/
Текст
http://ldn-knigi.lib.ru (ldn-knigi.narod.ru) Nina & Leon Dotan 11.2007 БОРИС САВИНКОВ ПЕРЕД ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИЕЙ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР. ПОЛНЫЙ ОТЧЕТ ПО СТЕНОГРАММЕ СУДА (нмммммммваммлмпаам С ПРИМЕЧАНИЯМИ вод' обвей редакцией Ж ШУБ1НА (Самарина). ПРИЛОЖЕНИЙ I. £;'СМММ№0« п • с П А Свйиякм N й Лйотрафяв. П1 К. Савинков. Опры roe игм? В Л- Hyp’ie^V. rV ~ /фпиу/vtJt д *г 1Г. Л- Сивпккм. Плчечу а Нрмани Ueetcvy» аядгг.? * 4/. V. А. Стеянкок. UeadxoSflMtrt кстмйке • {АПН' Чернову и Ревеаму). (Фалплкле ИЗДАНИЕ ЛНТИЗДАТЛ Н. К. И. Д. Моема—1934. Борис Савинков ПЕРЕД ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИЕЙ ВЕРХОВНОГО СУДА С С С. Р. ПОЛНЫЙ ОТЧЕТ ПО СТЕНОГРАММЕ СУДА С ПРИМЕЧАНИЯМИ под общей редакцией И. ШУБИНА (С&марана). ПРИЛОЖЕН .Я: I. 5. Сабинкой II. Б. Сабинкой. Мон биография. (Факсимиле рукописи/. III. Б- Сабинкой- Открытое письмо В. Л. Бурцеву. (Факсы««.»(* рукописи}. IV. Б. Сабинкой. Почему я признал Советскую власть? (Фамнмиле рукописи/. V. Б- Сабинкой. Необходимые исправления (ответ Чернову и Лебедеву). (Факсимиле рукой - -с/. пздлит: лптиидатл и.к.и.д .Mocxw ОГЛАВЛЕНИЕ. ’ Grp. От редакция....................................................ы.- ..*3. Арест Б. В. Савинкова (официальное сообщение). . . . и .• . , . . • -5 Письменное показание Бориса Савинкова, даваюе им ЗПаввуеа» 19Э4 с* 7 Дело Бориса Савинкова перед Веемо* Коллегией Жерлевного.. Суда СССР. (Полный отчет по стенограмме Суда). „ ......, Ц I. Утреннее заседание 27 август» 1924~г. Предварительный опрос подсудимого ..........< ..... . 13 Обвинительное заключение....................................... 14 Да, я вел вооруженную бурьбу................................... 27 Помощь Польши п Чехо-Сливакнн. > . ............................. 28 В дин Октября...................... ...... *................... 29 Среди белых генералов на Дону. ................................ 33 Донской Гражданский Совет................................... . 36 Плеханов и Чайковский. . ................. .............. .- . 39 Союз Защиты Родины и Свободы.................................... 40 Через Учредительное Собрание к генеральской диктатуре.-,...... 45 Покушение на Ленина......................................... • 52 Роль иностранцев в подготовке ярославского восстания; ....... 56 Французы и покушение на Ленина........................... . •< 59 Эс-»ры и французские деньги..................................... 61 Чехи и савииковервд рргавезвция. * . . • • .......... 63 Савинков и анархисты.......................................... 65 План восстаний в Рыбинске и Ярославле.......................... 66 Национальный центр..................................... ,*.*.*. ® Муромское восстание . . .........................................70 В Казани....................................................... 72 Обстрел митинга нз пулемета........................ • ...*..• 75 Усмирение казанских рабочих...............................•’ • • 76 .Народная армия*...................; « 78 Савинков - представитель Колчака в Париже....................... 79 II. Вечернее заседание 27 августа 1924 г.. Савинков представляет Колчака во всей Европе........................ 81 .Информация* о России, министры и Делегации. .•.ki»*. • 84 Лондон,' Колчак, Деникин и нефть.................................... 86 Франция, Колчак и Деникин........................................... °® .Вот это моя армия!*.............. . . ............................. 90 Ш. Утреннее заседание 28 августа 1924 г. Стр. Звлотой фонд, американские и английские банкиры............... 95 Эррио, Макдональд и Савинков.................................. 96 Пилсудский приглашает Савинкова иа работу. . ................. 98 Франция, Польша я Савинков. ................................. 102 Поход против: Советской России после перемирия .......... 104 Белорусские .министры"........................................111 Русский Политический Комитет в Варшаве........................113 Бандитская работа Балаховича..................................115 Зеленое движение, бандитизм и шпионаж.........................116 Информационное Бюро, польский Генеральный Штаб и французская Военная Миссия..........................................120 Представители иностранных держав на съезде Савинкова..........125 Всячески поощряли зеленое движение............................128 Организация покушения на Чичерина и Раковского................131 Грузинские меньшевики, Савинков н иностранцы..................134 Форд поддерживает монархистов; социалисты—эс-эров . ..........135 Савинков накануне поездки в СССР..............................137 IV. Вечернее заседание 28 августа 1924 г. Заключительное слово Савинкова.............................. 139 Приговор................................................... .145 Постановление Президиума ЦИК СССР. Вручение постановления ЦИК СССР Борису Савинкову............ , 149 Примечания....................................................151 Приложения:..................................................255 I. Б. Савинков (фотография). И. Б. Савинков. Моя биография. (Факсимиле рукописи). 1П. Б. Савинков. Открытое письмо В. Л. Бурцеву. (Факсимиле рукописи). IV. Б. Савинков. Почему я Признал Советскую власть? (Факсимиле, рукописи). V. Б. Савинков. Необходимые исправления (ответ Чернову и Лебедеву). (Факсимиле рукописи). (Гламит М 29J34—Моекаа). За». Ч 1877. Тир. 80СО ап. Мосполиграф- 10-я тип ,3аря Коммунизма1, Чистые пр.. & От редакции. Предлагаемая читателю книга содержит полный стенографический отчет процесса Бориса Савинкова. Нет надобности говорить о личности осужденного. Во время судебного разбирательства он сам это сделал в своей двухдневной исповеди. Бывший революционер-боевик, смертельный враг царя и царских министров завершил свой политический путь, как контр-рево-люционер, на скамье подсудимых пред судом рабочих и крестьян СССР. Физическое отсутствие на скамье подсудимых всех тех бывших правителей буржуазной Европы, Америки и Японии, которые помогали Савинкову и его единомышленникам в борьбе против рабочих и крестьян Советской Республики, не освободит их, тех бывших правителей, от суда истории. На кровавых страницах летописи гражданской войны в Советской России история рядом с Борисом Савинковым, Булак-Балаховичем и Петлюрой поместит имена бывших вершителей судеб мира: Вильсона, Ллойд Джорджа, Уинстона Черчилля, Раймонда Пуан-карэ и верного слуги последнего бывшего террориста—Юзефа Пилсудского. Все они. как видно из стенограммы, интервенцией, бандитскими налетами, грабежами и массовыми убийствами советских граждан «спасали» Россию. Борис Савинков думал, что любит российский трудовой народ. Фактически же он предал интересы трудящихся и защищал чины генералов^ и частную собственность помещиков и заводчиков. Он в этом сознался пред судом трудящихся СССР и раскаялся. Его бывшие друзья и товарищи по оружию еще продолжают «спасать»*Россию. Черчилль и Ллойд Джордж «любили» Россию за ее дремучие леса, нефтяные источники, угольные копи и богатейшие залежи металлов. Нефтью пахнет также «любовь» Пуанкарэ и Нуланса к России. Вильсон так страстно хотел «помочь»’_России лишиться своей Сибири и ее железнодорожной магистрали, что для этой цели не пожалел трудов и миллионов долларов, отправив в Сибирь специальную военную ж.-д. миссию Стивенса и вооруженные американские отряды. Теперь 4 — к этому стремится г. Юз. Япония силою оружия своих и наемных белогвардейских армий старалась «помочь» России избавиться от забот по охране и эксплуатации сахалинского угля, железа и нефти. Если не Масарик и Бенеш, то их ближайшие политические друзья и уполномоченные мечтали о русском великом князе на чехо-словацком троне и попутно «об’единить» западных славян под гегемонией чехов. Бывший террорист Пилсудский мечтал и мечтает о Великой Польше «от моря до моря». Но процесс Савинкова выявил не только это, нам уже давно известное. Он показал рабочим и крестьянам СССР, как и трудящимся всего мира, -откуда питаются корни мировой реакции, чем и как питалась и кормится российская контр-революция. Для трудящихся СССР предлагаемая книга имеет поэтому еще и то значение, что она в хронологическом порядке дает историю борьбы и победы Октября над всеми его врагами. И имея, главным образом, эту последнюю задачу в виду, редакция снабдила основную стенограмму приложениями и примечаниями, предоставив тем самым возможность подростающему поколению изучить ход неимоверно тяжелой борьбы трудящихся СССР против мировой реакции за сохранение завоеваний Октября. Для составления примечаний и раз'яснений редакцией использованы как архивные, так и опубликованные материалы. Редакция считает своим долгом выразить свою благодарность т. т.: И. Л. Альтману, Я. И. Виленкину, Н. И. Иконникову, В. Н. Кот-ляревскому, А. Д. Каллиникову, Б. Р. Минлосу, М. А. Орлову, Н. Сорокину и Северянину за принятое ими участие в составлении упомянутых примечаний. Москва, 17 сентября 1924 г. Редакция. Арест Б. В. САВИНКОВА. (Официальное сообщение). В двадцатых числах августа с. г. на территории Советской России г) О ГПУ был задержан гражданин САВИНКОВ, Борис Викторович, один из самых непримиримых и активных врагов рабоче-крестьянской России (САВИНКОВ задержан с фальшивым паспортом на имя Степанова В. И). Письменное показание Бориса Савинкова, данное им 21 августа 1924 года. Я, Борис Савинков*), бывший член боевой организации ПСР8), друг и товарищ Егора Сазонова1) и Ивана Каляева’), участник убийства Плеве ’) и вел. кн. Сергея Александровича ’), участник многих других террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа и во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках. Как могло это случиться? Я уже сказал, что всю жизнь работал только для народа и во имя его. Я имею право прибавить, что никогда и ни при каких обстоятельствах не защищал интересов буржуазии и не преследовал личных целей. Я любил Россию, был глубоко предан русскому трудовому народу и, конечно, мог ошибаться, но действовал всегда по совести и крайнему разумению. Был революционером и демократом, таким и остался. Пошел я против коммунистов по многим причинам. Во-первых, по своим убеждениям я был, пусть плохой, но зс-эр, а следовательно, был обязан защищать Учредительное Собрание 8); во-вторых, я думал, что преждевременно заключенный мир9) гибелен для России; в-третьих, мне казалось, что если не бороться с коммунистами нам, демократам, то власть захватят монархисты; в-четвертых, кто мог бы в 1917 году сказать, что русские рабочие и крестьяне в массе пойдут за РКП?.. Я разделял распространенное заблуждение, что Октябрьский переворот не более как захват власти горстью смелых людей, захват, возможный только благодаря слабости и неразумию Керенского10). Будущее мне показало, что я был неправ во сем. Учредительное Собрание выявило свою ничтожность; мир с Германией заключила бы любая дальновидная власть; коммунисты совершенно разбили монархистов и сделали невозможной реставрацию в каком бы то ни было виде; наконец,—это самое главное,—РКП была поддержана рабочими и крестьянами России, t.-e. русским народом. Все причины, побудившие меня поднять оружие, отпали. Остались только идейные разногласия: интернационал или родина, диктатура пролетариата или свобода? Но из-за разногласий не подымают меч и не становятся врагами... К сожалению, истину я увидел только в процессе борьбы, но не раньше. Моя борьба с коммунистами научила меня многому—каждый день приносил разочарования, каждый день разрушал во мне веру в правильность моего пути, и каждый день укреплял меня в мысли, что если за коммунистами большинство русских рабочих и крестьян, то я. русский, должен подчиниться их воле, какая бы она ни была. Но я—революционер. А это значит, что я не только признаю все средства борьбы вплоть до террористических актов, но и борюсь до конца, до той последней минуты, когда либо погибаю, либо совершенно убеждаюсь в своей ошибке. Мог ли я убедиться в ней шесть, пять, четыре, даже три года назад, когда чаша весов еще колебалась, когда еще позволительно было думать, что русский народ в своем большинстве против коммунистической партии и Интернационала? Я не преступник, я—военнопленный. Я вел войну и я побежден. Я имею мужество открыто это сказать, я имею мужество открыто сказать, что моя упорная, длительная, не на живот, а на смерть, всеми доступными мне средствами, борьба не дала результатов. Раз это так, значит, русский народ был не с нами, а с РКП. И говорю еще раз: плох или хорош русский народ, заблуждается он или нет, я, русский, подчиняюсь ему Судите меня, как хотите. Что было? На Дону 11)—интриги, мелкое тщеславие, «алек-сеевцы» ’*) и «корниловцы»”), надежда на буржуазию, тупое непонимание положения, подозрительность к каждому демократу и тайное «боже, царя храни». Я говорю о «верхах», конечно... Я уехал с Дона уже отравленный мыслью, что «рыба гниет с головы». Потом Ярославль’1). Геройское, небесполезное дело. И... французы. Тогда я впервые почувствовал, как относятся иностранцы к нам... Потом Казань”), эс-зры, громкие слова, безволие, легкомыслие, бездарность и малодушие. Опять «рыба гниет с головы». Потом Париж, представительство Колчака ’•). Конечно, та же картина. Те же интриги, то же легкомыслие, та же тупость, те же звонкие фразы и... ложные сведения из Сибири ”). Я был в отчаянии. Мне все еще казалось, что коммунисты—захватчики власти и что русский народ не с ними, и неудачи наши я приписывал только неспособности «белых», точнее,—белых «верхов». Меня ждало еще более горькое разочарование. Я говорю о Варшаве ”). С одной стороны, Балахо-вич”), с другой,—Глазенап”) и Перемыкин *’),— их «превосходительства» и золотые погоны. А тут же и польский штаб. Сразу оговорюсь насчет этого штаба. Заподозрить меня в шпионстве — 9 — смешно. Могу ли я быть шпионом? Но я стоял во главе большого дела и должен был иметь базу. А база неразрывно связана со штабом. Никаких деталей я не знал и в них физически входить не мог, занятый с утра до вечера всевозможнейшими делами. Я поступал так, как поступали все белые, опиравшиеся иа иностранцев. ' А без опоры на иностранцев мы воевать не могли. Итак, Балахович, Перемыкин и штаб, генеральские ссоры, интриги Врангеля”), воровство, «моя хата с краю», чиновничество и прочее, и проч., и уже не на «верхах» только. В этой каше тонуло несколько честных и искренно убежденных людей. Все это было мне глубоко противно. Чтобы по крайней мере не обмануть всех, кто верил мне, я записался к Балаховичу солдатом и ушел в поход. Моя совесть нашла успокоение: я делил участь простых людей. Потом переход границы. Когда перешли границу обратно в Польшу23), я подвел итоги белому движению. Тяжелые это были итоги. Но и снова я не усомнился в том, что коммунисты только захватчики власти. Я только сказал себе, что надо было итти другой дорогой. Отсюда «зеленые» 2‘) и «союз» ’“), попытка чисто-крестьянского движения. Говорю «попытка», ибо настоящим движением этого было назвать нельзя. Руководить из Варшавы «зелеными» я не мог. Я мог только писать приказы. Я и писал их. Исполнялись ли они? Нет. В большинстве случаев, вместо дисциплины, была разнузданность, вместо идейной борьбы—бандитизм, вместо планомерных действий—разрозненные и потому ненужные выступления. Выходило так, что пытается синица море зажечь. Но и тут я не понял, что народ не с нами, а с РКП; но и тут я, революционер, не бросил борьбы. Почему не бросил? Да потому, что все еще верил, что коммунисты—чужие русским крестьянам и рабочим люди и что русский народ, если не может, то, наверное, хочет освободиться от них. Я не знал, что в 1924 году будет один миллион комсомольцев... Трагедия «белая», трагедия «зеленая». Разочарование «белое», разочарование «зеленое». Что оставалось делать? Использовать третью, последнюю возможность борьбы—вернуться к подпольной работе2*), я и вернулся. Кое-как дело шло, пока я находился в Варшаве. Именно «кое-как» и все время на убыль. На убыль настолько, что к 1923 году передо мной во весь рост встал страшный вопрос. Вот пять лет я борюсь. Я всегда и неизменно побит. Почему? Потому ли только, что эмиграция разлагается, эс-эры бездейственны, а генералы не научились и не могут научиться ничему? ПОТОМУ ли только, что среди нас мало убежденных и стойких людей, зато много болтунов, бандитов и полубандитов? Потому ли только, что — 10 — у нас нет денег и базы? Потому ли только, что мы не об‘еди-нены? Потому ли только, что наша программа не совершенна? Или еще, и прежде всего, потому, что с коммунистами русские рабочие и крестьяне, т.-е. русский народ? Я впервые ответил себе: <да, я ошибся; коммунисты—не захватчики власти, они—власть, признанная русским народом. Русский народ поддержал их в гражданской войне, поддержал их в борьбе против нас. Что делать? Надо подчиниться народу». Тогда я сел писать <Коня Вороного»”), тогда я отошел от всех дел и забился в щель, и тогда я был на волос от того, чтобы заявить публично, что я прекращаю всякую борьбу. Я знаю, что этому трудно поверить, но это было именно так. ДЕЛО Бориса Савинкова ПЕРЕД Военной Коллегией Верховного Суда СССР (Полный стенографический отчет) I. Утреннее заседание 27-го августа 1924 г. Состав суда: Председатель: тов. Ульрих. Члены: тов. тов. Камерон, Кушнарюк. Секретарь: тов. Маршак. Председатель:—06‘являю заседание Военной Коллегии Верховного Суда Союза С.С.Р. открытым. Слушается дело именующего себя Степановым Виктором Ивановичем,—он-же Савинков Борис Викторович,—по обвинению в том, что с 1917 по август месяц 1924-го года он руководил контр-революционными выступлениями, организацией контр-революционных банд и бандитскими выступлениями на территории Советский Республики. Товарищ комендант, введите подсудимого. (Подсудимый входит) Предварительный опрос подсудимого. Председатель: Ваша фамилия—Савинков? Савинков: Да, Савинков, Борис Викторович. Председатель: Вы прибыли в Россию под фамилией Степанова Виктора Ивановича? С а в и н к о в: Да. Председатель: Возраст? Савинков: 45 лет. Председатель: Ваше социальное положение? Савинков: Я сын судьи в Варшаве. Председатель: Ваш образовательный ценз? Савинков: Я был исключен из Петроградского Университета за политическое преступление. Председатель: В дореволюционное время сколько лет состояли в партии эс-эров? Савинков: 14 лет. Председатель: Считаете ли себя в данное время членом какой-нибудь потитической организации или партии? — 14 — Савинков: Да, я принадлежал к «Союзу Защиты Родины и Свободы». Председатель: А в данную минуту? Савинков: В данную минуту я не принадлежу ни к какой партии. Председатель: Копию обвинительного заключения получили? Савинков: Да, получил. Председатель: Состав суда по данному делу следующий: председательствует Ульрих; члены суда: т. т. Камерон, Кушна-рюк и секретарь Маршак. Отвода против состава суда у вас нет? ^Савинков: Нет, не имею. "Председатель: Какого-нибудь ходатайства о вызове свидетелей или приобщения документов у вас нет? Савинков: Нет, тоже не имею. Председатель: Огласите, пожалуйста, обвинительное заключение. Обвинительное заключение. Секретарь суда шов Маршак оглашает следующее обвини-тельное заключение по делу гр. Савинкова Нориса Викторовича (он же Степанов Виктор Иванович), обвиняемого в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58—I ч., 59, 64, 66— I ч., 70 и 76—1 ч. Уголовного Кодекса: С первых шагов своего появления в России после свержения царизма Борис Викторович Савинков проявил себя, как решительный и последовательный враг рабочего класса, беднейшего крестьянства и солдатских масс во всех проявлениях их борьбы за углубление и расширение революционных завоеваний. Многочисленные факты, относящиеся ко времени после февральского и до октябрьского периода, указывают на деятельность Савинкова, которая в- общем и целом вела к тому, чтобы помочь российской буржуазии осуществить ее империалистические стремления. Деятельность зта выразилась в руководстве агитацией за верность союзникам и за войну до победного конца в непосредственном проведении в правительстве и армии мер борьбы с пролетарскими организациями ’*), в сношениях с представителями союзного командования, в организации белогвардейских офицерских сил с целью активной борьбы против завоеваний революции и за укрепление власти в руках империалистической буржуазии. В бытность военным министром и военным комиссаром Б. В. Савинков использовывал в борьбе с нарастающей пролетарской революцией свое имя старого революционера-террориста для провокационного вхождения в органы пролетарских классовых организаций, в целый ряд солдатских — 15 — комитетов и крестьянских союзов, с целью задержки развития революционного настроения среди их участников, что приводило к их разложению и усиливало позицию буржуазии в борьбе против трудящихся. В июльские дни 1917 года ”) Б. В. Савинков был сторонником самых решительных мер подавления классовых выступлений питерских рабочих и самой беспощадной расправы с ними. По его собственному признанию, Б. В. Савинков был за программу Корнилова 30) и, в качестве военного губернатора Петрограда, оказывал ему моральную поддержку, выступив посредником между Керенским и Корниловым и, затем, между Алексеевым31) и Корниловым, чем препятствовал разгрому корниловского заговора. После перехода власти в руки рабочих и крестьян Б.В. Савинков продолжает свою контр-революционную деятельность, являясь вдохновителем и организатором борющихся на стороне буржуазии с пролетарской революцией контр-революционеров. Тесно связанный с контр-революционными генералами Корниловым, Красновым8’) и Алексеевым, Б. В. Савинков принимал активное участие в организации наступления генерала Краснова на Петроград, для чего лично пробрался в его штаб в Гатчине, где призывал к наиболее решительным мерам борьбы с питерскими рабочими, войсковыми частями и революционными матросами, побуждая к борьбе Керенского. Для привлечения других войсковых частей на помощь Краснову, Б. В. Савинков отправился в расположение армии генерала Черемисова”) и принял меры к использованию польского добровольческого корпуса генерала Довбор-Мусниц-когом). После поражения Краснова, в декабре 1917 года Б. В. Савинков уезжает на Юго-Восток, где, в личном сотрудничестве с генералами Калединым36), Корниловым и Алексеевым, принимает участие в Донском Гражданском Совете33), деятельность которого он усиливает и расширяет, пользуясь своим влиянием среди казаков, как член союза казачьих войск8’) в Петрограде и как бывший революционер. В качестве члена Донского Гражданского Совета, Б. В. Савинков лично отвез в Петроград и передал Чайковскому83) приглашение вступить в члены этого совета. К этому же времени отмечается участие Савинкова в работе по созданию генералами Алексеевым и Корниловым добровольческой армии. В феврале—марте 1918 года Б. В. Савинков прибыл нелегально в Москву, где немедленно вошел в связь с наиболее активно настроенными контр-революционными элементами. Все это видно из показаний Савинкова, данных 21 августа 1924 г. А из брошюры его «Борьба с большевиками», изданной в Варшаве в 1920 г., видно, что он разыскал в Москве тайную монархическую организацию гвардейских и гренадерских офицеров в количестве около 800 человек (стр. 24). Ознакомив 16 — шись с положением и наметив план дальнейшей контр-револю-ционной заговорщицкой работы, Б. В. Савинков создал новую контр-революционную организацию—тайное общество для борьбы против большевиков, под названием «Союз Защиты Родины и Свободы». Говоря широковещательные слова о демократизме и называя себя защитником крестьянских интересов, Б. В. Савинков в руководящий состав включил заведомо ему известных монархистов — генерал-лейтенанта Рычкова’") и полковника Перхурова40). Исполняя директивы Донского Гражданского Совета и действуя согласно его реакционно-монархической программе, Б. В. Савинков поставил ближайшей целью свержение Советской власти путем военного переворота и полное уничтожение всех завоеваний Октябрьской революции, воссоздание армии «на основах настоящей воинской дисциплины», т.-е. с помощью контрреволюционных генералов, без какого бы то ни было участия комиссаров, и, наконец, продолжение войны с Германией, опираясь на помощь союзников. Эти задачи союза формулированы в программной прокламации Союза Защиты Родины н Свободы, распространенной его членами в Москве. В ряды членов Союза Защиты Родины и Свободы были включены преимущественно офицеры и юнкера как находившиеся в Москве, так и прибывавшие с Дона. В этот период Б. В. Савинков, действуя как эмиссар Донского Гражданского’ Совета и Добровольческой армии, установил связь со штабом Добрармии, послав, как это видно из его брошюры «Борьба с большевиками» (стр. 25), офицера к генералу Алексееву с донесением о том, что в Москве образовался Союз Защиты Родины и Свободы, и с просьбой указаний. Одновременно Савинков находился в непосредственном контакте с представителями союзного дипломатического корпуса, в лице Нуланса41) и Масарика4’), которые вели тайную контрреволюционную работу на территории РСФСР, и получал от них денежные субсидии через Масарика, на которые фактически велась и расширялась вся организационная работа Союза Защиты Родины и Свободы. Это видно из брошюры Савинкова «Борьба с большевиками» (стр. 26), из статьи Дикгоф-Деренталя48) помещенной в «Отечественных Ведомостях»44) от 24 ноября 1918 г., а также из показаний Савинкова от 21 августа 1924 года и показаний Кошелева48). По признанию Савинкова, тогда были сформированы подпольные части по принципу кадра всех родов оружия с подразделением на активные боевые единицы ополчения. Когда союз вырос настолько, что представлял собой значительную организованную силу, то, по признанию Савинкова, он решил его подчинит^»-политическому центру, каковой и нашел в лице «Национального-Центра»16). До этого Б. В. Савинков отказался от контактас«Левым Центром»47), состоявшим из социалистических и лево-кадетских — 17 — элементов. Считая себя «демократом и защитником крестьянских интересов», Б. В. Савинков выбрал в качестве политического руководителя организацию, в которой преобладающую роль играли монархические элементы. Организованный Савинковым Союз Защиты Родины и Свободы имел свою контр-разведку в Москве и раз'ездных агентов, главным образом на Украине. Союз намечал широкую террористическую деятельность и, в первую очередь, покушение на Ленина и Троцкого, а также готовился к вооруженному выступлению, которое и состоялось, по распоряжению Национального Центра, в Рыбинске4S), Ярославле и Муроме*9). План этого вооруженного выступления был разработан Перхуровым под руководством Б. В. Савинкова. До вооруженного выступления, с ведома и по заданиям Савинкова, члены союза участвовали во всякого рода бандитизме, грабежах, захватах зданий, налетах на склады, при чем Б. В. Савинков лично принимал участие в организации банд из офицеров, которые производили налеты и грабежи под именем и лозунгами анаркистов 50). План вооруженного выступления Савинков предполагал начать с убийства т.т. Ленина и Троцкого в Москве, при чем подготовка этого убийства производилась самим Савинковым лично. Он организовал систематическую слёжку за обоими вождями и непосредственно сам вел агентурную разведку в отношении товарища Ленина, что видно из брошюры «Борьба с большевиками» (стр. 32) и показания Кошелева. Восстания в Калуге и во Владимире не произошли, а в Рыбинске, Муроме и Ярославле были подавлены. На все эти контр-революционные дела от представителей союзных правительств Савинков получил значительную сумму и сам лично руководил организацией восстания—сначала в Ярославле, а потом в Рыбинске. Опору и поддержку, по признанию самого Савинкова, он находил среди торговцев и купцов города Рыбинска. После разгрома рыбинского, ярославского и муромского восстаний Савинков направил оставшиеся белогвардейские банды на разрозненную партизанскую борьбу, взрывы мостов и налеты на Советские центры, проводя в то же время подтягивание своего штаба и своих частей к расположению чехо-словацких войск»1) для дальнейших действий с ними против рабочих и крестьян, отстаивающих свои революционные завоевания от покушений помещичье-дворянской и промышленно-торговой контр-рево-люции. Вышеизложенное подтверждается; 1) брошюрой Б. Савинкова «Борьба с большевиками», 2) показаниями Кошелева и 3) материалами, опубликованными в «Красной книге» ВЧК, т. I, О Союзе Защиты Родины и Свободы ’»). — 18 — Как видно из показаний Савинкова от 21 августа 1924 г., все эти неудачные восстания на Верхней Волге были произведены после переговоров с французским послом Нулансом, который обещал, что часть десанта поможет свергнуть коммунистическую власть. После разгрома савинковских отрядов Савинков пробрался в Казань, где поступил в отряд Калпелл”). В рядах этого отряда он вел партизанскую борьбу с Красной армией, отличаясь в качестве организатора и руководителя банд, действовавших в тылу, взрывавших мосты, железнодорожные линии и портивших телеграфную связь. На территории, занятой чехо-словаками, Савинков поддерживал постоянную связь с представителями чехо-словацкого командования и с членами самарского правительстваи). После разгрома и распада Союза Защиты Родины и Свободы, Б. В. Савинков боролся против Советской России в рядах колчаковской армии ”). Спустя некоторое время он был послан Колчаком в Париж, в качестве члена колчаковской делегации. По его показаниям от 21 августа 1924 г., он стоял во главе колчаковского бюро печати <Унион», околачивал пороги у иностранцев и обрабатывал общественное мнение, распространяя ложную информацию, присылаемую Колчаком. После разгрома Колчака и Юденича”) Савинков, именуя себя военным министром, что видно из показаний Сергея Павловского’7), участвует в создании из остатков северо-западной армии”) новых формирований для Булак-Балаховича и Пере-мыкина, которые участвовали, как составные части польской армии, в советско-польской войне. Эти части под руководством Савинкова и Балаховича отличались по отношению к пленным и населению занятых ими районов Белоруссии ”) исключительной жестокостью. Демократ и революционер Савинков, как он сам признается, находился среди таких банд, которые устраивали самые зверские еврейские погромы °°) и невероятные насилия в местах, которые они занимали по окончании русско-польской войны. То, что Булак-Балаховичу и Перемыкину удалось успешно сформировать русские белые части, надо приписать исключительно Б. В. Савинкову, который пользовался доверием польского Генерального Штаба и французской Военной Миссии. После разгрома Колчака, Юденича и Деникина61), Савинков, поняв, что силами внутренней контр-революции Советскую власть не свергнуть, начинает пропагандировать в белогвардейской печати и в личных переговорах с белогвардейскими политическими деятелями план борьбы путем интервенции. С присущей ему энергией он добивается личных свиданий с видными политическими деятелями Антанты—Мильераном •’), Черчиллемв6), а также с Пилсудским м), начальником польского государства — 19 — и главкомом армии, которая в то время вела войну с Советской Федерацией. В этот же период Савинков осуществляет, что видно из показаний Гнйлорыбова •’), Оперпута и самого Савинкова, ряд практических соглашений с Врангелем и Петлюрой,в), безоговорочно признает первого в качестве верховного главнокомандующего и декларирует право второго на самостоятельную национально-политическую деятельность. В отношении политической программы Савинков, не давая точных и ясных формулировок, выставляет, в качестве лозунгов борьбы с Советской властью,—лозунг третьей России, осуществляемой при помощи третьей революции силами об'единенных и согласованных действий всех антибольшевистских сил, безотносительно к партийным подразделениям. Таким образом, Савинков добился поддержки со стороны Франции и Польши и получил источник материальных доходов, а также подготовил почву для образования новой контр-револю-ционной организации с такой программой и с такими лозунгами,' что в нее могли вступать для борьбы с большевиками наиболее активные белогвардейские элементы, начиная от монархистов и кончая меньшевиками. Пользуясь всемерной поддержкой Пилсудского, на средства, получаемые, главным образом, от Генерального Штаба, как видно из показаний Оперпута, Гнйлорыбова, Сергея Павловского и Росселевича е7), а также из приговора по делу Росселевича, Савинков создал в Варшаве центр своей организационной работы—Русский Эвакуационный Комитет •») при Русском Политическом Комитете *•). Эта организация имела своей задачей обвинение на территории Польши всех антисоветских элементов как из среды русской эмиграции, так и из остатков разгромленных белых армий Булак-Балаховича и Перемыкина, и руководила продолжением активной вооруженной борьбы с Советской Россией, а также шпионско-разведывательной работой на территории Советской России при помощи «Информационного Бюро»70), во-главе которого стоял брат Савинкова, Виктор, действовавший по указанию и с согласия Бориса Викторовича Савинкова, в контакте со II отделом польского Генерального Штаба. Братья Савинковы, как видно из того же приговора по делу Росселевича, создали новую заговорщицкую контрреволюционную организацию, назвав ее Народным Союзом Защиты Родины и Свободы. В июле 1921 года в Варшаве, под председательством Б. Савинкова и при участии представителя II отдела польского Генерального Штаба, Сологуба-Девойно71), французской Военной Миссии,—майора Пакелье, и представителя Петлюры, генерала Тютюника состоялся с‘езд союза, на котором была одобрена деятельность в области контр-революции 2* — 20 — и шпионажа как Русского Эвакуационного Комитета, так и союза со времени его основания в январе 1921 года, а также была утверждена программа и тактика Народного Союза Защиты Родины и Свободы, указывавшая на необходимость, в целях дезорганизации Советской власти, уничтожения особыми партизанскими террористическими отрядами штабов, ревкомов, чрезвычайных комиссий, ссыпных пунктов, исполкомов, порчи жел.-дор. мостов и телеграфных линий, убийства отдельных совработников, коммунистов и т. д. В конце 1921 года, когда выяснилась невозможность поднять общее восстание в Западной области, вследствие полного нежелания местного населения выступать против Советской власти, а также вследствие ряда провалов на Советской территории, по указанию Бориса Савинкова, организация главное внимание обратила на усиление партизанско-бандитской работы и разведывательно-шпионской деятельности, при полной материальной поддержке 11 отдела польского Генерального Штаба и французской Военной Миссии в Варшаве и по директивен последних. Вся деятельность организаций Савинкова—Русского Эвакуационного Комитета и Народного Союза Защиты Родины и Свободы была разбита им на отделы, имевшие разные наименования и функции. Наиболее важными отделами являлись: организационный, ведавший работой в России и имевший ряд пунктов на территории Польши для вербовки членов организации и переотправки их, как агентов, в Россию, и оперативный отдел, ведавший партизанско-бандитской деятельностью отрядов Народного Союза на территории Советской России и несший разведывательную службу в пользу польского Генерального Штаба и французской миссии. В ведении организационного отдела находились и выполняли работу по его заданиям гельсингфорсский и рижский .пункты организации Б. Савинкова. Ни один работник Народного Союза не отправлялся через границу в Россию без того, чтобы одновременно не состоять сотрудником разведывательного отдела Генерального Штаба Польши или французской Военной Миссии. При вступлении в организацию и при отправке в Россию савинковские агенты давали присягу, в которой обещались вести непримиримую борьбу с Советской властью и действовать, «где можно, открыто с ружьями в руках, где нельзя,—тайно, хитростью и лукавством». Отправляющиеся в Россию получали соответственные задания от Народного Союза, затем направлялись в разведывательный отдел польского Генерального Штаба, где, будучи зачислены в состав его агентов, получали шпионское задание о собирании сведений о Красной армии, деньги на дорогу, фальшивые документы на проживание в России и пропуск через границу. Кроме — 21 — того, командируемые снабжались особыми мандатами на полотне за подписью Бориса или Виктора Савинковых, где удостоверялись назначение и цель их командировки. Возвратившийся из России агент прежде всего должен был являться в разведывательный отдел польского Генерального Штаба, где делал письменный доклад о произведенной шпионской работе, а также передавал документы, добытые в Советской России, и только после этого мог отправиться к начальнику пункта Народного Союза. Конспиративный отдел организации Бориса Савинкова ведал изготовлением Советских поддельных удостоверений и фабрикацией фальшивых документов. Командированные таким порядком агенты Народного Союза были неоднократно задерживаемы на территории Советской России, при чем при них были обнаружены вышеуказанные мандаты и документы, приложенные к делу. Изложенное подтверждено также большим количеством показаний членов савинковской организации (между прочим, Россе-левича, Винокурова 13) и др.). Оперативный отдел ведал бандитской деятельностью на Советской территории. Свидетельские показания, сознания участников банд и документальные данные устанавливают, что участники партизанских отрядов набирались из числа интернированных в лагерях, лично известных начальнику отряда. По соглашению с польским Генеральным Штабом, снабженные полученными от него документами и пропусками партизаны переотправлялись в район Глубокое и Лунинец, где польские пограничные посты производили пропуск их через рубеж с непременным условием открывать действия не ближе 50—70 верст от границы, чтобы создать иллюзию отрядов местного происхождения. Таких бандитских отрядов было переотправлено весьма большое количество. Одной из наиболее выдающихся по жестокостям, творимым ею, являлась банда полковника Павловского, состоявшего одновременно и начальником оперативного отдела организици Б. Савинкова. Банда эта в начале июля 1922 года пыталась занять город Холм, но, встретив достаточное сопротивление, отступила к Ст. Руссе, убив упродкомиссара. По дороге бандой был разгромлен волисполком и совершен ряд убийств, затем был захвачен гор. Демьянск и ограблено там Советское казначейство. После ограбления Демьянска, бандиты двинулись в Порховский уезд. В пути ими был захвачен продработник, член РКП Силин, у которого вырезали на груди звезду, избили, искололи штыками м повесили. Среди других зверств, произведенных над коммунистами, был случай, когда одного после избиения привязали за ноги к подводе и волокли до тех пор, пока он не умер. В общем, в этот приход этой савинковской банды в Россию ею ' было совершено 18 вооруженных нападений и ограблений и убито свыше 60 человек. Кроме этого, оперативный отдел составлял — 22 обзоры и доклады о состоянии Красной армии, которые прода-вал французскому и польскому Генеральному Штабам. Информационное Бюро, под личным руководством Бориса Савинкова, вело систематическую обработку получаемых шпионских сведений о Советской России, а также изготовляло собственный информационный материал, дающий ложное освещение положения в России и существа внешней и внутренней политики Советской Федерации и экономического строительства в ней. Ложность этих сведений Борису Савинкову заведомо была известна и нм сознательно предписывалась с той целью, чтобы распусканием ложных сведений о подготовке Красной армии к генеральному наступлению на Запад добиться новой союзнической интервенции. Установлено, на основании показаний Оперпута и Гнило-рыбова, прямая провокационная роль Бориса Савинкова в распускании ложных сообщений о составе, продвижениях и оперативных намерениях Красной армии. Кроме того, был целый ряд случаев составления подложных приказов по Красной армии, обзоров, докладов и фотографий. Все это делалось для того, чтобы добиться открытия военных операций и ослабить Советскую границу и причинить затруднения СССР. За период с 1921 по 1923 год органами ВЧК—ГПУ ликвидированы были следующие отделения Народного Союза Защиты Родины и Свободы, занимавшиеся вредительско-шпионской деятельностью, направленной исключительно к свержению Советской власти: Западный областной комитет и его организации, численностью свыше 300 человек, Юго-восточный областной комитет (в зародыше); отдельные организации в Самаре, Саратове, Харькове, Туле, Киеве, Одессе; в Москве были ликвидированы 23 отдельных савинков-ских резидентуры; на территории Ленинградского военного округа ликвидированы различные ячейки Народного Союза численностью в 220 человек. Всего по республике за второе полугодие 1922 и 1923 г. г. ликвидировано ячеек Народного Союза с количеством членов свыше 500 человек. Все арестованные признали себя членами савинковской организации и указали как на свою роль и задачи в области ведения контр-революционной работы в России, организации бандитских выступлений, ведения шпионской работы во всех ее видах, так и на вышеизложенные методы и пути осуществления этой деятельности. Руководители ячеек и групп Народного Союза Защиты Родины и Свободы на территории Советской России и ответственные резиденты шпионажа в центрах ее признались в получении директив и указаний непосредственно от Бориса Савинкова лично или через его брата—Виктора, чего не отрицает и сам Борис Савинков в своих показаниях. — 28 — Об этом же свидетельствуют многочисленные приговоры суда РСФСР и СССР по делам савинковских организаций, банд и отдельных шпионов. Помимо указанных отделов, было также террористическое отделение во главе с полковником Гнилорыбовым; задачей его было совершение и подготовка террористических актов против вождей рабочего класса, а также экономический террор, взрывы и поджоги складов, сооружений и проч. В июле 1921 г. в Москву был послан полковник Свежевский ’*) для убийства тов. Ленина. Перед от'ездом вызвал его лично Б. Савинков и дал ему ряд наставлений и руководящих указаний. Борис Савинков предложил Свежев скому найти надежного офицера-курьера, с которым сообщить в Варшаву свой адрес и результаты подготовительной работы. Борис Савинков обещал выслать деньги и предложил, в случае невозможности выполнить террористический акт, добыть какими угодно способами сведения о Красной армии, о состоянии вооружения, настроения, расположения частей и штабов. В 1921 году членом организации Народного Союза Защиты Родины и Свободы Карповинем7’) было получено при посредстве савинковской организации из И отдела польского Генерального Штаба большое количество цианистого калия, предназначенного террористическим отделением для массового отравления частей Красной армии Западного фронта. Народный Союз Защиты Родины и Свободы: 1) получал деньги от продажи остатков военного и санитарного имущества, числящегося за Русским Эвакуационным Комитетом со времени польской кампании; 2) за продажу документальных данных, добытых разведкой, получал от французской миссии полтора миллиона польских марок в месяц; 3) от П отдела польского Генерального Штаба—500—600 тысяч польских марок в месяц; 4) от польского министерства иностранных дел—пятнадцать миллионов польских марок в месяц. Кроме того, были нерегулярные поступления—полторы тысячи долларов из личных средств Пилсудского, тринадцать тысяч долларов от Бахметьева ’•), десять тысяч франков от Маклакова ”), 35 тысяч франков от Бенеша несколько раз по сотне фунтов от Чайковского. Ежемесячно посылал Нобель’’JIS тысяч франков, 2 тысячи франков—бывш. русский посол Гире и по 20 тысяч чешских крон от Бенеша Все зти субсидии показывают, что широкий демократизм Бориса Савинкова позволял ему получать деньги и от монархистов, и от министров враждебных Советской Федерации стран и, тем самым, фактически играть роль наемника монархистов и враждебных иностранных правительств. — 24 — Руководя делами организации в период 1921—22 г., Борис Савинков направлял ее деятельность: 1) на территории России—на ограбление кооперативных организаций, разгром сельсоветов и городов, массовые убийства и грабежи, подготовку террористических актов, что видно из его слов показания от 21 августа: «приказы отдавал, в детали не входил»; 2) на вербовку членов союза в польских лагерях для дальнейшей борьбы с Советской властью; 3) на постоянное и неизменное обслуживание разведок и генеральных штабов Польши и Франции. Лишившись возможности для дальнейшего ведения контр-ре-волюционной деятельности и потеряв доверие и кредит со стороны иностранных контр-разведок, Борис Савинков в конце 1921 года и начале 1922 года переносит основное руководство в Прагу, оставив в Варшаве нелегальную ячейку Народного Союза, его Информационное Бюро, в качестве разведывательного бюро II отдела польского Генерального Штаба, сохраняя опорные пункты для работы в Советской России и небольшой кадр работников. • В этот период Борис Савинков усиленно добивается связи с государственными деятелями Антанты, стремясь получить деньги. Он добивается свидания с Черчиллем и Муссолини80). С первым беседует о дальнейшей изоляции Советской России и поддержке активной борьбы с мировым большевизмом, а со вторым обсуждает формы международного фашизма, как единственного средства борьбы с коммунистической революцией. Кроме того, Савинков продолжает связь с французским генеральным штабом, исполняя роль информатора и советника по российско-советским делам; Савинков продолжает считать своей агентурой и членами своей организации оставшихся на службе в разведывательных пунктах № 1 Вильно, в Столбцах и Глубокое, На Украине— Корец, а также в Финляндиии и Латвии. В Париже Савинков вошел в связь с контр-революционной шпионскрй организацией Центра Действия 81), в лице ее руководителей Чайковского и Вакара”), передал в распоряжение Центра Действия свои линии связи на украинской и финской границах, чем до июля 1923 г. Центр Действия успешно пользовался. Являясь убежденным сторонником индивидуального террора, Борис Савинков поставил его в систему своей политической борьбы против Советской власти. Необходимость террора он обосновывал в своем органе «За Свободу», выходящем в Варшаве, и в личных директивах членам своей организации. Денежные средства на ведение политической борьбы он черпал почти — 25 — исключительно у иностранных держав и у крупных русских капиталистов, а также у бывших царских послов. До последнего времени, т.-е. до середины августа 1924 г,, Борис Савинков руководил работой группы членов своей организации в Варшаве и в Вильно и продолжал получать шпионские материалы, добытые в России от членов своей организации, находящихся на разведывательной службе польского штаба. Летом 1923 года Савинков командировал в Советскую Россию члена Народного Союза Защиты Родины и Свободы известного бандита Сергея Павловского, поручив ему ведение партизанско-бандитской работы, а также экономического и индивидуального террора. Допрошенный, в качестве обвиняемого, Борис Савинков в большинстве пред'явленных ему инкриминируемых фактов признал себя виновным. На основании изложенного, согласно постановления ЦИК СССР от 22 августа 1924 г., подлежит суду Военной Коллегии Верховного Суда СССР гр-н Савинков, Борис Викторович, он же Степанов, Виктор Иванович, 45 лет, происходящий из семьи чиновника, при Советской власти не судившийся, по обвинению в том: 1) что он, начиная с октября 1917 г., вел непрерывную вооруженную борьбу против Советской власти, участвуя в качестве руководителя вооруженных отрядов и создавая контрреволюционные организации, имевшие целью свержение Советской власти, путем вооруженной борьбы, а также путем провокаторской, шпионской, бандитской и террористической деятельности; 2) что, являясь одним из активных зачинщиков и организаторов гражданской войны, поднятой капиталистами и помещиками против рабочих и крестьян России, Б. Савинков лично направлял белогвардейские силы по линии наибольшей активности и организованной сплоченности под лозунгами полного подчинения своих классовых и групповых интересов задачам борьбы с коммунистической революцией всеми возможными способами и при непременной тесной связи с враждебными Советскому Союзу империалистическими государствами; 3) что непосредственным результатом активной контр-рево-люционной деятельности Б. В. Савинкова было более быстрое формирование Добровольческой армии, а также создание связанных с ней подпольных заговорщицких организаций в Москве, Ленинграде и других центрах России; 4) что, организовав Союз Защиты Родины и Свободы совместно с монархистами Перхуровым и генералом-лейтенантом Рычковым и получив деньги и директивы от французского посла Нуланса и от чехо-словаков, Борис Савинков поднял восстания -- 28 в Рыбинске, Ярославле и Муроме, чем непосредственно способствовал чехо-словацкому мятежу, созданию новых вооруженных сил армии Учредительного Собрания и организации контрреволюционных правительств в Самаре и Уфе88); 5) что, после разгрома организованного им повстанческого движения внутри РСФСР, он, Савинков, поставил себе целью создание новой контр-революционной организации из наиболее активных белогвардейских элементов с целью проведения контрреволюционной заговорщицкой деятельности для подготовки успехов иностранной интервенции и свержения рабоче-крестьянского правительства, для чего он принял ряд энергичных мер для формирования бандитских отрядов путем комплектования их белогвардейским, кулацким и уголовным элементом и посылки этих отрядов при помощи и по указанию польского Генерального Штаба для поднятия и развития бандитского движения; 6) что вся контр-революционная деятельность Бориса Викторовича Савинкова органически связана с империализмом Антанты и была работой ее прямого агента, который вел организованную шпионскую работу агентурного и вредительного характера в пользу командования враждебной Советскому Союзу армии; 7) что руководимая Борисом Савинковым бандитская деятельность на территории Советской Республики велась в соответствии с военными интересами и заданиями враждебных Советскому Союзу государств; 8) что сам Б. В. Савинков лично был осведомителем военных и политических деятелей Антанты по вопросам политики и обороны Советской России, используя это свое положение для нанесения наибольшего ущерба государственным и международным интересам СССР и принимая самые энергичные меры воздействия, чтобы сорвать или хотя бы затруднить возобновление сношений с СССР; 9) что в продолжение всей борьбы Б. В. Савинков устно и письменно пропагандировал и агитировал в направлении помощи международной буржуазии, которая в борьбе с Советской властью пыталась ее свергнуть путем интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и, кроме того, пропагандировал, организовывал и применял метод индивидуального и массового террора как в отношении государственных деятелей и вождей рабочего класса, так и путем применения массового отравления красноармейских частей; 10) что вся деятельность Б. В. Савинкова направляется на пользу помещичье-капиталистической реакции и иностранного империализма, борющихся за то, чтобы обратить Союзную Федерацию в колонию англо-франко-американских биржевиков, и выявила его, как изменника и предателя интересов не только —•27 — трудящихся, но и интересов России, как таковой, т.-е. в пре. ступлениях, предусмотренных ст.ст. 58, 1 часть, 59, 64 и 66, 1 ч., 70, 1 ч., и 76 Уголовного Кодекса. 23 августа 1924 года. Копгю настоящего обвинительном ваключенгя получим S3 ав-густа въ 33 ч. 30 м. Б. Савинков*. Да, я вел вооруженную борьбу. Председатель: Я раз'ясняю порядок ведения судебного следствия. Сначала я задам вопросы по конкретным пунктам обвинения, после чего вы должны будете отвечать в хронологическом порядке на все вопросы со стороны председателя и членов суда по отдельным эпизодам обвинения. Затем сможете дать объяснения независимо от последнего слова. Кроме того, имеете право просить оглашать те документы, которые имеются в деле. Имеете ли вы при себе обвинительное заключение? Савинков: Да, имею. Председатель: Признаете ли себй виновным в том, что, начиная с октября 1917 года по день ареста в августе 1924 г., вы вели непрерывную вооруженную борьбу против Советской власти, участвуя в этой борьбе в качестве руководителя вооруженных отрядов, и создавали контр-революционные организации, имевшие целью свержение Советской власти путем вооруженной борьбы, а также путем провокаторской, шпионской, бандитской и террористической деятельности? Савинков: Да, я признаю себя виновным в том, что вел против Советской власти -вооруженную борьбу. Председатель: Признаете себя виновным за весь период? Савинков: Я бы сказал до 1923 года. Председатель: До конца 1923 года? Савинков: До весны 1923 года. Председатель: Признаете себя виновным в том, что в конце 1917 года, совместно с генералами Калединым, Корниловым и Алексеевым, участвовали в организации Добровольческой армии, ставившей себе задачей продолжение войны с Германией и свержение Советской власти? Савинков: Да, признаю себя виновным. Председатель: По третьему пункту: — «Что непосредственным результатом активной контр-революционной деятельности Б. Савинкова было более быстрое формирование Добровольческой армии, а также создание связанных с ней подпольных заговорщицких организаций в Москве, Ленинграде и других центрах России. Признаете ли себя виновным? — 28 — Савинков: Да, признаю себя виновным. Председатель: Признаете ли себя виновным, что, в частности, состоя руководителем этих организаций на территории Советской Республики, вы действовали в соответствии с военными интересами и заданиями враждебных Советскому Союзу государств? Савинков: В этом тоже признаю себя виновным. Председатель: Признаете ли, что в конце 1918 года и в начале 1919 года, состоя за границей представителем Колчака и других, вы вели переговоры с иностранными государствами об оказании помощи белым армиям? Савинков: Да, это тоже правда. Председатель: Признаете себя виновным в том, что весной 1921 года вы организовали «Союз Защиты Родины и Свободы» совместно с монархистами Перхуровым и генерал-лейтенантом Рычковым и, получив деньги и директивы от французского посла Нуланса и от чехо-словаков, вы подняли восстание в Рыбинске, Ярославле и Муроме, чем непосредственно способствовали чехо-словацкому мятежу, созданию новых вооруженных сил армии Учредительного Собрания и организации контр-революционных правительств в Самаре и Уфе. А после разгрома организованного вами повстанческого движения внутри РСФСР, вы поставили себе целью создание новой контр-революционной организации из наиболее активных белогвардейских элементов с целью проведения контрреволюционной заговорщицкой деятельности для подготовки успехов иностранной интервенции и свержения рабоче-крестьянского правительства, для чего вы приняли ряд энергичных мер для формирования бандитских отрядов путем комплектования их белогвардейским, кулацким 'и уголовным элементом и посылки этих отрядов при помощи и по указанию польского генерального штаба для поднятия и развития бандитского движения? Савинков: На этот вопрос я должен ответить так: Да, я, конечно, этим занимался. Это правда. Но чтобы я посылал когда-нибудь заведомо бандитские организации в Россию, этого никогда не было. То, что происходило, было помимо моей воли. Я об этом, с вашего разрешения, буду говорить потом. Помощь Польши и Чехо-Словакии. Председатель: Во время вашей деятельности в качестве председателя Всероссийского Комитета «Союза Защиты Родины и Свободы», в период с 1921 по 1923 год, вы работали в полном контакте и при материальной поддержке представителей польского Генерального Штаба и французской Военной Миссии в Варшаве? —• 29 — Савинков: Это тоже правда. Председатель: Признаете ли вы себя виновным, что в тот же период времени вы также пользовались материальной поддержкой от представителей других иностранных государств, в частности, Чехо-Словакии и Англии? Савинков: Нет, это не верно. Ни Англия, ни Чехо-Сло-вакия в этот период времени мне не помогали. Председатель: А помогали только в 1918 году? Савинков: Англия вообще никогда не помогала, а чехи помогали в 1918 году. Потом они оказывали помощь на поддержание существования различных членов организации, которые остались за границий. Но за этот период времени, о котором вы меня спрашиваете, я от чехов ничего не получал. Председатель: Вы не отрицаете, что в 1923 году вы обращались за материальной помощью к Муссолини? Савинков: Да, это правда. Председатель: Получили материальную помощь? Савинков: Нет, не получил. Председатель: И затем последний вопрос. За этот же период времени вы устно и письменно пропагандировали и агитировали в Западной Европе о необходимости продолжения вооруженной борьбы с Советской Россией путем интервенции, блокады и т. д.? Савинков: В общем, конечно, я могу ответить, что это правда. Но разрешите сделать маленькое примечание. Относительно интервенции я говорил в 1918—1919 г. г. Позже я уже это совершенно не защищал, придя к полному убеждению, что интервенция может принести только вред русскому народу. Председатель: Об'является перерыв на десять минут. В дни октября. Председатель: Скажите, пожалуйста, в 1917 году, в сентябре и октябре, вы занимали какую-либо должность? Савинков: В 1917 году в октябре я уже не занимал никакой должности. Я состоял только в Предпарламенте 8‘) депутатом от казаков Кубанской области. Я был приписан кубанским казаком. Председатель: А еще должностей вы никаких не занимали? Савинков: Никаких должностей я больше не занимал. Я вышел в отставку из Временного Правительства в самом начале сентября или в конце августа, а весь сентябрь, вплоть до переворота, я был частным лицом, за исключением того, что я был депутатом от Союза казачьих войск в Предпарламенте. Председатель: А в Совет казачьих войск м) вы входили? — 30 — Савинков: Да, входил в качестве депутата от кубанских казаков. Председатель: Где вы были в момент Октябрьского переворота? Савинков: Момент переворота застал меня в Петрограде. Председатель: Вы принимали участие в перевороте, конечно, не на нашей стороне? Савинков: Как только я узнал, что переворот начался, уже в тот же день, когда вы осаждали Зимний дворец, я пытался освободить Зимний дворец через Союз казачьих войск, но найти какие-нибудь войсковые части, которые бы двинулись иа помощь Зимнему дворцу, таких частей мне найти не удалось. Тогда на следующий день я проехал через ваше оцепление. Председатель: Вы обращались за помощью к казачьим войскам? Савинков: Казачьи части в Петрограде стояли, но ни одна из них не желала итти на выручку Зимнего дворца, так что все мои попытки в этом направлении окончились полной неудачей. Было заседание Совета казачьих войск с представителями от казачьих частей, но все представители заявили, что они защищать Временное Правительство не намерены. Когда же эта попытка окончилась полной неудачей, то я, кажется, на следующий день, через ваши линии проехал в Красновский отряд. Председатель: А вы с генералом Алексеевым не беседовали? Савинков: Я беседовал с ген. Алексеевым. Это было ночью. Я пытался найти казачьи части, но неудачно. Пришел к ген. Алексееву на квартиру. Он спал. Я говорил с ним. Спрашивал его, имеет ли он что-либо в виду. Он мне сказал, что ничего не имеет. Таким образом все мои попытки окончились неудачей. Председатель: А к военным училищам вы не пробовали обращаться? Савинков: Были представители в Совете Союза казачьих войск и от военных училищ. Но, насколько я помню, лично я с ними не беседовал. Может быть, речь шла о том, что какое-нибудь юнкерское училище86) пойдет на помощь, но все это ограничилось только разговорами. Председатель: Стало-быть, фактически вам ничего не удалось добиться? Савинков: Да. Председатель: Сколько времени продолжались эти переговоры? Савинков: Это, ведь, было давно. Насколько помню, это продолжалось не больше суток, т.-е. это окончилось, как только Зимний дворец пал. — 81 — Председатель: Кроме Союза казачьих войск и ген. Алексеева, вы не обращались еще к каким-нибудь представителям политических партий и представителям иностранных государств? Савинков: Нет, в то время нет. Все это было наспех. Приходилось очень торопиться и, насколько я помню, я никого не видел. Председатель: Все эти переговоры вы вели лично или вместе с кем-нибудь из ваших друзей и ваших помощников? Савинков: Нет, я вел лично. Председатель: А Флегонт Клепиков87) какую роль играл при вас? Савинков: Он был вроде моего секретаря или ад'ютанта. Председатель: После неудачной попытки освободить Зимний дворец вы направились к ген. Краснову? Савинков: Я направился к ген. Краснову. Я проехал через Царское Село и присоединился к отряду Краснова. Председатель: При этом вы переоделись рабочим? Савинков: Нет, я не переодевался. Председатель: Но Краснова вы сразу нашли? Савинков: Вы желаете, чтобы я подробно рассказал? Председатель: Скажите, что вы делали у Краснова, за что агитировали и т. д. Савинков: Моя роль в отряде Краснова была чрезвычайно мала. У меня больше дела было, если хотите, при Керенском, т.-е. я нашел Керенского в состоянии полной растерянности; я бы позволил себе сказать—в состоянии полного страха перед происходящими событиями, и я помню, что меня эта растерянность и этот страх возмутили. Я не представлял себе, как может человек не защищать свое убеждение до конца. Я советовал ему немножко прийти в себя, попытаться организовать защиту, говоря, что, может быть, еще не все потеряно, потому что, может быть, есть части на фронте, которые выступят на защиту Временного Правительства. Керенский на это отвечал, что все равно все погибло, и, повторяю, был в состоянии полной растерянности. Тогда я предложил ему, хотя Гатчина уже в сущности была окружена вами, что я попытаюсь пробраться через вашу линию, и Довбор-Мусницкий окажет помощь Временному Правительству. Керенский на это согласился. Я уехал из Гатчины, мне удалось пройти через ваши линии, но до Довбор-Мусницкого я не доехал. Я был в Луге, где я встретил части, если не ошибаюсь, 33-й дивизии, которые шли на выручку Временного Правительства. Но я их нашел в состоянии полного разложения, а их командный состав в состоянии полной растерянности. Для меня было совершенно очевидно, что эти части бороться не будут. Поэтому я поехал дальше в Псков. Я думал, что вскоре я найду что-нибудь, но ничего не нашел. Тогда я — 32 — еще дальше проехал в Невель, где был расположен, если не ошибаюсь, 25-й армейский корпус, и я говорил с его командиром о том, что они обязаны итти на выручку Временного Правительства. Я спрашивал, есть ли у него части, которые согласятся на это. Он мне категорически заявил, что таких частей у него нет. Все мои попытки найти какие-нибудь части, готовые поддержать правительство, в тот момент окончились полной неудачей. Тогда я вернулся через ваши линии в Петроград. Вот то, что я могу сказать по поводу этого периода. Председатель: А в Гатчине вам приходилось быть? Савинков: Да. Я уже сказал, что я Керенского нашел в Гатчине, и там у меня с Керенским состоялся разговор, о котором я вам доложил. Председатель: У вас был разговор о том, что необходимо всеми силами отстоять Гатчину? Савинков: Да. Было даже заседание. Председатель: Заседание какого учреждения? Савинков: Керенский созвал заседание, я бы сказал, более или менее по персональному признаку. Я не знаю, например, в качестве кого я там участвовал, хотя он меня назначил комиссаром при отряде Краснова. Но эти функции у меня были, однако, номинально. На этом заседании был сам Краснов. Председатель: Вы должны были быть комиссаром чего? Савинков: Комиссаром Временного Правительства при отряде Краснова. Председатель: Вы были назначены Керенским? Савинков: Да. Председатель: Персонально? Савинков: Да, но я этой должности не выполнял. На заседании был Краснов, был начальник его штаба, был председатель полкового казачьего комитета. Я не могу точно вспомнить, кто еще был тогда. Это было давно, и я хорошо не помню. Я помню, что из всех‘присутствовавших один я определенно и категорически высказался за защиту Гатчины. Один я сказал, что, если мы хотим защищать Временное Правительство, то должны защищать его при всех условиях, при всяком положении, и я не вижу, что положение было-бы так безнадежно. И, насколько я припоминаю, даже генерал Краснов к этому категорическому моему мнению не присоединился, а высказался довольно неопределено, ссылаясь на то, что, по его мнению, казаки не хотят защищать Гатчину. Да, такое заседание было. Председатель: А на чем основывалась защита Гатчины? У вас были какие-нибудь реальные силы? Савинков: Реальных сил было, конечно, чрезвычайно мало. В отряде Краснова было несколько казаков; затем, если не ошибаюсь, была Гатчинская школа. И так как ваши силы были — 33 — более значительны, то план, который я защищал, был такой: держитесь в Гатчине до того времени, когда придет Довбор-Мусницкий.- Пр едседател ь:'Где вы были во время боя? Савинков: Я во время боя был в бою. Председатель: В качестве кого? Савинков: В качестве члена отряда. Среди белых генералов на Дону. Председатель: После неудачного исхода всех этих боев, куда вы поехали? Савинков: Я поехал в Петроград. Председатель: Для какой цели? Савинков: Определенной цели у меня не было никакой. Я думал, я был в этом совершенно убежден, и, если разрешите, я впоследствии скажу, по каким мотивам я был в этом совершенно убежден, что мой долг бороться с вами до конца, но определенного плана у меня не было. Я приехал в Петроград, чтобы узнать, что вообще делается, предполагается ли какая-нибудь борьба. В Петрограде я уже узнал, что на Дону Каледин и Корнилов пытаются создать добровольческую армию для борьбы с вами. В Петрограде я, собственно, ничего не делал, оставался недолго, и поехал на Дон. Председатель: Как частное лицо? Савинков: Конечно, был совершенно частным лицом. Председатель: И явились к Каледину? Савинков: Да., явился к Каледину. И я должен вам сказать, что то, что я нашел на Дону, меня чрезвычайно тогда поразило. Я очень сожалел потом, что я не имел времени и возможности вдуматься глубже в те первые впечатления, которые я получил от Добровольческой армии. Эти впечатления были таковы, что, когда я недель через б уехал с Дона, я уже тогда уезжал с глубоким недоверием к тому, что на Дону делалось. Это произошло вот почему. Я должен вам сказать, что меня поразило, что в такой момент, в момент революции, в такой решительный момент, когда, по моему мнению, нужно было всеми силами бороться с вами, там, по крайней мере, в окружении генералов Корнилова, Каледина и Алексеева, люди занимались главным образом интригами, выслуживанием, сплетнями, но не делом. Создавалось впечатление такое, что о родине не думает никто, а каждый занят своими маленькими делишками. Это—первое. „ Второе:—Я сразу же по приезде беседовал с покойным Митрофаном Богаевским ••) и сразу же поставил ему вопрос: «На что вы рассчитываете в вашей борьбе с большевиками?» Я пы- 3 — 34 — тался доказать ему,—я об этом очень много и упорно говорил, и это было целью моей поездки на Дон,—говорил я также с Калединым, Красновым, Алексеевым и со всеми членами Донского Гражданского Совета,—что совершенно невозможно бороться против вас, не опираясь на крестьянство, что нужно во что бы то ни стало опираться на крестьянство, что настоящая Россия в огромной степени —это крестьянство, и, защищая интересы крестьянства, для крестьянства и во имя крестьянства, можно бороться с вами. Иначе борьба, по моему мнению, рано или поздно должна окончиться неудачей. Покойный Митрофан Богаевский мне на это ответил (и меня это поразило): «Нет, время демократии прошло. Мы рассчитываем на буржуазию и казаков». Вот это—второе, что бросилось мне в глаза, что меня потрясло. Третье:—Я должен сказать, что я ехал туда очень наивным. Я был уверен, что там люди одушевлены теми же чувствами, которыми я был одушевлен, т.-е. прежде всего чувством глубокой любви к моему народу и к моей стране. Но, когда я приехал туда, я увидел, что люди, собравшиеся там, лично на меня, например, смотрят, как на врага, потому что я революционер, потому что я всю свою молодость провел в борьбе с царем; смотрят на меня, как на врага, настолько, что меня сейчас же окружили контр-разведкой, за каждым моим шагом начали следить. Я был опутан паутиной всевозможного обмана и всевозможной лжи. Дошло до того, что они начали устраивать на меня покушения. Ко мне на квартиру пришел артиллерийский офицер для того, чтобы меня убить. Он не убил, он не решился на это. Когда мы остались с ним с глазу на глаз, он побоялся поднять оружие. У меня с ним был разговор. Он сознался, что был послан меня убить, и просил об одном,—чтобы я не давал хода этому делу. Я рассказываю этот маленький эпизод для того, чтобы показать вам ту атмосферу, которая была на Дону. Если к этому прибавить пьяные патрули на улицах, пьяные «боже, царя храни», разделение добровольцев на «алексеевцев» и «корниловцев», еще раз говорю—всевозможные интриги и ни малейшей мысли о родине,—то вы поверите мне, если я вам скажу, что оттуда я уезжал с глубоко стесненным сердцем. Я уже тогда был отравлен мыслью о том, что из этого ровно ничего не выйдет. Еще раз говорю, что глубоко сожалел много, много раз потом, что не имел возможности сосредоточиться на этих впечатлениях. Мне надо было уезжать, а потом сразу же я был очень занят. Я сказал «уезжать?... Как я уехал?.. Ну, что же, они восприняли меня .как врага; они считали, что я им больший враг, чем ры. Они говорили, что коммунисты-большевики продержатся — 85 — неделю, но если демократия возьмет власть, то она возьмет ее надолго, а мы хотим наследовать большевикам. Я уезжал оттуда после многих бесед как в Донском Правительстве”), так и в Донском Гражданском Совете. Формально, на бумаге, я достиг некоторого результата. И Каледин, и Алексеев, и, в особенности, Корнилов на словах согласились со мною, что совершенно необходимо опереться на крестьянство, совершенно необходимо этот же Донской Гражданский Совет реорганизовать на началах демократии, совершенно необходимо включить туда людей определенно демократического направления. Но все это были только слова. А что они фактически сделали?.. Они сейчас же предложили мне ни более, ни менее, как вернуться в занятую уже вами Москву, в занятый уже вами Петроград, чтобы я там обосновался и, собственно говоря, начал там работать. Для меня было ясно, что, давая такое поручение, они очень рассчитывали на- то, что вы меня вскоре поймаете и тут же расстреляете. Так я понимал это поручение. Почему же я тогда пошел к Каледину и Корнилову? Я вам отвечу. Может быть, ошибаюсь, я не знаю, но я всю свою жизнь провел так, что если я во что-нибудь верю, то довожу эту веру до конца и не отказываюсь от того, что я сделал, чтобы защитить мою веру. Что же мне было делать? Один бороться я не мог. В эс-еров я не верил, потому что видел полную их растерянность, полное их безволие, отсутствие мужества. Кто же боролся? Один Корнилов боролся. И я пошел к Корнилову. Вот почему я пошел, был там и уехал оттуда. Помню, когда я уезжал, не забываемая картина осталась надолго передо мной, и сейчас она стоит передо мной. Это—мое последнее впечатление о Доне. Я с Алексеевым и молодым его ад'ютантом-офице-ром вышли вечером после какого-то совещания. Вдруг из темноты какая-то фигура со штыком замахнулась на Алексеева, замахнулась не на меня, а на него—на Алексеева. Я помню, как молодой офицер бросился, как кошка, схватил за горло и повалил, И после того, как он повалил, Алексеев спрашивает: «кто вы такой?» Тот отвечает: «я офицерского полка доброволец в патруле». И вот этот «офицерского полка доброволец в патруле» в пьяном виде замахивается винтовкой на своего главнокомандующего. Вот с чем я тогда встретился! Председатель: Для какой же цели вас включили в Донской Гражданский Совет, если на вас готовили покушение и т. д.? Савинков: В зтом-то все и дело. На бумаге, на cnosaxj когда я беседовал с ними, они соглашались, что надо Донской Гражданский Совет увеличить демократическим элементом: «надо включить вас, да того, да другого, да третьего и т. д.». Но это были только слова. Это все было для того, чтобы отде- 8* — 86 — латься от меня. Я был крайне нежелательным элементом, а они не знали, что со мной делать. Покушения не они организовывали. Покушение шло из офицерских определенно-монархических кругов, которые хотели меня ликвидировать для того, чтобы у них развязались руки. Они говорили: «Вот—ты в Гражданском Совете, ради бога, уезжай в Москву... А там в Москве большевики тебя расстреляют». Я говорю об этом так уверенно потому, что в течение последующей моей работы не раз и не два, а десять раз я имел возможность убедиться в этом. Донской Гражданский Совет. Председатель: Успели ли вы принять какое-нибудь активное участие в делах Донского Гражданского Совета? Савинков: Нет, я даже ознакомиться не успел, потому что мое пребывание там вылилось в бесконечные и бесполезные разговоры. Вы сами знаете, что собою представляли эти комитеты. А вели они разговоры на такие темы, как «мы идем с буржуазией, с казаками, и нам не нужно демократии». Председатель: Так что, состав Совета был не демократический? Савинков: Совершенно не демократический. Председатель: Председателем был Алексеев, и Корнилов тоже был? Савинков: Да. Председатель: Струве90) входил? Савинков: Да. Председатель: В качестве кого? Савинков: Я не знаю. Я приехал туда и увидел организованный Гражданский Донской Совет, и эти господа уже сидят. Председатель: Струве в качестве кого вошел? Савинков: Я уверяю вас, что не могу на этот вопрос дать ответа, потому что то, что я там увидел Струве, было для меня неожиданностью. Я тоже себя спросил: а почему тут сидит Струве? Председатель: Кто еще туда входил? Савинков: Помню, что входил Белоруссов ”). Председатель: Какой Белоруссов? Савинков: Тот, который умер. Один из редакторов «Русских Ведомостей»’3). Председатель: Он кого, какие группы представлял? Савинков: Не могу сказать. Председатель-А Федоров»•*),бывший министр промышлеи-^ ности? Савинков: Федоров, кажется, был. — 37 — Председатель: Но все не казаки? Савинков: Нет, не казаки. Председатель: Так что, Совет этот был довольно сложной комбинацией? Савинков: Было Донское Правительство и тут же Новочеркасский Донской Совет °4), при чем Донское Правительство с Гражданским Донским Советом было не в ладах. Так что, кроме того, что я сказал, было еще и то, что оба правительства, я не скажу,—грызлись между собой, но, во всяком случае единения у них не было. Эго производило тяжелое впечатление. Председатель: Если вы с первого же момента отнеслись ко всем этим генералам так отрицательно, почему же вы приняли такое активное участие, поехали в Москву для связи и т. д.? Савинков: В этом Совете я активного участия не принимал. Я не могу называть активным участием все те разговоры, которые окончились моей победой на бумаге. Почему я принял поручение от них? Почему поехал в Москву не просто так, как я поехал к ним? По этому поводу я уже вам сказал, что положение было такое: Я считал, я был убежден (я скажу впоследствии, почему я так считал, сейчас же прошу вас верить в одно, и вы мне поверите, что никаких личных целей я не преследовал, что никаких интересов имущего класса не защищал, что я был глубоко убежденным защитником Временного Правительства или, точнее, Учредительного Собрания, потому что вся моя жизнь была за Учредительное Собрание, потому что всю свою молодость я отдал на то, чтобы бороться за Учредительное Собрание), для меня было ясно, что нужно бороться за Учредительное Собрание. Но с помощью кого бороться? На кого опереться? С кем итти? Вот—эс-эры, которым я не верил, что они выполнят свою программу. Я не верил потому, что на моих глазах был опыт Временного Правительства, в котором я лично участвовал, опыт необычайного безволия, необычайной безсодержа-тельности. Как же мог я верить в них? Они, ведь, действительно ничего не делали. Мог ли я один бороться? Я не чуствовал в себе такой силы. Значит, надо куда-то итти, заключить какой-то союз, с кем-то. Вы скажете, что это была наивность с моей стороны. Я глубочайше сожалею об этом. Но кто сказал «а», тот должен сказать и «б». Я сожалел, что так наивно верил в то, что эти господа генералы действительно любят Россию и искренне будут за нее бороться. Да, это была наивность. Оттуда я уехал, это обвинительный акт говорит, и я уже начал работать самостоятельно, в связи с ними, ибо оторваться от них я боялся, так как я не отдавал себе полного отчета в том, что там происходит. Прошу не забывать, — 38 — что сейчас об этом ретроспективно не трудно говорить, но тогда, когда свистела такая буря и валился такой бурелом, я разделял заблуждения многих. Председатель: Каким же мыслился государственный строй Донскому Гражданскому Совету? Савинков: Донской Гражданский Совет укрепился на платформе Учредительного Собрания, а последнее уже решит дальнейшее. Эта платформа была для меня приемлема. Председатель: Представители, выдвинутые Донским Гражданским Советом, имели какие-нибудь идеи о формах государственного управления? Савинков: Как вы говорите? Я не понял. Председатель: Представители, которые должны были попасть в Учредительное Собрание от Донского Казачьего Совета, имели какие-нибудь свои взгляды на формы государственного управления? Савинков: Борьба тогда сводилась к следующему: или Учредительное Собрание—или вы; затем, мир—или продолжение войны. Они на Дону выкинули знамя продолжения войны и Учредительного Собрания. Для меня этого было достаточно, и я опять-таки вам скажу, что уже значительно позже я заподозрил их искренность в вопросе об Учредительном Собрании. Председатель: Вы говорите о том, о чем вы беседовали с атаманом Богаевским и другими? Савинков; Я не думал, что они окажут надлежащую помощь. Я думал организовать борьбу против вас и никогда это не удалось ни в какой степени. Я думал, что Россия, это трудовой русский народ и, прежде всего, крестьянин, и прежде всего— распаханное поле, засеянное поле; если действительно любить свою родину и трудовой народ, то власть, конечно, должна принадлежать не только рабочим, но и крестьянам, а, может быть, в особенности крестьянам. Я говорю вам то, что я думал тогда. И думал я, что если вот эту точку зрения совершенно категорически выявить, то крестьянство поддержит, оно поднимется и будет бороться с вами. А раз оно поддержит, поднимется и будет бороться с вами, то оно будет хозяином и этого Учредительного Собрания, а не Каледин с Корниловым, которых крестьянство поставит в то положение, в какое ему будет угодно. Председатель: Но вы обратились не к крестьянству, а к казачьим войскам, к казачьему совету, взгляд которого противоречит крестьянскому, особенно в земельном вопросе. Савинков: Я не обратился к казакам. Я пошел к тем людям, которые активно хотели бороться. Вот каковы были мои мотивы: Так как эти люди говорили, что они борются за Учре — 39 — дительное Собрание, и так как я всю жизнь за него боролся, то я считал возможным с ними вместе итти. Это—теория. А практика это то, что было на самом деле. Кем они были и что делалось на Дону, я уже вам сказал. Председатель: Основная цель—борьба с большевиками, а остальное—как следствие? Савинков: Да, борьба за Учредительное Собрание. Председатель: Сколько времени вы провели на Дону? Несколько месяцев? Савинков: Нет, недель пять. Председатель: А уехали когда? Савинков: А уехал с Дона в середине января 1918 г. Плеханов и Чайковский. Председатель: Какое получили задание и от кого? Савинков: От Донского Гражданского Совета я получил задание переговорить с некоторыми лицами, ну... с Плехановым85), о том, что они, может быть, войдут в Донской Гражданский Совет. Председатель: С Плехановым? Савинков: С Плехановым, да. Председатель: А еще с кем? Савинков: Если не ошибаюсь, с Чайковским. Председатель: А еще с кем? Из монархистов с кем? Савинков: Из монархистов ни с кем. Я получил задание соответственно моей бумажной победе. Я доказывал им, что совершенно необходимо опираться на крестьянство и что в Донской Гражданский Совет должны войти люди совершенно определенного демократического направления. Вот в связи с этим, они и дали мне такое почетное поручение: поехать в Петроград и Москву и переговорить с Чайковским и Плехановым и еще с некоторыми другими,—я не помню точно, с кем,—о том, не войдут-ли они в Донской Гражданский Совет. Председатель: Эту миссию вам удалось выполнить? Савинков: Нет, нет! Мне зту миссию совершенно не удалось выполнить. Плеханов тогда умирал, Чайковского я не видел. Я должен сказать, что, когда я уехал в Москву из Петрограда, мне немножко яснее стало то, что я вам рассказал, и что ничего не изменится оттого, что там будет Плеханов или Чайковский. Председатель: А кто же придумал привлечь именно Плеханова? Ген. Каледин? Савинков: Я, конечно. Председатель: Вы? Савинков: Да, я. — 40 — Председатель: Ис вашей кандидатурой согласились? Савинков: Да. На бумаге, конечно. Председатель: Возражений не было? Савинков: Были, конечно, длинные разговоры, но я уже вам сказал, что некоторая бумажная, именно бумажная, победа у меня была. Председатель: В Петрограде вы с кем-нибудь встречались из рядовых работников? Савинков: Не помню, это было очень давно. Может быть, и виделся, но я не помню с кем. Я очень недолго оставался в Петрограде. Главная цель моей поездки в Петроград была для того, чтобы увидеть Плеханова, мнение которого я очень ценил. Но Плеханов уже умирал, повидаться с ним мне не удалось, и я уехал в Москву. Союз Защиты Родины и Свободы. Председатель: Что вы собирались делать? Савинков: Нет, я опять-таки не знал, что я буду делать. Положение у меня было такое: относительно Дона для меня было ясно, что там работать я не могу, да и не дадут мне работать, а что буду дальше делать, я не знал. Знал только, что бороться надо. Вот тут, поддерживая кой-какие сношения с Доном, я и начал создавать ту организацию, которая является «Союзом Защиты Родины и Свободы», и начал организацию Муромского восстания. Председатель: Этот совет по составу был монархическим—Каледин, Корнилов, Алексеев и т. д.—и даже он не возражал против того, чтобы в Совет включить Плеханова и Чайковского и дал вам это поручение, а когда вы поехали в Москву, то связались там с чисто монархическими организациями. Савинков: Нет, не с монархическими. Я вам расскажу и вы увидите, как это на самом деле было. Относительно того, что вы говорите: «монархисты», то это опять-таки очень легко и просто сейчас, а тогда, когда человек говорил: «я за Учредительное Собрание», какое основание мог я иметь утверждать, что он монархист. Что он был раньше монархистом, но отказывается от этого очевидно, когда заявляет, что он—за Учредительное Собрание. Председатель: Но ведь состав был йз монархистов? Савинков: Учредительное Собрание предполагает, ведь, выборы по всей России. Я ни одной секунды не мог допустить, что оно будет монархическим. ( Чл. суда Камерон: Как относились рабочие к нарождавшейся контр-революции? — 41 — Савинков: На Дону? Я точно сказать не могу, потому Что не видел, я только слышал, что на Дону рабочие волнуются, что они против наших формирований. Камерон: А вообще крестьяне? Савинков: Относительно «иногородних» крестьян? Тут опять-таки было очень много такого, чего я не припомню. Я говорил об этом с Калединым, Корниловым, Алексеевым, со всеми ими. Они как-будто бы продолжали эту казачью политику, не разумея того, что иногороднее население, т.-е. крестьянское население Дона, они во что бы то ни стало, конечно, должны привлечь на свою сторону. Но они этого не понимали. Я скажу, что Каледин, пожалуй, более других это понимал. Этот вопрос меня очень тогда волновал. Камерон: Вы не интересовались настроением рабочих? Савинков: Наоборот, я интересовался. Камерон: А настроением иногородних крестьян? Савинков: Тоже. Я не помню, где и когда, но было заседание с представителями иногороднего населения, которые высказывали недоумение, говоря, что «да, вот на борьбу с большевиками мы бы пошли, мы хотим бороться; но как же можем бороться, когда здесь ведется политика казачья». Я, встречаясь с представителями иногороднего населения и зная их настроения, об этом много говорил с Калединым. Камерон: А рядовое казачество,—я имею в виду, главным образом, фронтовое казачество,—как реагировало оно на формирование Добровольческой армии? Как оно относилось к большевикам? Савинков: Фронтовая часть казачества возвращалась, повидимому, с сильным сочувствием к большевикам. Об отношении местного казачьего населения, опять-таки, насколько я знаю, сказать трудно; отношение это было сложное. К формированию Добровольческой армии относились недоверчиво. Так что там был целый клубок всевозможных недоумений и недоразумений. Чл. суда К у ш н а р ю к: Вы сказали, что у генералов была сильная любовь к России? Савинков: Я думал, что любовь у них есть. Кушнарюк: Какую же Россию любили эти генералы? Савинков: Я думал, что там на Дону были люди, которые хотели бороться против большевиков за Учредительное Собрание. Кушнарюк: Вы не сомневались, что генералы Каледин, Алексеев, Корнилов любят Россию. Вы тоже любили Россию и стали работать против нее. А какую Россию любили Корнилов, Алексеев и Каледин? — 42 — Савинков: Я думаю, что они любили не совсем ту Россию, какую любил я. Кушнарюк: Но вы вместе с ними пошли работать? Савинков: Да, по тем соображениям, которые я уже высказал раньше. Уже тогда было ясно, что если я хочу бороться, то я должен бороться в контакте с ними. У меня было и другое, менее наивное, соображение. Я прошу вас вспомнить то время, когда было очень распространено заблуждение (я тоже разделял его), заблуждение о том, что после вас будут манархисты. Я говорил себе, что если не бороться против вас, если нашей кровью не добиваться Учредительного Собрания, то это значит—совершенно расчистить поле для монархистов. Они придут, а нас не будет, так как мы не участвовали в этой борьбе. Исходя из этой точки зрения, я считал, что эс-эры делают ошибку, что так вяло борются, вместо того, чтобы бороться энергично, взять на себя инициативу. Вот еще одно соображение. Кушнарюк: Работая с явными монархистами, вы знали, какую Россию они любят, какую Россию они хотят. Вы же помогали им для того, чтобы сбросить большевиков. Савинков: Это не совсем так. Если бы это было так, то я на суде сказал бы это. Мне нечего скрывать. Вы можете меня обвинять в том, что было моей ошибкой, что я боролся с вами, шел в союзе, с элементами, которые впоследствии выявили себя совершенно монархическими. Подчеркиваю—впоследствии, потому что в тот период это все было скрыто. В этом можете меня обвинять. Но если обвинять меня в том, что я сознательно и для помощи монархистам шел с ними, я против этого буду протестовать и говорить, что нет, это—неправда. Кушнарюк: Вы говорили, что знаете, какую Россию любили эти генералы? Савинков: Да, теперь я знаю. Я хотел говорить в своем заключительном слове, но я вынужден сейчас сказать несколько слов о следующем: Я приехал в момент революции из-за границы; ведь вся моя жизнь, вся молодость прошли в условиях, при которых я настоящей России не знал. Ведь, я был или в боевой организации партии эс-эров, т.-е. под стеклянным колпаком, или был за границей эмигрантом. Я не мог (и нельзя было от меня этого требовать) знать Россию. Нет, я ее не знал, и каждый день приносил мне разочарования. Председатель: Когда вы приехали в Москву, были-ли у вас какие нибудь явки, квартиры, куда бы вы могли обратиться? Савинков: Когда я приехал в Москву, у меня ничего — 43 — этого не было. Я не помню, кажется, нет; я самостоятельно начал жить. Председатель: Но вы наткнулись на какую-то готовую организацию? Савинков: Нет, это не совсем верно. Какие то гвардейские и гренадерские части были об'единены, но с ними я никакого дела не имел, потому что знал, что они были подчинены некоему Правому Центру96), т.-е. определенно монархическому. Вот тут я обращаю ваше внимание (не для своей защиты, не подумайте, что хочу защищаться и снимать с себя ответственность, я здесь говорю правду), вот тут я обращаю ваше внимание на то, что когда Корнилов и Каледин говорили, что мы за Учредительное Собрание, я, приехавший из-за границы и не знавший России, не имел основания им не верить. А когда я знал, что гвардейские и гренадерские офицеры об'единены и руководятся монархическим центром, тогда я говорил: «Я с вами дела не имею, ибо вы—мои враги». Председатель: Тут получается некоторая невязка. Там, говорите, был Правый и Левый центр... Савинков: Там были три центра. Вначале, когда я приехал, был только Правый Центр. Тот самый Правый Центр, о котором я сказал, что я с ним дела иметь не желал, потому что он открыто заявлял, что он монархический. Затем начал образовываться Левый Центр. Вы знаете, что собою представляли эти Центры. Вы знаете, что там были одни только разговоры, что там сидели люди, которые только говорили, что надо бороться, но не боролись. Ну, хорошо. Левый Центр начал организовываться, и от этого Левого Центра ко мне является представитель и заявляет: «не хотите ли войти в этот Левый Центр и организацию, в которой вы состоите, подчинить ему?». В то время положение было такое, что если кто-нибудь был убежден в необходимости борьбы и хотел бороться против вас, то у него был выбор—или примкнуть к эс-эрам, которые, в сущности, не боролись, а если и боролись, то проявляли мало энергии, или к добровольцам, которые сформировались на Дону под главенством Корнилова. Другого выхода не было: или тут, или там! Я стоял на несколько своеобразной точке зрения. Я полагал, что борьба с большевиками совершенно необходима и что в этой борьбе надо попытаться об'единить все антибольшевистские силы, за исключением явных монархистов. Я думал, что нам, демократам, надо бороться в союзе с добровольцами, потому что, если мы будем бороться порознь, нас разобьют очень легко, а также для того, чтобы не доставить добровольцам первое место, когда вы будете побеждены. Вы не забывайте, что я говорю о 1917 г., когда это заблуждение было у многих. Может быть, и среди вас были такие люди, - 44 — которые не знали,—победите вы или нет. Россия тогда разделилась на две части. Одни были за вас, другие против вас. Одни верили в вашу победу, другие не верили. В этот период я был из тех, которые в вашу победу не .верили и считали своей единственной задачей вести борьбу, чтобы потом иметь больше голоса. Вот тогда образовался этот Левый Центр и, как я уже вам сказал, предложили мне примкнуть. Я ответил именно то, что доложил сейчас вам. Я говорил, что мне кажется, что задача не в том, чтобы разбиваться на те или иные центры, а задача в том, чтобы об'единить все антибольшевистские силы. Я полагал, что в противовес этому Правому Центру, о котором я говорю, надо бы учредить единый Национальный Центр, куда бы вошли и левые, и умеренные правые,—все стоящие на платформе Учредительного Собрания. Этим делом я сам не занимался, я был слишком занят организацией. Я должен сказать, что не придавал существенного значения этим центрам. Я склонен был смотреть на них, как на интеллигентскую болтовню, а не как на дело. Но раз они эти центры создавали, то я и высказал свое мнение. Отсюда и началась организация Национального Центра. Председатель: Какие же элементы входили в Левый Центр? Савинков: В Левый Центр входили эс-эры, эн-эсыи), левые кадеты”). Председатель: Левые кадеты входили в Левый Центр? Савинков: И в Левый, и в Национальный Центр. Председатель: А в тот, который вы называете Правым? Савинков: Правый был монархический. Они прямо говорили, что они против Учредительного Собрания. Председатель: Вы, в конце концов, вошли в Правый Центр? Савинков: Нет. Было три центра: был Правый—монархический, был Левый и Национальный центр, куда я и вошел. Этот Национальный Центр стоял на платформе об'единения всех борющихся антибольшевистских сил, кроме монархистов. Председатель: К этому вопросу мы еще вернемся. Итак, вам удалось создать эту организацию в Москве под названием Союза Защиты Родины и Свободы. Какие же элементы входили, какова была численность, каковы были задачи и программа этой организации? Савинков: Программа Союза Защиты Родины и Свободы была довольно элементарна, потому что, как я уже сказал вся его деятельность сводилась, главным образом, к вопросу об' Учредительном Собрании, к вопросу:—народовластие или диктатура пролетариата? Вот на платформе народовластия, на — 45 — платформе Учредительного Собрания я и стал собирать и организовывать. Председатель: Значит, в вашей программе совершенно-не было указания на то, какой государственный строй должен быть в России? Савинков: Мы стояли тогда на той точке зрения, что-наше дело—только защищать Учредительное Собрание, т.-е.. довести страну до такого положения, когда могут быть осуществлены свободные выборы в Учредительное Собрание. Учредительному же Собранию, т.-е. народу, и будет принадлежать право установить все последующее. Вот на какой точке зрения мы стояли. Мы не хотели навязывать народу своей воли: народ соберет Учредительное Собрание и решит, как ему угодно будет. Лично я ни одной секунды не сомневался, что народ установит форму правления республиканскую и что, в случае нашей победы, мы вернемся приблизительно к тому же, что было при Временном Правительстве, может быть, даже левее. Но я повторяю, что программа была не разработана, она была совершенно элементарна. Момент был такой, когда было не до программы. Председатель: Но основные моменты программы, цель всего «Союза» были выработаны? Савинков: Если вы спросите мое личное убеждение, то я вам скажу. Я уже сказал, и это подтверждается всей моей жизнью. Председатель: Но, ведь, это вы один, а в «Союзе» было не десять человек, а немного больше? Савинков: Разрешите мне сказать. Еще раз повторяю, что мы стояли на той точке зрения, что наше дело организовать для борьбы с вами не политическую партию, а боевую организацию. Наше дело должно заключаться только в том, чтобы расчистить путь народу, но не навязывать ему свою власть. И для того, чтобы в эту организацию могли войти все те элементы, которые искренне любят русский народ и которые искренне хотят бороться с вами, у нас была довольно элементарная платформа, т.-е. Учредительное Собрание. А как я организовывал? Ну, как вам сказать, я—старый революционер... Через Учредительное Собрание к генеральской диктатуре. Председатель: Скажите, у вас была только одна программа, или несколько программ? Может быть, в один период у вас была одна программа, а потом была другая? Ну вот, напр., в период 1918 года до Ярославского мятежа? Савинков: У нас была одна программа. — 46 — Председатель: В этой программе было определенно сказано об Учредительном Собрании или глухо? Савинков: Было определенно сказано. Председатель: Программа какие предусматривала задачи? Савинков: Свержение власти большевиков и созыв Учредительного Собрания. Мы думали так, что, если вы падете (что необходимо было для того, чтобы Учредительное Собрание было созвано), необходимо создать твердую, сильную власть, чтобы не было того, что имело место при Керенском, когда об Учредительном Собрании говорили, говорили и говорили, а не созывали его. Поэтому мы стояли за то, чтобы власть была осуществлена... иу, если хотите, своего рода диктатурой. Председатель: Диктатурой кого? Савинков: Этого не было указано. (Смех аудитории). Председатель; У вас было как-будто так изложено: «свержение правительства, доведшего родину до гибели»—это первый пункт; и дальше второй пункт: «Установление твердой власти, непреклонно стоящей на страже национальных интересов России». Вы диктатуру имели в виду какую, военную или гражданскую? Диктатуру Гражданского Совета с генералами? Савинков: Я не знаю, почему вы ставите эти вопросы. Вы можете сказать, что эта программа была очень элементарна, и вы будете правы. Я могу вам об'яснить, почему эта программа была такой элементарной. Еще раз говорю, что это не была политическая партия, а это была боевая организация, которая ставила себе определенную, чисто военную цель—свержение вашей власти. Теперь же, для того, чтобы свергнуть вашу власть, нужно знать, зачем свергать ее вообще. Наша точка зрения была такая, что мы не хотели русскому народу навязывать свою волю, а русский народ должен сам выявить свою волю на Учредительном Собрании. Для того же, чтобы это Учредительное Собрание в момент такой смуты можно было-бы собрать после вашего падения, нужно было создать твердую власть. Мы не предрешали формы этой власти, какая она будет,—военная или гражланская,—но условились и твердо остановились на одном, что не должно быть повторения керенщины. Еще раз повторяю: не относитесь к этому «Союзу», как к политической партии, не ставьте требований, которые можно пред'являть к партии. Это— гораздо более элементарная форма, чем партия. Основным пунктом нашей программы было Учредительное Собрание. Председатель: Вы разделяли вашу программу на две части: на программу ближайшего момента и программу последующего момента? Савинков: Я хочу Вам ответить на эти вопросы, но вы заставляете меня вспомнить те мысли, которые были у меня в 1918 году. . . * — 47 — Председатель: Ну, если вы забыли, то мы это оставим. Продолжение войны с Германией имело место в вашей программе? Савинков: Да, да, конечно. Председатель: А вот, была ли в программе подобная формулировка на последующие моменты: «установление в России того образа правления, который обеспечит гражданскую свободу и будет наиболее соответствовать потребностям русского народа»? Савинков: Это такая неопределенная форма, что туда можно вложить все. Председатель: Вы и говорили, что формулы вашей программы были очень неопределенны. Савинков: У нас не было, как я вам сказал, разработанной, принятой, обсужденной и напечатанной программы. Этого же у нас не было. Еще раз прошу обратить ваше внимание на следующее. Положение было такое: Вот 1918 г. Вот, как я сказал, свищет буря. Вот мы боремся. Национальный Центр, Правый Центр, Левый Центр пишут программы. Они спорят из за этих программ, проводят все время в обсуждениях этих программ. Но мы же—мы уже другое дело. Мы активно с вами боремся, и нам было не до программ. Я должен вам совершенно честно сказать, что я был настолько занят с головы до ног, что у меня не было времени ни посещать этот Национальный Центр; ни разговаривать о программах. Я знал, что мы боремся За Учредительное Собрание. Я говорил себе: зачем мы будем думать о завтрашнем дне и в деталях обдумывать, как мы будем устраивать дальнейшее? Я этого не знаю, это решит народ, а сегодня я должен думать о сегодняшнем дне. Сегодняшний же день—не день Национального Центра, не день обсуждения программ, а мой сегодняшний день—это день организации. Я думал, прежде всего, об организации. Если вы хотите сказать о моем, якобы, противоречии: почему я, демократ, шел с теми, кто потом оказались монархистами, то я уже вам сказал. Во-первых, они потом оказались, это во-первых. Во-вторых, чтобы увидеть настоящее их лицо... Председатель: Они же и раньше были монархистами? Савинков: Разрешите сказать. Для вас это все очень просто, а я вам сказал, что я приехал из-за границы. Я ничего в России не знал. И вот, когда человек говорит: «я за Учредительное Собрание», то я не могу проникнуть к нему в душу и не знаю, что там есть. Потом я научился. Но вы меня спрашиваете о 1918 г., так я говорю: да, я, вот, практический человек, человек реального дела, занимающийся организацией, я очень много думал о том, о чем вы меня спрашиваете. Это мне все казалось не так существенным. Мне казалось, что наше дело—свалить вас, а потом придет народ, и Учредительное — 48 — Собрание решит все эти вопросы, а моя задача—слуги народа — была бороться за Учредительное Собрание. Председатель: Вы недавно говорили о том, что предполагалась диктатура. Чья диктатура? Савинков: Верно. Говорилось о промежуточном периоде’ заявлялось, что большевики падут и, пока Учредительное Собрание будет созвано, какая власть нам нужна на этот небольшой период времени: нужно ли вернуться к керенщине, или нужна твердая власть? Соглашались на том, что керенщина совершеннно невозможна, что нужна твердая власть. Она будет осуществляться, вероятно, путем диктатуры. Какой?—Это не наше дело. Мы этим заниматься не будем. Это дело будущего. А в настоящем мы занимаемся организацией. Председатель: Какие элементы входили в вашу организацию? Офицеры? Савинков: Всевозможные, самые разнообразные. Были интеллигенты, просто студенты, были и офицеры, было много офицеров. Председатель: А вот это об'единение, о котором говорили,—об'единение офицеров гвардейских и гренадерских полков, эта организация вошла в ваш «Союз»? Савинков: Нет, никогда. Уже перед самым ярославским восстанием они прислали ко мне депутацию и заявили, что некоторые части желают работать и желают принять участие в этом восстании. Это они мне заявляли. Но я должен сказать, что пока дело до дела дошло, то их уже не было. Председатель: Их арестовали? Савинков: Нет, они просто ничего не делали и не явились. Председатель: Как был организован ваш «Союз»?Какое учреждение стояло во главе его? Савинков (не расслышав}'. Как вы говорите? Председатель: Как был организован «Союз»? Савинков: «Союз» был организован... Председатель: Политическое руководство и аппарат? Савинков: Политическое руководство было очень маленькое в тех небольших пределах, о которых я сказал. И это политическое руководство осуществлялось номинально в этом Национальном Центре. Что касается самой организации, то я— старый революционер, и я стал очень медленно и очень упорно, очень осторожно создавать тайную организацию, при чем эта тайная организация создавалась на следующих началах: вот образовалось ядро,—полк,—и вот отделенный (я иду снизу) знает своего взводного, взводный знает ротного, ротный знает батальонного, батальонный знает своего полкового командира, так что каждый член организации знал только одного человека. — 49 — Сверху же каждый член организации знал четырех, т.-е. начальник дивизии знал четырех полковых командиров, полковой командир знал четырех батальонных и т. д. Вот эта постановка дела, это положение, что снизу знают только одного, сверху знают только четырех, оно придавало организации довольно твердый, довольно крепкий характер. Во главе стоял штаб, ну-с, вот, во главе штаба стоял я. Председатель: В Национальный Центр того времени вы входили? Савинков: Да, я входил. Но я вам скажу, что на эти центры я всегда смотрел с некоторым пренебрежением. Я знал, что без них, к сожалению, обойтись нельзя, но толку от них нет. Поэтому я, по возможности, избегал даже бывать на их заседаниях. Председатель: Кем там*) был Перхуров? Савинков: Начальником штаба. Председатель: Непосредственно вам подчинялся? Савинков: Да. Председатель: А генерал Рычков тоже вам подчинялся? Савинков: Сказать, что он непосредственно мне подчинялся, было бы неправильно. Председатель: Он был, собственно,командующим войсками? Савинков: Да. Председатель: А вы возглавляли? Савинков: Да. Но фактически все делал не Рычков, а я; Перхуров подчинялся мне. У нас в штабе была такая постановка дела: если являлся кто-нибудь и заявлял, что я хочу бороться против большевиков, то ему задавался только один вопрос: «Вы за Учредительное Собрание или против?» Если он говорил, что он за Учредительное Собрание, и мы не имели никаких оснований ему не верить, то этим дело и ограничивалось. Это не был строгий и точный отбор людей, не был—в политическом смысле этого слова. Председатель: По убеждениям Перхуров и Рычков были монархисты? Савинков: Они были за Учредительное Собрание. Председатель: Через Учредительное Собрание к монархии? Савинков: Мое мнение заключалось в том, что Учредительное Собрание никогда не приведет к монархии. Я боялся другого, что монархисты просто захватят власть, когда вы падете, а Перхуров говорил: «я убежден, что русский народ пошлет в Учредительное Собрание людей, которые захотят монархии». Я ему говорил: «зто ваше убеждение, думайте, что хотите». *) В Союзе Защиты Родины и Свободы— 4 — 60 — Председатель: Рычков то же самое думал? Савинков: То же самое. Председатель: А остальные руководящие посты? Савинков: Здесь были перечислены некоторые лица. Там вы найдете людей самых разных убеждений: и социалистов, и умеренных, и республиканцев, и просто людей разных убеждений. Председатель: Здесь*) стоят только одни буквы. Савинков: Доктор Григорьев”), убитый в бою, был плеха-новцем; расстрелянный Бреде10(|) был убежденным республиканцем; наконец, я сам. Вот, позвольте вам сказать, что этот период, о котором вы говорите, для меня единственный, который я вспоминаю без огромной горечи, потому что собрались, вы говорите, политические убеждения,—монархисты, социалисты или республиканцы,—но я отвечаю вам, по мере своих сил, что главное для меня было не это. Я вам говорю совершенно откровенно, что для меня самое главное было то, честный ли ты человек, или нет. И второй вопрос, если ты честный человек, то готов ли ты за Учредительное Собрание итти до конца, или ты хочешь разговорами заниматься. Эти люди, которые собрались, были честные люди, и они были готовы итти до конца за свои убеждения. Председатель: Вы говорили, что Перхуров сам говорил, что он думал через Учредительное Собрание прийти к монархии. Савинков: Еще раз говорю, что если вы хотите обвинить меня в том, что я шел вместе с монархистами, то я говорю, что в этой организации были люди, которые исповедывали эти убеждения, Но раз вы меня спрашиваете, я хочу выяснить, что на самом деле было. Перхуров не то что думал, что он поставит царя, а он мечтал и надеялся. Это было смешно. Но его предыдущая жизнь была такова, что не позволяла ему выйти из этих рамок. Он надеялся, что русский народ пошлет в Учредительное Собрание монархистов. Председатель: Он и-на суде два года тому назад заявил то же самое. Он намеревался к монархии перейти через Учредительное Собрание. Савинков: Это было его надеждой. Председатель: Кто входил в Национальный Центр? Савинков: Я не помню; кажется, в брошюре это сказано. Председатель: Тут получается некоторая невязка в ваших об’яснениях. Тут**) говорится: «Образовавшийся в Москве вес *) В брошюре Б. Савинкова: «Борьба с большевиками».Варшава, 1920 г., СТр. 25,—Pfd. г **) Там же, стр 27.—Ред. — 51 — ной 1918 г. «левый центр» предложил мне поэтому вступить в него в качестве члена. Я посоветовался со штабом «Союза» и отказался». Это не совсем ясно: В этот союз, который об‘единялся Национальным Центром, входили те, которые были в Правом Центре? Савинков: Нет. Когда я в этой брошюре сказал «правые», то это было в противовес левым. О Правом Центре вообще не могло быть речи. Он был вне нас. Мы ничего общего с ним не имели. Я тоже опасался работать с ним, потому что он действовал вместе с немцами. Председатель: Сколько членов насчитывала ваша организация? Савинков: Трудно ответить на этот вопрос, потому что никогда настоящего учета не было. Я, лично, думаю, что если взять Москву и близлежащие города, то тысяч 5 было. Председатель: Какой процент офицеров был в этом числе? Савинков: Как же я могу ответить на это?.. Я стою во главе тайной организации, я стою в самой голове этой организации, в ней 5 тысяч человек. Но разве я имею списки, разве я спрашиваю социальное положение? Я знаю (у нас по полкам устраивали), что есть такие-то и такие-то полки, заполненные или незаполненные, стоят в таком-то городе, во главе—такой-то. Но больше я ничего не знал. Председатель: Вы знали, что все члены «Союза» разделялись по разным командным должностям: были взводные, отделенные. Все они были офицеры? Савинков: Я еще и еще раз говорю, я не хочу защищаться, я беру ответственность на себя. Вы меня спрашиваете— я хочу сказать правду, как оно было. Можно организовывать тайную организацию разно: можно организовывать по системе тройки, пятерки,—всячески можно. Но так как я имел в виду военные цели, то мы взяли форму организации военную, при чем сказали, что для обеспечения конспирации самое правильное, чтобы снизу вверх люди друг друга совсем не знали,сверху вниз—тоже знали бы возможно меньше. Поэтому на вопрос о том, было ли большинство офицеров, или нет,—я не могу точно сказать. Вероятно и наверное, большинство, потому что в то время все были офицеры... Председатель: Если вам не был известен социальный состав вашей организации, откуда же вы знаете, что большинство не было монархистами? Савинков: Были три точки зрения в этот период. Одна точка зрения была определенно монархическая, с ними я ничего общего не имел. Другая точка зрения—эс-эровская. Эс-эры работали для своей партии. И третья точка зрения, на которой — 52 — я стоял—это то, что нужно в борьбе с вами об'единить все те силы, которые, может быть, расходятся в очень существенных программных вопросах, но которые признают честно и добросовестно непременный пункт—Учредительное Собрание. Вот эта точка зрения, на которой я стоял. И, организовав Союз Защиты Родины и Свободы, я с моей точки зрения не сходил и открывал двери каждому, который честно говорил: «я—за Учредительное Собрание». Те же люди, которые говорили, что они монархисты, что они не за народную власть,—я с этими людьми дела не имел. Покушение на Ленина. Председатель: Какая тактика была в вашей организации, какие ближайшие цели вы предследовали весной 1918 года? Савинков: Я уже сказал, что наша организация была боевой организацией, т.-е. она совершенно определенно ставила себе задачей военные дайствия. Она ставила себе задачей те восстания, которые потом произошли в Рыбинске, в Ярославле, в Муроме. Но я всегда стоял на точке зрения, что если я веду войну, то я веду ее всеми средствами и всеми способами. Наша организация имела в виду всевозможные способы борьбы вплоть до террористической. Мы считали, что нужно приложить все усилия, чтобы вас свалить. Так что на этот вопрос мой ответ будет совершенно категорический: в тактическом отношении мы допускали все средства борьбы против вас. Мы имели в виду, прежде всего, вооруженное восстание, но мы не отказывались и от террористических актов. Председатель: Какие террористические акты предполагались и что было сделано для их исполнения? Савинков: Предполагались покушения на Ленина и Троцкого в 1918 г.Делалось очень мало. Пытались организовать наблюдение по старому способу. Но нужно сказать, что они ни Ленина, ни Троцкого никогда не видели. Из этого толку вышло мало. И не потому, что мы не хотели, а потому, что мы не сумели и не смогли. Председатель: Конкретно, что было сделано? Савинков: Не было ни одного покушения. Председатель: Вы беседовали через третье лицо*) с Лениным. Как это понять? Савинков: Это очень отдаленно. У меня, просто, был знакомый, который виделся с Лениным и который мне об этом передавал. •) См. следующий вопрос председателя.— Ред. — 53 — Председатель: Вы пишете: *) «Предполагалось в Москве убить Ленина, и для этой цели было установлено наблюдение. Одно время оно давало блестящий результат. Одно время я беседовал с Лениным через третье лицо». Вот фраза. Одно время вы считали беседу через зто третье лицо тоже блестящим результатом? Савинков: Блестящим результатом, потому что это лицо мне рассказывало о том, как живет Ленин, где живет Ленин. Это я знал, но дальше этого дело не пошло. Председатель: Дальше записано так: «План этот удался только отчасти. Покушение на Троцкого не удалось. Покушение на Ленина удалось лишь на половину: Дора Каплан102), ныне расстрелянная, ранила Ленина, но не убила». **) Как понять эту фразу? Савинков: Вы дело о Каплан знаете и очень хорошо знаете, что к делу Доры Каплан наш Союз не имел никакого отношения. И когда я зто писал, то писал это потому, что знал, что эс-эры тоже что-то делают, но что делают, кто именно делает,—этого я не знал. Позвольте вам сказать, что в этой книжке-брошюре, которая назначена была для широкого распространения, я писал правду, но писал не с той точностью, с которой говорю вам Я не желаю снимать с себя никакой ответственности. Я начинаю с того, что мы все способы считали законными в борьбе с вами, в частности, и террористический. Мы имели в виду Ленина и Троцкого, но мы этого не сделали ни в отношении того, ни другого. Председатель: Да, но эта фраза очень странная: «План этот удался только отчасти. Покушение на Троцкого -не удалось. Покушение на Ленина удалось только на половину». Покушение удалось и удалось только на половину, так как Каплан «только ранила» его, «но не убила». Савинков: Может быть, эта фраза очень не удачная, но вам очень хорошо известно, что мы к покушению Каплан на Ленина не имели никакого отношения. Председатель: Эта фраза тут записана так, как будто-бы в том смысле, что Каплан имела некоторое отношение к вашей организации. Савинков: Может быть, это—неудачная фраза. Председатель: Для чего же тогда эта фраза написана. Савинков: Я писал эту брошюру чрезвычайно наспех и Очень давно. *) В упомянутой брошюре Савинкова: „Борьба с большевиками , стр. 32.-Нед. **) Там же, стр 32.—ЛЭ. — 54 — Председатель: Здесь*) говорится, что Союз Защиты Родины и Свободы, во главе которого вы стояли, предполагал убить Ленина, и дальше говорится: «Покушение удалось лишь на половину», Каплан «ранила Ленина, но не убила». Савинков: Вы можете сделать такой вывод, что мы имели непосредственное отношение к покушению Доры Каплан. Я же на зто отвечаю, что если-бы это было так, я бы вам это здесь сказал. Вы знаете, вам это известно не хуже, чем мне, что в покушении Доры Каплан на Ленина мы не принимали никакого участия. Председатель: Для какой же цели эта фраза написана? Савинков: Эта брошюра написана чрезвычайно наспех, для широкого распространения, и, может быть, в ней было подчеркнуто то, чего не нужно было подчеркивать. Председатель: Так что «Союз» приписал это дело себе? Савинков: Не совсем. Председатель: Для чего нужно было напоминать об этом покушении, если «Союз» не принимал в нем участия? Савинков: Я не пытаюсь снять с себя ответственности. Если бы я принимал в этом деле участие, я бы сказал об этом. Какая для меня разница? Я говорю совершенно откровенно и точно-я считал все способы законными, в частности, террористическую борьбу. Повторяю еще раз, что если бы я принимал в деле Доры Каплан какое-нибудь участие, я бы сказал об этом. Но я никакого участия в этом деле не принимал. Это прошло помимо меня. Когда я писал эту брошюру, эту статью, я ее писал наспех, для газеты. Я вспоминаю, что с эс-эрами у нас установились одно время хорошие отношения и что даже я говорил о том, что у меня есть план восстания, а они говорили, что «может быть, и у нас что-нибудь будет свое». Я писал эту брошюру и, может быть, вспоминал об этом. Я говорю, что защищать себя не хочу, но точность историческая заключается именно в том, что мы в этом деле не принимали участия. Председатель: Потом, в одном из воззваний, под названием «Евреи, большевики и погромы», за вашей подписью, имеется такая фраза: «не мы, русские, подняли руку на Ленина, а еврейка Каплан; не мы, русские, убили Урицкого10”), а еврей . Канегиссер1М). Не следует забывать об этом. Вечная слава им». Савинков: Это была одна из статей, о которой я совершенно не помню. Это одна из моих старых статей по еврейскому вопросу. Я приводил покушение на Ленина в доказательство того, что не правы те, которые утверждают и стоят на *) В упомянутой брошюре Савинкова, стр. 32.—Ред. — 55 - той точке зрения, что все евреи коммунисты. Вся статья была написана в защиту известной точки зрения. Председатель: В конце этой фразы значится «вечная слава им». Это написано? Савинков: Написано. Я же сказал уже, что я признавал все способы борьбы. Председатель: А вы знали, что эс-эры тоже предполагают устроить покушение? С а в и и к о в: Я смутно знал, что что-то предполагается, но, что именно, они мне не говорили. Председатель: Они знали, что вы готовите покушение на Ленина, и вы знали, что они готовят покушение? Савинков: Покушению на Ленина и Троцкого я в ходе нашей работы придавал очень небольшое значение. Для меня был гораздо более важным вопрос о вооруженном восстании. И когда я встречался с эс-эрами, то говорил с ними именно об этом. О покушении эс-зры мне не говорили, но мы говорили о том, что будем готовить. Мы думали, что надо предпринять террористические акты. Вот характер наших разговоров. Мы с эс-эрами были, так сказать, платоническими союзниками, но не фактическими. Председатель: Вы не верили, что зс-эры могут устроить вооруженное восстание; а что они могут проводить террористические акты, этому вы тоже не верили? Савинков: Мы верили, но, ведь, одно дело—боевая организация партии эс-эров, а другое дело—партия эс-эров. Это две вещи разные. Председатель: Вы не отрицаете того факта, что вы знали, что эс-эры, по крайней мере, в Москве готовили покушение на Ленина и они тоже знали, что вы готовили покушение на Ленина? Савинков: Я не могу сказать, что они знали, что я готовил покушение на Ленина. И вообще покушение на Ленина и Троцкого, как я сказал, было второстепенной задачей. Пр ед се дат ель: Это другое дело. Я поэтому и начал с этого, как с второстепенного вопроса, а дальше будем говорить о главном. Савинков: Я очень прямо отвечаю на этот вопрос, что в такой точной формулировке мы об этом не говорили,—в такой точной формулировке, как вы сейчас'даете. Председатель: А чтобы согласованно действовать,—об этом не хотели разговаривать? Савинков: Согласованно действовать? Был разговор одно время, что давайте действовать согласованно, но из этого, кроме разговора, ничего не вышло. Председатель: А вы с кем беседовали? — 56 - Савинков: С покойным Моисеенко1’6). Председатель: Вы все время говорили, что вы вели переговоры с эс-эрами. Ведь, с несколькими или же с одним и тем же все время? Савинков: Борис Моисеенко был представителем для нас от эс-эров, и все переговоры я вел с ним, как главой этой организации. С эс-эрами же я, вообще, встречался и говорил с ними на разные темы, в частности—по вопросу о Левом Центре, в который они меня звали. Председатель: В тот центр, о котором вы говорили,— в Национальный Центр, куда вы входили, эс-эры входили или нет? Савинков: Эс-эры? Нет. Председатель: Они в этот центр не входили? Савинков: Да. Председатель: Те разговоры о Национальном Центре были у вас с эс-эрами? Савинков: У нас были беседы по вопросу о Национальном Центре; такие беседы не организационного характера, а характера чисто политического, я с эс-эрами неоднократно вел. Много по этому поводу,, вообще, было переговоров. Еще раз скажу, все эти переговоры в моих глазах не заслуживали большого внимания. А с организационной стороны с нами имел сношения Борис Моисеенко. Председатель: С какими еще политическими организациями, кроме эс-эров, вы имели переговоры весной 1918 г.? Савинков: С Национальным Центром. Председатель: Еще с кем? Савинков: Левый Центр, эс-эры, больше я не помню. Роль иностранцев в подготовке Ярославского восстания. Председатель: Скажите подробнее относительно плана восстания в Ярославле, Рыбинске, Муроме и т. д. Как предполагалось зто устроить и с чем сочетать? Савинков: Вы сейчас задаете такой вопрос... Председатель: Конечно, не детали технического характера, а общий стратегический план. Савинков: Вы задаете мне вопрос, на который мне, конечно очень печально отвечать. Дело было так. У нас создалась ’организация. Я первоначально думал о выступлении в Москве силами этой организации. Может быть, именно на этом плане я бы окончательно и остановился, если бы французы, в лице консула Гренара101) и военного атташе генерала Лаверна1”), которые действовали от имени французского посла Нуланса, не заявили бы мне о том, что союзники полагают, что есть воз — 57 — можность продолжения войны с Германией в том или ином виде на русском фронте. Вы знаете, что я стоял тогда на точке зрения необходимости продолжения войны. Они мне заявили, что для этой цели будет высажен англо-французский десант со значительными силами в Архангельске108), и они меня спросили, в каком положении дело у меня. Председатель: Я не понимаю, с кем вы персонально говорили. Савинков: Я уже сказал. Председатель: Персонально с кем вы говорили? Савинков: Я назвал консула Гренара, военного атташе Лаверна и французского посла Нуланса. Они мне заявили, что будет свергнута ваша власть и, значит, будет иметься возможность продолжать войну, хотя бы со слабыми силами, на русском фронте, если вооруженное выступление поддержит предполагавшийся в Архангельске десант. Для этого нужно, мол, сделать вооруженное выступление по такому плану: занять верхнюю Волгу, англо-французский десант поддержит восставших, и зта верхняя Волга будет базой для движения на Москву. Вот таков был план,—план, как я вам говорю, построенный непременно и, я бы сказал, целиком на этом заявлении .французов. Десант в Архангельске,—восстание на верхней Волге. Муром только потому, что там в это время была ставка, а потом уже с верхняго течения Волги дальше на Москву. Председатель: А Вологда? Савинков: Вологда? Я говорил и о Вологде, но там у нас было очень мало сил. Говорили и о Костроме. Предполагалось: Рыбинск, Ярославль, Кострома, Муром. Председатель: А Вологда? Савинков: Мы не имели достаточно сил, чтобы выступить в Вологде. И французы нам говорили, что с Вологдой они сами справятся. Довольно значительный десант, предположенный в Архангельске, не может быть остановлен в Вологде. Он присоединится к нам, когда мы поднимем восстания на верхней Волге. Оттуда уже совместными силами двинемся на Москву. Председатель: Вологду они оставляли за собой? Савинков: Вологду они оставляли за собой. По крайней мере, о Вологде был разговор такой, что мы там ничего сделать не можем, сил у нас достаточных в Вологде нет. Как я вам говорю, план был: Рыбинск, Ярославль, Кострома и Муром. Вот еще раз говорю, что весь этот план был построен и мог быть построен только при предположении англо-французского десанта в Архангельске, иначе этот план был-бы безсмыслен. Но я должен сказать, что в этом отношении, конечно, французы нас обманули. Никакого десанта в Архангельске в то время они не произвели, и мы остались висеть — 58 — в воздухе в Ярославле. Восстание, таким образом, утратило тот свой смысл, для которого оно делалось. Мы оказались в положении людей, обманутых иностранцами. Председатель: Французы, в лице этого консула и посла Нуланса, знали о тех рессурсах, которыми вы располагаете в смысле человеческих сил, оружия, средств и т. п.? Савинков: Да, знали подробно. Председатель: Кто персонально из «Союза» вел переговоры с французами? Вы, или еще кто нибудь, кроме вас? Савинков: Переговоры с французами вел, главным образом, Деренталь. Председатель: А вы лично? Савинков: Я лично видел раза два, может быть, раза 3—4, Гренара и Лаверна. Председатель: Последний был военным атташе? Савинков: Он был военным французским представителем. Председатель: Кроме обещания десанта, что еще обещали или давали вам французы? Савинков: Не обещали ничего, а давали деньги. Председатель: Когда, сколько, кому? Савинков: Деньги давали мне, в мое распоряжение. Вообще денежные средства были сравнительно незначительны и составлялись из трех родов поступлений: были пожертвования, но сравнительно незначительные; затем я получил в мое распоряжение 200 тысяч рублей керенских от чехов через некоего чеха Клецанда и*); я получил в общей сложности до 2 миллионов керенских рублей от французов. Председатель: Это в мае 1918 г.? Савинков: Да, в мае—июне 1918 г. Председатель: Эта сумма 2 милл.—общий итог, или вы это получили единовременно? Савинков: Я сейчас не могу очень точно сказать. Может быть, было больше. Если память мне не изменяет, они однажды дали сразу два миллиона, а потом мелкие суммы—40 тыс., 200.—Я точно не могу сказать, но как бы то ни было, общая сумма, вероятно, достигла двух с половиной миллионов, полученных только от французов. Председатель: Каким образом производилась получка денег? Савинков: Получка денег производилась так: французский чиновник обыкновенно приносил деньги туда, куда я указывал, и вручал лично мне. Председатель: Вот вы говорили суммы: два миллиона, сорок тысяч и т. д. Кто определял эти суммы—вы или французы сами? — 59 — Савинков: Сначала суммы не определялись, просто говорилось, что не можем вести дело, потому что нечем существовать. И были поступления сорок тысяч и т. д., сто тысяч и т. д. А потом, когда речь уже шла о восстании, то специально на восстание французы дали, если не ошибаюсь, два миллиона сразу. Председатель: Так что, большая сумма была дана специально для восстания в Ярославле и др. городах, специально для этой цели? Савинков: Да, специально для этой цели. Председатель: Считали ли они эту сумму достаточной? Савинков: Я думаю, что эта сумма не была достаточна, потому что было много всевозможных затрат, уже не говоря о том, что надо было содержать членов организации. Председатель: Они дали два миллиона и потребовали, чтобы вы организовали восстание в Ярославле и Рыбинске? Савинков: Первоначально мы хотели выступить в Москве, и план был изменен в полном соответствии и согласии с французами. И вот во время этого обсуждения возник вопрос о деньгах. И для московского, и для ярославского восстания все равно нужны были деньги. Председатель: А для какой цели давались небольшие суммы—в сорок тысяч и т. д.? Савинков: Вот как это было. Организация возникла приблизительно в конце января 1918 года и начала развиваться. Первоначально, пока она была небольшая, средств требовалось немного. Но она развивалась довольно быстро, и ее развитие требовало все большего и большего количества средств. Первоначально, когда 'мы, будучи в контакте с французами, говорили, что денег нет, то они присылали незначительные суммы, опираясь на мои же слова, что организация только растет. Потом, когда она выростала, суммы были значительнее. Словом, вся организация с самого начала была в тесном контакте с французами. Французы знали все ее развитие. Следили очень внимательно за ее ростом и поддерживали ее. Французы и покушение на Ленина. Председатель: Знали ли французы о вашей тактике, что вы не исключаете индивидуального террора? Савинков: Конечно, знали. Председатель: Знали ли определенно, что предполагалось совершить покушение на Ленина? Савинков: Я не могу сказать с полной уверенностью, но думаю, что они должны были знать. Сказать сейчас с уверен- — 60 - костью не могу, потому что не вспоминаю разговоров, но, вероятно, такой разговор должен был иметь место. Председатель: А с кем вы разговаривали: с Гренаром, с Лаверном или с Нулансом? Савинков: Я разговаривал с Гренаром и с Лаверном, так как Нуланс сидел в Вологде, или же через французского чиновника Гокье п0). Этот чиновник служил связью между мной и Гренаром. Председатель: Могли ли французы предполагать и знали ли они, что готовится покушение на Ленина? Савинков: Вот, я скажу, что они не только могли, но должны были предполагать. И по всему ходу наших сношений они должны были знать. Председатель: План восстания они даже сами вам предложили, т.-е., посоветовали? Савинков: Да, посоветовали. Председатель: Именно выбрать такой план: Ярославль, Рыбинск, Кострома? Савинков: Даже есть такая деталь в этом деле, что я в последнем пункте колебался, потому что мне не казалось, что у нас есть достаточно сил; я колебался, потому что в это время чехи на востоке дрались. Я задавал себе вопрос: может быть, разумнее просто перевести всю организацию к чехам? Я даже отдал распоряжение об эвакуации части членов организации в Казань, которая была еще в ваших руках, на тот предмет, чтобы при приближении чехов поднять восстание в Казани, Председатель: А золотой Советский фонд где был: в Казани или в Москве? Савинков: Я не могу сказать, где был Советский золотой фонд. Я не знаю. Кажется, был в Казани; кажется, чехи его забрали потом. Да, конечно, так. Но я говорю, что я, обдумав этот план: Рыбинск—Ярославль—Кострома—Муром, готов был забраковать его. Я себе говорил, что разумнее перевести организацию, хотя бы частично, в Казань и поднять восстание в Казани при приближении чехов. Но через Гренара мне была прислана телеграмма Нулансом из Вологды, в которой он категорически подтверждал, что десант высадится между 5 и 10-м июля, или, позвольте, может быть, между 3 и 8-м июля. Да, кажется, между 3 и 8-м июля, и категорически меня просил начать восстание на верхней Волге именно в эти дни, а не в какие-либо другие, ибо иначе может случиться так, что «десант высадится, а вы еще не выступили». Вот эта телеграмма и заставила меня 5-го числа выступить в Ярославле или в Рыбинске, а 6-го в Ярославле. Но часть членов организации была уже эвакуирована в Казань. — 61 — Это я отвечаю на ваш вопрос, в какой близкой мере французы участвовали в этом деле. Они участвовали самым ближайшим образом. Они участвовали целиком в этом деле и нас совершенно обманули. Председатель: А почему они обманули, как вы полагаете? Это случилось помимо их воли? Савинков: Мне очень трудно допустить, чтобы Нуланс— посол — не знал, будет ли десант в Архангельске или нет, и я не знаю закулисной стороны, но мне думается, что здесь со стороны французов было скорее сознательное введение меня в заблуждение, чем что-нибудь иное. Я думаю, что Нулансу и французскому правительству по разным соображениям, может быть, нужно было иметь право сказать, что «против вас ведется вооруженная борьба», и сослаться в этом отношении на какой-либо действительно выдающийся факт. Я не могу вам сказать, где, когда, кому, но я знаю, что они давали деньги эс-эрам и Национальному Центру и что они денежно поддерживали все те группы, которые боролись против вас, и не только поддерживали, но и всячески, я бы сказал, подстрекали к борьбе. Председатель: 06‘являю перерыв-на 15 минут. Эс-эры и Французские деньги. Председатель: Заседание продолжается. Еще несколько вопросов в связи с организацией восстания. Савинков: Раньше, чем вы зададите мне вопросы, я бы хотел сказать несколько слов в доп< лнение к тому показанию, которое я только что дал относительно того, что французы в этот период времени снабжали средствами не только организацию, в которой я состоял, но еще эс-эров, Национальный Центр и Левый Центр. Я сейчас, во время перерыва, вспомнил (времени довольно много прошло), откуда я это знаю и знаю ли я еще что-либо. Дело в том, что эти сведения мне сообщил тот же Гокье, о котором я говорил вам выше, и это было мне подтверждено впоследствии в Париже консулом Гренаром. Я не могу сказать точно цифру, в какой мере французы снабжали все зти организации деньгами, но мне кажется, что я могу с уверенностью сказать, что это было именно так, тем более, что со слов Гокье я знаю, что эс-эры не только получали средства от них, но просили их не давать никому средств, кроме них, эс-эров. Они, в частности, просили, чтобы французы не оказывали никакой помощи мне. Я не знаю, какими соображениями руководствовались эс-эры, но я вспоминаю разговор с Гокье в связи с вопросом о том, давали ли французы деньги этим организациям или нет. Сам я не знаю этого. Это то, что я хотел добавить к моему предшествующему показанию. — 62 — Председатель: А левые эс-эры111) принимали какое-нибудь участие в переговорах с французами? Савинков: Относительно левых эс-зров мне неизвестно, я не был с ними в контакте. Мне известно из французских источников, от того же Гокье и Гренара, что левые эс-эры тоже получали помощь от французов. Председатель: Вы вполне помните, что левые эс-эры получали помощь от французов? Савинков: Менее определенно помню, чем относительно тех организаций, о которых я сказал. Если я позволяю себе говорить так, то потому, что я вспомнил разговор, который я имел, кажется, с Гренаром. И Гренар мне говорило том, что убийство Мирбаха па) было сделано через левых эс-эров при известном участии французов. Он мне не говорил о том, что они дали денег левым эс-эрам, но, если память мне не изменяет, то именно в таком контексте он касался убийства Мирбаха, из чего я заключаю, что если они имели дело с левыми эс-эрами, то, конечно, дело денежного характера, а не какого-либо другого. Конечно, что касается левых эс-эров, то я с такой определенностью- о них сказать не могу, как я говорил о других организациях. Председатель: Кстати, левые эс-эры входили в Национальный Центр в то время? Савинков: Нет. Председатель: Не было каких-нибудь совместных заседаний с ними? Савинков: Нет, С левыми эс-эрами у нас никаких отношений не было. Председатель: Ну, а убийство Мирбаха и, так называемое, восстание левых эс-эров ш), согласовано было с вами потом? Савинков: Нет. Это явилось для нас неожиданностью. Председатель: А время совпадает? Савинков: Да, и, может быть, если позволительно делать заключение, я скажу следующее. Я в данном случае не хочу говорить определенно. Я высказываю только свои соображения. Я уже сказал выше, что мне было совсем непонятно и до сих пор непонятно,—сознательно Или не сознательно, если сознательно, то из каких соображений,—французский посол Нуланс вводил в заблуждение меня, подтверждая, что там были французские средства. В связи с вашим вопросом позвольте мне сделать, если не заключение, то предположение, что французы знали о том, что левые эс-зры будут выступать, о чем мы, повторяю, не знали, потому что мы имели контакт с правыми зс-эрами, а с левыми эс-эрами мы контакта не имели. И французы, зная, что левые зс-зры будут выступать в Москве, наши — 63 — силы перебросили сознательно на верхнюю Волгу, стараясь приурочить время выступления нашего и их, приблизительно, к одному п тому же моменту. Позвольте мне сделать это предположение. Я в этом не уверен, но сейчас, когда вы мне задаете этот вопрос, это приходит мне в голову. Еще раз только повторяю, в связи с моими сношениями с иностранцами, относящимися к этому периоду, что, разумеется, французы обманул» нас, и что, если точно и прямо говорить,— мы до известной степени явились игрушкой в руках французов. Председатель: Вы определенно утверждаете, что не было ни одного заседания с вашим участием, на котором были бы представители партии левых эс-эров весной 1918 г.? Савинков: С моим участием, нет. Я не помню, чтобы я встречался хоть с одним левым эс-эром эа этот период. Я уже сказал, что я на Национальный Центр и на все эти центры смотрел пренебрежительно. При мне этого не было. Председатель: Может быть, были какие-нибудь другие заседания или совещания совместно с левыми эс-эрами? Савинков: Нет, я могу совершенно категорически заявить, что у нас никаких совместных действий с левыми эс-эрами не обсуждалось. С правыми эс-эрами у нас был контакт в определенной форме. Не договариваясь практически никогда, мы более или менее были осведомлены о том, что делается друг У друга. Чехи и Савинковская организация. Председатель: Какие вы получали денежные пособия в то время, в каких размерах? Это относится к периоду 1918 года. Савинков: Повторяю, как я уже говорил, организация началась, в сущности, из ничего. В сущности, дело было так: я приехал в Москву и со мною было в кармане каких-нибудь 500—700 рублей керенскими деньгами, больше ничего. Я встретился с Перхуровым. С этой встречи с Перхуровым началась немедленная первоначальная работа по созданию этой организации. Средств никаких не было. Средства я добывал тем, что я сам лично бегал по Москве и находил где тысячу, где пятьсот, где две тысячи керенских денег. Вот какой был первоначальный бюджет. Должен вам сказать, что организация росла, росла гораздо быстрее, чем я ожидал, чем я мог надеяться и, конечно, этих денежных средств ни в какой мере не хватало. Был такой момент, когда я, помню, был в полном отчаянии, когда я не знал, откуда взять средства, и в это время без моей просьбы, я не обращался к ним, ко мне явились чехи, и эти чехи мне передали сразу довольно большую сумму — 200 тысяч керенских денег. Вот эти 200 тысяч керенских рублей, собственно — 64 — говоря, тогда спасли эту организацию. Они дали ей возможность стоять на ногах, дали возможность ей развиваться и прийти в такое положение, когда она своей численностью и своей организованностью заинтересовала французов. Не я пошел к французам, я не пошел их искать, а они меня разыскали. Я не знаю, каким способом они это сделали, но как бы то ни было. они меня розыскали, и когда они меня разыскали, то началось обсуждение вопроса о том, что я намерен дальше делать, каковы силы организации, есть ли у меня средства и т. д. И тут, опять-таки без моей первоначальной просьбы, они мне оказали помощь, сначала, как я сказал, незначительную, —я не помню, 20 или 40 тысяч,—а потом мало-по-малу, как я уже говорил, эта цифра все возрастала. Председатель: Цифра 200 тысяч была только одной суммой? Других денег от чехов вы больше не получали? Савинков: Да, от чехов мы больше не получали. Председатель: А кто ее вам передал? Савинков: Клецандо. Председатель: От чьего имени? Савинков: Он передал от имени Масарика. Председатель: А кем он был в то время? Савинков: Кажется, председателем Национального Чешского Комитета 1Н). Председатель: А условия у вас были с чехами? Савинков: Никаких совершенно. Председатель: Но вы знали, на каких условиях они дали деньги? Савинков: Единственно, что они говорили,—это, что они хотели бы, чтобы эти деньги, если возможно, были бы употреблены на террористическую борьбу. Они знали,—я не скрывал этого, как и никогда не скрывал,—что я в борьбе своей признавал террористические способы. Они это знали и передавая деньги, подчеркивали, что они хотели-бы, чтобы эти деньги были-бы, если возможно, употреблены главным образом на террористическую борьбу. Председатель: А персонально против кого? Савинков: Этого они не говорили. Председатель: Так что, от чехов вы получили только один раз? Савинков: Да; Председатель: Вы получили от французов и чехов, а потом частным образом собирали от отдельных лиц, но какие-нибудь крупные суммы в Москве вы получали? Савинков: Нет, не получал. Были мелкие жертвования на организацию в 2—3 тысячи рублей, крупные же суммы—-от чехов и французов. — 66 — Савинков и анархисты. Председатель: А экспроприацией вы не занимались, или были ли попытки экспроприаций? Савинков: Нет, попыток не было. Организация об этом не думала совершенно. В число членов организации вошло, по моему мнению, несколько хулиганов, которые потом были удалены и не играли никакой роли. Вот эти лица являлись, в качестве офицеров, живущих в особняках, занятых анархистами, под видом анархистов, и эти лица говорили что-то про экспроприацию. Но я тогда отнесся к этому, во-первых, в высшей степени подозрительно и, во-вторых, отрицательно. Так что организация, как таковая, тогда экспроприацией не занималась. Председатель: Эти самые анархисты предпринимали действия совместно с вами? Савинков: Нет. Таких лиц, которые жили под видом анархистов в особняках, занятых анархистами, было немного, и я даже мало интересовался ими, потому что на фоне довольно большой организации они были в моих глазах полу-жуликами, которых надо удалить, выгнав вон, и только. Председатель: Эти полу-жулики, являлись ли они анархистами? Савинков: Они выдавали себя, главным образом, за анархистов, а на самом деле это были офицеры, по крайней мере, насколько я знаю. Председатель: Зачем им нужно было выдавать себя перед вами за анархистов? Савинков: Мне они говорили, что мы—офицеры, хотим вести борьбу с большевиками, но мы выдаем себя большевикам За анархистов для того, чтобы спокойно жить в' Москве. Но, так как я знал, что анархисты в это время занимались всевозможными грабежами, то я вообще к ним относился подозрительно и спрашивал, помню, не занимаются ли они тем же. Они отвечали мне, что нет, конечно, не занимаются. Но тем Не менее я относился к ним и подозрительно, и отрицательно. Председатель: Так что эти лица, полу-анархисты, полу-жулики, не давали вам никаких средств? Савинков: Нет. Председатель: Фамилия Страдецкий вам известна? Савинков: Был такой. Председатель: А фамилия Кошелев? Какую роль он играл? Савинков: Кошелев принадлежал к этим личностям. Я бы все-таки не сказал, что он в моих глазах был жуликом; он в моих глазах скорее был полусумасшедшим. С Кошелевым я был раз на Дону, Он занимал должность швейцара, потом он появился в Москве» Если я не ошибаюсь, именно он^кпозна-б — 6U — комил меня с Перхуровым. Я к нему относился не то что подозрительно, но я не ценил его никак. Я считал, что зто величина нулевая. И последний раз я его увидел, когда пробирался через ваш фронт в Казань. Я встретился с ним в Нижнем-Нов-городе, довел его до самой линии, и накануне перехода он испугался и повернул обратно. Председатель: Организация московских промышленников давала вам что-нибудь? Савинков: Нет, ничего. Мы надеялись, что этот Национальный Центр, идею создания которого я подсказал,—мы надеялись, что он явится источником денежных средств, что он начнет собирать деньги, но на самом деле вышло противоположное. Во-первых, как я уже говорил, французы дали им деньги для них самих, а не для нас, а во-вторых, мы из собственной казны тоже давали им деньги. Председатель: Вы не знали адреса Перхурова в Москве, где он жил, на частной квартире или в учреждении? Савинков: Я этого не помню. Председатель: У нас есть показания Кошелева, что Пер-хуров жил во французском консульстве. Савинков: Я сомневаюсь в правильности этого, так как французы при сношениях с нами прибегали к таким предосторожностям, что мне, старому революционеру, они казались смешными. Это была сплошная трусость, и трудно допустить, чтобы они допустили жить в их консульстве. Председатель:-Несколько вопросов о десанте. Когда французы говорили о десанте, указывали ли они относительно численности десанта, состава его? Что это чисто французский или смешанный: американский, французский и английский? Савинков: Они говорили, что будет не меньше трех пехотных дивизий: две дивизии французских и одна английская, и что это будет первоначальный десант, который, по их мнению, был бы совершенно достаточен, чтобы с нашей помощью (а вот, на основании ваших вопросов, я делаю вывод, что, значит, и с помощью левых зс-эров) свергнуть вашу власть и попытаться продолжать войну. Председатель: О том, что предполагалось убийство Мирбаха, вы ничего не знали? Савинков: Нет, ничего не знал. Все, что касается левых эс-эров, явилось для меня полной неожиданностью. План восстаний в Рыбинске и Ярославле. Председатель: Какие конкретные шаги для организации восстания в Ярославле, Рыбинске и Муроме вы предпринимали? Савинков: Я назначил доктора Григорьева начальником Муромского отряда, полковника Перхурова—начальником Ярославского отряда и полковника Бреде—в Рыбинск. Так как в — 67 — Рыбинске имелись артиллерийские склады, а Ярославль был без артиллерии, то ясно было, что для того, чтобы удержать Ярославль до прихода десанта, нужно было не только взять Рыбинск, но и укрепиться в нем. Поэтому главное мое внимание было обращено на Рыбинск. Нужно вам сказать, что в Ярославле, Рыбинске и Костроме у нас были свои организации, довольно многочисленные, приблизительно в 300—400 человек. Председатель: Каждая? Савинков; Да, каждая. Однако, я считал, что этого недостаточно. Поэтому я довольно значительные силы московской организации распределил таким образом: часть я эвакуировал в Казань, по тем соображениям, которые были мною высказаны выше, часть я направил в Ярославль и часть—в Рыбинск. Вот эти самые гвардейцы и гренадеры были в числе тех людей, которые должны были поехать в Ярославль для усиления нашего ярославского гарнизона. Как я уже выше сказал, эти гвардейцы и гренадеры просто взяли деньги и не явились. А так как я полагал, что Рыбинск—центральный пункт, то я лично считал возможным быть именно в Рыбинске. Я проехал в Ярославль, виделся там с Перхуровым, выяснил вместе с Перхуро-вым количество и, по возможности, качество ярославской организации и уехал оттуда в Рыбинск, где мы выступили впервые, если не ошибаюсь, 5-го июля. Но наша попытка, как известно, была неудачна, потому что мы сразу натолкнулись на ваш отряд и, после кратковременного боя, мы были разбиты. Для меня, конечно, было ясно, что с этим поражением в Рыбинске падает весь план, и я послал офицера в Ярославль для того, чтобы предупредить Перхурова, что, по моему мнению, в этих условиях безсмысленно выступать в Ярославле, ибо все равно Ярославль без артиллерии удержаться не может. С другой же стороны, Кострома, которая должна была тоже выступить, совершенно не выступила. Офицер, который был послан к Перхурову из Рыбинска в Ярославль, не доехал, потому что в Ярославле в это время (6-го числа) Перхуров поднял восстание. Во что оно вылилось, вам известно. Вот, собственно, те мероприятия, которые были сделаны. Должен вам сказать это для исторической правды, потому что я хочу, чтобы то, что я говорю здесь, было известно не только вам, но чтобы оно дошло до всех, чтобы люди знали, как на самом деле было, и чтобы судили меня не на основании слухов и сплетен, а на основании точно установленных фактов. Я хочу сказать, что ответственность за Ярославль я, конечно, беру на себя целиком: я организовал это дело, я был вдохновителем этого дела, я был его душой. Но эта ответственность глубоко-моральная. Есть и другая ответственность,— ответственность политическая, ответственность формальная. б» — 68 — Я хочу, чтобы вы знали, что эту политическую ответственность я разделяю с другими людьми, и я хочу этого вот почему: потому что не из вашей среды, а из среды вам противоположной, эмигрантской среды, часто и много раз я слышал упреки по моему адресу и тяжкие обвинения в том, что я поднял это восстание без чьей-либо санкции, на свой риск и страх, и этим своим восстанием повредил общему белому делу, в частности—эс-эровскому. Я должен сказать, что это было не так и что раньше, чем решиться на такое очень ответственное дело, я попросил собраться этот Национальный Комитет и доложил ему все то, что докладываю сейчас вам, не исключая и моих сношений с иностранцами. И я просил Национальный Комитет рассмотреть это дело и высказать свое мнение: взять ответственность или не брать. Национальный Комитет выдвинул из своих рядов, так называемую, военную комиссию, которую я допустил на заседания нашего штаба и члены которой присутствовали при всех моих предварительных распоряжениях и были совершенно в курсе всех планов. Эти лица доложили Национальному Центру о том, что они знали, и Национальный Центр взял на себя ответственность за Ярославль и сказал: да, в этих условиях начинайте восстание. Я отмечаю все это по тем причинам, какие я уже высказал, и еще по следующим другим соображениям: Я уехал в Ярославль поднимать восстание не по личной своей воле, а с санкции Национального Центра. Когда же это дело окончилось неудачей, Национальный Центр заявил, что он этой санкции не давал. Таким образом, та глубокая моральная и тяжкая ответственность, которая лежит на мне, была возложена на меня целиком вследствие того, что после неудачи Национальный Центр отказался от той санкции, которую он дал. Я явился, таким образом, политическим козлом отпущения. И, вот, против этого я протестую. Да, я подготовил. Да, я организовал. •Да, я лично участвовал. Но политическая санкция была не моя, а коллегии лиц, которая в то время, быть может, претендовала на руководство судьбами России в будущем. И эта коллегия лиц, после неудачи, умыла руки и ответственность с себя сняла. Национальный Центр. Председатель: Вы начали говорить о Национальном Центре. Может быть, вспомните, кто входил в этот центр? На кого падает моральная ответственность? . Савинков: Что касается организаций, которые входили в этот центр, то я не знаю, что вы подразумеваете под орга- - 69 - нивациями. Туда входили разные лица. Были и эс-деки. Эсэров, как таковых, не было,—были только отдельные эс-эры, которые входили персонально. Были левые кадеты,—они входили туда, входили и правые кадеты. Это была организация, довольно схожая с Левым Центром. Персонально она, разумеется, если хотите, была правее Левого Центра. Председатель: А меньшевики входили туда? Савинков: Отдельные меньшевики—да, но все это построено было на персональных началах. Да, отдельные меньшевики входили, и эс-эры входили. Председатель: Но отдельные меньшевики и эс-эры не сами приходили, а их кто-нибудь делегировал? Савинков: Нет. Они входили именно на персональных началах. Председатель: Кооптированы были, что-ли? Савинков: Как сказать? Отчасти были кооптированы. Имейте в виду, что в этой организации, о которой я говорил, были всякие люди,—не только тайные монархисты, о которых вы говорите, но еще были и c.-д., и отдельные эс-эры, отколовшиеся от партии и шедшие за мною, и, как вам сказать, люди без определенных точных политических убеждений, но левые. Разные были люди. И этот центр—он возник, как я вам сказал, по моей инициативе. Я чувствовал .необходимость в такой говорильне. Не для себя необходимость, не для организации необходимость, а для, так называемого, общественного мнения. И из нашей же организации некоторые люди, эс-деки отдельные, участвовали, так сказать, в учредительном заседании по поводу этого центра, а потом туда вошли, а некоторые были кооптированы. Председатель: А вот, в Ярославском восстании меньшевики, как организация, принимали участие или нет? Савинков: Как организация—-это мне трудно сказать. Я, ведь, там не был во время восстания. Я уже узнал потом, по разговорам и докладам. Если я не ошибаюсь (повторяю, что это было очень давно), то часть ярославских рабочих поддерживала Перхурова, а эта часть ярославских рабочих была руководима местными меньшевиками. Кажется, это было. Председатель: Вы помните отдельных руководителей местных ярославских меньшевиков, которые принимали активнейшее участие в восстании? Савинков: Я не был там, так что я их не видел. Председатель: Может, слышали от Перхурова до восстания и после восстания от него же? Савинков: Я в Ярославле был один день, занимался с Перхуровым чисто организационной частью, выясняя силы своей - 70 — организации, выясняя ваши силы, говоря о непосредственном плане действий и только. После этого, когда я встретился с ним в Казани, когда он докладывал о Ярославском восстании, он мне говорил, что надули союзники, что все время мы ждали десанта, что, собственно говоря, население, за исключением некоторой части рабочих, руководимых местными меньшевиками, нас не поддержало. Больше я ничего не знаю. Председатель: Фамилия Савиновм) вам известна? Савинков: Савинов?.. Слышал. Да. Я не могу вам сейчас точно сказать, что и как, но эту фамилию я в связи с Ярославлем слышал. Председатель: Богданов11в)? Вы помните эту фамилию? Савинков: Савинова помню, а Богданова не помню. Председатель: Дюшен117)? Савинков: Дюшен—помню. Но видите ли, это для меня звучало смутно, ибо я не придавал большого значения этому: меня мало интересовал вопрос,—Дюшен ли это, или Иванов, или Семенов, Это было все равно. Муромское восстание. Председатель: Да, еще о Муромском восстании. Савинков: О Муромском восстании? О Муромском восстании я знаю то, что мне доложил Григорьев, убитый во время восстания против Колчака. Григорьев взял Муром. У него было очень чмало сил, что-то человек 40 или 50. Он Муром взял, ставку взял, продержался там один день, ушел в направлении Казани и пришел в Казань. Но я сам в Муроме не был и плана Муромского восстания не обсуждал, т.-е. обсуждал его в связи с общим планом в Москве. Чл. суда Камерон: Обвиняемый, о вашей организации вы периодически доносили на Дон Алексееву? Савинков: Я сказал, что я поддерживал связь. Как я говорил, еще по тактическим соображениям, несмотря на то впечатление, которое у меня создалось о Добровольческой армии, я считал необходимым поддерживать связь. Я от поры до времени посылал офицеров с донесениями и просил каких-нибудь указаний, чтобы как-нибудь координировать действия. Я совершенно не знал, что там делается, я был отрезан от Юга и мне казалось, что надо стремиться к какой-либо координации. Но должен сказать, что никаких указаний и сведений я не получал, а из офицеров некоторые оставались там, а те, которые возвращались, докладывали мне, что там относятся к моей работе с большой ненавистью, что они считают меня врагом и вовсе не радуются успехам организации. — ?i — Камерон: Следовательно, все-таки связь между Доном и Москвой была? Савинков: Связь между Доном и Москвой была именно в тех размерах, как я вам говорю. Я посылал донесения, а оттуда никаких указаний не имел. С их стороны чувствовалось все время определенное и глубоко враждебное отношение ко мне и к моей организации. Камерон: В вашей брошюре вы указываете на то, что Алексеев, якобы, как план, так и структуру вашей организации одобрил. Савинков: Может быть, Алексеев лично, может быть. Если припомнить, то, может быть, был такой случай, что кто-нибудь из офицеров, вернувшихся оттуда, из офицеров, мною посланных туда из Москвы, сказал, что Алексеев одобрил. Еще раз скажу, что те офицеры, которые возвращались оттуда, были из тех людей, которые отдавали себе отчет в разнице между Москвой и Югом, которые сочувствовали нашей организации и не сочувствовали добровольцам. Председатель: Я оглашу выдержку из вашей собственной книжки *): «В апреле, когда добровольческой армией был взят Екатеринодар, я послал офицера к генералу Алексееву с донесением о том, что в Москве образовался «Союз Защиты Родины и Свободы», и с просьбою указаний. Генерал Алексеев ответил мне, что одобряет мою работу». Савинков: Возможно. Я книжку писал давно, и дело это было давно. Я говорю об общем характере наших отношений. Возможно, что это было. Если я в книжке упоминаю, то, вероятно, это было. Но общий характер наших отношений был таков: с моей стороны, если хотите, лойальный по отношению к ним. Я уехал от них с таким впечатлением. Уехав, я работал отдельно, считая долгом ставить их в известность о том, что делается в Москве. С их же стороны отношение было, я бы сказал, не лойальное. Председатель: После неудачи выступления в Рыбинске, предпринимали ли ваши люди в Рыбинске меры по оказанию помощи Перхурову? Савинков: Об этом я говорю на основании тех докладов, которые были мне сделаны, но проверить их в точности я не мог. Знаю, что часть рыбинской организации рассеялась по окрестностям, знаю, что они делали все, что могли, для того, чтобы помочь Ярославлю. В частности, мне докладывали, что был бой С красноармейцами на реке, взяли шаланду, захватили город Мологу, но проверить этого я не мог. Имейте в виду, что после Рыбинского восстания я просто оказался на большой дороге *) Из упомянутой брошюры Савинкова, стр. 25.— Ред. - 72 - С револьвером в кармане и не знал куда иттп, никакого штаба не было. То, что я говорю сейчас, это были не доклады, а разговоры, которые я имел. Председатель: У вас в брошюре*) записано так: «В ближайшие после 8-го июля дни нами был взорван пароход с большевистскими войсками на Волге, был взорван поезд со снарядами» и т. д. Савинков: Это мне докладывали. В Казани. Председатель: После подавления восстания в Ярославле и Муроме, вы лично куда направились? Савинков: В Казань. Председатель: Почему вы именно избрали Казань? Савинков: Потому что там был сборный пункт. Часть московской организации была эвакуирована в Казань и, вообще, было такое условие, что, в случае неудачи восстания, все те, которые останутся в живых, должны стягиваться в Казань. Я тоже направился в Казань. Это было очень длинное путешествие, затруднительное путешествие. Я встретился с Кошелевым, о котором я уже говорил, и благополучно, без всяких особых происшествий, пробрался в Казань. Был разарестован вами, но меня не узнали. У меня был фальшивый документ, который я сам себе составил. Я поговорил с председателем вашего Совета, и он даже не подумал меня задерживать. Председатель: Он дал вам свой документ? Савинков: Да, он выдал мне уже настоящий документ. (Смех аудитории). Он даже предлагал мне деньги. Председатель: А вы за кого выдавали себя? Савинков: Я написал очень невинный документ. Я написал, что работаю в Наркомпросе, что я послан в Вятскую и Уфимскую губернии для организации колоний пролетарских детей. (Смех). Арестовали меня случайно. Я явился сам на следующий день и просил указать, где Совет. Явился в Совет, спросил председателя Совета (фамилию его я узнал у красноармейца) и сказал, что я очень рад, что у него в городе такой порядок, потому что, как только появилось неизвестное лицо, его сейчас же арестовали, что я его поздравляю с этим порядком и, когда вернусь в Петроград или в Москву, доложу об этом. Он был очень доволен этим и стал читать мой документ, а в этом документе я написал, что Наркомпрос просит оказывать мне всяческое содействие. Когда он дошел до этого места, он спросил меня, что именно мне надо. Я, подумав, сказал: «видите, вы *) В упомянутой брошюре Савинкова, стр. 36.—Рев. - 78 — Меня арестовали, вышло недоразумение,—я с петроградским документом; если же вы выдадите мне ваш документ, то в ближайшее время я не рискую». Он приказал выдать хороший документ, потом спросил, хочу ли я денег. Я ответил:—нет. Затем я спросил, каким образом пробираться через ваш фронт. Потом, по его приказанию, мне помогли купить лошадь, и я уехал. Председатель: Какая тогда власть была в Казани? Савинков: Я сделаю примечание, прежде чем ответить. Я буду говорить все, как было,—пусть все знают. Я приехал в Казань. В то время там были эс-эры, Комитет членов Учредительного Собрания (Комуч). Первое, что я сделал, когда приехал, я разыскал членов своей организации, распустил свою организацию и заявил эс-эрам, что организация распущена, ибо я веду войну только с большевиками и никому, и никак не хочу препятствовать восстанавливать Россию, если они думают, что они могут это сделать. Эс-эры, я не знаю почему, отнеслись к этому заявлению очень подозрительно. Эс-эры окружили меня шпионами, и я ходил по улицам Казани, как при царе: за мной следом все время ходили филеры и следили, куда я хожу, как живу и т. д. Я пробыл в Казани не долго. Присмотрелся, что там делается. А делалось там то же, что и при Керенском: была керенщина, хотя самого Керенского и не было. Были такие же разговоры об обороне, были митинги, были высокопарные речи, была суетня, растерянность, а в это время ваши орудия били по предместьям Казани. Мне это было до такой степени тяжко,—ведь, не забывайте, судите, как хотите, но не забывайте, что в то время я был глубоким, убежденным и упорным вашим врагом и что я действовал, пусть заблуждаясь,—это другой вопрос,—но я искренне верил, что я действую в интересах русского трудового крестьянства. И мне было до такой степени противно то, что я увидел в Казани,— всю эту возню и вид, что мы что-то делаем, хотя на самом деле делали очень мало,—мне это было настолько противно, что я ушел добровольцем, взял винтовку, сел на лошадь и уехал. Я просто сел на коня и с маленьким отрядом прошел в ваш тыл под Свияжском. Там я с вами дрался. Было несколько боев. Значит, было несколько боев у нас с вами, мы испортили вам железнодорожный путь. У нас с собой было два орудия. Мы орудийным огнем взорвали поезд со снарядами и потом благополучно явились в Казань, а в Казани со мной произошел такой случай. Об этом тоже надо говорить, потому что иначе многое непонятно. Я вам рассказывал, что на Дону, когда я приехал с единственной целью бороться против вас—других целей у меня не было,—ко мне пришел офицер-монархист и устроил на меня — 74 — очень глупое покушение, а здесь было так: когда я вернулся от Каппеля, то дела в Казани были чрезвычайно плохи, так что боевые участки были совершенно отрезаны от города. Огонь был такой, что проехать было очень трудно. Посылали туда ординарцев, некоторые были убиты, а некоторые повернули и не решились ехать. Вот, то же самое, как меня Корнилов и Алексеев посылали в Москву от Донского Гражданского Совета—я поехал, а они надеялись, что вы меня арестуете,—точно так же, когда я после этого похода поехал к зс-эрам и сказал им: «Господа, я—революционер и не могу ничего не делать, просто так ходить по улицам Казани и смотреть, что там делается,—дайте мне какую-нибудь работу», они мне тогда сказали что вот, наше положение такое, что на таких-то боевых участках мы не знаем, что делается и продовольствия нет; может быть, вы начнете с того, что с’ездите туда, потому что, мол, никто не доехал. Я согласился, поехал и доехал. Был на этих участках и вернулся, доложил им обо всем, что было. Я думал, что борьба будет продолжаться, пошел в штаб и спросил: «Как, будет держаться город или нет? Будете защищать дальше или нет?». Меня уверили, что, да, конечно, ни в каком случае не эвакуируют, что будут драться до последней возможности. Это было в шесть часов вечера, а в восемь часов совершенно неожиданно я узнал, что отдан приказ эвакуировать город, потому что несколько снарядов упало уже в самый город—в центр, около штаба. Мы эвакуировались,—сами знаете, как. Сами знаете, что население Казани, совершенно не подготовленное к тому, что будут эвакуировать город, уходило без ничего. Ушел и я. Вот—вся Казань. Председатель: Члены вашей организации принимали активное участие в городе Казани в борьбе против Красной армии? Савинков: Да. Я и хотел сказать, что вышло не хорошо, что члены организации были распущены. Они занимали несколько боевых участков. Вот, у Перхурова,—у него был самый опасный участок: его поставили под У слоном П8), так что его с У слона громили, как хотите, а деваться ему было некуда. Затем, еще два-три наших офицера с нашими людьми держали участки. Дело было давно, я не помню хорошо; я сказал бы так, что из 7—8 участков Казани, по крайней мере, четыре участка, держали мы, а в это же время меня послали на такую разведку, с которой, мол, не возвращался никто. Председатель: Начальником гарнизона был генерал Рычков? Савинков: Да, начальником гарнизона был генерал Рычков. Председатель: Он на эту должность был кем назначен? — 75 — Савинков: Когда я приехал, он уже был назначен. Рычков эвакуировался в Казань раньше ярославского восстания и в нем никакого участия не принимал. Как я говорил, часть организации, по моему распоряжению, была эвакуирована в Казань, поэтому, когда я прибыл в Казань, то нашел значительное количество членов организации, в том числе и генерала Рычкова, который, уже по назначению эс-эрами, занимал должность начальника гарнизона. Председатель: Вы лично в отряде сколько пробыли времени? Савинков: Я не помню точно. Должно быть, дней 12—15. Не помню. Обстрел митинга из пулемета. Председатель: Был такой случай, что из пулемета обстреливали митинг, и при этом было много убитых? Савинков: Убитых было не так много. Дело было так. У нас было 100 сабель. Мы стояли в деревне. Деревня расположена была на горке, затем лощинка и дальше рельсы железной дороги, и затем опять горка. Мы стоим, смотрим и видим, что подходит поезд. Подошел поезд. Выгрузились красноармейцы. Они, должно быть, знали, что мы тут, потому что с бронепоезда, (был бронепоезд, помимо поезда), с бронепоезда стали крыть огнем. Мы не отвечали. Потом выгрузили красноармейцев, и мы видим: они собрались на холме против нас и начали митинговать. Это было в период дезорганизации. Не знаю, о чем у них шла речь: может быть, они не хотели в бой итти, или что. И когда мы увидели эту картину, тогда мы перешли в наступление, и наш пулемет начал обстреливать красноармейцев, которые находились против нас. Вот такой случай был. Председатель: У вас этот момент изложен был несколько иначе. Савинков: Может быть, но я повторяю, что писал на скорую руку, и могли быть неточности. Председатель: У вас было изложено так: «Из вагонов стала выгружаться пехота, человек 500, если не больше. Но вместо того, чтобы выстроиться цепью и попробовать нас атаковать, люди собрались на одном из холмов. Мы все еще не стреляли. Мы не могли поверить своим глазам: начинался большевистский митинг. Мы видели ораторов, махавших руками и до нас доносилось заглушенное одобрительное «ура». Очевидно, оратор доказывал, что не следует итти в бой. И только когда митинг был уже в полном разгаре, мы открыли пулеметный огонь по холму. Через несколько минут весь холм был покрыт человеческими телами, а блиндированнмй паровоз задним ходом — 76 — отходил обратно, откуда пришел. Уходя, он обстреливал наб. Ему отвечали наши орудия, пока не загорелся один из вагонов, и поезд весь в пламени и в дыму не скрылся за поворотом. Тогда наш капитан скомандовал: «к седлам», и мы выехали на холм, где только что происходил митинг. У меня не было шинели. Я взял одну. Она была в крови» * *). Савинков: Это не совсем так. Дело было так. Было уже осеннее время. Очень было холодно, а я ехал в одной рубашке; у других были шинели, у меня не было. Я страшно мерз. И после этого боя, я помню, взял шинель, но увидав, что она в крови, я ее оставил. Председатель: После этого эпизода вы вернулись в Казань? Савинков: Да, после этого похода я возвратился в Казань. Усмирение казанских рабочих. Председатель: Флегонт Клепиков сопровождал вас во время вашего путешествия в Казань? Савинков: Да, он же был моим ад'ютантом. Председатель: При каких обстоятельствах он был ранен? Савинков: Он был ранен в Казани, Он был там, когда мы уже совсем бросали Казань, но начались волнения рабочих на казанских заводах. Клепиков в то время состоял ад'ютантом при мне. Он приехал на этот завод один, и когда он туда приехал, это дело было, кажется, во дворе, не знаю точно, в него выстрелили. Он был ранен. Кажется, раненый, он еще вынул револьвер и стрелял. Вот, кажется, так. Председатель: В книжке это изложено иначе: «Казанские рабочие волновались. Среди них работали большевистские агенты, чувствовалось, что с минуты на минуту в городе может произойти восстание. Оно и произошло за несколько дней до сдачи. Флегонт Клепиков, явившийся усмирять рабочих, был тяжело ранен, и я лишился его неоценимой помощи. Но восстание было подавлено, и оборона продолжалась, несмотря на бомбардировку» **). Савинков: В этом же нет противоречия. Председатель: Клепиков явился усмирять рабочих? Савинков: Он же был один, без руководства. Председатель: А кто руководил подавлением восстания? Савинков: Я не знаю. Я никакого отношения к властям не имел. т УПОМянУтой брошюре Б. Савинкова, стр. 45.—Ред. *) Там же, стр. 46.—Ред. — 77 — Председатель: Вам известны те приказы, которые издавались в то время в Казани Рычковым и другими? Савинков: Я вам сказал, что я делал в Казани. Я приехал в Казань и встретил враждебное к себе отношение. Это враждебное отношение меня возмутило и оскорбило, и я ушел в поход. Вернулся я из похода в Казань, когда она уже доживала последние дни. Рассказал я, как был принят. А политикой хотя я и интересовался, но в ней не был участником,—меня держали совершенно в стороне и совершенно в черном теле. Председатель: Генерал-лейтенант Рычков, начальник гарнизона, в приказе № 179 писал: «В случае малейшей попытки какой-либо группы населения, и в частности рабочих, вызвать в городе беспорядки, в роде имевших место 3-го сентября, по кварталу, где таковые произойдут, будет открыт беглый артиллерийский огонь». А эта самая история с Клепиковым была в это время? Савинков: Как вы сказали? Председатель: Ранение Клепикова произошло в это время? Савинков: Тот приказ, который вы прочитали, мне неизвестен. Вероятно, на месте Рычкова всякий отдал бы такой приказ. Не знаю. Когда произошло, я не знаю. Председатель: Ну, примерно, осенью, во всяком случае? Савинков: Да, осенью—в сентябре. Председатель: Когда Казань была взята красными, помните? Савинков: Казань была взята красными числа 8—10 сентября. Так, по-моему. Чл. суда Камерон: Когда вы были в отряде Каппеля, расстреливали красноармейцев, которые попадали в ваши руки? Савинков: Только тех, которые добровольцами были. Камерон: А как вы определяли доброволец, или нет? Савинков: По их сознанию. Камерон: Их расстреливали’ Савинков: Очень мало. Камерон: А большевиков? Савинков: А мы их не встречали. Камерон: В этой брошюре указывается, что отряд Каппеля расстреливал отдельных большевиков, которые попадали в его руки. Савинков: Я бы сказал совершенно отчетливо, если бы это было так, но я в брошюре очень много неточностей допустил. Брошюра газетная, наскоро написанная. Моя роль в этом каппелевском отряде была такая, что я был простым добровольцем. 78 — «Народная армия». Камерон: Какую оценку «Народной армии» вы даете в этот период: что она из себя представляла? Савинков: Как вам сказать? То, что я видел, тот маленький отряд, в котором я участвовал, был организован, дисциплинирован, и отряд этот воевал, как все,—жестоко, конечно, но особенного безобразия не было, и с крестьянским населением обращение было самое лучшее. Вот я вам говорю то, что я видал, что делалось на моих глазах. Что вообще касается «Народной армии», которая формировалась в Самаре и части которой я видел в Казани, то впечатление у меня, разумеется, было беглое, но она на меня произвела впечатление неустойчивости. Я слышал, что постоянно дезертируют, и я знал, что эс-эры хотят принять какие то меры. Камерон: Какие меры? Савинков: Кажется, хотели расправляться тут-же. Камерон: С крестьянами, организованными в «Народную армию»? Савинков: С дезертирами. Да, с теми, которые дезертировали. Моя роль в казанский период была очень ничтожна,— это было мое личное участие в войне с вами. Вот, собственно говоря, как. А верить,—я не верил в эту армию, не верил потому, что вообще не верил в то, что эс-зры могут создать что-нибудь прочное. Там керенщина процветала. Камерон: Тут два противоречия. В этой брошюре*) вы указываете на то, что крестьянское население относилось к вам чрезвычайно доброжелательно и в массе своей поддерживало белогвардейское движение. Теперь вы то же самое говорите? Савинков: Одно не противоречит другому, потому что я написал то, что я видел собственными глазами. Камерон: С другой стороны, вы указываете, что «Народная армия» разваливалась, что мобилизованные крестьяне разбегались. Савинков: Вот как складывалось мое впечатление: я иду из села в деревню, я вижу, как нас встречают, я вижу какие надежды на нас возлагают, я вижу всеобщее сочувствие, я говорю, что никаких особенных безобразий по отношению к крестьянскому населению не было, к нему относились в высшей степени хорошо, и я это видел в походах. Теперь я говорю вам другое—то, что я слышал в Казани, слыхал и от военных, слыхал от эс-эров, слыхал от разных лиц. Они мне говорили, что армия разбегается, дезертирует, не хочет воевать; говорили, что эс-эры приняли меры по отношению к крестьянам. Не знаю *) В упомянутой брошюре Б. Савинкова.—РеЭ. — 79 — какие, но такие, которые возбуждали крестьян против них. Об этом говорили. Когда я был на боевых участках... Камерон: А вы, такой защитник крестьянства, как на это реагировали? Савинков: Я глубоко возмущался. Вы спрашиваете, как я реагировал? Я вам говорил, что я был совершенно в черном теле: я не существовал, я был простым солдатом, со мною не разговаривали. Эс-эры меня так поставили: я—солдат, и больше никаких разговоров. Что-же со мною и говорить? В разговорах я часто возмущался, говорил с эс-эрами, которые там были, указывал, на это, но это не производило никакого впечатления, власти у меня никакой не было. Когда я был на боевых участках, я думал, что на эти боевые участки берутся организованные части «Народной армии». Но я собственными глазами убедился, что частей. «Народной армии» было очень мало,, а дрались добровольцы и члены нашей организации. Камерон: Какой организации? Савинков: Той, о которой я говорил. Камерон: А чехи? Савинков: И чехи. Там дрался Первый Чешский полк Швеца. Собственно оборона Казани в громадной части лежала на этом Первом Чешском полку. Если бы не этот Первый полк, вы бы Казань взяли давным-давно. Швец дрался. Я не видал, я только слыхал, что части «Народной армии» дрались, а относительно Швеца я знал. Он потом застрелился. Полк этот совершенно замучили, потому что он бессменно стоял на позициях. Другие же чешские полки или не хотели драться, или же их не посылали, берегли. Этот Первый Чешский полк — передаю это скорей по казанским разговорам—начал высказывать недовольство, указывая на то, что русские не дерутся, а если и дерутся, то очень плохо. И когда этот Первый Чешский полк был снят с позиции, то фактически Казань обороняться не могла. Председатель: Вы присутствовали при эвакуации Казани? Савинков: В самый последний день. Председатель: Вы знаете, в каких условиях был вывезен золотой запас? Савинков: Совершенно не знаю, я уходил, как -частный человек. Савинков—представитель Колчака в Париже. Председатель: Куда вы направились после этого? Савинков: Это снова было долгое и трудное путешествие. Я пробирался в Уфу, потому что там должно было быть Государственное Совещание. В Уфу я добрался, но в Государственном Совещании участия не принимал, а жил частным человеком. — 80 — Председатель: Когда и где вы снова стали принимать участие в политической жизни? Савинков: Когда они образовали Директорию1”) и во главе Директории стал Авксентьев Но так как мое имя было известно, то монархисты меня не долюбливали, и эс-эры— тоже. Мое имя было острое, но было много людей, которые прислушивались к тому, что я говорил. Я не хотел вносить разногласия. Я не хотел, чтобы мое присутствие дало повод говорить потом, что я разлагал силы, которые действовали против вас. Поэтому я пошел к Авксентьеву и сказал ему все то, что я говорю вам сейчас, и предложил ему, что я уеду за границу, пусть Директория меня пошлет с какой-нибудь миссией туда, чтобы меня не было в Сибири, чтобы я им не мешал. Авксентьев чрезвычайно охотно на это согласился. Я должен сказать, что , Сибирское правительство 13’), вообще сибиряки, всячески меня отговаривали, и Сибирское правительство даже предлагало мне войти в его состав. Вам известно, что между Сибирским правительством и Директорией были весьма существенные прения, были большие нелады. Я отказался войти в состав Сибирского правительства вот по тем именно соображениям, которые я здесь высказал:—я никому не хотел мешать. Если бы я принял это предложение, то было бы еще больше драки. Авксентьев согласился и отправил меня за границу, в Париж, с особой миссией, военной. Это насчет аэропланов, артиллерии,—вот таких вещей. Я уехал до колчаковского переворота ш). Когда я приехал в Марсель (а ехал я очень долго, потому что морем ехал 40 дней), то, когда я приехал в Марсель, Директории уже не было, а был Колчак. Колчак мои полномочия подтвердил. Даже больше. Он меня назначил своим представителем в Париже. В качестве такого представителя я и вошел в Русскую Заграничную Делегацию133), о существовании которой вам известно. Вот тут начался новый период моей деятельности, уже не военной, не боевой, не организационной, а чисто дипломатической. Председатель: Когда вы были утверждены Колчаком в качестве его представителя? Савинков: Я не могу сказать точно, но за границу я приехал в конце 1918 года и здесь я очень скоро был утвержден Колчаком. Председатель: И в этой роли вы оставались до какого времени? Савинков: До смерти Колчака. Председатель: Находились все время в Париже? Савинков: Я ездил часто в Лондон, но жил постоянно в Париже. Председатель: Какие у вас были обязанности по этому представительству? — 81 — Савинков: Обязанности были двоякого рода: одни—чистодипломатического характера, которые делились на два пункта: Первый пункт—это относительно того, что как раз в это время происходила Версальская мирная конференцияш), и на ней затрагивался целый ряд вопросов о России. Моей обязанностью, как и обязанностью других членов Делегации, было оберегать национальные интересы России в связи с этой конференцией. Вторая обязанность состояла в том, что я должен был поддер-' живать перед иностранцами ходатайства сначала только Колчака, а потом, само собой разумеется, когда Деникин признал власть Колчака, то и Деникина, о материальной помощи Колчаку и Деникину. Вот это первое, что возлагалось на меня. Во-вторых -пропаганда. Я стоял одновременно во главе бюро печати Колчака. Оно называлось «Унион». Вот те двоякого рода обязанности, которые были возложены на меня. Председатель: Об‘являю перерыв на два часа. II. Вечернее заседание 27-го августа 1924 г. Савинков представляет Колчака во всей Европе. Председатель: Заседание возобновляется. Введите подсудимого (Подсудимый входит). Для суда неясен один момент. Вы говорили, что получили от Директории, в лице Авксентьева, полномочия быть представителем Директории в Париже. С другой же стороны, вы были представителем Колчака, непосредственно после разгона Директории. Чем об’ясняется что Колчак утвердил полномочие, выданное вам Директорией? Савинков: Вот какое было положение. Я стоял на той точке зрения, которую вам уже докладывал, т.-е. что я веду войну с вами—с красными, и только с красными,—что всякое правительство, которое возникнет, кроме правительства монархического, и всякое правительство, стоящее на платформе Учредительного Собрания, должно быть поддержано теми, кто борется с вами. Вот моя точка зрения. Я поехал от Директории не в качестве представителя Директории,—я уехал начальником Особой Военной Миссии. Моя миссия заключалась, главным образом, в технических вопросах: аэропланах и артиллерии, как 6 — 82 — я уже сказал. Я ехал от Директории, не получив даже никаких средств и никакой инструкции. В сущности, это была, своего рода, почетная ссылка, которая вполне вытекала иэ того отношения, которое я испытывал на себе со стороны эс-эров. Я уехал до переворота Колчака. О том, что такой переворот готовится, я даже не знал. Мои отношения в Сибири были не многочисленны, ограничивались, главным образом, членами Сибирского правительства, которые, как я сказал, приглашали меня в свой состав. Когда я приехал в Марсель, то в Марселе я из газет узнал, что Директория свергнута и что есть правительство Колчака, и я немедленно признал правительство Колчака из тех соображений, которые я здесь уже вам изложил. В ответ на это я получил телеграмму от Колчака, в которой он меня не уполномачивал на специальную мирную миссию, а назначал своим представителем в Париже, собственно не только для Парижа, но для всей Европы. Должен, однако, сказать, что тут сразу произошли большие недоразумения, что я, представляя Колчака, в качестве представителя Колчака, вошел в, так называемую, русскую заграничную Делегацию. Ее состав обще-известен. Я повторю: председатель—Львов isr>), члены—Чайковский, Маклаков, Сазонов |S'!) и я. Сазонов был прислан, по полномочию Колчака, Деникиным в качестве министра иностранных дел Колчака. Итак, сразу получилось весьма странное и весьма бледное смешение. С одной стороны, в Париже находился министр Колчака,—министр иностранных дел Сазонов, а с другой стороны, находился представитель Колчака—я. Не было даже возможности выяснить, подчинен ли я Сазонову или не подчинен, и какую роль я должен играть в этой Делегации: равноправного ли члена или я имел свои специальные обязанности и права. С самого начала эта Делегация была сконструирована, с моей точки зрения, в высшей степени нелепо. Нередко эта Делегация имела свои заседания в расширенном составе, приглашалось еще 9—10 человек, о правах и обязанностях которых тоже совершенно ничего не было зафиксировано. Аппарат был создан такой, что он ни в каком случае, ни при каких обстоятельствах хорошей работы давать не мог. Внутреннее же противоречие в этой работе было огромное, потому что я и Чайковский, может быть, в особенности я, вели очень левую политику, а Сазонов оставался прежним царским министром и в беседах своих с иностранцами разговаривал так, как будто в соседней комнате сидит царь и он царя представляет. В этих условиях пришлось работать. Работа, как я вам сказал, в частности моя, разделялась на две части. Я нес две различные обязанности: первую—дипломатическую, вторую—по пропаганде, С вашего разрешения, я начну с первой—дипломатической. как будто подразумевалось, что Делегация (и я в том — 83 — числе) должна отстаивать национальные русские интересы во время Версальской конференции. Я должен сказать, что и мои коллеги по этой делегации, и я сам, мы очень много и очень долго добивались голоса на этой Версальской конференции. Мои два сношения с иностранцами,—о первом я вам рассказал— перед Ярославлем, — оставили во мне горький осадок, особенно второе. Как я ни добивался того, чтобы мы, русские, были допущены к обсуждению Версальского договора, сколько этого ни добивались другие члены Делегации, из этого ровно ничего не вышло—нас, русских, не пустили на порог, мы остались за дверью. Выходило так: Красную Россию они не признавали, (и не только не признавали, но всячески подстрекали к борьбе с вами), а Россию, которую они рассматривали, как союзную Россию, эту Россию, о которой они говорили, что она свои военные обязательства выполнила, и что не по нашей вине произошел Брест-Литовский мир,—нас они держали на задворках. Выходило так, что, по их точке зрения, России вообще нет никакой, и что они могут распоряжаться нами, как. им угодно. Вот это—то очень острое впечатление, которое я получил при попытке исполнить первую часть моего задания, т.-е. в том или ином виде проникнуть на Версальскую конференцию и на ней отстаивать национальные интересы России. Нет, проникнуть,— никто из нас не проник. Мы не знали, что они там решают, что думают, и нас ни на какие совещания, даже с, правом совещательного голоса, не приглашали, несмотря на то, что трудно даже вам передать, сколько раз мы околачивали пороги. В этой своей работе я имел случай познакомиться со всеми выдающимися европейскими правителями. Я у всех перебывал, но я перебывал по второму вопросу, по вопросу о всевозможных ходатайствах о помощи. Вот тут я позволю себе дать характеристику... Еще раз скажу, что не могу найти слов, чтобы передать ту горечь, которая осталась у меня. Выходило опять-таки так, что 'они всячески подстрекали к борьбе, но в сущности вовсе не хотели толком помочь. И когда шла речь об интервенции, когда много разговоров поднималось на эту тему, когда они выслушивали, когда они одобряли, когда они присоединялись к этому и сами говорили, что нужна интервенция, то в конечном счете, конечно, они ничего не делали, и если выражалась их помощь в чем-либо, то она выражалась совершенно определенно в помощи Деникину, в помощи Колчаку, в особенности Деникину, может быть, до некоторой степени, и в помощи Юденичу. Да, Деникину помогли очень много; ему дали огромную сумму денег. Но опять-таки была выпита чаша унижения до дна, потому что едва-ли не за каждую пару сапог, едва-ли не за каждый пулемет приходилось кланяться, приходилось вымаливать. 6» — 84 — Вот общая характеристика этой дипломатической, с позволения сказать, работы. Дипломатической она была постольку, поскольку приходилось просить у иностранцев. Этим вот мы и занимались, в частности—занимался я. Теперь это не трудно сказать, но тогда, в 1919 г., очень многого не было видно из того, что видно сейчас. «Информация» о России, министры и Делегация- Председатель: Никому из членов делегации не удалось присутствовать на заседаниях Версальской конференции? Савинков: Ни разу. Председатель: Так что результаты Версальской конференции рам неизвестны? Савинков: Совершенно все шло помимо нас. Они вас рассматривали как воюющую сторону, а нас они выгоняли за дверь. Председатель: Чем это обгоняется? Савинков: Я об’ясняю это тем, что им это было чрезвычайно выгодно. Помилуйте, что же могло быть лучше для них, как решать вопрос без России? И еще раз вам говорю, что да, конечно, помогали, вот Деникину, в особенности Деникину. Вот, несколько раз мне пришлось с'ездить в Лондон по этому поводу. Должен вам сказать, что сложилось положение такое, что Сазонов, министр, по тем причинам, которые я изложил, очень скоро' утратил всякий престиж у иностранцев. Но раз он утратил всякий престиж, то я, как представитель Колчака, естественно, должен был взять на себя многое из того, что должен был делать он. Я ездил много раз в Лондон, в частности, к Ллойд Джорджу127), Черчиллю, Биркенхеду138), ко всем тем, которые стояли во главе английского правительства, с ходатайствами и просьбами. Скажу немножко про себя--для того, чтобы вам была яснее моя позиция. Видите, я наблюдал опять то же самое явление. Вот, я околачиваю пороги, складываю все унижения в свой карман, молчу, кланяюсь и надеюсь, пусть заблуждаясь, что я служу своей родине, своему народу, пусть заблуждаясь, но веря и надеясь на это,—а приезжает генерал Драгомиров12") с Юга и публично говорит: «пусть Савинков к нам приедет, мы его-расстреляем». Это потому, что я революционер, потому, что я демократ. Вот в этих условиях приходилось работать. Другая часть работы—пропаганда. Вот, мне в обвинительном акте поставлено в вину,.что я яко-бызаведомо неверно освещал положение в России иностранцам. Я утверждаю, и настаиваю на этом, что вы можете меня обвинить в том, что я неверно освещал, но чтобы я сознательно неверно освещал, это неправда- — 85 — Неправда—вот почему. Вам очень трудно, граждане судьи, ясно представить себе, в какой малой мере нам, находившимся за границей, было известно то, что делается в России,—не только в 1919 г., но даже и сейчас, а уже о 1919-м годе нечего и говорить. Картина была такая: что делается у вас, мы ровно ничего не знаем, ровно ничего, никаких источников, никаких известий, кроме отголосков беженцев. Приезжают беженцы и рассказывают ужасы. Колчак, информация Колчака, да, боже мой, я представлял Колчака и очень долгое время, на основании официальной информации Колчака, верил совершенно искренно, что Колчак продвигается вперед и крестьяне его приветствуют; что Колчак взял линию политическую, даже если не такую, как бы я хотел, то, во всяком случае, в интересах крестьян. Такова была официальная информация. Я сижу в Париже, Колчак сидит в Омске. Его информационное бюро в Омске питает нас крохами—тем материалом, который оно нам предоставляет, Да вот вам лучший случай. Он прозвучит анекдотически, но это так. Маклаков поехал на Дон из Парижа, чтобы посмотреть, что там делается, узнать и сообщить. Он приехал в Ново-Черкасск, кажется, за две недели до полного разгрома Деникина, а вернувшись, он доложил: «гром победы раздавайся: все обстоит благополучно, через месяц Деникин войдет в Москву». Я не хочу сказать, что Маклаков сознательно вводил нас в заблуждение. Я хочу только сказать, в какой мере было бесконечно трудно понимать то, что делается в России. Каменная стена, за каменной стеной враги, мы воюем, там происходят всевозможные невероятные зверства, мы воюем и больше мы ничего не знаем. И вот на основании этого, будьте любезны,—пропаганду поставить и, будьте любезны,—освещать положение. Что собою представляла эта Делегация? Я вошел первый раз в этот посольский дом, увидел накрахмаленных и напомаженных чиновников, как будто бы ровно ничего не случилось,—безчис-ленное количество таковых. Я спросил себя, спросил других: зачем эти люди хлеб едят? Почему их столько? Что они делают? Я сел за письменный стол и принял участие в делах делегации. О чем мы говорили? Ну, мы говорили об остатках судов Добровольного Флота 1Я0), ну мы говорили о распределении сумм по Красному кресту, мы говорили также о консульской части, о том, что в Вальпарайзо >Л|) сидит какой-то русский консул. Я не понимал, зачем в Вальпарайзо сидит этот русский консул и какую Россию представляет этот русский консул в Вальпарайзо? Он сидел и получал жалование. И у меня наростало впечатление, отчетливое впечатление, что вот есть учреждение, которое получает жалование, и это учреждение тешит себя тем, что оно защищает национальные интересы России, а между тем членов этого учреждения даже на порог не — 86 — пускали. Оно утешает себя тем, что оказывает помощь, помощь белому движению. Да, может быть, оказывает, если сказать, что это помощь—бесконечные мольбы и унижения за каждый пулемет. А пропаганда? Ну, что-же, жевали и пережевывали, снова жевали и снова пережевывали на все лады—демократия, демократия, демократия и демократия... А демократия?.. Какой же Колчак был демократ? Он сидел в Омске, а мы сидели в Париже. Получали одно, а делали другое. Я не хочу сказать, что это Колчак делал, а и там свои напомаженные чиновники сидели, которые зто делали. Вот ощущение, которое осталось у меня—ничего не изменилось, тот же старый режим. Разрешите вам рассказать очень характерную сцену, которая иллюстрирует то, что я вам доложил. Был такой момент, для для вас небезынтересный, когда Юденич подходил к Петрограду. Делегация к Юденичу официального отношения не имела. Все эти люди не были об'единены. Все они ссорились между собой, каждый генерал с завистью смотрел на успехи другого, каждый желал свое правительство, своих министров. Юденич подходил к Петрограду. В это время Финляндия предложила, что если Колчак признает независимость Финляндии (ибо Колчак в этом вопросе был совершенно непримирим), то финны могут двинуть свои войска на помощь Юденичу. Приехал для этого в Париж генерал Маннергейм 1S’). Он докладывал об этом плане, просил и настаивал на том, чтобы Колчак признал Финляндию и признал бы Финляндию в тех границах, которые включают в нее и Печенгу—маленький порт на севере. И вот что произошло при обсуждении этого вопроса,—это не анекдот, это так было. Сазонов заявил: «Мы обойдемся без них, потому что Деникин через две недели будет в Москве». Вот какая была уверенность, вот какое было понимание положения; не почему-либо другому они отказывались от помощи финнов, а потому что были глубоко убеждены, как Маклаков, вернувшись с Дона, был убежден, что «гром победы раздавайся». Лондон, Колчак, Деникин и неФть. Председатель: Что же реального удалось получить для армии Колчака? Савинков: Для армии Колчака и армии Деникина удалось реально получить чрезвычайно много, но не в Париже, а в Лондоне. Вы знаете, как Деникин был снаряжен, вы знаете, как у Деникина это снаряжение было использовано. Ну, я думаю, что добрая половина того, что он получил (другой вопрос, что он с этим сделал), была получена благодаря тому, что мы, в частности я, околачивали пороги в Англии. — 87 — Председатель: Вы ходатайствовали о получении оружия для армии Колчака? Савинков: Колчака и Деникина. Когда Деникин признал Колчака, то этим фактом ему предоставлялось все, потому что Деникин был подчинен Колчаку. Председатель: Вы не помните цифр,—сколько было получено снаряжения, обмундирования, денег? Савинков: Деньгами тогда через мои руки ничего не проходило. И думаю, что если деньги и проходили, то иным путем. А цифр, даже приблизительно, я сказать не могу. С большим удовольствием сказал бы, но, не помню. Ну знаю, что бесконечное количество штанов, сапог, винтовок, артиллерийских снарядов — всего, всего из военного снаряжения. И вот эта задача была выполнена. Председатель: На каких условиях это выполнялось? Савинков: Когда я беседовал с Черчиллем, военным министром тогда Великобритании, то у меня было впечатление, что все это уже было оговорено и договорено с деникинским правительством, а мое дело было второстепенное, т. е. надо было или еще получать, или ускорить получение: увеличить Цифру штанов или сапог и т. д. Вот в какой области приходилось говорить мне. Председатель: А вы получали от Деникина и Колчака сведения о том, что требуется? Савинков: Точных сведений не получали, а получали, например, такие сведения, что совершенно необходимо известное количество артиллерийских снарядов. Тогда я ехал в Лондон и разговаривал. . Председатель: Вы назвали пять или шесть членов Делегации и себя в том числе. Какие же были функции у вас? Савинков: Я говорил уже. Вам, видите, трудно это представить. Я говорил, что было полное смешение функций и идей. В сущности, моя личная работа очень скоро сделалась оторванной от работы Делегации. Я ходил в эту Делегацию редко, я был в положении человека, который должен оспаривать каждую секунду министра иностранных дел Сазонова, и я пошел своею собственной дорогой. Я ходил везде, не столько в качестве члена Делегации, не столько в качестве представителя Колчака, сколько просто как Борис Савинков; ходил и разговаривал с иностранцами и просил помощи. Так что, нельзя сказать, чтобы эти пять человек имели свои департаменты и свои определенные функции. Этого не было. И даже скажу, что в сущности, пожалуй, кроме меня, все другие относились по-чиновничьи ко всему делу. Другой вопрос, может быть, что я заблуждался, но я с полным, убеждением и верой старался помочь, а среди других было такое же отношение и такое же — 88 — ощущение, как и тогда на Дону, что все само собой придет, что все само собой обойдется, и все это с полной наивной верой, что вас через две недели не будет в Москве. Председатель: Кроме Черчилля, с кем вы еще вели переговоры? Савинков: Я разговаривал и с Ллойд Джоржем, Биркенхе-дом, Эвансом 1ЯЗ) и со всеми другими. Я был в таком положении, что знал- всех английских, французских, итальянских, японских и других министров,—всех тех, кто управлял в то время европейскими делами. Вы спрашиваете, — на. каких условиях? Я не знаю. Я на этот вопрос уже ответил. Условий не было, но попытки ведения своей политики со стороны англичан были. Например, очень упорно, очень много говорили англичане со мной о том, что желательно образовать независимый Юго-Восточный союз из Северного Кавказа и Закавказья и примыкающих областей. Говорили о том, что этот союз должен быть только началом, что потом с ним должен об'единиться Азербейджан и Грузия. Я в этом чувствовал запах нефти и моя дипломатическая работа заключалась в том, что я со всем этим вертелся, потому что от этого зависели мои штаны и мои сапоги. Они рассказывали мне турусы на колесах об образовании таких нефтяных государств. Дальше разговора не могло итти, потому что не от них и не от меня зависело устраивать какие-нибудь независимые государства. Председатель: Но кто же из английских министров, вами только что названных, оказывал реальную поддержку? Савинков: Черчилль. Он был военным министром. Насколько я помню, позиция Ллойд Джорджа была такова, что он умывал руки, делал вид, что он не совсем в курсе того, что делает Черчилль, хотя он, конечно, был в курсе. Хотя, разумеется, Черчилль не делал ровно ничего без согласия Ллойд Джорджа, но внешне это имело такой вид. Даже тогда, когда я беседовал с Ллойд Джорджем лично, он всегда занимал позицию немного двойственную, а Черчилль, действительно, очень энергично старался помочь. Что касается французов, то была только болтовня, но ничего не делалось. Франция, Колчак и Деникин. Председатель: Но какую-нибудь материальную помощь армии Деникина и Колчака получили за этот период времени? Савинков: Я думаю, что не от Англии, а от Франции. Во всяком случае, категорически сказать, что я знаю, что получали от Франции, я не могу. Я подозреваю, что, может быть, и получили. Имейте в виду это смешение, смешение—Сазонов — 89 — и я. Неужели вы думаете, что Сазонов стал бы мне говорить, если-б он получал? Он смотрел на меня, как на врага, как на революционера, который сидит неизвестно зачем. Кроме того, приехала комиссия Драгомирова, она обошла тоже все пороги. Более, чем понятно, что Драгомиров чего-нибудь добился. Чего Драгомиров добился, я не знаю. Конечно, есть основание думать, что какую-то помощь они оказали. Я говорю про французов, об англичанах нечего говорить. - Председатель: Вы все-таки, точно не ответили. Ока-, зали ли реально какую-нибудь помощь французы за этот период времени? Савинков: Я очень точно ответил. При моих сношениях с французами я этого совершенно не видел. Мои сношения с французами ограничивались только болтовней. Председатель: Но обещания были с их стороны? Савинков: Только неопределенные. Если-бы было иначе, я бы с удовольствием сказал. Председатель: Какие-нибудь проекты выдвигались французскими министрами в разговорах с вами? С а в и н к о в: Ну в.от, например, я помню, такой случай был, что Тардье135) мне обещал, что он пошлет французские корабли в Балтийское море. Такой случай был,—или, по крайней мере; сделает все возможное, чтобы послать французские корабли в Балтийское море. Это было во время Юденича. Никаких кораблей не было послано. Председатель: Ну, а в период Одесского десанташ),—об этом вам что известно? Савинков: В период Одесского десанта? Он мне известен только по рассказам. Но, конечно, помощь была оказана и помощь огромная. Председатель: Но, ведь, вы были тогда представителем? Савинков: Но, позвольте, когда это было? Председатель: Это—в 1919 году. Савинков: Да, это было в 1919 году. Тогда я был представителем. Но по этому вопросу я с ними дела не имел, но слышал и знал, что эти корабли были посланы и посланы большие деньги,—это я знаю, —но не через меня. Председатель: Вы сказали, что вы были представителем Колчака до его смерти. Савинков: Да, я был представителем Колчака до его смерти. Председатель: Деникин, когда существовал Колчак, был у него в подчинении? Савинков: Если я не ошибаюсь, Одесса и французская помощь в Одессе, это—вещь другого порядка, если я не ошибаюсь. Одесса была тогда не в руках Деникина, там образова — 90 — лось, если я хорошо помню, некое коалиционное правительство, более или менее демократическое. По крайней мере, я помню,— это общеизвестно, везде это было напечатано,—что там в этом правительстве был Рутенберг1Я6), и Одесса была как-бы самостоятельным государством, как-бы самостоятельной республикой. И вот этому самостоятельному государству, этой самостоятельной республике французы оказали значительную помощь, очень значительную. Эта помощь прошла помимо меня и прошла она помимо меня потому, что, насколько я могу вспомнить и сообразить, я откровенно говорю, что я не так этим делом интересовался. Если я не ошибаюсь, перед этим было заседание, совещание русских белых представителей в Яссах. Там, кажется, были и эс-эры, и правые монархисты. По крайней мере, я слышал, что там участвовал Меллер-Закомельский1И), Гурко13’) и там участвовали представители от эс-эров. Ведь, эс-эры, как вы знаете, были против Деникина и Колчака. Это было по другой линии. И если я не ошибаюсь, я слышал в 1919 г., т.-е. очень давно, так вот, если я не ошибаюсь, в результате этого совещания, которое прошло под французским знаком,—там был французский представитель ген. Бертелло1S9)—в результате этого совещания французы начали оказывать помощь этой Одесской более или менее демократической республике, которая была против вас и против Деникина. Туда был послан начальником французского штаба ген. Фрейденберг который взял командование. И тогда французы должны были дать на это денег. Это, понимаете, не моя работа. «Вот это моя армия!» Председатель: А вы не считали, что платой за все эти пулеметы, штаны и сапоги, которые давали французы и англичане, главным образом, для Колчака и Деникина, было неучастие ваше в Версальской конференции? Савинков: Да, я в процессе этой работы очень многое пережил и в очень многом разочаровался. Для меня было совершенно ясно, что они, конечно, стремятся получить возможнобольше выгоды. Председатель: Иначе говоря, они давали известное количество снаряжения, но за это требовали, чтобы вы не вмешивались? Савинков: Это не совсем так. Они все равно нас могли не пустить на порог—и ничего не дать. Все равно. Они сделали худшее. Они нас на порог не пустили, помогали, но помогали через час по стрловой ложке, в общей сложности, конечно, очень мало, но они нас могли не пустить, Вы не отдаете себе отчета, в каком мы черном теле там были. Но какого мне — 91 — труда стоило добиться персонального уважения ко мне, добиться того, чтобы я говорил с ними, как равный с равным. И это мне удалось с величайшим трудом, потому что,—что вы хотите:—что я представлял в их глазах?—Колчака? Хорошо пока еще была надежда на Колчака, а потом надежды было все меньше и меньше, и когда начался отход, то они, конечно, были господами. Председатель: Во время ваших неоднократных бесед с министрами английскими и французскими вам приходилось получать от них какие-нибудь указания и советы о тех или иных планах и действиях военных и др. на территории бывшей Российской империи? Савинков: Да, одно время очень много было разговоров и с Черчиллем, и с "Ллойд Джорджем о внутренней политике Деникина. И Черчилль, и Ллойд Джордж находили, что внутренняя политика Деникина совершенно сумасшедшая, что, в частности, крестьянская политика—сумасшедшая: вы помните его закон о пятом, а потом о третьем снопе, по представлению этого третьего и пятого снопа. По поводу безобразий Добровольческой армии, по поводу безобразий тыловых, по поводу еврейского вопроса со мной Ллойд Джордж и Черчилль неоднократно говорили. Я делал, что мог в том направлении, чтобы указать и Сазонову, и Колчаку,—о Деникине я не говорю, потому, что я сказал, что там точка зрения на меня была такая: расстрелять, и больше ничего, так что мой голос не мог повлиять ни на кого,—но Сазонову и Колчаку я указывал, что англичане говорят то-то и то-то. Должен вам сказать, что это было вмешательство в дела, несомненное вмешательство, но, по существу, вмешательство, которое мне казалось более или менее разумным, т.-е. мысли, которые я высказывал, элементарные и простые, что евреев громить нельзя, что крестьянство вешать нельзя. Должен вам сказать, что вся эта работа, и, в частности, это унижение, о котором вы говорите, унижение и вмешательство в русские дела, оно, ведь, настолько было для меня тяжело, что я обратился к Колчаку с просьбой отозвать меня. Я ему послал очень резкую телеграмму. Лично я. Я ему изобразил все то, что я сейчас рассказываю вам. Я ему написал, что здесь русское дело не защищается,—по крайней мере, мы не можем его защитить,—что надо сделать что-то другое. Я ему написал, что все эти моления, сколачивания, прошения и т. д. унижают нас. Я его просил отозвать меня и просил разрешения приехать в Сибирь. Это опять было отголоском деникинских настроений, потому что, если бы я в Сибирь приехал, меня, может быть, не расстреляли бы, но, во всяком случае, прием был бы самый враждебный. Держали меня в Париже так же, как Авксентьева, в почетной ссылке. — 92 — Вмешивались ли иностранцы еще? Я вам говорил, в вопросы внутренней политики вмешивались, да и в вопрос национальной политики, так называемых, независимых восточных государств, как я сказал, немножко нефтяных. О военном деле со мной не говорили, потому что, ведь, при Деникине и при Колчаке был военный представитель, и Черчилль непосредственно телеграфировал ему. Теперь, что касается вмешательства во внутренние дела, то вам, конечно, ясно, что уже почти накануне падения Деникина, именно благодаря англичанам, в частности Черчиллю, Деникин согласился на образование правительства на новых началах, и туда ездил Чайковский, который должен был это правительство возглавить. Конечно, эта поездка Чайковского была возможна в этих обстоятельствах только потому, что англичане на этом настаивали под угрозой прекращения посылки штыков. Я знай), что во время Врангеля помогали тоже много французы. Но вот в этот период, о котором вы меня спрашиваете, я французской помощи совсем не видал. Знаю только об английской помощи. Да, она проходила в значительной степени через меня, кроме помощи Деникину. Председатель: Во время ваших разговоров с Черчиллем, .Ллойд Джорджем и французскими министрами, приходилось вам узнавать какие-нибудь соображения чисто военные? Савинков: Я вам сказал, я вам ответил, что по военным вопросам со мною не говорили, меня не рассматривали, как военного спеца. Черчилль мне показал карту юга России, где флажками были указаны войска деникинские и ваши войска. Помню, как меня потрясло, когда я подошел с ним к этой карте, и он показал мне деникинские флажки и вдруг сказал: «Вот это моя армия!» Председатель: Черчилль? С а в и н к о в: Да, Черчилль. Я помню, как у меня ноги приросли к полу. Но о чисто военных операциях со мной разговоров не •было. Вероятно, если было вмешательство,—а оно наверное было, я в этом совершенно не сомневаюсь,—то оно шло телеграфным порядком, непосредственно, военному агенту при Деникине. Председатель: Вы что-нибудь ответили на эту фразу? Савинков: Я ничего не ответил. У меня, я вам говорю, приросли ноги к полу. Я хотел выйти и, когда я хотел выйти, то я сейчас же представил себе: я в Париже сижу, а там— на далеком фронте, какие ни на есть русские добровольцы ходят разутыми. И вот я хлопну дверью и выйду со скандалом из этого кабинета, а они будут ходить без сапог. Я стиснул зубы, .а унижение свое положил вот сюда, вот в этот свой карман, и в этом кармане оно у меня находилось бесконечно. Я говорю: с вами, с вами я воевал, воевал всеми способами, всеми сред — 93 — ствами,—и я говорю об этом прямо и открыто. Да, воевал, на война с вами родила во мне такую ненависть к ним, о которой лучше не говорить. Я хочу сказать за себя. Вы должны эта понять, что я, эмигрант при царе, когда я приехал сюда в 1917 г. в начале революции (я жил во время войны не в России, а во Франции), я приехал весь пропитанный не русским, а французским отношением к войне, -и у меня была вера в этих союзников, у меня было доверие к ним. Вот это все совершенно распылилось, но на этом месте выросло совсем другое. Я научился бриться на своих щеках. Председатель: Из ваших об'яснений для меня не ясно, из каких соображений англичане и французы давали эти самые штаны, сапоги, патроны, пулеметы и т. д.? Савинков: Официальные соображения их были, конечно, весьма благородны. Все эти официальные соображения покоились на том, что «мы—верные союзники; что вот вы—изменники, а мы—верные союзники; а если мы, верные союзники, оказывали во время великой войны большую помощь: Самсоновский корпус, бои на Марне, Франция, спасенная Россией, спасенная Россией Италия,—то сейчас они, союзники, настолько благородны, что они не забывают наших огромных услуг и приходят к нам на помощь. На помощь приходят—свои люди, сочтемся»... Вот на каких началах. Вот это—официальная болтовня, которой никто не верил. А то, что под этим скрывалось, было следующее: как минимум,—вот нефть—чрезвычайно желательная вещь, в особенности нефть; а, как максимум,—ну, что же, русские подерутся между собой, тем лучше, тем меньше русских останется, тем слабей будет Россия. Пускай красные дерутся с белыми возможно дольше. Страна будет возможно больше ослаблена. И когда страна будет окончательно ослаблена и обойтись без нас не будет в силах,—тогда придем мы и распорядимся. Позвольте вам по этому поводу напомнить один рассказ, который я слышал (думаю, что достоверный, потому что я слышал от представителя Колчака),—рассказ о Колчаке, как Колчак, беседуя с японским военным атташе в Сибири, хлопнул дверью и вышел потому, что он доказал японскому военному атташе, что дорогие друзья, японцы, давали военное снаряжение ему и вам. Он это доказал, он доказал, что в ваших частях были японские винтовки и т. д. Может быть, это не были ваши регулярные части, но он доказал, что все-таки это есть, что японцы то проделывают. Поэтому на ваш вопрос я ответил, что ясно, что в их интересах было, чтобы Россия была истощена возможно больше и чтобы они могли сделать из России свою колонию. Вот, как я склонен об’яснить их политику. Никаких благородных целей я там не вижу. — 94 — Председатель: А какие были разговоры относительно демократии, Учредительного Собрания и т. д.? Савинков: Все это, главным образом, касалось Деникина. Представление эа границей и у иностранцев по вопросу о внутренней политике было такое, что Колчак добросовестно стоит за Учредительное Собрание, а что касается Деникина, то Деникин правее Колчака и монархическая реакция у него сильнее и возможнее. Не знаю, подтверждался ли этот факт. Я уже говорил, что мы информацию о Колчаке имели очень небольшую и от него самого, а о Деникине мы знали больше, потому что он был ближе. Кроме того, одно время большой шум подняли эс-эры. Этот шум обратил на себя внимание, и нас спрашивали, как же это будет, каким образом повлиять на Деникина, чтобы Деникин твердо стоял на точке зрения Учредительного Собрания. Вот какие разговоры и какого рода вмешательство были. Самый крупный факт вмешательства—это поездка Чайковского. Председатель: Известно ли вам отношение английских рабочих ко всем этим переговорам и к той помощи, которую английское правительство оказывало Колчаку и Деникину? Савинков: Да, известно? Председатель: Что же вам известно? Савинков: Я знал, что есть очень сильная агитация, но говорю вам, что это было давно, и в то время точка зрения, у меня в частности, была совершенно отчетливая, определенная. Говорите, что хотите,—как хотите, оценивайте мою эту точку зрения, но она у меня была совершенно определенная, что во что бы то ни стало нужно победить красных, а если красных не победить, то Россия погибнет. Я знаю, что агитация эта была, но никаких мер против нее я не предпринимал и предпринять не мог. Председатель: Не было ли у вас на эту тему разговоров с Ллойд Джорджем? Савинков: Он никогда не говорил, что эта оппозиция ему мешает. Я должен сказать, что Ллойд Джордж держался так, чтобы выйти сухим из воды. Ллойд Джордж никогда ничего определенного не обещал, никогда определенно не высказывался и всегда отсылал к Черчиллю, а Черчилль... Тот уже делал. Председатель: Возвращаемся обратно к прерванному вопросу. Какие у вас были разговоры с японской миссией? На какой территории? Где вы с ними встречались? Савинков: Раньше, чем я отвечу на этот вопрос, разрешите добавить (я очень устал, поэтому из моей памяти это ускользнуло). Вы спрашивали, давали ли они мне денег. Денег через мои руки не проходило, но на моих глазах был заключен, так называемый, колчаковский заем. Не знаю, известно ли вам про него. Колчак вывез часть золотого запаса на английском — 95 — миноносце в Шанхай и получил облигации. Собственно, это был не заем, а ломбардная операция. Эту часть золотого запаса англичане и американцы обещали реализовать, и я знаю, что англичане реализовали 130 миллионов франков. Эти 130 миллионов франков поступили в распоряжение отчасти Колчака, а отчасти Сазонова и Делегации. Когда я уходил из Делегации, то я знал, что остатки этого фонда еще имеются. Они были распределены в Англии по банкам. Вот эта денежная операция прошла на моих глазах. Заем этот был заключен из 7 с половиной процентов. Теперь, что касается японцев, то с японцами я встречался в Париже. Видите, относительно японцев сложнее, чем относительно европейцев. Относительно европейцев я уже сказал, что у меня совершенно отчетливое впечатление, что европейцы помогали Одессе, Деникину и Колчаку. Если через меня и не шли деньги Колчаку, то это не значит, что они не шли через Сазонова. Я уже сказал о моих отношениях к Сазонову и вообще о неустройстве Делегации. Если для меня были ясны цели, которые преследуют европейцы, то относительно японцев было сложнее. Конечно, тоже никаких добрых целей в отношении к России я у них не подозревал. Японцы со мною говорили, главным образом, после падения Колчака. Японцы предлагали мне ехать на Дальний Восток, говорили мне, что они окажут мне всяческую помощь. Но я отказался от этого, я совершенно не доверял им, не верил в их помощь и от этого отказался. Председатель: А, персонально, с кем из японцев вы вели переговоры? Савинков: Я сейчас стараюсь вспомнить эти японские фамилии, там был Комура”1), бывший посол в Петрограде, там были еще другие, но, очень может быть, потому что я устал, я эти японские фамилии не помню, но я их всех знал и тех, которые были на конференции, и тех, которые были в посольстве. Председатель: Вы сильно утомились? Савинков: Да, я очень бы просил, если это возможно, дать отдых. Председатель: В виду сильного утомления подсудимого, об'является перерыв до 10-ти часов утра. III. Утреннее заседание 28-го августа 1924 г. Золотой фонд, американские и английские банкиры. Председатель: Заседание продолжается. Вы вчера говорили о займе, который получил Колчак. Может быть, вспомните несколько подробнее условия этого займа? — 06 — Савинков: Я помню, что относительно этого займа велись переговоры с американскими и английскими банкирами. Нужно полагать, что эти переговоры были известны и английскому, и американскому правительству. Заем этот был заключен, как я сказал, из 7 % годовых. Процент, как видите, чрезвычайно высокий, в особенности потому, что, в сущности, это был не заем, а ломбардная операция. Часть золотого запаса, который был у Колчака, была вывезена на английском военном судне в Шанхай, где была положена в обеспечение этого займа. Я не могу вам точно сказать, все ли 130 миллионов поступили. Все эти финансовые переговоры и деньги прошли помимо меня, но я знаю, что поступила, по крайней мере, значительная часть этих денег. Таким образом, собственно, выходит, что в распоряжении англичан находится часть русского золота, хранящегося в Шанхае. Председатель: О каких-нибудь других займах периода 1919 года вам не известно? Савинков: Насколько мне известно, других займов не было. Может быть, иностранцы давали деньги, просто поддерживая Колчака,—это возможно. Я уже говорил, что если это имело место, то все прошло через Сазонова и мне по этому поводу ничего неизвестно. Председатель: За этот период 1919 года вам не приходилось сталкиваться с представителями правительства Северо-Американских Соединенных Штатов? Савинков: Да, конечно, приходилось. Они занимали позицию в высшей степени непримиримую по отношению к вам, но вместе с тем, может быть, наиболее высокомерную по отношению к нам. Позиция была совершенно отчетливая: против вас и, вместе с тем, не считались с нами никак. Председатель: А с Италией вам в этот период тоже не приходилось иметь дело? Савинков: Я видел итальянцев, как видел всех. Я ездил в парижский дипломатический корпус, так что я встречался с итальянским послом, с итальянским военным атташе и с итальянскими секретарями, но Италия в наши дела тогда, помню, вмешивалась очень мало, и мы на нее смотрели, как на очень второстепенную величину. Эррио, Макдональд и Савинков. Председатель: После ликвидации армии Колчака и его смерти до начала войны с Польшей, вы лично чем стали заниматься? . - Савинков: Тут начинается этот польский период. Если вам угодно, я перейду к нему; но, может быть, у вас есть еще вопросы в связи с моими отношениями с иностранцами? Я уже сказал/. — 87 — что я с величайшим удовольствием освещу все то, что я знаю об отношениях иностранцев к России. Председатель: Я вас и спрашиваю все время об этом. С американцами вы не имели дела за этот период, с Италией почти не имели, и с Чехо-Славакией тоже не имели в 1919 году? Савинков: В 1919 году, нет. Председатель: Об Англии вы вчера говорили. Что касается Франции, вы, может быть, что-нибудь новое вспомните. Савинков: Мы вернемся еще к этому вопросу, потому что мои сношения с иностранцами не прекратились в 1919 году, а длились довольно долго. Председатель: Пожалуйста, осветите этот вопрос. Савинков: Видите, например, в период каннских переговоров1411) и генуэзской конференции143). Перед каннскими переговорами я поехал в Лондон и там был принят Ллойд Джорджем в Чекерсе, в его семье, и беседовал с ним и с Черчиллем. Эту же беседу я потом повторил с Черчиллем, с Эвансом и с канцлером казначейства Биркенхэдом. Ллойд Джордж задал мне вопрос, что я думаю о признании Советской власти Великобританией. Я ответил на это, что я вообще удивляюсь, что он мне ставит такой вопрос, потому что в тот период я никем не являлся. Но раз он меня спрашивает, то я ему скажу, что об этом думаю. Тогда мною совместно с Ллойд Джорджем и Черчиллем было намечено, что Ллойд Джордж вам поставит три предложения. Первое предложение—это признать свободу мелкой частной собственности, крестьянской; второе предложение—признать свободу личности; третье—свободу управления, советского управления. Тут уже не шла речь об Учредительном Собрании, тут шла речь о Советах, о свободно избранных Советах, т.-е. фактически о допущении крестьян к власти. Вот эти три пункта очень много дебатировались в этой беседе. Ллойд Джордж, кончая разговор, сказал мне, что он стоит именно на этой точке зрения, что он будет отстаивать ее, но, как вам известно, в Каннах и Генуе он эту точку зрения не отстаивал. По каким соображениям, я не знаю. Перед моим от'ездом из-за границы, ко мне явилось одно лицо, которое говорило, якобы от себя, но давало мне понять, что наш разговор станет известным миру. Это лицо спрашивало меня, почему я до сих пор не виделся с Эррио144) и не желаю ли я видеться с ним. Из этой беседы я вынес впечатление совершенно ясное, что мое свидание с Эррио могло состояться в любой момент.' Я отказался его видеть, потому что я ехал сюда. Почти одновременно с этим другое лицо, приехавшее из Англии, вело со мною совершенно идентичную беседу по поводу Макдональда ыв), и из беседы я вынес ясное впечатление, что если 7 — 98 — бы я поехал в Лондон, то был бы немедленно принят Макдональдом по русскому вопросу. Из всего этого вы видите, что Макдональд и Эррио, зная, конечно (потому что обо мне повсеместно установилась эта репутация), что я непримиримый ваш враг, зная об этом и ведя с вами переговоры, повидимому, желали беседовать и со мной, т.-е. тут была та же двойственная политика, которую я неоднократно наблюдал в своих сношениях с иностранцами. Я вспоминаю это. Если вы напомните мне что-либо, я с удовольствием вам отвечу. Вот, если вас интересует вопрос о чехах. Я сказал, что мои сношения с чехами ограничились только тем, что через Клецандо в 1918-ом году получил от имени Масарика 200 тыс. керенских рублей. Это верно. Мои сношения с чехами, в сущности, ограничились этим. Но я слышал, и слышал не как сплетню, а как факт, что если чехи оказывают существенную поддержку эс-эрам, если вообще чехи тратят большие сравнительно деньги на русских, находящихся в Чехии,—то это в значительной мере об'ясняется тем, что чешские войска, как вам известно, уходя из Сибири, увезли с собой очень много имущества и денежных знаков,- русского имущества и русских денег,—и что потом с помощью этих денег и путем реализации этого всевозможного имущества был учрежден в Праге «Легио-Банк». Этот «Легио-Банк», в сущности, русский банк, на русские деньги учрежденный, якобы играет значительную роль в этих денежных вопросах, в частности, в поддержке эс-эров. Председатель: Можете ли привести более конкретные данные о связи чехов с эс-эрами в период 1919 г.? Савинков: Я могу сказать только то, что вам уже известно, что, собственно говоря, эс-эровская база—это Чехия, эс-эры там совершенно свои люди. Я не знаю, в какой мере субсидируются эс-эры чехами, но не сомневаюсь, что они ими субсидируются, и что зс-зры опираются на чехов и опираются, главным образом, потому, что здесь—вопрос о вывозе русского имущества из Сибири. Однако, я должен к этому прибавить, что чехи вообще помогают не только эс-эрам, но там имеются всевозможные культурные русские учреждения. Пилсудский приглашает Савинкова на работу. Председатель: Вернемся несколько назад. Значит, после ликвидации армии Колчака и прекращения вашей миссии в качестве представителя Колчака, куда вы направились? Савинков: Вот как это все произошло. Когда Колчак кончился и, значит, кончилась в сущности моя миссия, я по инерции некоторое время еще оставался членом той Делегации, — 99 — о которой я говорил. В это время в Париж приехал от Пилсудского Вендзягольский Пб), который сообщил мне, что Пилсудский хочет меня видеть. Я поехал в Варшаву. Это было в январе 1920 года. В Варшаве я был принят Пилсудским. Пилсудский, зная, что я боролся с вами, заговорил со мною о том, что было бы, может быть, желательно сформировать русскую часть на польской территории. Я хочу по этому поводу оговориться вот в каком смысле. Граждане судьи! Вам, конечно, было уже и тогда совершенно ясно, что Польша ведет войну против России. Для меня это не было ясно. Я думал что Польша ведет войну не против России, а против коммунистов. Не забудьте, что я в тот период времени совершенно отделял Россию от вас, русский народ—от вас. Я смотрел теми же глазами, которыми смотрели многие из русских революционеров на русско-японскую войну1п). Я хорошо помню, что во время русско-японской войны многие революционеры радовались поражению русской армии и русского флота, ибо совершенно отделяли царское правительство от русского народа и рассчитывали, что с поражением русской армии и русского флота падет и царское правительство. В начале великой войны то же самое наблюдалось у многих русских революционеров. Я был в Париже и помню, как многие русские революционеры радовались и даже украшали свои дома красными флагами при известии, например, о взятии Львова австрийскими войсками. Войну ведет правительство, а не русский народ. С японцами воюет правительство, а не русский народ. Вот и у меня в то время была такая же точка зрения. Она изменилась впоследствии, но для этого потребовалось пережить многое. А тогда мне казалось, что поляки воюют не с русским народом, а с вами. Я хотел это сказать, чтобы об'яснить, почему я принял предложение Пилсудского и беседовал с ним. Беседа носила неопределенный политический характер. Неопределенный потому, что и он, и я очень хорошо понимали, что никаких обязательств со своей стороны я дать не могу, что я являюсь никем, не представляю никого, не говорю и не имею права говорить от какой бы то ни было России, и потому пред явление ко мне каких-либо обязательств явилось бы пустым звуком. Однако, все-таки, разговор был политический. Должен вам сказать, что Пилсудский в этом отношении проявил, сравнительно с тем, что есть сейчас, умеренность, т.-е. Пилсудский, говоря о новой России, как тогда выражались, о третьей России, о той России, которая якобы станет после вас, он говорил, что с этой Россией Польша должна жить в добрососедских отношениях; он говорил о том, что, по его мнению, необходимо всю местность, которая лежит между границами географическими и границами приблизительно теперешними, подвергнуть плебисциту, что только на основании этого 7* — 100 — плебисцита можно разрешить вековой русско-польский спор, а иначе вопрос разрешить нельзя. Он говорил об этом, указывал на то, что желательно было бы, чтобы границы по Волыни были несколько исправлены в пользу Польши говорил о том, что в Польше нет портов и что желательно было-бы, чтобы будущая Россия предоставила свободный транзит полякам через русские порты. Вот на эти темы велась политическая беседа с Пилсудским. Я уехал из Варшавы вернулся в Париж и ничего не было решено. Пилсудский не высказался определенно, может ли он разрешить формирование русских частей. Он говорил об этом только, как о желательном, но еще едва-ли возможном. После этого, уже весной, Вендзягольский снова приехал в Париж и снова пригласил меня в Варшаву, говоря о том. что вопрос о формировании русских частей разрешен в положительном смысле. Я приехал в Варшаву и, действительно, очень скоро получил полное разрешение Пилсудского на формирование русских частей. Тут я действовал уже самостоятельно. Я уже был гораздо менее связан с теми контр-революционными элементами, которые относились ко мне враждебно и к которым я тоже относился, в значительной мере, как к врагам. Ни в какой степени я уже не был связан ни с Колчаком, ни с Деникиным, ни даже с Делегацией. Я мог действовать более или менее самостоятельно, говорю «более или менее самостоятельно» в русском смысле, потому что я сразу, разумеется, попал в тиски поляков. Вот этот период, когда я действовал самостоятельно, оставил во мне еще более, может быть, горький след, чем тот период, когда я был связан с другими, потому что, когда я был связан с другими, у меня все-таки оставалось утешение, может быть, наивное утешение, что не столько моя деятельность приводит к совершенно отрицательным результатам, сколько деятельность вот этих правых элементов. Мне было суждено сдать экзамен в Польше. Я еще раз напоминаю вам, чтобы ясно было для вас, с кем вы имеете дело, что в этот момент я был совершенно убежденным вашим врагом, глубоко убежденным, что русский народ не с вами, что вы только захватчики власти. Я приступил к формированию этих частей. Положение было такое. Части эти были в составе польских войск и в подчинении польского Генерального Штаба. В ваших тылах действовал отряд Булак-Балаховича; этот отряд был сформирован до моего приезда и, повторяю, подчинен польскому Генеральному Штабу. Он довольно долгое время никакого отношения ко мне не имел. Я занимался формированием частей русской армии в местечке Столужица. Вы, конечно, понимаете, насколько эта работа была трудна в тех условиях, в которых я находился. Денежная зави- — 101 - симость от поляков была полнейшая. На юге находился Врангель, который с завистью, с ревностью смотрел на то, что я делаю в Польше. Его военные представители в Варшаве являлись моими тайными врагами и тайно препятствовали мне. Элементы, которые входили в состав этой новой формирующейся армии, были разнородные, мне мало известные, в значительной мере из бывшей северо-западной армии Юденича. В таких условиях был сформирован отряд в 4.000 человек. Формировался он так, что буквально из-за каждого сапога надо было околачивать теперь уже польские пороги. Основная масса этого четырех-тысячного отряда, по крайней мере, командного состава его, была такова, что лично, я, конечно, сочувствовать ему ни в какой степени не мог. Начались столкновения между мною и ген. Глазенапом, который стоял во главе этого сформированного отряда. Столкновения эти были, главным образом, на почве того, что ген. Врангель, по мере того, как численность отряда увеличивалась, и, в общей сложности, к моменту похода достигала 25—27 тысяч, чем больше рос этот отряд, тем настойчивее Врангель требовал, чтобы отряд этот был эвакуирован к .нему в Крым. Поляки, само собой разумеется, протестовали против этого. Они говорили, что отряд сформирован на их территории, на их средства, снабжен на их средства и что они дали разрешение на формирование частей только потому, что эти части будут драться с вами. Это, конечно, об'ясняется, в значительной мере, тем, что поляки боялись вас и очень боялись Врангеля. Они боялись того, как это ни покажется странным теперь, они боялись того, что ген. Врангель победит, и что, если Врангель победит, то в Москве будет реставрация, а если в Москве будет реставрация, то самостоятельной Варшавы не будет. Сразу, таким образом, получился в высшей степени сложный узел; с одной стороны, давление Врангеля на меня, с другой,— давление на меня поляков, и, наконец, само формирование, которое не соответствовало моим целям. Я думал сформировать народную армию, не золотопогонную, а крестьянскую армию, которая пошла бы в Россию, как спасительница и победительница. Я опять повторяю, что тогда было заблуждение, которое и я разделял, что крестьянство не с вами и что вы захватчики власти. Я думал формировать армию на совершенно новых началах, а на моих глазах вырастала золотопогонная армия, старорежимная, под начальством старорежимных генералов. Я удалил Глазенапа, но это было очень трудно; трудно потому, что эти части подчинили себя Врангелю. Выходило, бог знает, что. Что я такое? Я председатель Русского Комитета, который занимается формированием. Через меня проходят денежные средства. Поляки, повторяю, дают снаряжение и продовольствие, а армия, помимо меня, подчиняется ген. Врангелю. Я же Врангелю не подчинен. Сразу получилось невылазное болото. — 102 — Франция, Польша и Савинков. Роль французов была тоже очень значительна. Она была значительна не только во время польской войны с вами,—потому что, как вам известно, ген. Вейган U8), который вырабатывал план обороны Варшавы, прислал в Польшу очень много технического материала и значительные кадры офицеров,—но эта роль французов была также велика и в отношении моей деятельности. Вот, кстати, скажу еще о французах в польской войне,—то, что я видел сам. Однажды я поехал на фронт. Я поехал на фронт по Бугу, за Брест, и приехал как раз, когда шел бой у Вышкова. Вы отступали. Поляки наступали. Я помню, я оставил свою машину и пешком пошел по шоссе. Меня поразило, что я никого не видел. Так продолжалось довольно долго. Наконец, я увидел хибару, и в этой хибаре я увидел...кого-же?Я увидел французского полковника. Я помню, я подошел к нему и с удивлением его спросил: «Что же вы здесь делаете?» Он был один, никого не было видно кругом. Трещали ваши пулеметы за Бугом. И он, удивляясь, мне ответил: «Как что? Я командую». И, действительно, скоро начали появляться ординарцы. Телефоны были перерезаны. Начали появляться польские ординарцы. Он при мне при помощи этих ординарцев отдавал распоряжения. Появился поляк, говоривший по-французски, и вот на моих глазах этот французский полковник отдавал приказания полякам. Был даже такой случай в конце боя. Надо было вас выбить из Вышкова. Надо было, чтобы польская пехота пошла в атаку, но поляки не хотели. В последнюю минуту, когда уже надо было итти, начались разговоры о том, что нельзя, что невозможно, что слишком укреплен Вышков и т. д. И я помню, как при мне французский полковник очень грубо, очень резко и очень твердо, грозя расстрелом, настоял. Поляки перешли Буг и выбили вас из Вышкова. Вот, роль французов в этой войне поляков с вами предстала мне тогда воочию. Я не представлял себе, что она идет так далеко, что французы берут на себя даже командование отдельными польскими частями. Что же касается моей деятельности, то давление, которое производилось на меня со стороны Франции,—это давление для меня было невыносимо. Я вынужден был подчиниться, ибо кто сказал «а», должен сказать и «б», ибо части были сформированы, ибо бросить их было невозможно. Таково было это давление. Как я вам рассказал, я формировал части и не подчинялся Врангелю. В Врангеля я, конечно, совершенно никак не верил; после Колчака и Деникина, для меня было, конечно, совершенно ясно, что Врангель есть контр-революционная попытка с негодными средствами. Я не хотел подчиняться. Я, крайне стесненный поляками, хотел оставить за собой малейшую свободу действия для того, чтобы если уж снова воевать с вами, то — ЮЙ - Ьоевать на новых началах. Но отряд Глазенапа уже помимо меня, телеграфно, подчинился Врангелю. А тут я получил телеграмму из Парижа, совершенно категорическую телеграмму, которая прозвучала для меня, как приказание. Было, ведь, так:, французы были в союзе с поляками, французы признали Вран-' геля, французы давали помощь, огромные средства, все врангелевское дело покоилось на французах, и ясно было для меня, что если я не исполню того, что в этой телеграмме было сказано, то, конечно, все мое дело будет зачеркнуто, части будут переброшены к Врангелю и—конец! А телеграмма гласила, что я должен подчиниться Врангелю. Я подчинился. Смысл телеграммы был такой, что если вы не подчинитесь, то французское правительство сумеет настоять. Подчинение мое Врангелю выразилось, однако, весьма в малом. Помню, я ему написал открытое письмо, которое они напечатали в газетах,- -открытое письмо, в котором я совершенно ясно разграничивал политическую программу нашу и политическую программу его, совершенно ясно предостерегал его от того, что его ждет. Но я не знал, что и меня ждет то же самое. Глазенапа я удалил с величайшим трудом, но, что вы хотите, на его место был назначен генерал Бобошко. Он буквально такой-же золотопогонный генерал, каким был Глазенап. Я удалил генерала Бобошко и на его место стал генерал Перемыкин—совершенно такой же золотопогонный генерал, как оба первые. Не было никакого выбора—или золотопогонные генералы, или,—буду говорить точно,—бандиты! Вот, о бандитах я расскажу... Я обратился тогда к Пилсудскому и Пилсудский поставил мне такой вопрос: «Почему вы не имеете дела с Балаховичем»? Я ему сказал то, что я думал про Бала-ховича. Я ему сказал, что Балахович -бандит. Помню, он рассмеялся и сказал: «Да, бандит, но не только бандит, а человек, который сегодня—русский, завтра-поляк, после-завтра—белорусе, а еще после-завтра—негр». Но он мне тут же сказал: «Пусть он бандит, но все-таки, если нет выбора (а выбора совершенно не было), то лучше, пожалуй, иметь дело с Балаховичем, чем с золотопогонными генералами, потому что этих мотивов, мотивов золотопогонных у Балаховича нет». Я познакомился с Балаховичем. Я вынужден был это сделать. Я это говорю не в оправдание или защиту, а для того, чтобы подчеркнуть, в каких тисках я находился, в какой мере я был совершенно не самостоятелен, в какой мере, я, русский, желавший служить своему народу, искренно убежденный, что я ему служу, я, русский, оказывался в лапах иностранцев: меня давил, с одной стороны, молоток поляков, а с другой,—молоток французов. Я познакомился с Балаховичем и начал формировать балаховские части. Его отряд еще дрался на фронте, а в тылу, в Люблине, — 104 — формировались запасные части. Эти запасные части были разные. Не надо думать,—это будет несправедливо,—что все эти запасные части были бандитские; не надо думать, что эти запасные части были золотопогснные. Разные элементы туда вошли, но были части, которые до некоторой степени соответствовали тому желанию, которое я имел, т. е. создать народную армию, не золотопогонную и уж, конечно, не бандитскую. Так длилось довольно долго. Я опускаю подробности, я не хочу, здесь говорить о том, что, состоя председателем этого комитета, занятый с утра до ночи, я 30% своей энергии должен был тратить на околачивание польских порогов, а еще 30% своей энергии и своего времени я должен был тратить на то, чтобы раскрывать злоупотребления и воровство, чтобы как-нибудь пресекать эти злоупотребления и воровство. Территории своей у меня не было, я был в чужой стране, я был зависим,— бороться так, как я бы хотел, я не мог. Но я боролся. Я подчеркиваю этот момент для того, чтобы вам было ясно, что, когда человек отдает 60% своего времени, труда и энергии на чисто негативные вещи,—на то, чтобы поляки не мешали, на то, чтобы не было воровства и злоупотреблений, то что остается ему на творческую работу, какой процент его труда и мысли? Вот в таком положении я находился. Вы думаете, что я не понимаю,—в то время я очень многое понимал, но не все. Я очень многое понимал, ибо я ежедневно учился бриться на своих щеках, но жизнь меня приводила к выводам, противоположным тем, которые я имел. Поход’против Советской России после перемирия. Я помню, что в то время, когда части были сформированы, поляки заключили перемирие. И когда они заключили перемирие, то Пилсудский призвал меня и сказал: «Дайте в 24 часа ответ,— будете ли вы воевать?» И тут произошло навсегда памятное для меня заседание. Я бы сказал, что это заседание было каплей, переполнившей чашу. Вам, может быть, не ясно, так как я не говорю здесь подробно, но я еще раз напоминаю, что все шло не так, как я хотел. Я не был свободен, и у меня наростало ощущение глубокого отвращения к тому, что происходит под моим именем, и наростало еще глубочайшее последнее разочарование белым движением. Вот это последнее заседание перед походом было последней каплей, переполнившей чашу. На этом-заседании сидели: генералы—Балахович один, Балахович другой, (еще больший бандит, чем его брат), сидел Перемыкин, сидел военный представитель Врангеля—Махров. Не помню, кто еще там сидел, но, во всяком случае, были вот все такие высокопостав 105 - ленные лица. Я помню, я им доложил о том, что сказал мне Пилсудский, и сказал, что, вот, я сформировал части, я свою задачу исполнил; теперь вам, военным, нужно решать: будете ли вы драться, или нет; если не будете, то вас эвакуируют, Они единогласно постановили—драться. Председатель: А французские представители были на этом заседании? Савинков: Нет, не были. Председатель: А украинские? Савинков: Тоже не были. Председатель: А польские? Савинков: Тоже не были. На этом совещании на нас никакого давления не было. Я, конечно, угадывал желание поляков, чтобы мы дрались, и угадывал желание французов, чтобы мы дрались. Вот, я поставил этот вопрос, и на него все генералы ответили категорическим «да», что они будут драться. Председатель: Это было после заключения перемирия? Савинков: Да, это было после заключения перемирия. Перед нами встал тогда вопрос, что раз хотят воевать, то нельзя же иметь столько разных армий, как это было до сих пор, когда две отдельные части,—бадаховские и перемыкинские,—ненавидели друг друга, когда между ними были постоянно дрязги, зависть за то, что столько то сапог дано сюда, а не туда. Я тогда подумал, что эти позорные дрязги являются следствием, глубоко-позорного равнодушия к России,—и отсюда мелочность, мысль о том, как бы побольше добиться своей собственной выгоды, как бы завести себе автомобиль, двух ад‘ютантов и хорошего коня. Вот эти дрязги в ту минуту, когда решалась судьба 27 тысяч, которые должны пойти в бой,—все это уже было невыносимо. Но во мне еще жила наивность, воспитанная боевым прошлым революционера, когда я видел вокруг себя Каляевых, а потом увидел Балаховичей и Колчаков. Генералы заявили, что они не хотят подчиняться друг другу, что каждый из них—уже маленький Наполеон, что каждый из них будет действовать совершенно самостоятельно и что Перемыкин не считает для себя возможным итти к Балаховичу, а Балахович к Перемыкину; что Перемыкин, подчиняясь телеграфному приказу Врангеля, должен стать на фланге украинской армии, а Балахович заявил, что он избирает направление другое: Луни-нец-Мозырь. Я - не военный человек, я не получил военного образования, но мне все это казалось, с военной точки зрения, до такой степени диким, бессмысленным, что когда я понял, что я не могу иметь власти и что Балахович будет поддержан Генеральным Штабом Польши, а Перемыкин будет поддержан Врангелем, т.-е. французами, и я не имею власти, не могу их заставить, а убеждать их бессмысленно,—когда я на этом — IM — заседании отдал себе в этом отчет и почувствовал до конца, что все равно из этого добра не выйдет, то я решил, что мне остается одно: разделить участь тех людей, которые, может быть, до известной степени шли по моему приказу, и я решил добровольцем пойти с ними в поход. Таково было мое личное решение, вызванное, как я вам сказал, тем, что я противодействовать этому болоту не мог. Вот так они и решили. Должен вам сказать, что в это время, помимо балаховцев и перемыкинцев, поляки, ведя свою политику, формировали сами, помимо меня, казачью бригаду некоего есаула Яковлева. И, к моменту выступления в поход, эта казачья бригада была, действительно, в полном снаряжении. Должен вам сказать, что одновременно с этим поляки разрешили формирование украинских частей, тоже давали им деньги и снаряжали их. И к моменту похода было сформировано,—не могу сейчас сказать точно, сколько,—но тысяч 25—30 украинцев. В общей сложности, если подсчитать, была довольно большая армия для гражданской войны. Если бы эта армия была единая, то она представляла бы собой некоторую силу. Не говорю сейчас о бандитизме и золотопогонничестве, которые уже тогда были признаками, что все равно ничего не выйдет. Эти 50—60 тыс. человек были разорваны на несколько командований: украинцы—одно, есаул Яковлев — другое, Перемыкин—третье, Балахович — четвертое, и каждый желал своего. По настоянию Перемыкина, т.-е., в сущности, по настоянию Врангеля, как это ни странно сказать, потому что это шло в разрез с врангелевской политикой (я склонен думать, что за кулисами опять-таки были иностранцы), я вынужден был заключить конвенцию с Петлюрой, конвенцию военную, такую конвенцию, согласно которой он допускал на свой левый фланг армию Перемыкина. Ну, что же было дальше? Дальше произошло следующее. Перемыкин стал на этот участок, а слева от него, казачий есаул Яковлев. Раньше, чем пойти в бой, они передрались между собой. Донские казаки есаула Яковлева ограбили казачий обоз Перемыкина. Произошли столкновения между казаками. Вот с чего начался этот блестящий поход! При чем есаул Яковлев заявил: «Какое мне до вас дело? Я сам по себе. Вот у меня есть бригада. Я один и никому из вас я не подчинен». Что касается перемыкинцев, то они несколько дней воевали с вами у польской границы, а потом отступили. Боев было мало. Что касается Балаховича, то вы знаете о его походе, знаете, что он взял Мозырь и даже продвинулся одно время за Мозырь. Роль моя была такая. Пока я не сел на лошадь, я заставил Балаховича,—мне просто удалось здравым смыслом и рассуждениями убедить его в том, чтобы он отдал некоторые приказы. Он их отдал. Первый же приказ, который был написан под — 107 — Мою диктовку, был о том, что каждый воинский чин, без различия звания, будет расстрелен на месте за учинение погромов. Второй приказ, который также был написан по моим настояниям,—было разрешение евреям организовать свою собственную часть, именно для ограждения еврейского населения от погромов. Я должен вам сказать, что в том маленьком походе, в котором я принимал участие, были один—два случая с расстрелом на месте. Были расстрелены два солдата из Георгиевского полка за попытку погрома. Я не хочу сказать, что части Балаховича не занимались бандитизмом, я, в данном случае, хочу только подчеркнуть свою роль. Мы вышли в поход. Я уже вам говорил, что я был в походе на Вологду, под Свияжском, что тогда наш маленький отряд в 100 человек действительно был дисциплинирован и никаких безобразий мы не делали; я не скажу, что тот отряд, в котором я участвовал, делал эти безобразия, но я помню ужасающие сцены... Вот, видите, одно дело сидеть в кабинете, формировать армию, писать статьи, околачивать польские пороги, а другое дело—лицом к лицу столкнуться с жизнью. Я помню, мы шли, шли в начале очень удачно. Боев было много. Мы все время шли с боями. Все время бои, бои, бои—и для нас удачные. Ваши части сдавались. И вот я помню, собралось человек 400—500 красноармейцев. Я помню, они были выстроены в поле. Помню, шел мелкий снег. Было холодно. Они стояли и дрожали от холода. Помню, я проходил мимо них и потом обернулся. И я увидел, как перед ними верхом стоит один из балаховских офицеров и приказывает: «Подать тачанку!» Подать тачанку, т.-е. расстреливать этих людей. И когда я посмотрел, я не поверил своим глазам. Я под'ехал к начальнику отряда. Я был солдатом, но все-таки со мной считались. Я ему сказал, что я даже не понимаю, что здесь происходит. И он отставил это приказание. И я помню другой случай. Я вам говорю о них не только для того, чтобы характеризовать этот поход,—я немножко говорю о себе. Вы, ведь, судите меня. Я немножко хочу дать вам понять, как вот я, капля по капле, сталкиваясь с реальной жизнью, с реальной борьбой,—не из книг, а вот именно на лошади и с винтовкой,—как я чувствовал, что постоянно теряю под собою почву, что совершенно не то выходит, что я хочу, что выходит то, что я ненавижу всей душой. И вот, я помню еще такой случай. Пять красноармейцев, одиночками сдающиеся, идут мимо нас, а я ехал рядом с другим отрядом. Вижу бежит красноармеец без шапки. Все его отличие от других красноармейцев было то, что на нем не было шапки. И вдруг я слышу: — «Эй ты, без шапки, пойди сюда!» - 108 И вдруг я слышу: — «Ты без шапки, ты—коммунист!» И я слышу, как тот отвечает: «Нет, я мобилизованный». — «Врешь!» И опять слышу: — «Две винтовки сюда!» Я, конечно, спас его. Я не буду вам дальше разсказывать, Сколько и как мне пришлось спасать людей, разных людей. Я говорю вам об этом именно для того, чтобы и для вас ясно было, что если я был вашим самым от'явленным врагом, что если я один (может быть, заблуждаясь,—это другой вопрос,— но не щадя себя), если я один делал против вас то, что, может быть, десять человек не могли бы сделать... Да, вот— обвинительный акт, и каждого его слова достаточно. И я, ведь, не отрицаю этого. Так вот, я хочу вам только одно сказать, что в процессе этой борьбы, в процессе этой войны с вами, в процессе сношений с иностранцами, как и в те дни, когда я с винтовкой в руках шел против вас, день за днем, день за днем и капля за каплей, капля за каплей, капля за каплей было только одно разочарование, разочарование и разочарование, горечь, горечь и ужас. И вот мы взяли Мозырь, потом вы отбросили нас из Мозыря. Поход кончился плачевно, как я и ожидал, в чем я не сомневался. Лично я ушел от вас с большим трудом. И армии перешли границу. Когда вышли в поле, их было тысяч двадцать шесть, двадцать семь, а когда перешли границу, их было тысяч двадцать две, двадцать три. Но я еще хочу вам одно сказать. Извиняюсь, если это будет тоже подробность; она мне нужна, чтобы вы лучше поняли мое состояние. Я помню был такой случай. Мы взяли в плен вашу кавалерийскую часть, много всадников. Балахович с ней поступил так: он не тронул никого, оставил там того, кто командовал, но предложил итти вместе с нами, и они пошли вместе с нами. Это было не в моем отряде, а рядом. Пошли и воевали. Был бой. Они очень доблестно дрались. Потом случилось, что их командир, красный командир, заболел тифом и на его место Балаховичем был назначен другой офицер,—именно, офицер николаевского кавалерийского училища— милостивый государь. И вот этот милостивый государь, придя в этот красный полк, начал распоряжаться по золотопогонному, а через два дня весь полк опять ушел к вам. Вот этот случай, случай этого полка меня заставил глубочайше задуматься над многим. Да, так вот, значит, перешли границу 20 тысяч человек. Ну, конечно, произошло то, что я втайне предвидел, т.-е. по — 109 — ляки нас обманули. Что делать с этими двадцатью тысячами-людей? куда их девать? Поляки поставили вопрос этот в данных ими мне обещаниях. Я предвидел такой случай и говорил с ними,. и говорил о том, что если мы перейдем границу,—что вы будете с нами делать? Они мне ответили: мы вас, ни в коем случае,, не интернируем, мы вас конфинируем. А это—разница очень, большая; и юридическая, и фактическая разница большая.. Интернированный человек берется в плен, конфинированный. человек,—свободный человек и живет в казармах, он совершенно свободен. Я помню, было заседание польских министров,, был Сикорский14П), военный министр, и министр иностранных дел Сапера150) и еще какие то министры были там,и вот этот вопрос был так поставлен: что делать с русскими частями, перешедшими границу? Ну, конечно, когда дело дошло до дела, ни о каком кон-финировании речи не было, просто интернировали в лагеря,—в лагеря, из которых некоторые были ужасающие; и эти двадцать тысяч человек были заперты в концентрационном лагере. И, вот, я оказался за них ответственным; я должен был думать о них. Должен был. Да, я должен был думать о том, чтобы каждый из них имел одежду, чтобы каждый из них имел сапоги, чтобы каждый из них имел папиросы, чтобы каждый из них имел хоть какое-нибудь маленькое пособие, но чтобы он его имел,—чтобы они не были просто выброшенными людьми. У меня же ничего не было. Ну, что же? Вот вам огромные польские тиски уже окончательные, ибо тут уже угроза была постоянная и неизбежная, что «так эти люди у нас и подохнут». Эти люди, эти 20 тысяч человек, лежали на моей совести. И если я раньше отдавал 60% своего времени и труда на околачивание польских порогов и на борьбу с воровством, то к этим процентам присоединилось сейчас еще 30% заботы об этих людях. Так приходилось бороться... Так разве можно было бороться?.. Возьмите такие случаи. Некоторые части армии, в особенности балаховские (перемыкинцы были честнее: они, правда, были золотопогонные, воевать не хотели, хотели ад'ютантов и автомобилей, но воровали меньше, а балаховцы не стеснялись совершенно)—не получали жалования. Был такой интендант Елин. Этот интендант Елин обворовал солдат, и я решил, что так или иначе, я этого Елина уничтожу, и отдам его под суд. В Мозыре я столкнулся с ним. Вот наше положение: вот—Мозырь, я—солдат, но все-таки со мной считаются, у меня есть несколько своих, совершенно своих, людей, которые исполнят то, что я прикажу. Когда он приехал в Мозырь, я потребовал у него в Мозыре, на польской территории,- денежный отчет... Он понял, что это значит. Он понял, что если не представит в Мозыре денежного отчета, то здесь же в Мозыре я буду его — 110 — судить. Он пошел к Балаховичу, Балахович дал ему подводу, и больше он не вернулся. Я нашел его в Варшаве, где я дол-жен был околачивать все пороги и должен был сказать Пилсудскому, что или я завтра же уезжаю из Варшавы, или же Елин будет сидеть завтра в цитадели. Его посадили, но... оправдали. А вот другой случай. Вот балаховцы, полубандиты. Я учреждаю судейские части, я хочу внести порядок в эти части и назначаю туда военных судей, военных следователей. Я им приказываю, даю точные инструкции строжайше наблюдать и тут же учреждать суды. В числе других я назначаю полковника Добжинского; полковник Добжинский—военный судья, долг которого наблюдать за преступлениями других. Но начинается с того, что я его самого уличаю в том, что он крадет. Что мне с ним делать?.. Я его встретил, но уже не на польской территории,—он бежал. Я его остановил, хотел тут же судить, но встретился польский раз'езд, который его освободил. Я рассказываю все эти случаи опять-таки для того, чтобы вы ясно поняли, что если раньше я с иностранцами имел дело и если я был в их тисках, то это все-таки было не то, что было в Польше. В Польше я был совершенно скручен поляками, не только генералом Сикорским, нет, но и, например, маленьким польским поручиком, начальником польского раз‘езда. Зачем поляки разрешили нам итти в бой? Какую цель они преследовали? Не думаю, чтобы у поляков или у французов промелькнула мысль о том, что мы можем дойти до Москвы. Нет, кто хоть до некоторой степени был в курсе того, что делалось там у нас, тот и мысли такой иметь не мог, не имел ее, конечно, и я. Зачем же они это делали? Почему все время было это давление, давление тайное, неофициальное: «иди, иди»? Давление двоякое: польское, с одной стороны, и французское, — с другой: «иди, иди!» Какую цель они преследовали? Да ту же, о которой я говорил вчера,—ту цель, которую преследуют все иностранцы. Теперь это мое глубокое убеждение и меня не разубедят в этом, ибо слишком многое я пережил раньше, чем я пришел к этому убеждению. Их цель такая:—пусть русские дерутся между собой, чем больше гражданской войны, тем для нас, иностранцев, лучше; Россия будет слабее, России труднее будет встать на ноги, а если она и встанет, то встанет позже и голос ее.зазвучит позже, а пока этот голос не звучит, мы многим воспользуемся. А, может быть, с их точки зрения, возможно было бы и такое положение, что Россия была и осталась бы совсем слабой, и тогда для них открылось бы широкое поле деятельности. Вот как перепутывалось и смешивалось все. — Ill Судите, как хотите. Но я, глядя в глаза, скажу (и этого вы от меня не отнимете), что не было у меня другой мысли, не было другого желания, как служить своему народу, служить России, и что я имею право сказать, что все, что я делал, было продиктовано одной любовью к России, к русскому народу. И вот я, любящий Россию и идущий в борьбу для нее, был в тисках у иностранцев. Мой грех—да, но грех- невольный... Моя вина—да, но вина невольная... И раньше, чем понять то, что я говорю сейчас, сколько и сколько раз пришлось мне проводить бессонных ночей и слышать свист пуль, ибо,—этого не отнять от меня,—я не был из тех, которые говорят: «идите, а я за вами». Я был из тех, которые говорят: «иди», и шел сам сразу. Этого не отнять от меня так же, как то, что я сейчас на скамье подсудимых. Я был опутан сетями со всех сторон; и, желающий одного—блага народу русскому, я был опутан сетями и вынужден был делать то, в чем я был не уверен, во что я уже больше не верю и что было на руку... кому?... русскому народу?—Нет! Да, судите, как хотите, а я вам все это рассказываю потому, что для того, чтобы судить и присуждать, надо видеть и знать душу человеческую. Так вот, мы вернулись, и заперли нас в концентрационный лагерь. Нищета... и, конечно, унижение во всем, во всем и во всем. Какой-нибудь польский майор, начальник лагеря, который держит в руках не только тех простых людей, которые там сидят, но и меня,—меня потому, что у него всегда угроза, потому что он играет на том, что я отвечаю за них. Вот, как было! Белорусские «министры». Председатель: Насколько я понял, вы с самого начала полагали, что армии Перемыкина и Балаховича будут действовать совершенно разрозненно. С другой стороны, вы видели, что перемирие между Советской Россией и Польшей заключено. Для меня не ясно, какую цель вы преследовали, когда согласились на то, чтобы все эти армии направились в поход? Савинков: Я вам сказал,—и то, что я говорю, вам кажется очень странным. Вам кажется странным, что я мог сказать, что я никакой власти не имел. Но это—правда. Ведь, не я решал вопрос: итти в бой или не итти? Если бы я сказал: нет, не надо итти в бой, то я бы не пошел лично, но они бы пошли. Они были снаряжены, они имели все, что им нужно, и они пошли бы. Поход все равно состоялся бы, поход в моих глазах—уже бессмысленный. А в глазах иностранцев—бессмысленный? Нет, не бессмысленный. В глазах Перемыкина? Нет,не бессмысленный. Потому что Врангель ему приказал, а он не- — 112 — поднял приказы своего начальства. Балаховича?—Поход и для него не был бессмысленным. Был у меня с ним случай в Мозыре. Приехали из Винницы белорусские министры в Мозырь,—черт их знает, какие министры! На подводах приехали какие-то милостивые господа и заявили, что они—министры, что они представляют белорусский народ. Денег, конечно, попросили немедленно. Ну, хорошо, какое мне до них дело? Однако оказалось, что было дело, и вот какое. Балахович на следующий день и говорит мне: «Знаете, белорусский народ предлагает мне, Балаховичу. стать начальником государства белорусского». ЭТ0—в Мозыре, а белорусский народ представлен этими милостивыми государями, которые, как я говорю, денег попросили, да, прибавлю еще. пьяными вдрызг напились, вот—министры! Должен сказать, что я предвидел уже от Балаховича такую штуку, что если он дойдет до Минска, то возьмет и об явит себя начальником государства белорусского. Я имел эту мысль и помню, что уходя в поход я говорил с Пилсудским и сказал ему: «Знаете, меня тревожит зта мысль: а что если он такую штуку выкинет»? И Пилсудский мне сказал: «Тогда скажите, что я его выкину». И вот. когда Балахович говорил со мною, что белорусский народ, представленный в лице этих министров, его выбирает, я ответил:—«Ну хорошо, а завтра вас выгонит Пилсудский». И на этом он успокоился. Вы спрашиваете меня и я вам говорю, что для меня поход был бессмысленным. Остановить его я не мог. Для других же поход вовсе не был бессмысленным, для иностранцев—тоже, Перемыкин исполнял свой воинский долг, подчиняясь своему начальнику. Для Балаховича он не был бессмысленным, потому что, помилуйте, он Наполеон! И именно потому, что поход был для меня, с моей личной точки зрения, с точки зрения моей совести, совершенно бессмысленным, как я вам сказал, то я вышел из положения тем, что разделил участь солдат, т.-е, пошел вместе с ними. Председатель: Ну вот вы, какие-нибудь меры вы принимали, говорили с кем-нибудь из иностранцев, хотя-бы о ненужности этого похода? Савинков: Да говорил. Я совершенно ясно высказывал свое мнение всем, кто хотел слушать. Но когда стакан налит, надо пить. Тут уже мои разговоры не имели никакого значения. Я уже ничего не мог сделать. Председатель: Ну вот, когда эта армия после своего разгрома вернулась обратно, вам же удалось убедить поляков содержать ее? Савинков: Да. Дело в том, что они более или менее были вынуждены содержать армию. Ведь невозможно было-бы такое положение, когда. они бы отказались ее содержать. Был бы огромный европейский скандал, если бы десятки тысяч людей — 113 — умирали с голоду. Моя задача сводилась к тому, чтобы они кормили эту армию возможно лучше, чтобы не было видимости, будто они ее кормят, а на самом деле она голодала бы. Вот в этом направлении я мог кое-что сделать, убедить поляков, чтобы они содержали армию. Председатель: Кого вы считаете ответственным за весь поход: тех генералов, иностранцев или себя? Савинков: Во-первых, отвечаю я, потому что я сформировал эту часть. Одно дело доказывать мои сомнения, мои разочарования, другое дело—моя ответственность. Я отвечаю: я должен был понять раньше. А потом отвечают, конечно, все. Конечно, все: и эти генералы отвечают, и союзники отвечают. Председатель: Вы вчера говорили о беседе с военным министром Черчиллем, когда он показал на армию Деникина и сказал: «вот моя армия». Вы тогда уже убедились, что попадаете в руки иностранцев? Савинков: Видите, как вам сказать? Это вам покажется очень странным, но вот представьте себе человека, который в чем-либо убежден, глубоко убежден. Ну вот, например, вы убеждены, я тоже был убежден, и вот я был таким же, какие встречаются и у вас, т.-е., если я в чем-либо убежден, я должен испить эту чашу до конца, раньше, чем совесть моя скажет, что я был неправ. Я должен испить до конца эту чашу. И, конечно, когда Черчилль показал мне рукой на деникинские части, обозначенные флажками, и сказал: «вот моя армия»,—у меня холод прошел по сердцу. И когда Пилсудский,—старый революционер, старый террорист-боевик, который все разговоры со мной вел в плоскости частных отношений,—когда он мне говорил,—может быть, да, теперь-то ясно,—не теперь, сейчас, когда я сижу здесь,—но для меня ясно было давно уже,—он обманывал, хотя он оказался в таком положении, что не мог больше бороться. Да, я совершил эту грубейшую ошибку. Но ведь это вытекает из основного. Основной же моей ошибкой, главной ошибкой было то, что в октябре я пошел против вас. А, раз я в октябре пошел против вас, то я, революционер-боевик, бьюсь до конца, до того момента, когда моя совесть испепелится и скажет: «нет, нет, ты не должен итти!». Председатель: 06‘является перерыв на 15 минут. Русский Политический Комитет в Варшаве. Председатель: Скажите, пожалуйста, когда вы занимались организацией, так называемой, «Народной Армии», на территории Польши, вы формально занимали какой-нибудь пост или должность, носили какое-нибудь наименование? Савинков: Я был председателем Русского Политического Комитета. 8 — 114 — Председатель: Русский Политический Комитет в то время состоял из кого? Савинков: Русский Политический Комитет... Есть даже особая брошюра, которая излагает деятельность этого Русского Политического Комитета. Не знаю, была-ли она у вас. Председатель: При деле, по крайней мере, ее нет. Савинков: Я был председателем, затем членами были: Философов 1*1), Гулянов162), Ульяницкий16Я), Дикгоф-Деренталь, Смоляновский1М), мой брат *)—вот, кажется, и все. Председатель: Выходит так, что весь Русский Политический Комитет полностью занимался идейным руководством армии Перемыкина и Балаховича? Савинков: Это было бы немножко сильно сказано. Идейными руководителями, как видите из того, что я вам сказал, мы вообще не являлись. Трудно сказать, чтобы за нами было идейное руководительство. Ответственность за этот комитет ложится, в особенности и в огромной степени, на меня, потому что я, в сущности, был его председателем с неограниченными полномочиями. Председатель: Теперь еще один небольшой вопрос. Отряд Балаховича, в составе которого вы находились во время своего рейда на Мозырь и т. д., много погромов совершил? Савинков: Я должен сказать, что на моих глазах погромов совершено не было. Это, может быть, было потому, что я там был. Или, может быть, потому, что я очень твердо настаивал на том, чтобы исполнялись те приказы, о которых я говорил. Вот, например, тот случай, о котором я говорил,—случай с солдатами Георгиевского полка,—тоже был вне этого отряда. Я еще раз подчеркиваю, что именно в отчаянии, не имея никакой власти, чувствуя, что из этого ничего не выйдет, чувствуя, что я попал в полубандитское общество, что я, Борис Савинков, вынужденный под давлением французов признать Врангеля и вынужденный под давлением поляков итти с Балаховичем,—я в отчаянии шел в одном маленьком отряде простым солдатом. В пределах этого отряда я и видел то, что видел, и рассказал теперь то, что я тогда видел. Этот отряд безобразий на моих глазах не делал. Председатель: Вы подчеркиваете, что на «ваших глазах». Это понятно. Ну, а вне вашего присутствия? Савинков: Насколько я знаю, положение было такое. Вы сами бывали в походе, правда? Что же,—вы целый день верхом и целый день в боях: бой, бой, бой и бой; потом вы приходите на ночевку, а потом вы спите, потом встаете, опять садитесь верхом. Вот что было. *) Виктор Савинков — 115 — Председатель: Никто вас не обвиняет в том, что вы организовывали еврейские погромы. Меня вообще интересует: отряд в целом и армия Балаховича в целом,—конечно, помимо вашего желания,—занимались ли они еврейскими погромами? Бандитская работа Балаховича. Савинков: Видите, я потом слышал обвинения. В Мозыре, например, говорили, что когда мы вошли в Мозырь, то был еврейский погром. Я утверждаю, что этого еврейского погрома не было, а был там сейчас же приказ, чтобы солдаты Острож-ского полка несли патрульную службу. И они стали нести патрульную службу. Знаю, что из этих же патрулей люди начали грабить; знаю, что были случаи, когда офицеры этот грабеж прекращали; знаю, что этот Острожский полк надо было сменить, что надо было послать других. Это я знаю, Скажите мне, где и когда это было? где и когда были эти погромы? Что Балахович делал очень много погромов, это я знаю, а я говорю только о том периоде, когда я там был. Председатель: Когда захватили Мозырь и другие города и местечки, советское имущество, деньги и т. д., каким порядком захватили и куда все это ушло? Савинков: Советское имущество, деньги и т. д... Я должен совершенно искренно сказать, что я не видел ни того, ни другого, ни третьего. Председатель: Конечно, не к вам лично ушло. Но вот заняли город Мозырь, скажем, частями армии, частями Балаховича; безусловно захватили, вероятно, деньги казначейские, захватили, вероятно, склады, разное имущество? Савинков: Ничего мы не захватили. Насколько я знаю, мы ничего не захватили: мы продержались в Мозыре очень не долго и ушли. Председатель: А в других местах? Савинков: Ничего другого мы не взяли. Весь наш поход докатился до Мозыря, некоторые маленькие отряды пошли дальше, Я остался в Мозыре, а из Мозыря нас вымели сейчас-же. Председатель: Военной добычи разве не захватывал Балахович? Савинков: О том отряде, в котором я был, я могу только одно сказать: я военную добычу видел,—обоз, например, мы отобрали, кормили своих людей. Вот такую военную добычу я видел. Председатель: В отряде Балаховича, где в частности вы были, в так называемой «Народной Армии» были случаи дезертирства, массового дезертирства на сторону Советской России? 8» —116 Савинков: Да. Председатель: Какая велась борьба с этим дезертирством? Савинков: Была, например, дивизия полковника Микоша, которая двигалась левее нас. Это я узнал уже потом, тогда я этого не знал. И эта вторая дивизия, после непродолжительных боев, в значительной массе, в частности Минский полк, перешел на вашу сторону. Какая была борьба с дезертирством? В нашем отряде не было дезертирства. А что Балахович делал? Очевидно, ничего не делал, он оставался без людей. Председатель: Вы все время говорили, что Балахович и его отряд—полубандиты и т. д. На чем вы основывались? Савинков: Я вот почему говорю: потому что, видите, Балахович в Пскове действовал так,—я это знаю,—что он прославился своим бандитизмом. Затем этот его самостоятельный отряд, который был в составе польских войск и действовал на фронте до моего прихода,—да, он был известен, как отряд по-лубандитский. Вот на основании этого и на основании того, что я потом узнал о действиях, скажем, брата Балаховича, я и говорю то, что я говорю. Вот брат Балаховича,—был у него такой. менее знаменитый младший брат—этот младший брат, как мне потом рассказывали,—я этого своими глазами не видел, но я этому верил, потому что рассказывали люди достоверные,— этот брат грабил и клал в свой карман. Зеленое движение, бандитизм и шпионаж. Председатель: Когда поход окончился, и армия, как вы говорили, была интернирована, какие мысли о дальнейшей борьбе появились лично у вас? Савинков: Вы этим касаетесь очень важного пункта моей жизни и очень важного пункта истории борьбы с вами. Этот Балаховский поход, мое личное в нем участие, был последним для меня внутренним душевным аргументом против белого движения. Очень медленно, медленно потому, что я, как вам сказал,— боевик, очень медленно из множеств впечатлений у меня слагалось глубоко отрицательное отношение к белому движению. Началось с Дона, кончилось Мозырем. Глубоко отрицательное отношение к белому движению (вам это может показаться опять непонятным и вы удивитесь этой наивности, но эта наивность разделялась со мной многими и многими русскими людьми), глубоко отрицательное отношение к белому движению—вот почему. После вашего Октябрьского переворота, я смотрел так: Да, вот—захватчики власти; народ не с ними; вот, там—развал, бандитизм, убийства, беспорядки; а вот здесь—с этой стороны, на стороне белых,—будет порядок, - 117 — дисциплина, идейность, не будет убийств. Это все, конечно, оказалось глубоко неверным. Все оказалось противоположным действительности. Но не в этом только причина моего последнего разочарования по отношению к белому движению. Причина, конечно, еще и в том, что, находясь в белом движении, видя всех «их превосходительства», зная эти тылы, отчасти видя сам тылы, отчасти слыша, что было в тылах, зная, как поступают белые армии,—я все больше и больше с ужасом приходил к убеждению, что, когда говорят об Учредительном Собрании, когда говорят о народе, то в сущности не об Учредительном Собрании думают (то, о чем вы спрашивали меня вчера), а думают о реставрации; думают не о родине, не о народе, а о своих классовых интересах, об интересах имущих классов. Вот это—то, что я наблюдал и к чему окончательно пришел к тому моменту, когда переходил границу. Более того,—еще глубочайшая причина этого разочарования в том, что я понял, что без иностранцев никакое белое движение невозможно. Правда, на иностранцев, как и на вас, я вначале смотрел не теми глазами, какими я смотрел потом, в особенности, как я стал смотреть не так давно. Правда... Но, даже с моей точки зрения, невозможно было то, что приходится переживать каждодневно, и то, что приходится себе говорить,—то, о чем я вам уже сказал. К этому моменту у меня совершился окончательный перелом. Много времени я потратил, много сил ушло на это, но зато он был окончателен. Говорю вам не из книг, а из жизни... Все прошел, все увидел в этом белом движении, сам принял в нем непосредственное участие и возненавидел его... С вашей точки зрения, мои вины огромны. 06‘ективно они огромны, я^не отрицаю своей ответственности, не для того говорю, чтобы уменьшить ее,—говорю вам искренно и просто, что, да, много пришлось пережить. Каждый день приносил уверенность в чем? Страшно сказать... В своей ошибке, в своем заблуждении и, конечно, в своей вине перед народом... Прошу вас ясно представить,—опять-таки говорю о себе,— представить, в каком положении я очутился. Вы спрашиваете о Политическом и Эвакуационном Комитетах? Я должен был сноситься с поляками и вообще с иностранцами; я должен был следить за кассой, ибо она всегда была пуста, и я должен был выклянчивать. Я должен был следить за контролем, ибо контроля не было; я должен был следить за судейской частью, за всеми этими ворами; я должен был следить за газетой ,s‘), и к° всему этому на моей совести, на моей ответственности лежали эти 20 тысяч солдат в лагерях и, сверх того, 200—300 служащих. Вот мой день, весь обремененный от начала до конца. Тогда я совершенно разочаровался в белом движении. Но я не пришел к тому выводу, который потом становился предо мной. 8 — lie — Я не пришел к тому выводу, что—нет, нельзя бороться и не нужно бороться! Может быть и даже наверное, это было ошибкой. Но еще раз не могу не напомнить, что кто сказал «а», тот должен сказать «б». И я не могу не напомнить, что я не был бы революционером, если бы я не пришел к выводу лишь после того, как все было исчерпано до конца. Если бы я был чиновником, я мог бы просто отойти в сторону, просто делать вид, что я борюсь, призывать словами и в то же время спокойно жить,—тогда, может быть, я умыл бы руки. Но нет, пусть ошибочно, но я слишком верил в свою правоту, и я слишком любил свою родину... И здесь я сказал: тут я разбит, совершенно до конца побежден, но из этого не следует, что народ с ними, а, ведь, окончательный судья всех наших дел—русский народ, и никто иной, и ему только подчинюсь... Я себе сказал, что это дело гиблое, несчастное, ужасное, но вот есть зеленое движение, крестьянское движение. Если крестьянство само восстает против них, то, значит, если придать этому движению некоторую организованность, то результат, может быть, будет другой. И я пошел по линии, вернее попытался пойти (сказать «пошел» было бы слишком громко), я попытался пойти по линии зеленого движения. Говорю вам: ответственность несу я и рассказываю, как это произошло. Я много думал. Тогда сломался этот белый период, а к вам очень трудно было мне подойти. Я пошел в зеленое движение. В этих целях было создано Информационное Бюро. Я нарочно вам приблизительно рассказал об этом деле. Я рассказал не для того, чтобы снять с себя ответственность за Информационное Бюро. Нет, я за него отвечаю. Вы совершенно правы, если будете меня обвинять в действиях Информационного Бюро. Я стоял во главе его. Раз я во главе, то я за все отвечаю. Поэтому то, что я сейчас буду говорить, не поймите, будто я хочу сложить с себя ответственность, а поймите так, как я говорю. Вот настоящая правда о том, что я делал. Вы меня судите, я и говорю. Вот, когда у меня на руках 26 дел, и у меня есть на руках еще 27-е дело—Информационное Бюро, я об этих 26-ти делах, о контрольно-хозяйственной части, о судейской части, о газете и проч, знаю вообще. Я не знаю деталей. Я физически не могу знать, меня теребят каждый день. Итак, я в Информационном Бюро многих деталей не знал, некоторые детали узнал я здесь впервые на допросе. Мысль моя была такова, чтобы попытаться придать более или менее организованную форму зеленому движению, попытаться вызвать большое массовое крестьянское восстание, посылать в Россию людей именно с этими задачами. Я не знал тогда,—я не мог предвидеть то будущее тяжелое разочарование, которое меня ожидало, может быть, и не менее _ 119 _ страшное, чем разочарование в белом движении,—я не мог представить себе, что из этого выйдет. Как мог я допустить, что эти люди сделаются в значительной мере просто полубандитами, а иногда и бандитами? Нет, этой мысли у меня не было, этого предвидения у меня не было, и не очень удивляйтесь этому. Если в начале вашего переворота у вас был развал, у вас все же был аппарат и вы были у себя; и все-таки раньше, чем вы с ним справились, потребовалось много усилий от вас, потребовалось много напряжения, много воли, много времени; а у меня, ведь, аппарата не было, я на своей территории не находился, и многое, многое, многое делалось не так, как я хотел, а как-раз наоборот. Вот возьмите вопрос о, так называемом, шпионаже. Скажете, что я польский шпион? Нет, я никогда не был шпионом. И все-таки, что бы вы ни сказали, я не поверю, что есть хоть один человек, который может меня считать шпионом. Этого не может быть. Искренно, честно меня никто считать шпионом не может. И этого не было, а было вот что. Были опять те же самые невероятные тиски. Ну, вот, зеленое движение. Я остаюсь в Варшаве. Должен сказать, что я остаюсь в Варшаве не для зеленого движения только, а все равно вынужден остаться там, потому что 20.000 человек сидит за проводкой, а я один единственный, который может заботиться о них и который должен заботиться о них,— совесть меня заставляет. Я остаюсь в Варшаве на чужой территории, на чужой базе. Что же? Произошло то, что Генеральный Штаб схватил за горло, т.-е., если вы хотите работать, то вы должны работать совместно с нами. Я же знаю, что такое вместе с ними работать, и я пытаюсь вырваться из этих тисков, но я ничего сделать не мог. Проходит некоторое время, при чем я отдаю себе отчет в этом, не только я не могу выбиться, а хуже... Ну, есть Иванов, Семенов, Петров, которые идут, скажем, в Россию для зеленого движения; так помимо того, что они идут помимо Информационного Бюро, без нашего ведома, поляки с ними входят в соглашение и каждый из них, или почти каждый, бежит к полякам и приносит им разные сведения. И получается картина такая, что,—вот, вместо того, чтобы идейные и твердые люди шли оказать помощь своему народу, помочь своими средствами в этой борьбе, если эта борьба ведется,—эти люди доходят до границы и возвращаются или переходят границу и начинают грабить, или переходят границу и начинают шпионить, и только ничтожный процент не делал ни того, ни другого. Да, формально,—отвечаю я. Я стоял во главе. Но я, говорю вам, я не мог, физически не мог войти в это дело, во все его детали, и остановить его, конечно, я не мог. Вот это и есть рок. Кто сказал «а», тот говорит «б»; и выйти из этой цепи нельзя. — 120 — Я это говорю вам в предвидении ваших вопросов. Я говорю: да, мы предполагали широкое крестьянское восстание на западе, даже план разработали, с’езд у нас был. Ах, этот с'езд! Опять иностранцы, опять давление этих иностранцев: борись, борись, борись! С‘еэд был. Программу выработали. Мало было иллюзий, но были. Думалось мне, что эта программа до известной степени все-таки отражает настроение крестьян, их желания. Ведь, я был за каменной стеною. Я не знал, что делается в России, не видел России, не чувствовал России. Да, казалось, что программа отражает желаний крестьян. Ну что же, говоря коротко об этом периоде, что могу я сказать? Никакого восстания не вышло, а пограбили какие-то бандиты и пошпионили какие-то шпионы, да несколько человек попытались что-либо искренне и честно сделать. Вот—Информационное Бюро. Не нужно представлять себе так, что армии перешли границы, и я целиком занимаюсь этим Информационным Бюро, вхожу во все подробности, действительно реально руковожу им. Что делалось в недрах Информационного Бюро, я мало знал, как мало знал, что делалось в недрах канцелярии, где работало 200—300 человек. Я бесконечно увяз, денно и нощно работал и, в частности, до известной степени, в деятельность Информационного Бюро входил. Скажу, что скоро, скоро, очень рано во мне поднялось чувство и горечи, и разочарования по поводу деятельности этой и по поводу возможности зеленого движения. И вся эта деятельность не была благом для меня. Информационное Бюро, польский Генеральный Штаб и Французская Военная Миссия. Председатель: Может, мы так и разделим вопрос: до с'езда и после с'езда? Вкратце сначала рассмотрим вопросы до с'езда. Информационное Бюро у вас было организовано, примерно, в какое время? Савинков: Я думаю, в январе—феврале. Председатель: А существовало оно—до мая, июня? Савинков: Нет, оно существовало под разными названиями до нашей высылки,вв), выслали нас в октябре из Польши. Председатель: В составе не Русского Политического Комитета, а Всероссийского Комитета Народного Союза Защиты Родины и Свободы? Савинков: Ну да, но это—то же самое. Председатель:, Так вот, за этот период, с января до с‘езда Союза Защиты Родины и Свободы, Информационное Бюро занималось собиранием сведений военно-разведывательного характера на территории Советской России? — 121 — Савинков: Да. Я думаю, что да. Я вам сказал, что мы были совершенно в тисках. Можно было смягчить это, можно было пытаться, чтобы здесь было возможно меньше вреда, но все равно вопрос стоял отчетливо со стороны поляков, Было у нас, если хотите, положение такое: не только, что вы хотите работать, так работайте, а чтобы ваши солдаты не умерли с голода... Председатель: Значит, выходит так, что поляки, взяв на себя содержание двадцати тысяч интернированных солдат, требовали от Информационного Бюро доставки сведений военно-разведывательного характера? Савинков: Это вы немножко обостряете. Председатель: А как же иначе? Савинков: Если вы настаиваете, то—конечно. Председатель: Я не настаиваю, а только спрашиваю. Савинков: Я говорю совершенно точно. Да, была база. На этой базе были иностранные войска. Точка зрения на вас была еще тогда именно такая, которая была во время русско-японской войны. Ну, вот. За эту базу я отвечаю. Я, ведь, только одно хочу сказать. Я хочу установить: за базу, за комитет, за армию я отвечаю, а если вы хотите сказать, что я поощрял или сам этим занимался, или был эа это, или я лично сам способствовал этому,—то нет. Ужас был! Председатель: В каких отношениях находилось Информационное Бюро со 2-м Информационным Отделом Польского Генерального штаба? Савинков: В связи были. Председатель: И были такие условия, что все сведения, которые Информационное Бюро получало от своих агентов на территории Советской России, что все эти сведения должны были передаваться в соответствующие органы 2-го Информационного Отдела Польского Генерального Штаба? Савинков: Насколько я знаю, такого условия не было, но, я думаю, что в значительной мере приходилось ими делиться, условия же такого не было. Вообще же, ведь, условий не было ни письменных, ни даже устных. Это все делается в ином порядке. Это делается так, чтобы никакой ответственности за это не нести. Председатель: У нас имеется издание Народного Комиссариата Иностранных Дел. Не знаю известно ли оно вам: «Советская Россия и Польша». Издание 1921 г. Мы его приобщили к делу суда. Это сборник, где имеется ряд снимков и документов как польских, так и ваших. Подлинники имеются в Наркоминделе, да их можно оттуда затребовать. У меня есть копия вашего письма от 25 мая 1921 г., адресованного начальнику Генерального Штаба, господину генералу Сикорскому. __122 ____ Прежде чем огласить его, у меня есть вопрос: какие были взаимоотношения у вас, т.-е. не у вас лично, а у Информационного Бюро,—с французской Военной Миссией в Варшаве? С генералом Нисселем167) и с миссией вообще, у вас были сношения? Савинков: Информационное Бюро было в связи. Я не могу точно вспомнить,—непосредственно или через поляков, но было в связи. Председатель: Есть копия вашего письма, которую я прошу огласить. Чл. суда Камерон читает: Председатель Копия. Ликвидационной Ноинссии Руссио- Сов. секретно, га Эвакуационного Комитета в Польше. 2В-го мая 1921 г. № 3090. Начальнику Генерального Штаба ----- Господину Генералу Сикорскому. Варшава. Уважаемый господин генерал! Имею честь представить при сем копию рапорта, переведенного на польский язык, начальника ликвидационной комиссии Русского Эвакуационного Комитета от 25,5, №891, и разрешаю себе просить Вас, господин генерал, не отказать в любезном сообщении, не встречается ли с Вашей стороны препятствий к дальнейшему сотрудничеству Информационного Бюро с Бюро de Renseignements при Французской Военной Миссии, и не найдете ли возможным, господин генерал, отпустить некоторую сумму в распоряжение начальника указанного Бюро, моего брата, эсаула Савинкова, для поддержания организаций в Совдепии, доставляющих сведения военно-разведывательного характера-С такой же просьбой брат мой, эсаул Савинков, уже обратился к господину майору Беку. В заключение считаю нужным добавить, что, по имеющимся теперь у меня сведениям, упомянутый в рапорте Пе-ненко уволен начальником VI отдела 11 армии. В ожидании Вашего ответа, прошу, господин генерал, принять уверение в моем глубоком к Вам уважении. Б. Савинков. Председатель: Вот подобный документ, когда нибудь был составлен? Савинков: Видите, вы мне читаете письмо, там есть моя подпись. Конечно, значит, был составлен мною. — 123 — Председатель: Меня интересует не столько ваша роль, сколько взаимоотношение между Информационным Бюро и французской Военной Миссией. Савинков: Я совершенно точно отвечаю и не ищу, как бы сказать, никакого смягчения. Я отвечаю точно: да, Информационное Бюро было в связи с поляками; да, Информационное Бюро было в связи с французами. Было ли оно в связи с французами непосредственно или не непосредственно, я не помню, но это неважно. Да, оно было в связи. Я повторяю, кто сказал «а», должен говорить «б»,—это продолжение прошлого. Не было такого движения против вас на чужой территории, при котором не было-бы таких фактов, одно связано с другим. Может быть, нельзя бороться, а если хочешь бороться, так вот, пожалуйста! Председатель: Но из этого письма выходит так, что за эти сведения, как будто бы, платить должны были-бы французы или поляки? Савинков: Что, французы или поляки платили? Так французы и поляки все же время платили. Председатель: Не только за содержание интернированных, а за военную разведку, потому что здесь есть такая просьба: «не найдете ли возможным, господин генерал, отпустить некоторую сумму в распоряжение моего брата эсаула Савинкова, ...для поддержания организаций в Совдепии, доставляющих сведения военно-разведывательного характера. С такой же просьбой брат мой, эсаул Савинков, уже обратился к господину майору Беку». Савинков: Я же не отрицаю этого. Председатель: Мне не особенно ясен следующий вопрос: какие были взаимоотношения между вторым отделом польского Генерального Штаба и французской Военной Миссией? Не было-ли какой-нибудь конкуренции? Савинков: Наверное, была. Председатель: Как эта конкуренция отражалась иа Вашем Информационным Бюро? Савинков: Я не совсем в курсе этого дела, но, наверное, в этом никакого сомнения нет, что они там между собою грызлись и конкурировали. Председатель: Те ваши агенты, которые ходили на Советскую территорию, и те, которые жили в Варшаве, как они определяли, что нужно передать французской Военной Миссии и что польскому Генеральному Штабу по второму отделу? Савинков: Я не знаю. Во все это я не входил никак. Такое общее письмо я мог написать; да и времени у меня не было, не было и охоты. — 124 — Председатель: Через Военную Коллегию проходили ваши агенты, которые все сведения, которые получали в России, составляли в трех копиях: одна копия для Информационного Бюро, вторая офицеру второго отдела Генерального Штаба, третья - французской Военной Миссии. Савинков: Я должен сказать, что то, что вы говорите, не является доказательством моего в этом участия. Председатель: Такие случаи были известны? Савинков: Мне было известно, что те люди, которые уходили от нас, уже сами на свой риск и страх обслуживали всевозможные контр-разведки и продавали документы всем, кому угодно. Да, такие случаи были. Председатель: Имел ли место систематический постоянный обмен документами между Информационным Бюро, польским Генеральным Штабом и французской Военной Миссией? Савинков: Он имел место. Но вопрос только в том, какие документы передавались и когда передавались. Была база, были такие взаимоотношения. Мы были в руках у них. Председатель: А не можете ли сказать, какие суммы отпускала в среднем французская Военная Миссия, так и второй отдел польского Генерального Штаба или другой польский орган? Савинков: Вообще, я не имел общей кассы. Касса Информационного Бюро была отдельной, и я не могу вам точно сказать. Но во всяком случае суммы поступали. Председатель: Во главе Информационного Бюро все время стоял ваш брат? Савинков: Да, мой брат. Председатель: Каким образом давались задания сотрудникам—польским Генеральным Штабом и французской Военной Миссией — через начальника бюро или непосредственно агентам, которые отправлялись на Советскую территорию? Савинков: Я в это не входил, я и не мог входить в эти детали, я физически не мог, но думаю, что бывало разно. Я вспоминаю. Но вы меня ставите в затруднительное положение, потому что получается такое впечатление, что я не хочу отвечать. Но все равно, спрашивайте меня по любому отделу, я буду отвечать. Но на такие детали отвечать не могу, я ведь стоял во главе отдела, который имел до 300 человек служащих. Председатель: Но ведь когда возникали конфликты, то они разбирались сверху? Савинков: Таких случаев я не помню. Председатель: Совместная работа Информационного Бюро со 11 отделом польского Генерального Штаба и французской Военной Миссии продолжалась, примерно, до какого времени? - 125 — Савинков: До октября 1921 года. Приблизительно, с января по октябрь. Председатель: В этой же книге НКИД есть копия пйсьма майора Кешковского, адресованная вам от 23 августа 1921 г.; извиняюсь,—не вам, а вашему брату. Савинков: Я не помню этого письма. Председатель: Майор Кешковский сообщает, что впредь он будет писать под фирмой «Карла Краевского и К-0», в целях конспирации. Савинков: Я эту историю помню. Они что-то там конспирировали. Председатель: Письмо это гласит: Министерство Военных Дел ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ. Отдел П. Информационный. № 32185 (Б. В.) I. Перевод о польского. Копия. Варшава, августа 23-го дня 1921 3. Господину Виктору Савинкову. Здесь. В связи с нашей реорганизацией и переходом на мирную работу, которую я начинаю сегодня, 23 с. м., позволяю себе напомнить Вам, что впредь мы будем употреблять те названия и сокращения, которые я переслал Вам 10 с. м. Желая сделать, наши отношения с Вами как можно более конспиративными, я буду помещать в заголовке своих писем фирму .Карл Краевский и К-и‘ и как Краев-ский я буду подписывать свои секретные бумаги Будьте добры сообщить мне, какую форму Вы примете для дальнейшей нашей переписки. Конспирацию наших учреждений я ставлю, как необходимое условие, при чем делаю это согласно приказа моего начальника. С совершенным почтением Майор Кешковский, Савинков: Я этого письма совершенно не помню. Представители иностранных государств на с‘езде Савинкова. Председатель: Кроме работы разведывательного характера, Информационное Бюро занималось также посылкой людей Для ведения агитации? — 126 — Савинков: Да, для ведения массовой работы среди крестьянства. Мы верили, что крестьянство не с вами и что можно организовать зеленое движение и поднять массовое крестьянское восстание. Председатель: Какие районы, по вашему мнению, тогда считались наиболее благоприятными для поднятия восстания? Почему вы останавливались на западных. губерниях? Потому только, что они были ближе по территории? Савинков: Отчасти потому, что они были ближе, а отчасти и потому, что мы имели там больше связей и получали чаще сведения. Все-таки организовать какое-нибудь революционное дело издалека невозможно. Председатель: А посылкой агитаторов занимался ваш брат или были другие лица, которые этим занимались? Савинков: У него были помощники, вообще революционное учреждение. Председатель: Каким образом вы пришли к мысли о необходимости восстановления этого старого названия, так называемого, «Народного Союза Защиты Родины и Свободы»? Что вас толкнуло на эту идею? Савинков: Видите, потому что в концентрационных лагерях, где сидели люди, происходили такие вещи, что эти самые старорежимные офицеры и отчасти генералы,—там было генералов мало,—очень давили, теснили тех, которые с ними небыли согласны, т.-е. людей нашего тогдашнего демократического направления. Происходили постоянные недоразумения. Какой-нибудь полковник пойдет и пожалуется польскому майору, а потом ни с того, ни с сего польский майор арестовывает, сажает в каземат и выкидывает наших людей. Мы стали организовывать для этой цели Народный Союз Защиты Родины и Свободы в лагерях, чтобы иметь определенную организацию, которую можно было-бы противопоставить очень спаянным людям не нашего направления. В тот же период времени, как я рассказывал, в период . покушения на Дону, там тоже была попытка покушения на них со стороны этих людей. Сначала организовывались для этого, а потом там уже, естественно, отбирались люди, к которым переходил целый ряд функций лагерной жизни. Сначала я постарался поставить хозяйственную жизнь так, чтобы она была подконтрольна союзу. Потом, естественно, в ходе работы выявились люди, создалось некоторое ядро людей, более или менее одинаково мыслящих. И вот в лагерях возрождался прежний союз уже на другой программе, потому что за это время очень много было написано; многое повторять, может быть, и не стоит. Программа уже сильно изменилась. Она была в то время уже чисто крестьянской, никаких элементов компромиссов с кем бы-то ни было ие было, и в своей тактике они отгоражи • 127 - вались от каких бы то ни было золотопогонных элементов. Из этих же элементов потом создавался Союз Защиты Родины и Свободы здесь в России,—путем посылки людей. О том, какие это были люди, я уже сказал: не всегда, далеко не всегда на высоте своих задач. Председатель: Начало существования союза вы считаете с какого времени: со с'езда? Савинков: Да, со с'езда. To-есть, фактически раньше начали работу, о которой я говорил. Председатель: С'езд был, если не ошибаюсь, кажется, в июле месяце? Савинков: В июне месяце. Председатель: Каким образом делегировались представители местных организаций на этот с'езд? Или они кооптировались? Савинков: Нет, приезжали с мандатами. Что-ж, мы не могли точно проверить этих мандатов, возможности не было. Председатель: А из центра, из Варшавы, кто на этом с'езде присутствовал? Савинков: Я присутствовал, да все присутствовали. Председатель: Нет, из представителей иностранных государств? Савинков: Тоже все присутствовали: и поляки, и итальянцы, и французы и американцы -присутствовали. Не помню, был' ли англичанин. Наверное, был. Все присутствовали. Все очень интересовались. Председатель: Может быть, вы постараетесь вспомнить фамилии тех иностранцев, которые присутствовали на этом с'езде? Савинков: От поляков был Сологуб, офицер. Председатель: Какую должность занимал Сологуб в то время? Савинков: Он был офицером службы- связи между Министерством Иностранных Дел и Военным Министерством. От итальянцев был Стабини,—он был военным представителем. Затем от французов, не помню фамилии, не помню, кого послали. Председатель: Росселевич говорит, что присутствовал майор Пакелье. Савинков: Да, совершенно верно, присутствовал майор Пакелье. От англичан и американцев были представители, но я не могу вспомнить. Может быть, вы мне напомните? Были офицеры из военных миссий, американской и английской. Председатель: От Украины был Тютюник? Савинков: Да, от Украины—Тютюник. Председатель: Об'является перерыв на 10 минут. — 128 — Всячески поощряли зеленое движение. Председатель: Вы не вспомнили фамилии тех американцев и англичан, которые присутствовали на этом с'езде? Савинков: Я бы рад был, но совершенно не могу вспомнить. Председатель: От французов был, вы упоминали, майор Пакелье? Савинков: Да, Председатель: На этом с'езде какие были приняты решения? Савинков: Это же было напечатано. Была программа. Председатель: Эта самая программа, на двух листках? Савинков: На двух листках. Председатель: От Народного Союза, подписанная Всероссийским Комитетом, и кончается присягой? Савинков: Да. Председатель: При обсуждении этой программы представители иностранных государств высказывались? Пришли к соглашению? Савинков: Я должен сказать, что они просто сидели и записывали. Это не делалось так, чтобы иностранцы совершенно формально вмешивались в наши дела,—этого не было. Сидели и записывали, докладывали своему правительству, и потом, в беседах со мной, конечно, всячески поощряли, но так, чтобы они вмешивались в дебаты,—этого не было. Председатель: Но они, может быть, давали какие-нибудь советы, вносили поправки? Савинков: Нет, нет, только сидели и записывали. Председатель: Не выступали ни разу? Савинков: Не выступали. Председатель: Но, вероятно, до с'езда у вас были какие-нибудь беседы с иностранцами? Савинков: Нет. Мы действовали совершенно самостоятельно. Давление было; то невидимое, неуловимое давление, о котором очень трудно говорить. Надо его испытать, чтобы знать. Было неуловимое давление, что, вот-де, надо бороться с красными. Председатель: Какую тактику должны были вести местные органы союза? Савинков: Я не помню. Это было уже в 1921 г. Я не помню и еще раз заявляю, что я ответственности с себя не снимаю, не ищу ее уменьшить, а просто не помню. Занят был, тысячи дел были. Давайте, я скажу до конца. В моей борьбе с вами я, в конце-концов, душевно смертельно ранен этим последним походом балаховским. Я помню этот мой поход, помню, как я вошел в белорусскую деревню, где-то во мху, в лесу. — 129 — Сразу ко мне крестьяне подошли,—я в первый раз за столько лет был на родной земле,—и я их расспрашивал. Помню задал такой вопрос:—<<Врангеля вы знаете?» А ведь имейте в виду, ведь, я-то во Врангеля верил, во Врангеля эмиграция верила, во Врангеля иностранцы верили. Я помню стоял там седой старик, посмотрел и говорит: — «Как же, Врангеля знаем». — «Что же вы думаете о нем?» А он махнул рукой и говорит: — «Пан!» Когда он сказал это слово «пан», для меня было совершенно и безусловно ясно, что такое Врангель. Нет Врангеля! Тогда я задал ему другой вопрос. Вот вы меня судите, а сколько русских людей сидят в эмиграции и верят в это. Во что? Был царь, народ свергнул царя, потом был Керенский. Вот рай на земле наступил. Рай! А потом пришли вы и стал ад. Так вот я подошел к этому же крестьянину и говорю: — «А Керенского помните?» — «Да,—говорит,—помним». А это, как я вам говорю, на мхах, в болотах. Я спрашиваю: — «Что же, к Керенскому как вы относитесь?» А он тоже так махнул рукой и сказал: — «Пустозвон!» Вот видите, не то меня ранило только, что я бился головой об стенку. Да, действительно, головой об стенку бился, не щадя живота добивался сформирования армии, а чорт знает, что из этого вышло. Не это меня ранило. Не то меня ранило, что я шел походом, смотрел и думал, черт его знает, что это такое, зачем русские пули надо мной свистят, а я тоже русскую пулю посылаю,—а что меня глубочайше и до конца ранило, то вот эти беседы с крестьянами. Не то, что они плохо к нам относились; не плохо, а просто равнодушно; скажут Врангель—пан, Керенский?—Керенский пустозвон. А кто же они, не говорю: кто персонально Врангель, или персонально Керенский, а говорю об их режиме. Тогда я был смертельно ранен. И так как я все-таки не верил вам, так я уже, собственно говоря, в судорогах пошел вот в это зеленое движение, которое выродилось бог знает во что, а после зеленого движения—в подпольную работу, которая тоже никаких результатов не дала, ничего. Так вот, я вам говорю: я не помню, это там наверное все написано, ведь я за это отвечаю; имя то, ведь, мое было поставлено, ну, я и отвечаю. Председатель: Террористические акты вы признавали, приводили в исполнение? Савинков: Нет, не приводил в исполнение. Попытки слабые были. Был случай—Свежевский.—Он говорит: я хочу убить Ленина. Я не верил этому Свежевскому. Я старый террорист, 9 — 130 — я знаю, что такое террор. Он говорит: я еду; я говорю: поезжай. Понятно, ничего из этого не вышло. Это была попытка с негодными средствами. Разве можно сделать террор при таком разложении? Председатель: Кроме этого случая, посылки Свежев-ского, были еще случаи посылки в этот период кого-нибудь? Савинков: На террор? Нет. Председатель: Впоследствии были случаи организации политических партий? Савинков: Были. Разрешите, если есть вопросы по террору, - я вам расскажу. Председатель: Вы не отрицаете того, что вам было известно, что ряд банд или отрядов были направлены на территорию Советской России под командою Павловского, Павлова, Васильева и др, для—разного рода безчинств? Савинков: Да. Председатель: Они инструкции получали? Савинков: Получали. Председатель: Только от союза или также от польских агентов? Савинков: Этого я не знаю. Я этих инструкций не давал. Председатель: Давали инструкции этим бандам или отрядам только в союзе, или давали инструкции и указания также и офицеры польского Генерального Штаба? Савинков: Насколько мне известно, нет, не давали. Но я вам скажу, что я догадываюсь, что многие из них,—это потом раскрылось, для меня стало ясным,—что многие из них едут в Россию, получают несколько рублей, и для того, чтобы получить больше, идут в контр-разведку. Разве вы не знаете? Вы знаете так же, как и я, этот ужас, что офицерство Польши сплошь и рядом—в иностранных контр-разведках. Везде и всюду. Вы знаете. Председатель: Меня интересует вопрос, было-ли какое-нибудь соглашение... Савинков: Нет. Председатель: У вашего союза и польского штаба? Савинков: Нет. Председатель: Чтобы обязательно каждый ваш агент, едущий в Россию, должен был явиться в польский штаб? Савинков: Нет. Насколько мне известно, такого соглашения не было. Председатель: Документы получались в союзе или в польском Генеральном Штабе? Савинков: В Информационном Бюро. Председатель: Для проезда на польскую территорию? Савинков: Да, нужно было, конечно, польское свидетельство. — 131 — Председатель: Откуда агенты узнавали, куда они направляются? Савинков: Вы задаете мне такие вопросы, что я еще, и еще раз вам говорю, что у меня было 26 дел, это 27-е дело, и дело первое, к которому я подошел уже по инерции, если хотите; у меня уже такой охоты борьбы не было. Вы говорите, что так было; вероятно, так было. Вы хотите, чтобы я принял ответственность? Принимаю. Председатель: Еще один вопрос: деньги и имущество, которые банды получали на территории России, поступали в общую кассу в Варшаве? Савинков: Никогда я не видел ни денег, ни имущества, которые они получали. Сколько раз я потом в газетах читал: «Процесс савинковцев», «Банды Савинкова» и спрашивал—откуда же это? Читал и фамилии, часто для меня совершенно неизвестные. Вот, во что выродилось—это надо понять. Это выродилось в полуграбительское, в полушпионское движение. Вы хотите, чтобы я взял на себя ответственность? Вы правы, потому что это дело начинал я. В этих размерах, безусловно, — моя ошибка. Но, вместе с тем, совесть моя чиста, потому что не этого я хотел. Я не мог их контролировать, у меня не было власти. Они доходили до границы, пропивали деньги и возвращались обратно; уходили за границу, грабили и снова возвращались. Потом из газет я узнавал, что такое-то дело того-то. А вот сейчас из показаний я узнаю, что такие-то и такие-то делали то-то и то-то. Что же, вы можете судить меня, за них я, конечно, отвечаю. Но, ведь, я их сам бы судил. Организация покушения на Чичерина и Раковского. Председатель: Что же делали вы после вашей высылки в октябре 1921 г.? Савинков: Я рад был этой высылке. С меня, как бы бремя спало. Я был привинчен к Варшаве, потому что 20 тысяч человек без сапог сидели, я не мог их бросить. Может быть, другой бы на моем месте уехал бы и сказал, что не хочу возиться с польским штабом, с этой дрянью. А я не уехал, спать ложился, утром вставал—передо мною стояло все время: сидят, сидят те, которых я же позвал, не могу я их бросить. А потом вы добились того, что меня выслали, я садился в поезд и сердце мое радовалось. Слава тебе, господи, я уезжаю из этой проклятой страны, я радовался, что вы меня выкинули вон. (Смех аудитории). У меня был выход и по отношению к полякам, что меня выслали, и выход по отношению к другим. Я был вам благодарен. Ну, что же, выслали и—хорошо! 9» — 182 — Председатель: После вашей высылки в октябре 1921 г. из Варшавы вы продолжали заниматься политической работой? Савинков: Первое и смертельное ранение—это мозырский поход. Накоплялось, накоплялось и накоплялось... Да, все движение ни к чему, только один вред. Эта возня с зеленым движением... Тут не очень накоплялось, тут сразу было видно, что тоже ни к чему, один вред. Что же мне оставалось делать? Видите, не так просто человеку прийти к тому, что несколько лет своей жизни тяжким трудом, со слезами и кровью он работал не только зря, но во вред. Не так это просто, не в один день это делается. И раньше, чем это мне отчетливо представилось,—представилось довольно давно, не сейчас, не когда я сижу у вас,—то я пытался, судорожно пытался, уверить себя и утешить себя, что нет, неправда, русский народ не хочет их, и я—прав... И когда меня выслали, уже судорожно, по- инерции, я продолжал попытку работать. Были у меня колебания, были уже большие колебания. Не забудьте,—вам это известно,—в этот именно период я виделся с одним из ваших людей за границей. Помню, какая буря поднялась: как это я могу видеться с большевиками?! Поехал. Виделся и говорил. Хотелось узнать. Но была еще иллюзия, и я стал продолжать работу, хотя и мало работал. Был я в Париже. Из Парижа, знаете, никакой революции и контр-революции в России не организуешь—слишком уж это далеко. Так что, 1922 год я уже не могу, по правде говоря, сказать, что я энергично работал против вас... Нет... В чем выразилась моя работа? Во-первых, я бросился к фашистам. Думал, что здесь будет поддержка безкорыстная. Я говорил себе, что положение создалось в Европе такое, что либо коммунизм, либо фашизм—посредине болото. Видел Муссолини. Никакой помощи он мне не дал. Может быть, это и хорошо было. Так—разговаривали, но помощи дано не было. Пытался послать одного, другого, третьего в Россию. Я уже сказал, я стою на террористической точке зрения, И я думал: ну, то не удалось, может быть, здесь удастся. Относительно этого в обвинительном акте нет, но я все рассказываю... Пытался организовать террористический акт в Берлине, когда там были Чичерини Раковский 161i). Думал, что что-нибудь выйдет. Нет, ничего нельзя было сделать. Видите ли, граждане судьи, я старый террорист, знаю, что такое террор. На террор люди идут только тогда и только потому, когда они знают точно, что народ с ними и именно потому, что, когда стоишь лицом к лицу с виселицей и когда знаешь, что своему народу послужил, то идешь. Это совершенно необходимо. Только при этих условиях может быть — 133 — террор, потому что террор требует огромного напряжения душевных сил. А вот этого теперь нет. Вы не найдете теперь людей, вот, нашего направления, людей, которые действительно за народ, пусть ошибочно, но за народ, не за имущий класс. Вы не найдете людей, которых не точил бы в сердце этот червяк, и которые, глядя в лицо, могли бы сказать: «народ за намй '. Вот причина, почему никакие террористические акты не могли иметь места. Выступил Конради I5U), а Конради—монархист. Там, среди этих монархистов, может быть, и найдутся какие-нибудь фанатики,—не знаю, а у нас уже этого вдохновения борьбы, которое было вначале по отношению к вам, искреннего и глубокого вдохновения борьбы против вас, у нас уже не могло быть. Вот пытался в Берлине организовать покушение. Ничего не вышло. Ну, что-же я еще делал? Председатель: Во время этого покушения в Берлине вы вели переговоры с кем-нибудь из представителей иностранных государств, кто был в курсе? Савинков: Тут я вам скажу: эти иностранцы сидели у меня вот здесь. Довольно этих иностранцев, довольно Польши! И когда я в 1922 году по инерции слабо что-то пытался делать, я уже делал без всяких иностранцев. Мои .отношения с иностранцами были те, что вот приехал к Муссолини и ничего, конечно, не вышло. Я об этих делах с ним и не говорил. Вот что я делал весь 1922 год: очень слабо, очень мало, уже с большими душевными колебаниями, уже почти с отсутствием веры в то, что можно против вас бороться и что нужно против вас бороться. В 1923 году это настроение усилилось. Вероятно, вы читали книжку, которую я тогда написал 1“п),—книжку, которая проникнута глубоким разочарованием в борьбе с вами, и я вам должен сказать, что в 1923 г. положение было такое, что я был на волос от того, чтобы написать заявление о том, что я всякую борьбу с вами прекращаю. Это было в 1923 г. У меня уже все выжглось. Вы меня уже победили, победили не тем, что взяли и арестовали, как вот теперь, а победили другим. Я стал задумываться: на чьей же стороне, в самом деле, правда, и на чьей же стороне, в самом деле, народ? Вот 1923 год был очень для меня мучительный. Я отошел совершенно от иностранцев, отошел совершенно и от русских. Это вам тоже известно, известно, что жил я совершенно одиноко, не входил ни в какие эмигрантские комиссии, комитеты, учреждения; относился к ним глубоко пренебрежительно—к верхам; относился с глубоким сожалением—к низам и не вмешивался в их жизнь. Думал свою думу. Думал о том, о чем говорю вам сейчас, что вот сколько же крови и слез! И из-за чего? И для чего? И почему? И где Моя вина? И в чем моя вина? Осудите меня, как хотите, ведь, — 134 — большего суда, чем я сам над собой сделал, вы мне не дадите. Так вот это было в 1923 г., когда я так думал, когда я был на волос от того, чтобы это заявление, говорю вам, сделать: не только прекратить борьбу, но гласно об этом заявить, понимая, какое впечатление произведет мой отказ от борьбы, потому что вокруг меня легенды создавались. Да и правда—боролся, как вол. Ну, а вы понимаете, что когда человек приходит к тому, что бороться нельзя, то он уже к очень многому приходит, к гораздо большему приходит. Это был 1923-й год. Председатель: Я хотел спросить о Генуэзской конференции, об этом периоде, когда наша делегация была за границей. Вы по этому поводу говорили с кем-нибудь из иностранцев? Савинков: В Генуе я не был совершенно. Это ошибка, будто бы я там был. Если бы там был, я бы сказал об этом. Относительно бесед, я вам сказал: были у меня беседы с Ллойд Джорджем, Биркенхедом и Черчиллем. Вот этим ограничилось мое участие в Генуэзской конференции или, вернее, в Каннских переговорах. Председатель: Кроме этих встреч, не было у вас других переговоров с иностранцами? Савинков: Других переговоров у меня не было. Председатель: Вот еще вопрос. За период 1922 года вам приходилось встречаться с американцами, войти с ними в какие-нибудь переговоры? Савинков: Нет. Я знаком со многими людьми. Знаете, ведь у меня в Европе все знакомые. Но таких переговоров, которые я вел раньше, таких переговоров не было. Говорили со мной о признании вас, о торговле с вами говорили, но в это время я говорил уже по другому, не так, как прежде. Я говорил: торгуйте, признавайте! Грузинские меньшевики, Савинков и иностранцы. Председатель: А скажите: вам не приходилось встречаться в период 1922 и отчасти 1923 года с грузинскими меньшевиками *”), бывшими членами правительства? Савинков: Да, да, приходилось. Председатель: О чем они с вами говорили? Какие планы строили? Что думали делать? Предполагали ли как-либо использовать вас? Савинков: Дело, видите ли, в том, что Союз Защиты национальный вопрос решил очень радикально. Он встал на точку зрения полного права на самоопределение ’всех народов,— в сущности, на вашу точку зрения,—и он встал также на точку зрения отказа от Учредительного Собрания, т.-е. тоже на вашу точку зрения. Конечно, это произвело большое впечатле — 185 — ние. Везде у всех народов создалось такое мнение, что не только вы стоите на точке зрения полного права на самоопределение народов, что нашлась группа эмигрантов, которая также стоит .на этой точке зрения. Они там все время думали, что вы падете. Так вот рассчитывали на эмигрантскую эту группу, которая решает этот вопрос безоговорочно, стоит наточке зрения полного права на самоопределение народов. Меня просили некоторые кавказцы прочитать доклад об этом. Я доклад прочитал. Были прения по этому докладу, разговоры по этому докладу. >Потом, кроме этого, я имел среди грузин старых друзей из революционного прошлого. Я с ними встречался, но работы совместной не было и разговоров о совместной работе тоже не было. Об этом мы не говорили. Председатель: В частности, разговоров о возобновлении вооруженной борьбы на территории Закавказья у вас не было с ними? Савинков: Говорили, что они борются. Говорили, что работают; в общих чертах,—говорили конспиративно. Но надо сказать, я особенно этим не интересовался, и я их не расспрашивал. Председатель: А вы ничего не можете сказать, встречали они сочувствие у иностранных правительств,—в Польше, в Париже? Савинков: Да, вероятно. Нет, конечно, конечно, встречали. Картина совершенно ясная. Можете быть уверенными, что все, кто борется против вас, находится так или иначе под крылом иностранцев. В этом можете быть уверены. Это заранее можно сказать. Председатель: А конкретно вам ничего не известно о помощи, которую оказывают им иностранные государства? Савинков: Нет, я об этом не расспрашивал, и они мне не говорили. Форд поддерживает монархистов; социалисты эс-еров. Председатель: Во время вашей деятельности в 1920 1922 г. и 1923 г. вам приходилось что-нибудь узнавать о деятельности Форда1”)? Савинков: Да, я слышал. Председатель: И о субсидировании Форда. Савинков: Да, я слышал, что Форд субсидирует монархистов. Это я слышал. Об этом много говорилось. Председатель: Только монархистов? Савинков: Да, только монархистов. Так вы удивляетесь, потому что монархисты тоже самое там находят сочувствие и поддержку? — 136 — Председатель: Монархисты какой группировки? Савинков: Видите ли, там, ведь, ногу можно сломать.Там же одни за Кирилла, другие за Дмитрия, третьи за Николая Николаевича. Я был далек от этого. Мне они казались все одинаковы: те, что за Кирилла, за Дмитрия и т. д. Председатель; А были ли какие-нибудь взаимоотношения между Фордом и бывшим послом в Америке Бахметьевым? Савинков: Не знаю. Председатель: Во время периода околачивания порогов, как вы выражались, не было ли у вас каких-нибудь бесед по этому поводу насчет Форда? Савинков: Нет, но я по своей обязанности—своего рода посла—знаю, что эмиграция очень старалась, чтобы американцы вас не признавали. Председатель: У меня еще один вопрос остался, который я забыл вчера. Вы начали и, кажется, не кончили о том, каково было отношение к вам, Врангелю и Деникину со стороны Рабочей Партии, вообще, и со стороны Макдональда, в частности, и вообще со стороны английских рабочих? Савинков: Видите ли, относительно Макдональда и того направления, которое он представляет, я думаю, что Макдональд, конечно, глубоко отрицательно относился к Врангелю и Деникину. Не знаю, настолько ли отрицательно он относился к эс-эрам и к нам,—я этого не знаю, думаю, что едва ли. Вообще, позвольте лам сказать, что умеренные социалисты Рабочей Партии все время в одну игру играют. Они же все время как будто бы и сочувствуют борьбе против вас, и как будто бы не сочувствуют. Двойное отношение. Председатель: В то время, когда вы еще в Париже были представителем Колчака, когда из Англии отправляли большое количество вооружения и т. д. Колчаку и Деникину,— в то время со стороны Рабочей Партия отношение к ним было сочувственное или отрицательное? Савинков: Отрицательное. Председатель: А как Макдональд относился к ним? Савинков: Я Макдональда не знаю и не видел, так что точно не могу сказать. Знаю, что французские умеренные социалисты,—Ренодель1,ia), скажем,—они с оговорками, именное оговорками, с безчисленными оговорками признавали борьбу с вами, ну, как ППС >е4), т.-е. ни в тех, ни в сих. Я понимаю, можно быть с вами, можно бороться против вас, —это я понимаю, это отчетливо и ясно. Надо же говорить прямо. Мир раскололся. Вот вы, а вот другой мир, и вы идете на этот старый мир. Я понимаю, можно быть с вами и можно быть против вас, но сидеть между двух стульев—этого я не понимаю, а они все время сидят между двух стульев. — 187 — Председатель: А роль ППС вы не затронули. Савинков: Они по отношению к нам именно держались этой политики: не то что вредили, не то что помогали, иногда помогут, иногда повредят. Знаю, что у них шли некоторые переговоры с эс-эрами, чтобы предоставить эс-эрам возможность работать на польской территории. Знаю, что такие переговоры велись. Эс-эры как-то говорили, что «мы работаем на польской территории», не скажу, что бы это было заметно. Савинков накануне поездки в СССР. Председатель: Продолжайте вашеоб'яснениео 1923 годе. Савинков: Я хотел сказать, что в этом положении, в этом состоянии я был. Я пришел к тому, совершенно уже пришел к тому, что бороться больше нельзя. И, как я только что сказал, я понимаю огромное мировое значение вашей революции, именно как мировое событие, именно такое, что столкнулись старый мир с новым миром. Ну-с, если новый мир идет на старый мир, как я сказал, можно стать грудью и защищать этот старый мир, или можно итти с вами. Я говорю—старый мир, понимая под этим старым миром не только генералов, но понимая и себя, понимая и эс-эров, понимая всех, кто не с вами, потому что так или иначе все, кто не с вами, связаны с этим старым миром, связаны в той или иной форме. Вот вы несете новый мир. Если я с вами не борюсь, то что я должен делать? Вот такая мысль у меня была. Если я пришел к тому, что вы меня победили, не физически победили, не убили в бою, не расстреляли, а что вы меня душевно победили, то что я должен делать? И тогда у меня родилась мысль, стала меня все больше и больше тревожить, мысль о том, что вот я сижу здесь, в эмиграции, я могу, забившись в угол, спокойной и тихой жизнью, прожить, как будто бы никогда не бился с ними; я могу просто выйти в отставку, поступить так, как поступают чиновники, кончившие свой труд. Я могу жить в Париже в полной безопасности, забыв о том, сколько пролито крови; я могу даже играть известную роль в этом Париже, выступая на эмигрантских собраниях, произнося там речи о борьбе с вами. Я себе сказал:—нет, как бы я ни заблуждался, как бы ни был тяжел мой путь—я уже вам сказал и еще раз говорю, что я был всю жизнь одним из тех, которые сами идут вперед и делают то, на что они зовут других; за чужой спиной я не прятался никогда, ответственность брал на себя целиком и перед всеми, —и я стал думать о том, что я должен во что бы то ни стало поехать сюда в Россию, я должен во что бы то ни стало посмотреть своими глазами и услышать своими ушами. Я хотел вообще увидеть, что делается в России, что делают коммунисты. А может быть, все — 138 — то, что я читаю в заграничных газетах, есть ложь? Эта мысль была у меня; я к ней пришел (ваших газет там нет), потому что, если вся борьба была ни к чему, так это—не случайное явление, здесь есть какие-то глубокие и сложнейшие причины, и не может быть, чтобы люди, против которых бороться нельзя, против которых никто не может бороться, чтобы эти люди ничего не сделали для русского народа, как мне говорят; и не может быть, чтобы Россия представляла из себя красное яблоко, внутри белое, с красной коркой. Не может этого быть. Здесь много вопросов стало передо мной, тяжких вопросов,—вопрос о всей моей жизни, о всей моей войне с вами и о прошлой моей жизни. И я себе сказал:—Да, я поеду в Россию, пусть будет, что будет, пусть расстреляют, но я поеду в Россию, я увижу своими глазами, я сам решу, сам узнаю, что мне надо сделать для того, чтобы служить моему народу, ибо, что говорить, вы знаете сами и не сомневаетесь, что никаких классовых интересов я не защищал. Долго это длилось. Долго длился этот период колебаний, мучительных колебаний, перепутья. Знаю, твердо знаю, что все то, что я делал, не в пользу вышло, а во вред. Что же мне делать, куда же мне итти? Вот именно спокойной жизнью жить?... Нет, я должен служить своему народу. Как всю жизнь служил, так и умру, а как служить,—не знаю. И я решил поехать. Когда я приехал сюда, то для меня стало отчетливо ясно, что, конечно, народ с вами. Вот как я ехал. Вот что я делал в 1922, 1923, 1924 г. г. Ничего я от вас не скрываю, и не к чему это мне. Каждый пункт этого обвинительного акта таков, что достаточно одного обвинительного пункта. Мне прятаться и смягчать свою вину нечего. Говорю, что было... Судите, как хотите. Говорю в 1923 г. я попал на перепутье, на перепутье из крови и из слез... щадить самого себя, никогда не щадил... Теперь я хочу сделать дополнение. Об иностранцах я говорил очень много, говорил в разное время по разному, и теперь я хотел бы резюмировать то, что думаю об иностранцах. Ви-дите-ли, сейчас и довольно давно,—конечно, не в 1917—1918 г. г. когда я был наивный,—я думал, что все иностранцы, каковы бы они ни были, в том отношении равны, что ПуанкарэIdIi) и Мильеран равны Эррио, Черчилль и Ллойд Джордж равны Макдональду, а Муссолини—Пилсудскому. Они во все время нашей революции, начиная с вашего переворота, всеми силами и средствами со-действовали и содействуют борьбе с вами, морально или материально, но содействуют. А если они содействуют борьбе с вами, то они содействуют не только потому, что они боятся за свой карман, что вот придут коммунисты и из этого кармана вынут. Конечно, они боятся и этого, но это не главное, а главное—это — 139 — их мысль о России, что вот была великая огромная страна, а теперь она разорена, ослаблена; так вот, с их точки зрения’ как я уже говорил вам, они это ослабление очень приветствуют и желают его, и этим в огромной степени обгоняется их политика по отношению всех тех, которые борются с вами. Я это здесь утверждаю, и я очень буду счастлив, если когда-нибудь вам удастся пред'явить им счет. Пускай за все платят! Председатель: 06‘являю перерыв до полчаса восьмого. IV. Вечернее заседание 28 августа 1924 г. Председатель: Заседание продолжается. Введите подсудимого (подсудимый ва-одит). Подсудимый, суд пока не имеет к вам вопросов. Желаете чем нибудь дополнить судебное следствие? Савинков: Нет. Я ничего не имею сказать. Председатель: Может быть, желаете сделать какие нибудь заявления? Вы в начале хотели. Савинков: Нет. Заявление я, ведь, сделал. Председатель: В самом начале, насколько я помню, вы хотели сделать заявление. Я сказал, что после окончания судебного следствия вам будет предоставлено слово. Савинков: Я не знаю, о чем вы говорите. Если это заключительное слово, то, конечно, я хочу говорить. Председатель: Пожалуйста. Заключительное слово Савинкова. Савинков: Граждане судьи! Я знаю ваш приговор заранее. Я жизнью не дорожу и смерти не боюсь. Вы видели, что на следствии я не старался ни в какой степени уменьшить свою ответственность или возложить ее на кого бы то ни было другого. Нет. Я глубоко сознавал и глубоко сознаю огромную меру моей невольной вины перед русским народом, перед крестьянами и рабочими. Я сказал «невольной вины», потому что вольной вины за мной нет. Не было дня, не было часа, не было минуты, не было таких обстоятельств, при которых я искал бы личной выгоды, добивался бы личных целей, защищал бы интересы имущих классов. Нет, такого дня и такой минуты в жизни моей не было. Всегда и при всех обстоятельствах руководился я одним,—пусть заблуждался, но руководился одним: моей тоже огромной любовью к родному народу. — 140 — Да, я сказал: я знаю ваш приговор и смерти не боюсь, и именно потому, что я знаю ваш приговор и смерти не боюсь, я имею свободу говорить, я имею право и обязанность открыто и твердо, ясно и до конца сказать все, что я думаю, и так, чтобы слышали все, кто имеет уши слышать. Как произошло, что я, Борис Савинков, друг и товарищ Ивана Каляева и Егора Сазонова, сподвижник их, человек, который участвовал в множестве и множестве покушений при царе, в убийстве великого князя Сергея и в убийстве Плеве, - как случилось так, что я сижу здесь на скамье подсудимых, и вы, представители русского народа, именем его, именем рабочих и крестьян, судите меня—за что? За мою вину перед крестьянами и рабочими. Я помню летнее утро. Петроград. Измайловский проспект. Пыльные камни. На мостовой распростертый Сазонов, раненый, со струйкой крови. И я стоял над ним. Рядом— разбитая карета Плеве, и пристав, с дрожащею челюстью, подходит ко мне, а у меня в руках револьвер. И помню я Москву и Кремль. Была зима. Шел снег. Я целую в губы Каляева, а через две минуты раздается взрыв, и великий князь Сергей убит. Я помню опять: Москва. Весеннее солнце. Площадь. И снова взрыв,—ранен Дубасов. И помню я далекий Гласго. Русский корабль «Рюрик», матрос Авдеев,—он наверное с вами сейчас,—и я с ним обдумываю, где он спрячет меня в трюме, и будет царский смотр на «Рюрике», и будет взрыв. Взрыва не было, потому что был Азефш). Помню я Севастопольскую крепость, и железную решетку, как сейчас. И опять у моих дверей часовой, и смертная казнь, как сегодня, все зто помню. Как я был счастлив, когда я сидел тогда в тюрьме. Какою гордостью билось мое сердце. Я знал, что весь русский народ, все рабочие и крестьяне со мною, и что по всей России нет ни одного человека, который бы не вспомнил меня, когда я умру. И я радостно и гордо стоял перед своими судьями. Они не повесили меня. Я убежал из тюрьмы. Теперь я так не сижу. Теперь мною владеет огромное и темное чувство. Я спрашиваю себя, поймут ли мою жизнь русские рабочие, поймут ли мою жизнь русские крестьяне, поймут ли они, что вина моя только невольная, что заблудился я? С этим чувством тяжело умирать. Как случилось, граждане судьи, что я пошел против вас, красных, против Рабоче - Крестьянской власти? Как могло это случиться? Вот послушайте мою жизнь, может быть, многое тогда станет вам более понятным. Цз какой я семьи? Из революционной. Отец—чиновник, которого выгнали при царе за революционные убеждения. Таких чиновников было мало. Старший брат погиб в Сибири, в ссылке, при царе. А я? -Я с 18-ти лет уже сидел в тюрьме и юным, совсем юным, ушел на первый 141 — призыв в террор. Всю свою молодость провел в боевой организации. Что это значит? Это значит, что я жил под стеклянным колпаком. Это значит, что я никого не видал, кроме своих: строжайшая конспирация—абсолютный закон. Я не знал массы, я не знал народа, я не знал крестьян, рабочих. Я любил их. Я готов был жизнь свою отдавать и отдавал. Но интересы их, истинные их желания, естественно, мог ли я знать? Я жил под стеклянным колпаком без имени, без семьи, без дома, каждую минуту под угрозою. Так я жил долго, до 1911 года. А с 1911 года—эмиграция. Но что такое эмиграция? Ведь, эмиграция тот же самый стеклянный колпак. Как я видел и что я видел? Россию я видел? Русский народ видел? Нет, я чужих людей видел, чужой народ—чуждый мне. И сохранялась и росла, и—если можно—еще больше крепла моя любовь к родному народу. Война застала меня в эмиграции. С первым же пароходом, как только пришли первые вести о революции, я приехал в Россию, ничего о ней не зная. Боевая организация и эмигрантская жизнь—вот весь мой опыт. И когда случился ваш переворот, я пошел против вас. Вот роковая ошибка, вот роковое заблуждение. Один ли я был в этом положении? И почему случилась эта ошибка? Скажу вам, был случай, может быть, заурядный случай, но этот случай сразу оттолкнул меня от вас. Да, я поборол потом в себе его, я никогда не мстил за него, никогда в моей борьбе с вами он не играл роли, но вы поймете меня, когда я скажу, что он оттолкнул меня от вас, что он сразу вырыл пропасть. Случай этот был такой. У меня была сестра, старшая сестра; она замужем была за офицером. Это был тот единственный офицер петроградского гарнизона, который 9-го января 1905 г. отказался стрелять в рабочих. Помните, когда рабочие шли к Зимнему дворцу? Так вот, это был единственный офицер, который отказался исполнить приказ. Это был муж моей сестры. Вы его расстреляли в первый же день, потом вы расстреляли и ее1”)... Я говорю: никогда во время борьбы моей с вами я не помнил об этом и никогда не руководился местью за то личное и тяжкое, что пережил я тогда, но в первые дни это вырыло пропасть. Психологически было трудно подойти, переступить через эти трупы. И я пошел против вас. Вот четыре причины, четыре главные причины: О, конечно, не ваша коммунистическая программа меня смущала. Никогда я не защищал имущих, никогда я ничего сам не имел. Нет, меня смущало другое, меня восстанавливало против вас другое. Врагом вашим я стал за другое. Вот первое Учредительное Собрание. Теперь наивно о нем говорить, но то был 1917 г. Ведь, я всю свою жизнь до 1917 г. отдал на что? На мечту об Учредительном Собрании. — 142 — Ведь этим я жил, ведь в этом был смысл моей жизни. Да, ничтожество этого Учредительного Собрания выявилось очень быстро, и очень быстро я понял, что вы были правы, и этот первый пункт отпал. Но был второй, второй пункт— это Брест-Литовскпй мир. Я вам сказал, как я приехал в Россию. Я жил во Франции во время войны, я весь был проникнут не русской, а французской психологией войны. Для меня прекращение войны было невозможно, непереносимой была самая мысль об этом. Да, я скоро понял,—не сегодня, не теперь, когда я сижу здесь,—что и тут вы были правы и что всякое мудрое правительство должно было заключить мир; но тогда, когда я шел против вас, я этого не понимал. Был еще третий пункт, огромный для меня. Я делил здесь всеобщее заблуждение, заблуждение такое: большевики возьмут власть на короткое время, а после них придут монархисты. Большевики расчистят дорогу монархистам, и снова будет то же, против чего я боролся всю жизнь, снова будет то ненавистное, что упало в феврале. Этот третий пункт очень скоро тоже отпал, -не в день, не в два, не в месяц, но отпал. Конечно, ваша огромная заслуга в том, что вы совершенно уничтожили монархизм и совершенно не допустили возврата к старому. Но я-то понял это потом, а когда пошел против вас, этого не сознавал. Остается четвертый пункт, самый главный, самый основной. Вот над этим четвертым пунктом я все время и бился, вот этот четвертый пункт мне не давал покоя, вот этот четвертый пункт красной нитью прошел через всю мою борьбу с вами. Этот четвертый пункт был такой: красные—захватчики власти, народ—крестьяне и рабочие—их не хотят. И поскольку я думал, что народ—крестьяне и рабочие—против вас, постольку моя обязанность была бороться с вами. Теперь, граждане судьи, я вам расскажу, как отпал и этот четвертый пункт. Я вам давал свои показания, я не скрыл от вас ничего. Ну, что-же? Сначала—Дон, генералы, тайное «боже, царя храни», сплетни, интриги, помещики, буржуа,—вот начало белого движения, то начало, о котором я говорил, тот штык, которым офицер замахнулся на генерала Алексеева. Вот, сначала Дон и первое глубокое и острое разочарование, не осознанное еще, а затем дальше Ярославль—бесплодная и кровавая попытка—и французы. Дальше—Казань, казанская керенщина, малодушие и растерянность и пустозвонные слова... И дальше— Колчак, все, то что делалось у него, и умолчание об этом. Я в Париже представляю его. И опять чиновничество, и опять зависть и сплетши, сплетни и молчание, и равнодушие к народу. Потом—Варшава, поход Перемыкина и Балаховича, все то, что я рассказал, все то, что не давало мне покою в мои бессонные ночи. И изо дня в день накапливалась эта горькая острота сознания, что, да, здесь я ошибся. А надо всем этим—иностранцы, — 148 — иностранцы и иностранцы и опять иностранцы; и надо всем этим сознание того, что я—русский, любящий свою родину,—в руках иностранцев, людей, которые ненавидят ее. Вот, медленно, шаг за шагом, приходил я к мысли, той страшной, ужасной для меня мысли: а что, если я ошибся в этом четвертом пункте? а что, если действительно народ—рабочий и крестьянин—с ними?.. Ведь, не может же быть, чтобы все попытки кончались неудачей только потому, что у нас программа несовершенна, или мы тактическую ошибку сделали, или тот не исполнил приказания, а этот перепутал. Не может же быть, чтобы поэтому... Ведь, и у красных, в особенности в начале, был развал; однако, они нас побеждали, а не м ы их Должна же быть более глубокая, более решающая причина... Где же она? в чем же она? Я вам говорю: я искал ее, я бился над нею, я подходил к ней и... я не смел найти ее. Я сказал на следствии: я был смертельно ранен душевно в этом походе балаховском с винтовкой за плечами, был смертельно ранен душевно настолько, что дальше и зеленое движение,—то зеленое движение, которое выродилось в полубандитизм, в полушпионаж,—и дальнейшая работа, слабые попытки подпольной работы,—это уже были судороги, это уже была инерция. Это вообще была невозможность для меня, для человека, который родился революционером, который не остановится на полдороге, который не может, как чиновник, выйти в отставку, который должен дойти до конца, который только тогда скажет, что «да, я ошибся», когда он будет по совести и глубочайше в этом убежден, но не раньше. И весь этот тяжкий и кровавый опыт приводил меня неизбежно к тому, что я должен был поставить себе этот вопрос,—рано или поздно, этот вопрос должен был стать передо мною:—а что, если рабочие и крестьяне с ними? Что же тогда, кто же я тогда, когда я иду действительно против своего народа? Эта мысль была для меня непереносна. Я сказал на следствии, что к лету 1923 года для меня в сущности все стало ясно. Я уже почти отошел от всякой работы, я уже сидел в углу и только думал и думал над своей жизнью, думал над моей борьбой с вами, и для меня было ясно, что надо сесть за стол и написать, что по таким-то и таким-то причинам я прекращаю всякую борьбу против красных. А написать это это значит очень многое, ибо, как я уже говорил, мир раскололся на две части: вы несете новую жизнь, и против вас стоит старый. Нельзя, немыслимо пассивно смотреть на то, что происходит. Можно быть или за вас, или против вас, но не посередине. Отказаться от борьбы с вами, написать то заявление, о котором я говорил, свободно в 1923 году в Париже, это значило на следующий же день прийти к вам и сказать: повинную го- — 144 — лову меч не сечет. Я говорю о тех моих мыслях, которые были не здесь, когда я под стражей и когда я жду приговора. Если бы они родились здесь, когда я под стражей и жду приговора, им не было бы цены. Цена их в том, что я пришел к ним свободно, долгим, мучительным, не из книг, а из жизни, путем... И я начал тяготиться одной мыслью - о ней я уже говорил,—я сказал себе; чего бы это ни стоило, чем бы я ни рисковал, я должен приехать в Россию. Я не мог оставаться там и спокойно сидеть в Париже. Я мог бы участвовать в разных заседаниях и комитетах, я мог бы на словах решать вопрос о русской жизни, о русской революции. Этого я делать не хотел и сказал себе: будь, что будет, но поеду сюда, к себе на родину, я увижу мой родной народ, я увижу своими глазами, я услышу своими ушами, что делается, и тогда я решу... Я не знал, что я решу, но я не мог решать в Париже. И вот сейчас я вам говорю и я имею право и обязанность это сказать. Как я вам уже говорил,—я пришел к этому не сейчас и не вчера, а больше года тому назад. Вы же меня судите, как хотите, и делайте со мною, что хотите. Но я вам говорю: после тяжкой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие и многие другие, — я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовками за спиной: я признаю безоговорочно Советскую власть и никакой другой. И каждому русскому, каждому человеку, который любит родину свою, я, прошедший всю эту кровавую и тяжкую борьбу с вами, я, отрицавший вас, как никто, — я говорю ему: если ты русский, если ты любишь родину, если ты любишь свой народ, то преклонись перед рабочей it крестьянской властью и признай сс без оговорок. Вот то, что я говорю. И я имею право это сказать, ибо рассказал вам, каким путем я к этому пришел. Что я могу еще прибавить? Мне нечего прибавить к тому, что я сказал. Я могу сказать еще только одно. Вы будете выносить ваш приговор. Я не ищу никакого снисхождения, но я прошу вас помнить,—и пусть революционная совесть ваша напомнит вам об этом, что перед вами стоит честный человек, который никогда лично для себя ничего не искал и ничего не хотел, который не раз и не два и не десять раз лез головой в петлю за русский рабочий народ и отдал свою молодость на это. Пусть ваша революционная совесть напомнит вам, что для того, чтобы я, Борис Савинков, здесь сказал вам то, что я говорю, что я признаю безоговорочно Советскую власть, для этого нужно было мне, Борису Савинкову, пережить неизмеримо больше того, на что вы можете меня осудить. Председатель: Об‘являю перерыв йа пятнадцать минут. — 145 — Ничего не имею больше сказать. Комендант: Прошу встать. Суд идет. Председатель: Заседание продолжается. Введите подсудимого (ПойеуНимый в.гч<ит). Может, вы желаете дополнить чем-нибудь еще ваши об'яснения? Савинков: Нет, я ничего не имею больше сказать, ничего не имею больше прибавить. Я уже сказал, что я знаю ваш приговор, и не думаю о нем. Я думаю о другом. Я боюсь другого. Я боюсь только одного, потому что, как я сказал, с этим тяжко жить, с этим еще тяжелее умирать,—я боюсь только того, что найдутся в России крестьяне или рабочие, которые не поймут меня, которые не поймут моей жизни и которые подумают, что я был врагом народа. Вот это—неправда. Я заблуждался. Я сделал роковую ошибку в начале. Почему? Я уже об'яснил. Я в дальнейшем боролся против вас, исходя из этой же ошибки. Что делать? Судьба дала мне неукротимую энергию и сердце революционера. Вот, я и шел до тех пор, пока не убедился в своей ошибке. Это было не сейчас, не здесь, а больше года назад, в Париже. Вот, я только об этом и думаю, только этого и боюсь, ибо не был я врагом народа. И вся моя мечта, вся моя жизнь была в том, чтобы до последнего моего вздоха послужить ему. Председатель: 06‘являю судебное следствие законченным. Последним словом желаете воспользоваться? Савинков: Нет, благодарю вас. Председатель: Суд удаляется для вынесения приговора. ПРИГОВОР. Комендант: Прошу встать, суд идет. Председатель: Оглашаю приговор: Именем Союза Советских Социалистических Республик Верховный Суд СССР по Военной Коллегии, в составе председательствующего Ульриха В. В., членов Камерона П. А. и Куш-нирюка Г. Г., при секретаре Маршаке, в открытом судебном заседании 27, 28 и 29 августа1 1924 года, в г. Москве, заслушав и рассмотрев дело по обвинению Савинкова Бориса Викторовича, 45 лет, сына чиновника, с незаконченным высшим образованием, при Советской власти не судившегося, бывшего члена боевой организации партии эс-эр, а впоследствии руководителя и организатора контр-революционных, шпионских и бандитских организаций,- в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58 ч. I, 59, 64, 66 ч. I, 70 и 76 ч. ! Уголовного Кодекса РСФСР, нашел судебным следствием установленным, что Борис Савинков: — 146 - 1. С момента февральского переворота до Октябрьской революции, принадлежа к партии с.-р. и разделяя программу монархиста генерала Корнилова, будучи комиссаром при командующем Юго-Западным фронтом, военным министром в кабинете Керенского, членом совета союза казачьих войск, активно и упорно противодействовал переходу земли, фабрик и всей полноты власти в руки рабочих и крестьян, призывая подавлять нх борьбу самыми жестокими мерами и приказывая расстреливать солдат, не желавших вести войну за интересы империалистической буржуазии; 2. После перехода власти в руки трудящихся, пытался в Петрограде поднять казачьи полки для свержения рабоче-крестьянской власти и, после неудач, бежал в ставку Керенского, где совместно с генералом Красновым активно боролся против восставших рабочих и революционных матросов, тем самым защищая интересы помещичье-капиталистической контр-революции; 3. В конце 1917 и в начале 1918 г.г. принял активное участие в донской контр-революции, став членом донского гражданского совета, совместно с генералами монархистами Алексеевым, Калединым и Корниловым, которых убеждал в необходимости вести вооруженную борьбу против власти Советов, помогал формированию так называемой добровольческой армии, которая до конца 1920 года, при поддержке англо-французских капиталистов, разоряла Украину, Донскую область, Северный и Южный Кавказ, помогая правительствам Антанты увозить хлеб, нефть и прочее сырье; 4. В начале 1918 года, явившись в Москву, создал контрреволюционную организацию «Союз Защиты Родины и Свободы», куда привлек главным образом участников тайной монархической организации гвардейских и гренадерских офицеров и своими главными помощниками сделал монархистов генерала Рычкова и полковника Перхурова, после чего обратился к генералу Алексееву,—главе южной монархической контр-революции,—с донесением об образовании «Союза Защиты Родины и Свободы» и просьбой дать руководящие указания. Организация, созданная Савинковым, имела своей целью свержение советской власти путем вооруженных восстаний, террористических актов против членов рабоче-крестьянского правительства, пользуясь материальной поддержкой и получая руководящие указания от французского посла Нуланса и чехо-словацкого политического деятеля Масарика; 5. Весной 1918 года, получив от Масарика при посредничестве некоего Клецанда 200.000 рублей на ведение террористической работы, организовал слежку за Лениным и другими членами Советского правительства, в целях совершения террори — 147 — стических актов, каковые, сднако, совершить ему, Савинкову, не удалось по причинам, от него не зависящим; 6. Получив разновременно весною ’1918 года от французского посла Нуланса около двух с половиной миллионов рублей, в том числе одновременно два миллиона специально для организации ряда вооруженных выступлений на верхней Волге, по категорическому предложению того же Нуланса, в целях поддержки готовящегося, по словам последнего, англо-французского десанта в Белом море, после неоднократных переговоров с французским военным атташе ген. Лаверн и французским консулом Гренаром, организовал, опираясь на офицерские отряды «Союза Защиты Родины и Свободы», при поддержке меньшевиков и местного купечества, в начале июля 1918 года вооруженные выступления в Ярославле, Муроме, Рыбинске и пытался поднять восстание в Костроме, оттянув-тем самым значительные части Красной армии, оборонявшей Казань и Самару от чехо-словаков и эс-эро?; 7. После ликвидации мятежей на верхней Волге, он, Савинков, бежал в Казань, в то время занятую чехо-словаками, и принял участие в отряде Каппеля, оперировавшем в тылу Красных войск; 8. В конце 1918 года Савинков принял предложение Колчака быть его представителем в Париже и в течение 1919 года, посещая неоднократно Ллойд Джорджа, Черчилля и других министров Англии, получал для армий Колчака и Деникина большие партии обмундирования и снаряжения, а также, по поручению Колчака, для поддержки контр-революционного движения, находясь во главе бюро печати «Унион», распространял заведомо ложную . информацию о Советской России и вел печатную агитацию о продолжении дальнейшей вооруженной борьбы капиталистических государств с рабоче-крестьянским государством; 9. Во время руско-польской войны 1920 года Савинков, состоя председателем белогвардейского Русского Политического Комитета в Варшаве, по предложению Пилсудского, за счет Польши и при полном содействии французской военной миссии в Варшаве, организовал так называемую «русскую народную армию» под командой генералов Перемыкина и братьев Булак-Балаховичей, а осенью того же года, после заключения русско-польского перемирия, с ведома Пилсудского, лично принял участие в походе Булак-Балаховича на Мозырь; 10. В начале 1921 года, через так называемое Информационное Бюро Русского Политического Комитета, во главе которого стоял его брат Виктор Савинков, Борис Савинков организовал военно-разведывательную работу на территории Советской России, передавая часть получаемых сведений второму разведывательному отделу польского Генерального Штаба и фран-10* — 148 — цузской военной миссии в Варшаве, получая за это денежные вознаграждения; 11. С июня 1921 года по начало 1923 года Савинков, став во главе восстановленного нм «Народного Союза Защиты Родины и Свободы», в целях поднятия вооруженных восстаний на территории Советской России, неоднократно посылал в западные пограничные губернии вооруженные отряды под командой офицеров Павловского, Васильева, Павлова и других, которые производили налеты на исполкомы кооперативы, склады, спускали под откос поезда, убивали Советских работников, а также собирали сведения военного характера для передачи польской и французской разведке в Варшаве. Кроме того, отдельным лицам, как, например, полк Свежевскому, давались задания террористического характера, каковые, однако, выполнены не были; 12. В 1923 году, когда, после разгрома большинства организаций «Народного Союза Защиты Родины и Свободы», денежная поддержка, получаемая .Савинковым от Польши и Франции, сильно сократилась, он пытался получить средства от Муссолини, и 13. В августе 1924 года, желая лично проверить состояние антисоветских и контр-революционных организаций на территории Союза ССР, перешел по фальшивому документу на имя Степанова В. И. русско-польскую границу, но вскоре был арестован. Таким образом устанавливается виновность Савинкова: 1) В организации в контр-революционных целях вооруженных восстаний на Советской территории в период 1918 1922 г.г., т.-е. в преступлении, предусмотренном ст. 58, ч. 1, Уголовного Кодекса РСФСР; 2) В сношении с представителями Польши, Франции, и Англии с целью организации согласованных вооруженных выступлений на территории Советской Федерации в 1918,1919, 1920 г.г., т.-е. в преступлениях, предусмотренных ст. 59 Уголовного Кодекса; 3) В организации в контр-революционных целях в 1918 и 1921 г.г. террористических актов против членов рабоче-крестьянского правительства, каковые акты, однако, совершены не были, т.-е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 14 и 64 Уголовного Кодекса; 4) В руководстве военным шпионажем в пользу Польши и Франции в течение 1921 по 1923 год, т.-е. в преступлениях, предусмотренных ст. 66, ч. 1, Уголовного Кодекса; 5) В ведении пропаганды в письменной и устной форме, направленной к поддержке выступлений иностранных капиталистических государств в целях свержения рабоче-крестьянского — 149 правительства в 1919 г., т.-е. в преступлениях, предусмотренных ст. 70 Уголовного Кодекса, и 6) В организации банд для нападений иа Советские учреждения, кооперативы, поезда и т. д. в 1921 и 1922 годах, т.-е. в преступлениях, предусмотренных ст. 76, ч. 1, Уголовного Кодекса. На основании изложенного Верховный Суд приговорил Савинкова, Бориса Викторовича, 45 лет, по ст. 58, ч. 1, Уголовного Кодекса, к высшей мере наказания, по ст. 59 и руководствуясь ст. 58, ч. 1 —к тому же наказанию, по ст. 64 и руководствуясь 58, ст., ч. 1—к тому же наказанию, по ст. 68, ч. 1,— к тому же наказанию, по ст. 76, ч. 1,- к тому же наказанию и по ст. 70—к лишению свободы на пять лет, а по совокупности—расстрелять с конфискацией всего имущества. Принимая, однако, во внимание, что Савинков признал иа суде всю свою политическую деятельность с момента октябрьского переворота ошибкой и заблуждением, приведшим его к ряду преступных и изменнических действий против трудовых масс СССР, принимая далее во внимание проявленное Савинковым полное отречение и от целей, и от методов контр-револю-ционного и антисоветского движения, его разоблачения интервенционистов и вдохновителей террористических актов против деятелей Советской власти и признание им полного краха всех попыток свержения Советской власти, принимая далее во внимание заявление Савинкова о его готовности загладить свои преступления перед трудящимися массами искренной и честной работой на службе трудовым массам СССР, Верховный Суд постановил: ходатайствовать перед президиумом Центрального Исполнительного Комитета СССР о смягчении настоящего приговора. Председатель У. Ульрих. Члены: Камерон, Кушнирюк. Москва, 1924 г., 29 августа, 1 ч. 15 мин. Об'являю заседание закрытым. ПОСТАНОВЛЕНИЕ президиума Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР. Президиум Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР, рассмотрев ходатайство Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР от 29 августа, утром, о смягчении меры наказания в отношении к осужденному к высшей мере наказания гражданину Б. В. Савинкову и признавая, что после полного — 150 — отказа Савинкова, констатированного судом, от какой бы то ни было борьбы с Советской властью и после его заявления о готовности честно служить трудовому народу под руководством установленной Октябрьской Революцией Власти—применение высшей меры наказания не вызывается интересами охранения революционного правопорядка, и полагая, что мотивы мести не могут руководить правосознанием пролетарских масс.—постановляет: Удовлетворить ходатайство Военной Колллегии Верховного Суда Союза ССР и заменить осужденному Б. В. Савинкову высшую меру наказания лишением свободы сроком на десять (10) лет. Председатель Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР М. Калинин. Секретарь Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР А. Енукидзе Москва, Кремль, 29 августа 1924 г. Вручение постановления президиума ЦИК СССР Борису Савинкову. 29 августа, в 6 час. вечера, заместитель председателя Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР тов. Ульрих вручил Б. В. Савинкову постановление президиума ЦИК ССР о замене Б. В. Савинкову высшей меры наказания лишением свободы на 10 лет. ПРИМЕЧАНИЯ под редакцией И. ШУБИНА (Самарина,. Уголовный Кодекс—особ, часть. Ст. 58. Организация в контр-революционных целях вооруженных восстаний пли пгп|од>||1|я ца совгтгкую территорию вооруженных отрядов или балд, а равно участие во веяной попытке в тех же целях захватить власть к центре и на местах или насильствен ио отторгнуть от РСФСР иакую-либо часть ее территории, иди расторгнуть заключенные ею договоры, караете)!— высшей перон наказания и конфискацией всего имущества, е ,п<||ужением. при смягчающих обстоятельствах, понижения наказания д»1 лишения свободы на срок не ниже пяти дет со строгой шю.ш циен и конфискацией всего имущества. При yciuuou.ieiinii судом неосведомленности участника о конечных целях напяченного в ссй статье преступления, участие в нем карается— лишением свободы на срок не ниже трех лет. Ст. Ь9. Сношение с иностранными государствами или их отдельными представит елями с целью склонения их к вооруженному вмешательству в дела Ри'нуб.тикп, об'явлепию ей войны идм организации военной аксиедццпи, райпо как способствование, иностранным государствам ужо после. о5‘)1влепия нм войны иди посылки акснедиции, в чем бы это способствш апне ни выразилась, карается— наказаниями, предусмотренными I-й ч. 58-й ст. Уголовного Кодекса. Ст. 64. Организация в контр-революционных целях террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабоче-крестьянских организаций, а равно участив в выполнении таких актов, хотя бы отдельный участник такого акта в не принадлежал к контр-реводюционной организации, карается— наказаниями, предусмотренными I-й ч. 58-й статьи. Ст. 66. Участие в шпионаже всякого рода, выражающееся в передаче, сообщении или похищении, иди собирании сведений, имеющих характер государственной тайны, в особенности военных, иностранный державам пли контр-реводюципппым организациям в контр-революционных целях или за вознаграждение, карается— наказаниями, предусмотренными I-й частью 58-й статьи. Оглашение тех же сведений, при отсутствии контр-революционных илн корыстных целей и неосведомленности о возможных последствиях таковой деятельности, карается— наказаниями, предусмотренными 2 частью 58-й статьи. Ст. 7(1. Пропаганда и агитация в направлении помощи международной буржуазии, указанной в ст. 57-й, карается— — 154 изгнанием из пределов РСФСР или лишением свободы на срок не ниже трех лет. Ст. 76. Организация и участие в бандах (вооруженных шайках) и организуемых бандами разбойных нападениях и ограблениях, налетах на советские и частные учреждения и отдельных граждан, остановки поездов и разрушения железнодорожных путей, безразлично, сопровождались ли эти нападения убийствами и ограблениями или не сопровождались, карается — высшей мерой наказания и конфискацией всего имущества с допущением по смягчающим обстоятельствам понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже трех лет со строгом изоляцией и конфискацией имущества. Пособничество бандам п укрывательство банд и отдельных их участников, а равно сокрытие добытого и следов преступления, карается— теми же наказаниями с допущением понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже двух лет со срогой изоляцией и конфискацией имущества. г) Борис Савинков был арестован в 10 часов утра 18-го августа 1924 года в Минске,' куда он в ночь на 16 августа прибыл из Полыни, переправившись через советско-польскую границу. *) Савинков, Борис Викторович (онжебеллетрист Роншин),—в конце 90-х годов принимал активное участие в студенческом движении Петербурга. В 1901 году Б. Савинков примкнул к социал-демократической группе „Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса". В начале 1902 г. Б. Савинков был выслан в Вологду, по деду петербургских с.-д. групп „Социалист" и „Рабочее Знамя". Весной 1903 г., после свидания с Е. Брешковской. Б. Савинков примкнул к эс-эрам. В мае 1903 г. Б. Савинков, одновременно со своим другом детства И. Каляевым, решил принять участие в терроре и’в июне 1903 г. бежал из ссылки через Норвегию в Женеву. Таи он впервые познакомился с Азефом, который принял его в Боевую Организацию. В начале 1904 г. Азеф поручил Б. Савинкову организовать покушение па Плеве, после чего Б. Савинков был назначен ЦК вс-нров заместителем Азефа по руководству Боевой Организацией и был кооптирован в члены ЦБ. В остальных террористических актах Б. Савинков играл руководящую роль. В ноябре 1905 г., иосде решения ЦК распустить Боевую Организацию, В. Савинков был назначен руководителем Петербургского комитета по подготовке массового вооруженного восстания. 4 января 1906 г. вновь избранный ла 1-ом с'езде ЦЕ яс-эров (Азеф, Аргунов, Натансон, Ракитников и В. Чернов) поручил Б. <!авипк°вУ и Азефу восстановить Боевую Организацию. В октябре 1907 г. Г». Г!| винков, - после того, как ЦК отверг его предложение о временном нре- 155 кращенин террора, — уехал за границу. С того времени Б. Савинков совершенно отошел от партии, вплоть до мартовской революции 1917 года, когда вернулся в Россию и был назначен Керенским на пост комиссара Юго-Западного фронта, а впоследствии на пост товарища военного министра. Б. Савинков содействовал походу Корнилова на Петроград н августе 1917 года. После октябрьского переворота Б. Савинков пробрался па Дон, где он окончательно связал свою судьбу с самой черпой монархической реакцией, и закончил эту свою деятельность на скамье подсудимых перед судом рабочих и крестьян СССР. Вся контр-революционная деятельность Савинкова записана на страницах этой книги словами самого же Савинкова. :') Партия социалистов-революционеров (77. С -Р.)—мелкобуржуазная организация, образовавшаяся из осколков «Народной Воли». После террористического акта 1го марта 1881 г. (убийство Александра П) «Народная Воля»—организация, состоявшая из небольших групп интеллигентов и пе имевшая корней в массах,—не была в силах долго противостоять усиленным преследованиям озлобленного царского правительства, и ко второй половине 80-х годов «Народная Воля» перестала существовать. Лишь в начале 90-х годов снова начали складываться группы пз уцелевших старых народовольцев, к которым примкнули новые интеллигентские силы. В течение 90-х годов образовались следующие группы народнического направления: группа молодых народовольцев—в 1892 г., группа старых народовольцев—в 1893 г., южпые группы эсэров (в Саратовской, Екатериномавской, Воронежской и др. губ.) - в 1893—94 г. г. и Северный Союз эс-эров—в 1894 г. Путем обвинения этих групп иод непосредственным руководством Г. Гершуни, Азефа и др. в 1902 г. была создана партия социалистов-революционеров, первый с'езд которой состоялся 28 декабря 1905—3 января 1906 года. Начиная со своего первого с'езда ПОР переживала постоянные расколы. На первой с'езде от нее откололась группа «Русского Богатства» (Пеше-хонов, Мякотин и др.). Весной 1906 г. от нее откололась так называемая «оппозиция» (Москва) и «максималисты» (Петроград). На Ш-м с'езде (25 мая—4 нюня 1917 г. в Москве) в ПОР образовались две оппозиции—правая и левая, в центре оставалась групп» Виктора Чернова. На IY с'езде (26 ноября—5 декабря 1917 г. в Петрограде) черновское большинство исключило из партии левых, еще в октябре фактически порвавших с ПОР и делегировавших своих представителей в Совет Народных Комиссаров. После революции 19Г5 г. среди эс-эров напало нарождаться ликвидаторское течение. Авксентьев и Бунаков стали высказываться против всякой революционной борьбы. В террористических кругах, вследствие усиливавшегося предательства Азефа (си. прим. 166), наступило затишье, и началась переоценка ценностей—годности, нужности и моральности террора, признававшегося до того могучим средством борьбы. — 15В — Во время имиериалн'тической войны ие-ары, на ошчи. малым исключением, были оборонцами. Парижский социал-шовпнисткческим оборонческий орган эс-эров «Призыв» об'единпл вокруг себя всех видных старых эс-эров. После февральской революции 1917 г. эс эры очутились у власти, шли рука-об-руку с буржуазией, поддерживали империализм союзников и все более и более правели. Уже осенью 1917 г. эг-эры Керенский. Чернов и Авксентьев—тогдашние министры—сажали в тюрьмы целые крестьянские общинные комитеты за захват помещичьих земель. После Октябрьской революции эс-эры очутились в стане контр-революции. Уже 28-29 октября Керенский в союзе с царским гене|>алом Красновым открывает военные действия против революционного Петротряди, а член ЦК эс-эров А. Р. Гоц руководит восстанием петроградских юнкеров. В течение 1918 г. эс-эры, при непосредственной помощи правительств Антанты, открывают фронты гражданский войны в Поволжьп, Архангельске и Сибири. Опираясь па спровоцированный эс-эрамп и французской миссией мя-теж чехо-с.товаков, с одной стороны, и иа уральское и оренбургское казачество, во главе которого стоял генерал Дутов, е другой,— Центральный Комитет эс-эров создал контр-революцпоииоо «Самарское правительство», которое впоследствии уступило место Колчаку. Опираясь на союзный десант, член ЦК эс-эров Лихач, действовавший по полномочию ЦК П. С. Р. произвел противосоветский переворот в Архангельске, открыл новый фронт гражданской войны и дал возможность укрепиться монархическому генералу Миллеру и союзнической оккупационной власти. На Кубани и на Допу партия эс-эров выражала свою солидарность е. белогвардейской «добровольческой армией». На Украине эс-эры вместе с украинскими шовинистами боролись против большевиков, и, в частности, эс-эровская фракция в Украинской Раде своими голосованиями санкционировала оккупацию Украины австро-германскими войсками. В своей борьбе против Советской власти ЦК эс-эров получал прямо и косвенно материальные средства от союзных миссий и установил через члена ЦК Тимофеева непосредственную связь с агентами французской миссии—Эрлишеи, Дюма и Анри Виртамоном. С другой стороны, партия эс-эров устанавливала связь с нелегальными русскими буржуазными коитр-революционными организациями, принимала ближайшее участие в „Комитете Спасения", „Комитете Защиты Учредительного Собрания", „Союзе Возрождения" и др. организациях, куда входили кадеты и явные монархисты. При ЦК эс-эров действовала боенан группа (во главе которой стоял Семенов), поддерживавшая связи и получавшая указания от членов ЦК Гоца и Донского. Боевой трупной были организованы покушения на Володарского (убийца Сергеев), Ленина (Фанни Каплан), покушение иа взрыв поезда Троцкого и ряд экспроприаций, при чем около 1 миля, руб., взятых иа ст. Буй у артельщика Наркомпрода, были приняты в кассу ЦК ПСР по решению ЦК. — 157 — С 8-го июня по 7-ое августа 1922 года в Москва происходил суд над 34-мя впдиымп эс-эрамж, принимавшими активное участие в контрреволюционном движении. Они были приговорены к следующим мерам наказания: Л. Р. Гоц, Д. Д. Донской, Л. Я. Герштейн, М. Я. Гендельман-Грабовскпй, М. А. Лихач, Н. Н. Иванов, Е. М. Ратнер-Элькинд, Е. М. Тимофеев, G. В. Морозов, В. В. Агапов, А. И. Альтовский, В. II. Игнатьев, И. П. Семенов, Л. В. Коноплева, Е. А. Пванова-Иранова — к расстрелу; II. Т. Ефпмов, А. В. Либеров, Н. И. Артемьев, Д, Ф. Раков, Ф. Ф. Федорович п М. А. Беденяппн—к тюремному заключению сроком па 10 лет, при строгой изоляции, с применением принудительных работ п с зачетом предварительного заключения; В. Л. Утгоф-Дерюжипский, Е. С. Берг, М. Л. Львов, К. А. Усов, Ф. В. Зубков и Ф. Ф. Федоров-Козлов—к тюремному заключению сроком па 5 лет, при строгой изоляции, с применением принудительных работ и с зачетом предварительного заключения. II. Н. Пелевип, Г. Л. Горьков-Добролюбов и И. С. Дашевский—к тю-ремпому заключению сроком на 3 года, при строгой изоляции, с применением принудительных работ м с зачетом предварительного заключения; П. В. Злобин и Ф. К. Ставская—к тюремному заключению сроком на 2 года, при строгой изоляции, с применением принудительных работ и с зачетом предварительного заключения; Г. М. Ратнер и 10. В. Мора-чевскип судом оправданы. В отношении подсудимых В. И. Игнатьева, Г. И. Семенова, Л. В. Коноплевой, II. Т. Ефимова, К. А. Усова, Ф. В. Зубкова, Ф. Ф. Федорова-Козлова, II. И. Пелевина, Ф. Е. Ставской и И. С. Дашевского суд постановил ходатайствовать перед президиумом ВЦ0К об пх полном освобождении от всякого наказания, в виду того, что они бесповоротно порвали со своим контр-революциоиным прошлым, осознали всю тяжесть содеянного ими преступления и дали обещание мужественно и самоотверженно бороться в рядах рабочего класса за Советскую власть. Президиум ВЦИК 8-го августа 1922 г. вынес следующее постановление по делу 34 эс-эров: „I. Приговор Верховного Трибунала в отношении к подсудимым: Гоцу, Донскому, Герштейну, Геидельман-Грабовскому, Лихачу, Я. Иванову, Е. Ратнер-Элькинд, Тимофееву, Морозову, Агапову, Альтовёкому и Е. Иваповой-Ирановой, приговоренный к высшей мере наказания, утвердить, ио исполнением приостановить. Если партия социалистов-революционеров фактически и на деле прекратит подполыю-заговорщицкую, террористическую, военно-шпионскую, повстанческую работу против власти рабочих и крестьян, она тем самым освободит от высшей меры наказания тех самых руководящих членов, которые в прошлом этой работой руководили и на самом процессе оставили за собой право ее продолжать. Наоборот: применение партией социалистов-революциоперов методов вооруженной борьбы против рабоче-крестьянской власти неизбежно поведет к расстрелу осужденных вдохновителей и организаторов контр-рево- — 158 — люциопного террора и мятежа. Как приговоренные к высшей мере наказания, так и присужденные к долгосрочному заключению остаются В строгом заключении. 2. В отношении Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской, Дашевского и Игнатьева ходатайство Верховного Трибунала о полной освобождении их от наказания удовлетворить". Боевая оримизация была учреждена при ЦК эс-эров в начале 1902 г. под руководством Г. Гершунп. Летой 1904 г., после убийства Плеве, на совещании ЦК эс-эров в Женеве впервые был принят устав Боевой Организации, согласно которому Боевая Организация становилась совершенно самостоятельным учреждением: Боевая Организации подчинялась ЦК цартни только в вопросах «о прекращении или приостановке террора и ио определению круга лиц, против которых должна направляться борьба». Во главе Боевой Организации стоял комитет, который выделял пз своей среды «члена-распорядителя», фактически действовавшего за весь комитет. В ноябре 1905 г. ЦК эс-эров решил направить все свои усилия на организацию кассового вооруженного восстания и распустил Боевую Организацию, но уже через два месяца, в январе 1906 г., по поручению ЦК Боевая Организация была опять восстановлена Е. Азефом п Б. Савинковым. В 1908 г. Боевая Организация была разгромлена арестами и казнями и фактически перестала существовать. 4) Сазонов, Егор Степанович,—б. студент Московского университета, член Боевой Организации партии социалистов революционеров. 15-го июля 1904 г., по приговору Боевой Организации,. Сазонов бомбой убил царского министра Плеве. Суд над Е. Сазоновым состоялся 30 ноября 1904 года, и он был присужден к бессрочной каторге. Умер в Горно-Зарептуйской каторжной тюрьме в 1910 г., отравившись в знак протеста против применявшегося тогда на каторге телесного наказания по отношению к политическим каторжанам. в) Бамев, Иван Платонович,—б. студент Московского университета, члеп Боевой Организации партии социалистов-революционеров. 2-го февраля 1905 года, по приговору Боевой Орга нивации партии с.-р., Каляев должен был выполнить покушение на московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича. Но Каляев тогда приговора не исполнил, так как в экипаже Сергея Александровича находились также его жена и дети, на которых приговор Боевой Организации не распространялся. Через два дня, 4 февраля, Сергей Александрович был разорван на куски брошенной в него Каляевым бомбой. 5-го апреля состоялся суд над Каляевым. Он был присужден к смертной казни. В 2 часа ночи на 10-ое мая 1905 года Каляев был повешен в Шлиссельбургской крепости. •) Tfaeee R. К—наиболее яркий представитель иолицейско-бюро-кратической реакции Александра 111 и Никплаа И. В качестве следцва- — 159 теля петербургской судебной палаты вел следствие по делу об убийстве Александра II 1-го марта 1881 года. Его доклады о ходе следствия представлялись министром внутренних дел графом Лорис-Меликовым для личного прочтения Александру III. После убийства Сипягнна Плеве был назначен министром внутренних дел и стал полицейским диктатором России. Деятельность Плеве иа мосту министра ознаменовалась усиленными гонениями на рабочие организации, студенчество и земства. Политика Плеве отдалила от правительства даже самые умеренные мои русского либерального общества. Плеве был одним из главных вдохновителе! русско-япопскои войны 1904-05 года. По приговору Боевой Организации ПОР он был убит Егором Сазоновым 15-го мюля 1904 года. 7) Сергей Александрович—вткв& князь, родной дядя Николая II. Пользовался неограниченным влиянием на Николая и его правительство. Глава реакционно помещичьей партии, вдохновитель самых жестоких расправ над рабочими и крестьянами. Наиболее непреклонный и неумолимый представитель интересов царской династии. Будучи, в 1891 году, назначен московским генерал-губернатором, установил в Москве жестокий режим полицейского произвола. . Сергеи Александрович был убит бомбой 17 (4) февраля 1905 года Иваном Платоновичем Каляевым, членом Боевой Организации партии Социалистов-Революционеров. Руководящая роль в подготовке и проведении покушения на Сергея Александровича принадлежала Б. Савинкову. 8) Учредительное собрание было прокламировано Временным Правительством еще в первые дни февральской революции. 25 марта 1917 г. Временное Правительство вынесло постановление об образовании „Особого Совещания" для изготовления проекта положении о выборах в Учредительное Собрание, но с осуществлением постаневления не спешило. Через полтора месяца, под давлением широких масс, Временное Правительство в своей декларации от 6 мая заявило, что оно приложит „все усилия к скорейшему созыву Учредительного Собрания в Петрограде". 23 мая Временное’Правительство назначило, наконец, Кокошкина председателем, а В. Набокова членом этого Совещания. После Корниловского похода на Петроград, Временное Правительство в официальном сообщении от 9/22 августа об'явило срок выборов в Учредительное Собрание 12 ноября 1917 г. и срок созыва его—28-го того же месяца. К первым числам октября происходили уже повсеместно составление и заявка кандидатских списков. Итоги выборов в Учредительное Собрание по 54 избирательным округам в анализе В. И. Ленина, по цифровым данным правого вс-эра Н. В. Святицкого, представляются в следующем ваде: Подано голосов Млн. В %“/(,. За партию большевиков 9,02 25 „ , мелкобуржуаз- — 160 — ной демократии (эс-зры, меньшевики и т. и.) 22,6? К? За партии помещиков и буржуазии (к.-д. и т.п.) 4,62 13 Всего 36,26 10(1 Из мелкобуржуазных партий наибольшее число голосок мплучил! русские эс-эры—16,5 млн., эс-эры других национальностей (украинские, татарские и пр.)—4,4 илн.; меньшевики же (кроме Закавказья) получили только 668 тыс. голосов. Из данных В. Н. Святпцкого об итогах выборов по отдельным областям видно, что в то время, как эс-эры имели преобладающее влияние в земледельческих районах, большевики таковое имели в промышленных районах и, в частности, в обеих столицах. Так, напр., в Поволжско Черноземной облаетм за зс-аров голосовало 4.733,9 тыс., а за большевиков—1.115,6 тыс. чел; в Центр.-Промышленной области за эс-эров—1.987,9 тыс., а за большевиков—2.305,6 тыс.. человек. В Петрограде м Москве всего было подано 1.765,1 тысяч голосов, из коих ва большевиков —837 тысяч., за эс-эров—218 тыс., за кадетов— 515,4 тыс. и за прочие партии—194,7. Таким образом, большевики,—несмотря ва то, что были тогда полулегальной партиен и что избирательный аппарат был в руках кадетско-эс-эровского правительства,—сумели завоевать симпатии подавляющего большинства российского пролетариата, в особенности, его столичного авангарда. По указанным 54 избирательным округам в Учредительное Собрание было избрано: русских вс-эров—230, украинских эснров—69, левыхэс-эров—39, большевиков—156,кадетов—14 и прочих партий—93, а всего 601 депутат. Учредительное Собрание было открыто 5 января 1918 г. В председатели были предложены два кандидата: от блока правых групп— В. Чернов и от блока большевиков и левых эс эров—М. Спиридонова. Избранным оказался В. Чернов. Первое заседание У родительного Собрания было открыто Я. М Свердловым, который от имени ВЦПК предложил Учредительному Собранию следующую „декларацию прав трудящихся и эксплуатируемого варода*': Ц.И.К. постановляет следующие основные положении: Учредительное Собрание постановляет: 1. 1) Россия об'является республикой Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Вся власть в центре и па местях принадлежит этим Советам. 2) Советская Российская Республика учреждается на основе свободного согова свободных наций, как федерация Советских национальных республик. - 161 — п. Ставя своей основной задачей уничтожение всякой вксплуатации человека человеком, полное устранение деления общества на классы, беспощадное подавление вксплуататоров, установление социалистической организации общества и победы социализма во всех странах, Учредительное Собрание постановляет далее: 1) В осуществление социализации земли, частная собственность на землю отменяется, и весь земельный фонд об’является общенародный достоянием и передается трудящимся без всякого выкупа, па началах уравнительного землепользования. Все леса, недра и воды общегосударственного значения, а равно и весь живой и мертвый инвентарь, все поместья и с.-х. предприятия об'являются национальным достоянием. 2) Подтверждается советский закон о рабочем контроле п Высшей Совете Народного Хозяйства в целях обеспечения власти трудящихся над експлуататорами, как первый шаг к полному переходу фабрик, заводов, рудников, жсл. дорог и пр. средств производства и транспорта в собственность Советской рабоче-крестьянской республики. 3) Подтверждается переход всех банков в собственность рабоче-крестьянского государства, как одно из условий освобождения трудяшихся масс из-под ига капитала. 4) В целях уничтожения паразитических слоев общества и органа нации хозяйства вводится всеобщая трудовая повинность. 5) В интересах обеспечения всей полноты власти за трудящимися массами и устранения всякой возможности восстановления. власти вксплуататоров декретируется вооружение трудящихся, образование социалистической Красной армии рабочих и крестьян и полное разоружение имущих Лесов. III. 1) Выражая непреклонную решимость вырвать.человечество из когтей финансового капитала и империализм а, заливших землю кровью в настоящей преступнейшей из всех, войн, Учредительное Собрание всецело присоединяется к проводимой Советской властью политике разрыва тайных договоров, организации самого широкого братания о рабочими и крестьянами воюющих ныне между собой армий и достижения, во что-бы то ни стало, революционными мерами демократического мира между народами без аннексий и контрибуций на.основе свободного самоопределения наций. • 2) В тех же. целях Учредительное Собрание настаивает на полном разрыве с варварской политикой буржуазной цивилизаций, строййшой благосостояние эксплуататоров1 в немногих избранных нация! на- порабощении сотен миллионов трудящегося! населения в Азйи, в Колониях вообще и в малых странах. Н Ifi2 — Учредительное Собрание приветству.ет политику СНК, провозгласившего полную независимость Финляндии, начавшего вывод Вонок из Персии, об'явившего свободу самоопределения Армении. Как первый .удар международному банковоку финансовому капиталу, Учредительное Собрание рассматривает советский закон об аннулировании (уничтожении) займов, заключенных правительствами царя, помещиков и буржуазии, выражая уверенность, что Советская власть пойдет твердо по этому пути вплоть до полной победы международного рабочего восстания против ига капитала. IV. Будучи выбрано на основе партийных списков, обставленных до Октябрьской революции, когда народ еще не мог всей массой восстать против эксплуататоров, не зная всей силы их сопротивления прм отстаивании ими своих классовых привилегий, не взялся еще практически за создание социалистического общества, Учредительное Собрание считало бы в корне неправильным, даже с формальной точки зрения, противопоставить себя Советской власти. По существу Учредительное Собрание полагает, что теперь в момент решительной борьбы народа с его эксплуататорами, эксплуататорам нс может быть места пи в одном из органов власти. Власть должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам и их полномочному представительству—Советам Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Поддерживая Советскую власть и декреты Совета Народных Комиссаров, Учредительно» Собрание признает, что его задачи исчерпываются общей разработкой моренных оснований социалистического переустройства общества. • Вместе с тем, стремясь создать действительно свободный и добровольный а, следовательно, тем более полный и прочный союз трудящихся классов веех наций России, Учредительное Собрание ограничивается установлением коренных начал федерации Советских Республик России, предоставляя рабочим и крестьянам России, предоставляя рабочим и крестьянам каждой нации принять самостоятельное решение на своем собственном полномочном Советском с'езде: желают-ди оии и. на каких основаниях участвовать в федеральном правительстве и в остальных федеральных Советских учреждениях. Приведенные выше освоение положения должны быть немедленно опубликованы и прочтены официальным представителем Советской власти, открывающим Учредительное Собрание, о трибуны Учредительного Собрания и лечь в основу деятельности Учредительного Собрания». Учредительное Собрание отказалось обсуждать приведенную Декларацию, и большевики и левые эс-вры покинули Учредительное Собрание. ВЦИК, в печь иа 7-е января, издад следующий декрет о роспуске Учредительного Собрания, — 163 — „Российская революция с самого начала своего выдвинула Советы Рабочих, С. и К. Д., как массовую организацию всех трудящихся л эксплуатируемых классов, единственно способную руководить борьбою этих классов за пх полное политическое п экономическое освобождение. В течение всего первого периода российской революции Советы множились, росли и крепли, изживая на собственном опыте иллюзии соглашательства с буржуазией, обманчивость форм буржуазно-демократического парламентаризма, приходя практически к выводу о невозможности освобождения угнетенных классов без разрыва с этими формами, со всяким соглашательством. Таким образом явилась Октябрьская революция, пере-’ дача всей власти в руки Советов. Учредительное Собрание, выбранное по спискам, составленным до Октябрьской революции, явилось выражением' старого соотношения политических сил, когда у власти были соглашатели п кадеты. Народ не мог тогда, голосуя за кандидатов партии эс-эров, делать выбор между правыми эс-эрами,—сторонниками буржуазии,—и левыми,—сторонниками социализма. Таким образом, это Учредительное Собрание, которое должно было быть венцом буржуазно-парламентской республики, не могло не стать поперек пути Октябрьской революции п Советской власти. Октябрьская революция, дав власть Советам к через Советы —трудящимся и эксплуатируемым классам, вызвала сопротивление эксплуататоров и в подавлении этого сопротивления вполне обнаружила себя, как начало социалистической революции. Трудящимся классам пришлось убедиться на опыте, что старый буржуазный парламентаризм пережил себя, что он совершенно несовместим с задачами осуществления социализма, что па общенациональные, а только классовые учреждения (каковы Советы) в состоянии победить сопротивление имущих классов и заложить основы социалистического общества. Всякий отказ от полноты власти Советов, от завоеваний народом Советской республики в пользу буржуазного парламентаризма и Учредительного Собрания был бы изменой всей Октябрьской рабоче-крестьянской революции. Открытое 5 января Учредительное Собрание дало, в силу известных всем обстоятельств, большинство партии правых эс-эров—партии Керенского, Авксентьева и Чернова. Естественно, что партия отказалась принять к обсуждению совершенно точное, ясное, не допускающее никаких кривотолков предложение верховного органа Советской власти— В.Ц.И.К.,—признать программу трудящегося и эксплуатируемого народа, признать Октябрьскую революцию и Советскую власть. Тем самым, Учредительное Собрание разорвало всякую свйзь между собой п Советской республикой России. Уход с такого. Учредительного Собрания фракций большевиков и левых эс-эров, которые составляют сейчас заведомо громадное большинство в Совете и пользуются доверием рабочих и большинства крестьян, был неизбежен. 11* — 164 — Л вне степ Учредительного Собрания партии большинства Учредительного Собрания—правые эс-эры п меныпевпкп- ведут открытую борьбу против Советской власти, призывая в своих органах к свержению ее, об‘ектпв1О этим поддерживая' сопротивление эксплуататоров и препятствуя переходу земли и фабрик в руки трудящихся. Ясно, что оставшаяся часть Учредительного Собрания может в силу этого играть роль только прикрытия борьбы буржуазной контр-революции для свержения власти Советов. Поэтому В.Ц.П.К. постановляет: Учредительное Собрание распустить». В силу этого постановления ВЦПК Учредительное Собрание было разогнано. 9) Брестские мирные- переиоворы были начаты Советской Россией после того, как правительства держав Антанты уклонились от прямого ответа на предложение Совета Народных Комиссаров от 8-го ноября 1917 г., повторенное 14 го ноября, приступить к переговорам о всеобщем мире. 20 ноября в Брест Литовске состоялась первая встреча Советской делегации, с А. А. Иоффе и Л. В. Каменевым во главе, с представителями германской коалиции. 22 ноября был подписан договор о прекращении военных действий, п переговоры были прерваны до 29 ноября. 15 декабря было подписано перемирие между Советской Россией, с одном стороны, и-Германией, Австро-Венгрией, Турцией п Болгарией, с другой. 21 декабря состоялось первое заседание мирной конференции, па котором Советская делегация огласила декларацию о всеобщем демократическом мире без аннексий и контрибуций на основе самоопределения иародпостей. В своей ответной декларации от 25 декабря представители четверного согласия только формально приняли принципы, выставленные Советской делегацией, па что было обращено внимание в ответе Иоффе. После этого заседания конференции переговоры были прерваны на десять дпей, когда велись отдельные переговоры между представителями Советской делегации и делегациями стран четверного согласия. По вопросу о мире в ЦК РКП наметились тогда три точки зрения: 1) Ленина—о необходимости немедленно заключить мир па условиях, пред'явлепных в Бресте представителями стран четверного согласия, 2) Троцкого—защищавшего формулу „пи мир, пи война" и 3) Ломова-Оппокова—о „революционной войне" против австро-гермапского империализма. Тов. Ленин указывая, что только заключение мира может сколько-нибудь защитить социалистическую республику, дать возможность до конца сломить сопротивление российской буржуазии и провести в жизнь намеченные социальные реформы. „Армия чрезвычайно утомлена войной,—говорил.тов. Ленин иа заседании ЦК 9 января,—положение германцев на островах Балтийского моря настолько хорошо, что при наступлении они смогут взять Ревель и Петербург голыми руками. Продолжая в таких условиях войну, мы необыкновенно усилим германский империализм, мир придется вСе равно заключить," но тогда мир будет худший". Точка зрения Ленина была принята большинством ПК — 166 — п III-м с'ездом Советов, предоставившим Совету Народных Комиссаров неограниченные полномочия по вопросу о мире. Брест-лптошкие переговоры, разумеется, не остались без влияния на внутреннее положение четверного согласия. Январская стачка 1918 г. в Германии и Австро-Венгрпп была вызвана непосредственно ими. В первый момент она произвела -большое смущение в Германии. Буржуазная п еоцнал-иатрпотическая пресса, напуганная развивающимся революционным движением, повела кампанию против германской дипломатия, требуя смягчения условии, пред'явленных Советской России. Но стачка была подавлена, и к середине февраля па мирной конференции назрел конфликт. Германские уполномоченные протестовали против затягивания переговоров русскими, буржуазная печать требовала от германской дипломам п большей решительности. В подкомиссии военных экспертов, под председательством М. Н. Покровского, выяснилось, что Германия не только желает аннексировать все занятые ею в России местности, но п „выравнивает" стратегическую границу о явпо агрессивной по отношению к России тенденцией. Учитывая, что настоящий мир может быть только началом повой войны, и желая показать это германскому пролетариату, председатель русской делегации, Народный Комиссар по иностранным делам Л. Д. Троцкий, 10 февраля огласил от имени делегации следующее заявление: „Правительство Российской Федеративной Республики настоящим доводит до сведения правительств и народов воюющих с нами союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние воины с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно офщетсл приказ о полной демобилизации по всему фронту". Первое время немцы, не ожидавшие ничего подобного, растерянно искали выхода, предлагали созыв пленума мирной конференции п т. д. Затем; заключив сепаратный мпр с Украинской Центральной Радой, принявшей все требования Германии в надежде защититься австро-германскими штыками против украинских рабочих, немцы 18 февраля перешли в наступление. Германские войска заняли Двинск, Псков и угрожали Петрограду. Кроме того, по приглашению Рады, германцы двинулись и иа Украину. 18 февраля большинством 7 против 6 голосов ЦК РКП принял предложение Ленина «немедленно обратиться к германскому правительству с предложением немедленного заключения мира». 19 февраля Германии была послана нота Совета Народных Комиссаров с предложением продолжить переговоры, ответ па которую был получен 21-го февраля. Статс-секретарь по иностранным делам фон-Кюльман сообщил, что Германия согласна подписать мир па новых условиях. Новые условия, значительно ухудшенные по сравнению с первоначальными, сводились к следующему: «Россия отказывается от всяких прав на территории, лежащие к западу от линии, указанной русским представителей в Брест- — iflli — Литовске*. Германии и Австрп-Венгрии предоставляется права определить судьбу этих земель (пар. 2). «Лифляндпя и Эстляндпя немедленно очищаются от русских вайей и Красной гвардии, и в них вводится германская полиция, пока не будет гарантирована безопасность местным установлениям и не будет восстановлен государственный порядок» (п. 3). Россия сейчас же заключает мир с Украинской Республикой. Украина и Финляндия очищаются без всякого промедления от русских войск и Красной гвардии» (п. 4). Россия немедленно производит полную демобилизацию армии, включая и вновь образованные войсковые части (и. 6а). «Вышеизложенные условия должны быть приняты в 48 часов. Русские уполномоченные должны немедленно прибыть в Брест-Литовск п там в трехдневный срок подписать мир, который должен быть ратификовац в течение двух педель» (п. 10). Прп обсуждении германских условий в ЦК РКП тов. Ленин заявил: «Некоторые обвиняют меня в ультиматуме. Я его ставлю в крайнем случае... Гражданская война есть в России, но ее пет в Германии... Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели. Эти условия Советской власти не трогают. У меня нет ни малейшей тени колебания». Предложение Ленина о принятии германских условий мира было принято ЦК- 7 голосами против 4, при 4 воздержавшихся. Пленум Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов в заседании от 24 февраля согласился с решением ЦК и постановил принять германский ультиматум. В тот же день в- Брест Литовок выехала Советская делегация под председательством Г. Я. Сокольникова. В Бресте выяснилось, что условия улитиматума еще ухудшены включением требований уступки Турции областей Ардагана, Карса и Батума, Советская делегация заявила протест против включения новых требований и еще раз резко подчеркнула насильственный характер мира. Советская делегация решила не обсуждать выставленных условий, чтобы не создавать впечатления какого-либо соглашения между Российской Революцией и германским империализмом. Мирный договор был подписан 3 марта 1918 г. в 3 ч. 50 мин. 16 марта договор был ратификован 4-м Чрезвычайным С'оздом Советов, 17-го марта Германским союзным советом и 22 марта—германским рейхстагом. Германская революция в ноябре 1918 г. аннулировала Брестский договор, и тактическая линия тов. Лопина была полностью оправдана. 10) Керенский, Александр Федорович. —саратовский присяжный поверенный. Родился в 1881 году. В 1905 году подписал коллективный протест против ареста представителей радикальной интеллигенции, пытавшихся путем переговоров с гр. Витте и кн. Святополк-Мирским предотвратить расстрел питерских рабочих 9 января у Зимнего Дворца, пт гор. Вольска, Саратовской губ., был избран в 1У-ю Государственную Думу, где примкнул к фракции трудовиков. 167 — С шш империалистической войны—социал-патриот. После февральского переворота был товарищем председателя Петроградского Совета. Вопреки постановлению Совета, вошел в состав буржуазного правительства в качестве министра юстиции и затем, после отставки Гучкова, был министром военным и морским и немедленно выявил свою физиономию. В конце мая 1917 г. он запретил созыв II Украинского войскового с‘езда, так как <в связи с военными обстоятельствами» он признал созыв этого с'езда «несвоевременным». .Затеи в угоду Антанте отдал знаменитый приказ 18 июня о наступлении русских войск па юго-западпои фронте. Это имело место после того, как 14-го марта 1917 г. в воззваний меныпевистско-эс-эровского Петроградского Совета к народам всего мира было сказано: «Сбросьте с себя иго вашего полусамодержавного порядка подобно тому, как русский парод стряхнул с себя царское самовластие; откажитесь служить орудием захвата и насилии в руках королей, помещиков и банкиров,— и дружными об'единенными усилиями мы прекратим страшную бойню, позорящую человечество и омрачающую великие дни рождения русской свободы». И для восстановления диктатуры командного состава на фронте, Керенский, под давлением Корнилова, ввел на фронте смертную казнь для солдат. Солдаты на фронте, рабочие и крестьяне в тылу стали возмущаться соглашательской политикой Керенского, безостановочно катившегося в сторону правых. Временное правительство, державшееся на «авторитете» краснобая Корейского, начало скоро терять почву. Питерские рабочие вышли на улицу с демонстрациями против Керенского и Временного Правительства, бросив- лозунг: -«Вся власть Советам». Июльское революционное выступление питерских рабочих и части местного гарнизона было подавлено Керенским военной силой. С'реди большевиков были произведены массовые аресты, большевистские вожди брошены в тюрьму, был отдан приказ об аресте т. т. Ленина и Зиновьева. Керенский становится премьером ряда сменивших друг друга бур-жуозных коалиционных кабинетов и вступает в союз с царским генералом-монархистом Корниловым. Для поддержания авторитета своего правительства, расшатанного июльскими революционными выступлениями питерских рабочих и солдат и кронштадтских матросов, Керенский 12 августа 1917 г. созвал в Москве «Государственное Совещание», на котором главную роль играли Каледин, Корнилов, Терещенко и др, монархисты, и затем 14—-22 сентября, так называемое, «Демократическое Совещание» в Петрограде. Но ни первое, ни второе не укрепили авторитета правительства, а, наоборот, еще больше революционизировали массы. Рабочие крупных промышленных центров требовали передачи всей власти Советам и все более враждебно выступали против Временного Правительства и его премьера Керенского, которого открыто начали обвинять в прислужничестве союзникам. Керенский издал тогда закон, согласно которому за оскорбление союзных держав и их послов угрожала тяжелая кара. Одновременно против Временного Правительства — 168 — началось стихийное движение в деревне-в Воронежской, Тульской, Калужской, Рязанской, Тамбовской- и др. губерниях. Крестьяне громили усадьбы, забирали помещичий хлеб, жгли постройки. На усмирение крестьян Временное Правительство отправило военные силы, производило аресты, переполняло тюрьмы хлеборобами. После наступления ген. Корнилова на Петроград (26 августа 1917 г.) Керенский стал главковерхом, но не имел никакой реальной власти. Он не находил поддержки ми среди широких масс, ни средн буржуазии. После октябрьского переворота Керенский пытался опереться на некоторые фронтовые части и начал поход на Петроград, но был разбит красными войсками при Гатчине и снасся бегством за границу от своих же собственных полков. В эмиграции Керенский находится среди руководящих кругов белогвардейщины, околачивает пороги буржуазных правительств, подстрекая их к интервенции, поддерживал блокаду Советской России союзниками. Керенский пользуется особенным вниманием в кругах чехословацкого правительства, которое и по оей день продолжает материально поддерживать белогвардейскую эмиграцию. п) Дон служил центром южной контр-революции с самого начала революции 1917 года. «Пуришкевич,—пишет Деникин,—долго поеился с идеей переезда на Доп Государственной Думы, для противовеса Временному Правительству и сохранения источника власти на случай его крушения... Не без сознательного попустительства Ставки в Донской области к осени 1917 г. сосредоточилась одна дивизия, затем три, при посредстве которых ген. Каледин пытался водворить порядок». В августе 1917 года генерал Каледин пытался оказать активную подержку выступившему тогда против Петрограда генералу Корнилову. Попытка не увенчалась успехом. После своего ареста бежал на Дон и сам Корнилов. После Октябрьской революции Доп не признал Советской власти и приступил к формированию контр-революционпо.й добровольческой армии из бывших офицеров и казачьих и кулацких элементов. В ноябре 1917 года здесь вспыхнула гражданская война против Советской власти. Тогда прибыл на Дон и Савинков, который вместе с генералами Калединым, Корниловым, Алексеевым и вождями монархических партий принял деятельное участие в организации контр-революциоипой вооруженной борьбы против Октябрьской революции. По соседству с Доном, на Кубани, 14-го марта 1918 года прочно, утвердилась Советская власть, причем г. Краснодар, центр Кубани, был эанят красными частями. Генерал Корнилов, вытесненный ив Ростова-на-Дону, тщетно пытался занять Краснодар, но потерпел поражение и был убит во время штурма города 18 апреля 1918 тода. Оккупация немцами Украины и юго-востока (весной 1918 г.) укрепила там контрреволюционные силы. Ростов, а с ним и весь Доя, снова были захвачены белогвардейцами. .Контр-революционное движение перекинулось на, Кубань, и генералу Краснову 24-го июля удалось захватить Краснодар и сделать его белогвардейским центром, Тем нс менее, Ростов-на-Дону ~ 169 —• продолжал служить резиденцией белогвардейских генералов, которые сме-нялп друг друга в следующем порядке: Каледин, Корнилов, Алексеев (антантовская ориентация), Краснов, (германская ориентация), Деникин (антантовская ориентация). Окончательно Доп был очищен от белогвардейцев весной 1920 года, при чем Ростов ' был занят Красной армией 8-го января 1.920 года. Оперировавший последним на Дону Деникин был оттеснен Красной армией к Черному морю, к Новороссийску и Сочи. В конце марта 1920 г. он вынужден был перебросить остатки своей армии в Крым, передал главное командование Врангелю и эмигрировал в Англию, Контр революционный центр с Дона был тогда перенесен в Крым. 1а) Алексеевны —контр-революционные офицеры, группировавшиеся вокруг генерала Алексеева, начальника штаба верховного главнокомандующего прп царе, а затем при Керенском—почетного председателя контрреволюционного офицерского союза. Алексеевцы положили начало формирования так называемой «добровольческой» белогвардейской армии. 1Я) Корниловцы—контр-революционно настроенные офицеры, группировавшиеся вокруг генерала Корнилова. При Керенском выдвигали диктатуру Корнилова в противовес Временному Правительству, требовали разгона Советов, введения -смертной казни в тылу и па фронте и восстановления палочной дисциплины царских времен в армии. После Октябрьской революции «корниловцы» послужили основным ядром сформированной Корниловым белогвардейской армии на Дону. Ярославское восстание началось около 2 часов утра 6-го июля 1918 года, по выработанному Савинковым плану. Под руководством быв. полковника Перхурова мятежники обезоружили милицию и захватили важнейшие советские учреждения. В руках мятежников оказались два броневика, в то время как до мятежа в городе был только один. Пользуясь броневиками и вооружив всех белогвардейцев, всех монахов местного монастыря в том числе, мятежники быстро захватили город и начали арестовывать и расстреливать активных советских работников, выяснив их адреса из найденных в Совете документов. Так погибли быв. председатель губисполкома Доброхотов, губвоепком Душин, военком округа Нах им сон, председатель уездного исполкома Закгейм, т. Лютов и др. Из остальных арестованных 109 человек были посажены на баржу с дровами па Волге. Этим арестованным под угрозой обстрела было запрещено подняться о баржи даже за водой, и около недели, до момента их бегства, они были оставлены без пищи. За два дня до побега из среды этих арестованных были вызваны по списку 22 человека из членов исполкома и ответственных советских работников и были уведены неизвестно куда. Среди них были т. т. Большаков, Гариовский, др. Контовт, др. Троицкий, Попов, Куракин и др. Оставшимся на барже оставалось одно из двух: или умереть голодной смертью, или попытаться пробраться к месторасположению советских войск. Улучив момент, когда береговой патруль почему-то скрылся, они спустили цепь, оборвали веревки и пустили баржу по течению. Под ожесточенным обстрелом баржа, — 170 — благодаря только быстрому течению, доставила спасшихся к берегу Ко-роников, где были расположены Советские войска. Мятежники в первый день восстания успели захватить местный арсенал, пулеметы и снаряжение. Благодаря содействию служивших в советских учреждениях в качестве спецов бывших офицеров, буржуазии и вооруженного духовенства, мятежники скоро начали распространять свою власть и за пределы города по левому берегу Волги. Во время боя в городе был совершен крестный ход с молебствпси о даровании победы бедой гвардии. Для подавления мятежа Красные войска вынуждены были прибегнуть к артиллерийскому обстрелу важнейших укрепленных пунктов белогвардейцев. В городе начался сильный пожар, быстро охвативший центр и оврпипы. Убытки, причиненные перестрелкой и пожаром, по неполным данным, оцениваются в несколько десятков миллионов золотых рублей. Прибывшие подкрепления дали возможность Красным войскам начать быстрое продвижение в город. Сознавая неизбежность своего близкого поражения, мятежники прибегли к провокационной мере: заявили, что находятся в состоянии войны с Германией и сдались «германской армии» в лице председателя местной комиссии военнопленных лейтенанта Балка. Сдавшихся белогвардейцев военнопленные немцы заперли в здании театра и окружили последний своим караулом. После недолгих переговоров Советских войск с комитетом германских военнопленных арестованные белогвардейцы были выданы Советской власти. Главари мятежа Перхуров, 'ген. Карпов и капитан Альшамовскпй скрылись бегством на пароходе вниз по Волге. •11 июля Красные войска взяли. Ярославль, а 22 июля город и окрестности были окончательно освобождены от белогвардейцев. В результате мятежа от города Ярославля, прежде особенно богатого историческими памятниками XV и XVI в. в., почти ничего не осталось. Вся деревянная часть города сплошь выгорела, почти все памятники старины разрушены или изувечены. Выгорела почти вся торговая часть города, много общественных зданий и частных домов разрушено. Во время боев было убито много мирных жителей. ”) Казань была захвачена чехо-словацкими мятежникам под командою полк. Швеца в августе 1918 года; в начале сентября в город вступила, так называемая, народная армия самарского Комитета Учредительного Собрания, принявшая власть от чехо-еловаков. Как чехословаки, так в сменившая их народная армия беспощадно расправлялись с местными рабочими; массовые расстрелы рабочих были обыденным явлением в течение этих нескольких недель господства белых в Казани. Белыми войсками командовал полк. Степанов. Здесь собрались остатки белогвардейских банд, разгромленных в Ярославле, сюда бежали Савинков, Перхуров и Григорьев, руководители мятежей. Под давлением наступавшей Красной армии и начавшегося в городе восстания рабочих белые выиуждепы были оставить город. Перед своим бегством ив Казани чехо-словаки захватили имевшийся таи в казначействе государственный золотой запас. С освобождением Казани настал конец зс.-вро-чсхо-сяо- — 171 — вацкой авантюре. Вслед за Казанью был к освобождены Симбирск к Сызрань. Скоро была освобождена и Уфа. je) Представителем Колчака во Франции В. Савинков был назначен ' «верховным правителем России» в конце 1918 г. Главной задачей Савинкова было получить' от союзников снаряжение и амуницию для армий Колчака и Деникина. 1!) Сибирь,— В январе 1918 года в Томске собралась Сибирская Областная Дума состоявшая из представителей городов, земств, профсоюзов, учреждений и организаций. Доминирующую же роль в Думе играли эс-эры. Под их влиянием Дума выделила близкое ас-эрам Областное Спбпрское Правительство в составе П. Я. Дербера (председатель), П. В. Вологодского, Б. Г. Патушинского, И. А. Михайлова, Крутовского и Шатилова. При переходе власти к Советам Областная Дума была распущена, а Областное Правительство перешло на нелегальное положение.. После чехо-словацкого переворота в Сибири в июне 1918 года власть, перенял «Западно-Сибирский Комиссариат», в' составе ас-эров Б. Маркова, II. Михайлова и Линдберга. «Западно-Сибирский Комиссариат», назначенный правительством Сибирской Областной Думы перед своим уходом в подполье, вскоре передал власть пяти министрам этого правительства, находившимся на оккупированной чею-словаками территории. Правительство, в составе председателя Вологодского и членов И Михайлова, Шатилова, Крутовского и Патушипского, приступило к формированию, министерств. Министры и их товарищи образовали, так называемый, Административный Совет Правительства, постепенно захвативший в свои руки реальную власть. Душою Административного Совета являлся И. А. Михайлов, находившийся в тесной связи с сибирскими генералами и прочими белогвардейскими элементами.’ Сибирское Правительство всячески откладывало открытие Областной Думы, считая ее слишком левой. Все же Дуиа была созвана в Томске 15 августа 191X года. Она сразу встала в оппозицию к правительству, защищая принципы буржуазной демократии, в то время, как правительство открыто стремилось к военной диктатуре. Постановлением правительства 20 августа 1918 г. занятия Областной Думы были прерваны п возобновились лишь 20-го сентября. При возобновлении работ Дума попробовала оказать давление па правительство, введя в его состав вс эра Новоселова. Ответом было постановление о перерыве занятий Думы па неопределенной срок и арест левой группы правительства, сопровождавшийся убийством Новоселова. Дума в заседании от 22-го сентября приняла резолюцию о незаконности перерыва ее занятий и о предании суду И. Михайлова но обвинению в государственной измене. В конфликт между Думой й правительством вмешалось образованное на Уфимском Совещании Всероссийское временное правительство Директория (см. прим. 83). Председатель Директории Авксентьев лично отправился в Томск и добился самоликвидации Сибирской Обла тиой Думы. В октябре, после приближения Советских нойск к Хфс, Директория перенесла евою резиденцию и Омск. Здесь поме долгих переговорон —• 172 — между Директорией и Сибирском Правительством был сформирован «Всероссийский Совет Министров» иод пре,1седате.н>етБ<.1М Вшопдекиго. Военным министром этого правительства бы.1 адмирал lio.i4.iK. Директория в Омске фактически ие пп.тьзов.т.ыеь никакой властью. В ночь на 1к-е ноября 1У1Ь года находившиеся и Оиек” члены Директории Авксентьев и Зсвзниов и товарищ министра внутренних дел Роговским были арестованы групиий казачьих офицеров во главе с полк. Волковым и Катанаевым. В тот же день Совет Министров принял иа себя вею полноту власти и осуществление ее передал адмиралу Колчаку, получившему титул «верховного правителя 1'осеии*. Авксентьев, Вензинов и Роговский были высланы через Харбин заграницу. ’•) Ва;пиачп сделалась столицей активной кпигр-^вшюции с того момента, как была разгромлена армия Юденича в Эстонии. Остатки ятоп армии были переброшены в Польшу. К этому времени Будак-Балаховвч прибыл в Варшаву и шняупил на службу к Пилсудскому. На помощь им обоим, по специальному приглашению Пилсудского, вскоре прибыл в Варшаву из Парижа Савинков. С тех пор иа Варшавы исходили нити всех контр-революционных заговоров против Советской Росспп. 1» Варшаве формировались банды для осуществления вооруженных наленш, гучмя’жей и убийств иа Советской территории; в Варшаве было заложено начало формированию контр-революционных армий Кулак Балаховича, Савинкова, Перемыкина и Петлюры для вооруженной борьбы прочив Советской России; в Варшаве находились центральные органы савикковских контрреволюционных организаций, там находился также, так называемый, Белорусский Комитет и др. белогвардейские учреждения. Все эти учреждения, организации, банды и армии пользовались моральной п материальной поддержкой со стороны польского генерального штаба и французской военной миссии. *9) Булак-Бс.лпхивич, Станислав,—в первое время после Октябрьской революции признал Советскую власть и командовал одной из воинских частей в Псковском районе. Вскоре, однако, Балахович бежал к Юденичу и начал свою белогвардейскую карьеру в качестве, командира небольших партизанских отрядов в дни наступления Юденича на Петроград. Об этом периоде Балахович писал в ревел некой газете «Верный Путь» (от 14 января Г.120 г.), между прочим, следующее: «Командный состав северо-западной армии-на совещании решил выпустить фальшивые керенки для распространения в тылу неприятеля. Клише для мих было заказано в Ревеле.- Генерал Родзянко приказал мне печатать деньги иа острове Пирисари, по я отказ;члся от этого. Печатал я керенки официально в моем штабе в Пскове и выдавал их в Пскове своми лазутчикам, уходящим в красный тыл? При печатании керенок были ело употребления». Весной 1920 г., после разгрома Юденича, Балахович переметнулся к полякам. При полном содействии польского штаба он формировал отряд в Брест-Литовске. Когда же этот отряд разросся и в распоряжении Балаховича была уже целая, так называемая, «народно-добровольческая — 173 — армия» численностью до 15.000 человек, ои качал перебрасывать па Советскую территорию вооруженные банды. Во время советско-польской войны его армия принимала активное участие в походах против Советских Республик, производя ужасные разрушения, грабежи и погромы па своем путп. Особой жестокостью от.шчалпсь погромы балаховцев во Влодаве, в дер. Мариуполе—летом 1920 г. Свидетельства о патриотической деятельности знаменитого «батьки» появились даже в польской печати. «Роботппк» поместил на своих страницах письмо полковника Лихачева, бывшего помощника Балаховича, в котором сподвижник «батьки» обвиняет его в ряде кошмарных преступлений. 11 августа 1920 г.,-рассказывает Лихачев,—Балахович прибыл специальным поездом па ст. Талку и потребовал, чтобы испорченный вагон его был исправлен в течение 2-х часов. Ппжевер ответил, что, за отсутствием запасных рессор, починка требует, по крайнем мере, 12 часов. Балахович вынул свой украшенный золотыми монограммами браунинг и убил инженера. 16 августа Балахович собственнору чпо застрелил 80 тилетнего старика еврея Нодельмана, целовавшего сапоги «батьки» и просившего у него защиты своей 14-летней впучкп, над которой балаховцы глумились целый день. 22 августа поезд Балаховича остановился в поле близ раз'еяда № 8, так как паровоз должен был набрать паров, чтобы осилить под'ем. Со словами: «сейчас будет достаточно паров»... Балахович открыл дверцу топки и велел бросить машиниста в печь. Приказ был выполнен, и машинист сгорел на глазах Балаховича. «Я был с вамп всего 10 дней,—закапчивает полковник Лихачев,—но за зто время вы совершили столько преступлений, что я оставил вас, убедившись, что вы подлый преступник, которому уже давно место на виселице». По окончании советско-польской войны и после подписанного перемирия Балахович, с ведома польского командования и при непосредственном участии Савинкова, произвел бандитский набег на Мозырь. После заключения Рижского мира Балахович долгое время сохранял свои части в боевой готовности на восточных окраинах Польши под видом рабочих артелей. По настоянию полномочного представителя РСФСР, т. Карахапа, в октябре 1921 г. Балахович, согласно ст. Y Рижского договора, должен был покинуть пределы Польши. Но Балахович сразу же оказался иностранцем (белоруссом), и польское правительство «не смогло» выполнить взятые им на себя обязательства в части, касающейся высылки Балаховича. Уже, как частный гражданин, Балахович остается и продолжает свою деятельность в Польше. Р> августе 1924 г. телеграммы мз Варшавы сообщали, что Балахович назпачен директором английского общества, эксплуатирующего Беловежскую пущу. Непосредственный его хозяин Пилсудский был прав в характеристике Балаховича: «сегодня—поляк, завтра—белорусе, а после завтра—негр». Младший брат Станислава Балаховича—Иосиф—до последних своих дней не отлучался от старшего брата па их белогвардейском пути. При неизвестных обстоятельствах' Иосиф Балахович был убит в Польше в 1923 году. — 174 — Sft) Глазенап, генерал, один из активных участников похода Юденича на Петроград. После разгрома Северо-Западной армии бежал в Польшу. Там в 1920 г. командовал, так называемой, З-й русской армией, сформированной Б. Савинковым. Ныне весьма активен в организациях монархистов за границей. Sl) Перемыкин, генерал,—сподвижник Юденича и Балаховича по Северо-Западной армии, наступавшей на Петроград. После их разгрома бежал в Польшу, где приступил к формированию бандитских отрядов, переправлявшихся через советско-польскую границу при содействии польского генерального штаба. Во главе своей армии участвовал в походе на Мозырь после советско-польского перемирия. После разгрома его армии, скрылся ва польской территории. Остатки его армии были интернированы в Польше, по скоро снова переброшены к советско-польской границе. 4 июля 1921 г. т. Чичерин в своей ноте польскому правительству, на основании Рижского договоря, требовал удаления Перемыкина из пределов Польши. Под опекой его польских покровителей продолжает свою контрреволюционную деятельность. ’*) Врангель Н. А.—барон, генерал. Во время империалистической войны командовал кавалерийской дивизией. Во время гражданской войны Врангель командовал одной из белых армий и прославился своими операциями под Царицыиым в 1919 году. В марте 1920 г. принял нт ушедшего в отставку и бежавшего в Англию Деникина титул «главнокомандующего всеми вооруженными силами юга Россииэ и укрепился в Крыму с остатками переброшенных туда из Новороссийска и Сочи белогвардейских сил Деникина. 11 апреля 1920 года английское правительство выступило в роли посредника между Советским правительством и Врангелем, обещая капитуляцию последнего при условии его помилования со стороны Советской власти. Нарком индел выразил Англии свое согласие, на помилование Врангеля при условии отправки в Россию из тюрем Венгрии и концентрационных лагерей Австрии бывших народных комиссаров Венгерской Советской Республики. Англия ответила обстрелом Черноморского побережья с крейсера и нотой от 4-го мая с предложением перемирия между Врангелем и Советской Россией. Вся эта и дальнейшая дипломатическая переписка дала возможность врангелевской армии выиграть время, произвести перегруппировку сил и при поддержке Франции пополнить (Твои военные запасы. Воспользовавшись затем началом войны Польши против Советской России, отвлекшей красноармейские силы ва запад, Врангель в июне 1920 г. прорвался из Крыма и угрожал Донецкому бассейну и Екатерипославу. Одновременно Врангель сделал неудачную попытку высадить сильный десант па Кубани и на Дену, наткнувшись на сопротивление местного трудового казачества, защищавшего Советскую власть. После перемирия с Польшей Красная армия стянула свои силы к южному фронту и 80 октября 1920 года взяла Перекоп и вошла в Крым. 15 ноября Врангель, окончательно разгромленный Красной - 175 - армией, бежал в Кошлчштпнопол, г остатками своих- войск, которые были размещены в концентрационные лагеря в Галлипополе 2 на острове Лемносе. Огтуда они впоследствии были переброшены в Балканские страны. В 1922 году врангелевцы участвовали в контр-революциониом перевороте в Болгарии. Режим Врангеля в Крыму отличался особенной жестокостью по отно* шспию к рабочим и крестьянам. Врангель об'явлен Советской властью вне закона. ая) Остатки армий Бу лак-Балаховича и Перемыкана, оперировавших в начале 1921 г. в районе Мозыря (Минской губ.) и в Речиц-ком уезде (Гомельской губ.) и разгромленных там Красной армией, бежали обратно в Польшу. Из среды сначала интернированных, а затем сформированных в новые отряды остатков вербовались те банды, которые продолжали совершать набеги .на Советскую территорию и после заключенного мирного договора в Риге. Из среды зтих белогвардейцев польский генеральный штаб и французская военная миссия в Варшаве вербовали шпионов, направляя их при посредстве савияковского Народного Союза Защиты Родины п Свободы в Советскую Россию для шпионской и контрреволюционной деятельности. !4_) Зеленое движение—В'начале 1921 г. выразилось в переброске вооруженных банд из Польши в западную пограничную полосу Советской Республики. Переброска зтих банд производилась при явном содействии агентов польского генерального штаба. Банды комплектовались из числа , интернирован пых в Польше в конце 1920 года остатков так называемой „Русской Народной армии" Бориса Савинконн. Банды зти, под видом рабочих артелей, пограничной стражи и т. п., доставлялись из лагерей к советско-польской границе, особенно в районы, прилегающие к Гомельской, Минской и Витебской губ., где должны были ждать сигнала к переходу на Советскую территорию. Очутившись на Советской территории, банды занимались вооруженными налетами, грабежами, убийствами советских работников и анти-еврейскими погромами. Более организованный характер . это «зеленое движение» получило после созванного Б. Савинковым 5 июня 1921 г. организационного с'езда Народного СоюзаЗащиты Родины и Свободы, На этом с'езде, на котором присутствовали представители польского правительства п иностранных государств, были разработаны цели и задачи «зеленого движения». Ко всем остальным его бандитским задачам прибавили военный шпионаж в пользу польского генерального штаба м французской военной миссии в Варшаве, за что оба эти учреждения финансировали движение. Все руководство «зеленым движением» было сосредоточено в руках так называемого Информационного Бюро в Варшаве, во главе которого стоял Виктор Савинков. В качестве характеристики этого «зеленого движения», может послужить „дело 43 савинковцев", слушавшееся в выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда СССР в Ленинграде 16—25 июня 1924 г. На скамье подсудимых были захваченные члены бандитских отрядов Павловского, Павлова, Васильева и Ярошевича, переброшенных в район Миисвай губ. при явном содействии - 176 — польских пограничных властей в период 1921—1923 г. Бандиты в м. Пуховичи захватили 11 заложников евреев, которых по уплате выкупа все же убили; одновременно таи был ими убит коммунист Дубинский, зверски замучен совработник Вавилов, обмазан смолой и «ожжен старик-пастух. В местечке Воропичи бандиты разграбили волисполком, почту и кооператив; близ Полоцка произвели крушение поезда, ограбили почтовый вагон, пассажиров и расстреляли 16 красноармейцев и пассажиров: разгром-лей бандитамиЦевельский(Холм<жого уезда) волисполком,почта и кооператив; повешен коммунист Кузьмин в Новоржевском уезде; разгромлен Дубайский (Порховского уезда) волисполком, кооператив и двэ сапожных мастерских; около Старой Руссы убиты упродкомисеар, секретарь Ве-лильской войчейки Зверев и Натапсон; разгромлены волисполком, два кооператива; освобождены из тюрьмы в г. Демьянеке все заключенные, разгромлены там же уездный комитет РКП, милиция, радиостанция, военкомат, финотдел, несколько кооперативных лавок и убиты милиционер и еврей-часовщик. Награбленные в Демьянеке товары бандиты нагрузили иа подводы и вывезли из города. По пути они захватили иродработвика коммуниста Силина, вырезали у пего па груди звезду и, избив, изуродовали штыками и повесили. По той же дороге они повесили еще несколько коммунистов, а одного избили и, привязав его веревкой к подводе, волокли до тех пор, пока он не умер. На ст. Ашевка бандиты остановили почтовый поезд, разграбили почту и ограбили всех пассажиров и т. д. Кроме того, бандиты занимались шпионажем, за что некоторые из пих получили деньги от начальника экспозитуры № 1 второго отдела польского генерального штаба капитана Секунда в Вильно. ав) „Союз Защиты Родины « Свободы*, Переименованный весной 1921 г. в «Народный Союз Защиты Родины и Свободы», был организован Б. Савинковым в феврале 1918 г. в Москве. В эту организацию влились существовавшие уже в Москве различные группы коитр-реве-люциоиного офицерства. В короткий период времени создалось довольно сильное ядро, которое в целях свержения Советской власти поднимало восстания в Рыбинске, Ярославле, Муроме и др. городах в 1918—1919 г.г. Пооле первых неудачных вооруженных выступлений организаций Союза Защиты Родины и Свободы на верхней Волге (Ярославль и пр.), быстро ликвидированных красными войсками, большинство участников этих восстаний было арестовано. Савинков скрылся во Францию. Союз развалился, не был снова восстановлен Борисом Савинковым летом 1921 года, после его неудачного похода вместе с Булак-Вадаховичом против Советской России. Его армия в пару десятков тысяч человек была составлена из сформировавшихся за польской территории отрядов Булак-Ба-лаховича и из остатков разбитой под Петроградом армии Юденича, Доставленных из ЭствИии в Польшу через Данциг на специальйо зафрахтованной для этой цеди пароходе «Сарйтой», Вернувшись' Меде ’ поражения в Мозыре иа польскую террвтбрик», эти бандитские-отряды были интернированы по1ьскИИ правительством. Тогда Борис Савинков начал в- лагерях восстапОвлйрие Союза уже под - 177 — названием «Народный Союз Защиты Родины и Свободы». Этим новым Союзом было сформировано «управление по делам интернированных», которое, в первую очередь, произвело чистку лагерей от злемептов, заподозренных в «большевистском» уклоне. Последние были отправлены в другое лагеря, где их содержали в ужасных условиях тюремного режима. «Народный Союз Защиты Родины и Свободы» формировал отряды для набегов на Советскую Россию и пытался организовать свои ячейки на территории СССР для устройства восстанпй. В пределы Советской России в период 1921—23 г. г. «Союзом» был направлен целый ряд отрядов под руководством быв. царских офицеров, чинивших зверства, производивших грабежи и вооруженные налеты, убивавших партийных и советских работников п т. д. От втих бандитских налетов пострадали, главным образом, части Витебской, Минской и Псковской губерний, куда врывались отряды полковников Павлова, Павловского и др. Вся зта бандитская работа отрядов происходила с ведома польского генерального штаба. В пачале 1924 года арестом главнейших сообщников Савинкова иа территории СССР был нанесен смертельный удар «Народному Союзу Защиты Родины и Свободы». 2“) Подпольная работа савипковских отрядов руководилась из Варшавы «Информационным Бюро» (см. прим. 70) и сводилась к бандитским налетам и военному шпионажу на территории Советской России в пользу польского и французского генеральных штабов. !7) „Кот Вороной"—беллетристическое произведение Б. Савинкова, изданное в 1923 году в Париже. В этой книжке Б. Савинков описывает своих ближайших соратников по борьбе с Советской властью; офицера Бреде, сына генерала, лишившегося имения; Ивана Лукича, сына дьячка, семинариста, мечтающего о своем хуторе и счастливой женитьбе; ротмистра Жгу па, «храброго и исполнительного офпцсра», застрелившего еврея «пз-за денег»—п многих других, так сказать, «обиженных п обездоленных» Октябрьской революцией. Описываемые и «Коне Вороном» мужики не верят в белогвардейское дело: — «А почему с вамп (белогвардейцами) папы?» — спрашивают крестьяне. «Конь Воропой» насыщен безнадежностью, сомнением в успехе борьбы с Советской властью. После революции 1905 года боевик-террорист Б. Савинков (он же Ропшпп) пппнеал «Копь бледный», в котором берет под сомнение нравственное право революционера убить царского сатрапа, угнетателя парода. Другое крупное произведение Савинкова, написанное им и период 1907—12 г. г.,—«То, чего не было». 93) Борьба с пролет арскичи организация чгг. После подавления массовых выступлений Петроградского пролетариата п гарнизона 3 5 июля 1917 года, правительство Керенского стало преследовать продетар- 13 — 178 — скпе п большевистские организации, 5-го июля от плени Алексинского п Панкратова были опубликованы сфабрикованные контр-разведкой Временного Правительства документы, утверждавшие, что Ленин действует по поручению германского генерального штаба. Буржуазная пресса подняла бешеную травлю против Лепина п руководимых пм большевиков, обвиняя пх в государственной измене. На следующий же день Керенский сконцентрировал в Петрограде коптр-революцщшпые войска с фронта п юнкеров из окрестностей столицы. Опираясь на эту военную силу, Временное Правительство начало беспощадную расправу о революционный авангардом пролетариата. 18-го июля был совершен разгром редакций .Правда" п „Труд"; 20-го шоля была арестована вся делегация Балтийского флота. В тот же день был издан приказ об аресте Ленина, Зиновьева п Каменева. 21-го шоля арестовывают Хаустова и Харитонова. 22-го июля арестован Каменев. Вслед за ппмп были арестованы Крыленко, Коллонтаи п Троцкий. Издававшаяся в Гельсингфорсе газета „Волна" распоряжением Временного Правительства была закрыта, уличные митинги былп запрещены по всей стране. Выступление Питерских рабочих и солдат в июльские дни 1917 г. было результатом взрыва накопившегося недовольства пасе против Временного Правительства. Уже к июлю ясно определилось глубокое недоверие п враждебное отношение пролетариата к правительству князя Львова и Керенского. Этого пе видел и пе хотел видеть эс-эровско-мепыпевнстскпй Совет. Еще накануне демонстрации 18 июпя Церетели, па заседании Исполнительного Комитета Совета, обращаясь к большевикам, сказал: «Завтра будут манифестировать не отдельные группы, а вся рабочая столица, не против волп Совета, а по его приглашению. Вот мы все увидим, за кем идет большинство—за вами илп за нами». Надежда обманула Це-ретелли: иа другой день, 18 пюия, стотысячные колонны рабочих и солдат шли по улицам Петрограда к Марсову полю с большевистскими лозунгами: „Вся власть Советам", „Долой десять министров-капиталистов", „Мпр хижинам, война дворцам". В тот же день, когда рабочая столица демонстрировала свою волю к миру, Керенский в угоду союзникам повел в наступление войска па юго-за: адцом фронте. Весть об этом вызвала взрыв негодования в рабочих п солдатских массах. На фабриках п заводах, в казармах нарастало возмущение, которое вылилось в бурные июльские дни. 3 июля выступили рабочие с Выборгской стороны, 1-ый пулеметный полк п др. войсковые части, требуя социалистического министерства и скорейшего мира. На другой день, 4 июля, из Кронштадта прибыло несколько тысяч матросов во r.iai е с Рошалем и Раскольниковым. Между демонстрантами и верными Временному Правительству юнкорами, Семеновнами и казаками произошли кровавые столкновения. Вечером была разгромлена редакция „Правды". 5 июля, по приказанию Временного Правительства, были разведены мосты через Неву, и рабочие окраины были отрезаны от центра. 6 июля, по вызову Керенского, прибыли — 179 — в Петроград с фронта часть 14-й кавалерийской дивпвли, 14-й донской казачий полк п q. войсковые части. Керенский начал круто расправляться с восставшими: начались аресты, разоружения частей, был снаряжен поход против особняка Кшесппской, который большевики еще накануне оставили. Вечером Керенский отдал приказ об аресте скрывавшихся Ленина и Зиновьева; по его же приказу была арестована делегация Балтийского флота. Так закончились июльские дни—предвестник Октября. ’°) Корнилов, Лавр Георгиевич,—генерал, монархист, благодаря содействию Иерейского, Бориса Савинкова и др., положпвпшй начало активному контрреволюционному движению еще при Временном Правительстве. Во время империалистической войны Корнилов командовал 48 пехотной дивизией в Гаапцип. В 1915 году он тяжело раненый попал в плен к австрийцам, откуда бежал обратно в Россию и принял командование XXV корпусом, а затем армией и, наконец, юго-западный фронтом. После февральской революции буржуазия смотрела на него, как на единственного человека, который мог бы восстановить запои п порядок в стране. 15 (2) марта 1917 г Временный Комитет Государственной Думы назначил его главнокомандующим петроградским военным округом, а затем верховным главно командующим. После июльского выступления петроградского пролетариата Керенский начал разрабатывать с Корниловым плап установления диктату™ в стране. В разработке плава принимали деятельное участие также Борис Савинков,—тогда управляющий военным министерством Временного Правительства,—п комиссар Временного Правительства при. верховном главнокомандующем, ос-вр Филопенко. Последний указывал Корнилову, что «паша (эс еровская) политическая окраска для вас (Корнилова) тот щит, который в бою так же необходим, как п меч». Тем временем, по настоянию Корнилова, Керенский ввел смертную казнь для солдат на фронте и начал поход против сторонников большевиков в армии. 26 августа 1917 года Корнилов двинул свои казачьи части и дикую дивизию на Петроград. В походе Корнилова также принимали участие английские офицеры - инструкторы и английские броневики, находившиеся ла русском фронте. Наступление окончилось поражением Корнилова, вследствие дружного отпора со стороны рабочих п революционных солдат п измены самого Керенского в последнюю минуту, так как оп не мог сговориться с Корниловым па счет тех лиц, которые должны были осуществить диктатуру после свержения Временного Правительства. Корнилов был арестован, по из Быховской тюрьмы вместе с охранявшей его казачьей сотней бежал на Доп. Заняв место Каледина, Корнилов немедленно после Октябрьской рево-волюцип сформировал на Допу бедую армию и начал активные военные действия против большевиков. Его армия была разбпта Красной гвардией, и он сам погиб в бою под Краснодаром 18-го апреля 1918 года. «) Алексеев. Михаил Васильевич,—генерал, до войны командовал XIII арм. корпусом, с. начала войны был нач. штаба юго-западнаго фронта, 12* — 180 — с весвы 1915 г. командовал сев.-зап. фронтом, а с августа 1915 г. до февральской революцип был начальником штаба верховного главнокомандующего. При Временном Правительстве, несмотря на его приказы по фронтам, уже после отречения Николая, об аресте приверженцев февральской революции, как «злоумышленников, сеющих в армии смуту», был в большом почете у правительства идо мая 17 г. был верховным главнокомандующим. О мире без аннексий говорил, как об «утопической фразе», и требовал безоговорочного наступления против немцев и продолжения империалистической войны до победного конца. В ноябре 1917 года положил начало «Добровольческой армии», перешедшей позднее под командование Деникина. м) Краснов, Петр Николаевич,—геперал, монархист. Во время воины был комаидирои 2-оп сводной казачьей дпвизип; при Временном Правительстве командовал 3-м конным Корпусове, состоявшим преимущественно из казачьих частей. Во главе своего конного корпуса принял участие в корниловском походе (август 1917 г.) на Петроград против Временного Правительства, а в днп Октябрьской революцип подчинился приказу Керенского и 25 октября 1917 года двинул свои войска против восставшего питерского пролетариата, сосредоточив несколько казачьих частей в Луге и Гатчине. Краснов был разбит под Колпипым и вынужден был заключить перемирие. Его части окончательно разложились и готовы были арестовать Керенского. Краснов помог ему бежать. Краснов бежал па Доп, поднял новое восставив против Советской властп. При помощи прибывших весной 1918 года иа Украину оккупационных немецких войск, Краснов захватил Дои п ют Вщюпежской губ. За оказанную ему помощь командующим немецкими войсками ва Украине, ген. Эйхгорпом, Краснов придерживался германской ориентации и вступил в соглашение с Вильгельмом П-в и его ставленником—гетманом Скоропадским. После революции в Германии в ноябре 1918 года и развития успешного наступления Красной армии па юг, Краснов был разбит и бежал за границу, где является видным деятелем монархических организаций. эз) Черемисов—генерал. В период Временного Правительства он был главнокомандующим северным фронтом. В Октябрьские дни находился в Пскове. Воздержался от посылки подкрепления Краснову в момент выступления последнего против Советской власти немедленно после Октябрьского переворота. Поездка Бориса Савинкова и Флегонта Клепикова к Черемпсову с целью склонить его на сторону Краснова но увенчалась успехом. 34) Довбор-Мусниикий—генерал русской службы, командовал во время воины 38-м корпусом. В июле 1917 г. был поставлен Деникиным во главе Особого корпуса, образовавшегося па западном фронте из офицеров и солдат—польских уроженцев. Этот корпус был расположен • в Минской и Могилевской губерниях. В конце 1918 года, после провозглашения независимой Полыни, перешел при содействии союзнических агентов на сторону последней н сыграл роль в отторжении от РСФСР — 181 - ее западных белорусских окрапп. Затем, в качестве польского генерала, Довбор-Муснпцкпй занимал последовательно несколько ответственных должностей, но оказавшись конкурентом в военных кругах, в особенности среди бывшего царского офицерства, для Пилсудского, был назначен командиром польской армии в Познани. Одно время занимал должность инспектора иолы-кои пехоты. Деппкпп говорит о нем, что во время реорганизации русской армии Временным Правительством оп «сурово и непреклонно отстаивал старую дисциплину». Я6) Каледин генерал, в начале войны командовал XII кавал. дпвп-зпей, а затем YIII армией. В мае 1917 был переведен в Военный Совет п уехал па Дон. В августе 1917 года казачий войсковой круг на Дону избрал Каледина наказным атаманом войска Донского. Во время августовского выступления Корнилова против Петрограда Каледин пытался оказать ему активную поддержку выступлениями па Допу (см. прим. 11). После октября начал гражданскую войну против Советов. В начале января 1918 г. Красные отряды т. т. Сиверса, Саблина ц Петрова, сформпро-. ванные но преимуществу из московских рабочих, под общим руководством т. Аптоиова-Овсеевко, разгромим армию Каледина; Каледин опирался, главным образом, на бывших царских офицеров и казаков-кулаков. Фронтовые казаки и казачья беднота отмежевались от него и на своем с’езде в стаппце Каменской признали Советскую власть. Каледин застрелился. 30) Донской Гражданский Совет был образован в Новочеркасске в конце 1917 года. В состав Совета входили генералы Каледин, Корнилов, Алексеев, помощник атамана казачьих войск Богаевский, . быв. министр торговли и промышленности Федоров, кадеты Парамонов, Степанов, Струве, меньшевик Агеев, эс-эры Лазуренко, Ь’ендзпгольскип, Борис Савинков и др. Совет был первой фактической попыткой образования контр революционного правительства для руководства вооруженной борьбой против Советском власти. По своему характеру Гражданский Совет был правительством военной диктатуры. Члены Совета держались союзнической ориентации в вопросах внешней политики и стремились об'едпнить в Гражданском Совете все коатр-революцпонные партии и группировки страны, начиная от меньшевиков до ярых монархистов. Для привлечения Плеханова и Чайковского в Гражданский Совет Борис Савинков, по поручению последнего, ездил в Петроград и Москву. Но Плеханова привлечь не удалось, так как,—заявил Савинков,—«он уже тогда умирал». По поводу этого заявления В. Савинкова жена покойного Г. В. Плеханова 4 сентября 1924 года опубликовала в московской прессе следующее письмо в редакцию: «В показаниях Б. В. Савинкова, опубликованных в А? 197 «известий ЦИК», сказано: «Я подучил задание от «Донского Гражданского Совета» переговорить с некоторыми лицами... (маленькая заминка) ну, с Плехановым, но пойдет ли он в «Донской Гражданский Совет». Я крайне удивляюсь забывчивости и легкомыслию этого раскаивающегося вождя белогвардейском движения. — 182 — В январе 1918 года он отправляется в Петроград, как делегат, к Плеханову от «Донского Гражданского Совета», а между тем 3-го ноября 1917 г., т.-е. два с половиной месяца перед этим, Плеханов, в ответ на его предложение взять яа себя составление министерства «тогда, когда победоносные казаки, после битвы при Пулкове, войдут в Петроград», ясно и решительно сказал Савинкову: «Я сорок лот своей жизни отдал пролетариату, и не я его буду расстреливать даже тогда, когда он идет но ложному пути». Борис Викторович забыл тут же. данный ему совет Плеханова: «И вам не советую этого делать. Не делайте втого во имя вашего революционного прошлого». Для серьезного, вдумчивого деятеля, действительно «ценящего» мнение Плеханова, эти слова были бы предупреждением и заветом На Б. Б. Савинкова онп не подействовали; он вставятся прп своем глубоком непонимании Плеханова. Ок не понимал также, его истинного отношения к себе. Георгий Валентинович симпатизировал его энергичному рсно.нпцпоипбчу темпераменту, с удовольствием в мирные времени, слушал его талантливые рассказы о своих революционных похождениях; считал его смелым, способный на самоотвержение революционером, но был всегда очень невысокого мнения о его теоретическом понимании революционных задач и решительно не любил в нем склонности к легкомысленным выступлениям как в литературе, так и в политической деятельности. Этот элемент в характере Бориса Викторовича он называл авантюристическим, а всем известно, как строго Плеханов относился к авантюризму, в какой бы среде ои ни появлялся. Поэтому Плеханов всегда п неизменно отстранял всякое практическое • предложение, с которым к нему обращался Савинков. Так было в апреле месяце 1917 года, когда он явился к Плеханову с предложением войти в редакцию затеваемой им ежедневной газеты Георгий Валентинович сказал ине после ухода огорченного Савинкова: «Нс желаю быть редактором органа перепугавшейся мелкой буржуазии». Такой же отказ от участия в проектированном Б. В. Савинковым и Е. А. Ляцкпм органе продиктовал мне Георгий Валентинович Плеханов в сентябре 1917 года, в эпоху демократического совещания. Каким образом после этих фактов Б. В. Савинков зимой 18 года мог оставаться в заблуждении относительно позиции Плеханова,—можно 06‘яснкть или крайней забывчивостью или непростительным, до-моому, легкомыслием. Друзья Георгия Валентиновича так хорошо осведомлены об его отношении к Б. В. Савинкову и его затеям, что зимой 1918 года, когда последний по приезде в Петроград через одного из своих близких добивался свидания с тяжко-больным Плехановым, считали себя в нраве ответить решительным отказом. Г. Плеханова, Москва, дом отдыха имени Ильича, 1924 года 2 сентября». Я7) Союз казачьих в&йск был создан па учредительном с'ездс представителей казачьих войск 20 (7)—30 (17) июня 1917 года. С'езд находился под влиянием кадетской партии и высказался за- наступление — 188 — на фронте и за войну до победного конца. На с'езде была представлена преимущественно верхушка казачества. Председателем учредительного с'езда союза был атаман Оренбургского казачьего войска Дутов. Союз об'едпнял 12 казачьих войсковых частей. 3S) Чайковский, Николай,—народник, сгруппировавший вокруг себя в 1869—1871 гг. в целях самообразовании и пропаганды кружок нз петербургской революционной студенческой молодежи (так называемые «чайковцы»). В этот кружок входили С. Перовская, М. Натансон. Шишко, Кравчпнскпй и Кропоткин. Позднее кружок этот положил начало «хождению в народ». Чайковский эмигрировал в 1874 году в Северо-Американские Соединенные Штаты вместе с сектантом Маликовым, пытавшимся организовать там земледельческую колонны. После провала этой попытки Чайковский переселился в Лондой, в 90-х годах участвовал в издательстве умеренно-народнических листков Фонда Вольной Русской Прессы, а затем постепенно отошел от политической деятельности. После февральской революции Чайковский возвратился в Россию, был членом оборонческого ДПК. Во время гнусной кампании против т. Ленина, когда его обвиняли в шпионаже в пользу Германии, Чайковский был одним пз активнейших клеветников. После Октябрьской революции Чайковский перешел в лагерь контр революции п вступил в образованное под прикрытием английского и американского десанта белогвардейское правительство в Архангельске (1918—1919 г.). После эвакуации англичан а падения контр революционного северного фронта, Чайковский якшался с Колчаком и затем эмигрировал в Парнас, оставаясь непримиримым врагом Советской власти. В 1921 г. был одним пз организаторов «Центра Действий» (См. ирпм. 81). зв) Рычков—геп.-лейтенант. Во время империалистической войны командовал 25-м армейским корпусом. После Октябрьской революции был одним пз активных организаторов Союза Защиты Родппы п Свободы, в котором принял командование всеми вооруженными силами. Во главе одного из отрядов „Союза" весной 1918 г. эвакуировался в Казань. Во время захвата города чехо-словаками и эс-эрами был начальником белого гарнизона в Казани. Бежал из Казани при вступлении красных частей в город. 4и) Пергуроа, Александр Петрович,—дворянин, полковник. В марте 1918 г. вступил и савпнковекнй Союз Защиты Родины и Свободы, заняв там пост начальника центрального штаба. К этому периоду относится его активное участие в выработке плана контр-революционных восстаний в Ярославле, Рыбинске и Муроме. Одновременно с разработкой этих планов Перхуров состоял в сношениях с Нулан’сом и Масариком, получая от них деньги па контр-революциоппые цели. В Ярославле руководил восстанием 6 июля 1918 г., после подавления которого бежал в Казань, участвовал в военных действиях чехов и затем добровольно Иступил в' армию Колчака. Уже в чине генерал-майора, Перхуров принимал участие в боевых действиях против Красной армии до февраля 1920 года, когда был захвачен в плен. После освобождения J рала — 184 — от белых Перхуров, «крыв свое участие в Ярославском мятеже, поступает на советскую службу и занимает ответственный пост при штаб» в Екатеринбурге, но продолжает свою контр революционную деятельность, подготавливая вооруженные восстания в г. Колчедане и Каменске. В июле 1922 г. Выездной Сессией Военной Коллегии Верховного Трибунала Перхуров был приговорен к высшей мерс наказания. 41) Пулам, Жозеф—родился в 1864 г. С 1889 ио 1898 г. г. был ответственным чиновником в министерствах народного просвещения, юстиции, морском и военном. С 1902 по 1917 г.г. был членом палаты депутатов, занимал посты министра финансов ц военного министра. В начале 1917 г. был назначен французским послом в Петербург, где застал еще царское правительство. Сохранил свой ноет при Керенском п около года при Советской власти. Несмотря па отказ Франции признать Советское правительство, последнее пе только не выслало из пределов Советской России французское посольство, но сохранило за ним все права и привилегии дипломатического представительства, в том число и экстерриториальность посольского здания н личный иммунитет посла. Пользуясь этим иммунитетом, Нулапс вступил в сношения со всеми контрреволюционными, белогвардейскими организациями, финансировал и устраивал заговоры и восстания для свержения Советской власти. Особенно энергичную деятельность оп развивал в Вологде, куда к весне 1918 года переехал в знак протеста против Советской власти весь дипломатический корпус. Оп вступил в сношения с Петлюрой и открыл ему кредит; через посредство многочисленных агентств организовал мятеж чехо-словацкого корпуса на Волге; но его поручению Савинков поднял мятеж в Рыбинске, Ярославле и Муроме; он принимал участие в заговоре левых эс-эров, приведшем к восстанию н убийству Мирбаха; наконец, совместно с английским уполномоченным Локартом он организовал обширный заговор в Петрограде; ио этому плану предполагалось взорвать вокруг Петрограда ж.-д. путь и мосты, лишить ого продовольствия, огня и воды, и, доведя его, таким образом, до отчаяния, взять его измором. Раскрытие этого заговора положило конец терпению Советского правительства, и весь дипломатический корпус был выслан через Архангельск. Но и за границей Нулапс продолжал работать в пользу интервенции в СССР. В сентябре 1924 г. Эррпо назначил Нуланса членом комиссии Дв-Монзи по рассмотрению вопроса о возобновлении сношений между СССР и Францией. Нуланс в этой комиссии является представителем «Общества французских интересов в России». 4а) Л£аса/тк, Томаш, — президент Чело - Словацкой республики. Родился в 1850 г., с середины 80-х годов XIX века начал свою общественную деятельность в чешских национальных кругах. Тогда же он написал книжку «La question tehdque», в которой ставил вопрос об освобождении чехов от австрийского ига. В самом начале 90-х годов Масарик стал но главе левой группы прогрее-сиг-тов, группировавшихся вокруг чешского журнала «Час». В 1899 г. Масарик выступал защит- — 186 — таком в нашумевшем тогда в Австрии процессе еврея Гильзнера, обвинявшегося в унотреблепии христианской крови для ритуальных целей. Затем Масарик «руководил «группой реалистов», об'едпннв вокруг себя наиболее левые, прогрессивные элементы чешских националистов. С началом войны Масарик стал па стороне Антанты и борьбу за освобождение чешского народа повел под ее защитой. В Париже нм был создан Чехо-Словацкий Национальный Совет. Масарик в начале 1915 г. ездил из Праги в Голландию, где имел свидание с апглпйскшги политическими деятелями и выработал программу своей дальнейшей работы. В конце 1915 г. Масарик из Чехли переехал и Париж, где руководил работой Чехо-Словацкого Национального Совета. В марте 1917 г. Масарик приехал в Россию, откуда оп в мае 1918 г. направился в Соединенные Штаты Северной Америки. Здесь ои провел большую работу среди многочисленной колонии словаков и русин по вопросу об образовании Чехо-Словацкого государства путем присоединения Словакии и Прикарпатской Руси к Чехии. Соглашение с указанными колониями, имевшими тогда большое влияние па словаков и русин в метрополии, было в пае 1918 г. достигнуто, по но настоящее время не выполнено: обещанная Словакии и Прикарпатской Руси автономия им не дама. В 1918 г. Масарик вернулся в Прагу, где он еще до приезда был избран в пожизненные президенты Республики. О своем отношении к СССР Масарик высказывался несколько роз. Будучи весьма критически настроен по отношению к царской России, Масарик считал, что с февральской революцией и приходом к власти его друга Милюкова наступила эра «об'едппепия» всех славян. Для осуществления этой задачи Масарик ждал помощи и поддержки от демократической России. Октябрьская революция разрушила эти палаши Масарика. Помпмо этого, отрицательное отношение к социализму вообще, а к революционному марксизму, в частности, создало у Масарика определенное неприязненное отношение к Советской власти, которое ие изменилось в общем до настоящего времени. Мечтая о создании „демократической" России, Масарик сблпзилея с так называемыми партиями демократии, в особенности с эс-эрамп. На поддержку белой эмиграции чехословацкое правительство, согласно заявлению его делегата в Лиги Наций, Яна Масарика, отпускает ежемесячно пять миллионов чешских крон. 4S) Дитоф-Деренталь, Александр Аркадьевич, один из активных руководителей «Союза Защиты Родины п Свободы» в Москве. В июне 1918 г. выехал с Савинковым из Москвы в Рыбинск для подготовки вооруженного восстания в Ярославле. Был членом комитета восстановленного Савинковым в Польше «Народного Союза Защиты Родины и Свободы». Одни из тех контр-революционеров, высылки которых из пределе Польши требовал т. Чичерин в своей ноте от 4-го июля 1921 г. польскому министру иностранных дел г. Скпрмунту. **) „Отечественные Ведомости" выходили в Екатеринбурге при белых осенью 1918 г. под редакцией Белоруссова (см. прим. 91). В номере от 24 ноября была номещенчстат^ Дикгоф-Деретля, в которой автор нове- — 186 — етвует о возникновении коптр-ревоиоцпониого движения в Советской России в первые дни посла Октябрьской революции и об образовании Союза Защиты Родины и Свободы. В этой статье, между прочим, было сказано: «Немедленно после октябрьского переворота, которому офицерские и юнкерские силы, руководимые Александровским училищем, сопротивлялись в Москве п долго и не бесславно, и в Москве, и в разных других городах России возникли во множестве тайные военные, почти исключительно офицерские организации сопротивления. В Москве их насчитывалось до десятка. Другие образовались при политических партиях иод руководством к.-д., с.-р. п с.-д. меньшевиков, монархистов я др. Сильны еще были п не изжиты политические секты, и потому вместо единой и мощной организации существовали разрозненные кружки. В зто время рашала и полного разброда ст прибыл в Москву с Допа В. В. Савинков п, как член Гражда юного Совета при геи. Алексееве,—с определенным норуче-япем последнего организовать и, по возможности, объединить офицерские силы Москвы без различия партий и направлений па единой патриотической основе, и также связаться с московскими общественными элементами. Во исполнение этого общего поручения Б. В. Савинковым и оспо-вап тайный «Союз Защиты Родины и Свободы", имевший ближайшей целью свержение большевистской власти. Лишь исключительно благодаря крупной денежной помощи со стороны уезжавшего тогда пз России профессора Масарика, Союз смог окрепнуть и стать на погп в одну пз трудных минут своего существования». 45) Кошелев—один из первых сподвижников Савинкова, которого свел с Перхуровым (см. ирим. 40) в Москве в начале 1918 г., когда они приступили к организации „Союза Защиты Родины ц Свободы". 4о) Национальный центр был организовал в начале 1918 г. и об'единял почти все коитр-револгоционные элементы Россип—от кадетов до монархистов включительно. Имел в своем составе также отдельных меньшевиков. Ориентировался на союзников. Председателем был М. М. Федоров (см. прим. 93). 47) Левый центр был организован в 1918 г. и состоял из эс-эров, эн-есов, левых кадетов и персонально примкнувших меньшевиков, как Розанов и Левицкий (Цедербауи); придерживался антантовской ориентации, а потому материально поддерживался союзниками. 48) Рыбинское восстание было организовано Савинковым, Клепиковым и Дпкгоф-Дерепталем, План восстания заключался в том, чтобы завладеть имевшимися в Рыбинске большими запасами восниого снаряжения и оттуда снабжать мятежников в Ярославле. Восстание закончилось полным поражением контр-революционеров в самом его начале. Красноармейские части разбили белогвардейский отряд в несколько сот человек в тот момент, когда он начал подходить к артиллерийским складам. 8 июля 1918 г. в 1 час ночи восстание началось, а к утру оно уже было ликвидировано. 4<1) Муромское восстание имело место в ночь е 8 па 9 июля 1918 года. Оно было подготовлено отрядом «Союза Защиты Родины и — 187 — Свободы» и местной его организацией, состоявшей, главным образом, из бывших офицеров, с быв. полковником И. Сахаровым и быв. офицером Мяздрпковым во главе; из местной крупной буржуазии, возглавленной купцом А. Ф. Жадипым; некоторых кругов интеллигенции, которыми руководил учитель реального училища, народный социалист П. В. Добролюбов, и местного духовенства, е епископом муромским Митрофаном во главе. К моменту вооруженного выступления местная организация была подкреплена прибывшими в Муром, Владимирской губ., из других городов белогвардейскими силами. Поздно вечером 8-го июля в разных концах города началась стрельба из ружей. Белогвардейцы напали врасплох па караульную роту, ранили 4 красноармейцев п захватили оружие. Одновременно ими был захвачен Военный Комиссариат, Высшпй Военный Совет и помещение местного Совета. Тотчас же последовали аресты советских работников к членов Коммунистической партии. 9-го июля по городу были расклеены воззвания «Союза Защиты Родины и Свободы» и приказ «начальника восточного отряда (Муромской) северной добровольческой армии» об обязательной регистрации всех бывших офицеров. Во главе штаба восставших белогвардейцев стояли быв. полковник Николай Сахаров, быв. офицер Н. Григорьев и купец Алексей Жадин. Штаб выслал два отряда па ст. Селиванове и ст. Климово дм порчи ж.-д. полотна и третий отряд на ст. Новашшго против выступивших на защиту Советской власти рабочих. Приказы белогвардейцев отменили все завоевания революции, а их воззвания были составлены в лево эс-эровском духе, при чем вся надежда возлагалась ими на поддержку «наших друзей» чехо-словаков. Последние, однако, не успели прибыть па помощь, так как авантюра, причинившая много материального вреда, была ликвидирована к утру 10 июля местными коммунистическими силами и рабочими ж.-д. мастерских и заводов. Белогвардейцы бежали, захватив около 700.000 рублей из местных советских учреждений. К вечеру того же дня белогвардейцы были настигнуты в разбиты отрядом рабочих и красноармейцев около ст. Домики. Остатки белых банд рассеялись в разные стороны. 60) Налеты и грабежи под лозунгом анархистов - совершались в 1917—18 г.г. разными коптр-революцнонными элементами, примкнувшими к анархистам, которые пользовались правом легальности. Под прикрытием этой легальности контр-революционеры начали совершать вооруженные грабежи и набеги на различные советские учреждения Советское правительство вынуждено было бороться против этих преступников сплою оружия, чтобы ликвидировать эти, так называемые, анархистские организации. 81) Чехо-словацкие войска в России были сформированы в период империалистической войны из чехов и словаков, взятых в плен русской армией. Политически чехо-словацкими частями руководил Чехо-Словацкий Национальный Совет в лице его отделения для Р8С®ИП-После Брестского мира Национальный Совет заключил 27 марта 1918 г. соглашение с Советом Народных Комиссаров о выезде’ чехов, как группы — 188 — свободных граждан, а не воинских частей, во Францию через Владивосток. Согласно договора, чехи обязывались сдать Советской власти вя полученное пли вооружение, оставив по 168 вин сопок и 1 пулемету на эшелон. Эвакуацией чехо словаков воспользовались начальники фрал-цузской и английской военных миссий в России геп. Лаверн и Локкарт. Совместно с представителем французского генерального штаба геп. Кор-бейль они предложили чехо-словацкому кочандовант» занять важнейшие стратегические пункты Уральской, Сибирской и Уссурийской ж, д. я, связавшись с нелегальными контр-революцпоннымп организациями, поднять восстание против Советской власти. При этом чехам от имена французского и английского правительств было обещано, что последние помогут отделить Чехо-Словакпю от Австро-Венгрии п признают образованное таким образом государство чехов. Кроме всего этого, союзники брали на себя выплату содержании чехо-словацким войскам в Сибири. На совещании французского, английского и чехо-словацкого командований, центрального штаба сибирских боевых дружин и военного отдела Комитета членов Учредительного Собрания в Челябппеке 14 мая был выработан план выступления. Чехо-словацкие войска в количестве 40.000 были сконцентрированы на крупных станциях железных дорог от Пензы до Владивостока. Первой выступила 25 мая группа чешских войск под командою канит. Кадлеца в Марипнеке. 26 мая группа ген. Гайда заняла Ново-Николаевск, 27 май шеститысячный отряд Сырового захватил Челябинск, 29 мая чехи захватили Канисн, Пензу и Сызрань, 30 мая— Батраки и мост через Волгу, а 31 мая захватали Нижнеудинск, свергли Советскую власть в Тайге, Томске и Марипнеке, совместно с эс-эровской дружиной 15 июня заняли Омск, 16 июня—Барнаул и 19 июня вступили в Красноярск. Попытка выступления чехов в Иркутске была 27 мая ликвидирована Красной гвардией и рабочими. Город перешел в руки белогвардейцев только в середине июля. 29 июня чехо-словацкие часта под командою геи. Дичерихса овладели Владивостоком. 4 июля чехи совместно с сибирскими белогвардейцами взяли Оренбург, 7—8 августа овладели Казанью и т. Д-К середине августа почти весь Урал, Сибирь и Дальний Восток были захвачены чехо-словацкими войсками, сибирскими белогвардейцами и самарскими учредиловцами. i С установлением прямого пути па Владивосток среди рядовых солдат чешской армии появилось желание эвакуации в Европу. Чешские солдаты были втянуты своим командованием в авантюру под предлогом того, что Советская власть по секретному пункту Брестского договора обязалась выдать их Австро-Венгрии, и им необходимо поэтому пробиваться к Владивостоку, откуда суда союзников перевезут их иа родину. Но вместо эвакуации чехо-словацкие части были задержаны па фронтах Поволжья и Урала. Среди них начало быстро расти недовольство, которое, иод влиянием разгула сибирской реакции, достигло такой степени, что чешежое командование вскоре вынуждено было снять свои части с. фронтов и использовать их, так сказать, только «для охраны железных дорог». В феврале 1919 г. приехавший в Париж министр Чехо-Сдовакии Стефапек просил — 189 — союзников эвакуировать чехо-словацкие войска пз Сибири, так как «сибирские политические условия их очень скоро сделают большевиками», а главнокомандующий иностранными войсками в Сибири, французский ген. Жанен, особым приказом раз'яснял чехам, что они находятся здесь «не для поощрения большевизма, а для борьбы с ним». Среди обманутых чехо-словацких солдатских масс началось брожение. Для их успокоения чехо-словацкое командование 13 ноября передало союзникам меморандум е заявлением, что солдаты отказываются от какон-бы то ни было поддержки Омского правительства, так как считают бесчеловечным и преступным сочувствовать его норкам, расстрелам, убийствам н грабежам. Вслед за этпм, 17 ноября, во Владивостоке выступил во главе своего отряда против адмирала Колчака его прежний сподвижник ген. Гайда, поддержанный местными эс-эрвмл и земцами. Восстание Гайды было ликвидировано, только при помощи японских войск. Во время панического отступления колчаковских войск командующий чешскими войсками ген. Сыровой потребовал у ген. Жанена приказа о предоставлении чешским эшелонам первенства, при эвакуации на Восток. Основываясь на этом приказе, чехи отбирали паровозы, выселялп из поездов омских министров, сенаторов и генералов, в том числе и главнокомандующего Сибирской армией тен. Каппеля. 1Б января 1920 года, после Иркутского восстания, чешское командование, па которое союзниками была возложена обязанность охранять Колчака и «ни в коем случае пе выдавать адмирала Советским властям», по требованию своих солдат .передало его в распоряжение «Политического Центра». Эвакуация чехословацких войск продолжалась до середины лета 1920 г. Большая часть их успела эвакуироваться в Забайкалье и во Владивосток до прихода в Иркутск У Краснознаменной армии. Группа чешских войск, оказавшаяся отрезанной в районе восточнее ст. Тайги, была пропущена на Восток по соглашению с Советским командованием. Во Владивостоке чехо-словаки награбили и увезли с собой па колоссальную сумму иму- щества п разных товаров. Чехо словаки увезли также часть русского золотого запаса, захваченного ими при взятии Казани. и) Красная книга ВЧК, том I, под ред. П. Макппциана, была издана Госиздатом в 1920 году. Опа содержит документы о> Союзе Защиты Родины и Свободы, о мятеже левых вс-эров и о взрыве 25 сентября 1919 года в Леонтьевском переулке в Москве, Канпел ь— полковник. Его бандитский отряд летом 1918 г. действовал па правом берегу Волги в районе Казани. Отряд отличался крайней жестокостью: поджигал деревин, расстреливал подозреваемых в большевизме, взрывал млотпо железных дорог, рубил телеграфные столбы. 8а свою деятельность впоследствии был произведен Колчаком в генерал-лейтенанты. Умер во время отступления колчаковцев от Омска. S4) Самара—в первые месяцы после октября стала сборным пунктом контр-революционных эе-эровских сил Поволжьи, которые возглавлялись членами Учредительного Собрания П. Д. Климушкиным, М. Н. Вруш-витом, Б. Фортунатовым д др. После разгона Учредительного Собра — 190 — ния эта группа эс-эров поставила своей целью вооруженное’ ниспровержение власти Советов. Руководители организации распределил свои роли так: Фортунатов -занялся созданием боевых сил; Брушш ведал финансовой стороной дела, собирая из разных петечнпков необходимые средства, а Климушкин осуществлял общее политическое руководство всей организации. Впоследствии к ним присоединились члены Учредительного Собрания В. В. Вольский и И. Нестеров, составив «пятерку», организовавшую при себе военный штаб из Фортунатова, полковник» Галкина и Боголюбова. «Пятерка» вчерне составила административный аппарат для управления краем после захвата власти. «Пятерка» опиралась па сформированные штабом офицерские отряды; их контр-революционная агитация среди самарских рабочих и местного .гарнизона пе имела ня какого успеха. После чехо-словацкого выступления (26 мая 1918 г.) в Челябинске, самарские эс-эры выделили Брушвита для связи о чехами. Брушвнт встретился с чешским командованием в Пензе, передал ему сведения о расположении красных отрядов, подробный разработанный полк. Галкиным план захвата Самары и просил в целях „возрождения России11 двинуть чешские войска на Самару, что было осуществлено 8 июня 1918 год», когда чехи заняли мост через р. Самарку и ворвались в город Самару. В тот же день за подписью членов Учредительного Собрания, эс-эров И. Брушвита, Б. Фортунатова, В. Вольского и И. Нестерова, был опубликован приказ о переходе всей полноты власти в Самаре к комитету членов Учредительного Собрания (Комуч). В Самару начали стягиваться лидеры эс-эровской партии: Зепзиноп, Гендельмаи, Ведешинн, Буревой, Минор, Вольский, Брешковская и др. Позднее всех, 19 сентября, прибыл Виктор Чернов. Число членов Комуча с пяти человек ко дню Уфимского совещания (см. прим. 83) увеличилось до ста, почти все, за исключением 1 казачьего депутата п 1 левого кадета,—зс-эры. Образованное при Комуче правительство—Совет Управляющих Ведомствами—состояло из 13 эс-эров, 1 меньшевика и 1 беспартийного. Персонально Совет Управляющих Ведомствами состоял из: председателя и управляющего ведомством государственной охраны Е. Ф. Роговского, ведомством финансов—Д. Ф. Ракова, земледелия—П. Г. Маслова, продовольствия—В. И. Алмазова, торговли и промышленности—В. Н. Филипповского, путей сообщения—И. П. Нестерова, почт и телеграфов—П. Г. Белозерова, военного—полк. Галкипа (беспартийный), иностранных дел—М. А. Веденяпина, внутренних дел— П. Д. Климушкина, труда—И. М. Майского (меньшевик), юстиции— А. С. Былннкипа, госконтроля и госпмуществ—В. С. Абрамова и и?0' свещеиия—Е. Е. Лазарева. На местах власть принадлежала чрезвычайным губернским и уездный уполномоченным, которым были предоставлены самые широкие полномочия, напоминавшие губернаторскую диктатуру худших времен царизма. Восстановленные Комучек органы земского самоуправления играли самую незначительную роль Первою заботою Самарского правительства было задержать чехо-словаков в Самаре, что ему удалось, благодаря содействию французских консулов Типе, Жашш и Комо. Затем Комуч при- - 191 — стуши к формированию своей „Народной армии". В основу ее бш положен принцип добровольчества и обеспечения семей добровольцев. Основным кадром армии явились отряды полк. Галкина, переполненные черносотенцами и монархистами. Став управляющим военным ведомством, Галкин поставил себя совершенно независимо от Комуча и строил армию старо-мопархического типа: были восстановлены старые уставы, чипы и т. д. Все командные должности замещались монархистами. В виду неуспеха добровольного принципа, 30 июня 1919 года была об'явлена мобилизация родившихся в 1897 и 1898 году, но и опа дала самые ничтожные результаты. „Народная армия", пасчптывавшая 30.000 человек, вместе с чехами, которых на волжском фронте было около 10.000 человек, в конце нюня заняла Уфу, чем было установлено непосредственное сообщение между Самарой и Западном Сибирью. 22 июля был ими занят Симбирсгс н 7 августа—Казань, где они захватили государственный золотой фонд (около 650 млн. руб. золотом, не считая серебра, платины и других драгоценностей). В начале августа «территория Учредительного Собрания" охватывала Самарскую губ., большую часть Уфимской, части Симбирской, Казанской и Саратовской губерний. Самарскому правительству номинально были подчинены также области Оренбургского и Уральского казачьих войск. 14-го сентября Красная армия выбила белогвардейцев из Казани. Следом за Казанью „Народная армия" была прогнана из Симбирска и вынуждена была эвакуировать также Самару, куда Красная армия вступила 7-го октября 1918 года. Совет Управляющих Ведомствами и члены Учредительного Собрания перенесли тогда свою резиденцию в Уфу. Ь6) Колчак, Александр Васильевич, адмирал, до войны 1914—17 года был известен, как видный исследователь полярных стран. В начале войны командовал мнимой флотилией в Балтийском море, позднее—Черноморским флотом. В 1917 году у Колчака произошел ряд конфликтов с представительными организациями матросов. Известен его эффектный жест при обезоружении: Колчак сломал и бросил в море свою золотую шпагу, полученную им от царского правительства за боевые заслуги. После этого инцидента Колчак уехал за границу, вернувшись через Японию в Сибирь во второй половине 1918 года, и 4 ноября 1918 года был назначен Директорией па пост военного министра. При помощи старого офицерства и кадетов он ровно черев две недели после своего назначения разогнал комитет членов Учредительного Собрания, арестовал и затем выслал за границу членов Директории, об’явил себя «верховным правителем Ров-сип» (См. прим. 17) и сконструировал совет министров в следующем составе: председатель—П. В. Вологодский, внутренних дел—-А. 11.Гаттенберг, управляющий министерством иностранных дел—10. В. Ключников, продовольствия—Н. С. Вефпров, снабжения—II. II. Серебренников, юстиции А. А. Старыпкевич, путей сообщения—Л. А. Устругов, просвещения В. В. Сапожников, финансов—И. А. Михайлов, земледелия п колонизации—Н. И. Петров, труда—Л. II. Шумпловскпй, государственный контролер—Д, X. Краснов и управляющий деламп проф. Талыюрг. — 192 — Политикой «верховного правителя» руководила группа кадетов во главе с В. Н. Пепеляевым, В. А. Жардецкпм п др. Огромную роль играл также П. А. Михайлов, известный в Сибири под кличкою «Банька Каин», л представитель крупных помещиков—кпязь Крапоткпн. «Верховный правитель» вернул помещикам землю, а его правительство занялось искоренением „крамолы", не щадя даже своих друзей—эс-эров: 22 декабря 1918 г. были убиты эс-эры: Н. В. Фомин, А. А. Врудерер, Девятов п др.; вскоре был убит также В. Моисеенко. Хуже всего пришлось рабочим и крестьянам (массовые расстрелы п карательные экспедиции геп. Розанова). Армия окончательно была реорганизована по старо-монархическому образцу—введено чппопочптаипе, восстановлены потопы и т. д.—и начала поход против Советской России: в конце декабря 191» года опа заняла Пермь и, развпвая наступление, к марту 1919 года приблизилась к Каме и Волге. На помощь Колчаку в Сибирь прибыли английские войска под командой ген. Нокса, а также французы, американцы п японцы, принимавшие участие в карательных экспедициях. Главнокомандующим всеми союзническими силами в Сибири был назначен геп. Шапен. Ген. Нокс щедро снабжал колчаковскую армию английским вооружением и амуницией. В июне 1919 года советские войска перешли в наступление и освободили Пермь. Колчаковская армия была выбита пз Екатеринбурга (14 июля) и Челябинска (24 июля) и вынуждена была очистить весь Ура.!. Внутреннее положение колчаковщины становится критическим. Вся Сибпрь охвачена партизанским движением. С другой стороны, власть Колчака над территорией Сибири признавалась многими генералами только поминально, пли же, как атаманами Семеновым, Калмыковым и др., не признавалась вовсе. В августе пятая Советская армия переходит Уральский хребет и, продолжая свое наступление, доходит до реки Тобола, остановившись па липли Курган—Акмолинск—Ишим. 18 августа Колчак об'являет всеобщую мобилизацию городского населения до 43-летнего возраста включительно. Партизанское движение немедленно принимает еще более грозный характер. Партизанскими отрядамп занимаются г. Камень, Усть-Каменогорск, ст. Тайшет и др. пункты. Подавляющее большинство мобилизованного городского населения присоединяется к партизанам. Бои на линии Курган—Акмолинск— Пшпм окончились полнейшим разгромом колчаковцев. 14 ноября Красная армия занимает столицу сибирской контр-революцпи г. Омск. 20 ноября партизанская армия Мамонтова выбивает колчаковцев пз Славгорода, 24—пз Семипалатинска и 9 декабря берет Барнаул. Правительство Колчака эвакуировалось в Иркутск, где реорганизовалось на новых «демократических» началах. Председателем совета министров был назначен Пепеляев, министром иностранных дел Третьяков, внутренних дел—Червеп-Водали, финансов—Бурышкип, торговли и промышленности—Окороков, земледелия—Петров, труда—Шумиловский, путей сообщения—Устругов, военный —ген. Ханжин, юстиции—Морозов, гоо. — 193 — контроля—Краснов и управляющий делами совета министров и верхов-него правителя—Гннс. Но и реорганизация не помогла. Красная армия освобождает Ново-Нпколаевск, Томск и двигается в Красноярску. 19 декабря восстают рабочие Черемховских каменноугольных копей, 21 декабря восстает Ннжпе-Удппскпй гарнизон, п 27 декабря начинается восстание рабочих в самом Иркутске. Чехо-словаки захватывая награбленное в Поволжье п Сибири имущество, спешно эвакуируются, расстраивая в конец железнодорожное сообщение. Поезд Колчака застревает ла ст, Иркутск, и Колчак, отрекшись от власти, отдается под покровительство чехов. 4 января 1920 года колчаковцы и пришедшие к ним на помощь семеновцы окончательно разбиты восставшими. Колчак и Пепеляев арестованы. Власть переходит к Политическому центру нз представителей социалистических партий и через несколько дней—к Революционному Комитету, выделенному Иркутским Советом Рабочих и Солдатских Депутатов. Постановлением Иркутского Революционного Трибу наха адмирал Колчак и последний премьер-министр его правительства Пепеляев были приговорены к смерти и расстреляны 7 февраля 1920 года. и) Юденич, Николай Николаевич,—родплся в 1862 г. С 1887 г. начат службу по генеральному штабу. Участвовал в русско-японской войне и был ранен. В 1913 г. был назначай начальником штаба кавказского военного округа. По образовании кавказской армии получил командование ею. После февральской революции был назначен главнокомандующим кавказского фронта вместо великого князя Николая Николаевича; до того уже прославился, как «покоритель Эрзерума», погромами и насилиями над турецким населением. При Временном Правительстве был уволен ген. Брусиловым за оппозицию «демократизации» армпн. В 1919 году стал во главе «Северо-Западного правительства», организованного англичанами в Эстонии. По приказу английского генерала Марша, действовавшего с полного согласия своего начальника генерала Гуфа, признал независимость белой Эстонии с условием, что эстонские войска немедленно примут участие в операциях против Петрограда. Юденич дважды пытался прорваться в Петроград. Первый поход начался 16-го мая взятием Красной Горки, форта па южном берегу Финского залива. Второй поход был предпринят в сентябре 1919 года в чрезвычайно опасный для Советской Республики момент, когда Деникин захватил Орел и угрожал Туле. Юденич был разбит па голову в ноябре 1919 года-^героическими усилиями петроградского пролетариата. (См. прим. 58). 67) Павловский, Сергей,—полковник, член «Народного Союза Защиты Родины н Свободы», один из ближайших сотрудников Б. Савинкова, организовал иа территории Польши отряд офицеров и, после заключения Рижского договора весной 1921 года, перешел из Польши советокопольскую границу и в течение 3Va месяцев оперировал в районе Минской губернии, совершив большое количество грабежей, убийств и вооруженных нападений, а затем, преследуемый частью Красной армии, бежал 13 — 194 — обратно и скрылся иа территория Польши. Здесь ои стал начальником оперативного отдела «Народного Союза Защиты Родппы и Свободы». В 1922 году оп снова появился но главе банды па Советской территории под Холмом, захватил г. Демьянск. Во время этого набега он совершил 18 вооруженных нападений, во время которых его бандой было убито 60 человек. 68) Северо-Западная армия (белая)—начала формироваться в Пскове в конце сентября 1918 года под покровительством и при материальной помощи Антанты. В первый период своей контр-революцяоппоп деятельности она состояла из добровольческого корпуса под командой генерала Родзянко. После первой неудачной попытки ген. Родзянко захватить Петроград, на территории Эстонии были сформированы новые отряды для увеличения численности Северо-Западной армии. К сентябрю 1919 года ее численность настолько возросла, что она была развернута в два корпуса, в состав коих входило 5 стрелковых дивизий и 1 отдельная бригада, всего около 18.000 штыков, 700 сабель, 60 орудий, 6 танков, 4 бронепоезда и 4 бронеавтомобиля. Оба корпуса составили так называемую «Северо-Западную армию", начальство над которой принял генерал Юденич; непосредственное же руководство операциями этих войск оставалось в руках ген. Родзянко. 28 сентября 1919 года 2-2 корпус Северо-Западной армии внезапно перешел в стремительное наступление в направлении Струги Белые и Псков. Красные войска, захваченные врасплох и уступая силе противника, имевшего танки, отошли. 10 октября „Северо-Западная армия* начала энергичное наступление в восточном направлении на Волосово— Гатчину и Лугу. 11 октября опа заняла Ямбург. Отсутствие красных резервов заставляло красные части отступать. Белая армия прибегала в охватам и глубоким обходам, вводя в дело тапки и многочисленные пулеметы. Вечером 16-го октября армия Юденича заняла Гатчину, а 17-го октября отстояла некоторыми своими частями от Петрограда на расстоянии дальнего артиллерийского выстрела. Наступая па Петроград, „Северо-Западная армия“ сделала попытку отрезать его от Москвы, для чего паправила часть своих сил на ст. Владимирская — ст. Тосио, намереваясь в последнем пункте перерезать линию Николаевской (Октябрьской) ж. д., по которой беспрерывной струей текла в осажденный Петроград помощь. 18 октября через ст. Тосно следовал в Петроград 8-й московский полк курсантов. Он был задержан, передан па Владимирскую ветку ж ночью выгрузился у полустанка Ново-Лисино, имея задачей прикрытие Тосненского железнодорожного узла. Несмотря на превосходные силы пехоты „Северо-Западной армии* и на ее танки, курсанты доблестно выполнили свою задачу. Они двое суток удерживали занимаемое ими положение в районе Ново-Лпсино, пока но пришли подкрепления и опасность миновала. — 195 — Между тем продолжались ожесточенные боп иа западных и юго-запад-пых подступах к Петрограду. К 21 октября „Северо-Западная армия" овладела предместьем Лпгово, Павловском, Детским Селом (быв. Царское Село), Красным Селом п царской Славянкой. Однако наступление „Северо-Западной армпп" было задержано. Прибывшая в Петроград помощь продовольствием п людьми, приток большого числа коммунистов — все это придавало больше л больше устойчивости красноармейским частям. 21 октября красная колппнекая ударная группа перешла в наступление, 24 октября красными был занят Павловск, 26 октября—Красное Село. Попытки коптр-наступления Юденича пе привели нп к чему. 81 октября Красная армия овладела Лугой; 3 ноября заняла станцию Мшинскую, 3 ноября—Гатчину. Комбинированный маневр 7 и 15 Красных армий с каждым днем наставлял Юденича все быстрее и быстрее покидать захваченную пм территорию. 14 ноября красные части после ожесточенного боя заняли Ямбург, чем и закончился поход «Северо-Западной армпп» на Петроград. Остатки «Северо-Западной армии», прижатые к эстонской границе и деморализованные, были частью взяты в плен, частью скрылись на террптори Эстонии и были разоружены на основании мирного договора, заключенного Советской Россией с Эстонией 2 февраля 1920 года, остальная же часть была переправлена через Данциг в Польшу, где явилась основным ядром армии Савинкова, Булак-Балаховнча и др. ®9) Белонолякалт были заняты в 1918-1920 г. г. районы следующих губерний: Минской, Гомельской, Киеве сой, Житомирской, Винницкой и Черниговской, в общей сложности 36 уездо:, в продолжении 105 месяцев п 8 дней. «’) Погромы (aitmii-eepeftcKiie) служили в руках царского правительства орудием затемнения сознания масс и средством для отвлечения последних от революционных выступлений. Российская коптр-рсволюцпя пе преминула воспользоваться этим орудном. В иерподы петлюровщины и де-пикипщипы (1919—20 г.) Украина была охвачена кровавыми погромами. Многочисленные атаманы, агенты п сподвижники Петлюры и Деникина (Григорьев, Тютюнпк, Соколовский, Зеленый, Соколов, Ангелы, Вороны и пр.) громили города и местечки Украины м беспощадно истребляли еврейское население. За 9 месяцев 1919 г.—с января по сентябрь,— по неполным данным, па Украпне было погромлено 402 пункта. Многие города за указанный период громились по нескольку раз. Наиболее пострадавшими от погромов городами были: Проскуров—1.650 убитых, Елисаветград 1.526 убитых, Фастов—1.000 убитых, Радомысль—1.000 убитых. Общее число убптых евреев ва Украпне за эти 9 месяцев не меньше 100 тысяч. Не меньшей жестокостью отличались погромы в Белоруссии, охватившие период польского отступления (июль 1920 г.) п бандитских набегов Булак-Балаховича (осень п зима 1920—21 г.). За указанный лериод бело поляками д бандами Булак-Балаховича было погромлено 13* — 108 - в Белоруссии, по неполным данным, 177 пунктов; потерпевших было 7.096 человек, средн которых насчитывалось: убитых—1.100 чел., раненых—150 и изнасилованных женщин—1.250. oi) Деникин, Аптон Иванович,—генерал. Во время русско-японской воины командовал полком. В период империалистической войны в 1916 г. был командиром 4-оп стрелковой дивизии на австро-германском фронте; затем командующим юго-западным фронтом. В марте 1917 т. Временное Правительство назначило генерала Деникина начальником штаба верховного главнокомандующего ген. Алексеева. На этом посту был до конца мая 1917 г. Замешанный в заговоре Корнилова, Деникин по приказу Керепского был арестован 1-го сентября 1917 г. в Бердичеве, но вскоре очутился па свободе. После Октябрьского переворота Деникин совместно с генералами' Алексеевым и Корниловым создали на Дону и Еубанп ядро будущей' Добровольческой армии, которое к концу декабря 1917 г. насчитывало-около 4000 человек и состояло преимущественно из кадровых офицеров, юнкеров и кулацких элементов казачества. После смерти Корни--лова 18 апреля 1918 г. во главе Добрармии стали Алексеев, ведавший' «внешней» политикой и финансовым хозяйством армпп, и Деникин, ведавший военной стороной. Поме смерти Алексеева (25 сентября 1918 г.) Деникин стал главнокомандующим Добровольческой армией. В конце сентября 1918 г. по приказу Деникина был организован вакоиосовещательный орган, так называемое, «Особое Совещание», состоявшее пз ряда ведомств (соответствовавших прежним министерствам); фактически же вся власть находилась в руках военных начальников. 21 декабря 1918 г. Деникин об‘явил себя «командующим всеми сухопутными и морскими силами, действующими на юге России». Е началу 1919 г. весь Дон, Кубань - и Северный Кавказ были заняты армией Деникина. С весны 1919 г. Деникин начал наступление па Украину. К концу августа вся Украина и Донецкая область были заняты Добровольческой армией, а к октябрю Деникин вапял Воронеж, Орел и Чернигов. На Украине немедленно началось отбирание помещичьих земель у крестьян, и было об'явлено о праве помещиков па урожая. Добровольческая армия повела борьбу с демократизмом и со всякой общественностью: повсеместно были разгромлены городские самоуправления, профсоюзы. Были отменены свобода союзов, стачек. Весь этот разгром сопровождался насилиями, избиениями, поркой и расстрелами. Губернии были-отданы под начальство военных губернаторов, уезды—приставов, деревни—старост и стражников. Всем югом России управляли 220 титулованных особ—сенаторов, генералов, царских губернаторов и предводителей дворянства. В своей внешней политике Деникин ориентировался на Антанту. 30 мая 1919 года Деникин, под давлением союзников, об‘янил о своем подчинении «верховному правителю» Колчаку. 8-го мая Деникиным была отправлена в Европу делегация t геп. Драгомировым во. главе. — 197 — В Париже делегация вдела свидание с Клемансо, во время коего обсуждались вопросы о подчинении Деникина Колчаку и о материальной помощи союзников Добровольческой армии. К концу октября 1919 г. в тылу Добровольческой армии стало развиваться сильное партизанское движение. К началу ноября Мариуполь и Екатерппослав были заняты Махно. В это же время против белых были двппуты Красная кавалерия Буденного и 8 армия: первая к юго-западу и вторая к востоку от Воронежа. После занятия Буденным Воронежа, а затем Касторнон н продвижения его дальше па юг, белые начали быстро отступать. В январе 1920 г. вся Украина была очищено от Добровольческой армии, а в феврале Красная армия достигла берегов Черного п Азовского морей. В марте был занят Новороссийск и очищен от белых весь Северный Кавказ. Остатки белых высадились в Крыму. В конце марта 1920 г. Деникин подписал приказ о назначении Врангеля главнокомандующим всеми вооруженными силами на юге России и выехал в Константинополь, а оттуда в Англию. В 1921 г. Деникин издал за границей свои мемуары: «Очерки русской смуты». °2) Мильеран, Александр,—родился в 1859 году. Получил юридическое образование. В своей адвокатской практике приобрел известность выступлениями по политическим и стачечным делам, между прочим, по делу русских анархистов в Париже в 1890 году. С1885 г. по 1919 г. неизменно избирался в палату депутатов. В середине 80-х годов примкнул к радикальной партии Клемансо, участвовал в издании радикальной газеты. Но вскоре разошелся с Клемансо по социальным вопросам, все больше приближаясь к социалистам, и в 1892 г. был одним из организаторов партии радикал-социалистов. В 1893 г. эта новая партия опубликовала избирательный манифест, в котором на первый план ставила покровительство труда н национализацию некоторых отраслей крупной промышленности. Относясь отрицательно к франко-русскому сближению, Мильеран в том же году энергично выступил против чрезмерных чествований России. В середине 90-х годов он сблизился с Жоресом, вступил в социалистическую партию п вместе с ним выступил за пересмотр дела Дрейфуса. Но в 1899 г. Мильеран, не испросив разрешения Интернационала, вступил в министерство Вальдек-Руссо, в качестве министра торговли и почт, участвуя, таким образом, в одном кабинете с палачей борцов Парижской Коммуны, генералом Галифэ, Поступок Мильерана вызвал большое брожение во П-м Интернационале, и Мильеран вышел из социалистической партии. Несмотря на проведенные Мильерапом социальные реформы (закон о всеобщем 10-тичасовом рабочем дне и о 8-мпчасовом в большинстве государственных предприятий; представительство профсоюзов в Высшем Совете Труда, организация местных Советов Труда и т. п.), во время его пребывания на посту министра торговли произошел целым ряд крупных забастовок, приводивших к кровавым столкновениям бастующих с войсками. В 1902 г. Мильеран вместе со всем кабинетом Вальдека-Руссо вышел в отставку, и вернулся к власти лишв1012г. в — 108 — качестве военного министра в кабинете Пуанкарэ. На атом посту Мпльеран развил такую реакционную деятельность, до того усилил влияние иезуитов и клерикалов в армии, что уже под давлением не одних только еоцпа-листов, но и республиканцев, вынужден был в конце 1912 г. уйти в отставку. В начале войны Мпльеран снова запил поет военного Министра в кабинете Впвпапи. Имея в своих руках военную цензуру,Милье-ран запретил, между прочим, газету Клемансо „Ilommo Libre“. Обнаружившееся к, осени 1915 года плохое состояние снабжении русской и французской армий военными припасами, а также плохое состояние санитарной части французской армии привело к отставке Мпльерана в ноябре 4915 года. В 1919 году он бмлинзначеи генеральным комиссаром Республики в Страсбурге п администратором Эльзас-Лотарингии. На выборах 1919 года Мпльеран образовал „Национальный блок1-, об'-единив в нем все реакционное, что плелось во французских буржуазных политических группировках. 1» начале 1920 г. после отставки кабинета Клемансо, Мпльеран стал премьером п министром иностранных дел. В ноябре 1920 года посте падения президента Дешаиэля, Мпльеран занял его пост Свое положение в качестве премьера и президента Мпльеран попользовал для поддержки интсрвепциоипстскоП политики по отношению к Советской России п непримиримой империалистической политики по отношению к Германии. Он был одним из главных виновников падения кабинета Бриана в 1922 году из-за относительно уступчивой политики последнего по отношению Германии па Каинской конференции. Мпльеран еще более усилил влияние клерикалов в стране, и, главным образом, благодаря его стараниям были восстановлены дипломатические сношения между Францией и Ватиканом. В июне 1924 года палата и сенат выразили Мильераиу недоверие п потребовали его отставки. Мпльеран долго сопротивлялся, указывая на „пеконстптуцяоипость“ отставки президента до истечения президентского срока. Но в конце концов ему пришлось уступить. На его место избран Думерг. и) Черчилль, Уинстон,—родился в 1874 г. В 1895 г. вступил н армию и служил в качестве офицера па Кубе, в Индии, Египте и Южной Африке; принимал участие в бурской войне, состоя одновременно корреспондентом лондонской консервативной газеты „Морнинг Пост". С военной службы окончательно ушел в 1916 году. Черчилль раньше принадлежал к консервативной партии и, в качестве консерватора, был впервые избран в парламент в 1900 г.; затем Черчилль перешел в либеральную партию и с 1906 г. по 1922 г. неизменно состоял членом парламента в качестве либерала. Па выборах 1922 и 1923 г. г. Черчилль потерпел поражение; с тех пор членом парламента больше не состоит. Ныне Черчилль примкнул опять к консерваторам. Свою политическую карьеру Черчилль начал в 1906 г. в качестве товарища министра колоний. С 1910—11 г. оп занимал ноет министра внутренних дел в либеральном кабинете Асквита. На стой должности он проявил себя сторонником применения самых жестоких мер против — 199 — рабочих. Он вооруженной сплои жестоко подавлял забастовки, расстреливал бастующих рабочих и поощрял штрейкбрехерство. С тех пор рабочие массы Англии ненавидят его более, чем кого-либо из остальных буржуазных политиков. U 1911 г. по 1915 г. оп был первым лордом адмиралтейства» За это время морской бюджет Англии увеличился более, чем в четыре раза. В качестве первого лорда, адмиралтейства, Черчилль был ипциатором Галлипольской авантюры союзников в 1915 году. Неудачный исход этой авантюры привел к отставке Черчилля в конце 1915 г. В 1917 году Черчилль занимал пост министра по делам воздушного флота в реорга-• нпзованпом кабинете Ллойд Джорджа. Эти посты он занимал до 1921 года. Свое пребывание на этих постах Черчилль использовал для самой активной поддержки интервенции в Советской России в 1918 г. н, добившись ее осуществления, он в декабре 1919 г., выступая в парламенте, заявил, что союзники органлзовали против Советского государства союз 14 государств, среди которых имеются и выделившиеся на окраинах РСФСР малые государства. Оп активно помогал контрреволюционным генералам, выступавшим против Советского государства. Среди официальных документов, имеющихся в распоряжении Советского правительства об этой его деятельности, крайне характерен один секретный доклад ген. Глебова (представителя Колчака), в котором, моду прочим, сказано: „Сегодня (3—4 мая 1919 г.) подаю меморандум (Черчиллю), который будет обсуждаться среди некоторых политических лидеров. Вообще же отношение (к белым) благоприятное, но скрывается от масс. Например: повпдимому, удастся посылка Деникину 2.500 волонтеров под флагом инструкторов, прв чем каждому офицеру разрешено будет завербовать 5 охотников-солдат. Это будет в строжайшей тайне, почему прошу дальше не передавать". II дальше Глебов указывает, что из-за боязни недовольства масс посылкой подкрепления Деникину «в парламенте Черчилль заявил, что для выполнения эвакуации (английских войск из Советской России) нужны свежие силы». Сам Черчилль в марте 1924 г., выступая на дополнительных выборах в Вестминстере, подтвердил свое участие в контр-револгоцповиой деятельности против Советской России и оправдывался тем, что «союзные правительства обещали русским генералам оказать поддержку деньгами и боевыми припасами, если они выступят против большевиков». В отставку он ушел вместе с кабинетом Ллонд Джорджа в октябре 1922 г., и с тех пор правительственных постов больше не занимает. В настоящее время оп усиленно работает над осуществлением своего старого лозунга «об едипемия всех анти-соцпалпстпческвх сил в стране», резко выступая против рабочего правительства. ®4) Пилеудский, Юзеф, — родился в 1867 г. в семье агронома-теоретика в имении Жулове, Свенцянекоги уезда, Виленской губ. По окончании вилепскоп русской гимназии, Ппдсудскпй поступил па медицинский факультет Харьковского университета; принимал участие, в студенческих боспоря/ucax и вынужден был возвратиться в где вступил в местную социалистическую организацию. В 1888 г. — 200 — Пилсудский был сослан в Сибирь за мнимое участие в покушении на царя. По возвращении из ссылки в 1892 г., в момент усиленного роста рабочего движения в Польше, он вступил одним из первых в польскую социалистическую партию. В 1894 г. Пилсудский основа! тайную типографию в Лодзи и начал издавать партийный орган 11.11.С. «Гоботиик». Спустя некоторое время оп был арестован, ио н 1901 г. удачно бежал из петербургской тюрьмы в Галицию. В Кракове вместо о несколькими своими единомышленниками Пилсудским развивал и пропагандировал идею вооруженного восстания Польши против России. Во время русско-японской войны Пилсудский предлагал японскому правительству помочь вооружению Польши с тем, чтобы вызвать восетаппе в тылу русской армии. В 1906 году «и организовал боевую организацию НИС с целью выполнения террористических актов против представителей царпюго нравительства в Польше. С 1908 г. Пилсудский приступил к организации польских стрелецких отрядов в Галиции. Во главе. :чи\ отрядов Пилсудский в августе 1914 г., совместно с австрийский армией, начал военные действия против России, пытаясь одновременно вызвать национальное движение в Польше. Положение польских войск в австрийской армпп неминуемо привело Пилсудского к конфликту' с австрийским командованием. Последнее сведением польских войск в особый «Польский Вспомогательным Корпус» думало решить вопрос, но Пилсудского это решение пе удовлетворило, и оп в сентябре 1916 г. подал в отставку и оставил военную службу. В 1917 г. Пилсудский возвратился в Варшаву к принимал участие в работах организованного австро-немецкими оккупационными властями Временного Государственного Совета, в качестве руководителя военной комиссии. Деятельность Пилсудского сводилась к объединению всех польских партий на платформе независимости п борьбы против компромиссного разрешения польского вопроса. В июле 1917 г. за агитацию среди польских солдат, в результате которой польские войска отказались присягнуть па верность оккупационным войскам, Пилсудский был арестован немцами и интернирован в Магдебурге. Поражение центральных держав и германская революция в ноябре 1918 г. освободили Пилсудского, и оп возвратился в Варшаву. Регентский совет вручил ему верховную государственную власть. В феврале 1919 г. Пилсудский передал власть Учредительному Сейму, который единогласно избрал его начальником государства и верховным вождем вооруженных сил государства., Пилсудский за время своей деятельности в качестве начальника государства неуклонно стремился проводить в жизнь федералистичесвую программу. Будучи расшифрованной, эта программа оказалась стремлением к возможно большему расчленению России па самостоятельные государства п к об1едипеиию этих государств в федеральный союз под гегемонией Польши. В июле 1919 г. Пилсудский оккупировал Восточную Галицию. Несколько позднее захват этот получил санкцию Верховного Совет* Антанты. — 201 — В этом же 1919 г. Пилсудский предпринял наступление против’ Советской России п в апреле запил Виленщину, насильно присоединив; ее к Польше. В марте 1920 г. Пилсудский в союзе с Петлюрой начал войну против Советской России. 8 мая польские войска заняли Киев.- . Спустя несколько дней, под натиском Красной армии, они вынуждены были оставить Киев и бежать из Украины. В августе бои происходили: уже в 10-ти верстах от Варшавы, и лишь благодаря вмешательству француз ского командования, в лице ген. Вейгана и французских инструкторов, польская армия избегла полной катастрофы. Неудача «киевской авантюры» Пил--судского вынудила его снять свою кандидатуру в президенты во время выборов в ноябре - декабре 1922 г. Оп еще педолгое время был председателем малого военного совета, по вскоре ушел от официальной государственной деятсльпостп, неуклонно продолжая свою активную анти советскую работу, П6) Гнилорыбов-казачий полковник, представитель так называемого демократического крыла Донского казачества. По соглашению между савппковским „Русским Политическим Комитетом" (си. прим. 69) и польским правительством, он был иазиачеи начальником коптр-рево-поцпонных казаков, на которых была, возложена пограничная служба. В савииковском Народной Союзе Защиты Родины и Свободы в Варшаве Гпплорыбов был начальником террористического отдела. В поте ог 4-го июля 1921 г. польскому мпп. пи. дел г. Скирмунту тов. Чичерин требовал высылки Гпилорыбова из пределов Польши. 66) Петлюра, Симоп Васильевич, был в 1917 году скромным бухгалтером Восточного Транспортного О-ва в Москве и заурядным членом украинской социал-демократической партии, примыкая к ее правому крылу. Начало его политической карьеры относится к моменту Октябрьского переворота. В ноябре 1917 года С. Петлюра назначается секретарем по военным делам при Генеральном Секретариате Украинской Центральной Рады, состоявшей из украинских зс-эров, меньшевиков и др. мелко-буржуазных партий и групп. После того, как делегация Центральной Рады, с эс эром Голубовичем во главе, предала Россию во. время Брестских переговоров n 9 февраля 1918 года заключила сепаратный мир и наступательный союз с немцами против Советской России, Петлюра в феврале—марте 1918 года прп помощи немецкой1 армии, приглашенной Центральной Радой (18 февраля 1918 г.), очистил Украину от большевистских войск. Но немцы вскоре расправились и с Центральной Радой, низложили ее, передали власть гетману Скоропадскому. Тогда Украинский Национальный Союз, в который входил и Петлюра, попытался сговориться с гетманом о вхождении в правительство членов Национального Союза. Но к осени 1918 г., после свидания Краснова со Скоропадским, когда гетиан явно начал ориентироваться иа великодержавный белый Дон, Национальный Союз в Белой Церкви, Киевской губ., провозгласил Директорию (14 ноября 1918 г.) и призвал украинский народ к вооружеппой борьбе против гетмана и за независимость Украины. С. Петлюра был тогда назначен Директорией па пост главного атамана вооруженных сил против гетмана. 14 декабря 1918 г. — 202 •— Киев сдался Петлюре. За время пребывания Директории па Украине (до февраля' 1919 г.) Петлюра проводил антирабочую политику: производились военные палеты па профсоюзы, сопровождавшиеся арестами и убийствами рабочих. В марте 1919 г., после вторичного замятия Украины большевиками, главный атаман украинских войск С. Петлюра обратился к французскому командованию в Одессе (см. прим. 135) за помощью против большевиков Между Директорией Украины и французским командованием было выработано соглашение, согласно которому контроль над железпымп дорогами п финансами Украины был передан французам и был установлен принцип вознаграждения землевладельцев за конфискованные земли. Договор этот должен был быть подписан в конце марта, по распоряя:енпем пз Парижа переговоры о соглашении были вдруг прерваны. После германской революции (ноябрь 1918 г.) и эвакуации немецких войск Петлюра попытался восстановить свою власть, но был сброшен восстанием трудящихся масс Украины и вынужден был эмигрировать в Галицию, где занялся организацией партизанской борьбы и бандитских налетов иа Советскую Украину. В конце 1919 г. Петлюра вел переговоры с Польшей о совместном выступлении против Советской России, и 21 апреля 1920 г., в момент польского наступления на Украину, между Петлюрой и Пилсудским был заключен военный союз. Польша признала Директорию независимой Украинской республики под председательством главного атамана Украинской армии С. Петлюры. Вслед затем, 26 апреля, в момент переговоров между Польшей и Советской Россией о перемирии, начальник польского государства 10. Пилсудский обратился с воззванием к Украине, призывая ее признать Петлюру. Союз Петлюры с Польшей до сих пор еще не расторгнут. и) Росеелевич, Михаил—бывший офицер царского генерального штаба. Во время империалистической войны запинал видные посты в армии. В 1918 г., пробравшись через Советский фронт, поступил па службу к Врангелю. Там он занимал должность пом. пач. оперативного отдела штаба армии. Впдя, что дела Врангели плохи, Росеелевич бросил Врангелевскую армию, направился в Одессу, а оттуда бежал в Югославию. Попав по дороге в Румынию, он вместе с другими был подвергнут аресту и отправлен в Тульчинский лагерь, откуда ему, спустя 2—3 месяца, удалось выбраться в Белград, где устроился в качестве землемера при министерстве финансов. Желая пробраться в Петроград к своей жепе, Росеелевич едет в Берлин, где пытается получить от Советских делегаций пропуск в Советскую Россию. В этом ему было отказано. Он вернулся в Белград. В Белграде сотрудник Савинкова, проф. Одипец, предложил Росселе-випу поехать в Варшаву к Савинкову па работу. Росеелевич согласился. В Варшаве оп работает сначала во главе савинковского специального «управления по делам интернированных», а затем в разведывательном отделе при «Союзе Защиты Родины и Свободы». В середине 1921 г. он становится во главе разведывательного отдела. — 203 — В июне 1921 года в Варшаве под председательством Б. Савинкова состоялся с'езд «Союза Защиты Родины и Свободы». Роеселевич вел протоколы заседании п составлял повестки дня. С'езд’ выработал программу п план устройства восстаний в Советской России. Во главе организаций союза должен был стоять штаб, в котором Росселевичу предназначалось возглавлять оперативный отдел. В июле 1922 года Росселевич нелегально прибыл в Петроград и, установив, что за ним ведется наблюдение, уехал в Донбасс, где устроился на службу. Туда вскоре приехала его жена. Росселевич встретился с ней в Харькове, по в тот же день был арестован. Дело Росселевича слушалось в Ленинграде в выездной сессии Верховного Суда. Около двух десятков свидетелей прошло перед судом. После двухнедельного разбирательства, 12 пюпя 1924 г. (после 15 часов совещания), суд приговорил Росселевича к высшей мере наказания. ®8) См. прпм. 69. °9) Русский Политический Комитет был организован Борисом Савинковым в Варшаве в 1920 г. При этом комитете был организован Русский Эвакуационный Комитет, а после неудачного похода на Мозырь при Политическом Комитете была организована Ликвидационная Комиссия, яко бы, для ликвидации военного имущества остатков армий Бала-ховпча и Поремыкппа. Фактически же эти комитеты и комиссия совершенно открыто п официально действовали против Советской России. На основании удостоверений Русского Политического Комитета высшие власти Полыпп выдавали савипковским агентам официальные польские удостоверения, необходимые для их работы в Польше и для перехода польской границы на Советскую территорию. Все эти организации послужили впоследствии ядром созданного Савинковым .•Народного Союза Защиты Родины и Свободы» (см. прим. 25). ’°) Информационное бюро при Савиаковском штабе Русского Эвакуационного Комитета в Польше пиело целью: распределять шпионов п направлять их работу, следить за деятельностью контр-разведочных отрядов; составлять сводки на основаипп полученных от шпионов сведений и т. д. Эти сведения направлялись к Савинкову и в польский генеральный штаб. Пз показаний одного из крупнейших работников Савинков-ского штаба, Росселевича, выяснилось, что эти сведсиия направлялись не только в генеральный штаб, а шли одновременно и в Париж. Информационное бюро снабжало своих покровителей во Франции и Польше шпионскими докладами о состоянии Красной армии, о ее материальной обеспеченности, о настроении красноармейцев, командиров, о работе советских хозяйственных органов, заводов и т. д. Особенно, следило Информационное бюро за Ленинградом, Москвой, Тулой (оружейные заводы), Донбассом. Во главе Информационного бюро стоял брат Бориса Савинкова Виктор Савинков, а впоследствии, когда его работа Б. Савинкову не понравилась, он поставил во главе бюро быв. офицера царского генерального штаба Михаила Росселевича, проявившего себя в качестве — 204 — «попечителя» интернированных в Полине савпиковскнх солдат после М неудачного похода па Мозырь дотом 1921 г. ”) Довойш-Соллтуо—поляк по происхождению, бывший офицер одного из царскпх гвардейских полков. Вместе с геп. Галлером участвовал в формировании польских легионов. В начато 1918 г., после заключения договора между Гермаппей и Украиной о переходе Холмщппы к Украине, Соллогуб вместе с войсками геи. Галлера перешел па территорию Украины. После окружения немцами польских частей под Каневой, Довойно-Соллогуб бежал сначала в Москву, а затем па Север. В бытность английских оккупантов на Севере Соллогуб командовал незначительной польской частью, за что был награждай английским орденом. Затем он отправился во Францию и принимал участие в формировании польских частей. При правительство Морачсвского Довойно-Соллогуб участвовал в затворе правых (см. прим. 150), за что поплатился несколькими месяцами тюрьмы. В 1920 г. ДовиГшп-Сожигуб был прпкомапдпроваи ко II отделу польского генерального пггаба, для связи с министерством иностранных дел. После ухода Пилсудского Довойпо-Соллогуб выставлялся правыми кандидатом па пост начальника II отдела генерального штаба. По позднейшим снедениям из Варшавы, Довойно-Соллогуб отстранен от воякой работы в армии. Галлер, Иосиф, - генерал, народе вый демократ. В свое время был сотрудников Пилсудского по формированию польских легионов в Австрии. Летом 1917 г., когда польские войска отказались присягать на верность австро-германским оккупантам, часть, которой командовал Галлер, об’явила себя нейтральной по отношению к немцам. В начале 1918 г. после заключения договора между Украиной и Германией, ио которому Холлщппа перешла к Украине, Галлер порвал сношения с немцами и перешел па территорию Советской Украины, откуда прибыл •в Москву и вел переговоры с Советским правительством о судьбе польских частей, находищихся па территории Советской России. В Москве Галлера посетили представители польской пародовой демократии с предложением перебросить своп войска на Мурман дли совместных действий с войсками союзников. Тем временем немцы начали наступление на Советскую Украину и под Каневой окружили польские военные части. Ген. Галлеру с группой офицеров удалось бежать, и оп направился в Мурман, где издал обращение к полякам с призывом ехать па Мурман. Вскоре Галлер уехал во Францию, где приступил к вербовке частей яз пленных поляков. Сформированные им части известны иод названием «галлерчиков». При возвращении в Польшу ген. Галлер был встречен, как народный герои. Правыми кругами оп неизменно выставлялся в противовес Пилсудскому. В настоящее время ген. Галлер—член сейма, представитель крайнего правого его крыла. ,а) Тютюник, Максим, — петлюровский атаман, командовавший в 1919 г. Киевской дивизией. Весной 1920 г. Тютюник оперировал па Волыни и в Киевщине против Советских войск по пути их отступления. Много еврейских местечек было разгромлено бандами Тютюпика. — 206 — По занятии Украины Советскими войсками, Тютюнпк в июле 1920 г. скрылся в Польшу, откуда устраивал набеги иа пограничные пункты Украпны. В конце 1923 г. М. Тютюнпк обратился в ВУЦИК о заявлением о своем раскаянии, ВУЦПК-ом Тютюнпк был помилован. 73) Винокуров—агспт впленското пункта „Союза Защиты Родины: п Свободы“. п) Свежевский, Виктор Иванович, — подполковник. Был командиром батареи Красной армпп па фронте против Юденича и сдался последнему вместе со своей батареей весной 1919 г. Юденич оставил его-на той же командной должности. Свежевский стал сражаться против; Красной армии. После разгрома юденпчевской армпп Свежевский перешел па командную службу в Польшу к геи. Перемыкппу, армия которого продолжала военные действия против Советской России и после перемирия между Россией п Польшей. В августе 1921 г., после интернирования остатков HToii бетой армии, Свежевский с одобрения Савинкова отправился в Москву с целью воеииого шпионажа и для выполнения покушения па т. Лепина. В феврале 1923 г. Военной Коллегией Верховного Суда РСФСР Свежевский был приговорен к высшей мере наказания. £ § №) Карпович—одни из активных работников Савпнковской подпольно-шпионской организации в Гомельской губ. Карпович получил от На-родпого Союза Защиты Родины п Свободы 2 килограмма ядов на пред-мет отравления пищи войсковых частей Красной армии. Шпионская организация, в которой участвовал Карпович, была раскрыта и ликвидирована летом 1921 года. Бая.петъсв Борис-член меньшевистской партии. В 1905 году проживал в Соединенных Штатах под именем Юрьев. После февральской революции Борис Бахметьев был тов. министра торговли и промышленности, а в мае 1917 г. во главе чрезвычайной миссии был командирован Временным Правительством в Соединенные Штаты, где занял место последпего царского посла Георгия Бахметева, Борис Бахметьев пользовался иодным доверием крупной американской буржуазии п ее правительства, получив от ппх в свое распоряжение около 170 или. долларов в виде займа российскому государству. Для того же, чтобы заслужить такое доверие, Бахметьев 10 июня 1917 года выступил в американском Конгрессе (парламенте) с речью, в которой убеждал американских банкиров в том, что Временное Правительство будет бороться с немцами до победного конца, а против своих внутренних врагов „Временное Правительство постановило принять самые решительные меры, прибегнуть даже, в случае надобности, к силе, несмотря на свое постоянное стремление к мирному разрешению вопросов". В полном согласии с этим заявлением Бахметьев тратил полученные им в Соединенных Штатах деньги на поддержку всех контр-революционеров и белогвардейцев п всех лиц, ведших интриги против Советского правительства. Борис Савинков был одним из них. ”) Маклаков, В. Л.—московский присяжный поверенный; член Ш и IV Государственной Думы; кадет-монархист. В начала октября — 206 — 1917 г. был назначен Керенским послом в Париж, куда прибыл после Октябрьской революции п не мог уже вручить своп верительные грамоты. Французское правительство поддерживало с ним „официозные" отношения вплоть до 1923 г. Его даже официально приглашали дли дачи об'ясненпй по Бессарабскому вопросу. Маклаков об’едпнпл всех бывших царскпх дипломатов в западной Европе и был одним пз учредителей .Центра Действий". 78} Бенеш Эдуард, профессор академии коммерческой паук в Праге, с сентября 1921 г. по октябрь 1922 г. был премьером Чехо-Словацкой республики, а ныпе—ее министр иностранных дел. С 1905 года Бенеш почти непрерывно проживал в Париже, где закопчпл свое образование в Сорбонне и начал свою общественную работу. Долголетнее пребывание в Париже сделало пз Бенеша определенного западника, франкофила. Став после образования Чехо-Словацкого государства министром иностранных дел, Бепеш в очень сильной степени явился проводником французской политики, так как помимо государственных соображений— охрана приобретенных территорий по Версальскому договору—в ориентации Бепеша на Францию играло большую роль его суб'ектпвпое отношение к Франция. Стремясь, однако, быть реальным политиком, Бепеш старался и старается приложить все своп усилия, чтобы сглаживать противоречия между Англией и Францией, грозящие существованию Версальского мира. Бепеш для этой цели предпринимает ряд поездок в Париж, Лондон, курсирует между этими столицами, став, по выражению некоторых западных политиков, дипломатическими комми-вояжером. Для охраны незыблемости того же Версальского и др. послевоенных договоров (Трианоиский, С.-Жермепский) Бенеш создает так называемую Малую Аптанту—союз Чехо-Словакии, Румынии п Югославии. Эта организация, однако, ускользнула из-под его руководства. Иллюстрацией может послужить хотя бы заключенный в начале 1924 г. Югославо-Итальянский договор, явившийся большой неожиданностью для Бенеша. Созданная, главным образом, для защиты против попыток венгерской реставрации, Малая Антанта натолкнулась па ряд противоречий, мешающих согласованным выступлениям ее. В первую и главную очередь—русский вопрос. Бенеш, как уже указано, по воспитанию тяготеет к Франции. Традиционный панславизм чехов у Бенеша заменен франкофильскими стремлениями. Демократическо-социалистическая национальная идеология Бекеша ие могла примириться с Советской властью. Оба эти явления, естественно, не могли создать у Бенеша положительного настроения в решении вопроса об отношении к СССР. Будучи учеником Масарика, Бепеш, однако, в русском вопросе проявил большую самостоятельность. За время своего руководства внешней политикой Чехо-Словакии, Бенеш в своих выступлениях подчеркивал, что ои стремится к установлению таких же сношений с Совет- — 207 — CKoii властью, какие существуют у Чехо-Словакии с Францией. Большую роль в проведении такого сближения Бепеш отводит той эмиграции, которая в настоящее время на деньги чехо-словацкого парода живет в Чехо-Словакии. Как и на Масарика, так и па Бенеша сильное влияние' оказывают ес-эры. Бывший морской мпипгтр времени Керенского- эс-эр Лебедев одно время являлся неофициальным советником министерства иностранных дел по русским делам. Бенеш принимает также деятельное участие в работах Лиги Наций; в последней ее сессии он был избран членом Совета Лиги Нации. И здесь Бенеш выделяется пз всех представителей малых народов своими постоянными стремлениями улаживать все спорные вопросы между Англией и Францией. ”) Нобель, Людвиг Эмануиловпч, в 1874 году основал «нефтяное товарищество бр. Нобель», реорганизовавшее бакинское нефтяное дело. Фирма бр. Нобель являлась крупнейшим владельцем бакинских нефтяных промыслов, ряда перегонных заводов, наливного флота на Каспийском море п на Волге и имела собственные цистерны на железных дорогах. Бр. Нобель были связаны со многими другими фирмами, удовлетворяли 13% потребности Германии и Австрии в нефтетопливе, Йз Б60,5 млн. нудов нефти, добытой в России в 1914 году, 76,6 млп. пудов принадлежали т-ву бр. Нобель. Из предприятий, не принадлежавших товариществу, половина все-таки находилась под влиянием фирмы. После Октябрьской революции владения бр. Нобель были национализированы. Бывшие владельцы в 1920 г. вели переговоры с иностранной нефтяной компанией Шелль о продаже последней своих бакинских акций. Часть акций Нобеля в 1921 году была приобретена «Standard Oil С°» п оказалось, таким образом, в руках американцев. Бывшие владельцы бакинской нефти о момента Октябрьской революцпи поддерживали контр-революциопное движение в Советской России, где они долгое время содержали на жалоЬаньи специальных шпионов, доносивших своим хозяевам о состоянии бакинских нефтяных промыслов. so) Муссолини Бенито, в молодости был преподавателем в элементарной школе маленького городка в области Романьп. Выдавая , себя за анархиста, он дружил с социалистами. Спасаясь от полицейских преследований, эмигрировал за границу. Жил в Швейцарии, во Франции п в Тредтиио, бывшем тогда под властью Австро-Венгерской монархии, где вошел в более тесную связь с социалистами. Подпав под амнистию, Муссолини вернулся в Италию п приступил к изданию еженедельной социалистической газеты в своей родной провинции, где вскоре занял место секретаря провинциальной федерации социалистической партии, оставаясь на крайнем левом фланге партии. Он тогда начал кампанию против патриотического уклона социал-реформистов, завершившуюся в 1912 г. исключением последних ив социалистической партии. Муссолини стал тогда редактором центрального органа социалистической партии — 208 — «Аванти». Следующая кампания Муссолини против социалистов франк массонов закончилась в 1914 г. их исключением из партии. В первые месяцы воины 1914—1918 г.г. Муссолини стоял за нейтралитет Италии, ио вскоре уже об'явил себя сторонником выступления Италии на стороне Антанты. Муссолини был исключен из партии. С этих пор он становится горячим интервенционистом и выпускает •в Милане газету „Пололо д'Пта.тпя“, финансируемую промышленными ;п политическими группами, заинтересованными в вовлечении Италии в войну. Война объявлена, и Муссолини отправляется солдатом на фронт, где был раней. После воины он приступает к организации фашистских групп. Муссолини—-незаурядный оратор и журналист. На парламентских выборах в мае 1921 г. он попадает в число 35 фашистских депутатов, прошедших в палату. Находившийся в это время у власти Джиолиттж и смепившпе ето затем па короткое время кабинеты Бопоми п Факта предоставляют полную свободу действий фашистам, которые подчиняют своему влиянию армию, полицейский аппарат, и 29 октября 1922 года Муссолини, благодаря критическому послевоенному положению Италии, становится у власти. Крупные промышленники и аграрии видят в ней спасителя отечества; его поддерживают также мелкая буржуазия и некоторые круги интеллигенции, одурманенные патриотическими лозунгами о величин Италии. Очутившись у властп, Муссолини сразу становится на путь беспощадного террора по отношению к рабочим массам и революционный политическим партиям. Массовые аресты, разгром рабочих организаций, редакций революционных органов печати и т. п. становятся обычным явлением. Жестокая кампания предпринимается против 8-ми часового рабочего дня, за понижение заработной платы и проч. И хотя нефашпстское парламентское большинство не препятствует этой политике Муссолини, он, желая обезопасить себя от всяких случайностей, проводит новый избирательный закон, обеспечивающий 8/я мест в палате фашистам. После разгона палаты в начале 1924 г., происходят повые выборы, давшие Муссолини предусмотренное упомянутым выше законом большинство в парламенте. Все это, однако, не только пе укрепляет позиции Муссолини, но с каждым днем вырывает почву из-под его ног. Процесс разложения внутри фашизма—борьба в фашистских верхах за влияние и места, все растущее недовольство фашизмом мелко-буржуазиых слоев, страдающих от дороговизны жизни, налогов и неслыханного полицейского гнета; рост революционной энергии пролетариата, сказывающийся в забастовках, демонстрациях протеста—все это подготовило путь к взрыву негодования, охватившего широкие общественные круги Италии в июле 1924 года в связи с убийством социалистического депутата Матеоттп. Виновниками убийства этого депутата оказались, как известно, высокопоставленные .фашистские деятели, стоявшие очень близко к Муссолини, — 209 — В области внешней политики самым крупным актом правления Муссолини явилось заключение 7 февраля 1924 года итало-советского договора, основанное на признании СССР „де-юре". На втот решительный Шаг толкнули Муссолини финансово-деловые круги Италии, нуждающиеся в сырье и в подыскании рынков для сбыта предметов своей промышленности. Савинков—блпвкпй друг Муссолини, и в 1922 г. обращался к Муссолини 8а денежным пособием. Пособия, по его словам, не получил. 81) „Центр Действия* (конспиративная контр-револтоционная организация)—-был организован кадетами и народными социалистами в 1921 году в Париже. В „Цептр Действий" (ЦД) вошли: бывш. член северного правительства Чайковский, Карташев, Третьяков, Волков, Семенов п Вакар-Зелинскпй. „Центр Действий" поставил своей задачей об'единенпе всех эмигрантских группировок и организацию «общественных сил» России для борьбы с Советской властью под лозунгом: „Родина, народоправство, федерация, собственность". В целях получения субсидий от иностранных государств, „Центр Действий" широко занялся шпионской работой по заданиям разведывательных органов союзников. Представители этой организации в Варшаве—Б. А. Еврепнов и А. Вакар— вошли в соглашение с рядом учреждений и, в частности, со вторым отделом польского генерального штаба. На территории Польши были созданы резидентуры ,ЦД“, которые ведали отправкой агентов в Советскую Россию п попутно обслуживали второй отдел польского генштаба. Одним из крупных отделений „ЦД" был „Киевский областной центр действий"; оп организовал ячейки „Союза" и имел самую тесную и неразрывную связь о польской охранкой и Парижем. В апреле 1924 года в Кпеве слушалось дело главных деятелей „Областного центра действий", которые судом были приговорены к высшей мере наказания. Кассационная жалоба 13 осужденных, ссылавшихся иа неправильную квалификацию их преступления по ст. ст. 60—62 и просивших о смягчении приговора, Уголовно-Кассацпопной Коллегией Верховного Суда была оставлена без последствий. 17 мая 1924 года ВУЦПК рассматривал ходатайство осужденных о помиловании и, в виду укрепившегося положения СССР и полного бессилия буржуазии восстановить в СССР капиталистический строй, нашел возможным смягчить приговор суда, заменив высшую меру наказания лишением свободы на рцзные сроки. Интересно отметить, что в связи с процессом „Киевского областного центра действий" Пуанкарэ в апреле 1924 года отправил Советскому правительству ноту, в которой, прикрываясь маской гуманности, «ходатайствовал» о снисхождении к «русским коллегам» французскпх ученых. Достойный ответ был дап Пуанкарэ нотой т. Чичерина от 11-го апреля 1924 года, что „Правительство СССР с негодованием отклоняет попытку французского правительства вмещаться в'исудебпое разбирательство дола о киевских шпионах и изменниках". 14 — 210 — Все ученые крута СССР разоблачили маску «гуманности» Пуанкарэ, говорившего от имени «французских коллег». Начинав с Киева, всей Украины, Ленинграда, Москвы и кончая всеми учеными центрами СССР, уже не говоря о центральном комитете профессионального союза работников просвещения и организаций ученых,—все выражали свое негодование, вызванное нотой Пуанкарэ. Сами подсудимые, за которых «ходатайствовал11 Пуанкарэ, дали ему достойный ответ, в котором, признавая себя виновными перед рабоче-крестьянской властью, отвергали (заступничество гуманного Пуанкарэ». 82) Вакар, Николай Платонович,—вместе с Чайковским п Демидовым основм «Центр Действия» в Париже (см. прим. 81), руководил организацией отделений Ц. Д. па территории Советских Республик. Основные отделения были ил организованы в Москве и Киеве. Последние были ликвидированы в июле 1923 года. 83) Уфимекое Государственное Совещание было созвано белыми 8-ГО сентября 1918 года. Целью совещания было создание Всероссийского антисоветского правительства. В состав совещании входили: 1) представители „правительств*: Самарского, Сибирского, Екатеринбургского; 2) делегаты казачьих войск: Оренбурга, Урала, Астрахани, Енисейска, Иркутска и Семипалатинска; 3) находившиеся в белом стане члены Учредительного Собрания; 4) представители местных самоуправлений и национальных групп; 5) представители политических партий: эс-эров, меньшевиков, народных социалистов, кадетов, плехановской группы «Единство» и «Союза Возрождения России». На совещании присутствовали 170 человек, среди которых было 60 членов Учредительного Собрания. Эс-эры п меньшевики, составлявшие большинство совещания, стояли на точке зрения коалиционной центральной власти, ответственной перед Учредительным Собранием в лице его заместителя—комитета членов Учредительного Собрания. Центральная власть мыслилась вс-эрами в виде Директории из 5—7 человек, образующих при себе кабинет министров. Кадеты, как и «Союз Возрождении России», поддерживаемые представителями Сибирского правительства, заявили гебя сторонниками единоличной диктаторской власти. Но в виду невозможности создать таковую, они готовы были мириться с Директорией, при условии, если последняя будет полновластна. После длительного торга между правой и левой частью Совещания 23-го сентября была избрана Директория в составе: Н. Д Авксентьева, Н. й. Астрова, ген. В. Болдырева, П. Вологодского и И. В. Чайковского. В заместители к нпм были избраны: Аргунов, ген. Алексеев, Виноградов, проф. Сапожников и Зензинов. Так как Астров п Чайковский находились тогда вне Поволжья и Сибири, Директория фактически сложилась из следующих лиц: двух эс-эров—Авксентьева, Зензииова, друх кадетов—Сапожникова и Виноградова 1Гген. Болдырева. В последние дни существования Директории с Дальнего Востока вернулся Вологодский п запил место Сапожникова. Согласно решению Уфимского Совещания, Директория была обязана дать отчет о своей деятельности Учредительному Собранию, которое «возобновит свои заседания 1 января — 211 — 1919 года, если к этому времени будут иеться на лицо 201 депутат Din 1 февраля при наличии кворума в у, членов Учредительного Собрания. К концу совещания в Уфу эвакуировался Совет Управляющих Ведомствами Самарского Правительства и Комитет членов Учредительного Собраппя (Комуч). В виду успешного наступления красных войск и уменьшения территории Учредительного Собрания, Совет Управляющих был сокращен до 4 человек в составе: Веденяпина, Климушкина, Филипповского и Нестерова. Комуч, в виду создания Всероссийской власти, об'явил себя распущенным, реорганизовавшись в с'езд членов Учредительного Собрания. П с'езд, п Совет Управляющих были разогнаны войсками Сибирского правительства, после переворота 18 ноября 1918 года, когда была ликвидирована Директория (подробнее об этом—см. прим. 55). 84) Предпарламент, или так называемый «Совет Республик и» был создан правительством Керенского 20 (7) октября 1917 года. Составился он из Демократического Совета, пополненного представителями буржуазных партий, и до созыва Учредительного Собрания должен был заменять представительный орган. Демократический Совет был выделен из состава Демократического Совещания, созванного Временным Правительством в Петрограде 27 (14) сентября 1917 года. Демократическое Совещание, состоявшее из представителей Ц. И. К., г) бернских Советов, городов, земств, профсоюзов и кооперативов, имело мелкобуржуазное большинство, руководимое эс-зрами и меньшевиками. Однако, несмотря на старания вождей соглашательских партий, Демократическое Совещание высказалось против коалиция с буржуазией и поэтому в Демократический Совет не были включены представители цензовой буржуазии. Но под давлением Керенского делегация Демократического Совета согласилась на включение в состав Совета 120 представителей буржуазии во главе с кадетами. Образованный, таким образом, предпарламент имел буржуазное большинство. Большевистская фракция о т. Троцким во главе покинула предпарламент. 86) Совет казачьих войск был выделен учредительным с'ездом казачьего союза 30 (17 июня) 1917 года. Совет состоял из представителей верхушечного слоя казачества, главным образом, 1, 4 и 14 казачьих полков, находившихся в Петрограде и принимавших активное участие в подавлении июльского восстания Петроградского пролетариата. В августе Совет выступил за отсрочку созыва Учредительного Собрания. Совет имел 6 мест в «предпарламенте». Руководство в Совете принадлежало, кадетам. Одним из вождей Совета был известный контр-революционныи атаман_ Дутов. Членом Совета был также Борис Савинков. 8в) Юнкерские училища впервые открылись в России во второй половине 50-х годов прошлого века и имели своей задачей подготовку офицеров пехоты и кавалерии. Все юнкерские училища находились в ведении главных начальников военных округов и подчинялись начальникам окружных штабов. Во время революции юнкера были оплотом контр-рево-14* __ 212 __ люцип. В Кольские дав 1917 г. они выступили в Петрограде против восставши рабочих п солдат. В Киеве, 5 июля 1917 г„ к икера устроили налет иа большевистский комитет и разгромили его. Го время октябрьского переворота петроградские юпкера защищали Зимний дворец, где заседало Временное Правительство, 27 октября 1917 г. юнкерами был арестован образовавшийся в Киеве Ревком, разгромлен Киевский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов; ими же были тогда произведены массовые избиения рабочих и аресты среди членов профессиональных союзов. В декабре 1917 г. юнкера восстали в Иркутске и превратили город па несколько дней в театр военных действий против большевиков. В результате этих боев большая часть города была разрушена. 87) Л'ленихов, Флегонт,—юнкер Павловского училища, бывший член Боевой Организации ПСР. В Октябрьские дни вместе с Борисом Савинковым бежал к Краснову, требуя беспощадной расправы с большевиками. За эту свою жестокость, по словам Савинкова, Клепиков получил выговор в ставке Краснова от комиссаров низвергнутого Временного Правительства, Войтинского н Фейта. Клепиков сопровождал Савинкова в первые дни после Октябрьской революции в поисках такой военной части, которая согласилась бы поспешить на помощь Краснову против Советской власти. После поражения Краснова, Клепиков в ноябре 1917 г. сопровождает Савинкова по дороге на Доп к Каледину. Затем, возвратившись с Савинковым в Москву, принимает активное участие в подготовке восстаний на верхней Волге. При властп чехо-эс-эров в Казани Клепиков берет на себя миссию усмирения восставших против белогвардейцев казанских рабочих В перестрелке был раней. 88) Бо/аевский, Мптрофап,—иаказпой атаман войска Донского во время империалистической войны; был председателем Круга войска Донского при избрании Каледина атамапоч в конце 1917 г.; сменил ген. Краснова в качестве главы правительства «Всевеликого Войска Донского»; был членом Донского Гражданского Совета; погиб под Нахичеванью в апреле 1918 года. 88) Донское правительство — образовалось после Октябрьской революции в Донской области. Февральская революция сделала Доп автономной провинцией Российской Республики, управляемой так называемым «Войсковым казачьим кругом», во главе которого стоял атаман войска Допского. После Октябрьских дией атаман войска Донского Каледин провозгласил принятие войсковым правительством всей полноты власти и отказался от признания власти Советов. В декабре 1917 года Дон фактически стал самостоятельным государством под управлением , реакционной военной клики казацких генералов. В феврале 1918 года Дон очищается от белых и присоединяется в Советской России. Ио в мао под прикрытием немецкой оккупацпп вновь возникает Донское коптр-революциопное правительство под нмолем так называемого «Круга Спасения Допа». Пз Донской области нод’покровительством немцев образовалось новое государство под именем «Всевеликого Войска Донского». Главой правительства был атаман Краснов, сне- — 215 — иенвый затеи Богаевским. В конце 1917 года была попытка об'еди-нпть Дон с Кубанью, Тереком и возникшими контр-революцпопмыми областями на Северном Кавказе (Азербейджан, Грузия, Армения). В 1919 году была новая попытка образования «Союза государственных образований юга России», куда предполагалось включить все области, находившиеся тогда в руках деникинских войсковых частей. Накануне своего разгрома Деникин пытался образовать Южно-Русское правительство со включением Дона, как автономной области. 00) Струве, Петр Бернгардович, был в 90-х годах прошлого века одним из первых социал-демократов в России, был участником 1-го С'езда РСДРП (1898 г.), одним из авторов и редактором принятого этим о'ездом «Манифеста РСДРП». До того, в 1896 году, участвовал в международном социалистическом конгрессе в Штутгарте. Но скоро Струве начал катиться вправо, через «легальный марксизм», «Проблемы идеализма» п «Вехи» докатился в стан комтр-революции мосле Октябрьской революции: от «ступай иа выучку к капитализму» до беззаветной службы контр-революции. «Легальный марксизм»—особое течение в русской социал-демократии ревизионистского толка в конце прошлого и начале текущего века. Свое название это движение получило вследствие того, что его представители (Струве, Булгаков, Бердяев, Изгоев и др.) выступали в легальных русских журналах против народнической идеологии, укрепляя одновременно буржуазное мировоззрение. Буржуазная сущность этого движения была очень рано разоблачена Лениным (см. Собрание сочинений, том I-й «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве»), В начале текущего века Струве окончательно отошел от иарк-сизма, издавал в Штутгарте журнал «Освобождение», вокруг которого сложится «Союз Освобождения»—нелегальная либеральная организация, главным образом из земских и профессорских кругов, послужившая впоследствии основным ядром кадетской партии. С образованием последней, Струве вошел в ее центральный коинтет и действовал рука-об-руку с Милюковым. К последнему периоду политической деятельности Струве относится издание нашумевших сборников «Проблемы идеализма» (1903 г.) и «Вехи» (1909 г.). Эгп сборники статей (Струве, Булгакова, Бердяева, Изгоева п др.) отразили реакционно-мистическое настроение, овладевшее русскими либерально-буржуазными кругами мосле поражения революции 1905 года. Они окончательно и принципиально порвали с «безответственным радикализмом», т.-е. каким-бы то пи было революционным движением, и стали на «государственную» точку зрения. Главная мысль новой политической программы Струве—тесный союз с оуржуазией, чтобы осуществить «божественный» путь развития «Великой России», с сильной армией и мощным флотом для «господства над всем бассейном Черного моря, т.-е. над всеми европейскими и азиатскими странами, выходящими к Черному морю»,—находила свое отражение в издававшемся — 214 — й Москве кадетском журнале «Русская Мысль», редактором которого был сам Струве. После Октября Струве, вполне естественно, сразу переходит на сторону контр-революции. Он принимает деятельное участие в Донском Гражданском Совете, в деникинском «Особом Совещании» п во многих других контр-революционных комитетах и комиссиях. После полного разгрома белогвардейцев, он бежал за границу и возобновил в Софии издание своего ежемесячного журнала «Русская Мысль», объединяющего вокруг себя право-кадетские круги с октябристами и монархистами. '‘1) Белоруков (Белевский)—правый пародник, отбывавший наказание в ссылке. Эмигрировал в Париж, где состоял постоянным корреспондентом московской профессорской газеты „Русские Ведомости". Во время империалистической войны шовинизм бывшего народника дошел до того, что Бедоруссов отказался передать нуждавшимся художникам из русской колонии в Париже собранные для них деньги иа том только основании, что среди этих художников много инородцев, а все они— «пораженцы». После Октябрьской революции Беторуссов связал свою судьбу с махровой коптр-революциеп, был главным редактором «Отечественных Ведомостей». Умер в Иркутстке в 1919 г. м) „Русские Ведомости"—ежедневная газета, издававшаяся в Москве. Она была основана московскими профессорами, проникнутыми народническим духом, й имела земско народническое направление. С 1905 года газета являлась выразительницей идей буржуазии, примыкавшей к кадетам. После раскола в этой партии „Русские Ведомости" стали на сторону левых кадетов. ®3) Федоров, Михаил Михайлович, публицист. Род. в' 1858 г. Окончил курс в С.-Петербургском Университете ио физико-математиче-. скому- факультету. Занимаясь в центральном статистическом комитете, разработал, совместно с А. Н. Веселовским, обзор статистики земского страхования за десятилетие 1870—1880 г. с. В 1883 г. перешел на службу в министерство финансов. В 1891 г. назначен редактором повременных изданий министерства финансов („Вестник Финансов"). В 1893 г. начал издавать «Торгово-Проиышлеиную газету», о 1897 г.—• «Русское Экономическое Обозрение». В 1902 г. образовал торгово-телеграфное агентство, преобразованное в 1904 г. в Петербургское Телеграфное Агентство. В 1903 г. назначен управляющим отделом торговли министерства финансов. Оставался па этом посту до 1905 г., когда было образовано министерство торговли и промышленности. С иоиента организацип министерства (в октябре 1905 г.) в течение недолгого времени был тов. министра при министре В. И. Тимирязеве (1905— 1906 г.). Во время войпы был одним из активных руководителей «Союза Городов». После Октябрьской революцип стал во главе «Национального Центра» (см. прим, 46) и переселился на Доп. Там был членом «Особого Совещания» Деникина, выступал за об'единение4' контрреволюционных сил путем подчинения Деникина Колчаку. **) Новочеркасский Донской Гражданский Совет—см. прим. 36. — 215 — 9’) Плеханов, Георгий Валентинович,—родился в 1856 г. Принимал горячее участие в народнической движении. 6 декабря 1876 года выступил с речью во время демонстрации иа Казанском площади в Петербурге, вследствие чего вынужден был перейти на нелегальное положение. В 1877 г. при его содействии п под руководством Халтурина и Обнорского был основан в Петербурге «Северно-Русский Рабочий Союз», который первый выдвинул идею политической борьбы рабочего класса в России. С расколом «землевольцев» па «Народную Волю» п «Черным Передел», Плеханов примкнул к последнему, пытался издавать в России «Черный Передел», но после прова'а типографии должен был в начале 1880 г. эмигрировать за границу. Там Плеханов занялся проверкой народнической теория, изучая опыт западно-европейского рабочего движения. В 1883 г. он вместе с В Засулич, Л. Дейч, А. Б. Аксельродом п В. Игнатовым основал первую русскую социал-демократическую организацию «Группа Освобождения Труда», за год до этого решительно разорвав с народничеством. Первая программа группы, делавшая ряд тактических уступок народничеству, была вскоре переработана Плехановым в чисто социал-демократическую. Плеханов, таким образом, был отцом русского марксизма. В конце 1895 г. «Группа Освобождения Труда» слилась о другими русскими социал-демократическими организациями за границей, образовав «Союз русских социал-демократов». В 1889 г., выступая против народовольцев, о роли пролетариата в российской революции Плеханов писал: «Мы утверждаем, что рабочий класс есть класс основной, класс гегемон, и что ему удастся опрокинуть капиталистический строй и об'едпнпть вокруг себя крестьян и вообще все оппозиционные элементы». Ок, таким образом, вслед за Лениным был одним из первых в России, формулировавших йдего гегемонии пролетариата. В 1901 г. Плеханов вошел в редакцию с.-д. газеты «Искра» (вместе с Н. Лепиным, Л. Мартовым, П. Аксельродом, В ЗасуЛпч), поставившей себе целью борьбу с господствовавшим тогда «экономизмом» и создачие центра 1из шапкой революционной пар ии. На созванном «Искрой» II с'езде РСДРП в 1903 г. ревизионисты были разбиты п восторжествовали «искровцы». По докладу Плеханова была принята партийная программа, близкая по типу к Эрфуртской. Во время спора о программе Плеханов, коснувшись вопроса о всеобщем избирательном праве, заявил: «Мы. конечно, выдвигаем сейчас всеобщее избирательное право, но, как революционеры, мы должны открыто оказать, что не хотим его превращать в фетиш. Ведь легко можно себе представить такое положение, когда победивший рабочий класс на время лишит избирательного права своего противника—буржуазию». А затронув вопрос об Учредительном Собрании, он сказал: «Если данный парламент будет выгоден для рабочего класса, то мы, конечно, постараемся его продлить, если же ок будет против рабочего класса, мы, если сможем, постараемся разогнать его в две подели». О меньшевиках он тогда высказался так: «Наша социал-демократия разделяется — 216 — иа Гору и Жиронду, вы, меньшевики, вы—жироидосты, будущие предатели рабочей революции». После раскола, последовавшего на II с'езде, Плеханов, -nocie некоторых колебаний, примкнул к меньшинству, что особенно ярко дало себя чувствовать в 1905 г. после поражения вооруженного восстания в Москве. Вместе о лучшими из мопыпевиков Плеханов ..поспешил отречься от этого революционного выступления московского пролетариата. Плеханов, как барин от революции, остался в стороне и ппсат тогда; «Не надо было браться за оружие». За это большевики .об’явпди ему решительную борьбу. Но как только партии начала угрожать серьезная опасность со стороны ликвидаторства, Плеханов в J9U7—1909 TJ. разошелся с меньшевиками, громя их за ликвидаторство, и временно вошел в блок с Н. Лениным для борьбы за сохранение парии. С начала империалистической войны Плеханов, подобно французскому марксисту Ж. Геду, занял крайнюю социал-шовмпиегичеекую позицию, стоял за так называемый «гражданским мир». Плеханов вместо с Атек-спнскпм и правыми эс-эрами издавал в Париже оборонческий журнал «Призыв» и в кадетских «Русских Ведомостях» рекомендовал русским рабочим прекратить борьбу с царизмом во ими победы над Германией. «Я—старым революционер,—писал тогда Плеханов,—вы знаете, что я 25 лет воюю против царизаа и что я не мало пострадал от пего. Так вот, я говорю, что война, которую ведет сейчас Россия—справедливая война, и что на все это время мы должны прекратить всякую борьбу против русского правительства». После Октябрьской революции Плеханов не переставал бороться за «демократию» против коммунистов до самой своей смерти, последовавшей в 1918 году, а, организованная им в 1917 г. группа «Единство» в блоке с буржуазией участвовала в контрреволюционных организациях и работала па Деникина и Колчака. j Плеханов, таким образом, начав с основоположника идеи гегемонии пролетариата, докатился к концу своей жизни —в связи с войной, характера которой он пе понял,—до социал-шовинизма. Но Плеханов — один из основоположников русского марксизма. На его теоретических марксистских трудах учились целые поколения пе только русских, но я др. марксистов. 56) Дравы;? центр—монархическая организация, состоявшая, главным образом, из октябристов и правых кадетов. Возглавлял эту организацию бывший царский министр Кривошшп. Правый центр был организован в конце 1917 г. и ориентировался па Германию; пользовался поддержкой графа Мирбаха (ом. прим. 112). После крушения германской империи Правый Центр распался. -07) Народно-социалистическая партия (Н.-С.) образовалась из группы «Русское Богатство» (Мякотин, Пешехоиов и др.), отколовшейся от партии эс-эров на первом же ее с’езде (28 декабря 1905 г.— 3 январи 1906 г.). Причиной ухода народных социалистов послужило отрицание последними методов революционной борьбы. Ил своему характеру «эн-эсовская» партия —народиически-интеллигеитская и в эпоху царизма — 217 — была ближе по духу в думской крестьянской группе «трудовиков». В период керенщины народные социалисты в Советах составляли правое крыто, а на муниципальных и др. выборах обычно блокировались о плехановской группой «Единство». ’®) Партия кадетов (конституционалисты-демократы) или „ Партия Народной Свободы" была организована в Москве 31 октября 1905 года Милюковым, Родпчевым, Гессеном, Вин iBeposi, Петрункевичем, Набоковым, П. Струве и др. из двух ранее существовавших в русской либеральной общественности группировок—„Союза Освобождения" и „Земцев-конституционалистов". В самом начале своего существования.в кадетской партии рельефно наметились трп основных течения: правое крыло, возглавлявшееся Родпчевым, Петрункевичем, князем Трубецким; центр, представленный Милюковым, Набоковым, Гессеном и Вииаверои, и левое крыло— Прокопович и др. Кадетская партии, выражая идеалы малкой буржуазии, либеральной крупной буржуазии и либеральных элементов дворянства, колебалась, по выражению Лепина, «между, демократической мелкой буржуазией и контр-революционяыип элементами крупной буржуазии». Политическим идеалом кадетов была двухпалатная система—верхняя помещичья, буржуазная палата и нижняя демократическая—о монархом во главе. ’I Внешняя политика кадетов носила ярко выраженный империалистический характер. Как во время царизма, так и в период Временного Правительства, Милюков являлся апологегом захвата Россией Константинополя и проливов. Во Временном Правительстве кадеты вели непримиримую борьбу с развивающейся революцией. После Октябрьского переворота кадеты активно служили контр-революции (Колчаку, Деникину, Скоропадскому) и всячески содействовали интервенции в России. В 1920 году в некоторой части кадетских кругов за границей образовалось так называемое «сменовеховское" течение, признтвшее Советскую власть, как «единственную русскую национальную власть», и призывавшее интеллигенциго вернуться в Советскую Россию. Посте февральской революции левые кадеты высказались за республику. После Октябрьской революции оип принимали активное участие в контр-революционных выступлениях против Советской власти, участвовали во всех белогвардейских правительствах и были об'явдеяы Советской властью вне закона, как враги народа. В эмиграции, в отличие от правых кадетов, вступивших в коалицию с монархистами, левые кадеты связаны с эс-эрами. Центральным органом партии с 1905 1917 г.г. являлась газета «Речь», выходившая в Петербурге. В эмиграции правые кадеты издают в Берлине газету «Руль», левые в Париже «Последние Новости», редактором которой состоит Милюков. м) Гриюръев Д. С., врач, член плехановской группы «Единство», один из главных организаторов «Союза Защиты Родины и Свободы» в Мо- — 218 — вкве и начальник его иногороднего отдача. В лечебнице Григорьева иа Остоженке, Моточный пер., 2, кв. 7, помешался главный штаб «Союза», ликвидированный ВЧК летом 1918 г. Григорьев руководил восгтанпем в Муроме (см. прим. 49). Убит во Втадивостоке в 1919 г., во время восстания против Колчака (см. прим. 55). 1IW) Бреде, Фридрих Андреевич,—полковник, георгиевский кавалер. Во время империалистической войны и затем нрп Временном Правител-стве командовал первым Латышским стрелковым полком. После Сктч'ря работал в Московском Продовольственном Комитете, принимал о.т.,овре-менно активное участие в савинковской «Союзе Ващпты Родены и Свободы», занимаясь контр разведкой для союзников. Летом 19181. расстрелян. 11") Покушение на Ленина совершено было в пятницу 30 августа 1918 г. около 9 часов вечера на заводе б. Михельсон в Москве, где Лепин до того выступа д с речью. Уже в 10 ч. 40 м. того же вечера было опубликовано воззвание ВЦПК, в котором, между прочим, было сказано: «По выходе с митинга т. Ленин был раней Задержано несколько человек, ид личность выясняется. Мы пе сомневаемсн, что п здесь будут найдены следы правых зс-эров, следы папмптов англичан п французов». Первый официальный бюллетень в 11 час. вечера сообщал: "Констатировано два слепых огнестрельных поражения; одна пуля, войдя над левей лопаткой, проникла в трудную полость, повредила верхнюю долю легкого, вызвав кровоизлияние в плевру, и застряла в правой стороне шеи выше правой ключицы. Другая пуля проникла в левое плечо, раздробила кость п застряла под кожей девой плечевой области. Имеются налицо признаки внутреннего кровоизлияния. Пульс 104. Больной в полном сознании К лечению привлечены лучшие спсцпалпсты-хпрурги». Доставленная с места покушения в ВЧК стрелявшая в т Лепина Фанни Каплан была сейчас же допрошена Наркомюстом т. Курским. Она наотрез отказалась сообщить о своем имени и о своих связях с контрреволюционными организациями. Лишь после того, как ВЧК удалось установить личность покушавшейся, она созналась, что она была членом эе-эровской партии и примыкаш к группе Чернова, по прибавила, что «стреляла ио собственному побуждению». Появившееся вскоре заявление ЦК »с-эров о непричастности к покушению как будтэ бы подтверждало, что покушение было чисто-индивидуальным, по личной инициативе Каптан. Непосредственная связь ЦК эс-эров с покушением оставалась поэтому довольно темной. Выяснилось это только в феврале 1922 г., когда бывший начальник центрального летучего боевого отряда партии эс-эров Г. Семенов (Васильев), организовавший целый ряд покушений на вождей РКП, выпустил за границей брошюру: «Военная п боевая работа партии социалистов-революционеров в 1917—1918 гг.» В этой брошюре Семенов, между прочим, пишет: «Для выяснении позиции ЦБ по вопросу о практическом проведении террора, я беседовал с Гоцем, 1оц находил, что политический момент достаточно созрел для борьбы путем террчра, считал, что убийство Лепина необходимо осуществить немедленно. Гоц гарантировал от имени партии своим честным словом, — 219 — что ЦК не заявит о непричастности и признает акт открыто или немедленно, пли спустя некоторое время. По техническим причинам легче было убнть Ленина. Мы решили убить прежде его и памочати конкретный план выполнения этого убийства. Я узнал от Дашевского, который руководил в это время военной работой в Москве и был в курсе нашей работы, что в Москве есть группа, которая ставят себе ту же цель, что и мы. Руководительницей группы оказатась Фанни Каплаи. Я предложил лично ой войти в мою группу; ввести всю ее группу целиком, не зная состава, я отказался. Мы решили убпть Ленина (выстрелом из револьвера) при ог‘езде его с кокого-нибудь митинга. Лучшим исполнителем я считал Каплан. Поэтому я послал ее в тот район, где я считал больше всего шансов па приезд Леиипа. Послал хорошего боевика, старого с.-p., рабочего Новикова, на завод Михельсона, где ожидался приезд Лепина. Каплан должна была дежурить па Серпуховской площади, недалеко от завода. Ленин приехал па завод Михельсона. Окончив говорить, Ленин направился к выходу. Каплан и Новиков пошли следом. Каплаи вышла вмеете с Лениным и несколькими сопровождавшими его рабочими. Новиков нарочно споткнулся и застрял у выходной двери, задерживая несколько выходящую публику. На минуту между выходной дверью п автомобилем, к которому направлялся Ленин, образовалось пустое пространство. Каплан вынула из сумочки револьвер; выстрелив три раза, тяжело ранила Ленина. Бросилась бежать. На Новикова ипкто не обратил внимания. После покушения я стянул всех боевиков на дачи. В газетах появились заявления ЦК, что партия пе принимает участия в акте. Эго произвело на пас ошеломляющее впечатление». Окончательно же и в мельчайших деталях дело покушений па Ленина и ряда других террористических актов, готовившихся под руководством ЦК эс-эров, выяснил происходивший в июне-июле 1922 г. в Москве процесс эс-вров. 18 сентября 1918 г. вечером врачами, лечившими т. Лепина, был составлен следующий бюллетень: «Температура нормальная. Пульс хороший. От кровоизлияния в левую плевру остались пебогыпие следы. Со стороны перелома осложнений пот. Повязка переносится хорошо. Положение пуль иод кожей и полное отсутствие военачнтельных реакций позволяют отложить удаление нх до снятия повязки. Владимиру Ильичу разрешено запинаться долами». На этом бюглетеяе т. Лепип сделал следующую надпись: «На основании этогого бюллетеня и моего хорошего,самочувствии, покорнейшая моя просьба не беспокоить врачен звонками и вопросами. В. Ульянов (Лепим)». Первое неудачное покушение на т. Ленина было совершено 1 января 1918 г., когда ои возвращался из Михайловского манежа после митинга отправлявшегося па фронт первого отряда социалистическом армии. Автомобиль т. Ленина был обстрелен сзади. Кузов автомобиля оказался простреленным навылет и был продыравлеп в нескольких местах. Сидевшии вместе с т. Лениным в автомобиле т. Платтеп был ранен в руку. — 220 — Покушение на тов. Троцкого готовилось с одобрения ЦЕ эс-эров боевой группой Семенова в 1917-18 г. г. По словам Семенова, они считали это убийство пе как. политический акт, а как дело военное, которое подорвет военную силу Красной армии, оставленной без руководителя. Одновременно готовила покушение на т. Троцкого п группа Фании Каплан, которая предполагала убпть т. Троцкого бомбой, приготовленной для этой цели знакомым Фании Кайлам, работавшим в эс-эровскоп военной организации химиком. После вступления Капдап в труппу Семенова в начале августа 1918 г., эс-эры решили устроить покушение на т. Троцкого во время его поездки на дачу в Тарасовку, по Ярославской ж.-д. Когда и этот план нровалтся, так как эс-эрам пе удаюсь установить регулярность выездов т. Троцкого, они решили подготовить крушение поезда, в котором оп должен был отправиться па восточный фронт. Это покушение но было осуществлено, так как тов. Троцкий выехал на фронт пе по тому маршруту, па котором готовилось крушение. wa) Каплан, Фанпи (не Дора, как называет ее Савинков) Ефимовна,—дочь еврейского учителя в Волынской губ. В 1906 г. была арестована в Киеве после взрыва хранившейся у нее бомбы, приготовленной для покушения па киевского генерала-губернатора. Была судима военно-полевым судом и приговорена к смертном к.шнн, которая была ей заменена вечной каторгой. Каторгу отбывала в Акатуе вместе с М. Спиридоновой. После февральской революции вернулась в Россию и возобновила свои связи с партией эс-эров, членом которой состоя ia. На допросах в ВЧК заявила: „Приехала я па митинг часов в восемь. Кто мне дал револьвер, на окажу. Откуда у меня деньги, я отвечать пе буду. Я приехала из Крыма. Связан ли мой социализм со Скоропадским, я отвечать не буду. Я стояла за Учредительное Собрание и сейчас стою за это. По течению эо-эровской партии я больше примыкаю к Чернову, Самарское правительство прикипаю всецело и стою за союз о союэни ками против Германии". 10а) Урицкий, Моисей Соломонович,—был убит эс-эрох Капегпссером утром 30 августа 1918 г. в Петрограде. Урицкий родился 2 января 1873 г. в Черкассах, Киевской губ. На 24 году оп окончил юридический факультет Киевского Университета и поступил вольноопределяющимся в один из пехотных полков. На третий день его службы ок был арестован по обвинению в принадлежности к с.-д. организации и был сослан па 5 лет-в Якутскую область. В 1905 г. вернулся в Петербург, а в 1906 г. снова арестован и сослан в Вологодскую губ., а потом в Архангельск. Затеи эмиграция. Война застала его в Германии, откуда переехал в Стокгольм, а затем в Копенгаген. После февральской революции вернулся в Петроград. Был членом большевистского Воспно-Рлвопоциопного Комитета в дни Октября, „комиссаром над Учредительным Собранием", компе саром внутренних дел и председателем Ч. К. Северной Трудовой Коммуны. Ва этом революционном посту пал от руки эс-эра Капегиссера. 3*м) Канегиосер, Леопид,—студент, член боевой группы партии эс-эров. — 221 -— 10в) Мтгсеенко, Борис Николаевич,—член партии эс-эров и Боевой Организации. Б. Моисеенко был участником покушения на великого • князя Сергея Александровича (4-го февраля 1905 г.). В феврале 1906 г. Б. Мопсеенко, под руководством Б. Савинкова, разрабатывал план убийства разоблаченного тогда провокатора эс-эра Татарова. 28 апреля 1906 г. Б. Моисеенко был арестован в Москве по делу покушения на московского генерал-губернатора Дубасова, но отделался административной ссылкой. После Октябрьского переворота Б. Моисеенко участвовал в контр-революцпонных организациях в Петрограде н Москве, а после чехо-словацкого мятежа пробрался через фронт п развил свою контрреволюционную деятельность в Спбпрп. В 1918 г. Б. Моисеенко был секретарем «С'езда Членов Учредительного Собрания», организованного в Уфе после роспуска < Комитета членов Учредительного Собрания». 24 октября 1918 г. колчаковские офицеры арестовали Б. Моисеенко, пытали его всю ночь—с целью узнать местонахождение 3-х миллионов рублей С'сзда членов Учредительного Собрания, а на утро его задушили и труп бросплп в Пртыш. 1UO) Гренар—французский консульский чиновник. Во время войны был вице-консулом в Москве. Когда французским послом в России был Нулаис, он состоял при нем, сопровождал его в Вологду. В 1919 г., когда французское правительство отправило Нулапса в Варшаву со специальной мпсспой, Гренар входил в состав этой миссии. Во французской миилстерстпе ппостраипых дел Гренар считается знатоком «русских дел» м заведует русским отделом. Ныне входит в комиссию Де-Монзи, назначенную Эррио для изучения русского вопроса. 107) Лаверн—генерал, начальник французской военной миссии в России. 23 ноября 1917 г. вместе с военными представителями Англии, Франции и Соед.-Штатов в официальной поте смещенному Совнаркомом «верховному главнокомандующему» ген. Духонину Лаверн заявил, что союзники не признают Советского правительства л грозят, что открытие мирных переговоров с Германией «повлечет за собой тяжкие последствия». Кроме этой общей ноты, Лаверн обратился к Духонину с отдельной весьма резкой потоп, хотя последний во всем солидаризировался с союзниками и тоже отказывался призвать Советскую власть и подчиняться приказам Совнаркома. Все свое дальнейшее пребывание в Советской России Лаверн посвятил организации контр-революционных выступлении. 108) Архангельская губерния была оккупировала союзниками в течение 19 месяцев, с 1 августа 1918 года до 20 февраля 1920 г. Еще во время империалистической войны Архангельск стал важным центром, так как оп был единственным портом, через который Росспя могла сноситься с Западной Европой; благодаря этому в нем скопилось значительное количество товаров для вывоза. Еще до Октябрьской революции английские офицеры распоряжались в Архангельском порту, словно у себя дома, сосредоточив в своих руках выдачу разрешений на в‘езд и выезд через него. После Октябрьском революции английские суда продолжали оставаться в Мурманске и^в Архангельске, яко бы, —- 222 — для защяты военного имущества от захвата его германцами (!) и для охраны жителей от насилий. С подавлением восстания в Ярославле в с переездом союзнических дипломатов в Архангельск, последний стал настоящим центром организации контр-революппонпого переворота в интервенции на Севере. Целый ряд свидетельских показаний и документов подтверждает, что дипломаты Антанты находились в тайных сношениях о контр-революционными меньшевиками и эс-ерамп в Архангельске. Как известно, белогвардейский капитан П-го ранга Чаплин, ставший после свержения Советской власти командующим русскими силами, жил летом 1918 года в Архангельске под прикрытием английских властей и по английскому паспорту, под фаиилпей Томсона. В Архангельск были стянуты чешские отряды, яко бы для эвакуации на родину. Отдельные французские офицеры и агенты под впдом проезда на родину собирались в Архапгельске и Мурманске. Английские власти давали деньги для подкупа офицеров, находившихся на службе у Советской власти, что было подтверждено потом изменой офицера Степанова ж свидетельскими показаниями на процессе офицера дикой дивизии Берса (при белых в 1919 г.). 31 июля эвакуировались представители Советской власти, 1 августа произошел переворот в Архангельске. Эс-эры и меньшевики, с Чайковским во главе, захватили власть, во главе полиции и русских военных отрядов стал упомянутый выше монархист Чаплнн. Но высшая военная и гражданская власть были сосредоточены в руках союзнических генералов. Генерал Пуль устанавливал «порядок», запрещал красный флаг, «защищал» город и вылавливал большевиков в губернии. Гражданским генерал-губернатором был назначен французский офицер Дюпон, который в первом своем приказе об'явил населению, что за открытую агитацию в пользу большевиков виновные будут подвергаться смертной казни. Над городом появились аэропланы союзников, которые разбрасывали воззвания за подписью командующего экспедиционным корпусом на Севере английского генерала Пуля, сообщавшие населению, что союзники идут ва помощь «русскому народу» с целью освобождения его от насильников и германских агентов—большевиков. Об этой «помощи» свидетельствует следующее письмо английского генерала Айропсайда, найденное в архивах правительства Северной области: „Русскому командующему силами Северной области. Р. Е. (А) БЗ. 6/П—18. При сем прилагаю приговор Военного суда, заседавшего 25 октября 1918 года, и удостоверение тюремных властей о приведении в исполнение приговора над: 1) бывшим офицером Степаном Ларионовым, 2) комиссаром Шаригиным, 3) Георгиевским, 4) Комаровым, 5) Якомб-чаком и 6) Джамчковым. Пожалуйста, примите меры, чтобы приговор о пожизненном заключении других арестованных был приведен в исполнение. (Поди.) Е, Айронсайд, Бригадный генерал, Главнокомандующий экспедиционными свлаии Северной России". В архивах имеется и документ за подписью Чайковского, в котором он подтверждает иолучение письма и благодарит Айронсайда за расправу — 228 — над русскими рабочими и крестьянами. Тюрьмы Архангельска, Мудыоги и Покапьгп были битком набиты. Не щадили и своих белых солдат; дошло до того, что осенью 1918 года был бунт в Архангелогородском полку, в результате которого были расстреляны несколько десятков русских солдат. Б 1919 году были серьезные бунты в войсках на Двине в Онеге и в Пинеге, ’ Когда союзники вынуждены были уйти из Архангельской области они оставили белогвардейские шайки, снабженные всеми военными средствами. Как показывают документы, найденные в архиве правительства Северной области (секретный доклад генерала Головина и секретная телеграмма поверенного в делах в Лондоне на имя генерала Миллера), военный министр Черчилль все время «помогал из-под полы» даже после эвакуации своих войск. За время оккупации были расстреляны и брошены под лед сотнн сочувствующих большевикам рабочих, крестьян и интеллигентов. Тысячи рабочих томились в тюрьмах, земляных ямах, где гибли от цынги и мороза, от сыпного тифа, замерзали в каторжных тюрьмах Мудыоги. 400.000 населения э