный с детства в этих притязаниях и правилах,
принц Карл еще более заразился ими, когда настало его
совершеннолетие. Инфанта испанская была его невестой.
Герцог Буккингэм внушил ему мысль отправиться тайно в
Мадрид искать лично ее руки и сердца. Такая рыцарская
мысль пленила воображение юноши. Оставалось получить
согласие короли. Иаков не соглашался, выходил из себя,
плакал и, наконец, уступил, не столько сыну, сколько
любимцу2. Карл был принят в Мадриде с большими почестя-
1 Journals of the House of Commons, 18 апреля, 12 и 21 мая 1614 г.
2 Clarendon Hist, of the rebell., т. 1, стр. 18-30, базельское издание,
1798.
122

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
ми1. Там он увидал королевскую власть во всем блеске:
это была власть величественная, державная,
пользовавшаяся бесконечною преданностью своих слуг и почти
божеским поклонением со стороны подданных, редко
встречавшая противоречие и всегда уверенная, что ей стоит только
захотеть, чтобы восторжествовать над всяким
противодействием. Свадьба Карла с инфантой не состоялась, но, взамен
того, он женился на Генриетте-Марии, принцессе
французской; его отец вне этих двух дворов не признавал никакого
союза, который был бы сообразен с величием его
престола . Влияние этого союза на английского принца не
отличалось от впечатлений, поученных им в Испании, и двор
Парижа или Мадрида стал в его глазах образцом самого
естественного и самого законного положения королей.
Таким образом английская монархия, по крайней мере в
лице самого монарха, его советников и двора, получила тот
же характер, какой имели монархии континента. Тут также
во всем проявлялись признаки и действия переворота, уже
совершившегося в других странах и который в самых
скромных своих притязаниях если и признавал права подданных,
то не иначе, как в смысле прав зависимых, в смысле
уступок от щедрот монарха.
Но когда на континенте этот переворот находил в
народах скорее расположение, нежели противодействие, в то
время в Англии уже совершался в глубине общества
переворот противоположный, который подкопал почву под ногами
абсолютной монархии и приготовил ей падение среди
самых ее успехов.
При воцарении Тюдоров высшая аристократия
преклонилась и пала ниц перед престолом. Тогда английские
общины не были в состоянии занять ее места в борьбе
свободы против власти; они не осмелились даже думать о чести
принимать участие в такой борьбе. В эпоху самого быстро-
1 В марте 1623 года.
2 Брак, предположенный в 1624, был окончательно утвержден
только в мае 1625 и совершен в Англии только в июне того же года.
123

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
го их возрастания, в XIV столетии, все честолюбие
ограничивалось утверждением самых первоначальных прав,
завоеванием некоторых гарантий, шатких и неполных.
Никогда в голову не приходила им дерзкая мысль, чтобы
им надлежало составлять часть верховной власти и
вмешиваться в управление страны постоянным и решительным
образом. Одним баронам прилично было простирать так
далеко свои виды.
В XVI веке общины были истомлены и разорены так
же, как и бароны, междоусобными войнами, и всего
больше нуждались в порядке и спокойствии. Порядок и
спокойствие доставила им королевская власть, и хотя этот
порядок еще не представляет совершенства, однако ж был
более обеспечен и лучше устроен, нежели когда-либо.
Общины приняли благодеяние с полною благодарностью.
Отделенные от своих старинных вождей, почти одинокие пред
лицом престола и этих баронов, когда-то бывших их
союзниками, они заговорили языком покорным, повели себя
робко, и король мог думать, что с этих пор народ всегда будет
покорен так же, как вельможи.
Но народ в Англии был не то, что народ континента.
Это не была коалиция, кое-как составленная из горожан и
поселян, медленно освобождавшихся и еще не совсем
успевших выйти из-под гнета своего старинного рабства: в
английские общины, начиная с XIV века, вошла самая
многочисленная часть феодальной аристократии - все эти
мелкопоместные владельцы, не имевшие достаточного
влияния и, по крайней бедности, не могшие разделять с
баронами верховную власть, но гордые одинаковым с ними
происхождением и долгое время пользовавшиеся одинаковыми
правами. Становясь вождями народа, они не раз давали
ему силы и, главное, смелости, к которой не способны
были бы горожане, оставаясь одни. Долговременные
бедствия междоусобий ослабили и унизили их так же, как и
горожан; но, при наступлении мира им немного было
нужно, чтобы снова возвратить утраченные значение и
гордость. Высшая аристократия стремилась к двору, чтобы
124

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
поправить свои расстроенные дела, и получала от него
заемное величие, соблазнительное, но непрочное, которое
не могло возвратить прежнего благосостояния, а только
отделяло ее от народа все больше и больше, между тем,
как простые дворяне, владельцы свободных земель,
горожане, единственно занятые эксплуатированием своих
земель и капиталов, богатели имуществом и кредитом, с
каждым днем теснее соединялись между собою,
распространяли на целый народ свое влияние и незаметно, без
политических видов, почти сами того не зная, овладевали всеми
общественными силами, истинным источником власти.
В городах быстро развивались торговля и
промышленность: Лондон приобрел несметные богатства; король,
придворные, почти все вельможи королевства, по-прежнему
надменные, но постоянно нуждавшиеся, стали его
должниками. Купеческий флот, питомец королевского, повсюду
разослал свои многочисленные корабли; матросы
разделяли интересы и виды негоциантов.
В селах дела шли тем же порядком. Поместья мельчали.
Феодальными законами запрещены были продажа и
дробление поместий. Генрих VIII отчасти уничтожил это новым
статутом. Высшее дворянство приняло этот статут как
благодеяние и спешило им воспользоваться. Оно стало
отчуждать равным образом обширные поместья, розданные
Генрихом VIII. Король покровительствовал этому
отчуждению, чтоб увеличить число землевладельцев между
духовенством, а придворные принуждены были прибегать к
продаже своих земель, потому что никаких
злоупотреблений не хватало на их нужды. Наконец и Елизавета
продавала много земель, принадлежавших короне, желая
избавиться от необходимости просить пособий, всегда
отяготительных даже для власти, которая требует их. Почти все
эти земли были покупаемы дворянами, жившими у себя в
поместьях, вольными землевладельцами, которые сами
обрабатывали свою землю, горожанами, не желавшими
продолжать свои обыкновение занятия. Труд или экономии
давали им возможность платить деньги за то, чего не могли
125

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
сберечь король и придворные1. Земледелие процветало;
графства и города наполнялись богатым, деятельным,
независимым населением. В его руки переходила большая часть
народного капитала, и этот переход был так быстр, что в
1628 году, при открытии парламента, палата депутатов
оказалась втрое богаче палаты перов2.
По мере того, как совершался переворот, самоуправство
власти начинало тревожить общины. Чем больше было благ,
тем нужнее становились гарантии. В умах народа начинало
оживать воспоминание о старинных льготах, об усилиях,
которыми была завоевана Великая Хартия, о началах,
которые она утвердила. Двор отзывался с презрением об этих
старых временах, как временах грубости и варварства,
народ начинал уважать и любить их, как времена гордой
свободы. Славные завоевания, сделанные в старину
народом, не приносили ему уже никакой пользы; однако ж
потеряно было не все. Парламент не переставал
собираться; напротив, найдя в нем покорность, короли еще чаще
стали употреблять его как орудие своей власти. При
Генрихе VIII, при Марии, при Елизавете присяжные суды
показывали уступчивость, доходили даже до раболепства;
но все же они существовали. У городов сохранились свои
хартии, у корпораций - свои льготы. Общины не
обнаруживали противодействия, но давно уже владели всеми
средствами противодействия: им недоставало не учреждений, а
только силы и воли пользоваться ими. Силу возвратил им
тот переворот, который в такой степени подвинул их
материальное величие. Воля ждала только другого переворота,
который бы дал им и нравственное величие, подстрекнул
их честолюбие, возвысил их идеи, превратил для них про-
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. V, стр. 6.
2 Юм (Hist, of Engl., т.VIII, стр.385, базельское издание, 1789) в
подтверждение этого факта приводит свидетельство Сандерсона и
Уокера, историков, не пользующихся авторитетом. У современных
писателей, заслуживающих доверие, я не нашел столь определенной
оценки сравнительного богатства обеих палат; но несомненно, что
палата депутатов была гораздо богаче палаты пэров.
126

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
тиводействие в обязанность, господство - в необходимость.
Это дело сделала религиозная реформа.
Реформа была провозглашена в Англии деспотом и
началась тиранией. При самом рождении она преследовала и
друзей, и врагов. Одной рукой Генрих VIII воздвигал
эшафоты для католиков, другой - костры для протестантов, не
соглашавшихся признать символ и одобрить правление,
которое получала от него новая церковь.
Таким образом, с самого начала явились две реформы:
реформа короля и реформа народа. Одна из них, робкая,
уклончивая, более связанная с мирскими выгодами нежели
с религиозными убеждениями, сама пугалась того
движения, которое произвело ее, и силилась занять у
католицизма все, что можно было сохранить из этого
вероисповедания, отрешившись от него; другая реформа -
самопроизвольная, пылкая - презирала земные расчеты и
поддерживала свои начала в самых крайних их следствиях; словом,
это была настоящая моральная революция, предпринятая
во имя веры и с полным энтузиазмом веры.
В правление королевы Марии эти две реформы еще
были соединены между собою общими бедствиями, а с
восшествием на престол Елизаветы - общею радостью. Скоро
они должны были разделиться и вступить в борьбу. Но
положение их было таково, что их борьба неизбежно должна
была подействовать и на политический порядок.
Отделившись от главы вселенской церкви, англиканская церковь
потеряла всю собственную силу и поставила свои права и
власть в исключительную зависимость от власти и прав
главы государства. Итак, она становилась на стороне
гражданского деспотизма и вынуждена была исповедовать его
начала, чтоб поддержать законность своего происхождения
и служить его интересам, чтоб спасти свои собственные.
Нонконформисты, напротив, нападая на своих
религиозных противников, видели себя вынужденными нападать
также и на светского владыку. Чтоб достигнуть церковной
реформы, они должны были отстаивать права гражданина.
Король сделал себя наследником папы. Англиканское ду-
127

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
ховенство, наследовавшее духовенству католическому,
действовало не иначе, как во имя короля.
Эта опасная неизбежность двойственной борьбы с
церковью и государем, одновременной реформы религии и
государства, сначала испугала нонконформистов. Папство и
все то, что на него походило, было незаконно в их глазах;
королевская власть, даже деспотическая, еще не
представлялась им незаконною. Генрих VII начал реформу;
Елизавета спасла ее.
Между тем реформа была неизбежна. Потребность
разбора и сопротивления в деле веры и правления
распространилась в особенности между мелкими дворянами,
свободными землевладельцами, горожанами, народом, ибо тут
кипела религиозная реформа с особенной силой. Двор и
часть среднего дворянства не столько заняты были своими
религиозными верованиями; они довольствовались
нововведениями Генриха VIII или его преемников и поддерживали
англиканскую церковь - кто из убеждения, кто из
равнодушия, кто из расчета, кто из уважения к присяге. Общины,
более чуждые интересам власти и в то же время более
терпевшие от ее злоупотреблений, в сношениях своих с
монархом изменили и формы, и мысль. Со дня на день их
робость исчезала, честолюбие росло. Горожанин, вольный
землевладелец, даже крестьянин стали простирать свои виды
выше своего состояния.
Разговоры долгое время велись втайне и не смели
заходить слишком далеко; но они развязывали умы и внушали
им непривычную смелость. Сама Елизавета, любимая и
уважаемая народом, почувствовала на себе действие этого
нового расположения умов1 и грубо отталкивала его, однако
ж так, чтоб не подвергнуться явной опасности. Гораздо
хуже было при Иакове I. Это был государь слабый,
заслуживший презрение, но тем не менее желавший казаться
деспотом. Догматически выставляя свои бессильные притя-
1 См. Приложение I.
128

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
зания, он вызывал новые дерзости, которых подавить,
однако ж, не умел. Мысль граждан приняла более свободный
полет: ничто уже не останавливало ее. Спесь потеряла не
только силу, но даже и блеск при дворе и на престоле.
Бесчестная продажность возбуждала в серьезных людях
глубокое отвращение, и никакой сан уже не спасал от
оскорблений со стороны народа. Скоро оппозиции
заговорила высокомерным тоном власти и обнаружила даже больше
спокойной самоуверенности. И это не была оппозиция
великолепных баронов, заседавших в палате перов, а
оппозиция нижней палаты, решившейся занять в государстве
место и завладеть правительственным влиянием, которое никогда
ей не принадлежало. Ее равнодушие к напыщенным
угрозам государя, ее гордый, хотя и почтительный язык показал,
что все переменилось, что теперь она мыслила уже не по-
прежнему, хотела действовать властно, и тайное
предчувствие этой моральной революции было уже так
распространено, что в 1621 году, ожидая прибытия комитета от
палаты, имевшего представить королю строгие замечания, Иаков
сказал с иронией, наверное, не подозревая всей ее глубины:
"Приготовить двенадцать кресел: я буду принимать
двенадцать королей"1.
В самом деле, когда Карл созвал парламент, это было
похоже на сенат королей, созванный неограниченным
монархом у своего престола. Государь, а тем менее народ,
еще не успели разобрать начал и измерить объема своих
требований: они сближались, искренно желая и надеясь
сойтись между собою; но на самом деле между ними уже
совершилось полное разъединение, ибо и тот, и другой
считал себя верховной властью.
Как только заседание было открыто, нижняя палата
начала перебирать все части правления: дела внешние и
внутренние, переговоры, союзы, употребление прошедших и
будущих налогов, состояние религии, усмирение папистов -
1 Histoire d'Angleterre par Rapin Thoiras t. VIII, p. 183, éd. in-4,
Гаага, 1749; Kennet, compl. Hist, of Engl. t. Ill, p. 743.
S. История английской революции, 1 том
129

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
обо всем этом она считала себя в праве рассуждать. Она
жаловалась на королевский флот, плохо
покровительствующий английской торговле1, на доктора Монтега,
королевского духовника, защищавшего римскую церковь и
проповедовавшего слепое повиновение . Она ожидала только от
короля удовлетворения всех своих требований, но
показывала твердую решимость вступаться во все своими
комитетами и петициями и обо всем выражать свое мнение.
Упреки не относились собственно к правлению Карла
Оно только что начиналось. Однако ж такое обширное и
такое горячее разбирательство государственных дел
казалось ему уже нарушением его прав; свобода речей
оскорбляла его. Эдуард Кларк, принадлежавший к партии двора,
упрекнул в этом палату. Он заметил, что "были
употреблены слова неприличные и оскорбительные4. Всеобщий крик
потребовал от него объяснений. Он стоял на своем, и его
едва не приговорили к изгнанию из палаты3.
Действительно, речи были смелы, при всей скромности
выражений: "Мы не просим у короля удаления дурных
советников, как это сделал парламент при его
предшественниках, Генрихе V и Генрихе VI; мы не желаем
вмешиваться в выборы, как это было при Эдуарде II и Ричарде II,
при Генрихе IV и Генрихе VI; мы не желаем, чтоб те, кого
выберет король, были обязаны присягать перед
парламентом, как это делалось при Эдуарде I, Эдуарде II и
Ричарде II; чтоб парламент заблаговременно предписывал им образ
действий, которому они должны следовать, как он это
считал обязанностью делать при Генрихе III и Генрихе IV; ни
даже того, чтоб его величество дал обещание, как Генрих III,
делать все с согласия верховного народного совета и ничего
без его приговора; мы только высказываем, как
верноподданные, наши скромные желания. Мы желаем только того,
чтоб король, так как он окружил себя советниками мудры-
111 августа 1625. Parliamentary History, t. II, col. 35.
2 7 июля 1625. Parliamentary History, t. II, col. 6.
36 августа 1625. Parliamentary History, t. II, col. 13.
130

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
ми, благочестивыми и почтенными, исцелил, при их
помощи, бедствия государства и никогда не руководился какими-
либо личными мнениями, или советами людей неопытных".
Так говорил сэр Роберт Коттон, знаменитый ученый,
умеренный оратор1. Палата, протестуя вместе с ним против
подражания старинным дерзостям парламента, радовалась,
однако ж, что он напомнил их.
Король начинал сердиться, однако не обнаружил этого.
Такой язык, хотя и неприятный, еще не казался ему
опасным. Притом же, ему нужны были субсидии. Последний
парламент пламенно желал войны с Испанией: теперешний
не мог отказаться поддержать ее. Карл настаивал, чтоб ему
немедленно даны были на это средства и обещался
удовлетворить справедливым жалобам.
Но палата уже не верила обещаниям, хотя этот король
еще не успел подать ни одного повода к недоверию и хотя
она уважала его. Карл думал, что ему нечего было бояться,
потому что он не сделал никакого зла; народ думал, что
надобно было искоренить все прежнее зло, чтоб не бояться
в будущем. Сначала представители общин предложили
королю только слабое пособие, а таможенный сбор хотели
оставить за ним лишь на один год. Этот последний
приговор показался оскорбительным, и верхняя палата не
согласилась утвердить его. Стало быть, королю не верят,
говорил двор, как верили его предшественникам, которым
постоянно предоставлялись таможенные сборы на все
продолжение их царствования; а между тем он с такою редкою
откровенностью изложил состояние финансов королевства;
он не отказался представить ни одного документа, ни одного
объяснения: крайняя необходимость налога была очевидна.
Неблагоразумно было бы, думали лорды, раздражать так скоро
без всякой причины молодого государя, который показывает
такое расположение жить в ладу с парламентом.
1 6 августа 1625. Parliamentary History, t. II, col. 14-17. Эта речь
заимствована из посмертных сочинений сэра Роберта Коттона,
изданных Гоуэлем в 1651 году.
131

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
Нижняя палата не говорила, что она не хочет дать более
достаточных субсидий, но продолжала рассматривать
народные жалобы, твердо решившись достигнуть наперед их
удовлетворения, хотя и не выражала этого гласно. Король
пришел в негодование, что ему осмеливаются таким
образом предписывать законы и воображают, что он уступит
силе или не сумеет управлять. Это значило посягать на
верховную власть, которая принадлежит только ему одному
и ни в каком случае не должна терпеть ущерба. Парламент
был распущен (12 авг. 1625 г.).
Таким образом, несмотря на взаимное расположение друг
к другу, государь и народ сошлись только затем, чтоб прийти
в столкновение. Ни тот, ни другой не почувствовал себя
слабым или виновным; они расстались оба с равною
уверенностью в законности своих требований, с равной
решимостью стоять за них. Общины объявили, что они преданы
королю, но не отступятся от своих прав. Король сказал,
что он уважает права своих подданных, но сумеет
управлять и один.
Он тотчас же решился привести в исполнение эту
угрозу. Приказами, отправленными от его тайного совета к
лордам-наместникам графств, предписывалось им собрать
в виде займа ту сумму, которая нужна была королю1. Им
вменено было в обязанность обратиться к богатым
гражданам и донести о тех, кто откажется дать взаймы или будет
медлить. Король еще рассчитывал на любовь и на страх. В
то же время флот выступил в море, чтоб предпринять
экспедицию против Кадикса, которого гавань была наполнена
богато нагруженными кораблями. Чтоб дать в то же время
какое-нибудь удовлетворение народ, духовенству
приказано было вести процесс против папистов. Они не могли
отлучаться дальше пяти миль от своих жилищ без особого
позволения; им предписано было вызвать в Англию своих
детей, воспитывавшихся в континентальных странах; за-
1 Old Parliam. Hist., t. VI, p.407 (Лондон, 1793).
132

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
прещено было носить оружие. Общины требовали себе прав:
их потешили, давши им некоторую возможность поучить
своих врагов.
Они не удовлетворились этой жалкой уступкой; притом,
самое преследование папистов было двусмысленно и
подозрительно. Король освобождал их за деньги или прощал
тайно. Заем принес казне мало денег; экспедиция в Кадикс
была неудачна. Публика приписала эту неудачу
неискусству адмирала и пьянству солдат. Обвиняли правительство,
что оно не умеет ни выбирать генералов, ни смотреть за
поведением солдат. Не прошло шести месяцев, как уже
второй парламент был признан необходимым (6 февр.
1626 г.). Раздражение еще неглубоко проникло в душу
молодого короля, и его деспотизм был вместе и доверчив, и
робок. Он думал, что общины будут рады собраться опять
так скоро, быть может, даже надеялся, что твердость,
которую он показал им, вызовет с их стороны больше
уступчивости. Наконец им приняты были меры, чтоб самых
популярных ораторов не допустить в парламент. Граф
Бристоль, лютый враг герцога Буккингэмского, не получил
приглашения. Эдуард Кок, Роберт Филипс, Томас Уэнтворт,
Фрэнсиз Сеймур и др.1 не могли быть выбраны, потому
что их назначили шерифами в их графствах. Думали, что за
их отсутствием палата депутатов будет покорнее, потому
что народ любит короля, и только какая-нибудь горсть
недовольных вводит его в заблуждение.
Но палата думала, с своей стороны, что короля вводят
в заблуждение и что достаточно вырвать его из рук
временщика, чтоб возвратить народу. Первый парламент,
затрудняя субсидии, хотел только заставить престол
удовлетворить общественным жалобам; теперешний - решился
поразить у трона виновника всех этих жалоб. Герцог Бук-
кингэм был обвинен (21 февраля 1626).
Это был один из тех людей, которые, кажется, родятся
1 Всех было семеро: трое остальные, не столь известные, были:
Грей Пальмер, Вильям Флитвуд и Эдуард Альфорд.
133

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
для того, чтоб блистать при дворах и не нравиться народу.
Красавец собой, гордый, пышный, до дерзости
легкомысленный, искренний и горячий в дружбе, открытый и
надменный во вражде, равно не способный ни к добродетели,
ни к притворству, он управлял государством без
государственных соображений, не заботился ни об интересах народа,
ни даже об интересах власти, ни о чем не думал, кроме
собственного величия и удовольствия властвовать рядом с
королем. Была минута, когда ему захотелось сделаться
популярным, и он достиг этого: разрыв брака Карла с
инфантой был его делом. Но эта популярность была для него
только средством пользоваться по произволу
расположением короля. Он потерял ее и едва обратил на это внимание,
гордясь тем, что сохранил над Карлом ту же власть, какую
имел над Иаковом I. Его честолюбие не оправдывалось
никакими дарованиями. Единственною целью его интриг
были мелкие страсти. Чтоб соблазнить женщину, погубить
соперника, он безрассудно жертвовал то королем, то
народом. Народу, который с каждым днем становился зрелее,
власть такого человека казалась не только бедствием, но
даже оскорблением, и герцог продолжал забирать высшие
должности в государстве1, оставаясь, даже в глазах толпы,
не больше, как бесславным выходцем, дерзким и
бездарным временщиком.
Нападение со стороны палаты было сильно: так как
трудно было уличить Буккингэма в преступлениях по
закону, то палата постановила, что одной общественной молвы
1 Он был: герцог, маркиз и граф Буккингэм, граф Ковентрийский,
виконт Вильерский, барон Уэддонский, генерал-адмирал Англии и
Ирландии, главный командир морей и кораблей, генерал-лейтенант -
адмирал, генерал-капитан и начальник флотов и армий е.в., обер-штал-
мейстер, лорд-телохранитель, канцлер и адмирал над пятью портами;
констебль дуврского замка, судья в управлении королевскими лесами и
охотами на юге от Трента, констебль виндзорского замка, камергер,
кавалер ордена подвязки, тайный советник и пр. Полагают, что цена
коронных имуществ, которые он умел себе выманить, простиралась до
284,395 фунт, стерл. (С лишком 1 800 000 руб. сер.). Bradie, Hist, of
the British empire, etc., t. II, p. 122.
134

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
достаточно, чтоб предать его суду, и приняла все
обвинительные пункты, на которые указывала общественная молва1.
Герцог опроверг их, большую часть, по крайней мере, с
успехом, но без пользы. Палате нужно было
преобразование дурного правления: Буккингэм не делался менее опасен
оттого, что его нельзя было обвинить в воровстве,
убийстве или измене. Смелость палаты ободрила врагов двора.
Граф Бристоль подал жалобу, что его не пригласили в
парламент . Буккингэм, который боялся его, хотел держать
его в отдалении. Палата пэров признала жалобу графа
справедливою, и Карл послал к нему пригласительное письмо,
но вместе с приказанием не выезжать из своих поместий.
Граф снова обратился к палате и просил ее решить,
требуют ли права всех пэров королевства, чтоб он заседал в
парламенте лично. Король тотчас приказал обвинить его в
оскорблении величества3. Бристоль, в свою очередь, обвинил
Буккингэма4, чтоб защитить себя, и таким образом
временщик короля подвергся в одно и то же время
преследованиям от представителей народа и от старого придворного.
Все это слишком затрагивало власть короля и слишком
оскорбляло его гордость. Буккингэма не уличили ни в каком
преступлении: стало быть, в нем нападают на королевского
министра и на друга короля. Карл сказал палате: "Я должен
объявить вам, что не потерплю, чтоб вы преследовали кого
бы то ни было из моих слуг, тем менее тех, которые
поставлены так высоко и так близко ко мне. Бывало,
спрашивали: что мы сделаем для человека, которого почтил
король? Теперь есть люди, которые ломают себе голову,
придумывая, что бы сделать против человека, которого
королю угодно было почтить. Я желаю, чтоб вы занялись
делом о моих субсидиях. Если нет, тем хуже будет для вас
самих. И если из этого выйдет какое-нибудь несчастие, я
1 22 апреля 1626. Parliamentary History, t. II, col. 52.
2 В марте 1626. Parliamentary History, t. II, col. 72 и след.
3 1 мая 1626. Parliamentary History, t. II, col. 79.
4 Там же, col.86.
135

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
почувствую его конечно после всех"1. В то же время он
запретил судьям отвечать на вопросы, предложенные
верхней палатой по делу графа Бристоля, боясь, что их ответ
будет в его пользу2.
Судьи молчали; но палата не остановилась. Восьмеро из
ее членов назначены были поддерживать преследование
против Буккингэма, соединившись с верхней палатой3. Когда
конференция кончилась, двоих из комиссаров, Додлея Диггза
и Джона Эллиота, король велел посадить в Тауэр за
дерзкие речи4. Раздраженная палата объявила, что она ничем
не станет заниматься, если им не возвратят свободы.
Напрасно друзья двора пугали палату участью, которая
грозит самому парламенту5: угроза была принята за
оскорбление, и им пришлось извиняться, что они внушили королю
мысль, будто он может управлять один, подобно государям
континента. Диггз и Эллиот были выпущены из Тауэра6.
Палата перов, с своей стороны, потребовала
освобождения лорда Арунделя, арестованного по приказанию
короля в продолжение заседания, и Карл уступил и тут7.
Ему надоело терпеть поражения от противников,
которых он сам созвал и которых мог во всякое время рассеять.
Временщик его не давал ему покоя. Уступки, которые он
пытался делать, принимались с восторгом, но не вели ни к
чему. Наконец до сведения его дошло, что палата
депутатов готовит генеральную ремонстрацию, и Карл решился
выйти из положения, которое унижало его в собственных
глазах и в глазах Европы. Разнесся слух, что парламент
скоро будет распущен, Верхняя палата, начинавшая заис-
1 Parliamentary History, t. И, col. 49-50.
2 Там же, col. 105.
3 В мая 1626. Journals of the House of Commons. Эти члены были
Додлей Диггз, Герберт, Сэдден, Гленвиль, Пайм, Уитбай, Уандерс-
форд и Джон Эллиот.
4 И мая 1626. Parliamentary History, t. II, col. 103.
513 мая 1626. Parliamentary History, t. II, col. 120.
* Parliamentary History, t. II, col. 122-124.
' 8 июня 1626. Parliamentary History, t. II, col. 125 и след.
136

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
кивать у народа, поспешила представить королю адрес об
отмене этого намерения, и все пэры вызывались
сопровождать депутацию, на которую возложено было представить
ему этот адрес. "Ни минуты отсрочки!" - закричал Карл.
Тотчас же роспуск парламента был объявлен (15 июня
1626 г.). В декларации от имени короля изложены были
причины этого решения. Проект ремонстрации нижней
палаты был сожжен на площади, и все, у кого были
экземпляры, получили приказание сжечь их1. Лорд Арундель
был арестован в своем доме, лорд Бристоль посажен в
Тауэр2; герцог Буккингэм вздохнул свободнее, и Карл
почувствовал себя королем.
Радость его была так же непродолжительна, как
недальновидны были его расчеты: и у абсолютной власти
бывают свои нужды. Завязавши разорительную войну с
Испанией и Австрией, Карл не располагал достаточной
армией, которую мог бы употребить в одно и то же время
и против неприятелей и против подданных. Его сухопутные
войска, малочисленные и худо обученные, стоили ему очень
дорого. Между моряками господствовал пуританизм; на
милицию он не решался положиться, ибо на нее гораздо
больше имели влияние горожане или дворяне графств,
нежели король. Он устранил противников, но не
избавился от затруднений и препятствий. Между тем
безумная гордость Буккингэма подала повод новым
затруднениям. Желая отмстить кардиналу Ришелье, не
допускавшему его воротиться в Париж, чтоб добиваться дерзких
успехов около Анны Австрийской, он уговорил своего
государя начать войну с Францией. Предлогом
послужили интересы протестантизма: надобно было спасти
осажденную Аа-Рошель и предупредить разорение
французских реформатов. Надеялись, что из-за этого дела
народ станет вооружаться с восторгом, или по крайней
мере, позволить себя насиловать.
1 Parliamentary History, t. II, col. 201.
" Там же, col. 193.
137

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
Назначен был всеобщий займ, равный сумме тех
субсидий, которые были обещаны, но не утверждены
парламентом. Комиссарам вменено было в обязанность спрашивать
у несогласных, почему они отказываются, узнавать, кто их
подговаривает, с какими именно речами и с какими
намерениями. Это было в одно и то же время вымогательство
имущества и выпытывание мнений. Полки проходили через
графства или располагались в них постоем, на тягость
жителям. Обитатели портов и приморских округов получили
приказание выставить на свой счет вооруженные суда с
экипажем - первый опыт корабельного налога. У Лондона
потребовали двадцать кораблей: город отвечал, что
королева Елизавета для отражения непобедимой армады Филиппа
Второго не требовала так много; ему возразили, что
"прошедшие времена подают пример повиновения, а не
противоречий"1. Чтобы оправдать подобный язык, приказано было
проповедовать во всех церквах учение о слепом повиновении.
Прелат, любимый народом, архиепископ кентерберийский,
Джордж Аббот, не хотел дозволить в своем округе продажу
таких проповедей, он был отрешен от должности и сослан.
Расчет на страсти народа был слишком неверен: народ
не согласился отречься от свободы ради веры. Притом, он
не доверял искренности этого нового рвения к вере. Не
трогай его свободы, созови парламент: тогда он дал бы
реформаторам континента более твердое подкрепление.
Многие из граждан отказались содействовать займу. Одни,
неизвестные и слабые, были насильно завербованы во флот
или в армию; другие брошены в тюрьмы или получили
отдаленные назначения, от которых не могли отказаться.
Неудовольствие не ограничилось одним ропотом, хотя и не
разразилось в мятеж. Пятеро дворян, задержанных по
приказанию тайного совета, потребовали, чтоб королевский
суд выпустил их на поруки, на что имел право каждый
англичанин. Властолюбивый король и раздраженная нация
1 Whitelocke Memorials of the English affairs, etc. стр.7, изд. в 1 лист,
1682.
138

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
торопили решение дела1. Король требовал от судей, чтоб
они поставили за правило, что лицо, арестованное по его
приказанию, не может быть взято на поруки; народ хотел
знать, неужели для защитников его прав потеряна всякая
гарантия. Суд отверг их просьбу и отослал их назад в
тюрьму, однако ж не постановил общего правила, какого
желал король2. Уже магистраты, пораженные двояким
страхом, не смели действовать ни в духе рабской покорности, ни
в духе справедливости, чтоб не накликать беды, отказывались
служить деспотизму, но не поддерживали и свободы.
Ревностно заботясь об охранении всякого права, народ
взял под свое покровительство даже тех солдат, которые
служили орудием деспотизму. Со всех сторон жаловались
на их неистовства. Чтоб остановить их, введен был в силу
закон, действующий обыкновенно тогда, когда страна
объявляется в военном положении. Такое самовластное
распоряжение короля без участия парламента не понравилось:
находили неприличным, чтоб англичанин был лишен
защиты закона, будь он солдат или не солдат, служил он
орудием защиты или орудием угнетения своих сограждан.
Среди этого раздражения, все еще бессильного, но более
и более принимавшего угрожающий характер, получено было
известие, что экспедиция, отправленная на помощь Ла-
Рошели под личным начальством Буккингэма, была
неудачна3. Причиной неудачи была неопытность генерала: он
не сумел ни овладеть островом Ре, ни ретироваться без
потери лучших своих офицеров и солдат. Давно уже
Англия не платила так дорого за такой позор4. В городах,
1 Они назывались: Томас Дэрнель, Джон Корбет, Вальтер Эрл,
Джон Эвнингэм и Эдмон Гемден, которого не надо смешивать с
двоюродным братом его, Джоном Гемденом, сделавшимся известньм
впоследствии.
2 28 ноября 1627. Cobbett, Stats Trials, t. Ill, col. 1-59.
3 28 октября 1627.
4 Это бедственное событие весьма энергически описано в письме
Голлиса к Томасу Уэнтворту, 19 ноября 1627. Straffard's letters and
Dispatches, t. I, p. 41.
139

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
селах множество семейств, любимых и уважаемых
народом, носили траур. Негодование было всеобщее.
Земледелец оставлял свое поле, ремесленник - свою мастерскую, и
шел узнать, не потерял ли его патрон, дворянин или
горожанин, брата или сына; на возвратном пути он рассказывал
соседям про бедствия, о которых наслушался, про
страдания, каких насмотрелся, проклинал Буккингэма и винил
короля. Новые потери еще более раздражили умы:
неприятельский флот начал беспокоить и задерживать
английскую торговлю: корабли стояли в портах; матросы праздно
толковали о неудачах королевского флота и о причинах их
собственного бездействия. Мелкое дворянство, горожане,
народ теснее и теснее соединялись в общем негодовании.
Несмотря на свою надменность, Буккингэм, по
возвращении в Англию, почувствовал тяжесть общественной
ненависти и необходимость избавиться от нее. Притом надобно
было найти какие-нибудь средства, чтоб выйти из
затруднения. Все, что могла или умела сделать тирания, было
исчерпано. Позвали в королевский совет сэра Роберта
Коттона, как самого кроткого из людей, пользовавшихся
популярностью. Он говорил умно и откровенно,
настойчиво указывал на справедливые жалобы нации, на
необходимость удовлетворить им, чтоб получить ее помощь, и
напоминал слова, сказанные лордом Борлеем королеве
Елизавете: "Овладейте их сердцами - кошельки и руки будут
ваши"1. Он подал мысль созвать новый парламент.
Положено было, что в совете, на котором это будет официально
объявлено, предложение сделает герцог Буккингэм, чтоб
примириться с публикой. Король согласился на мнение сэра
Роберта.
Тотчас же темницы отворились. Неожиданно вышли из
них люди, заключенные за сопротивление деспотизму2.
Вчера их оскорбляли, сегодня они были всемогущи. С
восторгом приняла их публика; двадцать семь человек были
1 Parliamentary History, t. II, col. 212-217.
2 В числе семидесяти восьми человек. Rushwoth; t. I, p. 473.
140

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
выбраны1. Парламент собрался (17 марта 1628 г.).
"Господа! - сказал король, открывая заседание, -
отныне пусть каждый действует по совести. Если б случилось
(от чего, Боже, сохрани!), что вы, презрев свои
обязанности, усомнились бы доставить мне то, чего требуют теперь
нужды нашего государства, моя обязанность повелевает мне
принять другие меры, которые Бог вручил мне, чтоб спасти
то, что могло бы погибнуть от безумия немногих. Не
примите этого за угрозу: я не унижусь до того, чтоб грозить
кому-либо, кроме равных мне; это только
предостережение, которое вам дает тот, кому природа и долг вверили
попечение о вашем благе и счастии. Он надеется, что ваше
нынешнее поведение позволит ему одобрить ваши прежние
советы; и что я, в благодарность за это, приму на себя
обязательства, которые дадут мне случай часто созывать
"2
вас .
Хранитель печати прибавил после короля: "Его
величество счел долгом обратиться к парламенту для собрания
субсидий, не как к единственному средству, но как к наиболее
приличному, не потому, чтоб у него не было других средств,
но потому, что это средство более согласуется с его благими
намерениями и с желанием его подданных. Если оно будет
безуспешно, необходимость и меч врага заставят нас
принять другие меры. Не забывайте предостережения его
величества... я вам повторяю, не забывайте!"3
Таким образом Карл хотел своими речами
замаскировать свое положение. Являясь надменным просителем,
падая под тяжестью неудач и ошибок, он в то же время
грозился этим независимым величеством, абсолютным,
стоящим выше всяких ошибок и неудач. Он до такой степени
был ослеплен им, что ему и в голову не приходило, чтоб
мог кто-нибудь посягнуть на него. Он был высокомерен от
души. Ему казалось, что честь и сан обязывают его сохра-
1 Rushwoth; t I, p. 473.
2 Parliamentary History, t. II, col. 218.
3 Там же. col. 221.
141

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
нять права и тон деспотизма, требуя помощи у свободы.
Нижняя палата не смутилась от этих угроз: ее занимала
мысль не менее гордая, не менее непреклонная. Она
решилась торжественно провозгласить свои права и принудить
власть признать их основными, независимыми; наконец, она
не хотела уже терпеть, чтобы право выдавалось за
милость, злоупотребление - за право. В вождях и в ратниках
для этого великого дела не было недостатка. Весь народ
толпился вокруг парламента. Внутри его люди искусные и
смелые руководили его советами: сэр Эдуард Кок, честь
магистратуры, столько же знаменитый своею твердостью,
как и опытностью1; сэр Томас Уэнтворт, впоследствии лорд
Страффорд2, пылкий, красноречивый, рожденный
повелевать, по-видимому, ограничивший все свое честолюбие
удивлением народа: Дензиль Голлиз3, младший, сын лорда
Клера, товарищ детства Карла, но искренний друг свободы и
из гордости не могший служить при каком-нибудь
временщике; Пим, ученый юрисконсульт, в особенности
знакомый со всеми правами и обычаями парламента4, ум
холодный и смелый, способный благоразумно руководить
народными страстями - и множество других, которым неведомое
будущее готовило чрезвычайно различную судьбу и даже
противоположные дороги, но которые теперь все были
соединены одинаковыми началами и желаниями. Двор мог
противопоставить этой страшной коалиции только силу
привычек, капризную дерзость Буккингэма да упрямую
надменность короля.
Первые сношения государя с парламентом были
довольно мирны. При всех своих угрозах, Карл чувствовал, что
надобно уступить, а палата, решившаяся возвратить себе
1 Родился в Мильгэме, в Норфолькском графстве, в 1549; ему
было тогда 79 лет.
2 Родился в Лондоне 13 апреля 1593; ему было тогда 35 лет.
3 Родился в 1597, в Гаугтоне, в Ноттингэмском графстве; ему был
тогда 31 год.
4 Родился в 1584, в Соммерсетском графстве; ему было тогда 44
года.
142

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
все свои права, также имела твердое намерение показать с
своей стороны преданность. Карл не обижался свободою
речей, а речи были свободны и в то же время законны.
"Умоляю палату, - говорил Бенджамин Рудьерд1 , -
тщательно избегать всякого повода к пустым прениям. Сердца
королей и сан их высоки; им прилично уступать тогда,
когда им, в свою очередь, уступают. Откроем королю
возможность, чтобы он воротился к нам как бы сам собою: я
убежден, что он нетерпеливо ожидает только случая.
Употребим все усилия, чтоб расположить короля в нашу пользу,
и получим все, чего только можем желать". Не все умы
были наполнены такими миролюбивыми мыслями; другие,
не столь мягкие, не видели беды в новом разрыве. Однако
ж все показали себя воодушевленными одним желанием, и
палата, ведя рассмотрение жалоб народных рядом с
нуждами престола, предложила единодушно, после пятнадцати
дневных заседаний (4 апреля 1628), значительные субсидии,
впрочем, не обращая этого предложения тотчас же в загон.
Радость короля была чрезмерна. Он немедленно созвал
большой совет (6 апреля 1628) и, уведомляя его о
предложении палаты, сказал: "когда я вступил на престол, я
любил парламент; потом как-то они мне надоели; теперь я
опять возвращаюсь к прежнему. Я их люблю и очень буду
рад совещаться как можно чаще с моим народом: этот день
дает мне в христианском мире такой кредит, какого я не
получил бы, выигравши множество сражений". Такой же
восторг обнаружился в совете. Буккингэм счел нужным так
же громко выразить свою радость, как и Карл. Он
поздравил короля с таким счастливым окончанием несогласий.
"Это важнее, чем субсидии, - сказал он, - это целый
родник субсидий, который вы открыли в сердце ваших
подданных. Позвольте мне, ваше величество, присоединить
несколько слов. Признаюсь, долго жизнь моя была
печальна; сон не приносил мне покоя, богатство не радовало меня:
так горько было мне слыть за человека, который ссорит
1 22 марта 1628. Parliamentary History, t. II, col. 235.
143

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
короля с народом и народ с королем! Отныне будет ясно,
что только предубежденные умы хотели выдать меня за
какого-то злого духа, вечно становящегося между
государем и его верными подданными. Пользуясь милостями
вашего величества, я постараюсь показать, что я
благодетельный гений, беспрестанно думающий только о том,
чтобы оказывать всем услуги - услуги мирные"1.
Государственный секретарь Кук объявил палате об
удовольствии короля и о благоволении, которое он во всех
делах готов оказывать парламенту2. Палата радовалась. Но
Кук имел неосторожность и низость упомянуть также о
Буккингэме и о речи, которую он произнес в совете. Этим
палата оскорбилась. Сэр Эллиот сказал: "Ужели же есть
человек, какого бы то ни было сана, который бы дерзнул
думать, что его благоволение и его слова нужны нам для
исполнения наших обязанностей относительно его
величества? Или полагают, что кто бы то ни было может
внушить его величеству больше расположения к нам, чем сколько
он сам захочет показать? Не думаю. Я готов хвалить, даже
благодарить всякого, кто употребляет свое значение и силу
для блага общественного; но такие притязания противны
обычаям наших предков и нашей чести. Я не могу слышать
об них без удивления, не могу пропустить их без
порицания. Желаю, чтоб подобное вмешательство не повторялось
более. Будем служить королю. Надеюсь, мы можем сами,
сделаться ему полезными и не нуждаемся ни в какой
посторонней помощи для приобретения любви его"3.
Эта весьма законная гордость показалась Карлу
дерзостью, а Буккингэму - верным признаком новых опасностей.
Однако ж ни тот, ни другой не дали ничего заметить, и
палата продолжала свои работы.
Она вошла в сношение с верхней палатой, чтоб общими
силами определить истинные права граждан и требовать от
1 Parliamentary History, t. II, col. 274.
2 7 апреля 1628.
3 Parliamentary History, t. II, col. 275.
144

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
короля нового и торжественного их подтверждения1.
Узнавши о намерениях депутатов, Карл был сильно
встревожен. Он велел напомнить палате, чтоб она поспешила
заняться окончательным постановлением о субсидиях; а
министр его прибавил: "К прискорбию своему, я должен вам
сказать, что до сведения его величества дошло, будто бы
вы хотите действовать не только против злоупотреблений
власти, но даже против самой власти. Это слишком
затрагивает короля, а также и нас, пользующихся его высоким
благоволением. Будем говорить королю о
злоупотреблениях, которые могли вкрасться в исполнение его воли - он нас
выслушает охотно, - но не будем посягать на пределы его
власти: он готов исправить ее уклонения, но на захочет
обрезывать ее прав."2
Палата пэров, из раболепства или из робости,
предложила, с своей стороны, нижней палате, чтобы она
удовольствовалась получением декларации, в которой бы сказано
было, что Великая Хартия находится в полном действии
вместе со всеми статутами, ее подтверждающими, что льготы
английского народа сохраняются по-прежнему, и что
король будет пользоваться правами, предоставленными
верховной власти, единственно для блага своих подданных .
Король созвал обе палаты в торжественное заседание,
объявил им, что Великую Хартию он почитает
неприкосновенною, древние статуты ненарушимыми, а насчет
охранения своих прав пригласил их положиться на его
королевское слово, прибавляя, что в нем они найдут гораздо
больше обеспечения, нежели во всяком новом законе4.
Это не испугало и не обмануло палаты.
Злоупотребления, которые были еще в свежей памяти, несмотря на
противопоставленную им силу, перешли пределы,
предусмотренные прежними законами; нужны были новые гарантии,
1 3 апреля 1628.
2 12 апреля 1628. Parliamentary History, t. II, col. 278.
3 23 апреля 1628. Parliamentary History, t. II, col. 329.
4 28 апреля 1628. Parliamentary History, t. II, col. 332.
145

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЕРВАЯ
ясные, огражденные санкцией всего парламента.
Возобновлять эти неопределенные обещания, столько раз нарушенные,
эти давно забытые статуты, было все равно, что ничего. Не
распространяясь в словах, не переходя границ почтительности,
но сохраняя в то же время твердость непоколебимую, палата
составила знаменитый билль, известный под именем
"Прошения о правах", приняла его и передала верхней палате д^я
получения также ее согласия (8 мая 1628).
Пэры ничего не могли сказать против этого билля,
освящавшего всеми признанные права или уничтожавшего
злоупотребления, которыми все были недовольны. Однако
ж король настаивал, чтоб положились на одно его слово,
предлагать подтвердить новым биллем Великую Хартию и
древние статуты, слал к пэрам совет за советом, к
депутатам - послание за посланием. Он был сильно раздражен,
но хранил благоразумие и умеренность в речах и только
высказывал твердую решимость не допускать ни малейшего
ограничения своих прав, но и не употреблять их никогда во
зло.
Пэры находились в сильном затруднении, как
обеспечить права народа, не отнимая неограниченной власти у
короля - ибо таков был вопрос. Попробовали смягчить
билль; его приняли с следующим прибавлением: "Мы
подносим вашему величеству это всенижайшее прошение с тем,
чтоб обеспечить наши собственные права, но в то же время
с подобающим уважением к полной неприкосновенности
верховной власти, которою облечено ваше величество для
покровительства, безопасности и счастия ваших подданных"1.
Когда билль, смягченный этим прибавлением,
возвратился в нижнюю палату, М. Альфорд сказал: Откроем
наши протоколы и посмотрим, что в них заключается. Что
такое верховная власть? По Бодену, это власть, свободная
от всяких условий. Следовательно, мы будем признавать
две власти: одну - законную, другую - королевскую. Дадим
королю то, что дает ему закон, и больше ничего." "Я не в
1 17 мая 1628. Parliamentary History, t. II, col. 355.
146

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
состоянии, - сказал М.Пим, - говорить об этом вопросе,
ибо не знаю, в чем он состоит. Наше прошение ссылается
на законы Англии. Здесь дело идет о власти, отличной от
власти законов: где она? Ее нет нигде - ни в Великой
Хартии, ни в каком-либо статуте: где ж нам ее взять,
чтобы дать?". "Если мы примем это смягчение билля, -
сказал сэр Томас Уэнтворт, - мы оставим дела в гораздо
худшем положении, нежели в каком их нашли; мы запишем
в число законов эту верховную власть, которой никогда не
знали наши законы"1.
Палата держалась крепко; публика была в
нетерпеливом ожидании. Пэры, по слабости своей не смевшие
громко требовать свободы, были столько же слабы и для того,
чтоб согласиться безвозвратно на тиранию. Они взяли назад
свое прибавление. Из уважения к ним, на место ее была
поставлена какая-то незначительная фраза, и "Прошение о
правах", принятое обеими палатами, было торжественно
представлено королю, который был наконец побежден и
обещался принять его (28 мая 1628).
Ответ его был неопределенный, уклончивый2; он не
подписал билля и сказал единственно то, чем палата не хотела
довольствоваться.
Победа ускользала из рук депутатов. Возвратившись в
свою залу, они снова начали работать . Сэр Джон Эллиот
энергически исчислил все жалобы нации. Экзекутору
приказано было стоять у дверей и не выпускать никого из
членов, под страхом тюремного заключения. Решено было
представить королю порицание от лица всей палаты.
Составление этого акта было возложено на комитет субсидий.
Некоторые начинали чувствовать страх - этот честный
страх, который рождается при виде великих смут и
который не разбирает уже, кто прав, кто виноват и что должно
делать, но хочет остановить людей в ту самую минуту,
118 мая 1628. Parliamentary History, t. II, col. 356-359.
2 2 июня 1628. Parliamentary History, t. II, col. 374-377.
3 3 июня 1628. Parliamentary History, t. II, col. 380.
147

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
когда они готовы кинуться друг на друга. Эллиота стали
обвинять в личной вражде, Томаса Уэнтворта - в
безрассудстве; про Эдуарда Кука заговорили, что он всегда был
груб и упрям1. Король увидел в этом расположении
средство остановить противодействие; даже, быть может,
поворотить его назад. Он запретил палате вмешиваться впредь
в государственные дела2.
Вся палата пришла в уныние: это уж было слишком.
Самые умеренные сочли это за оскорбление. Все молчали.
"Должно быть, очень велики наши грехи, - сказал Сэр
Джон Эллиот, - Богу известно, с какою любовью, с каким
усердием старались мы смягчить сердце короля! Нет
сомнения, какие-нибудь лживые доносы навлекли на нас с
его стороны такое неудовольствие. Говорят, мы бросили
некоторую тень подозрения на министров его величества,
Как бы дорог ни был его министр, он не может..."
При этих словах оратор3 внезапно поднялся с кресел и,
зарыдав, сказал: "Я имею приказание заставлять молчать
всякого, кто станет худо говорить про министров короля".
Сэр Джон сел на свое место.
"Если нам нельзя говорить об этих вещах в парламенте, -
сказал сэр Додлей Диггз, - встанем и уйдем или будем
сидеть здесь праздными и немыми". Все молчали.
Наконец Натаниель Рич вскричал: "Мы должны
говорить теперь или никогда! Нам неприлично молчать в такую
минуту. Молчание может спасти нас; но оно губит
государя и государство. Пойдем к лордам, объявим им о нашей
опасности и сообща сделаем королю наши представления".
В одно мгновение палата перешла от онемения к
негодованию. Все члены встали со своих мест, все заговорили
разом. "Король добр, - сказал М. Киртон, - никогда еще
не было такого доброго короля. Это враги государства во-
1 Parliamentary History, t. II, col. 385.
2 5 июня 1628. Parliamentary History, t. II, col. 401.
3 Оратором (speaker) называется председатель нижней палаты
английского парламента.
148

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
оружили его против нас; но Бог пошлет нам, я твердо
уверен, сердца, руки и шпаги, чтоб перерезать врагов
короля и наших." - "Это не король, а герцог говорит нам: не
вмешивайтесь в государственные дела", - прервал старый
Кок. - "Он! он!" раздалось со всех сторон. Оратор встал с
кресла, беспорядок увеличивался, и никто не думал
прекращать его. Благоразумным людям нечего было сказать, ибо
негодование бывает иногда законным даже в глазах тех,
кто никогда не раздражается1.
Пока палата, среди этого смятения, задумывала самые
сильные меры, оратор незаметно вышел и поспешно
отправился к королю, чтоб уведомить его об опасном положении
дел2. Страх перешел из палаты во дворец. На другой день
прислано было более кроткое объяснение того послания,
которое произвело такое раздражение3; но словами не
довольствовались. Палата оставалась в сильном волнении.
Там говорили, что, по проискам Буккингэма, уже собраны
немецкие войска и что скоро они высадятся на английский
берег. Один из членов утверждал, что двенадцать
немецких офицеров приехали вчера в Лондон и два английские
корабля получили приказание перевозить солдат4. Вопрос о
субсидиях еще не был решен. Карл и его любимец
побоялись раздражать долее палаты, которых сила с каждым
днем возрастала. Оба они были уверены, что полное
принятие прошения о правах совершенно успокоит всех.
Король явился в палату пэров, куда собрались также и
депутаты (7 июня 1628). "Напрасно, - сказал он, - в его
первом ответе предполагали какую-то заднюю мысль; он готов
дать такой ответ, который рассеет всякое подозрение".
Прошение было прочитано снова, и Карл отвечал обычной
формулой: "Да будет по желанию."
Нижняя палата торжествовала. Наконец вырвано было
1 Parliamentary History, t. II, col. 401-405.
2 Parliamentary History, t. II, col. 403.
3 Там же. col. 406.
4 Там же. col. 408. Rushworth, t. I, p. 612.
149

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
у короля торжественное признание прав английского
народа! Надобно было придать этому событию всю возможную
гласность: положили напечатать прошение о правах вместе
с последним ответом короля, для распространения в
народе, и заявить их не только в протоколах обеих палат, но
также и в вестминстерских судах. Билль о субсидиях был
окончательно принят. Карл видел конец своим испытаниям:
"Я сделал все, что от меня зависит, - сказал он, - если этот
парламент кончится неблагополучно, виноваты будете вы;
меня отныне ни в чем не могут упрекать'1.
Но старое зло не вылечивается так скоро, и честолюбие
раздраженного народа не удовлетворяется первым успехом.
Одного подтверждения билля о правах было очевидно
недостаточно; этим совершена была реформа только в
началах. Без реформы самого применения она ничего не
значила: а чтоб обеспечить реформу применения, нужно было
переменить министров. Между тем Буккингэм стоял по-
прежнему твердо, а король по-прежнему собирал
таможенные пошлины, не спрашиваясь парламента. Опыт научил
палату, как опасно медлить. Страсть мешала ей видеть
опасность слишком наглой и грубой требовательности, гордость
и ненависть присоединялись к инстинкту необходимости, и
палата решилась на последний удар. В одну неделю
составлены были две новые ремонстрации: одна - против герцога,
другая - для установления того, что таможенные пошлины,
как и всякий налог, должны быть взимаемы не иначе, как
в силу законов .
Король потерял терпение и, решившись дать себе по
крайней мере некоторый отдых, явился в палату пэров,
призвал туда депутатов и отсрочил заседания парламента
(26 июня 1628).
Через два месяца герцог Буккингэмский был умерщвлен
(23 авг.). В шляпе его убийцы, Фельтона, нашли зашитую
бумагу, которая напоминала последнюю ремонстрацию па-
1 Parliam. Hist., t. II, col. 409.
2 13 и 21 июня 1628. Parliam. Hist., t. II, col. 420-451.
150

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
латы1. Фельтон не бежал, не оправдывался, говорил
просто, что он считал герцога врагом королевства, качал головой,
когда его спрашивали о сообщниках, и умер спокойно,
сознавшись, впрочем, в своей виновности2.
Карла смутило это страшное убийство, а радость,
которую показала при этом чернь, привела его в негодование.
По закрытии заседания, он думал было сделать
снисхождение общественному мнению: велел замолчать
проповедникам слепого повиновения и принял некоторые строгие
меры против папистов, этих вечных жертв, обреченных
мирить короля с народом. Умерщвление Буккингэма, в
котором народ видел свое освобождение, привело короля к
прежней тирании. Он возвратил свои милости противникам
парламента; доктор Монтег, которого преследовала
нижняя палата, сделан епископом чичестерским. Доктор Ману-
эринг, которого верхняя палата осудила, получил доходное
место. Епископ Лод3, пресловутый поборник королевской
и церковной власти, поставлен был на епархию в Лондон.
Общественные меры соответствовали придворным
милостям: таможенные пошлины были взимаемы строго;
исключительные трибуналы по-прежнему стали нарушать течение
законов. Незаметно воротившись на путь деспотизма, Карл
мог обещать себе еще больший успех. Ему удалось отнять
у народной партии самого блистательного из ее
представителей, самого красноречивого из ее ораторов: сэр Томас
Уэнтворт сделан бароном и вступил в государственный
совет, несмотря на упреки и даже на угрозы своих прежних
друзей. "Я вам назначаю свидание в вестминстерской зале", -
сказал ему М.Пим при последнем прощании. Но
честолюбивый и гордый Уэнтворт с увлечением страсти устремился
к почестям, не предвидя того, до какой степени сделается
1 См. Приложение II.,
2 Clarendon, Hist, of the rebell, t. 1, p. 45. State - Trials, t. Ill,
coL 367.
3 Родился 7 октября 1573 в Ридинге; ему было тогда 54 года, и он
был епископом бэтским и уэльским.
151

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
он впоследствии ненавистен друзьям свободы. За его
отпадением последовали другие измены1. И Карл, окруженный
новыми советниками, более серьезными, более искусными
и не столь очерненными, как Буккингэм, без страха ждал
вторичных заседаний парламента (20 января 1629).
Лишь только заседание было открыто, депутаты захотели
знать, какое исполнение дано было биллю о правах. (21 янв.
1629).. Они удостоверились, что к нему был присоединен
не второй ответ короля, а первый, уклончивый и
отвергнутый. Королевский типографщик Нортон сознался, что, на
другой день по закрытии парламента он получил
приказание изменить текст и уничтожить все экземпляры,
заключавшие в себе настоящий ответ, которым хвастался Карл,
говоря: "Я сделал все, что от меня зависит; отныне меня не
в чем более упрекать".
Депутаты приказали принести бумаги, удостоверились в
подмене текста, и ни слова не сказали о нем, как бы
стыдясь раскрывать такой подлог; но по их молчанию нельзя
было заключать, что они забудут о нем2.
Снова поднялся ропот против терпимости в отношении
к папистам, против снисхождения к ложным учениям,
против ослабления нравственности, против неправильной;
раздачи чинов и мест, против исключительных судов, против
презрения прав народных3.
Так велико было негодование палаты, что один раз она,
среди всеобщей тишины и с благосклонным вниманием,
выслушала человека, совершенно неизвестного, дурно одетого,
грубого с вида, который заговорил в первый раз, как бешеный
и плохим языком, жалуясь, на снисходительность одного
епископа к какому-то неизвестному проповеднику, "пошлому
паписту", так он выражался. Это был Оливер Кромвель4.
1 Доллей Диггэн, Эдуард Литтльтон, Ной, Уондесфорд и пр.
2Parliam. Hist., t. H, col. 435.
3Там же, col. 438, 466, 473.
4 11 февраля 1629. Parliam. Hist., t. II, col. 464. Mémoires de
Warwick, p. 203. в изданном г-м Гизо Collection des Mémoires relatifs a
la Revolution d'Angleterre.
152

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
Напрасно Карл старался добиться от палаты уступки
таможенных пошлин, что было для него единственной
целью нового собрания. Он употреблял и угрозы, и кроткие
убеждения, сознавался, что получил эти пошлины, как и
все другие государи, в дар от своего народа и что
установление их зависит единственно от парламента, но в то же
время требовал, чтоб они были предоставлены ему на все
время его царствования, подобно тому, как были
предоставлены большей части его предшественников1. Палата была
непоколебима: это было единственное оружие, которое
оставалось у нее, чтоб защищаться против неограниченной
власти. Извиняясь в своем отказе, она продолжала
упорствовать в нем и высказывала свое недовольство, но уже без
определенного предмета, без ясных и точных требований,
какие были предъявлены ею в предшествующем заседании;
она предавалась сильному, но определенному волнению,
чувствуя зло, но не зная, как помочь ему. Это начинало
утомлять короля. Ему отказывали в его просьбе, но не
представляли в замен никакой своей просьбы, не делали
никакого предложения, которое бы он мог отвергнуть или
принять. Во всем этом была видна просто вражда к нему,
явное намерение действовать ему наперекор. Объявлено
было, что король хочет отсрочить заседания палатам. Сэр
Джон Эллиот поспешил предложить новую ремонстрацию
против взимания пошлин (2 марта 1629). Оратор,
ссылаясь на приказание государя, отказался пустить ее на
голоса. Депутаты настаивали на своем. Он встал с кресла. Голлиз,
Валентин и другие члены насильно усадили его, несмотря
на усилия друзей двора вырвать его из рук их. "Клянусь
Богом, - говорил ему Голлиз, - вы будете сидеть до тех
пор, пока палате не угодно будет разойтись". - "Не хочу,
не могу, не должен!" - кричал оратор. Но уже страсти
были неудержимы: оратора заставили сесть. Когда королю
донесли об этой тревоге, он приказал удалить экзекутора с
жезлом из палаты, чем, по закону, прекращались всякие
1 Parliam. Hist., t. II, col. 442.
153

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЕРВАЯ
рассуждения: экзекутора насильно оставили, так же, как и
оратора. У него отняли ключи от залы: их взялся держать
один из членов, Майльз Гоберт. Король прислал второе
послание, объявлявшее, что парламент распускается; но двери
были заперты изнутри, и посланный короля не мог войти.
Взбешенный этим, Карл позвал капитана своей гвардии и
приказал ломать двери. Но в это время депутаты уже
разошлись, принявши протестацию, которая признавала взимание
таможенных пошлин незаконным и объявляла изменником
каждого, кто станет собирать их, и даже того, кто
согласится платить1.
С этих пор всякое сближение было невозможно: король
вошел в палату перов (10 марта 1629). "Никогда, - сказал
он, - не входил я сюда в более неприятных
обстоятельствах: я пришел распустить парламент. Единственная
причина этого возмутительное поведение нижней палаты. Не хочу
обвинять всех: знаю, что в этой палате есть много честных
и верных подданных. Они обмануты или запуганы
несколькими изменниками. Злоумышленники получат должное. Что
касается до вас, лорды верхней палаты, вы можете
рассчитывать на всякое покровительство и милость, какую добрый
король должен оказывать своему верному дворянству"2.
Роспуск парламента был решен. Через несколько времени
вышло объявление следующего содержания:
"Неблагонамеренные люди распускают слух, будто бы скоро будет
собран парламент. Его величество доказал ясно, что он не
питает ни малейшего отвращения к парламентам; но их
последние выходки вынудили его переменить образ действий.
Отныне он будет считать за личное оскорбление всякие
речи, всякие поступки, клонящиеся к тому, чтоб
предписывать ему какой бы то ни было определенный срок для
созвания новых парламентов"3.
Карл сдержал слово и стал управлять один.
1 Parliam. Hist., t. II, col. 487-497.
2 Parliam. Hist, t. II, col. 492.
3 Там же, col. 525.
154

pgaay 'ess
КНИГА 6ТОРАЯ
Намерения короля и его совета. - Преследование главных членов
парламента. - Наружное равнодушие Англии. - Борьба министров
с двором. - Королева. - Страффорд. - Лод. -
Разнохарактерный состав правительства и недоверие к нему. - Притеснения
гражданские и религиозные. - Действие их на разные классы народа. -
Процесс Прейна, Бортона и Бэствика; процесс Гемдена. -
Восстание Шотландии. -Первая война с шотландцами. - Мир бервик-
ский. - Короткий парламент 1640 г. - Вторая война с
шотландцами. - Плохой ее успех. - Созыв Долгого парламента.
1629 - 1640
Ничего не может быть опаснее, как избрать
известную систему управления, так сказать, в виде опыта, и
притом с скрытою мыслью, что ее всегда можно
изменить. Карл сделал подобную ошибку. Он пытался
управлять вместе с парламентом, но постоянно был
убежден и беспрерывно повторял, что если парламент будет
слишком неуступчив, то он сумеет обойтись и без него.
С тем же легкомыслием вступил он и на поприще
самовластия, гласно объявляя, что будет следовать по этому
пути, хотя и думал втайне, что если обстоятельства
станут слишком теснить сто, он всегда успеет прибегнуть к
парламенту.
Так полагали и самые умные из его советников. Ни
Карл и никто из окружающих его тогда еще не
задумывали уничтожать навсегда старых законов Англии,
великого совета народного. Их слова, их действия, более
самонадеянные, чем злонамеренные, шли дальше цели,
которая была в их мыслях. "Король, - говорили они, -
показал себя справедливым и добрым к народу. Он многое
155

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
позволил, многое даровал ему". Однако ж, для парламента
все было мало: он хотел совершенно подчинить себе
короля, взять его под свою опеку, и король не мог уступить, не
перестав быть королем. Когда государь и парламент не
могли согласиться, то уступить должен был парламент,
потому что король есть единственный властитель всей
страны. Но палата не хотела уступить; а потому следовало
править без нее. Необходимость этого очевидна. Рано ли,
поздно ли народ поймет это, и тогда король, видя, что
парламент стал скромнее, вновь может, если понадобится,
созвать его.
Еще более недальновидности обнаружил двор,
полагавший, что роспуск парламента развяжет ему руки. Перед
лицом народных представителей придворным было как-то
неловко: никто из них не осмеливался гоняться нагло за
счастием или открыто наслаждаться своим влиянием.
Затруднительное положение власти стесняло интриги и
бросало тень печали на празднества в Уайт-Галле1. Король был
озабочен, королева напугана. Но лишь распустили
парламент, и все эти опасения, все эти преграды исчезли:
мелочное величие стало блистать по-прежнему, и лакейское
честолюбие снова получило прежнюю свободу. Двор и не
требовал большего: он мало заботился о том, изменялся ли, в
угоду ему, образ правления.
Народ судил иначе: роспуск парламента был в его глазах
верным признаком глубоко обдуманного, твердого намерения
совершенно уничтожить парламенты. Едва разошлась нижняя
палата, как уже в Гэмптонкорте, в Уайт-Галле, повсюду, где
собирался двор, паписты, явные и тайные, проповедники и
служители абсолютизма, люди, преданные удовольствиям или
интригам и равнодушные ко всяким убеждениям, поздравляли
друг друга с общим торжеством; между тем в Тауэре и в
главных темницах Лондона и графств содержались
защитники прав народных, подвергаясь презрению, грубостям. Их
обвиняли за то, что они говорили или делали в священных
1 Королевский дворец.
156

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
стенах парламента1. Они напоминали о своих привилегиях,
требовали освобождения с отдачей на поруки. Судьи
колебались; но король приказал судьям2 и жалобы
заключенных были отвергнуты. Они не теряли мужества в этом
тяжком испытании. Большая часть из них отказались
признать себя в чем-либо виновными и заплатить пеню, к
которой были присуждены. Они лучше хотели остаться в
тюрьме. Джону Эллиоту суждено было даже умереть там.
В течение всего этого процесса общественное
неудовольствие возрастало и без страха обнаруживалось. Это
было как бы продолжением парламента, который,
побежденный и распущенный, все еще боролся пред судом
народа, в лице вождей своих. Твердость обвиненных
подкрепляла негодование народа. Он видел, как они ходили из
Тауэра в Вестминстер и обратно, и провожал их кликами и
приветствиями. Заметное беспокойство судей
поддерживало даже некоторые надежды. Говорили, что все потеряно,
а между тем продолжали надеяться и страшиться, как это
всегда бывает среди борьбы.
Наконец эти важные процессы кончились. Обвиненных
постарались запугать или обмануть, и некоторые из них
заплатили пеню. Им позволено было жить не ближе, как в
десяти милях от королевского местопребывания, и они
спешили скрыть в графствах свою слабость. Благородная
неуступчивость других гибла даром в глубине темниц. Народ,
ничего более не видя и не слыша, замолк, исчез в свою
очередь. Правительство, не встречая более противников,
стало считать себя господином народа, от которого оно
отделилось. Карл поспешил заключить мир с Францией
(14 апреля 1629) и Испанией (5 ноября 1630) и остался
внутри без соперников, извне без врагов.
Некоторое время ему легко было править. Граждане
1 Арестованы были из членов нижней палаты: Голлиз, Майльз
Гоберт, Джон Эллиот, Петер Гейман, Сельден, Коритон, Лонг, Строд
и Валентин. State-Trials, t. HI, col. 235-335.
2 В сентябре 1629. Old Parliam. Hist., t. VIII, p. 374.
157

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
обратились исключительно к своим частным интересам. Не
было важных прений; никаких волнений не замечалось ни
между дворянами, в их собраниях по графствам, ни между
гражданами в собраниях муниципальных, ни между
матросами в гаванях, ни между рабочими в мастерских. Не то, чтоб
нация впала в апатию: деятельность ее приняла только другое
направление. Можно было сказать, что в труде она силилась
забыть удар, нанесенный ее свободе. Абсолютизм Карла,
надменного, но беспечного, почти не тяготил народа при этом
новом положении дел. Государь этот не питал обширных
замыслов, на сгорал жаждою славы и опасностей: ему
достаточно было наслаждаться, с подобающим величием, своею
властью и своим саном. Мир позволял ему не требовать от народа
таких жертв. Народ предавался земледелию, торговле,
наукам. Его не тревожила честолюбивая и беспокойная тирания
и не вредила его интересам. Всеобщее благосостояние также
развивалось быстро; порядок царствовал повсюду между
гражданами, и, судя по этому правильному, цветущему состоянию
народа, нельзя было не заключить о мудрости правительства
и смиренной покорности подданных1.
Но близ трона, и именно среди его служителей, возникли
новые затруднения для правительства. Когда уже казалось,
что борьба короля с народом кончена, явились две партии
- королева и министры, двор и государственный совет -
которые вступили в спор за новоприобретенную власть.
Едва успев приехать в Англию, королева уже нисколько
не скрывала, какую скуку наводило на нее новое отечество.
Религия, учреждения, обычаи, язык - все ей не нравилось;
она даже, вскоре после брака, начала выказывать, в
обращении с мужем, детскую заносчивость, и Карл,
доведенный до крайности разными капризными ее выходками,
принужден был отослать на родину некоторых из служителей,
приехавших с нею2. Только удовольствие царствовать могло
1 Clarendon, Hist, of the rebell. t. I, стр. 126 и след.
2 В июле 1626. См. приложение к Запискам Лодлоу, т. I, стр. 437,
в Collection des Mémoires relatifs a l'histoire de la. Revolution d'Angleterre.
158

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
утешить ее в разлуке с Францией, и на это устремила она
все свои мысли, лишь только перестала бояться
парламента. Женщина с умом приятным и живым, она вскоре
приобрела над юным королем, отличавшимся чистотою нравов,
сильное влияние, которому он подчинился с некоторого рода
благодарностью, как бы тронутый тем, что она наконец
примирилась со своим положением. Но блаженство
домашней жизни, столь дорогое степенному Карлу, не могло
прийтись по душе легкомысленной, беспокойной и
бесчувственной Генриетте-Марии: ей нужно было владычество,
всеми признанное, прихотливое; она хотела все знать, всем
распоряжаться; ей нужна была, наконец, такая власть,
какую любят капризные женщины. Около нее собирались с
одной стороны паписты, с другой мелочные честолюбцы,
охотники до интриг, молодые придворные, которые в
Париже изучили тайну нравиться ей. Те и другие признавали
непреложную истину, что только от нее одной могут они
ожидать - одни своего счастия, другие - торжества, или, по
крайней мере, восстановления своего вероисповедания. В ее
доме собирались католики и миссионеры из Рима, чтобы
толковать о своих сокровеннейших надеждах. Здесь ее
любимцы щеголяли идеями, нравами, модами дворов
Франции1. Все было здесь чуждо и оскорбительно для
верований и привычек Англии; каждый день появлялись проекты
и требования, которым можно было удовлетворить только
незаконными мерами или незаслуженными милостями.
Королева вмешивалась в эти интриги, ручаясь за их успех,
требовала того же от короля и хотела даже, чтоб он, будто
бы для придания ей большей важности в глазах народа,
советовался с нею во всяких случаях и ничего не
предпринимал без ее согласия. Если король не исполнял ее желаний,
она с запальчивостью укоряла его, что он не умеет ни
любить, ни царствовать, и Карл думал тогда только о том,
как бы рассеять ее гнев и печаль, счастливый уже тем, что
она так сильно заботится об его власти и о любви его.
May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 48, в упомянутой Collection.
159

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
Самые раболепные советники короля с трудом и не без
сопротивления подчинялись этим капризам. Двое из них,
люди неглупые, независимые по убеждениям и притом
преданные королю, хотели, однако ж, служить ему не так, как
требовали причуды женщины и претензии двора.
Оставляя свою партию, чтобы присоединиться к
королю, Страффорд1 не жертвовал никакими определенными
убеждениями и не изменял своей совести. Честолюбивый,
страстный, он был прежде патриотом более из ненависти к
Буккингэму, из жажды славы, из желания развернуть в
полном блеске свои дарования и силы, нежели из честного
и глубокого убеждения. Властвовать, действовать,
возвышаться - вот в чем была его цель, или, лучше, потребность
его натуры. Начавши служить королю, он полюбил его
власть, как некогда любил народную свободу, полюбил
серьезно, гордо, как министр искусный и строгий, а не как
ветреный придворный низкопоклонник. Обширный ум не
допускал его замкнуться в тесном кругу домашних интриг,
а возвышенная гордость не позволяла покориться
условным приличиям двора. Он принялся за дела с страстным
увлечением, одолевая всякое соперничество, уничтожая
всякое сопротивление, с жаром распространяя и утверждая
королевскую власть, нераздельную с его собственной
властью, но в то же время стараясь восстановить порядок,
уничтожить злоупотребления, ослабить частные интересы,
которые он считал незаконными, и послужить общим
интересам, которых не опасался. Хотя он был неукротимый
деспот, однако ж в сердце его не совсем исчезла любовь к
отчизне, к ее счастию и славе, и он понимал, на каких
условиях, какими средствами покупается неограниченная
власть. Администрация произвольная, но сильная,
последовательная, трудолюбивая, презирающая права народные,
но пекущаяся о благосостоянии общественном, чуждая
мелких злоупотреблений, подчиняющая своей воле и своим видам
1 В это время он назывался еще лордом Уэнтвортом. Графом
Страффорд ским он сделался только 12 янв. 1640 г.
160

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
знатных наравне с простолюдинами, двор наравне с
народом - была его задушевным желанием, главным характером
его деятельности, который он старался сообщить всему
королевскому правлению.
Друг Страффорда, архиепископ Лод1, одушевляемый
страстями не столь земными, энтузиазмом более
бескорыстным, вносил в государственный совет те же самые
чувства, те же намерения. Отличаясь строгостью нравов,
простотою в образе жизни, он был фанатическим
защитником власти, была ли она в руках у него самого или у
других. Предписывать и наказывать - значило, по его
мнению, восстанавливать порядок; а порядок он всегда
принимал за правосудие. Деятельность его была неутомима, но
зато узка, насильственна и жестока. Будучи равно
неспособен щадить чужие интересы и уважать права, он без
разбора преследовал и право и злоупотребление, опираясь на
свою строгую честность или увлекаясь слепой ненавистью.
Резкий и сердитый с придвоными и гражданами, не
заискивавший ничьей дружбы, не предполагавший и не
терпевший никакого сопротивления, уверенный, наконец, что власть
в руках чистого человека непогрешительна, он был
постоянно жертвою какой-нибудь исключительной мысли,
которая овладевала им с увлечением страсти и в то же время со
всею силою долга
Лучше таких советников и не нужно было Карлу при
его новом положении. Чуждые двору, они мало
заботились, чтоб ему нравиться, а более старались служить своему
повелителю. Они были упорны, смелы, способны к труду и
преданны. Едва Ирландия была вверена Страффорду, как
это королевство, бывшее до тех пор для короны только
бременем, сделалось источником богатства и силы.
Государственные долги были уплачены; доход, прежде
бестолково собираемый и расхищаемый бесстыдно, был устроен
правильно и вскоре превысил расходы; сильные владельцы
1 Нареченный архиепископом кентерберийским в августе 1633.
6. История английской революции, I том -j^-j

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
перестали безнаказанно истощать народ, а разные
аристократические и религиозные кружки - терзать друг друга по
произволу, как это было прежде. Армия, которую Страф-
форд застал слабою, неодетою, забывшею дисциплину, была
пополнена, приучена к строгой дисциплине, начала
получать жалованье и перестала грабить жителей. Под кровом
порядка процветала торговля, завелись мануфактуры,
подвинулось земледелие. Одним словом, Ирландия была
управляема хотя самовластно, сурово, часто даже с
ненавистною жестокостью, но все-таки в интересах цивилизации и
королевской власти, между тем, как прежде она была
добычею жадных чиновников казначейства и рабою
невежественной и себялюбивой аристократии1.
Лод, облеченный в Англии относительно гражданских
дел, не столь обширною и менее сосредоточенною властью,
нежели какую имел Страффорд в Ирландии, и притом не
столь даровитый, как его друг, шел, однако ж, одной с ним
дорогой, Будучи лордом-комиссаром казначейства, он не
только уничтожил хищничество, но старался изучить
различные отрасли государственных доходов и найти средства
сделать сбор их менее обременительным для народа.
Важные злоупотребления, ненавистные прижимки, служившие
только для пользы частных интересов, вкрались в
таможенное управление. Лод принимал жалобы от купцов, сам
в свободное время толковал с ними, вникал в общие
интересы торговли и освободил ее от притеснений, не
приносивших выгоды казне2. Впоследствии должность
государственного казначея, по его совету, была поручена Джуксо-
ну (Juxon)4, епископу лондонскому, человеку
трудолюбивому и воздержанному. Он прекратил беспорядки, от
которых равно страдали и казна, и граждане; Лод был убеж-
1 Характер управления Страффорда можно видеть из его
собственного письма. Приложение III.
2 Mémoires de Clarendon, т. I стр. 28-39, в Collection г. Гизо.
3 В марте 1636.
4 Родился в Чичестере, в Суссекском графстве, в 1852; умер
архиепископом кентерберийским 4 июня 1663.
162

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
ден, что для пользы короля и церкви позволительно даже
угнетать народ и подавать самые несправедливые советы;
но когда дело не касалось ни церкви, ни короля, он хотел
добра, искал истины и поддерживал их, не заботясь о своей
безопасности и не обращая ни на кого внимания.
Такое правительство, честное, внимательное, подчас
жестокое и не хотевшее слышать ни о какой
ответственности, было недостаточно для народа; а двор тяготился им.
Любимцы могут иметь при таком правлении успех. Если
они встречают неприятелей, зато находят и друзей, и в
этом столкновении личных интересов ловкий интриган с
успехом может поставить тех, кому служит, против тех,
которых оскорбляет. Таков был Буккингэм. Но кто хочет
управлять, самовластно или по законам, в интересах
государя или народа, тот непременно должен ожидать
ненависти со стороны придворных. Такая ненависть возникла
против Страффорда и Лода, и притом более задорная, нежели
ненависть народа. Уже при первом появлении Страффорда
в Уайт-Галле насмешливая улыбка встретила внезапное
возвышение и немножко угловатые манеры провинциального
дворянина, почти ничем не низвестного, кроме своей
оппозиции в парламенте1. Строгая нравственность,
теологический педантизм, неразборчивые выходки Лода также
пришлись всем не по сердцу. Оба они были горды, нелюбезны,
неснисходительны, презирали интриги, проповедовали
экономию в расходах, говорили о делах и нуждах, о которых
придворные вовсе не думают. Королева возненавидела их,
потому что они мешали ее влиянию на короля; высшая
аристократия оскорблялась их могуществом, и вскоре весь
двор соединился с народом, чтоб напасть на них, крича об
их самоуправстве.
Карл не покинул их; он был уверен в их способностях и
преданности. Правила их были для него хороши; а к глубо-
1 Howell's letters, № 34, изд. 1650; Strafford's Letters, т. I, стр. 75.
(Biographia britannica, т. VI, стр. 4178. примеч. к статье "Went-
worth").
163

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
кому благочестию Лода он питал уважение, смешанное даже
с некоторой привязанностью; но, оставляя их на своей службе
наперекор придворным, он был не в состоянии подчинить
двор их власти. Не любя шутить своими чувствами и храня
степенную важность во внешней жизни, он был в сущности
человек легкомысленный и не мог понять всех трудностей,
с какими сопряжена неограниченная власть, требующая,
чтоб все приносилось ей в жертву. Он думал, что права
королевского сана освобождают его от всяких усиленных
трудов. Он регулярно и внимательно занимался
государственными делами в совете; но, как только обязанность эта
оканчивалась, они уже не занимали более его мыслей. Он
не столько чувствовал необходимость управлять, сколько
удовольствие властвовать. Хорошее или дурное
расположение духа королевы, обычаи двора, права и преимущества
придворных чинов казались ему столь важным делом, что
он не хотел забывать их ради политических интересов
своей короны. Отсюда рождалось для министров
множество мелких, но беспрерывных затруднений, под тяжестью
которых король преспокойно оставлял их, думая, что все
его дело состоит в том только, чтоб удерживать их на
местах, и что для них больше ничего и не надобно. На них
была возложена неограниченная исполнительная власть; а
между тем у них не было довольно силы, чтоб поддержать
себя, когда им приходилось потребовать какой-нибудь
домашней жертвы, какой-нибудь меры, противной формам и
правилам Уайт-Галля. Во время управления Ирландией
Страффорд беспрестанно был вызываем на объяснения. То
он говорил слишком неуважительно о королеве, то
жаловалась какая-нибудь значительная фамилия на его гордый
тон, и он должен был оправдывать свои слова, свои
поступки, свой характер. Он должен был из Дублина
отвечать на разные намеки, на разные слухи, ходившие о нем
во дворце, и, однако ж, ответы его не всегда
удостаивались доверия, которое одно в состоянии было
поддержать его против этих непредвиденных опасностей и дать
ему возможность без всякого страха употреблять в дело
164

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
свою власть, которую все-таки оставляли в его руках .
Таким образом, несмотря на энергию и рвение главных
советников, несмотря на спокойствие страны, на
нравственную чистоту короля и гордость его языка,
правительство не пользовалось ни силой, ни уважением, Страдая от
внутренних разногласий, подвергаясь попеременно
различным влияниям, то презрительно обходя законы, то уступая
самым ничтожным препятствиям, оно не представляло
никакого плана в своих действиях и забывало каждую
минуту свои собственные намерения. В Европе оно покинуло
дело протестантизма и запретило даже лорду Скьюдамору,
своему послу в Париже, посещать службу в реформатской
капелле, находя ее не совсем сообразною с обрядами
церкви англиканской2. Между тем оно дозволило маркизу
Гамильтону набрать в Шотландии шеститысячный корпус
и отправиться с ним (в 1631) на помощь Густаву-Адольфу,
не предвидя, что они там пропитаются чувствами и
верованиями тех пуритан, которых преследовала англиканская
церковь. Карл был искренно предан новой религии в том
виде, какой дали ей Генрих VIII и Елизавета; однако ж,
вследствие нежности к супруге, или по духу умеренности и
справедливости, или по инстинкту приличий,
свойственному абсолютной власти, он не только давал католикам
свободу, по тогдашнему времени незаконную, но даже
оказывал им явную благосклонность3. Архиепископ Лод, столько
же откровенный, как и его государь, писал против
римского двора, горячо проповедовал даже против службы,
совершаемой в капелле королевы, и в то же время обнаруживал
такую наклонность к системе церкви римской, что папа
счел возможным предложить ему кардинальскую шляпу4.
1 Strafford's Letters and Dispatches, т.I, стр. 128, 138, 142, 144; т.
II, стр. 42, 105, 126 и след.
2 Neal History of the Puritans, т. II, стр. 234, изд. в 8-ю д.л.
Лондон, 1822.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. I. стр. 254.
4 В августе 1633. Laud's Diary, стр. 49; Whitelocbe, стр. 17.
165

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
В гражданских делах господствовала та же
неопределенность. Не чувствовалось ни твердых намерений, ни могучей
руки. Самовластие действовало торжественно и иногда с
суровою строгостью; но, чтоб укрепить его, нужно было
много усилий, много непреклонности, а об этом даже и не
думали, так что притязания его более и более превышали
средства. Управление государственного казначейства
отличалось порядком и честностью, король был нерасточителен; но
недостаток в деньгах был так же велик, как если б король был
расточителен и чиновники расхищали казну. Карл, не
захотевший уступить парламенту, чтоб получить от него деньги,
достаточные для покрытия его издержек, считал для себя
унижением ограничить свои расходы сообразно с
приходом1. Блеск трона, придворные праздники, старые обычаи
королевского двора были в его глазах условием, правом,
почти обязанностью королевской власти. Он не знал, какими
злоупотреблениями все это поддерживалось, а узнавши, не
имел духа уничтожить их. Таким образом, хотя мир избавил
его от чрезвычайных издержек, однако ж он был не в
состоянии удовлетворить всем потребностям своего
управления. Торговля Англии процветала; торговый флот, с
каждым днем усиливавшийся в своем составе и
деятельности, требовал покровительства от королевского флота. Карл
с увереностью обещал покровительство, даже по временам
делал торжественные попытки сдержать свое слово2; но
обыкновенно военные корабли не являлись для конвоя
купеческих; они часто бывали без снастей, а матросы не по-
1 Пенсии, которые при Елизавете составляли 18 000 ф.с. (около
108,000 p.c.), возвысились при Иакове I до 80,000 ф.с. (ок. 480,000
p.c.); а в 1626 г., год спустя по восшествии на престол Карла I, они
поднялись уже до 120,000 ф.с. (ок. 720,000 p.c.). Издаржки
королевского дома возросли в тот же промежуток времени от 45,000 ф.с. (ок.
270,000 p.c.) до 80,000 ф.с. (ок. 480,000 p.c.); издержки на
гардероб удвоились, а издержки собственной кассы короля (privy purse)
утроились, и пр.
2 Mémoires de Warwick, стр. 103, в Collection Гизо, Rushworth,
ч. II, т. I, стр. 257, 322 и след.
166

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
лучали жалованья. Варварийские пираты пробирались в
Ламанш, даже в пролив Св. Георгия, высаживались на
берега, грабили деревни и тысячами уводили пленных.
Капитан Ренсборо, посланный наконец на берега Марокко,
чтоб разрушить одно из их убежищ, нашел там 370 рабов
из англичан и ирландцев. Бессилие или беспечность
правительства дошли до такой степени, что Страффорд
принужден был на свой счет вооружить корабль, чтоб защитить
дублинский порт от причиняемых ему опустошений1.
Эти опасные недостатки администрации не укрылись от
внимания людей опытных. Иностранные послы, бывшие в
Лондоне, давали обо всем отчеты своим государям, и
вскоре, несмотря на известное всем благосостояние Англии,
распространилось мнение, что правление Карла слабо,
неблагоразумно и непрочно. В Париже, Мадриде, в Гаге с
его посланниками не раз обходились неуважительно2.
Страффорд, Лод и другие советники видели зло и старались чем-
нибудь помочь ему. В особенности Страффорд, самый
смелый и искусный из них, горячо боролся с препятствиями;
его тревожило будущее, и он желал, чтоб король, управляя
твердо и предусмотрительно, обеспечил себе верный доход,
заготовил хорошо снабженные арсеналы, крепости и
армию3. Он не побоялся взять на свою ответственность со-
1 Strafford's Letters and Dispatches, т. I, стр. 68, 87, 90; т. II, стр. 86,
115, 118 и след. - Waller's Poems (in - 8. Лондон, 1730), стр. 271.
Экспедиция капитана Ренсборо была в 1637.
2 Акты того времени и, между прочим, письма, собранные Гоу-
элем, представляют множество тому примеров; приведу один из них.
когда Томас Эдмондс отправился во Францию (в 1629) для
заключения мирного договора, придворный, посланный в Сен-Дени ему
навстречу, чтоб предводительствовать въездом его в Париж, сказал ему
с усмешкою: "Ваше превосходительство, конечно, не удивитесь, видя,
что у меня так мало придворных кавалеров для присутствования при
вашей особе и для сопровождения вас ко двору: их столько перебито
на острове Ре!" (Howells letters, стр. 210, изд. in-8, Лондон, 1705).
Злой намек на страшное поражение, полученное на этом острове
англичанами, бывшими под командою герцога Буккингэма.
3 Strafford's Letters, т. II, стр. 61, 62, 66.
167

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
зыв ирландского парламента (в 1634), и парламент - было
ли то от страха, который внушал Страффорд, или
вследствие заслуг, которые он оказал государству - явился
покорным и полезным орудием его власти. Но Карл запретил.
ему созывать парламент снова1: королева и сам король
пугались одного имени парламента, и этот страх не позволил
Страффорду дать абсолютизму формы и поддержку закона.
Он отстаивал свое намерение, но безуспешно, и наконец
уступил. Человек энергический, он принужден был
действовать под игом слабого; его предусмотрительность
служила слепоте. Некоторые из советников, хотя и разделяявшие
его образ мыслей, однако ж более заботившиеся о своих
личных выгодах или лучше понимавшие бесполезность
своих усилий, отдалялись от него, лишь только приходилось
для его поддержки вступать в борьбу, и оставляли его одного
с Лодом в жертву интригам и ненависти двора.
Для такого мелочного и близорукого абсолютизма
необходимо ежедневное приращение абсолютизма. Тирания Карла
была если не самая жестокая, зато самая несправедливая,
какую только испытывала когда-либо Англия. Она не могла
представить в свое извинение никакой общественной
необходимости, никакого блестящего результата, а между тем,
для удовлетворения неизвестных нужд, для выполнения ни
к чему не ведущих повелений, оскорбляла древние права и
не удовлетворяла новым потребностям. Она не обращала
внимания ни на законы, ни на уступки и обещания самого
короля, но с замечательным ослеплением пускалась на
всякие угнетения, принимала меры самые безрассудные, самые
незаконные, и все это не для того, чтоб обеспечить успех
какой-либо последовательной и сильной системы, а для того,
чтоб мелкими средствами поддержать власть, постоянно
находившуюся в затруднении. Тонкие советники,
беспрестанно роясь в старых протоколах, чтоб отыскать там какой-
нибудь пример давно забытой несправедливости, старательно
выкапывали злоупотребления времен прошедших и возводили
1 Strafford's Letters, т. I, стр. 365.
168

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
их в права короны. Тотчас другие сотрудники, менее
ученые, но более смелые, обращали эти мнимые права в новые
требования, и, если раздавалась какая жалоба, покорные
судьи спешили объявить, что корона действительно владела
некогда этими преимуществами. А если роялистам
случалось иногда усомниться в угодливости судей или они
хотели побороть их влияние, тогда особо учрежденные
трибуналы, звездная палата, северный суд1 и целый ряд других
судов, изъятых от общего закона, всегда готовы были
заменить их, и таким образом на помощь тирании явилось
содействие судей незаконных, лишь только оказывалось
недостаточным раболепство судей законных. Так были
восстановлены налоги давно забытые, и придуманы новые,
дотоле неизвестные; так вновь появились бесчисленные
монополии, введенные и отмененные Елизаветою, снова
принятые и снова отвергнутые Иаковом I, постоянно
отвергаемые парламентом, уничтоженные на время самим
Карлом, который потом, предоставив откупщикам или
привилегированным придворным исключительную продажу
большей части жизненных продуктов2, разорял народ и еще
более раздражал его несправедливым и беспорядочным
употреблением пошлин, получаемых с этих монополий.
Расширение королевских лесов, заставлявшее так часто баронов
старой Англии восставать с оружием в руках, приняло
такие размеры, что, например, один рокингемский лес был
распространен из шести на шестьдесят миль в окружности,
1 Суд этот был учрежден Генрихом VIII, в 1537, в Иорке,
вследствие смут, происшедших в северных графствах от уничтожения
небольших монастырей. Он должен был судить и поддерживать
порядок независимо от судов вестминстерских. Круг деятельности его,
сперва довольно ограниченный, значительно расширился в правление
Иакова I и Карла I.
2 Вот список некоторых предметов, бывших в руках у
монополистов: соль, мыло, уголь, железо, вино, кожи, крахмал, перья, игральные
карты и кости, войлочные изделия, кружева, табак, пиво, спиртные
напитки, весовой сбор за сено и солому в Лондоне и Вестминстере,
копченые сельди, коровье масло, поташ, полотно, тряпье для бумаги,
хмель, пуговицы, струны, очки, гребни, селитра, порох и проч.
169

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
и в то же время за малейшее нарушение лесных законов
граждане наказывались огромными пенями1. Комиссары
объезжали графства и оспаривали в одном месте права на
владение принадлежавшими когда-то короне имуществами,
в другом - доходы, соединенные с известными
должностями, в третьем - право граждан строить новые дома или
право земледельцев обращать в луга пахотные земли. Везде
эти агенты хлопотали не о том, чтоб уничтожить
злоупотребления, а чтоб взять подороже и оставить дело в
прежнем виде2. Привилегии и беспорядки всякого рода были
постоянным предметом постыдных сделок между королем
и теми людьми, которые пользовались ими. Судьи
торговали даже строгостью законов. Пользуясь малейшим
предлогом, они налагали неслыханные пени, поражавшие
ужасом тех, которые чувствовали возможность подвергнуться
подобным же преследованиям, а потому и спешили уже
заранее откупаться ценою золота. Можно было подумать,
что вся обязанность судов состояла в доставлении
денежных средств королю или в совершенном разорении
противников его власти3. Если оказывалось, что неудовольствия в
каком-либо графстве возрастали до того, что нельзя было
уже прибегать к подобным мерам, то спешили обезоружить
милицию и послать туда солдат, которых жители были
обязаны не только разместить по квартирам и содержать,
но даже одевать на свой счет. Сажали в тюрьму должников,
которые никогда не были должны; их освобождали, взяв с
1 Лорд Салисбери приговорен был по этому поводу к пени в 20,000
ф.с. (около 120,000 руб.сер.), лорд Уэстморленд к 19,000 ф.с. (около
114,000 p.c.). Кристоф Геттон к 12,000 (ок. 72,000 p.c.), лорд Нью-
порт к 3,000 ф.с. (ок. 18,000 p.c.), Люйс Уэтсон к 4,000 ф.с. (ок.
24,000 p.c.) и т.д. (Strafford's Letters, т. II, стр. 117. Parliam. Hist., t:
II, col. 642).
2 May, Hist, du Long Pari, т. I, стр. 43, в Collection г.Гизо. -
Rushworth, ч. II, т. II, стр. 915 и след.
3Если счесть все штрафы, наложенные в продолжение этой эпохи,
в пользу короля, и притом взять только главные взыскания,
учиненные именем казны, то выйдет сумма, превышающая шесть миллионов
ф. ст. Приложение IV.
170

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
них более или менее денег, смотря по состоянию, кредиту или
изворотливости жертвы. Налоги, заключение в тюрьму,
осуждение, преследование или милость - все было произвольно.
Самоуправство со дня на день сильнее тяготело - над
богатыми, потому что от них получалась прибыль, над бедными -
потому что с их стороны не грозило никакой опасности.
Наконец, если жалобы становились уж слишком сильны, так что
начинали беспокоить двор, тогда, в свою очередь, должны
были откупаться судьи и правители, подавшие к ним повод.
Однажды Страффорд, в припадке безумного самоволия,
осудил на смерть лорда Моунтнорриса за несколько сказанных
им неосторожных слов, и, хотя приговор не был исполнен,
уже одни рассказы о процессе возбудили против него в
Ирландии, в Англии, даже в совете короля всеобщее
негодование. Чтоб утишить его, Страффорд послал в Лондон
6 000 ф.ст. для раздела между главными советниками. "Я
выбрал дорогу прямее, - отвечал ему лорд Коттингтон,
старый и ловкий царедворец, которому он поручил эту сумму,
- я вручил деньги тому, кто в сущности один только и мог
обделать это дело", то есть самому королю. За такую
плату Страффорд не только освобожден от всякого
преследования, но даже получил дозволение разделить, как ему
угодно, между своими любимцами имущество человека,
которого он осудил совершенно по собственному произволу1.
Таковы были следствия нужд Карла; но разные
опасения заставили его перейти даже за пределы этих нужд.
Несмотря на свое наружное гордое величие, иногда он
чувствовал себя слабым и искал опоры ; Он сделал несколько
попыток возвратить высшей аристократии ту силу,
которую она утратила. Под предлогом предупреждения
расточительности дворян в графствах, им приказано было жить
в своих поместьях: в Лондоне боялись их влияния2. Звезд-
1 Strafford's Letters, т. I, стр. 508, 511, 512. -См. примечания к
Mémoires de Warwick в Collection г. Гизо, стр. 386-392.
2 Более двухсот дворян потребовано к суду в один день (20 марта
1635) за неповиновение означенному повелению (Rushworth ч. II, т. I,
стр. 288 и след.).
171

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
ная палата взялась охранять уважение, подобающее
вельможам. Недостаток внимания, непочтительность, шутка,
малейший проступок, в котором бы только промелькнуло
неуважение к их сану и правам, наказывались с крайнею
строгостью и притом огромными пенями, как в пользу
короля, так и в пользу лица оскорбленного1. Хотели сделать
из придворных могущественный и уважаемый класс; но
попытки эти не были успешны, частию оттого, что скоро
замечена была вся их бесполезность, а частию оттого, что
воспоминание о старых баронах внушало королю некоторое
недоверие к их потомкам. Некоторые из них,
действительно, стали в ряды недовольных: только эти и пользовались
расположением народа. Продолжали унижать при случае
простых дворян пред вельможами. Однако ж предстояла
необходимость найти такое сословие, которое, будучи уже
сильным само по себе, все-таки еще многое могло бы
получить от короны и за то стало бы опорою неограниченной
власти. Уже с давнего времени англиканское духовенство
добивалось такого значения - и наконец получило его.
Англиканское духовенство, одолженное бытием своим
единственно светской власти, потеряло через это всякую
независимость. Оно лишилось своего прежнего
божественного значения и своей юридической самостоятельности.
Епископы, чуждые народу, который не избирал их,
отделенные от папы и церкви католической, которые были прежде
их подпорою, стали чиновниками короля, его первыми
слугами. Это было самое ложное положение для сословия,
которое обязано было служить представителем всего, что
есть самого независимого, самого возвышенного в
человеке - представителем веры. Уже давно церковь англиканская
1 Некто Гренвилль был осужден заплатить 4,000 ф.ст. пени и
столько же проторей и убытков в пользу лорда Суффолька за то, что
назвал его низким господином (a base Lord). Петтаджер был
приговорен к уплаие 2,000 ф.ст. и к наказанию плетьми за подобные же
слова насчет графа Кингстона, и т.д. (Rushworth, ч. II, т. II, Прилож.
стр. 43, 72. См. Clarendon, Mémoires и пр. т. I, стр. 106-108, в
Collection г. Гизо).
172

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
чувствовала свою слабую сторону; но ее опасности и
тяжелая рука Генриха VIII и Елизаветы не давали ей
возможности поправить дело. Теснимая в одно время и
католиками и диссидентами, еще шаткая в своих правах и в своем
учении, она беззаветно предалась служению светской
власти, проповедуя собственную зависимость и признавая над
собой верховную власть трона, который вместе с тем был
единственным ее защитником против врагов.
Под конец царствования Елизаветы обнаружились более
гордые притязания со стороны англиканского духовенства,
хотя и слабыми признаками. Доктор Банкрофт, «апеллан
архиепископа кентерберийского, высказал1 мнение, что
епископат не есть учреждение человеческое, что таково было
управление церкви со времен апостолов, и что епископы
получают свои права не от светской власти, но единственно
от Бога. Новое духовенство стало считать себя уже
довольно крепким и сделало первый шаг к своему
освобождению. Но эта попытка, боязливо начатая, была гордо
подавлена: Елизавета удержала во всей полноте свое
первенство в делах церкви, объявив епископам, что все их
значение - в ее воле, и сам архиепископ кентерберийский
удовольствовался изъявлением желания, чтоб мнение
доктора было справедливо, хотя он и не смеет льстить себя
этой надеждой2. Народ горячо принял сторону королевы.
Он хлопотал только о том, как бы двинуть реформу еще
далее, и знал, что если духовенство и стремится к
независимости, то не за тем, чтоб освободить веру от влияния
светской власти, а чтоб стеснить ее своей властью.
Ничего не было решено при Иакове I: как хитрый
эгоист, он равнодушно увеличивал зло, лишь бы избежать
опасности. Он сохранил свое иерархическое первенство, но
показывал епископам столько благосклонности, так
старательно поддерживал их власть и так круто поступал с их
1 В проповеди, говоренной 12 янв. 1588 г. Neal, Hist, of the Purit.,
т. I, стр. 395.
2 Neal, Hist of the Purit., т.I, стр. 397.
173

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
врагами, что их самоуверенность и сила возрастали со дня
на день. Горячо проповедуя божественное происхождение
королевской власти, в то же время они часто упоминали и
о своей собственной. То, на что Банкрофт только намекал
боязливо, стало открытым мнением всего высшего
духовенства, доказывалось в многочисленных сочинениях и
проповедовалось в церквях. Сам Банкрофт был сделан
архиепископом кентерберийским (в дек. 1604). Всякий раз, когда
король выказывал свои права на иерархическое первенство,
духовенство почтительно преклонялось перед ним; но лишь
оканчивались эти изъявления минутной покорности, оно снова
принималось за свои притязания, вооружаясь в
особенности против народа, чтоб усыпить подозрения короля. Более
и более переходя на сторону неограниченной власти, оно
только ожидало дня, когда будет как бы принуждено
признать полную ее независимость, чтоб потом, в свою
очередь, воспользоваться ее поддержкою для себя.
Когда Карл, разладив с парламентом, стоял одиноко
среди своего королевства, отыскивая средства для
поддержания нетвердой власти, англиканское духовенство
подумало, что желанное время наконец настало. Оно успело
уже приобрести себе огромные богатства и владело ими без
всякого спора. Паписты более не внушали ему опасений.
Примас церкви, Лод, пользовался полною доверенностью
короля и один заведовал всеми церковными делами. Никто
из министров не показывал вида - как это делал, например,
Бурлей при Елизавете - что он боится происков
духовенства и находится с ним в борьбе. Двор был равнодушен к
делам веры и втайне склонялся на сторону папистов.
Ученые служили украшением церкви. Университеты, в
особенности Оксфордский, были ей преданы. Оставался один
противник - народ, с каждым днем все более и более
недовольный полумерами и горячо желавший довести реформу
до конца. Но этот противник церкви был также
противником и короля: он требовал в одно время и веры
евангелической и свободы, чтобы гарантировать одну другою.
Одинаковая опасность угрожала и верховным правам короны, и
174

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
власти епископов. Король, искренно набожный,
расположен был верить, что не одна только его власть имеет
божественное происхождение, но что и власть епископов не менее
священна. Никогда не соединялось столько благоприятных
обстоятельств, чтобы дать возможность духовенству
приобрести независимость от короны и владычество над
народом. Лод принялся за дело с обыкновенною своею
горячностью. Нужно было прежде всего уничтожить всякое
разногласие в недрах церкви и придать самое строгое единство
ее учению, устройству, обрядам. Для этой цели он готов
был на все. Власть была сосредоточена им исключительно
в руках епископов. Высший духовный суд, в котором они
ведали и решали все дела, касающиеся религии, каждый
день становился более и более самостоятельным и грубым
в своих требованиях, своих формах и наказаниях, которые
налагал. Безусловное принятие англиканского
канонического права, самое мелочное соблюдение установленного
порядка литургии и обрядов строго требовалось от всего
духовенства. Нонконформисты занимали множество
приходов - приходы были у них отняты. Народ толпами стекался
на их проповеди - им запрещено было проповедовать1.
Изгнанные из своих церквей, лишенные доходов, они
странствовали из города в город, проповедуя и наставляя
верных, которые собирались вокруг них или в гостинице, или
в каком-нибудь частном доме, или даже в поле.
Преследование шло за ними по пятам и повсюду настигало их.
Провинциальные дворяне, граждане, богатые фамилии,
преданные своим верованиям, принимали их к себе капелланами
или наставниками детей. Преследование проникало в недра
семейств и изгоняло оттуда этих капелланов и наставников2.
Изгнанники покидали Англию: они отправлялись во
Францию, Голландию, Германию и основывали там церкви
своего вероисповедания. Деспотизм переходил моря и
принуждал эти церкви сообразоваться с англиканским богослуже-
1 Neal. Hist, of the Purit, ч. II, стр. 179 и след.
2 Там же, т. II, стр. 179 и след.
175

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
нием1. Мануфактуристы французские, голландские,
немецкие перенесли в Англию свою промышеленность и
получили грамоты, которые обеспечивали им свободное
отправление их национального богослужения. Эти грамоты были
отняты, и большая часть переселенцев покинула новое
отечество. Один приход норвичский лишился трех тысяч этих
трудолюбивых пришельцев2. Диссиденты без должностей и
убежища, скрываясь или находясь в изгнании, писали
сочинения для защиты или распространения своих верований.
Цензура запрещала новые книги, отыскивала и уничтожала
старые3. Безусловно было запрещено рассуждать с
кафедры или иначе о вопросах, которые в это время особенно
волновали умы4, потому что повсюду царствовало
всеобщее, пагубное разногласие насчет главных догматов веры и
внешнего устройства церкви, насчет таинств человеческого
бытия и форм общественного богослужения. Церковь же
англиканская не хотела допустить ни различия в обрядах,
ни свободы прений. Народ горько жаловался, не слыша
более людей, которые ему были дороги, и не имея
возможности рассуждать о предметах, которые занимали его
мысли. Чтоб успокоить эти волнения и не отделиться
совершенно от своей паствы, некоторые священники-диссиденты
соглашались отчасти покориться, лишь бы им также были
сделаны некоторые уступки, а именно, чтоб не заставляли
их надевать ряс и давать форму алтаря столу, на котором
совершается причащение. Им отвечали один раз, что
требуемые обряды очень важны, и что, следовательно, должно
повиноваться, а в другой раз, что эти обряды
незначительны, и потому им следут сделать уступку. Доведенные до
крайности, они упорно сопротивлялись, за что в духовных
судах их ожидали горькие оскорбления и обвинения. От
1 Там же, стр. 205.
2Rushworth, ч. II, т. I, стр. 272- May, Hist, du Long Pari. ч. I,
стр. 161 в Collection г. Гизо - Neal , Hist of the Purit., т. II, стр. 165.
3 Декрет звездной палаты И июля 1637 г. Rushworth, ч, II, т. II.
Приложение, стр. 306. - Neal, Hist of the Purit, ч. II, стр. 165.
4 Там же, стр. 163.
176

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
епископов и судей встречали они грубое обращение, название
дураков, идиотов, наглецов, чудаков, и затем приказание
молчать, лишь только они открывали рот, чтоб защитить
или оправдать себя1. Тирания не переставала преследовать
их даже и тогда, когда они отказывались проповедовать,
писать, появляться в народе. Она действовала против них с
таким ожесточением, с такими тонкими уловками, каких не
могло предвидеть никакое благоразумие, от которых не
спасало даже совершенное бессилие. Уоркман, священник в
Глостере, утверждал, что украшения и картины в церквах
суть остаток язычества: его заключили в темницу. Незадолго
перед тем город Глостер назначил ему пожизненную пеней-
ю в 20 ф.ст.: пенсию отняли. Мэр и муниципальные члены
подверглись преследованию и были приговорены к
значительному штрафу. Когда его выпустили из тюрьмы,
Уоркман открыл небольшую школу: Лод велел закрыть ее.
Чтобы чем-нибудь жить, бедный священник сделался лекарем:
ему запретили лечить. Уоркман сошел с ума и умер2.
Между тем пышные обряды католического
богослужения быстро вторгались в церкви, лишенные своих
пастырей, и в то время, когда число верных скудело, стены их
великолепно украшались. Освящение церквей происходило
с величайшею пышностью3, а молящихся надобно было
собирать в них насильственными мерами. Лод самодовольно
устраивал все подробности новых церемоний, которые
отчасти были занимаемы у католиков, отчасти созданы его
собственным воображением, строгим и вместе наклонным к
пышности. Нонконформисты за малейшее отступление от
постановлений церковных и от порядка литургии
наказывались, как за преступление; а Лод делал
нововведения, ни с кем не советуясь, испросив только согласие
короля, а иногда и совершенно по собственному произ-
1 Rushworth, ч. II, т. I, стр. 233-240. - Neal, Hist, of the Purit, τ. I,
стр. 256, прим. стр. 352.
2 Neal, Hist, of the Purit, ч. II, стр. 204.
3Там же, стр. 190.
177

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
волу1. Он измерял внутреннее распределение церквей,
формы богослужения, предписывал обряды, дотоле
неизвестные, извращал самую литургию, утвержденную
парламентом, и все эти изменения имели если не целью, по крайней
мере следствием то, что приблизили церковь англиканскую
к римской. Свобода, которою наслаждались паписты, и
надежды, высказываемые ими по неблагоразумию или с
умыслом, подтверждали самые мрачные предчувствия
народа. Издавались книги, в которых доказывалось, что
учение английских епископов легко согласить с римским, и эти
книги, хотя недозволенные, были посвящаемы королю или
Лоду и явно были терпимы2. Теологи, друзья Лода,
епископ Монтег и доктор Козенс, проповедовали такие же
мнения, и проповедовали их безопасно; а между тем
любимые наставники народа напрасно истощали то угодливость,
то мужество, чтобы сохранить хотя некоторое право писать
и говорить. Таким образом уверенность в близком
торжестве папизма росла со дня на день. Придворные, которым
дело было известно ближе, разделяли ее с народом. Дочь
герцога Девонширского обратилась в католическую веру.
Лод спросил, что заставило ее сделать такой шаг. "Я не
люблю идти в толпе, - сказала она, - а между тем вижу, что
ваше священство и многие другие спешат к Риму: потому-
то я и хочу прибыть туда одна и прежде вас".
Когда таким образом было положено основание
величию и исключительному господству епископальной церкви,
Лод принялся устраивать ее независимость. Можно было
бы подумать, что хоть это намерение король встретит
неблагосклонно. Ничего не бывало! Божественное
происхождение епископской власти, в короткое время, стало
официальным догматом не только для высшего духовенства, но
для самого короля. Доктор Галль изложил его в
сочинении, которое просматривал сам Лод и из которого он
выбросил все неопределенные или боязливые выражения, все
1 Neal, Hist, of the Purit, ч. И, стр. 220.
2 Whitelocke, Memorials, и пр. стр. 21.
178

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
что было похоже на сомнение или уступку. Из книг его
учение скоро перешло в жизнь1. Епископы стали управлять
делами церкви уже не во имя короля и не с его
соизволения, но своим собственным именем. К актам прикладывали
они одну епископскую печать, от управляющих
церковными имениями требовали прямой присяги себе, объявили,
что надзор за университетами по праву принадлежит
архиепископу2. Верховное ведание церкви не было отнято
формально у государя; но можно сказать, оно было оставлено
ему только для прикрытия злоупотреблений, которые со
временем окончательно должны были лишить его этого
преимущества. Таким образом, ускользая понемногу из-
под светской власти, церковь в то же время прибирала к
рукам дела гражданские. Ее судебная власть увеличивалась
в ущерб судам обыкновенным, и никогда столько духовных
не заседало в совете короля и не занимало столько важных
государственных должностей. Иногда юристы, защищая свой
личный интерес, восставали против этой несообразности3;
но Карл не обращал на них внимания. Самоуверенность
Лода простиралась до того, что, вручивши епископу Джак-
сону жезл государственного казначея, он воскликнул с
восторгом: "Теперь пусть церковь живет и поддерживается
сама собою. Все сделано. Больше я ничего не могу"4.
Когда дела приняли такой оборот, это вооружило все
сословия. Не один народ, но и высшее дворянство, по
крайней мере, часть его, взволновалось5. Это была уже не
просто тирания: это был полный переворот, который, не
довольствуясь тем, что задавил реформу народную,
обезображивал и потрясал первую реформу, совершенную королями
и признанную высшим дворянством. Вельможи привыкли
исповедовать первенство престола, что освобождало их, по
1 Neal, Hist, of the Purit, т. II, стр. 292.
2 Там же, стр. 244. - Whitelocke, стр. 22.
3 Neal, Hist, of the Purit, ч. II, стр. 243 - Clarendon, Hist, of the
rebell., 4. II стр. 236.
4 Lauds Diary, стр. 51-53, под 6 марта 1636.
5 Neal, Hist, of the Purit, т. II, стр. 250.
179

ЧАСТЫ. КНИГА ВТОРАЯ
крайней мере, от всякой другой зависимости; а теперь их
принуждают признавать еще божественные права
епископов и преклоняться пред той церковью, унижению которой
некогда они так обрадовались, не упустив случая
воспользоваться и богатствами, у нее отнятыми. От них требовали
раболепства, которое еще с большей ревностью стоит за
свои привилегии, нежели свобода за свои права; а в то же
время другим, прежде стоявшим ниже их, дозволяли искать
независимости. Они страшились за свой сан, а может быть
и за свои имущества. Гордость духовенства была для них
оскорблением, от которого они уже давно отвыкли. Около
них стали раздаваться толки, что скоро придет время, когда
простой церковнослужитель будет столько же значить, как
самый гордый дворянин королевства1; пред их глазами
епископы или любимцы епископов захватывали все служебные
должности и пользовались милостями короля, которые были
для дворянства единственным вознаграждением за его
старинный блеск, за утраченные им права и силу. Карл,
искренно преданный духовенству, надеялся в его
возвеличении найти твердую опору против дурного расположения
народа; а между тем вскоре наклонность осуждать поведение
правительства и остерегаться его замыслов сделалась
всеобщею. Недовольство проникло из мастерских столицы до
самого Уайт-Галля.
В высших классах оно обнаружилось уклонением от двора
и свободою мыслей, дотоле неслыханною. Несколько
вельмож, и притом наиболее уважаемых, переехали в свои
поместья, желая этим удалением показать, что они не
одобряют королевской политики. В Лондоне, близ трона, дух
независимости и пытливости проник в кружки, прежде
отличавшиеся покорностью или пустотою. С царствования
Елизаветы любовь к наукам и литературе перестала быть
уделом людей, специально ими занимающихся. Двор начал
считать лая себя общество людей, почему-либо
замечательных - философов, литераторов, поэтов, артистов, так-
1 Neal, Hist, of the Purit, ч. II, стр. 254.
180

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
же разговоры умные или ученые - новым, блестящим
украшением; а светские люди нашли в нем благородное
препровождение времени. Но эти собрания не вызывались
потребностью какой-либо оппозиции: напротив, где бы они
ни происходили - в таверне ли, или в доме какого-нибудь
вельможи - везде было в моде осмеивать сумрачный,
ворчливый характер или фанатическое упорство религиозных
нонконформистов, уже известных под именем "пуритан".
Праздники, спектакли, литературные споры составляли
главное занятие общества, для которого престол был
всегдашним центром и покровителем. При Карле дело
изменилось: собрания литераторов и светских людей
продолжались; но в них толковали уже о предметах более важных, и
толковали вдали от надзора верховной власти, которой
подобные толки пришлись бы не по сердцу. Дела
общественные, науки нравственно-философские, вопросы
религиозные служили темой для разговоров. Эти блестящие,
одушевленные разговоры неудержимо влекли к себе молодых
людей, возвращавшихся из путешествия или изучавших
законы в школах Темпля1, а также всех людей серьезных и
деятельных, которые, по своей службе или состоянию, имели
досуг. Сельден расточал пред ними сокровища своей
учености; Чиллингворт излагал им свои сомнения в делах веры;
юный лорд Фоклэнд открывал им свой дом и сады,
которые поэтому сравниваемы были с греческой академией2.
Здесь возникали не секты и партии, но живые и свободные
мнения. Без всякого личного интереса, без всякой
преднамеренной цели, привлекаемые только чистым желанием
расширять круг своих идей и сообща воспитывать в себе
благородные чувства, люди, которые собирались здесь,
спорили непринужденно, заботясь лишь об истине и
справедливости. Одни, особенно наклонные к философскому
мышлению, исследовали, какие формы правления наиболее
могут содействовать развитию человеческого достоинства;
1 Темпль - часть Лондона, где находились коллегиумы. Прим. перев..
2 Clarendon, Mémoires и пр. т. I, стр. 43-89, в Collection г. Гизо.
181

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
другие, юристы, не пропускали без наказания ни одного
незаконного действия короля и его министров; третьи,
наконец, богословы по званию или по склонности,
внимательно изучали первоначальные века христианства, с их
верованиями и обрядами, и сравнивали их с тою церковью,
которую усиливался создать Лод. Их не соединяли между
собою ни страсти, ни общие опасности, убеждения или цели;
но все в один голос проклинали тиранию, презирали двор,
сожалели о парламенте и желали реформы, которую
считали единственным исходом из своего грустного положения,
хотя и не уверены были, что надежда их осуществится.
Гораздо далее от двора, в обществе не столь изящном, в
людях менее образованных, чувства были грубее, идеи уже,
но зато и решительнее. Там убеждения связаны были с
интересами, а страсти - с убеждениями. Среднее и мелкое
дворянство с особенным негодованием восставало против
политической тирании. Упадок высшей аристократии и
вообще феодализма значительно ослабил различие степеней
между дворянами. Все считали себя потомками тех
баронов, которые завоевали Великую Хартию, и ожесточались,
видя, что теперь их права, их имущества и личность
зависят от прихоти короля и его советников, между тем как
некогда предки их вели войны с государем и предписывали
ему условия. Ум их не занимали философские теории,
ученые различия между демократией, аристократией и
монархией; единственным идеалом их была нижняя палата. Она
в их убеждении являлась представительницею дворянства и
народа, древнего союза баронов и всей нации; она одна в
прежние времена защищала политическую свободу и одна
была способна вновь завоевать ее. Говоря о парламенте,
разумели только нижнюю палату. Законность и
необходимость ее полновластия - вот идея, которая понемногу
укоренялась в умах. Касательно церкви и формы ее
управления большая часть дворян не имела ни положительных видов,
ни разрушительных намерений. Епископальной церкви они
не отвергали, но епископы были им ненавистны, особенно
как виновники и защитники тирании. Реформа провозгла-
182

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
сила освобождение гражданского общества; она
уничтожила деспотизм власти духовной в делах светских.
Англиканское духовенство захотело присвоить себе права,
утраченные Римом. Эти притязания следовало подавить. Папа не
должен был иметь наследников, епископы не должны были
вмешиваться в управление государством, а только
распоряжаться делами, касающимися религии, в своих округах по
законам страны - вот каковы были желания
провинциального дворянства, не отвергавшего епископального
устройства, лишь бы только церковь не присваивала себе ни
политической власти, ни божеских прав.
Высшие граждане в городах, а в деревнях довольно
большое число дворян и почти все свободные землевладельцы
простирали - особенно в отношении к религии - свои виды
еще далее и приходили еще в большее негодование. Они
были страстные приверженцы реформы; в них
господствовала сильная потребность воспользоваться ее
последствиями, глубокая ненависть ко всему, что имело хоть какое-
нибудь сходство с папизмом или напоминало его.
Первобытная церковь, говорили они, простота богослужения,
чистота веры пали от злоупотреблений римской иерархии.
Оттого-то главы реформации, эти новые апостолы: Цвинг-
лий, Кальвин, Нокс и поспешили уничтожить
деспотическое ее устройство и языческие обряды. Евангелие было для
них кодексом, первобытная церковь - образцом. Одна Англия
продолжает упорно следовать папизму. Разве иго
епископов не так же тяжело? Разве их поведение сообразно с
Евангелием? Разве гордость их не так же заносчива?
Подобно Риму, они заботятся также о том, чтоб
властвовать и обогащаться. Подобно Риму, они боятся чистых
проповедей, строгих нравов, свободы молитвы. Подобно
Риму, они стремятся подчинить христианскую набожность
неизменным и мелочным формальностям; подобно Риму,
они хотят животворящее слово Спасителя заменить
блеском обрядов. В воскресный день истинные христиане
хотели бы спокойно предаться благочестивым упражнениям -
шумные игры, пляски, буйный разгул на площадях и на
183

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
улицах мешают им молиться. Мало того: епископы не только
позволяют народу такое нечестивое препровождение
времени - они побуждают его к тому своими советами, почти
приказаниями, опасаясь, чтоб народ не предался более
чистым, духовным наслаждениям1. Случается ли, что в их
пастве какой-нибудь мирянин с запуганной совестью
соблазнится некоторыми обычаями церкви - они строжайше
обязывают его исполнять малейшие уставы. Другой слишком
привязан к уставам: они мучают его своими
нововведениями. Смиренных они давят, гордых раздражают и выводят
из терпения. Везде - начала, обычаи, притязания,
враждебные истинной вере. И к чему такое забвение Евангелия,
такое угнетение горячих ревнителей веры? Чтоб
поддержать власть, которой Евангелие не предоставляло никому,
которой не знала первобытная церковь. Пусть уничтожат
епископство, пусть церковь, огранича власть своей
собственной средой, будет впредь управляема служителями,
равными друг другу, простыми проповедниками евангельского
учения; пусть она с общего совета и согласия наставляет и
пасет народ христианский: тогда это будет истинная
церковь Христова, тогда не будет более идолопоклонства, не
будет деспотизма, и в реформе, приведенной к окончанию,
уже не надо будет бояться папизма, тогда как теперь он
угрожает овладеть домом Божиим, который как будто
нарочно готовят к его принятию .
Когда народ, среди которого с самого начала реформы
смутно бродили эти идеи, увидел, что они приняты
множеством людей богатых, людей с весом и значением, его
прямыми и естественными патронами, в нем явилась такая
уверенность в них и в самом себе, что она вскоре изменила
вид и положение страны, хотя и не произвела восстания. С
1582 и 1616 годов несколько нонконформистов официально
отделились от англиканской церкви и, под именем броунис-
1 Neal, Hist, of the Purit, т. II, с. 212. - Rushworth. ч.1, т. I, с. 191-
196.
2 Rushworth. ч. Ill, т. I, с. 172-188.
184

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
тов и индепендентов, столь знаменитых впоследствии,
образовали незначительные секты диссидентов, отвергавших
всякое общее управление церкви и предоставлявших
собранию верующих право установлять свое богослужение по
началам чисто республиканским1. С того времени
составилось по этому образцу несколько частных обществ; но они
были малочисленны, небогаты и столько же чужды народу,
как и церкви. Беззащитные от преследований, в случае
открытия их агентами правительства, сектаторы бежали и
обыкновенно удалялись в Голландию. Но вскоре в сердцах
их возникала борьба между тоскою по родине и
потребностью свободы; тогда они отправляли послания к своим
друзьям, оставленным в отечестве, и уговаривали их идти вместе
искать нового отечества в странах почти неизвестных, но
по крайней мере принадлежащих Англии, в странах, куда
стекаются одни англичане. Более достаточные из них
продавали свое имущество, покупали маленькое судно, несколько
съестных припасов, кое-какие земледельческие орудия и,
предводимые служителем своей веры, отправлялись к
товарищам в Голландию, а оттуда, вместе с ними, в Северную
Америку, где уже образовались тогда начатки колоний.
Корабль редко бывал так велик, чтоб на нем могли
поместиться все желающие. Тогда собирались на морской берег,
к тому месту, где корабль стоял на якоре; там, на песке, у
подошвы дюн2, пастор того общества, которому суждено
было остаться, произносил прощальную проповедь; тот,
который уезжал, отвечал ему тем же. Долго молились все
вместе, целовались в последний раз перед разлукой, и в то
время, как одни удалялись, другие печально возвращались
назад с тем, чтоб посреди чуждого народа выжидать
случая и средств присоединиться к своим собратиям3. Много
подобных переселений совершилось одно за другим без
1 Neal, Hist, of the Purit. т. I, с. 301 и след., т. II, с. 43-92.
2 Дюны - песчаные возвышенности, наносимые морем во время
прилива. Прим. перев.
3Neal, Hist, of the Purit., т. И, с. 110-112.
185

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
всяких препятствий, благодаря тому, что беглецы были люди
неизвестные. Но вдруг, в 1637 г., король заметил, что
переселения эти делаются в больших массах и становятся
часты, что к ним пристают значительные граждане,
которые вывозят с собою немалые богатства. Этим путем,
говорили, вывезено из государства более 12 миллионов1. Тогда
деспотизм тяготел уже не только над какими-нибудь
слабыми и темными сектаторами: мнения их
распространялись, чувствования их разделяли даже те, кто не разделял
их мнений. По многим отношениям правительство
сделалось так ненавистно, что отечество покидали тысячи людей,
различных по состоянию, по имуществу, по намерениям.
По определению государственного совета, переселения эти
были запрещены2. В эту минуту на Темзе стояло на якоре
8 кораблей, готовых к отплытию. На одном из них уже
были Пайм, Гэмден, Гэзльриг и Кромвель3.
Они напрасно бежали от деспотизма, ибо народ
перестал уже его бояться. Недовольство сменилось брожением.
Все умы заняты были уже не одним восстановлением
законного порядка, даже не уничтожением епископального
правления: под сению той большой партии, которая
замыслила эту двойную реформу, возникло множество сект с
более пылкими стремлениями, с более смелыми мнениями.
Со всех сторон от церкви отделялись маленькие общества,
которые ставили своим девизом то или другое
истолкование какого-нибудь догмата, отрицание того или другого
обряда, а иные - уничтожение всякого церковного
правления, безусловную независимость верующих и следование
единственно внушениям Св. Духа. Увлечение везде
преодолевало страх. Несмотря на деятельные преследования Лода,
всякого рода сектаторы собирались вместе, в городах - в
глубине какого-нибудь погреба, в деревнях - под кровлей
1 Neal, Hist, of the Purit, ч. II, стр. 186.
21 мая 1637. Rushworth. ч. II, т. I, с. 409.
3 Neal, Hist, of the Purit. т. II, с. 287. - Walpole, catalogue of royal
and noble authors, т. I, c. 206, изд. in-12. Лондон, 1733.
186

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
какой-нибудь риги или в чаще леса. Печальный вид этих
убежищ, опасность и затруднительность этих собраний -
все распаляло воображение проповедников и слушателей.
Они проводили вместе долгие часы, часто целые ночи,
молились, пели, искали Господа и проклинали своих
врагов. Нелепость учений и малочисленность приверженцев не
мешали прочному существованию и даже кредиту этих
фанатических сборищ. Всеобщее раздражение, овладевшее
страною, было для них покровом и защитой. Явились
нонконформисты всяких названий, убеждений, стремлений, и
уверенность их в общественном расположении дошла до
того, что они захотели отличаться даже особенной одеждой
и манерами, и таким образом явно исповедовали свои
мнения в глазах своих преследователей. В черных платьях и
высоких шляпах с широкими полями, надетых на плотно
обстриженные головы, они везде встречали уважение
толпы, которая величала их святыми. Сила их возросла до
того, что, несмотря на притеснения, которым они
подвергались, даже притворство стало на их стороне. Разорившиеся
торговцы, рабочие люди, не имевшие работы, люди,
увязшие в разврате и долгах - словом, все, кому хотелось
поднять себя в общественном мнении, перенимали одежду, вид,
язык этих святых и тотчас находили хороший прием и
покровительство между легковерными фанатиками1. Что
касается до политических убеждений, то и в этом отношении
было заметно сильное волнение, хотя не столь всеобщее, не
столь беспорядочное. Среди низших классов, вследствие
большого благосостояния, а отчасти вследствие
религиозных учений, начали появляться дотоле неизвестные идеи и
потребности равенства. В высшей сфере было несколько
суровых гордых умов, ненавидевших двор, презиравших
бессилие старинных законов и с увлечением предававшихся
свободомыслию. Среди уединенного учения, среди тайных
разговоров они мечтали о более простых, более действи-
1 Mémoires de mistriss Hatchinson. т. I, с. 161-166, 232 и след., в
Collection г.Гизо.
187

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
тельных учреждениях. Другие, движимые менее чистыми
побуждениями, чуждые всяких верований, бесстыдные в
своих правах, попавшие в число недовольных по своему
характеру или по случаю, жаждали переворота, который
бы открыл поприще их честолюбию или по крайней мере
дал полную свободу их необузданному произволу. Таким
образом, фанатизм и своеволие, искренность и
притворство, уважение и презрение к старым учреждениям, законные
потребности и беспорядочные желания - все
способствовало возбуждению народного негодования, все соединялось
против власти, которая своим деспотизмом распаляла
ненависть самых разнородных людей, а своею
неосторожностью и слабостью доставляла возможность самым
незначительным партиям, самым дерзким мечтателям предаваться
деятельности и надеждам.
Несколько времени король и его совет не замечали
этого усиления народного негодования. Правительство,
несмотря на свое затруднительное положение,
обнаруживало самоуверенность и высокомерие, потому что
нация была для него чужда, и оно не встречало нигде
действительного сопротивления. Чтоб оправдать свои
поступки, оно часто с жаром говорило о
распространявшемся вредном направлении; но минутный страх не
пробуждал его к благоразумию, и, опасаясь врагов, оно в то
же время презирало их. Самая необходимость ежедневно
усиливать угнетение не открывала ему глаз, и оно тем
более радовалось своей силе, чем более строгих мер
требовала возраставшая опасность.
Между тем, в 1636 г., Англия наводнена была
памфлетами, направленными на привилегии, предоставленные
папистам, на развращение двора, особенно на тиранию Лода
и епископов. Уже неоднократно звездная палата строго
наказывала за подобные сочинения; но никогда они не были
так многочисленны, так дерзки, никогда не были так
распространены, никогда их не читали с таким увлечением. Их
разбрасывали по улицам городов, по деревням; смелые
контрабандисты провозили их тысячами из Голландии и
188

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
продавали с большой выгодой. Их объясняли в церквах, из
которых Лод не мог совершенно изгнать пуританских
проповедников. Досадуя на бесполезность принятых им
строгих мер, совет решился употребить еще новые. Однажды в
звездную палату привели разом троих: юрисконсульта,
богослова и врача. Это были Прейн, Бортон и Бествик.
Сначала их хотели преследовать как государственных
преступников, что повлекло бы за собою смертную казнь; но судьи
объявили, что нельзя придавать такого смысла ни закону,
ни их сочинениям, и потому надо было ограничиться
обвинением их просто в измене (félonie)1.
Жестокость суда не уступала несправедливости самого
процесса. Обвиненным было объявлено, чтоб они немедленно
представили защитительные акты: в противном случае их
будут считать сознавшимися. Они отвечали, что не могут
писать, потому что им не дают бумаги, чернил и перьев.
Все это было доставлено им и сказано, чтоб их
защитительный акт был подписан каким-нибудь адвокатом: но в
течение трех дней дверь темницы была заперта для
избранного ими защитника. Наконец к ним ввели адвоката,
который отказался подписать акт, опасаясь компрометировать
себя перед судьями, и никто другой не захотел принять на
себя этого дела. Они просили позволения представить
защитительный акт за собственною своей подписью. Суд
отверг эту просьбу, повторяя, что без подписи адвоката
обвинение будет признано доказанным. "Милорды, -
сказал Прейн, - вы требуете невозможного". Суд ограничился
повторением прежнего объявления. Грубое оскорбление
ожидало подсудимых при самом открытии прений. Четыре
года назад за другой памфлет у Прейна отрезаны были
уши. "Я полагал, - сказал лорд Финч, глядя на него, - что
у г. Прейна нет ушей: мне кажется, что они у него
остались". И для удовлетворения любопытства судей, к нему
приблизился судебный служитель и, подняв волосы
обвиняемого, показал изувеченные его уши. "Милорды, - ска-
1 Rushworth. ч. II, т. I, с 324.
189

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
зал Прейн, - прошу вас не оскорбляться: молю Бога
даровать вам уши, чтоб вы выслушали меня"1.
Они были приговорены к выставке у позорного столба,
к лишению ушей, к уплате пени в 5000 ф.стерлингов и к
пожизненному заключению в тюрьме. В день исполнения
приговора (30 июня 1637 г.) на площади теснилась
несметная толпа. Палач хотел удалить ее. "Не гоните их, - сказал
Бортон. - Им надо учиться страдать". Смущенный палач
притих2. Одна женщина сказала Бортону: "Лучше этой
проповеди вы никогда не говорили". Надеюсь, - отвечал
он, - и дай, Бог, чтоб она обратила присутствующих на
путь истины"3. Один молодой человек, глядя на него,
побледнел. "Сын мой, - сказал ему Бортон, - отчего ты
бледнеешь? В моем сердце нет слабости, и если б мне
нужно было более силы, Бог, конечно, даровал бы мне
ее"4. Толпа с каждой минутой все ближе и ближе
теснилась около осужденных. Кто-то подал Бествику букет
цветов; на этот букет села пчела. "Посмотрите, - сказал он, -
на эту бедную пчелу: она сосет мед из цветов даже у
позорного столба - почему же и мне здесь не вкусить меда
Христова?"5 "Христиане, - сказал Прейн, - если б мы
ценили свою собственную свободу, нас бы не было здесь.
Мы пожертвовали ею для вашей свободы. Берегите ее,
умоляю вас. Стойте крепко, будьте верны делу Божьему,
делу отечества: иначе вы и дети ваши впадете в вечное
рабство"6. И площадь огласилась торжественными кликами.
Несколько месяцев спустя (18 апреля 1638) те же
самые сцены возобновились вокруг эшафота, на котором, за
такой же проступок, Лильборн был подвергнут не менее
жестоким истязаниям. Восторженность осужденного и
народа, по-видимому, была даже еще сильнее. Привязанный
1 State-Trials, т. III, с. 711-717.
2 Там же, т. Ill, col. 751.
3Там же, col. 753.
4 State-Trials. Т. HI, col. 752.
5 Там же, col. 751.
6 Там же, т. Ill, col. 748.
190

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
к тележке, бичуемый палачом, Лильборн не переставал
увещевать народ, который бежал за ним по улицам
Вестминстера. Его привязали к столбу - он продолжал
говорить; ему приказали молчать, но тщетно; ему заткнули рот -
тогда он вынул из карманов несколько памфлетов и бросил
в народ, который с жадностью расхватывал их. Ему
связали руки. Уже он не мог ни двигаться, ни говорить; но
толпа, которая до тех пор слушала его речи, все не
расходилась: она хотела насмотреться на него. Некоторые из его
судей стояли у окна, как бы желая удостовериться, до чего
может дойти ее терпение; но оно утомило их любопытство1.
Все это были только мученики из среды народа: ни
один из них не был известен ни именем, ни дарованиями,
ни богатством. Многие прежде процесса были даже мало
заметны среди своих собратий по ремеслу, и мнения,
которые они поддерживали, были в глазах многих не более как
мнения фанатических сект, пользовавшихся доверием
преимущественно у черни. Гордая их мужеством, чернь скоро
стала упрекать высшие классы в слабости и апатии. "Ныне,
- говорили в городе, - честь, которая обыкновенно
пребывает в голове, опустилась, как подагра в ноги"2. Ничуть не
бывало: сельское дворянство и высшие горожане были
раздражены не менее народа; но дальше видя и менее
увлекаясь страстями, они ожидали какого-нибудь основательного
повода к надежде на успех. При этом народном крике они
пришли в волнение; в них снова возникла самоуверенность.
В самом деле, наступила минута, когда для нации,
потрясенной во всей ее массе, нужны были только вожди
известные, серьезные, не искатели приключений и не сектаторы,
а люди с весом, которые бы стояли за права и интересы
всего народа.
Один дворянин из графства Буккингэм, по имени Джон
1 State-Trials, т. Ill, col. 1315 и след. См. Приложения к Mémoires
de Hollis, с. 279-283 в Collection г.Гизо.
2 Эта острота сказана и в письме лорда Гаутона к Томасу Уэн-
творту от 19 мая 1627 (Strafford's Letters, т. I, с. 38).
191

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
Гэмден (род. 1594 в Лондоне), подал сигнал к этой
национальной оппозиции. Прежде него многие делали такие же
попытки без успеха. Они отказывались платить подать,
известную под именем корабельной таксы, требуя, чтоб дело
было перенесено в королевский суд и чтоб им позволено было
торжественно доказывать незаконность таксы и законность их
отказа; но двор всегда умел как-нибудь отстранить эти
прения1. Гэмдену же удалось сделать так, что ему не отказали.
Хотя в 1626 и 1628 годах он заседал в парламенте на скамьях
оппозиции, но не навлек на себя особенного подозрения со
стороны двора. Со времени последнего закрытия палат он то
жил мирно в своем графстве, то путешествовал по Англии и
Шотландии, везде внимательно наблюдал расположение умов,
входил в многочисленные связи, но не обнаруживал своего
мнения ропотом. Обладая большим состоянием, он умел
пользоваться им, хотя жил и непышно. Он любил суровую
простоту, но не навязывался с своей строгой нравственностью. Он
был даже замечательно любезен и весел, пользовался
уважением всех своих соседей, к какой бы партии они ни
принадлежали, и слыл за человека умного, не одобрявшего
господствующей системы, но не фанатика и не мятежника. Оттого
власти графства не трогали его и не боялись. В 1636 г., при
распределении таксы, они обложили его небольшой суммой в
20 шиллингов, желая, без сомнения, сделать ему
удовольствие, а также надеясь, что умеренность налога не вызовет со
стороны такого благоразумного человека никакого
сопротивления. Гэмден отказался платить, но без гнева, без шума,
единственно заботясь о том, чтоб права народа стали в его
лице предметом торжественного суда. В темнице вел он себя
так же спокойно и скромно, требовал только суда и
утверждал, что интересы короля не менее связаны с законным
решением такого вопроса. Король, обнадеженный недавним
уверением судей2, что в случае крайней необходимости, для
1 Rushworth, ч. II, т. I, с. 323, 414 и след.
2 14 февраля 1637. Rushworth. ч. II, т. I, с. 352-355. State-
Trials, т. III, col. 825 и след.
192

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
безопасности государства корабельная такса может быть
признана законною, наконец согласился и даровал Гэмдену право
суда. Адвокаты Гэмдена поддерживали его с тем же
благоразумием, какое он сам обнаружил, отзываясь о короле и его
преимуществах с глубоким уважением, избегая всяких
восклицаний, всяких сомнительных начал, опираясь только на
законы и на историю государства. Один из них, М.Гольборн,
даже несколько раз прерывал свою речь, прося судей
извинить его за энергию выражений и предупредить его, если он
перейдет границы, предписанные приличием и законом. Сами
коронные адвокаты хвалили Гэмдена за его скромность1.
Процесс продолжался 13 дней. В течение этого времени, посреди
всеобщего раздражения, были обсуждаемы основные законы
страны, и между тем защитникам ее прав нельзя было сделать
ни единого упрека в увлечении или в мятежных замыслах2.
Гэмден был осужден (12 июня 1637). Только четверо
из судей подали голос в его пользу3. Король был очень
доволен этим приговором, видя в нем решительное
торжество абсолютной власти. Народ смотрел на него с той же
точки и перестал ожидать чего-либо от властей и законов;
но радость Карла была напрасна, ибо народ, потеряв
надежду, приобрел мужество. Недовольство, до того времени
не имевшее ни единства, ни связи, сделалось единодушным:
дворяне, горожане, фермеры, купцы, пресвитериане, секта-
торы - вся нация была поражена этим приговором4. Имя
1 Clarendon, Hist of the rebell, т. I, с. 229.
2 State-Trials, т. HI, col. 846-1254.
3 Гомфри Дэвенпорт, Джон Денгэм, Ричард Готтон и Джорд Крук.
В противность всем известиям, Лингард говорит, что пятеро судей
решили дело в пользу Гэмдена (Hist, of England, т. X, с. 33,
лондонское изд. in-8, 1825). Ошибка его происходит оттого, что он принял
за два голоса два мнения, поданные в пользу Гэмдена судьею Круком
и напечатанные в процессе (State-Trials, т. Ill, col. 1127-1181). В 1645
сын судьи Готтона умерщвлен в Шерборне за преданность королю
(Claredon, Hist of the rebell, т. VIII, с. 160).
4 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, с 117-120. - May, Hist, du Long
Pari, т. I, с 44, в Collection г. Гизо. - Hacket, Life of bishop Williams,
ч. II, с. 127.
7. История английской революции, I том
193

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
Гэмдена было у всех на устах: везде произносили его с
любовью и гордостью, ибо участь его была
изображением участи народа, а его поведение делало честь этому
народу. Друзья и слуги короля едва осмеливались
отстаивать законность его победы. Судьи оправдывались и
почти признавались в своей низости, думая этим
заслужить прощение. Мирные граждане вздыхали и молчали,
люди смелые громко и с тайною радостью высказывали
свое негодование. Вскоре, как в Лондоне, так и в
графствах, у недовольных явились вожди, которые стали
сближаться друг с другом и совещаться о будущем. Везде
принимались меры к общему соглашению и к взаимной
поддержке в случае нужды. Наконец образовалась
партия, тщательно скрывавшаяся, но явно одобряемая
народом. Король и его совет еще упоены были своим
последним торжеством, в то время как противники их нашли
уже случай и средства действовать.
Около месяца спустя после осуждения Гэмдена в
Эдинбурге вспыхнул сильный мятеж (23 июля 1637). Он был
вызван самовольным и неожиданным введением новой
литургии. Со времени восшествия своего на престол Карл, по
примеру отца, не переставал стремиться к уничтожению
республиканского устройства шотландской церкви,
заимствованного ею у кальвинистов, и к восстановлению во всем
его значении и пышности английского епископата, которого
некоторые следы еще оставались. Обманы, строгости,
угрозы, подкупы - все было употреблено для достижения
этой цели. Деспотизм обнаружил при этом даже гибкость
и терпение: он обращался то к честолюбию духовенства, то
к интересам мелких владельцев, предлагая последним легкий
выкуп десятины, а первым - высшие церковные и
государственные должности, постоянно приближаясь к цели, но
путями окольными и отдаленными. От времени до времени
в народе беспокойство усиливалось, национальное
духовенство оказывало сопротивление, но собрания его были
закрываемы, более смелые его проповедники изгонялись.
Иногда парламент, часто унижавшийся до раболепства,
194

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
колебался: тогда мешали выборам, подавляли прения, даже
прибегали к подлогу относительно голосов1. Таким образом
шотландская церковь, теряя право за правом, постепенно
подпадала под иго иерархического устройства и учения
англиканской церкви, освящавшего абсолютную власть и
права епископов и короля. В 1636 году дело, по-видимому,
приближалось к окончанию: епископы получили свои
прежние юридические права; архиепископ св. Андрея (Спотти-
свуд) был канцлером королевства, епископ росский (Мэк-
свелль) готовился быть лордом казначейства, из
четырнадцати прелатов девять заседали в государственном совете и
имели в нем перевес2. Карл и Лод нашли, что настала пора
довершить начатое дело и ввести в эту церковь, не сносясь
ни с духовенством, ни с народом, канонический кодекс и
богослужение, сообразное с ее новым положением.
Но в Шотландии реформа возникла не по воле государя
и не вследствие раболепства придворных, как в Англии:
она была народна с колыбели, она шла не от престола, а
возвышалась снизу собственною своею силою и наперекор
всяким преградам. Приверженцев ее не разъединяли ни
система, ни положение, ни интересы. В долговременной
борьбе научились они не бояться власти и даже направлять
ее сообразно своим целям. Шотландские проповедники могли
хвалиться, что они вооружили нацию, что они выдержали
междоусобную войну, что они свергли с престола королеву
и управляли своим королем до той самой минуты, когда он,
вступив на чуждый престол, вышел таким образом из-под
их влияния. Сильные этим единством и воспоминанием
стольких побед, они в мыслях и даже в речах смело мешали
политику с верой, дела государственные с религиозными
прениями и с высоты кафедр порицали поведение
королевских министров, называя их по именам, точно так же, как
1 Bumet, Histoire de mon tenps, т. I, с. 36-38, в Collection г. Гизо.
- Malcolm Laing, Hist, of Scotland, и пр. т. Ill, с. 110-112.
2 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, с 148-150. - Malcolm Laing,
Hist, of Scotland, т. Ill, с 122.
195

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
нравы своих прихожан. В их школе народ усвоил себе такую
же смелость мысли и слова. Обязанный реформой
единственно самому себе, он дорожил ею не только как убеждением, но
как делом рук своих. За основное правило принимал он
духовную независимость своей церкви, а не религиозное
первенство монарха, и находил в себе и силу, и право защищать
против папизма, королевской власти и епископата все, что
устроил против них собственными силами. Перевес,
приобретенный его королями вступлением их на английский престол,
ослабил на время его мужество: отсюда торжество Иакова
над пресвитерианскими учениями и учреждениями, которым
он вынужден был подчиняться, пока был простым королем
Шотландии. Королей легко приводит в заблуждение
кажущееся раболепство народов. Оробевшая Шотландия показалась
Карлу побежденною. В пользу своей верховной власти и
епископата он подавил в Англии народную реформу, с которою
предшественники его всегда боролись успешно. Он считал
возможным уничтожить ее и в Шотландии, где она
господствовала издавна, где одна она получила законное устройство,
где верховную власть престола признавал только епископат,
едва успевший подняться после своих поражений и лишенный
всякой другой опоры.
Попытка имела такой исход, какой в подобных случаях
часто приводит в изумление и огорчает служителей
деспотизма: она оказалась неудачною в ту самую минуту, когда все
сулило ей успех.
Восстановление епископата, уничтожение старинных законов,
закрытие или подкуп политических или религиозных
собраний - все, что могло ускользнуть от глаз народа, было
совершено с успехом. Как скоро для увенчания дела надо было
изменить, наконец, общественное богослужение, в тот самый
день, когда в первый раз введена была в эдинбургском соборе
новая литургия, все было ниспровергнуто. В несколько недель,
вследствие внезапного и всеобщего восстания, в Эдинбург1 из
1 18 октября 1637. Rushworth, ч. II, т. I, с. 404 и след,
Î96

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
всех частей королевства стеклось бесчисленное множество
народа: землевладельцы, фермеры, мещане, художники,
поселяне шли протестовать против нововведений,
которыми грозили их вероисповеданию, и своим присутствием
поддерживать эти протесты. Они наводняли дома и улицы,
располагались у городских ворот и стен, осаждали залу
государственного совета, который напрасно взывал о
помощи к совету муниципальному, осажденному, в свою
очередь; оскорбляли на дороге епископов и, наконец, публично
на городской площади выставили против них обвинения в
тирании и идолопоклонстве, подписанное многими
духовными лицами, дворянами и даже некоторыми вельможами1.
Король, не отвечая на жалобы недовольных, велел им
удалиться. Они повиновались не столько из покорности, сколько
по необходимости, и через месяц (15 ноября 1637)
возвратились в город еще в большем числе. На этот раз не было
никаких беспорядков: собравшиеся хранили гордое
молчание. Высшие классы пристали к недовольным. В две недели
правильная организация сопротивления была обдумана,
принята и пущена в ход. Высший совет, набранный из
различных городских сословий, был назначен для содействия
общему предприятию; в каждом графстве, в каждом городе
были учреждены частные советы, иерархически
подчиненные главному, которые приводили в исполнение его
распоряжения. Мятеж исчез, но готов был вспыхнуть вновь по
первому призыву организованного им самим правительства.
Наконец Карл ответил2 утверждением литургии и
запрещением инсургентам собираться под страхом обвинения
в оскорблении величества. Шотландскому совету дан был
приказ содержать втайне королевскую прокламацию до ее
обнародования. Но еще прежде ее опубликования
начальники инсургентов знали уже ее содержание. Они тотчас же
созвали народ, чтоб он служил опорой своим представите-
1 Neal, Hist, of the Purit. Т.Н. - C.274. - Malcolm Laing, Hist, of
Scotland. T.HI. - C.136-138.
2 7 декабря 1637. Rushworth. Ч.П. - T.I. - C.408.
197

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
лям. Совет поспешил предупредить их и обнародовал
прокламацию без отлагательства (19 февр. 1638). В ту же
самую минуту, когда королевские герольды провозглашали
ее, два шотландские пэра, лорд Юм и лорд Линдсей, именем
своих сограждан обнародовали протестацию за своею
подписью. Прочие делали то же везде, где только была читана
или раздаваема королевская прокламация. С каждым днем
инсургенты приходили в большее волнение, подвергались
новым угрозам и теснее сближались между собою; наконец
они решились составить торжественный договор, каким не
раз уже соединялись шотландцы, чтоб высказывать и
твердо поддерживать свои права, верования и надежды.
Александр Гендерсон, пользовавшийся из духовных лиц
наибольшим влиянием на народ, и Арчибальд Джонстон
(будущий лорд Уаристун, знаменитый адвокат) составили проект
этого договора под народным названием "covenant",
который был просмотрен и одобрен лордами Бальмерино, Ло-
уден и Ротз (1 марта 1638 г.). Этот проект, кроме
подробного и уже освященного веками изложения веры, содержит
в себе формальное осуждение новых церковных уставов,
новой литургии и клятву национального союза защищать
во всяком случае государя, религию, законы и права
народа. Уже при самом предложении ковенант был встречен
единодушным восторгом. Гонцы, которые сменялись от села
до села, разносили его с неслыханною быстротою в самые
отдаленные места королевства, подобно тому, как некогда
разносим был по горам огненный крест, сзывавший на
войну всех вассалов одного сеньора1. Дворяне, духовные,
горожане, земледельцы, женщины, дети - все толпились на
1 Когда сеньор хотел созвать своих подданных при каком-нибудь
внезапном и важном обстоятельстве, он убивал гуся, делал из какого-
нибудь мягкого дерева крест, зажигал его с четырех концов и потом
тушил их в крови птицы. Этот крест назывался огненным, или
позорным крестом, потому что всякий, кто отказывался повиноваться этому
сигналу, клеймил себя позором. Этот крест вручали проворному и
верному гонцу, который быстро устремлялся к ближней деревне и
передавал его старшине в селении, назвав только сборное место и не
198

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
площадях и в храмах, давая присягу в верности
договору. Даже самые горцы, увлеченные национальным
порывом, забыв на минуту свою упорную гордость и дикую
вражду, присоединились к союзу. Менее чем в шесть
недель вся Шотландия стала под знамя ковенанта. К
нему не пристали только королевские чиновники,
несколько тысяч католиков да город Абердин.
Такая дерзость удивила Карла. Ему толковали о
буйных скопищах грязной черни. Эдинбургский
муниципальный совет поспешил даже обратиться к его милосердию,
отвечая за быстрое наказание бунтовщиков; а
придворные шотландцы уверяли, что, по частным письмам,
ежедневно ими получаемым, в Шотландии все спокойно
или готово утихнуть1. Раздраженный бессилием своей
воли, Карл решился прибегнуть к силе; но ничего не
было готово: нужно было выжидать время. Маркиз
Гамильтон был отправлен в Шотландию с поручением
потешить недовольных какой-нибудь надеждой, но не
возлагать на короля никаких обязательств и избегать
решительных мер. Двадцать тысяч союзников, которые
собрались в Эдинбурге для торжественного молебствия с
постом, вышли навстречу Гамильтону (в июне 1638);
семьсот духовных лиц в парадных одеждах стояли на
возвышениях по обеим сторонам дороги и пели псалом
говоря более ни слова. Старшина обязан был переслать крест с такою
же быстротою в ближайшее селение, и таким образом он с
неимоверною скоростью облетал весь округ, подвластный одному начальнику, и
переходил к его союзникам и соседям, если им угрожала общая
опасность. При виде огненного креста каждый, кто только был не моложе
16 и не старше 60 лет и мог носить оружие, обязан был одеваться в
лучшее платье, брать лучшее оружие и отправляться на сборное место.
Кто не являлся, рисковал подвергнуть свои земли огню и мечу -
опасность, которой огненный крест был эмблемой. Во время междуусобной
войны 1745 года огненный крест часто обходил Шотландию.
Однажды в три часа он облетел весь бридальбэнский округ, то есть
пространство около 10 лье. Это обыкновение существовало почти у всех
скандинавских племен
1 Claredon, Hist, of the rebell, т. I, с. 192.
199

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
во время шествия королевского посланника1. Партия
хотела дать маркизу высокое понятие о своей силе, и
Гамильтон, сколько для того, чтоб поддержать между
соотечественниками свой кредит, столько же из повиновения
инструкциям своего государя, обнаружил наклонность щадить
инсургентов. Но уступки, о которых он объявил,
показались им неудовлетворительными и обманчивыми.
Королевский ковенант, который он пытался противопоставить ко-
венанту народному, был отвергнут с насмешками. После
бесполезных переговоров и многократных путешествий из
Эдинбурга в Лондон и обратно, маркиз вдруг получил от
короля (в сентябре 1630) повеление обещать инсургентам
исполнение всех их желаний, отмену канонов, литургии и
суда верховной комиссии, созыв церковного собора и
парламента, где все вопросы будут свободно обсуживаемы и
где могут быть обвинены даже самые епископы.
Шотландцы обрадовалиоь; но к этой радости примешивалось тем
более недоверия, чем более усиливались отнять у них
всякий предлог к дальнейшему существованию их союза.
Генеральный синод собрался в Глазго (21 нояб. 1638), но
скоро заметил, что Гамильтон употребляет вое усилия, чтоб
запутать его дела, и прибегает к различным хитростям,
чтоб сделать его акты недействительными. Это именно и
имели в виду инструкции короля2. Однако собрание не
расходилось и хотело подвергнуть епископов суду. Вдруг
Гамильтон приказал ему разойтись (28 ноябр.). В ту же
минуту получено было известие, что Карл делает
приготовления к войне и что армия, набранная в Ирландии Страф-
фордом, готова ехать морем в Шотландию3. Гамильтон
возвратился в Лондон; но синод не думал расходиться,
продолжал свои рассуждения, отверг все королевские
нововведения, поддержал ковенант и отменил епископство. Многие
вельможи, до этого времени остававшиеся в бездействии -
1 May, Hist, du Long Pari. т. I, с. 85-86, в Collection г.Гизо.
2 Приложение II.
3 Strafford's Letters, т. II, стр. 233, 278, 279.
200

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
и между ними назовем графа Арджайля, человека сильного
и известного своею осторожностью - явно перешли на
сторону народа. Шотландские купцы отправились за море
закупать военные припасы и оружие; шотландским
войскам, служившим на континенте, послан был акт ковенан-
та. Один из их лучших офицеров, Александр Лесли,
получил приглашение возвратиться в Шотландию, чтоб, в
случае нужды, принять начальство над инсургентами. Наконец
(27 февр. 1639) от имени шотландского народа была
обращена к английскому народ декларация, чтоб объяснить ему
справедливые жалобы христиан, его братьев, и
опровергнуть клевету, которой чернили шотландцев общие враги их.
Двор встретил эту декларацию с иронией. Насмешливо
улыбаясь, говорили о безрассудстве инсургентов; сожалели
только о скучной необходимости воевать с ними, потому
что какую славу и какую прибыль могла принести война с
народом бедным, грубым и непросвещенным?1 Хотя Карл
был сам шотландец, но он ласкал себя надеждою, что
старинная ненависть и презрение англичан к Шотландии
отнимут у жалоб инсургентов всякое влияние на умы. Но
верованиями, которые соединяют народы, быстро
сглаживаются разделяющие их границы. Недовольные англичане
в интересах шотландцев без труда признали свои
собственные. Вскоре возникли тайные сношения между обоими
королевствами. Декларации инсургентов распространялись
повсюду. Их жалобы, их действия и надежды стали
предметом народных толков. В короткое время приобрели они
друзей и агентов в Лондоне, во всех графствах, в армии,
даже при дворе. Как скоро их твердое решение - стоять на
своем сделалось очевидным и как только общественное
мнение Англии видимо стало склоняться на их сторону,
при дворе нашлось немало шотландцев и даже англичан,
которые, чтоб повредить какому-нибудь сопернику, чтоб
отомстить за какой-нибудь отказ, чтоб не остаться в
проигрыше ни в каком случае, поспешили оказать инсургентам
1 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 96.
201

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
кой-какие тайные услуги. Они сообщали им нужные
сведения, преувеличивали их число, хвалили их дисциплину и
боялись за короля, предвидя многие затруднения и
опасности, которые, по их словам, легко могли быть устранены
некоторым снисхождением к недовольным. Королевская
армия, подвигавшаяся к Шотландии, встречала на пути
множество слухов, рассеянных нарочно, чтобы устрашить
ее или замедлить ее движение. Генералу графу Эссексу
советовали быть осторожным, дожидаться подкреплений.
"Враги (говорили ему) гораздо многочисленнее; их видели
в таком-то месте, у границы; они заняли все укрепленные
места; даже Бервик будет уже в их руках прежде, чем
королевское войско подоспеет к нему на помощь". Граф,
точный и верный исполнитель, хотя и мало
сочувствовавший намерениям двора, продолжал свой поход, вступил в
Бервик без всякого препятствия и скоро убедился, что
войска инсургентов были вовсе не так многочисленны и
хорошо приготовлены, как ему рассказывали. Но
благоприятные инсургентам слухи народ ловил с жадностью,
равносильною усердию, с каким их распространяли, и потому
они не переставали тревожить умы1. Волнение усилилось,
когда король прибыл в Иорк (в апреле 1639). Он явился
туда с чрезвычайной пышностью, слепо веруя в
неотразимое влияние королевского величия и воображая, что ему
стоит только показать это величие - инсургенты
образумятся. Чтоб ослабить воззвание шотландской нации к
английской, он, со своей стороны, сделал воззвание к своему
дворянству, повелевая ему, согласно феодальным обычаям,
оказать своему королю, должную услугу. Лорды и толпа
дворян устремились в Иорк, точно на какой-нибудь
праздник. Город и лагерь имели вид двора и турнира: не было
ничего похожего на приготовления к войне. Эта пышность
льстила тщеславию Карла, а между тем, интриги,
беспорядки и неповиновение царствовали вокруг него2. Погра-
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр.197.
2 Там же стр. 199 и след.
202

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
ничные шотландцы подружились с его солдатами. Он
хотел взять с вельмож клятву не поддерживать ни под каким
предлогом никаких сношений с бунтовщиками. Лорды Брук
и Сэй отказались, и Карл велел им только удалиться, не
осмеливаясь на более строгую меру. Лорд Голланд вступил
на шотландскую территорию; но, при виде войск, которые
Лесли умел искусно расположить, он, по недостатку
должного внимания, счел их многочисленнее своих и
поспешно удалился1. Солдаты и генералы чувствовали мало
охоты сражаться за дело, подвергнувшееся всеобщему
нареканию. Шотландцы, знавшие все, что нужно,
воспользовались этим нерасположением. Она послали скромные и
льстивые просьбы военачальникам, лорду Эссексу, лорду
Арунделю и лорду Голланду, изъявляя полное доверие к
чувствам лордов и английского народа и прося их
ходатайства, чтоб король не лишил их правосудия и возвратил им
свою милость2. Вскоре, рассчитывая на верную поддержку,
инсургенты обратились к самому королю, с глубоким
почтением, но не уменьшив нисколько своих требований3. Карл,
не питавший к недовольным особенной ненависти, был в
большом затруднении. Он обнаруживал столько же
желания отделаться поскорее от хлопот, сколько и неуменья
предотвращать их. Конференции открылись (11 июня 1639).
Король выказал на них много высокомерия, но торопился
покончить дело. Шотландцы были упорны, но
благоразумны. Гордость Карла удовлетворилась покорным тоном
речей их и 18 июня 1639 г., с согласия самого Лода,
смущенного, как говорили, приближением опасности, заключен был
в Бервике мир, но которому следовало распустить обе
армии и, вслед затем, созвать синод и шотландский
парламент; но спорам, возбудившим войну, не было положено
конца никаким ясным и точным трактатом.
Война была только отложена: обе партии равно чувст-
1 Rushworth , ч. II, т. II, стр. 935.
2 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 205 и след.
3 Rushworth, ч. II, т. II, стр. 938.
203

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
вовали это. Шотландцы, распуская свои войска,
сохранили офицерам часть их жалованья и велели им быть
наготове1. В свою очередь Карл, едва распустив армию,
качал тайно набирать другую. Через месяц после
заключения мира, он вызвал Страффорда в Лондон, чтобы
поговорить с ним (как он писал) о некоторых военных
планах. Карл прибавлял: "У меня есть много, очень много
других причин, желать, чтобы вы пробыли несколько
времени со мной. В письме я могу сказать вам только
следующее: шотландский ковенант принимает большие
размеры2", Страффорд явился. Служить при дворе было
его давнишним и живейшим желанием: это был
единственный пост, где его честолюбие могло рассчитывать на
власть и славу. Он явился с твердым намерением
употребить против врагов короны всю свою энергию,
говорил о шотландцах о величайшим презрением, утверждал,
что только от слабости было проиграно дело, и между
тем так верил в твердость короля, что ожидал найти в
нем для себя непоколебимую опору. Но в минуту
прибытия Страффорда двор был волнуем тайными интригами:
граф Эссекс, встреченный при дворе с холодностью,
несмотря на успехи его во время войны, удалился с
неудовольствием. Офицеры взаимно обвиняли друг друга в
неискусстве или в нерадении; фавориты королевы
спешили воспользоваться всеобщим замешательством, чтоб
нажиться и погубить своих соперников; король был
печален и упал духом3. Страффорд скоро почувствовал себя
не на своем месте. Он увидел невозможность достигнуть
утверждения всего того, что считал необходимым, и
исполнения того, что заставлял утвердить. Придворные
направили против него свои происки. Один из его
личных врагов, сэр Генри Вен, на зло ему, получил, по
ходатайству королевы, должность государственного сек-
1 Whitelocke, стр. 29.
2 Strafford's Letters, т. II, стр. 281, 372.
3 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 214 и след.
204

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
ретаря1. Публика, которая встретила его возвышение с
беспокойством, не зная, как употребит он свое влияние,
вскоре узнала, что он предлагает самые крутые меры, и
осыпала его проклятиями2. Однако ж необходимо было
действовать. Между королем и шотландцами возникли споры
о содержании бервикского трактата, где почти ничего не
было определенного; а бумагу, которая, по словам ковенан-
теров, содержала в себе истинные условия этого трактата,
Карл велел сжечь через палача. Но он остерегался
публиковать от себя что-либо в опровержение этого, потому что,
при переговорах, подал шотландцам надежды, которых не
хотел исполнить3. Раздраженные таким вероломством и
принужденные, вследствие известий, получаемых ими от своих
английских друзей, удвоить свое недоверие, синод и
парламент ковенантеров, будучи далеки от каких бы то ни было
уступок, объявили новые, еще более смелые требования.
Парламент хотел, чтоб король обязался созывать его
каждые три года, чтоб была упрочена независимость выборов
и прений, чтоб политическая свобода, строго охраняемая,
могла наблюдать за исполнением обещаний4. Выражения:
посягательство на верховную власть, нарушение прав
государя и тому подобные, начали раздаваться чаще, нежели
когда-либо, при дворе и совете. Страффорд сказал: "Этих
людей надо образумить кнутом"5. Решено было начать
войну. Но как вести ее? какими новыми и благовидными
предлогами оправдать ее необходимость в глазах народа?
Государственная казна была пуста, королевская касса
истощена, а общественное мнение уже настолько могущественно,
что его можно было не слушать, но нельзя было не
обращаться к нему. Желаемый предлог к войне представился. С
1 Там же, стр. 216.
2 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 105, в collection г. Гизо.
3 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 104 в collection г. Гизо -
clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр.214 - Rushworth , ч. II, т. II, стр.
965 - Whitelocke, стр. 30.
4 Rushworth , ч. II, т. II, стр.992-1015.
5 Strafford's Letters, т. II, стр. 138-158.
205

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
самого начала смут кардинал Ришелье, недовольный
преобладанием при английском дворе испанского влияния, был
в сношениях с шотландцами; он имел у них агента,
пересылал им деньги, оружие и обещал, в случае надобности, еще
большую поддержку. Было перехвачено письмо от главных
начальников ковенанта с подписью: "Королю". Очевидно,
оно было адресовано королю французскому, у которого
шотландцы просили помощи1. Карл и его совет были
уверены, что это воззвание к иностранному государю, как
государственная измена, возбудит в Англии всеобщее
негодование, равносильное их собственному: по их мнению, этого
было достаточно, чтоб убедить все умы в законности
войны. В этой уверенности, которая прикрывала тяжелую
необходимость, король решился созвать парламент. В
ожидании, пока он соберется, Страффорд снова отправился в
Ирландию (16 марта 1640), чтоб требовать и от тамошних
палат субсидий и войска.
При известии о созыве парламента Англия была
удивлена: она перестала надеяться на законную реформу, а о
какой-нибудь другой реформе и не думала. Как ни было
сильно негодование нации, но она чуждалась всякой
насильственной меры. Одни сектаторы, в некоторых местах
чернь и несколько человек, уже ставших во главе партий и
связавших с ними свои интересы, питали более мрачные
страсти и имели более обширные виды. Публика одобряла
и поддерживала их сопротивление, но затем даже и не
подозревала в них каких-нибудь других намерений.
Долговременные неудачи заставили многих благонамеренных
граждан сомневаться, если не в законности, то по крайней
мере в уместности увлечения и упорства последних парла-
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 217 - Whitelocke, стр. 31.
см. преимущественно акты, напечатанные Мазюром в продолжении
его Histoire de la revolution 1688, т. Ill, стр. 402, примеч. 4. Они явно
противоречат мнению Юма, Ленга, Броди и др., и доказывают, что
письмо шотландских начальников было действительно послано
французскому королю и дошло до него, хотя Карлу и удалось получить с
него копию.
206

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
ментов. Без упрека, но с сожалением вспоминали о
грубости их речей и о беспорядочных сценах, в них
происходивших: обещались вперед быть благоразумнее. Под влиянием
такого настроения умов избиратели составили нижнюю
палату из членов, враждебных двору. Эта палата приняла
твердое намерение удовлетворить общественным
требованиям. В ней заняли места вое те лица, которые приобрели
народное расположение своею оппозицией; но большинство
состояло из мирных граждан, не принадлежащих ни и какой
партии, не доверявших увлечению, тайным заговорам и
необдуманным предприятиям и льстивших себя надеждою
устранить зло, не раздражая короля и не подвергая
опасности общественное спокойствие.
После долгой отсрочки, которая возбудила некоторое
неудовольствие, парламент собрался 13 апреля 1640. Карл
дал ему прочитать письмо шотландцев к французскому
королю, распространился об их измене, объявил о
необходимости войны и просил субсидий. Нижняя палата почти не
обратила внимания на письмо и, казалось, видела в нем
обстоятельство маловажное в сравнении с великими
вопросами, которые подлежали ее обсуждению1. Король
обиделся, находя, что палата слишком равнодушна к его
интересам. С своей стороны, палата жаловалась на некоторое
неуважение и несоблюдение этикета, с какими был принят
ее оратор в день его представления королю2. Двор, проведя
одиннадцать лет без парламента, не мог отстать от своего
легкомысленного к нему презрения, а палата, несмотря на
свои миролюбивые намерения, вступив в Вестминстер,
прониклась законною гордостью общественной власти,
преданной одиннадцатилетнему забвению и снова вызванной
по необходимости. Вскоре прения стали серьезнее. Король
хотел, чтобы палата, не приступая к рассмотрению
народных требований, утвердила прежде субсидии, и обещался
потом милостиво выслушать ее представления. Это вызвало
1 Parliam. Hist. т. H, col. 534-542.
2 Там же, col. 535-542.
207

ЧАСТЬ I, КНИГА ВТОРАЯ
прения длинные, но умеренные, несмотря на то, что
заседания сопровождались необыкновенным рвением и кончались
гораздо позже обыкновенного срока1. Несколько горьких
слов, сорвавшихся с языка у членов, не пользовавшихся
известностью, были тотчас заглушены: речи многих
приверженцев короны, пользовавшихся всеобщим уважением,
были встречены благосклонно2. Но палата твердо
настаивала на своем и хотела прежде обсуждать требования
народа, а потом уже вопрос о субсидиях. Напрасно напоминали
ей, что война не терпит отлагательства: палата мало
заботилась о войне, хотя и не высказывала этого явно, из
уважения к королю. Карл прибегнул к содействию палаты
пэров. Они подали голос, что вопрос о субсидиях должен
предшествовать рассмотрению народных требований, и
просили конференции у нижней палаты, надеясь склонить ее к
тому же3. Нижняя палата приняла конференцию, но,
возвратившись к себе, подала голос, что решение пэров
нарушает ее привилегии, потому что пэры не имеют никакого
нрава заниматься вопросом о субсидиях, пока он не будет
постановлен нижней палатой4. Вожди партий: Пейм, Гэм-
ден, Сент-Джон - воспользовались случаем раздражить
палату, требования которой, по своей умеренности, не
соответствовали ее началам и положению. Она нетерпеливо
волновалась, сдерживая свою силу, но приняв твердое решение
отстоять свои права. Время шло. Король говорил, что
новый парламент так же упрям, как и прежние. Карл был
уже раздражен. Он послал сказать нижней палате, что
если ему назначат двенадцать субсидий, имеющих быть
уплаченными в три года, он дает слово не собирать вперед
корабельного налога без согласия парламента5. Сумма по-
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 227-233.
2 Там же, стр. 229, 234, 236.
3 Parliam. Hist. т. II, col. 560 - Clarendon, Hist, of the rebell, т. I,
стр. 230 и след.
4 Parliam. Hist т. II, col. 563. - Clarendon, Hist of the rebell, τ. I, стр. 231.
5 4 мая 1640. Parliam. Hist. т. II, col. 570-571. - Clarendon, Hist, of
the rebell, τ. I, стр. 232 и след.
208

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
казалась слишком огромною. Некоторые говорили: "У
государства нет столько денег!" Притом, недостаточно было
временного согласия короля не собирать подати с кораблей:
необходимо было вообще объявить ее незаконность как
для прошедшего, так и для будущего времени. Однако
нижняя палата не хотела ссоры с королем. Ей объяснили, что
сумма 12 субсидий далеко не так огромна, как говорили
сначала, и, несмотря на свое нежелание отложить
рассмотрение народных требований, чтобы доказать свою
благонамеренность, она принялась обсуждать предложение короля.
Когда было уже почти решено дать субсидии, не определяя
только их количества, государственный секретарь Генри
Вен встал и объявил, что не стоит рассуждать о
королевском предложении, если не хотят его допустить во всей
целости, потому что король не согласится принять менее
того, что требовал. Генеральный прокурор Гербет
подтвердил слова Вена1. Нижняя палата пришла в изумление и
негодование. Миролюбивейшие из членов уныли. Было уже
поздно: отложили прение до завтра. Но на следующий день,
лишь только собрались члены нижней палаты, король велел
им явиться в верхнюю палату, и парламент был распущен
через три недели после его созыва (5 мая 1640).
Через час после роспуска парламента, Эдуард Гайд
(род. 1608 г., в Дейнтоне, впоследствии известный лорд
Кларендон) встретился с Сент-Джоном, другом Гэмде-
на и одним из вождей оппозиции, уже организовавшейся
в партию. Гайд был печален; напротив, Сент-Джон,
имевший от природы угрюмую физиономию, на которой
никогда не замечалось улыбки, был весел и оживлен.
"Чем вы озабочены?" - спросил он Гайда. "Тем же, -
отвечал Гайд, - чем многие честные люди: безрассудным
распущением такого мудрого парламента, от которого мы
только и ждали помощи в нашем горестном положении".
"Вздор! - продолжал Сент-Джон, - прежде, чем дела
пойду хорошо, надо, чтоб они шли еще хуже. Этот пар-
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 238.
209

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
ламент никогда не сделал бы того, что нужно делать"1.
К вечеру того же дня Карл начал раскаиваться. Он
говорил, что ему представили в ложном свете намерения
нижней палаты, и что Вен никогда не получал от него
полномочия объявлять, будто он не согласен менее, нежели
на двенадцать субсидий. На следующий день его
беспокоили те же мысли. Он пригласил к себе несколько опытных
людей и опрашивал их, нельзя ли как-нибудь отменить рас-
пуск парламента? Ему отвечали, что это невозможно, и
Карл возвратился к деспотизму, менее самоуверенному,
но столь же легкомысленному и высокомерному, как и
прежде2.
Критические обстоятельства, казалось, придали на
минуту министрам некоторую самоуверенность, а мерам
короля - некоторый успех. Страффорд возвратился из
Ирландии 4 апр. 1640) с сильною подагрой, с начинавшимся
воспалением в груди, не будучи в состоянии двигаться3. Но
он получил от ирландского парламента все, чего требовал:
субсидии, солдат, пожертвования, обещания, и, едва
оправившись от болезни, принялся за дела с привычной
энергией и преданностью. Менее нежели в три недели
добровольные пожертвования, вызванные его примером,
доставили казначейству около 300 000 ф. стерлингов. Большая
часть этой суммы дана была папистами4. Сюда
присоединили всякие обычные насильственные налоги,
вынужденные займы, корабельную таксу, монополии. Предлагали даже
бить монету низшей пробы5. В глазах короля и его
приверженцев необходимость извиняла все, но тирания никогда не
ограничивается одним необходимым. Карл снова обратил
против членов парламента бесполезную систему
преследований и мести и сэр Генри Белласиз и сэр Джон Готэм
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 240.
2 Там же, стр. 241.
3 Strafford's Letters, т. H, стр. 403.
4 Neal, Hist of the Purit, т. II, стр. 296.
5 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 124, в Collection г. Гизо, -
Whitelocke, стр. 31.
210

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
были заключены в тюрьму за разговоры; дом и бумаги
лорда Брука были обысканы; М.Крю был посажен в
Тауэр за то, что не хотел выдать просьб, полученных им в
продолжение заседания, в качестве президента комитета,
назначенного для их рассмотрения1. Со всего духовенства
взята была клятва не соглашаться ни на какое изменение в
церковном управлении, и эта клятва оканчивалась словами
A coelera, которые возбудили улыбку негодования и гнева2.
Никогда язык двора не бывал так высокомерен и груб.
Несколько дворян Йоркского графства отказалось от
добровольного платежа. Совет хотел преследовать их. "На них
подействует только одно преследование, - сказал Страф-
форд, - их надо вызвать и заковать в кандалы"3. Он понимал
лучше всякого другого, каких размеров достигло зло; но
увлечение заглушало в нем всякий страх и всякое
благоразумие: он как будто старался сообщить королю, совету и
двору то лихорадочное волнение, в котором человек уже не
видит своих опасностей и не понимает сил своих; страф-
форд снова слег в постель и был уж при смерти; но немощи
только раздражали его упорство и, едва почувствовав
возможность двигаться, он отправился с королем к войску,
уже собравшемуся на шотландских границах, над которым
ему следовало принять начальство.
Дорогой Страффорд узнал, что шотландцы, приняв
наступательное^ движение, вступили в Англию (21 авг. 1640),
а прибыв в Иорк, получил другое известие, что они
разбили у Ньюборна (28 авг.) первый встреченный ими полк
англичан почти без всякого сопротивления. То и другое
событие были делом не одних шотландцев. Во время
перемирия их лондонские агенты заключили тесный союз с
вождями недовольных, и эти недовольные уговорили их, в слу-
1 Parliam. Hist. т. II, col. 584 - Rushworth, ч. II, т. II, стр. 1196.
2 Вот текст этого параграфа:"Клянусь... не соглашатъся ни на какие
перемены в управлении сей церкви, какое чинится ныне
архиепископами, епископами, деканами, архидиаконами, и прочее"- Neal, Hist of the
Purit, т. II, стр. 302. - Rushworth, ч. II, т. II, стр. 1186.
3 Strafford's Letters, т. II, стр. 409.
211

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
чае возобновления войны, броситься внезапно на Англию,
обещая им подмогу многочисленной партии. Даже в
Шотландию был отправлен гонец, который в выдолбленной палке
привез шотландцам обязательство за подписями шести
главнейших вельмож Англии, подделанными лордом Сэвилем -
единственным заведомым зачинщиком заговора, - чтобы
внушить шотландцам более доверия. Одна заклятая
ненависть к Страффорду заставила лорда Сэвиля, человека,
всеми презираемого, затеять эту смелую интригу; но по
всему видно, что в ней принимали участие и патриоты более
сильные и искренние1.
Они не ошибались насчет образа мыслей народа: едва
только парламент был распущен, отвращение к войне с
Шотландиею громко высказалось. В Лондоне прибиты были
афиши, подстрекавшие мастеровых взбунтоваться и
разорвать Лода, виновника стольких несчастий, на мелкие
куски. Бешеная толпа осадила его дом, и он принужден был
скрыться в Уайт-Галле. В церковь св. Павла, где заседала
комиссия церковного суда, ворвалась другая шайка с
криками: "Долой епископов! долой церковные суды!"2 В
графствах можно было набирать рекрутов только силою. Чтоб
избегнуть рекрутства, многие уродовали себя, иные
вешались3. Те, которые без сопротивления шли в солдаты,
подвергались оскорблениям на улицах, презрению в своих
семействах и со стороны друзей. Явясь в полк, они
приносили туда и встречали там те же чувства. Многие офицеры,
заподозренные в папизме, были убиты своими солдатами4.
Когда армии очутились лицом к лицу с шотландцами,
неповиновение и ропот удвоились; в ее глазах развевались
знамена с надписью: "ковенант"; в ее ушах раздавался
барабанный бой, призывавший шотландское войско к пропо-
1 Burnet, Histoire de mon temps, т. I, стр. 51-57 в Collection
г. Гизо. - Whitelocke, Memorials и пр., стр. 31 - Hadwicke's Papers,
т. II, стр. 197.
2 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 246 - Whitelocke, стр. 33.
3 Strafford's Letters, т. II, стр. 351.
4Rushworth, ч. II, т. II, стр. 1191-1195.
212

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
веди, а при восходе солнца - пение псалмов и молитв. При
этом зрелище, при рассказах о благочестивой ревности и
дружественном расположении шотландцев к английскому
народу, солдаты приходили то в умиление, то в негодование,
проклиная эту нечестивую войну и уже побежденные,
потому что, по их мнению, они воевали против своих братьев
и своего Бога1. Достигнув берегов Тайна, шотландцы, без
всяких неприязненных демонстраций, просили позволения
перейти эту реку. Английские часовые послали им две-три
пули; шотландцы отвечали несколькими пушечными
выстрелами; сражения почти не было, английские армии
рассеялись, и Страффорд принял начальство только затем,
чтоб отступить к Иорку, предоставив шотландцам
беспрепятственно занимать страну и крепости, расположенные
между этим городом и границею обоих королевств2.
С этой минуты сам Страффорд был побежден.
Напрасно прибегал он к ласкам и к угрозам, чтоб изменить
настроение войска. Он обращался с офицерами принужденно,
плохо скрывая свое презрение или гнев. Его строгости
раздражали солдат, не устрашая их. Вскоре из многих графств
король начал получать просьбы заключить мир. Лорды
Уартон и Гоуард осмелились представить королю одну из
них. Старффорд велел арестовать их, созвал военный суд и
требовал, чтоб они были расстреляны в виду всей армии,
как виновники бунта. Суд хранил молчание. Наконец
Гамильтон прервал его. "Милорд! - сказал он Страффорду , -
когда приговор будет утвержден, ручаетесь ли вы за
солдат?" Страффорд, как бы пораженный внезапным ответом,
задрожал и, ничего не отвечая, отвернулся в сторону3.
Впрочем, его неукротимая гордость еще поддерживала в нем
надежду. "Королю стоит только сказать слово (писал он
Лоду), и я выгоню отсюда шотландцев скорее, чем они
1 Heylin, Life of Land, стр. 454.
2 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 248-250. Rushworth, ч. II,
т. II, стр. 1236.
3 Burnet, Histoire de mon temps, т.1, стр. 56 в Collection г. Гизо.
213

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
вошли - отвечаю за это головой; но необходимо, чтоб
распоряжение это шло не от меня, а от кого-нибудь другого".
В самом деле, Карл уже избегал Страффорда, боясь его
энергических советов. Этот государь находился в
совершенном отчаянии: с каждым днем видел он какое-нибудь
новое доказательство своего бессилия. Денег не было, и
все меры достать их оставались без успеха; солдаты
бунтовали или дезертировали целыми толпами; народ повсюду
волновался, нетерпеливо дожидаясь предчувствуемой
развязки; сношения с шотландцами завязывались на глазах
короля, в его лагере, даже в его дворце. Шотландцы,
действуя с постоянным благоразумием, покорные на словах,
щадили занятые ими графства, выказывали пленным
величайшее внимание и, при всяком случае, выражали
миролюбивые чувства, верность и преданность королю, будучи
уверены в победе и желая только мира, который не замедлил бы
увенчать ее. Говоря о мире, начали поговаривать и о
парламенте. При этом имени Карл, объятый^ужасом, вздумал1,
неизвестно по чьему совету, созвать в Иорке генеральный
совет пэров королевства - феодальное собрание, которое
вышло из обыкновения назад четыре века, но с которым
некогда, во времена бессилия общин, король часто делил
свою власть. Не давая себе отчета в том, чем могло быть и
что могло сделать это собрание, ждали от него более
сговорчивости и уважения к чести короля; задавали даже себе
вопрос: не может ли одно это собрание утвердить
субсидии?2 Но, прежде, чем генеральный совет собрался, к
королю поступили две просьбы: одна от лондонского Сити3,
другая от лица двенадцати пэров, занимавших важнейшие
должности или пользовавшихся особенным уважением4. В
1 7 сентября 1649; Rushworth, ч. II, т. II, стр. 1257.
2 Clarendon, Hist, of the rebell, т. I, стр. 253.
3 Rushworth, ч. II, т. II, стр.1263.
4 Там же, стр. 1260, Вот имена этих двенадцати пэров: Эссекс,
Бедфорд, Гердфорд, Уорвик, Бристоль, Мельгрев, Сэ и Силь, Гоу-
ард, Болинброк, Мендевиль Брук и Пэджет.
214

ЧАСТЬ 1. КНИГА ВТОРАЯ
этих просьбах ясно и точно выражалось желание, чтоб был
созван настоящий, полный парламент. Этого было
довольно, чтоб победить и последнее упорство в короле, который
потерял уже всю свою силу. Во время этих недоразумений,
Страффорд, чтоб утолить свою злобу и чтоб оправдать
свои мнения, напал на шотландцев и одержал над ними
некоторый верх. Его осудили, как человека, повредившего
королю, и он получил приказ воротиться на свои квартиры1
и не выходить из них. Пэры собрались (24 сент.1640).
Карл объявил им, что он созовет парламент, и только
просил у них совета насчет переговоров с шотландцами2.
Переговоры эти открылись. Для ведения их назначены были
шестнадцать пэров, все до одного державшие сторону
народа3. Прежде всего было постановлено, что обе армии
останутся на военной ноге и что король будет давать
жалованье шотландскому войску наравне о своим. Для этого
потребовали у лондонскойго Сити взаймы 200 000 ф.
стерлингов. Король и пэры обеспечили употребление этого займа
своим словом4. Подписав в Риппоне предварительные
статьи, Карл, после стольких хлопот и огорчений, спешил
отдохнуть в обществе королевы и перенес переговоры в
Лондон5, где должен бил собраться парламент.
Шотландские комиссары поспешно прибыли туда, в полной
уверенности, что найдут там сильных союзников. По всей Англии
происходили выборы. Нация принялась за них с большим
усердием. Двор, опечаленный и убитый, тщетно пытался
1 Clarendon, Hist, of the rebell, τ. I, стр. 273, Лингард, (Hist, of
Engl. т. I стр. 96, прим. 94) и Броди ( Hist, of the British empire, т. II,
стр. 539) отрицают этот факт на основании официальных и
современных актов; но доводы их мне кажутся недостаточными; они не могут
опровергнуть показания Кларендона, которого рассказ очень
обстоятелен и которому не было никакой надобности искажать истину.
2 Rushworth, ч. II, т. II, стр.1273.
3 Это были лорды: Бедфорд, Гертфорд, Эссекс, Сэлисбери, Уор-
вик, Бристоль, Голланд, Беркшайр, Мандевилль, Уартон, Пэджет,
Брук, Паулет, Гоуард, Севиль,Дунсмор.
4 Rushworth , ч II, т. II, стр.1279.
5 23 октября 1640; Rushworth, ч. II, т. II, стр. 1286-1305.
215

ЧАСТЬ I. КНИГА ВТОРАЯ
оказать на них хоть какое-нибудь влияние: его кандидаты,
за недостатком хорошей поддержки, повсюду были
отстраняемы; королю не удалось даже заставить выбрать сэра
Томаса Гардинера, которого ему хотелось сделать
президентом нижней палаты1. Открытие парламента было
назначено на 3 ноября. Некоторые лица советовали Лоду
выбрать какой-нибудь другой день. 3 ноября, говорили ему,
дурной день: при Генрихе VIII парламент, открывшийся в
это число, начался падением кардинала Вольсея и кончился
разрушением аббатств2. Лод не обратил внимания на эти
примеры, не потому, чтоб он был слишком уверен в успехе,
а потому, что устал бороться, и предал таким образом себя
и своего государя случайностям, хотя того, что готовило
будущее, никто не мог предвидеть - ни победители, ни
побежденные.
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. II, стр. 2 - Whitelocke, стр. 35.
2 Там же.
216

Открытие парламента. - Он захватывает власть в свои руки. -
Положение политических и религиозных партий. - Уступки,
сделанные королем. - Переговоры короля с членами парламента. -
Заговор армии. - Процесс и смерть Страффорда. - Путешествие
короля в Шотландию. - Восстание в Ирландии. - Прения о
ремонстрации. * Возвращение короля в Лондон. - Успехи
революции. -Мятежи. - Дело пяти членов. - Король оставляет Лондон.
- Отъезд королевы на континент. - Дело милиции. -
Переговоры. -Король переносит свою резиденцию в Йорк. - Обе партии
приготовляются к войне. - Король не допущен в Гулль.-
Напрасные попытки к примирению. - Образование двух армий.
1640 - 1642
В назначенный день король открыл парламент. Он
прибыл в Вестминстер без всякой пышности, почти без свиты,
не верхом и не улицами города, как обыкновенно бывало, а
Темзой, в простой лодке, избегая взоров народа, как
побежденный, следующий за колесницей победителя. Его речь
была неопределенна и нерешительна. Он обещал в ней
исполнение всех народных требований, но упорно называл
шотландцев бунтовщиками и требовал изгнания их из
королевства, как будто война еще продолжалась. Нижняя
палата слушала его речь с холодным почтением. Никогда, при
начале заседаний, палата не бывала так полна, никогда не
имели такого гордого выражения в присутствии государя1.
Едва король оставил собрание, его приверженцы,
немногочисленные в палате, тотчас увидели из разговоров присут-
1 Clarendon, Hist, of the rebell, т. II, стр. 1-4 - Parliam. Hist. т. II,
col. 629.
217

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ствовавших, что общественное недовольство даже
превосходит их ожидания. Роспуск последнего парламента
раздражил людей самых умеренных. С тех пор не было уже
речи ни о примирении, ни об осторожности. Говорили, что
настало дая парламента время развернуть всю свою власть
и вырвать злоупотребления с корнем, так, чтоб не
опасаться никакого нового отпрыска. Таким образом, с той и
другой стороны выражались одинаково гордые идеи при силах
далеко не одинаковых. Одиннадцать лет назад король и
духовенство объявили свою власть безусловною,
независимою, божественною; они не пренебрегли ни одним
средством, чтоб заставить народ принять ее по убеждению или по
неволе. Не успев в этом, а между тем проповедуя те же
начала, они, при своем бессилии, просили помощи у
собрания, которое также веровало в верховность своей власти,
хотя не возводило ее в принцип, не выставляло тщеславно
напоказ, а надеялось с успехом показать ее на деле.
Парламент начал приведением в гласность всех
народных требований. Каждый член приносил о собою прошение
от своего города или графства; он читал это прошение и,
взяв его темой для какой-нибудь речи, предлагал потом
членам, чтоб они, в ожидании более действительных мер,
утвердили по крайней мере законность жалоб1. Таким
образом, в несколько дней со всех сторон высказалось
народное мнение. Быстро были просмотрены и осуждены все
действия самовластия: монополии, корабельные налоги,
произвольные аресты, злоупотребления епископов, действия
исключительных судов. Никто не противился решениям
парламента2, и единодушие было таково, что многие из этих
решений были приняты с голоса людей, которые стали вскоре
самыми близкими поверенными короля3.
И между тем это средство казалось недостаточным для
1 Parliam. Hist. т. И, col. 640-666. - Clarendon, Hist, oi the rebell,
т. II, стр. 21 - Rushworth, ч. II, т. I, стр. 21.
2 Parliam. Hist. т. II, col. 672.
3Джон Кольпеппер, лорд Фалькленд и др.
218

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
обнаружения всего зла: палата открыла более сорока
комитетов для разыскания злоупотреблений и для принятия жалоб от
граждан1. Каждый день горожане и фермеры приезжали и
приходили толпами в Лондон с просьбами от своего города
или от своего кантона2. Повсюду слышались обвинения: они
раздавались на кафедрах, на площадях; им с жадностью
внимали, каковы бы ни были их органы или формы; их
выслушивали с одинаковым доверием, как в том случае, когда они
были направлены вообще на правительство, так и в том, когда
они падали на отдельные лица. Сила комитетов была неогра-
ничена: никто не имел права противиться ей даже молчанием,
и самые члены государственного совета обязаны были давать
сведения о том, что происходило в стенах его .
К осуждению действий присоединилось общее обличение
самих деятелей. Всякого королевского агента, принимавшего
участие в исполнении осужденных мер, какую бы должность
он ни занимал, клеймили именем "преступника"4. В каждом
графстве был составлен список подобных преступников. Они
не были подвергаемы какому-нибудь однообразному и
определенному наказанию, но каждый день, по воле палаты, при
малейшем подозрении, могли быть вызваны и наказаны
штрафом, тюремным заключением или конфискацией имущества.
Проверяя свои собственные выборы, палата объявила
(9 ноябр. 1640), что всякий принимавший участие в какой
бы то ни было монополии недостоин заседать на скамьях
ее. Вследствие этого, четверо членов были исключены (21
янв. 1641). Впоследствии многие другие были также
выключены, под предлогом каких-нибудь неправильных
действий, но в сущности без всякой законной причины, а
просто потому, что палата не доверяла их образу мыслей. Двое
самых отъявленных монополистов, сэр Генри Мильдмей
и М. Уайтэкер, были допущены в палату без затрудне-
1 Rushworth, ч. II, т. I, стр.28. - Neal, Hist of the Purit, т. II,
стр. 318
" Whitelocke, Memorials, стр. 36.
3 Clarendon, Hist, of the rebell, т. II, стр. 43.
4ТПш же.
219

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ния: они вполне отдались новой власти1.
При виде такой неожиданной, огромной и энергической
власти были объяты ужасом все приверженцы короны, у
которых совесть была нечиста или у кого были враги. Они
везде встречали обвинителей, защитников - нигде. Двор
старался только о том, чтоб его забыли; король скрывал
уныние и беспокойство под видом полного бездействия;
судьи, опасаясь за самих себя, не осмеливалась возвысить
голос в пользу "преступников". Епископы без всякого
сопротивления смотрели на уничтожение их нововведений.
Джон Банкрофт, оксфордский епископ, скоропостижно умер
от волнения и страха2. Пресвитерианские проповедники снова
занимали духовные должности и кафедры без законного
посвящения. Все секты, самые разнородные, имели
открытые собрания; всевозможные памфлеты беспрепятственно
обращались в народе. Самовластие короля и епископов,
еще нетронутое со всеми своими министрами, судами,
кодексами и обрядами, повсюду было парализовано3.
Страффорд предвидел эту катастрофу и умолял короля
уволить его от обязанности быть в парламенте. "Я буду
бесполезен там для вашего величества, - писал он, - мое
присутствие усилить опасность вашего положения и выдаст
меня врагам. Позвольте мне удалиться в Ирландию, в
армию - куда вам будет угодно: там я могу еще пригодиться
вам на что-нибудь и спасти себя от погибели, которая
ожидает меня". - "Я не могу, - отвечал ему король, - обойтись
здесь без ваших советов. Вам нечего бояться - это так же
верно, как то, что я английский король, никто не посмеет
тронуть волоса на вашей голове4. Страффорд колебался,
1 Parliam. Hist. т. II, col. 631, 637, 707 - Clarendon, Hist, of the
rebell, т. II, стр. 13.
2 Rapin Thoiras. Hist d'Angleterre, т. IV, стр. 21.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 59 - Neal, Hist of the
Purit, т. II, стр. 320-342.
4 Whitelocke стр. 36. Можно предполагать, что Лингарду не было
известно это место, ибо ин говорит, что только друзья Страффорда. советовали ему
не ездить в Лондон, но что сш он ни минуты не колебался решиться на. это.
220

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
но, при вторичном приглашении, презрев грозу, которой
нельзя было избежать, поехал с твердым намерением, в
свою очередь, обвинить перед лицом верхней палаты, на
основании свежих доказательств, главных вождей общин в
том, они вызвали и поддержали нападение шотландцев на
английскую территорию. Получив сведение, что Страффорд
готовит им такой удар, Пейм и его друзья предупредили его.
9 ноября Страффорд прибыл в Лондон; 10-го усталость и
лихорадка задержали его в постели; 11-го нижняя палата велела
запереть двери и, по предложению Пейма, вдруг обвинила
Страффорда в государственной измене. Только один лорд
Фоклэнд, несмотря на свою вражду к нему, сказал, что
правосудие и достоинство палаты требуют, но его мнению,
отсрочки и какою-нибудь следствия. "Малейшее замедление может
все испортить, - отвечал Пейм, - если графу удастся
перекинуть два-три слова с королем, парламент будет распущен;
притом, палата не судит, а только обвиняет". И он в ту же
минуту вышел, в сопровождении комитета, чтоб внести
обвинительный акт в палату пэров1.
В эту минуту Страффорд был у короля. При первом
известии об этом он бросился в верхнюю палату; но Пейм
предупредил его. Дверь была заперта. Страффорд громко
постучался, обругал служителя, который медлил отпереть
ему, и вступал в залу. Не успел еще он дойти до своего
места, как несколько голосов закричало ему: "Вон!" Граф
остановился, осмотрелся кругом и, после нескольких
секунд колебания, повиновался. Через час он был позван.
Ему велели стать у решетки на колени, и там было ему
сообщено, что верхняя палата утвердила обвинение,
сделанное нижнею, и решила, по ее требованию, заключить
его в Тауэр. Страффорд хотел говорить, но палата не
слушала его, и приговор был тотчас же исполнен2.
За обвинением Страффорда почти непосредственно
следовало обвинение Лода, менее страшного, но еще более
1 State - Trials, т. Hi, col. 1383, примечание
2 Там же, col. 1384, примечание.
221

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ненавидимого. Закоренелый и истый фанатик, он не знал
упреков совести и очень удивился, что его преследуют
судом. Ни один член нижней палаты, - сказал он, - не
может считать меня изменником в глубине своего сердца".
Граф Эссекс придрался к этим словам, называя их
обидными для нижней палаты. Лод с удивлением извинился и
просил, чтоб его судили по старинным парламентским
обычаям. Лорд Сэй восстал на то, что Лод вздумал
предписывать им правила. Архиепископ, в смущении, замолк,
будучи не и состоянии понять других страстей, кроме своей
собственной, и припомнить, что и он когда-то говорил так
же с своими врагами1.
Два другие министра, лорд Финч, хранитель печати, и
государственный секретарь Уайндбэк принимали не менее
участия в тирании; но один из них, хитрый царедворец,
предчувствовал свою судьбу и целые три месяца, во вред
своему покровителю, употреблял все силы, чтоб заслужить
себе прощение у представителей партий; другой, человек
бесхарактерный и бездарный, не внушал к себе ни
ненависти, ни страха; однако ж нижняя палата обвинила и их, но
без всякого гнева, как бы единственно для успокоения
народа. Уайндбэк бежал. Лорду Финчу было позволено
явиться в палату, в которой он произнес защитительную речь в
самых униженных выражениях (21 дек.1640). Палата
осталась довольна этой речью, как первым знаком
подчинения, оказанного ее власти со стороны королевского
министра. Ему дали время спастись бегством. Многие из членов
удивились такой неравномерности правосудия; но Пейм и
Гэмден, ловкие интриганы, считали выгодным поощрить
низость2. Было предположено еще несколько обвинений
против двух епископов, нескольких богословов и шести судей;
но только обвинение Страффорда деятельно подвигалось
вперед. Особый тайный комитет, облеченный огромною влас-
· 18 декабря 1640. State - Trials, т. IV, col. 319.
2 Parliam. Hist' т. II, col. 686 - Clarendon, Hist, of the rebell., т. II,
стр. 15-17. - May, Hist, du Long Pari., τ. I, стр. 167-172, в Collection
г. Гизо - Whitelocke, стр. 38.
222

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
тью, получил приказание исследовать всю жизнь Страффорда
и отыскать в его словах, поступках и даже советах, какие он
мог давать королю (несмотря на то, были ли они приняты
последним или нет) доказательства государственной измены1.
В Ирландии был составлен другой вспомогательный комитет.
Шотландцы присоединились к нему со злобной декларацией,
объявляя, что их армия не выйдет из Англии до тех нор, пока
не будет наказан их заклятый враг. Таким образом, в угоду
народной ненависти и злобе, три нации соединились против
одного человека, заключенного в тюрьму2.
Избавившись от своих противников и приготовляя самому
страшному из них блистательное мщение, палата захватила
правление в свои руки. Она назначила субсидии, но весьма
ограниченные, едва достаточные для покрытия
необходимых ежедневных расходов3. Особая комиссия,
составленная из ее же членов, которые были назначены ее же биллем,
должна была одна распоряжаться назначением и
употреблением этих денег. Таможенные пошлины были
утверждены только на два месяца. По истечении срока это
утверждение было возобновляемо4. Для покрытия издержек
необходимы были доходы более значительные и скорее
доставляющие наличность. Палата сделала заем, но от своего
имени, у своих единомышленников в Сити, даже у своих
собственных членов, представив в обеспечение долга одни
обещания; таким образом возник общественный кредит5.
Король хлопотал о распущении обеих армий, особенно
шотландской, говоря, что ее содержание очень тяжело дая.
северных графств; но палата нуждалась в этих армиях6 и
надеялась помочь народу перенести это бремя.
"Филистимляне, - сказал М.Строд, - пока еще слишком сильны: мы
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 42.
2 Там же стр. 80. Процесс Страффорда составляет восьмой том
собрания Рошворта.
3 Parliam. Hist. т. II, col. 701
4 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 69.
5 Там же, стр. 66.
6 Baillie, Letters, т. I, стр. 240.
223

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
не можем обойтись без союзников". Требование короля
было искусно обойдено. Даже при распределении
жалованья войскам выказано было более расположения к
шотландской, нежели к английской армии, в которой не все
офицеры внушали парламенту равное доверие1. Некоторые
выразили неудовольствие, но палата не обратила на это
внимания. Она пошла дальше: объявила, что шотландцы
подали англичанам братскую помощь, что с этих пор
последние должны называть их братьями, и назначила в их
пользу, в виде возмездия и награды, сумму в 300 000 ф.
стерлингов. Переговоры об окончательном мире с Шот-
ландиею были ведены более комитетом парламента, нежели
королевским советом. Вожди обеих палат, особенно нижней,
всякий день обедали вместе в складчину у Пейма. Там
присоединялись к ним шотландские агенты, главные
составители народных жалоб, значительные лица Сити; там
обсуждались все дела парламента и государства2. Таково было
тяготение всякой власти к парламенту, что королевский совет,
будучи неспособен, или опасаясь своими силами решить
малейший вопрос, обращался к парламенту при всяком
случае, хотя тот и не думал его просить об этом.
Католический священник Гудманн был приговорен и смерти. Король,
не имея духа помиловать его, предал его жизнь в руки
членов нижней палаты. Это было единственным средством
спасти его, потому что, несмотря на все свое увлечение,
они не выказывали ни малейшей кровожадности3. Народ
возненавидел мать королевы, Марию Медичи, которая в
то время находилась в Лондоне: каждый день чернь
окружала ее дворец и осыпала ее оскорблениями и угрозами. И
в этом случае обратились к нижней палате с вопросом:
может ли Мария Медичи оставаться в Англии, и какие
меры надобно принять для ее безопасности? Палата отве-
1 Whitelocke, стр. 44.
2 Clarendon, Mémoires, т. I, стр. 119, в Collection г. Гизо
3В феврале 1641. Parliam. Hist. т. Il, col. 710, 713, 715. - State -
Trials, т. IV, col. 59-63.
224

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
чала, что ей следует выехать, назначила 10 000 ф.
стерлингов на ее путешествие, и решение палаты было тотчас же
исполнено1. Приговоры королевского суда, давным-давно
произнесенные и исполненные, подверглись пересмотру
палаты, как частные дела короля и двора. Обвинение Прей-
на, Бортона, Баствика, Лейтона и Лильборна было
объявлено незаконным, и им присуждена была свобода2, с
щедрым вознаграждением, которого они, однако, не получили -
общая участь старых заслуг, которые скоро сглаживаются
из памяти новыми заслугами и потребностями. Радость
народа была единственной их наградой. Когда
освобожденные въезжали в Лондон, навстречу им высыпала огромная
толпа; вся их дорога была усыпана розмариновыми и
лавровыми ветвями, а дома драпированы коврами3. Восторг
народа, апатия короля - все побуждало нижнюю палату
взять в свои руки бразды правления, все способствовало
тому, чтоб дать ей значение верховной власти.
Первым шагом своим на пути государственных реформ
она возвестила, если не верховность своей власти, то, по
крайней мере, полную свою независимость. Был предложен
билль (19 янв. 1841), которым предписывалось созывать
парламент, но крайней мере, один раз каждые три года.
Если б король не захотел созывать его, то двенадцать
пэров, собравшись в Вестминстере, могли это делать без его
содействия. В случае недостатка пэров, шерифы и
городские власти обязаны были начать выборы. Если б шерифы
не озаботились этим, то граждане имели право собраться
сами и избрать себе депутатов. Парламент не мог быть ни
распущен, ни отсрочен без согласия обеих палат раньше
пятидесяти дней со времени его созыва; палаты оставляли
за собой исключительное право окончательно избирать себе
1 В мае 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 788-793. - May, Hist, du
Long Pari., т. I, стр. 209, в Collection г. Гизо.
2 7 ноября 1640. Parliam. Hist. т. II, col. 639-731.
3 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 157, в Collection г. Гизо. -
Whitelocke, стр. 37.
8. История английской революции, I том
225

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
президента1. При первых слухах об этом билле король
прервал, наконец, свое долговременное молчание. Он позвал
обе палаты в Уайт-Галль (23 янв. 1641) и сказал им: "Я
вполне одобряю частый созыв парламентов: сознаюсь, что
это лучшее средство поддержать между мной и моими
подданными союз, которого я так желаю, но не могу
согласиться на передачу моих прав шерифам, констэблям и Бог
знает кому". Парламент увидел в этих словах только новый
повод поспешить с принятием билля. Никто не осмелился
посоветовать королю отвергнуть билль, и он, скрепя
сердце, подписал его, но счел нужным выразить парламенту все
свое неудовольствие. "После этого, - сказал он, - я
решительно не вижу, чего бы еще могли вы от меня
потребовать, и в чем бы я мог отказать вам. По правде сказать, до
сих пор вы плохо поощряли меня к такому снисхождению:
вы занимались только тем, что касалось непосредственно
вас самих. До меня и до интересов королевства вам не
было никакого дела; вы расстроили все правление, и я
должен сказать, что оно находится почти в неисправимом
положении. Теперь, надеюсь, вы согласитесь, что я
сдержал все свои обещания; подумайте и вы о своих
обязанностях"2.
Парламент поблагодарил короля и опять стал
продолжать реформы, потребовав сначала уничтожения звездной
палаты, северного суда, потом суда церковной комиссии и
всех исключительных трибуналов3.
Никто не отвергал этих предложений; изложение
злоупотреблений заступило место прений. Даже люди,
начинавшие опасаться беспорядков и скрытых мыслей какой-
нибудь партии, не осмеливались защищать учреждений,
ненавистных по своим действиям и в сущности
беззаконных, хотя многие из них и были облечены в законную
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 189.
2 16 февраля 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 716-717.
3 Там же, col. 717, 722, 766.
226

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
форму. Политическая реформа была всеобщим
единодушным желанием, совершенно независимо от общественного
положения и религиозных мнений. Подумать о
последствиях и измерить весь объем этой реформы никому еще не
приходило в голову Все содействовали ей, не отдавая себе
отчета в своих намерениях и побуждениях. Люди с умом
смелым и дальновидным или уже выдавшие себя
поступками, осуждаемыми законом: Гэмден, Пейм, Голлиз, Стэпль-
тон мечтали лишить корону ее гибельного перевеса,
сосредоточить правление в парламенте и упрочить его за ним
навсегда. По их мнению, этого требовало народное право;
в этом заключалась, как для народа, так и для них,
единственная верная гарантия. Но, пришедши к такому
намерению скорее по необходимости, нежели по принципу, ясно
осознанному и подкрепленному общественным мнением, они
шли вперед, не высказывая гласно этого намерения. У
горячих сектаторов, у некоторых членов, не успевших еще
составить себе известность, хотя и весьма деятельных, у
Кромвеля, Генри Мартина и других, по временам
срывались с языка слова более грозные против особы короля,
или против формы правления; но им, по крайней мере в
парламенте, никто не придавал значения, и даже те, кого
удивляла или раздражала циническая дерзость их, не
пугались ее. Большинство ласкало себя надеждою, что
уничтожение злоупотреблений приведет к тому порядку вещей,
который оно называло бытом Старой Англии, то есть к
роялизму, сдерживаемому в границах закона
периодическою властью двух палат. В ожидании этого, поклонники
Старой Англии терпели, как временную необходимость, почти
исключительное господство нижней палаты, которое,
притом, было более согласно с их смутными идеями и
чувствами, хотя они того и не подозревали. Таким образом
политическая реформа, всеми одинаково желаемая, хотя
вследствие совершенно разнородных видов и надежд, шла верно
к своей цели, движимая несокрушимой силой единодушия.
Нельзя того же сказать о религиозной стороне вопроса:
тут с первых же дней высказалось различие мнений и
227

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
желаний. Предложение лондонского Сити, подписанное
15000 человек, требовало совершенного уничтожения
епископата (11 декаб. 1640)\ Почти в то же время 7 000
духовных лиц требовали только ограничения светской власти
епископов, их самовластия в делах церкви, дурного
управления ее доходами. Вскоре после этого из разных графств
получено было девятнадцать просьб, подписанных, как
говорят, с лишком 100000 человек, которые просили
сохранения епископального правления2. В парламенте
обнаружилось такое же разногласие. Прошение Сити было принято
нижней палатой с величайшим трудом, после сильнейших
прений3. Был предложен билль, который объявлял
духовных неспособными ни к какой гражданской службе, и
таким образом исключал епископов из палаты пэров. Чтоб
этот билль принят был нижней палатой (9 и 11 марта 1641),
пресвитерианская партия принуждена была дать обещание
не простирать далее своих требований. Гэмден только
ценою этого обещания купил голос лорда Фокленда4; но билль
хотя и был допущен к рассмотрению палаты пэров, тем не
менее, был отвергнут5. Взбешенные этой неудачей,
пресвитериане потребовали вдруг уничтожения епархий, деканств,
капитулов6, но встретили такую энергическую оппозицию,
что решились отложить свое требование. Только раз обе
палаты выказали некоторое единодушие, стараясь подавить
беспорядки, какие повсюду замечались в общественном
богослужении, и удержать его в законных формах7; но два
дня спустя они пришли в прежнее несогласие. Нижняя
палата совершенно самовольно, не снесясь даже с лордами,
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 93.
2 Neal, Hist of the Purit, т. II, стр. 356.
3 Baillie, Letters, т. I, стр. 244. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. II,
стр. 61.
4 Там же, стр. 114-118.
5 24 мая и 7 июня 1641., Parliam. Hist. т. II, col. 794.
6 27 мая 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 814. - Clarendon, Hist, of the
rebell., т. II, стр. 120-122.
716 янв. 1641 Neal, Hist of the Purit, т. II, стр. 339.
228

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
отправила своих комиссаров в графства выносить из
церквей образа, жертвенники, распятия и все следы
"идолопоклонства", как она выражалась1. Ее агенты освятили своим
присутствием народные страсти, взрыв которых упредил
их. С своей стороны, лорды, узнав, что секта индепенден-
тов открыто возобновила свои собрания (18 янв. 1641),
позвали ее представителей к решетке2 и сделали им
замечание, хотя и робкое. Относительно вопроса религиозного ни
одного мнения, ни одного направления нельзя было назвать
господствующим и национальным. Между приверженцами
епископата одни, немногочисленные, но одушевленные
силой веры или личными интересами, поддерживали его
притязания на божественное право; другие, считая это
учреждение человеческим, признавали его необходимою
принадлежностью монархии и думали, что трон будет в
опасности, если епископская власть понесет сильный ущерб;
иные, и число таких было велико, охотно отстранили бы
епископов от общественных дел, но с тем, чтоб оставить их
во главе церкви, чего, по их мнению, требовали предание,
законы и потребности государства. В противной партии
мнения были не менее различны: иные стояли за
епископство по привычке, хотя образ мыслей их был ему не совсем
благоприятен, многие и, притом, наиболее просвещенные
люди, думали, что никакому земному устройству церкви не
принадлежит божественность и абсолютная законность, что
внешний вид церкви может изменяться сообразно с
местными и временными условиями, что парламент всегда волен
изменить его и что только один общественный интерес
должен решить судьбу епископата, уничтожение или
сохранение которого не вытекает ни из какого философского
начала. Но пресвитериане и их священнослужители видели
в епископальном управлении идолопоклонство, осужденное
Евангелием, наследие и предтечу папизма. Осуждая
епископат, они с фанатическим негодованием отвергали его
1 23 янв. 1641. Neal, Hist of the Purit, т. II, стр. 343.
2 19 янв. 1641. Neal, Hist of the Purit, т. II, стр. 342.
229

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
литургию, формы его богослужения, его последствия самые
отдаленные и хотели возвратить республиканскому
устройству церкви божественное право, похищенное епископами.
После первых успехов политической реформы эти
разногласия несколько времени задерживали ход
парламентских дел. Как только начинались прения о религиозных
вопросах, противники двора, до той минуты действовавшие
единодушно, разделялись и даже вступали в борьбу.
Большинство часто меняло свои мнения; не было партии,
которая была бы одушевлена постоянно одним и тем же духом,
предана одним и тем же стремлениям и способна подчинить
себе все остальное. Пейм и Гэмден, главные вожди
политической партии, ухаживали за пресвитерианами,
поддерживали даже самые смелые их требования. Однако всем
было известно, что они не разделяли фанатического
увлечения пресвитериан, что они скорее имели в виду
ограничить гражданскую власть епископов, чем изменить
церковное устройство1, и что это устройство имело в верхней палате
в числе лордов, пользовавшихся наибольшею популярностью,
много приверженцев. Некоторые благоразумные люди
советовали королю воспользоваться этим тайным раздором и
предупредить соединение реформаторов политических с
религиозными, смело вверив первым дела короны и государства.
Переговоры начались. Маркиз Гамильтон, страшный
охотник играть роль посредника между партиями, был
самым деятельным агентом в этих переговорах. Граф
Бедфорд, человек умеренный, имевший влияние в верхней
палате и пользовавшийся большим уважением общества, с
достоинством повел дело. Вожди обеих палат часто
собирались у него. Он пользовался их доверием и, казалось,
мог действовать от их имени. Король, который не имел
своей воли, а больше соглашался, образовал сначала новый
тайный совет2. Его составили лорды Бедфорд, Эссекс, Уор-
вик, Сэй, Кимбольтон и другие, которые все пользовались
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 114.
2 Там же, стр. 46.
230

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
популярностью и из которых иные считались жаркими
членами оппозиции; но они все до одного были вельможи. От
гордости Карла, уже оскорбленного одною
необходимостью преклониться перед ними, нельзя было ожидать болев
явного знака его бессилия. Между тем новые советники не
хотели отделиться от своих друзей. С каждым днем Карл
убеждался более и более в важности тех вождей нижней
палаты, на которых он смотрел с таким горьким
презрением. Они, с своей стороны, не отвергали предложений, но
выказывали мало готовности и принимать их не потому,
чтобы это было для них все равно, а потому, что они
поставлены были ими в затруднение. Принимая
предложения, они достигали главной цели всех своих стремлений:
вступали именем нации в законное обладание властью, давали
из своей среды королю министров и ставили его в
зависимость от парламента. Но от них требовали, чтоб они
спасли Страффорда и церковь, то есть дали волю самому
опасному врагу своему и рассорились с пресвитерианами,
самыми искренними своими друзьями. Та и дуругая сторона
находились в страшном затруднении; а взаимное недоверие
было так глубоко, что не могло тотчас уступить
честолюбию или страху. Дело, однако, дошло до прямых и
определенных предложений. Пейм должен был сделаться
канцлером казначейства, Гэмден - воспитателем принца
валлийского, Голлиз - государственным секретарем; даже Сент-
Джон был тотчас же назначен генеральным королевским
прокурором. Во главе министерства должен был стать граф
Бедфорд с титулом государственного казначея. Одни из
лиц, занимавших прежде эти должности, вызвались
подать, другие действительно подали прошения об отставке1.
Но во время этих переговоров, на успех которых обе
стороны мало надеялись, - а может быть, и не слишком
желали его - король получил другие предложения, гораздо
более для него приятные. В армии распространилось неко-
1 Там же, стр. 73 и след. - Whitelocke, стр. 39. - Sidney's, Papers,
т. II, стр. 664, 666.
231

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
торое недовольство. Многие офицеры, бывшие в то же
время членами нижней палаты, даже стали громко
высказывать его. "Если шотландцам, - сказал один из них в
палате, - стоит только попросить денег, чтоб их получить,
то и английские солдаты сумеют сделать это"1. Слухи об
этом недовольстве вскоре дошли до королевы. Фаворит ее,
Генри Джермин, присоединился к недовольным. Благодаря
его посредничеству, она приняла их в Уайт-Галле, пожалела
о их положении, которое походило на положение короля,
но было все-таки не так печально и опасно. Она была с
ними ласкова, оживлена, возлагала единственно на них все
свои надежды и легко убедила их, что судьба государства в
их руках. Возникли тайные конференции, где предлагались
всевозможные планы. Одни хотели, чтоб армия шла на
Лондон и, не теряя минуты, вырвала короля из неволи;
другие, более благоразумные, советовался войску обратиться
к парламенту с просьбой и, выразив в ней свою
преданность королю и церкви, объявить, что, по его мнению,
преобразование государства совершено, и нужно положить конец
нововведениям. Была также речь о чужеземной помощи, о
наборе войска в Португалии и Франции - предложения
пустые и бесполезные, но высказанные от чистого сердца
людьми легкомысленными, может быть, только что
пообедавшими или желавшими выказать себя, а не
содействовать успеху предприятия. В одно время с этими совещаниями
завязывались и самой армии кой-какие интриги, более
деятельные, нежели действительные. Недовольные то и дело
ездили из лагеря в Лондон, из Лондона в лагерь.
Памфлеты ходили по рукам между солдатами. Сам король имел
наконец свиданье с Пэрси, братом графа Нортумберленда,
принадлежавшим к числу заговорщиков. По совету Перси,
он отверг всякую насильственную меру, всякую попытку
вести армию в Лондон; но ему был представлен проект
петиции с такими же угрозами против парламента, какими
были наполнены против короны и церкви представления,
1 Whitelocke, стр. 44.
232

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ежедневно поступавшие в нижнюю палату. Король одобрил
этот проект и, чтоб уполномочить главных деятелей
предприятия, согласился на их просьбу - собственноручно
подписать под проектом, в знак одобрения, начальные буквы
своего имени1.
Заговор продолжался, хотя и не подвигался вперед.
Петиция не была представлена; но ничто не укрывается от
народной подозрительности: она принимает намерения за
дела, слова за намерения. Толпа добровольных шпионов
ловила на площадях и в тавернах неосторожные речи
офицеров, О них тотчас же давали знать Пейму, которому
партия вверила свою полицию. Вскоре он получил более
подробные сведения о заговоре: Горинг, один из
заговорщиков, явился к графу Бедфорду и рассказал ему все. Ничто
не изменилось; но воображение рисовало королю
всевозможные ужасы. Вожди нижней палаты молчали о
сделанном ими открытии, желая воспользоваться им при каком-
нибудь важном случае2. Они не остановили даже
переговоров о своем вступлении в министерство, которые
продолжались, как и прежде, от имени короля. Но с этого
времени всякая нерешительность исчезла из их совещаний: они
вступили в тесный союз с фанатиками пресвитерианами -
единственной партией, на поддержку и бесконечную
преданность которой можно было рассчитывать, потому что
одна она имела твердые принципы, пылкую страсть, стрем-
1 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 189, в Collection г. Гизо. -
Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 132 и след. - Whitelocke, стр.
43, 44. - Rushworth, ч. Ill, т. I, стр. 252-257.
2 Броди отвергает этот факт ( Histoire of the British Empire и проч.,
т. Ill, стр. 109 и след., в примеч.) и думает, что заговор был открыт
Горингом только в течение апреля 1641 т. В самом деле, может так
показаться по распоряжениям и допросам, напечатанным в Собрании
Юзбандса (стр. 195 и след.); Но внимательный разбор всей этой
интриги и сближение различных указаний, приведенных в
предыдущем примечании, доказывают, по моему мнению, что сборища
офицеров начались с зимы 1641 и что Пейм и его друзья проведали о них в
первых числах марта. Так думает и Лингард. (Hist, of England, т. Χ,
стр. 128, прим. 27).
233

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ление революции и массы народа для ее выполнения. В то
же время погибель Страффорда была безвозвратно решена.
Его процесс начался (22 марта 1641).
Нижняя палата хотела присутствовать при этом
процессе в полном своем составе, чтоб этим присутствием
поддержать обвинение. Вместе с членами нижней палаты
заседали комиссары Шотландии и Ирландии, увеличивая
собою число обвинителей. Восемьдесят пэров присутствовало
в качестве судей. Епископы, по настоятельному желанию
нижней палаты, были устранены, так как это был процесс
уголовный1. Над пэрами, в закрытой ложе, сидели король
и королева, горевшие желанием все видеть, но скрывавшие
один - свою тоску, другая - свое любопытство. В галереях
и на верхних ступенях теснилась толпа зрителей, мужчин и
женщин, почти вся составленная из лиц высшего класса,
заранее взволнованная торжественностью зрелища,
важностью обвинения и интересом, какой возбуждал всем
известный характер подсудимого .
Он прибыл водою из Тауэра в Вестминстер. Толпа,
собравшаяся у ворот, пропустила его без шума и без
оскорблений: ненависть была сдержана почтением, какое
внушали его прежнее величие, его осанка и страх, еще так недавно
соединенный с его именем. По мере того, как Страффорд
подвигался вперед, преждевременно сгорбленный болезнью,
но с глазами блестящими и гордыми, как у юноши, народ
раздавался по сторонам, снимая шляпы. Страффорд вежливо
кланялся, считая это уважение толпы хорошим
предзнаменованием3. Его поддерживала надежда. Он презирал своих
1 По каноническому праву, вошедшему в силу с первых времен
христианства, ecclesia sanguinem nonelfundit, даже лица духовного
звания, обвиненные в уголовных преступлениях, только лишаются
духовного сана и для суда и наказания передаются светской власти. Прим.
перев. -
2 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 178 и Edaircissements historigues,
стр. 413, в Collection г. Гизо. - State - Trials, т. HI, col. 1414 - Rush-
worth, т. VIII.
3 State - Trials, т. Ill, col. 1417.
234

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
противников, хорошо изучил все улики, против него
представленные, и был уверен, что смоет с себя обвинение в
государственной измене. Только присоединение ирландцев
к числу обвинителей на минуту удивило его: он не мог
понять, каким образом страна, до сих пор показывавшая
такую покорность, старавшаяся даже льстить и служить
ему, вдруг изменилась до такой степени.
На следующий день одно обстоятельство показало Страф-
форду, как ошибался он насчет своего положения и с какими
трудностями сопряжена будет его защита. "Надеюсь, - сказал
он, - без труда опровергнуть клевету моих коварных
врагов". При этих словах Пейм, который заправлял
преследованием Страффорда, с жаром воскликнул: "Это обида
нижней палате. Взводить на нее упрек в коварной вражде -
есть преступление". Страффорд, в смущении, пал на колени,
извинился и с этой минуты, совершенно спокойно и владея
собою, не обнаружил более никаких признаков гнева, или
даже нетерпения, не произнес ни одного слова, которое
можно было бы обратить против него1.
В течение семнадцати дней он один защищался против
тридцати обвинителей, которые вставали поочередно. Во
многих поступках, полных несправедливости и тирании, он
был уличен неопровержимо. Но другие факты, до
нелепости преувеличенные или без разбора принятые ненавистью,
было легко опровергнуть, и, по правде оказать, ни один из
этих фактов не подходил к законному определению
государственной измены. Страффорд употреблял все усилия
лишить их этого характера, говорил с благородством о
своих недостатках и слабостях, противопоставлял насилью своих
противников скромное достоинство и обнаруживал, никого
не оскорбляя, пристрастную незаконность их действий. Его
защита была затруднена всякого рода притеснениями:
адвокатам, которых он получил с величайшим трудом и
против желания нижней палаты, не дозволяли ни говорить о
фактах, ни спрашивать свидетелей. Позволение иметь сви-
1 State - Trials, т. Ill, col. 1420.
235

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
детелей в свою пользу было ему дано только за три дня до
начала прений; а большая часть тех свидетелей, на которых
он мог рассчитывать, была в Ирландии. При всяком
удобном случае Страффорд ссылался на свои права, благодарил
судей, если они соглашались признать их, не жаловался,
если отказывали. Своим врагам, ворчавшим на проволочку,
производимую его ловкой защитой, он отвечал: "Надеюсь,
что я имею столько же права защищать свою жизнь, сколько
другие нападать на нее".
Такая энергия затрудняла и унижала обвинителей. Два
раза нижняя палата просила лордов ускорить процесс, за
которым они будто бы теряют драгоценное для государства
время1. Лорды отвергли их просьбы. Успех подсудимого
возвратил им некоторую энергию. Прежде, чем адвокаты
Страффорда успели открыть рот, прежде, чем он сам успел
высказать свою защиту, прение о факте было кончено и
обвинительный комитет сознал себя побежденным, по
крайней мере относительно улики в государственной измене.
Члены нижней палаты пришли в величайшее волнение.
Благодаря букве закона и своему роковому гению важный
преступник готов был ускользнуть из рук, и реформа, едва
начатая, обретала вновь своего опаснейшего врага.
Решились на крайние меры. Сэр Артур Гэзльриг, человек
суровый, с страстями грубыми, предложил обвинить и осудить
Страффорда актом парламента. К этому способу, который
слагал с судей всякую зависимость от закона, прибегали не
а первый раз; но он употреблялся только во времена
тирании и потом постоянно признавался беззаконным. Несколько
заметок, найденных в бумагах государственного секретаря
Вена и переданных Пейму его сыном2, было выставлено в
дополнение к уликам, как доказательство государственной
измены. По этим бумагам на Страффорда взведено было
1 25 марта и 9 апреля 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 743.
2 Его звали так же Генри Вен, как и отца. Впоследствии о нем
будет говориться, как об одном из вождей партии индепендентов. Он
родился в 1612 году.
236

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
обвинение, будто бы он в полном собрании министров подал
королю совет употребить ирландскую армию для
усмирения Англии. Хотя слова, приписанные ему, были
опровергаемы свидетельством многих государственных советников
и могли быть истолкованы в смысле менее
неблагоприятном, но они до такой степени были согласны с поведением
подсудимого и с теми идеями, какие он часто высказывал,
что не могли не произвести живейшего впечатления на умы:
билль тотчас же был допущен к первому чтению. Одни
думали, что жертвуют законом для правосудия, другие -
правосудием для необходимости.
Между тем процесс продолжался, потому что
обвинители не хотели упустить на одного шанса против Страффор-
да: гроза чрезвычайной меры не должна была избавлять
его от грозы закона. Еще прежде, чем адвокаты Страф-
форда успели произнести хотя одно слово по вопросу о
праве, он снова начал свою защиту (13 апреля 1641) и
говорил долго, с изумительным красноречием, постоянно
стараясь доказать, что ни по какому закону ни одному из
его поступков не может быть приписан характер
государственной измены. Судьи с каждой минутой убеждались более
и более в его невинности, а он ловко следил за своим
успехом, приноравливая слова к впечатлению, какое они
производили. Внутреннее волнение не мешало делать
наблюдения и подмечать, что происходило вокруг него.
"Милорды! - сказал он в заключении, - Эти господа уверяют,
что они стоят за благо общественное против моего
самовластного произвола. Позвольте мне сказать, что я стою за
благо общественное против их самовластной измены. Мы
живем под сению законов: неужели мы должны умирать по
законам, которые не существуют? Ваши предки заботливо
заключили в наши статуты страшные наказания за
государственную измену: не увлекайтесь честолюбием превзойти
их в искусстве убивать. Не опирайтесь на несколько
кровавых примеров, не ройтесь в старых протоколах,
изъеденных червями и забытых в архивах, и не будите заснувших
львов, которые могут впоследствии точно так же растер-
237

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
зать вас и детей ваших. Что касается меня, жалкого
создания, то если б не интерес ваших светлостей и не интерес
тех священных залогов, которые оставила мне святая,
живущая теперь на небесах (при этих словах Страффорд
остановился, залился слезами, и, вдруг подняв голову,
продолжал), я не стал бы так хлопотать о защите этого
полуразрушенного тела, обремененного столькими болезнями,
что мне, право, мало удовольствия донашивать это бремя".
Он остановился опять, как бы собираясь с мыслями.
"Милорды! - продолжал он, - кажется, я хотел нам что-то еще
сказать, но мои силы и голос ослабевают. Почтительнейше
вручаю вам судьбу свою. Каков бы ни был ваш приговор -
жизнь или смерть принесет он мне - я заранее добровольно
принимаю его. Те Deum laudamus!"
Слушатели были растроганы и удивлены. Пейм хотел
отвечать. Страффорд взглянул на него. Неподвижность графа
полна была чего-то грозного. Нижняя губа его, бледная,
видавшаяся вперед, выражала величайшее презрение. Пейм
в смущении остановился; руки у него дрожали, и он не мог
найти бумаги, которая лежала у него перед глазами: то был
приготовленный им ответ. Никто не слушал, когда Пейм
читал его, спеша скорее кончить речь, несогласную с
настроением собрания, и с трудом произнося слова1.
Смущение проходит, негодование остается. Это чувство
у Пейма и его друзей достигло высшей степени. Они
спешили вторым чтением билля об уличении в
государственной измене (bill of attainder) (14 апр. 1641). Напрасно
Сельден, старейший и знаменитейший защитник свободы,
Гольборн, один из адвокатов Гэмдена по делу о
корабельном налоге, и многие другие оспаривали этот билль2: он
стал теперь единственным оружием партии, потому что она
понимала как нельзя лучше, что лорды не обвинят Страф-
форда в качестве судей и именем закона. Ей хотелось даже
тотчас же прекратить процесс и устранить адвокатов Страф-
' State - Trials, т. Ill, col. 1469.
2 Там Же.
238

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
форда, и увлечение было таково, что некоторые требовали
отдачи под суд "дерзких адвокатов, осмелившихся
защищать человека, которого нижняя палата объявила
государственным изменником"1. Лорды отвергли эти безумные
предложения. Адвокаты Страффорда были выслушаны, но
члены палаты не отвечали им и даже не присутствовали в это
время, говоря, что считают несовместным с своим
достоинством спорить с адвокатами2. Через четыре дня, несмотря на
живое сопротивление лорда Дигби, который до этой минуты
был одним из самых ожесточенных обвинителей Страффорда,
bill of attainder был окончательно принят (21 апр. 1641).
При этом известии король пришел в отчаяние и
решился спасти графа во что бы то ни стало. "Даю вам честное
слово короля, - писал он ему, - ни жизнь, ни состояние, ни
честь ваша не потерпят никакого ущерба". Все средства
были испытаны с слепою поспешностью страха и отчаяния.
Пробовали смягчить главных членов палаты уступками и
обещаниями, составляли заговоры, чтоб дать
заключенному средства бежать; но заговоры мешали негоциациям,
негоциации - заговорам. Граф Бедфорд, который обнаружил
некоторую снисходительность, скоропостижно умер. Гай-
ду, который говорил о непреодолимом препятствии, какое
встретит билль в совести короля, граф Эссекс отвечал:
"Мысли и совесть короля должны сообразоваться с
мыслями и совестью парламента"3. Сэру Уильяму Бельфору,
губернатору Тауэра, предложено было 20000 фунтов
стерлингов и дочь Страффорда в невесты его сыну, если он
согласится способствовать бегству графа: тот отказался.
Ему велели принять, под видом тюремной стражи, сто
человек солдат, под начальством капитана Биллингслея,
принадлежавшего к числу недовольных. Он уведомил об этом
нижнюю палату. Каждый день придумывалось
какое-нибудь новое средство к спасению графа и оканчивалось ни-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 98
2 Там же, стр. 101.
3Там же, стр. 130.
239

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
чем. Наконец король, в противность совету самого Страф-
форда, призвал обе палаты, признал его виновным, обещал им
не давать ему впредь никакой должности, хотя бы даже кон-
стэбля, но объявил, что никакие доводы, никакие угрозы не
заставят его подписать смертный приговор Страффорду1.
Но ненависть нижней палаты была непреклонна и более
смела, нежели горесть короля. Она предвидела его
сопротивление и взяла против этого надлежащие меры. С той
минуты, как билль of attainder передан был в верхнюю
палату, около Вестминстера каждый день собиралась толпа
народа, вооруженная шпагами, ножами, палками, которая
кричала: правосудия! правосудия! и грозила лордам,
замедлявшим приговор2. Лорд Арундель3 принужден был выйти
из кареты и, сняв шляпу, просил народ разойтись, обещая
ускорить исполнение его желания. Пятьдесят девять
членов нижней палаты подали голос против билля. Их имена
были прибиты к стенам домов с словами: "Вот страффор-
дисты, изменники отечеству!" В церквях раздавались те же
угрозы; читали проповеди и молились Богу о наказании
великого преступника. Лорды, по требованию короля,
жаловались нижней палате на эти беспорядки: палата не
отвечала4. Между тем билль все еще не имел силы закона.
Тогда прибегли к решительной мере, которую до сих пор
приберегали на случай: Пейм, призвав страх на помощь
мщению, донес о заговоре двора и офицеров, имеющем
целью вооружить армию на парламент5. Некоторые из
указанных им лиц бежали: это подтвердило подозрения. Ужас
и бешенство овладели палатой и народом. Положили
запереть городские ворота и вскрывать все письма,
приходящие в город6. Разные нелепые слухи усилили волнение умов.
В Сити распространилась молва (5 мая 1641), что под
1 1 мая 1641. Parliam. Hist. т. И, col. 754
2 Там же, col. 755. - Whitelocke, стр. 43.
3 По Уайтлоку, лорд Монтгомери. Там же.
4 3 мая 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 778.
5 Там же, col. 776.
6 И мая 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 788, 789.
240

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
залой нижней палаты сделан подкоп и что она каждую
минуту может взлететь на воздух. Народ вооружился,
Огромная толпа бросилась к Вестминстеру. Сэр Вальтер Эрль
прибежал объявить о том палате. Пока он говорил, Миддль-
тон и Мойль, замечательный по своей толщине, быстро
вскочили на ноги, чтоб вслушаться в его слова. Пол
затрещал. "Взрыв! Взрыв!" закричали некоторые из членов,
бросаясь вон из залы, которую тотчас же наполнили толпы
народа. Сцены подобного рода возобновлялись два раза в
течение восьми дней1. Среди таких волнений умно
придуманные меры упрочивали власть нижней палаты и успех ее
планов. В подражание шотландскому ковенанту, члены
парламента составили союз для защиты протестантской
религии и гражданской свободы, подкрепив его присягою.
Нижняя палата хотела даже, чтоб все граждане приняли в нем
участие; и когда лорды выразили свое несогласие, она
объявила, что всякий, кто откажется от союза, неспособен ни
к какой должности, ни к церковной, ни гражданской2.
Наконец, чтоб отвратить на будущее время всякую опасность,
был предложен билль, по которому настоящий парламент
не мог быть распущен без собственного его согласия . Та-
кая смелая мера не возбудила почти никакого удивления:
предлогом ей была выставлена необходимость обеспечить
займы, которые сделались, как говорили, более
затруднительными. Всеобщее распаление умов заглушало всякие
возражения. Лорды пытались изменить билль, но
напрасно: верхняя палата проиграла битву. Судьи своею
трусостью довершили ее поражение: они объявили, что, согласно
с буквой закона, преступления Страффорда действительно
составляют государственную измену4. Билль of attainden
был в последний раз пущен на голоса. Тридцать четыре
1 Parliam. Hist. т. II, col. 783, 788.
2 Там же, col. 778. - Neal, Hist of the Purit, т. II, стр. 382.
37 мая 1641. Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 161. - White-
locke, стр. 43. - Parliam. Hist. т. II, col. 786, 787.
4 Там же, col.737
241

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
лорда, присутствовавшие при процессе, удалились из
палаты; из остальных двадцать шесть подали голос в пользу
билля и девятнадцать против1; недоставало только
королевского согласия.
Карл еще противился, считая себя не в силах вынести
такое бесчестие. Он позвал Голлиза, родственника Страф-
форда, который, благодаря этому родству, не участвовал в
его обвинении. "Что нам делать, чтоб спасти его?"-
спросил король с отчаянием. По мнению Голлиза, Страффорд
должен был просить у короля отсрочки исполнения
приговора, а король должен был лично представить эту просьбу
палатам, обратясь к ним с речью, которую Голлиз сочинил
тут же; вместе с тем он обещал употребить все усилия,
чтоб убедить своих друзей удовольствоваться одним
изгнанием графа. Условившись таким образом, они
расстались. Говорят, попытки Голлиза уже достигали некоторых
счастливых результатов; но королева, и без того не
любившая Страффорда, испугалась народных возмущений, со дня
на день усиливавшихся, и, притом, боясь, вследствие
предостережения некоторых близких к ней людей, чтоб
Страффорд, для спасения своей жизни, не обязался открыть все,
что знал о ее интригах, пристала к мужу с своими
подозрениями и опасениями2. Испуг ее был так велик, что она
хотела бежать, сесть на корабль, возвратиться во
Францию, даже делала приготовления к отъезду3. Расстроенный
слезами жены, не будучи в силах решиться на что-нибудь
сам. Карл созвал сперва тайный совет, а потом епископов.
Только один лондонский епископ, Джаксон, советовал ему
последовать голосу совести: все остальные, и особенно
епископ линкольнский, хитрый прелат, долгое время стоявший
в оппозиции ко двору, - уговаривали его пожертвовать одним
1 7 мая 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 737.
2 Burnel, Hist, de mon temps, т. I, стр. 62-64, в Collection г. Гизо.
3 См.письмо французского министра,Монтреля,от 25 мая 1641,
напечатанное Мазюром, в его Истории революции 1688 года, т. III, стр.
422-428.
242

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
человеком для целого государства и свою человеческую
совесть принести в жертву своей королевской совести1.
Едва окончилось совещание, как королю подано было
письмо от Страффорда (9 мая 1641). "Государь! - писал
ему граф, - после долгой и тяжелой борьбы, я принял
единственное, приличное в моих обстоятельствах
решение. Всяким частным интересом должно жертвовать для
счастия вашей священной особы и государства. Умоляю
вас принятием этого билля устранить препятствие к
благополучному миру между вами и вашими подданными.
Мое согласие, государь, оправдает вас пред Богом
лучше, нежели всякие человеческие меры. Никакого
действия нельзя назвать несправедливым, если оно относится
к тому, кто сам хочет ему подвергнуться. Моя душа,
готовая оставить тело, прощает все и всем с
бесконечною радостью. Прошу вас об одном; удостойте моего
бедного сына и его трех сестер такой же благосклонности
(ни более, ни менее), какой будет заслуживать их
несчастный отец, смотря по тому, будет он впоследствии найден
виновным или невинным"2.
На следующий день государственный секретарь, Карль-
тон, пришел к Страффорду от имени короля объявить, что
он согласен на роковой билль (10 мая 1641). Некоторое
удивление показалось в глазах графа, и, вместо всякого
ответа, он, подняв руки к небу, произнес: Nolite confidere
prineipibus et hiliis, hominum, guia non est salus in illis!3
Вместо того, чтоб, по своему обещанию, самому явиться
в парламент, король ограничился письмом, которое послал
туда (11 мая) с принцем валлийским. Письмо это
оканчивалось следующим post scriptum. "Если он должен умереть,
то парламент оказал бы ему великую милость, отложив
казнь его до субботы". Парламент два раза перечитал это
1 Clarendon, Hist, of the rebell.. т. II, стр. 154-156 Mémoires de
Warwick, стр. 145.
2 State - Trials, т. Ill, col. 1516-1517 гг.
3Whitelocke, стр. 44.
243

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
письмо и, не обратив внимания на холодную просьбу
короля, назначил казнь на следующий день.
Губернатор Тауэра, которому поручено было
сопровождать Страффорда (12 мая 1641), предлагал ему взять
карету, чтоб избегнуть оскорблений со стороны народа. "Не
нужно, - отвечал граф, - я не боюсь смотреть в глаза
смерти и народу. Я не уйду - будьте покойны, а от руки ли
палача умереть, или от ярости народа - Д/\я меня
решительно все равно". И он пошел пешком впереди конвоя, поводя
вокруг себя глазами, как начальник, идущий впереди своих
солдат. Проходя мимо тюрьмы Лода, Страффорд
остановился; накануне он просил архиепископа стоять у окна и
благословить его в минуту шествия. "Милорд, - сказал
граф, подняв голову, - вашего благословения и молитв!"
Архиепископ протянул к нему руки, но, не столь твердый
духом и обессиленный летами, упал без чувств.
"Прощайте, милорд, - сказал Страффорд, удаляясь, - да защити!
Господь вашу невинность!". Достигнув эшафота, граф
тотчас взошел на его ступени в сопровождении брата,
священнослужителей и нескольких друзей, опустился на минуту на
колени, потом встал и обратился к народу. "Желаю этому
королевству, - сказал он, - всяких земных благ. Счастие
отечества было целью моей жизни; оно остается
единственным моим желанием перед смертью. Но умоляю каждого,
кто слышит мои слова, подумать хорошенько, положа руку
на сердце, должно ли писать начало государственной
реформы кровавыми буквами - подумайте об этом, воротясь
домой. Дай Бог, чтобы ни одна капля моей крови не пала
ни на кого из вас! Но я боюсь, что вы находитесь на худой
дороге". Он снова стал на колени и с четверть часа
молился; потом, обратись к друзьям, простился с каждым из них,
пожал каждому руку и, дав им несколько советов, произне-
с: "Я почти все сказал; один удар - и моя жена будет
вдовой, мои бедные дети - сиротами, мои бедные слуги -
без господина. Господь да будет с вами и со всеми ими! Да
будет он благословен! - прибавил граф, раздеваясь. -
Скидаю платье с таким же спокойствием, как будто ложусь
244

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
спать". Он позвал палача, простил его, помолился еще
минуту, положил голову на плаху и сам подал знак. Голова графа
упала; палач показал ее народу, закричав: "God save the King!"
Раздались страшные вопли; одни толпы рассеялись по городу,
дикими криками торжествуя свою победу; другие молчаливо
удалились, с сомнением и беспокойством размышляя о том,
справедлива ли была казнь, свершившаяся перед их глазами1.
Недовольная таким впечатлением, нижняя палата
употребила все свои усилия, чтобы подавить его. Ничто так не
раздражает победителей, как сознание, что враг, хотя и
мертвый, все-таки опасен. М. Тайлор, который в одном
частном разговоре сказал, что мечом правосудия было
совершенно душегубство, был сослан в Тауэр и выключен из
палаты с тем, чтобы его впредь туда не принимать2. Лорд
Дигби издал свою речь против билля of attainder; палата
запретила продажу этой речи и велела сжечь ее рукою
палача3. Никогда власть нижней палаты не казалась так
обширна и прочна; согласившись на смерть графа, король
принял также, почти без всякого рассмотрения, билль,
лишивший его права распускать парламент без собственного
его согласия. Впрочем, нижней палате недоставало полной
уверенности в себе; и чем более возрастала ее власть, тем
более стремилась она к тирании. Король, выдав ей Страф-
форда, унизил себя в ее глазах, но не перестал быть для
нее опасен; и вражда их, усилившись, удвоила, вместе с
тем, и взаимное недоверие. В среде нижней палаты начала
образовываться партия роялистов, отдельная от партии двора.
Пейм, Гэмден, Голлиз принуждены были с каждым днем
теснее и теснее сближаться с сектаторами, а этот союз не
нравился даже самым жарким друзьям свободы: "К чему, -
говорили они, - затруднять политическую реформу
сомнительными вопросами? В деле богослужения и церковных пра-
1 State - Trials, т. Ill, col. 1521 и след. - Mémoires de Warwick, стр.
146 в Collection г. Гизо.
2 27 мая 1641. Parliam. Hist. τ. II, col. 815.
313 июля 1641. Там же, col. 754-882.
245

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
вил мнения разделены; против абсолютизма Англия ратует
единодушно: это единственный враг, которого надо
преследовать без пощады"1. Иногда эти советники брали верх, и
палата, принявшись за исследование жалоб народа, снова
одушевлялась единством. Уничтожение звездной палаты, северного
суда, церковной комиссии и всех произвольных судов было
решено окончательно, и король изъявил на него свое согласие
после двухдневного колебания (5 июля 1641)2. Политическая
реформа, по крайней мере в том виде, как она была задумана
и желаема, казалось, была окончена; но к чему поведут
письменные статуты этой реформы, если их тотчас же отдать на
охранение врагам ее? Нерешительность короля, слухи о
заговорах, измены, замеченные или предугадываемые в армии и в
парламенте, возбуждали сильные опасения; в случае потери
власти, вожди нижней палаты боялись погибнуть вместе с
делом, которое они защищали: чтоб удержать ее, необходима
была помощь народа, а народ, преданный пресвитерианам,
также требовал своей доли в торжестве. Тогда возобновились
всякого рода предложения против церкви: шотландцы начали
даже открыто требовать единства богослужения в обеих
нациях. Их попытки не всегда удавались, а этот неуспех и
затруднения, возникавшие в парламенте от разногласия страстей и
стремлений, придавали его действиям вид некоторой
нерешимости и усталости, от которой многие обещали себе отдых.
Но религиозная борьба завязывалась все жарче, сектаторы
становились смелее; церковь с каждым днем колебалась более
и более. Даже в верхней палате, которая была самой надежной
ее опорой, чувствовалась ее шаткость: лорды-прелаты уже не
были теперь упоминаемы, по старинному обычаю, отдельно, в
начале биллей; палатский клерк3, читая что-нибудь,
становился спиной к скамейке епископов; в публичных церемониях
светские лорды присваивали себе первое место4. Эти явления
1 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 223, 227, в Collection г. Гизо.
2 Parliam. Hist. т. II, col. 853-855.
3 Секретарь палаты, grether.
4 Neal, Hist of the Purit, т. II, стр. 410-411
246

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
не ускользнули от внимания пресвитерианской партии, и она
беспрестанно возобновляла свои нападения, управляя
политическими реформаторами, власть которых она поддерживала,
и, несмотря на видимые неудачи, с каждым днем подвигалась
к своей цели.
Вдруг король вспомнил о своем намерении ехать в
Шотландию, где исполнение трактата о мире, который вскоре должен
быть заключен, будто бы требовало его присутствия. В то же
время узнали, что королева, под предлогом поправления
своего здоровья, собиралась отправиться на континент. На пути
короля находилась недовольная армия, а сношения королевы с
континентом давно уже были на подозрении. Это двойное
путешествие, внезапное и одновременное, доставило
подозрительности желаемую пищу. Подозрения были основательны.
Лишенный в Лондоне силы и влияния, окруженный
бесполезными царедворцами или советниками, которые сами дрожали
от страха, Карл обратил взоры к королевству своих отцов и к
самовластным королям Европы. В Шотландии, относительно
церкви и гражданского управления, он предполагал сделать
всевозможные уступки, приобрести таким образом
расположение народа и осыпать вельмож милостями. Его
путешествие и разговоры не замедлили увеличить в армии число его
приверженцев. Виды его на континент были менее
определены; однако ж, не замышляя и даже не предвидя войны, он
искал уже денег и союзников, Члены нижней палаты не
высказали своих подозрений, но потребовали, чтоб королева
осталась в Лондоне и чтоб король благоволил отложить свое
путешествие на некоторое время1. Карл выразил некоторое
неудовольствие, дав заметить, что он находит это требова-
1 26 июня 1641. Члены парламента не заблуждались, полагая, что
с этого времени король начал искать себе опоры на континенте, а
королева решилась ехать во Францию с тою же целью; инструкции и
переписка Жана Монтрейля, бывшего тогда французским министром-
резидентом в Шотландии и Англии, не оставляют никакого сомнения
в этом отношении. (См. в Приложениях, № VI, некоторые из депеш
этого времени, найденных в архивах Французского министерства
иностранных дел)
247

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
ние неосновательным капризом. Чтоб показать, что он не
придает своему ответу никакой важности, он отослал
членов палаты к шотландским комиссарам, которые, как он
говорил, просили его поспешить с отъездом, и к самой
королеве. Шотландцы охотно согласились на отсрочку;
королева благосклонно обещала не оставлять Лондона1.
Успокоившись на минуту, члены нижней палаты стали
деятельно требовать роспуска армии, которое до этой минуты
было умышленно замедляемо. Они письменными актами
обеспечили войскам скорую уплату жалованья. Чтоб
исполнить обещание, усердные граждане плавили свое
серебро; были предписаны новые займы, установлены новые
налоги2. Между тем роспуск армии подвигался медленно,
за недостатком денег, а также и потому, что оно не
нравилось многим офицерам3. Король втайне радовался этому;
нижняя палата снова впала в беспокойство. Условленная
отсрочка путешествия истекла. Палата требовала новой, но
без успеха4; король объявил, что непременно поедет.
Думали просить назначения регента, чтобы не остановилось
течение дел в государстве, но эта мысль осталась без всяких
последствий5. Король ограничился тем, что назначил графа
Эссекса главнокомандующим на юге от р.Трента, и
отправился 10 августа с тайными надеждами, которые
прорывались в тоне его речи, но причины которых никто не мог
разгадать.
Нижняя палата вскоре заметила, что в отсутствие
короля она понапрасну теряет время в нерешительных и
праздных заседаниях. Ей гораздо нужнее было наблюдать вблизи
за своими противниками и подогреть в провинциях
ревность своих приверженцев. После незначительных двухне-
1 Parliam. Hist. т. И, col. 846, 851-852, 890.
2 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 206, - Parliam. Hist. т. II, col.
841-843. Такса процентов займа, открытого в это время, была 10 на
100.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 209.
4 8 авг. 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 897, 899.
5 Там же, col. 892.
248

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
дельных заседаний, она решилась отложить их на
некоторое время1. Многие из членов хотели заняться своими делами
и немного отдохнуть; но вожди не дремали. В Шотландию
был отправлен под руководством Гэмдена комитет
наблюдения за королем и охранения интересов парламента2.
Другой комитет, многочисленный и облеченный обширной
властью, заседал в Вестминстере в этот промежуток времени,
свободный от заседания парламента; председателем в этом
комитете был Пейм. Верхняя палата приняла такие же меры3.
Множество членов рассеялось по графствам, пылая
нетерпением распространить между ними свои чувства и
опасения. Обе партии, под видом перемирия, искали вдалеке
новых сил, замышляя новые битвы.
Ни в английской армии, которую распускали, ни в
шотландской, которая возвращалась в свое отечество, король
не осмелился пробыть долго. Впрочем, его попытки к
сближению с солдатами, и особенно с офицерами, были
довольно открыты, так что лорд Голланд, наблюдавший за
роспуском армии, поспешил письменно выразить свое
беспокойство графу Эссексу4 прибавив, что, возвратясь в Лондон,
он объяснит ему все подробнее. Прибыв в Эдинбург, Карл
сделал парламенту и шотландской церкви все уступки,
каких они просили: трехгодичные парламенты, отмена
древних преимуществ короны, преследование главных
противников ковенанта, даже участие парламента в составлении
тайного совета - все было принято королем. С важностью,
которая вовсе не походила на угодливость, присутствовал
он при богослужении пресвитериан, постоянно посещал их
частые молебствия, внимательно слушал их длинные про-
1 27 авг.1641. Отсрочка должна была продолжаться от 8 сент. до
20 октября. Parliam. Hist. т. II, col. 904.
2 Там же,т. II,col. 902. Этот комитет был составлен из шести
членов; графа Бетфорда, лорда Гауэрда (Howard), сэра Уильяма Ар-
мина, сэра Филиппа Стэпльтона, Натаниэля Файннза (Fiennes) и
Гэмдена.
3Там же, т. И, col.910.
4 16 авг. 1631. Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 210.
249

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
поведи; все вожди ковенанта, кто бы они ни были - миряне
или духовенство, горожане дворяне - пользовались
особенным его благоволением; он расточал им титулы, места,
обещания, награды.
Вдруг по городу распространился слух1, что двое
вельмож, пользовавшихся наибольшим влиянием в парламенте,
Гамильтон и Арджайль, вышли из него вместе с своими
друзьями и удалились в замок Киннель, жилище графа
Ланерка, брата Гамильтона, спасаясь от ареста и даже от
насильственной смерти. Все были чрезвычайно удивлены,
обращались друг к другу с вопросами, на которые никто не
умел отвечать: что устрашило до такой степени беглецов?
Что побудило короля на такой поступок?
Распространились нелепые догадки. Карл жаловался на это с гордостью,
как на личную обиду, и требовал, чтобы Гамильтон был
исключен из парламента, пока его честь не будет
отомщена. Парламент, твердый, но осторожный в своих
действиях, отказался от всякого необдуманного решения и
приказал снарядить следствие. Выслушав многочисленных
свидетелей, следственный комитет голословно донес, что
королю нет причин требовать удовлетворения, а беглецам нечего
бояться. Они возвратились в парламент, не сказали ни
слова о случившемся, точно так же, как и Карл, и публика
ничего более не узнала.
Ни та, ни другая партия не хотели ей ничего сообщать;
но для них самих все разъяснилось. В ту самую минуту,
когда король, имея в виду вооружить Шотландию против
Англии, делал столько уступок, он замышлял погубить своих
врагов в обоих королевствах. Будучи уверен, что судьи не
могли не признать изменой переписку недовольных
англичан с шотландскими ковенантерами, которая
предшествовала нападению шотландцев и, может быть, даже вызвала
его, король явился в Шотландию, желая лично
удостовериться в этом и надеясь, по своем возвращении в Лондон,
обратить против вождей нижней палаты то обвинение, ко-
1 В начале октября 1641.
250

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
торого Страффорд, предупрежденный ими, не успел даже
высказать. Молодой и храбрый дворянин, некогда
преданный ковенанту, потом заслуживший благосклонность
короля, граф Монтроз1, вызвался доставить ему желаемые
документы. Полагаясь на его обещания, Карл предпринял
путешествие; но, еще до прибытия его в Эдинбург,
шифрованное письмо, перехваченное Арджайлем, возбудило
подозрения шотландцев, и король застал Монтроза уже в
темнице. Воодушевленный опасностью и сгорая жаждой
мщения, граф передал королю свое желание видеться с ним
и указать ему настоящих его врагов и их прежние козни.
Через посредство нескольких доверенных лиц Монтроз
выбрался из тюрьмы, явился ночью в комнату короля,
передал ему все, что знал, обвинил Гамильтона и Арджайля,
что они содействовали интригам недовольных, уверил
короля, что в их бумагах найдет он все этому доказательства,
советовал, наконец, схватить этих господ и, если они будут
противиться, отделаться от них. Склонный на
необдуманные решения, Карл не позаботился о впечатлении, какое
произведет такой насильственный поступок на ум народа,
который он старался расположить в свою пользу, и
согласился на все. План этот был прикрыт упомянутыми уступками, и
все уже было готово, как вдруг оба лорда, извещенные о нем
вовремя, разрушили его, с шумом выехав из города2.
По совету умных людей, шотландский парламент замял
это дело; он не предвидел более опасностей и боялся,
доведя борьбу до крайности, потерять приобретенные им
выгоды. Сам король, чтобы скрыть свои намерения и их
неудачу, дал Гамильтону титул герцога, Арджайлю - маркиза;
Лесли был назван левенским графом. Но Гэмден и англий-
1 Джэмс Грэгэм, граф Монтроз (Mountross), род. в Эдинбурге, в
1612.
2 Hardwicke's State-Papers, т. II, стр. 299. - Clarendon, Hist, of the
rebell., т. II, стр. 224 и след. - Burnet, Mémoires of the Hamiltons, т. I,
стр. 148-171 - Baillie's letters, т. I, стр. 320, 327, 330-332. - Malcolm
Laing, Hist, of Scotland, т. Ill, стр. 228 и след. и прим. 8, стр. 547-
555. Brodie, Hist, of the British empire, etc, т. HI, стр. 142-156.
251

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ский комитет, которым все было хорошо известно,
поспешили уведомить об этом лондонский парламент, вакантное
время которого подходило к концу. Партия пришла в ужас1;
несмотря на свою подозрительность, она не предвидела таких
опасностей и считала свои прежние сношения с
шотландскими инсургентами и самое возмущение подлежащими
полной амнистии, вследствие последнего мирного договора.
При таком проявлении упорной мстительности в короле,
даже умеренные люди почувствовали себя в таком
положении, которого уже нельзя было поправить. Гайд,
встретив лордов Эссекса и Голланда, которые с серьезным видом
толковали о случившемся, стал смеяться над их опасениями
и напомнил им, что думали они сами, год назад, об Ард-
жайле и Гамильтоне. "С тех пор все очень изменилось, -
отвечали они, - и двор и народ"2. В самый день собрания
(20 окт. 1641) нижняя палата потребовала от графа
Эссекса охранной стражи, говоря, что она становится
необходима для безопасности парламента. Стража была дана. На
совещаниях, бывших у лорда Голланда в Кенсингтоне, вожди
обеих палат, сообщив друг другу подозрения и полученные
каждым из них сведения, совещались о том, что им следует
делать; все они были встревожены, и эта тревога
заставляла их решаться на все. "Если король, - сказал лорд Ньо-
порт, - замышляет против нас такие заговоры, то жена и
дети его в наших руках"3. И их опасения были тем более
сильны, что они не смели воспользоваться ими для
возмущения народа; в Шотландии ничего не вышло наружу, в
Лондоне и подавно нельзя было ничего раскрыть.
Среди этого глухого волнения пришло (1 ноябр.1641)
неожиданное известие, что в Ирландии повсеместно
совершаются убийства, вследствие страшного всеобщего восстания,
1 Evelins Memoirs, т. II, Appendice, стр. 40, 46. - Pari. Hist., т. II,
col. 914-915.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 226.
3Parliam. Hist. т. II, col. 1984. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. II,
стр. 220-221.
252

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
которое угрожает протестантской религии и парламенту
величайшей опасностью. Ирландские католики, вожди и народ
мятежно требуют возвращения свободы своей религии и
своего отечества; именем королевы и самого короля, от которого,
как говорили они, имеют тайное поручение, они явно
высказывают свое намерение освободить себя и престол от
английских пуритан, их общих притеснителей. Этот заговор, давно
уже введенный тайно во всем королевстве, был случайно
открыт только в Дублине, накануне (22 окт. 1641) дня,
назначенного для приведения его в действие. Едва успели сласти
от него главный правительственный пункт. Во всех прочих
местах пламя мятежа разлилось беспрепятственно: везде
ирландские протестанты были захвачены врасплох; их
выгоняли из их имений, преследовали, резали, подвергали
всяким истязаниям, какие только могла изобрести религиозная
ненависть патриотов против еретиков, чужеземцев и
тиранов. Рассказы о их бедствиях приводили в ужас и жалость:
говорили о бесчисленных убийствах, о неслыханных
мучениях. Зло действительно было таково, что никакое
преувеличение, сделанное под влиянием страха, или каких-либо
личных видов, не могло показаться невероятным1. Народ
полудикий, но страстно привязанный к тому варварскому
состоянию, которое ему ставили в упрек его притеснители,
мешая, однако ж, ему выйти из него, с жаром схватился за эту
надежду к освобождению, которую ему подавали их раздо-
1 May, Hist, du Long Parlament, т. I, стр. 236-250 в Collection г.
Гизо, считает до двухсот тысяч убитых протестантов; Кларендон
уменьшает его до сорока или пятидесяти тысяч ( Hist, of the rebell., т. II,
стр. 227). Судя по письмам судей, управлявших тогда Ирландией, и
по следствию, которое произведено было по этому делу в 1644, можно
полагать, что и это последнее число еще преувеличено. Впрочем, это
следствие, которое Лингард (Hist of Engl., т.Х, прим. А. стр.463 -
469) почитает решительным, не заслуживает никакого вероятия: оно
произведено три года спустя после события, и притом в такое время,
когда партия роялистов безусловно господствовала в Ирландии и только
что заключила мир с католиками, очевидно, она старалась по
возможности скрыть неистовства инсургентов и страдание протестантов, и
таким образом извинить союз, в который король хотел вступить.
253

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ры. Желая в один день отомстить за вековые обиды и
страдания, он с радостью и гордостью отдавался тем
неистовствам, которые приводили в ужас его давних
властителей. У английского правительства не было никаких средств
бороться с ним: парламент, по чувству ненависти к Страф-
форду и к королевской власти, занятый исключительно
мыслью утвердить в Англии свободу, забывал, что он в то
же время хотел поддержать тиранию в Ирландии. Казна
была истощена; военное положение уничтожено; вся армия
состояла из одного незначительного корпуса; власть
королевская обезоружена; даже, в противность воле короля,
запрещено было распущенным ирландцам переходить в
иностранную службу1, и, распространившись по
государству, они увеличили собою силы мятежников; наконец, хотя
граф Лейстерн назначен был на место Страффорда, однако
в Ирландии еще не было налицо нового вице-короля и дела
были поручены двум судьям2, людям неспособным, не
пользовавшимся доверием и получившим эту трудную
должность единственно вследствие своей просвитерианской
ревности.
Крики ужаса и ярости против папизма поднялись по
всей Англии. Ни один протестант не считал себя
безопасным. Когда эти вести дошли до короля, находившегося в
Шотландии, он поспешил уведомить палаты о тех мерах,
какие он принял, с помощью шотландцев, к подавлению
мятежа, отдавая, впрочем, все это дело в руки парламента3.
Карл не был причастен этому возмущению, и мнимое
поручение, которое выставлял на вид сэр Фелим О'Нель, была
грубая ложь. Но всем известная ненависть его к
пуританам, доверие, которое он не раз оказывал католикам,
интриги, которые он уже три месяца поддерживал в
Ирландии, чтобы обеспечить там для себя, на случай нужды,
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 381. - Clarendon, Hist, of the rebell.,
т. II, стр. 196.
2 Уильяму Парсонсу и Джону Борлесу.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 229.
254

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
укрепленные места и войско1, наконец, обещания
королевы - все это убеждало ирландцев в том, что они могут
действовать именем короля, не опасаясь искреннего
неодобрения с его стороны. Лишь только вспыхнуло восстание в
Ирландии, Карл уже льстил себя надеждою, что
предстоящая опасность сделает парламент сговорчивее. Он не
поддерживал бунтовщиков, не замышлял с ними скорого
союза, но и на восстание их смотрел без негодования и
ужаса, какой они возбуждали в его народе, не спешил
усмирять их. Он предоставил дело парламенту с тем, чтобы на
него свалить и все последствия, отклонить от себя
подозрение в соучастии, а, может быть, также и для того, чтобы
снять с себя, в глазах своих католических подданных,
ответственность за те жестокости, которым они могут
подвергнуться впоследствии.
Но никакой хитрости не совладать с народными
страстями, и кто не хочет служить им, не обманет их. Вожди
нижней палаты, более искусные и поставленные в более
выгодное положение, старались только употребить их в свою
пользу. Беспокойство их исчезло, ибо народ английский
думал, что он подвергается такой же опасности, как и они.
Поспешно захватив власть, предложенную им королем, они
мало заботились о прекращении мятежа, несмотря на их
торжественные объявления и строгие угрозы; помощь
войском и деньгами, посылаемая в Ирландию, была
недостаточна, производилась медленно, недружно; все их речи, все
их акты обращались к одной Англии, и, наконец они положили,
мерою столько же решительною, сколько и неожиданною,
безвозвратно запутать Англию в свои интересы.
Вскоре по открытии парламента поручено было особому
1 Carle, Life of Ormond, т. I, стр. 132; т. Ill, стр. 30, 33. -
Clarendon, State - Papers , т. II, стр. 337. - Antrim's information в
приложениях к History of the Irish rebellion, Кларендона. Впрочем,
свидетельство Антрима, особенно касательно подробностей, не заслуживает, по
моему мнению, того вероятия, какое приписывают ему Лингард (Hist,
of Engl. т. X, стр. 150-154) и Годуин (Hist, of Commonwealth, т. I,
стр. 220-225).
255

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
комитету приготовить генеральную ремонстрацию, в
которой были бы изложены все государственные
злоупотребления и средства поправить их. Но реформа произошла так
быстро, что не подумали даже придать этой жалобе
достаточную торжественность; большая часть неудовольствий,
по крайне мере политических, исчезла; комитет не
занимался более своим назначением; казалось, все уже забыли и
думать об этом.
Вдруг комитет получил повеление возобновить работу и
представить ее немедленно1. В несколько дней
ремонстрация была составлена и представлена палате; но уж это
было не то, что предполагалось прежде: не изложение
действительных, вопиющих злоупотреблений и единодушных
желаний народа, но мрачная картина прошедших зол,
старых злоупотреблений, всех несправедливостей короля, всех
заслуг парламента, препятствий, которые он преодолел,
опасностей, которым он подвергался, в особенности же тех,
которые угрожали ему впереди и требовали от него
отчаянных усилий - род воззвания к народу, особенно к
пресвитерианским фанатикам, которые, возжигая страсти народа,
пробужденные ирландским бунтом, призывали его
безусловно предаться нижней палате, говоря, что только одна
она может спасти его от папизма, епископов и короля.
При первом чтении проекта поднялся сильный ропот:
такой неприязненный акт, не оправдываемый никакими
общественными побуждениями, без всякой прямой и видимой
цели, возбудил удивление и подозрение во многих членах,
которые до тех пор были мало расположены к двору. Они
жаловались на горечь выражений, на это бесполезное
негодование против злоупотреблений, уже не
существующих, на грубое обращение к королю, на те надежды,
которые подавались сектаторам. Какие же это скрытые
намерения, неведомые опасности, требующие таких сильных мер?
Если эта ремонстрация назначается только для короля,
1 В начале ноября 1641. Clarendon, Hist, of the rebell., т. H, стр.
231.
256

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
какого добра можно ожидать от нее? Если же она
обращена к народу, то по какому праву делается подобная
апелляция? Вожди партий отвечали немного, потому что не могли
сказать всего, но усердно старались приобресть голоса,
объявляя, что они хотели только постращать двор, разоблачить
его интриги, и что ремонстрация не будет обнародована.
Такого рода речь произвела свое действие, ибо взаимное
недоверие было так глубоко, что люди, во всяком другом
случае умеренные, поддавались ему, как скоро оно
выражалось осторожно и кротко. Спустя несколько дней (21 нояб.
1641), в ту самую минуту, когда палата, после
продолжительного заседания, уже готова была разойтись, вожди
потребовали, чтобы ремонстрация немедленно отдана была на
голоса; они сосчитали себя и были уверены в успехе; но
лорд Фокленд, Гайд, Кольпеппер, Пальмер
воспротивились этому, предлагая настоятельно отложить дело до
завтра, и палата охотно согласилась. "Почему же, - спросил
Кромвель Фокленда, - вы так желаете этой отсрочки?" -
"Потому, что теперь уже поздно, а дело не обойдется без
прения". - "Прение будет недлинно", - возразил Кромвель
с искренней или притворною уверенностью. На другой день
заседание открылось в три часа пополудни: уже наступила
ночь, а прения, казалось, только что начинались. Здесь
предстал уже не двор пред лицом народа - здесь сходились
в первый раз две партии, если не одинаково народные, по
крайней мере вышедшие из среды одной нации; обе они
опирались на общественные интересы и чувства: та и
другая могли выставить добрых и независимых граждан; их
соединяли общие надежды, их разделяли противоположные
опасения; каждая из них хорошо предвидела будущность,
соединенную с торжеством противной партии, но плохо
сознавала, к чему может повести ее собственная победа;
они боролись с беспримерным ожесточением и были тем
более упорны, что еще должны были щадить друг друга и
не смели явно обвинять одна другую, на основании своих
подозрений. Время уходило; слабых, равнодушных и
стариков усталость гнала уже вон; даже королевский министр,
9. История английской революции, I том
257

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
государственный секретарь, Никлас, оставил палату, не
дождавшись конца прений. "Это будет, - сказал сэр
Бенджамин Руадьерд, - приговор проголодавшихся
присяжных". Наконец, около полуночи, решились собирать
голоса. Ремонстрация была принята 159 голосами против 148.
Гэмден тотчас же встал и потребовал ее напечатания". Мы
знаем, - кричали ему, - вы хотите возмутить народ и
освободиться от содействия лордов". Не в обычае палаты, -
сказал Гайд, - обнародовать таким образом свои акты. По
моему мнению, это решение незаконное и будет гибельно,
Если оно будет принято, позвольте мне протестовать". -
"Протестую!" - кричал Пальмер. "Протестую, протестую!" -
кричали, вслед за ним, друзья его. На другой стороне
удивляются, негодуют; говорят, что такой образ действий,
употребителен только у лордов, а вовсе не свойствен нижней
палате. Пейм начинает доказывать незаконность его и
опасность - его прерывают бранью; он настаивает - ему
отвечает угрозами. Вся палата поднялась; многие члены, ухватясь
за шпаги, казалось, готовы были начать междоусобную войну
в самом парламенте. Проходят два часа; смятение
возрождается при каждой попытке остановиться на каком-нибудь
решении. Наконец Гэмден кротко и с достоинством
жалуется на этот унизительный беспорядок, предлагает закрыть
заседание и отложить окончательное решение до следующего
дня. Расходятся. Ну, что, - сказал, выходя, лорд Фокленд
Кромвелю, - было ли прение?" -"В другой раз я буду вам
верить, - отвечал Кромвель и прибавил ему на ухо, - если б
ремонстрация была отвернута, я завтра же продал бы все свое
имущество и навсегда оставил бы Англию; я знаю многих
честных людей, которые сделали бы то же самое"1.
Вечернее заседание было довольно тихо: роялисты
отчаялись в победе, а их противники, найдя, что она и для
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 246-250. - Mémoires de
Warwick, стр. 168, в Collection г. Гизо. - May, Hist, du Long Pari., т.
I, стр. 255-259; там же, Rushworth, ч. Ill, т. II, стр. 425-428. -
Whitelocke, стр. 49.
258

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
них непрочна, не искали уже новой битвы; они объявили,
что будут преследовать виновников протеста; но Гайд имел
между ними друзей, которые отказались выдать его. Паль-
мер, заключенный в Тауэр, почти тотчас же был выпущен.
После некоторых объяснений ссора прекратилась.
Большинством двадцати трех голосов решено было
обнародовать ремонстрацию1. Но надо было прежде представить ее
королю, которого ожидали со дня на день.
Он возвратился (25 ноября 1641) гордый,
самоуверенный, несмотря на то, что испытал неудачу в Шотландии и
знал уже о новом ожесточении парламента. По всей
дороге, особенно в Йорке, его принимали с шумными
изъявлениями любви и радости. Уступки его шотландцам во
многих местах приводили народ в восхищение; о его тайных
интригах не знали, или мало понимали их. Притом, в
народе и в палатах образовалась партия роялистов, которая
громко высказывала свои чувства. Лондонское Сити также
не о сталось равнодушным. Друзья короля настояли на
избрании нового лорда-мэра, Ричарда Горни, человека
деятельного, мужественного, преданного, который
приготовил королю самый блистательный прием. Толпа граждан,
верхами, в вооружении, с распущенными знаменами цехов,
вышла ему навстречу и с кликами провожала до дворца Уайт-
Галль. Король, в свою очередь, дал им великолепный пир,
почтил лорда-мэра и многих альдерменов званием кавалеров2
и на другой же день после своего приезда, спеша показать
нижней палате, что он считает себя сильным, отнял у нее
охранительную стражу, учрежденную, в его отсутствие,
графом Эссексом для ее безопасности (26 нояб. 1641)3.
Дела принимали другой вид: единодушный порыв всего
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 250. - Parliarrr. Hist. т. II,
col. 937.
2Rushworth , ч I, т. I, стр. 429-434. - May, Hist, du Long Pari.,
т. I, стр. 253, в Collection г. Гизо.- Clarendon, Hist, of the rebell.,
т. II, стр. 267. - Whitelocke, стр. 48. - Evelyn's Memoirs, прил.
т. II, стр. 79.
3 Parliam. Hist. т. II, col. 940.
259

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
королевства уступал место борьбе партий, реформа -
революции. Вожди партий поняли это, и поведение их вдруг
изменило характер. Ремонстрация была представлена
королю (11 дек. 1641), он терпеливо выслушал ее; потом
сказал, обращаясь к комитету: "Палата намерена
обнародовать эту ремонстрацию?" - "Мы не уполномочены отвечать
на вопросы вашего величества". - "В таком случае,
надеюсь, и вы не будете ожидать от меня немедленного ответа;
я его пришлю вам так скоро, как только мне позволит
важность этого дела"1. Но вожди нижней палаты не
поглядели на это; ничего не дожидаясь, они вдруг обнаружил
такие намерения, каких не предполагала даже и
ремонстрация. До сего времени они исправляли злоупотребления,
взывали к старым законам - теперь они стали
провозглашать новые принципы и повелительно требовали
нововведений* Было прение о билле насчет набора войск,
назначаемых в Ирландию; прению они предпослали
предварительную статью такого рода: "ни в каком случае, кроме
вторжения чужеземцев, король не может предписывать
принудительного набора своих подданных в военную
службу, ибо это право несовместно с свободою граждан"2.
Предложен был другой билль о том, что образование милиции и
назначение ее начальников должно на будущее время
происходить только при содействии и согласии парламента3.
За несколько дней пред возвращением короля, составлен
принят был, под влиянием пресвитериан, билль,
исключавший духовных из всех гражданских должностей; но лорды
медлили утверждением его. Члены нижней палаты с
негодованием жаловались на это. "Мы, - говорили они, -
представители всего королевства; пэры же не более, как
особы, облеченные просто личным правом. Если ваши свет-
1 Parliam. Hist. т. II, col. 942-943.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. И, стр. 273 и след. - Parliam.
Hist. т. II, col. 969. - May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 285, в
Collection г. Гизо.
37 декабря 1641. May, Hist, du Pari., т. I, стр. 297. - Clarendon,
Hist, of the rebell., т. II, стр. 280-284.
260

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
лости откажете в своем согласии на акты, необходимые для
блага народного, то представители общин, соединясь с теми
из лордов, которые более показывают сочувствия к
положению народа, обратятся одни к его величеству" (23
ОКТ.1641)1. И лорды; расположенные к народной партии:
графы Нортумберленд, Эссекс, Уорвик, одобрили такой
язык . Вне палат партия с тем же энтузиазмом собиралась
вокруг своих предводителей; ремонстрация была
обнародована . Сити объявило, что, принимая короля с такою
пышностью, граждане Лондона не думали этим изменять своим
истинным друзьям, что они хотят жить и умереть вместе с
парламентом4. Жалоба подмастерьев раскрыла страдания
промышленного класса, вменяя их в вину папистам,
епископам, дурным советникам5. В графствах составлялись
союзы на защиту свободы и веры.
Со всех сторон стремились поддержать нижнюю палату.
Дурные слухи вызывали на новые доказательства
расположения в ее пользу: то жизнь Пейма была в опасности, то
мятежники ирландские готовили вторжение в Англию.
Основываясь на каком-нибудь таинственном посещении, на
каком-нибудь слове, подслушанном на улице, доносили о
заговорах; давали явные присяги в преданности союзу, и
между тем, как палата ежедневно требовала себе охраной
стражи, ей заменяла стражу толпа народа, с каждым днем
более и более сгущавшаяся около Вестминстера и громко
кричавшая об общей опасности.
В отпор этим столь смелым притязаниям,
поддерживаемым такими бурными страстями, Карл спешил, с своей
стороны, соединить всех своих приверженцев: и тех,
которые находили свои выгоды в поддержании неограниченной
власти, и тех, которые просто были верными защитниками
1 Parliam. Hist. т. H, col. 916.
2 Journal of the House of Commons, 3 дек. 1641.
314 сент. 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 970.
4 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 260, в Collection г. Гизо.
5 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 286. - Rushworth , ч III,
т. I, стр. 462.
261

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
короля, несмотря на то, право или неправо было его дело;
и граждан, боровшихся некогда против тирании, но
которые опять стали на сторону короны, испугавшись
нововведений и крайностей. Эти граждане почти одни составляли в
нижней палате возникавшую партию роялистов. Во главе
их стояли лорд Фокленд, Гайд и сэр Джон Кольпеппер;
их-то решился привязать к себе Карл.
Еще до путешествия в Шотландию он имел с Гайдом
тайные свидания, и Гайд почтительным благоразумием
своих советов, своим отвращением ко всяким нововведениям,
особенно же преданностью церкви, приобрел его доверие1.
Лорд Фокленд менее нравился ему: он презирал двор, мало
уважал короля, не сближался с ним даже после разрыва с
нововводителями и ратовал против последних скорее из
чувства справедливости, нежели из желания поддержать
власть, которой грозила опасность. Карл боялся его и
чувствовал себя как-то неловко в его присутствии; но делать
было нечего. Гайд, ближайший друг Фокленда, взялся
уговорить его. Фокленд сначала отговаривался; его
мнительная добродетель удаляла его от виновников революции, но
его правила, его желания, порывы его несколько
мечтательного воображения постоянно возвращали его к друзьям
свободы. Он ставил на вид свою антипатию к двору, свою
неспособность служить ему, свое твердое намерение не
употреблять никогда лжи, подкупов, шпионства - "Средств
полезных, быть может необходимых, - говорил он, - но
которыми я никогда себя не замараю". Карл настаивал, хотя
эта необходимость заискивать в своем подданном и
возмущала его, затрагивала его самолюбие. Гайд представлял
Фокленду, какой огромный вред нанесет королю его отказ.
Фокленд уступил убеждениям, уже заранее падая духом,
как жертва послушания, неодушевляемого ни
привязанностью, ни надеждой. Он был назначен государственным
секретарем. Кольпеппер, пользовавшийся гораздо меньшим
влиянием, но отличавшийся смелостью и изобретательностью
1 Mémoires de Clarendon, т. I, стр. 122, в Collection г. Гизо.
262

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ума во время прений, сделан канцлером казначейства. Только
Гайд, несмотря на желание короля, упорно отказывался от
всякой должности - не из страха, но из расчета: он
находил, что может оказать королю больше услуг, сохраняя
внешнюю независимость своего положения. Таким образом
три друга приняли на себя управление делами короля в палате,
и Карл обещал ни на что не решаться без их совета1.
В то же время со всех сторон королевства стекались к
нему и другие слуги, не столько полезные, но более
ревностные, чтоб защищать честь и жизнь короля, которым,
по их словам, угрожал парламент. Несмотря на упадок
феодального правления, чувства, им порожденные, еще
воодушевляли многих дворян. Живя беспечно в своих замках,
не привыкши к размышлению и спорам политическим, они
презирали этих мещан: умников и говорунов^ которым
мрачная их религия запрещала вино, игры, удовольствия старой
Англии, и которые мечтали управлять королем, между тем
как их отцы не имели даже чести служить ему. Гордясь
воспоминаниями о своей собственной независимости, они
не думали о новых потребностях общественной свободы.
Подобно народу, они роптали прежде на двор и на
тиранию; но теперь, после стольких уступок со стороны
государя, дерзкое упорство нововводителей казалось
возмутительным для их недальновидности и верноподданнического
чувства. Они прибыли в Лондон вооруженные, гордо
обходили таверны, улицы, и часто являлись в Уайт-Галль
предлагать королю свои услуги, добиваясь в то же время какой-
нибудь милости и для себя. Там к ним присоединялись
другие люди, привлекаемые преданностью менее чистою и
еще более слепою, уволенные от службы офицеры,
которых роспуск армии оставил без жалованья и без
должности, большею частью проходимцы, получившие свое военное
образование в войнах континента, распутные, раболепные и
дерзкие, раздраженные против парламента, отнявшего у них
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 297 и след. - Mémoires, т. I,
стр. 129, в Collection г. Гизо. - Mémoires de Warwick, стр. 162, там же
263

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
места, против народа, питавшего отвращение к их нравам,
и готовые на все для всякого вождя, который бы захотел
употребить их - на какое дело - это было для них все
равно, Молодые юристы, темпльские студенты,
пользовавшиеся от двора покровительством, или алкавшие принять
участие в его удовольствиях, или же думавшие, что,
принимая его сторону, они тем доказывают свое благородство и
великосветскость, увеличивали собой эту шумную и
самонадеянную толпу, ежедневно собиравшуюся вокруг Уайт-
Галля. Они ораторствовали против нижней палаты,
оскорбляли ее приверженцев, расточали хвастливые угрозы,
насмешки и с нетерпением ждали от короля, или судьбы,
случая подвинуть вперед свою карьеру, доказав притом и
свою верность1.
Народная партия с не меньшим нетерпением желала
доставить им этот случай; ее сборища становились каждый
день многочисленнее и тревожнее. Толпы подмастерьев,
рабочих, женщин отправлялись по утрам из Сити в
Вестминстер, и когда они проходили перед Уайт-Галлем, крики:
долой епископов! Долой лордов-папистов! раздавались с
удвоенною яростью. По временам они останавливались, и
кто-нибудь из них, став на тумбу, читал толпе имена
нечестивых членов нижней палаты, или лордов, изменников и
подкупленных. Дерзость их дошла до того, что они
потребовали снятия караулов у ворот дворца, потому что они
желали видеть короля всякий раз, как им вздумается2. Скоро
завязались жестокие распри; названия: кавалеры и
стриженые головы стали отличать одну партию от другой.
Граждане сперва отвергли последнее прозвище, как
оскорбительное, потом приняли его, как почетное3. Кавалеры, в
свою очередь, отыскивали своих врагов около Вестминсте-
1 Mémoires de Ludlow, т. I, стр. 27, в Collection г. Гизо.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. И, стр. 293. - May, Hist, du Long
Pari., т. I, стр. 279, в Collection г. Гизо. - Parliam. Hist. т. II, col. 986.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 296. - Rushworth, ч. Ill,
т. II, стр. 493.'
264

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
pa, чтоб выказывать им свое презрение, или чтоб
защищать роялистов, которые подвергались угрозам при выходе
из парламента. Народное раздражение преимущественно
направлено было против верхней палаты, ибо там все еще не
последовало окончательного решения по биллю об
исключении епископов. Архиепископ Йоркский, Уильяме, идя
однажды пешком в палату, хотел было собственноручно
арестовать одного молодого человека, преследовавшего его
оскорблениями; толпа бросилась на епископа, и друзья с
большим трудом успели освободить его1. Обе партии
попеременно брали и отнимали одна у другой пленников. Кровь
лилась; кавалеры насмешливо хвастались, что разогнали
своих противников; но противники возвращались на другой
день более смелые и лучше вооруженные. Однажды
вечером, когда лорды еще заседали в палате, шум на улице
усилился до того, что маркиз Гертфорд, подойдя к скамье
епископов, посоветовал им не выходить. "Эти люди, -
сказал он им, - кричат, что они ждут вас, что станут
осматривать каждую карету и не дадут вам ускользнуть". - "Так
неужели нам, - сказали епископы, - придется здесь
ночевать?" - "Очень может быть" отвечали с усмешкой
некоторые из приверженцев выключения. Епископы, однако
ж отправились, но один - в карете какого-нибудь
любимого народом лорда, другие - окольной дорогой; даже
многие из друзей их начинали думать, что присутствие
их в палате не выкупает тех опасностей, которым оно
подвергает палату2. Два раза верхняя палата требовала
от нижней содействия для пресечения этих
оскорблений3; но нижняя хранила молчание или отвечала жалобами
на беспорядки, производимые кавалерами. "Нам нужны
все наши друзья, - говорили вожди партии, - Боже нас
сохрани мешать народу получить чрез это то, чего он
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 294. - Rushworth , ч III,
т. I, стр. 493.
2 Parliam. Hist. т. II, col. 991.
3 От 20 до 30 декабря 1641.
265

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
имеет право желать!"1 Лорды обратились к судьям, требуя,
чтоб они действовали против смут по законам. По
повелению, скрепленному большой государственной печатью,
мирные судьи приказали констеблям поставить около
Вестминстера стражу для разогнания сборищ. Нижняя палата
потребовала констэблеи к ответу, объявила данное повеление
посягательством на ее привилегии, и мирный судья был
посажен в Тауэр2. В то же время палата постановила, что
так как король продолжает отказывать ей в охранной
страже, то каждый член имеет право привести с собой в палату
своего слугу, вооруженного чем ему заблагорассудится, и
поставить его у дверей.
Эти возмущения, эти крики, этот непокорный и
бесцеремонный беспорядок вселяли в короля гнев и страх.
Никогда еще, даже среди самых зловещих предчувствий,
такие сцены не представлялись его мыслям; он изумлялся и
приходил в негодование, что величие королевского сана
могло подвергаться таким грубым оскорблениям. Он
начинал беспокоиться уже не за одну свою власть, но и за
безопасность своей особы и жизни, или, по крайней мере,
за свое достоинство. Еще более встревоженная королева не
переставала осаждать его своими опасениями, и гордость
монарха и нежность супруга не могли снести мысли об
опасности или об оскорблении, угрожавших предмету его
любви, той, которая разделяла с ним сан его. Ища всюду
какой-либо опоры против мятежников, какого-либо
средства предупредить или наказать их неистовства, он
решился удалить губернатора Тауэра, сэра Уилльяма Бэльфо-
ра, преданного нижней палате, и заменить его человеком
надежным и смелым. Три тысячи фунтов стерлингов,
вырученные продажею некоторых драгоценностей
королевы, были даны сэру Уилльяму, чтоб успокоить его.
Сэр Томас Лунсфорд, один из самых смелых вождей
собравшихся в Уайт-Галле кавалеров, был назначен ему
1 Parliam. Hist. т. H, col. 986.
2Parliam. Hist. τ. II, col. 987.
266

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
преемником . В то же время король принял с парламентом
тон более решительный, пытаясь, в свою очередь, запугать
его. Гайд приготовил на ремонстрацию ответ искусный и
твердый. Карл одобрил его и приказал обнародовать от
своего имени2. Билль о принудительном наборе составлял
еще предмет прений в палатах; король прежде еще, чем
представили ему этот билль, в торжественном заседании
объявил, что примет его не иначе, как с оговоркою против
вступления, где отнималось у него право назначать
принудительные наборы3. Ирландские дела не подвигались
вперед; он потребовал с нижней палаты, чтоб она занялась
ими, и предложил набрать 10000 волонтеров, если палата
обещается платить им4. Со своей стороны и, может быть,
его согласия, епископы собрались для совещания о своем
положении; насилие ожидало их за дверьми верхней
палаты: они положили не являться туда и изложить в протесте
причины своего удаления, объявляя в то же время
ничтожными и не имеющими законной силы все билли, которые
будут приняты без содействия всех законных и
непременных членов парламента. Наскоро составленный и
подписанный двенадцатью епископами5, этот протест был
немедленно представлен королю, который поспешил
принять его; Карлу открывалась надежда объявить со
временем ничтожными, под тем же предлогом, акты этого
рокового парламента, которого не мог он обуздать. В ту же
минуту, и не сказав о том ни слова своим новым
советникам, мнения которых он опасался гораздо более, чем
уважал их влияние, он повелел хранителю большой печати
1 Около 20 декабря 1640. Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр.
284.
2 Мемуары Кларендона, т.1, стр. 125-129 в Collection г. Гизо, Раг-
liam. Hist. т. II, col. 970-977.
314 декабря 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 968.
4 29 декабря 1641. Там же,со1. 991.
5 Архиепископом Йоркским и епископами: дергэмским, личфильдским,
сент-асафским, оксфордским, батским и уэллзским, гирфордским, элей-
ским, глостерским, питербороским, ландафским и норвичским.
267

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
представить этот протест в тот же день в верхнюю палату,
восхищаясь своим искусством приготовлять лучшее будущее1.
Изумление лордов было чрезмерно; они не могли
допустить, чтоб двенадцать епископов, которых самое
присутствие в парламенте было подвергнуто сомнению, изъявили
притязание располагать таким образом судьбой самого
парламента, и удалением своим уничтожить его. Немедленно
сообщенный нижней палате, протест был принят там с тем
притворным гневом и с той тайной радостью, которые
возбуждаются обыкновенно ошибками врага. Неожиданно было
предложено и решено обвинить епископов в посягательстве
на основные законы королевства и на существование
парламентов2. Раздраженные их неосторожностью, а может
быть, и пользуясь ею, чтоб без стыда оставить
проигранное дело, сами друзы их молчали; лишь один голос
раздался в их пользу, объявивший3, что их следовало бы отдать
не под суд, а в бедлам4. Верхняя палата приняла обвинение
и повелела заключить епископов в Тауэр. Спеша
воспользоваться таким удобным случаем, вожди нижней палаты
значительно усилили все свои нападения. Там уже
жаловались на объявление короля по поводу билля о
принудительном наборе, как на опасное для привилегий палаты, не
допускавших, чтоб король узнавал о билле в продолжение
прений о нем (14 дек. 1641); теперь стали настаивать на
необходимость обеспечить прочнее эти привилегии -
единственный якорь спасения среди стольких опасностей.
Восстали против поручения Тауэра сэру Томасу Лунсфорду,
человеку с дурной репутацией, без состояния, нечестивому
и безнравственному, известному единственно своими
насильственными поступками с народом и способному к
самым опасным замыслам. Говорят, что в Сити тревога
1 30 декабря 1641. Parliam. Hist. т. II, col. 993. - Clarendon, Hist,
of the rebell., т. II, стр. 306-320.
2 Parliam. Hist. т. II, col. 994 и след. - Whitelocke, стр. 51.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 315-323.
4 Дом умалишенных в Лондоне.
268

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
усилилась до того, что купцы и иностранцы перестали
складывать в Тауэр свои тюки. Стали требовать назначения нового
губернатора. На лорда Дигби, ставшего, между тем, самым
близким советником короля, было донесено, будто бы он
сказал, что парламент не свободен1. Наконец, шли даже толки о
том, что королеву весьма можно бы обвинить в
государственной измене2.
Король, казалось, уступал: он ничего не предпринял в пользу
епископов, отнял у Лунсфорда начальство над Таэуром и
передал его сэр Джону Байрону, человеку степенному и
пользовавшемуся уважением3, не говорил более о возмущениях, не
жаловался на последние прения. Между тем тайные
донесения, смутные слухи беспокоили палату. Королева, молчаливая
и скрытная, казалось, оживлена была какой-то надеждой; лорд
Дигби, самонадеянная отвага которого была известна всем,
часто посещал ее и всякий день сближался с нею более и
более, равно как и с королем. Стечение кавалеров в Уайт-
Галле удвоилось. Не объясняя своих опасений, нижняя палата
опять потребовала себе охранной стражи (31 декаб. 1641).
Король не дал ответа, объявив, что желает получить
письменное прошение. По поводу этой стражи, нижняя палата велела
принести в залу своих заседаний оружие, как уже уверенная в
близкой опасности. Спустя три дня пришел от короля ответ.
Это был отказ, оканчивавшийся такими словами: "Обязуюсь
торжественно и ручаюсь честью короля охранять вас, всех и
каждого, от всякого насилия, с таким же тщанием, какое я мог
бы употребить ц^я моей собственной безопасности и для
безопасности детей моих". Но палата, тревога которой
усиливалась все более и более, приказала лорду-мэру, шерифам и
муниципальному совету держать наготове лондонскую
милицию и поставить в разных местах Сити сильные караулы4.
1 Parliam. Hist. т. И, col. 969, 982, 1002.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill, стр. 81
3Там же, т. II, стр. 326.
4 Parliam. Hist. т. II, col. 1002, 1004. - Rushworth , ч. Ill, т. I, стр.
471. - Journals of the House of Commons, 3 янв. 1642.
269

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
Действительно, в тот самый день (3 янв. 1642) сэр
Эдуард Герберт, королевский генеральный прокурор, явился в
верхнюю палату и именем короля обвинил в государственной
измене лорда Кимбольтона и членов нижней палаты: Гэмдена,
Пейма, Голлиза, Строда и Гэзльрига, в покушении:
1) ниспровергнуть основные законы королевства и похитить
у короля его законную власть;
2) возбудить в народе гнусной клеветой неудовольствие
против короля;
3) возмутить против короля армию;
4) побудить чужеземное государство, Шотландию, к
вторжению в королевство;
5) уничтожить права и самое существование парламентов;
6) образовать против короля и парламента мятежные
сходбища, дабы чрез насилие успеть в своих преступных замыслах;
7) наконец, возбудить войну против короля.
В то же время сэр Эдуард требовал составления
комитета для разбора обвинения и предлагал палате арестовать
обвиняемых1.
Аооды оставались неподвижными; никто из них не
предвидел такого поступка и никто не решался заговорить первым.
Лорд Кимбольтон встал: "Я готов, - сказал он, -
повиноваться всем повелениям палаты; но как обвинение против меня
публичное, то я требую, чтоб таково же было и мое
оправдание". И он сел среди прежнего молчания. Лорд Дигби,
заседавший подле него, сказал ему на ухо: "Какие жалкие советы
подают королю! Я непременно разузнаю, от кого все это
происходит, или я уж очень несчастлив!". И он немедленно вышел
как бы для того, чтоб собрать сведения. Уверяют, что именно
он побудил короля к этому поступку, обязавшись, притом,
потребовать немедленно арестовать лорда Кимбольтона, как
скоро генеральный прокурор обвинит его2.
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 473-474.
2 Rushworth, ч. III , т. 1, стр.474.- Clarendon, Hist, of the rebell.,
т. II, стр. 331.
270

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
Немедленно послание лордов сообщило обо всем нижней
палате, которая перед этим только что получила известие,
что посланные от короля перебывали у каждого из пяти
членов и наложили у них на все печати. Нижняя палата
тотчас постановила, что такое действие нарушает все ее
привилегии, что обвиняемые имеют право, а всякий кон-
стэбль - обязанность воспротивиться этому; что люди
короля должны быть арестованы и преданы суду, как
преступники. Сэр Джон Готэм был отправлен к лордам с
требованием безотлагательной конференции; при этом он
должен был объявить, что если верхняя палата опять
откажется соединиться с нижней для истребования от короля
охранной стражи, то последняя удалится в место более
безопасное.
Ждали ответа от лордов; является герольд, "Именем
короля, моего государя, - говорит он, - я пришел
требовать, чтоб г. президент выдал мне пятерых джентльменов,
членов сей палаты, которых его величество повелел мне
арестовать, как обвиняемых в государственной измене". И
он поименовал их. Обвиняемые были там; никто не сходил
с места; президент приказал герольду удалиться. Без шума,
без спора, палата назначила комитет, который должен был
в продолжение этого самого заседания отправиться к
королю и сказать ему, что на такое важное послание она может
отвечать лишь по зрелом обсуждении дела. Два министра,
лорд Фоклэнд и сэр Джон Кольпеппер, участвовали в этом
комитете; они ничего не знали о происшедшем. Открылось
совещание с лордами; менее чем через час оно имело
следствием: повеление снять печати и требование охранной
стражи, предъявленное королю от имени обеих палат герцогом
Ричмондом, самым честным из его любимцев. "Я дам
ответ завтра", - сказал король. И нижняя палата разошлась
до часа следующего дня, приказав и обвиняемым явиться в
Вестминстер, подобно другим членам1.
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 474-476. - Parliam. Hist. т. II, col.
1007-1008.
271

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
На другой день (4 янв. 1642), при открытии заседания,
беспокойство и гнев удвоились; предчувствие какой-то новой
опасности, неизвестной, но неизбежной, волновало все умы,
Роялисты сидели на своих местах печальные и молчаливые;
между их противниками ходили тысячи слухов, собранных
накануне, в продолжение ночи, даже утром, что кавалеры
собрались и король велел им сказать, чтоб они держались
наготове, что две бочки пороха и орудие доставлены из
Тауэра в Уайт-Галль1; особенно теснились вокруг пяти
членов; со всех сторон обращались к ним с догадками, с
вопросами, с требованием советов, Они знали больше:
французский министр в Лондоне, давно бывший с ними в
тайных сношениях, и графиня Карлейль, о которой говорили,
что она имела связь с М.Пеймом, сообщили им о
приготовлявшейся государственной мере2; но они ничего не
говорили. Вдруг входит капитан Лэнгриш, недавно
возвратившийся из французской службы и которому связи его с
некоторыми из отставленных офицеров давали возможность
все знать. Он объявляет, что король приближается, что он
видел, как Карл выехал из Уайт-Галля в сопровождении
трех- или четырехсот человек гвардии, кавалеров,
студентов, все вооружены и что он хочет лично арестовать
обвиняемых. Поднимается беспорядок; но необходимость
немедленно принять какое-нибудь решение прекращает его
в одну минуту. Палата приглашает пятерых членов
удалиться, ибо многие уже взялись за оружие и готовились
защищаться. Пейм, Гэмден, Голлиз и Гэзльриг тотчас
выходят. Мистер Строд противится; его просят, убеждают;
король уже во дворе; наконец, сэр Вальтер Эрль, друг его,
грубо выталкивает его вон. Все члены занимают свои
места. Король прошел, среди двойной ограды своих служите -
1 Rushworth , ч. III, т. I, стр. 476-480.
2 Там же, стр. 477. - Whitelocke, стр. 51. - Mémoires de Warwick,
в Collection г. Гизо. - Histoire de la revolution 1688, par M.Mazure, т.
Ill, стр. 429, прим. 4. в извлечениях из донесений французского
министра в Лондоне. - Mémoires de Madame de Motteville, т. I, стр. 266
(изд. в 12-ю д. л, 1750 года)
272

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
лей, большую вестминстерскую залу; одни только
телохранители его всходили с ним на лестницу палаты. Он
является, запрещает сопровождающим его, под страхом смертной
казни, следовать за ним далее, и вступает в палату со
шляпою в руке, имея при себе только своего племянника,
пфальцграфа1. Все члены снимают шляпы и встают. Король
бросает, мимоходом, взгляд на место, которое обыкновенно
занимал Пейм, и, не видя его, подходит к президенту. "С
вашего позволения, господин президент, я займу на минуту
ваше кресло". Он садится и, обводя взорами палату,
говорит: "Господа, я огорчен случаем, приведшим меня сюда.
Вчера я отправил к вам герольда с поручением арестовать
некоторые лица, обвиненные, по моему повелению, в
государственной измене. Я ожидал от вас повиновения, а не
протеста. Ни один король Англии не заботился так, как я
желаю заботиться, о поддержании ваших привилегий; но
вы должны знать, что, в случаях государственной измены,
ни для кого не существует привилегии. Я прибыл сюда,
чтоб видеть, нет ли здесь кого из обвиняемых; пока они
будут заседать в этой палате, я не могу надеяться, чтоб она
возвратилась на прямой путь, на котором я искренно
желаю ее видеть. Я прибыл сказать вам, чтоб мне их выдали,
где бы они ни находились. Господин президент, где они?"
Президент, упав на колени, отвечал: "С соизволения
вашего величества, здесь у меня глаза, чтоб видеть, и язык,
чтоб говорить, существуют лишь в той мере, в какой
благоугодно будет приказать мне этой палате, которой я
служу; всеподданнейше прошу ваше величество простить
мне, что я не могу дать другого отчета на то, о чем вы
изволите меня спрашивать". - "Очень хорошо; я вижу
1 Роберт, сын сестры Карла 1, Софии, бывшей в супружестве с
несчастным курфюрстом II пфальцским, Фридрихом V, которого
богемцы избрали королем во время Тридцатилетней войны. Фридрих V
умер в изгнании, лишенный даже наследственных своих владений.
Потомки его вступили на английский престол в 1714 году в лице
Георга I, родоначальника ганноверской, или брауншвейгской династии,
правящей Соединенным Королевством и теперь. Пр. перев.
273

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
ясно, что птицы улетели. Ожидаю, что вы мне их
пришлете, как только они возвратятся. Уверяю вас моим
королевским словом, что никогда не имел намерения
употреблять силу и что буду действовать против них
законными средствами. Теперь, так как я не моту исполнить
того, что Меня привело сюда, я не буду более мешать
вам; но, повторяю, я надеюсь, что как скоро они
возвратятся в залу, вы мне их пришлете; в противном случае, я
приму меры для отыскания их". И он оставил кресло,
держа по-прежнему шляпу в руке. Палата осталась еще
неподвижною; но в минуту его выхода из многих мест
залы раздался крик: привилегию! Привилегию!1
Как только он удалился, палата, ничего не сделав и
даже не предложив на будущее время никакого вопроса,
отложила заседание до следующего дня. Все члены вышли,
спеша разведать, как далеко простирались намерения
короля и какие чувства возбудили они в публике. Вне палаты,
на лестнице, в большой зале, у дверей Вестминстера, они
заметили, что смятение ожидавших их слуг и
столпившегося народа было не менее сильно, чем их собственное.
Только и слуха было, что об обидах и угрозах со стороны
кавалеров. "Пусть укажут мне цель, - говорил один, ходя с
пистолетом в руке, - я не дам промаха". - "К черту
нижнюю палату!" - кричали другие. "Зачем нам этих людей?
Пусть их приведут и повесят!" Некоторые даже
спрашивали: "Когда же придет приказ?" - как бы ожидая какой-
нибудь кровавой драмы, и эти выражения, быстро
распространяясь, возбуждали везде одинаковое негодование2.
Пятеро членов удалились в Сити; граждане мгновенно
вооружились; лорд-мэр тщетно пытался успокоить их; сильные
патрули составлялись добровольно для общей безопасности, и весь
вечер толпы мастеровых бродили по улицам, крича у каждой
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 477 - Parliam. Hist. т. II, col. 1009-
1012. - Journals of the House of Commons, т. II, стр. 366 и след. и янв.
1642 - Whitelocke, стр. 50.
2 Rushworth , ч. III, т. I, стр.484-486. - Mémoires de Ludlow, т. I,
стр. 30-32, в Collection г. Гизо.
274

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
двери, что кавалеры сейчас подожгут Сити; некоторые даже
прибавляли, что командовать ими будет король1.
Не меньшее беспокойство было и в Уайт-Галле. Король
и королева соединяли с своей государственной мерой
огромные надежды; с некоторого времени эта мера занимала все их
мысли, составляла предмет их разговоров в тайных домашних
совещаниях с самыми близкими, доверенными лицами. В то
самое утро, в минуту своего отъезда, Карл, прощаясь с
супругой, обещал ей, что через час он возвратится, наконец,
властелином своего королевства, и королева, с часами в руках,
считала минуты, ожидая его возвращения2. Но ничто не
сбылось; и хотя король еще упорствовал в своем намерении, но
уже ничего от него не ожидая, не зная даже, как исполнить
его. Оскорбленные и огорченные, умнейшие из друзей его,
Фоклэнд, Гайд и Кольпеппер, держались в стороне и не давали
никаких советов. Обнародована была прокламация: она
повелевала запирать двери и запрещала всякому гражданину
давать убежище обвиняемым3; но никто, даже и при дворе, не
обманывал себя насчет силы таких приказаний.
Местопребывание пятерых членов не было неизвестно; знали даже, какой
дом они занимали4: но никто не думал, чтоб можно было в
него проникнуть. Один лорд Дигби захотел искупить своею
смелостью неблагоразумие своих советов и свою слабость в
верхней палате в минуту обвинений. Он вызвался отправиться
лично, с Лунсфордом и несколькими кавалерами, чтоб силою
взять обвиняемых из их убежища и представить королю
живыми или мертвыми. Но Карл - потому ли, что еще в нем
осталось некоторое уважение к законам, или по своему
столько же робкому, сколько и неосторожному характеру - отверг
это предложение и решился сам отправиться на другой день в
Сити, чтоб торжественно потребовать от муниципального
совета выдачи обвиняемых, лаская себя надеждою, что
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 332.
2 Mémoires de madame de Motteville., τ. I, стр. 265.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 332.
4 В Coleman - Street. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 332.
275

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
присутствием своим и милостивыми словами смягчит этот
народ, раздражения которого он не предусмотрел1.
Действительно, 5 января 1642, около десяти часов утра,
он выехал из Уайт-Галля без конвоя, показывая, что вполне
полагается на любовь своих подданных. Толпа теснилась
на улицах, по которым он проезжал, но холодная и
мрачная, возвышавшая голос лишь для того, чтоб умолять его
жить в мире со своим парламентом . В некоторых местах
послышались крики более грозные; вокруг него раздались
слова: привилегию! Привилегию! И некто Уокер бросил
ему в карету памфлет, под заглавием "В ваши кущи, сыны
Израиля!" - мятежный крик, раздававшийся в Иерусалиме,
при отделении десяти колен от Ровоама3. Прибывши в Гильд-
Галль4, Карл потребовал выдачи пятерых членов; слова его
были ласковы и кротки; он уверял в своей преданности
протестантскому вероисповеданию, в искренности своих
уступок и обещался во всем поступать сообразно с законами.
Ни одного рукоплескания не раздалось в ответ; подобно
народу, муниципальный совет хранил важное молчание.
Король обратился к одному из шерифов, как говорят,
ревностному пресвитерианину, и сказал ему, что будет у него
обедать. Шериф поклонился и, по окончании заседания,
принял у себя короля с торжеством и почетом. Но,
возвращаясь в Уайт-Галль, Карл был так же принят толпой, как и
поутру, и возвратился во дворец расстроенным и гневным5.
Собралась палата (5 янв. 1642); она решила, что после
такого страшного нарушения ее привилегий заседания ее не
1 В Coleman - Street. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 332.
2 Whitelocke, стр. 51. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 334
3 Rushworth , ч. Ill, т. I, стр.479.
4 Guild-hall - To же, что hotel-de-ville (городская дума, ратуша)..
5 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 333-334. - Rushworth , ч.
Ill, т. I, стр.479-480. В письмах маркиза Ферте-Энбо, бывшего тогда
французским посланником в Лондоне, есть любопытные подробности
о внутреннем состоянии двора Карла I в то время и об интригах
Франции и Испании, еще более запутывавших и разжигавших
парламентские распри. См. Исторические документы, № VII).
276

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
могут происходить свободно, пока она не получит
удовлетворения и пока надежная стража не будет служить ей
защитой от таких опасностей, и разошлась на шесть дней
(11 янв.1642); но и расходясь, она не переставала
действовать. Комитет, облеченный большою властью1, получил
повеление поместиться в Сити, произвесть следствие о
последнем оскорблении и рассмотреть общее положение
королевства, особенно Ирландии, при содействии граждан,
верных друзей парламента. Открытие комитета произошло в
Гильд-Галле с большим торжеством (6 янв.);
многочисленная стража ожидала его там; депутация от муниципального
совета вышла ему навстречу и отдала в его распоряжение
все силы, все услуги жителей2. Заседания его были так же
деятельны, как и заседания палаты; каждый член палаты
имел права на них присутствовать. Дом, служивший
убежищем пятерым обвиняемым, находился по соседству: в
комитете ничего не происходило без их советов3.
Несколько раз даже они лично являлись в комитет, и народ
провожал их рукоплесканиями, гордясь тем, что имеет своих
представителей и сам охраняет их. Среди его победного
торжества были приняты искусные меры, которые поддерживали
в нем страх для сильнейшего возбуждения его ревности.
Союз между палатой и Сити становился с каждым днем
теснее и служил ко взаимному их ободрению4. Наконец,
единственно своею властью и как бы будучи самою
палатою, комитет обнародовал объявление, где излагался
результат произведенного им следствия5, а муниципальный
совет подал королю (7 янв. 1642) прошение, в котором
жаловался на дурных советников, на кавалеров, на
папистов, на нового губернатора Тауэра, открыто принимал сто-
1 Он был составлен из двадцати пяти членов: в числе их были два
министра короля, лорд Фокленд и сэр Джон Кольпеппер. Rushworth ,
ч. III, т. I, стр. 479.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 336-337.
3Там же, стр. 338. - Whitelocke, стр. 51.
4 Rushworth, ч. III, т. I, стр.483.
5 Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill, стр. 10.
277

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
рону пяти членов и требовал всех преобразований, на
которые указывала прежде нижняя палата1.
Король был один безвыходно в Уайт-Галле,
оставленный наиболее честными из своих приверженцев. Даже
кавалеры, оробев, разъезжались или хранили молчание. Он
попробовал ответить на прошение муниципального совета и
приказал было опять арестовать обвиняемых2; но его
ответы не возбуждали доверия, а приказания оставались без
исполнения. Он узнал, что через два дня палата опять
начнет свои заседания и что пятеро обвиняемых членов будут
торжественно препровождены в Вестминстер милицией,
народом, даже судовщиками на Темзе, о которых он до
того времени думал, что они к нему расположены. "Как! -
воскликнул он с неудовольствием, - даже и эти водяные
крысы оставляют меня!". И эти слова, скоро
распространившись между судовщиками, были приняты ими как обида,
требующая отмщения3. Покинутый, униженный,
раздражаемый этим всеобщим криком, который встречал его
каждый день, между тем как ни один голос не раздавался в его
защиту, Карл не мог решиться видеть перед своим дворцом
триумфальное шествие врагов своих. Королева, то
беснующаяся, то трепещущая, заклинала его удалиться. Роялисты и
гонцы, отправленные в разные части королевства, обещали в
других местах силу и безопасность; кавалеры,
побежденные в Лондоне, хвастались влиянием в своих графствах.
"Вдали от парламента, король, - говорили они, - свободен,
парламент что может сделать без короля?" Это мнение
было принято; положили отправиться сначала в Гэмтон-
Корт, а потом, если понадобится, и далее; тайные
приказания были разосланы губернаторам некоторых крепостей,
преданность которых казалась надежною. Граф Ньюкэстль
поехал на север, где он пользовался почти неограниченным
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр.480.
2 8 января 1642. Там же, стр. 481-482.
3 Observations on the life and death of king Charles, соч. Уильяма
Лилли, в собрании, изданном Мазером под заглавием: Select Tracts
retating to the civil Wars in England etc. (Лондон, 1815), т. I, стр. 173.
278

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
влиянием, и 10 января, накануне возвращения нижней
палаты, Карл, в сопровождении только супруги, детей и
некоторых служителей, оставил Лондон и этот уайт-галль-
ский дворец, через который ему суждено было пройти раз
в жизни, но пройти уже к эшафоту1.
На другой день после его отъезда, около двух часов
пополудни, Темза покрылась шлюпками, вооруженными
по-военному; на них возвращались в Вестминстер пять членов; за
ними следовало множество лодок, ярко разукрашенных и
наполненных гражданами; вдоль берега шли параллельными
рядами лондонские милиционеры, неся на концах пик последние
объявления парламента2. Офицер, получивший свое военное
образование в походах Густава-Адольфа, капитан Скиппон,
назначен был накануне их командиром; это был человек
грубый и необразованный, но простой, смелый, строгих нравов и
очень любимый в Сити. Несметные толпы народа теснились
вслед за этой процессией; проходя перед опустевшим Уайт-
Галлем, она остановилась, и из нее послышались крики: Где
теперь король и его кавалеры? Что с ними сталось?"3 Прибыв
в Вестминстер, пять членов поспешили воздать хвалу Сити
за усердие к общественному делу, и шерифы, введенные в
залу, получили от оратора благодарение. Лишь только
вышли, является другая процессия: четыре тысячи человек
дворян, свободных землевладельцев и проч., прибыли
верхи из графства Буккингэмското, родины Гэмдена, чтоб
подать палате жалобу на лордов-папистов, на дурных
советников и в защиту своего достойного представителя. У них
было прошение и в верхнюю палату, и третье - королю; на
шляпах их была изображена клятва жить и умереть вместе
с парламентом, кто бы ни были враги его4. Повсюду про-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. II, стр. 43. - Rushworth , ч. Ill, т.
I, стр.564. - Journals of the House of Commons, It янв. 1642, и след.
дней. - Whitelocke, стр. 52.
2 May, Hist du Long Pari., т. I, стр. 300, в Collection г. Гизо. - Rushworth,
ч. Ill, т. I, стр.484. Clarendon, Hist of the rebell., т. Ill, стр. 15-17.
3Там же.
4 Там же, стр. 16-20. - Rushworth , ч. III, т. I, стр.486-488.
279

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
являлся тот гордый и радостный восторг, который
позволяет и внушает вождям народа принимать самые смелые
решения. Нижняя палата предалась с тем рассчитанным
увлечением, с каким предается кормчий, воле сильного, но
попутного ветра; в несколько часов она постановила, что
ни один член ее ни под каким предлогом не может быть
арестован без ее согласия; приняла билль,
предоставлявший палатам право назначать свои заседания, в случае
нужды, там, где им заблагорассудится; составила адрес для
испрошения у короля соизволения на отнятие у сэра Джона
Байрона начальства над Тауэром, а в ождцании его ответа
поручила Скиппону поставить вокруг этой крепости
стражу и тщательно наблюдать за ведущими к ней путями;
отправила Горингу, губернатору Портсмута, грамоту, в
которой воспрещалось ему без дозволения парламента
впускать в состоящий под его начальством город войска
невоенные запасы. Сэр Джон Готэм, богатый владелец в
Йоркском графстве, пользовавшийся там большим влиянием,
получил приказание немедленно принять начальство над
Гуллем, важной крепостью, служившей ключом к северной
Англии и содержавшею в себе большие арсеналы. Через
два дня палата подала мнение (13 янв. 1642), что
королевство, которому угрожает опасность, безотлагательно должно
быть приведено в оборонительное положение. Лорды
отказались подтвердить это объявление; но это не помешало
ему достичь цели: народ везде был извещен1.
Палата не без основания предвидела войну; король только
и помышлял, что о приготовлениях к ней. В Лондоне он
жил в бессилии и унижении; едва выехав оттуда, он мог
уже, окруженный приверженцами, не подвергая каждый
день и каждый час испытанию свою слабость, свободно
предаваться надежде победить оружием того врага, от
которого он недавно бежал без боя. В кавалерах тоже
появилась прежняя кичливость, они казалось, уже считали войну
1 Parliam. Hist. т. H, col. 1028-1035. - Rushworth , ч. Ill, т. II, стр.
469. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. HI, стр. 20-23.
280

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
объявленною и спешили начать ее. На другой день по их
отъезде палата узнала, что две сотни их, под начальством
Лунсфорда, направились на Кингстон (складочное место
военных запасов графства, в пяти милях от Лондона) как
бы для того, чтоб овладеть им и утвердиться в нем; узнали
также, что лорд Дигби являлся к ним от имени короля
благодарить их за усердие и сговориться с ними, наверное,
с каким-нибудь недобрым умыслом. Парламент немедленно
принял свои меры, и эти покушения остались без успеха;
лорд Дигби, подвергшись важному доносу, спасся бегством
на материк1. Считая свое местопребывание еще слишком
близким к Лондону, король оставил Гэмптон-Корт и
отправился в Виндзор (12 янв. 1642); Лунсфорд и его
кавалеры последовали туда за ним. Там, на тайном совещании,
положено было, что королева, взяв с собой коронные
бриллианты, отправится в Голландию закупать военные запасы,
оружие и просить помощи государей континента.
Предлогом к этому путешествию хотели выставить необходимость
препроводить к принцу Оранскому принцессу Генриэтту-
Марию, бывшую еще ребенком, с которой он сочетался
браком шесть месяцев назад2. С своей стороны король, все
продолжая переговоры с палатами, должен был постепенно
удалиться к северным графствам, где его приверженцы были
многочисленнее, утвердить свою резиденцию в Иорке и
ждать там случая и средств действовать. Когда таким
образом обо всем условились, королева в величайшей тайне
стала готовиться к отъезду, а король пригласил палаты
изложить их жалобы вкратце и представить ему их все
вместе, обещая разрешить их в один день и таким образом
положить конец взаимным несогласиям3.
Верхняя палата приняла это послание короля с
радостью: друзья короля были в ней многочисленны; многие
1 Rushworth , ч. III, т. I, стр.469. - Nalson, т. II, стр. 845. и след.
- Parliam. Hist. т. II, col. 1036. - Whitelocke, стр. 52.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill, стр. 83. - Hist des revolutions
d'Angleterre, par le P. d'Orléans, кн. IX, стр. 87, изд. 1694.
3 20 янв. 1642. Parliam. Hist. т. II, col. 1045 и след.
281

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
другие, устрашенные и утомленные, помышляли лишь о
прекращении борьбы, не заботясь о будущем. Но нижняя
палата, более дальновидная и более решительная, не могла
поверить ни тому, чтоб король согласился на ее
требования, ни тому, чтоб он исполнил обещанное. Предложение
его было в ее глазах не более как хитрость, придуманная
для того, чтоб разом покончить с палатой, распустить ее и
опять захватить в свои руки власть. Палата отказалась
принять участие в усердных благодарениях лордов, если не
будут просить короля наперед поручить начальство над
Тауэром, над крепостями и над милицией людям,
пользующимся доверием парламента1. Верхняя палата отвергла это
условие, но вызвала тем протест со стороны тридцати двух
лордов2, и нижняя палата, сильная поддержкой со стороны
такого значительного меньшинства, одна подала королю
прошение. Карл отвечал на него3 формальным отказом
насчет крепостей и Тауэра, неопределенными выражениями и
отговорками насчет милиции - очевидно, руководясь
исключительно одною мыслью - ничего более не уступать и
выигрывать время. Нижняя палата тоже не намерена была
терять времени. Имея верных слуг в Виндзоре, как и в
Лондоне, потому что везде верили в ее силу, она имела
везде шпионов и друзей, и для нее вовсе не были тайной ни
замыслы короля, ни путешествие королевы, ни происки
двора на севере королевства и на материке4. Опасность
была близка: могло случиться, что король будет готов к
войне прежде, чем вопрос о милиции будет решен; тогда
какими средствами бороться с ним? Народ волновали
опасения более смутные и более близкие; говорили о
похищении военных запасов из Тауэра, о заговорах против жизни
вождей партии; досадовали, что беспрестанно побеждают,
и все без пользы. Новое и сильное выражение народных
1 Parliam. Hist. т. II, col. 1048.
2 Там же, col. 1049.
328 января 1642, Rushworth, ч. III, т. I, стр. 5Î7.
4 Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 117.
282

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
желаний могло одно, думали, одолеть новые препятствия,
вооружить усердных, увлечь равнодушных, поразить бессилием
злонамеренных. Отовсюду полились просьбы; они стали
приходить из всех графств, от всех классов граждан; мастеровые,
мелкие торговцы, бедные работники, лондонские носильщики
тяжестей, даже женщины толпились вокруг Вестминстера для
подачи просьб. При первом появлении женщин Скиппон,
начальствовавший над стражей, выразил свое изумление: "Пусть
нас выслушают, - кричали они, - где сегодня одна женщина,
туда завтра явится и пятьсот". Он пошел доложить палате и,
возвратясь, кротко пригласил их удалиться. Но они
возвратились через два дня, взяв себе в ораторы Анну Стэгг (жену
богатого пивовара) и неся прошение, в конце которого
объясняли свои побудительные причины. "Это действие, - говорили
они, - отнюдь не неприлично нашему полу: Христос искупил
нас тою же ценой, что и мужчин", как и они, мы терпим от
общественных бедствий; как и им, нам дана жизнь, которую
мы должны поддерживать, и душа, которую мы должны спасти.
Мы делаем это вовсе не из тщеславия или по гордости
сердца, и не для того, чтоб равняться с мужчинами влиянием или
мудростью, но для того, чтоб исполнить, по мере наших сил,
обязанности наши к Богу, к его церкви, к нашему отечеству".
Прошение было принято, и Пейм вышел с ответом; женщины
стали вокруг него, перед дверьми. "Достойные женщины! -
сказал он им, - ваша просьба прочитана; палата благодарит
вас за нее. Возвратитесь домой, умоляем вас о том, и да
обратятся ваши просьбы в молитвы об успехе трудов наших;
мы всегда готовы, всегда были и будем готовы защищать вас,
мужей и детей ваших". Женщины удалились без шума -
замечательный пример скромности среди увлечений энтузиазма и
нравственного достоинства среди волнения партий1.
1 Почти все эти прошения представлены были с 20
января-февраля 1642; между прочими, прошение женщин было подано 4 февраля.
Journals of the House of Commons, т. II, стр. 404 и след. - Parliam.
Hist. т. II, col. 1049-1055, 1072-1076. - Clarendon, Hist of the rebell, т. Ill,
стр. 56, 70.
283

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
Прошения эти были одного и того же содержания; все
они требовали преобразования церкви, наказания папистов,
укрощения злонамеренных. Некоторые из них шли дальше
и направлялись против современного зла: там были явные
угрозы против верхней палаты. "Да попросят тех из числа
благородных лордов, - сказано в одном из прошений,
поданных нижней палате, - которые пожелают содействовать
вашим благодетельным решениям, присоединиться к этой
достойной палате, чтоб заседать и подавать голоса в одном
с нею составе: это рассеет все наши опасения и
предупредит те меры, на которые, наконец, могут быть вынуждены
отчаянием люди самые миролюбивые". - "Мы никогда не
сомневались в нижней палате, - кричал народ у дверей
Вестминстера, - но говорят, что все задерживается в
палате лордов. Пусть нам объявят имена тех, кто препятствует
согласию между добрыми лордами и нижней палатой: мы с
ними расправимся"1. Среди самой верхней палаты язык
партии обрался в язык войны. "Всякий, кто отказывается
присоединиться к нижней палате по делу о милиции, - сказал
граф Нортумберлэнд, - есть враг государства".
Потребовали, чтоб он объяснился. "Мы все так думаем," - закричали
его друзья, до того времени составлявшие меньшинство по
этому вопросу. Толпа была за дверьми; лордами овладел
страх; многие вышли, другие переменили мнение; сам
канцлер Литтльтон, с некоторыми ничтожными оговорками,
принял мнение нижней палаты, на которое согласилась,
наконец, и верхняя, а спустя немного дней (5 февр. 1642),
подобным же образом был принят и билль об исключении
епископов, по которому три месяца не делалось
окончательного решения2.
Этот билль представлен был королю один (7 февраля
1642), так как постановление о милиции еще не было изго-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. HI, стр. 77-75.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill,, стр. 76, 78, 347. - May, Hist,
du Long Pari., т. I, стр. 359, в Collection г. Гизо. - Parliam. Hist. т. II, col.
1077, 1367.
284

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
товлено. Король был в большом затруднении; он только
что объявил палатам о предстоящем путешествии
королевы; чтоб смягчить их, он официально отказался от всякого
преследования против пяти членов1, согласился даже
назначить губернатором Тауэра сэра Джона Коньерза, на
которого указала ему нижняя палата2; но он рассчитывал
ничего не делать более и уклониться от всякого важного
вопроса до того дня, когда будет совсем готов. Исключение
епископов смущало его совесть; пожертвование милицией
выдавало его противникам все военные силы страны; между
тем к нему приступали; его собственные советники не
думали, чтоб он мог отказать во всем. Лорд Фоклэнд, всегда
веривший в искренность других, постоянно был склонен к
уступкам; Кольпеппер, не очень набожный и любивший
прибегать к уверткам, сильно настаивал на принятие билля
об епископах, говоря, что милиция имеет совсем иную
важность, что с помощью меча можно все взять назад и что
тогда легко будет объявить ничтожным согласие,
исторгнутое силой. "Разделяет ли это мнение Гайд?" - сказал ему
король. - "Нет, государь, я должен в том сознаться; он
полагает, что не должно принимать ни того, ни другого
билля". - "Он прав; так я и поступлю". Кольпеппер
отправился к королеве, изобразил ей опасное положение короля,
ее собственные опасности и препятствия, которые может
встретить ее путешествие - единственное средство дать
королю возможность победить со временем врагов. Его
сильные жесты и слова легко взволновали и убедили королеву,
столь же доступную страху, как и надежде, притом не
слишком расположенную к английским епископам. Она побежала
к супругу, просила его, плакала, заклинала именем его
безопасности, их будущности, будущности детей их. Карл был
неспособен отказать ей ни в чем; он уступил с горестью и
раскаянием, как в процессе Страффорда, велел комиссарам
1 2 февраля 1642. Rushworth , ч. III, т. I, стр.492.
2 11 февраля 1642. Parliam. Hist. т. II, col. 1087. - Clarendon, Hist,
of the rebell., т. Ill, стр. 85.
285

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
подписать билль от его имени, ничего не сказал о милиции
и тотчас поехал в Дувр1, где королева должна была сесть
на корабль.
Едва прибыл он туда, как его встретило послание от
верхней палаты. Подобно Кольпепперу, палата придавала
гораздо более значения милиции, чем исключению
епископов, уже побежденных и находившихся в тюрьме. Она
поспешила изготовить постановление о милиции, внесла в него
имена начальников, долженствовавших командовать в каждом
графстве, и испрашивала немедленного утверждения. "На
это нужно время, - сказал король, - я буду отвечать, когда
возвращусь"2. Проводив королеву3, на возвратном пути он
встречен был на дороге в Кентербери (25 февр. 1642)
новым посланным, который еще более настаивал на этом
требовании. В то же время он узнал, что члены нижней
палаты противятся отъезду сына его Карла, принца
валлийского, которого он призывал в Гринвич с намерением
увезти с собою на север; что они преследуют генерального
прокурора Герберта за исполнение его повеления
относительно обвинения пяти членов; наконец, что они
перехватили и распечатали письмо лорда Дигби к королеве. Такое
недоверие, после стольких со стороны его уступок,
оскорбило его, хотя эти уступки и были неискренни. Он очень
резко обошелся с посланными, но не сказал ничего
решительного4. Прибыв в Гринвич (26 февр. 1642), он нашел
там принца, которого увез туда гувернер его, маркиз Герт-
форд, несмотря на запрещение нижней палаты. Наконец,
успокоившись насчет своей жены и детей, король послал к
палатам (от 28 февр.)5 ответ, которым соглашался
поручить милицию начальству лиц, палатами назначенных, но
1 16 февраля 1642. Mémoires de Clarendon, т.1, стр.144-148, в
Collection г. Гизо.
2 Pari. Hist. т. II, col. 1083-1085, 1091-1097.
3 Это было 23 февраля.
4 Mémoires de Clarendon, т. I, стр. 153-156, в Collection г. Гизо.
5 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 521. - Mémoires de Clarendon, т. I, стр.
156-160.
286

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
сохранял для себя право удалять их от должности, и притом
исключал из этой меры главные города королевства, где
милиция должна была по-прежнему подчиняться их хартиям и
старинным законам; затем, не дожидаясь ничего более, он
отправился в Иорк и ехал не спеша. В Теобальдсе к нему
снова явились двенадцать палатских комиссаров (1 марта 1642).
Получив ответ короля, палаты решили, что он заключает в
себе положительный отказ, что если король будет
упорствовать, то они без его согласия станут распоряжаться милицией,
и что, наконец, возвращение короля в Лондон есть
единственное средство предупредить бедствия, угрожающие
королевству. Тон послания был резок: палаты как бы желали показать,
что они сознают свою силу и не побоятся к ней прибегнуть.
"Я так удивлен, - отвечал король, - что не знаю, как отвечать
вам. Вы говорите об опасениях и недоверии; но, положа руку
на сердце, спросите сами себя, не имел ли и я, с своей
стороны, также питать недоверие и опасение? Я много думал о
деле, касающемся милиции; ответ мой правилен; я не изменю
в нем ничего. Что же касается пребывания моего среди вас, то
я желал бы, чтоб оно было безопасно и почетно и чтоб мне не
было причины оставлять Уайт-Галль. Как вы об этом
думаете? Клянусь честью, я желаю только мира и правосудия
моему народу и сумею поддержать то и другое. Уповаю на
благость Господа и надеюсь защитить себя и права свои"1.
И он снова пустился в дорогу. Через восемь дней (9
марта 1642) в Ньюмеркете к нему явились новые комиссары
парламента с декларацией, в которой, напоминая все свои
требования, все свои опасения, парламент оправдывал свой
образ действий и все еще умолял короля возвратиться в Лондон,
уничтожить недоразумения, возникшие между ним и народом,
и рассеять таким образом мрачные предчувствия, смущавшие
всех. Сильное волнение слышалось в этой декларации, при
всей твердости ее тона; оно проявилось и в самом свидании
короля с депутатами. Разговор был продолжительный, на-
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 523-524. - Mémoires de Clarendon,
т. I, стр. 164.
287

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
стойчивый, бесцеремонный, какой бывает между людьми,
глубоко потрясенными неминуемо предстоящим им разрывом, но
которые еще пытаются убедить друг друга. Очевидно было,
что обе стороны вступали в борьбу с твердой решимостью
довести ее до конца; они не видели никакой дороги к
сближению, сознавали, что борьба неизбежна, однако ж
отваживались на нее не без тяжелых предчувствий, и чтоб устранить
ее, прибегали к крайним, хотя и безнадежным усилиям. "Чего
же вы хотите? - сказал король, - разве я нарушал ваши
законы? Отвергнул ли я хоть один билль, клонившийся ко благу
моих подданных? Я не буду у вас спрашивать о том, что вы
для меня сделали. Ужели в ком-нибудь еще сохранились
опасения? Я предлагаю всеобщее, полное прощение, какое только
вы можете сами придумать". - "Но милиция, государь?" -
сказал лорд Голланд". - "Милиция? Я не отказывал". - "По
крайней мере, ваше величество, возвратитесь в парламент".
"Вы ничего не сделали такого, что меня побудило бы к этому.
Не думаете ли вы, что ваша декларация способна склонить
меня к тому? Такие доводы вы нашли, конечно, не в
Риторике Аристотеля". - "Парламент, - сказал лорд Пемброк, - уже
почтительнейше просил об этом ваше величество". -
"Декларация ваша доказывает, что слова ничего не значат". -
"Удостойте же, ваше величество, сказать нам ясно, что бы вы
делали, чтоб решиться на это?" -"Я велел бы высечь
школьника, который из моего ответа не увидал бы, чего я желаю.
Вы ошибаетесь, если заключаете из него, будто я
отказываюсь возвратиться в парламент". - "Нет ли возможности
предоставить в распоряжение парламента милицию, по крайней мере
хоть на определенное время?" - "Ни даже на один час. Вы
требуете от меня того, чего никто не требовал от короля, чего
я не доверил бы своей жене и детям". Затем, обратясь к
комиссарам нижней палаты, он сказал: "Ирландские дела
никогда не подвинутся с теми мерами, какие вы принимаете;
собрание из 400 человек никогда ничего не сделает; надобно,
чтоб это было вверено попечениям одного человека. Если б
это поручили мне, я бы отвечал головою; в настоящую
минуту я не более как нищий, а несмотря на это, я нашел
288

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
бы денег, чтоб действовать с успехом"1. Последние слова
возбудили прежнее недоверие; в них прочли существование
неведомых средств, намерение сделать ненавистным парламент,
вменив ему в вину бедствия Ирландии, и наконец желание
стать одному в главе армии, чтоб располагать ею по
произволу. Переговоры прекратились; комиссары уехали; король
продолжал путь и прибыл в Иорк без дальнейших приключений.
Тогда началась у него с парламентом борьба, до того
времени беспримерная в Европе - ясное и славное знамение
начинавшегося тогда переворота обществ, который
окончательно довершен в наше время. Сношения продолжались;
но уже ни та, ни другая сторона не возлагали на них
никаких надежд и даже не брали на себя труда предлагать
какие-либо условия. В своих посланиях и декларациях обе
стороны обращались уже не друг к другу, а к целой нации,
к общественному мнению; от этой новой силы, казалось,
обе они ожидали для себя могущества и успехов.
Происхождение и объем королевской власти, привилегии палат,
пределы обязанностей подданных, милиция, прошения,
порядок должностей стали предметом официального спора, в
котором главные основания общественного порядка,
разнообразный характер правлений, первобытные права
свободы, история, законы, обычаи Англии - все это
приводилось, объяснялось, толковалось. В течение нескольких
месяцев наука и разум стояли, так сказать, на меже между
прениями обеих партий в палатах и вооруженным
столкновением их на поле сражения, сдерживали поток событий,
употребляли все усилия, чтоб придать тому или другому
делу характер законности и таким образом приобрести
свободное содействие народа. При открытии парламента Анг-
1 Этот разговор извлечен из одного памфлета, напечатанного в
Лондоне тотчас после возвращения комиссаров (у В.Гэй, 1642) и
содержавшего в себе описание всего, что происходило между ними и
королем. Издатель этого памфлета был позван к допросу верхней
палатой; но он отвечал, что получил рукопись от секретаря канцлера,
и палата отпустила его. (Parliam. Hist. т. II, col. 1126-1127. - Rush-
worth, ч. Ill, т. I, стр. 526-533).
10. История английской революции, I том
289

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
лия не верила в революцию и не покушалась на нее; одни
диссиденты замышляли переворот в духовных делах;
возвращение к законному порядку, восстановление старинных
льгот, искоренение существующих вопиющих
злоупотреблений - таковы были желания и надежды народа, по
крайней мере так он думал. Сами вожди, более смелые и
просвещенные, не простирали далее своих видов; энергия их
воли превосходила обширность их планов, и они со дня на
день все более и более увлекались этим потоком без
отдаленной цели, без системы, единственно вследствие
постепенного развития их положения и ради удовлетворения
самых настоятельных потребностей. Когда наступила минута
обнажить меч, все изумились и пришли в смущение, не
потому, чтоб сердце их чувствовало робость или
междоусобная война вообще в глазах парламента и даже народа
представляла что-либо странное или преступное: он с
гордостью читал о ней в своей Великой Хартии, в своей
истории; он не раз выходил на борьбу против своих
властителей, даже отнимал у них и давал им корону; и это было во
времена уже столь отдаленные, что он забыл все бедствия,
которым тогда подвергался, и видел в них только славные
примеры своей силы и власти. Но оппозиция всегда
объявлялась во имя законов, во имя определенных и признанных
прав; завоевывая свободу, Англия всегда думала, что
защищает свое наследственное право, и с одним именем закона,
законного порядка соединялось то всеобщее, свободное
уважение, которое не допускает спора и освящает самые
смелые предприятия. Теперь же обе стороны обвиняли друг
друга в незаконности и в новаторстве, и притом обе с
одинаковой справедливостью, потому что одна нарушила
древние права народа и не хотела отказаться от принципов
самовластия; другая требовала, в силу неустановившихся
еще начал, дотоле неизвестных льгот и власти. Обе они
чувствовали необходимость облечь покровом законности свои
притязания и действия; обе вознамерились оправдать себя
не только доводами разума, но и законами. Вслед за ними
с жаром устремилась на эту арену вся нация, волнуемая
290

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
еще более, чем вожди, чувствами, которые, казалось,
исключали друг друга и между тем были равно искренни.
Едва освободившись от ига, осуждаемого, но не
предупрежденного законами предков, нация усердно искала более
действительных гарантий; но надежды ее все-таки были
обращены к тем же законам, несостоятельность которых
была еще недавно испытана. Юные убеждения, новые идеи
кипели в ее груди; она веровала в них живою, чистою
верою, предавалась даже, со всею энергией и
доверчивостью молодости, тому энтузиазму, который стремится
доставить, во что бы ни стало, торжество истине, но в то же
время она была скромна в своих мыслях, верна до
нежности своим привычкам и глубоко уважала свои древние
учреждения; поэтому ей верилось, что она ничего не изменяет
в них, а только служит им и возвращает им прежнюю силу.
Отсюда странная смесь отваги и робости, искренности и
притворства, которые мы находим в статьях всякого рода,
официальных и свободных, наводнявших тогда Англию. Умы
были распалены до бесконечности: движение было
всеобщее, неслыханное, беспорядочное; в Лондоне, Йорке, во
всех больших городах королевства памфлеты, издания
срочные и несрочные размножались и распространялись
повсюду1; вопросы политические, религиозные, исторические,
новости, проповеди, проекты, советы, грубые нападки - все
допускалось на их страницах, все становилось в них
предметом рассказа или рассуждения; добровольные гонцы
разносили их по селениям; во время ассизных судов, в
базарные дни, у церковных дверей эти листки покупались и
читались нарасхват; в этом взрыве всех мыслей, в этой
столь новой передаче всяких вопросов на суд
общественного мнения, когда во всех действиях и сочинениях уже
господствовал принцип полновластности (sovereignty) народа
1 Вот заглавия некоторых из этих изданий: Mercurius auticus, Мег-
curius Britannicus - rusticus - pragmaticus - politicus - publicus; Diurnal
paper; Diumal occurences; A perlect Piurnal of some passages in
Parliament; London intilligencer, и проч. и проч.
291

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
в борьбе с божественным правом королевской власти,
статуты и законы, предания и обычаи были беспрестанно
приводимы, как единственные законные судьи в споре, и
революция была везде, хотя никто не смел этого сказать, и
даже, может быть, признаться в этом самому себе.
При таком состоянии умов парламент был нравственно
в ложном положении, потому что революция совершалась
чрез него и в его пользу; так как он вынужден был вести ее
и в то же время отрекаться от нее, то естественно, что
действия и язык, которым он говорил, поочередно
обличали друг друга во лжи, и он колебался в затруднительной
средине между смелостью и хитростью, между
притворством и употреблением открытой силы. Как принципы и меры
исключительные, приложимые во времена кризиса и
существование которых должно было окончиться вместе с
потребностью в них, принципы парламента были
справедливы и решения его законны; но партии не удовлетворяются
такой временной законностью; народы не предают себя с
восторгом в жертву учению и интересам одного дня; даже
в ту минуту, когда одно настоящее властвует ими и решает
их мнения и действия, они верят в неизменную прочность
своих идей и дел, и воображают, что устраивают будущее
во имя вечной истины. Недовольный присвоением
верховной власти, парламент постановил за правило, как бы
определявшее законный порядок в государстве, что начальство
над милицией не принадлежит королю, что он не может
отказываться от утверждения биллей, требуемых народом;
что палаты без его содействия имеют право объявлять,
какой есть закон; наконец, что справедливо и законно
посредством прошений ходатайствовать об изменении
действующих обычаев или статутов, но что всякое прошение о
сохранении их должно быть отвергнуто как бесполезное1.
Несмотря на неверность и разноречие примеров прежних
времен, подобные правила, возведенные в степень посто-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill, стр. 136, 145, - Parliam. Hist,
т. II, col. 1140, под 22 марта 1642.
292

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
янного государственного права, очевидно были противны
историческим основаниям, правильному положению, наконец даже
самому существованию монархии. Король поспешил
воспользоваться этим. В свою очередь, он стал говорить во имя
старой Англии, ее законов, ее воспоминаний. Нашлись искусные
и ученые защитники его дела. Эдуард Гайд, бывший тогда
еще в Лондоне, составлял то один, то вместе с Фоклендом,
ответы на все объявления парламента. Поспешно привозимые
в Иорк тайными гонцами, ответы эти были доставляемы в
собственные руки королю, который их сам по ночам
переписывал, чтоб никто не узнал автора, и потом обнародовал от
имени своего совета1. Написанные ясно и с искусством, иногда
даже с едкой иронией, они особенно стремились разоблачать
все уловки, все хитрости парламента и незаконность его
притязаний. Карл не управлял более; ему уже не надо было
защищать тиранию действующую; он мог умалчивать свои тайные
принципы, свои задние мысли, свои деспотические надежды и
призывать закон против врагов, которые теперь, в свою
очередь, были правящими деспотами. Влияние королевских
публикаций было так велико, что парламент употреблял все
усилия, чтоб заглушить их, тогда как, с своей стороны,
король приказывал печатать парламентские послания
вместе с своими ответами2. Партия роялистов видимо
увеличивалась; вскоре она сделалась еще смелее и обратила на
своих противников оружие свободы. Джордж Беньйон,
богатый купец из Сити, подал в палаты прошение против
их постановления о милиции, и многие значительные
горожане подписали прошение вместе с ним3. Дворяне графства
Кентского собрались также для составления прошения в
пользу королевской прерогативы и епископата4; некоторые
члены парламента, между прочими, сэр Эдуард Деринг,
1 Mémoires de Clarendon, т. I, стр. 157, 167, 171, в Collection
г. Гизо. - Mémoires de Warwick, стр. 164, там же
2 Rushworth , ч. III, т. I, стр. 751.
3 Parliam. Hist. т. II, col. 1150.
4 25 марта, в медстонских ассизах. Там же, col. 1147
293

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
первый виновник билля против епископов, открыто
вызывали эти действия1. Памфлеты роялистов расходились с
большим успехом; они отличались едкостью,
высокомерием, написаны были тоном изящного и насмешливого
превосходства: даже среди народа нападки на вождей нижней
палаты находили сочувствие и веру; смеялись над королем
Неймом, над головами сахару, полученными им когда-то в
подарок, над 10000 фунтами стерлингов королевских денег,
будто бы данными им в приданое за дочерью, над
трусостью графа Уорвика, который носит сердце в своих сапогах,
и над множеством подобных грубых острот, которых прежде
никто не стал бы ни повторять, ни даже слушать2.
Наконец, в палатах, друзья короля стали обнаруживать гордость
и раздражительность; люди, дотоле молчаливые, сэр Ральф
Гоптон, лорд Герберт, с живостью стали отражать намеки,
оскорбительные для его чести. Было ясно, что в глазах
многих людей дело его начинало выигрывать и что они, в
случае нужды, поддержат его, потому что они не
колебались уже явно становиться на его сторону. Парламент
встревожился: самолюбие вождей было задето; взросши в любви
народа, они не могли вынести обиды и презрения; их
глубоко раздражало, что в этой бумажной войне перевес по-
видимому оставался на стороне их противников. Против
этой опасности они употребили тиранию: как по расчету,
так и просто вследствие раздражения, всякая свобода была
уничтожена в прениях; сэр Ральф Гоптон был посажен в
Тауэр3, лорд Герберт подвергся строгому замечанию4,
Джордж Беньйон и сэр Эдуард Деринг были обвинены5,
прошение графства Кентского оставлено без действия6.
Пронеслась молва, что оно появится вновь. Кромвель
поспешил известить об этом нижнюю палату, и ему дано было
1 Parliam. Hist. т. H, col. 1144.
2 Там же. col. 1164, 1105.
3 7 марта 1642.Там же,со1. 1118.
4 20 мая 1642. Там же,со1. 1242.
5 31 марта и 26 апреля 1642. Там же, col. 1149,1188.
6 28 марта 1642. Там же, col. 1147.
294

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
поручение предупредить опасность1. Хотя он занимал еще
незаметное место в палате, но уже более всякого другого знал
все нити революции и далее всех зашел на этом пути; его
деятельность и влияние были устремлены пока на внешние
заботы: его делом было возбуждать народ, подслушивать,
доносить, разрушать планы роялистов.
Уже не было сомнения в близости войны: партии не могли
жить вместе, не могли заседать в одних и тех же стенах.
Каждый день многие члены парламента оставляли Лондон;
одни, по неудовольствию или от страха, удалялись в свои
поместья, другие искали нового оружия на врагов, вдали от
города, где чувствовали себя побежденными. Большая часть
из них отправлялась к королю, к которому явились уже почти
все его советники2. Неожиданное происшествие ускорило это
переселение и безвозвратно разделило обе партии. 23 апреля,
король, во главе 300 всадников, поехал к Гуллю и потребовал
от тамошнего губернатора, сэра Джона Готэма, чтоб он отдал
город в его руки. Слабый, нерешительный, не чувствуя
неприязни к королю и не имея инструкций, которые бы определяли
заранее его образ действий, сэр Джон был в величайшем
затруднении и умолял короля подождать, пока он известит
парламент о его желании. Но Карл все наступал и в 11 часов
появился под стенами Гулля. У него были некоторые
сношения с жителями города; даже накануне этого дня сын его,
Иаков, герцог Йоркский, племянник его, курфюрст пфальц-
ский, и лорд Ньюпорт, вошли в город под предлогом, что
проведут там один день. Уже мэр и несколько граждан
направились к воротам, чтоб отворить их; Готэм велел им идти по
домам, а сам, в сопровождении своих подчиненных, взошел на
вал. Там король лично потребовал, чтоб его впустили. Сэр
Джон упал на колени и стал неловко извиняться, приводя в
оправдание данную им присягу хранится вверенную ему
крепость, согласно повелениям парламента. Сильный ропот под-
*28 апреля 1642. Parliam. Hist. т. II, col. 1194.
2 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 338-347, в Collection г. Гизо.
- Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 654 и след.
295

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
нялся между окружавшими короля кавалерами: они грозили
сэру Джону, называя его бунтовщиком и изменником.
"Убейте его! - кричали они офицерам гарнизона: - сбросьте его с
вала". Но офицеры-то именно и заставили губернатора
сопротивляться. Напрасно сам Карл пытался застращать их или
купить. После длинных переговоров он удалился, но остался
невдалеке и чрез час потребовал, чтоб сэр Джон впустил его
одного с 20 всадниками. Сэр Джон и в этом отказался. "Ехли
б он вошел, - писал он к палатам, - даже с 10 человеками, то
город не был бы уже в моей власти". Король воротился к
валу, велел объявить Готэма и его приверженцев изменниками
и в тот же день написал в парламент послание с требованием
правосудия за такое оскорбление1.
Парламент оправдал своего губернатора во всем и
отвечал королю, что укрепленные места и арсеналы не
составляют его личной собственности, на которую он имел
бы законное право, какое, например, гражданин имеет на
свой дом или на свое поле; что охранение их вверено ему
для безопасности государства, и что эта же самая цель
может заставить парламент взять их в свои руки2. Ответ
был прямой и законный, но равнялся объявлению войны.
Так и поняли его обе стороны. Тридцать два лорда и более
шестидесяти членов нижней палаты, между прочими Гайд,
отправились в Иорк3. Графы Эссекс и Голланд, из
которых один был гофмаршалом, другой камергером, получили
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill, стр. 235. - Rushworth , ч. Ill,
т. I, стр. 567. - Parliam. Hist. т. II, col. 1197, где находится письмо, в
котором Готэм сам отдает палатам отчет об этом событии.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill, стр. 235. - Rushworth , ч. Ill,
т. I, стр.567. - Parliam. Hist. т. II, col. 1188, 1192, 1204, 1209.
3 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 339, в Collection г. Гизо. -
Mémoires de Clarendon, т. I, стр. 174 и след. 16 июня 1642, при поименной
перекличке, в нижней палате оказалось шестьдесят пять отсутствующих
без известной и законной причины; предложено было, что они
возвратятся в палату не иначе, как по предъявлении законной причины
отсутствия, и это предложение прошло с большинством 55 голосов. Хотели
также наложить на них штраф в 20 ф. стерл., но это предложение было
отвергнуто большинством 21 голоса. (Parliam. Hist. т. И, col. 1373).
296

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
от короля приказание явиться к нему: он хотел оставить их
при себе и лишить парламент их поддержки. С согласия
верхней палаты, к которой они принадлежали, они
отказались и потеряли свои места1. Канцлер Литтльтон, после
продолжительных и малодушных сомнений, переслал к
королю государственную печать и сам на другой день
скрылся2. Слух об этом произвел сильное впечатление в Лондоне,
потому что, с обещанием государственной печати,
по-видимому, соединялась законная власть. Верхняя палата видимо
была смущена и заметно ослабевала; но энергия нижней
палаты предупредила все сомнения. Отсутствующие члены
получили приказание возвратиться3; вследствие
формального отказа девяти лордов, начались против них судебные
преследования4; гражданам запрещено было вооружаться
по повелению короля5, посланы были во все графства
инструкции, предписывавшие образование милиции6; во
многих местах она сама формировалась и обучалась. Арсеналы
велено было перенести из Гулля в Лондон, и все это было
исполнено, несмотря на все препятствия7. Король приказал
было перевести ассизы из Вестминстера в Иорк, чтоб
соединить в своей резиденции все законное правительство -
парламент воспротивился этому и не встретил ослушания8.
Наконец парламент назначил комитет, которому поручил
сделать в Сити заем, не объявляя его цели9, и отправил в
Йорк комиссаров, все из дворян богатых и пользовавшихся
уважением в этой провинции; им приказано было
оставаться при особе короля, несмотря на все его возражения, и
1 Parliam. Hist. т. H, col. 1171-1173. - Clarendon, Hist, of the rebell.,
т. Ill, стр. 182 и след.
2 Там же, стр.341-348, т. IV, стр. 1-8.
3 25 мая и 2 июня 1642. Parliam. Hist. т. II, col. 1296, 1327.
4 15 июня 1642. Там же, col. 1268.
517 мая 1642. Там же, col. 1235.
6 4 июня 1642. Там же, col. 1328.
7 Там же, col. 1319.
8 Там же, col. 1233.
9 31 мая 1642. Там же, col. 1323.
297

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
отдавать палатам отчет во всем, что будет происходить
перед их глазами1.
Твердость комиссаров не уступала опасности,
сопряженной с их поручением. "Господа! - сказал им король,
когда они приехали, - я приказываю вам воротиться назад.
Если вы меня не послушаетесь, если вы останетесь, то
берегитесь. Чтоб не было никаких происков, никаких
интриг; в противном случае, мы скоро разочтемся друг с
другом"2. Они отвечали почтительно и остались; каждый
день терпели они оскорбления, часто угрозы; им редко
позволяли свободно выходить из дома, но они действовали
тайно, все наблюдали и обо всем уведомляли парламент. И
в Лондоне, и в Иорке все было в движении. Король начал
набирать гвардию; но, не смея повелительно требовать
исполнения этой меры, созвал окрестных дворян, ожидая его
от их усердия3. Собрание это (15 мая 1642) было
многочисленно и шумно4; слова короля были встречены
продолжительными восклицаниями радости; при появлении
парламентских комиссаров раздались свистки и шиканье. Но в
тот же день в Иорк прибыло несколько тысяч владельцев
свободных земель и фермеров, которых с намерением не
призывали; они твердили, что имеют такое же право, как и
дворяне, рассуждать о делах графства, и явились у дверей
залы, где были собраны роялисты. Им не позволили
входить - они собрались в другом месте и протестовали против
мер, о которых они слышали. Самое дворянство
разделилось в своих мнениях: на предложение о наборе гвардии
более 50 дворян отвечали отказом и утвердили этот отказ
подписью своих имен; прежде всех подписался сэр Томас
1 2 мая 1642. Комиссарами были: лорды Гоуард и Ферфакс, сэр
Гут Чолмондли, сэр Генри Чолмондли и сэр Филипп Стэпльтон. Par-
Ham. Hist. т. II, col. 1206, Ц}0-1212.
2 9 мая 1642. Письмо от Йоркского графства в парламент. Там же
col. Щ2. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. Ill, стр. 249-256.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., τ. IV, стр. 281 и след.
4 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 332 и след. в Collection г.
Гизо.
298

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
Ферфакс1, человек еще молодой и неизвестный, но уже самый
смелый и прямой из патриотов этой провинции2. Смущенный,
Карл назначил новое собрание, куда должны были сойтись
все владельцы свободных земель; парламентским комиссарам
запрещено было являться в это собрание; но оно происходило
на равнине, называемой Гейворт-Мур (3 июня 1642), близ их
жилищ, и беспрестанно к ним приходили за советами. Там
было более 40000 человек дворян, свободных
землевладельцев, фермеров, горожан, пеших и конных; одни из них
образовали группы, другие ходили по равнине, отыскивая и собирая
своих друзей. Вскоре кавалеры заметили, что ходит по рукам
прошение, которым хотели убедить короля изгнать всякую
мысль о войне и вступить в соглашение с парламентом; они
разразились оскорбительными словами и угрозами, яростно
кидались на собиравшиеся кружки, вырывали из рук списки
прошения у тех, кто их читал, и объявляли, что король не
примет его3. Явился Карл, смущенный, разгневанный, не знал,
что говорить пред этой толпой, присутствие которой и шумное
волнение уже оскорбляли его важность, не умевшую
поддержать себя. Он приказал прочитать двусмысленную
декларацию и спешил удалиться, чтоб избавиться от всякого
возражения; но молодой Ферфакс, пробравшись сквозь толпу,
внезапно упал перед ним на колени и положил прошение на
луку седла его, издеваясь таким образом у самых ног короля
над его гневом; король пустил на него свою лошадь и сильно
толкнул его, но не мог заставить его удалиться4.
Такая смелость в присутствии короля, проявившаяся в
графстве, наиболее преданном его делу, испугала роялистов, осо-
1 Родился в январе 1611, в Дентоне, в графстве Йоркском.
2 Письмо от Йоркского комитета парламенту, от 13 мая (Parliam.
Hist. т. II, col. 1226-^33)
3 Шестое письмо Йоркского комитета парламенту, от 4 июня 1642
года. - Письмо Джона Бурчьера (Burchier), присутствовавшего при
гейворт-мурском собрании, к его двоюродному брату, Томасу Бар-
рингтону, члену нижней палаты, от того же числа (Parliam. Hist. т. II,
col. 1345-1353)
4 Carte, life of Ormond, т. I, стр. 357.
299

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
бенно тех, которые приехали из Лондона, пораженные
могуществом и энтузиазмом парламента. Уже и то много, думали
они, что, прибыв к государю, они представили такое опасное
свидетельство своего усердия; им не хотелось
компрометировать себя еще более, и, приезжая в Йорк, они охладевали и
робели1. Карл потребовал от них объявления причин,
побудивших их оставить Лондон: ему оно нужно было для того,
чтоб доказать, что парламент, после стольких возмущений и
насилий, уже не свободный парламент, а следовательно,
перестал быть законным. Они подписали объяснение; но на
другой день многие из них пришли к королю и сказали, что если
он обнародует этот акт, то они вынуждены будут отпереться
от него. Что же я стану с ним делать?" - спросил король с
сердцем. Но они стояли на своем и объяснение не было
обнародовано2. Несмотря на большое стечение ^кавалеров и на их
заносчивые выходки, ничего не вышло. В Йорке не было ни
денег, ни оружия, ни военных припасов, ни даже провизии;
у короля едва доставало на содержание стола и на
обыкновенные домашние расходы3. Королева продала в Голландии
несколько коронных бриллиантов; но страх перед грозой
парламента был так силен, что долго королева не могла найти
средств переслать королю полученную за бриллианты сумму4.
Он запретил всем своим подданным повиноваться
постановлению парламента о милиции5, а сам дал главнейшим из
роялистов каждого графства поручение набирать и
организовывать ее от его имени6. Но, чтоб смягчить впечатление, какое
могла произвести эта мера, он тотчас же стал^уверять, что
вовсе не думает о войне, а лорды, бывшие в Йорке,
старательно распространяли официальный акт, в котором
объявляли, что, сколько им известно, нет никаких приготовлений,
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 139.
2 Там же, стр. 140-141.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр.172, 228.
4Там же, стр. 118.
5 27 мая 1642. Rushworth , ч. III, т. I, стр.550.
6 Первое поручение этого рода лорду Гэстингсу, для Лейстерского
графства, от 11 июня 1642. Rushworth, ч. III, стр. 655 и след.
300

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
никаких действий, которые бы доказывали подобное
намерение1. Слабость не была единственной причиной такой
нерешительности, такой лживости. Со времени прибытия членов,
оставивших парламент, Карл находился под влиянием самых
противоположных советов: убежденные, что самая надежная
сила заключается в уважении народа к законному порядку,
юрисконсульты, члены магистратуры и люди умеренные
хотели, чтоб впредь король строго соблюдал законы, и всю вину
нарушения их оставил одному парламенту; а кавалеры
кричали, что медленность все губит, что при всяком удобном случае
надо предупреждать своих врагов. Карл был не в состоянии
лишить себя поддержки той или другой партии и поочередно
старался удовлетворять обеим.
Напротив, положение парламента сделаюсь проще;
удаление членов в таком большом количестве предоставило
бесспорную власть вождям революции; возвышалось еще несколько
голосов, но им осталась только печальная доля изъявлять
сожаления и делать предостережения: их едва удостаивали
ответа. Решительное большинство, находя войну неизбежною, смело
принимало ее, хотя с весьма различными целями и чувствами.
Из уважения к приличию, назначен был комитет для
изыскания средств предупредить войну2; даже был составлен проект
мирного соглашения, в 19 статьях, и торжественно отправлен
к королю3. Но, в ожидании от него ответа, не давали хода
предложениям, клонившимся в пользу мира4; военные
приготовления производились открыто и деятельно. Карл вызвался
идти сам в Ирландию для подавления мятежа, с каждым днем
усиливавшего; его предложение было отвергнуто5. Он от-
1 Эта декларация, от 15 июня 1642, была подписана 45-ю лордами
или членами совета. (Parliam. Hist. т. H, col. 1373-1375., Clarendon,
Hist, of the rebell., т. IV, стр. 142-144).
2 27 мая 1642. Parliam. Hist. т. II, col. 1319.
32 июня 1642. Там же, col. 1324-1327.- May, Hist, du Long Pari.,
т. I, стр. 363-371, в Collection г. Гизо.
4 Между прочими не дали хода одному прошению,приготовленному в
начале июня, в графстве Соммерсетском (Parliam. Hist. т. II, col. 1366).
515 апреля 1642 Parliam. Hist. т. II, col. 1469-1112 и след.
301

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
казался назначить требуемого палатами лорда Уорвика
начальником флота (31 марта 1642), но Уорвик принял
начальство, несмотря на этот отказ1. Лорд-мэр Горни дерзнул
обнародовать в Лондоне повеление короля о наборе милиции в
королевскую службу и от его имени; он был обвинен, посажен
в Тауэр и отставлен от должности, которая вверена была
альдермену Пеннингтону, ревностному пуританину2 Город дал
взаймы 100 000 фунтов стерлингов3; другие 100 000 были
взяты из фондов, назначенных д/<я вспоможения Ирландии4;
в палатах открыта подписка (10 июня 1642); каждого члена
вызывали по очереди и требовали, чтоб он немедленно
объяснил свои намерения. Некоторые отказались. Сэр Генри Кил-
лингрью сказал: "Если представится случай, я возьму добрую
лошадь, хорошие латы из буйволовой кожи, добрую пару
пистолетов, и не затруднюсь отыскать себе дело". Но он тотчас
уехал в свое графство, ибо после таких слов ему нельзя было
пройти по улицам Лондона, не подвергаясь оскорблениям и
опасности5.
Народ был в высшей степени разгорячен. Как в Сити, так
и в Вестминстере, удаление членов роялистов уменьшило
бодрость в их приверженцах. Парламент сделал воззвание к
патриотизму граждан: деньги, серебро, драгоценные камни - все
принималось, чтоб сформировать сколько-нибудь эскадронов
кавалерии, с обещанием восьми процентов. С кафедр
раздавались увещания проповедников; действие речей их превзошло
советы самых горячих патриотов и ожидания самых
доверчивых людей. В продолжение десяти дней несметное количество
серебра приносимо было в Гильд-галль; недоставало людей,
чтоб принимать, места - чтоб помещать его; бедные женщины
1 Parliam. Hist. т. II, col. 1164-1165. - May, Hist, du Long Pari., т.
I, стр. 395 и след., в Collection г. Гизо.
218 апреля 1642. Parliam. Hist. т. II, col. 1203, 1403, 1452. - State
- Trials, т. IV, col. 159.
3 4 июня 1642. Pari. Hist. т. II, col. 1328.
4 30 июня 1642. May, Hist, du Long Pari., т. II, стр. 33-40, в
Collection г. Гизо. - Parliam. Hist. т. II, col. 1443-1448.
5 Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 136, т. VIII. стр. 290.
302

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
отдавали свои обручальные кольца, золотые или серебряные
булавки, которыми они прикалывали свои волосы, и многие
очень долго дожидались, пока примут их приношения1. Узнав
о таком успехе нижней палаты, Карл хотел испытать то же
средство; но энтузиазму подражать нельзя; только народное
самоотвержение в состоянии поддержать дело. Оксфордский
университет отправил к королю свое серебро; по его примеру,
Кембриджский приказ упаковать также свое; часть его была
даже отправлена, как вдруг явился Кромвель, всегда
бдительный, и остановил дальнейшую пересылку2. Комиссары короля
ходили из замка в замок, но с большим трудом могли собрать
весьма незначительные пожертвования, и насмешка,
суетное и опасное удовольствие побежденного двора, осталась
единственным утешением для кавалеров3. w
Проект мирного соглашения был получен в Иорке и
представлен королю 17 июня. Этот проект превосходил
предсказания самых заносчивых роялистов и отнимал всякую надежду у
самых умеренных. Палаты требовали полного уничтожения
королевской прерогативы и чтоб вся власть принадлежала им.
Возведение в достоинство пэров, назначение и удаление
всякого рода высших сановников, воспитание и бракосочетание
детей короля - дела военные, гражданские, духовные - ничто
не должно было решаться без формального согласия
парламента. Такова была в сущности настоящая цель революции;
таков был драгоценный результат, которого она должна была
впоследствии достигнуть; но не пришло еще то время, когда
это решительное участие парламента в правлении
государством должно было совершиться вследствие естественного
развития учреждений и преобладающего, хотя и косвенного вли-
1 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 376 и след. в Collection г. Ги-
зо. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 136. - Whitelocke, стр. 58.
2 May, Hist, du Long Pari., т. II, стр. 196, в Collection г. Гизо. -
Parliam. Hist. т. II, col. 1453. - Querela Cantabrigiensis, стр. 182. (in-
8, Лондон, 1685). Barwicks Life, стр. 24 (in-8 Лондон, 1724). -
Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 53.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 55-57. - May, Hist, du
Long Pari., т. I, стр. 401.
303

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
яния нижней палаты на ежедневное отправление власти.
Будучи не в состоянии заставить короля признать ее вождей
непременными своими советниками, национальная партия
чувствовала себя вынужденною официально подчинить короля своей
власти, так как иначе она не могла безопасно существовать -
средство обманчивое и не ведущее к цели, способное только
повергнуть государство в состояние анархии, но единственное,
какое тогда могли придумать самые даровитые политики. При
чтении этих предложений негодование изобразилось в глазах
короля, и яркая краска выступила на лице его. "Если я
соглашусь на то, чего вы от меня требуете, что ж тогда у меня
останется? - отвечал он. - Пожалуй, вы будете
представляться мне с открытой головой, будете целовать мне руку и
называть меня "ваше величество"; пожалуй, вы сохраните
формулу: воля короля, возвещаемая палатами, и. будете облекать в
нее ваши повеления; пожалуй, предо мной будут носить жезл,
или шпагу, и позволять мне забавляться скипетром или
короной, этими бесплодными ветвями древа, которые недолго
будут цвести, когда ствол засохнет; но что касается
действительной и настоящей власти, то я буду тогда только тенью, внешним
знаком, пустым призраком короля"1. И он прервал переговоры.
Парламент и не ожидал другого ответа. Как скоро он
получил его, исчезла всякая нерешительность, даже наружная;
междоусобная война пущена была на голоса (9 июля 1642).
Почти только один голос возвысился против этой войны, и
это был тот самый голос, который, при открытии заседаний,
первый высказал все жалобы народа. "Господин оратор, -
сказал сэр Бенджамин Рудьерд, - я до глубины души
проникнут и объят чувством того, чего требует честь палаты и успех
этого парламента; но, чтоб верно судить о том положении, в
каком мы теперь находимся, перенесемся за три года назад.
Если б тогда кто-нибудь сказал нам, что через три года, по
какой бы то ни было причине, королева убежит из Англии в
Голландию, что король удалится от нас и из Лондона в Йорк,
говоря, что в Лондоне он небезопасен, что общий мятеж ох-
1 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 728.
304

ЧАСТЬ I. КНИГА ТРЕТЬЯ
ватит Ирландию, что государство и церковь сделаются
добычею раздоров, которые теперь волнуют их - наверное, мы
затрепетали бы при одной мысли о таком положении. Поймем
же всю его тяжесть теперь, когда мы в нем находимся. Если,
с другой стороны, нам сказали бы, что через три года у нас
будет парламент, что корабельная пошлина будет уничтожена,
что исчезнут монополии, что упразднены будут церковные
судебные комиссии, звездная палата, подача епископами
голосов, что круг действий государственного совета будет
определен и ограничен, что у нас будут парламенты через каждые
три года... что говорю я? Постоянный парламент, которого
никто не может распустить, кроме нас самих, - наверное, мы
приняли бы все это не более, как за приятную мечту. И что
же? Мы действительно достигли всего этого, и не умеем
пользоваться; мы хотим новых гарантий. Действительное обладание
всеми этими благами составляет лучшую их гарантию; они
сами себя обеспечивают. Будем осторожны: домогаясь какой-
то полной безопасности среди всякого рода случайностей, можно
подвергнуть опасности то, что мы уже имеем. Положим даже,
что мы и достигли бы всего, чего желаем, все-таки мы не
будем наслаждаться безопасностью математически верною: все
человеческие гарантии подвержены порче и могут оказаться
несостоятельными. Божественный промысел не терпит цепей:
он хочет, чтоб успех был в его руках. Господин оратор, ныне
нам следует вооружиться всем благоразумием, к какому мы
только способны, потому что пожар скоро вспыхнет, и
повсюду водворится хаос, Стоит начаться кровопролитию - и мы
впадем в неминуемое бедствие, в ожидании неверного успеха,
которого достигнем Бог знает когда, и Бог знает еще какого
успеха! Всякий человек обязан испытать крайние усилия, чтоб
помешать кровопролитию; кровь - это грех, вопиющий об
отмщении; она пятнает всю страну. Станем спасать свои
права, свои имущества, но таким образом, чтоб спасти вместе с
тем и души наши. Я исполнил долг моей совести;
предоставляю каждому сообразоваться с своею совестью"1. Это было
1 Parliam. Hist. т. II, col. 1416-1418.
305

ЧАСТЬ 1. КНИГА ТРЕТЬЯ
напрасное воззвание честного человека, которому более
ничего не оставалось, как только удалиться с поприща,
становившегося слишком бурным для его непорочной и
осмотрительной добродетели. Другие ожидания, другие
опасения, также не лишенные оснований, хотя к ним
присоединялись слепые или не столь чистые страсти, владели
партией национальной. Настал день, когда добро и зло,
спасение и гибель так смутно смешиваются и сливаются между
собою, что самые твердые умы не могут уже различать их
и становятся только орудиями провидения, которое карает
королей в народах и народы в королях. Только сорок пять
членов разделяли в нижней палате мнительность Рудьер-
да1, а в верхней палате протестовал один лорд Портленд2.
Меры, которых требовала война, были приняты немедленно.
Палаты захватили в свои руки все государственные
доходы3; графства получили приказание запасать оружие,
порох и быть наготове при первом сигнале. Комитету
общественной безопасности, составленному из пяти пэров и
десяти членов нижней палаты, было поручено пектись о
защите государства и об исполнении повелений парламента4.
Наконец, определено было сформировать армию из
двадцати полков пехоты, по 1000 человек в каждом, и
семидесяти пяти эскадронов конницы, по шестидесяти лошадей в
каждом. Командование полками получили лорды Кимболь-
тон и Брук, сэр Джон Меррик, Гемден, Голлиз, Кромвель,
предводители народа как в поле, так и в Вестминстере.
Граф Эссекс назначен был главнокомандующим5.
1 Набор десяти тысяч волонтеров в Лондоне был предложен в
нижней палате 125 голосами против 45. (Parliam. Hist. т. II, col. 1409).
2 Там же, col. 1414.
3Там же, col. 1349.
4 4 июля 1642. Пять перов были: графы Нортумберленд, Эссекс и
Пемброк, Голланд и Виконт Сэй; из членов нижней палаты были
выбраны: Гэмден, Пейм, Голлиз, Мартин, Файннз, Пирпойнт, Глейнн,
сэр Уильям Уоллер, сэр Филипп Стэпльтон и сэр Джон Меррик.
5 Читателям будет интересно видеть точный и полный список вождей
этой истинно национальной армии: они найдут его в Приложениях к
этому тому.
306

Ш*30^
Iranffj*^
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
-*3*|||
--тгЩ
Начало междоусобной войны. - Король распускает свое знамя в
Ноттингеме.-- Битва при Эджгилле. - Ужасы в Лондоне. -
Сражение при Брентфорде. - Попытки переговоров. Характер
междоусобной войны. - Королева возвращается с континента. -
Переговоры в Оксфорде. - Начало недоверчивости к Эссексу. -
Несогласия внутри парламента. - Заговор роялистов в Лондоне. -
Смерть Гэмдена. - Поражения парламента; его энергия. -
Планы короля идти на Лондон; они не удаются. - Осада Глостера. -
Эссекс ведет осаду. - Битва при Ньюбери. - Смерть лорда
Фокленда. -Союз парламента с шотландцами. - Торжественное
возвращение Эссекса в Лондон.
1642 - 1643
Узнав об этих распоряжениях, король также покинул свою
нерешительность и, в свою очередь, обнаружил более энергии.
Королева прислала ему из Голландии небольшое
подкрепление и обещала еще больше1. Маркиз Гертфорд, граф Нортэм-
тон, лорд Стрендж, сэр Ральф Гоптон, сэр Генри Гэстингс,
комиссары, которым король поручил вербовать солдат от его
имени, дествовали не безуспешно в западных и северных
графствах2. Горинг, губернатор Портсмута, открыто перешел на
его сторону3. Повсюду поднимались кавалеры; они грабили по
деревням, силою вламывались в дома приверженцев
парламента, брали деньги, лошадей, оружие и приезжали в Йорк,
гордясь уже своими победами и легко добытыми сокровища-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 173.
2 May, Hist, du Long Pari., т. И, стр. 16-23.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 243 и след. - Parliam.
Hist. т. II, col. 1440.
307

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ми. Карл понял, что такие беспорядки могут сильно повредить
его делу. Чтоб положить им конец и в то же время
воспламенить усердие роялистов, он лично объехал графства Йорк,
Лейстер, Дерби, Ноттингэм, Линкольн, везде созывал
дворян, благодарил их за преданность, убеждал сохранять
порядок, действовать осторожно. Он сделался деятельнее,
приветливее против своего обыкновения, даже говорил речи народу,
уверяя его в своей непоколебимой преданности вере и законам
отечества1. Эти собрания, речи, эти дворяне, оставлявшие свои
замки или укреплявшие их, эти граждане, поправлявшие
стены своих городов, несметное множество вооруженных
путешественников, толпившихся на дорогах, милиционеры,
каждый день занимавшиеся учением - все это было похоже на
объявленную войну и повсеместно во всем королевстве
каждую минуту возбуждало поводы к ней и охоту. Уже кровь
лилась не в одной стычке, хотя дело не доходило до
сражений, а ограничивалось только драками2. Уже две неудавшиеся
попытки короля, в Гулле и Ковентри, дали парламенту
предлог обвинить его как зачинщика3. Та и другая партия равно
боялись этого обвинения; готовые жертвовать всем, лишь бы
отстоять свои права, обе партии страшились, однако,
ответственности за будущее. Наконец, 23 августа, король решился
распустить свое знамя в Ноттингэме, то есть официально
призвать подданных к оружию. В шесть часов вечера выехал он
в сопровождении восьмисот всадников и небольшого отряда
милиции и велел прежде всего прочесть прокламацию с
вершины холма, господствующего над городом. Герольд начинает
чтение; но вдруг какая-то мысль возникает в уме короля; он
берет бумагу из рук чтеца, кладет ее на колено, медленно
поправляет в ней несколько мест и потом передает герольду,
который с трудом разбирает его поправки. Зазвучали трубы;
1 May, Hist, du Long Pari., т. И, стр. 40-41, 55у в Collection г. Гизо.
- Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 216 и след.
2 May, Hist, du Long Pari., т. II, стр. 16. - Whitelocke, стр. 59.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. IV, стр. 257. - Parliam. Hist. т. II,
col. 1456.
308

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
понесли знамя с девизом: "Воздадите кесарево кесареви". Но
беда в том, что никто не знает, где укрепить знамя; никто не
знает, как в старину совершался обряд созывания вассалов.
День был сумрачный; ветер дул сильно. Наконец поставили
знамя на вершине бани, внутри стен замка, по примеру
Ричарда III: старее примера не сумели отыскать. На другое утро
ветром снесло знамя. "И к чему было поднимать знамя
туда? - сказал король, - следовало водрузить его на открытом
месте, так, чтоб каждый мог свободно подходить к нему; а то
поставили его в тюрьме!". И король велел вынести знамя из
замка в парк. Герольды хотели было водрузить его в землю,
но почва оказалась каменистою. Они выкопали кинжалами
ямку; но дело не ладилось, и несколько часов сряду надобно
было поддерживать знамя руками. Бывшие при этом
удалились, встревоженные зловещими предзнаменованиями1. Король
провел несколько дней в Ноттингэме, тщетно ожидая, чтоб
королевство отозвалось на призыв его. В нескольких лье
оттуда, в Нортгэмптоне, формировалось войско парламента;
набралось уже несколько полков. "Ехли они решатся напасть на
нас врасплох, - сказал сэр Джемс Эстли, генерал-майор
королевских войск, - то я не ручалась за безопасность короля:
пожалуй, схватят его, пока он будет в постели"2. Некоторые
члены совета убеждали Карла еще раз попытать счастья в
переговорах. "Как! уже? - сказал он, - даже прежде начала
войны!" Советники стояли на своем, ссылаясь на слабые
средства короля. Четыре депутата3 отправились в Лондон (25 авг.
1642) и возвратились ни с чем; один из них, лорд Саутэмпто-
н, не мог даже добиться позволения лично передать палате
свои поручения4. Король оставил Ноттингэм5, узнав, что
1 Rushworth , ч. III, т. I, стр. 783. - Clarendon, Hist, of the rebell.,
т. IV, стр. 258. - William Lilly, Observations on the life and death of king
Charles, в Select tracts, Мазера, т. I, стр. 176.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 2.
3 Графы Саутэмптон и Дорсет, сэр Джон Кольпеппер и сэр
Уильям Ювдель (Uvedale).
4Parliam. Hist. т. II, col. 1458-1460.
5 Около половины сентября.
309

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
западные графства ревностнее прочих приняли его сторону, и
перенес свою главную квартир в Шрьюзбери, хотя и жаль
ему было удалиться от Лондона.
Прошла уже с лишком неделя с тех нор, как
главнокомандующий Эссекс прибыл к армии парламента. При отъезде его
из Лондона1, бесчисленная толпа народа провожала его с
криками "Виват" и махала желтыми перевязями (цвет дома Эс-
сексов - желтый); кто носил не этот цвет, того почитали
лицом подозрительным и преследовали оскорблениями2. В
Нортэмптоне Эссекс нашел войско, состоявшее,
приблизительно, из 20 000 человек. При главнокомандующем состоял
комитет из депутатов обеих палат; впрочем, права его не
превышали власти главнокомандующего, под председательством
которого он должен был собираться3. Комитету поручено было
передать королю прошение, в котором его заклинали
возвратиться в Лондон; в случае отказа со стороны короля комитет
должен был следовать за ним безотлучно и употребить все
старания, чтоб "каким бы то ни было образом, битвою или
иными средствами, вырвать из рук коварных советников его
величество, сыновей его; принца валлийского и герцога
Йоркского, привести их в Лондон и снова воротить их парламенту4.
Прошение не было даже представлено королю, который
объявил, что не примет его из рук людей, объявленных им
изменниками5. В Шрьюзбери войско короля усилилось, и
он получил большую уверенность в успехе своего дела.
Наконец-то к нему стали подходить значительные
подкрепления с запада и с севера. Чтоб вооружить новоприбывших
рекрутов, король, не без сопротивления, отобрал оружие у
милиции нескольких графств и перехватил войска,
проходившие по западным областям, чтоб сесть на суда в
Честере и отправиться в Ирландию. Католики графства Шроп и
1 9 сент. 1642.
2 May, Hist, du Long Pari., т. II, стр. 57.- Whitelocke, стр. 59.
3 Parliam. Hist. т. II, col. 1473. Комитет был составлен из
двенадцати лордов и двадцати четырех членов нижней палаты.
4 Parliam. Hist., т. II, col. 1471.
516 октября 1642. Parliam. Hist. т. II, col. 1484.
310

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Стаффорд ссудили его заимообразно пятью тысячами
фунтов стерлингов; один дворянин заплатил за титул барона
6 000 ф. стер.; даже из Лондона приверженцы короля
тайно препроводили к нему деньги. Под знаменами его
собралось около 12 000 человек1. Племянник короля, принц
Роберт2, недавно прибывший из Германии3, опустошал
окрестности с конницею, над которою начальствовал и уже
успел грабежами и жестокостями навлечь на себя
всеобщую ненависть и внушить жителям страх своею отвагой.
Эссекс, между тем, приближался медленно; казалось, он
следовал за своим противником, не думая настигать его.
Прибыв 22 сентября в Уорстер, в близком расстоянии от
короля, он провел там три недели в бездействии.
Поощряемый этим обстоятельством, а также несколькими удачными
стычками и благоприятным оборотом дела, Карл решился
идти на Лондон, чтоб кончить войну одним ударом. Уже
три дня находился он в дороге, как вдруг Эссекс погнался
за ним с тыла, чтоб защитить парламент.
Сильно было смятение в Лондоне: такой внезапной
опасности никто не ожидал; приверженцы парламента были
изумлены; роялисты начали волноваться; народ испугался. Но
народ легко переходит от испуга к ожесточению, чем
парламент и не преминул воспользоваться. Равно твердый и
пылкий в своих действиях, как и в речах, он быстро взял
меры защиты против короля, меры строгости против своих
недоброжелателей. Те, которые до того времени, под
разными предлогами, уклонялись от пожертвований, тотчас
же были обложены известною податью, которая взималась
с них насильственно; явные ослушники были заключены в
темницу, люди подозрительные обезоружены; введены
всякого рода обыски; осмотрены конюшни в городе и пред-
1 May, Hist, du Long Pari., τ. Ι, стр. 37-39,56,66-69. Clarendon,
Hist, of the rebell., т. V, стр. 24, 29, 41, 60, 62, 68.- Мемуары г-жи
Готчинсон, Т.1, стр.199-212, в Collection г. Гизо.
2 Второй сын Фридриха V, курфюрста пфальцского, короля богем -
ското, и Елизаветы, сестры Карла 1.
3 В начале сентября.
311

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
местьях и отобраны все лошади, годные на службу.
Поспешно возведены укрепления; толпа мужчин, женщин и
детей работала усердно; улицы были оцеплены и
покрылись баррикадами; милиция была на ногах день и ночь и
готова каждую минуту двинуться в поход1.
Вдруг, утром 24 октября, разнесся слух, что дано
большое сражение, в котором войско парламента разбито
наголову и множество офицеров убито и взято в плен. Эти
слухи шли из Уксбриджа, лежащего в нескольких лье от
Лондона. Рассказчики говорили, что слышали это от
шотландца, сэра Джемса Рамзея, начальника одного из
кавалерийских полков, проехавшего через этот город. Почти в
то же самое время принесены новые вести,
противоположные первым, но столько же неверные: будто граф Эссекс
одержал решительную победу и войско короля находится в
совершенном расстройстве. Вести эти слышали также на
уксбриджской дороге от людей, которые во весь опор
скакали в Лондон, чтоб объявить парламенту об этом
чудесном успехе .
Парламент, зная истину не лучше остальной массы
народа, приказал закрыть лавки, велел милиции занять
назначенные ей места, гражданам ждать его распоряжений и
потребовал от каждого из своих членов личного выражения
преданности графу Эссексу и его делу, несмотря на то, что
случилось уже, или что могло бы случиться вперед3. Лишь
на другое утро (26 окт. 1642) лорд Уортон и мистер Строд
привезли из армии официальное известие о битве и ее
результатах.
Сражение было дано 23 октября близ города Кейнтона,
в графстве Уорвик, при подошве холма Эджгилль. Здесь
только настиг Эссекс королевское войско после десяти-
1 May, Hist, du Long Pari., т. II, стр. 70 - Parliam. Hist. т. II, col.
1478-1485. - Whitelocke, стр. 60. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. V,
стр. 51.
2 Whitelocke, стр. 61 - Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 101-
103.
3 Parliam. Hist. т. II, col. 1494.
312

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
дневного перехода, в продолжение которого обе армии,
находясь друг от друга на расстоянии нескольких лье, не
имели ни малейших сведений о своих взаимных движениях.
Часть артиллерии и несколько полков, в том числе полк
Гэмдена, Эссекс оставил назади и, несмотря на то,
немедленно решился на атаку; король, со своей стороны,
решился на то же. И тот и другой желали битвы: Эссексу
хотелось спасти Лондон, а королю нужно было
уничтожить сопротивление, которое он встречал в этом графстве,
где упорство жителей доходило до того, что кузнецы
разбегались из деревень при его появлении, лишь бы не ковать
его лошадей1. Битва началась в исходе второго часа
пополудни и неослабно продолжалась до вечера. Весь полк
сэра Фесфул Фортескиу (Fi thful Fortescue) перешел на
сторону неприятеля в то самое мгновение, когда следовало
начать атаку и тем самым ослабил кавалерию парламента, а
принц Роберт нанес ей совершенное поражение. Но,
неосмотрительно пылкий, увлекаемый притом жаждою
грабежа, он преследовал ее на пространстве двух с лишком миль,
нимало не заботясь о том, что происходило у него в тылу.
Остановленный наконец полком Гэмдена, который
подоспел вместе с артиллерией, он воротился назад. По
прибытии на место сражения он увидел, что королевская пехота
разбита и рассеяна, главнокомандующий Линдсей смертельно
ранен и взят в плен, королевское знамя в руках войска
парламентского. Была даже минута, когда король, всеми
оставленный, чуть было не попался в плен. Резервы
Эссекса одни занимали в стройном порядке поле сражения.
Король и племянник его, принц Роберт, тщетно пытались
уговорить свои эскадроны снова вступить в битву: войска
собирались в беспорядке: солдаты искали офицеров,
офицеры - солдат; лошади падали от утомления и оказывались
негодными к делу. Обе армии провели ночь на поле
сражения; ни та, ни другая не знали, что скажет следующее утро,
хотя каждая приписывала победу себе. Парламент потерял
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 78.
313

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
более простых солдат, король - более знати и офицеров. С
рассветом дня Карл объехал свои полки; он не досчитался
трети пехоты и множества кавалеристов; не все они были
убиты, но холод, недостаток в съестных припасах,
неприятное впечатление, произведенное первым поражением,
отбило у большей части волонтеров охоту; они разбежались1.
Король хотел было снова дать сражение и чрез то
получить возможность идти беспрепятственно на Лондон; но
скоро убедился, что об этом и думать нечего. Тот же
вопрос занимал и лагерь парламента. Гэмден, Голлиз, Стэпль-
тон, большая часть начальников милиции и членов нижней
палаты заклинали Эссекса тотчас же возобновить атаку.
"Король, - говорили они, - не в силах выдержать нападение;
к нам подоспели три свежие полка; король попадется в
наши руки или мы заставим его согласиться на наши
условия; только быстрое окончание войны может спасти
государство от несчастий, парламент - от непредвиденных
случайностей". Но воины по ремеслу, офицеры,
образовавшиеся на материке Европы, между прочими полковник Даль-
бьер (Dilb ers), не были согласны с этими предложениями.
По их мнению, "много значило уже и то, что выиграно
такое славное сражение войском, которое почти все
состояло из новобранцев. Лондон пока спасен. Успех, однако,
обошелся дорого. Новички солдаты в восторге от победы и
в то же время опечалены. Зная наши потери, не так-то
ловко вести их опять в битву, которой они вовсе не
желают. Парламент располагает только одной армией, которую
прежде всего нужно приучить к войне, а не рисковать ею
один день". Слова эти подействовали: Эссекс согласился с
этим мнением2 и перенес свою главную квартиру в Уорвик,
находившийся в тылу королевской армии, за движениями
которой он был в состоянии следить, сделав это
распоряжение. Через несколько дней король пошел на Лондон; но
1 Rushworth , ч. И, т. II, стр. 33-38. - May, Hist, du Long Pari., τ.
II, стр. 73-82. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 76-87.
2Whitelocke, стр. 61.
314

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
не думая торопиться, он остановился в Оксфорде, который
был расположен в его пользу более, нежели другие
значительные города королевства.
Как в Лондоне, так и в Оксфорде служили
благодарственные молебны. Парламент, по словам его приверженцев,
освободился от великой опасности, хотя победа, им
одержанная, в сущности, была незначительна. Скоро парламент
имел случай убедиться, что это освобождение было не
совершенное1. Армия короля была ближе к Лондону, нежели
войско парламента, и рассеялась по окрестностям города;
большая часть королевских дезертиров успела оправиться
от страха, который еще так недавно овладел ими, и, в
надежде на богатую добычу, снова присоединилась к своим
полкам. Банбёри, Эбингдон, Генли - города, в преданности
которых парламент не сомневался, без боя сдались королю;
гарнизон Ридинга, которым командовал циник-демагог
Мартин, друг Кромвеля, постыдно обратился в бегство,
едва завидел несколько королевских эскадронов2. Король
перенес в этот город свою главную квартиру. Принц
Роберт, повсеместно грабя в своих наездах, не раз
приближался к деревням, окружавшим Лондон3. Город
волновался; в верхнюю палату было подано не одно прошение о
заключении мира4. Парламент отправил к Эссексу
приказание подойти ближе со своим войском, а между тем решил
просить у короля охранной грамоты для шести депутатов,
которым поручил открыть с королем переговоры. Карл
требовал исключения из числа их сэра Джона Эвелина,
которого он, не далее как накануне (2 ноября 1642),
объявил изменником5. Но Эссекс подоспел вовремя (7 ноября
1642), и парламент решился прервать все сношения с
королем. Лорд-мэр созвал в Гильд-Галле генеральное собрание
1Whitelocke, стр. 61.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 121.
3Whitelocke, стр. 61.
4 29 октября 1642. Parliam. Hist. т. Ill, col. 1.
5 Parliam. Hist. т. Ill, col. 2-5. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. V,
стр. 122.
315

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
граждан (8 ноября 1642). Туда отправились два члена
парламента, лорд Брук и сэр Генри Вен, с тем, чтоб
воспламенить их мужество, убедить их стать под знамена
Эссекса и вместе с ним выступить в поле. "Эссекс, -
сказал Брук, - одержал неслыханную доселе победу; у
неприятеля убито 2 000 человек, наши же потеряли не более
сотни... что я говорю? Менее сотни, если не считать
женщин, детей, фурманов и собак, потому что королевские
войска убивали всех и все, не щадя даже собак; если так,
то у нас выбыла не сотня, а по крайней мере две. Господа!
Генерал завтра выступает в поход; он решается сделать
более, нежели уже сделал; идет же он в поход для вас, не
для себя: ему лично, для своей пользы, нет никакой
надобности в победе; он человек свободный, джентльмен,
вельможа, который волен идти, куда ему вздумается. Помните
же, для вас одних идет граф Эссекс завтра в битву. Итак,
лишь только вы услышите завтра бой барабана, - а
услышите вы его непременно - умоляю вас, не говорите тогда:
"мне что? Я не служу в милиции", и то, и другое, и третье -
нет! Выступайте и сами в поход, бейтесь храбро и помните,
что от этого дня зависит ваше спасение"1. В зале раздались
оглушительные крики одобрения. Но страх, овладевший
Лондоном, не прошел еще. Король, знавши чрез своих
приверженцев обо всем происходившем в столице,
ускоренным маршем шел на Лондон и уже находился от него в
пятнадцати милях, в Кольбруке. Парламент, скрепя
сердце, послал к нему пятерых депутатов, не настаивая на
участии Эвелина. Карл принял их хорошо (11 ноября 1642) и
сказал, что, во всяком случае, даже перед воротами Лондона
он готов будет вступить в переговоры2. По прочтении его
ответа в верхней палате (12 ноября, утром), Эссекс встал с
своего места и спросил, что ему делать; продолжать ли
войну, или нет. Ему приказано было остановить
неприязненные действия, и сэр Петер Киллигрью отправился в
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 6-9.
2 Rushworth , ч. Ill, т. I, стр. 58. - Parliam. Hist. т. Ill, col. 9, 11.
316

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
лагерь короля для ведения переговоров о перемирии.
Прибыв в Брентфорд, в семи милях от Лондона, он узнал, что
военные действия возобновлены. Король, несмотря на
переговоры, все подвигался вперед и напал врасплох, в
Брентфорде, на полк Голлиза, надеясь уничтожить его без труда
и затем внезапно вступить в Лондон; но это малочисленное
войско держалось так храбро, что полки Гэмдена и лорда
Брука, расположенные в недальнем расстоянии, успели
подойти к нему на помощь и в продолжение нескольких
часов сряду выдерживали нападение всей королевской
армии. В Лондоне слышна была пальба; никто не знал, чему
приписать ее. При первом известии о происшедшем Эссекс
вышел из палаты, сел на коня, собрал, второпях, сколько
можно было войска и отправился из Лондона на выручку
своих полков. Когда он прибыл на место сражения, дело
было уже покончено: после страшного кровопролития
солдаты Голлинза и Гэдмена должны были в беспорядке
отступить; король занял Брентфорд и остановился в нем, не
думая, кажется, продолжать путь1.
Негодование овладело Лондоном; оно было тем живее,
чем сильнее был всеобщий страх; только и было речи, что
о вероломстве, о жестокостях короля; говорили, что он
хочет ночью взять город приступом и отдать жителей, их
семейства и имущество на жертву жадным и необузданным
кавалерам2. Самые жаркие приверженцы войны громко
возроптали, когда королевские войска пододвинули войну
чуть не к стенам Лондона, грозя страшною опасностью
стольким тысячам мирных граждан. Парламент не замедлил
воспользоваться этим расположением народного духа. Он
пригласил мастеровых, находившихся в ученьи, вступить в
1 May, Hist, du Long Pari, т.Н, стр. 102, прим.1, в Collection г.
Гизо. Точно определив и тщательно сблизив числа, мне кажется, я
разъяснил (в примечании, к которому отсылаю читателей) это брент-
фордское дело, которое было предметом сильного спора между
писателями партий парламента и короля, и которого еще недавно, кажется
мне, не понял Лингард (Hist of Engl, т.Х, стр. 201-202).
2 Whitelocke, стр. 62.
317

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
службу, объявив, что время службы зачтется им за время
ученья1; городская община выставила из своей собственной
милиции 4000 человек под начальством Скиппона. Ну,
ребята, храбрые ребята! - сказал он этому войску,
принимая над ним начальство, - помолимся сперва Богу от всего
сердца, а потом давайте драться от всего сердца; я буду
разделять с вами все опасности. Не забудьте, что вы
защищаете дело Божье, защищаете своих жен, детей, себя
самих. Итак, добрые и храбрые ребята, еще раз: помолитесь
Богу от всего сердца, деритесь храбро - и Бог не оставит
нас"2. Эти новобранцы, милиция и охотники, в
продолжение целого дня и ночи выступали из Лондона и
становились в ряды армии; а на третий день после битвы при
Брентфорде (14 ноябр. 1642). Эссекс, в присутствии большей
части членов обеих палат и множества зрителей, сделал
осмотр двадцатичетырехтысячной армии, расположенной в
боевом порядке в Тернгэм-Грине, менее нежели в миле от
королевских аванпостов.
Опять возобновились прения, которые возникли в военном
совете после дела при Эджгилле. Гэмдев и его друзья
настойчиво требовали немедленной атаки. Никогда, -
говорили они, - не найдете вы в народе такой непоколебимой
уверенности в победе и в то же самое время такого
твердого убеждения, что ему непременно нужно победить". Это
мнение восторжествовало; отданы были даже приказания
насчет некоторых движений армии. Но Эссекс согласился
лишь нехотя; старые офицеры не переставали
противоречить, а одно случайное обстоятельство дало вес их
возражениям. Раз, когда армия была построена в боевой
порядок в виду королевского войска, случилось оттого ли, что в
полках короля замечено было какое-то движение вроде
приготовления к атаке, или от какой другой причины, но
только 200 или 300 зрителей, которые верхами прибыли из
Лондона, без оглядки пустились вскачь по дороге к городу.
1 Rushworth, ч. 3, т.И, стр. 53.
2Whitelocke, стр. 62.- Pari. Hist. т.Ш, col. 14.
318

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
При виде этого войско дрогнуло; в рядах его стали
распространяться зловещие замечания, и многие солдаты не прочь
были покинуть знамена и также воротиться домой. Когда
ошибка открылась, лица солдат прояснились и ряды
перестали робеть; женщины прислали из города своим детям и
мужьям обильные запасы вина, табаку и разной провизии;
самоуверенность и веселое расположение духа
возвратилось в лагерь. Но Эссекс решительно отказался рисковать
всем на основании одного народного энтузиазма; он
приказал воротить отряды, двинутые вперед, и стал везде в
оборонительное положение; а король, который, за неимением
пуль и пороха, с своей стороны сильно боялся атаки,
беспрепятственно отступил сперва в Ридинг, а потом в
Оксфорд, где и расположился на зимние квартиры1.
Напрасно вожди парламента старались
противодействовать этой медлительности: она происходила не от одной
шаткости солдат или осторожности генерала, но от более
важных причин. В самом Лондоне господствовало
разъединение и нерешительность: партия мира громко
заговорила; она состояла преимущественно из высшей буржуазии,
из людей, которые по большей части согласились на войну
только из страха, неохотно, лишь оттого, что не знали, как
от нее отделаться. Уже в палаты было подано2 несколько
прошений о заключении мира, наполненных, впрочем,
сильными выходками против папизма и неограниченной власти
короля. Парламент отвергал эти просьбы, грозил даже их
составителям; но поступали новые просьбы из графств, на
имя лордов, в которых предполагалось более расположения
к принятию их, нежели в остальных членах парламента3.
Противная партия также не замедлила подать несколько
прошений в парламент; с одной стороны, магистрат и совет
городской общины, состоявший из нововыбранных членов,
1 Whitelocke, стр. 62,63 -Memiores de Ludlow, т.1, стр. 58, в
Collection г. Гизо.
2 19 декабря 1642, Part, Hist, т.Ш, col 43.
322 декабря 1642, Там же, col. 46.

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
с другой - мелкая буржуазия и народ были преданы самым
смелым вождям нижней палаты и горячо хватались за
каждый случай подстрекнуть их усердие или поддержать их
мужество. Один купец, по имени Шьют, почти каждый
день1 приходил в парламент в сопровождении
многочисленной толпы народа и требовал от имени благочестивой и
деятельной партии, чтоб энергически продолжали войну.
Члены палаты принимали его с распростертыми
объятиями, благодарили его за усердие, но когда он заговорил
слишком повелительно, когда начал отзываться слишком
дерзко о лордах и офицерах армии, они нашлись
вынужденными остановить его2; ибо ни один член палаты не
осмелился бы сказать, даже, может быть, подумать о том,
что парламент должен отделиться от вельмож, взявшихся
за его дело, или что он может восторжествовать без их
содействия. Чтоб хоть для вида удовлетворить
приверженцев мира, вздумали просить его официально через
муниципальный совет не у парламента, а у самого короля, и таким
образом возложить на него тяжесть ответа, который не мог
понравиться гражданам. С согласия палат, депутация от
муниципального совета отправилась в Оксфорд (2 янв.1643).
Король улыбнулся, когда она стала убеждать его
возвратиться в Лондон, обещаясь подавить мятежи. "Вы и для
себя-то не можете поддержать там мира", - отвечал он и
послал с депутатами ответ, приказав ехать с ними
дворянину, которому поручил от своего имени прочесть его в
генеральном собрании города. Там собралась огромная толпа
(13 января 1643); в собрании присутствовали лорд
Манчестер и мистер Пейм, чтоб от имени парламента
возражать на обвинения короля. При виде этой шумной толпы
комиссар короля испугался и хотел было отказаться от
чтения послания, ссылаясь на свой слабый голос; но его
заставили выполнить данное ему поручение; комиссар по-
1 13 и 21 ноября, 9 декабря и проч. Pari Hist, т.Ш, col. 12, 22, 37
и Др.
2 11 декабря 1642. Pari Hist, т.Ш, col. 38.
320

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
виновался и даже принужден был прочесть ответ короля
дважды, в двух различных залах, чтоб все могли его
выслушать. При вторичном чтении несколько роялистов,
робко приютившихся у дверей, попытались выразить свое
сочувствие королю ободрительными возгласами, но в ту же
минуту крики их были заглушены страшным ропотом
собрания. Послание короля было длинно и наполнено
жесткими упреками, в которых ничуть не было видно желания
мира. Пейм и лорд Манчестер отвечали. Со всех сторон
поднялся крик: "Будем жить и умрем вместе с ними" и, на
некоторое время, податели мирных прошений потеряли
последнюю надежду на успех1. Попытки роялистов
оканчивались, впрочем, всегда таким образам, несмотря на то, что
они беспрестанно возобновлялись и держали Вестминстер
и Лондон в непрерывном страхе. До сих пор еще никто не
думал подавлять их крайними мерами тирании,
упрочивающими лишь на несколько дней партиям всемогущество, за
которое они потом долго расплачиваются. Парламент,
беспрестанно занятый борьбою с этим злом в Лондоне, не мог
ни развить всей своей энергии вне стен его, ни действовать
свободно в битвах с другими противниками.
Не то было в графствах: там ничто не мешало партиям;
их поступки не подвергались никакой общей и
определительной ответственности; расчеты политические не имели
влияния на страсти, не умиряли их, не могли действовать
на них страхом. Между тем как в окрестностях Лондона
война меж парламентом и королем по-видимому затихала,
в других местах она вспыхивала сама собою, велась с
увлечением, открыто, на собственный счет жителей, почти без
всякого внимания к тому, что происходило между
Оксфордом и столицей. Едва прошло несколько месяцев с начала
войны, а уже во всем королевстве образовались вольные
военные конфедерации, составлявшиеся или внутри какого-
нибудь одного графства из людей одного мнения, или в
1 Rushworth , ч. III, т. II, стр. 110-116. - Parliam. Hist. т. Ill, col.
49-61.
И. История английской революции, I том 321

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
пограничных графствах, соединявшихся для того, чтоб вместе
отстаивать общее им дело. На первый случай эти
конфедерации выпросили себе и получили, для управления ими,
комиссаров, назначавшихся королем или парламентом, смотря
по тому, к какой партии они принадлежали; а также
выхлопотали себе право набирать солдат, назначать налоги и
принимать все меры, необходимые, по них мнению, для
успешного ведения дела. Потом они стали действовать
поодиночке, почти независимо, отдавая только от времени до
времени отчет в Оксфорд или Лондон о положении своих
дел и, в случае нужды, прося помощи и советов1. За
отсутствием таких местных лиг, часто какой-нибудь богатый и
сильный человек самовольно набирал небольшой отряд
партизан и с ними воевал в окрестностях своего города или
поместья; иногда отвага, сила и необходимость увлекали
такого партизана и далее2. Если же случалось, что в каком-
нибудь месте мирная партия одерживала верх, то и она
действовала точно так же независимо. Так, и графствах
Йорке и Честере обе партии, считая себя почти равными и
способными только вредить друг другу, не одерживая
решительной победы, официально обязались соблюдать
нейтралитет3; почти в то же самое время, на противоположной
оконечности Англии, графства Девон и Корнваллис
поклялись взаимно, через комиссаров, сохранять мир,
представляя королю и парламенту решать дело войною4. Но парла-
1 Две главные из этих конфедераций были - на севере,
конфедерация графств Дергемского, Нортумберлэндского и Уэстморландского,
со стороны короля, и на востоке, конфедерация графства Норфольк-
ского, Суффолькского, Кэмбриджского, Гантингтонского, Бедфорд-
ского, Эссекского, Линкольнского и Гертфордского, в пользу
парламента. Встречается еще множество и других,как, например, в центре,
конфедерация графства Нортэмтон,Уорвик; Лайстер, Дерби и
Стаффорд, за парламент; на юго-западе, конфедерация графств Дорсет,
Сомерсет, Деван и Корнваллис, за короля и проч.- Rushworth , ч. III,
т. II, стр.66, 94-98, 119, 381.
2 См. мемуары г-жи Гатчинсон и Лудло.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 238
4 В феврале 1643. Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 235.
322

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
мент и король строго осуждали подобные договоры , да и
те самые люди, которые заключали их, слишком
рассчитывали на меру обоюдного терпения. Вскоре и там взялись за
оружие; как и в других их местах. Парламент имел перевес
в западных, юго-западных и центральных графствах;
король в северных, восточных и юго-западных, где
поземельная собственность была менее раздроблена,
промышленность не столь деятельна, высшее дворянство имело более
силы, и где преобладало католическое вероисповедание. Но
как в той, так и в другой из этих частей королевства,
особенно же в областях, где перевес принадлежал королю,
слабейшая партия имела столько силы, что могла держать
в границах своих неприятелей. Парламент имел еще ту
выгоду, что графства, преданные ему, были почти все
пограничные и страшной сплошной массою, так сказать,
опоясывали Лондон. Между тем, роялистские графства
простираясь узкой и длинной полосой от юго-запада на северо-
восток (от оконечности Корнваллиса до крайних пределов
Дергэма), перемежались во многих местах округами,
которые населены были их противниками. Оттого между ними
было меньше связи, сообщения труднее; они редко могли
Действовать сообща и только с тылу защищали главную
квартиру Карла, расположенную в Оксфорде, городе вполне
преданном королю, но стоявшем слишком одиноко среди
неприятельских земель.
При таких обстоятельствах и почти совершенном
бездействии двух главных армий война, ведшаяся среди зимы,
не могла привести к быстрым, решительным последствиям.
Дело ограничивалось тем, что везде и каждый день внезапно
предпринимались небольшие экспедиции; то та, то другая
сторона овладевала местечками или теряла их; происходили
неожиданные сшибки, в которых успех и потеря обеих
партий почти всегда уравновешивались2. Жители привыкли к
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 240.
2 См.Мемуары г-жи Гатчинсон и Лудло. May, Hist, du Long Pari.,
т. II, стр. 180-212.
323

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
войне, хотя и не успели еще сделаться настоящими
солдатами. Некоторые предводители отличались уже
храбростью, искусством или счастьем, но ни один из них не
получил еще всеобщей известности, и влияние имели они
только местное, как и славою пользовались только местною же.
Притом, несмотря на всеобщее увлечение, все отличались
благородством и мягкостью нравов. Хотя высшая
аристократия сильно клонилась к упадку, а новая власть общин
была настоящей причиной национального движения, однако
народ восставал только против тирании короля; различные
классы общества не были вооружены один против другого,
не чувствовали необходимости защищать свои права и
угнетать друг друга. Почти повсеместно во главе обеих
партий стояли люди, равные по происхождению и привычкам,
способные понимать друг друга и, несмотря на борьбу,
питать взаимное друг к другу уважение. При всей
необузданности, легкомыслии и жадности к добыче, в кавалерах
не было, однако, зверства, а пресвитериане, несмотря на
свой суровый фанатизм, сохраняли такое уважение к законам
и человечеству, что редко можно встретить подобные
примеры в истории междоусобных раздоров. Родственники,
соседи, друзья служили под враждебными знаменами, но
не прерывали сношений вовсе и помогали друг другу в
нужде; вежливо встречались с оружием в руках, помня, что
некогда жили согласно и не навсегда разошлись1. Пленные
обыкновенно отпускались с одним условием: не служить
более. Если же случалось, что их подвергали большим
лишениям, или король принимал холодный, равнодушный вид,
когда они проходили мимо него, то и это возбуждало
всеобщее негодование, как бы величайшая несправедливость2.
Принц Роберт так поражал всех своей жестокостью и
изуверством, что даже простой народ говорил о нем не иначе,
1 Мемуары г-жи Гатчинсон, т. I, стр. 239-242, 327-331, -
Мемуары Лудло, т. 1, сир. 109-126, в Collection г. Гизо.
2 William Lilly Observations on the life and death of king Charles, в
Select Tracts Мазера, т. I, стр. 144-145. - Whitelocke, стр. 64.
324

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
как с отвращением, называя его грубым чужеземцем. Таким
образом, хотя повсеместно воевали, и притом с пылким
увлечением, однако нигде не совершалось тех ужасов,
которые влекут за собою насильственную развязку войны.
Казалось, обе партии, бросившись от всей души в пыл
войны, страшились наносить друг другу слишком тяжелые
удары. Бились каждый день во всем королевстве и,
несмотря на то, дело не подвигалось быстрее; король и
парламент не переставали губить время в незначительных
стычках и ни к чему не ведущих переговорах.
Но около середины февраля прибытие королевы оживило
и несколько подвинуло дело. С год провела она в Голландии
и выказала необыкновенную ловкость и деятельность в
отыскивании помощи. В то время в Нидерландах
господствовала аристократическая партия; штатгальтер, зять королевы,
старался помочь ей по мере сил. Доверчивая и
легкомысленная, когда не было крайней опасности, обольстительно
любезная с людьми нужными, она умела возбудить
сочувствие к своей судьбе в голландцах, этом хладнокровном
республиканском народе. Тщетно парламент отправлял в
Гагу (в сент.1642) посланника М.Стриклэнда, чтоб
напомнить штатам об услугах, которые английский народ оказал
им во время борьбы их за независимость, и выхлопотать у
них по крайней мере строгий нейтралитет. Стриклэнд, долго
дожидавшийся аудиенции, добился с большим трудом кое-
каких двусмысленных объяснений; народ явно выражал свое
нерасположение к нему, и королева беспрепятственно
готовилась к отъезду1. Вслед за ней отправились четыре
корабля с оружием, военными припасами, офицерами и даже
солдатами. Адмирал Баттен, которому парламент приказал
перехватить конвой, настиг его лишь в то время, когда он
уже высадился в Бурлингтоне (22 февр. 1643). Баттен
начал обстреливать город. Королева занимала квартиру на
набережной; ядра падали на ее дом и проникали даже в
1 Rushworth , ч. III, т. II, стр. 157-163. - Harris Life of Oliver
Cromvell, стр. 250, в примечании.
325

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
спальню, она поспешно встала и убежала за город, где
провела несколько часов, спрятавшись, как говорят1, под
скамейкой. Вскоре все заговорили о ее смелости и
опасностях, которым она подвергалась. Лорд Ньюкестль приехал
за ней с отрядом войска, чтоб проводить ее в Иорк.
Дворяне с восторгом толпились вокруг нее, с негодованием
отзываясь об изменнике Баттене, который, по их словам,
нарочно направлял выстрелы на дом, занимаемый
королевой. Толпа католиков стеклась под ее знамена. Напрасно
доносили королю и парламенту об этом нарушении
государственных законов; напрасно хотели пристыдить или
напугать лорда Ньюкестля и прозвали его армию армией
папистов и королевы2; получив давно формальное согласие от
самого короля3 на командование этим войском, он с
презрением слушал эти жалобы и не распускал солдат. Вскоре
армия его значительно усилилась. Королева оставалась в
Йорке; она не торопилась к супругу: ей очень нравилось
повелевать одной и свободно распоряжаться планами,
которые уже затевались при дворе ее. Гамильтон и Монтроз
прибыли из Шотландии, чтоб посоветоваться с ней о том,
как бы склонить это королевство на сторону короля.
Гамильтон, всегда осторожный, любивший мирить других,
утверждал, что можно рассчитывать на шотландский
парламент, несмотря на нерасположение сильного маркиза
Арджайля. Монтроз, высокомерный и отважный,
предлагал, чтоб граф Антрим (сильный вельможа на
северо-востоке Ирландии, прибывший также в Иорк с предложением
своих услуг) сделал высадку в Шотландию с отрядом
ирландцев, чтоб взволновал горцев и перерезал вождей
пресвитериан; Монтроз предлагал свое собственное
содействие для исполнения этого замысла4. Королева соглашалась
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 247. - Mémoires de
madame de Motteville., τ. I, стр. 273
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 246.
3 См. Исторические документы.
4 Rushworth , ч. Ill, т. II, стр. 353, 980 - Baillie, letters, т. I, стр.
364. - May, Hist, du Long Pari., т. II, стр. 175.
326

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
на все эти предложения и хотя втайне предпочитала
крайние меры, однако старалась понравиться всем, кто только
предлагал ей свои услуги. Между тем, она вошла в более
важные сношения с некоторыми парламентскими вождями,
которым успела опротиветь их партия или верность
которых поколебалась от соседства с двором королевы; сэр Гуг
Чолмондли, губернатор Скарборо, который, с месяц назад
разбил корпус роялистов, обещал ей сдаться1; даже сэр
Джон Готэм, который до начала войны так грубо запер
ворота Гулля перед королем, теперь, казалось, готов был
отворить их перед нею. Наконец, на всем севере роялисты
исполнились нового жара и надежды; приверженцы
парламента, беспокойные и унылые, писали в Лондон письмо за
письмом, прося советов и подмоги.
Даже парламентом овладело беспокойство. В начале
войны он льстился быстрым успехом; затем увеличение
налогов возбудило ропот2; в городе пронеслись слухи о
заговорах. Хотя многие приверженцы мира были в
отсутствии, однако, лишь только заговорят о мире, всегда
находилось много охотников до него, даже между членами нижней
палаты. Так как переговоры не были прерваны
совершенно, то было предложено возобновить их и, в знак
искренности, распустить войско с той и другой стороны перед
самым открытием переговоров. Сэр Бенджамен Рудьерд
поддерживал это предложение. "Долго страшился я, -
сказал он, - что чаша ужасов, которая обошла на наших глазах
все европейские народы, не минует и нас; вот она наконец
между нами, и, может быть, нам суждено испить ее до
конца, испить самую страшную горечь. Да сохранит нас
Бог от этого! Остается нам одна надежда, именно, что
несчастия наши не могут быть продолжительны, потому
что мы не можем сражаться здесь так, как это делается в
1 Около конца марта 1643.
2 Parliam. Hist. т. Ill, col. 77. Новые налоги доходили до 10 000
фунтов стерлингов в неделю с одного Лондона, и до 33 518 фунтов со
всего королевства. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. V, стр. 296.
327

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Германии, где на обширном пространстве война ведется на
многих пунктах и все-таки нет недостатка в мирных полях,
которые засеваются и дают жатву, достаточную для
пропитания. Напротив, земля наша, сжатая со всех сторон
морем, похожа, по своему пространству, на место, в котором
происходит петуший бой; нам нечем огородиться от наших
врагов, кроме наших черепов и ребер. В этой палате было
сказано, что совесть обязывает нас не оставлять без
наказания невинно пролитой крови; но кто даст ответ за всю ту
невинную кровь, которая потечет, если мы не добудем мира,
безотлагательно приступив к переговорам? Говорили о
надежде на Бога; но, право, на Бога можно полагаться при
заключении мира точно так же, как и в войне: он дарует
мудрость в переговорах, равно как и мужество в битвах. И
в том и в другом случае успех посылает он тому, кто ему
благоугоден. Кровопролитие есть грех, вопиющий о
возмездии; он пятнает всю страну: поспешим положить ему
конец"1. Предложение было отвернуто2, но только
большинством трех голосов, а слова Рудьерда повторялись
многими благомыслящими людьми. Вожди нижней палаты
втихомолку роптали при мысли, что их заставляет просить
мира,если не невозможного, то соединенного с такими
условиями, которые должны сделать его гибельным. Однако
они согласились, потому что даже между их
приверженцами было мало людей, до того ослепленных страстью, чтоб
почитать зло неизбежным следствием мира, и 20 марта,
после нескольких предварительных переговоров, пять
комиссаров3 отправились в Оксфорд, с поручением в
продолжение двадцати дней рассуждать сначала о перемирии, а
потом о мире.
Король принял их хорошо. В сношениях с двором дер-
1 Parliam. Hist. т. HI, col. 80.
217 февраля 1642. В палате было два отдела: в одном
предложение было подкреплено 73 голосами против 76, в другом - 38 против
86. Parliam. Hist. т. HI, col. 79.
3 Граф Нортумберлэнд, сэр Джон Голланд, сэр Уильям, Армейн,
Уильям Пирпойнт и Бальстрод Уайтлок
328

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
жали они себя благородно и вежливо. Граф Нортумбер-
лэнд, президент комитета, намеренно вел чрезвычайно
пышный образ жизни: он привез с собой всю прислугу,
серебро, вина, а съестные припасы возили ему из Лондона;
роялисты посещали его и обедали у него; даже король
удостоил принять от него несколько подарков для своего стола1.
Из числа товарищей графа, простых членов нижней
палаты, некоторые находили удовольствие являться в Оксфорд
в таком блеске; но когда дело дошло до переговоров,
оказалось, что все эти блестящие демонстрации ни к чему не
повели: ни парламент, ни король не могли согласиться на
обоюдные условия, которые ни на волос не отличались от
прежних, решительно отвергнутых еще до начала войны:
принимая их, та или другая партия должна была
беззащитно отдать себя на жертву своим противникам. Раз,
вечером, комиссары парламента льстили себя надеждой, что
вынудили наконец у короля важную уступки, вероятно,
относительно милиции: после продолжительного совещания
король по-видимому сдался и обещал на другое утро дать
письменный ответ. К великому изумлению комиссаров,
ответ вовсе не был похож на ожидаемый: они узнали, что во
время вечерней аудиенции, в отсутствие министров короля,
его придворные, преданные королеве, убедили его изменить
свое решение2. "Если б король, - сказал его советникам М.Пир-
пойнт, один из комиссаров, - по крайне мере показал
благосклонность некоторым вельможам, принадлежащим к
парламенту, то их влияние могло бы ему быть полезно." Но Карл,
равно злопамятный и надменный с своими придворными, как
и с народом, едва не вышел из себя, когда ему еще раз
заговорили о том, чтоб возвратить графу Нортумберлэнду сан
генерал-адмирала, и интриги личных интересов остались
также безуспешными, как, вероятно, мало пользы было бы и от
того, если б они удались3. Король точно так же не желал
1 Whithelocke, стр. 64
2 Там же, стр. 65.
3 Mémoires de Clarendon, т. 1, стр. 217-225 в Collection г. Гизо.
329

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
мира, как и вожди нижней палаты. Он обещал королеве не
заключать без ее согласия; а она из Йорка писала ему,
чтоб он не соглашался. Королева негодовала уже на то, что
переговоры открыты не при ней, и объявила своему
супругу, что уедет из Англии, если ей официально не дадут
гвардии для охранения ее особы1. Офицеры, стоявшие
гарнизоном в Оксфорде, тайно вызванные на то самим
Карлом, подали королю протест против перемирия2. Тщетно
некоторые комиссары парламента старались в тайных
совещаниях подействовать на короля, путая его будущим3; тщетно
другие комиссары, прибывшие из Шотландии с целью
испросить у него позволение созвать там парламент,
предлагали свое посредничество4. Карл отверг его как оскорбле-
ние,запретил им вмешиваться в дела Англии и объявил,
наконец, комиссарам свою готовность возвратиться к
парламенту, если только он согласится перенести свои
заседания по крайне мере на двадцать миль от Лондона. Получив
такой ответ, палаты тотчас же отозвали своих комиссаров
и притом так настоятельно потребовали их возвращения,
что комиссары должны были отправиться в тот же самый
день (15 апр. 1643), хотя было уже поздно и дорожные
экипажи их не были еще готовы5.
Их поведение в Оксфорде, особенно их обращение с
королем и придворными, возбудили подозрения в партии,
желавшей войны. Лорд Нортумберлэнд узнал, по
прибытии своем в Лондон, что одно из его писем к жене было
вскрыто Генри Мартином, членом комитета общественной
безопасности, известным единственно своим бегством из
Ридинга при виде приближавшихся королевских войск и
грубостью своих выражений. Граф больше всякого другого
1 Mémoires de Clarendon, т. 1, стр. 225-229.
2 Там же, стр. 216, 228.
3 Whitelock, стр. 65.
4 Clarendon, Hist of the rebell, т. V, стр. 325 и след. - Mémoires, т.1,
стр. 229-235.
5 Whitelocke, стр. 65. - Rushworth, ч. 3, т. V, стр. 164-261. -
Cladendon, Hist of the rebell, т. VI, стр. 18.
330

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
вельможи заботился о сохранении собственного
достоинства и постоянно пользовался уважением сограждан.
Встретив Мартина в Вестминстере, он потребовал у него ответа
в таком оскорблении; а когда Мартин с насмешливым видом
стал утверждать, что он поступил хорошо, то граф, при
множестве свидетелей, ударил его палкой. Жалоба на эту
ссору поступила в палаты. Нижняя палата затруднилась,
не зная, что ей делать, верхняя приняла ее надменно, и
дело было почти тотчас же замято1. Везде крылись
несогласия, но все старались подавить их. Приближалась
весна. Желали ли мира, боялись ли его, во всяком случае,
нужно было думать о войне. В самый день возвращения
комиссаров в Лондон Эссекс выступил в поле2. Гэмден
советовал опять прямо идти на Оксфорд, осадить короля и
овладеть его особой3. В Оксфорде боялись этого и
поговаривали уже о движении к северу и о соединении с
королевой и лордом Ньюкестлем. Но Эссекс, не полагаясь на
свои силы, или почитая успех сомнительным, снова отверг
это смелое предложение и, расположившись лагерем между
Оксфордом и Лондоном, удовольствовался осадою Ридинга,
которым, по его мнению, необходимо было овладеть для
безопасности парламента.
Ридинг сдался чрез десять дней (27 апр. 1643). Гэмден
опять стал требовать осады Оксфорда. Эссекс остался
непоколебим4. Ни на что не был он так мало способен, как
на измену или трусость; но он уныло вел войну, не
пользуясь уже удовольствиями популярности, которые бы
заглушали в нем голос печальных предчувствий. Даже до начала
кампании в нижней палате некоторые члены выражали
против него свое неудовольствие, которое особенно было
сильно в комитете общественной безопасности, настоящем центре
1 Pari Hist, τ.ΙΙΙ, coliog - Clarehdon. Hist of rebell, t.IV, стр. 18.
2 15 апреля 1643 по Рошворту, ч. 3, т.Н, стр. 265; 17 апреля по
Нэ, Hist du Long Pari, т.Н, стр. 121.
3 Clarendon, Hist og the rebell, t.IV, стр. 40.
4 Там же, стр. 49.
331

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
партии. Люди крайностей доходили до того, что
спрашивали, неужели невозможно заменить Эссекса, и, говорят, имя
Гэмдена было произнесено1. Но Гэмден был слишком умен:
ему и в голову не приходила мысль о власти, на которую он
не имел никакого права. Способен он был быть
главнокомандующим или нет - это другой воп-рос, но он был
простой полковник в армии Эссекса. С самого начала войны,
особенно в продолжение зимы, другие приобрели более
независимую, более обширную славу. На севере Ферфакс
и отец его каждый день и на всех пунктах с блистательною
отвагою оспаривали господство у лорда Ньюкестля,
несмотря на превосходство его сил2. Лорду Манчестеру3,
начальнику конфедерации восточных графств, не приходилось,
правда, иметь дела ни с одним значительным вождем
роялистов, но он часто оказывал важную помощь северным и
центральным приверженцам парламента; хорошо
организованная милиция ждала только его приказаний, чтоб последовать
за ним, и жители полюбили его за откровенность, щедрость и
кроткий нрав. В тех же самых графствах полковник
Кромвель, уже прославившийся удачными нападениями врасплох,
приобрел над умами людей смелых, восторженно
религиозных, достаточных и в то же время неизвестных, такое сильное
влияние, которое обличали уже великую гениальность и
могущество. Наконец, на юге и западе сэр Уильям Уоллер в три
месяца разбил несколько роялистских отрядов, взял семь
укрепленных мест4 и заслужил прозвание
Вильгельма-Завоевателя5. Итак, у парламента, говорили, нет недостатка ни в
генералах, ни в армии, и если лорд Эссекс не хочет
побеждать, то ему найдут преемника.
1 Wood, Alhenac oxonicnses, под словом Himpden
2 См. Мемуары Ферфакса, ч. I, в Collection г. Гизо.
3Лорд Кимбольтон, известный также под именем лорда Манде-
виль и носивший имя лорда Манчестера со времени смерти своего
отца, приключившейся 9 ноября 1642.
4 Чичестер, Уинчестер, Мамсбери (Malmesbury) Гирфорд
(Hereford), Тьюксбери, Чепстоу (Chepslon) и Монмаут (Monmouth).
3 Clarendon, Hist of rebell, т. VI, стр. 110
332

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Но публично не было произнесено ни одного
оскорбительного предложения, даже ни одного намека. Эссекс не
был простой генерал недовольной партии: к нему
примыкали и вельможи, замешанные в войну, и люди умеренные,
желавшие мира, и самые проницательные из пресвитериан,
которые уже начинали беспокоиться при виде новых, более
смелых сект. Даже Гэмден и вожди политической партии,
понуждая Эссекса действовать решительнее, не имели,
однако, ни малейшего намерения отделяться от него. Итак,
раздор не обнаружился; но хотя он и был затаен, однако
имел уже такую силу, что Эссекс в скором времени
почувствовал его действие. Кого принуждали щадить Эссекса, те
из всех сил начали стараться вредить ему, а защитники его,
думая, что исполнили уже свой долг относительно его уже
тем, что поддерживали его, не заботились оказать ему
помощь. Чрез месяц армия графа была в жалком положении:
в жалованье, в съестных припасах, в одежде - во всем был
недостаток; лишения и болезни похищали его солдат,
которых недавно город так прекрасно содержал. Эссекс
извещал о нуждах своей армии комитеты, которым поручено
было заведование этой частью; но противники его имели
там более влияния, нежели его друзья, которых они
превосходили и деятельностью и постоянством; поэтому
естественно, что им поручено было, по большей части,
исполнение дел, и субальтернов везде избирали они же. Жалобы
генерала не произвели никакого действия1. Вторая
кампания едва начиналась; перемен никаких не произошло, а уже
власть ускользала из рук партии, которая вырвала ее у
короля; уже новая партия, принужденная пока молчать,
окрепла, однако, до того, что могла довести войско
парламента до бессилия и, увлеченная страстями, готова была
рисковать всем, хотя от этого выигрывал их общий враг.
Под влиянием тех же страстей, втихомолку
зарождалась новая армия. В небольших стычках, которые возоб-
1 May, Hist du Long Pari, т. 1, стр. 124-125, 156-161 - Mémoires de
Hoilis, стр. 10-13, в Collection г. Гизо.
333

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
новлялись каждый день, несмотря на переговоры и
проволочки между Оксфордом и Лондоном, войска парламента,
после дела при Брентфорде, часто претерпевали
поражение. Особенно королевская кавалерия наводила ужас на
парламентскую; а кавалерия была, как во времена
феодальные, самою значительною частью войск, и от нее зависело
решение дела. Гэмден и Кромвель разговаривали однажды
об этом преимуществе противной партии. "Чего ждать? -
сказал Кромвель, - от ваших кавалеристов? Большая часть
из них старики - лакеи или мальчики, служившие в
гостиницах, и тому подобные; у них же дети дворян, люди
знатные. Неужели вы думаете, что сброд из низшего класса
воодушевлен каким-нибудь чувством, которое может
равняться с честью и решительностью дворянина? Не
перетолкуйте в дурную сторону моих слов; да, я знаю, что вы
не сделаете этого: вам неоюходимо иметь людей,
проникнутых таким духом, который увлекал бы их не менее дворян:
в противном случае, вас всегда будут бить - я убежден в
этом". - "Вы правы, - сказал Гэмден, - но это вещь
невозможная". - "Я тут могу сделать кое-что, - возразил
Кромвель, - и сделаю. Я наберу людей, у которых страх божий
не будет выходить из ума, которые будут действовать не
бессознательно и, ручаюсь, их не разобьют"1. Кромвель в
самом деле объехал восточные графства, набирая молодых
людей, которых он, по большей части, уже знал и которые
уже знали его. Все это были владельцы свободных земель,
или их сыновья, шедшие на службу не из жалованья - в
нем они не нуждались - не искавшие также и наслаждения
в бездействии; напротив, все это были гордые и суровые
фанатики, вступавшие в службу по голосу совести, а под
начальство Кромвеля потому, что имели к нему
доверенность. "Я не хочу вас обманывать, - сказал им Кромвель, - не
1 Этот разговор сохранен в одном современном памфлете под
заглавием: Monorehy asserted to be the best form of goverment, in a
conforence at Whitehull between Oliver and a Committes of Parliament,
напеч. в Лондоне, 1660, in-80, стр. 38.
334

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
стану вас убеждать, как мне это приказано в инструкции,
будто вы идете сражаться за короля и парламент. Какой
бы враг ни стоял лицом к лицу передо мною, кто бы он ни
был, я выстрелю в него из пистолета, как во всякого
другого врага; если совесть запрещает вам сделать то же
самое, идите служить другому"1. Большая часть из них
немедленно вступала в службу, и с той минуты им равно
была воспрещена изнеженность городской жизни и
свобода сельской. Начальник требовал от них самой строгой
дисциплины; они обязаны были исправно ходить за своими
лошадьми, тщательно чистить оружие, часто спать под
открытым небом. Почти без отдыха переходили они от
обязанностей службы к упражнениям благочестия, должны были
посвятить себя беззаветно своему ремеслу и своему
святому делу, и с свободной энергией фанатизма соединить
строжайшую точность и твердость солдата2. Когда опять
открылась кампания, под начальством Кромвеля находилось
четырнадцать эскадронов охотников, которые составляли
корпус почти из тысячи человек3.
Почти месяц прошел без всякого дела. Взятие Ридинга,
так мало ценимое в Лондоне, смутило Оксфорд, и король
не только что не действовал, но уже думал о побеге.
Парламент занимался более своими внутренними раздорами,
нежели неприятелем. То пытался он удовлетворить как-
нибудь всех своих приверженцев, крайних и умеренных,
политических и религиозных; то решительные меры,
которые с большим трудом успевала провести какая-нибудь
партия, оставались без действия и забывали собрания
богословов для реформы церкви; им обещали и наконец
созвали это собрание4; но парламент сам назначил его членов в
1 Memoirs of the Protectorol house, и проч. Марка Нобль, τ.Ι, стр.
271, издание 1787 года.
2Whitelocke, стр. 68.- Mercurius pragmaticus, номер 30 мая 1648.
Bates, Elenchus moluum nuperorum, ч. 2, стр. 220.
3 May, Hist du Long Porl, т.Н, стр. 199 в Collection г. Гизо.
4 Предписанием парламента от 12 июня 1643, оно открыло свои
заседания 1 июля того же года.
335

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
числе ста двадцати одного человека; тридцать светских
(десять лордов и двадцать членов нижней палаты) были
присоединены к ним, с правом председательства; приглашены
духовные разных сект. Лишенное всякой власти, даже
независимости, это собрание имело только право подавать
свое мнение насчет вопросов, которые палаты совокупно,
или одна из них отдельно, заблагорассудят представить на
их решение1. Королеву хотели обвинить в государственной
измене, и ни один голос не раздался в защиту ее; но Пейм
довел дело до сведения верхней палаты2, и о деле этом
перестали даже говорить. За неимением государственной
печати оказались затруднения в судопроизводстве и многих
других публичных и частных делах. Чтоб прекратить это
неудобство, а в особенности, чтоб присвоить себе внешние
атрибуты законной власти, нижняя палата велела
изготовить новую государственную печать (около половины мая
1643); но лорды противились этому, более боясь
присвоить себе внешние знаки верховной власти, нежели
пользоваться ею без этих знаков; нижняя палата признала за
лучшее отложить свои требования3. Иногда оказывалось,
что партии, послав голоса с противоположными
намерениями, бесполезно и фальшиво соглашались; еще чаще
случалось, что они, равносильные, доводили друг друга до
бессилия и, казалось, ждали, чтоб какое-нибудь внешнее
событие заставило их или соединиться, или разъединиться
безвозвратно.
31-го мая (это был день поста) обе палаты слушали
обедню в церкви св.Маргариты, в Вестминстере. Вдруг М.
Пейму подают записку; он немедленно встает; около него
разговаривают тихомолком, но с большой живостью. Не
дождавшись конца службы, он поспешно выходит с
главнейшим из своих товарищей, оставив присутствовавших в
1 Neal, Hist, of the Purit., т. Ill, стр. 43 и след.
2 23 мая 1643. Rushworth, ч. Ill, т. II, стр. 321.
3Parl. Hist. т. III. col. 115, 117, - May, Hist, du Long Pari. т. II, стр.
146 и след.
336

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
смущении, равнявшемся их незнанию и любопытству .
После проповеди палаты собрались, и публика узнала,
что открыт большой заговор; говорили, что много лордов,
много членов нижней палаты, много граждан замешано в
нем; будто заговорщики решились вооружить роялистов,
овладеть Тауэром, магазинами, важнейшими постами,
арестовать главных вождей палат и отворить, наконец, войску
короля ворота Лондона. Днем исполнения назначено было
именно 31 мая. Впрочем, все должно было вскоре
объясниться, потому что наряжена следственная комиссия и
говорили, что по ее приказанию уже задержали несколько
лиц2.
В самом деле, ночью и на другое утро были арестованы
и допрошены: Эдмонд Уоллер3, член нижней палаты и
известный поэт М.Томпкинс, его зять, прежде преданный
королеве, М.Чаллонер, богатый гражданин, и многие
другие. Все сознались, с большими или меньшими
подробностями, что действительно существует заговор, хотя не все
участвовали в нем в равной мере и с одинаковыми
намерениями; одни хотели только отказаться от платежа налогов,
чтоб тем принудить парламент к миру; другие сговорились
представить парламенту прошения о мире; иные просто
присутствовали в некоторых собраниях или же участвовали
в составлении каких-то списков всех известных граждан,
разделяя их на три класса: благомыслящих, умеренных и
врагов. Но, несмотря на различие в важности действий и в
побудительных причинах, этот заговор, давно уже
начавшийся, с каждым днем становился важнее. Теперь
вспомнили, что более, чем за три месяца назад, Уоллер был в
числе комиссаров, посланных в Оксфорд по случаю
переговоров, которые так часто начинались и прерывались, и
что когда посланные представились королю, он обошелся
1 Clarendon, Hist of the rebell, т. IV, стр. 66.
2 Там же.- State Trials, т. IV, col.637.
3 Род. 3 мая 1605, в Кольгилле, в графстве Гертфорд; умер 21
октября 1667.
337

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
особенно милостливо с Уоллером и, заметив его в
последнем ряду, сказал ему: "М.Уоллер, хотя вы и последний, но
милость моя к вам не хуже и не меньше, нежели к другим"1.
С этой минуты велась беспрерывная переписка с
Оксфордом, главным образом чрез негоциантов-роялистов2,
бежавших из Лондона, чтоб избавиться от преследований палат.
Некто Галль тайно проживал в Биконсфильде, занимаясь
передачей известий; лэди Обиньи, получившая от
парламента позволение отправиться по своим делам в Оксфорд,
привезла оттуда в шкатулке доверенность короля
некоторым роялистам на набор солдат и денег его именем;нако-
нец, очень недавно велено было сказать Галлю, что
"большой корабль пристал к дюнам", то есть, что все готово, а
он известил об этом лорда Фокленда, который отвечал:
"так надо торопиться, потому что, чем дальше, тем труднее
будет остановить войну" .
Этого было слишком достаточно для правосудия
партий, и парламент, если б захотел, мог бы поверить еще и
другим обвинениям. Постыдно боясь за свою жизнь, Уол-
лер предлагал за спасение ее какую бы то ни было цену; он
обещал все: деньги, признания, доносы; обращался как к
самым незначительным, так и к самым сильным
покровителям, умолял всех могущественных фанатиков выслушать
искреннейшую его исповедь и раскаяние; готов был
преувеличить важность заговора, как еще недавно он, быть
может, преувеличивал число и силу заговорщиков в
Оксфорде. По прибытии в Лондон он открыл кое-что лордам
Портленду и Конвэю; теперь он их выдал и ответами
своими компрометировал графа Нортумберлэнда и многих
других4. Хотя немногие позволили себе противозаконные
поступки, однако многие знали и одобряли то, что готови-
1 Whitelocke, стр. 66
2 Сэр Николас Крисп, Джордж Беньйон и др.
3 State-Trails, т. IV, col. 626-631. Clarendon, Hist of the rebell т. VI,
стр. 57-79.
4 May, Hist of the Long Pari, т. И, стр. 142, в Collection г. Гизо
Clarendon Hist of the rebell, т. VI, стр. 66.
338

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
лось. Но парламент с благоразумным мужеством не хотел
пользоваться ни неосторожностью своих врагов, ни низостью
их соумышленников, и был уверен, что одной справедливости
достаточно для его безопасности. Только семерых предали
военному суду, обвинены только пятеро, а наказаны лишь
Чаллонер и Томпкинс. Они умерли с твердостью (5 июля
1643), но не считая себя и не прикидываясь мучениками; даже
с трогательным чистосердечием выразили свои сомнения
насчет правоты своего дела. "Я молил Бога, - сказал Чаллонер,
всходя на эшафот, - чтобы он вразумил нас, если этот
замысел не должен послужить к его славе; Бог услышал мою
молитву". А Томпкинс сказал: "Очень рад, что заговор
открыт: он мог бы кончиться недобрым"1. Что касается Уолле-
ра, тоже осужденного, ему даровали жизнь, в награду за его
сознание и по ходатайству некоторых из его родственников,
между прочим, Кромвеля, его двоюродного брата, или, может
быть, по остатку уважения к его даровитости, хотя она
прославила только его низость2.
Несколько дней сряду вожди нижней палаты льстили
себя мыслью, что открытие этого заговора и наказание
виновных смутит Оксфорд запугает лондонских роялистов,
прекратит несогласия в палатах и, наконец, освободит их
партию от затруднений, на которые она бесплодно тратила
свою энергию. Но вскоре надежды эти рушились; едва
отслужили в церквах благодарственные молебны, едва
произнесена была новая присяга в единодушии, установленная
в минуту опасности, как уже новые беды обрушились на
парламент, вне Лондона значительные неудачи, внутри
самые ожесточенные прения.
Король без особого огорчения узнал о неуспехе
лондонского заговора; в то же время он получил известие, что на
юге, на западе и на севере генералы его одержали важные
победы, а он охотнее желал торжества от кавалеров и от
1 State-Trails, т. IV, col. 632-635.
2Там же, col. 635-638, - May, Hist du Long Pari, т.И, стр. 140, в
Collection, г. Гизо
339

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
войны, нежели от тайной сделки с гражданами, которые
еще так недавно сопротивлялись всем его мерам. 19 июня
неожиданный случай опять обратил его внимание на Лондон
и парламент. Распространился слух, что накануне, в
нескольких лье от Оксфорда, на равнине Чальгрев, во время
кавалерийской стычки, в которой принц Роберт разбил
парламентские войска, был ранен Гэмден. "Я видел, -
рассказывал один пленник, - как он, против своего
обыкновения, удалялся с поля битвы до окончания дела; опустив
голову, опирался руками о шею лошади: наверное, он
ранен". Известие это произвело сильное впечатление в
Оксфорде, но возбудило не столько радости, сколько
любопытства, едва верилось, что такой человек падет от подобного
неожиданного удара; почти боялись предаваться радости.
Даже король в первую минуту думал только
воспользоваться этим случаем для заключения мирной сделки с этим
сильным противником, который наделал ему столько вреда,
но который, по мнению его, способен был все поправить.
Доктор Джильс, сосед Гэмдена по деревне, не
прекращавший с ним дружеских отношений, находился в то время в
Оксфорде. "Пошлите узнать, - сказал ему король, - как
будто от себя, о здоровье раненого; если при нем нет
хирурга, то он может располагать моим". - "Государь, -
сказал доктор, - я не гожусь на это дело: каждый раз, когда я
просил что-нибудь у М. Гэмдена, я был для него зловещей
птицей. Раз я попросил его, чтоб он приказал преследовать
разбойников, которые обокрали меня; и как только мой
слуга вошел к нему, Гэмден получил известие о смерти
своего старшего сына; другой раз я также обратился к нему
с какой-то просьбой, и в то мгновение ему доложили о
смерти его любимой дочери, мистрис Нейтли. Наши
сношения всегда оканчивались несчастливо для Гэмдена".
Однано доктор выполнил поручение короля. Но 24 июня
посланный от него застал Гэмдена при смерти: у него плечо
было раздроблено двумя пулями, и в продолжение шести
дней он страдал невыносимо. Ему сказали, кто и с какой
целью прислал проведать о его здоровье. Сильное волнение
340

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
овладело им; казалось, он хотел говорить, но не мог, и чрез
несколько минут умер. Узнав об этом положительно, Карл
обрадовался смерти Гэмдена более, нежели обрадовался
бы, узнав о его готовности сблизиться с ним, и с тех пор
при дворе говорили только о Гэмдене, припоминали его
преступления, или замечали с торжествующим видом, что
он убит в том самом графстве, подле того самого места, где
он первый привел в исполнение приказ парламента насчет
милиции и набрал солдат против короля1.
Напротив, в Лондоне и почти во всем королевстве
глубока была печаль о смерти Гэмдена. Никто не
пользовался в народе таким доверием, как он. Все
державшиеся народной партии, несмотря на разные оттенки,
единодушно ожидали от Гэмдена исполнения своих
желаний; самые умеренные верили в его мудрость; крайние -
в его патриотическое самоотвержение, люди честные - в
его прямоту, пронырливые - в его ловкость.
Дальновидный и острожный, готовый бороться со всеми
опасностями, он ни разу не подал повода к неудовольствию,
пользовался всеобщею любовью, и неожиданная смерть
его внезапно разрушила надежды всех партий. Дивная
судьба сберегла навсегда его имя на недосягаемой
высоте, на которую вознесли его ожидания современников, и
спасла, может быть, как добродетель, так и славу его от
подводных камней, о которые разбиваются самые
благородные любимцы революций.
Смерть Гэмдена была как бы сигналом несчастий для
парламента: беда следовала за бедой в продолжение с
лишком двух месяцев, с каждым днем усиливала недуг, еще
тайный, который порождал эти беды. Враги Эссекса,
заставляя его армию терпеть во всем недостаток,
рассчитывали на успехи его соперникоэ, но ошиблись в расчете.
Между тем как главнокомандующий, и с ним военный
совет, бесполезно посылали курьера за курьером, требуя денег,
-' Mémoires de War wick,crp. 198-200, в Collection г. Гизо
-Clarendon, Hist, of the rebell, τ.ΥΙ, стр. 85-91.
341

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
одежды, военных припасов, оружия , пришло известие, что
на севере, в Азертон-Муре (Atherton-Moor) разбит Фер-
факс2, что сэр Джон Готэм готов сдать королю Гулль, что
лорд Уиллоби не может защищать графства Линкольн
против лорда Ньюкестля, и что таким образом конфедерация
восточных графств - этот оплот парламента, останется без
прикрытия от неприятелей. Еще хуже шли дела на юго-
западе: в одну неделю сэр Уильям Уоллер проиграл два
сражения3; в Корнваллисе крестьяне, потомки древних
бриттов, разгоняли при всякой встрече парламентских рекрутов;
в Лансдоуне, испросив скромно позволение, они бегом
бросились на батарею и взяли ее, хотя она почиталась
неприступною, а через две недели с такою же отвагою пошли на
приступ к стенам Бристоля4. В этом графстве земли не
меняли хозяев, оставаясь в продолжение нескольких веков
во владении одних и тех же дворянских родов, окруженных
фермами из одних и тех же семейств, и народ, отличаясь
набожностью и простотою нравов, чуждый новых идей,
повинуясь без страха и раболепства дворянству, с таким же
энтузиазмом был предан своим патронам и старинным
обычаям, с каким самые ревностные приверженцы парламента
отстаивали свои мнения и права2*, сверх того, там, равно
как и в соседних графствах, у короля было несколько из
умнейших его слуг: маркиз Гортфорд, зять Эссекса,
который долго жил уединенно, потому что придворная жизнь
опротивела ему; сэр Бевиль Гринвиль, пользовавшийся самой
большой популярностью в Корнваллисе, где все дворяне
были любимы народом; в особенности же сэр Ральф Гоп-
тон, благородный человек, храбрый офицер, который не
искал никаких милостей в Оксфорде, строго наказывал за
\ Pari, Hist, т. HI, col. 144,155.
2 30 июня 1643. Мемуары Ферфакса, стр. 367 и след., Collection
г. Гизо.
3 При Лансдоуне, в графстве Сомерсетском, 5 июля 1643, и при
Раундуэй-Доуне, в Уилыитайре, 14 июля 1643.
4 Clarendon,Hist of the rebell, т. VI, стр. 119, 139.
5 Sir Edword Walker's Discourses, стр. 50.
342

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
грабежи, везде защищал обывателей и, думая исполнять
долг верноподданного, вносил во все свои действия сердце
доброго гражданина. Достоинства этих вождей, храбрость
их солдат навели ужас на Уоллера и его армию; он не мог
поддержать в своем войске никакой дисциплины, и
солдаты дезертировали толпами. Те самые люди, которые были
присланы парламентом, чтоб возбудить усердие народа,
испытывали тот же самый ужас и распространяли его
вокруг себя. Раз, когда начальство Дорчестера показывало
мистеру Строду укрепления своего города и спросило его
мнения на этот счет, он отвечал: "Все это не устоит и
полчаса против кавалеров; для этих людей пустая шутка
взобраться на укрепления в двадцать футов вышиною1".
Дорчестер сдался при первом требовании (в августе 1643);
Вексмуль, Портленд, Бэрнстэпл, Бедифорд последовали
его примеру (в конце августа 1643), что уже прежде
сделали Таунтон, Бриджуатер, Бат (в конце июля 1643);
Бристоль, второй город королевства, сдался при первом
приступе2, вследствие трусости своего губернатора, который,
однако, был одним из вождей самой горячей партии.
Каждый день приходили в Лондон вести о какой-нибудь
неудаче; в Оксфорде,напротив, войско усиливалось вместе с
возрастанием доверенности. Наконец, королева соединилась с
королем и привела с собою три тысячи человек и
артиллерию3. В первый раз свиделись они на Кейтонской равнине,
на том самом месте, где, год назад, обе партии впервые
вступили в бой, и в тот же самый день (13 июля 1643), в
тот же самый час, Уильмот и Гоптон одержали при Раун-
дуэй-Дауне (Roundway-Down)4 блистательную победу над
войском парламента5. Карл и его супруга с триумфом въе-
1 Clarendon, Hist of the rebell, т. VI, 207
2 25 июля 1643 - Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 284 - Clarendon, Hist
of the rebell, т.6, стр. 136-148.- State-Trails, т. 4, 186-293.
3 Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 274.
4 В Уильтшайре.
3 Clarendon, Hist of the rebell, т. 6, стр. 130-135 - Rushworth, ч. 3,
т. 2, стр. 285.
343

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
хали в Оксфорд; а Уоллер, который, отправляясь к своей
армии, приказывал на дороге всей констэблям делать
приготовления для принятия его пленных, воротился в Лондон
без солдат1.
Эссекс, не двигавшийся с места, обвинявший в своей
недеятельности тех, кто его упрекал в ней, смотрел на все
эти поражения, не принимая в них участия и не думая
предотвращать их. Наконец он написал в верхнюю палату
(9 июля 1643); "Я думаю, что лорды поступят нехудо,
если заблагорассудят просить у короля мира с
обеспечением религии, законов, прав граждан, а также заслуженного
наказания главных виновников стольких государственных
бедствий. Если же эта попытка не приведет к мирному
соглашению, то, по-моему мнению, следует умолять его
величество, чтоб он удалился с театра кровопролития, и
тогда две армии в один день решат все раздоры"2. Несколько
дней ранее, это письмо, может быть, было бы принято
хорошо. При первой вести о поражениях лорды
торжественно засвидетельствовали свою верность королю и
приготовили новые мирные предложения; нижняя палата3,
напротив, раздраженная, но не падавшая духом, требовала от
верхней окончательного решения насчет государственной
печати и, получив отказ, собственною властью велела
изготовить новую, с изображением, на одной стороне, гербов
Англии и Ирландии, а на другой заседания нижней палаты
в Вестминстере, без всяких законов, которые напоминали
бы о лордах верхней палаты4. При таком разномыслии,
лорды верхней палаты, конечно, согласились бы на мирные
предложения генерала. Но в то же время (20 июня 1643)
король, возгордившись своими успехами, объявил
официально, что лица, собравшиеся в Вестминстере, не составля-
1 Clarendon, Hist of the rebell, т. 6, стр. 134.
2 Journal of the House of Lords, И июля 1643 - Rushworth, ч. 3,
т. 2, стр. 290. Whitelocke, стр. 67.
316 июня 1643, Pari. Hist, т. 3, col. 132.
4 В первых днях июля. Pari. Hist, т. 3, col. 143. Whitelocke, стр. 67.
344

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ют настоящих палат; что отсутствие стольких членов и
стеснение свободы лишили их всякой законности, что с этих
пор он не будет называть их собрания парламентом;
наконец, что он запрещает всем своим подданым повиноваться
этому скопищу изменников и бунтовщиков1. Такое общее и
сильное порицание не замедлило соединить снова обе
палаты. 5 июля они решили, с общего согласия, отправить к
своеим братьям шотландцам комиссию, чтобы просить их о
присылке вспомогательной армии для защиты английских
протестантов от ига папистов2, и когда письмо Эссекса пришло к
лордам, то они положили до тех пор не обращаться к королю
ни с прошением, ни с мирными предложениями, пока он не
отречется от своей прокламации, в которой объявил, что
палаты не составляют свободного и законного парламента3.
Эссекс не настаивал. Благородный и прямодушный, он
думал, что исполнил долг, подав совет примириться с
королем; впрочем, он чтил палаты и, подав свое мнение,
нисколько не думал, чтоб его приняли непременно как закон;
напротив, сам готов был повиноваться приказаниям
парламента. Несколько дней между партиями в Лондоне
господствовало, по-видимому, совершенное согласие: все
единодушно старались выразить Эссексу свое уважение; он
немедленно получил военные припасы и подкрепления4, в
то же самое время и Уоллеру, несмотря на его неудачи,
выражена благодарность и оказан почет, как человеку,
который еще может быть полезен на службе5. Приказано
формировать новую армию в восточных графствах, и
начальство над ней поручено лорду Манчестеру, а в
помощники дан ему Кромвель6. Готэм, которого нижняя палата,
1 Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 331.
2 Pari, Hist, т. 3, col. 144.
3 Journals of the House of Lords, И июля 1643.
4 Parl,Hist, т. 3, col. 144.
5 Clarendon, Hist the rebell, т. 6, стр. 184.
6 22 июля 1643. Pari Hist, т. 3, col. 156- Clarendon, Hist of the
rebell, т. 6, стр. 185, эта армия должна была состоять из десяти тысяч
человек.
345

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
заранее предупрежденная (в начале июня 1643), велела
арестовать в Гулле1 прежде нежели он успел сдать город
королю, ждал в Тауэре своей казни; лорд Ферфакс назначен на
его место2. Выбраны были комиссары, которые должны
были отправиться в Шотландию - двое от верхней, четверо
от нижней палаты3, им поставлено на вид торопиться с
отъездом. Члены собрания богословов также, большею
частью, оставили Лондон; каждый из них отправлялся в свой
приход, чтоб успокаивать и одушевлять народ к новым
усилиям4. Каждый день в какой-нибудь церкви города, в
присутствии матерей, детей, сестер, служили молебны,
призывая помощь Божью на всех тех, которые посвятили себя
защите отечества и его законов5; каждое утро, при
барабанном бое, толпы граждан, мужчин и женщин, богатых и
бедных, выходили работать в укреплениях6. Никогда еще в
палатах и среди народа не было видно такой энергии и в то
же время такого единодушия и благоразумия.
Но опасность увеличивалась с каждым днем: везде
король одерживал верх. Несмотря на всеобщее увлечение,
некоторые люди отказались жертвовать собою в пользу
парламента. Лорд Грей, выбранный верхней палатой в
число комиссаров, отправлявшихся в Шотландию, уклонился
от посольства7; лорды заключили его в Тауэр. Граф Рут-
ленд, который должен был сопровождать его, также
отказался, сылаясь на слабое здоровье8. Комиссары нижней
палаты принуждены были ехать одни9, и притом морем,
потому что на севере дороги были небезопасны, а Ферфакс
1 29 июня 1643 - Rushworth, ч.З, т.2, стр. 275-277, -Whitelocke,
стр. 67.
2 3 июля 1643, Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 280- Journals, etc, 11 июля
3 Лорды Грей-Уарк и Рутлэнд, сэр Уильям Армии, сэр Генри Вен,
М. Гатчер и М.Дарлей (Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 466).
4 Pari, Hist, т. 3, col. 148 - Clarendon, Hist of the rebell, т. 6, стр. 189
5 Neal, Hist of the Purit, т. 2, стр. 506.
6 May, Hist du Long Pari, т. 2, стр. 217, в Collection г. Гизо.
717 июля 1643, Pari, Hist, т. 3, col. 148.
8 Там же, col. 150.
9 Там же
346

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
не мог дать им конвоя. Они ехали три недели1.
В этот промежуток времени король прислушался более
благоразумных советников и издал более мягкую
прокламацию. Вместе с надеждой на мир воротилось и желание
мира. 4 августа лорды, по предложению графа Нортумбер-
лэнда, согласились сделать королю предложения, которые
превосходили все прежние своей умеренностью: они
предлагали немедленно распустить войска, призвать в палаты
лордов, имена которых были вычеркнуты из спиков за то,
что они перешли к королю; решение же вопроса о милиции
предоставить впредь парламентам, вопрос о церкви -
синоду. На следующее утро лорды передали эти предложения
нижней палате, объявив довольно надменным то-ном, что
пора положить конец бедствиям отечества2. Пораженная
неожиданностью этих требований, партия войны тщетно
настаивала на опасности, сопряженной с потерею стольких
выгод, купленных дорогою ценою, великими страданиями,
тогда как выигрыш будет состоять лишь в нескольких
месяцах перемирия; тщетно просила она, чтоб дождались по
крайней мере ответа из Шотландии. "Дела пошли худо, -
отвечали лорды, - с тех пор, как прекращены переговоры с
Оксфордом; в Лондоне низший класс, правда, кажется,
готов вести войну, но ясно, что богатые и знатные
граждане не расположены к ней, потому что они отказывают от
новых налогов для ведения войны. Впрочем, какая беда
предложить королю разумные условия? Если он их примет -
будет мир; если же отвергнет, то его отказ доставит нам
1 Они отправились из Лондона 20 июля и прибыли в Эдинбург
только 9 августа (Rushworth, ч.З, т.2, стр. 466).
2 В конференции, которая была по этому предмету между двумя
палатами (5 августа 1643), оратор верхней палаты начал следующими
выражениями: "Господа! Лорды полагают, для всякого разумения
очевидно, что наше королевство, со всеми благами, которых стоил ему
долгий и счастливый мир, готово впасть в те бедствия, какие
обыкновенно сопровождают междоусобную войну: и что те самые люди,
которые должны бы посвящать свои сердца и руки его благоденствию,
подвергают его опасности своими противоестественными раздорами
и проч. (Parl,Hist,T.3, col.156).
347

ЧАСТЬ к КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
более солдат и денег, нежели в состоянии дать все ваши
предписания". Решено было, большинством девяносто
четырех голосов против шестидесяти пяти, принять во внимание
предложения лордов1.
Страшное волнение овладело партией войны.
Добиваться таким образом мира среди неудач значило не
заключать договор, а сознаться публично в своем
поражении. Все общественные и частные интересы страдали от
такого мира, который, сверх того, разрущал надежды
патриотов, желавших более широкой реформы, и често-
любивцев, хотевших революции. Решились, во что бы то
ни стало, отвергнуть мир. Вечером, 6 августа, лорд- мэр
Пеннингтон, которого король исключил в своей
прокламации из амнистии, собрал муниципальный совет,
несмотря на то, что было воскресенье; а на другое утро в
нижнюю палату поступила грозная петиция, которая
требовала, чтоб палата отвергла предложения лордов и,
вместо того, приняла решение, образец которого в то же
время представлял податель прошения альдермен Аткинс2.
Толпа народа, предупрежденная накануне памфлетами,
разбросанными по всем частям города, поддерживала эти
требования своими криками. Прибыв в Вестминстер,
лорды тотчас же подали в нижнюю палату жалобу на эти
мятежные сборища, объявив, что отложат свои заседе-
ния до следующего дня или даже далее, если подобные
поступки не будут наказаны. Но в нижней палате уже
собирались голоса о мирных предложениях; после
продолжительных прений, восемьдесят один голос оказался
в пользу мира и лишь семьдесят девять против него.
Волнение достигло пределов: за стенами парламента
народ кричал, что не разойдется до тех пор, пока не дадут
ему удовлетворительного ответа; внутри противники мира
требовали проверки голосов, утверждая, что произошла
1 1. Там же, col. 156-158. - Clarendon, Hist of the rebell., т. 6, стр.
178-182.
2 Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 336.- См. Исторические документы.
348

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ошибка и что они так легко не дадутся на обман. Им
уступили. Палата снова разделилась: в пользу мира опять
оказался восемьдесят один голос, но те, которые считали
противные голоса, провозгласили восемьдесят восемь.
Президент тотчас же объявил этот результат, и приверженцы
мира удалились в изумлении и отчаянии1.
На третий день, 9 августа, они, в свою очередь,
захотели вознаградить себя за это. С самого утра, вокруг
Вестминстера собралась толпа из двух или трех тысяч
женщин, с белыми лентами на голове, символом мира,
которого действительно и просили у палат2. Сэр Джон
Гипписли вышел к ним и сказал, что "палата желает
также мира, и в скором времени надеется заключить его,
а между тем приглашает их разойтись по домам". Но
женщины остались; к полудню их набралось более пяти
тысяч; в ряды их вмешалось несколько мужчин в
женском платье; толпа женщин, подстрекаемая ими,
бросилась к дверям нижней палаты с криками: "мира! мира!".
Часовые, из простых милиционеров,упрашивали их
удалиться; но неистовые крики усиливались: "Подайте сюда
изменников, которые не хотят мира! В клочки их!
Давайте сюда подлеца Пейма!". Их прогнали с лестницы;
сделали несколько выстрелов в воздух, чтоб испугать
их. "Заряды холостые!" - кричали женщины, бросая в
часовых камнями. Тогда часовые стали стрелять не в
шутку; в то же время прибыл эскадрон кавалерии и
бросился на толпу с обнаженными Саблями: с минуту
женщины держались еще; они пятились во все стороны от
кавалеристов, продолжая их ругать и наносить им
удары. Наконец, надо было бежать, и после страшной
сумятицы, продолжавшейся несколько минут, около
Вестминстера осталось только семь или восемь раненых
женщин и две убитых. Одна из них была хорошо известна
1 1. Pari Hist, т. 3, col. 158-160.- Clarendon, Hist of the rebell, т. 6,
стр. 182-184.
2 См. Исторические документы.
349

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
народу: она с детства распевала по улицам Лондона
старинные народные баллады1.
Победа была полная, но стоила слишком дорого; нужно
было прибегнуть к обману и насилию - средствам,
которые вызывают ропот на самый успех, особенно же, когда
реформа делается во имя законов или с целью
восстановить их. Уже сделалось самою обыкновенною
поговоркою, что парламент, в свою очередь, делает то же самое,
в чем упрекали короля. Верхняя палата возмутилась: кровь
народа была пролита; междоусобная вражда начинала
брать верх над всяким другим чувством. Нижняя палата
узнала, что некоторое число членов парламента хочет
оставить Лондон, под предводительством важнейших
лордов, бежать в лагерь Эссекса, объявить там,
посредством прокламаций, что они оставили парламент,
который находится в руках черни, и готовы вступить в
переговоры с Оксфордом. Намерение это не состоялось
оттого, что честный Эссекс твердо и решительно
отказался ему содействовать. Для партии было очень
утешительно узнать, что его генерал так непоколебимо ей
верен2. Но лорды Портленд, Ловлэс, Конуэс, Клер,
Бедфорд, Голланд, несмотря на это, оставили Лондон и
бежали к королю; граф Нортумберлэнд удалился в свой
замок Петворт3 - все имена знаменитые, которые, не
составляя главной опоры парламента, тем не менее
служили ему щитом и придавали ему блеск. Увидя себя
оставленными, некоторые из вождей граждан едва не
струсили; даже Пейма обвиняли в переписке с
неприятелем4. С другой стороны, самые отчаянные демагоги,
самые пылкие сектаторы начинали обнаруживать свои
тайные замыслы. Джон Сальмарш, который впоследствии
1 Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 357.- Clarendon, Hist of rebell, т. 4,
стр. 184.
2 Clarendon,Hist of the rebell, т.4, стр. 188, 200-203.
3Там же, т. 3, стр. 189.
4 9 сентября 1643, Pari Hist, т. 3, col. 165.
350

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
был капелланом в войске Ферфакса, утверждал, что "во
что бы ни стало, нужно помешать сближению короля с
народом". Пафлет этот был доведен до сведения нижней
палаты; но Генри Мартин вызвался защищать его, что однако
ж, ему не удалось. Наконец из Шотландии не было
равно никаких вестей: неизвестно было даже, доехали ли
комиссары; и каждый день боялись вдруг услышать, что
король идет на Лондон или что он осаждает Глостер,
последнюю крепость, оставшуюся во власти парламента
на западе, единственный город, который мешал
сообщениям роялистских войск, расположенных на юго-западе
и на северо-востоке, препятствуя им действовать сообща
на всех пунктах1.
Страсти смолкли пред опасностями; партии здраво
рассудили о своем положении. Ни та, ни другая из них
не имела достаточных сил для уничтожения своего
противника с тем, чтоб после с выгодой продолжать войну
или заключить мир. Не ища спасения в слабости,
умеренная партия поняла, что прежде переговоров
необходимо одержать победу; фанатики убедились, что мало
будет пользы от безумного увлечения и что победа
возможна только при одном условии: чтоб они
повиновались, а их соперники повелевали. Недоверчивость
исчезла, честолюбие замолкло на время. Комитет, в
котором заседали некоторые из самых жарких приверженцев
войны2, отправился к Эссексу3, объявил ему о мерах,
принятых для укомплектования его армии и доставки ей
всего нужного, спрашивал, в чем он еще нуждается;
наконец, поручил ему судьбу отечества и торжественно
выразил ему совершенную доверенность парламента. С своей
стороны, граф и его друзья принялись за военные дейст-
1 Whitelocke, стр. 69.
2Сент-Джон, Строд и Крью (Crew), к которым был присоединен
Пейм, после некоторого сопротивления.
34 августа 1643. Journals of the House of Commons, т. 3, стр. 15 -
Clarendon, Hist of the rebell, т. 6, стр. 187.
351

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
вия с такою живостью, как будто никогда и не имели
иного желания. Голлиз1, который выпросил себе паспорт
на отъезд с своим семейством из Англии, вызвратил его
и остался. Повсюду люди, которых еще недавно
обвиняли в малодушии или измене, подавали первый пример
приготовлений к войне, усилий, пожертвований; а их
заносчивые противники смирно и покорно помогали им с
усердием, но без шума. Они даже без сопротивления
согласились на исключение из парламента Генри
Мартина и на заключение его в Тауэр за его последнюю
выходку против короля2 - так твердо решились они
жертвовать всем этому минутному согласию, единственному
средству спасения. Такое благоразумное поведение не
замедлило принести свои плоды. Уоллер и Манчестер,
каждый особо, формировали резервы; между тем набор
людей, денег, приготовление запасов всякого рода для
армии Эссекса, которая одна была в состоянии скоро
выйти в поле - все это шло с неслыханной быстротой;
четыре полка лондонской милиции вызвались служить в
армии Эссекса, и 24 августа, после торжественного смотра
в Гоунсло-Гите, сделанного в присутстви большей части
членов обеих палат, граф повел четырнадцать тысяч
человек усиленными переходами на выручку Глостера, уже
две недели находившегося в осаде, которой так боялись3.
После своей победы Карл не без сожаления
отказался от намерения предпринять что-нибудь более
решительное против самого Лондона. У него уже был
составлен план и, казалось, обещал успех: король должен был
двинуться с запада на восток, а лоо^д Ньюкэстл,
одержавший также победы в графстве Иорк, идти в то же
время с севера на юг. Таким образом обе большие
королевские армии соединились бы подчгтенами столицы. По
1 Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 291.
2 16 августа 1643. Pari Hist, т. 3, col. 161.
3 May, Hist du Long Pari, т. 2, стр. 241, - Mémoires de Hollis,
стр. 16, в Collection г. Гизо
352

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
взятии Бристоля Карл тотчас же послал к лорду Нью-
кэстлю одного из самых преданных слуг своих, сэра
Филиппа Уорвика, чтоб сообщить ему об этом плане и
приказать двинуться в поход. Но вельможами
королевской партии нельзя было командовать, как простыми
генералами: они получали от короля свои назначения, но
не от него получали свою силу. Готовые поддерживать
его дело там, где они уже пользовались влиянием, они
вовсе не хотели менять место и таким образом терять и
независимость свою, и средства к успеху. Ньюкэстль,
гордый, великолепный, любивший пышность и досуг,
боявшийся трудов и скучных противоречий, окруженный
сам маленьким двором, которому блестящий ум его и
образ жизни привлекали охотников до веселого
общества, не хотел затеряться в Оксфорде среди придворных,
ни в армии короля подчиниться какому-нибудь грубому
чужеземцу, вроде принца Роберта. Выслушав
хладнокровно предложение, привезенное Уорвиком, он сказал:
"Мне приходит в голову ирландский бунтовщик Тай-
рон,взятый в плен вице-королем Монтжойем и
привезенный к королеве Елизавете. В апартаментах Уайт-Галля,
увидев вице-короля едва заметным и наравне с другими
дожидавшимися выхода королевы, он сказал,
обратившись к одному из своих соотечественников: "как мне
стыдно, что я отдался в плен человеку, которого почитал
сильным, тогда как теперь он совершенно затерянный в
толпе человек!". Что до меня, то я не могу оставить
Йорка до тех пор, пока не будет взят Гулль1". Уорвик
передал этот ответ королю, который не посмел выразить
своего неудовольствия. Некоторые лица все еще
советовали ему идти на Лондон; мнение этого держалась сама
королева; но король был не охотник до отчаянных
предприятий, не столько потому, что боялся опасности, сколько
из страха уронить собственное достоинство. Уже с год
1 Mémoires de Warwick, стр. 200-202, в Collection г. Гизо -
Clarendon Hist of the rebell, т. 6, стр. 191.
12. История английской революции, I том
353

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
назад, после битвы при Эджигилле и Брентфорде,
гордость его пострадала, когда он был вынужден отступить
из-под самых стен Лондона. Многие офицеры полагали,
что нужно осадить Глостер: одни без всяких корыстных
видов, другие в надежде на богатую добычу; полковник
Уильям Легг хвалился даже, что находится в тайных
сношениях с губернатором Эдвардом Массей1. Наконец,
король решился, и 10 августа его армия, которой он
лично командовал, заняла возвышенности,
господствовавшие над городом, защищаемым только полутораты-
сячным гарнизоном и обывателями.
Тотчас по прибытии король потребовал, чтоб город
сдался, и дал жителям два часа времени на
размышление. До истечения срока два депутата от города
Глостера, подполковник Падсей и один гражданин, явились в
королевкий лагерь, оба исхудалые, бледные, с
обстриженными волосами, в черных одеждах, и сказали: "Мы
пришли к его величеству с ответом от благочестивого
города Глостера". Когда их ввели к королю, они прочли
послание следующего содержания: "Мы, обыватели,
магистрат, офицеры и солдаты Глостера отвечаем
всепокорнейше на всемилостивейшее послание его величества:
в силу нашей присяги, мы охраняем выше
перечисленный город к услугам его величества и его потомства;
считаем себя обязанными повиноваться указам его
величества в той мере, как они переданы нам обеими
палатами парламента, и, следовательно, с Божией помощью,
будем защищать вышенареченный город по мере сил
своих". Это краткое послание, прочтенное твердым
голосом, сухо и явственно, странный вид депутатов,
неподвижно ждавших ответа короля - все это возбудило в
присутствовавших удивление, насмешки и гнев, который готов
был уже разразиться; но Карл, храня такую же
важность, как его противники, дал знак молчания и отпус-
1 Mémoires de Warwick, стр. 200-202, в Collection г. Гизо -
Clarendon Hist of the rebell, т. 6, стр. 169-173.
354

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
тил депутатов, сказав им только: Ьсли вы ожидаете
помощи, то ошибаетесь в расчете. Уоллер уничтожен, а
Эссекс не может прийти". Едва депутаты воротились в
город, как обыватели разом подожгли все предместья и
таким образом им ничего не осталось охранять вне стен
города1.
В продолжение двадцати шести дней (от 10 авг. до 5
сент.), они с неусыпной деятельностью сопротивлялись
всем усилиям осаждавших. Исключая ста пятидесяти
человек, составлявших резервы, весь гарнизон был
постоянно на ногах: во всех работах, во всех опасностях
граждане присоединялись к солдатам, жены помогали мужьям,
дети матерям. Массей делал частые вылазки, и лишь
трое воспользовались ими, чтоб дезертировать2.
Наскучив долгим ожиданием, не приносившим ни славы, ни
покоя, королевская армия, в отмщение за это,
вольничала и грабила в окрестностях; сами офицеры часто
заставляли своих солдат хватать какого-нибудь богатого
фермера, какого-нибудь мирного землевладельца, как
"злоумышленника", и отпускали их на волю за богатые
выкупы3. С каждым днем слабела дисциплина в
королевском лагере и усиливалась всеобщая ненависть
обывателей к армии. Можно было бы решиться на приступ, но
никто не смел предложить его, помня, как дорого
обошлось дело под Бристолем. Король ждал успеха только
от истощения сил, в которое, рано или поздно, город
должен был впасть вследствие осады, как вдруг, к
крайнему изумлению, он узнал о приближении Эссекса. Принц
Роберт, отделившись от армии с отрядом кавалерии,
тщетно старался остановить его; граф шел вперед, не
сворачивая с дороги и гоня перед собою неприятеля.
1 Clarendon, Hist of the rebell, т. 6, 173-176 -May, Hist du Long
Pari, т. 2, стр. 230-234, в Collection г. Гйзо - Rushworth, ч. 3, т. 3,
стр. 286 и след.
2 May, Hist du Long Pari, т. 2, стр. 234-240, - Rushworth, ч. 3, т. 2,
стр. 287-290.- Clarendon Hist of the rebell, т. 4, стр. 219,
3 Clarendon, Hist of the rebell, т. 6, стр. 219.
355

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Уже он находился в нескольких милях от лагеря; уже
кавалеристы короля отступили до самых аванпостов своей
инфантерии; в надежде задержать графа хоть на день.
Карл отправил к нему гонца с мирными предложениями.
Эссекс отвечал: "Парламент не дал мне полномочия на
ведение переговоров, но приказал освободить Глостер;
это я сделаю, или умру под его стенами". - "Не нужно
предложений! Не нужно предложений!" - кричали
солдаты, узнав, что неприятель прислал трубача. Эссекс
продолжал путь, и на другой день (5 сентября), когда
ряды его войска строились на холмах Пресбёри, в двух
лье от Глостера, пламя, обнявшее королевский лагерь,
возвестило ему, что осада Глостера снята1.
Эссекс немедленно вступил в город2, снабдил его
продовольствием, осыпал похвалами губернатора, его
солдат и граждан, постоянство которых спасло парламент и
дало ему возможность спасти их самих. В свою очередь
Эссекс, в церкви, под окнами своей квартиры, на
улицах, слышал восторженные выражения народной
признательности. Через два дня (10 сент.) он двинулся
обратно в Лондон: поручение свое он кончил и торопился
привести на защиту палат единственную армию, которая
оставалась у них.
По всему казалось, что отступление свое Эссекс
должен был совершить так же счастливо, как и поход.
Несколько дней сряду держал он втайне маршрут свой,
овладел Чиренчестером и его богатыми магазинами;
кавалерия его, в нескольких схватках, блистательно
отразила нападения принца Роберта, который с своей
кавалерией наводил всеобщий ужас: но, приближаясь к Нью-
бери, 19 сентября, Эссекс узнал, что неприятель
опередил его, занял город и окрестные возвышенности, что
1 1. May, Hist du Long Pari, т. 2, стр. 243-146 - Clarendon, Hist of
the rebell, т. 6, стр. 223 и след. - Whitelocke, стр. 69, - Rushworth, ч. 3,
т. 2, стр. 292.
2 8 сентября 1643. May, Hist du Long Pari, т. 2, стр. 247,
356

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
дорога в Лондон отрезана и что силою можно пробиться в
столицу. Король командовал лично; положение его было
выгодное: гарнизон Оксфорда и Уаллигфорда мог по-дать
ему помощь в случае надобности. Жители, не
расположенные к парламенту, прятали съестные припасы. Во что бы
ни стало надобно было дать генеральное сражение, чтоб
пробиться в столицу и не умереть с голоду.
Эссекс не стал долго думать. На рассвете
следующего дня (20 сент.) он явился лично в авангарде, атаковал
главную возвышенность и очистил ее от полков, ее
занимавших. В битве участвовали, один за другим, все
корпуса, дрались до вечера во всех позициях, которые
защищались так упорно, что обе партии, по окончании
дела, сочли для себя главным, в реляциях начальству,
воздать похвалу своим неприятелям. Этим делом
роялисты надеялись поправить следствия поражения,
прервавшего ряд их успехов, а приверженцы парламента были
одушевлены желанием не потерять, будучи так близко к
цели, плодов торжества, положившего конец стольким
поражениям. В особенности лондонская милиция оказала
чудеса храбрости. Два раза, прорвав парламентскую
кавалерию, бросался на нее принц Роберт, но не мог
поколебать ее рядов, дружно встречавших его пиками.
Генералы Эссекс, Скиппон, Стэпльтон, Меррик
подвергались опасностям, как простые солдаты; с другой
стороны, прислуга, работники, денщики, бывшие при армии,
прибежали на поле битвы и дрались подобно храбрым
офицерам. Наступила ночь; каждый удержался на своей
позиции. Эссекс значительно подвинулся вперед; но
роялисты все еще заграждали ему дорогу, и он ожидал,
что на другое утро ему придется дать новое сражение;
однако, к величайшему удивлению, на самом рассвете он
увидел, что неприятель отступает й дорога открыта.
Эссекс не замедлил воспользоваться этим обстоятельством
и продолжал движение на Лондон; он шел без всяких
препятствий, если не считать незначительных нападений
357

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
со стороны кавалерии принца Роберта, и спустя два дня
после битвы ночевал с своим войском в Ридинге, вне
всякой опасности1.
Этот жестокий удар испугал роялистов, храбрых не
менее своих противников, но менее их настойчивых и так
же быстро предававшихся отчаянию, как и надежде.
Впрочем, потери их были действительно велики и тем
сильнее действовали на воображение, что состояли в
людях, приближенных к королю.
Более двадцати лучших офицеров, и в числе их были
люди знаменитые заслугами и саном: лорд Зундерланд,
двадцатитрехлетний юноша, который только что
женился и уже успел приобрести громким выражением своих
мнений уважение всех благоразумных людей, всех
добрых протестантов своей партии2; лорд Каэрнарвон,
отличный офицер, которого король любил за строгость
дисциплины, солдаты - за справедливость: он так свято
держал данное слово, что ни за что ни хотел остаться в
западной армии после того, как главнокомандующий ее,
принц Мориц, нарушил условия договора, заключенного
с городами Веймутом и Дорчестером3; наконец лорд Фок-
лэнд - честь и слава роялистов, оставшийся патриотом,
хотя его и осудили в Лондоне, не утративший народного
уважения, хотя и был министром в Оксфорде4. Ничто не
требовало его присутствия на поле битвы, и не раз
друзья упрекали его в ненужной отваге, "Моя должность, -
отвечал он, улыбаясь, - не может отнять тех
преимуществ, которые дают мне лета мои, а военный министр
должен быть посвящен в тайны величайших
опасностей". Несколько месяцев сряду он отыскивает эти опас-
1 Rushworth, ч. 3, т. 2, стр. 293 -294 - May Hist du Long Pari, т. 2,
стр. 250-261 - Clarendon, Hist of the rebell, т. 6, стр. 227-231-Whitelocke,
стр. 71 - Mémoires de Ludlaw, т. 1, стр. 72, в Collection, г. Гизо
2 Clarendon,Hist of the rebell, т. 4, стр. 233.
3Там же, стр. 233-235.
4 Род. в 1610, в Берфорде, в графстве Оксфордском, ему было от
роду тридцать три года.
358

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ности со страстным увлечением; страдания народа - еще
худшее зло, которое он предвидел в будущем,
разрушенные надежды, неловкое положение среди партии,
которой торжества и неудачи он равно боялся - все это
сильно его тревожило; веселость его пропала; воображение,
от природы блестящее и живое, стало рисовать ему лишь
мрачные картины, останавливаться лишь на одном
предмете. Прежде он любил изысканность, щегольство;
теперь перестал заниматься своей одеждой, своей
наружностью; ему опротивели дружеские беседы и все
занятия; часто, сидя в кругу друзей, опустив голову, он
прерывал долгое молчание, жалобно повторяя: "Мир! Мир!"
и оживлялся только тогда, когда представлялась надежда
на переговоры. Утром, перед битвою, приближенные его
удивились, найдя, что он повеселел: он так тщательно
занялся своим туалетом, как давно этого не делал. "Если
я буду убит сегодня, - сказал он, - то не хочу, чтоб мое
тело нашли в грязном белье". Его уговаривали остаться:
лицо его снова омрачилось печалью. "Нет, - сказал он, -
давно уж все это терзает мое сердце; к ночи надеюсь
избавиться от мучений", и он присоединился волонтером
к полку лорда Байрона. Только что завязалось дело, как
он был ранен пулею в живот, упал с лошади и никем не
замеченный, умер жертвою этюхи, слишком грубой для
его чистой и нежной добродетели. Тело его было найдено
лишь на другое утро. Друзья его, особенно Гайд,
навсегда сохранили о нем безутешное воспоминание;
придворные без особенного чувства узнали о смерти человека,
им чужого; Карл выразил сожаление, насколько того
требовало приличие, и перестал чувствовать прежнюю
неловкость в совете1.
Тотчас же по прибытии Эссекса в Ридинг, депутация
от обеих палат явилась к нему с выражением
благодарности, а также и с тем, чтоб удовлетворить все нужды
1 Clarendon, Hist of the rebell, т.6, стр. 235-250, -Whitelocke,
стр. 70.
359

ЧАСТЬ 1. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
его армии и узнать его собственные желания1.
Парламент был спасен; этого мало: он мог надеяться, что впредь
уж не подвергнется таким опасностям; равным успехом
увенчались его дипломатические переговоры и его
военные действия. В то самое время, как Эссекс заставил
своих противников снять осаду Глостера, Вен заключил
в Эдинбурге тесный союз с Шотландией. С общего
согласия государственных чинов и собора шотландской
церкви, в одно заседание (17 авг. 1643)2 положено
заключить политический и религиозный договор, под именем
торжественной лиги и ковенанта: Англия и Шотландия
обязались соединитьс свои силы, чтоб отстаивать общее
дело. На другой же день шотландские комиссары
отправились в Лондон. Обе палаты, посоветовавшись с
собранием богословов, с своей стороны, подтвердили
договор во всей его силе (18 сент.)3; а спустя неделю (25
сент. 1643), в церкви св.Маргариты в Вестминстере, все
члены парламента, стоя с обнаженными головами и
подняв руки к небу, клятвенно подтвердили принятие этого
договора. Эта присяга была сперва произнесена устно,
потом подтверждена рукоприкладством4. Лондон с
восторгом принял известие о ковенанте, который обещал
реформу церкви и, сверх того, подкрепление, состоящее
из двадцати одной тысячи шотландцев. Этот договор
рассеял страх пресвитериан и осуществил их надежды.
На другой день (26 сент.1643) Эссекс вступил в Лондон;
вся нижняя палата, под предводительством своего
президента, отправилась в Эссекс-Гоуз, встречать его.
Явились лорд-мэр и альдермены, в пурпуровых платьях, чтоб
1 24 сентября 1643. Journals of the House of Commons, 29 сент.-
Whitelocke стр. 70.
2 Burnet, Mémoires of the Hamiltins, стр. 239 - Neal, Hist of the
Purit, т. 3, стр. 56-62.- Baillie, Letters, т.1, стр. 381.
3 Pari Hist, т. 3, col. 169.
4 Там же, col. 173.- Neal. Hist of the Purit, т. 3, стр. 62, - Rush-
worth, ч. 3, т. 2, стр. 474-481. Ковенант был подписан двумястами
двадцатью восьмью членами нижней палаты.
360

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
выразить благодарность "спасителю и покровителю их
жизни и имущества, их жен и детей"1. Публично были
выставлены знамена, отбитые у королевской армии в деле
под Ньюбери; из них особенно бросалось в глаза знамя,
на котором был изображен наружный фасад палаты
депутатов, над которым виднелись две головы
преступников; на фасаде красовалась налпись: "Ut extra, sic in-
tra *·.
Народ толпился вокруг этих трофеев; милиционеры,
участвовавшие в деле при Ньюбери, рассказывали все
его подробности; в домашних беседах, в проповедях, на
уличных сходках - повсюду восторженно произносилось
имя Эссекса, или набожно было благословляемо. Граф и
друзья его решились воспользоваться этим торжеством.
Эссекс явился в верхнюю палату, подал прошение об
отставке и позволении удалиться из Англии3. Нет более
настоятельной опасности, которая требовала бы его
присутствия, говорил он; в звании главнокомандующего он
испытал слишком много неприятностей, которые,
наверное, скоро повторятся, ибо сэр Уилльям Уоллер
остается к должности, независимой от главнокомандующего,
на которого сваливается вся ответственность, тогда как
другому предоставляется право не слушаться его; давно
уже мучит его это положение, которого он не может
более выносить. Выслушав это объяснение, верхняя
палата пришла в изумление, или притворилась, что
изумлена, и положила потребовать совещания с нижней
палатой; но в эту самую минуту доставлено было от нижней
палаты послание, вследствие которого совещание
делалось бесполезным. Узнав, в чем дело, она спешила
известить лордов, что Уоллер отказывается от своей
должности, соглашается получать впредь инструкции от главно-
1 Whitelocke, стр. 70 - Clarendon, Hist of the rebell,T. 6, стр.
250.
2 Whitelocke, стр. 71.
3 7 октября 1643, Journals of the House of Lords.
361

ЧАСТЬ I. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
командующего, а не от самого парламента, и настоятельно
просить, чтоб составлен был комитет, который бы решил
это неприятное дело к удовольствию графа. Комитет был
тотчас составлен, и дело покончено в одно заседание1. Уол-
лер и его друзья покорились без ропота; Эссекс и его
партия торжествовали, не хвастаясь победой. Казалось,
враждебные партии примирились окончательно. Но в эту
самую минуту они вступали в новую борьбу.
1 Pari Hist, т. 3, col. 177 - Whitelocke, стр. 71.
362

Состояние партий и происхождение индепендентов. -
Расположение оксфордского двора. - Король заключает перемирие с
ирландцами. -Оксфордский парламент. - Смерть Пейма. - Поход 1644
года. - Сражение при Марстон-Муре. - Неудачи Эссекса в
графстве Корнваллийском. - Несогласия возникают между вождями
пресвитериян и Кромвелем. - Начинаются переговоры. - Билль о
добровольном отречении от должностей. - Суд и казнь Лода. -
Переговоры в Уксбридже. - Преобразование парламентского
войска. - Ферфакс назначен генералом. - Эссекс подает в отставку.
1645-1645
Радость пресвитериан достигла высшей степени:
парламент был спасен их вождем; враги их молчали;
шотландское войско, готовое прибыть, обещало крепкую опору их
делу; отныне они надеялись одни располагать всеми
преобразованиями, так же, как и войной, и по своему желанию
продолжать или прекращать то и другое.
Припадок религиозной ревности и тирании вскоре
обнаружил их владычество в палатах и вне их, в Лондоне и в
комитетах. Собранию богословов предписано было
приготовить план церковного управления (12 окт. 1643)1; в этот
совет призвали четырех шотландских богословов, чтоб
содействовать важному намерению партии - установить
единство в богослужении у обоих народов2. Комитеты, которым
поручено было в каждой области рассматривать поведение
1 Neal, Hist of the Purit, т. 3, стр. 123.
2 20 ноября 1643. Это были: Гендерсон, Редзерфорд (Rutherford),
Гильспи и Бальи (Baillic, т. 1, стр. 398- Godwin, Hist of the Common
Wealth, т. 1, стр. 349).
363

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
и учение священнослужителей, удвоили деятельность и
строгость; более двух тысяч священников было отрешено от
должностей1; многих преследовали, как анабаптистов, бро-
унистов, индепендентов и т.д., их ввергали в темницу те же
самые люди, которые недавно еще проклинали в ней,
вместе с ними, своих преследователей. Кто отказывался
подписать ковенант, лишался права заседать в общественном
совете и даже участвовать в выборе его членов2. С самого
начала войны парламент приказал закрыть все театры, не
налагая на них, однако, церковного проклятия, на том
основании, что времена всеобщих бедствий должны быть
посвящаемы покаянию и молитве, а не удовольствиям (2 сент. 1642)3.
Такое же запрещение распространено было на все увеселения,
на все обычные народные игры, воскресные и праздничные,
как бы ни были они древни или невинны; повсюду были
срублены майские деревья4, которые испокон века сажались в
знак радости при возвращении весны; запрещено было также
воздвигать новые; и если дети забывали эти законы, то
родители их наказывались денежною пенею за всякий порыв их
веселости5. Архиепископ Лод, уже три года забытый в
темнице, вдруг был вызван в верхнюю палату к ответу на обвинение
нижней палаты (13 ноябр. 1643)6. Фанатизм считает
ненависть и мщение в числе обязанностей.
Подобное же рвение вспыхнуло и к войне. Гордясь
своим участием в последних победах, лондонские превитериане
уже не говорили более о мире; многие богатые граждане на
свой счет одевали и вооружали солдат и даже вызывались
служить сами. Одни из них, Роланд Уильсон, имевший в
1 Писатели епископальной партии увеличивают это число до 8000;
их противники уменьшаются его до 1600 и менее. Я следовал
указаниям Ниля. Hist of the Purit, т. 3, стр. 111-113.
2 20 декабря 1643, Neal, Hist of the Purit, т. 3, стр. 66.
3 Pari Hist, т. 2, col. 1461.
4 May - poles длинные шесты, украшенные ветвями.
5 Neal, Hist of the Purit, т. 3, стр. 139. Пеня была в 12 пенсов, или
24 су.
6 Pari Hist, т. 3, col. 183.
364

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
виду получить от своего отца в наследство огромные
коммерческие дела и 2000 ф. стерл. ежегодного дохода в
поземельных фондах, присоединился к армии Эссекса во главе полка,
вооруженного на его собственное иждивение1. Даже
некоторые из вождей, до сего времени склонные к переговорам -
Голлиз, Глинн, Мейнард речами своими одушевляли
муниципальный совет к самым отчаянным усилиям2. Никогда еще
пресвитерианская партия не обнаруживала такой энергии и не
имела в своих руках такой прочной власти.
И, несмотря на все это, она приближалась к своему
падению. Взявшись с самого начала за двойную реформу,
церковную и гражданскую, она вела эти реформы не на
одних и тех же основаниях, не по одному и тому же плану.
В делах религиозных вера ее была горяча, учение просто,
твердо, система скреплена строгими выводами. Система
пресвитерианская - то есть управление церкви посредством
священнослужителей равных между собою и решающих дела
с общего согласия - по мнению этой партии, не была
учреждением человеческим, которое бы, по времени и
обстоятельствам, можно было изменять как вздумается;
напротив, она была в ее глазах единственной законной системою,
установлением божественных законов самого Христа. Партия
хотела, чтоб эта система торжествовала вполне, во что бы
то ни стало, почитая ее переворотом святым и решительно
необходимым. Совсем не то было в политике: несмотря на
грубость действий и речей, идеи партии были шатки, виды
умеренны, в ней не преобладало ни одного
систематического убеждения, ни одной страсти истинно революционной;
она любила монархию, сражаясь против короля, уважала
права короны, стараясь поработить корону; верила только
нижней палате и в то же время не питала к лордам ни
ненависти, ни презрения; наконец, она подчинялась древни-
м привычкам столько же, сколько и новым потребностям;
не отдавала себе точного отчета ни в основных началах, ни
lWhitelocke, стр. 72.
2 Там же, стр. 81.
365

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
в последствиях своего поведения; уверена была, что
действует единственно в видах законной реформы, и не желала
ничего более, кроме такой реформы.
Таким образом пресвитерианская партия, находясь
постоянно в различном расположении, то властолюбивая, то
нерешительная, то фанатическая, то умеренная, не имела
даже вождей, которые бы вышли из собственных ее рядов
и всегда были одушевлены одинаковыми с нею чувствами.
Она шла вслед за политическими преобразователями,
первыми толкователями и истинными представителями
народного движения. Союз с ними был для нее союз
естественный и необходимый - естественный потому, что и те и
другая хотели преобразовать правление, но не уничтожить
его; необходимый, потому, что они обладали властью и
сохраняли ее по преимуществам своего звания, богатства и
просвещения; этих преимуществ даже самые горячие
пресвитериане не хотели оспаривать. Но, принимая, а в
крайнем случае даже покупая, посредством важных уступок,
помощь сектаторов, большинство политических
реформаторов не разделяло ни их мнений, ни видов относительно
церкви; они желали умеренного епископата,
ограничивающегося законной администрацией духовных дел; они
служили системе пресвитериан против воли, стараясь втайне
замедлить ее успехи. Таким образом энергия партии в
религиозной революции была уничтожаема вождями, от
которых, однако ж, она не могла и не хотела отстать; их
единомыслие было вполне искренно только в деле
политического преобразования, т.е. в том деле, в котором
начальники и партия не были одушевлены какими-нибудь
непримиримыми страстями, не стремились проводить
абсолютных убеждений.
К концу 1643 года политическое преобразование, по
крайне мере законное, было окончено; злоупотребления не
существовали более; все законы, признанные
необходимыми, были составлены; все государственные учреждения, по
крайнему разумению, изменены; все было улажено в деле,
которого равно желали защитники древних прав и сектато-
366

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ры пресвитерианские и которое они могли исполнить
общими силами. Но религиозная революция только что
начиналась, а политическое преобразование, еще шаткое и не-
упроченное, угрожало превратиться в революцию.
Приближалась минута, когда неизбежно должны были
обнаружиться внутренние недуги партии, до сих пор
господствовавшей: несвязность ее состава, принципов, планов. Она
вынуждена была ежедневно менять направление, делать
противоречащие усилия. Чего она домогалась в церкви, то
отвергала в государстве; она принуждена была
беспрерывно изменять свое положение и брать выражения,
попеременно обращать то убеждения и страсти демократические
против епископов, то правила и влияния монархические и
аристократические против возникающих республиканцев.
Странное зрелище представляли эти люди, разрушавшие
одной рукой и поддерживавшие другой, то проповедывав-
шие нововведения, то проклинавшие нововводителей;
попеременно то дерзкие, то робкие; возмутители и в то же
время деспоты; преследовавшие приверженцев епископата
во имя прав свободы, а индепендентов во имя прав власти;
присвоивавшие себе, наконец, привилегию на возмущение и
тиранию - и ежедневно громившие в своих речах и то и
другое.
В то же время многие из вождей покидали партию,
отрекались от нее или выдавали ее. Некоторые из них, как
Рудьерд, заботившиеся всего более о своей репутации и
добродетели, удалились со сцены, или появлялись только
издали и то больше для того, чтоб излагать свои
возражения, а не для того, чтоб действовать. Другие же, менее
честные, как, например, Сент Джон, или более
настойчивые и смелые, как Пейм, или занятые преимущественно
своей личной безопасностью, старались сблизиться с
новою партией, или, по крайней мере, щадили ее,
предчувствуя скорое ее возвышение. Многие, уже разочарованные и
нравственно испорченные, отказались от всяких
патриотических надежд, заботились только о собственном
благосостоянии и, составив в комитетах, учрежденных для управ-
367

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ления делами коалицию, разделяли между собою
должности, конфискованные имущества и товары. Между знатным
дворянством, до сих пор принимавшим участие в деле
народном, многие, как уже было сказано, покинули это дело
и пошли вымаливать мир в Оксфорде; другие решительно
отказались от дел общественных, удалились в свои
поместья и, чтоб защититься, с одной стороны, от
разграбления, с другой - от секвестра, делали сделки то со двором,
то с парламентом. 22 сентября только десять лордов
заседало в верхней палате; 5 октября их было только пять1.
Поименная перекличка, установленная при открытии каждого
заседания, и боязнь, что их отсутствие чрез это будут
законным образом заявлено, снова привлекли некоторых из
них в Вестминстер2; но высшая аристократия,
становившаяся с каждым днем более подозрительной или более
чуждою народу, не менее того становилась тягостной и для
пресвитериан, вместо того, чтоб служить им опорой:
религиозный их фанатизм удалял от них искусных защитников
народной свободы, а политическая их умеренность мешала
им отстранить от себя ненадежных и недобросовестных
союзников.
Как бы то ни было, партия господствовала уже три
года; исполнились ли ее намерения в церкви и
государстве, или нет, во всяком случае все дела, в течение этих
трех лет, производились при ее содействии и с ее
согласия. Уже по одному этому она была для многих
неприятна; ей приписывали все перенесенные бедствия, все
разрушившиеся надежды; находили, что она притесняет
народ не менее епископов, что она действует так же
самовластно, как король; с горечью выставляли ее
противоречия и слабости; наконец, даже люди, не имевшие
революционных намерений или корыстолюбивых видов, по
одному.ходу событий и общему настроению умов чувст-
1 Journal of the House of Lords. Десять лордов, присутствовавшие
22 сентября, были: графы Болинброк, Линкольн, Стэмфорд и Денби,
виконт Сэй и бароны Грей, Уартон, Гоуард, Ганздон и Дэкр.
" Там же.
368

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
вовали тайную необходимость в новых принципах, в
новых властелинах.
И то и другое было уже готово; выжидали только
случая, чтоб завладеть правлением. Еще задолго до этого
смутного времени: когда пресвитериане только что задумывали
подчинить народную церковь республиканскому
устройству, сохранить в ней под этой формой единство власти и
веры и таким образом отнять у епископата наследство
папства - индепенденты, броунисты, анабаптисты уже во
всеуслышание предлагали вопрос: должна ли существовать
национальная церковь и на каком основании церковная
власть - какая бы она ни была, папская, епископская или
пресвитерианская - присваивает себе право подводить
христианскую совесть под иго ложного единства? Всякое
собрание верующих, живущих в одном месте или по
соседству, говорили они, и соединявшихся добровольно в силу
своей общей веры для общего богослужения - есть
истинная церковь, над которой никакая другая церковь не в
праве властвовать, и эта церковь имеет право сама избирать
своих священнослужителей, устанавливать правила своего
богослужения и наконец управляться собственными своими
законами.
Сначала на этих неизвестных сектаторов,
провозглашавших таким образом принцип свободы совести, среди
заблуждений слепого фанатизма, смотрели как на
преступников и безумцев. Они сами, по-видимому, поддерживали
принцип, не понимая его, и поддерживали не столько по
убеждению, сколько по необходимости. Приверженцы
епископальной церкви и пресвитериане, проповедники и
должностные лица осуждали его в равной степени; все спорили
почти исключительно об одном вопросе; каким образом и
кем должна быть управляема церковь Христова. Полагали,
что нет другого выбора, как только между неограниченною
властью папы, артистократией епископов и демократией
пресвитерианского духовенства, и вовсе не думали
разбирать, законны ли в основаниях своих такие управления, какова
бы ни были и форма, и название.
369

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
Сильное движение заметно было во всех отношениях,
даже и между теми, которых, по-видимому, не касалась
реформа. Каждый день приводил с собой новые опыты, от
которых ни одна система не могла уклониться, новые
споры, которые тщетно старались подавить господствующие
партии. Призываемые каждый день к рассмотрению дел
человеческих с новых сторон, к обсуждению мнений, к
опровержению притязаний, дотоле неизвестных, умы
развязывались, приобретали более широкий взгляд на человека и
общество, освобождались от всех предрассудков и смело
сбрасывали с себя всякие узы. В то же время на деле
господствовала почти абсолютная свобода веры и
богослужения; никакая судебная или запретительная власть еще не
заменила епископата, а парламент, занятый борьбой со
своими врагами, мало заботился о религиозных заблуждениях
своих приверженцев. Пресвитериане добивались иногда от
парламента грозных выходок против новых сектаторов;
иногда робость и ненависть политических реформаторов
совпадали с такими же чувствами их набожных союзников,
и тогда они, с общего согласия, принимали строгие
принудительные меры против своих противников. Одним
постановлением, в предварительных статьях которого сказано
было, что оно имеет целью "остановить клевету и дерзости,
обращаемые с некоторого времени против религии и
правительства", уничтожена была свобода книгопечатания, до
сих пор терпимая, и всякие сочинения подчинены
предварительной цензуре (11 июня 1643)1. Но власть не может
остановить тех, кто опережает ее в движении, которым она
сама увлечена. Спустя несколько недель вся тягость этих
запрещений пала на одних роялистов и приверженцев
епископальной церкви; новые секты обходили их или явно
презирали и с каждым днем становились многочисленнее,
разнообразнее, жарче; со всех сторон вырастали индепен-
денты, броунисты, анабаптисты, антипедобаптисты,
квакеры, антиномиты, люди пятой монархии. Даже в собствен-
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 131.
370

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ной своей среде пресвитерианская партия нашла себе
врагов, подготовленных революцией; энтузиастов, философов,
вольнодумцев.
С этого времени все вопросы приняли другой оборот,
брожение общества изменило характер. Значительные и
уважительные факты до сих пор направляли и сдерживали
мысли политических и даже религиозных реформаторов:
для одних законодательство старой Англии, по крайней
мере в том виде, как они его понимали, для других
устройство церкви, каким уже пользовались Шотландия,
Голландия, Женева, служили образцом и в то же время
обуздывающей силой. Как ни смелы были их предприятия, но ни
те ни другие не увлекались бесцельными желаниями,
неограниченными требованиями; они не имели в виду всеобщих
нововведений; их надежды не основывались на одних
предложениях; и если они ошибались в своих расчетах, то
могли по крайней мере указать цель своих действий.
Напротив, соперники их не руководились в своих
действиях никакими определенными целями: никакой исторический
или юридический факт не удерживал их мысли в известных
пределах; уверенные в силе этой мысли, гордясь ее
возвышенностью, святостью или смелостью, они присваивали ей
право обо всем судить, все решать, и, руководясь только
собственным умом, философы искали истины, энтузиасты -
Бога, вольнодумцы - успеха во что бы ни стало.
Учреждения, законы, обычаи, события - словом, все должно было
подчиниться разуму или воле человека; все сделалось
материалом для новых соображений, для разумного созидания,
и в этой смелой работе казалось законным все, что можно
было основать на принципе, экстазе, или необходимости.
Пресвитериане отвергли в церкви королевскую власть и
аристократию: зачем же сохранять их в государстве?
Политические реформаторы намекнули, что если король или
лорды будут настоятельно отказывать в своем согласии, то
воля нижней палаты все-таки должна быть принята за закон:
почему же не сказать этого прямо? Зачем обращаться к
верховной власти народа (sovereignty of the people) только
371

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
в отчаянных случаях и единственно для того, чтоб
придавать законность сопротивлению, тогда как на этой власти
должно всегда основываться правительство и от нее
предварительно получать свою законность? Свергнув иго
римского и епископального духовенства, хотят подчиниться игу
духовенства пресвитерианского: на что духовенство? По
какому праву служители Бога составляют корпорацию
постоянную, богатую, независимую и властную требовать от
правительства, чтоб оно поддерживало ее? У них надобно
отнять всякую судебную власть, даже право отлучения от
церкви, и предоставить им только средства убеждения,
проповеди, обучение детей, молитвы; тогда тотчас же
прекратятся все злоупотребления духовной власти и само собою
уничтожится затруднение соглашать ее с гражданскою
властью. В самих верующих, а не в священниках, заключается
законная власть в делах веры. Право избирать и поставлять
священников принадлежит исключительно верующим, а сами
священники и не вправе поставлять себя взаимно и, таким
образом, как бы навязывать себя верующим. Наконец,
каждый верующий не есть ли уже сам по себе священник для
самого себя, для своего семейства, для всех христиан,
которые, будучи увлечены его речью, признают его вдохновенным
свыше и захотят присоединиться к его молитвам? Кто дерзнет
оспаривать у Бога власть наделять своими дарами кого и как
Ему угодно? Для проповеди, как и для битвы, один Господь
назначает и посвящает своих избранников, а когда Он их
избрал, то и поручает им свое дело и только им одним
заповедует средства, через которые оно должно достигнуть успеха.
Вольнодумцам нравились такие речи; им только хотелось
довести революцию до крайних пределов; не разбирая средств,
они немного обращали внимания и на побуждения.
Так образовалась партия индепендентов, гораздо менее
многочисленная и менее пользовавшаяся доверием народа,
чем партия пресвитериан, но уже приобретшая ту
влиятельность, которая дается убеждениями систематическими,
полными, всегда готовым дать отчет в своих основаниях и
отвечать за все последствия. Англия тогда находилась в
372

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
одном из тех кризисов, славных и опасных, когда человек,
забывая о своих слабостях и помня только о своем
значении, воодушевляется тем высоким честолюбием, которое
заставляет его подчиняться только чистой истине, той
безумной гордостью, которая присваивает собственному
мнению человека все права истины. Ни политики, ни сектато-
ры, ни пресвитериане, ни индепенденты, ни одна партия не
смела считать себя свободною от обязанности доказать свое
право. Но пресвитериане не выдержали этого испытания,
ибо их мудрость основывалась на авторитете фактов и
законов, а не на принципах, и они не знали, как одним
разумом опровергнуть доводы своих соперников. Только
индепенденты исповедовали учение простое, строгое на вид,
которое освящало все их действия, удовлетворяло всем
потребностям их положения; это учение избавляло твердый
ум от противоречий, набожное сердце - от притворства.
Они первые начали производить некоторые из тех сильных
выражений, которые, в каком бы смысле их ни принимали,
возбуждают, именем благороднейших надежд, самые
энергические страсти человечества: равенство прав,
справедливое распределение общественных благ, уничтожение всех
злоупотреблений. У них не было разногласия между
религиозной и политической системой, не было тайной борьбы
между вождями и ратниками, не было исключительных
постановлений и строгих разграничений, которые бы
затрудняли доступ в их партию; подобно секте, которой имя
они приняли, они признавали за основное правило свободу
совести, а необъятность преобразований, ими
замышляемых, и беспредельная неизвестность их намерений
дозволяли самым разнородным личностям становиться под их
знамена. К ним присоединялись юристы, в надежде отнять
у своих соперников, духовных, всю судебную власть и все
господство; народные публицисты ожидали от них нового
законодательства, ясного, простого, которое бы лишило
юрисконсультов их огромных доходов и силы. Гаррингтон,
присоединяясь к этой партии, мог мечтать о республике
мудрецов, Сидней - о свободе Спарты и Рима, Лильборн -
373

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
о восстановлении древних саксонских законов, Гаррисон -
о пришествии Христа; даже самый цинизм Генри Мартина
и Петра Уэнтворта был в ней терпим из уважения к его
смелости. Республиканцы и уравнители, мыслители и
мечтатели, фанатики и честолюбцы - все были допускаемы;
каждый мот приносить сюда свое негодование, свои
теории, свои вдохновения, свои интриги; достаточно было, чтоб
все воодушевлены были равною ненавистью к кавалерам и
пресвитерианам и стремились с равною горячностью к
этому неизвестному будущему, которое обещало
удовлетворить стольким желаниям.
Никакие победы Эссекса и его друзей на поле битвы
или в Вестминстере, не могли заглушить, ни даже
сдержать надолго подобных расколов: они были всем известны
как в Оксфорде, так и в Лондоне, и все благоразумные
люди, как роялисты, так и члены парламента, уже
принимали их во внимание при своих соображениях. О них со
всех сторон уведомляли короля и понуждали его
воспользоваться этим обстоятельством: придворные и министры,
интриганы и просто верные слуги - все представляли ему
на этот счет каждый свои собственные сведения, свои
предположения, свои средства. Одни хотели, чтоб
продолжалась война без остановки, будучи уверены, что соперниче-
ствующие партии скорее буду слушаться голоса своей
взаимной вражды, нежели общей им опасности; другие
требовали, напротив, чтоб, чрез посредничество лордов,
укрывающихся в Оксфорде, особенно же графов Голланда и
Бедфорда, двор сблизился с Эссексом и его партией,
которые в сущности не переставали желать мира; некоторые
советовали обратиться с предложениями к известным уже
вождям индепендентов, предполагая, что с ними будет
легче уладить дело; а лорд Ловлэс, с согласия короля,
поддерживал постоянную переписку с сэром Генри Веном, вовсе
не подозревая того, что Вен писал к нему тоже с ведома
своей партии, чтоб иметь сведения о состоянии двора1. Но
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 199. - Whitelocke, стр. 76.
374

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
ни один из этих советов не был принят и приведен в
исполнение. Лорды, бежавшие из парламента, были допущены в
Оксфорд с величайшим трудом. При первом известии о
скором их прибытии там обнаружилось всеобщее против них
восстание, тайный совет в торжественном собрании долго
рассуждал о том, какой следует им сделать прием, и, несмотря на
разумные представления Гайда, только что произведенного в
канцлеры казначейства, Карл, соглашаясь принять их, положил
в то же время, чтоб прием был им сделан самый холодный1.
Ни к чему не повело и то, что лорд Голланд, самый изящный
и ловкий из придворных, добился, с помощью М.Джермина,
прежних милостей у королевы2. Тщетно он истощал все свое
искусство, чтоб возобновить свою прежнюю фамильярность с
королем, то показывая вид, будто шепчет ему на ухо, то
увлекая его под каким-нибудь предлогом в амбразуру окна, чтоб
иметь случай говорить с ним наедине, или по крайней мере
показать, будто он с ним беседует по секрету3; тщетно даже
он сражался храбро, в качестве волонтера, при Ньюбери и
предлагал кровь свою в залог новой верности4: ничто не могло
победить горделивую сухость короля, ни утишить криков
придворных; и лорды, искавшие в Оксфорде убежища, видя, что
их услуг не принимают, стали помышлять только о том, как
бы избавиться от этого неприятного положения.
Приверженцев энергического продолжения войны выслушивали хотя
милостивее, но также и без последствий; безуспешная осада
Глостера повергла Оксфорд в бессильную, но задорную
анархию. Все обвиняли друг друга в этом несчастном
предприятии; министры жаловались на беспорядки в армии; армия
глумилась над упреками министров; принц Роберт, хотя и
необязанный, даже в дни сражений, никому повиноваться,
кроме самого короля5, с завистью смотрел на главноко манду -
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VI, стр. 197.
2 Там же, стр. 203,256.
3 Там же, стр. 258.
4 Там же, стр. 256.
5 Там же, т. V, стр. 73.
375

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ющего; главнокомандующий и все вельможи громко
роптали на независимость и грубость принца Роберта. Король,
поддерживавший в лице своих племянников достоинство
своего дома, не мог решиться признать против них
справедливость подданного и жертвовал этой смешной
гордости правами и даже заслугами самых полезных друзей
своих. Один только Гайд откровенно восставал против таких
ошибок, и ему иногда удавалось отклонить от них короля;
но сам Гайд был чужд двору и, не имея другого значения и
власти, кроме присвоенных его должностям, сам нуждался
в том, чтоб воля короля поддерживала его то против
своенравия королевы, то против происков завистливых
придворных; он удерживал за собою репутацию дельного
советника и умного человека, но не пользовался настоящей
силой и не достигал никаких важных результатов1. Короче:
внутренний раздор в Оксфорде был так же велик, как и в
Лондоне, но только гораздо опаснее, ибо в Лондоне он
ускорял движение, а в Оксфорде напротив, задерживал
его.
Посреди всех этих затруднений и, может быть, в душе
своей уже недовольный как своею партией, так и всем
народом вообще, Карл узнал о новом союзе Шотландии с
парламентом: таким образом еще одно из его королевств
готовилось начать с ним войну. Он тотчас же предписал
герцогу Гамильтону, снова пользовавшемуся его
доверенностью и занимавшему должность его комиссара в
Эдинбурге, во что бы то ни стало предупредить это соединение.
Предложили, как говорят, шотландцам предоставить им на
будущие времена треть придворных должностей, снова
присоединить к Шотландии графства Нортумберлэнд, Уест-
морлэнд и Кемберлэнд, прежде к ней принадлежавшей,
назначить Ньюкестль резиденцией короля и, наконец,
поселить среди них принца валлийского с двором его2. Такие
обещания, если только они были сделаны, не могли быть
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VI, стр. 215, 252.
2 Bumet, Hist, de mon temps, т. I, стр. 72, в Collection г. Гизо.
376

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
искренни, и шотландский парламент не мог обмануться
насчет их: против них говорили свежие факты. Граф Антрим
в Ирландии был захвачен шотландскими войсками,
расположенными в Ульстере, через несколько часов после его
прибытия туда, g при нем нашли доказательства плана,
составленного в Иорке Монтрозом и им во время их
прибывания при королеве; по этому плану предполагалось
перевезти в Шотландию значительный корпус ирландских
католиков, возмутить северных горцев и произвести таким
образом сильную диверсию в пользу короля. Очевидно,
что это предприятие уже готовилось к исполнению, ибо
Монтроз присоединился к королю во время осады
Глостера, а Антрим ехал из Оксфорда. Итак, король, точно так
же, как во время своего последнего путешествия в
Шотландию, питал против своих подданных самые гибельные
замыслы в то самое время, когда им делались от его имени
великолепнейшие предложения. Эдинбургский парламент
поспешил заключить союз с Вестминстерским и уведомил
его обо всех этих обстоятельствах1.
Он сделал и сообщил вестминстерскому парламенту в
то же время гораздо важнейшее открытие: по бумагам
Антрима видно было, что король находится с ирландскими
инсургентами в частых сношениях, что он неоднократно
принимал от них просьбы и предложения, что он даже
готов был заключить с ними перемирие и надеялся через
это приобрести большие выгоды для предстоящего похода2.
Эти показания не были ложны: давно уже Карл, не
переставая проклинать Ирландию, когда он говорил с Англией,
щадил эту возмутившуюся страну и даже находился с нею
в переговорах3. Война, возгоревшаяся вследствие
возмущения, безостановочно продолжалась в этой несчастной стра-
1 Malcolm Laing, Hist, of Scotland, т. Ill, стр. 256.
2 Там же.
3 Его переписка с лордом Ормондом не оставляет в этом никакого
сомнения (Corte, Ormonds Life, т. Ill, passim) Г.Броли перечислил все
доказатальства этого. (Hist, of the British Empire, т. Ill, стр. 450.
примеч.)
377

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
не, но не вела ни к чему. От десяти до двенадцати тысяч
солдат, которым дурно платили жалованье, которых редко
подкрепляли новыми наборами, оказывались слишком
бессильными, чтоб покорить Ирландию, хотя их и было
достаточно, чтоб не давать ей освободиться. В феврале 1642
года, прежде чем вспыхнула междоусобная война, палаты
хотели решиться на усиленную меру: открыть заем для
расходов на решительную экспедицию. Земли инсургентов,
которые неминуемо должны были по конфискации перейти
в коронное владение, уже заранее назначены были для
вознаграждения подписчиков государственного долга1. Таким
образом собраны были большие суммы и отправлены
некоторые подкрепления в Дублине но междоусобная война
вспыхнула. Озабоченный своими собственными делами,
парламент стал заниматься Ирландией только изредка, и
то слабо, непоследовательно, только чтоб заглушить
жалобы тамошних протестантов, когда они становились уже
слишком громкими, в особенности же, чтоб в глазах Англии
сделать короля ответственным за их бедствия. Карл тоже
не более заботился об интересах ирландцев, не оказывал
им значительной помощи и, упрекая парламент в том, что
он присвоил себе часть сумм, собранных для ирландцев,
сам перехватывал транспорты с продовольствием,
назначенным для них, и отбирал у них, даже в Дублине, ружья
и порох, в котором они имели крайнюю нужду2. Но
главнейшие протестанты Ирландии, аристократы по своему
положению, были преданы епископальной церкви и королю;
в числе офицеров армии было множество таких людей,
которых парламент удалил как кавалеров; генералом у них
был граф Ормонд, богатый, храбрый, великодушный,
любимый народом, выигравший два сражения против
мятежников3 и покрывший короля славою своих успехов. Парла-
1 May, Hist, du Long Pari., т. I, стр. 296, в Collection г. Гизо. и все
современные мемуары.
2 Carte, Ormond's Life, т. II, Приложение, стр. 3 и 5.
3 Сражение при Кильруше и Россе, 15 апр. 1642 и 19 марта 1643.
378

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ментская партия в Ирландии быстро падала; чиновники,
преданные ей, были заменены роялистами. Осенью 1642
года парламент послал двух комиссаров, членов нижней
палаты, чтоб снова завладеть некоторою властью1; но Ор-
монд воспретил им вход в государственный совет, а через
четыре месяца имел довольно силы, чтоб заставить их
возвратиться ни с чем в Англию (в феврале 1643). С этого
времени вся власть гражданская и военная перешла в руки
короля, который, избавившись от скучного, хотя и
бессильного надзора, не колеблясь приступил к исполнению
тех намерений, к которым побуждали его затруднительное
положение дел и собственные его наклонности. Королева
постоянно поддерживала переписку с ирландскими
католиками. Эта переписка, без сомнения, была известна королю.
Возмущение не представляло уже, как в первые дни,
отвратительных неистовств буйной черни. С 14 ноября 1642
года в Килькенни заседал верховный совет, состоявший из
двадцати четырех членов, благоразумно и регулярно
управляя восстанием; неоднократно уже он обращался к королю
с дружелюбными посланиями и умолял его прекратить
преследование своих верных подданных, которые всегда
готовы ему служить и которых он теснит из желания угодить
врагам своим. Карл еще не видел для себя ни особенно
большой опасности, ни надобности презирать совершенно
мнение своего народа, чтоб вступить открыто в такой союз,
но полагал, что может, по крайней мере, показать
ирландцам некоторое снисхождение и вызвать в Англию войска,
которые от его имени сражались с ними, чтоб употребить
их против бунтовщиков более ненавистных и опасных.
Ормонду приказано было (11 янв. 1643) в этом духе
вступить в переговоры с советом в Кильженни2, а между тем, в
ожидании исхода переговоров, чтоб выставить
уважительную причину и показать необходимость этого, распущен
был слух о бедственном положении дел протестантов в
1 Гудуина и Рейнольдса, осенью 1642.
2 Переговоры начались в течение марта.
379

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
Ирландии и их защитников, что в сущности было и
справедливо. В длинном и патетическом представлении
дублинскому совету армия выставила на вид все свои недостатки
и свое намерение покинуть службу, которой она не в
состоянии долее нести. Доклады, посланные в Оксфорд и Лондон,
изъясняли то же самое королю и палатам и выражали те
же самые жалобы1. Между тем переговоры подвигались
вперед; в минуту ареста Антрима они почти уже
оканчивались, а около половины сентября, за несколько дней до
того, как палаты торжественно приняли в Вестминстере
договор, заключенный с Шотландией, Англия узнала, что
король подписал с ирландскими мятежниками перемирие на
один год2, что английские войска, сражавшиеся с
бунтовщиками, вызваны обратно, и что десять полков скоро
высадятся: пять в Честере и пять в Бристоле3.
Со всех сторон поднялись страшные крики. Ирландцы
возбуждали в Англии всеобщее презрение, отвращение и
ужас. Даже между роялистами и в стенах Оксфорда
обнаружилось явное неудовольствие. Многие офицеры
оставили службу лорда Ньюкестля и передались парламенту4. Лорд
Голланд возвратился в Лондон, говоря, что паписты
решительно первенствуют в Оксфорде и что совет не дозволяет
ему долее там оставаться5. Лорды Бедфорд, Клер, Пэд-
жет, сэр Эдуард Деринг и многие другие последовали его
примеру, прикрывая тем же предлогом свое непостоянство,
или свою трусость6. Парламент не показал особенной
взыскательности к побудительным причинам их раскаяния.
Поведение короля сделалось предметом поругания и
сарказмом в народе; припоминали его недавние уверения и
горделивый тон его оправданий, когда против него обраще-
1 Rushworth, т. VI, стр. 537 и след.
2 Перемирие было подписано 5 сентября 1613, в Сигтинстоуне, в
графстве Кильдэрском.
Godwin, Hist, of the Commenwealth, τ. I, стр. 279.
4Whitelocke, стр. 73.
5 Там же.
6 Там же, стр. 73, 77. - Parliam. Hist. т. Ill, col. 189,297.
380

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
ны были жалобы на сношения двора с инсургентами; все
поздравляли себя, что так верно угадали его тайные
происки; оскорблялись, что король мог льстить себя надеждою
провести свой народ и рассчитывал на успех такого грубого
обмана. Негодование увеличилось, когда узнали, что
значительное число ирландских папистов примешалось к
возвращающимся войскам, что даже женщины, вооруженные
длинными ножами, в диких нарядах, были замечены в
рядах их1. Не довольно того, что король оставил без
отмщения избиение протестантов в Ирландии: он еще принимает
их свирепых убийц в свою службу, против протестантов
Англии". Многие, даже люди высшего сословия, чуждые
пристрастному увлечению толпы, почувствовали с этого
времени и глубокую ненависть к королю - одни, за его
двуличность, другие, за его расположение к ненавистным
папистам, и часто стало произноситься с оскорбительными
упреками его имя, которое до сих пор щадили.
Король скоро узнал об этом ожесточении народа, а
равно и о том, что парламент всевозможными мерами
старается поддерживать в нем это негодование. Обиженный тем,
что подданные осмеливаются судить о его намерениях по
его действиям, а не по речам, Карл, в припадке страшного
гнева, позвал к себе Гайда. "Слишком много чести, -
сказал он ему, - для этих вестминстерских бунтовщиков
обращаться с ними, как с частью парламента; пока они будут
заседать в этом месте, они не перестанут употреблять во
зло своей власти. Акт, которым я обещал не распускать их
иначе, как только с их собственного согласия, по закону
недействителен, как меня уверяют. В самом деле, не могу
же я таким образом уничтожать преимущества короны; я
сам хочу ими пользоваться наконец. Изготовить сейчас же
прокламацию с объявлением, что палаты распускаются сию
же минуту, что им формально запрещается собираться, и
никому не дозволяется признавать их или повиноваться им!"
Гайд слушал с удивлением и беспокойством, ибо даже мысль
,Whitelocke, стр. 71, 77.
381

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
о такой мере казалась ему безумною, "Вижу, - сказал он, -
что ваше величество зрело обдумали это дело; для меня
оно совершенно ново и требует самого серьезного
размышления. Скажу только, что я никак не могу понять, каким
образом запрещение вашего величества собираться в
Вестминстере может кому-либо воспрепятствовать прийти туда.
Но нет сомнения, что оно произведет в государстве
сильное неудовольствие. Может статься, что акт, о котором
ваше величество говорите, действительно не имеет никакой
силы; я сам готов так думать; но пока парламент не
оставил своего заблуждения, пока восстание его не подавлено:
пока он сам не объявил акта ничтожным, до того времени
ни один судья, ни один простой гражданин не осмелится
поддерживать подобного мнения. Не раз говорили, что
такова в сущности мысль вашего величества, что во имя того
же самого права вы питаете надежду когда-нибудь точно
таким же образом отменить все другие акты этого
парламента, уже одна эта молва, хотя мы всегда горячо
доказывали ее несправедливость, часто вредила вашей службе.
Что же будет, когда все подозрения оправдаются этою,
впрочем, бессильною, прокламацией)? Умоляю ваше
величество принять это в соображение, прежде чем приведете
задуманную вами меру в исполнение"1.
Когда узнали, что Гайд так откровенно говорил с
королем, то почти все другие члены совета стали на сторону его
мнения. Несмотря на свое упрямство, Карл обнаружил при
этом неуверенность и робость; его смущали возражения, и
он обыкновенно уступал им, не зная, что отвечать, или
желая прекратить эти споры, которых он не любил даже с
близкими к нему людьми. Несколько дней провел король в
сомнениях, скорее наружных, чем действительных, и
наконец оставил свое намерение. Тем не менее казалось
необходимым принять какую-нибудь важную меру, хотя бы
только с целью поддержать возбужденное состояние
роялистской партии и не дать парламенту исключительно занимать
1 Clarendon, Mémoires, т. I, стр. 246.
382

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
нетерпеливую деятельность умов в промежутке военных
действий. Так как слово "парламент" имело такое сильное
влияние на народ, то кто-то предложил созвать в
Оксфорде всех членов обеих палат, которые удалились из
Вестминстера, и таким образом парламенту, мятежному и
разрозненном, противопоставить законный и настоящий
парламент, ибо в нем участвовал бы король. Предложение это
не понравилось Карлу; для него всякий парламент был
подозрителен и неприятен, хотя бы он состоял из роялистов:
все же надо было выслушивать советы этого парламента,
подчиняться его влиянию, может быть, даже снизойти к
таким миролюбивым стремлениям, которые могли бы
оскорбить честь престола. Еще сильнее противилась этому
королева: всякое английское собрание, какова бы ни была
его преданность делу короля, не могло не быть
враждебным для католиков и для любимцев. Но трудно было
отвергнуть это предложение, как скоро оно сделалось
известным: партия роялистов приняла его с восторгом; даже
совет министров горячо защищал его, указывая на субсидии,
которые назначит королю новый парламент, и на
неизбежный упадок доверия к вестминстерским палатам, когда их
оставит столько членов. Несмотря на все свое нежелание,
Карл уступил. Таково было общее настроение умов, что
намерение распустить мятежный парламент имело
единственным последствием образование другого парламента1.
Известие об этом произвело в Лондоне сначала
некоторое беспокойство: там знали, что в то же время партия
роялистов возобновила свои попытки к приобретению
влияния в Сити, что между королем и гражданами готовы
были открыться переговоры о мире без посредства
парламента; что даже определены были основания этих
переговоров и что одним из них было признание займов,
сделанных в Сити, по которым палаты плохо уплачивали процен-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., τ. VII, стр. 4 и след. - Parliam. Hist,
т. Ill, col. 194. Королевская прокламация, сзывающая оксфордский
парламент, подписана 22 декабря 1643.
383

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ты и которые король поспешил обеспечить1. Вне Лондона
был открыт другой заговор, составленный, как говорят,
партией умеренных и несколькими неизвестными индепен-
дентами, с целью помешать вступлению шотландцев в
Англию и свергнуть, во что бы то ни стало, иго пресвитериан2.
Наконец нижняя палата оплакивала потерю старейшего и,
может быть, полезнейшего из своих вождей; Пейм умер (8
дек. 1643) от болезни, продолжавшейся несколько дней.
Человек этот пользовался репутацией не столь блестящей,
как Гэмден, но он оказал не менее важные услуги как в
тайных совещаниях, так и в публичной деятельности палат;
он был тверд, терпелив, изворотлив, умел преследовать врага,
направить прения или интригу, подстрекнуть народное
негодование, привлечь новых или удержать прежних
сторонников своего дела из нерешительных вельмож3;
неутомимый член большей части комитетов, обычный зачинщик
решительных мер, всегда готовый принять на себя
затруднительное и опасное поручение, он презирал труды,
неприятности, богатство, славу и поставлял успех своей партии
единственною целью своего честолюбия.
Незадолго до своей болезни он издал в свет апологию
своего образа действий, посвященную в особенности
друзьям порядка и мира, как будто чувствуя некоторое
сожаление о прошедшем и тайный страх, что его обвинят в
будущем4. Но смерть избавила его, так же как и Гэмдена,
от затруднения отказываться от своих мнений или
противоречить своей прежней жизни. Не выставляя с досадой на
показ тех легких признаков сомнения, которые обнаружил
этот ветеран национальной реформы в последние дни своей
жизни, готовившиеся превратить эту реформу в
революцию, Кромвель, Вен, Гэзльриг первые поспешили оказать
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 196. - Milton, Hist, of England, кн. 3,
т. II, стр. 40, in- folio. Prose Works, Лондон, 1738.
2 Pari liam. Hist. т. Ill, col. 200. - Whitelocke, Memorials, etc., стр. 75.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 88.
4 См. Исторические документы.
384

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
его памяти всевозможные почести: тело Пейма несколько
дней выставлено было непогребенным - как для того, чтоб
удовлетворить желанию народа, стекавшегося толпами
поклониться его праху, так и для опровержения
распространенной роялистами молвы, будто он умер от вшивости.
Назначен был комитет для рассмотрения его имущества и
для постановки ему памятника в вестминстерском
аббатстве; вся палата следовала за его гробом, а через несколько
дней она приняла на себя уплату его долгов, которые,
говорят, были все сделаны на пользу отечества и простирались
до 10000 ф. стерлЛ
В то время, как нижняя палата принимала эти решения,
к лордам явилась депутация от муниципального совета Сити,
благодарила обе палаты за их энергию, а лорда-генерала за
его мужество, повторила перед ними клятвенное обещание
жить и умереть за святое дело и пригласила их на
торжественный обед в засвидетельствование союза 13 янв. 1644)2.
Парламент ободрился. В тот самый день, когда должно
было происходить собрание палат в Оксфорде (22 янв.
1644), в Вестминстере сделана была поименная
перекличка: а верхней палате заседало только 22 лорда, но зато в
нижней 200 человек отвечали на вызов; остальные 100
членов были в отсутствии по делам и приказаниям
парламента3. Решено было не допускать ни малейшего сомнения в
правах парламента и с презрением отвергать всякие
сношения с оксфордскими соперниками. Случай не замедлил
представиться. Едва прошло восемь дней, как Эссекс
представил верхней палате нераспечатанный пакет, присланный ему
графом Фортом, главнокомандующим королевской армией.
Для рассмотрения этого пакета также был назначен
комитет, от которого последовало немедленно краткое
донесение: пакет, по его словам, не заключал в себе ничего, что
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 186. - Clarendon, Hist, of the rebell., т.
VII, стр. 84.
2 Parliam. Hist. т. Ill, col. 187, 198. - Whitelocke, стр. 76.
3 Parliam. Hist. т. Ill, col. 190. - Whitelocke, Memorials, etc., стр. 76.
13. История английской революции, I том 385

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
бы относилось к обеим палатам, и генералу остается только
отослать его обратно. Эссекс тотчас повиновался1.
В самом деле, депеша была адресована на имя одного
Эссекса. 45 лордов и 118 членов нижней палаты,
собравшихся в Оксфорде2, уведомляли его об открытии своих
заседаний, о миролюбивых своих стремлениях, о добром
расположении короля, и просили его употребить свое
влияние: склонить к миру и "тех, чьим доверием он
пользуется"3. Эти слова обозначали вестминстерские палаты,
которых Карл не хотел более признавать за парламент.
18 февраля Эссекс получил другое письмо. Граф Форт
требовал у него пропуска для двух дворян, которых, по его
словам, король хочет отправить в Лондон с инструкциями
касательно мира. "Милорд, - отвечал ему Эссекс, - если
вы потребуете от меня пропуска этих господ, чтоб они
могли от имени короля явиться к обеим палатам
парламента, то я от всего сердца сделаю все, что от меня будет
зависеть для содействия такому делу, которого желают все
благомыслящие люди, то есть для восстановления согласия
между его величеством и парламентом, верным и
единственным его советником"4.
Карл обрадовался такой неуступчивости своих
противников, полагая, что после этого партия его поневоле должна
возложить все свои надежды на войну. Но оксфордское
собрание не отличалось высокомерием: оно чувствовало себя
11 февраля 1644. Parliam. Hist. т. HI, col. 201.
2 Принц валлийский и герцог Йоркский были во главе этого списка,
который впоследствии увеличился пятью лордами и двадцатью тремя
членами нижней палаты, еще не бывшими в Оксфорде в минуту
отправления письма. Кроме того, считали двадцать двух лордов,
находившихся в отсутствии по делам короля, девять - путешествовавших
на континенте, двух - заключенных в тюрьму в Лондоне за роялизм и
тридцать четырех членов нижней палаты, отсутствовавших по делам
короля, по увольнению или болезни; всего-навсего к оксфордскому
парламенту принадлежало восемьдесят три лорда и сто шестьдесят
пять членов нижней палаты. (Parliam. Hist. т. Ill, col. 218)
3Там же, col. 209.
4 Там же, col. 212.
386

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
слишком слабым, сомневалось в своих правах, не
осмелилось даже принять имени парламента и в сущности жалело,
что король, отказывая в этом имени вестминстерским
палатам, кладет такую преграду восстановлению мира. Оно
настаивало на том, чтоб Карл сделал еще какой-нибудь шаг,
еще какую-нибудь уступку, которая могла бы успокоить
умы. Карл согласился написать к палатам письмо с
предложением вступить с ними в переговоры, и адресовал его
таким образом: "Лордам и депутатам парламента,
собранным в Вестминстере", но в том же письме упоминал он о
лордах и депутатах парламента, собранных в Оксфорде,
как о лицах, равных первым (3 марта)1. Трубач,
посланный Эссексом, отвез следующий ответ палате: "Письмо
вашего величества внушает нам, относительно мира, самые
печальные мысли. Лица, собравшиеся ныне в Оксфорде и,
вопреки своему долгу, удалившиеся из вашего парламента,
поставлены вами наравне с ним; даже этот парламент,
созванный согласно известным основным законам
королевства, сверх того, уполномоченный к заседаниям особым
законом, утвержденным вашим величеством, вдруг видит,
что отказывают даже в имени парламента. Мы не можем
таким образом изменять чести вверенной нашей защите
страны, и обязаны поставить вашему величеству на вид,
что Мы твердо решились, не щадя ни имущества, ни жизни
своей, защищать и охранять законные права и полномочия
парламента"2.
Оксфордское собрание потеряло всякую надежду на
примирение и с тех пор стало считать свое существование
бесполезным. Оно продолжало заседать до 16 апреля,
издавая длинные, печальные декларации, назначая кое-какие
налоги или займы3, делая горькие упреки Вестминстерским
палатам и оказывая королю многочисленные знаки своей
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 213.
2 9 марта 1644. Parliam. Hist. т. Ill, col. 214.
3Там же, col. 225. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 69
и след.
387

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
преданности; но оно отличалось робостью,
бездеятельностью, неловким сознанием собственного бессилия, и чтоб
сохранить по крайней мере хоть какое-нибудь достоинство
в глазах двора, всегда старалось обнаруживать живое
стремление к законному порядку и к миру. Король, боявшийся
господства таких советников, вскоре нашел их и
неприятными, и бесполезными. Им самим надоело торжественно
заседать без цели и результатов. После громких уверений,
что их желания будут руководить его действиями, Карл
отсрочил их собрания (16 апр.)1, и как только зала
заседаний затворилась, он выразил королеве свою радость, что
избавился, наконец, от "этого парламента-ублюдка, этого
гнездилища предательских и возмутительных предложений"2.
Поход открывался при неблагоприятных
предзнаменованиях; несмотря на бездействие обеих главных армий, в
остальной части королевства в течение зимы продолжалась
война, которая была выгодна для парламента. На северо-
западе полки, отозванные из Ирландии и в продолжение
шести недель действовавшие удачно, были потом разбиты
и почти окончательно уничтожены Ферфаксом, в Честер-
ском графстве, под стенами Нантвича (25 янв. 1644)3. На
севере шотландцы, под предводительством графа Ливена,
начали наступательное движение (19 янв.). Лорд Нью-
кэстль пошел к ним навстречу, но в его отсутствие Фер-
факс разбил при Сельби (11 апр.)4 многочисленный отряд
роялистов; чтоб защитить такой важный пункт, как Йорк,
от всякого нападения, Ньюкэстль был вынужден
запереться в нем (19 апр.)5. На востоке составлялась новая
армия из 14 000 человек, под начальством лорда Манчестера
и Кромвеля, готовая двинуться всюду, где присутствие ее
будет необходимо для партий. На юге, близ Альресфорда, в
46 апреля 1644. Parliam. Hist. т. Ill, col. 243-247.
2 Так говорит он сам о них в письме к королеве, от 13 марта 1645.
(Mémoires de Ludlow, т. 1, стр. 407, в Collection г. Гизо.
3 Mémoires de Fairfax, стр. 384, в Collection г. Гизо.
4 Там же, стр.388.
5 Rushworth, ч. III, т. I, стр. 620.
388

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
Гампшейре, сэр Уильям Уоллер одержал неожиданную
победу над сзром Ральфом Гоптоном (29 марта) Некоторые
успехи принца Роберта в графствах Ноттингэмском и
Ланкастерском1 не вознаграждали таких многочисленных неудач.
Отсутствие дисциплины и беспорядки все более и более усиливались
в лагерях роялистов; честные люди впадали в уныние и скуку,
другие хотели необузданной воли в награду за свою
безнравственную храбрость; влияние короля на начальников и
начальников на солдат с каждым днем ослабевало. Напротив, все
меры, выходившие из Лондона, принимали более правильный
и в то же время более энергический характер. Прежде часто
жаловались, что действию палат недоставало быстроты, что
ни одно совещание не могло остаться втайне и что король
тотчас узнавал обо всем: теперь совет из семи лордов,
четырнадцати членов нижней палаты и четырех шотландских
комиссаров, под именем комитета обоих королевств, был
облечен (16 февр. 1644)2 почти неограниченной властью в войне,
в сношениях между обоими народами, в корреспонденции с
иностранными государствами, и проч. В порыве
патриотического энтузиазма несколько семейств решилось лишить себя
одного обеда в неделю и предложило парламенту оставшуюся
от этого сумму. Определением парламента пожертвование это
было превращено в обязательную повинность для всех
жителей Лондона и его окрестностей (26 марта)3. Наложены были
до того времени не существовавшие пошлины на вино, сидр,
пиво, табак и другие колониальные товары (16 мая 1643 и
8 июля 1644)4. Комитет осеквестрований удвоил свою
строгость5. При открытии похода парламент содержал пять
армий: шотландскую, армию Эссекса и Ферфакса на счет
1 22 марта он приказал снять осаду Ньюарка, а в апреле овладел
крепостями Попуортом, Больтоном и Ливерпулем в графстве
Ланкастерском.
2 Parliam. Hist. т. Ill, col. 247. Mémoires de Hollis, стр. 77, в
Collection г. Гизо.
3 Rushworth, ч. Ill, т. II, стр. 748.
4 Parliam. Hist. т. Ill, col. 114, 276.
5 Там же, col. 174, 257. - Rushworth , ч. Ill, т. II, стр. 760.
389

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
государственного казначейства, армию Манчестера и Уол-
лера на счет местных контрибуций, взимаемых
еженедельно в некоторых графствах, обязанных также выставлять
для них рекрутов1. Силы эти простирались с лишком на 50
000 человек2, и комитет обоих королевств располагал ими
по своему произволу.
Несмотря на самоуверенность, господствовавшую в
Оксфорде, там скоро обнаружилось сильное беспокойство.
Удивлялись, что из Лондона перестали получать точные
известия и что намерения парламента сохраняются так хорошо
втайне, знали только, что парламент повсюду делает
большие приготовления, что власть сосредоточивается в руках
смелейших вождей партии, что они замышляют
решительные меры, наконец, что все принимает грозный вид. Вдруг
разнесся слух, что Эссекс и Уоллер двинули свои войска и
идут осаждать Оксфорд. Королева, бывшая тогда на
седьмом месяце беременности, тотчас объявила, что она уедет.
Напрасно некоторые члены совета представляли ей
печальные последствия такого намерения; напрасно сам Карл
изъявлял желание, чтоб она осталась; она говорила, что одна
мысль быть запертою в осажденном городе для нее невы-
1 Семь соединенных восточных графств: Эссекс, Суффольк, Нор-
фольк, Гертфард, Кэмбридж, Гаптингтон, Линкольн и Эли, были
обложены, для содержания манчестерской армии, 8445 ф. стерл. в
неделю (около 50670 руб. сер.) Четыре южные графства: Соутэмтон,
Суссекс, Саррей и Кент, для содержания армии Уоллера, 2638 ф.ст. в
неделю (около 15828 p.c.) Армия Эссекса стоила государственному
казначейству 30504 ф.стер. (около 183024 p.c.) в месяц (Rushworth,
ч. III, т. II, стр.621, 654). Шотландская армия стоила 31000 ф.ст.
(около 186000 p.c.) в месяц. Я не мог доискаться точного указания,
чего стоила армия Ферфакса: по всему видно, что она получала
жалованье не так правильно, как другие, и, быть может, частью местными
контрибуциями, частью помощью парламента (Mémoires de Fairfax,
стр. 384, в Collection г. Гизо.)
2 Шотландская армия состояла из 21000 человек; армия
Эссекса из 10500, армия Уоллера - 5100, Мэнчестера - 14000; армия
Ферфакса от пяти до шести тысяч: всего около пятидесяти шести
тысяч человек. (Rushworth, ч. III, т. II, стр. 603, 621, 654 -
Mémoires de Fairfax.)
390

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
носима, что она умрет, если ей не позволят удалиться куда-
нибудь на запад, где она могла разрешиться от бремени
вдали от театра войны: а в случае крайней опасности,
даже уехать во Францию. Она выходила из себя при
малейшем возражении, горячилась, умоляла, плакала, Ее
перестали уговаривать. Местом ее пребывания избран
был Экзетер, главный город Девонского графства, и в
конце апреля она оставила своего мужа, который уже не
видался с ней более1.
Известие, поразившее ее таким ужасом, оказалось
основательным: Эссекс и Уоллер действительно шли
обложить Оксфорд; с другой стороны Ферфакс, Манчестер
и^ шотландцы должны были соединиться под стенами
Йорка и начать осаду общими силами. Таким образом
два самые большие города и две большие армии
роялистов, король и лорд Ньюкэстль, подвергались
одновременному нападению всех сил парламента. Таков был
простой и смелый план, принятый комитетом обоих
королевств.
К концу мая Оксфорд был обложен почти со всех
сторон; войска королевские, постепенно вытесняемые из тех
позиций, которые они занимали в окрестностях, были
принуждены отступать частью в город, частью на
единственный пункт вне стен города, на северной стороне. Ни одно
подкрепление не могло подоспеть вовремя. Принц Роберт
углубился в графство Ланкастерское; принц Мориц
осаждал гавань Лим, в графстве Дорсет; лорд Гоптон
находился в Бристоле и занят был охранением этого важного
пункта от сношений, которые поддерживал в нем неприятель.
Восемь тысяч лондонских милиционеров, присланных в
подкрепление Эссексу, доставили ему возможность усилить
блокаду города. Опасность по-видимому была крайняя, так
что один из самых верных советников короля предложил
ему лично предаться во власть графа. "Может случиться, -
сказал Карл с негодованием, что я попадусь в руки графа
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 112.
391

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
Эссекса, но не иначе, как мертвым"1. Однако в Лондоне
распространился слух, что король, не видя никакого
средства к избавлению, намеревается внезапно приехать в
город или отдаться под покровительство генерала. Шум,
наделанный этим слухом в нижней палате, был так силен, как
могло быть сильно только негодование короля. Палата
тотчас написала Эссексу следующее: "Милорд, здесь носится
молва, что его величество хочет прибыть в Лондон. Мы
желаем, чтоб вы употребили все средства открыть
источник этой молвы; и если вы имеете основание думать, что
его величество действительно предполагает приехать сюда,
или в вашу армию, то вы, без сомнения, тотчас доведете об
этом до сведения палат и ничего не предпримете без их
согласия". Эссекс понял, какое недоверие скрывается в этих
словах. "Мне решительно неизвестно, - отвечал он, -
откуда вышел слух, что его величество хочет ехать в Лондон. Я
сделаю все, чтоб открыть происхождение этой молвы; но в
Лондоне всего лучше можно узнать об этом деле, а у
меня, в армии, о нем никто не говорил ни слова. Если я
узнаю, что король имеет намерение прибыть в армию или в
парламент, то вас немедленно о том уведомлю; но я не
вижу ни малейшего основания верить этому и, во всяком
случае, полагаю, что услышу об этом после всех"2.
Вскоре совсем иная и более справедливая молва
поразила парламент и армию: король бежал 3 июня, в 9 час.
вечера. Он вышел из Оксфорда, в сопровождении принца
валлийского, оставив герцога Йоркского со всем двором в
крепости. Прошел между двумя неприятельскими лагерями
и, нагнав отряд легких войск, который ожидал его на
северной стороне, быстро ускользнул от всяких преследова-
НИИ .
Велико было изумление и очевидна была необходимость
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 128.
2 Parliam. Hist. т. Ill, col. 266; письмо от парламента к Эссексу
писано от 15 мая 1644, а его ответ от 17 мая.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 120. - Rushworth, ч. Ill,
т. Il, стр.671.
392

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
быстрых мер. Осада Оксфорда становилась бесполезной:
уже нечего было предпринимать сообща обеим армиям.
Король, освободившись, вскоре мог сделаться опасным; в
особенности же важно было помешать его соединению с
принцем Робертом. Эссекс созвал большой военный совет
и предложил, чтоб в погоню за королем отправился Уол-
лер, менее обремененный тяжелой артиллерией и багажом,
между тем как сам он двинется на запад, освободит Лим от
осады и подчинит страну власти парламента. Уоллер
отвергал этот план: по его словам, не таково было
назначение двух армий, определенное комитетом обоих
королевств на тот случай, когда они отделятся друг от друга;
командование на западе должно принадлежать ему.
Военный совет разделял мнение лорда-генерала; Эссекс
надменно требовал подчинения. Уоллер повиновался и
даже немедленно двинулся в поход, но предварительно
обратился в комитет с горькими жалобами на презрение
графа к инструкциям комитета1.
Комитет, сильно оскорбленный, тотчас перенес вопрос в
нижнюю палату. После прений, от которых не сохранилось
никаких следов, к Эссексу был отправлен приказ
воротиться, продолжать преследование короля и оставить Уоллера
одного идти к западу, как он должен был бы поступать и
прежде2.
Граф уже с самого начала этой кампании был не в духе.
Враги его, на минуту испуганные своими опасностями и его
победами, в течение зимы снова стали осаждать его
подозрениями и делать ему тысячи неприятностей. Незадолго
до его отъезда поступило в парламент народное прошение
об уменьшении его. армии, и нижняя палата не изъявила на
это никакого неудовольствия3; армия Уоллера всегда была
лучше продовольствуема и жалованье получала с большей
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 131. - Whitelocke,
Memorials, etc., стр. 86.
2 Rushworth, 4. Ill, т. II, стр.672.
3 Whitelocke, стр. 76.
393

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
аккуратностью1. Очевидно было, что лорд Манчестер
формировал новую армию во вред Эссексу, чтоб заменить его
в случае надобности2; и в Лондоне и в лагере Эссекса,
друзья его негодовали на то, что люди, чуждые войне,
хотели из глубины вестминстерской залы управлять
военными операциями и давать предписания генералам3. Он
отвечал комитету: "Ваши приказания противны военной
дисциплине и рассудку. Если б я возвратился, это во всех
отношениях было бы большим ободрением для
неприятелей. Невинный, хотя и заподозренный слуга ваш, Эссекс".
И он продолжал свой поход4.
Изумленный комитет отложил на время спор и гнев.
Враги Эссекса не чувствовали себя достатачно сильными,
чтоб погубить его, ни даже, чтоб обойтись без него; они
удовольстовались только тем, что в ответе Эссексу
поместили несколько фраз, порицающих тон его письма5, и он
получил приказание продолжать экспедицию, которую
предыдущим посланием велено было ему оставить6.
Известия, полученные из армии Уоллера, были не без
влияния на такое благоразумие. Этот любимец комитета,
несколько времени напрасно преследовавший короля, в свою
очередь попался в опасное положение. Как скоро Карл
узнал, что парламентские генералы отделились друг от
друга и что ему остается иметь дело только с одним из них, он
остановился, написал к принцу Роберту, чтоб^тот, не теряя
ни минуты, шел на помощь к осажденному Йорку7, а сам
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр. 683, Mémoires de Hollis, стр. 30, в
Collection г. Гизо.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 109.
3Whitelocke, Memorials, etc., стр. 86
4Rushworth, 4. Ill, т. II, стр. 683 - Clarendon, Hist, of the rebell., т.
VII, стр. 132.
5 Rushworth, ч. Ill, т. II, стр.683.
6 Rushworth , 4. Ill, т. II, crp.683. - Whitelocke, Memorials, etc., стр. 87.
7 Его письмо писано от 14 июня 1644, из Тиккингалля, близ Бьюд-
лея, в графстве Уорстер. Оно было напечатано в первый раз в 1819 г.,
в прибавлении к Mémoires of sir John Evelyn (Лондон, 2 тома in-4°) т.
II, стр. 87.
394

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
со смелой решимостью бросился на ту дорогу, по которой
бежал из Оксфорда, и встунил в город через семнадцать
дней после того, как оставил его, снова стал во главе своих
войск и принял наступательную систему в то время, как
Уоллер все еще отыскивал его в графстве Уорстер. При
первом слухе об этих движениях короля Уоллер со всей
поспешностью воротился назад, ибо, кроме него, некому
было прикрывать Лондон, вскоре подкрепленный
несколькими вспомогательными отрядами; он с обычною своею
уверенностью двинулся вперед, чтоб дать или, по крайней
мере, принять сражение. Этого еще сильнее желали Карл и
его приверженцы, одушевленные тем рвением, которое
рождается при неожиданном успехе после больших опасностей.
Дело завязалось 29 июля, при Кропредибридже, в
графстве Буккингэмском; несмотря на блестящее сопротивление,
Уоллер потерпел поражение, даже более сильное, чем
сначала показалось его победителям1.
Казалось, счастье придало Карлу смелость и искусство,
дотоле ему незнакомые. Успокоенный насчет Уоллера, он
вдруг решился идти на запад, преследовать Эссекса до
последней крайности, и таким образом одну за другою
уничтожить обе армии, которые еще недавно держали его чуть
не в плену. К тому же Эссекс появился под стенами Экзе-
тера, и королева, которая там жила и только за несколько
дней перед тем (16 июня 1644) разрешилась от бремени2, еще
не знала об успехах своего мужа и могла вновь придти в
прежний ужас3. Через два дня после победы Карл двинулся в
путь, и в то же время (4 июля) - скорее для того, чтоб
сделать эту победу приятною в глазах народа, чем из искреннего
желания мира - отправил из Ивсгэма к палатам послание, в
котором, не называя их парламентом, рассыпался в миролю-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 142 и след. - Rushworth,
ч. Ill, т. И, стр.675.
2 Принцессой Генриеттой, впоследствии герцогиней орлеанской.
3 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 151. - Rushworth, ч. HI,
т. II, стр. 686.
395

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
бивых уверениях и предлагал снова открыть переговоры .
Но в то время, как он удалялся и послание его еще не
успело дойти до Лондона, там уже рассеялись все опасения:
положение дел изменилось; поражение Уоллера было не более
как несчастный случай, не имевший никакой важности; до
парламента дошло известие, что генералы одержали близ Иорка
самую блистательную победу, что город не замедлит сдаться,
наконец, что на севере роялистскую партию можно считать
совсем уничтоженною.
В самом деле, таковы были важные результаты, к
которым привела битва, происшедшая при Марстон-Муре, 2 июля,
между 7 и 10 часами вечера - битва самая решительная из
всех, какие только были до того времени, За три дн^до нее,
при приближении принца Роберта, который шел к Иорку с
20000 человек, парламентские генералы решились снять
осаду, надеясь по крайне мере помешать принцу ввести в город
подкрепления; но Роберт уничтожил их планы и вошел в
Иорк без боя. Ньюкэстль сильно убеждал его
удовольствоваться этим успехом. Он говорил: раздоры поселились в
неприятельском лагере, шотландцы не ладят с англичанами, ин-
депенденты - с пресвитерианами, генерал-лейтенант
Кромвель - с генерал-майором Кравфордом. Он просил Роберта но
крайней мере, если уж он непременно хочет сразиться,
подождать трехтысячного подкрепления, которое должно было
прибыть через несколько дней. Роберт не без труда
выслушал его, сказал, что имеет повеления от короля2 и велел
'Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 151. - Rushworth, ч. Ill,
т. II, стр. 687, послание писано от 14 июня 1644.
2 Зги послания заключались вышеупомянутом письме, которым
предписывалось идти ему на помощь Иорку. Долго спорили о вопросе, приказывало
ли оно формально принцу Роберту дать сражение, или он мог обойтись и без
этого: спор ребяческий, ибо нет сомнения, что если б Роберт думал, как
Ньюкэстль, что не должно рисковать сражением, то он поступил бы дурно,
сообразуясь с повелениями, данными издали и наобум. Впрочем, что бы ни
говорили об этом недавно Броди и Лингард (Hist, of the British Empire, etc.,
т. Ill, cip. 477: Hist of Engl. т. X, стр.252), едва ли это письмо содержит
прложительное приказание; оно, очевидно, писано в убеждении, что осада
Иорка не может быть снята без боя; в этом смысле и сказано в нем, что
победа необходима. См. Исторические документы в конце тома.
396

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
войскам идти на отступавшего неприятеля. Они быстро
настигли его арьергард; оба войска остановились; все
отряды были стянуты и приготовились к бою. Почти на
расстоянии мушкетного выстрела друг от друга, отделенные
только несколькими рвами, обе армии стояли, однако, в течение
двух часов неподвижно и в глубоком молчании; каждая
ожидала нападения от другой. "Какой пост назначает для
меня ваша светлость?" - спросил принца Ньюкэстль. "Я не
думаю начинать дела раньше завтрашнего утра, - сказал
ему Роберт, - до того времени вы можете отдыхать",
Ньюкэстль заперся в своей карете. Едва успел он там усесться,
как мушкетные выстрелы дали ему знать, что началось
сражение; он выскочил и быстро кинулся в бой, без
команды, во главе нескольких дворян волонтеров, обиженных
так же, как он сам. Через несколько минут на равнине
воцарился страшный беспорядок: обе армии ринулись друг
на друга, прорвали свои ряды и перемешались, почти как
попало. Парламентское войско и роялисты, конные и
пешие, офицеры и солдаты блуждали на поле битвы,
отдельно, или группами, требуя приказаний, отыскивая свои полки,
сражаясь при встрече с неприятелем, но без результата,
без общего плана. Вдруг на правом крыле парламентского
войска обнаружились признаки поражения; сильный
натиск роялистов прорвал ряды шотландской конницы, и она
в ужасе рассеялась. Напрасно старался ее удержать Фер-
факс: шотландцы бежали во всех направлениях, с криками:
"Беда нам! Мы погибли!" И они так быстро разнесли по
всей стране весть о своем поражении, что один курьер
привез это известие из Иорка в Оксфорд, где в
продолжение нескольких часов горела иллюминация. Но,
возвращаясь с преследования неприятеля, роялисты, к величайшему
своему изумлению, увидели, что место, которое они прежде
занимали, было в руках победоносного врага. В то время, как
шотландская конница бежала от них, у них самих правое
крыло подверглось такой же участи, несмотря на то, что оно было
под начальством самого Роберта; после жестокой битвы оно
уступило непобедимому упорству Кромвеля и его эскадронов;
397

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
пехота Манчестера довершила его поражение, а Кромвель,
довольный тем, что рассеял кавалерию принца, ловко
соединил своих и тотчас возвратился на поле битвы, чтоб прежде
обеспечить себе победу, а потом уж наслаждаться ею. Помедлив
немного, оба победоносные отряда возобновили битву, и в 20
часов на равнине уже не оставалось ни одного роялиста, кроме
3000 трупов и 16000 пленных1. w
Роберт и Ньюкэстль возвратились в Иорк среди ночи,
не сказав друг другу ни слова, не видав друг друга в глаза,
и немедленно обменялись взаимными посланиями. "Я
решился, - извещал принц графа, - завтра же утром
отправиться со своей конницей и всей оставшейся пехотой". - "Я
сию же минуту отправляюсь, - уведомлял Ньюкэстль, -
переезжаю за море и удаляюсь на континент".
И тот и другой сдержали слово: Ньюкэстль сел на
корабль в Скарбооо; Роберт двинулся к Честеру с остатками
своей арими, и Иорк через две недели капитулировал (16
июля 1644)2.
Партия индепендентов пришла в восторг и исполнилась
надежды. Этот блестящий успех был делом ее вождей, ее
солдат, и искусство Кромвеля решило судьбу битвы. В
первый раз парламентские эскадроны смяли эскадроны
роялистов, и это сделали "святые люди" армии - кромве-
левские кавалеры. Еще на месте битвы они получили, вместе
с своим вождем, прозвание "железных ребер". Торжество
их возвещало знамя самого принца Роберта3, публично
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр.631-640. - Clarendon, Hist, of the
rebell., т. VII, стр. 153-166. - Mémoires de Ludlow, т. I, стр. 139-142,
в Collection г. Гизо. - Mémoires de Hollis, стр. 20-24, там же, -
Mémoires de Fairfax, стр. 391-395, там же - Mémoires de mistress
Hutchinson, т. I, стр. 437, там же, - Whitelocke, стр. 89. - Carte's
letters , т. I, стр. 56 и след. - Baillie, letters, т. И, стр. 36, 40.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 156.
3 Посреди этого знамени изображен был лежащий лев, сзади него
собака, кусающая его, из зева выходила ленточка с именем Kimbolton;
у ног льва были маленькие собаки и возле них надпись: Рут, Рут: Рут;
из львиной же пасти выходили слова: Qnousque tandem abuteris patien-
tia nostra? (Rushworth, ч. Ill, т. II, стр. 635)
398

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
выставленное в Вестминстере; они могли бы прислать в
парламент более сотни неприятельских знамен, если б, в
энтузиазме, не изорвали их в клочки, чтоб украсить ими
шапки и рукава1. Эссекс оставался два раза победителем,
но как будто но принуждению, чтоб спасти парламент от
близкой гибели и без всяких других последствий; "святые"
же искали битвы и не боялись победы. Неужели
шотландцы, показавшие себя в этот великий день такими слабыми,
осмелятся делать новые попытки, чтоб подчинить их своей
пресвитерианской тирании? Неужели после этого еще станут
считать мир необходимым? Необходимы только победа и
свобода: их следовало достигнуть во что бы ни стало, и
довести до конца эту благословенную реформу, которой
так часто вредили корыстные или робкие, которую так
часто спасала рука Всевышнего. Такие речи раздавались
повсюду; индепенденты, вольнодумцы и фанатики, граждане,
проповедники и солдаты давали волю своим страстям и
желаниям; везде примешивалось имя Кромвеля, который в
своих речах выказывал более всех горячности и в то же время
слыл за человека искуснейшего в составлении глубоко
обдуманных планов. "Милорд, - сказал он однажды Манчестеру,
которому партия еще оказывала доверие, - станьте
решительно на нашу сторону. Не говорите, что надо быть умеренным
ради достижения мира, что надо щадить палату лордов,
бояться отказов парламента: какое нам дело до мира и до
дворянства? Дела до тех пор не будут идти как следует, пока вас
не будут звать просто мистер Монтэг. Если вы сблизитесь с
честными людьми, то скоро станете во главе армии, которая
будет предписывать законы и королю и парламенту"2.
Как ни дерзок был Кромвель в своих надеждах, но он
сам не знал, как близка была победа его партии, не знал,
какая печальная участь готовится противнику, которого он
более всех боялся.
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр. 635.
2 Mémoires de Hollis, стр. 25, в Collection г. Гизо. - Clarendon, Hist,
of the rebell., т. VII, стр. 153.
399

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
Эссекс все более и более углублялся на занад, не ведая,
какие опасности собирались позади его и увлекаясь своими
успехами, достававшимися ему без труда. В три недели он
освободил от осады Лейм, занял Веймут, Барнстэпл, Ти-
вертон, Таунтон и почти без битвы рассеял отряды
роялистов, которые хотели его остановить. Когда он
подходил к Экзетеру, королева просила у него охранной
грамоты, чтоб ехать в Бат и иметь возможность оправиться от
родов. Он отвечал: "Если вашему величеству угодно ехать
в Лондон, я не только дам охранную грамоту, но даже сам
поеду провожать вас: там вы получите самые лучшие
медицинские советы; там для вашето выздоровления будут
приняты самые действительные меры. Что касается другого
места, то я не могу исполнить вашего желания, не донеся о
том парламенту"1. Пораженная ужасом, королева бежала в
Фальмут и оттуда во Францию (14 июля 1644), а Эссекс
продолжал свой путь. Он был еще в виду Экзетера, когда
узнал, что король, победив Уоллера, быстро идет против
него, собирая на дороге все силы, какими мог располагать.
Тотчас созван был военный совет: надо было решить,
следовать ли по прежнему пути и углубляться в Корнваллис
или идти навстречу королю и дать ему сражение. Эссекс
держался последнего мнения; но многие офицеры, в том
числе Роберте, друг Генри Вена, имели в Корнваллисе
большие поместья, с которых уже давно не получали
доходов; они рассчитывали на этот поход, надеясь принудить
фермеров к уплате, а потому отвергали всякую мысль об
отступлении, утверждая, что народ Корнваллиса,
угнетаемый роялистами, восстанет, как скоро приблизится армия,
и что таким образом Эссексу достанется честь отнять у
короля это графство, составлявшее до того времени самую
твердую его опору2. Эссекс согласился и пустился по
ущельям корнваллисским, а между тем потребовал из Лондона
1 Rushworth, ч. III, т. II стр. 684. - Whitelocke, стр. 88.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 168. - Rushworth, ч. Ill,
т. II, стр. 690.
400

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
подкреплений. Но народ не восстал в его пользу, в
съестных припасах оказался недостаток, а король уже сильно
теснил его. Он снова написал в Лондон, что положение его
становится опасным, что Уоллеру, или кому-нибудь
другому, следует сделать диверсию в тыл королевской армии,
чтоб освободить его. Комитет обоих королевств поднял
большой шум по поводу его бедственного положения и по-
видимому одушевлен был сильным рвением помочь ему.
Предписано было общественное молебствие1, отданы
приказы Уоллеру, Миддльтоцу, даже Манчестеру, который
воротился с севера с частью своей армии. Эти люди, в
свою очередь, выказали живейшую готовность. "Пусть мне
пришлют денег и людей, - писал Уоллер, - Бог свидетель,
не моя вина, если я не могу двинуться скорее. Да падет
стыд и кровь убитых на голову тех, кто меня задерживает!
Если мне не пришлют денег, я пойду без денег". И однако ж
он не пошел. Миддльтон говорил в том же тоне, выступил в
поход и остановился при первом препятствии. Из аримии
Манчестера не было отряжено ни одного корпуса2. Успокоенные
победой при Марстон-Муре, предводители индепендентов, Вен,
Сент-Джон, Эйртон и Кромвель радовались несчастию
своего врага, надеясь, что оно поведет за собой его падение.
Они не воображали, что в эту самую минуту Эссекс,
несмотря на свое бедственное положение, держал, может быть,
их судьбу в своих руках. 6 автуста, в главной своей квартире,
в Леститиле, получил он от короля письмо со всеми знаками
уважения к нему, исполненное обещаний и убеждений
возвратить мир отечеству. Письмо это привез лорд Бошан (Beau-
champ), племянник графа. Многие полковники его армии
высказали себя в пользу послания3. "Я не буду отвечать, - сказал
Эссекс. - Я могу дать королю только один совет; возвратить-
113 августа 1644. - Rushworth , ч. I II, т. II, стр. 697.
2 Whitelocke, Memorials, etc., стр. 97 и след. - Mémoires de Ludlow,
т. I, стр. 143, в Collection г. Гизо.
3 Между прочим, полковники Уир (Weare) и Бутлер (Rushworth,
ч. III, т. II, стр.710)
401

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ся к своему парламенту". Карл оставил его в покое; может
быть, несмотря на свое поражение при Марстон-Муре, он и
не слишком желал вмешательства такого посредника. Но его
окружали более упорные приверженцы мира; роялистами стал
овладевать дух независимости и анализа: имя короля уже не
имело для них прежнего обаяния, и в собраниях их многие
офицеры свободно обсуждали общественные дела и его волю.
Они были уверены, что Эссекс отверг предложения короля
оттого, что его обещания казались ему необеспеченными,
решились предложить ему свое ручательство и пригласить его
войти с ним в словесные переговоры. Виновниками этото плана
были лорды Уильмот и Пирси (Piercy), командовавшие
кавалерией и артиллерией: первый иэ них был человек отважный,
умница, неутомимый гуляка, любимый армией за свое простое
обращение и веселый нрав; другой был холоден и
высокомерен, но смел в речах и угощал офицеров хорошим столом.
Узнав о их замыслах и о проекте письма, которое они от
своего имени хотели послать графу, Карл пришел в сильное
негодование. Но цель их нравилась даже тем, кто порицал
средство. Король, не смея запретить этого письма, счел за
лучшее одобрить его; письмо сделалось официальным актом,
им самим признанным; под ним подписались принц Мориц и
граф Брентфорд, главнокомандующий армией, так же как к
первые его составители; трубач отнес его в неприятельский
лагерь (9 авг. 1644). "Милорды, - отвечал Эссекс, - в самых
первых строках вашего письма вы позаботились объяснить,
кто уполномочил вас послать его ко мне; но от парламента,
которому я служу, не получал я никакого полномочия для
переговоров и не могу приступить к ним, не изменив своей
присяге. Остаюсь, милорды, ваш покорнейший слуга.
Эссекс". Этот сухой отказ задел роялистов за живое; они
оставили всякие попытки к переговорам. Уильмот и Пирси были
уволены от своих должностей, и неприязненные действия
опять возобновились1.
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр.691-697. - Clarendon, Hist, of the
rebell., т. VII, стр. 170-181.
402

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
Вскоре Эссекс увидел себя в отчаянном положении; он
каждый день сражался и каждый день впадал в большую
опасность. Солдаты его утомились, в рядах их начали
составляться заговоры1; король все тесней и тесней стягивал свои
линии и повсюду возводил редуты. Уже коннице графа
недоставало места для фуражировки; у него едва оставалось
несколько пунктов для сообщения с морем - единственным
путем, которым он мог добывать себе жизненные припасы;
наконец, в последних числах августа, его так стеснили
королевские войска; что с окрестных высот роялисты могли видеть
все происходившее в его лагере. В этой крайности он отдал
приказ коннице, находившейся под начальством сэра Уильяма
Бельфора, пробиться каким бы то ни было образом через
неприятельские посты, а сам с пехотой двинулся в путь,
пробираясь к порту Фой (Foy). Под прикрытием ночи и тумана,
коннице удалось пройти между двумя отрядами роялистов; но
пехота, пробиравшаяся по узким и грязным дорогам,
преследуемая всей королевской армией, вынужденная на каждом
шагу бросать пушки и багаж, потеряла наконец всякую
надежду на спасение. Начали громко говорить о капитуляции.
Упавший духом, расстроенный Эссекс заботился только о том,
чтоб избавиться от такого унижения и, не посоветовавшись ни
с кем, вдруг уехал, в сопровождении только двух офицеров ,
добрался до берега и бросился в лодку, отправлявшуюся в
Плеймут (Plymouth), оставив армию под начальством
генерал-майора Скиппона3.
Когда отъезд его сделался известным, Скиппон созвал
военный совет. "Господа, - сказал он, - вы видите, что генерал
и некоторые из главных ваших начальников покинули нас;
кавалерия тоже ушла, и мы должны защищаться одни. Вот
что я вам предложу: мы не уступаем в храбрости нашим
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр.698.
2 Джона Меррика, командовавшего артиллерией, и самого лорда
Робарса, который уговорил Эссекса вступить в Корнваллис. -
3 Rushworth, ч. III, т. II, стр. 699-703. - Clarendon, Hist, of the
rebell., т. VII, стр. 182-190. - Whitelocke, стр. 98.
403

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
кавалеристам; мы призываем на помощь одного с ними Бога:
попытаем же и мы счастья, откроем себе, подобно им, путь
через неприятельский лагерь. Лучше умереть с честью, нежели
постыдно бежать". Но героизм Скиппона не встретил
сочувствия в совете; многие офицеры этой армии, храбрые и
верные, но пресвитериане или умеренные, по примеру самого
Эссекса, были, как и он, печальны и унылы. Король
предложил им неожиданно выгодную капитуляцию: он требовал только
выдачи артиллерии, военных припасов и оружия; всем людям,
офицерам и солдатам, обещана была свобода и даже
возможность достигнуть квартир парламентской армии в
совершенной безопасности. Условия эти были приняты (1 сент.1644),
и, под конвоем королевских всадников, парламентские
батальоны, без вождя, без оружия, пошли через три графства, по
которым еще так недавно они проходили победителями1.
Между тем Эссекс, высадившись у Плеймута, отдал
парламенту отчет о своем несчастии. "Это, - писал он, - самый
жестокий удар, какой когда-либо нанесен был нашей партии.
Ничего я столько не желаю, как того, чтоб меня подвергли
суду. Такие уроны не должны оставаться без исследования"2.
Через восемь дней он получил из Лондона следующий ответ:
"Милорд, комитет обоих королевств сообщил палатам письмо
ваше, посланное из Плеймута, и палаты предписали нам
известить вас, что хотя они проникнуты важностью этого
несчастия, но, предаваясь воле божией, они нисколько не изменили
своих чувств в отношении к вам, и доверие их к высоким
вашим качествам и верности осталось непоколебимым. Они
решились употребить самые энергические усилия лая
исправления этой потери и снова вверить вашему начальству3 ар-
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр. 704-709. - Clarendon, Hist, of the
rebell., т. VII, стр. 190-193.
2 Письмо Эссекса к Филиппу Стэпльтону у Rushworth, ч. III, т. II,
стр. 703.
3У Рошворта (ч.З. Т.Н. стр. 708) читаем: Under their command (их
начальству); а в Parliam. Hist. т. Ill, col. 289 стоит Under your
command: я принял это последнее чтение, гораздо более вероятное.
Письмо писано от 7 сент. 1644.
404

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
мию, которая, с помощью божиею может привести дела
наши в лучшее состояние. Граф Манчестер и сэр Уильям
Уоллер получили приказание двинуться со всеми своими
войсками к Дорчестеру. Палаты сделали также
распоряжение, чтоб 6000 мускетонов, 6000 мундиров, 500 пар
пистолетов, и проч., были доставлены вам в Портсмут, для
снабжения ими войск и оживления мужества в ваших
солдатах. Палаты уверены, что пребывание ваше в этом
графстве, с целью вновь организовать и привести в движение
различные отряды, будет иметь самые благотворные
последствия".
Граф был чрезвычайно удивлен; он ожидал судебных
преследований, по крайней мере горьких упреков; но его
верность, столь недавно испытанная, самая важность
бедствия, необходимость поддержать свое достоинство перед
неприятелем - все это поставило людей нерешительных в
ряды его приверженцев, а врагов удержало от борьбы.
Эссекс, поставленный в затруднительное положение своим
несчастием и ошибкой, не казался им более опасным: они его
знали и предвидели, что, для отвращения столь жестоких
ударов, наносимых его самолюбию, он вскоре сам удалится
от дел. А пока это сбудется, оказывать ему уважение
значило обнаруживать энергию. Тайные причины события
остались без исследования, ибо оно могло бы быть не совсем
приятно; наконец, самые поборники мира были вовлечены
в новые усилия в пользу войны. Столько же искусные,
сколько увлекаемые страстями, вожди индепендентов
хранили молчание, и парламент, казалось, единодушно
решился с достоинством перенести это великое несчастие.
Деятельность парламента и твердость в принятом им
положении замедлили сначала движение короля; он
обратился к палатам с мирным посланием; потом в течение трех
недель ограничивался тем, что появлялся под стенами
нескольких городов: Плеймута, Лейма, Портсмута, которые,
однако ж, не сдавались. Но в конце сентября он узнал, что
Монтроз, уже давно обещавший ему разжечь
междоусобную войну в Шотландии, достиг наконец своей цели; дей-
405

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
ствия его сопровождались постоянным успехом. После битвы
при Марстон-Муре, переодетый в платье слуги, в
сопровождении только двух спутников, Монтроз перешел
пешком границу Шотландии и прибыл в Стратгерн к своему
двоюродному брату Патрику Грээму Инчбрэки (Patrick
braham of Inchbrackie), где ожидал высадки ирландцев,
которых Антрим должен был выслать к нему на помощь.
Днем он скрывался, а ночью блуждал по окрестным горам
и назначал свидания своим соумышленникам, которые
доставляли ещу нужные сведения. Вскоре он узнал, что
толпы ирландцев действительно высадились (8 июля 1644),
что они открывают себе путь грабежом, опустошением, не
зная куда направиться и, в свою очередь, отыскивая
вождя, им обещанного. Они приближались к графству Этоль
(Athol). Монтроз внезапно явился в их лагерь в костюме
горца, в сопровождении одного только человека, и был
тотчас же признан ими предводителем. При известии о его
прибытии к нему сбежалось несколько кланов; не теряя ни
минуты, он повел их в бой, требуя от них мужества и
обещая им в награду все, что только могло возбудить их
алчность. Через пятнадцать дней он одержал две победы1,
занял Перт, взяв Эбердин приступом, возмутив большую
часть северных кланов, и распространил ужас до самых
ворот Эдинбурга.
Получив эти известия, Карл льстил себя надеждою,
что марстонмурская неудача поправлена, что парламент
скоро опять найдет на севере могущественното
противника, а что сам он на юге может безбоязненно
продолжать ряд своих успехов. Он решился идти на Лондон,
чтоб придать этой экспедиции характер народното и
решительного движения. В минуту его отъезда была издана
повсеместная прокламация, которая приглашала всех его
восточных и южных подданных вооружиться, избрать
себе начальников и, присоединившись к нему на пути,
1 При Типпермюйре, 1 сентября, и на реке Ди (Dee), 12 числа того
же месяца.
406

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
вместе с ним принудить наконец палаты к миру1.
Но палаты приняли свои меры: уже соединенные войска
Манчестера, Уоллера и Эссекса прикрывали Лондон с
западной стороны. Никогда парламент не имел на одном
пункте такой большой армии; а при первом слухе о
приближении короля к ней присоединилось пять полков
лондонской милиции, под начальством сэра Джемса Гаррингтона.
В то же время установлены были новые налоги: нижняя
палата определила, чтоб все королевское серебро, до того
времени хранившееся в Тауэре, было расплавлено и
употреблено на общественные нужды. Наконец, по прибытии
неприятельского войска на место, в городе закрылись лавки,
народ бросился в церкви и наложено было торжестенное
молебствие с постом для испрошения благословения
Господа на предстоящую битву2.
Как в лагере, так и в городе, ожидали этой битвы со
дня на день. Один Эссекс оставался, печальный и больной,
неподвижно в Лондоне, хотя все еще был облечен властью
военачальника. Получив сведение, что он не едет к войску,
палаты поручили комитету отправиться к нему и повторить
ему увере.ние в неизменном к нему доверии парламента.
Эссекс благодарил комиссаров, но не поехал к войску3.
Битва произошла без него, 27 октября, в Ньюбёри, почти
на тех же самых позициях, где, в прошедшем году, по
возвращении своем из Глостера, он одержал такую
славную победу. В отсутствие его войсками командовал лорд
Манчестер. Битва была продолжительна и кровопролитна;
в особенности солдаты Эссекса показали чудеса храбрости:
при виде пушек, которых они недавно лишились в Корн-
валлийском графстве, они бросились на королевские
батареи, овладели своими орудиями и, с восторгом обнимая их,
привезли назад. Зато несколько полков Манчестера по-
1 Прокламация писана из Чарда, от 30 сентября 1644 (Rushworth,
ч. III, т. II, стр. 715).
2 Там же, стр. 719-720 - Parliam. Hist. т. Ill, col. 294, 295, 308.
3 Whitelocke, стр. 103. - Parliam. Hist. т. Ill, col. 295.
407

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
терпело довольно сильную потерю. Несколько минут обе
стороны приписывали себе победу; но на другой, день
король отказался от видов своих на Лондон и начал
отступательное движение к Оксфорду, с намерением стать там на
зимние квартиры1.
Однако парламент не делал шума из своей победы; не
было совершено даже благодарственного молебствия, а на другой
день, по получении в Лондоне известия о битве, не отменили
даже обычното ежемесячного поста для членов парламента
(30 окт. 1644), как будто не было никакого повода к радости.
Публика дивилась такой холодности. Вскоре
распространились неблагоприятные слухи: говорили, что победа могла быть
гораздо более решительною, но между начальниками
господствовало несогласие; они допустили короля отступить
беспрепятственно почти в виду всего войска, стоявшего неподвижно,
при великолепком лунном свете, тогда как малейшего
движения с их стороны достаточно было бы, чтоб помешать этому.
Еще хуже было, когда узнали, что король появился в
окрестностях Ньюбери, свободно вывел свою артиллерию из замка
Доннингтон2 и даже вызывался на вторичную битву, но армия
не выходила из своей неподвижности. Ропот сделался
всеобщим; нижняя палата назначила следствие. Кромвель только и
ждал этого случая, чтоб излить свою злобу: "Во всем, -
говорил он, - виноват граф Манчестер; со времени победы при
Марстон-Муре он боится побеждать, боится последнего и
решительного успеха; ныне, при появлении короля близ
Ньюбери, не было ничего легче, как окончательно уничтожить его
армию. Я ходил к генералу, показывал ему, как это можно
было сделать, и просил позволения пойти в атаку с одной
моей бригадой; другие офицеры настаивали вместе со мной на
том же; он решительно отказался и прибавил даже, что если
1 Whitelocke, стр. 103, 104. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII,
стр. 226-232. Mémoires de Ludlow, τ, 1, стр. 145-150. - Parliam. Hist,
т. Ill, col. 296. - Rushworth, ч. Ill, т. II, стр. 721-730.
2 9 ноября 1644. Rushworth, ч. Ill, т. II, стр. 729-732. - Clarendon,
Hist, of the rebell., т. VII, стр. 234-236.
408

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
нам и удастся уничтожить армию короля, то король все-
таки останется королем и скоро найдет себе другую армию,
а мы, после первого поражения, будем считаться не
больше, как мятежниками и изменниками, безвозвратно
осужденными силою закона". Эти последние слова привели
палату в сильное волнение: она не могла допустить, чтоб кто-
нибудь сомневался в законности ее сопротивления. На
другой день, в верхней палате, Манчестер опроверг эти
обвинения, объяснил свои поступки и слова и, в свою очередь,
обвинил Кромвеля в несоблюдении дисциплины, во лжи,
даже в измене или коварстве, ибо в день битвы, говорил
он, ни Кромвель, ни полк его не явились к назначенному
им посту. Кромвель не отвечал на это ничего и возобновил
свои обвинения еще с большею силою1.
Сильное волнение обнаружилось в рядах пресвитериан; давно
уже Кромвель не давал им покоя. Сначала этот человек
изгибался перед Манчестером и льстил ему, постоянно восхвалял
его в ущерб Эссексу и мало-помалу приобрел над его армией
еще большую власть, чем сам Манчестер. Кромвель сделал ее
убежищем индепендентов, всякого рода сектаторов, столько
же враждебных ковенанту, сколько и королю. Фанатическое
своеволие господствовало там, под его покровительством;
всякий говорил, молился, даже произносил проповеди, как кому
вздумается. Напрасно назначили генерал-майором полковника
Скельдона Крафорда (Skeldon Crawford), шотландца и
строгого пресвитерианина, чтоб перевесить влияние Кромвеля:
Крафорд сумел только безрассудно обвинять его в трусости, а
Кромвель, беспрестанно наблюдая за ошибками своего
противника, черня его в глазах солдат, обличая перед парламенто-
м и народом, скоро поставил его в невозможность вредить
ему2. Ободренный этою удачей и явными успехами своей
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр. 732-736. - Parliam. Hist. т. Ill, col.
297. - Mémoires de Ludlow, т. I, стр. 150-152. - Clarendon, Hist, of the
rebell., т. VII, стр. 251-254. - Mémoires de Hollis, стр. 371.
2 Baillio, letters, т. II, стр. 40, 42, 49, 57, 60, 66, 69. - Mémoires de
Hollis, стр. 20-22.
409

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
партии, Кромвель открыто объявил себя покровителем
свободы совести, и даже добился, с помощью вольнодумцев и
философов, что палаты назначили (13 сент, 1644)1 комитет
для отыскания средств удовлетворить диссидентов или
оставить их в покое. Теперь он сам нападал на Манчестера,
говорил о шотландцах не иначе, как с презрением,
хвалился, что и без них одержит победу, что даже выгонет их из
Англии, если они вздумают, в свою очередь, затруднять
его, наконец простер свою смелость до того, что стал
нападать на права короля, на лордов, на весь старинный
законный порядок государства2. Встревоженные этим и
раздраженные вожди пресвитериан и умеренных политиков, а также
шотландские комиссары, Голлиз, Стэпльтон, Меррик, Глинн
и другие, собрались в доме Эссекса, чтоб подумать, как бы
избавиться от такого опасного врага. После
продолжительных совещаний, они решились обратиться за советом в
Уайтлоку (Whitelocke) и Мейнарду (Maynard) - это были
ученые юрисконсульты, пользовавшиеся уважением в
палате и которых они имели основание считать
расположенными в пользу их дела. За ними отправили посланных от
имени лорда-генерала почти в полночь, но не говоря им, в
чем дело. Они явились, несколько смущенные как
предметом, так и поздним временем и самою формою этого
приглашения. После нескольних учтивостей лорд Лоуден,
канцлер Шотландии, сказал им: "Господа, вы знаете, что
генерал-лейтенант Кромвель не принадлежит к числу наших
друзей, и что, со времени вступления наших войск в
Англию, он употреблял все усилия, чтоб очернить нас и
повредить нам; вы знаете также, что он настолько же
нерасположен к его светлости лорду-генералу, которого и мы и вы
имеем столько причин уважать; наконец, вам не
безызвестно, что, по правилам нашего торжественного ковенанта,
1 Baillie, letters, т. II, стр. 57, 61. - Journals of the House of
Commons, 13 сентября.
2 Whitelocke, стр. 111. - Journal of the House of Lords, 28 ноября
1644. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 253.
410

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
всякого, кто будет играть роль поджигателя (incendiary)
между двумя королевствами, должно немедленно
преследовать судом: по законам Шотландии, под именем incendiary
разумеется тот, кто сеет раздоры и старается произвести
пагубные смуты. Мы желаем узнать от вас, имеет ли слово
это такое же значение и в английском законе и
заслуживает ли, по мнению вашему, генерал-лейтенант Кромвель
названия поджигателя; если же действительно
заслуживает, то как должно поступить с ним?"
Юрисконсульты переглянулись; от них ожидали ответа.
После нескольких минут молчания Уайтлок сказал: "Так
как никто не начинает говорить, то я, в изъявление
преданности моей его светлости, попытаюсь почтительно и
свободно выразить свое мнение о вопросах, так ясно
поставленных нам милордом канцлером. Слово incendiary
(поджигатель) имеет у нас тот же смысл, как и в законах Шотландии;
но заслуживает ли генерал-лейтенант Кромвель такое имя -
зто можно узнать только тогда, когда будет доказано, что он
действительно говорил или делал что-либо клонившееся к
возбуждению раздоров между двумя королевствами, или смут
посреди нас. Наверное, ни вы, милорд-генерал, ни вы,
милорды комиссары Шотландии, облеченные таким высоким саном
и властью, не решитесь заводить дело и еще менее
произносить обвинение, не будучи заранее уверены в успехе. А
генерал-лейтенант Кромвель человек с умом смелым, гибким,
изобретательным; он приобрел, особенно в последнее время,
большое влияние в нижней палате; и в верхней палате у нето не
будет недостатка ни в друзьях, ни в людях довольно
искусных, чтоб поддержать его. Я не слыхал от ето светлости, ни
от милорда канцлера и ни от кого другого, да и сам я не знаю
ни одного факта, который мог бы доказать палате, что
Кромвель действительно поджигатель. А потому я очень
сомневаюсь, благоразумно ли будет обвинить его в таком смысле.
Мне кажется, предварительно следует собрать о нем
всевозможные сведения - тогда; если вы сочтете нужным,
пригласите нас вторично; мы скажем свое мнение, а вы решите дело,
как вам заблагорассудится".
411

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
Мейнард говорил так же, как Уайтлок, прибавив даже,
что слово "поджигатель" редко употребляется в законах
английских и может подать повод к недоразумениям. Голлиз,
Стэпльтон, Меррик сильно защищали свое предложение,
говоря, что Кромвель вовсе не имеет в палате такого
влияния, что они охотно возьмут на себя обвинить его перед
ней и привести такие факты и слова, которые, как они
говорили, ясно обличать его намерения. Но шотландские
комиссары отказались от этой борьбы. В два часа утра,
Уайтлок и Мейнард удалились, и заседание не имело
никаких последствий, кроме того только, что побудило
Кромвеля действовать решительнее, ибо "какой-то предатель" как
говорит Уайтлок (вероятно, сам Уайтлок), "известил его
обо всем случившемся"1.
Тогда Эссекс и друзья его стали искать другого
средства против своей болезни; все мысли их устремились к
достижению мира. Палаты никогла не оставляли совершенно
без внимания этого вопроса: то какое-нибудь формальное
предложение вызывало прения, в которых судьбу
государства решало весьма небольшое число голосов, иногда даже
только один голос президента2; то посланники,
французский или голландский, беспрестанно переезжавшие иэ
Лондона в Оксфорд и из Оксфорда в Лондон, предлагали
свое посредничество, редко искреннее и всегда
отвергаемое, хотя и не без затруднений3. Мира желали так многие,
что никто не осмелился бы открыто высказать себя его
противником, и уже более шести месяцев над составлением
1 Whitelocke, стр. 111. - Wood, A thenae oxoniensec, т. II, стр. 546.
2 29 марта 1644, по поводу предложения образовать комитет для
обсуждения посредничества, предлагаемого посланником Голландии,
нижняя палата разделилась на 64 голоса против 64: президент
объявил себя на стороне отрицания (Parliam. Hist. т. Ill, col. 253).
3 Посланники Голландии предлагали посредничество штатов 20 марта,
12 июля и 7 ноября 1644; граф д'Аркур, французский посланник,
прибывший в Лондон в июле 1644, имел аудиенцию в парламенте 14
августа и оставил Англию в феврале 1645 (Parliam. Hist. т. Ill, col.
252, 253, 278, 285, 293, 298, 314. - Clarendon, Hist, of the rebell., т.
VII, стр. 317-323).
412

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
мирных предложений трудился комитет, составленный из
членов обеих палат и шотландских комиссаров. Вдруг
пресвитерианская партия начала сильно торопить эту работу; в
течение нескольких дней предложения были представлены
палатам, обсуждены и приняты (8 ноября)1, а 20 ноября
девять комиссаров отправились с ними к королю. Полагая,
что он находится в Уоллингфорде, они подъехали к этой
крепости; их заставили прождать целые два часа перед
воротами, насмехаясь над их поручением, над их конвоем и
свитой; наконец комендант, полковник Блек, впустил их и
сказал, что король уехал и находится, вероятно, в
Оксфорде. Они хотели было ночевать в Уоллингфорде, но вскоре
между Блеком и лордом Денби (Denbigh), президентом
комитета, завязался такой горячий спор, Блек говорил так
грубо, а гарнизон стоял в таком грозном положении, что
они сочли благоразумным немедленно удалиться. На
другой день, прибыв к Оксфорду, остановились они на
небольшом холме в 500 шагах от города и через трубача
возвестили о себе губернатору. Прошло несколько часов -
ответа не было. Король, прогуливаясь в саду, заметил на
холме группу комиссаров с их свитой, спросил, что это за
люди, и узнав, кто они, тотчас отправил мистера Килли-
грью (Killigrew) с приказанием проводить их в город,
отвести им помещение и изъявить его сожаление, что их так
долго заставили ждать. Когда они проходили по улицам
Оксфорда под прикрытием нескольких кавалеров, около
них толпилась чернь, осыпала их оскорблениями и даже
бросала в них каменьями и грязью. Их привели в
гостиницу, оказавщуюся весьма плохою. Едва успели они
поместиться в ней, как услыхали неподалеку от своей комнаты
сильный шум. Голлиз и Уайтлок тотчас вышли. В большой
зале собралось несколько королевских офицеров, которые
завели ссору с слугами комиссаров, называя их и господ их
негодяями, изменниками, бунтовщиками и не допуская их к
камину. Голлиз схватил одного офицера за ворот и вытол-
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 299.
413

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
кал из залы, укоряя за неприличное поведение. Уайтлок
сделал то же; двери гостиницы заперли; губернатор
приставил к ним стражу. Вечером к комиссарам явились многие
члены совета, между прочими, Гайд, извинялись в
происшедших беспорядках и изъявили живейшее желание
содействовать вместе с ними заключению мира, а король
приказал им сказать, что он примет их на следующий день (24
ноября)1.
Аудиенция была непродолжительна. Лорд Денби в
присутствии министров и двора прочел вслух предложения
парламента; они были такого рода, что король в настоящем
своем положении еще не мог считать необходимым
согласиться на них; от него требовали передачи власти его в
распоряжение палат и предоставления их мщению всей его
партии; между присутствовавшими не раз поднимался
гневный ропот. Особенно в ту минуту, когда лорд Денби назвал
находившихся тут же принцев Роберта и Морица, как
исключаемых из всякой амнистии, слушатели готовы были
разразиться шумным хохотом; но строгий вид короля
принудил всех к молчанию, и он терпеливо и важно прослушал
чтение до конца. Когда оно кончилось, король обратился к
лорду Денби с вопросои: "Уполномочены ли вы вести
переговоры?" - Нет, государь, нам поручено тольно
представить вашему величеству предложения и просить
письменного на них ответа". - "Хорошо, я вам доставлю ответ, как
только мне будет можно". После этого комиссары
возвратились к себе2.
В тот же вечер, с согласия товарищей, Голлиз и
Уайтлок посетили лорда Линдсея, королевского камергера и
прежнего их друга, который не мог быть у них, потому что
страдал от ран. Не прошло четверти часа после их
прибытия, как в комнату, где они сидели, вошел король;
обратившись к комиссарам с благосклонным видом, он сказал:
- Весьма сожалею, господа, что вы не привезли с собою
1 Whitelocke, стр. 107. - Parliam. Hist. т. HI, col. 310.
2 Parliam. Hist. т. Ill, col. 310.
414

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
предложений более благоразумных.
- Государь, - отвечал Голлиз, - это те предложения,
какие парламент счел должным признать, и я надеюсь, что
из них можно будет извлечь хорошие результаты.
Король. - Я очень хорошо знаю, что вы могли передать
мне только то, что вам поручено; но, признаюсь,
некоторые из этих предложений меня чрезвычайно
удивляют: я уверен, что вы сами не думаете, чтоб рассудок или
честь моя дозволили мне принять их.
Голлиз. - Это правда, государь, я желал бы, чтоб эти
предложения были не совсем то, что они есть; но
вашему величеству известно - эти дела решаются
большинством голосов.
Король. - Знаю и очень уверен, что вы и друзья ваши (не
хочу сказать - ваша партия) употребили в палате все
усилия, чтоб дать делу иной оборот, потому что вы, как
мне известно, желаете мира.
Уат лок. - С этою целью я несколько раз имел честь
являться к вашему величеству и глубоко сожалею, что
до сих пор не имел успеха.
Король. - Я бы желал, м. Уайтлок и м. Голлиз, чтоб и
другие были одинакового мнения с вами: тогда,
вероятно, наши разногласия не замедлили бы прийти к
счастливой развязке. Ведь и я желаю мира, и, в
доказательство искренности этого желания, а также доверия к обоим
вам, прошу вас, дайте мне совет: в каком смысле нужно
написать мне ответ на эти предложения так, чтоб они
повели к миру .
Голлиз. - Извините, ваше величество; мы думаем, что в
настоящем нашем положении мы не можем давать вам
советов.
Уат лок. - Это случай, что мы имеем честь находиться здесь,
в присутствии вашего величества, и возложенные на нас
поручения не дозволяют нам давать вам советы в этом
деле, хотя бы, впрочем, мы и были на это способны.
Король·- Что касается ваших способностей, я хорошо могу
о них судить; но обращаюсь к вам теперь вовсе не как к
415

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
членам парламента, а прошу у вас мнения, как у друзей,
как у частных людей, верных моих подданных.
Голлиз. - Как частные люди, мы очень свободно
действовали в отношении к вашему величеству. Что касается
ответа, скажу вам, государь - лучшим ответом было бы
личное возвращение ваше к нам.
Король. - Но как я могу возвратиться в Лондон, не
подвергая себя опасности?
Голлиз. - Я уверен, что для вашего величества не было бы
в этом ни малейшей опасности.
Король. - Это еще вопрос; а я думаю, что господа,
которые вас прислали, хотят немедленного ответа на свое
послание.
Уат лок. - Самым коротким, самым лучшим ответом, без
сомнения, было бы появление вашего величества в своем
парламенте.
Король. - Не будем говорить об этом. Позвольте, мистер
Голлиз и мистер Уайтлок, попросить вас войти в
соседнюю комнату: там вы несколько минут поговорите
между собою и письменно изложите, что, по вашему
мнению, мне следует отвечать на послание. Это всего
вернее подвинет вперед благое дело мира.
Голлиз. - Исполняем приказание вашего величества.
Они ушли в указанную им комнату и, после нескольких
минут размышления, Уайтлок написал требуемый королем
отзыв, но не своим почерком; потом, оставив бумагу на
столе, друзья возвратились назад. Король один вошел в
комнату, в которой они были, взял бумагу, вышел к ним
снова и, поговорив очень любезно с комиссарами,
удалился. Они немедленно ушли к себе, в гостиницу, не сказав
своим товарищам ни слова о происшедшем1.
Через три дня (27 ноября) король потребовал к себе
комитет и, вручая лорду Денби запечатанный пакет без
адреса, сказал: "Вот мой ответ; отнесите его тем, кто при-
1 Whitelocke, стр. 128. - Mémoires de Hollis, стр. 55 и след.
416

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
слал вас". Изумленный этой необыкновенной формой и
упорным нежеланием короля назвать палаты именем
парламента, граф просил позволения удалиться на несколько минут
со своими товарищами и подумать о том, что им следует
делать. "Зачем думать? - сказал король, - вы не
уполномочены вести переговоры: вы мне это сказали сами; а с того
времени, я знаю, к вам не было никакого курьера". Лорд
Денби настаивал на своем, говоря, что комитет найдет,
быть может, нужным представить его величеству
некоторые замечания. "Господа! - с живостью сказал король, - я
приму все, что вы имеете мне сказать от Лондона, но не
намерен выслушивать фантазий и химер, которые вы
станете придумывать здесь, в Оксфорде. Позвольте вам
заметить, что вы меня не поймаете". - "Государь, - отвечал
граф, - мы не такие люди, чтоб ловить кого-нибудь, а тем
менее ваше величество"- "Я говорю это не про вас". -"По
крайней мере позвольте спросить ваше величество, кому
адресована эта бумага".- "Это ответ мой. Я вручаю его
вам; вы обязаны его принять, даже если б это была песня
про Робин Гуда". - "Дело, которое привело нас сюда,
государь, немного поважнее песни", - "Знаю; но, повторяю, вы
мне сказали, что не уполномочены вести переговоры. У
меня память не хуже вашей: вам поручено только передать
мне предложения; всякий почтальон исполнил был это не
хуже вас". - "Надеюсь, ваше величество не принимаете нас
за почтальонов". - "Я этото не говорю; но еще раз
повторяю: это мой ответ; вы должны его взять. С моей стороны
более ничего не требуется". С каждой минутой разговор
становился более и более резок. Голлиз и Пирпойнт
(Pierpoint) напрасно хотели заставить короля сказать, что
послание его адресовано к палатам парламента. Наконец
комиссары решились принять его в той форме, как оно было
им вручено, и вышли. Вечером к ним явился м.Эшборнэм
(Ashburnham), камердинер короля. "Его величество
вспомнил, - сказал он, - что, в минуту горячности, у него
вырвалось несколько слов, которые могли показаться
оскорбительными; он приказал, мне уверить вас, что у него не
14. История английской революции, I том
417

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
было намерения оскорблять вас, и он желает, чтоб вы вполне
убедились в этом". Комиссары выразили почтительную веру
к словам короля и отправились в Лондон, в сопровождении
трубача, которому поручено было принять ответ
парламента на запечатанный пакет, отправленный с ними1.
В пакете не было ничего, кроме требования охранной
грамоты для герцога Ричмонда и графа Соутэмптона, с
которыми король обещал в непродолжительном времени
доставить ответ определенный и подробный. Охранный
лист немедленно был дан, и оба лорда, почти тотчас по
прибытии (14 дек. 1644), имели аудиенцию (16 дек.).
Но и они все еще не приносили никакого ответа.
Официальное поручение их состояло только в том, чтоб
потребовать открытия конференции и назначения с той и с
другой стороны уполномоченных для переговоров о мире.
Но, исполнив это поручение, они оставались в Лондоне.
Пронесся слух, что туда стекается множество
подозрительных людей; многие члены палат имели частые
свидания с обоими лордами. Муниципальный совет, в
котором преобладали индепенденты, изъявил сильные
опасения. Тогда лордам предложит выехать, но они все
оставались, под ничтожными предлогами. Волнение
возрастало; народные страсти могли разразиться прежде, чем
интриги партий достигли бы своей цели. Побуждаемые
даже приверженцами мира, оба лорда возвратились
наконец в Оксфорд (24 дек.), и через три недели после их
отъезда решено было собраться в Уксбридже (Uxbridge)
40 комиссарам: из них 23 со стороны парламента обоих
королевств и 17 со стороны короля. Эти комиссары долж-
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр. 843. - Parliam. Hist. т. Ill, col. 309-
312. - Whitelocke, стр. 110. Донесение лорда Денби и рассказ Уайтло-
ка, хотя оба они были очевидцами, представляют большую разницу,
что, впрочем, объясняется официальным характером первого из этих
документов, очевидно, условленного между комиссарами, чтоб он был
таков, какой был нужен палатам и сообразен с их положением.
(Parliam. Hist. т. Ill, col. 309. - May, Hist, du Long Pari., т. II, стр. 280,
прим. 1).
418

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
ны были вести правильные переговоры об условиях мир-
ното трактата1.
Но в то время, когда пресвитериане готовили мир, инде-
пенденты овладевали войною. 9 декабря собрались члены
нижней палаты для обсуждения мер к облегчению
страданий государства. Никто не требовал слова; казалось, все
ждали какой-то решительной меры, но никто не хотел
принять на себя ответственности за эту меру. После долгого
молчания Кромвель встал и сказал: "Теперь настало время
говорить или замолчать навсегда. Дело идет ни более ни
менее, как о спасении народа, покрытого ранами, почти
умирающего под гнетом того жалкого положения, до
которого довела его продолжительная война. Если мы не будем
вести войну с большею энергиею и быстротою, если будем
действовать как наемники, которые хлопочут только о том,
как бы протянуть войну, то будем в тягость государству,
которое возненавидит имя парламента. Что говорят наши
враги? Скажу более: что говорят многие из тех, которые
были нашими друзьями во время открытия этого
парламента? Они говорят, что члены обеих палат захватили высшие
должности, военные и гражданские, что у них в руках меч,
что, с помощью своего влияния в парламенте и в армии,
они хотят навсегда упрочить за собой власть и не допустят
прекращения войны из опасения, чтоб с нею не
прекратилась и власть их. То, что я здесь говорю о нас перед лицом
всех нас, другие везде шепчут у нас за спиною. Я далек
от личных намеков; знаю и ценю достоинства генералов,
членов палат, которым вверено начальство над
войсками; но, чтоб выразить все, что у меня лежит на совести,
скажу вам, что если управление армиею не изменится,
если война не будет поведена с большею энергиею,
народ не вынесет ее долее и вынудит вас заключить
постыдный мир. Советую вам благоразумно воздержаться
от обвинений военных начальников, от жалоб на них по
1 Rushworth, ч. III, т. II, стр. 844-846. - Parliam. Hist. т. Ill, col.
315-320. - Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 267.
419

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
какому бы то ни было поводу. Я сам признаю себя
виновным во многих ошибках и знаю, как трудно на войне
избежать их. Удалим всякую мысль о судебном дознании
причин недуга, а постараемся отыскать лекарство,
Надеюсь, всякий из нас настолько англичанин в душе, что,
не колеблясь, решится принести личные свои выгоды в
жертву общему благу и не оскорбится никаким
решением парламента". - "Правда, - заговорил тут же другой
член, - какая бы ни была тому причина, но вот
совершено уже два похода, а мы не спасены. Наши победы,
купленные неоцененной кровью, одержанные так
блистательно, а, главное, так милосердно дарованные нам
Господом, как будто канули в воду. Чего достигаем мы
сегодня, того лишаемся завтра: успехи лета служат
только предметом для разговоров зимой; игра кончается вместе
с осенью, а весной надо ее начинать снова, как будто
пролитая кровь назначена только для удобрения поля
войны, чтоб взрастить еще более обильную жатву
сражений. Я ничего не хочу решать; но раздробление наших
войск на части, под начальством разных предводителей,
и отсутствие между ними согласия сильно повредили
общему делу". - "Есть одно средство положить конец
всему злу, - сказал Зауч Тэи (Zouch Tate),
неизвестный фанатик, которому предложение его, несмотря на
всю свою важность, не могло доставить известности, -
именно: каждый из нас должен искренно отречься от
самого себя. Я предлагаю, чтоб ни один член обеих
палат в продолжение этой войны не мог исправлять никакой
должности, не мог быть облечен никакою гражданскою
или военною властью, и чтоб сделано было
парламентское постановление в этом смысле"1.
Предложение было не ново: еще в прошедшем году
(12 декабря 1643) была высказана подобная мысль в
1 Rushworth, ч. IV, т. II, стр. 3-5. - Parliam. Hist. т. Ill, col. 326. -
Clarendon, Hist, of the rebell., т. VIL стр. 258 и след. Его рассказ
очевидно, не точен.
420

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
верхней палате1, хотя мимоходом и без последствий; даже
недавно еще (14 ноябр. 1644)2, конечно, из уважения к
народному крику, нижняя палата назначила следствие о
числе и важности всякого рода должностей, занимаемых
членами парламента. От смущения ли, или с намерением,
но пресвитериане не решились отвергнуть сразу
предложение Тэта, и оно прошло почти без возражений. Но на
третий день, когда оно явилось в форме определенного
постановления, возникли жаркие и продолжительные прения,
возобновлявшиеся четыре раза в течение восьми дней (11,14,
17 и 19 декабря). Дело, очевидно, клонилось к тому, чтоб
умеренных политиков, пресвитериан, первых вождей
революции, лишить исполнительной власти, ограничить круг
действия их стенами вестминстерских зал и создал армию,
чуждую парламенту. С каждым заседанием сопротивление
становилось все сильнее. Даже некоторые лица,
обыкновенно щадившие партию индепендентов, выказали себя
противниками этой меры. "Вы знаете, - сказал, между прочим,
Уайтлок, - что у греков и римлян самые важные
должности, военные и гражданские, были вверяемы сенаторам:
тогда думали, что эти люди, имея с сенатом общие интересы,
будучи свидетелями его прений, лучше могут понимать
общественные дела и не столько подвержены искушениям к
измене. Так поступали и наши предки: всегда смотрели они
на членов парламента, как на людей наиболее способных
отправлять важнейшие должности. Умоляю вас, следуйте
их примеру и не лишайте себя добровольно самых верных,
самых полезных своих слуг"3. Другие пошли еще далее и
явно обличали своих противников в тайном честолюбии.
Они сказали: "Говорят о самоотречении: это будет
торжество зависти и личното интереса"4. Но публика мало
верила этим предсказаниям; партия пресвитериан была уже не-
11 Parliam. Hist. т. Ill, col. 187.
2 Journals of the House of Commons.
3Whitelocke, стр. 114.
4 Там же, стр. 115
421

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
современна и утратила свой кредит; всякий, кто не
принадлежал к ней, без сожаления видел ее падение. Хотя
индепенденты далеко не составляли большинства
палаты, но предложение их победоносно вышло из всех
испытаний. Напрасно друзья Эссекса, делая последнюю
попытку, требовали для него исключения: изменение,
которое они предлагали, было отвергнуто"1.
Предложение, окончательно принятое, 21 декабря было передано в
палату лордов.
В этом заключалась последняя надежда
пресвитериан: собственный интерес палаты требовал, чтоб она
отвергла эту меру, которая касалась почти всех ее членов;
с нею теряла палата всю власть, какая у ней оставалась;
но это же было, в общественном мнении, причиной
недоверия и слабости. Чтоб несколько уменьшить
действие этого мнения, чтоб отклонить от себя подозрение в
единомыслии с оксфордским двором и предупредить
заговоры роялистов, всегда готовые повториться, а главное,
чтоб польстить страстям пресвитериан, вожди партии, в
ту самую минуту, как они делали попытки остановить
революцию, предложили ей разные уступки и жертвы.
Четыре процесса, давно уже начатые, но оставленные
без движения, были возобновлены и пущены в ход:
процесс лорда Мэкгира (Macguire), как соучастника в
ирландском восстании; процесс обоих Готэмов (Hotham),
отца и сына, хотевших сдать королю Гулль; сэра
Александра Кэрью (Carew), пытавшегося сделать то же на
острове Св.Николая, где он был губернатором, наконец
процесс Лода, уже начатый, оставленный и несколько
раз возобновлявшийся. Мэктир, Готэмы и Кэрью были
виновны в поступках, совершенных недавно, законным
образом доказанных и могущих найти подражателей. Но
Лод, уже четыре года томившийся в тюрьме, дряхлый,
больной, был обвиняем только в содействии деспотизму,
уже четыре года назад побежденному. Точно так же,
1 17 декабря 100 голосами против 93.
422

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
как и в процессе Страффорда, Лода невозможно было
по закону обвинить в государственной измене; для
осуждения его, как и Страффорда, биллем уличения в
измене (bill of attainder), необходимо было согласие
короля; но ненависть богословов так же изобретательна,
как и непримирима. Но главе обвинителей был тот
самый Прейнн, над которым Лод произнес некогда столь
бесчеловечный приговор и который теперь, в свою
очередь, жаждал унизить и раздавить своего врага. После
долгих прений, в которых архиепископ выказал более
искусства и благоразумия, чем от него можно было
ожидать, простое постановление обеих палат, составленное
на основании предложения только семи лордов и
незаконное даже по преданиям парламентской тирании,
было для него смертным приговором1. Он умер с
мужеством праведника; презрение к своим врагам и страх за
будущность короля были единственными чувствами,
нарушившими спокойствие его последних минут. Другие
процессы имели такой же исход. В течение шести недель
на Тауэр-Гилле пять раз воздвигали эшафот2, чего еще
не было с самого начала революции3. Такой же характер
имели меры, принятые для охранения общественного
порядка. За неделю до казни Лода (3 янв.1645), была
окончательно уничтожена англиканская литургия, до того
времени терпимая; вместо нее по предложению собрания
богословов, парламент дал санкцию4 книге, под назнанием
1 По журналам верхней палаты, в день осуждения Лода, заседало
двадцать лордов, но, вероятно, большая часть из них вышла прежде
подачи голосов, ибо из достоверных документов видно, что большинство,
осудившее его, состояло только из графов Кента, Пемброка, Сальсбери,
Болинброка и лордов Норта, Грей-Уорка и Брюса (Someris Tracts, т. II, стр.
287), Даже, впоследствии, лорд Брюс отрекался, что он подал голос
Александр Кэрью был казнен 23 декабря 1644; Джон Готэм,
сын, 1 января 1645; Джон Готэм, отец, 2 января; Лод 10 января; лорд
Мэкгир 20 февраля.
3 State - Trials, т. IV, col. 315-626; 653-753. - Parliam. Hist. т. Ill,
col. 315, 329-332. - Whitelocke, стр. 68, 109.
4Neal, Hist of the Purit, т. Ill, стр. 127.
423

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
"Наставления для общественного богослужения". Вожди
партии знали, что это нововведение встретит сильное
сопротивление, и мало заботились о его успехе; но, чтоб
удержать за собою власть, готовую ускользнуть у них из
рук, им необходима была опора
фанатиков-пресвитериан, и она ни в чем им более не отказывала. С своей
стороны, индепенденты употребили все усилия, чтоб
окончательное постановление принято было в верхней палате.
Вновь появились прошения, из которых некоторые даже
были исполнены угроз и требовали, чтоб лорды и члены
нижней палаты заседали в одном собрании1. Назначено
было торжественное молебствие с постом (на 18 дек.),
чтоб свет Господен осенил умы для разрешения этого
важного дела. В этот день в Вестминстере проповеди
слушали только члены палат, конечно, с тою целью, чтоб
предоставить более свободы проповедникам, о выборе
которых позаботились заранее Вен и Кромвель2.
Наконец, после нескольких конференций и неоднократного
обмена взаимных посланий, нижняя палата, в полном
своем составе, явилась в верхнюю и потребовала
принятия предложений (13 янв. 1645)3; но решение лордов
было уже готово, и билль был отвергнут в тот самый
день, в который последовала эта резкая манифестация.
Велика была, по-видимому, победа, и самое время
казалось благоприятным, чтоб воспользоваться ею.
Приближались дни, назначенные для переговоров в Укс-
бридже. По настоянию удалившихся из Лондона членов,
открывших в Оксфорде второй период своих заседаний,
Карл согласился наконец (к концу декабря 1644)
называть вестмистерские палаты именем парламента. "Если б
в моем совете, - писал он к королеве, - было хоть два
11 Rushworth, ч. IV, т. II, стр. 5 - Lingord, Hist, of England, т. Χ,
стр. 282. - Whitelocke, стр. 114.
2 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 258 и след. -
Whitelocke, стр. 114.
3 Parliam. Hist. т. Ill, col. 333-337. - Rushworth, ч. IV, т. II, стр. 7. -
Whitelocke, стр. 118.
424

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
человека одного со мною мнения, я бы никогда не
уступил"1. В то же время он назначил своих комиссаров2,
которые почти все желали мира. Из парламентских3
только Вен, Придо (Prideaux) и Сент-Джон имели другие
виды. 29 января комиссары прибыли в Уксбридж,
исполненные надежд и доброй воли.
Обе стороны встретили друг друга приветливо. Все
они давно знали друг друга; многие из них были даже в
тесной дружбе прежде этих несчастных раздоров. В
самый день своего прибытия, вечером, Гайд, Кольпеппер,
Пальмер, Уайтлок, Голлиз, Пирпойнт запросто
обменялись визитами, поздравляя друг друга с тем, что будут
вместе трудиться на пользу миру. Однако в
вестминстерских комиссарах заметно было более смущения и
скрытности, ибо над ними тяготело иго более сурового и
более подозрительного властелина. Переговоры должны
были продолжаться двадцать дней; главным предметом
их должны были служить религия, милиция и Ирландия.
Каждый из этих предметов условились обсуждать в
течение трех дней, а потом, поочередно, подвергать
вторичному обсуждению. Пока занимались этими
приготовлениями, все было легко; с обеих сторон обнаружива-
1 Письмо короля к королеве, от 2 января 1645. В исторических
документах, приложенных к Мемуарам Лудло, т. I, стр. 394, в
Collection г. Гизо.
2 Это были: герцог Ричмонд, маркиз Готфорд, графы Соутэмптон,
Кингстон и Чичестер, лорды Кэпль, Сеймур, Гаттон и Кольпеппер;
государственный секретарь Никлас, сэр Эдуард Гайд, сэр Эдуард
Лен, сэр Орландо Бриджмэн, сэр Томас Гардинер, мистер Джон
Эшбарнэм, м. Джеффри Пальмер, Д.Стьюарт и их свита: всего сто
восемь человек.
3 Это были: графы Нортумберлэнд, Пембром, Сэльсбери и Денби,
лорд Уэнмэн, мм. Дензиль Голлиз, Уильям Пирпойнт, Оливер Сент-
Джон, Уайтлок, Джон Крью (Crew), Эдмунд Придо (Prideaux) и сэр
Генри Вен, со стороны английского парламента; граф Лоуден, маркиз
Арджайль, лорды Метлэнд и Бальмерино, сэр Арчибальд Джонстон,
сэр Чарльз Эрскин, сэр Джон Смит, мм. Джордж Да идее, Гюг Кеннеди,
Роберт Беркле и Александр Гендерсон, со стороны шотландсткого
парламента,, со свитой: всего сто восемь человек.
425

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
лось полное доверие, изысканная вежливость. Но когда,
наконец, уполномоченные сели вокруг четырехугольного
стола, за которым началось (30 янв. 1645) официальное
прение, тогда явились снова всякие затруднения. У каждой
из парламентских партий был свой главный интерес,
которым она нисколько не была расположена жертвовать.
Пресвитериане хотели исключительного господства своей
церкви, политики - начальства над милицией, индепен-
денты - свободы совести. Что же касается короля, то он
принужден был уступать всем, а между тем каждая
партия делала для него только такие пожертвования, на
которые другие решительно не соглашались. Кроме того,
та и другая партия рассчитывали, при заключении мира,
захватить власть в свои руки, ибо только в этом расчете
согласились на переговоры. Прежде всего открыто было
совещание о религии, но оно скоро приняло характер
богословското прения; вместо переговоров началась
полемика; хлопотали не столько о том, чтоб заключить мир,
сколько о том, чтоб переспорить друг друга.
Мало-помалу чувство неприязни поселилось в отношениях, еще
недавно столь благосклонных, и это чувство начало
проглядывать даже тогда, когда некоторые уполномоченные
пытались дружеским разговором устранить возникавшие
затруднения. Из числа оксфордских комиссаров Гайду,
как человеку умному и пользовавшемуся доверием
короля, вестминстерские комиссары оказывали особенное
уважение. Лорд Лоуден, канцлер Шотландии, и графы
Пембром и Денби долго и откровенно разговаривали с
ним о предстоящих опасностях, о пагубных замыслах,
кипевших в парламенте, о необходимости со стороны
короля больших уступок для спасения государства. Гайд
охотно выслушивал эти представления; но щекотливое
его самолюбие, суровый и гордый ум, сухой и
насмешливый тон, надменная честность - все это почти всегда
оскорбляло и отталкивало тех, кто хотел с ним
сблизиться. Малейшее обстоятельство вдруг обнаруживало
всю затруднительность положения и бессилие миролю-
426

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
бивых стремлений обеих переговаривавшихся сторон.
Однажды, в торговый день, в уксбриджской церки, в
присутствии множества народа, некто Лав (Love),
фанатический проповедник, недавно приехавший из Лондона,
порицал оскорбительнейшим образом роялистов и самые
переговоры. "От них, - говорил он, - ничего нельзя
ожидать хорошего; это люди пришли из Оксфорда с
сердцем, жаждущим крови; они хотят только занять умы
народа, чтоб выиграть время и сделать ему какое-нибудь
ужасное зло; от этих переговоров до мира так же далеко,
как от неба до ада". Королевские комиссары
потребовали наказания этого человека, но вестминстерские не
решились на это и ограничились только удалением его из
Уксбриджа1. Дурные слухи носились об истинных
намерениях короля. Правда, говорил народ, он уступает
желаниям своих советников, но не хочет мира; он обещает
королеве ничего не предпринимать без ее согласия, и
скорее старается поддержать в палатах внутренние
раздоры, чем вступить с ними в искреннее соглашение.
Подозревали даже, что он ведет тайные переговоры с
ирландскими папистами и хочет сделать их своим
орудием; самые торжественные протестации его комиссаров
не могли рассеять на этот счет подозрений Сити.
Однако срок переговоров приближался; парламент
оказывал мало расположений продлить их долее. С
огорчением видя, что наступает минута, когда все разойдутся
без всякого результата, друзья мира решились сделать
последнее усилие (в половине февраля 1645). Им
казалось, что какая-либо уступка со стороны короля в
отношении милиции, как, например, предложение поручить
начальство над нею в продолжение нескольких лет
таким лицам, из которых половина была бы выбрана
палатами, не останется без благотворного действия. Лорд
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 297-316. - Rush-
worth, ч. Ill, т. II, стр. 848-926. - Whitelocke, Memorials, etc., стр.
123 и след.
427

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
Соутэмптон поспешно отправился в Оксфорд к королю
для исходатайствования этой уступки. Сначала Карл
отказал; граф настаивал; к нему присоединились другие и
на коленях умоляли его, именем его престола и народа,
не отвергать этого последнего средства и продолжению
переговоров. Наконец Карл согласился; советники его
так сильно желали мира, что, на радости, им
показалось, будто все препятствия устранены. Ферфакс и
Кромвель были из числа тех комиссаров, которым король сам
должен был предложить начальство над милицией.
Величайшая веселость царствовала в этот вечер за
королевским ужином. Король жаловался, что его вино
нехорошо. Один из присутствовавших сказал, смеясь:
"Надеюсь, через несколько дней ваше величество будете пить
лучшее вино в Гильд-Галле, вместе с лордом-мэром". На
другое утро лорд Соутэмптон представился королю, чтоб
получить от него условленные письменные инструкции; но,
к величайшему его удивлению, Карл взял назад свое слово
и решительно отказался от предложенной уступки1.
Причина этой быстрой перемены заключалась в писъме
Монтроза, пришедшем ночью из Шотландии, с
быстротою почти беспримерною. Две недели назад (2 февр.
1645)2, Монтроз одержал при Инверлочи (Inverlochy),
в графстве Арджайль, блистательную победу над
шотландскими войсками, предводимыми самим Арджайлем.
Отдав королю отчет в этом деле, он прибавлял
следующее: "Государь, позвольте мне теперь нижайше
выразить вашему величеству свое мнение о том, что пишут ко
мне мои южные друзья, то есть, что ваше величество
вступили в переговоры со своим мятежным
парламентом. Сколько успехи вашего оружия в Шотландии
радовали мое сердце, столько же это известие, пришедшее из
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VII, стр. 316-319. - Welwood,
Mémoires, стр. 62, 63, изд. 1718 г. - Balks, Acritical Review of the life
of Oliver Cromwell (Лондон, 1769, стр. 108-112).
2 Письмо написано от 3 февраля.
428

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
Англии, поразило его. В последний раз, как я имел честь
видеться с вашим величеством, я подробно изложил вам все,
что мне так хорошо известно о намерениях мятежных ваших
подданных в обоих королевствах. Ваше величество, быть
может, не забыли, насколько вы тогда были убеждены в истине
слов моих. Я уверен, что с того времени не случилось ничего
такого, что могло бы изменить мнение вашего величества об
этом предмете. Чем более вы будете делать уступок, тем более
будут от вас требовать. Я имею слишком много причин быть
уверенным, что они удовольствуются только тогда, когда у
вашего величества не останется ничего, кроме одного имени
короля. Простите мне, августейший монарх, если осмелюсь
сказать вашему величеству, что в глазах моих не подобает
королю вступать в переговоры с мятежными подданными, пока
у них в руках оружие. Сохрани Бог, чтоб я имел намерение
сдерживать милосердие вашего величества; но я ужасаюсь
мысли, что дело идет о мирном договоре в то время, когда
ваше величество и эти люди вышли друг против друга с
вооруженными силами. Позвольте мне выразить вашему
величеству всеподданнейшее уверение, что с помощью божиею, у
меня найдется средство заставить это королевство снова
признать вашу власть; и если меры, придуманные мною вместе с
другими верными вам подданными, увенчаются успехом - в
чем, кажется, нельзя сомневаться - то в конце настоящего
лета я буду в состоянии прибыть к вашему величеству на
помощь с храброю армиею; поддерживаемая убеждением в
правоте вашего дела, она, как в Англии, так и в Шотландии,
подвергнет мятежников заслуженному наказанию за их
возмущение. Когда же подчиню я вашей власти эту страну, и
покорю все от Дэна до Бирзеба, тогда позвольте, государь,
повторить вашему величеству, слова, сказанные наместником царя
Давида своему повелителю: "приди сам, если не хочешь, чтоб
страна эта звалась моим именем". Всеми моими действиями
руководит единственно искреннее желание славы и добра вашему
величеству"1.
1 Welwood, Memoirs, etc. Прибавление, стр. 302-308.
429

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
Письмо это пробудило в душе короля самые лучшие
его надежды. Менее его доверчивый, лорд Соутэмптон
перестал, однако, настаивать на своем и привез в Уксб-
ридж отказ короля, не объяснив причин ето.
Конфедерации были прерваны (22 фен. 1645), и вожди
пресвитериан возвратились в Вестминстер, глубоко
расстроенные неудачей, подвергавшей их снова всем опасностям
их положения1.
Во время их отсутствия положение это сделалось еще
хуже. Вынужденные, по крайней мере на это время,
оставить билль о саомотречении, индепенденты вдруг со
всем жаром ухватились за меру, которая должна была
сопровождать этот билль, т.е. за преобразование армии.
В несколько дней все было приготовлено, все
продумано, все решено: план, форма, издержки, средства к их
покрытию2. С этих пор должна была существовать
только одна армия, числом в 21000 человек, под
предводительством одного генерала, которому предоставлялось
даже право назначать всех офицеров, под условием
утверждения их парламентом. Был и человек на это место -
Ферфакс. Блестящая храбрость, открытый характер,
удачные походы, воинственный энтузиазм, который он умел
вдохнуть в солдат - все это уже давно обратило на него
всеообщее внимание, и Кромвель одобрил этот выбор
публично в палате и тайно перед своей партией. Эссекс
сохранял свой титул, Уоллер и Манчестер - свои
должности; но у них не оставалось и тени власти. 28 января
представлен был лордам на утверждение билль о спосог
бах исполнения этой меры. Они старались замедлить по
крайней мере принятие его, то предлагая в нем разные
изменения, то с намерением затягивая прения. Но
сопротивляться было трудно: за него стояло общественное
1 Whitelocke, стр. 128.
2 Новая армия должна была стоить в месяц 56 135 ф.ст. (около
337 000 р. сер.), разложенных на девятнадцать графств (Rushworth,
ч. IV, т. I, стр. 8-13).
430

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
мнение, убежденное, что настоящею причиною
продолжительности и неудачного ведения войны была
многочисленность армий и их начальников. Сильные этой
поддержкой, члены нижней палаты неотступно требовали
принятия своего предложения; лорды принуждены были
наконец уступить, и билль был принят 15 февр. 1645, а
19 февраля, за два дня до прекращения переговоров в
Уксбридже, Ферфакс был введен в палату и, стоя возле
приготовленного для него места, просто и скромно
принял официальные поздравления президента1.
Возвратясь в Вестминстер, вожди пресвитериан
стали придумывать, как бы им поправить свое поражение.
Верхняя палата горько жаловалась на оскорбительные,
даже угрожавшие речи, недавно против нее
раздававшиеся, и упоминала также о распространившеся повсюду
слухе, что нижняя палата замышляет уничтожение
достоинства перов. Члены нижней палаты отвечали
торжественным изъявлением глубокого уважения своего к
правам лордов и твердой решимости поддерживать их2.
Шотландские комиссары выпустили (3 марта), от имени
ковенанта, желчное, но в то же время робкое порицание
палатам3. Не стесняясь этим, члены нижней палаты
передали лордам новый билль, еще более расширявший власть
Ферфакса, и исключили из числа его обязанностей одну,
о которой до того врамени постоянно упоминалось во
всех подобных актах, а именно: обязанность "охранять
особу короля". Лорды потребовали включения этих слов
(28 марта 1645), но члены нижней палаты не
соглашались. "Слова эти, - говорили они, - только затрудняют
солдат, дозволяя королю становиться во главе армии,
никогда не подвергаясь никакой опасности". Лорды не ус-
1 Whitelocke, стр. 127, 131. - Parliam. Hist. т. Ill, col., 340-344. -
Rushworth, ч. IV, т. I, стр. 7-13, - Mémoires de Hollis, стр. 40 и след.,
в Collection г. Гизо.
2 24 марта 1645. Parliam. Hist. т. Ill, col. 348-350.
3Там же. col. 346.
431

ЧАСТЬ 1. КНИГА ПЯТАЯ
тупали. Три раза возобновлялись прения и, несмотря на
самые усердные старания нижней палаты, голоса
разделились в верхней поровну1. Видя дело в таком нерешительном
положении, члены нижней палаты объявили, что они
сделали все от них зависевшее, и что если медленность
повлечет за собой какое-нибуль бедствие, одни лорды будут за
это отвечать пред государством2. Лорды утомились,
наконец, борьбою; они не только понимали всю бесполезность
этой борьбы, но и предвидели близкий конец ее. Между
тем маркиз Арджайль прибыл из Шотландии; хотя он
принадлежал к пресвитерианам по религиозным своим
убеждениям, но, в отношении к политике, склонялся к более
смелым намерениям; индепенденты, особенно Вен и Кромвель,
скоро вошли с ним в тесные сношения; сверх того, он не
забыл недавно нанесенных ему оскорблений, которые
требовали мести. Человек с гибким и глубоким умом, со
страшною жаждаю деятельности, он обнаруживал, однако, более
твердости духа в совете, чем на поле брани; недавно он
смотрел на битву шотландцев и Монтроза с лодки,
находившейся посреди озера Инверлочи, и как только увидел,
что его солдаты бегут по берегу, тотчас обратился в
бегство3. С тех пор, и в Шотландии, и в Англии кавалеры
отзывались о нем не иначе, как с презрением: такой позор
мог быть смыт только совершенным унижением их. Он
употребил все свое влияние для отклонения шотландских
комиссаров и некоторых пресвитерианских вождей от
дальнейшей оппозиции не только против преобразования армии,
но и против билля о самоотречении. "Эта оппозиция, -
говорил он, - болезненно отражается на всех и, рано или
поздно, должна будет уступить необходимости"4. Эссекс
видел, как с каждым днем колебалась твердость его
друзей. Решившись сам предупредить их слабость, он объ-
' 24 марта 1645. Parliam. Hist. т. Ill, col. 350-351.
2 31 марта 1645. там же.
3 Malcolm Laing. Hist, of Scotland, etc., т. Ill, стр. 294.
4 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VIII, стр. 6.
432

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
явил, что хочет подать в отставку, и 1 апреля в
заседании верхней палаты, встав с места, с бумагой в руке, так
как не имел дара импровизации1, сказал: "Милорды, я
принял на себя эту важную должность, повинуясь
повелениям обеих палат; я принял на себя защиту их прав
оружием. Смею сказать, в течение трех лет служил вам
верно и, надеюсь, ничем не запятнал своей чести и не
нанес вреда обществу... Появление всех этих
постановлений показывает мне, что нижняя палата желает
уволить меня от исполнения возложенных на меня
обязанностей. Если до сих пор я медлил сам оставить службу,
то это было вовсе не из личных видов, какие бы ни
распускали об этом слухи. Многие могут удостоверить,
что я хотел это сделать после освобождения Глостера, и
что только убеждения, основанные, как мне говорили, на
общем благе, побудили меня отказаться от такого
намерения. Теперь я исполняю его; должность свою вручаю
тем, из чьих рук ее принял, и искренно желаю, чтоб
удаление мое действительно послужило, как некоторые
ожидают, добрым средством против тех зол, от которых
мы страдаем. Не думаю, что палаты сочтут неуместною
с моей стороны гордостью, если я обращусь к ним с
просьбою, чтоб те из моих офицеров, которые будут
уволены, получили часть следующих им недоданных денег
на содержание; остальное пусть будет для них
обеспечено общественным доверием... Я знаю, милорды, что, при
печальном положении наших дел, нельзя избежать
некоторого взаимного недоверия, но полагаю, что как
благоразумие, так и христианское человеколюбие требуют, чтоб
этому недоверию поставлены были какие-нибудь
границы, по крайней мере настолько, чтоб оно не довело нас
до гибели. Надеюсь, совет этот с моей стороны не
покажется неприличным: он внушен мне единственно
преданностью парламенту, которому всегда от всего сердца буду
желать благоденствия, в каких бы обстоятельствах я ни нахо-
1 Clarendon, Hist, of the rebell., т. VIII, стр. 7.
433

ЧАСТЬ I. КНИГА ПЯТАЯ
дился. Я не единственный пример участи, которой теперь
подвергаюсь"1.
Эта речь, столь печальная и исполненная такого
достоинства, как будто сняла бремя, тяготевшее над верхней
палатой. Она поспешила уведомить нижнюю палату, что
принимает новое постановление о преобразовании армии
без изменения. В ту же минуту графы Денби и Манчестер
подали в отставку, по примеру Эссекса. На такое
патриотическое самопожертвование обе палаты отвечали им
изъявлением благодарности и разными обещаниями. На
другой день (3 апр. 1645) беспрепятственно прошел в верхней
палате другой билль, о самоотречении2, который хотя и
отличался несколькими от первото, но имел те же
результаты, и многие радовались, что, наконец, эта борьба,
наделавшая им столько страха, кончилась.
1 Parliam. Hist. т. Ill, col. 352.
" Parliam. Hist. τ. HI, col. 353, 355. См. Исторические документы
в конце тома.
434

îëP^
f§re^
ИСТОРИЧЕСКИЕ
ДОКУМЕНТЫ
jrra
_^С9[ж51

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
I
(К странице 128)
О ПРИЗНАКАХ ДУХА ОППОЗИЦИИ И СВОБОДЫ В
ЦАРСТВОВАНИЕ ЕЛИЗАВЕТЫ
В ноябре 1575 года Петр Уэнтворт, член нижней
палаты, произнес речь в защиту привилегий палаты, в
особенности свободы слова, и за это был арестован, по
приказанию королевы, и подвергнут комитетом, составленным из
членов палаты, в числе которых заседали несколько
советников короны, нижеследующему допросу. Допрос этот
любопытен, как памятник начавшего тогда обнаруживаться
духа независимости и вместо невольного сочувствия к
поступку обвиненного со стороны тех самых людей, которым
поручено было наказать его.
Президент комитета. - Где ваша последняя речь, которую
вы обещались передать вам письменно?
Уэнтворт. - Вот она. Отдаю вам ее на двух условиях: во-
первых, вы рассмотрите ее с начала до конца, и если
найдете в ней что-либо могущее изобличить меня в
недостатке преданности к государю или государству, я
отвечаю за нее, как если б я ее произнес всю в палате;
во-вторых, вы сообщите ее королеве: если ее
величество, или кто-нибудь из вас, членов ее государственного
совета, найдет в ней недостаток любви к королеве или к
родине, я ответственность беру на себя.
Президент - Нам предстоит заняться только тем, что вы
говорили в палате.
Уэнтворт. - Вы не можете отказать мне в сообщении моей
речи королеве. Я посылаю речь к ней потому, что в
этой речи положил я все мое сердце и всю мою жизнь.
Я знаю, что королеве она будет полезна; зло же причи-
437

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
нит она только мне одному.
Президент. - Так как вы желаете, чтоб мы ее передали
королеве, мы это сделаем.
Уэнтворт. - Умоляю вас сделать это.
(По прочтении речи допрос продолжается)
Президент. - Вы говорите в ней о некоторых словах,
которые, как вы слышали, будто бы говорила сама
королева. От кого именно вы это слышали?
Уэнтворт. - Если вы спрашиваете меня, как советники ее
величества, то, извините, я вам не скажу; я не нанесу
такой обиды палате, к которой сам принадлежу. Я не
частное лицо, я лицо общественное, советник целого
народа и, притом, в таком месте, где имею право, по
закону, высказывать свободно свою мысль. Вы, как
советники королевы, не имеете никакого права спрашивать у
меня отчета в том, что я говорил в палате. Итак, если
вы меня допрашиваете как члены комитета, избранного
палатой, я готов отвечать, как только умею.
Президент. - Мы вас спрашиваем именем палаты.
Уэнтворт. - Итак, я вам буду отвечать, и тем охотнее, что
в некоторых отношениях мой ответ неизбежно будет
неполон. Вы меня спрашиваете, где и от кого я слышал
эти слова. Я их слышал в самой палате, от кого - не
могу сказать.
Президент. - Мы не можем принять это за ответ.
Уэнтворт. - Вы должны удовольствовать этим, потому
что лучшего ответа я не могу дать.
Президент. - Кажется, вы слышали в городе, что ее
величество не любит, чтоб рассуждали о религии, или о
наследстве престола; вы произнесли речь об этих слухах
и, между тем, не хотите сказать, от кого про них знаете?
Уэнтворт. - Уверяю вас, я могу вам показать эту речь у
себя дома, написанную моей рукой года два или три
438

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
тому назад; следовательно, я ее сочинил не по слухам,
собранным после моего приезда в город.
Президент.- Таков ваш ответ. Но кто же распускал эти
слухи?
Уэнтворт. - Если вы думаете, что я только стараюсь
оправдаться, то попробую удовлетворить вас.
Свидетельствуюсь Богом живым, что не могу назвать ни одного
человека, от которого я слышал бы про эти толки; но я
достоверно слышал, как о них говорили сто или двести
человек в палате.
Президент. - Из такого числа лиц вы можете же назвать
хоть некоторых.
Уэнтворт. - Конечно, не могу. Об этом толковали все, и
потому в частности я не заметил никого - так всегда
бывает. Притом же, если я и мог назвать кого-нибудь,
все-таки этого бы не сделал. Я никогда не скажу, разве
только безусловная необходимость меня к тому
принудит, ничего такого, чтобы могло повредить человеку, а
здесь меня ничто к тому не обязывает. Впрочем, так как
я хочу действовать с вами вполне искренно, и, если вы
желаете, готов поклясться на евангелии, что не могу
назвать никого в особенности. Если же вы именем
вашей власти потребуете, чтобы принес клятву, я
откажусь дать ее, потому что ни в чем не хочу
компрометировать привилегий палаты. Но к чему тратить столько
слов? Я вам приведу один случай, где действительно я
слышал об этих толках, случай, который вас
удовлетворит, и вы согласитесь, что при этом обстоятельстве вы
их слышали так же, как и я.
Президент. - Да, это нас удовлетворит. Что же это. такое?
Уэнтворт. - В последнем парламенте (1561) один из
членов, который теперь занимает место президента
(Роберт Белль) и который был президентом в последнее
заседание нынешнего парламента, произнес
превосходную речь, испрашивая отмены некоторых монополий,
439

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
дарованных четверым придворным, в ущерб шести или
восьми тысячам подданным ее величества. Эта речь не
понравилась некоторым советникам короны, и автор ее
был назван перед советом и так грубо трактован, что
воротился в палату с лицом совершенно расстроенным.
Вся палата была до того поражена этим, что в течение
десяти, двенадцати, пятнадцати дней никто не
осмеливался возвысить голос о предмете, имеющем
какую-нибудь важность; даже о предметах самых обыкновенных
всякий пускался в длинные предисловия, умоляя, чтоб
слов ето не перетолковали в другом смысле, что он строго
заключается в границах своего предмета, и т.п... Со всех
сторон тогда повторяли в палате: "Господа! Не говорите
против монополий: королева рассердится,
государственный совет рассердится". Я полагаю, всякий из вас так
же хорошо слышал это, как и я. Умоляю вас поступить
в этом отношении так же откровенно, как я поступаю.
Президент. - Мы это слышали - правда, и в этом
отношении вы нас удовлетворили. Но что скажете вы о резком
толковании, которое даете посланию, отправленному в
палату (Перечитываются некоторые фразы из речи Уэн-
творта). Мы не видали, чтоб послание королевы когда-
нибудь было представляемо в таком свете.
Уэнтворт. - Умоляю вас сказать мне, во-первых, правда
ли, что подобное послание было адресовано палате?
Президент. - Правда.
Уэнтворт. - Итак надеюсь, вы засвидетельствуете, что я
ничего не выдумал. Теперь отвечаю, что посланию
столь резкому ни один благоразумный человек в Англии не
мог бы придумать название слишном резкого. Можно
ли адресовать к собранию, соединенному на служение
Богу, послание более резкое, и сказать ему: "Не смейте
стараться о преуспевании служения божьего?" Я
полагаю, что никогда не было послания более незаконного!
Президент.- Вы не имеете права говорить против посла-
440

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
ний, потому что они посылаются только королевой,
Уэнтворт. - Если послание противно служению божию,
безопасности государя или привилегиям палаты,
собранной для охранения государства, я не хочу и не должен
молчать, потому что молчанием не исполню долга моей
совести. Клянусь вам, я глубоко раскаиваюсь, что так
долго молчал в подобных случаях, и впредь обязуюсь
пред вами, если только Бог меня не оставит, никогда, во
всю свою жизнь, не молчать, когда будет адресовано
палате какое-нибудь послание, которое будет угрожать
забвением славе божией, опасностью государю или
посягательством на привилегии парламента, и вы все, здесь
присутствующие, должны бы раскаяться в своем
молчании и отказаться от него.
Президент. - Отправление подобных посланий в палату от
государя не есть новость. (Приводят два или три
примера).
Уэнтворт. - Господа! Вы поступаете очень дурно, ссылаясь
на прежние времена. Вы должны были бы приводить
добрые примеры, чтоб возбуждать людей на добро, а не
дурные, чтоб направлять их к злу, поражая их страхом.
Президент. - Но чего хотели вы, относясь так резко об
этом послании?.
Уэнтворт. - Странно, что вы предлагаете мне такой
вопрос. Не сказал ли я, что отзыв о таком резком
послании никогда не мог быть слишком резок? Не объяснил
ли я причины тому в моей речи? Я сказал, что этим
посланием обнаружился гнев божий на нас, поелику Бог
попустил в сердце королевы закрасться желанию
отвергнуть спасительные законы, единственно
предназначенные для того, чтоб охранять ее жизнь и правление. Я
сказал, что верноподданных это повергло в горечь; а все
паписты, все изменники пред Богом и ее величеством,
смеялись про себя над всем парламентом. Не это ли я
говорил? И вы неужели думаете, что это не так?
441

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
Президент. - С этим надо согласиться. Но как вы
осмелились сказать, что ее величество несправедливо
оскорбила дворянство и народ?
Уэнтворт. Прошу объяснить мне: какой объем вы думаете
дать этим словам; можно ли их принять в ином смысле,
нежели в том, в каком я их сам принимал? Ее
величество созвала парламент с тем, чтоб он занялся мерами к
предотвращению опасностей, грозивших ее особе, и только
для этого ее величество адресовала нам два билля,
позволяя выбрать тот, который мы признаем наиболее
способным обеспечить ее безопасность и обещая сделать
его законом посредством своей санкции. Мы выбрали
один из них: разве ее величество не отвергла его? Мы
приняли другой: ее величество разве и его также не
отвергла? Разве лорд, хранитель печати, не говорил нам,
при открытии парламента, что цель нашего собрания
именно эта? Разве ее величество, по окончании
заседаний, не отвергла всех наших трудов? Разве это
неизвестно и лицам, здесь присутствующим, и целому
парламенту? Заклинаю вас быть также искренними, как и
я. Да, действительно, ее величество несправедливо
оскорбила дворянство и народ.
Президент. - Факты, вами приводимые, не подлежат
никакому сомнению.
Уэнтворт. - Итак, потрудитесь сказать мне: правда ли,
что образ действий королевы в этом случае был опасен
в двух отношениях: во-первых, он мог оскорбить самых
верных ее подданных, уронить в них дух и сделать их
менее способными или менее расположенными усердно
служить ее величеству на будущее время; во-вторых, он
должен был ободрить самых упорных ее врагов и
побудить их на какое-нибудь отчаянное предприятие против
нее самой.
Президент. - Правда, можно было ожидать этой двоякой
опасности.
442

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
Уэнтворт. - Зачем же вы спрашиваете меня, как я
осмелился сказать правду и предостеречь королеву от такой
близкой опасности? Вот мой ответ: благодарение
Господу Богу, я никогда не находил в душе своей страха,
когда дело шло о том, чтоб предохранить королеву от
врагов ее. Трепещите все, если хотите. Благодарю Бога
за то, что я бестрепетен, и надеюсь никогда не увидеть
день страха. Впрочем, клянусь вам, что двадцать раз,
или более, прошелся я по своей комнате, обсуждая эту
речь в своем уме и стараясь укрепить себя против этого
искушения. Моя робкая мысль говорила мне, что речь
эта приведет меня в то место, куда я теперь иду, и
робость убеждала меня удержаться от нее. Но я
спросил себя: могу ли я, по чистой совести, как верный
подданный, ради того, чтоб избегнуть тюрьмы, не
подать своему государю совета сойти с опасного пути?
Совесть сказала мне, что я не буду верным подданным,
если буду думать об опасностях своего государя менее,
чем о своих собственных. Эта мысль внушила мне
смелость, и я сделал то, что вам известно. Впрочем, когда я
сказал в палате, что никто здесь, на земле, непогрешим,
даже сама наша благородная королева, я остановился,
посмотрел на ваши лица и ясно убедился, что слова мои
поразили вас ужасом. Тогда я сам, в свою очередь,
затрепетал, и от страха медлил произнести следующие фразы:
ваш вид ясно говорил мне, что никто из вас не
воспротивится отправлению моему в то место, которое меня
ожидает. Но совесть и долг честного подданного дали мне силу
продолжать; вы слышали. Вот почему я говорил так;
благодарю за это Бога; и если б мне пришлось начать снова,
я поступил бы точно так же и с тем же намерением.
Президент. - Правда; но вы могли бы говорить в
выражениях не столь резких. Отчего вы этого не сделали?
Уэнтворт. - Вы хотите, чтоб я говорил, как член
государственного совета; чтоб о таком важном предмете я
говорил в выражениях, которых бы не поняла королева? Я
443

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
не достиг бы своей цели. Я хотел служить ее величеству; а
подобные речи не послужили бы ни к чему.
Президент. - Ответ ваш мы признаем достаточным.
Уэнтворт. - Благодарение Господу!
Уэнтворт кланяется; президент, г.Секфорд, говорит:
Г. Уэнтворт не хочет сознаться, что он виноват, ни
обнаружить хотя бы малейшее сожаление о том, что он говорил; от
него вы не услышите ни слова извинения.
Уэнтворт. - Г.Секфорд, пока я буду жив, не соглашусь, что
любить королеву - значило быть виноватым; не буду
сожалеть, что я предостерег ее от опасности. Если вы полагаете, что
это преступление - говорите вы, г. Секфорд, а я не могу.
(Old Parliam. Hist., IV. p. 200-207, изд. 1763)
II
(К странице 151)
ЗАПИСКА, НАЙДЕННАЯ В ШЛЯПЕ ФЕЛЬТОНА,
УБИЙЦЫ ГЕРЦОГА БУККИНГЭМА
Подлинная записка, найденная в шляпе Фельтона,
существует доселе; она принадлежит г. Эпкотту (Upcott), и
Аингард обнародовал ее с буквальной точностью. Вот она:
"Тот позорный трус и не заслуживает названия дворянина
или воина, кто не готов положить жизнь свою за честь своето
Бога, своего государя и своего народа. Пусть никто не хвалит
меня за мой поступок; но пусть скорее каждый обвиняет сам
себя, как бывший причиной тому, что я сделал; ибо если б Бог,
в наказание за наши грехи, не отнял у нас сердца, он1 не остался
бы так долго не наказан.
"Джон Фельтон"
(Lindgard's History of England, t. IX, p. 394)
1 Герцог Буккингэм.
444

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
III
(К странице 167)
О ХАРАКТЕРЕ УПРАВЛЕНИЯ СТРАФФОРДА В
ИРЛАНДИИ
Следующее письмо, адресованное Страффордом к его
задушевному другу Христофору Уапдисфорду, извещает
его обо всем, что он сделал, чтоб опровергнуть перед
королем и его советом взведенные на него обвинения.
"Попрошу, - говорит он, - позволения оправдаться в
некоторых делах, по поводу которых я был недостойным
и жестоким образом оклеветан. Я им рассказывал все,
что происходило между мной, графом Сент-Альбанс,
Уильмотом, Маунтноррисом, Пирсом, Кросби и галь-
вейским судом присяжных, объяснив, что очень хорошо
знаю, как эти люди и друзья их старались убедить свет,
что я человек жестокий и безжалостный, скорее какой-
нибудь турецкий паша, чем служитель благочестивого
христианского короля. Между тем, если я не ошибаюсь
насчет самого себя (сказал я), я совсем не такой
человек. Никто в мире не может доказать, чтоб мой
характер выказывал когда-нибудь подобные наклонности; ни
один из моих друзей не обвинит меня в том в моей
частной жизни; никто не может сказать, чтоб я был
слишком строг в своих личных делах. Следовательно,
если я во всех этих случаях свободен от подобных
упреков, то всякий беспристрастный человек принужден
будет согласиться, что одна только необходимость,
предписываемая службой его величества, могла меня
принудить к строгости внешней и кажущейся - такова была
единственная тому причина. Я нашел корону, церковь и
народ преданными разграблению; я не мог льститься
исторгнуть их из этого положения ласковыми взглядами
445

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
и грациозными улыбками; нужно было воды погорячее.
Конечно, когда власть устроена и упрочена, можно ее
сохранять и поддерживать мерами кроткими и
умеренными; но когда королевская власть - да позволено мне будет
так выразиться - катится в глубину бездны, то нельзя ее
оттуда извлечь, не употребив энергии, или поднять на
прежнюю высоту иначе, как с крайним напряжением. Правда,
я не знал иного способа управления, как наказания и
награды; везде, где встречал я человека честного и вполне
преданного служению моему государю, и подставлял свою
руку ему под ногу и возвышал его в почете и власти,
сколько мог; если же встречал человека, противных
свойств, не жал его в своих объятиях, не ласкал его
капризов; и как только он становился мне доступен, насколько
честь и справедливость мне то дозволяли, я поражал его
твердой рукой; но лишь только он изменялся, лишь только
предавался правительству так, как был должен, я также
изменял свою тактику и делал ему, как и всякому
другому, все услуги, какие только были в моей власти. Если
это жестокость, если это строгость, пусть его величество и
вы скажете мне прямо, ибо по правде это мне вовсе не
казалось таким. Впрочем, если б его величество раз
объявил мне, что он не желает такой службы, тогда я охотно
буду сообразоваться с его приказаниями и следовать
естественной склонности моего характера, то есть жить тихо и
ни с кем не ссориться.
Здесь его величество прервал меня, говоря, что поведение,
о котором я говорил, не есть жестокость, и что он желает,
чтоб я продолжал действовать точно так же, как
действовал до сих пор; ибо, если б я служил ему иначе, я не
исполнил бы того, чего он от меня ожидает.
(Strafford's letters and Dispatches, t.II, p. 20)
446

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
IV
(К странице 170)
ПЕНИ, НАЛОЖЕННЫЕ В ПОЛЬЗУ КАЗНЫ
с 1629 по 1640 год
ф.стерл.
1) Ричард Чамберс, за отказ
в платеже таможенных пошлин,на взимание
которых на было изъявлено согласия
парламента, был присужден к уплате пени в 2000
2) Гиллиард, за продажу селитры 5000
3) Гудноф, зато же самое 1000
4) Сэр Джон Мэлверер, за то,
что не хотел согласиться с
королевскими комиссарами насчет титула 2000
5) Граф Сэльсбери, за нарушение
прав королевских лесов 20000
6) Граф Уэстморленд, тоже 19000
7) Лорд Ньюпорт, тоже 3000
8) Сэр Кристоф Гаттон, тоже 12000
9) Сэр Льюис Уатсон, тоже 4000
10) Сэр Антони Копер,
за обращение хлебных полей в луга 4000
11) Александр Лейтон, за пасквиль 10000
12) Генрих Шерфильд, за то,
что разбил несколько расписных
оконных стекол в церкви сэльсберийской 500
13) Джон Оверман и многие другие
мыльные фабриканты,
за нарушение королевских повелений
по предмету производства и продажи мыла 13000
14) Джон Ри 2000
15) Петр Герн и многие другие,
447

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
за вывоз золота 8100
16) Сэр Дэви Фулис, с сыном,
за непочтительные речи о северном суде 5500
17) Прейнн, за пасквиль 5000
18) Бакнер, цензор,
за позволение книги Прейнина 50
19) Мичель Спаркс,
типографщик, за напечатание той же книги 500
20) Аллисон и Робине, эа дурные речи
насчет архиепископа Лода 2000
21) Баствик, за пасквиль 1000
22) Прейнн, Бортон и Баствик, за пасквили 15000
23) Слуга Прейнна, за то же 1000
24) Бойэр, за речи против Лода 3000
25) Юмэнс и Рейт, за
дурную окраску шелковых материй 5000
26) Сэведж, Уэльдан и Боргон,
за дурные речи против лорда Фокленда,
лорда-наместника Ирландии 3500
27) Гренвиль,
за дурные речи о графе Соффольке 4000
28) Феверс, тоже 1000
29) Морлей, за то,
что оскорбил и ударил сэра
Джорджа Теобальда в стенах дворца 1000
30) Уилльямс, епископ
линкольнский, за дурные речи о Лоде 10000
31) Бернард, за то, что
проповедовал против употребления распятий 1000
32) Смарт, за то,
что проповедовал против церковных
нововведений доктора Козенса, и т.д 500
Итого 164650
Всего-навсего 164650 ф. стер, или около 987900 руб. серебром.
Список этот далеко не полон; можно было бы извлечь из Рушворта (t I
и II) множество других случаев, которые бы составили значительную сумму.
448

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
V
(К странице 200)
ИНСТРУКЦИЯ КОРОЛЯ МАРКИЗУ ГАМИЛЬТОНУ
НАСЧЕТ СОБРАНИЯ ДУХОВНЫХ ЛИЦ В ГЛАСГОУ,
В 1638 году
Король писал к Гамильтону:
"Что касается этого генерального собрания, то хотя я и
не жду от него никакого добра, однако надеюсь, что вы
помешаете большому злу, во-первых; если возбудите
между них прения насчет законности их выборов, во-вторых,
если станете протестовать против их неправильных и
насильственных действий".
И в другом месте:
"Я вовсе не одобряю мнения тех прелатов, которые
полагают, что нужно отсрочить это собрание. Не давая ему
вовсе составиться, я бы сделал больше вреда своей
репутации, чем сколько его безрассудные действия могут
повредить моим пользам. Итак, повелеваю вам открыть оное в
назначенный день. Но если б вы могли, как вы о том меня
извещаете, распустить его, под предлогом какой-нибудь
ничтожной неправильности в его действиях, то ничего
лучшего нельзя было бы и желать.
(Buriet, Memoirs of the Homiltons, p. 82, 88).
IS. История английской революции, I том
449

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
VI1
(К страницам 242, 247 )
1. ИНСТРУКЦИИ, ПОСЛАННЫЕ К Г. ДЕ-МОНТРЕЛЬ
КАРДИНАЛОМ РИШЕЛЬЕ
Париж, 22 февраля 1641.
Надобно сказать Форстеру и дать знать Монтрейлю,
что не только король примет свою сестру королеву во
Францию в случае, если состояние ее здоровья заставит ее
предпринять это путешествие, но что он будет очень огорчен,
если она не приедет. Однако ж, как эти чувства внушает ему
любовь к великобританской королеве, то, принимая участие в
ее интересах его величество не может не сказать ей, что она
должна беречься, чтоб ее путешествие во Францию не было
некстати по ходу настоящих дел; что, в подобных случаях, кто
бросает игру, тот проигрывает; что удаление ее из Англии
неминуемо повлечет за собою падение католиков, а, быть
может, и ее собственную погибель, а также погибель ее мужа-
короля и детей ее; что в великих переменах, подобных тем,
какие теперь в Англии, надобно бояться, чтоб дело не дошло
до последних крайностей, которых после ничем не поправишь;
что королева должна немного потерпеть, пока недуг, которым
она одержима, станет ослабевать, и тогда может повести ее к
совершенному исцелению то самое, что теперь усилило бы ее
болезнь; словом, что король находит мысль об этом
путешествии столь небезопасною для королевы, что считает
обязанностью своею перед Богом предупредить ее об этом.
1 Это приложение заключает в себе дипломатические бумаги,
написанные в подлиннике старинным французским языком, длинными,
тяжелыми периодами. Мы не считали себя вправе отступать от
конструкции подлинника и придавать деловым бумагам литературный
характер. Прим. перев.
450

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
2. ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ ПИСЬМА Г. ДЕ-МОНТРЕЛЬ
Лондон, 21 марта 1641.
...Королева великобританская уже не скрывает от своих
приближенных того впечатления, какое произвел на нее
ответ, полученный ею из Франции насчет намерения ее
отправиться туда. Она говорит даже, что не захотела бы
искупить свою жизнь путешествием в эти края, если б не
имела в виду, что короли Англии могут иметь на это
государство некоторые претензии.
3. ОТ Г. ДЕ-МОНТРЕЛЬ
Е.С. КАРДИНАЛУ РИШЕЛЬЕ
Лондон, 25 мая 1641.
м.г.
В распространившихся слухах, будто Франция
вооружается против Англии, я находил так мало основания, что
не думал, чтоб они могли найти веру между людьми более
робкими и менее рассудительными; однако ж эти слухи так
усилились, что в пятницу, 17 мая, г. Пейм дал знать
верхней палате, от имени нижней, что, разобрав намерения
бежавших, они нашли, будто эти люди не только хотят
употребить английскую армию против Англии, или поднять
новые силы в стране, чтоб разрушить ее свободу и
освободить наместника Ирландии, но что есть весьма сильные
доказательства, намерения их воспользоваться чужеземным
оружием и ввести французскую армию в эту страну.
Вследствие этого, он просил, чтоб отправили несколько лиц из
обеих палат парламента, дабы овладеть местом, где эта
армия должна высадиться, и чтоб даны были необходимые
приказания, дабы держать милицию соседних провинций в
готовности выйти в поле по первому повелению, что и было
451

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
тотчас исполнено, и виконт Мандевиль, с кавалерами Клоту-
эрти (Clotworthy) и Стэпльтоном были отправлены в тот же
вечер.
Хотел ли парламент воспользоваться этим слухом,
которому придворные великобританской королевы и английские
католики весьма способствовали, чтоб иметь предлог к
вооружению страны, дабы привести великобританского короля в
необходимость утвердить билль парламента против ирландского
наместника, который в тот же вечер внесен был в верхнюю
палату, и дабы, отняв у него силу, отнять и у короля желание
удержать его; или и в самом деле они считали действительным
то, что находили невозможным - как бы то ни было, но дело
в том, что этот слух увеличивался все более и более, и в
субботу утром уже говорили публично, что подозрение
предшествующих дней подтвердилось, и что армия, которой
прибытия опасались, уже овладела островом Джерзей и Гернзей.
Около десяти часов я получил от своих приятелей три или
четыре записки, в которых они уведомляли меня, что это
считается верным, и просили меня или бежать, если порты не
заперты, или удалиться куда-нибудь, если заперты; что
королева великобританская собирается бежать. Я нашел этот
совет бесчестным и, полагаясь на доброту и мудрость короля и
е.с. кардинала, и на собственную свою совесть, побежал
тотчас во дворец, где нашел гораздо большее смятение, нежели
как мне говорили: все придворные королевы забирали с собой
все, что у них было наиболее драгоценного, и экипажи этой
государыни дожидались у подъезда, будто бы для того, чтоб
везти ее в Уильмингтон, а на самом деле в Портсмут, и я
узнал, что она приняла это намерение потому, что ее напугали,
что, вследствие распространившихся слухов, хотят овладеть ее
особой и особой короля, ее мужа, в случае, если он откажется
подтвердить билль против наместника Ирландии. Я пошел к
е.с. епископу ангулемскому и объяснил ему вред, который
причинила себе госножа королева, потому что бегство может
только ускорить зло, которого она боится, и довести их до
исполнения такого предприятия, о котором они дотоле и
помыслить не осмелились бы; притом же, нет возможности
452

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
предположить, чтоб ее отъезд мог совершиться тайно, ибо он
делается среди бела дня и о нем сообщено столь многим, или
совершиться так быстро, чтоб она спаслась, ибо в свите у нее
такое множество народа и она везет с собою столько поклажи,
притом же надобно обратить внимание и еще на две вещи,
именно: неуверенность, что Портсмут станет за нее, и
опасность, которой она подвергнет тех из своих приближенных,
которые останутся, и всех живущих здесь католиков.
Епископ ангулемский, который, в продолжение всех этих
беспорядков, действовал с крайним благоразумием, объяснил
мне, что он находится в таких же чувствах, но что королева
великобританская, при всей их основательности, едва ли
послушает их. Впрочем, он сказал мне, что найдет средство
высказать их, и присоветовал мне сходить к отцу Филиппу и
к некоторым из ее женщин, чтоб уговорить их сделать то же
и попытаться общими силами достигнуть того, чего они, быть
может, не могли бы добиться отдельно. Я сделал, что он мне
предложил, и, кроме того, сказал отцу Филиппу, что прошу
его узнать от великобританской королевы: не прикажет ли она
чего-либо мне в продолжение этих беспорядков, и уверить ее,
что король принимает живейшее участие в ее огорчении. Что
же касается настоящего ее намерения, то он, как более всех
других имеющий влияние на ум этой государыни, более
всякого другого обязан отклонить ее от решения, столь для нее
гибельного, что, если б я не боялся возбудить новые
подозрения в лицах чрезвычайно ревнивых, то бросился бы к ногам
госпожи королевы и стал бы умолять ее именем короля, ее
брата, не уезжать. Отец Филипп дал мне такой ответ: что
едва ли есть возможность отклонить королеву от ее
намерения; что влиятельные люди, которые советовали ей бежать,
без сомнения, знали опасность, которой она подвергалась,
оставаясь в Англии, и что его сочтут виновником всего зла,
какое бы случилось с ней в Лондоне. Его слова заставили
меня думать, что он не менее других принимал участия в
решении этого вопроса. Не знаю, подействовало ли все это
на ум этой государыни, но я узнал в полдень, что она
изменила свое намерение, и очень счастливо для себя, ибо
453

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
через два часа она узнала, что полковник Горинг известил
парламент обо всем происходившем, и это бегство сильно
повредило бы ее репутации, как вы можете судить об этом
по тому, что говорили после, и довольно ясно, именно: что
эта государыня была совершенно готова оставить короля,
своего мужа, и последовать за г.Джермином. Передаю b.c.
вещи, которые приведут вас в удивление; но все это
совершенно сообразно с тем, что говорилось, и я не только не
преувеличиваю, а скорее уменьшаю.
Со вчерашнего дня я думал о том, как должен
действовать, чтоб подавить распространившийся слух о великих
вооружениях, готовящихся во Франции для войны с Англией.
Сначала я хотел просить аудиенции у обеих палат, чтоб
представить, что в этом нет даже подобия истины; но
потом рассудил, что приличнее выбрать другой путь, по двум
разным причинам: во-первых, чтоб они не вообразили себе,
что это скорее аналогия в пользу великобританской
королевы и тех, кого обвинили в желании ввести эту армию в
Англию, нежели объяснение со стороны Франции; а во-
вторых, чтоб они не забрали себе в голову, что мы
слишком боимся рассердить их: эти народы очень склонны
воображать себе такие вещи. Таким образом я ограничился
тем, что поговорил с немногими из членов обеих палат,
имеющими в них более кредита и с которыми я более
дружен. Я представил им, как невероятно, чтоб лица, знавщие
настоящее положение дел, вообразили себе, что король
захочет оставить в покое австрийский дом в такое время,
когда так много причин думать, что он может заставить его
слушаться, чтоб сделать себе новых врагов, и что он
захочет разрыва с парламентом и целым союзным
государством, чтоб спасти ирландского наместника, который, как
известно, был очень близок к Испании и мало расположен
к Франции; что я знаю, что когда великобританский
король имел еще партию в Англии и два королевства были
разъединены, король (французский) не захотел даже
слушать предложений, которые могли бы некоторым образом
ослабить союз двух государств; я довольствовался общими
454

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
выраженями в этом смысле, не пускаясь в дальнейшие
объяснения, что весьма невероятно, чтоб он внял намерениям такого
свойства в то время, когда дела короля великобританского
находятся в отчаянном положении; что действительно есть
армия на границах Фландрии и флот на берегах Бретани; но
всем известно, что последний назначается для защиты
Португалии, а первая - для нападения на Фландрию.
Я начал внушать эти чувствования с вечера пятницы; и так
как в этот день мне не удалось встретить графа Голланда, то
я пошел к нему в субботу, лишь только было отменено
королевой Великобритании намерение ехать, и сказав ему то же,
что я говорил другим, прибавил, что обращаюсь к нему, как к
человеку, которому более всякого другого известно желание
короля и е.с. кардинала поддержать между двумя
государствами тесный союз и доброе согласие, и их усилия
воспрепятствовать его разрыву или охлаждению; что он знает, что
путешествие великобританской королевы было отменено в тех
видах, что через несколько дней должен прибыть сюда
посланник, который подтвердит еще сильнее то, что я ему говорю;
что, между тем, я прошу его поговорить об этом своим
друзьям, а также представить от меня и членам парламента, когда
они соберутся вместе, и дать им знать, что я здесь затем, чтоб
отвечать за всякое зло, могущее произойти; это я счел
уместным заставить повторять публично, чтоб уверить всех
находящихся здесь французов. Это доставило большое удовольствие
гг. парламентским и много способствовало к тому, что наши
не подверглись никаким оскорблениям, так как этот ложный
слух почти в то же время исчез.
Вот, в,с, как я вел себя в продолжение этих беспорядков.
Почту себя весьма счастливым, если вы сделаете мне честь
одобрить то, что я делал, поступая, как по крайнему
разумению моему, предписывал мне долг мой. Длиннота этой депеши
обязывает меня сообщить вам как можно короче о том, что
случилось еще после последней моей депеши, чтоб найти
средства быть точным, не будучи в то же время скучным.
(Французские архивы иностранных дел)
455

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
VII
(К странице 276)
1. ОТ МАРКИЗА ДЕ-ЛА-ФЕРТЕ-ЭМБО,
ГОСПОДИНУ ...
В ДЕПАРТАМЕНТ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ.
Лондон, 12 декабря 1641.
м.г.
Король великобританский вступил в Лондон (в четверт
25 ноября (3 декабря) 1641), как я уведомлял вас
предыдущим письмом, а в пятницу я имел публичную аудиенцию
прежде всех других посланников. Испанский посланник
получил ее в субботу, португальский в воскресенье,
венецианский в понедельник. Во время своей аудиенции я прежде
всего объяснил великобританскому королю удовольствие его
величества, которое доставила ему весть о благополучном
окончании его путешествия и о том, как он даровал мир
своим королевствам шотландскому и английскому. Потом я
сказал ему, что когда я просил у него, от имени короля,
моего повелителя, позволения сделать набор между его
подданными, он дал мне его с изъявлением такого
расположения, что этим очень обязал его величество и что теперь,
узнав о возмущении в Ирландии, он предлагает ему свою
помощь, если она нужна. Его британское величество
поблагодарил меня и сказал, что теперь Шотландия и Англия
спокойны; что же касается до Ирландии, то там
действительно есть некоторое возмущение, но оно не очень
значительно, потому что его не поддерживает никто из
порядочных людей, и он надеется, что в скором времени все это
успокоится; а, впрочем, он уверяет меня, что чувствует
себя весьма обязанным королю, своему брату, и что, во
всяком случае, он может располагать всем, что от него
456

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
зависит. Прежде свидания с королем, я зондировал умы
моих парламентских приятелей, чтоб видеть, приятны ли
им эти предложения и не заподозрят ли они их каким-
нибудь образом; однако ж, совершенно напротив, они
упрашивали меня о приведении их в исполнение, а после того,
как я увиделся с королем Великобритании, они выразили
мне чувство своей признательности.
После моей аудиенции его британское величество пошел
к королеве, а я был введен туда же г.Жербье, который
хотел пойти вперед, чтоб уведомить ее, что я пришел, чтоб
иметь честь представиться ей. Граф Дорсет и помянутый
Жербье известили меня, что королева сейчас выйдет. Я
прождал целые полчаса, а потом мне сказали, что она
уехала. Правда, я не просил у ней аудиенции, и, может быть,
она не знала об этом, по крайней мере, она так говорила.
Г. де-Вандом был вчера у меня и сказал, что король и
королева говорили ему, что это вина графа Дорсет, что
королева не знала, что я тут и что, при первом свидании,
она извинится передо мною. Я не покажу ей ни малейшего
вида неудовольствия; а если она заговорит со мной, то
объясню, что я хотел передать ей то, что говорил королю
Великобритании, что я никак не думаю, чтоб она нарочно
не захотела меня видеть, когда бы я имел честь быть у ней
от имени короля, и что я приходил к ней на этот раз не как
посланник, а как ее покорнейший слуга.
Г. де-Вандом уведомил меня, что их британские
величества решились предложить мне вмешаться, от имени
короля, в их сделку с парламентом, не находя, кроме этого
пути, никакого выхода из замешательства, в каком
находятся дела. Я отвечал ему, что несколько раз предлагал
королеве свои услуги с этой целью, но она никогда не
желала этого; что я всегда, как только она мне прикажет,
буду действовать как ее покорнейший слуга; что в то
время, когда я ей говорил об этом, дело было гораздо легче, а
со времени возвращения его британского величества они
так сильно презирали всех лордов парламента и всю
нижнюю палату, что, дабы спастись от зла, которое видимо
457

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
хотели им сделать, они соединились и стараются, с
помощью законов королевства, воспрепятствовать, чтоб им могли
вредить; что, напротив, их британские величества приняли
всю другую партию, то есть испанскую, с таким
одобрением и с изъявлением такого удовольствия, что я опасаюсь,
что господа парламентские не могут оставить своего
негодования, пока они будут видеть дела а таком положении и
пока эта партия, им враждебная, будет иметь кредит у их
величества; что я уверен, что если б королева захотела
принять интересы Франции и оставить интересы Испании, то
король и даже эти господа, на которых она жалуется,
склонились бы на все, что может послужить к ее удовольствию.
Мнение г.де-Вандома таково, что необходимо, чтоб их
британские величества дали мне слово разорвать связи с
Испанией, если я буду стараться о сделке и достигну этой
цели. Я ничего не отвечал ему на это; но я противного
мнения, и думаю, что они должны сделать разрыв прежде,
нежели я обяжу парламентских желать того же, показав
им, что для них не будет безопасности, пока эти испанские
фавориты будут в силе. Нужда тех и других не терпит
отлагательства, и со всех сторон они теперь в крайности.
В течение десяти дней с той или другой из этих партий
непременно случится какое-нибудь несчастие, ибо обе они
делают все, что только могут, для своей погибели. Та, к
которой я обращаюсь, была до этой минуты сильнейшею.
Прибытие великобританского короля усилило другую. Надеюсь, что
это не помешает ей удержаться. Епископ линкольнский, граф
Бристоль и его сын хотели меня поссорить с королем,
королевой и парламентом и распустили слух, что я предлагал
великобританскому королю двадцать тысяч человек, для
усмирения англичан. Это не подействовало, потому что лорд Голланд
был в последний раз там, когда я с ним говорил; а парламент,
напротив, говорил громко, что я действиями своими ясно
показываю, что Франция вовсе не хочет ссорить это государ-
458

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
ство, ибо предлагает силы для того, чтоб наказать тех, кого
поджигает испанская партия и кто причиняет все смуты...
Через два дня должны прибыть шотландские депутаты.
Мне говорили, что когда они приедут, то парламент
соединится с ними, чтоб трактовать со мной о новом союзе. Я не
премину тотчас же уведомить вас об этом и не оставлю
выслушать их, чтоб держать это дело наготове, в ожидании
приказаний е.с. кардинала. Если он желает этого, то надобно
будет решиться не теряя времени, потому что этот народ
очень неровен, и если их не поймаешь во время их ссоры с
королем, то они, пожалуй, ничего не сделают.
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ ПИСЬМА МАРКИЗА
ДЕ-ЛА-ФЕРТЕ-ЭМБО
Лондон, 26 декабря 1641.
... Их британские величества вынуждены, наконец,
прибегнуть к соглашению. Четыре дня назад только и
говорили, что этим парламентским надобно отрубить головы. Все
изгнанники, находящиеся во Франции, хлопочут изо всех
сил повредить сказанному г. де-ла-Ферте. Они громко
жалуются на кардинала. Те, кто находится в Англии,
делают еще хуже: они льстят их величествам в их мнениях.
ОТ МАРКИЗА ДЕ-ЛА-ФЕРТЕ-ЭМБО,
ГОСПОДИНУ ...
В ДЕПАРТАМЕНТ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ.
Лондон, 16 января 1642.
Дела Англии с каждым днем становятся хуже. Три дня
назад парламент просил у короля стражу, под командой
459

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
графа Эссекса, и король не захотел дать им ее немедленно.
Английский король и королева приняли двух членов
нижней палаты в свой совет, другого члена той же
палаты сделали канцлером казначейства, а графа Соутэмпто-
на, члена высшей палаты, камергером. Все эти
повышения крайне неприятны парламенту.
Когда парламент собрался, его великобританское
величество прислал королевского прокурора объявить
верхней палате, что виконт Мандевилл виновен в
государственной измене, и требовал, чтоб его заключили в
Тауэр. В то же самое время верхняя палата послала просить
конференции с нижней и назначила этого самого виконта
Мандевилля своим депутатом для этой конференции. Те
и другие нашли, что это - насилие: сажать знатното
члена парламента в тюрьму, не говоря причины. Пока
они рассуждали об этом деле, прибыли еще другие
депутаты от короля к нижней палате, которые объявили
Пейма, Голлиза и еще троих членов этой палаты
государственными преступниками, и даже король прислал
опечатать своей печатью кабинет и сундуки в ложах этих
шести членов. Парламент, узнав об этих действиях,
послал снять печати, объявил, что эти лица находятся под
его покровительством, что хотят уничтожить их
привилегии, но что они решились отстоять их; что при дворе
есть собрания и стража; что они просят короля удалить
все дворянство, которое бросилось в его дворец, и
соблаговолить, чтоб парламент имел стражу в таком же
количестве, в каком он берет ее для себя и из тех лиц,
каких они выберут.
Королева великобританская прислала ко мне
настоятеля капуцинов сказать, чтоб я спрятал у себя серебро
из ее часовни. В то же время святых отцов напугали,
что их будут бить. Я ходил к королеве, и она
подтвердила приказание, которое было мне от нее сделано, и свои
опасения насчет этих отцов, "Я это предусмотрел, - сказал
я, - и мои парламентские друзья уверили меня, что им
ничего не будет, и что они отдали приказание, чтоб мас-
460

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
теровые не ходили туда". Впоследствии я узнал, что
служители королевы распускали слух, что она вовсе не
заботится о капуцинах, потому что это противно
чувствованиям народа.
Король и парламент ломаются, каждый с своей
стороны. Увидим скоро, кто погнется. Не знаю, выгоднее
ли будет для Франции, если одна из этих двух сил
одержит верх. Прошу вас уведомить меня, что я должен
делать.
Я вижусь с своими друзьями как можно реже; при
дворе тоже не бываю, чтоб избежать подозрений. Умоляю
вас, чтоб я знал о намерениях е.с. по этому предмету.
Двенадцать епископов заключили в Тауэр; думали
начать их процесс. Я отсоветовал делать это, ибо
осужденных заместили бы другими, тогда как, в качестве только
заключенных, они все же составляют двенадцать голосов
на их стороне. Я думаю, что они замедлят этот суд.
Теперь только и видишь, что приготовления к великим
бедствиям; с той и с другой стороны собираются. У
короля и в парламенте публично носят карманные
кинжалы и пистолеты; в комнатах короля и королевы
обнажают шпаги и кинжалы, чтоб показать, что их берут с
собой не без намерения.
Вчера король был в парламенте с тремястами дворян
и с той небольшой стражей, какая у него есть. Он вошел
в нижнюю палату и спросил пятерых обвиненных; но так
как на этот раз дело могло разыграться нехорошо для
парламента, то я предуведомил своих друзей и они
приняли меры, удалив за четверть часа эти лица и дав
приказание городу взяться за оружие.
На другой день король, думая овладеть народом, был
у мэра, где был совет, потом обедал у одного шерифа,
взяв с собой только одного маркиза Гамильтона, графов
Эссекса, Голланда и Ньюпорта. После обеда он должен
был идти в Тауэр. Говорят, что у него было намерение
оставить этих четырех вельмож пленниками, если б только
граждане оказались расположенными стать за него; но,
461

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
совершенно напротив, в городском совете и по улицам
народ громко кричал: "Свобода парламента!" Граждане
вооружились, и на дороге в Тауэр было их больше двух
тысяч. Король, видя, что взять нечего, воротился прямо
во дворец. Парламент и народ объявили
покровительство этим шести лицам, так что мои приятели, из которых
четверо были в этом числе, удержатся, и притом я
боюсь, как бы авторитет английского короля сильно не
поколебался.
Г.Жербье был у меня, чтоб говорить об одном
предложении, которое поручил ему сделать венецианский
посланник, чтоб спасти честь английского короля. Этот
посланник предлагал, чтоб нам, обоим вместе,
потребовать публичной аудиенции и просить короля дать
амнистию всему тому, что делалось в парламенте, что
посланники могут склонить к этому королеву, так как они с ней
близки; а я, будучи хорош с парламентом, убедил бы его
согласиться на это, и таким образом мои друзья,
подвергшиеся обвинению, были бы прикрыты. Я отвечал г. Жер-
бье, что не могу соединить имени его величества, для
какого бы то ни было дела, ни с каким другим
посланником, и что не хочу ни с кем иметь совместной
аудиенции; что английского короля и королеву я вижу часто и
что, когда бы они потребовали моих услуг, то я
употребил бы все усилия доказать им, что король всегда готов
помогать им своими добрыми советами; что я вовсе не
желал бы вести этого дела дальше, так как их
величество всегда объясняли мне, что они и думать не хотят ни о
каком соглашении.
Полагают, что английскому королю нет другого
спасения, как ехать в Ирландию.
Я не буду в состоянии существовать, если е.с. не даст
мне средств. Если б у меня было столько имения,
сколько желания служить ему, я не стал бы его беспокоить.
462

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
VIII
(К странице 306)
СОСТАВ АЙМИИ, НАБИАННО ПАИЛАМЕНТОМ В
1642 году1
Главнокомандующий: Роберт д'Эвре, граф Эссекс.
Генерал-майор (Sergent-major general): сэр Джон Меррик.
Генерал артиллерии: Джон Мордант, граф Петерборо2
Начальники пехотных полков:
Граф Эссекс
Уильям Фейннз, вик. С эй
Граф Петерборо
Эдуард Монтег, вик.Мандевиль3
Генри Грей, граф стэмфортский.
Джон Кэри, вик.Рочфорд4
Оливер Сент-Джон,вик. Сент-Джон.
Сэр Генри Чолмондли.
Сэр Уильям Констэбль
Роберт Гревилль, лорд Брук.
Сэр Уильям Ферфакс5
Джон Роберте, лорд Роберте
Чарльз Эссекс.
Филипп Уартон, лорд Уартон.
Томас Грантгэм.
Джон Гэмден.
Томас Баллард.
Дензиль Голлиз
Уильям Бэмпфильд.
Сэр Джон Меррик.
1 Этот список взят из брошюры, изданной в Лондоне, 1642, под заглавием:
List of the army raised under the command of the Robert, earl of Essex.
2 По смерти графа Петерборо, место его занял Джон Меррик, а
место последнего - Филипп Скиппон.
3 Лорд Манчестер, известный также под именем барона Кимбольтона.
4 Называвшийся также бароном Гансдоном (Hunsdon).
5 Двоюродный брат знаменитого Томаса Ферфакса.
463

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
Начальники кавалерийских полков1
Граф Эссекс.
Сэр Уильям Бэльфор
Граф Бедфорд.
Сэр Уильям Уоллер.
Граф Стэмфорт.
Сэр Артур Гэзльриг.
Виконт Сэй.
Сэр Вальтер Эрль.
Виконт Сен-Джон.
Сэр Фесфуль Фортескиу.
Базиль Фильдинг, виконт Фильдинг2
Натаниель Фейниз.
Фрэнсиз Фейниз.
Лорд Брук
Джон Фейниз.
Лорд Уартон.
Оливер Кромвель.
Уильям Уиллоби, лорд Уиллоби Партэм.
Валентин Уатон.
Генри Эйртон.
Фердинанд Гэстингс, лорд Гэстингс.
Артур Гудвин.
Джон Дальбьер.
Томас Грей, лорд Грей Груби.
Адриен Скруп.
Томас Тэтчер.
Эдуард Эйско.
Джон Готэм.
Джордж Томсон.
Эдуард Берри.
Фрэнсис Томсон.
Сэр Роберт Пай.
Эдуард Кэли.
1 Troops of horse. Эти начальники в современных сочинениях
называемы были иногда капитанами.
2 Называемый также иногда бароном Ньюнгэмом; он был сын графа
Денби (Denbigh) и принял его титул по смерти отца, 3 апреля 1643.
464

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
Сэр Уильям Рей.
Александр Дуглас
Сэр Джон Сандерс.
Томас Лидкот.
Джон Альюрд.
Джон Флеминг.
Эдвин Сандиз.
Ричард Гренвиль.
Джон Гаммонд.
Томас Терриль.
Александр Пейм.
Джон Гэль.
Антони Мильдмей.
Уильям Бэльфор.
Генри Мильдмей.
Джордж Астин.
Джемс Темпл.
Эдуард Уингэт.
Томас Темпл.
Эдуард Бейитон.
Артур Эвелин.
Чарльз Чичестер.
Роберт Вайверс.
Вальтер Лонг.
Геркюль Лаигриш.
Эдмонд Уэст.
Уильям Ансельм.
Уильям Претти.
Роберт Керл.
Джемс Шеффильд.
Симон Руджли.
Джон Гунтер.
Роберт Баррель.
Фрэнсис Дауэт.
Джон Берд.
Мэтью Драппер.
Димок.
Горэс Кэрри.
Джон Ниль.
465

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
IX
(К странице 326)
ОБ УПОТРЕБЛЕНИЙ КАТОЛИКОВ В СЛУЖБЕ В
АРМИИ КОРОЛЯ
От 23 сентября 1642, то есть в самую минуту вспышки
междоусобной войны и перед эджгилльской битвой, король
писал к графу Ньюкэстлю следующее:
"Ньюкэстль, пишу вам для того, чтоб сказать, что
возмущение дошло до такой степени, что я не должен
тревожиться насчет того, какого мнения держатся люди,
которые готовы служить мне; следовательно, я вам не
только позволяю, но повелеваю употребить в дело всех
моих подданных, не разбирая их совести, разве только в
отношении их преданности ко мне, и как вы сочтете
наиболее полезным для поддержания справедливых прав
моей короны".
Броди обнародовал это письмо в первый раз по
рукописям британского музея.
(Brodies History of the Britisck Empire etc.,
t. 111., стр. 489, в примечании)
Χ
(К странице 348)
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ПРОТИВ МИРА,
ВНЕСЕННОЕ В НИЖНЮЮ ПАЛАТУ,
7 АВГУСТА 1643, ОБЩИННЫМ СОВЕТОМ СИТИ
"Нижеподписавшиеся слышали, что палата пэров
сообщила недавно этой почтенной палате предложения, кото-
466

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
рые, если б были приняты, были бы - чего мы сильно
опасаемся - гибельны для нашей религии, наших законов
и нашей свободы. Мы уже знаем по опыту, что дух
всякой благонамеренной партии, как в столице, так и в
прилежащих в ней графствах, то есть, во всех тех,
которые расположены поддерживать парламент своей особой
и своим кошельком, этим чрезвычайно убит; и мы
убеждены, что по той же самой причине братская
помощь,которой мы ждем от Шотландии, равно как сбор и
содержание войск, испытывают много затруднений и
замедлений. Нижеподписавшиеся препоручают все эти
обстоятельства вашему строгому рассмотрению. Будучи
убеждены, что наше теперешнее печальное положение
происходит оттого, что терпение Всемогущего утомилось от
такого замедления справедливого наказания изменников
и преступников, и пользуясь возможностью говорить,
выражаем следующие желания:
Чтоб вы оставались в прежних решениях, на которые
народ столько рассчитывал и которыми вы сами
обязались, хотя бы вам пришлось погибнуть в этом
предприятии, сотворить суд над виновными и преступниками. А
так как мы готовы теперь, как и всегда, положить все,
что имеем и что будем иметь, за успех столь правого
дела, то просим, чтоб вы благоволили немедленно
принять прилагаемое при сем постановление, или какое
другое, для той же цели, дабы мы могли озаботиться нашей
собственной и вашей защитой, чему
нижеподписавшиеся, при божей помощи, никогда не изменят".
К этому представлению был приложен образец
постановления, которым особому комитету давалась власть
набирать людей и принимать подписки на денежные
пожертвования.
(Rushworth, ч. 3, т. II, стр. 356)
467

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
XI
(К странице 349)
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ В ПОЛЬЗУ МИРА, ПОДАННОЕ
НИЖНЕ ПАЛАТЕ, 9 АВГУСТА 1643 года,
ЛОНДОНСКИМИ ЖЕНЩИНАМИ
Ваши бедные просительницы, хотя и принадлежат к
слабому полу, тем не менее слишком ясно предвидят, какое
бедствие готово разразиться над этим королевством, если
только каким-нибудь искусным способом ваша честь не
озаботятся скорым его извлечением. Почтенные члены
палаты суть врачи, которые, с помощью особого и чудесного
благоволения божьего, о котором мы смиренно молим, -
могут возвратить здоровье этому томящемуся народу и нашей
сестре, покрытой кровью, Королевству Ирландскому, которое
находится почти при последнем издыхании. Нам нет нужды
указывать вашим умам, у которых зрение орлиное, какие меры
вы должны принять; наше единственное желание, чтоб слава
божия продолжала сиять в истинной религии реформатской,
чтоб справедливые преимущества и привилегии короля и
парламента были сохранены, чтоб истинные права и имущества
подданных были им обеспечены, согласно известным законам
страны, и чтоб, наконец, были употреблены все честные пути
и средства для достижения скорого мира.
Итак, да благоволят почтенные члены принять какую-либо
быструю меру для восстановления, во славу божию, истинной
реформатской религии, и дабы возвратить, к великой радости
подданных, торговле ее прежнее процветание, потому что в
этих двух вещах заключается душа и тело королевства.
А ваши просительницы, вместе со многими мильонами
душ удрученных, стенающих под бременем этих
бедственных времен, будут, по долгу своему, молиться за вас.
(Rushworth, ч. 3, т.Н, стр. 357)
468

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
XII
(К странице 384)
ОБЪЯСНЕНИЕ И ОПРАВДАНИЕ ДЖОНА ПЕ MA
(Обнародованное в ноябре 1643 г.)
Известно всем, особенно же в Лондоне и в
окрестных графствах, каким страшным и оскорбительным кле-
ветам подвергалась моя репутация и чистота моих
намерений относительно Бога, государя и народа от злобы и
бешенства злоумышленных и всех неприязненных рес-
публикие людей. Одни из них обвиняют меня, будто бы
я был виновником и покровителем всех новых мер,
насильственно введенных в правительственную систему
Англии; другие, которых ненависть глубже и яростнее,
утверждают, будто я питал и возбуждал все пагубные
беспорядки, волновавшие королевство. И хотя подобные
клеветы всегда более вредят их виновникам, нежели тем,
которых они стараются поразить, по крайней мере, в
глазах людей беспристрастных и умеющих отличать правду
от лжи, однако, так как обиды, нанесенные моей
невинности, были известны людям всех сословий, из которых
многие могли поверить этим оскорбительным слухам,
несмотря на то, что я считаю себя далеко выше
подобных низостей и даже решился ими вовсе не заниматься,
как недостойными того - тем не менее, в видах защиты
своей чести, я решился объясниться об этом предмете,
дабы каждый, кроме тех, которых не убедишь ни
доводами, ни истиной, мог засвидетельствовать мою
невинность.
Пройду молчанием дело графа Страффорда, в
котором некоторые лица простерли свое бесстыдство до того,
что обвиняли меня в пристрастии и ненависти, и
объясняюсь вполне о других их клеветах, особенно же
относительно обвинения, будто бы я возбудил и поддерживал
469

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
распри, теперь столь размножившиеся в английской
церкви.
До какой степени это неправдоподобно и
бездоказательно, каждый хладнокровный человек сейчас в том
убедится. Все те, с которыми я жил в обществе,
засвидетельствуют, что я есмь, был и хочу умереть верным
сыном протестантской религии, и что моя вера никогда
не была запятнана грубыми заблуждениями вроде
анабаптизма, броунизма и тому подобного. Следовательно,
эта клевета была распущена обо мне только некоторыми
недовольными духовными лицами, их агентами и
соучастниками, Они вообразили, будто я был главным
оружием, употребленным для обуздания надменного
могущества и гордого честолюбия епископов и прелатов. Так как
я высказывал свое мнение об этом предмете только как
член нижней палаты, то этот поступок оправдан и пред
Богом и в моей совести, и не может служить поводом к
обвинению меня в возмущении против православного
учения англиканской церкви. Я старался только
преобразовать грубые злоупотребления, введенные в
правление хитростью и развращением епископов и их
наместников. Не давно ли уже, в самом деле, настала пора
ясно определить их власть, когда, вместо того, чтоб
заботиться о врачевании душ - что составляет их
настоящую обязанность - они стали налагать наказания
телесные, присуждать к изгнанию в места отдаленные и
пустынные, клеймить осужденным лицо раскаленным
железом, и все это за то, что те исполняли долг своей
совести? Когда, не довольствуясь этими нестерпимыми на-
глостями, они старались ввести - неслыханная вещъ! -
обряды арменианские, или католические (ибо можно
поставить то или другое название: разница выйдет самая
незначительная) в правила церкви; налагали на совесть
такие тягости, которые были не под силу, и вводили
старинное суеверие преклоняться пред алтарем?
Спрашиваю всякого справедливого протестанта: можно ли
обвинить человека в броунизме или анабаптизме потому
470

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
только, что он старался остановить возрастание этих
заблуждений римской церкви?
Впрочем, если б предприятие епископов остановилось
на этом, они были бы еще сносные и могущество их не
было бы столь сильно поколеблено, как это случилось
впоследствии; но когда они увидели, что почтенный и
высокий суд парламентский начал обращать внимание на
их преступления и злоупотребления, что он заметил, как
они коверкали религию, словно какой-нибудь нос из воску,
чтоб выдвинуть вперед свои честолюбивые замыслы, тогда
Троя была взята; тогда они стали отчаиваться в
возможности удерживать незаконно присвоенную ими власть
и принялись изо всех сил публичными объявлениями и в
частных совещаниях возбуждать раздоры между его
величеством и его парламентом, подстрекая
злоумышленников щедрыми пособиями в людях и деньгах и
призывая народ к мятежу в своих возмутительных проповедях.
Конечно, никто не может назвать меня дурным
гражданином за то, что я выразил свое мнение и свободно
подал голос в пользу уничтожения подобных
злоупотреблений - дела, которое парламент мог сделать точно
так же, как и Генрих VIII, уничтоживший монастыри и
их ленивых обитателей, монахов и священников,
пользовавшихся тогда таким же влиянием в королевстве, каким
впоследствии пользовались епископы; и если в те
времена парламент имел право их уничтожить, почему же
другой не мог бы сделать того, что сделал первый? Что
касается меня, то призываю в свидетели Бога
всемогущего, который читает в сердцах людей, что не зависть,
не скрытая вражда к целому сословию или в частности к
какому-нибудь епископу сделали меня их противником,
но единственно ревность к религии и делу божию,
попранному, по моему мнению, слишком обширным
влиянием лрелатов, которые, согласно чистоте их
учреждения, должны бы иметь ум кроткий и сердце прямое и
стричь свою паству, а не сдирать с нее шкуру; а они
очевидно поступают совсем напротив.
471

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
И хотя некоторые лица возражали, что уничтожать
епископов из-за нескольких порочных епископов значило
бы выводить ложное заключение, но я все-таки отвечу,
что поелику порочность этих прелатов проистекает от
власти, сопряженной с их должностью, то эти
должности - настоящая причина зла - должны быть
преобразованы, и у власти отняты ее заемные крылья, без чего то
же самое могущество, которое сделало нынешних
епископов (если б епископство и прелатура продолжали
существовать в своем прежнем виде и блеске) столь
гордыми и заносчивыми, неизбежно распространить те же
пороки и между их преемниками.
Но все это не более, как небольшой холмик в
сравнении с горой лживых слухов, распущенных насчет
чистоты моих действий в отношении священной особы его
величества. Некоторые утверждают, что я виновник
теперешних раздоров между ним и его парламентом, тогда
как я могу призвать в свидетели Бога и тех, которые
могли знать мое поведение, что я никогда, ни прямо, ни
косвенно, не имел никакой мысли, склонящейся к
малейшему неповиновению или измене в отношении его
величества, которого я признаю своим королем и законным
государем и на службе которому готов пролить свою
кровь с такой же ревностью, как любой из его
подданных. Правда, когда я увидел, что покушаются на мою
жизнь, когда я узнал, что осужден на смерть, как
изменник: единственно за мою преданность к родине,
когда мне сказали, что его величество, в сопровождении
большого числа вооруженных и недобрыми намерениями
руководимых людей, требовал в самом парламенте
выдачи меня и некоторых других почтенных и достойных
членов парламента, в противность привилегиям палаты,
что, я думаю, следует приписать дурному умыслу
вышеозначенных, сопровождавших короля, людей,
побудивших его величество к такой крайней против нас
строгости - словом, когда, несмотря на то, что я не имел ни
одной мысли, клонящейся ко вреду его величества,
472

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
никакого дурного намерения против государства -
совесть моя представляет по сему предмету тысячи
свидетельств в мою пользу - я увидел себя в такой явной
опасности, нельзя же порицать меня эа то, что я
позаботился о своей безопасности и прибегнул под
покровительство парламента, который, сделав из моето дела свое
собственное, не только омыл меня, равно как всех,
замешанных в этом деле, вместе со мною, от обвинения в
государственной измене, но сверх того, обезопасил жизнь
нашу от грозы, готовившейся разразиться над нами. И
если случай этот послужит поводом к отчуждению его
величества от парламента, конечно, вина этого должна
быть приписана не мне и не моему поведению, потому
что, после отбытия его величества, как и прежде, я
никогда не шел далее того, что могли дозволить мне
известные законы страны и всегда уполномочиваемые
бесспорною властью парламента. До тех пор, пока я буду
убежден в своей совести, что поступать так значит
поступать по правде, я всегда буду считать себя выше всех
вымыслов и клеветы этих людей, их клевета падет на
них же самих и не сможет нанести вреда моей репутации
в глазах людей благоразумных и беспристрастных.
Во время адского заговора Каталины против
государства и сената римского никто из сенаторов не
подвергался столько ненависти заговорщиков и их клевете, как
Цицерон, этот оратор, исполненный любви к отечеству;
ибо его благоразумием и усердием заговор их,
направленный к гибели отечества, был открыт и отвращен. И
хотя я не имею притязания проводить параллель между
этим достойным гражданином и собою, тем не менее в
нашем положении - если только можно сравнивать
самые малые вещи с великими - есть некоторое
соответствие. Дело, которое навлекло на меня столько
ненависти и дало повод злонамеренным людям обвинять меня,
состоит в том, что я смело содействовал
преобразованиям государственным; меня за это опорочили и в своей
ненависти представили это преступлением: тем не менее
473

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
это усердие в общему благу - говорю без гордости -я
признаю своей лучшей заслугой. Итак, как я подвергаюсь
этим поношениям ради такого дела, то перенесу их
терпеливо, надеясь, что Бог, в своем великом милосердии,
примирит наконец его величество с парламентом, и не
сомневаюсь, что тогда я буду в состоянии представить самому его
величеству - хоть и раздраженному против меня -
достаточные доказательства искренности моих чувств к нему. А
между тем, надеюсь,.свет поверит, что я не первый
невинный, которого поражает клевета, и изменит свой приговор
на мой счет.
(Rushworth, ч.З, т. II, стр. 376-378)
хш
(К странице 396)
ПИСЬМО КОРОЛЯ К ПРИНЦУ РОБЕРТУ,
ЗАКЛЮЧАЮЩЕЕ В СЕБЕ ПРИКАЗАНИЕ ИДТИ НА
ПОМОЩЬ ОРКУ
Тикнилль1 14 июля 1644.
Племянник.
Прежде всего я должен поздравить себя и вас с
вашими счастливыми успехами и уверить вас, что они мне
сколько приятны сами по себе, столько же и потому, что
они ваше дело. Знаю, как важно, чтоб у вас не быдо
недостатка в порохе, и потому я принял всевозможные
меры, чтоб вам его доставить: я послал эараз и в
Ирландию и в Бристоль. Что касается до получения его из
Оксфорда, то податель этого письма должен быть вполне
убежден, что в настоящее время это невозможно. Если
же он вам скажет, что я бы мог уделить часть из от-
1 Тикенгалль, близ Бьюдле: в графстве Уорстер.
474

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
пущенного на эту крепость, то судите сами, я там оставил
только 36 бочек; но все, что Бристоль доставит, вы
получите. Впрочем, не могу сообщить вам на этот счет ничего
вполне верного, так как этому городу угрожает осада.
Нужно теперь объяснить вам в точности настоящее
состояние моих дел, и если положение их принуждает меня
давать вам приказания более решительные, чем я хо^л бы,
не обижайтесь этим. В случае, если б я потерял Иорк, я
почел бы свою корону неизбежно потерянной, разве только
вы утвердили бы ее на моей голове быстрым соединением
со мною и несколькими блистательными успехами на юге,
прежде чем победы, выигранные северной парламентской
армией, отзовутся здесь. Но если 6 вам удалось
освободить Иорк и разбить мятежные войска двух королевств,
стоящие перед ним, тогда - но только тогда - я бы мог найти
какое-нибудь средство, держась оборонительного образа
действий, выиграть время, пока вы придете ко мне на
помощь. Итак, я вам приказываю и заклинаю вас именем
долга и вашей привязанности ко мне, отказаться от всякого
нового предприятия и идти тотчас же, как вы прежде и
>3умали поступить, со всеми вашими силами на помощь к
Йорку. Если б эта крепость была взята, или сама
освободилась от осады, или, наконец, недостаток пороха помешал
бы вам решиться на то, что я вам предписываю, тогда
направляйтесь немедленно со всеми вашими войсками на
Уорстер, для подкрепления меня и моей армци. Если вы
этого не сделаете, или вам не удастся спасти Иорк и
разбить шотландцев, то все ваши последующие успехи
наверное мне ни к чему не послужат. Вы должны твердо верить,
что только крайняя необходимость побуждает меня писать
вам так, как я пишу: а потому нисколько не сомневаюсь,
что вы, в настоящем обстоятельстве, в точности исполните
волю
любящего вас дяди и верного друга
короля Карла.
(Memoirs of sir John Evelyn, т. II, Appendice, стр. 87)
475

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
XIV
(К странице 434)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ДОБРОВОЛЬНОМ
ОТРЕЧЕНИИ ОТ СЛУЖБЫ, УТВЕРЖДЕННОЕ
3 АПРЕЛЯ 1645 года
Лордами и депутатами народа, соединенными в
парламенте, постановляется, что все и каждый из членов каждой
из палат парламента, в силу настоящето постановления,
отрешаются, в течение сорока дней со дня утверждения
помянутого постановления, от всех и каждой должностей и
начальств, как военных, так и гражданских, данных или
пожалованных после 20 ноября 1640 г., как одною из
означенных палат парламента, так и обеими вместе, или
какою-нибудь властью, назначенною или одной из этих
палат, или обеими вместе. Сверх того, постановляется: всем
прочим губернаторам или начальникам всех островов и
городов, всех замков и крепостей, равно как всем прочим
полковникам и офицерам низшего чина, служащим в
различных армиях, и которые не суть члены той или другой из
упомянутых палат парламента, вследствие приказаний, им
сообщенных, продолжать исправление различных должностей
и начальству, им вверенных, и которые они занимали до
20 марта 1644 года, как бы сего постановления вовсе не
было сделано; равно как вице-адмиралу, контр-адмиралу,
всем прочим капитанам и флотским офицерам низшего чина,
вследствие различных повелений, им сообщенных,
продолжать отправление различных должностей и начальств, им
вверенных, и которые они занимали до упомянутого дня
20 марта 1644 г., как бы настоящего постановления не
было сделано. Само собою разумеется и, сверх того,
постановляется и объявляется, что в течение войны доходы и
бенефиции, принадлежащие всем должностям невоенным
или несудебным, которые были бы дарованы впоследствии,
476

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
или даны каким бы то ни было образом одному или многим
лицам, одною из палат парламента или обеими, или
властью, ими назначенною, должны быть прилагаемы и
постоянно употребляемы для общественных нужд, смотря по
определению обеих палат парламента; равно как
комиссионеры и другие лица, коим вверено исправление помянутых
должностей, обязаны отдавать отчет парламенту во всех
случайных пользах и бенефициях, которые произошли бы
от них, и не извлекать из таковых должностей никакой
другой выгоды, кроме следующей платы за отправление
упомянутых должностей, сообразно тому, как оная будет
назначена и постановлена палатами парламента. Должно
заметить, что настоящее постановление не имеет в виду
отнимать власть и значение ни у кого из наместников, или
помощников наместника различных графств, городов или
крепостей, ни у какой комиссии мирного суда, или плотин
и каналов, а также ни у какой комиссии, назначенной для
отобрания показаний с подсудимых и для решения их дела,
или для освобождения их из тюрьмы. Само собою разумее-
ется и сообразно этому объявляется, что те из членов той
или другой палаты, коим должности были дарованы его
величеством до собрания предшествовавшего парламента и
которые были смещены с оных его величеством со времени
открытия помянутого парламента и потом были
восстановлены в оных властью двух палат, не отрешаются
настоящим постановлением от упомянутых должностей и не
лишаются доходов, ими от них получаемых, но продолжают
пользоваться ими, как и прежде, и притом несмотря на
всякое противное распоряжение, могущее заключаться в
сказанном постановлении.
(Parliamentary History, т. Ill, col. 335)

ФРАНСУА ГИЗО
ИСТОРИЯ АНГЛИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Том 1
Художник С. Царев
Лицензия ЛР № 062308 от 24 февраля 1993 г.
Подписано в печать 12.01.96. Формат 84x108/32.
Бумага газетная. Гарнитура Академическая.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 25,2
Тираж 5000 экз. Заказ 734.
Издательство "Феникс"
344007, г. Ростов-на-Дону, пер. Соборный, 17.
Отпечатано с готовых диапозитивов в АПП "Джангар".
358000, г. Элиста, ул. Ленина,245.