БИБЛИОТЕКА ФИЛОЛОГА
Проф. А. И. СМИРНИЦВИЙ
МОРФОЛОГИЯ
АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА
Редактор
В. В. ПАССЕК
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ
Москва 1959

ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая книга является одной из частей курса
современного английского языка и в качестве таковой
представляет собой продолжение ранее выпущенных
Издательством книг проф. А. И. Смирницкого «Лексикология
английского языка» и «Синтаксис английского языка».
При написании книги в основу были положены лекции
А. И. Смирницкого по морфологии современного
английского языка, прочитанные им в МГУ и в 1-ом МГПИИЯ в
разные годы, и кроме того были широко использованы
следующие как уже опубликованные, так и еще не
опубликованные теоретические работы А. И. Смирницкого,
связанные с соответствующими разделами курса:
1. Лексическое и грамматическое в слове
2. Аналитические формы
3. Перфект и категория временной отнесенности
4. Категория времени
5. Так называемые личные и именные формы
английского глагола и их отношение друг к другу
6. Морфологическая классификация глаголов
7. Фономорфологический анализ формы третьего лица
единственного числа глагола и др.
Предлагаемая книга была составлена А. П. Антоновой,
Г. В. Богановой и В. В. Пассеком.
Составители
1*
3

ВВЕДЕНИЕ
§ 1. Общее теоретическое введение к курсу грамматики
было уже дано в ранее вышедшей из печати книге —
«Синтаксис английского языка».
Ниже будут разобраны лишь два вопроса, не
затрагивавшиеся в указанном пособии:
1. Общее и особенное в грамматическом изменении
слова.
2. Принципы выделения грамматических катего^
рий.
0 совмещении лексического и грамматического в слове
и о разграничении этих двух моментов см. «Лексикологию
английского языка», §§ 21—25.
1. ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ В ГРАММАТИЧЕСКОМ
ИЗМЕНЕНИИ СЛОВА
§ 2. В языкознании нередко приходится встречаться
с утверждением, что существо различия между
лексическим и грамматическим в слове состоит так или иначе в
том, что лексическое является особенным, специальным,
ограниченным, а грамматическое — общим, продуктив^
ным, «живым»; ср. у Л. В. Щербы: «В описательной
'грамматике' должны изучаться лишь более или менее живые
способы образования форм, слов и их сочетаний;
остальное— дело словаря...»1, у Суита: general facts общие
1 Л. В. Щ е р б а. Некоторые выводы из моих
диалектологических лужицких наблюдений. 1915 (приложение к
«Восточно-лужицкому наречию» того же автора). Ср. В. В. Виноградов»
Современный русский язык. 1938, вып. 1, стр. 126,
6

факты — грамматика, special facts специальные факты —
лексика.
Таким образом, получается как будто так, что
склонение местоимений V, 'ты' и др., а, может быть, и
склонение существительных вроде 'лев' ('льва'.1.),'день'('дня\..),
'сосед' ('соседи'...,а не * 'соседы' и пр.), относится не к
грамматике, а к лексике. Это уже само по себе представляется
странным, так как и здесь мы имеем дело с таким же по
существу явлением, как и при склонении
существительных вроде 'тигр', 'вол\ 'стол' и пр.: в обоих случаях
мы находим те же самые дополнительные значения
(падежные и числовые), сопровождающие основное вещественное
значение каждого данного слова, и соответствующие
различия между отдельными образованиями выступают и
там и здесь как различия между формами в пределах
того или другого слова. Кроме того, например, в таком
языке, как русский, очень трудно отделить «более или
менее живые» способы образования форм от способов
иного характера; ср. 'вода' — 'воду' — 'водой' и т.
появляется ли изменение ударения здесь «более или менее
живым»?
Как известно, в грамматике мы имеем дело с отвлечением
от какой бы то ни было конкретности слова. На первый
взгляд может показаться, что эта особенность грамматики
действительно исключает возможность отнесения к
грамматической сфере таких частных случаев склонения, как
склонение ряда местоимений в русском языке и т. п. Но
если так понять эту особенность (относительно
отвлеченности грамматики от конкретных слов), то нужно
исключить из грамматики и вообще всякое различение
отдельных грамматических типов: ведь различение даже
наиболее общих, а не только более или менее живых типов,
требует уже отличения одних слов от других, и даже просто
различение частей речи не позволяет рассматривать
каждое слово просто как слово «вообще», в отвлечении от
каких-либо более специальных его свойств.
Положение относительно отвлеченного и обобщающего
характера грамматики нельзя понимать в плане простого
механического отделения общих (general), «более или
менее живых» фактов от фактов специальных (special),
частных, «неживых». Даже в таком крайне специальном,
б

частном, совершенно исключительном факте, как
соотношения 'я' — 'меня', есть нечто грамматически общее:
соотношение двух грамматических форм одного и того же
слова. И даже конкретизация этих форм как форм
именительного падежа единственного числа и родительного
падежа того же числа сама по себе еще позволяет видеть
в данном слове лишь «слова вообще», поскольку
рассматриваются внутренние взаимоотношения
и различия между этими формами, а
не то, как они характеризуют данное слово в целом. Но
коль скоро те же формы выступают уже как
характеризующие данное слово в качестве слова
субстантивного (хотя и местоименного, см. § 92), они уже
выполняют и лексическую функцию, и мы имеем дело с фактом
лексико-грамматическим. Лексико-грамматическим
является, конечно, и само специфическое образование
данных форм: суфиксы '-( )' и '-а'('-я') и использование
супплетивной пары корней '-я-'—>мен-\ Но поскольку
мы отвлекаемся от конкретности данных суффиксов и
данной супплетивной пары и от того, что с их помощью
образованы формы именно местоимения 1-го лица
единственного числа, т. е. определенного конкретного слсЬа,
постольку мы и. в этом совершенно особом случае
вскрываем некоторый способ образования грамматических
форм, имеющийся в системе грамматического строя
русского языка, т. е. вскрываем собственно грамматический
момент. Именно в таком смысле следует понимать
отвлеченность грамматики — в области формообразования, т. е.
изменения слов,— от всякой конкретности слова.
Грамматика как наука изучает, следовательно, не
только «более или менее живые», но всякие способы
образования грамматических форм, не имея в виду, однако,
того, в каких словах те или иные способы применяются:
указание на то, с какими конкретными словами связаны
те или иные известные в данном языке способы их
грамматического изменения, является, собственно, уже делом
лексикологии (и лексикографии, словаря). Но, конечно,
грамматика изучает грамматический момент в слове,
способы формообразования и значения грамматических
форм на материале конкретных слов и пользуется
последним как примерами. И среди этих примеров
7

Могут быть такие, которые представляют собой
единственные или вообще единичные случаи данного характера;
поэтому, естественно, в грамматике обычно перечисляются
«исключения», но и такие единственные или единичные
по своему характеру слова рассматриваются
грамматикой все же не как конкретные слова, а лишь как
слова, в которых наблюдается данное грамматическое
явление.
2. ПРИНЦИПЫ ВЫДЕЛЕНИЯ ГРАММАТИЧЕСКИХ
КАТЕГОРИЙ
§ 3. Прежде всего необходимо обратить внимание на
то, что всякая грамматическая форма слова входит в
какую-либо грамматическую категорию, или
иначе говоря, представляет собой какую-либо
грамматическую категорию. Такие величины, как «первое лицо»
или «настоящее время» и т. п., которые в чистом виде,
т. е. в отвлечении от других категорий, представляют
собой отдельные грамматические категории в тех или
других грамматических формах, а следовательно —ив
определенных конкретных словоформах, могут быть
названы категориальными формами.
(Подробнее об этом см. А. И. Смирницкий, «Синтаксис
английского языка», -§§ 30—34.)
К сказанному нужно добавить следующее:
1. Всякая грамматическая категория обязательно
должна быть представлена по меньшей мере
двумя категориальными формами: иначе она не может
существовать, так как она есть общее в отдельном. Не
может быть языка, в котором было бы, например, лишь *
одно грамматическое лицо и лишь один падеж и пр.
«Одно лицо» или «один падеж» есть ни что иное, как
отсутствие категории лица и категории падежа,
соответственно.
2. Никакая категориальная форма не может
охватывать слово в целом, т. е. быть представленной всеми
словоформами данного слова, или, иначе говоря,
участвовать во всех грамматических формах, находимых
у данного слова: если какая-либо подобная грамматиче-
8

екая характеристика оказывается присущей всему слову,
в различных грамматических его формах, то мы уже будем
иметь дело не с категориальной формой слова, но с
определенным его категориальным разрядом,
который будет представлять собой не грамматическую,
а л е к с и к о-грамматическую категорию. Ср., например,
категорию рода в русском языке, где существительные
не изменяются по тем или другим родам, а целиком
относятся к какому-либо конкретному роду: 'стол' —
к мужскому, 'лошадь' — к женскому, 'окно' — к
среднему (cmv §§ 65—66).
3.' В одной и той же словоформе могут соединяться
различные грамматические категории (например, лицо,
число и пр.), причем известное соединение
определенных категориальных форм нередко и конституирует
определенную словесную грамматическую форму
(словоформу); ср., например, английское (he) takes берет,
совмещающее в себе (3-е) лицо, (единственное) число,
(настоящее) время, (действительный) залог, (общий) вид,
(изъявительное) наклонение и пр.
4. Ни в какой словоформе не могут соединяться
одновременно две категориальные формы
одной и той жя категории: не может быть
одновременно формы двух падежей, двух чисел и пр. И
если в английском языке мы наблюдаем соединение в
одной словесной форме категориальной формы «перфекта»
и категориальной формы «длительной» (ср. (he) has been
waiting (он) ждал), то это с несомненностью указывает
на "то, что данные категориальные формы принадлежат
разным категориям (подробнее об их соотношении
см. § 140).
5. Каждая словесная грамматическая форма
представляет собой обязательно по крайней мере хотя бы одну
категориальную форму, а следовательно, принадлежит к
какой-либо грамматической категории: словесных
грамматических форм, стоящих вне грамматических
категорий, не бывает.
Так, если английское reading читающий не выделяется
в качестве самостоятельной части речи, а стоит на
положении формы слова-глагола read читать, то должна
обязательно существовать какая-либо категория, которая
9

конституируется на основе противопоставления этой
формы глагола read всем прочим его формам; то, что такая
категория в имеющихся описательных и теоретических
грамматиках английского языка обычно не выделяется,
нельзя признать ни в какой мере оправданным. Подобным
же образом, если согласиться с тем, что англ. (I) do not
read не читаю является не обычным сочетанием трех слов,
а аналитической формой того же глагола read, то нужно,
будучи последовательным, выделить соответствующую
категорию, куда бы формы типа (I) do not read входили бы
на положении одной из категориальных форм.

Глава пер в a si
СПОСОБЫ ОБРАЗОВАНИЯ ФОРМ СЛОВА
§ 4. В современном английском языке существует два
способа образования грамматических форм слова: с и н-
тетический и аналитический.
1. СИНТЕТИЧЕСКИЕ ФОРЖЫ СЛОВА
§5. Синтетический способ
образования форм слова включает: 1) образование форм
слова посредством его изменения при сохранении того же
самого корня: (I) go (я) иду, (he) goes (он) идет и 2)
образование форм слова с помощью сплетения корней, или суп-
плетивности: (I) go (я) иду, (I) went (я) шел.
Формообразование посредством сплетения корней встречается очень
редко и играет в английском языке менее важную роль
по сравнению с изменением слова при сохранении
тождества корня.
Образование форм слова путем
его изменения при сохранении
того же самого корня в свою очередь делится
на: а) образование форм при помощи аффиксации, когда
основа слова соединяется с определенной
частицей-аффиксом, например: table стол — tables столы, (I) work (я)
работаю, (I) worked (я) работал и т. п.; б) образование
форм при помощи чередования звуков в корневой части
слова, т. е. путем внутреннего изменения самого корня:
(I) give (я) даю — (I) gave (я) дал, man мужчина — щеп
мужчины и т. п.
При образовании форм слова чередование звуков в
английском языке всегда сочетается с аффиксацией: ср.
(I) keep (я) храню — (I) kept (я) хранил, child ребенок —
П

children дети, где выделяются суффиксы -( ), -t, -( ) и
-геп, соответственно. (О правомерности выделения
нулевых суффиксов см. §§9—П.; см. также А. И. Смирниц-
кий «Лексикология английского языка», § 52).
ОБРАЗОВАНИЕ ФОРМ СЛОВА С ПОМОЩЬЮ
АФФИКСАЦИИ
§ 6. В зависимости от места, которое занимает
формоизменительная морфема в форме слова, аффиксация как
способ образования грамматических форм выступает в
виде префиксации (формоизменительная морфема
предшествует корню), суффиксации
(формоизменительная морфема следует за корнем и за
словообразовательными суффиксами, осложняющими его) и
инфиксации (формоизменительная морфема вводится внутрь
корня).
Из указанных трех видов аффиксации в современном
английском языке для образования форм слов
используется только один, а именно — суффиксация.
Префиксация в системе формообразования была известна в
английском языке лишь в древний период: ср. да. wrltan
писать — ge-wrltan написать, singan петь — a-singan
пропеть и т. п., представляющие собой разные формы вида
тех же самых глаголов. В дальнейшем этот способ
образования форм был утрачен. Что же касается инфиксации,
то она не была свойственна английскому языку и в
глубокой древности. Единственным примером инфиксации
мог бы служить глагол stand стоять — прош. вр. stood,
если принять, что -п- в stand не принадлежит корню и
выступает на положении самостоятельной морфемы.
Примечание: В ряде других языков картина
существенно иная. Например, в русском языке, наряду с суффиксацией,
широко распространена префиксация: ср. 'делать' — 'сделать', 'шить'
— 'сшить', 'строить' — 'построить', 'писать' — 'написать',
'читать' — 'прочитать' и т. п.
Общее количество словоизменительных суффиксов, в
современном английском языке меньше, чем, например,
в русском языке или. в том же самом английском языке,
но в древний период его развития. Эта особенность ан-
12

глийского языка связана с общим упрощением
морфологии словоизменения, имевшим место в древний и особенно
в средний период его истории (см. А. И. Смирницкий,
«Древнеанглийский язык», §12).
Вместе с тем следует всячески подчеркнуть, что
скудость морфологической системы английского языка и
бедность этой системы морфологическими показателями
обычно сильно преувеличивается. Это происходит потому,
что должным образом не учитываются два обстоятельства:
1. Омонимия словоизменительных суффиксов.
2. Наличие большого количества нулевых суффиксов.
§7. Омонимия словоизменительных
суффиксов связана в современном английском языке
с использованием ограниченного числа звуков для
образования звуковых оболочек этих суффиксов, что в свою
очередь объясняется рядом особенностей исторического
развития английского языка (выпадением и отпадением
слабоударных гласных, совпадением и отпадением
некоторых согласных, например — носовых [т] и [п] и др.).
Говоря об омонимии грамматических суффиксов,
следует строго различать: 1) омонимию форм в пределах
одной и той же части речи и 2) омонимию форм,
принадлежащих словам разных частей речи. Омонимия первого типа
наблюдается в таком случае, как [ho:siz]: данное
звучание является одновременно звучанием формы
множественного числа и формы притяжательного падежа слова
horse лошадь — horses и horse's, соответственно; ср. также
I speak я говорю и he can он может. Примером омонимии
второго вида может служить омонимия в случае типа
[drinks], где совпадает звучание формы глагола drink пить
— (he) drinks он пьет и формы существительного drink
напиток — drinks were served подали напитки.
Поскольку во втором случае между омонимичными
формами проходит граница двух частей речи, он
представляет собой лексико-грамматическую омонимию.
(Подробнее см. А. И. Смирницкий «Лексикология английского
языка», §§165—179).
Образование форм слов разных частей речи с помощью
омонимичных суффиксов широко распространено в
современном английском языке.
13

Так, звучание [(i)z, s] (орф. -s, -(e)s, -'s, -s', -se) *
выступает как звучание ряда разных омонимичных
суффиксов:
1) -(e)s суффикса множественного числа
существительных: horse лошадь — horses лошади;
2) -s суффикса притяжательного падежа: horse лошадь —
horse's лошади, children дети — children's детей;
3) -se суффикса множественного числа указательных
местоимений this и that: this — these этот — эти; that—
those тот — те;
4) -s суффикса самостоятельных субстантивных форм
притяжательных местоимений: ours наги и др.;
5) -(e)s суффикса единственного числа третьего лица
настоящего времени изъявительного наклонения: (he)
writes (он) пишет, ср. (he) writes—(they) write (они)пишут\
(he) writes — (I) write (я) пишу; (he) writes — (he) wrote
(он) писал; (he) writes — (if he) wrote (если) бы (он)
написал.
Омонимичными суффиксами являются и суффиксы со
звучанием [(э)п]:
1) -en суффикс множественного числа
существительных: ох — oxen бык — быки;
2) -пе суффикс субстантивной формы притяжательного
местоимения: my — mine мой и др.;
3) -п суффикс причастия 2-ого: written написанный,
seen виденный.
Разные, лишь внешне, по своему звучанию
совпадающие суффиксы мы имеем также в случае типа long-est —
speak-est. В первом случае -est представляет собой
суффикс превосходной степени: ср. long длинный; longer
длиннее; longest длиннейший; а во втором — архаический
суффикс 2-го лица единственного числа настоящего
времени: (thou) speakest (ты) разговариваешь, (thou) writest
(ты) пишешь и т. п.
§ 8. В случае частичной сложной лексико-грамматиче-
ской омонимии, где одинаково звучащие словоформы
относятся к разным частям речи, омонимичные суффиксы
разграничиваются в принципе без особого труда.
1 О соотношении -s[s], -s[z] и -es [iz] см. § 22.
14

Иначе обстоит дело при омонимии в пределах одной
части речи. Здесь часто можно сомневаться в наличии
суффиксов-омонимов. Омонимия этого типа широко
распространена в системе форм существительного. Ср., например,
приводившиеся выше horses — horse's.
Необходимость различения в подобных словоформах
двух суффиксов-омонимов основывается на том, что здесь
-s и -'s выражают разные значения: множественного числа
(horses) и притяжательного падежа (horse's). Кроме того,
дифференциация этих суффиксов в общей системе языка,
выступает очень четко благодаря сопоставлению со
словами типа man человек, мужчина, у которых форма
единственного числа притяжательного падежа образуется
с помощью положительного суффикса -'s (man's), а форма
множественного числа с помощью чередования и
нулевого суффикса -( ) (men-( )). Наличие подобных
неомонимичных образований позволяет правильно истолковать
и характер словоформ типа horse's и horses: ср. horse's —
man's и horses — men. Правда, слов типа man в
английском языке немного, но они отличаются своей
употребительностью и распространенностью, что и позволяет
опираться на них при исследовании тех или иных языковых
явлений.
Особенности формообразования этих слов важны и еще
в одном отношении. Они свидетельствуют также о том, что
суффикс притяжательного падежа -'s сам по себе с идеей
числа не связан: ср. man's — men's.
Примечание 1: Омонимичный притяжательному 's
суффикс множественного числа в свою очередь выражает числовое
значение независимо от падежного, вне связи с ним (ср. хотя бы
horses — множественное число общий падеж и horses'— множественное
число притяжательный падеж). Поэтому случай типа horses'
(множественное число, притяжательный падеж) можно трактовать как
своего рода «наложение» числового суффикса на падежный.
Отсутствие слитного выражения значений числа и падежа
отличает английский язык от некоторых других, в частности, от
русского, где эти значения выражаются вместе (ср. 'конь' — 'коня' —
'кони' — 'коней' и т. д.).
Особенно широко омонимия в пределах одной части
речи распространена в системе форм глагола. Так,
например, под внешней оболочкой -(e)d [-d, -t], являющейся
специфичной для глагольных и только глагольных слово-*
15

изменительных суффиксов, скрываются омонимы —
суффикс прошедшего времени (ср. (I) ask — (I) asked (я)
спрашиваю — (я) спросил) и суффикс причастия 2-ого (ср.
asking — asked спрашивающий — спрошенный).
Некоторые ученые склонны рассматривать эти случаи как одну
глагольную форму в разных ее употреблениях. Однако
различие в значении рассматриваемых форм говорит об
их нетождественности: хотя обе они объединяются общей
идеей прошлого, первая характеризуется значением
активного действия и выражает предикативность, а вторая —
значением пассивного состояния, не связанного с
предикативностью. Кроме того, наличие параллельных
неомонимичных форм в системе неправильных глаголов, таких,
как sang пел — sung петый, showed показал — shown
показанный, также свидетельствует о том, что в общей
системе языка формы прошедшего времени и причастия 2-ого
разграничиваются. Иными словами, случаи asked x и as-
ked2 воспринимаются на фоне sang — sung и т. п. не как
одна, а как две омонимичные формы глагола ask, ибо,
хотя количественно неомонимичных форм типа sang —
sung и немного, тем не менее мы вправе говорить об их
широкой распространенности в языке, так как они
принадлежат словам наиболее часто употребляемым, а
следовательно и об их влиянии на общее понимание
соотношения форм глагола в целом.
Формы прошедшего времени изъявительного
наклонения являются омонимичными также и формам
сослагательного 2-ого: ср. (he) asked (он) спросил и (if he) asked
(если) бы (он) спросил. Этот случай более сложен, чем
предыдущий, так как, несмотря на семантическое различие
данных форм, они являются омонимичными у всех
глаголов за исключением глагола be быть (ср. форму
единственного числа изъявительного наклонения was и
сослагательного 2-ого were этого глагола). Однако это
единственное исключение в системе английского глагола
является важным для правильного понимания соотношения
цанных форм в языке в целом. Во-первых, наличие ти-
поформ was и were показывает, что в принципе
английский язык отграничивает форму прошедшего времени от
формы сослагательного 2-ого. Во-вторых, сам глагол Ье
занимает особое место в языке: благодаря частоте упот^
16

ребления, а также широкому использованию в системе
форм других глаголов (в составе аналитических форм вида
и залога), он как бы «пронизывает» всю систему глагола
в английском языке. Поэтому наличие в системе глагола
be неомонимичных форм прошедшего времени и
сослагательного 2-ого поддерживает дифференциацию этих форм
в системе глагола в целом (ср. (it) was written (это) было
написано — (if it) were written (если) бы (это) было
написано, (he) was writing он писал — (if he) were writing (если)
бы (он) писал, где различие по линии наклонения
(изъявительное и сослагательное 2-ое) передается формами
глагола be (was и were соответственно).
Примечание 2: Правда, дифференциация этих форм в
глаголе be наблюдается в основном в литературном образце. В
некоторых диалектах противопоставление was и were отсутствует, и в
этом случае вопрос о разграничении данных форм наклонения
ставится иначе, только в семантическом плане, и сводится к вопросу о
том, можно ли семантически объединить формы прошедшего
времени и сослагательного 2-ого. Однако разграничение указанных форм
в литературном образце уже само по себе является фактом
достаточным для того, чтобы считать эту дифференциацию характерной для
английского языка в целом, поскольку литературный образец
представляет собой наиболее отработанный вариант национального
языка, который получает все большее распространение, особенно в связи
с ростом грамотности, а также развитием кино и^радио.
Итак, в каждом конкретном случае вопрос о наличии
омонимичных форм всегда связан с вопросом о
существовании в системе языка в целом той грамматической
категории/ к которой могут быть отнесены данные формы.
Так askedx,asked2 и asked3 воспринимаются как
омонимичные формы постольку, поскольку в общей системе языка
они соотносятся с формами различных грамматических
категорий: ср. asked х просил — sang пел (прошедшее
время), asked 2 спрошенный — sung петый (причастие 2-ое),
askedз спросил бы ■— were был бы (сослагательное 2-ое).
Специфически глагольными суффиксами-омонимами
являются и суффиксы -Ьг, 4 2 и -t3, по своему значению
синонимичные выделенным выше суффиксам -dx, -d2H-d3:
ср. burnt х жег — burnt 2 жженый, burnt3 сжег^бы; thought г
думал — thought 2 обдумываемый, thought 3 думал бы. Кроме
того, имеется и четвертый суффикс -t4, выступающий как
суффикс старых форм 2-го лица единственного числа пре-
17

теритопрезентных глаголов (ср. shalt, wilt) и, таким
образом, в целом под звучанием [t] (орф. -t) скрываются
четыре различных суффикса-омонима.
Примечание 3: О том, что -t выделяется не только в
словоформе burnt, противопоставляемой словоформе burn, но и
словоформе thought, где такое противопоставление отсутствует (в
английском языке нет словоформы * though), см. А. И. Смирницкий
«Лексикология английского языка», §§ 62—69.
-ti, -t2,-t3 рассматриваются не как один из фонетически
обусловленных вариантов суффиксов ~d1, -d2, -d3, а как самостоятельные
суффиксы на том основании, что здесь -t выступает после звонкого
согласного (burnt) или после гласного (thought, might), т. е. в таких
фонетических условиях, в которых -t — вариант суффиксов -d1,
-d2 и -d3, как правило, не встречается. (Ср., например, keptx
держал и т. и., где -t фонетически обусловлено наличием глухого
согласного в основе кер-). О том, что -Ц, -t2, и -t3 представляют собой
самостоятельные суффиксы, отличные от суффиксов -d1? -d2 и -d3,
говорит и существование таких колеблющихся образований, как
learned и learnt — оба со значением учил и т. п.
При рассмотрении омонимии в системе форм глагола
встает вопрос и о так называемых «формах на -ing».
Следует решить, что представляют собой эти
образования — одну «инговую» форму глагола с разными
значениями, т. е. случай грамматической полисемии, либо две
омонимичные грамматические формы — субстантивную
(герундий) и адъективную (причастие), либо, может быть,
даже три формы: субстантивную, «причастную»,
соотносимую с прилагательным — типа I saw him laughing Я
увидел его смеющимся и «деепричастную», соотносимую с
наречием — в предложении типа Не said that laughing On
сказал это смеясь.
Вопрос о том, разграничиваются ли в английском языке
«причастная» и «деепричастная» формы глагола,
представляется особенно сложным и, само собой разумеется, что
перевод на русский язык, где имеется четкое и
несомненное различие причастия и деепричастия, здесь не поможет.
Вообще говоря, вопрос о соотношении в системе
английского языка образований, выступающих в качестве
определения к -«существительному и глаголу, а также вопрос
о характере этих образований, мало разработан в
языкознании даже в отношении собственно прилагательных и
«качественных наречий». Так, далеко неясно, что представ-
iS

ляют собой (разные слова или формы одного слова)
компоненты таких пар, как rough грубый — roughly грубо,
quick быстрый — quickly быстро, loud громкий — loudly
громко и т. п., которые в определенных случаях могут
переплетаться друг с другом, например: She smiled whi-
tely, The stone lay deep in the water Камень лежал глубоко
в воде (Подробнее см., А. И. Смирницкий, Синтаксис
английского языка, § 114). Вопрос же о правомерности
разграничения «причастной» и «деепричастной» форм глагола,
одинаково оформленных суффиксальными элементами,
имеющими звучание [irj], представляет еще большую
трудность.
Проще обстоит дело с причастием и герундием:
различие этих омонимичных форм не вызывает сомнения,
поскольку оно опирается на твердый фундамент вне
системы глагола (причастие тяготеет к прилагательному,
герундий — к существительному). Затруднения
возникают лишь в случае так называемого «полугерундия» —
в случаях типа I did not notice the train stopping Я не
заметил, как остановился поезд и т. д. Сомнения
относительно принадлежности здесь stopping к герундию
возникают потому, что при герундии существительное обычно
выступает в притяжательном падеже и вместо the train
stopping естественно было бы ожидать the train's stopping.
В целом же вопрос о полугерундии и правомерности его
выделения очень сложен и должен явиться предметом
специального исследования.
Итак, в английском языке широко распространена
омонимия грамматических суффиксов. В ряде случаев она
выявляется легко благодаря наличию параллельных
неомонимичных образований в других словах (ср. horses —
horse's и men — man's и т. п.). В других случаях
различие омонимичных форм менее ощутимо: например,
омонимия прошедшего времени и сослагательного 2-го (he
asked — if he asked и he was — if he were).
Особо выделяются такие случаи, когда внешне выра^
женная дифференциация данных форм вообще
отсутствует в системе языка в целом (ср. «формы на -ing»). При
рассмотрении случаев этого рода следует руководствоваться
анализом их значений и употребления, а также анализом
общей системы языка.
19

§ 9. В английском языке широко распространена н у-
левая суффиксация, что еще больше усиливает
видимость почти полного отсутствия в современном
английском языке морфологических средств, а тем самым
видимость «аморфного» характера этого языка.
Термин «нулевой суффикс» обозначает такое
отсутствие суффикса, которое при сопоставлении со случаями
наличия положительных суффиксов, на их фоне,
оказывается значащим, имеющим определенное содержание.
Это и дает возможность осмысливать отсутствие суффикса
как особую значащую единицу, которая выполняет
функцию аналогичную функции положительного суффикса.
Так, например, в ряду словоформ (I) love (я) люблю—(he)
loves (он) любит — (he) loved (он) любил — loving
любящий, словоформа love выделяется отсутствием какого-
либо положительного суффикса, и именно этим
отсутствием она четко характеризуется, как не имеющая ни
значения третьего лица (ср. (I) love — (he) loves); ни
значения прошедшего времени (ср. (I) love — (he) loved); ни
значения причастия 1-го (ср. (I) love —loving).
Примечание: Однако было бы неправильно понимать
подобные случаи как скопление нескольких нулевых суффиксов (лица,
числа и т. д.). Здесь следует выделять не несколько значащих
отсутствий положительного суффикса, а одно, но имеющее сложное
значение. Сложность грамматического значения нулевого суффикса в
таких случаях соотносится со сложностью грамматического значения
суффикса положительного, ср., например, works работает, где -s
имеет значение 3-его лица, настоящего времени, изъявительного
наклонения и т. д. Слитное выражение нескольких грамматических
значений вообще является характерной чертой флективных языков
в отличие от агглютинативных.
Таким образом, отсутствие суффикса оказывается
значащим лишь при условии его противопоставления
положительным суффиксам. В этом плане нулевой суффикс
можно сравнить с нулем в математике, регулярно
используемым для обозначения отсутствия единиц, десятков и
т. д.: ср., например, 40 и 54, где нуль в 40 выполняет ту
же функцию, что и цифра 4 в 54, с той только разницей,
что нуль указывает на отсутствие единиц, а четыре—на
наличие определенного количества этих единиц.
20

§10. Омонимия грамматических суффиксов, широко
распространенная в английском языке, касается и
нулевых суффиксов. Тот или иной нулевой суффикс часто
оказывается омонимичным с другими нулевыми
суффиксами. Так, например, в случае (I) love (я) люблю и (to)
love любить выступает не одна, а две глагольных формы
с нулевым оформлением. Выделение двух форм
основывается здесь на различии в их значениях, которые никак
не могут быть объединены воедино (в форме инфинитива
(to) love отсутствуют значения времени, числа, лица и пр.,
имеющиеся у личной формы love), а кроме того на наличии
таких случаев, когда различие этих грамматических форм
выражено и внешне (в звуковых оболочках): (I) am — (to)
be. Если же принять во внимание возможность
омонимии нулевых суффиксов, то тогда оказывается, что
английский язык совсем не так беден в области морфологии,
но только его система морфологических средств выступает
в известных случаях, так сказать, в «скрытом состоянии».
§ 11. В системе имени существительного нулевой
суффикс обладает сложным грамматическим значением: он
оформляет общий падеж единственного числа (table стол,
cat кошка, dog собака и т. п.), одновременно противопо^
ставляя table, cat, dog и форме множественного числа
(ср. dog — dogs), и форме притяжательного падежа (ср.
dog — dog's).
В системе форм прилагательных нулевой суффикс
выступает в качестве суффикса положительной степени,
противостоя суффиксам -еги -est, соответственно, в формах
сравнительной и превосходной степени (ср. long длинный—
longer длиннее — longest длиннейший).
Примечание: Согласно традиционной грамматике, форма
положительной степени может быть сопоставлена лишь с формами
сравнительной и превосходной степеней (по линии категории
степеней сравнения). Однако, если принять положение о том, что
прилагательные и соответствующие им так называемые «качественные на
речия» представляют собой две грамматические формы в пределах
одной и той же части речи (прилагательного — см. §§ 83—84), то
тогда следует указать, что форма положительной степени
прилагательного имеет еще одно значение, а именно: значение адъективной
формы, выделяемое при сопоставлении ее с адвербиальной формой
прилагательного, и что, следовательно, нулевой суффикс формы
положительной степени имеет два значения.
21

В местоимениях нулевой суффикс выступает со
значением именительного падежа (ср. I я — те меня и пр.)
и адъективной (зависимой) формы притяжательных
местоимений, противостоящей нескольким положительным
суффиксам субстантивной формы, ср. my — mine мой, your —
yours ваш и т. д. ч
Вопрос о нулевом суффиксе в системе глагола является
очень сложным. Большое число омонимичных форм,
образованных с помощью нулевых суффиксов, отличает его
от других частей речи. Однако основные принципы
выделения нулевого суффикса в формах глагола все же можно
наметить.
Нулевой суффикс, как уже говорилось, характерен
для форм инфинитива.
Нулевые суффиксы имеются и у личных форм глагола.
В настоящем времени изъявительного наклонения
разграничиваются омонимичные формы единственного и
множественного числа (ср. (I) take беру — (we) take берем),
одинаково оформленные нулевыми суффиксами.
Установить различие этих форм, а следовательно, и нулевых
суффиксов, позволяет сравнение с формами настоящего
времени глагола be быть, которые четко дифференцируют
формы числа (am — are). В другой форме глагола take^
(they) take (они) берут — нулевой суффикс
множественного числа вскрывается даже без сравнения с формами
какого-либо другого глагола, при простом сопоставлении
словоформы (they) take со словоформой (he) takes (он)
берет. Иначе говоря, сравнение этих словоформ
показывает, что отсутствие положительного суффикса в (they)
take имеет вполне определенное значение, а именно не
(3-его лица) единственного числа.
В прошедшем времени тоже выделяются омонимичные
формы единственного и множественного числа с
соответствующими нулевыми суффиксами, различие которых
также вскрывается при сопоставлении с соответствующими
формами глагола be: ср. (I) took (я) взял — (we) took (мы)
взяли и (I) was (я) был — (we) were (мы) были.
Омонимию нулевых суффиксов глагола мы встречаем
не только в категории числа; в более редких случаях она
может иметь место и в категории лица; ср. (I) take (я) беру —
(you) take (вы) берете и (I) am (я) есмъ—(you) are (вы) есть.
22

Довольно редко нулевой суффикс оформляет причастие
2-ое. Ср., например, come прийти — came пришел —
come пришедший, где последняя словоформа представляет
глагольную форму, отличную от инфинитива по своему
грамматическому значению, но внешне (случайно)
совпадающую с инфинитивом. В большинстве же глаголов
причастие 2-ое отличается от инфинитива и внешней
(звуковой) стороной: ср. (to) love любить — loved любимый,
(to) sing петь — sung петый и т. д.
У отдельных глаголов нулевой суффикс встречается и
в форме прошедшего времени, например, put класть: ср.
(I) put (я) кладу — (I) put (я) положил.
Сложным является вопрос об омонимии нулевых
суффиксов в формах инфинитива, повелительного
наклонения и сослагательного 1-го. Сравнение с глаголом be в
данном случае не помогает, поскольку и в этом глаголе
внешне выраженного различия данных форм нет: ср. (to)
be быть — be будь — (if I) be (если) бы (я) был. Тем не
менее внутреннее (смысловое) различие этих форм
настолько велико (см. §§ 168—9), что заставляет видеть в
них формы разных категорий с омонимичными нулевыми
суффиксами.
Примечание: Ввиду сложности и малоразработанности
вопроса о нулевых суффиксах приведенный перечень ни в коем
случае нельзя считать исчерпывающим.
§ 12. Для более полного и исчерпывающего освещения
вопроса о суффиксации необходимо также остановиться
на вопросе о соотношении [s], [z] и [iz] (орф. -s и -es) в
формах множественного числа существительных (books
[buks] книги, tables [teiblz] столы и classes [klasiz]
классы), формах притяжательного падежа (student's [stju:-
dants] студента, boy's [boiz) мальчика и horse's [ho:^
siz] лошади), а так^же формах 3-го лица единственного
числа настоящего времени изъявительного наклонения
общего вида действительного залога глагола 1 (makes
[meiks] делает, plays [pleiz] играет и places [pleisiz]
кладет). Подробно этот вопрос будет рассмотрен на
глагольных словоформах.
1 Далее эти формы будут сокращенно называться формами
3-го лица единственного числа.
23

§ 13. Как известно, словоформы 3-го л. ед. ч.
оканчиваются на -s [-z] или на -s [-s] в зависимости от того,
какой звук предшествует конечному согласному: если
предшествующий звук гласный или звонкий согласный, то
конечным является [-z], если же звук глухой, то за ним
следует [-s]; ср. после гласных places [-iz] кладет, plays
[-eiz] играет, goes [-ouz] идет, после ,звонких согласных
reads [-dzl читает, falls [-lz] падает, seems [-mz] кажется;
после глухих согласных stops [-ps] останавливается, makes
[-ks] делает, laughs [-fs] смеется. Лишь в
исключительных случаях конечное [-si встречается после гласного,
а именно — в словоформе has при ее тесном сочетании
с последующим to (в has to go должен идти, has to be done
должно быть сделано и т. п.): последовательность [-z —t-]
превращается здесь в [-s — t-], что совершенно естественно
и нисколько не подрывает общей закономерности
распределения [-z] и [-s], так как имеет свою особую причину
(ср. newspaper [-sp-1 газета, при news [-z] новости).
Примечание 1: Появление в таких случаях звука [-s]
вместо ожидаемого [-z] после гласного не дает решительно никаких
оснований, ввиду сказанного выше, рассматривать has [-s] как
образование с корневым [-s], т. е.-неразложимое на корень и суффикс
и, следовательно, совершенно отличное по своему строению от has
[-z ], встречающегося в других случаях и полностью подходящего под
такой тип, как says [-z], does [-z], где [-z] явно выделяется как
суффикс. Между тем В. Bloch в своей статье English Verb Inflection,
Language, 23. 4, 1947, p. 410, стремясь к оригинальности и бравируя
презрением к языковой действительности, трактует has [-s] как
образование с корневым [-s], т. е. неразложимое, в отличие от has с [-z].
Далее, случаи с конечным [-z] распадаются на две
группы:
А. Словоформы, в которых перед конечным [-z]
имеется [i], отсутствующее в формах настоящего
времени с нулевым суффиксом; ср. places [-siz] при place
[-s].
Б. Словоформы, в которых перед конечным [-z]
такого [i] нет; ср. plays [-eiz] при play [-ei], has [-sez]—
при have [-v].
В случаях типа Б конечное [-z] с полной
несомненностью и четкостью выделяется как суффикс, и так же
выделяется и конечное [-s] в словоформах вроде stops, makes
и пр. при их сопоставлении с stop, make и т. д.
24

Примечание 2: Некоторое затруднение для выделения
\-z] как суффикса могла бы представлять только словоформа has
имеет при have иметь с нулевым суффиксом: не выступает ли
отношение has: have как отношение, основанное на чередовании звуков, а
именно — согласных [-z] и [-v]? При ближайшем рассмотрении
относящихся сюда фактов нетрудно, однако, убедиться в том, что такое
предположение является необоснованным, и вот почему.
Во-первых, отношение [-z] : [-v] помимо случая has: have
нигде не встречается, т. е. не может представлять собой сколько-нибудь
распространенного чередования. Во-вторых, и это еще более важно,
наряду с этим отношением мы находим в том же глаголе отношение
[-d] : [-v] между словоформами had имел и have иметь. Таким
образом, в глаголе have в одном случае на месте [-v] появляется [-z],
в другом — [d], и при этом [-z] появляется в т о й форме, в которой
другие глаголы имеют именно суффикс [-z], a [-d] в той
именно форме, в которой у других глаголов встречается суффикс
[-d]: ср. has : had : have и loves любит : loved любил : love любить.
Такое совпадение «чередований» [-z] : [-v] и [~d] : [-v] с
употреблением явных суффиксов [-z] и [-d] представляло бы собой непонятную
случайность. Поэтому отношение [-z] : [-v] как и [-d] : [-v] в
глаголе have не может пониматься как отношение чередования корневых
согласных, и конечное [-z] в has (как и [-d] в had) должно
выделяться как суффикс — в особенности ввиду огромной
регулярности употребления суффикса [-z]. Вместе с этим, однако,
чередование согласных в глаголе have все же имеется, но не [z] : [v], a [ ] :
: [v] (т. е. «нуль»: [v]; это же чередование мы находим и в отношении
had : have, поскольку [-d] выделяется как суффикс). Такое
отношение поддерживается и тем, что чередование согласного с «нулем»
вообще известно в английском языке не только в случае has : have;
помимо has : have, ср. made делал : make делать, а также случаи типа
brought — приносил : bring приносить, sought искал : seek искать
(подробнее см. § 25). Следовательно, в has несомненно выделяются
корневое ha- и суффиксальное -s/-z.
Примечание 3: Совершенно особое положение среди
словоформ 3-го л. ед. ч. наст. вр. занимает словоформа is есть,
принадлежащая к системе глагола be быть. Этот глагол, как известно,
обладает вообще такой совокупностью индивидуальных
особенностей, которой он выделяется среди всех других глаголов. Поэтому
всю систему его форм следует рассмотреть особо.
§ 14. Представляется возможным предположить, что
и в случаях типа А, т. е. при наличии [-I-] перед [-z], не
существующего в словоформах с нулевым суффиксом, в
качестве суффикса выделяется именно [-z], а не все
звукосочетание [iz], как это обычно считается без какого
бы то ни было обоснования.
Безударное [-I-] перед суффиксальным [-z], как
известно, встречается в случаях типа А всегда и только
после [s, z, J*, 5] или [tj\ (I5], т. е. является строго
обусловят

ленным фонетически. Фонетическая
обусловленность этого [-I-] еще более подчеркивается тем, что в
совершенно тех же самых условиях и с тою же
регулярностью такое [-I-] мы находим перед [~z] множественно^
числа существительных и перед «притяжательным» [-z];
ср. places [-siz] места, fishes (мн. ч.) рыбы, fish's (прит.
над.) [-/iz] рыбы. Вместе с этим, однако, фонетическая
обусловленность во всех этих случаях не выступает, как
полная фонетическая зависимость. Дело в том, что нет
никаких фонетических препятствий к тому, чтобы
рассматриваемое здесь [-I-] встречалось не только после [s],
после [z] и пр., т. е. после свистящих и шипящих, но и
после любых других звуков. В самом деле, ведь мы имеем
такие словоформы, как carries [-nz] несет, pities [-tiz]
жалеет и т. п. Таким образом, фонетическим законам
английского языка не противоречило бы существование
словоформ вроде *teares [-nz], *sittes [-tiz] вместо реально
существующих tears рвет, sits сидит.
Из сказанного следует, что [-I-] перед [-z] в случаях
типа А представляет собой, с фономорфологической точки
зрения, совсем не то, что, например, [-I-] в суффиксе
-ing (в placing кладущий, stopping останавливающий и
т. п.). Поэтому нет достаточных оснований рассматривать
[-I-] в случаях типа А как принадлежащее звуковой
оболочке суффикса 3-го л. ед. ч. наст. вр. (в отличие от того,
что мы имеем в словоформах на -ing). Вместе с этим нет
достаточных оснований видеть в этом [-I-] элемент
звуковой оболочки основы, так как никакой специфической
связи с какими-либо конкретными основами не наблюдается:
наличие этого [-i- ] связывается т о л ь к о с известным
фонетическим признаком основы ([-s-, -z-] и т. д.) и в то же
самое время, с конечным [-z], которое в огромной массе
словоформ с полной ясностью само по себе
выделяется как суффикс. Существование совершенно
подобного соотношения в субстантивных образованиях на
[-z] типа fishes, fish's и в значительной мере аналогичного
в словоформах прошедшего времени на [-tid] и [-did],
вроде wanted хотел и ended кончал еще более четко
выявляет основной характер этого соотношения, которое
может быть определено так: [-I-] перед [-z] в случаях типа
А, т. е. в places кладет, uses использует, rouges румянится,
26

catches ловит, changes изменяется, и т. п., не
принадлежит звуковой оболочке н и суффикса, н и основы, но
представляет собой своего рода звуковую прослойку между
суффиксом и основой.
Следовательно, основной положительный
суффикс 3-го лица е д. числа имеет
звуковую оболочку [-z] после звонких и
[-s] после глухих звуков, причем к
основам, имеющим на конце
свистящий или шипящий согласный, он
присоединяется посредством
безударного [-I-].
Таким образом, мы имеем в действительности дело не
с тремя различными звуковыми отрезками, [-iz, -z,-s],
выступающими как основной суффикс 3-го лица ед. ч.,
а только с двумя: [-z] и [-s]. Установление этого факта
позволяет полнее и правильнее понять фономорфологиче-
ское строение соответствующих словоформ и выделить
в них более общие закономерности фономорфологии
английского языка.
§ 15. Понимая [-iz]KaK [-i-+-z] и, тем самым, исключив его из
рассмотрения как особую величину, мы можем теперь все
внимание сосредоточить на анализе взаимоотношения между [-z] и [-s].
При этом ближайшей задачей является определение
фонологического отношения между [-z] и [-s].
То, что звуки [z] и [s] вообще являются в английском языке
отдельными фонемами по отношению друг к другу, не подлежит
никакому сомнению и не вызывает споров (ср. zeal рвение и seal печать,
zinc цинк и sink paковина умывальника, to use [-z] использовать и the
use [-s] польза, rise [-z] подниматься и rice [-s] рис и т. п.).
По-видимому, особенно распространено противопоставление [z—s] именно
в конце слова; ср. помимо случаев типа to use — the use, rise — rice
и пр., такие, как raise [-z] поднимать—place [-s] помещать, pours
[-z] наливает—force [-s] сила, cows [-z] коровы—house [-s] дом л т. п.,
которые очень многочисленны и вместе с тем также достаточно
показательны, поскольку оба сопоставляемых звука встречаются в
них в совершенно одинаковых условиях.
Однако тот факт, что звуки [z] и [s] вообще нередко выступают
в английском языке в качестве самостоятельных фонем по отношению
друг к другу, сам по себе еще не свидетельствует о том, что эти,
звуки всегда выступают.в таком качестве.
Звук выступает в качестве особой фонемы, или, проще говоря,
является фонемой, по отношению к другому звуку в тех случаях,
когда его отличие от этого другого звука не является полностью
зависящим от его. положения— в соответствии с фонетическими законо-
27.

мерностями данного языка,— так как только при таком условии
различие между двумя звуками может служить для различения двух
однородных языковых единиц (двух морфем, двух слов). Это условие
оказывается соблюденным во всех приведенных выше примерах, и,
таким образом, [z] и [s] в них — особые, самостоятельные фонемы по
отношению друг к другу. А, следовательно, и вообще в английском
я:ыке эти два звука известны как отдельные фонемы. Однако в этом
языке встречаются и такие случаи, в которых различие между [z]
и [s], в частности — именно в конце слова, является зависящим от
их положения.
Такое отношение между звуками [z] и [s] мы наблюдаем в
английском языке в конце слова после шумных согласных: из этих двух
звуков после звонких шумных согласных встречается только
звонкий, т. е. [-z], а после глухих — только глухой, т. е. [-s]; ср. с [-zj:
sobs рыдает, reads читает, digs копает, lives живет, bathes
[-dz] купается,— с [-s]:' stops останавливается, beats бьет, picks
подбирает, mills нюхает, baths [-0s] делает ванну 1. Следовательно,
различие между [-z] и [-s] не является здесь самостоятельным: оно,
по-видимому, целиком определяется качеством
(звонкостью-глухостью) предшествующего согласного. А это значит, что здесь [г]и
[s] не противопоставляются как различные фонемы: различие
между ними не имеет здесь фонематического значения, так как оно
выступает как бы лишь в виде отражения соответствующего различия
между предшествующими им звуками. Поэтому, конечные [-z] и
[-s] в приведенных примерах могли бы быть фонологически
транскрибированы как [-«z»] и [-«s»]2.
§ 16. В этой связи необходимо, однако, заметить следующее.
Так или иначе [-z] и [-s] в рассматриваемых случаях являются
реально различными звуками. При этом перед звонким [-z] мы
регулярно находим звонкие звуки, а перед глухим [-s] столь же
регулярно — глухие. Не обстоит ли дело так, что различие между [-z] и j-s]
является свободным, не зависящим от их положения, т. е. фонема-
i тическим, а звонкость или глухость предшествующего согласного,
наоборот, определяется соответствующим качеством конечного
свистящего (см. первую сноску на этой стр.)?
С точки зрения так наз. «московской» фонологической школы
(Р. И. Аванесов, В. Н. Сидоров, П. С. Кузнецов, А. А.
Реформатский) отрицательный ответ на этот вопрос представляется
совершенно несомненным и не требующим какого-либо кропотливого анализа.
Ведь мы имеем такие словоформы, как sob, read, dig, live, bathe, в
1 Термины «звонкий» и «глухой» здесь надо понимать более или
менее условно и относительно. Может быть, лучше было бы говорить
о lenis и fortis, или, традиционно, о media и tenuis. Здесь важно лишь
то, что различие между конечными согласными в рассматриваемых
случаях существует и что оно так или иначе соответствует различию
между [z] и [s] в других положениях.
2 См. А. И. С м и р н и ц к и й. Фонетическая транскрипция и
звуковые типы, Вестник Моск. Унив., №7— 1940* стр. \д и. сд„
34

которых звонкость [b, d, g, v, 3] не обусловлена положением, и
такие, как stop, beat, pick, sniff, bath, в которых подобным же образом
не зависящей от положения является глухость [р, t, k, f, 0]. Так как,
далее, в приведенных ранее словоформах 3-го лица ед. ч. мы
соответственно имеем те же самые морфемы sob-, read- и т. д., что и в
только что приведенных словоформах без -s, то в обоих этих рядах
словоформ мы должны видеть и соответственно те же самые фонемы в
конце основ. Следовательно, если, например, [-Ь] в sob есть фонема
[Ь], то и [-Ь-] в sobs есть также фонема [Ь], и если [-р] в stop есть
фонема [р], то и [-р-]в stops представляет собой фонему [р], так что
различие между [-Ь-] и [-р-] в sobs и stops выступает как различие
между фонемами [Ь ] и [р ] и не должно относиться за счет различия
в положении этих звуков. Напротив, различие между конечными
f-z] и [-s] будет в таком случае нефонематическим, как оно и было
охарактеризовано выше.
Можно, однако, заметить, что определение звонких шумных и
соответствующих глухих согласных в положении перед конечными
[-z] и [-s], в согласии с только что изложенными соображениями, как
отдельных фонем по отношению друг к другу, имеет, собственно, не
столько фонологическое, сколько морфологическое основание и
исходит из того постулата, что фонемный состав морфемы (точнее— ее
оболочки) остается тем же, если только различие в звучании данной
морфемы не представляет собой явно свободного, т. е. фонетически
не обусловленного, чередования звуков — фонем. Между тем, какие
бы морфологические соотношения ни принимались во внимание и
что бы ни постулировалось относительно фонемного состава морфем,
несомненным является тот фа&т, что в английском языке регулярно
встречаются в конце слова звукосочетания типа [-Pvz] и [-P0s],
тогда как в том же положении звукосочетания типа [-P0z] или [-Pvs]
не встречаются (Pv и Р0 обозначают здесь звонкие и глухие шумные
согласные, соответственно). Таким образом, фактически
противопоставляются друг другу звонкие и глухие сочетания звуков, а
не отдельные звонкие и глухие звуки. В самом деле, sobs отличается
от sops макает, намачивает одновременно и наличием [-Ь-]
в соответствии с [-р-], и наличием [-z] в соответствии с [-s] второго
слова, причем возможность соединения [-Ь-] с [-s] и [-р-^] с [-z]
оказывается совершенно исключенной в данном (т. е. конечном)
положении. Следовательно, не только [-г] и [-s] не противопоставляются
друг другу независимо, самостоятельно, как особые фонемы, но
также и [-Ь-] и [-р-] не противопоставляются так в сочетании с
конечными [-z] и [-s]. Но вместе с тем sobs и sops вполне четко различаются
между собой с внешней стороны посредством противопоставления
звонкого [-bz] и глухого [-ps]. Фактическое соотношение можно,
поэтому, представить в таком виде: [so«bz»v]— [so«ps»0]. Здесь кавычки
показывают, что знаки, заключенные в них, изображают
соответствующие звуки не в качестве фонем, но в качестве представителей
более общих звуковых типов; вместе с этим знаки звонкости (v) и
глухости (0), относящиеся к заключенным в кавычки сочетаниям,
означают, что соответствующие сочетания согласных
в целом различаются между собой так же, как различаются
звошшз и глухие, фонемы в том же положении, например, в sob a
за

sop. To же, разумеется, относится и к другим согласным и их
сочетаниям, принадлежащим к числу рассматриваемых здесь.
Данные выше транскрипции словоформ sobs и sops являются
собственно фонологическими транскрипциями — в отличие от
описательно-фонетических транкрипций [sobz] и [sops],— так как в них
отображается фонематическое строение данных словоформ, т. е.
не только обозначаются отдельные звуки, но и определяются их
функции по отношению к внешней дифференциации морфем и целых
словесных единиц. Фонологическую транскрипцию никак нельзя
представлять себе как графическое изображение фонемного состава
слова и т. п., так как вообще далеко не всегда все звуки,
составляющие звуковую оболочку данного слова или морфемы, выступают в
качестве фонем, что было достаточно проиллюстрировано
приведенными примерами. Понятия «архифонемы», «гиперфонемы»,
«нейтрализации фонем» и пр. постоянно преследуют фонологов, так как
действительное функциойирование звуковой материи языка является
более сложным и гибким, чем это изображается с помощью понятий
только «фонемы» и «конкретного звука», выступающего в качестве
того или иного ее представителя, «оттенка», «варианта» или
«вариации». Стремление ограничиться только этими понятиями и
представить звуковую оболочку морфемы или целого слова в виде
определенного «фонемного состава» этой морфемы или слова ведет лишь к
схематизации, к насильственно упрощенному отражению
действительности и, следовательно, к непониманию проблемы во всей ее
жизненной сложности и подвижности.
§ 17. Итак, фонематическое строение таких словоформ 3-го лица
ед. ч. как sobs, reads, digs, lives, bathes, т. е. со звонкими шумными
согласными перед [-z], при отвлечении от не характерных для них
звуковых элементов, может быть обобщенно представлено в таком
виде:
[—«Pz»v],
а фонематическое строение таких словоформ, как stops, sops, sits,
picks, sniffs, baths, т. е. с глухими шумными согласными перед [-s]
соответственно так:
[—«Ps»0]
Так как [«z»]= [«s»] в фонематическом плане, поскольку
кавычки «» показывают, что противопоставления «звонкость — глухость»
здесь нет (т. е. нет в данных отдельных рассматриваемых звуках), то
одно из этих обозначений может быть заменено другим, и обе
вышеприведенные формулы могут быть обобщены в виде любой одной из
следующих двух: [—«Pz»v|0] или [— «Ps»v/0], если знаком /
изобразить или.
§ 18. Сказанное следует дополнить некоторыми замечаниями
относительно тех случаев, в которых шумный согласный,
предшествующий суффиксальному [-z] или [-s], входит как компонент в
сочетание шумных согласных.
Такие сочетания образуются двумя шумными, одинаковыми в
отношении участия голоса в их образовании (со сделанной ранее ого-
30

воркой, см. сноску на стр. 28), в частности — обычно именно
глухими; ср. adopt усваивать, act действовать, lift поднимать, last
длиться, lisp шепелявить, grasp схватывать, ask спрашивать.
Конечные сочетания шумных согласных в основах таких
глаголов, когда они находятся в исходе слова или перед гласным (в acting,
lifting и пр.), являются фонематическими сочетаниями в
том же смысле, в каком таким сочетанием является [-bz] в sobs
и т. п.: они в целом противопоставляются соответствующим звонким
сочетаниям; ср. adopt— sobbed [-bd]; act — wagged [-gd] махал]
last, hoist поднимать— used [-zd], noised [-zd] разглашал', lift—
lived [-vd]; lisping — Thisbe [-zb] Тисба, raspberry [-zb-] малина,
asking — Pelasgian [-zgi].
Правда, [zb, zg] в отличие от глухих [sp, sk], не встречаются
в конце слова, но общая система звуковых закономерностей
английского языка вполне допускает возможность произношения
этих звонких сочетаний в конечном положении, поскольку в
английском языке в о о б щ е, с одной стороны, все звонкие шумные
согласные известны не только в начале или середине слова, но и в
конце слова, и, с другой стороны, в конце слова встречаются и сочетания
таких согласных (ср. sobs, reads, digs, noised, lived, sobbed, begged
[-gd] просил ж пр.). Поэтому произношение [-sp, -sk] в конечном
положении как глухих является вполне свободным, не обусловленным
этим их положением (в отличие от того, что мы имеем, например,
в русском языке: ср. 'изб', 'визг').
Но как уже отмечалось, фонематичность звукосочетания в
целом еще не означает фонематичности отдельных компонентов этого
звукосочетания, т. е. не значит, что отдельные звуки, входящие в
данное фонематическое звукосочетание, выступают в качестве фонем
по отношению к звукам другого, противопоставляемого сочетания.
В таких словах, как adopt, lift, list, last, ask, звуки [-р-, -f-, -s-,
-t, -k], принадлежащие их основам, ни в каких формах не
встречаются в качестве особых фонем, и мы не находим их в качестве
фонем также и в каких-либо других словах с теми же корневыми
морфемами. Поэтому они не могут выступать и в качестве
заместителей каких бы то ни было фонем, так как тот или иной звук
выступает в таком качестве лишь на основе морфологической связи с
соответствующим звуком-фонемой. Между тем, конечно, звуки [-р-,
-f~, -s-, -t, -k] в рассматриваемом случае все же так или иначе
отождествляются со звуками-фонемами [p,f, s, t, k], и это должно быть
как-то отмечено; например, хотя бы обозначением их как
эквивалентов фонем [р, f, s, t, k]. При этом можно заметить, что
глухие согласные в adopt, lift, lisp, last, ask являются гомофонными
эквивалентами соответствующих фонем.
Примечание: Под эквивалентом фонемы
здесь понимается звук, ближайший к данной фонеме (в пределах
приближения — фактически совпадающий с нею по звучанию) при
данных позиционных условиях и при данной звуковой системе языка
но не являющийся представителем этой фонемы, поскольку эта
фонема, по заксгаам фонетической системы данного языка, вообще не
31

Может быть представлена в данных позиционных условиях как
таковая, во всех отличительных ее признаках.
§ 19. То обстоятельство, что в конце основ отдельные звуки в
сочетаниях шумных согласных не выступают в английском языке, как
самостоятельные фонемы по отношению друг к другу, не имеет
существенного значения для фонологической характеристики
суффикса -s, поскольку каждое такое звукосочетание в целом фонематически
противопоставляется или может быть противопоставлено другому
звукосочетанию, отличающемуся от данного совершенно так, как,
например, фонема [Ь] отличается от фонемы [р]: отсутствие
качества фонемы, т. е. возможности выполнять функцию фонемы, у
шумного звука в сочетании с другим шумным,— например, у [-S-] и [-р]
в lisp, у [-S-] и [-t] в last,— есть, так сказать, внутреннее дело
данного звукосочетания. Во внешних же своих отношениях, т. е. в
отношениях к не входящим в него звукам, это звукосочетание
выступает так, как если бы каждый его звук, которым оно соприкасается
г. другими звуками, т. е. как начальный, так и конечный, выступал
в качестве совершенно самостоятельной фонемы. Это значит, что мы
можем рассматривать, например, сочетание [-ti-] в lasting длящийся
так же, как подобное же сочетание в planting сажающий, где [-ь]
является полноценной фонемой: по отношению к последующему [-ь]
глухость [-t-] является в обоих случаях в разной мере
необусловленной положением, фонематичной. Поэтому и взаимоотношение
между [-s] конечным и предшествующим [-t-] в lasts по существу
совершенно подобно взаимоотношению между таким [-s ] и
предшествующим [-t-] в plants.
С помощью принятой здесь системы транскрипции
звукосочетание [-st] в last фонологически изображается как [«st»0]: (о) за
пределами кавычек показывает, что глухость сочетания в целом имеет
фонематический характер. Сочетание же [-sts] в lasts соответственно
изобразится в виде [<<sts»0]. Здесь уже глухость [-st-] не будет сама
по себе фонематичной, поскольку это звукосочетание здесь является
лишь частью сочетания шумных согласных [-sts ] и глухость
будет здесь фонематическим признаком лишь всего этого тройного
звукосочетания в целом (а отчасти и крайних его компонентов,
т. е. [-S-] и [-s], а именно — только в их внешних отношениях).
Следовательно, в соединении с суффиксом [-z/s ]звукосочетание [-st-]
утрачивает характер фонематичного звукосочетания (или
звукосочетания-фонемы) совершенно подобно тому, как например, звук [Ч-]
в plants или gets теряет свое качество самостоятельной фонемы,
каким он обладает в plant, get получить; ср. lasts [-«sts»0] и plants
[-«ts»0], gets f-«ts»0].
Из описанного здесь соотношения следует, что фонематическая
«неполноценность» отдельных звуков в сочетании шумных нисколько
не усиливает фонематичности следующего за их сочетанием звука
[-s], представляющего собой материальную оболочку суффикса 3-го
лица ед. ч.: [-s] в lasts не является в большей мере самостоятельной
фонемой, чем [-s] в plants, gets, stops и пр.
Учтя сказанное о глаголах с основами, оканчивающимися на
сочетание шумных согласных, общую^ формулу фонематического
32

строения формы 3-го л. ед. ч. на -s [-z/-s ] у глаголов с основами на
шумные согласные, как единичные, так и в сочетаниях с другими
шумными, можно построить в таком виде:
[-«Pi (Р2) z»v/0 [или] --«Р, (Р2) s»v/0],
где (Р2) и (Р2) изображают различные шумные согласные, а скобки
(круглые) — возможность отсутствия одного из них, т. е.
возможность наличия лишь одного шумного в конце основы.
§ 20. Определение фонематического строения есть лишь ступень
к уяснению фономорфологического строения: для понимания
последнего необходимо учесть и морфологические соотношения.
В случае словоформ 3-го л. ед. ч. на [-z/-s] необходимо
предварительно ответить на следующие два вопроса:
1) как звучит суффикс рассматриваемой глагольной формы,
когда он не находится непосредственно после шумного согласного и что
представляет он собой в этом случае с фонологической точки зрения.
Ответ на этот вопрос не вызывает каких-либо затруднений.
Основной положительный суффикс 3-го л. ед. ч., не находясь
непосредственно после шумного согласного, следует за гласным или за
сонорным согласным [-1-, -in-, -п-] или [-л-] и во всех этих случаях
регулярно звучит как [-z], причем это [-z] выступает здесь как
несомненная фонема [z], самостоятельно противопоставляемая фонеме
[s]; (ср. plays [-eiz], catches [-iz] ловит, has [-aez], wins [-nz]
побеждает, falls [-lz] падает, seems [-mz] кажется, sings [-rjz] поет в
отличие от таких словоформ с [-s] в тех же самых условиях, как place
[-eis] место, duchess [-is] герцогиня, ass [ses] осел, wince [-ns]
содрогание, false [-Is] ложный, glimps [-ms] наряду с [-mps] проблеск)
конечное [-s] после [-П-] фактически, по-видимому, не встречается,
но это по существу не меняет дела, поскольку отсутствие словоформ
с конечным [-gs] ни в какой мере не определяется какими-либо
фонетическими свойствами согласных этого сочетания (ср. также kings-
ton, songster певещ произношение [-fls] в конце слова вполне
возможно). Относительно произношения has с [-s] в его тесном
сочетании с последующим to уже было сказано выше, § 13).
Таким образом, там, где возможно по внутренним законам
английского языка как [-z], так и [-s], т. е. в условиях фонематического
противопоставления этих звуков, суффикс 3-го л. ед. ч. имеет
звуковую оболочку [-z].
2) Как звучит последний согласный основы, когда за ним
непосредственно не следует суффикс [-z] или [-s]?
На этот вопрос следует ответить так:
В подавляющем большинстве случаев в конце основы в
словоформах, не имеющих суффикса [-г]или [-s], мы находим тот же
согласный звук, что и в соответствующих словоформах с [-z/-s], лишь с
незначительным вариированием в зависимости от положения. Ср.
seem, seemed — при seems; win, won — при wins; stop, stopped (c
чисто графическим удвоением р) —при stops; live, lived — при lives
и т. д. и т. п.
2 - 2365
33

Отступления от этого правила немногочисленны. Сравнительно
более частыми случаями являются случаи отличия глагольной
основы в формах прошедшего времени и причастия 2-го от глагольной
основы не только в форме 3-го л. ед. ч. настоящего времени
изъявительного наклонения, но и в других формах настоящего времени и
в формах на -ing. Сюда относятся такие словоформы, как прош. вр.
thought думал; прич. 2-ое thought обдумываемый, при наст. вр. think
думаю, thinks думает, прич. 1-ом thinking думающий или герундии
thinking «думанье»;— соответственно sought при seek, seeks,
seeking;— brought при bring, brings, bringing; made при make, makes,
making: во всех этих случаях согласный, находящийся в конце
основы непосредственно перед суффиксом [-z] или [-s], в формах
прошедшего времени и причастия 2-го отсутствует; в таких же случаях,
как, соответственно, left оставил при leave оставлять, leaves
оставляет, leaving оставляющий,— bereft лишил при bereave лишать,
bereaves лишает, bereaving лишенный,— cleft рассек при cleave
рассекать, cleaves рассекает, eleaving рассекающий, в формах
прошедшего вр. (и прич. 2-го) находим глухое [-f-] на месте звонкого [-V-],
в 3-м л. ед. ч. наст, вр, и пр.
Примечание: Глаголы catch, teach обучать, beseech
умолять, близкие к типу think, и lose [-z] терять — lost потерял с
чередованием [z : s], аналогичным чередованию [v : f] в leave, здесь
не упомянуты, поскольку в этих глаголах суффикс [-z/-s]
присоединяется к основе посредством гласного [-I-], а здесь речь идет о
таких словоформах, в которых суффикс непосредственно следует за
согласным.
Во всех этих случаях словоформы с суффиксом [-z] или [-s],
отличаясь по последнему согласному основы от соответствующих
словоформ прошедшего времени и причастия 2-го, вместе с тем, как уже
было замечено, не отличаются по этому признаку от ближайших
к ним словоформ, т. е. от других словоформ настоящего времени.
Различие по признаку последнего согласного основы известно в
пределах системы словоформ настоящего времени только в одном случае,
а именно — в уже упоминавшемся глаголе have, у которого
словоформа с конечным [-z] не имеет никакого согласного непосредственно
перед этим [-z].
Таким образом, общим законом, не знающим исключений,
является следующее соотношение:
если суффикс [-z] или [-s] присоединяется непосредственно к
согласному, то этот же согласный звук (с возможными
незначительными отличиями, зависящими целиком от различия в положении)
мы находим и в других словоформах того же слова, принадлежащих
к системе настоящего времени. Случай have — has не составляет
исключения, так как здесь суффикс [-z] присоединяется вообще не
к согласному, а к гласному.
Теперь можно сделать такие общие выводы:
Во-первых, там, где согласный основного положительного
суффикса 3-го лица ед. ч. выступает как особая фонема, он
всегда является фонемой [z]. Это мы находим после гласных и после со-
34

норных согласных (так как в этих условиях в согласии с
фонетическими закономерностями английского языка вообще было бы
возможно и [s]: следовательно, звучание [z] здесь не обусловлено
положением). . •
Во-вторых, там, где согласный этого суффикса н е
выступает в качестве особой фонемы, он все же является таким звуком,
который в данных условиях максимально приближается к [z],
представляющему собой фонему [z], а именно: в условиях звонкости,
т. е. при предшествующем звонком шумном, согласный суффикса
является звонким1 и отождествляется со звуком [-z] после гласных
и сонорных согласных, где этот звук выступает как самостоятельная
фонема; в условиях же глухости, т. е. при предшествующем
глухом шумном, согласный суффикса является таким глухим согласным,
который из числа глухих является ближайшим к [z] звуком, т. е.
звуком [s].
В-третьих, звонкость [-z ] после звонких шумных согласных
(например, в sobs) не выступает как фактор, вызывающий звонкость
предшествующего шумного (например, [-Ь-] в sobs), так как тот же
звонкий согласный мы регулярно находим и в словоформах без
[-z], ближайших к данной словоформе с этим суффиксом (например,
в sob, sobbing): звонкость шумного согласного, непосредственно
предшествующего конечному [-z], представляется, поэтому при взгляде
с морфологической точки зрения, вполне «обоснованной» звонкостью
последнего согласного в других формах того же слова. Подобным же
образом и глухость [-s] не выступает в качестве фактора, несомненно
определяющего глухость предшествующего согласного, так как в
данной глагольной основе мы находим глухой согласный и не перед [-s j
(например, [-р-] в sop макать, sopping, а не только в sops).
Напротив, глухость конечного [-s] естественно представляется
обусловленной глухостью предшествующего согласного, так как вне
сочетании с таким согласным мы не находим [-s] в качестве суффикса 3-го
л. ед. ч. (за исключением особо объясняющегося has в has to). To,же
и в случае сочетания двух глухих в конце основы (ср. [-sp-] в lisp,
lisping, а не только в lisps).
В-четвертых, как вытекает из всего проведенного анализа,
морфологическое соотношение оказывается не совпадающим с
фонологическим соотношением в случаях с шумными согласными
непосредственно перед [-z] или [-s], почему различение того и другого
представляется здесь особенно важным: „без этого различения нельзя
понять некоторую внутреннюю противоречивость фономорфологиче-
ской структуры соответствующих словоформ. Фонематическое
строение этих словоформ не дает оснований для того, чтобы [-z] и [-s]
выступали в них как фонемы, противопоставляемые друг другу по
звонкости-глухости (с оговоркой, сделанной в сноске на стр. 28).
Вместе с этим морфологические соотношения этих словоформ с
другими устанавливают определенные соответствия между данными
звуками и известной фонемой, благодаря чему рассматриваемые
1 Термины «звонкость» и «глухость» и пр. здесь, как и выше,
следует донимать более или менее условно — соответственно
сказанному в сноске на стр, 28.
Q*
36

звуки в этих словоформах выступают как заместители этой
фонемы, а именно—фонемы [z], так как в тех случаях, где конечные
f-z] и [-s] вообще м о г у т представлять собой отдельные, особые
фонемы, мы находим, в качестве суффикса 3-го л. ед. числа, из этих
двух фонем только фонему [z]. При этом звук [-z] после шумных
согласных оказывается гомофонным заместителем фонемы
[z], т. е. практически совпадающим с нею по звучанию, звук же
[-s] — гетеро'фонным ее заместителем, отличным от того
звука, которым она бывает представлена в рассматриваемых
словоформах. Как гетерофонный заместитель фонемы [z], звук [-s] совпадает
с другой фонемой, с фонемой [s], которую он, однако, в данном
случае не только не представляет собой, но и не замещает, так как
для выступления его в качестве представителя фонемы [s] нет
необходимых фонетических условий, а для его роли заместителя этой
фонемы нет необходимых морфологических оснований.
Итак, сопоставление данпых собственно фонологического
анализа с наблюдаемыми морфологическими соотношениями в
соответствующей области вскрывает противоречие между фонематическим
строением формы 3-го л. ед. ч. у глаголов с основами на шумные согласные
и морфологическими связями соответствующих словоформ,—
противоречие, выражающееся в том, что звуки \-г ] и [-s] являются в этих
словоформах не просто представителями звукового типа [«z/s»], но
заместителями определенной фонемы, хотя
фонологически они и не представляют собою какую-либо определенную
фонему.
§ 21. Функционирование звука в качестве заместителя
определенной фонемы обусловливается не только известными
морфологическими соотношениями, но и определенными материальными
связями, закономерными отношениями в звуковой системе языка:
звуки, выступающие в качестве заместителей данной фонемы,
должны быть ее эквивалентами.
Из сказанного следует, что у одной и той же фонемы не может
быть меньше двух эквивалентов: сказать, что данная фонема имеет
всего один эквивалент,— это значит сказать, что эта фонема всегда
бывает представлена как таковая, т. е. что известные звуки всегда
выступают со всей суммой признаков, отличающих данную фонему.
Так, например, фонема [1] в английском языке всегда выступает как
таковая, т. е. все звуки типа [1] всегда функционируют в качестве
фонемы [1]
Что касается фонемы [z], которая известна как звуковая
оболочка суффикса 3-го лица ед. ч., то у нее имеется два эквивалента:
[z] и [s], и оба используются в качестве ее заместителей в
словоформах с этим суффиксом после шумных согласных.
Но функционирование эквивалентов фонемы в качестве ее
заместителей не стирает различия между ролью звука как эквивалента
фонемы и его ролью как ее заместителя: понятие эквивалента фонемы
есть понятие фонологическое, а понятие заместителя фонемы
относится уже к области фономорфологии. В последнем понятии
отражается не только фонологическая сторона, но и сторона
морфологическая, отношение между звуками по их соответствию друг другу в
W

одной и той же морфеме. Поэтому в известном смысле можно сказать,
что понятие заместителя фонемы является более узким, чем понятие
эквивалента: заместитель фонемы есть ее эквивалент, но не всякий,
а лишь связанный с нею морфологической связью, соответствием
ей в одной и той же морфеме.
По этому поводу следует заметить также, что понятие
заместителя фонемы в некотором смысле является более частным по
отношению к понятию альтернанта, т. е. звука в качестве члена
чередования (альтернации). Альтернантом является всякий звук в его
отношении к соответствующему ему по положению и функции звуку
в составе другого видоизменения оболочки той же самой
морфемы,которой в данном видоизменении ее оболочки принадлежит данный
звук.
В частности, альтернантом может быть и нуль, как, например, в
случае seek: sought, если конечное -t понимать как суффикс (что
представляется несомненно правильным: см. сноску на стр. 414): звуку
Л-к] в словоформе seek здесь соответствует нуль, т. е. отсутствие
согласного в данном месте (в конце) той же самой корневой морфемы в
другой словоформе — в sought [so : t], в которой мы находим не
только суффикс -t, но и другое видоизменение звуковой оболочки самой
корневой морфемы, представленной в виде [si:k] в первой
словоформе. Но заместителем фонемы может быть, как уже было
сказано, лишь такой альтернант, который является вместе с тем ее
эквивалентом, т. е. связан с ней определенными звуковыми
закономерностями данного языка, фонологически. Так, [-s] в stops и т. п.
является не только вообще альтернантом звука [-z], в частности,
выступающего и в качестве фонемы (в plays и пр.) в
суффиксальной морфеме 3-го лица ед. ч., но именно заместителем фонемы [z],b
составе звуковой оболочки этой морфемы потому, что, как уже
говорилось, [s] есть ближайший к [z] звук, возможный в английском
языке в конечном положении после глухого шумного согласного, и
при том отличающийся от [z] так, что его отличие от этого звука
вполне оправдывается, т. е. объясняется именно данным его
положением. И именно поскольку [-s] оказывается эквивалентом [-z],
в частности и [-z] как фонемы, постольку существует и самое
тождество данной морфемы в различных ее звуковых оболочках, т. е.
постольку данные различные ее оболочки ([-Z-] и [-s])
представляются лишь видоизменениями одной, и постольку [-s] выступает в
качестве заместителя фонемы [-z], а следовательно — и вообще в
качестве альтернанта этого звука в суффиксе 3-го л. ед. ч.. Ведь если
бы только мы признали, что [-s] в этом суффиксе не является
эквивалентом [-z], то вообще не могло бы быть речи и о чередовании
[-z : -s] в этом суффиксе, так как распалось бы и само
материальное единство суффикса, поскольку никаких других звуков, которые
оставались бы одинаковыми при различии [-z] и [-s] в нем вообще
нет.
Из сказанного можно сделать такой вывод:
Если в двух словоформах выделяются тождественные по
значению аффиксы (или вообще морфемы), имеющие неодинаковые
звуковые оболочки, состоящие из одного звука каждая, то для того, чтобы
эти звуки выступали в качестве альтернантов по отношению друг к
37

другу и чтобы, тем самым, выделяемые морфемы отождествлялись в
качестве одной и той же, представляемой лишь различными ее
внешними видоизменениями, необходимо, чтобы данные звуки находились
в отношении фонологической эквивалентности: либо один
из них должен выступать в качестве фонемы, а другой быть
эквивалентом этой фонемы, либо оба они должны быть эквивалентами одной
и той же фонемы. Нулевая звуковая оболочка морфемы должна при
этом трактоваться аналогично звуковой оболочке, состоящей из
одного звука. Отсюда следует, что, например, трактовка нулевого
суффикса 3-го л. ед. ч. наст. вр. (can, may и пр.) как одного из
альтернантов будто бы единой суффиксальной морфемы этой грамматической
формы, искажает реальное соотношение. То, что при этом
различается отношение между «автоматическими» альтернантами и
альтернантами «неавтоматическими», серьезно не изменяет положения дела:
существенное различие между видоизменением одного и того же
суффикса и двумя различными синонимическими суффиксами все же ив
таком случае стирается, поскольку все отношения между
различными словоформами, представляющими собой одну и ту же
грамматическую форму, так или иначе подводя-гся прежде всего под одно,
под отношение, подобное чередованию звуков в видоизменениях
материально одной и той же морфемы. Тем самым тождество морфемы в
различных словоформах идеалистически сводится к семантико-функ-
циональному тождеству, а материальным, звуковым отношениям
отводится подчиненная роль.
Эквиваленты данной фонемы обязательно являются и
эквивалентами друг друга и эквивалентами определенной другой фонемы,
так как звуки как эквиваленты фонемы выступают в качестве
представителей некоторого звукового типа, включающего по крайней
мере две разные фонемы. Так, в частности, с точки зрения общей
звуковой системы английского языка и ее закономерностей, звуки [z]
и [s] там, где ввиду соседства звонких и глухих шумных согласных,
соответственно, они не выступают в качестве отдельных фонем, [z]
и [s ] являются эквивале нтными друг другу и вместе с тем
оба выступают как эквиваленты каждой из этих фонем: и
фонемы [z], и фонемы
фонема
[s]:
38

Такое соотношение определяется тем, что звуки [z] и [s], не
выступая в качестве отдельных фонем, непосредственно
представляют собой тот звуковой тип, к которому принадлежат обе эти фонемы
и который может быть обозначен и как [«z»] и как [«s»]. Именно это
общее соотношение как раз и существенно для
функционирования звука в качестве заместителя фонемы, или, вернее, для
возможности такого функционирования: какая именно из двух фонем,
эквивалентных данным звукам, будет замещаться в данных
конкретных случаях этими звуками, будет зависеть уже от
морфологических моментов, поскольку функция заместителя фонемы вообще
определяется морфологически. Вместе с тем собственно
фонологические моменты будут определять то, эквивалентность какой фонеме
(из двух, эквивалентами которых является данный звук) окажется
доминирующей при отвлечении от морфологических
моментов, от морфологических соотношений. Так, можно сказать, что
звуки [-к-] и [-t] в словоформе act, рассматриваемые в ней сами по себе,
эквивалентны фонемам [к] и [g], [t] и [d], соответственно. Но ведь в
целом сочетание [-kt] имеет фонематическую глухость. Поэтому,
естественно, доминирующей следует признать эквивалентность этих
звуков глухим фонемам из данных пар. Поскольку звуки [-к-]
и [-t] в act вообще не выступают как заместители каких,-либо фонем,
а только как их эквиваленты, то фонематичность глухости всего
сочетания будет беспрепятственно выдвигать на первый план их
эквивалентность именно глухим фонемам. Следовательно: если взятый сам
по себе отдельный звук в сочетании шумных согласных является в
английском^ языке одновременно эквивалентом двух фонем, то
все сочетание шумных оказывается все же эквивалентным не сумме
пар таких фонем, а соответствующей сумме определенных о т-
дельных фонем из каждой пары, т. е. из каждых двух фонем,
эквивалентом которых является каждый данный звук сам по себе.
Другой пример: [-S-] в lisp является, взятый отдельно,
эквивалентом как фонемы [s], так и фонемы [z], а [-р] в той же
словоформе — эквивалентом и фонемы [р ], и фонемы [Ь ]; но [-sp ] в целом, как
звукосочетание, эквивалентно не сумме пар фонем — [s, z] и [р, Ь],
но лишь сумме определенных отдельных фонем из
этих пар, а именно — сумме фонем [s] и [р]. Это является следствием
того, что в сочетании [-sp ] как целом глухость играет роль
фонематического признака, тогда как в каждом отдельно взятом звуке этого
сочетания она не выполняет такой роли. Учитывая это, звуки [-S-]
и [-р] в lisp и т. п. следует рассматривать как эквиваленты именно
фонем [s] и [р], а не фонем [z] и [Ь]: их эквивалентность последним
уничтожается тем, что все сочетание в целом выступает как
фонематически глухое.
Сказанное может быть представлено в общем виде посредством
такой формулы:
[«PlP2(P3)>>0] =[Ро,, + Р0,2+ (Р0,3)],
а в отношении звонких шумных, соответственно, так:
[«PiP2(P3)v»] =[Pva+ PV)2+(Pv,3)].
39

Другое положение мы будем иметь в такой словоформе, как
acts. Здесь положение будет противоречивым: все звукосочетание
[-kts], фонологически характеризуемое как [-<<kts»0], выдвигает здесь
вперед эквивалентность отдельных его компонентов глухим фонемам
[k, t, s] по тем же причинам, какие были рассмотрены выше
применительно к словоформам act и lisp. Но ведь суффиксальное [-s]
выступает как заместитель фонемы [z]. Таким образом, в отношении
[-s] эквивалентность глухой фонеме будет сталкиваться с
эквивалентностью звонкой фонеме [z], поскольку ведь функция заместителя
фонемы предполагает фонологическую эквивалентность. Эта
двойная эквивалентность требует различения общей
эквивалентности, существенной с морфологической точки зрения, и
эквивалентности ч а с т н о й, выступающей только в плане фонологическом.
§ 22. Как же, в конце концов, раскрывается
фономорфологическое строение формы 3-го лица ед. ч. с суффиксом -s?
Выше было установлено следующее:
1. [-I-] в случаях типа places помещает, passes проходит, judges
судит и т. п. не принадлежит ни основе, ни суффиксу. Оно выступает
как соединительный элемент, образующий прослойку между основой
и суффиксом в тех случаях, когда последним звуком основы
является свистящий [-S-, -z-] или шипящий [-J*-, -з~, -tj-, -d3~].
К этому можно добавить, что такое [-i]- представляет собой,
следовательно, своеобразную, так сказать, конструктивную
морфему, выделяемую остаточно, т. е. на основе выделения
окружающих ее морфем, и имеющую значение лишь указания на то, что
предшествующая морфема или совокупность морфем есть
основа (а не законченное слово), а последующее [-z] — суффикс.
2. Из двух звуков [-z] и [-s], представляющих собой суффикс
3-го л. ед. ч., только звук [-z] выступает в качестве фонемы
[z], но не во всех случаях, а только в положении после гласного или
сонорного согласного; ср. plays играет, places помещает, falls
падает, seems кажется, wins выигрывает, sings поет. После же
шумного согласного звук [-z] не является фонемой [z], так как в таком
положении он вообще встречается лишь в сочетании со звонким
шумным (с непосредственно предшествующим) [-b-, -d-, -g-, -v-,
-5-] и поэтому не противопоставляется здесь конечному -s, которое
в положении непосредственно после шумного согласного вообще
встречается только при условии глухости этого согласного.
И именно в таком и только в таком положении (т. е. в сочетании с
непосредственно предшествующим) [-р-, -t-, -k-, -f-, -0-] звук [-s] и
известен в качестве материальной оболочки суффикса словоформ
3-го л. ед. ч. Единственное отступление от этого правила—
появление [-s] в has при слитном произношении с последующим to,
объясняющееся невозможностью слитного сочетания [-zt-].Таким образом,
и в этом исключительном случае [-s] тоже не является фонемой [s].
3. В словоформах 3-го л. ед. ч. конечный звук [-z], независимо от
того, выступает ли он здесь как фонема [z] (в plays, falls и пр.) или
нет (в sobs, reads и пр.), и конечный звук [-s] являются совершенно
равнозначными элементами, т. е. выражают одно и то же
комплексное грамматическое значение (3-е л. ед. ч. наст. вр. и т. д.). Поэто-
40

му, естественно, они морфологически сопоставляются друг с другом.
При таком морфологическом сопоставлении выясняется, что везде,
где это только возможно фонетически, имеется [-z]; звук же
[-s] встречается только там, где [-г]невозможно по законам
фонетического строя английского языка. Вместе с тем, [s] является
в звуковой системе английского языка смежным с [z] звуком — в том
смысле, что по линии данного взаимоотношения (звонкости-глухости)
в этой системе нет такого звука, который был бы ближе к [z], чем
звук [s]. Поэтому, поскольку [-s] неизвестно как фонема
[s] в качестве звуковой оболочки рассматриваемого суффикса, это
[-з] естественно выступает как заместитель фонемы [z]: ведь эта
фонема, в отличие от фонемы [s], как раз регулярно является
звуковой оболочкой суффикса 3-го л. ед. ч. Звук [-z] т^ам, где он не
является непосредственно фонемой [z], очевидно, так же как и
параллельное ему [-s] выступает в качестве заместителя этой фонемы.
4. Шумные согласные перед конечными [-z] и [-s] не являются, с
собственно фонологической точки зрения, соответствующими
фонемами (т. е. [-Ь-] в таком положении не представляет собой фонему
[Ь] и т. д.) Вместе с этим, на основе морфологических соотношений,
одиночные шумные согласные перед [~z] и [-s] выступают в качестве
заместителей определенных фонем, которые мы находим в конечном
положении (в sob, stop, read и пр.) и перед гласными (в sobbing,
stopping, reading и т. п.).
Если же шумный согласный, предшествующий звуку [-z] или
[-s], входит в сочетание с другим шумным, принадлежащим основе
глагола, то он не является заместителем никакой фонемы, так как
морфологические соотношения в таких случаях не дают возможности
обнаружить замещаемую фонему, поскольку вообще данный звук в
данной морфеме в таких случаях нигде не выступает в качестве
фонемы. Но, естественно, он является эквивалентом определенных
фонем, так как эквивалентность определяется не морфологически, а
фонологически. При этом, фонематичность глухости (или звонкости)
всего сочетания фактически выдвигает на первый план
эквивалентность именно глухой из данных фонем (при звонкости сочетания—
именно звонкой из них).
5. В словоформах с суффиксом [-z/s] после шумных согласных
мы находим сочетание двух или трех шумных обычно глухих в
последнем случае: ср. [-bz] в sobs, [-ps] в stops, [-kts] в acts, [-sps]
в lisps.
По общему правилу, выраженному формулами в § 21, отдельные
звуки в таких сочетаниях, включая и согласный суффикса,
выступают как эквиваленты соответствующих гомофонных фонем
(ср. сказанное в пункте 4). Вместе с тем, то обстоятельство, что
суффиксальное [-s] выступает как заместитель фонемы [z]
характеризует его и как эквивалент этой фонемы. Таким
образом, суффиксальное [-s] реально выступает с двойной
эквивалентностью: с эквивалентностью фонеме [z] — по линии
морфологических связей и с эквивалентностью фонеме [s] — в плане собственно
фонологическом. В этом выражается противоречивость фонбморфо-
логического строения соответствующих словоформ. В случае же
суффиксального [-z] этой противоречивости, понятно, нет. Объективно
41

данноефономорфологическое строение словоформ на [-z/s]можно
проиллюстрировать с помощью следующих примерных транскрипций:
sobs: [-«bz»v];-~stops: [-«ps»0]; — acts: [-«kts»0];
bz pz ktz
Внизу даны (подписаны) замещаемые фонемы.
Из анализа представленных таким образом соотношений можно
сделать тот вывод, что ведущим, доминирующим в таких сочетаниях
шумных в словоформах с суффиксом [-z/s] являются согласные
основы: их эквивалентность (частная) всегда однозначна, тогда как
эквивалентность суффиксального согласного бывает и двойной,
противоречивой, а именно — в случае глухости этого согласного.
6. Как фонема [z], так и ее заместители [-z], [-s] в качестве
суффиксальных согласных в форме 3-го л. ед. ч. представляют собой
звуковую оболочку одного и того же суффикса -s,
который, в единстве его разновидностей, может быть представлен так:
-[z/«z/s>>].
Он должен строго отличаться, как особая морфема, от других,
синонимических суффиксов — «нулевого», в сап и пр., и архаически-
поэтического -th в speaketh, hath и т. п.
К основам на свистящие и шипящие согласные суффикс [z/
«z/s»], как уже было сказано, присоединяется с помощью
конструктивной морфемы [-I-].
ОБРАЗОВАНИЕ ФОРМ СЛОВА ПРИ УЧАСТИИ
ЧЕРЕДОВАНИЯ
§23. В «Лексикологии английского языка» (§§86—
90) уже говорилось о том, что чередование зву-
ков есть факт различия звуков, занимающих одно
и т о же место в звуковой оболочке той же
самой морфемы, в разных случаях ее
применения. Там подчеркивалось и то, что в английском языке
(как впрочем и в русском) основным и ведущим средством
формообразования является аффиксация, чередование же
в корне выступает как нечто дополнительное и
обусловленное аффиксацией, в том смысле, что основными разли-
чителями словоформ и слов в целом являются, как правило,
не варианты одних и тех же морфем, а разные морфемы;
вариирование же той же самой морфемы лишь
сопровождает разность других морфем и зависит от
этой разности, обусловлено ею: варианты данной
морфемы семантически дифференцируются и принимают
участие в различении значений словоформ лишь при
условии и под воздействием разности других морфем*
42

Так, например, в случае чередования в глаголе catch схва*
тыватъ — catch [keetj*] —caught [ko:t] для образования
формы прошедшего времени caught используются
следующие средства:
1) чередование согласных: [-tj] в catch и «нуль» в caught;
2) чередование гласных: [-эе-] в catch и [-о:-] в caught;
3) суффиксация: нулевой суффикс в catch и [-t] в caught.
На первый взгляд может показаться, что все три
перечисленных средства выступают на равных правах, в равной
мере участвуя в образовании временных форм глагола
catch. Однако сопоставление с существительным catch
улов, поимка, захват и т. д. убеждает нас в том, что
вариант основы со звучанием [kset/-] сам по себе не имеет
ни значения настоящего времени, ни какого-либо другого
временного значения: ведь т d т же самый вариант
основы встречается и у существительного, которое, как
известно, вообще лишено категории времени. В данном
случае, как и во всех других ему подобных, чередование
звуков и обусловленное этим чередованием вариирование
основы лишь сопровождает другое — основное
средство формообразования, каковым является
словоизменительный суффикс, в частности, также и нулевой.
Таким образом, большая «выпуклость» и наглядность
чередования при образовании временных форм глагола
catch по сравнению с менее «выпуклым» и менее
наглядным нулевым суффиксом еще ничего не говорит о его
относительной роли в области формообразования.
Можно было бы как будто возразить, что в случае типа
come приходить — came пришел, see видеть — saw видел
чередование гласных может быть осмыслено как
самостоятельное формообразующее средство, не сопровождаемое
аффиксацией. Однако такое впечатление ложное. Следует
помнить о том, что и в come — came, see — saw и т. п.
в оформлении инфинитива (come, see и пр.) и
прошедшего времени (came, saw и пр.) тоже участвует аффиксация,
выступающая здесь в виде нулевых суффиксов (соте-(),
see-()—сате-(), saw-() и пр.): ср., lie лежать — lay
лежал и lay класть, где различие между формой прош. вр.
глагола Не и формой инфинитива глагола lay проводится
именно с помощью нулевых суффиксов; ср. также §§ 9—11.
Таким образом, чередование звуков в английском языке
43

самостоятельным средством формообразования не является:
оно выступает в соединении с аффиксацией, дополняя ее
и участвуя вместе с нею в дифференциации
грамматических форм слова. При этом характерным для английского
языка моментом является то, что чередование в нем часто
сочетается с нулевым суффиксом, в отличие от русского,
где чередование большей частью сопровождается внешне
выраженной аффиксацией (положительными суффиксами);
ср. русские глаголы, соответствующие приведенным выше
английским глаголам: 'хотеть' — 'хочу', 'бежать'—'бегу'
и т. д.
§ 24. Чередование звуков в современном английском
языке не является продуктивным способом образования
форм слова и в целом ограничено определенными рамками.
Оно очень распылено, раздроблено и наблюдается в
отдельных словах или маленьких группах слов, не
представляя собой определенной стройной системы. Вместе с тем,
однако, чередование глубоко проникает в строй языка,
так как оно используется для образования форм наиболее
часто употребляемых слов. Это создает как будто бы
известное противоречие, заключающееся в том, что, с одной
стороны, чередование представляет собой, так сказать, «мертвое»
явление в языке, а с другой, оно широко распространено
и отнюдь, не имеет тенденции к исчезновению. Напротив,
иногда наблюдается ошибочное расширение сферы
применения чередования гласных: ср. употребление brang
вместо brought в качестве формы прошедшего времени
глагола bring приносить (наряду со случаями употребления
seed вместо saw в качестве формы прошедшего времени
глагола see видеть); такие случаи аналогического образования
убедительно показывают, что чередование гласных в
современном английском языке занимает прочное место в
системе формообразования.
Следует заметить, однако, что описанное выше
противоречие в действительности является кажущимся. Дело
в том, что, говоря о продуктивности различных способов
образования форм слова, следует вообще различать два
момента: 1) собственно продуктивность, т. е. возможность
широкого использования данного способа при образова*
нии форм вновь появляющихся в языке слов и 2) глубину
44

проникновения данного способа формообразования ш тип*
Иначе говоря, непродуктивность того или иного способа
формообразования вовсе необязательно означает, что он
(этот способ) ограничен в соответствующем языке
небольшой группой слов или единичными словами.
§ 25. Ч ередование гласных в английском
языке встречается в разных частях речи, но в основном
оно типично для глагола.
В имени существительном чередование
гласных используется в небольшой группе слов для
дифференциации форм единственного и множественного числа:
ср. foot [-и-] нога — feet [-i:-] ноги, где чередование
гласных в обоих числах сопровождает нулевую аффиксацию;
ср. также child [-ai-] ребенок — children [-1-] дети с
нулевым суффиксом в единственном числе и с
положительным суффиксом [-эп] во множественном.
Последний случай стоит ближе к соответствующим
случаям формообразования в русском языке, где чередование
при дифференциации форм числа, как правило,
сопровождает положительную суффиксацию, а кроме того,
сочетается и с изменением ударения (ср. 'весло' — 'вёсла',
'ведро' — 'вёдра'); соединение при выражении числовых
различий чередования с нулевой аффиксацией для
русского языка не характерно (однако ср. 'ведра' —
'вёдер', 'весла'— 'вёсел').
Тот факт, что в английском языке чередование
используется для выражения лишь одной грамматической
категории (категории числа), четко отделяет выражение
значения числа от выражения значения падежа в таких
случаях, как, например, man человек — men люди и man's
человека — men's людей, где различие по линии числа
оформляется и посредством чередования, а по линии падежа —
только посредством аффиксации. С другой стороны,
наличие образований типа men — men's, в свою очередь,
позволяет, как уже было сказано выше, внутренне
дифференцировать и такие, внешне неразличающиеся образования,
как horses [horsiz] лошади и horses' [horsizl лошадей.
В имени прилагательном чередование
гласных было широко представлено в формах степеней
сравнения лишь в древнеанглийском языке; в
современна

ном же языке для образования форм степеней сравнения
повсюду * используется только аффиксация, если
отвлечься от единичных случаев супплетивного образования
форм степеней сравнения.
На первый взгляд может показаться, что чередование
в прилагательных сохраняется в случае elder ['eldel
старший— eldest [eldistl самый старший при old [ould]
старый. Однако, в действительности словоформы elder —
eldest в современном языке уже нельзя рассматривать как
формы степеней сравнения от прилагательного old: они
обособились от системы форм этого прилагательного и
представляют собой отдельное слово, самостоятельное по
отношению к old, а отсюда никакого сопоставления (в
грамматическом плане) между old и elder, eldest быть не
может и, таким образом, чередование в этом случае
выходит из области грамматики.
О чередовании при образовании степеней сравнения в
современном английском языке можно ставить вопрос
лишь в случае типа much [mAt/l много — more [mo:]
больше — most [moust] всего больше; здесь некогда разные
корни срослись в один, причем семантическое
объединение их сопровождалось и внешним, фонетическим
объединением; некогда бывшая здесь супнлетивность по существу
переросла в новое качество — чередование в пределах
одного корня. Действительно, в most [-st] выступает как
явный суффикс превосходной степени; в more также
выделяется определенный суффикс характерный для
сравнительной степени, а именно [-э], а перед гласной [-эг];
и в целом соотношение much — more — most выступает
как соотношение образований от одного корня: [niAtJ* —
то:/тоэ (а перед гласной еще -{-[г]) — moustl. Правда,
единство корня выражается здесь лишь одним начальным
согласным [т-1. Однако, вообще говоря, случаи такого
рода в английском языке не единичны: ср. teach [ti:tj*]
учить — taught [to:t ] учил и т. п. Подобные образования
позволяют рассматривать и соотношение much — more — most
как чередование (точнее,новое чередование гласных в
системе форм степеней сравнения).В качестве случая чередования
гласных можно рассматривать также и соотношение little
1 Однако ср. ниже случаи типа much, more, most.
46

[litl] мало — less [les] меньше — least [li:st] всего менъ*
гие, поскольку и здесь исторически разные корни в сов-
ременном языке выступают уже как единый корень, ослож-
ненный чередованием [i — е — i:].
В системе местоимений чередование
гласных используется для образования как форм числа (this
[-I-] этот — these [-i:-] эти, that [-эе-] тот — those [-ou-]
те), так и падежа (he [-i:-] он — him [-1-] его; they [-ei-]
они — them [-е-] ux\— thou [-au-] ты — thee [-i:-] тебя).
Следует заметить, что для разграничения форм
единственного и множественного числа здесь кроме
чередования гласных используется еще и чередование согласных:
в this — these звук [-s] чередуется с [-z], в that — those
[-t] чередуется с [-z], причем во множественном числе,
как мы видим, в обоих случаях выступает согласный [z],
т. е. звуковая оболочка типичного суффикса
множественного числа существительных. Это позволяет
предположить, что в системе местоимений [-z] в формах
множественного числа также выделяется в качестве аффиксальной
морфемы — суффикса множественного числа (в
известной степени родственного соответствующему суффиксу-
множественного числа у существительных). Но если это
действительно так, то тогда, следовательно, чередование
согласных в корне в случае this — these и that — those
выступает не как [-s] — [-z] и [-t] — [-z], а как [-s] —
[ ] и [-t] — [ ], т. е. как чередование с нулем (поскольку
[-z] является суффиксом, а не принадлежит корню,
слова); и поэтому в целом в случаях this — those, that —
those формы множественного числа образуются с
помощью суффикса [-z] и чередования гласных ([-i-] — И:-]
и [-эе-] — [-ой-], соответственно) и согласных ([-s] — [ ]
и [-t] — [ ], соответственно).
При использовании чередования гласных для
дифференциации падежных форм местоимений чередование
может сопровождать как положительные суффиксы (ср.
he — him, they — them с тем же самым суффиксом -т в
формах объектного падежа), так и нулевые суффиксы
(ср. thou — thee).
Примечание: Словоформы ye [ji:] — you [ju:], ранее
представлявшие две различные падежные формы, в современном языке
выступают как стилистические варианты форм одного и того же па-
47

дежа и поэтому, естественно, не могут рассматриваться в качестве
примера использования чередования для образования форм падежа
в системе местоимений.
В глаголе подавляющее большинство наиболее
употребительных слов образует формы с участием
чередования (так называемые неправильные глаголы).
Чередование гласных в системе глагола используется
для дифференциации форм настоящего и прошедшего
времени: give [-I-] даю — gave [-ei-] дал, take [-ei-] беру —
took [-U-] взял, write [-ai-] пишу — wrote [-ou-] писал
и т. д.; при этом противопоставление форм прошедшего
формам настоящего времени одновременно выступает и
как противопоставление форм прошедшего времени
именным (неличным) формам глагола, поскольку последние
имеют ту же основу, что и формы настоящего времени, ср.
gave — giving дающий и т. п.
Чередование гласных используется также для
отграничения форм причастия 2-го, основа которого часто
стоит особняком, от основы форм настоящего и форм
прошедшего времени, которое поэтому и противопоставляется
всем другим формам глагола в целом: ср. sung [-л-]
петый— sing [-I-] пою, singing [-1-] поющий, sang [-эе-]
пел; written [-1-] написанный—write 1-ai-] пишу, writing
[-ai-] пишуший, wrote [-ou-] писал,
В других случаях чередование может
противополагать причастие 2-ое только некоторым формам глагола.
Так, в глаголе come прийти причастие 2-е противостоит
по чередованию только основе прошедшего времени
(came), поскольку оно имеет ту же основу, что и формы
настоящего времени и именные формы (ср. come [-л-] прич.
2-ое—came [-ei] прош. вр., но come [-л-] прич. 2-ое
— come [-л-] наст, вр., coming [-л-] прич. 1-ое). В глаголе
win выигрывать основа причастия 2-го, наоборот, совпадает
с основой прошедшего времени, противостоя основе
настоящего времени, а тем самым и основе именных форм (ср.
won [-л-] прич. 2-ое—win [-1-] наст, вр., winning [-1-]
прич. 1-ое).
Чередование гласных при образовании форм причастия
2-го может выступать как без положительных суффиксов,
так и в соединении с ними. При наличии положительных
суффиксов различают два случая:
48

1) чередование выступает в соединении с
положительными суффиксами только в форме причастия 2-го: ср.
write —wrote —written, где в первых двух словоформах
положительных суффиксов нет;
2) чередование в соединении с положительными
суффиксами выступает как в форме причастия 2-го, так и в
формах прошедшего времени, что противопоставляет их
вместе формам настоящего времени и именным формам
(за исключением, естественно, прич. 2-го): ср. keep [-i:-]
храню наст. вр. — kept [-е-] хранимый прич. 2-ое, kept
[-е-] хранил прош. вр.
Различие между этими двумя случаями связано с
материальным характером суффикса причастия 2-го.
Первый случай наблюдается у тех глаголов, причастие
2-ое которых оканчивается на [-n] (write, wrote, written)
и чередование в которых обнаруживает большой
разнобой; второй же — у глаголов, причастие 2-ое которых
оканчивается на [-d,-t] (keep [-i:-] держать— kept [-е-]—■
kept [-е-],— bring [-i-] нести—brought [-о:-] —brought
[-э:-]—think [-I-] думать — thought [-о:-]—thought
[-о:-]) и которые, исторически восходя к глаголам
слабого спряжения, имеют значительно меньшее число рядов
чередования.
Следует отметить, однако, отсутствие постоянной
связи чередования и аффиксации. Так, например, в случае
глагола give давать (give [-1-]инф.— gave [-ei-] прош. вр.—■
given [-I-] прич. 2-ое) первый тип соединения чередования
и аффиксации выступает уже в несколько измененном
виде: причастие 2-ое, хотя оной имеет в отличие от других
форм суффикс -en, вместе с тем по корневому гласному
совпадает с формами настоящего времени (что
нехарактерно для случая первого типа: ср. write — wrote —
written, где такого совпадения нет).
Чередование гласных у глагола используется и для
дифференциации предикативных форм по категории
лица, категории числа и некоторым другим категориям.
Использование чередования для дифференциации форм
лица связано с временными различиями: оно характерно
только для настоящего времени и в общем встречается
очень редко, а именно, у глаголов do делать и say
говорить: (I) do [-u:-] 1-ое л. наст. вр.— (he) does [-л-] 3-ье л.
49

наст, вр.; (I) say [-ei] 1-ое л. наст. вр.— (he) says [-e-]
3-ье л. наст. вр.
Столь же редко чередование гласных используется для
дифференциации форм числа. Однако, в отличие от
чередования гласных в формах лица, чередование в этом
случае наблюдается не только в настоящем времени (ср.
(they) do [-u:j 3-ье л. мн. ч.— (he) does [-л-] 3-ье л. ед. ч.
и (they) say [-ei] 3-ье л. мн. ч.— (he) says [-е-] 3-ье л. ед. ч.),
но и в прошедшем, правда, всего лишь в одном случае —
в глаголе Ье быть: (was [-о-] ед. ч. —were [-9:] мн. ч.).
Различия по категории числа и по категории лица
могут выражаться одновременно: ср. we do [-u:] 1-ое л.
мн. ч.— he does [-л-]3-е л. ед. ч.—we say [-ei] 1-ое л. мн.
ч.— he says [-е-] 3-ье л. ед. ч.
То же самое чередование гласных, которое мы находим
в формах лица и числа, используется и для
дифференциации форм наклонений. Так, чередование, представленное
в словоформе does, отличает ее не только от форм
настоящего времени всех других лиц и чисел этого глагола (ср.
(I) do—(they) do), но и от формы сослагательного 1-го
(he) do f-u:]: например, в предложении I suggest that he
do it Я предлагаю, чтобы он это сделал. То же самое
наблюдается и в глаголе say.
Поскольку гласный в форме 3-го лица единственного
числа настоящего времени изъявительного наклонения
глаголов do и say совпадает с гласными причастия 2-го
(ср. does [-л-] — done [-Л-], says [-е-] —said [-е-],
чередование в формах лица, числа и наклонения не вводит
нового гласного в систему чередования, представленную
инфинитивом, прошедшим временем и причастием 2-ым.
Чередование гласных в формах глагола be (was —
were) также используется для различения форм
наклонений — изъявительного и сослагательного 2-го,
соответственно: ср. Не was a student Он был студентом и
If he were a student Если бы он был студентом.
Чередование гласных может дифференцировать у
глагола и формы высказывания (утвердительную и
отрицательную; см. § 37), но такое чередование встречается
редко. К нему относятся сап [-ее-] могу — can't [-а:-]
не могу] shall [-эе-]—shan't [-а-]; will [-1-]—won't
[-ou-]; do [-u:-] — don't [-ou-] и некоторые другие*
60

Чередование в формах высказывания вводит в ряды
чередований в глаголе новые гласные, по сравнению с
теми, которые выступают в формах, обычно
называемых «основными». Так, в глаголе сап мочь в формах
настоящего и прошедшего времени сап и could чередуются
[-86-] и [-и-], а чередование с отрицательной формой can't
вводит еще один гласный [-си-]. Аналогичное явление на-
блюдаетсяи в глаголе do: ср. do —did—done с чередованием
[-и:] — [-I-] — [-л-], с одной стороны, и don't с
гласным [-ой-], с другой.
Чередование в формах высказывания не является
обязательным: во всех вышеприведенных случаях
параллельно типоформе с чередующимся гласным существует типо-
форма без чередования (например, can [-se-] наряду с
can't [-а:-] и т. д.), а кроме того употребление той
или иной формы зависит от стиля речи. Однако,
будучи в общем плане факультативным, чередование тем
не менее играет и здесь большую роль, поскольку ти-
поформы с чередованием следует признать более
употребительными.
В целом свойственные глаголу в английском языке типы
чередования очень многочисленны и отличаются большим
разнообразием, что делает невозможным сведение их в
единую более или менее стройную систему. Кроме того,
эта сложная система чередующихся звуков присуща
сравнительно небольшой группе слов. В этом отношении
картина, наблюдаемая в чередовании гласных, прямо
противоположна тому, что наблюдается в аффиксации: там,
при ограниченности системы суффиксов, каждая из
аффиксальных морфем встречается в огромном количестве
словоформ, благодаря чему в случае аффиксации легко вы->
деляются четко разграничиваемые конкретные типы
суффиксального формообразования: ср., с одной стороны,
суффикс множественного числа -s, встречающийся у
огромного числа существительных (boys мальчики, girls
девочки, doctors доктора, towns города, streets улицы, dogs
собаки, cats кошки и многие, многие другие), а с другой
стороны, чередование [i]—[ei], ограниченное несколь-*
кими глаголами (bid — bade велеть, give — gave давать,
forgive — forgave прощать).
О чередовании гласных в глаголе см, также § 218в
61

§26. Чередование согласных в
современном английском языке встречается реже, чем
чередование гласных и играет в нем меньшую роль.
У существительных наблюдается
чередование глухих и звонких фрикативных, используемое для
различения форм единственного и множественного чисел:
house [-s] дом — nouses [-z-] дома. Особенно часто это
чередование в формах числа выступает в виде
чередования [f] — [v] : wife [-f ] жена — wives [-v-] жены; knife
[-f ] нож — knives [-v-] ножи и т. п. Следует отметить, что
и в этих случаях чередование согласных выступает в
сопровождении аффиксации, которая является главным в
различении форм числа. Форма множественного числа
здесь определяется в первую очередь по суффиксу [-z],
чередование же согласных воспринимается как
дополнительное по отношению к этому суффиксу (Подробнее
см. §23).
Примечание: То, что в случаях типа wife's жены —
wives' жен разграничение между единственным числом и
множественным числом материально основывается на звучании фрикативного
звука основы— [f] и [v], поскольку имеющиеся здесь
положительные суффиксы совпадают по звучанию, вовсе не означает, что
чередование здесь становится основным средством, а суффикс —
дополнительным: по существу эти случаи ничем не отличаются от случаев
типа Не—lay, see—saw, о которых см. § 23.
Частный случай чередования согласных наблюдается
в child ребенок — children дети. Морфема -en в
children легко может быть выделена как суффикс
множественного числа, поскольку этот суффикс встречается и в
слове ох вол — oxen волы. Что же касается звука [-г-], то
отнести его тоже к суффиксу и выделить суффикс *-геп
представляется неправомерным вследствие
изолированности словоформы children среди форм множественного числа
других существительных. Поэтому элемент [-г-] в children,
по-видимому, следует рассматривать скорее как
примыкающий к корню и выделять в словоформе children вариант
основы childr- и суффикс -en. Общее же соотношение
основ в словоформах child и children тогда следует
рассматривать как соотношение, основанное на чередовании нуля
(в child) с согласным [-г-] (в children) и дифтонга[-ai-] с
гласным [-И.
52

У прилагательных согласные регулярно чв*
редуются в формах степеней сравнения. В случаях типа
long длинный — longer длиннее — longest самый длинный;
young молодой — younger моложе — youngest, самый
молодой и т. п., звук [д] в сравнительной и превосходной
степени Цоддэ, lorjgest] и т. д. чередуются с нулем в
положительной степени [log] и т. д. Чередование
согласных здесь является по своей природе иным, чем
чередование согласных у существительных, так как оно
обусловлено фонетически. Действительно, по общим фонетическим
закономерностям английского языка звук [д] не может
стоять в конечном положении после [д]. Поэтому, если
в сравнительной и превосходной степени основа выступает
в виде [logg-] или [JArjg-], то в положительной степени
она, согласно общим закономерностям звукового строя
английского языка, должна выступать в виде [log-],
[JAg-], а не * [logg-] или *[]лдд-]. Вместе с тем следует
отметить, что [д] и [д] не являются вариантами одной
фонемы, поскольку они могут выступать в одних и тех же
фонетических условиях, а именно, перед гласным, ср.
прилагательное longer Поддэ] длиннее и существительное
singer ['sigo] певец.
Говоря о чередовании в прилагательных, следует
также упомянуть такой случай, как better лучше, best
самый лучший. Ведь если считать, что в современном языке
соотношение much — more — most (см. § 25) представляет
собой соотношение образований одного корня,
осложненное чередованием гласных, то соотношение better — best,
возможно, тоже следует рассматривать как случай
чередования, где согласный [Ч-] чередуется с нулем в пределах
одного и того же корня.
В местоимениях о чередовании согласных с
нулем можно говорить в формах числа указательных
местоимений: ср., this [.-s] этот ед. ч. — these (нуль) мн. ч.;
that [-t] тот ед. ч.— those (нуль) мн. ч. (при условии
если [-z] в формах множественного числа рассматривать
как суффиксальную морфему (см. выше, § 25).
В глаголе наблюдаются случаи чередования
согласных, подобные чередованию глухих и звонких согласных
в системе существительных: ср. leave [-v] оставлять —
left [-f-] оставлял, lose [-z] терять — lost [-S-] терял.
63

Однако в общей системе глагола чередование этого типа
играет второстепенную роль. Основным и наиболее
типичным для этой части речи является чередование различных
согласных с нулем; например, в глаголах типа catch
схватывать (catch — caught — caught), где согласный [-t/]
в основе настоящего времени чередуется с нулем в основе
прошедшего времени и основе причастия 2-го, поскольку
[-t] в caught является не элементом основы, а
специальным глагольным суффиксом -t.
То, что [-t] в caught действительно является
суффиксальным, а не корневым элементом, в частности
подтверждается следующим:
а) в глаголе catch элемент [-t] присутствует и в форме
прошедшего времени и з форме причастия 2-го,
представляя собой, таким образом, два омонима; омонимия же,
будучи характерной для суффиксальных морфем, не
является типичной для чередования в основе;
б) такие случаи как, burn жечь — burnt жег, bring
принести— brought принес, seek искать — sought искал,
показывают, что [-t ] встречается в формах прошедшего
времени (и причастия 2-го) самых разнообразных глаголов,
независимо от конкретного звукового состава их основ,
а поэтому это [-t] и не может рассматриваться как тесно,
неразрывно связанное с корнем, и, следовательно,
является суффиксом: ведь для того, чтобы тот или иной элемент
в строении слова выделялся как суффикс, необходимо, в
частности, чтобы он повторялся в словах с различными
звуковыми оболочками корня и независимо от звукового
состава корня этих слов.
Эти два момента, а также то, что [-t] часто выступает
как несомненный суффикс прошедшего времени и
причастия 2-го (например, learn учить — learnt, learnt и т. п.),
дают возможность предположить, что и в случае типа
caught конечное [-t] является суффиксом, а в корне
конечный согласный основы чередуется с нулем (т. е.
отсутствием согласного) в форме прошедшего времени и
причастия 2-го. Точно так же, по-видимому, следует
трактовать и соотношение форм глагола think думать (think —
thought — thought); только здесь, в отличие от глагола
catch, с нулем в формах прошедшего времени и причастия
2-го чередуется не один согласный в основе инфинитива,
64

а группа согласных [-rjk]. Этот же тип чередования
согласного с нулем представлен и в случае глагола send
посылать (send — sent) и can мочь (can — could). Звук
[-d] в could выступает не как корневой элемент, а как
фонетически обусловленный вариант суффикса прошедшего
времени -ed, аналогичный суффиксу формы прошедшего
времени в глаголах типа tell рассказывать (tell — told).
К can — could по типу чередования согласных
примыкают случаи will —- would, make делать — made;
чередование согласных, наблюдаемое в stand — stood, не
входит в рассмотренную выше систему чередований согласных
с нулем и стоит особняком. Иногда говорят о наличии
здесь инфикса л ьного элемента -п; однако, более
правильным представляется и здесь видеть чередование согласных,
правда чередование особое, осложненное специфическими
особенностями данного корня, а именно чередование [-nd]—
I-d].
Таким образом, чередование согласных в глаголе
регулярно используется как средство дифференциации основ
настоящего и прошедшего времени. В виде исключения
чередование согласного с нулем используется и в
некоторых других случаях, а именно для дифференциации
форм лица в настоящем времени глагола have иметь (ср.
(I) have 1-ое л. — (he) has 3-ье л.), где, как уже
указывалось выше, согласный [-v] в 1-ом лице чередуется с нулем
в 3-ьем лице, и для дифференциации форм числа в глаголе
Ье быть в прошедшем времени (ср. was ед. ч.— were мн. ч.),
где [-z ] в единственном числе чередуется с нулем во
множественном числе,
СУППЛЕТИВНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ФОРМ СЛОВА
§27. Супплетивное образование форм слова, или
образование форм слова посредством сплетения корней,
представляет собой использование различных по своей
звуковой материи корней в качестве лексически
тождественных друг другу для дифференциации отдельных
грамматических форм слова, но не самих слов,
В английском языке, как и в других языках, суппле^
тивность — явление ограниченное, она, например,
полностью отсутствует в системе существительных, И это по-»
55

нятно: ведь для супплетивного образования форм слова
характерно полное изменение звуковой материи корня,
при сохранении тождества слова, и если бы подобное
явление было не исключением, а общим правилом, то это
неизбежно привело бы к разрушению единства слова —
основной единицы языка (А. И. Смирницкий,
«Лексикология английского языка», §42), а это поставило бы под
угрозу само существование языковой системы.
Для того, чтобы материально разные корни могли в
известном смысле дополнять друг друга и объединяться
в супплетивные формы одного слова, необходимы
следующие условия:
1) Данные корни должны полностью совпадать по
лексическому значению, т. е. должны быть не
приблизительными, а абсолютными синонимами друг друга с полным
совпадением лексического значения: ср., например, I я —
те меня, где и в том и в другом случае речь идет о первом
лице (т. е. об авторе речи), и machine машина — engine
машина, где имеется лишь семантическая близость, но
полное тождество отсутствует.
2) В языке не должно быть параллельных
несупплетивных образований, «конкурирующих» с данными
супплетивными формами. Другими словами, например, go
иду — went шел могут рассматриваться как
супплетивные формы лишь при условии, что у go нет никакой
другой формы прошедшего времени вроде *goed, которая
могла бы вытеснить went из системы форм данного глагола.
Точно так же и приведенные выше I — me воспринимаются
как формы одного слова лишь постольку, поскольку в
именительном падеже нет другой типоформы,
конкурирующей с I и образованной от корня те, а в объектном
падеже нет формы параллельной те и образованной от
корня I. Графически это соотношение можно представить
следующим образом:
Корень I
Корень те
Именит.
I
—
Объекты.
—
те
66

3) Параллельно супплетивным формам данных слов у
других слов тех же лексико-грамматических классов
должны существовать формы несупплетивные,
представляющие те же грамматические категории, что и данные
супплетивные формы. Иначе говоря, для того, например,
чтобы I — те воспринимались как супплетивные формы
одного слова, необходимо, чтобы парадигматическая
схема падежа личных местоимений строилась в целом на
основе изменения слов при сохранении материального
тождества корня, а не на супплетивных образованиях.
Именно это и наблюдается в случае I — me, поскольку те же
формы других личных местоимений образуются с помощью
чередования и аффиксации (при сохранении тождества
корня), например, he on — him его, they они — them
—их.
Эти три условия являются в равной мере важными
и необходимыми и только при наличии их совокупности
образования различных корней могут рассматриваться
как супплетивные образования, входящие в систему форм
одного слова: например, упомянутые выше падежные фор-*
мы личных местоимений I — me и др.
Более сложным является вопрос о соотношении формы
числа у личных местоимений, причем следует иметь в
виду, что в разных лицах оно выступает по-разному.
В первом лице образования I я и we мы различаются
по своему лексическому значению и это заставляет
рассматривать их не как супплетивные формы одного и того
же слова, а как разные слова. В самом деле, если у
существительных, где форма множественного числа обозначает
некоторую совокупность одинаковых предметов, т. е.
если, например, tables cmcuw^table стол-{-table сгпол-^
+table сто/г+table стол и т. д., что сокращенно можно
изобразить как table х п, то we не есть I X п, ибо we мы—
это необязательно I я-\-\ я-\-\ яи т. д.: we может включать
в себя I я+he он-\-she она-\-уои вы и т. д.
Во втором лице в английском языке вопрос о суппле-
тивности форм числа вообще не возникает, так как
местоимение you употребляется и для единственного и для
множественного числа.
В третьем лице тех различий в соотношении
местоимений единственного и множественного числа, которые на^
67

блюдаются в местоимениях 1-го лица, нет: в отличие о?
we, которое может включать I+he и т. д. в they речь
всегда идет только о третьем лице и, таким образом,
соотношение they и соответствующих местоимений единственного
числа he, she, it по категории лица не нарушается.
Однако, несмотря на наличие определенного параллелизма
этих местоимений по линии лица, все же представляется
более правильным и точным рассматривать they как
самостоятельное слово, отдельное от he, she, it, поскольку
ни одно из местоимений 3-го лица единственного числа не
отличается от they только по линии числа. При
сохранении значения 3-го лица в they стираются свойственные
he, she, it различия по роду и
одушевленности-неодушевленности: they может означать и he+he-fhe и he+she +
-fit и т. д. Поэтому связь they и he, she, it оказывается
очень сложной и по сути дела находится на грани
лексики и грамматики.
Итак, следовательно, все сказанное выше заставляет
признать, что супплетивные формы числа у личных
местоимений, по-видимому, выделены быть не могут.
Б. А. Ильиш ставит вопрос о том, не является ли
people люди супплетивной формой множественного числа
от person лицо. Определенная семантическая близость у
этих слов, действительно, есть, но они тем не менее не
могут рассматриваться как формы одного слбва, ибо не
удовлетворяют требованиям, предъявляемым к
супплетивным образованиям. Так у слова people есть
конкурирующее несупплетивное образование, выступающее в
качестве формы множественного числа от person, а именно
persons. Кроме того, person и. people различаются
семантически: people присуще собирательное значение, которого
нет у person..
Иногда к супплетивным формам относят случай сап
мочь — be able быть в состоянии, но это также
представляется неправильным. Правда, некоторые формы
сочетания be able действительно используются для компенсации
недостающих форм глагола сап и отсюда может
показаться, что сап и be able и на самом деле представляют
супплетивные образования; однако сап имеет и несупплетив-
ные формы, параллельные формам сочетания be able и
конкурирующие с ними, так что в общем соотношение
58

форм, образуемых от сап и be able представляет следую*
щую картину:
Инфинитив
—
to be able
Наст, время
can
am able
Прошед. время
could
was able
Отсюда ясно, что can и be able не могут
рассматриваться как взаимно дополняющая друг друга пара и что,
несмотря на семантическую близость, они являются все же
различными словарными единицами, а не супплетивными
формами одного слова*
§ 28. Как уже было указано, супплетивные формы
имеются не во всех частях речи.
У существительных супплетивных образов
ваний вообще нет.
У прилагательных супплетивные
образования встречаются в формах степеней сравнения: ср. good
хороший—better лучше — best наилучший, где суппле^
тивность отделяет форму положительной степени (good),
с одной стороны, от формы сравнительной степени (better)
и превосходной степени (best), с другой. Формы же
сравнительной и превосходной степеней здесь совпадают по кор->
ню, различаясь лишь чередованием согласного -t с нулем.
То же самое наблюдается и в случае прилагательного
bad плохой — worse хуже — worst худший, где высшие
степени сравнения (сравнительная и превосходная) также
оказываются связанными друг с другом по линии суппле-
тивности. Такая связь, очевидно, не случайна, поскольку
и семантически сравнительная и превосходная степени
стоят ближе друг к другу, чем к положительной степени;
их связывает то, что в них обеих признак обозначается от^
носительно. Что же касается различия этих форм, заклки
чающегося в том, в каком именно отношении берется
признак в сравнительной и в каком в превосходной степе*
89

ни, то оно представляет собой более тонкую
дифференциацию уже внутри собственно относительного обозначения
признака (в отличие от его безотносительного
обозначения в положительной степени), а поэтому, можно думать,
и выражается изменением внутри одного и того же корня
(и суффиксацией).
Примечание: Исторически к разным корням восходят и
much много — more больше — most всего больше. Однако в
современном языке вряд ли можно рассматривать их соотношение как
супплетивное образование. Исторически разные корни здесь настолько
срослись, что, как уже говорилось выше, более правильным
представляется отнести данный случай к чередованию гласных внутри
одного корня, сочетающемуся с определенными аффиксальными
моментами. (Подробнее см. § 25 \
В системе местоимений супплетивность широко
представлена у личных местоимений как средство
дифференциации падежных форм: I я — те меня, she она — her
ее и т. д.
В глаголе супплетивность как средство
образования форм слова широко представлена в глаголе be, где
она используется по самым разнообразным линиям, а
именно: а) для дифференциации форм лица и числа (am 1-ое
лицо — is 3-ье лицо; am ед. ч.— are мн. ч.); б) для
выражения временных различий (am наст. вр.— was прош. вр.);
в) для выражения противопоставления личных и
неличных форм (am личная форма — (to) be инф.); г) для
дифференциации форм наклонения ((he) is изъявит, накл.—
(he) be сослаг. 1-ое).
В целом в современном английском языке система форм
глагола be представляет собой сплетение пяти корней:
be, been; 2) am; 3) is; 4) are, art (thou art); 5) was, were
(в двух последних выступает один и тот же корень с
изменениями по линии чередования согласных и гласных).
Примечание 1: Интересно отметить, что в других языках
глаголы со значением бытия, существования также являются
супплетивными (например, русский глагол 'быть').
Примечание 2: Разные в современном языке корни,
представленные в словоформах am и is, первоначально были двумя
вариантами одного и того же индоевропейского корня -es-, которые лишь
впоследствии разошлись и стали самостоятельными корнями. * Рас-
1 В словоформе am звук [т] исторически восходит к окончанию
1-го лица (ср. лат, sum, русск. 'есмь, и т. п.), но к корню не отно-
60

щепление, в случае am — is первоначально единого корня на два
разных представляет собой, следовательно, явление обратное тому,
что имеет место в случае much — more, а именно — сплетению
первоначально разных корней.
Тот факт, что существовавшая в глаголе be еще в
древности супплетивность сохраняется до сих пор, и, так
сказать, развивается, связана, по-видимому, с чрезвычайно
большой употребительностью этого глагола. Сохранение
супплетивных форм в системе глагола be представляет
собой один из тех случаев в языке, когда индивидуальное,
благодаря частоте его употребления, оказывается сильнее
процесса систематизации и поэтому избегает последней.
Супплетивность в формах глагола — явление
исключительное. Помимо глагола be она присутствует лишь в
формах глагола go идти: ср. go идти, going идущий и
went шел.
Примечание 3. Супплетивность в этом глаголе также
существовала еще в древнеанглийский период, однако, корни,
сплетавшиеся воедино в системе форм глагола go (да. зап) в современном и
древнеанглийском языке различны. В древнеанглийском языке
форма прошедшего времени была eode, а в современном языке went.
Наличие элемента -t в словоформе went позволяет предположить, что
существовал какой-то другой глагол, у которого данная словоформа
представляла форму прошедшего времени (ср. аналогичное
образование формы прошедшего времени в случае send посылать — sent
посылал). Действительно, в древнеанглийском языке был глагол
go went
jan eode
сится. В процессе исторического развития языка корневой звук [s]
исчез, а окончание, поскольку оно выступало только в одной
форме, стало восприниматься как относящееся к корню. Возможно, что
и тому же самому корню *-es- восходит и словоформа are (через
стадию озвончения [s] по закону Вернера и перехода в [г] по закону
ротацизма). Однако такое происхождение are иногда ставится под
сомнение.
U

wendan ' со значением поворачивать, направлять и поворачиваться,
направлять*себя, идти; форма прошедшего времени этого глагола
и вошла в систему форма глагола go 2. Графически этот процесс
изображен на стр. 61.
2. АНАЛИТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА АНАЛИТИЧЕСКИХ ФОРМ
§ 29. Слова «анализ», «аналитический», а также и
противоположные им по значению «синтез», «синтетический»
широко употребляются в лингвистической литературе.
Однако, нельзя сказать, чтобы они всегда понимались
достаточно четко и определенно.
Вообще говоря, под аналитическим языковым
образованием нередко понимается такое, значение которого
выражено не одним словом, а под синтетическим,
соответственно,— однословное образование. Поэтому, например,
англ. old man старик может быть названо аналитическим
образованием, а русск. 'старик' или лат. senex —
синтетическим.
Если понимать существо дела так, то следует просто
сказать, что аналитические образования являются
словосочетаниями (тогда как синтетические — словами). В
таком случае вообще всякий язык, состоящий из слов,
сочетаемых друг с другом в речи, должен быть признан в
основном аналитическим, так как в речи на этом языке
большая часть значений будет выражаться словосочетаниями:
как бы ни был обширен словарный состав такого языка и
как бы легко ни образовывались в нем новые слова, все же
число не только возможных, но и реально употребляемых
в речи сочетаний слов будет больше, чем число самих слов.
1 К wendan восходит архаичный для современного периода
глагол wend, сохраняющийся только в сочетании wend one's way
направить свой путь. Поскольку старая форма прошедшего времени
этого глагола went вошла в систему форм глагола go, у wend
появилась новая форма прошедшего времени, образовавшаяся по образцу
правильных глаголов — wended.
2 В ранненовоанглийском периоде went употреблялось и в
качестве причастия 2-го (например, у Шекспира Не is went в смысле
Не is gone Он ушел).
62

Аналитичность языка в этом смысле, есть вообще один
из существенных признаков языка, важных для его
функционирования и развития. Благодаря такой
аналитичности при помощи некоторого ограниченного числа единиц —
слов, охватываемых определенными правилами
грамматического строя, оказывается возможным выразить
бесчисленное количество мыслей, свободно создавать совершенно
новые мысли и передавать их другим.
Иногда понятие аналитичности расширяется еще
больше: под аналитическим образованием понимается тогда
вообще такое, которое членится легко и четко (под
синтетическим же—более слитное).1 При таком понимании
аналитичность оказывается количественно изменяющимся и.
относительным признаком: могут быть более и менее
аналитические образования, и образование, являющееся
аналитическим по отношению к другому, может быть
определено как синтетическое сравнительно с некоторым
третьим, являющимся еще более аналитически
построенным (соответственно этому, разумеется, понимается в
таком случае и синтетичность). Вместе с тем различие между
словосочетанием и одним словом при таком понимании
аналитичности (и синтетичности) делается уже не принципи-*
альным: и однословное образование, в частности —
отчетливо агглютинативного строения (вроде эстонского
kasu-de-le к пользе, к выгоде), может рассматриваться как
в достаточной мере аналитическое сравнительно с другим,
более сложно построенным, имеющим ясно выраженный
флективный характер • (вроде англ. has имеет или is есть,
является).
Наряду с тем или другим более общим пониманием
аналитичности (и синтетичности) существует, однако, и
некоторое более частное, более узкое и специальное
понимание, которое, если даже оно и не является достаточно
определенным, направлено на то, чтобы выделить
известные специфические образования как занимающие
совершенно особое место.
Под аналитическими образованиями при таком более
узком и специальном понимании аналитичности имеются
1 Ср., например, V. Tauli, Morphological analysis & synthesis,
Acta Linguistica, vol. 5, fasc. 2, Copenhagen. 1945—1949.
63

в виду, вообще говоря, такие образования, которые, с
одной стороны, имеют строение, явно подобное строению со^
четания слов, с другой же стороны, существенно
отличаются от словосочетаний и уподобляются целым словам.
Возможно, что существование именно таких особых,
внутренне противоречивых образований, соединяющих в себе
черты словосочетания и слова и занимающих как бы
промежуточное место между тем и другим, и вызвало широкое
употребление слов «анализ, аналитический» и проч. в
специально лингвистическом значении.
Нетрудно заметить, что аналитическое образование в
таком смысле близко к тому или даже прямо совпадает
с тем, что определяется как фразеологическая единица:
ведь последняя как раз характеризуется тем, что она
имеет строение словосочетания, но при этом
эквивалентна слову и функционирует как одно целое слово.
Что же в таком случае заставляет говорить об
аналитических образованиях в о т л*и ч и е от фразеологических
единиц и существуют ли действительно такие
образования?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо
обратить внимание на то, в каком отношении типичные
фразеологические единицы уподобляются словам,
оказываются эквивалентными им.
Типичные, «классические» фразеологические единицы,
такие, как 'дом отдыха', 'бить баклуши', 'спустярукава',
подобны сложным словам в том отношении, что в них выде-
лимы компоненты более или менее равного и полного
семантического веса, которые могут быть уподоблены о с-
н о в а м, являющимся компонентами сложных слов.
Отличаются они от сложных слов тем, что их компоненты
соединены как слова, т. е. посредством грамматического
их оформления, а не как части слов, т. е. лексическим
способом.
Возможны, однако, фразеологические единицы и
другого рода, а именно—подобные не сложным, а
производным словам, т. е. таким, у которых одна основная,
корневая часть соединяется с одной или несколькими
семантически подчиненными, служебными частями —
аффиксами. Так, например, англ. be tired быть усталым,
be surprised быть удивленным, удивиться представляются
64

фразеологическими единицами этого рода. С одной
стороны, это, несомненно, некоторые готовые комплексы,
существенно отличные от свободных соединений с
глаголом-связкой be в таких случаях, как be old быть старым,
be small быть маленьким и пр. С другой стороны, это и не
формы пассива от tire утомлять и surprise удивлять
(ср., Не was surprised at the news Он удивился новостям,
в отличие от Не was surprised by the news Он был удивлен
новостями) Ср., be aware знать, где слитность частей еще
более специфическая.
Подобными производным словам могут быть как
фразеологические единицы, так и свободные словосочетания:
существенно лишь то, чтобы полнозначным был только
один компонент. Различие же между обоими случаями
будет состоять в том, что фразеологические единицы
окажутся ближе к «идиоматичным» готовым производным
словам (ср., 'столовая', 'керосинка', 'сказка',
'градусник'), тогда как свободные словосочетания
соответствующего типа — к словам «неидиоматичным», свободно
образуемым в речи (ср. 'зеленоватость', 'пумёнок', 'по-тагалог-
ски' на языке тагалог).
§ 30. При известных условиях сочетания со
служебными словами, вообще говоря, более или менее подобные
производным словам, могут относиться к основным словам,
входящим в их состав, не как особые (производные) слова,
а только как особые грамматические фор-
м ы соответствующих слов. Эти особые случаи
словосочетаний и требуют специального их выделения в качестве
случаев аналитических образований в
узком смысле слова, а именно — как
аналитических форм. Ср., например, русск. 'будет работать': это
словосочетание, в котором 'будет' является служебным
(в широком смысле этого слова, при котором
вспомогательный глагол рассматривается как частный случай
служебного глагола), а 'работать' — главным
компонентом, относится к основному слову, входящему в его состав,
т. е. к слову 'работать', не как особое (производное) слово,
а только как особая грамматическая форма—форма
будущего времени. Можно сказать, что, например,
'работать' — 'работал'— 'работает' — 'будет работать' состав^
3 - 2365
66

ляет один ряд, отношения между членами которого
являются только грамматическими.
§ 31. Легко заметить, что такое понимание
аналитического образования (в узком смысле слова), а именно —
как аналитической формы, является достаточно
распространенным. Но обычно оно остается довольно
приблизительным; обходятся без строго определенного понятия,
так как само данное явление ясно не отграничивается от
смежных явлений, не рассматривается достаточно
углубленно и всесторонне со всеми его существенными
отличительными признаками. Что же существенно и характерно
для аналитического образования как аналитической
формы слова? Прежде всего нужно констатировать
следующее.
Аналитическая форма, как наиболее специфическое
аналитическое образование, взятая сама по себе, есть
словосочетание, а именно — сочетание
некоторого основного слова (в определенной его форме)
с известным служебным словом (или с комплексом
служебных слов, что пока можно особо не
рассматривать).
Таким сочетанием двух единиц, из которых каждая
обладает признаками слова, в современном английском
языке являются, например, формы перфекта: have written,
has written, had written и т. д. В этом сочетании единица
have, has и пр., с одной стороны, характеризуется офор-
мленностью (она имеет всю систему грамматических форм,
свойственных глаголу: have, has, had и т. д.), а с другой
стороны, содержит в себе некое, хотя ослабленное до
минимума и очень абстрактное, лексическое значение, что
проявляется, в частности, в разграничении формы
перфекта и пассива, имеющих один и тот же второй компонент и
различающихся именно первыми компонентами: have и
be соответственно, (см. § 135, примечание 2).
О словарном характере служебного компонента
перфектной формы свидетельствуют и случаи типа Have
you seen him? Вы его видели! — Yes, I have. Да, где глагол
have употребляется самостоятельно, вне сочетаний с
причастием — случаи, представляющие собой обычное и
широко распространенное явление.
66

Второй компонент перфекта тоже является ни чем
иным, как словом. Грамматически он представляет собою
не корень или основу слова, а определенную форму
глагола — причастие 2-ое. В составе перфекта этот
компонент выступает с вполне определенным и ярко
выраженным словарным значением — значением
соответствующего глагола: ср., например, has done сделал и does
делает, has seen увидел и sees видит и т. д. Эта форма
(причастие 2-ое) может выступать и как отдельная
единица (т. е. вне перфекта), причем значение его в этом
случае не противоречит значению причастия в составе
формат перфекта: ср. I have written a letter to my
brother Я написал письмо своему брату и I saw a letter
written by my brother Я видел письмо, написанное моим
братом.
Итак, аналитическая форма слова как таковая, взятая
изолированно, представляет собой своеобразное
словосочетание , лексически неравноправных компонентов, т. е.
сочетание, в котором один из компонентов является
служебным и выступает с максимально ослабленным
значением.
Тот факт, что аналитические формы представляют
собой своеобразные словосочетания,
подтверждается и относительной свободой компонентов
аналитической формы, возможностью их отделения друг от друга и
свободной перестановки в потоке речи. Например: I have
never seen him Я никогда не видел его] Have you ever seen
him? Вы когда-нибудь видели его? и т. д.
Примечание: Интересно в этой связи отметить, что
аналитические формы исторически восходят к некогда свободным
словосочетаниям.
Далее необходимо указать, что аналитическая форма
является свободным словосочетанием, а не
фразеологической единицей: 'будет работать* выделяется
совсем не так, как, например, '(молодость) возьмет свое'.
Ведь 'будет работать' входит в неопределенно большой
ряд: 'будет делать', 'будет знать', 'будет помнить', 'будет
любить' и т. д., и т. д., тогда как 'возьмет свое' (в
указанном смысле) лексически единично, изолированно и
стабильно (оно может изменяться только грамматически:
3* 67

'взяла свое\ 'взяло свое* и пр. Определенные
аналитические формы всегда могут быть образованы в случае
необходимости, и нет никакой надобности знать заранее
данную аналитическую форму, заключающую данное
конкретное основное слово, для того чтобы употребить ее в
речи. Так, можно сказать 'он будет палатализовать все
согласные', даже если никогда не приходилось слышать
'будет палатализовать*. В случае фразеологической
единицы это невозможно. Следовательно, если аналитические
формы вообще выделяются из словосочетаний со
служебными словами, то они выделяются совершенно
особыми признаками, не так, как фразеологические
единицы.
Из сказанного выше ясно, что по существу
аналитические формы должны выделяться из прочих свободных
словосочетаний именно тем, что они подобны (аналогичны)
не словам, а лишь отдельным грамматическим формам
слов. Этим подобием формам целых слов
аналитические формы и характеризуются несмотря на то, что они
являются словосочетаниями, и притом даже свободными,
как особые целые единицы, как
эквиваленты слов (но слов не во всей системе их форм, а только
в известных отдельных формах).
§ 32. Вопрос, следовательно, в том, каковы
условия того, чтобы известные словосочетания
выделялись именно наподобие грамматических форм тех основных
слов, которые входят в их состав (т. е., например,
словосочетание 'будет работать' — наподобие форм 'работает',
'работал' слова 'работать').
Если словосочетание, являющееся аналитической
формой, характеризуется тем, что выступает в качестве
грамматической формы того слова, которое является в нем
основным, то это значит, что такое словосочетание
принадлежит к одной из грамматических категорий,
характеризующих данное слово. Иначе говоря, оно представляет
известную категориальную форму, входящую в ту же
категорию, в какую входит какая-либо иная категориальная
форма, известная у этого слова. Так, например,
аналитическая форма 'будет работать' представляет
(категориальную) форму будущего времени, которая наряду с формами
68

настоящего и прошедшего времени, входит в категорию
времени вообще. (Подробнее о принципе выделения
категории см. § 3).
Принадлежа, таким образом, к известной
грамматической категории, характеризующей данное слово,
аналитическая форма уподобляется по своей функции другим
формам того же слова. А так как каждая грамматическая
форма слова вообще представляет это слово именно как
одно слово, то и соответствующая аналитическая форма,
несмотря на то, что она является по своему строению
словосочетанием, и притом свободным, выступает как одно
слово, как представитель одного цельного
слова, а не как словосочетание.
Получается противоречие: словосочетание,
представляющее одно слово. До некоторой степени это противоречие
подобно тому, какое мы находим во фразеологической
единице: там также словосочетание функционирует как
одно слово, которому оно уподобляется по своей
семантической цельности- вследствие своей идиоматичности.
Этого нет в случае аналитической формы: ведь
словосочетание, являющееся такой формой, в общем
характеризуется как свободное. Что же в этом случае заставляет
словосочетание функционировать как одно слово, что
делает жизненным и относительно устойчивым такое
противоречивое положение?
Существеннейшим, по-видимому, является здесь
наличие простых синтетических, несоставных форм в той же
грамматической категории, в какую входит данная
аналитическая форма.
Так, 'будет работать', несмотря на то, что это явное
словосочетание, выступает как одно слово (в известной
грамматической форме) лишь ввиду того, что другие
формы той же категории, т. е. формы настоящего ('работает*
и пр.) и прошедшего времени ('работал' и пр.), являются
простыми, синтетическими формами. То же условие
имеется и в случае нем, wird arbeiten, англ, will work, которые
принадлежат к той же категории, что и простые arbeitet,
arbeitete и works, worked, соответственно, благодаря чему
У нас есть основания считать эти словосочетания (wird
arbeiten, will work) аналитическими формами, а не
просто словосочетаниями.
69

Таким образом, образования типа 'будет работать',
will work и т. п. попадают в орбиту простых синтетических
форм, которые своим образцом дают основание для
понимания этих словосочетаний как единого целого,
эквивалента простой формы.
Но если бы, например, словосочетание 'будет работать'
входило, по принадлежности к одной и той же общей
грамматической категории (времени), не в ряд 'работает' —
'работал', а, например, в такой (воображаемый) ряд, как
*'есть работать'—*'был работать', то ни оно, ни другие
словосочетания этого ряда не выделялись бы из общего
числа словосочетаний со служебными словами, в
частности — с глаголом 'быть' в различных его формах: в таком
случае пришлось бы сказать, что временные различия в
глагольном сказуемом выражаются так же, как и в
именном: формами служебного глагола, при отсутствии форм
времени (т. е. категории времени) у основных глаголов,
подобно тому как и у существительных и прилагательных.
Ведь '(погода) была хорошая', 'будет хорошая' не
являются формами времени слова 'хороший, -ая, -ее'.
Итак, условием функционирования свободных
словосочетаний в качестве аналитических форм является
вхождение этих словосочетаний в какую-либо грамматическую
категорию, известную у данных слов и представленную,
хотя бы в одной из ее категориальных форм, простыми,
синтетическими формами этих слов: именно этот паралле-1-
лизм с простыми, синтетическими формами делает
словосочетание представителем и грамматической формой о д-
ногослова.
Но нельзя ограничиться лишь констатированием
этого условия. Необходимо выяснить также то, что
определяет вхождение данного словосочетания в данную
грамматическую категорию и что, наоборот, препятствует тому,
чтобы известное иное словосочетание относилось к какой-
либо грамматической категории слова.
Для того, чтобы можно было говорить о
соотнесенности с синтетическими формами необходимы свои условия,
а именно: соотношение аналитических
форм и простых форм должно
выделяться на фоне обычных
словосочетаний и изолироваться от последних. По своему зна-
70

чению словосочетания, выступающие в качестве
аналитической формы, должны одновременно быть близкими к
простой синтетической форме и далекими от прочих
словосочетаний. Иначе говоря, сближение, соотнесенность,
параллелизм с синтетической формой и отрыв от обычных
сочетаний должны взаимно дополнять друг друга. Так,
если взять форму будущего времени, представленную,
например, в (I)'ll go (я) пойду, то, с одной стороны,
значение времени, свойственное этому образованию,
объединяет его с синтетическими формами времени (go — наст,
вр., went —пр. вр.), а, с другой-г-то же самое значение
времени, поскольку оно присуще только данному
образованию (I)' 11 go и отсутствует у обычных сочетаний с
модальным глаголом, отделяет и изолирует (I)* 11 go от таких
сочетаний, как (I) can go (я) могу пойти, (I) must go (я)
должен пойти л т. п., в которых имеется значение оценки,
модальности, несвойственное сочетанию (I)'llj go —
последнее, как уже было сказано, передает значение только
будущего, без модальности.
Примечание: Правда, с точки зрения логики будущее
рассматривается как нечто не реальное; а предположительное и
содержащее известную модальность. Однако категории логические
не должны смешиваться с языковыми. В языке будущее
трактуется как объективное будущее и формы будущего времени не
обозначают ни желание, ни возможность, ни какие-либо другие категории
подобного типа. (См. § 158).
Не все аналитические формы одинаково легко
выделяются на фоне обычных словосочетаний. Например,
аналитические формы условного наклонения не обладают
четкой изолированностью от других словосочетаний, переда^
ющих модальность: (I) should go (я) пошел бы, (he) would
go (он) пошел бы, близко стоят к ряду таких сочетаний с
модальными глаголами, как (I) must go (я) должен пойти,
(I) ought to go (мне) следует пойти. Однако, если
сочетания с модальными глаголами данного типа
употребляются в самых разнообразных случаях и связях и могут быть
включены в более обширный ряд других образований с
модальным значением, вплоть до соответствия по своему
значению с такими образованиями, как (I) am obliged to go
(я) обязан пойти; It is necessary for me to go Мне
шобходимо пойти и т. д., то сочетания с should и would
71

ближе всего стоят к синтетическим формам, а именно
к сослагательному 2-му, с которыми они постоянно
оказываются связанными в речи, например, If I knew about it
I should go there Если бы я знал об этом, я бы пошел туда.
Это не значит, конечно, что связь условного
наклонения и сослагательного 2-го должна быть обязательно дана
в речи. Разумеется, она может и отсутствовать, например:
What would you say? Что бы вы сказали? и т. п. Но даже и
в таких случаях предполагается возможность
употребления в качестве соотносимого с ними высказывания —
If you were asked Если бы вас спросили и т. п., т. е.
смысловая внутренняя связь с простой синтетической формой
сослагательного 2-го сохраняется.
Таким образом, сочетания с should и would все же
выделяются из общего ряда сочетаний модального глагола
с инфинитивом и изолируются от последних тем, что они
непосредственно примыкают к синтетическим формам
наклонения, которые и «оттягивают» их от обычных
словосочетаний, вовлекая в сферу глагольных форм в качестве
аналитических форм условного наклонения.
Говоря об условиях включения известных
словосочетаний в ту или иную грамматическую категорию,
целесообразно различать два случая:
1. Существуют по меньшей мере две категориальные
формы, представленные синтетическими
словоформами; тем самым известная категория имеется уже
независимо от того, есть ли какая-либо аналитическая форма,
представляющая ее, или нет. Так, например, категория
времени у глагола в русском, немецком, английском
языках, имеется независимо от того, являются ли
словосочетания 'будет работать', wird arbeiten, will work
аналитическими формами, представляющими категорию времени,
или нет: категория времени у глагола конституируется в
этих языках уже наличием двух синтетически
представленных категориальных форм: настоящего времени
('работает', arbeitet, works) и прошедшего времени ('работал',
arbeitete, worked).
2. Имеется только одна серия синтетических
словоформ, которая может представлять известную
категориальную форму лишь при условии, что существуют
словосочетания, выступающие в качестве аналитической формы,
72

представляющей другую категориальную форму той же
грамматической категории. В этом случае, таким образом,
само существование данной грамматической
категории зависит от того, являются ли известные
словосочетания со служебными словами аналитическими
формами соответствующих основных слов, или нет. Так,
например, обстоит дело в случае категории видав английском
глаголе. Среди синтетических форм английского глагола
нет таких двух форм, которые различались бы в плоскости
вида и притом — только в этой плоскости. Это-то,
вероятно, и было причиной того, что английский глагол очень
долго рассматривался как чуждый категории вида.
Последняя устанавливается в нем лишь при условии, что
известные словосочетания форм глагола be с «формами на
-ing» основных глаголов представляют собой не просто
словосочетания, но аналитические формы
соответствующих основных глаголов. Если is working есть
аналитическая форма глагола work, то она неизбежно
вступает в определенное отношение и взаимодействие с
синтетической формой works, которая отличается от нее
только но одной линии (совпадая по всем другим: то
же лицо, число, время, наклонение и т. д.). Соотношение по
этой линии есть явно видовое (хотя и не совпадающее
в точности с тем, что мы находим в русском языке), и is
working отличается от works и противополагается ему как
другой грамматический в и д, и только как таковой.
Таким образом, в словоформах works и is working (поскольку
последняя оценивается как аналитическая форма)
представлены две разные категориальные формы, которые в
их единстве образуют категорию вида в системе
английского глагола. Если же is working и пр. не
аналитические формы соответствующих глаголов, то соотношение
с ними форм типа works не есть соотношение в пределах
системы самого глагола как слова, но является соотношением
слова и одного из словосочетаний, в которых оно
используется. Это — принципиально другое понимание данного
соотношения, так как различие между словом и
(свободным) словосочетанием является очень существенным.
Если такое словосочетание, как is working, признается
аналитической формой глагола, то тем самым признается,
что is working составляет специфическую пару с works,
73

с которым оно имеет аналогичную семантическую
структуру, несмотря на иное техническое строение. Вместе с тем
оно по своему существу отделяется от других
словосочетаний.
Напротив, если is working не выделяется как
аналитическая форма глагола work, то оно в основном
приравнивается по своему характеру вообще к
словосочетаниям, отличаясь от того или иного их типа лишь
настолько, насколько его компоненты отличаются
в отдельности от компонентов этих других сочетаний. Так,
например, при этом условии is working *«естъ
работающий» будет отличаться от is a worker является рабочим
только в той степени, в какой причастие working
работающий отличается от существительного с артиклем a worker
рабочий, а от stands working «стоит работающий»
сочетание is working *«естъ работающий» отличается ровно
настолько, насколько stands стоит отличается от is есть.
Понятно, что оба рассмотренных случая, типа англ.
works — worked — will work и типа англ. works — is
working, существенно различны с точки зрения
возможности перерастания словосочетания в аналитическую
форму: в первом случае словосочетанию достаточно, так
сказать, только присоединиться к уже
существующей, готовой грамматической
категории; во втором же — соответствующая грамм
этическая категория, должна быть
образована на основе специфического сближения данного
словосочетания с определенной синтетической словесной
формой, которая еще должна, в процессе этого сближения,
получить значение новой категориальной формы (так,
works, предположительно не имеющее значения вида,
должно приобрести видовое значение в связи со сближением
с словосочетанием is working).
В первом из этих случаев образование аналитической
формы (т. е. приобретение словосочетанием характера
грамматической формы слова) может произойти гораздо
легче, чем во втором. Для первого случая достаточно, в
сущности, того,чтобы отличие словосочетания по значе-
н и ю от любой из наличных (синтетических) форм данной
категории стало аналогичным отличию (по значению)
одной из них от другой; иначе говоря: чтобы семантическое
74

отношение словосочетания к имеющимся (синтетическим)
формам стало подобно их отношению друг к другу, что
можно условно выразить так:
аф : сфг: сф2
(аф — аналитическая форма, сф — синтетическая форма;
курсив же показывает, что речь идет о значении).
Например: will work : works : worked. T. е., поскольку у
словосочетания will work образуется значение будущего
времени, которое освобождается от всяких иных значений,
отсутствующих у works и worked (например, от значения
хочет), постольку will work превращается в
аналитическую форму глагола work и входит в парадигму его
спряжения. Насколько подобное явление осуществляется в
* каждом определенном случае в известном конкретном
языке, вопрос другой: здесь требуется исследование
соответствующего материала, в результате чего может быть
установлено, имеем ли мы действительно дело с вполне
устойчивой аналитической формой или нет, или с
переходным состоянием, с подвижным колеблющимся
образованием. Но самый принцип выделения аналитической
формы в случае первого типа (англ. will work, нем. wird arbei-
ten и пр.) не вызывает затруднений.
Так, мы можем, по-видимому, сказать, что в английском
языке словосочетание will work, вообще говоря, как
таковое не закрепилось окончательно в качестве
аналитической формы. Дело, вероятно, можно изобразить так:
will
Парадигма глагола
works
worked
work
Иначе говоря, will work не укладывается полностью в
глагольную парадигму. Но, по-видимому, другой его ва-
76

риант, сокращенное -Ml work, уже целиком принадлежит
этой парадигме, так что полнее положение дела можно
было бы представить так:
will
Парадигма глагола
works
worked
work "j
-'И work J
Немецкое wird arbeiten, несомненно, полностью
входит в парадигму на равных правах (в функциональном
отношении) с синтетическими формами.
Примечание: По этому поводу нелишне заметить, что
различные специфические значения, которые могут показаться
выводящими данное образование из данной категории, но которые
естественно осмысляются как производные или переносные на основе
данного категориального значения, не выдвигают данное словосочетание
за пределы парадигмы. Они не меняют его характера как
аналитической формы: на основе общих, главных значений отдельных
категориальных форм всегда возможны некоторые специфические их
употребления и побочные значения, соответствующие их особому
характеру. Так, формы настоящего времени, как известно, в самых
различных языках могут применяться и для обозначения как прошедших, так
и будущих событий, что, вообще говоря, не стирает границ между
разными категориальными формами и не уничтожит у них значения
настоящего времени, которое и придает специфический оттенок
обозначению ими прошлых или будущих явлений. Подобным же образом,
например, употребление will weigh в такой фразе, как This rock will
weigh several tons Этот камень весит (пожалуй) несколько тонн,
не выводит это словосочетание из категории времени и, в частности,
из категориальной формы будущего времени, так как то
специфическое значение, которое оно здесь имеет, может быть осмыслено как
вытекающее из значения будущего времени (примерно так: Если этот
камень будет взвешен, то он потянет несколько тонн). Можно
сказать, что отличие, которое will weigh придает приведенному
предложению сравнительно с This rock weighs several tons, хотя и не
совпадает с обычным,самым прямым и простым отличием будущего времени
76

от настоящего, тем не менее объясняется на основе именно
этого отличия. Но, само собою разумеется, особое употребление какой-
либо формы может привести и к изменению ее общего значения и к
тому, например, что одна категориальная форма может перейти в
другую форму или даже в другую категорию.
Значительно сложнее обстоит дело во втором случае,
типа is working, так как здесь нельзя сказать, в какую
категорию должно войти или к какой категории должно
примкнуть данное словосочетание: ведь здесь еще нет
соответствующей сложившейся категории.
Очевидно, исходить здесь нужно из следующего.
Словоформы, представляющие некоторое слово, вообще
говоря, находятся в известных отношениях не только между
собой, но и с различными словосочетаниями, в которые
входит данное слово. Например, словоформа 'работает'
находится в определенном отношении не только со
словоформой 'работал' и пр., но и со словосочетаниями 'не
работает', 'работает ли', 'хорошо работает', 'может
работать', 'начинает работать', 'хочет работать', 'считается
работающим' и т. д. и т. п. Эти отношения могут, понятно
различаться как по конкретному содержанию, так и по
общему своему характеру или типу. Так, отношение
между 'работает' и 'может работать', с одной стороны, и
между 'работает' и 'хочет работать', с другой, не одно и то же
по конкретному содержанию (поскольку различны слова
'может' и 'хочет'), но по общему характеру оно в
достаточной мере одинаково в обоих случаях, существенно
отличаясь от отношения между 'работает' и 'не работает',
которое, в свою очередь, сближается в один общий тип с
отношением между 'работает' и 'работает ли'. Понятно
далее, что известные конкретные отношения и типы
отношений могут быть ближе к тем, которые имеются между
словоформами одного слова, или дальше от них. Так,
например, отношение между 'работает' и 'хорошо работает*
(и вообще всем типом: 'усердно работает', 'легко
работает' и пр.) очень отдаленно по общему характеру его
содержания (качественная оценка) от того, что мы вообще
находим в области отношений между грамматическими
формами русского глагола. Напротив, два приведенные
выше типа отношений сравнительно близки к этому: легко
можно представить себе, что, например, выражения от-
77

рицания (через сне') и вопроса (через сли') входят в
систему глагольных форм. Ведь, в частности, отдельное
написание сне' при глаголе очень похоже на условность, и
А. А. Потебня регулярно писал 'не* вместе с глаголом; а
в отношении сли' существовала и существует сильная
тенденция соединять его с глаголом через дефис ('знает-ли').
Одни семасиологические рассуждения в этом случае,
однако, не помогут. Необходимо обратить внимание и на
строение соответствующих образований, причем
следует рассмотреть отношение их строения к строению
других образований— словосочетаний и словоформ.
Но для того чтобы известное соотношение между
двумя образованиями осмыслялось как лежащее в плане
грамматики, необходимо, чтобы соответствующее
смысловое различие было и в ы р а ж е но как неосновное, как
дополнительное, как лишь сопровождающее, а это значит,
что оно должно быть выражено не различием самих слов,
но только изменением слов или отношением между
ними в их соединении, сочетании. В таком
случае, как 'работаем' и 'мы работали' различие между
грамматическим и лексическим преимущественно
определяется способом выражения по существу одного и того
же содержания. А именно: значение первого лица
множественного числа оказывается грамматическим
(трактуется грамматически) в 'работаем' вследствие того, что оно
выражено лишь аффиксом словоформы, тогда как в 'мы
работали' оно же выступает как лексическое (трактуется
лексически), поскольку выражено отдельным словом.
Грамматическим является выражение обобщенного
отношения посредством лишь изменения слов и их
соединения как такового, отвлеченного от их
конкретности; лексическим же является выражение слова-
м и как таковыми, т. е. как частями словарного
состава.
§ 33. Для того чтобы известные словосочетания сбли*
зились с отдельными словоформами и благодаря
функционально-смысловому уподоблению последним образовали
одну определенную категорию, необходимо
соответствующее выражение особо тесной связи между ними.
Поскольку словосочетание при этом все же не превращается
78

в цельную синтетическую словоформу (подобно лат. finire
habet, франц. finira), постольку такое выражение
оказывается очень тонким и относительным. В общем
единственным его средством оказывается то или иное
обособление от аналогичных словосочетаний,
относительная изоляция данной конструкции. Однако пути
такой изоляции могут быть различны.
1. Наиболее очевидной представляется изоляция в тех
случаях, когда словоформа, используемая в сочетании с
данным служебным словом, вообще не применяется, или
крайне неупотребительна в сочетании с другими
служебными словами, или даже совсем неизвестна за пределами
данного сочетания. В русском языке, по-видимому, такие
случаи не наблюдаются. Характерными примерами из
других языков могут служить франц. ete, нем. gewesen, англ.
been, употребительные лишь в сочетаниях со служебными
глаголами франц. avoir, нем. sein, англ. have,
соответственно, благодаря чему словосочетания вроде франц. a ete,
нем. ist gewesen, англ. has been особо изолируются.
2. Грамматическое значение словоформы при ее
употреблении в сочетании с данным служебным словом может -
коренным образом расходиться с ее значением (или
значениями) в других случаях. Ср., например, Юн поехал бы
туда завтра': без частицы 'бы' словоформа 'поехал' имела
бы такое значение (а именно — значение прошедшего
времени), которое препятствовало бы ее соединению со
словом 'завтра'.1 Поэтому, в частности, 'поехал бы'
представляется более тесным сочетанием, чем 'поехать бы':
между 'поехать' (например, в 'поехать туда завтра') и
'поехать бы' (в аналогичном предложении) не такая
коренная разница, как между 'поехал' (без 'бы') и 'поехал бы'.
Формы так называемого причастия 2-го («прошедшего»,
«перфектного») во французском, немецком, английском и
ряде других языков в определенных сочетаниях со
служебными глаголами {франц. avoir, нем. haben, англ. have
и пр.) не имеют того грамматического значения, которое
характерно для них в других случаях. Так, в сочетаниях
1 То, что частица 'бы' может тесно сочетаться с союзами
('чтобы', 'если бы' и пр.) и местоимениями и соответствующими
наречиями ('кто бы\ 'какой бы', 'как бы' и т. п.), лишь осложняет дело,
но не меняет его существа.
79

франц. a donne дал, нем. hatgegeben, англ. has given
причастия не имеют значения страдательного залога
(пассива), свойственного им в различных других употреблениях
(le livre donne a l'eleve книга, данная ученику, das ihm
gegebene Buch; the book given to him и пр.).
Такая семантическая изоляция, как известно, в
истории различных языков повела к утрате причастием
согласования в соответствующих случаях (например, франц.
a ecrit la lettre написал письмо без согласования ecrit la
lettre генетически восходит по своим отдельным
компонентам и общему построению к лат. habet illam litteram
scriptam с согласованием причастия scriptus, -a, -um
и т. д. со словоформой litteram).
3. Нередко наблюдается такая несочетаемость данных
форм основных слов с известными формами служебного
слова, которая не объясняется какими-либо общими
правилами сочетания слов. Тем самым наличные сочетания
выделяются особо, даже если они и образуют длинные
ряды, Ср., например, сочетания причастия 1-го с
глаголом be в английском языке: be working, is working, was
working и пр. Здесь мы находим длинный ряд
образований, построенных по типу: «форма глагола be, требуемая
общей конструкцией данного высказывания, плюс
причастие 1-ое того глагола, который входит в лексический
состав этого высказывания». На первый взгляд может
показаться, что эта формула не знает ограничений. Однако это
не так. Ведь согласно этой формуле мы должны были бы
иметь и такое образование, как *being working, которое
практически отсутствует. В самом деле, мы находим
подобные параллели: be, work — be working; is, works —
is working; was, worked — was working;
Продолжая их с сохранением того же отношения, мы
ожидали бы being, working —*being working.
Ср., например, be worked, is worked, was worked.
Ср. также stand, stands, stood working, standing working;
We saw the commander standing there on the bridge
watching the unloading1. Мы видели, как командир стоял там
на мосту, наблюдая за разгрузкой.
1 Пример заимствован у М. А. Ганшиной и Н. М. Василевской
(см. М. Ganshina & N. Vasilevskaya, English Grammar, Vlth ed.,
Moscow 1951, стр. 236).
80

Таким образом, получается, что такие словоформы,
как working, watching и т. п., к а к бы заменяют
сочетания *being working, *being watching и пр., не
употребляемые в действительности, но ожидаемые в
соответствующих рядах сложных образований (be working и т. д.).
Тем самым такие ряды вступают в особо тесный контакт с
известными простыми, синтетическими формами
соответствующих слов и изолируются по отношению к другим
конструкциям.
4. Иногда форма основного слова, входящая в данное
словосочетание, может иметь в этом словосочетании в
общем то же или почти то же значение, что и в других
словосочетаниях. Тем не менее изоляция данного
словосочетания происходит вследствие известных синтаксических его
особенностей как целого, специфически сближающих его
с определенными простыми формами основного слова.
При этом может иметь место своего рода раздвоение
внешне одного и того же словосочетания вследствие того, что
оно изолируется лишь в определенных случаях, в других
же входит в более общий ряд. Само такое раздвоение
подчеркивает изоляцию одной категории случаев в
противоположность другой. Ср., например, разные случаи с
пассивными построениями. В таком предложении, как англ.
[k] in кеер is palatalized [к] в кеер палатализовало
словосочетание is palatalized не обособляется по своей
структуре от таких словосочетаний, как is voiceless глухое,
palatal палатальное, short краткое и т. п. и таких, как
becomes palatal становится палатальным, short кратким,
remains palatal остается палатальным и др. Напротив, в
предложении [kl is frequently palatalized [k] часто
палатализуется сочетание is palatalized имеет тенденцию
обособиться от сочетаний с прилагательными и
специфически сблизиться с простой словоформой palatalize,
например, в They frequently palatalize [k] and [g]. Они часто
палатализуют [k] и [g]. Этому способствует наречие
frequently, наталкивающее мысль на то, что is palatalized
обозначает процесс, а не признак предмета. Случаи,
подобные только что приведенному, еще раз показывают,
что адъективность причастия 2-го не делает его
прилагательным, поскольку соединение адъективности с
глагольностью не образует нового качества. Грамматический
81

характер причастия 2-го не осложняется лексическими
моментами, а залоговое различие выступает как только
грамматическое, как различие форм одного и того же
слова.
Итак, известные словосочетания связываются с
синтетическими формами определенной грамматической
категорией, и это включает их в систему форм данного слова
в качестве категориальной формы данной грамматической
категории. Такие словосочетания начинают
функционировать как аналитические формы слова.
В заключение следует еще раз подчеркнуть, что
структурно, аналитическая форма, как
уже было сказано выше, продолжает оставаться
свободным соединением раздельнооформленных частей,
являющихся словами, которые соединены по определенным
синтаксическим правилам (если бы данное образование не
имело характера словосочетания, то тогда оно было бы не
аналитической, а синтетической формой). Но
функционально это сочетание выступает наряду с
синтетическими формами в качестве одной из категориальных
форм какой-либо грамматической категории и выполняет
роль формы слова. Поэтому при рассмотрении
аналитических форм необходимо различать момент структурный
и момент функциональный. Специфическое переплетение
этих двух моментов и определяет своеобразие данного
языкового явления — аналитической формы слова.
§ 34. Рассмотрев общие условия существования
аналитических форм, можно сделать следующие выводы:
1) Не может быть грамматической категории,
представленной лишь одними аналитическими формами, ибо само
выделение аналитической формы, изолирование
определенного словосочетания от других, близких к нему
словосочетаний, основывается на параллелизме с
синтетическими формами. Отсюда, например, неправильно было
бы относить к аналитическим формам вида сочетания
инфинитива с глаголами типа begin начинать, finish кончать
и т. п., так как в языке нельзя найти синтетические формы,
вместе с которыми данные словосочетания могли бы
выступать как категориальные формы одной грамматической
категории.
82

2) Не может быть аналитических слов, а могут быть
лишь аналитические формы слова, а отсюда
рассмотрение сочетаний типа be tired устать, be surprised
удивиться и т. п. как аналитических глаголов
приходится признать неправомерным. В самом деле, как уже было
сказано, необходимым условием для того, чтобы
известное словосочетание смогло выступить в качестве
аналитической формы слова, является его соотнесенность с
простыми синтетическими формами, ибо только последние
могут, если можно так выразиться, «втянуть»
словосочетание в орбиту системы форм слова. В случае же be tired
и тому подобных образований таких синтетических форм
нет и поэтому сочетания этого рода следует
рассматривать как фразеологические единицы, но ни в коем случае
•как аналитические слова.
3) Между словосочетаниями и аналитическими
формами могут быть переходные случаи, что в определенных
условиях контекста и создает известную нечеткость
границы между аналитическими формами и словосочетаниями.
В языке существует ряд подвижных образований, в одних
случаях фигурирующих как аналитические формы,
соотносимые в пределах одной грамматической категории
с простыми формами, а в других — тяготеющих к обычным
сочетаниям слов, причем возможность существования
подобных образований вытекает из самого характера и
истории развития аналитических форм. Особенно
подвижными в этом отношении являются сочетания модального
характера, например, сочетания should и would с
инфинитивом. В них связи со свободными словосочетаниями, не
являющимися аналитическими формами, могут
усиливаться особенно часто. Так сочетание he would go в одних
случаях может сопоставляться с простой категориальной
формой наклонения,— а именно с сослагательным 2-ым
(Не would go if he were not busy Он пошел бы, если бы не
был занят и т. п.), выступая как аналитическая форма
условного наклонения. В других же случаях в глаголе
would может оживать значение желания, тогда он
сближается с глаголами типа want хотеть, wish желать и
сочетание he would go начинает выступать уже не как
аналитическая форма, а как словосочетание модального
глагола с инфинитивом.
83

Подобные примеры еще раз подчеркивают тот факт, что
взятые в отвлечении от своей специфической функции
аналитические формы являются свободными
словосочетаниями.
Можно привести и другие примеры нечеткости границ
между аналитическими формами и простыми
словосочетаниями. Так если редуцированная форма будущего
времени (1)41 go (я) пойду выступает в языке как устойчивая
аналитическая форма, то полная форма (I) shall go в известных
контекстуальных условиях (при оживлении
семантических связей вспомогательного глагола с модальными
глаголами) допускает возможность колебания между
аналитической формой и свободным сочетанием, не
выступающим в качестве аналитической формы.
Однако есть случаи, в которых границы между
аналитическими формами и прочими словосочетаниями
являются очень четкими. Так, образованные с помощью
вспомогательного глагола do отрицательные и вопросительные
формы глагола (I) don't speak (я) не говорю и do (I) speak
говорю ли (я) сопоставляются только с утвердительной
синтетической формой (I) speak (я)говорю. Никаких
словосочетаний, с которыми они могли бы быть сопоставлены
и которые могли бы оторвать их от простых форм, в
английском языке нет. Поэтому эти формы и являются очень
устойчивыми.
§ 35. В заключение необходимо отметить, что,
поскольку в одной и той же словоформе могут соединяться
разные грамматические категории, выраженные различными
средствами (как синтетически, так и аналитически),
определенная грамматическая форма слова может быть по
линии одной категории формой синтетической, а по линии
другой — аналитической, а кроме того одна
аналитическая форма может наслаиваться на другую, образуя
сложные аналитические формы. Поэтому, говоря о той или иной
аналитической форме, нужно учитывать, по какой линии,
в плане какой именно грамматической категории, она
является аналитической. Так словоформа was written было
написано (it was written yesterday это было написано
вчера) является синтетической в плане категории времени
и аналитической по линии категории залога. В такой же
84

форме, как (he) will work (onf будет работать, напротив,
значение залога выражается синтетически, а значение
времени аналитически и т. д.
Если же взять случай (I) should have gone (Я) бы ушел,
то здесь аналитичность выступает уже по двум линиям;
1) по линии категории наклонения — поскольку should
является вспомогательным глаголом, входящим в
аналитическую форму условного наклонения, 2) по линии
категории временной отнесенности, так как have выступает
здесь как вспомогательный глагол, входящий в
аналитическую форму перфекта.
КРАТКИЙ ОБЗОР АНАЛИТИЧЕСКИХ ФОРМ В ПЛАНЕ
ИХ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ
ПО ГРАММАТИЧЕСКИМ КАТЕГОРИЯМ
Глагол
§ 36. Обзор аналитических форм целесообразно начать
с глагола, для которого аналитические формы являются
особо типичными.
Категория времени представлена двумя
рядами синтетических форм: настоящего и прошедшего
времени (ср., I am — I was, we are — we were и т. п.) и одним
рядом аналитических форм будущего времени (ср., I shall
be, he will be, we shall be и т. п.).
Примечание 1: Выше уже обращалось внимание на тот
факт, что аналитические формы будущего времени не изолируются
полностью от таких словосочетаний, в которых shall и will
выступают как служебные глаголы, сохраняющие свое значение. Отрыв от
словосочетаний этого рода четко намечен лишь в кратких типофор-
мах вроде Г И go, характерных, главным образом, для разговорной
речи.
Категория наклонения конституируется
четырьмя рядами синтетических форм: изъявительного,
сослагательного 1-го, сослагательного 2-го и
повелительного наклонений (ср. he is, he be, he were, be!). К ним
примыкают два ряда аналитических форм — формы условного
и предположительного наклонений (ср. he would be, he
should be). Последние, хотя они и очень нечетко отграни--
85

чены от словосочетаний с модальными глаголами (см.
§ 172), вместе с тем уже прочно вошли в систему глагола
в качестве аналитических форм.
Если категории времени и наклонения представляют
собой случай, когда грамматическая категория строится
на основе нескольких (по крайней мере двух) рядов
синтетических форм и ее существование в принципе не
определяется наличием форм аналитических, то нижеследующие
категории относятся к случаю, когда сами
грамматические категории создаются на базе вовлечения известных
словосочетаний в систему глагольных форм и превращения
их в аналитические формы.
Категория временной
отнесенности образуется противопоставлением аналитических
перфектных форм простым неперфектным формам: ср., I have
done Я сделал — I do я делаю; I had done я сделал —
I did я сделал и т. д. Для аналитических форм этой
категории характерна четкость границы, отделяющей их от
обычных словосочетаний.
Категория вида конституируется
аналитическими формами длительного вида и синтетическими
формами общего вида: I am doing я делаю — I do я делаю. В
данном случае граница между аналитической формой и
прочими словосочетаниями в общем является четкой, хотя
в языке и есть случаи, когда в аналогичных сочетаниях
глагола be с причастием 1-ым be является глаголом-
связкой: ср., She is amusing her guests Она занимает своих
гостей, где is amusing является аналитической формой
вида, и She is amusing Она занятная, где по существу
причастие перестает быть причастием, превращаясь в
прилагательное и выпадая из системы глагола. Таким
образом, предложения типа she is amusing her guests и she
is amusing различаются не только по своему строению,
но и по словарному составу: amusingx и amusing2
представляют собой разные слова: первое является
глаголом в форме причастия 1-го, а второе —
прилагательным.
Категория залога также образуется при
участии аналитического ряда форм. Правда, вообще говоря,
категория залога существует и без аналитических форм,
так как пассив может быть представлен и синтетическими
86

формами: у многих глаголов причастие 2-ое имеет пас-^
сивное значение (ср., broken сломанный и т. п.). Однако
пассив в синтетической форме ограничен только областью
причастия — нетипичной для глагола сферой
образований адъективного характера. В целом же в системе
английского глагола категория залога базируется на
аналитических формах пассива, которые сопоставляются с
синтетическими формами актива: A letter was written by me
Письмо было написано мною — I wrote a letter Я написал
письмо.
Примечание 2: Аналитические формы пассива следует
отличать от именного сказуемого, где в роли именного члена
выступает причастие. Ср.: 1) The window was shut— Окно было закрыто
(составное именное сказуемое с глаголом-связкой be) и 2) The window
was shut at five o'clock — Окно было закрыто в б часов (аналитический
пассив со вспомогательным глаголом be). Различие этих образований
выступает очень четко при их сопоставлении (в плане лексическом и
грамматическом) с соотносимыми с ними образованиями следующего
типа:
1) в лексическом плане: ср. a) The window was shut Окно было
закрыто — The window was open Окно было открыто и б) The window
was shut at five o'clock Окно было закрыто в 5 часов — The window was
opened at five o'clock Окно было открыто в б часов, где
антонимическая связь shut с прилагательным open в случае «а» — (was) shut —
(was) open и с причастием opened в случае «б» — (was) shut — (was)
opened подчеркивает тяготение shut* к прилагательному, a shut2—
к глаголу;
2) в грамматическом плане: ср. a) The window was shut, которое
не может быть соотнесено с активным построением (They shut the
window) и тем самым характеризует сочетание was shut как
составное сказуемое и б) The window was shut at five o'clock, которое может
быть сопоставлено с активной конструкцией They shut the window
at five o'clock Они закрыли окно в 5 часов, указывающей на то, что
was shut здесь является аналитической формой пассива. Таким
образом, возможность или невозможность соотнесения словосочетания
с формой актива играет большую роль в разграничении
аналитического пассива и составного сказуемого.
Следует, однако, подчеркнуть, что было бы неправильно
относить к пассиву только первый случай, а именно the window was
shut at five o'clock. Дело в том, что случай типа the window was shut
тоже относится к пассиву, так как выступающее здесь причастие 2-ое,
как уже говорилось, само по себе имеет пассивное значение. Однако
аналитической формы пассива здесь нет, и этот случай представляет
собой, как уже было сказано, составное именное сказуемое, в
котором причастие выступает как отдельный элемент, функционирующий
наподобие прилагательного, и соотносящийся с ним. В отличие от
87

него первый случай (the window was shut at five o'clock) является
именно аналитической формой пассива.
Большое значение для разграничения аналитического пассива и
именного сказуемого имеет также наличие обстоятельств типа
приведенного выше at five o'clock в 5 часов.
Наличие дополнения с предлогом by не играет большой роли в
этом отношении и является менее важным для разграничения
подобных конструкций, чем наличие обстоятельств, так как предлог by
может употребляться не только без аналитической пассивной формы,
например, a book written by Dickens, книга, написанная Диккенсом,
но и вообще без какой-либо глагольной формы a book by Dickens
книга Диккенса.
§ 37. В вопросе о месте, занимаемом в системе форм
глагола аналитическими формами со
вспомогательным глаголом do, до сих
пор все еще нет достаточной ясности. Дело в том, что эти
формы не укладываются в общую схему категорий, обычно
выделяемых в глаголе в английском языке, и поэтому их
нередко объединяют в единое целое под общим названием
«do-forms» (так делает, в частности, Керм). В
действительности же, аналитические формы с глаголом do образуют
в английском языке три специфических категории, для
обозначения которых очень трудно найти точные термины:
Категория заявления (констатации)-в о п-
р о с а. В английском языке вопрос в определенных
случаях выражается не только интонацией и порядком слов,
но и изменением самой формы глагола — а именно
употреблением, вместо простой синтетической формы,
аналитической формы со вспомогательным глаголом do: (I) know
(я) знаю — do (T) know? знаю ли (я)? и т. д. Таким
образом, в английском языке вопрос выражается не только
синтаксически, но и морфологически — специальной
грамматической формой слова, что составляет характерную
особенность этого языка, отличающую его от русского и
некоторых других языков. Правда, следует отметить, что
и в английском языке у некоторых глаголов вопрос
передается тоже лишь синтаксическими средствами —
порядком слов и интонацией: например, у модальных глаголов,
глаголов be и have (в определенных случаях). Однако
в подавляющем большинстве случаев для выражения
значения вопроса английский язык прибегает к помощи
морфологии.
88

Противопоставление утвердительной (синтетической)
и вопросительной (аналитической) форм и образует
грамматическую категорию заявления
(констатации-вопроса.
Примечание: Рядом авторов вопрос рассматривается как
форма категории наклонения (на том основании, что различие в
значении формы констатирующей и формы вопросительной якобы
является различием модального характера). Однако вопрос может
выражаться в разных наклонениях (за исключением лишь
повелительного, которое по самой своей сущности не может сочетаться с
вопросом): ср., например, do you go? идете ли вы?; would you go?
пошли бы вы? и т. п. Этот факт с несомненностью свидетельствует о
том,что вопросительная форма не может быть отнесена к
категориальным формам категории наклонения: тогда оказалось бы, что в одной
словоформе,— например, should (he) ask? спроси(он)? —
совмещаются две категориальные формы одной и той же грамматической
категории, что совершенно исключается (см. § 3).
Категория
утверждения-отрицания. Противопоставление синтетических утвердительных
форм и аналитических отрицательных образует
грамматическую категорию утверждения-отрицания: (I) know (я)
знаю — (I) don't know (я) не знаю. Особая
морфологическая категория создается здесь в системе английского
глагола не самой отрицательной частицей, а именно
благодаря введению глагола do, что четко выявляется на фоне
таких случаев, как nobody knows никто не знает, to be
or not to be? быть или не быть? и т. п., в которых особой
отрицательной формы слова нет, хотя смысл и является
отрицательным.
Отрицательные формы отнюдь не следует причислять
в качестве третьей категориальной формы к рассмотренной
выше категории заявления (констатации)-вопроса,
поскольку отрицательными могут быть не только
утвердительные формы, но и вопросительные: (I) don't know
(я) не знаю — don't (I) know не знаю ли (я)?, а это
свидетельствует о том, что отрицательные формы
представляют другую категорию, отличную от категории заявления-
вопроса.
Соотношение категории утверждения-отрицания с
категорией заявления-вопроса можно представить
следующим образом:
89

Категория
заявления-вопроса
Категория утверждения-отрицания
I know
do I know?
Г don't know
don't I know?
Отличительной особенностью отрицательной формы
в английском языке является то, что благодаря
вспомогательному глаголу do, отрицательная частица not оказалась
втянутой в систему глагольных форм, образовав типофор-
мы don't и т. п., в которых not перестало существовать как
отдельная отрицательная частица и стало
морфемой-аффиксом в отрицательном спряжении глагола.
Примечание: Вообще говоря, отрицание не всегда входит
в систему спряжения глагола, т. е. не всегда выражается
морфологически. Так, например, в русском языке отрицание выражается
лексически, путем присоединения особого слова: ср. 'не знаю',
'не очень', 'не одинаковый' и т. д.
Утрата частицей not своей самостоятельности и
включение ее в систему глагольных форм проявляется прежде
всего фонетически, а именно в том, что в типоформе don't
наблюдается не только редукция гласного в not — [nt],
но и образуется специфическая, неразложимая форма
глагола, в которой чередование гласных [и:]— [ои]
(ср. do [du;] — don't [dount]) также выступает как
показатель отрицательной формы.
Вовлечение отрицания not в систему глагола
поддерживается и такими образованиями, как образование
can't, где от not может оставаться либо только один
конечный согласный— [-t], [kcmt]), либо вообще ничего не
оставаться: ср., например, c.an't go, который в связной
речи может звучать как [kctrj gou]. В разговорной речи
особая отрицательная форма есть и у be — ain't [emt].
Неразрывность слияния частицы not с глаголом и
монолитность этих отрицательных образований
подчеркивается также и порядком следования компонентов: ср.
обычное don't you know? и более редко встречающееся
90

do you not know?, где отрицание not выступает как отдель*
ная единица и соответственно с этим занимает другое место.
Таким образом, в случае don't (и ему подобных) имеет
место не только фонетическое слияние вспомогательного
глагола и отрицательной частицы, но и перестройка
самого глагольного спряжения: not перестает существовать как
самостоятельная частица и сливается в одно целое с
глаголом. Это позволяет выделять в английском языке
особые формы отрицательного спряжения, которые
свойственны большинству глаголов. Иными словами, в английском
языке в известных пределах, на базе отрицательных
аналитических форм с not, противостоящих утвердительным
синтетическим формам, выделилась особая
грамматическая морфологическая категория
утверждения-отрицания. Именно поэтому в английском языке не наблюдается
такого универсального употребления для выражения
отрицания отрицательной частицы, ка#, например, в русском
языке, в котором в качестве отрицания используется
повсюду частица 'не'. Вместо отрицательной частицы
английский язык часто использует различные отрицательные
формы глагола.
Следует отметить, наконец, что, по аналогии с такими
неразложимыми образованиями, как don't, can't и т. п.,
даже формы, в которых нет чередования гласных и, в
которых в принципе можно выделить форму глагола и
частицу not (doesn't, shouldn't, couldn't & т. д.), имеют
тенденцию восприниматься иначе: например, doesn't начинает
трактоваться не как does+not, а как единая
отрицательная форма глагола do, откуда имеем Я
отрицательно-вопросительную форму doesn't (he) know? разве (он) не знает?
наряду с does (he) not know? и т. Д.
Категория экспрессивности. Вообще
экспрессивность в английском языке выражается
интонационными средствами. Но в известных случаях
дополнительно, помимо интонащш, используются и другие
средства, а именно — аналитическая форма с глаголом do.
Противопоставление эмфатических аналитических форм и
неэмфатических синтетических образует особую
грамматическую категорию экспрессивности, ср. Come! при-
дите\ и Do come! придите же\ £Не) came (Он) пришел
(Не) did come (Он) все же пришёл*
91

Существительное и местоимение
§ 38. Некоторые авторы выделяют аналитические формы
падежа у существительных (и местоимений),
относя к ним предложные сочетания типа of John Джона—
«аналитическая форма родительного падежа», to John
Джону — «аналитическая форма дательного падежа», by
John Джоном — «аналитическая форма творительного
падежа» и др.
Если согласиться с этой точкой зрения, то тогда,
следовательно, предложные сочетания в роде приведенных
выше должны быть включены в один ряд со свойственными
существительному и местоимению синтетическими
формами падежа в качестве форм одной грамматической
категории: как было уже указано (см. § 29—35), такая
соотнесенность в пределах одной грамматической категории с
формами синтетическими является непременным
условием для того, чтобы определенные словосочетания
смогли функционировать в качестве аналитических форм
слова.
Предложные сочетания в известном смысле,
действительно, могут быть соотнесены с падежными формами, но
это еще отнюдь не означает, что синтетические формы
падежа (общий и притяжательный у существительного, а
также именительный и объектный у местоимений) должны
быть включены вместе с предложными сочетаниями в один
общий ряд «склонения» типа the boy мальчик, the boy's
мальчика, of the boy мальчика, by the boy мальчиком,
to the boy мальчику и т. д. Такое объединение оказывается
невозможным по целому ряду причин.
Характерной особенностью грамматической
категории является то, что она всегда легко обозрима,
объединяя в себе ограниченное число форм, а не бесконечный ряд
частных случаев. Это вытекает из самого существа
грамматики, ибо ее организующая роль в языке возможна
именно в силу ее обобщающих свойств, позволяющих
охватить немногими обобщенными средствами
бесконечный ряд частных, конкретных и индивидуальных случаев.
Если же объединить в одно аналитическое склонение
предложные сочетания, то такое «склонение» окажется
практически необозримым, так как в него могут быть включе-
92

ны сочетания с самыми разнообразными предлогами, в том
числе и с такими, как concerning относительно, during
во время и т. п. И одно это уже вызывает вполне законное
сомнение в том, что все эти бесчисленные и разнообразные
сочетания с предлогами объединяются в одну
грамматическую категорию падежа в качестве разных
категориальных форм.
Правда, можно предположить (как это и делают
некоторые авторы), что, подобно тому, как существуют
глаголы служебно-вспомогательные, выступающие в составе
аналитической формы, и глаголы служебные-шевспомога-
тельные», функционирующие в составе прочих сочетаний
слов, предлоги также должны быть подразделены на
предлоги грамматические, образующие в определенных
случаях аналитические формы падежа, и предлоги н е-
грамматические, сочетания с которыми в качестве
форм слова не функционируют. Иными словами, можно
предположить, что как аналитические падежи следует
рассматривать только определенные типы предложных
сочетаний. Однако тщательное исследование показывает, что
практически совершенно невозможно отделить сочетания,
в которых предлог является якобы «грамматическим», от
сочетаний, где предлог «грамматическим» не является.
Такое разграничение нельзя сделать ни для так называемых
первообразных предлогов (to к about о и т. п.), ни для
новых (вторичных, производных) связующих слов типа
during во время, concerning относительно и т. п.
В качестве примера можно привести предлог to,
который традиционно принято относить к предлогам наиболее
грамматическим, в связи с чем сочетания типа to John в
предложении I gave the book to John Я дал книгу Джону
нередко рассматривают как аналитическую форму
дательного падежа. Однако если сопоставить случаи, в
которых to выступает с наиболее отвлеченным значением, с
теми случаями, когда to имеет конкретное пространственное
значение направленности к чему-то (ср. to give something
to somebody дать что-то кому-то, to come to somebody
прийти к кому-то, to go to some place пойти в какое-то
место), то оказывается, что в этих примерах наблюдается
постепенная градация оттенков в значении to,
связывающая все эти случаи в одно целое. Случаи первого типа (to
93

give something to somebody), в которых to выступает с
очень отвлеченным значением и которые как будто бы
действительно можно рассматривать как форму падежа,
тем более что здесь имеется параллель с синтетической
беспредложной падежной формой (ср. Give a book to
him дайте книгу ему и Give him a book Дайте ему книгу),
постепенно переходят в случаи второго типа (to come to
somebody и пр.), где отношение, обозначаемое этим
предлогом, легко выделяется и носит ярко выраженный
пространственный характер.
Следовательно, в отличие от глагола, где грань между
случаями, когда слово .выступает как вспомогательный
компонент сложной формы и когда оно входит в состав
словосочетания, не являющегося аналитической формой,
в общем является довольно четкой, внутри одного и того
же предлога наблюдается постепенная градация значений в
плане служебности и полнозначности, а поэтому и
отсутствует возможность установить внутри того или иного
предлога какие-либо границы по линии грамматичности
и неграмматичности.
Можно предположить, что деление по линии
грамматичности и неграмматичности "следует искать не внутри
отдельных предлогов, а в системе этих связующих слов в
целом. Однако и подобные попытки разделения всех
предлогов на «грамматические» и «неграмматические» тоже
оказываются безуспешными. Если даже предположить, что,
например, предлог to вообще является предлогом
грамматическим, то все равно окажется невозможным отделить
его от всей системы предлогов в целом — в частности, от
in в, from от, out of из и др., имеющих, как и предлог
to, пространственное значение: ср. словосочетания типа
to London в Лондон, с одной стороны, и словосочетания
типа in London в Лондоне, from London из Лондона и т. п.,
с другой стороны. Кроме того, то, что различные
предлоги и в самом деле трактуются в языке как аналогичные
друг другу и не различающиеся на грамматические и
неграмматические, подтверждается также и той легкостью,
с которой образуются словосочетания типа books about,
for and by children книги о (детях), для (детей) и
(написанные) детьми, в которых различные предлоги выступа^
ют как равноправные величины*
94

Итак, с одной стороны, все существующие в языке
предложные сочетания не могут рассматриваться как
формы аналитического склонения, ибо такая трактовка
склонения противоречила бы обобщающему характеру
грамматики; а с другой,— выделить среди них какие-то особые
сочетания, относящиеся к аналитическим формам падежа,
тоже оказывается невозможным, ибо грамматически все
предлоги оказываются одинаковыми, и никакого деления
в плане большей или меньшей грамматичности среди них
обнаружить не удается.
Объединению предложных сочетаний с синтетическими
формами падежа препятствует, далее, тесная связь
предлога с наречием, которая не позволяет отрывать предлог
от наречия и рассматривать его как особый, качественно
иной, класс слов.
Как будет подробнее рассмотрено ниже, очень часто
реально одна и та же единица выступает и как предлог
и как наречие (фонетические изменения в таких случаях
регулируются общими фонетическими закономерностями
английскою языка): ср. 1) to put the glass on the table
поставить стакан на стол, to put the hat on one's head
надеть шляпу на голову — предлог, 2) to put on one's bat
надеть шляпу, to put on one's coat надеть пальто —
наречие.
Следует подчеркнуть, что эта связь с наречием
обнаруживается даже у таких предлогов, как to в случае типа
to read to somebody читать кому-то, т. е. в случае,
наиболее часто выделяемом в качестве аналитического
падежа: в самом деле в Children like to read and to be read
to Дети любят читать и любят, чтобы им читали, to
уже не является предлогом, поскольку оно здесь не
выполняет связующую функцию.
Эта неразрывная связь предлога с наречием также
является фактором, препятствующим включению
предложных сочетаний в падежную систему в качестве
аналитических форм слова, так как предлоги, с одной стороны, как
бы «тянут» вслед за собой в систему падежных форм и
наречия, а с другой стороны, связь с наречием поддерживает
в предлоге большую самостоятельность и не позволяет
ему превратиться во вспомогательный элемент —
компонент аналитической формы.
95

Еще одним доказательством неправомерности
отнесения предложных сочетаний к падежным формам служит
тот факт, что в сочетаниях с различными предлогами
значение того падежа, в котором стоит существительное
(обычно общий), никак не изменяется и всегда выступает как
раздельное по отношению к значению предлога: ср.,
например, children дети, I see children Я вижу детей,
Children like to be read to Дети любят, чтобы им читали, to
children детям (Give it to children Дайте это детям),
about children о детях (books about children книги о детях),
где грамматическое значение общего падежа словоформы
children во всех случаях остается одним и тем же — очень
абстрактным и широким значением «не-притяжательно-
сти». Грамматическое значение в целом равномерно
распределяется между обоими компонентами предложного
сочетания (предлог указывает на известное отношение,
а форма существительного на то, что это отношение не есть
отношение принадлежности).
Самостоятельность падежной формы в предложном
сочетании подтверждается также и тем, что сочетающееся с
предлогом существительное может выступать в форме не
только общего, но и притяжательного падежа: I went to
my room and he went to my brother's Я пошел в свою
комнату, а он пошел в (комнату) моего брата.
Примечание: Правда, можно предположить, что в таком
употреблении to вообще никак не связано с существительным
brother's, но тогда его и нельзя назвать предлогом: ведь предлог не может
ориентироваться на какое-то отсутствующее слово (например, слово
room в предполагаемом to my brother's room в комнату моего брата).
Но если нет слова, связанного с данным to, то последнее выступает
здесь как наречие. Следовательно, и при таком понимании to
самостоятельность формы, представленной в brother's, остается
несомненной.
Итак, в сочетании предлога и существительного
каждый компонент выступает как раздельная единица,
имеющая свое собственное грамматическое значение, никакой
специфической связи между компонентами подобного
сочетания не возникает.
Та же самая раздельность наблюдается и в предложных
сочетаниях с личными местоимениями.
В предложных сочетаниях местоимение обычно стоит
в объектном падеже, и значение этой падежной формы
96

(значение объекта в широком смысле этого слова
—значение не-подлежащего и не-пред икатное) сохраняется и
выступает раздельно во всевозможных предложных
сочетаниях.
Так, в сочетании by him им (a letter written by him
письмо, написанное им) между его компонентами нет
никакой специфической связи; они выступают как
раздельные единицы и общее значение сочетания складывается из
суммы значений его компонентов. Корень слова him
вносит значение 3-го лица мужского рода, сама же форма
объектного падежа (употребление him, а не he) указывает
на то, что речь идет не о подлежащем и не об именной части
сказуемого; тот лке момент, что данное лицо (he) выступает
как деятель — специфическое значение отношения, в
котором находится это лицо,— выражается уже не
падежной формой him, а предлогом by (это подтверждается, в
частности, тем, что в случае существительного здесь была
бы употреблена форма общего падежа, которая, как
известно, тоже не передает значения действующего лица).
Все сказанное выше показывает, что никаких
оснований для включения предложных сочетаний в систему
склонения в английском языке не существует.
Среди разнообразных сочетаний с предлогами пет
таких, которые можно было бы отделить от прочих и
объединить с синтетическими формами падежа в качестве
аналитических форм слова. В любом предложном сочетании
каждый его компонент осмысляется как раздельная,
самостоятельная единица, выступающая со своим собственным
совершенно определенным значением и не имеющая
никакого специфически особого соединения с другим
компонентом.
В заключение можно указать еще на одно
обстоятельство, также свидетельствующее о том, что предложные
сочетания с существительными и местоимениями нельзя
рассматривать как аналитические формы падежа. Обычно в
аналитической форме слова ее вспомогательный
компонент несет основную грамматическую нагрузку и
выступает как изменяемый и более подвижной элемент. Так,
например, в аналитических формах глагола
вспомогательный компонент изменяется по категории лица (I have
done я сделал — he has done он сделал), числа (he has done
4 - 2365
97

он сделал — they have done они сделали), времени (I have
done — I shall have done я сделаю) и т. д., в то время как
лексически ведущий компонент грамматически не
изменяется: ср. вышеприведенные примеры I have done, he
has done, they have done и проч., где везде повторяется
одна и та же форма глагола do — причастие 2-ое done 1.
В случае же предложных сочетаний картина совсем иная.
Там более изменяемым элементом оказывается имя (ср.
about the book о книге — about the books о книгахж т. д.),
а предлог, который по аналогии с вспомогательным
глаголом, казалось бы, должен быть подвижным элементом,
является неизменяемым и инертным. Этот факт еще раз
подтверждает, что предлог не есть вспомогательный
элемент аналитической формы падежа и что предложное
сочетание не может рассматриваться как аналитическая
форма слова.
Прилагательное
§ 39. В системе прилагательного к
аналитическим формам относят образования с more и most,
рассматриваемые как аналитические формы сравнительной
и превосходной степеней сравнения, соответственно, и
соотносящиеся с синтетической формой положительной
степени: ср. beautiful красивый, more beautiful красивее—
most beautiful самый красивый.
Слова more и most в этих случаях трактуются как
компоненты сложной формы (а не как уточнители
значения прилагательного вроде very очень) на том основании,
что в системе форм прилагательного имеются
синтетические формы степеней сравнения типа ugly безобразный —
uglier безобразнее — ugliest безобразнейший. Наличие
подобных образований свидетельствует о том, что данное
1 Это, однако, совсем не означает, что лексически ведущий
компонент сложной формы не несет никакой грамматической нагрузки.
То, что грамматически он все же играет определенную роль,
проявляется в невозможности в каждом конкретном случае
произвольного выбора грамматической формы этого компонента. Так, в форме
перфекта основной глагол должен быть обязательно употреблен в
форме причастия 2-го и сказать, например, I have went (вместо I have
gone) я ушел нельзя.
98

семантическое отношение (уточнение признака в
количественном отношении по возрастающей степени)
зафиксировано в английском языке грамматически (как
определенная система синтетических форм слова). Образования с
тоге и most выступают функционально совершенно
аналогично синтетическим формам степеней сравнения,
которые и отрывают сочетания типа more beautiful, most
beautiful от прочих, близких к ним, сочетаний (вроде
very beautiful очень красивый.) Без наличия синтетических
форм сравнительной и превосходной степени
синтетическая форма положительной степени сама по себе не была
бы в состоянии оторвать словосочетания с more и most
от прочих близких к ним сочетаний и втянуть их в орбиту
системы форм прилагательного. Именно это обстоятельство
(отсутствие аналогичных синтетически образованных
форм) не позволяет включить (как это иногда делают) в
систему форм степеней сравнения прилагательного обра^
зования с less и least — less beautiful менее красивый,
least beautiful наименее красивый: отсутствие
соответствующих синтетических образований препятствует
восприятию сочетаний с less и least как чего-то более цельного,
функционирующего на правах формы слова*
4*

Глава вторая
ЧАСТИ РЕЧИ
1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЧАСТЕЙ РЕЧИ
§ 40. В «Синтаксисе английского языка» § 35 уже
говорилось о том, что категория части речи (или, как обычно
ее называют, частей речи) — это категория лексико-грам-
матическая, т. е. категория, выделяемая в
противопоставлении нескольких разрядов слов на основе их
грамматических признаков. Иными словами, эта категория
конституируется объединением и взаимным противопоставлением
различных грамматических классов и разрядов слов;
грамматический момент имеется здесь потому, что эти
классы и разряды характеризуются определенными
грамматическими (морфологическими) формами и
определенной грамматической (синтаксической)
сочетаемостью; лексический же момент определяется тем,
что указанные грамматические признаки характеризуют и
различают здесь именно слова, а не отдельные их
формы.
Поскольку классификация по частям речи — это
классификация слов, постольку значения этих слов не могут не
играть определенной роли при их распределении по
частям речи.
Значение слова играет большую роль и в самом
историческом формированиц частей речи и в их существовании
в языке.
Дело в том, что кроме конкретного вещественного
значения, каждое слово имеет некоторое общее абстрактное
значение, присущее всем словам данной части речи и
выражаемое их грамматическим оформлением. Так,
прилагательное black черный имеет общее значение признака,
выраженное его адъективной парадигматической схемой и
адъективной сочетаемостью; существительное table стол
имеет общее значение предметности, выраженное его
субстантивной парадигматической схемой и субстантивной
№

сочетаемостью и т. д. Таким образом, значение каждого
слова оказывается как бы расщепленным на два
компонента: например, слово black имеет конкретное
вещественное значение черный, чем оно отличается от red красный,
white белый и т. д.; но в то же время слову black присуще
и некое общее значение — значение признака,
существующего при предмете, чем оно объединяется со словами
red, white и пр. и отличается от слова blackness чернота,
имеющего то же корневое значение что и black, но иное
общее значение — а именно, значение предметности: в
случае blackness данный признак {черный) отвлекается от
предмета и сам рассматривается как предмет.
В связи с этим встает однако вопрос о том, не играет
ли определенной роли в распределении слов по частям
речи и их конкретная семантика, выраженная корнем слова:
существует ли какая-нибудь связь между индивидуальным
лексическим значением слова и его общим категориальным
значением, выраженным его грамматическим
оформлением?
На первый взгляд может показаться, что конкретная
семантика слова никакого значения здесь не имеет. Ведь
конкретное значение слова и его общее категориальное
значение части речи необязательно совпадают. Так, если
слова table стол или house дом, наряду с категориальным
значением предметности, по конкретному лексическому
значению так же обозначают предмет, то прилагательное
wooden деревянный,, имеющее категориальное значение
признака, по конкретному лексическому значению корня
wood дерево, обозначает уже не признак, а предмет; слово
meeting встреча, характеризуемое грамматически
(синтаксически и морфологически) как существительное и
имеющее категориальное значение предметности,
собственно лексически (по своему индивидуальному значе^
нию) обозначает процесс и т. п.
Однако в действительности конкретное лексическое
значение тоже играет определенную роль в распределении
слов по частям речи. Дело в том, что, например, класс
существительных грамматически образуется и конституируй
ется как определенный класс слов, потому, что туда
входят слова, в самом корне которых заключено значение
предметности и которые обозначают те или иные предметы;
101

'стол', 'яблоко', 'волк' и др. Они составляют ядро класса
существительных. Обозначая по своему конкретному
лексическому значению предметы, эти слова выступают в
определенных синтаксических функциях — как подлежащее
(когда предмет берется самостоятельно), как дополнение
(если предмет испытывает действие со стороны) и т. д.
Различие в синтаксическом функционировании этих слов в
предложении и выражается склонением, наличие
которого, таким образом, тоже вытекает из предметного
характера конкретного лексического значения слова.
Таким образом, из самого конкретного значения
предметности, которое характерно для ряда существительных
и которое связано с тем, что в самой реальной
действительности объективно существуют предметы, вытекают
определенные синтаксические функции этих слов, требующие
определенного их оформления, в частности, определенных
форм изменения слова. Отсюда, между прочим, видна
неправомерность выделения частей речи только по
морфологическим или только по синтаксическим признакам, ибо
существительное является существительным не потому, что
оно склоняется, а наоборот, оно склоняется потому, что
является существительным. (Ср. в этом плане замечание
Л. В. Щербы о том, что скорее слово 'медведь7 склоняется
потому, что это существительное, а не наоборот, слово
'медведь' является существительным потому, что оно
склоняется).
После того, как образовался класс слов,
обозначающих по своему конкретному корневому значению предмет,
человеческий мозг, образовав общую идею предметности
как таковую, в отвлечении от отдельных конкретных
предметов, и найдя общие средства ее грамматической
фиксации в морфологии и синтаксисе, оказался способным
мыслить предметно, осмысляя как предмет также и другие
явления, или, иначе говоря, «примысливать» предметность
к другим явлениям. Отсюда и появляется возможность
таких «противоречивых» образований, как meeting
встреча, где процесс мыслится как предмет; blackness чернота,
(to) blacken чернить, где признак отвлекается от предмет
та и воспринимается как предмет или как процесс и т. п.
Таким образом, различия по частям речи, как и все
даления- языка, определяются реальной действительно-'
102

стью. В основе выделения любой части речи лежит
обозначение определенных реальных предметов и явлений
самой действительности. Грамматические различия частей
речи складываются на базе объективно существующих в
природе реальных различий, подобно тому,
как самое фантастическое порождение человеческой фан-
тазии, например, 'кентавр7, базируется на элементах
объективной действительности, на существовании реаль-*
ных людей и лошадей.
В качестве уже сложившихся категорий, части речи
представляют собой классы слов с общим абстрактным
значением, выражаемым грамматическим оформлением. Но
в каждом классе ядро обязательно составляют слова,
которые по корневым значениям выражают то же самое, что
выражается в них их грамматическим оформлением.
§ 41. Итак, части речи можно определить как классы
слов, объединяющиеся семантически и характеризующие*
ся очень абстрактным, общим значением, выражаемым сум-
мой грамматических признаков этих слов.
Иначе говоря, существо различия частей речи
заключается в различии в их общей семантике, выражающейся в
грамматическом оформлении. Последнее является
существенным для дифференциации частей речи именно
потому, что оно имеет свою смысловую сторону.
§ 42. В общей грамматической характеристике частей
речи их морфологические признаки (определенная
система грамматических форм, отличающая слова одной части
речи от другой) и синтаксические особенности (присущая
словам данной части речи функция в предложении и их
синтаксическая сочетаемость) играют одинаково важную
роль. Но синтаксическая сторона является более общей и
занимает первое место в грамматической характеристике
слова. Это связано с тем, что в плане морфологии далеко
не все разряды слов достаточно четко отделяются друг
от друга, в то время как синтаксически они различаются
всегда вполне определенно. Так, морфологически
неизменяемые слова, например, междометия и наречия,
выступают как разные разряды слов, имеющие разную
грамматическую характеристику, именно в плане
синтаксическом,
103

Примечание: Может показаться, что положение о том, что
синтаксическая сторона занимает первое место в общей
грамматической характеристике слова применимо лишь к языкам вроде
английского, но что в языках со сложной морфологической системой
(например, в русском или немецком) ведущими в грамматической
характеристике слова являются его морфологические признаки, а не
синтаксические. Однако это не так. И в том и в другом случае на
первом месте в грамматической характеристике слова стоят его
синтаксические признаки, хотя их соотношение с морфологическими
признаками (в количественном отношении) и оказывается в разных
языках не одинаковым: в русском языке сложная морфологическая
система как бы заслоняет синтаксическую сторону, в английском
же синтаксическая сторона выдвигается на первый план. Следует
помнить, однако, что несмотря на это различие, в общей
грамматической оформленности слова первое место всегда занимает сторона
синтаксическая, морфологическая же стоит на втором месте.
§ 43. Слова различных частей речи отличаются также
друг от друга и в плане лексической морфологии, т. е.
определенными им присущими словообразовательными
аффиксами: -ness — суффикс существительного, -ish —
прилагательного, -ate — глагола и т. д. Однако надо всячески
подчеркнуть, что словообразовательные аффиксы играют
значительно меньшую роль при отнесении слова к той
или иной части речи. Так, например, английские
difference разница и (to) difference отличать оба содержат
один и тот же суффикс, типичный для существительного
-епсе-, но только первое из них является существительным.
Таким образом, показания аффикса имеют значение там и
тогда, где и когда они не расходятся с показаниями
грамматического оформления слова. И это понятно:
словообразовательные аффиксы создают не слова, а лишь
основы слов, а поэтому они и не могут играть
решающей роли при классификации слов.
§ 44. Выше части речи были определены как классы
слов с общим абстрактным (категориальным) значением,
выражаемым грамматическим оформлением этих слов. Из
этого определения следует, что при выделении любой из
частей речи следует основываться на одних и тех же
общих принципах, а именно: учитывать общее значение
данной группы слов и грамматические признаки, его
выражающие. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что
сумма признаков, по которым выделяются отдельные части
104

речи, не может быть для всех частей речи одной и той же
и что в каждом конкретном случае классификация по
частям речи базируется на различной совокупности
признаков; иначе говоря, каждая часть речи отличается от
другой суммой разных признаков, и соотношение между
различными частями речи поэтому неодинаково.
Так, существительное и прилагательное отличаются
друг от друга иными признаками, чем, например,
существительное и глагол: морфологически существительное
отличается от прилагательного тем, что у него есть
категории числа и падежа, но нет категории степеней сравнения,
в то время как от глагола существительное отличает
совокупность уже других признаков — наличие категории
падежа, но отсутствие таких грамматических категорий,
как категории наклонения, вида, времени и т. д.
Части речи, следовательно, отличаются друг от друга
и по количеству и по характеру свойственных им
признаков. Говоря образно, различие частей речи не является
различием такого рода, как, например, различие между
карандашами, одинаковыми по форме, размеру, марке и
всем прочим признакам и отличающимися друг от друга
лишь по одному признаку — цвету. Напротив,
классификация по частям речи представляет собой классификацию
другого рода,— классификацию, предполагающую
различия не всегда только, так сказать, по цвету, но
допускающую в одном случае также различия и по объему, в
другом — по форме и т. д.
2. ЧАСТИ РЕЧИ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
§ 45. Основное деление в системе частей речи
английского языка — это деление их на два главных больших
класса или даже, если можно так сказать, «сверхкласса»
слов — имяи глагол,
Как известно, во второй из этих двух основных классов
входит лишь одна часть речи — глагол, который, таким
образом, как бы противостоит всем другим частям речи.
Глагол представляет собой очень неоднородную
систему, гораздо более сложную, чем любая другая часть речи.
Эта сложность системы глагола обусловлена тем, что в
него как бы включены в миниатюре другие чрсти речи в виде
106

так называемых именных форм глагола. В системе глагола
эти формы удерживает то, что, помимо присущих им
именных признаков, они имеют и признаки глагольные,
которые, так сказать, «перекрывают» именные признаки,
стремящиеся как бы «вырвать» именные формы из системы
глагола. В тех случаях, когда именные черты начинают
превалировать, именные формы теряют глагольные
признаки и переходят в другие части речи. Подобная утрата
черт глагола может наблюдаться у герундия,
переходящего в отглагольное существительное, и у причастия,
переходящего в прилагательное. Что же касается инфинитива,
то у него глагольные черты выражены гораздо ярче, чем
у герундия и причастия (в частности, инфинитив
неспособен управляться предлогами), и это препятствует его
отрыву от системы глагола (подробнее см. § 114).
При переходе в другую часть речи глагольная форма
не только утрачивает признаки, свойственные глаголу,
но и приобретает признаки той части речи, в которую она
переходит. Так, герундий, переходя в систему
существительного и теряя возможность сочетаться с прямым
дополнением (ср. reading books в случае, I like reading books
Я люблю читать книги и the reading of books чтение книг),
приобретает категорию числа (three readings три чтения
и т. д.). Аналогичное явление наблюдается и при переходе
причастия в класс прилагательных. Ср., например, meat
mixed with pepper and salt мясо, смешанное с перцем и
солью и mixed society смешанное общество, где во 2-ом
случае mixed утрачивает специфические глагольные
черты (сочетаемость с дополнением) и приобретает признаки
прилагательного (например, категорию степеней
сравнения — more mixed society более смешанное общество).
Итак, именные формы отдельных глаголов могут
выходить за пределы этой части речи и превращаться в
имена. При этом, однако, следует иметь в виду, что
соответствующий глагол в целом в таких случаях остается
глаголом и не становится именем. Иначе говоря, здесь речь
идет не о переходе глагола, как слова в целом, в другую
часть речи, а лишь о выходе одной из глагольных форм из
его парадигматической системы.
Такой переход отдельных форм слова в другую часть
речи представляет собой процесс словообразовательный.
106

Правда, на первый взгляд может показаться, что различие
причастия amusing и соответствующего прилагательного
в случаях типа She is amusing her 'guests Она занимает
своих гостей и an amusing story занятный рассказ, she
is very amusing она очень занятная является различием
чисто функциональным и что amusing! и amusing2 являют-^
ся всего-навсего лишь случаями разного употребления
одного и того же слова, вследствие чего здесь и
наблюдаются некоторые семантические различия: amusingj
занимающий, забавляющий; amusing2 занятный, забавный.
Однако, если сопоставить прилагательное amusing не
только с причастием amusing, но со всеми формами глаго->
л a amuse занимать, то тогда нетрудно увидеть, что прил а-
гательное amusing имеет совершенно иную парадигму,
чем глагол, к которому оно восходит: прилагательное не
изменяется по числам, временам и т. д., но вместе с тем,
в отличие от глагола, имеет степени сравнения. Иначе
говоря, если причастие amusing включается в
парадигму (to) amuse, amused, amusing и т. д., то парадигма
прилагательного amusing представляет собой качественно
иную систему: amusing, more amusing, most amusing.
Все это с несомненностью показывает, что amusing (прил.)
и amusing (прич.) отличаются друг от друга не только
известными семантическими оттенками и употреблением,
но и своим грамматическим оформлением в целом. А
отсюда следует, что различия между amusing (прил.) и
amusing (прич.) не могут рассматриваться как просто лишь
функциональный сдвиг, не выходящий за рамки одного
слова и, тем самым, одной части речи. Этот случай
представляет собой пример словообразования, при котором
изменение парадигмы сопровождается превращением
суффикса (в нашем примере -ing.) из грамматическое
го суффикса формы слова в суффикс слова,
т. е. суффикс словообразовательный.
Аналогичное явление происходит и при превращении
герундия в существительное. Ср. feeling1 (от глагола feel
чувствовать) — герундий и feeling2 чувство — существа
тельное, где грамматический суффикс -ing, характеризую^
щий в первом случае форму слова, во втором случае вьь
ступает как суффикс словообразовательный, присущий
уже не форме слова, а слову в целом,

Г л ава трещъя
ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ
1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СУЩЕСТВИТЕЛЬНОГО
§ 46. Имя существительное выделяется как лексико-
грамматический класс слов, имеющий общее
категориальное значение предметности. Этим категориальным
значением в английском языке обладают не только такие
существительные, как boy мальчик или table стол, которые уже
по своему корневому значению связаны с предметностью,
но и такие, как brightness яркость или walk прогулка,
ходьба и т. п., которые по своему конкретному
лексическому значению обозначают не предмет, а признак,
процесс и т. п. Категориальное значение предметности у этих
слов определяется тем, что они имеют ту же
грамматическую характеристику, что и слова типа boy, table и т. п.
Эта грамматическая характеристика складывается из
определенной суммы синтаксических и морфологических
признаков.
§ 47. Говоря о синтаксических признаках имени
существительного, прежде всего следует отметить широту
синтаксического функционирования слов данной части речи.
Существительное может выступать в предложении как
подлежащее, именная часть сказуемого, дополнение,
определение, а также в качестве различных обстоятельств.
Наиболее характерными из перечисленных функций для
существительного являются функции подлежащего и
дополнения, так как в остальных случаях синтаксического
употребления, наряду с существительным, широко
используются и другие части речи (ср. случаи употребления
прилагательного в качестве определения, наречия в качестве
обстоятельства и т. д.). Что же касается подлежащего и
дополнения, то хотя в этих функциях в английском языке
также могут выступать другие части речи,
существительное выделяется на их фоне как такой класс слое, который
108

регулярно употребляется в качестве подлежащего
и дополнения.
Регулярное употребление существительных в
указанных функциях связано с предметным характером
категориального значения данного класса слов. В самом деле,
подлежащее представляет собой наиболее
самостоятельный член предложения, его центр, а отсюда, естественно,
функция подлежащего является характерной именно для
слова, обозначающего предмет: ни процесс, ни качество
не возможны без предмета — носителя этого процесса или
качества; именно предмет обладает той наибольшей
независимостью, которой требует функция подлежащего.
Предметный характер значения существительного
определяет и регулярное употребление последнего в качестве
дополнения: поскольку дополнение — это член
предложения, всегда обозначающий предмет, связанный с
процессом, постольку дополнение также характеризуется
предметностью (См. А. И. Смирницкий, «Синтаксис
английского языка», § 100).
Употребление слов других классов в качестве дополне*
ния более ограничено, чем в качестве подлежащего (так,
например, инфинитив, широко употребляющийся как
подлежащее, не может выступать в функции дополнения, не
обладая достаточной для этого субстантивностью).
Поэтому функция дополнения является наиболее важной для
характеристики существительного. Функция дополнения
настолько связана с существительным, что любое
незнакомое слово в этой функции невольно воспринимается
как существительное.
Что касается синтаксической сочетаемости со
словами других разрядов, то существительное
характеризуется тем, что оно легко соединяется с глаголом как в
личной форме, выступая при этом в качестве подлежащего или
-дополнения, так и в неличной, где, кроме функции
дополнения, оно выступает в случаях так называемого
Accusative with the Infinitive (например, I saw the boy run Я
видел, как мальчик бежал).
Столь же легко имя существительное сочетается с
именем прилагательным. Это обусловливается тем, что,
поскольку с одной стороны, предмет является носителем
признака, а, с другой, признак обычно свойственен како*
109

му-либо предмету, постольку предмет и признак реально
оказываются связанными друг с другом. В английском
языке в соединениях существительного с прилагательным
прилагательное подчиняется существительному,
выступая по отношению к нему как определение, и это
естественно: понятие предметности важнее понятия
качественности, так как именно предмет является носителем
признака, а не наоборот. Однако морфологических средств
для выражения связи прилагательного с существительным
в английском языке нет.
Имя существительное характеризуется также своей
сочетаемостью с определенными служебными словами, а
именно предлогами и артиклем, что также определяется
самим характером значения этих разрядов слов. Так,
например, предлог, выражая отношение предмета к чему-то,
по самой своей природе предполагает наличие связанного
с ним слова субстантивного характера, обозначающего
этот предмет. Сочетаемость с предлогом и артиклем
настолько характерна именно для существительного, что
всякое незнакомое слово, если оно употреблено в
сочетании с ними, обычно воспринимается как имя
существительное.
§ 48. В плане морфологии существительное
характеризуется двумя категориями — категориями числа
и падежа. Поскольку число в английском языке
регулярно выражается морфологически лишь в существительном
(глагол выражает его только в 3-м лице ед. числа
настоящего времени изъявительного наклонения, а
прилагательное и наречие вообще не имеют категории числа), постольку
наличие категории числа четко выделяет существительное
на фоне других частей речи. Категория падежа в связи
с ее особенностями в английском языке (см. ниже,
§§ 57—64) является менее ярким морфологическим
признаком существительного, чем категория числа.
Наличие категорий числа и падежа у
существительного связаны с характерным для последнего значением
предметности. Понятие количества, являющееся
содержанием категории числа, естественно сочетается с понятием
предметности, поскольку реальные предметы в самой
жизни существуют в разном количестве4
110

Что касается падежа, то он по существу выражает то
же, что и предлог — разнообразные отношения предмета
к предмету, к процессу, к явлению, и таким образом,
также неслучайно присущ слову с предметным значением:
наличие падежа помогает передать в речи те отношения и
связи, в которых предметы существуют в реальной дей^
ствительности.
Примечание: Связь падежа и в особенности числа с
понятием предметности особенно важно отметить при рассмотрении
явления субстантивации прилагательного. Уже наличие артикля
частично субстантивирует слово, но вместе с тем в этом случае еще
нельзя говорить о полной субстантивации. Субстантивация не может быть
полной, если нет морфологических признаков существительного, а
именно, категорий числа и падежа (Подробнее см. ниже, § 72).
§ 49. Как особая часть речи существительное
характеризуется и определенными словообразовательными
суффиксами. К числу наиболее характерных продуктивных
суффиксов существительного принадлежат суффиксы -ness
(служащий для образования существительных от
прилагательных) и -ing (образующий отглагольные
существительные). (Подробнее см. А. И. Смирницкий «Лексиколо»
гия английского языка», § 109).
2. КАТЕГОРИЯ ЧИСЛА
§ 50. Отнесение словообразования к области лексики,
а словоизменения — к грамматике, и разделение, таким
образом, морфологии на лексическую и грамматическую
(см А. И. Смирницкий, «Синтаксис английского языка»,
§ 39) дают известную основу для классификации
конкретных морфологических явлений. Однако определение
некоторых явлений морфологии как явлений
словообразования или словоизменения, а тем самым — как явлений
лексических или грамматических, не может быть
осуществлено на этой основе без дополнительного особого их
анализа.
Когда мы имеем дело с такими категориями, как падеж
в имени существительном, лицо в глаголе, мы не
сомневаемся, что имеем дело со словоизменением, с грамматикой,
так как различия в пределах этих категорий явно связаны
111

с построением предложения, а именно — с
закономерностями соединения слов в предложении. Но какое
положение занимают такие категории, как, например, число в
имени существительном или время в глаголе? 1 Ведь здесь
выбор формы как будто не связан с построением
предложения, не определяется правилами соединения слов.
В самом деле, употребление единственного или
множественного числа прошедшего или будущего времени в
нижеследующих предложениях, по-видимому, совершенно не
зависит от остального словарного состава этих
предложений и никак не меняет понимания связи между
соответствующими словами и отношения между предметами и
явлениями, отражаемого в форме этой связи: Не saw a
plane Он увидел самолет — Не saw planes Он увидел
самолеты — Не will see a plane Он увидит самолет — Не
will see planes Он увидит самолеты.
Все четыре предложения, возможные при имеющемся
здесь составе слов и форм, можно было бы представить в
виде одной схемы:
Не Он
saw увидел
will see увидит
a plane самолет
planes самолеты
Эта схема, как легко можно заметить, совершенно
похожа на так называемые «подстановочные таблицы», т. е.
на схемы, изображающие в форме таблицы ряд
предложений, различающихся словарно, но одинаковых в
грамматическом отношении, как например:
Не Он
The brother брат
John Джон
saw увидел
noticed заметил
found нашел
a plane самолет
а саг автомобиль
a bicycle велосипед
Таким образом получается, что различие между plane
самолет и planes самолеты, между saw видел и will see
увидит и т. п. с точки зрения построения предложения
как будто имеет в основном тот же характер, что различие
между разными словами: так, planes самолеты можно было
бы в предыдущей таблице поставить в одну графу с
plane самолет, саг автомобиль, bicycle велосипед, a will
1 Т. е. те категории, которые относятся Э. Сепиром к числу
реляционных понятий II рода.
112

see увидит в одну графу с saw увидел, noticed заметил,
found нашел. Иначе говоря, может показаться, что
различие между единственным числом и множественным или
между одним временем и другим имеет словарный
характер, а следовательно, что в случае этих категорий мы имеем
дело не со словоизменением, а со словообразованием.
И, действительно, широкое распространение в
грамматической литературе имеет терминологическое
противопоставление изменения по падежам, по лицам и пр.,
с одной стороны, образованию чисел, времен и пр., с
другой. Особенно определенно и настойчиво к области
словообразования относится категория числа в имени
существительном, как, например, это делается у нас школой
Ф. Ф. Фортунатова.
В качестве особого основания для отнесения к
словообразованию в случае категории числа в имени
существительном выдвигается то соображение, что, например,
различие между единственным и множественным числами
отражает известное вещественное различие: в
самом деле, один самолет не то, что многие самолеты. Это
соображение на первый взгляд представляется очень
убедительным и может показаться примером подлинно
материалистического подхода к вопросам морфологии.
С другой стороны, однако, на практике это соображение
не принимается во внимание: в словарях
множественное число не дается отдельно от единственного,— в
качестве особых лексических единиц; в практических
учебниках числовые различия без всяких оговорок трактуются
в одном плане с падежными различиями в парадигмах
склонения.
Такая трактовка категории числа в практической
языковедческой работе вряд ли может быть объяснена только
традицией. Действительно, она является традиционной,
но сама традиция имеет здесь основание, которое нельзя
не принимать во внимание. Несомненно, что для
говорящих на таких языках, как русский, английский,
немецкий, финский и др.,— в которых категория числа в имени
существительном в общем, несмотря на все особенности
каждого отдельного языка, выражается однотипно,—
такие образования, как 'стол' — 'столы', table — tables,
Tisch — Tische, poyta — poydat и пр., соответственно,
113

выступают в качестве форм одного слова, а не в качестве
разных слов, лишь образованных от общего корня. Если,
например, кто-нибудь, обучаясь русскому языку, вместо
'столы' скажет 'стол', то никто не воспримет эту ошибку
так же, как если бы тот сказал вместо 'столы'-'стулья':
ни сам обучающийся, ни русский человек, услышавший
его речь с этой ошибкой.
И вряд ли кто, если только он не будет говорить
совершенно небрежно, употребляя первые пришедшие в голову
слова, скажет, отмечая эту ошибку: «Здесь вы употребили
не то слово; вы употребили слово 'стол', а нужно было бы
употребить слово 'столы'». Очевидно, что сама традиция
практической трактовки категории числа, как категории
словоизменения, основана именно на таком
непосредственном, живом понимании этой категории при ее применении
в речи.
Чем же объясняется такое расхождение между
теоретическими соображениями и практической трактовкой?
Расхождение это объясняется, по-видимому, тем, что
теоретические соображения относительно характера
смыслового различия в пределах категории числа в имени
существительном являются неправильными.
Конечно 'стол' и 'столы'—не одно и то же в самой
внеязыковой действительности. Но ведь, строго говоря,
один стол—не то же самое, что другой стол, и различие
может быть очень большим (например, между
письменным столом и операционным, между туалетным и
биллиардным и т. п.). Если хирург говорит! «Этот стол необходимо
починить» один раз о своем письменном столе, а другой
раз — об операционном столе, то он в обоих этих случаях
говорит не об одном и том же, а о вещах весьма
различных, которые могли бы и называться совершенно
различно. Можно ли на этом основании утверждать, что в
одном случае мы имеем одно слово 'стол', а во втором —
другое, омоним первого? Это, разумеется, было бы абсурдным.
Ведь различие в вещах еще не есть обязательно различие
в значении слова, так как обозначаемые вещи отнюдь не
тождественны со значением слова, которое также не
представляет собой просто отношения между известным
звучанием и обозначаемыми с его помощью вещами.
114

§ 51. Значение слова можно определить как понятие, оформлен"
ное в соответствии с системой данного языка, или, проще, как поня"
тие в языковом оформлении; Понятие же, по словам Ленина, есть
«высший продукт мозга», высший потому, что оно есть не
непосредственное единичное отражение конкретного предмета или явления
действительности, и не просто представление такого предмета или
явления, т. е. воспроизведение его отражения в уме, но
воспроизводимое обобщенное отражение. Будучи обобщенным отражением
предмета или явления, выделяя в действительности то, что оказывается в
ней общим целому ряду предметов или явлений и что, вместе с тем,
воспринимается на данном этапе развития общества как достаточно
существенное, понятие служит также для осмысления данного
конкретного восприятия (или представления), а следовательно — и
самого отражаемого в данном случае предмета или явления.
Под осмыслением здесь понимается соединение данного
восприятия или представления с определенным понятием, в связи с чем в
соответствующем предмете или явлении обнаруживаются
определенные признаки общего характера, что позволяет применить к нему
полученные ранее знания, включить его в предшествующий опыт. Так,
если кто-либо видит (или хотя бы только представляет себе)
конкретный деревянный предмет, состоящий из широкой доски на четырех
ножках, и думает при этом 'стол*, то он тем самым вскрывает в этом
предмете ряд существенных признаков, общих неопределенному
множеству других конкретных, единичных предметов, и получает
возможность свои знания о предметах этого рода, т. е. о столах,
применить к данному конкретному предмету.
§ 52. Все это отступление казалось нужным сделать
для того, чтобы возможно яснее показать, что момент
«числа предметов» по существу, в общем случае, так
сказать, не входит в состав понятия данного предмета. Ведь
понятие стола, например, с одной стороны, предполагает
наличие некоторого множества столов, так как оно
является результатом обобщения восприятия единичных
предметов; с другой стороны, оно остается одним и тем же, к
какому бы числу единичных предметов оно ни относилось,
так как во всех них с помощью данного понятия
выделяется именно общее, одно. Таким образом, такие
единицы, как 'стол' и 'столы', выражают не два разных понятия»
но одно и то же понятие стол, лишь отнесенное к разному
числу предметов, или, иначе говоря, соединенное в одном
случае с понятием единичности, в другом —
множественности. Когда же данное понятие мыслится как таковое,
наиболее абстрактно, в отвлечении от конкретных предмет
тов, их восприятия или представления, различия в ка-»
тегории числа оказываются несущественными: «стол есть
115

предмет, обладающий такими-то и такими признаками»
и «столы суть предметы, обладающие такими-то и такими
признаками» — по существу одно и то же.
§ 53. Приглядевшись внимательно к такому
соотношению, как 'стол' — 'столы', 'конь' — 'кони' и т. п., можно
заметить, что и образование 'столы' или 'кони' тоже
ведь обозначает сплошь и рядом не одинаковый предмет
даже с чисто количественной точки зрения: это может быть
и пара столов или коней, и сотня, и тысячи. Если
подходить с этой точки зрения, то можно сказать, что между,
например, 'конь' и 'кони', когда последнее обозначает
только двух коней, различие меньше, чем между 'кони'
при обозначении двух коней и 'кони' при обозначении
тысячи. Но ясно вместе с тем, что образование *кони'
обозначает пару, тройку, целый табун коней и т. п. в
зависимости от обстоятельств речи; в языке же
это образование вообще выступает как обозначение
определенного рода животных, независимо от числа, но лишь
при условии, что этот род представлен не одним
экземпляром.
Образование 'конь', взятое как единица языка,,также
прежде всего служит обозначением определенного рода
животных и притом также независимо от числа, но только
без ограничительного условия: оно может обозначать
этот род животных и тогда, когда он представлен лишь
одним экземпляром. В самом деле, 'конь' может означать
один конь («Конь под ним был убит»), но это же
образование может обозначать и любое число, и весь данный род
животных: «И путь по нем широкий шел: И конь скакал,
и влекся вол, И своего верблюда вел Степной купец...»1
(Пушкин «Обвал»); «Конь — благородное животное».
Таким образом, различие между единственным и
множественным числом сводится, по-видимому, лишь к тому,
включается ли число «один» в то неопределенное число
предметов данного рода, которое обозначается соответствующими
словами, или нет.
1 Здесь и другие существительные, следующие за словом 'конь',
относятся к неопределенному числу предметов.
ив

Но почему это включение или невключение числа
«один» оказывается таким важным, что наличие
соответствующих парных образований является характерной
чертой системы существительных? Дело обстоит здесь
несколько сложнее, чем может показаться.
Как уже отмечалось, в общем представляется
безразличным, сказать ли «стол есть предмет, обладающий та*
кими-то и такими признаками» или «столы суть предметы,
обладающие такими-то и такими признаками», «конь —
благородное животное» или «кони — благородные
животные», «русский глагол изменяется по видам» или «русские
глаголы изменяются по видам» и пр. Однако замечается и
некоторая разница между эквивалентными выражениями.
Ясно, что в обоих эквивалентных выражениях (т. е. в
пределах одной пары) обозначается совершенно тот же самый
класс предметов: определенный род животных,
определенный разряд слов и пр. Но в одних выражениях такой
класс рассматривается как представляющий собой
определенный тип предметов, в другом же — именно как
совокупность предметов, имеющих известные
общие признаки. Понятно, что данный класс как тип
может быть представлен и о д н и м предметом этого класса,
тогда как о совокупности можно говорить лишь
при наличии более чем одного предмета; отсюда и
собственно количественный момент в значении языковых
единиц, различающихся по категории числа. В общем же
получается, что и при значении единственного, и при
значении множественного числа слово как единица языка
по существу может обозначать тот же предмет,
собственно — определенный класс предметов; числовое же
различие как таковое оказывается обозначением различия лишь
в отношении между этим классом в целом и
единичными его представителями: в случае единственного числа
данный класс обозначается как представленный в л кн
бом отдельном, относящемся к нему единичном
предмете (класс «конь» представлен любым единичным
конем); в случае же множественного числа тот же класс
обозначается как в равной мере представленный
разными единичными предметами (класс «конь»
представлен в равной мере и этим конем, и тем и т. д.).
Поэтому единственное число может служить, через обоз-*
117

начение данного класса как такового, также и для
обозначения любого единичного предмета, которым этот класс
представлен, а множественное число, также через
обозначение данного класса как такового,— и для обозначения
любого количества единичных предметов этого класса,
за исключением одного, отдельно взятого его
представителя.
§ 54. Количество отдельных предметов в известных
случаях может придавать их совокупности некоторое особое
качество и характеризовать эту совокупность. Так, можно
заметить, что j например, множественное число wings крылья
часто выступает со значением два (оба) крыла, т. е. обозначает
не класс «крыло», представленный совокупностью
соответствующих единичных предметов, а парный орган летания,
выделяемый как особый класс — «крылья».
Иначе говоря, в известных случаях момент «числа»
может, так сказать, внедряться, врастать в само понятие
данного предмета, делаться одним из конституирующих
его моментов. В таких случаях, конечно, образуется
особое, новое понятие, отличное от того, в состав которого
этот момент числа не входит: 'крылья' часто не есть про*
сто множественное число от 'крыло', т. е. в форме
множественного числа здесь обычно выражается не просто
отнесение понятия крыло к двум или более предметам: здесь
оформлением в виде множественного числа понятие пары
крыльев как парного органа летания дифференцируется от
понятия крыло. Иначе говоря, 'крылья' не равно 'крыло' +
'крыло' + 'крыло' — неопределенное число раз, в отличие от
'столы', где можно говорить о подобном равенстве (стол +
стол+стол+стол...). Следовательно, в таких случаях,
как 'крылья', 'усы', 'рога' и т. п. действительно мы
имеем более или менее четкое лексическое отличие от
образований единственного числа — 'крыло'. Можно сказать, что
в подобных случаях форма числа лексикализуется.
Особый лексический оттенок определенной
«комплектности», как уже говорилось в «Лексикологии» (см. § 39),
присутствует" в таких словоформах, как teeth зубы, feet
ноги и т. п., поскольку, как правило, когда говорят о
зубах, в виду имеют не 372 или 673, или еще какое-либо
неопределенное число зубов, а тот количественно более
118

или менее определенный комплект, который нормально
имеется у людей и животных. В случае ноги обычно также
подразумевается не неопределенное количество ног, а
две ноги человека, или четыре ноги животного. Там же
отмечалось, что, возможно, сохранение исключительных
форм множественного числа у этих слов в значительной
мере связано с тем, что числовые различия здесь нередкоч
перерастают в лексические.
Примечание: Ср.в связи со сказанным такие образования
в русском языке, как 'оленьи рога', где речь идет об известном
комплекте данных предметов, и 'охотничьи роги', где форма
множественного числа не предполагает какого-либо определенного набора
предметов и обозначает любое число предметов.
В рассмотренных случаях лексикализация форм
множественного числа является временной,
неустойчивой. Но, как известно, бывают и случаи более полного,
устойчивого лексического обособления форм
множественного числа в определенном значении — при сохранении
чисто грамматических отношений в других значениях.
Ср., например, соотношения colour цвет — colours1
цвета — colours2 флагш Если в colours1 выражается то же
понятие, что и в colour, но лишь отнесенное к большему
числу предметов, то в colours2, хотя здесь выступает на
первый взгляд, казалось бы, та же морфема -s, что и в
colours^ на самом деле речь идет о новом содержании по
сравнению с colours Colours2 — это цвета, но не просто
в смысле нескольких или многих цветов, как в colours,,
а в совершенно новом значении, а именно — совокупности
цветов, понятой как нечто целое, как эмблема, некий
различительный знак — знамя, Ср* также custom обычай —
customSj обычаи — customs2 таможенные сборы, или русск.
'нота' музыкальный звук, его знак — 'ноты', музыкальные
звуки, их знаки — *ноты,а запись музыкального
произведения, или 'бег'— 'бега'. В последнем случае числовое
различие имеет несомненно словообразовательный характер:
'бега' и 'бег'— два разных слова. Но и в других случаях,
т. е. когда при словоформах единственного числа
имеются и соответствующие словоформы множественного чис-*
ла с тем же лексическим значением (русск. 'нота'— 'ноты',,
англ, colour — coloursj, особое, специальное лексическое
значение у словоформ множественного числа, неизвест*
119

ное в единственном числе ('HOTbi'2,colours2), может
расщеплять каждую словоформу множественного числа на два
омонима, вследствие чего получается и два слова,
являющихся частично омонимами; например: 'нота'/'ноты^
и 'ноты'з, colour/colourSj и colours2. Наличие здесь
омонимии (а не многозначности) определяется не тем, что
смысловая связь между разными лексическими значениями
утрачивается: эта связь может оставаться; но различия в
семантическом характере самих форм
множественности и соединенность определенных лексических
значений с оформлением в виде plural is tantum создают тот
внутренний разрыв при одинаковости внешней оболочки,
который характерен для омонимии.
Следует отметить, однако, что полученное путем лекси-
кализации формы множественного числа существительное
может в английском языке иметь также и
соответствующую форму единственного числа, ср., например,
соотношение таких слов-омонимов, как iron железо и iron/
irons утюг, утюги; или hair волосы, шерсть и hair/hairs
волосок, волоски.
§ 55. Случаи лексикализации не снимают общего
положения о том, что обычное, типичное различие между
числами в имени существительном есть различие между
формами одного и того же слова, различие в области
словоизменения, что и находит свое отражение в
лексикографической и другой практической лингвистической работе*
Выше, однако, возник вопрос: всякие ли формы одного
и того же слова являются его грамматическими формами,
или, иначе говоря, всякое ли словоизменение представляет
собой явление грамматическое? В «Синтаксисе», § 41,
было указано, что грамматика (грамматический строй)
есть система формул построения связной речи, в частности
именно предложения. Именно на этой основе в грамматике
и объединяются правила об изменении слов, с одной
стороны, и правила о соединении слов в предложении, с
другой. Но относятся ли правила изменения слов, в
частности — существительных по числам, к формулам
построения предложения? Ведь разные числовые формы
существительных могут входить в одну и ту же формулу
построения предложения.
120

Тем не менее следует признать, что изменение СуЩё^
ствительных по числам также охватывается системой
формул построения связной речи. Дело в том, что под
формулами построения предложения, и вообще связной речи,
нельзя понимать только формулы -соединения
слов в речи, так как построить предложение или вообще
некоторый отрезок связной речи значит применить
известный словарный «строительный материал» таким
образом, чтобы вместо простой суммы отдельных понятий
получилось некоторое качественно новое целое, в котором
помимо данных понятий имелось бы и осмысление того или
иного их отношения к действительности, выражаемое,
вместе с данными понятиями, средствами языка. Как уже
было отмечено выше, в общем случае понятие
какого-либо предмета само по себе мыслится, как значение слова, в
отвлечении от числа предметов, которые оно обобщенно
отражает и к которым оно может быть отнесено. Число
таких предметов само по себе, опять-таки в общем случае,
не меняет содержания данного понятия1. Необходимость
обозначения числа предметов (хотя бы в виде простого
различения единичности и множественности), указания
на то, относится ли известное понятие вданном
конкретном случае к одному предмету или к
большему числу тех же предметов, появляется обычно именно
при включении слова в связную речь, при его
употреблении в связной речи. Таким образом, форма числа суще^
ствительного, хотя во многих случаях она и не выражает
отношения между словами в речи и не отображает какого-»
либо отношения между предметами и явлениями, служит
все же для построения именно связной речи, так как
определяется специфическими потребностями последней,
модифицируя не само понятие соответствующего предмета,
как таковое, а его применение, отнесение его к предмету.
§ 56. Необходимо отметить, что не всякое
существительное имеет и форму единственного числа, и форму множе-
1 Это, разумеется, не отрицает того, что участие новых
качественно иных предметов в образовании данного понятия в той или
иной степени изменяет прежнее его содержание, как, равным
образом, изменяют его содержание и новые моменты в практическом
применении данных предметов, и более углубленное познание самих
данных предметов и т. п.
121

ственного числа. Так, например, advice совет, news
новость, scissors ножницы и др. характеризуются
отсутствием изменений по категории числа.
Примечание: Случаи действительного отсутствия
изменений по категории числа следует отличать от случаев омонимии
форм единственного и множественного числа, например, в слове
sheep овца*
Последнее, однако, отнюдь не означает, что эти слова
вообще выпадают из категории числа: поскольку
категория числа существует в английском языке в целом,
постольку по сравнению со словами, имеющими обе формы
числа, слова, не изменяющиеся по числам, также
трактуются как имеющие либо форму единственного числа, либо
форму множественного. Неизменяющиеся по категории
числа существительные типа advice, употребляющиеся в
речи в сочетании с единственным числом глагола и
местоимений this и that и сопоставляемые с личным
местоимением it, подобно словоформам, представляющим форму
единственного числа, характеризуются как слова,
имеющие форму единственного числа. Слова же типа scissors
и т. п., сочетающиеся с множественным числом глагола
и местоимений this и that и сопоставляемые с личным
местоимением they, естественно, характеризуются, как
имеющие форму множественного числа.
Нужно отметить, что положение слов, имеющих только
форму единственного числа, и положение слов, имеющих
только форму множественного числа, различно. Что
касается последних (так называемых pluralia tantum), то у них
/вообще, по самой природе, не может быть и речи о форме
единственного числа. Это связано с тем, что хотя реально
слова типа scissors ножницы или trousers брюки и т. п.
обозначают один предмет, вместе с тем в них всегда
присутствует значение множественности; но, в отличие от tables
столы, dogs собаки и т. п. случаев, где одно понятие
относится к нескольким предметам, в scissors и trousers в
виду имеется не множественность предметов, а
множественность частей данного предмета. Иначе говоря,
множественность здесь как бы направлена не во вне (на
несколько предметов), а во внутрь данного предмета —
на отдельные его части (так называемая партитивная мно-
122

жественность). Поэтому форма множественного числа у
этих слов занимает своеобразное положение: она не
противопоставляется форме единственного числа.
Тот факт, что в словах типа scissors, хотя они и
обозначают один предмет, сохраняется значение
множественности, подтверждается их синтаксической трактовкой
(ср., например, these scissors are sharp эти ножницы
острые, а также особым способом счета: нельзя сказать
*one scissor или *а scissor; понятие единичности
предмета передается сочетанием a pair of scissors, а
большее количество предметов будет соответственно
обозначаться как two pairs of scissors, three pairs of scissors
и т. д.
Что касается слов, выступающих в форме
единственного числа (так называемых singularia tantum), то у
большинства из них форма множественного числа
принципиально не исключена, как это имеет место в отношении
формы единственного числа у слов типа scissors).
При известных семантических сдвигах
существительные, употребляющиеся, как правило, только в форме
единственного числа — названия веществ, материалов
(steel сталь, snow снег), слова, обозначающие так
называемые «отвлеченные понятия» (hatred ненависть, love
любовь) и др.,— могут употребляться и в форме
множественного числа, например: steels, wines и т. п. со значением
различные сорта, разновидности стали/вина и т. д.
(Ср. также § 209).
Иными словами, если внимание обращается на то, что
вещество, предположительно однородное, может быть и
различным по своему составу (или каким-то другим
свойствам и качествам), то появляется возможность
употребления соответствующего слова и в форме множественного
числа.
В других случаях, вместо такой своего рода
«качественной» множественности, в формах множественного
числа слов указанного типа присутствует известная
«пространственная» множественность: snows снега, sands пески
и т. п. Здесь в форме множественного числа значение
существительного конкретизируется и эмфатически
усиливается. Так snows предполагает огромные массы снега,
так сказать, снег «во всех направлениях», \ .
т

Примечание: По существу это то же самое, что
наблюдается в русском языке в случаях 'полярный лед' и 'полярные льды*,
где во втором случае имеются в виду массы льда, покрывающие
северный полюс и другие части Арктики; или 'песок' и 'пески'
(пустыни) и т. п.
3. КАТЕГОРИЯ ПАДЕЖА
§ 57. Категория падежа в современном английском
языке образуется у существительных противопоставлением
двух категориальных форм — общего и
притяжательного падежей (Common Case и Possessive Case): ср. boy
мальчик — boy's мальчика, doctor доктор — doctor's
доктора и т. д.
§ 58. Значение общего падежа очень широко
и неопределенно. Поэтому его легче всего определить
отрицательно: как «не-притяжательный» падеж. Общий
падеж указывает только на то, что данное слово не
выступает в качестве указания на принадлежность. Все прочие
моменты, отличающие общий падеж от притяжательного,
обуславливаются семантикой конкретных слов и их
синтаксическими функциями; так, например, в предложении:
The father asked his son many questions Отец задал сыну
много вопросов — из трех словоформ, одинаково
представляющих форму общего падежа, одна (father) обозначает
субъект действия, другая (son) —лицо, на которое это
действие направлено и третья (questions) — объект действия.
Различие это определяется синтаксической функцией
соответствующих слов, а не падежной формой как таковой.
Итак, следует констатировать, что общий падеж не
многозначен, а скорее неопределенно «широкозначен».
§ 59. В отличие от общего падежа,
притяжательный падеж имеет очень узкое и ограниченное
значение: он обозначает, в основном, принадлежность
(в связи с этим и сам термин «притяжательный падеж»
представляется более удачным, чем довольно часто
употребляемый термин «родительный падеж»).
Характер принадлежности определяется лексическими
значениями конкретных слов, а поэтому может более или
менее модифицироваться: ср., например, the boy's head
голова мальчика и the boy's book книга мальчика,
Ш

Притяжательный падеж характеризует отношение
принадлежности как отношение активного порядка, в котором
имеется определенная заинтересованность лица, его
личное участие, известный эмоциональный момент; этот падеж
имеется, как правило, у существительных, обозначающих
одушевленные предметы, а также у существительных,
обозначающих неодушевленные предметы при
персонификации.
Примечание: Интересно отметить, что в английском
языке притяжательный падеж не употребляется в качестве так
называемого Genetivus Objectivus, вместо него предпочитается предложная
конструкция.
У существительных, обозначающих неодушевленные
предметы, для выражения принадлежности обычно
употребляется предложное сочетание с предлогом of. Однако
нельзя сказать, что притяжательный падеж у этих слов
вообще невозможен: он оказывается не употребительным
здесь в силу указанных выше дополнительных оттенков в
своем значении. Принципиально же он возможен у всех
существительных, о чем достаточно убедительно
свидетельствуют такие случаи, как the house's roof крыша дома,
the chair's arm ручка кресла и т. п., особенно частые в
научной литературе, где их широкое употребление, возможно,
диктуется соображениями краткости изложения.
Наряду с основным значением принадлежности,
притяжательному падежу свойственно и другое значение, а
именно, значение меры (у слов, обозначающих время,
расстояние и т. п.): например: a day's work работа, выполненная
за день; a mile's distance расстояние в одну милю и т. д.
Это значение и употребление, несмотря на все отличия от
основного значения и употребления притяжательного
падежа, сохраняют известную связь с последними: здесь,
как и в the boy's book, имеется в виду отношение двух
предметов, из которых один определяется другим.
§ 60. Притяжательный падеж обладает рядом специфи^
ческих особенностей, которые значительно отличают его
от типичных «классических» падежей, т. е. от падежей,
представленных в языках с развитой падежной системой
типа русского и т. п.
126

1) Несмотря на известные семантические ограничения
в употреблении притяжательного падежа (см. § 59), он
принципиально возможен у всех существительных,
поскольку никакого морфологического ограничения в этом
отношении не существует.
2) Благодаря полному единообразию в оформлении
этого падежа, притяжательное -'s обладает большей, чем
обычно это наблюдается у суффикса, самостоятельностью
и в этом плане приближается к более самостоятельной
единице вроде частицы или предлога.
3) Однозначность суффикса притяжательного падежа
(см. § 8.) также в известной степени напоминает то, что мы
имеем в случае предлогов: ср., например, man's — men's
и of a man — of men, где в обоих случаях значение
принадлежности передается отдельно от значения числа.
4) Очевидно, в связи с указанными особенностями,
притяжательного -'s в английском языке оказывается
возможным так называемый «групповой» притяжательный
падеж: присоединение -'s к образованиям, представляющим
собой на первый взгляд целое словосочетание. Например:
John and Mary's room комната Джона и Мэри; somebody
else's room комната кого-то другого; the Prince of Denmark's
tragedy трагедия принца датского; The man I saw
yesterday's son сын человека у которого я видел вчера (пример
заимствован у Г. Суита) и т. п.
Некоторые лингвисты склонны видеть во всех этих
особенностях притяжательного падежа свидетельство
превращения притяжательного -'s из падежного окончания в
служебную частицу — своего рода эквивалент предлога
of или послелог.
Такая точка зрения на притяжательное -'s
представляется, однако, недостаточно обоснованной, хотя,
разумеется, нельзя и отрицать своеобразия этого
суффикса:
Во-первых, случаи типа the man I saw yesterday's son,
рассматриваемые в качестве одного из главнейших
доказательств превращения -'sb послелог, относительно не так
уж часты в языке; в подавляющем большинстве случаев
встречаются притяжательные образования типа my brother's
book книга моего брата, the dog's tail хвост собаки
и уже приводившиеся a day's work и a mile's distance, на
126

фоне которых употребление суффикса -'s при «группе слов»
выступает как редкий случай, как известный «языковый
трюк», как особый нарочитый прием, рассчитанный на
известный стилистический эффект.
Во-вторых, поскольку в английском языке известные
комплексы слов вообще очень легко сближаются со
сложными словами,— ср.7 например, аттрибутивные комплексы
типа the parts-of-speech-classification классификация по
частям речи (см. А. И. Смирницкий, «Лексикология
английского языка», §§. 135-6)— представляется более
правильным, что в действительности в случаях так называемого
«группового» притяжательного падежа не -'s приближается
к послелогу, а известный комплекс слов приближается к
сложному слову.
Примечание: Ср.в связи с этим такие случаи в русском
языке, как 'Я говорил вчера с товарищ Ивановой', где оба
компонента в 'товарищ Ивановой' как бы сливаются в единый комплекс:
слово 'товарищ' здесь не склоняется и окончание -ой относится,
таким образом, ко всему комплексу. Возможно, это связано с тем, что
здесь существует известное противоречие, заключающееся в том, что
'товарищ' — слово мужского рода, а 'Иванова' —женского.
Однако аналогичное явление может наблюдаться и тогда, когда оба слова
принадлежат к одному роду: ср., например, старый оборот 'с князь
Иваном'.
В-третьих, известные лексические ограничения в упот>
реблении притяжательного падежа, существующие
несмотря на то, что принципиально эта форма возможна у
всех существительных, отдаляет притяжательное -'s от
предлога: лексический отбор слов при том или ином
предлоге определяется значением самого предлога, а не
значением вводимого им существительного.
т В-четвертых, притяжательное -'s не имеет той
относительной самостоятельности, свободы, которая
характеризует предлог, являющийся элементом в построении
предложения. В самом деле, предлог принадлежит в большей
степени предложению, чем отдельному слову.
Характеризуясь двусторонней связью (и со словом, которое он вводит,
и со словом, к которому он что-то присоединяет: например,
ся смотрю «-• на + картину7), предлог в известном смысле
является независимым: он не привязан прочно ни к
одному, ни к другому слову.
127

Примечание: Тот факт, что Предлоги имеют большую
самостоятельность и синтаксическую выделяемость, проявляется, в
частности, и в том, что, с одной стороны, в английском языке
несколько предлогов может относиться к одному существительному
(например, the books for, by, and about children книги для детей,
написанные детьми и о детях), а с другой стороны, один предлог может
присоединяться к нескольким существительным (instruments for
cutting, sewing, etc. инструменты для кройки, шитья и т. д.).
В отличие от предлогов, притяжательное -'s имеет
одностороннюю связь и является элементом в построении
слова, а не предложения. Так в случае my father's house
дом моего отца — суффикс -'s связан лишь с father отец,
но не связан с house дом.
В-пятых, фонетически притяжательное -?s также
отличается от предлогов.
С точки зрения материального состава все предлоги
в английском'языке характеризуются тем, что включают
гласные (хотя и редуцирующиеся в произношении). Это
придает им определенную формальную законченность.
Суффикс же притяжательного падежа -'s произносится как
[z] или [s], что придает ему известную
несамостоятельность, мешает быть ударным и употребляться
самостоятельно, а тем самым мешает его превращению в наречие
и установлению тесной, неразрывной связи с наречием,
которая является характерной особенностью английских
предлогов, поддерживающей и подчеркивающей их
самостоятельность (см. §§ 186—7).
Примечание: Следует также учитывать, что исторически
современный притяжательный падеж развился из старого
родительного падежа.
Правда, наряду со старым родительным падежом в английском
языке раньше существовали образования типа the king his head
голова короля, в которых принадлежность выражалась
притяжательным местоимением his. Образования эти известным образом
сближались с категорией партитивности: в конструкции the king his head
сначала называется предмет в целом (the king), а потом вносится
поправка — речь идет не о человеке в целом, а только о его голове
(head). К таким конструкциям обращались главным образом тогда,
когда склонение слова оказывалось затруднительным (например, в
случае иностранных имен). Эти образования, вероятно, сближались
со старым родительным падежом на основе фонетического сходства
(они произносились как [Ээ 'kin эг 'hed] и пр.). Это вело к
семантическому переосмыслению родительного падежа, который часто
понимался как образование с притяжательным местоимением.
128

В XVI в. образования типа the king his head употреблялись
не только в случаях единственного числа мужского рода, где они
фонетически полностью совпадали с формами родительного падежа,
но и в единственном числе женского рода — the queen her palace
дворец королевы, а также и в формах множественного числа (где
такого совпадения не было). ,<
Тем не менее, основная линия развития притяжательного
падежа восходит не к этим образованиям, а к старому родительному
падежу. То, что в основе современного притяжательного падежа лежит
старый родительный падеж, подтверждается и фактами
скандинавских языков. Там старый родительный падеж тоже превратился в
притяжательный падеж с узко ограниченной семантикой,
употребляющийся только в определенной функции и имеющий одно и то же
звучание в единственном и множественном числе. Конструкции же
типа the king his head в этих языках вообще не было.
В этой связи следует также отметить, что развитие
притяжательного падежа шло параллельно развитию предложной системы,
постепенно оттеснявшей падежную систему и заменявшей ее. Это
оказывало определенное влияние на падеж, который должен был
«равняться» по предлогам и в смысле большей семантической
определенности и в смысле единообразия в средствах своего выражения.
Однако хотя притяжательное -'s и не является
послелогом, тем не менее своеобразие притяжательного падежа,
как уже говорилось, вполне очевидно. Это своеобразие
свидетельствует о том, что категория падежа в современном
английском языке находится в процессе перерождения.
Хотя образования с притяжательным -'s все еще
представляют собой синтетическую форму, последняя находится
на грани распадения, что отнюдь не означает, конечно, что
распадение падежной формы притяжательного падежа —
дело ближайшего будущего. Более того: наблюдающаяся
в современном языке тенденция в этом направлении,
возможно, вообще не получит дальнейшего развития и не
приведет к распаданию синтетического падежа.
§ 61. Система склонения существительного,
образуемая категориальными формами общего и притяжательного
падежей, не является характерной для системы имени в
целом. Ей противостоит падежная система личных
местоимений и относительно-вопросительного местоимения who
кто, которая включает в себя, хотя и две, но совершенно
иные категориальные формы, а именно: именительный
падеж (Nominative Case) — Не speaks Он говорит — и
объектный падеж (Objective Case) — I see him Я вижу его,
5—2365 J2g

Соотношение двух парадигматических схем, пред-*
ставленных в'системе имени, таково, что одному общему
падежу имени существительного соответствуют обе
падежные формы местоимений: ср. The boy speaks Мальчик
говорит, I see the boy Я вижу мальчика, с одной стороны, и
Не speaks Он говорит, I see him Я вижу его, с другой
стороны. Что касается второй падежной формы
существительного — формы притяжательного падежа, то она находит
соответствие в особой группе притяжательных
местоимений: ср. the boy's book книга мальчика и his book его книга,
the boys' book книга мальчиков и their book их книга
и т. д.
Указанное соотношение неоднократно служило
основанием для сомнения в том, действительно ли мы имеем здесь
дело с двумя разными парадигматическими схемами
(субстантивной и местоименной) и с особой группой
притяжательных местоимений. Ив самом деле, соотношение
указанных явлений таково, что на первый взгляд как будто
позволяет:
а) Предполояшть омонимию форм внутри общего падежа
существительных на основе противопоставления формам
именительного и объектного падежей в системе
местоимений, и выделить, например, Ьоух в the boy speaks,
соотносящееся с he в he speaks, и Ьоу2в I seethe boy,
соотносящееся с him в I see him.
б) Осмыслить притяжательные местоимения в качестве
падежной формы личных местоимений, соотносящейся
с формой притяжательного падежа существительного: ср.
the boy's book книга мальчика — his book его книга.
Примечание: Американские и английские лингвисты
обычно так их и рассматривают.
Несмотря, однако, на всю заманчивость такого
предположения, позволяющего как будто бы объединить падежные
системы существительных и местоимений в одну общую
стройную систему склонения имени (подобно тому, как это
имеет место в русском, немецком и других языках),
состоящую из трех падежей (именительного — boy г и he),
объектного (boy2 и him) и притяжательного (boy's и his), более
глубокий анализ заставляет признать его
несостоятельность.
130

Наличие в английском языке группы слов с падежными
различиями типа he — him не может рассматриваться как
обязательное указание на то, что и у существительных в
подобных случаях различаются две аналогичные (но
внешне совпадающие) падежные формы.
Конечно, в принципе подобное предположение вполне
возможно. Так, например, в русском языке есть слова,
которые, хотя и не имеют внешнего различия некоторых
падежных форм, но тем не менее рассматриваются как
различающие эти формы, на том основании, что это различие
характеризует систему склонения в языке в целом.
Примером такого рода может служить существительное 'мышь',
у которого в случае — 'Мышь съела сало, а кошка съела
мышь' — мы говорим о двух падежах — именительном и
винительном, соответственно, так как в аналогичных
конструкциях с другими словами различие этих форм выступает
вполне четко: 'Крыса съела сало, а кошка съела крысу'.
Следует, однако, иметь в виду, что в русском языке,
слов с омонимичными формами падежей значительно
меньше, чем таких, у которых падежные формы различаются по
внешней, фонетической, стороне. В английском же языке
соотношение обратное: маленькой изолированной группе
местоимений, несомненно различающих именительный и
объектный падежи, противостоит бесчисленное
количество существительных, у которых такого различия в фор^
мах нет ни в одном случае. Трудно поэтому представить,
что падежная система местоимений действительно может
оказывать достаточно сильное влияние на систему склоне-
ния существительного и «раскалывать» общий падеж на два
падежа-омонима.
Такое предположение оказывается еще менее
вероятным, если вспомнить о том, что даже у самих местоимений
наблюдаются случаи отклонения от этой системы: ср.,
например, it's I это я и возможное употребление в этом
случае формы объектного падежа — it's me.
Надо также учитывать и то, что между
существительными и местоимениями проходит грань двух частей речи,
и это не может не ослаблять их воздействия друг на друга.
Иными словами, если в русском языке различие слов типа
'мышь' и типа 'крыса' есть различие между словами
в пределах одной части речи, то в английском языке раз-
5*
12.1

личие слов типа he он и boy мальчик есть различие между
классами слов, или между разными частями речи.
Влияние же различных частей речи друг на друга является
гораздо меньшим, чем влияние различных групп слов в
пределах одной части речи.
Столь же неправомерным представляется рассмотрение
группы притяжательных местоимений в качестве падежа
личных местоимений, аналогичного притяжательному
падежу имени существительного. Это определяется
следующими соображениями:
1. Уже чисто внешний, формальный момент отдаляет
соотношение словоформ типа I я— ту мой, you вы—
your ваш и т. п. от соотношений типа boy мальчик —
boy's мальчика, girl девочка—girl's девочки, а тем
самым и словоформ типа my, your от словоформ типа
boy's, girl's и т. д. Ведь форма притяжательного
падежа, как уже говорилось, образуется у всех
существительных регулярно одним и тем же способом — с помощью
суффикса -'s без каких бы то ни было исключений. Отсюда
противопоставление падежных форм существительного
внешне всегда выступает как противопоставление
нулевого суффикса (общий падеж) суффиксу -'s
(притяжательный падеж). Что же касается соотношения личных и
притяжательных местоимений, то оно не выступает в виде такого
единообразного ряда. Поэтому, если считать, что
притяжательные местоимения являются падежом личных, то
тогда придется признать, что этот «падеж» образуется
самыми разнообразными способами, например:
а) с помощью чередования гласных и прибавления
соответствующего нулевого суффикса: thou ты — thy твой
[Sau — 5ai]; they они —their их [dei — беэ].
б) с помощью чередования гласных, сопровождающего^
ся прибавлением суффикса, который имеет то же звучание,
что и суффикс притяжательного падежа существительного:
he он — his его [-i: 1-].
в) с помощью сплетения корней (по отношению к основе
именительного падежа соответствующих личных
местоимений) и чередования гласных (по отношению к основе
объектного падежа) плюс соответствующий нулевой суффикс:
I я — ту мой; те мне — ту мой [ai — mai ], [mi: — mai ]
и т. д.
132

При этом только в случаях his его и whose чей имеет
место совпадение по способу образования с
притяжательным падежом существительного: ср. he он — his его; who
кто — whose чей, с одной стороны, и man человек — man's
человека, с другой.
2. Соотношение типа I —my, you — your и т. п. не
может сопоставляться с соотношением типа boy — boy's,
girl — girl's и рассматриваться как соотношение двух
падежных форм одного слова и потому, что между его
компонентами существует резкое расхождение по линии субстан-
тивности-адъективности. В отличие от личных
местоимений, притяжательные являются не субстантивными,
а адъективными образованиями.
В самом деле, притяжательные местоимения, как
известно, имеют два ряда форм: my, your, his и т. п., с одной
стороны, и mine, yours, his и т. п. — с другой. Различие
между ними в современном английском языке не является
ни фонетическим, ни стилистическим, а целиком и
полностью определяется различием в синтаксическом
функционировании: формы первого ряда употребляются как
определение при существительном (ср. I'll take my book Я
возьму мою книгу), а формы второго ряда употребляются
самостоятельно: ср. I'll take mine Я возьму мою (книгу).
Это специфическое различие, не характерное для форм
личных местоимений и идущее совсем по другой линии,
чем различие падежных форм, в значительной степени
напоминает то, что мы имеем в прилагательном при
употреблении его, с одной стороны, в функции определения
при существительном (например, Г11 take the long pencil
Я возьму длинный карандаш), и с другой,— в сочетании
со словом one (например, I shan't take this pencil, ГП take
the long one Я не возьму этот карандаш, а возьму длинный).
Атрибутивная форма притяжательных местоимений,
таким образом, сближается с прилагательным-определением
при существительном, а неатрибутивные — типа mine
и др.— с прилагательным, опирающимся на слово one.
Примечание: Отсутствие такого параллелизма в случае
составного именного сказуемого (ср. This pencil is mine Это
карандаш мой, но This pencil is long Этот карандаш длинный, а не
*This pencil is a long one) представляет собой особое явление и не
может рассматриваться как нарушающее общее сходство
анализируемых явлений.
133

Итак, в отличие от личных местоимений,
притяжательные местоимения являются не субстантивными, а
адъективными образованиями. Как и прилагательные,
употребляясь в качестве определения, они нуждаются в опорном
слове. При самостоятельном же употреблении они
выступают в другой форме, и это изменение формы также
свидетельствует об их недостаточно субстантивном характере.
Последний же не только мешает объединению
притяжательных местоимений вместе с такими субстантивными
образованиями, как личные местоимения, в системе форм одного
слова, но и резко отграничивает их от формы
притяжательного падежа существительных: форма притяжательного
падежа существительного является субстантивным
образованием и не отличается от общей формы общего падежа
меньшей субстантивностью; поэтому она и не нуждается
ни в каких опорных словах и употребляется
самостоятельно, ср. His stick is longer than that man's Его палка
длиннее, чем (палка) того человека.
3. Притяжательные местоимения и формы
притяжательного падежа существительных не могут быть сближены и
потому, что хотя они и имеют известную общность в
смысловой стороне (и те и другие обозначают
принадлежность: например, his book его книга и my brother's book
книга моего брата), первая, как уже отмечалось, имеет
гораздо более широкую функцию определения и может
употребляться также и для обозначения меры, расстояния
и т. п. Например, a week's rest недельный отдых, a mile's
distance расстояние в одну милю и т. п., где форма
притяжательного падежа никак не может быть сопоставлена с
притяжательным местоимением.
Кроме того, у существительных общая идея
принадлежности легко отрывается от основного содержания слова,
в то время как у местоимений она сливается с основным
содержанием в одно целое.
В целом, суммируя все сказанное выше, можно с
полной уверенностью заключить, что притяжательные
местоимения действительно не являются падежной формой
личных местоимений, а составляют особую группу,
отдельный разряд местоимений (ср. русск.
'мой', также не являющееся падежной формой от 'я').
В отличие от личных местоимений субстантивного харак-
134
\

тера притяжательные местоимения являются
местоимениями адъективного типа и характеризуются наличием у них
особой категории самостоятельности-несамостоятельности,
образуемой абсолютными (самостоятельными) и
атрибутивными формами.
Из сказанного следует, что две парадигматические
схемы падежа, существующие в системе имени в современном
английском языке, никак не могут быть сведены в одну
общую схему.
§ 62. Что касается общего распределения имен по
указанным двум схемам, то местоименная система склонения,
как уже отмечалось, представлена лишь личными
местоимениями и относительно-вопросительным местоимением
who; собственно именной системе склонения, помимо
существительных, следуют также субстантивные
неопределенные местоимения (one, somebody, someone и др.);
неопределенные местоимения (some, any и др.), а также
прилагательные и числительные вообще не склоняются.
Оставляя в стороне вопрос о числительном, можно
сказать, что отсутствие категории падежа у
прилагательных и местоимений атрибутивного характера, при наличии
ее у существительных и местоимений субстантивного
характера, не случайно. Дело в том, что даже в тех языках,
где категория падежа есть и у существительных, и у
прилагательных, например в русском языке, ее роль у этих
разрядов слов различна. Существительное обозначает
предмет, и его падежная форма отражает реальные различия
в отношении обозначаемого предмета к другим предметам,
процессам и явлениям объективной действительности.
Прилагательное же обозначает признак, а последний не
может существовать самостоятельно; он всегда выступает
при каком-либо предмете (подробнее см. §72), в связи с чем
его роль определяется ролью предмета — носителя
данного признака. Так, в предложении 'Человек купил старую
книгу' — форма винительного падежа, представленная
в словоформе скнигу\ показывает, что предмет, о
котором идет речь в данной ситуации, подвергается
определенному воздействию, являясь объектом известного
процесса. Винительный же падеж прилагательного 'старую'
показывает только, что данное качество относится к объ-
135

екту действия, а не к его субъекту. Таким образом, в
отличие от падежа в собственном смысле слова, присущего
существительному и отражающего определенные
предметные отношения, падеж в прилагательном является в
русском языке в известном смысле «отражением» падежа
существительного и выполняет лишь функцию связи между
прилагательным и существительным (между признаком и
предметом, соответственно).
В английском языке, в отличие от русского, формы
падежа служат только для обозначения роли предмета
в определенной ситуации, а для передачи связи признака
и предмета (т. е. в прилагательном) не используются.
§ 63. В местоименной системе склонения специального
рассмотрения требует местоимение it он, она, оно (по
отношению к словам, обозначающим предметы). Оно
выделяется среди прочих личных местоимений тем, что, во-первых,
у него нет внешне выраженного различия форм
именительного и объектного падежей, а, во-вторых, тем, что
соответствующее ему притяжательное местоимение its
соотносится с личным местоимением it, подобно тому как форма
притяжательного падежа существительного соотносится
с общим падежом (ср. man человек — man's человека), если
предположить, что отсутствие апострофа в орфографии не
существенно. Эти обстоятельства вызывают вполне
законный вопрос — не правильнее ли рассматривать
соотношение словоформ it — its в качестве форм одного слова и
включить местоимение it в падежную систему
существительных вместе с такими местоимениями, как somebody
кто-то и т. п.
Для того, чтобы разобраться в этом вопросе,
представляется целесообразным сказать сначала несколько слов
о местоимении you вы. С одной стороны в у он также
наблюдается известное сходство с падежной системой
существительных, ибо внешне, на первый взгляд, и у этого
местоимения одна и та же форма употребляется как для
обозначения субъекта, так и для обозначения объекта: ср. You
see him Вы видите его и Не sees you Он видит вас. Однако,
с другой стороны, у местоимения you нет формы
притяжательного падежа, характерной для именной системы
склонения. Вместо формы типа *you's, которую мы были бы
т

вправе ожидать, если считать, что you относится к
именной (а не местоименной) системе склонения, существует
форма your ваш, употребляющаяся атрибутивно, и форма
yours, употребляющаяся самостоятельно. Наличие этих
двух форм нарушает предполагаемый параллелизм с
падежной системой существительных (у последних имеется
только одна форма притяжательного падежа) и
свидетельствует о том, что your/yours являются не формой
притяжательного падежа личного местоимения you, а двумя
формами особого притяжательного местоимения.
Но если у местоимения you отсутствует форма
притяжательного падежа, то оно, следовательно, никакие
укладывается в систему именного склонения» (в отличие,
например, от такого местоимения, как somebody кто-то,
которое имеет форму притяжательного падежа — somebody's
кого-то).
Таким образом, получается, что местоимение you, хотя
и «не различает» двух падежей, но вместе с тем не выходит
из системы местоименного склонения. Это дает
возможность сделать вывод о том, что «неразличение» форм
именительного и объектного падежа у местоимения you
является чисто внешним и представляет собой явление
омонимии форм, столь широко распространенной в английском
языке.
Но если это так, то можно предположить, что и в
местоимении it, семантически и функционально принадлежащем
к системе личных местоимений, также следует различать
две омонимичных падежных формы (именительный падеж—
it is interesting это интересно и объектный I saw it Я это
видел), a its должно быть отнесено к притяжательным
местоимениям.
Примечание: Правильность такого рассмотрения its в
известной мере подтверждается и орфографией, а именно
отсутствием в its апострофа. Конечно, основываться при трактовке того или
иного языкового явления целиком и полностью на орфографии
нельзя, но до некоторой степени и орфография отражает реальную жизнь
языка (в данном случае иную трактовку its по сравнению, например,
с one's.)
Итак, it, как и you, представляет собой исключение,
частный случай омонимии форм в системе склонения
личных местоимений. Четкая дифференциация двух падежей
137

в подавляющем большинстве случаев оказывает влияние
на it и you, раскалывая их на две омонимичных падежных
формы. Иными словами, система падежных форм
местоимений it и you, составляющих меньшинство в своем классе
слов, так сказать, «подчиняется большинству».
§ 64. Представляется необходимым сказать также
несколько слов о местоимении who кто. Его иногда относят
к системе именного склонения на тех основаниях, что,
во-первых, в современном языке наблюдается тенденция
к употреблению словоформы who (именительный падеж)
вместо whom (объектный падеж): например, Who is it
written by? Кем это написано?, а во-вторых, словоформа
whose чей внешне, по своему образованию, совпадает
с притяжательным падежом существительного.
Следует, однако, иметь в виду, что смешение форм,
наблюдаемое в случаях типа вышеприведенного, является
чисто внешним. Никакого единого, общего падежа в
результате смешения форм не получается.
Что касается словоформы whose, то тот факт, что в
современном языке она употребляется иногда и со словами,
обозначающими неодушевленные предметы (например,
Words whose stems end in vowels Слова, основы которых
оканчиваются на гласные), свидетельствуют о том что whose
утрачивает значение лица, а поэтому обязательной
неразрывной связи между whose и who нет. Кроме того
словоформа whose соотносится не только с who, но и с which
который, что придает ей гораздо большую
самостоятельность по сравнению с формами притяжательного падежа
существительных, которые «закреплены» за определенным
словом.
Таким образом, подобно тому, как притяжательные
местоимения не могут рассматриваться как один из
падежей личных, а представляют собой особый разряд
местоимений, так и whose является не притяжательным падежом
от who, а особым относительно-вопросительным
местоимением, соответствующим русскому 'чей' (в русском языке
'кто' и 'чей' тоже разные слова, а не формы одного слова).
138

4. ВОПРОС О КАТЕГОРИИ РОДА В АНГЛИЙСКОМ
ЯЗЫКЕ
§ 65. Категория рода, вообще говоря, может быть
представлена в языке явлениями разного порядка. Так, на-»
пример, в русском языке у прилагательных род является
категорией грамматической, в то время как у
существительных в том же языке категория рода представляет собой
лексико-грамматическую категорию. Различие между ними
определяется на основе установленного выше
взаимоотношения между лексическим и грамматическим моментами
в слове: собственно грамматические категории
конституируются объединением и взаимным противопоставлением
различных грамматических форм, соотносящихся по
одному признаку — значению данной категории; лексико-
грамматические же категории конституируются подобным
же объединением и противопоставлением различных
грамматических классов и разрядов слов: грамматический
момент имеется здесь потому, что эти классы и разряды
являются грамматическими, т. е. характеризуются
определенными грамматическими формами (и определенной
грамматической сочетаемостью); лексический же момент
определяется тем, что соответствующие грамматические
признаки характеризуют и различают здесь именно слова,
а не отдельные их формы.
Различный характер категории рода (собственно
грамматический или лексико-грамматический) важно
подчеркнуть особо. Так, например, в русском языке, хотя
и говорят, что прилагательные в нем изменяются по
родам, тогда как существительные имеют род, но по
родам не изменяются, вместе с тем нередко ставят н а р а в-
н е друг с другом категории падежа, числа и рода
у существительных, и это уже вносит неясность. Такая
неясность не возникает, если мы определим категорию
рода у прилагательных как категорию собственно
грамматическую (и потому в основном аналогичную категории
ям падежа и числа), а категорию рода у существительных—
как л е к с и к о^грамматическую (и тем самым — иного
порядка сравнительно с категориями падежа и числа).
Итак: прилагательные характеризуются грамматическими
категориями падежа, числа, рода..., существительные -^
139

также грамматическими категориями падежа и
числа и л е к с и к о-грамматической категорией рода.
§ 66. Правда, известные соотношения в системе
существительных могут наводить на мысль о грамматической
изменяемости известных типов существительных по родам,
и лишь всесторонний анализ атих соотношений с учетом
отношения к действительности заставляет признать такую
мысль ошибочной. Так, например, нельзя решать, исходя
из общих рассуждений без рассмотрения соответствующих
языковых фактов в их системе, являются ли единицы
'супруг' м. р. и 'супруга' ж. р. разными словами или
только формами одного слова1. Рассуждая
абстрактно-теоретически, можно допустить и то и другое.
В самом деле:" с одной стороны, супруг и супруга
являются реально разными лицами, различными «предметами»,
и различие между соответствующими языковыми
единицами должно быть, следовательно, лексическим, т. е.
различием между двумя особыми словами; но, с другой
стороны, ведь оба они «супруги», т. е. и тот и другая являются
лицом, состоящим в браке, но только в одном случае
лицо, состоящее в браке, «относится» к мужскому полу,
в другом — к женскому; следовательно, при такой интер-*
претации имеется тот же «предмет» (лицо, состоящее
в браке), но различные отношения (к мужскому полу,
к женскому полу), и соответствующие образования должны
будут определяться как грамматические формы одного
слова.
Если же учесть реальные соотношения в русском языке,
то будет ясно, что мы имеем здесь различие лексическое:
1) 'Супруг' и 'супруга' — имена существительные,
а существительные в целом, как класс, имеют
фиксированный род; ср. особенно такие слова, как 'инженер',
'доцент', 'шофер', которые, несмотря на свой мужской род,
применяются и к женщинам; и такие, как 'лошадь',
'собака', 'рысь' и пр., обозначающие животных и того и
другого пола, хотя сами они — только женского рода.
Следовательно, даже тогда, когда имеется различие пола, неред-
1 Ср. В. В. Виноградов. О формах слова. «Изв.
АН СССР, Отд. лит-ры и яз.», т. III, 1944, вып. I, стр. 36.
140

ко применяются существительные, не указывающие на
принадлежность лица или животного к тому или другому
полу посредством соответствующего грамматического рода.
2) Такие пары обозначений, в которых единица,
обозначающая лицо или животное женского пола, имеет
совсем не тот корень, какой применяется для обозначения
соответствующего существа мужского пола, являются далеко
не единичными; ср. 'невеста' — 'жених', 'жена — 'муж\
'мать' — 'отец', 'тетя' —• 'дядя', 'дочь' — 'сын', 'сноха' —
'зять', 'сестра' — 'брат', 'девочка' — 'мальчик',
'девушка' — 'юноша', 'женщина' — 'мужчина'. . .; 'утка' —
'селезень', 'курица' — 'петух', 'овца' — 'барад',
'корова' — 'бык' и пр. Правда, мы встречаемся в области
грамматического строя с так называемой супплетивностью
('он' — 'его' — 'ему'...; 'иду' — 'шел'), но ведь
существование супплетивных образований возможно лишь
постольку, поскольку они представляют собой отдельные
вкрапления в соответствующую систему изменений (в
систему склонения, в систему спряжения и пр.), причем
каждая такая система должна быть достаточно устойчи-»
вой, четкой и последовательной.
3) Соотношения между соответствующими друг другу
единицами мужского и женского родов не являются
достаточно регулярными и последовательными: здесь много
частных, специальных особенностей. Акад. В. >В.
Виноградов обратил внимание на существование трех разных
типов парных соотносительных образований,
обозначающих лиц: 1. 'муж' — 'жена' при 'супруг' — 'супруга';
2. 'учитель'— 'учительница'; 'колхозник' —
'колхозница'; 3. 'причудник' — 'причудница'; 'озорник' —
'озорница' 1. Но в целом во всей этой области обнаруживается
еще большее разнообразие: ср.: 'супруг' и 'супруга',
вместе —'супруги', причем 'супруги' служит и как
наименование, объединяющее 'муж7 и 'жена', но для пары
'жених' и 'невеста' нет естественного и простого
объединяющего образования; 'преподаватель' —
'преподавательница' как будто соотносятся так же, как 'колхозник'—»
'колхозница', но часто говорят 'она преподаватель' и обь№
1 В. В. Виноградов. «Русский язык», М.—Л. Учпедгиз,
1947, стр. 36.
141

но сона колхозница', а не 'она колхозник'; 'селезень'
и 'утка' вместе будут 'утки', так же как 'козел' и 'коза'—
'козы', но 'гусак' и 'гусыня' будут вместе 'гуси' (не
'гусаки' и не 'гусыни'), так как 'гусь' — это и 'гусак' и
'гусыня' (а фактически большей частью обозначает именно
последнюю, несмотря на принадлежность к мужскому роду
в русском языке); а 'лев' и 'львица' — 'львы', но 'львы' —
это 'большие дикие кошки' (а не коты), и 'кот' и 'кошка'
вместе — скорее'кошки', чем 'коты'... Здесь отмечены
только некоторые частности, но и они достаточно показьь
вают пестроту соотношений, характерную более для
лексики, чем для грамматического строя.
Таким образом, в совокупности языковые факты
достаточно характеризуют соотношение 'супруг' —'супруга'
как словообразовательное, следовательно, лексическое, а
не как грамматическое.
Примечание: Однако необходимо подчеркнуть, что
соотношения, существующие в языке, ни в коем случае не должны
фетишизироваться. Надо всегда помнить, что различные языковые
единицы, определенным образом соотносясь друг с другом в системе
языка, вместе с тем находятся, на каждом данном этапе развития
языка, в известных (и очень сложных) отношениях к различным
фактам действительности.
Иначе говоря, без учета отношения языковых единиц к фактам
действительности анализ семантики слов и словоформ, в частности,
отделение в них лексического момента от грамматического, будет
идеалистическим, а без учета внутриязыковых соотношений такой
анализ будет нелингвистическим, что в конце концов также приведет к
идеализму, поскольку мышление окажется оторванным от его
языковой «природной материи».
Учитывая оба указанных момента — внутриязыковые
соотношения и отношения между языковыми единицами и фактами
действительности,— следует также иметь в виду, что оба эти момента
находятся в известной внутренней связи друг с другом. Поэтому,
хотя семантическая характеристика той или другой языковой
единицы с точки зрения ее соотношения с другими единицами языка
может расходиться с тем, как она семантически определяется ее
отношением к действительности (с точки зрения современного уровня
знания), все же в общем это расхождение оказывается ограниченным
и относительным. Вместе с тем, поскольку язык существует и
развивается на протяжении ряда эпох, в нем оказываются
зарегистрированными и закрепленными и известные уже устаревшие результаты
работы мышления и познания, сохраняемые лишь постольку,
поскольку они так или иначе приспосабливаются к более поздним,
более полным достижениям. Так, например, глагол 'видеть' в русском
языке (как и подобные по значению глаголы в очень большом числе
142

языков) с точки зрения внутриязыковых соотношений
(принадлежность к разряду прямопереходных глаголов) изображает «видение»
как процесс, исходящий от видящего и воздействующий на видимое,
тогда как в действительности видимый предмет воздействует на
орган зрения и через него на мозг видящего. Это противоречие,
основанное на сохранении ранее зарегистрированного и уже устаревшего
результата мыслительной работы, не устраняется полностью, так как
данное изображение направления процесса может пониматься как
условное, образное, и тем самым делается возможным сохранение
переходности у глагола 'видеть' при новом понимании самого
процесса «видения» (ср. изображение Нового года в виде мальчика,
которое не значит, что кто-либо действительно думает о прибытии
такого мальчика в ночь на 1-ое января).
Рассмотренные языковые соотношения в случае
'супруг7 _'супруга* в общем согласуются с отношением со-
ответствующих единиц к действительным фактам: словами
'супруг* и 'супруга* и пр. обозначаются реально разные
индивиды, разные «предметы» в широком смысле этого
слова. Однако это предметное различие в разных случаях
не одинаково существенно. Так, оно является менее важ-
ным, когда идет речь о профессии, чем когда имеются
в виду семейные отношения: ср. 'преподаватель7 —
'преподавательница* и 'супруг'—'супруга', 'муж' — 'жена',
При этом иное реальное значение данного различия нахо^
дит отражение и в языковых соотношениях (возможно:
'Она опытный преподаватель', но невозможно: 'Она любя-
щий супруг'; ср. также преобладание разнокорневых
образований вроде 'муж'—'жена', 'брат' — 'сестра' именно за
пределами слов, относящихся к общественной жизни).
Многое здесь зависит от конкретных, исторически
сложившихся реальных отношений в обществе (ср. исчезновение
выражения 'женщина-врач' еще очень обычного до
революции, и применение слова 'врач' и к лицам женского
пола, в связи с тем, что врачи-женщины перестали
представлять собой исключительное явление).
Все же во всех рассмотренных случаях мы имеем
несомненное различие слов, а не грамматических форм, и самая
возможность таких сочетаний, как ' Она опытный препода-»
ватель',1 свидетельствует о словарном различии
1 Здесь, в частности, вероятно влияние такого семантически
близкого слова, как 'педагог , которое вообще относится к лицам
обоего пола.
143

между 'преподаватель' и 'преподавательница', так как
различие грамматического характера предполагало бы
согласованиев роде (как у прилагательных).
Максимальный сдвиг в сторону грамматичности (еще
больший, чем в типе 'причудник' —'причудница',
выделенном акад. В. В. Виноградовым) наблюдается в случаях
типа 'больной' — 'больная' ('Этот новый больной', 'та же
больная, что приходила вчера'), т. е. когда данные
существительные образованы субстантивацией качественного
прилагательного (или причастия); ср. 'учащийся'
—'учащаяся' в формах мужского и женского родов (в отличие от
таких случаев, как 'ученый', где использована форма
только мужского рода: Юна выдаюгцийся ученый'); ср.
также 'русский' —'русская'. В таких случаях можно было
бы как будто предположить тождество слова в парных
образованиях мужского и женского родов, т. е.
грамматическое изменение существительного по родам. Однако
давление всей системы соотношений, характерных для
существительных, и то обстоятельство, что принадлежность
к тому или другому полу вообще есть реальный признак,
делают и те существительные, которые образованы из
прилагательных путем субстантивации, неизменяемыми по
родам, но принадлежащими к тому или другому роду, и,
следовательно, лексически обозначающими
принадлежность лица к определенному полу.
Как видно из примеров, отвлечение от
принадлежности к тому или другому полу, т. е. обозначение лица
по тем или иным признакам независимо от пола,
совершается не путем превращения родовых различий
существительных в различия только грамматические, в
различия форм слова, а путем расширения значения у
соответствующих существительных мужского рода, т. е.
устранением (иногда лишь факультативным) момента
принадлежности к определенному долу из значения
существительного мужского рода ('Она преподаватель', Юна
ученый' и пр.).
Итак, категория рода у существительных в русском
языке является, как уже было сказано выше, лексико-
грамматической и выявляется не в противопоставлении
отдельных форм в парадигматической схеме, а в
противопоставлении отдельных разрядов слов. Последние противо-
Ш

стоят друг другу по грамматической линии отчасти по их
парадигмам (следовательно, по их типоформам, ср. им. п.
'город'; род. п. 'города'; дат. п. 'городу' и т. д. и 'гора',
'горы', 'горе' и т. д.), в общем же случае по сочетаемости
с определенными формами категории рода, принадлежащи-
^ W другим словам (ср. 'большой стол', но 'большая лампа':
'Отец пришел', но 'Мать пришла' и т. д.).
Род в существительных в русском языке имеет
формальный характер, отрываясь от смысла слова: ср. 'стол' —
муж. род; 'стена'— жен. род; 'окно' — сред, род и т. п.
В связи с этим нередко имеют место известные
противоречия, когда, например, о женщине говорят 'Автор
заслуживает присуждения ему кандидатской степени'. Здесь слово
'автор' определяет употребление местоимения мужского
рода, независимо от того, кто в действительности является
автором — мужчина или женщина.
§ 67. Ни один из перечисленных моментов не
характерен для категории рода у существительных в английском
языке. Единственным признаком, по которому условно
можно было бы говорить о «роде» существительного в
английском языке, является соотнесенность его с местоимениями
третьего лица единственного числа he он, she она и it оно.
Выбор же местоимения, с которым может быть соотнесено
то или иное существительное, определяется всецело
семантикой последнего: слова, обозначающие неодушевленные
предметы, соотносятся с местоимением it оно, т. е.
принадлежат к «среднему роду»; слова, обозначающие живые
существа, соотносятся, в зависимости от пола, с местоимениями
he он и she она, и принадлежат, соответственно, к
«мужскому» или «женскому роду».
В английском языке, таким образом, по «роду»
классифицируются не собственно слова, не слова как таковые, а
в известной степени сами предметы, обозначаемые
данными словами. Так, существительное brother брат
соотносится с местоимением мужского рода не
непосредственно, не формально, а потому, что и brother и he
обозначают лицо мужского пола, т. е. brother <—м. р.<— he l
1 Поэтому в случаях типа His father is an old man Его отец —
старик] Her sister is a good woman Его сестра — хорошая женгцина
обычно сопоставляются лишь слова, выражающие идею одного рода.
146

(Ср. приводимый выше пример из русского языка со
словом *автор').
§ 68. Тот факт, что распределение слов, аналогичное
распределению по родам, основано в английском языке не
на грамматических, а на внеязыковых,
реально-семантических моментах, подтверждается известной подвижностью
«рода» в английском языке, которая проявляется в том,
что одно и то же существительное может быть соотнесено
с разными местоимениями 3-го лица. Так, например,
существительное lion лее, обычно соотносимое с местоиме-
нием it, может быть соотнесено и с he, если особо
подчеркивается идея мужского пола, и тем самым выступать уже
не как существительное «среднего рода», а как
существительное «мужского рода». Точно также слово moon месяц
может быть и «среднего рода» и «женского» (соотносясь
то с it, то с she), love любовь и «среднего» и «мужского» (в
отличие от русского языка, где 'месяц' обязательно
мужского рода а 'любовь'—женского). Ср. также nation
нация, (it, she), ship корабль (it, she), England Англия
(it, she) и другие.
На общем фоне основных закономерностей,
характеризующих «род» в английском языке, соотнесение слов типа
death, moon, ship и т. п. с местоимениями he, she
воспринимается как случай специфически окрашенный,
выражающий большую или меньшую персонификацию (death)
или же передающий определенные эмоциональные
моменты (ship и т. п.). При таком специфическом соотношении
по «роду» за существительным может закрепляться то или
иное определенное местоимение. Однако закрепление это
основано не на каких-либо языковых моментах, а на
культурно-исторической традиции, происхождение которой
часто может быть выяснено исторически. Так, обязательное
при персонификации отнесение слова moon к «женскому
роду», а слова love к «мужскому», очевидно, связано с
заимствованием этих образов из классической мифологии
(ср. лат. Lima, грен, selena — жен. род; а также
постоянное изображение луны в образе женщины в литературе и
искусстве; «мужской род» в случае слова love, по-видимому,
объясняется ассоциациями с образом бога любви —
Купидона) „
146

В известных случаях возможно отступление от
общепринятого образа, связанного с тем или иным словом, и
употребление последнего с местоимением другого рода.
Так как грамматически это не запрещено,
подобные отступления от установленных
культурно-исторических норм означают не ошибку, а перестройку
традиционного образа.
§ 69. Особо следует остановиться на таких
соотношениях в системе существительных в английском языке,
как actor актер — actress актриса, tiger тигр — tigress
тигрица, author автор (мужчина, писатель) и authoress
автор (женщина, писательница), в которых нередко
усматривают грамматическую категорию рода. Однако на
самом деле и здесь выражение «рода» относится не к
грамматике, а к лексике. Слово actor — «мужского рода»,
a actress — «женского» потому, что это соответствует
реальным внеязыковым фактам, а не вследствие особенностей
склонения или каких-либо других формальных
грамматических особенностей данных слов. Слово actress по
сравнению с actor обозначает реально иное живое существо, а
именно существо женского пола, и соотношение actor —
actress является по существу таким же, как соотношение
слов father отец — mother мать. Характер выражения
родовых различий с actor — actress становится ясным и при
сопоставлении этих слов со словами типа teacher препода-^
вателъ, professor профессор и т. п. Как известно, эти слова
в английском языке соотносятся и с местоимением he,
если речь идет о педагоге-мужчине, и с местоимением she,
если в виду имеется педагог-женщина. Все отличие
выражения родовых различий в этом случае по сравнению
с actor — actress заключается в том, что в словах teacher,
professor и т. п. «родовые» различия определяются только
по смыслу, а в actor — actress это различие по смыслу
дополнительно зафиксировано в суффиксе -ess. Но этот
суффикс является не грамматическим, а лексическим,
словообразующим. (Его можно сопоставить, например, с
уменьшительным суффиксом -у в doggy и т. п.). Следовательно
в соотношении actor — actress нет ничего противостоящего
общим закономерностям выражения «родовых» различий
в системе английских существительных£
147

§ 70. Итак, грамматическая категория рода,
характерная для существительных в древнеанглийском языке, в
современном английском языке отсутствует. По отношению
к современному языку можно говорить лишь о известной
семантической классификации слов, основанной на
делении обозначаемых этими словами предметов на
одушевленные и неодушевленные, с дальнейшим подразделением
одушевленных соответственно полу. На этом базисе вырастает
вторичная классификация, основанная на культурно-
исторической традиции (например, love — he, ship —she
и т. п.). Иными словами, в современном английском языке
классификация существительных по роду основана не на
грамматических, а на семантических и
культурно-исторических принципах. Какая-либо преемственность между
древнеанглийской системой рода и «родом» в современном
языке отсутствует; ср., например, да. sunne солнце (ж. р.),
— на. sun («ср. р.» или «м. р.»); да. wlf женщина (ср. р.)
— на. wife («ж. р.»); да. топа месяц (м. р.)— на. moon
(«ср.» или «ж. р.») и т. д.

Глава четвертая
ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ
1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПРИЛАГАТЕЛЬНОГО
§71. Как уже отмечалось (см. §45), основное деление
частей речи — это деление на два больших класса — имя и
глагол. В имени в качестве ведущих частей речи обычно
выделяются существительное и прилагательное. Последние
различаются в английском языке более определенно и
ясно, чем это часто изображается в грамматиках.
Действительно, если существительное выделяется как лекси-
ко-грамматический класс слов с общим значением
предметности, то прилагательное, как часть речи,
характеризуется общим категориальным значением качества,
свойства, признака. Это значение признака ясно выражается
в прилагательном и в его синтаксическом употреблении
и в морфологических особенностях.
В синтаксическом плане, в отличие от
существительного, прилагательное прежде всего выделяется как слово,
наиболее регулярно употребляющееся в качестве
определения. Обозначая признак, прилагательное по самой своей
природе, если так. можно выразиться, «призвано» быть
определением при существительном: признак всегда
существует при предмете, всегда предполагает какой-то
предмет — носитель данного признака (см. по этому
вопросу ниже, § 72).
Помимо определения, прилагательное может выступать
и как именная часть сказуемого. Однако, поскольку в
качестве именной части сказуемого могут употребляться и
другие части речи, в том числе и существительное, эту
функцию, естественно, нельзя рассматривать как характерную
особенность именно прилагательного.
Так как прилагательное обычно не употребляется в
качестве каких-либо других членов предложения, его
функционирование в целом, как мы видим, более ограничено,
чем у существительного (см. § 47).
149

Что касается синтаксической сочетаемости с другими
разрядами слов, то прилагательное характеризуется своей
несоединимостью с неопределенным артиклем и
предлогами, что является очень важным признаком, отличающим
его от существительного.
Далее, в отличие от существительного, прилагательные
определяются особыми образованиями на -1у — так
называемыми качественными наречиями; ср. wonderful
brightness удивительная яркость и wonderfully bright
удивительно яркий. В случае же если рядом оказываются два
прилагательных (в традиционном понимании, см. § 84),
то подчинение одного прилагательного другому
невозможно: оба они относятся к существительному; ср. a won^
derful bright day удивительный яркий день,-
В морфологическом плане прилагательное
сравнительно с существительным характеризуется бедностью
форм.
У него отсутствуют и категория падежа, и категория
числа, характерные для имени существительного. При
этом следует иметь в виду, что, поскольку категория падежа
у существительного в современном языке разрушается,
а наиболее живой, четкой и устойчивой является
категория числа, постольку наиболее важным морфологическим
признаком, отличающим прилагательное от
существительного, является отсутствие у него изменения по числу.
Так, именно неизменяемость по линии числа
свидетельствует о том, что the rich богатые^ the poor бедные и т. п.
представляют собой не случай субстантивации, а лишь
самостоятельное употребление (без опорного
существительного) прилагательного.
Примечание: Отсутствие категории числа в
прилагательном отличает английский язык от других германских языков. Так,
например, в скандинавских языках прилагательные, не изменяясь
по падежам, имеют числовые различия, правда, не везде одинаково
четкие.
Не имея категорий падежа и числа, прилагательные
характеризуются наличием у них особой, своей
специфической категории, а именно категории степеней сравнения.
Таким образом, в морфологическом плане соотношение су^
ществительных и прилагательных выступает в следующем
виде: с одной стороны, существительные имеют две кате-
U0

гории, которых нет у прилагательных (число и падеж)»
с другой,— прилагательные имеют категорию,
отсутствующую у существительных (степени сравнения).
Следовательно, в целом прилагательные и существительные
различаются по трем пунктам, по линии трех категорий,
благодаря чему их дифференциация оказывается вполне
четкой.
Кроме того, образования на -Гу, традиционно
относимые к наречиям (типа quickly быстро, fluently бегло),
настолько близки к прилагательным, что встает вопрос, не
являются ли они особыми адвербиальными формами имени
прилагательного? Если это действительно так (подробно
см. §§ 83-4, а также А. И. Смирницкий «Лексикология
английского языка», § 111), то получается, что
прилагательное помимо степеней сравнения имеет еще одну
специфическую для него морфологическую категорию,
представленную двумя формами: адъективности и
адвербиальное™. Например, fluent speech беглая речь — адъективная
форма прилагательного и to speak fluently говорить бегло —
адвербиальная форма прилагательного.
Наличие этой категории у прилагательного еще больше
подчеркивало бы его отличие от существительного, ибо тогда
получалось бы, что у каждой из сравниваемых частей речи
имеются две специфические категории (числа и падежа —
у существительного, степени сравнения и категория с
формами адъективности и адвербиальности — у
прилагательного), которых нет у другой сравниваемой с ней части
речи.
Значительную опору прилагательные, как отдельная
часть речи, находят и в словообразовании. Помимо
типичных продуктивных суффиксов (-ish-, -less-, -able- и др.),
у прилагательных есть очень большое число
непродуктивных суффиксов (-ful-, -ible-, -ive-, и многие другие), так же
четко выделяющих данную часть речи.
§ 72. Следует особо отметить, что различие
существительного и прилагательного не только, так сказать,
конкретное: первое имеет общее категориальное значение
предметности, а второе — признака (оба выражаются
соответствующими грамматическими признаками). Различие этих
частей речи — различие принципиальное, Прилагателы
151

ное, в отличие от существительного, по самой своей
природе характеризуется известной несамостоятельностью:
оно всегда предполагает существительное, к которому оно
и «прилагается». Иначе говоря, прилагательное имеет
значение признака, относящегося к предмету, признака
при предмете; в прилагательном все время, как бы
незримо, присутствует мысль о предмете — носителе данного
признака (однако см. §§ 83-4). Именно это и позволяет
легко и свободно употреблять прилагательное без
существительного. В самом деле, в случае типа 'Дай мне
карандаш. Не этот, а зеленый', ясно, что в виду имеется
'зеленый карандаш': прилагательное 'зеленый' уже само
включает понятие какого-то зеленого предмета —
носителя этого признака, а какого именно предмета — это
становится ясным из всей ситуации (если бы признак
брался безотносительно к его носителю, т. е. как нечто
самостоятельное, как особый предмет мысли, то тогда было бы
употреблено слово 'зелень', 'зеленость' и т. п.).
Местоименное указание на предмет, всегда
присутствующее в прилагательном, обычно отступает на задний план,
так как чаще всего предмет — носитель признака
обозначен в речи специально — существительным, определяемым
данным прилагательным (например: 'зеленый карандаш').
Если же существительное отсутствует, то местоименное
указание на предмет, присутствующее в прилагательном,
раскрывается (как и всякая местоименность) речевой
ситуацией, в частности контекстом (см. приведенный выше
пример: 'Дай мне карандаш. Не этот, зеленый').
Своеобразие английского языка в этом отношении
заключается в том, что в нем, при отсутствии
существительного, одного местоименного указания на предмет—носитель
данного признака только в самом прилагательном обычно
(хотя отнюдь и не всегда) недостаточно. Иначе говоря,
вследствие малой морфологической изменяемости
прилагательного в английском языке при отсутствии
существительного, требуется какая-нибудь другая «опора»,
подчеркивающая скрытое в прилагательном указание на
предмет, в частности наличие слова one: например, The red
pencil is longer than the black one Красный карандаш
длиннее черного. В русском языке, как мы видели, такая опора
не является необходимой.
152

Тем не менее, благодаря тому, что в семантику
прилагательного всегда включено указание на предмет, в
известных случаях и в английском языке прилагательное с
определенным артиклем может заменять существительное, на^
пример: the poor бедные, the rich богатые и т. п.
Необходимо особо подчеркнуть, что данные случаи не
являются субстантивацией прилагательных: об этом
свидетельствует отсутствие формы множественного числа.
(Наличие категории числа является, как уже не раз
отмечалось,- характерным признаком существительного).
Случаи типа the rich, the poor представляют собой
употребление прилагательного без существительного,
обозначающего предмет — носитель данного признака, возможное
на базе того отношения признака к предмету, которое
всегда существует в прилагательном (здесь оно мыслится как
отношение ко многим предметам).
От случаев типа the rich, the poor и т. п., т. е. от таких,
где дается указание на предмет, путем указания на
его признак, легко может быть сделан следующий шаг —
переход к собственно субстантивации, т. е. к
непосредственному обозначению предмета. Так, например, the
blacks черные, чернокожие, негры представляет собой уже
не употребление прилагательного без существительного,
а субстантивацию. Прилагательное black черный в этом
случае послужило базой для образования
существительного путем конверсии. The blacks уже называет предмет, и
хотя опять по признаку, но именно называет, а не
указывает на него косвенно, путем указания на его
признак (как в случаях типа the rich). Будучи
существительным, слово blacks, естественно, имеет все признаки этой
части речи, в частности категорию числа.
Различие между употреблением прилагательного без
существительного Я собственно субстантивацией
существует и в русском языке; ср., например: 1) 'Какую ты купил
бумагу? — Белую', где прилагательное употребляется без
существительного 0 2) 'Очень капризная больная', где
'больная' является субстантивированным прилагательным.
В русском языке субстантивация характеризуется тем,
что само субстантивированное прилагательное становится
опорой для других определений: например, 'эти больные',
'вчерашние больные', 'капризная больная' и т. п. Субстан-,
153

тивированное прилагательное в русском языке отличается
от обычного прилагательного и своим отношением к
категории рода. В случае прилагательного, словоформы
'больной' и 'больная' представляют две формы одного
слова, различающиеся по линии категории рода. При
субстантивации же образуются два слова — 'больной' и
'больная', т. е. одно прилагательное оказывается базой
для образования двух существительных. Категория рода
при этом из грамматической превращается в лексико-
грамматическую. В некоторых случаях
субстантивированное прилагательное может очень далеко отойти от
исходного слова, что проявляется хотя бы в отсутствии у этого
слова парности по роду: ср., например, 'капризная
больная' — 'капризный больной', но 'большая столовая'
(где соответствующего существительного мужского или
среднего рода нет).
Итак, хотя самостоятельное употребление
прилагательного без существительного и субстантивация в принципе
различаются не только в английском языке, но и в русском,
внешнее проявление этих процессов в данных языках
различно* В английском языке на первое место выступают
морфологические признаки (отсутствие или наличие
изменений по категории числа), в русском — наиболее
существенны синтаксические признаки (возможность
употребления определения перед субстантивированным
прилагательным), хотя также имеет значение и превращение
категории рода из грамматической в лексико-граммати-
ческую.
§ 73. Обратный процесс — процесс
адъективации существительного — по самой природе
вещей представляется менее естественным, чем
субстантивация прилагательного. В самом деле, в прилагательном
всегда присутствует местоименное указание на предмет —
носитель данного признака, а от этого указания на
предмет, как уже говорилось, легко перейти к обозначению
предмета. В случае же существительного соотношение
между предметом и признаком совершенно иное, поскольку
обозначаемый существительным предмет мыслится сам по
себе, как таковой, в отвлечении от его признаков. Поэтому
для адъективации существительного без помощи спе-
154

циальных словообразовательных средств требуются
особые условия.
Адъективация существительного наблюдается в том
случае, когда сложное слово, первый компонент которого
представляет собой основу существительного,
употребляется параллельно сочетанию прилагательного с
существительным. В этом случае «субстантивный» компонент
сложного слова может «отделиться от него» и образовать
прилагательное. Так, сложное слово evening paper вечерняя
газета, существующее наряду с таким сочетанием
прилагательного с существительным, как daily paper ежедневная
газета, в том случае, когда эти два образования
«сталкиваются» друг с другом в сочетаниях типа daily and evening
paper ежедневная (и) вечерняя газета, распадается, и
evening по образцу прилагательного daily также начинает
трактоваться как прилагательное, образованное в
результате адъективации субстантивной основы.
В некоторых случаях такая временная адъективация
может перерасти в постоянную. Адъективированное
существительное может закрепиться и прочно войти в язык
как прилагательное, приобретая все признаки последнего,
в частности возможность изменения по степеням сравнения:
ср., choice отборный при мало употребительных, но все
же существующих choicer (сравнительная ст.) и choicest
(превосходная ст.). (Подробно см. А. И. Смирницкий,
«Лексикология английского языка», §§ 115-135).
§ 74. Из всего сказанного выше следует, что в современ^
ном английском языке существительное и прилагательное
четко различаются как две отдельные части речи,
обладающие своими специфическими признаками. Различие это
достаточно последовательно и четко проводится даже в тех
случаях, которые нередко рассматриваются как
«употребление прилагательного в функции существительного» или,
наоборот, «существительного в функции прилагательного»,
якобы свидетельствующие о неразличении или смешении
этих частей речи в рассматриваемом языке. Как мы видели,
при «употреблении прилагательного в функции, харак^
терной для существительного», в действительности
наблюдается изменение грамматической характеристики данного
слова и происходит субстантивация, т, ef образуется но-
156

вое слово-существительное (the blacks и т. п.).
Аналогичное явление происходит и при «употреблении
существительного в функции, свойственной прилагательному»:
слово утрачивает признаки существительного и
адъективируется, т. е. образуется новое слово — прилагательное
(the daily and evening paper и т. п.).
2. СТЕПЕНИ СРАВНЕНИЯ
§ 75. Языковеды расходятся в вопросе о том, следует
ли считать степени сравнения прилагательных
грамматической категорией. Существует мнение, что соотношение
типа long — longer — longest длинный, длиннее, самый
длинный представляет собой соотношение разных слов,
а не разных форм одного слова. Думается, однако, что
такое утверждение опровергается целым рядом языковых
фактов.
О грамматическом, а не словообразовательном
характере категории степеней сравнения свидетельствует то, что
в разных формах категории степеней сравнения
лексическое значение прилагательного остается одним и тем же.
Правда, на первый взгляд часто кажется, что различия
между степенями сравнения являются различиями
вещественными, т. е. что, например, long и longest как будто бы
обозначают реально разные вещи. Это однако только
первое впечатление. На самом деле и long, и longer, и longest
обозначают один и тот же конкретный признак, а именно,
признак длины. Но в случае long этот признак обозначен
независимо от его отношения к такому же признаку в
других предметах; иначе говоря, какого-либо сопоставления
между предметом-носителем данного признака и другими
предметами, характеризуемыми тем же признаком (длины),
нет. В случае же longer тот же признак обозначается не
самостоятельно, а по сравнению с этим же признаком в
другом предмете. Словоформа longer предполагает, что из
двух предметов (или двух классов, двух групп предметов)
один по сравнению с другим выступает как более длинный.
Отсюда и частое употребление прилагательных в
сравнительной степени в конструкциях с союзом than чем,
например: This pencil is longer than that one. Этот карандаш
m

длиннее того. В случае longest признак длины, как и в
случае longer, опять обозначается относительно. Но в
отличие от longer, словоформа longest обозначает наличие
данного признака в большей степени по отношению ко
всем случаям проявления этого признака в данном
классе вещей в целом. Иначе говоря, longest предполагает, что
характеризуемый данным признаком предмет сравнивается
со всем классом тех или иных вещей, обладающих этим
признаком, и выделяется среди них наибольшей степенью
наличия последнего; при этом, взятая безотносительно,
данная вещь может быть совсем не длинной (например —
иголка), но она будет выступать как самая длинная по
сравнению с другими, сопоставляемыми с нею вещами того же
класса (другими иголками). Отсюда следует, что взятый
отдельно, предмет может быть охарактеризован с точки
зрения его длины только как long длинный (a long needle
длинная иголка, the needle is long игла длинная и т. д.), т. е.
обязательно посредством формы положительной степени
прилагательного. Употребление словоформ longer или
longest здесь исключено: сказать о предмете, взятом вне
какого-либо сопоставления по данному признаку, it is
longer он длиннее и т. п., нельзя.
Та же относительность обозначения признака в формах
сравнительной и превосходной степени не позволяет
представляющим их словоформам «найти» себе постоянное,
устойчивое место среди (других) слов, обозначающих
признак того же ряда. Так,' если в семантическом ряду
слов, обозначающих признак, условно говоря, тепла,
слово warm теплый занимает определенное место между
cold холодный, с одной стороны, и hot горячий — с другой,
то вопрос о том, куда можно было бы поместить
словоформу warmer теплее, остается открытым: момент
относительности в обозначении данного признака в warmer нарушает
указанное соотношение с cold и hot. В самом деле, такие
случаи, как Today is very cold, but still it's warmer than
yesterday Сегодня холодно, но все-таки теплее, чем вчера у
показывают, что, в отличие от warm, warmer может
обозначать и то, что безотносительно является холодным
(даже очень холодным) и обозначается словом cold.
Итак, во всех трех формах степеней сравнения речь
идет об одном и том же признаке, но в отличие от положи-*
Ш

тельной, сравнительная и превосходная степени носят
относительный характер. Они не обозначают отдельно взятого
признака. Признак обозначается в них в сопоставлении
с тем же признаком у других предметов.
«Относительность» в значении сравнительной и
превосходной степеней объединяет их и вместе
противопоставляет положительной степени. Иными словами, три степени
сравнения находятся не на одном уровне: в целом категория
степеней сравнения делится на положительную и
относительную степени, а последняя, в свою очередь,
подразделяется на сравнительную и превосходную. Это деление
подтверждается, в частности, и тем, что в супплетивных
формах степеней сравнения сравнительная и
превосходная степени совпадают по корню и вместе противостоят
положительной: ср., например, good хороший, с одной
стороны, и better лучше, best самый хороший, с другой,
а так же bad плохой — worse хуже, worst самый
плохой.
Именно потому, что все степени сравнения обозначают
один и тот же признак, взятый лишь в различных
отношениях, они должны рассматриваться не как отдельные
самостоятельные слова, т. е. не как явления
словообразования, а как формы одного слова, т. е. как явления
словоизменения.
Примечание: То обстоятельство, что большое число
прилагательных не образует сравнительной и превосходной степеней
сравнения, не противоречит выделению у последних указанной
грамматической категории. Как мы уже видели и в других частях речи,
отсутствие в отдельных словах тех или иных форм грамматической
категории не мешает существованию этой категории в данном лекси-
ко-грамматическом классе слов в целом. Иначе говоря, подобно тому,
как та или иная форма числа может быть не характерна для
некоторых существительных, так и у ряда прилагательных могут
отсутствовать формы сравнительной и превосходной степеней: ср.,
например, own собственный, wooden деревянный и т. д. Это связано с тем,
что обозначаемый этими прилагательными признак не допускает
соотносительной трактовки в количественном плане: тот или иной
предмет может быть только или собственным или не собственным,
деревянным или не деревянным и т. д.
Однако при переосмыслении слов такого типа, т. е. при
известном изменении их значения, они могут приобретать возможность
употребляться и в сравнительной, и превосходной степени: ср. gol-
dener hair еще более золотистые волосы (ср. русск. 'Его лицо стало
еще деревяннее' и т. п.).
т

О том, что степени сравнения являются
грамматическими формами слова, а не разными словами,
свидетельствует так же и тот факт, что они регулярно и
последовательно образуются от одной и той же основы
(супплетивные образования являются исключениями), в то время
как слова, обозначающие разные признаки и качества,
нормально представлены в языке разными основами: cold
холодный, warm теплый, hot горячий и т. д.
Примечание: Первоначально различие между
степенями сравнения в индоевропейских языках было связано с
различием по категории числа, которая тогда включала три
категориальные формы — единственного, множественного и двойственного чисел.
Положительная степень находилась в определенном соответствии
с единственным числом, сравнительная — с двойственным, а
превосходная — с множественным. Пережитки этого соотношения
сохраняются в языке до сих пор. В частности, старой связью сравнительной
степени с двойственным числом объясняется существование в
современном английском языке прилагательных типа upper верхний или
lower нижний, не имеющих положительной степени. В самом деле,
сравнительная степень в случаях типа the upper lip верхняя губа (или
the lower lip нижняя губа) отнюдь не предполагает, что в виду
имеются две верхних (или нижних) губы и что одна из них является
более верхней (или более нижней) по сравнению с другой.
Употребление здесь сравнительной степени объясняется исторически: данный
признак с самого начала выделялся и обозначался при сопоставлении
двух предметов, из которых один характеризовался как upper (или
lower) по сравнению с другим, а двойственное число, как уже
говорилось, было связано со сравнительной степенью. То же самое имеет
место и у таких прилагательных, как inner внутренний и outer
внешний, наружный и др»
С исчезновением различий по трем числам (двойственное число
стало восприниматься как частный случай множественного числа),
разрушается и старая связь степеней сравнения с формами числа.
Так, например, форма превосходной степени начинает употребляться
и при сопоставлении по данному признаку не только многих, но и
двух предметов, чего раньше быть не могло. Так, например, в
современном языке при наличии двух карандашей можно сказать не
только: 1) Give me the longer pencil «Дай мне более длинный
карандаш», но и 2) Give me the longest pencil «Дай мне самый длинный
карандаш», причем различие этих двух случаев будет только
стилистическим (первый характерен для литературного языка, второй—
для разговорного).
§ 76. Хотя степени сравнения представляют собой
грамматическую, а не лексико-грамматическую
категорию, в известных случаях различия между формами
степеней сравнения могут перерастать из грамматических
159

в лексические (ср. лексикализацию форм числа у
существительных).
Так, словоформы elder и eldest, некогда
представлявшие формы сравнительной и превосходной степени
прилагательного old, затем развились в отдельное слово со своим
собственным значением, в связи с чем у old образовались
новые формы степеней сравнения. В результате в
современном языке существуют два прилагательных: old
(older — oldest) со значением старый и elder — eldest
со значением старший (по отношению к членам одной
семьи). Значение последнего настолько оторвалось от
значения основы old, что возможны случаи типа His eldest
brother is very young .Его старший брат очень молод. Что
же касается отсутствия у elder положительной степени, то
оно определяется лексическим значением этого
прилагательного.

Глава пятая
ИМЯ ЧИСЛИТЕЛЬНОЕ
§ 77. Числительное как часть речи характеризуется
общим категориальным значением числа, представленного
как особое явление — как собственно число, или число как
таковое. Это общее значение слов данной части речи
находит свое выражение в их грамматической характеристике.
Кроме того, числительному свойственны определенные
особенности строения, что также отличает его от других
частей речи.
§ 78. При рассмотрении числительного следует еще раз
особо подчеркнуть, что то общее в значении определенной
группы слов, на основании которого их выделяют в
отдельную часть речи, обязательно должно быть связано с
какими-либо специфическими грамматическими признаками
этих слов и быть ими выражено. На этот момент важно
обратить особое внимание в связи с тем, что иногда его
упускают из виду и выделяют числительные лишь на
основании семантических признаков, определяя их как слова,
обозначающие число или порядок при счете. При такой
трактовке числительного в состав этой части речи
неизбежно попадают слова, хотя и имеющие значение числа, но
тем не менее числительными не являющиеся. Так,
например, сравнение русских слов 'пяток', 'десяток', 'сотня'
и т. п., с одной стороны, со словами 'пять', 'десять' и 'сто',
с другой, показывает, что, несмотря на наличие одного и
того же конкретного лексического значения
(соответственно у 'пяток' и 'пять' и т. д.), рассматриваемые слова
различаются по своей грамматической характеристике и
принадлежат к разным частям речи.
В самом деле, по своей грамматической характеристике
слова 'десяток', а также 'пяток', 'сотня' и т.п. ничем не
отличаются от любого другого существительного. Слово
'десяток' имеет категорию числа ('десяток'—'десятки'),
6 - 2365
161

категорию падежа ('десяток/—'десятку'—'десятка' и т. д-)>
может сочетаться с прилагательным ('многие десятки')
и с предлогами ('с десятком', 'о десятке', 'к десятку').
Слово 'десяток' может также сочетаться с
существительными без предлога ('десяток яблок' и т. п.) и при этом
ведет себя как несомненное существительное: выступает
в качестве определяемого, в то время как сочетающееся
с ним существительное выполняет функцию присубстан-
тивного определения и, независимо от падежной формы
слова 'десяток', всегда употребляется в форме родительного
падежа множественного числа: ср. сочетания типа 'мешок
яблок', 'мешка яблок', 'мешку яблок' и т. д., с одной
стороны, и 'десяток яблок', 'десятка яблок', 'десятку яблок'
и т. д., с другой стороны, ясно указывающие на
отсутствие каких-либо различий в поведении существительного
'мешок' и анализируемого слова 'десяток'.
Все это свидетельствует о субстантивном характере
слова 'десяток', т. е. о том, что значение числа в нем
опредмечивается: 'десяток' обозначает не просто число, а
определенный предмет, выступающий в качестве своего рода
меры (ср. 'десяток яблок' — 'корзина яблок'—'мешок
яблок' и т.д.), и поэтому является существительным.
Напротив, слово 'десять', имеющее то же конкретное
лексическое значение, что и существительное 'десяток',
трактуется в языке иначе, грамматические особенности
этого слова четко отграничивают его от существительного.
Прежде всего надо указать на то, что в сочетании слова
'десять' с существительным, например, 'десять яблок',
последнее уже не выступает в качестве субстантивного
определения: ср. 'Говорили о десятке (мешке) яблок', 'Он
пришел с десятком (мешком) яблок', но 'Говорили о
десяти яблоках', 'Он пришел с десятью яблоками'. Как
видно из этих примеров, в сочетаниях существительного
со словом 'десять' наблюдается специфическая связь слов,
несвойственная соединениям двух существительных, но
обычная для числительного, а именно — одинаковое
изменение форм обоих компонентов: 'о десяти яблоках',
'десятью яблоками' и т. д.
Другой особенностью слов типа 'десять', отличающей
их от существительных с числовым значением, является их
неспособность определять друг друга, в то время как в
162

функции определения при существительном эти слова
выступать могут (однако см. § 81). Так, например, можно
сказать: 'два десятка яблок' или 'ни одной сотни не нашли\
где 'десяток' и 'сотня', являясь существительными, имеют
при себе определения — 'два' и 'один', но употребить
последние в качестве определений при словах 'десять' или
'сто' (т. е. сказать что-нибудь вроде *'два десять яблок'
или *'ни одного ста не нашли') нельзя.
Все это свидетельствует о том, что в случае слов типа
'десять' число, в отличие от слов 'десяток' и др., не имеет
субстантивного характера и изображается в качестве числа
как такового. Именно в случае наличия такого особого и
самостоятельного изображения числа, выражаемого
специфическими грамматическими признаками, и можно
говорить о числительном как об отдельной части речи,
отличной от слов с числовым значением, принадлежащих к
другим частям речи, в частности, к существительному.
§ 79. В английском языке слова, обычно
рассматриваемые как числительные, принято делить на так называемые
количественные числительные (two два, five пять, sixty
шестьдесят и т. д.) и порядковые числительные (second
второй, fifth пятый, sixtieth шестидесятый и т. д.),
значительно отличающиеся друг от друга по своим признакам.
Что касается числительных
порядковых, то можно легко заметить, что они обладают теми же
грамматическими особенностями, что и прилагательные и
что никаких специфических черт, отличающих их от
прилагательных и позволяющих выделить эти слова в
отдельную часть речи, у них нет, а следовательно нет и оснований
для отнесения их к числительному. От обычных
прилагательных порядковые числительные отличаются только
своим значением, тем, что они обозначают специфический
признак, а именно — признак по месту, занимаемому
предметом в счетном ряду. Особые же грамматические при->
знаки, выражающие это значение, у порядковых
числительных отсутствуют. Как и все прилагательные, они не
имеют категории числа и падежа. Правда, у них
отсутствуют и свойственные прилагательным формы сравнительной
и превосходной степеней сравнения, но это связано с
особенностями лексического значения этих слов и не может
6*
X6S

препятствовать включению их в состав прилагательных:
как известно, формы сравнительной и превосходной
степеней сравнения имеются вообще не у всех прилагательных,
что определяется характером лексического значения этих
слов. Специфическим лексическим значением порядковых
числительных объясняется и то, что они легко могут
субстантивироваться.
Что же касается числительных кол и ч е-
ственных, то они, в отличие от числительных
порядковых, обладают целым рядом специфических особенностей,
свойственных только им и отделяющих их от слов других
частей речи, и поэтому должны быть выделены в
английском языке как особая часть речи.
Своеобразие количественных числительных, или,
точнее, просто числительных, поскольку порядковых
«числительных» не существует, в английском языке проявляется
прежде всего в способе обозначения ими числа — линия,
по которой эти слова резко отличаются от существительных
с числовым значением. Так, понятие 20 может быть
выражено и числительным — twenty двадцать, и
сочетанием числительного с существительным — two tens два
десятка. (О том, что ten десяток является здесь не
числительным, а существительным, свидетельствует форма
множественного числа — tens: известно, что грамматическая
категория числа является характерным признаком именно
существительного.) В числительном число получает
самостоятельное изображение: twenty обозначает число
как таковое, в то время как в сочетании с
существительным (two tens) число «опредмечивается» и выступает как
определенное число известных предметов — десятков. С
этим опредмечиванием (представлением числа в
существительном в виде какого-то количества предметов) и связано
наличие категории числа у слова ten. В свою очередь,
отсутствие этой категории у числительного twenty связано с тем,
что число в этом случае не опредмечивается.
Таким образом, отсутствие категории числа выступает
как характерный признак, отличающий числительное от
существительного. Этот момент помогает, в частности,
отделить числительное hundred сто от соответствующего
существительного со значением сотня. Ср., например:
two hundred двести, five hundred пятъоот-ъ'-?. д.> где при
ш

обозначении числа в несколько сот компонент hundred
входит в состав сложного числительного и не имеет
категории числа, и hundreds of men сотни людей, где hundred
выступает как существительное в форме множественного
числа. Правда, здесь следует упомянуть и другой признак,
отграничивающий hundredj и hundred2 друг от друга,
а именно, то, что существительное может сочетаться с
другим существительным лишь через посредство предлога, в то
время как числительное соединяется с существительным
без помощи связующего слова: например, hundreds of men
сотни людей (ср. glasses of water стаканы воды), но two
hundred men двести человек.
Отсутствие у числительных категории числа
обусловлено тем, что сами числа, обозначаемые ими, счету не
подвергаются: в самом деле, ведь когда говорят two
hundred apples двести яблок, five hundred men пятьсот человек,
то считают не сотни, обозначенные числительными, а
предметы (яблоки, людей и т. п.), обозначенные
существительными. Это составляет своеобразие данной группы слов,
и именно с этим связано то обстоятельство, что при
передаче числа числительными, с числа снимается «опредмечен-
ность» и на первое место в семантике слова выдвигается
изображение числа как такового, числа «неопредмёчен-
ного».
§ 80. Специфические особенности, характерные для
изображения числа в числительном, проявляются и в тех
приемах, которые используются для образования
числительных.
При обозначении числа (числа каких-то предметов)
сочетанием числительного с существительным (two boys—
два мальчика, five chairs пя'ть стульев и т. п.) используется
обычно один и тот же прием — прием «умножения»: так,
в случае five chairs пять стульев chair стул, условно
говоря, «берется пять раз», «умножается» на пять, т. е. —
chair х 5.
Приемы, применяемые для обозначения того или иного
числа в системе числительных, отличаются большим
разнообразием.
Специальное обозначение отдельным словом для
каждого числа существует лишь в немногих случаях х в част-
ш

ности с 1 до 12. Чаще используется прием «сложения» и
прием «умножения».
По принципу сложения образуются числительные от
13 до 19. Так, например, числительное fourteen
четырнадцать по семантической структуре представляет собой
четыре -]- десять. Этот же прием используется и для
обозначения ряда чисел свыше 20: twenty-two двадцать два
(т. е. 20+2), thirty-five тридцать пять (30+5) и т. д.
Примечание: Именно тот факт, что здесь используется
прием сложения, объясняет употребление союза and у таких
числительных в поэзии (ср. употребление союза und у соответствующих
числительных в немецком языке).
Вместе с тем следует подчеркнуть, что прием сложения,
используемый для образования числительных типа twenty-
two, отличен от сложения в словах типа thirteen
тринадцать, fourteen четырнадцать и т. п. Числительные типа
twenty-two представляют собой сложные слова, а в
случае числительных типа thirteen, fourteen и др. второй
компонент -teen стоит на грани между компонентом
сложного слова и суффиксом.
Однако характеризуя числительные типа twenty-two
как слова сложные, следует иметь в виду, что по своей
семантической структуре они отличаются от сложных
существительных. Это отличие состоит в том, что числительные
типа twenty-two строятся на основе приема сложения, а
при образовании сложных существительных этот прием
не используется: так family gathering по своей
семантической структуре совсем не означает family -f- gathering,
как это имеет место в случае twenty-two и т. п.
При обозначении десятков (от 20 и выше) у
числительных используется прием умножения: twenty двадцать
(т. е. 2x10); thirty тридцать (3x10) и т. п. Прием
умножения используется также в случае сложных числитель*
ных, когда первый из двух компонентов сложного слова
является основой числительного, обозначающего
меньшее число, чем представлено в основе второго компонента:
two hundred двести (т. е. 2x100); five hundred пятьсот
(5x100) и т. д. Прием умножения в числительных
отличается от приема умножения, характерного для
обозначения какого-то числа предметов сочетанием
числительного с существительным: в случае числительного всякий
166

раз образуется новое слово с суффиксом -ty (fifty
пятьдесят и т. д'.) или сложное слово (five hundred пятьсот и т.д.),
в то время как в случае существительного мы всегда имеем
сочетание двух слов (five- chairs пять стульев и
т. д.).
Итак, для обозначения числа в системе числительных
применяются особые приемы, не встречающиеся в системе
существительного, и это подчеркивает специфику
числительного как особой части речи и свидетельствует об
особом, отличном от существительного изображении числа
в числительном. Правда, могут быть случаи, когда
специфическое изображение числа в числительном выступает
недостаточно четко. Так, на первый взгляд может
показаться, что сочетания числительного с существительным типа
two boys два мальчика, ten boys десять мальчиков как будто
аналогичны сочетаниям прилагательного с
существительным — т. е. таким, как little boys маленькие мальчики,
big boys большие мальчики и пр. и что, следовательно,
количественные числительные должны рассматриваться как
особый разряд прилагательных.
Однако при внимательном анализе нетрудно заметить,
что между числительными и прилагательными существуют
значительные различия. Эти различия очень ярко
проявляются в своеобразии семантического соотношения частей
сложных прилагательных и числительных. Своеобразие
семантических отношений, возникающих в сложных
числительных, состоит в том, что, как уже говорилось выше,
эти отношения основываются на приеме умножения или
сложения, причем использование того или другого приема
определяется не грамматическими моментами, а разрядом
чисел, обозначаемых компонентами сложного слова, и
порядком их соединения: если в качестве первого компонента
сложного числительного выступает основа слова,
обозначающего меньшее число, то семантическое соотношение
компонентов сложного слова будет строиться на приеме
умножения: two hundred двести, five hundred пятьсот
и т. д.; если же, наоборот, первым компонентом будет
основа слова, обозначающего большее число, то
семантическое соотношение между компонентами сложного
слова будет основано на принципе сложения: twenty-
five двадцать пять, thirty-three тридцать три и т. д.
167

Что же касается семантических отношений,
возникающих в сложных прилагательных, то они совсем другого
рода: ср., например, dark blue темносиний, совсем не
означающее ни темный -f- синий, ни темный
Xсиний.
Числительные отличаются от прилагательного и тем,
что они легко субстантивируются, например: The boy got
three twoes Мальчик получил три двойки. Некоторые
числительные субстантивируются особенно часто и являются
основой для постоянных словарных единиц в классе
существительных: hundreds сотни, millions миллионы
и т. п. Правда, другие существительные, образующиеся
на базе числительных, употребляются реже и в более
специальных сферах (например, приведенное выше twoes
и др.). Однако все же в целом числительные
субстантивируются гораздо чаще, чем прилагательные.
§ 81. В синтаксическом плане числительные также
ведут себя своеобразно. Правда, они, подобно
прилагательным, чаще всего выступают в сочетании с
существительным, причем это сочетание как будто, действительно,
напоминает сочетание прилагательного с существительным:
ср. five books пять книг и new books новые книги. Однако
числительное в таком употреблении нельзя назвать
определением в собственном смысле этого слова, ибо при
сочетании числительного с существительным образуется
соединение особого рода, соединение, в котором
соотношение компонентов является иным, чем обычное
соотношение определения и определяемого. Если в последнем
случае определение раскрывает какие-то свойства
определяемого (new books новые книги, big houses большие дома
и пр.), то в сочетании типа five books числительное
выполняет особую роль: оно не характеризует какие-то свойства
предмета, обозначаемого существительным, но указывает
на количество предметов, выступая как своего рода
уточнитель, или детерминатив. В таком употреблении
числительное стоит ближе к артиклю и к неопределенному
местоимению, нежели к прилагательному и вообще с трудом
может быть выделено в качестве отдельного члена
предложения.
168

§ 82. Кроме указанных выше особенностей,
числительное имеет и определенные свойственные ему
словообразовательные элементы, также выделяющие его в качестве
отдельной части речи, а именно — суффикс -ty (twenty
двадцать, forty сорок) и -teen, который стоит на грани
между компонентом сложного слова и суффиксом
(thirteen тринадцать, fourteen четырнадцать).

Глава шеста я
Л НАРЕЧИЕ
§ 83. Обычно к наречию относят слова двух групп:
типа then тогда, now теперь, yesterday вчера, today
сегодня и т. п., с одной стороны, и типа greatly очень, quickly
быстро, happily счастливо и т. п., с другой. Вследствие
своих семантических особенностей слова первой группы
получили название наречий обстоятельственных, а слова
второй группы — наречий качественных. Однако
сравнение этих двух групп слов (наречий обстоятельственных
и качественных) показывает, что между ними существуют
значительные различия и что слова, которые
традиционно рассматриваются как одна часть речи — наречие,
в действительности представляют собой весьма
неоднородную группу.
Дело в том, что слова типа then, с одной стороны, и
типа greatly, с другой, резко различаются как
семантически, так и грамматически (синтаксически и
морфологически).
Наречия типа then обозначают обстоятельства и
условия, при которых происходит процесс, но никак не
определяют характер или качество самого процесса, ничего не
говорят о его признаках: ср. Не lived there Он жил там,
где there там указывает место, где происходит процесс,
или I saw him yesterday Я видел его вчера, где yesterday
вчера относит процесс к какому-то определенному отрезку
времени.
Слова типа greatly, напротив, обозначают не какие-то
внешние (пространственные и пр.) обстоятельства
действия, а его характеристику, качество. Так, например,
happily радостно в предложении Не smiled happily Он
радостно улыбнулся характеризует именно признак
данного процесса (в отличие от наречия there в Не lived there,
которое характеризует процесс совсем по другой линии).
170

Синтаксическая роль слова типа then и greatly в
предложении тоже неодинакова.
Обозначая нечто внешнее по отношению к процессу,
а именно — условия, в которых он происходит, слова
первой группы' выступают в качестве * обстоятельственного
члена предложения (места, времени и т. д.), отсюда и их
название — наречия обстоятельственные. Поэтому в син:
таксическом плане они сближаются с именными
сочетаниями обстоятельственного содержания: ср. Не lived there
Он жил там и Не lived in this house Он жил в этом доме,
Не lived in Moscow Он жил в Москве; или Не lives in
Moscow now Он сейчас живет в Москве и Не lives in Moscow
this year Он в этом году живет в Москве, On that day he
came to Moscow В тот день он приехал в Москву и т. д.
Обозначая нечто внешнее по отношению к процессу,
а не те или иные качества ему присущие, эти наречия не
примыкают собственно к глаголу, и не образуют с ними
тесно связанного и внутренне объединенного сочетания
слов. Более того, так как обстоятельственные наречия
характеризуют ситуацию в целом, они вообще не имеют
специфической связи ни с каким словом в предложении,
относятся ко всему предложению в целом и не имеют
в предложении какого-либо определенного и
закрепленного за ними места.
Слова типа greatly ведут себя синтаксически совсем
иначе. В предложении они регулярно выступают в
функции так называемого обстоятельства образа действия —
члена предложения, который по своей сущности в корне
отличается от прочих обстоятельственных членов
предложения — обстоятельств места, времени, причины и т. д.—
тем, что он обозначает не какие-либо внешние условия,
сопутствующие действию, а те или иные признаки,
присущие самому действию.
Примечание: Вообще говоря, традиционно
употребляемый термин «обстоятельство образа действия» сам по себе явно
неудачен: в нем объединяются два противоречащих друг другу момента—
«обстоятельство действия» и «образ действий», т. е. «качество,
характер действия».
Определяя процесс с качественной стороны (отсюда
и их название «качественные»), эти «наречия» тесно
примыкают к глаголу, образуя с ним атрибутивное словосоче-
171

тание, и находятся в таком же отношении к глаголу, как
прилагательное к определяемому им существительному:
ср. в этом плане Не speaks slowly Он говорит медленно и
a slow speech медленная речь; They live happily Они живут
счастливо и a happy life счастливая жизнь и т. д.
Поскольку качественные наречия обозначают признак
(качество), а теми или иными признаками и качествами
может обладать не только процесс, но и другой признак
и качество, наречия типа greatly могут сочетаться, кроме
того, также и с прилагательным, выступая в таком же
отношении к нему, как прилагательное к определяемому им
существительному: ср., например, wonderfully
beautiful удивительно красивый — wonderful beauty
удивительная красота] awfully dark ужасно темный — awful
darkness ужасная темнота и т. д. Хотя, в общем, такие
сочетания наречия с прилагательными употребляются
ограниченно и оказываются не всегда удачными в
стилистическом отношении, сама эта способность
«качественных наречий» выступать в сочетании с прилагательными
очень показательна, ибо она связана (как уже отмечалось
выше) именно с основным различием в семантике «наречий
качественных» и наречий обстоятельственных, с тем, что
«наречия качественные» обозначают признак, который
может быть свойственен как процессу, так и другому
признаку, в то время как наречия обстоятельственные
обозначают внешние условия, в которых (или при
которых) происходит процесс и которые никак не могут быть
связаны с признаком и качеством как таковым.
Следует указать еще на один синтаксический момент,
отличающий рассматриваемые группы слов друг от друга.
В то время как обстоятельственные наречия свободно
сочетаются с глаголом be быть (I am here Я здесь, Не was
there Он был там и т. д.), наречия качественные, как
правило, так употребляться не могут. Случаи типа I am
well Я хорошо себя чувствую представляют собой явление
частное, единичное, а вообще же образования вроде *ТЪе
weather is wonderfully «Погода чудесно» абсолютно
невозможны.
Морфологически обе рассматриваемые группы слов
тоже различны. Обстоятельственные наречия
неразложимы на морфемы и не имеют регулярной связи со слова*
172

ми какой-либо другой части речи; а по признаку
морфологического строения, хотя они и могут быть объединены
в определенные группы, но эти группы выделяются лишь
внутри наречия. Например: ср. here здесь — hence
отсюда— hither сюда] there там—thence оттуда—thither
туда; where где — whence откуда — whither куда.
Правда, в отдельных случаях для наречия как будто можно
найти известную параллель в составе других частей
речи. Так, например, there там, возможно, связано с
местоимениями this этот или that тот; однако эта связь
очень слабая, а морфологическое членение наречия there
настолько нечеткое, что определить характер его строе-*
ния очень затруднительно.
Что же касается слов типа greatly, то их
морфологическое строение отличается предельной четкостью: во всех
них вычленяется основа прилагательного и суффикс -1у
(ср. greatly очень; awfully ужасно; happily счастливо
и т. д. при great большой, awful ужасный, happy счаст^
ливый и т. д.).
Таким образом, морфологически эти наречия тесно
связаны с прилагательными и строятся на их основе.
Кроме предельной четкости, тип морфологического
строения «качественных наречий» отличается еще и
большой продуктивностью. Практически по этому типу почти от
любого прилагательного может быть образовано
соответствующее наречие, а отсюда в принципе и неограниченная
возможность потенциальных образований вроде whitely,
например, She smiled whitely.
Примечание: Правда, подобные слова, взятые вне
контекста, производят впечатление образований несколько необычных
и нарочитых. Однако это является характерной особенностью
потенциальных образований вообще: изъятые из потока речи, вне
контекста, они, как правило, кажутся странными и неестественными, но,
будучи употреблены уместно, уже не поражают своей необычностью
и органически вплетаются в ткань речи.
Иногда этот способ оказывается неприемлемым: так,
например, от прилагательного far далекий нельзя
образовать «наречие» *farly, a nearly почти имеет значение,
отличное от значения near близкий и т. д. Однако подобные
случаи в общем немногочисленны и, отвлекаясь от них,
можно сказать, что в целом в английском языке имеются
173

неограниченные возможности образования «наречий» от
прилагательных по типу Х + -1у, где X — основа
прилагательного.
Тот факт, что морфологически наречия на -Гу тесно
связаны с прилагательными и построены на их основе,
находит свое отражение и в лексикографии, а именно в
том, что в словарях, особенно небольших, «наречия» на
-1у, как правило, не даются отдельно от соответствующих
прилагательных.
Итак, «качественным наречиям» присуще то же самое
общее значение признака, что и прилагательным. Эти
«наречия», подобно прилагательным, выступают в
синтаксической функции определения, связанного с определяемым
словом атрибутивной связью; как и прилагательные,
они могут предшествовать определяемому слову.
Совпадая с прилагательным по корню, «качественные наречия»
оказываются связанными с ними также и морфологически.
Наличие у качественных наречий степеней сравнения —
категории, свойственной и прилагательному, тоже
сближает их с последними.
Поэтому сочетание глагола с «наречием» типа (to) walk
slowly идти медленно может рассматриваться как прямая
параллель сочетанию соответствующего прилагательного
и существительного — a slow walk медленная ходьба.
Здесь в обоих случаях, при полной тождественности
соотношения компонентов по линии конкретной семантики
(процесс и его признак), все различие рассматриваемых
сочетаний заключается в том, что в a slow walk процесс
оформлен как имя, и определением при нем является
прилагательное, а в (to) walk slowly процесс обозначен
глаголом, а определением при нем является «наречие»,
выступающее как своего рода «прилагательное» к глаголу.
Само же различие форм slow и slowly можно объяснить
как обусловленное тем, с какой частью речи связано
определение — с глаголом или существительным.
§ 84. Совпадение семантических, синтаксических и
морфологических признаков «качественных наречий» и
прилагательных позволяет поставить вопрос о том, не являются
ли «качественные наречия» не отдельными словами, а лишь
той грамматической формой, которую прилагательное
174

принимает тогда, когда оно относится не к существитель^
ному, а к глаголу или к другому прилагательному.
Примечание: В принципе такое положение вполне
возможно: грамматическая форма слова может избираться различно в
зависимости от того, с чем это слово связано синтаксически. Ср.,
например, my book моя книга -и it's mine это моя (книга), где выбор
одной из двух форм местоимения ту мой (ту или mine)
определяется синтаксическими связями последнего.
Если ответить на этот вопрос утвердительно, то тогда
следует признать, что прилагательное, как особая часть
речи, существует в английском языке в двух рядах форм,
а именно: а) в адъективных формах, в которых оно
выступает тогда, когда употребляется в качестве определения
при существительном, и б) в адвербиальных формах,
функционирующих в качестве определения при глаголе
и прилагательном. Иначе говоря, тогда следует признать,
что в английском языке в качестве определения при
существительном, глаголе и прилагательном выступает
одна часть речи — прилагательное и что образования на
-1у следует вообще исключить из разряда наречий. Но
если это так, то, следовательно, прилагательное, помимо
степеней сравнения, имеет еще одну специальную
грамматическую категорию, образуемую противопоставлением
адвербиальной и адъективной форм, категорию, которая
отличает его как особую часть речи от имени
существительного и от других частей речи: ср. quick быстрый,
long долгий — quickly быстро, long долго.

Глава седьмая
МЕСТОИМЕНИЕ
§ 85. Вопрос о том, что представляют собой
местоимения и выделяются ли они в английском языке в качестве
особой части речи, является особо трудным и спорным. Это
в частности связано с известным своеобразием местоимений,
заключающимся в том, что принадлежность слова к
местоимениям не исключает его одновременной принадлежности
к какой-либо из рассмотренных выше частей речи
(подробнее см. ниже). В самом деле, если принадлежность
слова, например, к существительному, исключает
возможность его принадлежности в то же самое время к
прилагательному или числительному и т. д. \ то в случае
местоимений положение совершенно иное. Каждое
местоимение одновременно сближается с какой-либо из
неместоименных частей речи: личные I я, you вы и т. п.— с
существительными; указательные this этот, that mom или
притяжательные ту мой, your ваш — с прилагательными
и т. д.
Вопрос поэтому стоит так: следует ли вообще выделять
местоимения в качестве особой части речи, отвлекаясь от
того, что одни из них (I, you, he и т. п.) сближаются с
существительными, а другие (this, my и т. п.) с прилагательными
и т. д.; или же правильнее не выделять местоимения как
особый лексико-грамматический класс слов и
распределить их по тем частям речи, с которыми они имеют
общие черты. Некоторые ученые так и делают, различая
местоименные существительные и местоименные
прилагательные.
.X
1 Речь здесь, разумеется, не идет о возможности перехода
слова из одной части речи в другую. Существительные могут
адъективироваться, прилагательные могут субстантивироваться, но то
или иное слово не может быть одновременно и существительным и
прилагательным.
173

Примечание: В традиционной английской грамматике
термин pronoun нередко применяется только по отношению к словам,
играющим в предложении ту же роль, что и существительные; т. е.
указанный термин понимается в его буквальном, этимологическом
значении: pro-noun — то, что стоит вместо существительного (ср.
этимологию русского термина «местоимение» — «вместо имени»). В
связи с этим слова типа ту мой, your ваш и т. п. или which в
значении который и др., выполняющие функцию прилагательного, в
разряд местоимений не включаются, а такое слово как this
рассматривается то как местоимение (ср. Who is this? Кто это?), то как
прилагательное (ср. This man Этот человек).
Вряд ли нужно подробно доказывать нелогичность и
непоследовательность такого понимания местоимений, основывающегося
лишь на этимологии термина pronoun. В самом деле, если слова this,
my и т. п. относятся не к местоимениям, а к прилагательным на том
основании, что они замещают не существительное, а прилагательное,
то не ясно, почему слова типа I, me и т. п., выполняющие ту же
функцию, что и существительные, следует тем не менее относить не к
существительным, а к особому разряду слов — местоимениям. Иначе
говоря, если относить ту к прилагательным и быть
последовательным, то представляется, что по тем же самым соображениям I
должно быть отнесено к существительным.
Прежде чем ответить на поставленный вопрос, еледует
подробно разобраться в том, что вообще заставляет
говорить о местоимениях как о какой-то особой группе слов
(независимо от того, является ли эта группа слов особой
частью речи или нет).
1. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
МЕСТОИМЕНИЙ
§ 86. Основным, что сразу же бросается в глаза и реако
выделяет местоимения на фоне других слов, является
специфический характер их значения. Так личные
местоимения, выступающие в предложении аналогично
существительному в функции подлежащего и дополнения
(ср. The boy saw the house Мальчик видел дом и Не saw
it Он видел его (дом)) и сочетающиеся с предлогами подобно
существительному (ср. It is written by my brother Это
написано моим братом и It is written by him Это написано
им; We spoke about my brother Мы говорили о моем брате
и We spoke about him Мы говорили о нем и т. д.), резко
отличаются от существительных своим значением. В
отличие от существительных ни одно личное местоимение не
№

является постоянно (т. е. независимо от ситуации речи)
закрепленным за каким-то лицом или предметом. Если
существительное, например, table стол, обозначает
конкретную вещь определенного типа, которая, независимо
от того, когда бы и где бы ни шла о ней речь, называется
данным словом, то такого лица или предмета, который бы
постоянно назывался каким-то одним определенным
местоимением, не существует. Так, например, I я, в
зависимости от ситуации может относиться к мужчине, женщине,
ребенку и даже к животному и неодушевленному предмету
(например, в сказках). Вместе с тем I я ни для кого не
является постоянным названием. Более того, без учета
ситуации, I оказывается вообще ничего не значащим: в том
смысле,что, если, например, «Ivanov» обозначает
определенное лицо, то подпись I никак не определяет автора. Личные
местоимения обозначают те или иные предметы, людей и
явления не вообще, а относительно, т. е. с точки
зрения отношения к данной речи: местоимения первого
лица обозначают автора речи; местоимения второго лица—
собеседника; местоимения третьего лица вообще отрицают
участие данного человека в речи; поэтому и считается
невежливым, говоря в присутствии какого-либо лица,
называть его 'он' или'она', поскольку тем самым данное лицо
как бы исключается из беседы, при которой оно
присутствует.
Подобные специфические особенности ярко выступают
и в значении указательных местоимений,
определяя их отличие от прилагательных. Так, в
сочетаниях this table этот стол или that table тот стол
можно понять, о каком именно столе идет речь, только
исходя из какой-то определенной ситуации и контекста
речи. Но определить, какой стол является «this» и какой
«that», вне ситуации речи нельзя: стол, который только
что обозначался через this, при изменении речевой
ситуации станет обозначаться через that и наоборот. Таким
образом, отнесение местоимений this или that к конкретной
вещи определяется исключительно ситуацией речи, а не
признаками самой вещи, взятой как таковой (ср. такие
постоянные, безотносительные к ситуации речи
обозначения признака как big большой, black черный, wooden
деревянный и т. п.). Указательные местоимения обозна-
178

чают признак предмета, определяемый
ситуацией речи.
Указанный специфический характер значения —
зависимость от ситуации речи — характеризует также
отрицательные и вопросительные
местоимения, и хотя в них он проявляется менее ярко, тем не менее
именно этим специфическим значением отрицательные и
вопросительные местоимения отличаются от
существительных и прилагательных. Так, в предложении Nobody saw
him Никто его не видел, местоимение nobody никто
показывает, что из данной ситуации исключается всякое лицо,
что ни одно лицо не играло роли субъекта, и что,
следовательно, событие, о котором идет речь, не произошло. Точно
так же в I saw nothing Я ничего не видел, nothing, не
называя какого-либо определенного предмета, показывает,
что ни один предмет не явился объектом данного процесса.
Отрицательные местоимения, таким образом, имеют
значение исключения. Они не выделяют никакого
определенного лица или вещи, ничего не называют,
а лишь указывают, что предмета или лица, который можно
было бы известным образом назвать или охарактеризовать,
нет.
Вопросительные местоимения также лишены назывной
функции. В предложении What can you see there? Что вы
там видите! ^спрашивающий лишь побуждает к называнию
предмета, но ни о каком предмете, который был бы выделен
как особый и определенный предмет, отличный от других,
и назван словом what, здесь речи нет. (Ср. также Who saw
him? Кто видел его!, где who указывает лишь на то, что
лицо, совершившее данное действие, нам неизвестно).
Вопросительные местоимения, таким образом, показывают,
что какой-то предмет является неизвестным и что требуется
установить, что это за предмет. То же специфическое
значение свойственно и вопросительным местоимениям
адъективного характера: whose чей и т. д.
Итак, для семантики местоимений характерно то, что
с их помощью ничто не называется, а лишь указывается
в самых общих чертах, соответственно отношению к
речевой ситуации (а не по каким-либо моментам, не зависящим
от этой ситуации), на тот или иной предмет или на то или
иное (опять-таки присущее предмету не как таковому, а
179

лишь в определенной ситуации речи) свойство предмета.
Поэтому общее значение местоимений можно определить
как указание на тот или иной предмет
или признак, определяемый
ситуацией. По самому характеру своей семантики
местоимения оказываются как бы лишенными постоянного и
закрепленного за ними значения в том смысле, что
местоимения не выступают как постоянное обозначение того
или иного определенного предмета или признака. Однако
это, казалось бы, отсутствие постоянного конкретного
значения и есть специфическое общее значение местоимений.
Способность к такому специфическому «местоименному»
обозначению предмета или признака и является
моментом, объединяющим все местоимения,— несмотря на их
разнородность,— в одну группу слов.
§ 87. В значении местоимений, как мы видим,
присутствует известный момент отношения, а так как нередко
всякое значение отношения как таковое, независимо от средств
его выражения, рассматривается как грамматическое,
то отсюда в ряде случаев делают вывод о том, что само
лексическое значение местоимений имеет грамматический
характер.
Известная доля истины в таком понимании есть.
Например, значение лица, характеризующее личные
местоимения, действительно совпадает по содержанию с
грамматической категорией лица в глаголе. В таком
предложении, как I am writing Я пишу, местоимение I я, не называя
никакого определенного лица, лишь указывает на автора
речи (на автора предложения I am writing), который
одновременно является и субъектом совершаемого действия
(в отличие, например, от you are writing вы пишете, где
говорящий и пишущий являются разными лицами). То же
самое значение первого лица передается и формой
вспомогательного глагола am (am writing). Правда, в am есть
еще и значение наклонения, времени и другие
дополнительные значения; указание на автора речи и на деятеля здесь
выражается наряду с другими значениями, в то время как
в I все внимание сосредоточено на обозначении лица. Но
при таком, так сказать, количественном различии в
значении, качественно (в отношении выражения значения
180

лица) I и am совпадают. Это подтверждается тем, что вд
многих языках при наличии выражения категории лица
в форме глагола, личные местоимения могут не
употребляться. Так, в русском языке мы часто опускаем
местоимение, когда в глаголе имеется четкое указание на лицо:
'(я) говор-ю тебе', '(он) говор-ит тебе7 и т. д. В
английском языке в известных условиях (в разговорной речи, в
дневниках и т. п.) личные местоимения также регулярно
отсутствуют.
Итак, значение личных местоимений совпадает со
значением лица в глагольной форме, а поскольку последнее
является грамматическим значением, в каком-то смысле
можно ставить вопрос и о грамматичности значения личных
местоимений. Тем не менее уже по одному тому, что это
значение в случае местоимения оформлено в качестве с о-
держания самостоятельного,
отдельного по отношению к глагольной
форме слова, очевидно, что это значение лица в
местоимении не тождественно значению лица,
выражаемому в глагольной форме, где оно является
дополнительным к значению процесса и связано с другими грамматик
ческими значениями (времени, наклонения и т. д.); в
местоимении же значение лица, будучи центром слова и имея
другой вес, другое положение и другой характер,, является
собственно лексическим. Значение местоимений,
следовательно, в известной мере противоречиво: будучи
грамматическим по содержанию, по своему положению и
оформлению в языке оно является лексическим,
2. ВЫДЕЛИМОСТЬ МЕСТОИМЕНИЙ
В КАЧЕСТВЕ СЛОВ
§ 88. Самостоятельный словарный характер личных
местоимений представляется несомненным. Тем не менее
некоторые ученые склонны рассматривать их не в качестве
слов, оформленных нулевой аффиксацией и
известным отбором определенных супплетивных и
чередующихся вариантов основы, а как составные части самих глаго-»
лов, своего рода «отделяемые приставки», аналогичные по
своему характеру окончанию -s [-z/-s] в форме 3-го лица
181

наст. вр. и лишь по происхождению и, отчасти, по
материальным связям с отдельными местоимениями, отличаемые
особо — как местоименные аффиксы.
То, что местоименные единицы I, you, he, she, it, we,
they, употребляемые при глаголах для обозначения лица,
являются отдельными словами, а не частями самих
глагольных форм, представляется достаточно несомненным
по следующим соображениям:
а) Эти единицы обладают большой подвижностью в
предложении и при этом характеризуются во многих
важнейших случаях совершенно теми же
закономерностями, что и существительное: ср. I saw him Я видел его —
The man saw him Человек видел его; Did I see him? Видел
ли я его? — Did the man see him? Видел ли человек его?; You
never can tell Вы никогда не можете сказать — People
never can tell Люди никогда не могут сказать; Не slowly
walked away Он медленно ушел прочь — John slowly walked
away Джон медленно ушел прочь и пр. Таким образом,
если эти единицы и являются частями самих глагольных
форм, то лишь при условии, что подобные «глагольные
формы» можно и нужно понимать как аналитические
формы, т. е. как такие, в которых грамматическое значение
выражается частью этой формы, имеющей внешне характер
отдельного слова. В противном случае указанный
компонент был бы: (1) либо обычным грамматическим
(формообразующим) аффиксом, и тогда он не мог бы перемещаться
подобно существительному; (2) либо не только внешне, но
и реально отдельным словом. Первая из этих теоретических
возможностей отпадает как явно не соответствующая
фактам. Но если I, he, we и пр. не части аналитических форм,
то они — отдельные слова, не входящие в состав
глагольных форм. Последнее представляется наиболее вероятным.
Ведь для того, чтобы единицы вроде I, you, he, we и пр.,
имеющие известные, хотя бы на первый взгляд только
внешние, признаки отдельных слов, все же воспринимались
в качестве частей слов, а не целых слов, необходимо, чтобы
для такого восприятия, противоречащего их признакам
слова, имелись особые данные, которые «нейтрализовали»
бы эти признаки. Следовательно, для непризнания
местоименных обозначений лица и числа при глаголах
отдельными словами и тем самым для определения их как состав-
182

ных частей аналитических форм должны быть особо веские
основания.
б) Личные местоимения I, you, he и пр. употребляются
не только в функции подлежащего, а, следовательно, не
только в качестве указаний на субъект предложения. Если
и можно сказать, что It is I Это я является
«грамматическим педантизмом», то It is he Это on, It is she Это она,
It was he who found them «Это был он, кто нашел их» и пр.
представляются, несомненно, достаточно естественными и
вполне литературными выражениями, а не
вульгаризмами и отнюдь не нарочито образуемыми «по правилам
грамматики».
Далее, I, he и пр. обособляются известным образом и
в таких оборотах, как I didn't see him, not I Я его не видел;
(во всяком случае) не я; Не didn't want it, not he Он не хотел
этого; (во всяком случае) не он. Затем: Who will go, you or
he? Кто пойдет, вы или он? Не is taller than she Он выше,
чем она.
Примечание: Местоимение дает такое обособление
обозначения лица, которое позволяет, если можно так выразиться, на
время забыть о самом глаголе. Так в случае I didn't see it, not I
обособленное от глагольной формы обозначение лица (I) делает
возможным самостоятельное отрицание лица (not 1)без отрицания
самого действия. Это было бы невозможно при обозначении лица только
в глагольной форме: в последнем случае, например, в предложении
I am not writing Я не пишу, отрицается не только, и не столько
первое лицо, сколько само действие, ибо значение лица здесь не
обособлено и не выделено самостоятельно, как в местоимении.
Обособленность- обозначения лица в местоимении ярко видна в
случае not I и потому, что если I в I didn't say it можно опустить, то
в случае not I этого сделать нельзя.
Даже и в положении непосредственно перед глаголом,
в качестве обозначения субъекта, местоименные морфемы
четко выделяются как отдельные слова, когда они
соединяются союзами and, either ...or, neither ...nor: He and
I went to school together Он и я пошли в школу вместе —
Either he or you shall do it Или он или вы должны
сделать это — Neither he nor I could understand them Ни
он, ни я не могли понять их. Конечно, такой признак слова
может выделять и вспомогательную часть аналитической
формы, поскольку эта часть все же не аффикс. Тем не
менее нужно заметить, что этот признак — один из
характерных признаков именно отдельного слова.
183

в) Единицы I, you, he и пр. не только меняют свое
место в предложении подобно явно отдельным словам —
существительным (см. п. «а»), но и соединяются с
существительными союзами, что, разумеется, еще больше
подчеркивает их параллелизм существительным: ср. John
and I went to school together Джон и я пошли в школу
вместе, Neither John nor I could understand them Ни
Джон, ни я не могли понять их и пр.
г) До сих пор шла речь об обозначении 1-го и 2-го лиц,
которые, естественно, занимают особое положение; что же
касается местоименного обозначения 3-го лица, то легко
увидеть, что единицы he, she, it и they входят в один
ряд с существительными — в том смысле, что с этими
единицами соединяются те же глагольные образования, что и
с существительными: Не is old Он старый, The man is old
Этот человек старый] She speaks French Она говорит
по-французски — The girl speaks French Девушка говорит
по-французски; They don't understand it Они не
понимают этого — The hoys don't understand it Мальчики
не понимают этого. На этом основании иногда
отмечается, что существительные, вообще говоря, представляют
собой 3-ье лицо. Но если такие образования, как he is,
she speaks, they don't understand и т. п. являются
различными аналитическими формами 3-го лица глаголов be
быть, speak говорить и understand понимать, то
следовало бы ожидать, чтобы эти формы употреблялись и при
существительных, т. е. говорилось бы * The man he is
«Человек он старый» и т. д., тем более, что специфическое
окончание 3-го л. ед. числа -s и словоформа is
употребляются при существительных: поэтому нельзя сказать,
что при наличии существительного в качестве
подлежащего лицо в глаголе вообще не выражается. Нет, оно
выражается и в этом случае, но только без местоименных
его обозначений. Следовательно, это обозначение лица
местоимениями существенно отличается от обозначения
лица окончаниями не только тем, что местоимения часто
предшествуют глагольному корню и вообще могут
занимать различное место, но и тем, что оказываются не
нужными при наличии существительного; местоимения
и существительные, таким образом, как-то «эквивалентны»
друг другу, так что одновременное наличие тех и других
184

создавало бы плеоназм. Но поскольку местоименные
обозначения 3-го лица образуют одну группу с
соответствующими обозначениями других лиц, постольку и эти
последние подобным же образом существенно отличаются
от указания на лицо речи посредством глагольного
окончания.
Далее, если считать, что he, she, it являются
составными частями самих глагольных форм 3-го лица, то
необходимо будет признать, что в этом лице в английском
глаголе имеется грамматическая категория рода.
Пришлось бы тогда согласиться с тем, что в системе личных
форм английский глагол изменяется не только по лицам,
числам и пр., но и по грамматическим родам, причем,
согласуясь с подлежащим в лице и числе, он не
согласуется в роде: ведь при наличии
существительного-подлежащего «показатели рода» — he, she, it как раз
отсутствуют. Конечно, в языках бывают и различные
«странности», сохраняются те или другие пережиточные
образования, особо выделяющиеся на фоне общего строения
языка (ср. хотя бы такие образования, как 'два мальчика',
'два маленьких мальчика' в русском языке), и
теоретически можно было бы допустить это в высшей степени
необычное проявление категории рода в системе
английского глагола. Однако, если систему английского глагола
можно естественно осмыслить без подобной «странности»,
то такое осмысление нужно будет признать вернее
отражающим эту систему, чем то, которое требует допущения
данного необычного, выпадающего из общей системы
явления.
д) Необходимо, далее, обратить внимание и на то,
что местоименное обозначение субъекта, регулярно
отсутствующее при наличии существительного (см. п. «г»),
может отсутствовать и в других случаях. Ср. Saw him
yesterday Видел его вчера; Got up very early Встал очень
рано и пр. Такие случаи характерны для разговорной
речи, где они, может быть, представляются своего рода
«вольностями», допускаемыми и терпимыми в небрежном
фамильярном разговоре. Однако, как показывают
исследования, в известных жанрах и стилях речи такое
отсутствие местоименных обозначений лица субъекта (в
частности — в случае 1-го лица) является нормой, которую
185

нельзя оценивать как лишь допускаемую в разговорной,
беглой речи вольность. Так, употребление глаголов без
местоименных обозначений лица типично для дневников,
в том числе и таких, которые пишутся с расчетом на их
опубликование (как, например, дневник известного
исследователя капитана Скотта). Считая рассматриваемые
местоименные обозначения лица частями самих
глагольных форм, пришлось бы допустить все же существование
и форм, не имеющих этих «отделимых, подвижных
приставок», т. е. в общем два ряда форм, употребляемых
в зависимости от жанра и стиля. Между тем поскольку
отсутствие местоименных обозначений лица субъекта
непосредственно представляется мотивированным тем, что
субъект известен, ясен из контекста и ситуации,
постольку это отсутствие оказывается аналогичным
отсутствию отдельных слов, а потому и оно, в свою очередь,
содействует восприятию этих обозначений как отдельных
слов, а не как составных частей (аналитических) форм.
3. МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
МЕСТОИМЕНИЙ
§ 89. Местоимения тяготеют к объединению в одну
общую группу слов и по ряду формальных
признаков, хотя при этом они и характеризуются
чрезвычайным разнообразием в оформлении, а в структурном
отношении являются более индивидуальными, чем
неместоименные слова в пределах соответствующей части речи.
Так, среди местоимений субстантивного характера, т. е.
среди местоимений, сближающихся с существительными,
или, иначе говоря, среди «местоимений-существительных»,
выделяется несколько групп слов, формальные отличия
каждой из которых от обычных существительных идут
в разных планах:
1) Личные местоимения, прежде всего
привлекающие внимание среди местоимений-существительных,
отличаются от последних следующими моментами:
а) Наличием слов, занимающих совершенно особое
положение в языке вследствие того, что они являются
единственными носителями значения первого и второго лица.
186

В самом деле, значения автора речи или его собеседника
имеются только у соответствующих местоимений первого
и второго лица, соответственно, и отсутствуют у каких-
либо других слов. В связи с этим неправильным
представляется положение традиционной грамматики о том, что
местоимения всех трех лиц существуют в языке якобы
на равных основаниях. В действительности же, в то
время как значение первого лица имеется только у
местоимений I я и we мы, а значение второго лица только у
местоимений you вы и thou ты (арх.), значение 3-го лица
разделяется местоимениями he он, she она, it оно и they
они с необозримым количеством существительных, что
формально выражается в общности их согласования с
глаголом. Ср. Не speaks Он говорит и The boy speaks
Мальчик говорит, The teacher speaks Учитель говорит
и т. д.
Наличие местоимений 1-го, 2-го и 3-го лица
обусловливает существование особой категории лица, образуемой
их противопоставлением. Этот момент четко
отграничивает рассматриваемые местоимения-существительные от
обычных существительных, которые, всегда выступая
только со значением 3-го лица, категории лица, естественно,
не имеют.
" б) Существованием противопоставлений по роду в
местоимениях 3-го лица, ср. he он — she она —it оно, в
которых как бы сосредоточено все различие по роду в
современном английском языке, поскольку лексико-семан-
тическая категория рода у существительных определяется
наличием этих трех местоимений. (Ср. с финским языком,
где существует лишь одно местоимение 3-го лица и где
поэтому нет классификации существительных по роду,
аналогичной классификации в английском языке).
в) Своеобразием падежной системы, которая включает
именительный и объектный падежи, в отличие от
собственно именной системы, включающей общий и притя^
жательный падежи.
2) Вопросительные (и относительные)
местоимения who кто и what что, которые как
и личные местоимения относятся к
местоимениям-существительным, выделяются присущим им характерным
различием, лежащим главным образом в плане разграничен
187

ния лица (who) и не-лица (what) или шире, в плане раз^
граничения по линии одушевленности и
неодушевленности. Местоимение who употребляется по отношению
к живым существам (и в первую очередь к человеку),
а местоимение what — по отношению к неодушевленным
предметам.
Вообще говоря, различие по линии одушевленности
и неодушевленности в известном смысле есть и у
существительных. Ни у кого не вызывает сомнения, что
существительные man человек, cat кошка и table стол
различаются именно в этом плане и что слово table обозна-^
чает неодушевленный предмет, слово cat одушевленный,
а слово man, если можно так выразиться, «еще более
одушевленный».
Однако в системе существительных эти различия
выступают как индивидуальные различия между
предметами, названиями которых они являются. Здесь нет
четкого противопоставления в плане одушевленности и
неодушевленности и, не зная значения какого-либо
существительного, обычно нельзя установить, является ли
оно названием лица или предмета. Местоимения же who
и what (при общем для них обоих значении вопроситель-
ности) четко классифицируют предметы в плане
одушевленности и неодушевленности (именно в этом плане,
а не по роду, как классифицируют их местоимения he,
she, it). Благодаря этому в языке в целом разграничение
по линии категории одушевленности-неодушевленности
проводится довольно четко, хотя иногда оно и может
осложняться. Так, например, названия животных
сочетаются как с who так и с what, а говоря о человеке можно
сказать и Who is he? Кто он? (если речь идет об имени
человека) и What is he? Кто он? (если речь идет о
должности и профессии). Это связано, по-видимому, с тем,
что животное может пониматься и как живое существо
и, в известном смысле, как предмет, а профессия,
должность осмысляется и изображается в английском языке
как нечто «неживое», «неодушевленное». (В русском языке
картина иная: здесь вопрос 'Кто он?' может одинаково
относиться и к имени человека и к его професии).
Противопоставление по линии одушевленности и
неодушевленности у вопросительных (и относительных) мео-
т

тоимений who и what сочетается с известным различием
по линии падежных форм (ср. who — whom для
одушевленных предметов и внешне неизменяемое what для не-
одушевленных), причем это различие повторяет, в общем,
то, что наблюдается у личных местоимений, где
местоимения мужского и женского рода, соотносимые со
словами, обозначающими одушевленные существа, четко
различают две падежные формы (ср. he — him, she — her),
а у местоимения среднего рода, соотносимого со
словами, обозначающими неодушевленные предметы,
внешнего различия падежей не существует (ср. it — it):
последние совпадают по звучанию и являются омонимами.
В связи с этим различие по одушевленности и
неодушевленности оказывается тесно связанным и с различием
по родам: одушевленность связана с мужским и жен-
ским родом, а неодушевленность со средним.
В личных местоимениях, однако, различие по линии
одушевленности и неодушевленности меньше бросается
в глаза, чем в местоимениях вопросительных. Это
определяется тем, что местоимение you вы, обозначающее
лицо, не имеет внешне выраженного различия падежных
форм и этим сближается с местоимением it, соотносимым
со словом, обозначающим неодушевленный предмет и
также внешне не различающим падежных форм. В во->
просительных же местоимениях неизменяемость what на
фоне изменения who выступает как четкое средство
внешнего выражения неодушевленности среднего рода. .
Наличие же неизменяющегося по родам местоимения who,
в свою очередь, подчеркивает, что мужской и женский род
объединяются понятием одушевленности. Вместе с тем
тенденция к исчезновению формы whom (см. § 64) до
известной степени ослабляет эту связанность мужского
и женского рода с одушевленностью, и деление на три
рода приобретает большую определенность и большую
самостоятельность.
3) Отрицательные и неопределенные
местоимения, также входящие в состав
местоимений-существительных, не имеют падежных различий, ха-
рактерных для личных и вопросительных местоимений:
они либо вообще не различают падежей, либо следуют
именной системе склонения. Однако, различие до линии
т

одушевленности и неодушевленности сохраняется и в них:
ср. nobody никто — nothing ничто, somebody кто-то —
something что-то и др. Это различие, таким образом,
выходит за рамки системы личных и вопросительных
местоимений и характеризует всю систему субстантивных
местоимений. Последние, следовательно, выделяются
отнюдь не просто как группа слов, входящая в состав
существительных и лишь обладающая несколько другим
значением. Важным общим моментом, пронизывающим
всю систему субстантивных местоимений, оказывается
различие (или парность слов) по
одушевленности-неодушевленности, которое у личных местоимений осложняется
делением по трем родам.
4) Указательные местоимения this
этот, that тот, в отличие от разобранных выше
субстантивных местоимений, всегда выступающих в функции
существительных, являются словами, которые
функционируют и как существительные и как прилагательные,
ср. What's this? Что это? и What is this man? Кто этот
человек?
Указательные местоимения this и that выделяются
тем, что они имеют категорию числа, причем не только
при субстантивном употреблении, но и тогда, когда они
употребляются как прилагательные, т. е. атрибутивно
(ср. this man этот мужчина — these men эти мужчины,
that man тот мужчина — those men me мужчины). На
этот- факт следует обратить особое внимание, поскольку
в сфере прилагательных английский язык категории числа,
как таковой, не знает. Более того, наличие у
местоимений this и that категории числа и в случае
атрибутивного употребления ставит эти слова в особое положение
даже внутри самой системы местоимений, отличая их,
в частности, от такого местоимения, как other другой,
которое имеет категорию числа только при
субстантивном употреблении: ср. other books другие книги, где
other употребляется атрибутивно, т. е. как
местоимение-прилагательное, и не имеет формы множественного
числа и Others wanted to go there Другие хотели пойти
туда, где others является местоимением-существительным
и характеризуется наличием формы множественного
числа*
190

Если считать, что образование форм множественного
числа у местоимений this — these и that — those является
своеобразным, отличным от образования этих форм у
существительных (см. § 25), то можно предположить, что
это различие не представляет собой чисто внешнего
явления технического порядка. Свойственные этим
местоимениям специфические особенности образования формы
множественного числа, возможно, отделяют их от
существительных и объясняют, почему наличие у
рассматриваемых местоимений формы множественного числа не ведет
к их субстантивации. (Ср. с местоимением other, которое
имеет стандартную форму множественного числа, т. е.
явно образуемую так же, как у существительного, и
являющуюся субстантивным образованием,*в силу чего и
невозможны такие сочетания как * others books).
В отличие от others, своеобразие образования форм
множественного числа у this и that подчеркивает отсутствие
в них субстантивности. Поэтому эти местоимения и
сохранились в качестве единственного пережитка слов
адъективного характера, различающих формы числа.
Кроме указательных, целый ряд других местоимений
также могут выступать и как адъективные и как
субстантивные образования, легко переходя из сферы
прилагательного в сферу существительного и наоборот. Так,
например, этот двойственный характер присущ
неопределенным местоимениям some, any и др.: ср. Give me
some paper Дай мне. бумаги и I saw some of these films
last year Я видел некоторые из этих фильмов в прошлом
году, где some в первом случае употребляется
атрибутивно, а во втором — субстантивно, а также
местоимениям с числовым значением; ср. употребление
местоимения all в качестве прилагательного — All the students were
present Все студенты присутствовали, и в качестве
существительного — All were present Все присутствовали.
Примечание: all обозначает число, но не какое-нибудь
определенное, а зависящее от ситуации. Так в предложении All were
present—all может обозначать и группу, и курс, и коллектив и т. д.,
то есть значение all, как и значение любого другого местоимения,
определяется относительно.
Тот же специфический местоименный оттенок имеется и у
такого слова с числовым значением, как both оба, ибо оно не просто
передает понятие числа два, но и одновременно указывает, что в данной
19 J

обстановке нет других предметов такого же рода, кроме тех двух,
о которых идет речь, т. е. одновременно обозначает и два и все. То,
что это действительно так, подтверждает так называемый
«филологический эксперимент» (термин Л. В. Щербы), т. е. подстановка в
какой-либо конструкции одного слова на место другого. Подставив
вместо both наиболее близкое к нему до значению слово two два и
сравнивая, например, такие предложения, как Не bought both books
Он купил обе книги и Не bought two books Он купил две книги, мы
видим, что в первом случае указывается, что книг было всего две,
а во втором число имевшихся книг остается неопределенным и
сообщается лишь то, что он купил две книги.
Приведенные примеры свидетельствуют о том, что местоименные
слова имеются и в категории числительных или, иначе говоря, о
том, что числительные так же, как и другие части речи, могут иметь
местоименное значениз.
Субстантивное и атрибутивное употребление
указанных местоимений представляется иным явлением, чем
субстантивация прилагательных или адъективация
существительных. Эти процессы происходят не очень легко,
и, как правило, требуют определенных грамматических
изменений в характеристике слов. Что же касается
местоимений, то такие слова, как this, all и т. п. одинаково
легко и свободно, на равных правах, выступают и как
прилагательные и как существительные. В связи с этим нельзя
определить, что собственно представляет собой данное
явление — процесс субстантивации или адъективации.
В связи с подвижностью распределения некоторых
местоимений по частям речи важно также отметить, что
в притяжательных местоимениях она регистрируется не
только синтаксически, но и морфологически: так
называемые абсолютные формы притяжательных местоимений
(mine, yours и др.) являются ничем иным как формами
субстантивации этих местоимений. Осуществление
субстантивации притяжательных местоимений не только
синтаксическими, но и морфологическими средствами
отличает современный английский язык от древнеанглийского
и от других современных германских языков.
4. СИНТАКСИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
МЕСТОИМЕНИЙ
§ 90. Известное своеобразие характеризует
местоимения и по линии синтаксиса. Местоимения даже
субстантивного характера почти никогда не определяются при-
192

лагательным, что, разумеется, резко отделяет их от
существительных. Случаи типа poor he бедный он, хотя
полностью и не исключены, являются редкими.
Некоторым местоимениям свойственно фиксированное
место в определенной синтаксической конструкции. Так,
this и that в атрибутивном комплексе стоят на первом
месте: this large table этот большой стол, но не large
this table большой этот стол.
Местоимения редко употребляются предикативно: лишь
в особых выражениях, большей частью при подлежащем
it и this: it is he, this is he это он и т. п. При
подлежащем, выраженным именем существительным, такое
употребление является очень редким (например, The teacher
is he Учитель — это он и т. п.), а кроме того в подобных
случаях he скорее может быть понято как подлежащее,
чем как предикатив.
Среди местоимений атрибутивного характера лишь
для притяжательных местоимений предикативное
употребление является нормой.
В отличие от прилагательйых, которые легко
определяются наречиями, местоимения этой способностью не
обладают: ср., например, very good очень хороший, very
black очень черный и т. п., при невозможности сочетав
ния *very my очень мой, *very all очень весь и т. п.
5. ПОЛОЖЕНИЕ МЕСТОИМЕНИЙ В СИСТЕМЕ
ЧАСТЕЙ РЕЧИ
§ 91. Таким образом, выделение местоимений в
семантическом плане как бы материализовано в их
конкретных грамматических особенностях, подчеркивающих
особый смысл местоимений, их особую роль в языке.
Правда, эта грамматическая фиксация специфических
особенностей местоимений несистематична и нерегулярна:
одним местоимениям присуще различие рода, другим —
особая система падежей, местоимениям this и that —
различие в формах числа и т. д. Но взятые в целом все эти
моменты показывают, что выделение местоимений нельзя
рассматривать только как чисто семантическую рубрику
внутри различных частей речи. Подобно таким классам
слов, как существительное, прилагательное и др., место^
7 — 2365
193

имения оказываются группой слов, выделяемых не только
на базе специфического значения, но и на базе
определенной грамматической (морфологической и
синтаксической) характеристики.
Однако, взаимоотношение между грамматическими
признаками и значением в местоимениях иное, чем в
существительном, прилагательном и пр. В последних
грамматические признаки определяют принадлежность слова
к данной части речи, иногда даже вопреки его
лексическому содержанию, например, в случае
существительного walk ходьба, прогулка с корневым значением
процесса. Иначе говоря, категориальное значение слов той
или иной части речи (в нашем примере, субстантивность
существительного) понимается на базе грамматической
характеристики слова (в случае walk на базе наличия
категории числа, способности сочетаться с предлогами
и т. д.).
В местоимениях же категориальное значение отнюдь
не определяется их грамматическим оформлением. Ме-
стоименность слов типа I я, например, никакие связана
со своеобразием их падежной системы; наличие последней
вообще является признаком субстантивности слова, а не
его местоименного характера (в связи с чем отсутствие
категории падежа не мешает принадлежности ряда слов
к местоимениям). Точно также слова this и that относятся
к местоимениям тоже совсем не потому, что у них есть
формы числа.
В местоимениях определенные специфические
особенности в семантике ведут к известным грамматическим
особенностям, а не наоборот. Другими словами, не
семантика местоимений базируется на их грамматических
особенностях и подкрепляется ими, а, напротив,
грамматические особенности местоимений сохраняются, удерживаются
благодаря их семантическим особенностям. Именно по
своей семантике местоимения настолько обособлены,
что они могут, так сказать, «позволить себе роскошь»
иметь свои специфические грамматические формы и даже
категории.
§ 92. Тот факт, что местоимения выделяются как
особая группа слов на основе специфических лексико-
194

грамматических признаков, по-видимому, и
служит объяснением того, почему местоимения часто
трактуются как особая часть речи, выделяемая наравне с
существительным, прилагательным и пр.
Необходимо, однако, учитывать, что если местоимения
и могут быть названы частью речи, то только в том
случае, если этот термин понимается более широко, чем
обычно, чем тогда, когда в виду имеются
существительные, прилагательные и т. д. Кроме того, называя
местоимения частью речи, следует помнить о том, что выделение
местоимений идет в ином плане, чем выделение
существительных, прилагательных и прочих частей речи. И именно
потому, что выделение местоимений лежит в другой
плоскости, чем классификация по частям речи, границы
местоимений по отношению к частям речи оказываются
расплывчатыми. В самом деле, если, как уже говорилось,
принадлежность слова, например, к существительному,
исключает возможность его принадлежности к глаголу,
или другими словами, если слово, являющееся
существительным, не может быть одновременно и глаголом, то
с местоимением дело обстоит иначе и гораздо сложнее,
ибо специфический, зависящий от ситуации речи,
местоименный характер значения может выступать и в связи
со значением предметности, характерным для
существительных, как части речи, и одновременно со значением
признака, свойственным прилагательным, и вместе со
значением числа, присущим числительным.
Обстоятельственные наречия типа now теперь или there там также
имеют местоименное значение, ибо они указывают на время
и на место в связи с ситуацией речи: так, there, например,
имеет значение «не там, где сейчас находимся».
Примечание: Некоторые ученые склонны рассматривать
как местоимения и такие слова, как yesterday вчера, tomorrow
завтра, today сегодня, ибо определенного конкретного дня, который
всегда назывался бы yesterday вчера, tomorrow завтра и т. д. не
существует. Однако, хотя в этих словах действительно присутствует момент
местоименности, они тем не менее обозначают время не местоименно,
а субстантивно: в них речь идет именно о дне, а не о неделе или годе
и т. п., то есть не о каком угодно любом отрезке времени. Другими
словами, в отличие от явных местоименных наречий типа now теперь,
сейчас, then тогда, которые могут употребляться для обозначения
самых различных отрезков времени (и одной минуты, и часа, и дня,
и года и т. д.), в словах типа yesterday дается субстантивное указа-
7*
J9S

ние на конкретный отрезок времени — день. Это становится
особенно ясным, если вспомнить, что в косвенной речи слова yesterday,
today и tomorrow заменяются сочетаниями the day before вчера, «за
день» that day тот день и next day следующий день, в которых
субстантивное значение передается несомненным существительным, а
сочетающееся с ним слово местоименного характера (next и пр.),
определяет этот день относительно — через момент речи.
Итак местоимения выделяются в отдельную часть
речи не в параллель с другими частями речи, а
пересекаясь с ними: каждое местоимение, противопоставляясь
неместоименным словам, одновременно принадлежит к
одной из именных частей речи. Поэтому, с одной стороны,
местоимения можно рассматривать как местоимения
субстантивные, адъективные, количественные и т. д., а с
другой стороны, можно говорить о местоименных
существительных, прилагательных, числительных и пр. Так,
слово I я может рассматриваться в двух аспектах —
и как субстантивное местоимение, и как местоиме-
ние-с уществительное, слово this этот — и как
адъективное местоимение, и как местоимение-
прилагательное и т. д.
Наиболее ярко категория местоимений проявляется
при пересечении с частями речи, имеющими значение
предметности и признака.

Глава восъмая
ГЛАГОЛ
1. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ ПО СИСТЕМЕ ГЛАГОЛА
§ 93. С первого взгляда может показаться, вследствие
наличия большого количества соответствующих трудов,
что английский глагол достаточно хорошо изучен. При
ближайшем рассмотрении оказывается, что это не так*
Многое в системе глагола в английском языке остается
до сих пор неясным — несмотря на тысячи и тысячи стра-
ниц, посвященных этой системе в целом или отдельным
ее частям. Между тем ясное понимание этой системы
имеет большое значение для понимания всего
грамматического строя английского языка и внутренних законов
его развития, так как глагол в грамматическом строе
английского языка занимает совершенно исключительное
место — вследствие широкой разветвленности своей
системы и той большой роли, какую глагольные формы
играют в построении предложения и, в частности, в
дифференциации различных типов этого построения. Имея
большое значение для научного осмысления
грамматического строя английского языка в целом и для понимания
внутренних законов его развития, исследование системы
глагола английского языка вместе с тем является
необходимой предпосылкой для разработки практических
пособий по английскому языку и для усовершенствования
соответствующих лексикографических трудов.
§ 94. Важнейшими проблемами, возникающими при
изучении системы глагола в современном английском
языке и отнюдь не имеющими до сих пор
удовлетворительного решения, представляются следующие:
1. Проблема границ глагола как
лексической единицы, как одного слова. Иначе
эта проблема может быть сформулирована, как проблема
словарного единства глагола в различных формах, имею-
197

щих глагольную (хотя бы и отыменную) основу, или как
проблема объединения таких форм в системе
грамматических форм одного слова —глагола.
2. Проблема системы глагольныхка-
т е г о р и й.
3. Проблема системы глагольных
грамматических форм, или, иначе говоря,
парадигматической схемы глагола. Многое в этой проблеме
непосредственно вытекает из постановки и решения
отдельных вопросов, входящих в ранее упомянутые
проблемы. Тем не менее она может быть выделена как особая
проблема, так как она имеет свою специфику, состоящую
в объединении, в сведении в одно целое результатов
изучения ранее названных проблем.
4. Проблема морфологического
строения глаголов.
ПРОБЛЕМА ГРАНИЦ ГЛАГОЛА КАК ЛЕКСИЧЕСКОЙ
ЕДИНИЦЫ
§ 95. Проблема границ глагола как лексической
единицы, выступающая в одном отношении как нечто целое,
распадается вместе с тем на несколько совершенно
различных по своему характеру более специальных
вопросов:
1. Вопрос об отношениях между
различными образованиями с глагольной
основой, не различающимися по
семантике самой глагольной основы и
по использованию префиксации.
Среди этих отношений выделяются пять основных
случаев:
А. Отношения между образованиями, различающимися
только по категориям лица и числа;
например: (I) am (Я) «есмь», являюсь — (he) is (он) есть,
является — (you) are (вы) являетесь; (I) made (я) сделал —
(thou) madest (ты) сделал; (I) was (я) был — (we)
were (мы) были.
Б. 1) Отношение между предикативными
образованиями, различающимися по
какой-либо одной категории, за и с к л ю-
198

чением категорий лица и числа;
например, по категории времени или наклонения; так: (I) have
(я) имею — (I) had (я) имел; (they) carry (они)
несут — (they) carried (они) несли; (I) am (я) являюсь
/есмъ — (I) be (я) являлся бы/был бы; (you) go (вы)
идете — go (!) идите(\).
2) Отношение между непредикативными
(именными) образованиями,
различающимися не в плане различий,
характерных для имен: например, giving дающий —
given данный, даваемый.
В. Отношение между
непредикативными (именными) образованиями как
таковыми, т. е. в плане различий между именами;
например: (to) give давать — giving дающий. Сюда же
можно отнести и различие между (to) read читать —
reading чтение (герундий), хотя это различие и имеет
несколько иной характер.
Г. Отношение между
предикативными и наиболее близкими к ним
непредикативными образованиями —
инфинитивом, герундием, причастием: (I) write (я) пишу, (I)
wrote (я) писал — (to) write писать, writing пишущий,
writing «писание» (герундий).
Д. Отношение между образованиями
с суффиксами -ment, -(t)ion, -ery (-or), -ive, -able
(-ible) и «нуль» и непредикати в ными
образованиями с той же глагольной
основой, относящимися к уже рассмотренным случаям;
например: amusement развлечение—amusing «развлекание»;
amusable развлекательный — (to) amuse развлекать, amusing
развлекающий; creation создание, creator создатель, creative
созидательный — (to) create создавать, creating
создающий; — eater едок, eatable сьедобный — (to) eat есть,
eating едящий; — a sleep сон — (to) sleep спать, sleeping
сон (герундий).
По поводу этих различных случаев нужно заметить,
что наибольшие трудности представляют два последние,
в особенности, может быть, четвертый (Г).
В первом случае (А) мы находим такое отношение,
которое может быть определено как классическое, наиболее
199

типичное отношение между грамматическими формами
одного и того же слова: на отношениях этого типа, в
сущности, основывается само понятие словоизменения, или,
иначе говоря, тождества слова в различных
грамматических его формах, или слова как единства его
грамматических форм. Отношение это наиболее резко отличается
от отношения между двумя разными словами, и его
характерные признаки как отношения между отдельными
грамматическими формами одного слова выступают
наиболее ясно.
Если в первом случае мы имеем то, что Э. Сэпир
называет «чисто-реляционными показателями», или «понятиями
типа IV» по его классификации, то во втором случае (Б)
мы имеем дело с тем, что определяется Э. Сэпиром как
«конкретно-реляционные понятия», или «понятия типа
III». l Семантические отношения между относящимися
сюда образованиями, например, между двумя разными
временами, имеющими тождественную по семантике
глагольную основу (как carry несу — carried нес), все же
очень резко отличаются от тех семантических отношений,
которые мы имеем между образованиями, наиболее явно
различающимися как разные, отдельные слова (например,
carry несу и sing пою). Помимо связи по тождественности
семантики самой глагольной основы, они имеют также
связь по тождественности известной «дополнительной»
семантики. Так2 (they) carry (они) несут и (they) carried
(они) несли связываются друг с другом не только тем,
что в них имеется один и тот же комплекс значений —
carrying вез(ение), нес(ение),— но и тем, что с ними
соединяется в речи одно и то же общее значение
предикативности, в каких бы категориях оно ни мыслилось:
carry и carried в They carry it и They carried it все же
явно в равной мере выражают предикативность,
независимо уг того, выступает ли, и в одинаковой ли степени
или нет, в обоих случаях категория числа (этот воцрос
возникает в связи с тем, что carry противопоставляется
единственному числу carries, a carried не находится
в таком же противопоставлении в пределах того же
времени).
1 Э. Сэпир. «Язык», стр. 78 и ел.
200

В третьем же (В) и, особенно, в четвертом (Г)
случаях отношение между различными образованиями
несомненно является более далеким, так как эти
образования не связываются друг с другом подобным образом.
Правда, например, инфинитив (bo) give и причастие giving
в некоторой степени сближаются друг с другом тем, что
они оба являются непредикативными формами. Но это
сближение — в слишком общем плане, по существу —
чисто отрицательное. Большее значение имеет их
объединение по залоговому значению. Однако этому
объединению противостоит то, что различие между ними
является некоторым подобием различия между частями речи:
инфинитив имеет черты, общие с существительным, а
причастие — с прилагательным. Поскольку граница между
частями речи в общем проходит между словами, т. е.
так, что ею разделяются разные слова (разряды или классы
слов), постольку, естественно, различие между
инфинитивом и причастием во всяком случае значительно
приближается к различию между отдельными словами,
связанными лишь общностью корня. В самом деле, такое
отношение, как, например, между create создавать и creating
создающий, имеет очень значительное сходство с
отношением между словами creation создание и creative
созидательный.
В четвертом случае (Г) различие между отдельными,
относящимися сюда образованиями, еще более
усиливается тем, что эти образования не объединяются
значением предикативности или непредикативности, а,
напротив, разделяются по этой линии. Поскольку
предикативность так или иначе нередко выдвигается как
существенный признак глагола, постольку непредикативные, так
называемые именные, формы нередко не причисляются
к системе глагольных форм. В особенности это относится
к причастию, выделение которого в особое слово,
представляющее особую часть речи, представляет собой
старую традицию (так уже во II или в начале I в. до н. э.—
у Дионисия Фракийца). В то же самое время в
практическом языкознании, в практических грамматиках и
словарях, причастия, а также герундии и, тем более,
инфинитивы, как правило, рассматриваются в числе глагольных
форм. И действительно, для непосредственного восприя-
ЯМ

тия говорящих они вряд ли представляются особыми,
по отношению к совокупности предикативных форм,
словами. Думается, что совершенно прав академик В. В.
Виноградов, когда он говорит: «...никто из русских людей
не усумнится, что, например, формы 'петь', 'пою', 'я пел',
'я пел бы', 'я буду петь', 'я спою', 'я спел бы', 'поющий',
'певший', 'спевший' и т. п. являются грамматическими
формами одного и того же глагола». * He считаться с
практическим языкознанием и с непосредственным
восприятием явлений языка, с так называемым языковым
«чутьем», конечно, нельзя. Но нельзя и ограничиваться только
этим: необходимо выяснить, почему и практическое
языкознание, и непосредственное восприятие, «чутье»,
трактуют столь различные по своим значениям и функциям
образования как формы одного и того же слова. Каковы
объективные моменты, обусловливающие такую
трактовку? — Ответ на этот вопрос является центральным в
решении всего вопроса об отношениях между различными
образованиями, имеющими одну и ту же основу.
Что касается пятого случая (Д), то рассмотрение его
имеет значение для решения общей проблемы о границах
глагола как одного слова потому, что соответствующие
образования (на -ment, -(t)ion и пр.) являются
ближайшими к глаголу образованиями из числа тех, которые,
однако, несомненно не входят в систему его форм. Они
входят, так сказать, в ближайшее окружение глагола,
и сопоставление прочих образований, имеющих
глагольную основу, с этими образованиями способствуют
выяснению специфики глагола. Само собой разумеется,
поэтому, что здесь подлежат рассмотрению именно те
образования, которые имеют наиболее тесную связь с несомненно
глагольными формами.
2. Вопрос об аналитических формах
глагола, или, иначе, проблема границы
между аналитической формой
глагола и сочетанием двух, или нескольких
глагольныхформ.
1 В. В. В и н о г р а д о в. «О формах слова», Изв. АН СССР,
ОЛЯ, III—IV, 1944, стр. 35.
202

Этот вопрос предполагает установление точного
различия между аналитической формой слова и сочетанием
неравноценных по своему семантическому весу слов.
На основе установленных общих принципов должны
быть рассмотрены особо:
Образования с be: am writing; is written; am to go.
Образования с have: have written; have the letter
written; have to go; have a bathe.
Образования с do: do you know? I do know; I don't
know.
Образования с get.
Образования с become.
Образования с used: I used to bathe.
Образования с shall и will ('11): I shall go; he shall
go, he will go, I'll go, he'll go.
Образования с should и would: I, he should do it; that
he should do it; if he should и пр.
Образования с may/might: you may take it; it may
be so; you might help me; that he may (might) know.
Образования с can, must, ought.
Образования типа stopped laughing, went on talking.
Образования типа came running.
В связи с вопросом об аналитических формах следует
затронуть и вопрос об употреблении вспомогательных
глаголов без полнозначных: Yes, I have. You have found
it, haven't you?
3. Вопрос о вхождении различных
частиц в- систему глагольных форм.
Сюда относятся:
Употребление частицы to при инфинитиве.
Употребление not, n't, 't (в can't).
Вопрос о существовании «аналитических глаголов» тех
или других типов. Сюда относятся:
Образования типа be alive, be glad, be sorry, be aware,
be afraid.
Образования типа be rude, be polite и пр.,
отличающиеся от предыдущего типа тем, что в их состав входят
обычные прилагательные, употребляемые в том же
значении и атрибутивно. Выделяются же эти образования
в качестве особых комплексов в тех случаях, когда
глагол be употребляется в них не только в простых неперфект^
203

ных формах, но и в формах типа am being; например:
I was being rude.
Образования типа be surprised, be tired.
Эти образования, характеризуемые вхождением в них
причастия 2-го, относятся к данному вопросу только
в том случае, если они не могут рассматриваться как
обычные формы пассива.
Образования с «предложными наречиями», такие, как
eat up, give up, sit down, go on и пр.
Образования, включающие предлоги, как, например,
look for, look after.
Общим во всех этих случаях является вопрос о том,
представляют ли собой все эти образования, или какие-либо
из них, своего рода сложные глаголы, или же они должны
пониматься как сочетания глагола с другим
словом, будь то свободное сочетание или фразеологическая
единица. С этим тесно связывается и вопрос о наличии
в английском языке «категории состояния» и
морфологической ее характеристике.
4. Вопрос о семантических
границах слова в области глагола. Этот вопрос
принимает здесь специфический характер и распадается
на отдельные, более частные, вопросы ввиду того, что
в английском глаголе постоянно наблюдаются следующие
семантические отношения при звуковом тождестве:
Полное значение — служебное или вспомогательное
значение (например, do делать—do в составе
вопросительных, отрицательных и эмфатических форм).
Переходное значение — непереходное значение
(различные случаи типа burn жечь — burn гореть, read
читать — read читаться и пр.).
Самостоятельное значение — значение во
фразеологическом сочетании с наречием, существительным и пр.
(например, put класть, ставить — put off откладывать,
catch ловить, поймать — catch cold простужаться).
Значение пассива — значение состояния в таких
случаях как (to) be surprised (by) — (to) be pleased (with).
204

ПРОБЛЕМА СИСТЕМЫ ГЛАГОЛЬНЫХ КАТЕГОРИЙ
§ 96. Проблема системы глагольных категорий
естественно распадается на два основных вопроса:
1. Вопрос о лексических и л е к с и к о-
грамматических категориях
английского глагола.
Под лексическими категориями понимаются здесь такие
языковые единства наиболее общего характера, которые
проявляются в семантическом противопоставлении по
определенному признаку двух или более слов, при том
условии, что такое же противопоставление наблюдается
и в других парах или больших группах слов и имеет
систематическое выражение. Если такое противопоставление
связано и с грамматическими моментами, т. е. с
моментами изменения и соединения слов в предложениях (или
вообще в связной речи), то выявляемая в нем категория
представляет собой категорию лексико-грамматическую.
Так, в противопоставлении в системе английского
глагола таких слов, как write писать и re-write
переписать, read читать и re-read перечитать и пр.,
выявляется известная лексическая категория, которая условно
может быть определена как категория первичности —
повторности процесса. Так как различие между словами
по этой категории не связано с какими-либо
грамматическими моментами, то эта категория является (чисто)
лексической; ср. (I) wrote (я) написал — (I) re-wrote
the letter (я) переписал письмо; The letter was written
Письмо было написано — The letter was re-written Письмо
было переписано и т. п. Но в таком случае, как rise —
raise подниматься — поднимать мы находим уже
лексико-грамматическую категорию, которую, также совершенно
условно и предварительно, можно назвать категорией
(субъектно-объектной) локализации процесса: здесь
различие между словами связывается с известным
различием грамматического характера, поскольку rise в
предложении выступает без прямого дополнения, a raise с
прямым дополнением; ср. Не rose from the dead Он восстал
из мертвых — Не raised them from the dead Он поднял
их из мертвых. В первом случае процесс «поднятия»
проявляется в поднятии самого субъекта процесса, во
205

втором — в поднятии объекта процесса. Вопрос этот почти
совершенно не исследован, и даже самые пути его
исследования достаточно не разработаны.
2. Вопрос о системе грамматических
категорий глагола. В этом вопросе
выделяются два более частных вопроса:
А. Вопрос о самом составе
грамматических категорий, т. е. о том, какие
грамматические категории вообще есть в английском
глаголе (например, есть ли в нем категория вида и, если есть,
то какой характер она имеет).
Из того, что было сказано о лексических и лексико-
грамматических категориях, следует, что под
грамматическими категориями здесь имеются в виду такие,
которые проявляются в противопоставлении, в различии форм
одного и того же слова, а не в противопоставлении или
различии слов.
В этом вопросе, как наименее выясненные, особое
положение занимают: а) те категории, которые выражаются
противопоставлением форм с do прочим предикативным
формам, и б) те, которые выявляются в различии между
предикативными (личными) и непредикативными
(именными) формами, а также и в противопоставлении этих
последних друг другу. Если в системе личных форм,—
в отвлечении от различия между формами, образуемыми
с do и без этого вспомогательного глагола,— хотя бы
намечаются известные грамматические категории, то
формы с do и непредикативные образования включаются
в систему глагола большею частью без сколько-нибудь
ясного определения того, какие категории выявляются
в их противопоставлении прочим формам. Характерным
представляется, например, то, что мы находим у Керма:
Английский глагол обладает формами, называемыми
залогами, наклонениями, временами, видами, числами и
лицами...— ...причастие, инфинитив и герундий
ограничены меньше. Но что представляют собой названные
именные формы в их отношении к тем категориям,
которые под названием форм были перечислены выше,
остается совершенно неясным. Также остается неясным, какое
место в данной системе занимают формы с do. Совершенно
неразработанным является также и такой особый вопрос,
206

как вопрос об отношении выражения отрицания к системе
глагольных форм. Ведь одной из характерных
особенностей английского языка является то, что отрицание
при глаголе выражается в нем не всегда простым
присоединением частицы not/n't к соответствующей глагольной
форме: ср. sees видит — doesn't see не видит, shall —
shan't и пр.
Значительные неясности остаются до сих пор и в
вопросе об отношении форм с have к прочим формам, а
в меньшей степени — ив вопросе о месте и характере
так называемых «длительных» форм — am writing пишу,
was running бежал и т. п. Большая расплывчатость обычна
наблюдается и в трактовке образований с shall, will
(41), should, would. Последняя очень тесно связана и
с неясностью в определении сущности аналитической
формы, а вместе с этим — и границ системы форм
английского языка.
Б. Вопрос об отношении и связи
между отдельными грамматическими
категориями. Здесь имеется в виду то
обстоятельство, что та или иная грамматическая категория
или грамматическая единица, ее представляющая, в
частности — именно в системе глагола, регулярно выступает
в связи с определенной другой грамматической
категорией или с определенной ее единицей и оказывается
несовместимой с известной третьей грамматической
категорией и т. п., вследствие чего между грамматическими
категориями какой-либо части речи, в частности —
глагола, образуется та или иная, более или менее
своеобразная и сложная система отношений. Так, например, в
русском языке категория времени находится в
специфических отношениях с категориями вида и наклонения (ср.
связь настоящего времени с несовершенным видом,
неразличение времен в сослагательном наклонении и пр.).
Подобное же наблюдается и в английском языке.
Так, в повелительном наклонении нет различия,
соответствующего различию между настоящим, прошедшим и
будущим (Present, Past, Future) в изъявительном
наклонении, и в нем нет также и вопросительных форм. В этом
случае положение дела представляется достаточно ясным
и без особого анализа. Но есть и более сложные случаи.
207

Так, далеко не ясно, в каком отношении находится
категория лица к категории числа и времени. В
единственном числе категория лица с несомненностью
выявляется в различии между have и has, read и reads и
т. д. Но можно ли говорить о лице во множественном
числе, где, начиная с древнеанглийского периода, ни
в одном глаголе различие между лицами не наблюдается?
И можно ли говорить о лице в прошедшем времени, если
при подлежащем любого лица глагол выступает в
обычном стиле речи в одной и той же звуковой оболочке,
например, had, read, ran и пр.? Правда, в единственном
числе и здесь в особом стиле речи выявляется
категория лица — в различии между had и hadst, read и readst
и пр. Но это не упрощает, а лишь осложняет положение,
так как к данному вопросу присоединяется еще
проблема взаимоотношения между речевыми стилями.
ПРОБЛЕМА СИСТЕМЫ ГРАММАТИЧЕСКИХ
ФОРМ ГЛАГОЛА
§ 97. Проблема системы глагольных грамматических
форм, или, иначе говоря, парадигматической схемы
глагола, находится в теснейшей связи с упомянутыми выше
проблемами (в частности — с известными, входящими
в них вопросами). Тем не менее, как уже было сказано
(см. § 94), она может быть выделена как особая проблема,
так как она имеет свою специфику, состоящую в
объединении, в сведении в одно целое результатов изучения
ранее названных проблем. В связи с этим в данной
проблеме особо выступает как центральный вопрос о
многозначности и омонимии глагольных грамматических форм,
который может быть назван и просто вопросом о
грамматической омонимии в системе глагола, так как
изучение явлений омонимии предполагает и
противопоставление их явлениям полисемии. Этот вопрос для
английского языка имеет особо важное значение ввиду
того, что глагольные окончания в нем не отличаются
разнообразием в звуковом отношении, что обусловливает
широкое развитие омонимии.
Существо этого вопроса может быть вскрыто при
рассмотрении следующих примеров: printed в Не printed
208

the book in 1925 Он напечатал книгу в 1925 году и printed
в The first book printed in English Первая книга,
напечатанная по-английски. Звучание printed в обоих
словосочетаниях одно и то же, но вряд ли можно сомневаться,
что здесь мы все же имеем не одну и ту же
грамматическую форму, а две разные формы, являющиеся лишь
омонимами по отношению друг к другу; значение
активного прошедшего времени, имеющее предикативную силу,
в первом printed и значение пассивного состояния, не
связанное с предикативностью во втором, представляются
непосредственно не объединенными в одно целое, не
соединенными переходными звеньями: выражение этих
значений в одной звуковой оболочке воспринимается как
неоправданное отношением между ними, как «случайное»
совпадение. И это восприятие подкрепляется и
обосновывается тем, что одинаковость внешней оболочки не
всегда наблюдается: ср. wrote, но written; showed, но
shown — при тех же семантических различиях в пределах
каждой пары. Но всегда ли и всякое ли различие в
грамматическом значении, существующее при тождестве
звуковой оболочки, должно восприниматься как проявление
омонимии грамматических форм? Не могут ли явно
различные значения объединяться в одной грамматической
форме? Имеется ли, например, достаточное объективное
основание утверждать, что had been в I knew that he had
been here Я знал, что он был здесь и had been в Even
if he had been here, I should have said the same thing
Даже если бы он был здесь, я сказал бы то же самое —
являются двумя разными, лишь омонимическими,
грамматическими формами? Не имеем ли мы здесь соединения
двух значений в одной форме, многозначность
грамматической формы? И далее, можно ли вообще говорить,
.например, о значениях 1-го и 2-го лица в таких фор-
мах, как have или think в I have—you have, I think —
you think. Лица здесь, конечно, различаются, но местои-
мениями, а не самим глагольным формообразованием.
Может быть и в I have и в you have и т. п. глагольная
форма выражает лишь не-третье лицо?
Совершенно очевидно, что разобраться во всех этих
вопросах необходимо, чтобы можно было ясно
представить парадигму английского глагола.
209

ПРОБЛЕМА МОРФОЛОГИЧЕСКОГО СТРОЕНИЯ ГЛАГОЛОВ
§ 98. В проблеме морфологического строения глаголов
особо выделяются такие вопросы:
А. Вопрос о средствах глагольного
словообразования. Этот вопрос для
английского языка имеет исключительное значение в связи
с тем, какое место занимает в нем так называемая
«конверсия» — словообразовательный прием, сущность
которого до сих пор понимается очень различно и не вполне ясно.
Так, например, отношение глагола (to) man
укомплектовывать к существительному man человек по линии
словообразования не так просто и ясно, как это может
показаться с первого взгляда и как это обманчиво выглядит,
когда говорится, что в английском языке «одно и то же
слово может функционировать и как глагол, и как
существительное или прилагательное» (см. А. И. Смирниц-
кий, «Лексикология английского языка», §§ 78-84).
Б. Вопрос о средствах
словоизменения глагола и, в связи с этим, о грамматико-морфо-
логической классификации английских глаголов.
Различные классификации английских глаголов обычно
страдают смешением этимологического принципа с
собственно-историческим, требующим отнесения классификации
к определенной исторической эпохе.
Кроме того, в морфологической классификации обычно
совершенно не учитываются достижения фонологии. Между
тем фонологический (или, может быть лучше,
фонематический) анализ для этой проблемы является
существенным моментом, так как в ее решении приходится
сталкиваться с анализом звуковой стороны грамматических
форм; ср. turned повернулся, liked любил и burnt горел,
жег: здесь нельзя не отметить звуковые различия в
аффиксах d и -t, но понять роль этого различия в
морфологической системе английских глаголов без
фонематического анализа нельзя.
Выводы
§ 99. Из всего сказанного можно видеть, что основной
задачей последующего изложения является не
разыскание новых частных фактов в области английского гла-
210

гола, а определение взаимоотношений между известными
в отдельности фактами/ обобщение разрозненных
наблюдений, установление закономерностей в наблюдаемых
явлениях. Иными словами, основная цель состоит не в
собирании материала, а в научном разборе, анализе уже
собранного материала (которого, по большинству
поставленных вопросов, собрано огромное количество).
2. ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ ЛИЧНЫЕ (ПРЕДИКАТИВНЫЕ)
И ИМЕННЫЕ (НЕПРЕДИКАТИВНЫЕ) ФОРМЫ
АНГЛИЙСКОГО ГЛАГОЛА В ИХ ОТНОШЕНИИ
ДРУГ К ДРУГУ
§ 100. Вопрос о взаимоотношении между так
называемыми личными (предикативными) и именными
(непредикативными) формами глагола является одним из
наиболее сложных вопросов в области морфологии глагола.
Вместе с этим он и недостаточно освещен. Для выяснения
этого вопроса в целом необходимо прежде всего выделить
в нем и рассмотреть особо два основных, более
специальных вопроса, которыми определяется самое его существо:
1. На каком основании личные и именные формы
глагола объединяются в систему форм одного слова?
2. Как относится различение (противопоставление)
личного и именного характера глагольных форм к различению
тех или других глагольных категорий и к
противопоставлению разных форм в пределах одной и той же категории?
ОБЪЕДИНЕНИЕ ЛИЧНЫХ И ИМЕННЫХ ФОРМ ГЛАГОЛА
В СИСТЕМУ ФОРМ ОДНОГО СЛОВА.
ТОЖДЕСТВО ЛЕКСИЧЕСКИХ ЗНАЧЕНИЙ
И ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ
§ 101. Основой объединения личных и именных форм
глагола в систему форм одного слова является прежде
всего наличие у тех и других форм тех же самых
вещественных, лексических значений. Особенно важно обратить
внимание на случаи многозначности: различные
значения, принадлежащие личным формам, наблюдаются и
у соответствующих именных форм. Так, если (he) finds
211

значит (он) находит в смысле отыскивает и в смысле
считает, полагает, то и в (to) find, в finding (герундии),
finding (причастии) и в found (причастии) мы имеем те же
значения; ср. to find an example найти пример, finding
an example нахождение примера, the example found
найденный пример — to find the terms reasonable найти
условия приемлемыми, finding the terms reasonable найдя
условия приемлемыми, the terms found reasonable условия,
найденные приемлемыми.
С наличием тех же лексических значений у личных
и именных форм тесно связано то, что и те и другие
формы, образующие определенное морфологическое
единство, характеризуются в общем теми же
фразеологическими особенностями, т. е. участвуют в тех же
фразеологических сочетаниях (соединениях). Ср. Не finds no sense
in it Он не находит в этом никакого смысла; Не finds
time to talk Он находит время для разговоров] Не finds
courage to say that Он находит мужество говорить это;
Не finds his way home Он находит дорогу домой; Не
finds it out Он обнаруживает это; Не could find no
sense in it Он не мог найти в этом никакого смысла;
Can he find time to read? Может он найти время для
чтения? No sense can be found in it В этом не может быть
найдено никакого смысла; surprised at his finding courage
to say that пораженный тем, что он нашел в себе
мужество сказать это; It was not easy to find one's way
home Было не легко найти дорогу домой; Не wanted to
find it out Он хотел обнаружить это и т. п.
При этом, однако, необходимо заметить, что
известные значения и фразеологические соединения нередко
оказываются исключительно или хотя бы
преимущественно свойственными лишь некоторым определенным
образованиям или ряду образований. Так, например, то
лексическое значение, которое словоформа found имеет в
выражении типа a hundred pounds a year and all found
100 фунтов в год на всем готовом, мы находим только
у этой словоформы (следовательно — при том именно
грамматическом оформлении, которое имеет эта
словоформа) и только в определенном фразеологическом
соединении с all: выражение all found представляет собой н е-
изменяемую фразеологическую единицу (ср. ее
212

русский перевод 'на всем еотовом\ который, хотя он
и имеет совершенно другую структуру, также является
и лексически, и грамматически стабильной
фразеологической единицей). Приуроченность, более или менее
строгая — вплоть до обязательной,- определенных
лексических значений и фразеологических соединений к
определенным единичным словоформам или рядам словоформ
(скажем — только к личным формам данного слова) сама
по себе не может все же считаться доказательством того,
что эти словоформы являются особыми словами по
отношению к другим словоформам, принадлежащим к данной
морфологической системе типа (I) find, (he) finds, (he)
found..., (to) find, finding, found (прич.). И вот почему:
а) Особенности грамматического оформления, если они
являются оправданными лексическим значением или
фразеологическим употреблением, а в связи с этим — и
известными синтаксическими моментами, не выступают как
средство выражения лексической обособленности, т. е.
обособленности данной единицы как слова, именно
потому, что в таком случае они оказываются лишь
следствием данного лексического значения этой единицы: они,
поэтому, ничего не прибавляют к самому факту наличия
у этой единицы данного лексического значения, и если
последнее само по себе не является основанием для
обособления отдельного слова, то и соответствующие грамма^
тические особенности не могут создавать такое
обособление. Так, употребление причастия 2-го в выражении
all found и невозможность употребления при том же
лексическом значении какого-либо другого образования
от того же корня find-/found- внутренне обусловлены
самой лексической семантикой этого выражения и
словоформы found в его составе, а вместе с этим — и
синтаксическим строением и применением этого выражения:
другие словоформы с корнем find-/found- при данной
лексической семантике оказываются неприменимыми по
самому существу дела, ненужными.
б) Приуроченность данного лексического значения и
соответствующих фразеологических особенностей к
определенному грамматическому оформлению вообще не
исключает того, что с тем же грамматическим оформлением
выступают и другие лексические значения, сочетающиеся
213

и с другим грамматическим оформлением. Иначе говоря,
то обстоятельство, что данное лексическое значение
известно только при данном грамматическом оформлении,
вообще еще не значит, что последнее, т. е. определенное
грамматическое оформление, исключительно связано
только с данным лексическим значением. А если данное
грамматическое оформление сочетается и с другими
лексическими значениями, то соответствующая словоформа не
изолируется в особое слово по отношению к прочим
словоформам той же морфологической системы, имеющим
эти другие значения. Так, если то специфическое
значение, которое имеет словоформа found во
фразеологической единице all found, существует только в этой
словоформе и, следовательно, только при определенном
грамматическом оформлении, характеризующем эту словоформу
с грамматической стороны, то все же лексическая
семантика этой словоформы (причастия 2-го found) не
ограничивается данным специфическим значением: found, при
том же грамматическом оформлении, т. е. как причастие
2-ое, вообще известно и с такими лексическими
значениями и с такими фразеологическими особенностями,
тшкие мы находим у других словоформ определенной
корневой морфологической системы (I) find, (he) finds,
(to) find, finding и т. д.; ср. Не couldn't find them Он не
мог найти их — the things found by him in the cave вещи,
найденные им в пещере; ср. в частности all found in the
same cave все, найденное в той же самой пещере.
Синтаксические особенности
§ 102. Само собой разумеется, однако, что тождество
известных лексических значений и фразеологических
особенностей, будучи необходимым условием для
объединения личных и соответствующих именных глагольных
форм в систему форм одного слова, не является
достаточным условием для такого объединения. Необходимо,
чтобы наряду с этим отдельные словоформы объединялись
и определенными грамматическими общими им
признаками. Необходимость этого вытекает из того, что
слово не просто является единицей словарного состава
языка, не просто куском «строительного материала языка».
214

Слово является такой единицей словарного состава
языка, к которой непосредственно относятся правила,
законы грамматики: ведь грамматика есть собрание правил
об изменении слови сочетании с л о в в предложении
(см. А. И. Смирницкий, «Лексикология английского
языка», §§ 21-23). Для того, чтобы известное
грамматическое правило, определенный грамматический закон мог
относиться к данному слову как к целому, слово должно,
очевидно, обладать в целом, не только в некоторых
отдельных своих формах, существенными для грамматики,
для грамматического строя признаками. Иначе говоря:
самый факт грамматического изменения слова есть, вместе
с тем, проявление и свидетельство определенной
грамматической его цельности, известного грамматического
единства (так как в противном случае, без такого единства,
не было бы изменения данного слова, а были бы
отдельные единицы, отдельные особые слова); самый факт
существования общих грамматических правил сочетания
слов (а не только отдельных их форм) есть проявление
и свидетельство того, что слово в целом обладает
определенной грамматической характеристикой. В каждой
отдельной своей грамматической форме слово
грамматически дифференцируется, но вся система грамматических
форм слова придает ему определенный общий
грамматический характер, относит его в целом к определенному
грамматическому разряду или классу слов, и притом,
разумеется,— одинаково в каждой отдельной его форме
(так, существительное в любом отдельном падеже и числе
характеризуется как существительное). И при всех
особенностях грамматического использования тех или иных
отдельных грамматических форм слова, во всех случаях
должно быть и нечто общее всем грамматическим формам
в отношении их использования в речи, в предложении,—
если они действительно формы одного и того же слова.
Акад. Л. В. Щерба, много уделявший внимания
вопросу о различии между отдельными словами и формами
одного слова, рассматривает, в частности, и отношение
между именными и личными формами глагола, которое
он признает отношением между формами одного слова...
«потому что 'сильно (не 'сильный') любить', 'любящий',
'любя', 'люблю дочку' (не 'к дочке') и потому что, хотя
.21.5

каждая из этих форм имеет свое значение, однако все
они имеют общее значение действия». * К этому следует
добавить, что «общее значение действия», принадлежащее
всем этим формам, неразрывно связано именно с их
общими грамматическими особенностями: оно отличает их
от семантически очень близкого слова * любовь',
имеющего тот же корень, именно в связи с тем, что все они
соединяются с 'сильно', а не с 'сильный, -ая, -ое\ и с
'дочку', а не с 'к дочке', тогда как последнее слово,
'любовь', соединяется с 'сильная' и 'к дочке'. Можно
сказать, что «общее значение действия», характерное
для всех глагольных форм, определяется и выражается
их общими грамматическими особенностями, а
последние, в свою очередь, обусловливаются этим общим
значением: между таким общим значением различных форм
и общими грамматическими особенностями их
употребления существует отношение взаимосвязи.
На приведенном им конкретном примере Л. В. Щерба
наглядно иллюстрирует то общее положение, что в
русском языке личные и именные глагольные формы
грамматически объединяются синтаксической сочетаемостью
с наречиями на -о/-е и с определенным падежом
управляемого слова.
Примечание: Под наречиями на -о/-е здесь понимаются
наречия, имеющие основы прилагательных, такие, как 'сильно',
'тихо', 'внутренне'. Именно эти наречия не соединимы с
существительными, даже с отглагольными (ср. 'едет'/'ехать'/'езда верхом',
но 'тихая езда' — 'ехать тихо').
При этом нужно заметить^ что специфическим для
глагольных форм в отличие от существительных и
прилагательных является в сущности управление именно
винительным падежом без предлога ('дочку' — в
примере Л. В. Щербы). Прочие случаи управления, хотя
и в них различные глагольные формы объединяются
друг с другом одинаковостью управления, обычно не
позволяют отграничить глагольные формы от входящих
в ту же морфологическую систему существительных и
прилагательных: ср. 'управляет/управление/управлять
кораблем'; 'боится/бояться/боязнь одиночества';—'ходит/хо-
1 Л. В. Щ е р б а. О частях речи в русском языке, стр. 20.
216

дить/уход за больным/за ребенком';— 'думает/думать/думы
о будущем';—
'довольствуется/довольствоваться/довольствующийся/довольный этим'; —
'готовится/готовиться/готовящийся/готовый к соревнованию' и пр. Однако
параллелизм в других отношениях с глагольными формами,
управляющими винительным падежом без предлога —
в отличие от морфологически родственных
существительных и прилагательных, заставляет инеспособность
управлять винительным без предлога, или, иначе го-
. воря, отсутствие прямого управления, оценивать у
глагольных форм иначе, чем у существительных или
прилагательных, которые вообще не управляют
винительным без предлога. У глагольных форм неспособность
управлять винительным падежом без предлога выступает
как специфическое свойство определенного разряда
глагольных образований. Другими словами, в сфере
глагольных форм мы находим противопоставление
непереходности и переходности, причем как той, так и другой
характеризуются не отдельные словоформы, но целые
их системы-слова. Существительные же и прилагательные
(и морфологически родственные прилагательным
наречия) вообще не связываются с категорией
переходности-непереходности, которую можно в целом назвать категорией
объектного отношения.
Сказанное можно пояснить такой схемой:
Прямое управление
— переходность
'любит', 'любил', 'любить',
1 'любящий', — 'кого/что'
Отсутствие прямого
управления — непере-
х одност ь
'грустит', 'грустил', 'грустить'э
'грустящий' — 'о ком/о чем'
'любовь* — 'к кому/к чему' 'грусть' — 'о ком/о чем'
Здесь сплошная черта между 'любящий' и 'любовь'
обозначает границу прямого, специфического для глагольных форм
управления, а пунктирное продолжение — отличие глагольного
управления от управления существительного даже там, где оно
внешне совпадает.
217

§ 103. То, что мы наблюдаем в английском языке,
в общем, с учетом специфических особенностей этого языка,
по существу подобно тому, что имеется в русском языке.
Русским наречиям на -о/-е приблизительно
соответствуют, по их месту в общей системе языка, английские
образования на -1у (о которых см. §§ 83-84). Как и
упомянутые русские наречия, английские образования на
-1у не сочетаются с существительными, почему
сочетаемость субстантивных глагольных форм, инфинитива и
герундия с этими образованиями является существенным
моментом, отделяющим эти формы, несмотря на их
субстантивный характер, от подлинных существительных;
ср. to laugh suddenly внезапно засмеяться, he... ended...
by suddenly laughing он кончил тем, что внезапно
засмеялся (см. Curme, Syntax, 465); — ср. также to have it
actually, must actually have it, my actually having (см. там
же); — to see clearly, without clearly seeing; но: a sudden
laugh, my actual possession, clear sight.
Вместе с этим, сочетаемость инфинитива и герундия
с образованиями на -1у сближает эти формы с личными
глагольными формами, так как для этих последних очень
типично их соединение именно с такими образованиями;
ср. he suddenly laughed, he actually has it и пр.
Образования на -Ту свободно соединяются и с
причастиями. Однако те же образования соединимы и с
прилагательными (ср. really great действительно великий,
wonderfully beautiful изумительно красивый, obviously
unable явно неспособный). Поэтому сочетаемость
причастий с такими образованиями не является, вообще
говоря, признаком, четко отличающим их от
прилагательных. Вместе с тем нужно все же заметить, что
прилагательные сочетаются с образованиями на -1у, по-видимому,
в значительно меньшей степени, чем причастия:
естественно сочетаются с прилагательными преимущественно
лишь такие образования на -1у, которые имеют значение
степени, оценки и т. п.
Что касается управления, то здесь положение дела
в английском языке заметно отличается от того, что мы
находим в русском, главным образом в связи с
отсутствием такой падежной системы в английском языке,
которая была бы достаточно подобна русской системе.
218

Так называемый притяжательный падеж (на -'s), как
известно, имеет очень узкое применение и вообще не
используется в современном английском языке (в отличие
от генетически соответствующего ему в
древнеанглийском родительного падежа) в качестве управляемого
падежа, т. е. падежа, «требуемого» глаголом,
прилагательным, наречием, предлогом. Поэтому управление в
английском языке, если оставить в стороне употребление
притяжательного падежа при существительных, которое нельзя
признать во всяком случае типичным управлением
(подробнее см. А. И. Смирницкий, «Синтаксис английского
языка», §63), дифференцируется в основном на а)
беспредложное и б) предложное, причем в обоих случаях
управляемое слово выступает в одном и том же падеже: в так
называемом «общем», если это существительное, и в
«объектном», если это местоимение.
Беспредложное управление в значительной мере
подобно тому, что было обозначено как прямое управление
в русском языке, поскольку последнее есть управление
винительным падежом без предлога. В очень
многих случаях мы имеем и соответствие по значению; ср.
Не bought the book Он купил книгу] — She wrote a letter
Она написала письмо; — They saw him Они увидели его
и пр. Оставляя в стороне единичные случаи, а также
случай употребления в русском языке партитивного
родительного (Юн купил хлеба'), к которому примыкает и
употребление родительного при отрицании ('Он не купил
хлеба', Юна не написала письма'), нельзя все же не
обратить внимания на то, что в английском языке
рассматриваемое управление характеризуется (с внешней
стороны) только отсутствием предлога как
промежуточного звена, тогда как в русском языке прямое
управление выделяется среди других случаев
управления н е только своей беспредложностью, но и особым
падежом, винительным, противопоставляемым
другим падежам, которые также употребляются в качестве
падежа управляемого имени и также могут соединяться
с глагольными словоформами без посредства предлога.
Поэтому никак не следует английское беспредложное
управление, на основании множества случаев
соответствия прямому управлению в русском, полностью при-
212

равнивать к этому последнему типу управления, хотя,
как уже было замечено, определенная близость между
тем и другим имеет место.
Одною из важных особенностей английского языка,
относящейся к области управления, является то, что
в этом языке путем одинакового беспредложного
управления (одинакового — поскольку нет падежной
дифференциации) к глагольным словоформам нередко
присоединяются грамматически неоднородные дополнения: их
неоднородность находит выражение, с одной стороны,
в порядке их следования, а с другой стороны — в
эквивалентности одного из них предложному дополнению
с to — при отсутствии какого-либо построения,
эквивалентного другому беспредложному управлению. Ср.: She
wrote her brother a letter Она написала своему брату письмо
(не ...a letter her brother) = She wrote a letter to her
brother — при отсутствии какого-либо предложного оборота,
который бы был эквивалентен беспредложному
построению (wrote) a letter.
Примечание: Под эквивалентностью здесь понимается
равенство общего смысла, хотя бы и при различии логической
структуры выражения, его экспрессивной характеристики и пр.
Если учитывать и эти последние моменты," то предложения,
приведенные в тексте, нельзя приравнивать друг другу.
Если и можно говорить здесь о прямом (a letter) и
косвенном (her brother) дополнениях, то все же нельзя
различать здесь прямое и косвенное управление, так как
порядок следования управляемых слов не есть признак
управления как такового, а также и эквивалентность
данного построения другому не характеризует это
построение само по себе, именно как построение. Тем не
менее, если мы возьмем не отдельные построения,
основанные на управлении, а известные системы
управления, характеризующие те или иные глагольные
словоформы, то. мы увидим, что отдельные случаи
беспредложного управления, не дифференцируемые сами по себе,
входят в существенно различные системы и занимают
в них не одинаковое место, что создает известную
относительную, по их положению в определенной системе
управления, дифференциацию отдельных случаев
беспредложного управления.
220

§ 104. Выделяя в различных системах глагольного
управления в английском языке случаи беспредложного
управления и эквивалентные им случаи предложного
(с предлогами to и for), мы получим в общем такую
картину применения беспредложного управления при
глагольных словоформах (с иллюстрацией в скобках
некоторых дополнительных синтаксических особенностей
соответствующих словоформ):
1. Системы с одним беспредложным дополнением
(или с несколькими однородными):
1. a. Lay him here Положите его здесь. They lay rails
Они укладывают рельсы.
b. Explain your reasons (to them) Объясните свои
мотивы (им).
2. a. I know this Я знаю это. (Гknow Я знаю). Не knows
French Он знает французский язык.
b. Read it (to them, to yourself) Прочтите это (им,
про себя). (Не often reads in bed Он часто читает
в постели. She often reads to them Она часто
читает им).
3. (They lived honestly Они жили честно. Не lives
here Он живет здесь). They lived an honest life
Они прожили честную жизнь.
II. Системы с двумя неоднородными
беспредложными дополнениями (или с несколькими дополнениями
двух родов):
A. Ask him the price, his name Спросите у него цену,
его имя. Ask him, he will tell you Спросите его,
он скажет вам. (If you don't know, ask Если вы
не знаете, спросите).
Б. Не teaches them French Он обучает их
французскому языку=Не teaches French to them. He teaches
them Он обучает их. (Не teaches here Он обучает
здесь). Не teaches French Он обучает французскому
языку.
B. 1, Bring me one Принеси мне это = Bring one to me
Принеси мне это. Bring him here, with you Дри-
ведите его сюда, с собой.
2. a. Write him a letter Напишите ему письмо^ Write
a letter to him. Write a letter Напишите письмо.
(Write about your holidays Напишите о своих ка-
221

никулах). (Write to him tomorrow Напишите ему
завтра).
b. Buy him a book Купите ему книгу= Buy a book
for him. Buy a book Купите книгу. (Merchants
sell and buy Купцы покупают и продают).
Г. Tell him the whole story Расскажите ему <?ce=Tell
the whole story to him. If he asks, tell him Если
он спросит, расскажите ему.
Д. It took me much time Это отняло у меня много
времени. It took much time Это отняло много
времени. (Ср. It cost him a lot of money Это стоило
ему много денег).
Представленная здесь картина далеко не является
полной. Вопрос о глагольном управлении в английском
языке очень сложен и требует специального исследования
(см. об управлении также А. И. Смирницкий, «Синтаксис
английского языка», § 63). Но для пояснения
рассматриваемой здесь проблемы можно ограничиться
приведенной выше иллюстрацией: она достаточно ясно
показывает, что одно и то же по своему строению беспредложное
управление занимает не всегда одно и то же место в
системе управления различных глагольных слов. Прежде
всего обращает на себя внимание то, что в одних
случаях (I) беспредложное управление может присоединять
к глагольной словоформе только одно дополнение или
группу лишь однородных дополнений; в других же
случаях (II) то же управление применяется для введения
дополнений двух разных родов. Но и в тех и в других
случаях наблюдаются и другие различия между
системами управления разных глагольных слов, причем
особенно существенные различия заметны, естественно, во
второй основной категории случаев (что отмечено их
подразделением посредством прописных букв А, Б и т. д.).
Существо различий между отдельными примерами легко
увидеть при их внимательном сопоставлении друг с
другом, и нет надобности пояснить его здесь. Сейчас важно
лишь отметить, что особенности систем управления и,
в частности, особенности использования в них
беспредложного управления, особенности его места в этих
системах, наблюдаемые в личных глагольных словоформах,
имеются и в соответствующих лексически именных гла-
222

гольных словоформах (с учетом, конечно^ тех отличий,
которые оправдываются лексической семантикой, о чем
было сказано выше).
Ср. с приведенными выше примерами:
1. 1. a. New method of laying rails новый метод укладки
рельсов.— Can you explain your reasons (to them)? Можете
ли вы объяснить (им) свои мотивы! —- 2. a. I should like
to know all about that Я хотел бы знать все об этом.
(Не gave me a knowing look Он бросил на меня
понимающий взгляд).— He's fond of reading books Он любит
читать книги.— I want you to read it (to them) Я хочу,
чтобы вы прочли это (им). (Не has no time to read У него
нет времени для чтения).— 3. (They wanted to live there
Они хотели жить там). Не did not like to live such a
life Ему не хотелось вести такую жизнь.
П. А* Не forgot to ask them the price Он забыл спросить
их о цене. Is it any use asking him? Что толку
спрашивать его? (Why didn't you want to ask? Почему вы не
хотели спросить?). Не bought it without asking the price
Он купил это, не спросив о цене.— His teaching them French
was not of much use To, что он учил их французскому языку,
не приносило большой пользы.— His teaching French to them
was not of much use. He was invited to teach the children
(to. teach there) Он был приглашен обучать детей
(обучать там). When did he begin teaching French? Когда
он начал обучать французскому языку? — В. 1. They
asked him to bring them one Они попросили его принести
им это.—They asked him to bring one to them. Can you
bring one with you? Можете ли вы принести это с вами? —
2. a. I want to write him a letter Я хочу написать ему
письмо=1 want to write a letter to him.— I found him
writing a letter Я застал его за написанием письма. (Не
can write better than speak Он может писать лучше,
чем говорить). You ought to write to him Вам следовало
бы написать ему.— Why not buy him a book? Почему
бы не купить ему книгу?=Why not buy a book for him?
She doesn't like buying things Она не любит покупать
вещи. (Merchants know how to sell and buy Купцы умеют
покупать и продавать).— Are you going to tell him the
whole story? Вы собираетесь ему рассказать все? = Are
you going to tell the whole story to him? If he asks,
223

you may tell him Если он спросит, вы можете рассказать
ему.— It can't take you much time Это не может отнять
у вас много времени.
В английском языке беспредложное управление
общим и объектным падежами характерно для глагольных
словоформ, в частности—для субстантивных
глагольных форм, подобно тому, как в русском языке для таких
словоформ характерным является прямое управление.
И подобно тому, как в русском языке прямое управление
как специфически глагольное противопоставляется
всякому иному управлению глагольных словоформ, так в
английском языке беспредложное управление таких
словоформ противопоставляется любому предложному. Это дает
основание определять английские глаголы с
беспредложным управлением как переходные и противополагать
им все прочие глаголы,— как вообще не имеющие
«сильного управления» (по терминологии А. М. Пешковского),
так и имеющие только предложное «сильное» управление,—
в качестве непереходных: такое понимание переходности
и непереходности в английском языке представляется
грамматически наиболее оправданным, так как именно
такое понимание этой категории опирается на
объективные грамматические различия.
Итак, можно сказать, что в английском языке, как
и в русском, мы находим, с соответствующими
особенностями, противопоставление в сфере глагольных
словоформ переходности и непереходности,
противопоставление, отличающее все глагольные словоформы, как
личные, так и именные, от имен и объединяющие все такие
словоформы в одну систему, в систему глагола.
Именно благодаря такому противопоставлению даже
случаи совершенно одинакового управления глагольных
словоформ и, например, существительного, образованного
с тем же корнем, не нарушают общего различия между
глагольным и именным управлением как двумя разными
особыми системами управления (ср. сказанное выше
о положении в русском языке).
§ 105. Из всего сказашюго следует, что
категория переходное т и-непереходности,
или, как ее можно назвать иначе, категория о б ъ-
224

ектного отношения, является в английском,
как и в русском, характерной для глагола категорией,
способствующей объединению различных словоформ в
систему форм одного слова — глагола. К этому
необходимо, однако, добавить некоторые дополнительные заме^
чания.
а) Уже из приведенных в § 104 примеров можно было
видеть, что беспредложное управление может в той или
иной мере ограничиваться определенным семантическим
характером существительного. В известных случаях это
ограничение очень значительно, настолько, что
беспредложное управление выступает лишь как
исключительный, частный случай; ср. live an honest life вести
честную жизнь и т. п. Далее, то или иное управление, а
следовательно — переходность или непереходность, и те или
иные ограничения управления связываются с
определенными лексическими значениями данных глагольных
словоформ, причем различия в управлении в зависимости
от лексических значений могут быть очень резкими, так
что те же самые словоформы при одном лексическом
значении могут выступать как формы переходного
глагола, при другом же — как формы глагола
непереходного или, по крайней мере, преимущественно
непереходного; ср. Не read the letter Он прочел письмо.— The letter
read as follows В письме сообщалось следующее; — Не
acts Hamlet Он играет Гамлета;—The play acts better
than it reads Пьесу лучше смотреть, чем читать, собств.
«Пьеса лучше играется, чем читается»; — Не always acts
wisely Он всегда поступает мудро; — Не burnt his fingers
Он обжег пальцы — His eyes burnt Его глаза горели
и пр.
Таким образом, глаголы не делятся просто и четко
на переходные и непереходные: переходность и
непереходность могут очень разнообразно и сложно сочетаться
друг с другом в одном и том же глаголе. Выделение тех
или других типов глаголов по признаку
переходности-непереходности с учетом всевозможных отношений между
обоими разрядами этой категории (т. е. между
переходностью и непереходностью) в пределах одного и того же
глагола составляет особую задачу, требующую
специального исследования, выходящего за пределы работы.
8 - 2365
225

б) Различие между беспредложным и предложным
управлением несомненно является грамматическим.
Но различие между отдельными случаями предложного
управления, состоящее в употреблении разных
конкретных предлогов (on, in, to, for, of и пр.), является, вообще
говоря, различием фразеологическим,
следовательно — относящимся к области лексики, так как
предлоги суть слова, единицы словарного состава языка,
и выбор предлога (конкретного предлога, того, а не
другого) является выбором слова, а не грамматической формы
и не грамматического построения (конструкции).
Необходимо, однако, обратить внимание на то, что в
английском языке предлоги по своим грамматическим
(синтаксическим) свойствам делятся на две группы:
предлогов-наречий, которые выступают то как (наречные) предлоги,
то как (предложные) наречия, и собственно предлогов,
которые неспособны выступать как наречия. Ср.: come in
входить, fly in влетать, creep in вползать; look down
смотреть вниз, run down сбегать — put something in
the pocket положить что-нибудь в карман, insert a word
in a sentence вставить слово в предложение, run down
the hill сбегать с горки; и live there during the war жить
там в течение войны; express one's opinion concerning
the problem выражать мнение относительно данной проб-
лемы, inquire concerning something осведомляться о чем-
нибудь и пр.
Далее, и в системе предлогов-наречий английского
языка вы делимы различные группы, отличающиеся друг
от друга известными грамматическими особенностями,
общими особенностями употребления в предложениях, в
связной речи. Так, некоторые из них преимущественно
выступают в качестве наречий, не вводящих в
предложение каких-либо слов (up, down: look up at the sky
взглянуть на небо, look down смотреть вниз)', другие свободно
применяются и как наречия, и как предлоги (in, on,
about и пр.); третьи являются наречиями лишь в
определенных построениях, в основном же употребляются
как предлоги (at, with; to be looked at находиться под
чьим-нибудь взглядом, there was nothing to write with
нечем было писать; — look at something смотреть на
что-либо, write with something писать чем-либо и пр.).
226

Различия между всеми такими группами слов, так
или иначе применяемыми в качестве предлогов, имеют
уже грамматический характер, так как связаны с
синтаксическим их использованием, с построением
известных словосочетаний. Вместе с этим надо учитывать и то,
что различные конкретные сочетания глаголов с
предлогами-наречиями могут быть очень неодинаковы с
фразеологической точки зрения: некоторые могут
представлять собой готовые фразеологические единицы (give up,
make up, put on: см. А. И. Смирницкий, «Лексикология
английского языка», §§ 235-236), другие же — быть
совершенно свободными сочетаниями, лишь «эквивалентами
фразеологических единиц» (см. там же). 1 Ср. look up,
look down в значениях смотреть вверх, вниз,
соответственно; fly in, creep in, dance in и пр. Естественно,
встречаются и промежуточные по своему характеру
сочетания, недостаточно идиоматичные, чтобы окончательно
выделиться в качестве готовых фразеологических
единиц, но слишком обычные и устойчивые, чтобы не
отличаться от свободно образуемых в речи словосочетаний
(come in, take off и пр.). Хотя такие различия и являются
сами по себе различиями фразеологическими и не
затрагивают внутренней структуры соответствующих
словосочетаний, все же в более широком плане и эти различия
оказываются не безразличными для грамматического
строения предложения, так как. в одних случаях внутренняя
структура таких словосочетаний так и остается только
их внутренней структурой (в случаях фразеологических
единиц), в других же случаях (в случаях свободных
словосочетаний) она ' оказывается вместе с тем и частью
структуры самого предложения. Таким образом, и
фразеологический характер сочетаний глагольных словоформ
с предлогами-наречиями должен учитываться при
грамматической характеристике глаголов и соответствующих
предлогов-наречий с точки зрения их функционирования
в связной речи. Этот крайне сложный вопрос также тре-
1 Так характеризует словосочетания акад. В. В. Виноградов,
см. его статью «Идеалистические основы синтаксической системы
проф. А. М. Пешковского...» в сборнике «Вопросы синтаксиса
современного русского языка», 1950, стр. 42.
8*
Щ,

бует, разумеется, особого и очень обстоятельного
исследования.
в) Выше сознательно оставлялись в стороне
словоформы страдательного залога, в частности — словоформы,
представляющие собой так называемое причастие 2-ое,
так как они лежат в основе всех форм пассива в
английском языке. Вопрос о переходности-непереходности вообще
является особой проблемой в области пассива, отличной
от того, что мы имеем в области актива, так как
пассивные формы отличаются от активных не только
морфологически, но и синтаксически и при том именно по линии
управления, т. е. как раз по той линии, по которой
дифференцируется переходность и непереходность. Проблема
взаимоотношения между активными и пассивными
построениями (т. е. между построениями с действительными
и страдательными формами глагола) с точки зрения
вопроса о переходности-непереходности будет особо
рассмотрена ниже.
г) В английском языке вопрос о
переходности-непереходности в пассиве осложняется еще некоторыми
специфическими особенностями английского языка, в
частности — широкой возможностью пассивных построений,
эквивалентных активным построениям с непереходными
глагольными словоформами; ср. They laughed at him
Они смеялись над ним=Не was laughed at by them. В
подобных случаях предлог-наречие, выступающий как
предлог в активном построении и, тем самым,
обусловливающий непереходность глагольной словоформы в этом
построении, выступает в пассивном предложении как
наречие, не выполняющее никакой связующей функции,
четко отличное от предлога не только по семантическому
весу, но и по своему синтаксическому характеру (если
различие в семантическом весе может быть в отдельных
случаях и небольшим, то последнее различие всегда
является одинаково существенным и значительным). Таким
образом получается как будто, что и без того резкое
различие между пассивными и соответствующими активными
словоформами еще дополнительно подчеркивается
различием в сопровождающем их слове, являющимся в
одном случае наречием (хотя бы и с несколько ослабленным
значением), в другом же — предлогом, Понимать at в
№

They laughed at him и пр. как наречие (подобное,
например, on в Не put on his hat) никак нельзя, так как
это at теснейшим образом связано в таких построениях
с вводимым им именем (местоимением): нельзя сказать
просто They laughed at (без дополнения), но можно
сказать They laughed. Вместе с тем нельзя и понимать at
в Не was laughed at (by them) как предлог (что нередко
предлагается делать — на основе того пренебрежения
к строгости анализа грамматического построения, которое
отчасти является пережитком старого ненаучного,
наивного подхода к явлениям языка, отчасти же порождением
антинаучного марровского «нового учения» о языке):
at в пассивном построении нельзя понимать как
предлог, так как это at грамматически ничего не вводит,
не служит для присоединения какого-либо зависимого
слова, поскольку то единственное слово, к которому оно
могло бы «по смыслу» быть отнесено в качестве
предлога, выступает в роли подлежащего, т. е. конструктивно
центрального, независимого члена предложения, который
ничем не вводится, что в случае личного местоимения
дополнительно подчеркивается его именительным '
падежом, не соединимым с предлогом. Ввиду сложности этого
вопроса, к нему необходимо обратиться особо для более
детального его рассмотрения (см. А. И. Смирницкий,
«Синтаксис английского языка», § 65).
§ 106. Теперь можно обратиться к специальному рас^
смотрению вопроса о взаимоотношении
переходности-непереходности и
залогов.
Здесь речь идет только о двух залогах —
действительном, или активе, и страдательном, или пассиве. Прочие
«залоги», нередко выделяемые теми или другими
грамматистами, не могут быть признаны в английском языке
собственно залогами, залогами в том же смысле, а именно—
в грамматико-морфологическом, в каком понимаются
актив и пассив. В таких случаях, как Не met her Он
встретил ее и They met Они встретились, словоформа met
выступает не в двух разных залогах, а в двух разных
оттенках лексического значения данного глагола,
поскольку грамматическая форма в обоих случаях здесь
229

одна и та же. С различием этих значений связано и
различие между переходностью met в первом предложении
и его непереходностью во втором. Это последнее
различие — грамматическое (собственно — лексико-граммати-
ческое, так как оно теснейшим образом связывается с
лексической семантикой слова в целом), но синтаксическое,
а не морфологическое. Под залогом же здесь понимается
морфологическая категория в первую очередь. И четко
морфологическое понимание залога необходимо для
внесения ясности во всю связанную с понятием залога
проблему, для отграничения залога от категории объектного
отношения, т. е. переходности-непереходности, смешение
с которой категории залога преимущественно и создает
ту путаницу, какую мы находим в этой области.
Далее, что касается противопоставления She washed
her child Она умывала ребенка и She washed herself Она
умывалась, то здесь мы имеем, очевидно, не различие
залогов, а различие дополнений: дополнение во втором
предложении действительно является возвратным
местоимением, ко это не делает возвратным залог, не
создает особой глагольной формы, которая в обоих
приведенных предложениях является формой
действительного залога, актива.
Разумеется, что подобным же образом следует
понимать и различие между They loved him Они любили его
и They loved each other Они любили друг друга:
взаимным является не залог, а местоимение, выступающее
в роли дополнения. Подробнее о залоге в английском
языке см. в соответствующем разделе работы.
Тогда как значением актива обладают несколько
простых, синтетических словоформ, представляющих собой
одно и то же слово (ср., например, (we) speak (мы)
говорим, (he) speaks (он) говорит, (we) spoke (мы) говорили),
значение пассива свойственно только одной простой
синтетической словоформе, являющейся данным лексическим
образованием, а именно — так называемому
причастию 2-му. Так, словоформа spoken является
единственной простой (синтетической) словоформой,
представляющей собой лексическое образование с корневой основой
speak-Vspoke- и вместе с тем обладающей пассивным
значением. Чтобы не осложнять вопроса проблемой
анализа .

тических форм, целесообразным представляется
выяснить существо дела путем рассмотрения синтетических
форм. Поскольку же в пассиве мы находим только одну
форму причастия, постольку и среди активных форм
следует выбрать форму причастия, так как этим достиг-
нется максимальное равенство прочих условий, что
необходимо для четкости сопоставления и сравнения. Правда,
полного равенства прочих условий мы все же и тут в
английском языке не всегда можем достигнуть —
вследствие того, что в различие между активными и
пассивными причастиями вмешиваются различия видовые,
временные, характера процесса (Aktionsart). В известных
случаях все же эти различия сводятся на-нет, да и вообще
с точки зрения проблемы переходности-непереходности
они мало существенны. Ср. people, meeting in the street
люди, встречающиеся на улице и people, met in the street
люди, встреченные на улице.
Словоформы meeting и met различаются здесь оттен-.
ками лексического значения. Однако это различие
морфологически не выражено: мы находим то же различие
лексических оттенков и в таких случаях, как They met
in the street Они встретились на улице и They met him
in the street Они встретили его на улице; следовательно
различие между этими оттенками не связано с
различием между звуковыми оболочками причастных
словоформ meeting и met.
Что же выражается различием между этими оболочками?
Этим различием в первую очередь выражается
различие именно в залоговом значении, т. е. в том, как
грамматически трактуется отношение процесса или явления,
обозначаемого глагольной словоформой, к предмету или
явлению, обозначенному существительным или
местоимением, к которому данная глагольная словоформа
присоединяется как подчиненная или, самое большее, как
равноправная (в случае предикативной связи). В словосо=-
четаниях people, meeting in the street и people, met in
the street общее синтаксическое отношение между people
и meeting и между people и met совершенно одинаково,
и конструктивно оба эти словосочетания в целом
совершенно совпадают друг с другом. Различие между этими
словосочетаниями, выраженное различием между
231

Словоформами meeting и met, сводится к тому, что meeting
обозначает явление (действие) встречи как
происходящее в предмете, обозначенном словоформой people,
основанное на нем и исходящее из него, тогда как met
обозначает то же явление как имеющее источник где-то
вовне, как направленное на данный предмет со стороны:
кто-то другой встречает людей, обозначенных
словоформой people в соответствующем словосочетании (people,
met in the street). Это различие и есть различие между
активом (meeting) и пассивом (met), и оно-то, как только
что было сказано, и выражено морфологически.
С этим различием в данных примерах сочетается и
различие лексических оттенков, которое, однако, как уже было
замечено, н е выражается внешним различием между
словоформами meeting и met как таковыми. Различие этих
оттенков находит свое выражение в
контекстно-синтаксических моментах: в отсутствии прямого дополнения
к meeting при обязательности значения множественности
у того слова, к которому оно относится,— в отличие от
невозможности прямого дополнения к (причастию) met
при безразличии по отношению к числовому значению
в том слове, к которому относится это причастие; ср.
people, meeting him in the street люди, встречающие его
на улице (различие в оттенках лексического значения
между meeting в этом словосочетании и met в ранее
приведенном отсутствует); a man, meeting in the street,—
бессмысленно; people, met him in the street,—
невозможно; a man, met in the street,— вполне возможно.
Ср. также: Не found her typing Он нашел ее
печатающей и Не found it typed Он нашел это напечатанным.
Здесь мы имеем полное тождество лексического значения
при полном тождестве синтаксического построения, но
при лексическом несовпадении слов, определяемых
причастиями (her typing, но it typed). Напротив, еще более
значительное различие в лексических значениях
причастий, чем в ранее рассмотренных примерах (с meeting —
met), мы найдем в такой паре словосочетаний, как a kite
flying high in the air змей, летающий высоко в неб,е и
a kite flown high in the air змей, запущенный высоко в небо.
Но и здесь различие между обеими причастными
словоформами все же нельзя признать лексическим, т. е. раз-
232

личием между отдельными разными словами, так как
оба лексических значения естественно связываются друг
с другом в системе английского языка (отношение,
имеющееся между ними, повторяется во множестве случаев
без внешнего, фономорфологического различения
соответствующих значений), и различие между ними не
выражено в звуковых оболочках данных словоформ: flying
не обязательно отличается по лексической семантике
от flown; ср. a boy flying a kite мальчик, запускающий
змея, где flying отличается от flown в a kite flown high
in the air только по залогу, совершенно совпадая
с последним в плане лексической семантики.
Таким образом, залоговые различия могут так или
иначе соединяться и переплетаться с теми или другими
различиями и оттенками лексического значения, но они
не тождественны с такими различиями и оттенками и
неоднородны с ними, и сами по себе они не создают
различия между отдельными словами: залоговые различия
могут существовать и при полном тождестве собственно
лексического значения.
§ 107. Описанное выше относится к вопросу о
переходности-непереходности следующим образом:
Переходность и непереходность были определены как
синтаксические свойства глагола, проявляющиеся в
характере управления: беспредложное управление — с
одной стороны; невозможность такого управления, а
следовательно — допустимость только предложного
управления,— с другой. Такое определение, однако, следует
признать односторонним: в нем учитывается только
способ соединения, а значение этого способа, смысл его
применения, не принимается во внимание, почему
переходность и непереходность оказываются при таком
определении все же не определенными полностью как
собственно языковые моменты в структуре глаголов,
поскольку собственно языковым является лишь то, что
имеет и внешнюю, выражающую, и внутреннюю,
выражаемую, сторону (см. А. И. Смирницкий, «Лексикология
английского языка», § 11).
Глагольным управлением обозначается отношение
между явлением, обозначаемым данным глаголом, и пред-
№

метом или явлением, обозначенным посредством
управляемого имени или местоимения. Именно поэтому
переходность-непереходность и была выше названа
категорией объектного (т. е. предметного) отношения. И только
потому, что управлением обозначается некоторое
отношение и, следовательно, выражается известное
понимание, известное осмысление этого отношения,
переходность-непереходность вообще выступает в качестве
определенной языковой категории.
В случае предложного управления, поскольку при нем
обозначение данного отношения осложняется наличием
третьего элемента — предлога, отношение между данным
явлением и данным предметом (или другим явлением)
представляется, в грамматическом плане, в общем более
«отдаленным», менее «тесным», чем в случае
беспредложного управления, что подкрепляется еще и тем, что именно
беспредложное управление данными падежами (общим
и объектным) выступает как специфически глагольное.
Примечание: Конечно, не надо забывать, что в языке
как явлении, существующем и развивающемся в течение многих
эпох, и притом — развивающемся не путем «взрывов», а путем
постепенного накопления нового качества и постепенного отмирания
старого качества, элементы старого и нового существуют наряду
друг с другом и могут вступать между собой в противоречие,
причем старые элементы могут низводиться на положение известных
«безвредных» условностей и на таком положении уживаться с
новыми элементами, несмотря на противоречие между теми и другими.
В грамматическом строе языка, как известно, таких условностей
может накапливаться с течением времени особенно много, и потому ни
в коем случае не следует все элементы грамматического строя во всех
случаях их проявления рассматривать как непосредственно и
безоговорочно соответствующие тому пониманию обозначаемых ими
отношений, которое достигнуто обществом в данную эпоху. Однако
языковед, изучая грамматический строй как таковой, не может и не
должен закрывать глаза на то, как известные элементы этого
грамматического строя объективно характеризуют сами по себе те
отношения, которые обозначаются ими, как они дифференцируют и
классифицируют их — порою вопреки тому, что понимается «всерьез» на
данном этапе общественного развития. Мы говорим, что вечером
звезды 'зажигаются', а утром 'гаснут', хотя знаем, что звезды 'горят'
круглосуточно и вообще существуют независимо от нашей земли и ее
вращения: речь идет в данном случае лишь о их видимости с данной
части земной поверхности. С подобным же положением дела мы
нередко встречаемся и в области грамматики. ч
Итак, когда речь идет о том, что беспредложное управление
представляет известное отношение как более непосредственное, как
234

более тесное, чем то, которое характеризуется предложным
управлением, то имеется в виду, вообще говоря, не действительное для
данной эпохи понимание этих отношений во всей его полноте, но лишь
то, как данный специфический момент грамматического строя (т. е.
то или иное управление) трактует различие этих отношений; будет ли
эта трактовка в основном соответствовать уже достигнутому их
пониманию, или будет она пониматься лишь как некая метафора, или
допускаться только как традиционная условность,— это может быть
выяснено лишь путем тщательного анализа, как с грамматической,
так и с лексической стороны, конкретных глагольно-именных
(включая глагольно-предложно-именные) словосочетаний в различных
случаях их реального употребления.
Далее, необходимо обратить внимание на следующее*
Глагольные словоформы могут не только управлять
существительным или местоимением: они могут, помимо
этого, сами присоединяться к существительному или
местоимению, определяемому ими или по крайней мере
равноправному с ними. Ср. a boy flying a kite, где flying
не только управляет существительным kite, но вместе
с тем само зависит от другого существительного, boy,
которое оно определяет; если же в случае
предикативной связи, например, в предложении A boy was flying
a kite глагольная словоформа и не является собственно
зависимой от такого существительного (boy — в данном
примере) или местоимения, то все же она оказывается
никак не более, чем только равноправная с ним (т. е.
никак не подчиняющая его себе: вопрос о том, является
ли так называемое согласование сказуемого а подлежащим
подчинением последнему, или же связь между
сказуемым и подлежащим носит скорее характер сочинения,
нельзя признать решенным; во всяком случае, подле*
жащее н е подчинено сказуемому, и этого здесь
достаточно). В отношении глагольной словоформы к такому
существительному (или местоимению) выражается также
осознание определенного отношения между явлением,
обозначенным данной глагольной словоформой, и
предметом или явлением, обозначенным посредством данного
существительного (или местоимения),— в общем
подобно тому, как в отношении между глагольной
словоформой и управляемым словом, но с различием в
конструктивном положении существительного (или местоимения);
в одном случае оно выступает как независимое, в дру^
гом (в случае управления им) — как зависимое^
236

Если рассматривать построения только с активными
глагольными словоформами, то может создаться
впечатление, что определенное конструктивное положение
непритязательной субстантивной словоформы (т. е.
существительного или субстантивного местоимения) связано
с определенным содержанием отношения между
данной субстантивной словоформой и данной глагольной
словоформой. Так, если рассматривать только такие
построения, как They met him Они встретили его, They
saw him Они увидели его, I saw a boy flying a kite Я
увидел мальчика, запускавшего змея, Here is a letter
announcing his arrival Вот письмо, сообщающее о его приезде
и т. п., то можно прийти к выводу, что независимое
положение субстантивной словоформы по отношению к
известной глагольной словоформе связано с тем, что в
таком случае содержанием данного отношения является
связь между источником известного явления-процесса и
самим этим явлением-процессом, обозначенным данной
глагольной словоформой. И напротив, зависимое
положение субстантивной словоформы можно приписать тому,
что содержанием отношения между нею и
соответствующей глагольной словоформой является связь между
явлением-процессом и тем предметом, который лишь так
или иначе «затрагивается» или обусловливается этим
явлением-процессом, идущем извне, со стороны. Ср., с
одной стороны: They met... Они встретили..., They saw...
Они увидели..., I saw... Я увидел..., a boy flying...
мальчик, запускающий..., a letter announcing.., письмо,
сообщающее...-, с другой стороны: ...met him встретили
его, ...saw him... увидели его, ...saw a boy... увидел маль->
чика, ...flying a kite... запускающий змея, ...announcing
his arrival... сообщающее о его прибытии и пр.
Если, однако, привлечь к рассмотрению и пассивные
построения, то сразу делается ясно, что конструктивное
положение непритяжательной субстантивной словоформы
и содержание ее отношения к соответствующей
глагольной словоформе в принципе независимы друг от друга.
Так, если мы сравним people, meeting a man in the street
люди, встречающие человека на улице и people, met in
the street люди, встреченные на улице, или a boy flying
a kite мальчик, запускающий змея и a kite flown high in
236

the air змей, запущенный высоко в небо, то мы увидим,
что people в сочетании people, meeting..., и в сочетании
people, met..., занимает совершенно одно и то же
конструктивное положение по отношению к
соответствующей глагольной словоформе (meeting, met), хотя
содержание отношения people к meeting и к met в данных
примерах совершенно различно; при этом содержание
отношения people к met то же, что содержание отношения
man к meeting в сочетании... meeting a man; boy в
сочетании a boy flying... занимает то же конструктивное
положение, что kite flown..., но содержание отношения
boy к flying и kite к flown, понятно, совсем не одно и
то же; напротив, содержание отношения kite к flown
то же самое, что и kite к flying в сочетании ...flying
a kite.
Такое положение дела, как известно, приводит к
употреблению слова «субъект» в еще большем числе
значений, чем оно применяется и без того, и вместе с этим
рассмотрение всей проблемы затрудняется. Для
внесения ясности в рассматриваемую проблему
целесообразным представляется, прежде всего, строгое различение
конструктивного положения, с одной стороны, и
содержания отношения — с другой.
Характеризуя данную субстантивную словоформу с
точки зрения ее отношения в целом к глагольной
словоформе, q которой она находится в синтаксическом
сочетании, следует, таким образом, особо определить то и
другое, причем содержание отношения данной
субстантивной словоформы к глагольной словоформе, как
характеризующее положение субстантивной словоформы в общем
содержании словосочетания, можно для краткости
обозначить как контентивное положение данной словоформы.
Итак, субстантивные словоформы, связанные в
словосочетание с глагольной словоформой, могут занимать
одно и то же конструктивное положение как при
одинаковом, так и при различном контентивном положении,
и одно и то же контентивное положение как при
одинаковом, так и при различном конструктивном положении.
§ 108. После этих предварительных замечаний можно
вернуться к основной теме.
237

В рассмотренных выше примерах (people, meeting
him in the street и people, met in the street, § 106) между
словоформами meeting и met имеется как будто бы
известное противоречие: словоформа met, в отличие от
словоформы meeting, не может иметь при себе выражения
связи с объектом действия в форме прямого дополнения
(за исключением, конечно, того случая, когда met входит
в состав аналитической перфектной формы вроде he has
met him, которая уже представляет собой явление иного
порядка). При более тщательном рассмотрении, однако,
оказывается, что это противоречие лишь кажущееся.
Можно легко заметить, что по существу дела причастие
2-ое met связано со словом, которое обозначает объект
действия, находящийся в том же отношении к процессу,
обозначенному словоформой met, что и предмет,
обозначенный дополнением в словосочетании people, meeting
him in the street. Иначе говоря, контентивное положение
указанных субстантивных словоформ оказывается в обоих
случаях одинаковым: обе словоформы обозначают объект,
затрагиваемый действием; и если мы говорим The boy
took an apple Мальчик взял яблоко, вместо того чтобы
сказать An apple taken by the boy Яблоко, взятое
мальчиком, то это совсем не означает, что яблоко было взято
как-то иначе, чем во втором случае, например, другой
рукой и т. п. Одинаковым в рассматриваемых двух
конструкциях оказывается и сам тип связи: в обеих связь
между процессом и предметом-объектом этого процесса
дается в самом простом, непосредственном виде, как
максимально тесная, без какого-либо посредствующего звена
(никакого специального связующего элемента между
процессом и его объектом здесь нет).
Итак, при употреблении любой из форм залога какого-
либо глагола речь идет не только об одинаковости,
обозначаемого ими процесса как такового, но и об
одинаковости взаимоотношений между процессом и
предметом — объектом этого процесса. Правда, это соединение
процесса и его объекта может иметь различное
синтаксическое выражение: при активных формах глагола оно
выступает как соединение глагола и дополнения, а при
пассивных, как соединение глагола и подлежащего. Тем
не менее существо выражаемых отношений во всех слу-
238

чаях остается тем же. Определенные же различия в
построении активных и пассивных конструкций,
заключаются в том, что в случае активного построения за
глаголом может следовать прямое или косвенное дополнение,
обозначающее объект действия, например The boy took
an apple, в случае же пассивного построения такого
дополнения быть не может (An apple taken by the boy).
Эти особенности вытекают из самой природы пассива:
в пассивной конструкции, по самому существу ее, не
может быть дополнения, так как специфика пассива
заключается в том, что предмет, на который направлен
процесс, не характеризует и дополняет процесс, как это
имеет место при активном построении, а сам
характеризуется процессом. Соответственно, слово, обозначающее
этот предмет, выступает в качестве определяемого (или
равноправного, но не зависимого) по отношению к
глагольной словоформе.
В пассиве, таким образом, при сохранении тех же
отношений между процессом и его объектом, что и в
активе, меняется подход к этим отношениям, меняется
точка зрения, с которой они рассматриваются.
Вследствие этого пассив, разумеется, не может полностью
повторить конструкцию актива. Однако это неизбежное
различие актива и пассива является минимальным:
пассив как бы «стремится» максимально повторить те же
отношения процесса и предмета, на который этот процесс
направлен. Этим в языке подчеркивается, что при
активе и при пассиве речь идет об одном и том же, о
реально одних и тех же процессах и отношениях, но
рассматриваются они с разных сторон. Именно поэтому различие
между активом и пассивом не нарушает тождества
слова.
Из сказанного следует, что особенности управления
причастия 2-го (равно как и других пассивных форм),
вытекающие щ его залогового значения, не препятствуют
объединению его с прочими глагольными формами в
систему форм одного слова. Таким образом, с точки
зрения синтаксиса тождество всех форм глагола
обеспечивается как сочетаемостью с образованиями на -1у, так и
общностью управления.
239

Морфологические особенности
§ 109. Предикативные и непредикативные формы
объединяются, далее, тем, что последние (непредикативные
формы) выступают не только как таковые, т. е. в
качестве отдельных, самостоятельных форм глагола, но и
как составные элементы предикативных форм:
инфинитив, например, входит в состав формы будущего времени
(I shall go Я пойду), форм косвенных наклонений (Не
should go Он пошел бы и др.); причастная форма на -ing
выступает в составе формы длительного вида (I am going
Я иду); причастие 2-ое употребляется в перфектной
форме (Не has gone Он пошел) и в форме пассива (The
letter is written Письмо написано).
Эти обстоятельства составляют еще одно звено,
соединяющее предикативные и непредикативные формы.
§ 110. Предикативные и непредикативные формы
глагола объединяются, наконец, также и рядом
грамматических категорий.
При рассмотрении других частей речи в каждом
случае указывалось, что каждая часть речи всегда четко
характеризуется теми или иными морфологическими
категориями, являющимися специфической особенностью
данной части речи: у существительного — число и падеж,
у прилагательного — (при отсутствии числа и падежа)
категория степеней сравнения (если лексическое
значение слова не противоречит значению этой категории) и т. д.
Разумеется, что подобные категории, объединяющие
глагол в одно целое, должны быть отысканы и в глаголе.
Однако сделать это оказывается на деле не так просто.
Как специфически глагольные категории обычно
рассматриваются категории лица, времени и
наклонения. Однако эти категории свойственны
лишь части глагольных форм (предикативным формам),
а поэтому они не могут быть выделены в качестве
грамматических категорий, характерных для глагола как
части речи. В самом деле, если считать, например, что
категория лица определяет морфологическую
характеристику глагола, то как быть с инфинитивом, герундием
или причастием, не различающими форм лица? Кроме
того, категория лица вообще имеется не во всех языках,
240

что также заставляет усомниться в возможности
рассматривать ее как категорию, характеризующую глагол
в целом.
Категория времени особенно часто выдвигается в
качестве особой, специфически глагольной категории (ср.
немецкое название глагола Zeitwort). Действительно,
поскольку глагол обозначает процесс как таковой, процесс,
развивающийся и измеряемый во времени, известное
представление о времени с ним связывается, но это отнюдь
не означает, что наличие грамматической категории
времени всегда является обязательным для глагола.
Как уже говорилось выше, грамматическая категория
выражается противопоставлением нескольких (по
крайней мере двух) категориальных форм (см. § 3). Без
такого противопоставления грамматическая категория
вообще не может быть выделена. Общая категория падежа,
например, существует лишь там, где есть разные
категориальные падежные формы. Если же в языке
существует всего лишь один «падеж», то его по сути дела нель-
* зя назвать падежом. Следовательно, при отсутствии
нескольких, по крайней мере двух, падежных форм, нельзя
говорить о грамматической категории падежа. В связи
с этим, хотя идея времени, непосредственно входящая
в понятие процесса, и присутствует в глаголе, для того,
чтобы можно было говорить о грамматической категории
времени, необходимо противопоставление нескольких
категориальных форм времени. Такое противопоставление
трех форм — настоящего, прошедшего и
будущего—характерно только для изъявительного наклонения. В
повелительном наклонении этого противопоставления уже
нет, и грамматическая категория времени в
повелительном наклонении отсутствует: нельзя сказать, что такое
с точки зрения категории времени write! пиши\ —
будущее или настоящее (прошедшее здесь вообще исключается
самим значением формы повелительного наклонения). В
косвенных наклонениях грамматическая категория
времени также отсутствует (поэтому название Present
Subjunctive не представляется удачным, о чем см. § 169).
Ср. аналогичное явление и в русском языке, где
противопоставление трех форм времени ограничивается лишь
изъявительным наклонением и где сослагательное накло-
UI

нение стоит вне категории времени ('был бы вчера', 'был
бы сейчас', 'был бы завтра'). Все это в достаточной мере
свидетельствует о том, что категория времени,
отсутствующая не только у непредикативных форм, но в
определенных случаях и у предикативных, не может
рассматриваться как общеглагольная категория.
Что касается категории наклонения, то она по самому
своему существу тесно связана с предикативными формами.
Основным содержанием предикативности является
отнесение какого-либо явления к действительности —
предикация (см. А. И. Смирницкий, «Синтаксис английского
языка», § 70). Такая отнесенность отсутствует в
непредикативных формах, которые лишь называют процесс или
явление, никак не указывая на их отношение к
действительности. В них лишь как бы дается «заглавие»,
«название» произведения, его «тема», но содержание этой темы
не раскрывается. Последнее достигается в предикативных
формах, где эта «тема» раскрывается в соотнесении ее
с действительностью: ср., с одной стороны, (to) write
писать, writing написание и, с другой стороны, (I) wrote
(a letter) (я) написал (письмо).
Категория наклонения, таким образом, играет в
предикативных формах решающую роль, но в
непредикативных формах она отсутствует. Поэтому категория
наклонения, подобно категориям лица и времени, также не
может рассматриваться как категория, характеризующая
глагол в целом.
Более общими категориями в глаголе являются к а-
тегориявременной отнесенности и
категория вида, которые охватывают и личные и
неличные формы глагола. Тем не менее необходимо
заметить следующее. Формы длительного вида, являющиеся
сложными по своему образованию, образуются с помощью
глагола be и причастия 1-го (например, was writing писал,
to be writing писать и т. п.); однако сама форма
причастия 1-го (writing), не относясь ни к одной из форм вида,
выпадает из видового подразделения подобно тому, как
причастие 2-ое written выпадает из подразделения по
линии категории временной отнесенности: форма written,
хотя и имеет перфектный смысл, но тем не менее не всегда
может быть соотнесена с формой неперфектной.
242

Вместе с тем категории вида и временной
отнесенности выступают иначе, чем перечисленные выше
категории лица, времени и наклонения: они свойственны
другим неличным формам (инфинитиву и герундию) и в целом
связывают личные и неличные формы в одно целое.
Наиболее общей всем формам глагола является к а-
тегория залога, которая теснейшим образом
связана с выражением отношения между процессом и
объектом этого процесса. Всякая форма глагола обязательно
представляет собой тот или иной залог. В любой
глагольной форме обязательно показывается, как обозначаемый
процесс или явление относится к предмету,
характеризуемому и определяемому этим процессом. Если
определяемый предмет характеризуется как источник процесса,
его база, его носитель, то глагол выступает в форме
действительного залога. Если же определяемый предмет
является объектом действия, которое направляется на
него извне, то глагол имеет форму страдательного залога:
ср. I am writing Я пишу и The house was being built Дом
строился.
При этом следует особо подчеркнуть, что здесь речь
идет именно об определяемом предмете, т. е.
о предмете, характеризуемом процессом, обозначаемым
глагольной словоформой, но не о субъекте или объекте
(соответственно, не о подлежащем и прямом дополнении
предложения). Категория залога, как было показано
выше, не зависит от субъектно-объектных отношений и
от обусловливаемой этими отношениями роли слова в
предложении.
В наиболее простом виде, в синтетической форме,
залог проявляется в причастии. Сравним два
словосочетания: 1) children loving their parents дети,
любящие своих рсдителей и 2) children loved by their parents
дети, любимые своими родителями, В первом
словосочетании children определяется активной формой глагола,
а во втором — пассивной. Функция слова children в обоих
случаях может быть различной, но это не затрагивает
существа рассматриваемых отношений между причастием
и существительным: какую бы синтаксическую функцию
ни выполняло бы сочетание children loved by their parents,
в отличие от сочетания children loving their parents, во
243

всех случаях children будет выступать не как обозначение
источника процесса, а как обозначение предмета, на
который направлен процесс, обозначенный причастием loved.
В различном отношении процесса к определяемому
им предмету и заключается существо залогового
различия. Трудность, возникающая при рассмотрении залога,
заключается в том, что иногда, особенно в случае
инфинитива и герундия, определяемый предмет может быть
не назван; например: То be or not to be! Быть или не
быть! Однако и здесь этот предмет обязательно
мыслится, так как не может быть процесса без его субстрата,
т. е. без предмета, так или иначе с ним связанного. При
этом неправильно было бы говорить, что предмет в этом
случае «подразумевается». Такая формулировка означала
бы, что можно подразумевать нечто, не выражая это
нечто языковыми средствами, тогда как хорошо известно,
что не может быть мысли, которая не находила бы
выражения в языке. В данном же случае дело заключается
не в том, что мы думаем о предмете, не обозначая его,
а в том, что само (to) be в своем значении предполагает
существование какого-то предмета. Иначе говоря, мысль
о предмете включается в само обозначение процесса
глаголом, в самое семантику глагола. Это настолько
обычное явление, что его, как правило, не замечают (тем более
там, где помимо такого местоименного указания,
предмет обозначен отдельным словом). Между тем, если
серьезно вдуматься в существо дела, то станет ясно, что мысль
о бытии, содержащаяся в to be or not to be — это мысль
о бытии какого-то предмета. Таким образом, подобно
тому, как в семантику прилагательного включена мысль
о предмете — носителе признака (см. § 72), в семантику
глагола всегда включена мысль о предмете, связанном
с процессом. В зависимости от формы глагола она
включена или как мысль о предмете — носителе процесса
(в активе), или как мысль о предмете-объекте процесса,
предмете, охватываемом процессом, подвергающемся
действию (в пассиве). В нашем случае — to be or not to be —
в глаголе присутствует мысль о деятеле, источнике процесса.
Мысль о предмете включена в семантику глагола в
местоименном виде. Так, в разбираемом примере (to be
or not to be) мы знаем, что речь идет о бытии или о не-
244

бытии Гамлета, поскольку эти слова произносятся им
самим, т. е. мы знаем это из речевой ситуации. В самой
же семантике глагола be присутствует мысль о бытии не
того или иного определенного предмета, а лишь о бытии
какого-то предмета вообще, определяемого и
уточняемого в зависимости от ситуации. Если бы слова to.be
or not to be произнес не Гамлет, а другой человек, то
сказанное относилось бы к нему. В этом и заключается
местоименность указания на предмет, обязательно
присутствующая в семантике каждого глагола*
Выводы
§ 111. Обобщая все сказанное выше, можно наметить
общие признаки глагола как части речи.
Подобно тому как, например, в существительном
независимо от его конкретного вещественного значения и
конкретной формы, в которой оно встречается, всегда
присутствует общее значение предметности, в глаголе во
всех его формах (правда, в большей или меньшей
степени) содержится значение процесса — действия,
состояния, текущего и продолжающегося во времени.
При этом общее значение процесса выражено в глаголе не
корнем, а его грамматическим оформлением —
особенностями синтаксической сочетаемости и морфологической
изменяемости. Среди моментов синтаксических особую
роль играет специфическая, присущая лишь глаголу
система управления, а среди морфологических категорий —
категория залога.
соотношение между личными и именными ;формами
ГЛАГОЛА, КАТЕГОРИЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ
§ 112. Говоря о моментах, объединяющих
предикативные и непредикативные формы глагола, необходимо
специально отметить, что нечто общее для всех глагольных
форм находит выражение в самом делении их на формы
предикативные и непредикативные (личные и именные).
Как правило, этот момент выпадает из поля зрения
исследователей. В качестве типичных черт глагола в
английских грамматиках обычно указывается наличие у него
Ш

категорий лица, числа, времени, наклонения и залога,
и лишь мельком упоминается о том,что в глаголе
выделяются такие формы, которым свойственны далеко не все из
этих категорий (именные формы). О самом же характере
соотношения между личными и именными формами обычно
ничего не говорится. В связи с этим представляется
целесообразным остановиться на данном вопросе подробнее и
попытаться установить существо взаимоотношения между
личными и именными формами глагола.
Если исходить иа изложенного выше понимания
грамматической категории (см. § 3) как обобщенной
грамматической единицы, выражаемой в регулярном
противопоставлении двух или более категориальных форм, то можно
предположить, что и регулярное противопоставление в
системе глагола личных и именных форм также дает
основание для выделения особой категории. В самом деле, если
категория залога складывается в противопоставлении
форм действительного и страдательного залога, а
категория временной отнесенности в противопоставлении
перфектных и неперфектных форм, то и противопоставление
личных и именных форм внутри самого глагола можно
рассматривать как известную категорию, характеризующую
глагол в целом.
Встает вопрос, в чем состоит суть противопоставления
личных и именных форм и по какому общему признаку оно
проводится? Основное их различие заключается,
очевидно, в том, с какой степенью полноты и насколько ярко
процесс представлен в той или иной глагольной форме
именно как процесс. Можно легко увидеть, что в
одних глагольных формах процесс представляется только
как процесс, текущий и продолжающийся во времени; в
других формах процесс изображается в соединении с
другими признаками, а именно — с известными именными
моментами (именные формы): в них процесс, оставаясь
процессом, в то же время может быть частично
представлен как признак (причастие) или же частично опредмечен
(инфинитив и герундий). Таким образом, категория,
выделяемая на основе противопоставления личных и
именных форм глагола, есть категория, которая представляет
процесс в разных вариациях — как чистый процесс или
же как процесс, осложненный другими (предметными или
246

«признаковыми») моментами. Наиболее подходящим
наименованием этой категории был бы поэтому термин
«категория представления». Однако этим термином
воспользоваться не представляется возможным, ввиду
многозначности слова 'представление'. Это заставляет прибегнуть к
соответствующему латинскому термину —
«репрезентация», лишенному указанной многозначности, и
соответственно именовать выделенную категорию —
категорией репрезентации.
Категория репрезентации выступает в трех
категориальных формах:
1. Категориальной форме собственно глагольной
репрезентации, характерной для предикативных (личных) форм.
2. Категориальной форме субстантивной
репрезентации, характерной для герундия и инфинитива.
3. Категориальной форме адъективной репрезентации,
характерной для причастия.
Субстантивная репрезентация, в свою очередь,
подразделяется на:
а) Максимально субстантивную репрезентацию,
представленную герундием. Герундий очень близок к
отглагольным существительным, однако благодаря своим фра-
зео-синтаксическим особенностям и наличию ряда
глагольных категорий он тем не менее остается в системе
глагола.
б) Минимально субстантивную репрезентацию,
представленную инфинитивом. О малой степени субстантив-
ности инфинитива прежде всего свидетельствует
невозможность его сочетания с предшествующими предлогами.
Ведь, как известно, сочетаемость с предлогами является
характерной особенностью субстантивных слов (Подробнее
о менее субстантивном характере инфинитива по
сравнению с герундием см. § 114).
Обозначение процесса в субстантивной и адъективной
формах категории репрезентации напоминает обозначение
процесса в некоторых других частях речи, а именно: в
существительном и прилагательном. Однако следует все
время помнить, что любая категориальная форма
репрезентации есть форма глагола; иначе говоря, момент
представления процесса как предмета или признака является в
глаголе вторичным, а основным для каждой формы гла-
247

гола является обозначение процесса как процесса. В связи
с этим ведущей формой категории репрезентации следует
признать собственно глагольную репрезентацию,
представленную личными (предикативными) формами,
поскольку именно в ней глагол дан, так сказать, в наиболее
полноценном, чистом и неосложненном виде.
Категория репрезентации может иметься не только у
глагола. Возможны случаи, когда в какой-либо другой
части речи отношения между грамматическими формами
напоминают отношения между словами различных частей
речи. Так, например, различие форм притяжательных
местоимений типа my — mine мой, your — yours ваш и т. д.,
характеризуемых в существующих грамматиках как
несвободная и абсолютная формы местоимений, напоминает
различие между прилагательным и существительным.
В словоформе ту мой местоименное значение
принадлежности оформляется в виде признака, т. е. в виде
прилагательного местоименного характера: my book моя книга,
ту room моя комната (ср. an interesting book интересная
книга, a large room большая комната). Словоформа mine,
сохраняя местоименность и не меняя значения притяжа-
тельности, репрезентирует это значение иначе, внося в
него оттенок субстантивности, а тем самым mine
понимается как признак принадлежности, осложненный
понятием предметности (в отличие от древнеанглийского языка,
где mi'n употреблялось и перед существительным). Однако,
хотя соотношение словоформ my — mine и напоминает
соотношение прилагательного и существительного, этот
момент является вторичным, наслаивающимся на основной—
общее категориальное значение местоимения.
Аналогичное явление наблюдается и в глаголе, где общее
категориальное значение (значение процесса) может выступать
в неосложненном виде, а может быть осложнено значением
предметности или признака.
3. ИМЕННЫЕ (НЕПРЕДИКАТИВНЫЕ, НЕЛИЧНЫЕ)
ФОРМЫ ГЛАГОЛА
§ ИЗ. Выделяясь в системе глагола в целом и
противостоя личным формам, именные формы глагола, в свою
очередь, имеют ряд особенностей по линии собственно
248

субстантивной и адъективной форм репрезентации, и эти
особенности отчетливо отделяют их друг от друга.
Соотношение отдельных именных форм графически
можно представить следующим образом:
Именные формы
Субстантивные

Инфинитив

Герундий
Адъективные
Причастие
Как показывает схема, различие между герундием и
причастием значительнее, чем различие между герундием и
инфинитивом. Поэтому представляется неправильным
объединять, как это нередко делается, герундий и причастие в
одно целое под общим названием «-ing-форм», ибо в
действительности эти так называемые «-ing-формы»
представляют собой совершенно различные явления.
Далее необходимо заметить следующее. Как
субстантивная, так и адъективная репрезентация выступает в двух
формах: инфинитив и герундий, с одной стороны,
причастие 1-ое и причастие 2-ое, с другой стороны. Однако
различие инфинитива и герундия как форм субстантивной
репрезентации и различие причастия 1-го и причастия 2-го
как форм адъективной репрезентации носят качественно
иной характер. Инфинитив и герундий различаются
по линии самой репрезентации: герундий
представляет собой более субстантивную форму
репрезентации, чем инфинитив, т. е. имеет более именной
характер. Причастие 1-ое и причастие 2-ое по линии
самой адъективной репрезентации не
различаются; они обладают свойствами
прилагательного в равной степени, а их различия идут
совсем по другой линии. Иначе говоря, если различие
инфинитива и герундия есть различие двух отдельных
именных категориальных форм глагола, то различие
причастия 1-го и причастия 2-го не выходит за рамки одной
именной категориальной формы, они являются двумя
представителями этой категориальной формы,
249

ГЕРУНДИЙ И ИНФИНИТИВ
§ 114. Как уже было сказано, субстантивный характер
в герундии выражен гораздо более ярко, чем в
инфинитиве. Это проявляется прежде всего в том, что герундий может
вводиться в речь посредством предлога; сочетаемость же
с предлогами, как известно, является характерной
особенностью образований субстантивного характера. Ср.,
например, I was surprised at his saying that Я был удивлен,
что он сказал это, собств. «таким его заявлением», и I was
surprised at his words Я был удивлен его словами.
Инфинитив же, в отличие от герундия, с предлогом сочетаться
не может. (Употребляющееся с инфинитивом to, некогда
бывшее предлогом, теперь является лишь частицей,
омонимичной предлогу и утратившей свое первоначальное
значение.)
Примечание: Некоторые авторы, правда, (см., например,
«Оксфордский словарь») считают, что инфинитив вводится предлогом
about в случае I was about to go there Я был готов идти туда и т. п.
Однако здесь about является не предлогом, а наречием и составляет
одно целое с глаголом be, образуя фразеологическую единицу.
Тот факт, что инфинитив не может соединяться с
предлогом, отличает его от герундия, и именно благодаря
тому, что инфинитив не сочетается с предлогом, процесс
в нем не опредмечивается в такой степени как в
герундии.
Большая (сравнительно с инфинитивом) предметность
герундия подчеркивается еще и тем, что при герундии
производитель обозначаемого им действия представлен
существительным в форме притяжательного падежа или
притяжательным местоимением, выступающим в качестве
определения к герундию. Например: I was surprised at the
teacher's saying that Я был удивлен, что преподаватель
сказал это, I was surprised at his saying that Я был удивлен, что
он сказал это. В приведенных примерах герундий служит
опорным центром не только для that, но и для his и
teacher's, что можно изобразить следующим образом:
/ was surprised at ftffw/ing 'faf.
250

В отличие от герундия, при инфинитиве деятель
обозначается или формой общего падежа существительного или
формой объектного падежа местоимения: например, I saw
the boy run Я видел, как мальчик бежал, I heard them sing
Я слышал, как они пелижт. п.; словоформы boy мальчик и
them их выступают здесь более самостоятельно по
отношению к инфинитиву, чем his его и teacher's преподавателя
по отношению к герундию в приводившихся выше
примерах: указанные словоформы (равно как и сам
инфинитив) зависят от сказуемого и находятся с ним в
непосредственной грамматической связи, что можно представить
себе следующим образом:
Иначе говоря, в то время как в I was surprised at his
saying that словоформы his и surprised никак не
связываются друг с другом, в случае I saw the boy run
словоформы (the)boy и saw, находятся в тесной грамматической
связи.
Указанный различный характер обозначения деятеля
при инфинитиве и герундии также, естественно,
подчеркивает большую субстантивность герундия, по сравнению
с инфинитивом.
Субстантивный характер инфинитива выступает
особенно ясно лишь тогда, когда инфинитив является
подлежащим: например, То find him was a hard task Найти его было
тяжелой задачей. В других случаях субстантивность
инфинитива не является столь яркой. В связи с этим следует
особо подчеркнуть, что даже там, где инфинитив выступает
как будто бы на правах прямого дополнения, т. е. в
предложениях типа I like to go there Мне хочется пойти туда
и т. п., мы все же не вправе рассматривать его в качестве
прямого дополнения. Ведь прямое дополнение — понятие,
соотносимое с косвенным и предложным дополнением,
поскольку прямое дополнение является частным случаем
дополнения вообще —случаем, когда объектные
отношения выражаются нулем. А так как нулевое оформление
выделяется лишь на фоне случаев оформления ноложи-
261

тельными показателями, то прямое дополнение обязательно
должно соотноситься с косвенным и предложным
дополнением. Что касается инфинитива, то он не может
сочетаться с предлогом и тем самым не может выполнять
функцию предложного дополнения, а поэтому, очевидно,
вообще выпадает из категории дополнения, присоединяясь
к глаголу на каких-то иных правах.
К этому надо прибавить, что инфинитив часто
выступает в таких предложениях, где прямого дополнения
вообще быть не может: ср., например, I am glad to see you
(Я) рад видеть вас (ведь сочетания типа *I am glad you или
*I am glad your sister и т. п. для английского языка
невозможны), что также свидетельствует о том, что связь
инфинитива с глагольной формой не объектная, а иного
рода.
Далее, сопоставляя такие предложения, как a) I want
to go there Я хочу идти туда — Не intends to do it Он
намеревается сделать это, и в) I want a book Я хочу книгу, Не
intends his son to be a doctor «Он имеет намерение, чтобы
его сын был доктором», нельзя не заметить, что функция
' инфинитива в случаях (а) отличается от функции слов,
выступающих в качестве прямого дополнения в случаях (Ь).
В отличие от случаев (Ь), инфинитив в случаях (а) не
обозначает то, на что направлено действие, а раскрывает
существо процесса, обозначаемого глаголом, с которым
связан этот инфинитив, раскрывает наполнение этого
процесса. Иначе говоря, в предложениях типа I want to go there
Я хочу идти туда инфинитив выступает не как член
предложения, имеющий объектное содержание, а как член
предложения, развивающий и поясняющий сказуемое, что
можно было бы охарактеризовать как «изъяснение».
Инфинитив раскрывает, изъясняет содержание желания (I want
to go there), намерения (He intends to do it) и т. д. Именно
потому, что инфинитив не является в предложении
дополнением, а выступает в более тесной связи с глаголом,
возможно его употребление с такими глаголами, йри которых
вообще не может быть дополнения; например, с
модальными: You ought to do that Вы должны делать это, I may
say that Я могу сказать это и т. д.
Сказанное выше свидетельствует о том, что инфинитив,
как ц герундий, представляет собой форму субстантивной
№

V
репрезентации процесса в глаголе, но что, в отличие от
герундия, его субстантивный характер выражен не так
ярко,
ПРИЧАСТИЕ
§ 115. Третьей непредикативной (именной) формой
глагола является причастие. Причастие, как уже говорилось
выше, имеет ряд черт, сближающих его с прилагательным.
Подробнее о причастии см. в связи с категориями
временной отнесенности (§§ 128—147) и залога (§§ 118—127).
ИМЕННЫЕ ФОРМЫ ГЛАГОЛА И ОТГЛАГОЛЬНЫЕ
ИМЕНА
§ 116. В ряде случаев в языке имеются
существительные и прилагательные, омонимичные именным формам
глагола. Обычно существительные и прилагательные,
совпадающие в исходных формах по звучанию с герундием и
причастием, соответственно, рассматриваются как
образованные от соответствующих форм глагола (при
субстантивации герундия и инфинитива или при адъективации
причастия). Так, если взять существительное meeting
встреча, то с точки зрения современного языка оно
представляется результатом субстантивации герундия, что
можно было бы изобразить так:
глагол
meet-s
meet-( )
met-( )
meet-ing
—>
отглагольное
существительное
meet-ing-( )
meet-ing-s
Однако исторически процесс был обратным:
существительные на -ing- не выделялись из глагола, а напротив,
входили в него, Развитие шло следующим образом: снача*
263

ла от глагола образовывались «полноценные»
существительные, а затем эти существительные втягивались в
систему глагола и приобретали некоторые глагольные
свойства. Таким образом, исторически взаимоотношение
герундия и отглагольного существительного выглядело
так:
отглагольное
существительное
meet-ing-( )
meet-ing-s
V
г
глагол
meet-s
meet-( )
met-( )
meet-ing
Лишь впоследствии, когда «втягивание»
существительного в систему глагола стало нормой, соотношение
формы глагола на -ing и существительного на -ing- стало
пониматься иначе — не как присоединение к глаголу
существительного, а наоборот, — как выделение
существительного из глагола, а тем самым в трактовке соотношения
герундия и омонимичного с ним в исходной форме
отглагольного существительного произошел качественный сдвиг.
Нужно со всей решительностью подчеркнуть, что с
точки зрения современного языка рассмотрение отглагольных
существительных на -ing- и отглагольных прилагательных
как образованных от соответствующих глагольных форм
вполне оправдано. Для такого понимания есть
определенные объективно существующие в языке основания.
Возьмем в качестве примера соотношение герундия и
омонимичного с ним отглагольного существительного. Дело в том,
что, хотя все глаголы, за исключением модальных, имеют
форму герундия, далеко не всякому глаголу соответствует,
так сказать, «готовое» существительное, омонимичное
герундию: ср., например, слово meeting, прочно вошедшее
в язык и закрепившееся в нем именно как руществитель-
ное, с существительным flying, занимающим в языке де-
254

сколько иное место и сближающимся в известной мере
с окказиональными словами. Иначе говоря, количество
уже имеющихся в языке существительных на -ing- меньше,
чем количество герундиев, от которых в любую минуту
легко и просто могут быть образованы и образуются
соответствующие существительные. В связи с этим даже слова
типа meeting, уже давно существующие как отглагольные
существительные, начинают трактоваться как субстанти-
вированные герундии.
Аналогичный процесс имел место и с причастиями с
той лишь только разницей, что здесь он произошел значи-
тельно раньше. Первоначально причастия были
отглагольными прилагательными, которые лишь позднее стали
глагольными формами и вошли в систему глагола. Однако
в настоящее время каждое прилагательное, совпадающее
по звучанию с причастием, воспринимается как
адъективированное причастие, и надо сказать, что такое его
рассмотрение в современном языке является вполне
правильным (см. «Лексикологию английского языка»,
§§ 70-73).
ГРАММАТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ, ОТГРАНИЧИВАЮЩИЕ
ИМЕННЫЕ ФОРМЫ
§ 117. Выше уже говорилось (см. § 110), что
непредикативные формы глагола отделяются от предикативных также
по линии ряда грамматических категорий, свойственных
только предикативным формам.
В частности, несовместимыми с непредикативными
формами являются категории наклонения,
времени, лица и числа. В непредикативных формах
нет также различий по линии категории выск а-
з ы в а н и я (см. § 37), т. е. нет противопоставлений типа
I write Я пишу—Do I write? Пишу ли я?, I write Я пишу—
I do not write Я не пишу.
Вместе с тем надо иметь в виду, что не все эти
категории одинаково четко отделяют непредикативные формы от
предикативных.
Так, например, нельзя сказать, что отсутствие
категории времени резко отграничивает непредикативные формы
256

от предикативных: эта категория, как уже указывалось,
характерна далеко не для всех личных форм. Подобным
же образом ряд предикативных форм лишен различий по
линии категории лица. С другой стороны, хотя
непредикативные формы целиком лишены категории лица,
представленной в предикативных формах, нельзя все же сказать,
что непредикативные формы полностью нейтральны к
лицу. Выше указывалось, что в глаголе, в любой его форме
всегда содержится местоименное указание на предмет,
связанный с процессом (см. § 110). Именно поэтому также
и непредикативные формы всегда тяготеют к
какому-нибудь лицу, всегда предполагают какое-то лицо, которое
обычно дополнительно раскрывается контекстом; ср.,
например, I want to write Я хочу (сам) писать, I want him
to write Я хочу, чтобы он писал и т. п. Даже и в таких
случаях, как to wash oneself умываться, лицо также
предполагается, хотя и в очень общем и неконкретизированном
виде. То же самое остается в силе и для форм герундия и
причастия. Таким образом, в отношении категории лица
кардинального различия между предикативными и неиреди-
кативными формами по существу нет, а тем самым
категория лица не является моментом, четко
разграничивающим предикативные и непредикативные формы.
Из перечисленных выше (см. § 110) грамматических
категорий, отсутствующих в непредикативных формах,
только категория наклонения выступает в качестве четкой
границы, отделяющей предикативные формы от
непредикативных: с одной стороны, эта категория присуща всем
предикативным формам, а с другой, ее значение абсолютно
несовместимо со значением непредикативных форм. Ведь
необходимо иметь в виду, что в то время как любая
предикативная форма называет действие и обязательно
показывает его отношение к действительности, или, иначе
говоря, выражает предикацию (откуда и ее название —
предикативная), непредикативная форма, будь то
причастие, герундий или инфинитив, только называет действие,
но никак не характеризует его с точки зрения отношения к
действительности (подробнее см. А. И. Смирницкий,
«Синтаксис английского языка», § 70).
О категориях, общих предикативным и
непредикативным формам, см. выше, § НО.
256

4. КАТЕГОРИЯ ЗАЛОГА
ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
§ 118. Трудности, связанные с выделением и
рассмотрением категории залога, определяются в первую очередь
тем, что грамматическое значение этой категории
оказывается близким по содержанию к лексическому значению
глагола; поэтому очень часто происходит перекрещивание
значения, выражаемого грамматической формой залога,
й значения, выражаемого глаголом как словом. Так,
например, лексические взаимоотношения между глаголами
act действовать и suffer претерпевать похожи на
взаимоотношения между активным и пассивным залогами:
лексическому значению глагола act присуще значение
активности, а лексическому значению глагола suffer — значение
пассивности; последний глагол по общему характеру своей
семантики может быть сопоставлен с пассивными
словоформами — например, со словоформой be beaten быть
избитым. Именно поэтому многие авторы склонны
относить подобные особенности в самом лексическом значении
глагола к залогу.
Примечание: Можно думать, что в связи с указанным
обстоятельством в русских грамматиках выделялось раньше пять и
более залогов: '(я) иду' — действительный залог, '(я) сплю' — общий
залог, '(я) умываюсь' — возвратный залог и т. п.
Сложность категории залога связана также и с тем, что
залоговые различия часто перекрещиваются с
переходностью и непереходностью.
Вопрос об отношении залога, с одной стороны, и
переходности-непереходности, с другой стороны, является
особо сложным. Отчасти этот вопрос уже был рассмотрен
выше (см. §§ 102-8); здесь же необходимо обратить
внимание на следующее. Говоря о залоге, мы имеем в виду
определенную глагольную категорию, выражаемую
формами слова. Залоговые значения актива и пассива
принадлежат не всему слову в целом, а отдельным его формам.
Поэтому подобно тому как нельзя говорить о глаголе
настоящего времени, или о глаголе первого лица, или о
глаголе множественного числа (поскольку соответствующие
значения единственного и множественного числа характе-
9 - 2365
257

ризуют не слово в целом, а отдельные формы слова),
нельзя также говорить о глаголах такого-то залога: тот
или иной залог присущ лишь форме слова, а не всему
слову в целом.
Правда, в некоторых случаях отдельные глаголы могут
иметь лишь формы одного залога, а модальные глаголы
типа сап и must характеризуются рядом дополнительных
особенностей в связи с проблемой залога. Однако такие
случаи представляют собой исключительные явления и не
дают никаких оснований для того, чтобы можно было
говорить о том, что залоговые различия могут
характеризовать слова в целом. Положение вещей в данном случае в
известной мере напоминает то, что наблюдается у
существительных в отношении категории числа. Как известно,
большинство существительных различают формы
единственного и множественного чисел, а тем самым
единственное и множественное числа выступают как свойственные
формам слова. Вместе с тем есть в английском языке
отдельные существительные, которые имеют только одну
числовую форму — единственного или множественного
числа: ср. advice совет, scissors ножнщыжщь. Однако
указанный факт не меняет того положения, что значения
единственного или множественного числа характеризуют
форму слова, а не слово в целом. Соответственно, в случаях
scissors мы говорим о существительном в форме
множественного числа, но не о существительном множественного
числа.
В отличие от залога, переходность и непереходность
характеризует с л о в о в целом, а не какую-либо одну его
форму. Иначе говоря, переходным или непереходным
является слово, в целом, во всей совокупности его форм.
При этом необходимо учитывать, что в случае
многозначного слова переходность или непереходность может
связываться лишь с определенными его значениями.
Однако это не меняет существа дела, поскольку в
пределах того или иного лексико-семантического варианта
данного слова и здесь переходность или непереходность также
оказываются характерными не для какой-либо одной или
нескольких форм, а для всей совокупности форм слова.
Говоря о переходности и непереходности, нужно
помнить также и следующее: переходный глагол может вы-
258

ступать и без прямого дополнения, но от этого он не
становится непереходным. В этих случаях глагол остается
переходным, но как бы не использует своих возможностей.
Иначе говоря, следует различать случаи неупотребления
дополнения с переходными глаголами (например, I know
я знаю), где глагол является переходным, хотя его
переходность никак не проявляется, и случаи, где глаголы
вообще не являются переходными (например, I go л иду).
Могут быть случаи, когда переходность (т. е. внешнее
представление глагола как обозначающего действие,
направленное на объект) приходит в столкновение с
собственно лексическим значением глагола. В частности, такой
глагол, как fear бояться обладает лексико-грамматиче-
ским значением переходности, что проявляется в
постановке после него прямого дополнения: I fear the dog Я
боюсь собаки. Однако лексическое значение этого слова
связывается не с действием, распространяющимся на
объект, а с определенным эмоциональным состоянием,
вызываемом в субъекте (I) объектом (the dog). Собственно
лексическая и лексико-грамматическая семантика, таким
образом, сталкиваются в глаголе fear, и первая почти
заглушает вторую.
ПАССИВНОСТЬ В ПРИЧАСТИИ 2-ом
§ 119. В английском языке формы пассива являются в
основном аналитическими и базируются на причастии 2-ом.
Синтетический пассив ограничен только областью
причастия, т. е. не типичной для глагола сферой адъективных
образований. Вместе с тем именно причастие 2-ое,
входящее во все аналитические пассивные формы, заслуживает
особого внимания.
Анализируя словоформы writing — written, loving —
loved и loves — is loved, противостоящие друг другу по
категории залога, мы замечаем, что причастие 1-ое и
причастие 2-ое различаются не только по линии залога, но
также и определенными оттенками значения по линии
времени. Следует сразу же оговорить, что это различие во
времени не есть то же самое различие, которое характерно
для форм грамматической категории времени, выделяемой
9* 269

на основе противопоставления настоящего, прошедшего и
будущего времен. Временные различия, свойственные
причастию 1-му и причастию 2-му, лежат в иной
плоскости — плоскости самостоятельной глагольной категории
временной отнесенности. Подробно эта категория будет
разобрана в соответствующей главе, пока же нужно
отметить, что различия временного характера причастия 1-го
и причастия 2-го есть то же, что и различия,
наблюдаемые между перфектными и неперфектными формами,
отчего соответствующие значения можно впредь, до уточнения,
именовать «перфектным» и «неперфектным» значениями.
Таким образом, получается, что залоговые различия в
разбираемых формах оказываются связанными с
различиями по категорий временной отнесенности: причастие
1-ое имеет значение актива и неперфектности, а причастие
2-ое — значение пассива и перфектности.
Указанные два момента в причастии 2-ом выступают с
разной степенью яркости в зависимости от целого ряда
обстоятельств. У одних глаголов в причастии 2-ом
присутствуют оба эти значения (например, written); у других
глаголов при отчетливой пассивности значение
перфектности в причастии 2-ом отсутствует (например, loved);
у третьей группы глаголов, наоборот, причастие 2-ое имеет
лишь значение перфектности (gone).
Все эти различия в соотношении пассивности и
перфектности в причастии 2-ом можно представить в виде
следующей схемы:
ПРИЧАСТИЕ 2-ое
written
loved
gone
перфектностъ
+
—
+
пассивность
- +
'+
—
Примечание: Знаки +и — указывают на наличие или
отсутствие соответствующих значений.
т

Как показывает эта схема, значение пассивности в
причастии 2-ом отсутствует у непереходных глаголов или
у глаголов, выступающих в непереходном значении.
Правда, в английском языке причастие 2-ое ряда непереходных
глаголов может выступать и с пассивным значением, но
это наблюдается лишь в определенных условиях, а
именно в сочетании с предложными наречиями: например,
Не was laughed at Над ним смеялись (подробнее см. § 126).
Собственно говоря, у непереходных глаголов причастие
2-ое вообще очень редко употребляется как таковое, т. е.
отдельно, вне аналитической формы. Оно обычно выступает
только в составе перфектных форм, где вопрос о значении
пассивности не возникает. Исключение составляют
причастия gone и come, встречающиеся вне аналитической
формы в определенных изолированных конструкциях, а
также в сочетании с глаголом be: he is come, he is gone и
т. п. (см. § 131).
Кроме переходности-непереходности, различия в зна^
чении причастия 2-го определяются и некоторыми другими
моментами.
Глаголы различаются существенным образом по самой
своей лексической семантике. Одни глаголы обозначают
такое действие, которое не связывается с представлением
о пределе, после которого происходит переход из одного
состояния в другое: например, love любить, know знать,
feel чувствовать, understand понимать и т. п.; другие
глаголы, наоборот, обозначают действие, предполагающее
определенный предел, направленное к достижению
определенного результата: например, break ломать, write
писать, open открывать и т. п.
Процесс, обозначаемый глаголом первой группы,
теоретически может продолжаться до бесконечности и при
этом представлять собой повторение одного и того же
действия без каких-либо качественных изменений.
Графически это можно изобразить схемой 'А' на стр. 262.
Глаголы второй группы обозначают действие, которое
в каждый данный момент отличается по своему характеру
от того же самого действия в предыдущий момент, что
графически можно изобразить в виде схемы 'Б' на стр. 262,
261

'А'. Неизменность угла, образуемого прямой линией, показывает
отсутствие качественных изменений в развитии действия,
обозначаемого глаголом этого типа.
'Б'. Изменение угла, образуемого волнистой линией, показывает
качественные изменения в развитии действия, обозначенного таким
глаголом.
Указанные выше различия в лексическом значении
глаголов обычно обозначаются как различие между г л а-
голами дуративными и терминатив-
н ы м и, соответственно. В причастии 2-ом терминативных
глаголов оба значения (пассивности и перфектности)
обыкновенно выступают вместе, а у дуративных глаголов
причастие 2-ое утрачивает значение перфектности: ср. в этом
плане причастие 2-ое терминативного глагола broken
и причастие 2-ое дуративного глагола— loved.
Надо отметить, однако, что это деление на глаголы тер-
минативные и дуративные является нечетким, поскольку
терминативные глаголы могут быть и не связаны с
представлением о пределе действия. Это наблюдается в тех
т

случаях, когда действие, имеющее в виду какой-то
результат и развивающееся к определенному пределу, является
повторяющимся. Поскольку это повторение может быть
бесконечным, то действие, несмотря на то, что оно всякий
раз завершается, становится беспредельным и глагол,
следовательно, утрачивает терминативность. Иными
словами, отдельные повторяющиеся акты, обозначаемые тер-
минативным глаголом, взятые во всех своих повторениях,
образуют неопределенный ряд, который графически
можно изобразить так:
Тем самым глагол из терминативного становится дура-
тивным. Так, в предложении I found a letter written by my
father Я нашел письмо, написацное моим отцом, где речь
идет о единичном, конкретном, имеющем определенный
результат акте «писания», глагол write является терминатив-
ным, и причастие его обладает не только значением
пассивности, но и значением перфектности. Поэтому в случае
придаточного предложения здесь было бы ...a letter which
had been written by my father... письмо, которое было
написано моим отцом. В предложении же Words written
with the capital letter... Слова, пишущиеся с заглавной
буквы..., где речь идет о повторяющемся действии (т. е.
words that are usually written... слова, которые обычно
пишутся...), глагол утрачивает терминативный характер,
а причастие — значение перфектности.
Из сказанного следует, что для понимания того,
почему причастие 2-ое выступает с тем или иным значением,
важна, с одной стороны, семантика глагола, а с другой,—
контекст, который часто определяет, выступает ли в
данном случае гл&гол, от которого образуется причастие, в
качестве терминативного или в качестве дуративного.
Примечание: Ср. русские глаголы типа 'садиться',
которые в зависимости от контекста могут обозначать: а)конкретное
единичное действие, приводящее к определенному результату: Юн
садится за стол' и б) регулярно повторяющееся и вследствие этого
утрачивающее значение предела действие: 'Он обычно садится за
этот стол'.
263

§ 120. В сочетаниях причастия 2 го с глаголом be мы
находим отражение разных оттенков грамматического
значения, которые может иметь причастие.
Возьмем следующие два предложения: This table is
made of wood Этот стол сделан из дгрева и Не is loved by
them Он любим ими. На первый взгляд оба сказуемых в
равной степени представлены формами аналитического
пассива. Однако между ними есть существенное различие.
Действительно, если Не is loved представляет собой
конструкцию с аналитической формой пассива, параллельную
активной конструкции They love him и не отличающуюся
от последней ни по линии времени, ни по линии временной
отнесенности, то This table is made of wood не имеет
соответствующей параллели в активе. Наиболее близкая по
значению к этому случаю активная конструкция типа They
make this table of wood никак не может быть сопоставлена
с This table is made of wood. Момент перфектности,
присущий причастию 2-ому терминативного глагола, уничтожает
параллелизм этих двух конструкций: в отличие от
They make this table of wood, где make обозначает процесс,
происходящий в настоящем, в This table is made of wood
речь идет о процессе, который был совершен раньше, а
следовательно, имеется определенный оттенок
перфектности. Исходя из этого значения перфектности, is made
можно было бы понять как форму перфекта, однако этому
мешает наличие такой формы, как has been made, которая
оттесняет is made к свободным сочетаниям,
представляющим собой составное сказуемое. Ведь причастие имеет
целый ряд именных (адъективных) черт. Акцентируя этот
адъективный момент в причастии, мы вводим сочетание
is made в ряд сочетаний типа is bad (есть) плохой и
начинаем понимать его не как «был сделан», а как «(есть)
сделанный». Таким образом, is made в случае This table is
made of wood выступает не в качестве аналитической
формы пассива, а в качестве составного сказуемого, в
котором признак обозначен «прилагательным» с особым
оттенком результата процесса, имевшего место в
прошлом. Правда, здесь, как и в собственно
аналитических формах пассива, есть значение пассивности, однако
это значение выражается в самом причастии и «пассив»
в данном случае следует понимать в каком-то ином смысле,
264

нежели аналитический пассив, имеющийся в пределах
спряжения глагола make.
Однако то же самое причастие made может выступать
не только как именная часть составного сказуемого, но и
как компонент аналитической формы пассива, если
утрачивается терминативность глагола. В этом случае в
причастии 2-ом исчезает значение перфектности, и сочетание
такого причастия с глаголом be включается в глагольную
систему в качестве аналитической формы пассива. Так,
в предложении Tables are usually made of wood Столы
обычно делаются из дерева are made является аналитической
формой пассива, что находит свое подтверждение в
параллелизме этой конструкции с конструкцией We always
make tables of wood Мы всегда делаем столы из дерева.
Вследствие регулярной повторяемости действия глагол
из терминативного становится дуративным, причастие
made утрачивает значение перфектности, и are made
выступает уже не как обозначение признака, а как
характеристика процесса (см. также § 132).
СЕМАНТИКА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО И СТРАДАТЕЛЬНОГО
ЗАЛОГОВ
§ 121. Как уже указывалось выше (см. § 108),
сопоставление и противопоставление действительного и
страдательного залогов (актива и пассива) идет по линии
различия в направленности процесса, обозначаемого глаголом,
но не по линии различий в самом процессе. Эта
направленность процесса рассматривается с точки зрения
предмета, обозначенного тем словом, с которым
грамматически соотнесена глагольная словоформа. Обычно в
качестве такого слова будет выступать подлежащее (The boy
was reading... Мальчик читал..., The book was read...
Книга читалась...). Однако возможны случаи, когда
глагол соотносится не с подлежащим, а с каким-либо
иным членом предложения (...about the boy reading..,
о мальчике, читающем, about the book read... о книге1
читаемой...).
Основное различие между залогами заключается в
следующем:
266

Форма действительного залога указывает,
что процесс, обозначенный глаголом, исходит от
предмета, обозначенного тем словом, с которым
грамматически соотнесена глагольная словоформа, и направлен от
него вовне. При форме страдательного залога,
наоборот, процесс, обозначенный глаголом,
направлен на предмет, обозначенный тем словом, с которым
грамматически соотнесена глагольная словоформа, и
направлен на предмет извне.
Так, в предложении Не read the book Он читал книгу
глагол имеет форму действительного залога и,
соответственно, он обозначает процесс как идущий от известного
лица (he) и направленный вовне. Что касается указания на
объект, то оно отнюдь не является обязательным, хотя такое
указание в данном конкретном случае и имеется:
предложение Не can read Он может читать в равной степени
будет содержать форму действительного залога, однако
в этом предложении нет никакого указания на объект
(поскольку отсутствует прямое дополнение). Таким образом,
наличие дополнения (а тем самым и указание на объект)
при определении залога совершенно несущественно: оно
имеет значение лишь для определения
переходности-непереходности.
Наоборот, в предложении The book was read by him
Книга читалась им глагол выступает в форме
страдательного залога и, соответственно, обозначаемый им процесс
представлен не как исходящий от предмета (book), а как
направленный на него. В данном примере известно
также, откуда исходит действие: деятель здесь обозначается
предложным дополнением by him. Последнее, однако,
(обозначение деятеля) вовсе не является обязательным:
если бы обозначение деятеля отсутствовало, что и имеет
место в огромном количестве случаев, форма глагола
продолжала бы оставаться пассивной.
Примечание: Вообще говоря, глагольная форма залога
может совмещать в себе оба эти момента: она может одновременно
указывать и на направленность процесса от предмета,
характеризуемого этим процессом, и на направленность процесса на этот предмет.
Такое положение имеет место в русском языке: ср. формы
возвратного залога — 'Я одеваюсь' и т. п.,— где обозначаемый процесс
одновременно и исходит от предмета, и направлен на негр.
Ш

§ 122. Необходимо подчеркнуть, что, когда в связи с
категорией залога идет речь о направленности процесса,
то при этом, конечно, подразумевается его
«грамматическая» направленность, а не та или иная направленность,
которая вытекает из собственно лексического значения
данного глагола.
Как уже кратко указывалось выше (см. § 118),
активным или пассивным может быть само лексическое
значение глагола: ср. приводившиеся примеры act действовать
и suffer претерпевать. В связи с этим в известных
случаях грамматическое значение залога в глагольной форме
может противоречить активному или пассивному
характеру собственно лексического значения слова. Так, в случае
Не saw them Он видел их грамматическая трактовка
такова, что первый предмет (he) осознается как источник
процесса (saw), направленного на другой предмет (them).
С точки же зрения реальной действительности
соотношение между предметами, обозначенными he и them, а тем
самым и направленность процесса, являются прямо
противоположными: не мы воздействуем на предмет, который
видим, а напротив, видимый нами предмет воздействует
на нас или, вернее, на наши органы чувств. Таким
образом, лексическое значение глагола see оказывается
пассивным, а грамматическое значение глагольной формы в
предложении Не saw them — активным.
Это противоречие между грамматическим и
лексическим значениями наблюдается и при пассивной форме
глагола. Так, в случае A noise was heard Послышался шум с
точки зрения грамматики шум (noise) выступает в качестве
предмета, подвергающегося воздействию (в данном случае
восприятию) извне, тогда как лексически noise обозначает
предмет, который воздействует на кого-то и заставляет
воспринимать себя.
Противоречие между собственно лексическим
значением глагола и грамматическим значением залоговой
формы, наблюдаемое у глаголов типа love любить, see
видеть, hear слышать и т. п., отражает в языке более
древнюю стадию в понимании явлений реальной
действительности. В некоторых языках глаголы восприятия и
глаголы действия вообще трактуются различно, так что случаи
типа Не sees them Он видит их и Не kills them различаются
267

и грамматически. Однако в английском языке, равно как
и в других европейских языках, различия между этими
случаями отсутствуют. Такие случаи, как Не suffers
Он испытывает/страдает,* Не sees them Он видит их, Не
kills them Он убивает их, Не walks Он идет и т. п.,
различаются лишь лексически. В отношении залога английский
язык приведенные случаи никак не дифференцирует,
подводя их под один и тот же залог (действительный залог),
несмотря на то, что лексическое значение некоторых из
входящих сюда глаголов может быть совсем не активным
(например, Не suffers).
Взаимоотношение между лексическим значением и
значением' грамматической формы залога у разного типа
глаголов можно представить следующим образом:
Не kills
Лексика: >
Грамматика: >►
(Одинаковое направление стрелок указывает на то, что и лексически и
грамматически предмет, обозначаемый местоимением he, трактуется как источник
действия.)
Не suffers
Лексика: ^
Грамматика: >>
(Различное направление стрелок указывает, что грамматически предмет,
обозначаемый местоимением he, трактуется как источник действия, а
лексически — как объект, подвергающийся воздействию.)
В английском языке многие глаголы могут выступать
то с «более» активным, то с «менее» активным
(соответственно, то с «менее» пассивным, то с «более» пассивным)
лексическим значением: ср. Не opened the door Он открыл
дзеръ и The door opened Дверь открылась; They sell the
book Они предают книгу и The book sells well Книга
распродается хорошо; Не reads the passage Он читает этот
отрывок и The passage reads as follows Этот отрывок
гласит следующее, собств. «читается следующим образом».
Трактовка таких случаев в отношении категории залога
очень часто представляет собой невероятную путаницу.
Так, иногда случаи типа The door opened относят к
«пассиву, выраженному активной формой»,— утверждение,
268

которое уже по самой своей формулировке является
противоречивым и нелогичным, поскольку оно смешивает
актив и пассив. С грамматической точки зрения во всех
приведенных случаях типа the door opened глагол стоит
в форме действительного залога и, соответственно, процесс,
обозначенный глаголом, характеризуется как исходящий
от предмета, характеризуемого этим процессом. (Это
становится особенно ясным при сопоставлении The door
opened с The door was opened by them, в котором
направленность процесса на предмет извне выражена
грамматически). Иначе говоря, в The door opened процесс
открывания мыслится происходящим в самом предмете (the
door). В этом случае имеет место сдвиг в значении самого
глагола open, который, следовательно, выступает в
английском языке в двух значениях: а) открывать (The door
was opened) и б) открываться (The door opened).
Примечание: Ср. аналогичный сдвиг лексического
значения внутри русского «среднего залога», который следует признать
категорией лексической: 'Я укладываюсь', 'Я собираюсь', 'Я
умываюсь', 'Я экзаменуюсь' и т. п. Ср. также: 'Я повернул кран' и 'Я
повернул за угол'.
Аналогичное явление наблюдается и в глаголе sell,
который также имеет два значения: одно «более» активное —
продавать, а другое «более» пассивное — предаваться.
Однако грамматическое значение залога и в таком
примере, как They sell the book Они продают книгу, и в таком,
кдк The book sells well Книга распродается хорошо, будет
активным: в обоих случаях источником действия будет
предмет, обозначенный подлежащим. В The book sells
well книга характеризуется в том же плане, как, например,
цветок в предложении This flower smells well Этот цветок
хорошо пахнет. Иначе говоря, книга характеризуется
здесь как «хорошо идущая», как обладающая
определенными свойствами, обеспечивающими ее «покупаемость»,
но не как предмет, который подвергается действию
продажи извне. Таким образом, хотя лексическое значение
глагола в the book sells well пассивное, поскольку речь
идет о процессе, в который предмет попадает в связи со
своими качествами, а не о процессе, совершаемом данным
предметом, грамматическая форма глагола sell в этом
случае является формой активного залога.
269

Такое соединение в системе лексических значений
глагола значений и активных и пассивных является широко
распространенной особенностью в английском языке: ср.
приводившееся выше Не reads the passage и The passage
reads as follows; ср. также I burn the paper Я сжигаю
бумагу и The paper burns Бумага горит и т. п.
ОБОЗНАЧЕНИЕ ДЕЯТЕЛЯ В ПАССИВЕ
§ 123. Пассив часто употребляется тогда, когда
деятель вообще не обозначен. Иначе говоря, если
действительный залог предполагает указание источника или субъекта
процесса, то страдательный залог очень часто не
сопровождается таким указанием. Надо сказать, что именно в
этом состоит само существо употребления пассива. Ведь
в самой действительности имеются такие процессы,
источник которых не известен. Для обозначения этих
процессов и используется часто пассив. Так, в частности, в
случае Не was killed Он был убит не известен «источник»
гибели данного лица, но форма пассива позволяет тем не
менее передать содержание процесса, не ставя вопроса о
субъекте действия (что невозможно в активе).
Страдательный залог употребляется и тогда, когда
источник действия, хотя и является известным, предстает
как не существенный и не заслуживающий упоминания.
Часто же мы просто по каким-либо причинам не хотим
указывать его. Так, например, автор книги пишет As
it has been shown Как было показано и т. п. (вместо as
I have shown как я показал), из скромности умалчивая
о том, что данный факт был показан им самим. С помощью
этого приема, называемого в английских грамматиках
Passive of modesty «пассив скромности», достигается
определенный стилистический эффект.
Указанное обстоятельство (возможность не указывать
деятеля) еще раз подчеркивает, что для пассива
существенно важным является не то, откуда исходит действие, а
то, куда это действие направлено (см. § 108).
Примечание: В связи с этим необходимо отметить, что
непереходные глаголы могут употребляться только в форме актива
именно в силу своих лексических особенностей: неупотребление их
270

в пассиве обусловливается тем, что действие, обозначаемое такими
глаголами, не может осмысляться как направленное на предмет
(например, Не fell Он упал и т. п.).
§ 124. Вместе с тем следует всячески подчеркнуть, что,
хотя указание на субъект действия в страдательном залоге
и не является обязательным, субъект процесса в пассиве
всегда предполагается более или менее точно. Так, в
случае A noise was heard Послышался шум представляется в
достаточной мере ясным, что шум был услышан кем-то.
Именно в этом и заключается существо различия между
страдательным залогом и пассивным значением самого
глагола: ср. The door opened Дверь открылась, где процесс
представляется происходящим как бы сам по себе,
поскольку внимание обращается лишь на само движение
двери, ноне на то, что кто-то ее открыл; наоборот, в случае
The door was opened Дверь была открыта, где конкретное
содержание процесса одно и то же, внимание
привлекается к тому, что открывание двери является результатом
внешнего воздействия, хотя при этом не указывается, от
кого именно это воздействие исходит*
§ 125. Употребление пассива без указания источника
действия является исторически наиболее древним. В
древнеанглийском языке источник действия в пассиве
указывался довольно редко и при этом обозначался при помощи
разных предлогов. Случаи употребления страдательного
залога с указанием деятеля, обозначаемого конструкцией
с предлогом by, появились позже, но потом получили
значительное распространение.
Из всего сказанного следует, что распространенное в
школьной грамматике положение о том, что всякий
активный оборот может быть переведен в пассивный и,
наоборот,— любой пассивный оборот.может быть переведен в
активный, является неправильным. Как было показано,
с одной стороны, активное действие не всегда
предполагает объект действия (например, Не fell), а с другой
стороны, при пассивном действии субъект может быть вообще
неизвестен, хотя он и предполагается. Только в том
случае, когда в активном обороте имеется указание на объект
процесса, а в пассивном — на субъект процесса,
обозначенный сочетанием с предлогом by, эти обороты являются
211

эквивалентными. Так, в случае I am writing Я пишу и
It is being written Это пишется эквивалентность активной
и пассивной конструкции отсутствует; и лишь в случае
Г am writing it Я пишу это и It is being written by me Это
пишется мной мы можем говорить о различном
оформлении (активном и пассивном, соответственно) одного и того
же лексического содержания.
Развитие в английском языке пассивных конструкций
с обозначением деятеля при помощи предложных
сочетаний с предлогом by, по-видимому, обусловлено
следующими обстоятельствами. Известно, что предикативные формы
страдательного залога в английском языке всегда
являются аналитическими, и в качестве таковых они всегда
омонимичны составному сказуемому с теми же компонентами.
Можно думать, что развитие конструкции с by было
связано с необходимостью отделить от составного сказуемого
формы аналитического пассива, которые все время
находятся как бы на грани составного сказуемого. В самом
деле, конструкция с by является одним из средств для
объединения глагола be и причастия 2-го в аналитическую
форму пассива и противопоставления ее составному
сказуемому, поскольку введение предложного дополнения с
by делает пассивную конструкцию трехчленной,
эквивалентной простой (синтетической) активной конструкции (ср.
I am writing it и It is being written by me), а это
способствует восприятию пассива как цельной единицы —
сложной глагольной формы.
Однако роль дополнения с предлогом by не следует
преувеличивать. Наличие предложного дополнения с
предлогом by само по себе еще не делает сочетания be с
причастием 2-ым единой аналитической формой пассива.
Присутствие дополнения с предлогом by лишь может
содействовать этому, но оно не играет решающей роли. В
этом отношении гораздо более важным является указание
на время, о чем уже было сказано выше в разделе
аналитических форм (см. § 36). В этом можно легко убедиться
при сопоставлении предложений This book is written
by my friend Эта книга написана моим другом и This
book was written by my friend in 1940 Эта книга была
написана моим другом в 1940 гсду. Только во втором
случае сочетание be с причастием 2-ым глагола write воспри-
272

нимается как форма пассива, поскольку только во втором
случае имеется эквивалентная активная конструкция с
указанием на то же самое время (прошедшее): My friend
wrote this book in 1940 Мой друг написал эту книгу в
1940 году. Что касается первого случая, то там, несмотря
на наличие дополнения с by, подобный параллелизм
отсутствует, в результате чего сочетание be с причастием 2-ым
глагола write из числа аналитических форм выпадает.
КОНСТРУКЦИИ ТИПА НЕ WAS LOOKED AT
§ 126. В связи с проблемой залога необходимо также
рассмотреть типичные для английского языка
конструкции вроде Не was looked at На него смотрели.
Выше указывалось, что at в подобных конструкциях
никак не может быть выделено в качестве предлога,
поскольку оно не вводит никакого слова, что с достаточной
ясностью следует из формы именительного падежа
местоимения he. He вводя никакого слова, at не является
средством присоединения, связующим словом-предлогом, но
выступает как наречие. Это наречие выполняет в общем
ту же функцию определения к глаголу, что и наречие
well в Не speaks well Он говорит хорошо, с той лишь
разницей, что well уточняет действие по линии его качества,
a at в Не was looked at уточняет действие по линии
направления: То be looked at обозначает не просто смотреть, а
смотреть на что-либо. Но если это так, то тогда глагол
look в пассиве оказывается транзитивным, т. е.
соединяющимся со словом, обозначающим объект действия, без
какого-либо промежуточного соединительного звена.
Из сказанного следует, что глагол look в одном
залоговом значении (активном) является непереходным, а в
другом (пассивном) — переходным. В первом случае он
обозначает действие более обобщенно, и в связи с этим
никакого уточнения при глаголе нет. Во втором случае действие
уточняется: появляется значение «смотреть в определенном
направлении», которое обусловливается наличием
наречия at.
Таким образом, в английском языке переходность и
непереходность может находиться в зависимости от
залога

га. Иначе говоря, глагол может менять свою лексико-грам-
матическую характеристику в отношении категории
переходности-непереходности в соответствии с формой залога.
Это обстоятельство делает возможным широкое
распространение пассива в английском языке. Более того, в
английском языке пассив в случае сочетания глагола с
предложным наречием выходит за пределы непрямых
дополнений и распространяется даже на случаи, где о
дополнении вообще говорить не приходится. Так, в предложении
The bed had not been slept in На кровати не спали
подлежащее предложения the bed в соответствующей активной
конструкции Не had not slept in the bed будет выступать
не как дополнение, а как обстоятельство места.
Примечание: Особо следует отметить происхождение
случаев, когда подлежащим пассивной конструкции является слово,
которое в соответствующей активной конструкции представляет
собой дополнение косвенное: ср. The boy was given a book Мальчику
дали книгу. Исторически такие конструкции возникли следующим
образом. Первоначально предложение типа The boy was given a book
понималось иначе, чем теперь: подлежащим здесь было не boy, a
book, т. е. слово, которое в активной конструкции являлось прямым
дополнением. Это слово, благодаря существовавшему тогда порядку
слов, могло быть вынесено на первое место. Позднее, с установлением
твердого порядка слов, произошло переосмысление предложений
типа The boy was given a book: boy стало пониматься не как
косвенное дополнение, а как подлежащее, a book было переосмыслено из
подлежащего в прямое дополнение.
§ 127. О неправомерности выделения в английском
языке других залогов, кроме активного и пассивного, см. § 106.
5. ПЕРФЕКТ И КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕННОЙ
ОТНЕСЕННОСТИ
СОСТАВ ПЕРФЕКТНЫХ ФОРМ
§ 128. Под перфектом (или системой перфекта) в
английском языке здесь понимается вся система глагольных форм,
заключающих в себе непосредственное сочетание
причастия 2-го (loved любимый, spoken сказанный, gone
ушедший, been от be) с какой-либо формой глагола have иметь
или представляющих собой это причастие само по себе
274

с тем же грамматическим значением, которое характерно
для непосредственного сочетания с глаголом have.
Под непосредственным сочетанием с какой-либо
формой глагола have при этом подразумевается не контактное
положение по отношению к форме этого глагола, а прямая
с ним связь, т. е. такая связь, которая осуществляется без
какого-либо промежуточного звена, не с участием какого-
либо третьего слова.
Так, в случае вроде I have never seen him Я никогда не
видел его сочетание have seen не видел является
непосредственным,— хотя между его компонентами и находится
never,— так как это последнее (never) не является
промежуточным связующим звеном между have и seen: эти
компоненты сочетаются между собой помимо и независимо от
never. Ведь возможно и I have seen him Я видел его — при
том же значении комплекса have seen и при той же связи
его частей. Конечно, это предложение без слова never уже
не будет отрицательным и не будет содержать в себе
наречия времени, но во всем остальном оно будет совпадать с
предложением I have never seen him. Можно сказать, что
I have seen him — (I have never seen him) — never (т. е.
«минус never»).
Иное находим мы в таком случае, как I had my hair
cut Мне подстригли волосы, собств. «Я имел мои волосы
подстриженными». Здесь дело не ограничивается
дистантным положением had и cut. Слова, находящиеся между
этими компонентами сочетания, выступают как
необходимое звено построения: had и cut здесь не соединимы без
такого промежуточного звена (при условии сохранения
того же значения). I had cut Я подстриг (сам) никак не
равно I had my hair cut Мне подстригли волосы минус
my hair. Тем самым построения типа have something done
исключаются как таковые из системы перфекта.
Подобным же образом и образования типа Не had
two horses killed under him Под ним убили две лошади
не будут относиться к числу образований, содержащих в
себе перфектные соединения глагола с причастием 2-м:
хотя по своему семантическому строению они и
отличаются от предыдущего типа, но и в них сочетание формы
глагола have с причастием 2-м не является непосредственным
в определенном выше смысле.
276

Напротив, во всех следующих случаях мы имеем
перфектные формы (формы перфекта): (I) have (never) seen
(him) (Я никогда) не видел (его); (Не) has gone (Он) ушел;
Had (he) smelt (them)? (Он) понюхал (их)? (I) shall have
finished (it by six o'clock) (Я) кончу (это к шести часам)1;
having finished (his work) окончив (свою работу); (It must)
have been (there all the time) (Оно, должно быть),
находилось (там все время); (Не) would have helped (them, if he)
had been (with them) (Он) помог бы (им), (если) бы (он)
находился (с ними) 2.
СТРУКТУРА ПЕРФЕКТНЫХ ФОРМ
§ 129. Перфектные формы представлены и такими
случаями: (It) has been (known) (Это) было (известно); (The
work) will have been iinished (by the end of the week)
(Работа) будет кончена (к концу недели); (I) have been
sleeping (for five hours) (Я) спал (пять часов); (I) had (just)
been reading (it) (Я) читал (это только что).
Все эти случаи отличаются от ранее приведенной
группы тем, что в них перфектность каждой данной
аналитической формы в целом (например, формы has been found
или have been sleeping) зависит от перфектности
входящей в ее состав формы глагола be (has been, have been).
Поэтому тот глагол, формой которого является данная
аналитическая форма в целом (например, глагол find,
sleep), сам по себе может быть представлен в ее составе и
не в виде причастия 2-го: ср. have been sleeping, had been
reading, где такой глагол выступает в виде причастия 1-го.
То, что в случаях вроде has been found такой глагол имеет
форму причастия 2-го, зависит, как известно, не от того,
что вся данная аналитическая форма есть форма
перфектная, а от того, что она является формой пассива:
перфектность же ее определена перфектностью формы глагола be,
входящего в ее состав в качестве вспомогательного, т. е.
тем, что этот глагол (be) выступает в ней в форме причастия
1 shall have является здесь (аналитической) формой будущего
времени глагола have
2 would have здесь (аналитическая) форма условного
наклонения глагола have
276

2-го (been) в непосредственном сочетании с известной
формой глагола have (have, has, had, having been).
Из этого замечания вытекает, что формы типа has been
found или has been sleeping имеют строение, которое может
быть представлено в виде (has been) -f found, sleeping
и т. п. Иначе говоря, соединение формы глагола have с
причастием been является, так сказать, внутренним и,
следовательно, более тесным по сравнению с соединением
been с причастием главного глагола (found, sleeping и пр.).
Это, понятно, способствует консолидации частей*
образующих аналитические формы перфекта, т. е.
подчеркивает вспомогательный характер глагола have в составе
перфектных форм и отдаляет эти формы от построений со
служебными словами в собственном смысле.
§ 130. В связи со сказанным естественно задержаться и
на вопросе относительно членения таких форм, как shall
have finished, would have helped, т. е. форм, в состав
которых have входит в инфинитиве.
Строение этих форм, с точки зрения их членения,
менее ясно: (shall have) + finished, (would have) +
helped или shall+(have finished), would+(have helped)?
В сторону членения по первому типу направляют такие
параллели:
(I) write have have written
(I) wrote had had written
(I) shall write shall have shall have written
т. e. have \
had > -f- written
shall have)
To же и в таком случае:
(he) writes has has written
(he) would write would have would have written
т. e. has I .
would have/ ^written
В сторону же членения по второму типу направляет
то, что вообще сочетание have с причастием 2-м, как это
только что было отмечено, является очень тесным. Поэтому
277

в тех случаях, где с этим сочетанием не сопоставляется
другое, еще более тесное, соединение инфинитива have
с причастием 2-м несомненно выступает как одно целое —
перфектный инфинитив (или инфинитив перфекта): could
have finished^could+(have finished); must have been=
must+(have been). Однако, строение таких сочетаний,
которые, за пределами самого перфектного инфинитива,
вообще не являются аналитическими формами, а
сочетаниями модального служебного (не вспомогательного)
глагола с тем или другим инфинитивом (в частности — и с
перфектным), вряд ли может рассматриваться в одном
плане со строением аналитических форм вроде (I) shall
have finished, (he) will have finished и пр. Скорее
напротив: выделение аналитических форм как таковых из ряда
внешне аналогичных сочетаний слов может
способствовать другому пониманию их структуры.
Таким образом, можно сказать, что обособление
перфектных образований, заключающих глагол have в
инфинитиве, в качестве аналитических форм в общем скорее
способствует такому их структурному членению, при
котором инфинитив have выступает в качестве компонента
вспомогательной аналитической формы (например, shall
have), соединяющейся как целое с причастием 2-м, так что
последнее (например, finished, written) не образует с have
перфектного инфинитива. Образование же (или выделение)
такого инфинитива (have finished, have written, have been
и пр.) в качестве некоторой единицы, входящей в состав
более сложного глагольного построения, скорее
характеризует такое построение в целом не как аналитическую
форму, а как синтаксическое словосочетание,
включающее в свой состав служебное слово (или служебные слова).
Поэтому-то выше, например, (he) would have helped и
(it) must have been были даны различно в отношении
включения-невключения модального глагола (would, must)
в состав аналитической формы перфекта (см. стр. 276).
Сопоставляя все сказанное по этому поводу выше,
следует такие пассивные аналитические формы, как will
have been finished, и такие активные аналитические
формы, как will have been reading, рассматривать как
построенные в виде [(will have) +been]-(-finished, [(will have) +
been]-{-reading и т. п.
278

РОЛЬ ПРИЧАСТИЯ 2-го В ПЕРФЕКТНЫХ ФОРМАХ
§ 131. Теперь, после этого предварительного
рассмотрения различных аналитических, в том числе и очень
сложных, форм перфекта, необходимо задержать внимание
на наиболее простой перфектной форме, а именно — на
форме самого причастия 2-го, как выступающего в
известных хлучаях самостоятельно в качестве формы
перфекта. Именно потому, что учитывалась такая роль причастия
2-го, в начале этого раздела и было сказано, что в систему
перфекта входят также формы, представляющие собой
причастие 2-ое само по себе — с таким грамматическим
значением, которое характерно для непосредственного
сочетания этого причастия с какой-либо формой глагола have.
Наличие у причастия 2-го такого грамматического
значения в ряде случаев с полной очевидностью явствует из
эквивалентности известных причастных выражений
выражениям, содержащим перфектные формы с have. Ср.:
Good things long enjoyed are not easily given up Все
хорошее, долго вкушавшееся, не легко оставляется и Good
things which have long been enjoyed are... Все хорошее,
что долго вкушалось, нелегко оставляется; Once seen, it
can never be forgotten Однажды увиденное, это не может
никогда забыться — и Having seen it once you (one) can
never forget it Увидев однажды, невозможно это забыть.
Однако во многих случаях по тем или иным причинам
такая эквивалентность отсутствует. Это, впрочем, еще не
всегда значит, что причастие 2-ое само по себе в таких
случаях не имеет перфектного характера. Эквивалентности
может не быть (или она может быть слишком
приблизительной или неполной) по той причине, что собственно
перфектное значение в причастии 2-м, выступающем без
вспомогательного глагола, и в аналитических формах
перфекта, включающих это причастие и глагол have,
соединяется с разными другими грамматическими значениями,
различия между которыми могут быть настолько важны при
тех или иных конкретных обстоятельствах, что в целом
эквивалентность оборота с отдельным причастием 2-м
(без have) и оборота, в котором это причастие сочетается
с какой-либо формой глагола have, оказывается
невозможной (или лишь очень относительной).
27.9

Особенно важно здесь обратить внимание на
следующее:
Поскольку причастие 2-ое само по себе может иметь
перфектное значение \ постольку, понятно,
свободные сочетания этого причастия с формами глагола-связки
Ье (а также и с другими связочными глаголами) по крайней
мере могут заключать в своей семантике перфектность.
Таким образом, ФпС be (т. е. некоторая тг-ная,
грамматическая форма слова Ье)+прич. 2-ое Са (т. е. некоторого
слова А) может быть трамматико-семантически подобно
аналитической перфектной форме того же слова, имеющей
вид ФпС have+ггрич. 2-ое Са. Так, например, is gone умер
может быть подобно в грамматико-семантическом
отношении аналитической перфектной форме has gone ушел.
И, действительно, поэтому сочетания типа is gone нередко
называются «формами перфекта»^ говорят о сохранении и
употреблении в известных случаях в английском языке
«перфекта с be», наряду с «перфектом с have». Однако
никакого «перфекта с be» — в виде аналитической формы
соответствующего глагола (например, глагола go идти,
уходить, fall падать) — в современном литературном
английском языке не существует: универсализация have
в качестве вспомогательного глагола перфекта
содействовала тому, что сочетания типа ФпС be+прич. 2-ое Са,
если они не оказывались аналитическими формами
пассива (вроде is loved любим, is thought «подразумеваем») —в
случае переходности соответствующего глагола, не вошли
в систему аналитических форм современного английского
глагола. То, что в таком сочетании, как is gone, есть
перфектность, еще не значит, что такое сочетание есть форма
перфекта. Перфектность в сочетании типа is gone есть
свойство причастия 2-го самого по себе, т. е. не
образующего никакой аналитической формы с глаголом be,
который в подобных случаях выступает как глагол-связка,
а не как вспомогательный глагол. И такое оформление
1 Здесь пока не определяется точно, что значит «перфектное
значение»: под ним пока подразумевается некоторое грамматическое
значение, специфическое для непосредственных сочетаний have с
причастием 2-м, как это вытекает из данного выше предварительного
определения перфекта в английском языке. Детальнее вопрос о
семантике английского перфекта будет рассмотрен ниже,
W

иерфектности существенно отличается от ее оформления в
качестве момента, принадлежащего всему данному
сочетанию, являющемуся уже аналитической личной формой
глагола/ (как в случае перфекта типа has gone). Различие
между сочетанием ФпС Ъе-\-Са (вроде is gone) и
аналитической формой Ф перф. п Са (=Фп have + прич. 2-ое Са)
в зависимости от обстоятельств может быть в большей
или меньшей степени важным с точки зрения общего
значения соответствующих образований, которые поэтому
могут выступать и как не эквивалентные (или
недостаточно эквивалентные) друг другу.
То, что сочетания типа ФпС Ье+ прич. 2-ое Са не
представляют собой аналитических форм, хорошо
иллюстрируется такими двумя предложениями, следующими в
тексте непосредственно одно за другим:
20... «...gone, О knights, is she you knew.
Dead our Duke, and gone his Duchess...»
«...умерла, о рыцари, она, которую вы знали.
Мертв наш герцог и нет герцогини...»
(Matthew Arnold. The Church of Brou)
Здесь gone во втором предложении употреблено
совершенно параллельно прилагательному dead1 — в
построении без связки. Вместе с тем gone his Duchess выступает
как своего рода повторение предшествующего gone...
is she you knew; в этом повторении то же лицо (герцогиня)
обозначается уже иначе (Duchess, что обосновано связью
с dead our Duke) и gone дано уже без is, но характер именно
повторения предыдущего этим не нарушается,
условием чего является тождество функции gone в обоих
случаях его применения. Следовательно, и при is в первом
предложении gone выступает в качестве адъективного
предикативного члена (как во втором случае, где это явствует
из параллелизма с dead), и таким образом is остается
глаголом-связкой и не превращается во вспомогательный
глагол, образующий вместе с причастием аналитическую
форму. Тем не менее «перфектность» в gone is she, конечно,
1 Которое, конечно, есть прилагательное, а никак не
причастие к die умирать, что ясно из различия (is) dead мертв и has died
умер.
281

есть, поскольку она свойственна самому причастию 2-му:
такая же перфектность имеется и в gone his Duchess.
Замена через gone has she, gone his Duchess вряд ли может
быть признана (даже если отвлечься от требований
ритма), но не потому, что при этом неперфектная форма
была бы заменена перфектной, а потому, что (партиципи-
ально-) адъективное сказуемое оказалось бы замененным
через личноглагольное сказуемое и это внесло бы
излишнюю процессность, излишнюю действенность в
изображение данной ситуации.
§ 132. В случае переходных глаголов причастие 2-ое
имеет пассивное значение, так что в этом случае
перфектность оказывается тесно соединенной с пассивностью. При
этом очень важно заметить, что в английском языке
пассивность остается, а перфектность исчезает, когда
причастие 2-ое соединяется с глаголом be в аналитические
формы пассива. Ср.: Не was killed in that battle Он был убит
в той битве; When he was found he was still alive Когда
его нашли, он был еще жив] The South Pole was discovered
by Amundsen in 1911 Южный полюс был открыт
Амундсеном в 1911 г. By whom was the parcel brought? Кем был
принесен пакет? Не was asked some questions Ему задали
несколько вопросов; Wait a little, please, and you will be
shown your room Подождите немного, пожалуйста, и вам
покажут вашу комнату; Something ought to be done Что-
нибудь должно быть сделано и т. п.
Эти предложения понимаются как достаточно
эквивалентные, примерно, таким, как: They killed him in that
battle Его убили в этой битве; When they found him he
was still alive Когда его нашли, он был еще.жив; Amundsen
discovered the South Pole in 1911 Амундсен открыл Южный
полюс в 1911 г.; Who brought the parcel? Кто принес этот
пакет? They asked him some questions Они задали ему несколько
вопросов; Wait a little, please, and the chambermaid will show
you your room Подождите немного, пожалуйста, и
горничная покажет вам вашу комнату; You ought to do
something Вам следует что-нибудь сделать и пр. Если,
например, причастие killed в первом из приведенных выше
(пассивных) предложений понять как употребленное в
перфектном значении, то соответствующее предложение
282

значило бы не он был убит (т.е. его убили) в той битве,
а нечто вроде он был убитым (т.е. мертвым) в той битве,
и, следовательно, дело могло бы быть понято и так, что
он был уже убит до начала той битвы: ведь когда говорится
he was gone, то предполагается, что его уход произошел до
того времени, о котором идет речь. То же, с
соответствующими изменениями, относится и к другим приведенным
выше пассивным предложениям.
Примечание: Утрата причастием 2-ым перфектности в
составе аналитических форм пассива тесно связана с тем, что в
английском языке в качестве вспомогательного глагола пассива
употребляется глагол со значением быть, а не становиться (то же мы
находим, например, и в русском языке: был убит и во французском:
etait tue), в отличие, например, от немецкого языка, где
применяется глагол werden: wurde erschlagen был убит. В древнеанглийском
еще широко применялся глагол weor6an становиться, при котором,
как и при werden в немецком, причастие 2-ое естественно сохраняло
свой перфектный характер — независимо от образования
аналитической формы.
Напротив, там, где форма глагола be в соединении с
причастием 2-м переходного глагола не делается
вспомогательным компонентом аналитического пассива, а остается
связкой, при которой причастие выступает само по себе
(в качестве адъективного) предикативного члена,— там
такое причастие 2-ое вполне может иметь перфектное
значение, так же как и причастие 2-ое непереходных глаголов
(в сочетаниях типа is gone). Ср. The fields were covered
with snow, which lay glittering in the sun and blue in
the shade Поля были покрыты снегом, который лежал
блестя на солнце и отдавал синевой в тени; Не found there
a letter; it was written by his father Он нашел там письмо;
оно было написано его отцом; It is made of steel Это сделано
из стали; The walls were painted blue, and the curtains
were blue too Стены были выкрашены в синий цвет и
занавески были тоже синие. Возможно, что в большинстве
этих и подобных им случаев употребление аналитических
перфектных форм с have (типа ФпС have-(-been+прич.
2-ое Са) было бы неуместным и не привело бы к
образованию предложений, эквивалентных данным, однако не
потому, что оно внесло бы перфектность, а потому, что оно
уничтожило бы спокойную статичность, описательность
данных предложений, связанную с тем, что причастие 2-ое
Ш

/
употреблено в них как таковое, не в составе (личных)
аналитических форм.
При употреблении в качестве определения, вне
сочетаний с формами глагола be, причастие 2-ое может быть как
перфектным, так и нет. По-видимому, это различие
связано с тем, соотносится ли данное причастие в данном
конкретном случае с его употреблением в качестве
предикативного члена при глаголе be (а отчасти и при
каком-нибудь другом) или с его применением в составе аналитических
форм пассива? Ср.: Не found a letter written by his father
Он нашел письмо, написанное его отцом (...a letter: it
was written by his father: ...письмо: оно было написано его
отцом, т. е. his father had written it его отец написал его);
Nouns written with a final у change у to ie in the plural.
Существительные, пишущиеся с конечным у, изменяют у
на ie во множественном числе (which are written...которые
пишутся... т. е. ... which we write...которые мы пишем...).
§ 133. В связи с тем, что говорилось здесь об утрате пер-
фектности причастием 2-м в составе аналитических форм
пассива, следует вспомнить также сказанное ранее о
характере таких форм, как has been finished, had been written
и пр. (см.§ 129): перфектность этих форм определяется пер-
фектностью сочетаний has been, had been и пр. (которые
являются перфектными формами глагола be). Причастие
же 2-ое главного глагола выступает в таких случаях (как
и вообще в аналитических формах пассива) только в своем
качестве пассивного причастия, а не причастия
перфектного. То же, разумеется, относится и к таким
перфектным причастным образованиям, как having been
finished, having been written: их перфектность также
определяется только перфектностью сочетания having been.
Эти причастные образования являются перфектными
причастиями пассива. Поскольку причастия 2-ые могут
быть пассивными и могут иметь при этом перфектное
значение, постольку те и другие причастия, т. е. перфектные
причастия пассива типа having been finished, having been
written, и простые причастия 2-ые, такие, как finished,
written могут выступать как в известном смысле
параллельные образования. Однако полной эквивалентности здесь
нет — по той же причине, по какой личные формы перфек-
284

\
та большею частью оказываются не эквивалентными (или
недостаточно эквивалентными) сочетаниям
соответствующих форм глагола be с причастием 2-ai (т. е., например,
has gone, с одной стороны, и is gone, с другой). Отношение
между перфектным причастием пассива (например, having
been written) и причастием 2-м того же глагола (например,
written) то же самое, что между какой-либо личной
перфектной формой пассива данного глагола (например, has
beta written) и соответствующим сочетанием связки be с
причастием 2-м этого же глагола (например, is written в
This letter is written in verse Это письмо написано
стихами). Таким образом, например, having been written
входит в следующую пропорцию: having been written:
written =has been written: is-[-written.
А это значит, что having been written: has been writ-
ten=written: is + writ ten, т. е. что перфектное причастие
пассива соответствует личным формам пассива так же, как
причастие 2-ое соответствует составному сказуемому,
состоящему из связки be и причастия 2-го. Иначе говоря, в
соответствии с замечаниями, сделанными по поводу ранее
приведенных примеров, перфектное причастие пассива
является более процессным, более действенным
сравнительно с причастием 2-м того же глагола, которое,
наоборот, больше подчеркивает получившееся состояние как
таковое.
§ 134. В общем же соотношение между различными
формами причастия, выступающими (хотя бы в известных
случаях) со значением перфекта, и личными глагольными
образованиями, так или иначе имеющими перфектное
значение, может быть изображено так:
Актив Пассив
having written having gone gone written having been written
has written has gone is -f gone is + written has been written
had written had gone , was + gone was -f- written had been written
Перфект актива (перфект- Составное сказуемое с Перфект пассива
ность связана с перфект- причастием 2-ым в пер- (перфектность оп-
ностью причастия 2-го фектном значении ределяется фор-
главного глагола) моц глагола be)
№

Это соотношение осложняется еще тем, что причастие
2-ое употребляется также как причастная (адъективно-
глагольная) форма, соответствующая неперфектным
аналитическим личным формам пассива типа is written.
Следовательно, наряду с отношением:
written: is + written, was + written
(составное сказуемое)
имеется и отношение:
written: is written, was written
(аналитические формы)
что было уже отмечено выше
В целом получается так:
written
(а)
is + written
was + written
(причастие 2-ое
перфектное)
Можно было бы ожидать, что случай (б)
дифференцировался бы по отношению к (а) употреблением причастия
being в составе причастной формы: being written. Как уже
сказано, в аналитическом соединении с формами глагола
be причастие 2-ое не имеет перфектности, и аналитическое
сочетание being written вполне могло бы соответствовать
личным аналитическим формам типа is written.
Сочетания вроде being written, как известно, уцотреб-
ляются в действительности, но, по крайней мере—обычно,
не в том грамматическом значении, которое имелось в виду
выше, а в значении причастия пассива длительного
вида: наличие в них формы на -ing вовлекло их в систему
этого вида. Таким образом, получилось:
written being written
is written is being written
was written was being written
Но за счет этой дифференциации видов в пассиве
оказалась утраченной возможность внешней дифференциации
между причастием, соответствующим личному пассивному
построению с составным сказуемым (случай (a): is-f-writ-
(Ь)
is written
was written
(причастие 2-ое
неперфектное)
286

ten и т. п.), и причастием, соответствующим аналитическим
личным формам пассива (случай (б): is written и т. д.).
§ 135. Общий вывод из рассмотрения причастия 2-го
как формы, так или иначе входящей в систему перфекта,
получается такой:
Причастие 2-ое само по себе в основном является
перфектным: оно регулярно имеет перфектное значение,
когда применяется в качестве предикативного члена при
глаголе-связке, а также и в функции определения, если
последнее выступает как соответствующее сочетанию со
связкой (found a letter, written by his» father: ...a letter;
it was written by his father) или аналитической
перфектной форме с have (...a letter which had been written by his
father). Употребление причастия 2-го в неперфектном
значении, как было сказано, связано с его использованием в
аналитических формах пассива со вспомогательным
глаголом be. Таким образом, неперфектность не свойственна
этому причастию как таковому, тогда как перфектное его
значение должно быть признано его свободным, наиболее
самостоятельным и наименее обусловленным
значением.
Отсюда, далее, следует, что и перфектность
аналитических форм с have в качестве вспомогательного глагола
определяется перфектностью самого причастия, входящего
в состав этих форм. В начала этого раздела именно эти
формы были выдвинуты вперед, как образующие в первую
очередь систему перфекта: причастие 2-ое как таковое
было включено в эту систему лишь постольку,
поскольку оно в известных случаях и само по себе имеет
грамматическое значение, общее с грамматическим
значением этих форм. Так было сделано, понятно, потому, что
в целом аналитические формы с have являются более
постоянными и специфическими представителями системы
перфекта, чем причастие 2-ое само по себе, и
именно с ними в первую очередь связывается понятие перфекта.
Теперь, однако, необходимо подчеркнуть, что все же по
существу основным элементом всей перфектной системы
является именно причастие 2-ое, несмотря на то, что оно
может, вообще говоря, выступать и без перфектного
значения.
287

Примечание 1: Сосредоточение перфектности в причастии
2-м в составе аналитических форм перфекта имеет свое обоснование,
как известно, в предшествующей истории этих форм. Ведь, например,
древнеанглийское 9а bee ealla... geliornod hsefdon * еще могло
значить те книги все выученными имели (точнее: «выучено имели», так
как здесь причастие geliornod уже не согласовано с дополнением bee
книги). Перфектность здесь получалась потому, что само причастие
2-ое было перфектным; личная же форма глагола habban (>have),
в данном примере—haefdon, не вносила никакой перфектности: 5а
Ьё~с ealla haefdon, — те и все книги имели.
Глагол habban (>have) иметь сыграл в развитии перфекта в
английском языке свою роль потому, что он не только давал
возможность вводить причастие, имевшее само по себе перфектное значение,
в состав сказуемого, но и открывал путь, так сказать, к
«нейтрализации» пассивного значения у причастия 2-го переходных глаголов,
что было необходимо для создания форм перфекта актива у
таких глаголов. Таким образом, с помощью habban (>have) была
создана развитая система перфекта, и перфектность проникла в область
активных форм переходных глаголов, но как
таковая перфектность существовала и ранее, независимо от этого
глагола, а именно — в причастии 2-ом.
Конечно, мы знаем, что в процессе исторического развития,
в результате постепенного накопления нового качества и утраты
старого качества, функции и значения тех или иных единиц языка могут
в конце-концов коренным образом измениться. И было бы
проявлением ложно понятого историзма, если бы сосредоточение
перфектности в причастии 2-ом в новоанглийском непосредственно
доказывалось бы тем, что было в древнеанглийском: это было бы
простой подменой настоящего положения дела тем, что было раньше.
То, что перфектность в аналитических перфектных формах (с
have) основывается и зиждется на причастии 2-ом в их составе,
доказывается попросту тем, что это причастие выступает как
перфектное и вне таких форм, тогда как глагол have сам по себе, независимо
от соединения его с причастием 2-ым, не имеет перфектного значения.
История образования системы перфекта в английском языке на
основе использования причастия 2-го не доказывает то, что
утверждается относительно современного языка, но объясняет
исторически сложившееся положение и позволяет лучше, глубже понять его.
При этом, конечно, нужно помнить, что само развитие системы
перфекта и развитие аналитических форм пассива, в которых «деперфек-
тизация» причастия 2-го стала закономерным явлением, оказались
факторами, изменившими положение причастия 2-го в языке: с
одной стороны, оно стало уже не столь обособленным, сделавшись
членом целой системы (основанных на нем) форм; с другой же
стороны, его перфектность в общем стала, быть может, менее
определенной и устойчивой (под влиянием его применения в аналитических
формах пассива со вспомогательным глаголом be).
Примечание2: Интересно отметить, что подобно тому, как
в аналитических формах перфекта перфектность основывается на
1 Alfred, Предисловие к переводу Сига Pastoralis, 47.
288

причастии 2-ом, в аналитических формах пассива с be пассивность
также определяется причастием 2-ым, а не вспомогательным
глаголом. Это очень хорошо видно из сопоставления is written и is writing:
при тождестве вспомогательного глагола залоги здесь различны —
соответственно залоговому различию между причастием 2-ым и 1-ым
(на -ing). Получается своего рода парадокс: has written и is written
различаются как формы-яерфекта актива и неперфекта пассива на
основе разщго характера причастия в них, которое как раз является
общим их элементом. Внешне же различаются лишь
вспомогательные глаголы, которые сами по себе не имеют прямого отношения ни
к перфектности, ни к пассивности соответственно (ср. активность
форм типа is writing). Парадокс этот находит свое разрешение в том,
что, хотя и перфектность в has written, и пассивность в is written
основывается на самом причастии, но выделение в этом
причастии одного из этих значений и удаление, «нейтрализация» другого
определяются вспомогательными глаголами: has и be, сами по себе
не имея значения перфекта и пассива, ясно указывают, с каким из
этих грамматических значений выступает в соответствующем случае
причастие 2-ое.
ЗНАЧЕНИЕ ПЕРФЕКТА.
ОБЩАЯ ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
§ 136. Подходя к определению значения перфекта, не*
обходимо, прежде всего, выяснить сами условия этой
задачи. Ведь перфект, как он был предварительно
определен выше, представляет собой сложную систему очень
различных форм, в которых выступают очень
разнообразные конкретные слова-глдтолы, различающиеся также и
более общими лексическими и лексико-грамматическими
характеристиками. Кроме того, в связной речи формы
перфекта выступают в лексически и грамматически различных
контекстах. Все это требует в высшей степени
внимательного и тщательного выделения из комплексных значений
конкретных словоформ того общего значения (или ряда
значений), которым характеризуется именно перфект как
таковой.
§ 137. Произведенный выше анализ до некоторой степе-»
ни, по-видимому, облегчает задачу: он дает основание
выделить прежде всего причастие 2-ое как тот элемент системы,
на котором она вся построена. Это помогает ориентации
во всей сложной системе, отделению в ней существенного
от несущественного.
10 — 2365
289

Примечание: То, что в единичных случаях причастие 2-ое
не употребительно и почти бессмысленно вне аналитических форм
с have (ср. прич. been), не меняет существа дела: ведь если has
been представляет собой ту же грамматическую форму, что и has
gone в прич. gone (ср. отдельное gone), то и в has been последний
элемент является основанием перфектности всего образования.
Во всех причастиях 2-х, употребляемых со значением
перфекта (т. е. с таким значением, которое обнаруживается
и в аналитических формах с have), содержится указание
на осуществление соответствующего процесса до того
времени, которое имеется в виду или о котором идет речь;
ср.: gone «ушедший»] the risen sun взошедшее солнце; fallen
leaves опавшие листья; is gone «ушел», умер; is risen взошло—
has gone—ушел, has risen взошло, have fallen опали; ср.
сохранение этого значения также и при субстантивации:
the fallen павшие, the deceased умершие. В пассиве: written
написанный, wounded раненный (ср. субстантивированное
the wounded раненые), lost потерянный, bought купленный,
finished законченный, exchanged обмененный и мн. др. в
большинстве случаев их свободного употребления (a letter
written... письмо, написанное...; a soldier wounded in the battle
солдат, раненный в битее, wounded soldiers раненые
солдаты; will find the lost key найдет потерянный ключ; the book
bought for the children книга, купленная для детей; things
exchanged for other things вещи, обмененные на другие
вещи и пр.).
Таким образом, по крайней мере в очень многих
случаях, перфектное значение является так или иначе
значением прошедшего, почему причастие 2-ое
традиционно и называется в английской грамматике Past
Participle. Отсюда понятно также, что перфект настоящего
времени (или настоящее перфектное, Present Perfect),
хотя вспомогательный глагол в нем и имеет форму
настоящего времени (have, has), обычно сближается с
прошедшим неперфектным (простым, Simple Past) и обозначает,
как и эта последняя форма, тот или другой процесс в
прошлом; ср. Не has found the key Он нашел ключ — Не
found the key Он нашел ключ; I have never seen him Я
никогда не видел его — I never saw him Я никогда не видел
его и пр. (Ср. тождественность русских переводов.)
290

§ 138. Вместе с этим, однако, замечается и
специфическая особенность значения перфектности, отличающая это
значение от значения прошедшего времени: значение
перфектности — это осуществление процесса до того
времени, которое имеется в виду, о
котором идет речь, тогда как значение
прошедшего времени — это осуществление процесса до
момента данной речи. Это различие с наибольшей
четкостью выступает при сопоставлении будущего
времени перфекта с обычным (неперфектным) прошедшим:
ср. Не will have finished it Он окончит это и Не
finished it Он окончил это. Вообще говоря, значение
прошедшего имеется в обоих случаях; но в первом из них
понимается прошедшее по отношению к
некоторому будущему времени, которое
имеется в виду или о котором прямо говорится (Не will have
finished it by that time, by next Sunday, by 6 o'clock,when
you come next time Он окончит это к тому времени, к
следующему воскресенью, к 6 часам, к тому времени, когда вы
придете в следующий раз); во втором же случае, т. е. в
случае обычного прошедшего времени (he finished it),
понимается прошедшее по отношению к
моменту данной речи, т. е. с точки зрения автора
данной речи,— просто прошедшее, прошедшее без каких-
либо оговорок. Ведь момент речи для автора этой речи
есть настоящее, есть в^емя его действительного
существования, и прошедшее по отношению к этому моменту есть
действительно прошедшее в самом прямом смысле, то
прошлое, которого не воротишь. Оно является
относительным лишь постольку, поскольку вообще прошедшее
соотносительно с настоящим и будущим и поскольку
настоящее есть скользящий момент, а не фиксированная раз
навсегда дата. Но поскольку момент данной речи, момент
настоящего для ее автора есть для него (для автора)
совершенно и принципиально особый момент, момент
реального его существования, не зависящий от его выбора,
постольку вся данная система прошедшее-настоящее-
будущее для автора данной речи оказывается безусловной
и безотносительной. Поэтому бессмысленным
представляется обычное прошедшее нарочито называть
«относительным», как это делает, например, Гв Н, Воронцова в
10* 291

автореферате ее (неопубликованной) работы «Перфект в
современном английском языке».
Иное дело — прошедшее по отношению, например, к
некоторому моменту в будущем. Такой момент в будущем
никак специфически не выделяется с точки зрения данной
речи и ее автора как естественный координатный «нуль»,
от которого отсчитывал ось бы как прошлое, так и
будущее. Напротив, такой момент представляется выделяемым
лишь на данный случай, по усмотрению автора речи,
соответственно тому, что и как он хочет сказать. Здесь
самая система прошедшее-настоящее-будущее, в которой
прошедшее по отношению к будущему только и является
«прошедшим», оказывается условной и относительной.
Поэтому и соответствующее «прошедшее» (т. е. прошедшее
по отношению к будущему) выступает как специфически,
сугубо относительное, и поэтому есть смысл именно такое
«прошедшее» обозначать как относительное
прошедшее.
Итак, в будущем перфекта очень четко и ясно значение
перфектности характеризуется как значение
относительного прошедшего, т. е. как значение
прошедшего по отношению к известному моменту, который не
является моментом речи, но имеется в виду или выделяется
в самом содержании речи. Иначе говоря, значение
перфектности здесь отчетливо характеризуется как значение
предшествования в плане содержания
высказывания.
Это специфическое значение перфектности так хорошо
заметно в будущем перфекта, понятно, потому, что в этой
форме мы находим наиболее резкое противоположение:
будущее по линии категории времени — прошедшее (т. е.
предшествующее) по некоторой другой линии.
В прошедшем времени перфекта (в перфектном
прошедшем, или плюсквамперфекте, Past Perfect, Pluperfect)
нет такого контраста: по обеим линиям мы находим
значение прошедшего. Но по линии категории времени это
будет прошедшее как предшествующее моменту данной
речи, по другой же линии это будет прошедшее как
предшествующее некоторому моменту в самом ^содержании
речи. Так как этот момент, по линии категории времени,
является прошлым, то и предшествующее ему, конечно,
292

является прошедшим и таковым оно и изображается
прошедшим временем перфекта. Ср.: The last drops of a
shower were falling, but the sun had burst through, and the
sky above the thicket was clear and blue Падали последние
капли дождя, но солнце уже проглянуло из-за туч, и небо над
чащей было ясным и голубым/.
Здесь как обычное прошедшее (т. е. как
предшествующее моменту данной речи) представлено то время, когда
падали последние капли (the last drops... were falling),
а небо над чащей было ясным и голубым (the sky above
the thicket was clear and blue). Момент же, когда солнце
проглянуло, предшествовал этому времени (так, что
последние капли дождя падали уже при солнце), и это
изображено с помощью не обычного прошедшего, но
прошедшего перфекта (the sun had burst through).
Таким образом, хотя в прошедшем перфекте мы
дважды находим значение прошедшего (предшествующего),
все же значение прошедшего как принадлежащего
категории времени здесь достаточно четко отличается от того
значения прошедшего (предшествующего), которое и есть
значение перфектности, т. е. значение перфекта как
такового, в отвлечении от особенностей отдельных форм,
представляющих его в парадигматической схеме глагола.
А тем самым прошедшее время перфекта, хотя оно и
относится к прошлому, достаточно четко отличается от
обычного прошедшего времени (простого прошедшего, Simple
Past, Preterite) — именно тем, что сверх общего обеим
формам значения прошедшего времени оно имеет еще
второе и иное значение прошедшего (предшествующего),
значение перфектности.
§ 139. Существенно по другому обстоит дело в
отношении так называемого настоящего времени
перф екта, перфектного настоящего, Present
Perfect, почему как раз эта форма вызывает наибольшие споры
и разногласия при изучении и описании английского
перфекта. Специфическое затруднение вызывает здесь
определение смыслового отличия
настоящего времени перфекта от обычного
(неперфектного) прошедшего.
В самом деле, ведь настоящее время перфекта обозна-
293

чает все-таки (хоть оно и называется настоящим)
осуществление процесса в прошлом, так как значение пер-
фектности есть значение предшествования (т. е.
относительного прошедшего) и так как в настоящем времени
перфекта имеется в виду предшествование не какому-либо
моменту в будущем или прошлом, но именно
настоящему моменту. Но ведь предшествующее настоящему
моменту и есть обыкновенное прошедшее, т. е. как раз то
время, которое изображается как таковое посредством
формы обычного прошедшего (неперфектного, простого,
Simple Past). В чем же тогда существо смыслового различия
между he has written the letter и he wrote the letter и т. п.?
Различие здесь есть, но, действительно,— если
ограничиваться той характеристикой перфекта в целом,
которая дана выше,— различие это оказывается очень тонким,
и его можно и не заметить и легко упустить из виду. Как
известно, в истории отдельных языков границы между
прошедшим временем и образованиями, подобными, по
их грамматическому значению, настоящему времени
перфекта в английском языке, изменялись и даже стирались.
Так, по-видимому, в латыни и германских языках в
доисторическую эпоху, произошло смешение старого перфекта
с аористом (который, вероятно, уже приобрел значение
прошедшего); в русском языке древнеславянский
аналитический перфект вытеснил старые имперфект и аорист
(для чего должно было произойти стирание грамматико-
семантических границ между ними); в немецком и
французском языках образовавшиеся в них новые
аналитические перфекты (франц. passe compose или defini) в той
или иной мере вторглись в область прошедшего времени
(немецкого имперфекта, французского passe compose или
defini, которое в свою очередь продолжает латинский
перфект, окончательно превратившийся в прошедшее время и
отличающийся от старого имперфекта, франц. imparl ait,
уже в видовой плоскости). Все это свидетельствует о том,
что такие образования, как английское настоящее время
перфекта, и подобные ему по грамматическому значению,
действительно очень близки по своей грамматической
семантике к прошедшему времени. В истории самого
английского языка имелась, по-видимому, сильная тенденция к
дальнейшему сближению настоящего времени перфекта с
294

обычным прошедшим. Характерное для американского
варианта английского языка ограничение употребления
этого времени перфекта за счет обычного прошедшего
также указывает на большее или меньшее стирание различия
между обеими формами. \^
Но в литературном английском языке Англии (в
британском варианте литературного английского языка)
настоящее время перфекта (Present Perfect) продолжает
регулярно и достаточно устойчиво отличаться по
употреблению от прошедшего обычного. Почему же здесь не
происходит дальнейшего сближения и смешения того и
другого?
В некоторых, преимущественно практических,
грамматиках дифференцированно'сть в употреблении настоящего
перфектного и прошедшего обычного (Present Perfect и
Simple Past) объясняется в большей или меньшей мере
словарным контекстом; например: при just употребляется
Present Perfect, при just now — Simple Past (Past
Indefinite); cp. He has just come — He came just now — Он
только что пришел. Если не прямо приводятся слова,
«требующие» применения в соответствующем
предложении той или другой из этих форм, то очень обычны
указания на то, что обстоятельственные слова еще не
истекшего времени «требуют» настоящего перфекта, а
обстоятельственные слова, обозначающие уже полностью
ушедшие в прошлое моменты и периоды, «требуют» прошедшего
обычного.
Такие объяснения вряд ли что объясняют. Они
подобны тому, как если бы употребление прошедшего времени в
предложениях вроде: Юн написал эту статью в прошлом
году', Юн написал это письмо вчера' ,— объяснялось
наличием в них обстоятельственных слов 'в прошлом году',
'вчера'. Думается, что на самом деле в таких случаях
прошедшее время глагола употребляется потому, что
говорится о прошлом, которое и изображается как прошлое
(т. е. мысленно не приближается и не оживляется, для
чего потребовалось бы presens historicum); а поскольку
вообще речь идет о прошлом, постольку, естественно, и
обстоятельственные слова времени могут быть такими,
которые обозначают отрезки уже истекшего времени, и
употребляются они потому, что необходимо или жела-*
т

тельно уточнить/какой отрезок прошлого имеется в виду.
Иначе говоря, как употребление прошедшего, так и
использование определенных слов в качестве обстоятельств
времени объясняется тем, что и как необходимо или
желательно сказать.
ПЕРФЕКТНОСТЬ И ВИД
§ 140. Не видя заметной разницы между настоящим
временем перфекта и прошедшим обычным в том
направлении, в каком отыскиваются прочие различия между так
называемыми «временами» глагола (tenses), некоторые
исследователи склонны с большей или меньшей
определенностью утверждать, что разница между названными
«временами» лежит совсем в другом направлении, а именно в
области вида.
В советской англистике особый видовой характер
приписывается настоящему времени перфекта как проф,
Б. А. Ильишом, так и Г. Н. Воронцовой, много
занимавшейся специально этой формой. Но существо видового
значения настоящего времени перфекта тем и другим
автором определяется по-разному. Тогда как Б. А. Ильиш
считает, что «форма настоящего перфектного представляет
наиболее ясный случай видовой функции перфекта: это форма
результативного вида», 1 Г. Н. Воронцова не признает
результативность основным значением рассматриваемой
формы и определяет ее как форму «вида предельного...
вида преемственности».2
При этом Б. А. Ильиш не ставит по существу вопроса
о том, как входит настоящее перфекта в видовую систему
английского глагола и какова эта система в целом. «Вид»
в его трактовке — грамматическая категория,
находящая многообразное выражение, причем отдельные формы
и другие образования (например, сочетания с
«послелогами», т. е. с предложными наречиями) 3 могут в
различной мере иметь «видовую функцию».
Г. Н. Воронцова стремится внести большую четкость
1 Б. А. Ильиш. Современный английский язык, изд. 2-ое,
1948, стр. 165
2 Указ. автореферат, стр. 33
8 Указ. соч., стр. 168
296

в вопрос о месте перфекта (настоящего перфекта) в системе
видов английского глагола, т. е. она вообще пытается
определить эту систему именно как систему (три вида:
1) общий, констатирующий; 2) непредельный,
живописующий; 3) предельный, вид преемственности). Но как и
проф. Ильиш, Г. Н. Воронцова называет перфект
(настоящее перфекта) формой такого-то вида, т. е. чем-то
отличным о т^с амого данного вида
(предельного, преемственного — у Воронцовой;
результативного — у Ильиша). Получается как бы своего рода
симбиоз между перфектом и известным видом: в настоящем
перфектном этот симбиоз — прочный, достаточно
устойчивый; в других же формах — менее постоянный (так,
«...имеются совершенно четкие случаи значения
плюсквамперфекта как предельного вида преемственности и
четкие случаи его значения как относительного времени...
Это — полифункциональная форма...»; о будущем перфекта
говорится, «что это — главным образом — форма вида
преемственности в сфере будущего, хотя отдельные
случаи обнаруживают скорее значение предбудущего»,1
т. е. значение относительного времени). Таким образом,
соответственно этой концепции, перфект вообще
собственно н е есть какой-либо вид, но представляет собой
некоторую «форму», функцией которой, в частности,
является известный «вид», в иных же случаях
—«относительное время».2 В такой концепции явственно проступает
влияние «теорий» О. Есперсена и акад. И. И. Мещанинова
о «понятийных категориях» (ищущих воплощения, как
некие души неродившихся, в тех или иных «формах»,
которые, в свою очередь, готовы воплотить в себе и не одну
такую «категорию»: они могут быть
«полифункциональными»). Все это запутывает вопрос.
Далее, ни у Б. А. Ильиша, ни у Г* H. Воронцовой не
ясно, каким образом в длительном настоящем перфекте
(has been writing) и вообще в длительных формах
перфекта (had, will have been writing) совмещаются два разных
вида: длительный и тот, который является «функцией»
перфекта. Сказанное в§ 486 в книге Б. А. Ильиша следует
1 Указ. автореферат, стр. 33 и 34
2 Б. А. И л ь и ш, указ. соч., стр. 166, 484, 485.
297

понимать, по-видимому, так, что «форма» настоящего
перфектного длительного вида может быть одновременно, в
одном и том же случае употребления, и «формой»
результативного вида и «формой» длительного или только «формой»
последнего. У Г. Н. Воронцовой же «длительной форме» 1
перфекта вообще, по-видимому, нет места в системе трех
видов, воплощающихся в «длительной», «простой» и
«перфектной» формах,— по крайней мере, если судить по
автореферату. Поскольку длительное настоящее перфекта (или
вообще длительный перфект) не выделяется в совершенно
особый, самостоятельный вид, соотносительный с другими
видами, вместе с которыми и противополагаясь которым он
образует категорию вида в английском языке, и поскольку,
поэтому, представляется возможным
сосуществование двух разных видов в одной и той же
«форме», постольку, очевидно, «длительный вид» и
«результативный вид» (или, по Воронцовой, «непредельный
живописующий» и «предельный вид преемственности») являются
«видами» двух различных грамматических категорий, так
сказать,— видами первого и второго рода.
Так как длительные формы глагола в их отношении к
соответствующим простым формам являются несомненно
формами категории вида в собственном смысле (что
достаточно ясно признается и проф. Б. А. Ильишом и Г. Н.
Воронцовой), причем значение длительного вида имеется и у
длительных форм перфекта, то, очевидно, значение пер-
фектности, как бы его не определять, не может быть
значением видовым, т. е. принадлежащим к той
же категории, что и значение длительности, поскольку
оно соединяется с последним в одних и тех же формах (типа
has been writing).
Следовательно, определяя настоящее перфекта как
«вид» или «форму вида», термину «вид» придают иное
значение сравнительно с тем, в каком он используется для
характеристики грамматико-семантического
противопоставления длительных и простых форм, т. е. длительного
и общего видов. А в таком случае, понятно, лучше не
говорить о «виде»: иначе создается омонимия терминов в
одной и той же сфере.
1 Ср. указ. автореферат, стр. 32
298

То же самое, естественно, получается и при всякой
иной «видовой» трактовке различия между настоящим
перфекта и прошедшим обычным (например, если определять
первое как ретроспективный вид, как законченный вид
и пр.), если не закрывать глаза на несомненно видовое
соотношение между формами длительными и общими
(простыми).
Различные попытки отыскания в настоящем времени
перфекта (и в перфекте вообще) видового отличия от
прошедшего обычного поучительны в том отношении, что они
наглядно показывают неэффективность
теоретико-лингвистического исследования конкретных фактов языка без
достаточно разработанной методики этого исследования
и без должного выяснения самих принципов анализа и
определения таких фактов.
СУЩЕСТВО ПЕРФЕКТНОГО ЗНАЧЕНИЯ
§ 141. Единообразие внешнего строения настоящего
времени перфекта и других аналитических перфектных
форм (т. е. построение их всех по формуле ФпС have-[-
прич. 2-ое Са) настоятельно требует, чтобы все эти
формы рассматривались как единая система. Ведь
внешнее тождество или подобие, как правило,
является в языке выражением внутреннего тождества или
подобия: без этой закономерности язык не мог бы
функционировать как средство общения, так как тогда можно было
бы постоянно полагать, что то же самое звучание при
всяком новом его воспроизведении имеет новое, иное и
непредвиденное значение. Омонимия является отступлением
от этого правила, в каждом отдельном случае конкретно-
исторически обусловленным, частным нарушением общей
закономерности. Омонимичность не может быть общим
принципом соотношения между единицами языка, и одно
и то же звучание, выражающее два разных значения,
только тогда может быть признано одинаковой звуковой
оболочкой двух разных языковых единиц (морфем, слов,
словоформ), когда установление осмысленной,— с точки
зрения существующих языковых связей и конкретных
исторических условий жизни данного общества,— связи
299

между двумя значениями, выражаемыми в этой звуковой
оболочке, оказывается решительно невозможным —
несмотря на то, что сама одинаковость оболочки и толкает к
отысканию такой связи.
Понятно, исходя из этого, что единообразие строения
различных форм перфекта, т. е. о б щ е е в их строении,
объективно толкает к нахождению общего в их
значении, и отказаться от выяснения этого общего можно,
как и в случаях омонимии, только при условии, если
смысловые различия между отдельными формами явно и
решительно препятствуют найти что-либо общее.
§ 142. Значение перфектности, как уже можно было
видеть из предыдущего изложения, оказывается, по крайней
мере во многих случаях, в основном одинаковым как
в самом причастии 2-ом, так и в будущем и прошедшем
временах перфекта, и на основании согласного показания этих
форм оно было приблизительно определено как значение о т-
носительного прошедшего, или иначе говоря, как
значение предшествующего. Это значение и
приводит к сближению настоящего времени перфекта с
прошедшим обычным, к сближению, которое вполне реально.
Но сближение еще не значит совпадение. И вместе с
этим оно не исключает дифференциацию, имеющую не
гетерогенный характер (вроде видовой дифференциации
в данном случае),, а органически вытекающую из н а-
личного, хотя бы и небольшого различия
(которое все же имеется, раз нет совпадания).
§ 143. Таким образом, необходимо признать, что
наиболее правильно к определению соотношения между
настоящим перфекта и прошедшим обычным подходят те
исследователи, которые отправляются от значения
относительного прошедшего (предшествующего),
достаточно ясно выраженного другими формами перфекта.
Следует лишь со всем вниманием вникнуть в то, насколько
при таком значении возможно не только некоторое
различие, но и поддержание или даже усиление различия
между настоящим перфекта и обычным прошедшим.
Нужно вспомнить, что сближение и трудность
разграничения обеих этих форм основываются на том, что обе они,
300

вообще говоря, означают прошедшее (предшествующее)
по отношению к настоящему. Однако,
ведь это только «вообще говоря». Необходимо приглядеть^
ся внимательнее.
Перфектные формы, как было отмечено выше, означают
прошедшее по отношениюк некоторому моменту
или периоду, который имеется в виду или
о котором идет речь. Поскольку мы имеем дело
с прошедшим или будущим перфекта, постольку этот
момент или период явно не есть момент данной речи или
какой-либо период, в который этот последний момент
включается. При этом нужно заметить, что рассматриваемый
момент или период определяется двояко, а именно:
1) По линии грамматической категории времени —
либо как ушедший в прошлое, либо как предвидимый,
ожидаемый в будущем. Это различие, как известно, выражается
временным различием между соответствующими формами
вспомогательного глагола have: had в первом случае,
shall/will have — во втором. По этой линии, разумеется,
устанавливается определенное отношение к «настоящему»
автора данной речи, т. е. к моменту этой речи.
2) Независимо от грамматической категории
времени — как момент или период, характеризуемый каким-
либо явлением, событием, положением и т. п. Ср.: It was
twenty minutes to three, and he had been waiting since two
o'clock Было без двадцати три, а он ждал с двух часов; Неге
Mr. Pickwick, who had been writing in silence for some
time, gave a violent start Тогда Мистер Пикквик, который в
течение некоторого времени молча писал, сильно
вздрогнул; — Не had been smoking a cigarette; now he threw
the end of it into the grate and rose from the bed where he
had been sitting До этого он все время курил] теперь же он
бросил окурок в камин и встал с кровати, на которой он
сидел; — We shall have walked a long way before we reach
the sea Мы проделаем долгий путь, прежде чем мы достиг*
нем моря; — It is clearing up; in an hour the rain will
probably have ceased Уже проясняется, через час дождь,
возможно, прекратится.
Момент или период, относительно которого процесс,
обозначаемый той или иной формой (прошедшим или
будущим) перфекта, изображается как предшествующий, как
301

более или менее отступивший в прошлое, во всех этих
предложениях определяется не просто как прошедший или
будущий (соответственно форме глагола have), но и более
конкретно: как известное время по показанию часов
(twenty minutes to three — Без двадцати три — а
показание часов есть определенное явление); как время,
характеризуемое каким-либо действием (когда мистер Пиквик
вздрогнул — Mr. Pickwick gave a start; он бросил окурок
в камин и вешал с кровати — he threw the end of his
cigarette into the grate and rose from the bed) или событием,
положением (когда мы достигнем моря — we reach the
sea), как время, отделенное каким-либо промежутком от
некоторого явления (in an hour через час — it is clearing up
проясняется).
Ясно, что для перфекта как такового (для самой «пер-
фектности») определение по линии грамматической
категории времени несущественно; ср. We shall have walked a
long way before we reach the sea и We had walked a long
way before we reached the sea. Так как перфектность
соединяется с разными категориальными формами времени
(с прошедшим, будущим, настоящим) и может существовать
также и вне такого соединения (например, в причастии
2-ом, в перфектном инфинитиве), то с точки зрения пер-
фектности важным оказывается именно второе из
отмеченных выше определений того момента или периода,
относительно которого перфект изображает данный процесс как
принадлежащий прошедшему, как предшествующий. Вот
именно такого рода определенность этого момента или
периода, т. е. его определенность соответствующими
явлениями, событиями, положением, ситуацией, имеет
решающее значение для того, чтобы настоящее время перфекта
отличалось по своему грамматическому значению от
прошедшего обычного.
В самом деле, ведь прошедшее имеет в качестве
«координатного нуля» только момент данной речи, т. е.
известный момент существования * ее автора в отвлечении от
каких-либо иных событий, явлений и пр. Этот момент не
характеризуется каким-либо иным конкретным наполне-
1 Или воображаемого существования и т. п., если речь
вкладывается ее автором в уста вымышленного лица и пр.
302

нием, хотя бы какими-либо данными времяисчисления
(часом, днем, годом и т. д.).
Сказанное можно пояснить таким примером:
Предположим, что данная речь осуществляется в 8
часов вечера 10-го ноября 1952 года и, следовательно, это
время есть момент данной речи, определяемой для ее
автора как «теперь», как «настоящее». Предположим, далее,
что эта речь является предложением Не has written the
letter Он написал письмо. При условии исключения всех
прочих ситуационных факторов (в том числе и какого-
либо контекста) этим предложением будет иметься в виду,
примерно, следующее: Он(на)писал письмо (до8часов 10.XI.
1952 г.) — тщ как употребление формы перфекта
указывает, что соответствующий процесс предшествует
известному моменту или" периоду, характеризуемому конкретно
тем или другим явлением, событием, ситуацией. В данном
случае, по условию, никакие другие характеристики
такого рода, кроме явления «8 часов 10.XI.1952 года»
во внимание не принимаются, и поэтому перфектность,
т. е. относительное прошедшее, понимается здесь как
предшествующее определяемому именно таким образом
времени.
Если же данная речь окажется предложением Не wrote
the letter Он написал письмо, то, при тех же условиях, она
будет пониматься приблизительно как Он (на)писал
письмо (в прошлом, т. е. до настоящего момента, до
осуществления этой речи). То, что этот момент оказался именно 8
часами вечера 10.XI. 1952 года, здесь несущественно:
определение «координатного нуля» мыслится здесь в отвлечении
от каких-либо конкретных данных, кроме самого факта
речи и самого факта существования ее автора.
Справедливо говорят об «отрыве от настоящего» при
употреблении прошедшего обычного, которое
действительно является «историческим временем» в условном
грамматическом смысле.
Конечно, описанное здесь различие является довольно
тонким, и поэтому оно легко может стираться. Но в нем
заложена и возможность его усиления.
Дело в том, что момент, по отношению к которому
перфект (независимо от категории времени) определяет
данный процесс как прошедший, как предшествующий, мо-
303

жет характеризоваться не только известным часом, днем,
датой и пр., т. е., так сказать, известными данными самого
времяисчисления, но и соответствующими
событиями, явлениями, состояниями,
положениями и т. д. (ср. when you came; the sun had burst
through — в прошедшем по отношению ко времени, когда
the last drops of a shower were falling и др.). Причем,
понятно, все это не обязательно должно быть упомянуто в
речи: оно может быть ясно из речевой ситуации, или же
вообще данная ситуация, данная обстановка или
положение дела может без дальнейшего уточнения
рассматриваться как то, по отношению к чему соответствующий процесс
определяется как прошедший. При этом характеристика
настоящего времени определенным событием, обстановкой,
положением дела и пр., естественно, ведет к тому, что уже
само это событие, обстановка или положение и т. п.
выступает в качестве того, по отношению к чему процесс,
обозначаемый перфектом,, определяется как
предшествующий.
Отсюда, понятно, вытекает интерпретация настоящего
времени перфекта в самой речевой практике как
означающего, что данное в настоящем событие, положение и т. п.
есть результат, следствие называемого
прошедшего процесса, что между тем и другим существует
«преемственность» (которой такое исключительное значение
придает Г. Н. Воронцова). Та или другая такая
интерпретация может зависеть и от общей ситуации, и от контекста,
и от конкретного значения глагола, и от его общего
лексического характера. Все это требует тщательного
специального исследования, но все это не меняет существа дела,
а именно — того, что перфект как таковой не имеет
отношения к категории вида в английском
языке и что перфектность сама по себе есть определение
соответствующего процесса как предшествующего не
абстрактному моменту данной речи, но известному
моменту, о котором говорится или который имеется в виду
и который конкретизован либо данными самого
времяисчисления, либо другими явлениями, приходящимися на этот
момент. Совпадает ли с этим моментом сам момент речи,
т. е. «настоящее» ее автора, не имеет отношения к перфект-
ности как таковой. В случае же настоящего времени
304

перфекта такое совпадение различно определяемых
моментов зависит от того, что это — настоящее время, а не
прошедшее или будущее (или вообще не установленное
время, как в случае причастия, инфинитива и некоторых
других форм).
Следовательно, причастие 2-ое в составе настоящего
времени перфекта, как и в других случаях, выражает
значение перфектности, тогда как личная форма
вспомогательного глагола указывает, что «условный координатный
нуль» в данном случае совпадает хронологически с
«естественным нулем», т. е. с «настоящим», с моментом данной
речи (тогда как в других случаях он совпадает либо с
некоторым прошлым или будущим моментом, либо вообще
не указан Ц- в случае причастия и т. п.).
§ 144. Все сказанное нелишне пояснить рассмотрением
некоторых типичных примеров:
1) At last you have come: I have waited for you for about
an hour Наконец-то вы пришли: я ждал вас около часа.
Have come имеет здесь результативный смысл, но это есть
уже следствие взаимодействия значения перфекта как
такового со специфическим (а именно — терминативным)
оттенком значения самого слова come приходить —
прийти: сама категориальная форма перфекта (т. е. данная
грамматическая форма в отвлечении от всех других
моментов, кроме перфектности) утверждает лишь то, что приход
осуществлен к некоторому конкретно определенному
моменту. В данном случае этот момент определяется всей
ситуацией как момент встречи, свидания. То, что встреча
совершенно непосредственно следует за
приходом, несущественно: все равно сначала надо
прийти и нельзя сперва встретиться, увидеться, а затем
прийти. То, что встреча, нахождение в одном месте, понимаются
в данном случае как результат прихода одного из
собеседников (2-го лица) и что самый его приход рассматривается
именно с точки зрения этого результата, вытекает из
всего соотношения речи и ситуации. Дело обстоит
примерно так:
Высказано: «вы» пришли, наконец, к моменту
данной ситуации.
Данная ситуация: «мы» увиделись, встретились.
306

Следовательно: «ваш» приход упомянут в связи с
данной встречей, т. е. именно как имеющий результат в виде
этой встречи.
То, что употреблено настоящее, а не какое-либо
другое время перфекта, определяется, очевидно, тем, что
данная ситуация есть ситуация настоящего момента,
момента речи, но приход констатируется не с точки зрения
этого момента как такового, а по отношению к наличной
ситуации.
Далее: I have waited for you for about an hour. Здесь
находим, примерно, следующее:
Высказано: к моменту данной ситуации «я» ждал «вас»
около часа.
Данная ситуация: «вы» пришли, «мы» встретились.
Следовательно: «мое» ожидание упомянуто в связи с
«вашим» приходом и «нангай» встречей; ясно, что ни то, ни
другое не может рассматриваться как результат
ожидания, но ясно также, что ожидание прекратилось, раз «мы»
встретились, наконец; таким образом, настоящее время
перфекта не относится здесь к тому, что мы находим в
настоящий момент, но это определяется значением глагола
wait и ситуацией, а не перфектностью как таковой.
Следует заметить также, что могло бы быть сказано
в тех же условиях I have been waiting for you for about
an hour. Ничто не изменилось бы кроме того, что было бы
обращено внимание на то, как тянулось, протекало
ожидание, а не на простой факт ожидания (в продолжение
почти часа). Это очень ясно показывает, что обе
аналитические формы (have waited, have been waiting)
совершенно одинаковы с точки зрения того, что изображается
именно перфектом, а различаются они в другом плане,
в плане видовом. А тем самым перфект не лежит в плане
глагольного вида.
2) I've been here for some time.
Высказано: «я» к моменту данной ситуации
был здесь некоторое время.
Данная ситуация: «я» здесь.
Следовательно: То, что «я» был здесь, сказано в
связи с тем, что «я» и сейчас здесь, т. е. обращается внимание
на мое пребывание здесь в течение времени,
охватывающего как некоторый отрезок прошлого, так и настоящего.
306

Так, Палмер, приводя это предложение, поясняет в
скобках: (and I'm still here и я еще здесь.)1- Таким образом,
здесь перфект (настоящее время перфекта) оказывается
«включающим» настоящий момент (в отличие от
приведенного выше случая с have waited). Однако, как видно из
всего сказанного, такое «включение», равно как и
«исключение», настоящего момента не имеет прямого отношения
к существу перфекта (в частности — его настоящего
времени): то или другое определяется лексикой и ситуацией.
Это очень хорошо иллюстрируется примерами,
приводимыми Г. Н. Воронцовой в уже упоминавшемся ее
автореферате. Один из этих примеров воспроизводится здесь:
3) "... I take it you two ladies have been dear friends?" —
"We are still very dear friends," she said quickly,
defensively. 2
Рассмотрим первое предложение.
Высказано: «я» полагаю, что «вы», обе дамы, были к
моменту данной ситуации близкими друзьями между собой;
Ситуация:?
Следовательно: зачем говорится о дружбе,
существующей к моменту данной ситуации, которая одному из
собеседников представляется неясной или, может быть,
совсем не такой, как на самом деле? Не затем ли, чтобы
подчеркнуть, что дружба была только до этого момента?
Отсюда понятно возражение, поспешное и
оборонительное: We are still very good friends.
Таким образом, в случаях типа we have loved each
other for two years, we have known each other for two years,
we have been living here for two years настоящее время
перфекта обычно понимается как так называемое
«включающее», т. е. относящее соответствующий процесс к
отрезку времени, в который входит не только прошлое, но
и настоящий момент, лишь постольку, поскольку не
вызывает сомнения, что он определяется данной в
настоящее время ситуацией, соответственно каждому случаю:
«мы» любим друг друга (we love each other), «мы» знаем
1 Н. Р а 1 m е г, A. Grammar of Spoken English, 1929, стр. 148
(у автора весь английский материал дается в фонетической
транскрипции).
2 По Г. Н. Воронцовой, указ. автореферат, стр. 20, из В е 11 о е
Lowndes, What really happened.
307

друг друга (we know each other), «мы» живем здесь (we
are living here).
Понятно, что ситуация может быть в большей или
меньшей степени ясной и несомненной в зависимости от
различных обстоятельств. Так, в случае I have been here
for some time нахождение здесь (here) говорящего лица
есть непосредственно данный, очевидный факт, и было
бы странным реально сказанное добавление: and I am
here (не как нарочитое пояснение к тому, почему сказано
I have been, а не I was; ср.: пример 2-ой выше). Сюда же
примыкают и случаи типа we have been living here. Ho
в случаях вроде we have been dear friends или we have
loved each other, где речь идет о внутренних отношениях
и чувствах и наличная ситуация одной из общающихся
сторон может лишь предполагаться, дело обстоит иначе:
здесь такие добавления, как and we are still dear friends,
we still love each other, нередко могут быть вполне
естественными в обычной обстановке.
§ 145. Здесь были детально рассмотрены отдельные
примеры с настоящим временем перфекта именно потому,
что определение специфических особенностей перфекта
и отличия этой формы от формы прошедшего времени
обычного представляет значительную трудность, о чем уже
было достаточно сказано выше. Что же касается других
времен перфекта (прошедшего и будущего), а также
вневременных форм, принадлежащих к этой системе
(инфинитив, причастие и пр.), то можно ограничиться тем более
общим рассмотрением, которое уже было осуществлено
выше.
КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕННОЙ ОТНЕСЕННОСТИ И ЕЕ МЕСТО
СРЕДИ ДРУГИХ ГЛАГОЛЬНЫХ КАТЕГОРИЙ
§ 146. Теперь можно поставить вопрос о том, какую
грамматическую категорию представляет собой перфект.
Очевидно, что перфект тесно связан с категориями
времени и вида, и отнесение его к одной из этих категорий
имеет множество сторонников. Но, как можно было
видеть из предыдущего изложения, перфект все же никак не
может рассматриваться как одна из форм, конституирую-
308

щих ту или другую из этих категорий: то, что перфектные
формы могут быть как общего, так и длительного вида
(have waited — have been waiting) и вместе с тем
различаться по грамматическим временам совершенно так же,
как и неперфектные формы (ha\e, had, will have waited),
а кроме того, быть и вневременными (с точки зрения
грамматической категории времени; ср. также gone,
written и пр.), с очевидностью показывает, что перфект
представляет собой особую (по отношению к виду и
времени) грамматическую категорию. Поэтому отношение
перфекта к категориям вида и времени в английском
языке в общем можно изобразить лишь в трехмерной схеме:
см. стр. 310.
Здесь, как можно видеть, взято 3-ье лицо ед. числа
изъявительного наклонения действительного залога в
повествовательной (невопросительной) утвердительной
неэмфатической форме: на этом примере достаточно
иллюстрируется отношение перфекта к виду и времени, а
осложнение схемы изображением других категорий лишь
уничтожило бы всякую ее наглядность, ничем по
существу не обогатив ее содержание. Ведь вряд ли можно всерьез
ставить вопрос о принадлежности перфекта к какой-
либо категории за пределами вида и времени (хотя
Г.Н.Воронцова, например, почему-то ставит вопрос о
принадлежности перфекта к категориям залога и наклонения,
см. упомянутый автореферат, стр. 27).
Как видно из схемы (а также достаточно ясно и без нее)
перфект соотносится с неперфектом, т. е. со всей системой
соответствующих неперфектных форм, ср.:
has been writing — is writing.
has written — writes
will have been writing — will be writing
(to) have written — (to) write и т. д.
Только сама форма причастия 2-го не находится,—
в силу различных специфических особенностей отдельных
причастных форм,— в простом, однозначном отношении
с какой-либо неперфектной формой, что известным
образом нарушает равновесие всей грамматико-морфологи-
ческой системы английского глагола. От этого особого
обстоятельства можно, однако, пока отвлечься.
309

Всякая морфологическая грамматическая категория
образуется противопоставлением по меньшей мере двух
яесовместимых друг с другом форм (или рядов форм),
310

которые, будучи выделяемые как таковые, определяются
как категориальные формы, т. е. именно как формы,
конституирующие данную грамматическую категорию.
В случае английского перфекта, очевидно,
определенная грамматическая категория, отличная и от категории
вида и от категории времени, образуется
противопоставлением всего ряда перфектных форм всему ряду
неперфектных, причем противопоставление этих двух рядов не
распространяется наличием еще какого-либо ряда, с
которым эти два были бы соотносительные в той плоскости,
в которой они соотносятся между собой. Таким образом,
перфект и «неперфект» являются по отношению друг к
ДРУГУ Двумя разными категориальными формами,
конституирующими одну и ту же грамматическую категорию,
которая и исчерпывается этими двумя категориальными
формами. Что же это за категория?
Если перфект изображает известный процесс и пр. как
предшествующий по отношению к некоторому данному
моменту, характеризуемому определенной ситуацией и
т. п., то неперфект изображает такой же процесс как
непосредственно, безотносительно данный в то или иное
время (в какое — определяется уже по линии
категории времени).
Следовательно, перфект и неперфект в самых общих
чертах характеризуется как форма
предшествования и форма безотносительной, непосредственной
данности:
Перфект.
Неперфект.
811

В целом же эта категория должна характеризоваться
тем, что является общим для обеих конституирующих
ее форм. При этом нужно заметить, что таким общим
может быть нечто, утверждаемое или выделяемое одной
формой и отрицаемое или неотмечаемое другой.
Исходя из этого, можно было бы ту грамматическую
категорию, в которую входит перфект, определить как
категорию
предшествования-непредшествования (подобно тому, как, например, выделяют
категорию определенности-неопределенности или лица-
нелица и пр.). Однако такое определение нежелательно
и по своей громоздкости, и потому, что оно включает
отрицательный термин («непредшествование»).
Найти то, что обобщает перфект и неперфект, т. е.
формы предшествования и непосредственной данности
(непредшествования), более глубоко и более по
существу, чем по принципу простого наличия или отсутствия
некоторого признака, не так легко, но и не
невозможно.
В самом деле, внимательное рассмотрение
соотношения между обеими категориальными формами, о которых
здесь идет речь (см. в частности, графическое
изображение той и другой), приводит к тому, что в качестве общего
положительного момента в них обеих
выделяется отнесенность процесса ко времени: не к тому
или другому времени, т. е. к какому-либо временному
отрезку и пр., а ко времени вообще. Этим последним
обстоятельством данная категория отличается от категории
времени, в которой имеется в виду отношение процесса
к какому-либо определенному времени
(настоящему, прошедшему и пр.): какое именно это время в
каждом данном случае,— это связано с соответствующей
категориальной формой (например, настоящего,
прошедшего времени), но то, что обязательно имеется в
виду какое-то из известных времен, есть
характерный признак грамматической
категории времени. В самом деле, если в языке
не различается хотя бы двух времен, таких, как, например,
настоящее и прошедшее, то в нем нет и грамматической
(морфологической) категории времени. В
рассматриваемой же категории как таковой отсутствует какое бы то
312

ни было подобное членение времени. Можно сказать,
что в ней время имеется в виду как t, тогда как в
грамматической категории времени как tq , где q может быть
разным (=п настоящему времени; = р прошедшему времени
и т. п.), но в каждом конкретном случае оно должно быть
определено (либо =п, либо =р и т. д.).
Если принять, что перфект-неперфект представляет
собой, таким образом, грамматическую категорию
временной отнесенности (отличающуюся, как
отмечено выше, от грамматической категории времени),
то можно сказать, что неперфект является
категориальной формой непосредственной, простой
временной отнесенности, тогда как перфект представляет
собой подобную же форму опосредствованной,
сложной временной отнесенности: отнесенность ко
времени вообще (t) осложняется здесь тем, что при этом
указывается, кроме того, на предшествование некоторому
событию, явлению (А).
Этим в перфект как в таковой ни в какой мере не
вносится ограничение, определение времени, так как
событие (А), предшествование которому отмечается
перфектом, может принадлежать любому времени или вообще
не определяется во времени, а если оно определяется во
времени, то это выполняется всей данной конкретной
грамматической формой слова, а не тем, что это — форма
перфекта. Ведь, например, словоформа was в целом,
конечно, служит для определения времени явления; но
этот факт никак не значит, что категориальная форма
единственного числа, представленная этой словоформой,
сама по себе содержит значение времени: то, что значения
времени (прошедшего) и числа (единственного)
выражаются здесь в неразрывной связи друг с другом,
совершенно не значит, что обе эти категории не разграничиваются
вполне четко, так что никакого смешения или
проникновения одной в другую не происходит.
В случае же перфекта мы находим, сверх всего, и очень
ясное внешнее различение двух категорий: времени и той
категории, к которой принадлежит перфект. Время
определяется здесь, как известно, формой
вспомогательного глагола have, тогда как перфектность — самим на-*
личием этого глагола, безотносительно к его
313

форме, но, конечно, обязательно в сочетании с
причастием 2-м.
Итак, следовательно, перфект (предшествование) и
неперфект (непосредственная данность) образуют в
соотношении друг с другом особую грамматическую категорию
глагола, отличную и от времени, и от вида,—к а т е г о-
рию временной отнесенности1. Ее же
отдельные формы могут называться, с сохранением
традиции, перфектом (представленным целой системой
отдельных перфектных форм, различающихся по другим
категориям) и неперфектом, или обычной формой
(подобным же образом в виде системы разных неперфектных,
или обычных, форм, противопоставляемых между собой
по линии других категорий).
§ 147. То, что категория временной отнесенности
близка, в известном смысле, и к категории времени, и к
категории вида, не оправдывает ее смешения с той или другой
из этих категорий: три линии, пересекающиеся под
острыми углами, являются все же тремя отдельными
линиями, не сливающимися в одну. Но близость категории
временной отнесенности к категориям времени и вида
объясняет нам непрекращающиеся попытки включить
перфект либо во времена, либо в виды, чем запутывается и
искажается действительное положение дела.
Близость категории временной отнесенности к
категории времени имеет, однако, и другое следствие: в тех
формах, в которых категория времени не проявляется,
1 Это обозначение данной категории несомненно лучше, чем
применявшееся мною много ранее в лекциях выражение «категория
последовательности». Л. Я. Смирницкий.
314

категория временной отнесенности может, в
зависимости от обстоятельств, соответственно расширять свое
значение и выполнять роль категории времени.
Наиболее типичный случай такого расширения, или
сдвига, значения категории временной отнесенности
иллюстрируется такими примерами, как If he were here,
he would help us Если бы он был здесь (сейчас), он помог
бы нам (настоящее); If he had been here, he would have
helped us Если бы он был здесь (раньше), он помог бы нам
(прошедшее). В таком и других подобных случаях
непосредственная данность (неперфектность), за отсутствием
специального указания на время, естественно,
интерпретируется как отнесение к настоящему времени;
предшествование же (перфектность) при том же условии (от^
сутствии указания на время) естественно
интерпретируется как предшествование не вообще некоторому данному
событию или явлению (А), но и как предшествование н а с-
тоящему времени, т. е. моменту речи, а
следовательно, обозначение предшествования превращается в
обозначение прошедшего уже по линии категории
времени.
Такие сдвиги, обусловленные и объясняемые особыми
обстоятельствами (в частности — отсутствием, в
известных формах, категории времени), ни в какой мере не
ведут сами по себе к включению различия
перфект-неперфект в систему различия времен в целом, т. е. в категорию
времени. Наличие только одной из данных двух
категорий в известной области форм при различении их обеих в
другой области вообще нередкое явление в языке (ср.?
например, наличие только вида в условном наклонении
в русском языке: 'получал бы' — 'получил бы' — при
различении и вида, и времени в изъявительном). Такая
одна категория, соответствующая двум в другой сфере
форм, может либо сохранять свою специфику, как в
приведенном русском примере, либо в большей или меньшей
мере распространяться за счет другой, выполняя более
или менее регулярно ее функции, как в рассматриваемом
случае в английском языке. В пределе такая категория
в подобных случаях может совсем утрачивать собственную
специфику в той области, где она выступает одна, без
близкой к ней другой категории,
315

Но вряд ли можно говорить об этом в случае
категории временной отнесенности в английском языке там,
где она выступает без категории времени. Она, с одной
стороны, и здесь явно сохраняет свою внешнюю структуру
(формы с have + прич. 2-ое в отличие от форм без have
и без соответствующего причастия). С другой стороны,
те же формы употребляются и без сдвига в сторону
категории времени: ср. I thought that if he were here he
would help us, где формы were и would help не имеют и не
могут иметь значения настоящего времени (ввиду
закономерности последовательности времен в английском
языке), а обозначают лишь непосредственную данность,
т. е. выступают явно как формы категории временной
отнесенности как таковой. Поэтому и в тех случаях, когда
происходит сдвиг в сторону категории времени, все же
более правильным представляется говорить лишь „об
интерпретации форм временной отнесенности как форм
времени, а не о превращении их в последние или вообще о
стирании границ между обеими категориями.
6. КАТЕГОРИЯ ВИДА
§ 148. Вопрос о соотношении длительных и
недлительных форм (Continuous и Non-Continuous) представляет
собой сложную, по-разному трактуемую проблему.
В современном языкознании различия между этими
формами часто рассматриваются как различия, лежащие
в плане категории вида. Однако некоторые языковеды
считают, что в английском языке вообще нельзя говорить
о категории вида, так как формы вида в других языках,
в частности, в русском, далеко не всегда имеют одни и те
же постоянные параллели в английском: Не took,
например, не всегда будет передаваться русским Юн взял',
включающим форму совершенного вида, а Не was taking —
русским Юн брал7, включающим форму несовершенного
вида и т. п.
Случаи такого рода, однако, вряд ли могут
рассматриваться как достаточное основание для отрицания
возможности существования вида в английском языке. При
сопоставлении категорий, общих разным языкам, нельзя
316

руководствоваться лишь переводом составляющих эти
категории форм. Необходимо помнить, что разные языки
обладают своими специфическими особенностями,
которые осложняют сопоставление однородных явлений в
различных языках. Так, например, именительный падеж
в' латинском языке не всегда совпадает с русским
именительным падежом, но тем не менее основное содержание
категории падежа в этих языках предстает как
принципиально одинаковое.
ПРОБЛЕМА КАТЕГОРИИ ВИДА НА МАТЕРИАЛЕ
РУССКОГО ЯЗЫКА
§ 149. Наиболее четко категория вида представлена
в славянских языках. В связи с этим изучение вида
целесообразно начать с рассмотрения этой категории в одном
из славянских языков, а именно — в русском.
Прежде всего следует отметить, что и в русском
языке исследование категории вида представляет большие
трудности. Сопоставление таких четырех случаев, как
'делать' — 'сделать' — 'доделать7 — 'доделывать',
убеждает нас в том, что языковые образования 'сделать' и
'доделать' по-разному соотносятся с образованием
'делать'. Различие между 'делать' и 'сделать'—это
различие грамматического порядка, различие по линии
вида, при лексическом тождестве. В самом деле, наличие
приставки 'с' в случае 'сделать' передает видовое
значение совершенного вида и не дает возможности образовать
аналитическую форму, характерную для несовершенного
вида: ср. 'Я буду делать', но 'Я сделаю', а не *'Я буду
сделать'. В случае же 'делать' — 'доделать' картина
иная: здесь, кроме выражения того же самого
грамматического различия, что и в 'делать' — 'сделать'
(различия по виду), имеется еще и лексическое различие:
'доделать' лексически означает, что соответствующее
действие подходит к концу и что осталось лишь осуществить
последний этап данного процесса. То, что это значение
является именно лексическим, подтверждается наличием
той же приставки 'до-' в несовершенном виде —
'доделывать' (В этом случае грамматическое значение совер-
317

шенного вида в приставке 'до-* нейтрализуется
суффиксом '-ыва-'.)
Из сказанного следует, что при рассмотрении видовых
различий в русском языке надо четко отграничивать
собственно грамматическое значение вида от лексического
значения самого глагола. Поэтому, чтобы лучше уяснить
себе суть собственно видовых (грамматических)
различий, необходимо обратиться к таким случаям, когда
видовое значение выражается не приставкой, которая, как
уже было сказано, может вносить известные
дополнительные лексические значения, а суффиксом: например,
'получить' — 'получать', 'объяснить' — 'объяснять'и т. п.
Рассмотрение подобных пар, различающихся по
линии категории вида, показывает, что видовые различия
сами по себе не предполагают какого-либо реального
различия в характере действия, обозначаемого этими
глаголами. Различные видовые формы указанных глаголов
обозначают действия совершенно тожественные,
одинаковые по своему содержанию как в качественном, так
и в количественном отношении. В самом деле, ведь нельзя
сказать, что 'встречать', например, или 'решать'
отличаются от 'встретить' или 'решить' по линии содержания
самого процесса. Тождественность лексического
содержания в случаях подобного рода дает возможность
установления собственно видовых различий.
Широко распространенным является понимание
совершенного вида, как указывающего на законченность
действия и на достижение соответствующего результата,
а несовершенного — как обозначающего незаконченное
действие. Такая трактовка, на первый взгляд, кажется
справедливой; однако ей противоречат многочисленные
языковые факты. Так, например, в предложении 'Он
всегда дописывал свои работы до конца' форма
несовершенного вида глагола 'дописывал' обозначает
завершенное, законченное действие. То же самое мы имеем и в
предложении 'Он ездил в Ленинград на прошлой
неделе', где 'ездил' совсем не означает, что человек поехал,
но не доехал дб конца, т. е. что действие осталось
незавершенным. Наоборот, формы глагола совершенного
вида могут, как уже было сказано, обозначать не только
законченность и результат, но и вступление в действие,
318

его начало: ср., например, Юн запел', Юн почувствовал*
и т. п.
Столь же неправильно утверждать, что главным в
видовом различии является момент количественный, а
именно — различие по линии однократности, якобы
всегда присущей формам совершенного вида, и
многократности, характерной для форм несовершенного вида. В этом
можно убедиться при рассмотрении следующих случаев.
В предложениях Юн показал нам этот фокус десять раз'
и Юн десять раз показывал нам этот фокус' речь идет
в равной степени о многократном, повторяющемся не- -
сколько раз действии, однако форма несовершенного
вида употреблена лишь во втором предложении. С другой
стороны, в предложении 'Вчера, когда он вставал, ему
стало дурно', форма несовершенного вида вовсе не
связывается с многократностью.
Высказывается также точка зрения, согласно которой
несовершенный вид обозначает промежуточный, средний
этап в развитии процесса, а совершенный — какой-то
предел: либо начальный, либо конечный. Такая точка
зрения, как будет показано ниже, гораздо ближе к
истине, но тем не менее и она вызывает серьезные
возражения. Дело в том, что и несовершенный вид, как уже
указывалось, может употребляться для обозначения вполне
законченного действия: ср., например, предложение 'Кто
брал мою ручку?', где речь идет о действии уже
совершившемся, законченном и имеющем налицо определенный
результат (ср. другие примеры из приведенных выше).
Вместе с тем мы замечаем, что у одних глаголов форма
совершенного вида, действительно, имеет значение конца
действия ('сделал'), а у других — начала ('запел'), и
что форма несовершенного вида может связываться и не
связываться с результативностью действия. Все эти
моменты обусловлены лексическим значением глагола и
контекстом.
У глаголов, обозначающих действие, которое, будучи
продолженным, исчерпает себя и приведет к
определенному пределу,— т. е. у терминативных глаголов типа
'писать', 'решать', 'подниматься', 'ложиться' и т. п.,
форма совершенного вида всегда имеет значение
результативного, окончательного характера. Для таких глаго-
319

лов употребление типа Юн читал, читал эту книгу и, на^
конец, дочитал ее' и т. п. вполне закономерно.
Если же взять дуративные глаголы такие, как
'чувствовать', 'ощущать', 'идти', 'слышать' и т. п., то в
этом случае нельзя сказать, например,* 'Он чувствовал,
чувствовал и, наконец, почувствовал', или *'Он шел,
шел и, наконец, пошел' и т. п., ибо эти глаголы
обозначают действие, которое не может быть доведено до
предела: оно может продолжаться или прекратиться, но
никогда не может исчерпать себя. В форме совершенного
вида дуративных глаголов нет значения завершенности,
результативности; напротив, они передают всегда
значение начала действия.
Тот факт, что терминативные глаголы в форме
совершенного вида обозначают завершение процесса, а
дуративные— вступление в него,— не случаен.
Видовые различия, как уже отмечалось выше, не
предполагают реального различия в процессе. Существо
видового различия, по-видимому, состоит в том, какая сторона
в действии выделяется, на какую сторону действия
обращается внимание. При употреблении формы
несовершенного вида внимание обращается на само протекание
действия, на развитие процесса во времени; наоборот, при
употреблении совершенного вида обращается внимание
не на протекание действия, а на полноту его
осуществления (в смысле раскрытия всего его внутреннего
содержания). Так, в предложениях: 'Я встречал брата и поэтому
приехал поздно' и 'Я встретил брата' речь идет об одном
и том же действии, но в центре внимания при этом
оказываются различные моменты: в первом — развитие
действия во времени (что нужно для объяснения того, почему
говорящий опоздал), а во втором — содержание процесса
в целом. Ср. также — 'Я решал задачу 2 часа', где форма
несовершенного вида отнюдь не подчеркивает того, что
задача не была решена, но обращает внимание на то
обстоятельство, что данный процесс длился 2 часа, и 'Я
решил ее в 2 часа', где формой совершенного вида
выделяется тот факт, что завершение действия, но не действие
как таковое, заняло два часа.
Поскольку совершенный вид обращает внимание на
действие во всей полноте его осуществления, а не на его про-
320

текание, постольку у глаголов терминативных, в которых
внутреннее содержание действия полностью раскрывается
лишь при доведении действия до конца, совершенный вид
имеет результативный характер. В случае же дуративных
глаголов, напротив, действие раскрывается полностью
уже с самого начала, так как оно не имеет внутреннего
предела и качественно не развивается; поэтому
совершенный вид дуративных глаголов не передает значения
окончания действия, или результативности.
Из сказанного следует, что момент законченности или
незаконченности действия в форме совершенного вида
зависит от лексического значения глагола, а именно —
от того, является ли он терминативным или дуративным.
Тем самым, результативность или нерезультативность
не относится к форме вида как таковой, а поэтому
переносить результативный характер значения совершенного
вида терминативных глаголов на совершенный вид в
целом является в принципе неправильным*
Итак, в категории вида речь идет о различном
воззрении, различном взгляде или различном «виде» на действие.
Совершенный вид выделяет момент
полноты действия, а несовершенный —
самый процесс протекания
действия. На этом грамматическое значение вида кончается;
и уже «поверх» этих значений накладываются
определенные лексические моменты, зависящие от характера зна^
чения глагола и от контекста: начало и конец действия
и т* п. Кроме того, на основе собственно видовых различий
могут делаться разные заключения и о самом действии:
так, например, именно акцентирование процесса действия
в предложении вроде СЯ готовил уроки' (ср. СЯ
приготовил уроки') наводит на мысль о незавершенности
процесса, но это дополнительное значение уже выходит за
пределы формы вида как таковой.
КАТЕГОРИЯ ВИДА В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
§ 150. В английском языке различие между длитель*
ными и простыми формами, подобно различию между
формами вида в русском языке, не отражает различия
11 -2365 321

в характере самого действия. Реально в случаях типа
Не sat on a chair Он сидел на стуле и Не was sitting on
a chair Он сидел на стуле мы имеем дело с совершенно
тем же самым действием. Здесь, так же, как и в русском
языке, различие между формами определяется тем,
какая сторона действия выделяется в том или другом случае.
В предложении Не sat on a chair лишь констатируется
наличие определенного действия в прошлом, в то время
как в предложении Не was sitting on a chair глагольная
форма не только констатирует наличие определенного
действия в прошлом, но и дополнительно характеризует
это действие как длительное, рисует его в самом процессе
развития, протекания. Отсюда и впечатление о большей
длительности действия во втором случае, хотя реально
длительность здесь не больше, чем в первом. В
действительности обе формы могут употребляться для
обозначения как краткого действия, так и очень длительного, но
форма Continuous, независимо от реальной
продолжительности процесса, подчеркивает момент его развития, а
форма Non-Continuous даже при обозначении очень
длительного действия акцентирует не процесс действия, а его
содержание, сам факт действия в целом.
Таким образом, получается, что простая и длительная
формы в английском языке не обозначают ни
временных различий, ни различий в объективной длительности
действия. Они фиксируют иные моменты в
характеристике действия: форма длительная
обращает внимание на течение
действия и его развитие, а форма
простая — на сам факт совершения
действия.
Эти различия рассматриваемых форм, как можно
легко видеть, в общем сходны с теми различиями по
категории вида, которые существуют в русском языке. Это
и дает основание усматривать в противопоставлении
длительных и простых форм противопоставление в плане
категории вида и, соответственно, выделять в английском
языке две видовые формы: форму длительного
вида, акцентирующую течение и развитие процесса,
и форму общего вида, передающую сам факт
действия.
322

§ 151. Вместе с тем, однако, признание наличия в
английском языке категории вида совсем не означает, что
видовые различия в этом языке обязательно должны
быть такими же, что и в русском. Следует иметь в виду,
что одинаковые категории в разных языках могут
подразделяться на несовпадающие единицы. Иначе говоря: хотя
в целом выделение категории вида в английском языке
идет, как было уже показано, в той же самой плоскости,
что и в русском языке, отдельные категориальные формы,
образующие эту категорию в каждом из данных
языков, не совпадают,
При переводе с английского языка на русский
длительному виду соответствует несовершенный вид. Однако
нельзя сказать, что русскому несовершенному виду
всегда соответствует английский длительный вид:
несовершенный вид передается на английский язык как длительным,
так и общим видом. Точно таким же образом, если
русский совершенный вид регулярно переводится формами
общего вида, то формы общего вида, в свою очередь,
могут передаваться на русский язык как формами
совершенного вида, так и формами несовершенного вида. Все
это позволяет говорить о несовпадении по общему объему
форм совершенного вида и общего вида, с одной стороны,
и форм несовершенного вида и длительного вида, с
другой стороны. Русский совершенный вид уже и специали-
зированнее, чем английский общий вид, представленный
формами «Non-Continuous» — простыми,
«недлительными» формами. С другой стороны, русский несовершенный
вид гораздо шире, чем английский длительный вид,
представленный формами Continuous — длительными формами.
Существо различия между видовыми формами обоих
языков заключается, по-видимому, в следующем:"
Что касается соотношения общего и совершенного
видов, то здесь сразу бросается в глаза тот факт, что
регулярно происходящее и повторяющееся действие,
обычно обозначаемое в английском языке формами общего
вида (в определенных условиях и строго ограниченно
здесь могут употребляться и формы длительного вида:
см. ниже), в русском языке не может быть передано
формами совершенного вида и регулярно передается форма»
ми несовершенного вида.
11*
323

Это определяется тем, что в русском языке в формах
совершенного вида внимание обращается на сам факт
совершения действия и одновременно на
полноту раскрытия его содержания. В английском же
языке в формах общего вида на первый план выступает сам
факт совершения действия, а момент полноты его
осуществления не является важным. И именно потому, что
совершенный вид обязательно должен выделить момент
полноты осуществления действия, он, естественно, не
может обозначать повторяющееся действие: если
действие повторяется, то его вряд ли уже можно
рассматривать как осуществляющееся полностью; момент
повторения в таких случаях стирает момент полноты его
осуществления. Отсюда такое предложение, как The sun rises
in the East Солнце восходит на востоке, в котором речь
идет о повторяющемся, регулярном действии, и которое
в английском языке включает форму общего вида, на
русский язык с помощью формы совершенного вида
переведено быть не может.
Что касается большей «узости» английского
длительного вида сравнительно с русским несовершенным видом,
то она определяется тем, что формы длительного вида
в английском языке не просто подчеркивают процесс
действия, но обращают внимание на его конкретность, на
его наглядность и представляют его как бы
происходящим на глазах у говорящего. Именно благодаря этому
дополнительному признаку длительный вид и оказывается
более ограниченным, более узким, чем несовершенный
вид в русском языке, который лишь указывает на
процесс развития действия, особо не выделяя значения
конкретности. В русском языке момент конкретности действия
регулярно связан с совершенным видом.
Таким образом, как в русском языке, так и в
английском языке в формах вида выражаются различия по
линии обозначения, с одной стороны, факта действия
(совершенный и общий виды) и, с другой стороны,
процесса и протекания действия (несовершенный и длительный
виды). Однако момент конкретности действия передается
в этих языках по-разному. В русском языке он обычно
соединяется с моментом «фактичности» действия (в форме
совершенного вида), а в английском — с моментом тече-
324

ния, развития действия (в форме длительного вида). От*
сюда английский длительный вид уже русского
несовершенного вида, а общий вид шире совершенного вида
(последний употребляется во всех тех случаях, когда
нужно указать на сам факт осуществления некоторого
явления, когда надо, так сказать, «зарегистрировать» такой
факт и только).
Общее соотношение английского и русского видов
можно показать с помощью следующей схемы:
Русский язык
Английский язык
Факт
действия
Течение
действия
Совершенный вид К
Несовершенный вид
Общий вид
Длительный вид К
К — обозначает конкретное действие
§ 152. Общее значение форм длительного и общего
видов определяет их употребление, в том числе и
наиболее специфическое. Так, исходя из сказанного о
конкретности и наглядности, связываемых с формами дли-
тельного вида, легко понять, почему формы этого вида
не употребляются для обозначения обычного,
повторяющегося действия, а также и в сценических ремарках и
т. п., хотя именно в последнем случае мы сталкиваемся
с конкретностью действия. Ремарка — это примечание,
вынесенное за произведение, являющееся
вспомогательным кратким сообщением о факте, в связи с чем нет
никакой надобности подчеркивать конкретность и
наглядность обозначаемого ею действия.
Правильное истолкование значения длительного вида
помогает также понять, почему такие глаголы, как see
видеть, feel чувствовать, hear слышать и т. п. редко
употребляются в этой форме даже при обозначении
конкретного действия, например, I see a lamp Я вижу лампу*
Дело в том, что в случаях типа I see him Я вижу его,
I hear a noise Я слышу шум и т. п. сами глаголы — see,
hear и т, п.— как бы отступают на второй план, а основ-
325

ное внимание привлекается к обозначению объекта
процесса: в этих случаях важен не сам процесс восприятия,
а то, что собственно видится или слышится. Иначе говоря,
в таких случаях происходит отвлечение от конкретности
процесса, и все внимание сосредоточивается на его
обьекте. Однако в принципе такие глаголы тоже могут
употребляться в форме длительного вида. Это
наблюдается тогда, когда требуется специально обратить
внимание на сам процесс действия, а не на его содержание.
Употребление этих глаголов в форме длительного вида
подчеркивает интенсивность процесса и его особую
значительность. В таких случаях в значении глагола
наблюдается определенный лексический сдвиг, и глагол этого
типа в форме длительного вида означает несколько иной
процесс, чем тот, который обычно обозначается формой
общего вида. Так, I am hearing Я слушаю обозначает
сознательное активное напряжение для получения
слухового впечатления и приближается по значению к I am
listening to... Я слушаю... Ср. также и следующие случаи:
I think (so) — Я думаю (считаю)
I am thinking — Я думаю (размышляю)
I imagine — Я представляю
I am imagining — Я воображаю, фантазирую.
В случаях этого типа грамматическое различие по
линии категории вида ведет к лексическому различию.
Очень своеобразными являются случаи употребления
форм длительного вида с наречиями типа always всегда
для обозначения обычного действия: ср., например, Не
is always writing Он всегда пишет, She is always
grumbling Она всегда ворчит. Такие случаи на первый взгляд
могут показаться нелогичными, поскольку в подобных
случаях возникает определенное противоречие между
значением конкретности, вносимым грамматической
формой длительного вида, и лексическим значением наречия
always всегда, которое показывает, что речь идет о факте
общего характера. Главную роль играет здесь, однако,
лексический момент: наречие always преодолевает
значение конкретности и единичности, вносимое глагольной
формой, а последняя, в свою очередь, придает
изображаемому определенную наглядность, эмоциональную
326

окрашенность и «оживляет» его. В целом получается
обозначение постоянного и повторяющегося явления, но
обозначение особое —эмоционально окрашенное, подчеркивающее
конкретность, наглядность и «картинность» явления.
Таким образом, основное значение общего и
длительного вида в английском языке может по-разному
преломляться в отдельных конкретных случаях.
ОТГРАНИЧЕНИЕ КАТЕГОРИИ ВИДА
ОТ СМЕЖНЫХ СЛУЧАЕВ
§ 153. О том, что формы длительные (как и формы
перфектные) не относятся к категории времени, см. § 140,
§ 154. В древнеанглийском и раннем среднеанглийском
языке были широко распространены глаголы с
приставками, в которых, как и в русском языке, лексическое
значение сочеталось с грамматическим видовым
значением. Впоследствии многие приставочные глаголы были
утрачены английским языком. Это дает основание
некоторым англистам считать, что приставочные глаголы в
более поздний период как бы «заменяются» сочетаниями
глаголов с предложными наречиями и что сочетание
глаголов с предложными наречиями якобы служит для
выражения видовых различий в современном языке путем
противопоставления глагола с наречием глаголу без наречия
(аналогично более раннему противопоставлению глагола
с приставкой глаголу без приставки). В
действительности же эта точка зрения ошибочна, поскольку глагол с
наречием противопоставляется глаголу без наречия не
по грамматической линии, а по линии лексической.
Иначе говоря, различия дежду look at смотреть,
look for искать, look a^ter присматривать и т. п.
представляют собою отражение различий между реально
различными процессами, что явно противоречит
грамматическому содержанию категории вида.
Правда, в таких соотносительных парах как eat есть
и eat up съесть, поесть реальные различия выражены
гораздо слабее, но все же eat и eat up несомненно
различаются лексически, причем наречие в такой же
мере не вносит грамматического различия, как, напри-
327

мер, приставка (ср. overeat «переедать»). Кроме того, глагол
с наречием и глагол без наречия совершенно одинаково
могут употребляться и в форме длительного и в форме
недлительного вида: так, например, можно сказать и I look
at Я смотрю и I am looking at Я смотрю.
§ 155. Видовые различия иногда приписываются
также сочетаниям типа have a drink выпить, have a smoke
покурить и т. п.
Однако анализ значений этих образований
показывает, что отличие их от соответствующих простых
глаголов (drink пить, smoke курить и т. п.) имеет лексический,
а не грамматический характер. Эти сочетания имеют
ограничительное значение и, грубо говоря, соответствуют
русским глаголам с приставкой 'по' 'попить',
'покурить', 'погулять' и т. п., которые обозначают реально
иные в количественном отношении действия, нежели те,
которые обозначаются глаголами 'пить', 'курить',
'гулять' и т. п. Таким образом, сочетания have +
существительное типа a smoke противопоставляются простым
глаголам по лексической линии и наиболее правильно
могут быть охарактеризованы как особого рода
фразеологические единицы (см. А. И. Смирницкий,
«Лексикология английского языка», § 249).
7. КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
§ 156. Как известно, грамматическое глагольное время
есть такая грамматическая категория, посредством форм
которой так или иначе определяется временное
отношение между процессом, обозначенным данной формой
глагола, и моментом данной речи, причем именно
этот последний момент выступает в качестве «нуля» на
линии времени. Само собой разумеется, что «момент
данной речи» есть тот или иной момент существования мира,
характеризуемый бесконечным числом различных
событий, явлений и пр., среди которых факт данной речи
может занимать крайне скромное место. Тем не менее этот
факт не случайно принимается в качестве
характеризующее

щего грамматический временной «нуль». Дело в том, что
факт «данной речи» всегда имеется и обычно легко
наблюдается, устанавливается, поскольку вообще нечто
высказывается и воспринимается (или хотя бы только
мыслится1 — и тогда наблюдается лишь субъективно). Если же
ничего не высказывается и не воспринимается (и даже
не мыслится), то вообще нет факта применения языка,
а, следовательно, и говорить о времени как
грамматической категории не приходится.
Определение грамматического временного «нуля» как
момента данной речи есть, понятно, определение
относительное, так сказать — «местоименное». Само слово
«данный» есть местоимение в выражении «данная речь»,
так как оно не характеризует ту или иную речь по каким-
либо собственным ее признакам, а определяет ее с точки
зрения ситуации общения (или хотя бы молчаливого
мышления): «данная» речь — это любая речь, рассматриваемая
как действительно осуществляемая и применяемая в
определенной ситуации. Отсюда следует, что и момент
данной речи вообще есть в принципе любой момент
объективного времени, но выделяемый в каждом случае
особо, как «теперь», «сейчас», из ряда других моментов лишь
постольку, поскольку определенная речь
рассматривается в ее действительном осуществлении и применении
в соответствующей ситуации. Так, например,
предложение Gallia est omnia divisa in partes tres (лат.) Галлия
вся разделена на три части выступает как «данная» речь,
поскольку мы ее рассматриваем как действительно
осуществляемую и применяемую в известной ситуации, и в
таком случае она будет выделять собой некоторый
конкретный момент (в широком смысле слова) объективного
времени. Если мы знаем, что приведенное предложение
было действительно осуществлено в составе той
(письменной) речи, которая является началом «Записок о галь-
ской войне» Цезаря, и если нам известно, что Цезарь соз-
1 Внутренняя, мысленная речь понимается здесь как речь, не
полностью осуществленная. По существу она — явление вторичное,
производное по отношению к подлинной речи, осуществляемой
в звуках; см. А. И. Смирницкий, «Синтаксис английского языка».
§ 7-9.
329

дал это произведение в середине I в. до н. э., то момент
объективного времени, выделяемый приведенным
предложением, выступающим в качестве данной речи, уже
характеризуется как момент, наполненный конкретным
историческим содержанием. В противном случае, т. е. при
отсутствии такого знания, характеристикой этого
момента будет лишь сама данная речь.
Примечание: Обо всем этом, может быть, и не следовало
бы говорить, если бы не так давно вопрос о существе грамматической
категории времени не был снова поднят в статье Н. С. Поспелова,
помещенной в сборнике «Вопросы теории и истории языка в свете
трудов И. В. Сталина по языкознанию» (1952 г.).
Н. С. Поспелов высказал мнение, что несомненный и очевидный
для многих факт, что грамматическая категория времени определяет
время событий по отношению к моменту данной речи, представляет
собой идеалистическое понимание этой категории, в частности —
проявление кантианства. Примерно с таким же основанием можно было
бы объявить идеализмом и кантианством, например, ту условность,
что новый год принято начинать с 1-го января, а новые сутки — с
полуночи. Ясно, что тот или иной прием отсчета и обозначения
времени и философское понимание самого существа времени — две
принципиально различные вещи. То, что время того или другого события
или процесса грамматически обозначается в языке (посредством
глагольных временных форм) по отношению к моменту данной речи,
никак не предопределяет философскую концепцию времени как
такового и нисколько не препятствует тому, чтобы обозначаемое таким
образом время материалистически понималось как действительное,
объективно, независимо от нашего сознания, существующее время.
Если кто-либо говорит, что Галлия делилась на три части, то он этим
утверждает, что существование Галлии и ее такое членение относится
к эпохе, предшествующей моменту данной речи, т. е. упомянутому
высказыванию. Из этого утверждения никак нельзя сделать того
вывода, что говорящий таким образом якобы
субъективно-идеалистически трактует время и сомневается в том, что существование
Галлии, разделенной на три части, относится к объективно
определенному прошлому. Но, разумеется, грамматическая форма времени
сама по себе не дает исторической характеристики этого прошлого.
§ 157. Итак, исходным моментом, «нулем» при
грамматическом обозначении времени является момент данной
речи, который есть не что иное, как определенный момент
объективного времени. Этот момент нередко определяют
также как момент «настоящего времени», «теперь»,
«сейчас» и пр., и, конечно, так он и воспринимается и
понимается с точки зрения ситуации данной речи. Такое
определение само по себе, конечно, не означает субъективно-
идеалистической трактовки реального времени.
330

В эпоху Цезаря, с точки зрения ситуации его
высказывания о Галлии, Галлия существовала в составе трех
своих частей в «настоящее время», «теперь», но для нас это
уже не «теперь», а прошлое,— и именно в силу
объективности времени. А тот факт, что «теперь» может быть
отнесено и к эпохе Цезаря, и к нашему времени и пр.,
зависит не от субъективно-идеалистического понимания
реального (а также грамматического) времени, а от
местоименного характера слова «теперь». И то же так или
иначе относится и к его синонимам — соответственно
тому, в какой мере в них содержится элемент местоимен-
ности. Однако само определение временного «нуля»,
с точки зрения грамматической категории времени, как
момента «теперь» и т. п., легко может приобрести
субъективный характер, если этот момент определяется прежде
всего как непосредственно данный сознанию, как
воспринимаемый таким именно образом. Напротив,
определение этого момента как момента данной речи, если
правильно понимать это определение, не ведет к субъективизму:
данная речь, если это действительная, полностью
осуществляемая речь, есть известный объективный факт,
объективно наблюдаемое явление. Но даже если это и
«неполная» речь (которая собственно не является
объектом лингвистического анализа), т. е. речь внутренняя,
только мысленная, то все же физиологические процессы
представляют собой материальные явления, в принципе
вполне доступные объективному исследованию и все
более и более познаваемые в действительности.
Таким образом, определение грамматического вре-^
менного «нуля», как момента данной речи следует
несомненно предпочесть его определению в качестве
«настоящего момента», момента «теперь» и пр. Однако, если
условиться при трактовке грамматической категории
времени применять слово «теперь» только в качестве
совершенно равнозначного выражению «момент данной речи»,
то такое сокращенное и простое, естественное обозначение
этого момента окажется удобным и вполне приемлемым.
Надо, следовательно, лишь помнить, что не момент
данной-речи определяется как «теперь», а, наоборот,
последнее определяется в качестве момента данной речи. То же,
разумеется, относится и к синонимам слова «теперь».
331

НАСТОЯЩЕЕ, ПРОШЕДШЕЕ, БУДУЩЕЕ
В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
§ 158. Категория времени в современном английском
языке конституируется прежде всего формами
настоящего времени и прошедшего времени, так как формы этих
времен являются синтетическими: ср. wants хочет, sees
видит — wanted хотел, saw видел; ср. также сап может —
could мог и пр. Также и исторически категория времени
основывается на противопоставлении именно этих
времен, восходящих к глубокой древности.
Категориальная форма будущего времени всегда
является аналитической, у некоторых же глаголов,
«недостаточных», ее вообще нет (сап могу, may могу и др.). Она
не вполне четко отграничивается от тех свободных
синтаксических сочетаний, с которыми она генетически
связана, но тем не менее ее существование вряд ли может
подлежать сомнению: такое образование, как will rain
будет идти дождь, например, в I think it will rain again
Я думаю, что будет снова идти дождь, вполне
соотносительно с синтетической формой rained шел дождь.
Поэтому оно и втягивается в качестве аналитической формы
в систему времен соответствующего глагола, которая,
таким образом, оказывается уже не двухчленной
(например, rains — rained), а трехчленной, например, rains —
rained — will rain. В образовании сокращенных форм
будущего времени типа 41 rain можно видеть
некоторый сдвиг в сторону внешнего отмежевания
категориальной формы будущего времени от свободных
синтаксических сочетаний глаголов shall и will с инфинитивом (без
частицы to).
Говоря о будущем, следует подчеркнуть, что между
будущим, с одной стороны, и настоящим и прошедшим,
с другой, существует принципиальное различие. Оно
состоит в том, что будущее представляет собой нечто еще не
реализовавшееся и не осуществившееся, а поэтому оно
часто оказывается связанным с модальностью.
Указанное различие углубляется в английском языке тем, что
в нем для образования будущего времени используются
глаголы модального характера — shall должен и will
хочуу в связи с чем в формах, используемых для выраже«
332

ния объективного будущего, может присутствовать из^
вестный модальный оттенок.
Некоторые ученые преувеличивают этот модальный
момент и утверждают, что в современном английском языке
вообще нет объективного будущего, поскольку формы
будущего времени всегда модальны. На такой точке
зрения стоит, в частности, Отто Есперсен. Однако такое
утверждение не соответствует действительности. Так,
например, в предложении It will rain Пойдет дождь оттенок
модальности отсутствует; это предложение означает:
Пройдет какое-то время и пойдет дождь. Правда, в
известном контексте модальный момент может появляться
и здесь (если при произнесении It will rain имеется в виду,
что в настоящем есть какие-то условия для возможности
дождя в будущем, что дождь уже собирается и т. п.).
Однако обычно в случае It will rain выражается
объективное будущее и ничего больше. Примерами
объективного будущего могут служить также и предложения Не
will be thirty to-morrow Ему будет завтра тридцать
лет и I shall come to-morrow Я приду завтра; собственно:
«Наступит завтрашний день и ему 'будет тридцать)
я буду там». Но уже в случае I will come to-morrow
к значению будущего времени прибавляется модальное
значение желания, воли: «Я (хочу и) приду завтра»,
а в предложении Shall I open the window? Открыть мне
окно?, хотя здесь как будто бы и употребляется обычная
форма будущего времени, значение объективного
будущего вообще исчезает. В этом случае внимание
направляется на волю собеседника, и главным оказывается
выражение долженствования, а не то, что осуществление
данного факта относится к будущему. Все это показывает,
что shall и will во многих случаях действительно
сохраняют модальное значение, особенно при употреблении с
необычным для них лицом: will — с первым лицом, а
shall — со вторым и с третьим лицом; ср., например,
Не shall do that Он должен делать это и I will do that
Я желаю сделать это, где сочетания do с will и shall
уже не могут трактоваться в качестве аналитической
формы. Однако вместе с тем в огромном количестве
случаев формы будущего времени в английском языке
(о чем свидетельствуют приводившиеся выше примеры)
333

выражают объективное будущее и не связываются ни
с каким модальным оттенком.
Следует также отметить, что в отдельных случаях
в современном английском языке бывает возможно
употребление формы настоящего времени вместо формы
прошедшего времени и формы будущего времени. В обоих
случаях значение формы настоящего времени
сохраняется и благодаря этому достигается известный стилисти-
ко-психологический эффект: прошлые события как бы
«оживают» перед нашими глазами, а будущие события
предстают перед нами как уже совершающиеся.
Итак, категория времени в современном английском
языке, хотя она и имеет своим историческим ядром
только две категориальные формы, настоящего и прошедшего,
не ограничивается ими и оказывается представленной
у полных глаголов, т. е. у подавляющего большинства
глаголов, по меньшей мере, тремя грамматическими
временами; ср.:
наст, rains, wants, sees
прош. rained, wanted, saw
буд. (wi)ll rain, -(wi)ll want, (wi)ll see.
§ 159. Нередко говорят о гораздо большем числе
«времен» в современном английском языке. Однако
представление о такой «многовременности» английской
глагольной системы преимущественно основывается на
недоразумении, на смешении категории времени с другими
грамматическими категориями глагола. В самом деле,
подавляющее большинство многочисленных глагольных
«времен» в такой системе получается благодаря тому,
что различие по линии настоящее-прошедшее-будущее
осложняется различением общих (Common) и длительных
(Continuous) «времен», с одной стороны, и неперфектных
и перфектных — с другой. Таким путем создаются
«времена» вроде «настоящего общего неперфектного» (rains),
«настоящего длительного перфектного» (has been raining)
и пр. Уже одно то обстоятельство, что все эти «времена»
неизбежно группируются в виде различных «настоящих»,
различных «прошедших» и «будущих» и вместе с тем
иначе — как «времена» общие и длительные, неперфектные
и перфектные, свидетельствует о том, что здесь мы имеем
334

дело с тремя различными грамматическими
категориями, которые пересекаются и сочетаются друг
с другом в определенных грамматических формах.
Понятно, что существо различия между этими тремя
категориями может быть достаточно раскрыто лишь в
результате более подробного рассмотрения каждой из них.
Здесь же можно ограничиться сделанными замечаниями.
§ 160. Единственная форма, обычно включаемая в
систему «времен» английского глагола, которая могла бы,
как будто, с достаточным основанием претендовать на
выделение в качестве особого, четвертого, времени,— это
форма так называемого «будущего в прошедшем»
(Future in the Past): would rain, would see и пр.
Действительно, ведь эта форма отличается от таких, как rains, sees —
rained, saw — (wi)ll rain, (wi)ll see и т. п. не по линии
различия между общими и длительными формами (ср. rains —
is raining) и не по линии различия между
неперфектными и перфектными (ср. rains—has rained) и, вместе с тем,
она сама способна изменяться по этим линиям подобно
другим формам, несомненно различающимся именно как
категориальные формы времени: ср. would rain, would
see —would be raining, would be seeing — would have
rained, would have seen и пр., подобно тому как
различаются rains, sees и is raining, is seeing и has rained, has seen,
Известно, однако, что во всех без исключения случаях
«будущее в прошедшем» внешне полностью совпадает
с модальным образованием с should / would, которое
большею частью признается аналитической глагольной
формой, а именно — условным наклонением (conditional);
ср.: I thought it would rain Я думал, что пойдет дождь
(«буд. в прош.») и I think it would rain if it were not so
windy Я думаю, что пошел бы дождь, если бы не было
такого ветра (условн. накл.).
Таким образом, предположительно мы имеем дело
с двумя грамматическими омонимами. Но действительно
ли это так?
Всегда в случаях предполагаемой омонимии,
следует исходить из того, что совпадение звучания есть
показатель тождества данных единиц (слов, форм,
морфем и пр.) при вариировании их значения. Для того,
335

чтобы различие в значении признать основанием для
разделения соответствующей единицы на омонимы, т. е.
чтобы одинаковую внешнюю, звуковую оболочку,
связанную с разными значениями, признать принадлежащей двум
различным, отдельным единицам (словам и пр.),
необходимо установить, что различие в значении выходит за
пределы закономерного семантического вариирования
одной и той же единицы и «разрывает» данную единицу
на две (омонимичных), несмотря на
объединяющую роль одинаковой оболочки, наталкивающей
на отождествление данной единицы в различных случаях
ее употребления.
В рассматриваемом конкретном случае необходимо,
следовательно, убедиться в том, что значение «будущего
в прошедшем» и значение «обусловленной нереальности»
(характерное для условного наклонения в английском
языке) не совместимы как разные значения одной и той
же грамматической формы, почему данная звуковая
оболочка оказывается принадлежащей уже двум разным,
отдельным формам, которые, таким образом, являются
(грамматическими) омонимами друг друга.
Какое-либо решительное утверждение в подобном
случае не может основываться на одних общих
рассуждениях: необходимо рассмотрение каждого конкретного
случая с точки зрения его места в общей системе,
необходим учет специфических особенностей и конкретных
общественно-исторических условий развития данного
языка. Что касается рассматриваемого случая, то здесь
особенно важно обратить внимание на общие
закономерности построения косвенной речи, исторически
сложившиеся в английском языке: ведь «будущее в
прошедшем» появляется только в косвенной (и несобственной
прямой) речи, и без учета особенностей такой речи в
английском языке нельзя определить место этого «будущего»
в общей системе английского языка. Анализ же строения
косвенной речи в этом языке показывает, что различие
между значениями «будущего в прошедшем» и
«обусловленной нереальности» не столь велики, как это может
показаться. Подробнее об этом говорится в разделе о
наклонении, где обосновывается объединение обоих упо-
336

мянутых значений в пределах одной формы, являющейся
формой наклонения (условного), а не времени.
§ 161. Таким образом, исходя из кратко сказанного
здесь и более обстоятельно — в разделе о наклонении,
«будущее в прошедшем»; не выделяется все же как особое
«время» в морфологической системе английского глагола,
несмотря на некоторое поверхностное, обманчивое
сходство его с подлинными временами. Система же этих
времен остается, следовательно, в том простом виде, в каком
она была представлена выше: настоящее—прошедшее —
будущее.
Рассматривая те реальные отношения, которые лежат
в основе этой системы трех грамматических времен,
важно отметить следующее:
Прошедшее и будущее являются некоторыми
областями, беспредельно простирающимися в
противоположных направлениях. Настоящее же есть лишь грани-
ц а между этими областями: одна из областей тянется
от этой границы в одну сторону, другая — в другую.
Эта граница, будучи моментом данной речи, пересекает
поток времени в том или другом «месте» в зависимости
от того, что уже стало прошлым к моменту данной речи,
который и имеется в виду в качестве настоящего.
Но ведь всякая речь представляет собой процесс,
протяженный во времени. Таким образом, любая данная речь,
взятая как целое, от начала до конца, выделяет в потоке
времени, строго говоря, не один момент, а некоторый,
хотя относительно и небольшой, отрезок времени,
представляющий собой как бы полосу, пересекающую
поток времени. Так, если данная речь есть речь АБ (т. е.
начинающаяся от А и кончающаяся Б), то ею
выделяется полоса— отрезок времени шириной от На до Яб :
Н* Hff
Па
П>
1$
337

Расширительно под «моментом» данной речи нередко
понимается весь такой отрезок времени. Однако ясно,
что момент Ла и Нб не совпадают друг с другом и На
является прошедшим по отношению к Н$, a Hq —
будущим по отношению к На , соответственно тому, какой из
этих двух разных моментов выделяется как собственно
момент данной речи. Само собой разумеется, что в
качестве такого момента может быть выделен и любой
момент между На и Hq (по отношению к которому На
окажется прошедшим, а Яб — будущим).
Таким образом, собственно момент данной речи
является, строго говоря, переменным, подвижным, и
на протяжении всей данной речи АВ выступает в виде
бесконечного множества моментов (в строгом смысле
слова) от На до Нб включительно.
§ 162. Различные моменты от На до Нб являются
объективно разными моментами, выделяемыми не только
теоретически, но и непосредственным наблюдением.
Предположим, например, что в рассматриваемом случае
данная речь сводится к восклицанию «О!». Даже и в таком
случае легко можно заметить, что это «О!» имеет известную
временную протяженность, имеет начало и конец, не
сливающиеся друг с другом в одном моменте. Любая
языковая единица (за одним исключением) имеет заметную
протяженность во времени и вместе с тем имеет реальный
практический смысл как единица языка, примененная
к речи, только в целом, взятая от начала до конца: какой-
либо ее кусочек, который хотя бы грубо соответствовал
одному моменту в собственном смысле слова, уже не имеет
качества языковой единицы. Единственным
исключением являются, по-видимому, «нулевые» морфемы, которые
не имеют никакой протяженности. Но надо помнить, что
«нулевые» морфемы — это отсутствие
положительных морфем, отсутствие звучания, и они выступают лишь
на основе сопоставимости с положительными морфемами
и при наличии этих последних.
Из всего сказанного выше следует, что «момент»
данной речи в строгом смысле слова есть не «момент того
338

или иного этапа в протекании данной речи», причем
каждый такой этап (по крайней мере, как общее
правило) не представляет собой никакой языковой
единицы.
§ 163. Получается противоречивое положение: с одной
стороны, настоящее («теперь») определяется как момент
данной речи; с другой стороны, любая данная речь, даже
самая краткая, неспособна выделить какой-либо один
определенный момент, так как она неизбежно является
протяженной во времени (поскольку никакая речь не
может состоять только из «нулевых», морфем). Таким
образом, никакая данная речь не может служить для
выделения четкой границы между прошедшим и будущим.
Положение таково, как если бы мы пытались точно
разделить лист бумаги на определенные части, пользуясь
большим неочиненным куском угля.
Дело осложняется еще тем, что в каждом отдельном
случае протяженность того речевого отрезка, который
наиболее естественно выделяется как «данная речь», т. е.
как некоторое речевое целое, может очень значительно
отличаться от протяженности соответствующего отрезка
в другом случае. Таким образом, выделение настоящего,
как момента, отграничивающего прошедшее от будущего,
посредством данной речи осложняется не только тем,
что момент приходится отмечать и определять
посредством явления, занимающего некоторую полосу
времени, но и тем, что в различных случаях такие полосы
оказываются далеко не одинаковыми по величине,
причем никакого естественного стандарта установить здесь
нельзя.
Все это заслуживает особого внимания с
лингвистической точки зрения потому, что отмеченные
специфические особенности и трудности использования явления
данной речи в качестве явления, выделяющего
определенный момент, по-видимому, лежат в основе некоторых
важнейших особенностей г р а м м а т и ч е с к о г о
настоящего времени, в частности — в его отношении к
остальным временам.
Здесь имеется в виду следующее.
ЗЗУ

Поскольку любой момент данной речи в строгом
смысле слова есть лишь один из моментов этой речи,
которая, выделяя его в качестве «настоящего момента»,
вместе с тем включает его в занимаемый ею отрезок
времени, постольку вполне естественным оказывается
более широкое понимание «настоящего времени»: это
время легко может быть осмыслено как время, лишь
включающее в себя момент данной речи, но по своей
длительности не ограниченное какими-либо
установленными пределами.
При такой трактовке «настоящего времени» момент
данной речи как временной «нуль», от которого в одну
сторону идет прошедшее, в другую же — будущее,
обязательно имеется в виду: без этого момента настоящее
не будет настоящим, не будет иметь своей специфики.
Но вместе с тем это время не сводится к одному этому
моменту и может выделяться, подобно прошедшему и
будущему, как некоторая область времени.
Такое именно понимание «настоящего времени» как
«времени той или иной» длительности, включающего в
себя момент данной речи, составляет основу значения
категориальной формы настоящего времени (Present) в
английском языке, как впрочем и во многих других
языках. При этом оказывается уже не существенным, в
какой мере сам «момент данной речи» сдвигается в процессе
этой речи: даже очень длительная речь может целиком
включаться в пределы обозначаемого таким образом
времени, и какой бы момент этой речи не выделялся особо
и сколько бы таких моментов не выделялось — это не
изменило бы границ того времени, которое
грамматически обозначалось бы как настоящее. Расширяясь все
более, границы грамматического настоящего могут, так
сказать, выходить из поля зрения и даже вообще исчезать,
значение грамматического настоящего может перерастать
в значение неопределенно длительного времени и далее —
в значение всякого времени или вневременности; ср.
Не is a friend of mine Он мой друг; The moon has no
atmosphere У луны нет атмосферы; A dog is an animal Собака —
животное; Twice five makes ten Дважды пять — десять.
В общем значение настоящего времени глагола в
английском языке может быть примерно пояснено такой схемой:
340

Грамматическое настоящее
Здесь Н — Н обозначает момент настоящего, «теперь»,
как момент данной речи, причем параллельные этой
линии пунктиры символизируют подвижность этого
момента. Расходящиеся же от центра линии представляют собой
«исчезающие границы» настоящего, соответствующие
превращению его значения во «всякое время» или в
значение вневременности.
8. КАТЕГОРИЯ НАКЛОНЕНИЯ
§ 164. Вопрос о категории наклонения в английском
языке представляет большие трудности. Спорным
является даже само число форм наклонения: разные ученые
выделяют в английском языке от 2 до 16 форм этой
категории.
Расхождения в трактовке категории наклонения
объясняются целым рядом моментов, а именно:
1. Многие ученые по-разному понимают сам термин
«наклонение», и, подходя к вопросу о наклонении с разных
точек зрения, при классификации форм категории
наклонения обращают внимание либо только на особенности об^
разования форм, не учитывая их значений, либо только на
значение, оставляя в стороне вопрос о том, какими средств
вами выражается это значение.
341

2. В системе форм категории наклонения имеется ряд
омонимичных форм, что также создает определенную
трудность при исследовании этой категории.
3. При рассмотрении категории наклонения часто
трудно разграничить аналитические формы категории
наклонения и свободные словосочетания, выражающие
модальность лексически, с помощью модальных глаголов. Этот
момент представляет особенно значительную трудность при
исследовании категории наклонения.
§ 165. Прежде всего следует указать на то, что под
наклонением следует понимать грамматическую категорию,
выражающую модальность, или отношение содержания
высказываемого к действительности. Иначе говоря,
наклонение — это модальность, выраженная определенными
формами слова.
Сопоставляя his reading его чтение, him to read его
читать (в I asked him to read), him reading его
читающего (в I remember him reading), he reads он читает,
he would read он читал бы, (I suggest) that he read (Я
предлагаю), чтобы он читал, нетрудно заметить, что во всех
этих случаях речь идет об одном и том же содержании:
некое лицо (он) проявляет себя в определенном действии
(чтении). Однако в плане выражения модальности они не
одинаковы: в первых трех случаях указание на отнесение
высказываемого к действительности, или модальность,
вообще отсутствует; в остальных же случаях указание на
отношение к действительности есть, но в каждом из
словосочетаний оно различно. Соответственно, мы можем
говорить о том, что такие формы глагола, как reading —
причастие to read —инфинитив и reading — герундий
являются нейтральными по отношению к модальности
и стоят, следовательно, вне категории наклонения.
Наоборот, he reads, he would read и that he read будут
представлять собой формы наклонения глагола read, но при
этом каждая из словоформ будет входить в категорию
наклонения как-то иначе и противопоставляться остальным
в качестве особой категориальной формы наклонения.
Учитывая, следовательно, различия в значении,
сочетающиеся с особенностями внешнего различия, с
особенностями внешнего строения формы, мы можем выделить
S42

в английском языке определенные категориальные формы,
противопоставляющиеся друг другу в категории
наклонения.
§ 166. Предварительно следует обратить внимание на
то, что особую роль в выделении категориальных форм
наклонения играют формы глагола be, для которого
омонимия форм является менее характерной, чем для других
глаголов: ср., с одной стороны, I go Я иду — Не suggests
that I go Он предлагает, чтобы я пошел и, с другой стороны,
I am the secretary Я секретарь — Не suggests that I be
the secretary Он предлагает, чтобы я был секретарем', ср.
также If he went there Если он пошел туда,., и If he went
there... Если бы он пошел туда, но If he was there... Если
он был там... и If he were there Если бы он был там...
ИЗЪЯВИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
§ 167. Изъявительное наклонение по своему значению
предполагает соответствие между содержанием
высказывания и действительностью: Не came there Он пришел
туда, She will translate this book Она будет переводить
эту книгу, The sun rises in the East Солнце всходит на
востоке и т. п.
С точки зрения особенностей образования форм,
изъявительное наклонение характеризуется наличием в 3-ем
лице единственного числа настоящего времени суффикса
-(e)s, который четко отделяет изъявительное наклонение
от других форм наклонения и тем самым является
показателем не только лица, числа и времени, но и наклонения.
ПОВЕЛИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
§ 168. Содержание повелительного наклонения
заключается в непосредственном волеизъявлении с целью
побудить слушателя или собеседника к определенному
действию. В связи с этим повелительное наклонение можно
было бы назвать также и побудительным наклонением.
Формы повелительного наклонения — такие, как Read
the letter! Прочтите письмо\, — отличаются от случаев
типа I want you to read this letter Я хочу, чтобы вы прочли
это письмо, где также есть выражение воли, но нет
343

непосредственного и прямого побуждения к действию. Тем,
что повелительное наклонение представляет собой
непосредственное волеизъявление, оно в известном смысле
сближается с междометием, представляющим собой
непосредственное выражение чувств. До некоторой степени
повелительное наклонение имеет общее и со звательным
падежом: их сближает свойственная им обоим
непосредственность воздействия на лицо.
Отличаясь от изъявительного наклонения указанными
выше смысловыми моментами, повелительное наклонение
обычно совпадает с изъявительным наклонением по
звучанию: ср. I do Я делаю и Do! Делай! Этого внешнего
совпадения с изъявительным наклонением нет только в
глаголе be: ср. I am silent Я молчу — Be silent! Молчи\
Отсутствие омонимии в глаголе Ье позволяет в целом
отделить формы повелительного наклонения от форм
изъявительного наклонения в общей системе английского глагола.
Гораздо более сложным является вопрос об
отграничении форм повелительного наклонения от формы
инфинитива, так как они (эти формы) являются омонимичными
у всех глаголов без исключения. Трудность подобного
разграничения усугубляется еще и тем, что во многих
языках инфинитив может употребляться вместо формы
повелительного наклонения: ср. русское 'Молчать!' и т. п.
Тем не менее вряд ли можно согласиться с
высказываемым иногда мнением о том, что в английском языке
повелительного наклонения вообще нет, и что вместо него
употребляется инфинитив. Ошибочность такой точки
зрения ясно видна при сопоставлении отрицательных форм
инфинитива и повелительного наклонения: Ср. to be быть —
not to be не быть, но Be...! Будь..А — Don't be...! He
будь..А Наличие аналитической формы don't be с
несомненностью указывает на существование отдельных,
отличных от инфинитива форм повелительного наклонения.
Еще сложнее отделить повелительное наклонение от
совпадающих с ним форм типа (he) be (он) бы был. Однако
и здесь имеется ряд фактов, в достаточной степени
свидетельствующих о том, что сопоставляемые формы являются
формами двух разных наклонений. Прежде всего, нельзя
игнорировать значительное семантическое различие этих
форм: ср., например; 1) I suggest that he be our secretary
344

Я предлагаю, чтобы он был нашим секретарем и 2) Be our
secretary! Будь нашим секретарем! Первый случай
представляет собой известное повествование, констатацию
(правда, чего-то предположительного, но этот момент не
существенен для рассматриваемого вопроса), а второй —
непосредственное воздействие на волю собеседника,
непосредственное побуждение к действию, выраженное
определенной формой слова.
Примечание: Поскольку это стремление воздействовать
на волю собеседника — своего рода оттенок каузативности —
выступает в форме повелительного наклонения очень ярко, повелительное
наклонение лишено вопросительной формы: вопрос представляет
собой известную констатацию, которой в повелительном наклонении
нет.
Далее, нужно обратить внимание и на то, что повели-*
тельное наклонение, в отличие от форм типа (he) be,
характеризуется отсутствием подлежащего; а это является уж
известным внешним моментом, подчеркивающим
смысловое расхождение рассматриваемых форм.
Наконец, нельзя пройти и мимо того, что формы типа
(he) be не различают категории лица, в то время как
форма повелительного наклонения всегда связана со
вторым лицом. Иначе говоря, в случае повелительного
наклонения представление о лице заключено в самой форме
глагола.
Синтаксически сопоставляемые формы различаются
тем, что форма повелительного наклонения
употребляется в главном предложении и употребляется независимо,
в то время как форма (he) be обычно стоит в придаточном
предложении: ср. приводившееся выше предложение:
I suggest that he be our secretary. И даже тогда, когда
предложение, в котором употребляется эта форма, не
является придаточным, оно все же выражает какую-либо
зависимость.
Кроме всего прочего, имеется и известное
стилистическое различие: форма be в случае Be our secretary!
характеризует живую разговорную речь, а форма Ье в
случае I suggest that he be our secretary является
принадлежностью книжного языка.
Все сказанное дает основание для выделения be в
случае Be our secretary и be в случае I suggest that he be our
346

secretary в качестве двух самостоятельных форм
наклонения глагола be.
Однако, хотя в целом и принципиально эти формы и
разграничиваются, все же они стоят очень близко друг к
другу и в некоторых случаях их отличительные признаки
стираются. Так, например, в таком предложении, как
Somebody bring me a piece of chalk выражается
воздействие на окружающих, но вместе с тем нет характерной для
повелительного наклонения связи со вторым лицом.
Эта двойственность делает понятным существующее
расхождение в трактовке подобных предложений: некоторые
ученые относят эти случаи к типу (he) be, а другие —к
повелительному наклонению, рассматривая somebody как
звательное обращение. Аналогичные случаи есть и в
русском языке: например, 'Принесите кто-нибудь кусок мела'
и т. п. Но там наличие глагольной формы 2-го лица
('принесите') заставляет относить их к повелительному
наклонению. В английском же языке повелительное
наклонение перекрещивается с формами типа (he) be.
СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ I и II
§ 169. Формы типа (he) be и (he) were в традиционной
грамматике обычно называют формами настоящего и
прошедшего времени сослагательного наклонения (Present
Subjunctive и Past Subjunctive). Однако такое
рассмотрение следует признать ошибочным. Прежде всего
бросается в глаза то, что различие рассматриваемых форм
лежит не в плане категории времени: так, в частности,
форма глагола (he) were, называемая формой прошедшего
времени сослагательного наклонения, может относиться
и к настоящему и к будущему. Более того: при более
тщательном анализе оказывается, что так называемые Present
Subjunctive и Past Subjunctive различаются по линии
модальности, а тем самым должны быть отнесены к формам
различных наклонений.
Некоторые же лингвисты, на том основании, что у всех
глаголов, кроме be, формы «Past Subjunctive» всегда
совпадают по звучанию с прошедшим временем
изъявительного наклонения, а у глагола be это совпадение
наблюдается в разговорной речи, где наряду с were иногда употреб-
346

ляется was, считают, что словоформы типа (he) were, (he)
knew и т. п. представляют собой формы прошедшего
времени изъявительного наклонения в особом модальном
употреблении. Суит называет их в связи с этим Mood Tense, a
Есперсен рассматривает их как imaginative use of the
Past Tense.
В подтверждение этой точки зрения обычно
указывается, что представление о нереальности легко
связывается с прошедшим временем: поскольку прошедшее время
не является реальностью для настоящего, оно легко может
быть переосмыслено, по этому мнению, как нереальность.
Действительно, в языке одни формы могут
употребляться вместо других, в частности—формы времени: ср.,
например, такое употребление форм настоящего времени в
русском языке, как 'Завтра я еду в Ленинград', 'Вчера
он приходит ко мне и говорит'и т. п. Аналогичное явление
наблюдается и в английском языке. Однако при этом
значение самой формы настоящего времени как таковое в
подобных случаях не изменяется, и говорящий всегда
сознает, что в них форма настоящего времени, хотя она и
освещает (правда, несколько своеобразно) факты будущего
и прошедшего, остается формой настоящего времени и
лишь заменяет формы будущего или прошедшего.
Иначе обстоит дело в случае форм типа (if I) knew '(если) бы
(я) знал', (if you) asked (если) бы (вы) спросили и т. п.; здесь
они не могут рассматриваться как просто заменяющие
настоящее время: эти формы регулярно связаны с
ситуацией в настоящем или будущем, а поэтому и
употребляются тогда, когда речь идет о настоящем или будущем.
Далее, если сравнивать формы, употребляемые для
обозначения реального и нереального факта в настоящем
и прошедшем, то получается следующая картина:
Настоящее
Прошедшее
Реальн.
I am
I know
I was
I knew
Нереальн.
I were (J was)
I knew
Г had been
I had known
347

Как можно видеть, хотя в обоих рядах и встречается
knew, мы имеем в действительности не одно, а два, не
связанные с собой knew: knewt служит для обозначения
реального факта и обладает значением прошедшего времени;
наоборот, форма knew 2 обозначает нереальный факт, и не
связывается с идеей прошедшего времени, поскольку идея
нереальности в прошедшем времени связана с другой
формой, а именно— с had known.
Таким образом, получается следующее: там, где knew
имеет значение нереальности, оно не связано с идеей
прошлого; там же, где knew относится к прошедшему времени,
в нем обязательно присутствует идея реальности.
Значение прошедшего времени и нереальности, следовательно,
оказываются несовместимыми в одной форме.
Кроме того, следует помнить, что у глагола Ье для
обозначения нереального факта в настоящем времени
существует тииоформа were (if I were asked... Если бы меня
попросили...), причем она отнюдь не может рассматриваться
как отмирающая и заменяющаяся типоформой was:
последняя, хотя и употребляется со значением нереальности
очень давно, все же остается принадлежностью живой
небрежной речи и не выходит за рамки этой речи.
Существование типоформы were также указывает на
то, что формы глагола типа (if I) knew представляют собой
не формы времени в модальном употреблении, а особые
формы — формы наклонения.
Из сказанного следует, что формы глагола типа (if I)
knew никак нельзя рассматривать как формы прошедшего
времени изъявительного наклонения, употребляющиеся
в значении нереальности, поскольку там, где с
аналогичным звучанием связывается значение нереальности,
везде отсутствует значение прошедшего времени. Вместе с тем
нельзя называть эти формы и формами прошедшего времени
сослагательного наклонения (Past Subjunctive),
поскольку различие между формами (it) be (так называемый
Present Subjunctive) и (it) were не временное, а модальное.
Формы типа (it) be иногда называют формами
конъюнктива (Conjunctive), а формы типа (it) were — формами
оптатива (Optative). Однако и эти термины представляются
неудачными, так как различие рассматриваемых форм мало
похоже на традиционное различие форм конъюнктива и
348

оптатива в латыни и в древнегреческом, из которых эте
термины заимствованы. Термин конъюнктив
подчеркивает идею связанности двух явлений, зависимости
обозначаемого действия от чего-то другого. Действительно, в
случае I suggest that he go there. Я предлагаю, чтобы он
пошел туда процесс, обозначаемый глаголом go, еще не
осуществлен, и его осуществление зависит от принятия или
непринятия этого предложения. Эта зависимость до
некоторой степени и оправдывает термин конъюнктив.
Однако, как будет показано ниже, основное значение этих
форм заключается не в этом. Употребление термина
оптатив (желательное наклонение) также не лишено основания.
В некоторых случаях, особенно в придаточных
предложениях после глаголов, имеющих значение желания, формы,
относимые к оптативу, действительно обозначают желаемое
действие: ср. I wish I were present «Я желаю, чтобы я
присутствовал» и т. п. Вместе с тем следует иметь в виду,
что подобные предложения представляют собой
всего-навсего лишь частный случай употребления этих форм,
причем — и это главное — желание здесь выражается
лексически, с помощью глагода wish, а собственно were
выступает со значением не желания, а нереальности
желаемого действия, указывает на его неосуществимость.
Следовательно, термин оптатив не совсем точно
характеризует формы типа (it) were — так же, как и термин
конъюнктив не отражает самого основного в значении форм типа
(it) be. Поэтому представляется более удобным сохранить
за этими формами название сослагательного наклонения.
Однако, поскольку различие между формами (it) be и (it)
were идет не по линии времени, следует отказаться от
противопоставления их как форм настоящего и
прошедшего времени, различая их терминами «сослагательное I»
и «сослагательное II» — подобно тому, как, например, в
немецкой грамматике принято называть причастие Раг^
tizip I и Partizip II.
Основное различие сослагательного I и сослагательного
II заключается в том, что формы первого, в отличие от
второго, не характеризуют данное высказывание как
противоречащее действительности. Основная мысль, выражаемая
сослагательным I, это неуверенность в реальности данного
явления. Последнее рассматривается говорящим как воз-*
349

можное, предположительное, допустимое, но не как
реальное, существующее в действительности, хотя явного
противоречия с действительностью здесь и нет. Обычно формы
сослагательного I употребляются в придаточных
предложениях с союзами that и if: ср., например, I suggest
that he go there Я предлагаю, чтобы он пошел туда или
If it be so Будь это так, где нет мысли об обязательной
невозможности и нереальности действия, обозначенного
соответствующими глаголами.
Таким образом, в сослагательном I нет речи ни о
соответствии, ни о противоположности высказываемого тому,
что происходит в действительности.
В отличие от сослагательного I, основная мысль,
заключающаяся в сослагательном II — это противоречие между
тем, что высказывается и действительным положением
вещей. При употреблении форм этого наклонения обычно
предполагается отрицательный вывод: ср., например, If
I had time Если бы у меня было время, которое обычно
предполагает, что у говорящего нет времени. Таким
образом, главным в значении форм сослагательного II является
идея прямой противоположности сообщаемого
действительности. Это и определяет основное различие между
формами сослагательное I и сослагательное II.
ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
§ 170. Среди аналитических форм наклонения
выделяются, как уже говорилось, два случая, которые
различаются по значению, употреблению и внешнему виду, а
именно: а) формы, образующиеся с помощью
вспомогательного глагола should +инфинитив спрягаемого глагола
(Не should be и т. п.) и б) формы, образующиеся с
помощью вспомогательного глагола should (для первого лица)—
I should be Я был бы и т. п.— и would (для всех
остальных лиц) — Не would be Он был бы и т. п.
Формы типа Не should be обычно выражают
предположение как таковое и употребляются для выражения мало
вероятного предположения: ср., например, Should you meet
him, tell him to come Случится вам встретить его,
велите ему прийти.
350

Указанные формы употребляются часто в придаточных
предложениях, присоединяемых союзами, в частности, с
помощью союза if (if you should meet him, tell him to
come), отчего в первый момент создается впечатление, что
в таких случаях они выступают со значением условия.
Однако в действительности и здесь словоформа should
meet выражает лишь предположительность, а не условие:
последнее передается союзом if. Поскольку формы с
should обычно выражают предположение, соответствующую
категориальную форму наклонения можно было бы
обозначить термином предположительное
наклонение (Suppositional Mood). Правда, формы
предположительного наклонения употребляются и в
придаточном предложении цели: I wrote him that he shouldn't forget
it Я написал ему, чтобы он не забыл этого, но связь этого
случая со случаем типа I suggest that he should come
вполне понятна: можно легко представить себе
логический переход от предположения к выражению намерения и
от него к выражению цели.
В британском варианте английского языка, особенно в
разговорной речи, формы предположительного наклонения
вытесняют сослагательное I. Это объясняется близостью
значения этих наклонений: ср. I suggest that we should go
и I suggest that we go — оба со значением Я предлагаю,
чтобы мы пошли. Тем не менее они полностью не сливаются
и существуют как два разных наклонения.
В американском варианте английского языка, наоборот,
сослагательное I распространено гораздо шире, чем
предположительное наклонение.
УСЛОВНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
§ 171. Аналитические формы наклонения с should /would
(I should be he would be) обычно употребляются в главной
части сложного предложения с придаточным условным
и выражают не само условие, а его следствие. Основная
идея этого наклонения — известная нереальность, но
взятая не сама по себе, а обусловленная нереальностью,
недействительностью каких-то других обстоятельств и
условий. Исходя из этого, данное наклонение можно назвать
351

условным наклонением (Conditional Mood), или,
строго говоря, «обусловленны м». Различие форм
условного наклонения и форм сослагательного II является,
таким образом, очень тонким. Оно заключается в том, что
в сослагательном II нереальность дается как исходный
момент, и она ничем не обусловлена, в то время как в
условном наклонении речь идет о нереальности, зависимой
от нереальных условий.
Иногда форма условного наклонения может
употребляться самостоятельно. Однако и в этом случае
предполагается известное нереальное условие: ср., например, What
would you answer Что бы вы ответили, где
подразумевается if you were asked если бы вас спросили и т. п. Эта
особенность форм условного наклонения приводит к
тому, что они могут употребляться в вежливом обращении,
выражая определенные моменты
экспрессивно-эмоционального характера, и уже не вносят значения, присущего
условному наклонению: например, Would you mind my
opening the window? Вы не возражали бы, если бы я открыл
OKHOl
В связи с этим интересно остановиться на создании
такого выражения, как I should like Я желал бы. По
содержанию здесь вообще нет противоположности
действительному положению вещей. По сути дела в этом случае
говорящий имеет в виду Я желаю, но он как бы
маскирует это, оставляя в тени момент волевой, и добивается
определенного эмоционально-стилистического эффекта:
появляется оттенок скромности и вежливого пожелания.
Примечание: Ср. то же самое и в русском языке, где
предложение 'Я сделал бы это, если бы у меня было время' фактически
означает: 'Я не сделал этого, так как у меня не было времени'. Но
говорящий предпочитает первый вариант, как менее грубый. То же
самое и в предложении 'Я хотел бы пойти в кино': никакой
нереальности здесь нет, несмотря на сослагательное наклонение, и 'хотел бы*
по существу означает хочу.
Вместе с тем этот случай представляет собой не
отдельное наклонение, а особое употребление того же самого
условного наклонения, так как связь с последним здесь
выступает очень ясно.
352

СОЧЕТАНИЯ, СМЕЖНЫЕ С АНАЛИТИЧЕСКИМИ ФОРМАМИ
НАКЛОНЕНИЯ
§ 172.1 Аналитические формы наклонения следует отличать от
прочих свободных сочетаний с глаголами should и would: ср.,
например, Should you ask me Спроси вы меня и I suggest that she should
«go there Я предлагаю, чтобы она пошла туда, где выражается
предположение и should do выступает как аналитическая форма
наклонения, и I think he should go there Я думаю, что он должен пойти
туда, где should выражает долженствование и выступает как
модальный глагол в сочетании с инфинитивом.
Ряд таких свободных сочетаний модальных глаголов с
инфинитивом неправомерно рассматривается некоторыми авторами как
особые аналитические формы наклонения. Так, часто в особое
наклонение выделяется сочетание с shall в третьем лице: Не shall do that
Он должен делать это. Однако, поскольку здесь ярко выступает
собственное значение глагола shall — значение долженствования, shall
do является скорее обычным сочетанием с модальным глаголом, чем
формой наклонения.
Иногда к формам наклонения относят также и сочетание с
глаголом may в предложениях цели и в предложениях, выражающих
пожелание. Однако и в этих случаях глагол may все же сохраняет
свое значение возможности, так как в них речь идет о цели,
непосредственно связанной с возможностью: например, may it be so Выло
бы это так, собственно «пусть было бы возможно, чтобы это было
так», «да может это быть так».
К аналитическим формам повелительного наклонения некоторые
англисты относят сочетания с глаголом let. Действительно, в связи
с тем, что форма повелительного наклонения употребляется лишь
во втором лице, а в остальных случаях для выражения побуждения
используются определенные обороты с глаголом let, форма
повелительного наклонения находится в известном соответствии, своего
рода контакте, с сочетаниями с глаголом let. Вместе с тем нельзя
забывать, что сами сочетания с глаголом let имеют разное значение
в зависимости от лица. Так, в случае третьего лица, например, в Let
him go there нет никакого непосредственного обращения к деятелю:
он вообще исключается из беседы. Прямое воздействие, характерное
для повелительного наклонения, здесь отсутствует: воздействие на
деятеля (на «него»), осуществляется через другое (второе) лицо: ср. go
there идитуда и let him go there пусть он пойдет туда.Этим
рассматриваемое сочетание с let резко отличается от форм повелительного
наклонения.
В случае первого лица (например, let us go there давайте пойдем
туда), наоборот, момент обращения к лицу присутствует, и это
сочетание стоит ближе к форме повелительного наклонения, чем
рассмотренное выше сочетание. И все же в Let us go there присутствует
оттенок, которого нет в формах повелительного наклонения: здесь
выражается не приказание и побуждение, а приглашение.
1 В этом параграфе использован материал 1947 года,
впоследствии не разрабатывавшийся. Редактор.
12-2365 353

Кроме того, в сочетаниях с let значение побуждения
перекрещивается с собственным значением глагола let пускать, позволять.
Предложение Let him go there, например, может иметь значение, так
сказать, «невмешательства»: пусть он идет. Те же два момента
переплетаются и в случае первого лица единственного числа. Так,
предложение Let me have a look at it может, с одной стороны, иметь
значение дайте, не мешайте..., а с другой—обозначать предложение
услуг со стороны говорящего.
Все это отличает сочетания с глаголом let от аналитических форм
повелительного наклонения и не позволяет включить их в число
последних.
Сочетание have + инфинитив также не может быть отнесено к
формам наклонения. Инфинитив имеет здесь целевой оттенок и
свободно присоединяется к глаголу have, не утрачивая частицы to, что
сближает это сочетание с сочетанием с глаголом want: ср. I want to
go Я хочу идти и I have to go Я должен идти.
ВОПРОС О ТАК НАЗЫВАЕМОМ «БУДУЩЕМ В ПРОШЕДШЕМ»
§ 173. Как уже было указано выше (см. § 160) и как на
то указывает само название, «будущее в прошедшем»
относят обычно к формам времени. Вместе с тем внешне
«будущее в прошедшем» совпадает с формой условного
наклонения: ср. Не said he would help us Он сказал, что
поможет нам (так называемое «будущее в прошедшем») и Не
would help us if he were here Он помог бы нам, если бы он
был здесь (условное наклонение). Это регулярное
совпадение по звучанию «будущего в прошедшем» с условным
наклонением, естественно, наталкивает на вопрос,
действительно ли они должны рассматриваться как два разных
языковых явления, или, может быть, они представляют
собой одно и то же явление, но в разных модификациях.
Иначе говоря, встает вопрос, в какой мере расходятся
и различаются значения форм условного наклонения и
«будущего в прошедшем».
Примечание: Тот факт, что в переводе на русский язык
приведенные предложения резко различаются (ср. Он бы помог нам,
если бы он был здесь и Он вказал, что поможет нам), для понимания
соотношения анализируемых форм в английском языке значения не
имеет.
Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо
рассмотреть функционирование в английском языке
«будущего в прошедшем». Эти формы регулярно
употребляются в косвенной речи (собственной и несобственной),
364

когда время произнесения этой речи относится к
прошлому: ср. Не says he will go there Он говорит, что
он пойдет туда и Не said he would go there Он сказал,
что он пойдет туда.
В подобном случае, вообще говоря, косвенная речь в
разных языках может рассматриваться по-разному.
Во-первых, она может пониматься с точки зрения того
времени, когда эта речь произносилась. При этом
говорящий мысленно как бы переносится в прошлое, в тот
момент, когда данная косвенная речь произносилась как
прямая. Такое понимание косвенной речи мы находим, и
в русском языке. Так, в предложениях: Юн сказал, что он
болен' (1), Юн сказал, что он был болен' (2) и Юн сказал,
что он еще долго будет болен* (3) автор предложения как
бы переносится в прошлое и рассматривает факт болезни
данного лица с точки зрения прошлого, а именно — с точ-
ки зрения того момента в прошлом, когда это лицо ('oh')
говорило о своей болезни. Поэтому, если время, к которому
относится сообщаемое событие (болезнь), совпадает с тем
моментом, когда «он» о нем говорил, то автор предложения
Юн сказал, что он...' осмысляет это событие как
относящееся к настоящему и употребляет форму настоящего
времени. Если же время, к которому относится факт болезни,
предшествует тому моменту, когда 'он' о нем говорил, то
автор предложения, естественно, относит факт болезни к
прошлому и употребляет форму прошедшего времени.
Наконец, в случае если время, к которому относится
данное событие, является будущим по отношению к моменту со*
общения о нем, то употребляется форма будущего времени.
Во-вторых, косвенная речь может рассматриваться с
точки зрения того момента, когда она уже мыслится как
относящаяся к прошлому, иначе говоря, с точки врения
того момента, когда ее передают уже как косвенную речь,
В этом случае говоряпщй (лицо, которое сообщает данную
речь как косвенную) все время исходит из того времени,
когда он говорит, и никакого переноса в прошлое, т. е,
в момент, когда эта речь произносилась как прямая, здесь
нет. Так обстоит дело в английском языке: cps He said
he was ill Он сказал, что он (в это время) был болен (1), Не
said he had been ill Он сказал, что он (до этого времени) был
болен (2), Не said he would be ill Он сказал, что он будет
12*
Ш

болен (3). Время, к которому относится факт болезни,
рассматривается здесь с точки зрения того момента, когда
это сообщение передается уже как косвенная речь, а не
с точки зрения того момента, когда данное лицо 'он'
говорило о своей болезни.
Первый случай, когда момент произнесения этой речи
и время, к которому относится ее содержание, совпадают,
а отсюда и то и другое относится к одному и тому же
моменту в прошлом, довольно прост и не нуждается в
особых разъяснениях. Второй случай, когда явление, о
котором говорится (факт болезни), предшествует моменту
сообщения о нем данным лицом, уже несколько усложняется:
здесь как бы приходится возвращаться в прошлое два
раза — сначала к моменту произнесения речи (с помощью
формы Past Indefinite — said), а затем еще дальше в
прошлое— к тому моменту, к которому относится сообщаемый
факт (с помощью формы Past Perfect — had been).
Третий случай представляется наиболее сложным,
поскольку в предложении Не said he would be ill Он сказал,
что он будет болен факт болезни осмысляется, как уже
говорилось, с точки зрения момента произнесения данного
предложения (he said...), т. е. с точки зрения момента
произнесения косвенной речи (а не прямой), и при этом
оказывается неясным, к какому собственно отрезку
времени можно отнести данный факт в этот момент. Сказать,
к какому времени относится это событие (болезни) по
отношению к моменту речи (моменту произнесения
косвенной речи) —к настоящему, прошедшему или будущему —
нельзя, к тому же вообще неизвестно, совершилось ли
данное событие или нет. Вследствие этого найти
определенное место для данного факта на линии времени
оказывается невозможным.
Тот факт, что с точки зрения момента произнесения
всего предложения Не said he would be ill, т. е. с точки
зрения момента настоящего, отнести данный факт к какому-
либо реальному отрезку времени оказывается
невозможным, сближает будущее в прошедшем с условным
наклонением. В самом деле, форма «будущего в прошедшем»,
например, в предложении Не said that he would
remember it Он сказал, что будет помнить это означает нечто
вроде Он это сказал и, может быть, он помнит это. Ивд-
356

че говоря, по отношению к настоящему этот факт выступает
как действие нереальное.
В результате получается, что условное наклонение и
«будущее в прошедшем» внешне совпадают, а их значения
не противоречат друг другу (хотя и не являются
тождественными). Поэтому представляется возможным сделать
вывод о том, что эти формы не следует разрывать. Можно с
полным основанием сказать, что «будущее в прошедшем»
не выделяется как особая форма времени, а включается
в условное наклонение как частный случай употребления
условного наклонения, возможность которого
определяется его общим значением.
Такая трактовка будущего в прошедшем подтверждается
ц случаями типа Не said he would go there Он сказал, что
он пойдет туда, которые могут соответствовать: а) форме
будущего времени изъявительного наклонения (Не said
"I'll go there". Он сказал: «Я пойду туда») и б) форме
условного наклонения (Не said "I should go there" Он сказал:
«Я пошел бы туда»),
9. КАТЕГОРИЯ ЛИЦА И КАТЕГОРИЯ ЧИСЛА
§ 174. В английском языке в глаголе различается два
числа (единственное и множественное) и три лица: первое,
со значением — автор речи, второе, со значением — тот,
к кому обращена речь, и третье — тот, кто не участвует
в речи, стоит вне ее (но не тот, о ком идет речь, как неточно
определяют третье лицо в школьных грамматиках).
Таким образом, между первым и вторым лицами как
участниками речи, с одной стороны, и третьим лицом как
неучастником речи, с другой стороны, различие более
резкое, чем между первым и вторым лицами.
Это различие отражается и в системе личных
местоимений: местоимения первого и второго лица не различают
грамматического рода, в то время как местоимения
третьего лица, при всем упрощении их словоизменения,
четко различают мужской, женский и средний род. Однако
самое существенное в различии местоимений первого и
второго лица, с одной стороны, и третьего, с другой,
заключается в том, что местоимения первого и второго лица,
12- 2365
357

обозначая участников речи, ничего не заменяют, в то время
как местоимения третьего лица действительно являются
местоимениями в полном смысле этого слова, т. е. словами,
стоящими «вместо имени», или словами,заменяющими
существительные. Таким образом, если первое и второе
лица представлены в языке только соответствующими
местоимениями, то третье лицо, наряду с местоимениями,
представлено также и всеми существительными.
§ 175. В самой форме глагола лица четко различаются
только в единственном числе. Во множественном числе
лицо различается лишь по подлежащему. Но так как в
единственном числе лица различаются в самой форме
глагола, а во множественном числе имеются местоимения
первого, второго и третьего лица, то в целом во
множественном числе в глаголе также ощущается различие по лицу.
Наиболее четко первое, второе и третье лица
различаются в глаголе be, однако и у него во множественном
числе сами глагольные формы лица не различают:
| ^"^-^^^^ Число
Лицо ^"""^--^^^
1л.
II л.
III л.
Ед. ч. Мн. ч.
am
are
is .
> are
Вместе с тем, если принять во внимание старую форму
второго лица, то оказывается, что три формы лица в
единственном числе по существу различаются не только у be,
но и у других глаголов: ср. I have Я имею, Thou hast
Ты имеешь, Не has Он имеет и т. п.
Форма второго лица единственного числа (с
суффиксом -est, -st, иногда -t: art ecu, speakest говоришь) является
архаической, но следует иметь в виду, что здесь идет речь
не об архаичности формы глагола как таковой, а об
архаичности местоимения второго лица — thou.
Дело в том, что архаизм — это явление стилистическое,
и как архаизм можно рассматривать лишь такое явление,
которое может быть сопоставлено с другим, выступающим
358

по отношению к первому как неархаичное. Так, если взять
местоимение второго лица thou, то оказывается, что кроме
этого местоимения во втором лице употребляется также
местоимение you, при сопоставлении с которым thou и
выступает как архаизм. С каждым из этих местоимений
связана своя глагольная форма, и в любом конкретном
* случае выбор той или другой глагольной формы второго
лица определяется не непосредственно сопоставлением
этих форм друг с другом, а сопоставлением и выбором
местоимения, в зависимости от которого и употребляется та
или иная форма глагола.
Таким образом, глагольная форма второго лица един-*
ственного числа на -est/-st/-t воспринимается как
архаическая не сама по себе, не как таковая, а лишь в силу
своей связи с архаичным местоимением thou.
§ 176. При дифференциации личных форм глагола в
единственном числе, во множественном числе лица
различаются, как уже было сказано, на основе
сопоставления с формами единственного числа. Кроме того, следует
также учитывать, что, если, с одной стороны, различие
лиц в формах глагола во множественном числе исчезает
уже в древнеанглийском, то, с другой стороны, в
новоанглийский период в связи с появлением аналитических
форм с глаголами shall и will (should и would) лицо во
множественном числе начинает различаться вновь.
Поэтому в целом неправильно было бы сказать, что во
множественном числе вопрос о дифференциации по
категории лица вообще снимается.
Из сказанного следует, что категория лица в глаголе—
и в этом заключается характерная ее черта — находится
в известной зависимости от категорий числа, времени и
наклонения.
§ 177. Говоря о категории числа в глаголе, следует
также отметить, что числовые различия в этой части
речи представляют собой не то же самое, что числовые
различия у существительных. У существительных при
употреблении формы множественного числа в виду
имеется то же самое понятие, что и при употреблении формы
единственного числа, но относимое не к одному, а к не-
12**
359

скольким или многим предметам. В глаголе же форма
множественного числа не предполагает различия в самом
действии в плане множественности процесса, т. е. не
предполагает отнесение данного понятия к нескольким
процессам. Она лишь показывает, что данный процесс
относится, так сказать, ко «множественному» субъекту.
Числовая форма в глаголе, таким образом, служит только
для выражения связи между словами, а не для выражения
значения единичности или множественности процесса,
обозначаемого этой формой.
§ 178. В современном английском языке у большинства
глаголов четкая дифференциация по числу наблюдается в
третьем лице: ср. he goes он идет — they go они идут, he
has он имеет — they have они имеют и т. п. У глагола
be, кроме того, число различается и в первом лице: I am—
we are. Во втором лице, в связи с выпадением местоимения
thou, дифференциация чисел в разговорном языке и в
нейтральном литературном стиле является нечеткой: например,
you have может быть понято, в зависимости от контекста,
и как единственное и как множественное число. Даже
глагол Ье подчиняется здесь общей системе: как и в прочих
глаголах, у be в случае you are число определяется в
зависимости от контекста. В некоторых случаях здесь
вообще может выражаться лицо как таковое, а идея числа как
бы снимается: You never know what to do in such cases
Никогда не знаешь, что делать в подобных случаях.
Во втором лице на числовое значение формы глагола
be влияет столкновение различных факторов. С одной
стороны, словоформа are, употребляющаяся и в единственном
и во множественном числе (ср. John, you are late Джон, вы
опоздали и John and Tom, you are late Джон и Том, вы
опоздали), подчеркивает единство форм единственного и
множественного числа второго лица и тем самым
концентрирует внимание на значении лица.
С другой стороны, are выступает как форма
множественного числа, благодаря чему ощущается определенный
параллелизм между are и формой первого лица
единственного числа того же самого глагола — am, а также
между are и is.
Все это как бы «разрывает» are на две части: единство
360

формы в обоих числах во втором лице влечет к забвению
идеи числа, в то время как место are в общей системе форм
глагола be, его соотношение с формами единственного
числа (am, is) подчеркивают в are значение числа.
При употреблении глагола в форме второго лица с
возвратным местоимением число различается с помощью
местоимения yourself/yourselves, которое выступает как
одна из точек опоры для дифференциации you и are по
числам.
В итоге получается, что в английском языке числовые
различия в глаголе тесно связаны с различием по лицам,
переплетаются с ними и не могут рассматриваться
отдельно от них. В этом смысле в глаголе во множественном чис-
#е как бы происходит отвлечение, от лица, и число,
следовательно, выступает, если так можно выразиться, в
более чистом виде.
§ 179. Об остальных категориях глагола, выделяемых
на основе противопоставления формам с do, см. § 37,

Глава девятая
СЛУЖЕБНЫЕ СЛОВА
1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СЛУЖЕБНЫХ СЛОВ
§ 180. К служебным словам в английском языке
относятся предлоги, союзы, артикли, частицы и
глаголы-связки. Служебные слова характеризуются тем, что они имеют
ослабленное собственно лексическое значение, и поэтому
выступают в речи не в качестве самостоятельных единиц,
а при других, полнозначных словах, выполняя
служебную функцию. Отсюда и их название — «служебные
слова».
Поскольку служебные слова не употребляются в речи
самостоятельно, вне сочетания с другими словами, они
выделяются в качестве отдельных слов не сами по себе,
а лишь в результате выделения слов полнозначных. Так,
например, в предложении Не put the glass on the table
Он поставил стакан на стол, после выделения
полнозначных слов he, put, glass, table получается известный
«остаток» в виде the и on. Единицы the и on не могут быть
сами по себе выделены в качестве слов, так как они не
обладают необходимой оформленностыо, но все же они
представляют собой слова, а не части слов.
Прежде всего эти единицы не соединены с какими-
либо другими единицами настолько тесно, чтобы их
необходимо было признать частями слов, в состав которых
входят эти другие единицы. В самом деле, например, в
образовании the table компонент table представляет собой
несомненное слово, которое может быть отделено от
компонента the и изъято из данного образования, что
свидетельствует о раздельности the и table.
Следует также помнить о том, что, как уже говорилось
(см. А. И. Смирницкий, «Лексикология английского
языка», § 33), помимо прямой, непосредственной,
самостоятельной или положительной выделимости слова, которая,
естественно, является в общем основной, возможна й кос-
362

[венная, остаточная, или
отрицательная выделимость слова, т. е. выделимость
его вследствие прямой положительной выдели-
мости соединяемых с ним слов. С другой
стороны, возможна и косвенная, остаточная, или
отрицательная невы делимость языковой единицы в качестве
слова, т. е. ее невы делимость, обусловленная
тем, что связанная с нею единица никак
не может быть признана за отдельное слово.
Иначе говоря: если в каком-либо языковом образовании
АВ единица А (или В) есть часть слова, то и единица
В (или ^4) также есть часть слова, и, напротив, еслиЛ
' (или В) есть слово, то и В (или А) есть по м е н ь ш е й
мере слово, т. е либо слово, либо более сложное
образование — эквивалент слова: фразеологическая
единица или даже свободное словосочетание, но никак не
часть слова.
Поэтому, действительно, если в рассмотренном
примере the является лишь частью слова, то и table является
лишь частью слова, а целым словом будет лишь the-table.
Но и наоборот, если table, что представляется
естественным, признать словом, то и the необходимо также
признать словом (поскольку ни фразеологической единицей,
ни свободным словосочетанием оно, конечно, не может
быть): никакие части слов не могут существовать в речи
в виде каких-то membra disjecta, не входящих в состав
определенных слов.
Большинство слов обладает достаточной
положительной, самостоятельной вы делимостью: такая выделимость
есть вообще основная, ведущая и типичная для слова.
Однако в той или иной мере всякое положительно выделяв
емое слово вместе с тем выделяется и отрицательно:
выделением сочетающихся с ним слов. В особых случаях са-*
мостоятельная, положительная выделимость может
оказаться очень незначительной, и тогда остаточная,
отрицательная выделимость выступает на первый план: мы
находим отдельные слова, преимущественно ха*
рактеризуемые именно такой вы делимостью.
Конечно, то, какие слова преимущественно
характеризуются отрицательной выделимостью, известным
образом связано с их семантикой: естественно, сюда будут тя-
363

готеть слова, обозначающие различные отношения как
танковые (т. е. без мысленного опредмечивания данных отг
ношений): сравните, например, предлоги.
Из всего сказанного выше следует, что непосредственно
как будто не выделимые единицы (и потому нередко
подозреваемые в том, являются ли они действительно
словами) все же должны быть признаны словами, если они
обособляются в результате выделения других слов.
Отсюда в том случае, когда одна из двух соединенных
друг с другом единиц имеет положительные признаки
слова, другая же таких признаков не имеет, решение
вопроса о том, имеем ли мы два отдельных слова или одно
слово, состоящее из двух частей, зависит от того, как данное
соединение укладывается в систему данного языка,
какое место в этой системе занимают тот и другой
компоненты этого соединения, насколько выраженным является
характер слова, или, напротив, части слова у того или
другого из них.
В приведенном выше примере the table (he put the
glass on the table) качество слова у второго компонента
(table) представляется совершенно несомненным с точки
зрения всей системы английского языка. Образование the
table входит в ряд таких образований, как a table, the
tables, где слово table в различных формах
(table—tables) выступает как в достаточной мере оформленная и
законченная единица, явно качественно отличная от о с-
новы table-. Но этого мало. Единица table способна
определяться и в соединении с единицей the, где в это
соединение вводятся другие слова, — и при этом так же,
как она определяется вне этого соединения: ср. the big
table большой стол, the new table новый стол, my big
table мой большой стол, my new table мой новый стол.
Если все же настаивать, что the есть лишь часть слова,
то пришлось бы допустить, что либо, например, the-big-
table есть одно слово, либо, что слово big большой
вставлено в слово the-table.
Словарный (а не морфемный) характер элементов типа
the подтверждается и тем, что они соотносятся с
несомненными словами: Ср., например, the table и that table,
где that тот выступает как вполне самостоятельное
СДОВОе
364

Все эти особенности единиц типа the свидетельствуют
о том, что они представляют собой не морфемы, а слова,
правда, слова, выполняющие служебную функцию и
выступающие не самостоятельно, а при других полнозначных
словах.
§ 181. Кроме того, если признать служебные слова
морфемами, то это приведет к пренебрежению существенным
различием между грамматическим аффиксом,
оформляющим слово как таковое (в данной его форме), и связанным
с ним служебным словом, без которого слово все же
является оформленным как слово: ведь, например, dog- без
соответствующего суффиксального оформления (нуль, -s,-'s, -s')
вообще не есть слово, тогда как dogs собаки в сочетании со
служебным словом, например, предлогом (by dogs
собаками, about dogs о собаках и т. д.) или артиклем (the dogs)
представляет ^собой оформленное слово и вне этого
сочетания (не говоря уже о том, что служебные слова легко
отделяются в речи: подр. см. выше). Пренебрежение таким
различием есть не что иное, как пренебрежение языковой
материей, подмена лингвистического анализа логическим,
идеалистическая трактовка языковых явлений.
§ 182. В языкознании широко распространенным
является мнение о том, что служебные слова не имеют
своего лексического значения или что их лексическое
значение является грамматическим. Сторонники этой точки
зрения в качестве основного аргумента обычно выдвигают
то, что служебные слова обозначают известные
отношения и что их значение является очень абстрактным и общим,
В связи с этим следует еще раз подчеркнуть, что
значение отношения не обязательно и не всегда является
значением грамматическим. Другими словами, значения
отношения могут быть и не грамматическими значениями,
'А из этого следует, что относить то или иное явление к
грамматике только на основании того, что оно имеет
значение отношения, было бы неправильно. Грамматик
ческие явления не просто обозначают отношения. Существ
венно важным в характеристике грамматических явлений
является то, что отношения, обозначаемые через них,
обозначаются не самими словами, а какими-либо до пол*
366

нительными к словам средствами, каковыми и
являются, в частности, изменение слов и сочетание слов.
Другими словами, для того, чтобы быть
грамматическими, отвлеченными от конкретности, слова, значения
отношения должны быть лишь дополнительными
при основных, центральных, вещественных значениях
слов, в составе самих данных слов; лишь при этом условии
они обладают необходимой для грамматического строя
обобщенностью и абстрактностью.
Там же, где значения отношения оказываются
основными, центральными в семантике слова, там, где они
выражаются отдельным, конкретным словом, эти значения
являются лексическими.
Таким образом, при определении какой-либо единицы
как грамматической должны учитываться ивнутрен-
н я я сторона — значение отношения, — и
сторона внешняя — выражение этого значения не самими
словами как таковыми.*
Пренебрежение материальной внешней стороной
грамматических явлений делает рассуждения по поводу
различия между лексической и грамматической
абстракцией схоластическими и бесплодными. Конечно, в
значении слова house дом мы имеем абстракцию иного характера,
чем в значении притяжательного падежа. Но и значение
слова house отличается по характеру абстракции от
значения слова substance субстанция, и чтобы понять все
эти различия в том виде, как они реально
представлены языком, необходимо учитывать и
то, как и чем они выражаются. Между
характером значения (и соответствующей абстракцией) и
способом его выражения есть известная связь. Так,
значение дом всегда имеет именно слово для своего выражения.
Но связь между характером значения и способом его
выражения не является, так сказать, «жесткой», причем
возможность сдвига состоит именно в том, что значения
отношения могут получать выражение словами. В последнем
случае это значение отношения выступает как значение
лексическое.
1 О грамматическом значении см. также А. И. Смирницкий,
«Синтаксис английского языка», § 40.
366

Невнимание к тому, чем, какими средствами
выражается в каждом конкретном случае значение отношения,
приводит к смешению существенно различных фактов, в
частности, к тому, что служебные слова объявляются
единицами грамматическими.
Между тем, если серьезно вдуматься в существо дела,
надо признать невозможным отсутствие у служебных слов
лексического значения, поскольку они являются все же
конкретными словами, так как значение, выражаемое
конкретным словом, есть значение именно данного
. е слова, значение словарное, т. е. лексическое. В самом
деле, если предлог on есть отдельное слово, а не префикс, то
выражаемые им значения пространственных, временных и
прочих отношений являются основными его
значениями, принадлежащими ему как данному
конкретному слову, отличному, например, от at г/, in в и т. п.: как
. выражаемые им, эти значения не мыслятся в отвлечении
от его лексической, словарной конкретности.
Отрицание у служебных слов лексического значения
ь ., есть, если быть последовательным, отрицание того, что
они являются словами, что, как мы видели выше, было
бы ошибочно.
Вместе с тем, поскольку служебные слова являются
словами, выступающими в качестве служебных при
других словах, в их значении необходимо разграничивать,
как уже указывалось (см. А. И. Смирницкий,
«Синтаксис английского языка», §§ 65, 77), два момента: 1)
грамматическое значение, связанное с грамматической
функцией, выполняемой тем или иным словом, и свойственное
всем представителям данной группы служебных слов
(например, всем предлогам, союзам и т. д.), 2) собственно
лексическое значение, специфическое для каждого слова
и отличающее его как именно данное конкретное слово
от всех прочих служебных слов.
Так, например, если взять предлог in, то в его
совокупном значении выделяется общее значение предлога, его
грамматическое значение, —значение отношения предмета
к предмету, явлению, ситуации, существующее в соеди*
нении с его специфическим значением, которым это слово—
предлог — отличается от других предлогов: on на, under
под и т, д,
367

Общее грамматическое значение занимает в разных
предлогах неодинаковое место. В принципе оно везде остается
тем же самым, но в зависимости от степени яркости (или
ослабленности) собственно лексического значения
предлога оно может или как бы заслоняться лексическим
значением или же, наоборот, выступать на первый план.
Первое наблюдается в предлогах с пространственным
значением (in, on, under и т. п.). В случае же предложного
управления (например: depend on зависеть от и т. п.), где
лексическое значение предлога максимально ослаблено, на
первое место обычно выступает его грамматическое
содержание и грамматическая функция.
В другой группе служебных слов, а именно — в
глаголах-связках, грамматическая функция состоит в
обозначении связи предмета (явления) с каким-либо его
признаком (квалификацией) —Не is young Он молодой, Не
is a teacher Он учитель и т. п. В выражении этой связи
и заключается грамматическое значение глаголов-связок.
Кроме того, каждому из них присуще и свое
индивидуальное, лексическое значение: get становиться, remain
остаться и т. д. Даже такое, казалось бы, не вносящее в
общий смысл предложения никакого значения слово, как
Ье быть, когда оно выступает в качестве связки, всегда
имеет определенное лексическое содержание,
отличающее его от других связок: become становиться, remain
оставаться и т. д. Ср., например: Не was a teacher Он
был учителем, Не became a teacher Он стал учителем, Не
remained a teacher Он остался учителем. Разумеется, в
глаголах разной семантики соотношение собственно
лексического и грамматического моментов может быть
неодинаковым: при ярком лексическом значении грамматическое
значение связки отходит на задний план, а при
ослаблении лексического значения оно выступает на первое место.
Так, если роль связки выполняют глаголы полнозначные,
как, например, в предложении She went a young girl, she
came back a grown-up woman 1 Она уехала молодой
девушкой, она вернулась взрослой женщиной, где
функционирующие в качестве связки глаголы go и come выступают с ярко
выраженным лексическим значением, их связующее зна-
1 Пример взят у О. Есперсена.
368

V
чение является не столь заметным. Иначе обстоит дело
в случае служебного глагола типа get: It was getting dark
Становилось темно; здесь лексическое значение связки
get оказывается ослабленным, и связующее значение начи-
нает играть более важную роль. Максимальное ослабление
лексического значения и, в связи с этим, наиболее «чистое»
выражение идеи связочности наблюдается в связке be.
В самом деле, в содержании составного именного
сказуемого значение связки be, будучи очень бледным,
играет второстепенную роль, и на первое место выступает его
грамматическое значение. Однако даже этот глагол, как
было замечено выше, не утрачивает полностью своего
лексического значения. (Подробнее о соотношении
грамматического и собственно лексического значений в
глаголах-связках см. А. И. Смирницкий, «Синтаксис
английского языка», § 77).
* § 183. В зависимости от функции, выполняемой ими в
предложении, служебные слова делятся на
связующие служебные слова и определяющие
служебные слова. Слова связующие обозначают
определенные связи и отношения между предметами, явлениями,
ситуациями. Эти слова выполняют функцию связи между
отдельными словами, предложениями и частями
предложения. К ним относятся связочные глаголы
(глаголы-связки), предлоги и союзы. Слова определяющие, обозначая
своеобразную характеристику предметов, явлений и т. д.
по линии классификации, уточнения и т. п. (см. ниже);
лишь уточняют значения слов, не выражая грамматической
связи этих слов с другими. Определяющие служебные
слова включают в себя артикли и частицы.
2. ГЛАГОЛЫ-СВЯЗКИ
§ 184. Обычно к глаголам-связкам относят следующие
выступающие в функции связки глаголы: be быть, become
становиться, get становиться, turn стать и т. п.: The
book was interesting Книга была интересной, Не became
a doctor Он стал врачом, It was getting dark Становилось
темно, Не turned red Он покраснел («стал красным») и т. п.
369

Некоторые русские лингвисты выделяют связку в
качестве особой служебной части речи, относя к ней слово
'быть' (английское be) в связочном употреблении.
Примечание 1: Взгляд на связку 'быть' как на слово,
омонимичное глаголу 'быть* и относящееся к особой служебной части
речи — связке, был выдвинут акад. Л. В. Щербой в его статье «О
частях речи в русском языке». По сути дела Л. В. Щерба включал в
состав связки лишь одно слово 'быть' в случае связочного
употребления (типа4 Мой отец был доктор' и т. п.), считая, что другие слова
в связочной функции принадлежат одновременно к двум частям
речи — глаголу и связке. Эта точка зрения вызывает возражение,
поскольку она предполагает, что классификация по частям речи
является классификацией функций слов, а не самих слов в целом.
Если согласиться с тем, что связка представляет собой
отдельную часть речи, то тогда надо признать, что
функционирование слова в качестве служебного несовместимо
с его принадлежностью к какой-либо части речи ( в
частности, в данном случае, что связка не может быть
глаголом) и что, следовательно, необходимо различать два слова
'быть* (в английском be)—полнозначный глагол и связку.
Однако, в действительности, сравнение be в качестве
связки и в качестве полнозначного слова показывает, что они
представляют собой одно и то же слово в разных случаях
употребления 1.
Прежде всего, по своему лексическому значению be в
качестве служебного и полнозначного слова ( в случаях
типа Не was a doctor Он был врачом и Troy was Троя
существовала) не расходятся в такой мере, как это
свойственно словам-омонимам. Так, в вышеприведенных примерах
Troy was и Не was a doctor в обоих случаях was выступает
со значением бытия, с той лишь разницей, что в первом
случае это бытие оказывается в центре внимания и становится
объектом отдельной мысли, в то время как во втором то
же самое значение бытия мыслится как нечто
второстепенное и дополнительное, а семантически главным и
ведущим является качественная характеристика,
содержащаяся в слове doctor. Далее, в обоих случаях was
характеризует одинаковая система форм (am, are, is, were, being
и т. д.), т. е. общее в семантике подкрепляется общностью
1 Ср. с классическими омонимами вроде mass обедня, месса
и mass масса, значения которых никак не связаны друг с другом.
370

\
формальной и звуковой, что, в свою очередь, также
позволяет говорить о сохранении тождества слова в случае
Troy was и Не was a doctor.
Нельзя забывать и того, что, как уже было указано
выше, в английском языке в качестве связки могут выступ
пать самые разнообразные глаголы — глаголы как с
менее, так и с более ярким лексическим значением: ср.,
например, употребление глагола go в предложениях типа
Where are you going? Куда вы идете? и The natives go naked
Туземцы ходят голыми1, где go в первом случае
выступает как синтаксически самостоятельное и цолнозначное
слово в своем основном номинативном значении идти, а во
втором—является связкой, и поэтому здесь в центре
внимания оказывается уже значение того слова, которое
«обслуживается» глаголом go, а именно —naked; сам же глагол в
этом случае выступает уже не как полнозначный глагол
движения и, означая скорее живут или существуют,
приближается в этом смысле к глаголу-связке быть.
Однако рассматривать здесь go как другое слово,
омонимичное глаголу движения go, представляется
неправомерным. Ср. также употребление глагола stand стоять в
предложении Не stood smiling Он стоял улыбаясь, где он
также выступает в функции связки и вследствие этого
обозначаемый им процесс «стояния» отходит на второй план
и играет в общем содержании высказываемого
второстепенную роль: главным здесь является качественная
характеристика субъекта, содержащаяся в причастии smiling; то
же, что данное лицо стояло в то время, когда оно
улыбалось, выступает как момент дополнительный (ср. с Не
stood at the window Он стоял у окна , где использован тот
же самый глагол stood, но где процесс, обозначаемый им,
оказывается в центре внимания).
Примечание 2: Аналогичное явление широко
распространено и в других языках, в частности, в русском, ср., например,
следующее предложение, приводимое А. М. Пешковским, Я
купил эту шинель мичманом.
Правда, различные глаголы встречаются в качестве
связки не одинаково часто, что объясняется
особенностями их семантики. Одни глаголы всегда выступают как
1 Пример взят из книги О. Есперсена English Grammar on
Historical Principles.
371

связки (ср. английское become, русское ^сделаться1
^другие выполняют эту функцию сравнительно редко,
выступая преимущественно как слово полнозначное, например,
go в вышеприведенном предложении The natives go
naked. Третьи занимают промежуточное положение: ср.
get становишься — It was getting dark Становилось
темно, turn становиться, собств. «обернуться» (ср. русск. 'он
обернулся волком')—She turned red Она покраснела.
Однако последние также свободно могут употребляться и
самостоятельно, в качестве слов полнозначных: get в значении
достать, получить, добраться и т. д.; turn — повернуть,
повернуться и пр. И даже такой, преимущественно
связочный глагол, как be тоже может выступать в качестве
полнозначного слова: см. уже приведенный выше пример
типа Troy was, где was имеет, правда, очень общее, но тем
не менее самостоятельное значения «бытия».
Примечание 3: Следует отметить, однако, что случаи,
когда само «бытие» как таковое оказывается предметом нашего
внимания, встречаются не так уж часто. Обычно, в подавляющем
большинстве случаев/«бытие» мыслится не самостоятельно, не отдельно,
а при чем-то еще, в связи с чем-то еще, вследствие чего be и
выступает преимущественно в служебной функции (he was a doctor, the book
was interesting). .
Подобные примеры (а их при желании можно было бы
привести гораздо больше) показывают, что способностью
выполнять связочную функцию обладают глаголы
различной семантики,— как с более, так и с менее ярким
лексическим значением, и что практически отделить глаголы-
связки от «несвязок» трудно и даже невозможно. В то же
время при употреблении слова в связочной функции его
семантическая связь со случаями, в которых этот глагол
выступает как полнозначное и знаменательное слово,
сохраняется. Все это свидетельствует о том, что связка
не является отдельной служебной частью речи или
скрещением двух частей речи — полнозначной (глагола) и
служебной (связки), как предполагал Л. В. Щерба. В
действительности связочная функция — это
определенная синтаксическая функция, которая свойственна
глаголу, как части речи в целом, но которая присуща
отдельным словам в разной степени, что обусловливается, как
было показано выше, различиями их семантики. Одно
372

употребление глагола в служебной функции связки,
взятое само по себе, еще не нарушает тождества слова и
не разрывает его на два омонима. Для того, чтобы иметь
основание исключить данное слово из состава глагола,
требуется наличие каких-то других признаков, таких,
которые препятствовали бы отнесению этого слова к глаголу.
3. ПРЕДЛОГИ
§ 185. Предлоги, как и глаголы-связки, относятся к
связующим служебным словам. Они обозначают, как уже было
сказано, связи и отношения предмета к предмету, явлению
или ситуации. .
Примечание 1: Хотя на первый взгляд может показаться,
что в случаях типа Under the Trees Под деревьями (название книги)
предлог не выполняет связующей функции, это впечатление ложное.
На самом деле в Under the Trees в виду также имеется определенная
связь, определенная зависимость между данным предметом
(деревьями) и чем-то еще, с той лишь разницей, что то, с чем связан этот
предмет, здесь не указывается (в отличие, например, от такого
случая, как There were some benches under the trees Под деревьями было
несколько скамеек, где не только указывается та связь, которая
существует между данным предметом (trees) и другим предметом, но и
точно, обозначается этот последний).
Характерным для предлога является, во-первых,
неразрывная, обязательная связь со словом субстантивного
характера, которое в большинстве случаев следует за ним,
а именно, с существительным, субстантивированным
прилагательным, герундием.
Примечание 2: В способности герундия сочетаться с
предлогом и проявляется, в частности, более именной характер этой
формы сравнительно с инфинитивом (см. § 114).
Предлог вообще не может вводить слово
несубстантивное. Там же, где он связан с целым предложением
(например, I am not talking about how he can do it Я не говорю
о том, какой может это сделать), содержание последнего
понимается как своего рода предмет, выступающий в том
или ином отношении (в каком именно — указывает пред^
лог) к данному предмету или явлению.
Во-вторых, для предлога характерно то, что сам он
может вводиться в речь не обязательно словом субстантив^
573

ного характера. Предлог может присоединять
субстантивное слово к любой части речи, показывая отношение
предмета, им обозначаемого, как к другому предмету, так и к
процессу и к признаку, соединяясь, соответственно, с
существительным (the cover of the book обложка книги),
глаголом (Не put the book on the table Он положил книгу на стол)
и прилагательным (It's typical of modern literature Это
типично для современной литературы).
§ 186. Предлоги, как и глаголы-связки, связаны с
определенным разрядом полнозначных слов, а именно —
с наречием. Эта связь предлогов с наречием выражается
в английском языке достаточно четко и проявляется по
нескольким линиям.
§ 187. В английском языке существует значительная
группа слов, функционирующих как предлоги, но
материально тождественных наречию. Ср., например: Не was |n
the room Он был в комнате (предлог), но Не came in Он
вошел (наречие); They walked up the hill Они поднимались
no холму (предлог), но They walked up Они шли вверх
(наречие) и т. д.
Рассматривать т1 — in2, upx — up2 как слова-
омонимы было бы неправильно. Во-первых, между ними
нет того семантического разрыва, который характерен
для омонимов. Наоборот, общий характер значения слова
in или up в различном употреблении (в функции наречия
и предлога) остается тем же самым и не меняется: в обоих
случаях in и up обозначают известные обстоятельственные
отношения (в нашем примере пространственные) с той лишь
разницей, что в Не was in the room, They walked up the
hill эти отношения понимаются как несамостоятельные и
соответственно этому слова in и up выполняют служебную
функцию, а в Не went in. They walked up те же самые
отношения выступают как предмет отдельной мысли, и в
связи с этим in и up являются словами полнозначными.
Во-вторых, тг—in2, upx—up2 не могут
рассматриваться как слова-омонимы еще и потому, что омонимия
всегда основывается на случайном звуковом совпадении
отдельных единиц, в то время как материальное тождество
предлога и наречия представляет собой в английском
языке явление регулярное и широко распространенное.
374

Эта связь предлога с наречием выступает еще более
четко в конструкциях типа They bought chairs to sit on
Они купили стулья, «на которых можно было бы сидеть».
I have no pen to write with У меня нет ручки, чтобы
писать, где on и with, будучи материально тождественными
и семантически связанными с предлогами on и with в
предложениях They sat on chairs Они сидели на стульях,
I wr-Qte with a pen Я писал ручкой, вместе с тем уже не
являются связующими служебными словами: здесь нет
субстантивного слова, которое могло бы рассматриваться как
вводимое on или with соответственно. Последние, напротив,
сами вводятся в предложение глаголом (sit и write),
поясняя его, и выступают как наречие, правда, не совсем
обычное наречие, поскольку такое превращение
предлога в наречие наблюдается лишь в определенных
конструкциях — типа вышеприведенных. Аналогичное явление
регулярно наблюдается и в пассиве, где слово, выступающее
в активе как предлог, получает возможность
употребления в качестве наречия. Ср. Children like to read and to
be read to Дети любят читать и любят, чтобы им
читали, где to не может быть отнесено к предлогу. В самом деле,
единственное слово, с которым как будто возможно было
бы связать to в этом случае, а именно — children дети,
выступает как подлежащее и, следовательно, является
центральным членом предложения и не может рассматриваться
как зависимое от чего-либо и подчиненное, а отсюда
следует, что to выступает здесь как наречие.То, что
подлежащее в предложении типа Childeren like to read and to be
read to действительно не связано с to или, другимиГ
словами, то, что to здесь действительно является наречием,
а не предлогом, становится особенно ясным и бесспорным
при замене подлежащего children местоимением they.
Ведь в предложении They like to read and to be read to
Они любят читать и любят, чтобы им читали to уже
никак не может рассматриваться как связанное с they,
поскольку сочетание *to they противоречит нормам
английской грамматики. Ср. также They looked for the book Они
искали книгу и The book was not looked for Книгу не искали,
He hadn't slept in the bed Он не спал на кровати и The
bed had not been slept in На кровати не спали.
Материальное тождество (при сохранении семанти-
375

ческой связи) многих предлогов и наречий в английском
языке и способность материально одного и того же слова
выступать при одном глаголе то в качестве предлога, то в
качестве наречия указывает на близость предлога к наречию
и позволяет рассматривать предлоги не как отдельную
часть речи, а как группу слов внутри наречия—слов,
способных выполнять служебную функцию.
В целом в составе наречий, в зависимости от их
способности выступать в служебной функции, выделяются
различные группы слов:
1) слова, регулярно выступающие как наречия —
yesterday вчера и т. д.;
2) слова, которые могут выступать и как наречия и как
предлоги — in в, up вверх, down вниз и т. д.;
3) слова, всегда выполняющие служебную функцию.
К последним относятся предлоги более позднего
образования, восходящие к глагольным формам (к причастию) —
during во время, concerning относительно', к ним
примыкают и образования, восходящие к предложно-именным
сочетаниям (типа in front of перед, by means of с помощью).
Картина, наблюдаемая при рассмотрении соотношения
наречия и предлога, в общем аналогична тому, что
характеризует соотношение глагола в целом и служебного
глагола-связки. В обоих случаях выделяются слова, всегда
относящиеся к сфере слов служебных и никогда не
выступающие как слова полнозначные, и слова, способные
употребляться и как служебные, и как знаменательные.
В случае глагола слова, регулярно употребляющиеся
как служебные, выделяются как «связочные глаголы»
(термин, указывающий на то, что в плане принадлежности
к части речи данное слово является глаголом и на то, что
синтаксически оно выступает как связка). В случае
наречия слова, выступающие в служебной функции,
можно назвать «предложными наречиями» (этот термин также
содержит двоякую характеристику — по принадлежности
к части речи и по синтаксическому функционированию).
Примечание: Указанная классификация, разумеется, не
исчерпывает все возможности классификации слов типа in, up, down
и пр. Последние, поскольку они являются наречиями, могут быть
охарактеризованы (по линии классификации уже собственно
наречий) как наречия обстоятельственны^.
37в

4. СОЮЗЫ
§ 188. Союзы, подобно предлогам, также служат для
обозначения связей между предметами и явлениями
реальной действительности.
По своему лексическому значению союзы и предлоги
могут быть близкими друг к другу: ср,., например, а
table and a chair стол и стул и a table with a chair стол
со стулом.1 Но синтаксически эти две группы связующих
слов различаются очень четко.
Союз, в отличие от предлога, не имеет обязательной
евши со словом субстантивного характера. Он может
вводить в речь любые слова, словосочетания и даже
предложения, причем последняя функция в общем является для
союза более характерной, чем первая. Союзов,
соединяющих отдельные слова, в английском языке
сравнительно'немного (and и, but no, than чем и некоторые другие).
Однако основное различие между предлогом и союзом
состоит в следующем: если в каждом конкретном случае
предлог может соединять (а в большинстве случаев и
соединяет) слова разнотипные — существительное и глагол,
существительное и прилагательное и т. д.. (поскольку
употребление предлога для связи двух существительных
является менее характерным), то союз обязательно
соединяет слова, принадлежащие к одному разряду: to write
and to read писать и читать, a table and a chair стол и
стул, black and white черный и белый и т. д.
Таким образом, для союза, в отличие от предлога,
характерна, с одной стороны, определенная свобода
употребления, которая проявляется в его способности вводить
в речь слова любых разрядов, но, с другой стороны, в
каждом конкретном случае союз может соединять лишь
величины одного типа.
Хотя в целом граница между предлогами и союзами
является достаточно четкой, может показаться, что в
случае типа Не is taller than me Он выше «чем я», который
встречается в разговорной речи вместо Не is taller than
I, это различие стирается и что союз than чем приобрета-
1 Семантическое различие здесь заключается в том, что в а
table and a chair оба предмета выступают на равных правах, в то
время как во втором—один из них (a table стол) является главным.
13- 2365
377

ет здесь черты предлога: он как будто бы влияет на
падежную форму вводимого им местоимения I, что обычно
характерно для предлога и не свойственно союзу.
Однако возможно, что это явление связано нес
расширением сферы функционирования слова than, а совсем с
другим обстоятельством, а именно — с сужением сферы
употребления именительного падежа личных местоимений
и связанным с ним расширением сферы употребления
объектного падежа. Дело в том, что в современном английском
языке наблюдается определенная тенденция к
употреблению формы именительного падежа только в случае
подлежащего и к превращению его тем самым в падеж
субъектный. В связи с этим объектный падеж, напротив,
начинает употребляться в ряде случаев более широко,
выступая при этом уже просто как падеж «несубъектный» (ср.
It's me Это я) и т. п.
Наличие в современном языке такой тенденции к
изменению сферы употребления падежей местоимений и не
позволяет усматривать в случаях типа he is taller than
me лишь уничтожение четкой грани между предлогом и
союзом.
§ 189. Подобно предлогам, союзы в английском языке
связаны с наречиями. Правда, здесь эта связь не выступает
столь четко, как в случае предлога, но все же она имеется.
Так, например, слова типа where где, when когда и
т. п. одинаково свободно функционируют и как союз и
как вопросительное наречие: ср. This is the house where
I lived Вот дом, где я жил (союз) и Where do you live?
Где вы живете? (нар.); When he comes back I shall speak
to him Когда он вернется, я поговорю с ним (союз) и When
will you come back? Когда вы вернетесь? (нар.). Ряд
других слов всегда выступает только в служебной функции
союза (than чем, and и, because потому что и др.). Но
исторически и они восходят к наречиям. Союз than, например,
этимологически связан с наречием then потом, и в
древнеанглийском языке предложение типа Не is taller than I
понималось как «Он выше, потом (в этом ряду) я».
Существующее же в современном языке различие в
орфографии и в произношении наречия then [беп] и союза than
[Ээеп] сравнительно недавнего происхождения — еще в 19
378

веке его не существовало. Слово and уже в
древнеанглийском языке выступало только как союз, но с помощью
сравнительно-исторического метода можно установить,
что оно восходит к наречию со значением напротив или
против(ср. греч. anti против).
С наречием связан и такой союз, как because потому
что. Вообще говоря, этот союз восходит к предложнс}-
именному сочетанию by cause no причине, но в процессе
перехода этого сочетания в сферу служебных слов, оно,
очевидно, сначала утратило предметный характер и
превратилось в наречие, а последнее в свою очередь уже
перешло в союз.
Примечание: Вообще развитие в существительном
обстоятельственного значения и переход его в наречие —явление очень
распространенное как в английском, так и в других языках. Ср.,
например, русск. 'вечером', 'днем' и т. д.
Таким образом, даже для таких слов, как союзы, т. е.
для слов, почти всегда функционирующих в современном
языке в качестве служебных, можно установить их связь
с определенным разрядом слов полнозначных— с
наречием. Это и позволяет рассматривать союзы, подобно
предлогам, как наречия, перешедшие в сферу служебных слов.
5. ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ СЛУЖЕБНЫЕ СЛОВА
§ 190. Как уже было сказано выше (§ 183), в отличие от
слов связующих, которые обозначают различные связи и
отношения, существующие между предметами, явлениями
и ситуациями, и используются для связи слов, частей
предложения и предложений, определяющие служебные слова
известным образом характеризуют предмет, явление и т. д.
по линии уточнения, классификации, ограничения и т. п.
(см. ниже) и тем самым уточняют значения других слов,
не выражая грамматической связи между ними.
К определяющим словам относятся артикли и частицы
в узком смысле этого слова.1
1 Иногда частицами называют все служебные слова — см.,
например, В. В. Виноградов, «Русский язык», 1947 г.
13*
379

Деление определяющих служебных слов на артикли
и частицы в известной мере сходно с делением слов
связующих на предлоги и союзы, в том смысле, что
артикль, как и предлог, связан с существительным, тогда
как частицы, подобно союзам, могут употребляться при
различных частях речи. Поэтому уже само наличие
артикля указывает на то, что данное слово является сущее т-
, вительным, в то время как наличие частицы никак не
характеризует слово в плане его принадлежности к
определенной части речи.
АРТИКЛЬ
, § 191. В системе служебных слов артикль занимает
несколько особое место, так как он, в отличие от
предлогов или союзов, материально не тождественен никакому
полнозначному слову. Правда, исторически артикли
современного английского языка восходят к полнозначным
словам: the — генетически связан с указательным
местоимением that тот, а а(п) — с числительным one один.
Однако теперь звуковые оболочки этих слов и артиклей
не совпадают, и артикль имеет свое специфическое
звучание как в безударном, так и в ударном положении: the
[Ээ], [3i:]; a(n) [э], [ei], [on], [sen].
Примечание: В некоторых других языках такого
расхождения не наблюдается: ср., например, в немецком— das—
указательное местоимение этот и определенный артикль; или во французском
un числительное один и неопределенный артикль.
§ 192. В современном английском языке в системе
артикля выделяются три случая: определенный артикль
the, неопределенный артикль а(п) и нулевой артикль
(значащее отсутствие артикля).
§ 193. Определенный артикль.
Определенному артиклю присуще значение индивидуализации.
Он характеризует предмет, обозначаемый
существительным, как известный конкретный предмет, выделяемый из
всего класса однородных с ним предметов.
В зависимости от ситуации тот или иной предмет мо-
№

жет выступать как уже известный и данный по разным
причинам:
Во-первых, он может быть уже упомянут в речи ранее:
например, I brought you the book Я принес вам книгу,
если имеется в виду книга, которую «вы просили» или о
которой что-то говорилось и т. п.
Тем же объясняется и употребление определенного
артикля с именами героев басен, сказок и т. д. (Например,
the Lion лев, the Fox лиса и т. д.), где в виду имеют-*
ся персонажи уже знакомые читателю.
Во-вторых, предмет, хотя ранее и не упомянутый,
может выступать как уже известный благодаря всей
ситуации или контексту — например, Не came up to the
window Он подошел к окну, если известно, что в комнате было
лишь одно окно, или что человек подошел не просто
к окну (а не к двери!), а к определенному окну —
например, к ближайшему и т. д.
Аналогичным образом объясняется употребление
определенного артикля и в книге или статье, когда автор,
обращаясь к своему читателю, называет его the reader
читатель: здесь в виду имеется не читатель вообще, не любой
читатель, а лицо, читающее данную книгу в данный момент.
В-третьих, какой-либо предмет всегда выступает как
известный, если он является единственным в своем роде
и вследствие этого вообще не может быть включен ни в
какой класс. Сюда относятся названия планет, стран
света и т. п.: the sun солнце, the moon луна, the North
север.
Определенный артикль может индивидуализировать и
выделять не только определенный предмет, но и класс
предметов в целом, противопоставляя его другим классам.
Например, the English verb английский глагол (если речь
идет о всем классе глаголов в английском языке в отличие
от русского, французского и т. п.) *; The dog is stronger
than the cat Собака сильнее кошки, где один класс
животных противопоставляется другому.
1 То же самое сочетание the English verb в другом контексте
может относиться и к одному конкретному глаголу, который в этом
случае будет противопоставляться классу глаголов в целом —
например, the English verb 'be' английский глагол 'be' (т. е. именно
этот глагол, а не have, make или какой-либо еще).
381

§ 194. Неопределенный артикль.
Неопределенный артикль характеризует предмет, с
названием которого он связан, как одного из представителей,
любого представителя того или иного класса предметов.
Какого-либо момента индивидуализации с этим артиклем не
связано. Это—артикль классифицирующий. Например:
an English verb английский глагол: какой-то, любой
глагол английского языка; I saw a dog Я увидел собаку: какую-
то собаку, собаку, а не кошку.
Будучи артиклем классифицирующим,
неопределенный артикль, естественно, не употребляется со словами,
обозначающими предметы единственные в своем роде и
тем самым вообще стоящие вне какого-либо класса.
Поскольку неопределенный артикль * характеризует
предмет как представителя какого-то класса, он может
употребляться и тогда, когда речь идет об этом классе
в целом, а не только о его единичном представителе:
например, A dog is an animal Собака — животное, где
имеется в виду всякая собака и тем самым весь класс животных,
называемых собаками, в целом. Однако подобные случаи
отличаются от случаев обозначения класса предметов
существительным с определенным артиклем. Это различие
заключается в том, что при неопределенном артикле
момент противопоставления данного класса другим
отсутствует. При определенном же артикле данный класс
животных рассматривается в целом и вместе с тем в
противопоставлении прочим классам. Отсюда обычное
употребление неопределенного артикля в предложении типа А
dog is an animal, поскольку здесь речь идет о любом
представителе данного класса и момент
противопоставления этого класса другим отсутствует, и, наоборот,
определенный артикль употребляется в таких предложениях,
как The dog is stronger than the cat, где один класс
животных (собаки) противопоставляется другому (кошкам).
§ 195. Нулевой артикль. Под термином
«нулевой» артикль понимается определенный случай
неупотребления артикля. «Нулевым» артиклем называется
значащее отсутствие артикля, т. е. такое его отсутствие,
которое соотносится и сопоставляется с наличием
определенного или неопределенного артикля и которое, подобно
Щ

им, выступает как несущее определенную семантическую
нагрузку. Характерным примером значащего отсутствия
артикля (т. е. примером нулевого артикля) является
неупотребление артикля при словах, обозначающих
вещество и абстрактные категории: water вода, snow снег, beauty
красота, love любовь и т. д.
В этих случаях при неупотреблении артикля
существительное выступает в самом общем, широком значении
и обозначаемый им предмет рассматривается лишь с
точки зрения его сущности, в отвлечении от каких-либо
свойственных ему признаков: snow — как определенное
состояние воды, beauty — как категория эстетики и т. д.
Введение же определенного или неопределенного артикля
внесло бы известные семантические изменения в
существительное. Ср., например, beauty — красота, (категория
эстетики) — a (the) beauty —красавица] light — свет
(например, в физике), — a (the) light огонек; snow снег (Snow
is white Снег белый: речь идет о снеге вообще) —(the)
snow (the snow is white: речь идет уже о каком-то
конкретном снеге, например, снег в саду и т. д.); language язык
(как средство общения) и (the) language какой-то
конкретный язык или один из языков * и т. д.
§ 196. Значащее отсутствие артикля следует
отграничивать от таких случаев, когда неупотребление артикля не
несет семантической нагрузки, не вносит изменений в
значение существительного, а вызывается какими-либо
чисто техническими или стилистическими
соображениями. Так» артикль может не употребляться в газетных
заголовках, сценических ремарках, словарных и
календарных записях и т. д. В этих случаях артикль не
употребляется лишь из соображений краткости и экономии, причем
всегда бывает ясно, какой именно артикль отсутствует —
определенный или неопределенный, так что они могут
быть легко восстановлены без какого-либо изменения
значения существительного. Так, например, читая в
календаре фразу Sun rises 7.35 Солнце восходит в 7.35, каждый
1 Ср. название книги Language and Languages Язык и лзыки,
где под Language понимается язык вообще, как средство общения,
а под Languages — конкретные языки.
383

поймет, что здесь для краткости опущен определенный
артикль. В сценических ремарках неупотребление
артикля имеет еще и определенную стилистическую функцию:
оно показывает, что ремарка — это дополнительное,
побочное замечание, не входящее в орновной текст
произведения. Но и здесь неупотребление артикля не вносит
своего особого значения.
В принципе такое опущение артикля, вызванное
определенными стилистическими соображениями или
соображениями краткости, может наблюдаться во всех случаях,
когда артикль можно легко восстановить и, как уже
говорилось выше, оно не имеет никакого отношения к
значащему отсутствию артикля (нулевому артиклю), которое
соотносится по своей роли с определенным или
неопределенным артиклем и по контрасту с ними
воспринимается как значащая единица.
§ 197, Выше термин «нулевой» употреблялся нами лишь
применительно к морфемам. Так, например, при
рассмотрении системы формоообразования говорилось о нулевых
суффиксах, выделяемых при сопоставлении со случаями
наличия в других формах каких-либо положительных
суффиксов (см. § 9). При выделении же нулевого артикля речь
идет уже не о нулевой морфеме, а о нулевом
слове, т. е. о функциональном сопоставлении слова и его
отсутствия.
Сама возможность такого сопоставления слова и его
отсутствия обусловлена и объясняется тем, что в данном слу7
чае в виду имеются слова служебные, а не полно-
значные.
Дело в том, что слова полнозначные, которые
обозначают самостоятельные предметы мысли, выделяются из
речи наиболее ясно и четко и не могут быть сопоставлены
с отсутствием слова. Что же касается слов служебных, то
они, в отличие от слов полнозначных, выделяются не
сами по себе, а как известный «остаток», получаемый в
результате выделения слов полнозначных (см. § 180). Там
же, где после выделения слов полнозначных никакого
«остатка» не окажется, само это отсутствие, будучи
сопоставленным с наличием определенного «остатка» в других
случаях, станет восприниматься как имеющее свое значение.
384

Так, например, в сочетании the study of language
изучение языка после выделения полнозначных слов study
изучение и language язык получится «остаток» the — «нуль»,
причем «нуль», или отсутствие артикля перед словом
language, будет выделяться и осмысляться как имеющее
определенное значение именно благодаря наличию артикля
перед существительным study, вследствие сопоставления
с ним.
§ 198, Нулевой артикль употребляется тогда, когда
предмет, обозначаемый существительным, берется вне
какого-либо соотнесения и сопоставления с классом
предметов, т. е. тогда, когда отсутствует как момент
классификации, так и момент индивидуализации. При нулевом
артикле речь идет не о каком-то любом и не о каком-то
определенном представителе класса, и не о классе в целом,
а о самом существе, о содержании предмета в отвлечении
от объема, числа, границ, формы и тому подобных
признаков. Отсюда естественное употребление нулевого артикля
с существительными, обозначающими вещество и
всевозможные абстрактные категории (отношения, чувства
и т. д. см. § 195), поскольку такие предметы и явления
по самой своей природе не имеют определенной формы,
объема и тому подобных признаков.
Однако надо иметь в виду, что в зависимости от того,
о каком предмете идет речь, значение нулевого артикля
несколько видоизменяется. Там, где речь идет о
предмете, который в принципе может быть соотнесен с каким-то
классом, или другими словами, там, где существует класс,
в который может быть включен данный предмет, нулевой
артикль получает значение обобщения. Это обусловлено
тем, что достигаемое с помощью нулевого артикля
отвлечение от классификации *i индивидуализации в случае
наличия класса, к которому может быть отнесен данный
предмет, неизбежно связано с обобщением существенных
черт этого класса в целом и основывается на этом
обобщении. Поэтому в случае имен нарицательных, которые
обозначают предметы и явления, соотносимые с каким-то
классом, отсутствие артикля вносит значение
обобщения. Так, в уже приведенном выше примере language в
виду имеется язык вообще, то общее, что наличествует во
386

всех языках (ср. the language — какой-то определенный
язык или a language — один из языков, любой
представитель данного класса).
В случае имен собственных картина иная, и здесь
нулевой артикль уже нельзя рассматривать как
выступающий со значением обобщения.
Прежде всего, в случае имен собственных ни о какой
классификации или индивидуализации вообще не может
быть речи. В самом деле, ведь называя человека John
Джон или Peter Питер, никто не имеет в виду, что люди
делятся на Джонов, Питеров и т. д., и что данное лицо
относится именно к Джонам или Питерам. Вместе с тем,
поскольку в этом случае нет класса, с которым можно
было бы соотнести данного Джона или Питера, здесь
не может быть и индивидуализации. Поэтому при
отсутствии артикля при именах собственных данный предмет
рассматривается вообще вне какой-либо классификации
и индивидуализации.
Такое же значение отвлечения от классификации и
индивидуализации имеет нулевой артикль и при именах
нарицательных типа Nurse няня, Baby ребенок и т. п.,
употребляемых без артикля в семейном кругу.
Итак, основное значение, вносимое нулевым
артиклем,— это полное отвлечение и абстрагирование от
классификации и индивидуализации. В случае имен
нарицательных, поскольку здесь имеется класс предметов, в
который может быть включен данный предмет, такое
отвлечение и абстрагирование ведет к обобщению существенных
черт класса в целом; при именах собственных, так как они
осмысляются вообще вне классификации или
индивидуализации, вопрос об их отношении к какому-либо классу
предметов снимается, и нулевой артикль здесь лишь
передает значение полного отвлечения от классификации и
индивидуализации.
§ 199. Артикли связаны с полнозначными словами не
только генетически. В современном языке артикли
близки к местоимениям и можно сказать, что, в целом,
артикль представляет собой не что иное, как адъективное
местоимение, но местоимение с неполным, ослабленным
значением.
386

Местоименность артикля подчеркивается тем, что
артикль и местоимение могут выполнять одну и ту же
функцию, замещая друг друга: ср., например, I saw the man
Я увидел человека — I saw that man Я увидел того
человека. Разумеется, семантически that тот является здесь
более весомым, чем артикль the, но по функции, в
отвлечении от семантики, они тождественны.
ЧАСТИЦЫ
§ 200. Частицы показывают отношение говорящего к
высказываемому, особо выделяя и уточняя какой-либо
момент. Так, например, частица only только является
ограничивающей частицей, ср.: I saw him Я видел его) I
saw only him Я видел только его) Only I saw him Только
я видел его и т. д. Частица even даже является частицей
дополняющей, ср.: I spoke to him Я говорил с ним; I spoke
even to him Я говорил даже с ним) I even spoke to him Я
даже говорил с ним и т. д.
Как показывают эти примеры, при употреблении
частиц в предложение вносится какой-либо дополнительный
момент, сам же высказываемый факт при этом не
изменяется. Частицы могут сочетаться с различными частями
речи.
§ 201. Особое место среди частиц занимает
отрицательная частица not не. Это частица исключающая,
передающая значение исключения из данной связи, ситуации. Так,
например, в случае It is not a table Это не стол not
указывает, что данный предмет (it) не является столом.
Как уже говорилось выше (см. § 37), специфической
особенностью частицы not является то, что она может
включаться в спряжение глагола, становясь при этом
аффиксом в отрицательной форме. Ср., например, not
to read не читать, not reading не читая, где not
выступает как отдельное слово-частица и I don't read Я не
читаю, где not на правах морфемы включается в форму
слова.
В связи с этой особенностью отрицания not эта частица
вообще начинает тяготеть к глаголу. Поэтому
предложение типа It is not fresh Оно не свежее может быть понято
387

двояко: 1) частица может относиться к
прилагательному — it is (not fresh), т. е. Юно несвежее»] 2) она может
быть связана с" глаголом it (is not) fresh, it isn't fresh Юно
не есть свежее». Второй случай в целом является более
обычным, первый же встречается при сопоставлении или
противопоставлении.
6. СООТНОШЕНИЕ МЕЖДУ СЛУЖЕБНЫМИ
И ПОЛНОЗНАЧНЫМИ СЛОВАМИ
§ 202. Как мы уже видели выше, во многих случаях
возможность деления на слова полнозначные и
служебные вообще является сомнительной. Само собой разумеется,
что ряд слов (например: существительные 'стол',
'пароход'и др.) всегда выступает как слова полнозначные, но
другие слова могут одновременно выполнять и
служебную функцию. Например, one, которое может быть и пол-
нозначным словом (one book одна книга) и служебным в
случае this one этот, the long one длинный, где в центре
внимания оказывается значение признака, передаваемое
соответственно местоимением this этот и прилагательным
long длинный, а не собственное значение one.
Примечание: Аналогичные случаи есть и в других
языках. Ср., например, нем. [man]—существительное и местоимение; в
русском в сочетании 'ведро полное воды' прилагательное 'полный'
по сути дела приближается к служебному слову и в нем появляется
оттенок столько воды, сколько вмещается (ср. 'ведро с водой',
'ведро воды'). Русское 'накануне' представляет собой полнозначное
слово, наречие;однако это слово легко употребляется в служебной
функции, выступая тогда в виде предлога: 'Я видел его накануне Первого
мая'.
Значительное количество наречий, как было показано
выше, регулярно выполняют служебную функцию. Та же
самая картина наблюдается и в глаголе. Правда, ряд слов
(союзы, артикли, частицы) прочно закрепились на
положении слов только служебных, но даже и в этом случае
их связь с определенными разрядами знаменательных слов
может быть без труда прослежена.
Как уже говорилось выше, для служебных слов
характерна семантическая неполнозначность и
синтаксическая несамостоятельность.
388

Если же сопоставить признаки, по которым
выделяются служебные слова, с теми признаками, которые лежат
в основе классификации слов по частям речи, то окажется,
что классификация на слова служебные и
знаменательные и классификация по частям речи выступают в виде
двух разномерных, пересекающихся плоскостей.
В самом деле, деление слов по частям речи — это
классификация качественного характера. Части речи
представляют собой устойчивые группы слов, обозначающие
разные стороны действительности — предметы, качества,
процессы и т. д. Существо их различия заключается в
семантике, выражаемой в грамматическом оформлении слов
(см. § 40—41). Различий же по линии полнозначности-
неполнозначности между словами разных частей речи
(например, между глаголом и существительным,
прилагательным и числительным и т. д.) нет.
Что же касается деления слов на слова служебные и
полнозначные, то оно не предполагает качественного
различия между словами и не принимает во внимание того,
что собственно обозначает данное слово (предмет, признак,
отношение и т. д.). Классификация по линии служебности
и полнозначности основывается на семантическом весе
слова и исходит из того, как в том или ином конкретном
случае выступает мысль о данном явлении — как
второстепенная, существующая при чем-то еще, или же как
самостоятельная. Иначе говоря, суть деления на слова
полнозначные и служебные определяется тем, как,
насколько самостоятельно выступает обозначение того или
иного явления; это деление основывается на том, является
или не является данное явление предметом отдельной,
самостоятельной мысли, и поэтому, в конечном счете,
носит характер деления количественного, а не
качественного. Ср. в этом плане Troy was Троя была {существовала),
где значение бытия выступает не как нечто
второстепенное, дополнительное, но оказывается в центре внимания,
и Не was a doctor Он был врачом, где то же самое значение
бытия мыслится уже как нечто второстепенное,
дополнительное, а семантически главным является значение
слова doctor; ср. аналогичные в этом отношении случаи,
как They went up — They went up the hill (подробнее
см. выше).
389

Таким образом, оказывается, что деление на слова пол-
нозначные и служебные является подвижным, а границы
между ними расплывчатыми и неопределенными, ибо
большое количество слов регулярно функционирует и в
качестве служебных и в качестве полнозначных, причем
тождество слова в этом случае, как было показано выше,
не нарушается. Кроме того, выясняется, что деление по
частям речи, и по полнозначности и служебности вообще
является классификациями разного порядка и не
совпадают друг с другом. Все это позволяет утверждать, что
слова в первую очередь делятся на части речи (деление
качественного порядка), и уже потом это деление
пересекается делением на слова служебные и полнозначные
(деление количественного порядка). Последнее проходит через
разные части речи, оно основано на различном
употреблении слова, а не на общем его значении, и не связано с
грамматической природой слова (в отличие от классификации
по частям речи, где отнесение данного слова к той или
иной части речи определяется общим категориальным
значением слова и суммой грамматических признаков,
выражающих это значение, см. §§ 40—41).
Правда, в пределах разных частей речи число слов,
способных выполнять служебную функцию, оказывается не
одинаковым, но это уже момент вторичный,
определяемый специфическими особенностями данной части речи.
Таким образом, основные, качественные различия слов
идут по линии различий частей речи, и классификация по
частям речи всегда является классификацией слов.
Деление же по линии служебности и полнозначности
проходит по разным частям речи и представляет собой
классификацию внутри слова.
Хотя некоторые слова и закрепляются в
историческом развитии языка как единицы преимущественно или
исключительно служебные, обычно при употреблении
слова в качестве полнозначного и служебного тождество слова
сохраняется, так как вся разница в случае различного
функционирования слова сводится лишь к различию в
степени его семантической и синтаксической
самостоятельности, какие же либо различия в грамматическом
оформлении при употреблении слова в качестве
полнозначного и служебного отсутствуют.

Глава десятая
СЛОВА, СТОЯЩИЕ ВНЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ*
§ 203. Слова, стоящие вне предложения, занимают в
языке особое место и отличаются от всех групп слов,
рассмотренных выше тем, что они не имеют органической
связи с предложением и не входят в его состав. Вместе с тем,
однако,при определенном синтаксическом оформлении
(главным образом, средствами интонации), некоторые из них
могут сами по себе образовывать особого типа предложения.
Все слова, объединяемые вместе тем, что они не
входят в состав предложения, распадаются на несколько
качественно различных групп.
§ 204. Вводные (модальные) слова. Эти
слова обычно выражают отношение говорящего к
высказываемому, его оценку. Например: Не naturally refused
to do it Он, естественно, отказался это сделать. Ряд слов
этой группы по внешнему виду совпадает с адвербиальным
образованием на -1у. Ср.: Не naturally refused to do it
Он, естественно, отказался это сделать
(naturally—модальное слово) и Не speaks naturally Он говорит естественно
(naturally — адвербиальное образование на -1у). Что же
касается образований вроде of course конечно (Of course,
she knew nothing about it Конечно, она ничего об этом не
знала и т. п.), то они всегда выступают как вводные
слова и не имеют живой связи с какими-либо частями речи.
§ 205. Слова общего утверждения и
отрицания. К ним относятся слова yes да и по нет,
которые также не входят в строение предложения, но сами
могут служить эквивалентом целого предложения.
Например: Can you see this word on the blackboard? — Yes,
I can. Вы видите на доске это слово! — Да, или Does he
speak English?—No, he doesn't Он говорит по-английски!—
Нет.
* В этот раздел включены материалы, относящиеся к 1946 •—
1947 гг.
391

В качестве единицы, аналогичной слову общего
утверждения, может выступать и образование of course
конечно, перешедшее сюда из вводных слов, например:
Have you read this book? — Of course, I have Вы читали
эту книгу? Конечно, читал.
§ 206. Междометия. Междометия занимают особое
место среди всех прочих слов. Характерной особенностью
междометий является то, что они представляют собой
непосредственное выражение чувств, эмоций. Этим
междометия отличаются от всех других слов, связанных по
своей семантике с выражением эмоций, поскольку в
последних чувство не выражается непосредственно, но
является предметом мысли, который обозначается словом,
подобно тому, как словом может быть обозначен любой
другой предмет (явление и т. д.) реальной
действительности. Ср. в этом отношении хотя бы выражение
удивления посредством междометия Oh! 0\ и предложением I am
surprised! Удивляюсъ\, или выражение испуга посредством
междометия Ah! Ах\, и существительного, например,
Fire! Пожар! и т. п., которое сохраняет здесь
номинативную функцию.
Таким образом, междометия противопоставляются
словам интеллектуальной семантики как слова,
непосредственно выражающие чувство, слова, лишенные
номинативной функции.
Этой чертой междометия выделяются в особую группу
слов. Ведь следует подчеркнуть, что
эмоционально-экспрессивные моменты, как бы они порою не привлекали
к себе внимания, не могут быть поставлены наравне с
моментами собственно синтаксическими, относящимися
к выражению именно мыслей и обмену мыслями и
являющимися наиболее специфическими для языка (ср. А. И.Смир-
ницкий «Лексикология английского языка», § 44).
Синтаксически междометия образует особый тип
предложения.
Междометия имеют нечто общее со словами yes да
и по нет. Их в известной мере сближает то, что обе эти
группы слов служат для выражения определенной реакции
на события, с той лишь разницей, что междометия
являются реакцией эмоциональной.

Глава одиннадцатая
МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ
§ 207. Морфологическая классификация частей речи
представляет собой классификацию слов в пределах
одной части речи на основе их грамматико-морфологических
признаков, т. е. грамматического оформления в целом.
Строение основы слова, которая может быть простой,
производной или сложной, в этом случае во внимание не
принимается.
I. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ
ИМЕНИ
ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ
§ 208. В процессе исторического развития
английского языка система изменения существительных была
в значительной степени унифицирована. Эта унификация
шла параллельно сокращению числа грамматических
форм и упразднению грамматико-морфологической
категории рода. Поэтому для современного языка характерно
соединение большой унифицированности и
ограниченности числа форм.
Следует подчеркнуть, что унификация грамматической
системы и сокращение числа форм (и, отчасти, числа
грамматических категорий)—явления различные.
Существуют языки с очень сложными по числу форм
парадигмами (например, финский язык, где насчитывается
пятнадцать падежей). Однако множество падежей не
обязательно предполагает множество типов склонения.
В том же финском языке существительные и прилагав
тельные изменяются по одному и тому же основному типу
с незначительно различающимися вариантами, и поэтому
система склонения в этом языке, несмотря на большое
число падежей, унифицирована. В шведском языке, на*
393

оборот, число падежных форм очень ограничено (всего
два падежа), число же типов склонения очень разнообразно,
что и обусловливает сложность системы изменения
существительных в этом языке.
В современном английском языке по существу имеется
один основной морфологический тип склонения
существительных с очень незначительным числом отклонений
от этого типа.
Основной тип выделяется как система правильного
образования форм — правильного в том смысле, что такое
образование является общим правилом в языке, основным,
ведущим и продуктивным способом образования форм, а
все отклонения от основного типа выступают как случаи
неправильного образования форм слова. Иными словами,
такое, например, образование форм множественного
числа, как в случае слова man человек — men люди
определяется как неправильное потому, что не соответствует
общему основному правилу образования форм числа
(dog — dogs собака, boy — boys мальчик, city — cities
город и т. п.), хотя для слова man оно и является таким же
правильным, как и образование типа dogs для слова dog.
Неправильные образования форм, или исключения,
существуют как частные, индивидуальные случаи,
занимающие в языке совершенно иное место, чем основной тип, и
не определяющие общего характера системы склонения.
Поскольку в английском языке существует лишь одно
правило формообразования существительных, для этого
языка характерен резкий разрыв между регулярным,
правильным образованием форм существительных и
исключениями, и этим он отличается, в частности, от языка
типа русского, в котором таких правил несколько и
поэтому нет столь резкого разрыва между правилами и
исключениями.
§ 209. Правильный морфологический тип
существительных в современном английском языке характеризуется
парадигматической схемой двух категорий — числа и
падежа, каждая из которых образуется противопоставлением
двух категориальных форм, что в целом составляет
четыре формы: ср. dog (ед. ч. общ. пад.), dog's (ед. ч. прит.
пад.), dogs (мн. ч. общ. пад.), dogs' (мн. ч. прит. пад.).
394

Формы множественного числа в основном
морфологическом типе регулярно оказываются омонимичными друг
другу и форме притяжательного падежа единственного
числа, т. е. внешне, по звуковой стороне, в данной
парадигме различаются лишь два образования: dog, с однойстороны,
и dog's, dogs, dogs', с другой. Тем не менее и здесь
выделяются не две, а четыре формы, из которых три лишь
являются омонимичными. Основанием для такого
утверждения, как указывалось выше (см. § 8), служит,
во-первых, несовместимость значений этих форм, а
во-вторых, наличие в языке случаев, в которых имеется реальное
звуковое различие всех четырех форм: например, child-
child's — children— children's.
Фонетически данная парадигматическая схема может
выступать в нескольких видах в зависимости от того, в
каком звуковом варианте выступает суффикс: ср. dog—
dogs [-z] (horse лошадь — horses [-12]); book книга—books
N-
Объективно выделяющаяся в современном английском
языке схема четырех форм не всегда осуществляется
полностью, поскольку есть слова, у которых одна из форм
оказывается неупотребительной. Но такие различия
являются второстепенными, ибо в этих случаях выступает
не какая-то другая, а та же самая схема форм, но лишь
представленная неполностью.
Вообще говоря, среди таких слов следует
разграничивать два принципиально различных типа. Слова,
обозначающие вещество (steel сталь и т. п.) или абстрактные
понятия (beauty красота и т. п.), обычно не употребляются в
форме множественного числа. Однако, как уже говорилось
выше (§ 56), принципиально форма множественного числа
у слов подобного рода не исключается, и при определенном
семантическом сдвиге они получают возможность
употребляться и во множественном числе: ср. steels стали
(сорта стали); то же в случае wines вина, beauties красоты.
Поскольку в принципе слова этого типа могут иметь форму
множественного числа, они в особый тип не выделяются:
у них формы образуются согласно общему правилу, но
данная схема форм представлена неполностью. Правда,
если взять слово advice совет, то может показаться, что
оно не подходит под общее правило и не может рассмат-
396

риваться как существительное, не употребляющееся во
множественном числе благодаря своему значению. Однако
такое впечатление создается лишь потому, что мы иногда
переносим осмысление русского слова 'совет' на
английское advice, которое в действительности понимается
иначе: advice осмысляется в английском языке как «советы-
вание», т. е. как общий процесс, а не один отдельный акт
«советывания». Отсюда и отсутствие формы
множественного числа у слова advice, в то время как в русском языке
'совет' трактуется как один отдельный акт «советывания»,
благодаря чему это слово может употребляться и в
единственном числе и во множественном.
С другой стороны, если взять слова типа scissors
ножницы, то они должны быть выделены в особый тип,
поскольку эти слова принципиально отличаются от слов
steels, beauties и т. п. Различие этих двух групп слов
заключается в том, что, если у слов вроде steel форма
множественного числа в принципе не исключается, то у слов
подобных scissors об отсутствующей форме (единственного
числа) вообще не может быть и речи, поскольку здесь,
несмотря на форму множественного числа, в виду имеется
один предмет (подр. см. § 56).
Примечание: В словах типа 'сани' в русском языке о
форме единственного числа также вообще не может быть и речи.
Поэтому не случайно то, что в этом случае нельзя даже предположить, как
бы могло звучать данное слово в единственном числе (*саня, *сань
и т. п.). В то же время ясно, что форма множественного числа слова
типа 'терпение', была бы *'тер пения'; но это слово не
употребляется во множественном числе из-за своего лексического значения:
оно обозначает нечто такое, что не может быть представлено как
членимое, а отсюда соединение с понятием множественности в данном
случае было бы бессмысленным. Но если бы можно было представить
различные «сорта» терпения, то существительное 'терпение' могло
бы быть употреблено и во множественном числе.
Отсутствие у некоторых существительных,
обозначающих неодушевленные предметы, формы притяжательного
падежа следует трактовать подобно тому, как выше
рассматривалось обусловленное семантически неупотребление
во множественном числе существительных типа steel,
т. е. как неупотребительность (но не отсутствие в
принципе!) у слов определенного типа формы притяжательного
падежа. Дело в том, что теоретически (в принципе) форму
396

притяжательного падежа могут иметь все существительные,
но у многих слов (а именно, у существительных,
обозначающих неодушевленные предметы) вследствие их
смысловых особенностей эта форма оказывается
неупотребительной. Однако иногда формы притяжательного падежа
могут встречаться и у этих слов, например, the house's
roof крыша дома, the chair's arm ручка кресла и т. п.,
поскольку ни у одного из них нет морфологических
ограничений, препятствующих образованию формы
притяжательного падежа. Поэтому представляется неправомерным
делить существительные на слова, имеющие и не имеющие
притяжательный падеж.
§ 210. Существительные, образующие свои формы не
по основному типу и составляющие исключения, можно
подразделить на две большие группы: 1) слова, глубоко
проникающие в лексическую систему языка и
генетически восходящие к древнему периоду его развития; 2)
заимствованные слова книжного характера, имеющие особые
формы вследствие того, что они не являются исконными.
Слова первой группы по характеру
образования форм делятся на: а) слова, близкие к основному
(правильному) типу и отличающиеся от него лишь
некоторыми дополнительными моментами, и б) слова совершенно
иного морфологического строения, чем слова основного
типа.
Первая подгруппа включает
существительные типа wife—wife's —wives—wives' жена. На
первый взгляд может показаться, что отклонением от
основного типа здесь является чередование глухого ft звонкого
вариантов суффикса (ср. wife's[-s]—wives' [-z]).
Однако на самом деле это не так. Случаи типа wife отличаются
от основного морфологического типа прежде всего
чередованием в основе (звонкого согласного [-v] с глухим [-П).
Что же касается вариирования суффикса, то оно
определяется изменением основы (см. §§ 15—22). Таким образом,
в случае типа wife по сути дела наблюдается скрещение
основного типа формообразования с изменением основы,
но не по падежам, а "по числам.
Примечание: Вообще следует отметить, что процесс
унификации способа формообразования, наблюдавшийся в процессе
397

исторического развития существительного, происходил в отношении
форм падежа и числа неодинаково: если по линии категории падежа
была достигнута полная унифицированность системы
формообразующих средств (кстати говоря, аналогичная картина наблюдается и в
скандинавских языках), то в формах числа этого не произошло, и
они сохранили сравнительно значительное разнообразие. Это
отсутствие унификации по линии категории числа, по-видимому,
явление не случайное. Его можно объяснить тем, что категория числа
ближе стоит к лексике и к обозначению вещественных различий,
нежели категория падежа, хотя числовые различия и являются
грамматическими. В самом деле, нередко несколько предметов создают
новое качество и как бы представляют собой новый предмет (ср.
дерево и множество деревьев — лес; один человек и много людей — толпа
и т. п.). Поэтому в категории числа всегда возможен семантический
сдвиг, переход в область лексики с последующей фиксацией таких
явлений в языке (ср. хотя бы colour— colours цвет—цвета и colours
знался и т. п., см. § 54).
Изменение основы, наблюдающееся в случае wife,
делает здесь невозможной характерную для основного
типа омонимию форм единственного числа
притяжательного падежа и множественного числа общего и
притяжательного падежей: ср. wife's [-fs] и wives [-vz,] wives' [-vz].
Примеры такого рода еще раз подтверждают тот факт,
что совпадение данных форм в основном типе должно
рассматриваться как явление омонимии.
Вторая подгруппа включает слова, в
которых образование форм числа отличается от основного
правильного типа более значительно: здесь, при наличии или
отсутствии чередования в основе, отклонение
обнаруживается и в самом суффиксе: например, child ребенок —
children дети, ох бык — oxen быки, где в качестве
суффикса множественного числа выступает -en, а не -s.
Суффикс множественного числа может быть и
нулевым: man человек — men люди, tooth зуб — teeth зубы,
foot нога — feet ноги и тогда внешне все различие форм
числа выражается чередованием гласных в основе.
Неправильные, пережиточные формы числа слов
этого типа отличаются особой устойчивостью, что в какой-то
мере, по-видимому, объясняется специфическими
особенностями значения категории множественного числа у
большинства из этих слов (во множественном числе они
имеют значение не просто множественности, но
обозначают определенный комплект: feet две ноги (человека) или
четыре ноги животного и т. п. (см. § 54).
398

Что касается форм падежа, то в современном
английском языке образование этих форм полностью
унифицировано и у всех слов они образуются соответственно
общему правилу. Ср., например, образование формы
притяжательного падежа у слов man и child: man's — men's,
child's — children's.
Вторая группа слов, являющаяся по
отношению к основному морфологическому типу исключением,
включает заимствованные слова (как правило,
греко-латинские) книжного характера. Такие слова в большом
количестве вводились в английский язык в эпоху
Возрождения, причем люди, их заимствовавшие, стремились
сохранить эти слова в первоначальном виде; отсюда и
совпадение их суффиксов числа по внешнему виду с
суффиксами, свойственными тому языку, из которого они были
заимствованы: например, phenomenon явление —
phenomena явления.
В отличие от исключений типа man, у которых особое
образование форм числа является очень устойчивым,
у слов этой группы формы числа неустойчивы и
сохраняют свою специфику лишь до тех пор, пока слово
остается на положении иностранного заимствования. Если же
такое слово глубоко проникает в язык, становится
употребительным, утрачивает свой книжный характер, то
у него появляется тенденция к переходу в основной тип
и образованию форм числа по общему правилу. Так,
например, у существительного formula формула наряду с
типом форм множественного числа formulae появляется
и другой тип, образованный по общему правилу —
formulas.
Что же касается форм падежа, то и здесь они следуют
основному правилу.
ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ
§ 211. При морфологической классификации
прилагательных среди них выделяются слова с синтетическими
и аналитическими степенями сравнения. Грань между
теми и другими довольно подвижна и четко эти группы не
различаются, так как даже односложные слова, если они
мало употребительны, могут образовывать степени срав-
399

нения аналитически: например, right правый — you are
more right (а не righter) Вы более правы] like похожий, где
возможно more like (She is more like her mother than
like her father) Она более похожа па мать, чем на
отца,
В группе прилагательных с синтетическими степенями
сравнения выделяются исключения с супплетивными
формами: good хороший — better лучший — best самый
лучший и др. Эти исключения представляют собой не особый
тип, а неправильные образования, отчетливо
показывающие, что три формы степеней сравнения находятся не на
одном уровне и что сравнительная и превосходная
степени стоят ближе друг к другу, чем к положительной,
поскольку они обе, в отличие от положительной степени,
обозначают признак относительно (см. также §§ 75-6).
У некоторых прилагательных степени сравнения
отсутствуют, что однако связано не с их морфологией, а с
семантикой и определяется ею. Дифференциация по
степеням сравнения оказывается для таких слов ненужной
по самому их смыслу, поскольку обозначаемый ими
признак обычно рассматривается безотносительно: например,
left левый и др. В принципе же, так как у этих слов нет
каких-либо морфологических ограничений,
препятствующих образованию степеней сравнения, при
соответствующем семантическом изменении они тоже получают
способность образовывать степени сравнения. См., например,
приведенное выше you are more right.
П. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ
ГЛАГОЛА
§ 212. При рассмотрении общей совокупности глаголов
современного английского языка с точки зрения
образования их форм прежде всего обращает на себя внимание
тот факт, что подавляющее большинство их принадлежит
к одному определенному типу, который характеризуется
не только тем или иным отдельным признаком, но целым
сочетанием известных признаков. Изменение глаголов по
этому типу выступает явно как общее правило —
по сравнению со случаями изменения по какому-либо
400

иному типу,— почему глаголы этого типа с полным
основанием обычно выделяются как регулярные, или
правильные (также — стандартные), в отличие от
глаголов всех прочих типов — иррегулярных, или
неправильных (нестандартных), представляющих собой и с-
ключенияпо отношению к общему правилу, так как
любой тип глаголов неправильных охватывает лишь очень
небольшое число глаголов, совершенно ничтожное
сравнительно с числом правильных. Вместе с тем
правильные глаголы образуют морфологически монолитную
массу, не расчленяемую какими-либо внутренними
подразделениями — за исключением таких, которые
определяются известными семантическими или фонетическими
их признаками и потому не являются собственно
морфологическими. Неправильные же глаголы, напротив, при
общем их небольшом числе распадаются на множество
типов и подтипов, если классифицировать их по наличию
определенных сочетаний признаков, т. е. по тому же
принципу, по какому выделяется тип глаголов правильных.
Таким образом, проведение этого принципа
классификации приводит к установлению очень большого числа
классов, в частности, именно неправильных глаголов, причем
большинство классов оказываются очень незначительными
по объему, и грань между отдельными классами и особыми
частными случаями почти стирается. Если же, как это
обычно делается, основывать классификацию не на
сочетании всех признаков, могущих морфологически
дифференцировать глаголы, но только на некоторых из них, то
классификация получается более или менее
произвольной и условной. При этом особенно важно обратить
внимание на то, что такая классификация не позволяет с
достаточной четкостью выделить тип правильных
глаголов как особый класс, так как любой из отдельных
признаков этого типа встречается и у глаголов неправильных.
Между тем выделение правильных глаголов в особый класс
представляется очень существенным не только с
практической, но и с теоретической точки зрения: подавляющее
преобладание глаголов этого типа над всеми прочими,
вместе взятыми, очень характерно для английского языка
нового времени, и в этом исключительном, безраздельном
господстве одного типа в высшей степени ярко отражается
401

тот общий процесс унификации морфологических типов,
который, наряду с процессом образования аналитических
форм, является одним из существеннейших моментов в
развитии грамматического строя английского языка. Этот
процесс, несмотря на сопротивление со стороны
нормализующей грамматики и литературной традиции, не
прекратился и в настоящее время, и для осмысления системы
современного языка в ее динамике необходимо уделять
ему должное внимание, почему, естественно, очень
важно в морфологической классификации глаголов четко
отметить отражение этого процесса.
§ 213. Большим распространением пользуется
морфологическая классификация глаголов, предложенная Суи-
том.1 С некоторыми незначительными изменениями эта
классификация принимается и в «Грамматике
английского языка» М. Ганшиной и Н. Василевской,2 и в книге
Б. А. Ильиша «Современный английский язык»3. Сущность
этой классификации, как известно, состоит в следующем:
Английские глаголы делятся на два основных типа:
«согласные» (консонантные: consonantal) и «гласные»
(вокалические: vocalic) — соответственно тому, образуются
ли формы простого прошедшего времени и причастия
прошедшего времени посредством суффиксов -d/-t/-id 4
или без этих суффиксов, в частности — посредством
чередования гласных; глаголы, сочетающие в себе так или
иначе признаки обоих основных классов, выделяются в
качестве «смешанных» (например, crow — crew — crowed
кукарекать, show — snowed — shown показывать);
глаголы недостаточные (как can могу, will хочу) и некоторые
другие (be быть, have иметь, do делать, need нуждаться,
dare сметь) ставятся совсем особняком в качестве
аномальных (anomalous).
1 Н. Sweet, New English Grammar, vol. I, 391—428; A
Short Historical English Grammar, p. 158.
2 M. G a n s h i n a and N. Vasilevskaya, English
Grammar, VII ed., Moscow, 1953.
8 Б. А. И л ь и ш, «Современный английский язык», 2-ое изд.,
Москва, 1948.
4 Последний у Суита выделяется в качестве отдельного
суффикса, однако см. § 14.
402

В системе этой классификации правильные глаголы
оказываются лишь одним из подразделений «согласных»
глаголов. Таким образом, этому важнейшему,
доминирующему типу отводится лишь второстепенное место, и
противопоставление этого типа всем прочим заменяется
противопоставлением его только некоторым из них, таким, как
burn жечь, гореть, keep хранить, lose терять, tell
рассказывать, say говорить, buy покупать, think думать,
have иметь, make делать и т. п.; глаголам же других
типов, таким, например, как cut резать, write писать,
go идти и т. п., правильные глаголы непосредственно не
противопоставляются: их отношение к таким глаголам
(гласным и смешанным) определяется только через их
принадлежность к согласному типу.
Вместе с тем глаголы, явно обладающие
существенными общими признаками, делятся между двумя
совершенно обособленными, резко противополагаемыми друг другу
основными классами — согласных и гласных глаголов.
Так, например, глаголы buy покупать и fight сражаться,
близкие друг к другу ввиду использования в них одного
и того же чередования гласных — [ai—о:—о:],—
попадают в разные основные классы: первый — в класс
согласных глаголов, второй—в класс гласных, так что
единство чередования в них остается в классификации
невыявленным. Выделение аномальных глаголов в
совершенно особую категорию, стоящую вне системы
основных классов — гласных и согласных глаголов, — также
приводит к тому, что черты сходства в образовании форм
этих глаголов и тех или иных из числа принадлежащих к
основным классам остаются не отмеченными данной
классификацией. Так, например, близость между may могу
и buy покупать, состоящая в том, что в образовании
временных основ обоих глаголов применяется, во-первых,
чередование гласных и, во-вторых, один и тот же суффикс
-t (для прошедшего времени — при нулевом суффиксе в
настоящем), не находит себе отражения в классификации.
§ 214. Сказанное здесь о классификации Суита относится
так или иначе, mutatis mutandi, не только к различным ее
вариантам и модификациям, но и ко всякой иной
классификации того же типа, т. е. ко всякой такой морфоло
т

гической классификации английских глаголов, которая
основывается не на сочетании признаков, а на каком-либо
одном признаке или хотя бы и на нескольких признаках,
но рассматриваемых не в общей их совокупности, а один
за другим, включаемых в схему классификации, так
сказать, последовательно, а не параллельно, не одновременно.
В общем получается такой вывод:
Классификация, при которой правильные глаголы
четко выделялись бы в особый самостоятельный класс
(а это требование представляется существенным), должна
основываться на сочетании всех различительных
морфологических признаков; но этот принцип приводит к делению
неправильных глаголов на множество мелких классов
(вплоть до таких, которые содержат только по одному
глаголу), что затрудняет ориентацию в общей схеме и тем
самым делает такую классификацию не только неудобной
практически, но и вообще мало целесообразной. Но, с
другой стороны, всякая морфологическая классификация
английских глаголов, построенная на каких-либо
признаках,— с подчинением одних признаков
другим,^-помимо того, что она оказывается в значительной мере
произвольной и условной, приводит не только к объединению
(практически и теоретически не оправданному)
правильных глаголов в один класс с теми или иными типами
неправильных, но и к распределению в известных отношениях
очень близких друг к другу глаголов между резко
обособляемыми классами. Все это делает морфологическую
классификацию глаголов современного английского языка
значительно более трудной задачей, чем это может
показаться с первого взгляда.
Из сказанного вытекает, что наиболее
удовлетворительная морфологическая классификация английских
глаголов может быть получена лишь при соблюдении
следующих требований:
1. Выделение различных типов на основе сочетания
всех дифференцирующих морфологических признаков; и
вместе с тем —
2. Объединение выделяемых таким образом типов в
различные более крупные классы на основе
отдельных существенных признаков, привлекаемых не один
вслед за другим, а одновременно, параллельно
404.

друг другу, — без подчинения одного другому, а н а-
равне друг с другом (поскольку, по крайней мере,
данные признаки являются более или менее одинаково
существенными).
Трудность заключается лишь в удовлетворении
второго требования, удовлетворение же первого не
представляет никаких особых затруднений. Таким образом, все вни^
мание должно быть уделено проблеме, выдвигаемой вторым
требованием. Эта проблема в сущности сводится к задаче
построения многомерной классификационной
схемы: всякая одномерная, линейная схема должна быть
заранее отброшена.
Для построения многомерной схемы
классификации прежде всего необходимо точно установить,
сколько измерений она должна иметь. Это значит — сколько
отдельных, друг от друга не зависящих
признаков должно быть учтено при построении
такой схемы.
Далее, поскольку установлено число измерений, т. е.
Определено число отдельных, независимых признаков,
постольку остается решить задачу технического
порядка, т. е. найти наиболее удачный способ
отображения соответствующей многомерной схемы на
плоскости (отображение в трехмерном пространстве,
естественно, большею, частью практически исключается).
Плоскость имеет два измерения, и двухмерная схема
классификации без затруднений адэкватно отображается на
ней — в виде таблицы. Очевидно, что форма
таблицы должна быть применена и для всякой
классификационной схемы, имеющей большее число измерений; оба
измерения плоскости должны быть использованы для
отображения каких-либо двух измерений классификационной
схемы, т. е. для наглядной группировки соответствующих
данных по каким-либо двум признакам, причем по
каждому из них в отдельности. Прочие же измерения
(признаки), установленные для схемы проектируемой
классификации, могут быть отображены в таблице лишь очень
условной гораздо менее наглядно. Отсюда следует, что
необходимо выделить два измерения схемы в качестве
основных, т. е. два наиболее существенных признака для данной
классификации, и оба измерения плоскости использовать
406

для группировки соответствующих данных именно по этим
существеннейшим признакам. А для группировки тех
же самых данных по другим признакам-измерениям
схемы придется прибегнуть к тем или иным более
условным графическим средствам. Очевидно, что ценность
построенной таким образом классификационной схемы
прежде всего определяется тем, насколько правильно
выбраны ее основные измерения, т. е. насколько действительно
существенны те признаки, классификация по которым
отображается с помощью двух измерений табличной
плоскости.
Примечание: Описанный здесь принцип построения
многомерной классификационной схемы регулярно применяется,
например, при табулярной классификации звуков речи. Так, если
классифицируются согласные, то большею частью устанавливаются, по
меньшей мере, три измерения схемы—три отдельных признака, по
которым проводится классификация: место артикуляции, способ
артикуляции, поведение голосовых связок. Место и. способ
артикуляции, ввиду того, что этими признаками различается большее число
классов, обычно избираются в качестве основных измерений, и оба
измерения табличной плоскости используются для классификации
согласных по этим именно признакам, тогда как группировка
согласных по третьему измерению соответственно поведению голосовых
связок, т. е. деление согласных на глухие и звонкие, выявляется
более или менее удачно каким-либо иным способом. Таким образом, в
общем получается классификация, в которой одновременно и вместе
с тем раздельно принимаются во внимание несколько не зависящих
друг от друга признаков.
Теперь остается применить все сказанное к построению
схемы классификации английских глаголов:
С точки, зрения грамматической морфологии * глаголы
в современном .английском языке могут различаться по
ряду признаков:
1. РАЗЛИЧЕНИЕ ГЛАГОЛОВ ПО СОСТАВУ ФОРМ:
§ 215. По этому признаку глаголы делятся на
полные (нормальные) и недостаточные
(дефективные); ср. know знать (to) know, (I) know, (I) have known,
knowing; can могу (I) can
* Под грамматической морфологией имеется в виду морфология
словоизменения — в отличие от морфологии словообразования,
которая может быть названа лексической морфологией.
406

У некоторых глаголов отдельные формы могут
отсутствовать или употребляться крайне редко. Так, например,
у глагола be отсутствуют *формы пассива (если не считать
формы been, которая, — хотя в известных отношениях и
соответствует таким формам, как seen от see, known от
know и т. п., — в качестве причастия пассива не
функционирует); у глагола consist состоять повелительное
наклонение является, несомненно, крайне редким. Однако
такие глаголы не должны относиться к числу
недостаточных, поскольку отсутствие или неупотребительность
отдельных форм в этих случаях с совершенной ясностью
определяется семантикой и не выступает
непосредственно как морфологическая особенность. Такие глаголы,
следовательно, могут считаться полными, но с
формообразованием, ограниченным их семантикой, что при
морфологической классификации нет надобности
учитывать.
Среди недостаточных глаголов особо выделяются must
должен и ought следует тем, что они не имеют формы
прошедшего времени, употребляемой в главном предложении.
Но так как они отличаются от прочих недостаточных
глаголов также и по другим признакам, то отмеченная их
особенность не имеет решающего значения для
определения их места в классификационной схеме, хотя, конечно,
она должна быть так или иначе отражена в ней.
Такие архаические недостаточные глаголы, как quoth
сказал стоят совсем особняком; они отличаются от прочих
не только совершенно исключительно редуцированным
составом форм, но и сферой употребления.
Классификацией, ориентирующейся на общелитературный язык,
подобные глаголы, естественно, вообще не охватываются.
2, РАЗЛИЧЕНИЕ ГЛАГОЛОВ ПО ОБРАЗОВАНИЮ ФОРМ
ВЫСКАЗЫВАНИЯ
§ 216. В то время как подавляющее большинство
глаголов имеет известные аналитические отрицательные и
вопросительные формы, образуемые с глаголом do,
некоторые глаголы таких аналитических форм не образуют,
по крайней мере — вне пределов повелительного накло-
407

нения: * ср.: know знать; (you) do not know не знаете,
do (you) know? знаете ли?, can могу, (you) cannot не
можете, can you? можете ли?
Глаголы, выделяющиеся из общей массы по этому
признаку, всегда имеют и какие-либо другие особенности, либо
общие некоторым из них (сап могу, may могу, shall должен,
will хочу и др.), либо совершенно индивидуальные (be
быть, have иметь). Кроме того, различие по этому
признаку имеет более или менее ясную связь с лексической
семантикой: отдельные глаголы наряду с простыми
формами — без do имеют и аналитические —с do, причем
употребление тех или других явно зависит от того, в каком
значении выступает данный глагол (ср. употребление had
not и did not have и т. п.). Ввиду всего этого
группировка глаголов по этому признаку не выделяется на первый
план.
К числу форм высказывания следует отнести и
эмфатическую утвердительную форму (do come! did come),
образование которой в общем следует тем же нормам,
что и образование отрицательной и вопросительной
форм.
3. РАЗЛИЧЕНИЕ ГЛАГОЛА ПО СУФФИКСАМ (ОКОНЧАНИЯМ),
ОБРАЗУЮЩИМ ПРОСТЫЕ (СИНТЕТИЧЕСКИЕ) ФОРМЫ
§ 217. Глаголы могут различаться также по суффиксам:
'а) По суффиксу (окончанию) 3-го
лица единственного числа нас то я щ е г о
времени изъявительного наклонения
актива.
Подавляющее большинство глаголов имеет в этой форме
суффикс [-z/-«s>> ] 2 и лишь очень немногие — нулевой
суффикс; ср.:
1 Ср. don't be!; недостаточные же глаголы (сап и т. д.) в
повелительном наклонении вообще не употребляются; кроме того, не
имея инфинитива, они вообще не могут сочетаться с глаголом do
как вспомогательным.
2 Знак [«s»] обозначает звук [s], находящийся в таком
положении, в котором он не выступает как фонема [s], так как в данном
положении он не противопоставляется звонкому [z] (см. § 15).
408

know знать: (he, she) knows (он, она) знает [-z];
stop останавливаться: (he, she) stops (он, она)
останавливается [-«s»].
wish желать: (he, she) wishes (он, она) желает [-i-z] *
can: (he, she) can ( ).
Нулевой суффикс является особенностью большей части
тех глаголов, которые не образуют аналитических
отрицательных и вопросительных форм (ср. п. 2); исключение
составляют be и have. У глаголов need и dare
употребление [-z ] или нулевого суффикса находится в соответствии
с образованием или необразованием аналитических форм
с do.
Форму is [iz] глагола be следует все-таки считать
содержащей суффикс [-z], хотя корень [i-] и не встречается
ни в какой другой грамматической форме: суффикс [-z]
настолько распространен и настолько четко выделяется
в огромном числе глаголов, что в форме 3-го лица ед. числа
настоящего времени изъявительного наклонения [iz],
единственной оканчивающейся на [z] среди форм настоящего
времени глагола be, конечное [-z] не может не
отождествляться, с суффиксом [-z].'
В общей схеме морфологической классификации
глаголов группировка их по суффиксу 3-го лица ед. ч. наст,
вр. изъявительного наклонения актива имеет
приблизительно такое же значение, как и их группировка по
образованию общих форм высказывания (см. п. 2).
б) По суффиксу (окончанию) 2-го
лица единственного числа
настоящего времен и.
В этой форме преобладающим суффиксом является
[-(i)stl; только единичные глаголы (shall, will и be) имеют
[-t] или, что касается must и ought, нулевой суффикс; при
этом глагол be имеет суффикс [Ч] ив изъявительном
наклонении (art), и в сослагательном 2-ом (wert);
ср.: know знать: (thou) knowest знаешь
can могу: (thou) canst можешь
shall (я) должен: (thou) shalt (ты) должен
must (я) должен: (thou) must (ты) должен
1 О морфеме -i- см. § 14.
14 - 2365 409

Очевидно, что классификация по этому признаку
вообще не может иметь существенного значения. Поскольку
же эта форма принадлежит поэтическому или
архаическому стилю, постольку группировка глаголов по ее
образованию отодвигается на самый дальний план и при
ориентации на живой общелитературный язык может в
общей схеме классификации не приниматься во внимание.
в) По суффиксу (окончанию)
простого прошедшего ^ времени общего
вида (Preterite, Past Indefinite).
Эту форму могут образовывать следующие суффиксы:
(1) [-d/-«t>>] ' у огромного большинства глаголов;
(2) [Ч];
(3) нулевой суффикс:
ср.: play играть: (I) played (я) играл [-d];
love любить: (I) loved (я) любил [-d]
(собственно [«d»]; ср. ниже);
like любить: (I) liked (я) любил [-«t»];
hate ненавидеть: (I) hated (я) ненавидел [-i-d];2
burn жечь: (I) burnt (я) жег [Ч];
know знать: (I) knew (я) знал ( );
Необходимо строго отличать [-«t»] как
фонетический вариант суффикса [-d/-«t>>],
обусловленный положением этого суффикса после глухого
согласного (за исключением [Ч]), от суффикса [Ч],
встречающегося после звонких звуков (гласных и сонорных согласных),
т. е. в таких условиях, в которых фонетически возможно
(и действительно употребляется) также и [-d], почему
[Ч] и [-d] в таком положении противополагаются друг
другу как особые единицы (см. также § 8.): ср., например,
burnt жег [bornt] и turned повернул [ta:nd]. Собственно
говоря, можно было бы также различать [-d] в played
играл, turned повернулся, told рассказал и т. п. и [-«d»]
в loved любил, raised поднял и т. п., поскольку первое
противопоставляется [Ч] (ср. might мог, burnt жег, dealt
1 Знак [«t»] обозначает звук [t] в таком положении, в котором
он не противопоставляется звонкому [d] и не выступает как особая
фонема по отношению к этому последнему. Ср. примечание на стр.
409; см. также § 15.
2 О морфеме [-I-] см. § 14.
410

имел дело), а второе нет (так как сочетания [-vt], [-zt]
невозможны). Однако такое различение не имело бы
существенного значения с морфологической точки зрения:
[-d] и [-«d»] морфологически неразличимы как два
разных суффикса (в противоположность [-t] и [-«t»]; а так
как, кроме того, [-d] и [-«d»] неразличимы также и
фонетически (в отличие от [-d] и [-«Ь>]),то данным различением
можно пренебречь, как это здесь и делается 1.
Значительное затруднение для анализа представляют
формы типа left покинул, lost потерял: следует ли
рассматривать конечный согласный в них как вариант суффикса
[-d/-«t>>], обусловленный глухим характером конечного
согласного корня, или как суффикс [Ч], глухостью
которого обусловлено отсутствие голоса в конечном корневом
согласном? Думается, что более правильным нужно
признать последнее — в виду следующих обстоятельств:
Чередование согласных [v—f ] и [z—s] при образовании
глагольных форм (т. е. в системе глагольного
словоизменения) наблюдается лишь в совершенно исключительных
случаях (bereave — hereft лишать, cleave — cleft
раскалывать, leave — left оставлять, lose—lost терять); таким
образом, [z—s] чередуется только в одном глаголе.
При этом во всех таких случаях глухие согласные [f]
и [s] находятся перед [t]. Звук же [t] в качестве суффикса
прошедшего времени встречается не только в данных
глаголах, не только после [f] или [s] и вообще не только
после глухих согласных, но и после звонких — в сравни-
1 Отличать [-«d»] от [-d] существенно только с точки зрения
фонологического анализа. С этой точки зрения положение дела
представляется в таком виде: 1) [-d] в played играл, turned повернул
и т. п.; 2) [Ч] в might мог, burnt жег и т. п.; 3) [-«d»]—[-«t»], т. е.
фактически либо [-d], либо [Ч], но без противопоставления их друг
другу как различных фонем (в loved, raised, liked, kept и т. п.);
4) [-i-d] — hated и т. д. Но при морфологическом осмыслении этого
положения [-d] выступает как основная, доминирующая форма
суффикса, притягивающая к себе и подчиняющая себе остальные формы,
поскольку этому не препятствует фонетика. В результате, в
морфологическом плане [-d] и [-«d»] полностью сливаются, [-«t»]
выступает в качестве фонетически обусловленного варианта [-d]. О [-i-d]
уже говорилось выше. Но [-t] остается самостоятельным,
так как фонематически противополагается
[-d], встречаясь в тех же условиях, что и это последнее. О
словоформах типа cut, spread, met см. ниже.
И*
411

тельно большом числе случаев. Таким образом, в
сочетаниях [ft] и [st] в таких глагольных формах, как left и lost,
звуки [f] и [s] представляются, в отношении отсутствия
в них голоса, более обусловленными, менее
самостоятельными, чем звук [t] —в том же отношении. Поэтому
естественно считать, что суффиксом в формах этого типа является
[-t], которым и обусловливается глухость
предшествующего согласного ([f] или [s]), а не [-«t»], т. е. не вариант
суффикса [-d/-«t>>], сам зависящий от глухого характера
предшествующего звука. Иными словами, чередования [v—
f] и [z—s] с большим основанием объясняются
суффиксом, чем характер этого последнего чередованиями \
Особую проблему представляют также формы типа
sent посылал, built строил (от send, build).
Непосредственно здесь дано чередование согласных [d—t]. Но более
углубленный анализ показывает, что вряд ли можно
сводить внешнее отношение между send и sent, build и built
и т. п. к этому чередованию. Во-первых, обращает на
себя внимание фонетическое тождество [Ч], выступающего
в качестве признака прошедшего времени в sent, built
и т. п., с суффиксом прошедшего времени [-t] в burnt,
dwelt и т. п. Во-вторых, если признать здесь чередование
[d—t], тогда странным представляется то обстоятельство,
что только это чередование согласных встречается в
качестве единственного средства различения временных
основ, без одновременного применения других средств:
никаких иных подобных чередований согласных
(звонкого с соответствующим глухим, например, [Ь—р], [dj—
tj*]) в системе глагольного словоизменения не имеется,
поскольку чередования [v—f] и [z—si в leave — left,
lose—lost и т. п., как уже было сказано, следует считать
обусловленными употреблением суффикса [-t], самое
наличие которого, кроме того,— так же, как и
одновременное чередование гласных,— делает эти чередования не
единственным средством различения соответствующих
форм; равным образом, сравнительно нередкое чередование
1 В таких формах, как laughed смеялся [la:ft], kissed целовал
[kist] и т.п., наоборот,разумеется,нет основания определять суффикс
как [-t]: здесь нет чередования конечных корневых согласных и
суффиксом здесь является [-«t»] — вариант суффикса [-d/-«t>>]. Эти
формы мождо было бы транскрибировать как [la:f«t»J, [kis«t»J и т. д.
т

согласных с «нулем» регулярно сочетается с аффиксацией
(make делаю — made делал, have иметь — had имел),
с чередованием гласных (stand стою—stood стоял) или,
большею частью, с обоими этими средствами вместе (seek
ищу — sought искал, bring приношу — brought приносил
и т. п.). В-третьих, наконец, нужно отметить и то
обстоятельство, что при упомянутом чередовании согласных с
«нулем», «нуль» почти всегда характеризует прошедшее
время (единственное исключение — редкая форма durst
смел) и в ряде случаев сопровождается суффиксом [-t], т. е.
тем, с которым фонетически тождественен признак
прошедшего времени в send—sent, build —built и тг п.; ср.
sought, besought умолял, taught обучал, thought думал,
brought приносил, caught ловил \ Если сопоставить все
эти три обстоятельства, то придется признать, что в
совокупности они должны вызвать членение форм типа sent,
built следующим образом: конечное [-tl в таких формах
должно выделяться как суффикс, а корень каждой такой
формы должен представляться в виде утратившего свое
конечное [d], причем утрата эта может пониматься как
поглощение [d] суффиксом. Таким образом, вместо
чередования [d—t] получается чередование [d] —«нуль» в
сочетании с суффиксацией [-tl, которая может
интерпретироваться как причина чередования. Результат
произведенного анализа может быть дан и в несколько ином
варианте: в конечном [t] можно видеть не только суффикс,
но и корневое [d], утратившее звонкость перед суффиксом
[-t] и слившееся с ним вследствие этого. При такой
трактовке sent, built и т. п. должны представляться не в виде
[sen-t], [buil-t] или [sen(d)-t], [bil(d)-t] и т. п., но в виде
[sen«t»-t], [bil«t»-t], упрощенных в [sent], [bilt] и т. п.,
в которых конечное [t] является заменителем [t-f-t].
Различие между этим и данным выше толкованием рас-
1 В том, что здесь мы имеем суффиксацию [-t], а не чередование
согласных с [t], вряд ли может быть какое-либо сомнение, так как
в прошедшем времени конечное [t] во всех этих случаях появляется
независимо от того, какой согласный имеется в конце основы
настоящего времени: так, при [к] в seek, при [t|] в beseech, teach и catch,
при [t]] в bring и при сочетании [пк] в think. Естественно, что при
таком положении дела [-t] прошедшего времени этих Глаголов легко
выделяется как морфема и отождествляется с суффиксом [-tl (в
bought и т. п.), каковым оно и является исторически.
. .т

сматриваемых форм, не столь существенно. Важно то, что
в этих формах должно быть признано наличие суффикса
[Ч], которым и объясняется видимое чередование [d—t],
в действительности не являющееся (по крайней мере
основным) средством их образования. А такой вывод получается
при любом из данных выше вариантов интерпретации этих
форм.
Строение форм прошедшего времени так называемых
«неизменяемых» (invariable) глаголов типа cut режу — cut
резал, spread распространяю — spread распространял и
глаголов типа meet встречаю — met встречал, feed
питаю — fed питал также является не таким ясным, как
это представляется на первый взгляд. При изолированном
рассмотрении глаголов этих типов, их формы
прошедшего времени выступают, конечно, как формы с «нулевым»
суффиксом. Но если рассмотреть их с точки зрения их
положения во всей системе глаголов, такое определение
этих форм вызывает некоторое сомнение ввиду следующих
обстоятельств.
Во-первых, «неизменяемые» глаголы не имеют
чередования гласных, что сближает их с типом правильных
глаголов (cut-cut с тем же гласным [л] во всех формах, что
и love — loved; spread —spread с тем же неизменным
гласным [е], что и help — helped и т. п.). Во-вторых, все
«неизменяемые» глаголы имеют корни, оканчивающиеся на
[-t] или [-d], т. е. как раз на такие звуки, которые
выступают в качестве суффикса прошедшего времени у глаголов
правильных (ср. прош. вр. cut и liked с [-t]; spread и
loved—с [-d]). При сопоставлении обоих обстоятельств
естественно возникает вопрос: не следует ли формы
прошедшего времени типа cut и spread определять как такие, в
которых содержатся варианты [-«t»l и [-d] суффикса
правильных глаголов [-d/-«t»l, поскольку корневые [t] и
[d] можно считать «поглощенными» этими вариантами
суффикса или «слившимися» с ними? Иными словами: не
следует ли формы указанного типа анализировать
подобно формам типа sent и built (ср. выше) — с тем только
различием, что в одних случаях суффиксом является
[-«t»l или [-d], а в других —«независимое» [Ч]?
В глаголах типа meet — met, feed—fed имеется
чередование гласных, которое отделяет их от глаголов пра-
414

вильных. Но это чередование имеет вид [i:—е],
встречающийся, помимо глаголов данного типа, в глаголах с
суффиксом [-d/-«t>>] (ср. flee бегу — fled бежал, keep храню —
kept хранил и др.) или с суффиксом [Ч] (ср. mean имею в
виду — meant имел в виду [mi:n — ment], leave
оставляю — left оставлял и т. п.) ВхМесте с тем корни глаголов
типа meet — met и feed — fed подобно корням неизменяемых
глаголов всегда оканчиваются на [t] или [d]. Это
обстоятельство в соединении с тем, что чередование гласных
[i:—е] в глаголах типа meet — met, feed—fed и keep —
kept, flee—fled одно и то же, заставляет также
поставить вопрос: не следует ли словоформы прош. времени
met, fed и т. п. определять, подобно словоформам cut,
spread и др., как содержащие суффикс [-d/-«t»l в
соответствующих его вариантах \
Для ответа на поставленные вопросы необходимо
выяснить, в каком отношении рассматриваемые глаголы
находятся к таким, у которых прошедшее время несомненно
имеет нулевой суффикс, как, например, know — knew,
run—ran.
Очевидно, что глаголы типа cut—cut и meet—met
сближаются с глаголами типа know—knew и им
подобными прежде всего тем, что фактически и у тех и у других
в исходе основы прошедшего времени не имеется
согласного, которого не было бы в конце основы настоящего
времени. Именно ввиду этого такие глаголы, как cut и meet
непосредственно и представляются глаголами,
прошедшее время которых образуется с нулевым суффиксом, —
так же, как у глаголов know, run, come и т. п. Но этому
сближению противостоят отмеченные выше моменты,
сближающие те же глаголы с известными типами согласных
глаголов (по классификации Суита) — с правильными и с
такими, как keep—kept, flee—fled, mean—meant.
Поэтому необходимо выяснить, какое значение имеют эти
моменты в смысле отрыва неизменяемых глаголов и гла-
1 Исторически эти формы, так же, как и формы прошедшего
времени «неизменяемых» глаголов, действительно имели суффикс
[-d/-«t>>]. Но здесь речь идет, конечно, не об этом, а о том, выделяется
ли тот же суффикс в этих формах, в системе
современного английского языка или теперь на его месте
находится «нуль».
416

голов типа meet — met и feed — fed от системы глаголов,
образующих прошедшее время несомненно с «нулевым»
суффиксом.
Чередование гласных в системе английских глаголов
вообще очень разнообразно: насчитывается несколько
десятков различных чередований (более 45). При этом в
одном ряду чередования может быть как три (а в
отдельных случаях и четыре) различных гласных, так и только
два, и распределение этих гласных по отдельным основам
бывает также неодинаковым. Если обозначить различные
чередующиеся гласные через [U], [V] и [W], то разные
схемы их распределения по так наз. основным формам
изобразятся в таком виде:
(а) (б) (в) (г)
Настоящее время — U U U U
Прошедшее время — V V V U
Причастие второе — W U V V
Отсутствие чередования в этой системе должно быть
представлено как схема (д) [U — U — U], не столь резко
отделяющаяся от остальных ввиду того, что схемы (г), (в)
и (б) создают своего рода постепенный переход между ней
и той схемой, в которой чередование развертывается
наиболее полно: (a) [U — V — W]. Иными словами, в связи
с наличием различных схем чередования, отсутствие
чередования выступает как бы в качестве частного случая
чередования.
Чередование [i:—е] в глаголах типа meet и feed
входит в систему (в) [U—V—V] (meet—met—met, feed—fed—
fed). В эту схему входит около 30 различных конкретных
рядов чередования, большинство которых принадлежит
глаголам, имеющим прошедшее время с нулевым
суффиксом. В такой массе конкретных рядов чередования каждый
отдельный ряд, естественно, в известной мере
«затеривается», тогда как самая схема чередования — [U—V—
V] —делается более отчетливой. А эта схема связывает
глаголы типа meet и feed с такими, как dig копаю — dug
копал, win выигрываю — won выиграл, hang вешаю — hung
вешал, shine сияю — shone сиял, strike ударяю — stroke
ударял и др., несомненно имеющими прошедшее время с
нулевым суффиксом.
416

Далее, хотя звуки [t] и [d] в исходе корня имеются
у всех неизменяемых глаголов и у всех глаголов типа
meet и feed, наличие этих звуков в таком положении не
является исключительной особенностью данных двух
типов неправильных глаголов. Помимо того, что
конечные корневые [t] и [d] известны у множества глаголов
правильных, такие [t] и [d] нередки и у глаголов с
различным чередованием гласных, а не только с
чередованием [i:—е]. Ср.: sit сажу — sat сидел, get получаю — got
получал, fight сражаюсь — fought сражался, shoot
стреляю — shot стрелял, slide скольжу — slid скользил, find
нахожу — found находил, hold держу—held держал и
др. Таким образом, наличием конечного корневого [t]
или [d] глаголы cut, meet, spread, feed и т. п. не
выделяются среди неправильных глаголов в какую-либо особую,
четко отграниченную группу.
Наконец, необходимо обратить внимание на
следующее \
Если в формах прошедшего времени cut, met, spread,
fed и других подобных видеть образования с [-«t»] и [-d],
поглощающими конечные корневые согласные или
сливающимися с ними, то грамматическое единство
суффикса [-d/-«t>>] распадается. Вариант [-id] этого суффикса
оказывается, в таком случае, особым суффиксом, так как
получается противопоставление двух различных
образований, различие между которыми в отношении звуковой
формы суффикса фонетически не обусловливается: с одной
стороны, cut, spread (c[-«t»/-d]), с другой — butted (от
butt), fitted, wedded, preceded (с[-id]), при тех же
конечных согласных в корне. Между тем вся система
правильных глаголов препятствует отрыву [-id] от [-d/-«t>>].
Такие отношения, как —
Наст, вр.: [YV]; [YCv(-d)]; [YC0 (-t)]; [Y «t»]
Прош. вр.: [YVd]; [YCV (-d)d]; [YC0(-t) «t»]; [Y <<t»id]
(где [Y] —любой возможный звуковой комплекс, [V]—
любой гласный, [Cv (-d)]—любой звонкий согласный,
кроме [d], [C0(-t)] —любой глухой согласный, кроме [t], a
[«t»] — взрывной альвеолярный), — являются настоль-
1 Приводимый ниже анализ относится ко времени, когда
А. И. Смирницкий рассматривал [-id] кате цельную морфему.
Ср. § 14. Редактор.
417

ко регулярными, что все иные представляются частными
случаями, которые не могут нарушать общей системы
этих отношений, а следовательно, и отношения между
[-d], [-«t»] и [-id]. Но если суффикс .в звуковой форме
[-id ] в этой системе не противополагается суффиксу в
звуковой форме [-d ] или [-«t» ] и выступает как вариант
единого суффикса [-d/«t»/-id]), то видеть в формах прошедшего
времени spread, fed, cut, met и т. п. образования с этими
последними невозможно (конечно, с точки зрения
современного языка, а не его прошлого).
Правда, словоформы с глухим согласным (cut, met
и т. п.) можно было бы попытаться интерпретировать как
содержащие, в более или менее скрытом виде, суффикс
[-t] (не [-«t»]!), поскольку этот суффикс явно отличается
от суффикса [-d/-«t>>] и не имеет варианта с гласным. Но
такая интерпретация данных форм означала бы отрыв их
от форм со звонким согласным на конце (spread, fed и
т. п.), так как эти последние ни в коем случае не имеют
суффикса [-t]. Между тем принадлежность spread к той
же группе глаголов, к которой относятся cut резать,
put класть, shut закрывать, set помещать и др., так же,
как принадлежность feed кормить, read читать, lead
вести и т. п. к той же группе, куда входит и meet, вряд
ли может подвергаться какому-либо сомнению (ср.
отсутствие чередования в первом случае, наличие
чередования [i:—е] во втором). Кроме того, вообще [-t] выступает
как самостоятельный суффикс только тогда, когда корень
оканчивается на звонкий звук (ср. выше, стр. 410) \
Таким образом, хотя глаголы типа cut и spread и типа
meet и feed некоторыми своими чертами (отсутствием
чередования и чередованием [i:—е] —при регулярном
исходе корня на [t] или [d]) до некоторой степени
выделяются из общей массы глаголов, имеющих нулевой суффикс
в прошедшем времени, они все же в основном принадлежат
именно к этой категории глаголов и не могут быть от нее
отторгнуты (в отличие от глаголов типа send — sent).
Из всего сказанного относительно суффиксов
прошедшего времени явствует, что различие между глаголами по
этому признаку должно иметь первостепенное значение
О словоформе left, lost и т. п. см. выше § 217.
.418

для их общей классификации. Вместе с этим достаточное
внимание должно быть уделено и различию между ними
по следующему признаку:
г) По суффиксу (окончанию)
причастия второго (перфекта; Past Participle).
Эта форма может иметь такие суффиксы:
(1) [-d/-«t>>] — суффикс, имеющий наибольшее
распространение ;
(2) И];
(3) [-(э)п];
(4) нулевой суффикс;
ср. play играть (have) played [-d];
love любить (have) loved [-d]; ср. стр. 410
like любить (have) liked [-«t»]
hate ненавидеть (have) hated [-i-d];
burn жечь (have) burnt [-t];
know знать (have) known [-n];
sing петь (have) sung [ ];
Суффиксы причастия второго [-d/-«t>>], [-tj и «нуль»
являются омонимами по отношению к суффиксам
прошедшего времени, рассмотренным выше, и к ним в общем
относится все то, что было сказано об этих последних в
связи с образованием форм прошедшего времени у глаголов
различных типов (см. стр. 411). То, что суффиксы
прошедшего времени и одинаково звучащие с ними суффиксы
причастия должны рассматриваться именно как омонимы,
а не как соответственно одни и те же суффиксы, лишь
выступающие в различных функциях, обосновывается не
только четким и ясным различием в значении между
теми и другими, но и наличием особого суффикса причастия,
[-(э)п], не совпадающего ни с одним из суффиксов
прошедшего времени, а также и тем, что у некоторых глаголов
эти формы отличаются друг от друга посредством
чередования звуков (sing, run — прош. вр. sang, ran) или
корнями (been, gone—прош. вр. was/were, went). У
подавляющего большинства глаголов, однако, форма
прошедшего времени и форма причастия второго совпадают
друг с другом, что ведет к внешнему смешению обеих форм
(особенно в раннем новоанглийском: ср. have took взял
вместо have taken). Вместе с этим нужно заметить, что
419

между образованием прошедшего времени и образованием
причастия существует некоторая, хотя и неполная,
взаимозависимость. Так, например, нулевой причастный
суффикс встречается только у тех глаголов, которые в
прошедшем времени имеют также суффикс «нуль»; этот
последний суффикс, кроме того, известен у некоторых
глаголов, имеющих в причастии втором (по крайней мере
факультативно) суффикс [-(э)п] ср. beat бить — beaten
битый, give давать — given данный и т. п., но не
встречается у глаголов с суффиксом [-d/-«t»] или [-t] в
причастии. Это обстоятельство, отчасти отражающее старое
различие между сильными и слабыми глаголами,
облегчает объединение классификации глаголов по суффиксу
причастия второго с их классификацией по суффиксу
прошедшего времени: в общей схеме классификации может
быть, благодаря этому, использовано одно и то же
измерение для группировки глаголов по этим признакам.
4. РАЗЛИЧЕНИЕ ГЛАГОЛОВ ПО ЧЕРЕДОВАНИЮ
ГЛАСНЫХ КОРНЯ
§ 218. Здесь возможны следующие случаи различения:
а) по чередованию гласных в
системе форм высказывания.
Среди глаголов, образующих отрицательную и
вопросительную формы высказывания без вспомогательного
глагола do (ср. § 216), некоторые могут иметь (и в
разговорном языке обычно имеют) в отрицательной форме
особый гласный, отличный от гласного утвердительной и
вопросительной форм. К числу таких глаголов принадлежит
и глагол do как вспомогательный, а также ряд других
(shall, will и др,). В некоторых же глаголах, имеющих
простые (синтетические) отрицательные и вопросительные
формы, соответствующего чередования гласных нет.
Ср.:
must [-л-] : (I) mustn't [-а-]; но:
will [-I-] : (I) won't [-ou-1;
do [-u:l : (I) don't [-ou-].
От такого чередования следует строго отличать
чередование, возникающее в связи с различием в ударении, как,
например, в случае have [hsev—(h)av—vj—haven't
420

[hsevnt]: в случаях этого рода имеется чередование
ударений, а не чередование гласных, являющихся особыми
фонемами по отношению друг к другу, так как гласный
безударных форм фонематически не противопоставляется
гласному под ударением. Чередование же ударений в
таких случаях относится собственно не к морфологии, а
к синтаксису.
Примечание: Само собой разумеется, что чередование
гласных в таких случаях, как knew—didn't know, came —didn't
come сюда не относится: оно является здесь следствием
аналитического образования отрицательной формы (при синтетическом
образовании утвердительной) и отражением чередования, различающего
прошедшее время и инфинитив, а не специальным прямым средством
различения утвердительной и отрицательной формы.
Так как чередованием гласных в системе форм
высказывания из общей массы глаголов выделяются лишь
совершенно единичные глаголы, то для общей
морфологической классификации английских глаголов этот признак
не может иметь большого значения.
б) По чередованию в системе форм
лица — числа — наклонения.
Только в совершенно исключительных случаях
чередованием гласных выражаются различия в лице и числе
и связанное с ними различие в наклонении; ср. в
настоящем времени:
know [-ou-] (he) knows [-ou-];
но: do [-u:] (he) does [-a-].
Посредством чередования гласных выявляется
различие в наклонении в 3-м лице единственного числа,
ср.: изъявительное (he) does (он) делает —
сослагательное 1-ое (I, he) do (я, он) делал бы. В противопоставлении
изъявительное (I, he) was (я, он) был— сослагательное 2-е
(I, he) were (я, он) был бы выражение модального
различия сочетается с выражением различия во времени, так
как was является (как форма изъявительного наклонения)1
формой прошедшего времени, тогда как were в тех же лицах
и в том же числе — формой настоящего — будущего (хотя
обычно эта форма и называется Past Subjunctive).
1 То есть, не в качестве формы сослагательного 2-го,
употребляемой наряду с were.
421

В пределах прошедшего времени
изъявительного наклонения то же чередование в was — were служит
для различения 1-го и 3-го лиц единственного числа, с
одной стороны, и множественного числа, с другой. Обычная
форма 2-го лица (в которой различие между числами в
глаголе вообще не выражается) имеет, естественно,
гласный множественного числа, между тем как архаическая
форма 2-го лица единственного числа wast совпадает по
гласному с формами прочих двух лиц единственного числа.
Следует заметить, далее, что те глаголы (а их вообще
только два: do делать и say говорить), в которых
посредством чередования гласных 3-ье лицо единственного числа
настоящего времени изъявительного наклонения
(актива) отличается от прочих форм того же времени и
наклонения (и залога), имеют в этой форме (3-го лица
единственного числа) тот же гласный, что и в причастии
прошедшего времени: [л] в does и done, [e] в says и said.
Из всего изложенного вытекает, что чередование
гласных в системе форм лица—числа—наклонения не может
быть положено в основу такой классификации, которая
имела бы первостепенное значение для описания и изучения
морфологии английских глаголов.
Гораздо больший интерес представляет классификация
английских глаголов по чередованию гласных в системе
так называемых «основных» форм.
в) По чередованию в системе «основных»
ф о р м, т. е. форм настоящего времени, прошедшего
времени общего вида (Preterite, Past Indefinite) и причастия
второго.
По этому признаку выделяется множество различных
классов, причем некоторые из них оказываются
представленными лишь единичными глаголами, некоторые —
более или менее значительными группами, а один,
выделяющийся отсутствием чередования гласных,—
огромным числом глаголов, так как к этому классу
принадлежат все правильные глаголы.
Как уже было отмечено, правильные глаголы при
любой классификации по какому-нибудь одному признаку
объединяются с той или иной группой неправильных,
так как они характеризуются определенным
сочетанием таких признаков, которые в сочетаниях с дру-
422

гими признаками встречаются также и у глаголов
неправильных: Что же касается этих последних, то в их
общей массе, при классификации по чередованию гласных в
системе «основных» форм, выделяется ряд групп, в которых
признак, определяющий данную классификацию,
закономерно сочетается с другими признаками, причем в
отдельных группах получаются естественные внутренние
подразделения по этим другим признакам. Так, например,
в группе глаголов, объединяемых наличием в них
чередования [i:—о:—о:], этот признак во всех отдельных
случаях сочетается с чередованием конечного согласного с
«нулем» — (-С—«нуль» — «нуль») и с образованием
прошедшего времени и причастия второго посредством
суффикса [Ч]: seek искать — sought искал — sought
разысканный [si:k] — [so:t] — [so:t]. Группа глаголов с
чередованием [i: —е—е] естественно делится по
признаку суффиксации на 3 подгруппы: 1) с «нулевым»
суффиксом в прошедшем времени и причастии, если корень
оканчивается на [t] или [d], как в случае meet — met — met,
feed — fed — fed; 2) с суффиксом [Ч] в тех же формах,
если корень в других формах оканчивается на
какой-нибудь звонкий согласный за исключением [d], как в mean—
meant — meant, причем конечный согласный корня
оглушается перед [Ч], если этот согласный — не сонорный, как
в leave —left — left (ср. стр. 425); 3) с суффиксом [-d/-«t>>]
в упомянутых формах— в остальных случаях — таких,
как flee — fled — fled, keep — kept — kept. Выделение
таких групп несомненно делает рассматриваемую
классификацию очень ценной. Ее ценность, однако,
значительно умаляется дробностью делений, многочисленностью
мелких классов, получающихся при ее проведении: до
50 классов при общем числе неправильных глаголов
менее 200. Поэтому необходимо внесение в эту
классификацию какого-либо принципа объединения отдельных
мелких классов в более крупные, более общие типы.
Наиболее целесообразным представляется
объединение отдельных классов не по характеру чередующихся
гласных, а по общей схеме их распределения в системе
«основных форм». Этот принцип объединения позволяет
сгруппировать различные классы в 5 следующих типов
(см. след. стр.).
423

С двумя
различными гласными
Без чередования
„(с одним гласным) I [U-U-U]- cut — cut —cut
[л—л—л]
fll [U-U-V]: swell—swelled—swollen
[e—e—ou]
! Ill [U-V-Vl: tell — told — told
[e—ou—ou]
| IV [U-V-U ]: run — ran—run
[л—se—a]
С тремя различ- V [U-V-W]: sing — sang — sung
ными гласными [i—ae—a]
Целесообразность объединения отдельных классов по
этому принципу определяется тем, что при этом
выявляется некоторая (хотя и не полная) закономерность
связи между чередованием гласных и применением тех или
иных суффиксов в прошедшем времени и причастии
втором. Так, например, почти все глаголы IV типа имеют в
прошедшем времени нулевой суффикс, а в причастии
[-(э)п] как в give—gave—given. При этом такие
отступления от этого образца, как come и run, легко
объясняются: во-первых, их корни оканчиваются на носовые
согласные, что, по-видимому, препятствовало сохранению
суффикса [-(э)п], почему и в других типах глаголы с
носовым исходом корня не образуют причастия на [-(э)п]:
ср. III — cling цепляться, fling швырять, spin ткать,
win выигрывать и т. п.; hang вешать, shine сиять, V —
sing петь, begin начинать, swim плавать и т. п. — в
отличие от rise подниматься, fly лететь и др.; во-вторых,
своим гласным [а] в причастии прошедшего времени
они отличаются от всех прочих глаголов IV типа, и,
наоборот, сближаются с некоторыми классами глаголов
III типа (dig—dug — dug) и V типа (sing — sang — sung),
а также и с глаголами I типа cut, shut, thrust.
Из всего сказанного явствует, что классификации
глаголов по чередованию гласных в системе «основных»
форм должно быть уделено особое внимание при
построении общей схемы морфологической классификации
английских глаголов и что, гю-видимому, при изображении
этой схемы в табулярной форме одно из измерений
таблицы должно быть использовано для их классификации по
этому признаку.
424

5. РАЗЛИЧЕНИЕ ГЛАГОЛОВ ПО ЧЕРЕДОВАНИЮ
СОГЛАСНЫХ КОРНЯ
§ 219. Чередование согласных встречается в
образовании глагольных форм значительно реже, чем чередование
гласных, но применяется оно, в общем, в тех же
категориях случаев, что и это последнее. Ср.:
а) В системе форм высказывания:
ought [Ч]: (I) ought not [-t]
но: will [-1]: (I) won't [ ]
б) В системе форм
лица-числа-наклонения:
love [-vl: (he) loves [-v-]
ho: have [-v]: (he) has [ ]
ср. также (I, he) was [-z] — (we, you, they) were [-(r)l
в) В с и с т е м е «о с н о в н ы х» форм:
like [-k]: (I) liked, (I have) liked [-k-1
но: make [-к]: (I) made, (I have) made L ]
Во всех приведенных примерах, за исключением was—
were, где [-z] чередуется с подвижным [-г] (linking r),
наблюдается чередование конечного корневого
согласного с «нулем», и это не случайно: такое чередование
является почти единственным видом чередования согласных в
системе глагольных форм. Этот же вид чередования, как
уже было отмечено выше, следует видеть в глаголах типа
send—sent—sent, build—built—built (см. § 217), а также
и в случае clothe — clad. Особый случай чередования
согласного с «нулем» представляет stand стоять — stood—
stood [-n-1 — «нуль» — «нуль»: здесь в чередовании
участвует не конечный согласный корня, но его
предпоследний согласный. Определять [-п-] в stand как
инфикс, конечно, нельзя — с точки зрения системы
современного языка, —так как такое отношение, как [-п-1 —
«нуль» является единичным, и [-п-] не может, поэтому,
выделяться из состава корня как особая морфема.
О чередованиях [v—f ] и [z—s] в глаголах типа leave—
left—left, lose—lost— lost было уже сказано: эти
чередования представляются обусловленными употреблением
суффикса [-t] и потому не выступают в качестве
самостоятельного средства образования соответствующих форм
(ср. § 217). Здесь, может быть, будет нелишним указать
425

еще только на то, что в системе существительных такие
же чередования, например, в leaf лист — leaves
листья, house дом — houses дома, являются, напротив,
не обусловленными: [-Z-] в последней словоформе [hau-
ziz] во всяком случае не может быть объяснено характером
суффикса, так как фонетически возможен и исход [-siz]
(и такой исход реально встречается: mouse's[mausiz ] и т. п.);
в словоформах же типа leaves [-v-] на месте [-f-1 можно
было бы признать обусловленным, только если были бы
данные для выделения особого суффикса множественного
числа [-z], отличного от обычного [-z/-«s>>], но таких
данных не имеется. Глагольный же суффикс [Ч] с полной
несомненностью, как уже было показано, обособляется от
суффикса [-d/-«t>> 1.
Чередование согласных (а именно, чередование их с
«нулем») в нескольких случаях закономерно сочетается с
определенным чередованием гласных (ср. seek — sought—
sought, teach—taught — taught). Так как оно, в то же
самое время, в общем играет меньшую роль в
глагольной морфологии, чем чередование гласных, то
классификация глаголов по чередованию согласных может быть
отчасти объединена с их классификацией по чередованию
гласных, но вместе с тем должна быть подчинена этой
последней в общей классификационной схеме.
6. РАЗЛИЧЕНИЕ ГЛАГОЛОВ ПО КОРНЕВОМУ
СОСТАВУ
§ 220. Обычно во всех формах одного глагола
содержится один и тот же корень, хотя бы и представленный в
связи с чередованием гласных и согласных, различными
звуковыми комплексами. Лишь в совершенно
исключительных случаях отдельные формы глагола оказываются
не связанными единством корня, т. е. имеют разные
корни. Таким образом, из общей массы глаголов выделяются
глаголы супплетивные (глаголы со сплетением корней);
ср.:
love : (he) loved, (he has) loved;
come: (he) came, (he has) come;
ho: go: (he) went, (he has) gone;
426

Ср. также:
(I) come, (he) comes, (we, you, they) come;
ho: (I) am, (he) is, (we, you, they) are.
В этой связи важно заметить, что для единства корня
достаточно тождество одного звука, если, при совпадении
лексического значения данных форм, различия между
ними имеют типовой характер. Так, например, хотя в
формах think и thought [Oirjk—Go:t] имеется только один
общий им звук [в], формы эти являются образованиями
с одним и тем же корнем, поскольку и то, что одна из них
после [0] имеет [г], а другая [о:], и то, что в одной из них
за гласным следует комбинация согласных [rjk], а в другой
нет, являются частными случаями определенных типовых
различий: первое различие принадлежит к типу [U—V]r
который также представлен такими случаями, как buy—■
bought, fight — fought, hold — held; второе — к типу
[<F—«нуль»] (гдеЧ* обозначает любой согласный или
комплекс согласных); этот тип также наблюдается в ряде
случаев, как make — made, have—had; наконец, и в целом
внешнее различие между think—thought в отношении
корня, т. е. различие между [-ink] и [-о:-], выступает как
частный случай сложного типового различия [-Ш;—V],
известного по таким примерам, как bring — brought, catch—
caught. Таким образом, даже независимо от того, что
корень форм think и thought некогда был более
единообразным (*pank и *|защ — в дописьменную эпоху),
устанавливается его синхроническое тождество, несмотря на
резкое расхождение между данными его звуковыми
разновидностями. И, наоборот, в таком случае, как am — is—
are необходимо видеть — с точки зрения современного
этапа развития английского языка — сплетение разных
корней, даже если бы и было полностью доказано
этимологическое единство корня во всех трех этих словоформах:
если такое единство когда-то и было, то в ходе
исторического развития оно распалось — и прежние варианты корня
превратились в различные корни, а отношения
чередования переросли в отношения супплетивности.
Так как супплетивностью выделяются лишь совершенно*
единичные глаголы, основная же их масса не
подразделяется по признаку корневого состава, то классификация
427

по этому признаку может иметь в общей схеме лишь
второстепенное значение. С другой стороны, эта
классификация легко объединяется с классификацией по
чередованию гласных и может быть дана как известное
дополнение или продолжение этой последней.
Выводы
§ 221. Из всего изложенного следует, что в общей схеме
морфологической классификации английских глаголов на
первый план необходимо выделить, с одной стороны, их
классификацию по суффиксу прошедшего времени, а с
другой стороны — их классификацию по чередованию
гласных в системе основных форм. Придавая общей схеме та-
булярную форму, оба измерения таблицы нужно, таким
образом, использовать для отображения группировки
глаголов именно по этим признакам. Классификация по
суффиксу причастия второго может быть объединена с
классификацией по суффиксу прошедшего времени, причем
целесообразным представляется дать ее как подчиненную
этой последней. Если оставить в стороне некоторые редкие
архаичные словоформы (такие, как crew прош. вр. от
crow), то такое объединение обеих классификаций не
встречает затруднений, и обе они естественно отображаются в
одном измерении таблицы. Из прочих признаков особое
внимание должен привлечь состав форм (см. §215), так как
и суффиксация, и чередование гласных могут выступать
либо в полном, либо в сокращенном виде — в зависимости
от того, какой состав форм имеет данный глагол.
Остальные признаки должны учитываться в последнюю очередь,
и классификация по каждому из них, как правило, должна
подчиняться классификации по любому из указанных выше
признаков так, чтобы классы глаголов, выделяемые
по этим признакам, более важным с точки зрения общей
схемы, не раздроблялись никакой иной группировкой. Из
этого правила, однако, должно быть сделано одно
исключение, а именно — для глаголов правильных: как уже
было сказано, эти глаголы — и по теоретическим, и по
практическим соображениям — следует выделять в особый,
основной, тип, а для этого необходимо учитывать не
только образование «основных» форм (суффиксацией и чередо-
428

ванием гласных) и состав форм, но также и другие
признаки, которыми глагольные парадигмы могут отличаться
друг от друга.
§ 222. При выделении правильных глаголов в особый
основной тип, общая схема морфологической
классификации глаголов должна предстать в виде системы
отношений различных неправильных
глаголов к глаголам правильным. Если
при этом принять во внимание все изложенное выше,
такая система может быть представлена следующим
образом:
А. Правильные глаголы (R) — типа love,
like, hate (также с теми или другими особенностями в
орфографии отдельных форм: cry, dip и т. п.; lay, pay).
Б. Неправильные глаголы.
а) Отличающиеся от правильных какими-либо
второстепенными классификационными
признаками: make (made — made); have (has, had—had; have
not) и т. д.; условное обозначение — aR, поскольку
по основным классификационным признакам эти глаголы
совпадают с правильными.
б) Имеющие суффикс [-(э)п] в причастии втором
(условное обозначение— п); например: show (showed—shown) —
если, как в данном случае, во всем остальном
наблюдается совпадение с глаголами правильными, то условное
обозначение будет nR.
в) Имеющие нулевой суффикс в прошедшем
времени (условное обозначение — О); например: cut (cut—
cut); beat (beat — beaten); обычно у таких глаголов
и причастие второе имеет нулевой суффикс (ср.
глагол cut), и образование этой формы посредством
нулевого суффикса может особо не отмечаться (т. е. условным
обозначением для таких случаев может оставаться О); так,
тип ci.t—cut—cut может быть обозначен как OR,
поскольку в остальном, т. е. за исключением нулевых суффиксов
в указанных формах, этот тип совпадает с правильным;
если же причастие второе имеет иной суффикс ([-(э)п],
429

как в beat — beat — beaten), то это должно быть особо
отмечено (так, условным обозначением для beat будет OnR).
г) Имеющие суффикс [Ч] в прошедшем времени
(условное обозначение— Т.); например: burn (burnt—burnt); так
как у таких глаголов причастие второе, если оно вообще
имеется, регулярно совпадает по внешней форме с
прошедшим временем, то образованием прошедшего времени
определяется и образование причастия (поэтому, например,
тип burn может быть обозначен как TR).
д) С чередованием гласных [UUV] в системе «основных
форм» (условное обозначение — I), как, например, в swell
(swelled — swollen); InR.
е) С чередованием гласных [UW] в той же системе
(условное обозначение—II), например: tell (told—told)II R.
ж) С чередованием гласных [UVU] в той же системе
(условное обозначение — III); например: see (saw—seen)
III OnR, run (ran—run) III OR.
з) С чередованием гласных [UVW] в той же системе
(условное обозначение — IV); например: sing (sang—
sung); IVOR; rise (rose—risen); IV OnR.
и) С супплетивностью в образовании основных форм
(условное обозначение — S): go (went—gone); be (was—
were — been)
к) Недостаточные (D); например: may (might) —
II TD; can (could, can't) IlaDR.
Те из прочих особенностей недостаточных глаголов,
которые свойственны им всем, могут специально не
отмечаться, (т. е. определение глагола как недостаточного
должно рассматриваться и как указание на наличие у
него известных других особенностей); поэтому may —
IITD, а не IITDa; но тип сап обозначается как IlaDR:
здесь а указывает на чередование гласных и согласных
в пределах настоящего времени, а именно — формах сап
[kaen] —can't [ka:ntl.
Выделенные здесь типы неправильных глаголов,— или,
вернее, типы отклонения этих глаголов от типа
правильных, — различным образом перекрещиваются друг с
другом, в связи с чем эти глаголы группируются в классы,
430

определяемые известными сочетаниями типовых
особенностей. Отношения этих классов к правильным глаголам,
и друг к другу могут быть изображены (с помощью
условных обозначений, приведенных выше) в виде следующей
таблицы:
Таким образом, выделяется 21 класс неправильных
глаголов, которые вместе с классом глаголов правильных
составляют 22 класса. Эти классы отображены в таблице
соответственно отношениям между ними, причем
расположение условных обозначений отдельных классов по
горизонтали в основном определяется различиями между
этими классами в суффиксах прошедшего времени и при*
431

частия второго, а их расположение по вертикали —
различиями в чередовании гласных в системе «основных» форм;
отношения же по прочим признакам обозначены особо
(линиями с буквами D и а).
Эта .схема легко может быть развита более детальной
конкретизирована внесением в нее обозначений
суффиксов и различных чередований гласных и согласных, а
также и теми или иными указаниями относительно прочих
особенностей, — с иллюстрацией вариантов отдельных
классов соответствующими образцами. В результате может
быть получена классификационная таблица, подобная
приводимой ниже.

Reg, love (loved) et^play (p|qyed)etc,cry (cHedj^dip (<Jipped)eia,lQy (laid), pqy(paidj
I rreg:
must; ought; cut; bet, burst, cast, cost, hit, hurt, (broke-n); wake (also like 'awake'); tear (tore,

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
Введение
§ 1. Содержание введения 5
1. Общее и особенное в грамматическом изменении слова
§ 2. Общее и особенное в грамматическом изменении слова . . 5
2. Принципы выделения грамматических категорий
§ 3. Принципы выделения грамматических категорий .... 8
Глава I. СПОСОБЫ ОБРАЗОВАНИЯ ФОРМ СЛОВА
§ 4. Основные способы образования форм слова И
1. Синтетические формы слова
§ 5. Основные синтетические способы образования форм слова 11
Образование форм слова с помощью суффиксов'
| 6. Общая характеристика суффиксации в английском языке 12
§ 7—8. Омонимия грамматических суффиксов 13
|| 9—11. Нулевая суффиксация 20
§| 12—22. Фономорфологический анализ суффикса третьего
лица единственного числа глагола 23
Образование форм слова при участии чередования
|§ 23—24. Общая характеристика чередования 42
| 25. Чередование гласных 45
| 26. Чередование согласных 52
Супплетивное образование форм слова
§ 27. Общая характеристика супплетивности 55
§ 28. Супплетивные образования в разных частях речи ... 59
2. Аналитические формы
§§ 29—35. Общая характеристика аналитических форм .... 62
Краткий обзор аналитических форм
Глагол
§§ 36—37. Аналитические формы в системе глагола 85
433

Существительное и местоимение
§ 38. К вопросу о возможности выделения аналитических форм
у существительных и местоимений 92
П рил агательное
§ 39. Аналитические формы в системе прилагательного ... 98
Глава П.- ЧАСТИ РЕЧИ
1. Общая характеристика частей речи
§§ 40—44. Общая характеристика частей речи 100
2. Части речи в английском языке
§ 45. Части речи в английском языке 105
Глава III. ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ
I. Общая характеристика существительного
|§ 46—49. Общая характеристика существительного 108
2. Категория числа
§§ 50—56. Категория числа 111
3. Категория падежа
§| 57—60. Общий и притяжательный падежи 124
§§ 61—64. Именная и местоименная системы склонения . . . 129
4. Вопрос о категории рода в английском языке
§§ 65—66. Общая характеристика категорий рода на материале
русского языка 139
§§ 67—70. Вопрос о категории рода в английском языке . . . 145
Глава IV. ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ
1. Общая характеристика прилагательного
§§ 71—74. Общая характеристика прилагательного 149
2. Степени сравнения
§§ 75—76. Степени сравнения 156
Глава V. ИМЯ ЧИСЛИТЕЛЬНОЕ
§§ 77—82. Имя числительное 161
434

Глава VI. НАРЕЧИЕ
§§ 83—84. Общая характеристика наречия. Вопрос об
образованиях на -1у г 170
Глава VII. МЕСТОИМЕНИЕ
§ 85. Взаимоотношение местоимений и других частей речи . 176
1. Семантические особенности местоимений
§§ 86—87. Семантические особенности местоимений ...... 177
2. Выделимость местоимений в качестве слов
§ 88. Выделимость местоимений в качестве слов 181
3. Морфологические особенности местоимений
§ 89. Морфологические особенности местоимений 186
4. Синтаксические особенности местоимений
§ 90. Синтаксические особенности местоимений 192
5. Положение местоимений в системе частей речи
§§ 91—92. Положение местоимений в системе частей речи . . 193
Глава VIII. ГЛАГОЛ
1. Общие замечания по системе глагола
§§ 93—94. Основные проблемы, возникающие при изучении
глагола .197
Проблема границ глагола как лексической единицы
§ 95. Проблема границ глагола как лексической единицы . . 198
Проблема системы глагольных категорий
% 96. Проблема системы глагольных категорий 205
Проблема системы грамматических форм глагола
§ 97. Проблема системы грамматических форм глагола . . . 208
Проблема морфологического строения глаголов
§ 98. Проблема морфологического строения глагола 210
§ 99. Выводы 210
2. Так называемые личные и именные формы
§ 100. Постановка вопроса 211
436

Объединение личных и именных форм
Тождество лексических значений
и фразеологических особенностей
§ 101. Тождество лексических значений и фразеологических
особенностей . 211
Синтаксические особенности
§§ 102—108. Синтаксические особенности. Переходность и
непереходность - Систвхма управления 214
Морфологические особенности
§§ 109—110. Морфологические особенности 240
§ 111. Выводы 245
Категория репрезентации
§ 112. Категория репрезентации 245
3. Именные формы глагола
§ ИЗ. Состав именных форм глагола 248
Герундий и инфинитив
§ 114. Герундий и инфинитив 250
Причастие
§ 115. Причастие. 253
Именные формы глагола и отглагольные имена
§ 116. Именные формы глагола и отглагольные имена .... 253
Грамматические категории, отграничивающие именные формы
§ 117. Грамматические категории, отграничивающие именные
формы 255
4. Категория залога
§ 118. Постановка вопроса 257
Пассивность в причастии 2-ом
§§ 119—120. Пассивность в причастии втором . 259
Семантика действительного и страдательного залогов
§§ 121—122. Семантика действительного и страдательного
залогов 265
Обозначение деятеля в пассиве
%% 123—125. Обозначение деятеля в пассиве, . . , , , ■, , , , 270
■436

Конструкции типа Не was looked at
§§ 126—127. Конструкции типа Не was looked at ....... 273
5. Перфект и категория временной отнесенности
Состав перфектных форм
§ 128. Состав перфектных форм 274
Структура перфектных форм
§§ 129—130. Структура перфектных форм 276
Роль причастия 2-го в перфектных формах
§§ 131—135. Роль причастия 2-го в перфектных формах . . . 279
Значение перфекта
§§ 136—139. Общая постановка вопроса 289
Перфектность и вид
§ 140. Перфектность и вид 296
Существо перфектного значения
§§ 141—145. Существо перфектного значения 299
Категория временной отнесенности и ее
место среди других категорий
§§ 146—147. Категория временной отнесенности и ее место
среди других категорий 308
6. Категория вида - •
§ 148. Общая постановка вопроса . , 316
Проблема категории вида на материале русского языка
§ 149. Проблема категории вида на материале русского языка 317
Категория вида в английском языке
§§ 150—152. Категория вида в английском языке 321
Отграничение категории вида от смежных случаев
§§ 153—155. Отграничение категории вида от смежных случаев. 327
7. Категория времени
|| 156—157. Общие замечания по категории времени . , . , 328

Настоящее, прошедшее, будущее в английском языке
§§ 158—163. Настоящее, прошедшее, будущее в английском
языке. Так,называемое будущее в прошедшем 332
8. Категория наклонения
§§ 164—166. Общие замечания о наклонении 341
Изъявительное наклонение
§ 167. Изъявительное наклонение 343
Повелительное наклонение
§ 168. Повелительное наклонение 343
Сослагательное наклонение lull
§ 169. Сослагательное наклонение I и II 346
Предположительное наклонение
§ 170. Предположительное наклонение 350
Условное наклонение
§ 171. Условное наклонение 351
Сочетания, смежные с аналитическими формами наклонения
§ 172. Сочетания, смежные с аналитическими формами
наклонения 353
Вопрос о так называемом будущем в прошедшем
% 173. Вопрос о так называемом будущем в прошедшем . . . 354
9. Категория лица и категория числа. Другие глагольные
категории
§§ 174—178. Категория лпца и категория числа 357
§ 179. Другие глагольные категории 361
Глава IX. СЛУЖЕБНЫЕ СЛОВА
1. Общая характеристика служебных слов
г
§§ 180—183. Общая характеристика служебных слов 362
2. Глаголы-связки
| 184 Глаголы-связкц , , , ,,,,,,,,,, 369
438

3. Предлоги
§§ 185—187. Предлоги 373
4. Союзы
§§ 188—189 Союзы 377
5. Определяющие служебные слова
§ 190. Общие замечания 379
Артикль
§§ 191—192. Общие замечания об артикле 380
Определенный артикль
§ 193. Определенный артикль 380
Неопределенный артикль
§ 194. Неопределенный артикль 382
Нулевой артикль
§195—199. Нулевой артикль 382
Частицы
§§ 200—201 Частицы 387
6. Соотношение между служебными и полнозначными словами
§ 202. Соотношение между служебными и полнозначными
словами 388
Глава X. СЛОВА, СТОЯЩИЕ ВНЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ
§§ 203—206. Слова, стоящие вне предложения 391
Глава XI - МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ
§ 207. Существо морфологической классификации 393
1. Морфологическая классификация имени
Имя существительное
§§ 208—210. Морфологическая классификация имени
существительного 393
Имя прилагательное
§ 211. Морфологическая классификация имени
прилагательного 399
439

2. Морфологическая классификация глагола
§§ 212—214. Общие принципы построения морфологической
классификации глагола 400
Различение глаголов по составу форм
§ 215. Различение глаголов по составу форм . . . .т. . . 407
Различение глаголов по образованию форм высказывания
§ 216. Различение глаголов по образованию форм
высказывания 407
Различение глаголов по суффиксам
§ 217. Различение глаголов по суффиксам 408
Различение глаголов по чередованию гласных корня
§ 218. Различение глаголов по чередованию гласных корня . . 420
Различение глаголов по чередованию согласных корня
§ 219. Различение глаголов по чередованию согласных корня. 425
Различение глаголов по корневому составу
§ 220. Различение глаголов по корневому составу ...... 426
Выводы
§§ 221—222. Выводы 428
Издательский редактор Б. Портянский
Художественный редактор С. Барабаш t.
Технический редактор М. Натапов
Ш01075. Подписано к печати 29/1-1959 г. Формат 84ХЮ81/32. Бум. л.
б7/» — 22,55 печ. л. Уч.-изд. л. 22,93. Заказ 2365. Тираж 15000.
Цена 10 руб. 70 коп.
Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова
Московского городского Совнархоза
Москва, Ж-54, Валовая, 28