Текст
АКАДЕМИЯ НАУК МОЛДАВСКОЙ ССР
И петитут истории имени Я. С. Гросула
Л. Л. ПОЛЕВОЙ
ряюфюдялыия
Ответственный редактор
доктор исторических наук
П. В. СОВЕТОВ
КИШИНЕВ «ШТИИНЦЛ» 1985
63.3(2м)
П 49
Рецензировали и рекомендовали к изданию
кандидаты исторических наук Д. М. Драгнев и П. П. Бырня.
Монография представляет собой первый опыт восстановления конкретной
исторической картины становления феодальных отношений в Молдавии
(вторая половина XIII — начало XV в.). Показаны особенности разложения
общинного строя, складывания феодального землевладения, господствующего класса
феодалов-собственников земли, зависимого крестьянства, роль феодального
государства и господарской власти в становлении молдавского феодализма. В
работе использованы все известные источники в комплексе: письменные,
археологические, топонимические, этнографические, фольклорные и др.
Книга рассчитана на историков, археологов, этнографов, преподавателей
истории высших и средних учебных заведений, студентов, краеведов и
работников музеев; всех интересующихся историей Молдавии.
0505040000-165
М755/12)-85
© Издательство
сШтиинца», 1985
ВВЕДЕНИЕ
Проблемы становления феодальной
общественно-экономической формации в Молдавии постоянно находятся в центре
внимания советских историков. В послевоенные годы возникла
необходимость критического переосмысления наследия буржуазной
историографии, в которой либо вообще отрицалось
существование в Молдавии феодализма, либо он признавался в качестве
сферы правовых и политических отношений. Поэтому уже в
ранних работах историков-марксистов утверждалось представление
о том, что феодализм как способ производства,
общественно-экономическая формация являлся одним из этапов поступательного
исторического развития страны. Усилия историков
первоначально были сосредоточены на конструировании общеисторических
схем и систематическом изложении истории феодальной
Молдавии, в том числе раннего средневековья.
Постепенно в советской историографии наметился переход к
конкретно-историческому изучению феодализма в Молдавии,
исследовались разные аспекты развития экономических и
социально-политических отношений. Среди них все большее значение
стали приобретать вопросы становления феодальных
общественных отношений и молдавской государственности. Общая схема
генезиса феодализма в Молдавии представлена в «Истории
Молдавской ССР», т. I (Кишинев, 1965). С изданием этого труда был
завершен определенный этап развития советской молдавской
историографии. В названном коллективном труде отражены
результаты исследований Н. А. Мохова, В. М. Сенкевича1, П. В. Со-
ветова2 и других авторов, которые изучали раннефеодальную
историю Молдавии.
Советские ученые показывают во всей его диалектической
сложности затянувшийся на тысячелетие процесс установления
здесь феодальной формации, проходивший через этнокультурные,
хозяйственные и социально-политические перемены. Выделяя ряд
этапов, когда складывание феодальных отношений как бы
начиналось заново, связывают его окончательное завершение с
периодом формирования молдавской народности и складывания
Молдавского государства в XIII—XIV вв.3 В то же время в работах
некоторых зарубежных исследователей сформулирован иной ,
тенденциозный взгляд на генезис феодализма как непрерывный
нарастающий процесс, не испытывавший подъемы и спады4.
Сторонники концепции «единства и непрерывности» относят окончательное
3
установление феодальных отношений к более раннему времени —
X в.5, не учитывая своеобразия их формирования на территории
Молдавии.
Постановка концепций генезиса и установления феодальной
формации в советской историографии обусловила дальнейшее
углубленное конкретно-историческое исследование этого периода.
Необходимость подобных исследований отмечалась на
представительных собраниях советских медиевистов6, в трудах Л. В. Череп-
нина, В. Т. Пашуто, А. П. Новосельцева7, В. Д. Королюка8 и др.
В условиях почти полного отсутствия источников по социально-
экономической истории ранней феодальной Молдавии
плодотворным оказался ретроспективный подход, базирующийся на
материалах более позднего времени — развитого феодализма,
предложенный в работах П. В. Советова по истории землевладения и
ренты, Д. М. Драгнева и П. В. Советова о развитии общины9,
П. П. Бырни о молдавском селе10 и др. Ретроспективное
исследование исторических процессов исходит из теоретического
положения К. Маркса о том, что более высокая общественная форма
служит ключом к пониманию предшествующих, дает
«возможность проникновения в организацию и производственные
отношения всех отживших общественных форм, из обломков и элементов
которых оно строится, частью продолжая влачить за собой еще
непреодоленные остатки, частью развивая до полного значения
то, что прежде имелось лишь в виде намека и т. д.... Они могут
содержать в себе эти последние в развитом, в искаженном, в
карикатурном и т. д., во всяком случае в существенно измененном
виде»11. Большое значение при ретроспекции имеет
типологическое изучение особенностей генезиса и развития феодализма,
получившее в последнее время распространение в советской
молдавской медиевистике. На решающую роль такого подхода при
изучении генезиса и развития феодализма в Молдавии обращали
внимание Л. В. Черепнин и В. Т. Пашуто.
Труды советских историков обеспечили изучение генезиса
молдавского феодализма на его завершающей стадии. В то же время
ранние хронологические подходы в сущности оставались
открытыми. Весь непосредственно предшествующий XV в. период, когда
происходило становление феодального строя, представлен лишь в
самых общих чертах социологического свойства схемой
общественного развития Молдавии XIII—XIV вв.
В предыдущей работе, посвященной проблемам исторической
географии Молдавии XIII—XV вв.12, автор стремился
восстановить реалии экономических условий возникновения и становления
молдавского феодализма, его развития вширь: движения
народонаселения страны, связей природа — население — хозяйство,
углубления общественного разделения труда, товарного
производства, торговли и денежного обращения, появления сети городов
и т. д. Настоящая работа продолжает предыдущую изучением
социальной сферы генезиса феодализма в Молдавии.
Предпринимается попытка, основываясь на комплексе письменных, археологи-
4
ческих, топонимических, этнографических, фольклорных,
нумизматических и других источников, реконструировать процесс
общественных преобразований, которые привели к установлению
феодальных отношений в Молдавии, показать его особенности.
Прежний опыт представить историю раннефеодальной
Молдавии на базе одной из категорий источников, привлекая лишь для
иллюстрации некоторые другие, приводил к схематичному и в
сущности одностороннему взгляду. Каждая отдельно взятая
категория источников не позволяла воссоздать особенности социальных
перемен в период складывания феодализма в Молдавии. Прежде
всего это касается письменных источников, которые главным
образом представлены только с конца XIV в., то есть уже на
завершающей стадии генезиса феодальных отношений. Лаконичные
сообщения молдавских летописей о смене господарей до XV в.13,
краткие пассажи -венгерских хроник о появлении Молдавского
княжества в середине XIV в., несколько актов венгерских королей и
первых молдавских господарей XIVb. — вот в основном и все
источники социальной истории этой категории.
Только с рубежа XIV—XV вв., когда начинает действовать
господарская канцелярия, появляется масса документальных
актов, особенно поземельных, позволяющая изучать социальную
историю Молдавии на основе относительно более широкого круга
письменных источников. В них зафиксированы сложившиеся за
предшествующее время социальные отношения, содержатся
реликты более или менее отдаленного прошлого. В настоящей
работе представлен опыт выявления таких реликтов и
реконструкции (ретроспективной) на их базе источников социальной истории
предшествующего времени.
Формальным основанием ретроспекции данных поземельных
актов XV в. послужила методика математико-статистического
определения давности упомянутых в них сельских поселений —
единиц землевладения и землепользования — по формам их
топонимов14. Такой важный исторический источник, как топонимия,
занимает особое место в работе в комплексе с другими видами
источников. Селищная терминология и сельская ойконимия
Молдавии XIV—XV вв. еще находились в значительной части в
процессе формирования. Складывание названий сельских населенных
пунктов, отражающих в своей форме социальные реалии,
происходило под влиянием зарождавшихся и развивавшихся
частнособственнических и феодальных общественных отношений в условиях
интенсивного сельского расселения15. На связь географических
названий, в частности сельских поселений, с их социальной
сущностью, общественной жизнью указывают все топонимисты16. Это
свойство названий населенных пунктов, особенно на стадии
формирования, иопользовано для реконструкции их социальной
эволюции, развития аграрных отношений в прошлом, конечно, в
пределах информативности шодобных данных.
Однако возникает вопрос о репрезентативности массы
источников и возможности их использования для реконструкции на
5
статистическом уровне. В источниковедческой литературе в
последнее время обсуждается возможность существования зависимости
между сохранностью (или утратой) определенного вида
источников и характером их первоначальных социальных функций. В
немалой степени сохранность источников предопределялась также
их «вторичной» социальной функцией17. Поземельные документы,
с конца XIV в. издававшиеся канцелярией молдавских
господарей, имели функцию государственно-юридического акта на
частное владение основным средством производства эпохи
феодализма — землей. Поземельные акты обладали также важной для их
владельцев «вторичной» социальной функцией: служили
юридическим обоснованием права давности наследственной
собственности. Трудно переоценить значение такого документа для
землевладельца и его наследников, обеспечивающее сохранность акта
многими поколениями. Благодаря этому до наших дней дошло
большое число молдавских владельческих документов конца
XIV—XV вв. (свыше 900)18 и более позднего времени. По данным
упомянутых источников, в XV — начале XVI в. зафиксировано
около 1700 сельских хотаров, и эта численность считается
максимально приближающейся к общему числу всех сел Молдавии того
времени19. По-видимому, мы располагаем практически всей
массой поземельных актов указанного времени. Решающий довод в
пользу этого связан с показанным П. В. Советовым изменением
правительственной земельной политики при господаре Стефане III,
повлекшим за собой перестройку структуры землевладения. Одной
из причин изменения земельной политики господаря во второй
половине XV в. было завершение в основном процесса
«концентрации крупного феодального землевладения по двум основным
каналам генезиса феодальной земельной собственности (не
только за счет крестьянских общин, но и за счет господарского
домена)»20. Другими словами, оставалось очень мало поселений
(несущественная часть) за пределами частнофеодального
землевладения, оформленного господарскими актами, которые, таким
образом, зафиксировали почти всю совокупность селений
феодальной Молдавии XV в. Поэтому информация, содержащаяся в
перечисленных актах, могла быть использована в данной работе для
опыта реконструкции источников истории поземельных отношений
конца XIII—XIV вв. на статистическом уровне. Поземельные и
другие документы XIV—XV вв. включают также данные,
характеризующие разные стороны социальной жизни ранней феодальной
Молдавии, в том числе реликты более ранних форм общественных,
отношений, которые могут быть использованы для ретроспекции.
Ретроспекция материалов письменных источников проводится
в комплексе с археологическими, нумизматическими,
этнографическими, фольклорными и другими данными, взаимно
дополняющими и подкрепляющими друг друга, что повышает уровень
достоверности выявленных закономерностей эволюции
общественных отношений в период генезиса феодализма в Молдавии. Сами
по себе археологические материалы пока не позволяют в полной
6
мере использовать их возможности для реконструкции ряда
важных сторон социальной жизни, ибо ранние молдавские
средневековые сельские поселения еще изучены слабо. Для уверенных
социальных характеристик необходимо по возможности полное или
значительное изучение большого ряда сельских поселений и
могильников XIII—XV вв. Однако проведенные археологами
раскопки позволили подтвердить достоверность методики математи-
ко-статистической ретроспекции топонимических данных
молдавских ранних феодальных актов для определения давности
существования сельских поселений и восстановления динамики сельского
расселения конца XIII—XIV вв.21, на базе которой
осуществляется здесь ретроспекция социальных процессов. Этнографические
наблюдения и фольклорные произведения донесли до нашего
времени ценные сведения о древних общинно-семейных формах и
социальной жизни крестьянства раннефеодальной Молдавии,
существенно дополняющие материалы письменных, археологических
и топонимических источников. Определенные штрихи в
воссоздание картины складывания раннефеодальных общественных
отношений внес ряд данных нумизматики, сфрагистики, дипломатики.
Только возможно более полное использование и органичное
сочетание разного рода источников (позволяет преодолеть «барьер
неизвестности» конкретных реалий социальной истории
раннефеодального периода становления феодальных отношений в
Молдавии, молдавской феодальной государственности (вторая
половина XIII —начало XV в.).
Автор очень признателен коллегам, рецензентам и научному
редактору за внимание к работе и ценные советы.
ГЛАВА I
ТОПОНИМИЯ
И СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
(основы реконструкции массовых источников)
Изучение генезиса феодальных отношений в Молдавии
приобрело своеобразный характер в силу объективных обстоятельств:
наиболее ранние массовые письменные источники конца XIV—
XV вв. позволяют, исходя из общих социологических посылок,
лишь предположительно представить ретроспективную картину
исторического процесса в предшествующий период1. Другие виды
источников (археологические, нумизматические), накопление
которых идет очень медленно, пока фрагментарны. Кроме того, они
характеризуют в основном материальную культуру и некоторые
сферы экономики преимущественно городов, начиная с
середины — второй половины XIV в. Раннее молдавское село, где
происходили глубинные социально-экономические процессы в эпоху
генезиса феодализма, находится лишь в начале археологического
изучения.
Один из возможных в настоящее время путей преодоления
сложившихся трудностей связан с представленной ранее
динамикой сельского расселения в Молдавии XIV—XV вв.2 Данные о
динамике сельского расселения могут быть использованы при
реконструкции источников социально-экономической истории до XV в.,
для выявления истоков тех явлений аграрных отношений, которые
нашли отражение в молдавских господарских жалованных,
дарственных, подтвердительных, судных и других грамотах.
Поземельные и другие документы начали оформляться государственной
властью только с конца XIV в., то есть спустя несколько
десятилетий после появления суверенного Молдавского княжества в
середине этого столетия.
Происхождение названий сельских поселений
Сельское расселение Известно, что источники отражают дина-
и топоннмпя мику сельского расселения Молдавии в
конце XIV—XV вв., когда оно
происходило организованно под эгидой государственной власти. На
пожалованных феодалам землях основывались селения и осваивались
хозяйственные угодья3. Так, в 1434 г. господарь Стефан
подтверждает своему духовнику попу Юге села, а также жалует на
р. Стрымбе земли «от верха до устья, что сможет себе осадить»4,
где впоследствии возникают селения Стрымба, Ротарь и Пуешты5.
Иван Каутиш получил во владение от господарей Ильяша и Сте-
8
фана в 1436 г. пустошь, «где его мельница, чтобы сделал себе
особое село», около другого владения — Ильяшешты, на Кобыле,
«где его дом». Основанное на пустоши селение затем сливается
с Ильяшештами и они к XVI в. стали называться Каутишены6.
Однако в поземельных феодально-правовых актах, изданных
канцелярией молдавских господарей, содержится информация, в
ретроспективном плане способная приоткрыть завесу над
лишенными источников, до сих пор недостаточно исследованными «до-
государственным» периодом и первыми десятилетиями
существования самостоятельного Молдавского княжества. Появляющиеся
только в конце XIV в. государственные поземельные акты
юридически оформляли иногда не феодальные приобретения пустошей
для основания селений и хозяйственного освоения земель, а
пожалования, дарения, подтверждения и т. д. уже более или менее
давно сложившихся частных и частнофеодальных владений —
поселений с их хотарами. В этих актах указываются названия
поселений, топонимическая форма которых позволяет определить
давность их существования и суть исторических явлений, как
известно, адекватно отражающихся в географических именах.
Установлено, что топонимы сельских населенных пунктов
феодальной поры (как, впрочем, и других эпох) обычно
воспроизводили в своей форме их социально-экономическую и
этнокультурную сущность. Изменения этих названий были связаны с
переменами в этнодемографическом, хозяйственном, владельческом и
т. д. положении селений7. И в Молдавии менялся этнический
состав жителей селений, их хозяйственный профиль, общинная
земельная собственность становилась феодальной, а затем
переходила из рук одних феодалов к другим. Всякие иные
обстоятельства должны были влиять на названия селений или вовсе их
менять и неоднократно8. Зачастую по эволюции названия поселения
можно представить основные вехи его истории.
Особо нужно подчеркнуть, что подавляющая часть (83%)
молдавских селений, упомянутых в источниках конца XIV — первой
половины XV в., имела названия антропонимного
происхождения9. Эти топонимы относятся к группе названий, обозначающих
жителей селения в период его образования, и сформировались
при помощи восточнороманских суффиксов -ешть, -ень(-ань) и
славянских -овцы, -инцы. В основе этих названий поселений
личные имена: Негрилешты (Негрила), Леонтинешты (Леонте), Ра-
дешаны (Раду), Опришаны (Опря, Оприш), Иванковцы (Иван),
Демьяновцы (Демьян), Костинцы (Костя), Прокопинцы
(Прокоп) и др.
Следует учитывать мнение В. А. Никонова об изменениях в
значении топонимов, первоначально обозначавших жителей
селения. «Их считали патронимичными, т. е. обозначавшими потомков
по имени их предка. Действительно, они многочисленны и древни.
Они естественны при родовом строе, но и после его распада еще
долго могли возникать; были поселения, все обитатели которых,
связанные кровным родством, назывались по своему родоначаль-
9
нику. Однако как тип при феодализме их сменяют названия,
означавшие уже не потомков, а зависимых. Основа такого
топонима не обязательно личное имя... Часто по инерции объединяют
эти два типа термином «патронимичные». Этим заслоняют самое
главное — коренное различие. Конечно, владельческие топонимы
развивались из патронимичных, но справка о происхождении не
раскрывает, а искажает действительность, если подменяет
подлинную характеристику явления в его функционировании и
развитии. Топонимы патронимичные и принадлежностные — два
совершенно различных типа среди топонимов, обозначавших
сначала жителей, а не место»10. Для нас особо важно признание
непреложного факта, что «владельческие топонимы развились из
патронимичных», которые в своей основе обязательно имели
личное имя, т. е. антропонимы.
В определении значения антропонимных топонимов возникают
трудности. Некоторые исследователи придавали подобным
названиям только генеалогическое значение11. В то же время другие
полагают, что села получили свои названия по именам кнезов,
жуде и ватаманов, возглавлявших общины12. Такая версия,
видимо, предполагает включение элементов предыдущей: жуде, кнезы
и ватаманы могли быть также основателями и в конце концов
стать владельцами селений, название которых затем приобретало
генеалогическо-владельческий характер13.
Лингвистическая теория происхождения восточнороманских
патронимических топонимов поселений получила развитие в
работах Е. Петровича, Г. Болокана и др. Новое объяснение основано
на установленном факте, что топонимы селений с окончаниями
-ешть, -ень, -ань представляют собой лишь форму множественного
числа первоначального прилагательного, ставшего нарицательным
существительным. Это прилагательное с суффиксом
единственного числа -еск образуется от имени какого-либо лица.
Нарицательные существительные с суффиксом -еск являются так
называемыми промежуточными групповыми именами патронимического
значения, происходящими от личных имен. Они входят в топонимию,
превращаясь в названия селений с окончаниями множественного
числа этих суффиксов14. Образуется генетический ряд: Негрила—
Негрилеск—Негрилешть. То же самое, несомненно, относится и к
образованию топонимов восточнославянского происхождения с
промежуточными «групповыми именами» патронимического
значения на -ич-, -ович: Костя—Костич—Костинцы.
Отражая исторические реалии, этот
формально-лингвистический процесс характеризует развитие общественно-экономических
отношений в период формирования сельских топонимов.
Топонимы на -ешть (также как -овцы, инцы) являются коллективным
именем, объединяющим людей одного селения в их общем
владении недвижимым и, возможно, иным имуществом, земельными
угодьями, различными средствами труда, и происходят от
нарицательных имен, содержащих «идею коллективизма», «идею
группы», указание на патронимичность15.
10
Названия сельских поселений Молдавии XIV—XV вв.,
обозначающих коллектив их жителей, обычно объединенных общностью
происхождения от какого-либо лица, чаще всего формируются с
помощью множественного числа суффиксов -еск, -ич, то есть
соответственно -ешть, -овцы и -инцы, а также еще одного
заимствованного славянского суффикса -ян(-ан), но ставшего восточноро-
манским формантом множественного числа -ень (-ань)16.
Групповые имена с суффиксами -еск, -ян (-ан), -ич и другие широко
распространены, как показали К. и А. Регуш, в молдавских
документах конца XIV — первой половины XV в.17 Они переходят в
сельскую топонимику в соответствующей форме множественного
числа. Причем отмеченная романизация топонимов18 сказывается
в доминировании чисто патронимического молдавского суффикса
-еск, а также -ян(-ан), которые зачастую подменяют прочие при
образовании названий сел. Однако главное в этом явлении,
нужно думать, заключается в продолжающемся господстве
патронимического начала, находившего отражение в топонимике. Приведу
лишь некоторые примеры: Крачун Белческул (1414.XII.20) — Бел-
чешты; Крачун Пурчелескул—Пурчелешты (1429.1.10); Михаил
Кристианескул—Кристианешты (1433.XI.3); «Калиманешты, где
был Ион Калиманескул» (1448. VI.15); Влад Долхич (1406. V.I) —
Долхешты; Штефан Борылович (1419. IV.8)—Борылешты; «Бра-
дичешты, где был Алб и Брадич» (1436.); Михаил Оцел — Оцелеш-
ты (1438—1442); Журж Унгуренул—Унгурены (1409.1.28); Мануил
Башота — Башотены (1428.XII.4); Станислав Вериш (1414.VIH.2)—
Верешаны в XVI в.; Тоадер Питик (1414.VIII.2) — Питич в
XVI в.; Ивашко Подобит (1435.V.12) — Подобицы19 и т. д.
Топонимические закономерности формирования этой группы
топонимов поселений подробно рассмотрены в ранее названных
специальных работах, а по материалам молдавских источников
конца XIV—XV вв. исследовались А. И. Еремией и автором20. Тем
не менее молдавский топонимический материал как исторический
источник полностью еще далеко не исследован и в данном случае
к нему следует обратиться в надежде выявить типы ранних
молдавских поселений как единиц расселения.
Формирование антропонимных и других
Поселки названий сельских поселений Молдавии
и6пат^ними^™ происходило на протяжении определен-
главный мГ^анних ного промежутка времени (в среднем,
молдавских селений как удалось приближенно установить,
за 102±29 лет)21 и претерпевало ряд
перемен. Вначале, вскоре после основания селения, появлялся его
первичный топоним: «по имени ... где есть Балан и сын Дража-
нов» (1436.VI.13); «Драгошев хотар», т. е. поселение Драгоша
(1424.11.16); «село, где Стан сидит» (1437.XII.20)22 и т. д. Затем,
спустя некоторое время23, название селения приобретало
переходную форму. К примеру, Бодино (1398. VII.2); «село ... по имени,
где был Нягое Ганескул» (1433. 1.28); «села на имя, где был
Вана Синескул, и где был Борис, и где был Мындря» (1436.V.5);
11
«села ... на имя ... где Радул сидел... где сидели сыновья Коски...»
(1437.XII.20)24 и т. д. Наконец, устанавливалось их полное
название: Дружешты (ок. 1495 г.)25, Драгушаны (1520.VII.15)26, Стан-
чены (1456.V.4), Бодинцы (1404.VII.20), Ганешты (1466.XII.8), Бо-
рисешты (1462.Х.8)27 и т. д.
Весь цикл формирования названия отдельного селения по
документам чаще всего не удается проследить, но последовательность
его элементов установлена28. Как правило, селения с первичными,
а затем вторичными топонимами в конечном итоге приобретают
полные названия. Этого не происходит только в тех случаях, когда
поселения исчезают до того, как их первичные или вторичные
названия успевают оформиться в полные.
В ранних молдавских документах отдельное сельское
поселение обычно обозначается термином «село»: и селения с первичным
или вторичным топонимом, и селения с полным, хотя, несомненно,
за длительное время формирования названия они в большинстве
случаев должны были не только увеличиваться в размерах, менять
свою территориальную организацию, но и изменять
социально-экономический статус. Очень редко упоминаются «куты» или «жуде-
чии» как части села29.
Исследуя семантику слова «село», В. П. Лемтюгова
установила, что в социальной истории восточных славян оно обозначало
«различные по хозяйственному укладу и бытовому облику
сельские поселения». В Древней Руси X—XIII вв. «село» — все
сельские места поселения и поселки с усадьбами крупных
землевладельцев, и поселения крестьян30, а в Юго-Западной Руси, как
отметил Ф. П. Филин, — также любое жилье, поселение сельского
типа31. Древнеукраинские письменные источники XIV—XV вв.
используют этот термин в значениях: «заселенный участок земли»,
«приселок около села», «пригородное село», «жители села». В
украинских землях к XVI в. с развитием феодальных отношений
селом стало главное крестьянское поселение при владельческом
дворе, фольварке, замке32.
Возникает вопрос, обозначал ли термин «село» в языке
молдавских грамот конца XIV — XV вв. адекватно тот тип сельского
феодального поселения, который по современным представлениям
вырос на основе соседско-общинных, территориальных связей33.
Чтобы решить этот вопрос, следует выделить ранний период
сельского расселения в Молдавском княжестве и феодализации вширь
до середины XV в., когда было основано множество новых
селений.
Из общего количества поселений (798), упомянутых в ранних
молдавских грамотах конца XIV — первой половины XV в. под
термином «село», 197 (24,7%) имеют первичный топоним, 126
(15,8%) — вторичный и 475 (59,5%) — полный. По расчетам
усредненное время существования поселений с первичными и
вторичными (переходными) топонимами к моменту их упоминания
в источниках не могло превышать несколько десятилетий:
соответственно 32 (±16) и 64 (±8) года34. Это были новые поселения,
12
жители которых осваивают хозяйственные угодья на окрестных
землях в пределах хотара.
Первичные и вторичные топонимы ранних поселений
Молдавии, в основе которых личное имя, находятся у истоков
патронимических полных топонимов на -ешть, -овцы, -инцы и, судя по
всему, также -ень (-ань), развившихся впоследствии во
владельческие. Подобное преобразование значения топонимов,
первоначально означавших жителей, связанных кровным родством, во
владельческие, выражающие уже их зависимость, происходит позднее,
вместе с дальнейшей феодализацией. Поэтому следует считать,
что именно первичные и вторичные топонимы в период массовой
колонизации земель во второй половине XIII — середине XV вв.
(когда возникла подавляющая часть селений ранней феодальной
Молдавии35 и происходило формирование их названий)
обозначали прежде всего большесемейные и патронимные поселки. В
некоторых документах встречаются первичные и вторичные топонимы
даже с упоминанием термина, обозначающего восточнославянское
большесемейное поселение — дворище: «дворище, где был двор
Думбравы» (1430.VII.7), «дворище Росомака» (1434)36.
Патронимными, видимо, на первых порах являются в большом
числе случаев и поселения с полными названиями,
образованными от личного имени с помощью патронимичных суффиксов,
которые незадолго перед этим сформировались из первичных и
вторичных топонимов и еще не утратили первоначального значения.
Иногда полный топоним появляется еще при жизни лица —
главы семьи или патронимии,— имя которого дало название
поселению. В 1401 г., июня 28, господарь Александр жалует Плотуну
село Плотунешты37. Селение Негашешты, где есть Негш жуде,
упоминается в грамоте 1409 г., января 2838. Некий Пытка в 1448 г.,
июля 15, продает село свое Пыткаешты39. Чаще упоминаются
селения ближайших потомков таких лиц: Дурништы — Петра,
Ивана и Журжа Дурне (1433.VI); Кристианешты — Михаила Кристиа-
нескула (1433.XI.3); Оцелешты —Михаила Оцела (1438—1442);
Дилцеганы — селение, где был Делцег, тесть Козмы Пивничара
(1441.IV.16); Петрилешты, где дом дочери Петре (1443.VIII.24);
Микшинешты — «детей Микшиновых» (1448.VII.15) и т. д.40
Встречаются селения с полными патронимными топонимами и
одновременным упоминанием вошедшего в их основу имени главы
семьи или патронимии: Коцманешты, где был Коцман (1439.VI 1.30);
Станижешты, где был Станига (1445.IV.5) и др.41 Даже в тех
случаях, когда имена этих лиц становятся уже довольно
отдаленной (двумя или тремя поколениями) традицией, в документах
сохраняется их патронимное звучание и, видимо, значение, в
сочетании с полными названиями селений: Брадичешты, где был
Алб и Брадич, т. е. сын Браду (1436); Калиманешты, где был
Ион Калиманескул (1448.VII.15) — сын Калимана42.
Большая семья и патронимия как социальный организм и тип
поселения продолжали существовать на протяжении всего XV в.,
постепенно сменяясь селом в современном понимании термина. С
13
них, как правило, начинаются многие из вновь основанных во
второй половине XIV—XV вв. поселений. В ряде случаев можно
даже проследить их эволюцию.
Хоморский монастырь в 1415 г., принадлежавший Ивану-вор-
нику, получает во владение «село, где есть Татомир и Пыртя»43,
большесемейное или патронимное поселение, основанное по
предложенной методике ретроспективных расчетов где-то между
1367—1399 гг. Став феодальным владением, это селение, «где
был Татомир и Пыртя», в 1429 г. подтверждается сыновьям Ива-
на-ворника, как «выслужение их отца». Спустя полтора
десятилетия, в 1445 г., поселение с оформившимся полным патронимичным
топонимом — Пыртешты вновь передается ими во владение Хо-
морского монастыря, который к этому времени, видимо, стал
самостоятельным44. Патронимичное название селения оформляется
в рамках частнофеодального, подтвержденного господарской
властью, вначале светского, а затем монастырского владения.
В 1425—1426 гг. сыновьям Штефана Стравича подтверждается
феодальное владение, «выслужение» их отца — ряд селений, среди
которых большесемейные с первичными (описательными)
названиями — «где есть Шерба Паушескул и Лазор», «где есть Her
Барбоси и Драгомир Хасныш» и «где есть Михул и Панич», —
впоследствии, видимо, превратившиеся в патронимии с
соответствующими названиями, известными с XVI—XVII в., — Паушешты,
Хаснашены и Паничешты45. Можно привести случай, когда патро-
иимные селения появлялись на землях, полученных во владение
отдельными феодалами.
В 1429 г. сыновьям крупного молдавского феодала Ивана-вор-
ника подтверждаются их наследственные владения, среди которых
«на Пруте десять мест, чтобы основали себе десять сел». Среди
вновь возникших здесь селений с патронимическими названиями
известны Барбешты, Рачулешты, а также Алботешты, в хотаре
которых внуки Ивана ворника в 1489 г. продают участок земли46.
Подобных примеров можно привести множество. Главное то,
что большая семья — патронимия на протяжении всего XV
столетия и, в особенности, до его середины продолжает играть
значительную роль как социальный организм и тип поселения. Из
323 селений с первичными и вторичными (переходными)
топонимами (см. табл. 1), 290 (90,0%) имеют в основе личные имена47.
У 152 селений (более 50%) с такими топонимами на основе
личных имен впоследствии образовались полные молдавские и
славянские патронимичные, патронимично-владельческие и
локализующие (мест обитания) топонимы, зафиксированные в
документах конца XIV — середины XV в., в том числе у 143 из них —
патронимично-владельческие, то есть у 48% всех первичных и
вторичных топонимов с личными именами. Многие из остальных
(около половины) селений с этими топонимами исчезают, не
оставив следа в более поздних документах, и нам неизвестно, успели
ли их названия приобрести полную форму; часть остается неиден-
тифицированной или, видимо, сменила первоначальное название
14
на новое, хотя обычно такие случаи устанавливаются историко-
географической локализацией. Обе последние категории
составляют сравнительно небольшое число пунктов. Итак, очевидно,
подавляющее число основанных во второй половине XIV —первой
половине XV в. селений с первичными и вторичными топонимами
являлись большесемейно-патронимичными и патронимично-вла-
дельческими пунктами.
Среди поселений с полными топонимами (475 пунктов) две
трети пунктов — 369 (77,4%) —составляют патронимичные, патрони-
мично-владельческие и локализующие имена; в том числе 286
(59,8%) патроннмичных и только 83 (17,6%) патронимично-вла-
дельческих и локализующих (см. табл. 1). Следует сказать, что
последних относительно мало (хотя они не всегда четко
устанавливаются) и они не меняют общую картину абсолютного
преобладания патроннмичных топонимов и в полных названиях сел.
Такое распределение значений сельских топонимов в период
колонизации и массового их формирования, видимо, отражает борьбу
владельческих тенденций, находившихся в процессе внедрения и
расширения, с жизненностью большой семьи и патронимии.
По поводу патроннмичных, патронимично-владельческих и
локализующих названий селений исследователями (Л. Л. Гумецкая,
В. А. Никонов, И. Иордан, А. И. Еремия и др.) единодушно
высказано мнение, что, адекватно отражая в момент своего
образования историческую действительность, они затем «постепенно
теряли первоначальные значения, выражая только топонимичность.
Эти топонимы уже больше не значили «потомки такого-то», «люди
какого-то», «обитатели такой-то местности», а только «село»48.
Устанавливается даже время утраты этими топонимами
исходного значения. Например, для галицко-волынского топонимического
материала подобное преобразование отмечено во второй
половине XVI — первой половине XVII в. и в XV в. обнаруживается их
первоначальное значение49.
Для сельских топонимов Молдавии такую работу еще
предстоит провести, но независимо от этого упомянутый процесс
преобразования их значения, видимо, не мог опережать галицко-волын-
ские, ибо в XIV—XV вв. названия молдавских селений (главным
образом восточнороманского происхождения) в массе находились
на начальной стадии формирования или едва ее прошли вместе с
самими поселениями, отражая исторические реалии. Однако
у некоторой части названий селений, относительно давно
существовавших и приобретших полный топоним, подобное
преобразование могло уже начаться.
Соотношение процессов преобразования первоначальных
значений названий сел славянского (восточного и южного) и
восточнороманского происхождения наглядно прослеживается по табл. 1.
В молдавских топонимах (447 названий ясного значения)
абсолютно преобладают большесемейно-патронимичные,
владельческие и локализующие — 390 (более 87%), а среди них в свою
очередь большинство составляют чисто патронимичные — 264.
15
Таблица 1. Распределение топонимов поселений Молдавского княжества конца
Топонимы
Большесемейно-патронимные
молдавские
количество
%
славянские
количество
%
всего
количество
%
Владельческие и места обитания
молдавские
количество
%
славянские
количество
%
всего
количество
%
Первичные 52 20,0 6 5,0 58 10,5 41 34.2 3 15,0 44 31,4
% 26,5 3,0 29,5 21,0 1,5 22,5
Вторичные
(переходные) 25 9,6 б 5,0 31 8,4 17 14,2 2 10,0 19 13,5
% 20,8 5,0 21,3 14,1 1,6 15,7
Полные 187 70,4 99 90,0 286 81,1 68 51,6 15 75,0 83 55,1
% 38,8 21,0 59,8 14,4 3,2 17,6
Итого 264 100 111 100 375 100 126 100 20 103 146 100
% 33,5 13.8 47,3 15,7 2,5 18,2
Среди названных топонимов высока доля первичных и
вторичных — 29,6% и 70,4% полных патрончимичных. Примерно таково
же соотношение полных и первично-вторичных топонимов в
прочих названиях молдавских поселений: из 57 географических имен
21 (около 40%) первичных и вторичных.
Иная картина в славянской топонимии. Патронимичные, па-
тронимично-владельческие и локализующие названия (131)
составляют немногим больше половины (61,5%) всех топонимов
ясного значения (208), а патронимичные в их составе — 55,5%.
Особенно показательна очень низкая доля первичных и вторичных
топонимов — 10% (12 из 111) только патронимичных.
Аналогичная картина в прочих славянских топонимах, где первичные и
вторичные составляют лишь 15,5% всех названий (12 из 77).
Несомненно, это следствие того, что славянская топонимия
поселений прошла более длительный путь развития и начальные
патронимические черты в ней заметно уступали свои позиции иным,
характерным для поры феодальных отношений. В молдавской же
топонимии XIV—XV вв. патронимические тенденции еще сильны и
во многих случаях продолжают играть активную роль в
формировании новых названий поселений.
Социально-хронологические пласты
в топонимии поселений Молдавии XIV—XV вв.
Сельское расселение Молдавии в XIII — XV вв. интенсивно
развивалось, наблюдались высокие темпы роста населения50. Это
отражалось в динамике названий населенных пунктов, из которых
свыше 40% составляли переходные и первичные, то есть
находившиеся в состоянии формирования, описательные топонимы (см.
табл. 1) более или менее недавно основанных поселений.
16
XIV — середины XV в. по значениям (первые упоминания)
Большесемен-
но-патроннм-
ные и
владельческие
неясные
количество
,0
75 55,0
38,0
63 45,0
52,3
__
138 100
17,2
молда
количество
13
6,5
8
6,6
36
7,6
57
7,1
вские
%
26,0
16,0
58,0
100
Прочие
славянские
количество
7
3.5
5
4,1
65
14,0
77
9,6
другие
количество
10,0 -
—
7.1 -
—
82,9 5
1,0
100 5
0,6
—
100,0
100
все
количество
20
10,0
13
10,7
106
22,6
139
17,3
го
Итого
количество-
14,2 197
100
9,2 126
100
76,6 475
100
100 798
100
%
24,6
15,7
59,7
100
10. А. Карпенко считает значительное присутствие описательных
названий населенных пунктов одним из главных признаков
молодости «зарождающейся топонимической системы. Но удельный
вес этих названий высок лишь на протяжении короткого периода
предшествовавшего времени, когда новая система, как таковая,
начинает функционировать: они первые из нее уходят». Связывая
такое состояние с колонизацией соответствующих территорий, он
подчеркивает, что «в процессе своего зарождения топонимическая
система устойчивостью не обладает, ее пронизывают
многочисленные, быстрые и разнообразные изменения». Подобное
динамическое состояние испытывает топонимическая система Молдавии
конца XIII — середины XV в., в которой па фоне интенсивного
расселения происходят глубокие преобразования, возникает
множество новых названий сельских поселений, что нашло отражение
в источниках. Топонимическая система Молдавии того времени
обладала также рядом других признаков ее молодости,
отмеченных И. Донатом51. Все же около 60% поселений Молдавии,
впервые названных в документах конца XIV — XV вв., имели полную,
завершенную, давно сложившуюся форму топонимов. Они
принадлежали к наиболее древней части селений, куда уходят истоки
исследуемых процессов общественной жизни молдавского
раннефеодального села. Таким образом, в сельской топонимии
Молдавии того времени выделяется два основных слоя: собственно
«топонимический» — названия поселений с полной, четко
выраженной необычно устойчивой формой; более молодой «предтопоними-
ческий» — названия поселений, функционирующих в виде
неупорядоченных, описательных первичных и переходных
новообразований.
Возникновение топонимов сельских поселений, как и других
географических объектов, происходящее в определенной
этноязыковой среде, тесно связано с общественно-историческими и
другими условиями их образования, что неизменно подчеркивается то-
2 Л. Л. Полевой
17
понимистами52. Более того, можно утверждать, что названия
селений возникли прежде всего вследствие социальной
необходимости из различения и указания принадлежности, особенно с
появлением разных форм собственности, в данном случае земельной. Это
было результатом закономерного развития знаковой системы
общественных отношений в ее топонимической части. Возникшие
первоначально в недрах родового строя и обозначавшие общность
населения или место, названия селений затем, вместе с
разложением родовой общности, приобретают патронимическое, а в период
установления феодализма — владельческое (посессивное)
значение53. Подобная эволюция названий населенных пунктов в
зависимости от изменений в социально-экономической жизни их
жителей, представленная В. А. Никоновым, носит социологический
характер. Но в данном случае в ней важно сложившееся у топони-
мистов представление, что такие названия являются носителями
объективной информации об изменениях в общественных
процессах. Это не оцененное и не используемое в должной мере
историками свойство топонимов поселений (ойконимов) помогает
проникнуть в сущность социальных процессов, особенно в условиях
отсутствия или крайней скудности источников, непосредственно
их фиксирующих. В подобном состоянии находится источниковая
база аграрной истории ранней феодальной Молдавии XIII—XIVвв.
Лексико-семантический анализ сельских ойконимов в сочетании
с изучением закономерностей словообразования позволяет
раскрыть некоторые аспекты социальной жизни того периода.
Известно, что численно наибольшую группу названий сельских
поселений в источниках конца XIV — первой половины XV в.
составляют полные, т. е. в завершенной форме, топонимы (475, или
59,7% всех названий), наиболее доступные комплексному
лексическому анализу. Для словообразования молдавских и славянских
ойконимов, составляющих топонимический фон Молдавии того
времени, по преимуществу характерна суффиксация, особенно
широко применявшаяся при образовании топонимов —
прилагательных как формы выражения признака. Суффиксация позволяет на
основе выработанных в топонимике стратиграфических
представлений определить относительные хронологические напластования
названий поселений.
Среди суффиксов, характеризующих от-
Ранппи (I) пласт носительно наиболее ранний пласт сла-
топоппмов поселении » г
вянскои топонимии населенных пунктов
Молдавии XIV—XV вв., самыми распространенными были
форманты -ов(-ев) -ова(-ева) и -ин. В числе самых древних
славянских суффиксов перечисленные форманты, как известно, вначале
служили для образования относительных прилагательных,
обозначавших свойства и другие особенности места заселения, а
позднее, с появлением частной и феодальной собственности —
средством выражения принадлежности какому-либо лицу
(притяжательные прилагательные)54. По мнению А. Д. Зверева, суффиксы
-ов(-ев), -ин, сочетаясь с основами личных имен, образуют уже с
18
древнерусского периода притяжательные прилагательные и
«постоянно связываются со значением прямой принадлежности» или
указывают лиц, «сосуществующих на почве семейно-родственной
близости»55.
Относительными прилагательными являются топонимы: Вале-
ва (1413.VII.6)56, Лознова, Садова (1420.IV.25), Кобылчин
(1447.VIH.22) и др.57 В число наиболее древних славянских се-
лищных топонимов Молдавии входят также конструкции
относительных прилагательных на -ье, (-ие), -че (-е), -ище: Проворо-
тие (1418.111.17), Селище (1429.VI.3), Гливище (1413.VI.6), Дре-
сливе (1432.VIII.14) и др., а также топонимы —
прилагательные без специальных формантов: Каменное, Красное
(1431.VI.15), Добруша (1437.ХП.20), Дубовая (1447.1.14) и др.
Древние славянские топонимы — притяжательные
прилагательные — обычно имеют антропонимную основу: Страхотин (1398—
1399), Виков (1436.V.23), Детелева (1436.VII.17), Василов
(1448.11.23) и др. Группа наиболее древних подобных славянских
топонимов, в которую входят многие из названных выше,
выделена Ю. А. Карпенко в названиях поселений Буковины до XVI в.58
Из топонимов — относительных прилагательных,
обозначающих место обитания, и топонимов — притяжательных
прилагательных наиболее древними следует считать первые, хотя
подобные названия населенных пунктов продолжали появляться и
позднее. Отражая этап разложения общинно-родовых связей59, ой-
конимы, обозначающие место обитания крестьянских общин, с
развитием частных и частно-феодальных отношений
собственности отодвигаются на дальний план топонимами принадлежност-
ными (притяжательными прилагательными).
Среди самых древних славянских сельских ойконимов
Молдавии такого рода названия на -ов, -ин количественно намного
уступают предыдущим. Сочетаясь с антропонимической основой,
эти суффиксы указывают на принадлежность поселений
конкретным лицам — их основателям и владельцам: Страхотин«-Стра-
хота; Неготин^- Негота, Хмелев ■<- Хмель (1433.XII.13) и др.
Более того, эти суффиксы топонимов-прилагательных совершенно
четко указывают на то, что нарицательное имя объекта
принадлежности (форма поселения) является существительным
мужского рода единственного числа. В селищной раннесредневековой
терминологии Молдавии и Галичины такими нарицательными
именами являются «кут», «катун», «дом», «двор», к которым и
следует, видимо, относить первоначальное значение принадлеж-
ностных топонимов на -ов, -ин. В редких случаях документы
указывают на такую связь: «село Аннушкин двор» (1433.XI.16),
селение, «где был Нетедулов двор» (1436.VII.24), «двор Думбра-
вы» (1430.VII.7), Романов дом (1429.VI.19); возможны и такие:
«село, где дом (Батин)» (1423.III. 12) и т. д. Следовательно,
принадлежностью топонимы на -ов, -ин формировались в связи с
небольшими, первоначально однодворными поселениями. Это,
видимо, были выделившиеся из общин большесемейные поселки, в
2*
19
названиях которых зафиксировались личные имена их глав —
основателей и номинальных владельцев.
Древнейшая молдавская ойконимия состоит из относительных
прилагательных, обозначавших свойства и другие особенности
мест обитания. В документах конца XIV — первой половины
XV в. она довольно скромна. Топонимы с молдавскими
формантами (ед. числа жен. рода) -а/-я, -ча, -оа, аналогично славянским
(ед. числа муж. рода) -ов и -ин, выполнявшим функцию
образования относительных и принадлежностных прилагательных60,
должны быть отнесены к группе древнейших названий населенных
пунктов. Они единичны: Ардеоа (1412.11.19), Банила
(1428.VIII.17), Босанча (1432.VIII.14), Боища (1446.IV.6) и Руб-
ча (1448.11.18). Среди них, вероятно, имеются и принадлежност-
ные топонимы—прилагательные (антропонимные), ибо названия
с подобными формантами могут приобретать и посессивное
значение61.
Так же, как и славянские топонимы с суффиксами -ов, -ин,
молдавские топонимы — прилагательные на -а, -ча, -оа (ед.
числа жен. рода) следует относить к соответствующим
нарицательным именам в молдавской селищной терминологии —
существительным (ед. числа жен. рода) «каса» (=дом), «куртя» (=двор),
с которыми сопрягались и славянские.
В состав относительно наиболее древних молдавских
топонимов можно включать омонимные названия населенных пунктов
(в т. ч. метонимии): Пояна (1400.VI.29), Сакна (1428.IX.3), Сих-
ла (1436.VIII.il), Бахна (1440.VIII.20), Обыршия (1444.IX.1),
Корни, Стрымби, Сочи (1428.IV.2) и т. д., а также, возможно,
Гыртан (1400.VI.29; gyertyan -венг. граб). Для древнейшей во-
лошской топонимии областей восточнороманского расселения
характерно широкое распространение омонимии, особенно
метонимий в названиях населенных пунктов, и описательных
прилагательных. Такие топонимы, происходящие от восточнороманских
апеллативов, Г. Болокан относит к самому древнему слою
топонимии поселений62. Названия поселений, происходящие от
апеллативов, нарицательных имен природных объектов или
прилагательных, описывающих их свойства (пояна = поляна; бахна =
болото; сака=высохшая, сухая; сихла = густой молодой лес и т. д.),
составляли около 70% всей восточнороманской топонимии
населенных пунктов ряда Карпатских областей XIII—XVI вв.63,
причем преобладая среди наиболее ранних. В отличие от украинской
топонимии Северной Буковины, где роль омонимных названий
поселений (в большинстве метонимий) усиливается к XVIII —
XX вв.64, на территории молдавского расселения, наоборот, их
значение к указанному времени существенно уменьшается, метони-
мы составляют ничтожную долю всех названий65. Эта тенденция,
а также отмеченное выше66 широкое распространение омонимных
(в том числе метонимий) топонимов поселений восточных роман-
цев Карпатских земель в раннее средневековье подтверждают,
20
что подобные названия необходимо относить в молдавской
топонимии XIV—XV вв. к самому древнему пласту.
Итак, наиболее ранний пласт названий сельских поселений в
молдавских документах конца XIV — первой половины XV в.
(47 пунктов, то есть около 10% всех известных полных топонимов)
составляют топонимы — относительные прилагательные и мето-
нимы, а также посессивные прилагательные. Топонимы —
относительные прилагательные и метонимы, характеризующие природ-
но-географические и другие особенности места обитания группы
людей, не фиксирующие отношений их зависимости или родства,
видимо, следует связывать с поселениями первоначально
«свободных» от частнофеодального подчинения в прошлом волошских
общин. Топонимы — посессивные прилагательные — уже
отмечают принадлежность, нужно думать, небольшого вначале, одно-
или малодворного, отделившегося от общины поселка
определенному лицу — главе большой семьи.
Среди раннего пласта топонимов сельских поселений
Молдавии XIV—XV вв. преобладают славянские названия — 30 из 44
(т. е. 65,2%). Причем их основная масса концентрируется на
Буковине — области древнейшего восточнославянского расселения,
но они также встречаются в северо-восточной части и Кодрах
Днестровско-Прутского междуречья. Территория распространения
славянских топонимов практически совпадает с ареалом
славянских археологических памятников XIII—XIV вв., особенно в
Северной Буковине и Днестровско-Прутском междуречье67.
Молдавские топонимы раннего пласта (15 названий68, или 32,6%)
занимают подгорные районы между Карпатами и р. Сирет, т. е.
территорию первоначального расселения волохов в землях к
востоку от Карпат. Здесь, по археологическим данным, к середине
XIV в. наблюдался заметный рост числа поселений69.
Подобная же картина славянского и восточнороманского
расселения получена при изучении динамики сельского расселения
в Молдавии XIV—XV вв.70 Представленное здесь
распространение топонимов поселений раннего пласта, вероятно, отражает
расселение в предшествующее середине XIV в. время, ближе к
началу этого столетия.
г о /тт. Преобладающую часть полных назва-
Среднии (II) пласт „ г хк
топонимов поселений нии населенных пунктов Молдавии
конца XIV — первой половины XV в.
составляют топонимы (379 пунктов, около 81%), которые
образуются с помощью молдавских суфбиксов -ешть, ань(-ень), -и, -ць;
славянских -овцы(-евцы), -инны: Негпилешты (1409.12Я). Пяшкя-
ны (1419.IV.8), Пуочелешты (1429.1.10), Жуматапены (1430.VIT.7),
Владимировцы (1392.111.30), Вакулинцьт (1419—1421) и др. Сое-
ди топонимов этого пласта абсолютное большинство (325, или
более 86.0%; свыше 70% всех полных топонимов) составляют антоо-
понимные названия, происходящие от личных имен или прозвищ
людей. Остальные (54 названия, или 14,2% пласта) — неантропо-
нимные топонимы с молдавскими формантами -ень/-ань: Загоре-
21
ны (1429.VI.3), Спинены (1430), Глодяны (1433.XI.16), Волосе-
ны (1448.VII.27) и др.; а также -и: Калугари (1428.IV. 15), Фау-
реи (1429.IX.24), Сырби (1423.111.31) и др.
Как правило, подобные топонимы формируются по модели:
«село, где есть (имя или прозвище лица)» или «село на (около)
и другая характеристика места поселения»—^«село, где был (имя
или прозвище лица»71 ->■ полный топоним с антропонимной основой
(имя или прозвище лица) или характеристикой места заселения,
указанием на происхождение его жителей72 и т. д. + суффикс.
Наиболее продуктивным суффиксом этой части топонимов
Молдавии XIV—XV вв. и вообще всей топонимии того времени
был молдавский формант -ешть, с помощью которого образовано
44,5% всех зафиксированных полных названий поселений конца
XIV—XV вв., а также множество полных названий топонимов
XVI—XVIII вв. На втором месте по продуктивности молдавский
суффикс -ань(-ень) (18,5%), далее славянские -овцы(-евцы), -ин-
цы(-енцы) (12,5%)73, молдавские -ць, -и, славянский -и (8%),
аналогичные по функциям молдавскому -ень.
В отношении антропонимных топонимов поселений с
суффиксами -ешть, -овцы/-евцы, -инцы/-енцы специалисты единодушно
отмечают их первоначальный патронимический характер,
указывающий на общность происхождения жителей от какого-либо
лица и коллективную собственность74. Молдавский суффикс -ешть
(187 пунктов, 49,2% пласта), как показано ранее, являлся
результатом топонимического развития притяжательного
прилагательного с суффиксом -еск, в форме множественного числа (хотарул
албеск—>-Албешть, от имени собственного Албу). В молдавской
топонимии XIV—XV вв. формы на -еск обычно не фиксируются75.
Вместо них в славянских по языку древних поземельных актах
составители используют описательные и другие формы
первичных и переходных топонимов поселений, которые затем с
помощью молдавского патронимического суффикса -ешть приобретают
завершенность: село, где дом Батина (1423.111.12)—НБатинешты
П469.Х.13); село, где есть Коман (1409.1.28)—^Команешты
(1481.111.31); селоПанково (1399.XI.28)—ИПанчешты (1448.IX.15);
село, где был Ганескул (1433.1.28)—^Ганешты (1466.XII.8) и др.
Славянские же суффиксы множественного числа -овцы, -инцы
(99 пунктов; 26% пласта) являются следствием развития
принадлежности суффиксов единственного числа -ов и -ин
предыдущего пласта топонимов. Сочетаясь, так же как и те, в основном
с антропонимной основой, форманты множественного числа
-овцы и -инцы отражают переход от первоначально болынесемейно-
го характера поселения и собственности к патронимному с
коллективной собственностью жителей, связанных общностью
происхождения: Бодино (1398.VII.2)—^Бодинцы (1404.VII.20),
Борисово (1448.11.23)—^Борисковцы (1456.VI.8) и т. д.
Пока нет четкого представления о функции молдавского
суффикса -ань(-ень) (68 топонимов, 17,7% пласта). Обычно он
характеризуется как формант, с помощью которого в почти равной
22
степени создавались как антропонимные топонимы, так и неан-
тропонимные. В тех случаях, когда этот суффикс употребляется
для образования названий поселений с антропонимной основой,
его функцию сближают с суффиксом -ешть, с патронимическим
значением или указанием на какую-то недостаточно ясную форму
отношений его жителей с определенным лицом. В его связи с не-
антропонимной основой видят обычно указание на зависимость
жителей от определенного лица, а также на принадлежность
жителей поселения к данному месту или их происхождение из
других мест76. Согласно определению И. Иордана, образованный
с помощью суффикса -ань(-ень) топоним обозначает жителей
села вообще, независимо от возможных родственных или иных
связей между ними, в отличие от суффикса -ешть, который
подтверждает строго родственные связи с конкретным лицом.
Основываясь на этом, А. И. Еремия склоняется к владельческому
значению форманта -ень/-ань с антропонимной основой, а также
места проживания жителей данного поселения. Последнее значение
топонимов с названным суффиксом обусловлено также его
происхождением от древнего славянского -ане/-яне, имевшего
аналогичную функцию. Тем не менее он допускает возможность его
второстепенной патронимичности в сочетании с личным именем77.
Молдавские прилагательные на -ень(-ань), (ед. ч. -ан -ян)
можно сопоставить с восточнославянскими оттопонимическими
прилагательными на -ские (ед. ч. -ский), которые передают
значение собственности и качественной принадлежности конкретной
группы лиц. В сочетании с основой личного имени последние
могут выражать значения от принадлежности (зависимости), не
родственного характера, этому лицу до качественного
определения78.
При выявлении значения и функциональности суффикса
-ень(-ань) (-яны/-аны) важны также наблюдения за изменением
их продуктивности в сопоставлении с суффиксами -ешть, -овцы,
-инцы. В ранний период распространения перечисленных
суффиксов, как было показано, самым продуктивным формантом был
-ешть, с помощью которого образованы 44,5% всех полных
названий поселений Молдавии XIV—XV вв. Аналогичные
молдавскому -ешть по своим функциям славянские суффиксы -овцы,
-инцы участвовали в образовании 12,5% топонимов поселений
этого времени. Обе группы, таким образом, включают почти две
трети всех полных топонимов поселений (57%). Субфикс же
-ень(-ань) отмечен лишь у 18,5% названий поселений XIV—XV вв.79
Один из древнейших восточнороманских топонимических
формантов суффикс -ешть встречается в источниках уже с XIV в.80, а в
XV в. получает широкое распространение на всей территории во-
сточнороманского расселения в землях к северу от Дуная81.
Играющий значительно более скромную роль в топонимии того
времени суффикс -ань(-ень) зафиксирован в источниках только с
XV в. главным образом в Молдавии и Валахии82, то есть в
землях, где проходила волошская колонизация. В течение XV—
23
XVI вв. продуктивность суффикса -ешть увеличивается, а в XVIII
падает до минимума83.
Для Северной Буковины Ю. А. Карпенко установил84, что
первоначально также возрастает продуктивность суффикса -ешть в
XV—XVI вв. от 1,5% до 14%85, после чего значительно
сокращается, составляя в XVIII в. всего 4%, а в XX в.—даже 1%. Еще
более разительны изменения продуктивности славянских суффиксов
аналогичной функции -овцы, -инцы: от 40% в XV в. — до 21% в
XVI и 4% в XX столетиях. В то же время формант -ань(-ень),
-аны(-яны)86 постепенно увеличивает продуктивность от 2% до
16% на протяжении XV—XVII вв., несколько сокращая ее до
12% в XVIII, а потом еще больше — до 4% к XX в. Суффикс -и,
имевший аналогичные функции, наращивает продуктивность от
2% до 8% в XV—XVIII в. и сокращает ее до 7% в XIX в.
Более показательны изменения в соотношении и
продуктивности этих суффиксов названий населенных пунктов Днестровско-
Прутского междуречья. В XV в. молдавский суффикс -ешть
участвовал в образовании около 15% всех топонимов поселений, а
аналогичные ему по функции славянские -овцы, -инцы — около
16%. Общая доля этих патронимических суффиксов составляла
более 30%. Доля продуктивности молдавского суффикса
-ань(-ень), возможно, вместе со славянским -ань(-янь) — 14%.
Очевидно, претерпев аналогичную формантам Буковины
эволюцию в их продуктивности, эти суффиксы в XX в. предстали в
следующем^ соотношении: на первом месте оказался суффикс -ань
(-ень) (15,3%), продуктивность которого выше, чем всех патро-
нимных формантов; -ешть (9,6%) и -овцы, -инцы (3,2%)^.
Итак, мы пришли к выводу, что строго патронимические
молдавский (-ешть) и славянские (-овцы, -инцы) суффиксы играют
ведущую роль в топонимии Молдавии XIV—XV вв. (57% всех
топонимов сельских поселений). Позднее они проявляют стойкую
тенденцию к снижению продуктивности в пользу форманта -ань/
-ень (-ань/-янь). Продуктивность последнего возрастает в
в XVI—XVII вв. и вплоть до наших дней остается на первом
месте среди прочих формантов, составляя теперь «особенность
топонимии Молдавии»88. Тенденцию более широкого употребления
суффикса -ень(-ань) в образовании топонимов поселений
Молдавии XV—XVII вв. следует связывать с
социально-экономическими процессами завершения феодализации, установления и
развития новых отношений собственности89. На передний план
выдвигается не коллективная собственность жителей поселения,
объединенных общностью происхождения (большая семья,
патронимия), а частно-феодальная и государственно-феодальная
земельная собственность и зависимость жителей поселения от
частновладельца и государства. В связи с этим более уверенно
можно утверждать, что молдавский формант -ань/-ень, по
крайней мере в ранний период XIV—XV вв., служил в основном для
образования названий поселений, указывающих на зависимость
жителей от какого-либо лица или их принадлежность, ироисхож-
24
дение из конкретного места (селения), находящегося во владении
данного лица. Следует обратить внимание также на снижение ан-
троионимичности суффикса -ань/-ень, после XV в. все чаще
сочетающегося с апеллятивной основой90.
Тем не менее патронимические форманты (-ешть, -овцы, -инцы)
продолжают сохранять после XV в. довольно значительную
продуктивность, еще не полностью формализовавшись. Такое
явление, видимо, было связано с особенностями развития аграрных
отношений в феодальной Молдавии, перестройкой системы
землевладения в XVI в. и возникновением новой категории
коллективных землевладельцев — резешей91, в жизни которых древние се-
мейно-патронимические корни родства, как это будет
представлено далее, имели большое значение.
Таким образом, большую часть второго пласта селищной
топонимии Молдавии XIV—XV вв. составляют названия
населенных пунктов на -ешть, -овцы, -инцы (286 пунктов, 75,2% всех
топонимов второго пласта и более 60% всех топонимов полной
формы), обладающие выраженной патронимичностью. Поселения с
подобными названиями в этот ранний период формирования
молдавской топонимии, несомненно, являлись патронимиями — то
есть коллективными владениями и социальными общностями,
состоящими из лиц, связанных происхождением, хозяйственными,
организационными, обычно-правовыми и идеологическими
узами92.
Другая часть этого пласта топонимии состоит из полных
названий поселений с суффиксами -ань/-ень, -цы, -и (92 пункта,
24,8% топонимов пласта); формообразующими элементами,
обладающими преимущественно владельческим и локализующим
значениями. Они свидетельствуют о постепенно усиливающейся ча-
стнофеодальной тенденции развития аграрных отношений в
Молдавии XIV—XV вв. Заметное снижение патронимичности
названий поселений этой части пласта (из 92 топонимов только 38
можно с большей или меньшей уверенностью отнести к
названиям, в основе имеющим личное имя или прозвище), очевидно,
отражает территориализацию крестьянских общин, оказавшихся в
феодальной зависимости.
Топонимы второго пласта распространены по всей территории
расселения в Молдавии XIV—XV вв., составляя основной фон
топонимии этого времени: молдавские — главным образом в
западной и центральной частях страны, славянские — большей
частью в северной и северо-восточной. Однако в географическом
распределении молдавских патронимических названий на -ешть
и владельческо-локализующих на -ань/-ень наблюдаются
некоторые особенности. Почти половина патронимических названий (90
из 187) располагалась в западной, подгорной, части страны —
зоне самого раннего расселения восточных романцев.
Большинство владельческо-локализующих названий (40 из 68) оказалось
восточнее, в центральной зоне более позднего заселения. Это
25
служит дополнительным доводом при определении относительной
хронологии обеих групп топонимов, из которых патронимические
должны быть древнее.
„ „ /тттч Еще более четко выражена эта тенден-
Поздшш (III) пласт г
топонимов поселений ^ия в топонимах третьего, относительно
более позднего пласта полных
топонимов (42 названия, 8,9%). Он включает названия населенных
пунктов, образованных от антропонимной или неантропонимной
основы с помощью молдавских суффиксов: -ел (-ей), -еле, -ий, -иш,
-оае, -оане, -орь и др.); славянских: -ица (-ница), -инец (-анец),
-авец (-овец, -овца), -овка (-авка), -ка, -на, -ок (-ак): Фаурел
(1429.IX.24), Фынтынеле (1426.VIII.12), Тримедечий (?),
(1427.IX.16), Михордей (1428.11.16), Алмашеул (1436.IV.12), Ро-
шиоры (1434.1.29), Голымбоане (1448.VII.27), Вышняя Чернавка
(1412.IV.5), Солка (1418.1.15), Лукавец (1428.11.16), Маморница
(1436.VII.I), Круглик (1436.VII.27) и др.
Для молдавских и славянских названий поселений Буковины
Ю. А. Карпенко установил закономерность снижения
продуктивности моделей, образованных при участии в основном суффиксов
предыдущих пластов топонимов, и роста в XV—XIX вв.
продуктивности неантропонимичных моделей с указанными
формантами93, многие из которых в связи с этим отнесены здесь к
третьему пласту. На Подолье в XV — XIX вв. также наблюдалась
обратно пропорциональная зависимость между продуктивностью
топонимов на -овцы, -инцы, отнесенных нами ко второму пласту, и
-овка-, -ка из третьего пласта. Продуктивность первых с XV в.
постоянно снижалась, от 50 к 15% в XIX в., вторых —
соответственно возрастала от 0 до 30%94.
Суффиксы третьего пласта в большинстве случаев выполняли
функции диминутивности, обозначения места поселения,
сочетаясь с антропонимной или неантропонимной основой. Подобные
функции эти форманты должны приобретать на развитой стадии
сельского расселения, когда складывается и усложняется
иерархичность поселений, появляются новые поселения выходцев из
старых. Г. Болокан также относит к более поздним диминутивные
топонимы и формы на -еле, -ица, -оае95. На распространение
различных локализующих суффиксов третьего пласта влиял процесс
формализации топонимических средств образования названий
населенных пунктов, который отмечают топонимисты в соседних с
Молдавией землях, особенно с XVI—XVII вв.96 Высказанные
соображения позволяют считать такие топонимы относительно
самыми поздними образованиями, связанными с развивающейся
тенденцией в топонимии феодальной Молдавии.
Этим обусловлена и география топонимов третьего пласта,
большая часть которых расположена на периферии молдавского
расселения, в районах сравнительно позднего освоения.
Исключение составляют только украинские топонимы Буковины.
Небольшое число полных названий сельских поселений (6 топонимов;
1,9%) трудно отнести к какому-либо из выделенных пластов топо-
26
нимии Молдавии XIV—XV вв. Здесь и славянские метонимии,
некоторые этнонимные названия, топонимы с неясной семантикой
и другие топонимы: Несфой (1432.1.4), Мордвина (1437.XII.20),
Герце (1437.ХП.20), Грецкое (1403.1.7), Безхачи (1445.VII.15),
Цуцора (1448.IV.5).
Еще раз следует подчеркнуть относительность выделенных
здесь пластов полных топонимов сельских населенных пунктов
Молдавии XIV—XV вв. В это время они существуют
одновременно и характеризуют тенденцию развития топонимической
системы от более ранних форм названий к более поздним. Однако
прежде чем анализировать тенденцию, необходимо определить
роль первичных и переходных топонимов в напластованиях
названий сельских населенных пунктов. Существовавшие более
(переходные) или менее (первичные) продолжительное время, они
лишены топонимических формантов, описательны, и их появление
отражает интенсивное сельское расселение в сравнительно
недавнем, от времени их существования, прошлом.
Первичные и переходные топонимы сельских поселений
Молдавии составляют более 40% всех названных в документах
конца XIV — первой половины XV в. пунктов (322 названия).
Первичные топонимы в подавляющем
Первичные числе антропонимичны: из 191 поселе-
н переходные топонимы ния 161 (т0 есть 84 5% первичных ТОПО-
в относительной ч v r «
хронологической нимов) содержит в основе личные, фа-
стратификации мильные имена или прозвища людей,
указания на наличие в-данном селении
лома или двора этих лиц и т. д. Описательные по форме
первичные топонимы обычно (при достаточно продолжительном
существовании селений) преобразуются в полные (дериваты). Из 161
антропонимного первичного названия 50 (26,0%) впоследствии
приобрели патронимные (село, где дом Крачуна Белческула —
1414.XII.20—^Белчешты — 1492.111.30) и 34 (18,0%) владельче-
ско-локализующие (село, где дом Оники — 1429. VI.I—ИЭнича-
ны — 1459.11.16) дериваты, которые принадлежат ко второму
пласту топонимии Молдавии XIV—XV вв. Всего два первичных
топонима (примерно 1%) имели дериваты, видимо, относящиеся
к переходным, например: село, где есть Алекса Рышкович —
1435.IV. 14—^-Рышкова97; и 3 (около 1,5%) — к третьему пласту,
топонимов, например: село Ружи Петра — 1436.IX.19—^Роши-
орь98. Таким образом, представляя предшествующий развитию
патронимных и владельческо-локализующих названий этап,
первичные антропонимные топонимы должны характеризовать боль-
шесемейные поселения. Эти принадлежностно-локализующие
названия (село Комана — 1398.VII.2; село, где дом Долхича —
1406.V.I; село, где есть Паушескул — 1425—1426; село, где Стан-
ко поселился — 1429.VI.3; дворище Росомака — 1434; село, где
сидит Драгомир — 1437.ХП.20; село, где «осадил» Оана —
1445.VIH.II и т. д.) следует отнести к первому пласту.
Значительно число первичных антропонимных топонимов посс-
27
лений (72, или 37,8% первичных), дериваты которых неизвестны,
а нынешние названия сел не происходят от их первичных
топонимов XIV—XV вв. Антропонимная основа последних позволяет их
отнести в основном к первому пласту". Доводом к этому служит
также соотношение установленных документально дериватов
(полных названий) первичных антропонимных названий поселений,
подавляющая часть которых (84 из 89) входит в топонимию
второго пласта.
Только 30 первичных топонимов (15,5%) неантропонимны и
имеют локализующее значение (село в устье Красны— 1399.XI.28;
село у каменного креста—1430—1431 и др.). Из них пять
приобрели затем дериваты второго пласта (село у «става»— 1428.XII.28
—ИЗтавчаны—1475.IV.25), семь дериватов—омонимов (село на
Войтине—1427.VHI.18-^BoftTHH100). Одно селение с описательным
первичным топонимом получило полное название, не связанное с
этим топонимом, относящееся к третьему пласту (село на Суча-
ве — 1393.Х1.18-^Викшинец — 1429.11.1). Дериваты остальных
16 первичных неантропонимных названий поселений не
установлены. По своей форме (описательной, неантропонимной) все они
должны быть отнесены к локализующим топонимам первого
пласта101.
Из 130 переходных описательных и неописательных топонимов
населенных пунктов Молдавии в документах конца XIV — первой
половины XV в. только один (село, где было летовище,— 1437.V.15)
неантропонимный, локализующий. Остальные 129 имеют в основе
антропоним. Во многих случаях (63 пункта; 48,4% всех
переходных топонимов) эти селения впоследствии приобретают полные
топонимы, производные от соответствующих переходных.
Значительное число из них (35 пунктов, около 27%) патронимные: село
Панково (1399.Х1.28)->Панчешты (1448.IX.15); село, где был Пыр-
тя (1415.Г\/.13)-^Пыртешты (1456.1.20); село, где дом сыновей
ШтеАана Борылевича102 (1419.ГУ.8)-ИБорлешты (1428.VII.il);
село Шепелевых (1431)->Чепелевцы (XVI в.)103, или владельческо-
локализующие (23 пункта; 17,6%): село, где Лацко (1425—1426)-»-
->Лацканы (XVI в.)104; село Веришчаково (1429.Х.15)->Верешче-
каны (1458.III. 12), то есть относящиеся ко второму пласту
топонимии. Всего четыре переходных топонима (3%) имеют дериваты
третьего пласта: село, где был Рошка (1437.Х.5)->-Рошиоры
(1473X11); село Павустино (1437.ХИ.20)-^Паустовка и др.
По своей форме и основе эти переходные топонимы селений
занимают промежуточное положение между первичными первого и
полными второго и третьего пластов, показывая определенное
развитие отношений собственности и зависимости по пути к
патронимии и частнофеодальному владению.
Остается довольно значительное число переходных
антропонимных топонимов (66 пунктов; 50,8% переходных) населенных
пунктов, полные названия которых либо не нашли отражение в
документах, а поселения исчезли, либо их полные названия очень
позднего происхождения и не связаны с впервые упоминаемыми в кон-
28
Относительная
стратификация
сельских топонимов
Молдавии XIV—XV вв.
це XIV —первой половине XV в. Форма и антропонимическая
основа этих переходных топонимов, аналогичные показанным выше,
также позволяют их характеризовать как промежуточные между
первичными и полными первого и второго—третьего пластов.
В табл. 2 представлены итоги
относительной стратификации топонимии
сельских поселений Молдавии по данным
поземельных актов конца XIV — первой
половины XV в. К самому раннему
первому пласту отнесены неантропонимные локализующие
топонимы— относительные прилагательные (типа Каменное, Лознова),
молдавские омонимы (Сихла, Обыршия) и описательные
названия (село на Сучаве, село у «става»), которые обозначают место
обитания общин. Относительно ранними топонимами населенных
пунктов являются также антропонимные описательные
(первичные) названия, возникшие вскоре после основания
соответствующих селений (село Комана, село, где есть Станчул). Они уже
носят, несомненно, принадлежностный характер, указывая на
конкретное лицо, владеющее селением, и на связь жителей с этим
лицом. Превращение первичного названия, в основе которого имя
данного лица, в патронимический или владельческо-локализующий
дериват свидетельствует, как было показано, о его первоначальной
патронимической и владельческой функции. Лица, имена которых
связаны с названиями селений, жили в этих небольших, по-види-.
мому, большесемейных поселках и являлись их главами.
Таблица 2. Относительная стратиграфия топонимии населенных пунктов
Молдавии по данным поземельных актов конца XIV — первой половины XV в.
Пласты
I
II
III
Локализующие
Относительные
прилагательные
Молдавские
омонимы
Неантропонимные
описательные
70
70
Прина-
длеж-
ностные
первичные
понимные
тельные
Принадле-
жностные j
переходные
Антропонимные
тяжательные
прилагательные
Антропонимные
описательные
Патро-
нимич-
ные
Антро-
ионим-
ние
161 138
286
161 138 286
29
Владельче-
ско-локэли-
зующие
Антропонимные
Неантропонимные
92
92
Владельче-
ско-локали-
зующие
Антропонимные
диминутивные
Неантропонимные (в
т. ч.
диминутивные)
42
42
Прочие
Этноним-
ные
Славянские
омоцимы
Неясные
9
9
Всего
231
138
378
(+9)
42
798
Итак, в самом раннем пласте молдавской сельской топонимии
XIV—XV вв. выделены пережиточные формы локализующих
топонимов, которые следует связывать с общиной, откуда
обособляется большая семья. Община и большая семья были ранними
производственными и социальными формами изменяющейся
общественной структуры Молдавии105.
Антропонимные топонимы — притяжательные прилагательные
(Неготин, Романов) и описательные названия (где был Рошка),—
по своим формам переходные, располагались между антропоним-
ными описательными названиями первого пласта и патронимич-
ными, а также владельческо-локализующими топонимами селений
второго пласта. Преобразование первичных описательных антропо-
нимных топонимов в переходные отражает определенную
традицию в жизни жителей данного селения, связанную с их главой —
владельцем.
В 1431 г., апреля 30, за попом Югой закрепляется в его
собственность селение «на имя ...Балан от Стрымбы», а в 1434 г.,
апреля 24, среди других поселений, подтверждается, «где есть
Балан от Стрымбы». Спустя два года, в 1436 г., декабря 7,
следует новое подтверждение владений попа Юги, то есть
перешедших ранее в его собственность, среди которых «на устье
Стрымбы, где есть Балан и где есть Барб Стан и Станчул, на
верх Стрымбы». В 1439 г., июля 2, следует новая господарская
грамота, в которой указаны эти два селения «на Стрымбе, где был
Барб Стан» и «где есть Балан»106.
Сопоставляя измененные названия этих селений, можно заметить,
что одно из них приобрело переходную форму, появление которой,
видимо, связано со смертью Барба Стана — главы большой семьи.
Селение продолжает сохранять в своем топониме его имя. К
сожалению, по документам не удалось проследить дальнейшее
развитие этого топонима. Известно лишь нынешнее название села
Стрымба, по имени речки, на которой оно находится. Возможно,
селение, «где был Барб Стан», как это прослежено по другим
случаям, вошло в состав сельской общины с соответствующим
названием. Однако обычное преобразование переходных антропоним-
ных топонимов в патронимичные и владельческо-локализующие
установлено и не вызывает сомнения.
Самый значительный второй пласт топонимии Молдавии
XIV—XV вв. состоит из патронимичных (Пынтечешты, Давидов-
цы) и владельческо-локализующих (Пашканы, Сакарены)
названий поселений. Существование патронимии в феодальной
Молдавии и ее реликтов вплоть до наших дней является установленным
фактом107. Тем не менее столь широкое отражение ее в
топонимии ранней феодальной Молдавии, несомненно, свидетельствует
о большой социально-экономической значимости патронимии в
период установления феодальных отношений. По данным
поземельных актов конца XIV — первой половины XV в.
патронимичные топонимы и их предшественники (антропонимные
описательные первичные и переходные названия), а также главным образом
30
владельческо-локализующие антропонимные топонимы, в
известной мере связанные с большесемейно-патронимной традицией,
составляют около 90,0%. Даже если исключить
владельческо-локализующие названия, то доля большесемейно-патронимных
топонимов станет не намного меньше — 83,1%. Появление массы
указанных топонимов селений свидетельствует о широком обособлении
этих социальных организмов, основавших свои отдельные поселки,
получившие соответствующие названия. Как увидим далее,
значение большой семьи и патронимии в общественных отношениях
феодальной Молдавии выходит далеко за рамки эволюции
крестьянской общины.
В третьем пласте топонимии Молдавии XIV—XV вв.
представлено сравнительно небольшое число неантропонимных и антропо-
нимных топонимов, имеющих владельческо-локализующее
значение. Они образованы с помощью поздних, характерных для периода
развитых феодальных отношений формантов и указывают на
место заселения или зависимость жителей селения от какого-либо
лица. Такие названия селений должны быть связаны с сельской
территориальной феодально-зависимой общиной — селом в социально-
экономическом значении этого термина.
Среди выделенных четырех основных стадиальных социально-
обусловленных форм в сельской топонимии Молдавии XIV —
первой половины XV в., связанных с волошской общиной, большой
семьей, патронимией, сельской соседской общиной, наибольший
удельный вес принадлежит большой семье и патронимии. Они
составляют более 3/4 всех названий населенных пунктов — основных
единиц землеустройства и землепользования. Не вполне ясны
таксономические отношения общинных (волошская община, сельская
община) и родовых (большая семья, патронимия) форм, из
которых последние как будто обретают на время некоторую
социально-экономическую самостоятельность. Высокий удельный вес
большой семьи и патронимии, несомненно, характеризует их роль
в социальной жизни страны периода формирования феодальных
отношений, становления молдавской государственности.
ГЛАВА II
ОБЩИНА
В отечественной историографии остается актуальным изучение
социально-экономических структур, находившихся в основе
общественной жизни докапиталистических формаций. Советская
историческая этнография уделяет особенное внимание
теоретическому осмыслению сущности и таксономического соотношения этих
структур. Несмотря на остающиеся дискуссионными многие
трудные аспекты их изучения, намечается определенное сближение
разных точек зрения на конкретные формы общинно-родовых
структур, их взаимодействие в историческом развитии1. Исходные
методологические принципы изучения форм общественной жизни в их
изменении, разработанные основоположниками
марксизма-ленинизма2, служат основой для конкретно-исторических исследований,
отражающих «определенный уровень накопления и обобщения
фактических данных»3.
В разработках последнего времени следует выделить
рассмотренные Д. А. Ольдерогге «линии общинных структур» и «линии
родовых структур», которые находились в постоянной тесной
взаимной связи. В линии общинных структур — первобытная община,
первобытная соседская община, собственно соседская (сельская)
община; <в линии родовых структур — племя, род, подразделение
рода, группа ближайших родичей, входящая в состав домашней
общины (большой семьи). Причем, если первая линия носит диа-
хронный характер, то вторая — в различных сочетаниях обычно
синхронна, проявляя устойчивый консерватизм своих форм вплоть
до окончательного разложения родовых связей (в их социальной
роли). Относительно постоянные родовые структуры, очень
медленно менявшие свое социальное содержание, приспосабливались к
более быстрым изменениям в общинных структурах, особенно в
переходные периоды общественного развития4.
Волошская (протосельская) община
Социальной структурой переходного времени от бесклассового
к раннеклассовому обществу, привлекшей внимание К. Маркса и
Ф. Энгельса, была община, названная ими «земледельческой».
«Земледельческая община, — писал К. Маркс, — будучи
последней фазой первичной общественной формации, является в то же
время переходной фазой ко вторичной формации, т. е. переходом
32
от общества, основанного на общей собственности, к обществу,
основанному на частной собственности»5.
Развивая марксистский взгляд на общину переходного типа,
отечественные исследователи пришли к общему мнению об ее
дуализме, сочетающем родовое (генеалогическое) и
территориальное (соседское) начала. Как выяснилось, эта община
характерна для периода разложения первобытного строя не только
земледельческих, но и скотоводческих, и даже охотничье-рыбо-
ловческих обществ6. Предложено большое число названий:
«гетерогенная община», «большесемейная соседско-родовая
община», «соседско-большесемейная община», «земледельческая
община», «архаическая соседская община», чаще всего «первобытная
соседская община» и др.7
К представлению о переходной форме общины, экономической
сущностью которой было сосуществование
территориально-общинной и отдельной семейной собственности, приходят С. Д. Зак8 и
Ю. И. Семенов. Противопоставляя ее первобытной коммуне,
Ю. И. Семенов выделяет переходную стадию «протокрестьянской,
или пракрестьянской, общины», где вызревали предпосылки
становления классов9. Для «протокрестьянской общины», по
мнению исследователя, характерен дуализм, который состоит в
сочетании общинной собственности на землю и парцеллярного ведения
хозяйства10. Однако здесь следует, видимо, упомянуть о
появлении в такого типа общине, наряду с коллективной собственностью,
также и отдельного владения землей, на котором основан
парцеллярный труд. Вообще, как отметил Ю. В. Бромлей, многие
социально-экономические аспекты функционирования переходных
форм соседской общины ждут своего дальнейшего раскрытия,
уточнения11.
Сочетание разных форм собственности и владения в соседско-
большесемейной общине связано с особенностями ее структуры,
в понимании которой у исследователей почти нет значительных
расхождений: она включала в себя большее или меньшее число
больших семей и патронимии, сохранявших между собой родовые
связи или уже частично их утративших12.
Семейная община (большая семья)—наименьшая
экономическая ячейка общественного строя переходного периода от
первобытнообщинного к ранним классовым формациям. По этому
поводу Ф. Энгельс писал, что «...патриархальная домашняя община,
встречающаяся теперь еще у сербов и болгар, под названием
Zadruga (примерно означает содружество) или Bratstvo
(братство) и в видоизмененной форме у восточных народов, образовала
переходную ступень от семьи, возникшей из группового брака и
основанной wa материнском праве, к индивидуальной семье
современного мира»13. Находясь, по определению Д. А. Ольдерогге, на
пересечении родовой и общинной структурных линий она занимала
особое положение, так же как и протосельская семейно-родовая
община, более или менее долго сохраняясь в условиях классового
общества. «Большие патриархальные семьи, или домашние обши-
3 Л. Л. Полевой
33
ны, сохранявшиеся во Франции почти до конца XVIII в., общинные
порядки в кантонах Швейцарии, равно как и задруга и русские
печища, в течение веков существовали в окружении феодального,
а порой и капиталистического общества... С исчезновением
родовых порядков формы общинной организации продолжают
существовать в виде сельской и домашней общины — это остатки
архаической формации»14.
Конечно, можно усомниться в существовании во Франции и
других местах вплоть до XVIII в. патриархальных семей;
вероятно, это были большие неразделенные семьи, так сказать
«вторичной генерации». В процессе эволюции в составе архаической
соседской общины большая семья, как считает ряд авторов,
подверглась сегментации на производные, относительно
самостоятельные, большие и малые семьи, сохранившие, однако,
кровнородственные, некоторые экономические, социальные и
идеологические связи, составлявшие так называемую патронимию.
Выявленная М. О. Косвеном15, она привлекает все большее внимание
исследователей и является предметом дискуссий между
признающими или отвергающими ее существование. Стадиально патронимии
существовали наряду с большими семьями16. Архаическая
соседская община рассматривается как первичная форма социальной
стратификации общества в силу своего гетерогенного характера,
имущественной и социальной неоднородности17. Изучая
эволюцию деревенской общины на индонезийском материале с
широкими сравнительно-историческими параллелями, Ю. В. Маретин
пришел к выводу, что при делокализации соседско-родовая
община преобразуется в соседско-болыпесемейную. «Хозяйственная
обособленность большой семьи особенно ярко проявляется на
позднем этапе существования соседско-болынесемейной общины...
в общине этого типа постепенно развивается частная
собственность»18. Нормы коллективного владения, по уточнению Л. П. Ла-
шука, все больше нарушались «по мере... углубляющейся
социальной стратификации внутри деревенских общин»19.
Подводя итоги многолетним исследованиям
социально-экономических структур в процессе разложения первобытнообщинного
строя и формирования классовых отношений, дискуссиям об их
месте в изменяющихся обществах этой поры, Ю. В. Бромлей
пишет: «...основное экономическое значение имели первобытная
соседская община, и большая семья, т. е. максимальная и
минимальная общинные структуры эпохи, в которых на разных
таксономических уровнях, но параллельно *и взаимообусловленно, шло
вызревание частнособственнических начал позднейших классовых
обществ», «патронимия же ...представляла собой в большей мере
организационно-идеологическое, нежели экономическое
образование»20. В данном случае опыт изучения общинных структур
применим только с учетом того, что после массового переселения во-
лохов в земли к востоку от Карпат в период формирования в
Молдавии феодальных отношений община находится отнюдь не на
стадии разложения первобытнообщинного строя. Волошские пере-
34
ходные к классовому обществу структуры, уже задолго до этого
включенные в состав феодальных обществ Юго-Восточной
Европы, носили анклавный характер, подвергаясь воздействию
последних. В составе феодальных обществ Юго-Восточной Европы во-
лошские общинные структуры в своем имманентном развитии
прошли уже значительный путь зарождения классовых отношений21.,
Теоретически назрела потребность осмыслить возможную
эволюцию общины переходной стадии, ранние формы которой,
несомненно, были теснее связаны с родовым строем, и в этом смысле
вполне оправдывают признанное определение «первобытная
соседская община». Однако оно представляется неприемлемым для
поздних форм переходной к классовому обществу общины, в
которой уже утрачены или сильно ослаблены многие элементы
родовых связей и начинают преобладать территориальные, вместе с
развитием отдельной и зачатками частной собственности. Поздняя
форма переходной общины, в сущности, уже утратила свою
«первобытность». Может быть, позднюю форму такой общины
следует называть «протосельской (или протокрестьянской) соседско-
большесемейной общиной», проще— «протосельской общиной».
Общину переходной стадии необходимо исследовать в развитии
при изучении истории обществ с затянувшимся порой на очень
длительное время становлением классовых феодальных
отношений, как, в частности, в Молдавии.
Изучение ранней истории общины в землях к востоку от
Карпат осложнено почти полным отсутствием современных ей,
особенно письменных, источников. Самые ранние источники по
аграрной истории Молдавии — поземельные акты господарей — как
известно, появляются только в конце XIV в. Они относятся к
начальному периоду развитого феодализма и содержат лишь
некоторые сведения о реликтах общинного строя днестровско-карпат-
ской ветви волохов и славян, проживавших на этой территории.
С оговорками их можно использовать для ретроспекции еще
малоизвестных черт волошской общины к востоку от Карпат в
раннефеодальное время. Возможность познания черт волошского
общинного строя в раннее феодальное время на территории Днест-
ровско-Карпатских земель открывается пока только в сочетании
ретроспективного подхода с историко-сравнительными
параллелями по сопредельным территориям расселения волохов в
Карпатском регионе и на Балканах.
Особенности и развитие общественной
»л^«^™^ти жизни волохов в Карпатах и на Бал-
волошскои общины г
Карпат канах с момента первых упоминании
их в источниках IX—X вв. изучены
сравнительно мало из-за скудности сведений об организации
древнейших волошских общинных коллективов и их
территориальных объединений. Больше всего известно о социальной жизни
балканских влахов X—XVI вв.22
Устройство волошской общины Карпат даже в некоторых
подробностях удается реконструировать по реликтовым чертам сель-
3*
35
ских общин «волошского права» XV—XVIII вв. в Южной Польше,
Галичине и других странах Карпатского региона, где эти общины
претерпевали определенные изменения под влиянием развития
феодальных отношений. К этому времени община «на волош-
ском праве» прошла уже длительный путь эволюции. Под
воздействием различных социально-экономических и политических
факторов развитых феодальных отношений ее устройство
должно было значительно деформироваться. Поэтому их
ретроспекция для восстановления строения ранней волошской общины
требует особой тщательности. Тем не менее даже в поздний
период своего существования сельские поселения «на волошском
праве» сохранили, как полагают исследователи, ряд архаических
черт волошской общины. Реконструируя имущественные
отношения волошской общины, находят нераздельную собственность
составлявших ее больших семей, совместное владение землей и
скотом. Как следствие распада волошской общины затем
происходит раздел имущества между входившими в большую семью
индивидуальными малыми семьями23.
Существование семейно-патронимных групп в составе волош-
ских сельских общин прослеживается по археологическим
данным. В юго-восточной части Карпато-Дунайских земель при
раскопках поселений и могильников X—XIV вв. установлена
группировка жилищ и погребений, которую Г. Бако связывает с се-
мейно-патронимными структурами сельских общин24. Шт. Паску
обнаружил такую же болынесемейную структуру волошских
сельских общин Карпат по документальным материалам
XIV — первой половины XVI в.25 Большие семьи и патронимии
продолжали долго существовать в составе сельских общин вос-
точнороманского населения Карпатского региона. На многих
сельских кладбищах сохранялись особые, часто загороженные
места захоронения отдельных «фамилий», («спице де ням») —
широкого большесемейно-патронимического круга лиц, связанных
общностью происхождения26.
Сельские общины «волошского права» в Галицком Подкар-
патье XV—XVIII вв., первоначально также состоявшие из
дворищ— больших семей, со временем, видимо, превращались в
патронимии. Отцовская и братская (fratribus indivisae —
нераздельные братья) большие семьи, совместно владевшие имуществом и
ведшие хозяйство, с обособлением «дымов» — индивидуальных
семей27 — становились патронимиями, из которых затем
выделялись хозяйства малых семей. Еще в XVIII в. в селах
«волошского права» Галицкого Подкарпатья сохранялись дворища с
патронимическими названиями»28.
Волошские сельские общины владели установленной
территорией хозяйственных и других земель (хотар). Пастбища,
рыболовные и лесные угодья обычно находились в общем пользовании.
Земледельческие угодья между большесемейными или патроним-
ными группами распределялись не всегда, это стало, видимо,
36
практиковаться лишь с начала разложения волошской общины.
Отчуждаться могли только вновь очищенные от леса земли,
становившиеся таким образом частной собственностью по праву
освоения29.
Для решения 'наиболее важных вопросов несколько раз в году
собирались сельские веча, или сборы. Исполнительная власть и
ведение суда находились в руках совета старейшин («старых и
добрых людей»), а также избиравшихся из их числа на
определенный срок отдельных лиц, которые должны были выполнять под
контролем общины руководящие функции и представлять ее
перед феодальными властями30. Основные реликтовые особенности
ранней волошской общины, сохранившиеся в более позднем
сельском устройстве, складывались, как это отмечено К. Марксом31,
не только из коллективной собственности на землю, но также из
совместной хозяйственной деятельности на части сельских
владений.
Об общественном устройстве карпатской волошской общины
свидетельствуют этнографические записи, приведенные Л.
Марку, о селении Борша, упоминаемом в источниках с XIV в.
(1365 г.)32. «Село — это ограниченный участок земли,
населенный несколькими семействами и состоящий из нескольких
лощин... В прошлом село было создано несколькими семейными
группами, но в каждой лощине обитал только один род с одним
общим именем и единой группой родителей — потомки одного
клана, носящего то же самое имя... Каждый род составлял
отдельный квартал (кэтун); семь первоначальных родов составили
наше село Борша соединением этих родов, а также пришлых
чужаков»33. Это селение — волошская община, начало которой
положили семь названных семейных общин, поселившихся в
разобщенных горных лощинах. Они составили сельскую общину,
сообща владевшую землями селения Борша. Название селения
происходит от гипокористической (уменьшительной) формы
личного имени34, по-видимому, родоначальника и основателя
первого поселения, которое со временем разрослось в соседско-боль-
шесемейную, а затем и сельскую общину. В ее общественном
устройстве переплелись старые родовые и новые соседские связи,
воспринявшие и чуждый пришлый элемент.
«Из состава этих семи семейств избирался главный — «нем-
неш»35, то есть воевода, возглавлявший старейшин всех семи
семейств. Воевода вместе с немногочисленными старейшинами
управлял делами селения, и их решения были обязательными для
всех жителей; их слово было законом». В особых случаях (для
установления порядка сельскохозяйственных работ, обеспечения
охраны селения, распределения налогов и т. д.) созывался
общинный сбор, в котором «участвовали старейшины селения и
главы кланов, а также молодежь; женщины не участвовали».
Общинные селения охранялись вооруженными группами семейных
кланов, объединенных под командованием воеводы36.
37
Типология общины у волохов пока остается не вполне ясной.
Имеющиеся в нашем распоряжении материалы подтверждают,
что по общественно-экономическому устройству, по-видимому, ее
можно отнести к одной из разновидностей протосельской сосед-
ско-болынесемейной общины. Разложение протосельской волош-
ской общины обусловило появление собственно сельской
соседской общины развитого феодализма в Молдавии, Валахии и
других странах Юго-Восточной Европы, где проживало восточноро-
манское население.
_ Постепенный переход общинных сель-
волошской общины скохозяйственных угодий в
индивидуальное владение и пользование, чему
способствовала усилившаяся связь волошского хозяйства с
земледелием, приводил в конечном итоге к появлению и расширению
частной земельной собственности37. Среди членов волошской
общины усиливалось имущественное и социальное расслоение. В
ходе археологических исследований памятников волошского и
другого населения X—XIV вв., анализа документальных источников
выявлены различные типы жилищ на сельских поселениях
(землянки, наземные деревянные дома), обнаружена разница между
бытовыми предметами (простые и серебряные искусного
исполнения украшения, простая и художественная керамика и т. д.)38,
а также изучены крупные накопления в виде кладов монет и
украшений39. Источники уже с XI в. сообщают о существовании у
волохов знати40.
В волошской общине выделяются своим богатством и
влиянием некоторые большесемейные коллективы, из которых уже
традиционно «избираются» кнезы, стоявшие во главе общинного
самоуправления. Такая большая семья-задруга кнеза Войхны —
представлена в Хиландарской грамоте 1293—1302 гг. Кроме
самого кнеза «с детьми», она включала его зятя «с детьми» и двух
братьев41. Мнение о коллективном, семейном характере института
волошских кнезов, его связи с «фамилией» (большой семьей) уже
давно существует в литературе42. Узурпировав наследственное
право на выбор только из своей среды общинных кнезов, такая
семья приобретала и все соответствующие материальные и
правовые привилегии43.
Привилегии волошских кнезов, «фамилий» кнезов
предопределялись их первоначальным положением глав общинного
самоуправления, превратившимся в наследственное. Кнезы сел на «во-
лошском праве» Галицкого Подгорья приобретали
привилегированное положение прежде всего благодаря увеличенному в два—
шесть раз наделу в составе общины, который они обрабатывали
с помощью общинников. Каждое домохозяйство волошской
общины обязано было работать на кнеза три—шесть дней в году, а
также «по приглашению» идти на княжеские толоки.
Общественные обязанности крестьян фактически превращались в
примитивную форму отработочной ренты. Формой натуральной ренты ста-
38
«овились постоянные подношения кнезам дважды в год на пасху
и рождество. Кнезы постепенно замещали общинный суд
старейшин. Если раньше денежные судебные сборы и штрафы
полностью шли в общинную казну, то затем частично (одна треть)
поступали в пользу кнезов, которые стали исполнять функции
судей. Они обладали преимущественным правом держать корчмы
и мельницы. Кнезы становились феодализирующейся знатью во-
лошских общин, эксплуатировавшей крестьян44.
Возвышение «фамилий» в сельских общинах происходило
вследствие их внутренней сегментации. Материальной основой
такого отмежевания была болынесемейно-патронимная структура
земельной собственности волошской сельской общины, реликты
которой прослежены в селах «волошского права» Галицкого и
Польского Подкарпатья, в Югославии и других местах
волошского расселения. Дворищную (большесемейную) структуру
землевладения и землепользования, наряду с общинной, в селах
«волошского права» отмечают К. Кадлец45, Д. Мототолеску46,
В. Инкин47, Е. Черня48. В распоряжении большой семьи были
прежде всего пахотные земли, а леса, пастбищные, сенокосные,
рыболовные и другие угодья — в общинном пользовании. В
XVI—XVII вв. большая семья, находившаяся в составе сел на
«волошском праве» Галицкого Подкарпатья, уже пользовалась
правом отчуждения земли49, которое своими корнями, видимо,
восходит ко времени распада волошской общины.
С выделением аллода из общины следует связывать появление
на «ем отдельного поселения владевшей этим аллодом (бэтрын,
отчина, дедина) большой семьи или патронимии с
соответствующим названием. До второй половины XIII—XIV вв. волошские
поселения Карпатского региона носили непатронимические
названия, не связанные с именами каких-либо лиц50. По наблюдению
Шт. Паску, подавляющую часть (70%) названий волошских
селений этого региона XIII—XVI вв. составляют топонимы,
которые происходят от аппелативов (метонимии и описательные
прилагательные): Копачь (Kopascsfalva, 1360; копак-дерево, мн.
число— копачь); Лунка (Lonka, 144I; лунка = пойма, прибрежный
лесок); Селище (Keetzelesthe, 1365); Карпениш (Karpenyis,
1405—1424; карпениш = грабовая роща); Портица (Porthelek,
1354; портица = маленькие ворота); Валя (Walya, 1341—1402; ва-
ля=долина); Рогоз (Rogos, 1332; рогоз = осока); Сака (Zaka,
1215—1588; сек=сухой, сакэ=сухая долина); Фынац (Fonaczfal-
va, 1464; фынац=сенокос, луг); Кэпруца (Kaprocht, 1350; кэпри-
ца = козочка); Балта (Baltha, 1366—1485; балтэ = болото); Рыу-
шор (Rewsor, 1377—1485; рыушор = речка); Салчия (Solcwa,
1365; салчие=ива);Сэрата (Zaratha, 1473; сэратэ=соленая, здесь
соленая вода, речка, ручей, название, перешедшее на селение);
Вад (Vad, 1390; вад = брод) и др. Топонимы такого рода,
несомненно, принадлежали волошским общинам.
Обособление у волохов в XIII—XIV вв. болыпесемейных и
39
патронимных групп, видимо, ранее входивших в состав протосель-
ских, соседско-большесемейных общин, прослеживается по
топонимике. Такие селения отделившихся домашних общин и
патронимии (частная аллоидальная собственность) приобретают
названия по имени их глав, родоначальников (антропонимные
топонимы), что зафиксировано в документах с XIII в. в этом отношении
особенно показательны Карпатские топонимические материалы.
Они позволяют лучше понять сущность аналогичного явления,
которое представлено также в топонимии молдавских документов
конца XIV—XV в.
Первоначальной формой названий большесемейно-патроним-
ных селений Карпатского региона был первичный описательный
топоним: «селение Фэт» (villae Fotud, 1211)51, «земля Андриан»
(terra Adrian, 1262); «село Петра» (villa Petri, 1291, на западе
Трансильвании), или просто «Данеш» (Danus, 1348), «владение
Билк» (poss. Bylk, 1339), «селение Дан» (villa Dan, 1385)52 и т. д.
Характерно, что в большинстве случаев такие первичные
описательные названия волошских, по-видимому, болынесемейных
селений встречаются в раннее время, в документах XIII—XIV вв., и
очень редко позднее.
В XIV в. широкое распространение приобретают сложные
топонимы селений, состоящие из имени главы отделившейся боль-
шесемейной домашней общины и терминов, обозначающих
социальный тип селения. Они представляют собой вторичные
образования от начальных описательных топонимов.
Одним из таких терминов был «хаз» (венг. haz)—дом, семья.
В течение 1291—1373 г. «селение Иванки» (villa Ivanci) получает
название «Иванкин дом» (Ivankahaza), а в документе 1360 г.
находим «селение Гернича дом» (villa Hernicshaza)63 и др.
Особенно показательно отождествление понятий селение (villa) и дом,
семья (haz), судя по всему, свидетельствующее об односемейном
характере такого селения. Н. Дрэгаиу, проанализировавший
обширный топонимический материал из источников IX—XVI вв.,
приводит большое число таких названий волошских селений в
землях к северу от Дуная, в границах Венгерского королевства
и за его пределами.
Самый ранний восточнороманский топоним с термином — хаз,
видимо, Чунтухаза (Chonthhaza), 1265 г., от восточнороманского
прозвища Чунту — однорукий, хромой54. Их основная масса
относится, однако, к XIV — началу XV в.; «селение Татомиров дом»
(villa Tathemerhaza, 1330 г.), «Кристи кнеза дом» (Kereztyenke-
nezhaza, 1337—1344 гг.), «селения волохов Мачу дом и Ласло дом»
(villas Olahales ... Machahaza ... Lazlouhaza, 1374 г.)55 и др.
Такие большесемейные поселки, очевидно, имеются в виду в акте
1398 г., относящемся к селению Редиу в Западных Горах «вместе
с волошскими владениями, а также домами и волохами, в них
обитающими (cum sessione olacaly ас domibus et Holacys in eisdem
40
residentibus)»56. Однодворный поселок «дом Влада» упоминается
в акте 1405 г. (Domum Vladi)57.
Гораздо шире представлены сложные топонимы волошских
селений, состоящие из антропонима и термина — фалва/—фалу
(венг. falu — население селения, селение)58; Крачуна селение»
(Charachunfolua, в Венгрии, 1275 г.), «Строи селение» (Stroyafal-
va, 1366 г.), «Стана селение» (Sztanfalva, 1374 г.), «Радула
селение» (Radolfalva, 1427 г.), «Нягое селение» (Nagoiafalua, 1439 г.),
«Драгоша селение» (Dragosfalva, 1453 г.)59. Особенно
многочисленны топонимы, оканчивающиеся на -фалу, в XV — начале
XVI в., когда они в массе приходят на смену названиям селений
с элементом -хаз, отражая превращение селений семейных общин
в патронимные. Зачастую это можно проследить по конкретным
случаям: в 1360 г. в Марамуреше упоминается волошское
селение Hernicshara (то есть «Гернича дом»), которое в 1415 г.
называется Hernechfalu (селение потомков Гернеча»)60, нынешнее
с. Герничешты. В том же 1360 г. документы зафиксировали
селение большой семьи Deszehaza, которое спустя некоторое
время приобретает патронимиый топоним Dezefalva61, нынешнее село
Десешты; Batizhaza (1373) — Batizfalva (1473); Karajnokhaza
(1391)—Karaynokfalva (1406)62.
Изучая историю марамурешских сел, Р. Попа ссылается на
документы, которые непосредственно касаются происхождения их
названий: «волох Винч (Оачча) сынт Буды из Будфалвы» (ныне
Будешты, 1361, 1405 гг.). Нынешнее село Ончешты было
основано неким Ванчуком (Оанчей), сыном Стана Лупу (Wanchuk fily
Farkstan fidelis Olachy nostri), как это указывается в документе
1360 г.; в 1405 г. селение упоминается как Vancsfalva63.
Основанные домашней общиной в лице ее главы, селения считались на-
следственным владением. В 1341 г. «наследственное ... владение
Максима дом» (possesio ... hereditaria Makszemhaza)
принадлежало волоху Максиму, сыну Татомира64.
С XV в., когда ослабляется центральная власть и
трансильванские магнаты укрепляют свою политическую автономию в
рамках Венгерского королевства65, в поземельных актах,
вышедших из канцелярии трансильванских воевод, прежний венгерский
селищный термин -фалу в названиях селений замещается восточ-
нороманским патронимическим суффиксом -ешть (-esd, -est,
-esth). Тождественность их значения подтверждается
упоминанием селения потомков Килди в одном документе с обеими
формами топонимов; Kwldofalwa и Kulduesth (1479 г.)66. Селение Ge-
denfalua (1418 г.) в 1468 г. названо как Gadonesth67. Часто обе
формы встречаются в одном названии; Baylesthfalva (1441—1464),
Bogylesthfalva (1464), Bukoresthfalva (1439—1525), Bulyzesthfal-
wa (1441—1464)G8. Можно привести много романских
патронимических названий селений: Fratest, 1444; Kosthanesth, 1454; Rqma-
nesth, 1464; Miculest, 1470; и др.), особенно в юго-западной
41
Трансильвании (Kosthesd, 1444; Malaesd, 1453; Petresth, 1468;
Kamarzenesth, 1468; Radulyesd, 1491; Balsesth, 1491; и др.)69, в
пределах владений магнатов Хунедоары (Хунъяда).
Исследователи карпатской топонимии считают, что селищные
антропонимные топонимы с окончаниями -хаз, фалва (-ешть)
появляются с XIII70 или даже XIV вв.71, то есть, очевидно, вместе с
возникновением обособленных большесемейно-патронимических
поселений. Этот процесс хорошо показывает динамика топонимов
поселений соответствующего типа в Карпатском регионе (табл.
3), представленная по их корпусу XIII—XVI вв.72 Ранний период
появления здесь большесемейно-патронимических селений, то есть
отделение этих социальных коллективов от волошской общины,
вероятно, приходится в основном на XIII и особенно первую
половину XIV в., когда среди антропсхнимных топонимов
преобладают названия с окончанием -хаз. К первой половине XV в. их
продуктивность резко падает, сменяясь топонимами
патронимического свойства с окончанием -фалва (-ешть), особенно широко
распространяющимися с этого времени. Массовое появление в
Карпатском регионе антропонимных топонимов, связанное с
возникновением новой социальной формы
большесемейно-патронимических поселений, относится к XIV—XV вв.
В топонимии Карпато-Дунайских земель, на территории
Валашского княжества, в середине XIV—XV в.73 почти все селения
имели завершенные, полные по форме названия, что, видимо,
указывает на затухание здесь к этому времени интенсивности волош-
ского колонизационного движения за пределами Карпат,
отмеченного многими исследователями74. В многочисленной группе антро-
Таблица 3. Динамика восточнороманских топонимов поселений Карпатского
региона с окончаниями -хаз (семейство, дом) и -фалу/-ешть (население
поселения, селение) в XIII — первой половине XV в.
XII
ко-
ли-
чест-
во
XIII
первая
половина
ко-
ли-
чест-
во
вторая
половина
ко-
ли-
чест-
во
%
первая
половина
ко-
'ли-
чест-
во
%
XIV
вторая
половина
ко-
ли-
чест-
во
%
XV
первая
половина
личество
%
Впервые на- около
званные
поселения, всего 72 563 100 591 100 1398100 812 100 650 100
В том числе с
окончанием:
-хаз — 1 0,17 — — 14 1,0 16 1,9 1 0,15
-фалу — — — 1 0,16 И 0,7 46 5,6 144 22,1
(-ешть)
Всего
— 1 0,17 1 0,16 25 1,7 62 7,5 146 22,2
42
понимных названий поселений Валахии весьма значительная доля
принадлежала патронимическим топонимам с восточнороманским
суффиксом -ешть и реже славянскими -овцы, -инцы и др. (Ба-
дешты, 1351—1352; Дабэчешты, Хрсомуинцы, 1385; Жарковцы,
1387; Беривоешты, 1429; Богданешты, 1494 и др.)75. Здесь уже
почти нет особенно характерных для обстановки сельской
колонизации этих земель первичных, описательных или иных форм
названий селений76.
Патронимные названия влашских селений распространяются в
XIV—XV вв. на Балканах, южнее Дуная. Е. П. Наумов приводит
ряд таких сел в Сербии: Влахи—Шилеговцы (1382 г.), Влахи—
Голубовцы (1380—1388 г.), Власи—Радивоевцы, Власи—Войков-
цы (20-е гг. XV в.)77. Однако здесь не всегда удается достаточно
четко дифференцировать этнических и социальных влахов.
Древние патронимические названия с восточнороманской основой И.
Займов находит в Западной Болгарии и Македонии (Бардовцы, Бу-
коровцы, Йорговцы, Мурговцы, Негриновцы, Фоловцы), где и
поныне имеются компактно заселенные влахами районы78.
Патронимия, по мнению Л. Марку, исследователя
общественно-правовой истории балканских влахов, в условиях преимущественно
пастушеского хозяйства становится специфической формой их
социальной жизни, в отличие от южнославянской большесемейной
задруги и албанского племенного «фиса»79.
К XIV—XV вв. волошская община проходит длительный
путь развития, особенности которого прослеживаются только в
самых общих чертах и могут иметь лишь предварительное значение.
Пока рано говорить о возможных локальных отличиях и
неравномерном развитии волошской общины на всем обширном ареале
расселения вол охов в Юго-Восточной Европе, требующих
специального, углубленного исследования. Нынешние знания
позволяют составить лишь общее представление, что это была община
переходного типа, возникшая в период складывания ранних
классовых отношений — протосельская соседско-большесемейная
община, видимо, в ее поздних формах. Несомненно, что этот тип
общины на протяжении порой очень длительного существования
(как, к примеру, волошская община) должен был претерпеть
определенную эволюцию. Волошская протосельская община
состояла в основном из больших семей, видимо, связанных между собой
отдаленным родством, при соответствующих условиях
превращавшихся в патронимии. Имущественная и социальная
дифференциация создавала предпосылки для выделения из состава волошской
общины отдельных больших семей и патронимии. Источники
свидетельствуют, что к XIV—XV вв. происходит их массовое
обособление и появление у волохов Карпатских земель отдельных боль-
шесемейно-патронимных селений. Топонимия, чутко реагирующая
на всякие сдвиги в социальной жизни общества, отражает
возникновение нового типа поселений с соответствующими формами
названий таких селений. Это сложные топонимы, состоящие из име-
43
ни главы большой семьи или патронимического родоначальника и
термина, обозначающего тип населения: -хаз (семья, дом), -фалу
(население поселения, селение) или патронимического суффикса
-ешть.
По данным Р. Попа, антропонимные названия селений Мара-
муреша XIV—XV вв., которые следует связывать с болынесемей-
но-патронимными коллективами, составляли 25% всех селищных
топонимов80. Подобная же доля антропонимных топонимов
селений в районах компактного волошского расселения в XIV—
XV вв. на востоке Баиата (Караш) и юго-западе Ардяла (Хуне-
доара)—соответственно 25 и 20%. Причем этот процент в
действительности мог быть и выше81. В приведенном Шт. Паску
полном документальном списке восточнороманских топонимов
селений Трансильвании XIV—XVI вв. среди антропонимных
названий преобладают семейно-патронимные: просто но имени
главы семейного селения; сложные с -хаз, -фалу, суффиксом -ешть82.
Волошские большесемейно-патронимные селения,
первоначально являвшиеся частной родовой собственностью (аллодом)
населявших их сородичей, в поземельных актах XIV—XV вв. либо
продолжают выступать в этом уже признанном феодальными
правителями качестве, либо попадают в зависимость от феодалов,
часто в прошлом таких же аллодистов. В качестве примера
можно привести владение Джулештов, т. е. потомков Джулы. Около
1317 г. королевским актом за ними было закреплено родовое
владение—селение Джулешты (Gyulahaza, Gyulafalva), а в 1349 г.,
кроме этого, также селение Местеканиш (Nyres). К середине
XIV в. семейство Джулештов совместно владело шестью волош-
скими селениями (villas ... Olachles), среди которых
большесемейно-патронимные «дом Гернича» (Hernicshaza), позже Герни-
чешты (Hernicsfalva); «дом Деже» (Deszehaza), затем Дешешты
(Dezefalva); и Копачешты (Kopacsfalva); а также селами Шуга-
таг (Sugatagfalva), Слатина (Zlatina) и Бреб (Hatpatokfalva)83.
Дезинтеграция волошских протосельских общин Карпатских
земель в результате имущественной 1и социальной дифференциации,
формирование феодальных отношений были ускорены
наступлением венгерского феодализма на относительную автономию этих
общин в составе королевства и создали условия для завершения
формирования феодальных отношений у волохов.
Материалы истории волошской общины XIII—XIV вв.
Карпатского и других регионов были рассмотрены по необходимости, ибо
они отсутствуют для Молдавии, где история волошской общины
раннего феодализма вовсе не освещена письменными
источниками, а археологические и другие данные только накапливаются. Их
привлечение для осмысления развития волошской общины к
востоку от Карпат, хотя бы ориентировочно, оправдано тем, что
сюда с Внутрикарпатского плато происходило постоянное
движение восточнороманского населения на протяжении почти всей
феодальной эпохи, особенно волохов в ранний период84. Общий для
44
волошского мира процесс распада протосельской, соседско-боль-
шесемейной общины (волошской) в XIII—XIV вв. происходил и в
Молдавии. Отраженный в сельской топонимии названиями массы
новых поселков, отделившихся от общины больших семей и
патронимии, он приобрел особенную интенсивность в XIV в., когда
эти социальные организмы играли важную роль в общественных
преобразованиях, содействующих формированию феодальных
отношений.
Семья п патронимия
От волошской (протосельской) общины — максимальной
общинной структуры — вместе со своей частной земельной
собственностью обособлялись большие семьи, которые наряду с малыми
представляли собой минимальные общинные структуры эпохи
формирования классового феодального общества.
В отечественной науке в изучение большой семьи и
патронимии значительный вклад внес М. О. Косвен. После его
исследований85 оживился интерес к этим общественным формам86.
Большая семья и патронимия, по мнению М. О. Косвена,
взаимосвязанные, универсальные формы общественной структуры,
свойственные патриархально-родовому строю. Однако они обладали
свойством приспосабливаться к разным общественным укладам,
стойко сохраняясь у многих народов в пережиточном состоянии
и в классовых формациях вплоть до капитализма87. Данное
М. О. Косвеном определение большой семьи как родственной
группы, состоящей из ряда поколений (три-четыре, реже большего
числа) потомков одного отца, ведущей единое хозяйство,
основанное на коллективных собственности, труде и потреблении88,
уточняется другими исследователями. Д. А. Ольдерогге отметил, что
для уяснения экономической характеристики большой семьи
прежде всего следует обращать внимание на число составляющих
ее малых семей89. Ю. В. Бромлей считает этот принцип
заслуживающим внимания90. Показанная М. О. Косвеном как особая
общественно-историческая форма патронимия появилась вследствие
естественного увеличения и разделения семейной общины
(большой семьи) на новые большие или малые семейные группы91,
сохраняющие «в той или иной мере и форме хозяйственное,
общественное и идеологическое единство и носящие общее
патронимическое, т. е. образованное от собственного имени главы
разделившейся семьи, наименование»92.
В развитии большой семьи сейчас признаны три универсально-
исторические формы существования: допатриархальная
демократическая братская семейная община, патриархальные
демократическая и деспотическая семейные общины93. Причем, как
выяснилось, последние две формы обратимы94. Каждая из них при
определенных условиях может превратиться в патронимию, ибо
исторически большая семья и патронимия — «явления в основ-
45
ном одновременные»95 в переходную к классовому обществу эпоху.
Большая семья (минимальная общинная структура), наряду
с первобытной соседской общиной, признана одной из важнейших
социальных форм, характерных для эпохи разложения
первобытного и перехода к классовому обществу96. Многие исследователи
отмечают возможность ее существования только в составе
соседской общины как таксономически более низкой, чем община,
структурной единицы97. Однако ряд авторов, подробно изучивших
пережиточные социально-экономические формы у нынешних
народов, считают, что на поздних этапах развития архаической со-
седско-большесемейной общины возможно появление
выраженной хозяйственной обособленности и большой семьи98. Подобная
обособленность может привести даже к появлению отдельного
поселения большой семьи, сопровождавшего возникновение
обособленной семейной земельной собственности, а затем и частной99.
Патронимия, зафиксированная у многих народов в разных
общественно-экономических условиях, на разных стадиях их
исторического развития вплоть до недавнего времени, вызвала
оживленное обсуждение ее сущности как социально-экономического
явления, продолжающееся и поныне. Ю. И. Семенов отметил, что
патронимия выступает в трех аспектах: «ядерном» — основа
патронимии, состоящая из мужчин-родичей; генеалогическом — все
кровные родственники, потомки предка-эпонима, от имени
которого происходит ее название, включая женщин, вышедших замуж
и перешедших в другие патронимии; и, наконец,
локально-хозяйственном — состав патронимии на месте ее поселения, включая
жен и других лиц, происходящих из иных патронимии100. Многие
исследователи патронимии вслед за М. О. Косвеном придают ей
универсальное, самостоятельное значение, наряду с иными
общинными структурными формами — большой семьей, родом и
первобытной соседской общиной. Они считают, что в определенный
момент развития большая семья замещается патронимией, хотя в
разных социальных структурных образованиях они могут
сосуществовать101. Другие отводят ей второстепенную роль в
общественном развитии по сравнению с большой семьей и соседской
общиной. Уточняя в соответствии с таким мнением предложенное
М. О. Косвеном понимание патронимии, они представляют ее в
большей мере организационно-идеологическим, чем
экономическим образованием102. Отсюда следует вывод, что главными
социально-экономическими и общинными структурными
образованиями переходной эпохи к классовому обществу были первобытная
соседская община (максимальная единица) и большая семья в ее
составе (минимальная единица). Патронимии же принадлежит
промежуточное положение между ними103. Некоторые
исследователи вовсе отрицают существование патронимии, впрочем как и
Н. А. Кисляков, признавая ряд ее реалий 104.
Возникновение и развитие патронимии обычно относят к
патриархально-родовому строю, допуская возможность ее
сохранения и в классовых обществах105. Можно назвать авторов (Андре-
46
ев И. Л.), которые считают, что «разложение
первобытнообщинного строя и генезис классов» происходят «на
общинно-патронимическом уровне»106, или ставят вопросы: Для какой исторической
эпохи наиболее характерны семейная община и патронимия —
для эпохи классообразования или для эпохи в основном
сложившегося классового общества?107 Не может ли патронимия вообще
быть более характерной для классового общества?108.
Рассматривая связь общинных форм классового общества с общиной
доклассового строя, Л. Б. Алаев доказывает возможность разных
путей их возникновения, а не единственного — вследствие распада
первобытной общины и превращения ее непосредственно в
сельскую общину. Одним из таких путей могло быть возникновение
в раннеклассовом и классовом обществе долевой общины,
источником которой он считает «развитие широких структур,
основанных на семейных связях (патронимических или «клановых»).
Однако само образование патронимических структур в каждом
случае требует объяснения на конкретном материале»109.
Завершая обзор, следует сказать, что П. В. Советов показал развитие
в средневековой Европе долевой общины, у истоков которой
находились патронимические структуры110. Однако многие
исследователи недооценивают роль большесемейно-патронимических
структур в экономике и формировании раннеклассовых
отношений. Отечественные этнографы в основном понимают большую
семью и патронимию как важные формы социальной
организации в период разложения первобытнообщинного и складывания
раннего классового общества, при определенных условиях
сохраняющие какие-то позиции в ряде классовых формаций. Среди
историков же и археологов распространено традиционное мнение
об ограниченной, пассивной роли большой семьи как
пережиточной формы организации общественной жизни, кое-как
приспособившейся к новым условиям классового строя. Патронимия
вообще обычно находится вне поля зрения многих историков —
исследователей генезиса и развития феодальной формации.
Активные процессы появления частной собственности и
классообразования относят часто только к уровню территориально-общинных
и надобщинных организаций, отводя главенствующую роль
выделяющейся малой, индивидуальной семье111.
Тем не менее увеличивается число историков и археологов,
которые также придают большое значение семейной общине и
патронимии среди средневековых общинных структур в появлении
феодальной собственности, прежде всего на землю, и в классооб-
разовании112.
Мы рассмотрели существующие в советской специальной
литературе точки зрения о семье и патронимии для соотнесения их с
молдавским конкретно-историческим материалом и выяснения
роли этих социальных форм при складывании феодальных
отношений в Молдавии.
Существование в далеком прошлом у молдаван и других
восточно-романских народов семейной общины (большой семьи) и
47
патронимии наиболее глубоко исследовал Г. Шталь,
выявивший в этнографическом материале их реликтовые черты113. Как
пережиточные явления в условиях господства феодальных
отношений в Молдавии (с. XV в.) представил патронимии П. П. Быр-
ня, отождествивший с ними упоминаемые в документах того
времени части сельских поселений — куты. Кут, т. е. патронимный
поселок, по его мнению, — господствующий тип поселения в
XII—XIV вв. В XIV—XV вв. с развитием феодальных отношений
на смену кутам приходит село — новый тип поселения соседской,
территориальной феодально-зависимой общины114. Патронимия
рассматривается только как реликт явления, к XV в. уже почти
утративший самостоятельное значение в феодальной общественной
структуре, а большая семья — архаический, вовсе исчезнувший
социальный организм.
Установление системы общинных форм, в том числе
определение роли в ней семейной общины и патронимии, имеет
первостепенное значение для понимания социально-экономических
процессов в период складывания феодальных отношений. Поэтому
обратимся к конкретному материалу молдавских источников.
Согласно своей социальной функции эти документы — поземельные
акты — регулировали взаимоотношения между
землевладельцами и феодальным государством. Поэтому в актах представлены
исключительно владельческие семьи. Однако, как увидим далее,
среди них были не только частнофеодальные владельцы,
эксплуатировавшие зависимое крестьянство, но и так называемые
«трудящиеся субъекты» — широко распространенный, особенно в
раннефеодальное время, в Европе слой привилегированного
полукрестьянского населения, владевшего наследственными родовыми
участками земли (племичи, дедичи, meredes, одальманы,
эделинги, эрлы и т. д.)1'15. Их отличало отсутствие зависимости
от частных лиц, но с появлением феодального государства —
служилая зависимость от королевской или княжеской власти,
которая скреплялась «пожалованием» родовых (семейных) владений,
то есть в сущности происходило их признание государством.
Феодальные и полукрестьянские семьи, владевшие родовой
собственностью, в раннефеодальное время генеалогически
восходили к формам семьи дофеодального периода, хотя первые
постепенно отрывались (или уже вовсе оторвались) от своей прежней
основы, то есть перестали быть «трудящимися субъектами»,
однако как собственники земли они сохранили производственное
отношение к объекту производства. Полукрестьянские же семьи
наряду с этим оставались «трудящимися субъектами», обрабатывая
землю в основном собственными силами. Описывая общественные
перемены в период возникновения феодального государства,
Ф. Энгельс обратил внимание на то, что «родовой строй может
продолжать существовать в течение целых столетий в измененной
территориальной форме в виде маркового строя и даже на
некоторое время восстанавливаться в более слабой форме в поздней-
48
ших дворянских и патрицианских родах, и даже в родах
крестьянских»116.
Другими словами, феодальные, особенно полукрестьянские,
владельческие семьи раннего феодализма ретроспективно могут
характеризовать формы семейной жизни переходной к
классовому обществу эпохи, когда они были социально нивелированы
общинно-правовым равенством. Семья раннего феодального
времени в сравнении с дофеодальной, вероятно, еще относительно мало
была деформирована классовыми общественными отношениями.
В поземельных актах на владение селе-
«Родовая» и неродовая ниями часто фиксировалась одна из
коллективная ^ » \> *
собственность главных черт семейной общины и
патронимии — коллективная собственность
ближайших и более отдаленных родичей, особенно на землю,
которая в условиях господства феодальных отношений становилась
«фамильной», наследственной феодальной собственностью.
Семейная, в широком смысле, собственность на основное средство
производства — землю — отражена в часто употребляемой формуле
грамот, предусматривающей в качестве собственников —
наследников, кроме основного и прямых его потомков, также и братьев.
Так, в 1432 г. Драгош Урлат получил во владение «село его, на
Тутове, где есть дом его... чтобы было ему... урик, нерушимо
никогда, навеки, а также и детям его, и братьям его, и внукам его
и правнукам»117. Иногда братья как ближайшие наследники
выступают прежде детей, как в акте 1400 г., октября118, на имя Мо-
гоша, владевшего селом на реке Вильня, «чтобы было ему урик...
братьям и сыновьям его, внукам, правнукам и праправнукам».
Реже после всех прямых наследников: «Урик со всем доходом ему,
и детям его, и внукам его, и правнукам его, и пращурам его, и
братьям его» с характерным окончанием «кто будет близкий»
(1425.V.12)119. В последнем случае вырисовывается уже линия
наследования индивидуальной семьи. Один из актов (1436.VII.17)
сохранил еще более широкую и характерную формулу круга
«родового» наследования, идущего от большесемейной коллективной
собственности: «Урик со всем доходом и детям его, и братьям его,
и племянникам со стороны сестер («сестричичам») его, и
племянникам со стороны братьев («братаничам») его, и внукам его, и
правнукам его, и пращурам его, и ближайшему роду его»120.
Однако в фамильной земельной собственности следует
различать два вида по происхождению, один из которых условно назван
«родовым», другой — соответственно неродовым. Источником
происхождения «родовой» земельной собственности был аллод
(«отчина») большой семьи, или патронимии, на котором находился ее
поселок, называвшийся по имени главы, родоначальника. Такая
большая семья или патронимия обрабатывала свою аллоидальную
землю собственными силами. С конца XIV в., когда начала
функционировать молдавская государственная канцелярия, еще
оставалось небольшое число таких аллоидальных, коллективных се-
мейно-патронимных владений, видимо,«трудящихся субъектов», ко-
4 Л. Л. Полевой 49
юрым господарскими актами «жаловалась», то есть
признавалась, «за службу» их земельная собственность. Один из самых
ранних таких документов относится к 1424—1425 гг. и закрепляет
«родовое» владение некоего Нэнбача Барбосула («служил нам
правою и верною службою»), его жены Марены, ее внучек
Аннушки и Станы, их детей и потомков, селение на реке Шумуз, «где
есть дом его»121.
В 1433 г. «слуге» господарскому, то есть служилому лицу,
Петру Дурне и его братьям Ивану и Журжу («служили нам
правою и верною службою») жалуется «село их Дурнешты на Чу-
гуре»122. Особенно информативен уникальный акт от 15 июля
1439 г., который следует процитировать: «Слуга наш Иван Стын-
гач служил нам право и верно и, видя его верную службу нам...
дали ему и подтвердили... село его по имени, где есть его дом, на
Ракове, которое он сам себе сделал на пустоши и в лесу... сам
работал на расчистке леса... чтобы был ему... урик со всем доходом
и детям его, и внукам... и всему роду их... навеки»123. Впоследствии
здесь было село, носившее патронимное название по прозвищу его
основателя и владельца — Стынгачи, показывающее, что его
жители — потомки Стынгача. Сведения этого документа позволяют
допустить, что и в других подобных случаях речь шла о госпо-
дарском подтверждении владений, основанных семейными
коллективами «трудящихся субъектов».
Однако феодализация привела к тому, что зажиточные алло-
дисты, экономически подчинив себе другие большие семьи и
патронимии, узурпировали также их аллоидальную землю, а с
конца XIV в. сложившиеся феодальные поземельные отношения
фиксировались господарскими «жалованными» актами, получали
официальное феодально-правовое обоснование и признание.
Из многочисленных примеров приведем лишь некоторые.
Показателен акт от 20 декабря 1414 г., которым «слуге
господарскому, уже имевшему степень пана, Крачуну Белческулу, то есть
сыну или более дальнему потомку Белчи, его детям Петру, Ивану,
Иосифу и Андриашу и внукам — детям четырех братьев — трем
поколениям большой семьи, жалуются в «урик со всем доходом»
два селения: на р. Белой, «где у него есть дом извека» (родовое
аллоидальное селение, основанное Белчей и во второй половине
XV в. получившее патронимичное название Белчешты) и другое—
Негоешты (патронимный поселок, попавший в зависимость от
«фамилии» Крачуна Белческула), полученные в наследство от
отца124. Господарский акт только подтверждает подчинение Не-
гоештов, живших на прежде принадлежавшем им болыыесемейно-
иатронимном аллоде. Такое положение установилось еще
задолго до издания господарского акта, при предках Крачуна
Белческула, приблизительно во второй половине XIV в. Другой пример.
Братья Драгомир и Ионыш, сыновья пана Стефана Борыловича,
господарским актом 1419 г. получают во владение поселение, «где
их дом», а также селения Пашканы, Драготешты, Провозешты
и поляну Оприша. Еще не имеющий названия поселок братьев Бо-
50
рыловичей, то есть потомков Борыли в третьем поколении,
впоследствии носивший патронимное название Борылешты, был их
родовым аллоидальным владением, очевидно, основанным их
дедом Борылой также в XIV в., а остальные —
феодально-зависимые от них патронимные и другие селения125.
Источником неродовой болынесемейно-патронимной
коллективной земельной собственности были захват или действительное
пожалование господарем поселений с государственных земель в
феодальное держание. Так, актом от 18 ноября 1393 г. сыновья
Белого Драгомира — Дмитро, Петр, Михайло и Журж — братская
семейная община (?) — получили в общее владение селение на
р. Сучаве126. Из документа 1418 г. следует, что большая семья или
патронимия в составе Маиколи, дочери Стояна, ее сыновей Коз-
мы и Сина, внуков Балоты и Драгоша совместно владела
общинным селением Сока (непатронимное название), полученным в
наследство от отца и подтвержденным господарским актом127.
Подобных примеров существует достаточно много.
По меньшей мере 48 из 298 поземельных и других
владельческих актов конца XIV — первой половины XV в. (т. е. 16%)
содержат сведения о коллективном, «фамильном» владении землями,
включая родовые. Эти данные сведены в таблицу,
характеризующую различные варианты таких владений, идущих от семейно-
общинных традиций (табл. 4). Следует напомнить, что, помимо
предполагаемых владельческих аллодов больших семей и
патронимии «трудящихся субъектов», в большинстве случаев мы
встречаем совместные феодальные владения родственных коллективов,
составляющих номинальную большую семью или патронимию уже
не «трудящихся субъектов», оторвавшихся от производственной
основы. Однако, являясь собственниками земли, они вступали в
производственные отношения, носящие феодальный характер их
господства и подчинения других семейно-патронимных и сельских
общин, утративших свою землю. Построенные на традиционной
обычно-правовой основе, характерной для ранней феодальной
Молдавии, эти владельческие коллективы становились как бы
кальками прежних свободных больших семей и патронимии
времени, предшествовавшего установлению феодальных отношений,
генеалогическим продолжением которых, как увидим далее, они
зачастую были. В этом смысле подобные родственные
владельческие коллективы можно использовать при ретроспективном
восстановлении черт прежней, стадиально предшествовавшей им
дофеодальной семейно-патронимной общины. Прибегнуть к такому
исследовательскому приему с соответствующими оговорками
вынуждает отсутствие источников, которые могли бы
характеризовать не только современную им крестьянскую семейно-патроним-
ную общину, но также предшествовавшую ей и коллективной
владельческой «фамилии» свободную большую семью и патронимию,
существовавшую в начале формирования феодальных отношений.
Конечно, в феодально-государственных поземельных актах
молдавских господарей землевладение семейной общины высту-
4*
51
Таблица 4. «Родовая» и неродовая коллективная земельная собственность
Акт
'
1393.XI.18
1397.IV.18
1400.VIII.4
1403.VIII.1
1410.III.1S
1411.IX.22
1412.11.19
1414.VIII.2
1414.VIII.2
1414.ХП.20
1418.1.15
1419.IV.8
1422—1431
1422.XII.25
1424.11.16
1424X9
1425—1426
1427.IX.16
1427.Х.15
,
1428.VII.24
1428.ИЛ6
1428.XII.28
1429.IX.24
1432.1.4
1433.1.28
1433.11.26
1433. VI.
1433.XI.16
1434.1.29
1435.1 V.4
1436.V.4
1436.VIIU1
1436.VIH.27
1437.Н.7
1437.111.12
1440X22
1441.VI.25
1442.11.24
1442.VIII.I
Первоначальное
название селения
2 1
Село на Сучаве
Тамырташовцы
Село на Быр-
ладе
Село на Белом
потоке
Село, где дом
Борыловичей
Село, где был
цом Добрачинов
Село, где был
дом Синаты
Село, где был
дом отца Бени
Село, где дом
Кынди
тов
вое
ение*
£|=с
Ч сз
О, eq
з 1
+
+
+
+
+
+
+
+
+
Г
Имя главы
семейной общины
4
Белый Драго-
мнр
Шолдан Петр
Тоадер Питик
Крачун
Белческул
Стефан
Борылович
Добрачин
Сината
Бена
Дурне
Кындя
Калиан
Цолич Иван
Бонте
52
э-
О)
н
о
5
л
*"
га
6
1
1
1
1
1
1
1
Коллективные
JQ s
2 <"
Я вг
2 2
7
2
4-
1
4
2
1
-1_
1
1
2
(9141
1
II
СЗ О
ао
>© ct
ГЦ
5
2
3
2(+1)
2
2
2
2
4
2
2?
2
3
+
3
2( + 4)
3
6
-т
3
3
2
3
3
2
2
2
2
1
Молдавии конца XIV — первой половины XV в. (по данным поземельных ак-
владельцы
естры
о
9
s
ник
лемян
с
1 «о
нуки
а
•Ч
*
>>
S
12
жена
1»
3
*
ратья
мужа
Ow
1 "
сего кол-
ективных
ладельце
Й>>Й 1
1 15
Патронимное название селения
топоним
дата
16 | 17
Владе
ния,
кроме
родового,
(количество
селений)
Всего в
коллективном
владении
селений
18 | 19
1
1 1
+
+
1 1 +
I
1
-г
1
1
1
1
1
I
Фратовцы 1412.11.19
2
3
3
3
з-ь?
2
3
2
5+?
5
2
5
2
2
2
4
3
2+?
3
7
3
6+?
3
2-f-?
3
3
2+?
3
3
2
3
3
2
2
3
2
2
3
Шолданешты
Питичи
Белчешты
Борылешты
Добрачины
Синатешты
Бенешты
Дурнешты
Кындрешты
XVI в.
1492.111.30
1481.II.1
XIX в.
XVI в.
1462.VIII.1
1433. VI
Калианешты 1437.II.7
Цоличи
Бонтешты
53
1442.VIII.I
2
1
1
1
3
4
1
2
1
3
2
4
2
1
1
1
7
2
1
3
2
3
3
2
1
1
1
4
1
1
9
2
I
1
1
2
6
1
2
1443.IV.16
1443.V.4
1443.V.28
1443.V.3J
1445.IV.5
1446.XII.18
1448.VII.15
1448.IX.3
1450.1.23
Село, где дом
Симы и Баико
+
+
+
+
Влад
Станига
Сима
Чернат
1 5 | 6 | 7 | 8 |
1 5
2
1
2
2
2
2
2
2
* Таблица составлена по МЭФ, I, II и DRH.A, I, II.
** Под родовым владением понимается селение самой семейной общины, основанное ее
твержденному пожалованием господаря в феодальную собственность. Указаниями на
(полного) названия селения с именем генеалогического предка семейной общины — ее
Подробнее об этом см. в следующих разделах работы. Неродовая — пожалованная
пает уже в другом виде, преобразованном новыми отношениями
собственности. Здесь обнаруживается тенденция к
индивидуализации, как будет показано далее, вначале идеальных долей
землевладения каждого правоспособного члена семейной общины, а
также впоследствии их реального выделения и даже отчуждения.
Подобная индивидуализация проявляется в поименном
перечислении в актах всех совладельцев — членов семейной общины.
В табл. 4 представлены три группы «фамильных» земельных
владений.
Первая включает большие семьи или патронимии, так сказать,
в чистом виде, владевшие только землями одного, притом своего
собственного селения, которое приобретает патронимическое
название по имени генеалогического предка — главы семейной
общины (Шолданешты, Дурнешты, Кындешты и т. д.)128. Это
селение семейной общины, как было показано выше, и является в
строгом смысле родовым.
Вторая — большие семьи и патронимии, владеющие, кроме
своего собственного родового, также селениями других общин,
пожалованными господарем на праве феодальной собственности
(Белчешты+одно феодально-зависимое селение; Борылешты +
+ три зависимых селения; Бенешты+два зависимых селения и
т. д.).
Третья — большие семьи и патронимии, владеющие селениями,
пожалованными им в феодальную собственность господарем.
Место проживания «фамилий» последней группы неясно. Если
они имеют свое собственное селение, то тогда входят во вторую
группу либо поселяются в пожалованном владении.
В конце XIV — первой половине XV в. «фамилии»
коллективных владельцев состояли из 2—7, а может быть, и большего
количества малых семей, включая, по-видимому, бобылей. Другими
словами, исходя из принятого для этого времени показателя (4,5
человека на малую семью)129, они могли насчитывать от 9 до 32
человек и более, в среднем 20. Однако, как увидим далее,
документы второй половины XV в. засвидетельствовали существова-
54
10 I II I 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 13 | 19
б 2
2 2
1 2 Владешты 1443. V.28 1
2 2
2 Станижешты 1445.1 V.5 1
2 Симешты 1
2 Чернатешты 1468.IX.24 28 29
2 8
2 1
генеалогическим предком, обладавшим землями этого селения по обычному праву, под-
родовое владение служит упоминание в документе дома владельцев и связь патронимного
основателя, главы, олицетворяющего общину «владельца» (собственника) общинных земель,
господарем или благоприобретенная земельная собственность семейной общины.
ние гораздо больших коллективов землевладельческих фамилий,
скорее всего, патронимного свойства. В некоторых случаях их
численность доходила до 34 семей, т. е. составляла приблизительно
150 человек.
Круг ближайших родственников, состав-
^ Состав ляющих субъект общинно-семейного
семейной общины J ^
и патронимии землевладения, был достаточно широк
по прямой и боковым линиям родства.
По табл. 4 ретроспективно можно восстановить экономическую
основу древней молдавской семейной общины (коллективный
характер земельной собственности), ее генеалогическую структуру.
Молдавская семейная община могла состоять из ряда поколений
(малых семей), включая ее главу — отца, реже мать или одного
из братьев, их детей (племянников), сестер, а также их детей
(племянников), внуков, жен и детей жены главы семейной
общины от других браков. В некоторых случаях, видимо, когда
семейная община уже превращалась в патронимию, в ее составе
появлялись также братья жены главы общины.
К концу XIV — началу XV в. среди владельческих явно
преобладала «братская» семейная община, возглавлявшаяся одним
из братьев (39 из 48), которая, несомненно, находилась в
преддверии превращения в патронимию. Такими совместными
владениями были села Лукавец, Панковцы и Михордя,
принадлежавшие Юрию, Козме и Матрене — детям Стана Лукавецкого, и
Семену, Косте, Диенишу и Шандру — детям Шербки (1428.11.16).
Они, очевидно, и жили в одном из этих сел, не являвшемся их
родовым в строгом смысле. Господарским актом от 1429 г.,
сентября 24, пану Бене жалуется во владение три села, одно из
которых, «где был отца его Петра дом... ему урик со всем доходом,
ему и детям его, и братьям его Макре, и Михаилу, и Журжу, и
Микулу, и Мане, и сестрам его, и детям их, и внукам их, и
правнукам их, и пращурам их, и всему роду их, кто будет из близких,
нерушимо никогда навеки». Впоследствии (на этот раз родовое)
селение Бени и его братьев приобретает сохранившееся до наших
55
дней патронимическое название Бенешты130. «Братский»
характер семейной общины подчеркивается тем, что патронимическое
название происходит от имени не отца, а возглавлявшего ее
брата.
Как правило, «родовые» семейные селения — владения
превращаются в патронимии с соответствующими формами (на
-овцы, -инцы, -ешть). Такие превращения прослеживаются по
источникам конца XIV—XV в. К тем, что были показаны выше, можно
добавить следующие.
1. Из документа 1443 г., мая 27, являющегося копией первой
половины XIX в. более раннего молдавского перевода, поэтому,
очевидно, недостаточно адекватно передающей первоначальный
славяно-молдавский текст жалованной грамоты, мы узнаем, что
некий боярин Гереу получает во владение ряд селений. Одно из
них — «Нена (на) Студинице, где его дом...» — вероятно, следует
понимать как селение Нены, либо где дом Нены. Это явствует из
подтвердительного акта 1495 г., января 17, далеким потомкам
Нены, жившим в селении с патронимическим названием Нанешты;
Марице, внучке Тоадера Нанескула, ее племянникам Фэтулу и
Стурдзе, племянникам последних Глигору, Иону, Малине, Мир-
че, Доброину и Лушке131.
2. Братьям Журжу Драгушанулу и Алексе в 1443 г., мая 31,
были пожалованы владения — селение Драгушены, на р.
Ставник, и вблизи место для основания нового села. Спустя полвека, в
1493 г., марта 7, потомкам Алексы — Работе, его сестре Соре, их
племянницам Аннушке и Елисафете, Иону, его братьям Иону,
Михулу, Андрушко и сестрам Параске и Арманке, а также Вла-
шину селение на речке Вилна (рядом с р. Ставник) «по имени,
где был дом Алексин», т. е. основанное после 1443 г. В 1497 г. это
же село уже носит патронимическое название Алексешты.
Тождественность этого селения тому, что было основано Алексой,
братом Журжа Драгушанула из акта 1443 г., подтверждается
упоминанием последнего в документе 1493 г., марта 7, как брата
Алексы132.
3. Братскую семейную общину составляли сыновья Флори —
Ион, Данчул, Михалко, Синат, Тома и Симион, «все братиници»,
которые продавали находившуюся в их владении половину
поселения Урдешты (1467.VI.30)133. Патронимическое название
селения, половиной которого владели сыновья Флори, а другая,
видимо, принадлежала близким родичам последнего, потомкам
основателя поселка, некоего Урдэ, позволяет полагать, что Урдешты в
середине XV в. представляли патронимию.
4. Особый интерес вызывает подтвердительная грамота от
18 января 1490 г., в которой отразилась дальнейшая сегментация
патронимии. Подтверждая «родовое» общее владение из трех
селений на р. Куцитна, господарь закрепил его раздел: Марине и
Федке, дочерям Мирчи Чуческула — селение Мирчешты; Ромаш-
ко и его сестрам Неге и Улке, детям Данчула Чуческула —
селение Данчешты; Тоадеру, а также Пашке и брату его — Лие и их
56
сестре Илке, детям Пашко — селение Пашканы; Драгушу, его
сестрам Банице и Арманке, детям Мары — селение с неизвестным
названием из-за повреждения документа134. По этому акту можно
реконструировать предполагаемый путь эволюции общины от
поселения на р. Куцитна сыновей Чучу-Мирчи и Данчула, очевидно,
составивших братскую общину, которая стала превращаться в
патронимию. Здесь же поселились еще две чужие семьи неких
Пашко и Мары. В общем хотаре патронимии образовались четыре
обособленных селения, два из которых — Мирчешты и Данчеш-
ты — родственные и два — пришлых людей. В поселении, где
жили дети Пашко с семьями, осел также чужой им Тоадер, и оно
получило локализующее название Пашканы, в отличие от патро-
нимных названий двух предыдущих.
Обширный семейно-общинный круг родичей, потомков
основателей поселений и коллективных собственников земли,
особенно четко представлен в ряде документов конца XV в.
1. Потомкам дружинника одного из первых молдавских
господарей Братула витязя в 1491 г., января 7, господарь
подтверждает их «отнину» — родовое владение Братулешты и ряд других
селений. В составе большесемейной или патронимической общины
родные братья и сестры, двоюродные братья и сестры,
племянники (или внуки), всего 15 человек с семьями135.
2. До 1491 г. внуки Ласло Бухаича (Михул Пожар, его
сестра Настя, их племянник Фарча, его брат Митителул, их сестры
Анна, Марина и Станка, их племянники Кристе и Аннушка)
совместно владели родовым селением Бухаичешты и другими «отни-
нами», которые они затем делят136.
3. Актом 1491 г., октября 15, господарь покупает ряд владений,
среди которых несколько родовых селений. У Драгалины и ее
сестры Марушки, дочерей Козмы Стряшины, и их внуков Иона,
его сестры Марии, — потомков Феера — село Ферешты, «где были
дома их дедов Феера, Петра и Козмы Стряшина», с грамотой на
это владение всем трем, видимо, братьям, от господарей Ильяша
и Стефана. Село Ферешты, получившее название по имени одного
из братьев — Феера, первоначально было местом жительства
братской семейной общины, а затем патронимии. Костул Пэрэш, его
сестра Драгита и их двоюродные брат Тоадер и сестры Саска,
Параска и Досика продали господарю свою «отчину» — селение,
«где был дом их деда Штефана Месехна». Анна и ее сестра Ма-
рушка и Арманка продали свою «отчину» — владение их деда
Брудура — Брудурешты137.
Семейные общины владели не только родовыми, но также
«выслуженными» их родоначальниками или
благоприобретенными селениями.
1) В 1489 г., марта 14, потомки Исайи логофета — Мушата,
внучка Исайи, ее братья Иванко, Петр и их племянники Тоадер,
Исайко, Марина, Балш, Юга, Тоадер, Петр и внук Юрий продали
господарю селение Владены, на Сирете, где был Орыш Влад138.
2) Стана и ее племянник Ион с сестрой Федкой, Тутора с сес-
57
трои Аннушкой, Шандру и его брат Васко с сестрой их
Аннушкой — внуки Грозы Кашота в 1491 г., января 16, продали свою
«отчину» — селение, «где был Балач»139.
3) Интересен случай перехода владения из рук одного семей-
но-родового коллектива к другому, отмеченный актом 1491 г.,
февраля 26. Станчул Старостескул и его братья Иванко и Исай-
ко, внуки Михула Старостескула и Журжа Фратовского,
продали свою «отчину» — селения Дрисливое и «где был Носко» пану
Пурече, спатару, его брату Иванко Толочко, сестре Олюшке,
племянникам Данчулу, Петриману, Михайлашку и Копачу140.
4) Особенно большой коллектив родичей, происходящих,
видимо, от двух братьев, отмечен в акте 1492 г., ноября 24. Братья
Левичи, их племянники, сыновья и дочери Ходко Долбнича, их
племянники и внуки (всего 34 человека с семьями) продали свою
«отчину» — владение дедов их Ходка Костича и Леви селение
Щубеюл141.
Подобных примеров можно привести множество. Естественный
демографический процесс расширенного воспроизводства семьи
приводит к увеличению численности «родовой» общины на пути ее
превращения в патронимию, которая начиналась с семьи ее
предка, либо нескольких братьев, составляющих братскую семейную
общину.
В течение XIV—XV вв. наблюдались па-
Динамика раллельно два процесса — появление
семеино-«родовых» форм. r „ r ^
Малая индивидуальная новых семейных и патронимических об-
семья щин и их распад с выделением
земельной собственности малых семей, часто
отчуждающих ее, как написано в поземельных актах, «по их
доброй воле». Табл. 5 в известной степени отражает названные
процессы. Она составлена по данным молдавских поземельных актов
конца XIV—XV вв. и свидетельствует об участии в феодальном
землевладении значительной (по-видимому, большей) части
владельческих родственных групп.
При определении семейных общин и патронимии,
объединенных в одну категорию из-за трудностей их отличия в актах,
принимались во внимание упомянутые выше критерии: указание в
тексте поземельной грамоты поименно (как равно
правоспособных) сородичей, не только по прямой, нисходящей, но также
боковым линиям, коллективно участвующих в общем владении.
Типичными для этой категории родственных владельческих групп
являются следующие акты:
а) Симе Тунсулу, Балошу Хоржескулу, Стефану Тунсулу и
Оане Хоржескулу жалуются их «отнина» — селение на р.
Богдана — Хоржешты и выкупленное ими родовое владение, там же
рядом, с. Тунсешты, оба с патронимическими названиями по
прозвищам их предков Хоржи (хыршит — скупой, злой?) и Тунсу
(туне — стриженый, подрезанный) (1453.VI.12)142;
б) Шандру Гарду, его двоюродный брат Шушман, их дядя
Иван со своими сестрами Магдой, Марой и Негой, все потомки
58
Таблица 5. Семейная община, патронимия и малая семья в феодальном
землевладении Молдавии конца XIV—XV в., %*
Родственные
владельческие
группы
Всего
(количество)
Семейная
община и
патронимия, %
Переходная
форма, %
Индивидуальная (малая)
семья, %
1391—
1400
10
50,0
—
50,0
1401—
1410
6
—
39,4
60,6
1411—
1420
15
41,2
6,6
52,2
1421—
1430
49
52,9
14,5
32,6
1431—
1440
84
39,2
23,8
36,9
1441—
1450
50
38,0
42,0
20,0
1451—
1460
42
26,0
35,7
38,1
1461—
1470
59
38,9
18,6
42,3
1471 —
1480
50
40,0
4,0
56,0
1941 —
1490
124
61,3
3,2
35,4
1491—
1500
192
60,8
1,5
37,4
* Таблица составлена по: МЭФ, I, II; DRHA, I—III.
Кости Мэзэрескула совместно владели селением Штилбиканы
(i488.vm.i7)i43.
В переходную категорию, от семейной общины и патронимии
к индивидуальной (малой) семье, включены владельческие семьи
со специфической формулой наследования в жалованных
подтвердительных актах. В этих грамотах в качестве владельца обычно
фигурирует лишь одно лицо — глава семьи и наиболее
распространена формула: «ему и детям его, и братьям его, и внукам
его, и правнукам его, и пращурам его и всему роду его» или
варианты более редкие — «ему ... и детям его, и внукам его, и
правнукам его, и пращурам его, и братьям его, кто будет ближний».
Другими словами, при единоличном владельце еще сохраняется
характерный для семейной общины и патронимии порядок
наследования не только по прямой нисходящей линии, но и по боковым.
Документ 1425 г., января 30, содержит важное пояснение: Штефа-
ну Зографу жалуются во владение селения на р. Милетин «ему
урик со всем доходом, навеки нерушимо и детям его, и внукам
его, и правнукам его, и пращурам его. А если не будет у него
детей, то будет братьям его, и детям их, и внукам их, и
правнукам их после его смерти»144. В некоторых случаях братья даже
сохраняют в наследовании преимущество перед детьми, как в акте
1435 г., октября 18, на имя Стана Бабича: «Ему урик... также и
братьям его прежде, и детям его, и внукам, и правнукам его, и
пращурам его, и всему племени его»145. Ряд формул включает
более широкий круг родичей, в том числе и по женской линии: «Ему...
и детям его, и внукам его, и правнукам его, и пращурам его, и
наиближним братьям его и сестрам» (1433.VI.15); «Ему... и детям
его, и братьям его, и племянникам его по сестрам, и
племянникам его по братьям, и внукам его, и правнукам его и пращурам
его» (1436.VII.17); «Ему ... и детям его, и внукам его, и сестрам
его, и правнукам, и пращурам его» (1436.V.5)146. Однако следует
подчеркнуть, что во всех актах, относящихся к родственным
владельческим группам переходной формы, фигурирует единоличный
59
владелец — глава семьи. Таким образом, прослеживается явная
тенденция экономического и социального обособления малой
семьи. С прежней большесемейной или патронимической группой
эту форму семьи еще связывает в известной мере сохраняющийся
порядок наследования недвижимости.
Наконец, в источниках представлена полностью обособившаяся
малая семья с наследованием только по прямой нисходящей
линии. Так, уже первым из дошедших до нас поземельным актом от
1392 г., марта 30, Иванышу витязю жалуются селения на р. Се-
рет: «Ему ... и детям его, и внукам его, и правнукам его, и
пращурам его, со всем правом»147. Довольно часто таким
индивидуальным владением малой семьи в результате выделения ее из
патронимии становится родовое владение. Так, в документе
1458 г., ноября 11, подтверждающем владение Станчула Сине-
скула, его «отнины», селения Синешты; «ему, и детям его, и
внукам его, и правнукам его, и пращурам его, и всему роду его»148.
Актовый материал, послуживший основой табл. 5, позволяет
составить представление о соотношении семейной общины и
патронимии, с одной стороны, и малой семьи — с другой, только в
сфере феодально-владельческих отношений. В силу объективных
обстоятельств таблица охватывает владельческие группы не в
полном объеме. В нее не вошли владельческие семьи, земли
которых (аллоды) не были оформлены господарскими актами и
остались за пределами сведений источников. Эти владения
находились в зависимости от государственной власти. Являясь
«естественной» выборкой с высокой степенью репрезентативности,
табл. 5 показывает, что семейная община и патронимия на
протяжении XV в. не только сохраняют значительные
социально-экономические позиции в поземельных отношениях, но, возможно,
даже несколько укрепляют их к концу столетия. Это
подтверждает, в частности, резкое падение в указанное время доли
переходной формы семьи. Малая семья в основном занимает постоянно
высокую долю с колебаниями на протяжении всего периода. Тем
не менее, если не учитывать колебания долей различных
владельческих родственных групп (табличные данные доходят только до
рубежа XV—XVI вв.), видимо, общая тенденция склонялась в
пользу переходной и индивидуальной (малой) семьи. Подъем
доли семейной общины и патронимии, снижение доли переходной
формы семьи и колебания доли малой семьи происходили во
второй половине XV в. вследствие циклического процесса
воспроизводства из малой семьи семейной общины и патронимии с
последующим распадом последней снова на малые семьи.
По-видимому, именно на вторую половину XV в. пришелся максимум
появления так называемых «вторичных» владельческих семейных
общин и патронимии.
Для вторичной формы большой семьи в литературе предложен
термин «неразделенная семья», подчеркивающий принципиальную
разницу между нею и патриархальной большой семьей. Патриар-
60
хальная семья «в условиях более ранних общественных отношений
бытовала постоянно как определенный институт», а
неразделенная семья «в эпоху феодализма систематически регенерировалась
на основе малой, но не будучи неизменно существующей, в
зависимости от местных обстоятельств, через относительно короткое
время, затем распадалась... История неразделенных семей —
отцовских и братских — как вторичных образований
свидетельствует о их подчиненности семье малой. Именно поэтому сложную
семью в эпоху феодализма наиболее целесообразно
называть неразделенной, тем самым генетически и
терминологически не связывая ее с большой семьей периода разложения
первобытнообщинного строя»149.
На основе материалов XVIII — начала XIX в., относящихся
к русским неразделенным семьям, исследователи рассматривают
принципиальные отличия экономических и правовых черт
восточнославянских больших патриархальных и неразделенных семей.
Патриархальные большие семьи — экономически и в правовом
отношении единые коллективы с общей ответственностью и
распоряжением землей, предметами и орудиями труда, совместным
трудом и взаимопомощью, коллективной правовой ответственностью.
Неразделенные большие семьи — родственные коллективы,
обладающие совместным правом собственности на землю и хозяйство,
которое ведут совместно, однако «при личной уголовной и
имущественной ответственности членов неразделенных семей и
свободе семейного выдела»150. Другими словами, при всех
значительных отличиях названных форм сложной (большой) семьи они
свидетельствуют только о том, что в XVIII в. — начале XIX в.
происходило постепенное разложение русской неразделенной
семьи на малые семьи, то есть завершался естественный цикл
эволюции этого новообразования феодальной поры, на начальной
стадии которого «неразделенная», а в сущности та же большая
семья могла обладать чертами, близкими к патриархальной.
Безусловно, правы сторонники принципиальных отличий
патриархальной и неразделенной семей, подчеркивая их стадиальные
особенности как институтов разных формаций: первая —
распадающегося первобытнообщинного строя, вторая — классового
феодального общества. Неразделенная большая семья появляется
вслед за возникновением малой, индивидуальной,
воспроизводится из малой семьи, является вторичным образованием и в этом
смысле генетически связана с ней, в конечном итоге распадаясь
снова на малые семьи. Видимо, имманентная феодальному
обществу вообще, как новообразование, неразделенная большая семья
не была для этого общества уходящим архаическим явлением в
его социальном строе. Сосуществуя с малыми индивидуальными
семьями, большие неразделенные семьи в условиях феодализма
могли формировать вместе с ними таксономически более
высокую форму социальных объединений крестьян — сельскую
соседскую общину.
61
Коллективные и индивидуальные феодальные
землевладельческие семейные группы Молдавии XV в. привлекли к себе внимание
преимущественно как носители преобразованных феодальными
отношениями реликтов семейно-родовых форм, восходящих к
«дофеодальным» большой семье, патронимии и малой семье. Однако,
как было уже отмечено, молдавские источники не содержат
сведений о составе и соотношении крестьянских больших семей,
патронимии и малых семей указанного времени, также восходящих
к «дофеодальным». Исключение составляют полукрестьянские
владельческие семьи «трудящихся субъектов», которые редко
можно обнаружить в источниках. Они по составу ничем не
отличались от семей прочих земельных владельцев и тем самым как
бы делали еще более достоверным их использование для
ретроспекции прежних семейно-родовых форм периода формирования
феодальных отношений. Владельческие, полукрестьянские и
крестьянские семейные группы имели общие корни в больших
семьях, патронимиях и малых семьях частных владельцев аллодов
«дофеодального» времени, когда происходила их поляризация на
феодально-владельческие и зависимые от них крестьянские семьи.
Первые, по-прежнему коллективно (большая семья) или
индивидуально (малая семья) владея основным средством
производства — землей, отрывались, однако, от этой производственной
базы, переставали быть «трудящимися субъектами», коллективно
или индивидуально, в зависимости от форм земельной частнофе-
одальной собственности, эксплуатируя труд зависимых крестьян.
Последние, лишившись земельной собственности, оставались
коллективными (большая семья) или индивидуальными (малая
семья) «трудящимися субъектами» в зависимости от форм
пользования владельческой землей. Однако и владельческие, и
крестьянские семьи в раннюю пору феодализма должны были
сохранить многие прежние черты социально-экономических и
обычно-правовых отношений. Более того, по-видимому, именно
феодальные владельческие семьи какое-то время могли быть, так
сказать, последовательными носителями реликтовых особенностей
прежних выделившихся из древней общины коллективных алло-
идальных владений. Оказавшиеся же в феодальной зависимости
большие семьи, патронимии и малые семьи к XV в. формировали
уже таксономически более высокую форму социальных
объединений крестьян — сельскую территориальную общину, в которой
ускорилось обособление малой крестьянской семьи,
становившейся основной хозяйственной ячейкой непосредственных
производителей. Эти во многом гипотетические рассуждения основаны на
имеющемся материале источников и объясняют отраженные в них
социальные явления ранней феодальной аграрной истории
Молдавии, возникновения молдавской феодально-зависимой сельской
общины.
62
Молдавская (сельская) община
Вопрос о возникновении В современной историографии сложились
сельской общины две основные точки зрения на возник-
в олдавии новение сельской общины в Молдавии.
Их объединяет понимание процесса
появления сельской, соседской общины как объекта феодального
землевладения вследствие преобразования общинной земельной
собственности в феодальную путем ее захвата представителями
формирующегося господствующего класса, поглощения общинной
собственности частной феодальной.
Между этими точками зрения существуют и отличия.
Сторонники концепции «непрерывности» считают, что общинная
собственность на землю в Молдавии (в виде резешской) все же
сохранялась в значительной массе вплоть до XIX в. Такое мнение
разделяет основная часть зарубежных и лишь некоторые
советские историки151. В советской историографии сложилось иное
убеждение, базирующееся на статистическом анализе
источников152, в результате которого выяснилось, что «в период
становления феодализма общинная собственность была в основном
поглощена частнофеодальной. До конца XV в. феодалы захватили
почти все земли в Молдавии»153. Из этой концепции возникновения
феодального землевладения следует, что в ходе феодализации
сельская соседская община пришла на смену прежней волошской.
Сторонниками такого взгляда являются почти все советские
историки154. К такому мнению в той или иной мере склоняется и
часть зарубежных авторов155.
Разложение волошской общины, появление сельской и села
как типа феодального поселения — основной единицы
землепользования — рассмотрены в работах К. Чиходару, Г. Шталя,
П. П. Бырни, П.В. Советова и Д. М. Драгнева. Например, К.
Чиходару полагает, что дофеодальная территориальная община,
состоявшая из кутов — патронимия, в результате феодализации
распадается на отдельные селения со своими хотарами, которые
и становятся селами — единицами феодального владения156.
Процесс выделения из родственно-территориальной общины путем
так называемого «роения» отдельных поселков, превращающихся
в феодально-зависимые села, исследовал Г. Шталь157. Он
считает, что сохраняющиеся свободные общинные села являются
остатками более ранних крупных общинно-племенных организаций158.
П. П. Бырня исходит из представления о генеральной линии
развития «типа поселения (села. — Л. П.) на основании имеющихся
уже общинных поселков»159 на раннем этапе появления села до
середины XIV в. Поздний же этап (вторая половина XIV — пер*
вая половина XVI в.) связан с основанием сел феодалами на
пожалованных господарем пустошах или около боярского двора160.
Таким образом, представления названных исследователей о
путях возникновения молдавской сельской общины и села как
нового типа поселения отличаются лишь в ряде деталей механизма
63
рассматриваемого процесса161. В основе раннего этапа появления
села (в «догосударственный» период, т. е. до середины XIV в.)
они видят общинные патронимные поселки-куты. Главное, что
отличает взгляды К. Чиходару, с одной стороны, Г. Шталя и
П. П. Бырни — с другой, — это мнение первого о кутах как частях
распадающейся семейно-родовой общины и вторых — о кутах как
самостоятельной пережиточной форме родоплеменных отношений.
В то же время П. П. Бырня высказывается довольно
пессимистически о возможности выяснения процесса возникновения патро-
нимных поселков-кутов в Молдавии на базе одних письменных
источников. Разделяя мнение П. П. Бырни и понимая необходимость
привлечения комплекса источников, особенно археологических, мы
считаем, что при решении этого вопроса следует также исходить
из исторической обстановки, в которой появлялись молдавская
сельская община и село.
Многие отечественные и часть зарубежных историков в
последнее время пришли к убеждению, что становление феодальных
отношений в Молдавии XIII—XV вв. происходило на фоне
интенсивных демографических движений162, в которых главенствующую
роль на раннем этапе играли внутренняя и особенно внешняя
колонизация163. Наиболее активным элементом последней были
переселения волохов из Карпат и в меньшей степени русин из Гали-
чины164. П. П. Бырня совершенно справедливо связывает
появление ранних молдавских поселений с заселением территории Дне-
стровско-Прутских земель восточнороманским населением165.
Основной поток внешних переселенческих движений на
протяжении второй половины XIII—XIV вв. направлялся главным образом
из Трансильвании и Галичины в Восточное Подкарпатье и
междуречье Прута и Сирета, и в середине—второй половины XIV в.,
особенно после вытеснения золотоордынцев, достиг Днестровско-Прут-
ского междуречья166.
Изучая процесс возникновения молдавского села, следует
учитывать, что в странах, откуда шли переселения волохов и русин,
также складывалась и существовала сельская соседская община.
Галицкая соседско-территориальная община XIII—XV вв.
довольно хорошо изучена167, а характер волошского села Карпатских
областей до сих пор во многом остается неясным168.
В Карпатских областях в XIII—XV вв. аграрные
отношения у волохов, как было показано выше, находились на той
же стадии феодализации вширь, что и в Молдавии указанного
периода. Феодализация происходила вместе с изменениями
структуры волошского села, распадом протосельской соседско-больше-
семейной общины и обособлением аллодов больших семей и
патронимии, которые затем поляризовались на
феодально-владельческие и зависимые. Повсюду подобные процессы сопровождались
интенсивной внутренней сельской колонизацией, в Молдавии
усиленной внешними волошскими переселениями из Вутрикарпатско-
го плато. В подавляющей части селения Молдавии XIV —
-середины XV в. были представлены большими семьями и патро-
64
нимиями (около 83%), которые, несомненно, выделялись из во-
лошской и русской общин. Мы полностью разделяем высказанное
Д. М. Драгневым и П. В. Советовым мнение о стадиальном
распространении патронимного долевого землевладения в XIV—
XV вв.169
Преобладание в сельском расселении Молдавии поселков
семейных общин и патронимии снимает критику Г. Шталем
рациональных элементов известной теории героя-эпонима,
первооснователя села. Первооснователь селения, глава большой семьи
или патронимии — лицо реальное, имя которого вошло в
название основанного этими крестьянскими коллективами поселка.
Глава семейной общины (большой семьи) или патронимии
одновременно олицетворял ее частновладельческие права на землю,
освоенную конкретным родственным крестьянским коллективом.
Документы XV в. содержат очень скупые сведения, позволяющие
судить о том, что было распространенным явлением в прошлом.
Некий Иван Стынгачул, видимо, со своими родичами, основал
поселение, «где есть его дом, на Ракове, которое он сам сделал на
пустоши и в лесу... сам трудился на расчистке леса....»,
впоследствии получившее патронимическое название Стынгачи170. В
1439 г., июля 15, господарь жалует ему это селение, т. е.
оформляет признание владения государственной властью «за службу
верную» как «урик со всем доходом» — освобожденную от
крестьянских повинностей привилегированную земельную собственность
«трудящегося субъекта», в недавнем прошлом не только
обрабатывавшего ее своими руками, но также несшего бремя
государственных повинностей. Значительная часть таких селений —
частных аллоидальных владений больших семей и патронимии — в
первой половине XV в. еще, наверное, продолжала оставаться в
зависимости от государства (та, что не отражена в документах
этого времени), но ко второй половине столетия в массе
оказывается в зависимости от феодалов. Так, в документе от 3 сентября
1459 г. среди прочих селений, пожалованных боярину Гостилу,
впервые фигурируют патронимии Бырзотешты, Воровешты, Бало-
шешты, Шпаторешты, Геуроешты171, а во владении Бистрицкого
монастыря по акту от 15 сентября 1462 г. — Соболешты, Дарма-
нешты, Раидачешты, Торторешты, Каучелешты, Мындрешты на
Орбике, Власанешты172. Среди последних селение Дарманешты,
несомненно, существовало уже в конце XIV в. Известен
принадлежавший названному селению небольшой могильник,
относившийся к последней четверти XIV — первой половине XV в.173 и
служивший местом погребения, судя по его характеру, семейной
общины. Подобные примеры многочисленны. Это было массовое
явление, связанное с переходом большей части государственных
земель в частнофеодальное владение ко второй половине XV в.174
Будучи продуктами распада или разделения волошской и
русской общины, большая семья и патронимия снова воспроизводят
общину, но уже феодально-зависимую сельскую соседскую, на
землях, ставших государственной или частной феодальной соб-
5 Л. Л. Полевой
65
ственностью. Именно такой путь зарождения села в феодальной
Молдавии следует считать главным. Возникновение же сел
непосредственно из разложения волошской общины для Молдавии,
видимо, не характерно и прослеживается по документам очень
слабо. Даже приводимые К. Чиходару175 и П. П. Бырней176 примеры,
подтверждающие установление хотара села с подробным
описанием только одной его стороны, якобы свидетельствующие об
отделении общинного поселка от соседской общины, могут быть
поставлены под сомнение, ибо в них перечислены селения с
патронимическими названиями. Наличие у них старого хотара не
является аргументом: его имела как компактная, так и большая
патронимия.
Основные этапы эволюции общины в
Село —новый, Молдавии от волошской до появления
феодальный тип « ^
поселения феодально-зависимой сельской общины
прослежены в уже упоминавшейся
работе Д. М. Драгнева и П. В. Советова. В интересующем нас
аспекте следует принять во внимание их мнение о появлении
сельской общины в результате поглощения общинных земель частно-
феодальной собственностью177. П. П. Бырня выделяет три пути
формирования села как нового типа поселения: 1) «зарождение
села в результате разложения сельской общины и выхода из ее
хотара общинных (?) поселков»; 2) «путь разрастания
нескольких расположенных смежно патронимных поселков и слияние их
в одно село с одним хотаром»; 3) «путь дальнейшего разрастания
патронимных поселков — кутов, их отделения друг от друга и
превращения каждого в самостоятельное село»178.
На основе полученных результатов исследования и
имеющихся материалов попытаемся установить наиболее характерный из
путей появления молдавского села.
При определении села как нового типа поселения феодального
времени следует исходить прежде всего из его
социально-экономической сущности, отличающей село от других типов поселений, и
в таком аспекте рассматривать его признаки. Хотар — строго
очерченная межеванием владельческая территория — характерен
не только для села, но и для патронимного поселка. Наличие
двора владельца179 — важный, но не обязательный признак, ибо в
Молдавии насчитывалось много владельческих сел без такового.
Значительные размеры могли быть не только у села, но и у
большой патронимии, которая включала часто и более мелкие
селения-патронимии. Так что не всякое поселение, состоявшее из
ряда частей-кутов180, обязательно являлось селом. Все названные
признаки характеризуют село, однако не они определяющие.
Существующие определения села — как типа поселения
феодальной эпохи — либо пригодны только для той страны, на
материале которой они построены, и страдают неполнотой,
односторонностью; либо, наоборот, общими формулировками181. Мы не
будем их рассматривать в данной работе. Важно выявить
основной, обязательный признак села, отражающий особенности фео-
66
дальных производственных отношений. Таким признаком, видимо,
следует считать территориализацию отношений
феодально-зависимого крестьянства в рамках сельской соседской общины, где
связи между общинниками основываются на общности
производственных, а не кровно-родственных отношений. В пределах
сельской территории соединены разные, не родственные между собой
группы жителей182.
Ранние молдавские источники позволяют проследить
существование этого главного признака села. Поселение Большой Коц-
ман имело катуны (куты) Суховерх, Гливиште, Давидовцы
(1413.VII.6)183. Названия самого селения и двух его катунов не
патронимичны, и лишь один катун Давидовцы имел топоним, в
основе которого было коллективное, групповое имя потомков
некоего Давида. В 1430—1431 гг. боярину Владу Адишу
подтверждается его владение селом «Петровцы (позднее Патрауцы. —
Л. Я.), у Сучавы, верхняя часть, где есть его дом (подчеркнуто
мной. — Л. П.), и выше другой кут, также из Петровцев, где есть
Мунтени, а третий кут, также из Петровцев, где были греки из
Дарманешт, у колодца, и часть Тисачешты, где был Тоадер Не-
груц»2. В 30-е гг. XV в. Петровцы были большим селом с пестрым
населением. Судя по топониму главной части села, давшей ему
название, она вначале принадлежала русинам — потомкам
некоего Петра и являлась патронимией. Возможно, из их среды
происходит и феодальный владелец всего села Влад Адиш, где
находился его дом и, следовательно, двор — центр управления
вотчинным хозяйством. Один из кутов носит характерное
непатронимическое название Мунтени, указывающее на происхождение его
жителей — переселенцев из горных карпатских областей. Еще
один кут был заселен греками, возможно, пришедшими сюда из
соседнего села Дарманешты. Наконец, часть села — Тисачешты,
также вошедшая в его состав, видимо, некогда составляла
молдавскую патронимию.
Такими же селами были, очевидно, Левошовцы «со всеми
своими кутами» (1425.V.12)184; «Мындрин двор, на Серете, и со
своими прикутками» (1435.IV.14)185; Ловцы с прикутками (1446.1.25);
Репчичаны «со всеми прикутками» (1446.11.22)186 и др. По мнению
П. П. Бырни, наличие прикутков свидетельствует об усложнении
структуры патронимии187, что в условиях феодализации
неизбежно приводило к появлению села — как нового типа поселения, и
являлось одним из его признаков188.
Таким образом, в XIV—XV вв. в Молдавии возникал новый
тип поселения — село как основная единица феодального
землевладения и землепользования. Его основными признаками
следует считать: а) соседско-территориальную структуру, включающую
группы различного по происхождению, неродственного населения;
б) в ряде случаев наличие двора феодального владельца; в)
зачастую существование церкви189; г) заимствованный от большой
семьи, патронимии, иного типа досельского поселения или вновь
образованный строго очерченный хотар; д) как правило, более
5*
67
значительные, чем обычного патронимного или другого рода
раннего досельского поселка, размеры, хотя в последнем случае
трудно, видимо, отличить большую патронимию от села.
Существование сельской соседской общины в феодальной
Молдавии — факт, не требующий доказательств. Цель предпринятого
в этой главе исследования крестьянских социальных общностей—
проследить их эволюцию в процессе генезиса молдавского
феодализма. На наш взгляд, при их изучении следует обратить особое
внимание на преобладание в определенный период семейно-патро-
нимических общинных структур. Необходимо отметить, что
большие семьи и патронимии сыграли значительную роль в процессе
складывания особенностей молдавского феодализма, хотя общей
тенденцией было постепенное укрепление позиций малой
индивидуальной семьи.
Однако требуют дальнейшего изучения остающиеся
недостаточно ясными таксономические связи большой семьи и
патронимии с более высоким уровнем общинных структур. Ю. В. Бром-
лей считает, что исторически «большая семья, патронимия,
поздний род и первобытная соседская община — явления в основном
одновременные; и переходной формой от родовой общины к
собственно соседской, причем формой, адекватной им таксономически,
была не большая семья, а первобытная соседская община»190. На
поздней стадии протосельской соседско-большесемейной общины
она, очевидно, была формой волошской общинной организации,
которая довольно хорошо прослеживается в основном ареале во-
лошского расселения (Карпато-Балканские земли). На
территории Молдавии, кроме ее поздних реликтов в Кымпулунге и Вран-
че, волошская община в интересующее нас время XIV—XV вв.
выявляется в источниках только косвенно. Напротив, большая
семья и патронимия представлены в качестве распространенных
социальных форм землевладения и землепользования. Создается
впечатление, что в период складывания феодальных отношений в
Молдавии, перехода от протосельской к сельской феодальной
соседской общине большая семья и патронимия, а вслед за ними и
малая семья, выдвигаются на передний план как основные
социально-экономические ячейки общинных (и не только общинных)
структур.
ГЛАВА III
ОБЩИННЫЙ СТРОЙ И ЗАРОЖДЕНИЕ
ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Имущественное расслоение,
Появление аллода («отчины»)
Социальные процессы ранней феодальной Молдавии в той или
иной мере поддаются конкретному изучению только с последней
четверти XIV в. Предшествующий же начальный период
возникновения молдавского феодализма и появления государства из-за
почти полного отсутствия соответствующих письменных
источников, фрагментарности медленно накопляющихся археологических,
нумизматических и других материалов, оставался предметом
социологических конструкций самого общего свойства.
Предпринятая в предыдущих разделах попытка ретроспекции в топонимии
сельского расселения Молдавии XIV—XV вв. позволяет, правда,
с определенной гипотетичностью, переступить ограниченный
непосредственными сведениями источников рубеж последней
четверти XIV в. и хронологически углубиться в изучение социальных
явлений.
В относительной стратификации топони-
Топошшнка мии Молдавии XIV—XV вв. выделены
и археология раНний (I), средний (II) и поздний (III)
пласты названий сельских поселений. Ранний пласт включает
названия населенных пунктов — сельских общин и болыиесемейных
поселков — с наиболее архаическими по происхождению
топонимами, которые могут быть отнесены к древнейшим пунктам
сельского расселения, известным по письменным источникам. К
среднему пласту отнесены большесемейно-патронимные и владельчес-
ко-локализующие названия общинных селений на -ешть, -овцы,
-инцы, -и, -ень, которые в своем начале, в виде первичных
описательных топонимов, также принадлежали к раннему пласту. Вла-
дельческо-локализующие топонимы на -ень среднего пласта (II б)
относительно более поздние, чем остальные названия селений
(II а). Наконец, топонимы позднего пласта (III) — только вла-
дельческо-локализующие названия сельских соседских общинных
селений. Применив ретроспективный метод расчета давности их
жизни до момента первого упоминания в источниках, можно
выделить те из них, которые могли существовать уже с последней
трети XIII — первой трети XIV в1.
Ретроспективное картирование таких поселений показало, что
в основной своей массе они расположены в районах заселения
после ордынского нашествия середины XIII в. — Восточном Под-
карпатье, Буковине и Кодрах Днестррвско-Прутского междуречья.
Особенно показательна этногеография селений с топонимами
I пласта, судя по всему, самыми древними. Селения этого плас-
69
та с молдавскими топонимами сосредоточены исключительно в
подгорных районах, а в Буковине и Кодрах — славянские.
География топонимов селений последней трети XIII — первой трети
XIV в. практически совпадает с географией и археологическими
материалами разведок и раскопок памятников послемонгольского
времени, подтверждающих достоверность ретроспективного
картирования. В ряде случаев давность существования конкретных
селений, названных в документах, доказана результатами
раскопок на их идентифицированных селищах2. Так, ряд поселений и
могильников Восточного Подкарпатья подвергались раскопкам
(Тулова, Лунка, Худум, Литень, Брашауць, Дойна, Извоаре, до-
городские слои в Сучаве и Байе и др.). Их результаты
подтвердили датировку (первая половина XIV в., возможно вторая
половина XIII в.), а также этнокультурную принадлежность многих
из них восточнороманскому населению3. В Буковине в ходе
археологических исследований установлено появление большого числа
новых славянских сельских поселений в послемонгольское
время (Капливцы, Васлововцы, Шипинды и др.)4- Поселениями га-
лицких «выгонцев» конца XII—XIV вв., как показал П. П. Бырня,
были памятники, открытые в Кодрах Днестровско-Прутского
междуречья (Бранешты III, X и XIII, Иванча II, Юрчены и др.)6.
География, датировка и этнокультурная принадлежность
археологических памятников почти в деталях повторяют
ретроспективную карту топонимов Молдавии, отнесенных к последней трети
XIII — первой трети XIV в. Систематические раскопки сельских
поселений Днестровско-Карпатских земель XIII—XV вв. ведутся
со сравнительно недавнего времени, но уже дали первые
обнадеживающие результаты. Медленно накапливающиеся
археологические материалы позволяют лишь предварительно представить
некоторые стороны социально-экономического развития сельских
поселений.
Материалы, полученные во время раско-
Археологпя пок на ряде поселений, возникших до
И СОЦИОЛОГИЯ ЛГ1Л7
^ середины XIV в., составляют
впечатление однородности уровня их культуры. На всех поселениях
жилищами служили небольшие (7—15 кв. м) однокамерные
землянки, полуземлянки или слабо углубленные в землю дома, стены
которых сооружались из плетня, обмазанного глиной.
Отапливались они печами-каменками (у славян), глинобитными печами
(у молдаван и славян) или очагами (у молдаван)6.
Из всех открытых поселений выразительные материалы
получены при раскопках селища Лунка на левом берегу Прута около
г. Сирет. Здесь были открыты две землянки и глинобитная
наземная печь для выпечки хлеба. Привлекает внимание внушительное
количество найденных металлургических и кузнечных шлаков,
железных криц и предметов (ножи, наконечники стрел, игла,
поясные пряжки и др.). Однако судя по высокому остаточному
содержанию железа в шлаках (около 30%), его производство
оставалось на технически низком уровне7. Бедная по формам, довольно
70
грубая глиняная посуда, в основном горшки, изготовлялись
ремесленниками на примитивном гончарном круге, в меньшем объеме
на усовершенствованном8. Аналогии форм керамической посуды
и особенно ее декора устанавливаются как на ранних молдавских
(однорядный волнообразный орнамент)9, так и галицких
поселениях (многорядный, волнообразный орнамент и ряды, сделанные
зубчатым колесиком)10. Исследователи считают, что они открыли
местоположение селения Добриновцы (конец XIII—XVII вв.).
Впервые оно упоминается в акте 30 марта 1392 г.11 и по
ретроспективному расчету действительно берет начало в последней
трети XIII в. — первых десятилетиях XIV в.12 Славянское по
происхождению патронимическое название селения, галицкие аналогии
в керамике, его расположение в ареале славянского расселения,
видимо, могут служить указаниями на то, что поселок был
основан семейной общиной галичанина Добри, а позднее,
превратившись в патронимию или даже сельскую общину, стал селением
молдаван и украинцев. Селение Добриновцы только некоторым
образом может характеризовать социально-культурный уровень
села Молдавии второй половины XIII — первой половины XIV в.,
ибо оно отличалось от других большим развитием ремесленного
производства13.
Раскопки на других археологических памятниках, в том числе
идентифицированных с названными в источниках, подтвердили
достоверность ретроспективного расчета давности их
существования. При исследованиях селищ Туловы (1415.IV.13)14, Захарин-
цев и Литановцев (1429.VI.3)15 в верховьях р. Шомуз добыты
материалы XIV в., в том числе его первой половины, а возможно,
даже конца XIII в.16 В бассейнах левых притоков р. Прут—Чугу-
ра и Каменки, где также отмечены пункты раннего расселения,
открыты две группы поселений (Старые Малаешты, Стынкауцы,
Хуча и Варатик, Городище), относящиеся к первой половине
XIV в. и позднее17. В нашем распоряжении пока нет достоверных
находок орудий труда, остатков культурных растений и других
материалов из раскопок поселений Молдавии второй половины
XIII — первой половины XIV в., которые позволили бы
достаточно основательно проанализировать их экономику. Поэтому
правомерно прибегнуть к близким сопоставлениям и общим оценкам
хозяйства этого времени в Карпатском регионе.
Для волохов Карпатского региона, живших в природных
условиях, сходных с Восточным Подкарпатьем, в XIII—XIV вв. было
характерно комплексное животноводческо-земледельческое
хозяйство с преобладанием в стаде овец. Отгонное овцеводство (а
также другие отрасли животноводства) сочеталось с залежно-пере-
ложным земледелием, роль которого увеличивалась в хозяйствах,
расположенных в более отдаленных от гор местностях с лучшими
природными условиями, в лесостепных районах. У волохов были
развиты домашние промыслы и ремесла, связанные с природными
особенностями горно-лесных мест их обитания, но главным
образом с основными отраслями их хозяйства — скотоводством и зем-
71
леделием: выделка кож, меха, изготовление различных изделий и
одежды из них, сыроделие, обработка дерева, добыча железа,
меди и кузнечное дело, изготовление грубого сукна и шерсти
(прядение и ткачество) и предметов одежды и домашнего обихода,
производство глиняной посуды, мелких орудий труда и быта и
т. д. Были развиты пчеловодство, рыболовство и охота. Это было
в основном замкнутое натуральное хозяйство, обеспечивавшее
себя почти всем необходимым для простой жизни скотоводов и
земледельцев Карпатских предгорий и гор. Однако волошское
хозяйство, уже втягивалось в обмен, в общественном разделении
труда выступало с продукцией основной отрасли своего
хозяйства — животноводства18. Аналогии волошского хозяйства
Карпатского региона с необходимыми оговорками приемлемы для
характеристики хозяйства волохов Восточного Подкарпатья, тем более,
что близость уровня и черт культуры сельского населения по обе
стороны гор в связи с переселением волохов к востоку от Карпат, в
частности в XIII—XIV вв., можно считать установленным
фактом19. Как следствие волошской колонизации земель за
пределами Карпат специфическое волошское хозяйство и культура
оказали существенное воздействие на формирование традиционной
культуры населения региона20, в том числе славянского.
Расселение волохов восточнее Карпат поставило их
значительную часть в несколько иные условия ведения хозяйства. Те, что
жили в непосредственной близости от карпатских полонии, в
горных и подгорных котловинах, продолжали заниматься
преимущественно отгонным овцеводством и подсобным земледелием.
Основная же масса восточнороманского населения, жившая в
значительном удалении от гор, в лесных, холмистых местностях,
приспосабливала свое хозяйство к этим природным условиям. Таким
образом, следует думать, что отгонное овцеводство постепенно
утрачивало ведущую роль и на передний план выдвигалось
разведение крупного рогатого скота и свиней, которое наблюдается
у молдавского населения уже во второй половине XIV в. Большее
значение в хозяйстве молдавского села приобретает земледелие,
развиваются пчеловодство, рыболовство, другие промыслы.
Складывается характерное молдавское комплексное лесное животно-
водческо-земледельческое хозяйство, в цикле которого ведущая
роль принадлежит животноводству. Расчистка леса обычно
начиналась с обеспечения пастбищных и сенокосных угодий, которые
затем переходили под пашню, а затем на залежных и переложных
землях они снова использовались под выпас и пасеки21.
Ведение подобного хозяйства было под силу только таким
коллективам, как большая семья и патронимия, особенно в
условиях колонизации, освоения новых земель в вековых лесах
Восточного Подкарпатья. В то же время отгонное овцеводство, для
которого требовались большие площади открытых горных или
степных пастбищ с сочными кормами, в лесных условиях быстро
теряло свое прежнее значение. Вместе с ним утрачивался
цементирующий социально-экономический фактор, служивший основой хо-
72
зяйственного и общественного единства волошской общины, —
совместное ведение полонинного овцеводства, общинное владение
и управление пастбищными и другими угодьями. Распаду
волошской общины на меньшие, отдельные и во многом
самостоятельные социально-экономические организмы, какими стали на
определенное время большие семьи и патронимии, способствовало
углублявшееся общественное разделение труда в сельском
производстве между скотоводческо-земледельческим трудом и
ремеслом.
Сельское ремесло в феодальную эпоху
Развитие существовало в условиях господства на-
общественного J i u
разделения труда турального хозяйства. Несмотря на то,
и сельское ремесло что крестьянское хозяйство в основном
само обеспечивало себя необходимыми
орудиями труда и предметами быта, по мере развития
сельскохозяйственного производства оно уже не могло обходиться только
за счет своих внутренних возможностей. К XIV в. в селе
Молдавии выделяется ряд ремесел. Ремесленники производили
железные топоры, ножи, орудия труда, приспособления для
кожевенного, мельничного дела и т. д. Так как письменные источники
отсутствуют, документирование ремесел молдавского села конца XIII—
XIV в. возможно только по археологическим данным.
Археологические материалы, добытые при раскопках и разведках сельских
поселений и могильников этого времени Лунка, Хлинча22, Корла-
тены23, Сучава-Шкея24, Дарманешты25, Брэшэуцы26, Извоаре27,
Траян28, Трифешты29, Тишеуцы30, Ионешты31, Дэнешты32, Негоешты,
Рэдэуцы и др.33, показывают, что в селах, расположенных в ареале
формирования молдавской народности существовал ряд отраслей
ремесла.
Получение и обработка металла засвидетельствованы
находками на поселениях небольшой сбитой из глины домницы
(Хлинча)34, железных шлаков, кусков кричного железа, сопел и
довольно многочисленных изделий, однако представленных сравнительно
небольшим ассортиментом предметов (ножей, шильев, игл,
обломков топоров, тесел, гвоздей, колец). Как отмечают исследователи,
кузнечное дело еще не вышло за рамки довольно примитивной
технологии изготовления предметов путем горячей ковки и сварки
железных пластин и колец35. Видимо, применялись зубила и
вкладыши36. В селе изготовлялись из медной проволоки и пластинок
простые украшения (кольца, перстни и т. д.)37. Судя по всему, все
эти производства, еще являясь делом одного мастера, не
распадались на самостоятельные специальности38. Керамическое
производство на сельских поселениях конца XIII — первой половины
XIV в. — одно из главных занятий. Массовыми находками при
раскопках являются обломки глиняной посуды, как изготовленной
лепкой от руки и обожженной в обычных бытовых печах, так и
формированной на медленном гончарном круге с обжигом в
специальных гончарных горнах. Лепная посуда — предмет
домашнего производства. В связи с этим А. А. Бобринский замечает,
73
что глиняная посуда «таких производств используется по-преиму-
ществу в пределах одной или нескольких семей, члены которых
находятся в кровнородственных отношениях. За рамки этих
хозяйственных единиц посуда выходит редко...»39. Горшки,
изготовленные на медленном гончарном круге, одними считаются также
сделанными в домашнем хозяйстве крестьянина40, другими — уже
ремесленными изделиями41. В обширной литературе по этому
вопросу существует в основном единое представление, согласно
которому появление для формовки посуды специализированного
орудия — гончарного круга — является первым признаком
постепенного превращения домашнего производства в ремесло42. К
такому же выводу приводят наблюдения керамического
производства XIV в. Днестровско-Прутского междуречья43. Сельские
гончары делали посуду из грубого глиняного теста с большой
примесью отощителей (крупного песка, известняка и т. д.), под-
формовывая ее на медленном круге и обжигая в еще плохо
приспособленных для этого специальных печах (обжиг неполный,
неравномерный). Они изготовляли в основном горшки разных
форм и размеров44. Такое производство могло быть уже
ремесленным на заказ45. Остатки костерезного производства открыты в
догородском слое в Яссах. Из кости и рога изготовлялись
проколки, иглы и накладки на рукоятки ножей46.
В сельском производстве конца XIII — начала XIV в.
археологическими материалами документированы всего три
неспециализированные отрасли ремесла. Видимо, и в действительности их
было несколько больше. Основанное на примитивной технике,
сельское ремесло представляло собой очень мелкое,
раздробленное производство, снабжавшее достаточно замкнутый и узкий круг
потребителей и удовлетворявшее их спорадические
индивидуальные заказы. Посуда того времени, сделанная гончарами даже
одного поселения, очень разнородна, хотя они производили в
основном только горшки47. Это объясняется тем, что «керамика
производилась многочисленными гончарами, каждый из которых
работал для ограниченного круга потребителей, а уровень
изготовления определялся существовавшими техническими
средствами и достаточно низким опытом»48.
В течение первой трети XIV в. в экономике Молдавии в
основном господствовало натуральное хозяйство. Это привело к
тому, что почти полностью отсутствовали товарные отношения.
Вялый и весьма скудный обмен, видимо, ограничивался в основном
узкими сельскими рамками и также носил, по представлению
исследователей, натуральный характер49. Однако к середине XIV в.
увеличивается число отраслей сельского ремесла, появляются
более совершенные и производительные орудия труда,
вырабатываются новые технологические приемы, позволившие мастерам
увеличить объем производства, улучшить ассортимент и качество
изделий. Общественное разделение труда достигает такой
степени зрелости, когда процесс совершенствования техники и
технологии ремесла сопровождается его специализацией и концентра-
74
цией в отдельных пунктах, где создаются благоприятные
социально-экономические условия для производства и сбыта. В этих
пунктах через некоторое время возникают города (Сирет, Байя,
Сучава и др.). Замкнутый натурально-хозяйственный характер
экономики начинает размываться товарными отношениями,
денежным обращением, особенно в районах возникновения городов.
В последней четверти XIV в. товарно-денежные отношения
достигают такой степени развития, которая приводит к появлению
собственной, молдавской денежной системы и чеканке монеты50.
Замедленное развитие экономики, ее сугубо
натурально-хозяйственный характер наблюдаются в стране почти до конца
первой трети XIV в., затем происходит чрезвычайно быстрый, по
меркам феодализма, в течение примерно столетия, подъем
производительных сил до начала XV в. Этот молдавский феномен
объясняется относительно быстрым ростом населения и активным
хозяйственным освоением земель в условиях внутренней и
внешней волошско-русинской колонизации Днестровско-Карпатского
региона. На первых порах, вплоть до середины XIV в.,
происходили в основном количественные накопления: увеличивалось
число поселений, расширялась площадь освоенных земель,
формировалась сеть сельских хотаров, устанавливалась новая общинная
структура, в которой преобладающее значение имели большая
семья и патронимия. На уровне преимущественно этих
крестьянских социальных общностей продолжались процессы
имущественной и социальной дифференциации.
Степень имущественных различий в из-
Углубление ^ вестной мере можно проследить по ар-
Х^летаГ^о?иль™' хеологическим материалам из раскопок
поселений конца XIII — первой трети
XIV в. Единообразные простые, однокамерные жилища, довольно
скудный бытовой инвентарь встречаются в основной части
исследованных поселений. Только некоторые из них выделяются
большим числом находок, что объясняется их близостью к главным
путям транзитного торгового движения. В качестве примера
такого поселения приводят Добриновцы (Лунка)51, где в землянках
конца XIII — начала XIV в. найдены разные железные предметы
и среди них часть замка — свидетельство начала
накопительства52. Тем не менее имущественные различия наблюдаются и среди
жителей поселений, находившихся в отдалении от главных путей
торговли, сеть которых начинает складываться лишь во второй
половине XIV в. вместе с вытеснением ордынцев за Днестр53.
В табл. 6 представлена сводка доступных по литературе
предварительных данных о находках на сельских могильниках
Молдавии конца XIII—XIV в., показывающая заметные отличия
между ними. Особенно беден погребальным инвентарем могильник
Извоаре, в котором из открытых 49 погребений оказалось всего
два с довольно скудными находками (две медные серьги и две
медные декоративные пластинки от налобной повязки, входившей
тогда в костюм молдавской женщины). Разнообразнее и много-
75
Таблица 6. Находки в сельских могильниках Молдавии конца XIII—первых
Периоды
Конец XIII—
первая
половина XIV в.
Последняя
четверть
XIV—первые
десятилетия XV в.
Могильники
- Трифешты
Дойна
Извоаре
Худум I
Худум II
Дарманешть
Воловец
Общее число
всего
открыто
25*
30
49
88
44
1 25
42
в. т. ч.
детских
и
подростков
60%
48,5%
30%
59%
больше
50%
в гробах
4
1***
о***
g***
+
Погребения
без
гробов
15
2^***
25
+
с
инвентарем
7
2
24
8
6
без
инвентаря
12
47
36
* документировано лишь 19 погребений, остальные 5 не раскопаны и одно — разрушено.
**—в числителе — количество предметов и металл, в знаменателе — количество погребений.
*** _ установлено.
з — золото; с — серебро; м — медь, бронза; Л имеются находки; + — значительно
Таблица составлена по данным: Vulpe R. Op. cit., p. 53—64, 331—332; Spinei V.,
1970—1972.— ТВ, 1974; Nifu A., Zamo?teanu /., Zamo?teanu M. Sondajele de la Peatra
la Peatra Neamt — MCA, VII, 1961, p. 348; Spinei V. Necropola medieval* de la
lonifa /. Sapaturi'le de salvare de la Trife§ti; Artimon Al. Cfteva consideratH istorico-
SCIVA, 1981, n. 3.
численней находки в могильнике Трифешты, где к тому же
заметно выше доля погребений с инвентарем: более трети. Наряду с
теми же медными серьгами и декоративными пластинками, здесь
были также металлические пуговицы, наконечник стрелы и даже
обломок бронзового креста — энколпиона, возможно,
принадлежавшего священнику. Однако оба могильника отличаются лишь
разной степенью бедности, что особенно заметно в сравнении с
могильником Худум I. Хотя в последнем погребения с инвентарем
составляют немногим больше четверти всех открытых, следует,
однако, учесть, что свыше половины из них детских и подростков,
в которых обычно не бывает находок или они очень редки. Таким
образом, доля погребений с находками составляет почти половину
всех погребений взрослых людей. В могильнике Худум I, наряду
с обычным для предыдущих могильников набором предметов,
появляются новые — перстни, височные кольца, поясные пряжки
(к тому же не только медные, но и серебряные), височные
кольца и золотые декоративные пластинки.
Могильники принадлежали чаще всего, видимо, большим или
меньшим семейно-патронимическим селениям. Об этом
свидетельствует компактное расположение погребений в небольших,
принадлежавших, по-видимому, отдельным большим семьям могиль-
76
десятилетий XV в.
о
х2
X Л
U ев
O.S*
* 2J
с с
к • х
hftOb
о о я о
о.* и ee«s
OOS40
СЧЬ = К!
О)
3
Я «
о л
о rz
X О
а »
S
J3
о.
Я
о
Инвентарь
ицы
о
>»
с
атив-
лас-
* £! я
«=1 - Н
3
С-»
>»
о
3
S
о
s
1
о
о
* ~
х 3
Т) Я
э*
о я S
« и с.
ее S н
Я Я U
.
i
о.
с
О
о»
о
с
с
?
2с
2
1с
1
2с
2
1м
?
2с
1
1с
1
13м
7
4м
2мхх
2
?
2м
1
+м
+
2м
-з
2
1м
1
1м
1
+м
2м
1
е
2м
1
+
з,с,м
9
+
1
8.
1
б 5
4с
4
_7_ 5с
+
10
+
1
4-
3
"Г
2
число находок.
Popescu-Balta R. Principalele rezultate ale sapaturilor de la Hudum-Boto§ani din anii
Neamt.—MCA, VI, 1959, p. 370; Metasa C, Zamo?teanu /., Zamo$teanu M. Sapaturile de
Piatra Neamt—Darmane?ti; Idem. Cercetarile arheologice de la Piatra Neamt—Darmene$ti;
arheologice asupra bisericii din secolul al XlV-lea descoperita la Volovat (jud. Suceava).—
никах (Трифешты, Дойна, Дарманешты) или групповое (патро-
нимное) — там, где в могильниках хоронили несколько семей
(Хородник)54. В то же время уже в XIV — начале XV в.
появляются могильники (Худум), где погребения расположены рядами,
что свидетельствует о смене семейных начал в общественной
жизни данного селения другими55. Здесь теряет свое значение
принадлежность к «фамилии», т. е. большой семье — патронимии, и
на передний план уже выдвигается малая семья, ее
принадлежность к соседско-территориальной общине.
Отличия между инвентарем могильников отражали разницу в
зажиточности жителей селений. В их составе выделялись по
своему положению и личному имуществу отдельные семьи, обычно
главы этих родственных коллективов, которым, наверное,
принадлежали погребения с инвентарем. И чем выше уровень
зажиточности семейно-патронимических коллективов в целом, тем
заметнее признаки богатства и социального положения
возглавлявших их лиц. В могильнике Худум I появляются серебряные перстни
и декоративные пластинки, украшенные полудрагоценными
камнями в обрамлении узора из серебряных гранул (зернь),
серебряные и золотые декоративные пластинки от налобных повязок,
а также серебряные височные кольца56. Серебряные перстни с
77
богато украшенными пластинками, а позднее с печатями, на
которых вырезался личный знак их владельцев, серебряные
височные кольца с тремя нанизанными филигранно-сканными
ажурными бусинами очень тонкой ювелирной работы, пластинки для
налобных повязок с тисненным орнаментом свидетельствовали об
особом имущественном и общественном положении их
владельцев, видимо, глав общин, старейшин и их жен. Особенно это
касается перстней, повсеместно распространенных в могильниках
восточнороманского населения — молдавских, валашских и
трансильванских57. В средневековую пору иметь личный
отличительный знак мог лишь человек, пользовавшийся особыми
социальными правами и властью. Перстни с печатью появляются в
молдавских могильниках во второй половине XIV — начале XV в.
(Дарманешты58, Сучава59, Литены60 и др.) и служат признаком
социальной стратификации феодализирующегося общества.
Гарнитуры таких украшений становятся фамильной
реликвией и вместе с наследственной недвижимостью, являясь
свидетельствами принадлежности к привилегированным знатным
сословиям, передаются из поколения в поколение. Клад серебряных
предметов, зарытый в первой трети XVI в. близ с. Поприканы,
севернее Ясс61, содержал один перстень с печатью, пять
великолепной ювелирной работы перстней с декоративными пластинками,
украшенными филигранью и сканью, а также вставками из
ценных камней, две филигранно-сканные серьги, богато
орнаментированную поясную пряжку и другие предметы, известные в
находках XIV—XV вв. В этом отношении особенно интересны два
роскошных височных кольца с ажурными филигранно-сканными
бусинами — распространенные женские украшения X—XIV вв.
византийского происхождения. Подобные височные кольца
найдены в кладе XIII в. из Войнешт близ Ясс62 и в могильнике XIV в.
Худум I63. Клад из Поприкан — видимо, сокровище реликвий
знатной «фамилии», особенно возглавлявшей ее семейной пары,
складывавшееся на протяжении XIV (может быть даже XIII)—XV вв.
В могильнике Трифешты среди погребений с находками
можно выделить 4 относительно более значимых: два с серьгами, одно
с декоративными пластинками от диадемы и металлической
пуговицей и одно с обломком креста-энколпиона. В могильнике Из-
воаре вообще всего два погребения имели инвентарь: в одном —
две медные серьги, в другом — медные декоративные пластинки.
Особенно показательны в этом отношении некоторые погребения с
инвентарем из могильника Худум I: два мужских погребения с
серебряными перстнями, одно женское с серебряными височными
кольцами и еще одно женское с золотыми декоративными
пластинками от налобной повязки. Вообще этот могильник, как уже
было сказано, отличается сравнительно большим числом
находок. Медные и серебряные декоративные пластинки от налобных
повязок найдены еще в восьми погребениях, в десяти
погребениях — железные поясные пряжки, в нескольких погребениях —
медные серьги и др.
78
Могильники последней четверти XIV — первых десятилетий
XV в. также имеют особо выделяющиеся погребения. В
могильнике Худум II это одно погребение с перстнем, одно — с
височным кольцом и одно — с декоративными пластинками, а в
могильнике Дарманешты, который выделяется значительным числом
найденных предметов, три погребения содержали серебряные
перстни с печатями, два — серебряные перстни с пластинками,
одно с декоративными пластинками.
Даже столь в сущности скудный материал, полученный из
раскопок могильников конца XIII—XIV в., возможность исследования
которого ограничивается далеко не равнозначными его
публикациями, позволяет заметить, что имущественное и социальное
расслоение в молдавском селе этого времени шло параллельно
между обособленными родственными коллективами (семейными об-
шинами и патронимиями), а также внутри них, с выделением,
видимо, в конечном итоге индивидуальных, малых семей,
поляризующихся в крайних общественных сферах — бедности и
бесправия, с одной стороны, богатства и власти, с другой.
Чтобы рельефнее представить, как осо-
Углубление бенности этого расслоения отразились
нмущественнь^различпй. в археологическ01£ материале, сопоста-
вим его с находками в пределах
территории, включенной в состав Золотой Орды, и контактной полосе
на юго-востоке Днестровско-Карпатских земель. Здесь
проживало смешанное население (восточно- и южнославянское, аланское,
проникавшее сюда молдавское, половецкое, татаро-монгольское
и др.)64. Именно на этой территории найдены все клады второй
половины XIII — середины XIV в., известные в пределах
Днестровско-Карпатских земель (табл. 7)65, ибо она обычно служила
театром военно-политических столкновений того времени66,
Клады с вещами содержат предметы только женского
обихода. Это серебряные и позолоченные украшения высокой
художественной и довольно значительной материальной ценности, в
своей массе не находящие аналогий среди оригинальных женских
украшений инвентаря молдавских могильников. Исключение
составляют только серебряные трехбусинные филигранно-сканные
височные кольца. Известен обычай украшать голову диадемой или
налобной повязкой с нашитыми декоративными золотыми,
серебряными или медными пластинками. Так, в Котнарском кладе
найдена диадема, а пластинки от повязки представляют собой
обычные находки в молдавских могильниках XIII—XV вв. Видимо,
подобные повязки носили более или менее знатные женщины.
Разная ценность украшений свидетельствовала не только о
материальном, но и об общественном положении носивших их лиц.
М. Попеску находит довольно близкое сходство между диадемой
из Котнар и диадемой, украшающей голову Десиславы, жены
болгарского севастократора, на фреске XIII в. Боянской церкви
(София)67.
Широко распространенный в средние века у славян Юго-Вос-
79
Таблица 7. Состав кладов XIII—XIV вв. с вещами, монетами и смешанных (с
Датировка
Место
находки
Гривны |
Поясной
I набор
(женский)
Височные кольца
хбу-
ные
са
Н U
2
ч
н
о
и
гие
ч
брас-
стнн-
ые
стые
я но
ч я о.
с э- с
(б'предм.) 4(+6)** 1 2(+1)
3 2 2 1
1 (1Г 1
1(+1) 2 1
К Г К, В К, Г К, В К
XII—XIII XIII- XII— XIII— XII—
XIV XIII XIV нач.
XIII
* Таблица составлена по: Теодору Д. Раннефеодальный клад украшений, найденный в
riu descoperit la Oteleni.—AM, II—III, 1964; Iliescu O. Monede din tezaurul descoperit
nr. 11; Spinel V. Moldova in sec. XI—XIV. Buc, 1982, p. 100—101, fig. 18—19;
карта Молдавской ССР. Вып. 8, Кишинев, 1976, с. 90—92; он же. Монеты из раскопок
1974, с. 200; Полевой Л. Л. Очерки исторической географии, табл. 13, 15.
** в скобках — фрагменты этих же предметов, К — киевский тип, Г — галицкий тип, В —
точной Европы68 этот обычай отмечен также в соседней с
Молдавией Галицкой земле в X — начале XIV в. Могильники
древнерусского населения Прикарпатья отличает значительная разница
между массой бедных погребений, часто вообще без инвентаря,
и сравнительно небольшим числом разной степени богатства69.
Все клады с вещами (Войнешты, Черновцы, Оцелены, Котнар)
XIII—XIV вв., обнаруженные в центральной и юго-восточной
частях Днестровско-Карпатских земель содержали предметы
украшения женского костюма, в основной своей части типологически
отличающиеся от большинства предметов из сельских могильников.
Различна также художественная и материальная ценность
украшений, принадлежавших лицам, пожалуй, из полярных имуще-
1
а
|~|
X
Я
<и
X
о
г
>
X
К
О)
о
1
J
Войнешты
Черновцы
Оцелены
Белгород I
Прэжешты
Котнар
'Рашков I
Рашков II
Лозово
Белгород
Незавертай-
ловка
Днестровско-
Прутское
междуречье
Происхождение
типов
Датировка
80
вещами и монетами), открытых в Днестровско-Карпатских землях*
леты
г* щ К
gag
сз н а
с; со со
с з* с
о. о.
fti ^
к к
О. л) О)
£fs3
Г О)
* О.
S с оа
о о
Ц х н
о2«
О = S
Й4 ffl
ft) а, о
о.а"«
Я 2s
Монеты
(О °
Примечания
7(+1)
2
31
13
6
78
11
3246
3263
52
91
17
4
56
23
5
29
17
17
2 предмета
потерянных
последняя
монета
клада 1298/
1299 г.
клад
сохранился
частично
К, Г, В К, Г, В
XII—
нач
XIV
XII— XIII— XIII-
XIII XIV XIV
Войнешты (Яссы).—Dacia V, 1961; idem. Obiectele depodoaba din tezaurul feudal timpu-
de Oteleni, ibidem; Popescu M. M. Obiecte de popoaba sud-dunnrene.— RM, 1967,
Нудельман А. А. Топография кладов и находок единичных монет.—Археологическая
и сборов 1972—1973 гг.—Археологические исследования в Молдавии (1973), Кишинев,
внзантийско-балканский тип.
ственных и социальных слоев населения. Эти клады обнаружены
на территории, входившей в состав Золотой Орды или
располагавшейся в непосредственной близости от ее границ. Нам пока
неизвестны особенности общественной жизни оседлого населения,
включенного в сферу влияния ордынского феодализма. Однако
есть основания считать, что влияние это было
непродолжительным70 и поэтому не могло оказать решающего воздействия на
развитие феодальных отношений местного оседлого населения, а
тем более на процессы имущественного и социального расслоения,
отдаленного от границ Золотой Орды молдавского населения
Восточного Подкарпатья и славянского населения Буковины.
6 Л. Л. Полевой
81
Имущественное Попытаемся представить общую карти-
и развигаее™стной НУ этого расслоения в период, предше-
и частно-феодальной ствующий появлению суверенного мол-
земельной давского феодального государства.
собственности Общинная земельная собственность
представлена селениями с молдавскими
топонимами I пласта («волошская»
община). Галицкие общинные селения этого же пласта, уцелевшие
после золотоордынского нашествия середины XIII в. и
пережившие к XIV в. длительную историю развития феодальных
отношений в составе первоначально Киевской Руси, а затем Галицкого
княжества71, в своей значительной части должны были составлять
объект частнофеодальной собственности. Упомянутые поселения,
судя по их топонимам — относительным прилагательным,
свидетельствующим о свойствах места поселения, а не происхождения
от какого-либо лица, являлись сельскими общинными
поселениями. Семейно-патронимная земельная собственность II а
пласта уже представляла главным образом выделившуюся из
общины форму собственности, в известном смысле носившую частный
характер. Наконец, селения II б пласта следует считать, как
показано в предыдущем разделе, уже частнофеодальной
собственностью.
Ретроспективная (с применением расчетных данных давности
существования поселений по их топонимам) «естественная»
выборка объектов исследования (сельских поселений —
землевладений), учитывающая высказанные выше соображения о
социально-экономической сущности их топонимических форм, может
с известной долей вероятности характеризовать распределение
землевладений по категориям в генеральной совокупности первой
трети XIV в. В табл. 8 представлены распределения поселений —
землевладений по категориям в выборке и генеральной
совокупности. Полученные данные показывают господство в Молдавии
первой трети XIV в. большесемейно-патронимного землевладения
(около 75% всей генеральной совокупности поселений). Можно
лишь предположить, что эти владения представляли собой
выделившуюся самостоятельную, начальную, переходную к полной,
частную форму собственности.
При определении места большесемейно-патронимных
поселений ранней феодальной Молдавии в системе формирующегося
землевладения следует исходить из установленной особенности их
социально-экономической организации — соединения
коллективной и частной собственности. Причем, если в большой семье
появление начал частной собственности еще наталкивается на
господствующие традиции коллективизма, то «в патронимии
неудержимо идет развитие частной собственности»73. Оригинальное
объяснение характера собственности большой семьи и патронимии
дано Ю. И. Семеновым. Говоря об отличиях между коллективной
собственностью первобытной коммуны и «семейной общины», он
отмечает, что «отношения коллективной собственности в «семей-
82
Таблица 8. Распределение землевладений (поселений) по категориям в
Молдавии первой трети XIV в. («естественная» ретроспективная выборка и
вычисленная генеральная совокупность)*
Общинное
Аллоидальное,
(«отчинное»)
Феодальное
Всего
Категория
землевладения
Волошская и славянская
общины
Большая семья и патронимия
Молдавские поселения
Галицкие поселения
Выборка (п)
количеств э
поселений
18
150
10
26
204
доля,
%
8,5
74,5
4,5
12,5
100,0
Генеральная
совокупность
(N)
средняя
доля,
%
8,5
74,5
4,5
12,5
100,0
^среднее
.количество
поселений
51
447
27
75
600
* Распределение землевладений по категориям в генеральной совокупности вычислялось
путем определения средних ошибок нх долей (см.: Полевой Л. Л, Очерки
исторической географии Молдавии, с. 174—175, табл. 20). Величина генеральной совокупности
определена по диаграмме темпов роста и прироста количества сел Молдавского
княжества в XIV—XV вв. (Там же, рис. 2).
ной общине»... отношения не в социальном организме в целом, а
лишь внутри небольшой его ячейки. Они не образуют базиса
социального организма, фундамента общества. Коллективной эта
собственность является по отношению лишь к «семейной общине»,
но не к социальному организму. Поэтому она ни в коей мере не
является общественной собственностью. По отношению к
социальному организму собственность «семейной общины» является
собственностью не коллективной, не общей, а обособленной и в этом
смысле частной. И обособленной она является ничуть не в
меньшей мере, чем собственность одного лица... Крестьянский двор
вообще, «семейная община» в частности, возникли только в
процессе перехода к классовому обществу... Специфичными для
крестьянского, а не первобытного общества являются и теснейшим
образом связанные с «семейными общинами» «патронимии»73.
Трудности дифференциации поселков большой семьи и
патронимии, особенно при ретроспекции материалов ранних
молдавских источников вынуждают условно объединить их в одну
категорию крестьянского коллективного землевладения с менее или
более выраженными частнособственническими тенденциями в
широком социальном смысле, то есть по отношению к
складывающемуся феодальному обществу как социальному организму.
Можно лишь предполагать, что это была ранняя форма аллода
(если применять западно-европейский термин)74, или «отчины», в
первоначальном значении термина — отцовское владение75.
Другими словами, зачаточная форма частной собственности
раннефеодальной поры с ограниченным правом индивидуального
наследования и отчуждения, в данном случае в генеалогических пре-
6*
83
делах большой семьи или патронимии. Возникнув в условиях со-
седско-болынесемейной общины как обособленное совместное
наследственное земельное владение большой семьи76, «отчина»
(аллод) постепенно превращается в ее частную собственность77.
Однако этот процесс был достаточно длителен и в своей финальной
стадии перешел в форму частной собственности индивидуальной
семьи78. В Молдавии последней трети XIII — первой трети XIV в.,
судя по довольно низкому уровню имущественного расслоения и
слабости обмена, он, видимо, находился у своего начала — в
основном неполной «отчины» (аллода) большой семьи и патронимии.
Возникавшая полная частная отчуждаемая собственность
постепенно превращалась в феодальную. Определяемая в ретроспекции
феодальная земельная собственность составляла всего 17%,
включая молдавскую и галицкую феодально-зависимые сельские
соседские общины.
Итак, приблизительно с последней трети XIII в. на территории
Молдавии появляется аллоидальная, вначале неполная, а затем
полная частная собственность «отчины» большой семьи и
патронимии, обособившихся от волошской и славянской общины.
Вначале слабый, вследствие низкого уровня имущественного
расслоения и обмена, этот процесс набирает темпы к середине XIV в.,
видимо, к концу первой трети которого уже около 75% сельских
поселений принадлежало большим семьям и патронимиям
(аллоидальная, «отчинная» собственность). Образование за
сравнительно короткий срок высокой доли «отчинной» собственности,
очевидно, связано не только с внутренними процессами разложения
общины и сельской колонизации, но также освоением земель
большими семьями и патронимиями, приходившими в Восточное
Прикарпатье из-за его пределов73. Появление аллода образует
тот рубеж, с которого собственно и начинаются непосредственно
процессы формирования феодальных отношений собственности и
зависимости, складывания крупного феодального землевладения.
Разложение волошской общины, ее имущественное и социальное
расслоение, появление частной земельной собственности
(аллода— «отчины»), мелкого крестьянского землевладения в
Молдавии к середине XIV в. сопоставимо с теоретическими
высказываниями Ф. Энгельса о процессах, непосредственно подготовивших
развитие феодальных отношений. Он писал: «...чем больше обмен
вытесняет также и внутри общины первоначальное, стихийно
сложившееся разделение труда, — тем более неравным становится
имущественное положение отдельных членов общины, тем глубже
подрывается старое общинное землевладение, тем быстрее
община идет навстречу своему разложению, превращаясь в деревню
мелких собственников-крестьян»80. К середине XIV в., несмотря
на еще остававшиеся в силе старые общинные структуры,
формирующийся молдавский феодальный строй все явственнее вступал
в переходную фазу общества по-преимуществу мелких
крестьянских землевладельцев-аллодистов («отчинников»).
84
Общественные отношения
Преобладание в социальной жизни Молдавии свободных
общинных и семейно-патронимических форм землевладения еще в
первой трети XIV в. (более 4/5 всех сельских поселений)
предполагает господство соответствующих социальных организмов
традиционных институтов их внутреннего управления и начальных
форм социально-политического объединения, подобных тем, что
существовали у волошского населения Карпато-Балканских
земель. Речь идет об упомянутых выше органах общинного
самоуправления — общих собраниях-сборах, совете старейшин, жуде
и кнезах, а также надобщинных организациях — кнезатах81 и
воеводатах. В преобразованном феодальными отношениями и
рудиментарном виде их можно проследить по источникам более
позднего времени XV—XVIII вв. в Молдавии и сопредельных краях
позднего волошского расселения82. Как увидим далее, черты
общинного строя в большей или меньшей мере еще сохраняются в
социальной и политической жизни Молдавии в переходный к
развитой стадии феодализма период. Остановимся на
содержащихся в молдавских поземельных актах конца XIV—XVI в.
упоминаниях о кнезах, жуде и ватаманах.
к В обширной литературе, посвященной
жуде ^ватаманы этим социально-потестарным
институтам, стало общепринятым мнение об их
непосредственной первоначальной связи с общинным строем, хотя
представления о конкретных путях их происхождения различны.
И. Богдан, Д. Арион, П. Панаитеску, К. Чиходару, Р. Попа,
Ш. Паску и другие считают кнеза по происхождению выборным
судебно-административным и военным главой родовой или
сельской общины и надобщинных организаций. Жуде обычно
отождествляют по происхождению и функциям с волошскими
кнезами, хотя обращают внимание также на военно-политическую
роль последних83. Г. Шталь, вначале полагая, что институт кнезов
не возник в самом общинном устройстве села, управлявшегося
собранием его членов, затем допустил возможность появления
кнезов под влиянием необходимости уплаты дани кочевникам84.
Советские молдавские историки Н. А. Мохов, Д. М. Драгнев,
П. В. Советов, также отождествляя функции кнезов и жуде,
связывают их происхождение с развитием волошской общины, как
ее выборных судебно-административных глав, власть которых на
первых порах ограничивалась советом старейшин и общим
сбором общинников85. Не пытаясь пересмотреть или уточнить
существующие точки зрения, мы хотим лишь высказать некоторые
соображения о месте кнезов и жуде в общинной структуре
волошского села, ибо возникновение названных институтов в
общине нам представляется несомненным.
Известно, что в волошской общинной верхушке обособляются
лица, обладающие богатством и властью, на первых порах
контролируемые общиной. С самых ранних известий источники, свя-
85
зывая эти лица (носящие звания жуде и кнезов) с общинами, в
то же время как бы противопоставляют их, выделяя жуде и
кнезов из массы общинников. Первые достоверные сообщения о во-
лошских жуде и кнезах относятся к концу XII—XIII в. В акте
сербского жупана Стефана Немани 1198—1199 гг. упомянуты
«судства» (т. е. жудечии)86 Раду и Журжа, состоявшие из 170
влашских домохозяйств87. Грамоты других сербских королей
XIII — начала XIV в. называют 219 влашских домов (ряд кату-
нов?) с кнезом Грдом, несколько групп (катунов?) домохозяйств
влахов с кнезом Войхна и др.88 К XIII в. относятся первые
упоминания о волошских кнезах в землях к северу от Дуная. Во
время нашествия 1241—1242 гг. и кратковременного пребывания
ордынцев в Трансильвании покоренное население, «согласно своим
обычаям», «избирало» кнезов (caneseos), которые совершали
правосудие, собирали подати и т. д. По словам очевидца этих
событий монаха Рогерия, каждый кнез правил примерно тысячью
домов, число которых, по-видимому, не следует понимать
буквально. Эта могла быть податная «тысяча», введенная здесь
ордынцами. Кнезов, которых он называет господами,
насчитывалось около сотни, они собирались еженедельно для обсуждения
своих дел. В случае военной необходимости каждый кнез
выступал во главе дружины89.
Термин кнез (князь), в данном случае заимствованный у
славян, первоначально означал «вождя», главу племени90.
Появившиеся в период славяно-романского синтеза, наряду с прежними
жуде, кнезы представляли волошские надобщинные институты,
оформившиеся еще в дофеодальную эпоху. Заимствование у
славян нового термина «князь» можно объяснить только
необходимостью обозначить им до этого, видимо, не существовавший у
волохов институт главы общинных объединений.
Итак, возникновение институтов жуде и кнезов обусловлено
внутренними нуждами общинного управления и суда,
потребностями организации труда, охраны общинной собственности от
покушений извне, защиты личности общинников и т. д.
Территориальные союзы общин составили «кнезаты», первоначально
выборные главы которых, пользуясь своим преимущественным
материальным и правовым положением, возвысились над общинами,
подчинив их своему влиянию, узурпировали титул, власть, а
также общественные повинности и подати. Говоря о превращении
выборности вождя в наследственную привилегию его знатной
семьи, Ф. Энгельс писал, что «...установленное обычаем
избрание их преемников из одних и тех же семейств мало-помалу...
переходит в наследственную власть...»91
Территориальные союзы волошских общин реконструированы
для XIV—XV вв. в виде вотчинных «кнезатов долин» во Внутри-
карпатских областях, где они включали от 4 до 23 селений. Во
многих из них находились княжеские укрепленные резиденции92.
Однако к этому позднему периоду институты кнезов и жуде
претерпели серьезные изменения, распадаясь как социальная прослойка:
86
часть кнезов и жуде пополняла крупную феодальную
землевладельческую знать, а основная их масса была низведена до
положения собственников одного—двух сел или даже просто глав
сельских общин93. В Галичине и Польше волошские кнезы
получали королевские грамоты на основание сел «волошского права»,
суд и взимание в свою пользу части общинных податей и
повинностей94. На Балканах к XIV в. кнезы также выступали в
качестве глав катунов-общин или сел и постепенно вытеснялись при-
микюрами95. Примикюр (греко-лат.) — первый в списке, глава,
старейшина. В Молдавии XV—XVI вв. кнезы вместе с жуде, судя
по всему, выступали как феодально-зависимые сельские
старейшины и со временем постепенно заменялись назначенными
владельцами вотчин — ватаманами96.
Широко представленный в славяно-молдавских грамотах га-
лицкого происхождения термин ватаман первоначально обозначал
главу русской сельской общины, выполнявшего, по представлению
В. Ф. Инкина, функции, аналогичные волошскому (молдавскому)
жуде. В известном смысле противопоставляя князей (как клано-
во-династический институт надобщинного характера) жуде и ва-
таманам (дожностным лицам — главам общин), он заметил
терминологическую особенность употребления названий этих
институтов в источниках. На основании этого он утверждает, что
первоначально термин князь не применялся для обозначения главы
сельской общины. Однако он мог выступать как официальное
лицо, представитель общины перед властями, либо исполнять
функции жуде или ватамана. «По-видимому, первоначально термин
князь обозначал «династический» титул, тогда как остальные —
должность в общине». Впоследствии происходит их определенная
терминологическая нивелировка97. Эти наблюдения, сделанные в
работе над галицким материалом, важны в
сравнительно-историческом плане для уяснения более скудных данных молдавских
источников конца XIV—XV в. Кроме того, интересен
заключительный вывод В. Ф. Инкина, что институт князя «своими корнями
упирался в славяно-волошскую социальную структуру военной
демократии с военно-аристократическим элементом. Смятая
верхними слоями феодального общества, эта система дошла до нас в
виде очаговых сельских инфраструктур»98.
Представителями этих инфраструктур
лл^?«!!иктовыв были упомянутые в молдавских доку-
сельские структуры J ;Vnr vat
Молдавии XV в. ментах конца XIV—XV в. кнезы, жуде и
ватаманы. В указанное время они
действительно выступают в качестве сельских старейшин, место и
функции которых в сельской общественной структуре, вероятно,
начинают отождествляться уже самими составителями грамот.
В этой связи характерны документы, относящиеся к селениям в
местности Поляны на р. Молдова, «где были князья Балош и
Даичул» (1471.VIII.13). В грамоте 1488 г., октября 15, указано
в одном месте акта, «два села на Молдове по имени Поляна, где
были князья Балош и Данчул», в другом — «села... Поляна, обе
87
жудечии»99. Видимо, здесь кнезы оказались «а положении
простых сельских общинных жуде, функции которых они могли
исполнять, однако сохранив свой прежний «династический» титул.
Всего пунктов (селений), где фигурируют кнезы, жуде и ва-
таманы, в документах конца XIV—XV в. —93, из них больше
половины (53) в первичных и вторичных топонимах содержали
личные имена этих лиц. Из 40 поселений с установленным по
документам ходом появления полных топонимов только у 18
названия формируются из первичных или вторичных топонимов,
имеющих в основе имена кнезов, жуде или ватаманов. Пану Тоа-
деру Питику и его брату Драгулу жалуются селения, в том
числе «на имя, где был Лие и Цыганешты князья» (1414.VIII.2). К
1436 г. в документе на это же село находим уже его полный
топоним Лиешты100. В 1425 г., января 30, Стефан Зуграву
жалуется селение, «где есть жуде Пашко»101, которое позднее, в
XVII в., именуется Пашканы. Некий Стая в 1432—1433 гг.
получает во владение селение, «где есть кнез Оника»— нынешнее село
Нишканы (Онишканы)102 и т. д. В ряде случаев в документах
упоминаются селения, названия которых происходят от имен
некогда бывших там жуде или ватаманов: «Слипотены, где был
жуде Слипота» (1438—1442); «Прокопинцы, где был Прокоп и
Василе ватаманы» (1436.VII.17); «Ионашешты, где был жуде
Иоаныш» (1497.Ш.16)103 и др. Видимо, большинство полных
названий селений формируются независимо от имен кнезов, жуде и
ватаманов, которые упоминаются в связи с ними. Особенно
рельефно это выступает в документах второй половины XV в., когда
из упоминающихся в то время 34 кнезов, жуде и ватаманов
только 7 дали свои имена селениям.
Иногда удается установить, что жуде выступали в роли глав
сельских общин, земли которых первоначально принадлежали
составлявшим их большесемейным или патронимным коллективам.
Господарской грамотой от 15 июня 1448 г. крупному феодалу
пану Чернату плоскару и его брату Штефулу подтверждаются
владения, среди которых селения «Радулово и Радичево, где
жуде Драгоши». Из более позднего документа 1520 г., апреля 24,
узнаем, что «село, где были Радул и Радич, обе жудечии» было
пожаловано Штефулу господарем Ильяшем и Стефаном, то есть
в 30-х гг. XV в. До этого селение, принадлежавшее двум
семейным общинам Радула и Радича, видимо, возглавлялось также
жуде из семейства Драгошей, которые могли быть в каких-то
родственных отношениях с первыми двумя, что впрочем
остается неясным. В XVI в. селение приобретает патронимное название
Радичешты одной из семейных общин104. Еще один аналогичный
случай в документе 1502 г., марта 10. Маренка, дочь Михула Епу-
ре, внучка Томы Солескула меняет на другое селение родовое
владение «Солешты, где был прадед ее Андрей, где был жуде
Михайло Негрул»105.
Селения, патронимные названия которых происходят от имен
88
бывших кнезов, жуде или ватаманов, являлись родовыми
владениями их кланов, которые в процессе феодализации могли
превращаться в феодальную частную собственность отдельных
семей, входивших в этот клан (патронимию). В большинстве же
случаев фигурировавшие в поземельных актах как бывшие
владельцы кнезы, жуде и ватаманы— представители общинных и
надобщинных институтов — в «догосударственный» период
превращались в наследственных собственников захваченной ими
общинной земли106. На первых порах, очевидно, они еще в
известной мере были ограничены традициями, общинными обычаями,
стремились порвать с общинным строем, обрести материальную
и социальную независимость, возвыситься над общиной.
Особенно этому способствовал интенсивный распад общины
выделение и распространение патронимии как в сущности
самостоятельной социально-экономической ячейки, с ее дуальным
характером, наличием коллективистского и частнособственнического
начал. И тем не менее кнезы, особенно жуде и ватаманы,
оставались так или иначе связанными с общинными структурами,
принадлежали к ним, были скованы рамками общинных
отношений и в ходе феодализации те из них, которым не удалось
порвать с общиной, разделили ее судьбу. В источниках XV в.
упоминаются кнезы, жуде и ватаманы в качестве глав — старейшин
общин, чаще всего зависимых от феодалов. Более того, звания
кнезов или ватаманов в это время носят также, видимо, немало
общинных глав татар и цыган, находившихся на положении
холопов. Цыганский князь Коман упомянут в документе 1428 г.,
июля 8; татарский ватаман Туля (1443.V.7); татарин Иле вата-
ман (1462.IX.15)107.
В молдавских грамотах конца XIV—XVI в. названы 17
кнезов, 74 жуде и жудечии и 23 ватамана; всего 114 в 93
селениях108. Сотня сохранившихся в источниках имен представителей
общинных и надобщинных институтов, которые чаще всего
фигурируют в составе первичной формулы топонима, «где был кнез
(жуде, ватаман)...», отражающей уходящие социальные реалии,
характеризует в известной мере общественную структуру «дого-
сударственного» времени, вернее ее реликты.
Пункты, где упоминаются кнезы, жуде и ватаманы,
позволяют выявить сеть сельских общинных структур, несомненно,
ведущих свое начало с «догосударственных» времен, придавленных,
смятых новыми феодальными вотчинными и
территориально-административными структурами. Эти пункты, где находились
кнезы, жуде и ватаманы, в общем равномерно распределены по
территории расселения и, если иногда прослеживаются небольшие
лакуны, то их, видимо, следует отнести за счет не дошедшего до
нас документального материала или исчезновения этих лиц к
моменту издания поземельных актов. Большая часть ватаманов (16
из 23) находилась в селениях ареала славянского расселения в
северо-восточной части страны. Жуде — только в ареале молдав-
89
ского расселения на западе, в Подкарпатье, в центральной и
южной Молдавии. Кнезы представлены в обоих ареалах и, что
вызывает особый интеоес, чаще в районах наиболее густого
расселения: Восточном Прикарпатье, Бырладском плато и Кодрах Дне-
стровско-Прутского междуречья. В пространственном
распределении кнезов, с одной стороны, жуде и ватаманов, с другой,
выявляется (из-за пробелов в источниках может быть и недостаточно
четко) иерархичность их положения в общинных структурах.
Отдельные кнезы территориально связаны с несколькими жуде или
ватаманами, а иногда и теми, и другими: наверное, таким образом
обрисовываются общинные и надобщинные образования, некогда
возглавлявшиеся жуде, ватаманами и кнезами. Особенно
показательны в этом смысле территории в ттодкарпатских долинах рек
Молдовы и Бистрицы, на Бырладском плато, в Кодрах Днестров-
ско-Прутского междуречья.
Так, в актах 1438—1442 гг. в верховьях р. Берхеч рядом
находились селения, «где был Лолуш жуде», «где был Стан жуде»
и «Слипотены, где был жуде Слипота», а также селения, где лом
Михаила Оцела (с XV в. носило патронимическое название Оце-
лешты) и Добрана, «где был Златар»109. Названные селения
располагались компактно в долинах истока р. Берхеч и его правого
притока Дунавец и могли составлять сельскую общину во главе
с тремя жуде, причем ее земли были ограничены речными
долинами и холмистыми лесными местностями. Такие же группы
селений находились в долинах ручья Стрымба, правого притока
р. Тутова (селения на устье Стрымбы, «где есть Балан и где есть
Барб Стан и Станчул, на верх Стрымбе, обе жудечие»—1436.XII.7,
«в устье Стрымбы на Тутове, где был жудеТодоп»—l510.IX.2tV10,
речки Лапушна («Юрчены и у Петре Круче, и Сакарены, и Лепо-
вешна... и гле был Крысте жуде, и ниже, где был Стаила жуде,
и где был Жула жуде—1430—1431.IV.10)111, в ряде других мест.
Не говоря уже об известных частых упоминаниях двух жуде, ва-
таманов и даже кнезов в одном или двух селениях, составлявших
один хотар.
Жуде — главы молдавских общин в селениях восточнороман-
ского ареала расселения к востоку от Карпат. Ватаманы—
главы славянских общин112 главным образом на севере и
северо-востоке Днестровско-Карпатских земель — в ареале
восточнославянского расселения113, хотя встречаются в селениях, вкрапленных в
ареал • молдавского расселения в западной и центральной частях
этих земель.
Жуде и ватаманы — общинные старейшины — часто
расположены более или менее компактными группами, с которыми без
особых натяжек территориально можно связать также кнезов —
прежних представителей надобшинных образований, или, вернее,
общинных соединений, союзов. Такие общинные союзы (кнеза-
ты?) могли составлять селения с несколькими группами жуде в
долинах р. Кракэу, где упомянуты четыре жуде, два ватамана и
90
один кнез (1415.VII.12)114, р. Тутова —с семью жуде и одним
кнезом Чорсаком (1428.VII.24)15, в Высоких Кодрах Днестров-
ско-Прутского междуречья —три жуде и два ватамана с одним
кнезом Никорой (1432—1433)И6 и т. д. Это лишь реликты
прежних общинных и надобщинных структур с меньшим, чем
прежде, числом жуде, ватаманов и кнезов, отражают их строение и
территориальное расположение на всем заселенном
пространстве Днестровско-Карпатских' земель. В процессе расселения на
протяжении XIII—XV вв. общинные структуры возникали,
включались затем в процесс феодализации, частично или полиостью
распадаясь, и сохранились в таком виде или, гораздо реже, в
виде как-то еще функционирующих организмов в документах
XV—XVI вв., в народной традиции.
Упомянутые в актах XV—XVI вв. всего 17 кнезов в 13
пунктах соотносятся с 97 жуде и ватаманами в 80 селениях. Даже с
учетом того, что документы, несомненно, не сохранили всех
пунктов, где существовали некогда кнезы, жуде и ватаманы, можно с
большой долей вероятности считать зафиксированное в них число
и их соотношение в какой-то степени приближающимся к прежнему
положению вещей. Поземельные акты до перестройки
старовотчинной структуры землевладения в 1526—1570 гг.117 довольно
последовательно отражали еще бытовавшие общинно-правовые
традиции, которые влияли на поземельные отношения и своими
корнями уходили в «догосударственное» прошлое. Носителями
этих традиций оставались кнезы, жуде, ватаманы, просто главы
семейных общин и патронимии, упоминания о которых исчезают
из поземельных актов в середине XVI в.
ч В документах кнезы упоминаются реже,
общественного строя чем многочисленные жуде и ватаманы.
Это заметил еще Р. Росетти, поставив
первых в социально-правовом смысле выше, т. е. в ранг
наследственных землевладельцев. По его представлению, кнезы
«составляли владельческий класс или касту, с правом наследования, а
вторые являлись лишь простыми, назначенными или избранными
должностными лицами»118. Не принимая полностью такого
«объяснения отличий социальных «догосударственных» институтов
кнезов и жуде (ватаманов), следует заметить, что исходное
наблюдение о том, что их численное соотношение отражает разницу в
общественном положении, в сущности свидетельствует о реалиях
общинной структуры того времени, к XV в. уже значительно
деформированной феодальными отношениями.
В Молдавии конца XIII —первой половины XIV -в. кнезы,
видимо, еще находились в положении, во многом аналогичном тому,
которое они занимали в волошской общинной структуре Внутри-
карпатских областей, откуда шло переселение волохов. Так,
Р. Попа пришел к выводу, что марамурешские кнезы,
связанные своим происхождением с сельскими общинами,
возвысившись над ними, превратились в «класс наследственных владсль-
91
цев сел». Однако при этом он признает, в отличие от П. Панаи-
теску, приобретение кнезами права их отчуждения, 'раздела,
получения в приданое только с момента вступления в силу
юридических норм феодальной государственности119. Другими словами,
в «догосударственное» время владельческие права кнезов
оставались ограниченными обычным общинным правом, а их владения
еще не превратились в частнофеодальную собственность, хотя и
были на пути к этому. П. Панаитеску и Р. Попа подчеркивают
коллективный, семейный характер владений кнезов, считая их
кланы «общинами владельцев»120, составляющих «социальный
класс периода раннего феодализма, класс владельцев земли и
крестьян, того времени, когда это владение еще не было
гарантировано и привилегировано феодальным государством»121.
В литературе недостаточно четко определены понятия
собственности, особенно частной собственности, владения и
пользования, что порождает подмену перечисленных понятий, особенно
первых двух, при изучении вещного и наследственного права
феодальной поры. Оставаясь экономически, социально и в правовом
отношении тесно связанными с общиной, кнезы могли реализовать
свои материальные преимущества и пользоваться привилегиями
лишь в условиях развития товарно-денежных отношений,
дальнейшего имущественного и социального расслоения при
поддержке государственной власти. Только тогда, когда земля и другая
недвижимость, составлявшая общинную собственность, стала
свободно отчуждаться (продаваться, дариться в целом и по частям),
передаваться по прямому нисходящему наследству и в приданое,
она превращалась в частную и частно-феодальную собственность.
Ф. Энгельс писал, что свободно отчуждаемая земельная
собственность— это товар122. «Частная собственность образуется повсюду
в результате изменившихся отношений производства и обмена, в
интересах повышения производства и развития обмена, —
следовательно, по экономическим причинам»123. Отмечая гЬакт
возникновения частной собственности с развитием обмена, В. И. Ленин
указывал, что в основе этого находится «зарождающаяся уже
специализация общественного труда и отчуждение продуктов на
рынке»124. Таким образом, в этих высказываниях, базирующихся
на глубоком диалектико-материалистическом познании
общественно-экономических процессов, определены условия
распространения частной (а затем и частнофеодальной) собственности, которые
в Молдавии проявляются только с середины XIV в., когда
углубление общественного разделения труда привело к его
специализации, развитию товарно-денежного обмена, рыночной
торговли, появлению сети городов125. В предшествующее время, как
было отмечено выше, названные процессы только набирали
силу на фоне господства натурального хозяйства, слабости обмена
во многом замкнутых общинными рамками социальных
отношений. Условия массового возникновения частной собственности
только начинали складываться, а вместе с ними появлялись ее
92
первые ростки. Права кнезов, жуде и ватаманов на землю могли
носить во многом еще владельческий характер и узурпация
военной и духовной знатью общинной собственности и связанных с
ней повинностей тормозилась существующими экономическими
отношениями, скованными общинными порядками.
Анализируя известные суждения К. Маркса об особенностях и
судьбах общинной собственности в Дунайских княжествах,
следует обратить внимание на существование уже свободной частной
собственности в показанной им экономической модели волошской
общины. «Часть земель самостоятельно возделывалась членами
общины как свободная частная собственность, другая часть —
ager publicus [общинное поле] — обрабатывалась «ми сообща.
Продукты этого совместного труда частью служили резервным
фондом на случай неурожаев и других случайностей, частью
государственным фондом на покрытие военных, церковных и
других общинных расходов. С течением времени военная и духовная
знать вместе с общинной собственностью узурпировала и
связанные с нею повинности»126. Это была волошская община уже на
стадии выделения в ней свободной частной собственности
отдельных семейных общин, патронимии, малых семей и начала
захвата «общинного поля» в условиях существования политической и
религиозной власти, скорее всего в период появления и начала
существования феодального государства. В предшествующее
этому время еще господствовали общинные порядки, хотя и
разлагавшиеся процессами имущественного и социального расслоения.
Кланы общинных (жуде, ватаманов) и надобщинных (кнезов)
глав еще не могли составлять оформившегося класса феодальных
собственников земли, противостоявшего простым общинникам и
эксплуатировавшего обезземеленное, зависимое крестьянство.
Однако они были на пути складывания такого класса.
При практически полном отсутствии письменных источников и
крайней скудности археологических и других материалов
ретроспективный взгляд на социальное прошлое в «догосударствен-
ное» время получает подкрепление в народной традиции,
приобретающей в данном случае значение первостепенного источника.
Молдавские исторические легенды донесли до нас бесценные
сведения о далеком «бесписьменном» прошлом, приоткрывают
завесу времени над жизнью общинного крестьянства до появления
феодального государства. Это не эпические и тем более сказочные
произведения, в которых реальные исторические события и лица
приукрашивались или даже искажались народной
художественной фантазией во временном и пространственном планах,
сплетаясь с мифологическими персонажами и волшебными сюжетами127.
Задача исследователя в зачастую лишенном внешних эффектов
повествовании молдавских исторических легенд определить
реалии прошлого, найти их место и время в историческом ходе
событий.
В фольклорном наследии молдавского народа выделяется
93
цикл исторических легенд, повествующих о жизни крестьянства
до появления господ — земельных собственников, феодальной
эксплуатации, государства. Уже первые их собиратели и
исследователи И. Сбиера, и С. Мариан128 оценили исторические
легенды как памятники народного творчества, своими сюжетными
корнями уходящие в «догосударственное» время, источники
познания «патриархального» прошлого молдавского крестьянства.
Легенды рассказывают о слабо населенной стране к востоку
от Карпат, в которой небольшие группы крестьян (семейные
общины, патронимии?) вели пастушеское хозяйство. В эти земли
переходили такими же небольшими группами пастухи из
Карпат. «Говорят, что в древности в местах, где сегодня находятся
Сучава и окрестные села, были только леса, сколько ни
окинешь взглядом. Можно было идти неделями в любую
сторону и не встретить ни города, ни села, и только кое-где пастуха,
что пасет стадо по лугам и полянам» (Легенда об основании Су-
чавы)129. В легенде «Татарская полонина» три овчара из Тран-
сильвании «собрали все стада и все «нужное людям, которые
живут только разведением скота, отправились на восток, переходя
с места на место, с одной горы на другую. Так бродили они по
горам на западе Буковины... были они простыми пастухами»130.
Но затем оказывается, что эти три простых пастуха — «хозяева»
(стэпынь), имевшие в своем подчинении старших (бачий) и
простых чабанов, дойщиков овец (струнгарь), с которыми, однако,
советуются для принятия жизненно важных для всех решений.
«Собравшись все пастухи, то есть те три хозяина вместе с бачиу,
чабанами и струнгарами в одном месте, столковались...
уничтожить... (татар), совершавших грабительский поход»131.
Характерный для семейных общин и патронимии обычай общего совета;
даже их главы носят часто употребляемое в больших семьях
название — хозяин132. Соединенные родственными, хозяйственными
и прочими узами, эти возможные большие семьи или патронимии
образовали сельскую общину: «Три пастуха были первыми,
которые заселили и основали село, носящее название Фундул Мол-
довей»133.
Еще в одной легенде, также рассказывающей об очередном
татарском походе в Трансильванию через Буковину, упоминается
о трех общинных главах. Легенда передает, что сначала не было
«правителей и господ, как ныне»; «люди жили рассеянные по
различным краям и управляли сами собой. Они выбирали среди
своих, на каждые три года, трех мужей из самых разумных и
мудрых, и эти мужи... советовались между собой, вместе
руководили общественными делами и все остальные подчинялись и
слушались их советов и поручений»134. В той же легенде об
основании Сучавы пастухи в поисках новых пастбищ и мест
поселения также устраивают общий совет: «После долгих толков,
размышлений и колебаний... один из них, самый старый, самый
сообразительный и бывалый» высказал свое предложение, кото-
94
рое было принято к исполнению135. В такую руководящую
верхушку крестьянской общины входили старейшины — главы
семейных общин, патронимии, жуде, ватаманы и даже, наверное,
кнезы, упоминаемые в соседствующих группах селений, а в
отдельных селениях по два или даже три, фиксируя в документах
XV—XVI вв. прежние общинные структуры, к этому времени
сильно нарушенные вотчинно-феодальными поземельными
отношениями.
Источники позволяют определить элементы надобщинных до-
государственных организаций (кнезаты?), сведения о которых
также донесла до нас народная традиция. В исторической
легенде «Капитан Негря»136 рассказывается, что «над частью
Молдовы между Марамурешем и Ардялом властвовал некий Негря,
капитан137 края (кэпитан де плай), который богатством
равнялся королю, силой — дракону... Негря имел свой дом в Кымпу-
лунге, на большой дороге, и правил краем с помощью
капитанов «де чете». «Кэпитан де плай» (плай—слав, край, отсюда во-
лошский «крайник» Галицкого Подкарпатья), «кэпитаний де
чете», наверное, не только и не столько начальники отрядов,
сколько военные предводители образующих эти отряды «чете де
ням», то есть отрядов общинной самообороны соединенных боль-
шесемейных и патронимных групп. Терминология легенды, со
временем претерпевшая определенные перемены, видимо,
отражает существование прежней общинной организации с жуде и
ватаманами, возглавлявшими общинно-родовые структуры,
которые включали семейные общины и патронимии, и кнезами —
может быть на разных уровнях глав больших общинных и нал-
общинных территориальных образований. В обязанности
капитанов (кэпитаний де чете) входило своевременно предупреждать
о надвигающемся вражеском нападении. Однажды кто-то из них
принес весть о нападении татар. Немедленно собралось
народное ополчение, «все, кто умел сражаться, а старики, женщины и
дети» были укрыты в горах. В жестоком сражении татары были
разбиты, а место схватки в долине р. Дорна получило название
ручей Негрештов (пырэул Негрештилор), патронимическая
форма которого, вероятно, свидетельствует о родственных связях
общинников — участников сражения — с «капитаном» Негрей,
владевших этими землями, где и сейчас существует с. Пояна
Негрий.
В легенде присутствуют многие характерные для «догосудар-
ственных» общинных отношений элементы: всеобщее ополчение,
военно-административное управление, осуществляемое
«капитанами»— главами общинных и надобщинных организаций, одна из
основных функций этих организаций—оборона от внешних,
вражеских нападений, сохраняющиеся родовые связи на разных
уровнях общинной структуры и др. Особенно показательно в
этом смысле, что стоявший на самом верху общинной иерархии
«капитан» Негря, возвратившись в разрушенный татарами Кым-
95
пулунг, «взялся и сделал свое хозяйство» на прежнем месте,
наверное собственными руками, откопал спрятанное богатство и
«наделил от своих излишков одних и других», то есть в порядке
общинной взаимопомощи.
После этих событий из Марамуреша пришел Драгош «со
своей четой» (ку чата луй — молд.), то есть как капитан отряда, и
женился на дочери Негри, унаследовав, видимо, согласно легенде,
и его положение. В связи с этим вспоминается замечание Миса-
ила Калугера (втор. пол. XVII в.), интерполятора летописи
Григория Уреке, что вначале господарство было как «капитанство»
(ка о кэпитэние — молд.); а Драгоша, «который казался и самым
уважаемым, и самым лучшим, чем остальные», они «поставили
самым главным и своим вожаком»138. Русско-молдавская
летопись «Сказание вкратце о молдавских господарях» также
представляет Драгоша первоначально как предводителя, видимо,
общинного отряда («Драгош... пошел себе с дружиною»), в
котором отношения были основаны на демократических началах и
важные решения принимались совместно («И пришла им от бога
в сердце мысль выбрать себе место для жительства и
поселиться там, и согласились единомышленно»). Возвратившись в Мара-
муреш, они уже всей общиной решают и переселяются «со всею
дружиною, и с женами, и с детьми»139.
В молдавских исторических легендах, хотя и в
идеализированном виде, представлены картины жизни крестьянства в далеком
прошлом, основанной на демократических общинных началах, еще
не вытесненных феодальными отношениями господства,
подчинения и эксплуатации. Молдавские летописцы использовали
народные предания как источник для воссоздания самых ранних
страниц истории страны140.
Итак, общественная структура Молдавии «догосударственно-
го» времени включает два главных социальных слоя:
1) общинная и надобщинная знать (кнезы, жуде, ватаманы,
просто старейшины) формально, по обычному праву,
обладавшая выборной властью, которая превращалась в наследственную,
становилась орудием умножения богатств знати, узурпации
общинной земельной собственности, а вместе с ней и общинных
повинностей;
2) свободное общинное крестьянство, еще участвовавшее в
общественной жизни (общинные советы, народное ополчение,
формальное избрание общинной руководящей верхушки и т. д.),
однако, видимо, уже обязанное нести отработочные и
натуральные повинности в пользу старейшин и надобщинных глав.
Внешне эти не столь пока обременительные повинности, а также
судебные и другие сборы (работа 3—6 дней в году в хозяйствах
старейшин, преподношения два раза в год, треть судебных
штрафов, выкуп за невесту и др.) взимались в рамках волошского
обычного права как вознаграждение общинной знати, несшей
«бремя» административно-хозяйственного управления и военного
96
предводительства. Наряду с этими повинностями, общинники
должны были создавать также общественный фонд, обрабатывая
общинное поле, внося в пользу общины две трети судебных и
других сборов. Они составляли первоначально шедшие на совместные
хозяйственные, военные, ритуальные и другие нужды средства,
впоследствии узурпированные государством и церковью.
Оба этих социальных слоя, формально обладая равными
правами в волошской общине, все более социально отдалялись в
процессе ее распада. Полноправная общинная и надобщинная
знать располагала властью и использовала ее для материального
и личного подчинения себе простых общинников, ограничивая их
в правах и усугубляя формально общинные обязанности. В
действительности становившаяся неполноправной, теряющая свои
земли и разоряющаяся основная масса общинников попадала в
зависимость от феодализирующейся знати, обладавшей
богатством и властью. Подобные отношения складывались на одном из
путей формирования классового общества, состоявшем «в
возникновении системы надобщинных социально-экономических
отношений, которая и становилась базисом протоклассового социального
организма. Он предполагал выделение представителей
формирующего класса из состава общин и соответственно превращение
последних в организации, объединяющие лишь представителей
угнетенного класса»141. Как увидим далее, в Молдавии, однако,
складывание классовых отношений приобрело в дальнейшем
существенные особенности.
Картина социальной жизни основных слоев населения
Молдавии «догосударственного» времени воссоздана по косвенным
свидетельствам, ретроспективным данным и, конечно же, является
гипотетичной. Однако ей не противоречат пока все имеющиеся в
нашем распоряжении факты. Более того, в ней следует искать
объяснения глубоких и стойких корней общинно-семейных и
патронимических традиций, долгое время сохранявшихся в
социальном строе феодальной Молдавии.
Показанные в табл. 8 ретроспективные данные о
распределении землевладений (поселений) по категориям в первой трети
XIV в. должны быть проанализированы в свете высказанных здесь
соображений о социальной стратификации общественной жизни
Молдавии в «догосударственное» время. Эти сведения, видимо,
скорее всего отражают положение вещей, сложившееся ближе к
финальной части периода, т. е. накануне появления суверенного
молдавского феодального государства.
Довольно значительна доля феодального землевладения (17%),
хотя формирующегося собственно молдавского — всего 4,5%.
Остальные 12,5% — феодальное землевладение Шипинской земли и
прилегающих территорий, находившихся вплоть до середины
XIV в. в составе Галицкого княжества, где процесс феодализации
завершился в древнерусское время. Относительно невысокий
процент молдавского феодального землевладения объясняется тем,
7 Л. Л. Полевой
97
что переход общинных земель в собственность феодализирующей-
ся знати сковывался еще сильными общинными отношениями.
Общинные структуры охватывали 83% всего освоенного
земельного фонда. Однако уже около 75%, то есть 3/4 находилось во
владении отделявшихся от общины или уже практически
экономически выделившихся больших семей и патронимии,
становилось или уже стало обособленной или частной собственностью
(аллодом). В рамках этих земельных владений, видимо,
происходила борьба между феодализирующейся общинной знатью — кне-
зами, жуде, ватаманами, старейшинами — и массой общинников
за землю, общинные «свободы» и «несвободы». В этой борьбе на
стороне рядовых общинников были старинные традиции волош-
ского обычного права, перед которым все общинники (а
общинниками были и знать — кнезы, жуде, ватаманы, старейшины, и
масса простого люда) были формально равны, имели
одинаковые права на общинные земли и «свободы». На стороне знати
богатство и фактическая власть, которые мало-помалу, в
условиях дальнейшего роста производства, общественного разделения
труда и обмена, разрушали общинные отношения и пробивали
путь новым, феодальным отношениям собственности, господства
и подчинения. В борьбе за общинные земли и свободы феодали-
зирующаяся знать, несомненно, использовала также надобщинные
институты (кнезаты) с их первоначальной охранительной,
оборонительной функцией. Однако наталкиваясь на значительные
трудности, постоянное сопротивление общинников, феодализирующа-
яся знать, по-видимому, зачастую прибегала к захвату в
благоприятных обстоятельствах чужой феодальной собственности.
Думается, что так следует объяснить известное сообщение одного из
папских документов 1332 г. о «захвате владений, имущества и
прав епископии (Милковской)... сильными (людьми) тех краев»142.
Особым путем, который открывало волошское обычное право,
было освоение пустующих земель переселенцами из других мест.
По волошскому обычаю земли, находившиеся за пределами
принадлежавшей общине территории и освоенные какими-либо
лицами, пусть даже членами этой же общины, становились их
собственностью и могли свободно отчуждаться143. Может быть, этим
лицам принадлежало довольно значительное число поселений с
владельческо-локализующими названиями на -ань/-ень и антропо-
нимной или неантропонимной основой: Пашканы (1419.IV.8), Бу-
чумены (1424.11.16), Мунтены (1398), Унгурены (1409.1.28), Са-
карены (1420.IV.25) и др. Видимо, они были основаны их
владельцами с помощью переселенцев, о чем зачастую
свидетельствуют сами названия поселений. Помимо названных селений
(Мунтены, Унгурены) известны и другие (Салажаны, Бырсоме-
ны, Быржовены, Секуяны и пр.), основанные переселенцами из
Карпатского региона144.
Отделение земельных владений больших семей и патронимии
в составе общины, а затем постепенное превращение их в част-
98
иую собственность сопровождалась развитием отношений
зависимости в среде общинников, в том числе внутри семейных
коллективов. Известно, что зачастую глава большой семьи,
стремился к неограниченной власти и единоличному распоряжению
семейной собственностью145. В народной легенде «Татарская поло-
нина», по-видимому, показаны такие главы семейных
коллективов («хозяева»), которые, хотя и собирали общий совет, решения
однако принимали самостоятельно: «...и так как были только три
хозяина, а все остальные были работниками, решили отделиться
один от другого, чтобы каждый обосновался на отдельном ручье,
что впадают в воды Молдовы, а потом каждый, чтобы
устанавливал свой порядок»146. В этих скотоводческих семейных
коллективах уже сложилось свое разделение труда (бачиу, чабаны, струн-
гари и распорядитель всей хозяйственной жизни общины —
«хозяин»), которое неизбежно приводило к имущественному
различию и отношениям зависимости внутри домашней общины, а
потом и за ее пределами. В легенде рассказывается об основании
села Фундул Молдовей этими тремя отдельными семейными
общинами, образовавшими сельскую соседскую общину.
Конечно, народные традиции, дошедшие через столетия
легенды, предания, баллады далеко не всегда адекватно передают
конкретные события прошлого. Действующие в них лица и
описываемые события переосмысливаются последующими
поколениями в свете новых тенденций жизни общества, наделяются иными
качествами, вводится новая социальная терминология. Все это
существенно осложняет работу исследователя, пытающегося
выявить подлинные свидетельства далекого прошлого при изучении
фольклорных произведений как исторических источников, требует
постоянного сопоставления с другими видами источников и тем не
менее оставляет открытыми, гипотетичными многие наблюдения.
Итак, социальная структура Молдавии в период,
предшествующий появлению суверенного феодального государства, довольно
явственно еще напоминала характерное для «предфеодального»
(«дофеодального») переходного к феодализму общества деление
на знать (кнезы, жуде, ватаманы, старейшины общин), свободных
(масса общинников)147 и небольшое число зависимых. Главные
черты этого строя: господство общинной собственности на землю
и мелкокрестьянского хозяйства, общинных свобод в
межличностных отношениях, зарождение частной собственности и
отсутствие еще деления общества на классы148. Однако в Молдавии
по многим своим чертам общинный общественный строй
находился уже на стадии оформления феодальных отношений.
Общинные образования Молдавии рассматриваемого времени, по-
видимому, напоминали русскую общину «предфеодального»
периода, которая, по определению Ю. Г. Алексеева, представляла
собой «территориальный союз свободных равноправных аллодис-
тов на разных стадиях аллода»149. Хотя в основе социального
строя еще продолжали оставаться общинная собственность и
7*
99
«свободы», происходил распад общинных структур, возникала
отдельная, а затем частная и частнофеодальная собственность, фео-
дализировались отношения господства и подчинения вследствие
отчуждения общинных земель экономически обособившимися
большими семьями и патронимиями, постепенного превращения
свободных общинников в феодально-зависимое крестьянство, т. е.
входили в силу явления, характерные для раннефеодального
времени.
В этих условиях классообразования процесс феодализации
тормозили еще сильные общинные традиции, огражденные волош-
ским обычным правом, несмотря на распад протосельских общин.
Сохранялись и действовали надобщинные формирования, главной
функцией которых на первых порах была организация общинной
самообороны. Феодализирующаяся знать, видимо, пыталась
использовать надобщинные институты в своих интересах, но это
были лишь полумеры. Она нуждалась в новом аппарате
социального и политического господства, построенном не на общинных
началах, а противостоящем им, который мог обеспечить
утверждение феодальных отношений собственности и зависимости. Этим
аппаратом принуждения, когда возникало разделение общества
на классы, стало Молдавское феодальное государство, появление
которого в XIV в. было обусловлено предшествующим ходом
социально-экономической и политической истории.
Во многом сходную картину движения к феодализму у
франков накануне появления государства нарисовал Ф. Энгельс.
«Только с трудом могли еще удержаться союзы отдельных сельских
общин, основанные на кровном родстве, и благодаря этому они
стали настоящими политическими единицами, из которых
составлялся народ... народ растворился в союзе мелких сельских общин,
между которыми не существовало никакой — или почти
никакой— экономической связи, так как каждая марка удовлетворяла
свои потребности собственным производством... Обмен между
ними был поэтому почти невозможен... Вследствие такого состава
народа только из мелких общин, экономические интересы которых
были, правда, одинаковые, но именно поэтому и не общие,
условием дальнейшего существования нации становится
государственная власть, возникшая не из их среды, а враждебно им
противостоящая и все более их эксплуатирующая». И далее
«господствующим классом, который постепенно складывался здесь с ростом
имущественного неравенства, мог быть лишь класс крупных
землевладельцев»154.
ГЛАВА IV
ФОРМИРОВАНИЕ
ФЕОДАЛЬНОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ
Отношения собственности — одна из важнейших сторон
социальной жизни, общественно-экономических формаций. Это
положение проходит по многим трудам основоположников марксизма-
ленинизма и составляет смысл их высказываний, в частности по
поводу феодальных отношений собственности1. К. Маркс писал,
что «рабство и крепостная зависимость являются... лишь
дальнейшими ступенями развития собственности»2. «Принадлежность
земли земледельцу в средневековых формах, — отмечал В. И.
Ленин в отношении феодальной России, — «это только одно из
звеньев тогдашних производственных отношений, которые состояли в
том, что земля разделена была между крупными
землевладельцами, помещиками, что помещики наделяли крестьян этой землей
для того, чтобы эксплуатировать их»3.
В отечественной историографии феодализма постоянный
интерес к проблемам генезиса, природы и развития земельной
собственности4 связан с тем, что она являлась основным средством
производства той эпохи. Значительный вклад в понимание
типологических особенностей феодальной земельной собственности
внесли историки Молдавии5. Однако генезис феодальной
собственности на землю в Молдавии, находившийся в основе
формирования ее общественно-экономического строя, остается одной из
наименее изученных проблем.
Большая семья и патронимия
в период складывания феодального землевладения.
Категории землевладения
В системе землевладения Молдавии до середины XIV в., как
показано выше, преобладала собственность большой семьи и
патронимии, составлявшая 3/4 всех сельских хотаров. Еще находясь
в рамках общинных (волошская община) и надобщинных (кне-
заты) структур, большая семья и патронимия обретали
экономическую самостоятельность. Большие семьи и патронимии в
Молдавии были осколками волошской (протосельской соседско-боль-
шесемейной) общины, а их появление — следствием роста,
сегментации и распада волошской общины. Массовое появление
поселений семейных общин и патронимии произошло не только в
условиях внутренней, но и внешней колонизации из Карпатско-
101
го региона, ставшей следствием распада волошских общин и в
свою очередь способствовавшей этому распаду.
Выделявшиеся из общины большие семьи и патронимии
становились самостоятельными ячейками общественной структуры,
основанными «а определенных формах земельной собственности,
землепользования, со своей организацией внутренней жизни, во
многом сохранившей общинный уклад. Это были отдельные боль-
шесемейные или патронимные селения — господствующий тип
раннего молдавского сельского расселения, преобладавший тип
сельского поселения в его социально-экономическом и
локационном смысле.
Сельские поселения Молдавии, которые
Болыпесемейно- в Ранних молдавских документах конца
патронимный поселок — XIV—XV вв. назывались «селами», в по-
в системе давляющем большинстве имели больше-
землевладешш семейные или патронимичные названия.
В таких поселках, обычно небольших (в
среднем 15—17 домов), проживало несколько поколений
родственных семей6, связанных общим предком, который в условиях
колонизации являлся главой большой семьи, находившейся у
начала отдельной патронимии и основавшей ее поселение. Каждая
большая семья или патронимия имела отдельный поселок, и ее
хозяйственные угодья на первых порах располагались обычно в
пределах хотара сельской общины7, за исключением тех, что
возникали на вновь осваиваемых землях вне общинных хотаров.
В такой общинный хотар входили патронимные поселки Чур-
сачовцы, Владимировцы и Букуровцы близ г. Сирет, которые,
видимо, выделились из него в самостоятельное феодальное владение
господарским актом от 1392 г., марта 30; или Комановцы и Кре-
метонешты на Красном потоке, недалеко от г. Роман (1403.VIII.1);
селения, «где дом Крачуна Белческула» (впоследствии Белчеш-
ты) и Негоешты выделяются из общинного хотара, в котором,
судя по всему, остаются соседние патронимные поселки Тотоешты
и Хлапешты, а также большесемейный — Левета Миклоша (затем
Леутешты) (1414.XII.20). То же самое можно сказать в
отношении селений Крайничешты и Левкушешты (1414—1419); селений,
«где дом сыновей Штефана Борыловича» (затем Борылешты),
Пашканы и Драготешты (1419.IV.8) и многих других8.
Особый интерес вызывает акт от 25 апреля 1420 г., в
соответствии с которым боярину Ване, ворнику, жалуются селения в
Кодрах Днестровско-Прутского междуречья на р. Быковец с
определением их нового хотара: Корнешты, Миклаушешты, Сакаре-
ны, Лознова, Дворничаны, Думешты, Циганешты, Лаврешты, Са-
дова и Хомичешты9. Очевидно, еще сравнительно недавно они
составляли большую протосельскую (соседско-болыиесемейную)
общину. В Днестровско-Прутском междуречье лишь незадолго до
этого, в конце XIV в., вошедшем в состав Молдавского
княжества, могли сохраняться подобные реликтовые общинные образо-
102
вания. В XV в. она стала феодальным владением и на этих
землях появились новые поселки, по-видимому, пришлого зависимого
населения — Сакарены, Дворничаны. Такая же община
располагалась на речке Кунилова, в Кодрах и состояла из патронимных
поселков (Вранешты, Белешты, Кындрешты, Хришаны и др.)- Это
подтверждает формула их общего хотара: «А тем селам да будет
хотар по старому хотару, как от века жили» (1429.11.10)10.
Всего в актах конца XIV — первой половины XV в.
насчитывается примерно десятка три случаев выделения большесемейных и
патронимных селений из прежних общинных хотаров, в которых
упоминается только 58 поселений. Иногда такие общинные хота-
ры, в пределах которых был ряд патронимных поселков, в делом
переходили во владение феодала. Однако подавляющая часть
большесемейных и патронимных поселков (свыше 500 из 585
упомянутых в документах) к первой половине XV в. имела
самостоятельные хотары, образовавшиеся в прошлом.
Установленные по волошскому обычному праву, они
зафиксированы в формулах документов: «А хотар этого села, чтобы был
по всем старым хота-рам, как было извека» (селение, где дом
Влада Долхича, затем Долхешты; 1406.V.I); «А хотар тому селу
со всеми старыми хотарами, как пользовались извека» (селение,
где был Татомир и Пыртя, затем Пыртешты; 1415.IV.13); «А
хотар тому селу, что есть на Молдаве, со всеми старыми хотарами,
со всех сторон, как хотарили то село извека» (Бузешты,
1422.111.12)», и др.
Упомянутые хотары формировались на протяжении XIV в. то
ли вследствие их отделения от общины, то ли в результате
появления переселенческих обособленных домашних общин и
патронимии, основывавших свои поселки на вновь осваиваемых
свободных землях. Согласно волошскому обычному праву такие земли
считались изначальной собственностью освоивших их лиц. К
началу XV в. подавляющая часть общинных хотаров уже
распалась, но еще сохранялась в реликтовом состоянии часть
общинных и надобщинных социально-управленческих структур — с жуде,
ватаманами, кнезами— в значительной степени также
«размытых» и придавленных новыми феодальными общественными и
административно-государственными институтами. Так же как и
семейная община, молдавская патронимия сохраняла совместное
владение землей. В поземельных актах конца XIV—XV в. часто
подтверждаются давние традиционно нераздельные хотары
патронимных селений. Исследователи отмечают существование в
селениях волошского права неразделенное™, распространившейся на
все виды основных средств производства — землю, скот и т. д.
Раздел появился вначале лишь в идеальных долях.
Животноводческое комплексное хозяйство велось совместно в его основной
скотоводческой отрасли, в то время как пахотные земли
распределялись в пользование каждой семьи. В совместном пользовании
оставались леса, луга, рыболовные и другие угодья12.
103
Следует заметить, что оставалась довольно расплывчатая грань
перехода от большой семьи к патронимии. М. О. Косвен, а вслед
за ним и другие авторы, находят их внешнее отличие в том, что
первая представляла собой компактный единый семейный
коллектив, а вторая состояла из ряда больших или малых семей13.
Однако, рассматривая конкретный древнерусский материал, Я. Н.
Щапов склонен отождествлять большую семью с патронимией14.
Действительно, по зачастую лаконичным древним письменным
источникам бывает трудно обособить основанные на родственном
признаке общественно-экономические коллективы, особенно в
процессе начинающейся сегментации большой семьи и превращения
ее в патронимию. Даже археологические источники не всегда
могут в этом помочь, ибо жилище или взаимосвязанный комплекс
жилищ большой семьи, где бы проживало три—четыре или
большее количество поколений (60—70, до сотни или даже более
людей), в средневековом археологическом материале обычно не
выявляются. И все прочие признаки хозяйственного и общественно-'
го единства большой семьи и патронимии различаются с большим
трудом и очень редко. В частности, это относится и к молдавским
материалам XIV—XV вв. из раскопок поселений и могильников,
к тому же еще довольно фрагментарным15.
Дифференциация большой семьи и патронимии по ранним
средневековым молдавским источникам пока довольно
проблематична. Можно предположить, что поселки с названиями типа, «где
есть Коман», «где дом Долхича», являлись, вероятно, местом
обитания большой семьи. Об этом может свидетельствовать в
частности первичный топоним селения, основанного еще при жизни
главы родственной группы. Возможно также, что большая семья уже
подвергалась патронимической сегментации, ибо, как мы
отмечали выше, патронимия характерна как составляющая для волош-
ских сельских общин, от которых, очевидно, отделились больше-
семейно-патронимические группы, расселившиеся в Днестровско-
Карпатских землях. Менее уверенно о наличии большой семьи
можно говорить в тех случаях, когда название поселка содержит
сведения о некоторой длительности его существования («где был
Лупше», «где был дом отца Бени», «Килдино» и т. д.), о
проживании уже до 4 и более поколений потомков его основателя и
достаточно далеко зашедшей патронимической сегментации.
Поселения с полным патронимичным названием вплоть до
приобретения им просто топонимического значения, несомненно, являются
патронимиями.
При определении места болыиесемейно-патронимных
поселений ранней феодальной Молдавии в системе землевладения
следует исходить из установленной особенности их
социально-экономической организации — соединения коллективистских и
частнособственнических начал. Причем, если в большой семье
появление частной собственности еще наталкивается на господствующие
традиции коллективизма, то «в патронимии неудержимо идет раз-
104
витие частной собственности»16. Но это в тех случаях, когда
большая семья или патронимия приближаются к окончательному
распаду на индивидуальные (малые) семьи. Если же они
продолжают сохранять свое единство, особенно экономическое, то
обособленная большая семья или патронимия обладает собственностью,
которая является коллективной лишь внутри нее самой, а по
отношению к социальному организму (сельской общине, обществу)
не коллективной, а обособленной, частной17.
Используя ретроспективно материалы ранних молдавских
письменных источников конца XIV—XV в., можно представить,
что в «догосударственное» время и первые десятилетия
становления Молдавского феодального государства существовала,
например, объединяющая большие семьи и патронимии категория
коллективного землевладения с выраженным внешним
частнособственническим характером в широком социальном смысле по
отношению к распадающейся волошской общине и
складывающемуся феодальному обществу как социальному организму. Это
была форма собственности раннефеодальной поры аллоидального
характера или «отчинная» в первоначальном смысле своего
значения «отцовского» наследственного владения18, в данном случае
в пределах семейной общины или патронимии. Возникнув в
условиях общины как совместное земельное владение большой
семьи или патронимии, «отчина» постепенно превращается в ее
частную собственность. «Аллодом, — писал Ф. Энгельс, — создана
была не только возможность, но и необходимость превращения
первоначального равенства земельных владений в его
противоположность... с того момента, как возник аллод... возникновение
крупной земельной собственности стало лишь вопросом
времени»19. К началу XV в. эта категория землевладения оказалась по
большей части размытой вследствие феодализации. Меньшая часть
прежних «отчинников» перешла в категорию феодальных
владельцев, основная же масса оказалась в зависимости от феодалов
наряду с сохранившимися сельскими общинами.
В условиях феодализации, особенно с появлением Молдавского
княжества, частнособственнические тенденции патронимии
реализуются достаточно быстро. В этом отношении характерен акт
1401 г., июня 28, которым Плотуну, ставшему к указанному
времени уже боярином, жалуется «село» Плотунешты, несомненно,
селение его патронимии20. Во многих документах
подчеркиваются патронимические права собственников, как, например, в акте
1433 г., июня, которым жалуется во владение Петра Дурне и его
братьев Ивана и Журжа «село их» Дурнешты21. Особенный
интерес вызывает патронимичность не только топонима,
восходящая к имени главы патронимии Дурне. Следует отметить, что
это владение принадлежало трем братьям, потомкам Дурне,
составлявшим, понвидимому, патронимию.
Однако встречаются многочисленные случаи, когда
патронимия становится частным достоянием чужих ей лиц, приобретая
105
феодально-владельческий характер. В 1419 г., апреля 8,
господарь Александр жалует Драгомиру и Ионашку, сыновьям пана
Штефана Борыловича, скрепляя своим актом, видимо, уже
сложившееся положение, четыре «села» на Драгошевом поле и
р. Тазлэу22. Одно из них, «где их дом», т. е. «дом Борыловичей»,
было их семейно-родовым владением — патронимией и
впоследствии стало называться Борылешты23 (ныне с. Борлешты у г. Пя-
тра-Нямц). Другие (Драготешты и Провозешты) патронимные
поселки, ставшие феодальным владением Борыловичей, так же
как селение с владельческо-локализующим названием Пашканы.
Подобного же рода акт 1423 г., марта 12, которым жалуются
Батину «три села» на Путне по имени: где его дом, другое, где
был дом Лупше, третье, где есть брод на Путне»24. Селение, «где
дом» Батина — затем получившее полный топоним Батинешты
(ныне с. Батинешты) — семейно-патронимное владение Батинеш-
тов. Другие два, «где был Лупше» и «где есть брод на Путне»,
впоследствии Калиманешты25, — патронимные поселки, попавшие
в феодальную зависимость от Батинештов. В подобных случаях
обращает на себя внимание территориальная близость часто
смыкающихся хотарами феодально-зависимых патронимии и се-
мейно-патронимного владения их феодала.
Большесемейно-патронимное землевладение, определенный
период занимавшее господствующее положение в отношениях
собственности, представляло собой как бы промежуточное звено в
механизме перехода от общинной к феодальной системе
землевладения. Однако прежде, чем приступить к изучению его
действия, попытаемся установить все звенья — категории
землевладения ранней феодальной Молдавии.
Материалы предыдущих глав, особенно
Категории отражение социально-экономической
землевладения стратификации в селищной топонимии
Молдавии XIV—XV вв., позволяют
выделить следующие категории землевладения в период
складывания старовотчинной структуры. Он завершается, как показал
П. В. Советов, в течение XV в. (до 70-х гг. этого столетия),
когда «феодальная собственность поглотила к XV в. абсолютное
большинство земель, принадлежавших ранее волошской общине,
и достигла довольно высокой степени унификации вотчинной
ткани»26. Однако в предшествующее время процесс феодализации
вширь набирал темпы, охватывая общинное землевладение.
а) Категорию общинного землевладения в XIV в. составляют
поселения волошской и славянской сельских общин. К волошским
общинным владениям ретроспективно отнесены поселения с
древними восточнороманскими названиями, локализующего значения:
Сочи, Корни, Стрымби (1428.IV.2); Сакна (1428.IX.3); Выртоп
(1436.11.17), Сихла (1436.VIII.il) и т. д. Такие названия, как
отмечено в предыдущих разделах, характерны для древнейших во-
лошских общинных поселений. Славянские, в том числе южносла-
106
вянские, общинные поселения также носили локализующие
названия: Тулова (1414—1419), Лознова, Садова (1420.IV.25),
Белая Криница (1436.VII.17) и др.
Селения с подобными названиями на территории Шипинской
земли (Северная Буковина) не включены в категорию общинного
землевладения, а отнесены к феодально-зависимым. На
территории Северной Буковины процесс феодализации завершился еще в
древнерусское время27.
Поселения с наиболее древними непатронимическими
названиями можно с известной долей уверенности считать селениями,
сохранившими общинную форму владения землей по крайней мере
до момента появления Молдавского княжества, а в ряде случаев
и позднее, до момента их перехода в частнофеодальную
собственность, оформленного в конце XIV—XV вв. господарскими актами.
б) Болынесемейно-патронимные поселения связаны с
общинным землевладением лишь традициями своего уклада,
представляя собой особую категорию землевладения. Большесемейно-па-
тронимная категория землевладения включает селения с
соответствующими названиями (типа «где есть Коман», «где был Ба-
лан», Аверешты, Митюковцы, Балинцы и т. д.), по своей
внутренней природе принадлежавшие коллективному «землевладельцу»,
который начинает выступать как частный собственник (в лице
главы большой семьи или патронимии) по отношению к общине
или надобщинной организации. Еще в известной мере находясь в
составе общинных и надобщинных структур, подчиняясь их
социальному строю, традиции и правовым нормам, отделяющиеся
экономически и хозяйственно большие семьи и патронимии на деле
постепенно становятся частными собственниками своих «вотчин».
Это своеобразная, еще ограниченная общинными узами, но уже
формирующаяся частная собственность на первых порах была
сродни франкскому «неполному» аллоду28.
Сложнее определить место в составе раннего молдавского
феодального землевладения селений, связанных с жуде, ватаманами
и кнезами, то есть древними институтами общинного управления,
к рассматриваемому времени претерпевших значительную
эволюцию. К моменту появления Молдавского княжества они
представляли собой феодализирующуюся знать, вышедшую из недр
волошской общины, земли которой она захватывала29. В
условиях ранней феодальной Молдавии в их социально-экономическом
положении, в частности при возникновении владельческих прав
существовали определенные отличия. Общинные и надобщинные
институты жуде, ватамана и кнеза в XIV в., особенно после
появления Молдавского княжества, вследствие интенсивного
процесса феодализации в значительной степени меняют свои
прежние социальные позиции, войдя, по мнению ряда
исследователей30, в формирующийся класс феодалов-земельных
собственников. Дуальная природа семейно-патронимической собственности с
коллективным и частнособственническим началами в условиях
107
феодализации содействовала победе последнего и неизменно
приводила к подавлению общинных традиций в землевладении.
Исходя из названных посылок, можно предположить, что
совпадение основы полного патронимического названия селения с
именем жуде, кнеза или ватамана, свидетельствует в пользу того,
что оно становится или уже стало частной собственностью
упомянутого лица, вернее, представляемого им патронимного
владельческого рода. Например, в документе 1409 г., января 28,
упоминается селение Негишешты, где есть Негиш жуде; селение
«Прокопиицы, где были Прокоп и Василе ватаманы»; на р. Реут
известно из акта 1436, июля, 17. То же самое относится к Слипо-
тенам, где был жуде Слипота, из документа 1438—1442 гг.31 В
иных случаях можно предположить сохранение, до включения в
частнофеодальное землевладение, элементов коллективистского
начала, хотя и тогда связь жуде, «неза или ватамана с патроним-
ным селением скорее предполагает возможность определенных
отношений зависимости и какой-то переходной формы приобретения
ими владельческих прав на землю. Об этом может
свидетельствовать упоминание в документах, вместе с патронимичным или вла-
дельческо-локализующим названием селения, имени жуде, кнеза
или ватамана: Кытешты, где есть Мик и Ильяш, обе жудечии
(1438 г., VI11.24); жуде Улиу в поселении Милешты (1448,VII.15);
Мунтени Скуташь, где есть кнезы Литу и Шербан (1414.VIH.2)32
и т. д.
Однако такое положение могло сохраняться только до
оформленного господарскими актами включения этих владений в част-
нофеодальную систему к концу XIV — первой половине XV в.,
когда большинство патронимии с упоминаниями жуде, кнезов и ва-
таманов попадают в собственность иных лиц. В редких случаях
в документах встречаются указания на то, что сами жуде, кнезы
или ватаманы становятся собственниками земли. Например, гос-
подарский акт 1423 г., апреля 15, завершает в пользу Вериги
ватамана тяжбу с сыновьями Ротомпана, которые вынуждены
отдать ватаману участок земли33.
Общинные и болыпесемейно-патронимные землевладения
сельских производителей, еще не попавших в частновладельческую
зависимость, а подчиненных только феодальному государству,
принято считать принадлежащими крестьянскому сельскому
населению, не зависимому от других лиц. Зависимость от
феодального государства превращалась в феодальную вместе с
преобразованием государственных налогов в ренту34.
Частнофеодальное землевладение включает в себя ряд
категорий.
в) Светское частнофеодальное землевладение начинает
складываться до появления Молдавского княжества. В эту категорию
входили селения с владельческо-локализующими названиями
(типа Пашканы и т. д.), раскрывающими принадлежность их земель
частному собственнику и какую-то форму зависимости от него жи-
108
телей, а также локализующие (поздних типов — Глодяны, Тер-
новка, Фынтынеле и т. д.), этнонимические (Сырби, Греки и т.д.),
соционимические (Фауреи, Калугари и т. д.), указывающие
местности и поселенцев на частнофеодальных землях. Многие из
названных селений либо находились на пути, либо уже
превратились в села — новый тип сельского поселения феодальной поры.
Такими можно считать уже упоминавшиеся Большой Коцман с
приселками Суховерх, Гливиште, Давидовцы, Валева; Петровцы
с частями — Тишевцы, Греки, Мунтени; возможно, Волховец «с
селами и приселками» (1421.XII.13) и др.
Упоминания в связи с некоторыми селениями, имеющими не-
патронимичные названия, жуде, кнезов и ватаманов могут
служить указанием на сравнительно давно установившуюся
известную степень зависимости общин от последних вследствие
узурпации ими общинных земель и повинностей. Приведем
некоторые из них: Кучуров, где был ватаман Герман (1422.ХП.25); Гло-
дены, где есть Ненчул жуде (1433.XI.16); Русчоры, где был жуде
Стан (1491.XI.6); Ризина, где был Алекса ватаман (1495.П.5) и
др. Связывая названия сел с именами жуде, кнезов и ватаманов,
поземельные документы молдавских господарей как бы
подтверждают их прошлые владельческие права. В этом смысле
интересен акт, который скреплял пожалование господарем Ильяшем
«своему слуге» Стае в 1432—1433 гг. селения Тузара, «где есть
князь Никора», а также другого селения, «где есть князь Оника».
Спустя ряд лет, в 1440—1441 гг., тот же господарь Ильяш вместе
со своим братом Стефаном, не упоминая о Стае, подтверждает
владельческие права на «место по имени Тузара» и вместе с ним
жалует новые места (пустоши) под поселения «своему слуге Ни-
коаре от Тузары»35. Во втором акте, несомненно, тот же Никора,
из первого, уже не выступает как кнез, перейдя в новое
владетельное феодальное сословие. Редкость свидетельств документов
о переходе селений в частную собственность жуде, кнезов и
ватаманов может указывать на то, что названный процесс к концу
XIV — первой половине XV в. в основном завершился и многие из
них утратили свои прежние звания, став господарскими
служилыми людьми («слугами»), остальные оказались в положении
простых сельских старост.
г) Церковно-монастырское частнофеодальное землевладение
появляется, видимо, во второй половине XIV в., после создания
православной церковной организации Молдавского княжества
(епископатов, митрополии) и основания ряда крупных
монастырей. Самыми древними из них были Нямецкий, Поянский (Про-
бота), Молдавицкий, Хуморский, Бистрицкий, Хородник, Яцкан-
ский и другие менее значительные. Всего по источникам к началу
XV в. установлено существование не менее 13 монастырей, 6 из
которых к этому времени уже имели земельные владения.
В источниках зафиксированы земельные и другие
пожалования монастырям со времени господаря Петра Мушата (1373—
109
1391 гг.). Господарь Александр актом 1407, января 7,
подтвердил неразделенным- Нямецкому и Бистрицкому монастырям
среди прочего «два села монастырские в устье Немца... что их дал...
Петр воевода, и две водяные мельницы и два виноградника, один
из которых дал Петр воевода». В 1398 г. господарь Стефан дарит
Поянскому монастырю два села36.
Итак, в «догосударственный» период и начале существования
Молдавского княжества выявляется ряд категорий
землевладения, стадиально характеризующих процесс разложения
общинного и развитие феодального землевладения: а) общинное (во-
лошская и славянская общины); б) большесемейно-патронимное,
переходящее в частное («отчинное»); в) светское частнофеодальное
и г) церковно-монастырское. Главной особенностью этого
процесса в Молдавии было массовое появление особой, переходной от
общинного к частнофеодальному землевладению, категории —
мелкого (аллоидального) коллективного болыпесемейно-патро-
нимного землевладения с выраженными частнособственническими
тенденциями. Земли многих семейных общин и патронимии
неизбежно становились частной собственностью, а затем и
феодальной. Видимо, таким был путь зарождения семейно-родовой
(клановой) нераздельной земельной собственности, столь характерный
для феодальной Молдавии до перестройки структуры
землевладения в XVI в.37
Выделенные категории землевладения стадиально диахронич-
ны, но в XIV — первой половине XV в. сосуществуют,
характеризуя процесс феодализации вширь. Каждое отдельное владение за
рассматриваемый период могло пройти через все стадии и из
общинного стать частнофеодальным. В конечном итоге тенденция
развития должна привести к возобладанию частнофеодальной
земельной собственности и сложению старовотчинной структуры
землевладения. Однако прежде чем перейти к изучению
особенностей и механизма складывания старовотчинной структуры,
необходимо рассмотреть трудный вопрос о господарском домене и
его соотношении с государственной земельной собственностью в
системе феодального землевладения Молдавии.
Государственная земельная собственность
и господарский домен:
синкретизм или тождество
Сущность Вопрос о соотношении государственной
и история вопроса земельной собственности и господарско-
го домена давно находится в центре
внимания историков Молдавии. Суть его состоит в следующем:
существовал ли господарский домен как личное владение
молдавских воевод наряду с государственной собственностью на
«свободные», то есть не закрепленные за феодалами земли (синкре-
110
тиз'м), или они тождественны, и господарским доменом были
земли, остававшиеся непосредственно в государственном владении.
Решение этого вопроса связано с пониманием природы
феодальной земельной собственности. Особенностями феодальной
собственности на землю принято считать монополшость,
иерархичность, условность и привилегированность, хотя в
конкретно-исторических условиях они проявляются, видимо, по-разному38. Это
была, по формулировке М. А. Барга, историческая форма
«земельной монополии иерархически сочлененной корпорации
собственников», опосредованной «отношениями прямого господства
и принуждения»39. Подобная коллективная монополия на
земельную собственность класса феодалов, как считают Л. В. Черепнин,
В. Л. Янин, Ю. В. Бромлей и другие, выступала в виде верховной
государственной собственности, которую олицетворял глава
феодального государства, а ее экономическая реализация
происходила в виде государственных налогов и податей, превращающихся
в феодальную ренту40. Условность иерархической феодальной
собственности на землю предопределялась ее расщепленностью41
(расчлененностью, по терминологии части советских историков),
ограниченностью, связанностью определенными нормами
отношений внутри класса феодалов. Представляя собой верховную
государственную собственность, земля, как считают, в то же время
была собственностью отдельных феодалов, пользовавшихся
правом ее отчуждения и передачи по наследству42. Глава
феодального государства олицетворял монополию всего класса феодалов на
территорию страны, выступая как верховный собственник земель
и частнофеодальный собственник своих родовых владений.
Однако он и наследники его власти постоянно стремились превратить
государственную собственность в личный домен. В то время как
прочие феодалы разных рангов старались закрепить свои
единоличные частнособственнические права на землю путем
освобождения крестьян от повинностей в пользу государства43. В таком
диалектическом единстве противоречий, видимо, заложен
источник развития феодальной собственности на землю, по поводу
природы которой до сих пор продолжается дискуссия между
советскими историками.
Так, И. И. Смирнов, А. Л. Шапиро, А. И. Копанев,
Ю.Г.Алексеев44 и другие отрицают фактическое существование верховной
государственной собственности на землю в Европе, считая ее
лишь номинальной, «титульной». Приводят случаи якобы
свободного распоряжения землей на Руси даже общинным
крестьянством. Поэтому они не признают расчлененности феодальной
собственности «а землю, существования категории государственной
собственности на землю, отождествляя ее с княжеской домениаль-
ной. Стремясь объединить, не как «компромисс или эклектическое
соединение», результаты исследований советских историков,
М. Б. Свердлов исходит из формирования верховной собственнос-
сти на землю господствующего феодального класса, выступавшей
111
как собственность государства. В то же время она
подразделяется на привилегированную княжескую домениальную и частнофео-
дальную собственность, а также непривилегированную
собственность свободных крестьян-общинников. Он считает неправомерной
характеристику феодальной земельной собственности как
расчлененной45, фактически присоединяясь к мнению предыдущей
группы историков об отсутствии государственной земельной
собственности в качестве категории землевладения.
Таковы в общих чертах результаты исследований
отечественными историками остающейся еще во многом неясной природы
феодальной земельной собственности и ее генезиса. Этот вопрос
привлекал внимание и историков Молдавии.
В молдавской феодальной и буржуазной историографии
противостояли друг другу две главные концепции. Одна из них
признавала в Молдавском княжестве с момента его появления
существование только верховной государственной (господарской)
земельной собственности, распространявшейся на всю территорию
страны (официальное летописание XV—XVI вв., Димитрий
Кантемир, Б. П. Хашдеу, Д. Арион, И. Филитти, П. Панаитеску и др.).
Другая отрицала ее, доказывая изначальное и исключительное
право частной земельной собственности, в том числе боярской
(Григоре Уреке, Мирон Костин, Ион Некулче, Михаил Когэлни-
чану, А. Д. Ксенопол, И. Богдан, К. Джуреску и др.).
В отличие от буржуазной историографии, рассматривавшей
поземельные отношения только как правовую сферу,
марксистская историография основывается на представлении о
производственной сути отношений собственности, отраженных и
закрепленных в феодальном праве. Среди зарубежных
историков-марксистов преобладает мнение о том, что верховная государственная
земельная собственность (dominium eminens) появилась вследствие
феодализации вместе с возникновением Молдавского княжества
около середины XIV в. Причем одновременно существовали
собственные владения воеводы (В. Костэкел, К. Чиходару, Б. Кым-
пина, Шт. Штефэнеску, М. Нягое и др.). Среди историков,
отрицающих наличие верховной государственной собственности,
можно назвать Г. Шталя. В советской молдавской историографии
этот вопрос либо вобще не рассматривался (в работах середины
60-х гг.), либо господарскую (государственную) собственность на
землю княжества отождествляли с господарским доменом
(Н. А. Мохов; История Молдавии, т. 1, 1965; П. В. Советов;
История народного хозяйства МССР до 1812 г., 1976 и др.).
При изучении истории землевладения феодальной Молдавии,
в том числе и самого раннего периода, следует исходить из
разработанной П. В. Советовым концепции внутриформационных
типологических перестроек его системы46. Можно допустить, что к
моменту завершения формирования старовотчинной системы
феодального землевладения в третьей четверти XV в. оно претерпело
определенные изменения по сравнению с раннефеодальным. В пе-
112
риод генезиса феодальных отношений глава только что
возникшего государства, главный землевладелец-феодал, выступает среди
прочих как представитель силы, призванной утвердить, охранить
и расширить собственность формирующегося класса феодалов,
путем захвата общинных или приобретения иными путями земель,
а также в результате увеличения территории государства за счет
соседних держав. Это был не единовременный акт, а постепенный
процесс феодализации вширь, истоки которого в Молдавии не
поддаются детальному изучению, так как отсутствуют
соответствующие источники, поземельные акты, появляющиеся лишь с
конца XIV в. Тем не менее привлечение других видов и источников
позволяет хотя бы в общих чертах его реконструировать, начиная
прежде всего с господарского домена.
. В известной легенде о воеводе Драго-
господарского домена ше — «основателе» Молдавии —
повествуется о его переходе из Марамуреша
во время охоты в Восточное Подкарпатье. Один из дошедших до
нас вариантов этой легенды содержит подробное географическое
описание земель, на которых обосновался Драгош «со своими
товарищами». Это долина р. Молдовица (левого притока р.
Молдова в верховьях) и ее притока с примечательным названием Дра-
гоша. Обширное открытое пространство в месте их слияния и
сейчас называется Поле Драгоша. К этим местностям примыкают
долины ручьев Хумор, притока Молдовы, и Драгошины, а также
р. Сучевицы, вплоть до ее впадения в Сучаву, вместе с долиной
ручья Воловец. Обследовав окрестности, Драгош увидел, что эта
страна «скорее пустынна, чем населена, но очень обширна,
красива и плодородна... и решил во что бы то ни стало завладеть ею
полностью». Поэтому он переселил сюда своих людей из
Марамуреша. На Воловце Драгош, согласно легенде, соорудил
крепость— свою первую резиденцию, где позднее был господарский
двор и возникло селение Воловец. Потом жители Сучавы и Сире-
та попросили Драгоша взять их под свое покровительство,
защитить от татар ... а затем Драгош перенес свою резиденцию в
Сирет47. По варианту легенды, включенному в русскую
Воскресенскую летопись XVI в., «Драгош воевода основал первое поселение
на реке на Молдове, а потом основал поселение Баня (т. е. Байя)
и другие селения по рекам и по ручьям»48.
Независимо от того, соответствует ли действительности
сообщение легенды о приходе Драгоша из Марамуреша49, можно
предположить, что на этом пространстве между р. Молдавица,
Огретом и Сучавой находились земельные владения Драгоша и
его семьи, в частности на Воловце. Видимо, здесь находились и
те владения («их добро»), которые потеряли сыновья Саса50 —
Балк со своими братьями Драгом, Драгомиром и Стефаном,
изгнанные из Молдавии воеводой Богданом, к которому перешли
их земли. Венгерский король, возмещая Балку с братьями
потерю феодальных владений в Молдавии, актом от 2 февраля 1365 г.
8 Л. Л. Полевой
113
отдает им взамен 9 сел в Марамуреше, принадлежавшие некогда
Богдану51. Балк владел землями совместно со своими братьями,
сражавшимися вместе с ним против Богдана. Об этом можно
судить по тому, что король пожаловал им бывшие села Богдана в
совместное владение. В этот клан помимо Балка и его трех
оставшихся в живых братьев входили еще братья, погибшие в
столкновениях с Богданом в Молдавии52. Земли в Молдавии были их
родовым владением, несомненно, коллективного семейно-патроним-
ного свойства. Однако обстоятельства перехода в их владение
этих земель неизвестны.
Владения клана Сасов в Молдавии, очевидно, носили частно-
феодальный характер. О феодальной сущности владений сыновей
Саса в Молдавии свидетельствует тот же королевский акт 1365 г.,
согласно которому возмещается потеря также феодальными
селами в Марамуреше. В самом начале феодализации молдавские
воеводы выступают на волошском обычно-правовом уровне как
частные владельцы вновь осваиваемых пустовавших земель,
которые заселяются зависимым населением. В этом смысле они
напоминают кнезов-осадников сел на волошском праве Галицкого
Прикарпатья XIV—XVI вв.53
Насколько молдавские народные предания отражают
историческую действительность, предстоит еще всесторонне исследовать.
Заметим лишь, что они, как и археологические, топонимические,
лингвистические, этнографические источники, летописи и хроники,
в той или иной степени приближения показывают реальную
обстановку волошского расселения в землях к востоку от Карпат.
Независимо от того, как разрешится вопрос, действительно ли пришел
первый молдавский воевода Драгош со своими людьми из Мара-
муреша или он выдвинулся из среды волохов, живших на этой
территории уже длительное время54, его частными владениями,
становятся в соответствии с нормами волошского обычного права
вновь освоенные земли, которые населяются зависимыми людьми/
Какие бы разночтения ни содержались в молдавских
летописях и исторических легендах о географии селений,
принадлежавших семейно-патронимному клану первых молдавских воевод,
несомненно, что они располагались между р. Сирет и верховьями
рек Сучава и Молдова, на территории, где возник молдавский во-
еводат. Дополнительным свидетельством в пользу этого может
служить отсутствие здесь селений с жуде, ватаманами и кнезами,
то есть общинных структур. Другими словами, поселения, видимо,
возникали на частных землях, которые согласно легенде были
освоены Драгошем и его людьми.
Однако не исключено, что прежде здесь могли существовать
и общинные образования, земли которых были затем захвачены
воеводами. Вполне возможна ситуация, описанная в одной из
молдавских легенд об основании Молдавского княжества. О
существовании общинного образования во главе с «капитаном Негрей»
сообщается в одноименном народном предании: «Из Марамуреша
114
перешел в Молдову Драгош, охотясь со своей четой. Добрался до
Кымпулунга, увидел дочь Негри и не захотел отправиться
обратно. Остался там на поселение и женился, и имел он и его четаши
потомков...»55. Одним из путей захвата общинных земель было
проникновение в общину в результате браков лиц, обладавших
властью и силой. Таким образом они приобретали права на
участие в наследовании и отчуждении общинных земель.
Как следует из королевского документа 1365 г., владения Са-
сов перешли к семейству Богдана. Эти владения положили
начало его родовому наследственному домену. Именно там, где
согласно легенде, были владения Драгоша, локализуется
большинство селений из тех немногих актов XV в., которые
свидетельствуют об их принадлежности господарю.
а) Самый первый дошедший до нас господарский акт Петра
Мушата 1384 г., мая 1, оформленный в имении (curia — двор)
матери господаря Маргареты — «город наш — ...Серет (civitate
nostra Cerethensi)»56.
б) 1403 г., января 7.— «Мы, Александр воевода, господарь
Земли Молдавской... выделили из нашей отнины и дали... еписко-
пии нашей, из Земли нашей Молдавской, два села: Аверовцы, что
на Сучаве и второе, село Грецкое, что близко от Сучавского
торга»57.
в) 1421, дек. 13. — «Мы, Александр воевода, господарь Земли
Молдавской... дали Серет город и Волховец с селами и
приселками... ничего себе назад впредь не забирая.,, княгине Римгайле,
бывшей жене нашей, пожизненно»58.
г) 1437, окт. 5. — «Милостью божьей, мы, Ильяш воевода...
господарь Земли Молдавской... прибавили ему (Поянскому
монастырю) из нашего имения... села по имени: где был Михаил
Рошка и Рыпчинцы, и Радовцы, и где есть Балан, и где есть Дра-
гота, и где естьШандру, и где есть Петре Бумбота и место в
пустоши пониже Бум боты»59.
д) 1443, мая 22.— «Милостью божьей, Илья воевода,
господарь Земли Молдавской... дали наш двор Волховец... со всеми
приселками» старосте подольскому Дидриху Бучацкому60.
е) 1446, января 25. — «Милостью божьей, мы, Стефан воевода,
господарь Земли Молдавской... дали ему (Михаилу, логофету)...
в нашей земле, одно село из наших сел, по имени Ловцы наши,
на Бистрице, которое ниже Крачунова Камня»61.
Из приведенных актов только один позднейший список (1437,
окт. 5), текст которого не совсем тождествен, видимо, подлиннику,
может быть поставлен под сомнение.
Город Серет, очевидно, возник на месте поселения, издревле
принадлежавшего господарскому клану. Кроме документа от
1 мая 1384 г. это подтверждают акты 1421 г., свидетельствующие
о передаче его в пожизненное владение бывшей господарской
жене Римгайле, вместе с другими господарскими домениальными
владениями, а также 1456 г. — во владение Марии, жене умершего
8*
115
господаря Ильяша62. Два документа, касающиеся господарского
двора в Волховце, сел и приселков Сучевица, Великосельцы
и др., взаимно дополняют друг друга и не оставляют никаких
сомнений в том, что это владение являлось личным господарским.
Остальные также содержат указания «а принадлежность
жалуемых господарем сел к его личному имуществу. Среди
господарских владений и села в окрестностях Пятры.
По-видимому, к господарским домениальным владениям
можно отнести также г. Романов (ныне Роман) с окрестностями.
Судя по его названию, происхождение города связано с именем
господаря Романа. Построив крепость близ ремесленно-торгового
поселка, впервые упоминаемую в документе 1392 г. («в нашей
крепости Романа воеводы»), господарь способствовал его развитию и
дальнейшему превращению в город. В конце XIV — начале XV в.
он именуется в источниках «Романов торг», то есть местом
сосредоточения торговой и связанной с ней ремесленной
деятельности63. Подобно тому как на Руси города, названные именами
князей, являлись их домениальной собственностью64, очевидно, и
Романов (Роман) входил в господарский домен.
К владениям господарского рода следует отнести и села,
бывшие собственностью господарских жен и их детей. Жена
господаря Александра Анна в 1419—1421 гг. подарила Молдавицкому
монастырю села Вакулинцы и «где Зырна сделал расчистку, под
лесом», около г. Дорохой. Другой своей жене — княгине Марене
«и ее детям, нашему возлюбленному Петру и другим сыновьям
и дочерям нашим, что будут от княгини Марены, и детям их, и
внукам их, и правнукам и пращурам их... на веки» господарь
Александр в 1429 г. жалует монастырь на Вышневце, «где есть
игумен Киприян» и села Калиновцы, Вранешты, Белешты, Кын-
дешты, Прижолтены, Хришаны и др., в Кодрах, где у господар-
ской жены уже были владения: «хотар кнешнин». Актом от
20 декабря 1437 г. господарь Ильяш подтверждает владения
боярина Михаила Дорохойского и среди них села, которые ранее
принадлежали княгине, т. е. какой-то господарской жене, также
в Кодрах65. Два последних акта свидетельствуют о наличии
крупных господарских родовых владений в Кодрах Днестровско-Прут-
ского междуречья и косвенно подтверждают идентичность текста
молдавского сурета начала XIX в. грамоте господаря Ильяша от
5 октября 1437 г., указывающей на существование господарского
«имения» в Кодрах66. По мере расширения территории княжества
в господарский домен включались новые земли, в частности
приблизительно в конце XIV — начале XV в. в Кодрах. Это были
владения, на которые, как и на прочие частнофеодальные,
видимо, распространялись все «обычаи земли», регулировавшие
поземельные отношения67.
Земельные владения, составлявшие господарский домен на
первых порах очень редко были источником дарений,
пожалований и других подобных операций. Редкими являлись отмеченные
116
документами случаи дарения сел церкви и монастырям на помин
души (1403, янв. 7; 1419—1421; 1437, окт. 5), пожизненные
пожалования бывшим женам господарей (1421, дек. 13), передача сел
частным лицам на ограниченное время за особые заслуги (1443,
мая 22) или пожалования в полное наследственное владение
(1437, дек. 20; 1446, янв. 25). Как правило, в перечисленных
документах так или иначе оговаривалась принадлежность владений
к господарскому домену.
В то же время господари использовали любые возможности
для увеличения своих личных и родовых владений. Для этого
членам господарской семьи жаловались частные владения, но
были и другие пути. Например, в уже приведенной выше
жалованной грамоте от 1429 г., февраля 10, господарской жене Марене,
сыну Петру и другим господарским детям в их владение
закрепляется монастырь, «где игумен Киприан» и ряд сел в Кодрах.
Среди них село Калиновцы, принадлежавшее Кристе, что,
однако, не было закреплено господарским актом. Характерно, что в
этих же местах, в Кодрах, находились села, уже
принадлежавшие господарской семье «хотар кнепини», как указано в этом
же акте, и «имение» господаря из документа 1437 г., окт. 5.
Господари стремились включить в личные владения целые
волости с селами и крепостями. В литературе по разным
поводам освещался территориальный спор между молдавскими
господарями и польскими королями в связи с принадлежностью По-
кутии и Шиттинской земли68. Рассмотрим этот вопрос в связи с
интересующим нас аспектом. Известно, что после вассальной
присяги молдавский воевода Петр Мушат обязался предоставить
польскому королю Владиславу заем. В 1388 г., янв. 27 была
оформлена частная долговая запись польского короля, который
с целью обеспечения займа обязался передать во владение
Петра Мушата «и его брату Роману и детям их или тем, кто из них
жив останется» крепость Галич с волостью69, в случае
невозврата займа к указанному сроку, до уплаты долга. К 1395 г.
молдавские бояре от имени господаря Стефана Мушата отказались
от претензий на Коломыю, Снятии и Покутию, входивших в Га-
личскую волость, оставляя открытым вопрос о другой спорной
территории — Шипинской земле с крепостями Хмелев и Цецин.
Однако в вассальной присяге Стефана и бояр того же года о
территориальных неурядицах двух владетелей ничего не сказано70.
От претензий на эти владения в пользу короля Владислава, а
также от давнего долга короля, «что... Петр воевода одолжил»,
отказывается в 1400 г. поддерживаемый польским королем
претендент на молдавский престол Ивашко, один из сыновей Петра
Мушата71. Но надежды Ивашко свергнуть господаря Александра не
сбылись и попытки польского короля возвратить свои владения
также оказались безуспешными.
В дальнейшем n в вассальных актах молдавского господаря
Александра, приносившего присяги польскому королю Владисла-
117
ву в 1402, 140472, 1407, 1411 гг., не упоминался давний
имущественный спор, хотя в последнем содержится, видимо, косвенный
намек на необходимость в интересах добрососедских отношений
признания польским королем существующих границ между
двумя государствами: «Если нам господарь наш, король, кривды не
сделает в нашей земле и в моей вотчине, и в моей всей
границе»73. В том же 1411 г. была сделана попытка урегулировать
личные имущественные взаимоотношения господаря и короля.
Специальным актом король обязался через два года погасить свой
давний денежный долг («что нам одолжили предки их»), а в
случае неуплаты в срок передать крепости Снятии и Коломыя, и
Покутскую землю во владение господаря Александра и его
детей «со всем доходом и со всем правом, и со всеми границами»74.
Таким образом, существовали две линии взаимоотношений
молдавских господарей с польским королем: государственная и
личная. Первая из них оформлялась государственными актами
вассальной присяги молдавских господарей и представителей
молдавского боярства. В них не оговаривались взаимные
территориальные и денежные претензии, носившие, судя по всему, личный
характер. Другая линия отражена в источниках в виде взаимных
личных обязательственных актов, затрагивающих частные
интересы обоих владетелей, хотя они, конечно, не могли не влиять на
межгосударственные75.
Особое положение крепостей Хмелев и Цецин «с теми
волостями и селами, которые к ним принадлежат», отмечено в акте
короля Владислава от 13 декабря 1433 г. Как сюзерен молдавского
господаря Стефана он жалует ему «свою землю волошскую всю
держать, во всех своих границах, так как его предки держали».
Что же касается спорных владений, то Хмелев и Цецин с
волостями король дает Стефану «на веки и его детям с потомками»,
считая «его законным отчичем и дедичем этих крепостей». Причем
он оставляет за собой Покутию и устанавливает границу между
этими владениями76.
Однако актом от 23 сентября 1436 г., то есть вскоре после
описанных выше событий, господарь Ильяш отдает польскому
королю, чтобы возместить убытки, нанесенные военными
действиями своего отца в Покутии «Землю Шипиньскую, которую
Молдавская земля от короны имела... возвращаем с наших панов и
бояр ведома, совета и воли... со всеми приходами»77. Этим
документом как будто опровергается принадлежность Шипинской
земли господарскому домену. Однако спустя ряд лет, после
изгнания Ильяша с престола, его жена Маринка вновь претендует
на эту землю как семейное господарское владение. В 1444 г. от
имени ослепленного и бежавшего в Галичину с семьей Ильяша
она обратилась к польскому королю из Львова и попросила
взамен крепостей Хотин, Цецина и Хмелев с волостями, в свое время
переданных королю, «имущество, что полагается здесь в
Королевстве польском светлейшему господину Ильяшу, и нам, и на-
118
шим детям; имущество королевское (т. е., видимо, из домена
польского короля. — Л. П.), которое будет для удовлетворения
господаря Ильяша, и нас, и наших детей», либо возвратить Ши-
пинскую землю78. По «обычаям земли», корнями уходящими в се-
мейно-патронимные отношения собственности, родовые,
«вотчинные» земли опального члена господарского рода оставались за
его прочими членами. Вновь же приобретенные земли, какой
была Шипинская земля с ее неясным феодально-правовым статусом
то ли личного благоприобретенного или ленного владения
конкретного господаря, то ли территории, интегрированной в состав
государственных владений (а может быть, она меняла этот
статус), становились предметом споров и раздоров. Лишившись
личных домениальных и родовых земель в Молдавском княжестве,
опальный Ильяш теперь претендовал на компенсацию.
Не достаточно определенное и понятное положение личных
господарских земельных владений по отношению к
государственной собственности вынуждает обратиться к изучению ее
возникновения.
В актах молдавских господарей конца
Верховная XIV—XV в. отразилось установление
феодально- »
государственная правосознания верховной государствен-
земельная собственность ной земельной собственности в лице
главы государства. При отсутствии
кодифицированного законодательства, появляющегося в Молдавском
княжестве лишь в XVII в.79, такие акты в совокупности
приобретали силу законодательно-правовых документов. В первом
дошедшем до нас акте Петра Мушата, от 1 мая 1384 г., он титулован
«божьей волей воевода Земли Молдавской»80, то есть как глава
формирующегося государственного аппарата, облеченный
многочисленными военными, политическими, судебными и
административными прерогативами. В последующих актах он также
выступает лишь в качестве воеводы молдавского (Petruswoyeuda mol-
daviensis — 1387, мая 6; «Петра воеводы молдавского» — 1388,
февр. 10)81.
Впервые формулы, свидетельствующие о существовании
верховной государственной земельной собственности, появляются в
интитуляции грамот господаря Романа: «Великий,
самодержавный, милостью божьей господин Ио Роман воевода, владеющий
Землей Молдавской от гор до моря» (1392 г., марта 30)82. В этом
титуле отмечены все существенные моменты общего укрепления
феодальной государственности в Молдавии. Подчеркнуто
указание на расширение границ княжества господарем. Подобные
верховные государственные прерогативы на землю княжества еще
нуждались в правовом обосновании. Оно содержится в другом
документе (1393 г., янв. 5), где Роман титулует себя «мы, Роман
воевода молдавский и дедич всей земли волошской от плонины до
самого берега моря»83. Ссылка на наследственные права воеводы
как верховного собственника земель княжества (дедич) должна
была служить таким обоснованием.
119
Однако феодальное правосознание верховной государственной
земельной собственности к концу XIV в. еще окончательно не
установилось. В поземельной грамоте того же господаря от 1393 г.,
ноября 18, содержится противоречие. Хотя в ней Роман
титулован как «великий, самодержавный господин» и «воевода Земли
Молдавской от планины до берега моря», этот документ издан
также от имени его сыновей Александра, Богдана и бояр.
Поэтому новая формула «в нашей земле, в Молдавской»84,
появляющаяся далее в тексте, может трактоваться как указание общей
феодальной собственности на землю княжества. В немногих
грамотах Стефана 'воеводы указание на верховную государственную
земельную собственность присутствует лишь во внутреннем,
поземельном акте 1397 г., апреля 18: «Божьей милостью, мы, Стефан
воевода, господин Земли Молдавской»85. Во внешнеполитических
же документах Стефан фигурирует только как воевода
Молдавии86.
Формула верховной государственной собственности на землю
получает завершенный вид в грамотах Юги и окончательно
закрепляется при Александре уже в первых его поземельных актах:
«Милостью божьею, мы, Ио Александр воевода, господин (или
господарь) Земли Молдавской»87. Причем характерно, что в инти-
тулатуре молдавских внешнеполитических актов право
суверенной верховной земельной собственности отражено с некоторым
запозданием, окончательно закрепляясь лишь с 1407 г.88 До этого
молдавские господари во внешних сношениях, в частности в актах
о вассальной присяге, выступали только как воеводы. Видимо,
это обусловлено укреплением внешнеполитических позиций
Молдавского княжества при Александре и приобретением признанного
государственного суверенитета — феодальной земельной
собственности, сконцентрированной в масштабе всей страны89. Вскоре
после принесения вассальной присяги господарем Александром
польскому королю Владиславу в 1402 и 1407 гг., где он фигурирует
лишь как «воевода молдавский», в 1407 г. оформляется новый
акт, подтверждающий предыдущие, но уже с титулом «господаря
Земли Молдавской». В таком качестве Александр выступает
далее во всех внешнеполитических актах90. В этом случае
вассальная присяга стала, по-видимому, формой союзнических
отношений суверенных государей.
Таким образом, в актах молдавских господарей отразился
процесс закрепления феодальным правосознанием
государственной власти молдавских воевод как волевого, насильственного
начала, установления верховной земельной собственности
государства на всю землю княжества.
Первоначально земли княжества, не являвшиеся общинной
или частнофеодальной собственностью, а также те, что входили в
его состав по мере расширения государственных границ во второй
половине XIV в., особенно слабо или вовсе не заселенные,
составляли государственные владения. Они охватывали большую часть
120
Днестровско-Карпатских земель. Противостоявшее прежним
общинным порядкам феодальное государство стремилось осущест-
в'ить монополию формирующегося господствующего класса новых
крупных землевладельцев «а основное средство производства —
всю землю княжества. Это, несомненно, произошло постепенно в
борьбе господарей и служилых людей не только с прежними
собственниками и владельцами земли — общинным крестьянством, но
также, видимо, и старой общинной знатью (кнезами, жуде и вата-
манами), захватывавшей общинные земли еще до возникновения
государственности. В этой борьбе укреплялся государственный
аппарат. В частности, возникла необходимость появления
канцелярии как органа, оформлявшего господарские, прежде всего
поземельные акты, феодально-правовые документы, отражающие
установление верховной государственной собственности на землю,
коллективной собственности формирующегося класса «новых»
феодалов. Установление верховной государственной земельной
собственности происходило на протяжении второй половины XIV в.
и получило юридическое оформление на рубеже столетий, совпав
с окончательным закреплением территориальных границ
княжества91.
Сам факт массового издания государственных поземельных
грамот, закреплявших с конца XIV в. земли за «новыми»
феодалами, господарские дарения, пожалования, обмен, покупку и т. д.,
то есть практически все акты перемещения земельных владений из
одних рук в другие, свидетельствует о том, что к этому времени
государство вступило в свои права верховного собственника
земель и стало осуществлять их путем контроля за движением
земельной собственности. Исследование дошедших до нас
поземельных актов позволяет обнаружить этот скачок в феодальных
поземельных отношениях Молдавии XIV—XV вв. Так, с 1392 по
1399 гг. — 8 актов; в первой трети XV в., за время правления
господаря Александра, — около 100 и т. д.
Осуществление господарями права верховной земельной
собственности в Молдавии сказалось и в постоянном подтверждении
новыми господарями уже однажды пожалованных феодалам
владений. К примеру, в 1424 г. господарь Александр жалует попу
Юге и его брату Нану село Бучумены, а в 1428 г. подтверждает
это же село Нану. Преемник и сын Александра господарь Стефан
в 1434 г. подтверждает село Бучумены попу Юге. Спустя пять лет,
в 1439 г. в совместное правление господарей Ильяша и Стефана
понадобилось новое подтверждение прав попа Юги и сына его
Михаила на это же село. К концу правления братьев-господарей, в
1442 г., близкие родичи попа Юги и его сына Михаила некие Ван-
ча и Илья, сыновья Станиги и, видимо, братья попа Юги, меняют
село Бучумены («их отчину») на половину другого с боярином
Андроником и его сыном Костей логофетом92. Обмен
узаконивается только господарским актом. Впоследствии, видимо, это село
вновь возвращается во владение потомков Станиги93, ибо актом
121
господаря Стефана от 1490 г. оформляется продажа Бучумен,
принадлежащих Марушке, дочери Михаила логофета, внучке попа
Юги, и Драгошу Станижеску, сыну Нана, со ссылкой на привилей
господаря Александра, следует думать 1424 г.94 Подобных
примеров можно привести множество. Все они свидетельствуют о том,
что молдавское государство в лице господарей активно
осуществляло свое право верховной земельной собственности.
Право верховной государственной земельной собственности,
субъектам которого был господарь, как глава государства
олицетворявший коллективную, корпоративную собственность
господствующего феодального класса на земли страны, зафиксировано
в ставших стереотипными формулах этих актов: «Милостью
божьей, мы, воевода, господарь Земли Молдавской... дали и
подтвердили... в нашей земле (в Молдавской)...» Стереотипность
формулировок поземельных актов сама по себе служит признаком
зафиксированных или устоявшихся юридических норм,
приобретавших таким образом характер законодательного прецедента.
Верховная государственная земельная собственность вначале
не была тождественна личному господарскому домену, который
в строгом смысле являлся частнофеодальным владением
молдавских воевод — господарей. Как и «многие другие подобные
владения, господарский домен, по-видимому, складывался из земель,
которые могли быть выделены из семейно-патронимных владений
господарского рода в результате его сегментации и
индивидуализации, либо вновь освоенных и населенных зависимыми
непосредственно от господаря как феодала людьми, либо
благоприобретенных.
В последнем случае отличие господарских домениальных
владений от государственных особенно выражено, когда господарь
выступает в одном лице, объединяющем два субъекта
поземельных сделок. Как глава государства — субъект верховной
государственной собственности на землю, оформляющий собственную
сделку на покупку земли и дарение ее монастырю в качестве
субъекта частнофеодального (домениального) владения.
Господарь Александр, актом от 7 января 1407 г., скрепляет свою
покупку и дарение виноградника Нямецкому и Бистрицкому
монастырям95. В этом смысле интересен документ от 15 сентября
1466 г., который необходимо процитировать: «Мы, Стефан
воевода, господарь Земли Молдавской... сообщаем... всем... что пришли
перед нами и митрополитами нашими кир Феоктистом из Сучавы
и кир Тарасие из Романа, и перед боярами нашими молдавскими,
великими и малыми, младшими и старшими, боярин наш пан Стан
Бабич, его брат пан Яким, и их брат пан Симион Бабич, также и
сыновья Якима Бабича Васко и Федко, вместе с другими их
племянниками, ...и продали нам их село... Верхний Виков за 200
татарских золотых вместе со всеми полянами и сенокосами, с
холмами и источниками, со всеми доходами и хотарами, что издавна
принадлежали этому селу. А мы... при митрополитах наших и при
122
всех боярах наших молдавских заплатили полностью им 200
золотых... А они...отдали нам... древние их привилеи, которые они
имели на это село от двух господарей Ильяша воеводы и Стефана
воеводы и отдали нам село навсегда.
А мы... своей волей... дали это вышеназванное село Верхний
Виков... монастырю Путна... со всем доходом, нерушимо никогда,
навеки». Далее следует обычная запись свидетелей бояр,
скрепляющих грамоту своими печатями96. Частнофеодальная сделка
купли-продажи между семейно-патронимным родом Бабичей и
господарем обусловила символический переход села Верхний
Виков в личный господарский домен и немедленное дарение его
Путнянскому монастырю, оформленные господарским
государственным актом с его печатью как главы государства и печатями
бояр из господарского совета.
Можно предположить, что в какой-то форме продолжала
существовать и земельная собственность господарского рода.
Другими словами, могли сохраняться наследственно-правовые связи
уже фактически экономически отделившихся индивидуальных
владений членов господарской семьи, о чем свидетельствуют
приведенные выше данные источников о «селах княгини»,
пожалованных господарским женам и детям не только из личного
господарского домена, но также составлявших иные категории
землевладения.
Верховная государственная земельная монопольная
собственность в Молдавии XIV—XV вв. (dominium eminens)
перекрывала другие виды собственности, придавая им
феодально-иерархический характер зависимости, известную ее условность и разную
степень привилегированности. Государственная феодальная рента
взималась с разных категорий землевладения в виде налогов и
повинностей. Почти полное отсутствие иммунитетов частнофео-
дальных земельных владений (определенное исключение
составляли церковно-монастырские владения) подчеркивало
значительную роль верховного государственного права собственности на все
земли Молдавского княжества97.
Феодализация и становление
старовотчинной структуры землевладения
Верховная Утверждение верховной государственной
государственная земельной собственности сказалось на
земельная собственность %«
и категории системе землевладения в Молдавском
землевладения княжестве. Оно отразилось на
феодальном юридическо-правовом
регулировании земельных держаний господарскими
актами с конца XIV в., разных форм зависимости их владельцев
от государственной власти, олицетворявшей верховную
государственную земельную собственность. В этом плане следует
выделить часть родового семейно-патронимного землевладения, сфор-
123
мировавшегося, как будет показано далее, в предшествующее
время. С конца XIV в. упомянутое землевладение располагало
гооподарскими жалованными поземельными грамотами, то есть
феодальными владельческими правами. В то же время подобные
владения, видимо, не являлись в собственном смысле
феодальными. Мы не располагаем никакими данными, свидетельствующими
о том, что экономическая реализация такой формы земельной
собственности носила феодальный характер, осуществлялась путем
эксплуатации зависимых крестьян. Большая семья или
патронимия, владевшая хотаром своего поселка в лице ее главы,
несомненно, собственными силами вела хозяйство, вносила подати и
исполняла повинности феодальному государству.
В феодализирующихся и ранних феодальных обществах
сохранялась подобная, зависимая от государства масса сельских
производителей— мелких землевладельцев или общин98. В Молдавии
рассматриваемого периода — это общинники и мелкие частные
(аллоидальные) семейно^патронимные владельцы.
Исследуя социальный статус не зависимых от частных лиц
общинников и мелких землевладельцев, их отношение к
феодальному государству, Ю. В. Бромлей связал его с появлением
верховной государственной земельной собственности и, вместе с этим,
превращением государственных налогов в феодальную ренту. В
этой массе он выделил категорию полноправных землевладельцев.
В экономическом отношении они оставались «трудящимися
субъектами», самостоятельно обрабатывавшими землю, находившуюся
в их наследственной частной собственности, на которую, однако,
постепенно распространялась верховная государственная
собственность. В то же время часть этих лиц (дедичи, племичи, heredes
и т. д.) в сословно-юридическом смысле обладала привилегиями,
являлась мелкой знатью, обязанной военной службой князю".
В ранних молдавских феодальных поземельных актах
встречаются некоторые свидетельства, позволяющие допустить
существование подобного мелкого землевладения привилегированных
«трудящихся субъектов» — непосредственных производителей.
Документы не различают владения «трудящихся субъектов» —
мелкой землевладельческой знати — и собственно феодальные,
оформляя в обоих случаях господарские пожалования «за верную
службу», т. е. определяют их юридический статус по отношению к
верховной государственной земельной собственности. В таких
актах обычно нет указаний на участие владельцев непосредственно
в ее освоении и обработке. Они воспринимаются как юридическое
оформление частнофеодального владения, использующего труд
зависимого сельского населения. Однако в ряде приведенных
выше (гл. III) случаев имеются косвенные или прямые
свидетельства того, что владельцы селений одновременно являлись
«трудящимися субъектами» на собственной земле. Привлекает внимание
пожалование некоему «слуге» господарскому Ивану Стын-
гачулу «за правую службу нам» селения, «где дом его...
124
которое сам сделал себе на пустоши в лесу... собственным трудом
очистил от леса... чтобы было ему... со всем доходом» (1439.
VII.15)100. Категория мелкого землевладения не зависимых от
каких-либо частных лиц непосредственных производителей могла
включать, конечно, только земли, которые обрабатывались
силами живших на них болынесемейно-патронимных коллективов. Эта
категория землевладения возникла из свободной, частной (аллои-
дальной) собственности раннефеодального времени. Факт
пожалования родового земельного владения («отчины») большой семье
или патронимии господарем, олицетворявшим верховную
государственную земельную собственность, «за верную службу... со всем
доходом» свидетельствует о переходе их в категорию
привилегированной мелкой землевладельческой знати, судя по всему,
состоявшей из «трудящихся субъектов», непосредственных
производителей. Пожалование господарем родовому коллективу (большой
семье или патронимии) ее наследственного землевладения
(«отчины», «дедины») «со всем доходом» являлось
феодально-государственным признанием его привилегированности и выделяло в
особую категорию в отличие от других семейно-патронимных
крестьянских владений.
Можно привести множество подобных случаев. Некий Нэнбач
Барбосул получил в 1424—1425 гг., сент. 4 господарскую
жалованную грамоту на владение селением на Шомузе, «где есть дом
его, чтобы ему был урик со всем доходом», то есть хотар
поселка большой семьи («где дом его»). В 1427 г., сент., такой же акт
на поселение в Кырлигатуре, «где есть дом его», получил Онич-
ка101. По другому поводу уже приводился акт от 15 октября
1427 г. о пожаловании Оанче, его жене Насте, ее сыну от
предыдущего брака с Добрачином, и их детям, а также братьям и
сестрам Оанчи, с их детьми, селения, «где был дом Добрачинов
и Братул Плешескул» — патронимии, впоследствии приобретшей
соответствующее название по имени ее основателя Добрачины102.
Крачуну Пурчелескулу подтверждается «отнина его... село его,
Пурчелешты, где есть дом его» (1429.1.10). Драгошу Урлату
жалуется «село его на Тутове, где есть дом его... и детям его, и
братьям его» (1432.1.2)103 и т. д.
Однако в самом статусе этих владений заложена возможность
их превращения в собственно феодальные, на что чутко
реагируют топонимы поселений, выступающие индикаторами
социальных перемен. В одном из приведенных выше случаев большесе-
мейное поселение Онички (1427.IX) позднее приобретает владель-
ческо-локализующее название Оничканы104, сохраняющееся по сей
день. В 1429 г., июня 1, господарь жалует Онике «село на Жи-
жии, где есть у него дом... и детям его... и сестрам его» (во
второй половине XV в. Оничены). Уже в 1432 г. этот же Оника
выступает как феодал, во владение которого переходит соседнее
селение Виколены105. Привлечение для обработки родовых земель
большой семьи или патронимии холопов и особенно другого за-
125
висимого населения превращало такие владения в частнофео-
далыные.
Таким образом, в рамках верховной государственной
земельной собственности к концу XIV — первой половине XV в.
выделяются следующие категории землевладения:
I. Собственно государственное, включавшее земли,
заселенные зависимым от государства населением, а также
незаселенные земли (приблизительно 65% всей территории страны в первой
трети XV в.)106, составлявшие резерв сельской колонизации и
феодализации. Однако их охват системой формирующегося
феодального землевладения зависел от ряда факторов и прежде
всего ограничивался имевшимися людскими ресурсами.
П. Полукрестьянское:
родовое (семейно-патронимное), привилегированное, частное,
мелкое, аллоидальное, «трудящихся субъектов».
III. Частнофеодальное:
Родовое и неродовое (семейно-патронимное), индивидуально-
семейное, в том числе господарский, личный домен,
привилегированное, с зависимым крестьянством.
церковно^монастырское, привилегированное с зависимым
крестьянством.
Критерии классификации категорий землевладения основаны
главным образом на правовой и номинативно-селищной сторонах
поземельных отношений, зафиксированных источниками. За ними
скрыты глубинные социально-экономические явления, нашедшие
соответствующее отражение в правовых нормах, актах и
топонимических реалиях. Эти категории землевладения
взаимодействовали в процессе феодализации вширь, что привело к становлению
старовотчинной структуры землевладения.
Исследование процесса формирования феодального
землевладения и становления его старовотчинной структуры, в уже
сложившемся виде впервые показанной П. В. Советовым107, при
отсутствии для большей части этого периода источников возможно
лишь путем их статистической реконструкции. Методика такой
реконструкции основана на ретроспекции данных поземельных
актов конца XIV—первой половины XV в. о распространении
сельских поселений — единиц землеустройства и в известном смысле
единиц землевладения того времени.
Ретроспекция сельского расселения XIV в.
Методика реконструкции
источников построена на расчете давности
существования каждого селения по форме его
впервые упоминаемого топонима в поземельных документах более
позднего времени108. Вычисленная в соответствии с формой
топонима давность существования конкретного села сопоставляется с
содержащимися в актах прямыми и косвенными указаниями на
владельческий статус этого селения и его изменения. Такой
индивидуальный анализ не поддается классификации, поэтому мы
ограничимся лишь некоторыми примерами.
126
В 1392 г., марта 30, господарь Роман жалует Иванышу витязю
«за его верную службу» три села «а р. Сирет: Чурсачовцы, Вла-
димировцы и Букуровцы109. Ретроспективный расчет давности этих
сел с полными патронимичными названиями показал, что они как
семейно-патронимные частные владения могли существовать по
крайней мере с конца XIII — начала XIV в. и это качество
сохраняли вплоть до перехода в конце XIV в. как феодальное владение
в руки Иваныша. В иных случаях, как увидим далее, документы
содержат указание на прежнего владельца. С утратой патроним-
ных прав на землю упраздняются старые хотары этих сел, и гос-
подарским актом устанавливается новый общий для них хотар
частнофеодального владения.
В 1397 г., апреля 18, пан Кошку и его брат Тоадер за
«службу» господарям Роману и Стефану получают как частнофеодаль-
ное, оформленное господарским актом, владение — свою «отнину»
(т. е. перешедшее в наследство от отца) Ругашешты110.
Поселение с патронимичным полным названием к этому времени уже
существовало не менее столетия111 и являлось частнопатронимич-
ным владением предков Кошку и Тоадера, по крайней мере на
протяжении последних двух поколений владельцев. Так как па-
тронимичная и частная формы владения практически
тождественны, то и это селение следует включить в соответствующую
категорию землевладения, до преобразования его (в правовом
отношении) в частнофеодальное владение в конце XIV — первой трети
XV в. Определение хотара этого селения, очевидно, служит
указанием на его выделение из большой патронимии или
формирующейся сельской общины.
В 1400 г., июня 29, два селения Пояна и Гыртан на р. Тазлэу
жалуются господарем во владение боярину Строе и, видимо, его
брату Ивану112. Оба села с ранними непатронимичными
молдавскими названиями, что свидетельствует об их общинном
характере (волошская община) и соответствующих владельческих
правах вплоть до оформленного господарским актом перехода в руки
феодалов — боярина Строе и Ивана. Указанием на отделение
упомянутых селений — частей общины — может служить
установление их хотаров в господарской грамоте113.
Интересные результаты дает подобный анализ уже
приводившейся жалованной грамоты на имя пана Журжа Унгурянула,
которому господарь Александр, в 1409 г., января 28, дает во
владение «отнину его» селения Унгурены, «где его дом», и рядом
Суходол, а также несколько селений на р. Турлуй в
непосредственной близости от предыдущих: Порчешты, Сперлешты, Негрилеш-
ты и Her (ашешты), «где есть Негш жуде», и ниже, «где есть
Коман»114. Этим актом оформляются владения крупного феодала, в
которые входят два селения, полученные в наследство от отца
(«отнины»). Одно из них — Унгурены. Судя по владельческо-лока-
лизующему названию, оно, видимо, издавна перешло во владение
его семейства, жившего в этом селении, о чем свидетельствует
127
прозвище Журжа Унгурянула и прямое указание документа —
«где его дом». Происхождение его прозвища связано с группой
волошских переселенцев из венгерской стороны (Унгария, молд.-
Венгрия), то есть из Трансильвании115. Другое селение
(Суходол) имеет раннее непатронимичное «общинное» название и могло
перейти к отцу Журжа, вероятно, во второй половине XIV в. Оба
села с полными топонимами по расчетам существуют по крайней
мере с конца XIII — первой трети XIV в. Остальные селения, все
с патронимичными названиями, не были «отниной» Журжа, то
есть являлись его феодальным владением так сказать в первом
поколении. Четыре из них, с полными топонимами, до этого были
частнопатронимичными владениями, а также большесемейный
поселок с первичным названием, «где есть Коман», основанный по
расчетам, судя по топониму, в последней трети XIV в.
Несколько особняком стоит поселение «Her (ашешты), где есть Негш жу-
де». Очевидно, оно являлось патронимичным осколком прежней
общины, возглавлявшейся жуде, который к моменту перехода
патронимии во владение Журжа Унгурянула утратил свои
владельческие права на это поселение. Прежние его права можно
проследить по совпадению имени жуде с названием селения.
Соединение в одно феодальное 'владение владельческо-родового поселка
Журжа Унгурянула — Унгурены и общинного поселка Суходол
прежде с обособленными хотарами определено в господарском
акте их общим хотаром. Прочие селения остались со старыми
хотарами. До того, как они составили феодальную вотчину Журжа
Унгурянула и его отца, эти селения на протяжении XIV в.116
были либо общинными (Суходол), либо частными семейно-патро-
нимными (Прочешты, Сперлешты, Негрилешты, Негашешты, где
есть Коман»).
Обычно каждый из дошедших до нас молдавских поземельных
актов требует особого ретроспективного анализа. К примеру
также, жалованная грамота 1414 г., августа 2117, на имя пана Тоадера
Питика и его брата Драгула, в которой упоминаются три селения
с первичными и вторичными топонимами, то есть основанными
при жизни одного—двух поколений. Причем в двух из них
находились «дома» Тоадера Питика, поэтому трудно объяснить
принадлежностью его сразу к двум семейным общинам, особенно
ввиду большой отдаленности этих селений. «Село на Бырладе, где
у него (Тоадера Питика. — Л. П.) есть другой дом, где есть Та-
маш и Иван кнезы», впоследствии приобрело полный
патронимический топоним Питешты (1507 г., 11.28)118 и, вероятно, являлось
родовым владением Тоадера Питика, который выбившись в
сословие панов, включил его в свое феодальное владение.
Возможно, Тамаш и Иван кнезы были его семейно-патронимными
родичами либо чужаками, первоначально подчинившими это селение
своей власти в составе волошской надобшинной структуры и
утратившие ее с переходом селения в феодальное владение Тоадера
Питика. Другое село «на Кобыле (северо-восточнее г. Бакэу), где
128
у него (Тоадера Питика. — Л. П.) есть дом, где был Вериш
Станислав», к XVI в. получило владельческо-локализующее название
Питичены (1528.III.4)119. «Дом» Тоадера Питика (т. е. семья) в
этом селении мог появиться вследствие родственных связей,
возможно, матримональных контактов с семьей Вериша Станислава,
скажем, при отсутствии у него потомков по мужской линии или
женитьбе брата или сына Тоадера Питика на дочери одного из
жителей. Этим он мог воспользоваться с целью внедрения в
семейную общину Вериша Станислава и подчинения ее себе.
Характерно, что третье село, попавшее во владение Тоадера Питика,
«в устье Жеравца, где впадает в Бырлад, по имени, где был Лие
и Цыганешты кнезы», в 1436 г. уже имеет собственный полный
патронимический топоним Лиешты120. Итак, одно из сел, в 1414 г.
пожалованных господарем пану Тоадеру Питику за «верную
службу», следует считать его первоначальным, родовым, частно-
патронимным владением (Питешты). Другое, болыыесемейное
селение, «где есть Вериш Станислав», оказалось во владении
Тоадера Питика при неясных обстоятельствах, в силу которых у него
там появился еще один «дом» (Питичены). Третье, частнопатро-
иимное селение было пожаловано господарем (Лиешты). Все
три селения вначале были частными семейно-патронимными
владениями. В пределах вычисленных периодов их существования
до момента первого упоминания в документах этим статусом
они могли обладать примерно в середине — второй половине
XIV в."1
На таком индивидуальном социально-экономическом анализе
всех дошедших до нас 288 поземельных актов молдавских
господарей конца XIV — первой половины XV в., в которых упомянуто
798 пунктов заселения — единиц землеустройства
(землевладения), и расчетах давности существования каждого из них были
построены ретроспективные рабочие таблицы землевладений (по
категориям) в Молдавии середины XIV в. и первой трети XV в.122
Они составили достаточно репрезентативные «естественные»
выборки по соответствующим периодам, с распределением в них
землевладений по категориям. Выборка, относящаяся к середине
XIV в., составляет 54,2% (542) всего определенного для этого
времени количества сельских поселений — генеральной
совокупности— около 1000 пунктов123. Выборка первой трети XV в.— 47,0%
(705) генеральной совокупности (около 1500 поселений)124.
Подобные крупные выборки не нуждаются в расчетах степени их
репрезентативности.
В табл. 9 показаны результаты вероятностных расчетов долей
и число поселений и владений по категориям землевладения125 в
генеральных совокупностях для первой трети XIV в. (см. также
табл. 8), середины XIV и первой трети XV в.126, в сопоставлении
с данными П. В. Советова по старовотчинной структуре последней
трети XV в.127 Табл. 9 характеризует динамику становления
феодальной системы землевладения в Молдавии конца XIII—XV вв.
9 Л. Л. Полевой
129
Три этапа формирования Первый этап, остающийся наименее изу-
феодального ченным, заканчивается с появлением су-
землевладения верен-ного Молдавского княжества в
середине XIV в. Начало его, видимо,
относится к XIII в. Некоторое представление о поземельных
отношениях этого периода можно составить по гипотетической структуре
землевладения, определенной для первой трети XIV в. (см. табл.
8). В названный период происходило интенсивное разложение
общинного землевладения и выделение из него большесемейно-па-
тронимного с частновладельческими тенденциями (неполный алло-
идальный тип землевладения). Большесемейно-патронимное
землевладение в первой трети XIV в. составляло около 3/4 всех
владений (73,5%).Возникают какие-то формы принадлежности
поселений отдельным лицам, видимо, постепенно приобретающие
феодальный характер, то есть зависимости населяющих -их
людей. Феодализирующаяся общинная знать — чаще всего жуде, кне-
зы и ватаманы, «вместе с общинной собственностью
узурпировала и связанные с ней повинности»128.
В середине XIV в., к концу первого этапа, владения,
приобретающие собственно феодальный характер, занимали уже треть (по
расчетам около 33%) всех владений. Они были небольшими, как
правило, в одно селение. Наряду с ними появились владения,
составлявшие личную земельную собственность первых молдавских
воевод как крупных феодалов. Домениальная собственность
воевод также еще не очень велика: приблизительно 15 селений,
принадлежавших одному владельцу. Интересна география феодаль-
Таблица 9. Динамика землевладений в Молдавии XIV—XV вв. по категориям
Периоды
Генеральные сово-
к>пности
Светское земле-
волошская
и славянская
общины
большесемейно-патронимное
селе- владе-1 селе- владе-
селения | ния I ния I ния ! ния
1—3 селения
4—5 селений
владе- селе-
владения I ния I ния
Первая
треть
XIV в.
Середина*
XIV в.
Первая**
треть
XV в.
Последняя треть
XV в.
Кол-во
%
Кол-во
%
Кол-во
%
Кол-во
%
53
8.8
64
6,4
24
1,6
11
0,6
53
8,8
64
6,5
24
2,9
11
0,7
441
73,5
608
60,9
361
24,1
272
16,0
441
73,5
608
61,7
361
43,6
988
66,6
106
17,6
312
32,6
414
27,6
446
26,3
106
17,6
312
33,0
352
42,8
352
23,7
—
—
174
11,6
162
9,6
—
—
49
5,9
61
4,1
* Государственная земельная собственность распространялась на часть общинного и
семейно-патронимного землевладения, а также пустующие земли в процессе
территориального становления Молдавского княжества.
130
иых владений, сосредоточенных в массе в Восточном Подкарпатье
от Южной Буковины до долины р. Бистрица, в пределах
первоначальной территории Молдавского княжества. Селения господар-
ского домена исследуемого времени встречаются только в Буко-
ви'не, в районах Сучавы и Сирета.
Основную часть землевладения в середине XIV в. по-прежнему
составляло большесемешю-патронимное, неуклонно
превращавшееся в частную (аллоидальную, «отчинную») собственность. Оно
охватывало около 600 селений, или 60%, т. е. немногим меньше 2/3
их общего количества, и соответствующее число владений.
Собственно общинное землевладение, сохраняя еще некоторые
позиции (примерно 6—7 десятков селений, или 6—7%), уже
значительно уступало большесемейно-патрсхнимному, источником
появления которого оно служило.
Показательна география общинного землевладения, которое
сосредотачивалось главным образом по периметру
предполагаемых первоначальных границ Молдавского княжества и за их
пределами, восточнее, в районах р. Тутова-Васлуй, днестровско-прут-
ских Кодрах и других местах, где феодализация проходила
менее интенсивно. Основу системы землевладения Молдавского
княжества к середине XIV в. в количественном и
пространственном отношении составляли большесемейно-патронимные
владения, ставшие или становившиеся частной собственностью. Но
большесемейно-патронимное землевладение, приобретая
частнособственнический характер, сохраняло многие социальные узы с
общинной организацией, из которой оно возникло. Эта форма зем-
(средние величины генеральных совокупностей)
6—10 селении
селения
—
76
5,1
264
15,6
владения
—
10
1,2
39
2,6
владение
феодальное
более 10
селений
селения
владения
— —
294 12
19,6 1,5
303
17,9
16
1,0
господарский
домен
селения
15
1,5
42
2,8
100
5,9
владения
1
0,2
1
0,2
1
0,06
Церковно-мона-
стырское
землевладение
селения
—
112
7,5
134
7,9
владе-
ьия
—
12
1,5
16
1,0
Be
селения
600
100,0
999
100,0
1496
100,0
1692
100,0
его
владения
600
100,0
985
100,0
823
100,0
1484
100,0
** Верховная государственная собственность покрывала все категории землевладения, а
также пустоши; всю территорию княжества.
9*
131
левладения составляла широкую структуру, основанную на
общинно-родственных традициях, с одной стороны, и
частнособственнических тенденциях, с другой; структуру переходного типа,
ставшую, по мнению П. В. Советова129 и Л. Б. Алаева130,
предпосылкой распространения долевого землевладения. Отмечена
длительная устойчивость значительного болынесемейно-патронимиче-
ского землевладения в странах со сходными с Молдавией
природными и хозяйственно-культурными условиями на Балканах,
вплоть до XV — начала XX в., в Скандинавии, до XIII—XIV вв.,
на Кавказе, почти до XX в.131 и др.
Второй этап формирования феодального землевладения
охватывал первые десятилетия существования Молдавского государства
до завершения процесса складывания верховной
феодально-государственной собственности на все земли страны (dominium eminens).
Государственная собственность на общинные и семейно-патроним-
ные земельные владения, а также пустующие земли, вместе с их
«окняжением» в процессе территориального становления
Молдавского княжества преобразовалась в феодально-государственное
право на все земли страны. Юридическое оформление это право
получило в поземельных и прочих актах молдавских господарей
конца XIV — начала XV в. Л. Шиманский и Ж. Игнат
проследили по документальным материалам постепенное формирование
феодального правосознания верховной государственной
собственности на землю Молдавского княжества, отразившееся в титула-
туре господарей и других формулах грамот. Впервые оно
отчетливо зафиксировано в документах с именем господаря Романа
(1391—1393) и закреплено при Александре (1400—1432)1 в
формулах «Великий самодержавный, милостью божьей господин, Ио
Роман воевода, обладая Землей Молдавской от планины до
моря» (1392.111.30), «в нашей Земле в Молдавской» (1393.XI.18),
«Милостью божей, Ио Александр воевода, господин Земли
Молдавской» (1400.XI.29)132, «Милостью божией мы, Александр
воевода, господарь Земли Молдавской...» (1412.IV.5)133 и т. д.
Существование верховной государственной собственности на
землю подтверждают также сборы государственных налогов и
податей, по сути ренты, со всех земель (сельских поселений).
Косвенное свидетельство о складывании постоянной государственной
организации взимания налогов и податей примерно к этому же
времени находим в упоминании глобника (1397 г.) и вистаерника
(1400 г.)134, там, где перечисляются боярские должности в составе
господарского совета. Однако прямые сведения о налогах и
других видах сбора государственной поземельной ренты встречаются
в документах только начиная с 20-х гг. XV в. 135
Всякие перераспределения земельной собственности
независимо от ее принадлежности с конца XIV — первой трети XV в.
оформлялись государственными, господарскими актами,
засвидетельствованными боярским советом. Приведенные в
исследовании Л. Шиманского и Ж. Игната доказательства того, что появ-
132
ление таких актов только в конце XIV в. закономерно и не
является следствием утраты более ранних источников136, думается,
исчерпывают давний дискуссионный вопрос. Прежде во многом
стихийное, хотя и опиравшееся на поддержку государственной
власти, возникновение новой феодальной системы землевладения
с конца XIV—первой трети XV в. вступает в период более
активного вмешательства Молдавского феодального государства, его
аппарата управления и принуждения. Возникновение в конце
XIV в. господарской канцелярии, составлявшей господарские
поземельные акты, явилось следствием установления верховной
государственной собственности на землю всей страны и отражением
его в феодальном делопроизводстве и правосознании137. Особенно
■интенсивная деятельность господарской канцелярии с первой
трети XV в. характеризовала возросшую степень вмешательства
государства в процесс формирования феодальной системы
землевладения.
К первой трети XV в. в основном завершается складывание
границ Молдавского княжества, территория котооого намного
расширилась после вытеснения золотоордынцев за Днестр138.
Значительные земли за пределами первоначальных границ
княжества в Восточном Подкарпатье вошли в государственный фонд
или частично стали господарской домениальной собственностью
(Кодры в Днестровско-Прутском междуречье). Они стали
обширным источником господарских пожалований в частнофеодальное
владение вотчин за службу в государственном аппарате, войске
и за другие заслуги.
На втором этапе феодализация вширь достигает своего апогея,
вначале при благоприятных условиях существования феодального
государства, а затем при непосредственном его участии как
верховного собственника всех земель страны. Этот процесс проходит
вследствие дальнейшего превращения семейно-патронимных,
частных владений в частнофеодальные узурпации общинных земель.
Уже в первой трети XV в. собственно общинное землевладение
значительно сократилось, составив небольшую часть всех
поселений страны, охватывая лишь два—три десятка, или всего около
1,6% селений (см. табл. 9). Значительно уменьшилось также се-
мейно-патронимное землевладение, в которое, однако,
по-прежнему входила большая доля всех поселений — приблизительно 360,
или около 24%. Зато за счет общинного и семейно-патронимного
резко выросло частнофеодальное — 957 пунктов, или 64,0% всех
поселений страны. Появилась новая категория феодального
землевладения— церковно-монастырское, сразу же занявшая заметное
место в его структуре—112 селений (7,5%). Постепенно
расширялся господарский домен, охватывавший примерно 42 селения
(2,8%).
Однако на этом этапе расширение частнофеодального
землевладения, церковно-монастырского и господарского доменов
происходило не только за счет патронимного и общинного. Значи-
133
тельную роль здесь сыграло увеличение государственных
земельных фондов Молдавского княжества, намного раздвинувшего свои
границы к концу XIV в. и массовая колонизация новых земель.
Количество вновь появившихся поселений с середины XIV по
первую треть XV в. — около 500, в полтора раза увеличивало
общее число сельских поселений Молдавского княжества (примерно
от 1000 до 1500). Новые поселки, основную часть которых
составляли большие семьи и патронимии, сразу же основывались на
частнофеодальных землях (феодал получал участок земли под
заселение) или вскоре были пожалованы во владение феодалов.
Семейно-патронимное землевладение частью растворилось в
разных категориях феодального землевладения, превратившись в
феодально-зависимые поселки, частью составило мелкую
привилегированную земельную собственность «трудящихся
субъектов».
Остающийся в общем недостаточно ясным социальный статус
болынесемейно-патронимного землевладения в составе
феодальной системы позволяет лишь предположить, что это было мелкое
землевладение полукрестьянского тина. Такое мелкое
землевладение могло сохраняться до того момента, когда патронимия
распадалась на экономически самостоятельные индивидуальные
семьи. В каждом конкретном случае это происходило в разное
время, хотя общие закономерности социальной истории страны
содействовали усилению и соединению подобных явлений в
определенные периоды, как это было при перестройке структуры
землевладения в Молдавии XIV — середины XV в. и появлении
старовотчинного землевладения (крупной вотчины I генерации) или в
последних десятилетиях XV — 70—80-е гг. XVI в., при новой
перестройке структуры землевладения и появлении затем крупной
вотчины II генерации139.
В первой трети XV в. около 3/4 всех сельских поселений
(74,3%) были сосредоточены в руках немногочисленного класса
феодалов. Так как семейно-патронимное, частное землевладение
представляло собой естественный резерв феодализации и
находилось накануне превращения в частнофеодальную собственность,
то можно сказать, что феодализацией была охвачена
подавляющая часть землевладений (98,4%). Собственно частнофеодальное
землевладение (3/4 всех селений) принадлежало сравнительно
небольшому числу юридических лиц— 436 индивидуальным и
коллективным владельцам. Причем появившаяся крупная
феодальная светская вотчина (свыше 3 селений) охватывала более трети
(36,3%) всех поселений страны и находилась в руках всего 70
владельцев, а вместе с господарским и церковно-монастырским
доменами— половину всех владений (46,6%), принадлежавших 84
(10,3% всех владельцев) индивидуальным и коллективным
собственникам. Уже в первой трети XV в. во владении ничтожно
малого числа крупных вотчинников находилась половина всех
освоенных богатств Молдавии.
134
Разрушаются отдельные, ранее пространственно обособленные
территориальные структуры категорий землевладения, которые
можно обнаружить при исследовании предыдущего этапа
формирования феодального землевладения. Распространяется частно-
феодальное светское и появляется церковно-монастырское
землевладение, все более проникая «а территории, где раньше
преобладало общинное и семейно-патронимное землевладение.
Именно этот период феодализации характеризуют слова
•К. Маркса о судьбах восточнороманской общины: «Остаток
старой общинной собственности на землю, сохранившийся после
перехода к самостоятельному крестьянскому хозяйству...
послужил... предлогом для того, чтобы осуществить переход к более
низким формам земельной ренты. Часть земли принадлежит
отдельным крестьянам и обрабатывается ими самостоятельно.
Другая обрабатывается сообща и образует прибавочный продукт,
который служит отчасти для покрытия расходов общины, отчасти
как резерв на случай неурожаев и т. д. Эти две последние части
прибавочного продукта, а в конце концов и весь прибавочный
продукт вместе с землей, на которой он вырастает, мало-помалу
узурпируются государственными чиновниками и частными
лицами, и первоначально свободные крестьяне-земельные
собственники, для которых сохраняется повинность совместной обработки
этой земли, превращаются таким образом в обязанных нести
барщину или обязанных к платежу продуктовой ренты, между тем
как узурпаторы общинной земли превращаются в собственников
не только узурпированной общинной земли, но и самих
крестьянских участков»140.
На третьем этапе (40—60-е гг. XV в.) завершается
формирование старовотчинной структуры феодального землевладения
Молдавии. Этот этап характеризует устойчивая тенденция
дальнейшего роста крупного землевладения (см. табл. 9). В последней
трети XV в. светская частнофеодальная крупная вотчина (53,1%
всех поселений страны) вместе с господарским (5,9% поселений)
и церковно-монастырским (7,9%) доменами занимали
господствующее положение в структуре землевладения, охватывая почти две
трети (56,9%) всех поселений. Количество же крупных
владельцев выросло не столь значительно—117 (против 84 на
предыдущем этапе), а их доля в общем числе владельцев даже
уменьшилась (8,7% против 10,3%).
В то же время сравнительно мало увеличивается среднее
феодальное землевладение (1—3 поселения), составив примерно
450 селений, принадлежавших тому же числу (352) владельцев, а
доля его даже несколько снижается с 27,6 до 26,3% всех
поселений. Доля же владельцев сократилась особенно сильно — с 42,8
до 23,7%.
Семейно-патронимное держание земли в последней трети XV в.
занимало сравнительно небольшое место в общей структуре
землевладения (16,0% всех поселений) с наибольшим числом вла-
135
дельцев (988, или 66,6%). Это были остатки так называемого
долевого (дробного) землевладения мелкокрестьянского типа, столь
широко распространенного в период, предшествующий
формированию старовотчинной структуры феодального землевладения.
Общинное держание уменьшилось еще больше, занимая
ничтожную долю всех поселений (0,6%), и, можно сказать, практически
полностью перестало существовать как социально-экономическое
явление.
Таким образом, на завершающем этапе складывания
старовотчинной структуры землевладения происходил дальнейший
интенсивный рост главным образом крупного феодального
землевладения. Этот рост шел, видимо, за счет продолжавшегося поглощения
семейно-патронимного, мелкокрестьянского землевладения. В
таком виде предстает показанная П. В. Советовым141
старовотчинная структура феодального землевладения, складывавшаяся на
протяжении более полутораста лет в ходе разложения общинного
землевладения, пожалований из государственных земель.
Появление суверенного Молдавского государства активно содействовало
интенсификации процесса феодализации вширь, большую роль в
котором сыграло значительное расширение границ княжества и
массовая сельская колонизация земель. Здесь происходило
аналогичное тому, что отмечал Л. В. Черепнин, характеризуя
эволюцию древнерусского погоста — общины. «Эволюция погоста
(верви) совершалась в двух направлениях. Во-первых, происходила
экономическая дифференциация его членов, росла частная, а
затем и феодальная собственность на землю. Во-вторых, шло
освоение общинной земли и подчинение свободных общинников путем
распространения на них суда и дани государственной
(княжеской) властью как органом правящего класса. Оба эти процесса
развивались одновременно и взаимно переплетались, ибо
формирование государства было связано с расслоением общины и
появлением частной собственности и классов феодального общества,
а укрепление государством верховной собственности на землю
являлось одним из рычагов феодализации. При этом насилие и
внеэкономическое принуждение содействовали проявлению
социально-экономических закономерностей»142.
Своеобразием для Молдавии явилось то, что «окняжению»
здесь подвергалось в основном не собственно общинное
землевладение, хотя и это наблюдалось, а большесемейно-патронимное,
частное, аллоидальное. землевладение, и «аллоидисты делаются
держателями земли, верховная собственность на которую
принадлежит государству»143. Завершалась длительная эволюция
землевладения по генеральной линии от общинного в основном к боль-
шесемейно-патронимному (долевому) и далее старовотчинному
землевладению, находившаяся в основе процесса складывания
социальной структуры феодальной Молдавии.
ГЛАВА V
ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ
РАННЕЙ ФЕОДАЛЬНОЙ МОЛДАВИИ
Отношения собственности, связанные с землей — главным
средством производства феодальной поры, находились в основе
социальных связей, хотя немаловажное значение для них при
феодализме имели также личностные отношения1. Классики
марксизма рассматривали отношения собственности как главное
производственное отношение, в конечном счете определявшее все
остальные стороны социальной жизни общества. Так, К. Маркс
писал: «Мои исследования привели меня к тому результату, что
правовые отношения, так же точно как и формы государства, не
могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого
общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в
материальных жизненных отношениях... и что анатомию
гражданского общества следует искать в политической экономии»2.
Изучая исторический аспект отношений собственности,
К. Маркс и Ф. Энгельс сделали основополагающий вывод о
сословном характере феодальной, прежде всего земельной
собственности, которая находилась в монопольном обладании
господствующего класса феодалов3, и соединении земельной
собственности с феодальными правами господства и подчинения, ибо в
феодальную эпоху функции суда и управления были атрибутами
земельной собственности4, «...в большинстве известных в истории
государств предоставляемые гражданам права соразмеряются с
их имущественным положением... Так было и в средневековом
феодальном государстве, где степень политического влияния
определялась размерами землевладения»5.
Исследование процесса формирования феодального
землевладения в Молдавии показало, что оно возникает в ходе
разложения общинной собственности на землю, обособления аллоидальной
(семейно-патронимной) собственности. Освобождение семейно-
патронимного землевладения от оков общинной собственности,
превращение в частное, неизбежно привело к складыванию
феодальных форм земельной собственности, крупного феодального
землевладения. С середины XIV в., когда в землевладении
преобладал семейно-патронимный «неполный» или «полный» аллод,
появление молдавской государственности, а вслед за ней
верховной государственной феодальной собственности, содействовало
установлению монопольного права класса феодалов на весь
земельный фонд страны. Феодальное государство обеспечило
также монополию господствующего класса на гражданские права,
137
его привилегированное положение, экономической базой
которого была монополия земельной собственности. Однако прежде,
чем это произошло, в формирующемся молдавском феодальном
обществе продолжала действовать инерция общинных порядков.
В догосударственный период феодальная социальная
структура Молдавии складывалась в ходе медленного разложения
общинных отношений, тормозивших развитие новых вещных и
личностных отношений. Постоянная узурпация общинной и надоб-
щинной верхушкой (старейшины, жуде, кнезы) общинной
земельной собственности и власти наталкивалась на сопротивление
рядовых общинников, еще обладавших правоспособностью
свободных членов общины. Этот процесс тормозило существование
традиционной общинной правовой и вооруженной самозащиты.
До наших дней не дошли документальные свидетельства о
событиях того времени, однако их отголоски донесли памятники
устного народного творчества, самые ранние из которых могут
послужить историческим источником так сказать «дописьменной»
истории феодальной Молдавии. В некоторых ранних вариантах
народной баллады «Миорица» нашли отражение стремления
крестьянства сохранить нераздельность общинного, семейно-патро-
нимного имущества, равенство во владении им, сберечь его от
посягательств со стороны чужаков. Подобные стремления
обусловили существование различных форм борьбы,происходившей в ходе
складывания феодальных отношений6.
В догосударственное время классообразование
осуществлялось в недрах разлагавшегося общинного строя. Класс феодалов
начал формироваться из общинной знати — старейшин, жуде, ва-
таманов и кнезов. Оставшиеся лично свободными и
правоспособными рядовые общинники были обязаны нести натуральные и
отработочные «общинные» повинности приобретавшие сЬорму
примитивной феодальной ренты, шедшей в пользу знатн и надоб-
щинных институтов. Холопы (татары и цыгане), не обладавшие
личной свободой и общинными привилегиями, стали первой
неправоспособной категорией зависимого населения. Такова в
общих чертах социальная, раннеклассовая структура Молдавии
накануне событий середины XIV в., приведших к завершению
формирования феодального общества и государственности. Эту
структуру венчала надобщинная по своей первоначальной
сущности воеводская организация. Молдавские воеводы при
поддержке феодализирующёйся общинной знати стремились стать той
третьей силой, «которая, — как пишет Ф. Энгельс, — якобы стоя
над взаимно борющимися классами, подавляла их открытые
столкновения и допускала классовую борьбу самое большее
только в экономической области, в так называемой законной форме»7.
Политический акт воеводы Богдана в середине XIV в.,
выступившего против венгерского короля и перешедшего из Марамуре-
ша в Молдавию с несколькими сотнями сторонников, привел к
существенным переменам в социальной жизни страны.
138
Установление первоначальной структуры
господствующего класса феодалов
Переход Венгерское сочинение XIV в., включен-
воеводы Богдана ное в свод XV в., так описывает это
и социально- ^ ~ »*
политическая жизнь событие: «Богдан, воевода волохов Ма-
Молдавип рамуреша, собрав волохов того
дистрикта, перешел втайне в Землю Молдавию,
которая была подчинена венгерской
королевской короне... и хотя ему многократно пришлось сражаться
с войском самого короля, он одержал верх, число волохов,
населяющих эту землю, намного выросло, и она расширилась
(превратилась?) в королевство»8. О событиях, последовавших за
переходом Богдана в Молдавию, мы можем строить лишь более
или менее достоверные догадки, ибо источники крайне
немногочисленны.
К середине XIV в. внутреннее социально-политическое
положение страны было сложным. Оно усугублялось зависимостью
от Венгерского королевства. Вероятно, воевода Богдан
воспользовался предполагаемой междоусобицей местной феодализирую-
щейся общинной знати9, чтобы обрести новых сторонников и
укрепить социальную базу собственной власти. Богдан мог найти
сторонников среди той части молдавского феодализирующегося
общества, интересы которой противостояли общинной знати,
среди появившейся частнофеодальной семейно-патронимной
владельческой верхушки незнатного происхождения. Возможно, на
первых порах он вступил в борьбу с «провенгерской» группой
общинной знати, опираясь на силу не только своей дружины, но
также новой феодализирующейся верхушки аллодистов — мелких
землевладельцев. Как увидим далее, именно они заняли
ключевые социальные позиции в общественной структуре, составив во
второй половине XIV в. основную часть формирующегося
господствующего класса феодалов.
К 1365 г. многолетняя борьба и столкновения закончились
победой Богдана, утвердившегося воеводой Молдавии,
изгнанием Балка с братьями — сыновьями воеводы Саса, видимо,
вассалов венгерского короля10. Бежавшие в Марамуреш Балк и его
братья королевским актом от 2 февраля 1365 г. за
«бесчисленные службы его, которые он сослужил нам с тех пор как ...
пришел из нашей Земли Молдавской, оставив возлюбленных
родителей своих и многих братьев, родичей своих, также как все свое
добро, что имел в нашей земле... службы его... что он сослужил...
повсюду и особенно в указанной Земле нашей Молдавской не без
пролития собственной крови... и жестокого убийства его братьев
и многих слуг» были пожалованы владениями, которые
венгерский король конфисковал у «воеводы Богдана и его сыновей, то
есть известных неверных наших... за то, что Богдан и его
сыновья... тайно перешли из королевства нашего в указанную Землю
139
нашу Молдавскую и пытаются ее удержать на позор нашему
величеству...»11. В борьбе против местной феодализирующейся
общинной и надобщинной знати во главе с сыновьями воеводы Са-
са Богдан должно быть опирался также на ту часть
отделившихся от общины и обогащавшихся аллодистов-землевладельцев,
которая впоследствии составила социальную базу феодальной
власти суверенных молдавских воевод, а затем и господарей.
Видимо, они были теми «многими мятежными волохами» Молдавии
(in terrae nostre Moldauane, plures Olachos rebellantes), которые
упоминаются в документе венгерского короля 1360 г.12
Привлеченная возможностью свергнуть господство общинной и
надобщинной знати, а заодно и венгерских ставленников, обретя
благодаря мятежному марамурешскому воеводе надежду на собственное
возвышение и переход в привилегированное сословие, масса
свободных аллодистов («отчинников») стала на сторону Богдана.
Возможно, этим движением была захвачена и часть еще
сравнительно немногочисленного феодально-зависимого от старой
общинной знати крестьянства.
Скупые и разрозненные сведения источников делают
высказанные здесь соображения довольно гипотетичными. Однако то,
что именно аллоидальное (семейно-патронимное, «отчинное»)
землевладение в середине XIV в., во время событий, связанных
с приходом к власти в Молдавии воеводы Богдана, находилось в
руках большой массы населения страны (60% всех поселений),
составляло главную социально-экономическую базу феодализации
и появления ряда категорий феодального землевладения, делает
эту картину достоверной. Видимо, далеко не всем «отчинникам»
удалось перейти в привилегированное феодальное сословие,
большая часть из них образовала затем семейно-патронимное
непривилегированное долевое землевладение, но в середине XIV в.
именно они могли составить ту главную массовую силу, которая
обеспечила успех -воеводы Богдана.
Власть нового воеводы Молдавии опиралась не только на
поддержку массы «отчинников», особенно их феодализирующейся
верхушки, но также, несомненно, на дружину, костяк которой,
очевидно, составили пришедшие с ним люди. Уже давно отмечено
значительное венгерское влияние на раннюю молдавскую
антропонимика Его связывают с проникновением из Внутрикарпатского
плато волошского населения, в обиходе которого были имена
венгерской огласовки или просто венгерские имена13. Н. А. Кон-
стантинеску даже считает, что Молдавию с Марамурешем
связывал слой венгерских имен, привнесенных оттуда
последовательной колонизацией14.
Некоторое представление об участии переселившихся из
района Карпат волохов в становлении социального и
государственного феодального строя Молдавии при воеводе Богдане и его
преемниках помогает составить антропонимия боярства и других
служилых людей. Из бояр — членов господарского совета, завс-
140
рявших внутренние поземельные и другие документы, а также
внешнеполитические акты, 10—20% носили имена
венгерско-трансильванского происхождения: бояре Бырла (Borla, 1384.V.1), Жу-
ла (1384.V.1), Ориш (1392.111.30), Шандр (1395.1.6), Янош — Ива-
ныш (1395.1.6; 1404, VIII.1), Томаш (1400.VI.29), Могош
(1400.IX.1), Дамакуш, Лацко Боц и Миклош Боц, другие Мик-
лош и Лацко (1421.XII.13) и др. Некоторые из них стали
родоначальниками известных в Молдавии XV в. владетельных боярских
кланов Бырличей, Жуличей. Землевладельцы пан Журж Унгуре-
нул (1409.1.28), Вана Попша и Моиш Философ (1423.111.31), Та-
вадар (1428.IV.8) и т. д.15 Среди них могли быть также люди
просто венгерского происхождения, как, видимо, к примеру, паны
Домонкуш стольник, Блаж и Якоб, сыновья Гелеба Миклоша16, в
первой половине XV в. владевшие 8 селениями (1410.111.15;
1434.1.29).
Выявление в составе феодальной знати русин (например, пан
Гринко — 1407.Ш.8; пан Богуш — 1422.ХП.25; пан Ходко Маму-
ринский и его брат Лев — 1429.11.10 и др.) должно стать
предметом особого исследования. Однако оно существенно осложнено
тем, что многие имена были общими для молдаван и русин,
отражая их тесные этнокультурные связи.
Конечно, только некоторые из упомянутых в конце XIV —
начале XV в. лиц могли быть современниками Богдана.
Остальные— это их потомки, сохранившие по традиции привычные,
распространенные у волохов в Трансильвании имена, или новые
переселенцы. Следует также учитывать, что среди карпатских
волохов в ходу были в еще большей степени общеволошские имена
Драгош, Богдан, Юга, Нан, Бора, Дума и т. д.)17, частью
славянского происхождения, несомненно, распространявшиеся в землях
восточнее Карпат гораздо ранее середины XIV в. Такие волош-
ские имена могли носить не только новые переселенцы из-за гор,
но также многие из давних.
На первых порах пришельцы могли селиться, осваивая неза-
нятые^ земли собственными силами или с помощью зависимых
людей. Внедрившись в местную среду, они, пользуясь своим
привилегированным положением, как служилые люди воеводы,
захватывали земли соседних селений, подчиняя их жителей —
прежних владельцев. Полное отсутствие современных этим событиям
источников вынуждает обратиться, с соответствующими
оговорками, к подобным примерам более позднего времени.
Среди наиболее ранних упоминаний бо-
Пути появления ЯР конца XIV —начала XV в. следует
феодальной знати назвать имена Бырлы, Жулы, Журжа,
Могоша и др.
О пане Бырла (domino Borla), приближенном к воеводе
Петру Мушату, читаем в акте от 1 мая 1384 г.18 В 1387 г. он (Borla)
заверяет вассальную присягу Петра Мушата польскому королю
Владиславу среди высших советников (supremi consiliarij) воево-
141
ды19. С 1303 г., после его смерти, в господарском совете
фигурируют сыновья Бырлы — бояре паны Балица Бырлич и Син
(Симеон) Бырлич. Видимо, сын одного из них боярин пан Стан
Бырлич состоял в боярском совете с 1411 по 1439 гг., а его родич
Петр Бырлич (дьяк?) составил поземельный акт в 1436 г.20
Несколько поколений клана Бырли — Бырлешты — служили
государям Молдавии, по-видимому, начиная от Богдана, и, несомненно,
при Петре Мушате и его преемниках. Умерший где-то между 1387
и 1393 гг. Бырла, имя которого трансильванского происхождения,
вполне мог быть среди пришлого волошского окружения воеводы
Богдана. Владения клана Бырлештов начались, вероятно, с
родового поселения, о существовании которого мы косвенно узнаем
из акта от 23 ноября 1499 г.21 Здесь упоминается Бырлин ручей
(иное его название Бырлешты)22, на котором находились
селения, принадлежавшие роду Бырлештов (Бырличей).
Происхождение посессивного по форме названия ручья и его долины, а
также патронимическая форма их более позднего названия
подтверждают существование здесь родового селения, подобно тому
как это встречается в других местах Молдавии: селение и ручей
Доброславешты (1438.VIII.24), селение и ручей Ханцешты (Хен-
цовцы ,1431.VI.15), селение и ручей Илишешты (Ильяшинцы,
1490.III.14)23 и др. В 1499 г. внуки и правнуки Стана Бырлича
(11 человек), совместно владеющие селениями, «продали свою
правую отнину... от урика деда их Стана Бырлича с привилеем,
что имел дед их Стан Бырлич от... Александра воеводы два села
на Серете по имени Драгомирешты, в устье Бырлинского ручья,
а другое село по имени Талвешты»24. Оба проданные селения,
видимо, смыкались хотарами с родовым, семейно-патронимным
селением Бырлешты, составляя одно владение. При господаре
Александре отец или дядя Стана Бырлича — боярин Син Бырлич,
в 1418 г. подарил Молдавицкому монастырю селения Проворотие
и Опришинцы «вознаграждение, которое его отец Бырла заслужил
верной и правой службой от предшественников наших»25.
Находясь на высоких боярских постах в ближайшем окружении
господарей, Бырла и его прямые потомки во втором и третьем
поколениях стали владельцами приобретенных разными путями, а
позднее пожалованных им господарями за службу земель и
поселений с зависимым населением. По крайней мере до третьего
поколения они были панами, занимая боярские посты в
господарском совете. Кроме пана Бырлича, упоминаемого в совете до
1439 г., в 1421 г. назван также его брат Вана (Оана)26. Однако
уже во второй половине XV в., в следующих поколениях, род
Бырличей, видимо, теряет свои позиции в государственной и
социальной иерархии, хотя его представители остаются в
категории служилых людей. Крупная вотчина потомков Бырли —
Бырлештов, во второй половине XV в. распадается, а владельцы ее
наследственных частей лишаются степени панов. В 1487 г. «слуге»
господарскому Иванко Бырличу и его сестре Аннушке подтвер-
142
Ждаются за «верную и правую службу» как «отнина» селения
Быргаяны, Вербия (часть Иванко) и Корлатены27. Потомки
Стана Бырлича в упоминавшемся акте 1499 г. не названы даже
слугами, хотя и владели «отниной» из двух селений, которые
господарь, судя по всему, вынудил их продать себе для последующего
дара Бистрицкому монастырю.
Акт от 28 января 1409 г. закреплял пожалование господаря
Александра «слуге и пану» Журжу Унгурянулу, который
«правой и верной службой служил... села, отнина его, по имени Ун-
гурены, где дом его, и возле того Суходол и виноград, что
посадил он себе, и на Турлуе, села по имени Прочешты, и Сперлеш-
ты, и Негрилешты, и Нег(ашешты), где есть Негш жуде, и
пониже, где есть Коман»28. В документе определен хотар селения
Унгурены, а хотары прочих селений, на Турлуе «со всеми
полянами и со всеми своими старыми хотарами, как из века
освоили». Селение Унгурены, с владельческо-локализующим
названием, перешло во владение Журжа от отца, по происхождению «ун-
гуряна» (т. е. волоха, выходца из Карпатского региона, с
венгерской стороны, из пределов Венгерского королевства) и носившего
соответствующую кличку, перешедшую к сыну. Видимо,
служивший Богдану или его ближайшим преемникам, отец Журжа Ун-
гурянула был пожалован этим селением, возникшим, судя по
топониму, приблизительно в конце XIII — первой трети XIV в.,
поселился там с семьей («где дом его»), подчинив своей и воеводской
властью жителей селения, земли которого он захватил.
Свидетельством этого может служить форма названия, показывающая
жителей поселения, принадлежащего Унгуряну — Унгурень29. Сын
его Журж продолжал служить господарям, добившись степени
пана, и был пожалован в 1409 г. не только подтверждением
своего родового владения («отнины»), но также еще пятью
селениями в непосредственной близости от него, став крупным феодалом.
Трудно сказать, перешли ли эти пять селений в его владение до
господарского пожалования или с этого момента. Однако служба
господарю и связанное с ней привилегированное положение были
условием, обеспечивающим стабильность феодального владения,
социальное место владельца. Журж Унгурянул доживает до
1438 г., 18 мая, когда, может быть, из-за отсутствия прямых
наследников, «дал... из своего выслужения, своему сестричичу
(племяннику со стороны сестры) Уле и брату его Юге два села на
Турлуе по имени Прочешты и Негишешты; а после его смерти,
где есть его дом, на Невире (Унгурены), половина того села Уле
самому... урик, и детям их, и всему роду их навеки». Спустя
всего месяц, 20 июня 1438 г., видимо, после смерти Журжа Унгуря-
нула, некий пан Строе обменял другую «половину села, где был
Журж Унгурянул», на селение Рохтинцы. Очевидно, пан Строе —
родич и наследник Журжа Унгурянула. Через десять лет, в
1448 г,, господарь Петр жалует (и подтверждает) «слуге и пану»
Уле, а также его брату Юге, раньше переданные им во владение
143
Журжсм Унгурянулом половину селения Унгурены, Прочешты и
Негашешты (см. выше док. 1438.V.18), а также Сперлешты,
находившееся во владении рода Журжа Унгурянула (см. док.
1409.1.28). Селение Сперлешты составляло долю его сестры, от
которой перешло к племянникам Уле и Юге. В 1448 г. пану Уле
и его брату Юге жалуют новые три селения и одно селище. Они
становятся крупными феодалами —владельцами шести целых
поселений, половиной родового владения Унгурены, с половиной
мельницы, и одним селищем30. Уже в XV в. коллективное
владение Унгуренов начинает распадаться: в 1462 г. дочь Ули Марена
отдала своей тетке Стане и ее братьям половину селения
Сперлешты и продала мужу тетки Симе Турлянулу, «слуге господаря»,
Команово селище31, принадлежавшее еще Журжу Унгурянулу
(см. док. 1409.1.28: «село, где есть Коман»).
На таких примерах мы проследили два возможных пути
появления владетельных фамилий из предполагаемого пришлого
окружения Богдана. Они могли составить заметную часть класса
феодалов и являлись наиболее надежной опорой власти воеводы,
занимая высокие посты в государственной администрации.
По-видимому, многие из них, также как, впрочем, из местных феодализи-
рующихся частновладельцев «отнин», составили воеводскую
дружину своего рода молдавских рыцарей — «витязей». В
документах конца XIV — начала XV в. мы находим нескольких
«витязей» в составе бояр господарского совета: Жула капитан (Dzula
capitaneus, 1387.V.6), Михаил капитан (Mychahel capytaneus
moldaviensis, 1397.II.3)32, Иваныш-Януш витязь (1392.111.30;
1395.1.6; 1397.II.3; 1399.XI.28; 1404.VIII.1), Драгош витязь
(1392.111.30; 1395.1.6; 1399.XI.28; 1400.VI.29; 1407.Х.6; 1428.11.16),
Костя витязь (1395.1.6; 1399.XI.28), Грозя витязь (1395.1.6;
1399.XI.28), Драгой витязь (1399.XI.28)33. Из более поздних
источников известен также Братул витязь. Его внуки и правнуки
в конце XV в. владели родовым патронимиым селением Брату-
лешты и еще тремя другими34. Воеводская дружина составила
военно-феодальную элитарную знать. Витязи влились затем в
состав высшего молдавского боярства вместе с потерей значения
дружины как вооруженной опоры утверждавшейся в сложных
внутриполитических условиях власти первых молдавских
господарей35. Они утрачивают свою степень «витязя» и упоминаются как
паны в составе бояр господарского совета36.
Однако во второй половине XIV—начале XV в. витязи
представляют собой категорию феодальной знати, обладавшей
крупными земельными владениями и селениями зависимых крестьян.
Среди них выделялся Драгош витязь, с именем которого или
другого феодала связывают появление так называемого Драгошева
поля37 — между р. Бистрица и Тазлэу, в долине правого притока
Бистрицы — Некида38, которое, возможно, было им в
значительной степени колонизовано, заселено зависимыми от него
крестьянами. Драгош витязь был крупным феодалом. Только судя по до-
144
шедшим до нас актам конца XV — первых десятилетий XVI в.,
некоторые из его внуков и правнуков владели четырьмя селами,
некогда принадлежавшими прадеду39, которые они продают или
делят между собой.
Помимо пришедших и других служилых людей, Богдан и его
преемники могли опираться, особенно на первых порах, на часть
отделившихся от волошской общины свободных владельцев се-
мейно-патронимных аллоидальных земель («отчинников»),
заинтересованных в поддержке новой воеводской власти против
общинной феодализирующейся знати — кнезов, жуде, ватаманов,
старейшин. Служилая часть «отчинников», судя по всему,
составила привилегированную, видимо, освобожденную от
государственных налогов, но обязанную военной службой прослойку
мелких полукрестьянских собственников земли. Социальная
прослойка привилегированных, полукрестьянских ( «трудящихся
субъектов») землевладельцев-воинов продолжала существовать и в
XV в. Так, актом 1432 г., января 2, господарь Ильяш жалует
некоему Драгошу Урлату «село его, на Тутове, где есть дом его.
То, чтобы ему жудечия урик... и детям его, и братьям его... на
веки. И под урик, чтобы ничего не дали никому никогда. И да
держит к стягу (административно-воинской единице. — Л. П.)
Тутовскому... а других судцов да не имеет»40. Братская семейная
община Драгоша Урлата («дом его») получила привилегии за
воинскую службу господарю. Это очень важный, но, к сожалению,
единственный документ такого рода.
В среде аллодистов, видимо, также шла феодализация,
которую тормозили используемые в интересах старой знати общинные
традиции. В этом отношении интересен акт от 8 апреля 1419 г.,
которым господарь Александр жалует сыновьям пана Штефана
Борыловича — Драгомиру и Иоанышу, служившим «предкам
нашим правой и верной службой, а сейчас служат нам... три села
на поле Драгошево, на Некид: одно село, где их дом», другие —
Пашканы и Драгошешты, а также село Провозешты и поляна на
р. Тазлэу41. Уже во втором десятилетии XV в. пана Штефана
Борыловича не было в живых. Более того, с 1384 г. он не
фигурирует вообще ни в одном внутреннем или внешнеполитическом
акте. Следовательно, его отец Борыля, вероятно, жил в первой
половине — середине XIV в. и мог быть, так же как и Штефан Бо-
рылович, на службе у Богдана и его преемников. Сын Борыли —
Штефан, а может быть и еще сам Борыля, обрел достоинство
пана, войдя в состав привилегированного феодального сословия.
Судя по топониму (село, где дом сыновей Штефана
Борыловича)42, родовое селение Борыловичей (Борылештов) было основано
сыном Борыли — Штефаном Борыловичем, возможно, после того,
как их семейство выделилось из общины. Пан Штефан Борылович
стал крупным феодалом, захватив земли еще трех селений, кото*
рые в 1419 г. были закреплены господарским актом за его
сыновьями. В конце XV в. внучка Штефана Борыловича Марина Лол-
10 Л. Л. Полевой
145
ка, дочь Иоаныша Борилескула, меняет свою «отнину» —селение
с родовым, патронимным названием Борилешты, а также Драго-
шешты, в Драгошевом поле на Некиде, на другие владения43.
Владения рода Борыловичей, очевидно, начинались с патроним-
ного аллода («отчины»), а привилегированное впоследствии
положение с позиции зависимого только от господарской власти
частновладельца («отчинника»), обязанного, согласно обычному
праву, податями и повинностями на «общинные»
административные, военные и финансовые нужды, узурпированные воеводской
(господарской) властью. Военная и иная служба господарю
выдвинула Борыловичей в число приближенных к нему лиц,
принесла им привилегии панов и новые феодальные владения.
В поземельных источниках конца XIV — первой половины
XV в. сохранилось очень немного подобных свидетельств о
переходе в ряды привилегированного сословия феодалов прежних
владельцев семейно-патронимных селений, основанных не
позднее 50—70-х гг. XIV в. Некоему Крачуну Пурчелескулу, слуге
господарскому, подтверждается его «отнина» — селение «Пурче-
лешты, где есть дом его, и половина мельницы... ему урик со
всем доходом» (1429.1.10); слуге господарскому Тадеру Владе-
скулу и его сестре Лоле подтверждается «очина» Владешты
«урик со всем доходом» (1443.V.28) и др.
Еще один интересный пример перехода семейства, видимо,
аллодиста в феодальное сословие содержится в целой серии
поземельных актов XV в. Господарским актом от 16 февраля 1424 г.
поп Юга за верную службу господарю44 со своим братом Наном
был пожалован селением Бучумены, «где его дом», которое, как
оказывается, вместе с селением Станижаны составляло их
«отнину» (см. акт 1428.VII.29). А из акта 1442 г., февраля 24
узнаем, что «очиной» Бучумены владели Ванча и Иле, сыновья
некоего Станиги, — селение которого фигурирует в первом акте
(1424.11.16), в описании хотара Бучумен. Его имя мы находим в
акте 1445 г., апреля 5, где указывается «селище Станижешты,
близ Байи, где был Станига... со всеми старыми хотарами, что к
тому селу... прислушало при Станиге». Создается впечатление,
что поп Юга и его брат Нан находились в каких-то
близкородственных отношениях с сыновьями Станйги — Ванчей и Иле,
скорее всего, это был их общий отец. Действительно, в акте 1490 г.,
марта 15, фигурирует Драгош Станижескул, сын Нана, и внучка
попа Юги Марушка, продающие свою «отнину» — селение
Бучумены. Трудно сказать, жил ли еще Станига в 1424 г., когда
упоминается селение Станиги, и каково было его социальное
положение. Судя по топониму, Станижаны (1428 г.), т. е. селение
Станиги, носящее владельческо-локализующее название, могло
возникнуть в конце XIII—середине XIV в. как владение, заселенное
зависимыми от Станиги людьми. Видимо, находившиеся рядом
Бучумены еще Станигой были присоединены к его владению, ибо
в акте 1428 г. они значатся «отниной» его сына Нагаа. Перешед-
146
шие к четырем сыновьям владения Станиги не оставались в их
коллективном владении, на первых порах разделенные между
ними попарно. Были попытки дальнейшего разделения между ними,
когда вначале Нан в 1428 г., а в 1434 г. Юга были пожалованы
единоличным владением Бучуменами, которым позднее снова
совместно владели их потомки (1490 г.). Однако другие сыновья
Станиги — Ванча и Иле, видимо, после смерти Юги и Нана, в
1442 г. предъявили свои права «а «отчину» Бучумены, продав ее
Косте логофету, может быть вместе со Станижанами. Во
владении Кости логофета селения находились до 1445 г., когда
последнее было выкуплено сыном Юги паном Михаилом, выслужившим
высокий боярский пост логофета45.
Близкий к господарям поп Юга получает степень протопопа
(1436 г. XII.7), становясь в то же время крупным феодалом. В
его владении, кроме двух «отчин», насчитывалось 17 селений и
несколько пустошей, которые наследовали его трое сьшовей. Два
из «их стали боярами и панами — Михаил логофет и Дума
постельник, а третий Тадор — граматиком46. Начав свою карьеру
около 1422 г., граматик Михаил, в 1443 г. уже логофет, боярин и
пан. К наследственным владениям он присоединил новые селения
и их общее число, исключая другие угодья, достигло примерно 50,
которыми братья владели сообща47.
Владения рода Станижештов, по-видимому, начинались с
выделения аллода («отчины») Станиги, а, может быть, еще его
отца, из общины; или поселения кого-то из них в период
колонизации земель к востоку от Карпат в долине р. Молдова.
Богатство и, вероятно, какая-то форма власти позволили им привлечь
пришлых людей и примерно в первой половине — середине XIV в.
основать поселение, в котором, судя по топониму (Станижаны),
жили зависимые от них крестьяне. Феодализирующийся частно-
владелец-аллодист, родоначальник фамилии Станижештов,
наверное, служивший первым молдавским господарям, создает основу
будущих очень больших владений его потомков и их
привилегированного положения крупных феодалов, бояр и панов.
Ряд других подобных свидетельств источников подтверждает
переход прежних частновладельцев-аллодистов в сословие
феодалов: боярин Оприш (родовое имя?) владел к 1428 г. селением
Опришаны (1428.IV); пану Фунде (родовое имя?) подтверждается
селение Фундены (1428.IX.3); некий Башота Мануйло владел
селением Башотены (1428.ХП.4); боярин, пан Ион Жумэтате в
первой трети XV в. владел селением Жуматацены, которое вместе с
несколькими другими поделили между собой его дети — также
бояре и паны (1430.VH.7); паны Штефул и Исак, дети Цудко
владеют «отчиной» селением Цудканы и еще несколькими (1440.
VIII.20) и т. д.
Основанные в 50—70-х гг. XIV в. подобные селения с
зависимыми людьми, становились феодальными владениями
собственников земли, которые также жили обычно в таких селениях
Ю*
147
(на это указывает часто употреблявшаяся формула «где его» или
«их дом»). Эти лица приобретали привилегии слуг господарских,
панов и бояр.
Наряду с пришлым окружением Богдана, его «слугами»,
дружинниками, часть господствующего класса феодалов составило
некоторое число, видимо, наиболее зажиточных аллодистов («от-
чинников»), которым удалось занять привилегированное
положение в феодализирующемся обществе Молдавии второй половины
XIV — начала XV в. За исключением одного известного случая, в
источниках нет указаний на то, чтобы представители прежней
общинной знати — кнезы, жуде и ватаманы после прихода к власти
воеводы Богдана и его преемников сохранили свои
привилегированные социальные позиции, войдя в состав формирующегося
класса феодалов48. Служившая социальной опорой власти первых
молдавских воевод, противостоявшая массе простых общинников,
из которых вышли владельцы-аллодисты («отчинники»), с
середины XIV в. общинная верхушка в основном была низведена,
по-существу, на их уровень. Очевидно, еще некоторое время она
сохраняла свои прежние звания и какие-то преимущества,
сопряженные с выполнением соответствующих функций в отмиравших
волошских общинных и надобщинных структурах, до тех пор
пока эти структуры окончательно не вытеснили
феодально-зависимые сельские соседские общины. В XVI столетии в источниках
исчезают упоминания о кнезах и жуде, а ватаманы
превращаются в простых сельских старост49.
Итак, общий процесс социально-эконо-
формы мического разложения волошской общи-
пСк^ассооб?аз^^е ны> появления свободного аллоидально-
го («отчинного») землевладения и
феодализации общинной знати привел к коренной перестройке
общественной структуры, которая происходила на семейно-
патронимном уровне. Изучая процессы классообразования,
классики марксизма отмечали, как их далекий исходный
рубеж—появление патриархальной семьи, через развитие которой как
одной из основных социальных форм происходило движение
общественных структур. Свое исследование истории разложения
первобытнообщинного строя и образования классового общества
«Происхождение семьи, частной собственности и государства»
Ф. Энгельс начинал с различных форм семьи и семейных
отношений. Особенное внимание в этой работе он уделил переходной
форме семьи — патриархальной домашней общине, в связи с чем
сослался на высказывание К. Маркса: «...семья содержите
зародыше не только (рабство) servitus, но и крепостничество, так
как она с самого начала связана с земледельческими
повинностями. Она содержит в миниатюре все те противоречия, которые
позднеее широко развиваются в обществе и в его государстве»50.
Говоря о патриархальной домашней общине (большой семье) «с
148
общим землевладением и совместной обработкой земли», Ф.
Энгельс подчеркнул: «Мы уже не можем подвергать сомнению ту
важную роль, которую она играла у культурных и некоторых
других народов Старого света при переходе от семьи, основанной
иа материнском праве, к индивидуальной семье... она была
также переходной ступенью, из которой развивалась сельская
община, или община-марка, с индивидуальной обработкой земли
отдельными семьями и с первоначально периодическим, а затем
окончательным разделом пахотной земли и лугов»51. Ф. Энгельс
подошел к открытию патронимии и ее эволюции в общину-марку,
хотя в то время, когда он писал, в науке еще не было
сформулировано понимание патронимии как формы развития большой
семьи: «...когда число членов домашних общин так возросло, что
при тогдашних условиях производства становилось уже
невозможным ведение общего хозяйства, эти общины распались;
находившиеся до того в общем владении пашни и луга стали
подвергаться разделу по уже известному способу между
возникавшими теперь отдельными домашними хозяйствами, сначала на
время, позднее — раз навсегда, тогда как леса, выгоны и воды
оставались общими»52. Исследуя пути классообразования, он
отметил, что владение этими земельными парцеллами, которые
стали принадлежать отдельным лицам на правах наследственной
собственности, привело к концентрации богатств в руках
небольшой части общества. «Так вместе с расширением торговли,
вместе с деньгами и ростовщичеством, земельной собственностью
и ипотекой быстро происходила концентрация и централизация
богатств в руках немногочисленного класса, а наряду с этим
росло обнищание масс и возрастала масса бедняков»53.
Между тем Ф. Энгельс обращал внимание также на
длительное существование домашней общины (большой семьи) в
классовых обществах, иногда вплоть до XIX в.54 Нам
представляется, что новый подход в понимании сущности собственности боль-
шесемейной домашней общины, предложенный Ю. И. Семеновым,
поможет объяснить это явление. Несмотря на коллективное
владение основными средствами производства,
частнособственнический характер домашней общины по отношению к социальному
организму (обществу)55 делал возможным ее существование,
наряду с малой семьей, в экономических условиях классовых
обществ с их господством частной собственности. Но для проверки
этой гипотезы необходим конкретно-исторический подход.
Сведения поземельных актов конца XIV—XV в. позволяют
представить феодальное землевладение Молдавии, его
первоначальную старовотчинную структуру в семейно-групповом
аспекте. Как было показано ранее, эти документы содержат указания
на индивидуальное или родственно-групповое владение землей,
которые позволяют показать их соотношение и эволюцию (см.
табл. 10).
149
f-
tc
0>
с
ей
»Я
О
CQ
О
с
с
о.
1
о
Я
эЯ
<ц
S
. (се
03
ш
>
1
>
><
Э
S
о
X
я
Св
в<
Ч
О
£
к
S
S
S
ев
ч
оа
ч
2
4>
со
а
ктур
>»
о.
н
о
к
я
ж
s
о
со
о
Си
се
5
С5
"-Ч
о
гг
а
«2
г
5>©
—
1
—•о
00 О
^^.
1о
1
«о
i©
юю
1
515
1
4J"4f
<Nco
ZS"**
17
1
-L©
о2
I
0)0
a
с*
се
со
см
СО
*~*
13,5
ел
of
*-ч
1
СО
О
ю
СМ
4J*
t*.
^
о
об*
Г^
СО
ОО
1^
^*
■^
со
со
СМ
1
*
СМ
О
о
CN
***»
си
я
о
м:
О
а.
'
Я
я
2
я
Я
о
а.
с
6
я
»Я
си
и
ел
о
со
о
СМ
О
см
47,3
^
22*
т*«
о
о4
ел
со
СО
1
! со
СМ
Ю
со
см
о
о"
со
ел
о
со
СЛ
"^
со
*}<
СО
со
ся
1
.
о
»;8"
6
О
Си
си
to.
CU
Я
я
2
s
о
Си
н
се
с
6
Я
•я
си
я
со
«*
см
^
ю
СМ
со"
о
ч*
сО_
00
ю
СМ
о
СМ
^
1С*
СО
of
00
со
CN
t^
'—,
*-*
CM
СО
со
-*
ел
СО
1
о
X
а>
си
си
^
си
я
ЕС
£
Я
я
о
Си
н
ев
я
6
я
8Я
я
я
см
о
^
оо
^
см
со* о
COI
о
00"rt«
со
1 о
£%
31,2
Tj«
ьГ
см
о
о"
00
со~см
ю
8
'
1 2
*-<
оо"
со
1 2
СМ
Tj«
CN
о
о"
см
ю
со
1 2
со
см**
со
1
1 со
1 ^
см
<=г
^
со
о"
|<0
I ю
1 °
1 о"
1 ю
а
я *.
5 СЗ
3 5
Я Св
О "W
Си
? 3
о »я
я <"
>я S
CU 0)
s V
а о
а я
Л1 Л
с я
я §
5 >»
33 (=Г
3 в ^
с? 3 в
ео
а.
S
ся
ел
Tf
см
*-*
о
00,0
*~'
о^
сэ"
о
•■^
о
о
о
ел
о
о"
о
«
^
о
ю
о
о"
о
о
о
о
СО
эо
1
ел
'^<
2
со
о
о"
о
»~*
о
со*
о
•"■*
! о
о4
о
о
о
о
! •"■•
о
си
^5
ж
S
S
н
ч
S
5
<и
fi
о
с
к
о
1
н
Я
a
0)
S
ев
a
п
о
п
н
о
В"
a
ч
о
1
ч
н
a
S
a
•
150
Примечания к табл. 10
В таблице представлены следующие категории владений в се-
мейно-групповом аспекте:
а) Семейно-патронимные (родовые), т. е. совместные владения
болыиесемейных или патронимных коллективов, состоящих из
нескольких поколений (3—5) родичей по прямой и боковым
линиям, живущих в родовом поселке, основанном общим предком,
патронимическое название которого происходит от его имени.
Кроме родового поселка в подобное коллективное владение часто
входят и иные феодально-зависимые селения. К примеру, в 1491 г.,
янв. 7, «плугам» господарским Мирче, Лазарю, Косте, их
братьям, сестрам, племянникам поименно, всего 15 лицам, внукам и
правнукам Братула витязя, подтверждается их «отнина» —
селение Братулешты, а также еще три селения с привилеями, что
были у них (их деда и отцов) от господарей Александра и Ильяша.
Диапозитивная формула в этом и других актах, оформлявших
подобные владения, носила коллективный характер: «То все
вышесказанное да есть им от нас урик со всем доходом, им и детям
их, и внучатам их... и всему роду их... навеки» (DRH.A.III,
р. 167).
б) Семейно-патронимные (неродовые), совместные владения
болыиесемейных или патронимных коллективов, живущих в
неродовом поселке, т. е. вместе с иными пришлыми зависимыми от
владельцев и не родственными им людьми. Этот поселок также
мог быть основан общим предком владельцев с названием от его
имени или другого происхождения, владельческо-локализующего
и иного значения. К примеру, панам Штефулу и Исаку, сыновьям
Цудко подтверждается их «отчина» — поселок Цудканы и еще
несколько селений (1440.VIII.20—Idem, lp.292). В 1428 г., февр.
16, господарь Александр подтверждает «отчину» сыновьям и
дочери Стана Лукавецкого и сыновьям Шербки, всего семи
названным по именам лицам, три селения Лукавец, Панковцы и Михо-
дрея (МЭФ, П, с. 51); диспозитивные формулы актов в подобных
случаях, как и в предыдущих.
в) Семейно-патронимные (переходные), совместные владения
братских семей или патронимии, в которых главенствует один из
братьев (обычно старший), как известно, подверженные
быстрому распаду на владения индивидуальных (малых) семей. К
примеру, в 1407 г., марта 8, пан Попша Михаил с братьями, не
названными поименно, получил во владение селения Скорцевцы и
Панковцы (не то, что выше). При такой форме владения право
наследования по боковым линиям указывается в диспозитивной
части документа: «То ему урик со всем доходом, на веки вечные,
и детям его, и внучатам его, и братьям его... и правнучатам его...»
(Там же, с. 27).
г) Разделенные семейно-патронимные владения, однако еще
принадлежавшие родичам по общему предку, живущим или не
живущим в родовом поселке, а также включающие другие селе-
151
Н'ия. В 1461 г. некая Града со своими внуками отдала своей
сестре Черне, жене пана Ивула, селение Никулешты, «где дом отца
их Николы» и третью часть дохода от брода на Молдаве. Тогда
же пан Ивул Солка отстоял от претензий своего зятя Богдана и
его жены Станы, своей внучки, принадлежащую ему часть
селений Моисея и Солка — два дома и слатину (DRH.A., П, р. 140—
141). Разделенные семейно-патронимные владения могли уже
отчуждаться по частям: Грозав, сын Могоша из Вилны (с. Мого-
шешты) в 1438 г. «продал свою часть половину села... Могша из
Вилны» (Там же, I с. 256) и др. Пример такого владения находим
в акте 1491 г., ноября 6, которым господарь Стефан подтвердил
девяти поименованным лицам и потомкам Ласло Бухаича, их «от-
нину» — семь селений, «да есть им от нас урик со всем доходом...
да есть им на четыре части: слуге нашему Михулу Пожару да
есть село по имени Богданешты и половина Оанчиной жудечии...
а слуге нашему Кристе и сестре его Анушке... Секуяны, а также
половина от Оанчиной жудечии; а слуге нашему Фарче и брату
его Митутелу, и сестрам их Анне, и Марине, и Станке, да есть
Русчоры и Думбравица... а Насте да есть Бухаичаны (выше в
акте Бухаичешты). То все да есть им, и детям их, и внучатам
их... и всему роду их... навеки» (Там же, III, с. 208—209). Внуки
(или правнуки) Ласло Бухаича, уже меньшие близкородственные
группы или отдельные лица, владеют отдельными частями в
составе общего «отчинного» владения. Следующим шагом было
полное отделение в индивидуальную собственность этих частей.
Например, документом 1497 г., марта 10, Марушке, дочери
Стана Максина, подтверждается во владении «ее отнина»—
половина селения Максинешты, «верхняя часть, что была та часть отца
ее Стана Максина... да есть ей от нас урик и со всем доходом,
ей, и детям ее, и внучатам... и всему роду ее... навеки... да есть
от всего хотара половина» (Там же, с. 380). Основанное Макси-
ном, дедом Марушки, где-то во второй половине XIV или начале
XV в. патронимное селение Максинешты было разделено между
его двумя детьми, один из которых (Стан Максин) передал свою
часть дочери.
д) Индивидуально-семейные (малая семья) владения, которые
в поземельных актах представлены пожалованиями отдельным
лицам с указанием в диспозитивной части права наследования
только по прямой нисходящей линии. К примеру, уже в первом
сохранившемся поземельном акте 1392 г., марта 30, господарь
Роман жалует Иванышу витязю три селения: «урик со всем
доходом, навеки, и детям его, и внучатам его, и правнучатам, и
пращурятам его, со всем правом». (Там же, I с. 3). Прежние
семейно-патронимные селения также переходили в индивидуальное
владение: в 1429 г. Крачуну Пурчелескулу подтверждается его
«отнина» — Пурчелешты, «где есть дом его... да будет ему урик,
со всем доходом, ему и детям его, и внучатам его, и
правнучатам его... и всему роду его» (Там же, с. 121).
152
Итак, как следует из таблицы, семейно-патронимные,
коллективные землевладения занимают достаточно прочные позиции в
старовотчинной структуре, составляя (по десятилетиям) с
колебаниями около четверти — половины всех владений (26—60%, в
среднем 46%). В их число входят и такие, у истоков которых
находятся родовые, основанные предками владельцев семейно-па-
тронимные поселки (5—26%, в среднем 12,6%). Если же к ним
добавить переходные и разделенные семейно-патронимные
владения, в сравнительно недавнем прошлом входившие в категории
неразделенных (6—42%, в среднем 22,8%), то напрашивается
вывод об абсолютном преобладании семейно-патронимных
владений в старовотчинном землевладении (колебания по
десятилетиям 32—80%, в среднем 68,8%). Интересна их динамика:
сокращение доли неразделенных семейно-патронимных владений в 30—
50-х гг. XV в. сопровождается ростом доли переходных и
разделенных семейно-патронимных владений, а затем, вплоть до
конца XV в., их соотношение вновь меняется в пользу первых. По-
видимому, ко второй половине этого столетия произошло
массовое воспроизведение болыиесемейно-патронимных владельческих
коллективов. Однако владения малой индивидуальной семьи
также занимали значительное место в старовотчинной структуре
землевладения феодальной Молдавии XV в., колеблясь по
десятилетиям от 20 до 60%, в среднем составляя 37,2%, то есть более трети
всех владений.
Ранее было отмечено, что все эти формы семьи феодальной
Молдавии XV в. находились в постоянном взаимном влиянии и
преобразовании. Многие болыиесемейно-патронимные группы
распадались на малые индивидуальные семьи, значительная часть
которых через несколько поколений вновь превращалась в
домашние общины, а затем патронимии, которые вновь распадались.
Теоретически можно допустить, что со временем, по мере
углубления общественного разделения труда, развития
товарно-денежных и частнособственнических отношений в эти циклы
вовлекалось все меньшее число малых семей и воспроизведение больше-
семейных и патронимных коллективов постоянно сокращалось. В
то же время продолжался процесс распада семейно-патронимных
групп, увеличивая число малых индивидуальных семей, доля
которых в социальной структуре, таким образом, должна была
постоянно повышаться. Для Молдавии, в частности, немаловажное
значение при этом имели также перестройки феодального
землевладения с XVI столетия, коренным образом изменившие
соотношение семейных форм держания земли. Они привели к массовому
раздроблению старовотчинной структуры и появлению основанных
на держании малых индивидуальных семей обширного слоя
мелких землевладельцев — резешей и крупной вотчины новой второй
генерации57. Тем не менее и в XVI—XVIII вв. большая семья и
патронимия не исчезли, сохраняясь или воспроизводясь из малой
семьи в условиях продолжавшегося при феодализме господства
153
натурального хозяйства, особенно под воздействием османского
экономического пресса. Большая семья и патронимия
сохранились в Молдавии вплоть до середины XIX в.58 Изучение
эволюции и соотношения форм семьи в этот период выходит за рамки
нашего исследования, но оно, несомненно, заслуживает
специального рассмотрения.
Важно отметить, что в Молдавии в ходе классообразования
происходила социальная дифференциация среди малых, больших
семей и патронимии, часть которых становилась владельческими
феодальными фамилиями, другая, большая часть, составляла
объединения нового типа — сельские соседские
феодально-зависимые общины. Мелкие, средние и крупные земельные владения
принадлежали как индивидуальным малым семьям, так и семей-
но-патронимным родам, занимавшим соответствующие места в
сословной иерархии господствующего класса феодалов. Класс
феодалов формировался из таких владельческих малых семей,
больших семей и патронимии в ходе их постоянного
взаимопревращения. Находившиеся на службе у воевод и господарей главы и
члены этих семейных групп добивались различных
привилегированных степеней в социальной структуре господствующего класса
феодалов и должностей в государственном аппарате.
Служилое Наиболее многочисленным было слу-
сословие жилое сословие — «слуги господарские»,
феодалов. в состав которого входили люди разных
Полукрестьянская привилегированных степеней и должное-
служилая прослойка о г Л7
J r теи в господарском аппарате. Уже в
одном из первых дошедших до нас документов от 18 ноября 1393 г.
находим пожалование родового (патронимного или братской
семьи) поселка «слуге» господарскому Тодору «и со своей братнею,
сыновьями Белого Драгомира: Дмитро, Петр, Михайло, Журж —
служили нам правой верой и служат, и еще на их большую
службу надеемся»59. Многие из господарских слуг, то есть служилых
людей, видимо, занимали разные должности в формировавшемся
во второй половине XIV—первой трети XV в. государственном
административном аппарате (посты местных сборщиков налогов,
судебных исполнителей и т. д.). В источниках своего времени они
наряду с собирательным названием урядников указаны также по
должностям: глобники, судцы, илишары, припашары, перерубцы,
браништеры, десятники, ослухари, жолдунары и др. Служилыми
людьми были также писари (дьяки), граматики господарской
канцелярии60.
В служилое сословие входили также бояре. Первое
упоминание о них в источниках относится к 1387 г. и содержится в акте
о вассальной присяге господаря Петра Мушата польскому
королю Владиславу (boyaronum nostrorum)61. Занимая высокие
должности в государственной администрации (логофета, ворника,
вистерника, спатаря, комиса, пахарника, стольника и др.) и
военной организации (капитан, пыркалаб и др.) бояре составляли
154
господарский совет, визируя большинство актов, издаваемых
господарской канцелярией62. В правление господаря Александра
Доброго в административной иерархии уже выделялись бояре
большие и малые63. Принадлежность бояр к служилому
сословию неизменно подчеркивается в документах: «слуга и боярин»
Строе (1400.VI.29), «слуга и боярин» Вана дворник (1420.IV.25),
«слуга и боярин» Журж Фратовский (1429.11.1) и др.
Не достаточно ясен социальный статус степени «пана»,
впервые, видимо, упоминаемой в акте 1384 г. в ее латинском
аналоге; domino Poruczno, domino Borla, domino Jula64. Господарь
Роман в 1393 г. -приносит вассальную присягу польскому королю
Владиславу «по мудрому совету своих слуг и панов наших
верных»65, а в первой поземельной грамоте того же господаря 1392 г.
среди засвидетельствовавших ее «всех бояр молдавских» указаны
жупан Юга Журжевич, жупан Стецко, просто Братул Нятедул,
Станислав, пан Драгой, Андрияш, пан Журж, пан Драгуш
витязь, Стравич, пан Влад, пан Гидев, пан Грозя, пан Костин и
Ориш66. Другими словами, в конце XIV в. не всякий боярин имел
степень пана или жупана. Спустя год в акте от 18 ноября 1393 г.
многие из бояр, не имевших степени пана, обретают ее: жупан
Братул Нятедул, пан Станислав Еловский, пан Андрияш67. В
молдавских внешнеполитических актах степень пана обязательно
указывается и сопоставляется с должностью боярина, как в
документах, оформлявших вассальную присягу господаря Стефана в
1395 г.: «Мы, паны и бояре земли Молдавской, пан Михаил, брат
воеводы, пан Братул Нятедул, пан Станислав, пан Драгош
витязь, пан Грозя витязь, пан Иван Стравич, пан Влад дворник,
пан Михаил, пан Иваныш витязь, пан Гидев, пан Роман, Костя
витязь, иные паны бояре...»68
В сохранившихся подлинниках документов господарей Юги и
первых лет правления Александра Доброго степень пана либо
вовсе не указывалась, либо указывалась только у некоторых
лиц. В грамотах Юги степень пана не указывалась даже у тех
бояр, которые ее имели в актах предшествовавших господарей. В
актах Александра Доброго 1400—1402 гг. упоминания некоторых
бояр со степенью пана относятся к прежде ее имевшим при
господарях Романе и Стефане. Так, в грамоте 1400 г., июня 29,
наряду с братом господаря жупаном Богданом, указан жупан
Андрияш и пан Драгой, судя по всему те же лица, что в актах
начала 90-х гг. XIV в. Остальные 12 свидетелей — бояр без степени
пана и в их числе прежде ее носивший Драгош витязь. Однако
эти 11 бояр — новые лица, ставшие боярами, видимо, только при
господаре Александре. Аналогичный случай встречаем в
документе 1400, августа 4, а в 1401, июня 28, со степенью пана названы
брат господаря жупан Богдан и пан Оана стольник. С 1403 г. все
бояре — члены господарского совета — носят степень пана69.
Подобное явление наблюдаем в отношении лиц, пожалованных
земельными владениями: слуга и боярин Строе (1400.VI.29), слуга
155
и боярин Никула (1400.VIII.4), слуга и бояринМогош (1400.IX.1);
слуга и боярин Плотун (1401.VI.28), а с 1403 г. он же — слуга и
боярин, пан. Далее в XV в. и позже каждый боярин непременно
обладал также степенью пана и его титул звучал: «слуга и
боярин наш (т. е. господаря), пан» (см. 1403.VIII.1 и т. д.).
Однако степень пана гораздо чаще носили не только бояре, но
и просто «слуги» господарские. Уже с акта 1397 г., апреля 18 и
далее мы находим: «слуга наш, пан Кошку»70, «слуга наш, пан
Брае» (1398—1399), «слуга наш, пан ПопшаМихаил» (1407.III.8),
«слуга наш, верный пан, Стрович» (1425.V.12), «слуга наш, пан
Кристя Ворнунтаи» (1434.Х.8), «слуга наш верный, пан Фете»
(1440.VIII.6) и т. д.
В отличие от боярского чина, связанного с занимаемой
должностью в господарской администрации, степень пана была,
очевидно, пожизненной. Близость родителей к господарю создавала
для детей панов, бояр благоприятные возможности для получения
боярских должностей и степени пана, хотя не всегда. Об этом
свидетельствуют рассмотренные ранее судьбы родов Бырличей,
Унгуренов, а также Драгоештов.
Основатель родового, семейно-патронимного селения Драгоеш-
ты — Драгой (Draguy marscalcus) впервые, видимо, фигурирует
среди высших советников (supremi consiliarij) господаря Петра
Мушата в акте 1387 г., мая б71, затем пан Драгой упоминается
среди бояр господарского совета с 1392 по 1415 гг. Вероятно,
Драгой ворник, пан Драгой в боярском совете (1392—1415),
Драгой витязь (1399 г. XI.28) и пан Драгой из Туловы (в актах
1415—1419) —одно и тоже лицо. Пан Драгой из Туловы
впервые с этим прозвищем появляется среди членов боярского
совета в документе 1415 г. IV. 13, что, может быть, связано с
переходом в его владение этого поселения. Между 1415 и 1425 гг.
селение перешло в руки другого крупного молдавского феодала
Иона ворника, который теперь зовется «пан Вана Туловский».
После смерти последнего в руки его сыновей переходят огромные
земельные богатства и среди них селение «на Тулове, где есть
двор их»72. В местности, где находилось это селение, на притоке
р. Шомуз в ходе археологических исследований обнаружены
остатки феодального «двора» (боярской усадьбы) первой трети
XV в., вероятно, появившегося еще в XIV в.73 Господарский двор
был построен вблизи издавна здесь существовавшего общинного
(если судить по его названию — Тулова) селения, попавшего в
XIV в. в зависимость от завладевшего этими землями вначале
пана Драгоя, а затем Иона ворника и его наследников. Как
явствует из акта 1462 г., ХН.З, «великий пан» Драгой и его сын
пан Ромашка, помимо родового селения Драгоешты, в^ верховьях
р. Шомуз, были феодальными держателями по меньшей мере еще
трех других. Находившиеся рядом с родовым эти селения (Лу-
качешты, Ботешты, Какачаны и др.) составляли с ним один
большой владельческий массив. Ими владела по наследству
156
внучка Драгоя, дочь Ромашки, и ее муж пан Лацко. В 1498 г. эти
владения подтверждаются Васутке, дочери Ромашки, внучке
Драгоя. Васутка, по-видимому, имела сына, также Драгоя.
Сохранилась его надгробная плита, найденная в с. Драгоешты: «В
году 7000-м и 20 (1512 г.) умер раб божий пан Иоан Драгой
пыркалаб, месяца октября 16»74. Степень пана сохранялась в
нескольких поколениях рода Драгоештов, остававшихся
держателями феодальных владений и находившихся на господарской
службе.
Пример другого рода. В акте 1419 г., апреля 8, сыновья
пана Штефана Борыловича, которым господарь жалует владения
за «правую и верную службу», не названы панами75. То же в
другом документе, от 28 дек. 1425—1426 гг., подтверждающем
наследство сыновей, видимо, покойного Штефана Борыловича, не
названных панами76, в то время как их отец был боярином и
паном77. А вот сыновья Ивана ворника, которым в 1428 г., дек. 28,
и 1429 г., июня 3 подтверждаются их наследственные владения,
именуются панами78.
Выяснение социально-правового статуса панов, как, впрочем, и
бояр или просто господарских слуг, во второй половине XIV—
XV в. остается не вполне ясным и должно стать предметом
дальнейшего исследования. Паны, видимо, составляли высший слой
служилого сословия Молдавии второй половины XIV—XVI вв.,
феодальную знать, обладавшую широкими феодальными
привилегиями, суть которых остается неизвестной. Обращение к панам
в promulgatio ранних поземельных актов (до 1401 г.)
свидетельствовало об их особых правах в наблюдении законности
феодального держания: «Всем добрым панам, кто этот лист увидит
Таблица 11. Служилое сословие Молдавии в первой трети XV в. (по поземель-
ным и внешнеполитическим актам)
Категории служилого сословия
СО Я
к со
со
el A
Фео,
знат
Я
s
Слу»
люди
Слуга господарские —
бояре, паны
Слуги господарские—
паны
Слуга господарские
Слуга господарские
из духовного
сословия
Прочие
Всего
Количество
лиц,
упомянутых в
актах
108
22
66
2
28
226
%
47,8
В том числе,
количество
лиц,
пожалованных
владениями
23
57,5
1
1
9,7] 17
29,2
30,
0,9.
12,4
100
59
I
2
25
126
%
18.2J
31,7
1
13,5]
46,8
48,7
i,o]
19,8
100
157
i
о
с
I
о
К
S
о.
о
и
«У
н
ев
О
с
>s
S
Е
S
ее
Ч
Ч
i
I
S
и
о
К
СО
ч
о
0)
Ч
2
со
К
S
о.
о
U
о
н
со
«
tcero
и
о
о
S
с
>»
ей
«
а*
S
«=*
CU
о.
и
кое
ч
а>
2
лее 10
елений
О "
о
«
~» X
2 =
1 CJ
С© Ч
а
S
4>х
ч
ш
а
«?1
»ч о
е;
а»
о
•
о
о.
Не,
I0HW!
BU-0
X =
« к
си
JS
си
и
Категории служилого
сословия
*
количество
*
• о
к a
К0Л1
чест
*
i О
х а
ч h
о ^
* 2
^
i ©
J. а
£ *-
3 w
2 «w
* в*
Й5
i О
КОЛИ
честв
аР
. о 1
s e
ч5
О v
а э-
00
оо"
см
со
ем
СО
8?
О}
CN
О
СО*
со о
ьГ о"
о
Ю СО
со
I
о
о
ю
со
8*
о
о
ю
со
СО
8
о>
of
CM
CN
а>
CN
СО
со"
СО
о
о*
о
о
о*
о
СО
о
о
о
о
ю
CN
Ю
CN
^
ю
of
со
Ю 22
о
о"
о
о
ч
Я
S
ч
>»
ч
из
X
CQ
о
Ч
а
к
S
нивш
со
со
о.
ксанд
(U
ач
о
о
Я
<
«
О,
СО
g
О
О.
25
5 «
чхвне
КВНЧ1ГВ1Г0Эф
МГ0ИГ
ЗИ1ГИЖХ1ГЭ
2
>»5
=Г 55
S Ч
« 5
ч
СО 2
158
или услышит его чтение»79. К верхушке феодальной знати,
наверное, относились жупаны, как правило, упоминаемые в начале
перечисленных лиц в составе господарского совета. Степень жупана
обычно носили также братья господаря80.
Некоторое представление о численном составе и соотношении
титулованных лиц служилого сословия и простых держателей
феодальных владений дает табл. 11 — выборка-срез за довольно
стабильное время правления господаря Александра Доброго. Это
не полные данные, ибо не все документы дошли до нас, но
сравнительно большая их «естественная» выборка, которая
достаточно достоверно отражает действительное положение вещей в
первой трети XV в., конечно, с известными оговорками,
обусловленными особенностями источников.
В общем количестве лиц служилого сословия, упомянутых в
сохранившихся источниках первой трети XV в., феодальная знать
преобладает за счет списков бояр — членов господарского совета
в cognitio поземельных и внешнеполитических актов. Это явно
искажает соотношение категорий феодального служилого
сословия. Господарь Александр Добрый в сравнительно стабильных
условиях внутренней социально-политической жизни в период
своего длительного правления81 придерживался сбалансированной
политики в отношении служилого сословия. Это должно было
объективно отразиться на соотношении слоев служилого сословия
в землевладении. По табл. 11 феодальная знать составляет треть
всего сословия (31,7%), простые слуги господарские, не
занимавшие боярских должностей и не носившие степени пана, — около
половины (48,7%), наконец, лица, занесенные в категорию
прочих, видимо, выбивавшиеся в слуги господарские, наиболее
зажиточные из аллодистов, крестьян — землевладельцев (19,8%).
Соотнеся эти цифры с соответствующими показателями
системы землевладения первой трети XV в. (табл. 9), обнаружим, что
феодальная знать (31,7% по табл. 11) должна была включать
всех крупных землевладельцев (8,6%) и значительную часть
средних (приблизительно 23,1 из 42,8% по табл. 9)82. В абсолютных
числах, в генеральной совокупности, около 70 человек крупных
землевладельцев и 190 — средних, то есть всего примерно
260 семейств составляли молдавскую феодальную знать — панов.
Простые служилые люди (48,7% по табл. 11) включали
оставшуюся часть средних (42,8—23,1 = 19,7% по табл. 9) и значительную
часть (48,7—19,7 = 29%) мелких землевладельцев. В абсолютных
числах, в генеральной совокупности (табл. 9), они составляют
400 семей «слуг господарских», средних и мелких
землевладельцев83. Таким образом, все служилое сословие феодальной
Молдавии первой трети XV в. включало, по приблизительным
подсчетам, 650—700 семейств. Достоверность полученных данных
подтверждается в результате сопоставления с положением к
началу XVI в. Массовая раздача господарями земель в феодальное
держание во второй и меньшей степени последней трети XV в»,
159
03
3
I
s
x
e(
О
С
О
ч
о
а?.
!*=
о со
ю
S
о.
о
U
н
03
]
Си
я
и
о
'лад
лев
s
о
со
к
К
а
с*
а
н
СО
Э0Н1
>>
а.
О)
едн
&
а
о
а
2
его
о
СЭ
ее 10
ений
ч ч
о со
\о о
«
si
со »=;
а»
«
s
lO X
4«
а*
о
1-3
ений
ч
су
о
—
о
о. а,
7 2
О s
семейн
HI
Категории служилого сословия
*
количество
*
• о
4- ш
К0Л1
чест
<*
о
is
О а»
* ГГ
^
• о
s а
2 СУ
Ж у
^
• о
ОЛИ
еств
^
количество
«о
со"
о
сГ
00
со
о
о
CN
00
00*
ю
О*
^_г
Tf
со"
43,5
о
со
6,7
21,7
ю
со"
24,6
t^
66,7
оо"
о
СО
о"
о
S
I
о
о"
о
о
о
о
о
о"
о
О)
со
о
о"
о
>
I
I
ч
ч
и
ч
о
X
3
я
ffl
о
и
К
I
Ч1ВН8
ВВНЧ1ГВ1Г0Эф
HtfOHf
grcifHHcXir)
160
♦начало их перераспределения в пользу средних и мелких
землевладельцев при господаре Стефане Великом84, на фоне роста
населения страны85, привели к увеличению служилого сословия в
3 раза. Оно составило почти 2000 семейств86.
Итак, прежде чем завершить исследование положения
служилого сословия феодальной Молдавии первой трети XV в.,
необходимо выяснить немаловажный вопрос, насколько
правомерно были соотнесены его слои (феодальная знать — паны, простые
служилые люди) с категориями крупного, среднего и мелкого
землевладения. Таблицы 12, 13 показывают их соотношение87.
Данные таблиц подтверждают тесную корреляцию
социального положения категорий военно-служилого сословия с величиной
землевладения. Другими словами, закономерно, что более
высокий социальный статус сопровождался большим размером
земельной собственности. Свыше половины средних землевладений
(52,1%) и почти все крупные в конце XIV — первой трети XV в.
(табл. 12) принадлежали феодальной знати (боярам-панам).
Причем, расшифровав данные по среднему землевладению всех
категорий, мы обнаружим, что из 12 владений по 3 селения 9
также принадлежали феодальной знати, а вот количество
владений по 2 селения и, особенно, 1 селению уже в пользу простых
служилых людей: соответственно 8 — феодальной знати против
10, и 7 против 11 владений простых служилых людей. А
мелкими землевладельцами являлись главным образом простые
служилые люди и неслужилый элемент — 62,5%. Еще более
явственно обнаруживается подобная связь в приведенных для
перспективы данных по второй трети XV в. (табл. 13), когда
феодальная знать обладала почти 2/3 всех средних владений (65,2%) и
подавляющей частью крупных. Из 50 таких владений 47
принадлежали феодальной знати, причем только ей все самые крупные
(от 6 хотаров и более). Расшифровка среднего землевладения
также подтверждает существенный сдвиг в пользу феодальной
знати. Она имела 9 из 11 владений по 3 селения, уже 12 из
21 владения по 2 селения, то есть в отличие от прошлого и здесь
наблюдается преобладание, и, наконец, 24 владения феодальной
знати по 1 селению против 13 владений простых служилых
людей. Перераспределение среднего и крупного землевладения в
пользу феодальной знати прослеживается и в том, что
уменьшается степень ее участия в мелком землевладении, уже 86,7%
которого в середине XV в. принадлежало простым служилым и
неслужилым людям. Последние, не занимая мест в
государственной администрации, оказывали, видимо, господарям какие-то
услуги, за что удостаивались официального признания их
«отчин», закрепленного соответствующим документом, или даже
пожалований земельных владений.
Как показали проведенные выше изыскания, основная масса
средних и крупных феодальных земельных владений создавалась
двумя главными путями:
И Л. Л. Полевой
161
1. Непосредственным захватом или приобретением общинных,
большесемейно-патронимных и других земель, либо заселением
вновь осваиваемых земель зависимыми людьми, с последующим
«пожалованием и подтверждением отчин», то есть
наследованных владений, господарской властью, за службу.
2. Приобретением владений через господарские пожалования
людьми из его окружения, служившими в господарской
администрации или стремившимися занять в ней какое-либо место.
Были также и смешанные варианты, особые случаи и т. д. Второй
путь преобладал при формировании крупных землевладений, как
правило, принадлежавших феодальной знати — панам, многие из
которых занимали высокие боярские посты в господарской
администрации.
Между имущественным и социальным положением в
феодальной Молдавии конца XIV—XV в. существовала довольно
сложная и не всегда достаточно ясная взаимозависимость.
Несомненно, что условием социального выдвижения и умножения
богатства была постоянная служба воеводе и господарю. Для этого
необходим определенный минимум зажиточности, который у
части семей появился уже в «догосударственное» время в процессе
имущественного расслоения волошской общины, выделения фео-
дализирующейся общинной знати (кнезов, жуде, ватаманов,
старейшин) , обособления большесемейно-патронимных коллективов.
Небольшими семейно-патронимными поселками—владениями
вначале наверное были «отчины» Бырлештов, Борылештов, Стани-
жештов и др. В XV в. они превратились в знатные фамилии
панов — крупных феодальных собственников, пожалованных «за
службу» многими селениями, их представители занимали
боярские посты в господарском совете и администрации.
Таким образом, исходным пунктом формирования
господствующего феодального класса в Молдавии стала имущественная и
социальная дифференциация волошской общины. Особенностью
исторического пути здесь было последовавшее в результате
поворота во внутриполитической жизни страны (приход к власти
воеводы Богдана со своими людьми в середине XIV в.)
«отстранение», видимо, большей части феодализирующейся общинной
знати и участие в становлении класса феодалов зажиточных
владельцев-а ллодистов («отчинников»), наряду с дружинниками
первых молдавских воевод составившими военно-служилое
сословие. Средняя и крупная феодальная собственность создавалась
теми, кто находился в рядах военно-служилого сословия, занимая
различные должности в государственной администрации,
расширяя свои владения путем покупки, захвата под разными
предлогами или господарсюих пожалований из государственного домена
«за верную службу».
Нам представляется, что в Молдавии XIV—XV вв. не
создавалось подобных западноевропейским знатных кланов, не
зависевших от службы государю, в которых передавались по наслед-
162
ству не только земельные владения, но также социальное
положение, выраженное в феодальных титулах и достоинствах.
Социальное положение и привилегии здесь, судя по всему, носили личный
характер и непосредственно зависели от заслуг того или иного
лица перед господарской властью. Однако родственные связи при
этом, конечно, имели немаловажное значение. Личностный
характер социальных связей, видимо, установившийся вместе с
феодальным общественным строем Молдавии к началу XV в., разрушал
прежде господствовавшие семейно-патронимные порядки,
способствовал расширению процесса отделения малых индивидуальных
семей, усилению их позиций в жизни господствующего класса.
Данные табл. 14 свидетельствуют о преимущественно личном
характере социальных степеней служилого сословия, хотя,
конечно, в ряде случаев свою роль, как уже отмечалось, играли
родственные отношения. В первой части таблицы для сравнения
даны примеры равного или почти равного социального статуса всех
членов родственной группы.
Вторая часть таблицы 14 содержит примеры неравного
социального статуса членов родственного коллектива.
Наконец, третья часть таблицы 14 подтверждает утрату
прежнего социального статуса уже во втором, третьем или четвертом
поколениях многих феодальных владетелей, знатных бояр и панов.
Конечно, некоторые владетельные фамилии сохраняли свои
высокие социальные позиции довольно длительное время,
благодаря большей или меньшей близости к господарю. Особенно те,
кому удавалось оставаться в составе боярства в сложной и
постоянно меняющейся внутриполитической обстановке Молдавии XV в.
после господаря Александра Доброго. Такие боярские роды
составляли потомки Драгоша витязя (Драгошешты), Драгоя, Оаны
ворника и других современников и сподвижников первых
молдавских господарей XIV в., находившиеся на высоких
государственных должностях вплоть до XVI в., когда и они утрачивают свое
привилегированное положение, а их владения вследствие первого
этапа перестройки структуры землевладения88 распадаются.
Многие роды теряют высокое социальное положение и вслед за этим
лишаются также своих владений. Не этим ли объясняется
массовая, видимо, насильственная, продажа владений, особенно
господарю, в последних десятилетиях XV в. потомками некогда
знатных феодалов. Из табл. 14 (III) видно, что наследники бояр и
панов Цибана, Журжа Фратовского, Нана, Стояна Прочельника,
Оаны Порки, Шандра, Иона Жумэтате, Лацко Боца, Гораеца в
конце XV в. были уже просто служилыми людьми или не
принадлежали даже к этому сословию.
Такой экскурс, хронологически отдаленный от интересующего
нас времени генезиса феодальной общественной структуры, был
предпринят для того, чтобы показать длительно сохранявшуюся
тесную взаимозависимость феодального права на земельную
собственность, ее величины и принадлежности к служилому
сословию, занимаемого в нем положения. Феодальные земельные
И*
163
Таблица 14 (1)
Дата документа | Родственная группа
Источники
1422.XII.25 Слуга, пан Богуш; его отец пан МЭФ, II, с. 44
Нестяк
1428.11 Л6 Слуги Юрий, Козма, Симеон, Костя, » , с. 51
Диениш, Шандро
1428.VIII.17 Слуги Станчул и Кристя DRH, А. I, р. 114
1429.VI.3 Слуги, бояре — пан Лазар, пан Стан- Там же, I, с. 134
чул, пан Костя сыновья Ивана вор-
ника
1430.VII.7 Бояре, пан Журж Жумэтате и пан » , с. 146
1437.11.24 Штефан, пан Мындрул, его братья » , с, 235
1435.1.3 Слуги Мик Негое и Распоп Оприш » , с. 188
1435.Х.8 Слуги, бояре Илиеш, Личул постель- » , с. 196
ник и его брат Симион
1436.V.4 Слуга, боярин, пан Дума Ураний, » , с. 204
его брат пан Петр
1436.VI—VII.15 Слуги, бояре, пан Мойка дворник » , с. 213
1443.VI 11.24 глотный и брат его пан Тадор » , с. 340
спатарь
1437.11.7 Слуги Драгомир и Симион » , с. 233
1443.V.14 Слуги, бояре, пан Михул писарь, » , с. 330
1443.V.30 его братья пан Дума апрод и пан МЭФ, II, с. 96
Тадор граматик
1443.V.31 Слуги Журж Драгушанул и брат DRH.A. I, р. 332
его Алекса
1443.VI Слуги Пэтраш, Козар, Думка сын » , р. 334
Пэтраша, Юрий и Мындре,
его братья
1446.XII.18 Слуги Байку и Сима » , р. 381—382
1450.1.23 Пан Штефул и его брат пан Мындре » , II, р. 10
владения, с появлением феодального государства в Молдавии,
создавались социально привилегированными слоями населения,
хотя это было обусловлено первоначальным имущественным
разложением волошской общины, появлением богатств, частной
земельной собственности, знати, свободных крестьян-аллодистов.
Богатство и связанная с ним знатность прослежены в конце XIII—
XIV в., в частности по материалам могильников.
Мужские погребения могильника Худум I (первая половина
XIVв.), выделяющегося среди современных ему подобных
археологических памятников относительным богатством инвентаря,
содержали серебряные перстни с декоративной пластинкой, служившие
признаком особого социального положения их владельцев. В
могильниках второй половины XIV — начала XV в. такие перстни
встречаются чаще и, наряду с ними, также медные — своего рода
свидетельство развивающейся социальной иерархии. Еще более
ярким признаком этого служит появление во второй половине
XIV в. серебряных перстней с личными печатями (могильник Дар-
манешты), которые, очевидно, были вправе иметь только лица
служилого сословия. Особое место среди упомянутых знаков знат-
164
Таблица 14 (II)
Дата документа
Родственная группа
Источники
1414.VIII.2
1414.XII.20
1425—1426.
XII.28
1427.VIII.18
1428. VI 1.24
1429.IX.24
1430.II.2i
1433.VI
1434.1.29
1434.11.10
1436.V.23
1436.VI.13
1436.VIII.il
1437.111.12
1437.VIII.19
1439.VII.30
1448.VII.15
1440.Х.22
1441.VI.25
1443.IV. 16
1443.VIII.3
1448.VII.15
1448.IX.3
Слуга, пан Тоадер Питик и брат
его Драгул
Слуга, пан Крачун Белческул и его
дети Петр, Иван, Иосиф, Андриаш
Слуги Тоадер и Петр, сыновья
Штефана Стравича (боярина, пана)
Слуга Герман и его брат Ядко
Слуга Снната и его братья Тоадер и
Беря
Слуга пан Беня и его братья Макре,
Михаил, Журж, Микул, Маня
Слуга Войняг и его брат Бера
Слуга Петр Дурне и его Братья
Иван и Журж
Слуга, пан, боярин Блаж и его
братья пан Домонкуш стольник и
Якоб
Слуга Гроза и его брат Михаил
Боярин, пан Стан Бабич и его брат
пан Яким, и другие братья Андриаш,
Семеон, Юрий
Слуга, пан Михайло Стынгач и его
брат Журж Бица
Слуга Лука из Сихле и его братья
Малят и Строе
Слуга, боярин, пан пан Иван Цолич
и его брат Шандру
Слуга, боярин, пан Немирка
Чарторыйский и его брат Ивашко
Слуги, пан Оана Рошка граматик и
его брат Кожа Петра
Слуги Ивул, брат пана Данчула
стольника, и его внук Негра
Слуга, пан Влад Жиков и его внук
Драгош
Слуга, пан Тымпа и его сыновья
Миклауш, Журж, Янкул и Миху
Слуга Стан из Викова и его сын
Драгуш
Слуги, пан Чернат плоскар и его
брат Штефул
Слуга, пан Уле и его брат Юга
DRH.
А
Там же,
»
МЭФ,
DRH,
,
II
А.
Там же,
» ,
»
»
»
»
»
DRH.
МЭФ,
•
»
»
>
1
А
11
DRH, А.
400
Там же,
»
»
»
»
»
}
э
»
,
,
I
с.
с.
с.
I,
с.
с.
с.
с.
с.
с.
с.
, I
[, <
I.
с.
с.
с.
с.
с.
с.
, р. 52
53
90
95
. 53—54
р., 141
144
166
175—176
178
209
211
222
, р. 237
:, 83
р. 281,
295
300
317
338
397
405
ного достоинства занимают дошедшие до наших дней восковые
оттиски боярских печатей на перстнях, подвешенные к актам
молдавских господарей конца XIV—XV в. Среди них многие
принадлежали известным нам лицам: + S. DOMINI BORVLES («Печать
пана Бырли», акт 1387 г.), + ПЕЧАТЬ ПАНА ИВАНЫША
(витязя, 1395 г.) + S. DOMINI IOHANVS («Печать пана Иоанна», т. е.
Ивана-Оаны ворника, 1407 г.) + SIGILVM DOMINI DRAGOSCH
(«Печать пана Драгоша», витязя, 1421 г.) и др.89 Боярские печати,
впрочем и другие, были знаками личного достоинства. Изображе-
165
«3
Источники
Социальный статус их потомков второго и следующих
поколений
Дата документа
Последнее
упоминание
лиц служилого
сословия
Дата документа
ю 1
"*
<о
CN
1
6S
оо\
ООи
t*- ...
•—I <J СО
QahM
s 3
си Ъ4
О)
о со
=* а
Ctfco
•-•СО .
QC4^
СО- I
—.'-•со
»£«
£Йси
со
оо
ем
Q си
СО
О)
CN
I
со
00
„о
3
к
Я
о*
се
I
a
С
Я
к
►я
ч
си
н
о
о
с
■ki
ЕС
со
Е к
«< CJ
Я Ht-t
«К
Л Ои
Л О
Н со
о s
§. И 84 ев в
* 2,9.2 3
gfflUo g
sag &a
о л g g м
HDQ к а) >»
Н — со
ЧО S 5 R CXi
Л е Л *3
н
се
а.
си
lllpi-
S Я «
хО _
Й CU
!
к 5 2 2
w О Ш а Й
I- Ю О .. •
CU Л д д д
л 2 u 0 &,а,Л
S*2 >» к к й
о Sr ч of ° ° л
2 co-
Si
&s
2 §
2 се
с о«
Л Э
|£
иЗ
СО Л
U со
>*Я
Ч со
О с
СО
-« М шХО СО
>>
►4 д Я л) »я
5 « 5 Я я
&■■!*
о я з 2 со
С-> О CQ о
* «Sea *2
Я CU» g „ Н
2 - я о 2 Л
„ Я а> 2;
с cu g Ч^£
*U srCJ sS
«и 2
u ffl
as
H >»
О я
° s
о £-
0)
cu
о *=» ^
- « 05
S Я О.
^ о S
я^ о
а 5Е со « х
к * в и -
a 5 я й
&i
WN " EC W Я
Я К ft О)
^ «У я Я
1Ш1,
се «S»
ьСЛ к х
о н к я
4 о Й S -
= gx&l 2
lSo|2
з* ^ a ts- ro
5 ю о s
о я
S a
. я
®
§11|
о - _ .
о tr а
Ш Я СО
ess
СО
.и
«<&
cf 5, со
3 >»я ч
>>
^ м
^ у
^- a
«Ч 3 к
. а та f= а>
Л н
о
2 a « о
я >> со со
К К CJ н
SUSU
нн >
О)
00
Я
СО
ю
я
^г
я
о.
я
о
из
»■
co'oS
in h-
со со
а> о
00 05
I
CO
cs
>
»-H
00
со
Ю
^
*~J
Д
>-H
Q
00
Tj*
*? a
5 ^-n м
a co c->
O^ д Я CQ
a co w °
о со о a *=»
\o я° >»
*^ м « H
и со м со
>>я « £a
ОЮ
CNCN
О
4
111
X
2J
00
= ^ w
со 2 н
Я О-о
igs*
иэр*; н о.
8
Их"
CO ^
166
^ о
О
. со
а
о
О со
S
>»
S
СО
и
а
к
л
X
US
>»
Я с
о-
СО У
м-
СО
я к
2? о
СО
ы
о
СО
о
СО н_1
а. 3
н к
^ со
ПО
со я
4 Я
U а
ю
н-«<М
ю
СО .
I <3>
а, л
а; ю
S* О
о я
*=* 3
<и |
со" Я
си я
^ я
я
я к
« я
я о,
йЯ
к
s 5
а; 3
о
к
о
Я
о
Х4
Си
ОС
О
ш
«Г л
?S
я «
2 о
«=( О
= £
со tf
3W
со Я
Q 3
W CU
со g
>> «и
US о
с* ~
со
со и:
со >>Ол *
в о и Ж «
со О
ее «Ю S t=C
я а ~ й
«3 я^со р4
•—« cOxf
^CO ..
2§
O) _J"
-SOO
CO CO
H
CO
en
я со
си **
о я
сэ ~ - Q«
о о со
£ со со S
g ci> m
in S S
M
з8.к
""as
-4 TO X
H Я w "
P £* Я §"g
CO
_-4 M h-h CO
2 >> >> л
О 3 О
4,2 =tS
•»S^3gpS|
nSSS?^^ co_
Ю \o vo S^ ca^ o< us
я я
о
а-со
9 Я"
о о
§Й
р§
tog
-я >»
5 Я
£Я
с- СО
US
Я
05
о
из
5 X
о со
05 СП
СО
Й
t—'
ю
ь*
V.2
о
00
X
^ _• см «>} —»_;
>>>qxq
О со со' об —* ем*
СО СО Tf *^Г 05 С5
r^rf rr тГ Tf rh
X
00
>
3
=
co
я
C0~
>>
e»
и
я •
CO О
я а.
*сй
Бояри
Стоян
чельнг
Я со
СО Я
я со
.о
X w
X СО
о. со «
0? Я Л
о со о
iqcqE:
я
СО
я
„
я л
S.I
т. Св
СО fT)
Я S
а,
с? я
о о
U3S
го Я"
я о
.ю
я о
сх^
*« а^
О со
iQt=Z
СО
я
я
о.
R
о
л
г»
о
о
fctf
о
»
ч
о
X
bd
я
л
ч
0)
CJ
о
с>
°ч
>
00
СМ
т
Йсо
>п
1й
^frf
Х.5
00
гр
ю
сл
XII
<м
^
>
, •
X
—i
О!
п
t^
со
00
>
го
т
Ю
°i
'О
**
167
ч
о
00
00
CO
ч
о
§
a,
П
X
К
О
vo
о a.
tiB
s 2
g g §
E О
4 el
с- >» О
X -&Х
и
<L>
ГО
СЗ
•ч i
о g. .
0 х0 g.
о »я н
2
s CQ
2 со та
2 §"1 §
* >» °
= t( со X
2 я о 5
«=1 к
03
о
U3
03
£ *
с; a ^
о. та
ё8|
~ CQ u
.а g a.
а п я
го £ m
* ? *
к^ та и
х 5
та" 2
<u vo
. 3
из
го . .
1.8
го о
ю
о =
ч
3s 3
со 5
а Ч
=1 *-
1? ^
я о
из
I
о
VO
S
и: о
ч *-
U н
£? о,
- vo
^^
си <^-
се w
§•*
о*
к Р
0"я ах
*= ГО
а s'S
я s
ГО К ГО
ч о н
CQU3U
и «
2 a
та 5
1 2
. Ч
.— та
я М
5 о
Q го
° §.
я х
го
а. го
ь я
о 53
S S.
S я
= о,
и х
ей
ч я
U я
ч <
X ГО
к я
s g
х О
К го
н
го о
О, U
го
а,
*3
est
>
со"
X
со
~-х
оо —
сч
о
ю
1*
14
из
U
та я «
III
Ч
ш
5 го
5 *?
го о
а
>
о
>
со
168
ния на них90 не передавались обычно по наследству91,
соответственно тому, как не наследовались степень пана и тем более
боярские должности. Их приобретали потомки панов и бояр только в
зависимости от их службы господарю. Это еще одно
подтверждение того, что в ранней феодальной Молдавии отсутствовали
наследственные знатные роды, а также возможности достижения
высокого социального положения чуть ли не крестьянами (конечно,
аллоднстами). Известна поговорка: «Тот, кто сегодня пасет коз,—
завтра может стать великим боярином»92. Как считают
Д. М. Драгнев и П. В. Советов, вплоть до середины XVIII в.
молдавские землевладельцы «не консолидировались окончательно в
замкнутое юридическими барьерами сословие»93.
Экономико-правовое положение различных слоев феодального
военно-служилого сословия, по-видимому, было неодинаковым.
Однако состояние источников позволяет судить лишь о том, что
в целом одной из главных его привилегий было освобождение от
государственных податей. Это не касалось крестьян, живших «а
землях феодалов, несших повинности не только в их пользу, но
и государства. Особенностью феодальных отношений в Молдавии
было ограничение податного и правового иммунитета светских
феодальных вотчин94.
Привилегированное духовное. сословие
Духовное составляли церковники и обитатели
(церковно-монастырское) г
сословие феодалов молдавских монастырей, конечно,
главным образом монастырская верхушка.
Официальная молдавская церковь сложилась во второй
половине XIV — начале XV в., когда появились первые монастыри95. В
этот же период складывается церковно-монастырское феодальное
землевладение, в первой трети XV в. охватывавшее 7,5% всех
сельских хотаров страны (табл. 9). Щедрые дарения господарей
и членов их семей сделали всего 12 монастырей и церковных
резиденций (митрополия, епископства) крупными феодальными
владельцами более сотни поселений и других источников
доходов.
Уже первый дошедший до нас акт господаря Петра Мушата
1384 г. жалует церкви Иоанна крестителя в г. Сирете доход от
городской таможни. Тот же господарь подарил Нямецкому
монастырю два села, две мельницы и два виноградника96.
Преемники Петра Мушата наделяют владениями Нямецкий, Поянский,
Бистрицкий, Молдавицкий и другие монастыри, Сучавскую
митрополию, Радауцкую и Романскую епископии. И в отличие от
светских феодалов дают им полный или частичный
экономический и правовой иммунитет: государственные подати и
повинности крестьян, юрисдикция в пользу духовных владельцев вотчин.
Духовное (церковно-монастырское) сословие стало одной из
главных опор господарской власти97, «наиболее общей санкцией
существующего феодального строя»98.
169
Феодально-зависимое крестьянство
Пути появления Распад волошской общины, выделение
ЙскогонХ^Г свобоДНой аллоидальной частной соб-
ственности крестьян — «отчинников»
неизбежно привели к имущественному и
социальному расслоению в их среде. Часть «отчинников» вошла
в состав военно-служилого сословия феодалов, заняв различные
уровни в его иерархии, а некоторые, видимо, достигли высоких
боярских степеней. Остальная, гораздо более значительная
масса, оказалась в зависимости от господствующего класса
феодалов. Закрепление их зависимости от феодалов — обычное
явление, оформлявшееся актами молдавских господарей конца XIV—
XV в.
Один из наиболее ярких примеров уже приводился нами: в
1409 г. во владении пана Журжа Унгурянула закрепляется его
«отнина» селение Унгурены, где находился его «дом», то есть
место проживания семьи, а также селение Суходол, ряд патронимных
поселков Прочешты, Сперлешты, Негрилешты, Негашешты, «где
есть Негш жуде», и селение, «где есть Коман»99. В документе
отразились различные пути, которые привели жителей этих селений
к зависимости от феодала. Топоним Унгурены показывает
жителей селения либо принадлежавшего Унгурянулу, либо
переселившихся из венгерской стороны, но в обоих случаях попавших
в зависимость от отца Журжа Унгурянула, дом которого
находился там же. Господарская грамота официально оформляет
«отнину» Журжа Унгурянула — селение Унгурены как его
феодальное владение. Таким же владением становится, видимо,
общинное селение Суходол, находившееся рядом с Унгуренами и
также оказавшееся в феодальной зависимости еще при отце
Журжа Унгурянула. Сам же он получил в феодальное владение па-
тронимные поселки крестьян-аллодистов Прочешты, Сперлешты,
Негрилешты, Негашешты и поселок большой семьи, «где есть
Коман». В свое время они, очевидно, составляли свободную прото-
сельскую соседскую общину — жудечию, сохранившую своего
главу Негша жуде, родовой патронимный поселок которого
(Негашешты) входил в ее состав. Поселки, составлявшие общину, как
указано в документе, обладали отдельными хотарами («а тем
селам от Турлуя, со всеми полянами и со всеми своими старыми
хотарами»), которые, однако, смыкались между собой и с «отниной»
Журжа Унгурянула — Унгуренами и Суходолом, составляя один
крупный владельческий земельный массив с семью поселениями
феодально-зависимых крестьян.
В этом документе представлены три пути появления
феодально-зависимого населения. Один из них — колонизация пришлым
населением земель, оказавшихся в частном, а затем феодальном
владении. Молдавские поземельные акты конца XIV — первой
половины XV в. часто закрепляют в феодальное владение пустоши
170
и селища, на которых затем возникают селения зависимых
крестьян.
В 1428 г., апреля 8, господарь Александр жалует некоему Та-
вадару селение, где находился его дом, и пустошь на ручье Ме-
лешки, «сколько необходимо для села». А в 1438 г., августа 21,
господари Ильяш и Стефан снова жалуют своего слугу Тавадара
уже двумя селениями, одно из которых, «где дом его», а другое —
на ручье Мелешки, «где есть Тодор Мелешка»100. Первое —
семейный поселок Тавадара, впоследствии получивший патронимное
название Тавадарешты, второе приобрело название Мелешканы101,
то есть обозначало людей, живущих на земле Мелешки102.
Одному из крупных молдавских феодалов пану Петру Худичу ворнику
в 1435 г., апреля 14, господарь Стефан жалует владения, среди
которых «место от пустыни» «а Войнавце103, притоке Икеля, где
впоследствии появилось поселение феодально-зависимых
крестьян, нынешнее село Войново.
Такие земли осваивали переселенцы из других краев
Молдавии и из-за рубежа. Один из документов от 1453 г., февраля 23104,
раскрывает подобный факт, который, несомненно, мог иметь
место и в гораздо более раннее время. Ядков монастырь под Суча-
вой основывает село, впоследствии называвшееся Ядканы —
топоним, обозначающий живущих на монастырской земле и
зависимых от него людей. Отмечая обычное, видимо, для того времени
явление «и кого позовут (т. е. поселенцев. — Л. Я.), или из чужой
земли, или из земли Ляхов, или из нашей земли (т. е.
Молдавии.— Л, П.)», господарь предоставляет монастырским
поселенцам привилегии («слободу»): «Все же люди... да будут свободно
пахать себе, и пшеницу сеять, и сено косить... А также те люди
имеют свободу: мастера ли будут, кожевники или какие другие
мастера, русины ли, греки ли, другого ли какого языка, да не
дадут те люди ни дань, ни посаду, ни илиш, ни на мельницах наших
не работают, ни в крепости, не дают десятину от пчел, ни от
винограда, ни иное ничего да не дают». Жителям монастырского
села предоставляется также широкая свобода торговли и
освобождение от суда местных властей в пользу монастыря («весь этот
доход монастырю нашему»), который на первых порах для
привлечения поселенцев, наверное, освобождал их от части
повинностей. Светские феодалы и господари также, несомненно,
предоставляли первопоселенцам привилегии, активно способствуя
сельской колонизации. В акте 1414 г., августа 2, находим топоним
селения Мунтены105 Слобода (?)106, пожалованного пану Шандру,
повторяющийся в документе 1499 г., августа 31107.
Другой путь появления феодально-зависимого населения —
переход в частное владение земель, прежде принадлежавших во-
лошским и русским общинам. Так, господарь Александр в 1400 г.
жалует боярину Строе два общинных, судя по топонимам,
селения Пояна и Гыртоп, на р. Тазлэу108. Господарским актом от
1420 г., апреля 25, во владение пана Оаны ворника были пожало-
171
ваны среди прочих общинные селения Лознова и Садова на р. Бы-
ковец109.
Однако наиболее значительная масса крестьян оказывалась в
феодальной зависимости вследствие перехода во владение
частных лиц земель, принадлежавших ранее большесемейным и пат-
ронимным коллективам, обособившимся от волошской или
русской общин. В том же акте от 1420 г. среди селений на Быков-
це, ставших феодальным владением одного из самых крупных
бояр Оаны ворника, были также патронимные поселки Корнеш-
ты, Миклаушешты, Думешты, Цыганешты, Лаврешты, Хомичеш-
ты. Во владение Оаны ворника перешли, наряду с
многочисленными другими, большесемейные поселки, «где был Татомир»,
«где был Баши», «где есть ватаман Минко», «где есть Стан»,
«где Станко поселился», «где Андриаш», о чем мы узнаем из
документа 1429 г., июня З110.
Мы зафиксировали эти пути, когда процесс феодализации
близился к завершению. Они отражены в актах конца XIV—XV в.
Только ретроспекция позволяет восстановить картину
предшествовавшего времени. Данные табл. 15, значительная часть которой
составлена по ретроспективным материалам, подтверждают
эволюцию социального статуса основной массы крестьянства
Молдавии на протяжении XIV — XV вв. На фоне общего роста
численности сельского населения (количества поселений) вследствие
интенсивной сельской колонизации доли общинного и семейно-па-
тронимного землевладения постоянно уменьшаются, особенно
значительно с последней трети XIV в. Наоборот, с этого времени
резко возрастает численность феодально-зависимого крестьянства, а
с момента установления верховной государственной собственности
на все земли страны в конце XIV — начале XV в. все
крестьянство оказывается в феодальной зависимости от государства или
частнофеодальных владельцев.
Таблица показывает, что численность феодально-зависимого
крестьянства увеличивается за счет свободного семейно-патроним-
ного и в гораздо меньшей степени общинного крестьянства. Здесь,
правда, не представлен путь появления феодально-зависимого
крестьянства из поселенцев на уже принадлежавших феодалам
пустующих землях, скрытый общим ростом сельских поселений.
Однако и он не мог быть особенно значительным, ибо до
установления верховной государственной собственности они
предпочитали селиться на «ничейной» земле, которая по действовавшим
нормам волошского обычного права, по-видимому, большей частью
становилась их частной собственностью. Лишь впоследствии по
разным причинам она переходила в феодальное владение. После
установления верховной государственной собственности на
землю пожалованные господарями под заселение пустоши и селища,
где появлялись поселки феодально-зависимых крестьян,
составляли в конце XIV — первой половине XV в. всего 16% всех
пунктов сельского расселения111. Основная масса феодально-зависи-
172
§
s
са
ccj
в*
с;
о
я
X
I
§
1
о
X
л
c3*.
e( со
g M
О
X
I
о
I
•з
s
4
vo
ев
H
мое
виси
са
со
6
я
ч
Феод;
бодное
о
А
О
о
о
я
J3
ч
СЗ
О
CU
•&
о
я
н
о
я
У
о
о
я
я
о
я
н
аре
5
гос
его
са
*
■ *
са*
= о
о 2
я я
а я
S я
а о
о о.
£
Я
1*
Н си
са о
я я
а
я
6
о.
са*
я*
• о
о о
я я
=я s
о s
S я
*
о
я
я
я
о
патро-
ое
' 32
семейно
ним:
*
*
§
щин
о
°
Периоды
аР
количество
поселений
^
количество
поселений
*
■ 2 • «
я о <u a
КОЛ
чест
пос
лен
ё5
i О , «
я о о а 1
КОЛ
чест
пос
лен!
а£
• S • *
= ggsg
il8§l
* tr G Ч
Й5
количество
поселений
^
Я « со з;
ч h w я
о £ о S
*£eg
о
о
со
I
«3D
сч
05
СО
I
с*
со
CN
СО
S
О
о*
о
CD
СТ>
со
ю
СО
оо
СО"
2
О
со
СО
0~
«
со
ОО"
СО
Ю
>
(—4
X
СО
00
О
СО
05
со"
>
Х
со
5
СУ
а,
U
I
О в
is
>
X
к
я
«=*
а>
5
О
л
I
I
№
и?
HCQCQ яоои
S*
о 3
u a
о ч
я <и
us н
Ч са
о е
« Я
I
<о я
III
II!
173
мого крестьянства формировалась из населения поселков
семейных общин и патронимии. К XV в., когда практически все
крестьянство находилось в государственной и частнофеодальной
зависимости, они составляли не менее половины всех сельских
поселений Молдавии (см. табл. 15).
Остается неясным появление специфической категории
феодально-зависимого населения — холопов. В Молдавии холопами
обычно были цыгане и «татары»112. Почти полностью бесправные,
холопы считались собственностью своих господ,
распоряжавшихся ими по своему усмотрению, и отличались от античных рабов в
этом смысле лишь тем, что не могли быть казнены.У них были
семьи, кое-какое имущество, они вели свое небольшое хозяйство
и иногда организовывали даже общины (существовали целые
поселки цыган и татар»)113 во главе со своими кнезами, жуде и
ватаманами114.
Жизнь основной части крестьянства
Аеода^но^виТимого Молдавии XIV-XV вв. регулировалась
крестьянства волошским обычным правом115,
функционировавшим, однако, уже в условиях
феодализации, приспособленным к складывавшимся новым
отношениям господства и подчинения, эксплуатации владетельным
меньшинством массы непосредственных производителей. Уместно
снова привести высказывание К. Маркса о возникновении
барщины в Дунайских княжествах. Судя по всему, это высказывание
должно быть соотнесено со временем феодализации в Молдавии,
особенно периода становления феодальной государственности.
«Их первоначальный способ производства был основан на
общинной собственности... Часть земель самостоятельно возделыва-
лась членами общины как свободная частная собственность,
другая часть — ager publicus [общинное поле]—обрабатывалась
ими сообща. Продукты этого совместного труда частью служили
резервным фондом на случай неурожаев и других случайностей,
частью государственным фондом на покрытие военных, церковных
и других общинных расходов. С течением времени военная и
духовная знать вместе с общинной собственностью узурпировала и
связанные с ней повинности. Труд свободных крестьян на их
общинной земле превратился в барщинный труд на похитителей
общинной земли»116. Мы проследили на конкретном материале почти
все отмеченные К. Марксом явления, имевшие место в ходе
феодализации: волошскую общину в состоянии распада и появления
свободной частной земельной собственности, особенности
общественно-экономических отношений в общине, жившей по волошско-
му праву, вторжение феодальной государственности в эти
отношения, а затем узурпация феодализирующейся знатью (К. Маркс
не указал, что это была именно общинная знать) общинной
земельной собственности и связанных с ней повинностей.
Нормы волошского обычного права, регулировавшие
социально-экономическую и потестарную жизнь общины, предусматри-
174
вали общественные обязанности ее членов, обеспечивавшие
выполнение коллективных работ, охрану, материальные и
финансовые текущие расходы и резервные фонды общины117. Подобные
общественные обязанности, видимо, выполнялись не только в
пользу собственно общины, но также надобщинных организаций,
расширялись и усложнялись в зависимости от особенностей их
структуры (кнезаты, воеводаты). В то же время по волошскому
обычному праву общинники, должны были работать и подносить
подарки (продуктами и т. д.) в пользу первоначально выборной
общинной верхушки118 как компенсацию и обеспечение
выполняемых ею общественных функций управления, суда, военного
руководства.
Возникшее феодальное государство стало выполнять прежние
общественные функции общины. Это привело не только к
превращению прежних общественных (общинных) обязанностей
крестьян в государственные повинности, налоги и подати, но и к
появлению новых, которые все вместе постепенно становились
начальными формами государственно-феодальной ренты.
Формировавшаяся феодальная знать, превратив свои прежние
общественные (общинные) функции в наследственные привилегии,
узурпировав их вместе с общинными землями, «по волошскому праву»
закрепила за собой эти некогда общинные обязанности крестьян,
приобретавших формы феодальной владельческой ренты.
Эта гипотетическая картина превращения общинных трудовых,
натуральных и в известных случаях денежных обязанностей
крестьян в феодальную ренту вырисовывается в ее структуре,
сложившейся к XV в. Феодальные повинности молдавских крестьян
складывались из государственных и частновладельческих форм
отработочной, натуральной и денежной ренты119.
Государственными повинностями облагалось все
непривилегированное, зависимое население Молдавии, в первую очередь
крестьянство. В раннем составе феодально-государственных
повинностей XV в.120 следует искать отражение традиционных прежде
общинных обязанностей волохов. Отработочные повинности и
службы в пользу феодального государства складывались из
работ на нужды городских посадов и крепостей, на виноградниках,
мельницах и прудах, сенокосах, участия в преследовании
преступников («следогонение», которое в XV в. превратилось в
налог), различных перевозках, в военно-сторожевых мероприятиях,
и,наконец, все крестьянские дворы должны были выделять по
одному человеку в «великое войско» господаря.
Приспособленные для нужд феодального государства, часть этих повинностей
в прошлом, вероятно, были общинными обязанностями крестьян,
которые должны были участвовать в строительстве и
поддерживать общинные укрепления, обслуживать общинные угодья и
установки (сенокосы, виноградники, мельницы, пруды и т. д.),
соблюдать известный общинный обычай «следогонения»,
организовывать перевозки для нужд общины, охранять общинный хотар,
175
угодья и сами селения, создавая вооруженную стражу, и
выполнять одну из самых важных, характерных для общинного строя
обязанностей, еще с времен военной демократии являющуюся
также и неотъемлемым правом всех свободных общинников
участвовать в «народном ополчении, правом вооруженной
самозащиты. С появлением Молдавского феодального государства
обязанность участвовать в «великом господарском войске» стала
повинностью. Только в последней четверти XVI в. молдавских
зависимых крестьян окончательно освободили от военной повинности и
не призывали в господарское войско121.
Натуральные государственные повинности молдавских
крестьян в XV в. складывались из податей сельскохозяйственными
продуктами на содержание господарского войска, администрации
и двора (илиш, десятина от пчел, вина, капусты, свиней, рыбы),
которые, очевидно, прежде шли в общинный резервный фонд и на
содержание общественных служб. Наконец, денежные
государственные повинности, судя по всему, ранее были либо также
натуральными, либо их ввели после появления государства. «Дань»
прежде, видимо, взыскивалась как ценными предметами
(ювелирными изделиями, мехами и т. д.), так и деньгами: в тех районах
Днестровско-Карпатских земель, где до XIV в. сохранялось
денежное обращение. Однако на протяжении XII и до конца XIII в.
на большей части территории страны оно отсутствовало122.
Происхождение этой подворной подати в Молдавии остается неясным.
Она могла существовать в Среднем Поднестровье и Северной
Буковине с установлением власти киевских князей в X в. «Окняже-
ние» земель в Киевском государстве сопровождалось
установлением дани-ренты с их населения, которая считается рядом
исследователей основным на том этане фактором феодализации123.
Затем дань (ясак) с покоренных земель между Днестром и
Карпатами в XIV в. собирали ордынские ханы124, а после свержения их
господства к концу XIV в. эта подать с зависимого населения,
видимо, перешла в казну Молдавского феодального государства.
Однако взаимоотношения Молдавского княжества и Золотой
Орды в этой связи требуют специального рассмотрения.
Денежные подати в XV в. «посад» и «жолд» (последний
термин венгерско-трансильванского происхождения) взыскивались
на содержание военных гарнизонов, наемных отрядов и другие
военно-сторожевые нужды. Их происхождение (возможно,
вначале они также преимущественно выплачивались ценностями,
ювелирными изделиями, мехами и др.) следует связывать с надоб-
щинными военно-сторожевыми институтами кнезатов и воевода-
тов: содержание дружинного окружения кнезов и воевод,
организация охранной службы, строительство укреплений и т. д. «Бру-
дина» — пошлина за проезд через господарские мосты и броды
и «мыто» — торговая пошлина — могли появиться с развитием
торговли в пределах освоенной и организованной территории
Молдавского феодального государства.
176
В XV в. преобладали отработочные (9) и натуральные (6)
государственные повинности, хотя и денежные (6) уже
занимали в них значительное место125. Учитывая общий процесс
коммутации ренты, следует полагать, что в прошлом господствовали
только первые две формы общинных обязанностей, с появлением
государства превратившиеся в феодально-государственную ренту.
Помимо повинностей в пользу феодального государства
молдавское зависимое крестьянство XV в. несло также частнофео-
дальные повинности, скрытые за известной формулой
поземельных документов «урик со всем доходом». Только с конца XVI в.,
как показывает П. В. Советов, «в ходе государственной
фиксации натуральной ренты в вотчине оказывается, что такое надель-
ное землепользование предусматривало взыскание с крестьян
продуктового оброка — дижмы только зернового производства,
сенокошения, пчеловодства, садоводства, виноградарства,
огородничества, рыболовства... Согласно более старым феодальным
традициям (очевидно, возникшим в период генезиса феодализма, но
дожившим до XVIII в.) за пастбищное содержание скота в
рамках надельного землепользования в хотаре села землевладельцу
следовали отработочные повинности»126. С другой стороны,, нам
известны восходящие к периоду генезиса феодальных отношений
.нормы обычного волошского права, зафиксированные в селах Га-
лицкого Прикарпатья XV—XVIII вв., согласно которым каждое
крестьянское домохозяйство было обязано отрабатывать в
хозяйстве сельского кнеза 2—3 дня в году, идти «по приглашению»
на его толоки и делать дважды в год (на пасху и рождество)
подношения курами, яйцами, овсом и др.127 По другим
источникам обязанность крестьян селений волошского права работать в
хозяйствах кнезов была выше — 3—6 дней в году128.
Конечно, по структуре феодальной ренты XV—XVI вв. сел
«волошского права» в Молдавии и Галичине только
приблизительно можно судить об ее исходных корнях в отдаленном
прошлом. Особенно, если иметь в виду значительные перемены,
которые претерпели обязанности крестьян селений волошского права
в ходе развития феодальных отношений. В частности, появление
в Молдавии XV—XVI вв. вместо подношений волошской
общинной знати подарков дважды в году, систематического
сеньориального натурального оброка (ренты)—десятины129 со всей
продукции крестьянского хозяйства, за исключением надельного
содержания скота130. Для нас наиболее существенно то, что, по
всей видимости, многие феодально-государственные и феодально-
частновладельческие формы эксплуатации зависимого населения
вырастают во многом из прежних общинных обязанностей
свободного крестьянства в рамках волошского обычного права,
превратившегося в санкцию феодального строя. Старая общинная
форма социальных отношений наполнилась новым феодальным
содержанием. Источники XV — начала XVI в. не позволяют судить о
соотношении сеньориальной и феодально-государственной рент в
12 Л. Л. Полевой
177
эксплуатации молдавского крестьянства. Но государственная
(централизованная) рента уже в это время «была весьма
значительной» и в ней отработочные повинности и денежные взносы
занимали большее место, чем в сеньориальной, где
господствовали натуральные повинности. Барщинные работы (сенокошение,
уход за скотом, ремонт мельниц, сооружение и содержание
прудов, гужевая повинность и др.) были ограничены слабой
развитостью господского хозяйства131.
Высказанные здесь соображения, разумеется, только
предваряют дальнейшие углубленные исследования происхождения
повинностей феодально-зависимого крестьянства Молдавии, с
учетом также, вероятно, древнего русского влияния. Эти
исследования, в которых представленная рабочая гипотеза будет проверена
и уточнена, должны учитывать сохранение и приспособление норм
волошского обычного права в социальной жизни феодальной
Молдавии, возможное преобразование прежних общинных
обязанностей крестьян в феодальные повинности.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Молдавский феодализм в типологическом смысле этого
понятия складывался в процессе появления и развития феодальных
отношений в волошском обществе земель к востоку от Карпат,
его синтеза с восточнославянскими общинными и феодальными
структурами, вместе с формированием молдавской народности и
государственности. Одна из основных линий формирования
молдавского феодализма берет свое начало в волошском общинном
«протофеодальном» строе. Этот строй вначале развивался в
феодальной системе государств Юго-Восточной Европы (Венгерского
королевства, Сербского и Болгарского царств и др.) и на
большей части ареала волошского расселения, как показали
Ю. В. Бромлей, В. Д. Королюк, носил анклавный характер1.
Структура волошского строя характерна для обществ
начальной ступени раннего феодализма. Социальной базой волошского
строя было разделение общества на знать (старейшины семейных
общин, жуде, кнезы, воеводы), свободных общинников и
зависимый люд, сохранение общинных свобод, частично напоминавших
черты «предфеодального» («дофеодального») строя. Это общество
переходное к феодализму, по выражению А. И. Неусыхина,
«общинное без первобытности»2, общинный строй на своей последней
стадии.
Волошский общинник видел себя в составе концентрических
«кругов» социальных связей — в ближайших преимущественно
родственных, по мере их расширения главным образом
территориальных: большая и малая семья (касэ, фамилие), патронимия
(крынг, чатэ де ням), протосельская община (жудечие), малое
территориальное объединение сельских общин (кнезат), большое
территориальное объединение общин (царэ, воеводат).
В этой системе общинных организаций родственные связи,
коллективизм, взаимопомощь и общая ответственность каждого
индивида постепенно ослабевали по мере удаления от
первоначальной самой узкой общественной ячейки его бытия — семьи. Итак,
на передний план выдвигалась его принадлежность к более
широким «соседским», территориально-общинным структурам:
родич, сородич, (руде, рубедение, ням), сосед (межиеш, вечин),
земляк, соотечественник (цэран).
В отличие от «дофеодального» для волошского общинного
строя, входившего во взаимодействие с феодальными системами
государств Юго-Восточной Европы, было уже характерно зарож-
12*
179
дение вначале частной, а затем и частнофеодальной
собственности на главные средства производства, распад общинных структур,
постепенная феодализация отношений господства и подчинения,
начало формирования феодальных классов. Феодальный
общественный строй государств, в структуру которых входили или в
непосредственной близости находились волошские общинные
организмы, оказывал воздействие на развитие в них процессов
феодализации. В частности, это относится к карпатским волошским
общинно-территориальным образованиям (кнезатам и воеводатам)
в составе Венгерского королевства, а также южно- и
восточно-карпатским, оказавшимся по соседству с Галицкой Русью,
Венгерским королевством, Золотой Ордой и Болгарским царством.
Волошские кнезаты и воеводаты преобразовывались в раннеполити-
ческие организации власти феодализирующейся общинной знати.
Можно предположить, что на территории Днестровско-Карпат-
ских земель на протяжении длительного периода ее заселения во-
лохами приблизительно с XII вплоть до XIV в., включая какую-то
часть этого столетия, воспроизводились присущие волохам
общинные структуры. В них происходили в частности процессы
имущественного и социального расслоения через обособление семей и
патронимии. Общинные структуры (большие семьи, патронимии,
протосельские общины, кнезаты, воеводаты) были общественными
потестарными формами, в рамках которых первоначально
совершались преобразования по пути складывания феодальных
социально-политических отношений.
Волошская община была переходной к сельской общине
классового общества. Такая переходная община соединяла в себе
прежнее родовое начало, преобразованное в родственные
отношения, с территориально-соседскими связями. Она сочетала вначале
обособленную, постепенно превращающуюся в частную
собственность отдельных больших и малых семей с коллективной
собственностью (или владением) на главные средства производства. Мы
еще далеки от понимания социальной сущности волошской
общины, особенно на ее ранней стадии. Можно лишь предполагать, что
в ранней волошской общине, производственной основой которой
было отгонное овцеводство, сильнее выражены
кровнородственные связи и коллективная собственность на основные средства
производства. Волошская община на поздней стадии приобрела
форму протосельской общины, находившейся в преддверии
появления собственно сельской общины классового общества. Для
волошской протосельской животноводческо-земледельческой общины
характерно усиление территориально-соседского начала,
экономической базой которого было большее, чем прежде, развитие
земледелия и включение земледельческих угодий в состав главных
средств производства, развитие неполной частной собственности
на землю больших семей и патронимии, выделяющихся малых
семей.
Домашняя община (большая семья) и патронимия вместе с
180
существующей малой семьей в период зарождения феодальных
отношений в Молдавии становились основными хозяйственными,
производственными ячейками. Домашняя община (касэ, фами-
лие) — связанный родственными узами коллектив, состоявший не
менее чем из трех поколений, который совместно владел вначале
лишь обособленным участком общинной земли в составе прото-
сельской общины, вел общее хозяйство, имел внутреннюю
организацию совместного управления, распределения и потребления.
Источники не позволяют составить представление о конкретных
формах большой семьи. Однако по некоторым указаниям можно
предположить существование как реликтовой патриархальной, так
и неразделенной больших семей. В патронимии (чатэ де ням,
крынг), также входившей в состав протосельской общины,
сегментировались вторичные большие и малые семьи, первоначально
соединенные коллективной собственностью («бэтрын») и,
по-видимому, еще многими элементами совместного управления и
защиты, но обособленные владением землей («отчина») и
раздельным распределением и потреблением.
Возникла обособленная, затем неполная и полная частная
собственность на главные средства производства домашней общины
(большой семьи) и патронимии, соединявших коллективистские и
частнособственнические начала, а также малой семьи. Большая
семья и патронимия становились одними из главных социальных
ячеек, из которых, наряду с малой семьей, вслед за распадом
общинных структур складывались социальные слои феодализирую-
щейся общественной структуры.
Наряду с обособлением большой семьи (и патронимии, как
формы эволюции и начавшегося распада большой семьи), в
экономической и социальной жизни общины происходило
одновременное выделение малой индивидуальной семейной ячейки
общественной структуры. Однако, как показывают молдавские
материалы, здесь не меньшее, а может быть и большее место в
общественной структуре периода генезиса феодализма занимали
большая семья и патронимия. Нам представляется, что в переходный
к установлению феодального общественного строя период в
преобразующихся социально-экономических отношениях
значительная роль принадлежала большой семье и патронимии. Подобно
многим европейским и азиатским странам средневековой эпохи в
раннефеодальной Молдавии при переходе от архаической сосед-
ско-большесемейной общины к феодально-марковой сельской
организации максимальная общинная структура была слабой и
относительно аморфной, уступив на время основное
структурообразующее значение большой семье и патронимии. Во многих из
этих стран роль большой патриархальной и неразделенной
семей и патронимии оставалась значительной на протяжении почти
всей феодальной эпохи, накладывая определенный отпечаток на
всю систему общественно-политических отношений. В Балканских
181
странах они сохранялись даже в капиталистическую эпоху,
уступив позиции малой индивидуальной семье.
С семейной общиной и патронимией сохраняло свое место в
общественной жизни феодальной Молдавии общинное обычное
право. Здесь длительное время нормы волошского обычного
права («обычай земли», «закон земли», «волошский закон») во
многом регулировали общественные отношения, особенно в период
генезиса феодализма. Кодификация феодального права в
Молдавии произошла довольно поздно. До этого феодальное право
постепенно вырабатывалось в повседневной социальной жизни.
Вековое волошское общинное обычное право, обеспечивавшее
общинные коллективизм и свободы, которые являлись правовым
выражением волошской общественно-потестарной жизни, также
претерпевало определенную эволюцию. Нормы волошского обычного
права приспосабливались к изменяющимся общественным
отношениям, формирующимся феодальным отношениям
собственности, власти, господства и зависимости.
Вместе с развитием социально-экономических отношений
происходило формирование молдавской народности в результате
кровнородственных, хозяйственных и культурно-языковых
контактов волохов с восточнославянским населением Днестровско-
Карлатских земель. Этнокультурные контакты, несомненно,
создавали базу для синтеза социальных институтов волошского и
восточнославянского населения, который являлся одной из
особенностей формирования молдавского феодализма.
Социальный волошско-восточнославянский синтез должен
стать предметом специального исследования. В его изучении
необходимо учесть губительные последствия для населения
нашествий кочевников ордынского в XI — середине XIII в. Исчезло
большинство сельских поселений, были разрушены все города,
княжеские крепости, частновладельческие феодальные замки3.
Тяжелый урон, нанесенный древнерусской культуре, очевидно,
сопровождался распадом сложившихся здесь феодальных
социальных структур собственности, господства и подчинения.
Только наверное местами сохранились немногие прежде
зависимые от галицких бояр — крупных феодалов крестьянские общины.
Судя по тому, что во второй половине XIII — первой половине
XIV в. в северной части древнерусской Буковины строятся только
крепости галицких князей и появляется большое число новых
галицких сельских поселений4, эта территория стала княжеским
доменом и вновь заселялась восточнославянским населением. За
пределами линии княжеских крепостей (Карапчев, Цецина, Пере-
биковцы, Хотин — пограничье?), особенно в ранее слабо
населенном правобережье Прута и далее к югу, до Сирета и Сучавы,
также появляется много новых поселений восточнославянского
населения, в среде которого воспроизводились прежде всего
традиционные общинные отношения.
В период, предшествовавший появлению в середине XIV в.
182
Молдавского феодального государства, в общественном строе
упомянутых земель к востоку от Карпат формировалась новая
феодальная общественная, классовая структура. Волошские общины
встретились в землях к востоку от Карпат с восточнославянскими;
они находились в процессе социального синтеза на пути
формирования феодальных отношений.
По мере сложения животноводческо-земледельческого
хозяйства, развития форм животноводства, связанных с земледелием,
и увеличения роли самого земледелия у формирующейся
молдавской народности углублялись процессы имущественного и
социального расслоения. В силу производственной специфики
хозяйства и вековых общинных традиций эти изменения
происходили преимущественно на болынесемейно-патронимном уровне,
возрастало значение также индивидуальной (малой) семьи.
Появлялась масса общинников-держателей выделяющегося аллода
(«отчииников») с сохранением на первых порах общественного
поля — отгонных пастбищ, лугов, лесов, рыболовных и других
угодий — в составе земель распадающихся протосельских общин
и общинных объединений. Первые признаки появления аллода в
Молдавии удается пока проследить во второй половине — конце
XIII в.
Появление в Молдавии аллода («отчины») вследствие
разложения протосельской (соседско-большесемейной) общины можно
считать исторически переломным моментом собственно начала
процесса складывания феодальных отношений, начала
формирования феодального землевладения. «Аллодом,— писал Ф.
Энгельс,— создана была не только возможность, но и
необходимость превращения первоначального равенства земельных
владений в его противоположность. С момента установления аллода...
противоположность между богатством и бедностью становится
все резче и собственность все более концентрируется в немногих
руках... Итак, с того момента, как возник аллод, свободно
отчуждаемая земельная собственность, земельная собственность как
товар, возникновение крупной земельной собственности стало лишь
вопросом времени»5. Положения, разработанные Ф. Энгельсом,
основанные на исторических знаниях того времени, развиты
советскими исследователями. Они показали возможность
существования аллода как частной собственности первоначально
также в условиях господства натурально-хозяйственной экономики
раннего средневековья6.
В первой половине XIV в. явственно наметилось разложение
волошских общинных структур в землях к востоку от Карпат.
Развивались общественно-географическое разделение труда,
товарно-денежные отношения, имущественное и социальное
расслоение, зарождение первых городов, содействовавшие ускорению
процессов феодализации, классообразования.
Феодальные классы складывались из разложения волошских и
восточнославянских общинных образований через обособление
183
больших семей и патронимии, а также малых семей. Однако,
наряду с формирующейся феодальной знатью земельных
собственников и образованием обезземеленного зависимого от них
крестьянского сословия, пожалуй, основную общественную массу в это
время составляли свободные большие семьи и патронимии мелких
собственников земли (аллодистов—«отчинников»).
Появление Молдавского феодального государства как
продукта феодализации стало закономерной необходимостью. В свою
очередь государство содействовало дальнейшему ходу
феодализации, переходу большей части остававшейся в руках свободных
аллодистов земли к феодальной знати, обеспечило полноправие
последней и неполноправие зависимых держателей земли,
создание феодальных отношений господства и подчинения. Феодальное
государство было той силой, которая могла противостоять
прежним, сдерживавшим темпы складывания феодальных социально-
экономических отношений, общинным отношениям собственности,
личностным отношениям коллективизма и взаимопомощи. В этот
период процессы классообразования и замены общинной поздне-
потестарной организации общества феодально-политической
(государственной) находились в диалектическом единстве,
происходили параллельно, одновременно, однако при определяющей роли
социально-экономических факторов.
Феодализация, несомненно, проходила в ожесточенной борьбе
за землю и связанные с ней повинности, и появившееся
Молдавское государство стало орудием формировавшегося класса
крупных земельных собственников — феодалов в подавлении
сопротивления общинников, лишавшихся земельной собственности и
попадавших в зависимость от феодалов. Отголоски этой борьбы
донесла до нашего времени народная традиция. Государство
участвовало также в борьбе внутри формировавшегося класса
феодалов за землю и повинности зависимого населения.
Появление в процессе формирования молдавской государственности
суверенного Молдавского княжества (середина XIV в.) было
связано с политическими событиями, которые оказали существенное
воздействие на ход феодализации. Основная часть феодализиру-
ющейся общинной знати (старейшины, жуде, кнезы),
служившая опорой свергнутого воеводы — ставленника венгерского
короля, лишилась богатств и власти. На ее место, судя по всему,
выдвинулись наиболее зажиточные землевладельцы-аллодисты
(«отчинники»), поддержавшие нового воеводу Богдана в борьбе
со старой, общинной знатью. Наряду с дружинниками они
формируют новую землевладельческую феодальную знать, становятся
опорой воеводской власти, стремившейся не только к
сохранению, но также расширению границ суверенного Молдавского
княжества.
Совершалась эволюция от воеводской власти, ограниченной
традиционными волошскими .общинными институтами и обычно-
правовыми нормами, к феодально-государственной господарской
184
власти, присвоившей себе прерогативы верховной земельной
собственности и высшего суда. Параллельно в процессе
феодализации вширь происходил переход от преобладавшего прежде пути
формирования феодального землевладения вследствие захвата
общинных земель к приобретению, теперь в основном за счет
мелких держаний «отчинников», земельных владений и привилегий за
службу господарю, олицетворявшего государственную власть и
верховную государственную земельную собственность (dominium
eminens). К. Маркс, касаясь одного из путей возникновения
феодальных отношений, писал: «...действительное dominium
(владение— ред.) узурпируется короной, аристократией и т. д.;
патриархальные отношения между dominium и крестьянскими
общинами ведут к крепостничеству... Подобная же судьба dominium и
крестьянина у романского населения Молдавии, Валахии и т. д.
Этот ход развития интересен тем, что тут можно показать
возникновение крепостничества чисто экономическим путем, без
промежуточного звена в виде завоевания и национального
дуализма»7.
Если в конце XIV в. государственная собственность
охватывала значительную часть земель, то в первой трети XV в. в
феодальном землевладении уже преобладает крупная вотчина: около
половины (46,6%) всех поселений (хотаров) сосредоточивается в
руках всего 10,3% владельцев. Завершение складывания
феодальной формации марксистско-ленинская теория связывает с
появлением крупной феодальной земельной собственности: «...крупная
земельная собственность была подлинной основой
средневекового феодального общества» (К. Маркс)8. Ф. Энгельс,
характеризуя социальный строй Каролингской империи, возникшей в
финальный период генезиса франкского феодализма, указал, что
Карл совершил «...уничтожение сословия рядовых свободных...
разделение народа на крупных землевладельцев, вассалов и
крепостных»9. Развивая положение об историческом значении
появления феодальной, в особенности крупной, земельной
собственности, К. Маркс писал, что она материально реализуется в
экономической форме присвоения ренты10. Эти производственные
отношения, свойственные феодальной формации, уже вступившей
в свою зрелую стадию, характеризуются В. И. Лениным: «...земля
разделена была между крупными землевладельцами,
помещиками... помещики наделяли крестьян этой землей для того, чтобы
эксплуатировать их, так что земля... являлась фондом для
несения крестьянами повинностей в пользу помещика»11.
Появление и преобладание крупного частнофеодального
землевладения к первой трети XV в. — один из важнейших
моментов генезиса феодальных отношений в Молдавии.
В 40—60-е гг. XV в. завершаемся формирование
старовотчинной структуры феодального землевладения Молдавского
княжества. Продолжается рост крупного феодального землевладения.
В последней трети столетия частнофеодальная крупная вотчина
185
вместе с церковно-монастырским и господарским доменами
составляли уже почти две трети (56,9%) всех поселений (хотаров),
а доля крупных землевладельцев-феодалов даже уменьшилась —
8,7% против прежних 10,3%. Это свидетельствует о дальнейшей
концентрации крупного феодального землевладения и его
безраздельном господстве в сложившейся старовотчинной структуре
землевладения. Частнофеодальное, среднее (26,3% селений) и
мелкокрестьянское (семейно-патронимное) землевладение (16,0%
селений) охватывало 42,3% всех селений, а общинное —
ничтожную долю (0,6%), не изменяя общей тенденции сосредоточения в
руках относительно немногочисленных крупных и средних
феодалов (32,4% владельцев) подавляющей части земельных богатств
(83,2% поселений).
В течение первой половины XV в. молдавский феодализм
перешел в свою зрелую стадию — господствовала крупная земельная
собственность в старовотчинной структуре землевладения,
служившей основой классово-сословной социальной организации
общества. Вступавшее в период развитого феодализма молдавское
общество состояло из классов-сословий: привилегированных
крупных и средних феодалов-землевладельцев, видимо,
неполноправных мелких (семейно-патронимных), подчиненных только
государству крестьян-землевладельцев, феодально-зависимых
крестьян, бесправных холопов, ограниченных в правах горожан,
которые в свою очередь подразделялись на ряд социально-правовых
групп. Это довольно сложная социальная структура молдавского
феодального общества, характерная уже для развитого
феодализма, на вершине общественной лестницы которого находился
господарь с его государственным аппаратом принуждения.
Социальное положение представителей феодального класса
зависело не только от обладания земельными и другими
богатствами, но также службы господарю. Более того, последняя
постепенно выдвигается на передний план, становясь одним из
определяющих факторов экономического и социального положения
феодалов, во многом зависящего от личностных отношений. В
Молдавии периода до установления османского господства не
создавалось наследственных кланов феодальных землевладельцев и
знати. Здесь не существовало полного частнофеодального
иммунитета, и наряду с сеньориальными формами эксплуатации,
пожалуй, не менее значительными были одновременно также
феодально-государственные. Ранний молдавский феодализм содержал
возможность с возникновением соответствующих условий
возобладания одной из этих форм эксплуатации. Очевидно, частично
предпосылки относительно быстрого перехода в период османского ига
к преимущественному развитию государственного феодализма12
содержались в типе молдавского феодализма предшествующего
времени.
ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1 Мохов Н. А. Социально-экономические предпосылки образования
феодальной монархии в Молдавии.— УЗКГУ, т. 2, 1950; Он же. Феодальные
отношения в Молдавии в XIV—XV вв. Кишинев, 1950; Он же. Формирование
молдавского народа и образование молдавского государства. Кишинев, 1959;
Он же. Молдавия эпохи феодализма. Кишинев, 1964; Сенкевич В. М.
Образование Молдавского государства.,—УЗКПИ, т. 1, 1949; Он же. О влиянии
древнерусского народа на социально-экономическое развитие Молдавии в XIV—
XV вв.—УЗКГУ, т. 16, 1955 и др.
2 Советов П. В. К истории наследственного права феодальной Молдавии.—
ИМФ, 1959, № 2 (56); Он же. К вбпросу о правильном освещении термина
«третина» в иммунитетных грамотах Молдавии XV в.— ИМФ, 1961, № б (8&);
Он же. О наименовании крестьян — мелких землевладельцев в Молдавии XV —
сер. XVI вв.— ИМФ, 1964, № 8; Он же. Проблема долевого землевладения в
Европе. VII Международный конгресс антропологических и этнографических
наук. М., 1964.
3 История народного хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.).
Кишинев, 1976, с. 46—84.
4 Giurescu С. С. Tirguri sau ora$e §i cetaji moldovene. Buc, 1967 Panaites'
cu P. P. Introducere la istoria culturii romane$ti. Buc, 1969.
5 См.: Olteanu $t. Probleme prioritare ale evului mediu timpuriu romanesc—
St., 1973, nr. 4,
6 Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. Материалы
научной сессии «Итоги и задачи изучения генезиса феодализма у народов СССР»
(1964 г.). М., 1969; Становление раннефеодальных славянских государств.
Материалы научной сессии (1969 г.). Киев, 1972.
7 Новосельцев А. #., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития
феодализма. М., 1972, с. 5—8; Черепнин Л. В. Некоторые вопросы истории
докапиталистических формаций в 'России.— Коммунист, 1975, № 1..
8 Королюк В. Д. О так называемой «контактной» зоне в Юго-Восточной и
Центральной Европе периода раннего средневековья.— В кн.: Юго-Восточная
Европа в средние века. Кишинев, 1972.
9 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии
(Очерки истории землевладения в XV—XVIII вв.). Кишинев, 1972; Он же. Развитие
феодализма и крестьяне Молдавии (очерки истории ренты в XVI — нач*
XVIII вв.). Кишинев, 1980; Драгнев Д. М„ Советов П. В. О резешском
землевладении в Молдавии XVI — сер. XVIII в.— Ежегодник по аграрной истории
Восточной Европы, 1962 год. Минск, 1964; Они же. Основные этапы развития
и разложения общины в Молдавии (до нач. XIX в.).— В кн.: Славяно-волош-
ские связи. Кишинев, 1978.
10 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев,
1969.
11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 731—732.
12 Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии XIII—XV вв.
Кишинев, 1979.
13 Только в русской Воскресенской летописи XVI в. содержится довольно
пространная легенда об «основании» Молдавского государства, требующая
особого критического подхода по выявлению отраженных в ней реальных
событий.
14 Полевой Л. Л. К исторической демографии Молдавии XIV в. (метод
187
ретроспективного анализа актовых материалов).— Карпато-Дунайские земли в
средние века. Кишинев, 1975.
15 История народного хозяйства, с. 70, 92—93.
16 Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965, с. 11—14; Сели-
щев А. М. Избранные труды. М., 1968, с. 45; Мурзаев Э. М. Очерки
топонимики. М., 1974, с. 11, 15—16, 85; Жучкевич В. А. Общая топонимика. Минск,
1980. с. 51—63.
17 Тартаковский А. Г. Социальные функции источников как
методологическая проблема источниковедения.—ИС, 1983, № 3, с. 127—128.
18 См.: тома коллекций документов, включающие акты конца XIV—XV вв.
Молдавия в эпоху феодализма. Кишинев, т. I, 1961; т. II, 1978; т. III, 1982
(далее: МЭФ). Documenta Romaniae Historica. A. Moldova. Buc, I, 1975; II,
1976; III, 1980 (далее: DRH.A).
19 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 81,
214—215.
20 Там же, с. 149.
21 Emandi Em. /.—S, VI, VII, 1979—1980, p. 595; Matei M. D., Eman-
dl Em. I., Monoranu O. Cercetari arheologice privind habitatul medieval rural
din bazinul superior al §omuzului Mare si a Moldovei (sec. XIV—XVII).— Su-
ceava, 1982, p. 15, 87, 128.
Глава I
1 История МССР. Кишинев, 1965, т. I., c. 81—84, 95, 97—99; История
народного хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.). Кишинев, 1976,
с. 59—61, 71—73; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 68—77.
2 Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии. Кишинев, 1979,
с. 8—42, 84—99 (далее: Полевой Л. Л. Очерки...).
3 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев, 1969,
с. 78—83; Полевой Л. Л.. Очерки..., с. 35—42.
4 МЭФ, II, с. 64.
5 DRH.A, I, р. 499.
6 Там же, с. 207—208, 467-
7 Веселовский С. Б. Топонимика на службе у истории.— Исторические
записки, вып. 17. М., 1945; Попов А. И. Топонимика как историческая наука.—
УЗИЯ АН УССР, т. 14. Киев, 1957; Никонов В. А. Введение в топонимику.
М., 1965, с. 11—14, 28—33; Еремия А. И. Нуме де локалитэць. Студиу де то-
понимие молдовеняскэ. Кишинэу, 1970, п. 8, 21; Мурзаев Э. М. Очерки
топонимики. М., 1974, с. 11—16; Он же. География в названиях. М., 1979, с. 41—45;
Жучкевич А. В. Общая топонимика. Минск, 1980, с. 51—63.
8 Полевой Л. Л. К исторической демографии Молдавии XIV в.— В кн.:
Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975, с. 76—77. Он же.
Очерки..., с. 109—110; DRH.A, I, p. 434—510; И, р. 462—533; III, р. 560—646.
9 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 102.
10 Никонов В А. Две волны в топонимии Полесья.— В кн.: Полесье. М.,
1968. с. 198—197: см. также: Он же. Введение в топонимику. М.. 1965, с. 30.
11 Rosetti R. Pamantul, satenii si stapfnii in Moldova, p. 85—86; Jordan I.
Toponimia romaneasca. Buc, 1963, p. 155—156; Idem. Les rapports entre la
toponimie et l'antroponymie.— On, XIV, 1969, 1—2, p. 20.
12 Stahl И. Н. Contributii la studiul satelor devalmase romanesti, I. Buc,
1958, p. 64—68; Cihodaru C. Judecia si cnezatul in Moldova.—ASUI, ist., 1965,
p. 27—32;
13 Constantinescu N. A. Di^tionar onomastic romanesc. Buc, 1963, p. XXXI—
XXXII. Petrovici E. Vechimea atestarii sufixului -esc (pl.-esti).—СЦ 1968, n. 1,
p. 34: Еремия А. И. On. чит., п. 71—76, 138.
14 Petrovici E. Op. cit., p. 33—34. Bolocan G/i.—LR, 1975, n. 6; LR, 1976,
n. 1.
15 LR, 1976, n. 1, p. 89—92; Constantinescu N. A. Op. cit., p. XXXVI—
XXXVII, LVIII.
16 Вопрос о значении топонимов с суффиксом -ень (-ань) рассмотрен в
следующем разделе.
17 SCL, 1974, п. 6, р. 595—599.
188
*8 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 109—110.
19 DRH.A, I, р. 53, 438; 101; 121; 170; 337; 400; 28, 455; 64, 441; 213; 263;
39; 117; 52, 508; 52, 502; 195, 488.
20 Еремия А. И. Оп. чит., п. 71—103, 133—139, 144—148; Полевой Л. Л.
Очерки..., с. 101—104.
21 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 172. Появление топонимов поселений в
источниках зависело от интенсивности их издания, а вот в какой форме
представлено в документах название селения (первичной, переходной или полной), не
зависело от этого. Форма топонима поселения отражала в известной мере
период его существования, особенно, первичные и переходные описательные
названия и перемены за это время в его социальном статусе к моменту
появления упоминаний селения в документах (см.: Полевой Л. Л. К исторической
демографии Молдавии XIV в., с. 73—79).
22 DRHA, I, р. 211, 81, 246.
23 Переход к вторичному топониму, видимо, происходил тогда, когда
устанавливалась традиция, связанная с именем какого-либо лица — основателя
села, главы общины, его владельца (совпадения части или всех этих качеств);
обычно после его смерти или других обстоятельств исчезновения.
24 DRH.A., I, р. 7, 163, 246; МЭФ, II, с. 72.
25 DRH.A., Ill, p. 280.
26 DIR.A., XVI, I, p. 166—167.
27 МЭФ, II, с 153.
28 Полевой Л. Л. К исторической демографии Молдавии XIV в., с. 72—78,
табл. 2, 3, 4.
29 См.: Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 40—45.
30 Лемтюгова В. П. Формирование восточнославянской ойконимии в связи
с развитием типов поселений. Минск, 1983, с. 6.
31 Филин Ф. П. Лексика русского литературного языка древнекиевской
эпохи.—УЗ ЛГПИ, т. 80, 1949, с. 151.
32 Лемтюгова В. П. Указ. соч., с. 7.
33 Воронин И. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси.—
ИГАИМК, вып. 138, 1935, с. 69; Витое М. В. О классификации поселений.—
СЭ, 1953, № 3, с. 36.
34 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 14; См.: обоснование расчетного времени
существования селений, приближающееся к действительному, с учетом
доверительного интервала периода, в рамках которого оно могло быть основано
(Там же, с. 10—а 8).
35 Там же, с. 215—29.,
36 DRH.A., I, р. 146, 175,
37 Там же, с. 19.
38 Там же, с. 34.
39 Там же, с. 397. Однако возможно также то, что имена этих лиц
совпадали с именами генеалогических предков.
40 Там же, с. 34, 166, 170, 263, 299, 340, 400.
41 Там же, с. 281; МЭФ, II, с. 109.
42 DRH.A., I, р. 213, 400.
43 Подробнее о большой семье и патронимии см. в следующей главе.
44 DRH.A., I, p. 57, 134, 355. Уже с 1456 г. Хоморский монастырь как
самостоятельный коллективный феодал получил господарские иммунитетные и
подтвердительные грамоты на села, находившиеся в его владении, в том числе
Пыртешты (Там же, II, с. 79, 303).
45 Там же, с. 90, 463, 485, 486.
46 Там же, с. 134; III, с. 91.
47 Эти и следующие перспективные наблюдения в таблице не отражены.
48 Никонов В. А. Две волны в топонимии Полесья, с. 197—198; См. также:
Гумецька Л. Л. Нарис словотворчо! системи украшськоТ актово! мови. КиТв,
1958, с. 50; Еремия А. И. Оп.( чит., п. 134, 136, 138; Iordan I. Op. cit.,
p. 158—172.
49 Никонов В. А. Указ. соч., с. 193, 198.
50 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 18—42.
51 Карпенко Ю, А. Признаки молодости топонимической системы.— В кн.:
189
Перспективы развития славянской ономастики. М., 1980, с. 55—57; Donat I.
LR, 1964, № 6, р. 278.
52 Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965, с. 23—31; Мурза-
ев Э. М. Очерки топонимики. М., 1974, с. 7—19; Он же. География в
названиях. М., 1979, с. 3—8; Жучкевич В. А. Общая топонимика. Минск, с. 51—63
и др.
53 Никонов В. А. Указ. соч., с. 30.
54 Никонов В. А. Указ. соч., с. 69—70; Жучкевич В. А. Указ. соч., с. 100—
101. Корепанова А. П. Apxai4Hi типи як вихина база для кторико-типологично-
го дослиження топошми.— Мовознавство, 1983, № 3, с. 33.
55 Зверев А. Д. Словообразование в современных восточнославянских
языках. М., 1981, с. 120—.128, 139—140.
56 Здесь и далее в скобках указаны даты документов, опубликованные в
МЭФ, I—II, и DRH.A., I—II.
57 В некоторых случаях возможно перенесение древнего славянского
названия природного, географического объекта, заимствованного молдавским
населением, на вновь основанное поселение. Такими могли быть включенные в
этот пласт Суходол (1409.1.28) и Дохтана (1436.IX.8), находящаяся на
р. Дохтана.
58 Карпенко Ю. О. Топошм1я Буковини. КиТв, 1973, с. 46—52.
59 Никонов В. А. Указ. соч., с. 30.
60 Еремия А. И. Нуме де локалитэць, с. 139—144.
61 В документе 1490 г., марта 15, название поселения антропонимного
происхождения на -а (-ча) Михалча, несомненно, посессивного значения (DRH.A.,
III, р. 140). См. также Еремия Л. И. Оп. чит., п. 142—144.
62 LR, 1975, N 6, р. 584.
63 Pascu $t. Voevodatul Transilvaniei, II, с. 478—4&4.
64 Карпенко Ю. О. Указ., соч., с. 86—87.
65 Еремия А. И. Оп. чит., п. 130—131.
66 Pascu $t Doc. cit.
67 Тимощук Б. О. Швшчна Буковина — земля слов'янська. Ужгород, 1969;
Бырня П. П. К вопросу о керамике галицкого типа на территории Молдавии.—
В кн.: Далекое прошлое Молдавии. Кишинев, 1969; Федоров Г. Б., Чеботарен-
ко Г. Ф. Памятники древних славян (VI—XIII вв.).— Археологическая карта
Молдавской ССР. Вып. 6. Кишинев, 1974.
Небольшая часть славянских топонимов (4 названия) отмечена за
пределами Буковины в Восточном Подкарпатье, между горами и р. Сирет, где пока
не обнаружены соответствующие археологические памятники. Однако
возможность их открытия несомненна, учитывая довольно слабую изученность здесь
средневековых археологических памятников.
68 Этнолингвистическая принадлежность одного поселения неясна.
69 Zaharia N., Petrescu-Dimbovifa M., Zaharia Em. A§ezari din Moldova.
Buc, 1970, p. 141—142; Spinel V. Moldova in sec. XI—XIV. Buc, 1982,
p. 197—198.
70 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 89—93.
71 Зачастую в качестве переходного топонима выступает посессивная
форма с суффиксом -ов (-ев): село Опришево (1415.VII.12)—>-Опришены
(1428.VII.II), село Панково (1399.XI.28) —^Панчешты (1448.IX.15), село
Борисово (1448.11.23)—^Борисковцы (1456.VI.8) и др.
72 Серьезные затруднения вызывает этимология ряда названий населенных
пунктов, образованных от основ, которые указывают места происхождения
жителей поселений, либо могут быть соответствующими прозвищами лиц —
выходцев из тех мест. Эти топонимы, как правило, формируются с помощью
суффиксов -ень (-ань). К примеру, Салажаны (1432.VIII.41), Бырсомены
(1439.IV.3), Быржовены (1448.VII.27) и другие подобные названия могут
означать жителей, переселившихся из Сэлажа, Бырсы, Быржавы. в Трансильванию,
или в своей основе включать прозвище основателя и владельца поселения,
происходившего из тех мест. Так, селение Унгурены принадлежало Журжу Унгу-
рянулу (1409.1.28), видимо, сыну лица по прозвищу Унгурян, т. е.
переселенца из Венгрии (молд. Унгария), точнее Трансильвании, входившей в состав
Венгерского королевства; селение Быргаяны (1437.XII.20) связано с боярским
190
родом Быргэу, представитель которого Штефан Быргэу упоминается в госпо-
дарском совете (1401.VI.28), а предок происходил также из Трансильвании,
где находилась область с таким названием.
73 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 102—-103.
74 Constantinescu N. Dictionar onomastic, p. XXXI—XXXII; lor dan I. Topo-
nimia, p. 157—158; Еремия А. И. On. чит., п. 137—138, 146; Никонов В. А.
Топонимы -iBuj, -iHui на Украине.— Вопросы географии, № 70, 1966, с. 19—27;
Он же. Две полны в топонимии Полесья, с. i94; Карпенко Ю. О Топошм1я
Буковини, с. 16, 88; Жучкевич В. А. Указ. соч., с. 202. Зверев А. Д. Указ. соч.,
с. 40. Патронимическое значение эти суффиксы сохраняют только до
установления феодальных отношений, в период их формирования. В XIV—XV вв. они
сочетаются, как правило, только с личными именами или прозвищами. Затем
они постепенно формализуются, становятся так называемыми «топонимичными»
суффиксами, приобретая зачастую (в сочетании с личными именами)
владельческий оттенок.
Появление единичных названий поселений неантропонимического
происхождения с этими суффиксами (Непоколовцы —1425. V.12; Карбунешты —
1429.VI.3 и т. д.)—свидетельство начавшегося процесса топонимизации или
связано с прозвищами их основателей.
75 Эти формы широко известны в антропонимии молдавских грамот XIV—
XV вв.: Крачун Белческул (1414.XII.20), Шерба Паушескул (1425—1426.XII.28);
Михаил Кристианескул (1433.XI.3), Вана Синескул (1436.V.5) и т. д., наряду
с другими также патронимными именами со славянским суффиксом -ич: Влад
Долхич (1406.V.I), Штефан Борылович (1419.IV.8), Штефан Стравич
(1421.XII.13), Иван Купчич (1429.V.27), Стан Бабич (1435.Х.18) и др.
Показательно, что в молдавской топонимии того времени эти формы преобразуются
в полные названия поселений с суффиксом -ешть: Белчешты (1492.111.30),
Паушешты (1547.IV.15), Долхешты (1523.111.25), Борлешты (1428.VII.II)
и т. д.
76 Graur Л. Nume de locuri. Buc, 1972, p. 70, 118—120.
77 Еремия А. И. Оп. чит., п. 134, 136. Из 83 полных топонимов поселений
с этим суффиксом 45 можно отнести более или менее уверенно к
обозначающим место обитания или место происхождения: Загорены (1429.VI.3), Спинены
(1430), Сакарены (1430—1431), Глодяны (1433.XI.16) и др. В ряде случаев
устанавливается связь личного или фамильного прозвища с названием села,
которые требуют каждый раз специального объяснения. Радул Думбравник
(1430), видимо, получил свое прозвище по названию селения Думбравены
(1432.VIII.14). То же самое можно сказать в отношении Журжа Унгурянула,
во владении которого оказалось селение Унгурены, где находились его дом и
ряд соседних (1409.1.28). Подобные примеры можно найти и в связях
топонимов со славянскими суффиксами и прозвищами людей: четыре брата Дмитро,
Петр, Михайло, и Журж (Юрий), сыновья Драгомира Белого, владеют селом
на Сучаве, которое получило затем название Фратовцы (возможно, молдавская
калька славянского Братовцы), а один из его владельцев соответствующее
прозвище — Журж Фратовский (1429.III.I). I вот название села Быргаяны
(1437.ХП.20), кажется, наоборот, происходит от имени его владельца Штефана
Быргэу, названного в составе господарского совета в 1401 г., июня 28 (DRH,A,
I, p. 19).
78 Зверев А. Д. Указ. соч., с. 183—185.
79 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 102—103.
80 Petrovici E. Vechimea atestarii sufixului -esc (p.—esti).— СЦ 1968;
Patruf M. Despre vechimea toponimelor in -esti.— SUC, phil., 1969, fasc. 2.
81 См. список топонимов в кн.: Pascu $t. Voievodatul Transilvaniei, II,
p. 479—494; DRH, В., I.
82 DRH. В., I, passim.
83 Donat I. Aspects chronologiques de la toponymie roumaine.— Proceeding*
of the Eight Intern. Congress of Onimastic Sciences, Hague-Paris, 1966, p. 122—
123; Graur AL Nume de locuri. Buc, 1971, p. 71.
84 Карпенко О. Ю. Топошм1я Буковини, с. 87, табл. 7.
85 Малая продуктивность молдавского суффикса -ешть в Северной Букови-
191
не XV в. (1,5%) объясняется тем, что это была тогда область почти
сплошного украинского расселения.
86 На Буковине в XV—XVII вв. функционировал славянский аналог
-ань (-янь) молдавского суффикса -ань (-ень), который получил там
распространение лишь в XVII—XVIII вв. (Карпенко Ю. О. Указ. соч., с. 61, 63—64,
табл. 7), вместе с продвижением украинско-молдавской этнической границы к
северу (Полевой Л. Л. Указ. соч.,, с. 112).
8' Продуктивность суффикса -и оставалась малой на протяжении всего
времени.
88 Еремия А. И. Оп. чит., р. 134. В исследовании-рецензии на книгу
И. Иордана („Nume de locuri romane§ti") В. Трушковский пришел к выводу о
более позднем бытовании топонимов с суффиксом -ень (-ань) по отношению к
суффиксу -ешть (Truszkowski W. Zagadnenia klasyfikacji rumunskich nazw
miejscowych.—Onomastica, R. VIII, z. 1—2, 1963, s. 383).
89 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии.
(Очерки по истории землевладения в XV—XVIII вв.). Кишинев, 1972, с. 87—90, 211^
224.
90 Говоря о строго «локализационной» функции суффикса -ень, (-ань),
И. Иордан пишет, что он «обозначает... людей соответствующего села, прежде
всего пришедших из местности, на которую указывает» топоним, и может быть
«использован при исследовании миграции». Тот же суффикс обладает также
другой функцией, обозначая, как и суффикс -ешть, «принадлежность, как
поселения, так и людей, живущих в соответствующем поселении». Однако
исследователь подчеркивает, что их «первоначальная функция очень отличалась».
И в связи с этим дает определение: «Оба суффикса (т. е. -ань/-ень и -ешть)
говорят нам, откуда происходят люди какого-либо села: первый — из какого
места, второй — от какого лица». Синонимичность, смещение функций обоих
суффиксов, по мнению И. Иордана, начались со второй половины XV в. (lor-
dan I. Op. cit., p. 403—404, 157— 16(X
91 Советов П. В. Указ. соч., с. 456—486.
92 Косвен М. О. Патронимия и ее роль в истории общества. М., 1964.
93 Карпенко Ю. О. Указ. соч., с. 86—89.
94 Бучко Д. Г. Ареалы украинских топонимов на мвщ, -инщ в XIV—
XV вв.— Перспективы развития славянской ономастики. М., 1980, с. 98.
95 LR, 1975, N 6, р. 585; АО, 1, 1981, р. 261—264.
96 Гумецька Л. Л. Нарис словатворчо1 системи украТнсько!' актовоТ мовн,
с. 50; Никонов В, А. Две волны в топонимии Полесья, с. 193, 198.
97 DRH.A.,I, p. 491.
98 Там же, с. 492.
99 Следует оговориться, что в ряде случаев у некоторых переходных и
первичных форм топонимов второго пласта удалось проследить эволюцию
дериватов от патронимических к формам третьего (например: село Грозы —
1429.V.27—>-Грозинцы—^Грозница.— DRH.A., р. 463). Возможно, то же
наблюдалось и у прочих.
100 Там же, с. 509.
101 У пяти из этих топонимов этимология неясна и они не включены в
табл. 2.
юг Этот топоним ранее был включен в число первичных (см. Полевой Л. Л.
Очерки..., с. 169, табл. 18) вместе с тремя другими подобными ему.
103 DRH. А., р. 500.
104 Там же, с. 471.
105 Основанная на отгонном овцеводстве крестьянская община «в силу
специфических естественно-географических условий» длительное время сохранялась в
горно-лесных районах Молдавского княжества. Со временем она претерпела
изменения, но древние характерные черты волошской общины удается отделить
от более поздних наслоений (см. Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные
этапы развития и разложения общины в Молдавии, с. 72—75). Обычно для такой
реконструкции привлекаются материалы из Вранчи и Кымпулунга, которые,
однако, не анализировались с точки зрения топонимики.
Исследуя топонимы древнейших сел горной котловины Вранчи (по
переделу земель 1765 г. см.: Stahl H. И. Contributii..., I, p. 151), располагающихся
192
в долине верховьев реки Путна и ее притоков Зэбала, Нэружа и других,
снизу вверх по течению, легко заметить, что вначале преобладают неантропоним-
ные омонимные (в том числе метонимии) топонимы, а затем антропонимные.
Другими словами, при заселении котловины наиболее пониженные ее места
были заняты в большинстве селениями с неантропонимными названиями
общинного свойства: Колак, Валя Сэрий, Пояна, Нэружа. В глубинных, видимо,
позднее освоенных местах, преобладают антропонимные (патронимичные)
топонимы: Бырсешты, Спинешты, Паулешты, Негрилешты, Тульничи, Визовцы.
юб МЭф, пэ с. 59, 61, 81—82, 85—86.
107 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 45—55; Драгнев Д. М., Сове-
тов П. В. Основные этапы развития и разложения общины в Молдавии — В кн.:
Славяно-волошские связи. Кишинев, 1978, с. 72—75, 79.
Глава II
1 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981, с. 176—197.
2 Зак С. Д. Методологические проблемы развития сельской поземельной
общины.— В кн.: Социальная организация народов Азии и Африки. М., 1975;
Он же. Некоторые черты однотипности и отличия германской и русской
земледельческой общины в работах К. Маркса и Ф. Энгельса.— В кн.: Проблемы
аграрной истории, ч. I. Минск, 1978; Андреев И. JI. К. Маркс о
закономерностях развития общины.— Вопросы истории, 1979, № 12; Он же. К. Маркс о
месте общины во всемирной истории в набросках ответа на письмо В. И.
Засулич.—СЭ, 1979, № 5; и др.
3 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 177.
4 Ольдерогге Д. А. Иерархия родовых структур и типы большесемейных
домашних общин.— В кн.: Социальная организация народов Азии и Африки.
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 419.
6 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 192.
7 Першиц А. И. Развитие форм собственности в первобытном обществе как
основа периодизации его истории.— Труды Института этнографии АН СССР,
т. IV. М.—Л., 1960, с. 168—172; Бутинов Н. А. Этнографические материалы и
их роль в изучении общины древнего мира.— В кн.: Община и социальная
организация у народов восточной и юго-восточной Азии. Л., 1967, с. 177—178;
Маретин Ю. В. Община соседско-большесемейного типа у минангкабау (Зап.
Суматра).— В кн.: Социальная организация народов Азии и Африки, с. 63;
Лашук Л. П. Введение в историческую социологию. Вып. 2. М., 1977, с. 47—50
и др.
8 Зак С. Д. Указ. соч., с. 241.
9 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская
община.— В кн.: Становление классов и государства. М., 1976, с. 84—85; Он же. О
стадиальной типологии общины.— В кн.: Проблемы типологии в этнографии.
М., 1979, с. 84.
10 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская
община, с. 84.
11 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 192—193.
12 Першиц А. И. Указ. соч., с. 166; Косвен М. О. Семейная община и
патронимия. М., 1963, с. 120—121; Маретин Ю. В. Основные типы общины в
Индонезии. Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968, с. 341;
Бутинов Н. А. Указ. соч., с. 148—154 и др.
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 62.
14 Ольдерогге Д. А. Указ. соч., с. 13—15.
15 Косвен М. О. Указ. соч.
16 Першиц А. И. Проблема типологизации общины в дореволюционной
русской и советской этнографии.— В кн.: Очерки истории русской этнографии,
фольклористики и антропологии. Вып. VIII. Труды Института этнографии АН
СССР, т. 107. М., 1978, с. 152.
17 Лащук Л. П. Указ. соч., с. 30—35.
18 Маретин Ю. В. Указ. соч., с. 341.
19 Лащук Л. П. Указ. соч., с. 34.
20 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии, с. 194.
13 Л. Л. Полевой
193
21 Бромлей Ю. В., Королюк В. Д. Славяне и волохи в Великом
переселении народов и феодализация Центральной и Юго-Восточной Европы.— В кн.:
Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973, с. 31—33.,
22 Литаврин Г. Г. Влахи византийских источников X—XIII вв.— В кн.:
Юго-Восточная Европа в средние века. Кишинев, 1972, с. 116—121; Фрейден-
берг М. М. Род и семейная община в югославской литературе за последние
десять лет.—СЭ, 1972, № 2; Он же. Влахи в Далмации в XV—XVI вв.— В кн.:
Исторические аспекты славяно-волошских связей. Кишинев, 1973; Наумов Е. П.
Волошская проблема в современной югославской историографии.— В кн.: Сла-
вяно-волошские связи. Кишинев, 1978; Маринов В. Расселение
пастухов-кочевников влахов на Балканском полуострове и за его пределами.— В кн.: Славя-
но-волошские связи; Симпозиум о среднев^ковном катуну. CapajeBO, 1963;
Frances E. Pastorii vlahi din Imperiul Bizantin in secolele XII—XIV.— St., 1956,
nr. 1; Dragomir S. Vlahii din Nordul Peninsulei Balcanice in evul mediu. Buc,
1959, etc.
23 Среди работ последнего времени: Fastnacht A. Osadnictwo ziemi Sa-
nockiej w latach 1340—1650. Wroclaw, 1962, s. 213—222; Инкин В. Ф.
Дворище и сельская община в селах волошского права Галицкого подгорья XVI—
XVIII вв. по материалам Самборской экономии.— В кн.: Ежегодник по
аграрной истории Восточной Европы за 1966 г. Таллин, 1971; Он же. К вопросу о
социально-политической организации галицких сел на волошском праве (О
сборах-вечах).— В кн.: Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975;
Он же. К вопросу о происхождении и эволюции волошского института «князя»
(кнеза) в галицкой деревне в XV—XVIII вв.— В кн.: Славяно-волошские
связи; Грицианская Н. Н. Этнографические группы Моравии. М., 1975, с. 80—90,
105; Мохов Н. А. Очерки истории формирования молдавского народа.
Кишинев, 1978, с. 69—79; Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития
и разложения общины в Молдавии (до начала XIX в.).— В кн.:
Славяно-волошские связи; Рора R. fara Maramuresului tn veacul al XlV-lea. Buc, 1970,
p. 135—143; Cernea E. Quelques considerations sur le Ius Valachicum dans la
Pologne feodale.—RRH, 1971, nr. 5; Pascu $t. Voevodatul Transilvaniei, 1. Buc,
1971, p. 33—40, 323—333.
24 SCIVA 1975 n. 3.
25 Pascu ?t. Op. cit.,' II, p. 348—349, 414—415, 419—420.
26 Stahl H. H. Op. cit., II, p. 9—11, 147—151; fig. 3; Ghinoiu I. MS$FLA,
t. Ill, 1983, p. 90—91.
27 Инкин В. Ф. Дворище и сельская община в селах волошского права
Галицкого Подгорья, с. 117—120; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч.,
с. 71.
28 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 118.
29 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 71.
30 Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма, с. 107—112; Инкин В. Ф. К
вопросу о социально-политической организации галицких сел на волошском
праве, с. 299—306; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с 70.
31 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с 249.
32 Mindlyi I. Diplomemaramuresene din secolul XIV—XV, Siget, 1900, p. 57,
33 Обича]*но право и самоуправе на Балкану и у суседним земльама. Бео-
град, 1974, с. 137.
34 Patru} I. Onomastica romaneasca. Buc, 1980, p. 25, 106.
35 В других местах кнез, чельник, кехаелу и т. д. — 06imajHo право..., с. 137.
36 Там же, с. 137—138.
37 Stahl H. H. Op. cit., II, р. 184—206.
38 Pascu ?t. Op. cit., I, p. 37—38; II, p. 108—119.
39 Iliescu O. Moneda tn Romania. Buc, 1970, p. 12—13>.
40 St., 1956, n. 1, p. 142—145; Литаврин Г. Г. Указ. соч., с. 117—118.
41 Hurmuzaki E., Densusianu N. Op. cit., I, part. 2, p. 797.
42 Panaitescu P. Я. Obstea taraneasca..., p. 68; Popa R. Op. cit., p. 146;
Pascu §t. Op. cit., II, p. 267, 419.
43 Об обязанностях общинников в пользу кнезов см.: Драгнев Д. М.,
Советов П. В. Указ. соч., с. 70, 72.
44 Инкин В. Ф. К вопросу эволюции феодальной ренты в Галичине XVI—
194
XVIII вв.— В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1963 г.
Вильнюс, 1964, с. 231; Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 70, 72.
45 Kadlec К. Valasi a valasske pravo v zemich slovanskych a uherskych.
Praha, 1916, s. 319.
46 Mototolescu D. I us Valachicum in Polonia. Buc, 1916, p. 39.
47 Инкин В. Ф. Дворище и сельская община в селах волошского права,
с. 117—118.
48 RRH, 1971, п. 5, р. 849—850.
49 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 119.
50 Впрочем, это, видимо, было характерно в отдельных регионах не только
для волошских общин. Коллекция изданных документов истории Трансильва-
нии XI—XV вв. позволяет проследить появление патронимических названий
селений к XIV в., в том числе у волохов. Трансильванский документальный
материал содержит обширную информацию о сельской топонимии, сотни названий
сел, среди которых антропонимические, патронимические появляются лишь со
второй половины XIII—XIV в. Вначале единичные, в массе такие названия
трансильванских селений встречаются в документах второй половины XIV—
XV вв.—См.: DIR.C, veacul XI—XII, I (1075—1250); veacul XIII (1251—1300);
veacul XIV, I (1301—1320), II (1321—1330), III (1331—1340), IV (1341—1350);
DRH.C, X (1351—1355); Mihdlyi I. Op. cit.
51 Draganu N. Romanii in veacurile IX—XIV pe baza toponimiei §i a ono-
masticei. Buc, 1933, p. 63—64.
62 Pascu $t. Op. cit., II, p. 480, 482, 493, 479.
53 Там же, с. 479, 482.
54 Draganu N. Op. cit., p. 211.
55 Там же, с. 266, 287, 304.
56 Documenta Historiam Valachorum. Bud., 1941, p. 506—507.
57 Mihdly I. Op. cit., p. 132—134.
58 См. венгерско-русский словарь.
59 Draganu N. Op. cit., p. 97, 138, 278, 312, 380.
*° Mihdly I. Op. cit., p. 38, 53.
61 Там же.
62 Draganu N. Op. cit., p. 392, 393. При смене этих терминов, видимо,
наблюдалась неустойчивость в их применении в течение сравнительно короткого
времени. См. с. Джулешты — Mihdly I. Op. cit., p. 27, 34, 35—36, 96, 258.
63 Popa R. Op. cit., p. 72, 93.
64 Там же, с .116—117.
65 История Венгрии, т. I. M., 1971, с. 205—225.
66 Draganu N. Op. cit., p. 254.
67 Там же, с. 285.
68 Pascu $t. Op. cit., II, p. 483.
69 Draganu N. Op. cit., p. 254—265, 285. Co ссылкой на издание
документов: Csdnki D. Magyarorszag tortenelmi foldrajza a Hunyadiak koraban, I—III,
V. Bud., 1890, 1894, 1913.
70 Patruf /., Patruf M. Toponimice banafene in-esti.— CL, 1967, nr. 2; 1968;
nr. 2; Kdlmdn B. The world of names. A Study in Hungarian Onomatology.
Bud., 1978, p. 140.
71 Goicu V., Suflefel R, Toponime fn -esti si -on in Banat.—LR, 1980, nr. I.
72 Pascu ?t. Op. cit., II, p. 457—468, 479—494.
73 За исключением стоящего особняком акта 1247 г. на пожалование
венгерским королем владений Ордену иоаннитов в Олтении, поземельные
документы валашских господарей, содержащие топонимы селений, появляются с
середины XIV в.
74 См.: Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 234—236. Это же подтверждает
большая редкость пожалований пустошей для оснований новых сел во второй
половине XIV—XV в.
75 DRH.B., I, р. И, 20, 23, 126, 402.
76 Среди единичных селений такого рода «село Кости на Топологе».— Там
же, с. 18.
77 Наумов Е. П. Указ. соч., с. 123.
78 Займов Я. Заселване на българските славяни на Балканския полуостров.
13* 195
Проучвани на жителските имена в българската топонимия. София, 1967, с. 304
/9 Ethnologica, 1981, р. 103—104.
80 RI, 1977, пг. 8, р. 1464
81 Pascu $t. Op. cit., II, p. 478.
82 Там же, с. 479—494.
83 Mihalyi I. Op. cit., p. 27, 34—38, 61, 96, 258.
84 Vlad M. D. Colonizarea rurala in Jara Romineasca §i Moldova (secolele
XV—XVIII). Buc, 1973, p. 53—58; Полевой Л. Л. Очерки исторической
географии Молдавии XIII—XV вв. Кишинев, 1979, с. 27—42; и др.
85 Косвен М. О. Семейная община (опыт исторической характеристики).—
СЭ, 1948, № 3; Он же. Северорусское печище, украинские сябры и белорусское
дворище.— СЭ, 1950, № 2; Он же. Семейная община и патронимия. М., 1963;
Он же. Патронимия и ее роль в истории общества. М., 1964.
86 См.: Бромлей Ю. В. К вопросу о сохранении семейных общин в
Далматинской Хорватии XI в.— В кн.: Проблемы общественно-политической истории
России и славянских стран. М., 1963; Он же. Современные проблемы
этнографии. М., 1981, с. 202—209; Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская
крестьянская община, с. 37—47; Бутинов Н. А. Первобытнообщинный строй,
с. 149—150; Маретин Ю. В. Основные типы общины в Индонезии.— В кн.:
Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968; Он же. Опыт
стадиально-генетической типологии общины.— В кн.: Проблемы аграрной истории,
ч. 1. Минск, 1978; Фрейденберг М. М. Родственные коллективы в
Далматинской Хорватии в XI—XVI вв.— СЭ, 1967, № 1; Он же. Род и семейная община
в югославской научной литературе за последние десять лет.— СЭ, 1972, № 2;
Колесницкий Н. Ф. К вопросу о раннеклассовых общественных структурах.—
В кн.: Проблемы истории докапиталистических обществ; Робакидзе А. И.
Особенности патронимической организации у народов горного Кавказа.— СЭ, 1968,
№ 5; Андреев И. Л. О характере социальных связей в эпоху перехода от
первобытнообщинного строя к классовому обществу.— СЭ, 1971, № 2; Алаев Л. Б.
Проблема сельской общины в классовых обществах.— ВИ, 1977, № 2; Гуре-
вич А. Я. Норвежское общество в раннее средневековье. М., 1977; Фроя-
нов И. #., Кудрявцев М. К., Бутинов Н. А., Ревуненкова Е. В. Общинная
организация народов Азии и Африки (обсуждение).—Народы Азии и Африки,
1977, № 5; Давыдов А. Д. Сельская община и патронимия в странах
Ближнего и Среднего Востока. М., 1979; Не всегда применяя соответствующую
терминологию, по сути о большесемейно-патронимических коллективах пишут
исследователи кочевнической общественной организации.— См.: Марков Г. Е.
Кочевники Азии. М., 1976, с. 54—70, 140—141, 217—222, 288—312.
87 Косвен М. О. Семейная община и патронимия, с. 6—7, 97—98.
88 Там же, с. 3—4, 6.
89 Ольдерогге Д. А. Указ. соч., с. 15.
90 Бромлей Ю, В. Современные проблемы этнографии, с. 192.
91 Обычно после смерти ее главы (отца), хотя большая семья могла
существовать еще какое-то время в виде так называемой братской
патриархальной семейной общины, во главе с одним из братьев, обычно старшим
(Косвен М. О. Семейная община и патронимия, с. 83—84).
92 Там же, с. 3—4, 97.
93 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 192, 202—209.
94 Ольдерогге Д. А. Указ. соч., с. 16.
95 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 193.
96 Першиц А. #., Монгайт А. Л., Алексеев В. П. История первобытного
общества. М., 1968, с. 175—176, 181—185, 198—201; Бромлей Ю. В. Указ. соч.,
с. 192—194 и др.
97 Семенов Ю. И. Указ. соч., с. 37—38, 44, 48; Маретин Ю. В. Опыт
стадиально-генетической типологии общины.— В кн.: Проблемы аграрной истории,
ч. I. Минск, 1978, с. 114; Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 194.
98 Маретин Ю. В. Основные типы общины в Индонезии.— В кн.: Проблемы
истории докапиталистических обществ, с. 341; Он же. Опыт
стадиально-генетической типологии общины, с 114.
99 Маретин Ю. В. Указ. соч.; Лашук Л. П. Указ. соч., с. 34.
196
100 Семенов Ю. И. О некоторых теоретических проблемах истории
первобытности.— СЭ, 1968, № 4, с. 81—85.
101 Косвен М. О. Семейная община и патронимия, с. 97—98; Он же.
Патронимия и ее роль в истории общества. М, 1964; Маретин Ю. В. Основные типы
общины в Индонезии, с. 341; Л. П. Лашук даже выделяет стадию соседско-
патронимической общины.— См.: Лашук Л. П. Указ. соч., с. 33—35.
102 Крюков М. В. О соотношении родовой и патронимической (клановой)
организации.— СЭ, 1967, № 6; Давыдов А. Д. Сельская община и патронимия
в странах Ближнего и Среднего Востока. М., 1979, с. 9—11; Семенов Ю. И.
Первобытная коммуна и соседская крестьянская община, с. 45.
103 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 194; Першиц А. И. Проблема типологиза-
ции общины, с. 154.
104 Кисяяков Н. А. О сущности понятия «патронимия», г— В кн.: Страны и
народы Востока. Вып. XVIII. М., 1976.
105 Косвен М. О. Патронимия и ее роль в истории общества, с. 1.
106 Андреев И. Л. Специфика некапиталистического развития народов, не
завершивших процесса складывания классов.— ВИ, 1970, № 9, с. 57.
•°7 См.: Першиц А. И. Проблема типологизации общины..., с. 156.
108 См.: Давыдов А. Д. Указ. соч., с. 120—129.
109 Алаев Л. Б. Проблема сельской общины в классовых обществах.— ВИ,
1977, № 2, с. 108—110.
110 Советов П. В. Проблема долевого землевладения в Европе.— VII
Международный конгресс антропонимических и этнографических наук (доклад). М.,
1964.
111 В обширной отечественной литературе можно выделить следующие ра-
работы: Греков Д. Б. Полица.— Избранные труды, т. I. M, 1957, с. 157—158;
Он же. Польская правда.— Там же, с. 320—327; Он же. Киевская Русь.— Там
же, т. П. М., 1959, с. 63—78; Мавродин В. В. Образование Древнерусского
государства. Л., 1945, с. 122—124; Юшков С. В. Общественно-политический
строй и право Киевского государства. М., 1949, с. 74—87; Похилевич Д. Л.
Крестьяне Белоруссии и Литвы в XVI—XVIII вв. Львов, 1957, с. 15 и след.;
Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959, с. 287;
Щапов Я. Н. Большая и малая семьи на Руси в VIII—XIII вв.— В кн.:
Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972; Черепнин Л. В.
Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—
XV вв.—В кн.: Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути
развития феодализма. М, 1972, с. 147, 155—157; Фроянов И. Я. Киевская Русь.
Очерки социально-экономической истории. Л., 1974, с. 26—29; Свердлов М. Б.
Семья и община в Древней Руси.— ИС, 1981, № 3; и многие другие.
112 Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. М., 1953, с. 177; Коро-
люк В. Д. Древнепольское государство. М., 1957, с. 74^—76; Гуревич А. Я.
Большая семья в северо-западной Норвегии в раннее средневековье..— В кн.:
Средние века, вып. 8, 1956; Он же. Норвежское общество в раннее
средневековье, с. 42—84; Фрейденберг М. М. «Вервь» в средневековой Хорватии.—
Ученые записки Великолукского пединститута, вып. 15, 1961; Он же.
Родственные коллективы в Далматинской Хорватии в XI—XVI вв.; Бромлей Ю. В.
Современные проблемы этнографии, с. 192—197; Он же. К вопросу о сохра*
нении семейных общин в Далматинской Хорватии в XI в.; Горемыкина В. М.
К проблеме истории докапиталистических обществ (на материале Древней
Руси). Минск, 1970, с. 42—43; Анохин Г. И. Общинные традиции
норвежского крестьянства. М., 1971, с. 103—113; Корсунский А. Р. О крестьянских
общинных организациях в Астурии, Леоне и Кастилии в IX—XIII вв.— В кн.:
Проблемы аграрной истории, ч. I. Минск, 1978; Закс В. А. Балкано-сканди-
навские кровнородственные параллели.— В кн.: Общество и государство на
Балканах в средние века. Калинин, 1980; Видимо, патронимиями являлись
«многоячейные» семьи раннефеодальной французской деревни.—
Бессмертный Ю. Л. К демографическому изучению французской деревни IX в.— СЭ,
1980, № 2; Абрамович Г. В. К вопросу о критериях раннего феодализма на
Руси и стадиальности его перехода в развитой феодализм.— ИС, 1981, № 2,
с. 62—65, 70 и др.
113 Stahl И. Н. ContributiL., II, р. 109—174. Г. Шталь отмечает, что Вран-
197
ча представляет материал довольно далеко зашедшей в своем развитии
прежней «архаической» общины, в которой сохранилось уже ограниченное число
прежних «родовых» групп (чата де ням), т. е. патронимии. Например, в селе
Нереж 140 «родов» объединяло 537 семей, из которых часть проживала в
13 катунах. Из 13 катунов 4 носили патронимические названия: 7 семей «рода»
Крачун жили в катуне Крачунарь; 3 семьи Беза — в катуне Безарь. Из 18
семей Кофаря 12 — в катуне Кофэрешты, а остальные — в самом селе. Из
19 семей Кирика 11 жили в катуне Кирикарь (Stahl H. H. Op. cit., II, р. 157).
114 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев,
1969, с. 38—55.
115 Греков Б. Д. Избранные труды, II. М., 1959, с. 211; Неусыхин А. И.
Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв. М., 1964, с. 32—
50; Он же. Собственность и свобода в варварских правдах.— В кн.:
Проблемы европейского феодализма. М., 1974, с. 115—157; Гуревич А. И. Свободное
крестьянство феодальной Норвегии. М., 1967; Бромлей Ю. В. Некоторые
аспекты изучения статуса свободных общинников в раннесредневековых
славянских государствах.— В кн.: Исследования по истории и историографии
феодализма. М., 1982, с. 133—136.
116 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 169.
117 DRH.A., I, р. 156.
1,8 Там же, с. 18.
119 Там же, с. 88.
120 Там же, с. 218.
121 Там же, с. 83—84.
122 Там же, с. 166.
123 Там же, с. 280.
124 Там же, с. 53, 438.
125 Там же, с. 64, 441.
126 Там же, с. 5.
127 Там же, с. 61.
128 Такая форма названия (в основном личное имя + суффикс -ешть), как
определили топонимисты, первоначально происходит от имени общего предка
коллектива родственников, жившего в селении. Потомки и наследники этого
главы большой семьи и одновременно владельца земель семейного поселения,
получали коллективное фамильное имя от его личного имени (в данном
случае, например, Кындя > Кындескул > Кындешты), которое становилось также
названием селения в коллективном владении (см. Еремия А. Нуме де локали-
тэць. Стидиу де топонимие молдовеняска. Кишинэу, 1970, п. 137—139).
129 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 178.
130 DRH.A., I, р. 142—141, 438.
131 Там же, с. 327; 111, с. 305.
* ,32 Там же, I, с. 332; III, с. 248, 359.
133 Там же, II, с. 213.
134 Там же, III, с. 118—119.
135 Там же, с. 167.
136 Там же, с. 208.,
137 Там же, с. 188—189.
138 Там же, с. 94.
139 Там же, с. 173.
140 Там же, с. 182.
141 Там же, с. 230.
142 Там же, II, с. 42—43.
143 МЭФ, II, с. 192.
144 Там же, с. 48.
145 Там же, с. 69—70.
ш DRH.A., I, p. 168; МЭФ, II, с. 77, 72.
147 Там же, с. 3.
148 Там же, II, с. 113.
149 См.: Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи в эпоху
феодализма.— ИС, 1981, № 3, с. 93>.
150 Александров В. А. Семейно-имущественные отношения по обычному
198
праву в русской крепостной деревне XVIII — начала XIX в.— ИС, 1976, № 6;
Он же. Типология русской крестьянской семьи..., с. 93; Свердлов М. Б. Семья
и община в Древней Руси, с. 105—106.
151 Costachel V.t Panaitescu P., Cazacu A. Viata feudala in Jara
Romaneasca si Moldova (sec. XIV—XVII). Buc, 1967, p. 225—235; Грекул Ф. А.
Аграрные отношения в Молдавии в XVI — первой половине XVIII в. Кишинев, 1961,
с. 141—184; Panaitescu P. P. Obstea faraneasca in Jara Romaneasca si
Moldova, p. 235—266.
152 Советов П. В. Указ. соч., с. 74—90.
153 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения
общины в Молдавии (до нач. XIX в.) — В кн.: Славяно-волошские связи.
Кишинев, 1978, с. 67.
154 Драгнев Д. М., Советов П. В. О резешском землевладении в
Молдавии XVI — сер. XVIII вв.— В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной
Европы за 1962 г. Минск, 1964; Драгнев Д. М., Советов П. В. Перестройка
структуры землевладения в Молдавии XV—XVIII вв.— История СССР, 1969,
№ 1, с. 75; Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма. Кишинев, 1964, с. 257;
История Молдавской ССР, т. I. Кишинев, 1965, с. 98—100, 185—186; Быр-
ня П. П. Сельские поселения..., с. 66—83; История народного хозяйства
Молдавской ССР (с древнейших времен до 1812 г.). Кишинев, 1976, с. 93—94;
Полевой Л. Л. Очерки..., с. 163.
155 Cihodaru С. Citeva constatari in legatura cu proprietatea feudala §i si-
tuajia taranimii in Moldova in a doua jumatate a sec. al XV-lea.— SC§I, 1961,
fasc. 1; Stahl H. H. Contributii la studiul satelor devalmase..., Ill, p. 190—192.
156 Cihodaru C. Contributii la cunoasterea obstii {aranesti in Moldova, p. 17.
157 Stahl H. H. Op. cit., p. 197—206.
158 Там же, с. 54—62.
159 Бырня П. П. Сельские поселения..., с, 76—78.
160 Там же, с. 78—83.
161 В частности, К. Чиходару считает, что сельская община состояла из
основного материнского селения — ватры и дочерних, отделившихся от
основного поселка кутов или приселков (Cihodaru С. Contributii la cunoasterea ob§tii
taranesti in Moldova, loc. cit). П. П. Бырня же считает куты пережиточной
формой более ранних форм патронимных поселений. Исследуя процесс
появления кутов, он, вслед за Г. Шталем, считает, что «куты являются
пережитком родоплеменного строя» (Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 49).
162 Metes $t. Emigrari din Transilvania in sec. XIII—XIX. Buc, 1971, p. 96—
98; Vlad M. D. Colonizarea rurala in Jara Romaneasca si Moldova (sec. XV—
XVIII}. Buc, 1973, p. 53—58.
1б* Мохов И. А. Молдавия эпохи феодализма, с 104.—105, 113—115, 120;
Он же. Очерки истории формирования молдавского народа. Кишинев, 1978,
с. 83—97; Я. П. Бырня. Сельские поселения..., с. 23—33; История народного
хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.), с. 70—71; Молдаване.
Очерки истории, этнографии и искусствоведения. Кишинев, 1977, с. 23—27;
Полевой Л. Л. Очерки..., с. 27—42; 114—120, 162!—165.
m Полевой Л. Л. Очерки..., с. 99—113.
165 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 38—45.
166 Бырня П. П. Северо-западный путь заселения территории Молдавии
восточнороманским населением.—КСИА, вып. 105. М., 1965; Vlad M. D. Ор.
cit., p. 57—58.
167 Линниченко 3. И. Черты из истории сословий Юго-Западной (Галиц-
кой) Руси XIV—XV вв. М., 1894, с. 195—196; Греков Б. Д. Крестьяне на Руси.
М., 1946, с. 250—255; Гошко Ю. Г. Населения украшських Карпат XV—
XVIII ст. КиТв, 1976, с. 45—76 и др.
168 Для характеристики волошской общины привлекаются в основном уже,
видимо, значительно модифицированные под влиянием местных условий
материалы Галицкого Подкарпатья XV—XVIII вв. (Греков Б. Д. Крестьяне на
Руси, кн. I. M., 1952, с. 292—293; Мельничук Я. С. К вопросу о так
называемой волошской колонизации и волошском праве в Карпатах в XVI—XVIII вв.—
Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1964 г. Кишинев, 1966;
Инкин В. Ф. Дворище и сельская община в селах волошского права Галиц-
199
кого Подгорья XVI—XVIII вв. по материалам Самборской экономии.
Ежегодник... за 1966 г. Таллин, 1971; Он же. К вопросу о социально-политической
организации галицких сел на волошском праве (о сборах-вечах.) — В кн.:
Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975; Он же. К вопросу о
происхождении и эволюции волошского института «князя» (кнеза) в галицкой
деревне XV—XVIII вв.— В кн.: Славяно-волошские связи. Кишинев, 1978;
Мохов Н. А. Очерки истории формирования молдавского народа, с. 69—79;
Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 68—82 и др. Необходимы
дальнейшие поиски более детальных сведений об особенностях поземельных
отношений в волошской общине XIII—XIV вв., вещного и наследственного права,
изменений ее социальной и территориально-организационной структуры, пока
не поддающихся достаточному раскрытию.
169 Драгнев Д. М., Советов П. В. О резешском землевладении в Молдавии
XVI — сер. XVIII вв.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за
1962 г. Минск, 1964, с. 259.
170 DRH. А., I, р. 280.
171 Там же, II, с. 124—125.
172 Там же, с. 152.
173 Spinel V. Necropola medievala de la Piatra Neamt-Darmanesti.—MA, I,
1969._
174 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 144—156.
175 Cihodaru С. Op. cit., p. 6—16.
176 Бырня П. А. Сельские поселения..., с. 76—77.
177 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения
общины в Молдавии, с. 75—77.
178 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 76—77. .
179 Там же, с. 59. '
180 Там же, с. 66.
181 Воронин Н. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси.—
Известия ГАИМК, вып. 138, 1935, с. 69; Витое М. В. О классификации
поселений.— Советская этнография, 1953, № 3, с. 3; Романов Б. А. Изыскания о
русском сельском поселении эпохи феодализма.— В кн.: Вопросы экономики и
классовых отношений в Русском государстве XII—XVIII вв. М.—Л., 1960;
Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси в период образования Русского
централизованного государства. Конец XIII—начало XVI в. М.—Л., 1965, с. 110—
111; Георгиева Б. Характерни черти в развитието на българските селища до
началото на XX в.— Българска етнография, 1981, № 1, с. 25; Podwinska Z.
Structure et formes de l'habitat rural sur le territoire polonaise depuis le VI s.
jusqu'au debut du XIII.—KHKM, 1972, n. 3, p. 131.
182 См.: Романов Б. А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи
феодализма, с. 382—383; Ковалев С. А. Сельское расселение. М., 1963, с. 61.
183 DRH.A., I, р. 145.
184 Там же, с. 88.
185 Там же, с. 193. В 1430 г., при разделе владений между сыновьями
боярина Иена Жумэтате, боярин Мындрул получил во владение двор с
мельницей на Сирете с татарами, «что в этом дворе». (Там же, с. 146) впоследствии
село Мындрешты (Там же, с. 478).
186 МЭФ, II, с. 115; I, с. 17.
187 Бырня П. П. Сельские поселения..., с. 53.
188 Там же, с. 66.
189 По документам конца XIV — первой половины XV в. наличие церквей
в селах не прослеживается. Упоминания о них встречаются только со второй
половины XV столетия в многих селах, известных по документам
предшествующего времени.
190 Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 193.
Глава III
1 При расчете приняты значения полученного доверительного интервала
периода появления всех полных форм топонимов 102zh29 (131— 73).— См.:
Полевой Л. Л. Очерки исторической географин Молдавии. Кишинев, 1979,
200
с. 172. В пределах этого доверительного интервала рассчитать документальные
средние величины и их доверительные интервалы каждого из фактических
четырех пластов полных топонимов непосредственно по источникам невозможно
из-за недостаточности данных. Поэтому пришлось прибегнуть к
пропорциональной разбивке доверительного интервала для всех полных форм топонимов
на четыре части — условные доверительные интервалы для каждого
напластования названий поселений. Наименьшее значение (поздний предел) каждого из
полученных условных доверительных интервалов принято для расчета давности
существования соответствующих селений (см. Там же, с. 87, сноска 3):
I пласт—117 лет, II а —102, II б — 87 и III пласт —72"года. Нижняя
хронологическая грань периода последней трети XIII — первой трети XIV вв.
определена по допустимому времени существования самого древнего топонима
I (раннего) пласта (Страхотин—1398—1399 гг.— 131= 1267—1268 гг.).
2 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 17, табл. 1. В последнее время получены
новые археологические свидетельства достоверности результатов ретроспективных
расчетов давности существования сельских поселений: Захаринцы, Литановцы
(первое упоминание в источниках 1429 г.) по археологическим данным
основаны во второй половине XIII — начале XIV в. {Matei M., Emandi Em. /., Mo-
nor ami 0. Op. cit., p. 87, 125).
3 Spinei V. Unele considerajii cu privire la descoperirile arheologice din
Moldova, p. 598—601; Busuioc E. Ceramica de uz comun nesmaltuita din Moldova.
Buc, 1975, p. 10—11, 13—26; Neamfu E., Neamfu V., Cheptea S. Orasui medieval
Baia in secolele XIV—XVII. Iasi, 1980, p. 100; Matei M. D., Emandi Em. Op. cit.,
p. 107—114. Полевой Л, Л. Очерки..., с. 28, 32.
4 Тимощук Б. О. Шипинська земля за археолопчними даними.— Минуле i
сучасне IliBHi4Hoi Буковини, вип. 2, 1973; Населения Прикарпаття i Волиш за
доби розкладу первюнообщинного ладу та в давньоруський час. Кшв, 1976,
с. 147—148.
5 Бырня П. П. К вопросу о керамике галицкого типа на территории
Молдавии.—Далекое прошлое Молдавии. Кишинев, 1969.
6 Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV—XVII вв. Кишинев, 1969,
с. 35—37; Населения Прикарпаття..., с. 148; Тимощук Б. О. Твердиня на Прут!.
Ужгород, 1978, с. 81.
7 Teodor D„ Neamfu E., Spinei V. Cercetari arheologice la Lunca-Dorohoi.—
AM, VI, p. 187—190.
8 Там же, с. 190—191.
9 Spinei V. Op. cit., p. 600; Busuioc E. Op. cit., p. 23—26.
10 Малевская M. В. К вопросу о керамике Галицкой земли XII—XIII вв.—
КСИА, вып. 120, 1969, с. 8, 10.
11 Teodor D.t Neamfu Е., Spinei V. Op. cit., p. 209.
12 1392 г.—(131 и 73) «1261—1319 гг.; или по принятой для расчетов
давности существования селений с топонимами II а) пласта величине 1392—102»
«1290 г.
13 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 44.
14 Селение Тулова (I пласт), по расчету для всех полных топонимов,
могло возникнуть: 1415—(131 и 73)«1284—1342; или, применяя величину для
этого пласта, 1415—117«уже существовало около 1298 г.
15 Селение Литановцы (II а пласта) соответственно: 1429—(131 и 73)
1298—1356; или 1429—102« 1327 г.
16 Matei M. D.f Emandi E. Noi puncte arheologice pe harta judefului Suceava
(Bazinul $omuzului Mare).—SCIVA, 1976, n. 1, p. 98.
17 Бырня Я. Я. Сельские поселения..., с. 34—35.
18 Полевой Л. Л. О хозяйственно-культурном типе волохов.
19 Dunare N. Fenomene de comunicare etnoculturala in regiunea Curburii
carpatice nordice.—Apulum, XVIII, 1980; Spinei V. Moldova In sec. XI—XIV,
p. 197—198.
20 Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981, с. 233—244.
201
21 История народного хозяйства Молдавской ССР (с древнейших времен
до 1812 г.), с 73—76.
22 Petrescu-Dtmbovi(a М. §i col. $antierul Hlincea-Ia$i.— SCIV, 1953, n. 1—2;
idem.— SCIV, 1954, n. 1—2; idem. 1955, n. 3—4; Cheptea S. Sapaturile arheolo-
gice de la Hlincea-Ia§i din anul 1964.—CI. 1970.
23 Tudor D. §i col. §antierul Corlateni.— SCIV, 1953, n. 1—2.
24 Diaconu Gh., Constantinescu N. Cetatea §cheia. Buc, 1960, p. 66—86;
Matei M. D. Contributii arheologice la istoria orasului Suceava. Buc, 1963,
p. 34—46, 85.
25 Spinei V. Necropola medievala de la Piatra Neamt-Darmanesti.— MA, I,
1969; Spinei V. Cercetarile arheologice de la Piatra Neamt-Darmane§ti.— Db,
VI—VII, 1972—1973.
26 Spinei V., Monah D. §antierul arheologic Brfi§auti. jud. NeamJ (1969).—
MCA, X, 1973.
27 Vulpe R. Izvoare. Sapaturile din 1936—1948. Buc, 1957, p. 318—332.
28 Dumitrescu H. $antierul arheologic Traian.—SCIV, 1955,—n. 3—4, p. 471;
Dumitrescu H., Dumitrescu V. Sapaturile de la Traian — Dealul FTntinilor.—
MCA, VI, 1959, p. 175.
29 Ionifa I. Sapaturile de salvare de la Trife§ti.— MCA, VIII, 1962.
30 Neam\u V., Neamfu E. Contribute la cunoasterea satului Ti^auji.— SM,
istorie, HI, 1973.
31 Petrescu-Dimbovifa M. §i col. $antierul arheologic Truse§ti.— SCIV, 1955,
n. 1—2, p. 177.
32 Petrescu-Dimbovifa M., Zaharia E. Sondajul arheologic de la Danesti.—
MCA, VIII, 1962.
33 Spinei V. Unele considera{ii cu privire la descoperirile archeologice din
Moldova, p. 600.
34 Petrescu-Dimbovifa M. §i col. §antierul Hlincea-Iasi.— SCIV, 1954, n. 1—2,
p. 694—695, fig. 5-
36 SCIV, 1955, n. 3—4, p. 694; Teodor D., Neamfu E., Spinei V. Op. cit.,
p. 191, 201; Olteanu §t., $erban С Me$te§ugurile din Jara Romaneasca §i
Moldova in evul mediu. Buc, 1969, p. 14—23.
38 Они необходимы для изготовления топоров и тесел.— См.: Рыбаков Б. А.
Ремесло Древней Руси. М., 1948, с. 138.
37 Такие изделия найдены в погребениях сельского могильника Дэрмэнеш-
ты—Пятра—Нямц.— Spinei V. Necropola medievala de la Piatra Neamf—Dar-
mane^ti, p. 219, fig. 2/1, 2, 3, 5; в могильнике Извоаре.— Vulpe R. Op. cit,
p. 54, 325, fig. 338/2; 341/3, 4.
38 Шт. Олтяну, К. Шербан считают, что с XIV в. начинается отделение
производства от обработки металлов, но в качестве примера обращаются лишь
к городским материалам.— Olteanu §t, $erban С. Op. cit., p. 49—50.
39 Бобринский А. А. Гончарство Восточной Европы. М., 1978, с. 26.
40 М. Матей и Е. Бусуйок начало ремесленного производства посуды
связывают с появлением быстрого гончарного круга.— Matei M. D. Contributii
arheologice la istoria orasului Suceava, p. 35—39; Busuioc E. Ceramica de uz
comun nesmaljuita din Moldova, p. 69—71.
41 Olteanu §L, $erban C. Op. cit., p. 23—25.
42 Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси, с. 74—77; Бобринский А. А. Указ.
соч., с. 26—27.
43 Полевой JI. JI. Городское гончарство Пруто-Днестровья в XIV веке.
Кишинев, 1969, с. 67—69, 187.
44 Busuioc E. Op. cit., p. 14, 16—17.,
45 Бобринский А. А. Указ. соч.
48 Andronic AL, Neamfu E., Dinu M. Sapaturile arheologice de la curtea
domneasca din Iasi.—AM, V, 1967, p. 194—198.
202
47 Busuioc E. Op. cit., p. 16, 26.
48 Matei M. D. Op. cit., p. 45.
49 Matei M. D. Premisele formarii orasului medieval Suceava si asezarii lui
ptna la mijlocul secolului al XlV-lea. SC1VA, 1977, n. 4, p. 72—73. Три креста —
энколпиона, датированных XIII—XIV вв. (Spinei V. L'es relations de la Mol-
davie avec le Byzance et la Russie au premier quart du II mill, a la lumiere des
sources arheologiques — D, XIX, 1975, p. 241) и два сомнительной датировки
клада ювелирных изделий (Войнешты, Котнар) не меняют картины
чрезвычайной слабости обмена в землях восточнее Карпат после золотоордынского
нашествия, во второй половине XIII — первой половине XIV в., исключая
территорию, вошедшую в состав Золотой Орды. См. также.: Полевой Л. Л.
Очерки..., с. 141—142.
50 История народного хозяйства СССР, с. 76—84.
51 SCIVA, 1978, п. 3, р. 378.
52 Teodor D., Neamfu E., Spinei V. Op. cit., p. 191.
53 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 153—158.
54 Batrina L., Batrina A. Cercetarile arheologice de la Horodnic— S, V,
1978, fig. 1.
55 Matei M. D., Emandi Em. /., Monoranu O. Op. cit., p. 84—85, 87.
56 Spinei V., Popovici-Balta R. Op. cit., p. 124—128, fig. 5r-6.
57 §tefanescu A. Cercetarea arheologica a satului din Jara Romaneasca
(sec. XIV—XV).—SCIVA, 1980, n. 1, p. 139.
58 Nifu A., Zamosteanu M. Op. cit., p. 370; Matasa C.t Zamosteanu I., Zamos-
teanu M. Op. cit., p. 348.
59 Mitrea В., Nestor I. si col. §antierul Suceava;—SCIVA, 1953, n. 1—2,
p. 361.
60 Matei M. D., Emandi Em. I., Monoranu O. Op. cit., p. 83.
61 Neamfu E. Obiecte de podoaba din tezaurul medieval de la Cotul Morii,
Popricani (Iasi).—AM, 1, 1961.
62 Теодор Д. Раннефеодальный клад украшений, найденный в Войнешты
(Яссы).—D, V, 1961, р. 512.
63 Spinei V., Popovici-Balta R. Op. cit., p. 126, fig. 5/2, 4, 6.
64 История народного хозяйства МССР (с древнейших времен до 1812 г.)
с. 64.
65 Все клады с вещами (Войнешты, Оделены, Котнар) содержат
серебряные и позолоченные предметы украшения женского костюма. Часть из них,
аналогичных типов (трехбусинные височные кольца, подвески-колты, витые
браслеты), содержится во всех трех кладах, синхронизируя их датировку.
Время зарытия клада из Войнешт, определенное Д. Теодором моментом
ордынского нашествия 1241—1242 гг. (Теодор Д. Указ. соч., с, 519—520), после
опубликования датированного монетами рубежом XIII—XIV вв. клада из
Оделен, содержащего аналогичные височные кольца и витые браслеты, должно
быть пересмотрено и также отнесено к рубежу XIII—XIV вв. Клады без
монет из Войнешт, Котнара, а также недавно введенный в научный оборот клад
с аналогичными вещами из Черновцов (Spinei V. Moldova in sec. XI—XIV,
p. 101, fig. 18, 19) следует отнести к широкому периоду XIII — середине XIV в.,
имея в виду, что каждый из них мог быть зарыт в любой драматический
момент: ордынского нашествия середины XIII в., усобиц Токты и Ногая на
рубеже XIII—XIV вв., вытеснения ордынцев из Юго-Восточной части Днестровско-
Карпатских земель в 60—70-х гг. XIV в. или др.
66 Параска П. Ф. Указ. соч., с. 30—49; 63—84.
67 Popescu M. M. Op. cit., p. 54.
68 Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956, с. 241; Бобчева Л.
Сохраненные древние славянские обычаи в жизни болгарского населения XIV в.—
В кн.: Rapports du III Congress international d'archeologie slave, t. 2.
Bratislava, 1980, с 67—70.
203
69 Населения Прикарпаття i Волиш за доби розкладу первюнообщинного
ладу та в давньоруський час. КиТв, 1976, с. 173—177; 183; Тимощук Б. О. ГПв-
шчна Буковина — земля слов'янська, с. 121—122.
70 Захват Золотой Ордой значительной территории на юго-востоке Днест-
ровско-Карпатских земель с издавна проживавшим на ней оседлым населением
произошел, видимо, только в правление хана Узбека (1313—1339) или с
приходом к власти Джанибека (1339—1357) (см. Полевой Л. Л. К истории
денежного обращения в Юго-Западной Руси и Молдавии.— Известия МФ АН
СССР, № 5 (25), 1955, с. 89—90; Параска П. Ф. Золотая Орда и образование
молдавского феодального государства.— В кн.: Юго-Восточная Европа в
средние века. Кишинев, 1972, с. 187). Во всяком случае только во второй трети
XIV в. здесь материализуется ордынская экономическая структура в виде
новых городов, служивших опорными пунктами золотоордынского феодализма,
происходит колонизация захваченных земель переселенцами из Северного
Причерноморья, наблюдается подъем хозяйства этих краев, на базе которого
развивались феодальные отношения собственности и зависимости, судя по всему,
по золотоордынскому типу (См. Полевой Л. Л. Памятники золотоордынского
времени.—В кн.: Древняя культура Молдавии. Кишинев, 1974). Вытеснение
ордынцев из этих краев произошло уже в 60—70-х гг. того же XIV в.
{Полевой Л. Л. Городское гончарство Пруто-Днестровья в XIV в. Кишинев, 1969,
с. 10; Параска П. Ф. Внешнеполитические условия образования Молдавского
феодального государства, с. 102—107; Абызова Е. П., Бырня П. П., Пудель-
ман А. А. Древности Старого Орхея. Золотоордынский период. Кишинев, 1981,
с. 85).
71 Греков Б. Д. Крестьяне на Руси, кн. I. M., 1952, с. 283—293.
72 Косвен М. О. Указ. соч., с. 54—69; 112—115.
73 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская
община, с. 44—45.
74 А. И. Неусыхин называет эту форму «неполным аллодом», отличая от
«полного> — частной собственности (Неусыхин А. И. Возникновение зависимого
крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—
XIII вв. М., 1956, с 10—15. См. также: Гуревич А. Я. Проблемы генезиса
феодализма в Западной Европе. М., 1970, с 31—39).
76 Черепнин Л. В. Основные этапы развития феодальной собственности на
Руси (до XVII вв.).—Вопросы истории, 1963, № 4, с. 49, 54—55; Он Dice. Русь.
Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв.—
В кн.: Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития
феодализма. М., 1972, с. 156—157.
76 Неусыхин А. И. К вопросу об эволюции форм семьи и земельного
аллода у аллеманов в VI—IX вв. — В кн.: Средние века, вып. 8, 1956.
77 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497,
78 Неусыхин А. Я. Возникновение зависимого крестьянства, с. 17—20.
79 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 24—27.
80 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 165—166.
81 Р. Попа предложил для них название «кнезаты долин», то есть
общинные объединения, обычно существовавшие в естественных границах речных
долин и горных котловин, в отличие от сельских «княжеств», ограниченных
пределами земель собственно сельской общины (Рора R. Тага Maramuresultri,
р. 150—152).
82 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения
общины в Молдавии (до начала XIX в.).— В кн.: Славяно-волошские связи.
Кишинев, 1978; Инкин В. Ф. К вопросу о социально-политической
организации галицких сел на волошском праве (о сборах-вечах).— В кн.:
Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975; Он же. К вопросу о
происхождении и эволюции волошского института «князя» (кнеза) в галицкой дерезне
в XV—XVIII вв.— В кн.: Славяно-волошские связи.
83 Bogdan I. Despre cnejii romani. Buc, 1903; Arion D. Cnejii (chinejii)
204
romani. Buc, 1938; Panaitescu P. P. Obstea faraneasca in Тага Romaneasca §i
Moldova, p. 66—74; Cihodaru C. Judecia §i cnezatul in Moldova. — A§UI. ist.,
1965; Popa R. Op. cit., p. 144—146; Pascu $t. Voievodatul Transilvaniei, 1,
p. 203—204, 394—397.
84 Stahl Я. Я. Contributii..., II, p. 31—32; III, p. 11—14.
85 Мохов Я. А. Очерки истории формирования молдавского народа.
Кишинев, 1978, с. 73—74; Драгнев Д. М., Советов Я. В. Указ. соч., с. 70—72, 76;
86 Жуде, жудечия от лат. judex=судья,
87 Hurmuzaki E., Densu§ianu N-. Documente, 1/2, p. 772.
88 Там же, с. 775, 797.
89 Rogerii Carmen Miserabile,— Izvoarele istoriei romanilor de G. Popa-Lis-
seanu, V. Buc, 1935, p. 49—50.
90 Свердлов М. Б. Общественный строй славян в VI — нач. VII.
вв.—Советское славяноведение, 1977, № 3, с 52.
91 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч., т. 21, с 164.
92 Popa R. Op. cit., p. 148—168; Idem. Structures socio-politiques...,
p. 304—314.
93 Молдаване, с. 27, 29, 32; Cihodaru С. Op. cit., p. 21—27; Popa R. Тага
Maramuresului, p. 148.
94 Инкин В. Ф. К вопросу о происхождении и эволюции волошского
института «князя» (кнеза), с. 138—142; Fastnacht A. Op. cit., p. 209—213.
95 ФилиповиН М. С. Указ. соч., с. 85—86; Маринов В. Указ. соч., с. 28.
96 Драгнев Д, М., Советов Я. В, Указ. соч., с. 82.
97 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 132—134.
98 Там же, с. 142L
99 DRH,A., II, р. 256; III, р. 77—78.
100 Там же, I, с. 52, 227.
101 МЭФ, II, с. 48.
102 DRH.A., I, р. 159, 484.
103 Там же, с. 263, 218; III, с. 394.
104 Там же, с. 397, 490; DIR. А, XVI, I, р. 163.
105 DRH. А., III, р. 482.
106 Мохов Я. А. Молдавия эпохи феодализма, с. 107—112; Драгнев Д. М.,
Советов Я. В. Указ. соч., с. 72, 76.
107 DRH.A., I, р. 109, 322; II, р. 162.
108 В ряде пунктов упоминаются по два кнеза, жуде и ватамана, а в очень
редких случаях даже три ватамана или три—пять кутов—жудечий. Дуальную
организацию общинных институтов считают пережитком родоплеменного строя
(Stahl Я. Я. Op. cit., Ill, p. 36—37; Бырня Я. П. Сельские поселения..., с 49).
109 DRH.A., p. 262—263.
110 МЭФ, II, с. 80; DIR.A., XVI, I, р. 83.
111 DRH.A., I, p. 145.
1,2 Инкин В. Ф. Указ. соч., с. 133.
113 Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 111—112, рис. 5.
1,4 DRH.A., I, p. 59.
115 Там же, с. 111.
118 МЭФ, I, с. 1.
117 Советов Я. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 90—97.
118 Rosetti R. Op. cit., p. 33—40. Это наблюдение Р. Росетти очень близко
по смыслу к приведенному выше мнению В. Ф. Инкина.
119 Рора Я. Op. cit, p. 146—147.
205
120 Panaitescu P. P. Op. cit., p. 67; Popa R. Op. cit., p. 146.
121 Panaitescu P. P. Op. cit., p. 72.
122 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497.
123 Там же, т. 20, с. 166.
124 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 136.
125 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 77—84.
126 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч., т. 23-, с. 249.
127 Ботезату Г р. Артиколул ынтродуктив.— Ын: Креация популарэ
молдовеняска. Леженде, традиций ши повестирь орале. Кишинэу, 1975;
Путилов Б. Н. История эпическая, история реальная.— Фольклор и история. София,
1982.
128 Sbiera I. С. Traiul romanilor inainte de fondarea statelor najionale.
Cernauti, 1890; Tradi{ii poporane din Bucovina, ad. de S. Fl. Marian. Buc, 1895.
129 Marian S. F. Legende istorice din Bucovina. Ia$i, 1981, p. 6.
130 Там же, с. 122.,
131 Там же, с. 125.
132 Косвен М. О. Указ. соч.
133 Marian S. F. Op. cit., p. 129.
134 Там же, с.11.
135 Там же, с. 6—7.
136 Креация популарэ молдовеняскэ. Леженде, традиций ши повестирь
орале. Кишинэу, 1975, п. 199—200.
137 В ранних молдавских актах среди приближенных господаря есть Жула
капитан (1387 г.), Михаил капитан (1397).— Costachescu M. Documente mol-
dovene§ti inainte de $tefan eel Mare. II. Ia$i, 1932, p. 601, 616.
138 У реке Г р. Летописецул Цэрий Мол довей. Кишинэу, 1971, п. 67.
139 Славяно-молдавские летописи XV—XVII вв. М., 1976, с. 57—58;
Славянское понятие «дружина» в своем основном старославянском значении —
товарищество, в различных славянских языках сохранило также иные его значения:
болг. = отряд, компания, близкие, семья, домочадцы; сербохорв. = общество,
отряд, челядь, домочадцы; словенск.=домочадцы, семья, челядь; чешек., сло-
вац. = сообщество, свита, дружина; польск. = сообщество, отряд, компания,
др.-русск. = товарищи, община, дружина — войско, дружина — близкие к князю
люди и др. (Этимологический словарь славянских языков. Вып. 5. М., 1978,
с. 134—135). Многозначность понятия «дружина» связана с его появлением
(семантикой) в общинной среде еще в пору военной демократии и доживани-
ем в новых социальных условиях вместе с общинными реликтами. В русско-
молдавской летописи это понятие «дружина» вначале выступает в значении
«отряд», «товарищество», а затем — «община, семья, домочадцы, челядь».
140 Руссев Е. М. Кронография молдовеняскэ дин вякуриле XV—XVIII.
Кишинэу, 1977, п. 487.
141 Семенов Ю. И. Указ. соч., с. 86.
142 „Possesionibus, bonis et iuribus Episcopatus et ecclesiae praefatorum a
Potentibus illarum partium occupatis".— Hurmuzaki E., Densu§ianu N.
Documente, I, 1, p. 622.
143 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 71.
144 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 37—38.
145 Косвен М. О. Указ. соч., с. 74—77.
146 Marian S. F. Op. cit., p. 128.
147 Может быть, это «земляне» (молд. «цэрань») — понятие, во второй
половине XIV—XV вв. распространявшееся на все правомочные сословия
феодальной Молдавии.
148 Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития
от родоплеменного строя к раннефеодальному. — В кн.: Проблема истории до-
206
капиталистических обществ, кн. I. М., 1968; Гуревич А. Я. Проблемы генезиса
феодализма в Западной Европе. М., 1970, с. 152—154.
149 Алексеев Ю. Г. Основные этапы развития русской общины.— Тезисы
докл. XIV сессии симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Вып. II.
М,, 1972, с. 205—206.
150 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 496, 497—498.
Глава IV
' Колганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации. М, 1962,
с. 3—17; Колесов Н. Д. Общественная собственность на средства
производства — основное производственное отношение. Л., 1967, с. 30; Столяров П. 77.
Вопросы теории и историческое развитие форм собственности в работах
К. Маркса. Киев, 1970.
2 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 482.
3 Ленин В. Я. Поли. собр. соч., т. 1, с. 191.
4 Назовем лишь некоторые из работ: Поршнев Б. Ф. Феодализм и
народные массы. М., 1964, с. 33—43; Сказкин С. Д. Очерки по истории
западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968, с. 115—132; Шапиро А. Л.
О природе феодальной собственности на землю.— Вопросы истории, 1969,
№ 12; Гуревич А. Я. Проблема генезиса феодализма в Западной Европе. — М.,
1970, с. 26—82; Новосельцев А. Н., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В, Пути
развития феодализма. М., 1972, с. 101—102, 131—166; Барг М. А. О природе
феодальной собственности.— Вопросы истории, 1978, № 7; Свердлов М. Б.
Генезис феодальной земельной собственности в Древней Руси.— ВИ, 1978, № 8
и др.
6 Драгнев Д. М„ Советов П. В. Перестройка структуры землевладения в
Молдавии XV—XVIII вв.—История СССР, 1968, № 1; Советов П. В.
Исследования по истории феодализма в Молдавии (Очерки истории землевладения
в XV—XVIII вв.). Кишинев, 1972; Драгнев Д. М. Сельское хозяйство
феодальной Молдавии. Кишинев, 1975, с. 124—160, 191—225.
6 Если принять за среднее минимальное количество потомков в каждом
поколении 2 сыновей (патрилокальные семьи), то в четвертом поколении,
конечно при условии полного выживания, окажется полученное среднее
количество домохозяйств — 15. Однако в действительности были большие и меньшие
поселки с разным количеством поколений.
7 Stahl H. Contributii..., I, p. 196—197.,
8 DRH. А., I, р. 3, 25—26, 53—54, 55—56, 64.
9 МЭФ, II, с. 37—38.
10 DRH. А., I, р. 124.
11 Там же, с. 28, 57, 73.
12 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 71, 77.
13 Косвен М. О. Семейная община.— СЭ, 1948, № 3; Он же. Семейная
община и патронимия, с. 4, 97; Крюков М. В. О соотношении родовой и
патронимической 'клановой) организации.— СЭ, 1957, № 6.
14 Щапов Я. Н. Большая и малая семьи на Руси в VIII—XIII вв.— В кн.:
Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972, с. 192.
15 Бырня П. П. Указ. соч., с. 35—37; Полевой Л. Л., Бырня П. П.
Средневековые памятники XIV—XVII вв. Археологическая карта МССР, вып. 7.
Кишинев, 1974, с. 46—49, 52—55.
16 Косвен М. О. Указ. соч., с. 54—69, 112—115.
17 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская
община, с. 44—45.
18 Черепнин Л. В. Основные этапы развития феодальной собственности на
Руси (до XVII в.).—ВИ, 1953, № 4, с. 49, 54—55; Он же. Русь. Спорные
вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв., с. 156—157;
207
Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса
раннефеодального общества в Западной Европе, с. 10—14, НО—117.
19 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497.
20 DRH. А., I, р. 18—19.
21 Там же, с. 166—167.
22 Там же, с. 64.
23 См. док. 1481 г., февраля I.—DRH.A., II, р. 365.
24 DRH. А., I, р. 77—78.
25 См. док. 1497 г., марта 14 —DRH.A., III, р. 388.
26 Советов Я. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 87,
с. 216—217.
27 Греков Б. Д. Крестьяне на "Руси, т. I. М., 1952, с. 28&—293; Кот-
ляр М. Ф. Джерела складання та форми феодального землеволодшня в
Давши Pyci.— Украшський кггоричний журнал, 1984, № 2.
28 Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса
раннефеодального общества, с. 10—14, 17—20.
29 Драгнев Д. М., Советов П. В. Указ. соч., с. 72.
30 Там же, с. 70, 82; Инкин В. Ф. К вопросу о происхождении и
эволюции волошского института «князя» (кнеза) в галицкой деревне в XV—
XVIII вв.; Мохов Я. А. Очерки истории формирования молдавского народа.
Кишинев, 1978, с. 73, 82—83.
31 DRH. А., I, р. 34—35, 218г-263.
32 Там же, с. 268, 397, 51.
33 Там же, с. 80.
34 См.: Бромлей Ю. В. Некоторые аспекты изучения статуса свободных
общинников в раннесредневековых славянских государствах.— В кн.:
Исследования по истории и историографии феодализма. М., 1982.
35 МЭФ, I, с. 1, 5.
36 DRH. А., I, р. 7—8, 29.
37 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 134—140, 159, 303—308.
38 В Молдавии, как показали исследования советских историков Н. А. Мо-
хова, П. В. Советова и др., типологической особенностью феодального
землевладения была его частичная привилегированность, почти полное отсутствие
иммунитета светского землевладения. Зависимое население земель,
находившихся во владении молдавских феодалов, облагалось государственными
налогами и повинностями, хотя сами землевладельцы освобождались от них
(История народного хозяйства Молдавской ССР до 1812 г., с. 94—97).
39 Барг М. А. Указ. соч., с. 100.
40 Новосельцев А. П., Пашу то В. Т., Черепнин Л. В. Указ. соч., с. 126—130;
Янин В. Л. Указ. соч., с. 272—279; Бромлей Ю. В. Указ. соч., с. 134—135.
41 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 744.
42 Черепнин Л. В. Указ. соч., с. 154—155; Каштанов С. М. Феодальный
иммунитет в свете марксистско-ленинского учения о ренте.— В сб.:
Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970, с. 172—181;
Барг М. А. Указ. соч., с. 95 и др.
43 Барг М. А. Указ. соч., с. 95—96.
44 Смирнов И. И. Заметки о феодальной Руси XIV—XV вв.—История
СССР, 1962, № 2, с. 148—152; Шапиро А. Л. О природе феодальной
собственности на землю.— ВИ, 1969, № 12; Алексеев Ю. Г., Копанев А. Я. Развитие
поместной системы в XVI в.— В кн.: Дворянство и крепостной строй России
XVI—XVIII вв. М., 1975, с. 63—66.
45 Свердлов М. Б. Указ. соч., с. 54—56.
48 Советов П. В. Типологические пути развитого феодализма и турецкое
208
завоевание Юго-Восточной Европы (к вопросу о типологических сдвигах в
Молдавии). — В кн.: Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинёв, 1973.
47 Marian S. FL Legende istorice din Bucovina, p. 29—36.
48 Славяно-молдавские летописи XV—XVI вв., с. 58.
49 П. Ф. Параска в противоположность сложившемуся в историографии
представлению о приходе Драгоша из Марамуреша, полагает его местным
молдавским воеводой (Паарска П. Ф. Внешнеполитические условия образования
Молдавского феодального государства, с. 50—62).
50 Согласно сообщениям молдавских летописей, впрочем не
подтвержденным другими источниками, Сас был потомком (даже сыном) Драгоша
(Славяно-молдавские летописи XV—XVI вв., с. 24, 58, 62, 68; Уреке Григоре, с. 67).
51 Mihalyi I. Diplome maramure§ene, p. 56—57.
52 Там же.
53 Инкин В. Ф. К вопросу о происхождении и эволюции волошского
института «князя» (кнеза) в галицкой деревне в XV—XVIII вв., с. 115—122».
54 Параска П. Ф. Внешнеполитические условия образования Молдавского
феодального государства, с. 50—55.
55 Креация популарэ молдовеняскэ. Леженде, традиций ши повестирь
орале. Кишинэу, 1975, п. 200.
56 Указанный в документе двор (curia) в селении «Хорлеганойо» (Villa
Horleganoio), которое последнее время идентифицируют не с г. Хырлэу, а
с. Хорлачены близ г. Сирет — см.: DRH, I, р. 1—2.
57 Там же, с. 24.
58 МЭФ, II, с. 41—42.
59 Там же, I, с. 8—9; DRH. А., I, р. 244—245. Документ представляет
собой молдавский перевод начала XIX в., по-видимому, не совсем адекватно
передающий оригинальный славянский текст акта XV в. Однако смысл
выражения, подчеркивающего принадлежность владения лично господарю, очевидно,
сохранен.
60 DRH. А., I, р. 325—326.
61 МЭФ, II, с. 115—116.
62 Costdchescu M. Documente moldovene§ti inainte de $tefan eel Mare, II,
p. 782.
63 Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии XIII—XIV вв.
Кишинев, 1979, с. 50—53.
64 Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине
XIII в. М., 1977, с. 222—223: Свердлов М. Б. К изучению древнерусских
топонимов как исторического источника.— Вспомогательные исторические
дисциплины, XIII. Л., 1982; Тимощук Б. О. Давньоруська Буковина. Кшв, 1982,
с. 138-15&
« DRH.A., I, р. 66, 124—125, 245—247.
66 Возможно, молдавский текст сурета не является подстрочным переводом
со славянского языка грамоты XV в., передает лишь смысл.
67 Советов П. В. К истории наследственного права феодальной
Молдавии.— ИМФ, 1959, № 2; Галбен А. И. К вопросу о праве наследования в
системе обычного права (XV — первая половина XIX в.).— Известия АН МССР,
сер. общ. наук, 1980, № 8.
68 Iliescu О. Le pret accorde en 1388 par Pierre Mu§at a Ladislas Jagel-
lon.—RRH, 1973; Параска П. Ф. Указ. соч., с. 112—125.
69 Вместо первоначально оговоренных 4000 руб. «фряжского серебра» Петр
шлет всего 3000 (Грамоти XIV ст., упор. М. М. Пещак. Кшв, 1974, с. 81).
70 Там же, с. 126—127.
71 Там же, с. 148.
72 В этом акте в числе соприсяжников — молдавских бояр — упоминается
пан Хотко Цецинский — начальник крепости.
14 Л. Л. Полевой 209
73 Costachescu M. Op. cit., II, p. 621, 625, 628—629, 637—638.
74 Там же, с. 640.
76 Известно, что господарь Александр пытался вооруженным путем
возвратить себе Снятии и Коломыю (Там же, с. 654—655, 686—687).
76 Там же, с. 654—655.
77 Там же, с. 706—707.
78 Там же, с. 721.
79 Баскин Ю. #., Советов П. В. Некоторые проблемы создания курса
«История государства и права MCCP»w—Уч. зап. КГУ, т. II (юрид.), 1960, с. ПО.
80 DRH.A., I, р. 1.
81 Costachescu M. Op. cit., 11, р. 599—603.
82 DRH. А., I, р. 3.
83 Costachescu M. Op. cit., p. 607.
8* DRH.A., I, р. 5.
85 Там же, с. 7.
86 Costachescu M. Op. cit., p. 609—610, 611, 616ц
87 DRH.A., I, p. 13—14, 16, 17, 19, 21 и т. д.
88 Costachescu M. Op. cit., p. 628, 630, 637 и т. д. Только 'Роман делает
попытки обосновать суверенность своей власти, ссылаясь на то, что является «де-
дичем» Земли Молдавской.
89 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, с. II, с. 354. См. также Бромлей Ю. В.
Некоторые аспекты изучения статуса свободных общинников..., с. 134.
90 DRH.A., p. 621, 625, 628, и т. д.
91 Параска П. Ф. Территориальное становление Молдавского феодального
государства во второй половине XIV в.— В кн.: Социально-экономическая и
политическая история Юго-Восточной Европы (до середины XIX в.). Кишинев,
1980.
92 DRH.A., I, р. 81—82, 112, 180, 182, 276—277, 305—306.
93 Роду Станиги принадлежало еще одно село Станижаны — Станижешты,
пожалованное его сыну Нану в 1428 г. (Там же, с. 112). К 1445 г. оно также
попадает во владение боярина Кости Андрониковича, который в свое время
купил это село у тех же Ванчи и Ильи, сыновей Станиги. В этом же 1445 г.,
сын попа Юги логофет Михаил выкупил у Кости свое родовое владение, что
также скрепляется господарским актом (Там же, с. 358—359).
94 DRH.A., III, р. 130—131.
95 Там же, I, с. 29.
96 Там же, И, с. 202—204.
97 История МССР, 1982, с. 61—62.
98 Греков Б. Д. Избранные труды, II, с. 211.
99 Бромлей Ю. В. Некоторые аспекты изучения статуса свободных
общинников..., с. 133—136.
100 DRH. А., I, р. 280.
101 Там же, с. 8S—84, 96.
102 Там же, с. 101, 454.
103 Там же, с. 121, 156.
104 Там же, с. 484
105 Там же, с. 132, 484, 160.
106 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 97, табл. 8.
107 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 74—
90, табл. 1.
108 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 14, 166—173.
109 DRH. А., I, р. 3.
110 Там же, с. 7.
210
111 Селение Ругашешты было основано по расчетам в период 1266—
1324 гг. (1397—73=131 = 1266—1324).
112 Там же, с. 13—14.
113 По расчетам эти селения возникли (1400—73=131) в 1269—1327 гг.
114 Там же, с. 34—35.
116 Iordan I. Toponimia romineasca, p. 302—304.
116 Селения Унгурены, Прочешты, Сперлешты, Негрилешты, Негашешты
могли быть основаны в период (1409—73=131) 1278—1336 г., а «где есть
Коман» (1409—16=48) 1361—1393 гг.
117 DRH.A., I, р. 37.
"8 Там же, XVI, I, с. 56.
119 Там же, с. 250.
120 DRH. А., I, р. 227.
121 Селения, «где есть Тамаш и Иван кнезы» (1414—16=48=1366—1398);
«где есть Лие и Цыганешты кнезы» (1414—56=72=1342—1358); «где был Ве-
реш Станислав» (1342—1358).
122 Локализация и идентификация селений проведены по данным М. Кос
тэкеску (Costachescu M. Documente moldovene§ti, tnainte de $tefan eel Mare,
I—II. Ia§i, 1931, 1932) и А. Гонца (DRH.A., I—III, indice de nume), с
определенными авторскими коррективами.
123 Полевой Л. Л. Очерки..., табл. 6.
124 Там же, табл. 8.
125 При составлении таблицы 9 использованы разработанные П. В. Сове-
товым принципы распределения сел по категориям землевладения: крупная
вотчина—свыше 3 селений, средняя — от 1 до 3 селений, мелкая
собственность— дробные владения в пределах села (Советов Я. В. Исследования по
истории феодализма в Молдавии, с. 80).
126 Средние ошибки долей категорий землевладения в выборках определе-
f(l-f) п
ны по формуле а= 1— -г* где f — частость единиц наблюдения (посе-
n N
лений и владений) в выборках, п — величина выборок (соответственно 542 и
705 поселений, 535 и 390 владений), N — величина генеральной совокупности
(соответственно 1000 и 1500 поселений, 985 и 821 владений). Число владений
в генеральных совокупностях определено усреднение по величинам выборок.
Предельные ошибки генеральных совокупностей поселений и владений
определены с вероятностью 0,997, которая обеспечивает достаточно высокую
достоверность результатов расчета. При этой вероятности предельная ошибка
Д=3 м. Система расчетов из-за ограниченности объема работы здесь не
приводится.
127 Приведенные в книге П. В. Советова данные (Советов П. В.
Исследования по истории феодализма в Молдавии, табл. 1, 15, с. 81—90, 212—215) были
использованы при составлении «естественной» выборки и аналогичном расчете
распределения категорий землевладения в генеральной совокупности поселений
Молдавского княжества последней трети XV в.
128 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 249.
129 Советов П. В. Проблемы долевого землевладения в Европе.— Доклад
на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук.
М., 1964.
130 Алаев Л. Б. Проблема сельской общины в классовых обществах.— ВИ,
1977, Ко 2, с. 108—110.
131 Фрейденберг М. М. «Вервь» в средневековой Хорватии.— Ученые
записки Великолукского пединститута. Вып. 15, 1961; Он же. Деревня и городская
жизнь в Далмации XIII—XV вв. Калинин, 1972, с. 66—70; Б роялей Ю. В. К
вопросу о сохранении семейных общин в Далматинской Хорватии. — Проблемы
общественно-политической истории России и славянских стран. М, 1963; Ро-
бакидзе А. И. Особенности патронимической организации у народов горного
Н* 211
Кавказа.— СЭ, 1968, № 5, Грозданова Е. Българската селска община през
XV—XVIII век. София, 1979; Закс В. А. Балкано-скандинавские
кровнородственные параллели.— В кн.: Общество и государство на Балканах в средние
века. Калинин, 1980.
132 DRH.A., р. 3, 513-.
133 мэф, т. н, с. за
:34 DRH. А., р. 7, 14.
135 Первое упоминание «платежей от налогов» в 1421 г. (Там же, с. 69).
136 См.: $imanschi L., Ignat G. Op. cit., I, p. 125—130.
137 Там же, II, с. 135—136.
138 Параска П. Ф. Территориальное становление Молдавского феодального
государства, с. 81—82.
139 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 90—112, с. 277—349.
ш Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 367—368.
141 Советов П. В. Указ. соч., с. 81—90.,
142 Черепнин Л. В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной
собственности в IX—XV вв., с. 150.
143 См.: Там же, с. 157.
Глава V
1 А. Я. Гуревичу принадлежит заслуга в «реабилитации» личностной
стороны производственных отношений при феодализме, неоправданно почти
забытой медиевистами. Однако высказанная им важная мысль, что
«необходимо» взглянуть на процесс перехода от варварского строя к феодальному и
в свете таких наук, как социология и социальная психология (Гуревич А. Я.
Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе, с. 5), обернулась
абсолютизацией «типа личностных отношений», при котором вещные отношения
якобы оттесняются на второй план (Там же, с. 21). Видимо, правильным будет
сбалансированный подход к упомянутым сторонам социальных связей с
признанием ведущей роли вещных отношений.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,, т. 13, с. 6.
3 Там же, т. 3, с. 22—23.
4 Там же, т. 25, ч. I, с. 426.
5 Там же, т. 21, с. 172.
6 Хынку А. С. Б ал ада популарэ «Миорица». Кишинэу, 1967, п. 81—82, 242.
7 Маркс /О, Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 169.
8 Scriptores Rerum Hungaricarum, ed. I. G. Schwandtner, t. 1. Vindobonae,
1746, p. 196.
9 Параска П. Ф. Внешнеполитические условия образования Молдавского
феодального государства, с. 93—94.,
10 Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма, с. 116.
11 Mihdlyi I. Op. cit., p. 56—58.
12 Там же, с. 38.
13 Graur A. Nume de persoane. Buc, 1965, p. 54; Cihodaru С. Judecia §i
cnezatul in Moldova.— ASUI, istorie, 1965, p. 29.
14 Constantinescu N. Dictionarul onomastic romanesc, p. XV.
15 См, Там же, с. 167, 202, 204; 365; 7; 82, 83, 84; 163, 325; 45; 94; 212;
118; 113; 159; Patruf /. Onomastica romaneasca. Вис, 1980, p. 95—97; Коснича-
ну М. Студиу асупра нумелор де персоане. Кишинэу, 1973, р. 33.
16 Constantinescu N. Op. cit., p. 173.
17 Там же, с 264—265, 24, 67, 9, 209, 268.
18 DRH.A., I, p: 1.
212
19 Costachescu M. Op. cit., II, p. 601.
20 DRH.A., I, p. 6, 43, 286, 209.
21 Там же, с. 438—439.
22 Там же, с. 567. Бырлин ручей, левый приток Сирета против нын. г. Паш-
каны, находился в пределах границ Молдавского княжества середины XIV в.
23 Там же, с. 268, 454; 152, 463; 136, 594. В акте от 1428 г. 8 апреля
значится пустошь на ручье Мелишки, а 21 августа 1438 г. уже селение «на Ме-
лешкове потоке, где есть Тадор Мелешка» (Там же, с. 107, 267).
24 Там же, III, с. 438.
25 МЭФ, II, с. 36.
26 DRH. А., I, р. 69.
27 Там же, III, с. 8. Иванко Бырлич—, возможно, Вана из акта 1421 г.
28 Там же, I, с. 34, 35.
29 Возможен вариант, что в группе семей, переселившихся из венгерской
стороны, «унгурян», выделилась семья отца или деда Журжа, которая,
пользуясь поддержкой воеводы, захватила земли поселения и подчинила себе
остальных жителей.
30 DRH.A., I, р. 269, 184; 405.
31 Там же, II, с. 147..
32 Титул капитана — главного среди витязей, видимо, носили братья воевод,
как это явствует из сопоставления документов от 3 февр. 1397 г. и 18 апреля
1397 г., в первом из которых во главе бояр указан Михаил — капитан
молдавский, а во втором братья воеводы Юрий и Михаил (Costachescu M. Op. cit.,
11, р. 616; DRH.A., I, p. 7).
33 См. соответствующие документы в указанных выше изданиях.
34 DRH.A., Ill, p. 167.
35 П. В. Советов показал, что «витязи» — социальная категория
молдавского феодального общества, появившаяся при господаре Стефане Великом —
не имели ничего общего с раннефеодальным институтом витязей — рыцарей.
«Эти люди не оформлялись в сословие, обеспеченное землей — основным
средством производства и эксплуатации. Витязь, как правило, сохранял свое
прежнее положение. Если он не имел какой-либо вотчины, то оставался
крестьянином, сидящим на земле господаря или частного владельца». Витязь второй
половины XV в.— звание особо отличившихся воинов, получавших от случая
к случаю господарские дары и, как предполагают, какие-то льготы (Сове-
тов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 287—290).
36 Витязи Костя и Грозя в документах XV в. вообще не фигурируют.
Последнее упоминание витязя Иваныша, как уже сказано, в 1404. августа I.
Витязь Драгой, в источниках XV в., вплоть до последнего упоминания в
1415 г., июля, 12, выступает лишь как боярин и пан (DRH.A., I, p. 60).
Только Драгош витязь сохраняет свое звание вплоть до 1428 г. и без него
указывается в составе бояр и панов совета до 1431 гг., июня 15 (Там же, с. 153),
видимо, дожив до преклонных лет.
37 Mataca С. Cimpul lui Dragos. Piatra Neamt, 1934, p. 42; Spinet V.
Moldova in sec. XI—XIV, p. 308.
38 DRH. A., I, p. 447.
39 Ciurea D. Evolutia si rolul politic al clasei dominante din Moldova Tn
sec. XV—XVIII-lea.—AIIAi, XVII, 1980, p. 184.
40 DRH. A., p. 156.,
41 Там же, с. 64.
42 1419—16=48=1371—1403 гг. — предполагаемое время основания
поселения (см. Полевой Л. Л. Очерки исторической географии Молдавии, Кишинев,
1979, с, 14).
43 DRH.A., II, р. 355.
44 Поп Юга, кажется, был духовным отцом господарскои семьи: он служил
213
господарям Александру (см. 1434.1 V.24), а потом его сыну Стефану (молеб-
ник наш поп Юга — 1434.IV.24).
« Там же, I, с. 81, 112, 180, 182, 276, 305, 358; III, с. 130.
48 Там же, с. 151, 180, 182, 231, 276, 358.
47 Там же, с. 314, 320, 330, 356, 368, 395, 408—409; II, с. 24, 44—45, 67, 88.
48 В 1432—1433 гг. селение Тузара, «где есть кнез Никора», жалуется
господарем Ильяшем во владение некоему Стае, а в 1440—1441 гг. во владение
«слуге» господаря Никоре из Тузары, вместе с другими местами для
основания сел и угодьями (МЭФ, I, с. 1, 5). Не исключено, что некоторой, небольшой
части прежней общинной верхушки удалось адаптироваться к новым условиям
и власти, рано или поздно, как кнез Никора из Тузары, стать
привилегированными феодальными владельцами. Однако как воеводская власть Богдана и
его преемников, так и новая феодализирующаяся знать были враждебны
основной части прежней общинной верхушки, захватывая ее владения вместе с
владениями свободных крестьян-аллодистов. Финал этого процесса
зафиксирован в поземельных актах конца XIV—XV вв., закрепляющих прежние
владения кнезов, жуде и ватаманов за новыми вотчинниками.
49 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения
общины в Молдавии, с. 82,
60 Архив Маркса и Энгельса, т. IX, с. 31.
61 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 63.
62 Там же, с. 140>
63 Там же, с. 167.
54 Там же, с. 62—63.
65 Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская
община, с. 45.
56 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 90—106.
57 Там же, с. 90—117, 277—349.
68 Stahl Н. Н. Contributii la studiul satelor devalma§e, II, p. 105^-225;
Драгнев Д. M., Советов П. В. Указ. соч., с. 72—75.
69 DRH.A., I, р. 5.
60 Там же, с. 16, 74, 265, 284, 377 и др. См. Мохов Н. А. Молдавия эпохи
феодализма, с. 161*
61 Costachescu М. Documente, И, р. 599.
62 Мохов Н. А. Указ. соч., с. 135, 159—161.
63 См. акты 1401 и 1421 гг.—DRH. А., I, р, 21; МЭФ, II, с. 41.
«4 DRH.A., I, р. 1.
65 Грамоти XIV ст. Кшв, 1974, с. 120.
66 DRH.A.,I, p. 3.
67 Там же, с 5—6*
68 Грамоти XIV ст., с. 127. См. также: Costdchescu M. Op. cit., p. 625,
628—629, 630—633, 637 (док. 1404.VIII.1; 1407.Х.6; 1408.Х.8; 1411.V.25).
69 DRHA., I, р. 13—14, 16, 18—19, 24.
70 Там же, с. 7.
71 Costachescu M. Op. cit., p. 601.
72 DRH.A., I, p. 56, 84', 134.
73 Matei M. D„ Emandi Em. I Habitatul medieval rural..., p. 107.
74 Batrlna A., Emandi Em. Cercetarile arheologice de la Dragoie^ti (Sucea-
va).—S, V, 1978.
?s DRH. A., I, p. 64.
76 Там же, с. 90.
77 МЭФ, II, с. 41.
214
78 DRH.A., I, p< 119, 134.
79 Там же, с. 18—19.
80 Там же, с. 5, 14 и др.
81 История МССР, т. 1. Кишинев, 1965, с. 121—122.
82 Число 23,1% получено из вычитания от общей доли феодальной знатн
31,7% (табл. 11) доли крупных землевладельцев 8,6% (табл. 9).
83 Доля крестьян-держателей земли (19,8%, табл. 11) несколько
отличается от оставшихся при сопоставлении с системой землевладения первой трети
XV в. 17,5%—части мелкого й общинного крестьянского землевладения
(табл. 9) —- за счет разницы: при сопоставлении не учитывались доли церковно-
монастырского и господарского землевладения (1,7%, табл. 9).
84 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 144—156, 275—290.
85 Полевой Л. Л. Очерки..., табл. 10.
86 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии, с. 490.
87 Таблица 13 (1432—1456 гг.) приведена для понимания перспективы
предшествующего периода.
88 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 290—317.
89 §imanschi L. Cele mai vechi sigilii domne§ti §i boiere$ti din Moldova
(1387—1421).—AIIAI, XVII, 1980, p. 150, fig. 19.
90 На печати пана Бырли изображение неясно; пана Иваныша витязя —
ястреб; пана Ивана ворника — щит с поперечной волной; пана Драгоша витязя —
лук со стрелой (Там же, фиг. 12, 19, 2—3, 34).
91 Попытка господаря Петра Мушата учредить фамильный герб (щит с
лилиями) продержалась только до Александра Доброго.
92 История Молдавской ССР, т. I (1965 г.), с. 128—129.
93 Драгнев Д. М., Советов Я. В. О резешском землевладении в Молдавии
XVI — сер. XVIII вв.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европд
1962. Минск, 1964, с. 264.
9* История МССР (1982 г.), с. 61..
95 Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма, с. 164—166.
96 DRH.A., I, р. 1, 29.
97 История Молдавской ССР, I, с. 96, 106, 121.
98 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 361.
99 DRH. А., I, р. 34^-35.
100 Там же, с. 107, 266—267.
101 Там же, с. 475, 503.
102 Возможно, Тодор Мелешка — родич Тивадара (оба имени
трансильванского происхождения).
103 Там же, с. 193.
Ю4 Исторические связи народов СССР и Румынии, т. I. M., 1965, с. 50—51.
Ю5 Мунтены — топоним, обозначающий происхождение жителей селения с
гор (Трансильвании) или Мунтении (Валахии), или людей, живущих на земле
некоего Мунтянула (см. Jordan I. Toponimie, p. 297—298; Еремия А. Нуме де
локалитэць, п. 111, 135).
106 Тексты грамот сохранились только в молдавских переводах.
107 DRH.A., I, p. 51; III, р. 418.
108 Там же, с. 14.
109 МЭФ, II, с. 37—38.
110 DRH.A., I, p. 134.
111 Полевой Л. Л. Очерки..., табл. 2.
112 Разные точки зрения на происхождение холопов цыган и «татар» в
215
Молдавии см.: История МССР, т. 1 (1965 г.), с. 100; Grigora§ N. Robia in
Moldova — AIIAI, IV, 1967, p. 31—40. «Татары» — либо военнопленные из
разноплеменных ордынских отрядов или населения юго-восточной части Днестров-
ско-Карпатских земель, входивших в состав Золотой Орды до конца XIV в.,
либо, как считает Н. Григораш, те же цыгане, прежде находившиеся в рабстве
■у ордынцев. Возможны другие версии.
113 Эти поселки в Молдавии зачастую носили соответствующие названия:
Цыганешты, Татары, и т. д. (см.: Полевой Л. Л. Указ. соч., с. 104).
114 История МССР, т. I, с. 100—101; История народного хозяйства МССР
(до 1812 г.), с. 95—96; Grigora? N. Op. cit., p. 52.
115 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 95—96.
116 Маркс /(., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 249.
117 Дравнее Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения
общины в Молдавии, с. 70.
118 Там же, с. 72.
119 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 96.
120 Советов П. В. Развитие феодализма и крестьяне Молдавии (Очерки
истории ренты в XVI — начале XVIII в.). Кишинев, 1980, табл. 5.
121 Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии,
с. 340—347.
122 Полевой Л. Л. Очерки..., с. 141.
123 Черепнин Л. В., Пашуто В. Т. О периодизапии истории России в эпоху
феодализма.— ВИ, 1951, № 2; Рапов О. М. К вопросу о земельной ренте в
Древней Руси в домонгольский период.—ВМГУ, 1968, история, № 1;
Черепнин Л. В. Спорные вопросы феодальной земельной собственности в IX—
XV вв., с. 151—153.
124 Параска П. Ф. Территориальное становление Молдавского феодального
государства во второй пол., XIV в., с. 78.
125 Советов П. В. 'Развитие феодализма и крестьяне Молдавии, с. 218.
126 Там же, с. 54—55.
127 Инкин В. Ф. К вопросу об эволюции феодальной ренты в Галичине
XVI—XVIII вв.— Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1963 г.
Вильнюс, 1964, с. 231.
128 Драгнев Д. М., Советов П. В. Основные этапы развития и разложения
общины в Молдавии, с. 70.
129 История народного хозяйства МССР (до 1812 г.), с. 96.
130 В Галичине сохранились прежние, более легкие нормы сеньориальных
и других обязанностей крестьян сел на волошском праве, что привлекало туда
переселенцев, возможно, также и из Молдавии.
131 См.: История народного хозяйства МССР, с. 96; Советов П. В.
Развитие феодализма и крестьяне Молдавии, с. 87—95.
Заключение
1 Бромлей Ю. В., Королюк В. Д. Славяне и волохи в Великом переселении
народов и феодализация Центральной и Юго-Восточной Европы.— В кн.: Юго-
Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973.
2 Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития
от родоплеменного строя к раннефеодальному—ВИ, 1967, •№ 1, с. 76.
3 Тимощук Б. О. Давньоруська Буковина. КиТв, 1982, с. 195—197.
4 Там же, с. 100—119, 202^-203.
5 Маркс /(., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 497.
6 Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса
раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М., 1956, с. 10—20,
110—117; Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе.
216
М., 1970, с. 31—34; Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского
крестьянства в средние века. М., 1968, с. 88—97; Черепнин Л. В. Русь.
Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX—XV вв.,
с. 126—127, 146—149, 155—157 и др.
7 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 29, с. 63.
8 Там же, т. 6, с. 258.
9 Там же, т. 19, с. 497—498.
10 Там же, т. 25, ч. II, с. 183—184.
11 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 191.
12 Советов П. В. Типологические пути развитого феодализма и турецкое
завоевание Юго-Восточной Европы (к вопросу о типологических сдвигах в
Молдавии). — В кн.: Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ви
В Л ГУ
ВМГУ
ИГАИМК
ИМФ
ис
КСИА
МЭФ
ее
сэ
УЗИЯУ
УЗКГУ
УЗЛГПИ
AIIAI
AM
АО
ASUI
CI
CL
D
DB
DIR.A
DIR.C
DRH.A
DRH.B
DRH.C
НВ
LR
МА
МСА
— Вопросы истории. Москва.
— Вестник Ленинградского госуниверситета.
— Вестник Московского госуниверситета.
— Известия Государственной Академии истории
материальной культуры. Москва.
— Известия Молдавского филиала АН СССР.
Кишинев.
— История СССР. Москва.
— Краткие сообщения Института археологии.
Москва.
— Молдавия в эпоху феодализма (сборник
документов). Кишинев.
— Советское славяноведение. Москва.
— Советская этнография. Москва.
— Ученые записки Института языкознания АН УССР.
Киев.
— Ученые записки Кишиневского госуниверситета.
— Ученые записки Ленинградского государственного
педагогического института.
— Anuarul Institutului de istorie §i arheologie. lasi
— Arheologia Moldovei. Bucuresti
— Arhivele Olteniei. Craiova
— Analele §Шп{Шсе ale Universitatii din lasi
— Cerceteri istorice. lasi
— Cercetari de lingvistica. Cluj
— Dacia. Bucure$ti
— Danubius. Galaji
— Documente privind istoria Rom^niei. Moldova.
Bucuresti
— Documente privind istoria Romaniei. Transilvania.
Bucuresti
— Documenta Romaniae Historica. Moldova. Bucuresti
— Documenta Romaniae Historica. Тага Romaneasca.
Bucuresti
— Documenta Romaniae Historica. Transilvania.
Bucuresti
— Hierasus. Botosani
— Limba готйпа. Bucuresti
— Memoria Antiqvitatis. Piatra Neamt
— Materiale si cerceteri arheologice. Bucuresti
218
Analele RSR. Memoriile sectiei de §tiinje filologice,
literature si arte. Bucuresti
Onoma. Leuven (Belgium)
Revue des Etudes Sud-Est Europeennes. Bucuresti
Revista de istorie. Bucuresti
Revista muzeelor. Bucuresti
Revue Roumain d'Histoire. Bucarest
„Suceava" (revista)
Studii si cercetari de istorie veche. Bucuresti
Studii si cercetari de istorie veche si arheologia.
Bucuresti
Studii si cercetari lingvistice. Bucuresti
Studii si materiale. Suceava
Studii. Revista de istorie. Bucuresti
Studia Universitatis Babes—Bolyai. Cluj—Napoca
Din trecutul judefului Boto§ani
RESUME
Polevoi L. L. La Moldavie a la periode initiale du feodalisme
La monographic represente une premiere tentative de reconstituer le tableau
historique concret de le devenir des relations feodales en Moldavie (la deuxeme
moitie du XIII —le debut du XV siecles).
Cette etude est effectuee sur la base de tout un complexe de sources con-
nues jusqu'a present: ecrites, archeologiques, folkloriques, linguistiques et autres.
Une place a part est reservee a reformation liistorique des sources toponymi-
ques, sur la base de laquelle on fait une tentative de reconstituer certaines reali-
tes sociales de la Moldavie des debuts de l'epoque feodale.
On у montre les particulates de la communaute des volokhs, le role
important de la grande famille et de la patronymie dans la reorganisation des
structures sociales pendant le processus de la formation des relations feodales, l'appa-
rition des communautes rurales moldaves dependantes des feodaux. La propriete
fonciere feodale se formait au cours de la destruction de la communaute des
volokhs. L'apparition des detenteurs de terre particuliers — les allodistes („les
ottchiniks") — a ete accompagnee par la prise des terres de la communaute et
des allodes de la part de la noblesse, qui est devenue une classe de grands
feodaux — des patrimoniaux. Avec l'apparition de Textension des frontieres de
la principaute de la Moldavie vers la limite des siecles XIV—XV peu a peu
s'instaurait la propriete fonciere d'etat supreme.
Le fait que les princes moldaves conferaient leurs terres en propriete
personnels feodale a ceux qui etaient a leur service contribuait a la formation des
classes de proprietaires-fonciers feodaux et de la paysannerie dependante d'eux.
Dans la monographie on montre les voies de la formation de la structure
patrimonial ancienne de la propriete fonciere et de la structure initiale de la classe
feodale dominante, de la paysannerie dependante et de ses charges.
DIE ZUSAMMENFASSUNG
L. L. Polewoj „Das fruhfeudale Moldawien"
Die Monographic stellt den ersten Versuch der Wiederherstellung des kon-
kreten historischen Bildes in der Periode die Aufstellung der Feudalverhaltnisse in
Moldawien (die 2. Halfte des XIII.—Anfang des XV. Jhs.).
Die Forschung hat man bei der Verwendung aller bekannten schriftlichen,
archaologischen, ethnographischen, folkloristischen, linguistischen und anderen
Quellen im Komplex durchgefuhrt. Eine Sonderstellung hat die historische
Information, der toponomastischen Quellen, auf deren Basis ein Versuch gemacht
wurde, einge soziale Realien des fruhfeudalen Moldawiens zu rekonstruieren.
Es wirden die Besonderheiten der woloschsker Gemeinde, eine bedeutende
Rolle der Grossfamilie und der Patronimie bei der Umstellung der Gesellschafts-
strukturen im Laufe der Entwicklung der Feudalveralthnisse sowie die Entste-
hung der feudalabhangigen moldauischen Landgemeinde gezeigt. Die Bildung
des feudalen Grundeigentums begann vom Verfall der woloschsker Gemeinde
durch tias- Entstehen einer Menge von privaten Grundbesitzern — Allodisten
(„Ottschinniken") bis zur Grundergreifung der Gemeindelandereien und Alloden
von dem sich in die Grossfeudalherren, d. h. in die Grossgrundbesitzer verwan-
delnden Adel. Mit dem Entstehen der Staatlichkeit begann (Zeitraum: Ende
14. — Anfang des 15. Jhs.) eine allmahliche Errichtung des hochsten staatli-
chen Grundeigentums. Die Beschenkungen den Lehnsleuten von den Fursten mit
den Landereien fur den feudalen Privatbesitz, trugen zur Bildung der Klassen der
Feudalherren — Grundbesitzer und der von ihnen abhangigen Bauernschaftbei. In
der Monographie wurden die Wege und Perioden des Werdens der alten stammgu-
terlichen Grundeigentumsstruktur sowie die Wege und Perioden der ursprungli-
chen Struktur der herrschenden Klasse der Feudalherren, der von den Feudalen
abhangigen Bauernschaft und deren Verpflichtungen gezeigt.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение . • 3
Глава I. ТОПОНИМИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (основы
реконструкции массовых источников) 8
Происхождение названий сельских поселений 8
Социально-хронологические пласты в топонимии поселений
Молдавии XIV—XV вв 16
Глава II. ОБЩИНА 32
Волошская (протосельская) община 32
Семья и патронимия 45
Молдавская (сельская) община 63
Глава III. ОБЩИННЫЙ СТРОЙ И ЗАРОЖДЕНИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ
ОТНОШЕНИЙ 69
Имущественное расслоение. Появление аллода («отчины») . 69
Общественные отношения 85
Глава IV. ФОРМИРОВАНИЕ ФЕОДАЛЬНОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ. . 101
Большая семья и патронимия в период складывания феодального
землевладения. Категории землевладения 101
Государственная земельная собственность и господарский домен:
синкретизм или тождество ПО
Феодализация и становление старовотчинной структуры
землевладения 123
Глава V. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОИ РАННЕЙ ФЕОДАЛЬНОЙ
МОЛДАВИИ 137
Установление первоначальной структуры господствующего класса
феодалов 139
Феодально-зависимое крестьянство 170
Заключение 179
Примечания , 187
Список сокращений 216
Resume 218
Die Zusatnmenfassung 219
Лазарь Львович Полевой
РАННЕФЕОДАЛЬНАЯ
МОЛДАВИЯ
Утверждено к изданию
Редакционно-издательским советом
Академии наук Молдавской ССР
Редактор Т. И. Акимова
Художник А. Г. Остапенко
Художественный редактор Я. А. Абрамов
Технический редактор В. И. Мериакре
Корректоры М. Я. Склифос, И. Д. Коваль
ИБ 2746
Сдано в набор 19.07.85.
Подписано к печати 11.10.85. АБ06400.
Формат 60X90Vie. Бумага типогр. № 1.
Литературная гарнитура.
Печать высокая.
Усл. печ. л. 14,0. Усл. кр-отт. 14,0.
Уч.-изд. л. 15,7.
Тираж 1425. Заказ 779. Цена 2 р. 70 к.