Б.И.Марушкин
СОВЕТОЛОГИЯ:
расчеты
и просчеты
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ПОЛИТИЧЕСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА
1976

9(С)2
М29
Марушкин Б. И.
М29 Советология: расчеты и просчеты. М.,
Политиздат, 1976.
160 с.
В этой книге доктор исторических наук Б И. Марушкин на
основе большого фактического материала подвергает критическому
анализу наиболее распространенные буржуазные концепции
истории Советской страны, показывая их научную несостоятельность н
антикоммунистическую направленность.
10506—045
М079(02)-76237-75 9<С>2
© ПОЛИТИЗДАТ, 1976 г.

Введение
Мы живем в период важных, исторических по своему
значению перемен в международных отношениях.
Благодаря активной, инициативной внешней политике
нашего государства, всего социалистического
содружества человечество перешло от «холодной войны» к
разрядке напряженности. Программа мира,
выдвинутая XXIV съездом КПСС, успешно выполняется.
Ленинский принцип мирного сосуществования стран с
различным социальным строем прочно утверждается
в международных отношениях. Внешние условия для
мирного созидательного труда советского народа
теперь более благоприятны, чем когда-либо прежде.
Глубоко закономерно, что нынешние позитивные
перемены в мире оказались возможными прежде всего
благодаря изменению соотношения сил на
международной арене в пользу мира, демократии и
социализма. Динамичное развитие нашего общества, успехи
всего социалистического содружества оказывают
возрастающее воздействие на международную
обстановку, являются определяющим фактором в деле
сохранения и упрочения мира. Опираясь на растущий
потенциал Советской державы, мирового социализма в
целом, Коммунистическая партия и Советское
правительство совместно с братскими социалистическими
странами предпринимают активные усилия,
направленные на углубление международной разрядки,
расширение равноправного, взаимовыгодного сотрудниче
ства государств с различным общественным строем,
на сплочение прогрессивных, миролюбивых сил против
империалистической агрессии и реакции.
Советские люди, народы всего социалистического
содружества уверенно смотрят вперед, убежденные в
правоте своего дела, в неисчерпаемых возможностях
социализма. Залогом новых побед в укреплении мира
во всем мире является славный путь, пройденный
нашей страной после Великого Октября, всемирно-исто-
3

рические успехи в создании развитого
социалистического общества, в реализации ленинской Программы
мира.
Однако успехи в мирном наступлении
прогрессивных сил достигаются нелегко. Нашему государству
приходится преодолевать ожесточенное сопротивление
влиятельных реакционных сил, пытающихся
перечеркнуть положительные перемены в международной
обстановке, отбросить человечество к временам
«холодной войны». Вокруг проблем и задач, поставленных
советской внешнеполитическом программой, на
мировой арене идет острая политическая и
идеологическая борьба. Характеризуя особенности современной
международной обстановки, Генеральный секретарь
ЦК КПСС Л. И. Брежнев в своей речи на Всемирном
конгрессе миролюбивых сил в Москве подчеркнул, что
путь к миру не является простым. «Придется,—
говорил Л. И. Брежнев,— преодолеть немало препятствий,
отбить не одну контратаку врагов мира. Сложность
борьбы связана еще и с новыми условиями, с новым
этапом международных отношении, в который мы уже
вступили. Он потребует, как и прежде, не только
большой последовательности, твердости и энергии, но
и совершенствования форм работы, новых методов,
своевременного и точного выдвижения конкретных
инициатив, способных предотвратить возникновение
очагов напряженности, не допустить срывов в
процессе разрядки» ].
В арсенале средств борьбы противников мира и
социального прогресса немаловажная роль
принадлежит идеологической пропаганде. Никоим образом не
следует забывать, что мирное сосуществование не
распространяется на область идеологии. Великий Ленин
предупреждал: «Мы должны неустанно бороться
против всякой буржуазной идеологии, в какие бы модные
и блестящие мундиры она ни рядилась»2. За
прошедшее время классовые цели и направленность
буржуазной пропаганды не изменились. Но методы и приемы
идеологического воздействия претерпели известную
эволюцию.
1 Л. И. Брежнев. Ленинским курсом. Речи и статьи, т. 4. М,
1974, стр. 342.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 6, стр. 269.
4

Процесс международной разрядки нанес
сокрушительный удар по многим догмам, доминировавшим в
антикоммунистической пропаганде в период
«холодной войны». Примитивный антикоммунизм,
построенный на фальсификациях и клевете, встречает растущее
сопротивление широких кругов мировой
общественности. В условиях общего «потепления» международной
обстановки буржуазные идеологи спешно
пересматривают свой пропагандистский арсенал, выискивая
более эффективные аргументы в полемике против
социализма, приспосабливая свой методический и
методологический инструментарий к условиям изменяющегося
соотношения сил двух систем, к условиям разрядки.
Пытаясь добиться эффективности
антикоммунистической пропаганды, буржуазные идеологи прибегают
к весьма изощренной «психотехнике» в целях
соответствующей обработки масс. Как поучал в своей книге
«Пропаганда становится зрелой» известный
американский автор М. Чукас, «современный пропагандист
является социальным инженером, пытающимся
сконструировать типы поведения так же, как инженер
строит мосты, дороги, пароходы и другие физические
структуры. И подобно тому как последний зависит от
знаний, даваемых ему точными науками, пропагандист
должен опираться на знания и духовные инструменты,
которые могут дать ему социальные науки» К
Адвокаты буржуазного образа жизни любой ценой стремятся
повлиять на сознание трудящихся своих стран, сбить
их с пути борьбы за справедливое устройство
общества.
Суть современных маневров антикоммунизма по
отношению к социалистическим странам сводится к
активному проведению так называемой стратегии
«мирного проникновения», то есть усиленному
экспорту в эти страны буржуазной и мелкобуржуазной
идеологии. Наиболее гибкие антикоммунисты пытаются
добиться «идеологического размягчения», пресловутой
«либерализации» социализма, иными словами,
буржуазного перерождения социалистического строя.
Главным стратегическим направлением
современного антикоммунизма по-прежнему остается антисове-
1 М. Choukas. Propaganda Comes of Age. Washington, 1965,
p. 93.
5

тизм. Однако особенностью модифицированной
антикоммунистической тактики является использование
прежде всего тех пропагандистских мифов,
антисоветское ядро которых тщательно окутано дымовой
завесой «объективного анализа», «беспристрастной подачи
информации». Как писал директор американского
института советско-китайских исследований К. Лондон,
«информация сама по себе может оказать сильное
пропагандистское воздействие, даже если она
действительно объективна. Она может также казаться
объективной, будучи на самом деле начиненной
тенденциозными сообщениями, специально предназначенными
для пропаганды... Надо также принять во внимание,
что абсолютная объективность в подаче новостей
практически невозможна...».
Шумно рекламируя свое стремление добиться
повсеместно «свободы информации», буржуазные
идеологи исподволь производят отбор и модернизацию
старых буржуазных теорий и концепций, в том числе
возникших еще в период «холодной войны», а также
выдвигают новые, которые на деле часто являются лишь
ловкой перелицовкой прежних антикоммунистических
положений.
Характерно, что ныне в поисках аргументов
буржуазная идеология гораздо чаще обращается к
писаниям не только правых, но и «левых»
оппортунистов. Речь идет фактически о создании единого
идейно-политического фронта антикоммунизма,
реформизма и правого и «левого» ревизионизма в борьбе
против СССР, стран социалистического содружества,
политики мира и дружбы между народами.
Стремление придать антикоммунистической
пропаганде «академический» характер, видимость
научности и объективности приводит к тому, что на
передовую линию идеологической борьбы против социализма
выдвигаются целые отрасли исследований,
призванных «научно» опровергать марксизм-ленинизм,
противостоять растущему идейному влиянию
всемирно-исторического опыта советского народа, совершившего
Великую Октябрьскую социалистическую революцию
и построившего развитой социализм. Среди этих
отраслей наиболее важное место принадлежит так
называемой советологии, которую в капиталистических
странах рассматривают как своего рода универсаль-
6

ную науку, занятую изучением советского общества
«во всех его проявлениях».
Советология возникла в качестве комплексной
области исследований, обнимающей несколько
самостоятельных отраслей знания: историю, философию, право,
экономическую науку, социологию, искусствоведение
и т. д. Однако именно исторические исследования
заняли в советологии доминирующее место, прежде
всего из-за громадного воздействия исторического пути,
пройденного советским народом под водительством
Коммунистический партии, на все мировое развитие.
Великая Октябрьская социалистическая
революция, до основания потрясшая старый мир, победа
социализма в СССР и ряде других стран поколебали
основы буржуазных общественных наук, в том числе
исторической науки. «Все более и более становится
ясным,— признал не так давно американский
советолог Р. Такер,— что коммунизм является по своей сути
не локальным явлением, а такой формой общества или
цивилизации, которая может распространяться и
укрепляться практически в любой части света, когда
условия тому благоприятствуют». От прежней уверен
ности идеологов буржуазии в «незыблемости»
капиталистических порядков до этих заявлений — дистанция
огромного размера.
Историческая бесперспективность капитализма
вынуждает его защитников к активным поискам
контраргументов в борьбе против марксистско-ленинской
концепции всемирно-исторического развития. Прежде
всего буржуазная историография стремится
опровергнуть общемировое значение опыта пролетарской
революции и строительства социализма в нашей стране
Искажая прошлое, реакционные историки пытаются
доказать, будто осуществление марксистско-ленинской
теории на практике противоречит «естественному»
ходу общественного развития, является насилием над
историей, цивилизацией, народами, личностью.
Конечно, было бы неверным относить всю
деятельность советологии к области только пропаганды. Ряд
направлений в советологических исследованиях явно
ориентированы на то, чтобы давать практические
советы политикам, поставлять Необходимую
информацию государственным органам. В некоторых
советологических трудах имеются отдельные трезвые сужде-
7

ния, реалистические выводы. Но не они определяют
лицо советологии. С момента своего создания
советология превратилась в некое подобие «мозгового
треста» антикоммунизма, организованного в целях
выработки эффективных методов борьбы против
марксистско-ленинских идей, нашедших конкретное
воплощение в строительстве советским народом социализма и
коммунизма. Советология является своего рода
«научным» дополнением к обычной пропаганде. Ее бурное
развитие во многом объясняется стремлением
антикоммунистических стратегов придать «весомость»,
«аргументированность» своим идеологическим
диверсиям.
Современная советология — это обширный
политико-академический исследовательский комплекс с
весьма значительными возможностями для
распространения своих теорий и концепций. Десятки
научно-исследовательских центров и институтов во многих
капиталистических странах, десятки периодических изданий,
тысячи книг и статей — таков в материальном
выражении итог деятельности советологии.
Созданная для обслуживания
антикоммунистической пропаганды в разгар «холодной войны»,
советология в немалой степени содействует сохранению
породившей ее атмосферы. Советология — один из
главных поставщиков идей и аргументов для
реакционных антисоветских сил за рубежом, стремящихся
перечеркнуть позитивные перемены в международных
отношениях, вернуть мир к временам «холодной
войны». Не случайно не только прогрессивные круги, но
и реалистически мыслящие буржуазные политики
характеризуют деятельность советологических центров
и институтов как препятствие на пути международной
разрядки и сотрудничества государств с различными
социально-экономическими системами.
Отсюда понятна необходимость критического
рассмотрения советологических концепций и
интерпретаций наиболее важных проблем истории советского
общества, необходимость тем более настоятельная, что
идеологический потенциал советологии активно
используется реакционными империалистическими
кругами, рассчитывающими с помощью различного рода
идеологических диверсий, попыток экспорта
буржуазной и мелкобуржуазной идеологии подорвать социали-
8

стическое общество изнутри. В связи с этим
марксисты-ленинцы ни на минуту не должны забывать о
необходимости давать своевременный и эффективный
отпор идеологическим наскокам империализма,
вскрывать несостоятельность фальсификации истории
советского общества. Как подчеркнул Л. И. Брежнев, «в
условиях современного обострения идейной борьбы
старого и нового миров необходимо добиваться
дальнейшей активизации наступления наших идей, усиления
отпора буржуазной и ревизионистской идеологиям» ].
Руководствуясь этими задачами, советские ученые
уделяют возрастающее внимание разоблачению
буржуазных концепций истории нашей страны. Все чаще
появляются работы, авторы которых анализируют
наиболее распространенные приемы и методы
идеологических диверсий против СССР. Специальных книг и
статей по этой проблеме в советской историографии
насчитывается немало. Однако все больше возрастает
потребность в научно-популярных работах, которые
подвергали бы критическому рассмотрению
исторические изыскания советологов, особенно если учесть, что
советологические центры явно не склонны
ограничивать свою активность рамками академических
исследований, а упорно стремятся оказывать влияние на
широкие круги населения как в своих странах, так и
за рубежом. При этом они не только играют роль
поставщика идей, но и принимают участие в создании
различного рода исторических популярных работ,
прямо адресованных огромной читательской
аудитории. Характерно, что, действуя в качестве «ученых
консультантов» антикоммунизма, советологи часто
выступают в зарубежных радио- и телепередачах в роли
«экспертов по России и СССР», пытаясь и таким
путем оказывать влияние на общественное мнение.
Данная работа является попыткой критически
рассмотреть в научно-популярном аспекте самые
распространенные теории и концепции советологии,
служащие основой для массовой пропаганды. Главное
внимание в книге уделено советологической литературе
тех стран, где советология получила наибольший
размах, и прежде всего советологической литературе
США.
«Правда», 22 июля 1974 года.

История, идеология, политика
В конце 60-х годов в США вышла книга некоего
Р. Мэсси «Николай и Александра» о последнем
российском императоре Николае II и его супруге.
Широко разрекламированный боевик был издан
миллионным тиражом, переиздан в большинстве других
капиталистических стран. Голливуд сделал по нему
фильм с участием знаменитых актеров. Почему же
книга, главные персонажи которой — фигуры, давно
выброшенные народом на мусорную свалку истории,
стала бестселлером? Нельзя, конечно, полностью
сбрасывать со счета то обстоятельство, что по форме
подачи материала книга Р. Мэсси напоминает детективный
роман. Но не это, думается, обеспечило баснословные
тиражи книги и ее широкое распространение. Гораздо
более важным фактором, сыгравшим решающую роль
в популяризации работы Мэсси, явилась ее общая
идеологическая направленность, хотя на первый
взгляд она лишена всякой направленности.
Известно, какие явления определяли
социально-политическую жизнь России в период,
предшествовавший Великой Октябрьской социалистической
революции. Нарастало мощное рабочее и крестьянское
движение. Большевики звали народ на борьбу против
царского самодержавия, эксплуататорского
буржуазно-помещичьего строя, против империалистической
войны, за мир, хлеб и свободу. Складывалась общая
революционная ситуация.
Р. Мэсси уводит читателя от этих бурных событий
в тихие покои царскосельского дворца, в семейный
круг «августейшей» четы — Николая и Александры.
Автор подробно расписывает внешне безоблачные
царскосельские дни: семейные чтения в «сиреневом»
будуаре императрицы, ужины, прогулки. Но обращенный
к публике фасад счастливого семейства, подчеркивает
Мэсси, на самом деле прикрывал трагедию:
наследник, цесаревич Алексей, был болен неизлечимой
болезнью— гемофилией (несвертываемость крови).
10

Данное обстоятельство, по логике рассуждений
американского автора, подобно року в античных
трагедиях, вызвало фатальную последовательность
событий. В поисках средств лечения болезни наследника
императрица обратилась к услугам шарлатана и
авантюриста «старца» Григория Распутина. Скандальное
поведение последнего дискредитировало
императорскую фамилию. В результате самодержавие пало.
Здесь кончается детектив и начинается идеология,
поскольку (что очевидно даже из схематичного
пересказа), резко сместив акценты исторических событий,
Мэсси коренным образом изменил и их
интерпретацию.
По ходу мысли автора решающим фактором в
переломный момент российской истории оказалась не
революционная борьба масс, возглавляемых
большевиками, а роковая болезнь цесаревича, приведшая к
дискредитации монархии. Ясно, что такое толкование
исторических событий абсолютно ненаучно, оно прямо
направлено против марксистско-ленинского
понимания истории и полностью отрицает роль масс в
историческом процессе. Книга Мэсси — один из примеров
идеологической дезориентации читателя, внушения
ему мысли о «ненужности» массовых революционных
выступлений против реакционных режимов. Пример с
книгой Мэсси ярко показывает тесную связь истории с
идеологией и политикой. Используя соответствующим
образом интерпретированные и . «препарированные»
факты, защитники буржуазного строя ведут
идеологическую и политическую пропаганду в массах. Наряду
с этим история находит и другое применение.
Несколько лет назад профессор Колумбийского
университета Р. Хилсмэн писал в книге «Стратегическая
разведка и политические решения», что в работе
стратегической разведывательной службы важное место
отводится истории. «Несколько утрируя,— пишет
Хилсмэн,— можно сказать, что, если
разведчик-исследователь разгадал все загадки истории, ему немногое
нужно знать еще кроме фактов текущих событий,
чтобы понять положение в той или иной стране».
Данный пример, возможно, слишком специфичен.
Однако не подлежит сомнению важное и все
увеличивающееся значение истории в процессе выработки
политики, ее практическое значение как источника не-
11

обходимой информации. Выбор решений по вопросам
национальной политики, писал, например,
американский социолог Б. Смит, стал настолько сложным, что
ни один политический деятель не может обойтись без
широкой помощи «исследователей и аналитиков».
Американский историк А. Шлезингер-младший
подчеркивал со своей стороны, что для государственных
деятелей крайне необходимо хорошее знание истории, так
же как и знание «направления, в котором движется
мир». Правящие круги капиталистических стран
стремятся использовать оценки и выводы исторической
науки для выработки эффективной политической и
военной доктрины. Президент американской
исторической ассоциации Т. Кочран в своем обращении к
членам ассоциации в декабре 1972 года отмечал, что
«история может помочь найти потенциально
эффективные решения текущих социальных проблем»1.
Сугубо практическая потребность правящих кругов
капиталистических государств в более широкой
информации о жизни различных народов и в анализе
этой информации сыграла значительную роль в
активизации исследовательской работы в области
прошлого и настоящего человечества. Почему ныне
особенная важность придается изучению СССР, Китая,
Японии, Южной Азии, Африки и Латинской
Америки? — задавал вопрос известный американский
советолог Ф. Мозли. Одна из причин заключается в том,
отвечал он, что в политике часто делаются ошибки,
когда судят о других по себе, когда используют
собственный опыт и взгляды в целях понять «чужие
культуры». «Если мы хотим,— разъяснял свою мысль
Мозли,— чтобы у нас была реалистическая политика
по отношению к другим странам, мы не можем
позволить себе игнорировать различия культур».
Отсюда такое явление, которое американский
социолог Д. Хэберер назвал «политизацией науки».
В современных условиях, писал он в работе
«Политизация науки», вышедшей в 1972 году, связь научных
и политических сфер стала очевидной. Из
сравнительно простого организма наука превратилась в ведущий
социальный институт с огромным контингентом
исследователей и переместилась с периферии в центр совре-к
1 «The American Historical Review», February 1973, p. 10.
12

менной социальной и политической жизни. Конечно,
общественные науки не могут развиваться в стороне
от политики, но связь с реакционной политикой губит
историю как науку, так как насущной потребностью
отживающих реакционных сил является извращение
объективных представлений об окружающей
действительности. «Политизация» буржуазной исторической
науки, опирающейся на субъективистскую
методологию, еще больше усиливает ее неспособность дать
научное объяснение происходящих в мире процессов.
Буржуазия хорошо понимает значение истории как
мощного политического и идеологического оружия.
На это указывал в свое время бывший американский
президент Г. Трумэн, заявивший, что «деятельность
американских историков имеет колоссальное
значение». Западногерманский историк В. Моммзен прямо
подчеркивал, что «все современные идеологи
апеллируют к истории как к самому убедительному
аргументу». Не случайно реакционные круги
капиталистических государств для маскировки и обоснования своей
внутренней и внешней политики, для оправдания
самого своего существования все чаще прибегают к
доводам истории, соответствующим образом
препарированной. С помощью слов об «исторической миссии»,
«освященном историей» праве, апелляций к «суду
истории» и тому подобных рассуждений империалисты
пытаются оправдать в глазах народов свои самые
неприглядные дела.
Советологические «фабрики идей»
Резкий рост идеологического и политического
значения истории самым непосредственным образом
сказался и на положении советологии в ведущих
капиталистических странах. Ведь речь идет об изучении
прошлого страны, исторический опыт которой стоит в
центре современной идеологической борьбы. В той же
мере, как антисоветизм составляет главное острие
антикоммунизма, история Советского Союза является
главным объектом нападок буржуазной
историографии, выполняющей социальный заказ реакционных
кругов. Поэтому не случайно начало бурного роста
13

советологии приходится на годы возникновения
«холодной войны».
Быстрое развитие советологии в послевоенные
десятилетия связано с необычайным ростом
международного престижа СССР, с усилением и расширением
позиций социализма. «После окончания второй
мировой войны,— писал еще в 60-е годы профессор
Мичиганского университета А. Адаме,— первостепенной
проблемой для западного мира был динамичный рост
Советского Союза и постоянное распространение
мирового коммунизма». Отсюда, продолжал он,
возникла «большая необходимость» изучения СССР 1.
Практические нужды буржуазных политиков в расширении
информации о государстве, оказывающем огромное
влияние на ход мировых событий, стали одной из
главных причин развития советологии на Западе.
Еще более важной причиной этого «большого
скачка» советологии явилась потребность в усилении
идеологической борьбы. Успехи Советского Союза,
других социалистических стран в области экономики,
науки и культуры убедительно говорят о
преимуществах нового социально-экономического строя перед
старым, способствуют распространению идей
марксизма-ленинизма. «Люди во всем мире жаждут знать как
можно больше о России»,— признал американский
советолог Р. Бирнс. Но чем больше успехов добивался
социализм, тем более актуальной для буржуазии
становилась задача фальсификации опыта
социалистического строительства в глазах населения
капиталистических и развивающихся стран, тем изощреннее и
интенсивнее становилась борьба империалистической
реакции против СССР.
Важное место в деятельности советологии заняла
разработка различного рода подрывных идеологиче
ских акций против нашей страны. «Мы должны,—
вещал один из реакционных советологов Ф. Баргхорн в
книге «Советские представления о Соединенных
Штатах» (1969 год),— с помощью эмигрантов из СССР
осуществить систематический анализ советского
общества», с тем чтобы наиболее эффективно донести
обращение капиталистического мира до «различных групп
внутри Советской России».
1 «Survey», January 1964.
14

Усиление внимания к прошлому и настоящему
нашей страны было тесно связано с целенаправленной
тактикой антикоммунизма. Империалистическая
реакция не раз и не два испытывала «на прочность»
советский строй, прибегая к самым разнообразным мерам —
военным, экономическим, идеологическим, и
неизменно терпела кра\. Империализм неоднократно пасовал
перед преимуществами социалистической системы,
силой советского патриотизма, морально-политическим
единством нашего общества. Однако поиски
«ахиллесовой пяты» советского общества не прекращались.
Потерпев поражение в открытой фронтальной
атаке на завоевания трудящихся нашей страны,
антикоммунисты все больше надежд возлагают на
идеологическую диверсию, на подрыв монолитного единства
социалистического общества изнутри. По словам
сторонника такого курса 3. Бжезинского, «вместо того
чтобы ожидать краха коммунистических режимов»,
следует «делать ставку на поддержку эволюционных
изменений» внутри социалистических государств.
Какого рода изменений жаждут апологеты
буржуазии и кого они пытаются поддерживать, показывает
развернутая пропагандистскими центрами Запада
шумная кампания о будто бы имеющем место
«ущемлении демократии» в СССР, открытая поддержка ими
отдельных антиобщественных или националистически
настроенных элементов в социалистических странах.
Стратегия «мирного проникновения» нацелена на
идеологическую дезориентацию социалистического
общества, на подрыв марксистско-ленинского учения.
То обстоятельство, что советология стала
основным поставщиком идей для антикоммунистической
пропаганды, обеспечило ей привилегированное
положение в идеологическом аппарате империализма.
В ряде капиталистических стран советологические
исследования превратились в большой и активно
растущий комплекс, который обслуживают десятки
специализированных учреждений.
В настоящее время только в США насчитывается
около 170 исследовательских центров и институтов,
занимающихся подобными исследованиями, выходит
множество периодических советологических изданий.
О темпйх развития советологии в Соединенных
Штатах в послевоенный период говорят следующие цифры.
15

Накануне второй мировой войны изучение и
преподавание русской истории велось лишь в нескольких
крупных университетах страны, а в 1964 году курсы
истории СССР читались в 400 американских университетах
и колледжах. С 1961 по 1972 год в США и Канаде
было защищено свыше 1800 диссертаций,
посвященных России и Советскому Союзу (в 7 раз больше, чем
за предшествующие 75 лет), в Соединенных Штатах
опубликованы десятки тысяч книг и статей на эту
тему.
Быстрое развитие советологии было достигнуто
благодаря поддержке капиталистических монополий.
По данным на 1971 год, в Соединенных Штатах
насчитывалось около 5,5 тысячи различных
благотворительных учреждений, именуемых фондами. Так как
благотворительные фонды в Америке не облагаются
налогами, они обладают огромными суммами, часть которых
выделяется университетам и другим
исследовательским и учебным организациям. Фонд Форда,
например, со времени своего основания в 1936 году до
настоящего времени передал сотни миллионов
долларов тысячам учебных заведений. Другой крупный
фонд — рокфеллеровский — тратит в год десятки
миллионов долларов на различные благотворительные
цели, в том числе и на финансирование науки. Говоря
о последствиях такого положения вещей, профессор
социологии Миннесотского университета А. Роуз
признает: «Контроль над политикой в области
образования находится в руках тех, кто обладает финансовым
контролем», иными словами, в руках монополий.
Давая стипендии, фонды зачастую определяют и
темы исследований. Монополии интересуются прежде
всего разработкой тех проблем, которые они считают
стратегически важными. Монополистические круги
стремятся влиять и на выбор методологии. По
свидетельству директора Русского исследовательского
центра при Гарвардском университете А. Улама, за
последние годы «фонды проявляют все большую склонность
осыпать своими щедротами те отрасли», где
процветают угодные им методы исследований.
Как сообщал в декабре 1967 года журнал «Славик»
Ревью», фонд Карнеджи выделил специальные
средства на развитие модного ныне на Западе
«сравнительного метода изучения коммунизма».
16

Капиталистическим монополиям принадлежит
важная роль в финансировании исследовательской
деятельности советологов и специалистов по другим
социалистическим странам. Многие так называемые
русские и восточноевропейские институты и центры
были созданы с помощью подобных ассигнований
Большое число зарубежных книг по истории
советского общества, других социалистических стран было
издано на субсидии монополий. Что же касается
подготовки соответствующих кадров, американский
советолог К. Мэннинг, хорошо знакомый с этой стороной
дела, отмечает: «Большинство мужчин и женщин,
которые в настоящее время активно специализируются
по истории славянских стран, получили ту или иную
поддержку от крупных фондов».
Характерно, что монополистические круги ощутили
интерес к исследованию различных сторон жизни-
СССР в период, когда они развернули
беспрецедентную по масштабам «холодную войну» против
социалистических стран. Так, еще в 1946 году были выделены
средства для организации Русского института при
Колумбийском университете. Монополисты явно не
жалели денег на исследовательскую работу в области
социальных и гуманитарных наук, относящихся
непосредственно к России и Советскому Союзу, и подготовку
специалистов по России и СССР. По их расчетам,
затраты могли с лихвой окупиться, принеся
значительные идеологические дивиденды. Не случайно большое
значение в работе Русского института придавалось
изучению деятельности реакционных сил,
действовавших в России до революции, антипартийных,
антиленинских групп.
В 1948 году по инициативе корпорации Карнеджи
при Гарвардском университете был создан Русский
исследовательский центр, задающий тон в
американском советоведении. Вновь созданный центр быстро
разработал обширную программу выпуска книг и
монографий, затрагивающих различные аспекты истории,
экономики и политики СССР (с момента создания по
настоящее время были выпущены сотни монографий
ч статей). Большое внимание уделялось подготовке
специалистов.
Советологическими исследованиями занимаются
Институт славяноведения Калифорнийского универ-
2 Б. И. Марушкин
17

ситета (Беркли), Русский исследовательский центр
Йельского университета (Нью-Хейвен, Коннектикут),
Русский и Восточноевропейский институты и Институт
советского и восточноевропейского права при Индиан-
ском университете (Блумингтон). Различные
исследовательские программы по России и СССР имеются в
ряде других университетов и в католических центрах
США.
Значительным толчком к расширению
исследовательских программ по СССР послужили выдающиеся
успехи советского народа в освоении космического
пространства. «Первый советский спутник,
запущенный в 1957 году,— писал американский
советологический журнал «Славик Ревью»,— имел одним из
последствий принятие в 1958 году «Закона об
образовании в целях национальной обороны». Этот закон во
многом способствовал тому, что в течение десяти лет
количество людей, изучающих в колледжах и
университетах русский язык и эту страну в целом,
удвоилось».
По м^ре роста популярности идей социализма,
увеличения числа стран, становящихся на путь
социалистических преобразований, в капиталистических
государствах все больше внимания уделяется расширению
и активизации деятельности организаций, призванных
«научно» опровергать марксизм-ленинизм.
При Колумбийском университете создан
Исследовательский институт по вопросам коммунизма с целью
изучения «мировых аспектов коммунизма и
важнейших моментов, характерных для внутреннего
развития» социалистических стран. В институте имеются
специалисты по Советскому Союзу, странам
Восточной Европы и Азии и ведутся сравнительные
исследования политики, идеологии, экономики и права этих
стран. Институт также изучает, в чем состоит
притягательная сила коммунизма для социальных и
национальных групп в странах Азии, Африки и Латинской
Америки.
В задачи института входит развертывание
идеологической борьбы против мирового коммунистического
движения. Институт возглавляет 3. Бжезинский —
известный специалист по идеологическим кампаниям
против социалистических стран. Аналогичной
деятельностью занимается Институт по изучению коммунисти-
18

ческой стратегии и пропаганды
(Южнокалифорнийский университет).
Организации, задачей которых является изучение
Советского Союза и стран Восточной Европы, есть и
в других капиталистических странах. Так, в ФРГ
насчитывается свыше 100 таких центров. Среди них
Федеральный институт по исследованию Востока и
международных отношений, Мюнхенский институт
Восточной Европы, Геттингенское исследовательское
общество и др. Довольно широко развита система
советологических учреждений в Англии (Институт по
изучению СССР в Глазго и ряд других центров).
В 1950—1960 годы в Англии было защищено около
200 диссертаций по проблематике, касающейся нашей
страны (главным образом в Кембриджском,
Оксфордском, Лондонском и Бристольском университетах)
Значительное внимание изучению СССР уделяется во
Франции. В Японии при Хоккайдском университете
действует специальный центр по исследованию СССР
и стран Восточной Европы.
Каналами распространения подготовленного в
советологических центрах материала служат такие
печатные органы, как «Проблеме оф коммьюнизм»
(орган Информационного агентства США), «Сэрвей»
(орган международной антикоммунистической
организации «Международная ассоциация за свободу
культуры»), «Остойропа» (орган действующего в ФРГ
«Немецкого общества по изучению Восточной Европы»),
«Совьет стадиз», «Кайе дю монд рюс э совьетик»
(английские и французские советологические издания).
Эти журналы регулярно публикуют тенденциозно
составленные анализы текущего развития
экономической, политической и культурной жизни нашей страны.
Быстро развивается особая отрасль советологии —
«кремлелогия», представители которой пытаются
выдать себя за знатоков не только того, что «на самом
деле» происходит в Советском Союзе, но и того, что
«будет там происходить». Даже в кругах самих
советологов «кремлелоги» не пользуются особенно
высокой репутацией. В ФРГ их без особого почтения
величают «кремлеастрологами», а один из деятелей
советологии США, Р. Бирнс, дал однажды всей «кремлело-
гии» недвусмысленное определение — «инфекционное
заболевание».
19

Говоря об «исследовательских центрах»
советологии, нельзя не сказать несколько слов о людях,
которые трудятся в этих учреждениях. С самого начала
изучение СССР на Западе стало монополией наиболее
консервативных элементов общества. Более того,
активную роль в советологии играли и играют
откровенные враги Советской власти: белоэмигранты,
различного рода ренегаты, оппортунисты и ревизионисты
всех мастей. Здесь действует своя логика. Ибо, как
заявил в свое время старый пропагандистский босс,
председатель американского «Комитета политической
информации» генерал Джексон, «в идеологической
борьбе с коммунизмом нам нужна не правда, а
подрывные действия: в такой войне потребуются все
головорезы и гангстеры, которых мы можем заполучить
тем или иным способом».
Известно, что после Великой Октябрьской
социалистической революции в капиталистические страны
хлынул поток «экспертов по России» из самой России.
О враждебном отношении белоэмигрантов ко всему
советскому говорить не приходится. Заняв
определенное положение в академических учреждениях Запада,
белоэмигранты получили возможность оказывать
соответствующее влияние на организацию советологии
и подготовку специалистов. Это влияние сказывается
по сегодняшний день. Не менее отрицательным было
влияние меньшевиков, эсеров и троцкистов,
развернувших злобную кампанию против советского народа,
ставшего на путь строительства социализма и
коммунизма.
Реакционными классовыми интересами
определяется и отбор собственно западных специалистов по
СССР. Много лет назад Владимир Ильич Ленин
отмечал: «...общественное положение профессоров в
буржуазном обществе таково, что пускают на эту
должность только тех, кто продает науку на службу
интересам капитала, только тех, кто соглашается против
социалистов говорить самый невероятный вздор,
бессовестнейшие нелепости и чепуху»1. Это
высказывание не утратило своей актуальности и до сих пор.
Слова В. И. Ленина ярко характеризуют как положение
советологов в современном капиталистическом об-
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 24, стр. 364.
20

ществе, так и ту социальную функцию, которую они
выполняют.
Конечно, и среди советологов имеются отдельные
ученые, стремящиеся рассматривать процессы,
происходящие в СССР, с реалистических позиций. Но не
они, к сожалению, определяют общее положение в
рассматриваемой области исследований.
Вся система подготовки и расстановки кадров
буржуазных историков приводит к формированию у
исследователей отрицательного подхода к истории
СССР.
При внешних признаках демократичности эта
система обнаруживает устойчивую тенденцию к
кастовости. Существуют неписаные, но определенные
правила, сводящиеся к соблюдению научной
ортодоксальности. Американский советолог Дж. Биллингтон
признал как-то, что ученые в западном мире скорее
склонны к согласию с общепринятым, чем к оригинальному
исследованию.
Организованная в в интересах господствующего
класса наука создает возможности для контроля над
тематикой исследований. Как писал американский
социолог У. Уа"йт, «честолюбивая молодежь... следует
указаниям своих руководителей, а те, кто
предпочитает заниматься непредписанными проблемами,
нуждаются в немалой душевной и интеллектуальной
стойкости».
Характерной чертой советологических учреждений
является тот факт, что они связаны не только с
пропагандистским, но и с правительственным аппаратом.
В целом это — общее явление огосударствления науки
в капиталистическом мире.
Наука становится одной из важных отраслей
государственной деятельности. Деятели науки иногда
входят в правительственный аппарат, ученые
непрерывно привлекаются для различных консультаций,
экспертиз и т. д.
Как сообщалось, например, в специальной
публикации Гуверовского института войны, революции и
мира, «федеральные министерства поручали институту
выполнение специальных исследовательских планов.
Вго коллекция литературы и документов
используется такими учреждениями, как государственный
департамент, Центральное разведывательное управление,
21

министерство юстиции, Федеральное бюро
расследований и военные министерства».
С каждым годом возрастает государственное
финансирование социально-экономических наук (в США,
например, по бюджету 1970 года на них отпущено
345 миллионов долларов по сравнению с 30
миллионами долларов в 1956 году). Не случайно американский
социолог Г. Моргентау писал, что сотрудники
исследовательских институтов «думают лишь о том, за что им
заплачено», в силу этого их свобода ограничена
рассмотрением лишь приемлемых для правительства
идей.
Монополистические круги весьма активно
используют имеющиеся в распоряжении буржуазного
государства средства воздействия и давления на
преподавателей и студентов. Отмечая наличие тесных
взаимоотношений между правительством и университетами,
американский сенатор У. Фулбрайт писал, что эти
отношения создают атмосферу, мало способствующую
выработке независимой точки зрения.
Существующая система подготовки, распределения
и продвижения кадров почти полностью гарантирует
от появления на стратегически важных постах лиц
«неблагонадежных», то есть не делающих того, что от
них ожидают. Как писал изучивший данный вопрос
американец К. Коэн, «для того чтобы занять место
среди ученых в американских университетах, от
соискателя требуется представить подтверждение своего
ортодоксального благочестия и социальной
благонадежности; сейчас на это нажимают болыие,#чем на
серьезную подготовку по специальности, хотя вряд ли
это способствует воспитанию ценных специалистов».
В результате ловкий и беспринципный человек имеет
массу преимуществ по сравнению с честным и, может
быть, более способным. «Большая обеспеченность
аспирантов советологии приводит к тому, что многие
становятся советоведами, исходя из соображений
материальной выгоды»,— констатировал не без горечи
Р. Бирнс в статье «Размышления о подготовке в
Америке специалистов по России». В последние годы в
капиталистических странах растет число ученых,
критикующих существующий порядок вещей, выступающих
за мир, за реалистическую внешнюю политику в
отношении социалистических стран. Антикоммунистические
22

круги пытаются разными способами заставить таких
ученых замолчать либо дискредитировать их.
При этом широко применяются, например, методы
морального воздействия: апелляция к «патриотизму»
ученых, к необходимости соблюдения «национального
интереса»; призывы «не играть на руку противнику»
и т. д. Но метод убеждения лишь первый шаг в
системе средств воздействия монополистической буржуазии
на ученых. Социальный контроль над общественными
науками включает не только средства поощрения за
послушание, но и санкции против строптивых. В
результате таких комбинированных мер, как откровенно
признал 3. Бжезинский, прежняя интеллигенция
быстро вытесняется «либо экспертами и специалистами,
принимающими непосредственное участие в
деятельности правительства, либо стратегами-теоретиками,
которые, в сущности, становятся придворными
идеологами власть предержащих и обеспечивают общее
теоретическое обоснование действий последних».
Организуется своего рода союз реакционных политических
деятелей и ученых, отстаивающих интересы
военно-промышленного комплекса, империалистических
кругов.
Характерно, что многие советологи не считают
нужным скрывать политическую тенденциозность
своих книг. Авторам книг по истории СССР, отмечал
А. Улам, свойственна большая пристрастность, чем
кому бы то ни было. Рецензируя одну из работ
антикоммуниста С. Поссони, Дж. Карсон (Орегонский
университет) без обиняков писал, что для него
«политика, по-видимому, важнее истории», более того, что
«исторические интересы отражают политические
позиции автора». Антикоммунизмом Поссони полностью
определяется его подход к изучению исторических
событий: «Ленин, большевики, их деятельность и,
конечно, советский строй как нынешнее
олицетворение всего этого предаются анафеме». По
свидетельству Р. Уорса, «большинство (западных.—
Б,М) историков, как и приличествует их воспитанию
и окружению, проявляют само собой разумеющуюся
нелюбовь к большевикам» К Воздействие реакционных
классовых интересов оказывается в конечном счете
1 «The Slavic Review», June 1967, p. 257.
23

преобладающим в исследовательской деятельности
советологов.
Как известно, советологические организации
производят продукцию не только для внутреннего
потребления. Империализм создал мощный
пропагандистский аппарат, нацеленный на народы
социалистических стран и освободившихся от ига империализма
молодых государств Азии, Африки и Латинской Америки.
Буржуазные идеи пропагандируются различными
западными радиостанциями, ведущими передачи для
социалистических стран. Среди них ярко выраженным
подрывным характером отличается деятельность
таких очагов антикоммунизма, как радиостанции
«Свобода» и «Свободная Европа». В 1969—1972 годах во
время дебатов в американском конгрессе открыто
говорилось, что эти радиостанции финансируются из
бюджета ЦРУ К
Ведя антикоммунистическую пропаганду, идеологи
империализма рассчитывают повлиять на трудящихся
социалистических стран. Однако эти расчеты тем
неосновательнее, чем крепче идейная убежденность,
глубже знания марксистско-ленинской теории, выше
идеологическая бдительность трудящихся стран
социализма.
Антимарксистская направленность
исследований по истории СССР
В вышедшей в 1974 году книге публициста из США
С. Теркела «Работа» приводится следующее
высказывание американского рабочего Фила Сталлингза о
положении трудящихся в мире капитала: «Монополии —
вот кто враг труженика. Они давят нас машинами,
безработицей, загрязнением воздуха. Ты должен
потуже затягивать пояс — концерны вздувают цены на
продукты, товары первой необходимости.
Сегодняшний инфляционный ураган — это тоже дело их рук».
Реальности капитализма каждодневно порожда-,
1 См. В. Артемов. По тылам психологической воины. М., 1973,
стр. 26.
24

ют не только недовольство, но и желание изменить
несправедливое устройство общества. Общеизвестна и не
случайна тяга не только рабочих, но и инженеров,
служащих, прогрессивно мыслящих деятелей науки и
культуры, учащейся молодежи к великим идеям
марксизма-ленинизма, научно обосновавшего
закономерность смены отживающей капиталистической
формации более высоким общественно-политическим
строем— социализмом и указавшего конкретный путь
революционного переустройства общества. Поэтому
буржуазия не жалеет ни усилий, ни средств, чтобы
опорочить всепобеждающее пролетарское учение,
подорвать его основы, ниспровергнуть его. Об
исключительной активности в данной области свидетельствует
возникновение в буржуазной науке целой отрасли,
занятой опровержением марксизма и получившей
наименование «марксология». Западная литература о
марксизме огромна. Существует множество работ,
посвященных рассмотрению различных аспектов
научного наследия К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина.
Критика марксизма-ленинизма является важной
составной частью теоретических изысканий
советологов, направленных на создание системы разного рода
неверных, антинаучных представлений о нашей
стране— о ее прошлом и настоящем. В «опровержении»
марксизма принимают участие известные советологи
С. Хук, Г. Маркузе, А. Мейер, Р. Дэниеле, Г. фон Раух,
Р. Арон и др.
0 возрастающем внимании буржуазных идеологов
к марксизму-ленинизму говорит, например, такой
факт: с 1965 по 1973 год только в ФРГ было издано
четыре биографии В. И. Ленина объемом более 2700
страниц. В связи со столетием со дня рождения
В. И. Ленина в ФРГ было опубликовано 560 статей.
Это — одно из многих проявлений идеологической
реакции буржуазии на рост всемирно-исторического
влияния марксизма-ленинизма.
«Учение Маркса всесильно, потому что оно
верно»,— писал В. И. Ленин.1 Жизненность марксистско-
ленинской теории, ее непрерывно возрастающее
влияние объясняются тем, что она правильно отражает
закономерности развития человеческого общества, носит
1 В И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 23, стр. 43.
25

глубоко научный характер. Не случайно усилия
ниспровергателей марксизма направлены на то, чтобы
доказать, что марксистская теория будто бы не имеет
ничего общего с наукой, даже противоречит ей.
Фальсифицируя марксизм-ленинизм, буржуазные
идеологи пытаются прикрыть собственную
теоретическую несостоятельность. Отвергая
марксистско-ленинский подход к историческому процессу как
«ненаучный», идеологи буржуазии выдвигают свои
концепции исторического процесса, которые опираются на
догму о «вечности» капиталистической системы, якобы
эквивалентной естественному состоянию человека и
создающей наиболее благоприятные условия для его
существования и развития.
Действительное положение дел, однако, слишком
противоречит предлагаемой буржуазными идеологами
схеме. Непрерывно развивающийся исторический
процесс уже привел к закономерной смене
капиталистической формации социалистической на огромной
территории земного шара. Отсюда антиисторизм
современной буржуазной историографии, ее отказ от идеи
закономерности и прогресса в истории: они отбро;
шены, так как не предвещают буржуазии ничего
хорошего.
Как признает западногерманский философ А. Ди-
мер, историческая закономерность «отрицается ныне
большинством немарксистских теоретиков и
историков-исследователей». В американской буржуазной
историографии подобную позицию занимает так
называемое «презентистское» направление. Его основатель
американский философ-прагматик Дж. Дьюи вообще
отрицал, что история является наукой, и призывал
при написании исторических работ руководствоваться
точкой зрения «господствующей культуры».
Прогрессивный американский ученый Г. Уэллс отмечал по
этому поводу: «Прагматический метод в истории
основан на свободе измышлять любые удобные фикции,
которые служили бы целям буржуазии в ее попытках
сохранить и расширить свое классовое господство».
Подобные идеи развивает и западногерманская
историография. «...О неизбежности или
закономерности исторического процесса,— пишет, например,
Г. Риттер,— вообще не может быть и речи».
Английский советолог Дж. Кип также отмечает, что западная
26

историография давно утратила веру в прогресс и
рациональность исторического процесса. А французский
социолог и философ Р. Арон прямо заявляет: «Каждая
эпоха, каждый коллектив заново создают себе
прошлое, чтобы найти в нем священное происхождение
своего бытия или идеала».
При попытках доказать произвольность,
иррационализм всемирно-исторического процесса современная
буржуазная историография все чаще обращается к
методологии, апеллирующей к темным,
«подсознательным» силам, к психологическим и биологическим
факторам, якобы определяющим этот процесс. Отсюда
повышенный интерес буржуазной историографии к
фрейдизму.
С другой стороны, буржуазная историография
подвергается влиянию бихевиоризма. Сводя психические
явления к реакциям организма, бихевиористы
пытаются обосновать положение о том, что исторический
процесс определяется характером поведения людей и
групп людей. При этом «моделью» и
«прообразом» поведения людей часто является поведение
животных.
Для борьбы против марксистско-ленинского
подхода к истории мобилизуется и пускается в ход даже
такое устарелое оружие, как принцип «свободы воли».
Буржуазные теоретики безмерно преувеличивают роль
индивидуально-психологических факторов в
человеческом поведении в противоположность
социально-историческим факторам, причем
индивидуально-психологические факторы часто преподносят в извращенной
форме, как отражение фрейдистских
«подсознательных» мотивов «бунтарства» и «самоутверждения».
Советология взяла на вооружение общие
антимарксистские установки буржуазной историографии,
дополнив их рядом собственных теоретических
конструкций, о которых американский советолог А. Адаме
писал, что они «создали плохую репутацию советологии,
представляя ее в виде предмета, где безответственные
домыслы и чудовищное теоретизирование являются
обычной практикой». Касаясь этой же проблемы,
другой американский советолог — Дж. Биллингтон
выражал удивление, что «столь хорошо обеспеченная
субсидиями и кадрами область науки произвела так мало
трудов, отличающихся научной добротностью и раз-
27

работанностью». Теоретическая беспомощность
советологии отнюдь не случайна. Она является прямым
следствием антикоммунистического характера
выполняемого советологией социального заказа.
Какими же теоретическими конструкциями
пользуются советологи при изучении истории нашей
страны? В целом выработанный советологией
теоретический арсенал представляет собой мешанину из
различных антикоммунистических доктрин, прежде всего
«теоретических откровений» различного рода врагов
Советской власти — монархистов, кадетов,
меньшевиков и эсеров, а также современных представителей
антикоммунизма, «левых» и правых оппортунистов.
Конечно, эти научные суррогаты определенным
образом модернизируются, приспосабливаются к
особенностям того или иного периода идеологической борьбы
на международной арене. Ниже мы будем
неоднократно касаться этой темы. Пока же остановимся на тех
идеологических мифах, которые были положены в
основу изучения истории нашей страны с самого
возникновения советологии.
При всей пестроте теоретического арсенала
советологии в ней можно обнаружить две основные
концепции в оценке исторического развития России и
СССР. Первая концепция исходит из
принципиального разграничения и даже противопоставления
русского исторического процесса процессу развития
западных стран. Вторая, наоборот, рассматривает историю
России как историю отсталой европейской страны,
которая повторяет развитие более передовых западных
государств. Эти концепции, представляющие как бы
два полюса развития буржуазной исторической
мысли, имеют и некоторое сходство. И теория «русской
специфичности», и теория «несамостоятельности»
исторического развития России, в сущности, исходят
из одной посылки — положения об особой
исторической судьбе России, которой суждено либо
находиться вне общих законов «западной цивилизации», либо
вечно догонять тот же Запад в тщетной надежде
сравняться с ним. Идея «русской исключительности»
широко используется советологами в качестве важного
элемента многочисленных идеологических схем, ис-'
пользуемых при толковании истории советского
общества.
28

Характерно, что положение об «исключительности»
исторических судеб России берет свое начало в
реакционной монархической историографии. В основных
чертах это положение было заимствовано
советологами из белоэмигрантских писаний. Сторонники
данного тезиса исходят либо из своеобразия географической
среды и особенностей исторического развития России
(положение «европейской окраины», необходимость
борьбы с кочевниками и колонизации обширных
пространств— «борьба леса со степью», принятие
православия и татарское нашествие), либо из специфики
русского национального характера, представляющего
якобы полную противоположность характеру других
народов.
Антинаучность теории «русской исключительности»
проявляется не только в значительном преувеличении
влияния на исторический процесс таких факторов, как
географическая среда или национальный характер, но
и в произвольной, субъективистской трактовке самих
этих факторов. С этой точки зрения наиболее
показательны рассуждения советологов по поводу
специфических особенностей «русского национального духа».
«Загадочная русская душа» — непременный аксессуар
многочисленной антикоммунистической литературы —
не что иное, как идеалистическая конструкция, которая
рассматривается как раз и навсегда данная категория,
не поддающаяся никаким изменениям.
Авторы, пользующиеся этой конструкцией,
наделяют «русскую душу» такими характеристиками и
свойствами, которые имеют мало общего с
реальностью. Так, американский советолог Г. Кон в
многочисленных работах, которые он публиковал в период
нагнетания «холодной войны», утверждал, что русскому
народу будто бы свойствен антидемократизм и
экспансионизм. С. Томпкинс во второй половине 60-х
годов заявлял, что «русскому духу», в отличие от
национальных качеств народов Западной Европы, присущи
фанатизм, нетерпимость, привычка к повиновению и в
то же время анархизм. Политическая направленность
этих экскурсов в область «русской национальной
психологии» была с очевидностью раскрыта другим
американским советологом Д. Томашичем, пытавшимся
доказать, что отмеченные «свойства» русских и
определили характер «советского коммунизма».
29

Антимарксистский тезис об «исключительности»
истории России исходит из отрицания социального
прогресса, из утверждения неизменного господства
исконных, вечных и притом мифических начал в
исторических судьбах народов. Однако сама наша бурная
эпоха революционных перемен в жизни народов
опровергает надуманные теории буржуазных историков.
В противоположность буржуазной историографии,
марксисты-ленинцы исследуют историческую,
культурную и политическую жизнь народов, исходя из
общих закономерностей всемирно-исторического
процесса, без какого бы то ни было противопоставления
одних народов других.
Теоретические упражнения советологов не имеют
ничего общего с выяснением действительного места
России в ходе мировой истории. Наоборот, все силы
упомянутых теоретиков направлены на то, чтобы
как-то обосновать положение о коренной
противоположности России и других стран Европы и, перенеся
это положение на современную международную
обстановку, подменить действительную противоположность
общественно-экономических систем — социализма и
капитализма — мнимой противоположностью
«западной» и «восточной» цивилизаций. В период «холодной
войны» тезис об «извечном антагонизме» России и
Запада широко использовался для нагнетания как
антирусской, так и антикоммунистической истерии. Ныне
это положение применяется, чтобы препятствовать
мирному сосуществованию капиталистических и
социалистических стран.
Легенда о «враждебности» России Западу рушится
при элементарном сопоставлении с фактами.
Достаточно напомнить, что именно наша страна
неоднократно спасала европейскую цивилизацию от
завоевателей. Интересно, что английский историк П. Дьюкс в
работе «Россия и революции XVIII в.» (1971 год)
выступил против попыток реакционеров «исключить»
Россию из европейской истории.
Советская историческая наука показала полную
несостоятельность теории «русской
исключительности». В работах историков-марксистов на конкретном
материале прослеживается единство
всемирно-исторического процесса и подтверждается вывод о том, что,
как бы ни были специфичны условия в различных
30

странах, социальное развитие повсюду подчинено
общим законам. При всех особенностях России ее
развитие явилось составной частью всемирно-исторического
процесса. В истории России четко проявились
основные исторические закономерности.
С теорией «исключительности» тесно связана
концепция «преемственности», с помощью которой
реакционеры от науки пытаются свести на нет эпохальные
перемены, происшедшие в нашей стране после
Великой Октябрьской социалистической революции.
Сторонники этой концепции безапелляционно заявляют,
что нет принципиальной разницы между советской
социалистической системой и самодержавным режимом,
который существовал в нашей стране до революции
1917 года, что наблюдается определенная
преемственность между политикой российского помещичье-бур-
жуазного государства и политикой Советского
государства.
Показательны сами условия появления на свет
этой концепции. Она возникла в конце 40-х годов,
когда антикоммунисты разворачивали «психологическую
войну» против нашей страны, обвиняя ее в каких-то
мифических агрессивных замыслах против Запада.
Недостаток фактов заставлял реакционных идеологов
обращаться к любым, в том числе и к «историческим»,
аргументам. Тогда-то из архивных завалов был
вытащен и срочно переиздан массовым тиражом
дневник французского реакционера-монархиста маркиза
де Кюстина о его посещении России во времена...
Николая I. Для чего это было предпринято?
«Чем дольше живешь в современной России,—
писал автор введения к переизданию записок де
Кюстина Ф. Колер,— тем больше осознаешь ошибочность
попыток понять эту страну на основе бытующего
заблуждения, будто она возникла лишь пятьдесят лет
назад». «Записки Кюстина,— писал другой участник
их переиздания — Б. Смит,— более чем какие-либо
другие материалы, помогли нам частично разгадать
тайну, которая, как представляется, окружает Россию
и русских».
Было бы наивно думать, что чтение рассуждений
французского маркиза о России времен Николая I
действительно произвело переворот в представлениях
упомянутых редакторов о Советской России. На са-
31

мом деле в условиях, когда пропагандистская машина
империализма искала аргументы, как-то объясняющие
стремительное развитие мирового революционного
процесса после второй мировой войны, современным
реакционерам пригодилась выдумка де Кюстина об
«исконном экспансионизме русских». Уподобляя СССР
царской России, мастера идеологических диверсий
пытались не только дискредитировать социалистический
строй, но и изобразить неуклонный процесс роста сил
социализма как результат «экспансионистской
политики», якобы унаследованной от царизма.
Неудивительно, что записки де Кюстина были
срочно переведены на английский язык и вскоре
появились на страницах массового журнала «Лайф», а
затем были изданы и отдельной книгой с
предисловием того же Смита. Этим, однако, дело не
ограничилось. Пропагандистскую «утку» подхватили
советологи. В 50—60-е годы в некоторых американских
университетах, в частности в Гарвардском, Иельском и Ин-
дианском, состоялись специальные конференции на
тему о «преемственности и изменении» в истории
СССР. Были изданы сборники статей, отдельные
работы.
Эти конференции и академические издания отлича
лись явной политической направленностью. Так, в
предисловии к материалам симпозиума по проблемам
«преемственности и изменения» во внешней политике
СССР, состоявшегося в 1952 году в Индианском
университете, подчеркивалась большая важность этой
проблемы для «практической политики» и отмечалось,
что симпозиум «поможет разработать эффективное
политическое оружие против Советов». В сборнике
материалов конференции Иельского университета на
аналогичную тему (1961 год) говорилось, что данные
работы должны открыть политическим деятелям
Запада новые перспективы в области анализа советской
внешней политики.
Казалось бы, западная пропаганда должна была
на этом выдохнуться. Но нет. В конце 1970 года Ф.
Колер издает пухлый том под названием «Как понимать
русских». Суть этого труда лаконично
сформулирована в рекламном объявлении: «Через книгу красной
нитью проходит положение: мы никогда не поймем
СССР, если будем по-прежнему упрямо считать, что
32

существующее в этой стране общество возникло
только пятьдесят лет назад». Сколь значительной должна
быть нищета идей у антикоммунистов, если им
приходится так долго паразитировать на откровениях
де Кюстина!
Как признал американский советолог Г. Роберте,
идея «преемственности» получила на Западе
нездоровую популярность в качестве «искусной формулы,
предназначенной для того, чтобы избежать серьезного
размышления». Концепция «преемственности» широко
используется буржуазными авторами в целях
оправдания антисоветской позиции империализма. В то же
время, превратившись в одну из догм
антикоммунистической идеологии, она оказывает влияние и на
политику Запада.
Объясняя действие принципа «преемственности»
в истории СССР, советологи обращаются к так
называемым «неизменным факторам» русской истории.
Они ссылаются на «специфические условия» страны,
на «национальный дух» и сложившиеся
«национальные традиции» как на те силы, которые в конце
концов привели к «перерождению революции» и к
практическому воссозданию в «новой форме прежнего
содержания». Поскольку старая Россия была
автократическим государством, писал, например,
американский советолог Р. Дэниеле, «вполне естественно,
что последующие реформаторы могли быть лишь
претендентами на абсолютную власть». Сами идеи
коммунизма, утверждал его коллега С. Томпкинс,
являются плодом «русского духа», «русского
фанатизма», «нетерпимости» и т.д. Следуя той же логике,
буржуазные идеологи пишут чуть ли не о
возрождении византийских, татаро-монгольских и имперских
«традиций» в советском обществе.
Метод сторонников идеи «преемственности»
сводится просто-напросто к подысканию в прошлом
прецедентов для соответствующей интерпретации
современных проблем. Искаженно трактуя процессы
общественного развития нашей страны, произвольно
группируя факты, антикоммунисты стремятся создать
впечатление, что прошлое России — это тирания и
варварство, а коммунизм якобы логически вытекает из
них. Все это не имеет ничего общего с научным
выяснением причин тех или иных явлений. О каком про-
3 Б И. Марушкнн
33

должении политики царской России Советским
государством может идти речь, когда, передав власть
в руки пролетариата и беднейшего крестьянства, Окт
тябрьская революция открыла эпоху
социалистических преобразований, коренной переделки общества!
Если в буржуазных революциях, по словам К- Маркса,
«традиции всех мертвых поколений тяготеют, как
кошмар, над умами живых», то революции
социалистические рвут с эксплуататорскими традициями. Эти
революции могут «черпать свою поэзию только из
будущего, а не из прошлого» х.
С особым упорством идея «преемственности»
проводится при сравнении внешней политики Советского
Союза с политикой царской России, что в целом
соответствует теоретическим установкам буржуазной
историографии, считающей, что именно во
внешнеполитической сфере «преемственность» проявляется наиболее
очевидно.
Какие факторы, по мнению советологов,
обусловливают внешнюю политику? Наиболее
последовательно на этот вопрос отвечает профессор Чикагского
университета Г. Моргентау. Каждая страна, писал он,
в силу своего географического положения,
исторических условий и взаимоотношений с другими
«центрами силы» имеет важные жизненные интересы,
которые должны принимать во внимание государственные
деятели. Эти действительные «национальные
интересы», по словам Моргентау, якобы не зависят ни от
смены правительства, ни даже от смены режима.
Поскольку географические факторы «постоянны», им
сопутствует и «постоянство» в политике. В России как
при царях, так и «при комиссарах» география не
изменилась— не изменились, утверждает Моргентау, и
внешнеполитические проблемы. Не только Моргентау,
но и другие буржуазные ученые считают, что при
осуществлении «национального интереса» нет
принципиального различия между системами, что политика
социалистического государства, как и политика любого
другого государства, формируется под влиянием тех
же геополитических факторов.
Тезис о «преемственности национального
интереса» совершенно недвусмысленно отрицает классовый
* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 8, стр. 119, 122.
34

характер внешней политики и вытекающее отсюда
коренное отличие внешней политики социалистического
государства от политики государства
капиталистического.
За прошедшие после Великого Октября годы
утекло много воды и многое переменилось.
Социально-экономический и политический строй в нашей стране
претерпел коренные изменения. Это повлекло за собой
коренные изменения и во внешней политике
государства. Внешняя политика СССР как социалистической
державы ни по целям своим, ни по методам не имеет
ничего общего с деятельностью дореволюционной
русской дипломатии. Отождествление внешней политики
социалистического государства с внешней политикой
царизма — метод явно антинаучный. И тем не менее
ряд буржуазных историков с упорством, достойным
лучшего применения, утверждают, что между целями
и методами внешней политики СССР и Российской
империи нет существенной разницы, что советская
внешняя политика в целом «традиционная.
Рассмотрение соответствующей литературы ясно
показывает, что и в данной области истории
«традиции» определяются в зависимости от соответствующих
политических целей. Акцент делается на
«исторических экспансионистских тенденциях России», на
«русских традициях территориальных захватов», на
особом «мессианизме», якобы свойственном русским.
Буржуазные идеологи пытаются квалифицировать
«русский экспансионизм» как своеобразное
«предопределение судьбы» с целью убедить читателя в том,
что Советской власти, как и царизму, присуще
стремление к экспансии.
Это, конечно, явное искажение фактов,
фальсификация истории. Кому, например, не известно, что
Великая Октябрьская социалистическая революция,
уничтожив эксплуататорский строй, навсегда порвала
с агрессивной внешней политикой царизма,
провозгласила принципы мира и дружбы между народами,
открыла новую эру в истории международных
отношений?
Советское государство с первых дней своего
существования решительно отвергло в международных
отношениях все, что зиждется на грабеже, насилии,
захвате. Оно решительно провозгласило принцип добро-
35

соседских отношений и равноправных экономических
связей со всеми странами мира. В одном из своих
первых декретов — Декрете о мире — Советское
государство объявило об отказе от тайной дипломатии и
выдвинуло принцип ведения международных
переговоров «совершенно открыто перед всем народом...».
8 ноября 1917 года В. И. Ленин, обосновывая
положения Декрета о мире, заявил с трибуны II
Всероссийского съезда Советов: «Мы отвергаем все пункты о
грабежах и насилиях, но все пункты, где заключены
условия добрососедские и соглашения экономические, мы
радушно примем, мы их не можем отвергать» К
Советское правительство отказалось от тайных
договоров, заключенных царским и буржуазным
Временным правительствами, разоблачило их
хищническую империалистическую сущность. Советская страна
уничтожила договоры о разделе Персии и Турции.
Совет Народных Комиссаров немедленно признал
независимость Финляндии. Октябрьская революция
принесла свободу и Польше. В январе 1918 года в
«Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа»
было провозглашено, что Советская страна полностью
порывает с «варварской политикой буржуазной
цивилизации, строившей благосостояние эксплуататоров в
немногих избранных нациях на порабощении сотен
миллионов трудящегося населения в Азии, в колониях
вообще и в малых странах»2. Таковы только
некоторые факты, показывающие необоснованность
концепции «преемственности» в области внешней политики
СССР.
Некоторые советологи выступают против
«концепции преемственности». В этом плане интересно
высказывание главного редактора журнала «Славик Ревью»
Г. Робертса по поводу пятидесятилетия Великой
Октябрьской социалистической революции. «Мы
склонны,— писал он,— считать русскую революцию одним
из великих перерывов в истории, действительным
разрывом с прошлым, бурным событием, подводящим
черты и открывающим новый период...» Характерно,
что западногерманский профессор Д. Гейер критикует
сторонников концепции «преемственности» за то, что
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 35, стр. 20.
2 Там же, стр. 222.
36

они не сумели оценить «качественный переворот»,
происшедший в результате краха царской России и
.возникновения СССР.
Не имеющая никакой реальной основы надуманная
конструкция буржуазной пропаганды повисает в
воздухе.
Отмеченными выше двумя концепциями —
«исключительности» и «преемственности» в истории СССР,
естественно, не исчерпывается теоретический арсенал
советологии. Ниже мы коснемся других звеньев Tofi
идеологической цепи, которой советологи стремятся
опутать историю нашей страны. Здесь же
ограничимся изложенными концепциями, опираясь на которые
советологи анализируют многие проблемы истории
советского общества, и в первую очередь важнейшую
проблему — историю Великой Октябрьской
социалистической революции.
Великий Октябрь
и буржуазные советологи
О Великой Октябрьской социалистической революции
за рубежом написаны горы книг. Это и понятно.
Всемирно-историческое значение Великого Октября
неоспоримо. «В то время как о демократических
революциях XVIII века можно сказать, что они оказали
глубокое влияние на территории от Атлантики до
Урала,— отмечал в 1970 году английский историк
П. Дьюкс,— влияние пролетарской революции XX века
ощущалось в более широком, даже мировом
масштабе» !. Годом раньше коллега Дьюкса Д. Кармайкл
писал: «Русская революция стала монументом
прошлого, но ее последствия влились в бесконечный
исторический процесс и являются неотъемлемой частью
нашей повседневной жизни». «1917 год был решающим
в истории России и современного мира»,—
констатировал американский советолог Р. Макнил. Однако
внимание буржуазных советологов к этой теме имеет
1 P. Dukes. The Emergence of the Super Powers. London, 1970,
p. 102
37

строго классовую направленность. С помощью
довольно сложных и хитроумных приемов они
стремятся исказить смысл, характер и последствия Великой
Октябрьской социалистической революции.
Глубокие революционные преобразования,
открывшие новую эру в мировой истории, в корне изменили
социальный облик нашей планеты. Эпоху
безраздельного господства капитализма сменила эпоха перехода
от капитализма к социализму. Всемирный
революционный процесс замены капиталистической
формации социалистической продолжает развиваться и
углубляться. Страх господствующего класса, которому
неизбежно предстоит покинуть историческую сцену,
находит свое выражение и в ненависти буржуазных
идеологов к социалистической революции.
«Революции... ужасные события в истории»,— восклицает
американский советолог С. Хук.
Однако буржуазные идеологи хорошо понимают,
что одна лишь ненависть к революционному движению
масс не решает проблемы борьбы с революцией.
«В соревновании, которое сегодня разделяет мир и в
котором ставка столь велика, вероятно, победят те, кто
понимает революцию»,— писала социолог из ФРГ
X. Арендт '. Отсюда резко возросшее внимание
антикоммунистической историографии к основным
революционным силам современности. Характерно, что в
предисловии к серии периодических изданий по
международному коммунистическому движению, выпускаемых
американским Гуверовским институтом войны,
революции и мира, необходимость систематического изучения
данной темы прямо мотивировалась тем, что
коммунистическое движение «оказывает глубокое воздействие
на современный мир».
Подчеркивая практическое значение исторических
исследований, Т. Нейл и Д. Коллинз (США)
констатируют тот факт, что «Октябрьская революция —
классическая революция, достигшая успеха и создавшая
формулу для совершения коммунистических
революций повсюду», и задают вопрос: «Чему же мы можем
научиться на опыте этой успешной революции?»
Авторы призывают «изучать коммунизм», чтобы
эффективнее бороться против развития революционных
движений.
> Н. Arendt. On Revolution. New York, 1963, p. a
38

Антикоммунисты стремятся найти способ
предотвращения революции, эффективный рецепт
контрреволюции. Об актуальности для монополистических
кругов этой практической задачи говорить не
приходится. Вопрос о возможности предотвратить
революцию— главный вопрос всей идеологической,
политической и военной стратегии империализма.
«В современную эпоху,— отмечается в
предисловии к американскому сборнику статей
«Императорская Россия после 1861 г. Мирная модернизация или
революция» (1965 год), посвященному причинам
революционного движения в России,— вопрос о том,
можно ли было избежать революции (Октябрьской.—
Б. М.),— далеко не академический вопрос». Он имеет
«весьма реальное практическое значение», в
особенности для «слаборазвитых стран Латинской
Америки, Африки и Азии», которые, так же как и Россия
до 1917 года, стремятся к «модернизации». В связи
с этим авторы подчеркивают практическую важность
изучения «опыта русских»: задача, по их словам,
заключается в том, чтобы убедить народы и лидеров
развивающихся стран отказаться от повторения
«экстравагантного и дорогостоящего» русского
эксперимента и уверить их в преимуществах
капиталистического пути развития. Здесь достаточно четко
сформулирован социальный заказ, стоящий перед
буржуазной историографией. Посмотрим же, как он
осуществляется на практике.
Сразу после того как совершилась Великая
Октябрьская социалистическая революция, мировая
буржуазия оказалась не подготовленной к
идеологической борьбе с ней. Специалистов по России за рубежом
имелось очень мало, их квалификация была довольно
низкой. Поэтому потребности рынка в
соответствующей идеологической продукции удовлетворялись в
первую очередь за счет потока эмигрантской
литературы: воспоминаний, книг, статей Керенского, Родзян-
ко, Сазонова, Милюкова, писаний самых
разношерстных и разнокалиберных деятелей. В этом же ряду
ртоят работы обосновавшихся в США эмигрантов:
М. Карповича, Д. Вернадского, А. Мазура и др.
Недостатком квалифицированных кадров, общим
плохим знанием истории России, непониманием
характера радикальных перемен, происходивших в ней, объ-
39

ясняется банальность и примитивность первых работ
по истории Советской России, где все сводилось к
ругани и низкопробным вымыслам. Недостатком специа*-с
листов объясняется также тот любопытный факт, что
первые исторические работы за рубежом об
Октябрьской революции были написаны не профессиональными
историками, а журналистами: в 1930 году в США
была издана двухтомная работа Л. Фишера «Советы в
мировой политике», в 1935 году — также двухтомная
книга бывшего корреспондента газеты «Крисчен сай-
енс монитор» в Москве У. Чемберлина «Русская
революция. 1917—1921 гг.». Эти две работы прочно вошли
в американскую буржуазную историографию (обе они
были переизданы без изменений: первая в 1951 году,
вторая — в 1954 году), а их авторы связали свою
судьбу с буржуазной советологией.
Типичную для советологии фигуру представлял
Г. Фишер. Его научной карьере предшествовал
известный политический опыт: в 1918—1919 годах Г.
Фишер служил в американских экспедиционных войсках
в России, а затем в АРА (Американской
администрации помощи). Подобное специфическое знакомство с
Россией и «русскими делами», по-видимому, дало ему
возможность считаться специалистом по России, тем
более что спрос явно превышал предложение.
Дебютом Фишера на поприще советоведения была
опубликованная в 1927 году книга «Голод в Советской
России» и целый ряд других работ: «Большевики и
мировая война», «На пути к миру», «Коммунистическая
революция. Очерк стратегии и тактики», «Советская
Россия и Запад. 1920—1927».
Таковы были первые работы зарождавшейся
буржуазной историографии Великого Октября. Им
присуще резко отрицательное отношение к величайшему
событию мировой истории. Первые оценки Великой
Октябрьской социалистической революции буржуазными
советологами мало походили на концепции в принятом
значении термина. В них скорее выражалось чувство
растерянности и бессильной ярости. Буржуазные
идеологи восприняли Октябрьскую революцию и ее
последствия как чудовищный катаклизм, как разрушение
тысячелетнего «естественного» порядка вещей.
Американский советолог Дж. Биллингтон в работе «Шесть
точек зрения на Октябрьскую революцию» (1966 год)
40

отметил эту характерную реакцию буржуазных
историков, их склонность «рассматривать революцию
как случайное вмешательство разрушительной
стихии», не видеть в революции «никакого глубокого
смысла», их «растерянность, переходящую в чувство
патетического сожаления», стремление «искать ответы на
недоуменные вопросы» в случайных деталях, наконец,
их веру в то, что происшедшего «можно было как-то
избежать».
Подобная «патетико-эмоциональная» позиция была
характерна прежде всего для эмигрантской
литературы. В работах историков-эмигрантов Октябрьская
революция представлялась как стихийное явление,
порожденное фатальным стечением обстоятельств.
Бывший глава Временного правительства в России А. Ф.
Керенский, назвав свои мемуары «Катастрофа»
(1927 год), дал как бы руководящий тезис целому
направлению в буржуазной историографии. Выдвинув
«теорию катастрофы», эмигрантская литература так и
застыла на этом уровне. Переиздавая свои мемуары
много лет спустя, Керенский остался на прежних
позициях. Американский советолог Р. Уорс отметил
«удручающее непонимание обстоятельств, приведших
большевиков к власти», характерное для книги
Керенского. Действительно, можно сказать, что эмигранты
«ничего не забыли и ничему не научились». Их
классовая ненависть к революции была подстать их
исторической слепоте.
Следуя по стопам Керенского, эмигрант М.
Карпович писал о «внезапности» падения династии
Романовых, с гибелью которой наступил «хаос», ибо у
русского народа не было ни «достаточного опыта
в самоуправлении», ни «достаточного политического
воспитания». Другой эмигрантский историк — Д.
Вернадский, объясняя причину победы большевиков,
ссылался на то, что члены Временного правительства
были, видите ли, слишком мягкими людьми — «ни у кого
из них не хватило воли и решимости подавить
врагов порядка». Их коллега М. Флоринский выступал
против самого слова «закономерность» в применении
к Октябрю. Причину победы Октябрьской революции
он видел в неспособности Временного правительства
использовать популярные в народе лозунги.
Следует подчеркнуть, что уже в те годы за рубе-
41

жом слышались не только причитания изрядно
перетрусивших буржуа и выброшенных на мусорную
свалку истории эмигрантов. В тот же период, когда зарбЯс-4
далась антимарксистская историография Октябрьской
революции, в ряде капиталистических стран
появились книги прогрессивных историков, посвященные
этому великому историческому событию. В США,
например, вышла одна из лучших книг об Октябре — книга
Д. Рида «10 дней, которые потрясли мир», были
опубликованы работы видного деятеля американского и
международного коммунистического и рабочего
движения У. Фостера, прогрессивных публицистов А. Р.
Вильямса и Д. Стеффенса. В Германии появилась
книга К. Цеткин «Роза Люксембург и русская революция»
(1922 год), во Франции — работы М. Кашена и Ж. Са-
дуля, в Италии — А. Грамши и П. Тольятти.
В 1921 году У. Фостер опубликовал основанную на
личных наблюдениях книгу «Русская революция».
В этой интересной работе У. Фостер дает
характеристику социальной сущности Октябрьской революции.
«Произошло то, что угнетенные массы рабочих и
крестьян поднялись против своих хозяев, свергли их и
разрушили весь политический и промышленный строй
старого режима,— писал он.— Они взяли в свои руки
контроль над землей, отраслями промышленности и
государством, используя их в своих собственных
интересах, не платя никаких даней эксплуататорам
какого-либо сорта. Мир никогда не видел такого
глубокого социального переворота»'.
В своей работе Фостер указал на международное
значение Великой Октябрьской социалистической
революции, на ее общие закономерности. «Русская
революция мне кажется не трудной для понимания,—
подчеркивал он.— Это лишь наше собственное рабочее
движение, доведенное до своего логического конца.
Несмотря на позицию официальных американских
боссов, русское и американское рабочее движение
представляются кровными братьями по методу и цели.
Единственное различие между ними в сознательности
и развитости». У. Фостер указал и на руководящую и
направляющую роль большевистской партии в
революции: «Творца (революции.— Б. М.) искать недалеко:
1 W. Foster. The Russian Revolution. Chicago, 1921, p. 8.
42

это Российская Коммунистическая партия. Эта
организация является одной из самых замечательных в
истории человечества. Кто-то назвал ее мозгом революции.
Она вполне заслуживает это звание, и, более того, она
является мозгом и нервами, сердцем и душой
революции» К
Марксистский анализ Октябрьской революции был
продолжен в дальнейших трудах У. Фостера. В книге
«История трех Интернационалов» У. Фостер
подчеркивает решающее значение союза пролетариата и
крестьянства и руководства большевистской партии,
определивших победу Октября. В работе «История
Коммунистической партии Соединенных Штатов» он
раскрывает реакционную роль американского
империализма в борьбе против молодой Советской
республики. Говоря о международном значении Великой
Октябрьской социалистической революции, У. Фостер
писал по случаю ее сорокалетия: «Труды Ленина,
дополненные практическим опытом Октябрьской
революции, были решающим фактором в деле создания
теоретических основ Коммунистической партии
Соединенных Штатов... Марксизм-ленинизм, творчески
примененный в особых условиях различных стран, имеет
универсальное значение, и в отношении
международной применимости марксизма-ленинизма Соединенные
Штаты ни в коей мере не являются исключением»2.
Таким образом, уже в первые годы после
Октябрьской революции в западных странах появились
работы, правдиво рисуюшие картину развернувшихся в
России событий. Однако в силу своей классовой
ориентации буржуазные историки игнорировали работы
прогрессивных авторов. Им были ближе писания
эмигрантов.
Современная буржуазная советология Запада
почти полностью восприняла взгляды эмигрантов,
пытавшихся отрицать историческую обусловленность
победы Великой Октябрьской революции и считавших
основной причиной ее успеха слабость и разобщенность
противников большевизма. Правда, советологи
сформулировали те же мысли в терминах, более соответ-
■ W Foster. The Russian Revolution, p. 6, 27.
2 У. Фостер. Октябрьская революция и Соединенные Штаты
Америки. В сб. «Великая Октябрьская революция и мировое
освободительное движение», т. 2."М., 1958, стр. 431, 441.
43

ствующих академическому стилю середины XX века.
В обзоре последних американских книг об
Октябрьской революции А. Адаме не случайно
охарактеризовал их как «старое вино в новых мехах» !. Таким
образом, одна из главных концепций буржуазной
историографии — концепция «случайности»,
«незакономерности» Октября — имеет весьма определенные истоки:
клеветнические измышления врагов революции.
В качестве примера того, как в «новые мехи»
вливают «старое вино», можно привести вышедший в
1961 году трехтомный сборник документов
«Временное правительство России, 1917» (он был подготовлен
к изданию А. Ф. Керенским и Р. Браудером).
Соответствующим образом подобранные документы и
комментарии к ним дали возможность Д. Кларксону из
Бруклинского колледжа (Нью-Йорк) в рецензии на
сборник для журнала «Проблеме оф коммьюнизм» сделать
следующие выводы в духе слегка модернизированных
эмигрантских концепций: роль большевиков в
Февральской революции «очень невелика, если не считать
их попыток ниспровергнуть ее... У большевиков не
было позитивной программы». Их роль сводилась к
разрушению. Более того, «разлагая армию», они
«играли на руку немцам, что делало правдоподобными
обвинения в том, будто они получали деньги от
немцев». (Как видим, почти через полстолетия после
Великой Октябрьской социалистической революции
вновь пущены в ход откровенные фальшивки, что
лишний раз доказывает живучесть тех легенд и мифов,
которые связаны с непреходящими классовыми
интересами.)
Под конец рецензент пытается объяснить причины
поражения врагов большевизма... «благородством»
последних. Из документов Временного правительства
России, пишет он, возникает «трагический образ
социал-революционеров», программа которых «больше
всего совпадала с желаниями масс», но страх которых
перед «возможностью гражданской войны» и связанной
с ней возможностью контрреволюции якобы
«удерживал их от попыток добиться немедленного
осуществления своих чаяний». Известно, однако, что лидеры
эсеров сыграли немалую роль в развязывании граждан-
ской войны и интервенции.
1 «The Russian Review», October 1967.
44

Концепция «случайности» Великой Октябрьской
социалистической революции вытекает из отмеченной
%йше тенденции советологии подчеркивать «особый»
характер исторического пути развития России. В
трактовке буржуазных историков Октябрьская
революция— явление исключительное и «чисто русское».
Более того, даже в применении к России она —
«случайный эпизод», «незакономерное явление», она
совершилась вопреки всей логике исторического развития, в
результате «игры случая» и «злой воли» небольшой
кучки «революционных фанатиков», которые затем
навязали свою волю пассивному большинству. В
соответствии со своим идеалистическим методом советологи
пытаются объяснить характер перемен, происшедших
в бывшей Российской империи, «особенностями
русского характера», «непостижимыми тайнами
славянской души» и т. д. и т. п.
С помощью рассуждений о русском «анархизме» и
«экстремизме» буржуазная историография пытается
извратить причины, ход и характер Великой
Октябрьской социалистической революции, представить ее как
проявление свойственных русским крайностей,
невозможности «нормального», «демократического»
решения коренных проблем в русских условиях. Тем самым
идеологи буржуазии стремятся перечеркнуть
всемирно-историческое значение Октября. «То, что произошло
в России в октябре 1917 года,— утверждает
французский социолог Ж-Ф. Ревель в вышедшей в 1970 году
работе «Ни Маркс, ни Иисус»,— не было началом и не
может служить моделью социалистической
революции»1. «Коммунистическая доктрина не
универсальна»,— заявляют американские авторы С. Блэк и
Т. Торнтон. «Опыт Октябрьской революции носит
локальный характер и неприменим в других условиях».
Более того, взяв концепцию «случайности» за
отправной пункт, буржузные историки и пропагандисты
пытаются и современное революционное,
демократическое движение представить как незакономерный
процесс, как результат сцепления случайностей и
«подрывной деятельности» коммунистов.
Тезис о «случайности» Великого Октября отметает
как несущественную саму постановку вопроса об объ-
> J.-F. Revel. Ni Marx, ni Esus. Paris, 1970, p. 28,
45

ективных предпосылках социалистической революции,
о значении и роли народных масс в революции, о
руководящей роли большевиков. Сторонники этой кой1
цепции исходят из того, что не существует никакой
исторической закономерности и объективной
неизбежности победы Октября. Большевистская революция»
писал в 1967 году в книге «Красный Октябрь»
профессор Вермонтского университета Р. Дэниеле, не былз
«ни неизбежна», ни даже вероятна, «она победила...
вопреки какому-либо рациональному расчету». По его
словам, Октябрьская революция была «отчаянной
азартной игрой с весьма слабыми шансами на успех и
с еще меньшими шансами продержаться в
дальнейшем».
Почему же подобная, по словам Дэниелса,
«азартная игра» большевиков привела к успеху? Отвечая на
этот вопрос, американский советолог пишет: «Это
была... победа частично благодаря отсутствию
сопротивления, частично благодаря счастливому стечению
обстоятельств, на которые никто не мог рассчитывать».
Октябрьская революция, утверждает Дэниеле, вообще
не имела бы места, если бы не одна «историческая
случайность» — посылка правительством Керенского
утром 24 октября войск для разгрома типографии, в
которой печаталась большевистская газета «Рабочий
путь». «Контрдействие Керенского... было решающим
событием». Его неудача показала бессилие
правительства. В результате «к удивлению (?!) обеих сторон...
Петроград ввиду отсутствия сопротивления оказался
в руках большевиков». По логике Дэниелса, случай
поставил большевиков у власти и помог им сохранить
ее «в течение последующих головокружительных
дней... Возникновение и сохранение большевистского
режима в этот ранний период — почти что
историческое чудо» {.
Характерно, что Дэниеле отвергает не только
объективные предпосылки Октябрьской революции, но и
субъективные. Он игнорирует роль пролетариата, его
передового отряда — большевистской партии.
Пытаясь как-то подкрепить «концепцию
случайности» Октябрьской революции, Р. Дэниеле пускается
в претендующие на философскую глубину рассужде-
1 «The Russian Review», October 1967, p. 339—340.
46

ния. «Существуют критические моменты в истории
наций,— пишет он,— когда перед ними имеются две или
несколько различных альтернатив и когда случайность
политики, сгуэва участника переговоров или
направление нескольких выстрелов могут решить судьбу
поколений». По мнению Дэниелса, именно серия таких
непредвиденных событий сбила Россию с обычного
пути «современных» (то есть буржуазных.— Б. М.)
революций и «открыла дверь перед коммунистическим
феноменом двадцатого столетия». Опираясь на
типичные метсэдологические установки идеализма, он
игнорирует коренные объективные условия и причины
исторического процесса, скользит по поверхности явлений и
тем самым искажает их суть.
Отрицание объективных предпосылок Октябрьской
революции прочно вошло в буржуазную истфриогра-
фию. Подобных взглядов придерживаются авторы
различных оттенков — как умеренные, так и крайне
правые. Ф. Шуман, который пытался более объективно
по сравнению с другими буржуазными историками
разобраться в событиях октября 1917 года, в данном
вопросе солидаризируется с большинством. В его
представлении Октябрьская революция состоит из
«цепи случайностей». «...В конечной победе русского
марксизма не было ничего неизбежного»,— пишет он.
Профессор Дъюкского университета Д. Кэртисс
в своей работе «Русские революции 1917 года»
(1957 год) делает некоторые, довольно робкие
попытки рассмотреть предпосылки Октябрьской революции.
Он пишет, в частности, что Февральская и Октябрьская
революции 1917 года «не изолированные вспышки, а
скорее кульминации борьбы широких слоев русского
народа». Он признает далее, что солдаты, рабочие и
крестьяне «чувствовали, что правительство
(Временное.— Б. М.) больше симпатизирует высшим классам,
чем простым людям». Но сказав rfa». Кэртисс не
произносит ожидаемого «б». Объективнее
социально-экономические предпосылки Октября фактически не
анализируются им. На первый план выступают
субъективные факторы, и историческое исследование
скатывается на заманчивый для любителей пофантазировать, но
бесплодный в научном смысле «путь рассмотрения
всевозможных предположений: что было бы, если бы
последний русский монарх не был столь бездарен, если
47

бы необходимые социальные реформы были
проведены ранее, если бы был заключен компромиссный мир
с немцами и т. д. и т. п. г
Аналогичные идеи развиваются и в других
советологических трудах. В вышедшей в 1968 году книге
«Годы золотого петушка. Последние Романовы» ее
автор С. Хэркейв пытается объяснить происшедшее
некомпетентностью Романовых, и особенно
Николая II. В свою очередь английский советолог М. Дью-
херст призывает отказаться от слова «закономерность»
применительно к Октябрьской революции, поскольку
она будто бы была «большим прыжком в неизвестность
и, может быть, в хаос».
По мнению французского автора Ш. Карбонеля,
Октябрьская революция — это «неподражаемая
революция» в том смысле, что Россия не была готова к
социалистической революции. Один из старейших
американских советологов, Л. Фишер, объяснял успех
революции тем, что почти никто «не пошевелил
пальцем, чтобы спасти правительство Керенского».
Как мы видим, основным в буржуазной
интерпретации Великой Октябрьской социалистической
революции является отрицание исторической
необходимости, закомерности этого великого события. В этой
связи У. Фостер писал еще в 1921 году: «Русская
революция— живое чудо для буржуазного мира... по всем
законам «признанных экономистов» она вообще не
должна была произойти» К
Корни подобной интерпретации — в буржуазной
методологии, идеологии и политике. Отрицание
объективных закономерностей исторического развития
представляет собой основу принятой в буржуазной
исторической науке методологии. Кроме того, для
буржуазного ученого признать закономерность
социалистической революции — значит признать неизбежность
крушения капитализма. Буржуазная историография
избирает ту альтернативу, которую диктует ее
классовое положение в капиталистическом мире. Отстаивая
незыблемость капитализма, буржуазные историки
прибегают к искажению фактов.
В действительности же многочисленные факты
разоблачают фальсификацию истории Великой Октябрь-
ской социалистической революции.
1 W. Foster. The Russian Revolution, p. 27.
48

К. Маркс и Ф. Энгельс доказали неизбежность
крушения капитализма и победы социализма.
Капитализм в своем развитии подготавливает необходимые
материальные предпосылки для социалистической
революции, в основе которой лежит конфликт между
развивающимися производительными силами и
отживающими капиталистическими производственными
отношениями. Развивая идеи Маркса в новых условиях,
В. И. Ленин пришел к заключению, что в эпоху
империализма «вполне созрели объективные условия
осуществления социализма», что монополистический
капитализм со всеми его неразрешимыми
противоречиями «есть канун социальной революции
пролетариата» К
Октябрьская революция является ярким
подтверждением мыслей, высказанных великими учителями
пролетариата. Дело в том, что к октябрю 1917 года
Россия созрела для социалистической революции,
была, используя выражение В. И. Ленина, «беременна»
ею. Как писал В. И. Ленин в сентябре 1917 года,
«никакое восстание не создаст социализма, если он не
созрел экономически...»2.
Сама история выступает в данном случае
непререкаемым арбитром. Развитие экономики,
революционного движения и международных отношений привело
к тому, что Россия в начале XX века стала узловым
пунктом экономических, социальных и политических
противоречий, одним из наиболее слабых звеньев в
цепи империализма. В Россию переместился центр
международного революционного движения. О какой
«случайности» Октября может идти речь, если
развитие России шло под знаком нарастания
революционного движения, если назревшие противоречия можно
было решить лишь путем социалистической
революции? «Весь ход событий, все экономические и
политические условия...— подчеркивал В. И. Ленин,—
подготовляют все быстрее и быстрее успех завоевания
власти рабочим классом, который даст мир, хлеб,
свободу, который ускорит победу революции
пролетариата и в других странах»3.
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т 26, стр. 162; т. 27, стр. 308.
2 В И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 34, стр. 193.
3 Там же, стр. 150.
4 Б. И Марушкин
49

Исторические факты убедительно опровергают
рассуждения об Октябрьской революции как о
«случайном», «стихийном» взрыве, показывают, что револк>т
ция была результатом предшествовавшего
исторического развития России и выражением объективных
закономерностей, действующих в эпоху империализма.
Вопреки утверждениям сторонников теории
«исключительности» исторического пути России, страна не
стояла в стороне от столбовой дороги мирового
развития. В России наблюдались те же
социально-экономические процессы, что и в других капиталистических
странах, существовали те же основные формы
общественного хозяйства.
Советские ученые проделали огромную работу в
области исследования экономических и политических
предпосылок Октябрьской революции. Хотя Россия и
была сравнительно отсталой страной, капитализм
получил в ней широкое развитие. Достаточно указать,
что накануне первой мировой войны на одно крупное
предприятие в России приходилось 1400 рабочих, а в
США— 1100, в Германии — 900. В 1915 году
преобладающее большинство российского пролетариата (60
процентов) работало на крупных предприятиях. Хотя
в России было меньше монополий, чем в США и
Германии, она превосходила в этом отношении Англию, а
по степени монополизации промышленности — и
Францию. Синдикаты «Продамет», «Медь», «Продаруд»,
«Продвагон» и другие сосредоточили 75—95
процентов всего производства важнейшей промышленной
продукции. Перед первой мировой войной в России
действовало не менее 150—200 областных и
общероссийских картелей и синдикатов К
Вместе с развитием промышленности
увеличивались и ее основные капиталы. По темпам
промышленного роста Россия в начале XX века обогнала
крупнейшие державы Западной Европы и США2. Накануне
Октябрьской революции под контролем или влиянием
банков находились предприятия, акционерный
капитал которых составил 44 процента капиталов всех
1 См. Т. Д. Крупина. К вопросу об особенностях
монополизации промышленности в России.— «Об особенностях
империализма в России». М., 1963, стр. 202.
2 См. «История СССР с древнейших времен до наших дней»,
т. VI. М., 1968, стр. 261.
50

акционерных предприятий!. Происходило быстрое
сращивание банковского капитала с промышленным и
Образование финансового капитала. К 1913 году
основные отрасли тяжелой промышленности были связаны с
банковскими монополиями. Однотипность российского
государственно-монополистического капитализма с
государственно-монополистическим капитализмом в
США, Германии, Англии, Франции не вызывает
сомнений у специалистов.
Развитие государственно-монополистического
капитализма в России создавало объективные предпосылки
для революционного перехода к социализму в нашей
стране. В годы империалистической войны этот
процесс еще более ускорился. «...Социализм теперь
смотрит на нас через все окна современного капитализма,—
писал Ленин,— социализм вырисовывается
непосредственно, практически, из каждой крупной меры,
составляющей шаг вперед на базе этого новейшего
капитализма»2.
При анализе объективных условий созревания
социалистической революции нельзя учитывать только
экономические условия. Нужно принимать во
внимание и политическую ситуацию. Зрелость
экономических условий не влечет за собой революцию
автоматически. Для революции необходима также зрелость
объективных политических условий, нужна такая
расстановка классовых сил, которая создает возможность
победоносного натиска на старый строй.
Диалектическое понимание всей совокупности
социально-классовых противоречий, а не простая констатация уровня
развития производительных сил, дало возможность
В. И. Ленину, большевистской партии уверенно взять
курс на перерастание буржуазно-демократической
революции в революцию социалистическую.
Предлагаемая советологами модель «случайной
революции» имеет не слишком далеко упрятанный
подтекст. Пропагандируя идею случайности револю
ции, защитники капитализма тем самым отрицают
необходимость ее теоретической и практической
подготовки, знания перспектив развития
всемирно-исторического процесса. Под видом истории Октября
• См. А. Л. Сидоров. Финансовое положение России в годы
первой мировой войны (1914—1917). М., 1960, стр. 180.
* В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 34, стр. 193.
51

читателю, по сути дела, преподносятся идеи
мелкобуржуазной, анархистской революционности, в чем-то
перекликающиеся с «ультрарадикальными» тезисами
троцкистско-маоистских элементов. Трудящимся
массам капиталистических стран подсовывается мысль о
«ненужности» овладения теорией
марксизма-ленинизма, а в пропаганде на социалистические страны
проводится линия на дискредитацию руководящей и
направляющей роли коммунистических партий, научного
характера руководства обществом коммунистами.
Стремясь обосновать концепцию
«незакономерности» Октября, многие буржуазные советологи
выдвигают тезис об Октябрьской революции как о простом
государственном перевороте, «конспиративном
заговоре», осуществленном, по их словам, горсткой
решительных людей, навязавших свою волю стране в
период хаоса и всеобщей дезорганизации.
О «перевороте меньшинства» писал, например,
западногерманский советолог К. Рауфман,
противопоставляя буржуазно-демократическую Февральскую
революцию Октябрьской социалистической
революции. Английский историк Дж. Нетл также
характеризует Великий Октябрь как государственный
переворот. Примечательно, что данный тезис прямо вытекает
из обветшалых меньшевистских рассуждений
относительно «бланкизма» большевиков. Автор одной из
книг серии по истории меньшевизма, издаваемой под
эгидой Гуверовского института в США, «Русская
революция 1905 г.» (1967 год), С. Шварц повторил
давно разоблаченные утверждения о мнимой склонности
большевиков к заговорам. Советологи тут же
подхватили этот тезис, в особенности подчеркивая якобы
волюнтаристский характер ленинизма. Так, по
утверждению Р. Ханта, В. И. Ленин заменил волей и сознанием
объективные законы истории, следовать которым
призывал Маркс. Г. Маркузе также пытался навесить на
ленинизм ярлык «волюнтаризма». По словам ряда
буржуазных критиков, в ленинизме будто бы
возродились экстремистские, бланкистские теории.
Подобные «интерпретации» ленинизма являются
не чем иным, как злонамеренной клеветой.
Марксисты-ленинцы всегда отвергали и отвергают
авантюризм, заговоры всякого рода. Еще в 1897 году
В. И. Ленин подчеркивал противоположность блан-
52

кизма и марксизма, различие между узким заговором
ji всенародным восстанием, отмечал коренное отличим
революции народных масс от верхушечного
переворота. «Традиции бланкизма, заговорщичества,— писал
Ленин, — страшно сильны у народовольцев, до того
сильны, что они не могут себе представить
политической борьбы иначе, как в форме политического
заговора. Социал-демократы же в подобной узости воззрений
неповинны; в заговоры они не верят; думают, что
время заговоров давно миновало, что сводить
политическую борьбу к заговору значит непомерно ее
суживать, с одной стороны, а с другой — выбирать самые
неудачные приемы борьбы» К Как указывал В. И.
Ленин, «революции вырастают из объективно
(независимо от воли партий и классов) назревших кризисов и
переломов истории...»2.
Марксизм-ленинизм отрицает волюнтаризм
В. И. Ленин писал, что «единственной
действительной силой, вынуждающей перемены, является лишь
революционная энергия масс...»3. По своей природе и
целям социалистическая революция не может не быть
глубоко народной революцией, втягивающей в
борьбу большинство эксплуатируемых масс.
Деятельность масс — решающая сила Великой Октябрьской
социалистической революции.
Мы знаем, писал Ленин, что революции «нельзя
сделать ни по заказу, ни по соглашению, что они
вырастают тогда, когда десятки миллионов людей
приходят к выводу, что жить так дальше нельзя»4. Он
резко критиковал волюнтаристские идеологические
концепции, в которых субъективному фактору
придавалось преобладающее, самодовлеющее значение.
Как очевидно, советологи пытаются навязать
марксистам-ленинцам свои собственные идеалистические
взгляды на исторический процесс.
Стремясь придать убедительность своим
рассуждениям, некоторые буржуазные историки не
останавливаются перед заведомыми подтасовками, перед
использованием фальсифицированных документов и
материалов.
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 459.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 26, стр. 246.
3 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 30, стр. 282.
4 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 36, стр. 457.
53

В упомянутой выше трехтомной работе
«Временное правительство России, 1917 г.» Р. Браудер и
А. Ф. Керенский пишут об Октябрьской революции^
как о заговоре, совершенном незначительным
меньшинством, составленным из большевиков под
руководством Ленина. Во многих изданиях необоснованно
проводятся исторические параллели между
Октябрьской революцией и различными антинародными
путчами. Тема о «конспиративном заговоре» варьируется
и в пресловутых учебниках по коммунизму.
Антикоммунисты тем самым стремятся сделать достоянием
массовой пропаганды мысль о неучастии народных
масс в революции, об ее верхушечном характере. Это
положение особенно усердно развивалось в работах,
специально изданных к пятидесятилетнему юбилею
Октябрьской революции.
Бездоказательность утверждения об Октябрьской
революции как о «конспиративном заговоре»
проявляется уже в противоречивости высказываний самих
сторонников этого тезиса. Американский советолог
Дж. Биллингтон, например, после рассуждений о
верхушечном характере революции вынужден упомянуть
о широкой социальной базе большевистского
движения. Большевики, писал он, выступали «от имени
забытых до тех пор классов общества»; неимущие
классы возглавлялись «дисциплинированной новой
политической организацией, вдохновляемой новой
философией истории и социальной организации».
Примечательно, что западногерманский историк Г. фон Рим-
ша, рассматривая тезис о «большевистском заговоре»,
подчеркивает: этот «переворот, без сомнения,
поддерживался массами. Иначе он никогда не мог бы
привести к успеху... И в октябре «сама масса» делала
историю». По признанию другого западногерманского
историка — В. Абендрота, Ленин склонил на свою сторону
большинство рабочих и, кроме того, получил
поддержку крестьян, выступавших за мир и землю. Так сами
советологи опровергают выдумку о «верхушечном
заговоре» большевиков.
Народ — творец истории. Это марксистское
положение, подтвержденное всемирным ходом
исторического развития, с особой силой проявляется в период
революции. «Революции,— отмечал В. И. Ленин,—
праздник угнетенных и эксплуатируемых. Никогда
54

масса народа не способна выступать таким активным
творцом новых общественных порядков, как во время
революции. В такие времена народ способен на
чудеса...» 1
Исследования советских историков,
опубликованные документы и материалы говорят о том, что
решающую роль в победе и укреплении Советской власти
сыграло революционное движение широких народных
масс, руководимых большевиками. Так,
непосредственные революционные организации трудящихся —
Советы — объединяли 23 миллиона рабочих, крестьян,
солдат. В них политически и организационно
оформлялся союз пролетариата с крестьянством и другими
слоями трудящихся. Советы являлись выразителями
интересов девяти десятых населения страны. Как
подчеркивал В. И. Ленин, «сопротивляться Советам
рабочих, солдатских и крестьянских депутатов
капиталисты не смогут» 2.
В работах советских исследователей убедительно
показан народный характер социалистической
революции в России, тесная связь большевиков с широкими
народными массами, борьба пролетариата под
руководством большевистской партии за присоединение к
революции подавляющего большинства народа.
Только в Петрограде накануне Октябрьской революции на
стороне большевиков было не менее 300 тысяч воору
женных рабочих, солдат и матросов 3. Октябрь
опирался не на «заговор», как утверждают некоторые
буржуазные авторы, а на массовую политическую армию
революции, созданную героическими усилиями
ленинской партии. «Социалистическая революция,—
отмечается в Тезисах ЦК КПСС к 50-летию Великой
Октябрьской социалистической революции,— не заговор,
не верхушечный переворот, совершаемый группой «ак
тивных революционеров», а движение и борьба
миллионов во главе с рабочим классом, руководимых
марксистско-ленинской партией» \
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 11, стр. 103.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 32, стр. 304.
3 См. Е. Ф. Ерыкалов. Октябрьское вооруженное восстание в
Петрограде. Л , 1966, стр. 303—304.
4 «50 лет Великой Октябрьской социалистической революции»
Тезисы ЦК КПСС. М., 1967, стр. 8.
55

Развивая идею о «случайности» Октябрьской
революции, упомянутый выше Р. Дэниеле
безапелляционно заявил, что русские революционеры восприняли
марксизм, который «не подходил» ни для их страны,
ни для них самих. Это заявление является
показателем поразительной алогичности, противоречивости
общей позиции буржуазной советологии. С одной
стороны, тратятся неимоверные усилия, чтобы развенчать,
заклеймить, дискредитировать Октябрьскую
революцию именно как революцию социалистическую,
марксистскую. С другой — этой же революции отказывают
в... марксизме.
Идеологические и политические причины такого
пропагандистского приема вполне объяснимы.
«Диалектика истории такова,— писал В. И. Ленин,— что
теоретическая победа марксизма заставляет врагов
его переодеваться марксистами» *. Успехи марксизма
вынуждают его противников перестраиваться и в
отдельных случаях выступать в роли его «защитников».
Не случайно у истоков положения о «немарксизме»
Октября стоят меньшевистские лидеры, в свое время
пытавшиеся «отлучить» большевиков от марксизма.
В изданной в 1962 году в Нью-Йорке книге Р.
Абрамовича говорилось, например, что «большевизм
является аномалией — утопическим, террористическим
уклоном, случайным явлением в мировом
социалистическом движении».
Восприняв версию о «немарксизме» Октябрьской
революции, буржуазные ученые пытаются обосновать
се с помощью тех же приемов, что и при выдвижении
концепции «случайности» Великого Октября. Иными
словами, рассматривая Россию изолированно, вне
общего процесса развития мирового капитализма и
ссылаясь на ее «отсталость», советологи делают
догматический вывод о невозможности марксистской
революции в подобных условиях. Этот теоретический
стереотип практически без изменений (и без особых
доказательств) повторяется в работах различных авторов.
Так, американский советолог У. Чемберлин в работе
по истории Октября утверждает, что Россия «не
соответствовала марксистским условиям для успешного
проведения социалистической революции», поскольку
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 23, стр. 3.
56

«капитализм в этой стране стал развиваться позднее,
чем в Западной Европе». Об этом же пишет и Р. Дэ-
нирлс в работе «Сущность коммунизма»,
опубликованной в 1967 году.
Еще более категоричен в своих суждениях
французский автор К. Дельмас, объявивший, что
Октябрьская революция будто бы не является пролетарской
революцией и что она не соответствует марксистской
теории. К этому выводу склоняется и советолог из
Лондона Д. Стерн, подчеркнувший в книге
«Пятьдесят лет коммунизма» (1967 год), что Великий Октябрь
был не пролетарской революцией, а «успешным
государственным переворотом в условиях, близких к
анархии». То есть положение о «конспиративном заговоре»
вновь выдвигается, чтобы оклеветать Октябрьскую
революцию с позиции... «защиты» марксизма.
Другой распространенный прием сводится к
отрыву ленинизма от марксизма и противопоставлению
их друг другу. Таким приемом пользуется, например,
американский «марксолог» Б. Вольф, выдавая
ревизионизм за истинный марксизм, а творческое
развитие марксизма в ленинском учении — за его ревизию.
У него получается, что Россия, отвергнув «западный
марксизм как еретический и ревизионистский»,
превратила свой вариант марксистского учения в
«русскую религию». Все это делается, чтобы
противопоставить Октябрьскую революцию и ленинизм
марксизму. Однако достаточно обратиться к первоисточнику,
к классическому наследию Маркса, Энгельса и
Ленина, чтобы увидеть фальшь подобных утверждений
советологов.
Одним из вариантов концепции «немарксизма»
Октября является утверждение ряда советологов о
том, что социалистическая революция в России была
обусловлена не созреванием необходимых
экономических и социальных предпосылок, а экономической
отсталостью страны. Трактуя марксизм как «идеологию
раннего периода индустриализации», буржуазные
ученые рассматривают Октябрьскую революцию как
один из методов решения проблемы отсталости
России. По их рассуждениям, революция в октябре 1917
года — первая из серии революций в «отсталых
странах», перед которыми стоит задача «модернизации»
их экономики и социально-политических институтов.
57

Сторонники этой точки зрения даже согласны
признать закономерность Октябрьской революции и
«революций ее типа», но эта закономерность особого^О1-
да. Здесь нет и намека на признание закономерности
революционной смены социально-экономических
формаций в связи с созревшими объективными
предпосылками. Революция была необходима, заявляют
новоявленные «детерминисты», поскольку было
необходимо модернизировать Россию, иными словами, она
была закономерна для России как «слаборазвитой»
страны, так же как подобные революции закономерны
для других «слаборазвитых» стран. Советология,
таким образом, выдвигает доктрину отсталости как
условие свершения пролетарской революции, или, в
соответствии с изобретенным ею термином,
«революции в слаборазвитых странах». По словам
профессора Калифорнийского университета (США) фон Лауэ,
русская революция 1917 года, в отличие от
французской революции конца XVIII века, была вызвана в
значительной мере внешними причинами. По мнению
Лауэ, Европа действовала на Россию как «основная
сила» и «западный пример» явился для русской
революции главной «целью».
Задача состояла, заявлял фон Лауэ, в сохранении
Россией статуса великой державы в условиях ее
экономического отставания от других великих
европейских держав. Иными словами, по фон Лауэ,
революция вырастала не из классовой борьбы, не из борьбы
за демократию и социализм, а из внеклассовой
потребности покончить с отсталостью страны.
Аналогичные взгляды развивают западногерманские
советологи Р. Лоренц и Д. Нотцольд.
Необходимость решения «проблемы отсталости»,
утверждают советологи, не только придавала русской
революции особые, специфические черты, но и
создавала принципиально новый, «русский прототип»
революции в слаборазвитых странах. Борясь против
отсталости своей собственной страны, «большевики
провозгласили себя лидерами нарастающего восстания
(народов колониальных и зависимых стран.— Б. М.)
против Запада»,— писал фон Лауэ. Этот момент
подчеркивал и Дж Кеннан. Отмечая влияние
Октябрьской революции на развивающиеся страны, ее роль в
распаде колониальных империй, он вместе с тем
58

писал, что революция была «первым великим
примером успешного восстания «не-Европы против Ев-
роры»».
Попытки сторонников указанной точки зрения
объявить, что причиной совершения социалистической
революции является неразвитость капитализма в
России, так же как и упомянутые выше утверждения
ряда советологов об отсутствии в России условий для
успешного проведения социалистической революции
вследствие ее «отсталости», совершенно
неправомерны. Распространение марксизма в России, победа
Октябрьской революции были вызваны не отсталостью
страны, а созреванием в ней необходимых социально-
экономических предпосылок для революционной
замены капитализма социализмом. Несмотря на то что на
путь капитализма Россия стала позднее многих
западно-европейских стран, ее шествие по этому пути было
весьма ускоренным и переход к империализму был
осуществлен одновременно с главными
капиталистическими странами на рубеже XIX и XX столетий.
В целом российская промышленность была
подготовлена к преобразованиям, имеющим целью не
подгонку социально-экономической структуры страны под
западные капиталистические стандарты, а
строительство нового, социалистического общества.
Исторический опыт современной эпохи наглядно и отчетливо
показывает, что главная объективная закономерность
мирового развития в современную эпоху — переход
человечества от капиталистической формации к
коммунистической, а вовсе не внеклассовый процесс
«модернизации».
Искажая смысл и характер Великой Октябрьской
социалистической революции — первой революции,
навсегда покончившей с социальным гнетом и
эксплуатацией человека человеком, некоторые советологи,
например фон Лауэ, признают ее значение для
быстрого экономического развития страны. Т. фон Лауэ
пишет, что большевики обеспечили одно из условий
преодоления отсталости России: уничтожили разрыв
между правительством и народом, «отождествив себя
с последним». Октябрьская революция, отмечал фон
Лауэ, в основе была демократической революцией.
Но, сделав эти частичные признания (и тем самым
проявив свою «объективность»), Т. фон Лауэ тут же
59

прибегает к серии оговорок, суть которых
заключается в том, чтобы под прикрытием рассуждений о
«российской отсталости» поставить под вопрос только }щр
признанный им демократизм Октября. Т. фон Лауэ
использует выдвигаемый им тезис о необходимости
быстрого экономического развития для обоснования
фальшивого положения о «недемократизме»
Октябрьской революции, порожденного ею
социально-политического строя К
Концепция фон Лауэ наиболее гибкая из тех, с
помощью которых советологи пытаются
дискредитировать Октябрьскую революцию путем конструирования
некоего противоречия между ее «положительными» и
«отрицательными» чертами (положительным они
считают обеспечение быстрого развития
промышленности и роста международного влияния, а
отрицательным— «урезывание демократии»). Т. фон Лауэ
проявляет особую изощренность: он находит весьма
яркие слова для признания «положительных черт
советского эксперимента», но в то же время пытается
великий гуманистический опыт Октябрьской
революции использовать для обоснования ницшеанского
лозунга: «Народ — это ничто, он сам заслуживает свои
страдания».
Впрочем, концепция фон Лауэ стоит пока
особняком в буржуазной историографии Октябрьской
революции, хотя и демонстрирует концептуальную
гибкость советологов (мимикрия под «левый»
ревизионизм), которую не следует недооценивать.
Большинство его же коллег действует проще: из
сконструированного фон Лауэ «противоречия» они берут лишь
негативную сторону — обвинения в тоталитаризме,
антидемократизме и т. д. «Революция или реакция?» —
задает риторический вопрос С. Томпкинс в своей книге
«Триумф большевизма» (1967 год). По мнению Томп-
кинса, Октябрьская революция — эта величайшая
освободительная революция в истории человечества —
вовсе не революция, а «реакция» (?!).
Искажая сущность революционного
преобразования России, начатого Октябрем, буржуазная
историография силится представить этот освободительный
■ Th. von Laue. Why Lenin? Why Stalin? Philadelphia, 1964,
p 127, 134, 135, 137.
60

процесс как процесс создания антидемократического
режима. Особо спекулируют советологи на
противопоставлении Октябрьской революции Февральской.
Буржуазные ученые заявляют, что Февральская
революция была истинно народной, демократической
революцией «снизу», а Октябрьская революция —
«запланированный» переворот «сверху». Об этом пишет
и американский советолог Дж. Биллингтон, и его
западногерманский коллега К. Руфман.
Общим для большинства советологических работ
является утверждение, что Октябрьская революция
будто бы мало что сделала в области развития
демократии. В этом отношении особенно усердствовал
Р. Абрамович, выражавший сожаление о разрушении
«режима», установленного в феврале 1917 года.
«Социалист» Абрамович в книге «Советская революция
1917—1939 гг.» (1962 год) уверял, например, что «ни
первое коалиционное правительство, возглавляемое
князем Львовым», ни последовавшие за ним
коалиции не были «буржуазными» и что Керенский якобы
был «любимым вождем масс». Идея о
«недемократизме» Октября пронизывает и работы советологов,
написанные в последние годы. Достаточно указать на
вышедший в 1972 году в Лондоне под редакцией
английского советолога Л. Шапиро сборник «Политическая
оппозиция в странах с однопартийной системой».
Измышления апологетов буржуазной демократии
опровергаются опубликованными документами и
исследованиями советских историков и экономистов,
убедительно показавших, что Временное правительство,
по существу, проводило антидемократическую,
антинародную, антирабочую политику. И внутренняя, и
внешняя политика правительства была подчинена
интересам крупной буржуазии. Крестьяне не получили земли,
рабочие нещадно эксплуатировались. Временное
правительство и его меньшевистское министерство труда
ничего не сделали ни по вопросам страхования, ни по
вопросу охраны детского труда.
Идеологические защитники буржуазии,
противопоставляя Октябрьскую революцию Февральской,
затушевывают и тот факт, что Февральская революция, по
существу, была лишь прологом к Великому Октябрю,
этапом на пути к революционному преобразованию
России, осуществленному под руководством Коммуни-
61

стичсской партии. Февральская революция положила
начало процессу перерастания революции буржуазно-
демократической в революцию социалистическою.
В. И. Ленин в своих работах убедительно доказал,
что буржуазия не может решить гигантских задач,
поставленных революцией х. Общедемократические
задачи в эпоху империализма приобрели
антикапиталистическую направленность,— в этом состоял залог
перерастания буржуазно-демократической революции в
социалистическую. Противоречия Февраля объективно
требовали перехода страны на путь социалистического
развития. Эту назревшую необходимость отметил В. И.
Ленин, рассматривавший февральскую победу как
первый этап начавшейся русской революции: «Идти
вперед, в России XX века, завоевавшей республику и
демократизм революционным путем, нельзя, не идя к
социализму...»2.
Противоречит действительности и утверждение о
фаталистической приверженности большевиков к
насилию. В. И. Ленин еще в конце прошлого века отмечал,
что «рабочий класс предпочел бы, конечно, мирно
взять в свои руки власть...»3. Об этом он говорил и
позднее, в частности указывая на возможность
перехода власти «к Советам сразу, мирно, без восстания»4 в
первые месяцы после Февральской революции.
Революционное насилие диктатуры пролетариата
было вынужденным ответом на насилие
контрреволюции. Как известно, накануне и в первые недели
после Октября сопротивление свергнутых классов
предполагалось сокрушить при помощи обычных органов
власти, без применения чрезвычайных мер.
Необходимость особых мер обнаружилась по мере усиления
сопротивления буржуазии. Подавление личности, голое
насилие ничего общего не имеют с
марксистско-ленинской теорией, опытом Великого Октября.
Интересно, что более объективные буржуазные
ученые ставят под сомнение утверждения о
«насильственное™», «антидемократизме» Советской власти. Так,
Ф. Шуман писал, что «вопреки мнению, вскоре
распространившемуся на Западе, Советское правительст-
1 См В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 31, стр. 37, 446.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 34, стр. 192.
8 В. И Ленин. Поли. собр. соч., т. 4, стр. 264.
4 В. И. Ленин Поли. собр. соч., т. 32, стр. 304.
62

во в период между ноябрем 1917 и июнем 1918 года
утвердилось и проводило свою программу, реже прибе-
^9К насилию и с гораздо меньшим числом жертв, чем
любой другой революционный режим в истории
человечества». У. Мандель расценивал большевистскую
партию как «организацию бескорыстных мужчин и
женщин, обладающих ясным пониманием своих задач,
методом приобретения поддержки масс и достижения
поставленной цели» ].
Октябрьская революция, пролетарская по своему
содержанию, была вместе с тем истинно народной
революцией. Наряду с основными социалистическими
задачами она радикально решила неотложные задачи
демократического развития. Революция создала
реальные условия для осуществления народовластия во всех
сферах жизни общества. В ходе революции
утвердились Советы — по своей природе самые
демократические органы власти, избираемые и контролируемые
народом. Глубоко демократическая сущность нового,
социалистического государства наглядно раскрылась в
первых же декретах и мероприятиях Советской власти.
Факты свидетельствуют о том, что утверждения
буржуазных историков о «недемократизме» Октября
лишены всяких оснований.
Классовый характер буржуазной историографии, ее
органическая враждебность марксизму-ленинизму с
особой силой проявляются в подходе к проблеме
движущих сил Великой Октябрьской социалистической
революции. Какие общественные силы и во имя какой
цели совершили Октябрьскую революцию? — далёко
не академический вопрос. Признать пролетарский
характер революции и что пролетариат был ее главной
движущей силой, признать, что в результате
революции власть перешла из рук эксплуататоров в руки
эксплуатируемых, означало бы в глазах буржуазных
историков признать историческую обреченность
капитализма, неизбежность замены его новым
общественным строем, социалистическим.
Поэтому, развивая версию о «немарксистском»
характере Октябрьской революции, буржуазная историо-
> W. Mandei Russia Re—examined. New York, 1965, p. 2.
63

графия извращает роль в ней рабочего класса.
Характерно, что логика борьбы, необходимость полемики с
марксистской историографией заставляют буржуазных
историков обращать внимание на явления, которые
она ранее просто-напросто игнорировала.
Советология, например, в последнее время проявляет все
больший интерес к русскому рабочему движению.
«Появление русского рабочего класса в последние
десятилетия XIX века,— пишет, в частности, американец
Р. Пайпс,— представляет собой факт большого
значения для истории современной России».
Однако и в этих работах неправильно освещается
вопрос о степени участия русского пролетариата в
революционной перестройке общества. В соответствии с
версией о «неподготовленности» России к
социалистической революции буржуазные историки в различных
вариантах проводят идею о «незрелости» российского
рабочего класса: по их мнению, русский пролетарий
был скорее забитым, неграмотным полукрестьянином,
чем индустриальным рабочим. Клевеща на рабочий
класс России, У. Чемберлин пишет о «массе
неквалифицированных и малоквалифицированных рабочих»,
«невежественных и отсталых», «не помышлявших ни о
каких политических или социальных идеях». За
редкими исключениями, в работах буржуазных советологов
игнорируется тот факт, что в России накануне
революции существовали сложившиеся кадры
промышленных рабочих.
Буржуазные исследователи односторонне
характеризуют рабочий класс, затушевывают рост его
сознательности, ставят под вопрос его революционные
традиции. Они вульгаризируют формы и особенности
рабочего движения в России, изображая его в виде
стихийного, полусознательного' бунта. «Бесцветность и
нищета жизни русского рабочего класса порождали
экстремизм», который «должен был выйти на
поверхность, как только оковы царизма были сброшены»,—
заявляет тот же Чемберлин. Другой американский
советолог — Л. Хэймсон, частично признав рост
революционности российского пролетариата, пытался в то же
время объяснить этот рост неким «примитивным
стремлением к бунту», а само рабочее движение в России
объявил «незрелым».
С особым рвением советология искажает историю
64

распространения социалистических идеалов,
марксистско-ленинской идеологии среди пролетариата
России, стремясь провести грань между пролетариатом и
революционной социал-демократией, противопоставить
их друг другу. Упоминавшийся выше Р. Пайпс написал
по этому вопросу работу «Социал-демократия и
рабочее движение в Санкт-Петербурге. 1885—1897». В ней
он утверждал: «История социал-демократического и
рабочего движения в Петербурге в 1885—1897 гг.—
это история не одного, а двух глубоко отличных и
обособленных движений. Они объединялись во многих
случаях, но никогда не сливались». Пайпс силился
доказать, что рабочие России будто бы враждебно
относились к социализму и были политически
индифферентны. «Рабочие,— писал Пайпс,— никогда не
поддавались на усилия социалистов внести политический
смысл в их движение» К Выводы Пайпса явно
перекликаются с писаниями Абрамовича. Последний упорно
подчеркивал, что рабочие России «были настроены
аполитично, сторонились существующих партий и
партийных вождей».
В вышедшей в 1971 году книге «Рабочий класс и
общество в царской России» американский историк
Р. Зельник утверждает, что в 50—70-е годы прошлого
века рабочий класс в России представлял собой,
образно говоря, воск, из которого царское правительство
могло бы вылепить что угодно. Буржуазный идеолог
сетует задним числом, что царизм не использовал это
обстоятельство, а своей политикой привел к тому, что
российские рабочие попали под влияние
революционной интеллигенции.
Подобные утверждения советологов по поводу
рабочего класса России в корне неправильны.
Факты показывают, что накануне революции
пролетариат России представлял собой многочисленный
класс, достаточно зрелый, организованный и
сознательный, чтобы объединиться для решения своих
классовых задач, переплетавшихся с нерешенными
задачами буржуазно-демократической революции, чтобы
сыграть в освободительной борьбе самостоятельную и
решающую роль.
1 R Pipes. Social Democracy and the St.-Petersburg Labor
Movement. 1885—1897. Cambridge (Mass.), 1963, p. 117.
5 Б И Марушкнн
65

Российский пролетариат в 1913 году составлял
19,6 процента всего населения России К Как
подчеркивает советский исследователь А. Г. Рашин, «в
фабрично-заводской, горнозаводской промышленности и на
транспорте капиталистической России уже были
созданы значительные постоянные, в ряде случаев и
потомственные, кадры рабочих с сравнительно
продолжительным производственным стажем»2. Перед
первой мировой войной количество потомственных и
постоянно занятых на фабриках и заводах пролетариев
составляло около 60 процентов всех промышленных
рабочих3. Но сила и влияние рабочего класса были
несравненно больше, чем его удельный вес в
численности населения. «Это — потому, что пролетариат
экономически господствует над центром и нервом всей
хозяйственной системы капитализма,— писал В. И.
Ленин,— а также потому, что пролетариат, экономически
и политически, выражает действительные интересы
громадного большинства трудящихся при
капитализме»4.
В условиях империализма воздействие
пролетариата на трудящиеся массы определяется не столько
его численностью, сколько организованностью,
сплоченностью, политической зрелостью, завоеванным
авторитетом. Движущей силой в ходе социалистической
революции являются также беднейшие крестьяне,
городские полупролетарии, все жестоко
эксплуатируемые трудящиеся, которые вступают в союз с рабочим
классом и принимают его руководство. Российский
пролетариат, как и пролетариат высокоразвитых
капиталистических стран, имел объективные
возможности для того, чтобы стать гегемоном революции,
возглавить всех трудящихся в борьбе за
социалистическое преобразование общества.
Таким образом, в России наряду с объективными
условиями революции существовали и субъективные.
Для возникновения революции, указывал В. И. Ленин,
1 См. Л. С. Гапоненко. Рабочий класс России в 1917 году. М.,
1970, стр. 46
2 А. Г. Рашин. Формирование рабочего класса России. М., 1958,
стр. 577.
3 См. П В. Волобуев. Пролетариат и буржуазия России в
1917 году. М., 1964, стр. 29—30.
* В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 40, стр. 23.
66

необходимо, чтобы к объективным условиям
присоединилась «способность революционного класса на
революционные массовые действия, достаточно сильные,
чтобы сломить (или надломить) старое правительство,
которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не
«упадет», если его не «уронят»» 1. В России имелся такоГ:
способный на массовые революционные действия
высокоорганизованный рабочий класс, который
возглавляла ленинская партия большевиков,
руководствовавшаяся передовой теорией марксизма-ленинизма.
Характерной чертой российского рабочего класса
была высокая степень его концентрации на крупных
предприятиях и в промышленных центрах страны. Это
способствовало формированию самого революционного
в мире пролетариата, который мог под руководством
партии нового типа прорвать цепь империализма и
повести строительство социалистического общества в
России. Факты противоречат доктрине «отсталости»
российского пролетариата, усиленно внедряемой
советологами. Так, по данным переписи 1897 года, 59,9
процента российских рабочих и 34,9 процента работниц
были грамотными. Еще более показательны данные по
Петербургу: в 1897 году здесь число грамотных среди
рабочих-мужчин составляло 77,6 процента, среди
работниц— 40,8 процента, в 1918 году — соответственно
88,9 и 64,9 процента. О высокой революционной
сознательности пролетариев России говорит рост стачечной
борьбы в предреволюционные годы. Так в 1912—
1914 годах в стране бастовало свыше 6 миллионов
промышленных рабочих2.
Свою зрелость, сознательность и организованность
российский пролетариат продемонстрировал уже в
период революции 1905—1907 годов — первой народной
революции эпохи империализма. О степени
политической зрелости и революционной сознательности
российского пролетариата свидетельствовало наличие у
него своей боевой партии — партии нового типа,
которая сумела объединить воедино все потоки
революционного движения и обеспечить ведущую роль
пролетариата в борьбе за демократическое и социалистическое
преобразование страны.
« 1 В И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 26, стр. 219.
2 См. «История рабочих Ленинграда», т. I. Л., 1972, стр. 184,
185. 459, т. 2. Л., 1972, стр. 16.
67

Показательно, что и ряд буржуазных
исследователей признает революционность российского
пролетариата. По словам французского историка М. Либмана,
бесчисленные забастовки, начиная с 80-х годов,
продемонстрировали, что рабочий класс России «обладает
большими потенциальными возможностями, а
революция 1905 г. показала, что он не желает покорно и
терпеливо сносить ужасные условия жизни». «Это был
настоящий фабричный пролетариат»,— пишет о
российском рабочем классе английский советолог Л.
Кочен.
Рассматривая предысторию и историю рабочего
движения в России, буржуазные ученые силятся
преуменьшить, свести к минимуму ту революционную
роль, которую русский пролетариат сыграл в борьбе
за разрушение старого и создание нового мира.
Леворадикальный социолог Г. Маркузе писал о том, что
позиция русского рабочего класса в октябрьских
событиях была «пассивной», а активный элемент был
представлен «революционной элитой» и крестьянскими
массами. С особым усердием проводил эту линию
меньшевик Р. Абрамович, поставивший под вопрос
пролетарский характер революции и объявивший, что
она совершена в то время, когда «трудящиеся
столицы были только пассивными зрителями». С. Поссони
в этой связи задавал риторический вопрос: «А было
ли это вообще действительно восстанием? Рабочие
оставались на своих местах, не было классовых
забастовок, Красная гвардия играла незначительную
роль» 1.
Несостоятельность этих утверждений легко
опровергнуть: ведь именно рабочие составляли социальное
ядро (60 процентов) большевистской партии2.
Восстание в Октябре было логическим продолжением уже
начавшихся классовых выступлений пролетариата.
Стихийные стачки и демонстрации готовы были
вылиться в вооруженное восстание гораздо раньше, и
только партия удерживала массы от
преждевременного выступления. Благодаря энергичным и
решительным действиям Военно-революционного комитета,
ударному натиску Красной гвардии, революционных
1 S Possony. Lenin: The Compulsive Revolutionary. Chicago,
1964, p. 253-254.
2 См. сВопросы истории», 1967, N* 11, стр. 45.
68

войсковых частей в Петрограде и отрядов балтийских
моряков, благодаря всей подготовительной работе
партии в армии, правильному выбору срока восстания
был обеспечен успех Октября.
Как известно, в Октябрьском вооруженном
восстании и установлении Советской власти большую роль
сыграли вооруженные красногвардейские отряды
рабочих. К 20 октября 1917 года в Красной гвардии
Петрограда насчитывалось свыше 20 тысяч человек.
К 1 ноября ее численность достигла 32 тысяч, а к
середине ноября — 40 тысяч человек. Основным ядром
петроградской Красной гвардии были
рабочие-металлисты (74,5 процента), заметную прослойку
составляли рабочие-химики, деревообделочники, обувщики и
кожевники (соответственно 7, 5,3 и 3 процента).
Около половины красногвардейцев на 1 января 1918 года
были членами РСДРП (б). Члены других партий
составляли в петроградской Красной гвардии лишь
около 3 процентов, среди них преобладали левые эсе-
ри и меньшевики-интернационалисты. Эти краткие
сведения показывают, что петроградская Красная
гвардия вобрала в себя лучшие силы рабочих
столицы \ В целом по стране вооруженный авангард
пролетариата— Красная гвардия насчитывала к осени
1917 года свыше 200 тысяч человек2. Пролетариат был
передовой, движущей силой революции.
В ходе Великой Октябрьской социалистической
революции пролетариат России наглядно
продемонстрировал, что он является ведущей силой революционных
преобразований общества. История возложила на
российский рабочий класс историческую миссию
возглавить мировой революционный процесс, которую он с
честью выполнил.
В свете исторических фактов бессмысленно
трактовать Октябрь как «исключительное, чисто русское»
явление. Великая Октябрьская социалистическая
революция не случайный, «специфически-локальный» фе-
1 См. «От Октября к строительству коммунизма». М., 1967,
стр. 38—39.
2 См. Г. Н. Голиков, Г. 3. Мухина. Революционный опыт
всемирно-исторического значения.— «Вопросы истории», 1967, № 11,
стр. 49.
69

номен истории. Она явилась закономерным следствием
объективных процессов, порожденных капитализмом.
Идеи Октября живут и торжествуют в победе
социализма и достижениях коммунистического
строительства в СССР, развитии мировой системы
социализма, в широком размахе рабочего движения, успехах
национально-освободительной борьбы.
Марксизм-ленинизм стал властителем дум сотен миллионов людей.
Коммунистическое движение превратилось в самую
влиятельную политическую силу современности.
О «цене» индустриализации в СССР
В опубликованной в начале 60-х годов работе
«Мировой коммунизм на Востоке и Западе» профессор
университета Франкфурта-на-Майне Э. Мейер привел
разговор, который произошел между ним и
германским послом в Москве в 1928 или 1929 году: «Он
(посол.— £. М ) сказал мне: «Недавно я видел в витрине
первый русский будильник. Это начало русской
индустриализации». Я ответил ему, правда, не
высокомерно, но все-таки самоуверенно: «Нет, русские — с их
бескрайними степями, с их нематериалистическим
духом, который ничего общего не имеет с техникой, а
скорее склонен к спиритуальному, эмоциональному,—
русские никогда не построят большой
промышленности». Сегодня эта промышленность вторая в мире...» —
заключил Э. Мейер.
В современных условиях точка зрения Мейера,
высказанная в 20-е годы, выглядит немыслимым
анахронизмом. Ныне даже откровенные ненавистники нашей
страны вынуждены признавать огромные успехи,
достигнутые Советским Союзом в развитии своей
экономики, в особенности промышленности.
Можно привести ряд высказываний буржуазных
исследователей, в которых отмечаются успехи
социалистической индустриализации СССР. «Советский
Союз,— писал, например, английский советолог А 1!о-
ув в книге «Введение в советскую эконом :::у»
(1965 год),— явился ареной не только политической
и социальной, но и индустриальной революции.
Огромные изменения произошли в короткий промежуток
70

времени. Все это было осуществлено под
руководством Коммунистической партии... и превратило
отсталую крестьянскую страну в великую индустриальную
державу». Эмигрант Н. Ясный, в свое время
подвизавшийся в области советоведения в США, признавал:
индустриализация СССР «в полном смысле слова —
революция. То, что отсталая сельскохозяйственная
Страна в такое короткое время и вопреки огромным
трудностям была превращена в индустриальную, было
великим событием» К
Наиболее экономически развитые
капиталистические страны не только внимательно следят за
промышленным ростом СССР, но и тщательно изучают
советский опыт. Дело в том, что буржуазию интересуют
факторы, которые обеспечивают социалистической
системе высокие темпы научно-технического прогресса.
Буржуазные специалисты стремятся позаимствовать у
СССР кое-какой положительный опыт (например, в
области планирования экономики) с целью
стабилизации капиталистической экономики. Вот что пишет по
этому поводу английский советолог Дж. Стерн:
«Большевистский эксперимент оставил неизгладимый след
в мире за последние пятьдесят лет. Он способствовал
появлению новых концепций, которые даже враги
признали полезными. Были внесены изменения в
отношения собственности, положено начало экономическому
планированию...»2
Однако, пожалуй, главной причиной усиленного
внимания советологов к проблеме индустриализации
СССР является то обстоятельство, что все яснее
становится значение советского опыта быстрого
экономического развития для развивающихся стран.
Так, американский экономист профессор Ч. Уилбер
пишет в книге «Советская модель и развивающиеся
страны», опубликованной в 1969 году: «СССР,
по-видимому, открыл новую главу в истории мировой
экономики... Советский Союз продемонстрировал первый в
мире пример быстрого экономического развития,
планируемого и направляемого из центра, и этот пример...
оказывает сегодня глубокое влияние на
развивающиеся страны... Советский метод может представить
1 N. Jasny. Soviet Industrialization 1928—1952. Chicago,
1961, p. 1
2 «International Affairs». November 1970, p. 86.
71

полезные уроки для развивающихся стран». Такого же
мнения придерживается другой американский
специалист в области экономики — С. Кон в изданной в
1970 году книге «Экономическое развитие в Советском
Союзе». «Как новатор в области экономической
организации и стратегии развития,— отмечает он,— СССР
установил прецедент, которому следуют с учетом
местных условий другие коммунистические экономики.^
В наш век советская система и модель развития
представляют единственно серьезную альтернативу для
тех, кто находился под воздействием западной
рыночной экономики последние два столетия» \ иными
словами для развивающихся стран.
Стремясь ослабить притягательную силу
исторического опыта СССР, советология использует все
идеологические ресурсы антикоммунизма, не
останавливаясь перед прямым искажением истории
осуществления социалистических преобразований в нашей стране.
Один из приемов, которым при этом пользуются
советологи, состоит в следующем. Признавая успехи
промышленного развития СССР, они
противопоставляют практику строительства социализма в нашей
стране теории научного коммунизма, утверждают, что
грандиозные социально-экономические
преобразования в СССР не только не имеют ничего общего с
марксизмом, но и противоречат ему.
Рассуждения о «противоречии» между
марксистской теорией и практикой строительства социализма в
СССР являются логическим продолжением
рассмотренной выше версии о «немарксизме» Октябрьской
революции и столь же неубедительны, как и эта версия.
Буржуазные ученые стремятся, с одной стороны,
доказать «неприменимость» теории Маркса к
современной эпохе, а с другой — утвердить тезис о том, что
в экономических преобразованиях в СССР нет ничего
социалистического. Так, согласно схеме американского
социолога У. Ростоу, изложенной в книге «Стадии
экономического роста» (1960 год), советское
экономическое развитие после 1919 года соответствовало
развитию Западной Европы и США в десятилетия,
предшествовавшие 1914 году. Иными словами, по мнению
1 S Cohn. Economic Development in the Soviet Union.
Lexington (Mass), 1970, p. XI.
72

Ростоу, социалистическая индустриализация не что
иное, как запоздалый вариант индустриализации
капиталистической. Советское экономическое развитие —
это «повторение» экономического развития Запада —
писал Дж. Берлинер в сборнике «Индустриализация в
двух системах» (1966 год). Пытаясь затушевать
коренную противоположность социализма и капитализма,
американский экономист И. Горовиц в свою очередь
заявлял, что «советская модель» развития является
как бы промежуточной между западной моделью и
путем развития так называемого «третьего мира».
Убедительным опровержением теоретических
вывертов советологов служат действительные факты
истории бурного экономического развития нашей страны
после Октябрьской революции. Эти факты можно
почерпнуть из статистических и документальных
сборников, опубликованных в СССР, из многочисленных
работ, посвященных индустриализации.
В характере и методах осуществления
социалистической индустриализации в СССР при всех усилиях
невозможно найти ничего, что бы давало повод для
аналогий с капиталистической индустриализацией
Капиталистическая индустриализация происходит
стихийно и неравномерно, социалистическая — отличается
планомерностью и всесторонностью развития
различных отраслей промышленности и районов страны.
В результате по темпам и срокам осуществления
социалистическая индустриализация опережает
капиталистическую. Напомним, что в период
индустриализации США (1860—1913 годы) темпы их экономического
развития составили примерно 5 процентов, а в
Советском Союзе в первой пятилетке они достигли 19,2
процента, во второй—17,1, за три года третьей
пятилетки— 13,2 процента \ Эту черту экономического
развития СССР отмечает С. Кон. «Темпы развития
(советской экономики.— Б. М.) были необычайно высокими
по любым международным историческим
стандартам»,— подчеркивает он.
Социалистическая индустриализация в СССР
коренным образом отличалась от капиталистической и
по источникам средств, необходимых для ее осуществ-
1 См. В. Смоляне кий. Советская экономика и американские
«эксперты».— «Правда», 26 мая 1967 года.
73

ления. При капитализме такие средства получают
путем эксплуатации трудящихся, грабежа колоний и
полуколоний, взимания военных контрибуций с
побежденных стран, иностранных займов и т. п. Понятно, что
подобные источники были неприемлемы для нашей
страны. СССР осуществил индустриализацию за счет
внутренних средств, при полной поддержке широких
масс народа, благодаря героическим усилиям рабочего
класса, всех трудящихся. Капиталистическая
индустриализация привела к усилению эксплуатации
трудящихся, их экономическому закабалению. В
противоположность этому следствием социалистической
индустриализации явилось повышение материального и
культурного уровня масс, облегчение условий труда.
Подменяя понятие «социалистическая
индустриализация» понятием «модернизация», идеологи
буржуазии пытаются доказать положение о «непричастности»
социалистического строя к эпохальному
промышленному перевороту, осуществленному в СССР. С этой
целью пускается в ход такой мотив: индустриализация
в России началась-де задолго до революции,
большевики лишь продолжили дело, начатое при царях.
Поискам «интригующих параллелей» между
экономическим развитием царской России и Советской страны
отдает дань американский советолог А. Гершенкро i
В. Вольф называет социалистическую
индустриализацию, строительство материальной базы социализма
продолжением политики «модернизации», начатой еще
Петром I. Французский социолог Ж-Ф. Ревель даже
отказывается называть советский строй
социалистическим. Советские успехи в области индустриализации и
создании мощной державы обусловлены не
Октябрьской революцией, категорически заявляет Р. Дэниеле,
а «людскими и материальными ресурсами» России
(Дэниеле, однако, не объясняет, почему при тех же
ресурсах царская Россия отставала от более развитых
капиталистических государств Запада.)
Не ограничиваясь общетеоретическими
рассуждениями, некоторые буржуазные исследователи
пытаются подкрепить их ссылками на статистические данные.
Они стремятся создать впечатление, будто темпы
роста промышленности в Российской империи в
последние десятилетия перед первой мировой войной были
аналогичны темпам развития промышленности в
74

СССР в период осуществления социалистической
индустриализации. Поскольку же статистические данные
противоречат высказываемой ими точке зрения,
советологи обрушиваются на советскую статистику,
ссылаясь на ее «скудость» и «ненадежность» 1.
Обращаясь к существу поднятого советологией
вопроса, отметим, что, несмотря на сравнительно
быстрый рост российской промышленности в
предреволюционные годы, темпы ее развития были гораздо
ниже темпов развития промышленности Советской
страны в годы первых пятилеток. В период
индустриализации ежегодный прирост промышленной продукции
в СССР был в четыре раза выше, чем в
дореволюционной! России. Характерно, что этот факт признает
А. Гершенкрон в изданной в 1970 году книге «Европа
в русском зеркале». «Уровень роста промышленного
производства (в СССР.— Б. М.) был намного выше
уровня, достигнутого в 1890-е годы»,— пишет он.
Буржуазно-помещичий строй тормозил прогресс
экономики. По расчету английского экономиста
К. Кларка, объем промышленного производства
России в 1895—1899 годах составлял 8,5 процента объема
производства США, а в 1910—1913 годах — 8,3
процента. Как видим, расстояние, отделявшее Россию от
Соединенных Штатов, не только не сокращалось, но
возрастало. Совершенно иная картина наблюдается в
советское время.
В 1917 году удельный вес России в мировой
промышленной продукции составлял менее 3 процентов,
а в 1937 году он увеличился примерно до 10 процентов.
В 1973 году на долю СССР приходилась уже пятая
часть мирового промышленного производства2.
1 В то же время можно встретить, особенно на страницах
изданий, не рассчитанных на массового читателя, прямо
противоположные высказывания по поводу советской статистики. Известный
в кругах советологов специалист по советской экономике А.
Бергсон в журнале, предназначенном для работников органов
статистики США, писал, например: «Вопреки распространенному мнению,
русские, очевидно, не прибегают к фальсификации в смысле
выдумывания цифр или двойного счета». Его коллега Н. Деуитт
сообщил, что на протяжении многих лет он старался найти
«подтасовки» в советской статистике образования и использования рабочей
силы, но так и не преуспел в этом. Ясно, что жалобы советологов
на советские статистические материалы вызваны отнюдь не
«непригодностью» последних, а совсем иными причинами.
2 См. «Народное хозяйство СССР в 1973 г.». М., 1974, стр. 132.
75

Даже некоторые советологи под давлением
фактов выступают против тезиса о том, что Россия в
конце XIX — начале XX века была быстро
развивающейся и сильной державой и в этом почти не
отличалась от Советской России конца 20 — начала 30-х
годов. Известный в США специалист по СССР А. Айн-
келес писал: «Хотя Россия при царях... была во всех
отношениях страной огромных ресурсов и потенциала,
она определенно не была современной нацией — в том
смысле, в каком это понятие можно было применить в
отношении Германии или Англии. Ее сила и влияние
были в значительной степени ограничены Европой,
особенно после порт-артурской катастрофы, и это была
исключительно грубая сила числа — размера
территории и количества населения. Сравним сегодняшнюю
ситуацию: Советский Союз ныне — одна из самых
современных наций в мире. Лишь Соединенные Штаты
могут всерьез состязаться с ним... и притом Советский
Союз добился этого на базе такой индустриальной
мощи, такой эффективной административной
организации, такой широкой международной активности,
таких научных достижений и такого идеологического
призыва, которые либо полностью отсутствовали, либо
были несравненно менее развиты в царской России».
Царская Россия, по мнению Айнкелеса,
осуществляла затраты, направленные на то, чтобы все
импортировать — материалы, технику, даже руководящие
кадры. «Но эта новая индустриальная машина не
могла должным образом работать на старой, отсталой
социальной базе». А социальное обновление нельзя
было импортировать, оно требовало «изменения
изнутри». «Конечно, мы можем не любить систему,
которая была установлена... Но я настаиваю на том, что
вне зависимости от нашей оценки системы в целом мы
не можем отрицать величия социальной
реконструкции, которую она представляет... Создание и развитие
советской системы,— писал Айнкелес,— один из
величайших подвигов социально-политического
инженерного искусства всех времен» 1.
Терпя провал в попытках дискредитировать
характер социалистической индустриализации, советология
1 A. Inkeles. Social Change in Soviet Russia. Cambridge
(Mass), 1968, p. 44-45.
76

прибегает к еще одному приему. Она выдвигает тезис
о «цене» советской индустриализации, в котором в
известной мере отражается попытка антикоммунистов
поставить вопрос о «цене» социально-экономических
преобразований в СССР в целом. Да, говорят
буржуазные идеологи, советские промышленные успехи
впечатляющи, индустриализация осуществлена в
короткие исторические сроки, но достигнуты эти успехи
якобы ценой чрезмерно высоких человеческих усилий
и страданий.
Американский советолог С. Блэк так
сформулировал этот тезис: «Советские лидеры значительно
увеличили промышленное производство России, они
модернизировали ее и в других отношениях. Но они
достигли всего этого наивысшей ценой, когда-либо
заплаченной модернизирующимся обществом». Выступая в
сентябре 1967 года в Западном Берлине на
международной конференции советологов, посвященной
пятидесятилетию Советской власти, С. Хук утверждал, что
капиталистическая индустриализация была
осуществлена будто бы с меньшими затратами и принесла
большие результаты, чем социалистическая.
Буржуазные идеологи усиленно пропагандируют
тезис о том, что индустриализация СССР была
осуществлена вопреки интересам народа, способствуя его
«пауперизации».
В конечном итоге подобную оценку
социалистической индустриализации в нашей стране дает,
например, Т. фон Лауэ, хотя его взгляды по этому вопросу
несколько отличаются от взглядов других советологов.
Заявив, что коммунисты продолжили то, на чем
остановилось в начале столетия царское правительство,
Т. фон Лауэ подчеркивает, что в специфических
условиях России «коммунизм был более логичным
методом осуществления индустриализации. Коммунисты
доказали, что они могут справиться с русскими
условиями лучше и обеспечить более совершенную форму
руководства». Таким образом, фон Лауэ признает
индустриализацию России и руководство ею со стороны
Коммунистической партии в какой-то степени
исторически необходимыми явлениями. Вместе с тем, как и
все остальные буржуазные идеологи, он изображает
мероприятия, покончившие с вековой отсталостью
страны и поднявшие жизненный уровень народа, как
77

«антигуманный», дорогостоящий эксперимент. Хотя
Россия и добилась промышленной мощи и
эффективного руководства, необходимых на арене «мировой
политики силы», заявляет фон Лауэ, цена этих
достижений была «ужасающей».
Твердя на разные лады о «цене» индустриализации
в СССР, буржуазные историки игнорируют вопрос об
объективных трудностях ее осуществления.
Известно, что в переходе от капитализма к
социализму советский народ сыграл роль первопроходца.
Сложен и труден был его путь. Эпоха строительства
социализма была великим, героическим и в то же
время весьма напряженным периодом в жизни Советского
государства. Строительство социализма в СССР
происходило в условиях враждебного капиталистического
окружения, при непрерывных попытках реакционных
империалистических кругов уничтожить новый строй.
Уровень развития производительных сил России был
сравнительно низок, страна была разорена в
результате первой мировой и гражданской войн. Люди не
имели опыта социалистического преобразования
общества. Однако сила социалистических идей,
преимущества социалистических производственных
отношений, сплоченность и организованность
Коммунистической партии и творческий энтузиазм народных масс
были настолько велики, что даже при
неблагоприятных обстоятельствах советский народ в кратчайшие
сроки преодолел все трудности и создал
высокоразвитую промышленность.
Вопрос о трудностях индустриализации очень
четко освещается в Тезисах ЦК КПСС «50 лет Великой
Октябрьской социалистической революции»:
«Социалистическая индустриализация проводилась в
обстановке капиталистического окружения и постоянной
угрозы нападения со стороны агрессивных сил
империализма. Это обусловило крайне сжатые сроки
преобразований, потребовало большого напряжения все*
сил и средств» 1. Перед советским народом стоял
выбор: либо пойти на сознательное ограничение уровня
жизни, либо быть уничтоженным объединенными
силами империализма. Советские люди не жалели сил,
1 с50 лет Великой Октябрьской социалистической революции».
Тезисы ЦК КПСС, стр. 13.
78

сознательно шли на лишения, показывали образцы
мужества и самоотверженности в труде во имя
преодоления экономической отсталости страны и
превращения ее в могучую социалистическую державу. И эти
усилия не пропали даром.
Политическая подоплека разглагольствований
буржуазных идеологов о «цене индустриализации»
очевидна. «Исследуя» промышленное развитие СССР,
буржуазные идеологи пытаются сформулировать
некий общий закон действия «советской модели
развития», прямо адресованный общественному мнению
развивающихся стран. «Исследователи
экономического роста хотят знать, может ли советским темпам
индустриализации сопутствовать прогрессивный рост
жизненного уровня? — задает вопрос американский
экономист А. Бергсон.— Если принимать во внимание
советский опыт, ответ будет отрицательным».
Стремясь предотвратить вступление народов
развивающихся стран на путь социалистических преобразований,
защитники буржуазного строя пытаются уверить
народы, что советская модель является хотя и
эффективным, но «антигуманным» методом решения проблемы
промышленного развития.
Однако факты опровергают и эти выводы
буржуазных ученых. На самом деле, рост производства в ходе
социалистической индустриализации создал прочную
базу для повышения материального благосостояния и
культуры советского народа. В итоге предвоенных
пятилеток произошли решающие сдвиги в жизненном
уровне трудящихся, исчезла безработица в городе,
аграрное перенаселение деревни. Только за первую
пятилетку заработная плата трудящихся выросла на
103,6 процента. В жилищное строительство в городах
было вложено более 4 миллиардов рублей. В
Советской стране был введен самый короткий рабочий день.
В начале 30-х годов более 80 процентов предприятий
перешло на 7-часовой рабочий день, а на вредных и
подземных работах был установлен 6-часовой рабочий
день1.
Успехи, достигнутые в индустриализации, сыграли
важную роль в осуществлении коллективизации.
За годы первой пятилетки продукция сельскохозяйст-
1 См. «Краткая история СССР», ч. 2. М, 1972, стр. 226.
79

венного машиностроения увеличилась в три раза, а по
сравнению с дореволюционным временем — в восемь
раз !. В СССР была быстро создана
материально-техническая база, обеспечившая перевод сельского
хозяйства на рельсы передовой машинной техники. Это
способствовало вступлению основной массы крестьянства
на путь колхозного строительства.
Социальным итогом индустриализации СССР
можно считать и дальнейший подъем жизненного уровня
советского народа. Среднемесячная заработная плата
достигла в 1974 году 140,7 рубля. Доходы
колхозников в общественном хозяйстве составили 91 рубль в
месяц (не считая доходов от личного подсобного
хозяйства). За последнее десятилетие свыше ПО
миллионов человек получили новые квартиры или улучшили
свои жилищные условия2. Рабочие и служащие стали
пользоваться двумя выходными днями в неделю, более
продолжительными отпусками. Существенно
изменился быт людей, облик наших городов и сел, возросла
культура и образованность народа.
Для сравнения стоит напомнить, какой ценой
достигнуты успехи капиталистической экономики:
разорение миллионов крестьян, безжалостная
эксплуатация рабочих, в tov числе женщин и детей, грабеж
колоний. А каковы социальные результаты
капиталистической индустриализации? Достаточно сказать, что в
настоящее время в капиталистическом мире имеются
миллионы безработных. А безработица — лишь один
из элементов «цены прогресса» при капитализме. Не
случайно, что только в 1974 году число бастовавших
в капиталистических странах достигло 47 миллионов
человек 3.
Стремясь создать неверное представление о
методах социалистической индустриализации у народов
развивающихся стран, апологеты капитализма обычно
используют еще один довод. Они объявляют
неизбежным методом социалистической реконструкции
народного хозяйства «голое принуждение». О «системе
принудительного труда» в СССР пишет американский
советолог Д. Далин. Этот клеветнический тезис разви-
1 См. Г. В. Шарапов. Критика антикоммунизма по аграрному
вопросу. М., 1966, стр. 145.
2 См. <Правда», 23 апреля 1975 года,
* Там же.
80

вает и автор из ФРГ Г. Штекл, одновременно
рекламируя «преимущества свободного мира».
Бельгийский буржуазный историк Жак Пиренн,
сравнивая советскую индустриализацию с
американской индустриализацией второй половины XIX века,
пишет, что в США индустриализация была делом рук
частной инициативы и капитала, использовавших
массовый прилив рабочих из перенаселенных стран
Европы. В России же индустриализацию осуществляло
государство, которое, вследствие отсутствия у него
капиталов, «прибегало к принудительному труду» своего
собственного населения. Идеологи буржуазии,
например западногерманский правовед Р. Маурах,
пытаются даже социалистическое соревнование выдать за
элемент «принудительного труда».
Поддерживая тезис о «принудительном» характере
труда в период социалистической индустриализации в
СССР, фон Лауэ «оправдывает» это принуждение
ссылкой на «недисциплинированность» и
«анархичность», якобы присущие русскому рабочему классу.
Он не верит, что трудящиеся могут работать сами на
себя без принуждения и своекорыстных мотивов.
Любопытно, что фон Лауэ тут же противоречит своим
заявлениям о «принудительном» характере труда в
СССР. Он пишет, что в период первых пятилеток
формально и по существу «правительство и народ были
едины; народ составил одно целое с государством;
правительство и народ с изумительным единодушием
принялись за осуществление задачи экономической
модернизации... и на этой основе Россия утвердила
себя как мощная держава».
Тезис советологов о «принудительном» труде в
период индустриализации красноречиво опровергается
немыслимым при капитализме размахом трудового
героизма советских людей. О высокой сознательности
советского народа свидетельствует значительное
повышение производственной активности трудящихся во
время наибольших трудностей индустриализации. В
период первой пятилетки началось массовое
социалистическое соревнование и движение ударничества,
охватившее к 1933 году три четверти всех рабочих 1. Число
1 См. «Построение фундамента социалистической экономики в
СССР. 1926—1932 гг.». М., 1960, стр. 74.
Б. И. Марушкин
81

новаторов производства — стахановцев — в 1939 году
достигло более 2 миллионов человек К
Следуя призыву партии, комсомольцы, молодежь
Страны Советов активно участвовали в движении
ударников. Когда в январе 1930 года ЦК ВЛКСМ и
ВЦСПС объявили ленинский набор в новые ударные
бригады, сотни тысяч комсомольцев последовали их
призыву. К 1 марта 1930 года 44,5 процента
комсомольцев, работавших на производстве, были
вовлечены в ударные бригады, а к концу этого же года от
70 до 80 процентов комсомольцев стали участниками
ударного.движения.
Один из руководителей строительства Кузнецкого
металлургического комбината, знаменитый металлург
И. П. Бардин, так писал о трудовом энтузиазме тех
дней: «Со всех концов страны стекались к нам люди.
Вместе с русскими и украинцами работали казахи,
киргизы и др. Сколько совершили эти ранее
неграмотные, никогда не видевшие настоящего завода люди
трудовых подвигов!.. Бетонщики вместо 150 замесов
давали по 408. Клепальщики делали 266 заклепок в
смену при норме 105. Землекопы иногда выполняли
по 10 дневных норм за см^ну. Комсомольцы
производили клепку на большой высоте при 50-градусном
морозе. Огиеупорщики укладывали за смену по 15 тонн
кладки на человека. Ничто не могло остановить
строителей в их трудовом порыве — ни снежные бури, ни
дожди, ни бураны!»2
Коллективный труд в ударных бригадах
воспитывал высокую идейность, развивал товарищескую
взаимопомощь, учил подчинять личные интересы воле
коллектива. Пафос творчества, оптимизм, уверенность
в будущем, беззаветная преданность идеям
марксизма-ленинизма— таковы характерные черты
строителей нового мира. А. Бусыгин и А. Стаханов, П.
Ангелина и К. Борин, П. Кривонос и Е. и М. Виноградовы,
сотни тысяч их последователей олицетворяли собой
нового человека социалистического общества.
Традиции героев первых пятилеток продолжают и развивают
герои труда нашего времени. Новым ярким проявле-
1 См. «Социалистическое народное хозяйство СССР в 1933—
1940 гг.». М., 1963, стр. 111.
* «Говорят строители социализма». М., 1959, стр. 102—103.
82

нием трудового энтузиазма нашего народа стал
традиционный ленинский субботник. В 1975 году в нем
участвовало более 135 миллионов человек 1.
Таким образом, попытки идеологов буржуазии
опорочить социалистическую индустриализацию i:^
приводят к желаемым результатам. Историческая
действительность опровергает их ложные тезисы.
Решение национального
вопроса в СССР
и советологические «теории»
Опыт национального строительства в СССР вызывает
большой интерес не только прогрессивных кругов sj
рубежом, но и буржуазных идеологов. Защитники
буржуазного строя пытаются дать свое толкование решс
нию национального вопроса в нашей стране, чтоб л
развенчать советский опыт национального
строительства перед народами капиталистических и развиваю
щихся стран. Кроме того, апологеты буржуазии част-)
прибегают к фальсификации истории национального
строительства в СССР при организации различны:
пропагандистских акций против социалистически <
стран, преследующих цель оживить там
националистические настроения и тенденции.
Поток западной литературы на эту тему, создание
соответствующих исследовательских центров яэляют-
ся красноречивым признанием важности данной
проблемы. Характерно, что в преддверии 50-летия
образования СССР, в марте — апреле 1972 года, в США
состоялся ряд конференций и симпозиумов (в Далласе,
Вермонте, в Колумбийском университете), где
рассматривались проблемы решения национального
вопроса в СССР.
Рост внимания советологов к истории
национального строительства в СССР сопровождался эволюцией ее
концепций и оценок. Перед лицом триумфа ленинской
национальной политики идеологическая машина
империализма вынуждена прибегать к отвлекающим ма-
1 См «Правда», 23 апреля 1975 года.
83

неврам, в том числе и к признанию успехов развития
советских наций и национальностей.
Так, в 1961 году М. Хиндус, советолог, известный
своими антикоммунистическими взглядами, в книге
«Дом без крыши» дал следующую оценку результатов
советского национального строительства, приведя в
качестве примера Узбекистан. «Узбекистан,— отмечал
Хиндус,— является примером слаборазвитой азиатской
страны, которую в течение исторически короткого
отрезка времени Москва подняла на передовой уровень
промышленного развития, науки и техники...
Посетитель из Азии, Африки, из любой слаборазвитой страны,
прибывший в Ташкент, может лишь сравнить бедность
своей страны с достижениями Узбекистана:
национальным здравоохранением, ростом жизненного
уровня, подъемом образования, техники, промышленности,
науки... В начале советской революции Узбекистан...
был одной из наиболее отсталых территорий в Азии.
Это и придает кремлевской формуле развития ее
глобальное значение» К
В работе «СССР после 50 лет: обещания и
реальность», изданной в 1967 году, С. Гендел в свою
очередь пишет: «Нужно отдать должное СССР за
великие, достижения в области образования, культурного
и экономического развития окраинных территорий со
смешанным населением и национальными
меньшинствами». Наконец, в ряде книг, вышедших в
капиталистических странах в последние годы, также отмечается
большой экономический и культурный прогресс
советских национальных республик и, следовательно,
признается эффективность ленинской национальной
политики, нашедшей воплощение в создании и развитии
первого в истории человечества многонационального
социалистического государства.
Буржуазные идеологи, несомненно, учитывают
воздействие исторического опыта национального
строительства СССР на общественное мнение за рубежом.
Как подчеркивает уже упоминавшийся профессор
Ч. Уилбер, «развитие при советском строе Средней
Азии является отличным примером значительного
экономического роста, достигнутого быстро под
правительственным контролем... Средняя Азия из косного,
> М. Hindus. House without a Roof. New York, 1961, p. 481, 531.
84

неграмотного, поражаемого эпидемиями
полуфеодального общества превратилась в современное,
динамичное, ориентированное на прогресс общество».
Не в силах опровергнуть факты быстрого
экономического и культурного развития ранее отсталых
национальных окраин, советологи сосредоточивают свои
усилия на другом. Они пытаются доказать
теоретическую несостоятельность ленинского учения по
национальному вопросу. Их усилия направлены прежде
всего на то, чтобы опровергнуть ленинскую теорию
самоопределения наций, доказать, что эта теория будто бы
противоречит марксистским положениям о диктатуре
пролетариата и классовой солидарности трудящихся
разных наций. Американский советолог Р. Пайпс,
заложивший основы антикоммунистической трактовки
советского национального строительства, в книге
«Образование Советского Союза. Коммунизм и
национализм» (1968 год) характеризует ленинскую идею
самоопределения наций как «отход от марксизма».
Это утверждение явно рассчитано на людей, мало
осведомленных. На самом деле идея самоопределения
наций не только не противоречит марксизму, но и
является важным принципом марксистской теории
решения национального вопроса. Вскрыв социальную
сущность национальных движений, Маркс и Энгельс
пришли к выводу, что интересы пролетариата требуют
освобождения угнетенных наций и народов. На первый
план они выдвинули принцип пролетарского
интернационализма, который предполагает совместную борьбу
рабочих всех стран, трудящихся различных наций и
рас за свое социальное освобождение. Преследуя цели
социалистические, пролетариат одновременно борется
за свободу и равенство трудящихся всех наций и
народностей. «Не может быть свободен народ, угнетающий
другие народы»,— провозглашали основоположники
научного коммунизма К Завоевывая свободу и
равенство трудящихся всех наций и народностей,
пролетариат создает базу для добровольного сближения и
сотрудничества народов. Как подчеркивал Ф. Энгельс,
«национальная независимость... является основой для
всякого интернационального сотрудничества»2. Маркс
1 К. Маркс и Ф. Энгельс Соч., т. 18, стр. 509.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 35, стр. 221.
ГЗ

и Энгельс распространили требование о
предоставлении национальной независимости на колониальные
народы, которые они считали естественными
союзниками пролетариата в революционной борьбе. Таким
образом, принцип пролетарского интернационализма
предполагает и борьбу пролетариата против
национального гнета, защиту свободы и равенства наций.
Необоснованны утверждения Пайпса и его послет
дователей и о том, что идея самоопределения наций
была лишь тактическим приемом, рассчитанным на
завоевание симпатий нерусских национальностей.
Французский советолог Э. Корэр д'Анкос в своей
статье «Пролетарское единство и национальные
различия», опубликованной в 1971 году, приписывает
В. И. Ленину, Коммунистической партии сугубо
конъюнктурный подход к праву наций на самоопределение,
как к «тактическому оружию в борьбе за разгром
империализма».
Однако хорошо известно, что лозунг о праве наций
на самоопределение был всегда одним из
программных положений Коммунистической партии. Причем
В. И. Ленин теоретически обосновал это положение.
Развивая марксистское учение по национальному
вопросу, он в своих трудах показал, что признание
марксистскими партиями права наций на
самоопределение, отстаивание принципов добровольного
объединения наций, солидарности трудящихся всех стран в
борьбе против империализма отражают две
объективно существующие исторические тенденции в развитии
национального вопроса при капитализме: первая
состоит в пробуждении национальных движений, в
борьбе против национального гнета, за создание
национальных государств; вторая — в развитии связей
между нациями, в ломке национальных перегородок, в
создании интернационального единства капитала,
экономической жизни, политики, науки и т. д.
Право наций на самоопределение было
провозглашено и в знаменитой «Декларации прав народов
России», принятой Советским правительством 2(15)
ноября 1917 года. «...Совет Народных Комиссаров,—
подчеркивалось в декларации,— решил положить в основу
своей деятельности по вопросу о национальностях
России следующие начала: 1. Равенство и
суверенность народов России. 2. Право народов России на
86

свободное самоопределение, вплоть до отделения и
образования самостоятельного государства...»1
Вместе с тем марксисты-ленинцы исходили из
принципиального преимущества единого крупного
государства в деле защиты революции и построения
социализма. Право наций на самоопределение вовсе иг
означает целесообразности отделения. «При прочих
равных условиях,— писал В. И. Ленин,—
сознательный пролетариат всегда будет отстаивать более
крупное государство»2. Как подчеркивал В. И. Ленин,
цель коммунистов состоит не в отделении, а в
объединении всех народов России на началах равноправия и
добровольности3.
Как показывает исторический опыт Советского
Союза, Коммунистическая партия и Советское прави
тельство последовательно проводили в жизнь
ленинскую идею самоопределения народов, и именно in
этой основе была достигнута ликвидация
национального гнета, неравноправия и межнациональной
вражды в СССР, возникла и укрепилась дружба
социалистических наций.
Терпя крах в области «теоретических» изыскании,
направленных на извращение марксистско-ленинской
позиции по национальному вопросу, советологи
пытаются взять реванш в других областях. Так,
упомянутый выше американский историк Р. Пайпс взялся
«научно» обосновать выдвинутую советологами
теорию «завоевания» Советской властью национальных
окраин.
Возведенная с большими усилиями идеологическая
конструкция Пайпса рушится при первом же
сопоставлении с действительными фактами. Во второй гла
ве своей работы «Образование Советского Союза
Коммунизм и национализм» Пайпс, например, пишет:
в начальный период «коммунистического правления >
никто не знал, как будет вести себя новый режим по
отношению к малым народам. «Но уже скоро стало
ясно, что Советское правительство не имело
намерения уважать принцип национального самоопределения
1 «Советское содружество народов (Объединительное
движение и образование СССР)». Сборник документов. 1917—1922. М,
1972, стр. 14.
2 В И Ленин. Поли, собр соч., т. 24, стр 143.
* См. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 34, стр. 378—380.
С7

и что для распространения своей власти оно было
склонно использовать социальные силы, чуждые
интересам нацменьшинств». Однако хорошо известно,
что в опубликованной в ноябре 1917 года
«Декларации прав народов России» провозглашались
равенство и суверенность народов России, свободное
развитие национальных меньшинств и этнографических
групп; одновременно отменялись всякие
национальные и национально-религиозные привилегии. Эти
принципы были воплощены в законодательных актах
Советского правительства. Они легли в основу
первой Советской Конституции, принятой V съездом
Советов РСФСР в 1918 году, Конституций Союза ССР
1924 и 1936 годов и Конституций всех союзных
республик.
Подчеркивая огромное принципиальное значение
первых актов Советской власти в области
национальной политики, X съезд партии отмечал, что они
«перевернули отношения между трудовыми массами
национальностей России, подорвали старую национальную
вражду, лишили почвы национальный гнет и
завоевали русским рабочим доверие их инонациональных
братьев не только в России, но и в Европе и в Азии,
довели это доверие до энтузиазма, до готовности
бороться за общее дело» !.
Вся практика нового периода в истории нашей
страны, открытого Великим Октябрем, подтвердила
правоту слов В. И. Ленина о том, что, «чем свободнее
будет Россия, чем решительнее признает наша
республика свободу отделения невеликорусских нации,
тем сильнее потянутся к союзу с нами другие нации,
тем меньше будет трений, тем реже будут случаи
действительного отделения, тем короче то время, на
которое некоторые из наций отделятся, тем теснее и
прочнее— в конечном счете — братский союз пролетарски-
крестьянской республики российской с республиками
какой угодно иной нации» \
Освобожденные революцией народы бывшей
Российской империи стремились не к отделению друг от
друга, а к объединению в рамках единого
социалистического государства. Выражая интересы украинского
1 «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и
пленумов ЦК», т. 2. М., 1970, стр. 249.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 32, стр. 7.
88

народа, I съезд Коммунистической партии
большевиков Украины подчеркивал в принятой резолюции, что
задача партии на Украине — «бороться за
революционное объединение Украины с Россией на началах
пролетарского централизма в пределах Российской
Советской Социалистической Республики, на пути к
созданию всемирной пролетарской коммуны» К
,. «Мы обращаем наши взоры на Советскую Россию,
с которой мы в долгой борьбе за социализм срослись
в одно целое,— отмечалось в Обращении Советов
Латвии к правительству и народу РСФСР,— и от нее
первым делом ожидаем моральную и материальную
поддержку в нашей борьбе. Мы уполномочиваем наше
Советское правительство обратиться к ней с
ходатайством, чтобы общими силами с российским
пролетариатом освободить место для Латвии в семье
всемирного социалистического государства»2. О
стремлении советских республик к сплочению свидетельствует
«Декрет Всероссийского Центрального
Исполнительного Комитета об объединении Советских
Республик— России, Украины, Латвии, Литвы и
Белоруссии— для борьбы с мировым империализмом»3.
Пайпс практически игнорирует борьбу
национальностей бывшей Российской империи за установление
Советской власти. Его взгляды и выводы
противоречивы. Так, Пайпс, по существу, вынужден признать,
что между национальностями бывших окраин и
большевиками не было никакого конфликта. Однако, по
его словам, в этом виноваты... «лидеры белого
движения, которые фактически толкнули (?!)
националистов в объятия большевиков».
В пылу «разоблачений» Пайпс договаривается до
логического несоответствия. По его словам,
образование Союза Советских Социалистических Республик
якобы представляет некий «компромисс между
марксизмом и национализмом», «компромисс между
доктриной и действительностью». Для Пайпса создание
Советского союзного государства — это «попытка
примирить стремление большевиков к абсолютному
единству, к концентрации всей власти в руках партии с
признанием того эмпирического факта, что национа-
1 «Советское содружество народов», стр. 35.
2 Там же, стр 48.
8 См. там же, стр. 90—91.
89

лизм пережил крушение старого порядка». Где же
здесь логика? Ведь выше у Пайпса речь шла не о
«компромиссе», а о «завоевании», полном подчинении
нерусских национальностей!
В книге Р. Пайпса (переизданной в 1964 и 1968
годах) изложено кредо буржуазной советологии по
национальному вопросу в СССР. Те же тезисы в
различных вариантах фигурируют в других работах по
различным аспектам темы. Советолог из ФРГ Г. фон
Раух в книге «История балтийских государств»,
изданной в 1970 году, утверждает, что большевики были
полны решимости «установить и упрочить свое
господство», причем «против воли большинства населения».
Канадская исследовательница Т. Роковска-Хармстон
в опубликованной в 1970 году в Балтиморе книге
«Россия и национализм в Средней Азии» также
заявляет, что советский строй на национальных окраинах
был якобы установлен с помощью «военной акции
русских в значительной степени против желания
местного населения», которое «в большинстве было
враждебно новой власти». В то же время, противореча
самой себе, она признает, что «таджикские крестьяне
мало любили эмира и узбекскую правящую верхушку
и были рады видеть их изгнание, что делало задачу
красных солдат намного легче». И далее, рассказывая
о первых действиях Советской власти в Таджикистане,
Роковска-Хармстон говорит об открытии школ для
народа, экономических и социальных реформах, о том,
что «государственная помощь оказывалась
крестьянам — беднякам и середнякам». Таджикистан, пишет
Роковска-Хармстон, «продемонстрировал
бросающееся в глаза экономическое развитие», «улучшение
здравоохранения», прогресс образования К Буржуазный
автор, как видно, не в состоянии свести концы с
концами.
Антинаучные концепции буржуазной советологии
явно связаны с антикоммунистической пропагандой.
Тезисы о «насильственном захвате», «неравноправии»
национальных меньшинств подхватываются печатью,
радио, телевидением. Разоблачая фальсификаторские
измышления советологов, прогрессивный французский
1 Т. Rokowska-Harmstone. Russia and Nationalism in Central
Asia. Baltimore, 1970, p. 32—33, 63—64.
90

историк Ж. Гакон писал, что представители
антикоммунизма стремятся затушевать успехи СССР,
извратить действительное содержание национальной
политики Советского Союза. Они замалчивают, что
Красная Армия принесла свободу и землю крестьянам,
игнорируют классовую борьбу среди нерусских народов.
Они выдают деятельность представителей Советской
власти на национальных окраинах за продолжение
политики царских чиновников. Однако никакие
ухищрения не могут скрыть того факта, что народы
Советской страны добровольно объединились в союз для
строительства социализма и коммунизма и
совместной защиты от империалистической агрессии.
На основании многочисленных фактов советские
ученые в своих исследованиях убедительно показали,
что угнетенные массы национальных окраин
поддержали русский рабочий класс и беднейшее
крестьянство в их борьбе против буржуазии и помещиков;
Советская власть в национальных районах
утверждалась на основе союза рабочего класса и трудового
крестьянства. Вхождение этих территорий в состав
СССР было результатом свободно выраженной воли
народов. Пролетариат и беднейшее крестьянство
национальных районов с помощью русского
пролетариата под руководством большевиков преодолели все
трудности борьбы с буржуазным национализмом и
твердо встали на путь построения социализма.
Приводимые советскими исследователями факты
свидетельствуют о добровольном вступлении представителей
коренного населения в ряды Красной Армии, об их
активном участии в подавлении контрреволюционных
мятежей К Как показывает реальный исторический
ход событий, трудящиеся всех национальностей
составляли надежную опору Советской власти как в
центре, так и на национальных окраинах.
Исходя из фальшивого тезиса о «завоевании»
Советской властью национальных окраин, буржуазные
идеологи пытаются обосновать пропагандистское по-
1 См., например: «Победа Советской власти в Средней Азии
и Казахстане». Ташкент, 1967; А В. Лихолат. Осуществление
ленинской национальной политики на Украине. 1917—1920. Киев,
1967; X. Турсунов. Национальная политика Коммунистической
партии в Туркестане (1917—1924 гг). Ташкент, 1971.
91

ложение об отсутствии в СССР дружбы народов. Так,
профессор Л. Тиллет из штата Северная Каролина в
вышедшей в 1969 году книге «Великая дружба»
сетует по поводу «всеобщего утверждения в советских
исторических работах концепции исторической
дружбы народов СССР». Все это не имеет никакого
отношения к реальности, вещает он, так называемая
дружба народов в СССР — «искусно разработанный
исторический миф».
Со своей стороны Т. Роковска-Хармстон пытается
решить актуальную для буржуазных пропагандистов
задачу: выяснить, предотвратила ли Великая
Октябрьская революция «развитие националистического
потенциала» в СССР. На основе «научного
исследования» вопроса она ставит тот же диагноз, вполне
устраивающий международную реакцию: дружба
народов в СССР — это-де лишь нарядный фасад, имеющий
мало отношения к реальности К
Советологи не только отрицают наличие дружбы
народов в СССР, но и уподобляют отношения между
Советской Россией и другими национальными
республиками отношениям государств-метрополий с
колониальными владениями. В работе «Советский русский
национализм» Ф. Баргхорн заявляет: Советский
Союз — «империя», подобная старой Российской
империи. Некоторые буржуазные идеологи выдвигают
тезис о «насильственной русификации» центром
национальных окраин.
Действительные факты опровергают
советологические тезисы. СССР — союз суверенных государств,
каждое из которых пользуется равными правами с
другими. Добровольность объединения гарантирована
Конституцией, предоставляющей каждой республике
право свободного выхода из состава Союза ССР.
Национальная политика КПСС и Советского
правительства пронизана пролетарским интернационг
лизмом, строжайшим соблюдением принципов
равноправия наций, непримиримостью к шовинизму и
реакционному национализму, борьбой за подлинное
национальное и социальное освобождение народов,
развитие их экономики и культуры.
1 Т. Rokowska-Harmstone. Russia and Nationalism in Central
Asia, p. 287.
92

В годы Советской власти расцвела национальная
культура народов СССР. По уровню высшего
образования Советская Средняя Азия, например, превзошла
ряд стран Западной Европы и Америки. В советской
школе преподавание ведется на 52 языках, книги
издаются на 89 языках. Для 40 национальностей,
имевших в прошлом лишь разговорную речь, были созданы
алфавит и письменность. Известно, сколь бережно
относятся в СССР к культурным ценностям и духовному
богатству каждого народа.
При царизме многие народы России не имели
своих специалистов с высшим образованием (узбеки,
казахи, киргизы, таджики, туркмены и др.), а в
настоящее время все народы СССР имеют таких
специалистов. Только в Советской Средней Азии и Казахстане
общее число специалистов с высшим и средним
специальным образованием достигло к началу 1972 года
1,8 миллиона.
После Великого Октября в Советской стране
планомерно осуществлялись мероприятия по ликвидации
фактического неравенства наций и народов СССР.
Так, в соответствии с декретом СНК СССР «О
порядке управления промышленными предприятиями
союзного значения», принятом в 1923 году, многие
предприятия республик переводились на союзный бюджет.
Помощь народам Советского Востока, Крайнего
Севера и другим осуществлялась главным образом за
счет доходов, поступавших из экономически развитых
районов РСФСР и УССР. Дефициты бюджетов
республик обычно покрывались из общесоюзного
резервного фонда. По решению ЦИК в бюджете СССР
1926 года был образован специальный «фонд помощи
отсталым народам» К
Братская бескорыстная взаимопомощь —
характерная черта отношений между нациями в условиях
социализма. Используя централизованное
планирование, единый общесоюзный бюджет, социалистическое
государство добивается целесообразного
распределения национального дохода СССР, посредством чего
обеспечиваются благоприятные условия для
равномерного развития национальных республик.
1 См. С. И. Якубовская. Роль Союза ССР в развитии
советских наций и народностей (1922—1928 гг.).—«Вопросы истории»,
1972, № 9, стр. 4, 12.
93

За годы Советской власти национальные
республики СССР добились выдающихся успехов в
развитии своего народного хозяйства. Полувековое
пребывание в составе Союза ССР ознаменовалось
увеличением объема промышленной продукции Казахстана в
558 раз, Таджикистана—в 500, Армении — в 483,
Киргизии— в 381, Узбекистана — в 228 раз и т. д. Еще
более разительны показатели промышленного развития
автономных советских республик. Объем продукций
промышленности за время существования
Башкирской АССР увеличился в 1554 раза, Татарской —в
1127, Якутской — в 846, Бурятской —в 786,
Марийской — в 693, Коми — в 496 раз К
Где и когда идеологи антикоммунизма видели
подобное? Разве колонии империалистических держав
когда-либо могли догнать по своему экономическому
развитию и уровню жизни метрополии?
Закономерностью политики империализма является грабеж и
эксплуатация колоний и зависимых стран.
Закономерностью национальной политики социалистического
государства является экономическая и культурная
помощь менее развитым районам. Такова цена
рассуждений о «коммунистическом колониализме»,
которыми идеологи антикоммунизма стремятся прикрыть
неоколониалистский курс империализма.
Находясь не в ладу с фактами, зарубежные
советологи прибегают еще к одному приему. Они
пытаются представить экономический и культурный
прогресс народов СССР как «часть общего явления
XX века — модернизации отсталых обществ,
возникшей в качестве побочного продукта европейской
колониальной экспансии». Иными словами, они ставят
знак равенства между национально-освободительным
процессом, аачатым Октябрьской революцией, и
последствиями колониалистской деятельности
капиталистических держав! На этом поприще особенно активно
выступает Т. Роковска-Хармстон. «Для туземцев (так
пренебрежительно именуются жители колониальных
стран в сочинениях западных идеологов)
окультуривание («западной культурой».— Б. М.) явилось
предпосылкой социального, экономического и политиче-
1 См. М. И. Куличенко Советский народ — новая
историческая общность людей — «США. Экономика, политика, идеология»,
1972, № 12 (36), стр. 11.
94

ского развития и затем переоценки социальных
ценностей— уничтожения традиционной социальной
структуры»,— пишет Роковска-Хармстон. Эти рассуждения
призваны не только обелить колониализм, но и
представить его положительным фактором в жизни
угнетенных народов.
Экономические и социальные последствия
колониального «окультуривания» слишком хорошо
известны, так же как известен прогресс наций,
освобожденных социализмом. Буржуазная историография
находится в плену предвзятых идеологических установок.
В то же время очевидный социальный, экономический
и культурный прогресс национальных республик
заставляет некоторых буржуазных авторов делать
знаменательные признания. Так, в вышедшей в 1967
году в Нью-Йорке книге «Советский Средний Восток.
Коммунистическая модель развития» отмечается
исключительно быстрое экономическое и социальное
развитие прежде отсталых окраин. Авторы этой книги
признают неправомерность обвинений СССР в
«колониализме» и «колониальной эксплуатации»,
подчеркивая, что национальные республики получают из
центра финансовую и техническую помощь.
Характерны выводы, сделанные в опубликованной
в 1970 году работе профессора Лондонского
университета Д. Лэига об одной из советских республик —
Армении. Профессор Лэнг с самого начала подчеркивает,
что «тесное объединение с Советским Союзом
представляло (для Армении.— Б. М.) единственно
возможный выход из экономических и политических
трудностей». Автор пишет, что «социальная и экономическая
жизнь Советской Армении продемонстрировала
большие успехи... Дореволюционная Армения была
аграрной странбй со слаборазвитой промышленностью...
Ныне каждый, посетивший Ереван, Ленинакан и
другие города Советской Армении, не может не обратить
внимание на кипучую атмосферу, активный темп
постоянно растущего строительства промышленных
предприятий и жилых домов». Д. Лэнг пишет далее о
прогрессе науки и техники, о расцвете культуры
республики К
1 D. Lang. Armenia. Cradle of Gvilization. London, 1970,
p. 289—292.
95

В опубликованной в 1968 году в США книге
«Этнические меньшинства в Советском Союзе» отмечается,
что «статистика роста школ, увеличения грамотности,
рост числа лиц, получивших высшее образование,
квалифицированных инженеров, ученых, а также лиц,
имеющих ученые звания, дают внушительную
картину культурного подъема национальных меньшинств
при коммунистическом правлении». Даже такой
антикоммунистически настроенный советолог, как
профессор Лондонского университета X. Сетон-Уотсон,
признает, что «трансформация экономической и
социальной жизни народов Советского Союза и
необыкновенный количественный и качественный прогресс на всех
уровнях образования русского и нерусского населения
являются фактом». Далее английский советолог
пишет: «...не может быть сомнений, что мусульманские
народы Советской Средней Азии пользуются намного
более высоким уровнем жизни и большими
возможностями для образования, чем народы Турции, Ирана,
Афганистана и Пакистана».
Под напором фактов, рисующих реальный
исторический путь, пройденный народами Советской страны
под руководством Коммунистической партии, камня
на камне не остается от надуманных концепций и
оценок буржуазной историографии. Ленинская
национальная политика прошла убедительную историческую
проверку, доказала свои великие преимущества. «За
годы социалистического строительства в нашей
стране,— отмечается в Отчетном докладе Л. И. Брежнева
XXIV съезду партии,— возникла новая историческая
общность людей — советский народ. В совместном
труде, в борьбе за социализм, в боях за его защиту
родились новые, гармоничные отношения между классами
и социальными группами, нациями и
национальностями— отношения дружбы и сотрудничества. Наши
люди спаяны общностью марксистско-ленинской
идеологии, высоких целей строительства коммунистического
общества. Эту монолитную сплоченность
многонациональный советский народ демонстрирует своим
трудом, сйоим единодушным одобрением политики
Коммунистической партии» х.
1 Л. И. Брежнев. Отчетный доклад Центрального Комитета
КПСС XXIV съезду Коммунистической партии Советского
Союза. М., 1971, стр. 94.
96

Спутники и крах мифа
о «культурной отсталости»
В конце 60-х годов профессор Д. Арнольд из
Колорадо решил проверить эффективность антисоветской
пропаганды реакционных органов печати. Собрав группу
из 27 своих сограждан-учителей, он отправился с ними
в двухнедельную поездку по Советскому Союзу. До
этой поездки члены группы придерживались
стереотипных антикоммунистических представлений о СССР.
Побывав в Советском Союзе, учителя начисто
отвергли навязываемые им антисоветские взгляды.
Как засвидетельствовал профессор Арнольд,
«участники группы отказались от представления о России
как о стране, где люди почти не отдыхают и
работают шесть дней в неделю. Они убедились, что
медицинское обслуживание бесплатно, а количество врачей
больше, чем в США. Миф о том, что телевизоры
дороги и лишь немногие советские граждане могут
купить их, был отброшен. Группа узнала, что западные
книги широко читаются в России, что литература не
ограничивается правительственной пропагандой, а
американские пьесы идут в советских театрах...»
Отмечая огромные экономические достижения
Советской страны, объективные западные наблюдатели
одновременно выражают восхищение высоким
культурным уровнем советских людей, их
образованностью, знаниями. Многих удивляет расцвет науки и
культуры в Советском Союзе. А ведь культурная
революция, осуществленная в нашей стране, является
неразрывной составной частью строительства
социализма. В процессе культурной революции происходит
приобщение самых широких масс трудящихся к
богатствам культуры, науки и техники, вовлечение их в
активную общественно-политическую, хозяйственную и
государственную деятельность, распространение
научной социалистической идеологии и организация на
ее принципах всей духовной жизни народа,
преодоление буржуазных и мелкобуржуазных взглядов и
навыков.
Новый общественно-экономический строй,
возникший в нашей стране в результате Октябрьской рево-
7 Б. И. Марушкнн
97

люции, впервые в истории открыл безграничные
возможности для духовного роста всего населения.
Культура действительно стала принадлежать народу.
Перед трудящимися открылись все пути для развития
способностей, наклонностей, талантов. Широкие
народные массы с энтузиазмом приняли участие в
строительстве новой, социалистической культуры.
Буржуазная пропаганда принимает все меры,
чтобы каким-нибудь образом затушевать эти факты.
Вначале (особенно в первые годы после революции)
широко использовался миф о большевиках —
«разрушителях культуры». Однако успешно осуществленная в
СССР ликвидация неграмотности, быстрый подъем
образовательного уровня, достижения советской
науки, искусства и культуры заставили буржуазных
идеологов отказаться от этого и ему подобных мифов.
Важным моментом явилось открытие Советским
Союзом эры освоения космического пространства.
Запуск осенью 1957 года советского спутника произвел
на буржуазный мир потрясающее впечатление. До
этого на Западе самодовольно считали — советская
наука намного отстает от уровня развития науки в
развитых капиталистических странах. Теперь пришлось на
ходу произвести переоценку ценностей.
Откликаясь на требование момента, советологи
срочно подняли вопрос о «советском вызове» в
области науки. В 1957 году в США вышла книга Дж. Каунт-
са «Вызов советского образования», где говорилось об
огромных успехах СССР в этой области. Публикуя в
1958 году сборник речей и статей о советском
образовании, науке и технике, видный американский
издатель У. Бентон дал ему заголовок: «Это — вызов».
Сравнение уровня образования в СССР и США
вызвало в американских правящих кругах состояние,
близкое к шоку. Выяснилось, что только 17 из 100
взрослых американцев читают книги, из каждых
десяти призывников в армию — один неграмотный. Одним
из первых забил тревогу сенатор Джон Кеннеди
(в 1961—1963 годах президент США). Выступая в
феврале 1958 года в Балтиморе перед студентами,
Кеннеди заявил: Америка уделяет делу образования
«ничтожно мало средств — в лучшем случае не более
3 процентов национального дохода, в то время как
Советский Союз тратит 10 процентов... За десять лет
98

(обучения) русские ученики узнают больше, чем
американские школьники за двенадцать».
Серьезность проблемы, ее жизненно важное
значение для Соединенных Штатов и других
капиталистических стран сказались не только в усилении внимания
к теме, но и в характере исследований. В них
появляется аспект изучения советского опыта — явно в
практических целях. Так, в 1960 году в США был
опубликован подготовленный специалистами доклад о
советской школе. В 1962 году Н. Деуитт издал объемистый
(свыше 800 страниц) том «Образование и
профессиональное использование кадров в СССР», где
рассмотрел советскую систему образования на всех уровнях
и сделал вывод об ее эффективности. Профессор
Колумбийского университета Л. Грэхэм в работе
«Политика по отношению к науке и планирование в СССР»
(1967 год) подчеркнул: «Советский Союз — первая
страна, полностью признавшая науку важным
национальным резервом, систематически выделяющая
большую часть своего бюджета для содействия научным
исследованиям и стремящаяся планировать процесс
научного развития».
Характерна вышедшая в 1970 году в Англии
книга Ш. Фицпатрик, посвященная деятельности
советского Комиссариата просвещения в 20-е годы. «Нар-
компрос,— пишет Фицпатрик,— имеет на своем
балансе ряд достижений. Университеты, Академия наук,
научно-исследовательские институты и театры
содержались открытыми за счет государственных субсидий...
Сохранялись и были открыты для населения
публичные библиотеки и художественные коллекции. Нар-
компрос сформулировал основные принципы реформы
образования, организовал большое число детских
садов и сеть экспериментальных школ и детских
колоний... Руководители Наркомпроса были
исключительно хорошо подготовлены для своей работы,
демократичны в своих методах, они высоко ценили советы и
сотрудничество экспертов» *.
Признание культурного сдвига, происшедшего в
СССР в послереволюционные годы, появляется на
страницах не только специальных трудов. В общем
курсе истории СССР Н. Рязановского, вышедшем в
1 Sh. Fitzpatrick. The Commissariat of Enlightenment.
Cambridge, 1970, p. XIV-XV.
99

США в 1963 году, отмечается: «Образование играло
особо важную роль в развитии Советского Союза.
Рост просвещения был основной частью
государственного планирования и сделал возможным потрясающий
прогресс в области советской экономики и техники...»
Рязановский пишет далее о «широкой образовательной
кампании», начатой в 20-х годах с целью ликвидации
неграмотности, об организации в СССР сети
культурно-просветительных учреждений: библиотек, музеев,
клубов, театров и т. д, Другой американский
историк— У. Мандель отмечает в книге «Переосмысленная
Россия»: «В Москве ставят Шекспира чаще, чем в
Лондоне, и Лопе де Вега — чаще, чем в Испании».
Эти признания, конечно, не означают, что
буржуазные историки стали на путь объективного
исследования культурного прогресса СССР. Многие догмы,
опиравшиеся на положение об «отсталости» СССР,
отброшены ввиду полного их банкротства. Но, будучи
вынуждены признать достижения в области культурной
жизни советских людей, буржуазные идеологи, как
правило, искаженно трактуют причины, их
породившие, а также их социальный характер и смысл. В
работах историков, придерживающихся
антикоммунистических взглядов, проскальзывает мысль, что,
собственно говоря, никакой культурной революции не
произошло и что новая, социалистическая культура — это
почти что старая буржуазная культура,
приспособленная к нуждам советского общества. Такие идеи
развивает, в частности, западногерманский советолог
Д. Гейер.
Реакцией советологов на достижения советской
науки и культуры явилось выдвижение теории о
«несамостоятельности» культурного развития СССР, как в
прошлом, так и в настоящем. «Всегда было что-то
чуждое и искусственное в развитии культуры и техники в
России»,— писал, например, У. Чемберлин. В книге
западногерманского автора В. Келлера под
заголовком «Восток минус Запад = нулю» (1962 год) также
утверждалось, что русские-де с самого начала своей
истории проявляли врожденную неспособность к
научному и техническому прогрессу и были вынуждены
заимствовать знания у Запада. Впрочем, после
советских успехов в освоении космоса подобным вымыслам
мало кто верит. Даже переводчик книги Келлера на
100

английский язык охарактеризовал эти вымыслы как
дань «холодной войне». И тем не менее в 1970 году
в Нью-Йорке была издана книга «История России с
1812 до 1945 г.», автор которой, некий Дж. Стсффен-
сон, вновь объявил, что Россия-де всегда развивалась
под «влиянием иностранцев».
Все эти теории о приспособлении старой
буржуазной культуры к нуждам советского общества, о
«несамостоятельности» культурного развития СССР
имеют целью затушевать грандиозность совершившегося
культурного переворота. Уместно в этой связи
напомнить, что в дореволюционной России две трети
взрослого населения были неграмотны. Четыре пятых детей
и подростков не получили школьного образования.
В народном хозяйстве страны со 150-миллионным
населением было занято всего 136 тысяч специалистов
с высшим образованием. В 1914 году в России
насчитывалось только 11,5 тысячи научных работников1.
И только Великая Октябрьская революция,
уничтожившая систему экономического и политического
угнетения, открыла путь к духовному обновлению общества.
Известно, что одним из первых мероприятий
Советской власти была ликвидация неграмотности среди
трудящихся. Коммунистическая партия,
руководствуясь указаниями В. И. Ленина, «что в стране
безграмотной построить коммунистическое общество
нельзя»2, развернула в невиданных масштабах
культурно-просветительную работу. Всего за 20 лет (с 1920
по 1940 год) в стране было обучено грамоте до 60
миллионов взрослых.
Но обучение умению читать и писать было лишь
первым необходимым шагом к высотам знаний и
культуры. «Вы прекрасно понимаете,— говорил В. И.
Ленин делегатам III съезда комсомола,— что к
электрификации неграмотные люди не подойдут, и мало тут
одной простой грамотности. Здесь недостаточно
понимать, что такое электричество: надо знать, как
технически приложить его и к промышленности, и к
земледелию, и к отдельным отраслям промышленности и
земледелия. Надо научиться этому самим, надо
научить этому все подрастающее трудящееся
поколение» 3.
' См. «Вопросы истории», 1968, № 1, стр. ПО.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 41, стр. 315.
3 В. И. Ленин. Поли. собр. соч.. т 41, стр. 307.
101

Советская власть создала все условия для роста
образованности и культурного уровня советского
народа. Каждый гражданин СССР получил возможность
бесплатно учиться в средней и высшей школе. Одной
из форм приобщения широких народных масс к
высшему образованию стали рабфаки —
общеобразовательные учебные заведения для взрослых рабочих и
крестьян, декрет об организации которых был принят
17 сентября 1920 года. К 1928 году на 176
рабфаках обучалось более 56 тысяч учащихся, а к 1932—
1933 годам число учащихся увеличилось до 339,5
тысячи 1.
Огромное внимание уделяло Советское
правительство подготовке специалистов для народного
хозяйства. Уже к началу первой пятилетки количество
высших технических учебных заведений в СССР выросло
втрое по сравнению с их числом до революции.
В 1929 году втузы выпустили 11 тысяч специалистов2.
Эта целенаправленная политика дала блестящие
результаты. Под руководством Коммунистической
партии наша страна превратилась в страну
высочайшей грамотности и передовой культуры. По данным
на 1973/74 учебный год, общая численность всех
учащихся в СССР достигла свыше 85 миллионов человек
(из них 4671 тысяча в вузах). СССР занимает первое
место в мире по подготовке инженерно-технических
кадров. Так, в 1973 году в нашей стране было
выпущено 296 тысяч инженеров, а в США в 1972 году —
53 тысячи.
Только за годы восьмой пятилетки в стране
подготовлено более 7 миллионов специалистов с высшим и
средним образованием. За этот же период открыто
более 60 новых вузов, в том числе 9 университетов.
Общее число научных работников в СССР,
представляющих все отрасли современной науки и техники,
составляло в 1973 году 1108 тысяч 3.
Некоторые советологи пытаются дискредитировать
опыт культурного строительства в СССР, извращая по-
1 См. «Большая Советская Энциклопедия», т. 35. М, 1955,
стр 451.
2 См. «Большая Советская Энциклопедия», т. 9. М, 1951,
стр. 512.
3 См «Народное хозяйство СССР в 1973 году» стр. 701,
167, 175.
102

ложение науки в советском обществе. «Сначала наука
была захвачена власть имущими, и задачи ее
пересмотрены,— утверждает А. Вучинич в работе «Советская
Академия наук»,— а потом она была сделана высшей
ценностью в советском обществе». В этом
утверждении уже дается противоречивая оценка положения
науки в СССР. Более того, вслед за тем Вучинич
вынужден признать, что наука окружена в СССР
исключительной заботой. Академия наук СССР, пишет он,
«ведет исследования во всех областях
систематизированного знания в широких масштабах, может быть
широчайших в истории человечества, и ей оказывается
колоссальная финансовая поддержка».
Автор более поздней работы об Академии наук
СССР Л. Грэхэм, с одной стороны, пытается создать
впечатление, что большевики будто бы «подавляли»
науку и ученых, с другой — пишет, что «ни одно
предшествующее правительство в истории не было
настроено столь открыто и энергично в пользу науки».
Столь же противоречивы высказывания и А. Корола.
Он говорит о «подавлении интеллектуальных
аспектов» научно-исследовательской деятельности
государственными органами СССР, но тут же отмечает, что
«политическая и практическая деятельность
Советского государства является могучим стимулом научных
усилий» и что в целом осуществлен значительный
прогресс науки. По сути дела, советологи сами
опровергают свои собственные ложные высказывания.
Рассуждения некоторых буржуазных авторов о
«тормозящем» воздействии на науку
марксистско-ленинской идеологии, будто бы превратившейся в
«религиозную догму», вызывают возражения даже среди
советоведов. Так, оценивая книгу А. Пэрри,
отстаивающего этот взгляд, один английский рецензент
писал: если бы это действительно было так, то «не
существовало бы ни советской атомной бомбы, ни
спутников...». Авторы вышедшего в конце 60-х годов в Нью-
Йорке сборника «Наука и идеология в советском
обществе» также выступают против мифа о
противоречиях между советской наукой и коммунистическом
идеологией. В предисловии к сборнику Дж. Фишер
отмечает: «Вопреки взглядам многих авторов, пишущих
о конфликте между наукой и советской идеологией,
участники этого тома указывают на заслуживающие
103

внимания элементы гармонии между ними и даже
взаимное укрепление...» ]
Разногласия в среде буржуазных ученых не
случайны. Ведь всему миру известны огромные
достижения советской науки. Только за последние годы в
СССР были созданы первоклассные автоматические
линии, лазерная техника, новые типы электронно-вы-,
числительных машин, открыты крупнейшие
месторождения полезных ископаемых. Выдающихся успехов
добилась советская наука в области изучения космоса и
конструирования космических автоматов; к их числу
относится и первая мягкая посадка на Луну, и
создание таких совершенных систем, как «Луна-16»,
доставившая на Землю лунный грунт, и «Луна-17» с
луноходом, и первые полеты к планете Венера, и
получение ценных научных данных непосредственно с ее
поверхности и т. д.
Факты показывают, что социалистический строй
раскрепощает творческие силы народа. Уничтожая
эксплуатацию человека человеком, социализм
уничтожает и господство эксплуататорской идеологии,
превращает культуру из духовного оружия буржуазии в
духовное оружие народа. В силу своей общественной
природы социализм побуждает людей к повышению
образовательного и культурного уровня, способствует
их интеллектуальному росту.
Социалистическое общество создает все
возможности для непрерывного прогресса культуры.
Замечательным результатом развития советской культуры
как подлинно народной является продолжающийся
подъем культурного уровня рабочих и крестьян нашей
страны, успехи в ликвидации существенных различий
между умственным и физическим трудом.
Легенда о «советском
тоталитаризме»
В буржуазной пропаганде, направленной против
нашей страны, часто используется словечко
«тоталитаризм». Что же оно означает?
1 «Science and Ideology in Soviet Society». Ed. by G. Fischer.
New York, 1967, p. VIII, iX
104

По определению буржуазных теоретиков,
«тоталитаризм»— это доведенная до крайней степени власть
государства, централизованный принудительный
порядок, при котором контролируется все поведение
населения. Характерно, что впервые идея
«тоталитарного государства» была развита в трудах фашистских
правоведов. Противопоставление
«национал-социалистского тоталитаризма» «коммунистической
диктатуре», воплотившей в себе «господство черни», было
едва ли не основным тезисом в арсенале гитлеровских
пропагандистов. Понятие «тоталитаризм» было
применено буржуазными идеологами к социалистическому
строю в период развертывания «холодной войны»
против СССР.
В декабре 1946 года американский журналист
Г. Мэттьюс писал в одной из своих статей: должны ли
теперь США отнести СССР к той же категории
государств, к какой относилась и гитлеровская Германия?
Ответ на этот риторический вопрос был предрешен
реакцией. Как разъяснил занимавший в тот период
пост президента США Г. Трумэн, «не существует
какой-либо разницы между тоталитарными
государствами. Мне безразлично, называете ли вы их нацистскими,
коммунистическими или фашистскими». Иными
словами, организаторы «психологической войны» против
СССР фактически пошли на прямой подлог, пытаясь
представить социалистическую демократию —
демократию высшего типа — как «насильственный»,
«недемократический», «несвободный» строй.
Идея «тоталитаризма» была тут же подхвачена
советологами. В 1948 году ее развил применительно к
СССР американец Г. Келсен в работе «Политическая
теория большевизма», а затем и ряд других
советологов (А. Айнкелес, У. Туркан и др.). В осуществлении
этой пропагандистской акции приняли участие не
только американские, но и западногерманские и
английские советологи (X. Арендт, Р. Дарендорф,
Э. Нольте, К. Фридрих, Р. Конкест и др.).
В работе «Тоталитарная диктатура и автократия»
(1956 год) К. Фридрих и 3. Бжезинский разработали
теорию «тоталитаризма» как новой государственной
формы, возникшей на почве современного «массового
общества». Они сформулировали шесть признакоз
«тоталитаризма», подчеркивающих «монополию вла-
105

сти центральных органов». Хотя предложенное ими
определение в действительности соответствует крайним
формам диктатуры империалистической буржуазии и
сами авторы признают, что «тоталитарная диктатура»
является логическим продолжением «определенных
черт современного индустриального общества, часто
называемого капитализмом», они всеми силами
стремились ассоциировать «тоталитаризм» с социализмом.
Подобных же взглядов придерживается английский
советолог Р. Конкест. В работе «Где Маркс ошибся»
(1970 год) он утверждает, что коммунисты отвергают
контроль общества над аппаратом государства1.
А французский социолог Ж. Эллюль резюмирует, что
«непрерывный рост власти» — это и есть «конкретный
смысл истории».
Антинаучность упомянутого пропагандистского
приема очевидна. Хорошо известно, что не существует
свободы вообще, демократии вообще. Это классовые
понятия. Как подчеркивал В. И. Ленин, всякая
демократия как форма политической организации
общества «служит, в конечном счете, производству и
определяется, в конечном счете, производственными
отношениями данного общества»2. В
классово-антагонистических обществах демократия существует
фактически только для представителей господствующего
класса. Социалистическая же демократия является
подлинной демократией для большинства народа.
Проповедники теории «тоталитаризма» замалчивают,
что в отличие от буржуазной демократии, в условиях
которой гражданские права и свободы носят
формальный характер, социалистическая демократия
обеспечивает права граждан материальными, политическими и
организационными гарантиями, что в системе
социалистической демократии имеются органы народного
контроля, в работе которых принимают участие
миллионы трудящихся.
Теория «тоталитаризма» игнорирует коренное
отличие сущности и роли государства в
капиталистической и социалистической общественно-экономических
формациях. Совершенно ясна неправомерность
сравнения крайних форм диктатуры империалистической
1 R. Conquest. Where Marx Went Wrong. London, 1970, p. 36.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 42, стр. 276.
106

буржуазии, с помощью аппарата насилия держащей
народные массы в экономическом и политическом
подчинении, и социалистического строя, впервые в
истории гарантировавшего демократию для широчайших
народных масс.
Само понятие «доведенная до крайней степени
власть государства» применительно к советской
социалистической системе представляет собой и
логическую и фактическую бессмыслицу. О каком
«тоталитаризме» может идти речь, когда всестороннее
развертывание и совершенствование демократии является
характерной чертой развития советского
общественного и государственного строя? Где и когда
буржуазные ученые наблюдали «тоталитарное государство»,
стремящееся создать такие условия общественной
жизни, при которых развитие и совершенствование
социалистической государственности приведет к
постепенному перерастанию ее в общественное
коммунистическое самоуправление? Сама постановка этих
вопросов показывает алогичность применения тоталитарной
мерки к советскому обществу.
В противоположность социализму буржуазная по*
литическая система все более эволюционирует в
сторону антидемократизма и реакционности.
Антидемократические, тоталитарные тенденции проявляются в
покушении на гражданские права и свободы, в
преследовании и запрещении коммунистических партий,
в расистских погромах, в расправах с прогрессивными
деятелями, в активизации фашистских и
профашистских организаций. Антидемократизм и
тоталитаризм порождены антагонизмами капиталистической
системы, и приписывать их социализму
неправомерно.
Мнимо научный характер носят и попытки
теоретического обоснования происхождения «советского
тоталитаризма». Здесь следует отметить три
направления. Одно ищет корни «советского тоталитаризма» в
особенностях истории России и психического склада
русских людей. Ссылаясь на мистическую склонность
русского народа к тоталитаризму, сторонники этого
направления приходят к выводу об исторической
предопределенности антидемократизма
социально-политических институтов России. При этом усиленно обы-
грывается мотив отсталости России как фактора, не
107

позволяющего воспринять демократические формы
правления.
Буржуазные авторы пространно пишут о том, что
русским были незнакомы «ценности и техника
парламентской демократии», что у них отсутствовали
«традиции самоуправления и общественной прессы»;
отсюда советологи делают вывод о сомнительности
установления демократии в такой стране. Опираясь на кФА-
цепцию «преемственности», ряд советологов пытается
представить советский социалистический строй
«законным преемником» царского режима, еще более
развившим «тоталитарные тенденции» последнего.
В аргументации первого направления центральное
место занимает тезис о пресловутых особенностях
«русской души», якобы совмещающей в неразрешимом
противоречии крайнюю пассивность с крайним
анархизмом. Э.то утверждение не имеет ничего общего с
наукой, ибо не существует на свете народов, которым
присуща некая особая пассивность или анархичность.
Мы уже не говорим об антинаучности приписывания
национальной психике значения фактора,
определяющего социально-политическую структуру общества.
Второе направление выводит «советский
тоталитаризм» из... идеологии марксизма-ленинизма. Третье —
стремится обосновать «советский тоталитаризм»
объективными потребностями экономического развития
страны. Все эти направления не только сосуществуют
в советологии, но и обмениваются различными
элементами своей аргументации, образуя промежуточные
«модели советского тоталитаризма».
Центральным объектом нападок буржуазных
идеологов является марксистское положение о диктатуре
пролетариата. Так, С. Хук выводит «тоталитарные
тенденции» СССР из этого положения,
противоречащего, как он считает, демократическим традициям
марксизма. Извращая сущность учения классиков
марксизма о диктатуре пролетариата как новой, высшей
форме демократии, как демократии для
большинства народа, американский советолог М. Фейнсод
утверждает, что установление диктатуры пролетариата,
или, как он выражается, «власти от имени
пролетариата», «означает навязывание правления немногих
многим». Р. Дэниеле, соглашаясь с тем, что диктатура
пролетариата выражает интересы трудящихся масс, обви-
108

няет ее в недемократичности. Советолог из ФРГ
К. Менерт заявляет, что вообще социализм и гуманизм
несовместимы.
Марксисты считают, что любая диктатура
предполагает насилие. В капиталистических странах, даже
в самых демократических, власть представляет собой
насилие меньшинства над волей большинства. При
диктатуре пролетариата насилие направлено против
незначительного меньшинства в интересах прав и
свободы огромного большинства. Более того, как
подчеркивал В. И. Ленин, диктатура пролетариата «не есть
только насилие над эксплуататорами и даже не
главным образом насилие» К Задачей диктатуры
пролетариата является коренная перестройка всей системы
общественных отношений, построение социализма и
переход общества к строительству коммунизма. Что
же касается насилия, то его характер и формы
зависят от степени интенсивности и методов
сопротивления враждебных классов.
Пролетарское государство обеспечивает диктатуру
по отношению к свергнутым эксплуататорским
классам и враждебным социализму элементам и в то же
время — широкую демократию для трудящихся.
Диктатура пролетариата тем и отличается от диктатуры
любого эксплуататорского класса, что она привлекает
к участию в управлении государством и обществом
миллионные массы, пробуждая самосознание народа.
Выполнив свою всемирно-историческую миссию в
построении социализма, государство диктатуры
пролетариата в СССР постепенно переросло в
общенародное социалистическое государство трудящихся,
ведущей силой которого является рабочий класс, а
пролетарская демократия — во всенародную
социалистическую демократию.
Сконструированная советологами «тоталитарная
модель» социалистического государства,
опирающаяся на специфические особенности «национального
духа» или «догматизма идеологии», подразумевает
стабильность, незыблемость социально-политической
структуры (изменения если и предполагаются, то лишь
в сторону усиления всевластия государства, большей
«тотальности»). Однако в работах некоторых совето-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 39, стр. 13.
109

логов тезис о «стабильности тоталитаризма» был
несколько модифицирован. Появилась концепция
«тоталитаризма», рассматривающая «насильственный
тоталитарный» режим как временную фазу,
необходимую в отсталых странах для того, чтобы
«модернизировать» их по образцу Запада.
Сторонники «экономического» обоснования
тоталитаризма выдают насилие за исторически
неизбежный и единственный практический метод решения
проблем в «русских условиях». По логике их
рассуждений, осуществление социалистических
преобразований, в частности индустриализации, требовало
введения жестких мер и принудительных институтов.
Профессор Гарвардского университета А. Бергсон считает,
что авторитарные политические институты прямо
связаны с общественной собственностью на средства
производства.
Что касается утверждений советологов об
обусловленности принудительных мер социалистической
индустриализацией, то мы уже показали в одной из
предыдущих глав абсурдность подобных высказываний.
Теоретически несостоятельно и не подтверждается
практикой и утверждение о связи тоталитаризма с
общественной собственностью. Напротив, демократизм
заложен в самой природе социализма, обусловлен его
экономическим строем — ликвидацией частной
собственности на средства производства. Социалистическая
собственность, раскрепощение труда — основные
условия истинной свободы личности.
В социалистическом государстве верховная власть
осуществляется представителями трудового народа,
им выбранными и сменяемыми. В высшем органе
власти страны — в Верховном Совете СССР —
представлены все основные слои советского народа. Так,
среди депутатов Верховного Совета VIII созыва было
31,7 процента рабочих, 18,6 — колхозников, 9,6 —
работников культуры и здравоохранения, 17,2 —
работников партийных, профсоюзных и комсомольских
органов, 14,3 — работников советских органов, 3,8
процента военнослужащих1.
Большинство в органах власти принадлежит непо-
1 См. «СССР на пути строительства коммунизма (1959—
1970 гг.)». М., 1971, стр. 66-67.
110

средственным производителям материальных благ, что
характерно лишь для социалистической общественной
и государственной системы. Например, среди
депутатов местных Советов, избранных в июне 1973 года,
более двух третей составляли рабочие и колхозники, в
том числе 39,3 процента — рабочие и 28 процентов —
колхозники 1.
О широком участии народа в управлении страной
говорит также число депутатов Советов — в них
избрано более 2 миллионов 200 тысяч граждан2.
Избранники народа управляют делами государства снизу
доверху. Вместе с ними трудится армия добровольных
помощников — 25 миллионов активистов при Советах.
Отличительной чертой социалистической
демократии является активное использование всех форм
самодеятельности трудящихся. В частности, все
возрастает роль профессиональных союзов как школы
управления, хозяйствования, школы коммунизма. Искажая
положение и характер деятельности профсоюзов в
социалистическом государстве, буржуазные идеологи
пишут, что советские профессиональные организации
будто бы не выражают интересы трудящихся, целиком
подчинены государству и превратились в «механизм
для подавления» и «принудительной мобилизации».
Теорию «огосударствления профсоюзов» развивает,
например, западногерманский «специалист по СССР»
Д. Пфайф.
Подобные утверждения свидетельствуют о том, что
советологи закрывают глаза на то, что характер и
деятельность профсоюзов в социалистическом обществе
коренным образом отличаются от характера и
деятельности профсоюзов в обществе капиталистическом.
При капитализме борьба профсоюзов за улучшение
условий труда и быта пролетариата носит характер
классовой борьбы между трудом и капиталом. При
социализме деятельность профсоюзов направлена на
укрепление государства трудящихся, на развитие
народного хозяйства, рост производительности труда.
Советские профсоюзы активно участвуют в
планировании и управлении народным хозяйством, ведут
большую работу по развитию социалистического со-
1 См. «Правда», 28 марта 1975 года.
9 См. там же.
tii

ревнования, массового технического творчества,
сознательной дисциплины труда. Участие профсоюзов в
социалистическом строительстве не исключает, а
предполагает защиту ими интересов трудящихся от
бюрократических извращений, допускаемых в отдельных
случаях работниками государственного аппарата или
хозяйственных органов, а также заботу об улучшении
условий труда и быта рабочих и служащих. При этом
профсоюзы располагают на основе советских законов
всеми средствами для устранения тех или иных
недостатков.
Социалистическая демократия постоянно
совершенствуется и расширяется. Так, за последние годы в
нашей стране были осуществлены меры по повышению
роли Советов, расширению социальных прав граждан,
совершенствованию законодательства, укреплению
законности!. Миллионы советских граждан активно
участвуют в государственном планировании
экономики, в развитии социалистического соревнования и
рационализаторского движения, в решении проблем
улучшения условий труда и быта. Большое значение
для роста демократической самодеятельности
трудящихся имеют постоянные производственные
совещания, которые действуют на каждом государственном
предприятии и решения которых обязательны для
администрации. Как показывает практика жизни нашего
общества, развитие социалистической демократии —
это многогранный процесс, в ходе которого
появляются все более совершенные формы общественного
самоуправления.
Что же противопоставляют этим фактам
советологи? Автор изданного Стэнфордским университетом
специального исследования о выборах в местные
Советы СССР рассуждает таким образом. Действительно,
признает он, тщательный отбор кандидатов в
депутаты на предвыборных собраниях способствует тому,
что в органы власти избираются «поистине
замечательные люди». Но, по его мнению, «советский
депутат... не имеет права законодательствовать.
Предполагается, что он должен лишь помогать осуществлению
той программы, которую наметило руководство». Со-
1 См. «XXIV съезд КПСС об укреплении Советского
государства и развитии социалистической демократии». М., 1973.
112

ветский депутат, заявляет он далее, лишен «всякой
возможности оказывать влияние на формирование
планов», на «формулирование политики»1.
Буржуазный автор совершенно неверно освещает
действительное положение дел. Он, например, умалчивает о
работе депутатов в имеющихся при Советах депутатов
трудящихся постоянных комиссиях, через которые они
активно участвуют в составлении планов и
определении политики.
Выступая с критикой социализма,
антикоммунистические идеологи выставляют себя борцами за
«подлинную демократию». На самом деле, мечтая о
возврате социалистических стран к буржуазным
порядкам, они пытаются навязать народам этих стран
буржуазные понятия о демократии —демократии для
эксплуататоров, чуждой интересам трудящихся.
Однако все это — попытки с негодными средствами.
Особенно активно осуществляют сторонники
теории тоталитаризма идеологическую диверсию против
КПСС — руководящей и направляющей силы
советского общества. В своих писаниях о КПСС
буржуазные идеологи стремятся дискредитировать
Коммунистическую партию путем вздорных обвинений в «эли-
тизме», представить руководящую и направляющую
роль партии как установление власти «партийной
бюрократии». Например, профессор Австралийского
национального университета в Канберре Т. Ригби в
вышедшей в 1968 году книге «Члены Коммунистической
партии СССР в 1917—1967 гг.» утверждает, что КПСС
будто бы имеет «элитарный характер». В чем же он
видит доказательство этой «элитарности»? Как ни
странно, именно в том, что, по сути, является
выражением демократизма КПСС,— в том, что партия
объединяет в своих рядах лучших людей страны.
Показательно, что тот же Ригби признает: «...было бы сверх*
упрощением делать вывод, что советская политика
вовсе не подвержена влиянию снизу»2.
Пытаясь обосновать тот же тезис об «элитизме»,
советолог из США Э. Мицкевич прибегает к почти что
анекдотическим приемам. В своей книге о системе
1 М. Mote. Soviet Local and Republic Elections. Stanford, 1965,
p. 51. 86.
2 T. Rigby. The Communist Party Membership in the USSR.
1917—1967. Princeton, 1968.
8 Б. И Марушкнн
113

политического образования в СССР он использует
публиковавшиеся в советской печати критические
замечания о работе пропагандистов, злоупотреблявших
иностранными словами и поэтому не находивших
контакта со слушателями, для сногсшибательного вывода
о будто бы существующей «пропасти» (?) между
представителями партии и народом.
Пропагандистские утверждения советологов не
выдерживают сопоставления с фактами. Руководящая
и направляющая роль КПСС в советском обществе
обеспечивается тем, что партия является выразителем
интересов и чаяний всех трудящихся. Партия
опирается на свой моральный авторитет, на проверенную
жизнью способность, творчески применяя
марксистско-ленинскую теорию, предвидеть будущее и
принимать научно обоснованные решения. КПСС свято
дорожит доверием народа. Она неуклонно выполняет
ленинский завет — не отрываться от массы.
В тесной и неразрывной связи с рабочим классом,
с народными массами — один из глубочайших
источников силы Коммунистической партии, ее коренное
отличие от буржуазных партий. Во всей своей
деятельности партия советуется с народом, изучает и
обобщает его опыт. Это позволяет ей вести за собой
трудящихся, быть их учителем и коллективным
политическим вождем.
КПСС — глубоко народна по своему составу. Ее
ряды пополняются рабочими, крестьянами,
представителями интеллигенции, наиболее проявившими себя в
строительстве коммунизма. В 1973 году в составе
КПСС 40,7 процента составляли рабочие, 14,7 —
колхозники и 44,6 процента — служащие. При этом более
двух третей коммунистов-служащих — это инженеры,
агрономы, учителя, врачи, научные работники,
деятели литературы и искусства. Как очевидно,
бессмысленно применять термин «правящая элита» к
организации, непрерывно растущей в результате вступления
в нее представителей всех слоев населения, людей,
для которых вступление в партию означает быть
всегда на переднем крае решения задач, стоящих перед
страной. На протяжении всей истории своего
существования партия всегда находилась на самых трудных
и самых ответственных участках государственного,
хозяйственного, культурного строительства и обороны
114

страны. Так, в годы Великой Отечественной войны
Коммунистическая партия дослала на фронт 60
процентов своих членов.
Историческая роль Коммунистической партии в
жизни советского общества настолько велика, ее
руководство народом настолько эффективно и
плодотворно, что даже наши идейные противники не могут
не признать этого. Так, американский дипломат с
репутацией «знатока советских дел» Дж. Кеннан в одной
из своих работ был вынужден подчеркнуть, что в
«создании нового порядка... в сохранении своей
дисциплинированности и жизненности как политического
института... в реализации многих из своих далеко
идущих социальных идей, в поднятии до нынешнего
уровня индустриализации страны и развитии новой техники,
в осуществлении твердого, решительного и
вдохновляющего руководства в борьбе против
немецко-фашистских армий, в обеспечении политического
воодушевления и руководства для многих радикальных
социалистических сил в мире...— во всех этих
достижениях Коммунистическая партия Советского Союза не
только показала себя величайшей политической
организацией века по энергии и воле, но и сохранила веру
в русскую революцию как величайшее политическое
событие современности».
«Тоталитарная модель» социалистического
общества настолько противоречит действительному
положению дел в СССР, что даже в период наибольшей
популярности этой модели ее сторонники вынуждены
были прибегать к оговоркам. В дискуссии,
развернувшейся на Западе в начале 60-х годов, теория
«тоталитаризма» была подвергнута критике. Американец
Р. Такер выразил сомнение в правомерности самого
термина «тоталитаризм» и призвал учитывать
существующие реальности при оценке советской системы.
Ряд западногерманских авторов выразили сомнение
в правомерности аналогии между социализмом и
фашизмом и в то же время указали на опасные
тоталитарные тенденции во внутренней жизни ФРГ. Об этом,
в частности, писал западногерманский философ К. Яс-
перс в вышедшей в 1966 году книге «Куда движется
федеральная республика?».
Тем не менее наиболее реакционные советологи
всеми силами стремятся сохранить догму о «советском
115

тоталитаризме». Отказу от этой обветшалой теории
противится, например, английский советолог X. Сетон-
Уотсон. По мнению упомянутого выше К. Фридриха,
нет никаких оснований считать, что «прежняя
тоталитарная система вследствие своего внутреннего
развития исчезла, хотя она, без сомнения, претерпела
существенные изменения». Стремясь отыскать в совету
ском обществе самый существенный элемент
тоталитаризма— террор, Фридрих делает это путем
«расширения» понятия террора: он включает в него «меры
против стиляг и тунеядцев». Вслед за тем,
противореча сам себе, он пишет о необязательности террора в
социалистических «тоталитарных системах», что
объясняется «значительной степенью единодушия»,
достигнутого в Советском Союзе и большинстве
социалистических стран. Пытаясь выдать белое за черное,
К. Фридрих явно не сводит концы с концами.
Характерно, что ныне многие советологи считают
«тоталитарную модель» идеологически
бесперспективной. А. Мейер из Мичиганского университета, хотя и не
исключает частичного использования «тоталитарной
модели», называет ее абстрактной конструкцией и
высказывает сомнение относительно полезности самого
термина «тоталитаризм». Д. Эзраэль возражает
против отнесения советской системы к разряду
«тоталитарных», подчеркивая, что польза от создания
подобных моделей общества вообще «весьма сомнительна».
Таков теоретический тупик, в который завели
советологов их антикоммунистические устремления.
Конвергенционистские миражи
советологии
Девальвация легенды о «советском тоталитаризме»
вынудила советологов к срочным поискам новой
теории, более соответствующей современным условиям
идеологической борьбы. Так появилась терия
«конвергенции».
В биологической науке понятие «конвергенция»
означает появление сходных черт у различных
организмов в результате приспособления к одинаковым ус-
116

лозиям существования. Заимствовав термин у
биологов, теоретики антикоммунизма выдвинули тезис о
«растущем сходстве и конечном слиянии»
социалистической и капиталистической систем.
Было бы, разумеется, неверным считать, что
теория «конвергенции» безоговорочно признается всеми
буржуазными учеными. Характерно, что под
воздействием всемирно-исторических успехов нашей страны
усиливаются голоса реалистически мыслящих
западных деятелей, понимающих бесперспективность кон-
вергенционистских миражей советологии.
Показательной в этом смысле является последняя книга
профессора Колумбийского университета Р. Хилсмэна
«Вызревающее будущее» (1975 год), в которой
подчеркивается жизнеспособность советского общества,
выдержавшего все выпавшие на его долю испытания.
Отвечая приверженцам теории «конвергенции», Р. Хилс-
мэн пишет, что Советский Союз и впредь будет
развиваться по законам социализма, а не по пути
«слияния» с капитализмом.
И тем не менее теория «конвергенции» до сих пор
широко используется в буржуазной пропаганде.
Говоря о причинах популярности данной теории в
пропагандистских кругах Запада, 3. Бжезинский и его
коллега С. Хантингтон в книге «Политическая власть в
США и СССР» еще в 1964 году откровенно признали:
«теория конвергенции служит многим целям», она
«представляет собой не только абстрактную позицию,
но и является источником оптимизма для многих и
средством оправдания своей политики для всех».
Чем же привлекает защитников буржуазного строя
теория «конвергенции»? Прежде всего своей
антимарксистской направленностью, причем тщательно
замаскированной. Раскрывая сущность теории
«конвергенции», председатель Компартии Люксембурга
Д. Урбани подчеркнул в своем выступлении на
международном Совещании коммунистических и рабочих
партий в 1969 году в Москве: «Предпринимаются
попытки заставить рабочий класс поверить в то, что если
вино марксизма-ленинизма немножко разбавить
водой, а в уксус капитализма добавить немного
социалистической приправы, то получится напиток, вполне
подходящий для всех. По-научному это пойло
называется «конвергенцией», политически оно именуется «гу-
117

манным социализмом», а на практике означает
сотрудничество с капитализмом в целях его спасения» *.
Теоретическим обоснованием «конвергенции»
служит теория «стадий экономического роста» известного
буржуазного теоретика У. Ростоу и вытекающая из
нее идея об «едином индустриальном обществе». О
теории Ростоу в нашей литературе уже писали.
Напомним, что, согласно концепции Ростоу, каждое
общество в своем поступательном развитии проходит ряд
последовательных «стадий экономического роста»,
структура которых не зависит от характера
общественных отношений и форм собственнрсти. Основное
отличие стадий — в технико-экономическом уровне.
Ростоу не интересует, является ли тот или иной строй
капитализмом или социализмом, ему важен лишь
уровень индустриализации. Иными словами, по У. Ростоу,
социализм и капитализм суть различные варианты
«единого индустриального общества». Буржуазный
идеолог утверждает, что по мере выравнивания
уровней промышленного развития социалистических и
капиталистических государств произойдет и неизбежная
ликвидация социально-политических различий между
ними.
Индустриализация, пишут сторонники
«конвергенции», приносит благосостояние, которое подрывает
политическую дисциплину и идеологическую
ортодоксальность, характерные для ранней фазы процесса
индустриализации. «Век идеологии уже окончился в
Западной Европе, Соединенных Штатах и Японии.
Вскоре он завершится и в Советском Союзе»,—
заключает Ростоу.
Эти высказывания свидетельствуют о двуликости
теории «конвергенции». Одной стороной она
ориентирована на внутреннее потребление в
капиталистических странах, другой — на идеологический экспорт в
социалистические государства. «Конвергенционисты»
стремятся внушить трудящимся капиталистических
стран мысль о «ненужности» классовой борьбы, по-
скольку-де научно-технический прогресс и так
устранит социальные антагонизмы. В то же время в
социалистических странах они пытаются пропагандировать
тезис о неизбежности «эволюции» социализма в
сторону некоего «смешанного общества».
) «Правда», 17 июня 1969 года.
118

Идеи Ростоу были подхвачены в ряде
капиталистических стран. Так, в ФРГ с пропагандой тезиса о
«сближении» социалистической и капиталистической
общественно-экономических систем выступили
советологи Г. Вагенленер в книге «Капиталистическая
форма с социалистическим содержанием в советской
экономике» и Р. Берендт в работе «Динамическое
общество». Р. Ловенталь из Западноберлинского
университета пошел дальше, заявив в 1970 году, что
индустриальный прогресс вызовет-де «конфликты» в
социалистических странах. Во Франции, Англии, Японии и
других государствах буржуазная пропаганда всеми
силами стремится придать достоверность идее
«конвергенции».
Однако основные тезисы и выводы теории
«конвергенции» никак не подтверждаются реальным
историческим материалом. Как показывает практика,
«общая индустриальная культура», одинаковый уровень
промышленного развития вовсе не означают
единообразия социальных и политических институтов.
Дальнейшее повышение уровня промышленного развития,
оснащение производства современной техникой,
использование передовых технологических методов не
сблизит и не может сблизить две
общественно-экономические формации — капиталистическую и
социалистическую, ибо содержание происходящих в них
социальных процессов диаметрально противоположно.
Исторический опыт со всей очевидностью показы
вает, что жизнь общества складывается совершенно
по-разному в зависимости от его
социально-экономической структуры, прежде всего от господствующих и
нем систем собственности. О каком «растущем сход
стве» между социализмом и капитализмом может
идти речь, если в социалистических странах
господствует общественная, а в капиталистических — частная
собственность на орудия и средства производства, если
в социалистических странах власть принадлежит
народу во главе с рабочим классом, а в
капиталистических — монополистической буржуазии, если в
капиталистических странах возрастает
социально-экономическое неравенство людей, увеличивается пропасть
между эксплуататорами и трудящимися массами, тогда
как в условиях социализма происходит всестороннее
сближение рабочего класса, крестьянства и интелли-
119

генции на основе подъема материального и
культурного уровня жизни, на основе социально-экономических
процессов, вызванных к жизни научно-технической
революцией.
Даже по приводимым буржуазными учеными
данным, в настоящее время 2,5 процента населения,
стоящих на верхних ступенях общественной лестницы,
владеют 44 процентами всего материального богатства
США. Огромная собственность сосредоточена в руках
крупной буржуазии и в других капиталистических
странах. В то же время в странах социализма все
национальные богатства, весь национальный доход
принадлежат трудящимся и используются в их интересах.
Так, за один только 1973 год реальные доходы надушу
населения увеличились в СССР на 5 процентов,
в Болгарии — на 7,9, в Венгрии — на 4,5—5, в
Польше— на 10 процентов. За этот же год реальные
доходы американских трудящихся уменьшились на 4,5
процента. Характерной чертой капиталистической
системы является хроническая безработица, рост
дороговизны. За 1973 год цены возросли в ФРГ — на 7,8
процента, во Франции — на 8,5, в Англии — на 10,6, в
Италии — на 12,3 процента К
По мере дальнейшего развития и
совершенствования социализма и усиления противоречий
капитализма коренные различия обеих систем будут не
уменьшаться, а увеличиваться.
Характерно, что приверженцы теории «растущего
сходства», хотя и пишут о процессе изменений как
социалистической, так и капиталистической систем,
основной упор делают на изменение социалистической
системы и в конечном счете на перерождение, обуржуа-
зивание социалистического общества.
Многочисленные сторонники «сближения», как логически следует
из их рассуждений, рассчитывают в действительности
не на слияние двух систем и возникновение
гибридного общества, а на поглощение социализма
капитализмом. «Как только система (социалистическая.—Б. М.)
осуществила индустриализацию,— заявляет директор
Института международных исследований
Калифорнийского университета (Беркли) Д. Эптер в книге
1 См. Ю. С. Новопашин. Против фальсификации теории и
практики социалистического строительства.— «Вопросы истории»,
1974, № 6, стр. 57.
120

«Политика модернизации» (1966 год),— начинается ее
«перерождение»». В этих пророчествах
антикоммунистической историографии отразились социальные
мечты империалистической буржуазии о «разложении и
упадке» системы, которую не удалось уничтожить ни
силой оружия, ни экономической блокадой.
Положения, высказанные Ростоу, вызвали
многочисленные дискуссии на Западе. 3. Бжезинский и
С. Хантингтон выступили с критикой теории
«конвергенции». Отметив, что в Соединенных Штатах и
Советском Союзе как политические системы, так и
характер экономического развития совершенно
различны, они выразили сомнение относительно реализации
идеи «конечного слияния».
С несколько отличной от Ростоу концепцией
выступил профессор истории Принстонского университета
С. Блэк в книге «Динамика модернизации. Историко-
сравнительное исследование» К Как и работа У.
Ростоу, книга Блэка, претендующая на открытие новых
горизонтов в области философии истории, была
направлена против марксистско-ленинской концепции
исторического развития. Здесь встречаются многие
утверждения школы «конвергенционистов». В то же
время автор выступил против узости теории Ростоу,
который, по словам Блэка, увлекшись
экономическими категориями, игнорировал серьезные различия
между обществами, в частности различия между их
«традиционными институтами».
Какие же поправки к теории Ростоу предложил
Блэк? Термин «модернизация», вынесенный им в
заголовок книги и положенный в основу классификации
общества, отнюдь не его собственное изобретение.
Этот термин, понимаемый как трансформация
общества от «традиционного» к «современному»,
использовался и Ростоу, и другими авторами, пишущими на
близкие сюжеты. С. Блэк лишь подчеркивает, что
понятие «модернизация» гораздо шире, чем просто
политические и социальные изменения,
сопровождающие индустриализацию, и что оно выражает процесс
приспособления традиционных учреждений к быстрым
и непрерывным изменениям, вызываемым
научно-технической революцией.
1 С. Black. The Dynamics of Modernization. New York, 1966.
121

Поднимая вопрос о важной роли «традиционных
институтов» в экономическом и социальном развитии
страны, Блэк вовсе не призывает к
конкретно-историческому исследованию прошлого нашей страны.
Он лишь гораздо сильнее, чем Ростоу, подчеркивает
«традиционную неполноценность» незападных стран.
Запад задает тон, указывает общее направление
всемирно-исторического процесса. Восток же повторяет,
«имитирует» Запад. При этом «восточная отсталость»
фактически увековечивается С. Блэком. «Нельзя
предполагать,— писал он в 1971 году,— что все общества
в состоянии добиться темпов и уровней развития,
свойственных наиболее развитым обществам. Разница
между развитыми и неразвитыми странами увеличится».
Как признал в 1973 году сотрудник Калифорнийского
университета Д. Типе, теоретики «модернизации»
пытаются анализировать развитие самых различных
стран, не выходя за рамки «западного опыта».
Идеологическая заданность категорий Блэка
станет еще яснее при рассмотрении того, какие события в
различных странах он считает переломными на пути
«экономической и социальной трансформации этих
стран». По мнению Блэка, буржуазные реформы в
Англии 30-х годов прошлого века, гражданская война
в США, Великая Октябрьская социалистическая
революция в России, разгром Японии во второй мировой
войне — явления одинакового значения для каждой
страны, как положившие начало их «экономической и
социальной трансформации». Таким образом,
Октябрьская революция и строительство социализма в СССР
рассматриваются не как переход к более высокой
формации, а как одна из форм «модернизации»,
означающей, по сути дела, повторение пути, проделанного
развитыми капиталистическими странами.
На примере концепции Блэка видно, как самые
абстрактные экономико-социологические схемы могут
быть использованы в идеологической борьбе.
Интересно выяснить соотношение «модели»
советского общества, создаваемой сторонниками теории
«конвергенции», и рассмотренной выше «тоталитарной
модели». Основное различие между этими двумя
произвольными созданиями буржуазной науки
заключается не в оценке советского
общественно-политического строя, а в прогнозе перспектив его развития. «Тота-
122

литарная модель» стабильна (исключение составляет
точка зрения сторонников «экономического»
обоснования «советского тоталитаризма», о чем говорилось
выше). Модель, предложенная конвергенционистами,
динамична. Оценивая советский
общественно-политический строй как недемократический и
насильственный, сторонники теории «конвергенции» вместе с тем
рассматривают его как явление временное, как
известную болезнь роста на пути к достижению западных
стандартов. Приверженцы «тоталитарной модели»
говорят о монолитности «советского тоталитаризма»,
конвергенционисты проповедуют его «эрозию».
Взяв за образец западную капиталистическую
«модель модернизации», сторонники теории Ростоу
обрекают все остальное человечество на неизбежное
подражание Западу. Заявляя, что стремление к
«модернизации» выражает не только основное содержание
современной эпохи, но и что в нем «олицетворены все
прошлые революции в истории и все высшие устремления
человечества», директор Института международных
исследований Калифорнийского университета Д. Эптер
подчеркивает, что процесс «модернизации» начался на
Западе, а со второй половины XIX века западное
общество стало всеобщей моделью и стандартом.
Ассоциируя «модернизацию» с капиталистическим строем,
Эптер, однако, забывает добавить, что некогда
молодой капитализм давно превратился в загнивающий
империализм и что уже треть населения земного шара
(в том числе и народы многих развивающихся стран)
избрала некапиталистический путь развития.
Чтобы дискредитировать социализм, число
приверженцев которого все увеличивается, буржуазные
теоретики пытаются уверить народы, что советское
социалистическое общество есть не что иное, как имитация,
запоздалый вариант западного капиталистического
общества. Из теории Ростоу прямо вытекает, что глав
ное отличие между Западом и СССР лишь в
отставании во времени: то, что в советской жизни кажется
отличным от западного образца, в сущности, тоже
западное, но относящееся к более раннему периоду.
Характерно, что, сравнивая развитие СССР и США с
технико-экономической точки зрения, Ростоу
заявляет, будто на протяжении последнего столетия
развитие России напоминало развитие Соединенных Шта-
123

тов при наличии сильного отставания по уровню
промышленного производства и промышленной
продукции на душу населения. Ростоу намеренно
рассматривает развитие капиталистической и социалистической
экономики как единый процесс, пытаясь затушевать
тот факт, что капитализм уже давно вступил в полосу
общего кризиса, а социализму принадлежит будущее.
Отметим, что представление буржуазной науки о
социализме ассоциируется с бедностью. На самом деле
социализм по своей природе предполагает постоянный
рост массового потребления материальных и духовных
благ. В Советском Союзе уровень жизни неуклонно
поднимается. Возрастают общественные фонды
потребления. За счет государства трудящиеся и их дети
бесплатно обучаются в школах, средних специальных
и высших учебных заведениях, лечатся в
поликлиниках, больницах, санаториях, получают пенсии,
пользуются другими льготами. Быстрыми темпами и с
большим размахом решается жилищная проблема. За
восьмую пятилетку до 55 миллионов советских людей
улучшили свои жилищные условия. Максимальное
удовлетворение растущих материальных и духовных
потребностей общества — цель, органически присущая
социализму и никак ему не противоречащая.
Наоборот, в США, вступивших, по канонам теории Ростоу,
в эру «высокого массового потребления», миллионы
людей, по официальным данным американского
правительства, живут в бедности.
Заявления советологов о подражательном
характере «советской модели» находятся в вопиющем
противоречии с общепризнанным фактом, что все мировое
развитие в XX веке осуществляется под прямым
воздействием идей Октября, что Октябрьская революция
определила столбовую дорогу истории. Советское
общество не отказывается от изучения и использования
экономического опыта и научно-технических
достижений капитализма. Но в самих основах организации
хозяйства, позволяющих наиболее полно применить
успехи науки и техники, обратив их на благо всего
общества, а не кучки монополистов, именно социализм
является в современную эпоху наиболее совершенной
системой, достойной подражания.
Выдумка конвергенционистов, будто
социалистическое общество — «запоздавший», «отсталый» вариант
124

общества капиталистического, представляет собой
кредо конвергенционизма. Однако приверженцы этой
точки зрения не могут объяснить, почему «отсталая
форма модернизации» смогла успешно решить многие
социальные проблемы, ликвидировать экономические
кризисы, безработицу, обеспечить высокие темпы
промышленного роста (что оказалось явно не по силам
«высшей», «западной» модели). Почему «низшая»
модель смогла в минимально короткие сроки добиться
выдающихся успехов и превзойти «высшую» по ряду
показателей в области культуры, науки, экономики?
Почему многие развивающиеся страны отвергают
«западную модель»?
Характерно, что все большее число западных
исследователей пишут о ценности советского
экономического и научного опыта. Так, в вышедшей в 1970 году
в Нью-Йорке работе Д. Конклин отмечает важность
«русского эксперимента» «не только для России, но
также и для Запада». М. Элман в опубликованной в
1971 году в Англии книге «Советское планирование
сегодня» подчеркивает, что «большая часть «новой»
западной экономической науки послевоенного
периода... просто-напросто повторение и развитие»
достижений советской науки и практики 20-х годов К
Отдельные буржуазные авторы указывают на
стремление Запада заимствовать у СССР элементы
хозяйственного планирования и программирования.
«Советский опыт оказал глубокое влияние на
экономическую политику других стран...» — писал в 1970
году уже упоминавшийся нами С. Кон. После второй
мировой войны крупнейшие «рыночные экономики»
Западной Европы, замечает он, следуют согласованной
политике «стимулирования роста», а с 1961 года этой
политики стали придерживаться и США2.
Ряд буржуазных авторов, отказавшись от
бесперспективного прогнозирования «слияния» социализма с
капитализмом, выдвинули примерно такой тезис:
Советский Союз ждут успехи, но лишь постольку,
поскольку он будет усваивать капиталистические
методы производства и распределения, и в той мере, в
какой он их будет усваивать. Однако подобные взгляды
1 М. Ellman. Soviet Planning Today. Cambridge, 1971, p. 1.
2 S. Cohn. Economic Development in the Soviet Union,
p. 101—104.
125

не получили широкого распространения. Идеологов
империализма ждало разочарование, так как,
несмотря на все усилия, в советской экономике не удалось
обнаружить никаких следов сближения с
капиталистической экономикой. По признанию французского
экономиста М. де Андана, советологи вообще склонны
делать слишком поспешные выводы по поводу
«сближения коллективистской экономической системы с
капиталистической» и относительно возможности
постепенного «обуржуазивания» населения СССР. Все это,
по его словам, не имеет ничего общего с
действительностью.
Мифы советологов рушатся, и их творцы
вынуждены прибегать к доводам, не обладающим даже
видимостью научности. Например, некоторые буржуазные
ученые считают свидетельством конвергенции тот
факт, что и в СССР, и в капиталистических странах
стоит проблема сохранения природной среды. С
таким тезисом выступил советолог из США М. Голдмэн
сначала на международной конференции в Токио в
1970 году, а затем в 1972 году в книге «Вредные
последствия прогресса». Вопреки фактам Голдмэн
пытался доказать, что социалистическая система не
обладает сколько-нибудь заметными преимуществами в
борьбе с ухудшением окружающей среды 1.
В действительности, в отличие от
капиталистической системы, в условиях социализма возможно
осуществление планомерных мероприятий по защите
окружающей среды, как в рамках отдельных районов,
так и в общегосударственном масштабе. В качестве
примера можно привести принятое в 1971 году
постановление ЦК КПСС и Советского правительства о
мерах по рациональному использованию и
сохранению природных богатств бассейна озера Байкал.
В 1973 году было принято постановление ЦК КПСС и
Совета Министров СССР о мерах по предотвращению
загрязнения окружающей среды и охране природных
ресурсов СССР. Создается общегосударственная
система контроля за чистотой воздуха, почвы, водных
ресурсов. Характерно, что Москва превосходит все
сопоставимые столицы мира по чистоте воздуха.
1 М. Goldman. The Spoils of Progress. Cambridge (Mass.),
1972, p. 75.
126

Проанализировав постулаты теории
«конвергенции», американский экономист А. Гручи пришел к
выводу, что сторонники этой теории игнорируют
«основные идеологические различия» двух систем, которые
«не показывают никаких признаков исчезновения».
Отмечая, что в социалистической экономике будет и
впредь сохраняться принцип общественной
собственности в отличие от частнособственнического
характера капиталистической экономики, Гручи резюмирует:
«В настоящее время не существует никакой
перспективы конечного слияния двух экономических систем
с их противоположными в основе своей идеологиями».
К такому же выводу приходит и английский
экономист Д. Вилчинский в опубликованной в 1972 году
книге «Социалистическое экономическое развитие и
реформы». Совершенствование хозяйственной
деятельности в социалистических странах, подчеркивает
Д. Вилчинский, представляет собой не «возврат к
капитализму», а «логический и необходимый
эволюционный процесс, обусловленный более высокой стадией
экономического развития» 1.
Высказывания такого рода свидетельствуют о
кризисе советологических доктрин. Расчеты, не
опирающиеся на реально существующую действительность,
в конце концов оборачиваются просчетами. Этого
не могут не признать реалистически мыслящие
западные исследователи.
Несбыточность надежд
на «перерождение» советского
общества
Довольно популярна среди советологов теория
«эрозии» социализма, логически связанная с теорией
«конвергенции». Теория «эрозии» предрекает неизбежное
перерождение социалистического строя и идеологии и
замену их капиталистическим строем и идеологией.
«Никакой социальный строй не является статич-
1 /. Wilczynski. Socialist Economic Development and Reform.
London, 1972, p. XV.
127

ным»,— глубокомысленно изрекает американский
советолог Ф. Баргхорн. Причем дальнейшие его
рассуждения со всей ясностью показывают, что понятие
«нестатичность» он относит прежде всего и главным
образом к социалистическому строю. Баргхорн не
скрывает, что он принадлежит к тем буржуазным
идеологам, кто лелеет надежды на «перерождение»
советского строя в результате происходящего
экономического и культурного прогресса, ускоренного научно-
технической революцией. Однако, не очень
рассчитывая на «естественный ход истории», Баргхорн
предлагает усилить подрывную идеологическую кампанию
против социалистических стран.
Теория «эрозии», иными словами, «размывания»
социалистического строя и идеологии представляет
собой перепев старой буржуазной легенды о
«перерождении» советского строя. На каждом этапе
исторического развития нашего общества буржуазные
идеологи и политики предсказывали то «непрочность» и
«недолговечность», то «перерождение» и
«размывание» социалистического строя. Жизнь убедительно
опровергла эти прогнозы. Но полное фиаско прежних
предсказаний не останавливает новых кандидатов в
«пророки».
В соответствии с теорией «конвергенции»
некоторые советологи, не отрицая научного и культурного
прогресса СССР, пытаются изобразить его как
процесс идеологической «эрозии», «обуржуазивания»
советского общества. Согласно точке зрения конверген-
ционистов, духовная природа человека неизменна,
советское же общество якобы представляет собой лишь
вариант «индустриального общества». Поэтому,
заявляют они, по мере прогресса науки и техники, в
результате роста образовательного уровня в сознании
советских людей возродится-де «индивидуализм», а
в советском обществе распространится «западный
образ мышления», которые в конце концов вытеснят
социалистическую идеологию.
Надежды на идеологическое перерождение
советских людей часто связываются с ростом их
материального благосостояния. Бывший заместитель
государственного секретаря США Дж. Болл изобрел даже
своеобразный «индикатор» этого процесса, заявив:
«Автомобиль— это идеология на четырех колесах». Ины*
128

ми словами, по мнению Болла, с приобретением
автомобиля советский человек автоматически теряет
социалистическую идеологию и приобретает идеологию
буржуазную (?!). К этому мнению присоединился
С. Блэк, объявивший в 1970 году, что новое поколение
советских людей «больше думает о модернизации, чем
об идеологии».
Факты самым решительным образом отвергают
эти домыслы. Действительно, за годы Советской
власти число людей, обучающихся в средних и высших
учебных заведениях, возросло в СССР в десятки раз;
невиданно поднялся уровень материального
благосостояния народа. Но рост образовательного и
культурного уровня и материального достатка советских
граждан неразрывно связан с повышением их
коммунистической сознательности. И в годы жестоких
испытаний, и ныне рабочие, крестьяне, интеллигенция
Советского Союза проявили и проявляют
непоколебимую преданность социалистическому строю и
марксистско-ленинской идеологии.
Испытывая недостаток аргументов при
обосновании тезиса об «эрозии» советского общества,
советологи обращаются к различным модным
социологическим теориям, и в частности к распространенной на
Западе теории «конфликта поколений», пытаясь
придать убедительность своим расчетам на подрыв
морально-политического единства социалистического
общества. Представляется необходимым, хотя бы
вкратце, остановиться на этой теории. Дело в том, что она
широко используется для создания
антикоммунистической схемы исторических характеристик поколений
советских людей, создающих представление об их
«деидеологизации» по мере развития советского
общества.
По утверждению американского
социолога-советолога Л. Фойера, «конфликт поколений, их борьба
являются универсальной темой истории». Более того, по
мнению этого теоретика, конфликт поколений «есть
движущая сила истории, возможно, даже более
значительная, чем борьба классов» К В этом
высказывании четко определились как тактическая, так и страте-
1 L. Feuer. The Conflict of generations. New York, 1970, p. 512,
627.
% Б. И. Марушкин
129

гическая линии буржуазной пропаганды по
отношению к молодому поколению. С одной стороны, Фойер
делает реверанс в сторону молодого поколения,
олицетворяющего, по его словам, «влиятельнейшую силу»
всемирно-исторического развития, с другой —
пытается отвратить молодежное движение от классового,
марксистско-ленинского подхода к явлениям
действительности.
При этом в буржуазной пропаганде, рассчитанной
на молодежь капиталистических стран, проводится
линия на маскировку социальных конфликтов под
возрастные, а в пропаганде, рассчитанной на молодежь
социалистических стран, делается упор на
противопоставление молодых людей старшим поколениям,
совершившим революцию и построившим
социалистическое общество. Апологеты буржуазии пытаются
опровергнуть революционную преемственность поколений
в социалистическом мире. С помощью каких
«теоретических» выкрутасов осуществляется эта
пропагандистская акция?
Широко используются психологические теории, в
частности фрейдизм. «Никакое общество никогда не
смогло переделать составляющие его психологические
типы по одному шаблону, в соответствии с
материальными, экономическими потребностями»,—
торжественно провозглашает упомянутый выше Л. Фойер, явно
полемизируя с марксистско-ленинским положением
о воспитании при социализме нового человека с
коммунистическим мировоззрением и моралью.
«Психоэтические мотивы, которые не только независимы от
социально-экономической базы, но в действительности
противоречат экономической этике, требуемой
социальной системой, становятся главной движущей силой
истории»,— изрекает он.
Фрейдистский примат «психо-этического» над
«социально-экономическим» понадобился Фойеру для
того, чтобы объяснить поведение молодежи не
реальными, социальными, а «подсознательными» мотивами,
своего рода врожденной «ненавистью» сыновей к
отцам.
Концентрируя внимание на психических
особенностях возраста, буржуазные социологи стремятся
подменить общественные противоречия возрастными.
«Юность —это период интеллектуальных и физиче-
130

ских изменений... время задавать вопрссм ..— рассу::с-
дает Р. Корнелл.— По самой своей натуре молодые
люди более радикально, чем взрослые, настроены по
отношению к существующему статус-кво и менее
склонны подчиняться авторитетам». Следовательно,
по Корнеллу, молодежные движения — это
неосознанный бунт молодых против «авторитарного господства»
старших в семье и в обществе.
Л. Фойер пытается вскрыть принципы действия
«конфликта поколений». «Если нас интересует
механизм социальных изменений, с помощью которого
этические идеи обычно проникают в историю, делаются
весомыми, то этот механизм — борьба поколений»,—
многообещающе заявляет он. Чем же приводится
в движение этот механизм? Фойер исходит из
наличия некой «этической сознательности», «имманентно»
присущей молодежи (безразлично, народнической ли
русской молодежи второй половины XIX века,
американской ли молодежи 60—70-х годов XX столетия
и т. д.) и независимой от классовой позиции и
классовых интересов, от социально-экономической
структуры общества.
Будучи носителем «этической сознательности»,
молодежь, по Фойеру, в силу этого обстоятельства вне
зависимости от прогрессивных сил становится
ферментом общественных перемен. «Молодежное движение,—
декларирует он,— стремится... выполнить роль
общественной совести... В мире, где авторитет отцов пал,
сыновья выступают как самозваные носители
авторитета».
Неофрейдистские изыскания Фойера позволяют
точно определить идеологический прицел буржуазного
социолога. Разглагольствования о конфликте
поколений направлены на то, чтобы посеять у молодежи
неверие в революционную преемственность поколений,
изолировать ее от прогрессивных сил современности,
противопоставить борьбу молодежи борьбе рабочего
класса. Не случайно Фойер пишет об «устарелости»
марксизма, подчеркивая, что в отличие от рабочего
движения с его классовым сознанием, молодежь
сплачивает «сознание поколения». Преследуя ту же цель,
что и Фойер, представитель американской корпорации
Карнеджи К. Керр заявил в 1973 году, что «старая
классовая борьба» между рабочими и капиталистами
131

^умирает», а на смену фабрике как арене социальной
борьбы приходит университет 1.
Было бы, разумеется, абсурдным закрывать глаза
на то обстоятельство, что условия формирования
поколений изменяются, что каждому поколению
предстоит решать новые задачи. В процессе развития
производства и общественной борьбы меняются не только
условия жизни людей, но и сами люди. Отсюда
каждое поколение имеет свои неповторимые черты и
особенности. Но из этого вовсе не вытекает некая
фатальность «конфликта поколений», о которой толкуют
буржуазные идеологи. Причины, вызывающие движение
молодежи, имеют социальный, классовый, а не
возрастной характер. Те же студенты, на которых
ссылается Фойер, бунтуют не потому, что они недовольны
своими родителями, а потому, что их возмущает
окружающая их социальная действительность.
Реальные факты свидетельствуют скорее о
преемственности, чем о «разрыве» поколений. Все зависит
от того, к какому классу склоняется, чьи классовые
интересы выражает и защищает та или иная группа
молодежи, а не к какому поколению она
принадлежит. «...Молодым рабочим,— писал В. И. Ленин,—
нужен опыт старых борцов против угнетения и
эксплуатации...»2 Без преемственности идей, опыта, традиций
коммунистических партий, рабочего класса
молодежное движение обречено блуждать в потемках, какими
бы ультрареволюционными лозунгами оно ни
вдохновлялось.
Ленин учил активнее вовлекать в революционную
борьбу молодежь. Он писал в 1905 году: «Время
военное. Молодежь решит исход всей борьбы, и
студенческая и еще больше рабочая молодежь... Основывайте
из молодежи сотни кружков впередовцев и
поощряйте их работать вовсю. Расширяйте комитет втрое
приемом молодежи...»3 В практике революционной
борьбы крепла дружба рабочего класса и
демократического студенчества России. В. И. Ленин резко
высмеивал «superkluge» (сверхумное) рассуждение
1 «Policy and Planning in Higher Education». St. Lucia, 1973,
p. 172.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 14, стр. 226.
8 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 9, стр. 247.
132

о том, «что-де буржуазное студенчество не может
проникнуться социализмом» К Как показывает опыт
истории, на сторону великих идей коммунизма переходят
лучшие представители молодежи в капиталистических
странах.
В этой связи важно напомнить указание
международного Совещания коммунистических и рабочих
партий 1969 года в Москве о том, что «коммунисты
высоко ценят подъем молодежного движения и активно в
нем участвуют. Они распространяют в его рядах идеи
научного социализма, разъясняют опасность разного
рода псевдореволюционных идей, которые могут
повлиять на молодежь, стремятся помочь ей найти
правильный путь в борьбе против империализма, в
защиту его интересов. Только тесная связь с рабочим
движением и его коммунистическим авангардом может
открыть перед молодежью действительно
революционную перспективу»2. Именно марксизм-ленинизм
показывает молодежи реальные перспективы борьбы за
лучшее будущее.
Одним из конкретных приложений к теории
«конфликта поколений» явились сконструированные
японским советологом Хироми Тератани в 1970 году
«модели трех поколений» молодежи в СССР. Согласно
предлагаемой им схеме, к первой модели принадлежит
послеоктябрьское поколение, характеризующееся тем,
что «личное я» у него полностью растворяется в
коллективе, или, как заявляет Тератани, для этого
поколения не существовало никаких «я», а только «мы».
Типичным представителем этой «модели» является
Павел Корчагин из романа Островского «Как
закалялась сталь». Для следующего поколения типичным
героем стал Алексей Стаханов, который, по словам
японского советолога, отличался от Павла Корчагина
тем, что «его индивидуальные способности еще более
эффективно использовались государством» (?!).
Признание высоких коллективиотских качеств первых
двух поколений понадобилось Тератани для того,
чтобы поставить под вопрос коллективистские качества
последующего поколения. Как утверждает японский
1 В. И. Ленин. Полн. собр. соч, т. 7, стр. 438.
2 «Международное Совещание коммунистических и рабочих
партий. Документы и материалы». М., 1969, стр. 309.
133

советолог, современная советская молодежь будто бы
с безразличием относится к ценностям, которые
отстаивали их отцы. Это поколение якобы в основном
интересует устройство личной жизни !.
В отличие от японского социолога, необъективный
характер выводов которого прикрывается дымовой
завесой беспристрастности, американец Р. Корнелл без
обиняков пишет об «аполитичности», «апатии»
молодежи в СССР. «Специалист по молодежи» из США
У. Таубмэн в пропагандистской книжке «Вид с
Ленинских гор» объявляет, что советские молодые люди
будто бы скептически относятся к социализму.
Утверждения антикоммунистов относительно
«перерождения» комсомола, советской молодежи
противоречат действительности. В истории комсомола
Страны Советов можно насчитать несколько поколений,
имеющих свои неповторимые черты, свою биографию.
История поколений молодежи нашей страны — это
история героизма, самопожертвования, мужества.
Когда говорят о поколении 20-х годов, то вспоминают
рабфаки, культармейцев, первые колхозы. Поколение
30-х годов вызывает в памяти Комсомольск-на-Амуре,
Магнитку. 40-е годы — это Александр Матросов, Зоя
Космодемьянская, Виктор Талалихин,
молодогвардейцы. 50-е годы — романтика целины. 60—70-е годы —
ударные комсомольские, студенческие строительные
отряды. Разные комсомольские поколения... Но их
объединяет глубокая идейность, верность великим
идеалам коммунизма, готовность по первому зову
партии идти на ответственные рубежи борьбы за
коммунизм. Нынешние советские юноши и девушки с
огромным воодушевлением участвуют в решении задач
коммунистического строительства. Так, в 1973 году
более 19 миллионов молодых тружеников успешно
выполнили свои социалистические обязательства. Не
случайно по итогам социалистического соревнования за
этот год большая группа молодых рабочих и
колхозников награждена орденами и медалями СССР. Ряд
молодых передовиков промышленности и сельского
хозяйства удостоены звания Героя Социалистического
Труда. В 1973 году 134 лучших комсомольско-моло-
1 Н. Teratani. The Soviet Youth generation.—«Review» (Tokyo),
March 1970, p. 3, 7, 8, 9.
134

дежных коллектива получили переходящие Красные
знамена «Герои пятилеток, ветераны труда —
лучшему комсомольско-молодежному коллективу»!.
Примеру героев труда первых пятилеток следуют
строители КамАЗа, БАМа, других комсомольско-молодеж-
ных строек.
«Старшее поколение борцов за социализм,—
отмечал Л. И. Брежнев на торжественном заседании,
посвященном 100-летию со дня рождения В. И. Ленина,—
воспитало достойную смену, передало ей свой опыт,
свои знания, победную ленинскую эстафету. Партия
глубоко уверена, что советская молодежь и ее
передовой отряд — Ленинский комсомол, в рядах которого
уже прошли политическую школу более ста
миллионов советских людей, прославят Родину новыми
замечательными делами»2.
Принимая эстафету от старшего поколения,
молодежь нашей страны продолжает великое дело
Октября.
Идеологические защитники буржуазного строя с
особым усердием искажают взаимоотношения партии
и комсомола, пытаясь противопоставить их друг
другу, нарушить революционную преемственность
поколений. Прием этот не нов. В прошлом его не раз
использовали драги советского народа. Так, троцкисты
в своей антипартийной борьбе пытались апеллировать
к молодежи, которую они льстиво называли
«барометром революции». Современные «левые» ревизионисты
в капиталистических странах широко прибегают к
подобному же методу, объявляя анархическую часть
молодежи «истинными революционерами», а на
коммунистические партии навешивая ярлык
«консерваторов».
В советологической литературе, затрагивающей
эту проблему, господствует так называемая теория
«инструмента». Суть этой теории заключается в
следующем: комсомол с момента возникновения до на-
1 См Е. Тяжельников. Социалистическое соревнование и
воспитание молодежи.— «Коммунист», 1974, № 3, стр. 26—£7.
2 Л. И. Брежнев. Дело Ленина живет и побеждает. Доклад
на совместном торжественном заседании Центрального Комитета
КПСС, Верховного Совета СССР и Верховного Совета РСФСР
21 апреля 1970 года, посвященном столетию со дня рождения
Владимира Ильича Ленина. М., 1970, стр. 25.
135

стоящих дней является якобы «инструментом
контроля» партии над советской молодежью.
Обоснованию этой надуманной теории посвящена
книга преподавателя Принстонского университета
А. Кассова «Советская молодежная программа»
(1965 год). В Советском Союзе, утверждает другой
советолог—Р. Корнелл, «молодежь лишь инструмент
в достижении более высокой цели». При этом Корнелл
делает оговорку, допуская, что «в коммунистическом
обществе молодежь, возможно, не имеет целей,
отличных от цели партии». Однако он тут же пускается в
рассуждения об «игнорировании специфических
интересов молодежи» в СССР, о том, что комсомол-де
является «инструментом политического контроля» К
Корнеллу вторят Т. Ригби и М. Гелен, выдвигающие
те же выдумки об «инструменте контроля».
Какие аргументы приводятся для обоснования
«теории инструмента»? Практически никаких!
Советологи не утруждают себя излишними
доказательствами, возлагая надежду, по-видимому, на полную
неосведомленность читателя. Чтобы дать представление, на
каком уровне ведется «исследование» проблемы
взаимоотношений партии и комсомола, приведем один
пример. «В 1920 г. (в выступлении на III съезде
комсомола.— Б. М.) Ленин установил руководящий
принцип партийной политики, который в своей основе не
изменился с тех пор,— пишет Р. Корнелл.— Молодежь
должна быть подготовлена к строительству советского
общества. Она должна учиться! Массы молодых
рабочих и крестьян совместно с другими группами
населения должны стать инструментом для выполнения
задач партии». Из рассуждений Корнелла так и
остается неясным, почему призыв к учебе, то есть к
накоплению знаний и развитию способностей,
означает превращение молодежи в «инструмент» партии?
Антикоммунистическая пропаганда не случайно
избегает ответа на эти вопросы. Действительный
исторический материал противоречит рисуемой советологами
картине.
Коммунистическая партия, В. И. Ленин уделяли
большое внимание молодежи, видя в ней самоотвер-
1 R. Cornell. Youth and Communism. New York, 1965, p. 3,
5, 158.
136

женных борцов, неиссякаемый резерв революции.
Накануне Великой Октябрьской социалистической
революции VI съезд РСДРП (б) принял специальную
резолюцию «О союзах молодежи», в которой
подчеркивалось, что «партия пролетариата... отдает себе отчет
в том огромном значении, какое рабочая молодежь
имеет для рабочего движения в целом». «В нестоящее
время,— говорилось далее в резолюции съезда,—
когда борьба рабочего класса переходит в фазу
непосредственной борьбы за социализм, съезд считает
содействие созданию классовых социалистических
организаций рабочей молодежи одной из неотложных задач
момента и вменяет партийным организациям вобязан-
ность уделить работе этой возможный максимум
внимания» К
Исходя из ленинских указаний, VI съезд
высказался за создание союзов молодежи, неразрывно идейно
связанных с партией. «Партия стремится к тому,—
говорилось в резолюции «О союзах молодежи»,—
чтобы организации эти с самого же своего
возникновения приняли социалистический характер...»; они
прежде всего должны преследовать «цели развития
классового самосознания пролетарского юношества
путем пропаганды идей социализма, энергичной
борьбы с шовинизмом и милитаризмом и одновременной
защиты экономических и политических правовых
интересов несовершеннолетних рабочих и
работниц» 2.
Вопреки измышлениям буржуазных и правореви-
зионистских идеологов Коммунистическая партия
выступала за организационную самостоятельность
союзов молодежи. «Ибо без полной
самостоятельности,— писал Владимир Ильич Ленин в 1916 году,—
молодежь не сможет ни выработать из себя хороших
социалистов ни подготовиться к тому, чтобы вести
социализм вперед*3. В резолюции VI съезда специально
подчеркивалось, что «вмешательство партии в
организационное строительство рабочей молодежи не
должно носить характера опеки над нею»4.
1 «КПСС в резолюциях...», т. 1. М., 1970, стр. 498, 499.
* Там же, стр. 499.
8 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 30, стр. 226.
4 «КПСС в резолюциях...», т. 1, стр. 499.
137

На состоявшемся в 1918 году Первом
Всероссийском съезде союзов рабочей и крестьянской
молодежи был образован Российский Коммунистический
Союз Молодежи. С момента своего создания комсомол
развивается как организационно самостоятельный
союз, имеющий свой Устав, свой Центральный
Комитет. В соответствии с Уставом комсомол регулярно
проводит собственные съезды, конференции и
пленумы. В то же время, поскольку комсомол является
организацией коммунистической, добровольно
признавшей партийное руководство, партия повседневно
направляет его работу. «Во всей своей работе вы
должны помнить,— обращался ЦК партии в ноябре 1921 года
ко всем комсомольцам,— что... лишь под руководством
партии вы сумеете коммунистически воспитаться и
переустроить жизнь, труд и образование рабочей и
крестьянской молодежи на новых началах. Лишь при
условии тесного повседневного сотрудничества между
партией и союзом РКСМ выполнит свой долг перед
революцией, а партия получит то, что она от него
вправе ожидать» *.
Руководство партии — основополагающий для
ВЛКСМ принцип, одно из главных условий,
обеспечивающих успешную работу комсомола. Но руководство
партии комсомолом не носит характера мелочной
опеки или регламентации и осуществляется только в
рамках Устава КПСС и Устава ВЛКСМ. Вся работа
комсомола строится на ленинских принципах
коллективного руководства с соблюдением демократии, при
активном участии комсомольцев.
Теория «инструмента» не находит подтверждения в
действительности. Итак, несмотря на все усилия,
попытки советологов обнаружить какие-либо явления,
свидетельствующие о перерождении
социалистического строя и социалистической идеологии, и
подорвать морально-политическое единство советского
общества терпят крах.
1 «Наследникам революции. Документы партии о
комсомоле и молодежи». М., 1969, стр. 76.
138

Проблема взаимоотношения
двух систем в освещении
буржуазных историков
В конце 60-х годов американский профессор из
Колорадо У. Уэлч задался целью выяснить, какие
представления о внешней политике СССР
распространяются в советологической литературе Запада. В
результате в 1970 году им была опубликована книга
«Американские представления о советской внешней
политике». Профессор Уэлч просмотрел горы книг,
изданных в его стране, и обнаружил, что большинство их
изобилуют такими выражениями, как «Советская
империя», «советская экспансия», «агрессивность».
Американский ученый был потрясен громадной пропастью
между рисуемой советологами картиной и реальной
действительностью. «Число работ, отвечающих самым
скромным правилам приличия выражений,
соблюдение которых было бы резонно ожидать от
исследователя социальных проблем, соответственно невелико»,—
констатирует профессор Уэлч. Большинство авторов
целиком занято «поднятием бдительности читателей
относительно полного объема советской угрозы» К
Налицо, таким образом, выполнение советологами
социального заказа реакционных кругов
капиталистических стран, стремящихся к сохранению
международной напряженности и поэтому заинтересованных
в искажении правды о внешнеполитическом курсе
СССР. В соответствии с потребностями этих кругов
советологией было создано множество мифов об
«истинных намерениях Кремля», дающих неверное
толкование характера и мотивов советской внешней
политики.
Среди этих мифов самыми старыми являются
мифы, относящиеся к оценке взаимоотношений только
что возникшей Советской республики с
капиталистическими государствами. Оправдывая агрессивные
действия империалистических кругов стран Антанты и
1 W. Welch. American Images of Soviet Foreign Policy. New
Haven, 1970, p. 16.
139

Германии, буржуазные идеологи объявляют внешнюю
политику молодого Советского государства
«провокационной». Эти высказывания противоречат фактам.
«Мир — народам!» — под таким лозунгом в разгар
первой мировой войны родился новый общественный
строй, считающий избавление человечества от войн
своей исторической миссией. Не случайно первым
внешнеполитическим актом Советского государства
стал Декрет о мире, объявивший агрессивную войну
«величайшим преступлением против человечества»!.
Советское правительство обратилось к народам и
правительствам всех участвовавших в
империалистической войне стран с призывом заключить справедливый
мир. Таков был с самого начала подход советской
стороны к проблеме взаимоотношений с внешним миром.
Был открыт путь к мирному сосуществованию и
взаимовыгодному сотрудничеству с другими странами.
Прямо противоположной была позиция
капиталистического мира. Первоначально сама мысль о
сосуществовании начисто отвергалась идеологами
буржуазии. Империалистическая реакция сделала все, чтобы,
как говорил У. Черчилль, задушить социалистическую
революцию в ее колыбели. По словам американского
историка В. Вильямса, политика Вашингтона в
указанный период заключалась в следующем: «1) пока
большевики остаются у власти, Соединенные Штаты будут
отказываться от установления нормальных отношений
и ни при каких обстоятельствах не признают
правительство Ленина; 2) Вашингтон сделает все, что в его
силах, для поддержки любого серьезного и
консервативного лидера или группы, ставящих своей целью
уничтожение Советского правительства».
Практические действия правящих кругов капиталистических
держав свелись к антисоветской интервенции,
экономической блокаде, политике «непризнания».
Характерно для методов советологов, что
интервенцию капиталистических держав против Советской
России они изображают как своего рода
«освободительную акцию». Г. фон Раух без тени смущения
пишет об «освободительных целях» германских войск,
оккупировавших территорию Советской Прибалтики.
Историки из США, Англии и Франции настойчиво про-
1 «Документы внешней политики СССР», т. I. M., 1957, стр. 12.
140

водят мысль о том, что основным фактором,
определявшим «русскую политику» Антанты, были
стратегические соображения, связанные с войной, которую эти
державы вели тогда против Германии, а вовсе не
контрреволюционные цели. Отметив, что западуые
правительства встретили Октябрьскую революцию с
«беспокойством и негодование^», упоминавшийся
выше американский дипломат Дж. Кенн^н писал:
«Если бы мир не находился в разгаре большой войны,
которая тогда достигла критического развития, и если
бы большевики не начали с^ои внешнеполитические
дела с издания провоцирующего (?!) и
агрессивного (?!) декрета, объявляющего, в сущности, выход
России из рядов антигерманской коалиции, выводы
западных политиков были бы, возможно, иными. Но при
тогдашней обстановке революция в Петрограде с
самого начала рассматривалась в западных странах
главным образом в ее отношении к хрду войны».
Продолжая развивать эту версию, Кеннан заявлял,
что США и их союзников гл$вным образрм
беспокоила возможность установления германского
господства в России. Сама интервенция выглядит у него не
попыткой удушения власти рабочих и крестьян, а
военной мерой против... Германии. В трактовке Кеннана
империалисты предприняли интервенцию не в целях
борьбы против первого в мире социалистического
государства и его идей, а в целях «восстановления
Восточного фронта». Данный тезис фигурирует и в
работе Дж. Бринкли по истории гражданской войны и
интервенции, а также в книге Дж. Томпсона о так
называемой «русской политике» западных держав.
Французские историки М. Грэ и Ж. Бурдье в книге
«Белые армии», вышедшей в 1968 году в Париже,
также утверждают, что интервенция Антанты пооледова-
ла-де после краха надежд на восстановление
большевиками Восточного фронта против немцев.
Изображая в превратном свете ход событий в
период, предшествовавший интервенции, буржуазные
историки пытаются обелить свои правительства. Ведь,
как известно, в Декрете о мире Советское
правительство предложило «всем воюющим народам и их
правительствам начать немедленно цереговоры о
справедливом демократическом мире», мире без
аннексий и контрибуций. Только отказ правительства США,
141

Англии, Франции откликнуться на призыв Советской
России вынудил Советское правительство согласиться
на переговоры с Германией и заключить чрезвычайно
тяжелый Брестский мир.
«Именно англо-французская и американская
буржуазия,— указывал в своем «Письме к американским
рабочим» В. И. Ленин,— не приняла нашего
предложения, именно она отказалась даже разговаривать с
нами о всеобщем мире! Именно она поступила
предательски по отношению к интересам всех народов,
именно она затянула империалистскую бойню!
Именно она, спекулируя на то, чтобы снова втянуть
Россию в империалистскую войну, отстранилась от
мирных переговоров и тем развязала руки столь же
разбойническим капиталистам Германии, которые
навязали России аннексионистский и насильственный
Брестский мир!» 1
Утверждение об антинемецкой направленности
интервенции настолько неубедительно, что далеко не все
буржуазные историки принимают его всерьез. Так,
Р. Уорс писал без обиняков, что «большинство
влиятельных деятелей как в правительстве (США.— Б. М),
так и вне его считали большевиков гораздо более
опасными врагами... чем немецких плутократов,
против которых, как предполагалось, шла война».
Позднее, в годы, предшествовавшие второй
мировой войне, и в послевоенный период главным идейным
обоснованием политики шантажа и давления на СССР,
нагнетания международной напряженности, гонки
вооружений стал миф о «советской угрозе». Эта догма
антикоммунизма была и продолжает оставаться одним
из основных «аргументов» реакции против
нормализации отношений между капиталистическими и
социалистическими странами. Американский отставной
генерал М. Риджуэй ухитрился даже разрядку
международной напряженности представить как «самую
серьезную потенциальную угрозу» Западу2. Правда, под
влиянием меняющихся условий архаичная легенда о
«советской угрозе» модернизировалась в сторону
большего подчеркивания идеологических аспектов мнимой
«угрозы».
1 В И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 37, стр. 53.
2 «The New York Times», 4. IV. 1974.
142

Для доказательства тезиса о «советской угрозе»
применяются комбинированные усилия
представителей различных теорий международных отношений.
Геополитики пытаются подкрепить миф об
«агрессивности» СССР ссылками на географическое положение
России. Сторонники теории первостепенного влияния
идеологии на внешнюю политику стремятся отыскать
истоки «советского послевоенного экспансионизма» в...
«Коммунистическом манифесте».
Подменяя марксизм-ленинизм троцкизмом и
маоизмом, антикоммунистические идеологи искаженно
трактуют историческую роль Советского Союза и
характер его внешней политики, приписывая ему
стремление насадить социализм во всем мире посредством
вмешательства во внутренние дела других народов,
путем «экспорта революции». Еще в 60-е годы об этом
писал Э. Гудмен в книге «Советский план мирового
господства», для пущей убедительности прибегнув к
нехитрому приему: уверенность советских людей в
исторической неизбежности смены
социально-экономических формаций выдавалась им за некий зловещий
план завоевания гегемонии в глобальном масштабе.
Представители концепций «преемственности»,
выдвигая тезис о «советской угрозе», ссылаются на
«старый русский империализм», продолжателем
внешнеполитической линии которого является будто бы
Советское государство.
Мотив о «взаимосвязи» между внешней политикой
СССР и внешнеполитическим курсом Российской
империи довольно часто варьируется в писаниях
буржуазных авторов. Весьма показательно, что бывший
канцлер ФРГ К. Аденауэр писал в своих мемуарах о
неком «дранг нах Вестей» («натиске на Запад»),
будто бы свойственном русским «со времен царей».
О «традиционных устремлениях» СССР во
внешнеполитических вопросах пишет и американец А. Климен в
вышедшей в 1970 году книге «Советская Россия и
Средний Восток».
О полной научной несостоятельности подобных
высказываний мы писали выше. Примечательно, что
вывод, который делается из данной лженаучной
интерпретации советской внешней политики, явно нацелен
против разрядки международной напряженности.
Мирное сосуществование объявляется сторонниками ярко
143

выраженного антикоммунистического направления в
буржуазной идеологии и политике в лучшем случае
утопией, а «холодная война» — «смелым и
значительным ответом свободных людей на коммунистическую
агрессию». Закосневшие в атмосфере «холодной
войны» политики упорно рекомендуют сохранение
привычной конфронтации. «Я вижу очень немногое, что
могут сделать США, кроме продолжения политики,
которой в общем следовали со времени второй мировой
войны,— писал бывший посол США в СССР Ч. Болен
в своих мемуарах, вышедших в 1972 году.— Это
прежде всего означает сохранение достаточно сильной
обороны... Я не думаю, что мы можем ожидать
спокойного мира, пока Советский Союз остается таким,
каков он есть» К
Другая система аргументации сторонников
сохранения атмосферы «холодной войны» сводится к
подчеркиванию так называемых «особенностей»
славянского характера и «русской души». Русские
традиционно подозрительны к чужеземцам, к их политике и
намерениям, заявляют представители данной
«психологической школы», и эта «подозрительность» — одно
из главных препятствий для достижения нормальных
отношений между Западом и Востоком (работы
Т. Бейли, Д. Перкинса, У. Лэнгера, С. Глисона и др.).
К аргументам об «особой подозрительности
русских» добавляются различные вымыслы относительно
марксистской идеологии по уже знакомым рецептам.
Профессор политических наук Пенсильванского
университета в США В. Аспатурьян пытается вывести
придуманную им «двуличность» советской дипломатии
из марксистской диалектики; «двуличность»
объявляется характерной чертой внешней политики СССР,
поскольку советский народ придерживается
марксистского мировоззрения.
Обвинения в двуличности, выдвигаемые от лица
представителей класса буржуазии, культивирующего
истины, подобные тому, что «политика есть политика»
и что «политика — грязное дело», звучат не очень
убедительно. Да и сам Аспатурьян заявляет, что
«честность не всегда лучшая политика в дипломатии» и что,
«добиваясь своих целей за пределами своих рубежей,
« Ch. Bohlen. Witness to History 1929—1963. New York, 1972.
144

государства неизбежно прибегают к испытанным и
знакомым методам, характерным для их внутренней
политики», то есть к лицемерию и обману.
Рассуждения Аспатурьяна справедливы по отношению к
капиталистическим государствам. Двуличность и
нечестность присущи политике эксплуататорских систем. Но
при чем здесь внешняя политика социалистической
державы?
Миф о «советской угрозе», об «агрессивности
СССР» опровергается конкретными историческими
фактами. С первых лет своего существования СССР
выступает за мир, против империализма и
империалистических войн, с принципиальным осуждением всякой
агрессии, колониализма, любого захвата чужих
земель и порабощения других народов, вмешательства
во внутренние дела других стран, за право каждой
нации на самоопределение, то есть предоставление ей
возможности самой определять свою судьбу. Во
внешнеполитической практике Советского государства,
других социалистических стран сбылось предвидение
К. Маркса о создании общества, «международным
принципом которого будет—мир, ибо у каждого
народа будет один и тот же властелин — труд\»х.
Вопреки утверждениям антикоммунистов
Советский Союз не занимается «экспортом революции».
Согласно основным положениям марксистско-ленинской
теории, революции являются результатом развития в
стране классовой борьбы и не делаются «по заказу»,
тем более по заказу из-за рубежа. Такого рода
бланкистскую, левоавантюристическую тактику марксизм
всегда решительно осуждал. Отвергая «экспорт
революции», Советский Союз отвергает и экспорт
контрреволюции. Внешняя политика СССР направлена на
недопущение любого контрреволюционного
вмешательства в дела других народов и государств.
Характерно, что в среде буржуазных
исследователей международных отношений учащаются
выступления против мифа о «советском экспансионизме».
Еще в начале 60-х годов американский профессор
Д. Флеминг решил детально изучить историю
международных отношений за предшествующие
полстолетия. Исследовав груды материалов, ученый написал
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 5.
tO в- И. Марушкин
145

двухтомный труд «Холодная война и ее
происхождение». В этой фундаментальной работе он сделал
вывод, в то время показавшийся в его стране
еретическим. Ответственность за возникновение и развитие
«холодной войны», констатировал Д. Флеминг, лежит
на Западе, особенно на Соединенных Штатах
Америки. Этот вывод Д. Флеминга исключительно важен.
Как говорилось выше, буржуазная историография
немало потрудилась, пытаясь доказать, что Советское
государство чуть ли не со дня своего основания
«угрожало» Западу. Профессор Д. Флеминг выступает
против этого безответственного утверждения. Со времени
своего зарождения в 1917 году, пишет он, Советский
Союз «действовал оборонительно против развития на
Западе событий, которые он (СССР.— Б. М.) не мог
контролировать». Это капиталистические страны,
констатирует Флеминг, организовали военную
интервенцию против Советской России, а затем пытались
изолировать, экономически задушить Советское
государство. «6 самого начала наступающей стороной был
Запад, а вовсе не Советы».
Д. Флеминг подробно анализирует политику
Запада в канун второй мировой войны, политику,
которая в конечном счете сделала неизбежным новый
мировой пожар. Западные державы, подчеркивает он,
стремились направить фашистскую агрессию против
СССР, а затем в течение почти трех лет откладывали
открытие обещанного второго фронта в надежде
ослабить своего военного союзника. Соединенные Штаты,
продолжает он, сбросили атомные бомбы на Хиросиму
и Нагасаки не столько для того, чтобы выиграть войну
у Японии, сколько для того, чтобы запугать своего
союзника — Советский Союз. Западные державы
проводили дипломатию атомного шантажа, добиваясь от
СССР уступок в военной, экономической и
политической областях. Западные державы развязали
«холодную войну» против СССР, провозгласили доктрины
«сдерживания», «освобождения» и «отбрасывания».
Д. Флеминг подробно разбирает этапы
послевоенного внешнеполитического курса США — «доктрину
Трумэна», «план Маршалла», создание НАТО и
других военных блоков, «доктрину Эйзенхауэра» и др. Он
констатирует, что, несмотря на приложенные усилия,
США не смогли остановить развитие мощных процес-
146

сов, преобразовавших современный мир: рост мировой
социалистической системы, подъем
национально-освободительного движения. Гонкой вооружений правящие
круги США пытались создать «позицию силы».
Однако, как отмечает Д. Флеминг, во второй половине
50-х годов соотношение сил решительно изменилось в
пользу социализма. Автор, таким Q0pa3OM, приходит
к выводу: Соединенные Штаты начали «холодную
войну» и они ее проиграли !.
Спустя десять лет после выхода в свет работы
Флеминга другие американские историки — Д. и Г. Колко,
проанализировав внешнеполитический курс США,
пришли к аналогичному выводу. На значительном
историческом материале исследователи показали, что
легенда о «коммунистической угрозе» была
использована правящими кругами Соединенных Штатов для
оправдания собственного курса. Правительство США,
пишут Д. и Г. Колко в книге «Границы мощи»,
опубликованной в 1972 году, «многократно использовало
«угрозу» коммунизма, чтобы замаскировать
послевоенную американскую экспансию в Европе и во всем
мире»2. Система мифов, противопоставляемая
принципу мирного сосуществования, построена, таким
образом, на песке.
До недавнего времени реакционные буржуазные
историки активно выступали против мирного
сосуществования, отвергая его «с порога». Так, специалисты
Центра стратегических исследований Джорджтаун-
ского университета в США заявляли со всей
категоричностью: между социалистическими и
капиталистическими странами не может быть «действительного
сосуществования. Конфронтация абсолютна».
Ныне в условиях, когда политика мирного
сосуществования одерживает все новые успехи и растет ее
популярность, более гибкие буржуазные идеологи
изменяют тактику. Приспосабливаясь к изменяющейся
ситуации, признавая даже, что мирное
сосуществование— «неплохая идея», некоторые советологи
пытаются дискредитировать политику мирного
сосуществования с помощью мнимых «теоретических», «научных»
доводов. Они находятся в нелегком положении. Кон-
1 D. Fleming. The Cold War and its Origins, vol. II. London,
1961, p 885, 1036, 1073.
2 /. and G. Kolko. The Limits oi Power. New York. 1972, p. 650.
147

цепция мирного сосуществования научно обоснована,
она опирается на огромный исторический опыт
человечества. Поэтому противники мирного
сосуществования прибегают к поистине макиавеллевскому
приему— объявляют концепцию мирного
сосуществования противоречащей марксистско-ленинской теории.
Подобный прием, используемый, кстати сказать,
и «левыми» ревизионистами, все чаще берется на
вооружение антикоммунизмом. Г. Маркузе в труде
«Советский марксизм» прямо смыкается с маоистами,
говоря, что мирное сосуществование — «аномальная
ситуация» с точки зрения марксизма-ленинизма, ее
выдвижение— это пересмотр, «ревизия» марксистской
теории. Тем же путем идет американский советолог
В. Кульский. В книге «Мирное сосуществование.
Анализ советской внешней политики» он утверждает, что
концепция мирного сосуществования — это измена
«марксистско-ленинскому призыву к социальной
борьбе вплоть до окончательного поражения капитализма».
Такая позиция говорит о нежелании буржуазных
идеологов считаться с историческими фактами, с
работами классиков марксизма-ленинизма. Известно,
что мирное сосуществование есть прямой вывод из
ленинской теории социалистической революции.
Неравномерность развития мировой социалистической
революции, закономерность ее победы первоначально в
немногих или одной, отдельно взятой стране означает,
писал В. И. Ленин, что «остальные в течение
некоторого времени останутся буржуазными или добур-
жуазными»1. Следовательно, эпоха социальной
революции пролетариата неизбежно предполагает
сосуществование двух систем. Будет ли сосуществование
мирным или немирным, зависит от соотношения
классовых и политических сил на международной арене.
Агрессивным внешнеполитическим тенденциям
империализма противостоят миролюбивые
внешнеполитические тенденции социализма. Когда В. И. Ленина
спрашивали о препятствиях к миру с Америкой, он
отвечал: «Никаких с нашей стороны. Империализм со
стороны американских (как и любых иных)
капиталистов» 2.
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 30, стр. 133.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч>, т. 40, стр. 146.
148

В 1919 году, в разгар военной интервенции
капиталистических держав против Советского государства,
В. И. Ленин предвидел новую историческую полосу,
целый период, «когда будут существовать рядом
социалистические и капиталистические государства»!.
Последующее развитие событий показало
правильность внешнеполитической концепции В. И. Ленина,
Коммунистической партии Советского Союза.
Стремление «отлучить» принцип мирного
сосуществования от марксизма-ленинизма лишь одна сторона
приема, к которому прибегают противники разрядки.
Другая включает попытки противопоставить принцип
мирного сосуществования принципу пролетарского
интернационализма. Здесь антикоммунисты опять-
таки блокируются с маоистами в измышлениях о
внешнеполитической линии КПСС. В последнее время,
подчеркивал американский автор Д. Лукас, тенденцией
советской внешней политики был «скорее
национализм, чем интернационализм, эта тенденция была
скорее русской, чем коммунистической, скорее
изоляционистской, чем «революционной»». Упомянутый выше
В. Аспатурьян обосновывает тот же тезис ссылкой на
пресловутую теорию «перерождения». Советский Союз,
по его словам, «утратил революционность»,
превратился в «зрелую глобальную державу». Утверждение
об «утрате революционности» и переходе к
«традиционным целям великой державы» во внешней политике
понадобилось Аспатурьяну, чтобы как-то подкрепить
обвинение в «отказе» СССР от пролетарского
интернационализма. Любопытно, что Аспатурьян прямо
ссылается на пекинскую пропаганду, заявляя, что
«в некоторых отношениях советское поведение
соответствует (?!) китайским обвинениям».
Жизнь отметает подобные домыслы. Исторический
опыт Советского государства свидетельствует, что
национальное и интернациональное начала во внешней
политике Советской страны неразделимы. С момента
своего рождения Советская республика ставила своей
главной задачей всемерную поддержку и помощь
революционной борьбе трудящихся, защиту их
завоеваний от империализма. Обеспечение максимально
благоприятных условий для осуществления социалистиче-
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 39, стр. 197.
149

ских преобразований в стране, являющейся
важнейшей базой мирового революционного процесса,
способствовало выполнению этой задачи и никоим образом
не противоречило ей.
Советское государство с самого начала своего
существования провозгласило в качестве принципов
своей внешней политики интернационализм в
отношениях с народами, ведущими борьбу против
империализма и колониализма, и мирное сосуществование в
отношениях с капиталистическими странами. Между
этими принципами нет никакого противоречия.
«Отстаивая принципы мирного сосуществования,—
отметил в своей речи на Всемирном конгрессе
миролюбивых сил Л. И. Брежнев,— мы боремся за то, что
дороже всего миллиардам людей на земле: за право на
саму жизнь, за избавление от опасности ее
уничтожения в пламени войны. Одновременно тем самым мы
боремся и за обеспечение благоприятных
международных условий для продвижения вперед дела
социального прогресса всех стран и народов» 1.
Выдвигая идею мирного сосуществования,
марксисты-ленинцы вовсе не ставят вопрос о прекращении во
имя мира классового противоборства на
международной арене. Классовая борьба между капитализмом и
социализмом — закон общественного развития,
отменить который не в состоянии никто. Однако для
человечества небезразлично, какие формы примет это
исторически неизбежное противоборство. Речь идет о
введении противоборства между системами в русло
экономического соревнования и идеологической борьбы
при соблюдении принципов мирного сосуществования,
что полностью соответствует как объективным
процессам общественного развития, так и коренным
интересам народов мира.
Отказ от вооруженной формы борьбы между
противоположными социальными системами открывает
больше возможностей для демонстрации преимуществ
наиболее прогрессивной из них, что, несомненно,
облегчает народам проблему выбора наилучшей
альтернативы. Однако такая постановка вопроса логически
предполагает развитие идейной борьбы за завоевание
i Л. И. Брежнев. Ленинским курсом. Речи и статьи, т. 4,
стр. 336.
150

поддержки масс, отстаивание соответствующих
ценностей и идеалов. Будучи важным принципом в
отношениях между государствами, мирное
сосуществование, таким образом, не распространяется на область
идеологии.
Когда некоторые ретивые защитники политики
конфронтации объявляют отказ от идейной борьбы
главным предварительным условием разрядки, они не
только невольно выражают неверие в способность
капитализма выжить в условиях мирного соревнования
с социализмом, но и, по сути дела, отказываются от
всякой иной альтернативы, кроме конфронтации. Так,
американский социолог Л. Метцл в работе
«Идеологическая борьба: как ее понимают Советы» (1974 год)
объявляет, что «идеологическая борьба (со стороны
СССР.— Б. М.) увековечивает напряженность».
Отмечая опасность подобной позиции, американский автор
У. Дизард подчеркивает: «Если мы будем подходить
к разногласиям с коммунистами в агрессивном духе
крестоносцев, каждая небольшая ссора между
Востоком и Западом сможет перерасти в битву до
победного конца... В отличие от крестовых походов
прошлого любая наша попытка покарать язычников может
окончиться ядерным истреблением».
В отношениях между государствами честное,
принципиальное отстаивание своих взглядов
предпочтительнее их камуфляжа. Советским людям, народам
других социалистических стран не по душе
капиталистические порядки. Они выступают за идеи
социализма и мира, дают решительный отпор
антикоммунизму, реакционной идеологии империализма,
колониализма и неоколониализма. Но разве эта
принципиальная позиция мешает нормализации отношений между
странами? Характерно, что многие буржуазные
идеологи, ратующие за «отмену» идеологической борьбы,
сами отнюдь не отказываются от пропаганды
буржуазных идей, правда маскируя ее под «свободный обмен
информацией».
Следует вместе с тем со всей категоричностью
подчеркнуть, что идейная борьба, какой бы остроты она
ни достигала, не имеет ничего общего с
идеологической подрывной деятельностью, идеологическими
диверсиями, распространением клеветнических и
враждебных слухов. Подобная «психологическая война»,
151

«война нервов» несовместима с принципами мирного
сосуществования.
Вне всякого сомнения, современное
международное положение достаточно сложно. Не следует
забывать, что социалистическая система, уничтожившая
эксплуатацию человека человеком, коренным образом
отличается от предшествовавших ей систем. Однако
это различие вовсе не означает, что спор между
капитализмом и социализмом должен быть разрешен
силой оружия. Системы избираются народами, а не
навязываются извне. Как известно, все попытки
насильственно изменить социальный порядок в какой-либо
стране исходили не от СССР, а от агрессивных кругов
империалистических держав.
Социалистическая система, основывающаяся на
подлинно научных законах общественного развития,
полностью отрицает войны как инструмент внешней
политики. «Если капитализм насаждал свое
господство огнем и мечом,— говорится в Программе КПСС,—
то социализм не нуждается в войнах для
распространения своих идеалов. Превосходство над старым
строем в организации общества, в государственном етрое,
в экономике, в подъеме жизненного уровня и духовной
культуры — вот его оружие» '.
Как ни глубоки различия в природе, характере,
внутренних закономерностях социализма и
капитализма, представители обеих систем не могут не быть
заинтересованы в предотвращении мировой
термоядерной войны, ведущих к ней международных
конфликтов. В наше время сосуществование капиталистических
и социалистических стран — это не вопрос принципа
или политики. Это просто объективный факт, и никто
не в состоянии отрицать, что как те, так и другие
государства вот уже более полувека совместно
существуют на земном шаре. Проблемой современности
является не сосуществование вообще, а мирное
сосуществование.
Важнейшая среди задач, стоящих перед
человечеством, заключается в том, чтобы обеспечить мир,
положить конец гонке вооружений, угрожающей
перерастанием во всемирный вооруженный конфликт» уре-
1 «XXIV съезд Коммунистической партии Советского Союза.
Стенографический отчет», т. III. M., 1962, отр. 270.
152

гулировать проблемы, чреватые взрывами. В условиях
раскола мира на две системы международная
безопасность может строиться лишь на полном и неуклонном
соблюдении принципов мирного сосуществования.
Важная задача заключается также в дальнейшем
углублении и развитии благотворных перемен на
международной арене, в обеспечении их необратимости.
В этой связи нельзя не обратить внимание на то, что
идеологические защитники реакционных кругов на
Западе пытаются обойти принципы мирного
сосуществования окольным путем, предлагая нечто вроде
нового издания «холодной войны». Так, в октябре 1972
года, комментируя первый тур советско-американских
переговоров, 3. Бжезинский выдвинул тезис, что
складывающиеся новые отношения между двумя
державами лишь видоизмененный вариант «ранее
проводившейся политики сдерживания». Бжезинский выражал
надежду, что под влиянием международной
обстановки и внутренних проблем советская система претерпит
глубокие изменения и что, в частности, произойдет
«смягчение советской идеологической
воинственности» К
Расчеты на идеологическое разоружение
социализма выразились в шумной антисоветской кампании на
Западе под лицемерным лозунгом «защиты прав
человека». Некоторые экстремистски настроенные
буржуазные деятели, в сущности, пытались поставить
СССР ультиматум: «Или меняйте свой образ жизни,
или «холодная война»».
Попытки ограничиться подысканием подходящего
термина для обанкротившейся политики «холодной
войны», не меняя ее сущности, проглядывают в
изобретении буржуазной наукой различных новых
терминов вроде «конкурентного сосуществования» или
«ограниченного соперничества». Подобная тенденция
сказывается со всей очевидностью и в выдвижении
различных «моделей» международных отношений. В
отличие от пекинской пропаганды, упорно
придерживающейся тезиса о двух «сверхдержавах», которым
она противопоставляет остальной мир, теоретики
буржуазного Запада предлагают нечто другое — «трех-
полюсную» (СССР, США, Китай) и «пятиполюсную»
1 €The Foreign Affairs», October, 1972.
153

(те же плюс Япония и объединенная Западная
Европа) схемы. Как подчеркивал Э. Приг, произошел
«политический сдвиг от двухполюсности (СССР —
США.— Б. М.) раннего периода холодной войны к
появлению менее ясной многополярности мира».
Эти «новые» структуры воплощают идею
«международного разнообразия», открывающую по замыслам
буржуазных стратегов большие возможности для
различных комбинаций мощи. В расстановке сил в
современном мире эти теоретики видят восстановление
предвоенного «баланса сил». Вскрывая суть предлагаемых
комбинаций, сторонник теории «пятиугольника»
С. Гоффман подчеркивал в 1972 году: «Москву,
конечно, следовало бы вынудить вести себя в соответствии
с нашим кодексом... если бы другие страны пошли на
то, чтобы заполнить вакуум и укрепить слабые места».
Подобный «баланс сил» мыслится как возможность
ослабить СССР, противопоставить ему и
социалистическому содружеству объединенные силы
капиталистических стран.
Спекулятивные домыслы сторонников создания
пресловутых «многоугольников» связаны, в частности,
с раскольнической позицией КНР. Реакционеры
неоднократно отмечали благоприятный для империализма
характер этой позиции и призывали использовать
создавшуюся ситуацию. Американский автор Р. Мастере
еще в 1966 году высказал надежду, что союз с КНР
поможет империализму сдерживать революционные
силы в мире.
Рассуждая на тему о будущих мировых
отношениях, некоторые западные идеологи призывают
правящие круги капиталистических государств использовать
свои «технологические преимущества». Об этом писал
в 1971 году американский автор А. Гулднер. Это
рекомендуют и советологи Г. Динерштейн и В. Леонхард.
Последний предлагает, в частности, использовать как
средство для давления торговый и научно-технический
обмен, с тем чтобы, как он пишет, «повлиять на
ситуацию в Советском Союзе и в Восточной Европе», иными
словами, для вмешательства во внутренние дела
социалистических стран.
Однако попытки капиталистического мира
добиваться навязывания своей воли странам социализма
с помощью воображаемых военных, экономических
154

или технологических преимуществ неуклонно терпят
крах. Еще в мае 1961 года Дж. Кеннеди признал в
Вене наличие равновесия сил между СССР и США.
С тех пор положение, как известно, не изменилось к
лучшему для капиталистического мира. Стремление
капитализма вернуть утраченные позиции обречено
на неудачу.
Активно отстаивая идею мирного сосуществования
и сотрудничества стран с различным строем, СССР
исходит не из пацифистских иллюзий, а из трезвого
учета основных тенденций развития
всемирно-исторического процесса, сложившегося соотношения сил на
международной арене. Советская внешняя политика
основывается на оптимистической философии
прогрессивной общественно-экономической системы,
демонстрирующей свои преимущества в мирном соревновании
с капитализмом. «Наша философия мира,— отмечает
Л. И. Брежнев,— это философия исторического
оптимизма. Несмотря на сложность и противоречивость
современной ситуации, мы уверены в успехе широко
развернувшегося ныне мирного наступления»1.
Философия исторического оптимизма, естественно,
не означает фаталистической веры в автоматическую
реализацию идей мирного сосуществования. Уже
отмечалось, что влиятельные империалистические круги
за рубежом пытаются застопорить международную
разрядку. Однако нельзя не учитывать, что вся
совокупность ведущих тенденций общественного
развития указывает на мирное сосуществование не только
как на единственно разумную, но и как на
исторически закономерную альтернативу.
Реалистический оптимизм советской философии
мира опирается на важные объективные и
субъективные факторы, действующие в пользу позитивных
перемен в международных отношениях. Это прежде всего
такой постоянный фактор мира, как ставший
реальностью социализм. В справедливом и демократическом
мире заинтересованы государства и народы Азии,
Африки и Латинской Америки, широкие народные массы
в капиталистических странах. Характерны также
перемены, происходящие внутри правящих классов
капиталистических стран.
1 Л. И. Брежнев. Ленинским курсом. Речи и статьи, т. 4,
стр. 341.
155

«Есть сила,— говорил В. И. Ленин,— большая, чем
желание, воля и решение любого из враждебных
правительств или классов, эта сила — общие
экономические всемирные отношения, которые заставляют их
вступить на этот путь сношения с нами»1. Ныне
в условиях научно-технической революции и роста
международного разделения труда воздействие этой
силы, отмеченное В. И. Лениным, проявляется еще
эффективнее. Одно из многочисленных подтверждений
этого — заявление председателя крупной
американской корпорации «Бетлехэм стил» С. Корта,
подчеркнувшего в 1972 году, что «нельзя пренебрегать
многообещающими потенциальными выгодами от
расширения торговли между Востоком и Западом
посредством отмены специальных ограничений».
Пожалуй, изменение подхода правящих кругов
западных государств к мирному сосуществованию
наиболее наглядно можно проследить по эволюции взглядов
Дж. Кеннана. Кеннан, как известно, был теоретиком
политики «сдерживания коммунизма», ставшей
официальным курсом США в период президентства Трумэна.
В этой политике нашел отражение миф о «советской
угрозе». Доктрина «сдерживания коммунизма»
обосновывалась с помощью искажения целей внешней
политики СССР, попыток изобразить агрессивную
политику империализма как политику оборонительную,
призванную «защитить» капиталистические страны от
«коммунистической угрозы».
Сокрушительный провал политики «сдерживания
коммунизма» заставил Кеннана пересмотреть
первоначальные установки. Уже в 1957 году в лекциях,
прочитанных в Англии, Кеннан подчеркивал: «Я думаю,
мы должны остерегаться отклонять идеи только
потому, что они совпадают с идеями, выдвинутыми
противоположной стороной. Было бы неправильно думать,
что предложения Москвы никогда не совпадают со
здравыми и трезвыми суждениями». В книге,
вышедшей в 1961 году, Кеннан писал: средства массового
уничтожения делают еще более абсурдной идею, что
планы всеобщей войны могут быть подходящим
средством для защиты западного общества от «экспорта
русского коммунизма».
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 44, стр. 304—305.
156

В 1966 году Кеннан прямо высказался против
политики антикоммунизма, подчеркнув, что
антикоммунизм противоречит интересам США. Касаясь только
одного аспекта политики «сдерживания» — окружения
СССР кольцом военных баз, Кеннан писал в своих
мемуарах: «Мы не должны считать, что нет границ
терпению Советов перед лицом окружения
американскими базами. Оставляя в стороне политические
соображения, ни одна великая страна, мирная или
агрессивная, рациональная или иррациональная, не будет
сидеть сложа руки и безучастно взирать на то, как
вокруг ее границ все выше растут военные
сооружения соперничающей великой державы». Наконец, в
статье «После холодной войны», опубликованной в
октябре 1972 года, Кеннан заявил, что СССР и США
должны сосуществовать, развивать свои отношения,
избегая вооруженного конфликта 1.
К подобному выводу приходит все большее число
западных идеологов. Так, в феврале 1972 года бывший
советник президента Кеннеди М. Банди отмечал, что
расхождения во взглядах между Москвой и
Вашингтоном не могут служить основанием для риска
ядерной войны и что конфронтация вовсе не является
универсальным средством международной политики.
Характерно, что достигнутые успехи политики мирного
сосуществования и, в частности, заключенные между
СССР и США важнейшие документы — «Основы
взаимоотношений между СССР и США», Соглашение о
предотвращении ядерной войны, Договор об
ограничении систем противоракетной обороны и др.— вызвали
широкий положительный отклик в большинстве стран
мира.
В 1922 году, формулируя условия
взаимоотношений первой социалистической страны с
капиталистическим миром, В. И. Ленин подчеркивал «равноправие
двух систем собственности (капиталистической, или
частной собственности, и коммунистической, принятой
пока лишь в РСФСР)...». В. И. Ленин указывал, далее,
на «неизбежность соглашения» первой системы
собственности «со второй, как равной с равным»2.
Так ставился вопрос в период, когда Советская
1 «The Foreign Affairs», October, 1972.
2 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 45, стр. 192—193.
157

Россия была единственным социалистическим
государством, окруженным враждебным капиталистическим
миром. Тем нереалистичнее требовать от СССР
односторонних уступок ныне, когда равновесие сил между
двумя крупнейшими державами современности —
признанный фактор в международных отношениях.
Нормальные взаимоотношения между странами,
принадлежащими к различным системам, могут развиваться
лишь на основе полного равноправия. Другого пути
нет.
Все большее число буржуазных идеологов и
политиков склоняется к признанию мирного
сосуществования единственно рациональным решением проблемы
взаимоотношений двух систем. Об этом
свидетельствуют итоги Совещания по безопасности и
сотрудничеству в Европе, заключительный этап которого
состоялся в конце июля — начале августа 1975 года.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев,
выступая в Хельсинки, подчеркнул: «Успех совещания
стал возможным только потому, что его участники
постоянно делали шаги навстречу друг другу, сумели,
преодолевая трудности, и зачастую немалые,
выработать в конце концов общеприемлемые договоренности
по каждому из обсуждавшихся вопросов. Эти
договоренности рождены и достигнуты не посредством
навязывания взглядов одних участников совещания
другим, а на основе учета мнений и интересов всех и при
общем согласии» 1.
Выступая за последовательную реализацию
принципов мирного сосуществования, Советская страна
оптимистически смотрит вперед, уверенная в
истинности своих идеалов и ценностей, убежденная, что за
ними — будущее.
Рассмотрение наиболее распространенных
концепций и тезисов советологической литературы
показывает, что советология выполняет функции одного из
главных поставщиков идей и материала для
антисоветских пропагандистских кампаний, для организации
идеологических диверсий против стран
социалистического содружества.
1 «Правда», 1 августа 1975 года.
158

Извращая историю героического пути, пройденного
советским народом под руководством
Коммунистической партии, создавая искаженное представление о
внутренней и внешней политике нашей страны,
буржуазные идеологи и пропагандисты пытаются
опровергнуть марксизм-ленинизм, всемирно-историческое
значение Великого Октября, развенчать опыт
строительства социализма в СССР в глазах трудящихся
капиталистических и развивающихся стран, добиться
«размягчения» марксистско-ленинской идеологии в
социалистических странах.
Однако, к каким бы изощренным приемам и
методам пропаганды ни прибегали защитники буржуазного
строя, им не удается достигнуть поставленной цели.
В условиях выдающихся успехов, достигнутых
советским народом и народами других социалистических
стран в созидании новой жизни, в условиях разрядки
международной напряженности все более очевидной
становится прогрессирующая духовная нищета
советологии, девальвация выдвигаемых ею теорий и
концепций.
В идеологической борьбе на международной арене
прогрессивная социально-экономическая система —
социалистическая — одерживает все новые победы над
реакционной капиталистической системой.
Таков объективный закон истории.

Содержание
Введение 8
История, идеология, политика 10
Советологические «фабрики идей» 13
Антимарксистская направленность исследований по истории
СССР 24
Великий Октябрь и буржуазные советологи 37
О «цене» индустриализации в СССР 70
Решение национального вопроса в СССР и советологические
«теории» 83
Спутники и крах мифа о «культурной отсталости» 97
Легенда о «советском тоталитаризме» 104
Конвергенционистские миражи советологии 116
Несбыточность надежд на «перерождение» советского
общества 127
Проблема взаимоотношения двух систем в освещении
буржуазных историков 139
Марушкии Борис Ильич
Советология:
расчеты и просчеты
Заведующий редакцией А. И. Котеленец
Редактор Ю. И. Харчен ко
Младший редактор А. С. Кочетков*
Художественный редактор Г. Ф. Семиреченко
Технический редактор Л. А. Даля л очки на
Сдано в набор 10 октября 1975 г. Подписано в печать
31 декабря 1975 г. Формат 84 X 1087и- Бумага
типографская >fo 2. Условн. печ. л. 8.40. Учетно-нэд. л. 8.51. Тираж
48 тыс. »кэ. А00216. Заказ № 103. Цена 26 коп.
Политиздат. 125811. ГСП, Москва, А-47, Миусская пл., 7,
Ордена Ленина типография «Красный пролетарий».
Москва, Краснопролетарская, 16»