АКАДЕМИЯ НАУК СССР
НАУЧНО-АТЕИСТИЧЕСКАЯ
БИБЛИОТЕКА

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
ЛУКИАН
ИЗБРАННЫЕ
АТЕИСТИЧЕСКИЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
РЕДАКЦИЯ И СТАТЬЯ
А.П.КАЖДАНА
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
МОСКВА • 1955

Ответственный редактор
доктор исторических наук
В.Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

ЛУКИАН
Лукиан — выдающийся мыслитель, атеист, один из
величайших сатириков древности — был сириец по проис-
хождению, грек по языку своих сочинений и подданный
Римской империи. Он родился около 125 г. н. э.
Это было время наивысшего внешнеполитического
подъема империи: ее легионы стояли на берегах Клайда
и Евфрата, ее купцы проникали в далекий и неведомый
Китай. Это было время оживленного строительства:
росли новые города в Северной Африке и Галлии, по
Дунаю и побережью Черного моря.
Это было также время огромных богатств. Предпри-
имчивые сельские хозяева создавали обширные поместья:
они торговали вином и оливковым маслом, молоком и
гусиным пухом, разводили голубей и дроздов. Богачи,
особенно новоиспеченные, любили выставлять напоказ
свою невиданную роскошь: в романе римского писателя
Петрония «Сатирикон» на пиру у Тримальхиона выносят
серебряные блюда, на которых выгравированы имя хо-
зяина и вес серебра, и если серебро падает на пол, его
выметают вместе с мусором. «Земли у Тримальхиона —
соколу не облететь, денег — тьма!» — с завистью говорит
один из гостей.
У Тримальхиона были прототипы в действительной
жизни. Эти богачи жили во дворцах, украшенных ко-
лоннадами и мозаичными полами, окруженных садами и
парками; они облачались в шелковые одежды, застав-
ляли умащать их тело благовонными мазями, на пирах
тешили себя кулинарными фокусами: на пиру у Три-
мальхиона, например, из брюха зажаренного кабана вы-
летали живые дрозды.
Эти колоссальные богатства создавались эксплуата-
цией рабского труда, разорением мелких земельных соб-
ственников и ремесленников. Бесконечно тяжелым было
5

положение рабов. Римский писатель II в. н. э. Апулей
так рисует облик рабов, трудившихся на мельнице: «Ве-
ликие боги, что за жалкий люд окружал меня! Кожа
у всех была испещрена синими подтеками, лохмотья ско-
рее бросали тень на исполосованные спины, чем прикры-
вали их, у некоторых короткая одежонка до паха не до-
ходила, рубашки у всех дырявые, везде сквозит тело,
лбы клейменые, полголовы обрито, на ногах кольца,
лица землистые, глаза выедены дымом и горячим паром,
все подслеповаты, к тому же на всех мучная пыль, как
грязный пепел».
Господин был полным собственником своих рабов,
и закон не запрещал ему наказывать их по собственно-
му усмотрению: рабов заковывали в кандалы, им при-
жигали раскаленным железом ладони и языки, их рас-
пинали на столбах, оставляя умирать медленной смертью
под палящим солнцем. За столетие до рождения Лу-
киана жил в Риме богатый рабовладелец Веддий Пол-
лион, который за малейший проступок обрекал своих
рабов на смертную казнь и сбрасывал в бассейн на
съедение хищным рыбам-муренам.
Немногим лучше было положение свободных бедня-
ков: лишенные жилищ и пропитания, они голодали и
мерзли, а иной раз бывали вынуждены продавать в
рабство своих дочерей. Римский поэт Марциал в много-
численных эпиграммах с глубоким сочувствием рисует
убогий быт бедного люда. Бедняк живет в нищей кле-
тушке под самой крышей высокого дома — двести сту-
пеней ведут в его каморку; все его богатство — колчено-
гий стол и разбитый горшок. Да и из этой комнатки,
того гляди, его могут выгнать за долги — и он потащит-
ся со своей семьей и последним скарбом; и нет у него
иного будущего, как стоять нищим на мосту.
Апулей рисует безотрадную жизнь бедняка, безза-
щитного перед своим могущественным соседом, который
может затравить собаками, а не только отнять участок.
Разорившиеся крестьяне и ремесленники теряли землю
и превращались в поденщиков, в воинов-профессиона-
лов и, наконец, просто в люмпен-пролетариев, живших
подачками богачей и государства.
Развитие рабовладения, обострение социальных про-
тиворечий, территориальный рост римского государ-
6

ства — все это привело к изменению формы политиче-
ской надстройки. Основной ячейкой античного общества
был город, полис, — ассоциация граждан, собственников
земли и рабов. Гражданами античного полиса в период
его расцвета были по преимуществу мелкие земельные
собственники, эксплуатировавшие в своем хозяйстве
труд нескольких рабов. Мелкое крестьянское хозяйство
Маркс называл экономической основой античного обще-
ства в наиболее цветущую пору его существования 1.
Этому соответствовала демократическая организация
управления классического полиса: огромную роль игра-
ло народное собрание, состоявшее из полноправных гра-
ждан, должностные лица избирались на один год и под-
лежали контролю народного собрания.
Однако с развитием рабовладения и ростом богатств
классический полис с его демократической организацией
раскололся на два враждебных лагеря — на город бога-
чей и город бедняков. Уже во II—I вв. до н. э. римское
государство переживало вспышки острой классовой
борьбы. Увеличение числа рабов в поместьях и усиление
их эксплуатации вызвали резкий отпор у бесправных и
угнетенных тружеников: выступления рабов стали под-
линно массовыми, в лагери восставших стекались десят-
ки тысяч бойцов. В то же время массы неимущего кре-
стьянства пытались вернуть себе землю и положить пре-
дел обогащению знати.
В ходе так называемых гражданских войн II и I вв.
до н. э. сложилась новая форма политической надстрой-
ки — империя, являвшаяся прежде всего открытой дик-
татурой над рабами. Законы первых римских императо-
ров ухудшали и без того невыносимое положение рабов:
был ограничен отпуск рабов на волю, им грозила страш-
ная расправа за убийство господина. Воспевая импера-
торскую политику, льстец Гораций благословлял «боже-
ственного» Августа за то, что он сделал невозможным
повторение спартаковского восстания.
Империя покончила с демократическими традициями
античного полиса: народ был лишен права избирать
должностных лиц и утверждать законы. Пусть импера-
1 См. К. Маркс. Капитал, т. I, М., Госполитиздат, 1951,
стр. 341, прим. 24.
7

торская власть еще рядилась в республиканские одеж-
ды, пусть императоры еще время от времени ходили
пешком по Риму и вели беседы с людьми из народа, —
монархический режим укреплялся все больше. Народ
еще получал подачки, для него еще устраивались доро-
гостоящие зрелища, но управлял страной император,
опиравшийся на чиновников и армию.
Оппозиция замолкла, и панегиристы императоров на-
шли этому своеобразное объяснение. Замечательный рим-
ский писатель начала II в. н. э. Тацит вложил в уста при-
дворного льстеца Куриация Матерна речи, доказывающие,
что при императорском режиме становится ненужным ора-
торское искусство: к чему пространные речи в сенате,
если решения принимает мудрейший император, а все
благонамеренные немедленно с ним соглашаются? Лишь
один жанр ораторского искусства процветает во II в. —
ораторы на латинском и греческом языках прославляют
императора и монархическую власть как лучшую форму
управления государством.
В I и II вв. не только обострились все основные проти-
воречия рабовладельческого общества; это было также
время, когда начали проявляться первые признаки разло-
жения рабовладельческой системы производства, когда
прекратилось ее прогрессивное развитие. В разных обла-
стях Римской империи, прежде всего в Италии и Греции,
начинался экономический упадок, прекращалась обработ-
ка полей и виноградников; вместо этого на обширных
пастбищах под надзором двух-трех рабов паслись стада
коров и овец. Отчетливо ощущая невыгодность рабского
труда, римский ученый I в. н. э. Плиний Старший жало-
вался, что в рабовладельческих поместьях невозможно
применять ни первосортный скот, ни глубокую вспашку;
его также не радовали «легионы рабов», «толпы чужих
людей».
Однако господствовавший класс не мог порвать с ра-
бовладельческой системой: рабовладельцы пытались со-
хранить ее, смягчив ее особенно вопиющие пороки. Во
II в. были сделаны попытки заинтересовать рабов в труде:
им давали во временное пользование хижину, клочок
земли, скот или мастерскую; вместе с тем раздавали часть
земли мелким свободным арендаторам, снабжая их ин-
вентарем, рабочим скотом, иной раз даже рабами. Одна-
8

ко и в это время рабовладельческая система оставалась
основной формой эксплуатации трудящихся.
Вот почему непрочным, недолговечным оказался
блеск империи II в. Внутренняя слабость огромного рабо-
владельческого государства, казалось бы, совершенно
неожиданно выступила на свет в 60-е и 70-е годы II в.
Северные соседи империи пришли в движение, прорвали
мощную линию валов и крепостей и хлынули на террито-
рию римских провинций; в Египте крестьяне и пастухи,
много лет искавшие спасения от бремени податей в забо-
лоченных рукавах нильской дельты, подняли восстание;
в Галлии, Испании, северной Африке рабы и свободная
беднота создавали вооруженные отряды, которые идеоло-
ги господствующего класса называли разбойничьими.
Все это — и тяжелое положение трудящихся масс,
и подавление демократических свобод, и прекращение
поступательного развития рабовладельческой форма-
ции — приводило к распространению в разных слоях
римского общества настроений отчаяния, безнадежности,
неуверенности в завтрашнем дне. Человеческая жизнь
теряла цену — в середине I в. н. э. в высших кругах рим-
ского общества прокатилась настоящая эпидемия само-
убийств. Многие аристократы вскрывали себе вены и уми-
рали, спокойно беседуя с друзьями и стараясь обессмер-
тить себя какой-нибудь эффектной предсмертной фразой.
Вспышки религиозных настроений, распространение
мистики и философского идеализма сопутствовали этим
явлениям.
* * *
В высших кругах римского общества I—II вв. широ-
кую популярность получила стоическая философия. Стои-
ки не раз были советниками и воспитателями императо-
ров; одним из самых крупных стоиков II в. был Марк
Аврелий, двадцать лет занимавший императорский пре-
стол.
Стоицизм видел высшую цель человека в его индиви-
дуальной добродетели. Человека рассматривали не как
гражданина полиса, не как семьянина, не как «обще-
ственное животное», но прежде всего как индивидуум.
Философу-стоику Эпиктету идеалом человека представ-
лялся некий Стильпон: его родной город разрушен, его
9

имущество разграблено, его дочери похищены — и все же
Стильпон считает, что он ничего не потерял, всё свое
сохранил. Для него это «всё» заключается в собственной
добродетели.
Вместе с античным полисом рухнуло представление о
сплоченности человеческого коллектива. Всех людей
стоик называл братьями, он даже помогал нуждавшимся,
но делал это ради совершенствования своей добродетели,
а не ради других людей. Стоицизм запрещал сочувствие
чужому горю.
Безрадостны идеалы стоика, перед ним нет будущего;
жизнь — это вереница бедствий, люди — актеры в корот-
кой пьесе, они обречены на смерть и забвение. «Посмотри
с возвышенного места на бесчисленные стада людей,
писал Марк Аврелий. — Сколько из них не знают тво-
его имени и сколько тотчас его забудут!»
С полным безразличием принимал стоик любой обще-
ственный порядок и любую общественную несправедли-
вость. «Помни, — провозглашал Эпиктет, — что ты только
актер, играющий длинную или короткую роль, назначен-
ную тебе господином (т. е. богом. — А. К.). Если он же-
лает, чтобы ты изображал бедного, с охотой изображай
его; пришлось ли тебе изображать хромого, судью или
частного человека — в любом случае с честью играй свою
роль».
Стоицизм — продукт распада полиса. Идеологи рабо-
владельческого класса видели пороки существующего
строя, но не имели ни возможности, ни желания испра-
вить их. Они призывали к покорности судьбе, к отказу от
земных радостей, к строгому соблюдению правил индиви-
дуальной добродетели, наконец, к добровольному уходу
из жизни — к самоубийству.
Стоики никогда не выступали против рабовладельче-
ских порядков, хотя иной раз и провозглашали, что
рабы — тоже люди, товарищи и друзья. Но это была чи-
стая декламация, не мешавшая аристократам-стоикам
жить за счет эксплуатации рабского труда. Виднейший
стоик середины I в. н. э. Сенека, проповедовавший доб-
родетель и воздержание, был на самом деле одним из
богатейших людей империи, придворным интриганом и
льстецом; стоические идеалы не помешали ему в старости
жениться на молоденькой Помпее Паулине.
10

Стоицизм часто был маской, за которой скрывались
стремление к наслаждению, жажда роскоши и удоволь-
ствий. Нередко сами «учителя мудрости» видели в своей
философии лишь удобное средство для завоевания почета
и богатства, особенно когда в правление Марка Аврелия
установилась мода на философию. Многочисленные про-
ходимцы и невежды, облачаясь в нищенский плащ, рас-
считывали, что уже одно это даст им право считаться
философами. Прикрываясь бедностью, эти псевдофилосо-
фы умели наживаться за счет простаков: на упреки они
лицемерно возражали, что собирают деньги не для себя,
а для своих маленьких детей.
В эту смутную пору кризиса античного мировоззрения
различные круги общества все чаще и чаще пытались
найти утешение в религии.
Усиление империи означало разгром движений на-
родных масс, закрепление бесправия рабов и экспро-
приацию крестьянства. Трудящиеся массы, разбитые в
открытой борьбе, вынуждены были отступать, «тая в душе
обиду и унижение, злобу и отчаянье и устремляя
взоры па неведомое небо, где они надеялись найти
избавление» 1.
Религиозные настроения широко распространились в
это время: в литературе I—II вв. постоянно идет речь о
сверхъестественном, о чудесах и чародеях, о волшебни-
цах, которые превращают людей в животных или посы-
лают с покойниками свои приказания в царство мертвых;
в письмах той поры сплошь да рядом мы встретим упова-
ние на богов. Философы различных направлений обсуж-
дали вопрос о загробном мире и бессмертии души. Люди
жадно ожидали чуда; им казалось, что только чудо может
спасти их от зол жизни.
Вера в чудеса соединялась с наивной надеждой па то,
что можно очиститься от скверны воздержанием, умерен-
ностью в еде. Во II в. стала чрезвычайно популярной ле-
генда об Аполлонии Тианском — странствующем учителе
мудрости, который проповедовал умеренность и творил
чудеса: воскресил умершую девушку, изгнал чуму из
города, распознал злого духа в старике-нищем и прика-
зал закидать его камнями.
1 И. В. Сталин. Соч., т. 6, стр. 47.
11

В Римской империи I—II вв. существовали самые
разнообразные верования. Религия греков и римлян об-
ладала массой архаических черт, сохранившихся еще от
времен первобытно-общинного строя. И греки, и римляне
верили во множество богов: каждое явление природы
имело своего бога-покровителя, а иной раз даже несколь-
ких. С одним только детством человека у римлян связы-
вались сорок три бога и богини: были богиня первого
крика ребенка и богиня первого шага, а когда ребенок
выходил на прогулку, его сопровождали уже четыре боги-
ни. Неудивительно, если сатирик Петроний, смеясь, утвер-
ждал, что в Италии легче встретить бога, чем человека.
Этих многочисленных богов греки, а за ними и рим-
ляне представляли себе в человеческом образе: Зевс рисо-
вался им могущественным царем, Афродита — очарова-
тельной женщиной, Гефест — хромоногим кузнецом с
лицом, испачканным сажей. Подобно людям, боги древ-
них греков и римлян любили и ненавидели, вели войны,
поднимали мятежи. Как и люди, они не были чужды
слабостей: бог мог оказаться лгуном, обжорой, сласто-
любцем.
Отношения людей к богам сводились главным обра-
зом к молитве и жертвоприношению, которые соверша-
лись по строго установленным правилам: нужно было
принимать определенную позу, делать заученные жесты,
в незыблемом порядке произносить длинные речи, пол-
ные архаических слов, непонятных сплошь да рядом
самим жрецам. Специальные правила предписывали, как
выбирать жертвенное животное, какому божеству какое
животное приносить в жертву. Зато, если обряд был ис-
полнен точно, бога считали обязанным исполнить прось-
бу; отказ вызывал возмущение и мог повести даже к на-
казанию бога, к разрушению его храма.
Наряду с этими старинными верованиями в первые
века новой эры широко распространились в империи во-
сточные культы, главным содержанием которых была
иллюзия общения с божеством. При помощи торжествен-
ных процессий, постов, ночных бдений, молитв и эффек-
тов освещения создавались взволнованность и экстаз,
рождались галлюцинации, человеку казалось, что он
стоит перед лицом бога. Это помогало забывать горести
реального мира, давало обиженным утешение. С некото-
12

рыми восточными культами были связаны оргии, пьян-
ство, самоистязание.
Распространялось в это время и единобожие. Стоиче-
ская философия развивала представление об абстракт-
ном божестве, принципиально отличном от людей, лишен-
ном человеческого облика и человеческих страстей.
Это — судьба, или рок, который управляет всем в мире.
Переходу от многобожия к единобожию способствовало
и еще одно обстоятельство — возникновение огромной им-
перии. Подобно тому как городские советы и народные
собрания превращались в послушных исполнителей
императорских приказов, многочисленные боги полисов
бледнели перед новым божеством — императором. Офи-
циальная религия объявляла императора после его смер-
ти богом; при этом в Греции императора нередко отож-
дествляли с Зевсом, в ряде провинций культ старых бо-
жеств поглощался императорским культом: мы встре-
чаем там посвящения Меркурию Августу или Весте
Августе.
Из многочисленных религий империи одной суждено
было превратиться в общеримскую. Это — христианство,
которое еще во II в. оставалось гонимой сектой, распро-
страненной по преимуществу на Востоке. Оно выступило
первоначально как «религия рабов и вольноотпущенни-
ков, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных
Римом народов» 1; христианские общины были демокра-
тическими по составу, христианская религия объединяла
рабов и бедняков, греков и иудеев фанатичной ненави-
стью к Риму, суля ему гибель. Но, отличаясь на первых
порах демократическим и бунтарским духом, христиан-
ство ни в коей мере не было революционной идеологией:
трудящимся и угнетенным оно обещало равенство и спа-
сение, однако не в этом мире 2. В надежде на «царствие
небесное» христиане должны были в земной жизни под-
чиняться властям (ибо всякая власть — «от бога») и
терпеливо сносить притеснения, больше того — прощать
и любить врагов. Подобно опиуму христианство отрав-
ляло сознание трудящихся, отвлекало их от борьбы за
лучшее будущее на земле, осуждало активный протест,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 2, стр. 409.
2 См. там же, стр. 423.
13

прославляло терпение и страдание как угодный богу
«подвиг».
Легендарного основателя своей религии христиане
считали сыном божьим, который странствовал по земле
и, подобно Аполлонию Тианскому, наставлял людей в
добродетели, затем был схвачен врагами и обречен на
мучительную казнь — распятие на кресте.
Пассивность христианского вероучения привлекла к
нему симпатии многих представителей господствующего
класса. Постепенно христианство утратило свой демокра-
тизм и стало открыто защищать интересы рабовладель-
цев, освящать эксплуатацию рабов.
Античный мир создал замечательные памятники мате-
риалистического мировоззрения: греческие философы
Демокрит и Эпикур отвергли веру в то, что боги могут
вмешиваться в судьбы мира; мир существует и развивает-
ся независимо от воли богов — учил римский поэт и мыс-
литель Лукреций. Греческий драматург Аристофан в
своих комедиях осмеивал мифы о богах и наивные пред-
ставления о том, что боги питаются жертвенным дымом.
В одной комедии Аристофан рассказывал, как два ловких
афинянина с помощью царя птиц Удода воздвигли меж-
ду небом и землей город Тучекукуйщину и, перехватывая
дым, поднимавшийся с алтарей, принудили богов к по-
корности. Точно так же римский поэт Луцилий издевался
над предрассудками и суевериями и над теми, кто верит
в реальность мифов.
. Хотя в господствовавшем классе с течением времени,
как мы видели, усилились религиозно-мистические
настроения, атеистические традиции передовой античной
культуры исчезли не сразу. Римский писатель I в. н. э.
Веллей Патеркул еще следовал Лукрецию, отрицая бес-
смертие души; но у него не было смелости этого вольно-
думца. Офицер римской армии Веллей Патеркул призна-
вал официальный культ и в конце своей книги обращался
к богам, призывая их охранять римское государство.
У Плиния Старшего и Ювенала встречаются насмешки
над погребальными обрядами и нелепыми россказнями о
богах и героях. Эпикурейская философия еще и во II в.
была довольно распространена, и римское государство,
игравшее в либерализм и веротерпимость, не препятство-
вало распространению эпикуреизма — при условии, разу-
14

меется, что атеисты-эпикурейцы не станут уклоняться от
участия в официальном культе императорской власти и
римских божеств.
Среди атеистов II в. самым крупным и смелым мыс-
лителем был Лукиан.
* * *
Почти все, что известно о Лукиане, мы знаем по слу-
чайным намекам в его собственных произведениях. Со-
временники почти не упоминают его имени; краткая за-
метка в словаре византийского компилятора Свиды (X в.)
содержит неточные, а то и просто легендарные известия;
она завершается уверением, что богохульник Лукиан
после смерти был обречен на вечные муки.
Лукиан родился в сирийском городке Самосата (на
Евфрате). Он был сыном состоятельного ремесленника,
и отец намеревался сделать его ваятелем. Однако первая
неудача на этом поприще — Лукиан расколол неловким
ударом дорогую плиту — и первое наказание заставили
мальчика бросить это ремесло. Еще подростком он поки-
нул родину и отправился в Элладу. Позднее он вспоми-
нал, как скитался по городам Греции, одетый в длиннопо-
лую одежду ассирийского образца («Дважды обвинен-
ный», 27). Здесь он не только обучился греческому языку,
но и сделался ритором, т. е. профессионалом-оратором.
Установление императорского режима и упадок клас-
сического полиса положили конец развитию политическо-
го красноречия: ритор II в. — это меньше всего политиче-
ский оратор. Его задача — развлекать слушателей, по
преимуществу представителей знати, блеском остроумия,
неожиданными поворотами мысли. Облаченный в доро-
гую одежду, с благоухающими волосами, с цветами на
голове ритор произносил речи о событиях далекой древ-
ности или с серьезным видом излагал шуточные темы.
Крупнейшие риторы составляли похвальные речи о волах
и попугаях, тумане и пыли и т. д.
Молодой Лукиан сначала пошел по этому же пути.
Он странствовал по городам Греции и Галлии, искал по-
кровительства у аристократии. Первые успехи сулили ему
славу и богатство. В это время он составлял риторические
упражнения вроде «Похвального слова мухе», где с са-
15

мым серьезным видом, со ссылками на Платона и мифо-
логию, превозносил муху, ее глаза, желудок, ножки.
Но его живой ум не мог удовлетвориться пустой рито-
рикой. Она, говорил Лукиан впоследствии, разукрашена,
причесана наподобие гетеры, лицо у нее нарумянено и
глаза подведены («Дважды обвиненный», 31). В «Учите-
ле красноречия» Лукиан жаловался, что к подлинной ри-
торике ведет трудная дорога, большинство же риторов,
невежественное и бесстыжее, идет по широкому и легко-
му пути. «Я вижу, — с горечью говорил он, — что многие
без всяких усилий достигали большего, нежели я, одним
лишь удачным выбором слов и путей» («Учитель красно-
речия», 8).
От риторики Лукиан обратился к судебному красноре-
чию: по словам Свиды, он был судебным оратором в
Антиохии. Здесь в 163 г. он произнес две речи о живопи-
си, обнаружив великолепное знание художников древ-
ности.
В это время в деятельности Лукиана совершился по-
ворот. Он все острее сознавал общественную несправед-
ливость. Люди, говорил он, «грабят, насилуют, надувают»
(«Гермотим», 22). Посещение Рима — города потряса-
ющих контрастов, миллионных состояний и невиданной
нищеты еще более усилило отвращение Лукиана к урод-
ливым общественным порядкам. В Риме Лукиан встре-
чался с философом Нигрином, осуждавшим богатство и
осмеивавшим быт богачей («Нигрин», 21 и след.). Под
влиянием Нигрина Лукиан уже немолодым человеком
обратился к философии, при помощи которой рассчиты-
вал найти путь к «городу Добродетели», где царит общее
равенство, нет насилия и невежества («Гермотим», 24).
Изучая философские системы, Лукиан познакомился с
произведениями писателя и философа III в. до н. э. Ме-
ниппа, который надолго стал для него образцом и даже
увековечен как герой его произведений. В уста Мениппу
Лукиан влагает свои идеи. Он ведет Мениппа в подзем-
ное царство, поднимает в заоблачную высь, к престолу
богов, и заставляет показать всю тщету погони людей за
наслаждением, богатством, властью.
Для выражения новых идей Лукиана, для его обличи-
тельной критики менее всего подходили традиции вы-
спренного ораторского искусства. В «Прометее красно-
16

речия» он выдвинул требование жизненной правды, обра-
тился к обыденной жизни. Материал, из которого я леплю,
говорил он, это скверная глина с большой дороги, а то и
просто грязь. Лукиан гордился тем, что писал уже не о
вещах, поражающих своей необычайностью, но о правде
жизни. Времена накрашенной и нарумяненной риторики
уже в прошлом. Некогда, рассказывает Лукиан, царь Пто-
лемей привез в Египет две диковины: совершенно черного
верблюда и черно-белого человека. Он думал, что егип-
тяне будут поражены таким зрелищем, но те, увидев вер-
блюда, были просто напуганы, а чудовищный человек
вызвал у них презрительный хохот. Следовательно, цель
искусства — не диковинки, не новизна ради новизны, а
«соразмерность частей и красота целого» («Прометей
красноречия», 4).
Новое содержание требовало и новой формы. Люби-
мым жанром Лукиана стал диалог, где серьезная мысль
выражалась в живой беседе, насыщенной едким сарказ-
мом и забавными шутками.
Поселившись в Афинах, Лукиан создал в 60-е годы
свои лучшие диалоги («Совет богов», «Зевс уличаемый»,
«Пир» и многие другие). Трудно сказать, как складыва-
лась в это время его жизнь. Несколько позднее в сочине-
нии «О философах, состоящих на жаловании» Лукиан на-
рисовал безрадостную картину испытаний и бедствий,
«неизбежных для тех, кто состоит на жаловании и числит-
ся в друзьях наших богачей, хотя подобную дружбу над-
лежало бы именовать рабством» («О философах», 1).
Прежде чем станешь домашним философом, приходится
много побегать: встав с зарею, томишься у дверей богача,
сносишь пинки и брань, подкупаешь привратника; фило-
соф подбирает для одежды цвета, угодные его будущему
другу и господину. Но вот, наконец, путь пройден, счаст-
ливец превзошел своих соперников и поселяется в рос-
кошном доме, напоминающем палаты Зевса. Однако это
не конец мук, а лишь начало новых: на философа обру-
шиваются скаредность хозяина, вздорные причуды госпо-
жи, презрение гостей, зависть слуг. Мало-помалу он ви-
дит, что его прежние золотые надежды оказались не чем
иным, как «позолоченными пузырями».
Это сочинение написано с большой силой и страстью,
и трудно допустить, что автор не испытал всего этого на
2 Лукиан 17

себе. Как бы то ни было, ни знания, ни литературный та-
лант не принесли Лукиану богатства и независимости.
В «Апологии» — одном из последних своих сочинений —
он жаловался на старость и бедность («Апология», 10).
К концу жизни Лукиан поступил на государственную
службу и был назначен судебным чиновником в Египте.
С наивной гордостью человека, нуждавшегося всю жизнь,
он говорит в «Апологии», что получает теперь от импера-
тора значительную плату.
Впрочем, и эта служба не создала ему обеспеченного
положения. Старый, больной подагрой, он был вынужден
вернуться к тому ремеслу, которое кормило его в годы
золотых надежд, — к риторике. Скрепя сердце, он вновь
поднялся на ораторскую трибуну, смущенно спрашивая
явившихся послушать его: «Прилично ли будет мне, чело-
веку уже таких почтенных лет, давно переставшему гово-
рить перед слушателями, снова выносить свои речи на
суд столь многочисленного собрания?» («Про Герак-
ла», 7).
Умер великий сатирик в нищете и безвестности. Его
смерть прошла незамеченной. Дата смерти — около
190 г. — установлена лишь приблизительно.
* * *
Какова же социальная сущность идей Лукиана, како-
вы его стремления и идеалы?
Лукиан — писатель рабовладельческого общества. По-
добно большинству современников, он считал рабство нор-
мальным общественным учреждением. В его речах и диа-
логах постоянно упоминаются рабы. При этом он не
осуждает рабства, — напротив, относится к рабам с пре-
небрежением1. В сочинении «О философах, состоящих на
жаловании» Лукиан несколько раз говорит о завистли-
вой, жадной, тупой челяди богача и считает недостойным
свободного человека стать с нею в один ряд. «И пусть бы
1 В «Кинике» (10—11) Лукиан, осуждая роскошь, обличает тех,
кто пользуется людьми как упряжной скотиной. Однако его
оскорбляет не само по себе рабство, а лишь неразумное использо-
вание человеческого труда подобно тому как неразумно плоть жи-
вого существа употреблять на изготовление краски.
18

позор ограничивался тем, что ты имеешь вид не свобод-
ного человека, а раба!» — восклицает Лукиан.
С особенным презрением относился Лукиан к тем ра-
бам, которые пытались проникнуть в среду свободных.
Он издевался над рабом, получившим наследство от гос-
подина («Тимон», 22; «Как следует писать историю», 20),
над ритором, вышедшим из рабов («Учитель красноре-
чия», 24). В «Беглых рабах» он прямо утверждает, что
рабу следует заниматься своим делом: сапожничать, плот-
ничать, стирать, чесать шерсть; пусть не дерзает раб сде-
латься философом (12—14). Диалог заканчивается при-
нудительным водворением беглых рабов на прежнее
место.
Глядя на мир глазами рабовладельца, Лукиан, хотя
и признает иной раз невыносимым положение рабов
(«Беглые рабы», 13), все же считает главной несправед-
ливостью своей эпохи не противоречие между бесправ-
ным рабом и всемогущим господином, а резкое имуще-
ственное неравенство свободных. Постоянно подчеркивая,
что в мире царит неправда, Лукиан видит ее в неравно-
мерном распределении богатств. У одних роскошь — тон-
кие ткани, пурпур, золотые кольца, серебряные кубки,
дома с золоченой кровлей, а другие должны быть гряз-
ными, жалкими наемными рабочими.
Миром управляет золото. Когда афинский богач Ти-
мон разорился, друзья-приятели покинули его; они не
узнавали его больше, не хотели даже глядеть на него
(«Тимон», 8). Но вот Тимон нашел клад, и тут же стали
стекаться к нему прежние прихлебатели. Один приносит
новую песню, другой предупреждает о коварстве льсте-
цов, третий предлагает поставить Тимону золотую статую
на Акрополе.
Люди гонятся за богатством, стремятся получить
большое наследство. Но что дает богатство, спрашивает
Лукиан, что толку за ним гоняться? В «Икаромениппе»
(18), «Хароне» (11) и многих других диалогах он говорит
о ничтожности богатства. Уже в одном из ранних диало-
гов, в «Петухе», Лукиан подробно развивает ту идею, что
богатство влечет за собою заботы и хлопоты, которые не
согласился бы по доброй воле взять на себя ни один бед-
няк. Он возвращается к этой теме в «Тимоне» (14) — за-
ставляет Зевса сказать, что богачи поступают неумно,
2* 19

любя богатство сверх меры, не смея пользоваться доступ-
ным и спокойно им наслаждаться, хотя и обладают тем,
что любят; они неусыпно сторожат свои сокровища, зорко
поглядывая на печати и задвижки и находя полное сча-
стье не в том, чтобы самим наслаждаться, а в том, чтобы
никому не уступить наслаждения, — они, как собака в
стойле, которая сама ячменя не ест и голодному коню не
дает. А вдобавок богачи отказывают себе во всем, дер-
жатся настороже, по ночам не смыкают глаз, подсчиты-
вая проценты при тусклом светильнике, в то время как
даже их рабы веселятся.
К тому же богатство, которое приносит больше хлопот,
чем радости, недолговечно: его не возьмешь с собою по-
сле смерти. Не раз Лукиан подчеркивает, что в ладью
Харона, на которой мертвецы переправляются в загроб-
ное царство, можно вступить, лишь сбросив роскошные
одежды и дорогие украшения. И как часто то, что ценою
обманов, долгих трудов и лишений скопил какой-нибудь
ростовщик, достается после его смерти кутиле и моту и
исчезает за несколько месяцев!
Вот почему Лукиан призывает богачей жить скромнее
(«Харон», 17), не гонясь за чрезмерными богатствами.
Он в общем не против богатства, только оно должно быть
не целью человеческого существования, а средством к
устройству счастливой и радостной жизни («Тимон», 17).
Видит Лукиан и тяжелую жизнь бедняков. Может по-
казаться, говорит он, что беднякам нечего жаловаться
(«Диалоги мертвых», 1, 4), — ведь у них нет богатства,
которое они могли бы потерять, и, следовательно, нет за-
бот. Сапожнику Микиллу нечего оставить на земле, и по-
тому он спокойно вступает в ладью Харона, богач же л
тиран рыдают на берегу, оплакивая свои былые власть и
деньги. Но в то же время Лукиан с ненавистью и сарказ-
мом показывает, как нищета унижает человека.
На защиту попранного человеческого достоинства
встает Лукиан и в сочинении «О философах, состоящих
на жаловании», и в «Парасите», где нахлебник старается
доказать, что его занятие очень почтенно, и с особой си-
лой — в «Диалогах гетер». Одна за другой проходят здесь
перед читателем сценки, рисующие образы хороших,
внутренне порядочных девушек, которых нищета заста-
вила превратить любовь в промысел. У такой девушки нет
20

права на чувство, на гордость, на равенство — она купле-
на. И притом любовника надо выбирать не красивого и
молодого, а богатого — ведь надеждами не проживешь.
«Когда нам нужна будет обувь и сапожник станет требо-
вать плату, — пишет Лукиан, — мы ему скажем, что денег
у нас нет, но ты, мол, возьми у нас несколько надежд»
(«Разговоры гетер», VII, 2).
Симпатии Лукиана на стороне этих дочерей ремеслен-
ников, у которых бедность отнимает свободу, на стороне
бедняков вообще — и эти симпатии приводят его в конце
концов к тому, что он угрожает богатым местью бедняка
(«Харон», 14).
Итак, если он безразличен к судьбе рабов, то разло-
жение полиса и резкое имущественное расслоение среди
свободных вызывают его протест. Лукиан — выразитель
интересов тех кругов античного полиса, которые в ходе
развития рабовладельческой системы были обречены на
разорение, — мелких ремесленников и землевладельцев.
Идеал Лукиана — равенство граждан, которое, впрочем,
кажется ему невозможным. Бедняку остается лишь меч-
тать о золотом веке, когда богатый будет обязан помогать
нищему («Кроносолон», 14—15). Только смерть, уничто-
жающая богатство и красоту, власть и страсти, ведет к
равенству («Переправа», 15; «Менипп», 20).
Богатство и нищета калечат человека — считал Лу-
киан; но калечат его также уродливое мировоззрение,
всеобщая апатия и бесперспективность, вызывающие
упадок нравов и потерю высоких идеалов.
Рабовладельческая аристократия искала свои идеалы
в далеком прошлом; ораторы то и дело вспоминали о
подвигах марафонских бойцов; искусственно насаждалась
архаичная речь. Против этой смешной и бесплодной ста-
ромодности и выступил Лукиан. В «Лексифане» он осмеял
тех писателей-неудачников, которые пытались вернуть
к жизни уже давно умершие слова. В «Анахарсисе» пред-
мет насмешки Лукиана — старая система воспитания и
прежде всего гимнасии. Но особенно нападает Лукиан
на хранителей классической мудрости — на философов
различных школ.
Изобилие псевдофилософов, охотников до легкой на-
живы, невежд, выдающих себя за мудрецов, вызывает
гнев и сарказм Лукиана. «Я увидел, — говорит он, — что
21

многие одержимы любовью не к философии, а лишь к
известности, ею доставляемой... Я не в силах был выдер-
жать позорное представление, когда обезьяны осмели-
лись надеть на себя маски героев» («Рыбак», 31—32).
Лукиан критикует не столько философские си-
стемы, — хотя в «Продаже жизней» он показывает
слабые стороны воззрений Пифагора, Сократа, Хрисип-
па и некоторых других, — сколько недостойное поведение
философов, претендующих быть учителями добродетели.
«Все, о чем они говорят, — что надо к деньгам и к славе
презрение питать и только одно прекрасное считать доб-
ром, что следует быть кротким, пышность сильных пре-
зирать, и как с ровней с ними беседовать, воистину пре-
красно это все, — боги свидетели, — и мудро, и удивитель-
но сверх всякой меры. Однако философы наставлением в
этих самых истинах за плату занимаются, и богатыми
восхищаются, и на денежки глядят, раскрыв рты, а сами
злее собачонок, трусливее зайцев, угодливее обезьян,
похотливее ослов, блудливее кошек и драчливее петухов»
(«Рыбак», 34).
Неприглядный облик философов господствующего
класса Лукиан рисует во множестве диалогов. Так, в диа-
логе «Пир» он рассказывает, как из-за курицы передра-
лись в гостях у богача Аристинета философы разных
школ и как платоник Ион, воспользовавшись сумятицей,
утащил у хозяина кубок.
Лукиан сатирически отразил надежды и чаяния сво-
бодных крестьян и ремесленников, — тех маленьких лю-
дей, из среды которых он вышел. Он, как уже сказано,
ненавидел уродливые формы общественной жизни и идео-
логии рабовладельческого общества, хотя и не помыш-
лял об уничтожении рабства. Он пытался отстаивать
идеал «совершенного» человека, осмеивал скупцов и мо-
тов, псевдоученых и тупых гимнастов. Лукиан был прав,
когда называл себя хвастуноненавистником, шутонена-
вистником, обманоненавистником, чваноненавистником
(«Рыбак», 20).
В буржуазной науке создана легенда о Лукиане —
безидейном сатирике, у которого будто бы не было ничего
дорогого и который все осмеивал ради смеха. Это глубоко
неверно. Идеалом Лукиана были равенство людей и со-
вершенство человеческого разума, но его эпоха разруши-
22

ла старую мечту о гармонически развитом человеке, вы-
звала к жизни бесчисленное множество проходимцев и
шарлатанов, хвастунов, лжецов и шутов. С ними-то всю
свою жизнь и вел борьбу Лукиан.
Среди тех сил, которые коверкают красоту человече-
ского разума, немалое место занимают суеверия. В I—
II вв. они особенно расплодились. Естественно, что Луки-
ан не мог пройти мимо суеверий. Его сатира разит и ста-
рые, и новые религиозные представления — равно бичует
он и поклонников Юпитера, и приверженцев Христа.
Уже в ранних произведениях Лукиана, написанных в
риторической манере, мы встретим критическое отноше-
ние к религии, мифологии и жречеству. В сочинении
«О янтаре и лебедях» он рассказывает о своих тщетных
попытках разыскать плачущие осокори, которые, со-
гласно мифу, были сестрами Фаэтона, — их слезы превра-
щались в янтарь. Кто верит подобным вещам, заключает
Лукиан, тот обманывается.
Гораздо острее написан «Фаларид», где жрец лице-
мерно защищает тирана, потому что ожидает от него бо-
гатого подарка. Зачем нам судить тирана, рассуждает
жрец, боги решат сами. «Если бы ненавидел бог Фала-
рида или приношением его гнушался, легко ему было бы
в Ионическом море потопить подарок вместе с судном»
(«Фаларид», II, 4).
В 60-е годы Лукиан создал ряд диалогов, которые
целиком были направлены против старой полисной рели-
гии. В «Разговорах богов» и в примыкающих к ним сочи-
нениях снижались «божественные», мифологические об-
разы. Используя архаические сюжеты, Лукиан рисует
богов со всеми их чисто человеческими страстишками:
боги Лукиана похотливы, лживы, не прочь украсть, что
плохо лежит. Умело пересказывая старинные мифы, Лу-
киан показывает сластолюбца Зевса, который постоянно
изменяет своей супруге с богинями и смертными женщи-
нами и для удовлетворения своей похоти даже уносит на
Олимп красивого и глупого мальчишку Ганимеда; немно-
гим лучше и «чудесный мальчик» Гермес, который, едва
только родившись, украл у Афродиты пояс, а у Зевса —

скипетр; на лукиановском Олимпе мы встретим и Герак-
ла, который при жизни был рабом и чесал шерсть, одетый
в женское платье, а лидийская царица Омфала била его
золотой сандалией; превращенный в бога, он шумит и
ссорится с Асклепием из-за места на пиру («Разговоры
богов», 13).
Жизнь богов полна хлопот. Гелиос в колеснице весь
день носится по небу, одевшись в огонь и отсвечивая лу-
чами, и нет у него времени даже почесать за ухом. А если
он хоть немного предастся легкомыслию и забудет
о своем деле, его кони, не чувствуя больше вожжей,
свернут с дороги и сожгут всё. Еще больше забот у Апол-
лона, который «почти оглох на оба уха от крика всех тех,
кто пристает к нему, нуждаясь в прорицаниях». Особенно
много хлопот у Зевса, которому приходится за всем гля-
деть: «за пастухом в Немее, за ворами, за клятвопреступ-
никами, за приносящими жертву». Ему в одно и то же
время надо быть и на жертвоприношении в Олимпии, и на
поле сражения в Вавилоне, и на пиру у эфиопов
(«Дважды обвиненный», 1—2).
В речи «В защиту изображений» (13) Лукиан бросил
мимоходом фразу: «Итак, смертную женщину сравнить
с Афродитой или Герой — разве это не значит открыто
унижать богинь?» Когда же сам он снижает образы
Афродиты и Геры, Зевса и Аполлона, рисуя их людьми и
притом — отнюдь не идеальными, разве это не значит не
то что унижать, а просто уничтожать богов? Вот почему
Маркс и говорил, что боги Греции, смертельно раненные
в «Прометее Прикованном» Эсхила, умерли — в комиче-
ской форме — в «Беседах» Лукиана 1.
Лукиан вытаскивает на свет самые нелепые мифологи-
ческие представления. В незапамятные времена люди вы-
водили свое происхождение от животных — и поэтому в
архаичных мифах греческие боги принимали животный
или полуживотный облик. О самом царе богов — Зевсе —
рассказывали, что он превращался в орла, быка и лебедя.
Лукиан высмеивает эти мифы о полубогах-полуживотных.
Особенно достается козлоногому и рогатому сластолюби-
вому богу Пану: даже Гермес стыдится его, своего сына
(«Разговоры богов», 22).
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. I, изд. 2, стр. 418.
24

На греческий Олимп по мере распространения восточ-
ных верований попали многочисленные египетские боги,
которых египтяне представляли себе в виде людей с птичь-
ими головами и мордами животных. Лукиан потешается
над этими «бараноголовыми» и «собакоголовыми» боже-
ствами.
Представление о богах в человеческом и даже живот-
ном облике не было во времена Лукиана пустым пережит-
ком, уделом литературы, курьезом. Об этом лучше всего
свидетельствует хотя бы оживление таких архаичных
представлений в раннем христианстве, только еще форми-
ровавшемся в I—II вв. Ранние христиане постоянно на-
зывали и изображали Иисуса Христа «агнцем» — бараш-
ком: этот барашек Христос, который в раннехристианском
памятнике «Откровение Иоанна Богослова» («Апокалип-
сис») ведет борьбу с чудовищным зверем, олицетворяю-
щим Рим, по своему происхождению немногим отличался
от покровителя пастухов — козлоногого Пана, объекта
шуток Лукиана.
В серьезном трактате «Об астрологии» Лукиан попы-
тался изложить свои взгляды на возникновение мифов,
видя в них отражение астральных явлений: «Никогда Кро-
на Зевс не сковывал, ни в Тартар его не ввергал, вообще
не замышлял он ничего, что приписывают ему люди. А на
самом деле Крон, или планета Сатурн, несется внешним
путем весьма далеко от нас, и движение его замедленным
и небыстрым представляется людям. Поэтому говорят,
будто стоит Сатурн, словно скованный, а глубь воздуш-
ного пространства прозывается Тартаром» («Об астроло-
гии», 21).
Но не только против мифов древности выступал Луки-
ан. Он обрушился и на само представление о божествен-
ном промысле, будто бы правящем миром. Достаточно по-
смотреть, как неразумно все устроено на земле, чтобы
усомниться в существовании богов: ведь на этом большом
корабле, называемом миром, все идет шиворот-навыво-
рот: якоря сделаны из золота, а украшения из свинца, без-
дельники начальствуют, а опытные мореходы не находят
себе применения («Зевс-трагик», 47—48). Эти боги, кото-
рые хвалятся, что могут на золотой цепи вздернуть землю
вместе с ее морями, на самом деле бессильны; они нахо-
дятся в полном рабстве у судьбы, в лучшем случае это
25

орудия в ее руках («Зевс уличаемый», 7, 11). У богов даже
нет сил покарать эпикурейца, отрицающего их существо-
вание, — им остается надеяться на глупость человеческую,
которая сохранит веру в них у большинства эллинов и
варваров («Зевс-трагик», 53).
Лукиан осмеивает в своих диалогах бесчисленные суе-
верия: нелепые басни неопифагорийцев о переселении
душ, наивную веру в волшебников, которые будто бы мо-
гут при помощи глупейших обрядов открыть человеку до-
рогу в загробное царство («Менипп», 6—7); он издевается
над жертвоприношениями, во время которых богам до-
стается «козлиное благовоние», а сами люди угощаются
козьим мясом, сделав бога только свидетелем своего удо-
вольствия и почтив пустым шумом («Дважды обвинен-
ный», 10). Угощая шестнадцать богов, корабельщик Мне-
ситей принес в жертву одного петуха, да и то старого и
больного, и четыре крупинки ладана, так что Зевс даже
кончиком носа не мог уловить запаха дыма («Зевс-тра-
гик», 15). В памфлете «О жертвоприношениях» Лукиан с
глубоким сарказмом смеется над представлением о богах,
которые ничего не делают людям безвозмездно: зато за
жертву — бычка, петуха или щепотку ладана — можно
купить у них и здоровье, и власть, и удачу.
Лукиан вышучивает вздорные предсказания и дву-
смысленные пророчества («Зевс-трагик», 43), показывает
нелепость заупокойных обрядов («О скорби», 19 и след.).
Жажда чудесного, ставшая «болезнью века», высмеяна
им в рассказе «Лукий, или осел», где герой, желавший
собственными глазами увидеть волшебство, испытал его
на своем горьком опыте: он был в конце концов превра-
щен в осла и пережил под ослиной шкурой неисчислимые
несчастья.
Всевозможные бредни о магах и волшебниках, о чудес-
ном исцелении, о статуях, отгоняющих лихорадку, осмея-
ны в диалоге «Любитель лжи». О легковерных людях —
якобы свидетелях всех этих необыкновенных историй один
из участников диалога замечает: «Многие уважают их, а
сами они лишь сединой и бородами отличаются от мла-
денцев, в остальном же они позволяют водить себя за
нос еще легче, чем дети» («Любитель лжи», 23).
Люди того времени, отчаявшиеся найти правду на
земле, возлагали надежды на посмертное блаженство;
26

Лукиан же стремился развенчать миф о загробном воз-
даянии. Ведь, если человек совершает все в своей жизни —
и доброе, и злое — по воле богов, разве справедливо одних
после смерти наказывать, а других награждать? — рас-
суждает он в диалоге «Зевс уличаемый» (17—18). И хотя
здесь удар нанесен Зевсу и Мойрам — богам античной
мифологии, замечание Лукиана вполне можно отнести
также к христианству.
Маленький памфлет «О скорби» направлен против ве-
рований в существование загробного мира. Показав бес-
смысленность мифологической картины подземного цар-
ства и обрядов, связанных с полребением, Лукиан застав-
ляет покойника воскреснуть и влагает ему в уста свои
собственные мысли о смерти: смерть — конец всего, для
умершего не существует страстей.
Особое внимание уделил Лукиан борьбе против тех
бесчисленных шарлатанов и обманщиков, которые исполь-
зовали в корыстных целях народные суеверия и распро-
странившуюся в I—II вв. напряженную жажду чудес.
В «Лукии» он рассказывает, как превращенный в осла
юноша достался старому греховоднику, одному из тех,
кто носит по селам и деревням Сирийскую богиню и за-
ставляет ее просить милостыню; этот жрец и его спутники
были развратниками и ворами, украденное они прятали
за пазухой у богини («Лукий», 35 и след.). В диалоге
«Александр» (8) Лукиан разоблачает такого же шарла-
тана.
В самом деле, проходимец Александр в полной мере
дал «толстокожим людям», как он именовал народ, почув-
ствовать страх перед могущественными «потусторонними»
силами и одновременно обрести надежду. Огромную руч-
ную змею он выдавал за божество, названное Гликоном,
и именем этого божества пророчествовал. Он окружил
себя целой свитой помощников, распространявших его
славу и помогавших обманывать людей. Его влияние было
огромно, император Марк Аврелий и видные вельможи
пользовались его пророчествами. Слава Александра была
настолько велика, что многие женщины гордились детьми,
рожденными от него, а мужья подтверждали их право на
такую гордость.
Не только классическую мифологию и позднейшие суе-
верия высмеивал Лукиан, но и христианство. Христиан он
27

упоминает мимоходом в «Александре» (25 и 38), гораздо
подробнее — в памфлете «О кончине Перегрина». Пере-
грин, как и Александр, — историческое лицо; о нем писа-
ли многие современники, в том числе христианин Тертул-
лиан и язычник Авл Геллий. Подобно Александру, он был
одним из тех, кто видел в суевериях народа источник
своей славы и богатства. Начав жизненный путь с прелю-
бодеяния и убийства собственного отца, он вскоре сделал-
ся христианским проповедником, толковал старые книги'
христиан и сочинял новые. Наивные люди верили ему и
считали чуть ли не богом. Когда он был брошен в тюрьму,
у ее ворот стали собираться старухи, вдовы и сироты; за
ним ухаживали, ему приносили разнообразную еду, при-
сылали деньги.
Но прошло некоторое время, и Перегрин был изгнан
из христианской общины, так как нарушил правила и съел
что-то запрещенное христианам; тогда он сделался фило-
софом и принялся проповедовать добродетель. Но и это не
принесло Перегрину прочной славы.
Глубокой ненавистью к шарлатанам, использовавшим
легковерие толпы, проникнут этот памфлет, содержащий
очень интересный материал для истории раннего христи-
анства. Лукиан показывает во всей неприглядной наготе
одного из многочисленных христианских учителей II в.
Недаром католическая церковь внесла этот памфлет в
«Список запрещенных книг».
Замечательно, что Лукиан критикует не ту или иную
форму религии, а религию вообще. Это постепенно при-
вело его к признанию принципов античного материализ-
ма. В поздних произведениях он открыто заявляет о своей
близости к великим материалистам эллинской древности.
Осмеивая нелепость жертвоприношений, Лукиан ссылает-
ся на Гераклита и Демокрита («О жертвоприношениях»,
15); он апеллирует к Демокриту и в своей критике шар-
латана Перегрина («О кончине Перегрина», 45; ср. «Але-
ксандр», 50). С особенным уважением относится Лукиан
к Эпикуру, которого именует «мужем поистине святым».
Нет ничего удивительного в том, что Лукиан не мог
докопаться до подлинных причин возникновения религиоз-
ных суеверий и рассчитывал победить их только словом.
Он видел нелепость религий, но критиковал их с упрощен-
ной, рационалистической точки зрения.
28

Нельзя, однако, забывать, что даже в XVII, XVIII вв.
и позже эти просветительские взгляды имели многочис-
ленных сторонников, не понимавших главного — что пре-
одолеть религию можно лишь после уничтожения порож-
дающей ее социальной несправедливости, после социали-
стической революции.
Наивности лукиановской критики легко объясняются
условиями времени. Тем не менее она до сих пор сохра-
няет значение. Например, критика зарождавшегося в его
время христианства, критика веры в «божественный про-
мысл» и в посмертное воздаяние и сейчас может быть
использована в атеистической пропаганде.
Современники не оценили Лукиана. В средние века его
почти не вспоминали.
Однако с началом Возрождения наступила пора при-
знания и славы сатирика из Самосаты. Его читали, ему
подражали немецкие гуманисты начала XVI в. Рейхлин,
Гуттен и Эразм, которого друзья и враги называли вто-
рым Лукианом. В Англии его произведения переводил на
латинский язык Томас Мор, его хорошо знал Шекспир.
Лукиана широко использовали Рабле и французские про-
светители XVIII в.; Вольтер даже писал о себе, что он
стремится творить в манере Лукиана.
Классики марксизма-ленинизма высоко ценили Лукиа-
на. Молодой Маркс использовал его образы в полемике на
страницах «Рейнской газеты» 1, а Энгельс называл Лукиа-
на Вольтером классической древности; он считал лукиа-
новские произведения одним из самых лучших источников
истории первых христиан 2.
В России Лукиана издавали и переводили, начиная с
XVIII в. Первым его переводчиком на русский язык был
М. В. Ломоносов: в «Риторике» он постоянно упоминает
Лукиана 3, приводит отрывки из его сочинений (иной
раз — не называя имени) 4 и, наконец, в §§ 283 и 284 по-
мещает большой отрывок из «Разговоров мертвых» —
«Разговор Лукианов между Александром Великим и Ган-
нибалом».
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. I, изд. 2, стр. 94.
2 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 2, стр.411.
3 См. М. В. Ломоносов. Полное собр. соч., т. VII, 1952,
стр. 223, 331—333.
4 См. там же, стр. 136, 259 и др.
29

С конца 50-х годов XVIII в. в многочисленных русских
журналах (в том числе в сумароковской «Трудолюбивой
пчеле») были опубликованы переводы диалогов Лукиана
(«Разговоры мертвых», «Торг жизней», «Совет богов» и
другие). В 1773 г. вышла на русском языке первая книга
его сочинений: «Разговоры между мертвыми, выбранные
из Лукиана Самосатского»; второе издание этой книги
появилось в 1787 г. Сразу же вышла вторая книга: Иван
Сидоровский и Матвей Пахомов выпустили в трех частях
«Разговоры Лукиана Самосатского» (СПб., 1775—1784).
В кратком «предуведомлении» к первой части перевод-
чики попытались дать характеристику Лукиана, который,
по их словам, умел соединять «полезное с приятным, на-
ставление с сатирою и ученость с красноречием». Они
отмечают, что основной задачей Лукиана было осмеяние
«ложных богов», умалчивая, разумеется, что он осмеял и
христианство. Наконец, в это же время И. П. Шмидт вы-
пустил в Митаве греческий текст Лукиана в восьми томах
с латинским переводом и примечаниями.
За короткий промежуток времени от 1757 до 1788 г. в
России вышли, таким образом, издание Лукиана на гре-
ческом языке, две книжки переводов (одна из них — дву-
мя изданиями) и четырнадцать журнальных публикаций
переводов. С 1789 г. издание переводов Лукиана надолго
прекратилось: русские дворяне, напуганные восстанием
Пугачева и началом французской буржуазной революции,
боялись сатиры Лукиана.
В XIX в. интерес к Лукиану возродился. Высоко цени-
ли греческого сатирика революционные демократы.
В. Г. Белинский причислял его к крупнейшим созидате-
лям человеческой культуры, ставил в один ряд с Аристо-
фаном и Колумбом 1. Много раз упоминает Лукиана в
своих сочинениях и письмах А. И. Герцен, который, подоб-
но Энгельсу, называл его «Вольтером той эпохи» 2, считал
одним из крупнейших талантов его времени 3, последним
великим сатириком: «Хохотали до самого Лукиана, — пи-
1 См. В. Г. Белинский. Полное собр. соч. под ред.
С. А. Венгерова, т. VII, СПб., 1904, стр. 485.
2 А. И. Герцен. Избранные философские произведения, т. I,
Госполитиздат, 1948, стр. 216. Ср. «Былое и думы», т. V, М., 1939,
стр. 293.
3 См. А. И. Герцен. Соч., т. XVII, стр. 28.
30

шет Герцен. — С IV столетия человечество перестало сме-
яться» 1. При этом Герцен подчеркивает, что Лукиан вы-
смеивал христианство 2. Интересовался Лукианом и поэт-
демократ М. И. Михайлов, который перевел эпиграмму,
приписываемую этому сатирику 3.
В середине XIX в. в русских журналах появились
статьи, специально посвященные Лукиану. В статье «Лу-
киан и его сочинения» («Сын отечества», 1842, № 10,
стр. 21—28) не названный по имени автор хаірактеризует
Лукиана как гениального сатирика. Интереснее другая
статья — «Лукиан и век его», напечатанная в «Галатее»
(1839, №№ 13—15) и также написанная анонимным авто-
ром. В этой статье совершенно отчетливо проступают
аналогии между эпохой Лукиана и современностью: автор
обращает внимание на яркое описание рабства и безнрав-
ственности римского общества, считает, что Лукиан вос-
хвалял бедность, что он «в угрозу богачам и на утешение
бедным» утверждал, что за гробом все равны. Как беспо-
щадного критика разлагающегося античного мира рисует
Лукиана Б. Ордынский в двух статьях, напечатанных в
«Современнике» (1851, т. XXX; 1852, т. XXXII). «Никто из
древних писателей, — по его словам, — сознательнее, пол-
нее и резче Лукиана не представил распадения древнегре-
ческого мира». Во всех этих статьях Лукиан рассматри-
вается как противник христианства, хотя авторы их ставят
это сатирику в упрек.
В 70-е годы отношение к Лукиану начинает меняться:
и в это время за Лукианом признают неподражаемое ис-
кусство в описании отжившего порядка, но на первый план
выдвигают якобы присущее ему отсутствие положитель-
ных идеалов, творческое бессилие 4. Одновременно Лу-
киана стремятся «освободить» от обвинения во враждеб-
1 А. И. Герцен. Соч., т. IX, стр. 118. — «IV столетия» (вме-
сто II) — описка Герцена.
2 См. А. И. Герцен. Соч. т. XV, стр. 286.
3 См. М. И. Михайлов. Собр. соч., т. 1, Чкалов, 1951,
стр. 294.
4 См. В. Кожевников. Нравственное и умственное развитие
римского общества во II веке, Козлов, 1874, стр. 49. Ср. Е. Зеле-
ницкий. Лукиан-критик и его требования от историка. Отчет о
состоянии Житомирской мужской гимназии за 1878/79 уч. г., Жито-
мир, 1879, стр. 34.
31

ности к христианству 1. В рецензии на книгу Бернайса
«Лукиан и киники» А. П. Л — в утверждал, что имя Лукиа-
на надо вычеркнуть из числа литературных врагов хри-
стианства II в. или во всяком случае не ставить его в один
ряд с такими ярыми врагами христиан, как Цельс 2. Еще
дальше пошел А. Спасский, который уверял, что у Лукиа-
на нет никакого сарказма по отношению к христианству 3.
Эта перемена в отношении к Лукиану не случайна —
в ней отразились общие сдвиги в буржуазной историогра-
фии и буржуазном литературоведении конца XIX — нача-
ла XX в. Для эпохи империализма характерно усиление
всяческой реакции и, в частности, стремление идеологов
буржуазии оправдать христианство, представить крупней-
ших писателей и мыслителей прошлого сторонниками этой
религии. Если для литературоведов начала прошлого сто-
летия (например, для Ордынского) Лукиан — несомнен-
ный враг христианства, то в конце XIX в. буржуазные уче-
ные за рубежом и в России уже стремились доказать, что
критика Лукиана обращена исключительно в далекое
прошлое, что он выступал против отжившей мифологии
и был совершенно лойяльным по отношению к христиан-
ству. Все это глубоко неверно. Лукиан был защитником
свободного разума и врагом суеверий: он критиковал раз-
личные религии и среди других — христианство.
Прогрессивное значение Лукиана именно в том, что он
в духе лучших традиций античной передовой мысли, тра-
диций Демокрита и Эпикура, подверг критике всякие ре-
лигии. Слабость его критики — в плоской рационалистич-
ности, но это имеет историческое объяснение и оправда-
ние; зато Лукиан с удивительным искусством показал
нелепость всевозможных религиозных систем, их внут-
реннюю противоречивость и абсурдность. Его сочинения
навсегда останутся одним из лучших памятников древней
атеистической литературы.
А. Каждая.
1 См. В. Кожевников. Указ. соч., стр. 56.
2 См. А. П. Л — в. Лукиан и христианство, «Православное обо-
зрение». 1880, январь, стр. 157.
3 См. А. Спасский. Эллинизм и христианство, Сергиев по-
сад, 1914, стр. 133.
32

ЛУКИАН
ИЗБРАННЫЕ
АТЕИСТИЧЕСКИЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ

РАЗГОВОРЫ БОГОВ
1
Прометей и Зевс
1. Прометей. Освободи меня, Зевс: довольно я уже
натерпелся ужаса.
Зевс. Тебя освободить, говоришь ты? Да тебя следо-
вало бы заковать в еще более тяжелые цепи, навалив па
голову весь Кавказ! Тебе шестнадцать коршунов должны
были бы не только терзать печень, но и глаза выклевы-
вать за то, что ты создал нам таких животных, как люди,
похитил мой огонь, сотворил женщин! А то, что ты меня
обманул при разделе мяса, подсунув одни кости, прикры-
тые жиром, и лучшую часть сохранил для себя, — что об
этом нужно говорить?
Прометей. Разве я недостаточно уже поплатился,
терпя столько времени мучения, прикованный к скалам
Кавказа, и питая собственной печенью эту проклятую пти-
цу, орла?
Зевс. Это даже еще не самая малая часть того, что
ты заслужил.
Прометей. Но ты меня не даром освободишь: я
тебе, Зевс, открою нечто весьма важное.
2. Зевс. Ты со мной хитришь, Прометей.
Прометей. Что же я этим выиграю? Ты ведь бу-
дешь прекрасно знать, где находится Кавказ, и у тебя не
будет недостатка в цепях, если я попадусь, что-нибудь
замышляя против тебя.
Зевс. Скажи сначала, какую важную услугу ты мне
окажешь.
Прометей. Если я скажу тебе, куда ты сейчас
идешь, поверишь ли ты мне, что и в остальном мои про-
рицания будут правдивы?
3* 35

Зевс. Конечно.
Прометей. Ты идешь к Фетиде на свидание.
Зевс. Это ты верно угадал; что же дальше? Тебе, ка-
жется, действительно можно верить.
Прометей. Не ходи, Зевс, к этой нереиде: если она
родит тебе сына, он сделает с тобою то же, что ты сде-
лал... 1 *
Зевс. Ты хочешь сказать, что я лишусь власти?
Прометей. Да не сбудется это, Зевс. Но сочетание
с ней угрожает тебе этим.
Зевс. Если так — прощай, Фетида. А тебя за это
пусть Гефест освободит.
2
Эрот и Зевс
1. Эрот. Но если я даже провинился в чем-нибудь,
прости меня, Зевс: я ребенок и еще неразумен.
Зевс. Ты ребенок? Ведь ты, Эрот, на много лет стар-
ше Иапета. Оттого, что у тебя нет бороды и седых волос,
ты хочешь считаться ребенком, хотя ты старик и притом
негодяй?
Эрот. Чем же, по-твоему, я, старик, обидел тебя так
сильно, что ты хочешь меня связать?
Зевс. Посмотри сам, бесстыдник, мало ли ты меня
обидел: ведь ты так издеваешься надо мной, что нет ни-
чего, во что ты не заставлял бы меня превратиться: ты
делал меня сатиром, быком, золотом, лебедем, орлом2!
А ни одну женщину не заставил влюбиться в меня, ни
одной я при твоем содействии не понравился, и должен
прибегать к колдовству, должен являться в чужом обли-
ке. Они же влюбляются в быка или в лебедя, а когда
увидят меня, умирают от страха 3.
2. Эрот. Это вполне естественно. Они, как смертные,
не переносят твоего вида, Зевс.
Зевс. Отчего же Аполлона любят Бранх и Гиацинт?
Эрот. Однако Дафна бежала от него, хотя у него
длинные волосы и нет бороды. Если ты хочешь нравиться,
не потрясай эгидой, не носи с собой молнии, а придай себе
* Примечания к текстам Лукиана помещены в конце книги. —
Ред.
36

как можно более приятный вид, прибрав с обеих сторон
свои курчавые волосы и надев на голову повязку; носи
пурпурное платье, золотые сандалии, ходи изящной по-
ступью под звуки флейты и тимпанов, и тогда ты уви-
дишь, что у тебя будет больше спутниц, чем менад у Дио-
ниса.
Зевс. Убирайся. Не хочу нравиться, если для этого
нужно сделаться таким.
Эрот. В таком случае, Зевс, не стремись больше к
любви: это ведь нетрудно.
Зевс. Нет, от любви я не откажусь, но хочу, чтоб
это мне стоило меньше труда; под этим условием отпу-
скаю тебя.
3
Зевс и Гермес
1. Зевс. Гермес, ты знаешь красавицу — дочь Инаха?
Гермес. Знаю; ты ведь говоришь об Ио.
Зевс. Представь себе: она больше не девушка, а
телка.
Гермес. Вот чудо! Каким же образом произошло
это превращение!
Зевс. Превратила ее Гера, из ревности. Но этого
мало: она придумала для несчастной девушки новое му-
чение: приставила к ней многоглазого пастуха, Аргосом
зовут его — и вот он неустанно стережет телку.
Гермес. Что же нам делать?
Зевс. Лети в Немею: там пасет ее Аргос; его убей, а
Ио проведи через море в Египет и сделай ее Исидой. Пусть
она там впредь будет богиней, управляет разливами Нила,
распоряжается ветрами и охраняет моряков.
4
Зевс и Ганимед
1. Зевс. Ну вот, Ганимед, мы пришли на место. По-
целуй меня, чтоб убедиться, что у меня нет больше кри-
вого клюва, ни острых когтей, ни крыльев, как раньше,
когда я казался тебе птицей.
Ганимед. Разве ты, человек, не был только что ор-
лом? Разве ты не слетел с высоты и не похитил меня из
37

средины моего стада? Как же это так вдруг исчезли твои
крылья и вид у тебя стал совсем другой?
Зевс. Милый мальчик, я не человек и не орел, а царь
всех богов, и превратился в орла только потому, что для
моей цели это было удобно.
Г а н и м е д. Как же? Ты и есть тот самый Пан? Отче-
го же у тебя нет свирели, нет рогов и ноги у тебя не кос-
матые?
Зевс. Так, значит, ты думаешь, что кроме Пана нет
больше богов?
Ганимед, Конечно! Мы всегда приносим ему в
жертву нехолощенного козла у пещеры, где он стоит.
А ты, наверно, похитил меня затем, чтобы продать в
рабство?
2. З є в с. Неужели ты никогда не слыхал имени Зевса
и никогда не видал на Гаргаре 1 алтаря бога, посылаю-
щего дождь, гром и молнию?
Ганимед. Так это ты, милейший, послал нам недав-
но такой ужасный град? Это про тебя говорят, что ты
живешь на небе и поднимаешь там шум? Значит, это тебе
отец принес в жертву барана? Но что же я-то сделал дур-
ного? За что ты меня похитил, царь богов? Мои овцы оста-
лись одни; на них, наверно, нападут волки.
Зевс. Ты еще беспокоишься об овцах? Пойми, что
ты сделался бессмертным и останешься здесь вместе с
нами.
Ганимед. Как же? Ты меня сегодня не отведешь
обратно на Иду?
Зевс. Нет! Мне тогда незачем было бы из бога де-
латься орлом.
Ганимед. Но отец станет меня искать и, не найдя,
будет сердиться, а завтра побьет меня за то, что я бросил
стадо.
Зевс. Да он тебя больше не увидит.
3. Ганимед. Нет, нет! Я хочу к отцу. Если ты отве-
дешь меня обратно, я обещаю, что он принесет тебе в
жертву барана как выкуп за меня; у нас есть один трех-
летний, большой, — он ходит вожаком стада.
Зевс. Как этот мальчик прост и невинен! Настоящий
ребенок! Послушай, Ганимед, все это ты брось и позабудь
обо всем, о стаде и об Иде. Ты теперь небожитель — и
отсюда можешь много добра ниспослать отцу и родине.
38

Вместо сыра и молока ты будешь есть амбросию и пить
нектар; его ты будешь всем нам разливать и подавать.
А что всего важнее: ты не будешь больше человеком, а
сделаешься бессмертным, звезда одного с тобой имени
засияет на небе, — одним словом, тебя ждет полное бла-
женство.
Ганимед. А если мне захочется поиграть, кто будет
играть со мной? На Иде у меня было много товарищей.
Зевс. Здесь с тобой будет играть Эрот, а я дам тебе
много-много бабок для игры. Будь только бодр и весел и
не думай о том, что осталось внизу.
4. Г а н и м е д. Но на что я вам здесь пригожусь? Раз-
ве и здесь надо будет пасти стадо?
Зевс. Нет, ты будешь нашим виночерпием, будешь
разливать нектар и прислуживать нам за столом.
Ганимед. Это нетрудно: я знаю, как надо наливать
и подавать чашку с молоком.
Зевс. Ну вот, опять он вспоминает молоко и ду-
мает, что ему придется прислуживать людям! Пойми, что
мы сейчас на самом небе, и пьем мы, я говорил тебе уже,
нектар.
Ганимед. Это вкуснее молока?
Зевс. Скоро узнаешь и, попробовав, не захочешь
больше молока.
Г а н и м е д. А где я буду спать ночью? Вместе с моим
товарищем Эротом?
Зевс. Нет, для того-то я тебя и похитил, чтобы мы
спали вместе.
Ганимед. Ты не можешь один спать и думаешь, что
тебе будет приятнее со мной?
Зевс. Конечно, с таким красавцем, как ты.
Ганимед. Какая же может быть от красоты польза
для сна?
Зевс. Красота обладает каким-то сладким очарова-
нием и делает сон приятнее.
Ганимед. А мой отец, как раз наоборот, сердился,
когда спал со мной, и утром рассказывал, что я не даю
ему спать, ворочаюсь и толкаю его и что-то говорю сквозь
сон; из-за этого он обыкновенно посылал меня спать к
матери. Смотри, если ты меня похитил для этой цели, то
лучше верни обратно на Иду, а то тебе не будет сна от
моего постоянного ворочанья.
39

Зевс. Это именно и будет мне приятнее всего; я хочу
проводить с тобой ночи без сна, целуя тебя и обнимая.
Г а н и м е д. Как знаешь! Я буду спать, а ты можешь
целовать меня.
Зевс. Когда придет время, мы сами увидим, как нам
быть. Гермес, возьми его теперь с собой, дай ему испить
бессмертия, научи, как надо подавать кубок, и приведи
к нам на пир.
5
Гера и Зевс
1. Гера. С тех пор как ты похитил и привел сю-
да этого фригийского мальчишку1, ты охладел ко мне,
Зевс.
Зевс. Гера, ты ревнуешь даже к этому невинному и
безобидному мальчику? Я думал, что ты ненавидишь
только женщин, которые сходились со мной.
2. Гера. Конечно, и это очень дурно и неприлично,
что ты, владыка всех богов, оставляешь меня, твою закон-
ную супругу, и сходишь на землю для любовных похож-
дений, превращаясь то в золото, то в сатира, то в быка.
Но те, по крайней мере, остаются на земле, а этого ре-
бенка, почтеннейший из богов, ты с Иды похитил и принес
на небо, и вот, свалившись мне на голову, он живет с
нами и на словах является виночерпием. Очень уж тебе
не хватало виночерпия: разве Геба и Гефест отказались
нам прислуживать? Нет, дело в том, что ты не принима-
ешь от него кубка иначе, как поцеловав его на глазах у
всех, и этот поцелуй для тебя слаще нектара; поэтому ты
часто требуешь питья, совсем не чувствуя жажды. Бывает,
что, отведав лишь немножко, ты возвращаешь мальчику
кубок, даешь ему испить и, взяв у него кубок, выпиваешь
то, что осталось, когда он пил, губы прикладывая к тому
месту, которого он коснулся, чтобы таким образом в
одно время и пить и целовать. А на днях ты, царь и отец
всех богов, отложив в сторону эгиду и перун, уселся с ним
играть в бабки, — ты, с твоей большой бородой! Не думай,
что все это так и проходит незамеченным: я все прекрас-
но вижу.
3. Зевс. Что же в этом ужасного, Гера, поцеловать
во время питья такого прекрасного мальчика и наслаж-
40

даться одновременно и поцелуем и нектаром? Если я ему
прикажу хоть раз поцеловать тебя, ты не станешь боль-
ше бранить меня за то, что я ценю его поцелуй выше нек-
тара.
Гера. Ты говоришь как развратитель мальчиков.
Надеюсь, что я до такой степени не лишусь ума, чтобы
позволить коснуться моих губ этому изнеженному, жено-
подобному фригийцу.
Зевс. Почтеннейшая, перестань бранить моего лю-
бимца; этот женоподобный, изнеженный варвар для меня
милее и желаннее, чем... Но я не хочу договаривать, не
стану раздражать тебя больше.
4. Гера. Мне все равно, хоть женись на нем; я только
тебе напоминаю, сколько оскорблений ты заставляешь
меня сносить из-за твоего виночерпия.
Зевс. Да, конечно, за столом нам должен прислужи-
вать твой хромой сын Гефест, приходящий прямо из куз-
ницы, весь покрытый угольной пылью и только что оста-
вивший клещи, а мы должны принимать кубок из его
милых ручек и целовать при этом, — а ведь даже ты, его
мать, не очень-то охотно поцеловала бы его, когда все его
лицо вымазано сажей. Это приятнее, не правда ли? Та-
кой виночерпий гораздо более подходит для пира богов,
а Ганимеда следует отослать обратно на Иду; он ведь
чист, и пальцы у него розовые, и он умело подает ку-
бок, и, это тебя огорчает больше всего, целует слаще
нектара.
5. Гера. Теперь Гефест у тебя и хром, и руки его не-
достойны твоего кубка, и вымазан он сажей, и при виде
его тебя тошнит, и все с тех пор как на Иде вырос этот
кудрявый красавец; прежде ты ничего этого не видел, и
ни угольная пыль, ни кузница не мешали тебе принимать
от Гефеста напиток.
Зевс. Гера, ты сама себя мучаешь, — вот все, чего ты
достигаешь, а моя любовь к мальчику только увеличи-
вается от твоей ревности. А если тебе противно прини-
мать кубок из рук красивого мальчика, то пусть тебе при-
служивает твой сын; а ты, Ганимед, будешь подавать на-
питок только мне и каждый раз будешь целовать меня
дважды, один раз подавая, а второй — беря у меня пустой
кубок. Что это? Ты плачешь? Не бойся: плохо придется
тому, кто захочет тебя обидеть.
41

6
Гера и Зевс
1. Гера. Как по-твоему, Зевс, какого поведения
Иксион?
Зевс. Человек он хороший и прекрасный товарищ на
пиру; он не находился бы в обществе богов, если бы не
был достоин возлежать за нашим столом.
Гера. Именно недостоин: он бесстыдник, и нельзя ему
общаться с нами.
Зевс. Что же он такое сделал? Я думаю, что мне тоже
нужно знать об этом.
Гера. Что же, как не... Но мне стыдно сказать, на
какое дело он решился.
Зевс. Тем более ты должна мне все сказать, если его
поступок так позорен. Не хотел ли он соблазнить кого-ни-
будь? Я догадываюсь, в каком роде этот позорный посту-
пок, о котором тебе неловко говорить.
2. Гера. Меня хотел он соблазнить, Зевс, — меня, а
не какую-нибудь другую, и это началось уже давно. Спер-
ва я не понимала, отчего он так пристально, не отводя
глаз, смотрел на меня: он при этом вздыхал, и глаза его
наполнялись слезами. Если я, испив, отдавала Ганимеду
кубок, Иксион требовал, чтобы для него налили в тот же,
и, взяв кубок, целовал его и прижимал к глазам и опять
смотрел на меня, — тогда я стала понимать, что он делает
все это из любви. Я долго стыдилась рассказывать тебе
об этом и думала, что его безумие пройдет. Но вот он
осмелился уже прямо объясниться мне в любви; тогда я,
оставив его лежащим на земле в слезах, зажала уши, что-
бы не слышать оскорбительных молений, и пришла к тебе
рассказать все. Реши теперь сам, как наказать этого че-
ловека.
3. Зевс. Вот как! Негодяй! Против меня пошел и по-
сягнул на святость моего брака с Герой? До такой степени
опьянел от нектара! Мы сами виноваты: мы слишком да-
леко зашли в нашей любви к людям, делая их своими
сотрапезниками. Людей нельзя винить за то, что, отведав
нашего напитка и увидев небесные красоты, каких нико-
гда не видали на земле, они пожелали вкусить их, объятые
любовью; а любовь ведь — большая сила и владеет не
только людьми, но иногда и нами.
42

Гера. Тобой любовь действительно владеет и водит,
как говорится, за нос, куда захочет, и ты идешь, куда ни
поведет тебя, и беспрекословно превращаешься, во что ни
прикажет она. Ты настоящий раб и игрушка любви. Да и
сейчас я прекрасно понимаю, почему ты прощаешь Икси-
она: ты ведь сам когда-то соблазнил его жену, и она роди-
ла тебе Пиритоя.
4. Зевс. Ты еще помнишь все мои шалости на земле?
Но знаешь, что я сделаю с Иксионом? Не будем его
наказывать и гнать из нашего общества: это неудобно.
Если он влюблен и плачет, говоришь ты, и очень стра-
дает.,,
Гера. Что же тогда? Не хочешь ли и ты сказать что-
нибудь оскорбительное?
З є в с. Да нет же. Мы сделаем из тучи призрак, совсем
похожий на тебя; когда пир окончится, и он, по обык-
новению, будет лежать, не смыкая глаз от любви, опустим
этот призрак к нему на ложе. Таким образом он пере-
станет страдать, думая, что достиг утоления своих же-
ланий.
Гера. Перестань! Пусть он погибнет за то, что сделал
предметом своих желаний тех, кто выше его.
Зевс. Согласись, Гера. Что же ты потеряешь от
того, что Иксион овладеет тучей?
5. Гера. Но ведь ему-то будет казаться, что туча —
это я; сходство ведь будет полное — так что свой позор-
ный поступок он совершит как бы надо мной.
Зевс. Не говори глупостей! Никогда туча не будет
Герой, а Гера тучей; только один Иксион будет обма-
нут.
Гера. Но люди грубы и невежественны. Вернувшись
на землю, он, пожалуй, станет хвастаться и расска-
жет всем, что разделял ложе с Герой, пользуясь правами
Зевса; он, чего доброго, скажет даже, что я в него влю-
билась, а люди поверят, не зная, что он провел ночь с
тучей.
З є в с. А если скажет он что-нибудь подобное — тогда
другое дело: он будет брошен в Аид, привязан к колесу
и будет всегда вращаться на нем, терпя неослабевающие
муки в наказание не за любовь — в этом нет ничего дур-
ного, — а за хвастовство.
43

7
Гефест и Аполлон
1. Гефест. Аполлон, ты видел новорожденного ре-
бенка Май1? Как он красив! И всем улыбается. Из него
выйдет что-нибудь очень хорошее: это уже видно.
Аполлон. Ты ожидаешь много хорошего от этого
ребенка? Да ведь он старше Иапета, если судить по его
бессовестным проделкам!
Гефест. Что же дурного мог сделать новорожден-
ный ребенок?
Аполлон. Спроси Посейдона, у которого он украл
трезубец, или Ареса: у него он тайком вытащил меч из
ножен, не говоря уже обо мне, у которого он стащил лук
и стрелы.
2. Гефест. Как! Новорожденный ребенок, еще с тру-
дом державшийся на ногах?
Аполлон. Сам можешь убедиться, Гефест, пусть он
только подойдет к тебе.
Гефест. Ну, вот он и подошел.
Аполлон. Что же? Все твои орудия на месте? Ни-
чего не пропало?
Гефест. Все на месте, Аполлон.
Аполлон. Посмотри хорошенько.
Гефест. Клянусь Зевсом, я не вижу клещей!
Аполлон. Увидишь их — в пеленках мальчика.
Гефест. Вот ловкий на руку! Словно он уже в утробе
матери изучил воровское искусство.
3. А п о л л о н. Ты не слышал еще, как он уже говорит,
быстро и красноречиво. И прислуживать нам уже начи-
нает. Вчера он вызвал Эрота на борьбу и в один миг побе-
дил его, не знаю каким образом поставив ему подножку;
а потом, когда все стали его хвалить и Афродита взяла
его за победу к себе на руки, он украл у нее пояс, а у Зев-
са, пока он смеялся, стащил скипетр; и если бы перун не
был слишком тяжел и не был таким огненным, он, навер-
но, стащил бы и его.
Гефест. Да это какой-то чудесный мальчик!
Аполлон. Мало того: он уже и музыкант.
Гефест. А это ты из чего заключаешь?
4. Аполлон. Нашел он где-то мертвую черепаху —
и вот сделал себе из нее музыкальный инструмент 2: при-
44

крепил два изогнутых бруса, соединил их перекладиной,
вбил колки, вставил кобылку, натянул семь струн и стал
играть очень складно, Гефест, и умело, так что мне при-
ходится завидовать ему, а ведь сколько времени я уже
упражняюсь в игре на кифаре 1. Это еще не все: Мая рас-
сказывала, что он ночью не остается на небе, а от нечего
делать спускается в преисподнюю, очевидно с тем, чтобы
и оттуда что-нибудь стащить. И крылья есть у него, и он
сделал какой-то жезл, обладающий чудесной силой; с
этим жезлом в руке он ведет души и спускает умерших в
подземное царство.
Гефест. Я дал ему этот жезл поиграть.
Аполлон. За это он прекрасно отблагодарил тебя:
клещи-то...
Гефест. Хорошо, что ты мне напомнил. Пойду от-
беру у него клещи, если, как ты говоришь, они спрятаны
в его пеленках.
8
Гефест и Зевс
1. Гефест. Что мне прикажешь делать, Зевс? Я при-
шел по твоему приказанию, захватив с собой топор, хоро-
шо наточенный, — если понадобится, он камень разрубит
одним ударом.
Зевс. Прекрасно, Гефест: ударь меня по голове и
разруби ее пополам.
Гефест. Ты, кажется, хочешь убедиться в своем ли
я уме? Прикажи мне сделать что-нибудь другое, что тебе
нужно.
Зевс. Мне нужно именно это — чтобы ты разрубил
мне череп. Если ты не послушаешься, тебе придется, уже
не в первый раз 2, почувствовать мой гнев. Нужно бить изо
всех сил, не медля! У меня невыносимые родовые боли в
мозгу.
Гефест. Смотри, Зевс, не вышло бы несчастия: мой
топор остер, — без крови дело не обойдется, — и он не
будет такой хорошей повивальной бабкой, как Илития.
Зевс. Ударяй смело, Гефест; я знаю, что мне нужно.
Гефест. Что же, ударю, не моя воля; что мне делать,
когда ты приказываешь? Что это такое? Дева в полном
вооружении 3! Тяжелая штука сидела у тебя в голове,
45

Зевс; не удивительно, что ты был в дурном расположений
духа: носить под черепом такую большую дочь, да еще в
полном вооружении, это не шутка! Что же у тебя, воен-
ный лагерь вместо головы? А она уже скачет и пляшет
военный танец, потрясает щитом, поднимает копье и вся
сияет от божественного вдохновения. Но, главное, она на-
стоящая красавица, и в несколько мгновений сделалась
уже взрослой. Только глаза у нее какие-то серовато-голу-
бые, — но это хорошо идет к шлему. Зевс, в награ-
ду за мою помощь при родах позволь мне на ней же-
ниться.
Зевс. Это невозможно, Гефест: она пожелает вечно
оставаться девой. А что касается меня, то я ничего против
этого не имею.
Гефест. Только это мне и нужно; я сам позабочусь
об остальном и постараюсь с ней справиться.
Зевс. Если это тебе кажется легким, делай, как зна-
ешь, только уверяю тебя, что ты желаешь неисполнимого.
9
Посейдон и Гермес
1. Посейдон. Гермес, можно повидать Зевса?
Гермес. Нельзя, Посейдон.
Посейдон. Все-таки ты доложи.
Гермес. Не настаивай, пожалуйста: сейчас неудоб-
но, ты с ним не можешь увидеться.
Посейдон. Он, может быть, сейчас с Герой?
Гермес. Нет, совсем не то.
Посейдон. Понимаю: у него Ганимед.
Гермес. И не это тоже: он нездоров.
Посейдон. Что с ним, Гермес? Ты меня пугаешь.
Гермес. Это такая вещь, что мне стыдно сказать.
Посейдон. Нечего тебе стыдиться: я ведь твой дядя.
Гермес. Он, видишь ли, только что родил.
Посейдон. Что такое? Он родил? От кого же? Не-
ужели он двуполое существо, и мы ничего об этом не зна-
ли? По его животу совсем ничего не было заметно.
Гермес. Это правда; но плод-то был не здесь.
Посейдон. Понимаю: он опять родил из головы, как
некогда Афину. Плодовитая же у него голова!
46

Гермес. Нет, на этот раз он в бедре носил ребенка
от Семелы.
Посейдон. Вот молодец! Какая необыкновенная
плодовитость! И во всех частях тела! Но кто такая эта
Семела?
2. Гермес. Фиванка, одна из дочерей Кадма. Он
с ней сошелся, и она забеременела.
Посейдон. И теперь он родил вместо нее?
Гермес. Да, это так, хоть и кажется тебе невероят-
ным. Дело в том, что Гера, ты знаешь ведь, как она рев-
нива, пришла тайком к Семеле и убедила ее потребовать
от Зевса, чтобы он явился к ней с громом и молнией.
Зевс согласился и пришел, взяв с собой еще перун, но
от этого загорелся дом, и Семела погибла в пламени.
Тогда Зевс приказал мне разрезать живот несчастной
женщины и принести ему еще не созревший, семимесяч-
ный плод; когда же я исполнил это, он разрезал свое
бедро и положил туда плод, чтоб он там созрел. И вот
теперь, на третий месяц, он родил ребенка и чувствует
себя нездоровым от родовых болей.
Посейдон. Где же сейчас этот ребенок?
Гермес. Я отнес его в Нису и отдал Нимфам на вос-
питание; зовут его Дионисом.
Посейдон. Так, значит, мой брат приходится этому
Дионису одновременно и матерью и отцом?
Гермес. Так выходит. Но я пойду: надо принести ему
воды для раны и сделать все, что нужно, при уходе за ро-
дильницей.
10
Гермес и Гелиос
1. Гермес. Гелиос, Зевс приказывает, чтобы ты не
выезжал ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, но оста-
вался бы дома, и да будет все это время одна долгая ночь.
Пусть же Горы распрягут твоих коней, а ты потуши огонь
и отдохни за это время.
Г е л и о с. Ты мне принес совсем неожиданное и стран-
ное приказание. Не считает ли Зевс, что я неправильно
совершал свой путь, позволил, быть может, коням выйти
из колеи, и за это рассердился на меня и решил сделать
ночь в три раза длиннее дня?
47

Гермес. Ничего подобного! И все это устраивается
не навсегда: ему самому нужно, чтобы эта ночь была
длиннее.
Гелиос. Где же он теперь? Откуда послал тебя ко
мне с этим приказанием?
Гермес. Из Беотии, от жены Амфитриона; он страст-
но желает разделить с ней ложе.
Г е л и о с. Так разве ему мало одной ночи?
Гермес. Мало. Дело в том, что от этой связи должен
родиться великий бог 1, который совершит множество
подвигов, и вот его-то в одну ночь изготовить невоз-
можно.
2. Г е л и о с. Пусть себе изготовляет, в добрый час!
Только во времена Крона этого не было, Гермес, — нас
здесь никто не слушает: он никогда не бросал ложа Реи,
не уходил с неба, чтобы проводить ночь в Фивах. Нет,
тогда день был днем, ночь по числу часов ему в точности
соответствовала, — не было ничего странного, никаких
изменений, да и Крон никогда в жизни не имел дела со
смертной женщиной. А теперь что? Из-за одной жалкой
женщины все должно перевернуться вверх дном, лоша-
ди — от бездействия стать неповоротливыми, дорога —
пустовать три дня подряд, а несчастные люди должны
жить в темноте. Вот все, что они выиграют от любовных
похождений Зевса; им придется сидеть и выжидать, пока
под покровом глубокого мрака будет изготовлен твой ве-
ликий атлет.
Гермес. Замолчи, Гелиос, а то тебе может плохо
прийтись за такие речи. А я теперь пойду к Селене и Сну
и сообщу им приказания Зевса: Селена должна медлен-
но подвигаться вперед, а Сон — не выпускать людей из
своих объятий, чтобы они не заметили, что ночь стала та-
кой длинной.
11
Афродита и Селена
1. Афродита. Что это рассказывают о твоих делах,
Селена? Ты, достигнув пределов Карии, останавливаешь
свою колесницу и смотришь вниз, на зверолова Эндимио-
на, спящего под открытым небом. А иногда ты посредине
дороги даже спускаешься к нему на землю.
48

Селена. Спроси твоего сына, Афродита: он во всем
этом виноват.
Афродита. Вот как! Да, он действительно большой
бездельник. Подумай только, что он проделывал со мной,
своей собственной матерью! То водил меня на Иду к тро-
янцу Анхису, то на Ливан к тому, знаешь, ассирийскому
юноше1, любовь которого я, вдобавок, должна была раз-
делять с Персефоной: он ведь и ее заставил в него влю-
биться. Я много раз уже грозила Эроту, что если он не
прекратит своих проделок, я поломаю его лук и колчан и
обрежу ему крылья, — один раз я его даже отшлепала сан-
далией. А он — странное дело!— сразу начинает бояться
меня и просит не наказывать, но в следующее мгновение
уже забывает обо всем.
2. Скажи-ка мне, красив ли этот Эндимион? Ведь
тогда это большое утешение в несчастии.
Селена. Мне он кажется необычайно красивым,
Афродита. В особенности, когда он расстелет на скале
свой плащ и спит, держа в левой руке дротики, высколь-
зающие незаметно у него из руки, а правая, загнутая
вверх около головы, красиво обрамляет лицо. Так лежит
он, объятый сном, и дышит своим небесным дыханием.
Тогда я бесшумно спускаюсь на землю, иду на цыпочках,
чтобы не разбудить и не напугать его... Что следует даль-
ше, ты сама знаешь, мне незачем тебе говорить. Одно
знай: я погибаю от любви.
12
Афродита и Эрот
1. Афродита. Эрот, дитя мое, смотри, что ты тво-
ришь! Я не говорю уже о том, что ты творишь на земле,
какие вещи заставляешь людей делать с собой и с други-
ми, но подумай, как ты ведешь себя на небе! Зевс по тво-
ей воле превращается во все, что тебе ни вздумается. Се-
лену ты низводишь с неба на землю, — а сколько раз слу-
чалось, что Гелиос по твоей милости оставался у Климе-
ны, забывая про коней и колесницу! А со мной, твоей
родной матерью, ты совсем уже не стесняешься. И ведь
ты уже дошел до такой дерзости, что даже Рею, в ее пре-
клонных летах, мать стольких богов, заставил влюбиться
4 Лукиан
49

в мальчика, в молодого фригийца 1. И вот она, благодаря
тебе, впала в безумие: впрягла в свою колесницу львов,
взяла с собой корибантов, таких же безумцев, как она
сама, и они вместе мечутся вверх и вниз по всей Иде:
она скорбно призывает своего Аттиса, а из корибантов
один ранит мечом себе руки, другой с распущенными по
ветру волосами мчится в безумии по горам, третий тру-
бит в рог, четвертый ударяет в тимпан или кимвал; все,
что творится на Иде, это сплошной крик, шум и безумие.
А я боюсь, — мать, родившая тебя на горе всему свету,
должна всегда бояться за тебя, — боюсь, как бы Рея в
порыве безумия, или, скорее, напротив — придя в себя, не
отдала приказа своим корибантам схватить тебя и разо-
рвать на части или бросить на съедение львам; ведь ты
подвержен этой опасности постоянно.
2. Эрот. Успокойся, родная, — я даже с этими льва-
ми в хороших отношениях: часто влезаю им на спину и
правлю ими, держась за гриву, а они виляют хвостами,
позволяют мне совать им в пасть руку, лижут ее и от-
пускают. А сама Рея вряд ли найдет время обратить на
меня внимание, так как она совершенно занята своим
Аттисом. Но, в самом деле, что же я дурного делаю, обра-
щая глаза всех на красоту? Отчего же тогда вы все стре-
митесь к красоте? Меня в этом винить не следует. Сознай-
ся, родная: хотела ли бы ты, чтобы ты и Арес никогда
друг друга не любили?
Афродита. Да, ты могуч, и владеешь всеми; но
все-таки тебе придется когда-нибудь вспомнить мои
слова.
13
Зевс, Асклепий и Геракл
1. Зевс. Асклепий и Геракл, перестаньте спорить'
друг с другом, как люди! Это неприлично и недопустимо
на пиру богов.
Геракл. Зевс, неужели ты позволишь этому колду-
ну возлежать выше меня?
Асклепий. Клянусь Зевсом, так и должно быть: я
это заслужил больше тебя.
Геракл. Чем же, ты, пораженный молнией? Не тем
ли, что Зевс убил тебя за то, что ты делал недозволен-
50

ное и что только из жалости тебе дали теперь бес-
смертие? .
Асклепий. Ты, Геракл, кажется, уже позабыл, как
сам горел на Эте1, иначе ты не попрекал бы меня огнем.
Геракл. Да, но жизнь моя уж во всяком случае не
похожа на твою. Я — сын Зевса, я совершил столько подви-
гов, очищая мир от чудовищ, сражаясь с дикими зверя-
ми и наказывая преступных людей! А ты что? Знахарь и
бродяга! Быть может, ты и сумеешь помочь больному ка-
кими-нибудь своими лекарствами, но совершить подвиг,
достойный мужа,— этим ты не можешь похвастаться.
2. Асклепий. Хорошо ты говоришь! А я вылечил
тебя совсем еще недавно, когда ты прибыл к нам наполо-
вину изжаренный, с телом, обожженным сперва злосчаст-
ным хитоном 2, а потом огнем. Если даже не говорить ни
о чем другом, то с меня достаточно уже того, что я не
был рабом, как ты, не чесал шерсти в Лидии, одетый в
женское платье, и Омфала не била меня золотой санда-
лией; я в припадке безумия не убил детей и жены.
Геракл. Если ты не перестанешь оскорблять меня,
я тебе сейчас покажу, что твое бессмертие не много тебе
поможет: схвачу тебя и брошу с неба головой вниз, так
что даже сам Пэан не сумеет починить твой разбитый
череп.
Зевс. Довольно, слышите вы! Не мешайте нашему
собранию, а не то я вас обоих прогоню с пира. Послушай,
Геракл: приличие требует, чтобы Асклепий возлежал
выше тебя — он ведь умер раньше.
14
Гермес и Аполлон
1. Гермес. Отчего так мрачен, Аполлон?
Аполлон. Ах, Гермес! Несчастие преследует меня
в любовных делах.
Ге р м е с. Да, это действительно грустно. Но что
именно огорчает тебя? Не случай ли с Дафной 3 все еще
тебя мучит?
Аполлон. Нет, не то; я оплакиваю моего любимца,
сына Эбала из Лаконии.
Гермес. Что такое? Разве Гиацинт умер?
4* 51

Аполлон. Да, к сожалению.
Ге р м е с. Кто же его погубил? Разве нашелся такой
безжалостный человек, который решился убить этого пре-
красного юношу?
Аполлон. Я сам его убил.
Гермес. Ты впал в безумие, Аполлон?
Аполлон. Нет, это несчастие произошло против
моей воли.
Гермес. Каким же образом? Скажи мне, я хочу
знать.
2. Аполлон. Он учился метать диск, и я бросал
вместе с ним. А Зефир, проклятый ветер, давно был влюб-
лен в него, но без всякого успеха, и не мог перенести того,
что мальчик не обращает на него никакого внимания.
И вот, когда я, по обыкновению, бросил диск вверх, Зе-
фир подул с Тайгета 1 и понес диск прямо на голову маль-
чика, так что от удара хлынула струя крови, и мой люби-
мец умер на месте. Я бросился в погоню за Зефиром,
пуская в него стрелы, и преследовал его вплоть до самых
гор. Мальчику же я воздвиг курган в Амиклах 2 на том
месте, где поразил его диск, и заставил землю произвести
из его крови чудный цветок; этот цветок прекраснее всех
цветов мира, Гермес, и на нем видны знаки 3, выражаю-
щие плач по умершему. Разве я не прав, томясь скорбью?
Гермес. Нет, Аполлон: ты знал, что сделал своим
любимцем смертного; так не следует тебе жаловаться на
то, что он умер.
15
Гермес и Аполлон
1. Гермес. Подумай только, Аполлон: он хром, куз-
нец по ремеслу 4, и все-таки получил в жены красивейших
из богинь — Афродиту и Хариту.
Аполлон. Везет ему, Гермес! Меня удивляет только
одно; как они могут с ним жить, в особенности, когда
видят, как с него струится пот, как все лицо у него вы-
мазано сажей от постоянного заглядывания в печь. И, не-
смотря на это, они обнимают его, целуют и спят с ним.
Гермес. Это и меня злит и заставляет завидовать
Гефесту. Ты, Аполлон, можешь преспокойно носить длин-
ные волосы, играть на кифаре, можешь сколько угодно
52

гордиться своей красотой, а я — моей стройностью и игрой
на лире: все равно, когда придет время сна, мы ляжем
одни.
2. Аполлон. Я вообще несчастлив в любви: больше
всех я люблю Дафну и Гиацинта, и вот Дафна так возне-
навидела меня, что предпочла скорее превратиться в де-
рево, чем быть моей, а Гиацинта я сам убил диском; те-
перь у меня вместо них обоих — венки...1
Гермес. Я, признаться, однажды уже Афродиту...
Но не буду хвастаться.
Аполлон. Знаю — и говорят, что она родила тебе
Гермафродита. А ты скажи мне вот что, если знаешь: как
это происходит, что Афродита и Харита не ревнуют одна
другую?
3. Гермес. Оттого, что Харита живет с ним на Лем-
носе, а Афродита — на небе; да кроме того, она так за-
нята своим Аресом и так влюблена в него, что ей не
очень-то много дела до нашего кузнеца.
Аполлон. Как ты думаешь, Гефест знает об этом?
Гермес. Знает; но что же ему поделать с таким
сильным и воинственным юношей? Он предпочитает си-
деть тихо; но зато грозит смастерить какие-то сети, в ко-
торые думает поймать их обоих на ложе.
Аполлон. Увидим. А я бы с удовольствием согла-
сился быть пойманным...
16
Гера и Латона
1. Гера. Нечего сказать, Латона, прекрасных детей
родила ты Зевсу!
Латона. Не всем же, Гера, дано производить на
свет таких детей, как твой Гефест.
Г е р а. Во всяком случае, он, хотя и хром, все-таки по-
лезен: он искусный мастер, разукрасил нам все небо, же-
нился на Афродите и пользуется у нее большим уваже-
нием. А твои-то дети каковы! Дочь 2 мужеподобна сверх
меры, обитает в горах, а в последнее время ушла в Ски-
фию и там — всем известно — убивает чужестранцев и
подражает нравам людоедов-скифов. Аполлон же при-
творяется всезнающим: он и стрелок, и кифарист, и ле-
карь, и прорицатель; открыл себе прорицательские заве-
53

дения — одно в Дельфах 1, другое в Кларе, третье в Ди-
димах — и обманывает тех, кто к нему обращается, отве-
чая на вопросы всегда темными и двусмысленными
изречениями, чтобы таким образом оградить себя от
ошибок. И он при этом порядочно наживается: на свете
много глупых людей, которые дают обманывать себя.
Зато более разумные люди прекрасно понимают, что ему
нельзя верить; ведь сам прорицатель не знал, что убьет
диском своего любимца, и не предсказал себе, что Дафна
от него убежит, хотя он так красив и у него такие пре-
красные волосы. В самом деле, я не понимаю, почему ты
считала, что твои дети прекраснее детей Ниобы?
2. Л а т о н а. Я нисколько не удивляюсь, что мои
дети — дочь, убивающая чужестранцев, и сын — лжепро-
рок — огорчают тебя, когда ты видишь их среди богов и
в особенности когда ее все восхваляют за красоту, а он
во время пира играет на кифаре, возбуждая всеобщий
восторг.
Гера. Я не могу удержаться от смеха, Латона. Он
возбуждает восторг, он, с которого, если бы Музы судили
справедливо, Марсий, наверно, содрал бы кожу, победив
его в музыкальном состязании! К сожалению, несчаст-
ному Марсию самому пришлось погибнуть из-за при-
страстного суда. А твоя прекрасная дочь так прекрасна,
что, узнав, что Актеон ее видел, напустила на него своих
собак, из страха, чтобы он не рассказал всем о ее безо-
бразии. Я уже не стану говорить о том, что она не помога-
ла бы родильницам, если бы сама была девой.
Латона. Очень уж ты гордишься, Гера, тем, что
живешь с самим Зевсом и царствуешь вместе с ним. Но
погоди немного: придет время, и я опять увижу тебя пла-
чущей, когда Зевс оставит тебя одну, а сам сойдет на
землю, превратившись в быка или в лебедя.
17
Аполлон и Гермес
1. Аполлон. Чего ты смеешься, Гермес?
Гермес. Ах, Аполлон, потому, что видел такое
смешное!
Аполлон. Расскажи-ка, — я сам хочу посмеяться.
54

Гермес. Гефест поймал Афродиту с Аресом и свя-
зал их вместе на ложе 1.
Аполлон. Как же он это сделал? Ты, кажется, мо-
жешь рассказать что-то очень забавное.
Гермес. Я думаю, он знал об их связи уже давно
и следил за ними; и вот, сегодня, прикрепив к ложу неви-
димые сети, он ушел в свою кузницу. Пришел Арес, ду-
мая, что никто его не заметил, но Гелиос его видел и до-
нес Гефесту. Тем временем Арес с Афродитой легли на
ложе, и только что принялись за дело, как попали в сети
и почувствовали себя крепко связанными. Тогда явился
Гефест. Афродита, совсем обнаженная, не знала, чем при-
крыть свою наготу, а Арес сначала пытался было бежать,
думая, что ему удастся разорвать сети, но вскоре, поняв,
что это невозможно, стал умолять освободить его.
2. Аполлон. Что же? Освободил их Гефест?
Гермес. Нет, он созвал богов поглядеть на их пре-
любодеяние; а они, оба обнаженные, совсем пали духом
и лежали связанные вместе, краснея от стыда. Они пред-
ставляют, кажется мне, приятнейшее зрелище: ведь у них
почти что вышло дело...
Аполлон. И наш кузнец не стыдится показывать
всем позор своего брака?
Гермес. Клянусь Зевсом, он стоит над ними и хохо-
чет. А мне, правду говоря, показалась завидной судьба
Ареса: не говорю уже о том, чего стоит обладание пре-
краснейшей из богинь, но и быть связанным с ней вме-
сте — тоже хорошее дело.
Аполлон. Ты, кажется, не прочь дать себя связать
на таких условиях?
Гермес. А ты, Аполлон? Пойдем туда, если ты их
увидишь и не пожелаешь того же, я преклонюсь перед
твоей добродетелью.
18
Гера и Зевс
1. Гера. Мне было бы стыдно, Зевс, если бы у меня
был сын такой женоподобный 2, преданный пьянству, ще-
голяющий в женской головной повязке, постоянно на-
ходящийся в обществе сумасшедших женщин, превосходя
их своей изнеженностью и пляшущий с ними под звуки
55

тимпанов, флейт и кимвалов; вообще он похож скорее на
всякого другого, чем на тебя, своего отца.
Зевс. И тем не менее этот бог с женской прической,
более изнеженный, чем сами женщины, не только за-
владел Лидией, покорил жителей Тмола и подчинил себе
фракийцев, но пошел со своей женской ратью на Индию,
захватил слонов, завоевал всю страну, взял в плен царя,
осмелившегося ему сопротивляться, — и все это он совер-
шил среди хороводов и пляски, с тирсами 1, украшенны-
ми плющом, пьяный, как ты говоришь, и объятый боже-
ственным безумием. А тех, кто осмелились оскорбить его,
не уважая таинств, он сумел наказать, связав виноград-
ной лозой, или заставив мать преступника разорвать сво-
его сына на части 2, как молодого оленя. Разве это не
мужественные деяния и не достойные меня? А если он и
окружающие его при этом преданы веселью и немного
распущены, то невелика в том беда, в особенности когда
подумаешь, каков он был бы в трезвом состоянии, если
пьяный совершает такие подвиги.
2. Гера. Ты, кажется, не прочь похвалить Диониса и
за его изобретение — виноградную лозу и вино, хотя сам
видишь, какие вещи делают опьяненные, теряя самообла-
дание, совершая преступления и прямо впадая в безумие
под действием этого напитка. Вспомни, что Икария, ко-
торый первый из людей получил в дар виноградную лозу,
убили мотыгами собственные сотрапезники.
Зевс. Все это пустяки! Во всем виновато не вино и не
Дионис, а то, что люди льют, не зная меры, и, переходя
всякие границы, без конца льют в себя вино, не смешан-
ное с водой. А кто пьет умеренно, тот только становится
веселее и любезнее и ни с одним из своих сотрапезников
не сделает ничего похожего на то, что было сделано с
Икарием. Но, Гера, ты, кажется, ревнуешь, не можешь
забыть Семелы, и оттого бранишь прекраснейший из да-
ров Диониса.
19
Афродита и Эрот
1. Афродита. Что же это значит, Эрот? Ты поборол
всех богов, Зевса, Посейдона, Рею, свою собственную
мать, а щадишь одну Афину: для нее твой факел не горит,
56

в колчане нет у тебя стрел, ты перестаешь быть стрелком
и не попадаешь в цель.
Эрот. Я боюсь ее, родная: она страшная, глаза у нее
такие блестящие, и она ужасно похожа на мужчи-
ну. Когда я, натянув лук, приближаюсь к Афине, она
встряхивает султаном на шлеме и этим так меня пугает,
что я весь дрожу, и лук и стрелы выпадают у меня
из рук.
Афродита. Да разве Арес не страшнее? А ты все-
таки обезоружил его и победил.
Эрот. Нет, он позволяет подойти к себе и даже сам
зовет, а Афина всегда смотрит на меня исподлобья.
Я как-то раз случайно пролетал мимо нее, держа близко
факел, а она тотчас закричала: «Если ты ко мне подой-
дешь, то, клянусь отцом, я тебя проколю копьем или схва-
чу за ноги и брошу в Тартар, или собственными руками
разорву на части!» И много еще грозила в том же духе.
Смотрит она всегда сердито, а на груди у нее какое-то
страшное лицо 1 со змеями вместо волос; его я больше
всего боюсь: оно всегда пугает меня, и я убегаю, как толь-
ко увижу его.
2. Афродита. Афины с ее Горгоной ты, значит,
боишься, хотя нисколько не боялся Зевса с его перуном.
Но отчего же Музы для тебя неприкосновенны и не боятся
твоих стрел? Разве и они встряхивают султанами и носят
на своей груди Горгон?
Эрот. Их я слишком уважаю, родная: они так сте-
пенны, всегда над чем-то думают и заняты песнями; я сам
часто подолгу простаиваю подле них, очарованный их
пением.
Афродита. Ну, пусть их, если они так степенны.
Но почему ты не стреляешь в Артемиду?
Эрот. Ее я совсем поймать не могу: она все бегает
по горам; к тому же, у нее есть своя собственная любовь.
Афродита. Какая же, дитя?
Эрот. Она влюблена в охоту, в оленей и ланей, за
которыми постоянно гоняется, то ловя их, то убивая из
лука; она вся только и занята этим. Но зато в ее брата 2,
хоть он и сам стрелок и далеко разит...
Афродита. Да, сынок, в него ты много раз по-
падал.
57

20
Суд Париса
Зевс, Гермес, Гера, Афина, Афродита,
Парис, или Александр
1. Зевс. Гермес, возьми это яблоко и отправляйся во
Фригию к сыну Приама, который пасет стадо в горах Иды,
на Гаргаре. Скажи ему вот что: «Тебе, Парис, Зевс пору-
чает рассудить богинь, спорящих о том, которая из них
наикрасивейшая: ты ведь сам красив и сведущ в делах
любви; победившая в споре пусть получит это яблоко».
Пора и вам, богини, отправиться на суд: я отказываюсь
рассудить вас, так как люблю всех одинаково и хотел бы,
если б это было возможно, видеть вас всех победительни-
цами. К тому же, я уверен, что если присужу одной из вас
награду за красоту, две остальные сделаются моими вра-
гами. Оттого-то я не гожусь вам в судьи; а этот фригий-
ский юноша, к которому вы обратитесь, происходит из
царского рода и родственник моему Ганимеду, — а впро-
чем, это простой, неиспорченный житель гор, вполне до-
стойный того зрелища, которое ждет его.
2. Афродита. Что касается меня, Зевс, то я, не ко-
леблясь, готова итти на суд, даже если бы ты поставил
судьей самого насмешника — Мома: во мне ему никак
не найти повода для насмешки. Но необходимо, чтобы
избранный тобою судья понравился также им.
Гера. Мы тоже, Афродита, и не думаем бояться,
даже если бы суд был поручен твоему Аресу. И против
Париса, кто бы он ни был, мы ничего не имеем.
Зевс. Ну, а ты, дочка, тоже согласна? Что скажешь?
Отворачиваешься и краснеешь? Вы, девушки, всегда крас-
неете, когда речь идет о таких вещах; но ты все-таки кив-
нула головой, — значит, согласна. Идите же; только смот-
рите, пусть побежденные не сердятся на судью и не делают
бедному юноше зла: ведь невозможно, чтобы все были
одинаково красивы.
3. Гермес. Мы, значит, направимся прямо во Фри-
гию: я вас поведу, а вы следуйте за мной и не отставайте.
Идите смело: я знаю Париса; это очень красивый юноша
и в любви знает толк; к такому суду он подходит как
нельзя лучше и, наверно, рассудит вас справедливо.
58

Афродита. Это все очень хорошо, а для меня осо-
бенно выгодно то, что судья справедлив. Ну, а как он,
не женат еще или у него уже есть жена?
Гермес. Нельзя сказать, что он совсем не женат.
Афродита. Как же это?
Гермес. С ним, кажется, живет одна женщина
с Иды 1, славненькая, но слишком деревенская, простая
девушка с гор; он, кажется, не особенно сильно к ней
привязан. Но зачем тебе это нужно знать?
Афродита. Я так только спросила.
4. Афина. Милейший, ты преступаешь свои полно-
мочия, разговаривая с ней наедине.
Гермес. Ничего дурного, Афина, ничего против вас;
она спросила, женат ли Парис.
Афина. Отчего же это ее так занимает?
Гермес. Не знаю; она говорит, что спросила не
с какою-нибудь целью, а так, случайно.
Афина. Так как же, он женат?
Гермес. Кажется, да.
Афина. Ну, а насчет военных подвигов? Любит ли
он их, стремится ли к славе или же он только простой
пастух?
Гермес. С уверенностью я тебе ответить не могу, но
можно догадываться, что он, как человек молодой, стре-
мится и к этому и хотел бы быть первым в битвах.
Афродита. Вот видишь, я не сержусь и не делаю
тебе выговоров за то, что ты с ней разговариваешь наеди-
не; это — дело не Афродиты, а тех, кто вечно ворчит.
Гермес. Она спросила меня приблизительно о том же,
о чем и ты; не сердись и не думай, что терпишь обиду,
если я и ей ответил совсем просто.
5. Но мы среди разговора и не заметили, что оставили
далеко за собой звезды и находимся у самой Фригии.
Я вижу уже Иду и весь Гаргар как на ладони и даже,
если не ошибаюсь, вижу нашего судью Париса.
Гера. Где же он? Я ничего не вижу.
Гермес. Посмотри, Гера, туда, налево, не на вер-
шину горы, а на ее склон, где видно пещеру и перед ней
стадо.
Гера. Да я не вижу никакого стада.
Гермес. Как же? Не видишь коров, вот там, по на-
правлению моего пальца? Они выходят из-за скал,
59

а с горы бежит человек с посохом в руке и гонит стадо
назад, не давая ему разбрестись.
Гера. Да, теперь я его вижу, если это он.
Гермес. Он, он! Но мы уже близко; я думаю, нам
нужно спуститься и пойти по земле, а то мы его напугаем,
слетев внезапно с высоты.
Гера. Ты прав: спустимся на землю. Теперь, Афро-
дита, ты должна итти впереди и вести нас; тебе, наверно,
хорошо знакома эта местность: ведь ты, говорят, много
раз побывала здесь у Анхиса.
Афродита. Не думай, Гера, что твои насмешки мо-
гут меня очень раздражить.
6. Г е р м е с. Я сам вас поведу. Здесь, на Иде, я уже
бывал; это было в то время, когда Зевс был влюблен
в того маленького фригийца 1: он часто посылал меня сюда
посмотреть, что делает мальчик. А когда он превратился
в орла, я летел рядом с ним и помогал ему нести малень-
кого красавца; если меня память не обманывает, он похи-
тил его как раз с этой скалы. Мальчик был тогда у своего
стада и играл на свирели, как друг Зевс налегел на него
сзади и, схватив очень бережно когтями, а клювом держа
за головную повязку, поднял его на воздух, а он, запро-
кинув голову, глядел с испугом на своего похитителя.
Тогда я, подняв свирель, которую мальчик со страху вы-
ронил.. Но наш судья уже перед нами, так близко, что
можно с ним заговорить.
7. Здравствуй, пастушок!
Парис. Здравствуй и ты, юноша! Кто ты? Откуда
пришел к нам? Что это с тобой за женщины? Они настоль-
ко красивы, что не могут быть жительницами этих гор.
Гермес. Это не женщины, Парис: ты видишь перед
собой Геру, Афину и Афродиту; а я — Гермес, и послал
меня к тебе Зевс. Но чего же ты дрожишь и весь поблед-
нел? Не бойся, ничего ужасного нет: Зевс поручает тебе
быть судьей в споре богинь о том, которая из них самая
красивая. Так как ты и сам красив и сведущ в делах люб-
ви, то я, говорит Зевс, предоставляю тебе разрешить их
спор; а что будет победной наградой, ты узнаешь, прочи-
тав надпись на этом яблоке.
Парис. Дай посмотрю, что там такое. Написано:
«Прекраснейшая да возьмет себе!» Владыка мой Гермес,
как же я, смертный человек и необразованный, могу быть
60

судьей такого необыкновенного зрелища, слишком высо-
кого для бедного пастуха? Это скорее сумел бы рассудить
человек тонкий, образованный. А я что? Которая из двух
коз красивее или которая из двух телок, это я мог бы
разобрать как следует.
8. А эти все три одинаково прекрасны, и я не знаю
даже, как можно оторвать взор от одной и перевести на
другую; глаза не хотят оторваться, но куда раз взглянули,
туда и глядят и восхищаются: а когда, наконец, перейдут
к другой, то опять впадают в восторг и останавливаются,
и потом опять их увлекают все новые и новые красоты.
Я весь утопаю в их красоте, она меня совсем околдовала!
Я хотел бы смотреть всем телом, как Аргос! Я думаю, что
единственный справедливый суд — это отдать яблоко всем
трем. Да к тому же такое совпадение: эта — сестра и
супруга Зевса, а те — его дочери; разве это не затрудняет
еще больше и без того трудное решение?
Гермес. Не знаю; только должен тебе сказать, что
исполнить волю Зевса ты обязан непременно.
9. Парис. Об одном прошу, Гермес: убеди их, чтобы
две побежденные не сердились на меня и видели бы в этом
только ошибку моих глаз.
Гермес. Они это обещали... Но пора приступать
к делу, Парис.
Парис. Попробуем; что ж поделать! Но прежде все-
го я хотел бы знать, достаточно ли будет осмотреть их
так, как они сейчас стоят, или же для большей точности
исследования лучше, чтобы они разделись.
Гермес. Это зависит от тебя как судьи; распоря-
жайся, как тебе угодно.
Парис. Как мне угодно? Я хотел бы посмотреть их
нагими.
Гермес. Разденьтесь, богини; а ты смотри внима-
тельно. Я уже отвернулся.
10. Гера. Прекрасно, Парис; я первая разденусь,
чтобы ты убедился, что у меня не только белые руки и
не вся моя гордость в том, что я — волоокая 1, но что
я повсюду одинаково прекрасна.
Парис. Разденься и ты, Афродита.
Афина. Не вели ей раздеваться, Парис, пока она
не снимет своего пояса: она волшебница и с помощью
этого пояса может тебя околдовать. И затем, ей бы
61

не следовало выступать со всеми своими украшения-
ми и с лицом, накрашенным, словно у какой-нибудь ге-
теры, но ей следует открыто показать свою настоящую
красоту.
Парис. Относительно пояса она права: сними его.
Афродита. Отчего же ты, Афина, не снимаешь
шлема и не показываешь себя с обнаженной головой, но
трясешь своим султаном и пугаешь судью? Ты, может
быть, боишься, что твои серовато-голубые глаза не произ-
ведут никакого впечатления без того строгого вида, кото-
рый придает им шлем?
Афина. Ну вот тебе, я сняла шлем.
Афродита. Ая вот сняла пояс.
Гера. Пора раздеваться.
11. Парис. О, Зевс-чудотворец! Что за зрелище, что
за красота, что за наслаждение! Как прекрасна эта дева!
А эта как царственно и величественно сияет, действитель-
но как подобает супруге Зевса! А эта как чудно смотрит,
как прекрасно и заманчиво улыбается! Но я не могу пере-
нести всего этого блаженства. Я бы вас попросил позво-
лить мне осмотреть каждую отдельно: сейчас я совсем
потерялся и не знаю, куда раньше смотреть, так всё с оди-
наковой силой притягивает мой взор.
Афродита. Хорошо, сделаем так.
Парис. Тогда вы обе отойдите; а ты, Гера, останься.
Гера. Я остаюсь; осмотри меня хорошенько, а потом
подумай, как тебе понравятся мои дары. Послушай, Па-
рис, если ты мне присудишь награду, я тебя сделаю гос-
подином над всей Азией.
Парис. Дарами ты меня не прельстишь. Можешь
итти; будет сделано, как мне покажется справедливым.
12. А ты, Афина, подойди сюда.
Афина. Я здесь, Парис; если ты мне присудишь на-
граду, ты впредь никогда не уйдешь из битвы побежден-
ным, а всегда будешь победителем; я тебя сделаю воин-
ственным и победоносным героем.
Парис. Мне, Афина, не нужны военные подвиги; ты
видишь, что мир царит во Фригии и Лидии, и мой отец
правит без всяких войн. Не беспокойся: ты не потерпишь
обиды, даже если я буду судить, не обращая внимания на
подарки. Можешь одеться и надеть шлем: я достаточно
тебя видел. Теперь очередь Афродиты.
62

13. Афродита. Вот и я; осмотри меня точно и по-
дробно, ничего не пропуская, но подолгу останавливаясь
на каждой из частей моего тела, и, если хочешь, послу-
шай, красавец, что я тебе скажу. Давно уже, видя, как ты
молод и прекрасен, — во всей Фригии вряд ли найдется
тебе соперник, — я считаю тебя за такую красоту счастли-
вым, однако ж, не могу простить того, что ты не покидаешь
этих гор и скал и не отправляешься жить в город, а здесь,
в глуши, теряешь напрасно свою красоту. Что могут дать
тебе эти горы? На что пригодится твоя красота коровам?
Тебе бы следовало найти себе жену, но не грубую деревен-
скую женщину, каковы все здесь на Иде, а какую-нибудь
из Эллады, из Аргоса, из Коринфа, или, например, лако-
нянку, вот такую, как Елена: она молода, красива, совсем
не хуже меня, и, что всего важнее, вся создана для любви;
я уверена, что ей стоит только увидеть тебя, и она бросит
дом и, готовая на все, пойдет за тобой. Но ведь невозмож-
но, чтобы ты не слыхал про нее.
Парис. Никогда не слыхал. Расскажи мне все,
Афродита; я с удовольствием послушаю.
14. Афродита. Она дочь Леды, известной краса-
вицы, к которой Зевс спустился в образе лебедя.
Парис. Какова же она собой?
Афродита. Бела, как и следует быть дочери лебедя,
нежна — не даром же родилась из яйца, стройна и сильна
и пользуется таким успехом, что из-за нее уже велась вой-
на, когда Тесей похитил ее еще совсем молоденькой де-
вушкой. А когда она выросла и расцвела, тогда все знат-
ные ахейцы стали добиваться ее руки, а она избрала
Менелая из рода Пелопидов. Хочешь, я ее сделаю твоей
женой?
Парис. Как же? Она ведь замужем.
Афродита. Как ты еще молод и неопытен! Это уж
мое дело, как все устроить.
П а р и с. Да каким же образом? Я и сам хочу узнать.
15. Афродита. Нужно, чтобы ты уехал отсюда, как
будто ради обозрения Эллады. Когда ты прибудешь в
Лакедемон, Елена тебя увидит, а там уж я позабочусь о
том, чтоб она влюбилась и ушла с тобой.
Парис. Вот это и кажется мне невероятным: неуже-
ли она согласится покинуть мужа и пойти за чужестран-
цем и варваром?
63

Афродита. Об этом не беспокойся. У меня есть два
сына-красавца, Гимерос и Эрот; их я пошлю с тобой в
путь проводниками. Эрот завладеет всем ее существом и
заставит ее влюбиться в тебя, а Гимерос, пролив на тебя
все свое очарование, сделает тебя желанным и привлека-
тельным. Я сама тоже буду помогать и попрошу Харит
отправиться со мной, чтобы общими силами внушить
ей любовь.
Парис. Что из всего этого выйдет, я не знаю, Афро-
дита, — знаю только, что я уже влюблен в Елену, и не по-
нимаю, что со мной, но мне кажется, что вижу ее, плы-
ву прямо в Элладу, прибыл в Спарту, и вот возвраща-
юсь на родину с Еленой... Как меня раздражает, что все
это еще не сбылось!
16. Афродита. Парис, не отдавайся любви рань-
ше, чем разрешишь спор в мою пользу, в благодарность
за то, что я буду твоей свахой и отдам тебе в руки неве-
сту; нужно ведь, чтобы я явилась к вам победительницей
и отпраздновала вместе вашу свадьбу и мою победу. Це-
ной этого яблока ты можешь купить себе все: любовь,
красоту, брак.
П а р и с. Я боюсь, что ты, получив от меня яблоко, за-
будешь о своих обещаниях.
Афродита. Хочешь, я поклянусь?
Парис. Нет, этого не надо; повтори только обеща-
ние.
Афродита. Обещаю тебе, что Елена будет твоей и
вместе с тобой отправится к вам в Трою; я сама займусь
этим делом и устрою все.
Парис. И возьмешь с собой Эрота и Гимероса и Ха-
рит?
Афродита. Непременно; и Потоса, и Гименея
возьму впридачу.
Парис. Значит, под этим условием я даю тебе яб-
локо, под этим условием оно — твое.
21
Арес и Гермес
1. Арес. Гермес, ты слышал, чем нам пригрозил
Зевс? Какие надменные угрозы и вместе с тем какие не-
64

разумные! Если я, говорит, захочу, то спущу с неба цепь 1,
а вы все, ухватившись за нее, будете стараться стащить
меня вниз, но это вам не удастся; а если б я пожелал по-
тянуть цепь, то поднял бы к небу не только вас, но вме-
сте с вами и землю и море, — и так дальше, ты ведь сам
слышал. Я не буду спорить против того, что он могущест-
веннее и сильнее каждого из нас в отдельности, но буд-
то он настолько силен, что мы все вместе не перетянем
его, даже если земля и море будут с нами, этому я не
поверю.
2. Г е р м е с. Перестань, Арес: такие вещи опасно гово-
рить, эта болтовня может нам стоить больших неприят-
ностей.
Арес. Неужели ты думаешь, что я сказал бы это при
всех? Я говорю только тебе, зная, что ты не разболтаешь.
Но знаешь, что мне показалось более всего смешным,
когда я слушал его угрозу? Я не могу не сказать тебе.
Я вспомнил еще совсем недавний случай, когда Посей-
дон, Гера и Афина возмутились против него 2 и замышля-
ли схватить его и связать. Как он тогда от страха не
знал, что делать, хотя их было всего трое, и если бы не
Фетида, которая сжалилась над ним и призвала на по-
мощь сторукого Бриарея, он так и дал бы себя свя-
зать вместе с громом и молнией. Когда я это вспом-
нил, я чуть было не расхохотался, слушая его гордели-
вые речи.
Гермес. Замолчи, советую я; небезопасно тебе го-
ворить такие вещи, а мне — их слушать.
22
Пан и Гермес
1. Пан. Здравствуй, отец Гермес.
Гермес. Здравствуй и ты. Но какой же я тебе отец?
Пан. Ты, значит, не килленский Гермес?3
Гермес. Он самый. Но отчего ты называешь себя
моим сыном?
Пан. Да, я твой незаконный сын, неожиданно для
тебя родившийся.
Гермес. Клянусь Зевсом, ты скорее похож на сына
блудливого козла и козы. Какой же ты мой сын, если
5 Лукиан 65

у тебя рога и такой нос, и лохматая борода, и ноги, как у
козла, с раздвоенными копытами, и хвост сзади?
Пан. Ты смеешься надо мной, отец, над твоим соб-
ственным сыном; это очень нелестно для меня, не для
тебя еще менее лестно, что ты производишь на свет таких
детей; я в этом не виноват.
Гермес. Кого же ты назовешь своей матерью? Что
же я с козой, что ли, нечаянно сошелся?
Пан. Нет, не с козой, но заставь себя вспомнить, не
соблазнил ли ты некогда в Аркадии одной благородной
девушки? Что же ты кусаешь пальцы, раздумывая, как
будто не можешь вспомнить? Я говорю о дочери Ика-
рия — Пенелопе.
Гермес. Так отчего же она родила тебя похожим не
на меня, а на козла?
2. П а н. Вот что она сама мне об этом сказала. Посы-
лает она меня в Аркадию и говорит: «Сын мой, твоя мать —
я, спартанка Пенелопа, что же касается твоего отца, то
знай, что он бог, Гермес, сын Май и Зевса. А что у тебя
рога и козлиные ноги, этим ты не смущайся: когда твой
отец сошелся со мной, он был в образе козла, не желая,
чтобы его узнали; оттого ты и вышел похожим на козла».
Гермес. Правда, правда, клянусь Зевсом: я что-то
такое припоминаю. Так, значит, я, гордый своей красо-
той, сам еще безбородый, должен называться твоим от-
цом и позволять всем смеяться над тем, что у меня такой
хорошенький сынок?
3. П а н. Тебе, отец, нечего стыдиться из-за меня.
Я музыкант и очень хорошо играю на свирели. Дионис без
меня обойтись не может: он сделал меня своим товари-
щем и участником таинств, я стою во главе его свиты.
А если бы ты видел, сколько у меня стад около Тегеи и на
склонах Партения, ты был бы очень рад. Мало того: я
владею всей Аркадией; я недавно так отличился в Ма-
рафонской битве 1, помогая афинянам, что в награду за
мои подвиги получил пещеру под Акрополем, — если ты
будешь в Афинах, увидишь, каким почетом там пользует-
ся имя Пана.
4. Гермес. Скажи мне, Пан, так, кажется, зовут
тебя, — ты женат уже?
П а н. О нет, отец. Я слишком влюбчив, одной для
меня мало.
66

Гермес. Тебя, наверно, услаждают козы?
Пан. Ты надо мной смеешься, а я живу с Эхо, с Пи-
тией, со всеми менадами Диониса, и они меня очень ценят.
Гермес. Знаешь, сынок, о чем я тебя прежде всего
попрошу?
Пан. Приказывай, отец, я постараюсь все исполнить.
Гермес. Подойди поближе и обними меня; но смот-
ри, не называй меня отцом при посторонних.
23
Аполлон и Дионис
1. Аполлон. Странное дело, Дионис: Эрот, Герма-
фродит и Приап — родные братья, сыновья одной матери,
а между тем они так непохожи друг на друга и по виду и
по характеру. Один — красавец, искусный стрелок, обле-
чен немалой властью и всеми распоряжается; другой —
женоподобный полумужчина, такой с виду неопределен-
ный и двусмысленный, что нельзя с уверенностью сказать,
юноша он или девушка; а зато Приап уже до такой сте-
пени мужчина, что даже неприлично.
Дионис. Ничего удивительного, Аполлон: в этом
виновата не Афродита, а различные отцы. Но ведь бывает
даже, что близнецы от одного отца рождаются разного
пола, как, например, ты с твоей сестрой.
Аполлон. Да, но мы похожи друг на друга, и заня-
тия у нас одинаковые: мы оба стрелки.
Дионис. Только что и есть у вас общего, все же
остальное совсем различно: Артемида в Скифии убивает
чужестранцев, а ты предсказываешь будущее и лечишь
больных.
Аполлон. Не думай, что моя сестра хорошо себя
чувствует среди скифов: ей так опротивели убийства, что
она готова убежать с первым эллином, который случайно
попадает в Таврику.
2. Д и о н и с. И хорошо сделает. Но о Приапе: я тебе
расскажу про него нечто очень смешное. Недавно я был
в Лампсаке 1; Приап принял меня у себя в доме, угостил
и мы легли спать, подвыпив за ужином. И вот, около по-
луночи мой милый хозяин встает и... мне стыдно сказать
тебе.
6*
67

Аполлон. Хотел тебя соблазнить?
Дионис. Да, именно.
Аполлон. А ты что тогда?
Дионис. Что же было делать? Расхохотался.
Аполлон. Очень хорошо, что ты не рассердился и
не был с ним груб; ему можно простить попытку соблаз-
нить такого красавца, как ты.
Дионис. По этой самой причине он может и к
тебе, Аполлон, пристать: ты ведь так красив, и у тебя та-
кие прекрасные волосы, что Приап даже в трезвом виде
может тобой прельститься.
Аполлон. Он не осмелится: у меня есть не только
прекрасные волосы, но также лук и стрелы.
24
Гермес и Мая
1. Гермес. Есть ли во всем небе бог несчастнее меня?
Мая. Не говори, Гермес, ничего такого.
Гермес. Как же не следует говорить, когда меня
совсем замучили, завалив такой работой, — я разрыва-
юсь на части от множества дел. Лишь только встану по-
утру, сейчас надо итти выметать столовую. Едва успею
привести в порядок места для возлежания и устроить все,
как следует, нужно являться к Зевсу и разносить по земле
его приказания, бегая без устали туда и обратно; только
это кончится, я, весь еще в пыли, уже должен подавать на
стол амбросию, — а раньше, пока не прибыл новый вино-
черпий 1, я и нектар разливал. И ужаснее всего то, что я,
единственный из всех богов, по ночам не сплю, а должен
водить к Плутону души умерших, должен быть провод-
ником покойников и присутствовать на подземном суде.
Но всех моих дневных работ еще мало; недоста-
точно, что я присутствую в палестрах 2, служу глаша-
таем на народных собраниях, учу ораторов произносить
речи, — устраивать дела мертвецов — это тоже моя обя-
занность?
2. Сыновья Леды сменяют друг друга: когда один на-
ходится на небе, другой проводит день в преисподней.
Только я один принужден каждый день делать и то и дру-
гое. Сыновья Алкмены и Семелы, рожденные от жалких
68

женщин, живут в свое удовольствие, не зная никаких за-
бот, а я, сын Маи, дочери Атланта, должен им прислужи-
вать! Вот сейчас я только что вернулся из Сидона, от сест-
ры Кадма 1, куда Зевс послал меня посмотреть, как пожи-
вает его любимица; не успел еще я перевести дух, а он
уже посылает меня в Аргос навестить Данаю, а на об-
ратном пути оттуда «зайди, — говорит, — в Беотию пови-
дать Антиопу». Я не могу больше! Если бы было возмож-
но, я с удовольствием заставил бы его продать меня кому-
нибудь другому, как это делают на земле рабы, когда им
служить невмоготу.
Мая. Оставь эти жалобы, сынок. Ты еще молод и
должен прислуживать отцу, сколько он ни пожелает.
А теперь, раз он посылает тебя, беги поскорее в Аргос и за-
тем в Беотию, а то он, пожалуй, побьет тебя за медли-
тельность: влюбленные всегда очень раздражительны.
25
Зевс и Гелиос
1. Зевс. Что ты наделал, проклятый Титан? Ты погу-
бил все, что ни есть на земле, доверив свою колесницу
глупому мальчишке 2; он сжег одну часть земли, слишком
приблизившись к ней, а другую заставил погибнуть от хо-
лода, слишком удалив от нее огонь. Он решительно все пе-
ревернул вверх дном! Если бы я не заметил, что делается,
и не убил его молнией, от человеческого рода и следа бы
не осталось. Вот какого милого возницу ты послал вместо
себя!
Гелиос. Да, Зевс, я виноват; но не сердись так на
меня за то, что я уступил настойчивым мольбам сына: от-
куда же я мог знать, что это окончится таким несча-
стьем?
Зевс. Ты не знал, какое нужно умение в твоем деле,
не знал, что стоит только немножко выйти из колеи, и все
пропало? Тебе не была известна дикость твоих коней, ко-
торых постоянно надо сдерживать поводьями? Дать им
только немножко свободы, и они сейчас становятся на
дыбы. Так с ним и случилось: кони бросались то влево, то
вправо, то назад, вверх и вниз, куда только сами хотели,
а он не знал, что с ними поделать.
69

2. Гелиос. Я знал все это и оттого долго не согла-
шался доверить ему коней; но когда он стал меня молить
со слезами и его мать Климена вместе с ним, я посадил
его на колесницу и все объяснил: как надо стоять, до ка-
ких пор нужно подняться вверх, не сдерживая коней, а за-
тем направить колесницу вниз, как надо держать вожжи
и не давать коням воли; я сказал ему также, какая опас-
ность грозит, если он собьется с прямого пути. Но понят-
ное дело, что он, совсем еще мальчик, очутившись вблизи
от такого ужасного огня и видя под собой бездонную
пропасть, испугался; а кони, как только почуяли, что не я
правлю, свернули с дороги, презирая молодого возницу, и
произвели весь этот ужас. Он, вероятно, опасаясь, что упа-
дет вниз, бросил вожжи и ухватился за верхний край ко-
лесницы. Бедняга достаточно уже наказан, а с меня, Зевс,
хватит собственного горя.
3. Зевс. Хватит, говоришь ты? За такое дело? На
этот раз я тебя прощаю, но если ты еще раз сделаешь
что-нибудь подобное и пошлешь на свое место такую за-
мену, я тебе покажу, насколько сильнее твоего огня
жжет мой перун! А твоего сына пусть сестры похоронят
на берегу Эридана 1, в том месте, где он упал с колесницы;
пусть слезы их, пролитые на его могиле, превратятся в ян-
тарь, а сами они от горя сделаются осокорями. Ну, а ты,
починив колесницу, — дышло ведь поломано и одно колесо
совсем испорчено, — запрягай коней и отправляйся в путь.
Только помни обо всем, что я тебе сказал.
26
Аполлон и Гермес
1. Аполлон. Гермес, не можешь ли ты мне сказать,
который из этих двух юношей Кастор и который Поли-
девк? Я их никак не могу различить.
Гермес. Тот, что был с нами вчера, это Кастор, а
вот этот — Полидевк.
Аполлон. Как же ты это узнаешь? Они ведь так по-
хожи друг на друга.
Гермес. А вот как, Аполлон: у этого на лице следы
от ударов, которые он получил в кулачном бою от про-
тивников, особенно от бебрикийца Амика, во время мор-
70

ского похода с Ясоном; а у другого ничего подобного
нет — лицо у него чистое, без всяких увечий.
Аполлон. Ты оказал мне услугу, научив, как их
различать. Но все остальное у них совсем одинаково: и
шапка в пол-яйца 1, и звезды над головой, и дротик
в руке, и белый конь, так что мне нередко случалось в раз-
говоре называть Полидевка Кастором, а Кастора Полидев-
ком. Но скажи мне еще одну вещь: отчего они никогда не
являются к нам оба вместе, но каждый их них поочеред-
но делается то мертвецом, то богом?
2. Гермес. Это от их взаимной братской любви. Ко-
гда оказалось, что один из сыновей Леды должен уме-
реть, а другой — стать бессмертным, они таким образом
разделили между собой бессмертие.
Аполлон. Не понимаю я, Гермес, такого раздела:
они ведь так никогда друг друга не увидят, — а этого, я ду-
маю, они больше всего желали. Как же им встретиться,
если один пребывает в царстве богов, а другой в то же
время в царстве мертвых? Но вот что меня еще интере-
сует: я предсказываю будущее, Асклепий лечит людей,
ты, как превосходный воспитатель, обучаешь гимнастике
и борьбе, Артемида помогает родильницам, и вообще
каждый из нас занимается чем-нибудь, приносящим поль-
зу богам или людям, — а они что же делают? Неужели
они, совсем уже взрослые, живут, ничего не делая?
Гермес. Ничего подобного: они прислуживают По-
сейдону; на них лежит обязанность объезжать верхом море
и, если где-нибудь увидят моряков в опасности, садить-
ся на корабль и приносить плывущим спасение.
Аполлон. Да, Гермес, это очень хорошее и полез-
ное занятие.

ПРОМЕТЕЙ
1. Гермес. Вот и Кавказ, где мы должны приковать
этого несчастного Титана. Поищем же, Гефест, подходя-
щую скалу, которая была бы чистой от снега, чтобы
прочнее приклепать цепи и чтобы прикованный был хо-
рошо виден всем.
Гефест. Поищем, Гермес. Ведь его нужно прико-
вать не слишком низко, а подальше от земли, чтобы не
могли прийти к нему на помощь его созданья, люди; но и
не под самой вершиной, иначе его не будет видно им сни-
зу. Вот, не хочешь ли, распнем его на середине горы,
где-нибудь здесь, над обрывом, так, чтобы руки его бы-
ли распростерты от этого выступа до противополож-
ного?
Гермес. Правильно говоришь. Действительно, и ска-
лы эти недоступны отовсюду, так как почти отвесны, и
подножие этого утеса такое узкое, что едва можно стоять
на пальцах. Вообще, чтобы его распять, это самый удоб-
ный утес. Так не мешкай же, Прометей, всходи сюда и
дай приковать себя к скале.
2. Прометей. Ну, Гефест и Гермес, ведь вы оба ис-
кусники, как и я; уж вы-то могли бы пожалеть меня, стра-
дающего безвинно!
Гермес. Ты хочешь сказать, Прометей, что мы мог-
ли бы тотчас быть распяты вместе с тобой за ослушание
приказа? Или ты воображаешь, что на Кавказе не хватит
места, чтобы приковать еще двоих, кроме тебя? Ну, про-
тягивай-ка правую руку. — А ты, Гефест, замкни ее в
кольцо и приклепай к утесу, да посильнее ударяй моло-
том. — Давай теперь и другую. — Закуй хорошенько и ее.
Хорошо! А там уж скоро слетит и орел обгладывать тебе
печень, и ты сполна получишь отплату за свое превос-
ходное и искусное изделие 1.
72

3. Прометей. О Крон, Иапет, и ты, мать моя Фе-
мида, глядите, что я терплю, несчастный, не сделавший
ничего дурного!
Гермес. Ничего дурного, Прометей? Ты, который,
когда тебе поручено было раздавать мясо на пиру богов,
неправильно поделил его, прибегнув к хитрости, так что
себе подобрал лучшие куски, а Зевсу подсунул одни кости,
«жиром блестящим покрывши»!1 Я ведь еще помню с
школьных лет, клянусь Зевсом, что так сказано у Гесиода.
Затем ты вылепил из глины людей — негоднейшие соз-
данья, в особенности женщины. И вдобавок ты похитил
у богов ценнейшее их достояние, огонь, и передал его лю-
дям. И, совершив такие преступления, ты говоришь, что
тебя заковали в цепи без всякой вины?!
4. Прометей. Похоже на то, Гермес, что, говоря
словами Гомера, «винишь ты невинного» 2, если ставишь
мне в вину такие вещи, за которые я, напротив, постано-
вил бы почтить меня столованием в Пританее 3, будь на
свете справедливость. Право, если у тебя есть досуг, я
охотно произнес бы речь в свое оправдание и показал бы,
что Зевс рассудил обо мне несправедливо. А ты, так как
ты речист и бывал под судом, возьми на себя защиту Зев-
са и докажи, что справедливо было его решение распять
меня близ этих Каспийских Ворот на Кавказе, сделав
меня жалостным зрелищем для всех скифов.
Гермес. Ты хлопочешь о пересмотре дела с запоз-
данием и бесполезно, Прометей. Все же говори, ладно.
Все равно ведь нам придется еще побыть здесь, пока не
слетит орел, чтобы заняться твоей печенью. Так хорошо
бы этим промежутком времени воспользоваться для того,
чтобы послушать твою софистику, так как ты ведь
изворотливее всех в прениях.
5. Прометей. Ну, так говори первым, Гермес, и го-
вори так, чтобы обвинение имело как можно больше си-
лы и не было бы упущено ничего в оправдание твоего
отца 4. Тебя же, Гефест, я, с своей стороны, готов взять
в судьи.
Гефест. Нет, клянусь Зевсом! Так и знай, что не
судьей я буду тебе, а обвинителем, так как ты похитил
огонь и оставил мой горн без жара.
Прометей. Ну, так разделите обвинение: ты веди
речь о краже, а Гермес будет обвинять меня в разделе
73

мяса и в изобретении людей. Вы ведь оба искусники и дол-
жны быть сильны также в составлении речей.
Гефест. Пусть Гермес говорит и за меня, потому
что я не гожусь для судебных прений; для меня всё —
в моем горне. А он и ритор, и немало занимался кражами.
Прометей. Я никогда бы не подумал, что Гермес
захочет говорить также и о краже и осуждать меня за то,
в чем мы с ним товарищи по ремеслу 1. Однако же, если
ты берешься и за это, сын Маи, то пора уж тебе присту-
пить к обвинению.
6. Гермес. Ты, видно, думаешь, Прометей, что по
твоим преступлениям нужны длинные речи и какая-то ос-
новательная подготовка. Но, по-моему, достаточно их толь-
ко перечислить, а именно: что когда доверили тебе раз-
давать мясо, ты себе приберег лучшие куски, обманув
царя богов; и что людей изобрел совершенно напрасно: и
что огонь похитил у нас и отнес им. И ты, почтеннейший,
повидимому, не сознаешь, что встречаешь еще очень чело-
веколюбивое отношение Зевса к таким преступлениям.
Так вот, если ты станешь отрицать, что совершил их, то,
конечно, мне придется уличать тебя, строить так или ина-
че длинную речь и постараться как можно полнее выяс-
нить правду. Но если ты признаешь, что действительно
так разделил мясо, и что людей выдумал, и что похитил
огонь, то моего обвинения достаточно, и, пожалуй, я не
буду продолжать, так как это было бы пустой болтовней.
7. Прометей. Мы увидим немного позже, Гермес,
не было ли пустой болтовней уже то, что ты сказал. Но раз
ты находишь свою обвинительную речь достаточной, я по-
пытаюсь, насколько сумею, рассеять твои обвинения.
Сначала, пожалуй, слушай дело о мясе, хотя, клянусь
Ураном, даже теперь, говоря об этом, я стыжусь за Зевса,
если он настолько мелочен и злопамятен, что из-
за небольшой кости, которую нашел в своей доле, отправил
такое древнее божество, как я, на пытку, забыв о помощи 2,
оказанной мною ему в борьбе с титанами, и не поду-
мав, как незначительна причина его гнева и как это по-
детски — обижаться и сердиться, если достанется мень-
шая доля.
8. Да и не следовало бы, думается мне, Гермес, дер-
жать в памяти проделки такого рода, обычные на пирах, а
если и случится недоразумение между пирующими, надо
74

принять это за шутку и тут же, на пиру, оставить
гнев, не унося его с собой. Сберегать же его на завтра,
злопамятствовать, сохранять уже зачерствелый какой-то
гнев, поди ты, это не пристало богам и уж совсем не по-
царски.
Право же, если лишить пиры подобных забав — об-
мана и шутки, поддразнивания и подсмеивания — оста-
нется только молча напиваться и наедаться — унылые и
безрадостные занятия, меньше всего уместные на пиру.
Так что я никак не думал, что Зевс вспомнит хотя бы на
следующий день об этом случае, а тем более — что он так
рассердится и сочтет себя ужасно оскорбленным, если
при раздаче мяса кто-то над ним подшутил, чтобы испы-
тать, сумеет ли он отличить из двух кусков лучший.
9. А предположи, Гермес, еще большую обиду: что не
худшая доля досталась бы Зевсу, а никакой вообще. Что же
произошло бы тогда, если из-за меньшего пришлось ему,
как говорится, смешать небо с землей и придумывать цепи,
и дыбу, и весь Кавказ, и насылать орлов расклевывать
мне печень? Смотри, как бы это не уличало самого гне-
вающегося в мелочности души, неблагородстве мысли и
раздражительности. Ну, а что же сделал бы Зевс, лишив-
шись целого быка, если он так сильно рассердился из-за
небольшого куска мяса?
10. Между тем, насколько добродушнее относятся к
подобным вещам люди, а ведь, казалось бы, они должны
быть гораздо грубее в гневе, чем боги. Однако среди них
не найдется никого, кто приговорил бы повара к казни,
если бы, варя мясо, тот окунул палец в варево и об-
лизал его, или отхватил бы кусочек жаркого и прогло-
тил. Нет, люди прощают это. Разве уж если очень рас-
сердятся, так пустят в ход кулаки или дадут пощечину.
У людей никого не распинают за такие ничтожные про-
делки.
11. Ну, вот и все о мясе. Мне и оправдываться в этом
стыдно, но еще гораздо стыднее Зевсу обвинять меня в
этом.
Но пора уже сказать о моем ваянии, о том, как я со-
здал людей. Обвинение тут имеет две стороны, и я не знаю,
Гермес, в каком смысле ты меня обвиняешь: в том ли, что
вовсе не следовало лепить людей, а лучше было вообще
оставить их глиной? Или в том, что вылепить-то их нуж-
75

но было, но в каком-то ином, а не в этом виде? Но все
равно, я буду говорить и о том, и о другом.
Прежде всего, пожалуй, я постараюсь показать, что
для богов не произошло никакого вреда от того, что я дал
жизнь людям; а затем, что это для богов было даже по-
лезнее и гораздо лучше, чем если бы земле пришлось
оставаться необитаемой и безлюдной.
12. Я начну с далеких времен, потому что так будет
легче выяснить, совершил ли я преступление, когда ввел
новое положение и преобразование созданием людей.
Итак, некогда существовал только род небесных богов,
земля же была еще первобытной и неустроенной, порос-
шей дикими лесами, и не было на ней ни алтарей и хра-
мов, ни статуй богов, ни иных вещей такого рода — от-
куда же было им взяться? — которые теперь во множестве
встречаются повсеместно и пользуются большим почита-
нием и заботой. И вот, так как я всегда что-нибудь замы-
шляю на общую пользу и ищу, как бы увеличить благопо-
лучие богов, а также и всему прочему придать больше по-
рядка и красоты, я надумал, что было бы хорошо, взяв
немного глины, слепить какие-нибудь существа и придать
им вид, подобный нашему. Действительно, мне казалось,
что богам недостает чего-то для полного счастья, пока на-
ряду с ними не будет других существ для сравнения. Эти
новые существа были бы, правда, смертными, но облада-
ли бы в высшей степени изобретательностью, сообрази-
тельностью и стремлением к лучшему.
13. И вот я, говоря словами Гесиода, «землю с водою
смешав» 1, сделал ее мягкой и слепил людей, пригласив
еще и Афину принять участие в моей работе. Это и есть
то великое преступление, которое я будто бы совершил
против богов. И видишь, какой большой ущерб я причи-
нил, сделав из глины живые существа и дав движение
тому, что было недвижимо. Можно подумать, что боги
стали меньше богами с тех пор как и на земле появи-
лись какие-то смертные существа. Ведь Зевс рассердился
так, как будто боги потеряли в силе с появлением людей.
Уж не боится ли он, что и люди задумают восстать на
него и поведут войну с богами, как некогда — Гиганты?
Но ведь тебе ясно, Гермес, что вы, боги, не понесли
никакого ущерба из-за меня или моих созданий. В про-
тивном случае покажи, з чем же? И если ты укажешь
76

хоть какой-нибудь ущерб, хотя бы малейший, я умолкну
и признаю, что терплю от вас справедливое наказание.
14. Но что, напротив, мое изобретение оказалось даже
выгодным для богов, ты убедишься, бросив взгляд на
землю: она уже не дика и не безобразна, как была; она
украсилась городами, и полями, и домашними растения-
ми; по морям плывут корабли; острова заселены. И повсе-
местно ты найдешь алтари и жертвоприношения, храмы
и празднества в честь богов.
И улицы все исполнены Зевса,
и площади всех городов 1.
И еще если бы я для одного себя вылепил эти со-
зданья и мог бы присвоить выгоды от этого! Но я предоста-
вил их на общую пользу, вам же: ведь больше всего мож-
но видеть везде храмы Зевса и Аполлона, Геры и твои,
Гермес, храма же Прометея нет нигде. Ты видишь, на-
сколько я преследую одни свои выгоды, а общей пользе
изменяю и причиняю вред!
15. И еще, Гермес, вдумайся-ка в такой вопрос: со-
чтешь ли ты благом нечто такое, чему нет свидетеля? На-
пример то, чем ты обладаешь или что ты сделал, но чего
никто не увидит и не похвалит, будет ли оно тебе так же
приятно и дорого? К чему я это спрашиваю? К тому, что
если бы не существовало людей, красота всех вещей ока-
залась бы без свидетеля и нам пришлось бы быть бо-
гатыми богатством, которым никто другой не восхищался
бы и которое поэтому не имело бы цены и в наших
собственных глазах, потому что не существовало бы
ничего меньшего для сравнения. И мы не сознавали бы,
каким блаженством мы обладаем, если бы не ви-
дели других существ, не имеющих его, потому что боль-
шое ведь является большим только будучи соизмерено
с малым.
И за такое общеполезное дело, за которое следовало
бы воздавать мне большие почести, вы вместо того меня
распинаете. Вот какое воздаяние вы дали мне за мой
замысел!
16. Но, скажешь ты, среди людей есть и негодяи, кото-
рые развратничают, и ведут войны, и женятся на сестрах,
и злоумышляют против своих отцов. Верно. Но разве и
77

среди нас мало подобных грехов? Однако же никто не ста-
нет ставить в вину Урану и Гее, что они нас породили.
Может быгь, ты скажешь еще, что нам приходится
иметь много хлопот, заботясь о людях? Но в таком случае
и пастух должен быть недоволен тем, что владеет стадом,
потому что приходится заботиться о нем. Однако, хотя
это и хлопотливо, зато выгодно. К тому же и самая забо-
та не лишена приятности тем, что дает какое-то занятие.
В самом деле, ведь нам нечего было бы делать, если бы
у нас не было о ком заботиться; мы проводили бы жизнь
в праздности и только пили бы нектар и вкушали амбро-
сию без всякого дела.
17. Но что больше всего меня возмущает, это то, что,
порицая меня за создание людей, «в особенности же
женщин», как ты выразился, вы, однако, влюбляетесь в
них и не перестаете спускаться к ним с небес то в виде
быка, то обращаясь в сатиров и лебедей 1, и считаете их
достойными рождать вам богов!
Но ты скажешь, может быть, что создать-то людей сле-
довало, однако, в другом каком-то виде, а не похожими
на нас. А какой же иной, лучший образец я мог бы взять,
кроме этого, прекраснее которого я не знаю? Или следо-
вало создать людей неразумными, звероподобными и ди-
кими существами? Но как бы тогда смогли они совер-
шать жертвоприношения богам и воздавать нам всяче-
ское почитание, будучи зверьми? А между тем, когда вам
приносят гекатомбы 2, вы ведь не отказываетесь от них,
даже если вам приходится итти «к беспорочным на пир
эфиопам» 3 на великую реку Океан. И, однако, винов-
ника такого почитания и всех этих жертвоприношений вы
подвергаете жестокой казни!
Ну, о людях достаточно.
18. Пора уже перейти к огню, если позволишь, и к его
похищению, которое больше всего вызывает порицаний.
Но, ради богов, ответь мне прямо на такой вопрос: разве
мы остались без огня с тех пор как он оказался и у лю-
дей? Ты ведь не можешь сказать: «да»! И мне думается,
что самая природа огня такова, что он не делается мень-
ше, если кто-нибудь позаимствует от него; он ведь не гас-
нет, если от него зажечь что-нибудь. Так это, значит,
просто скаредность — запрещать передавать его тем, кто
в нем нуждается, когда это не наносит вам никакого
78

ущерба. Между тем вам, богам, следует быть, напротив,
добрыми, «подателями благ» 1, как вас называют люди,
и стоять выше всякой скаредности.
Но если бы я даже весь огонь у вас похитил и снес
на землю, и не оставил бы вам ни частицы, я и тогда не
много причинил бы вам ущерба: вы ведь в нем не нуждае-
тесь, так как не испытываете холода, и не варите амбро-
сию, и не нуждаетесь в освещении.
19. Между тем людям приходится пользоваться огнем
по необходимости, в особенности же для жертвоприноше-
ний, чтобы чад стоял на улицах, и курился ладан, и со-
жигались на алтарях бедра жертвенных животных. С дру-
гой стороны, я вижу, что вам очень нравится жертвенный
дым и что вы считаете приятнейшим угощением, когда
чад подымается до небес, «с дымом виясь» 2, по выраже-
нию Гомера. Следовательно, обвинение в похищении огня
стоит в большом противоречии к вашим собственным
желаниям.
Я удивляюсь, как это вы еще не запретили солнцу
освещать людей. Ведь оно тоже — огонь, и гораздо более
божественный и более пламенный. Может быть, вы и его
обвиняете в том, что оно расточает ваше достояние.
Я кончил. Вы же оба, Гермес и Гефест, если находи-
те что-нибудь неправильным в моей речи, поправьте меня
и опровергните, и я тотчас опять оправдаюсь.
20. Гермес. Не легко состязаться с таким превосход-
ным софистом, как ты, Прометей. Но счастье твое, что
Зевс не слышал тебя; иначе, я уверен, он не одного, а
шестнадцать коршунов приставил бы к тебе раздирать
внутренности; так сильно ты его обличил, делая вид, что
говорил в свою защиту.
Одному я, однако, удивляюсь, это — что ты, имея дар
предвидения, не предугадал, что подвергнешься такой
каре за свои деяния.
Прометей. Я знал это, Гермес; но я знаю также и
то, что буду опять свободен; спустя недолгое время при-
дет из Фив некий герой 3 — он будет тебе приходиться
братом 4 — и поразит стрелой орла, который, по твоим
словам, слетит ко мне.
Гермес. Пусть же это случится, Прометей, и пусть
я увижу тебя освобожденным и пирующим заодно с нами!
Но только уж не раздавай мяса.
79

Прометей. Будь покоен! Я буду пировать с вами.
И Зевс освободит меня от цепей в обмен на немалую
мою услугу.
Гермес. Какую же? Не откажи сообщить.
Прометей. Ты знаешь Фетиду?.. Но мне нельзя го-
ворить; лучше сохранить тайну 1, чтобы она послужила
мне выкупом за мое освобождение.
Гермес. Ну, так храни ее, Прометей, раз так будет
лучше. Мы же, Гефест, пойдем; вот уж приближается
орел. Итак, терпи, Прометей, и будь тверд. Пусть бы ско-
рее явился к тебе твой фиванский стрелец, который, по
твоим словам, прекратит терзание тебя орлом.

МОРСКИЕ РАЗГОВОРЫ
1
Дорида и Галатея
1. Дорида. Прекрасный поклонник, Галатея, этот
сицилийский пастух! 1 Говорят, он без ума от тебя.
Галатея. Не дразни меня, Дорида, повторяя чужие
шутки. Все же он сын Посейдона, каков бы он ни был.
Дорида. Так что же? Если бы сын самого Зевса
оказался таким волосатым дикарем и к тому же, что
хуже всего, одноглазым, то неужели, ты думаешь, проис-
хождение могло бы хоть сколько-нибудь скрасить его бе-
зобразие?
Галатея. Ни его волосатость, как ты выражаешься,
ни дикость нисколько не портят его: все это свойственно
мужчине. А что касается его глаза, то он очень хорош
посреди лба, и видеть им можно не хуже, чем если бы их
было два.
Дорида. Кажется, Галатея, что не Полифем влюб-
лен в тебя, а ты сама любишь его: так ты его расхвали-
ваешь.
2. Галатея. Вовсе не люблю, но не переношу ва-
ших грубых насмешек; и мне кажется, что вы делаете
это просто из зависти! Ведь однажды, когда он пас свое
стадо и увидел с вершины скалы, как мы играем у под-
ножия Этны — там, где берег тянется между горой и
морем, — Полифем не обратил внимания на вас, меня же
счел самой красивой и только на меня направлял взгляд
своего глаза. Это-то вас и огорчает, так как доказывает,
что я прекраснее вас и более достойна любви, а вами
пренебрегают.
Дорида. Если пастуху с испорченным зрением ты
и показалась красивой, так неужели этому можно
завидовать? Ведь в тебе ему нечего хвалить, разве что
белизну кожи: да и это, я думаю, понравилось ему по-
6 Лукиан 81

тому, что он постоянно возится с сыром и молоком.
Ну и, конечно, все что их напоминает, он считает пре-
красным.
3. А если ты хочешь изучить себя подробнее, какова
ты на самом деле, то наклонись в тихую погоду над во-
дою со скалы, присмотрись к своему отражению, и уви-
дишь, что в тебе нет ничего привлекательного, кроме
нежнобелого цвета кожи; но ведь этого не любят, если
нет в должной мере румянца.
Галатея. И все же моя неподражаемая белизна
дала мне хоть этого поклонника, а у вас нет никого —
ни пастуха, ни моряка, ни корабельщика, кому бы вы
понравились. А Полифем к тому же еще и музыкант.
4. Д о р и д а. Помолчи, Галатея! Мы слышали, как он
недавно пел, прославляя тебя в песенке. О милая Афро-
дита! Казалось будто ревет осел. А лира-то у него какая!
Череп оленя, очищенный от мяса, оленьи рога вместо ро-
гов лиры; связав их, он прикрепил к ним струны и, без
колков, даже не настроив лиры, затянул что-то несклад-
ное и безобразное; сам он вопил одно, другое подыгры-
вал на лире, так что мы не могли сдержать смеха, слушая
его любовную песнь. Сама Эхо, уже на что она болтлива,
не захотела ответить на его мычание, стыдясь подражать
этой дикой и смешной песне.
5. А этот прелестник, играя, держал на руках лохма-
того медвежонка, своего вылитого двойника. И в самом
деле, Галатея, кто не приревнует твоего любовника?
Галатея. Так покажи нам своего, Дорида; уж, на-
верное, он красивее и музыкальнее моего и лучше вла-
деет лирой.
Дорида. Но у меня нет любовников, да я и не счи-
таю себя стоящей чьей-либо любви; а такого, как твой
Киклоп, с козлиным запахом, пожирающий, говорят, сырое
мясо и питающийся прибывшими к нему чужестранца-
ми 1, оставь себе и сама отвечай на его любовь.
2
Киклоп и Посейдон
1. Киклоп. Отец, смотри, что сделал со мной про-
клятый чужестранец! 2. Он напоил меня и выколол глаз,
напав на меня во время сна.
82

Посейдон. Но кто же осмелился сделать это, По-
лифем?
Киклоп. Сначала он назвался «Никто», а потом,
когда убежал и я уже не мог его ранить, сказал, что его
зовут Одиссеем.
Посейдон. Знаю, о ком ты говоришь. Это Одис-
сей, итакиец. Он плыл из-под Илиона. Но как же он из-
увечил тебя? Ведь он не очень-то храбр.
2. Киклоп. Вернувшись с пастбища, я застал в пе-
щере многих людей, очевидно замышлявших что-то не-
доброе против моих стад. Я заложил вход в пещеру — для
этого у меня припасен огромный камень, — развел огонь,
поджегши принесенное в горы дерево, и вижу, пришель-
цы стараются куда-нибудь спрятаться. Схватив несколь-
ких, я, как обычно, съел этих разбойников. Тут-то вот
этот негодяй, уж не знаю — «Никто» или Одиссей — на-
лил какого-то зелья и подал мне его выпить; зелье бы-
ло сладкое и благовонное, но коварнейшее и путаю-
щее мысли. Еще не успел я его выпить, как все передо
мной закружилось, сама пещера перевернулась, — сло-
вом, я был сам не свой, а в конце концов меня одолел сон.
А тот, заострив бревно и зажегши его, ослепил меня,
пока я спал; и с тех пор я ничего не вижу, Посей-
дон!.
3. Посейдон. Как глубоко ты спал, дитя, если не
вскочил, пока тебя ослепляли! Ну, а тот, Одиссей, как же
он убежал? Я хорошо знаю, что ему не под силу было бы
отодвинуть от выхода камень.
Киклоп. Я сам отвалил камень, рассчитывая лег-
че поймать его при выходе. Я сел у двери и, протянув
руки, охотился за ним, пропуская лишь овец на пастби-
ще и поручив барану позаботиться обо всем, что обыч-
но лежало на мне.
4. Посейдон. Понимаю! Твои гости незамет-
но вышли из пещеры, подвесившись снизу к овцам;
но ты должен был позвать на помощь других кикло-
пов.
Киклоп. Я их созвал, отец. Они сбежались и стали
спрашивать, кто обидчик. Когда же я ответил: «Никто»,
они приняли меня за сумасшедшего и ушли. Так-то пере-
хитрил меня этот проклятый, назвавшись таким именем.
Но всего больше огорчило меня то, что он, издеваясь над
6* 83

моим несчастьем, крикнул мне: «Сам отец твой, Посей-
дон, не вылечит тебя!»
Посейдон. Не унывай, сын мой; я отомщу ему!
Пусть он узнает, что если и не в моей власти возвращать
зрение, то судьба моряков в моих руках. А он еще плавает
по морю.
3
П осе йдон и Ал фей
1. Посейдон. Что это значит, Алфей, что из всех
рек ты один, впадая в море, не сливаешься с ним 1, как
все реки, и не прекращаешь своего течения, растворив-
шись в соленой морской влаге, а, напротив, сохраняя свои
воды неизменно сладкими, течешь несмешанный и чистый?
И кажется, что ты, словно чайка или цапля, то скрываешь-
ся, ныряя в глубину, то снова появляешься, выплывая на
поверхность.
Алфей. Это делает любовь, Посейдон, и не тебе меня
укорять: ведь ты и сам часто влюбляешься.
Посейдон. Кем же ты пленен, Алфей: женщиной,
или нимфой, или одной из нереид?
Алфей. Нет, Посейдон, она — речка.
Посейдон. По какой же земле она протекает?
Алфей. В Сицилии; она островитянка, а зовут ее
Аретусой..
2. Посейдон. А, знаю, она очень мила, Алфей!
Лучи солнца пронизывают ее, она весело вытекает, и
вода ее поблескивает над камешками, принимая от них
серебристый цвет.
Алфей. Как хорошо, Посейдон, ты знаешь мою реч-
ку! К ней-то я и спешу.
Посейдон. Что ж, ступай и будь благополучен в
любви. Только скажи-ка мне вот что: откуда ты знаешь
Аретусу? 2 Ведь сам-то ты житель Аркидии; а она сира-
кузянка!
Алфей. Я тороплюсь, Посейдон, а ты меня задержи-
ваешь пустыми вопросами.
Посейдон. Верно, ты прав. Беги к своей возлюб-
ленной и, вынырнув из моря, слейся с ней в дружном
созвучии, и пусть ваши воды смешаются воедино.
84

4
Me не л ай
и Протей
1. Менелай. Я охотно верю, Протей, что ты превра-
щаешься в воду 1 — ведь ты морское существо — и даже
в дерево; это тоже можно допустить... Наконец, что ты
принимаешь вид льва, хоть это и удивительно, все же не
выходит за пределы вероятного; но если ты действительно
способен, живя в море, превращаться в огонь, то этому
я весьма удивляюсь и просто отказываюсь верить.
Протей. Не стоит удивляться, Менелай: ведь это
несомненно так.
Менелай. Не спорю, я и сам это видел, но, говоря
между нами, мне кажется, что в этом деле замешано ка-
кое-то колдовство, то есть, что ты, оставаясь все тем же,
лишь обманом зрения действуешь на зрителя.
2. Протей. Но о каком же обмане можно говорить
при столь очевидных явлениях? Разве не с открытыми
глазами ты наблюдал за всеми моими превращениями?
А если ты все-таки не веришь и думаешь, что все это
обман, какое-то видение, встающее перед глазами, то
приблизься ко мне, когда я превращусь в огонь, и коснись
меня рукой. Вот ты и узнаешь, имею ли я только вид огня
или обладаю также его свойством обжигать.
Менелай. Этот опыт, Протей, не совсем безопа-
сен!
Протей. Ты, Менелай, говоришь так, словно ни-
когда не видел полипа и незнаком со свойствами этой
рыбы 2.
Менелай. Полипа, положим, я видел, но о его
свойствах охотно бы послушал твое повествование.
3. Протей. Так вот. К какой бы скале полип ни при-
близился и ни приладил к ней, присосавшись, чашечек
своих щупальцев, он становится подобен ей и меняет
свою кожу, делая ее похожей на цвет камня; таким обра-
зом полип укрывается от рыбаков, совсем не выделяясь
на скале и обманывая ловцов своим полным сходством
с ней.
Менелай. Это я слышал; но ведь твое превраще-
ние в огонь куда менее вероятно, Протей!
85

Протей. Уж не знаю, Менелай, кому ты и варишь,
если не доверяешь своим глазам.
Менелай. Да, я сам видел твое превращение, но уж
слишком оно изумительно: ты — и вода и огонь в одно
время!
5
П ан о п а
и Гал е н а
1. П а н о п а. Ну, как, Галена, видела ты, что вчера
во время обеда в Фессалии 1 устроила Эрида в отместку
за то, что ее не пригласили на пир?
Галена. Нет, Панопа: ведь я не обедала с вами.
Посейдон приказал мне следить, чтобы море не разбуше-
валось. Так что же устроила Эрида, которую обошли
приглашением?
Панопа. Фетида и Пелей уже удалились в опочи-
вальню в сопровождении Амфитриты и Посейдона, когда
Эрида, никем не замеченная, — это ей не стоило большого
труда, потому что одни пили, другие рукоплескали игре
Аполлона на кифаре или прислушивались к пению Муз, —
вдруг бросила в помещение яблоко, удивительно краси-
вое, все из золота, милая Галена, и с надписью: «Прекрас-
нейшая да возьмет себе!» 2 Яблоко покатилось и, словно
нарочно, остановилось там, где возлежали Гера, Афро-
дита и Афина.
2. Гермес взял его и прочел надпись. Ну, конечно, мы,
нереиды, молчим: что нам было и делать в присутствии
богинь? А они... каждая из них стремилась получить яб-
локо, считая себя достойной его. И дело у них дошло бы
до драки, если бы не Зевс, который рознял их, сказав:
«Я сам не хочу быть вашим судьей, — а они уже предлагали
ему их рассудить, — отправляйтесь лучше на Иду, к сы-
ну Приама 3: он сам красавец и хорошо умеет ценить все
прекрасное, а потому и вас неплохо рассудит».
Галена. Ну, и что же богини?
Панопа. Да они, кажется, сегодня пошли на Иду,
и уж кто-нибудь скоро сообщит нам имя победительницы.
Галена. Я и сейчас скажу, что никому не устоять
в борьбе с Афродитой, лишь бы только судья не страдал
глазами.
86

6
Тритон
Амимона и Посейдон
1. Тритон. Посейдон! К Лерне 1 каждый день при-
ходит за водой девушка. Прекраснейшее создание, — я, по
крайней мере, никого не встречал красивее ее.
Посейдон. Что ж, она свободная, Тритон, или
чья-нибудь рабыня, которую посылают за водой?
Тритон. Нет, она дочь известного Даная, одна из
пятидесяти, по имени Амимона. Я уже справился об ее
имени и происхождении. Оказывается, Данай сурово об-
ращается со своими дочерьми: заставляет выполнять тя-
желую работу, посылает черпать воду и вообще не по-
зволяет сидеть без дела.
2. Посейдон. Она совершает в одиночестве весь
длинный путь из Аргоса в Лериу?
Тритон. Да. Как ты знаешь, Аргос многожаждущ2,
так что приходится постоянно носить туда воду.
Посейдон. О Тритон! Ты ужасно взволновал меня
рассказом об этой девушке. Пойдем к ней!
Тритон. Идем. Как раз в это время она ходит
за водой, и теперь она уже, пожалуй, на полдороге к
Лерне.
Посейдон. Ну, так закладывай колесницу! Впро-
чем, пока лошадей будут запрягать да готовить колес-
ницу, пройдет много времени; лучше подай мне одного из
самых быстрых дельфинов. Верхом на нем я доплыву
скорее всего.
Тритон. Изволь; вот самый быстроходный дель-
фин!
Посейдон. Хорошо. Ну, в путь! Ты, Тритон, плы-
ви рядом. Когда мы будем в Лерне, я спрячусь куда-ни-
будь в засаду, а ты следи... И как только заметишь, что
она идет...
Тритон. Вот она, совсем близко!
3. Посейдон. Да ведь это красавица, Тритон, и в
самом прелестном возрасте! Нужно похитить ее.
Амимона. Эй, отпусти меня, куда ты меня влечешь?
Работорговец, ты подослан нашим дядей Египтом. Я крик-
ну отца на помощь!
Тритон. Молчи, Амимона! Это Посейдон.
87

А м и м о н а. Причем тут Посейдон? Зачем ты прибе-
гаешь к силе и тащишь меня в море? Ах, я несчастная!
Ведь я задохнусь, захлебнувшись в море.
Посейдон. Не бойся, я не причиню тебе никакого
вреда. На этом месте, близ пены прибоя, я ударом тре-
зубца заставлю бить ключ из скалы, и он будет носить
в твою честь имя, созвучное твоему. А ты сама будешь
блаженна и после смерти одна из всех сестер не будешь
носить воду.
7
Нот и Зефир
1. Нот. Правда ли, Зефир, что Зевс сочетался в лю-
бовном порыве с телкой1, которую Гермес ведет теперь
через морскую пучину в Египет?
Зефир. Правда, Нот. Только это была не телка, а
дочь реки Инаха; теперь же Гера обратила ее в телку из
ревности к Зевсу, воспылавшему к ней сильною страстью.
Нот. Что же, Зевс и теперь продолжает любить ее?
Зефир. И даже очень! Ведь поэтому он и отправил
ее в Египет, а нам велел следить, чтобы море было спо-
койно, пока она не кончит своего плавания. Там, в Егип-
те, она должна будет родить: она уже беременна. А по-
том и мать и дитя 2 станут богами.
2. Н о т. Телка 3 станет богиней?
Зефир. Вот именно, Нот, и будет — как говорил
Гермес — владычицей моряков и нас, ветров: будет по-
сылать из нас, кого захочет, или, напротив, запрещать
нам дуть.
Н о т. К ней следовало бы подслужиться, Зефир, раз
она наша повелительница.
Зефир. Ты прав, клянусь Зевсом: ведь тогда она бу-
дет к нам благосклонна!.. Смотри, она кончила свое пу-
тешествие и вышла на землю. Но что это? Она уже не
четвероногая? Неужели Гермес выпрямил ее и снова сде-
лал прекрасной женщиной?
Нот. Все это невероятно, Зефир! Исчезли рога, хвост,
ноги с раздвоенными копытами, и перед нами снова пре-
лестная девушка! Но что это с Гермесом? Он изменяется
и вместо юноши делается похожим с лица на собаку 4.
Зефир. Не вмешивайся в чужие дела: он лучше нас
знает, что ему надлежит делать.
88

8
Посейдон и Дельфин
1. Посейдон. Хорошо это, Дельфины, что вы всегда
человеколюбцы. Еще недавно вы доставили к Истму сы-
на Ино 1, упавшего вместе с матерью в воду со Скиронид-
ских скал; вот и теперь ты принес на своей спине в Тенар
кифареда из Метимны 2 с его одеждой и лирой, не допу-
стив его гибели по жестокому умыслу моряков.
Дельфин. Не удивляйся, Посейдон, нашему сочув-
ствию людям: ведь сами мы превратились в рыб из людей 3.
Посейдон. Знаю и порицаю за это Диониса. Зачем
после морской победы над вами он превратил вас в дель-
финов? Довольно было подчинить вас, как он это сделал
с другими людьми. Но расскажи, Дельфин, каким обра-
зом ты оказал услугу Ариону?
2. Дельфин. Арион нравился, повидимому, Периан-
дру 4, и тот частенько посылал за ним ради его искусной
игры. И вот, разбогатев от подарков тирана, Арион за-
хотел вернуться морем к себе домой, в Метимну, чтобы
похвастаться своим богатством. Он сел на первый попав-
шийся корабль, принадлежавший, очевидно, каким-то
разбойникам, и дал им понять, что у него много золота
и серебра; и вот, когда корабль достиг середины Эгейско-
го моря, мореходы задумали против него злое дело. Тогда
Арион — я все это слышал, плывя рядом с кораблем —
сказал: «Если вы решили погубить меня, то позвольте мне,
по крайней мере, одеться в платье певца, спеть себе на-
путственную погребальную песнь и затем добровольно
броситься в море». Матросы согласились на его просьбу.
Тогда он надел платье, пропел звучную песнь и бросился
в море навстречу близкой и неминуемой смерти. Но я под-
хватил его, посадил к себе на спину и доплыл с ним до
Тенара.
Посейдон. Хвалю твою любовь к Музам. Ты до-
стойно воздал Ариону за пение, которое ты слушал.
9
Посейдон и нереиды
1. Посейдон. Пусть пролив 5, в который упала эта
девушка, зовется отныне в ее честь морем Геллы. А вы,
89

нереиды, возьмите ее тело и перенесите в Троаду: пусть
его погребут тамошние жители.
Амфитрита. Нет, Посейдон, пусть она лучше бу-
дет похоронена в названном по ее имени море! Мы тро-
нуты ее горькими страданиями, которые причиняла ей
мачеха.
Посейдон. Это невозможно, Амфитрита: нехорошо,
если Гелла останется лежать где-нибудь на песке... Она,
как я уже сказал, должна быть погребена или в Троаде
или в Херсонесе1. К тому же немалым утешением для нее
будет то, что Ино в скором времени подвергнется тем же
страданиям: преследуемая Атамантом, она бросится в
море с нависших над водой высот Киферона, держа в
объятиях своего сына. Впрочем, следовало бы все же ее
спасти ради Диониса: ведь она была его нянькой и кор-
милицей.
2. Амфитрита. Совсем не стоит спасать эту негод-
ную женщину.
Посейдон. Но ведь неудобно же причинять огор-
чение Дионису, Амфитрита!
Нереида. Скажи, Посейдон, каким образом Гелла
упала с барана? Ведь брат ее, Фрикс, благополучно до-
брался на нем.
Посейдон. Очень просто! Ведь Фрикс — юноша, и
ему удавалось справляться со скоростью движения, тсгда
как Гелла, непривычная к столь странному способу пере-
движения, неосторожно взглянула в разверстую под нею
бездну и была охвачена страхом; ее бросило в жар, голо-
ва закружилась от быстроты полета, руки выпустили рога
барана, за которые она до того времени держалась, и де-
вочка упала в море.
Нереида. Но ведь должна же была ее мать, Не-
фела, оказать ей помощь, когда она падала.
Посейдон. Конечно! Но Мойра куда могуществен-
нее Нефелы.
10
Ирида и Посейдон
1. Ирида. О Посейдон! Блуждающий подводный ост-
ров, оторвавшийся от Сицилии и все еще свободно плава-
ющий, — этот остров Зевс повелевает остановить, сделать
90

видимым 1 и поместить в середине Эгейского моря, при-
крепив его твердо и надежно. Этот остров нужен Зевсу!
Посейдон. Воля Зевса будет исполнена, Ирида!
Однако скажи, Ирида, на что может пригодиться Зевсу
этот остров, когда он сделается видимым и перестанет
блуждать с места па место?
Ирида. На нем должна будет разрешиться от бре-
мени Латона: она уже чувствует болезненное приближе-
ние родов.
Посейдон. Так что же? Разве небо неудобно для
родов? А если не небо, то неужели мало всей земли, что-
бы примять ее плод?
Ирида. Мало, Посейдон, потому что Гера связала
землю великой клятвой в том, что она не даст Латоне ни-
какого пристанища во время родов. Между тем этот ост-
ров не включен в клятву, так как он был до сих пор не-
видим.
2. Посейдон. Понимаю... Стой, остров! Вынырни
из водной пучины, более не двигайся под волнами, но
твердо пребывай на месте и прими, о наиблаженный,
двух младенцев моего брата 2, прекраснейших среди бо-
гов. А вы, Тритоны, переправьте Латону в ее новое
жилище, и пусть повсюду на море наступит затишье.
А что касается дракона, который теперь устрашает и пре-
следует ее, то новорожденные, лишь только появятся на
свет, настигнут его и отомстят за мать. Ты же, Ирида, воз-
вести Зевсу, что все готово: Делос водружен! Пусть
прибудет Латона и родит детей.
11
Ксанф и Море
1. Ксанф. О море, прими меня, несчастного страдаль-
ца, и успокой мои раны от ожогов!
Море. Что это, Ксанф? Кто опалил тебя?
К с а н ф. Гефест! Я весь обуглился, горе мне! Во мне
все кипит.
М о р е. Но за что же он низвел на тебя огонь?
Ксанф. Из-за сына Фетиды 3. Он умерщвлял фригий-
цев, моливших о пощаде, и мои попытки смягчить его
гнев ни к чему не приводили: он продолжал заваливать
мое течение трупами. Сжалившись над несчастными, я
91

бросился топить его, рассчитывая, что он в страхе оста-
вит людей в покое.
2. Тогда Гефест, — он случайно находился недале-
ко, — собрав, я думаю, весь огонь, какой только был у не-
го, и из Этны и отовсюду, напал на меня, сжег мои вязы
и кусты тамариска, сварил бедных рыб и угрей, а меня
заставил кипеть, да так, что чуть совсем не высушил ме-
ня. Ты сам видишь, что сделал со мной его огонь.
Море. Ты весь замутился, Ксанф. В тебе кровь от
убитых и жар от огня. Но ведь ты пострадал справедли-
во: зачем было бросаться на моего внука, забыв должное
уважение к сыну нереиды?
Ксанф. Так неужели же мне не следовало пожалеть
своих соседей, фригийцев?
М о р е. А Гефест? Разве не должен был он сжалиться
над сыном Фетиды, Ахиллом?
12
Дорида и Фетида
1. Дорида. О чем ты плачешь, Фетида?
Фетида. Ах, Дорида, я только что видела молодую
красивую женщину 1, запертую отцом в ящик, и с ней ее
новорожденного младенца. Отец велел мореходам взять
ящик, отъехать с ним далеко от берега и сбросить его в
море, чтобы погибли и женщина и ее сын.
Дорида. За что же это, сестрица? Скажи, если зна-
ешь что-нибудь достоверное.
Фетида. Акрисий, ее отец, видя, что она красавица,
воспитал ее в строгом целомудрии, заключив в обитую
медью горницу. Тогда, — уж не знаю, верно ли, но так, по
крайней мере, рассказывают, — Зевс спустился к ней под
видом золота через крышу, а она, приняв в свое лоно па-
давшего золотым дождем бога, забеременела от него.
Заметив это, отец, жестокий и ревнивый старик, разгне-
вался и, убежденный, что она согрешила со смертным,
запер ее немедленно после родов в этот ящик.
2. Дорида. Что же она делала, Фетида, когда ее са-
жали туда?
Фетида. О себе она не заботилась, Дорида, и терпе-
ливо снесла приговор, но молила за ребенка, прося по-
щадить его, и вся в слезах показывала младенца дедуш-
92

ке, надеясь смягчить его красотой ребенка. Малютка,
не подозревая о своем несчастии, приветливо улыбался
морю. Слезы застилают глаза, когда вспомнишь обо
всем этом.
Д о р и д а. Ты и меня своим рассказом довела до слез!
Но что же, они уже умерли?
Фетида. Никоим образом. Ящик все еще плавает
возле Серифа, сохраняя их в живых.
Дорида. А что, не спасти ли нам их, загнав ящик
в сети к серифийским рыбакам? Они его вытащат и спа-
сут таким образом несчастных?
Фетида. Ты права! Мы так и сделаем. Не дадим по-
гибнуть ни ей самой, ни ее прелестному ребенку.
13
Энипей и Посейдон
1. Энипей. Говоря правду, Посейдон, это нехорошо
с твоей стороны. Приняв мой образ, ты подкрадываешься
к моей возлюбленной и овладеваешь ею; а она, думая,
что отдается мне, нисколько не сопротивляется твоим
ласкам.
Посейдон. А все потому, Энипей, что ты слишком
надменен и в то же время медлителен! Ты пренебрегал
этой прекрасной девушкой, хотя она и приходила ежеднев-
но к тебе, изнемогая от любви; тебя же только радовали
ее страдания. А она бродила в тоске по твоим берегам,
входила иногда к тебе в воду, купалась — и все это лишь
из желания твоей близости, тогда как ты только жема-
нился перед нею.
2. Энипей. Так что же? Неужели из этого следует,
что ты должен был похитить мою возлюбленную, превра-
тить Посейдона в Энипея и обмануть таким образом не-
опытную девушку?
Посейдон. Поздно ты начал ревновать, Энипей!
Зачем было раньше пренебрегать ею? Впрочем, Тиро ни-
сколько не пострадала! Ведь она думала, что разделяет
любовь не со мной, а с тобой!
Энипей. Да нет же! Ведь, расставаясь с ней, ты
назвал себя своим именем, Посейдон! И это причинило ей
большое огорчение. Да и я тобою обижен, так как ты на-
сладился моей радостью, облекшись в высоко набежав-
93

шую блещущую волну, скрыл под ней себя и Тире и со-
единился с нею вместо меня.
Посейдон. Да, но ведь ты не хотел, Энипей!
14
Тритон и нереиды
1. Тритон. Ваше чудовище, нереиды, которое вы
послали на Андромеду, дочь Кефея, не только не причи-
нило ей никакого зла, но, вопреки вашим ожиданиям, са-
мо погибло.
Нереида. От чьей руки, Тритон? Или Кефей поса-
дил свою дочь в виде приманки, а сам, выждав со своими
товарищами чудовище, убил его из засады?
Тритон. Нет, Ифианасса! Но, я думаю, вы помните
сына Данаи, Персея, который вместе с матерью был за-
ключен в ящик и брошен в море своим дедом, а вы еще
спасли их, сжалившись над несчастными?
Ифианасса. Конечно, помним. Теперь Персей дол-
жен быть уже юношей, и притом весьма благородным и
красивым.
Тритон. Вот он-то и убил ваше чудовище!
Ифианасса. Но за что же, Тритсн? Плохую бла-
годарность за свое спасение воздал он нам этим убий-
ством.
2. Тритон. Я вам расскажу, как все случилось. Пер-
сей снарядился в поход против Горгон — на этот по-
двиг он шел по приказанию царя — и уже прибыл в Ли-
вию...
Ифианасса. Как, Тритон? Один? Или с ним были
соратники? Ведь дорога туда очень тяжела.
Тритон. Он переправился по воздуху: Афина дала
ему крылья. Так вот, прибыв туда, где жили Горгоны, Пер-
сей застал их, повидимому, спящими, отрубил Медузе го-
лову и полетел обратно.
Ифианасса. Но как же он смотрел на них? Ведь
это невозможно: раз увидавший Горгон не в состоянии
потом что-нибудь видеть.
Тритон. Афина поставила перед его глазами щит, —
так, по крайней мере, я слышал, он рассказывал Андро-
меде, а затем Кефею, — и дала ему возможность видеть в
94

гладкой задней стороне щита, как в зеркале, отражение
Медузы. И вот, схватив ее левой рукой за волосы, види-
мые ему в щите, и держа кривой нож в правой, Персей
отсек ей голову и улетел, прежде чем сестры успели про-
снуться.
3. Когда он уже пролетал над эфиопским берегом и на-
чинал спускаться на землю, он увидел лежащую Андро-
меду, пригвожденную к высокому утесу. Боги! Как она
была хороша со своими развевающимися волосами, обна-
женная значительно ниже грудей! Охваченный вначале
состраданием, Персей спросил о причине ее наказания, а
вскоре, охваченный любовью, решил помочь ей. Как
только появилось страшное чудовище, чтобы проглотить
Андромеду, юноша Персей поднялся в воздух с обнажен-
ным оружием, настиг чудовище и, показав ему Горгону,
превратил его в камень. Чудовище погибло, а боль-
шая часть его, обращенная в сторону Медузы, совершен-
но закоченела. Затем Персей развязывает на девуш-
ке оковы, протягивает руку и помогает ей спуститься
на копчиках пальцев со скользкой скалы. И вот теперь
они празднуют свадьбу в доме Кефея, а оттуда Пер-
сей уведет ее к себе в Аргос, так что Андромеда вместо
смерти нашла себе мужа, и притом не первого встреч-
ного.
4. Ифианасса. Я совсем не огорчена таким пово-
ротом дела. Разве, в конце концов, виновата девушка пе-
ред нами в том, что ее мать1 в своей гордости считала се-
бя красивее нас?
Дорида. Нет, но ведь в таком случае страдала бы
мать, видя несчастье дочери.
Ифианасса. Не будем вспоминать, Дорида, о том,
что наболтала о себе не по заслугам эта варварка. Она
достаточно наказана всем тем, что перестрадала в страхе
за свою дочь. Будем лучше радоваться брачному союзу
Персея и Андромеды.
15
Зефир и Нот
1. Зефир. Нет, никогда еще, с тех пор как я живу и
дышу, я не видел более прекрасного шествия на море!
А ты, Нот, видел его?
95

Нот. Нет, Зефир! О каком это шествии ты говоришь
и кто принимал в нем участие?
Зефир. Ну, значит, ты пропустил приятнейшее зре-
лище, какое вряд ли удастся тебе еще когда-нибудь уви-
деть!
Н о т. Я был занят на Черном море и захватил своим
дуновением также часть Индии, ту, что ближе к морю,
поэтому совершенно не знаю, о чем ты говоришь.
Зефир. Но ты ведь знаешь Агенора из Сидона?
Нот. Как же, отца Европы. Так что же?
Зефир. Вот о ней-то я и хочу рассказать тебе!
Нот. Уж не то ли, что Зевс с давних пор уже любит
эту девушку? Это я и сам давно знаю.
Зефир. Раз ты знаешь о любви к ней Зевса, то по-
слушай, что было дальше.
2. Европа прогуливалась по берегу моря, играя со
своими сверстницами; Зевс, приняв вид быка, подошел к
ним, будто для того, чтобы поиграть с ними. Бык был пре-
красен, безукоризненно бел, рога красиво изгибались, и
взор был кроток! Он прыгал по берегу и так сладко мы-
чал, что Европа решилась сесть к нему на спину. Как
только она это сделала, Зевс бегом устремился с ней к
морю, бросился в воду и поплыл. Европа, испуганная та-
ким оборотом дела, хватается левой рукой за рог быка,
чтобы не упасть, а правой сдерживает раздуваемую вет-
ром одежду.
3. Нот. О Зефир, что за сладостное и очарователь-
ное зрелище. Зевс, который плывет, неся свою возлюб-
ленную!
Зефир. Но то, что последовало за этим, было во мно-
го раз приятнее, Нот! Внезапно улеглись волны, и мягкая
тишина спустилась на море; все мы, сдерживая дыхание,
как простые зрители сопровождали шествие, Эроты же,
едва касаясь воды ногами, летели над самым морем с
зажженными факелами в руках и пели свадебные гимны.
Нереиды вынырнули из воды, сидя на дельфинах, все на-
половину обнаженные, и рукоплескали шествию. А Три-
тоны и все остальные морские существа, на которых мож-
но смотреть с удовольствием, составили хоровод вокруг
девушки. Впереди всех мчался на колеснице Посейдон с
Амфитритой, прокладывая дорогу плывшему за ним бра-
ту. Наконец, на двух Тритонах, запряженных в раковину,
96

ехала Афродита и осыпала всевозможными цветами не-
весту.
4. В таком порядке шествие двигалось от Финикии до
самого Крита. Когда вступили на остров, бык внезапно
исчез, и Зевс, взяв Европу за руку, ввел ее, краснеющую
и опускающую глаза, в диктейскую пещеру; она уже зна-
ла, что ее ожидало. А мы все разбежались в разные сто-
роны и подняли бурю на море.
Нот. Какое счастье было видеть все это, Зефир! А
я-то тем временем видел грифов, слонов и чернокожих
людей!

РАЗГОВОРЫ
В ЦАРСТВЕ МЕРТВЫХ
13
Диоген1 и Александр2
1. Диоген. Что это, Александр? И ты умер, как все?
Александр. Как видишь, Диоген. Что же в этом
удивительного, если я, человек, умер?
Диоген. Так, значит, Аммон 3 солгал, говоря, что
ты — его сын, а на самом деле ты сын Филиппа? 4
Александр. Очевидно, Филиппа: был бы я сыном
Аммона, я бы не умер.
Диоген. Но ведь и про Олимпиаду 5 рассказывали
нечто подобное: будто она видела на своем ложе драко-
на, который сошелся с ней, и от него-то, говорят, она ро-
дила тебя, а Филипп обманывался, думая, что ты его сын.
Александр. И я тоже слышал об этом, но теперь
вижу, что и мать, и прорицатели Аммона говорили вздор.
Диоген. Однако их ложь пригодилась тебе для тво-
их дел: многие трепетали перед тобой, считая тебя богом.
2. Но скажи мне, кому ты оставил свою громадную
державу?
Александр. Сам не знаю, Диоген: я не успел на
этот счет распорядиться; только, умирая, передал мое
кольцо Пердикке 6. Но чего же ты смеешься, Диоген?
Диоген. Я вспомнил, как поступала с тобой Элла-
да, как тебе льстили эллины, лишь только ты получил
власть, — избрали тебя своим покровителем и вождем
против варваров, а некоторые даже причисляли тебя к
сонму двенадцати богов, строили тебе храмы и приносили
жертвы как сыну дракона.
3. Но скажи мне, где тебя македоняне похоронили?
Александр. Пока я лежу в Вавилоне 7, уже трина-
дцатый день, но начальник моей стражи, Птолемей 8 обе-
98

щал, как только покончит с беспорядками, которые воз-
никли после моей смерти, перевезти меня в Египет и там
похоронить, чтобы я таким образом сделался одним из
египетских богов.
Диоген. Как же мне не смеяться, Александр, видя,
что ты даже в преисподней не поумнел и думаешь сде-
латься Анубисом или Осирисом? Брось эти мысли, боже-
ственный; кто раз переплыл на эту сторону озера 1 и про-
ник в подземное царство, тому больше нельзя вернуться.
Эак ведь очень внимателен, да и с Кербером справиться
не так легко.
4. Мне было бы приятно узнать, как ты себя чувству-
ешь, когда вспоминаешь, какое блаженство ты оставил на
земле, всяких телохранителей, стражу, сатрапов, сколько
зелота, и народы, боготворящие тебя, и Вавилон, и Бакт-
рию 2, и зверей громадных, и почести, и славу, и торжест-
венные выезды в белой диадеме на голове и пурпурном
платье. Разве тебе не больно, когда ты все это вспоми-
наешь? Чего же ты плачешь, ах ты, глупец? Даже этому
не научил тебя мудрец Аристотель 3 — не считать проч-
ными дары судьбы?
5. Александр. Мудрец? Он хуже всех льстецов!
Позволь уж мне знать все, что касается Аристотеля, чего
он требовал от меня, чему меня учил, как он злоупотреб-
лял моей любовью к науке, льстя мне и восхваляя меня
то за красоту, которую он называл частью добра, то за
мои даяния, то за богатство; он доказывал, что богат-
ство — тоже благо, чтобы ему, таким образом, не было
стыдно принимать подарки. Настоящий шут и комедиант!
Все, что дала мне его мудрость, — это скорбеть, будто по
величайшему благу, по всему тому, что ты вот сейчас
перечислил.
6. Диоген. Знаешь, что делать? Я посоветую тебе
средство против скорби. Так как у нас не растет трава,
служащая лекарством против безумия, тебе не остается
ничего другого, как пить большими глотками воду из
Леты, — пить и снова пить и еще, почаще: таким образом
ты перестанешь скорбеть по аристотелевым благам.
Но смотри: Клит 4 и Каллисфен 5 и с ними целая толпа,
все бегут сюда, хотят тебя растерзать в отмщение за то,
что ты с ними сделал. Уходи же скорее по другой дороге
и почаще пей воду Леты, как я тебе посоветовал.
7* 99

14
Филипп и Александр
1. Филипп. Теперь, Александр, тебе нельзя уже
утверждать, что ты не мой сын: если б ты был сын Аммо-
на, ты бы не умер.
Александр. Я и сам знал, отец, что я сын Фи-
липпа, сына Аминты, но я принял возвещение ораку-
ла, думая, что это может мне принести пользу в моих
делах.
Филипп. Какую же? Тебе казалось полезным дать
себя обмануть прорицателям?
Александр. Не в этом дело, а в том, что варвары
трепетали передо мной, и никто не решался сопротивлять-
ся мне, думая, что придется сражаться с богом, и мне та-
ким образом легче было их покорить.
2. Ф и л и п п. Да разве ты покорил кого-нибудь, с кем
стоило воевать? Ты побеждал одних лишь трусов с их ни-
чтожными луками и копьями и щитами, плетенными из
ивняка. Эллинов покорить 1, — вот это настоящее дело; по-
бедить беотийцев, фокейцев, афинян, аркадскую тяжело-
вооруженную пехоту, фессалийскую конницу, элейских
метателей дротиков, мантинейское щитоносное войско, раз-
бить фракийцев, иллирийцев, пеонов — это все большие
подвиги. Но мидяне, персы, халдеи, изнеженные люди в
золотых одеждах! Разве ты не знаешь, что еще до тебя
их победили Десять тысяч 2 под предводительством Клеар-
ха, причем они не дождались даже столкновения и убе-
жали, не выпустив ни одной стрелы?
3. Александр. Да, но скифы и индийские слоны —
это тоже не шутки, отец, и все-таки я их покорил, не сея
предварительно среди них раздоров 3 и не одерживая по-
бед благодаря измене. Мне никогда не случалось нару-
шать клятву или не сдерживать обещаний, никогда я не
покупал себе победы обманом. Да, впрочем, и я ведь имел
дело с эллинами: одних подчинил себе мирным путем,
а других... ты слышал, я думаю, как я наказал фиван-
цев? 4
Филипп. Все это я знаю: мне об этом рассказы-
вал Клит, которого ты пронзил копьем на пиру за то, что
он осмелился похвалить меня, сравнивая мои деяния
с твоими.
100

4. Говорят, что ты сбросил македонскую хламиду и
стал носить персидский кафтан, на голову надел высокую
тиару, заставлял македонян, свободных людей, падать пе-
ред собой ниц и, что всего смешнее, стал подражать нра-
вам тех, кого сам победил. Не буду уже упоминать о дру-
гих твоих деяниях, о том, как ты запирал вместе со льва-
ми умных и образованных людей, какие браки ты заклю-
чал, как ты чрезмерно любил Гефестиона 1. Одно лишь я
могу похвалить: то, что ты не тронул красавицы-жены
Дария 2 и позаботился о судьбе его матери и дочерей: это
действительно по-царски.
5. Александр. А моей храбрости ты не одобряешь,
отец? Не нравится тебе то, что я в Оксидраках 3 первый пе-
репрыгнул через городскую стену и получил столько ран?
Филипп. Нет, Александр, не одобряю, — не потому,
чтобы я не считал хорошим, когда царь не избегает ран
и подвергается опасностям впереди войска, но потому,
что тебе такие дела менее всего были полезны. Тебя ведь
считали богом; и вот, когда тебя видели раненым, уноси-
мым на носилках с поля сражения, истекающим кровью и
стонущим от боли, всем становилось смешно, и Аммон
оказывался при этом обманщиком, а его прорица-
тели — льстецами. Да и как же не смеяться, видя, как сын
Зевса падает в обморок и нуждается в помощи врачей?
Теперь, когда ты уже умер, — надеюсь, ты понимаешь, что
многие смеются над твоим притворством, видя, как тело
бога лежит перед ними, растянувшись во весь рост, рас-
пухло и уже начинает гнить, как это закономерно проис-
ходит с каждым телом. Впрочем, даже та польза, о кото-
рой ты говорил, что тебе благодаря божественности легче
доставались победы, сильно уменьшила славу твоих успе-
хов: ведь все твои деяния для бога казались слишком
малыми.
6. Александр. Не так думают обо мне люди: они
сравнивают меня с Гераклом и Дионисом. Но и этого
мало: ни тот, ни другой не сумели взять приступом Аорн-
ской крепости 4; один я взял ее.
Филипп. Ты сравниваешь себя с Гераклом и Дио-
нисом? Не ясно ли, что ты все еще не отказался от ро-
ли сына Аммона? Как тебе не стыдно, Александр? Когда
же ты, наконец, бросишь свое самомнение, познаешь са-
мого себя и поймешь, что ты мертвец?
101

16
Диоген и Геракл
1. Диоген. Не Геракл ли это? Да, это он, клянусь
Гераклом! Лук, палица, львиная шкура, рост — Геракл с
ног до головы! Значит, ты умер, будучи сыном Зевса?
Послушай, победоносный, ты мертв? Я тебе на земле
приносил жертвы как богу.
Геракл. И хорошо делал: настоящий Геракл живет
на небе вместе с богами «близ супруги Гебы цветущей»,
а я только его призрак.
Диоген. Как же это? Призрак бога? Можно ли
быть наполовину богом, а наполовину мертвецом?
Геракл. Да, ибо умер не он, а я, его образ.
2. Диоген. Понимаю: он тебя отдал Плутону в ка-
честве своего заместителя, и ты теперь мертвец вместо
него.
Геракл. Что-то в этом роде.
Диоген. Отчего же Эак, который всегда так точен,
не узнал, что ты не настоящий, и принял подмененного
Геракла?
Геракл. Оттого, что я в точности на него похож.
Диоген. Это правда: сходство такое, что ты дей-
ствительно и есть он сам. Как ты думаешь, не вышло ли
наоборот, не ты ли сам Геракл, а призрак живет с богами
и женился на Гебе?
3. Г е р а к л. Ты дерзок и болтлив. Если ты не переста-
нешь издеваться надо мной, я тебе сейчас покажу, ка-
кого бога я призрак!
Диоген. Ну вот! Вытащил лук и готов стрелять!
Я уже раз умер, так что мне нечего бояться тебя. Но ска-
жи мне, ради твоего Геракла, как было при его жизни? Ты
уже тогда был призраком и жил вместе с ним? Или, мо-
жет быть, при жизни вы были одним существом и только
после смерти разделились: он улетел к богам, а ты, его
призрак, как и следовало ожидать, сошел в преисподнюю?
Геракл. За твои насмешки совсем не следовало бы
отвечать тебе; но все-таки и это скажу тебе. Что было в
Геракле от Амфитриона, то и умерло, и это именно — я,
а что было от Зевса, то живет на небе с богами.
4. Диоген. Теперь я все отлично понимаю: Алкмена,
говоришь ты, родила одновременно двух Гераклов: од-
102

ного — от Амфитриона, другого — от Зевса, и вы были
близнецами от разных отцов, только никто не знал об
этом.
Геракл. Да нет же, ничего ты не понимаешь: мы
оба —один и тот же.
Диоген. Не так легко понять, что два Геракла бы-
ли соединены в одно, разве только представить себе тебя
чем-то вроде кентавра, человеком и богом, сросшимися
вместе.
Геракл. Да разве ты не знаешь, что все люди та-
ким же образом составлены из двух частей—души и те-
ла? Отчего же невозможно, чтобы душа, происходящая от
Зевса, пребывала на небе, а я, смертная часть, находи-
лась в царстве мертвых?
5. Диоген. Но, почтенный сын Амфитриона, все это
было бы прекрасно, если б ты был телом, а ты ведь бес-
телесный призрак. Таким образом выходит уже тройной
Геракл.
Геракл. Отчего же тройной?
Диоген. А вот рассуди сам: настоящий Геракл жи-
вет на небе, ты, его призрак, — у нас, а тело его уже ис-
тлело и обратилось в прах, — всего, значит, три. Тебе надо
теперь придумать третьего отца для тела.
Геракл. Ты дерзок и настоящий софист. Кто ты та-
кой?
Диоген. Диогена синопского призрак, а сам он, кля-
нусь Зевсом, не
с богами на светлом Олимпе 1,
но живет вместе с лучшими среди мертвых и смеется над
Гомером и такою высокопарной болтовней.
17
Менипп2 и Тантал
1. Менипп. Что ты стонешь, Тантал? Почему себя
оплакиваешь, стоя на берегу озера?
Тантал. Я погибаю от жажды, Менипп.
Менипп. Ты так ленив, что не хочешь наклониться
и выпить или, по крайней мере, набрать воды в при-
горшню?
Тантал. Что пользы, если я даже наклонюсь? Вода
бежит от меня, стоит мне лишь приблизиться; если мне и
103

удается иногда набрать воды в руки и поднести ее ко рту,
то не успею даже смочить губ, как вся вода протекает
у меня между пальцев и каким-то образом рука моя вновь
делается сухой.
М е н и п п. Чудесное что-то происходит с тобой, Тан-
тал! Но скажи мне, зачем тебе пить? У тебя ведь нет те-
ла, оно похоронено где-то в Лидии: одно оно и было в со-
стоянии чувствовать голод и жажду; а ты, будучи душой,
каким образом можешь чувствовать жажду и пить?
Тантал. В этом и состоит мое наказание, что душа
чувствует жажду, как будто она — тело.
2. Менипп. Положим, что это так, раз ты говоришь,
что наказан жаждой. Но что же с тобой может случиться?
Разве ты боишься умереть от недостатка питья? Я не
знаю другой преисподней, кроме этой, и не слыхал
про смерть, переселяющую мертвецов отсюда в другое
место.
Тантал. Ты прав: и это составляет часть моего на-
казания — жаждать питья, совсем в нем не нуждаясь.
Менипп. Ты болтаешь пустое, Тантал. Тебе, ка-
жется, в самом деле пригодилось бы питье — неразбавлен-
ный отвар из травы против бешенства, так как с тобой,
клянусь Зевсом, случилось что-то обратное тому, что де-
лается с укушенными бешеной собакой: ты боишься не
воды, а жажды.
Тантал. Не откажусь пить даже этот отвар, пусть
мне только дадут его.
Менипп. Успокойся, Тантал, — не только ты, но ни
один из мертвых пить не будет: это ведь невозможно.
А между тем не все, как ты, терпят в наказание жажду
от убегающей от них воды.
18
Менипп и Гермес
1. Менипп. Где же красавцы и красавицы, Гермес?
Покажи мне: я недавно только пришел сюда.
Гермес. Некогда мне, Менипп. Впрочем, посмотри
сюда, направо: здесь Гиацинт, Нарцисс, Нирей, Ахилл,
Тиро, Елена, Леда и вообще вся древняя красота.
Менипп. Я вижу одни лишь кости да черепа без
тела, мало отличающиеся друг от друга.
104

Гермес. Однако это именно те, которых все поэты
воспевают, а тебе они, кажется, не внушают никакого ува-
жения.
М е н и п п. Покажи мне все-таки Елену! Без тебя мне
ее не узнать.
Гермес. Вот этот череп и есть Елена.
2. М е н и п п. Значит, из-за этого черепа целая тысяча
кораблей была наполнена воинами со всей Эллады, из-
за него пало столько эллинов и варваров и столько горо-
дов было разрушено.
Гермес. Менипп, ты не видал этой женщины живой.
Если бы ты мог ее тогда видеть, ты сказал бы, как и все:
нельзя возмущаться, что
троянцы и дети ахейцев
из-за подобной жены бесконечные бедствия терпят1.
Ведь и цветы засохшие и поблекшие покажутся тому,
кто на них посмотрит, безобразными, а между тем в своем
расцвете -и свежести они прекрасны.
Менипп. Вот меня и удивляет, как это ахейцы не по-
нимали, что сражаются за то, что так кратковременно и
что скоро отцветает.
Гермес. Мне некогда, Менипп, философствовать с
тобой. Выбери себе место, какое хочешь, и ложись туда,
а я пойду за другими мертвецами.
19
Эак, Протесилай, Менелай и Парис
1. Эак. Что ты делаешь, Протесилай? Бросился на
Елену и стал ее душить.
Протесилай. Из-за нее, Эак, я умер, не успев до-
строить дом и оставив вдовой молодую жену!
Эак. Так обвиняй в этом Менелая: он ведь повел вас
под Трою из-за такой женщины.
Протесилай. Ты прав: его я должен обвинять.
Менелай. Не меня, дорогой мой, а Париса; это бу-
дет справедливее. Он, мой гость, похитил и увез мою
жену, преступив все законы; он заслужил, чтобы не ты
один, а все эллины и варвары душили его за то, что он
был причиной смерти такого множества воинов.
105

Протесилай. Да, так будет лучше. Тебя, Горе-Па-
рис, я уж не выпущу из рук!
Парис. Несправедливо это, Протесилай! И притом
ведь мы с тобой товарищи: я тоже был влюблен и нахо-
дился во власти» того же бога. Ты сам знаешь, что это
дело подневольное, что какая-то высшая сила ведет
нас, куда хочет, и нельзя ей сопротивляться.
2. Протесилай. Ты прав. Ах, если б я мог достать
Эрота!
Э а к. Я тебе отвечу за Эрота в его защиту. Он ска-
зал бы тебе, что, может быть, он и виноват в том, что
Парис влюбился в Елену, но в твоей смерти виноват
только ты сам, Протесилай: ты забыл о своей молодой
жене и, когда вы причалили к берегу Троады, выскочил
на берег раньше других, так безрассудно подвергая себя
опасности из одной только жажды славы; из-за нее ты и
погиб первым при высадке.
Протесилай. Теперь моя очередь защищаться, Эак.
Не я в этом виноват, а Мойры, предназначившие мне
такую участь с самого начала.
Э а к. Правильно; отчего же ты на них не нападаешь?
28
Менипп и Тиресий
1. М е н и п п. Хоть ты и слеп, Тиресий, заметить это не
легко: у нас здесь ни у кого нет глаз, одни впадины оста-
лись, Финея от Линкея не отличишь. Я знаю от поэтов,
что ты был прорицателем; я слышал тоже, будто бы ты
был и мужчиной и женщиной. Так вот, скажи мне, ради
богов, когда тебе жилось лучше: когда ты был мужчиной,
или же приятнее оказалось быть женщиной?
Тиресий. Гораздо приятнее быть женщиной, Ме-
нипп: меньше забот. Женщины властвуют над мужчинами,
а на войну ходить им не надо, не нужно защищать го-
родских стен, спорить на народных собраниях и разби-
рать дела в судах.
2. Менипп. А ты, Тиресий, разве не слышал, что
говорит Медея у Еврипида 1, жалуясь на женскую долю:
что женщины несчастны, что они должны терпеть невы-
носимые страдания при родах? Но скажи мне, — ямбы
106

Медеи напомнили мне это, — ты рожал, когда был жен-
щиной, или провел эту половину своей жизни девушкой,
не .родив ни разу?
Тиресий. Зачем ты об этом спрашиваешь, Менипп?
М е н и п п. Без всяких дурных намерений; ответь, если
можешь.
Тиресий. Девушкой я не был, но все-таки не родил
ни разу.
Менипп. Этого для меня достаточно. Я хотел бы
еще знать, была ли у тебя матка.
Тиресий. Конечно, была.
Менипп. Ну и как, постепенно ли у тебя исчезала
матка, затянулись женские полозые части, пропали груди,
а вместо этого появился мужской член и выросла борода,
или ты мгновенно из женщины превратился в мужчину?
3. Тиресий. Не понимаю, что значит твой вопрос;
ты, кажется, сомневаешься, было ли это на самом деле.
Менипп. Значит, в таких вещах человеку не сле-
дует сомневаться, а должен он, как дурак, принимать все
на веру, не задумываясь, возможно это или нет?
Тиресий. Тогда ты не поверишь и многому дру-
гому, — например, что женщины превращались в птиц, в
деревья и в зверей, как Аэдона, Дафна или дочь Ли-
каона1.
Менипп. Если я где-нибудь встречусь с ними, по-
смотрю, что они мне об этом скажут. А ты скажи мне,
дорогой мой, вот что: когда ты был женщиной, ты тогда
уже пророчествовал, как впоследствии, или же, только
сделавшись мужчиной, получил пророческий дар?
Тиресий. Вот видишь, ты ничего не знаешь обо мне.
Я решил когда-то спор богов; Гера меня за это ослепила,
а Зевс в утешение в несчастии сделал меня поорицателем.
Менипп. Ты еще не разучился лгать? Но, впрочем,
ты поступаешь лишь как все прорицатели: обычай у вас —
ничего не говорить здравого.
30
Минос и Сострат2
1. Минос. Этого разбойника Сострата бросить в Пи-
рифлегетонт, вот того за святотатство пусть растерзает
Химера, а тирана, Гермес, растянуть рядом с Титием,
107

пусть коршуны и у него терзают печень. А вы, праведни-
ки, отправляйтесь скорее на Елисейские поля и на Остро-
ва Блаженных за то, что добродетельно прожили свою
жизнь.
Сострат. Выслушай меня, Минос: может быть, те-
бе покажется справедливым, что я скажу.
Минос. Опять тебя выслушивать? Разве еще не-
достаточно выяснилось, что ты преступник, что ты убил
столько народа?
Сострат. Да, это правда; но стоит еще подумать,
справедливо ли я буду наказан.
Минос. Конечно, если вообще справедливо терпеть
наказания за преступления.
Сострат. Все-таки выслушай меня, Минос. Я тебе
задам всего несколько вопросов.
Минос. Говори, только недолго: мне нужно еще
других судить.
2. Сострат. Все, что я делал в жизни, делал ли я
по собственной воле или это было мне предназначено
Мойрами?
Минос. Конечно, Мойрами.
Сострат. Значит, все мы — и» праведные, и преступ-
ные — делали всё, исполняя ее волю?
М и н о с. Да, вы исполнили волю Клото, которая
каждому при рождении назначила, что ему делать в
жизни.
Сострат. Скажи мне, если кто-нибудь, принужден-
ный другим, убьет человека, не в силах сопротивляться
тому, кто его принуждает, как, например, палач или те-
лохранитель: один, повинуясь судье, другой — тирану, —
кого ты сделаешь ответственным за убийство?
Минос. Конечно, судью и тирана; ведь не меч вино-
ват: он служит только орудием злобы того, что первый
был причиной убийства.
Сострат. Благодарю тебя, Минос, за лишний при-
мер в мою пользу. А если кто-нибудь, посланный своим
господином, принесет золото или серебро, — кого нужно
благодарить, кого провозгласить благодетелем?
Минос. Того, кто послал: принесший был ведь толь-
ко посредником.
3. Сострат. Видишь ли теперь, как ты несправед-
ливо поступаешь, наказывая нас, послушно исполняю-
108

щих приказания Клото, и награждая тех, которые, делая
добро, повинуются лишь чужой воле? Никто ведь не
вздумает утверждать, что можно восставать против пред-
определенного и необходимого.
М и н о с. Если ты, Сострат, станешь всё точно взве-
шивать, то увидишь, что еще много других вещей проис-
ходит не по требованиям разума. Своими вопросами ты
добился того, что я теперь считаю тебя не только разбой-
ником, но и софистом. Гермес, освободи его: наказание с
него снимается. Только, смотри, не учи других мертвых
задавать такие вопросы.

СОВЕТ БОГОВ
1. Зевс. Довольно, боги, ворчать и шептаться друг с
другом по углам. Вам досадно, что в наших пирах прини-
мают участие многие, недостойные этого; но раз уж из-за
них созвано собрание, пусть каждый открыто высказывает
свое мнение и выступает обвинителем. А ты, Гермес, объ-
являй, как полагается по закону.
Гермес. Слушай, молчи! Кто из совершеннолетних,
полноправных богов желает говорить? Обсуждается во-
прос о метэках 1 и чужеземцах.
М о м. Я, Зевс, я, Мом, если ты мне позволишь выска-
заться.
Зевс. Объявление о начале собрания было, так что
тебе уже не нужно мое разрешение.
2. Мом. Что ж, тогда я скажу: безобразно ведут себя
некоторые из нас! Им недостаточно того, что они сами
превратились в богов; нет, они считают, что не совершили
ничего великого и смелого, если только не уравняли в
правах с нами своих спутников и слуг. Но прошу тебя,
Зевс, позволь мне говорить без стеснения — да я и не
сумею иначе: все знают, что я невоздержан на язык и
вовсе не могу молчать, если дело неладно. Я обличаю всё
и прямо говорю, что думаю, и не боюсь никого, не скры-
ваю своего мнения из ложного стыда. Поэтому многие
считают меня и несносным, и от природы доносчиком, и
дали мне прозвище какого-то обвинителя от общества.
И все-таки, Зевс, раз уж и Гермес объявил и сам ты раз-
решаешь высказаться свободно, я скажу, ничего не скры-
вая.
3. Так вот, говорю я, многие, не довольствуясь тем,
что сами участвуют в тех же собраниях, что и мы, и пи-
руют наравне с нами, — а ведь они наполовину смерт-
ные! — вдобавок привели на небо своих слуг и собутыль-
110

ников и внесли их в списки богов. И теперь они наравне
с нами делят даровые угощения и получают свою долю
жертвоприношений, а налога с метэков нам не платят.
Зевс. Нечего, Мом, загадки загадывать — говори
ясно и точно и называй имена. В самом деле, сейчас
твоя речь — общие фразы, так что подходят они ко мно-
гим, и сказанное тобой можно применить в разных слу-
чаях к разным лицам. Если уж ты откровенен, не нужно
бродить вокруг да около.
4. Мом. Как, право, хорошо, Зевс, что ты даже по-
буждаешь меня быть откровенным. Ты делаешь это с та-
ким, поистине царским, великодушием, что я назову и
имена. Вот хоть этот благороднейший Дионис — ведь он
получеловек и по матери даже не эллин, а внук Кадма,
какого-то сирофиникийского купца. Раз он был удостоен
бессмертия, я не стану говорить о том, каков он сам по
себе, — ни о его женской головной повязке 1, ни о пьян-
стве, ни о походке (ведь все вы, полагаю, знаете, что вид
у него — как у изнеженной женщины, что он полубезумен,
что от него с утра разит неразбавленным вином).
Но он привел к нам всю свою братию и живет здесь вме-
сте со своим хором, сделав богами Пана, Силена и сати-
ров, каких-то неотесанных мужланов и в большинстве —
козьих пастухов и чудовищ с виду. Один из них рогатый,
вся нижняя половина тела у него козлиная, бороду от-
пустил длинную — словом, мало отличается от козла.
Другой — старик, плешивый, курносый, всё больше
ездит на осле; родом он из Лидии. А у сати-
ров уши острые, они тоже лысые, рогатые (рога у них
такие же, как у новорожденных козлят); кое-кто из них —
фригийцы, и все они с хвостами. Видите, каких богов со-
здает нам этот благородный отпрыск?
5. Что же удивительного, если люди презирают нас,
видя таких смешных и чудных богов? Я уж не говорю о
том, что он привел сюда и двух женщин: одна — его лю-
бовница Ариадна, и даже венок ее он причислил к сонму
звезд, другая 2 — дочь крестьянина Икария. А вот что
смешнее всего, боги: он даже пса Эригоны, даже его при-
вел сюда, чтобы девочка не тосковала, если не будет
вместе с нею на небе ее «родного, любимого песика. И это,
по-вашему, не наглость, не скандал, не издевательство?!
Но послушайте же и о других...
111

6. Зевс. Нет, Мом, ни слова не говори ни об Аскле-
пии, ни о Геракле: я уж вижу, куда ты гнешь. Но ведь
один из них лечит, ставит больных на ноги, и
стоит он многих других 1,
а другой, Геракл, — мой сын, и не малыми трудами за-
платил он за свое бессмертие. Поэтому их уж не трогай.
Мом. Ради тебя, Зевс, промолчу, хотя многое мог бы
сказать. Впрочем, одно все же скажу: следы огня на них
еще есть 2. Но если можно и о тебе самом говорить откро-
венно, я бы многое сказал.
Зевс. Разумеется, можно и обо мне, пожалуйста.
Неужели ты и меня обвинишь в том, что я чужеземец?
Мом. Ну, на Крите не только это можно услышать,
там о тебе говорят и еще кое-что, и могилу показывают 3.
Однако' я не верю ни им, ни ахейцам из Эгиона, которые
рассказывают, что ты подкидыш 4.
7. Но о том, что всего больше, по-моему, заслуживает
изобличения, об этом я скажу. Ведь начало этим бесчин-
ствам положил ты, Зевс, и был причиной того, что в нашем
собрании — засилье незаконнорожденных; ты сочетался
со смертными женщинами, сходя к ним каждый раз в дру-
гом обличий 5, так что мы даже боялись, как бы кто не
схватил тебя и не принес в жертву, пока ты был быком,
или какой-нибудь золотых дел мастер не пустил бы тебя
в работу, пока ты был золотом, и не остались бы у нас
вместо Зевса ожерелье, браслет или серьга. А тем време-
нем ты заполнил небо этими полубогами — никак не могу
выразиться иначе. И ведь смешно же до крайности, если
кто вдруг услышит, что Геракл назначен богом, а Эврис-
фей, который давал ему приказания, умер, и что храм
Геракла, раба 6, — близ могилы Эврисфея, его господина.
И в Фивах то же самое: Дионис — бог, а его родствен-
ники Пентей, Актеон и Леарх — самые несчастные из
людей.
8. Ас тех пор, Зевс, как ты однажды отворил двери
вот таким лицам и обратил свой взгляд на смертных
женщин, все тебе подражают, и не только боги, но (и это
самое позорное!) даже богини. Кто, в самом деле, не знает
Анхиса, Тифона, Эндимиона, Иасиона и других? Уж луч-
ше это оставить, по-моему — обвинение вышло бы черес-
чур пространным.
112

3 ев с. Ни слова о Ганимеде, Мом! Я рассержусь, если
ты огорчишь мальчика, понося его родню.
Мом. Значит, и об орле мне не говорить 1, потому что
он тоже живет на небе, сидит на царском скипетре и
только что гнезда у тебя на голове не вьет? Он тоже ка-
жется богом? Или уж и его оставим в покое ради Гани-
меда?
9. Но Аттис, — о Зевс! — Корибант, Сабазий, откуда
еще они у нас взялись? или этот мидиец Митра в персид-
ском платье и в тиаре, который даже не говорит по-гре-
чески, так что и не понимает, если пьют за его здоровье?
Потому-то скифы и геты, видя такие дела, пожелали нам
всего самого лучшего, и сами, кого захотят, причисляют
к бессмертным и выбирают в боги простым поднятием
руки — тем самым способом, каким раб Замолксид 2
как-то незаметно был к нам приписан.
10. И тем не менее, боги, все это еще ничего. Но ты,
египтянин с песьей мордой 3, завернутый в полотно, ты
кто таков, любезнейший, и каким образом ты хочешь быть
богом — ведь ты же лаешь? А почему этот пятнистый бык
из Мемфиса 4 принимает поклонения, вещает, как оракул,
окружен пророками? Об ибисах, обезьянах, козлах 5 и
других вещах, куда более смехотворных, мне и говорить-то
стыдно — понятия не имею, каким это образом они из
Египта попали на небо. Как вы только выносите, боги,
что им поклоняются в той же мере или даже больше, чем
вам?! А ты, Зевс, как ты терпишь — тебе же приладили
бараньи рога?! 6
11. Зевс. Да, правда, то, что ты говоришь о египтя-
нах, — позор. Но все же, Мом, многое тут — символы, и
не слишком-то смейся, раз не посвящен в мистерии.
Мом. А-а, Зевс, нам нужны, оказывается, священные
мистерии 7, чтобы узнать, что боги — это боги, а павиа-
ны — павианы.
Зевс. Оставь, говорят тебе, египтян. В другой раз
рассмотрим это, на досуге. А пока говори об остальных.
12. Мом. Тогда — о Трофонии, Зевс, и о том, что за-
ставляет меня прямо-таки задыхаться от злобы, — об Ам-
филохе 8, сыне окаянного матереубийцы; тем не менее, эта
благородная личность пророчествует в Киликии 9, и при
этом то и дело лжет и морочит голову за два обола 10. Вот
почему, Аполлон, нет у тебя прежней доброй славы — уже
8 Лукиан 113

любой камень, любой алтарь дает предсказания, если его
обольют маслом, а он наденет на себя венок и обзаведется
мошенником, каких теперь много. Уж и в Олимпии лечит
больных лихорадкой статуя атлета Полидаманта 1, и на
Фасосе — Феагена 2, и Гектору совершают возлияния в
Илионе, а Протесилаю — на другом берегу, в Херронесе.
С тех пор как нас стало так много, совершается гораздо
больше клятвопреступлений и святотатств, да и вообще
люди нас презирают — и правильно делают.
13. Вот что я хотел сказать о незаконнорожденных и
неправильно внесенных в наши списки. Но, часто слыша
к тому же много незнакомых имен таких богов, которых
нет среди нас (да они и вообще существовать-то не могут),
я, Зевс, смеюсь над ними до упаду. Где, в самом деле, эта
Добродетель, о которой столько болтают, Природа, Судь-
ба, Случай — противоречащие друг другу и пустые назва-
ния, выдуманные философами-тупицами? А все же, хоть
и наскоро состряпанные, они оказались для неразумных
людей настолько убедительными, что никто нам и жертв
приносить не хочет, потому, мне кажется, что знает: устрой
он хоть тысячи гекатомб, Случай все равно пойдет по
тому пути, который предназначила Судьба и выпряли
каждому Мойры. Я бы охотно задал тебе вопрос, Зевс,
видел ли ты где-нибудь Добродетель, Природу или Судь-
бу. Ведь и ты, я знаю, слышишь постоянно эти слова в
беседах философов, если только ты не какой-нибудь глу-
хой, чтобы до тебя не доходили их крики. Но я прекра-
щаю свою речь, хотя мог бы еще многое сказать: я ви-
жу, что многие недовольны моими словами и даже
свищут, особенно те, кого затронула откровенность мо-
их речей.
14. Итак, в заключение, Зевс, если хочешь, я прочту
постановление по этому вопросу — оно уже написано.
Зевс. Прочти. Не все в твоем обвинении безосно-
вательно, значительную часть беспорядков надо пресечь,
чтобы дальше не разрастались.
Постановление
В добрый час. На созванном в соответствии с законом
собрании в седьмой день от начала месяца Зевс был пред-
седателем притапов, Посейдон проэдром, Аполлон эписта-
114

том 1, Мом, сын Ночи, секретарем, Сон выступил с пред-
ложением.
Ввиду того, что многие чужеземцы, не только греки,
но и варвары, никоим образом не будучи достойными раз-
делять с нами гражданские права, незаконно и неизвест-
но как внесенные в наши списки и прослывшие богами,
заполнили небо, так что на пиру теперь тесно от беспоря-
дочной толпы, сброда, болтающего на разных языках;
что не хватает амбросии и нектара, и котила 2 стоит
уже мину 3 из-за большого числа пьющих;
что, самовольно вытолкав древних и истинных богоз,
эти пришельцы, вопреки всем отеческим нравам и обы-
чаям, потребовали для себя мест в первых рядах и хотят,
чтобы их больше, чем других, чтили на земле;
15. Совет и народ постановили 4 созвать совет на
Олимпе около времени зимнего солнцеворота и выбрать
из истинных богов семерых судей — трех из древнего Со-
вета времен Крона и четырех из числа Двенадцати 5, и
среди них Зевса. Этим судьям самим заседать, покляв-
шись, как полагается по закону, Стиксом, а Гермесу, сде-
лав сначала объявление, собирать всех, кто захочет при-
нять участие в этом собрании. Им же приходить со сви-
детелями, которые принесли присягу, и с доказатель-
ствами своего происхождения. Затем пусть они подходят
по одному, а судьи, подвергая доказательства изучению,
либо объявят их богами, либо отправят вниз, в их могилы
и гробницы предков. А если кто-либо из отвергнутых и
однажды исключенных судьями взберется на небо и будет
в том уличен, сбросить того в Тартар.
16. И каждому делать свое собственное дело: Афине
не лечить, Асклепию не давать предсказаний, а Аполлону
не делать одному столько разных дел, но выбрать что-ни-
будь одно — пророчество, музыку или врачевание.
17. Философам запретить выдумывать пустые назва-
ния и болтать о том, чего они не знают.
18. Если же кто был уже удостоен храмов или жерт-
воприношений, статуи их убрать и вместо них поставить
изображения Зевса, Геры, Аполлона или кого-нибудь дру-
гого, а отвергнутым город пусть насыплет курган и поста-
вит на нем памятник вместо алтаря. А если кто-нибудь
не станет слушать глашатая и не пожелает явиться к
судьям, осудить того заочно.
8* 115

Таково наше постановление.
19. Зевс. Оно в высшей степени справедливо, Мом,
и те, кто согласен, пусть поднимут руки. Нет, пусть оно
лучше просто будет выполнено — ведь я знаю, что боль-
шинство рук не поднимет. Ну, теперь расходитесь, а когда
Гермес объявит, приходите и представьте убедительные
свидетельства и ясные доказательства, имена отца и ма-
тери, сведения, почему и как сделался богом, какой филы
и кто товарищи по фратрии 1. А всякий, кто этого не пред-
ставит, пусть не ссылается на то, что у него на земле
большой храм и его считают богом, — это судьям безраз-
лично.

ЗЕВС-ТРАГИ К
1. Гермес.
Зевс, почему ты бродишь в одиночестве,
И как философ бледен ты, и сам с собой
О чем-то говориш? Ты глупого раба
Не презирай, возьми меня в советчики.
Афина.
Да, о Кронид, наш отец, из властителей, самый великий,
Вот пред тобой твоя дочь, светлоокая Тритогенся 1,
Я на коленях тебя умоляю: скажи, не скрывая,
Так, чтоб мы знали ту мысль, что грызет твою душу и
разум,
И почему тяжело ты вздыхаешь и страшно так бледен.
Зевс.
На свете нет ни слова, столь ужасного,
Ни горя иль страданья, столь тяжелого,
Чтоб быть для бога непосильным бременем 2.
Афина.
О Аполлон! Вот мрачное вступление!
Зевс.
О вы, гнуснейшие исчадия земли!
И ты, о Прометей! Каких наделал бед!
Афина.
В чем дело? Объясни ты хору родичей 3.
Зевс.
Молнии свист многошумный! Ныне что совершишь ты?
Гера. Уймись, Зевс — ведь мы не умеем разыгры-
вать комедии, ни стихи декламировать — как эти вот, —
да и Еврипида мы целиком не проглотили, чтобы реплики
тебе подавать.
2. Ты думаешь, мы не знаем, что за причина твоего
горя?
117

Зевс. Нет, знала б ты — стонала бы и плакала.
Гера. Я вижу самый корень твоих страданий—лю-
бовные огорчения; но я уж привыкла и плакать переста-
ла — столько раз ты оскорблял меня в таких делах. На-
верно, ты опять приметил какую-нибудь Данаю, Семелу
или Европу и теперь места себе не находишь от страсти,
собираешься превратиться в быка 1, или сатира, или стать
золотом и протечь через крышу на лоно своей возлюблен-
ной. Ведь эти признаки — и вздохи, и слезы, и блед-
ность — отличают не кого-нибудь другого, а именно влюб-
ленного.
Зевс. Твое счастье, если думаешь, что вся наша за-
бота — о любви и этаких детских забавах.
Гера. А что ж другое, если не это, не дает теб.е по-
коя, раз ты — Зевс?
3. Зевс. Дела богов, Гера, дошли до крайности и те-
перь, как говорится, висят на волоске: решается вопрос,
пользоваться ли нам и впредь почетом и уважением на
земле или на нас вовсе перестанут обращать внимание и
будут считать, что мы — ничто.
Гера. Неужели земля опять породила каких-нибудь
гигантов? Или титаны, разорвав цепи и одолев свою стра-
жу, опять поднимают на нас оружие?
Зевс. Не бойся —не грозит богам подземный мир.
Г е р а. А что ж еще страшного могло случиться? Не
понимаю! Если ничто вроде этого не огорчает тебя, зачем
тебе было являться нам Полом или Аристодемом 2, а не
Зевсом?
4. Зевс. Стоик Тимокл 3, Гера, и эпикуреец 4 Дамид 5
вчера беседовали о провидении (не знаю, с чего начался
у них разговор) в присутствии очень многих и к тому же
почтенных людей — вот что мне особенно неприятно. Да-
мид утверждал и что богов нет, и что вообще они не над-
зирают за тем, что делается, и не распоряжаются этим.
А Тимокл — благороднейший человек! — пытался нас за-
щищать. Потом стеклась огромная толпа, спор так и не
кончился, и они разошлись, условившись обсудить осталь-
ное в другой раз. А теперь все напряженно ждут, желая
услышать, кто из них победит и чьи слова будут казаться
больше похожими на истину. Вы видите, каков риск, в
каком затруднении мы вообще находимся, если все зави-
сит от одного человека. И одно из двух неизбежно: либо
118

нас перестанут замечать, считая только пустыми назва-
ниями, либо будут чтить, как прежде — если Тимокл
одержит победу.
5. Гера. Это, и в самом деле, ужасно, и недаром,
Зевс, ты говорил об этом так торжественно, как принято
в трагедиях.
Зевс. А ты-то думала, что теперь, когда все в таком
смятении, у меня в мыслях Даная или Антиопа... Но что
же нам делать, Гермес, Гера, Афина? Ищите выхода и
вы вместе со мной.
Гермес. Я считаю, что надо созвать собрание и
предложить этот вопрос на общее рассмотрение.
Г е р а. И я того же мнения, что он.
Афина. А я — совсем противоположного, отец. Не
нужно поднимать на ноги все небо и обнаруживать, что
тебя тревожит это дело. Лучше, оставаясь в тесном кругу,
сделать что-нибудь такое, что Тимоклу принесло бы
победу, а Дамида заставило бы уйти с позором и сде-
лало бы всеобщим посмешищем.
Гермес. Но, во-первых, Зевс, скрыть этого от богов
не удастся, если спор у философов происходил на глазах
у многих людей; а во-вторых, ты прослывешь тираном, раз
не сообщаешь всем богам о делах таких важных и всех
касающихся.
6. Зевс. Ну, тогда объявляй, и пусть все придут. Ты
говоришь верно.
Гермес. Э-эй! Сходитесь на собрание, боги! Не за-
держивайтесь, собирайтесь все, приходите! Нам предстоит
обсуждение важных дел!
Зевс. Что ты, Гермес, объявляешь так просто, невоз-
вышенно, прозаично. И это — созывая богов на важней-
шее совещание!
Гермес. А как мне, по-твоему, говорить, Зевс?
Зевс. Как по-моему? Я считаю, что надо прибавить
этому объявлению внушительности какими-нибудь стиха-
ми и поэтическим громогласием, чтобы получше соби-
рались.
Гермес. Хорошо. Но ведь это — дело эпических поэ-
тов и рапсодов 1, Зевс, а я в поэзии почти ничего не смыс-
лю. Я даже испорчу объявление: поставлю то слогом боль-
ше, то слогом меньше, чем нужно, и когда соединю все
вместе, неуклюжесть моих стихов вызовет у богов смех.
119

Я замечаю, что и над самим Аполлоном смеются за неко-
торые его предсказания, как он ни затемняй большей ча-
сти своих пророчеств, чтобы у слушателей оставалось не
слишком-то много досуга на изучение размеров.
Зевс. Знаешь, что, Гермес? Подмешай-ка ты к свое-
му объявлению побольше стихов Гомера — из тех, кото-
рыми он нас созывал. Ты их, должно быть, помнишь.
Г е р м е с. Не то чтобы очень отчетливо и живо, но все-
таки попытаюсь.
Пусть же никто из богинь и никто из богов не помедлит,
Пусть издали поспешат и реки, сыны Океана,
Также и нимфы, в чертог Зевса придите на вече.
Все, кто со славой вкушает на пышных пирах гекатомбы,
Все вы, средние боги, а также последние или
Кто безымянно сидит, наслаждаясь лишь запахом жертвы 1.
7. Зевс. Прекрасно, Гермес! Объявление у тебя по-
лучилось замечательно, а вот боги уже и сбегаются. Что ж,
принимай их и усаживай каждого по достоинству — смотря
по тому, из чего и как он сделан: в первые ряды сажай
золотых, потом, за ними, — серебряных, дальше — тех,
кто из слоновой кости, дальше — бронзовых и мрамор-
ных; среди них предпочтение нужно отдать тем, кого сде-
лали Фидий, Алкамен, Мирон, Евфранор 2 или подобные
им художники. А всякий сброд и кое-как сделанных сго-
ни всех в дальний угол — пусть молчат и остаются здесь
только для того, чтобы собрание было многочисленнее.
Гермес. Будет сделано, и они сядут, как полагается.
Но вот что не плохо бы знать мне: если какой-нибудь бог
будет из золота и весить будет много талантов, но сделан
небрежно, совсем неискусно и без соблюдения пропор-
ций, — сидеть ему впереди бронзовых богов Мирона и
Поликлета и мраморных — Фидия и Алкамена, или нужно
считать, что предпочтение на стороне искусства?
Зевс. Надо бы так считать, но все же придется пред-
почесть золотого.
Гермес. Понятно: ты велишь рассаживать их по бо-
гатству, а не по знатности и не по чести. Ну, тогда идите
в первые ряды вы, золотые.
8. Кажется, Зевс, что одни только варварские боги
будут сидеть впереди. Ведь эллинские — видишь, какие:
привлекательные, с красивыми лицами и искусно сделан-
ные, но все, однако же, мраморные или бронзовые; са-
120

мые драгоценные среди них — из слоновой кости, и зо-
лота на них сверкает лишь самая малость — для того,
чтобы слегка покрыть и придать золотистый оттенок.
Но внутри и они деревянные и дают приют стаям мышей,
которые там объединились в государства. А эта Бендида,
и вон тот Анубис, да еще Аттис, и Митра, и Мен — цели-
ком из золота, тяжелые и в самом деле драгоценные.
9. Посейдон. И это справедливость, Гермес, — са-
жать этого египтянина с песьей мордой 1 впереди меня,
Посейдона?
Гермес. Разумеется. Тебя, потрясатель земли, Ли-
сипп 2 сделал из бронзы и дешевым, потому что у корин-
фян тогда не было золота. А он на целые рудники богаче,
чем ты. Надо поэтому терпеть, когда тебя оттесняют, и не
возмущаться, если какого-нибудь обладателя такого золо-
того носа предпочитают тебе.
10. Афродита. Тогда, Гермес, и меня сажай в пер-
вые ряды — ведь я золотая 3.
Гермес. Нет, Афродита, насколько я могу заметить.
Если мои глаза не слишком затуманены, ты, по-моему,
была высечена из белого пентеликонского мрамора и за-
тем, когда стала Афродитой, тебя передали книдийцам —
так решил Пракситель 4.
Афродита. Но я представлю тебе свидетеля, кото-
рый заслуживает доверия, — Гомера: от первой до послед-
ней песни, всюду он называет меня «золотой Афродитой».
Гермес. Да ведь тот же самый Гомер и про Апол-
лона говорит, что он многозлатный и богатый. А теперь
ты увидишь, как он сидит среди зевгитов 5 — разбойники
сняли с него венок и вынули колки из его кифары 6. Так
что уж и ты будь довольна тем, что сидишь в собрании
не совсем рядом с фетами 7.
11. Колосс 8. А со мной кто дерзнет спорить? — ведь
я Солнце и к тому же таких огромных размеров. Ведь
если бы родосцы не пожелали сделать меня неслыханно,
чрезмерно огромным, они могли бы изготовить на те же
средства шестнадцать золотых богов — так что соответ-
ственно меня можно было бы оценить дороже всех осталь-
ных. А кроме того — искусная и тонкая работа при таком
необыкновенном росте!
Гермес. Что же делать, Зевс? В этом я тоже не мо-
гу разобраться: если принимать во внимание материал,
121

он — бронзовый, а если посчитать, сколько талантов стои-
ло отлить его в бронзе, он, пожалуй, оставит за собой и
пятисотмерников 1.
Зевс. Ну, зачем ему понадобилось сюда являться?
Осрамить остальных богов за малый рост и заседанию
помешать? Но, послушай, лучший из родосцев, если даже,
в самом деле, тебя нужно решительно предпочесть золо-
тым, как бы ты мог занять место в первом ряду? Разве
только всем придется встать, чтобы сидеть тебе одному,
занимая весь Пникс 2 одной из половинок своего зада.
Лучше тебе во время заседания постоять на ногах, слегка
наклонившись к собранию.
12. Гермес. А вот опять! И здесь не рассудишь,
как быть! В самом деле, эти двое — оба из бронзы, оди-
наково искусно сделаны (каждый работы Лисиппа) и,
что самое главное, равны друг другу знатностью ро-
да — они дети Зевса, вот этот Дионис и Геракл. Так
кому из них первому садиться? Ты же видишь — они
спорят.
Зевс. Мы теряем время, Гермес, а нам уже давно
следовало бы заседать. Пусть уж они теперь рассажива-
ются вперемешку, кто где захочет. В другой раз устроим
собрание по этому вопросу, и я тогда узнаю, какой поря-
док нужно среди них установить.
13. Гермес. А какой они шум поднимают, клянусь
Гераклом! Как всегда, все кричат одно и то же: Раздачи!
Раздачи! Куда делся нектар? Куда делся нектар? Амбро-
сии не хватает! Амбросии не хватает! Куда делись гека-
томбы? Куда делись гекатомбы? Жертвы для всех!
Зевс. Заставь их замолчать, Гермес. Пусть бросят
свои глупости и узнают, для чего их собрали.
Гермес. Не все, Зевс, понимают по-гречески. А я не
знаток языков, чтобы объявлять и скифам, и персам, и
фракийцам, и кельтам. Так что лучше, по-моему, прика-
зать им молчать, подав знак рукой.
Зевс. Так и сделай.
14. Гермес. Превосходно! Они у тебя стали безмолв-
нее софистов 3 — самое время выступать с речью. Видишь?
Они уже давно на тебя смотрят, ожидая, что ты скажешь.
Зевс. Но что со мной делается?! Тебе, Гермес, как
сыну, я не постыжусь признаться. Ты знаешь, как смело
и величественно я говорил всегда на собраниях?
122

Гермес. Знаю. Я со страхом, бывало, слушал твои
речи, особенно, когда ты грозил спустить свою преслову-
тую золотую цепь 1 и поднять, сорвавши с оснований, зем-
лю и море вместе с богами.
Зевс. А теперь, сын мой, не знаю, то ли от огромных
размеров грозящих нам бед, то ли от числа присутствую-
щих (ведь собрание, как видишь, многобожное) мысли
мои смешались, я дрожу от страха, и язык у меня как
будто связан. А что самое нелепое — я забыл вступле-
ние, которое приготовил, чтобы начало моей речи к богам
вышло как можно красивее.
Гермес. Ты все вконец испортил, Зевс. Они с подо-
зрением следят за твоим молчанием и ожидают услы-
шать о каком-нибудь чрезвычайном несчастии, которое за-
ставляет тебя так медлить.
Зевс. Ну, хочешь, Гермес, я продекламирую им зна-
менитое гомерово вступление?
Гермес. Какое это?
Зевс.
Слушайте слово мое, и боги небес и богини 2.
Гермес. Брось, ты уж и нам достаточно досадил сво-
ей декламацией. Или, пожалуй, вот что: оставь тяжело-
весные стихи в покое, а перескажи любую речь Демос-
фена 3 против Филиппа 4, слегка изменив ее. Так ведь сей-
час поступает большинство ораторов.
Зевс. Ты прав: какая-нибудь коротенькая речь и не-
брежный тон удобны в затруднительных положениях.
15. Гермес. Так начинай же, в конце концов!
Зевс. Большие, я думаю, деньги дали бы вы, граж-
дане-боги 5, лишь бы узнать, что же это все-таки за при-
чина, по которой вас сегодня собрали. А раз так, вам над-
лежит слушать меня внимательно. Сложившиеся обстоя-
тельства, я бы сказал, громким голосом призывают нас
энергично взяться за предстоящие нам дела, а мы, по-
моему, относимся к ним весьма беззаботно. Я хочу, что-
бы вам сразу же — потому что Демосфен меня покидает —
стало совершенно ясно, что взволновало меня и заставило
созвать собрание.
Вчера, как вам известно, Мнеситей приносил жертву
в благодарность за спасение своего корабля, который
чуть не погиб возле Каферейского мыса, и мы пировали
123

в Пирее 6 — все те из нас, кого Мнеситей пригласил на
жертвоприношение. Затем, после возлияний, вы разо-
шлись в разные стороны, кто куда захотел, а я, так как
было еще не очень поздно, поднялся в город погулять
после обеда по Керамику и по пути размышлял о ме-
лочной скупости Мнеситея: собираясь угощать шестна-
дцать богов, он заклал одного-единственного петуха, да и
то старого и простуженного, и бросил в огонь четыре
крупинки ладана, которые так заплесневели, что, попав на
угли, тут же погасли, не дав нам ни на вот столечко по-
чуять дым хоть кончиком носа. И это — пообещав целые
гекатомбы в тот момент, когда корабль был уже среди
рифов и его несло на утес!
16. Размышляю я таким образом, а тем временем, ока-
зывается, добрался до Пойкилы 1 и вижу: стоит огромная
толпа народа, часть — внутри, в самом портике, многие —
под открытым небом, а какие-то люди сидят и изо всех
сил кричат со своих мест. Когда я сообразил, что это та-
кое — а были это философы из числа знаменитых спор-
щиков, — мне захотелось постоять и послушать их — о
чем же они говорят. И вот, покрывшись густым облаком,
я преобразился по их подобию, прицепил бороду и стал
очень похож на философа. Порядком поработав локтями,
я вхожу, никем не узнанный, и обнаруживаю эпикурейца
Дамида — тертый калач! — который ожесточенно спорит
с благороднейшим мужем — стоиком Тимоклом. Тимокл и
потел, и уже голос сорвал от крика, а Дамид, насмехаясь
сардонически, еще больше выводил Тимокла из себя.
17. Весь спор у них шел о нас. Проклятый Дамид
утверждал, что мы и не заботимся о людях, и не надзира-
ем за тем, что у них делается, и слова его сводились не к
чему иному, как к утверждению, что нас вовсе не суще-
ствует. Было очевидно, что именно такое значение имеет
его речь. И находились люди, которые одобряли его мыс-
ли. А другой, Тимокл, был на нашей стороне: он защищал
нас, возмущался, сражался всеми способами, восхваляя
наше попечение и рассказывал в подробностях, как строй-
но и в должном порядке мы руководим и распоряжаемся
всем без исключения. И он тоже находил слушателей, ко-
торые его одобряли. Но он уже утомился, охрип, и боль-
шинство глаз было обращено в сторону Дамида. Тут я
понял, что нам угрожает, и велел окутавшей землю Ночи
124

положить спору конец. И вот они разошлись, условив-
шись на следующий день рассмотреть все до конца, а я
пошел за теми, кто возвращался к себе домой, и прислу-
шивался, о чем они говорят по дороге. Большинство хва-
лило Дамида и уже решительно разделяло его мысли.
Были, однако, и такие, что не захотели решать заранее,
кто прав, но предпочитали подождать завтрашнего дня —
не скажет ли и Тимокл чего-нибудь дельного.
18. Вот из-за чего я созвал вас — причина немаловаж-
ная, боги, если вы примете во внимание, что все наши по-
чести, доходы и слава — это люди. Если их убедят в том,
что нас совсем не существует или что мы не заботимся о
них, хотя и существуем, не будет нам на земле ни жертв,
ни даров, ни почестей; и попусту будем сидеть мы на не-
бе, голодные, лишенные праздников, всенародных сбо-
рищ, игр, жертвоприношений, всенощных торжеств и про-
цессий. Поэтому я считаю, что при таких серьезных об-
стоятельствах мы должны все вместе придумать какое-
нибудь средство, которое спасло бы нас от этой беды и
помогло бы Тимоклу победить, так, чтобы слушателям
доводы его показались более правильными, а Дамида
чтобы они осмеяли. Не очень-то я уверен, что Тимокл по-
бедит собственными силами, если не будет ему и от нас
какой-нибудь поддержки... Ну, Гермес, объявляй, как по-
лагается по закону, чтобы вставали и высказывали свое
мнение.
Гермес. Слушай! Молчи! Не шуми! Кто из совер-
шеннолетних, полноправных богов желает говорить? Что
это? Никто не встает, и все вы молчите и не двигаетесь,
пораженные важностью того, что вам сообщили?
19. Мом.
Но погибните все вы, рассыпьтесь водою и прахом! 1
А у меня, Зевс, если дадут мне право говорить откровен-
но, много есть, о чем сказать.
Зевс. Говори, Мом, и ничего не бойся. Ведь ясно,
что ты намерен быть откровенным ради общей пользы.
Мом. Так слушайте, боги, мою речь, идущую, как го-
ворится, от чистого сердца. Я уже давно ожидал, что
наши дела окажутся в таком безвыходном положении и
что много появится нам на беду этих софистов, дерзость
которых рождена нашим собственным поведением. И кля-
125

нусь Фемидой, нечего сердиться ни на Эпикура, ни на его
учеников и последователей, если они так о нас думают.
Какого, в самом деле, можно требовать от них образа
мыслей, когда они видят в жизни такую неурядицу! Те из
людей, кто порядочен, — в полном пренебрежении, поги-
бают от бедности, болезней, рабства, а негодяи и мерзав-
цы пользуются особенным почетом, утопают в богатстве и
распоряжаются людьми, которые лучше их. Святотатцы
не несут никакого наказания и остаются неразоблачен-
ными, а распинают и насмерть забивают палками иной
раз людей ни в чем не повинных. Естественно, что при
виде этого у людей складывается о нас такое суждение,
будто мы вовсе не существуем;
20. В особенности — когда они услышат предсказание,
гласящее:
Кто перейдет через Галис, великое царство погубит 1.
Но при этом не уточняется — свое царство или вра-
жеское.
Или еще:
Многих от женщин сынов Саламин погубит священный 2.
Но и персы, я полагаю, и эллины были «сынами от
женщин». А когда люди еще услышат от рапсодов, что
мы и влюбляемся, и раны получаем, и попадаем в оковы,
и рабами бываем, и поднимаем восстания, и терпим мас-
су подобных неприятностей (требуя при всем том звания
«блаженных и нетленных»), — разве не справедливо, что
па земле смеются, слыша это, и ни во что нас не ставят?
И мы еще негодуем, когда находятся люди, не совсем ли-
шенные разума, которые все это разоблачают и с пре-
зрением отвергают наше провидение! — Да мы должны
радоваться, если нам еще жертвы приносят после таких
прегрешений!
21. А теперь ответь мне, Зевс, — ведь мы одни, и на на-
шем собрании нет ни единого человека, кроме Геракла,
Диониса, Ганимеда и Асклепия, да и те уже внесены в на-
ши списки — ответь мне по правде: заботился ты когда-
нибудь хоть капельку о делах на земле, пытался ли
узнать, кто из людей плох и кто порядочен? Нет, этого ты
сказать не сумеешь. И действительно, если бы Тесей по
пути из Трезен в Афины не истребил мимоходом злодеев,
126

то — поскольку это касается тебя и твоего промысла —
ничто не мешало бы Скирону, Питиокампту, Керкиону и
остальным безбедно жить грабежом, убивая прохожих.
Или, если бы Эврисфей, этот дальновидный муж старых
времен, из человеколюбия не разузнавал, что в какой зем-
ле делается, и не посылал, куда требовалось, вон того
своего слугу 1, человека энергичного и трудолюбивого,
тебя, Зевс, мало тревожили бы и Гидра, и стимфальские
птицы, и фракийские кони, и наглые бесчинства пьяных
кентавров.
22. Нет, уж если говорить правду, так мы только и
знаем, что сидеть да высматривать, не приносит ли кто
жертву и не воскуряет ли дым от нее у наших алтарей.
А остальное плывет себе по течению, куда случится. Зна-
чит, нет ничего неожиданного в том, что мы терпим теперь
и еще будем терпеть, когда люди задерут головы к небу
и обнаружат, что приносить нам жертвы и устраивать про-
цессии — дело для них совершенно бесполезное. Ты скоро
увидишь, как эпикуры, метродоры 2 и дамиды будут на-
смехаться и торжествовать, а наши защитники, разбитые
ими, прикусят языки. Поэтому было бы вашим долгом,
боги, положить этому конец и найти какое-то целебное
средство — ведь вы довели дело до крайности. А Мому
не грозит ничего особенного, если он останется без поче-
стей: ведь он не был в числе почитаемых даже в старину,
когда вы еще пользовались успехом и одни угощались
жертвоприношениями.
23. Зевс. Пусть его болтает, боги, — он всегда груб и
язвителен. Но ведь, как говорил наш чудесный Демосфен,
порицать, бранить и обвинять — легко и доступно вся-
кому, кто пожелает, а посоветовать, как улучшить создав-
шееся положение — дело поистине разумного советчика.
Я уверен, что вы именно так и сделаете, хоть Мом и от-
казывается дать совет.
24. Посейдон. Я-то вообще, как вам известно, под-
водный бог и руковожу, как умею, делами в морской пу-
чине: спасаю плавающих, направляю путь кораблей и
укрощаю ветры — насколько это в моих силах. Однако и
меня тревожит то, что происходит здесь; и поэтому я счи-
таю, что надо избавиться от этого Дамида, прежде чем
он явится на состязание, — или с помощью молнии или
каким-либо другим способом, чтобы не одержал он победы
127

в споре — ты же говоришь, Зевс, что он мастер убеж-
дать. И в то же время мы им покажем, что караем тех,
кто говорит о нас подобные вещи.
25. Зевс. Ты шутишь, Посейдон, или совсем забыл,
что от нас ничто подобное не зависит? Не мы, а Мойры
выпрядают каждому его смерть — одному от молнии, дру-
гому от меча, третьему от горячки или чахотки. А иначе,
будь это дело в моих руках, ты думаешь, что я недавно
позволил бы святотатцам, отрезавшим у меня два локона
по шесть мин весом каждый, уйти из Писы 1 и не испепе-
лил бы их молнией? Или ты сам посмотрел бы сквозь
пальцы на орейского рыбака, который украл у тебя в Ге-
ресте трезубец? И кроме того будет казаться, что мы раз-
дражены и озабочены этим делом и боимся речей Да-
мида, а потому и убрали его, не дав ему померяться си-
лами с Тимоклом. А в результате получится, будто мы
выигрываем дело только благодаря неявке противной сто-
роны, не так ли?
Посейдон. Но мне казалось, что я открыл кратчай-
ший путь к победе.
Зевс. Ах, оставь ты, Посейдон! — от твоей затеи ра-
зит рыбой 2 и непроходимой тупостью! Заранее разделать-
ся с противником, чтобы он умер непобежденным, оста-
вив вопрос спорным и открытым!
Посейдон. Тогда придумывайте что-нибудь дру-
гое, получше, раз мое предложение так глупо, что вы бро-
сили его рыбам.
26. Аполлон. Если бы и нам, юношам еще безбо-
родым, было разрешено законом выступать публично, я,
вероятно, мог бы сказать несколько слов, небесполезных
для нашего обсуждения.
М о м. Обсуждается настолько важный вопрос, Апол-
лон, что слово предоставляется не по возрасту, а всем
без разбора. Смешно, в самом деле, подвергаясь крайней
опасности, по мелочам торговать из-за прав, предоставля-
емых законами. А ты и вообще вполне законно выступа-
ешь публично: из эфебов 3 ты уже давно вышел, внесен в
список Двенадцати 4, еще совсем немного — и заседать
тебе в совете Крона. Поэтому не разыгрывай из себя ре-
бенка перед нами, а говори прямо свое мнение; и нисколь-
ко не стыдись, что будешь выступать с голым подбород-
ком, в особенности — раз у тебя такой сын, как Асклепий,
128

с прекрасной длинной бородой. А кроме того, тебе следо-
вало бы сегодня, как никогда, проявить свою мудрость,
если только не попусту сидишь ты на Геликоне и фило-
софствуешь вместе с музами.
Аполлон. Но ведь вовсе не тебе, Мом, полагается
давать такие разрешения, а Зевсу. И если он прикажет,
я тут же скажу нечто иечуждое музам и достойное гели-
конских декламаций.
Зевс. Говори, сын мой, — я разрешаю.
27. Аполлон. Этот Тимокл — человек замечатель-
ный и благочестивый, он во всех тонкостях постиг учение
стоиков. Поэтому-то вокруг него находится много моло-
дых людей, которых он учит мудрости, взимая за это
немалое вознаграждение и приобретая особый дар убеж-
дения, когда рассуждает в тесном кругу своих учеников.
Но если случится ему говорить перед толпой, он — сама
нерешительность, голос его звучит как у профана и полу-
варвара; вот и получает он в награду смех слушателей,
потому что слова, произносит невнятно, заикаясь от стра-
ха, а в особенности — когда при этом всём он желает
вдобавок показать изящество своего слога. Усваивает
он необыкновенно быстро и отличается тонкой сообрази-
тельностью, как утверждают наиболее опытные знато-
ки стоической философии. Но как начнет говорить и рас-
толковывать, все портит из-за своей немощи и путает, не
в силах объяснить, что он хочет сказать; он как бы
задает загадки, а отвечает на поставленные вопросы
еще более непонятно, и люди, которые его не понимают,
смеются над ним. Я полагаю, что нужно говорить ясно
и, в первую очередь, проявить заботу о том, чтобы слу-
шатели поняли Тимокла.
28. Мом. Это ты правильно сказал, Аполлон, похвалив
тех, кто говорит ясно, хотя и не слишком придерживаешь-
ся этого правила сам. В прорицаниях ты выражаешься
двусмысленно и загадочно и по большей части так осто-
рожно бросаешь свои ответы, что они падают между «да»
и «нет», и чтобы истолковать их слушателям бывает ну-
жен другой Пифиец. Но что же ты все-таки советуешь?
Какое нам сделать лекарство, чтобы вылечить Тимокла
от бессилия в речах?
29. Аполлон. Вот если бы мы смогли, Мом, дать
ему в защитники кого-нибудь из опытных ораторов, кото-
9 Лукиан 129

рый будет как следует говорить все, что придумает и со-
общит ему Тимокл!..
М о м. Это уже ты сказал, и впрямь, как безбородый
мальчишка, которому еще не обойтись без дядьки! Как?!
Приставить к спорящим философам защитника, который
будет растолковывать присутствующим мнения Тимок-
ла?! И Дамид — чтобы говорил от собственного лица и
сам, а другой — с помощью актера, которому он будет
потихоньку нашептывать свои соображения, а потом актер
станет громко ораторствовать, может быть и сам толком
не разобравшись в том, что услышал! Как же ты хочешь,
чтобы все это не было для толпы посмешищем? Нет,
об этом и думать нечего!
30. А ты, мой восхитительный, — ведь ты утверждаешь,
что ты пророк, и собрал под этим предлогом немало под-
ношений, и даже золотые кирпичи 1 получил однажды. Так
почему ты не воспользовался случаем и не показал нам
своего искусства, предсказав, кто из софистов одержит
победу в споре? Ведь ты, конечно, знаешь, чем дело кон-
чится, раз ты пророк.
Аполлон. Ну, как можно это делать, Мом, когда у
нас нет здесь ни треножника 2, ни курений, ни вещего
ключа, вроде Кастальского?
Мом. Вот видишь? Попал в трудное положение и
увертываешься — чтобы тебя не разоблачили!
Зевс. А все-таки, сын мой, предскажи и не давай это-
му сикофанту 3 поводов говорить о тебе гадости и насме-
хаться над твоими предсказаниями, как будто они зави-
сят от треножника, воды и ладана, так что, мол, не будь
их — не будет у тебя и твоего искусства.
Аполлон. Лучше было бы, отец, делать такие де-
ла в Дельфах или Колофоне — там у меня под рукой
все, чем я, как принято, пользуюсь. Но все же и так,
без всего этого, безоружный, я попытаюсь предсказать,
кто из них одолеет другого. А вы будьте снисходитель-
ны, если мои стихи не всегда будут укладываться в
размер.
Мом. Говори, но только ясно, Аполлон, чтобы и тут
не было нужды в каком-нибудь защитнике или перевод-
чике. Ведь это тебе не мясо барана и черепахи 4, которые
вместе варятся в Лидии, — нет, ты знаешь, какое дело мы
обсуждаем.
130

Зевс. Что же ты скажешь, сын мой? Но как страш-
но даже то, что бывает еще до пророчества! Цвет лица
изменился, глаза блуждают, волосы дыбом, движения, как
у корибанта, словом — все необычайно, ужасно и таин-
ственно.
31. А по л лон.
Слушайте все Аполлона, внимайте его предсказанью.
Будет некогда распри ужасная между мужами,
Теми, что громко кричат и к сильным словам прибегают.
Многое здесь и везде решающим клекотом схватки
Жаркой у плуга в полях потрясает высокие ручки,
Но уж когда кривокогтый орел одолеет акриду,
Тут прокричат напоследок вороны к дождю, к непогоде.
Мулам — победа 1, осел же лягает ослят быстроногих.
Зевс. Ты что это захохотал, Мом? Нет ведь ничего
смешного в наших делах. Перестань, несчастный, — за-
дохнешься от смеха.
Мом. Как же можно не хохотать, Зевс, над таким яс-
ным и понятным прорицанием?
Зевс. Тогда уж растолкуй, пожалуйста, и нам, что
он хочет этим сказать.
Мом. Все абсолютно понятно, и мы обойдемся без
всякого Фемистокла 2. Это предсказание вполне опреде-
ленно утверждает, что Аполлон — шарлатан, а мы —
вьючные ослы — клянусь Зевсом! — и мулы, если верим
ему, и даже у акриды больше разума, чем у нас.
32. Г е р а к л. А я, отец, хоть и метэк, без всяких коле-
баний скажу свое мнение. Когда они уже соберутся и
будут вести беседу, тогда мы, если Тимокл станет одер-
живать верх, позволим продолжаться этому спору, кото-
рый касается нас; но если случится по-другому, тут уж
я, коли разрешите, тряхну этот портик и обрушу его на
Дамида, чтобы не глумился над нами, проклятый.
Зевс. Геракл! Ах, Геракл! Что за дикие вещи ты го-
воришь — ну, прямой беотиец! 3. Уничтожить вместе с од-
ним негодяем столько людей, да к тому же еще портик
с его Марафоном, Мильтиадом и Кинегиром! 4 А как, если
все это обвалится, станут упражняться в риторике рито-
ры, оставшись без того, что было самой важной основой
в их речах? И к тому же при жизни ты, может быть, и
сумел бы сделать что-нибудь подобное; но с тех пор, как
ты стал богом, ты, я полагаю, успел уже узнать, что такие
дела во власти одних только Мойр, а мы тут бессильны.
9* 131

Геракл. Значит, и когда я убивал льва, или гидру, это
делали Мойры моими руками?
Зевс. Вот именно.
Геракл. А теперь, если кто-нибудь надо мною ста-
нет глумиться — храм мой ограбит или статую опроки-
нет, — разве я не сотру его в порошок, если только когда-
то Мойры так не решили?
З є в с. Ни в коем случае.
Геракл. Ну, тогда слушай, Зевс, — я буду говорить
прямо: ведь я, как сказал комический поэт, — деревен-
щина и корыто называю корытом 1. Если так обстоят
у вас дела, я пожелаю всего самого лучшего здешним
почестям, жертвенному дыму и крови, а сам спущусь в
Лид — там меня хоть тени зверей, которых я убил, будут
бояться, если увидят меня даже с одним только луком в
руке.
Зевс. Превосходно! Вот вам, как говорится, домаш-
ний свидетель! Ты избавил бы Дамида от необходимости
говорить это, выложив все сам.
33. Но кто это приближается сюда с такой поспеш-
ностью — бронзовый, прекрасно изваянный, с волосами,
убранными на старинный лад? Смотри-ка, Гермес, да это
твой брат, «Рыночный» 2, который стоит возле Пойкилы.
Он весь перепачкан смолой, потому что ваятели каж-
дый день делают с него оттиски. Что ты, сынок, при-
бежал к нам? Разве у тебя какие-нибудь новости с
земли?
Гермагор. Огромные, Зевс, и требующие крайней
поспешности.
Зевс. Ну, говори уж, какой там еще мятеж начался
незаметно для нас?
Гермагор.
Вот только что стою смолой обмазанный
Сверх меди на груди и на спине, как будто бы
Забавный ианцырь тело покрывает мне,
Изваянный искусством подражательным,
Все очертанья меди повторяющий.
И вот я вижу: движется толпа и с ней
Два бледных крикуна, бойца софизмами,
Дамид и ... 3
Зевс. Гермагор, милейший, оставь ты в покое ям-
бы — я знаю, о ком ты говоришь. Скажи-ка мне лучше
вот что: давно у них идет схватка?
132

Гермагор. Нет еще. Пока они только из пращей
перестреливаются да друг друга издали поносят.
Зевс. Что же нам теперь еще остается делать, боги,
как не наклониться к ним и слушать? Пусть же Горы
отодвинут засов, уведут тучи прочь и отворят врата неба.
34. Ого, клянусь Гераклом! Какая огромная толпа
собралась, чтобы их послушать! А сам Тимокл не слиш-
ком-то мне нравится со своей дрожью и замешатель-
ством — все погубит он сегодня. Да, да — совершенно
ясно: он не сумеет выстоять против Дамида. Давайте хоть
молиться за него — это самое большое, на что мы спо-
собны. Но —
Между собою, безмолвно, чтоб нас Дамид не услышал 1.
35. Тимокл. Что ты говоришь, Дамид, святотатец?
Что богов нет и что они не заботятся о людях?!
Дамид. Да, их нет. Но прежде ты мне ответь, как
это ты убедился, что они есть?
Тимокл. Ну, нет — ты, нечестивец, отвечай!
Дамид. Ну, »нет — ты.
Зевс. До сих пор наш петушится куда храбрее и го-
лосистее. Так его, Тимокл, сыпь ругательствами! —
В этом твоя сила, а во всем остальном он сделает из
тебя рыбу — до того плотно он заткнет тебе рот.
Тимокл. Нет, клянусь Афиной, не стану отвечать
тебе первым.
Дамид. Что ж, тогда спрашивай, Тимокл: такой
клятвой ты меня осилил. Только, пожалуйста, без брани.
36. Тимокл. Ты прав. Итак, скажи мне: ты счита-
ешь, проклятый, что боги не заботятся о людях?
Дамид. Абсолютно.
Тимокл. Что ты говоришь? Стало быть, все это во-
круг нас лишено их заботы?
Дамид. Да.
Тимокл. И, следовательно, попечение над миром не
находится в руках у какого-нибудь бога?
Дамид. Нет.
Тимокл. И все, как попало, уносится бессмыслен-
ным течением?
Дамид. Да.
Т и м о к л. А вы, люди, слушаете этого и еще терпите, и
не побиваете преступника камнями?!
133

Дамид. Что ты, Тимокл, возмущаешь этих людей
против меня? И кто ты такой, чтобы так гневаться из-за
богов, когда они сами не гневаются? Они-то и пальцем
меня не тронули, хотя уже давно слышат мои речи —
если только они их слышат.
Тимокл. Слышат, Дамид, слышат, и отомстят тебе
когда-нибудь потом, в свое время.
37. Дамид. А когда они сумеют выбрать для меня
свободное время, раз, как ты утверждаешь, у них столь-
ко дел и они распоряжаются всем, что делается в
мире, — а ведь этому конца нет. Вот почему они и тебя
еще не карали за твои постоянные клятвопреступления и
за все остальное, о чем я умалчиваю, чтобы не приходи-
лось и мне самому браниться, нарушая наш уговор. А меж-
ду тем я не вижу, какое большее доказательство своей за-
боты о нас могли бы они представить, чем если бы погуби-
ли тебя, скверного, скверною смертью. Нет, ясно, что
они отправились в путешествие за Океан, к беспорочным
эфиопам 1: ведь у них обычай — постоянно ходить к ним
на пиры, иной раз без всякого приглашения, кроме свое-
го собственного.
38. Тимокл. Что мне сказать в ответ на такое бес-
стыдство, Дамид?
Дамид. А то, Тимокл, что я уже давно хотел от
тебя услышать: как ты сумел убедиться и поверил в
заботу богов о людях?
Тимокл. В этом убедил меня, во-первых, порядок
явлений: солнце, всегда идущее по одному и тому же
пути, и, точно так же, луна, смена времен года, рост расте-
ний, рождение животных и то, что эти самые животные
устроены так искусно, что они питаются, мыслят, дви-
жутся, ходят, плотничают, сапожничают и так далее. Раз-
ве это не кажется тебе делом божественной заботы?
Дамид. Как [раз то, что следует доказать, Тимокл,
ты каким-то образом предвосхищаешь и приводишь как
аргумент. Ведь отнюдь еще не ясно, совершается ли каж-
дая их этих вещей заботою богов. Что явления, которые
ты упомянул, именно таковы, это я бы и сам мог сказать,
но нет необходимости тут же уверовать вдобавок, что
они происходят по какому-то промыслу. Возможно, что
они, раз возникнув, теперь совершаются одинаково, одним
и тем же порядком. Ты же необходимое называешь «уста-
134

новленным», а потом, ясное дело, сердишься, если с тобой
не соглашаются, когда ты перечисляешь и восхваляешь эти
явления, каковы они есть, считая это одновременно и до-
казательством того, что каждое из них управляется бо-
жественной заботой. Так что, как сказано в комедии:
Уж слишком это слабо — говори еще 1.
39. Т и м о к л. По-моему, тут не требуется никаких
других доказательств, но все же я их приведу. Ответь-
ка мне, например, считаешь ли ты Гомера величайшим
поэтом?
Д а м и д. Да, разумеется.
Т и м о к л. Ну, вот — он и убедил меня, так ясно го-
воря о божественной заботе.
Д а м и д. Да что Гомер хороший поэт, все с тобой
согласятся, странный ты человек! Но в таких вопросах
никто не признает его свидетелем, заслуживающим дове-
рия — ни его, ни любого другого поэта. Ведь их цель, я
полагаю, — не истина, а восхищение слушателей; вот по-
чему и поют они стихами, и так приятно звучат их мифы,
да и вообще всё они придумывают, чтобы доставить
людям удовольствие.
40. Однако, я с удовольствием послушал бы, какие
места из Гомера 2 особенно убедительно на тебя подей-
ствовали. Уже не то ли, где он говорит о Зевсе — как соб-
ственная дочь, брат и жена сговорились и решили свя-
зать его, и если бы Фетида не пожалела его и не позвала
Бриарея, быть бы нашему милейшему Зевсу схваченным
и закованным в кандалы. В благодарность Фетиде за ее
услугу он и обманул Агамемнона, ниспослав ему какой-то
лживый сон, чтобы таким образом погубить мно-
го ахейцев. Вот видишь? Ведь он не сумел бросить с не-
ба молнию и испепелить Агамемнона, вместо того
чтобы самому становиться обманщиком! Или, мо-
жет быть, особенно крепкую веру вселило в тебя
то, что Диомед ранил Афродиту, а потом, с поощрения
Афины, — даже самого Ареса, и что немного спустя боги
сами, вмешавшись в бой, стали сражаться друг с другом,
боги и богини — вперемежку? и что Афина победила
Ареса — потому, видимо, что он уже был измучен раной,
которую получил от Диомеда, а
Против Латоны стоял благодетельный Гермес крылатый? 3
135

Или тебе показался убедительным рассказ об Арте-
миде 1, как эта богиня была очень недовольна и раз-
гневана Ойнеем, который не позвал ее на пир, и напусти-
ла за это на его страну какого-то чудовищного кабана,
такого громадного и сильного, что никто не мог его одо-
леть... Что же, вот такими рассказами убедил тебя Гомер?
41. Зевс. Ого! Какой крик, боги, подняла толпа,
одобряя речь Дамида! А наш, кажется, попал в тупик.
Ну да, он испуган, дрожит, сейчас, несомненно, бросит
свой щит и уже высматривает, куда бы ему сбежать,
незаметно улизнув отсюда.
Тимокл. Значит, по-твоему, нет никакого здравого
смысла и в словах Еврипида, когда он, выведя самих бо-
гов на сцену, показывает, как они спасают добродетель-
ных героев, а людей порочных и таких нечестивцев, как
ты, губят?
Д а м и д. Но, Тимокл, благороднейший из философов,
если именно этим сумели убедить тебя трагические по-
эты, тогда тебе придется выбрать одно из двух: или ты
должен считать богами Пола, Аристодема и Сатира 2,
или считай, что божественны сами маски богов, их ко-
турны 3, хитоны, плащи, рукавицы, накладные животы,
особые одежды, делающие человека выше и толще, и все
остальное, чем пользуются эти трагические актеры, что-
бы придать побольше величия своей игре. Но, по-моему,
это смешно до крайности. Впрочем, когда говорит сам
Еврипид и откровенно высказывает свое собственное
мнение, которое никак не связано с ходом драмы, — по-
слушай, как говорит тогда поэт:
Ты видишь ли эфир безмерный в высоте?
В своих объятьях влажных держит землю он.
Вот это Зевс, его, как бога, чти 4.
И еще:
О Зевс!.. Кто этот Зевс? Лишь имя знаю я,
Но больше ничего...5
и тому подобное.
42. Т и м о к л. Что же, в таком случае, все люди и на-
роды заб'луждаются, почитая богов и справляя торжест-
венные празднества?
Д а м и д. Как хорошо, Тимокл, что ты мне напомнил
об обычаях, принятых у различных народов — теперь каж-
дый с полной очевидностью сумеет убедиться, что нет
136

ровно ничего определенного в рассуждениях людей о бо-
гах. Ведь в них так много путаницы, одни почитают одно,
другие — другое: скифы приносят жертвы мечу, а фра-
кийцы — Замолксиду, беглому рабу, который попал
к ним с Самоса, фригийцы — Месяцу, эфиопы — Дню,
килленцы — Фалесу 1, ассирийцы — голубке, персы —
Огню, египтяне — Воде. Впрочем, вода — божество, об-
щее для всех египтян, но есть и местные боги: у Мем-
фиса — бык, у Пелусия — луковица, у других городов —
ибис или крокодил, у третьих — чудовище с собачьей го-
ловой, или кошка, или обезьяна. А к тому же еще в де-
ревнях: для одних правое плечо — это бог, а для других,
которые живут напротив, — левое. Тут бог — полголовы,
там — глиняная чашка или миска. Ну, как здесь удер-
жаться от смеха', мой дорогой Тимокл?
М о м. Разве я не говорил, боги 2, что все это когда-
нибудь обнаружится и будет тщательно разобрано?
Зевс. Говорил, Мом, и ругал нас за дело. Я и сам
постараюсь исправить это, если только сегодня нам
удастся спастись от этой опасности.
43. Тимокл. Но ты, ненавистный богам, кому же
ты можешь приписать ответы оракулов и прорицания бу-
дущего, если не богам и божественной заботе?
Дамид. Помолчи, милейший, об ответах оракулов,
а не то я спрошу тебя, какой из них, по-твоему, особен-
но достоин упоминания. Уж не тот ли, что дал лидий-
скому царю 3 Пифиец? Да, это был по-настоящему дву-
смысленный ответ и двуличный, как некоторые изобра-
жения Гермеса — двойные и с обеих сторон одинаковые,
откуда на них ни взгляни. Так как же? Свое или кирово
царство скорее разрушит Крез, если перейдет через Га-
лис? А между тем немало талантов заплатил этот губи-
тель из Сард за такой двуязычный гекзаметр.
Мом. Слышите, боги? Этот человек затрагивает как
раз то, чего я больше всего боялся. Где же теперь наш
прекрасный кифаред? 4 Сойди вниз и ответь на эти об-
винения.
Зевс. Добиваешь ты нас, Мом, своими несвоевремен-
ными упреками.
44. Тимокл. Смотри, что ты делаешь, Дамид, пре-
ступный ты человек! Еще немного — и начнешь опроки-
дывать своими рассуждениями храмы богов и их алтари!
137

Д а м и д. Я? Нет, Тимокл, не все алтари. Какой от
них в самом деле, вред, если они полны ароматами и
благоуханием? Но на алтари Артемиды Таврической 1,
опрокинутые вверх основанием, я бы взглянул с удо-
вольствием — алтари, на которых эта дева с радостью
и наслаждением угощалась таким страшным лаком-
ством.
Зевс. Откуда на наши головы такое неодолимое зло?
Ведь этот человек не щадит никакого божества и гово-
рит все, что вздумает, — как будто в праздник на повоз-
ке стоит 2:
И постиг бы, карающий, всех — и виновных и правых 3.
М о м. Да, но правых-то среди нас много не найдешь.
А вот сейчас, повидимому, он пойдет дальше и возьмется
за кого-нибудь из самых главных.
45. Т и м о к л. И как Зевс гремит, ты, разумеется,
тоже не слышишь, Дамид — богоборец?
Д а м и д. Почему бы мне и не слышать грома, Ти-
мокл? Но Зевс ли это гремит, тебе, вероятно, лучше из-
вестно — ведь ты, повидимому, пришел оттуда, от богов.
Однако, те, что с Крита приезжают 4, рассказывают нам
совсем другое: там показывают какую-то могилу, а на
ней стоит памятник, который ясно дает понять, что Зевсу,
пожалуй, громыхать больше не придется потому, что он
давно умер.
М о м. Ну вот! Я уже давно знал, что он это скажет!
Что же ты, Зевс, побледнел и зубами от страха лязга-
ешь? Нужно быть смелым и презирать таких ничтож-
ных людишек.
Зевс. Что ты говоришь, Мом?! Презирать?! Разве ты
не видишь, как много у Дамида слушателей, как они уже
соглашаются с тем, что он говорит против нас, как он
увлекает их за собой, приковав все их внимание к своей
речи?
Мом. Но ведь ты, Зевс, как только захочешь, спус-
тишь с неба золотую цепь и всех их
Вместе с морем самим повлечешь и с самою землею 5.
46. Тимокл. Окажи мне, проклятый, тебе уже слу-
чалось когда-нибудь плавать по морю?
Дамид. Да, Тимокл, неоднократно.
138

Тимокл. Так разве не нес Еас тогда ветер, который
налетал и наполнял паруса, или гребцы? и кто-нибудь
один не стоял разве на корме, управляя кораблем и обе-
регая его от гибели?
Д а м и д. Конечно.
Т и м о к л. Значит, корабль не мог бы плыть, если бы
на корме никто не стоял у руля, а весь этот мир, по-твое-
му, несется себе без всякого кормчего и предводителя?
Зевс. Прекрасно сказано, Тимокл! И какой силы
сравнение!
47. Д а м и д. Нет, Тимокл, мой усерднейший почита-
тель богов, такой кормчий, как ты сумел бы заметить,
всегда думает о том, что может оказаться полезным для
судна, заранее готовится ко всяким случайностям, от-
дает приказания матросам; и поэтому на корабле нет
ничего непригодного и лишнего — ничего, что не было
бы безусловно важным и необходимым для плавания.
А твой кормчий, который, как ты утверждаешь, должен
стоять во главе этого великого корабля, и его помощники,
не дали ни единого разумного и целесообразного распо-
ряжения: случается, что носовой канат протянут к кор-
ме, а оба шкота — к носу; якоря иной раз бывают
из золота, а украшения на корме — из свинца: под-
водная часть судна расписана, а та, что над водой, —
безобразна.
48. И среди самих матросов порядка не увидишь:
лентяй, который ничего не умеет и не решается делать,
командует, получая двойную и тройную плату, а кто от-
лично ныряет, проворно взбирается на реи и может быть
полезен во всяком деле, того ставят только в трюм воду
вычерпывать. То же самое и у пассажиров. Какой-
нибудь прохвост сидит на почетном месте, рядом с корм-
чим, и все ему прислуживают. Другой — развратник,
отцеубийца или святотатец — окружен чрезвычайным по-
четом и захватил почти всю палубу. А множество поря-
дочных людей загнано в трюм, в тесный угол, и те, кто
на самом деле гораздо хуже их, попирают их ногами. По-
думай, как плыли на этом корабле Сократ 1, Аристид 2,
Фокион 3. Ведь у них даже хлеба насущного вдоволь не
было, и ног они вытянуть, как следует, не могли на сво-
их голых досках, которые едва не заливала грязная вода
со дна трюма. А с какими удобствами путешествовали
139

Каллий 1, Мидий 2 и Сарданапал 3. Они утопали в рос-
коши и плевали на тех, кто был под ними.
49. Вот что делается на твоем корабле, мудрейший
Тимокл. А отсюда и бесчисленные кораблекрушения. Уж
если бы стоял во главе судна какой-нибудь кормчий, ко-
торый бы все замечал и всем распоряжался, то, прежде
всего, он бы отлично знал, кто из плывущих вместе с ним
человек порядочный и кто негодяй; затем он выделил бы
каждому подобающую ему долю — какую кто заслужил;
лучшее место, наверху, рядом с собой, отдал бы лучшим,
а место внизу — тем, кто похуже; нашлись бы и такие из
числа лучших, кого он сделал бы своими сотрапезниками
и советниками. Что же касается матросов, то усердный
был бы назначен начальником носовой части, или коман-
диром борта, или вообще получил бы большую долж-
ность, чем остальные; а ленивого и нерадивого били бы
пять раз в день веревкой по голове. Итак, мой восхити-
тельный Тимокл, твое сравнение в опасности: корабль
может перевернуться и пойти ко дну, раз кормчий ока-
зался никуда не годным.
50. М о м. Теперь уж Дамид по течению и на всех па-
русах несется к победе.
Зевс. Верно, Мом, похоже на то. Тимокл не может
придумать ни одного сильного аргумента и нагромож-
дает друг на друга избитые слова, которые звучат еже-
дневно и без труда опровергаются.
51. Тимокл. Ну, хорошо. Раз пример с кораблем
показался тебе недостаточно сильным, так выслушай
мой последний довод — этот, можно сказать, священ-
ный якорь, который уже не оборвешь никакими выдум-
ками.
Зевс. Что это он сейчас скажет?
Тимокл. Взгляни же, последовательно ли я умоза-
ключаю и можешь ли ты как-нибудь опровергнуть этот
силлогизм: ведь если существуют алтари, существуют и
боги; но алтари существуют; существуют, следовательно,
и боги. Что ты на это скажешь?
Дамид. Я тебе отвечу, дай только прежде посмеюсь
вдоволь.
Тимокл. Да ты так смеешься, как будто даже не
собираешься переставать. Но скажи все-таки, что показа-
лось тебе смешным в моих словах?
140

Дамид. А то, что ты не замечаешь, на какой тонкой
нитке подвешен у тебя якорь, да к тому же — священный
якорь. Ты связал существование богов с существованием
алтарей и думаешь, что сделал из этого крепкий канат.
В таком случае, раз ты признаешь, что не можешь сказать
ничего другого, более священного, можно нам уж и ухо-
дить.
52. Тимокл. Значит, ты согласен, что проиграл дело,
если уходишь первым?
Дамид. Да, Тимокл. Ведь ты у нас — как те, кому
угрожает насильственная смерть: ищешь убежище у ал-
тарей 1. Вот и я хочу, клянусь священным якорем, заклю-
чить с тобой у тех же самых алтарей договор, что мы
больше не станем спорить об этом.
Тимокл. Ты надо мной издеваешься, грабитель мо-
гил! Нечестивец! Мерзавец! Плети по тебе плачут, дрянь
ты этакая! Разве мы не знаем от какого ты отца родился,
какой потаскухой была твоя мать?! Ты думаешь, мы не
знаем, что ты удушил своего брата, что ты — прелюбо-
дей, растлитель мальчиков, чудовищный чревоугодник и
наглец?! Стой, не убегай — пока я тебя не поколотил! Вот
он, черепок, которым я тебя, распроклятого, прикончу!
53. Зевс. Смотрите, боги, один уходит, посмеиваясь,
а другой бежит за ним с бранью — никак не проглотит
дамидовой насмешки и собирается, кажется, раскроить
ему голову черепицей. А нам-то что после этого делать?
Гермес. По-моему, правильно сказано в одной ко-
медии:
Не испытал ты зла, коль вида не подал 2.
Да и что это за великое несчастье, если несколько че-
ловек ушли с убеждением, что Дамид прав? Ведь есть
много людей, которые думают обратное: большинство эл-
линов (простой люд почти целиком) и все варвары.
Зевс. Да, Гермес, но уж очень хорошо сказал Дарий
о Зопире 3. Вот и я так же — скорее пожелал бы иметь од-
ного такого соратника, как Дамид, чем владеть тысячами
Вавилонов.

ЗЕВС УЛИЧАЕМЫЙ
1. Киниск. Уж я-то, Зевс, не стану надоедать тебе
ничем похожим на просьбы о богатстве, золоте и царской
власти — ведь остальные люди чаще всего молят именно
об этом, а тебе совсем не легко выполнять такие просьбы,
и я вижу, как ты обыкновенно пропускаешь их мимо ушей.
А мне нужно от тебя только одно, да и то — сущий пу-
стяк.
Зевс. Что же это, Киниск? Тебе не будет отказа, в
особенности, если потребности твои умеренны, как ты уве-
ряешь.
Киниск. Ответь мне на один несложный вопрос.
Зевс. Желание, и в самом деле, незначительное и
легко исполнимое. Что ж, спрашивай, сколько хочешь.
Киниск. Дело вот в чем, Зевс. Ты, несомненно, чи-
тал поэмы Гомера и Гесиода. Так скажи мне, правду ли
говорили эти поэты, когда пели о Роке и Мойрах, утвер-
ждая, будто нельзя избежать ничего из той участи, кото-
рую они выпрядают каждому при его рождении?
Зевс. Да, истинную правду. Нет в мире ничего, чем
бы Мойры не распоряжались; наоборот, все, что ни про-
исходит, — это дело их веретена, и сразу же, с самого на-
чала, имеет свой конец, который они уже успели вы-
прясть. Иным образом ничто произойти не может.
2. Киниск. Значит, когда тот же Гомер в другом ме-
сте своей поэмы говорит:
Чтобы судьбе вопреки не сошел ты в обитель Аида 1
и тому подобные вещи, мы можем утверждать, очевидно,
что в таких случаях он несет вздор?
Зевс. Несомненно. Ведь нет ничего, что происходило
бы просто так, помимо закона, установленного Мойрами,
или вопреки их нити. А у поэтов, когда они поют, вдох-
142

новляемые Музами, — только тогда каждое их слово —
правда. Но всякий раз, как богини покинут их и они начнут
складывать стихи собственными силами, тут уж они и сби-
ваются и начинают противоречить тому, что сами же го-
ворили раньше. Да это и простительно: они всего только
люди и, когда оставляет их божество, которое до тех пор
пребывало в них и говорило их языком, слагая песни, —
истина им недоступна.
К и н и с к. Ну, хорошо, допустим, что это так Ответь
мне еще на такой вопрос: Мойр три, не правда ли, — Кло-
то, Лахесис и Атропос?
Зевс. Совершенно верно.
3. К и н и с к. А Рок и Счастливый Случай? Кто же они
такие, эти божества, которые, как и Мойры, намозолили
всем языки? Какая у каждого из них власть? Такая же,
как у Мойр, или даже большая, чем у них? Я, по крайней
мере, от всех слышу одни речи — нет, мол, ничего могу-
щественнее Счастливого Случая и Рока.
3 е в с. Не дано тебе, Киниск, знать все. Но почему это
ты задал вопрос о Мойрах?
4. Киниск. Сейчас услышишь, Зевс, скажи мне толь-
ко прежде еще одну вещь: над вами они тоже властвуют,
и вам приходится висеть на их нитке?
Зевс. Да, Киниск, приходится. Что же ты улыба-
ешься?
К и н и с к. Я вспомнил те стихи Гомера, которые у него
произносишь ты, выступая на собрании перед богами. Ты
угрожал им тогда, что подвесишь весь мир на какой-то
золотой цепи, и говорил, что сам спустишь эту цепь с неба,
а боги, пусть они даже все вместе, если захотят, схватят-
ся за нее, стараясь стянуть тебя на землю, не смогут и на
волос сдвинуть тебя с места. Ты же, как только пожела-
ешь, без труда всех их
С морем к небесам повлечешь и с самою землею 1.
Прежде, слыша эти слова, я дрожал от страха, и твоя
сила казалась мне чудесной. А теперь я уже вижу, что ты
и сам висишь, как ты признаёшь, на тонкой нитке вместе
со своей цепью и угрозами. По-моему, у Клотб больше
права хвастаться, раз она самого тебя поднимает и тя-
нет своим веретеном, как рыбаки — мелкую рыбешку
удочкой.
143

5. Зевс. Не понимаю, к чему ты клонишь со своими
расспросами.
К и н и с к. Вот к чему, Зевс (но заклинаю тебя Мойра-
ми и Роком, выслушай спокойно и без гнева мои
правдивые и откровенные слова). Если дело обстоит так,
как ты рассказал, если над всем владычествуют Мойры
и ничто из однажды решенного ими не может быть изме-
нено никем, зачем мы, люди, приносим вам жертвы,
устраиваем гекатомбы 1 и при этом молим вас о благих
дарах для себя? Я не вижу, какая нам польза от этого
почитания, если наши молитвы не могут ни отвратить от
нас бед, ни доставить нам какое-нибудь благо в дар от
богов.
6. Зевс. Я знаю, откуда у тебя эти хитрые расспро-
сы — от проклятых софистоз, которые утверждают даже,
что мы не заботимся о людях. Они-то, нечестивцы, и зада-
ют такие вопросы, стараясь удержать и других людей от
жертвоприношений и молитв, потому-де, что все это —
попусту. Мы, мол, и внимания не обращаем на то, что у
вас происходит, да и вообще не имеем ни малейшей вла-
сти в земных делах. Но не пройдут им даром такие рас-
суждения.
К и н и с к. Нет, Зевс, клянусь веретеном Клотб, не они
уговорили меня спросить тебя об этом, а сам наш раз-
говор, уже не знаю и как, пришел к тому, что жертвы —
вещь бесполезная. Но все же, если ты не возражаешь, я
еще спрошу тебя совсем кратко, а ты отвечай решительно
и как можно увереннее.
1 Зевс. Спрашивай, если тебе нечего делать и ты мо-
жешь терять время на такую болтовню.
7. К и н и с к. Ты утверждаешь, что все происходит по
воле Мойр?
Зевс. Да.
К и н и с к. А вы можете изменить этот порядок и рас-
пустить их пряжу?
Зевс. Никоим образом.
К и н и с к. Ты хочешь, чтобы я и вывод сделал из
этих посылок, или все ясно уже и без этого?
Зевс. Ясно. Однако те, кто приносят жертвы, делают
это не ради выгоды, в обмен на что-то или как бы по-
купая наши благие дары. Нет, они вообще хотят почтить
нечто более совершенное, чем они сами.
144

К и н и с к. Вполне достаточно и этого: ты сам при-
знаешь, что жертвоприношения совершаются без вся-
кой пользы, а лишь из какого-то почтения людей к выс-
шему совершенству. А все-таки, будь здесь кто-нибудь из
тех софистов, о которых ты недавно вспомнил, он спро-
сил бы тебя, па каком основании ты утверждаешь, что
боги совершеннее смертных, раз они такие же рабы, как
люди, и подчиняются одним и тем же госпожам — Мой-
рам. Ведь софистам недостаточно того, что боги бессмерт-
ны, и они не станут считать их по этой причине существа-
ми более совершенными. Наоборот — тем хуже для вас:
если людей хотя бы смерть отпускает на свободу, то ва-
шему несчастью нет конца, и вечно ваше рабство, кото-
рое покачивается на такой длинной нитке.
8. Зевс. Да, Киписк, но эта вечность и беспредель-
ность полна для нас блаженства, и наша жизнь окружена
всевозможными радостями.
К и н и с к. Не для всех, Зевс. Нет в этом деле и среди
вас равенства и порядка. Ты, например, блаженствуешь,
потому что ты царь и можешь подтянуть к небу землю и
море, как тянут ведро, спустив веревку в колодец. А Ге-
фест — хромой и к тому же обыкновенный ремесленник,
кузнец. Прометей был даже распят. А что мне сказать о
твоем отце 1, который и теперь еще сидит в Тартаре, за-
битый в колодки? Говорят, что вы и влюбляетесь, и раны
получаете, и рабами иной раз бываете у людей, как твой
брат 2 у Лаомедонта и Аполлон у Адмета 3. Все это, по-
моему, не слишком-то большое блаженство, и похоже на
то, что одни из вас счастливы и щедро одарены судьбой,
а другие — наоборот. Я уж не стану говорить о том, что
на вас и разбойники нападают, точно так же, как на нас,
и святотатцы грабят ваши храмы, так что в одно мгно-
вение вы из несметных богачей превращаетесь в послед-
них бедняков. А многих из вас уже и в переплавку пу-
стили, — тех, кто был сделан из золота или серебра, — так
уж им, видно, было суждено.
9. Зевс. Осторожнее, Киниск! Твоя речь становится
уже дерзкой, ты еще в этом раскаешься.
Киниск. Оставь свои угрозы при себе, Зевс — ты сам
знаешь, что со мной не случится ничего такого, что не
было решено Мойрой раньше тебя. Ведь даже свято-
татцы, насколько я вижу, не все несут наказание, а в
10 Лукиаи 146

большинстве случаев избегают вашей кары. Мне кажется,
что им не суждено быть схваченными.
Зевс. Разве я не говорил, что ты один из тех, кто в
своих рассуждениях устраняет из мира божественную за-
боту?
К и н и с к. Ты так сильно боишься их, Зевс? Почему
бы это? Не понимаю. Что бы я ни сказал — во всем по-
дозреваешь их науку.
10. Л я охотно задал бы тебе еще один вопрос (от
кого, в самом деле, я могу узнать истину, если не от те-
бя?): что это у вас за Божественная забота такая? Что-
нибудь вроде Мойры или еще более великая богиня, ко-
торая как бы повелевает самими Мойрами?
Зевс. Я тебе уже и прежде говорил, что не дано
тебе знать все. А ты хоть и уверял сначала, что задашь
только один вопрос, докучаешь мне, не переставая, своими
хитросплетениями. И я вижу, что главное для тебя в на-
шем разговоре — доказать, что мы совершенно не забо-
тимся о делах людей.
Киниск. Нет, я так не говорил. А ты сам только что
утверждал, что это Мойры вершат всем в мире. Или, мо-
жет быть, ты раскаиваешься в этом признании и хочешь
взять свои слова обратно, и вы, боги, оттолкнувши Рок в
сторону, оспариваете его право заботиться о людях?
11. Зевс. Нет, ни в коем случае. Однако, все свои ре-
шения Мойра выполняет через нас.
Киниск. Понимаю: вы как бы подручные и слуги у
Мойр, и сами признаете это. Но все же и в этом случае
они окажутся несущими заботу о мире, а вы — чем-то вро-
де их снасти или инструмента.
Зевс. Как это?
Киниск. Так же, как топор и бурав облегчают плот-
нику его ремесло, но никто не скажет, что сами эти инстру-
менты и есть мастер, и корабль — работа не топора или
бурава, а кораблестроителя. Вот подобным же образом
строителем корабля всего сущего является Рок, а вы —
буравы и топоры в руках у Мойр. И похоже на то, что
людям надо Року приносить жертвы и его просить о бла-
гих дарах, тогда как они обращаются к вам, стараясь по-
чтить вас процессиями и жертвоприношениями. Но даже
если бы они оказывали почести Року, они и тут посту-
пали бы не так, как следует. Да потом, мне кажется, что
146

и сами Мойры не в силах изменить или повернуть назад
то, что было с самого начала решено о каждой вещи в от-
дельности. Ведь не стала бы Атропос спокойно смотреть,
как кто-то собирается дать веретену обратный ход и рас-
пустить работу Клотб.
12. Зевс. Ты уже считаешь нужным, Киниск, чтобы
даже Мойр люди не почитали. Да ты, кажется, решил все
разрушить и перепутать. А мы — если и не принимать во
внимание всего остального — могли бы иметь законное
право на почести уже потому, что даем предсказания и
заранее открываем людям все решения Мойр.
Киниск. Вообще-то, Зевс, бесполезно знать, что
тебе предстоит, раз предохранить себя от этого все равно
невозможно. Впрочем, ты скажешь, что человек, которому
заранее известно, что ему предстоит умереть от копья с
железным наконечником, может избегнуть смерти, если
посадит самого себя под замок. Но это невозможно: Мой-
ра выведет его поохотиться 1 и предаст острию копья.
И Адраст, метнув свое копье в кабана, промахнется и
убьет сына Креза, потому что неотвратимый приказ Мойр
направил оружие в юношу.
13. А ответ оракула Лаю? Ведь это прямо-таки
смешно:
Не спорь с богами, Лай, и о потомстве мысль
Оставь: родишь ты сына — он убьет тебя 2.
Совершенно излишнее, на мой взгляд, предостереже-
ние: ведь в любом случае все произойдет именно так, а не
как-нибудь иначе! Ведь, выслушав оракул, Лай мысли о
потомстве не оставил и родил сына, который его убил. Так
что я не вижу, какие у вас есть основания требовать платы
за свои пророчества.
14. Я уж не говорю о том, что вы почти всегда, как
правило, ответы даете туманные и двусмысленные и не
слишком утруждаете себя объяснениями, свое ли цар-
ство разрушит 3 тот, кто перейдет через Галис, или цар-
ство Кира 4: предсказание можно понимать и так и этак.
Зевс. Были, Киниск, у Аполлона свои причины: он
гневался на Креза за то, что тот, искушая его, варил вме-
сте мясо барана и черепахи 5.
Киниск. Не следовало ему, богу, гневаться. Впро-
чем, и это, полагаю, было решено заранее — что лидиец
будет обманут оракулом; и вообще то, что он не разобрал-
10* 147

ся, как следует, в своем будущем, выпрял ему Рок. Зна-
чит, и ваше пророческое искусство — дело Рока.
15. Зевс. А нам ты ничего не оставляешь? Мы боги
только по имени, не так ли? Мы не проявляем ни малей-
шей заботы о делах мира, и жертв мы недостойны, как
буравы, в самом деле, или топоры? Но, пожалуй, ты не
без основания глядишь на меня с презрением: ты видишь,
как я, взяв в руку молнию и приготовившись метнуть ее,
все еще позволяю тебе рассуждать таким гнусным обра-
зом о богах.
К и н и с к. Мечи, Зевс, если мне суждено быть сражен-
ным ударом молнии. Не тебя я буду считать виновником
этого, а Клото, которая поразит меня твоей рукой. Я даже
не могу утверждать, что молния сама по себе будет причи-
ной моей раны. Но вот что я хочу вас спросить — тебя и
Рок (а ты ответь мне и за него тоже): твои угрозы напом-
нили мне об этом.
16. Как это у вас получается, что на святотатцев, раз-
бойников и такое огромное множество людей дерзких, на-
сильников и клятвопреступников вы и внимания не обра-
щаете, но часто ударяете молнией в какой-нибудь дуб,
или камень, или мачту корабля, не повинного ни в каком
зле, а иногда и в какого-нибудь добродетельного и благо-
честивого путника? Что ж ты молчишь, Зевс? Или это мне
тоже не дано знать?
Зевс. Да, Киниск, не дано. А ты чересчур любопы-
тен, и я никак не пойму, откуда взялись у тебя все эти
вопросы, с которыми ты ко мне явился сегодня.
Киниск. Стало быть, мне нельзя спросить вас, — ни
тебя, ни Божественную заботу, ни Рок, — почему это Фо-
кион 1, человек добродетельный, умер в такой бедности,
терпя нужду в самом необходимом, и до него — Аристид
точно так же, а Каллий и Алкивиад 2, распущенные юнцы,
утопали в богатстве вместе с дерзким Мидием и Хароп-
сом 3 с Эгины, гнусным развратником, который уморил го-
лодом собственную мать? И почему, далее, Сократ был
предан в руки Одиннадцати 4, а Мелет 5 не был? Почему
был царем Сарданапал, настоящая баба! А столько
прекрасных и благородных персидских мужей были рас-
пяты им за то, что не одобряли существующего порядка?
17. А что делается теперь? Я не стану говорить подроб-
но обо всем в отдельности, но негодяи и алчные себялюб-
148

цы благоденствуют, а с порядочных людей снимают по-
следнюю рубашку, их мучают бедность, болезни и тысячи
других бед.
Зевс. Так ты, оказывается, не знаешь, Киниск, ка-
кие страшные наказания ожидают негодяев после смерти
и в каком блаженстве будут проводить свои дни порядоч-
ные люди?
Киниск. Ты хочешь рассказать мне об Аиде, о Ти-
тиях и Танталах? Но я-то узнаю точно, существует ли что-
нибудь вроде этого, только когда умру! А пока я хотел бы
счастливо прожить свой век, сколько бы он ни продолжал-
ся, и пусть потом, после моей смерти, шестнадцать кор-
шунов 1 клюют у меня печень. Но я не согласился бы стра-
дать от жажды, как Тантал, здесь, на земле, чтобы пить
когда-нибудь на Островах блаженных, возлежа вместе с
героями среди Елисейских полей.
18. Зевс. Что ты говоришь?! Ты не веришь, что су-
ществуют наказания, и награды, и суд, где расследуется
жизнь каждого?
Киниск. Рассказывают, будто какой-то Минос, кри-
тянин, — судья по таким делам. Расскажи мне, пожа-
луйста, что-нибудь и о нем — ведь он, говорят, твой сын.
Зевс. А что ты хочешь о нем узнать, Киниск?
Киниск. Кого он наказывает преимущественно?
Зевс. Скверных людей, разумеется, таких, как, на-
пример, убийцы и святотатцы.
К и н и с к. А кого он отсылает к героям?
Зевс. Людей хороших и благочестивых, тех, кто жил
добродетельно.
К и н и с к. За что же, Зевс?
Зевс. За то, что одни заслуживают награды, а дру-
гие наказания.
Киниск. А если человек сделал какое-нибудь зло
неумышленно, Минос и его приговаривает к наказанию?
Зевс. Нет, никоим образом.
Киниск. Значит, если кто-нибудь невольно совершил
добрый поступок, он и такого человека не может считать
достойным награды?
Зевс. Конечно, нет.
Киниск. В таком случае, Зевс, ему никого не следует
ни награждать, ни наказывать.
Зевс. Как это — никого?
149

Киниск. Да потому, что мы, люди, ничего не де-
лаем по собственной воле, а лишь выполняем приказы ка-
кой-то непреклонной необходимости, если только прави-
лен вывод, к которому мы с тобой недавно пришли, — что
первопричина всего — Мойра. И если кто-нибудь убивает,
то убийца — она, если кто-нибудь совершает святотатство,
он делает то, что ему приказано. Поэтому, если Минос по-
желает судить по справедливости, он накажет не Сизифа,
а Рок, и не Тантала, а Мойру. И действительно, в чем они
провинились, если подчинились приказам своих началь-
ников?
19. Зевс. Не достоин ты больше никаких ответов,
если задаешь подобные вопросы. Ты наглый человек и
софист. И я оставляю тебя, а сам ухожу.
Киниск. Мне бы надо было еще кое-что спросить у
тебя: где находятся Мойры? как успевают они позабо-
титься о таком множестве дел, да еще входят во все тон-
кости — ведь их только трое? Да, трудную и несчастную,
по-моему, жизнь они ведут, если у них столько забот, и,
кажется, даже к ним Рок был не слишком милостив при
рождении. Не знаю, как другие, а я, если бы мне разре-
шили выбирать, не променял бы свою жизнь на их. Нет, я
предпочел бы даже жить еще беднее, лишь бы не сидеть
и не крутить это веретено, на котором намотано столько
дел, и ни одно нельзя упустить из виду... Но если тебе
трудно ответить на эти вопросы, Зевс, хватит с нас и тех,
на которые ты уже ответил: этого вполне достаточно, что-
бы вопрос о Роке и Божественной заботе сделался ясным.
Остальное же, вероятно, не суждено мне было услышать.

ИКАРОМЕНИПП,
или
ЗАОБЛАЧНЫЙ ПОЛЕТ
1. М е н и п п. Итак, три тысячи стадиев 1 было от зем-
ли до луны; это — первый переход. Оттуда вверх, к солн-
цу, около пятисот парасангов; наконец, от солнца до са-
мого неба с акрополем Зевса... да, пожалуй, быстрокры-
лый орел пролетел бы это расстояние не скорее, чем за
день.
Друг. Ради Харит! Что это ты, Менипп, звезды изу-
чаешь и производишь про себя какие-то вычисления? Вот
уже довольно долго я слежу за тобою и слышу о солнцах
и лунах, и, вдобавок, еще о каких-то вздорных переходах
и парасангах...
М е н и п п. Не удивляйся, дорогой! Если тебе и ка-
жется, что я говорю о предметах слишком возвышенных
и заоблачных, то дело лишь в том, что я составляю при-
близительный подсчет пути, пройденного мною в послед-
нее путешествие.
Друг. Так разве ты, подобно финикийцам, опреде-
ляешь свой путь по светилам?
Менипп. Нет, клянусь Зевсом! Но я путешествовал
среди них.
Друг. Клянусь Гераклом, длинный же сон ты видел,
если, сам того не замечая, проспал целые парасанги.
2. М е н и п п. Ты думаешь, дорогой, что я говорю о ка-
ком-то сновидении, а между тем я только что спустился
от Зевса.
Друг. Что ты говоришь! Менипп перед нами, слетев-
ший с неба?
Менипп. Да, и я стою перед тобою, вернувшись толь-
ко сегодня от великого Зевса, где я видел и слышал мно-
го удивительного. А если ты не веришь, я могу только еще
больше радоваться: значит, действительно я испытал не-
что поразительное.
151

Друг. Как могу я не верить, о божественный олим-
пиец Менипп, я — всего лишь жалкий смертный, живу-
щий на земле, — не верить тебе, мужу заоблачному или
одному из небожителей, по выражению Гомера! Но скажи
мне, если тебе не трудно, каким образом поднялся ты
с земли на небо, где сумел ты найти такую высокую
лестницу? Ведь ты далеко не похож с лица на преслову-
того фригийца 1, так что довольно трудно предполагать,
чтобы орел восхитил тебя, дабы ты стал виночерпием
Зевса.
Менипп. Я давно замечаю, что ты смеешься надо
мною, и нисколько не удивляюсь, что мой необычный рас-
сказ представляется тебе похожим на сказку. И все же мое
восхождение обошлось без всякой лестницы и без того,
чтобы быть возлюбленным орла: у меня были свои крылья!
Друг. Это уж слишком! Ты превзошел Дедала, если,
сверх всего прочего, сумел скрыться от нас, превратив-
шись из человека в ястреба или в галку.
Менипп. Правильно, дорогой мой! Твое сравнение
не так уж далеко от истины: я осуществил дедалову за-
тею и сам смастерил себе крылья.
3. Друг. Но как же, о величайший храбрец, ты не
побоялся того, что и ты упадешь в море и дашь ему от
своего имени название Мениппийского, как тот его сын —
Икарийскому? 2.
Менипп. Совсем нет! Икар прикрепил свои крылья
воском, который очень скоро растаял от солнечных лучей;
понятно, что Икар растерял перья и, как и следовало ожи-
дать, упал. У меня же крылья были без воска.
Друг. Что ты говоришь! Не знаю почему, но поне-
многу ты заставляешь меня верить в правдивость твоего
рассказа.
Менипп. Так вот, я и говорю: во-первых, поймав
огромного орла, а также коршуна, из самых сильных, я
отрезал им крылья у самой спины... Впрочем, если тебе
некуда спешить, я лучше раскажу тебе обо всей затее с
самого начала.
Друг. Нисколько не спешу! От твоих слов я весь
превратился в ожидание и с открытым ртом жду, чем
кончится твой рассказ. Ради Зевса, покровителя дружбы,
не бросай меня привешенным за уши в самом начале сво-
его рассказа!
152

4. Менипп. Ну, хорошо! В самом деле, некрасиво
оставлять друга с разинутым ртом, да еще подвешенного,
как ты говоришь, за уши. Слушай же!
Присматриваясь ко всевозможным житейским явле-
ниям, я очень скоро стал понимать, насколько они смеш-
ны, жалки и непостоянны, — я говорю о богатстве, власти
и могуществе; презирая все эти блага и считая тщетную
погоню за ними препятствием для истинных занятий, я
попытался вынырнуть из этой типы и оглянуться на все
окружающее. Сперва я был охвачен сомнениями; об этом
мире, который философы именуют космосом, мне долго
не удавалось узнать ничего — ни как он произошел, ни
кто его создатель. Не ведал я также, где его начало и
какова его конечная цель. Тогда я стал рассматривать мир
по частям, но это только увеличило мои недоумения: глядя
на звезды, рассыпанные в беспорядке по небу, на самое
солнце, я сгорал желанием узнать, что они такое. Но наи-
более непонятным и загадочным представлялось мне все,
что касалось луны: многообразие ее форм, казалось мне,
вызывается какою-то тайною причиной. Наконец, молния,
пронизывающая тучи, низвергающийся гром, дождь, снег,
падающий град — все это было для меня неразрешимой
загадкой.
5. Вот в этом настроении я и подумал, что лучше всего
будет обратиться к философам за решением всех этих во-
просов, так как полагал, что они сумеют возвестить мне
полную правду.
Я выбрал среди них лучших — если свидетелями до-
стоинства считать угрюмое лицо, бледный цвет кожи и гу-
стую бороду, — и действительно, на первый взгляд они по-
казались мне людьми красноречивыми и знакомыми с не-
бесными явлениями. Отдав в их распоряжение себя и из-
рядное количество денег, — часть я выплатил сразу, а
остальное условился внести по окончании занятий, — я
попросил их объяснить мне небесные явления и устрой-
ство вселенной. И с таким рвением принялись они счищать
с хменя прежнее невежество, что привели меня в еще боль-
шее замешательство, окатив целым дождем первопричин,
целей, атомов, пустоты, материй, идей и прочего. Но всего
печальнее было то, что мои наставники ни в чем не согла-
шались друг с другом; напротив, каждый из них оспари-
вал мнение другого, утверждая противоположное и стре-
153

мясь к тому, чтобы я признал его правоту и проникся его
взглядами.
Друг. Странные ты вещи рассказываешь, будто муд-
рецы спорят друг с другом о существующем и об одном
и том же не имеют одинакового мнения!
6. Менипп. Да, дорогой! А как бы ты смеялся, если б
послушал их речи, полные хвастовства, их рассказы о чу-
десах! Прочно ступая по земле, ничем не возвышаясь над
нами, ползающими по ней, философы видят не лучше сво-
их соседей, а иные по старости и немощи и вовсе близо-
руки. И, тем не менее, они утверждают, что различают
границы неба; указывают размеры солнца, проходят по
надлунным пространствам и, точно свалившись со звезд,
определяют их величину и вид. Часто, наконец, не будучи
в состоянии ответить даже на такой простой вопрос, сколь-
ко стадиев от Мегар до Афин, они точно знают, каково
расстояние между луною и солнцем; дерзают определять
его в локтях, измеряют толщу воздуха, глубину океана,
окружность земли, чертят круги, нагромождают тре-
угольники на квадраты, изучают всевозможные сферы,
даже само небо.
7. И разве не доказывает тупости философов и пол-
ного невежества их то, что, говоря о далеко не ясных пред-
метах, они не довольствуются предположениями, но, упорно
настаивая на своей правоте и отрицая за противополож-
ным взглядом всякое значение, чуть не клянутся, что солн-
це есть раскаленный шар 1, что луна обитаема, что звезды
пьют воду, которую солнце словно на колодезной веревке
черпает из моря и поровну распределяет между ними?
8. Нетрудно заметить, насколько противоположны их
взгляды. Ради Зевса, посмотри сам, близки ли их учения
и не совершенно ли они противоречивы. Прежде всего, у
них замечается полное разномыслие по вопросу о мире:
одни утверждают, что он не создан и никогда не погиб-
нет, другие дерзают говорить о творце и о самом способе
создания им мира. Но всего больше я удивлялся тем, ко-
торые, признавая некоего бога, творца всего, не могут
объяснить ни того, откуда он явился, ни того, где бог на-
ходился, когда творил мир: ведь невозможно мыслить
время и пространство прежде всякого бытия...
Друг. Но ведь ты рассказываешь про дерзких людей,
про обманщиков.
154

Менипп. Л что бы ты сказал, если б послушал их
рассуждения об идеях 1, о бестелесных сущностях или их
речи о пределе и беспредельном? К тому же, между фи-
лософами разгораются жестокие споры, так как одни видят
во всем существующем только конечное, другие, напро-
тив, полагают, что оно бесконечно. Далее, многие утвер-
ждают, что существует большое число миров 2, и обруши-
ваются на тех, которые думают, что этот мир единствен-
ный. Наконец, один из них, далеко не миролюбивый че-
ловек 3, считает раздор отцом всего миропорядка.
9. А боги? Не знаю, стоит ли даже вспоминать взгля-
ды этих людей на них! Одним божество представляется
числом 4, другие клянутся собаками, гусями и платанами 5,
третьи, наконец, изгнав всех других богов, передают
власть над миром единому божеству 6, так что мне остава-
лось лишь огорчаться такой бедности в богах. Впрочем,
менее жадные признают многих богов, причем делят их
на разряды, называя одного бога первым и указывая
остальным вторые и третьи места в соответствии со сте-
пенью их божественности. Иные опять же считают боже-
ство бестелесным и лишенным формы, а другие, напротив,
не мыслят его иначе как вещественным. Главным образом
далеко не все они признают промысел богов в человече-
ских делах: некоторые освобождают богов от всяких за-
бот 7, поступая с ними подобно нам, когда мы избавляем
стариков от общественных тягот. Словом, боги у них ни-
чем не отличаются от телохранителей 8, которых комиче-
ские поэты выводят на сцену. Но все это пустяки в срав-
нении с теми, которые вовсе отрицают существование
богов и, бросая мир на произвол судьбы, лишают его вла-
дыки и вождя.
10. Однако, выслушивая все это, я не дерзал оказывать
недоверие столь высокогремящим и прекраснобородым
людям; но в то же время, соглашаясь со словами одного,
я не находил в них ничего, что не опровергалось бы ре-
чами другого. И я оказывался в таком состоянии, о кото-
ром говорит Гомер: часто я решался поверить одному из
них, как уже мною
...желанье иное владело 9.
Все это приводило меня в полное недоумение, и я не
видел, от кого бы на земле мне узнать истину. Тогда-то
я и решил, что единственный способ избавиться от моего
155

невежества — вооружившись крыльями, самому поднять-
ся на небо. Надежду в этом деле давали мне главным об-
разом сила желания, а также баснописец Эзоп 1, который
утверждает, что небо доступно не только орлам и навоз-
ным жукам, но подчас даже верблюдам. Впрочем, я со-
вершенно ясно понимал, что я никаким способом не смо-
гу отпустить себе крылья; если же приспособлю крылья
коршуна или орла, — ведь только они способны выдер-
жать тяжесть человеческого тела, — смогу скоро осуще-
ствить свое намерение.
Итак, поймав этих двух птиц, я старательно отрезал у
орла правое крыло, у коршуна — левое и привязал их
крепкими ремнями к плечам. Приладив к концам крыльев
две петли для рук, я стал испытывать свою силу: сначала
просто подпрыгивал, помогая себе руками, затем, подобно
гусям, летал над самой землей, слегка касаясь ее ногами
во время полета. Однако, заметив, что дело идет на лад,
я решился на более смелый шаг: взойдя на Акрополь, я
бросился с утеса и... долетел до самого театра 2.
11. Так как мой полет прошел благополучно, я заду-
мал подняться выше в небеса: поднявшись не то с Пар-
нета, не то с Гиметта 3, я пролетел на Геранею, оттуда на
Акрокоринф; затем, через Фолою и Эриманф, я достиг
Тайгета. Вскоре я уже настолько свыкся со своим дерз-
ким занятием, что в совершенстве выполнял смелые
полеты и, не довольствуясь высотою, доступною птицам,
решил подняться на Олимп; оттуда, запасшись по воз-
можности самой легкой едой, я пустился прямо на небо.
В первую минуту у меня закружилась голова от ог-
ромной высоты, но и это я перенес с легкостью. Прорвав-
шись сквозь густые облака и очутившись, наконец, возле
луны, я почувствовал некоторую усталость, особенно в
левом крыле, отрезанном у коршуна. Ввиду этого я под-
летел к луне и, присев на нее, дал себе передышку, по-
сматривая вниз, на землю, и, подобно Зевсу у Гомера 4,
созерцая страну фракийцев — укротителей коней, землю
мисян 5, вслед за тем — если мне хотелось — поглядывая
на Элладу, Персию и Индию. От всего этого получил я
самое тонкое наслаждение.
Друг. Не расскажешь ли, Менипп, также о том, что
ты оттуда видел, чтобы нам ничего не пропустить из твое-
го лутешествия и узнать даже мелкие подробности? Ду-
156

маю, что я мог бы услышать от тебя много любопытного
о том, в каком виде представились тебе сверху земля и
все, что на ней существует.
Менипп. Ты совершенно прав, дорогой мой! Итак,
постарайся подняться мысленно на луну, соверши со
мной это путешествие и, поставив себя на мое место, охва-
ти взором весь земной порядок.
12. Прежде всего, земля показалась мне очень малень-
кой, значительно меньше луны, так что при первом взгля-
де я, как ни нагибался, не мог найти ни высоких гор, ни
огромных морей. Если бы я не заметил Колосса Родос-
ского 1 и башни на Фаросе 2, я бы и вовсе не узнал земли;
только эти огромные сооружения и океан, спокойно свер-
кавший под лучами солнца, ясно указывали мне, что я
вижу перед собою, действительно, землю. Однако, при-
смотревшись пристальней, я вскоре стал различать на ней
человеческую жизнь, и не только жизнь целых народов и
городов, но и деятельность отдельных людей; и я видел,
как одни плыли по морю, другие сражались, третьи обра-
батывали землю, четвертые судились; видел женщин, жи-
вотных и вообще все, что питает плодородная почва 3.
Друг. Совершенно невероятно, и ты сам себе проти-
воречишь! Ведь раньше ты говорил, что тебе пришлось
разыскивать землю, так как из-за большого расстояния
она казалась тебе чуть ли не точкою, и если бы Колосс
не указал ее, ты бы думал, что видишь перед собою что-
то другое. Так каким же образом ты, словно какой-нибудь
Линкей, внезапно оказался в состоянии все рассмотреть
на земле — людей, животных, чуть лине гнезда комаров?
13. Менипп. Хорошо, что ты мне напомнил об этом,
а то я и не заметил, что забыл упомянуть о самом важ-
ном. Когда я понял, что вижу перед собою землю, но не
могу ничего рассмотреть на ней из-за большого расстоя-
ния, затруднявшего мое зрение, я был крайне удручен и
смущен своею беспомощностью. Я приходил в отчаяние
и уже готов был заплакать, как вдруг сзади подошел ко
мне философ Эмпедокл 4; весь в пепле и словно поджа-
ренный, он весьма напоминал собою головню. Сознаюсь,
при виде его я перепугался, приняв его за духа луны.
Впрочем, он поспешил успокоить меня и сказал: «Мужай-
ся, Менипп!
Я ведь не бог — и бессмертным меня ты считаешь напрасно 5.
157

Я — Эмпедокл, философ. Лишь только я бросился в кра-
тер Этны, дым вулкана охватил меня и забросил сюда.
С тех пор я живу на луне, питаюсь росою и странствую все
больше по воздуху: я вижу, тебя огорчает и мучает то,
что ты не можешь ясно разглядеть землю». —«Милейший
Эмпедокл, — воскликнул я, — ты хорошо поступаешь!
Лишь только я вернусь в Элладу, я не премину совершить
тебе возлияние на моем очаге и во время новолуний буду
обращаться к луне с троекратным молитвенным возгла-
сом». — «Клянусь Эндимионом 1, — ответил Эмпедокл, —
не ради платы я пришел сюда, но потому, что, видя твои
страдания, я от всей души сочувствовал тебе... Так вот,
знаешь ли, что должен ты сделать, чтобы приобрести
остроту зрения?»
14. «Нет, клянусь Зевсом, — возразил я, — разве что
ты каким-нибудь образом снимешь пелену, застилающую
мои глаза, так как сейчас точно ячмень на них сидит». —
«А между тем, — сказал Эмпедокл, — моя помощь вовсе и
не нужна тебе, ты явился с земли, имея прекраснее зре-
ние...» — «Что ты хочешь этим сказать? Я не понимаю
тебя». — «А разве ты не знаешь, — продолжал он, — что к
твоему правому плечу привязано крыло орла?» — «От-
лично знаю, — сказал я. — Но что общего между этим
крылом и моим зрением?» — «А то, что орел далеко пре-
восходит своим зрением все живые твари: лишь он один
может прямо смотреть на солнце. Настоящий царь, орел
способен, не моргая, выносить яркий свет солнечных
лучей».
«Так говорят, — сказал я, — и я уже начинаю жалеть,
что, поднимаясь сюда, не вырвал своих глаз и не вставил
на их место орлиные. Вообще я явился сюда лишь напо-
ловину готовым и был снаряжен далеко не по-царски; я
скорее похож на незаконнорожденного орленка, лишен-
ного наследства». — «Ни от кого другого, а только от
тебя зависит, — сказал мне Эмпедокл, — чтобы один из
твоих глаз стал совершенно царским. Если хочешь, немно-
го привстань и, удерживая в покое крыло ястреба, взмахи-
вай только другим, и твой правый глаз в соответствии с
природой крыла тотчас же станет дальнозорким. Ну, а
глаз другой, слабейшей твоей половины никоим образом
не будет видеть острее». — «Довольно мне и одного пра-
вого глаза, если он будет зорок по-орлиному. Это будет
158

даже не хуже, ведь не раз мне приходилось наблюдать,
как плотники, выравнивая балки по отвесу, прищуривают
один глаз, чтобы лучше видеть».
С этими словами я сделал то, что мне посоветовал
Эмпедокл: он же, медленно удаляясь, незаметно рассеял-
ся, обратившись в дым.
15. И лишь ударил я крылом, яркий свет озарил меня,
освещая передо мною все скрытое ранее. Нагнувшись, я
превосходно видел землю, города, людей. Я увидел все,
что они делали не только под открытым небом, но и в сво-
их домах, считая себя хорошо скрытыми: Птолемей спал
со своей сестрой 1, сын Лисимаха 2 злоумышлял против
своего отца; Антиох 3, сын Селевка, потихоньку подмиги-
вал Стратонике, своей мачехе; я видел, как жена Алексан-
дра-фессалийца 4 убивала мужа, Антигон 5 развратничал
с женой своего сына. Сын же Аттала отравлял своего
отца. Далее, Арсак убивал женщину в то время, как евнух
Арбак заносил над ним свой меч. Спатина — мидийца,
убитого золотой чашей в висок, волочили за ноги с пирше-
ства телохранители. Подобное же происходило во дворцах
ливийских, скифских и фракийских царей, — тот же раз-
врат, те же убийства, казни, грабежи, клятвопреступления
и опасения быть преданными своими же домашними.
16. Вот какое зрелище представляли дела царей!
А жизнь частных лиц казалась еще смешнее. Здесь я уви-
дел Гермодора-эпикурейца 6, приносящего ложную клят-
ву из-за тысячи драхм 7; стоика Агафокла, который об-
винял перед судом одного из своих учеников за неуплату
денег; оратора Клиния, крадущего чашу из храма Аскле-
пия; киника Герофила, спавшего в публичном доме... Впро-
чем, стоит ли рассказывать обо всех этих грабителях, су-
тягах, ростовщиках, взыскивающих свои ссуды? Пестрое,
разнообразное зрелище!
Друг. Было бы очень хорошо, Менипп, если б ты
рассказал мне все это; повидимому, это зрелище достав-
ляло тебе редкое удовольствие.
Менипп. Рассказать все подробно, любезный друг,
невозможно. Даже и рассмотреть-то это было делом
нелегким. Впрочем, все наиболее существенное напо-
минало то самое, что, по словам Гомера, было изображено
на щите Ахилла 8. Здесь были пиршества и браки, там
суд, народные собрания; далее, кто-то совершал жертво-
159

приношение; рядом другой предавался горю. Всякий раз,
взглядывая на Гетику, я замечал сражающихся гетов 1,
когда же оборачивался па скифов, то видел их кочующими
с их кибитками. Слегка переведя взгляд в сторону, я мог
наблюдать обрабатывающих землю египтян 2; финикийцы
путешествовали 3, киликийцы совершали разбойничьи на-
беги 4, лаконяне сами себя бичевали 5, афиняне судились 6.
17. Так как все, что я видел, происходило одновре-
менно, — ты можешь себе представить, какая получилась
пестрая смесь. Все равно как если бы, набрав много пев-
цов, еще лучше — несколько хоров, приказать каждому
участнику вместо общей стройной мелодии тянуть свою
арию; тогда всякий из соперничества и желания выделить
свою песнь стремился бы во что бы то ни стало перекри-
чать своего соседа. Клянусь Зевсом, ты и представить
себе не можешь, что это было бы за песнопение!
Друг. Совершенно верно, Менипп: смешное и бестол-
ковое.
М е н и п п. Так вот, дорогой мой, все жители земли
подобны таким певцам; из этой нескладицы и составляется
жизнь людей, — они не только поют нестройно, они раз-
личны даже по своим одеждам, да и идут-то они все враз-
брод; их мысли противоречивы, и все это до тех пор, пока
руководитель хора не сгонит кого-нибудь из них со сце-
ны, сказав ему, что он здесь более не нужен. С этого вре-
мени люди теряют свои прежние различия и, умолкая,
перестают тянуть свою бестолковую и нестройную песню.
И все, что происходит на этой пестрой и разнохарактер-
ной сцене, действительно достойно смеха.
18. Но больше прежнего я смеялся над теми, которые
спорят о границах своих владений и гордятся тем, что об-
рабатывают равнину Сикиоиа 7, владеют землею у Мара-
фона, в соседстве с Эноей, и обладают тысячью плетров 8
в Ахарнах. В самом деле, вся Эллада представлялась мне
сверху величиною пальца в четыре, а Аттика, соответ-
ственно с этим, выглядела, по-моему, прямо точкой.
И я задумался над тем, на каких пустяках зиждется гор-
дость наших богачей: действительно, самый крупный зем-
левладелец, казалось мне, обрабатывает всего лишь один
эпикуровский атом 9. Бросил я взгляд на Пелопоннес и,
заметив Кинурию 10, вспомнил, как много аргивян и лаке-
демонян пало в один день в битве за обладание этим клоч-
160

ком земли размером не более зерна египетской чечевицы.
И если я видел человека, гордого своим золотом, своими
восемью кольцами и четырьмя чашами, я не мог удер-
жаться от смеха, так как весь Пангей 1 со всеми своими
рудниками был не больше просяного зерна.
19. Друг. Какой ты счастливец, Менипп! Что за по-
разительное зрелище! Но скажи, бога ради, какими каза-
лись тебе сверху города и люди?
Менипп. Я думаю, тебе не раз приходилось видеть
муравьев: одни толпятся кучами, другие выходят из мура-
вейника или возвращаются в него; тот тащит в дом кусо-
чек навоза, этот торопливо несет подобранную где-то
кожуру боба или половину пшеничного зерна. Есть у них,
повидимому, в соответствии с их муравьиной жизнью и
строители, и народные вожди; есть пританы 2, музыканты
и философы. Так вот, города, населенные людьми, пока-
зались мне более всего похожими на муравейники. Если
же тебе это сравнение людских общежитий с муравьиным
царством кажется унизительным, то вспомни о старых
преданиях фессалийцев, и ты увидишь, что мирмидоняне 3,
этот воинственный народ, превратились в людей из му-
равьев.
Между тем, насмотревшись достаточно на все это и от
всего сердца посмеявшись, я ударил крыльями и полетел
...в чертоги
Зевса Эгидодержавного, к сонмищу прочих бессмертных 4.
20. Однако не успел я еще взлететь на высоту одного
стадия, как Луна сказала мне женским голосом:
«Счастливого пути, Менипп! Исполни для меня неболь-
шое поручение, когда будешь у Зевса». — «Охотно, — отве-
тил я, — это не доставит мне никакого труда, если только
не придется чего-либо отнести ему». — «Поручение мое
не тяжелое, Менипп, — возразила Луна, — это лишь моя
просьба Зевсу. Видишь ли, я возмущена нескончаемой и
вздорной болтовней философов, у которых нет иной забо-
ты, как вмешиваться в мои дела, рассуждать о том, что
я такое, каковы мои размеры, почему иногда я бываю
полумесяцем, а иногда имею вид серпа. Одни философы
считают, что я обитаема, другие, — что я не что иное как
зеркало, подвешенное над морем, словом, каждый говорит
обо мне, что взбредет ему в голову. Наконец, иные расска-
11 Лукиан 161

зывают, что самый свет мой — краденый и незаконный,
так как он приходит ко мне сверху, от солнца. Этим они
беспрестанно ссорят меня с солнцем, моим братом, и вос-
станавливают нас друг против друга. Мало им разве тех
небылиц, которые они рассказывают о солнце, что оно-де
и камень, и раскаленный шар...
21. А между тем разве я не знаю, какие позорные и
низкие дела совершаются по ночам этими философами,
которые днем выглядят такими строгими и доблестными,
что своей благородной внешностью привлекают внимание
толпы? Я отлично вижу все их проделки и все же молчу,
так как считаю неподобающим проливать свет на ночное
времяпрепровождение философов и выводить напоказ их
жизнь. Напротив, видя, как они развратничают, воруют,
совершают под прикрытием ночного мрака всяческие пре-
ступления, я тотчас привлекаю облако и скрываюсь за
ним, чтобы не выставлять на общий позор стариков, выде-
ляющихся среди других своей добродетелью и своими
длинными бородами. Они же, без всякого стеснения, про-
должают терзать меня своими речами и всячески оскор-
бляют меня, так что, клянусь Ночью, я не раз хотела по-
селиться как можно дальше отсюда, чтобы избежать их
нескромного языка.
Так вот, не забудь передать обо всем этом Зевсу и
прибавь еще, что мне невозможно будет оставаться доль-
ше в этих местах, если он не сотрет в порошок философов
и не заткнет рта этим болтунам; пусть Зевс разрушит
Стою 1, поразит громом Академию и прекратит бесконеч-
ные разговоры перипатетиков 2. Только тогда я обрету
покой и освобожусь от их ежедневных измерений».
22. «Все будет исполнено», ответил я и с этими сло-
вами отправился прямо вверх, к небу, по дороге,
Где не заметишь работ ни людей ни волов-землепашцев 3.
Скоро Луна, заслонявшая от меня землю, стала ка-
заться мне маленькой. Оставив вправо солнце и продол-
жая свой полет среди звезд, я на третий день приблизился,
наконец, к небу. Я надеялся, что мне удастся сразу же
проникнуть туда: мое превращение в орла, хотя и непол-
ное, думал я, легко позволит мне пройти неузнанным,
так как орел издавна близок Зевсу. Все же я опасался, что
меня сейчас выдаст мое левое крыло, крыло коршуна,
162

а потому я счел за лучшее, не подвергая себя лишней
опасности, подойти к дверям и постучаться.
Гермес услышал стук, спросил мое имя и торопливо
пошел докладывать обо мне Зевсу. Немного спустя меня
пригласили войти. Перепуганный и дрожащий, я вошел и
застал всех богов: они восседали в креслах и следили за
мною не без некоторого беспокойства. Их несколько сму-
тило мое неожиданное прибытие, вызвавшее опасение, как
бы таким же образом не прилетели к ним все люди.
23. И вот грозный Зевс, бросая на меня гневные, тита-
нические взгляды, спросил:
Кто ты такой человек, кто отец твой, откуда ты родом? 1
Я чуть не умер со страху, когда услышал его громо-
гласные слова, и, точно пораженный громом, стоял с от-
крытым ртом. Однако постепенно я собрался с духом и,
начавши издалека, стал подробно рассказывать, как я же-
лал познакомиться с небесными явлениями, как посещал
философов и выслушивал их противоречивые объяснения,
как страдал, терзаемый их речами, затем по порядку рас-
сказал о своем решении, о крыльях и обо всем остальном,
вплоть до полета на небо, а под конец сообщил ему пору-
чение Луны. Морщины у Зевса разгладились, и, улыбнув-
шись он произнес: «Что сказать об Оте и об Эфиальте
после того как Менипп осмелился подняться на небо!
Впрочем, сегодня мы приглашаем тебя на угощение,
а завтра дадим объяснения, за которыми ты пришел, и
отпустим тебя на землю». Затем он встал и направился
к той части неба, откуда было лучше всего слышно, так
как наступало время принимать молитвы людей.
24. По дороге Зевс стал расспрашивать меня о всевоз-
можных обстоятельствах земной жизни, и прежде всего
о том, почем теперь пшеница в Элладе, была ли последняя
зима сурова и нуждаются ли овощи в более обильном
дожде; затем спросил, остался ли кто-нибудь из рода Фи-
дия, почему афиняне столько лет не справляли диасий 2,
думают ли они закончить постройку Олимпийского хра-
ма 3 и задержаны ли ограбившие храм в Додоне 4. Когда
я ответил на все эти вопросы, Зевс продолжал: «Скажи,
Менипп, а обо мне что думают люди?» — «О тебе, влады-
ка, их мнение самое благочестивое. Люди считают тебя
царем богов». — «Ты шутишь, — возразил Зевс, — я отлично
11* 163

знаю их непостоянство, хотя ты о нем и умалчиваешь. Ведь
было время, когда я был для них и пророком, и целите-
лем, — словом, когда
площади, улицы — все полно было именем Зевса 1.
Тогда и Додона, и Писа 2 блистали и пользовались все-
общим почетом, а жертвенный чад застилал мне глаза.
Но с тех пор как Аполлон основал в Дельфах прорица-
лище 3, Асклепий в Пергаме — лечебницу, во Фракии по-
явился храм Бендиды, в Египте — Анубиса, в Эфесе —
Артемиды, с этого времени все бегут к новым богам, справ-
ляют в их честь празднества, приносят им гекатомбы...
Что же касается меня, состаревшегося бога, то они дума-
ют, что достаточно почитают меня, если раз в пять лет
приносят мне жертвы в Олимпии. И мои алтари стали
холоднее «Законов» Платона или силлогизмов Хрисиппа» 4.
25. Беседуя таким образом, мы подошли к тому ме-
сту, где Зевсу следовало сесть, чтобы выслушивать молит-
вы. Здесь находился целый ряд покрытых крышками от-
верстий, весьма напоминающих колодцы; возле каждого
из них стоял золотой трон. Сев на трон возле первого от-
верстия и сняв с него крышку, Зевс стал прислушиваться
к молитвам, которые доносились к нему со всех мест земли
и отличались большим разнообразием. Я сам мог слышать
их, так как вместе с Зевсом наклонился над отверстием.
Вот, например, каковы были эти молитвы: «О Зевс, дай
мне достигнуть царской власти!», «О Зевс, пусть произра-
стут лук и чеснок!», «О боги, да умрет мой стец как можно
скорее!» А другой говорил: «О, если бы я мог получить
наследство после жены!», «О, если бы мне удалось скрыть
козни против брата!», «Дайте, боги, мне победить на
суде!», «Пусть я буду увенчан на олимпийских состяза-
ниях 5». Возносили свои молитвы мореплаватели: одни мо-
лили о северном ветре, другие — о южном; земледелец про-
сил о ниспослании дождя, сукновал — о солнечных днях.
Зевс все это выслушивал, тщательно взвешивая каж-
дую молитву; он исполнял их далеко не все, но
То благосклонно взирал на мольбу, то качал головою 6.
Справедливым молитвам он позволял подниматься вверх
через отверстие и помещал их по правую сторону от себя,
а мольбы несправедливые отгонял назад неисполненными,
164

сдувая их вниз, чтобы они не могли приблизиться к небу.
Между прочим, относительно одной молитвы я заметил
в нем нерешительность: дело в том, что два человека
молили Зевса как раз о противоположном, обешая прине-
сти одинаковые жертвы. И вот Зевс, не зная, чьей просьбе
отдать предпочтение, испытывал чисто академическую
нерешительность 1; не будучи в состоянии принять какое-
либо решение, он предпочел, подобно Пиррону 2, «удер-
жать суждение».
26. Достаточно позанявшись молитвами, Зевс пересел
на соседний трон, снял крышку с другого колодца и стал
слушать произносивших клятвы. Покончив с этим делом и
поразив громом эпикурейца Гермодора, Зевс перешел
к следующему трону, где занялся предсказаниями, ора-
кулами и знамениями. Затем он направился к колодцу
с жертвоприношениями, через который поднимался дым от
жертв, возвещая Зевсу имена всех совершавших жертво-
приношения. Исполнив все это, Зевс дал указания ветрам
и погодам, разъяснив, что надлежало им делать: «Сегодня
пусть будет дождь в Скифии; в Ливии пусть гремит гром;
в Элладе идет снег. Ты, Борей, дуй в Лидии, а ты, Нот,
оставайся спокоен; Зефир же должен поднять бурю на
Адриатическом море; и пусть около тысячи мер града вы-
падет в Каппадокии».
27. Приведя в порядок все свои дела, Зевс направился
со мною на пир, так как уже наступило время обеда. Меня
встретил Гермес и устроил на ложе возле Пана, Корибан-
тов, Аттиса и Сабазия, — богов, не пользующихся полными
правами гражданства на небе, да и вообще довольно
сомнительных. Деметра раздала нам хлеб, Дионис — вино,
Геракл — мясо, Афродита — миртовые ягоды, а Посей-
дон — какую-то рыбешку. Потихоньку я отведал также и
амбросии и нектара. Милейший Ганимед, замечая, что
Зевс не смотрит в мою сторону, всякий раз из человеко-
любия наполнял для меня нектаром одну-другую чарочку.
Боги, согласно словам Гомера и моим личным наблюде-
ниям, ни хлеба не едят, ни вина темного не пьют 3, но
лишь угощаются амбросией и напиваются нектаром. Все
же наибольшую радость им доставляет чад, поднимаю-
щийся от жертв, смешанный с запахом сжигаемого мяса,
и жертвенная кровь, которую совершающие жертвопри-
ношение возливают на алтари. Во время обеда Аполлон
165

играл на кифаре, Силен плясал кордак, а Музы, стоя
поодаль, пропели нам кое-что из «Теогонии» Гесиода 1 и
первую оду из гимнов Пиндара 2. Насытившись, мы встали
из-за стола, чтобы отдохнуть, так как все уже изрядно
подвыпили.
28.
Прочие боги, равно как и мужи, бойцы с колесницы,
Спали всю ночь; лишь меня не обрадовал сон безмятежный 3.
Долго еще меня мучили разные мысли: смущало меня и
то, почему у Аполлона за такое долгое время не отросла
борода, и отчего на небе наступает ночь, хотя ведь там
постоянно пребывает солнце: ведь и сейчас Гелиос присут-
ствовал на обеде... Однако в конце концов мне удалось
немного вздремнуть. Проснувшись на следующее утро,
Зевс повелел созвать собрание.
29. Когда сошлись все боги, Зевс так начал свою речь:
«Вчерашнее прибытие чужестранца послужило поводом
настоящего собрания. Я уже давно собирался обсудить
с вами поведение некоторых философов, а жалобы Луны
заставили меня не откладывать далее рассмотрение этого
вопроса. Дело заключается в следующем. Появился на
земле сравнительно недавно особый вид людей, оказываю-
щих воздействие на жизнь человека, — людей праздных,
сварливых, тщеславных, вспыльчивых, лакомок, глупова-
тых, надутых спесью, полных наглости, — словом, людей,
представляющих, по выражению Гомера,
...земли бесполезное бремя 4.
Эти люди распределились на школы, придумали самые
разнообразные лабиринты рассуждений и называют себя
стоиками, академиками, эпикурейцами, перипатетиками и
другими еще более забавными именами. Прикрываясь
славным именем Добродетели, наморщив лоб, длинноборо-
дые, они гуляют по свету, скрывая свой гнусный образ
жизни под пристойною внешностью. В этом они как
нельзя более напоминают актеров в трагедиях: снимите
с них маску 5 и шитые золотом одеяния, — и перед вами
останется жалкий человек, который за семь драхм готов
играть на сцене.
30. И эти-то философы презирают всех людей, о богах
толкуют самым неприличным образом и, окружая себя
166

молодежью, легко поддающейся обману, с трагическим
пафосом рассказывают общеизвестные истины о доброде-
тели и учат искусству безнадежно запутывать рассужде-
ния. Своим ученикам они расхваливают постоянство, твер-
дость, умеренность, поносят богатство и наслаждение. Но
вот они остались наедине с собою... трудно описать, чего
только они не съедают, какому разврату не предаются,
с каким наслаждением обсасывают грязь с медных обо-
лов!
Но возмутительнее всего то, что, совершенно не забо-
тясь о пользе государства или частных лиц, оказываясь
безусловно лишними и бесполезными,
Как на войне среди воинов, так и в собранье народном 1,
философы осмеливаются осуждать поведение других, на-
правляют против них едкие речи, подбирают равные руга-
тельства; порицают и бранят всех, кто приходит в сопри-
косновение с ними... У этих философов наибольшим ува-
жением пользуется тот, кто громче всех кричит, отли-
чается наибольшею дерзостью и ругается самым наглым
образом.
31. А между тем спросите одного из этих многоречи-
вых крикунов и порицателей: «А сам-то ты?.. Что ты
делаешь, какую пользу ты приносишь в жизни?» И если
ответ последует правильный и искренний, то вот что вы
услышите: «Мореплавание, земледелие, военная служба,
всякое другое ремесло кажутся мне бесцельными; я кричу,
валяюсь в грязи, моюсь холодною водою, зимою хожу
босиком и, как Мом, доношу обо всем, что бы ни случи-
лось. Если какой-нибудь богач слишком много тратит на
свой стол или содержит любовницу, я вмешиваюсь в дела
его и нападаю на него... а если кто из друзей или прияте-
лей лежит больной, нуждаясь в помощи и уходе, я делаю
вид, что незнаком с ним». Вот каково, о боги, это отродье!
32. Но всех их своею наглостью превосходят так назы-
ваемые эпикурейцы. Понося нас, богов, без всякого стесне-
ния, они доходят до того, что осмеливаются утверждать,
будто боги нисколько не заботятся о человеческих делах и
совершенно не вникают в них. Вот почему не следует мед-
лить с рассмотрением их поведения, ибо, если только
эпикурейцам удастся убедить человечество в своей пра-
воте, все вы будете обречены на голод. Кто же, в самом
167

деле, станет приносить нам жертвы, не ожидая за это воз-
награждения.
Что касается жалоб, представленных против филосо-
фов Луною, то вы все слышали их от нашего гостя. Обо
всем этом предлагаю вам, боги, подумать и принять реше-
ние, наиболее полезное для людей и наиболее безопасное
для нас».
33. Не успел Зевс кончить, как в собрании поднялся
страшный шум, и отовсюду стали раздаваться возгласы:
«Порази их громом, сожги, уничтожь!», «В пропасть их!»,
«Низвергни их в Тартар, как Гигантов!» Восстановив
тишину, Зевс сказал: «Будет поступлено с ними согласно
вашему желанию: все философы вместе с их диалектикой
будут истреблены. Однако привести в исполнение кару
сегодня же невозможно; как вы все знаете, ближайшие
четыре месяца священны, и мною уже объявлен божий
мир. В будущем же году, в начале весны, они будут
истреблены моей безжалостной молнией».
Молвил — и сдвинул Кронид в знак согласия темные брови... 1
34. «В отношении же Мениппа, — добавил Зевс, —
я решил сделать следующее: необходимо отнять у него
крылья, чтобы впредь он к нам больше не являлся, и пусть
Гермес сегодня же спустит его на землю». Сказав это, Зевс
распустил собрание, а Киллений 2, ухватив меня за правое
ухо, доставил вчера вечером в Керамик 3.
Теперь, дорогой мой, ты услышал решительно все, что
я видел и узнал на небе. Прощай! Я тороплюсь в Распис-
ной Портик 4, чтобы сообщить прогуливающимся там фи-
лософам все эти радостные известия.

ХАРОН,
ил и
НАБЛ ЮДАТЕЛ И
Гермес и Харон
1. Гермес. Что ты смеешься, Харон? Ради чего оста-
вил ты свое суденышко и поднялся к нам на землю? Не
слишком-то часто ты наведываешься к нам посмотреть,
что происходит здесь, наверху.
Харон. Захотелось, Гермес, взглянуть, что такое
жизнь, что делают люди, пока живут, и чего они лишают-
ся такого, что все, спускаясь к нам, горько плачут; ведь
еще никто из людей не переправлялся на ту сторону без
слез. Вот я и выпросил себе у Аида позволение, ікак тот
молодой фессалисц 1, покинуть на один день свою барку,
вышел на свет и, думаю, очень кстати повстречался с то-
бой. Я знаю, ты как любезный хозяин проводишь меня
сам и покажешь все достопримечательности: тебе, навер-
но, все хорошо знакомо.
Гермес. Недосуг мне, перевозчик, — сейчас иду даль-
ше: надо услужить всевышнему Зевсу по одному зем-
ному его делу. А нравом он горяч, и боюсь, ежели за-
мешкаюсь, как бы он не отдал меня во власть подземного
мрака, навсегда оставив у вас. А то еще поступит со мной,
как на днях с Гефестом: схватит за ногу да и ринет с не-
бесного порога 2, и придется мне, прихрамывая, разносить
вино насмех всем.
Харон. Итак, ты спокойно допустишь, чтобы я без
толку бродил по земле, невзирая на то, что мы с тобой то-
варищи, вместе плаваем, вместе перевозим души? А не-
плохо было бы тебе, чадо Маи, вспомнить, что ни разу
еще я не заставил тебя вычерпывать воду или сесть со
мною на весла. Вместо этого ты, обладая такими могучи-
ми плечами, храпишь себе, растянувшись на палубе, или,
когда встретится какой-нибудь разговорчивый покойник,
болтаешь с ним всю дорогу, а я, старик, гребу один в два
169

весла. Нет, во имя твоего отца, милый Гермесик, не по-
кидай меня: проводи и покажи все, что называется
жизнью. Мне хочется повидать что-нибудь прежде чем
уйти обратно. Если ты меня бросишь, я буду беспомо-
щен, как слепой; только слепые скользят и падают, бро-
дя во тьме, а я, напротив, лишаюсь зрения на свету. По-
моги же, Килленец, и я всегда буду помнить о твоем
одолжении.
2. Гермес. Быть мне битым за это дело: я уже на-
перед вижу: в награду за то, что я стану твоим руково-
дителем, никак мне не миновать кулаков. А услужить
все-таки надо: стоит даже и потерпеть, если друг так
настойчиво просит. Но, конечно, посмотреть тебе все,
по порядку, в подробностях — это, перевозчик, вещь
неосуществимая: на это надо было бы затратить много
лет. Пришлось бы тогда глашатаям Зевса объявлять
меня беглым. Да и ты сам не сможешь у Смерти продол-
жать работу и царству Плутона причинишь ущерб,
прекратив на долгое время переправу покойников. Нако-
нец, и мытарь Эак будет очень недоволен, не получая ни
обола... Нужно подумать, как бы тебе увидеть суть того,
что на земле происходит.
Xарон. Ты уж сам сообрази, Гермес, как бы сде-
лать получше. Я на земле чужестранец, и ничего здесь
не знаю.
Гермес. Вообще говоря, Харон, нам нужно для
этого только какое-нибудь высокое место, откуда можно
было бы все увидать. Конечно, у нас не было бы никаких
затруднений, если бы только мог ты подняться на небо:
ведь с такой высоты все было бы хорошо видно. Но так
как тебе, постоянному спутнику теней, воспрещен доступ
в чертоги Зевса, давай-ка, выберем себе какую-нибудь
высокую гору.
3. Харон. Помнишь, Гермес, что я обычно говорю
вам во время переправы? Когда налетит вихрь, набросит-
ся на косой парус, поднимется высокий вал, тогда вы,
бывало, по своей неопытности начнете советовать: кто го-
ворит — убрать паруса, кто — отпустить немного снасти,
кто — итти по ветру, я же в ответ приказываю вам со-
хранять спокойствие, так как сам-де я знаю лучше, что
делать. Вот точно так же и ты: делай все, что сочтешь
нужным: ведь сейчас ты у руля. А я, как полагается пут-
170

нику, буду сидеть и помалкивать, подчиняясь всем твоим
распоряжениям.
Гермес. Правильно сказано: я сам соображу, что
делать, и отыщу подходящее место для наблюдений. Вот,
например, не пригодится ли нам Кавказ? Или Парнас
будет повыше? Или, может быть, еще выше обоих вон тот
Олимп? А кстати, при взгляде на Олимп мне пришла
в голову недурная мысль, — только придется и тебе по-
трудиться и помочь мне.
Xарон. Приказывай: я помогу по мере сил.
Гермес. Поэт Гомер рассказывает 1 про сыновей
Алоея, которые еще детьми вдвоем, как мы с тобой, за-
хотели однажды вывернуть с корнем Оссу и водрузить
ее на Олимп, а на нее еще Пелион, надеясь, что по этой
лестнице они смогут взобраться на небо. Конечно, эти
двое мальчишек были просто до безумия заносчивы, и
они понесли наказание; но нам, — мы ведь не во зло бо-
гам замышляем это, — почему бы нам не создать такую
постройку и не взгромоздить горы одну на другую: чем
выше будет вершина, тем будет с нее виднее.
4. Xарон. А сможем мы, Гермес, вдвоем-то поднять
и взгромоздить Пелион или Оссу?
Гермес. Почему ж нет, Харон? Или, по-твоему, мы
хуже тех двух младенцев, — а мы ведь боги.
X а р о н. Нет... но, мне кажется, есть что-то невероят-
ное в самом великолепии этого предприятия.
Гермес. И естественно, что кажется: потому что ты
в литературе несведущ, Харон, и менее всего поэт. А вот
благородный Гомер двумя стихами сразу доставил нам
доступ на небо, с такою легкостью сложил он эти горы.
Но меня удивляет, что это может казаться чем-то чудо-
вищным тебе, знакомому, разумеется, с Атлантом, ко-
торый один несет на себе весь небосвод, поддерживая
нас всех. Точно так же ты знаешь, хотя бы понаслыш-
ке, о брате моем, о Геракле, как он однажды сменил
этого самого Атланта и дал ему немного отдохнуть от
тяжкого бремени, подставив собственные плечи под его
ношу.
Харон. Слышал я и про это... А правда ли оно —
о том лучше знать тебе, Гермес, да поэтам.
Гермес. Чистейшая правда, Харон! Подумай сам,
чего же ради мудрые люди стали бы говорить неправ-
171

ду?.. Ну, давай-ка прежде всего поставим Оссу, как учат
нас строки поэмы и сам архитектор:
...после на Оссу
Лесом покрытый густым Пелион... 1
Ну, что? Видишь? Справились легко и в то же время по-
этично... Дай-ка, теперь я подымусь и посмотрю: может
быть, этого будет мало, придется еще надстраивать...
5. Вот так-так... Как мы еще низко — мы стоим толь-
ко у подошвы неба: на восток едва видно Ионию и
Лидию, на запад — не дальше Италии и Сицилии, на се-
вер — лишь то, что находится по сю сторону Истра 2, а
с этой стороны виден Крит, да и то не очень ясно. По-
видимому, придется нам, перевозчик, перетащить Эту,
а потом, поверх всего, Парнас.
Xарон. Сделаем так... только смотри: не вышла бы
чересчур уж тонкой наша постройка, если мы вытянем ее
ввысь за границу правдоподобного, а потом обрушимся
вместе с нашим созданием и испробуем на себе, рас-
кроив черепа, горькое гомеровское зодчество.
Гермес. Дерзай! Все будет прочно. Передвигай-ка
Эту... Да навали сверху Парнас! Готово! Взберусь
опять... Хорошо все видно. Поднимайся теперь и ты.
X а р о н. Протяни мне руку, Гермес. Не на малое со-
оружение ты меня сейчас заставляешь подняться.
Гермес. Но как же иначе, Харон, если ты хочешь
все видеть? Нельзя одновременно и в безопасности быть
и любознательность удовлетворять. Держись же за мою
правую руку и остерегайся ступать, где скользко... Пре-
красно!.. Вот ты и наверху. Раз у Парнаса две вершины,
сядем каждый на одной из них. Вот так. Теперь гляди
по сторонам и наблюдай все происходящее.
6. Харон. Вижу я обширную землю и вокруг нее
какое-то огромное море. Горы и реки больше Кокита
и Пирифлегетонта, а люди совсем крошечные, и что-то
в роде их нор.
Гермес. Города это, а вовсе не норы, как ты ду-
маешь.
Харон. А ты знаешь, Гермес, что мы >ничего не до-
бились и только зря сдвинули с места Парнас с Касталь-
ским источником, Эту и прочие горы?
Гермес. Это почему же?
172

Xарон. Что касается меня, я ничего с такой высоты
не могу разглядеть как следует. А мне хотелось увидеть
не только города и горы, как на рисунке, но рассмот-
реть самих людей, поглядеть на их дела, услышать раз-
говоры. Да вот, хотя бы недавно, когда ты меня встретил
и увидел, что я смеюсь, ты спросил о причине моего сме-
ха. А дело было в том, что я услыхал одну вещь, которая
развеселила меня чрезвычайно.
Гермес. Что же это такое было?
X а р о н. Речь шла, если не ошибаюсь, об обеде. Один
человек, приглашенный кем-то из друзей на завтра, от-
ветил: «Буду непременно». Не успел он сказать, как
с крыши слетела черепица, неведомо по какой причине,
и убила его. Вот я и рассмеялся над тем, что он не испол-
нит своего обещания. Думаю, что и сейчас надо нам спу-
ститься пониже, чтобы лучше видеть и слышать.
7. Гермес. Сиди спокойно; и это я тебе устрою.
В одно мгновение ты окажешься самым зорким челове-
ком. Заклинание и на этот случай возьмем у Гомера.
Когда я произнесу слова, — помни, что ты уже больше не
близорук и все видишь отлично.
X а р о н. Знай, говори только.
Гермес.
Се отвожу от очей твоих мрак, покрывавший их ране,
Да различишь безошибочно бога от смертного мужа 1.
Ну как? Уже видишь?
X а р о н. И даже сверх возможного! Сам Линкей
слеп по сравнению со імной. Итак, продолжай поучать
меня дальше и отвечай на мои вопросы. Да, кстати, не хо-
чешь ли, я стану спрашивать тебя тоже по-гомеровски?
Тогда ты увидишь, что и я в Гомере несколько сведущ.
Гермес. Но как ты мог познакомиться с его про-
изведениями, ты, вечный перевозчик, сидящий на веслах?
Харон. Ишь ты, вздумал поносить мое ремесло!
А я, когда перевозил Гомера после его кончины, много
услышал его стихов и кое-что еще и сейчас помню. Дело
в том, что тогда нас захватила немалая буря. Гомер тя-
нул одну песню, не очень-то благоприятную для плы-
вущих, — о том, как Посейдон собрал тучи и, ударив тре-
зубцем, словно мутовкой, взбудоражил море и поднял
все ветры и о многом еще в том же роде. Слова песни
взбаламутили море, внезапно наступил мрак, и налетев-
173

ший вихрь едва не опрокинул наше судно. Вот тут-то,
в приступе морской болезни, он и изверг из себя боль-
шую часть своих сочинений вместе с самой Скиллой, и
Харибдой, и Киклопом. Конечно, нетрудно было мне из
столь великого извержения сохранить в памяти хотя бы
немногое.
8. Так вот, скажи мне:
Кто же такой сей претолстый мужчина, могучий и доблий?
Выше других он людей головою и шире плечами 1.
Гермес. Милон 2 это, атлет из Кротона. А рукопле-
скания эллинов вызваны тем, что он поднял быка и несет
его на руках через весь стадион.
Xарон. А куда справедливее было бы с их сторо-
ны, Гермес, чествовать меня за то, что спустя
немного я заберу этого самого Милона и унесу в мое
суденышко, когда он явится к нам, побежденный неодо-
лимым противником — Смертью, и сам не будет знать,
как получил подножку. То-то будет он потом у нас се-
товать, вспоминая о венках и рукоплесканиях! А сейчас
он мнит о себе так много потому, что люди дивятся, как
это он несет быка. Но как по-твоему: думает ли он, что
когда-нибудь умрет?
Гермес. А с какой стати вспоминать ему о смерти
сейчас в полном расцвете сил?
Xарон. Ну, оставим пока Милона. Скоро он насме-
шит нас, когда поплывет в моем челне, не имея силы
даже, чтобы поднять комара, не то что быка.
9. А сейчас скажи мне вот про того другого:
Кто же такой величавый мужчина? 3
Не эллин, судя, по крайней мере, по одежде.
Гермес. Кир 4 это, Харон, сын Камбиса. Он устроил
так, что государство, принадлежавшее прежде мидянам,
ныне находится в руках персов. Ассирией Кир недавно
завладел, и Вавилон подчинил, и сейчас, кажется, со-
бирается итти на Лидию, чтобы, низложив Креза 5, овла-
деть всем.
Харон. А Крез где? Покажи мне и его.
Гермес. Взгляни туда, вон на ту твердыню, что обне-
сена тройной стеной. Это — Сарды 6, а вон, видишь, и сам
Крез возлежит на золотом ложе, беседуя с Солоном —
афинянином 7. Хочешь, послушаем, о чем они говорят?
174

X а р о н. Очень хочу.
10. Крез. Афинский гость! Итак, ты видишь мое
богатство, мои сокровища, видишь, сколько у меня и зо-
лота в слитках, видишь всю эту роскошь? Так скажи мне,
кого ты считаешь из всех людей самым счастливым?
X а р о н. Что-то скажет на это Солон?
Гермес. Не беспокойся! Ответ будет достоин его.
Солон. О Крез! Мало на свете счастливых. Но из
тех, кого знаю, я считаю счастливейшими Клеобия и Би-
тона 1, сыновей аргивской жрицы.
X а р о н. Это он про тех, что недавно умерли, после
того как впряглись в колесницу своей матери и достави-
ли ее к храму.
Крез. Пусть так. Да будет им отдано первенство в
счастье. Ну, а кто бы мог оказаться вторым?
Солон. Афинянин Телл, который жил прекрасно и
умер за родину.
К р е з. А я, нечисть ты этакая, счастливым не кажусь?
Солон. Еще не знаю, Крез, ты не окончил свою
жизнь: ведь только смерть и до конца проведенная в
счастье жизнь — вот неложные свидетельства в этом во-
просе.
X а р о н. Молодец, Солон; ты не забыл про нас и без
напоминания знаешь, что решать эти вопросы нужно
только у перевоза...
11. Но что это за люди, которых отправляет Крез, и
что они несут на плечах?
Гермес. Золотые кирпичи 2, которые он посвящает
Тифийцу, желая отплатить за его прорицания, — за те
самые, от которых он в недалеком будущем погибнет.
Этот человек — необыкновенный любитель гадать.
X а р о н. Так вот оно, золото: светлое и блестящее,
желтоватое с красноватым отливом! Я сейчас впервые
его увидел, хотя слышу о нем постоянно.
Гермес. Оно самое, Харон, прославленное в песнях
и желанное.
Харон. А, право, я не вижу, что в нем хорошего,
разве только то, что несущие его страдают от тяжести.
Г е р м е с. О, ты не знаешь, сколько из-за золота про-
исходит войн, сколько обманов, грабежей, ложных клятв,
убийств, арестов; из-за него дальнее странствие 3, торго-
вые сделки и закабаление.
175

Xарон. Из-за него, Гермес, хотя его почти и не от-
личишь от меди? Медь-то я хорошо знаю, взимая, как тебе
известно, обол с каждого переезжающего на ту сторону.
Гермес. Вот именно; только меди много, и поэтому
к ней люди не очень стремятся, а золото добывают рудо-
копы в малом количестве с больших глубин. Впрочем, и
золото происходит из земли, как свинец и другие металлы.
Харон. Ты говоришь о какой-то неслыханной глу-
пости людей, если они такой любовью любят это бледное
и тяжелое сокровище.
Гермес. Что касается Солона, то он, кажется, не
принадлежит к таким влюбленным. Он, как видишь,
смеется над Крезом и его варварской хвастливостью и,
как мне кажется, собирается о чем-то его спросить. При-
слушаемся-ка.
12. Солон. Скажи мне, Крез: ты, значит, думаешь,
что Пифиец в какой-то мере нуждается в этих кир-
пичах?
Крез. Клянусь Зевсом, да, потому что у него в Дель-
фах нет ни одного такого дара.
Солон. Следовательно, ты думаешь, бог станет счаст-
ливым, если сверх прочего он приобретет еще золотые
кирпичи?
Крез. А почему же нет?
Солон. Великая же бедность царит на небе, судя по
твоим словам, Крез, — если даже боги, когда им захочет-
ся золота, вынуждены посылать за ним в Лидию.
Крез. Но где же в другом месте найдется столько
золота, как у нас?
Солон. Скажи, пожалуйста: а железо водится
в Лидии?
Крез. Не очень-то.
Солон. Значит, что получше, тем вы и бедны.
Крез. Каким же это образом железо оказывается
лучше золота?
Солон. Если ты будешь отвечать мне совершенно
спокойно — узнаешь это.
Крез. Спрашивай, Солон.
Солон. Так вот, если Кир, как поговаривают, на-
падет на лидийцев, сделаешь ли ты мечи для войска из
золота или тебе понадобится железо?
Крез. Ясно, что железо.
176

Солон. Во если ты его не заготовишь, твое золото
будет взято на копье и уйдет к персам.
Крез. Говори благоприятное, мой милый!
Солон. Пусть не сбудутся мои слова; но ты, кажется,
уже согласен, что железо выше золота.
Крез. Значит, ты хочешь, чтобы я богу посвятил же-
лезные кирпичи, а золото велел тотчас отправить обратно?
Солон. И железо ему не потребуется. Посвятишь ли
ты медь или золото, все равно дар, посланный тобой бо-
гу, явится лишь приятной неожиданностью для других,
которые рано или поздно им завладеют: для фокидян,
или беотийцев 1, или для самих дельфийцев, для како-
го-нибудь тирана или разбойника. Бога мало касаются
дела твоего золотых дел мастера.
Крез. Всё ты нападаешь на мое богатство и зави-
дуешь.
13. Гермес. Да, Харон, не выносит лидиец речи
свободной и правдивой. Крезу кажется неслыханным
делом, что бедный человек не раболепствует, а свобод-
но высказывает приходящие в голову мысли. Но пройдет
немного времени, и Крез, конечно, вспомнит Солона 2,
когда сам должен будет как пленник взойти на костер
по распоряжению Кира. Я па-днях слышал, как пряха
Клотб сматывала каждому надлежащее количество пря-
жи. Между прочим, там стояло написанным, что Крезу
быть плененным Киром, Киру же самому найти смерть
вон от той массагетки 3. Видишь эту скифскую женщину,
вот ту, что несется на коне, на белом?
Харон. Да, да!
Гермес. Это — Томирис; она отрубит голову Киру
и бросит ее в наполненный кровью мешок. А вон, видишь,
сын его, юноша? Это Камбис 4. Он будет царем после
своего отца и, наделав тысячи ошибок в Ливии и Эфио-
пии, кончит тем, что умрет сумасшедшим, убив Аписа.
Харон. Смех, смех, да и только! А сейчас-то: на них
никто не осмелится взглянуть, так высокомерны они
с окружающими! Не поверишь, что скоро один станет
пленником, а голова другого упадет в кровавый мешок.
14. Ну, а кто такой, Гермес, вон тот, застегнувший
пряжками свой пурпурный плащ, в диадеме, которому
повар подносит только что разрезанную рыбу?
В море, на острове, кажется, царь он, по гордой осанке 5.
12 Лукиан 177

Гермес. Ты уже хорошо подражаешь Гомеру, Ха-
рон. А тот, кого видишь, это Поликрат 1, тиран самос-
ский, который считается наисчастливейшим человеком.
Но даже и этот счастливец будет предан своим рабом
Меандрием — вон тем, что стоит рядом с ним, сатрапу
Оройту; несчастный во мгновение ока будет низвергнут с
вершины счастья и распят на кресте. И об этом я слышал
от Клото.
X а р о н. Здорово, почтенная Клото! Так их! Режь им
головы, добрейшая, распинай их, чтобы не забывали, что
они — люди. А покамест пусть их подымаются выше:
тем больнее будет потом их падение. То-то посмеюсь я,
когда в голом путнике на моем челноке узнаю того или
другого из них без порфиры, без венца, без золотого
ложа.
15. Гермес. С этими так оно и будет. Ну, а обыкно-
венную толпу, Харон, ты видишь? Всех этих плавающих,
воюющих, тяжущихся, возделывающих землю, наживаю-
щих проценты, просящих милостыню?
Харон. Я вижу какую-то пеструю сутолоку и жизнь,
исполненную суматохи, и города их, похожие на ульи, в
которых каждый обладает особым жалом и жалит сосе-
да, а незначительное меньшинство подобно шмелям оби-
жает и грабит слабейшего. Но это еще что за рой, не-
зримо для них летающий вокруг?
Гермес. Это Надежды, Харон, и Страхи, Безумие
и Наслаждение, Жадность, Гнев, Ненависть и тому по-
добное. Что касается Безумия, то оно живет на земле,
среди людей и, клянусь Зевсом, является там полноправ-
ным гражданином. Также и Ненависть, Гнев, Зависть,
Невежество, Нужда и Корыстолюбие. Страх же и На-
дежды носятся в воздухе: Страх обрушивается на людей
и поражает их, иногда заставляя прятаться от ужаса, а
Надежды витают над головами людей, но лишь только
кто-нибудь собирается схватить их, они, взлетая кверху,
устремляются прочь и оставляют людей стоять с раскры-
тыми ртами — совсем как изнывающий по воде Тантал,
которого ты видишь там, внизу...
16. Вглядись теперь пристальнее: ты различишь ввер-
ху и Мойр, определивших каждому веретено, на тонкой
нити которого он подвешен. Видишь, на всех людей спу-
скается с этих веретен словно какая-то паутина?
178

Xарон. Я вижу над людьми чрезвычайно тонкие
нити, и они по большей части переплетаются между собою:
эта с той, та — с другою.
Гермес. Совершенно верно, перевозчик: ибо суж-
дено одному быть убитым этим, а этому — другим; или:
этому — наследовать имущество того, чья нить покороче,
а тому, в свою очередь, — имущество вот этого. Все это
как раз и показывает сплетение нитей. Итак, все висят,
как видишь, на волоске. И вот этот, высоко подтянутый
кверху, парит между небом и землей, но в скором вре-
мени пряжа, не выдержав долее тяжести, порвется, и он
при своем падении наделает много шума, а другой, по-
качивающийся над самой землею, если и упадет, то растя-
нется бесшумно, так что даже соседи еле расслышат его
падение.
Xарон. Как это все смехотворно, Гермес!
17. Гермес. До такой степени смешно, Харон, что
сказать нельзя, слов не подобрать, в особенности когда
видишь, как люди хлопочут сверх меры и среди своих
ожиданий вдруг уходят прочь, похищенные добрейшей
Смертью. Вестники и слуги Смерти весьма много-
численны, как видишь: лихорадки, горячки, чахотка,
воспаление легких, кинжалы разбойников, чаши с
ядом, судьи, тираны. Однако об этом совсем ни одной
мысли не приходит на ум человеку, пока дела обстоят
хорошо; но стоит человеку поскользнуться, и начи-
наются охи, ахи и вздохи. А если бы люди с самого
начала поняли, что они смертны и что, проведя в жизни
недолгое время, они уйдут, как будто пробудившись от
сна и ничего земного не захватив с собой, — люди и
жили бы скромнее, и меньше печалились бы, умирая.
Ныне же они возымели надежду вечно пользоваться на-
стоящим, и когда слуга Смерти, представь, зовет их и уве-
дет, окованных горячкой или чахоткой, люди негодуют,
что их уводят, потому что они вообразили, будто их ни-
когда не оторвут от этого настоящего. Иначе в какое
смятение пришел бы вон тот человек, хлопотливо от-
страивающий свой дом и понукающий рабочих, если бы
узнал, что постройку-то он доведет до конца, но, настлав
крышу, уйдет прочь и оставит наследника наслаждаться
домом, не успез, бедняжка, пообедать в нем? А вот дру-
гой, который радуется, что жена родила ему сына, уго-
12*
179

щает по этому случаю друзей и дает сыну имя отца, — как
ты думаешь: если бы он знал, что мальчик, достигнув
семи лет, умрет, стал бы он радоваться его рождению?
А причина в том, что он видит вон этого отца, счастливо-
го своим сыном-атлетом, победителем на олимпийских
играх, соседа же его, который хоронит своего ребенка, не
видит и не знает, на какой ниточке висит его собственный
сын! А те, что спорят о межевых камнях, — сколько их,
погляди-ка! И сколько таких, что собирают сокровища и,
еще не воспользовавшись ими, уже услышат призыв од-
ного из тех вестников и слуг, о которых я говорил!
18. Xарон. Смотрю я на все это и спрашиваю себя:
что же за сладость людям в жизни и что именно они в
ней теряют с таким неудовольствием? Ведь вот — погля-
деть на царей, которые кажутся еще наиболее счастли-
выми, и что же? Помимо непрочности и, можно сказать,
двусмысленности их судьбы, найдешь, что неприятностей
у них больше, чем радостей: все виды страха, волнений,
ненависти, казней, гнева и лести — вот среди чего живут
они все. Я уж не говорю о печалях, болезнях, страданиях:
они, конечно, властвуют над всеми людьми одинаково.
А теперь посуди сам, какова должна быть жизнь простых
смертных, если даже царям скверно живется.
19. Мне хочется, Гермес, тебе сказать, что напомнили
мне люди и вся их жизнь.
Ты, наверно, не раз видел пузыри, которые возникают
на воде под падающим сверху источником. Я говорю про
те пузыри, из которых образуется пена. Так вот, одни из
них (невелики и сразу же лопаются и исчезают, иные же
держатся дольше и, поглощая другие, приближающиеся
к ним, сами раздуваются чрезмерно и достигают боль-
ших размеров; однако, рано или поздно, и они обяза-
тельно лопаются, так как иначе и быть не может. Такова
и жизнь человеческая. Все люди надуты воздухом, кто
больше, кто меньше; существование иных краткосрочно
и быстротечно, а иные и вовсе исчезают, едва возникнув.
Но лопнуть неизбежно должны все.
Гермес. У тебя, Харон, сравнение получилось ни-
чуть «не хуже, чем у Гомера 1, который уподобляет род
людской листьям.
20. X а р о н. Так вот каковы они, эти люди, Гермес,
и, тем не менее, ты видишь сам, что они делают и с каким
180

честолюбием оспаривают друг у друга власть, почести и
богатство, хотя им придется все это оставить и явиться
к нам только с одним оболом. И, знаешь, раз уж мы
забрались на такую высоту, я, пожалуй, крикну во все
горло и посоветую людям не трудиться попусту, а жить,
имея постоянно перед глазами Смерть. Я закричу им:
«Пустые люди! Чего вы хлопочете? Не выбивайтесь из
сил: ведь не всегда вы будете жить! И все, что кажется
для вас важным здесь, не является постоянным, и, уми-
рая, никто ничего не унесет с собой. Голым должен уйти
отсюда он сам, а его дом, поле и золото всегда будут
переходить из рук в руки, меняя хозяев». Как ты думаешь,
если я крикну им во всеуслышание что-нибудь в этом
роде, разве не принесет это большой пользы им в жизни
и не сделает людей более благоразумными?
21. Гермес. О, мой дорогой! Ты не знаешь, что Не-
вежество и Обман привели их в такое состояние, что
им и буравом не просверлить ушей, так они забили уши
воском 1, совсем как Одиссей своим товарищам из стра-
ха перед пением Сирен! Где же им услышать тебя, хотя
бы ты лопнул от крика! Ибо то самое, что у вас может
сделать Лета, здесь совершает Невежество. А впрочем,
есть среди людей небольшое число и таких, которые
не наполнили ушей воском, но, стремясь к истине, зорко
вглядываются в происходящее и знают ему цену.
X а р о н. Так крикнем хоть им?
Гермес. И это лишнее — говорить им то, что они
сами знают. Посмотри, как в стороне от толпы они на-
смехаются над происходящим. Нигде и никогда эти люди
не находят в нем удовлетворения, но явно собираются
уже бежать от жизни к вам: ибо остальные ненавидят
их за то, что они обличают их невежество.
X а р о н. Превосходно! Вот славные люди! Но толь-
ко как их мало, Гермес!
Гермес. Довольно и этих... Однако пора. Давай
спускаться.
22. X а р о н. Еще одну вещь, Гермес, хотелось мне
видеть. Покажешь мне это, и задача проводника будет
выполнена тобой в совершенстве: хотелось посмотреть
склады тел, места, где люди их зарывают.
Гермес. Кладбищами, Харон, курганами и городи-
щами называются эти места. Вон они, видишь перед сте-
181

нами городов эти холмики, плиты и пирамиды? Это все
и есть склады мертвых и хранилища тел.
Xарон. Зачем же украшают эти камни венками и
мажут их миром? А те так даже сложили перед насыпью
костер и, вырыв какое-то углубление, сжигают роскош-
ные яства и льют в эту яму, повидимому, вино и молоко
с медом.
Гермес. Не знаю, перевозчик, к чему это тем, кто
в Аиде. Впрочем, люди верят, что выпущенные из-под
земли души, летая кругам, вкушают, насколько возмож-
но, запах сожигаемого жира и пьют из ямы молоко и мед.
Xарон. Пьют и едят те, чьи черепа совершенно ис-
сохли? Впрочем, смешно говорить об этом тебе, который
ежедневно сводит умерших вниз! Ты-то, во всяком слу-
чае, знаешь, могут ли они снова подняться наверх, од-
нажды очутившись под землей. Забавно было бы твое по-
ложение, Гермес, если бы ты, и без того имея не мало
хлопот, должен был не только сводить умерших вниз, но
и снова выводить наверх, чтобы они могли напиться. Ах,
глупцы! О безумие! Не знаете вы, какими пограничными
знаками разграничены мир мертвых и мир живых и что
значит быть у нас! Не знаете вы, что
Мертв одинаково легший без гроба и гроб получивший,
Та же здесь честь и Иру и сильному Агамемнону,
Равным стали Ферсит и сын ленокудрой Фетиды,
Все одинаково — только усопших бессильные тени»
Голые бродят и тощие по асфоделову лугу 1.
23. Гермес. Клянусь Гераклом! Сколько же вычер-
пал Гомера! Но раз уж ты напомнил мне, я хочу еще
показать тебе курган Ахилла. Видишь, вон тот, у моря?
Там Сигей троянский; а как раз напротив, в Ретее, похо-
ронен Аянт.
Xарон. Невелики, Гермес, их курганы... А заодно
уж покажи мне знаменитые города, о которых идет молва
у нас внизу: Ниневию Сарданапала, Вавилон, Микены,
Клеоны и самый Илион. Да, помню, много народу я от-
туда перевез! Столько, что целых десять лет 2 не мог вы-
тащить на берег и проветрить мое суденышко.
Гермес. Ниневия, перевозчик, уже погибла, и сле-
да от нее больше не осталось; не скажешь даже, где она
и была. Вавилон же — вон тот город с прекрасными
башнями и высокой стеною вокруг; в недалеком буду-
182

ідем и его придется разыскивать, как Ниневию. Ну, а
Микены, Клеоны и в особенности Илион мне и показы-
вать тебе стыдно. Я уверен: спустившись вниз, ты заду-
шишь Гомера за велеречивость его поэм. А между тем
в старину города эти были богаты: ныне же умерли и
они. Ибо умирают, перевозчик, и города, подобно людям,
и, что уж совсем невероятно, даже целые реки: от Инаха,
например, в Арголиде не осталось и русла.
X а р о н. Вот тебе и слава, Гомер, и громкие имена:
«Широкие стогна святого Илиона» и «крепкозданные
Клеоны»!..
24. Но, между прочим, что это там за люди ведут
войну? Из-за чего они убивают друг друга?
Гермес. Перед тобою аргивяне и лакедемоняне,
Харон. А это вот полумертвый стратег Офриад 1, который
собственной кровью делает надпись на памятнике победы.
Харон. Из-за чего ж у них война, Гермес?
Гермес. Из-за этой самой равнины, на которой
происходит битва.
Харон. Что за глупость! Они не знают, что у Эака
каждый получит едва лишь пядь земли, хотя бы он при-
обрел весь Пелопоннес; а равнину эту в другие времена
другие люди не раз еще будут вспахивать и плугом до
основания снесут победный трофей.
Гермес. Да, так оно и будет. Ну, а нам с тобой по-
ра спускаться. Поставим все горы снова на место и ра-
зойдемся. Я пойду, куда меня посылали, а ты — к своему
перевозу. Немного погодя я и сам явлюсь к тебе и приве-
ду покойников.
Харон. Доброе дело ты сделал, Гермес! Навсегда
запишу тебя в число моих благодетелей. Благодаря тебе
я много приобрел, поднявшись на землю...
Так вот она, жизнь этих злосчастных людей! А о
Хароне никто и слова не сказал!

КРОН И И
1. Жрец. Сейчас, Крон, ты, видно, снова царству-
ешь, мы приносим тебе жертвы и угождаем дарами; ска-
жи, что бы мне попросить у тебя в твой праздник?
Крою. Это тебе самому виднее. Ведь не хочешь же
ты, чтобы я был не только царем, но и провидцем и знал
наперед, чего ты больше всего желаешь. Проси, я испол-
ню, что в моих силах.
Жрец. Я все давно обдумал. Желания у меня са-
мые обычные и всем присущие — богатство; я хочу иметь
много золота, владеть землями и множеством рабов, пе-
строцветными тонкими одеждами, серебром, слоновой
костью и всем другим, что считается ценным. Даруй мне
это, добрейший Крон, чтобы и я почувствовал твою
власть и один-единственный не остался на всю жизнь
обездоленным.
2. К р о н. Видишь ли, ты попросил того, что не в мо-
ей власти, — ведь не мое дело раздавать смертным эти
блага. Не сердись поэтому, если ничего от меня не полу-
чишь, и лучше попроси у Зевса, как только — а этого
недолго ждать — власть перейдет к нему. Я ведь цар-
ствую всего семь дней, а по истечении этого срока станов-
люсь частным человеком, каких тысячи. Да и в эти семь
дней мне не дано распоряжаться вещами важными и
серьезными; вот пить допьяна, орать, дурачиться, играть
в кости, выбирать шутовских царей, потчевать рабов,
петь, раздевшись догола, и ударять плектром по струнам,
поеживаясь от холода, а иногда лететь вниз головой в
ледяную воду 1 с лицом, вымазанным сажей, — это мне
разрешается делать. А более существенные блага — бо-
гатство и золото — их Зевс раздает кому пожелает.
3. Жрец. Однако, Крон, и он не очень-то тароват и
сговорчив. Я, по крайней мере, уже охрип от молитв, на
184

которые Зевс не обращает никакого внимания; он, знай
себе, с грозным видом потрясает эгидой и мечет громы,
устрашая тех, кто докучает ему просьбами. Если он иной
раз и вздумает прислушаться к чьей-нибудь молитве и
послать человеку богатство, это делается без разбора, и
нередко Зевс забывает о людях порядочных и умных и
осыпает золотом отъявленных негодяев и дураков, по ком
плачет кнут и которые скорее походят на женщин, чем
на мужчин. Но хотелось бы мне все-таки знать, на что
распространяется твое, Крон, могущество.
4. Крон. На блага, сообразно с природой моей власти
не столь уже малые и не заслуживающие презрения, если
ты во что-нибудь ставишь везение при игре в кости, когда
всем выпадает единица, а тебе неизменно шестерка. Ведь
многие, кому игра приносит удачу и прибыль, бывают по
горло сыты; зато другие едва спасаются голыми, когда
их ладья терпит крушение, разбившись о такую, казалось
бы, ничтожную скалу, как игральная кость. Понимаешь,
какое блаженство пить всласть, слыть среди сотрапезни-
ков лучшим певцом и, когда остальные прислуживающие
за столом летят в воду — таково наказание за нелов-
кость, — слышать, как тебя провозглашают победителем,
и получать в награду целую колбасу? А разве не по мо-
ей милости ты, выиграв в кости, становишься над всеми
парем, не подчиняешься чужим забавным приказаниям,
но сам даешь их другим: одному велишь крикнуть что-
нибудь озорное о себе самом, другому — плясать раз-
детым и с флейтисткой на руках трижды обойти дом?
Если ты такую власть назовешь непрочной и ненастоя-
щей, то выкажешь неуважение ко мне, ибо я дарую эти
блага, царствуя столь малый срок. Всего, чем я распоря-
жаюсь, — счастья в игре, шутовского трона, победы в пении
песни и остального, что я перечислил, — проси, не стесня-
ясь; я никогда не отпугну тебя ни эгидой, ни громом 1.
5. Жрец. О, добрейший из Титанов, таких милостей
я не прошу, вместо этого ответь лучше на вопросы, кото-
рые давно меня мучают. Если ты это сделаешь — мы
в расчете за мои жертвы даже на будущее.
Крон. Конечно, спрашивай, на что смогу, я непре-
менно отвечу.
Жрец. Прежде всего, можно ли доверять рассказам,
будто ты съедал детей Реи, а она, спрятав маленького
185

Зевса, вместо него подсунула тебе камень? Когда же
мальчик вырос, он победил тебя в битве, лишил власти, а
затем вместе со всем войском, какое у тебя было, вверг
в Тартар и заковал в оковы?
Крон. Не празднуй мы сейчас, глупый ты человек,
Кроний, когда дозволяется пить допьяна и сколько вле-
зет дерзить господам, ты узнал бы, как сильно можно
меня прогневить подобными вопросами. Не стыдно тебе
ни лет моих, ни седин!
Жрец. Помилуй, Крон, ведь все это я не придумал
сам: и Гесиод и Гомер, не смею уж сказать, что и все
остальные люди думают именно так.
6. Крон. Так неужели ты считаешь, что этот выдум-
щик-пастух 1 знает обо мне что-нибудь толком? Ну, сам
рассуди, существует ли такой смертный — не говорю уже
бог, — который добровольно стал бы поедать своих детей,
не будучи, как Фиест, обманут нечестивым братом? Да
если бы он и сыскался, как же он, имея зубы, как у всех,
не заметит, что вместо ребенка глотает камень? Кроме
того, мы с Зевсом вовсе не воевали, он не лишал меня
царства, а я по своей воле уступил ему власть. А то, что
я не брошен в Тартар и не скован, ты, я надеюсь, и сам
видишь, если только не слеп, подобно Гомеру.
7. Жрец. Почему же, Крон, ты отказался от
царства?
Крон. Сейчас я тебе объясню: прежде всего, я уже
стар и по возрасту страдаю подагрой — из-за этого, ве-
роятно, многие думают, что я по рукам и ногам скован
цепями; мне было не под силу справляться со злодеями,
которых теперь развелось видимо-невидимо; между тем
приходилось непрестанно с молнией наготове носиться
вверх и вниз, чтобы поразить какого-нибудь клятвопре-
ступника, осквернителя храмов или убийцу; занятие это
хлопотное и по плечу только молодому человеку; вот я
и почел за благо уступить царство Зевсу. Да и, вообще
говоря, мне казалось разумным разделить царство
между детьми 2, а самому на покое блаженство-
вать за угощением, не слушать молитв, не тревожиться
тем, что просьбы людей несовместимы друг с другом, не
метать гром и молнию, а иногда по обязанности и град.
Вместо этого я живу теперь приятно, по-стариковски, по-
тягиваю неразбавленный нектар и веду беседы с Иапетом
186

и другими своими ровесниками. А Зезс правит и имеет
кучу обязанностей. Исключение составляют те несколько
дней — я уже говорил, что на этих условиях уступил ему
царство, — когда я вновь беру в свои руки власть, чтобы
напомнить людям, как привольно жилось в мое время ';
невспаханная и незасеянная земля приносила урожай, да
не колосьями, а готовым хлебом и жаркйім, вино лилось
рекой, и журчали источники меда и молока. Люди были
добрые и, прямо сказать, золотые. Вот откуда возникает
мое кратковременное царствование, вот почему в это вре-
мя повсюду веселье, песни, шутки и полное равенство
между рабами и свободными: ведь в мой век рабов не
было вовсе.
8. Жрец. А я, Крон, судя по мифу, был уверен, что
причина этого — твое сочувствие рабам и колодникам, и
добр с теми, у кого такая горькая участь, ты потому,
что сам был рабом и не забыл тяжести оков.
Крон. Перестанешь ли ты, наконец, повторять эти
глупости?
Жрец. Хорошо, перестану, только скажи мне вот что:
было ли в твои времена тоже принято играть в кости?
Крон. И как еще! Но играли, разумеется, не на круп-
ные деньги, как вы, а самое большее — на орехи, так что
проигравший не лил горьких слез и не оставался без
средств к жизни.
Ж р е ц. Тогда делали правильно. А кроме того, како-
ва же должна была быть ставка, если сами игроки были
из чистого золота? Пока ты говорил, мне пришло в голо-
ву и другое; если бы одного из них вернуть на землю и
вывести на люди, представляешь, как бы ему, несчастно-
му, досталось! Я уверен, что его тут же разорвали бы на
куски, как Менады растерзали Пентея, фракийские жен-
щины — Орфея, а собаки — Актеона: один перед другим
старался бы завладеть большим куском. Ведь и твои
торжества не могут отвратить людей от корыстных по-
мыслов, и большинство даже в празднике ищет выгоды:
одни уходят с пирушки, обобрав приятелей, а другие, кто
остался с пустыми руками, святотатственно поносят тебя
и топчут кости, ничуть не повинные в том, что им вздума-
лось пытать счастья в игре.
9. А теперь, Крои, скажи мне еще одну вещь: как это
ты, столь приверженный к благам жизни и убеленный
187

бы, смеясь над ним. Асклепий, к которому пристают все
больные, видит только' ужасное, прикасается к неприят-
ному и от чужого несчастия пожинает собственное горе.
Что мне сказать о Ветрах, которые оплодотворяют поля,
подгоняют суда и помогают веющим зерно? Что сказать
о Сне, летящем ко всем людям, или о Сновидении, кото-
рое проводит ночи со Сном и возвещает вместе с ним
волю богов? Все эти труды боги несут из человеколюбия,
помогая живущим на земле.
2. Но все-таки их труды имеют свой предел. Мне же,
царю и, отцу всех, сколько приходится переносить неприят-
ностей, какое множество у меня дел, сколько нужно разре-
шить затруднений! Во-первых, мне необходимо следить
за работой всех остальных богов, принимающих вместе
со мной участие в управлении, и наблюдать, чтобы они
не ленились. Затем у меня у самого бесчисленное мно-
жество дел, почти непонятных по своей тонкости. Ведь
не только общие дела, дождь и град, ветры и молнии, ко-
торыми я заведую, не дают мне передохнуть от забот,
но кроме этих занятий приходится глядеть повсюду и на-
блюдать за всем: за пастухом в Немее 1, за ворами, за
клятвопреступниками, за приносящими жертву, за совер-
шающими возлияние, за тем, откуда поднимаются запах
жира и дым, какой больной или пловец позвал меня.
И — что самое трудное — в одно и то же время прихо-
дится присутствовать на заклании гекатомбы в Олимпии,
и следить в Вавилоне за воюющими, и посылать град в
стране гетов, и пировать у эфиопов. Недовольства же при
таких обстоятельствах избежать трудно, и часто прочие
боги Олимпа и коннодоспешные мужи 2 спят всю ночь,
меня же, Зевса, «сладостный сон не покоит» 3. Ведь, если
мы хоть немного вздремнем, сейчас же является люби-
тель истины Эпикур и начинает изобличать нас в том, что
мы не заботимся о делах імира. И нельзя с легким серд-
цем пренебрегать опасностью, что люди ему поверят:
тогда наши храмы останутся без венков, улицы — без
запаха жертвенного дыма, сосуды перестанут употреблять
для возлияний, жертвенники остынут, и вообще не будет
больше жертвоприношений, и наступит великий голод.
Поэтому я, подобно кормчему, один стою на высокой кор-
ме, держа руль обеими руками. Остальная команда, на-
пившись при случае, крепко спит, и только я, лишая
190

себя сна и пищи, «волную думами разум» 1 для того,
чтобы быть признанным по достоинству владыкой мира.
3. Поэтому я охотно спросил бы тех философов, кото-
рые считают счастливыми одних только богов: когда, по
их мнению, мы, имеющие бесчисленное множество дел,
отдыхаем за нектаром и амбросией? Ведь именно из-за
отсутствия досуга мы не рассмотрели столько старых ис-
ков, которые где-то лежат, покрытые ржавчиной и паути-
ной. Большинство их возбуждено — иные уже очень дав-
но — ремеслами и искусствами против некоторых людей.
А между тем философы кричат повсюду и негодуют, тре-
буя разбора дел, и обвиняют меня в медлительности, не
зная, что дела залежались дольше законного срока не
из пренебрежения к ним, но как раз из-за того счастья,
в котором мы, по их предположению, живем, — ибо так
они называют нашу трудовую жизнь.

ЛЮБИТЕЛЬ ЛЖИ,
или
HEB EP
1. Тихиад. Не можешь ли ты мне сказать, Филокл,
что приводит большинство людей к желанию обманывать
настолько, что они и сами с удовольствием рассказывают
всякие небылицы и говорящим подобные глупости уде-
ляют большое внимание?
Филокл. Есть много такого, Тихиад, что вынуждает
иных людей говорить неправду ради пользы.
Тихиад. Это сюда, собственно говоря, не относит-
ся, я вовсе не спрашиваю о людях, которые лгут по не-
обходимости. Для таких людей есть извинение, а неко-
торые из них даже заслуживают скорее похвалы: тако-
вы обманывающие неприятеля или прибегающие к этому
средству ради спасения от опасности, как часто Одиссей
поступал, заботясь о жизни своей и возвращении в отчиз-
ну товарищей. Нет, я говорю, мой милый, о тех, кто без
всякой нужды ложь ставит выше истины и с наслажде-
нием предается ей, ничем к тому не принуждаемый. И
вот я желаю знать, ради какого блага они это делают.
2. Ф и л о к л. Неужели ты встречал людей с такой
врожденной любовью ко лжи?
Тихиад. Да, таких людей очень много.
Филокл. В таком случае остается признать, что
причиной вранья — их безумие, если они худшее предпо-
читают лучшему.
Тихиад. Ничуть! Я бы мог указать тебе множество
любителей лжи среди людей, во всем остальном рассуди-
тельных и возбуждающих удивление своим умом и, не
знаю каким образом, очутившихся в плену у этого поро-
ка. И меня мучит, что таким превосходным во всех от-
ношениях людям доставляет удовольствие обманывать
себя и окружающих. Ты сам знаешь лучше меня древних
писателей — Геродота 1, Ктесия Книдского 2 и их пред-
192

шественников-поэтов, самого, наконец, Гомера — мужей
прославленных, письмом закреплявших ложь, благодаря
чему они обманывали не только своих тогдашних слуша-
телей: хранимая в прекрасных рассказах и стихах, их
ложь преемственно дошла и до нашего времени. Право,
мне часто бывает стыдно за них, когда они начинают по-
вествовать об оскоплении Урана, об оковах Прометея, о
мятеже Гигантов, о всех трагедиях обители Аида 1 или о
том, как Зевс из-за любви становился быком или лебе-
дем 2, как такая-то женщина превратилась в птицу, а дру-
гая в медведицу 3, когда они повествуют о Пегасах,
Химерах, Горгонах, Киклопах и тому подобных совер-
шенно невероятных и удивительных сказках, способных
укрощать душу ребенка, который еще боится Мормо и
Ламии 4.
3. Впрочем, в рассказах поэтов мы, пожалуй, нахо-
дим все же известную меру; но разве не смешно, что
даже города и целые народы лгут сообща и открыто?
И если критяне не стыдятся показывать могилу Зевса 5,
а афиняне говорят, что Эрихтоний вышел из земли и пер-
вые люди выросли из аттической почвы, словно овощи 6,
то все же они оказываются гораздо рассудительнее фи-
ванцев, которые повествуют о каких-то спартах 7, про-
исшедших от посеянных зубов змея. Тот же, кто не счи-
тает все эти забавные рассказы правдой и, разумно ис-
следуя их, полагает, что только какой-нибудь Кореб или
Маргит 8 может верить, что Триптолем летал по воздуху
на крылатых драконах, Пан пришел из Аркадии на помощь
афинянам в Марафонском сражении 9, а Орифия похище-
на Бореем, — такой человек оказывается безбожником и
безумцем, потому что не верит в столь очевидные и со-
гласные с истиной происшествия. Так велика сила лжи.
4. Филокл. Ну, к поэтам и городам можно было
бы, Тетхиад, отнестись снисходительно. Удивительная пре-
лесть вымысла, которую примешивают поэты к своим про-
изведениям, необходима для их слушателей, афиняне же,
и фиванцы, и жители других городов стремятся придать
такими рассказами большее величие своему отечеству.
Если бы кто-нибудь отнял у Эллады эти похожие на
сказки рассказы, проводники 10 могли бы легко погибнуть
с голоду, так как иностранцы и даром не пожелали бы
слушать правду. Но люди, которые решительно без
13 Лукиан 193

всякой причины находят во лжи удовольствие, конечно,
должны возбуждать всеобщий смех.
5. Тихиад. Верно. Я сейчас от Евкрата 1, где наслу-
шался всяких невероятных рассказов и сказок. Более
гого, я ушел, покинув беседу, — выносить ее дольше у меня
нe хватало сил, и я бежал, точно гонимый Эринниями,
пока поэт продолжал рассказывать про чудеса и неле-
пости.
Филокл. Однако Евкрат внушает доверие, и никто
не поверит, Тихиад, чтобы этот шестидесятилетний ста-
рик, отпустивший такую густую бороду, к тому же посто-
янно занимающийся философией, выдержал чужую ложь
в своем присутствии, а не то чтобы он сам решился на
нечто подобное.
Тихиад. Ты не знаешь, мой друг, что говорил он, на
что ссылался в подтверждение истины, как клялся своими
собственными детьми. Глядя на него, я затруднялся ре-
шить, сошел ли он с ума и стал невменяем или передо
мною обманщик и я так долго не мог разглядеть скрытой
под шкурой льва смешной обезьянки, — настолько ни с чем
не сообразны были его рассказы.
Филокл. Ради Гестии, Тихиад, какие это рассказы?
Я хочу знать, что за вранье прятал Евкрат под своей длин-
ной бородой.
6. Тихиад. И раньше, Филокл, я имел обыкновение
ходить к Евкрату, когда у меня оставалось достаточно сво-
бодного времени, а сегодня мне надо было повидаться с
Леонтихом: ты знаешь, он мой приятель. Услышав от слу-
ги, что Леонтих с утра отправился навестить больного Ев-
крата, являюсь туда, надеясь встретить Леонтиха и одно-
временно взглянуть на Евкрата: я и не знал, что он болен.
Но Леонтиха я там уже не застал; мне сказали, что он
ушел незадолго до моего прихода. Зато застаю множе-
ство других людей, в том числе Клеодема-перипатетика 2,
стоика Диномаха, а также Иона, — ты знаешь, того Иона,
который требует поклонения себе за знание трудов Пла-
тона как единственный человек, точно постигший мысли
Платона и способный разъяснить их другим. Ты видишь,
каких лиц я называю тебе: безусловно ученых, порядоч-
ных и, что самое главное, — представителей всех школ,
людей уважаемых, едва не внушающих страха своей внеш-
ностью. Присутствовал, кроме того, и врач Антигон, — по-
194

лагаю, приглашенный для больного. Мне показалось, что
Евкрату уже легче и что болезнь его была из обыкновен-
ных: у него опять случился припадок подагры.
Евкрат указал мне место на ложе рядом с собою,
придав при виде меня своему голосу некоторую расслаб-
ленность, хотя я и слышал, входя, как он кричал, распро-
страняясь о чем-то. Осторожно, опасаясь, как бы не за-
деть его ног, я присел к нему и начал обычные извинения:
я не знал, что он болен, узнав же, немедленно прибежал
к нему.
7. Присутствующие отчасти уже высказались о болез-
ни, но продолжали еще разговор о ней, причем каждый
советовал те или иные средства.
«...И вот, если поднять левой рукой с земли, — говорил
Клеодем, — зуб землеройки, убитой таким способом, как
я сказал, и привязать его к только что содранной шкуре
льва и затем обмотать этой шкурой ноги, боли сейчас же
прекращаются».
«Не к шкуре льва, — заметил Диномах, — а, как я слы-
шал, к шкуре еще девственной, непокрытой самки оленя.
Оно и понятнее: ведь олень — животное быстрое, и его
сила заключается в ногах. Лев могуч; его жир, правая
лапа и торчащие волосы гривы могут иметь великую силу,
если знать, как пользоваться всем этим в связи с осо-
бым для каждого случая заклинанием, но врачевание ног
вовсе не его дело».
«Я и сам, — возразил Клеодем, — раньше думал, что
требуется шкура оленя, потому что олень — быстрое жи-
вотное; недавно, однако, меня переубедил один сведу-
щий в подобных вопросах ливиец, говоря, что львы быст-
рее оленей: несомненно, сказал он, львы, преследуя оле-
ней, догоняют их и хватают».
Присутствующими слова ливийца были одобрены.
8. Я же сказал: «Итак, вы думаете: несмотря на то,
что болезнь находится внутри тела, какие-то заговоры и
внешние привески прекращают боли?»
Речь моя вызвала смех. Меня явно осуждали за без-
рассудство, так как я отказался понимать самые ясные,
по их мнению, вещи, — такие, против которых ни один здра-
вомыслящий человек возражать не станет. Впрочем, мне
показалось, что врачу Антигону мой вопрос доставил удо-
вольствие: вероятно, уже давно перестали обращать вни-
13* 195

мание на него, когда он хотел помочь Евкрату своим ис-
кусством, предписывая воздержаться от вина, питаться
овощами и вообще вести себя скромно.
«Что ты говоришь, Тихиад?— сказал, улыбаясь, Клео-
дем. — Тебе кажется невероятным, чтобы подобные сред-
ства подавали помощь против недугов?»
«Да, — отвечал я, — мне кажется это невероятным;
если только насморк мне окончательно не забил носа, я
не могу поверить, чтобы наружные средства, не имеющие
никакой связи с внутренними возбудителями болезни, ока-
зывали, по вашему мнению, действие при помощи сло-
вечек и какого-то колдовства и посылали исцеление, если
их привесить к больному. Этого не может быть, даже
если привесить целиком шестнадцать землероек к шкуре
немейского льва 1. Мне, по крайней мере, часто приходи-
лось наблюдать, как от боли хромает и сам лев в нетрону-
той собственной шкуре».
9. «Ты совсем неосведомленный человек, — заметил
мне Диномах, — ты не пожелал узнать даже того, почему
полезны средства, подобные самому недугу. Ты не призна-
ешь, мне кажется, даже самых очевидных вещей: изгнания
перемежающихся лихорадок, заклинания зуда 2, врачева-
ния гнойников и прочего, что теперь и старухи делают.
А раз происходит все это, то почему же, ты думаешь,
не может совершиться под влиянием подобных же средств
и то, о чем мы рассказывали?»
«Диномах, — сказал я, — нелогично ты рассуждаешь и,
так сказать, гвоздем гвоздь выбиваешь. Ведь неясно, что
в указанных тобою случаях действовала подобная сила.
И пока ты не убедишь меня, присоединив к своим речам
объяснение природы этих явлений, не объяснишь, по-
чему лихорадка и опухоль боятся вещего имени или вар-
варского заговора и в страхе бегут, до тех пор твои речи
останутся для меня старушечьими сказками».
10. «Повидимому, говоря так, ты не веришь, — продол-
жал Диномах, — и в существование богов, раз ты не до-
пускаешь, что священные имена способны совершать исце-
ления».
«Этого, мой милый, не говори, — возразил я Дипома-
ху, — ибо существование богов нисколько не препятствует
твоим рассказам оставаться лживыми. А я и богов почи-
таю, вижу и врачевание их, вижу и то, как подают они
196

добро страждущим, как восстанавливают силы с по-
мощью лекарств и врачебного искусства. Ведь сам Аскле-
пий и дети его лечили больных, прикладывая к ним облег-
чающие зелья, а не обвешивая их львами и землерой-
ками».
11. «Оставь его, — сказал Ион, — а вот я расскажу вам
нечто удивительное. Был я еще мальчиком лет четыр-
надцати, не больше. Кто-то принес моему отцу известие,
что Мида-виноградарь, сильный и довольно трудолюбивый
раб, укушен в полдень ехидной: он лежит, и в его ноге
уже началось гниение. Животное подползло к нему, ко-
гда он обвязывал лозы, прикрепляя их к тычинам; ужа-
лив его в большой палец, змея быстро скрылась обратно
в нору, а Мида застонал от невыносимой боли. Так докла-
дывали отцу, и мы видели и самого Миду, которого несли
на постели рабы, его сотоварищи, совершенно распухшего,
посиневшего, гниющего и на вид еле живого. Тогда один
из друзей моего отца, бывший свидетелем его горя, ска-
зал ему: «Не тревожься. Я сейчас приведу к тебе одного
вавилонянина — из халдеев, как говорят. Он вылечит
твоего человека». Не стану растягивать своего рассказа.
Пришел вавилонянин и заставил подняться Миду, изгнав
яд из его тела каким-то заклинанием; он также привесил
к ноге его кусок камня, отбитый им от надгробного па-
мятника скончавшейся девушки. Но этого мало: ту по-
стель, на которой принесли его, Мида сам поднял и отпра-
вился в поле, неся ее на себе. Так велико было могуще-
ство заклинания и надгробного камня.
12. А этот вавилонянин совершил и многое другое, по-
истине чудесное. Выйдя на заре в поле и произнеся семь
каких-то священных имен по древней книге, он освятил
место серой и смолою, обойдя его трижды вокруг, и со-
гнал всех, сколько было в пределах этого места, гадов.
Точно влекомые заклинанием, вышли во множестве змеи,
аспиды, ехидны, гадюки, аконтии 1, жабы и фисалы 2. Толь-
ко один древний змей, которому выползти мешала, ду-
мается мне, старость, остался в норе, ослушавшись прика-
зания. Тогда маг 3 объявил, что пришли не все полностью,
и, выбрав послом одну змею, самую молодую, отправил
ее за змеем. И спустя короткое время приполз и он. Когда
же они собрались, вавилонянин дунул на них, и тотчас же
все гады сгорели от его дуновения, и мы изумились».
197

13. «Скажи мне, Ион, — спросил я, — юная змея-посол
за руку привела состарившегося, как ты говоришь, змея,
или он пришел, опираясь на посох?»
«Ты шутишь, — ответил Клеодем. — Некогда я сам еще
меньше тебя верил в подобные вещи. Я считал совершен-
но невозможным верить им, и, однако, как только впер-
вые увидел летающего иностранца, варвара, — он назы-
вал себя гиперборейцем, — я поверил и оказался побеж-
денным, хотя долго сопротивлялся. И что, в самом деле,
оставалось мне делать, когда на моих глазах среди ясно-
го дня человек носился по воздуху, ступал по воде и мед-
ленным шагом проходил сквозь огонь?»
«Ты видел это? — спросил я, — видел летающего и
стоящего на воде гиперборейца?»
«Еще бы, — ответил Клеодем, — на ногах у него были
башмаки из воловьей кожи, которые обычно носят гипер-
борейцы. О мелочах, которые он показывал, говорить не
стоит: как он напускал любовные желания, призывал ду-
хов, вызывал давно похороненных покойников, делал ви-
димой даже Гекату и низводил с неба Луну.
14. Я расскажу вам о том, что на моих глазах сделано
было им в доме Главкия, сына Алексикла. Только что всту-
пив после смерти отца во владение имуществом, Главкий
влюбился в Хрисиду, дочь Деменета 1. Я обучал Главкия
философии, и если бы не любовь, отвлекшая его внимание,
Главкий ознакомился бы с учением перипатетиков в пол-
ном объеме, так как восемнадцати лет он уже научился ре-
шать трудные проблемы и вполне закончил изучение «Фи-
зики» 2. Беспомощный перед любовью, он поведал мне обо
всем. И я, как подобало наставнику, привожу к нему на-
шего гиперборейского мага при условии уплаты ему четы-
рех мин немедленно — было необходимо кое-что подгото-
вить для жертвоприношений — и шестнадцати мин в том
случае, если Главкий получит Хрисиду. Дождавшись но-
волуния, — заклинания обычно совершаются именно в это
время, — маг вырыл в одном из открытых помещений до-
ма яму и в полночь сперва вызвал к нам скончавшегося за
семь месяцев до того отца Главкия Алексикла. Сначала
старик гневался на любовь сына, сердился, но в конце
концов все-таки разрешил любить Хрисиду. После этого
маг вызвал Гекату, которая привела с собой Кербера, и
низвел Луну — многообразную и постоянно менявшую
198

облик: сначала она представилась в женском образе, за-
тем замечательно красивой коровой, потом явилась щен-
ком. Под конец, вылепив из глины маленького Эрота, ги-
пербореец произнес: «Ступай и приведи Хрисиду». Глина
улетела, и недолго спустя Хрисида постучалась в дверь, а
вошедши, обняла, как безумно влюбленная, Главкия и
оставалась с ним до тех пор, пока мы не услышали пения
петухов. Тогда Луна улетела на небо, Геката ушла под
землю, исчезли и остальные призраки, а Хрисиду мы от-
правили почти на самом рассвете.
15. Если бы ты видел это, Тихиад, то не стал бы боль-
ше сомневаться, что есть много полезного в заклинаниях».
«Согласен, — сказал я, — пожалуй, я бы поверил, если
бы видел это. Но в настоящее время, полагаю, мне изви-
нительно не обладать таким же, как у вас, острым зре-
нием. Впрочем, насколько мне известно, Хрисида, про ко-
торую ты рассказывал, женщина развратная и доступная.
Не вижу причины, зачем вам понадобились для нее гли-
няный посланник, гиперборейский маг и сама Луна, ко-
гда Хрисиду за двадцать драхм можно было привести в
страну гиперборейцев. Этот вид заклинания склоняет Хри-
сиду вполне, причем на нее оно действует совершенно
иначе, чем на призраков: призраки — ведь вы утверждаете
и это — убегают, услышав звон меди или железа, она же,
если где-нибудь звенит серебро, на этот шум направ-
ляется. Но особенно меня удивляет сам маг: он мог бы
влюбить в себя богатейших женщин и брать с них целые
таланты, а он с такой скромностью, за четыре мины, за-
ставляет влюбляться в Главкия...».
«Ты выставляешь себя насмех, ничему не веря, — заме-
тил Ион.
16. Я бы охотно спросил тебя, что ты скажешь о лю-
дях, которые отгоняют от бесноватых страшные видения,
совершенно ясно заклиная призраки. Рассказывать мне
об этом незачем: все знают сирийца из Палестины 1, муд-
реца, изощренного в таких делах, который принимает мно-
жество больных, страдающих при лунном свете падучей,
закатывающих глаза и исходящих пеной, и тем не менее
ставит их на ноги и отпускает от себя здравыми, избавляя
от болезней за крупное вознаграждение. Когда он подхо-
дит к лежащему и спрашивает его, откуда в тело
вошли болезни, сам больной молчит, а злой дух — по-гре-
199

чески, или по-варварски, или иначе, смотря по тому, от-
куда он происходит, — отвечает ему, как и откуда вошел
он в человека. Сириец изгоняет духа, приводя его к клятве,
причем прибегает к угрозам, если тот не соглашается.
Я видел сам, как злой дух выходил из человека, похожий
на черный дым».
«В том, что ты видишь подобные вещи, нет ничего осо-
бенного, — вставил я свое слово, — ты различаешь даже
идеи 1, указанные отцом вашим, Платоном; для нас же,
близоруких, это зрелище тусклое».
17. «Да разве один только Ион видел подобные
вещи? — возразил Евкрат. — Разве многие другие не
встречались ночью или днем с духами? Лично я созерцал
их не однажды, а тысячу раз. И сперва эти видения сму-
щали меня, теперь же благодаря привычке ничего неожи-
данного для меня они больше не представляют, особенно
теперь, с тех пор как араб дал мне перстень, сделанный
из железа с крестов, и научил меня многоименному за-
клинанию. Может быть, впрочем, ты и мне не поверишь,
Тихиад?»
«Как же мне не поверить Евкрату, — воскликнул я, —
сыну Динона, ученому мужу, в особенности, когда он сво-
бодно, по доброй охоте, говорит у себя дома о том, что
ему кажется».
18. «Итак, по поводу статуи, — продолжал Евкрат, —
уже столько раз являвшейся по ночам всем здесь в до-
ме — и детям, и юношам, и старикам, — об этом ты мо-
жешь услышать не от меня одного, а и от всех наших».
«Какой статуи?» — спросил я.
«Входя, ты не заметил прекрасной статуи работы вая-
теля Деметрия 2, стоящей во дворе?»
«Не говоришь ли ты о дискоболе 3, который склонился,
готовый метать диск, и, повернув голову, глядит на руку,
держащую диск; он слегка согнул одну ногу, как будто
готовясь выпрямиться одновременно с ударом?»
«Нет, не о ней, — ответил Евкрат, — та статуя, о кото-
рой ты говоришь, — одно из произведений Мирона — «Ди-
скобол». О стоящей рядом статуе красавца-юноши, укра-
шающего свою голову повязкой, я тоже не говорю; ведь
это работа Поликлета 4. Ты пропусти статуи с правой сто-
роны от входящих, в том числе и произведение Крития и
Несиота «Тираноубийцы» 5. Может быть, ты заметил возле
200

фонтана изображение пузатого лысого человека, полуоб-
наженного, с несколько всклокоченной бородой и ясно вы-
раженными жилами, как у живого человека: о ней-то я
говорю. Кажется, это коринфский полководец Пелих» 1.
19. «Клянусь Зевсом, — сказал я, — направо от изо-
бражения Крона я действительно заметил какую-то
статую с навешенными на нее повязками и высохшими
венками, у которой грудь украшена золотыми пластин-
ками».
«Это я выложил ее золотом, — сказал Евкрат, — по-
сле того как она вылечила меня от лихорадки, мучившей
меня каждые три дня».
«Значит, он был и врачом2, этот милейший Пелих?» —
спросил я.
«Да, — ответил Евкрат, — он врач. Не смейся над ним,
нето он живо с тобой расправится. Знаю я, какую силу
имеет эта статуя, над которой ты насмехаешься. Или, гы
думаешь, отгоняющий лихорадку не обладает силой на-
слать эту болезнь, на кого пожелает?»
«Да будет милостива и кротка столь храбрая ста-
туя, — воскликнул я. — Что же она еще делает, что все вы,
живущие в доме, видите?»
«Как только наступает ночь, — сказал Евкрат, — Пе-
лих сходит с основания, на котором стоит, и обходит во-
круг нашего дома. Он всем попадается навстречу, иногда
при этом напевая. Изображение никого не обижает: надо
только посторониться с его дороги, и статуя проходит ми-
мо, не причиняя неприятностей увидевшим ее. Обыкно-
венно она целую ночь весело моется: бывает слышно, как
плещется вода».
«Смотри, однако, — заметил я Евкрату, — не статуя ли
это критянина Талоса, слуги Миноса, а вовсе не Пелиха?
Ведь Талос был медным стражником Крита. А если бы
твоя статуя была из дерева, а не из меди, ничто не ме-
шало бы ей быть одним из хитрых созданий Дедала, Ев-
крат, а не произведением Деметрия: ведь и Пелих, по тво-
им словам, убегает со своего основания».
20. «А ты, Тихиад, — сказал мне в ответ Евкрат, — смот-
ри, как бы впоследствии тебе не раскаяться в своей на-
смешке. Мне известно, что претерпел человек, похитив-
ший деньги, которые мы кладем Пелиху каждое ново-
луние».
201

«Как совершивший святотатство этот человек должен
был понести ужасное наказание, — воскликнул Ион. — Как
же Пелих отомстил ему, Евкрат? Я хочу об этом услы-
шать, хотя он, этот Тихиад, и будет проявлять всяческое
недоверие».
«У ног Пелиха лежало много оболов и других монет, —
начал рассказывать Евкрат. — Некоторые серебряные мо-
неты были приклеены воском к его бедру, так же как и
серебряные пластинки — как благодарственные приноше-
ния или плата за исцеление людей, избавившихся благо-
даря Пелиху от лихорадки. В конюхах у нас был один
раб, ливиец, будь он проклят! Ливиец задумал украсть
все эти приношения и похитил их, выждав, когда Пелих
сошел со своего основания. Вернувшись обратно на свое
место, Пелих понял, что он ограблен. И посмотри, как он
отомстил и как уличил ливийца: целую ночь жалкий этот
человек кружился по двору и не мог из него выбраться,
словно попал в лабиринт; когда же наступил день, то был
пойман с поличным. Схваченный на месте преступления,
он получил немало ударов и, не долго прожив после это-
го, умер, подлец, подлою смертью от ударов плетью, сы-
павшихся на него каждую ночь, как сам он о том рас-
сказывал, так что на утро видны бывали на его те-
ле синяки. Итак, Тихиад, насмехайся над Пелихом и
считай, что в качестве ровесника Миноса я заговари-
ваюсь».
«Но, Евкрат, — возразил я, — пока медь останется
медью, — а это произведение обработано Деметрием из
Алопеки, создателем статуй, а не богов, — и я нико-
гда не стану бояться изображения Пелиха, угрозы кото-
рого даже при его жизни нисколько не внушали мне
страха» 1.
21. После этого врач Антигон взял слово: «И у меня,
Евкрат, есть медный Гиппократ 2, с локоть 3 величиною,
который, лишь только погаснет светильня, с шумом обхо-
дит весь дом кругом, опрокидывает коробки, сливает
вместе лекарства и раскрывает настежь двери, особенно
если мы откладываем жертвоприношение, которое ежегод-
но ему совершаем».
«Как? — спросил я, — теперь и врач Гиппократ требует
жертвоприношений и сердится, если его своевременно не
угощают мясом беспорочных животных? 4 А ведь ему над-
202

лежало бы довольствоваться жертвой, приносимой покой-
никам, — возлиянием из воды с медом или увенчанием го-
ловы венком».
22. «А вот послушай, — сказал Евкрат, — что я видел
пять лет тому назад: тут я могу сослаться и на свиде-
телей.
Стояла пора виноградного сбора. В полдень, оставив
работников, собиравших виноград, я, занятый своими
мыслями и соображениями, удалился в лес. Очутившись
в чаще, я услышал сперва лай собак и подумал, что Мна-
сон, мой сын, забавляется по своему обыкновению охо-
тою, забравшись в гущу леса вместе со своими сверстни-
ками. Но это было не так: спустя короткое время поколе-
балась почва, раздался громовый голос, и, я вижу, подхо-
дит ко мне страшная женщина высотою в полстадия. В
левой руке она держала факел, а в правой меч приблизи-
тельно в двадцать локтей длины; головою подобна Гор-
гоне — я говорю о выражении ее глаз и ужасном взгляде;
вместо волос, как виноградные лозы, вокруг ее шеи спле-
тались змеи, а некоторые из них рассыпались по ее пле-
чам. Поглядите, друзья, как дрожь охватила меня при
моем рассказе».
И, говоря это, Евкрат показывал всем свои руки, на
которых от страха волосы встали дыбом.
23. Напряженно, разинув рты, внимали ему люди, по-
добные Иону, Диномаху и Клеодему, старцы, которых во-
дили за нос, в безмолвном преклонении перед таким не-
вероятным колоссом, этим гигантским пугалом — женщи-
ной ростом в полстадия. А я между тем размышлял о том,
что представляют собой эти люди: из-за мудрости юно-
ши ищут с ними знакомства, многие уважают их, а са-
ми они лишь сединой и бородами отличаются от мла-
денцев, в остальном же они идут на ложь еще скорее
детей.
24. Но вот заговорил Диномах:
«Скажи мне, Евкрат, какой величины были собаки
богини?»
«Выше индийских слонов, — отвечал тот, — они были
черны, мохнаты, с грязной шерстью. Увидев, я остановил-
ся и сейчас же повернул печать, которую дал мне араб,
на внутреннюю сторону пальца. А Геката ударила своей
чудовищной ногой о землю и образовала в ней громадное
203

отверстие величиною с Тартар и вскоре затем ушла, прыг-
нув в пропасть. Я же, набравшись мужества, нагнулся над
этой пропастью, ухватившись за росшее вблизи дерево,
чтобы не свалиться вниз головой, если бы потерял созна-
ние. И я увидел весь Аид, Пирифлегетонт, озеро 1, Кер-
бера, покойников; некоторых из них я даже мог узнать:
я заметил, что мой отец был еще одет в ту одежду, в ка-
кой мы его похоронили».
«Что же делали души, Евкрат?» — спросил Ион.
«Да какое же другое у них занятие, — сказал Ев-
крат, — как не возлежать по племенам и фратриям 2 в об-
ществе друзей и родственников, на асфоделе!»
«И пусть после этого продолжают возражать последо-
ватели Эпикура святому Платону и его учению о ду-
шах! — воскликнул Ион. — А не видал ли ты, Евкрат, Со-
крата и Платона среди покойников?»
«Сократа — да, хотя неясно, — ответил Евкрат, — я до-
гадывался по лысине и большому животу, что это он. Но
Платона я не признал: полагаю, с друзьями надо быть
откровенным. Итак, я подробно все осмотрел, и пропасть
стала уже закрываться, но еще не закрылась, когда подо-
шли искавшие меня рабы, в том числе и Пиррий. Скажи,
Пиррий, говорю ли я правду?»
«Клянусь Зевсом, — воскликнул Пиррий, — и я слы-
шал лай в пропасти, и, как мне казалось, просвечивал
огонь от факела».
Показание свидетеля, от себя добавившего и лай и
огонь, рассмешило меня.
25. А Клеодем сказал: «То, что ты видел, ничего не-
обычайного, не виданного другими не представляет, по-
тому что и я созерцал нечто подобное во время моей не-
давней болезни. Наблюдал за мною и лечил меня при-
сутствующий здесь Антигон. Наступил седьмой день, и
жар лихорадки был сильнее летнего зноя. Затворив за со-
бою двери, все вышли из моей комнаты, оставив меня в
одиночестве: так предписано было тобою, Антигон, в на-
дежде, не удастся ли как-нибудь мне заснуть. И вот, ко-
гда я бодрствовал, подходит ко мне прекрасный юноша,
одетый в белую одежду, поднимает меня и ведет через ка-
кую-то пропасть в Аид, который я тотчас признал, увидев
Тантала, Тития и Сизифа; и нужно ли мне перечислять
вам еще и все остальное? Я очутился в судилище, где
204

присутствовали Эак, Харон, Мойры и Эринии, и сидел
некто, вероятно, сам царь Плутон, читавший имена тех,
кому надлежало стать покойниками и кто случайно про-
жил свыше положенного ему срока. Мой проводник быст-
ро подвел меня к Плутону, но тот рассердился и сказал
юноше, который привел меня: «Его пряжа еще не закон-
чена, так что пускай уходит 1. А вместо него приведи сюда
кузнеца Демила, который живет уже сверх веретена».
Радостно выбежал я из подземного царства, и лихорадка
прошла у меня. Всем сообщил я, что скоро умрет Демил:
он жил по соседству с нами и, как говорили, был чем-то
болен. И вскоре мы услышали вопли плакавших 2 по
Демиле».
26. «Чему тут удивляться? — спросил Антигон. — Я
знаю человека, который поднялся через двадцать дней
после того как его похоронили. Я лечил этого человека и
до его смерти и после его воскресения».
«Но как же за эти двадцать дней не разложилось его
тело? — спросил я. — Как, с другой стороны, он не погиб
от голода, если только, разумеется, человек, которого ты
лечил, не был каким-нибудь Эпимепидом? 3»
27. Пока мы разговаривали, вошли сыновья Евкрата,
вернувшиеся из палестры 4, — один уже в юношеском
возрасте, другой — мальчик лет пятнадцати, — и, привет-
ствовав нас, заняли место на ложе рядом с отцом; для
меня же было принесено кресло. При виде сыновей в
Евкрате пробудились как будто воспоминания.
«Пусть получу я в моих детях, — сказал он, положив
на каждого из них руку, — такое же верное утешение, как
истинно то, о чем я расскажу тебе, Тихиад. Все знают,
как любил я их мать, покойную мою жену. Это видно не
только по моему отношению к ней при ее жизни, но так-
же и по тому, что после смерти жены я сжег все ее укра-
шения и одежду, которая нравилась ей при жизни. На
седьмой день после кончины жены я, как и сейчас, лежал
здесь на ложе, стараясь умерить свою печаль: в тишине
я читал книгу Платона о душе 5. И вдруг входит сама
Деменета и садится возле меня, как сидит теперь Евкра-
тид, — и Евкрат указал на младшего сына, который, по-
бледнев во время рассказа отца, совсем по-детски вздрог-
нул. — А я, — продолжал Евкрат, — как увидел ее, так сей-
час же обнял и заплакал, издавая стоны. Но она мне не
205

позволяла кричать и упрекала в том, что я, угодив ей во
всем, не сжег золотого сандалия, который завалился, гово-
рила она, под сундук: потому-то мы и не нашли его и со-
жгли лишь один сандалий. Мы еще разговаривали, как
вдруг под ложем залаяла проклятая мелитейская соба-
чонка 1, и Деменета исчезла, испуганная лаем. А сандалий
мы действительно нашли под сундуком и впоследствии
сожгли.
28. Правильно ли, Тихиад, не верить и таким видениям,
очевидным и происходящим ежедневно?»
«Клянусь Зевсом, — воскликнул я, — тех, кто отказы-
вается этому верить и тем оскорбляет истину, было бы
правильно нашлепать золотым сандалием, как малых ре-
бят!»
29. В это время вошел пифагореец Аригнот с длин-
ными волосами и гордым выражением лица. Ты знаешь
его, известного своей мудростью, прозванного «священ-
ным». При виде его я облегченно вздохнул, думая, что он
приходит мне на помощь, как секира на ложь. Мудрый
муж заставит их прекратить рассказы о нелепостях, го-
ворил я себе. Я полагал, сама Судьба, как говорится, под-
катила его ко мне, как в театре — бога 2. Усевшись в крес-
ло, уступленное ему Клеодемом, Аригнот справился пре-
жде всего о болезни и, услышав от Евкрата, что ему уже
легче, спросил:
«О каких это предметах вы философствуете? Входя, я
слышал ваш спор, и, кажется мне, вы с пользой прово-
дите время».
«Да вот мы все убеждаем этого стального человека, —
ответил Евкрат, указывая на меня, — поверить в сущест-
вование духов и призраков и согласиться признать, что
души покойников блуждают на земле и показываются,
кому пожелают».
Я покраснел и опустил глаза, устыдившись Аригнота;
он сказал:
«Не утверждает ли Тихиад, что по земле блуждают
только души умерших насильственной смертью 3, то есть
души тех, например, кто был повешен, кому была отруб-
лена голова, кто был распят или ушел из жизни иным по-
добным же способом; души же людей, скончавшихся сво-
ей смертью, уже не бродят? Если он будет утверждать это,
то его слова заслуживают, Евкрат, внимания».
206

«Но, клянусь Зевсом, — воскликнул Диномах, — он ду-
мает, что подобного вовсе не бывает, что это недоступно
зрению».
30. «Как говоришь ты? — обратился ко мне Аригнот,
мрачно взглянув на меня. — Ты думаешь, что ничего та-
кого не происходит, несмотря на то, что все, можно ска-
зать, это видят?»
«За мое неверие вы должны меня извинить именно по-
тому, что один только я не вижу, — сказал я, — а если бы
я это видел, то, разумеется, верил бы так же, как вы».
«Но если тебе случится когда-нибудь быть в Корин-
фе, — сказал Аригнот, — расспроси, где находится дом
Евбатида, и когда тебе укажут его у Кранейского холма 1,
направься туда и скажи привратнику Тибию, что желаешь
посмотреть место, откуда пифагореец Аригнот выкопал
духа и, изгнав его, сделал на будущее время этот дом оби-
таемым».
31. «Что это за случай, Аригнот?» — задал вопрос
Евкрат.
«Долгое время, — ответил Аригнот, — дом был необи-
таем из-за привидений 2; если кто в нем и поселялся, то в
страхе бежал тотчас же, преследуемый каким-то призра-
ком, беспокойным и страшным. Дом начал уже разру-
шаться, его крыша — рассыпаться, и не было никого, кто
бы осмелился в него проникнуть. Услышав об этом, я взял
книги (у меня много египетских книг, касающихся подоб-
ных предметов) и пришел в этот дом поздно вечером, хотя
мой хозяин и отговаривал меня, чуть ли не силою хотел
удержать меня, узнав, куда я иду: на явную, по его мне-
нию, гибель. Взяв светильник, вхожу в дом один; поста-
вив свет в самом просторном помещении, спокойно начи-
наю читать, усевшись на землю. Приближается ко мне
дух, думая, что имеет дело с одним из многих, и надеясь,
что я, как и прочие, испугаюсь. Дух лохматый и длинно-
волосый, чернее мрака, и вот, наступая, он испытывал
мою силу и бросался на меня со всех сторон, становясь то
собакой, то быком, то львом. Я же, взяв в руки ужасаю-
щий заговор и громко читая его по-египетски, все время
заклиная, загнал духа в один из углов темной горницы и
заметил место, через которое он ушел под землю. Потом,
остальную часть ночи, я отдыхал. На утро, когда все нахо-
дились в отчаянии и думали, что меня, как других, найдут
207

мертвым, я неожиданно для всех являюсь к Евбатиду, не-
ся для него радостное известие, что он может жить в очи-
щенном и освобожденном от видений доме. Затем я при-
вел Евбатида и многих других (они пошли за нами из-за
необычайности происшедшего) к тому месту, где я видел,
как дух ушел под землю, и приказал им взяться за мо-
тыги и лопаты и копать в этом месте. Когда работа
была выполнена, на глубине приблизительно сажени
был найден давно истлевший мертвец, от которого оста-
лись одни лишь кости.. Выкопав кости, мы похоронили
их, и с того времени призраки перестали тревожить
дом».
32. После такой речи Аригнота, мужа чудесной пре-
мудрости и всеми уважаемого, среди присутствующих не
осталось никого, кто бы не осудил моего великого без-
рассудства — не верить в подобные вещи, раз о них го-
ворил Аригнот. Однако, нисколько не устрашившись ни
длинных волос Аригнота, ни окружающей его славы, я
воскликнул:
«Что же это, Аригнот? И ты таков же, единственная
моя надежда! И ты полон дыма и призраков. Ты для меня
оказался тем же, о чем говорит пословица: то, что мы счи-
тали сокровищем, оказалось углями».
«Но если, — обратился ко мне Аригнот, — ты не ве-
ришь ни моим словам, ни словам Диномаха, ни Клеодема,
ни словам самого Евкрата, то скажи, кто же, по твоему
мнению, заслуживает в таких вопросах большего доверия
и расходится с нами во взглядах?»
«Таким весьма замечательным человеком, клянусь Зев-
сом, — ответил я Аригноту, — я считаю знаменитого Демо-
крита Абдерского 1: он был настолько убежден в невоз-
можности подобных явлений, что запирался в надгробном
памятнике за городскими воротами, где ночью и днем пи-
сал свои сочинения. А когда какие-то юноши захотели по-
пугать его ради шутки и, нарядившись покойниками, в чер-
ное платье и личины, изображающие черепа, окру-
жили его и стали плясать, прыгая вокруг него плот-
ной толпой, то он не только не испугался их представле-
ния, но даже и не взглянул на них, а сказал, продол-
жая писать: «Перестаньте дурачиться». Так твердо он
убежден был в том, что души, оказавшиеся вне тела, —
ничто».
208

«Тем самым ты говоришь, — заметил Евкрат, — что и
Демокрит был безумцем, раз он придерживался таких
взглядов.
33. Я же вам расскажу еще и другое, и не с чужих
слов, а пережитое мною самим. Может быть, и ты, Тихиад,
слушая меня, склонишься признать правдивость моего
рассказа. Будучи еще юношей, я находился в Египте, ку-
да, был послан отцом для своего образования. Я захотел
доплыть до Копта, чтобы оттуда дойти до Мемнона 1 и
услышать это удивительное явление: как Мемнон звучит
при восходе солнца. И вот я услышал Мемнона, и не так,
как обыкновенно слышит его большинство, воспринимая
неясный какой-то голос. Нет, Мемнон мне дал предсказа-
ние в семи стихах, открыв для меня свои уста. Излишним
кажется мне передавать вам эти стихи.
34. На обратном пути нашим товарищем по плаванию
оказался один житель Мемфиса из числа священных пис-
цов, удивительной мудрости, усвоивший всю образован-
ность египтян. Говорили, он двадцать три года жил под
землей, в святых помещениях, где учился магии у Исиды».
«Ты рассказываешь о Панкрате 2, — перебил Аригнот
Евкрата, — о моем учителе, святом муже, бритом, в льня-
ной одежде, рассудительном, нечисто говорящем по-гре-
чески, о длинном курносом человеке с выдающимися впе-
ред губами, высокого роста, на тонких ногах».
«Да, — ответил Евкрат, — о нем самом, о знаменитом
Панкрате. Вначале я не знал, что это за человек, но, видя
во время наших стоянок множество чудес, которые он
творил, и то, как он катался на крокодилах и плавал ря-
дом с ними, а те в страхе виляли перед ним хвостами, я
понял, что это святой муж. Вскоре, выказывая ему друже-
ское расположение, я незаметно стал его товарищем, на-
столько близким, что он посвятил меня во все тайны.
В конце концов он начал склонять меня последовать за
ним, а всех моих слуг оставить в Мемфисе. «У нас не бу-
дет, — говорил мне Панкрат, — недостатка в прислуживаю-
щих». И с тех пор так мы и жили.
35. Когда приходили мы на постоялый двор, этот муж
брал дверной засов, метлу или пест, набрасывал на этот
предмет одежду и, произнося над ним какое-то заклина-
ние, заставлял его двигаться, причем всем посторонним
этот предмет казался человеком. Он черпал воду, ходил
14 Лукиан 209

покупать съестные припасы, стряпал и во всем с ловкостью
прислуживал и угождал нам. А затем, когда услуг его
больше не требовалось, Панкрат, произнося другое закли-
нание, вновь делал метлу метлою или пест пестом. Несмо-
тря на все старания, мне никак не удавалось научиться
этому у Панкрата: во всем остальном чрезвычайно доступ-
ный, он был ревнив в этом случае. Но однажды, подойдя
к нему в темноте совсем близко, я незаметно под-
слушал заклинание. Оно состояло из трех слогов. Пору-
чив песту делать, что надо, Панкрат ушел на городскую
площадь.
36. А я на следующий день, пока он был каким-то де-
лом занят в городе, взял пест и, произнося слоги подобно
Панкрату, придал песту нужный вид и приказал ему но-
сить воду. Когда же пест принес сосуд, я сказал ему: «Пе-
рестань носить воду и сделайся вновь пестом». Но он не
желал меня слушаться и продолжал, черпая, носить воду,
пока не наполнил водою всего нашего дома. Не зная, что
предпринять, — я боялся как бы Панкрат не рассердился,
вернувшись, а это как раз потом и случилось, — я хватаю
топор и разрубаю пест на две половины. Но сейчас же
обе половины берут сосуды и принимаются носить воду,
и вместо одного водоноса у меня получаются два. Тут по-
является Панкрат. Поняв происшедшее, он снова сде-
лал их деревом, каким были они до заклинания, сам
же, покинув меня, тайно ушел, неизвестно куда скрыв-
шись».
«Итак, теперь, — заметил Диномах, — ты знаешь, как
делать человека из песта».
«Клянусь Зевсом, только наполовину, — ответил Ев-
крат, — раз пест сделается водоносом, я уже не смогу вер-
нуть его к первоначальному состоянию, и наш дом, напол-
няемый водою, погибнет от наводнения».
37. «Не прекратите ли вы рассказывать свои небы-
лицы? — сказал я. — Ведь вы уже пожилые люди». Или
отложите ваши невероятные и страшные повествования
хотя бы до другого раза, ради этих юнцов: ведь незаметно
для нас они преисполнятся ужасов и чудовищных басен.
Надо щадить их и не приучать слушать такие вещи, кото-
рые постоянно будут тревожить их в течение всей их жиз-
ни, заставят бояться всякого шума и отдадут во власть
различных суеверий».
210

38. «Ты кстати напомнил о суевериях, — заметил Ев-
крат. — Какого ты мнения, Тихиад, об этом, то есть о про-
роческих предсказаниях, о том, что выкрикивается иными
по наитию бога, о голосах, которые слышатся из сокровен-
ных помещений святилища, о пророчествах в стихах, вы-
кликаемых девой, предрекающей будущее? Ты не ве-
ришь, конечно, и этому. Но не буду говорить о том, что
у меня есть колечко с печатью, на котором вырезано изо-
бражение Аполлона Пифийского, и что этот Аполлон по-
дает мне голос, — боюсь, что ты примешь меня за хвасту-
на. Мне хочется сообщить вам о том, что я услышал в
святилище Амфилоха в Малле 1, когда герой наяву вел
со мной беседу и в моих делах дал мне совет, — сообщить
вам о том, чему я сам был свидетелем, а затем расска-
зать, что видел я в Пергаме 2 и что слышал в Патарах 3.
Так как я много слышал о Малле как о самом знаменитом
и чрезвычайно правдивом прорицалище, где предсказания
подаются в виде ясных ответов на каждый из поставлен-
ных вопросов, которые записываются на доске, вручаемой
пророку, то на обратном пути из Египта я счел за благо
испытать проездом это прорицалище и испросить у бога со-
вета относительно будущего».
39. Евкрат еще продолжал рассказывать, а я, видя к
чему клонится дело и что им затеяна немалая трагедия о
пророчествах, нашел лишним принимать на себя обязан-
ность одному возражать против всех и покинул Евкрата
еще на его пути из Египта в Малл. К тому же я сознавал,
что все, видя во мне противника лжи, тяготятся мною.
«Я ухожу, — сказал я, — искать Леонтиха. Мне необ-
ходимо с ним повидаться. Вы же, если находите, что мало
с вас человеческих дел, приглашайте самих богов к уча-
стию в ваших выдумках». И с этими словами я еьішєл.
А они, радуясь тому, что получили свободу, продолжали,
конечно, насыщаться ложью, угощая ею друг друга. Так
вот чего я наслушался у Евкрата, Филокл. И, клянусь
Зевсом, подобно людям, опившимся молоком, и я нужда-
юсь в рвотном, чтобы очистить вздувшийся желудок.
Охотно купил бы я за дорогую плату лекарство, которое
заставило бы меня забыть о слышанном, чтобы воспоми-
нание об этом, пребывая во мне, не причинило мне како-
го-нибудь вреда. Кажется, я вижу перед собой чудовищ,
духов и Гекат.
14* 211

40. Филокл. И на меня твой рассказ, Тихиад, про-
извел такое же, приблизительно, действие. Говорят, бе-
шенство и водобоязнь передаются людям не только через
укус бешеной собаки: говорят, если человек, укушенный
бешеной собакой, сам укусит кого-нибудь, этот укус
имеет ту же силу, что и укус собаки, и вызывает также
водобоязнь. Так и ты, укушенный в доме Евкрата множе-
ством лжи, передал и мне этот укус: до того наполнил
ты злыми духами мою душу.
Тихиад. Друг мой, не будем же терять бодрости.
Против лжи есть у нас великое противоядие — истина и
правильное во всем рассуждение. И пусть вся эта ложь,
пустая и напрасная, не смущает нас, прибегающих к это-
му противоядию.

О СКОРБИ
1. Стоит понаблюдать за действиями и словами боль-
шинства людей, предающихся скорби по умершему, и, с
другой стороны, за тем, что говорят им утешители; как
они плачут, считая непереносимым бедствием то, что слу-
чилось с ними самими и с теми, кого они оплакивают,
причем, Плутоном клянусь и Персефопой, не отдают се-
бе ясного отчета, тяжко ли все это и стоит ли из-за этого
печалиться или, напротив, радостно и ведет к лучшему
для умерших. По обычаю лишь и по привычке предаются
люди печали. Итак, когда умрет кто-нибудь, они так и по-
ступают... Впрочем, лучше я скажу сперва, каких люди
держатся мнений о самой смерти, ибо таким образом ста-
нет ясно, ради чего они усердствуют в этих бесполезных
занятиях.
2. Так вот, вся эта огромная толпа простых людей, ко-
торых философы называют невеждами, поверив Гомеру,
Гесиоду и прочим слагателям басен, приняв как закон их
измышления, полагает, что существует под землей некое
место, глубокий Аид, что он велик и обширен, и мраком
покрыт, и солнца не видит; не знаю уж, откуда, по их мне-
нию, берется свет, чтобы можно было все-таки разгля-
деть все там находящееся. Царствует же над этой без-
дной брат Зевса, прозванный Плутоном; как говорил мне
один человек, весьма сведущий в подобных вопросах, его
потому почтили таким прозвищем, что Плутон богат мерт-
вецами г. Так вот этот самый Плутон следующим образом
устроил свое государство и всю свою жизнь в преиспод-
ней: когда ему выпал жребий царствовать над умерши-
ми, Плутон принял их под свою власть, заключил их в
безысходные узы и держит, решительно никому не дозво-
ляя подыматься наверх, сделав от века исключение только
для очень немногих и то лишь по чрезвычайным причинам.
213

3. Страну Плутона обтекают кругом реки огромные и
по одним уже именам своим страшные: Плач-реки, Пы-
лай-реки и другие с подобными же названиями. Не всех
обширнее Горе-озеро Ахеронт, что лежит впереди и при-
нимает прибывающих; его ни переплыть, ни перейти
нельзя без перевозчика: слишком глубоко оно, чтобы вброд
пройти, и чересчур широко, чтобы переплыть и вообще
даже мертвецы из пернатых не могли бы перелететь через
озеро.
4. При самом спуске, у несокрушимых ворот, стоит
племянник царя Эак, на которого возложена охрана во-
рот, и подле него — пес трехголовый и очень страшный:
на приходящих он поглядывает дружелюбно и миролюби-
во, но на тех, кто пытается убежать, накидывается с лаем
и пугает их разинутой пастью.
5. Переправившихся через озеро внутрь Аида прини-
мают обширный луг, поросший асфоделем, и поток, чья
влага — враг памяти: потому так и зовется он Ле-
той — рекою забвения. Все это достоверно рассказали
нашим предкам прибывшие оттуда Алкестида и Проте-
сидай — фессалийцы, Тесей — сын Эгея и гомеровский
Одиссей — свидетели почтенные и достойные доверия, не
пившие, я думаю, из Леты, иначе они не могли бы пом-
нить об этом.
6. Итак, по их словам, Плутон и Персефона царствуют
и обладают высшей властью. Им помогает, разделяя с ни-
ми власть целая толпа всяких Эринний, Возмездий и Стра-
хов, а также Гермес — последний, впрочем, не постоянно
при них находится.
7. Наместниками, правителями и судьями поставлены
двое: Минос и Радамант, оба родом с Крита, сыновья
Зевса. Людей добрых, справедливых, в добродетели про-
ведших жизнь, когда их наберется значительное число,
они отправляют словно в колонию — на Елисейские поля,
чтобы там они вели самую приятную жизнь,
8. Когда же получат разных негодников, то, предав их
Эринниям, судьи посылают их в место, уготованное не-
честивцам, чтобы они несли наказания сообразно их без-
закониям. И каких только мук они не терпят там! И на
дыбе они корчатся, и в огне горят, и коршуны их терзают,
и на колесе они вертятся, и камни на гору катят 1. Напри-
мер, Тантал стоит в самом озере с пересохшим горлом и,
214

злополучный, подвергается опасности погибнуть от
жажды.
9. Люди же обыкновенные, — а таких большинство, —
бродят по лугу, в бестелесные обратившись тени, неося-
заемые, как дым. А питаются они теми возлияниями, что
получают от нас, и жертвами умершим, приносимыми на
могилах. Поэтому, если у того или другого мертвеца не
останется наверху, на земле, друга либо родственника,
такой гражданин царства мертвых остается без пищи и
голодает.
10. Такое мнение настолько распространено среди боль-
шинства людей, что стоит лишь кому-нибудь из близких
умереть, как люди прежде всего торопятся положить умер-
шему в рот обол, который должен будет послужить пла-
тою лодочнику за перевоз, и делают это, не выяснив пред-
варительно, какая же монета узаконена и находится в об-
ращении у обитателей преисподней: имеет ли среди них
силу аттический обол, или македонский, или эгинский.
И о том они не думают, что гораздо лучше было бы не
иметь вовсе возможности уплатить плату за перевоз: ведь
таким образом, из-за отказа перевозчика принять их,
мертвецы были бы отправлены обратно наверх и верну-
лись бы к жизни.
11. После этого, омыв покойника, — как будто для под-
земных жителей не достаточно купаться в тамошнем озе-
ре, — умастив драгоценнейшим миром тело, уже начав-
шее испускать зловоние, и увенчав его пышно распустив-
шимися цветами, выставляют покойника облеченным в са-
мые нарядные одежды, очевидно, чтобы умершие не мерз-
ли дорогой и не попадались нагими на глаза Керберу.
12. Вслед за тем начинаются причитания и плач жен-
щин, и слезы всеобщие, и удары в грудь, и вырванные
волосы, и терзание, и обагрение кровью щеки. Иной раз
одежды раздираются, и прах на голову посыпается, и
живые являют вид более жалкий, чем сам умерший: они
нередко валяются на земле, головами бьются о землю, —
а тот, умерший, нарядный и красивый, венками свыше
всякой меры увенчанный, покоится высоко и над всеми
возносится, будто на торжественное шествие снарядив-
шись.
13. Далее мать, а не то так и сам отец, да, да, отец,
выступив из среды родственников, припадает к трупу, —
215

представим, что на ложе покоится юноша молодой и пре-
красный, тогда более напряженным выйдет у нас разыг-
рывающееся над ним действо, — и начинает отец бес-
смысленные и напрасные вопли испускать, на которые
самому мертвецу надлежало бы отвечать, если бы он по-
лучил дар слова. Итак, начнет говорить отец, разливаясь
в разных жалобах и растягивая каждое слово:
«Дитя мое сладчайшее! Ушел ты от меня, умер ты,
до времени похищенный, одного меня, несчастного оста-
вил... Не справил ты свадьбы, не породил детей, не бил-
ся в боях, земли не возделывал и не дожил ты до ста-
рости! Не погуляешь ты больше, сыночек мой, любить нє
будешь и на пирушке с товарищами не напьешься».
14. Такие и тому подобные будет отец произносить
речи, думая, что сын еще нуждается во всем этом и то-
мится желанием даже и после кончины, но не может ни
в чем принять участия. Впрочем, что я говорю! Ведь
сколько было людей, которые и ко'ней, и наложниц, а
иные даже и виночерпиев закалывали на похоронах,
одежды и другие украшения сожигали или зарывали
вместе с покойниками, как будто там, под землею, мерт-
вые смогут воспользоваться и насладиться всем этим.
15. Но ясно, что такой скорбящий старец разыгрывает
все это представление, о котором я говорил, и даже еще
более трогательное, не ради сына, — ибо знает, что тот
не услышит его, хотя бы он кричал громче самого Стен-
тора, и, разумеется, не ради себя самого: ведь достаточно
было бы думать об этом и размышлять без всякого кри-
ка — кому, в самом деле, нужно кричать самому себе?
Итак, остается одно объяснение: ради присутствующих
несет этот вздор отец умершего, не понимая даже, что,
собственно, случилось с его сыном и куда он ушел, и,
более того, не исследовав вопроса о самой жизни, какова
она есть, так как иначе он не стал бы оплакивать уход
из нее как что-то ужасное.
16. И если бы удалось сыну выпросить у Эака и Аидо-
нея позволение ненадолго выглянуть из зева бездны, что-
бы прекратить отцовское пустословие, — он, конечно, ока-
зал бы: «Что ты раскричался, несчастный ты человек?
Зачем причиняешь мне хлопоты? Довольно тебе выщипы-
вать свои волосы и кожу с лица сдирать! Чего ради ты
поносишь меня, бедным величая и злополучным, тогда
216

как я сейчас стал гораздо счастливее тебя и блаженнее?
И почему тебе кажется, будто что-то ужасное со мною
случилось? Уж не потому ли, что я не успел сделаться
таким же стариком, как ты сейчас: с лысой головой, смор-
щенным лицом, сгорбленный, с дрожащими коленями и
вообще от времени уже никуда не годный, проживший
длинный ряд месяцев и олимпиад, чтобы в конце концов
в присутствии стольких свидетелей показать себя таким
безумцем? Глупый человек! Что ты видишь хорошего в той
жизни, в которой я больше не буду участвовать? Или, мо-
жет быть, ты назовешь мне попойки, обеды, наряды,
любовные забавы? Ужели ты боишься, как бы я не погиб,
лишившись всего этого, ужели не понимаешь, что лучше,
чем пить, — не чувствовать жажды, и лучше, чем обжи-
раться, — не ведать голода, и что не мерзнуть вовсе —
лучше, чем иметь избыток одежды?
17. Ну, хорошо: если ты, как видно, не понимаешь
этого, — я научу тебя правильно причитать. Итак, начи-
най сначала и кричи: «Дитя несчастное! Не будешь ты
больше знать ни жажды, ни голода, ни холода. Ушел ты,
мой злополучный, от болезней, и не страшны тебе боль-
ше ни горячки, ни враги, ни тираны! Ни любовь тебя не
будет мучить, ни похоть тело корчить, и не придется .тебе
для этого два-три раза в день распутству предаваться, о
печальный удел! И насмешек не узнаешь, старцем сде-
лавшись, и докучным молодежи не покажешься».
18. Не кажется ли тебе, батюшка, что, если так ска-
жешь, слова твои будут куда правдивее и благороднее
тобой сказанных? Но, может быть, мучишься ты, разду-
мывая о мраке, царящем у нас, о великой тьме, и еще
боишься, как бы не задохся я, заключенный в гробницу?
Нужно, однако, при этом знать, что, когда истлеют гла-
за или сгорят немного времени спустя с помощью Зевса, —
если, конечно, вы порешили сжечь меня, — тогда ни мра-
ка, ни света нам уже видеть будет ненадобно, и это меня
вполне устраивает.
19. И какую пользу принесут мне ваши вопли, и бие-
ние в грудь под звуки флейты, и неумеренный плач жен-
щин? Для чего мне украшенный венками надгробный ка-
мень? 1 Чего вы думаете достичь вашими возлияниями
неразбавленным вином? Или вы думаете, что вино по
капле просочится к нам и проникнет до самого« Аида?
217

Ибо, что касается жертвоприношений мертвым, вы, пола-
гаю, и сами видите, как лучшие части приготовленного
вами угощения подхватываются дымом и безвозвратно
уносятся вверх, к небу, без всякой пользы для нас, оби-
тателей преисподней, а остающееся — прах, никуда не
годный, если только вы не думаете, будто мы можем пи-
таться золою. Не так уж пустынно и бесплодно царство
Плутона, и не терпим мы недостатка в асфоделе, чтобы
к вам посылать за пищей. Так что, клянусь Тисифоной, я
давно бы уже расхохотался во всю мочь над всем, что
вы делаете и говорите, да мешают мне пелена и повяз-
ка, которыми вы сжали мне челюсти».
Так он промолвил, и смерть, наконец, его мраком покрыла 1.
20. Видит Зевс! Если покойник повернется и, опер-
шись на локоть, скажет такие слова, — разве не должны
мы будем признать, что он говорит вполне справедливо?
И, тем не менее, глупые люди издают крики, посылают
за ученым плакальщиком, собравшим множество старин-
ных жалостных причитаний, и пользуются им как сорат-
ником и предводителем безумного хора: плакальщик
запевает, а родственники в лад подхватывают его напев.
21. До сих пор, то есть до плача по умершим, — люд-
ская глупость везде следует одним и тем же законам; но
далее, при самом погребении, происходит разделение в
соответствии с племенными обычаями: эллин сжигает по-
койника, перс зарывает в землю, индус прозрачной оде-
вает оболочкой, скиф пожирает, египтянин высушивает 2.
Этот последний, — я говорю о том, что видел, — высушив
труп, делает его участником своих пиров и попоек. И слу-
чается нередко, что египтянин, нуждаясь в деньгах, вы-
ходит из затруднения, отдав под залог брата или отца.
22. А курганы, пирамиды и надгробные камни, а над-
писи на них, которых хватает лишь ненадолго, — разве
они не лишние и не подобны детской забаве?
23. А иные так даже игры устраивают и речи надгроб-
ные произносят, будто защищая покойника перед подзем-
ными судьями и свидетелями, выступая в его пользу.
24. В заключение устраивается обед. Являются род-
ственники и утешают родителей по случаю кончины сына,
и уговаривают откушать, причем, клянусь Зевсом, это
принуждение и самим родителям не неприятно, так как
218

они уже изголодались, три дня подряд проведя в воздер-
жании. И вот раздается: «Доколе же, дорогой, будем мы
печалиться? Дай покой духу блаженного усопшего!
И даже если решил ты непрерывно оплакивать умерше-
го — надлежит и поэтому не оставаться без питания,
дабы хватило сил на великую скорбь». И вот тут-то, тут
читаются неизменно два известных стиха из Гомера:
Даже Ниоба кудрявая вспомнила в скорби о хлебе
и
Нет, не желудком должны сокрушаться о мертвых ахейцы 1.
И родители решаются приняться за еду, сначала стесня-
ясь, боясь показать, что они после кончины дражайшего
сына предаются человеческим слабостям.
Такие-то и даже еще более смешные поступки обнару-
жим мы, если понаблюдаем, что делается в скорби по
умершим. И все потому, что большинство людей считает
смерть величайшим из зол.

О ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯХ
1. То, что совершают неразумные люди при жертво-
приношениях и во время празднеств и процессий в честь
богов, и то, что они просят, и о чем молятся, и что ду-
мают о богах, — это, я полагаю, только у очень унылого и
печального человека не вызовет смеха, если он будет на-
блюдать за глупостью так поступающих. Но, думаю,
прежде, чем начать смеяться, следует о том поразмыс-
лить, нужно ли называть таких людей благочестивыми
или, наоборот, они враги богов и одержимые, — они ведь
считают, будто божество так низменно и неблагородно,
что зависит от людей, радуется их лести и» гневается, если
его забывают. Этолийские страдания1, калидонские не-
счастья, многочисленные убийства и гибель Мелеагра, —
все это, говорят, дела Артемиды, разъяренной тем, что
Ойней не пригласил ее на жертвоприношение, — вот как
глубоко обидела ее ошибка в священном деле! Мне ка-
жется, я вижу Артемиду на небе одинокой в то время,
когда все остальные боги отправились к Ойнею: она него-
дует, она скорбит, что лишилась такого празднества.
2. В то же время, пожалуй, кто-нибудь скажет, будто
эфиопы потому блаженны и трижды счастливы, что по-
мнит Зевс то благорасположение к нему, которое они про-
явили, двенадцать дней подряд угощая 2 не только его
одного, но и других богов.
Итак, видимо, боги ничего не делают безвозмездно,
но продают людям различные блага: и можно у них здо-
ровье купить по случаю за бычка, а богатство — за четы-
рех быков, царскую власть — за гекатомбу, благополуч-
нее возвращение из Илиона в Пилос 3, за девять быков,
а плавание из Авлиды в Илион 4 за невинную царскую
дочь. А разве Гекуба 5 за двенадцать быков и покрывало
не хотела выторговать у Афины согласие на то, что Троя
220

не будет взята в это время? Надо полагать, у богов есть
много таких товаров, которые идут за петуха 1, за венок
и даже за одну щепотку ладана.
3. Это, я полагаю, знал и Хрис, жрец и опытный в от-
ношениях с богами старец. Когда он ушел от Агамемно-
на, ничего не достигнув, то принялся судиться с Аполло-
ном, требуя возмещения того, что раньше как бы в долг
дал богу. Едва не бранясь, говорил он: «О милейший
Аполлон, я ведь твой храм, лишенный венков, часто
украшал венками; я столько бедер быков и коз сжигал
на твоих алтарях, а ты пренебрегаешь мною, несмотря
на все імои труды, ты ни в грош не ставишь своего благо-
детеля». Этими речами он так пристыдил Аполлона, что
бог, схватив лук, уселся над стоянкой кораблей и стал
метать стрелы чумы в ахейцев, их мулов и собак.
4. Раз уж я упомянул Аполлона, хочу поведать еще
кое-что, о чем говорят мудрые люди. Я расскажу не о его
любовных неудачах, не об убийстве Гиацинта, не о пре-
зрении Дафны, но о том, как Аполлон был осужден за
убийство киклопов и, подвергнутый остракизму, был из-
гнан с неба на землю 2, чтобы испытать человеческую
судьбу; как он служил поденщиком в Фессалии у Адмета
во Фригии у Лаомедоита. Впрочем, у Лаомедонта Апол-
лон работал не один, но вместе с Посейдоном, — обоих
нужда заставила лепить кирпичи и строить стену; не по-
лучили они от фригийца даже полной платы — он задол-
жал им, говорят, больше тридцати троянских драхм.
5. Разве не о таких делах богов торжественно вещают
поэты, разве не рассказывают они еще более священные
истории о Гефесте, Прометее, Кроне, Рее и почти обо
всех домочадцах Зевса? Призвав в начале поэмы помо-
гающих пению Муз и получив от них, как полагается,
божественное вдохновение, поэты начинают петь о Кроне,
который, оскопив отца своего, Урана, воцарился вместо
него и пожрал собственных детей подобно аргивянину
Фиесту. Затем о Зевсе, который был украден Реей, под-
менившей его камнем, удален на Крит и вскормлен там
козой (точно так же, как Телеф — ланью, а персидский
царь Кир Старший — собакой); после этого, изгнав отца
и бросив его в темницу, он захватил власть. У Зевса было
много разных жен, а в конце концов он по персидскому
и ассирийскому обычаю женился на Гере, своей сестре.
221

Будучи влюбчивым и страстным, Зевс быстро наводнил
небеса своими детьми, одних родив от равных себе, дру-
гих же, незаконнорожденных, от смертного земного поко-
ления. Благородный этот бог становился то золотом, то
быком, или лебедем, или орлом, и вообще был более
многоликим, чем сам Протей. Только одну Афину родил
Зевс из своей головы, зачав ее просто от самого себя в
собственном мозгу. Диониса же, недоношенного, расска-
зывают, выхватил он из чрева матери, охваченной огнем,
заключил в свое бедро, носил, а затем, когда наступило
время родов, вырезал его.
6. Нечто подобное рассказывают поэты также о Гере.
Она без связи с мужчиной, как будто ей ветром надуло,
родила сына Гефеста, несчастливца, жалкого ремеслен-
ника, кузнеца, живущего постоянно среди огня и дыма,
обожженного искрами, подобно истопнику, — да и ноги
были у него негодные. Он начал хромать после падения,
когда был низвергнут Зевсом с неба. Если бы не подо-
брали его добрые лемносцы, умер бы наш Гефест, как
Астианакс, брошенный с башни. Но страдания Гефеста
еще умеренные, а вот кто не знает, как пострадал Проме-
тей из-за своего чрезмерного человеколюбия? Ведь Зевс
его, отослав в Скифию, велел распять на скалах Кавказа
и приставил орла, чтобы ежедневно клевал ему печень.
7. Вот какое выпало ему наказание. А Рея-то —
нужно ведь и это сказать — как безобразничает 1, как
непристойно ведет себя эта, уже отцветшая старуха,
мать стольких богов! Она еще берет себе в любовники
юношу и загорается ревностью и катает на львах Аттиса,
который уже ни на что не годен. Кто же после этого упрек-
нет Афродиту за ее прелюбодеяния или Селену, которая
часто спускается в Эндимиону на середине своего пути.
8. Однако хватит этих рассказов — лучше поднимемся
на самое небо, поэтически проследуем по тому же пути,
что и Гомер с Гесиодом, и посмотрим, как это там наверху
все разукрашено. Что небо внутри медное 2, мы слышали
от Гомера. Если переступить порог и задрать голову вверх,
когда будешь прямо-таки на самом горбу неба, то пока-
жется, что свет более блестящ, солнце более ярко, а
звезды более прозрачны, и что повсюду день, и полы золо-
тые. В начале, при входе, живут Горы — ведь они при-
вратницы; затем Ирида и Гермес, слуги и вестники Зевса;
222

дальше — кузница Гефеста, наполненная всякими изде-
лиями, затем жилища богов и палаты Зевса, — все это
великолепно соорудил Гефест.
9. «Боги, у Зевса отца восседая» 1, — я думаю, что,
находясь на небе, следует говорить торжественно, — взи-
рают на землю и, наклонившись, смотрят во все стороны,
не увидят ли они где-нибудь горящий огонь и вознося-
щийся «тук, клубящийся дымом» 2. И если кто-нибудь
приносит жертвы, все пируют: они глотают дым жадно
разинутым ртом и пьют, точно мыши, кровь, разлитую
на алтарях. Если же боги обедают дома, пищей им служат
нектар и амбросия. Раньше-то и люди ели и пили вместе
с ними, Иксион и Тантал; но так как сделались нахалами
и болтунами, они по сей день подвергаются наказанию,
а небо стало для смертных недоступным и запретным.
10. Такова жизнь богов.
Итак, в согласии и в соответствии с этим люди уста-
новили почитание богов. Сначала они отвели им рощи
и предоставили горы, каждому богу посвятили птиц и при-
писали растения; затем стали поклоняться богам, разделив
их по племенам и объявив их гражданами: Аполлона при-
няли Дельфы и Делос, Афины — Афину (свидетельство
этого — родство имен), Геру — Аргос, Мигдония — Рею и
Афродиту — Пафос.
Критяне же говорят, что не только родился и был
у них вскормлен Зевс, но даже могилу его показывают.
И мы столько времени заблуждаемся, полагая, что Зевс
гремит и проливает дождь и все прочее совершает, а на са-
мом деле он давно исчез, мертв, похоронен критянами!
11. Затем люди воздвигают храмы — для того, конечно,
чтобы не остались боги бездомными и лишенными очага, —
создают их изображения, призывая для этого Праксителя,
или Поликлета, или Фидия; они же, не знаю, где повидав
богов, сотворили длиннобородого Зевса, вечно юного Апол-
лона, Гермеса с первым пушком на щеках, темноволосого
Посейдона, совоокую Афину. И вот пришедшие в храм
полагают, что они видят не слоновую кость из Индии или
золото, добытое во Фракии, но самого сына Крона и Реи,
переселенного Фидием на землю, вынужденного взирать
на пустырь в Писе 3 и довольствоваться, если за целые
пять лет кто-нибудь мимоходом в Олимпии принесет ему
жертву.
223

12. Когда вошли в употребление алтари, прорицал ища
и кропильницы, люди стали приносить жертвы: упряжного
быка — пахарь, ягнят — пастух и коз — козопас; кто-
нибудь дает ладан или лепешку, бедняк же только тем
умилостивляет бога, что лобзает его правую руку.
А совершающие жертвоприношения — к ним я теперь
перехожу, — увенчав животное и заранее тщательно иссле-
довав, безупречна ли жертва, — чтобы не заклать негод-
ную! — подводят животное к алтарю и убивают его, жа-
лобно стонущее, на глазах бога. По обычаю они благого-
вейно молчат и сопровождают жертвоприношение тихими
звуками флейты. Кто же не догадается, что боги радуют-
ся, видя все это?
13. Существует запрещение подходить близко к кро-
пильницам тому, у кого руки нечисты, но сам жрец, кото-
рый стоит, обагренный кровью и подобно пресловутому
Киклопу 1 расчленяет жертву, извлекает внутренности,
вытаскивает сердце, кровью омывает алтарь, — не правда
ли, он совершает нечто благочестивое? Наконец, он зажи-
гает огонь и возлагает па него неосвежеванную тушу козы
и овцы. Тук божественный и благовонный возносится
кверху и в самом небе-медленно рассеивается.
Скиф же, отбросив все подобные жертвы и считая их
ничтожными, самих людей посвящает Артемиде и, так
поступая, угождает богине.
14. Это еще довольно скромно, как и то, что соверша-
ют ассирийцы, фригийцы и лидийцы. Но если ты явишься
в Египет, вот там — да! — там наверняка увидишь много
величественного и поистине достойного неба: бараноголо-
вого Зевса, милейшего Гермеса с мордой собаки 2, Пана —
с ног до головы козла 3, бога-ибиса 4, бога-крокодила 5 и
бога-обезьяну 6.
Если же хочешь и это познать, чтобы знать в совершенстве 7,
выслушай разных софистов и грамотеев и бритых прори-
цателей. Они расскажут — изрекши сначала: «Изы-
дите прочь, непосвященные!» — как, спасаясь от мяте-
жа врагов и Гигантов, испуганные боги прибыли в Еги-
пет, чтобы там скрыться от недругов; затем один бог при-
нял облик козла, другой со страха стал бараном, иные —
зверем или птицей, и потому все еще и поныне сохраняют
боги эти формы. Ведь свидетельство об этом, записанное
224

более десяти тысяч лет назад, несомненно, хранится в свя-
тилищах.
15. Жертвоприношения и у египтян такие же; только
они оплакивают жертву и, став вокруг нее, бьют себя
в грудь, а некоторые, заклав жертву, просто предают ее
земле. Если же Апис, величайший из их богов, умирает,
никто не дорожит волосами, каждый выбривает голову и
макушкой проявляет скорбь — пусть даже у него пурпур-
ные кудри Ниса. Этот Апис — бог, который избирается из
стада на место своего предшественника, так как он много
прекраснее и величественнее обычных быков.
Вот что совершают и во что верят столь многие; и это,
мне кажется, требует вовсе не строгого судьи, но Гера-
клита или Демокрита 1, чтобы один осмеял их невежество,
а другой оплакал безумие.

ОБ АСТРОЛОГИ И
1. О небе, о звездах это сочинение, однако не о самих
звездах и не о самом небе, но о тех предвещаниях, истин-
ных указаниях, которые от них исходят на пользу челове-
ческой жизни. Мое слово не содержит наставлений и не
возвещает учения, как овладеть искусством прорицания;
я порицаю тех многочисленных мудрецов, кои занимаются
другими предметами и разъясняют то, что узнали, всем
своим последователям, и одной только астрологии не чтут
и не занимаются ею.
2. Меж тем астрология — знание древнее и не моло-
дой предстала нам, но является созданием древних царей
боголюбимых. Ныне же многие по невежеству, легкомыс-
лию и к тому же еще по лености думают враждебно о вла-
дыках, и если случайно натолкнутся на ложных предсказа-
телей, то обвиняют светила и ненавидят самую астрологию
и не считают ее здравой и истинной, но признают учением
ложным и пустым. Несправедливо, мнится мне, суждение
таких людей: невежество строителя не есть поношение са-
мому строительному искусству, нет в немузыкальности од-
ного флейтиста упрека музыке в отсутствии стройности;
такие мастера — неучи, каждое же искусство имеет до-
стоинство в себе самом.
3. Впервые эфиопы установили среди людей это уче-
ние. Причиной тому были: мудрость самого племени, —
ведь и во всем остальном эфиопы выделяются своей муд-
ростью, — а также счастливый удел их страны. Всегда
пребывает у них ясное, тихое небо: от смены времени
года эфиопам не приходится терпеть, и живут они только
при одной постоянно цветущей весне. Эфиопы заметили
впервые, что Луна видом не вполне постоянна, но много-
образна и один облик сменяет на другой; показалось им
это явление предметом, достойным удивления и недоуме-
226

ния. Затем стали эфиопы исследовать и открыли причину
всего этого в том, что у Луны нет собственного света, а
исходит он на нее от Солнца.
4. Открыли они и других звезд движение, — их плане-
тами мы называем 1, так как единственно они из прочих
звезд наделены движением. Открыли эфиопы и свойства
могущества и влияний, которые оказывает каждая из пла-
нет. Также установили им имена, собственно не имена,
как думали некоторые, — но знаки зодиака.
5. Вот все, что усмотрели на небе эфиопы. Позднее они
передали соседям египтянам это еще незаконченное уче-
ние, а египтяне, переняв от них наполовину завершенное
искусство гадания, еще более вознесли его: меру каждого
движения означили, установили лет исчисление, также ме-
сяцев и времен года. Для месяцев у них мерилом служит
Луна и круг ее изменений, а года мерилом являются Солн-
це и вращение Солнца.
6. Египтяне придумали и нечто более сложное, именно:
из всего воздушного пространства с рассеянными по нему
звездами, неподвижными, незыблемыми и никуда не вле-
комыми, выкроили они двенадцать долей, которыми при-
ходят планеты. У этих созвездий своеобразные очерта-
ния, — каждое из них, иное по форме, находит свой образ
от того, что есть в море, от людей, зверей, птиц, домаш-
него скота.
7. От этого-то и святыни египетские оказываются столь
разнообразными: не все египтяне гадали по всем двена-
дцати долям, — одни прибегали к одним созвездиям, дру-
гие — к иным; так, овна чтут те, которые совершали на-
блюдения в Овне, рыб не вкушают те, кто созвездие Рыб
сделал своим знаком, также козла не убивают те, у кото-
рых в почете Козерог, а прочие, каждый в отдельности,
почитают различное. И быку поклоняются египтяне в
честь небесного быка. Апис у египтян — величайшая свя-
тыня; он пасется по всей стране, и находящиеся при нем
возлагают на него прорицание и знак пророческого дара
небесного быка.
8. Немного спустя и ливийцы овладели этим учением, —
ведь прорицание ливийцев происходит от Аммона и яв-
ляется оно откровением мудрости, скрытой в воздуш-
ных пространствах, отчего изображают Аммона с ликом
овна.
16*
227

9. Познали это учение всесторонне и вавилоняне, по их
словам, даже ранее других, по моему же мнению, оно зна-
чительно позже достигло их.
10. Эллины ни от эфиопов, ни от египтян не слышали
об астрологии, но им впервые Орфей, сын Эагра и Кал-
лиопы, все это изложил, по не слишком ясно: Орфей не
выставил учения на свет, но выразил его, согласно своим
представлениям, колдовским и священным языком. Ведь
Орфей соорудил лиру, учредил таинства и установил по-
знание знамения жертв, а эта семиструнная лира соответ-
ствовала соразмерности движения звезд. Орфей, обладая
знанием и действуя с его помощью, все зачаровывал и
все осиливал: у него не было иной лиры, кроме этой, и
всякое другое музыкальное творчество было ему чуждо, —
такова великая лира Орфея. Эллины в знак почитания
определили ей долю неба и стали называть группу звезд
«Лирой Орфея». Если когда-нибудь увидишь изображение
Орфея в камне или исполненное краской, то посредине
обычно будет восседать некто, подобный поющему с ли-
рой в руках, а вокруг него стоит множество живых су-
ществ, среди которых находятся человек, бык, лев и вся-
кие иные породы зверей.
11. Говорят, что Тиресий, беотиец, — слава его проро-
честв весьма высока, — стал разъяснять эллинам, какие
из неподвижных звезд женские, какие мужские, и почему
неодинаково их влияние. Вследствие этого Тиресия в ми-
фах называют двуприродным 1 и двояким в жизни: то жен-
ского, то мужского пола.
12. Уже во время спора Атрея и Фиеста об отцовском
царстве астрология и познание неба явно были у эллинов
важным делом, и поэтому народное собрание аргивян при-
знало, что править будет тот из братьев, кто превзойдет
другого в этой науке. Тогда-то Фиест указал согражданам
на барана, отметив его в небесах, откуда и возник сказоч-
ный золотой овен Фиеста 2; Атрей же создал учение о
Солнце и его восходах 3 па том основании, что движения
Солнца и небесного свода неодинаковы по своему стрем-
лению, но один другому несутся навстречу; поэтому то,
что ныне считают закатами, это — закаты небесного свода
и вместе с тем Солнца восходы. Когда Атрей рассказал
это, аргивяне сделали его царем, и велика стала слава
его мудрости.
228

13. О Беллерофонте я думаю следующее: будто крыла-
тый служил ему конь, я не очень верю; полагаю, что Бел-
лерофонт в поисках небесного знания и в размышлениях
о возвышенном, общаясь со звездами, возносился на небо
не на коне, а разумом.
14. То же необходимо оказать о Фриксе, сыне Атаман-
та, о котором выдумывают, будто он летал по воздуху на
золотом баране. Конечно, таков и Дедал-афинянин. Не-
обычен рассказ о нем, однако думаю, что в нем нет ничего
не свойственного астрологии, — наоборот, Дедал умел ею
пользоваться и сына своего обучил.
15. Икар по молодости не стал стремиться к достижи-
мому, но, вознесшись рассудком до небесного свода, от-
пал от истины, во всем уклонился от учения и был низ-
вергнут в пучину неразрешимых вопросов. О нем эллины
в мифах иначе рассказывают, сообразно с чем и залив в
этом море по нему зовут Икарювым.
16. Возможно, и Пасифая, услышав от Дедала о появ-
лении быка среди звезд, прониклась страстью к самому
учению астрологии, откуда возникло мнение, будто Дедал
сосватал ее быку.
17. Некоторые разделили науку астрологию на части,
и каждый сделал различные открытия, касающиеся Лу-
ны, звезды Зевса 1, Солнца, другие собрали сведения о
пути небесных тел, их движении и влиянии.
18. Эндимион также изложил учение о Луне.
19. Фаэтон наметил путь Солнца, однако не совсем
верно; он умер, оставив свое изыскание неоконченным.
Незнающие это считают Фаэтона сыном Гелиоса-солнца и
рассказывают о нем совершенно неправдоподобный миф:
будто пришел Фаэтон к Гелиосу-отцу с просьбой дать ему
в управление солнечную колесницу, тот согласился и объ-
яснил ему, как править. Фаэтон взошел на колесницу, но
по возрасту и неопытности то держал слишком близко к
земле, то чересчур удалялся от нее, так что губил людей
то холодом, то невыносимым зноем. Зевс в гневе поразил
его за это великой молнией. Фаэтон упал, а сестры обсту-
пили его и подняли великий плач. Так продолжалось до
тех пор, пока не переменили они своего образа, и поныне
стоят' осокорями и проливают по Фаэтону янтарные слезы.
Все это случилось не так, и не подобает верить этим рас-
сказам: Гелиос не рождал детей, и сын не умирал у него.
229

20. Рассказывают эллины много иного, столь же ска-
зочного, чему я не слишком верю. Да и почему надлежит
верить, будто Эней — сын Афродиты, сын Зевса — Минос,
сын Атрея — Аскалаф, Автолик — сын Гермеса? На самом
деле все они были боголюбимыми; на одного при рожде-
нии взирала Афродита, на другого — Зевс, на третьего —
Арес. Каким богам принадлежит власть над людьми при
их рождении, те боги, словно родители, и совершат на
свой лад все, что касается цвета лица, облика, поступков
и образа мыслей. Так, находясь под руководством Зевса,
Минос был царем, прекрасным Эней стал по воле Афро-
диты, вором стал Автолик, так как вороватостъ к нему
пришла от Гермеса.
21. Никогда Крона Зевс не сковывал, ни в Тартар его
не ввергал, вообще не замышлял он ничего, что припи-
сывают ему люди. А на самом деле Крон, как планета
Сатурн, несется внешним путем весьма далеко от нас, и
движение его замедленным и небыстрым представляется
людям. Поэтому и говорят, будто стоит Сатурн, словно
скованный, а глубь пространства называется Тартаром.
22. Особенно на основании слов поэта Гомера и эпоса
Гесиода можно убедиться, что данные старины соответ-
ствуют тому, о чем говорят занимающиеся астрологией.
Когда речь идет о цепи Зевса 1, о быках Гелиоса 2, то, по
моему толкованию, под этим разумеются дни: так и зна-
чение городов, которые изобразил Гефест на щите 3, и хо-
роводы, и сбор винограда. Да и все рассказы об Афро-
дите и о прелюбодеянии с Аресом 4 и об уличении их извле-
чены не иначе как из этой мудрости. Действительно, со-
четание Афродиты и Ареса как планет составляет содер-
жание песни Гомера. В других рапсодиях поэт разграни-
чил дела каждого из богов; так, он говорит Афродите:
Ты занимайся делами приятными сладостных браков...
дела же войны
...бурный Арес и Паллада-Афина устроят.
23. Зная все это, древние весьма часто прибегали к
прорицаниям и считали гадание немаловажным делом:
они и городов не заселяли, и стенами их не обносили, и
убийств не совершали, и жен не брали прежде, чем услы-
шат обо всем от прорицателей; прорицания же им достав-
ляла не иначе как астрология. У дельфийцев 5 дева-про-
230

рочица являет собою как бы образ девы небесной; змей
там, как говорят, изрекает под треножником потому, что
среди созвездий также находится Змей 1 Мне кажется,
что и в Дидимах-Близнецах 2 прорицалище Аполлона от
воздушных Дидим, созвездия Близнецов, получило
имя.
24. У древних прорицание считалось делом наиболее
священным. Одиссей, измучившись в блужданиях, поже-
лал достоверно услышать о своей судьбе и достиг Аида,
но не для того,
Чтобы мертвых узреть и печальную местность 3,
но желая использовать знание Тиресия. После того как
Одиссей прибыл в преисподнюю, куда путь ему указала
Кирка, он вырыл жертвенную яму, заклал овец в при-
сутствии многих покойников, среди которых была и его
собственная мать. Все они хотели испить крови, но Одис-
сей не допустил никого, даже мать, прежде чем напоил
Тиресия и принудил изречь ему пророчество, — Одиссей
сперва выслушал его, хотя и видел алчущую тень матери.
25. Лакедемонянам Ликург 4 весь государственный их
строй установил по образу небесного и законы им создал,
запрещающие даже на войну выступать раньше полнолу-
ния, — видно, он считал неравной силу влияния нараста-
ющей и убывающей Луны: ведь она всем управляет.
26. Только одни аркадяне не уяснили себе этого и не
оценили астрологии. В безрассудстве и неразумии говорят
они, будто они рождены до Луны.
27. Итак, жившие до нас люди весьма ценили прори-
цания, а из теперешних одни говорят, что людям невоз-
можно найти истинный путь к прорицанию, — оно будто
недостоверно и неистинно, и Арес или Зевс вовсе не ради
нас движутся на небе, для дел человеческих они не созда-
ют благоприятного течения, и нет у них ничего общего со
всеми обстоятельствами жизни людей; по их мнению, не-
бесные тела движутся, вращаясь в силу необходимости.
28. Другие говорят, что хотя астрология и не ложная
наука, пользы нет от нее, так как прорицанием нельзя из-
менить того, что решено велением судеб.
29. Я против обоих мнений следующее могу сказать.
Звезды на небе свое собственное движение совершают, но
в дополнение к этому их движению оказывают они воздей-
231

ствие на все происходящее на земле. Если признавать,
что при беге коня, движении птиц и людей камешки взды-
мает и соломинки гонит вызванный бегом ветер, то неуже-
ли поток звезд не вызывает ничего подобного? От малого
огня достигает до нас излучение, хотя этот огонь нисколь-
ко не жжет нас и не содействует нашему обогреванию, —
неужели от звезд мы не воспринимаем никакого излуче-
ния? Конечно, с помощью астрологии дурные обстоятель-
ства сделать хорошими невозможно, нельзя также изме-
нить то, что вызвано излучением звезд. Однако обра-
щающимся к астрологии польза получается вот какая:
благоприятное грядущее весьма радует знающих его зара-
нее; дурное же они спокойно воспринимают, так как оно
неожиданно не проявляется: опыт и предвидение легко и
незамедлительно подводят к нему.
Вот какого мнения придерживаюсь я об астрологии.

О СМЕРТИ ПЕРЕГРИНА
Лукиан желает Кронию благоденствия
1. Злосчастный Перегрин, или, как он любил себя назы-
вать, Протей, испытал как раз то самое, что и гомеров-
ский Протей 1. Ради славы Перегрин старался быть всем,
принимал самый разнообразный облик и в конце концов
превратился даже в огонь: вот до какой степени он был
одержим жаждой славы. А теперь этот почтенный муж
превращен в уголь по примеру Эмпедокла 2, с тою лишь
разницей, что Эмпедокл, бросаясь в кратер Этны, старал-
ся это сделать незаметно, Перегрин же, улучив время, ко-
гда было самое многолюдное из эллинских собраний, на-
валил громаднейший костер и бросился туда на глазах
всех собравшихся. Мало того, Перегрин за несколько дней
до своего безумного поступка держал перед эллинами
соответствующую речь.
2. Воображаю, как ты будешь смеяться от души над
глупостью старикашки. Мне кажется, я слышу твои вос-
клицания, какие ты обычно произносишь: — «Что за неле-
пость, что за глупая погоня за славой!» — и так далее, —
восклицания, которые у нас вырываются при подобных по-
ступках. Но ты можешь говорить все это вдали от места
происшествия и не подвергаясь опасности, а я говорил у
самого костра, говорил еще до этого перед громаднейшей
толпой слушателей, причем некоторые, восхищавшиеся
безумием старика, негодовали на мои слова, а, впрочем,
нашлись и такие, которые сами смеялись над ним. Но все
же киники 3 чуть-чуть было не растерзали меня, как на-
стоящие собаки разорвали Актеона или менады — своего
родственника Пентея.
3. Ход действий был таков. Автора его ты знаешь, что
это был за человек и сколько он представил трагедий
в течение всей своей жизни, превзойдя самих Софокла и
Эсхила. Что касается меня, то я, лишь только прибыл в
233

Элиду 1, стал бродить по гимнасию 2, слушая какого-то ки-
ника, который громким хриплым голосом вопил о всем из-
вестных, избитых вещах, призывая к добродетели, и всех
просто-напросто поносил. Его крикливая речь заверши-
лась восхвалением Протея. Я постараюсь, насколько смо-
гу, точно передать по памяти, что говорилось; ты же мо-
жешь себе представить это вполне отчетливо, так как
неоднократно присутствовал при выкриках этих филосо-
фов.
4. Киник говорил: «Находятся люди, которые смеют
называть Протея тщеславным! О мать-земля, о солнце, о
реки, о море, и ты, родной Геракл! 3 И это говорится о
Протее, который сидел в заключении в Сирии, который
подарил родному городу пять тысяч талантов 4, который
был изгнан из Рима, который яснее солнца, который мо-
жет состязаться с самим владыкой Олимпа! Решил Про-
тей удалиться из этой жизни при помощи огня — вот и
приписывают это его тщеславию. А разве не поступил
точно так же Геракл? Разве не от молнии пострадали
Асклепий и Дионис? Наконец, разве не бросился Эмпе-
докл в кратер вулкана?»
5. Когда Феаген 5 — таково было имя крикуна — произ-
нес эти слова, я спросил одного из присутствовавших: что
значит упоминание огня и какое отношение имеют к Про-
тею Геракл с Эмпедоклом? Тот ответил: «Протей вскоре
сожжет себя в Олимпии». «Как, чего ради?» — спросил я.
Тогда мой сосед попытался было все рассказать, но ки-
ник так кричал, что не было никакой возможности слу-
шать кого-либо другого. Пришлось поэтому выслушать
дальнейший поток речи киника, а также и самые удиви-
тельные преувеличения относительно Протея. Киник не на-
ходил возможным сопоставлять с Протеем не только Дио-
гена синопского 6 или его учителя Антисфена 7, но даже
самого Сократа. Зевса он вызывал на состязание! Под ко-
нец все же ему заблагорассудилось признать Зевса рав-
ным Протею, и речь свою он закончил приблизительно
так:
6. «Жизнь, — говорил он, — видела два величайших про-
изведения: Зевса-Олимпийца 8 и Протея; создали их
художники: Зевса — Фидий, а Протея — Природа. Но это
произведение искусства теперь удалится, восседая на огне,
от людей к богам и оставит нас осиротелыми». Когда он,
234

обливаясь обильным потом, все это изложил, то стал ужас-
но смешно плакать и рвать волосы, но весьма осторожно,
чтобы на самом деле не выдернуть их. Наконец, некото-
рые из киников увели рыдавшего Феагена, стараясь его
утешить.
7. После него немедленно, не дожидаясь, пока толпа
разойдется, поднялся другой оратор, чтобы принести свое
возлияние на еще пылающую жертву предшественника.
Сначала он долго смеялся, причем видно было, что он де-
лает это от всего сердца, а затем стал говорить прибли-
зительно так: «Так как проклятый Феаген закончил свою
нечестивую речь слезами Гераклита 1, то я, наоборот, начну
смехом Демокрита». После этих слов он опять стал долго
смеяться, так что многих из нас заставил делать то же.
8. Затем, успокоившись, он сказал: «Разве можно,
граждане, поступать иначе, когда слушаешь такие забав-
ные речи, когда видишь, что пожилые люди ради презрен-
ной славы готовы чуть ли не кувыркаться перед всеми?
А чтобы вы могли знать, что за произведение искусства
намерено себя сжечь, послушайте меня, человека, наблю-
давшего с самого начала образ мыслей Протея и иссле-
довавшего его жизнь. Некоторые же поступки я узнал от
его сограждан, а также от лиц, которые хорошо должны
были его знать.
9. Это удивительное творение природы, воплощение
Поликлетова канона 2, не успело еще возмужать, как было
поймано в Армении 3 на прелюбодеянии. За это Протей
получил весьма изрядное количество ударов, но в конце
концов избег опасности, спрыгнув с крыши с редькой в
заднице 4. Затем он развратил какого-то цветущего юно-
шу, но за три тысячи драхм откупился от родителей
мальчика, которые были люди бедные, и поэтому не был
доставлен к правителю Азии.
10. Но это и прочее в том же роде я думаю оставить
в стороне: ведь тогда Протей был еще бесформенной
глиной, а не совершенным произведением искусства. А вот
что он сделал со своим отцом — об этом стоит послу-
шать; хотя, впрочем, все вы слышали и знаете, что он за-
душил старика, не в силах перенести, что тот, ста-
рея, достиг уже более шестидесяти лет. Когда же об этом
все стали громко говорить, Протей осудил себя на добро-
вольное изгнание и бродил по разным местам.
235

11. Тогда-то он познакомился с удивительным уче-
нием христиан, встречаясь в Палестине с их жрецами и
книжниками. И что же вышло? В скором времени он всех
их обратил в младенцев, сам сделавшись и пророком, и
главой общины, и руководителем собраний — словом, один
был всем. Что касается книг, то он толковал, объяснял
их, а многие и сам сочинил 1. Христиане почитали его как
бога, прибегали к помощи его как законодателя и избра-
ли своим покровителем: христиане ведь еще и теперь
почитают того великого человека, который был рас-
пят в Палестине 2 за то, что ввел в жизнь эти новые
таинства.
12. Тогда Протей был схвачен за свою принадлежность
к ним и посажен в тюрьму; но даже и это придало ему не-
мало весу в дальнейшей жизни для шарлатанства и по-
гони за славой, которой он жаждал. Лишь только Протей
был посажен в тюрьму, как христиане, считая случив-
шееся несчастием, пустили все в ход, чтобы его оттуда
вырвать. Когда же это оказалось невозможным, они ста-
рались с величайшей внимательностью всячески ухажи-
вать за Протеем. Уже с самого утра можно было видеть
у тюрьмы каких-то старух, вдов, детей-сирот. Главари же
христиан даже ночи проводили с Протеем в тюрьме, под-
купив стражу. Потом туда стали приносить обеды из раз-
нообразных блюд и вести священные беседы. Милейший
Перегрин — тогда он еще носил это имя — назывался у
них новым Сократом.
13. И, как ни странно, пришли посланники даже от
малоазиатских городов, по поручению христианских об-
щин, чтобы помочь Перегрину, замолвить за него словечко
на суде и утешить его. Христиане проявляют невероятную
быстроту действий, когда случится происшествие, касаю-
щееся всей общины, и прямо-таки ничего не жалеют. По-
этому к Перегрину от них поступали значительные денеж-
ные средства ввиду его заключения в тюрьме, которое
превратилось для него в хороший источник доходов. Ведь
эти несчастные уверили себя, что они станут бессмертны-
ми и будут жить вечно; вследствие этого христиане пре-
зирают смерть, а многие даже ищут ее сами. Кроме того,
первый их законодатель вселил в них убеждение, что они
братья друг другу, после того как отрекутся от эллин-
ских богов и станут поклоняться своему распятому софи-
236

сту и жить по его законам. Поэтому, приняв без доста-
точных оснований это учение, они в равной мере презира-
ют всякое имущество и считают его общим. И вот, когда
к ним приходит обманщик, мастер своего дела, умеющий
использовать обстоятельства, — он скоро делается весьма
богатым, издеваясь над простаками.
14. Возвратимся, однако, к Перегрину. Он был осво-
божден тогдашним правителем Сирии, человеком, склон-
ным к занятиям философией. Он, видя глупость Перегрина
и его готовность умереть, лишь бы оставить после себя
славу, отпустил его с миром, не считая даже достойным
какого-либо наказания. Тогда Перегрин пришел на роди-
ну, но узнал, что негодование, вызванное убийством отца,
еще не остыло и что многие готовы были выступить про-
тив него с обвинением. Большая часть его имущества
была расхищена в его отсутствие; оставалась только земля
стоимостью около пятнадцати талантов. Да и все иму-
щество, оставшееся после старика, стоило приблизительно
тридцать талантов, а не пять тысяч, как уверял этот ско-
морох Феаген. Таких денег нельзя было бы выручить, да-
же если бы продать весь город париан 1 с пятью сосед-
ними вместе с жителями, скотом и остальным добром.
15. Но судебное обвинение и обличающая молва не
успели еще остыть, и казалось, что кто-нибудь, не долго
мешкая, выступит обвинителем; в особенности же него-
довал народ, сожалея о такой ужасной гибели почтенного,
как говорили знавшие его, старика. Теперь прошу обра-
тить внимание на то, какое средство нашел наш мудрец
Протей против всего этого и как он избежал опасности.
Протей пришел в народное собрание париан, — в это вре-
мя он носил уже длинные волосы, закутан был в плащ,
через плечо висела сума, в руках была суковатая палка —
одним словом, вид был самый трагический; и вот, явив-
шись в таком виде к народу, он сказал, что дарит парна-
нам2 все свое имущество, которое оставил блаженной па-
мяти его отец. Лишь только об этом услышало собрание,
состоявшее из людей бедных и жадных до всякой дележ-
ки, немедленно раздались крики, что он единственный че-
ловек, любящий свою родину, единственный последова-
тель Диогена и Кратета 3. Таким образом врагам рот был
зажат, и если бы кто-нибудь дерзнул напомнить об убий-
стве, он немедленно был бы побит камнями.
237

16. Итак, Протей вторично отправился скитаться. Хо-
роший источник для покрытия путевых издержек он имел
в лице христиан, под охраной которых ни в чем не ощу-
щал недостатка. Такое существование он вел в течение
некоторого времени. После какого-то проступка по отно-
шению к христианам, — кажется, он был замечен в еде
чего-то у них запрещенного 1, — они перестали его допу-
скать в свое общество. Будучи в стесненном положении,
Перегрин решил затянуть другую песню и потребовать от
города возврата имущества. Поэтому он подал прошение
и просил, чтобы император распорядился вернуть ему
имущество. Но и город со своей стороны отправил посоль-
ство к императору, и Протей ничего не добился: ему было
приказано соблюдать то, что он однажды решил по своей
доброй воле.
17. При таких обстоятельствах Перегрин пустился в
путь в третий раз — теперь в Египет к Агатобулу 2. Там
он стал заниматься удивительными упражнениями в доб-
родетели: обрил половину головы, мазал лицо грязью, в
присутствии многочисленной толпы народа вызывал в себе
половое возбуждение (киники называют это безразли-
чием3), а также тростью сек чужие задницы и свою под-
ставлял для сечения; кроме того, проделывал множество
других, еще более нелепых вещей.
18. Воспитав себя таким образом, Перегрин отплыл
оттуда в Италию. Лишь только он сошел с корабля, как
сразу же начал поносить всех, а в особенности импера-
тора 4, зная, что он очень кроток и не обидчив, так что
можно это делать безопасно. Император, как и подобает,
мало заботился о его бранных словах и не считал возмож-
ным наказывать за речи кого-либо, прикрывающегося фи-
лософией, в особенности, если хуление избиралось ремес-
лом. Но слава Перегрина увеличивалась даже от таких
вещей: за свое безумие он пользовался уважением необра-
зованных людей. Наконец, городской префект, человек
умный, выслал Протея, когда тот перешел меру, и ска-
зал, что город не нуждается в подобном философе.
А впрочем, и это послужило для славы Протея, и у всех
на устах было имя философа, изгнанного за свободоречие
и беззаветную правдивость. В этом отношени Перегрина
сопоставляли с Мусонием, Дионом и Эпиктетом 5, а так-
же другими, которые испытали подобную же участь.
238

19. После этого, прибыв в Элладу, Протей то поносил
элейцев, то убеждал эллинов поднять оружие против
римлян, то злословил о выдающемся по образованию и по
значению человеке 1 за то, что тот, помимо других оказан-
ных Греции благодеяний, провел воду в Олимпии и устра-
нил мучительный недостаток воды среди собирающихся
на празднества: Перегрин говорил, что он изнежил элли-
нов и что зрители олимпийских игр должны уметь пере-
носить жажду, хотя бы многие из них и умирали от лютых
болезней, которые до сих пор свирепствовали вследствие
недостатка воды и скученности народа. И это он говорил,
сам пользуясь той же водой. Все жители сбежались и
чуть было не побили Протея камнями, но этот благород-
ный муж искал убежища у алтаря Зевса и там нашел спа-
сение от смерти.
20. На следующей же олимпиаде 2 Протей прочел пе-
ред эллинами речь, которую сочинил в течение четырех
промежуточных лет. Речь эта содержала похвалу лицу,
проведшему воду, а также оправдание своего тогдашнего
бегства. Будучи у всех в пренебрежении и не пользуясь
прежней славой (все его выходки уже надоели), Протей
ничего не мог придумать такого, чем бы поразить вооб-
ражение окружающих и заставить их обратить на себя
внимание, о чем он страстно заботился. Наконец, Протей
придумал эту затею с костром и немедленно после преды-
дущих игр распустил среди эллинов слух, что он сожжет
себя во время теперешних празднеств.
21. И вот сейчас, как говорит, он осуществляет свою
забавную затею: роет яму, носит дрова и обещает при
этом проявить какое-то небывалое мужество. А по моему
мнению, первой его обязанностью было подождать прихода
смерти, а не удирать от жизни; если же он уже беспово-
ротно решил избавиться от нее, во всяком случае не сле-
довало прибегать к помощи огня и трагической обстанов-
ки, а нужно было избрать другой какой-нибудь способ
смерти, благо этих способов бесчисленное множество. Но
пусть ему нравится огонь как нечто напоминающее Ге-
ракла 3, — почему бы ему втихомолку не избрать покры-
тую лесом гору и не сжечь себя там, взяв в качестве Фи-
локтета хотя бы вот этого Феагена. Но нет, он хочет
зажарить себя в Олимпии среди многолюдного праздне-
ства и чуть ли не на сцене. Впрочем, клянусь Гераклом,
239

это вполне заслуженно, если только отцеубийцы и без-
божники должны нести наказание за свои преступления.
Поэтому, пожалуй, Протей слишком поздно все это про-
делывает. Чтобы получить достойное возмездие, ему следо-
вало уже давно броситься в чрево быка Фаларида 1, а не
подвергать себя мгновенной смерти, раскрыв рот на огонь.
Ведь многие уверяют, что нет более быстрого способа
смерти, как от огня: стоит открыть рот — и ты мертв.
22. Протей вдобавок, повидимому, полагает, что он го-
товит благочестивое зрелище — сожжение человека в свя-
щенном месте, где даже мертвых хоронить нечестиво. Вы,
наверное, слышали, что давно некто, тоже желая просла-
виться и не имея возможности добиться этого другим спо-
собом, сжег храм Артемиды Эфесской 2. Нечто подобное
замышляет и Перегрин: столь сильная страсть к славе
обуяла его.
23. Он, конечно, уверяет, что делает это ради людей,
чтобы научить их презирать смерть и мужественно пере-
носить несчастие. Я бы хотел предложить вопрос — не
ему, конечно, а вам: неужели вы пожелали бы, чтобы пре-
ступники сделались его учениками и усвоили это муже-
ство и презрение к смерти, пытке огнем и тому подобным
ужасам? Я твердо уверен, что вы этого не захотели бы.
Каким же образом, спрашивается, Протей разберется в
этом и станет приносить пользу порядочным людям, не
делая скверных более готовыми к опасностям и более ре-
шительными?
24. Но допустим, что смотреть на это зрелище пойдет
только тот, кто вынесет полезное поучение. Тогда я вам
предложу другой вопрос: хотите ли вы, чтобы ваши дети
сделались последователями подобного человека? Вы не
можете сказать «да». А впрочем, к чему я это спрашиваю,
раз никто из его учеников не решается подражать учите-
лю? И можно справедливо упрекнуть Феагена в том, что
он, подражая учителю во всем, не следует за ним и не со-
провождает его «на пути к Гераклу», как он говорит, имея
к тому возможность в короткое время сделаться весьма
счастливым, если бы вместе с ним, очертя голову, сам
бросился головой вперед в огонь. Подражание ведь не в
суме, палке и рубище, — это безопасно, легко и всякому
доступно; надо подражать конечным и главным действи-
ям и, сложив костер из колод по возможности сырого
240

фигового дерева, задохнуться от дыма. Ведь огонь как
средство смерти изведан не только Гераклом и Асклепи-
ем, но также грабителями храмов и убийцами, которых
можно видеть сожигаемыми после осуждения. Следова-
тельно, предпочтительнее смерть от дыма: это был бы осо-
бый способ, примененный единственно вами.
25. Что касается Геракла, то он, хотя и решился на не-
что подобное, сделал это под влиянием болезни, снеда-
емый кровью кентавра, как говорит трагедия 3. Ну, а Про-
тей чего ради пойдет бросаться в огонь? А вот, говорят
нам, для того, чтобы показать свое мужество наподобие
брахманов 2; ведь Феаген нашел нужным и с ними его
сравнить, как будто среди индийцев не может быть также
глупых и тщеславных людей. Но уж в таком случае пусть
он действительно подражает им. Те не прыгают в костер,
как уверяет кормчий Александра Оиесикрит, который ви-
дел сожжение Калана 3, а, соорудив костер, стоят непо-
движно вблизи и дают себя поджаривать с одной стороны;
затем они подымаются на костер, сохраняя благородную
осанку, и подвергаются сожжению, не делая ни малейше-
го движения. А если Перегрин бросится в костер и умрет,
охваченный пламенем, что в этом великого? Да и не ис-
ключена возможность, что он полуобгорелым выпрыгнет
назад, если только он не устроит костра, как говорят, в
глубокой яме.
26. Некоторые утверждают, что Протей передумал и
собирается изъяснять какие-то сновидения, будто бы Зевс
не позволяет осквернить священное место. Что касается
этого, то пусть Протей не беспокоится. Я готов принести
торжественную клятву, что никто из богов не разгневается,
если жалкий Перегрин погибнет жалким образом. А впро-
чем, и не легко ему итти на попятную, окружающие кини-
ки возбуждают его и подталкивают в огонь, подогревая
его намерения и не допуская приступов слабости. Если
бы Протей, бросаясь в огонь, увлек с собой парочку из
них, это было бы единственным его хорошим делом.
27. Я слышал, что он не хочет больше называться Про-
теем, но переименовал себя в Феникса, так как и феникс,
индийская птица, говорят, восходит на костер, когда до-
стигает глубокой старости. Кроме того, Перегрин сочиняет
небылицы и толкует какие-то оракулы, конечно, старинные,
будто бы ему суждено сделаться ночным духом-храните-
16 Лукиан 241

лем. Ясно, что он уже домогается постановки себе алта-
рей и надеется, что ему будут воздвигнуты изображения
из золота.
28. И, право, нет ничего неправдоподобного в том, что
среди множества глупцов найдутся такие, которые будут
уверять, будто они при помощи Протея исцелились от ли-
хорадки и ночью встретились с ночным духом-храните-
лем. Проклятые его ученики устроят, надо полагать, и
храм на месте сожжения и прорицалище, так как извест-
ный Протей, сын Зевса, родоначальник этого имени, был
прорицателем. Я торжественно уверяю, что Протею бу-
дут назначены жрецы с бичами, орудиями прижигания и
подобными выдумками, и, клянусь Зевсом, в честь его бу-
дут учреждены ночные мистерии и процессии с факелами
вокруг костров.
29. Как сообщил мне один из товарищей Протея, Феа-
ген недавно уверял, что Сивилла1 дала предсказание об
этих событиях. Он передавал даже следующие стихи ора-
кула:
В день, как киников вождь, несравненный Протеи велемудрый,
Ярый разжегши огонь в громовержца Зевеса ограде,
Принят в него и тотчас вознесется на выси Олимпа, —
В день этот всем вам велю, что плодами питаетесь нивы,
Честь благолепно воздать многославному ночи герою;
Он ведь богам сопрестольник — Гераклу и силе Гефеста.
30. Феаген говорит, что он слышал это от Сивиллы.
Я же напомню к нему относящийся оракул Бакида 2, ко-
торый, очень удачно примыкая к сивиллиному, так вещает:
В день, когда прянет в огонь вождь киников многоименный,
В недра убогой души пораженный тщеславия жалом,
Должно иным лисопсам, что при жизни его окружали,
Участь издохшего волка себе восприять в назиданье.
Если» ж из трусости кто уклонится от силы Гефеста,
Тотчас ахейцам велю я камнями побить негодяя,
Дабы не смел он, холодный, горячей усердствовать речью,
Златом суму набивать свою, ростовщик нечестивый.
В Патрах прекрасных себе накопивши пятнадцать талантов.
Как вам кажется, граждане? Разве Бакид как прори-
цатель хуже Сивиллы? Поэтому пора почтеннейшим то-
варищам Протея высмотреть место для превращения себя
в «воздух» — так они называют сожжение».
31. Так он сказал, и все окружающие воскликнули:
«Пусть киники немедленно себя сожгут; они достойны
242

сожжения». Оратор со смехом сошел вниз, но от Нестора
шум не сокрылся 1, то есть от Феагена. Лишь только он
услышал крик, как немедленно взошел на возвышение,
стал кричать и сулить бесконечное множество зол оратору,
который спустился с трибуны; я не называю имени этого
почтенного человека, так как не знаю его. Я оставил Феа-
гена надрываться от крика и пошел смотреть атлетов, так
как говорили, что элланодики 2 уже находятся на месте
борьбы. Вот все, что произошло в Элиде.
32. Когда же мы пришли в Олимпию, задняя часть
храма была полна людьми, порицающими Протея или же
хвалящими его намерение. У многих дело дошло до руко-
пашной. Наконец, пришел и сам Протей в сопровождении
несметной толпы. Выступив после глашатаев, он держал
длинную о себе речь, как он провел свою жизнь, каким
подвергался опасностям и что он перенес ради филосо-
фии. Сказано Протеем было много, но я мало слышал из-за
множества окружающих. Затем, испугавшись, что меня
могут придавить в такой толпе, как это случилось со мно-
гими, я удалился, бросив ищущего смерти мудреца, кото-
рый перед кончиной держал о себе надгробную речь.
33. Все же я мог расслышать приблизительно следую-
щее. Протей говорил, что хочет золотую жизнь закончить
золотым венцом; тот, кто жил наподобие Геракла, должен
умереть, как Геракл, и соединиться с эфиром. «Я хочу, —
продолжал он, — принести пользу людям, показав им при-
мер того, как надо презирать смерть; поэтому все люди по
отношению ко мне должны быть Филоктетами». При этом
более простоватые из толпы стали плакать и кричать: «По-
береги себя для эллинов», а более решительные кричали:
«Исполняй решение». Последнее обстоятельство очень сму-
тило старика, так как он надеялся, что все за него ухва-
тятся и не допустят до костра, но против воли сохранят в
живых. Вопреки ожиданию приходилось исполнить реше-
ние, и это заставило его еще более побледнеть, хотя он и
без того уже был мертвенно бледен, и, клянусь Зевсом,
бросило в дрожь, так что он вынужден был закончить
свою речь.
34. Можешь себе вообразить, как я хохотал: ведь не
заслуживал сострадания человек, охваченный несчастной
страстью к славе более всех других, одержимых этим
безумием. Как бы там ни было, Протея сопровождали
16*
243

многие, и он наслаждался своей славой, бросая взгляды
на своих поклонников, не зная, несчастный, что гораздо
более людей толпится вокруг тех, кого везут распять или
кто передан в руки палача.
35. Но вот Олимпийские игры закончились, самые пре-
красные из всех, какие я видел; а видел я их в четвертый
уже раз. Так как многие разъезжались по домам и сразу
не легко было достать повозку, я поневоле должен был
остаться на некоторое время. Перегрин, постоянно откла-
дывая решение, наконец, назначил ночь, чтобы явить свое
сожжение. Один из моих друзей взял меня с собой, и я,
встав в полночь, направился прямо в Гарпину 1, где был
сложен костер. Расстояние было всего-навсего в двадцать
стадий, если итти от Олимпии в направлении ипподрома
на восток. Когда мы пришли, мы уже застали костер, ко-
торый был сделан в яме глубиной примерно в оргию 2.
Было много факелов, хворост, чтобы костер быстро мог
разгореться.
36. Когда взошла луна, — и она должна была созер-
цать это прекрасное зрелище, — выступил Перегрин, оде-
тый в обыкновенную одежду, и вместе с ним были гла-
вари киников, и на первом месте этот почтеннейшей киник
из Патр с факелом — вполне подходящий второй актер.
Нес факел также Протей. Киники подходили с разных сто-
рон, и каждый поджигал костер. Сразу же вспыхнул силь-
ный огонь, так как было много факелов и хвороста.
Перегрин же, — теперь отнесись с полным вниманием
к моим словам, — снял суму и рубище, положил свою ге-
раклову палицу и остался в очень грязном белье. Затем
он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда кто-то
подал просимое, Протей бросил ладан в огонь и сказал,
повернувшись на юг (юг также входил составной частью
в его трагедию): «Духи матери и отца, примите меня ми-
лостиво!» С этими словами он прыгнул в огонь. Видеть
его, конечно, нельзя было, так как поднявшееся большое
пламя его охватило.
37. Вновь вижу, что ты смеешься, добрейший Кроний,
по поводу развязки драмы. Когда Перегрин призывал дух
матери, я ничего, конечно, не имел против, но когда он
обратился с призывом к духу отца, я никак не мог удер-
жаться от смеха, вспомнив рассказ об убийстве отца. Окру-
жавшие костер киники слез не проливали, но, смотря на
244

огонь, молча выказывали печаль. Наконец, мне это надо-
ело, и я сказал: «Пойдемте прочь, чудаки, ведь неприятно
смотреть как зажаривается старикашка, и при этом ню-
хать скверный запах. Или вы, быть может, ждете, что
придет какой-нибудь художник и зарисует вас точно так
же, как изображаются ученики Сократа в тюрьме? 1» Ки-
ники рассердились и стали бранить меня, а некоторые
даже схватились за палки. Но я пригрозил, что, схватив
кого-нибудь, брошу в огонь, чтобы он последовал за учи-
телем, и киники, перестав ругаться, стали вести себя
тихо.
38. Когда я возвращался, разнообразные мысли тол-
пились у меня в голове. Я думал, в чем состоит сущность
жажды славы и насколько роковой она является даже
для людей, которые кажутся выдающимися, так что не-
чего и говорить об этом человеке, который и раньше жил
во всех отношениях глупо и вопреки разуму, вполне заслу-
живая сожжения.
39. Затем мне стали встречаться многие идущие по-
смотреть своими глазами на зрелище. Они полагали, что
застанут Перегрина еще в живых, так как накануне был
пущен слух, что он взойдет на костер, помолившись вос-
ходящему солнцу, как это, по словам знающих, делают
брахманы. Многих из встречных я заставил вернуться,
сообщив, что дело уже совершено, но, конечно, возвратил
только тех, которые не считали важным посмотреть хотя
бы даже на одно место сожжения или найти остатки ко-
стра. Тогда-то милый друг, у меня оказалось множество
дела: я рассказывал, а они ставили вопросы и старались
обо всем точно узнать. Когда мне попадался человек тол-
ковый, я излагал рассказ о событии, как и тебе теперь;
передавая же людям простоватым и слушающим, рэзвеся
уши, я присочинял кое-что от себя; я сообщил, что, когда
загорелся костер и туда бросился Протей, сначало воз-
никло сильное-землетрясение, сопровождаемое подземным
гулом, затем из середины пламени взвился коршун и,
поднявшись в поднебесье, громким человеческим голосом
произнес слова:
Покидаю юдоль, возношусь на Олимп!
Слушатели мои изумлялись и в страхе молились Пере-
грину и спрашивали меня, на восток или на запад полетел
коршун. Я отвечал им, что мне приходило на ум.
245

40. Вернувшись в собрание, я подошел к одному се-
дому человеку, который вполне внушал к себе доверие
своей почтенной бородой и осанкой. Он рассказывал все,
что с Протеем приключилось, и добавил, что он после
сожжения видел его в белом одеянии и только что оста-
вил его радостно расхаживающим в Семигласном пор-
тике 1 в венке из священной маслины на голове. Затем ко
всему сказанному он прибавил еще и коршуна, клятвенно
уверяя, что он сам видел, как тот вылетел из «костра, хотя
я сам лишь несколько времени назад пустил летать эту
птицу в насмешку над людьми глупыми и простодушными.
41. Ты можешь себе представить, во что это разрастет-
ся, какие только кузнечики ни будут стрекотать, какие
вороны не слетятся, как на могилу Гесиода 2 и так далее, и
так далее. А я уже знаю, что очень скоро будет постав-
лено множество изображений Перегрина самими элейна-
ми и другими эллинами, которым он, говорят, писал. Как
уверяют, Протей разослал письма почти во все славные
города с заветами, увещаниями и законами. Для передачи
их он назначил нескольких своих товарищей посланни-
ками, назвав их «вестниками мертвых» и «гонцами преис-
подней».
42. Таков был конец несчастного Протея, человека,
который, выражаясь кратко, никогда не обращал внима-
ния на истину, но все говорил и делал, руководясь
славой и похвалами толпы, и даже ради этого бросился в
огонь, хотя и не мог наслаждаться похвалами, сделав-
шись к ним нечувствительным.
43. Наконец, я прибавлю еще один рассказ, чтобы ты
мог от души посмеяться. Одну историю, впрочем, ты уже
давно знаешь: вернувшись из Сирии, я тогда же расска-
зывал тебе, как я плыл вместе с Перегрином из Троады,
как он, во время плавания, пользуясь роскошью, вез так-
же с собой молодого юношу, которого он убедил быть
киником, чтобы тоже иметь кого-нибудь в роли Алкивиа-
да 3; как он испугался, когда ночью посреди Эгейского
моря спустился туман и стали вздыматься огромные вол-
ны, и как он плакал тогда вместе с женщинами, он —
этот удивительный человек, выказывавший свое превос-
ходство над смертью.
44. Незадолго до смерти, так, дней за девять прибли-
зительно, Протей, надо полагать, съел больше, чем надо.
246

Ночью появилась рвота и сильная лихорадка. Это мне
рассказывал врач Александр, которого пригласили к боль-
ному. Застал он Протея мечущимся по полу. Не имея сил
перенести жар, он очень настойчиво просил Александра
дать ему чего-нибудь холодного, но тот не дал и сказал
ему, что если он очень нуждается в смерти, то вот она
сама приходит к его дверям, так что очень удобно после-
довать за ней, отнюдь не прибегая к огню. Перегрин же
сказал: «Такой способ смерти не был бы славным, так
как он для всех доступен».
45. Таков рассказ Александра. Впрочем, несколько
дней тому назад я сам видел, что Протей намазал свои
глаза едким лекарством, вызывающим слезы. Видимо,
Эак не очень охотно принимает лиц со слабым зрением.
Ведь это все равно, как если бы кто-нибудь перед тем как
его пригвоздят к кресту стал бы лечить зашибленный
палец. Как ты думаешь, что делал бы Демокрит, если бы
это видел? Он по праву стал бы смеяться над этим чело-
веком. Только откуда взялось бы у Демокрита достаточно
смеха? Итак, смейся и ты, милейший, а в особенности,
когда услышишь, как другие восторгаются Перегрином.

АЛЕКСАНДР,
или
ЛЖЕПРОРОК
1. Может быть, мой дорогой Цельс 1, ты думаешь, что
описать жизнь Александра, обманщика из Абонотиха, его
выдумки, проделки и предсказания и прислать тебе в виде
отдольной книги — задача маленькая и легкая?
Если бы кто-нибудь захотел изложить все в подробно-
стях, это было бы не легче, чем описать деяния Алексан-
дра, сына Филиппа 2. Насколько последний велик своей
доблестью, настолько же первый известен своей низостью.
Если ты все-таки готов прочесть со снисхождением и от
себя добавить то, чего не окажется в моем рассказе, я бе-
русь выполнить для тебя эту трудную задачу и попыта-
юсь вычистить стойла Авгия, — если и не все, то насколько
хватит у меня сил. Я вынесу оттуда немало корзин наво-
за, чтобы по ним ты мог судить, как стойла обширны и ка-
кое неизмеримое количество навоза накопили в течение
многих лет три тысячи быков.
2. Мне стыдно за нас обоих: за тебя — что ты просишь
написать о нем, сохранить память о трижды проклятом че-
ловеке, за себя — что я прилагаю старание описать дело
человека, который достоин не того, чтобы о нем читали
образованные люди, но чтобы его разорвали на части
обезьяны или лисицы в каком-нибудь громадном театре на
глазах у всего народа.
Если кто-нибудь станет меня за это обвинять, я буду
в состоянии привести подходящий пример. Арриан, ученик
Эпиктета 3, выдающийся человек среди римлян, всю жизнь
имевший дело с наукой, оказался в подобном же положе-
нии: он явится нашим защитником. Ведь он не счел недо-
стойным себя описать жизнь Тиллибора-разбойника. Я же
опишу разбойника гораздо более жестокого, так как он
разбойничал не в горах и лесах, бродил не только по Ми-
зии и по склонам Иды, опустошал не какие-то закоулки в
248

Азии, но, если можно так выразиться, наполнил своим
разбоем всю римскую державу.
3. Сперва в нескольких словах опишу тебе его самого
с возможным сходством, насколько в силах, хотя я и не
искусный живописец. Итак, Александр был высок, красив,
имел в себе действительно что-то божественное, кожа
его отличалась белизной, подбородок был покрыт редкой
бородой; волосы Александр носил накладные, чрезвычай-
но искусно подобрав их к своим, и большинство не подо-
зревало, что они чужие. Его глаза светились сильным и
вдохновенным блеском. Голос он имел очень приятный и
вместе с тем звучный. Словом, Александр был безупречен,
с какой стороны на него ни посмотреть.
4. Такова была его внешность. Душа же его и направ-
ление мыслей... о Геракл, избавитель от зла! О Зевс, от-
вратитель несчастий! О Диоскуры-спасители! Лучше встре-
титься с врагом и недругом, чем иметь дело с челове-
ком, похожим на Александра. Он отличался природными
дарованиями, гибкостью и остротою ума; был в значитель-
ной степени наделен любознательностью, понятливостью,
памятью, способностью ко всем наукам, но пользовался
всем этим самым дурным образом. Дав благородным ка-
чествам своей души низменное назначение, он превзошел
своим злодейством Керкопов, Еврибата, Фрииопда \ Ари-
стодема, Сострата 2. Сам он однажды в письме к Рутил-
лиану3, своему зятю, говоря о себе с большой скромно-
стью, счел возможным приравнять себя Пифагору. Но
да будет ко мне милостив Пифагор, этот мудрец с боже-
ственным разумом! Я хорошо знаю, что если бы он в это
время был жив, то по сравнению с Александром показал-
ся бы младенцем. Все же, ради Харит, не считай, что я это
говорю, чтобы оскорбить Пифагора, или пытаюсь их сопо-
ставить на основании сходных поступков. Но если бы кто-
нибудь собрал всю гнусную и злостную клевету, рассказы-
ваемую про Пифагора, в истинность которой я никогда
не поверю, все это оказалось бы самой незначительной ча-
стью злодейств Александра. Одним словом, представь се-
бе, воспроизведи своим воображением пестрый состав его
души — это смешение лжи, хитрости, клятвопреступлений,
козней. Представь себе человека без предрассудков, сме-
лого, готового на опасный шаг, терпеливого в исполнении
задуманного, обладающего даром убеждения и умеющего
249

внушить доверие, изобразить добрые чувства и предста-
вить всё противоположное своим истинным намерениям.
Всякий при первой встрече с ним выносил об Александре
самое лучшее впечатление как о человеке благородней-
шем, мягкосердечном и к тому же в высшей степени про-
стодушном и правдивом. При всем том ему было присуще
стремление к великому: никогда он не думал о малом, но
всегда направлял свой ум на великие дела.
5. Мальчиком Александр был очень красив, если су-
дить, как говорится, по соломе 1 и как приходилось слы-
шать в разговорах о нем. Он без зазрения совести преда-
вался разврату и за деньги принадлежал всем желающим.
Среди прочих любовников был у него какой-то обманщик,
опытный в магии и заклинаниях, обещавший влюбленным
приворожить любимого человека, помогавший имевшим
врагов устранять их, учивший находить клады и получать
наследства. Видя, что мальчик обладает способностями и
с охотой готов помогать ему и не менее влюблен в его
гнусный промысел, чем он — в его красоту, обманщик дал
Александру образование и все время пользовался им как
помощником и прислужником, выдавая себя обыкновенно
за врача и умея, подобно жене египтянина Фона,
Много составить полезных лекарств, но также и ядов 2.
Александр стал его преемником и наследником. Учи-
тель, его любовник, был тианиец родом, из числа людей,
близких к Аполлонию из Тианы 3 и знавших все его пред-
ставления. Ты видишь, из какой школы вышел человек,
о котором я тебе рассказываю.
6. Когда у Александра стала уже расти борода, его
тианиец умер, и Александр очутился в бедности, так как
цветущий возраст, благодаря которому он мог кормиться,
прошел. Мечты у него, однако, были отнюдь не скромные.
Он вошел в сообщество с каким-то историком из Визан-
тия из числа тех, что постоянно посещают общественные
состязания, — с человеком еще более гнусной души, по
имени, кажется, Коккон.
Они стали странствовать вместе, обманывая и зани-
маясь предсказаниями, причем стригли толстокожих лю-
дей (так исстари на языке магов называется толпа). Как
раз в этих обстоятельствах они встретили Макетиду, бога-
тую женщину, уже пожилую, но желавшую еще быть лю-
250

бимой. Они стали жить на ее счет и ездили вместе с ней
из Вифинии в Македонию. Она была родом из Пеллы,
бывшей при македонских царях богатым городом, а те-
перь насчитывающей лишь немного бедных обитателей.
7. В Пелле они увидели огромных змей, вполне ручных
и настолько безобидных, что их могли кормить женщины;
они спали с детьми, позволяли себя топтать и не серди-
лись, если их начинали мять руками; они питались моло-
ком, беря грудь совсем как младенцы. Подобные змеи во-
дились в этой местности в изобилии, поэтому в древности
распространилось предание об Олимпиаде 1; я думаю, что
она спала с такой змеей, когда была беременна Алексан-
дром.
Там обманщики покупают за несколько оболов одну
из самых красивых змей.
8. С этого и началась война 2, как говорит Фукидид.
И вот наши два дерзких негодяя, способные на всякое
злодеяние, сойдясь вместе, без труда поняли, что челове-
ческая жизнь находится во власти двух величайших вла-
дык — надежды и страха — и что тот, кто сумеет по мере
надобности пользоваться обоими, очень скоро разбога-
теет. Они видели, что и боящийся и надеющийся — каж-
дый чувствует страстное желание и необходимость узнать
будущее. В былое время таким путем разбогатели Дельфы
и стали знамениты, также Делос, Клар и Бранхиды 3. Бла-
годаря надежде и страху, этим двум тиранам, о которых
я упомянул, люди постоянно идут в святилища и, стремясь
узнать будущее, приносят гекатомбы и жертвуют целые
кирпичи из золота 4. Обдумав все это, наши мошен-
ники решили учредить прорицалище и устроить оракул.
Они надеялись, что, если им это дело удастся, они тот-
час же станут богатыми и обеспеченными. Успех превзо-
шел их ожидания и расчеты.
9. После этих соображений они стали решать, во-пер-
вых, где им избрать подходящую местность, затем —
с чего начать свою деятельность и как вести все предприя-
тие. Коккон считал удобным местом Халкедон как город,
всегда наполненный торговым людом и расположенный по
соседству с Фракией и Вифинией, невдалеке от Азии, Га-
латии и всех соседних народов. Александр, наоборот, пред-
почитал свою родину, говоря, что для начала такого пред-
приятия нужны люди неповоротливые и глупые, готовые
251

всему поверить. Таковы, по его словам, пафлагонцы, жи-
вущие около Абонотиха; это люди по большей части суе-
верные и богатые. Как только появляется кто-нибудь в
сопровождении музыканта, играющего на флейте, или с
тимпаном и кимвалами, и начинает предсказывать, как
говорится, с помощью решета 1, тотчас же все разевают
рты, как будто они увидели кого-нибудь из небожителей.
10. У негодяев произошел небольшой спор, но под ко-
нец одержал верх Александр. Потом они прошли в Хал-
кедон (они решили, что и этот город может быть им поле-
зен) и закопали в храме Аполлона, самом древнем у хал-
кедопяп, медные дощечки, гласившие, что вскоре прибу-
дет в Понт Асклспий вместе со своим отцом Аполлоном и
будет иметь своим местопребыванием Абонотих. Эти до-
щечки, кстати найденные, заставили предсказание очень
легко распространиться по всей Вифинии и Понту, в осо-
бенности же з Абонотихе. Жители тотчас постановили по-
строить храм и стали рыть землю для закладки оснований.
Коккон остается в Халкедоне, сочиняя двусмысленные,
неопределенные и непонятные предсказания; в непродол-
жительном времени он умирает, кажется, от укуса га-
дюки.
11. Александр же появляется в торжественном виде —
с длинными распущенными волосами, одетый в пурпур-
ный хитон с белыми полосами, с накинутым поверх него
белым плащом, держа в руках кривой нож, как Персей,
от которого он вел свой род с материнской стороны. А эти
несчастные пафлагонцы, хоть и знали родителей Алексан-
дра, незнатных и бедных людей, тем не менее верили изре-
чению, гласившему:
Род свой ведет от Персея и дружбою с Фебом известен
Он, Александр наш божественный, сын Подалирия кровный.
Этот Подалирий был, видно, так развратен и женолю-
бив по природе, что пришел из Трикки в Пафлагонию,
чтобы класть под себя мать Александра. Было отыскано
и предсказание, как будто изреченное Сивиллой:
Возле Синопа, у брега Евксинского Понта, в твердыне,
Что авзонийцам подвластна, должно появиться пророку,
Первая буква — один, а затем — три десятка и после
Пять единиц, за которыми следует двадцать тройное;
Части четыре являют омоним защитника-мужа 2.
252

12. Возвратившись спустя долгое время на свою роди-
ну при такой театральной обстановке, Александр приоб-
рел известность, прославился и стал предметом удивле-
ния. Иногда он изображал из себя одержимого, и из его
рта выступала пена, чего он легко достигал, пожевав ко-
рень красильного растения струтия. А присутствующим
эта пена казалась чем-то божественным и страшным. Кро-
ме того, для них уже давно была изготовлена из тонкого
полотна голова змеи, имевшая некоторое сходство с че-
ловеческой. Она была пестро раскрашена, изготовлена
очень правдоподобно и раскрывала посредством сплетен-
ных конских волос свою пасть и снова закрывала ее; из ее
пасти высовывалось черное, также приводимое в движение
посредством волос, раздвоенное жало, вполне напоминав-
шее змеиное. Змея, приобретенная в Пелле, находилась у
Александра и кормилась в его жилище; ей надлежало свое-
временно появиться и вместе с ним разыгрывать театраль-
ное представление, в котором ей была отведена роль пер-
вого актера.
13. Когда наступило время действовать, вот что было
придумано. Ночью Александр пошел к недавно вырытым
ямам для закладки основания будущего храма. В них сто-
яла вода, набравшаяся из почвы или от выпавшего дождя.
Он положил туда скорлупу гусиного яйца, в которую спря-
тал только что родившуюся змею, и, зарыв яйцо глубоко
в грязь, удалился. На рассвете Александр выбежал на
площадь обнаженным, прикрыв свою наготу лишь золо-
тым поясом, держа в руках кривой нож и потрясая разве-
вающимися волосами, как нищие одержимые жрецы Ве-
ликой Матери 1. Он взобрался на какой-то высокий ал-
тарь и стал произносить речь, поздравляя город со ско-
рым приходом нового бога.
Присутствующие — а сбежался почти весь город, с
женщинами, стариками и детьми — были поражены, моли-
лись и падали ниц. Александр произносил какие-то непо-
нятные слова, вроде еврейских или финикийских, при-
чем привел всех в изумление, так как они ничего не пони-
мали в его речи, кроме имен Аполлона и Асклепия, кото-
рых он все время упоминал.
14. Затем обманщик бросился бежать к строящему-
ся храму; приблизившись к вырытым углублениям и к
приготовленному им заранее источнику оракула, он во-
253

шел в воду и громким голосом стал петь гимны Аполло-
ну и Асклепию, приглашая бога явиться, принося счастье,
в город. Затем Александр попросил чашу и, когда кто-
то из присутствующих подал ему сосуд, он погрузил его
в воду и без затруднения вытащил вместе с водой и илом
яйцо, в котором он заранее спрятал бога, залепив от-
верстие в скорлупе воском и белилами.
Взяв яйцо в руки, он говорил, что держит самого
Асклепия. А собравшиеся внимательно смотрели, ожидая,
что произойдет дальше, и очень удивленные уже тем,
что в воде нашлось яйцо. Разбив его, Александр взял в
руки змейку 1. Присутствовавшие, увидев, как она дви-
жется и извивается вокруг его пальцев, тотчас же закри-
чали и стали приветствовать бога, поздравляя город с но-
вым счастьем. Каждый жарко молился, прося у бога
богатств, изобилия, здоровья и прочих благ.
Александр снова отправился домой, неся с собой но-
ворожденного Асклепия, появившегося па свет дважды,
а не один раз, как все прочие люди, и рожденного не Ко-
ронидой и не вороной 2, а гусыней. Весь парод следовал
за ним, и все были одержимы и сходили с ума от боль-
ших надежд.
15. Несколько дней Александр оставался дома, рас-
считывая, что под влиянием распространившейся молвы
в город сбежится множество пафлагопцев. Так и случи-
лось. Город переполнился людьми, лишенными мозгов
и рассудка, совершенно не похожими на людей, питаю-
щихся хлебом, и только по виду отличающимися от ба-
ранов.
Тогда Александр, усевшись па ложе в небольшом по-
мещении, одетый как подобает божеству, положил за па-
зуху Асклепия из Пеллы, отличавшегося, как я говорил,
большой величиной и красотой. Он обвил змею вокруг
своей шеи, выпустив хвост наружу. Змея была так вели-
ка, что, находясь за пазухой, волочила часть своего тела
по земле. Александр скрывал только голову змеи, держа
ее подмышкой, что змея покойно переносила; а из-под
своей бороды с другой стороны выставил змеиную го-
ловку из полотна, как будто она действительно принад-
лежала змее, которую все видели.
16. Представь себе теперь небольшое помещение, не
очень светлое, так как света попадало в него недоста-
254

точно, и густую толпу напуганных, заранее объятых тре-
петом и возбужденных надеждой людей. Входящим, не-
сомненно, казалось чудесным, что из животного, только
что родившегося, в течение нескольких дней выросла та-
кая большая змея, к тому же с человеческим лицом и
ручная. Посетители толкали друг друга к выходу и, не
успев ничего хорошо разглядеть, уходили, теснимые вхо-
дившими непрерывной толпой. В стене против двери был
проделан другой выход, как, судя по рассказам, македо-
няне сделали в Вавилоне во время болезни Александра 1,
когда он был уже в тяжелом состоянии и стоявшие кру-
гом дворца желали на него взглянуть и сказать ему по-
следнее прости.
Говорят, что негодяй устраивал подобные представ-
ления не один раз, но весьма часто, особенно, когда при-
езжали новички из богатых людей.
17. Говоря правду, я думаю, дорогой Цельс, нужно
простить этим пафлагонцам и жителям Понта, людям не-
образованным, что они были обмануты, трогая змею
(ведь и это Александр предоставил делать желающим).
При тусклом свете посещавшие видели, как голова дей-
ствительно разевает и закрывает пасть. Все было так
хитро устроено, что требовался какой-нибудь Демокрит,
или сам Эпикур, или Метродор 2, или какой-нибудь дру-
гой философ, имевший достаточно твердый разум, что-
бы не поверить всему этому и сообразить, в чем дело.
Ведь нужно было заранее убедиться, даже не разобрав
сущности проделки, в том, что скрыт только способ обма-
на, но все происходившее было обманом и не могло су-
ществовать в действительности.
18. Понемногу вся Вифиния, Галатия и Фракия стали
стекаться к Александру. Впоследствии каждый расска-
зывал, — это было вполне естественно, — что он видел
рождение бога, прикасался к нему немного спустя, когда
бог в течение короткого времени достиг очень большой
величины и стал лицом похож на человека. Кроме того,
появились рисунки и изображения змеи, статуи, изго-
товленные из дерева, меди и серебра; змея получила
имя: ее звали Гликоном 3, согласно какому-то исходив-
шему от бога приказанию. Действительно, Александр
изрек:
Третьей от Зевса я крови, Гликон, озарение смертным 4.
255

19. И вот, когда пришло время исполнить то, ради
чего все эти ухищрения были выдуманы, то есть изрекать
желающим оракулы и предсказывать будущее, Але-
ксандр взял пример с Амфилоха, почитаемого в Киликии.
Амфилох после кончины своего отца Амфиарая и исчез-
новения его в Фивах покинул родной дом. Придя в Ки-
ликию, он недурно вышел из затруднительного положе-
ния, предсказывая киликийцам будущее и беря за каж-
дое предсказание два обола. С него-то Александр и взял
пример, предупреждая всех приходящих, что бог будет
предсказывать в такой-то день.
Александр советовал каждому написать на табличке,
что он желает или что он особенно хотел бы знать, за-
тем завязать и запечатать табличку воском, глиной или
чем-нибудь вроде этого. Обманщик сам брал табличку и,
войдя в святилище (храм был уже воздвигнут и были
приготовлены подмостки), объявлял, что будет через
глашатая и священнослужителя по очереди вызывать по-
дающих таблички. Он обещал, выслушав ответ бога, воз-
вратить таблички запечатанные, как они были рань-
ше, с приписанным ответом на вопрос, согласно словам
бога, отвечавшего на все, о чем бы его ни спросили.
20. Подобная проделка совершенно ясна и сразу по-
нятна для такого человека, как ты или, если не будет не-
скромностью сказать, как я; для людей же недалеких и
глупых это казалось чудом и похожим на что-то необъяс-
нимое. Придумав разнообразные способы снимать печа-
ти, Александр прочитывал каждый вопрос и отвечал на
него, как находил подходящим в данном случае; затем,
завязав, запечатывал и отдавал их к большому удивле-
нию получавших. Часто среди них раздавалось: «И от-
куда он мог узнать, что я ему передал? Ведь я тща-
тельно запечатал, и печать трудно подделать; конечно,
это сделал бог, который все знает в точности».
21. Может быть, ты спросишь, какой способ он при-
думал для вскрытия табличек; выслушай же меня, что-
бы ты в подобных случаях мог уличать виновных в обма-
не. Первый способ, дорогой Цельс, состоит вот в чем:
раскалив иглу и расплавив при ее помощи часть воска,
находившуюся под оттиском, он снимал печать и прочи-
тывал таблички. Затем без труда вновь склеивал, рас-
плавив иголкой воск — и тот, что находился внизу, под
256

бечевкой, и тот, на котором был самый оттиск. Второй
способ заключался в применении так называемого кол-
лирия. Этот состав приготовляется из бруттийской смо-
лы, асфальта, толченого прозрачного камня, воска и
мастики. Составив из всего этого коллирий, разогрев его
на огне и смазав печать слюной, он накладывал его и,
сняв, получал отпечаток. Когда же тот затвердевал, Але-
ксандр спокойно распечатывал таблички и читал их. За-
тем накладывал воск и, приложив коллирий, словно ка-
менную печатку, делал оттиск, вполне сходный с преж-
ним. Кроме этих двух способов, познакомься и с третьим.
Всыпав в камедь, которою склеивают книги, извести и
сделав из этого тесто, Александр прикладывал состав
еще влажным к печати; затем, сняв, пользовался им как
печаткой: состав тотчас же засыхал и становился тверже
рога и даже железа. Для этой цели он придумал и
многое другое, но нет необходимости припоминать все,
чтобы мне не оказаться не знающим меры, особенно пе-
ред тобой, так как и ты дал много подходящих указаний,
и гораздо больше, в своем сочинении против магов —
прекраснейшем труде, полезнейшем и могущем сделать
более умными тех, кто с ним познакомится.
22. Александр предсказывал и пророчествовал с боль-
шим умением, обладая сверх воображения еще и догад-.
ливостью; одним он давал двусмысленные и неопреде-
ленные ответы, другим — совершенно невразумительные:
ему казалось это вполне подходящим для деятельности
пророка. Одних он отговаривал, других побуждал де-
лать, как он находил лучше, соответственно своей догад-
ке. Иным он давал врачебный совет и предписывал ве-
сти определенный образ жизни, зная, как я говорил,
много полезных лекарств. Особенно он любил пропи-
сывать «китмиды»: обманщик придумал это название
для укрепляющего снадобья, изготовленного из козьего
жира.
Но божество всегда откладывало до другого раза
предсказания об исполнении желаний, об успехах, полу-
чении наследства, прибавляя, что «все исполнится, ко-
гда я того пожелаю и когда Александр, мой пророк, бу-
дет просить и молиться за вас».
23. За каждое прорицание была назначена плата —
драхма и два обола. Не подумай, мой друг, что этот
17 Лукиан 257

доход был мал и приносил немного: Александр собирал
от семидесяти до восьмидесяти тысяч ежегодно, так как
люди в своей ненасытности обращались к нему до десяти
и пятнадцати раз.
Однако, получая эти доходы, он пользовался ими не
один и не откладывал сокровищ, но держал около себя
много сотрудников и помощников: соглядатаев, состави-
телей и хранителей изречений, секретарей, лиц, наклады-
вающих печати, и различных толкователей; каждому из
них он уделял по заслугам.
24. Иных он отправлял в чужие страны с тем, чтобы
они распространяли среди различных народов слух о его
оракуле и рассказывали, что бог дает предсказания,
находит беглых рабов и воров, указывает грабителей,
учит обнаруживать клады, исцелять больных и даже
будто воскресил нескольких умерших.
Началось отовсюду стечение народа, толкотня, жер-
твоприношения, дары и подарки в двойном количе-
стве — пророку и ученику бога. Ведь оракул изрек:
Я почитать моего толкователя повелеваю,
Я о богатстве не слишком забочусь, пекусь о пророке.
25. Многие из тех, кто имел разум, придя в себя, как
будто от глубокого опьянения, восстали против него, в
особенности друзья Эпикура. Их оказалось много, и они
в разных городах постепенно раскрыли весь обман его пу-
стых представлений. Тогда Александр устроил для них
пугало, говоря, что Понт наполнился безбожниками и
христианами, которые дерзают о нем гнусно богохуль-
ствовать, и приказывал гнать их камнями, если кто хотел
заслужить милость бога.
В ответ на чей-то вопрос, что делает в Аиде Эпикур,
последовало такое изречение:
В свинцовых узах враг богов сидит в грязи и смраде.
Слыша эти умные вопросы столь образованных лю-
дей, неужели ты станешь удивляться, что слава оракула
чрезвычайно возросла? У Александра с Эпикуром велась
война непримиримая и ожесточенная, и это вполне есте-
ственно. С кем же другим с большим основанием мог
вести войну обманщик, друг всяких басен о чудесах, не-
навистник правды, как не с Эпикуром, исследовавшим
258

природу вещей, — единственным человеком, знавшим о
ней истину.
Последователи же Платона, Хрисиппа и Пифагора 1
были друзьями Александра, и с ними он находился в
глубоком мире. Но неприступный Эпикур — так Але-
ксандр его называл, — по справедливости, был его злей-
шим врагом, так как Эпикур над всеми подобными веща-
ми смеялся и шутил. По этой же причине Александр из
всех понтийских городов особенно ненавидел Амастри-
ду, так как знал, что в этом городе много сторонников
Лепида 2 и им подобных. И он ни разу не изрек оракула
для жителя Амастриды. А когда он решился дать пред-
сказание брату одного сенатора, то потерпел смехотвор-
ную неудачу: он не был в состоянии сам сочинить подхо-
дящее изречение и не мог найти кого-нибудь, кто бы свое-
временно это сделал; больной жаловался на боль в
желудке, и Александр, желая предписать ему поесть сви-
ной ноги, приготовленной с просвирняком, выразился так:
Тмином в священной квашне пересыпь просвирняк поросенка.
26. Часто, как я говорил раньше, Александр показы-
вал желающим змею, но не целиком, а выставив напоказ
туловище и обыкновенно хвост, голову же скрывал от
взоров за пазухой. Желая еще более поразить толпу,
Александр обещал, что она услышит самого бога гово-
рящим и изрекающим оракулы без помощи толкователя.
Для этого он связал высушенные глотки журавлей и
очень ловко, без всякого труда, пропустил их сквозь искус-
ственную змеиную голову; на вопросы он отвечал при
помощи человека, который из другого помещения кричал
через эти трубки, и голос, таким образом, исходил из ма-
терчатого Асклепия. Подобные ответы назывались «само-
изреченными» и давались не всем без разбора, но лишь
людям знатным, богатым и щедрым.
27. Ответ Севериану 3 относительно его похода в
Армению был из числа самоизреченных. Побуждая Се-
вериана к нападению, оракул гласил следующее:
Быстрым копьем покорив и парфян, и армян, ты вернешься
В Рим и к прекрасным Тибра водам в своей лучезарной повязке.
А когда этот глупый кельт, повинуясь оракулу, пред-
принял нападение и погиб вместе со своим войском, раз-
17*
259

битый Отриадом, Александр изъял предсказание из за-
писей и поместил вместо него следующее:
Севериан, воевать не пытайся с армянами. Как бы
Враг твой, одетый, как женщина, в длинное платье, из лука
Гибельный рак не метнул и лишил тебя жизни и света.
28. Александр очень умно придумал давать предска-
зания задним числом для исправления плохих и ошибоч-
ных оракулов. Часто он предрекал больным перед
смертью здоровье, а когда они умирали, была уже наго-
тове совсем другая песня:
Помощи более ты не ищи в своей тяжкой болезни,
Ныне погибель твоя очевидна, ее не избегнешь.
29. Зная, что прорицатели в Кларе, Дидимах и Мал-
ле были славны в искусстве предсказания, он старался
сделать их своими друзьями, многих из приходивших к
нему отсылая к ним с такими словами:
В Клар ты теперь поспеши и отца моего там послушай.
Или так:
К храму святому Бранхидов приблизься, внемли изреченью.
Или иногда:
В Малл Амфилохов оракул иди воспросить поскорее.
30. Все это происходило в пределах Ионии, Киликии,
Пафлагонии и Галатии. Когда же слова оракула пере-
шли в Италию и достигли города римлян, все пришло в
движение. Одни отправлялись сами, другие посылали
доверенных людей, в особенности наиболее могуще-
ственные и имевшие крупное значение в государстве.
Из этих людей самым значительным оказался Рутил-
лиан, человек во всех отношениях благородный и честный,
занимавший многие государственные должности, но неве-
роятно суеверный человек: о богах он имел самые чудо-
вищные представления. Увидев камень, помазанный
маслом и покрытый венками, он готов был тотчас же
пасть ниц и надолго остановиться, молясь о благо-
получии.
И вот, едва он услышал об оракуле, как чуть не бро-
сил вверенную ему должность, чтобы полететь в Абоно-
тих. Он посылал одних доверенных за другими. Послан-
260

ные же, глупые слуги, легко поддались обману и, возвра-
щаясь рассказывали действительно виденное и то, что
им казалось, будто они видели и слышали, прибавляя
еще больше от себя, чтобы угодить своему господину.
Они воспламенили воображение несчастного старца и
ввергли его в сильнейшее безумие.
31. Будучи другом большинства самых знатных лиц,
Рутиллиан стал их обходить, передавая донесения своих
посланцев, прибавляя часть от себя. Таким-то образом
он привел в смятение весь город, наполнил его разгово-
рами об оракуле и смутил большинство придворных, ко-
торые тотчас, в свою очередь, заторопились узнать что-
нибудь и про свою судьбу.
Александр принимал приходивших к нему дружелюб-
но, располагал к себе гостинцами и всякими богатыми
подарками. Возвращаясь от него, они были готовы не
только возвещать ответ оракула, но и восхвалять бога и
рассказывать про оракул и про самого Александра лож-
ные чудеса.
32. Трижды проклятый обманщик выдумал нечто
очень умное, достойное незаурядного разбойника. Рас-
печатывая и прочитывая присылаемые таблички и нахо-
дя что-нибудь опасное и рискованное в вопросах, он воз-
держивался отсылать их обратно. Цель его была дер-
жать в своей власти отправителей при помощи страха,
делая их чуть ли не своими рабами, так как они помни-
ли, о чем спрашивали. Ты понимаешь, какие вопросы,
вероятно, задавали ему эти богачи и вельможи. Таким
образом он получал от них много подарков, так как они
знали, что находятся в его сетях.
33. Я хочу привести тебе некоторые из изречений ора-
кула, данных Рутиллиану. На его вопрос, какого настав-
ника в науках дать его сыну от первой жены, достигше-
му школьного возраста, Александр ответил:
Браней глашатая, дивного песнями, и Пифагора.
Когда через несколько дней мальчик умер, Александр
оказался в безвыходном положении и ничего не мог воз-
разить на обвинения, так как его оракул явно опозорил-
ся. Но благородный Рутиллиан предупредил его и сам
стал на защиту прорицателя, говоря, что бог предсказал
именно это, повелев взять в учителя мальчику не кого-
261

либо из живых, но давно умерших Пифагора и Гомера;
с ними, несомненно, мальчик пребывает теперь в Аиде.
За что же, в самом деле, упрекать Александра, если он
счел позволительным глумиться над такими людиш-
ками?
34. Затем на вопрос Рутиллиана, чьей душой он об-
ладает, Александр ответил:
Знай, ты родился Пелидом 1 впервые, а после Менандром2.
В образе ныне своем, а затем ты лучом будешь солнца.
Целых сто лет проживешь ты на свете и восемь десятков.
А Рутиллиан умер семидесяти лет отроду от разлития
желчи, не дождавшись исполнения божественного обе-
щания.
Этот оракул был из числа «самоизреченных».
Однажды Рутиллиан спросил относительно брака,
Александр ответил вполне определенно:
Дочь Александра и ясной Луны будет супругой тебе.
Дело в том, что Александр уже давно распространил
молву, будто дочь была рождена ему Луной. Увидав
Александра спящим, Луна будто бы была объята
страстью к нему, так как имела обыкновение влюбляться
в спящих красавцев 3. И вот умный Рутиллиан, ни мало
не колеблясь, посылает прямо за дочерью обманщика, и
жених в шестьдесят лет заключает брак и живет с женой,
умилостив тещу Лупу целыми гекатомбами; он думал, что
и сам сделался одним из небожителей.
36. Раз овладев положением в Италии, Александр
задумал еще большие предприятия: он стал отправлять
во все концы римской державы слуг с предсказаниями,
возвещая городам моровые язвы 4, предписывая остере-
гаться пожаров и землетрясений, обещая явиться надеж-
ной помощью от предсказанных им бед. Одно из таких
прорицаний, тоже «самоизреченное», он разослал во
время моровой язвы по всем народам. Обещание состоя-
ло из одного стиха:
Тучу заразы от нас отражает сам Феб длиннокудрый.
Этот стих можно было видеть написанным на всех
дверях как средство отвратить заразу. Вышло же для
большинства как раз обратное обещанному: по какой-то
случайности наибольшее опустошение произошло в тех
262

домах, на которых был написан этот стих. Не думай,
будто я хочу сказать, что их погубили эти слова. Винов-
ником оказался случай; возможно и то, что большинство,
надеясь на изречение, беззаботно вело слишком легко-
мысленный образ жизни. Они ни в чем не помогали ора-
кулу избавить их от болезни, так как имели своими за-
щитниками только слова и длинноволосого Феба, стре-
лами отгоняющего заразу.
37. В самом Риме Александр содержал, конечно,
много соглядатаев, своих сообщников, которые доносили
ему о настроении каждого, предупреждали о возможных
вопросах и наиболее сильных желаниях. Таким образом,
Александр был всегда подготовлен к ответу прежде, чем
приходили посланные.
38. Кроме всего предпринятого в Италии, Александр
придумал следующее: он установил какие-то мистерии,
продолжавшиеся три дня подряд с шествием, в котором
участвовали факелоносцы и иерофанты 1. Как в Афи-
нах 2, первый день мистерий начинался возгласом: «Если
какой-нибудь безбожник, христианин или эпикуреец при-
дет подсматривать наши тайные богослужения, он будет
изгнан; верные пусть приступают к таинствам в честь
бога в добрый час». Тотчас после этого возгласа проис-
ходило изгнание; Александр первым произносил: «Хри-
стиан — вон!», а толпа отвечала: «Вон эпикурейцев!»
Затем происходило священное представление: разреше-
ние от бремени Латоны, рождение Аполлона, брак с Ко-
ронидой и появление на свет Асклепия. На второй день
справлялись явление Гликона и рождение этого боже-
ства.
39. На третий день праздновали брак Подалирия и
матери Александра; этот день носил имя Дадис 3, так
как зажигались факелы. Напоследок же представлена
была любовь Александра и Селены и рождение жены Ру-
тиллиана. Факелоносцем и главным жрецом был Энди-
мион-Александр. Он возлежал посреди храма и, конечно,
спал; вместо Луны к нему спускалась с потолка, как с
неба, некая Рутиллия, молодая и красивая жена одного из
императорских прокураторов 4; она, действительно, была
влюблена в Александра и пользовалась взаимностью; на
глазах ее несчастного мужа среди храма происходили
поцелуи и объятия; и если бы не слишком яркое освеще-
263

ние, то, конечно, было бы совершено и то, что происходит
втайне. Немного спустя Александр вновь выходил в на-
ряде жреца и среди полного молчания громким голосом
произносил: «О, Гликон!» Следовавшие за ним подлин-
ные Эвмолпиды и Керики 1 (это были пафлагонцы, обу-
тые в грубые сапожища и распространявшие запах чес-
ночной похлебки) отвечали в свою очередь: «О, Але-
ксандр!»
40. Часто во время праздника с факелами и рели-
гиозных танцев Александр преднамеренно обнажал и по-
казывал свое золотое бедро 2, повидимому, прикрытое
золоченой кожей и сверкавшее при свете факелов. Как-то
двое мудрых глупцов решили спросить, не обладает ли
он вместе с золотым бедром также и душой Пифагора
или похожей на нее, и передали этот вопрос Алексан-
дру. Владыка Гликон разрешил их недоумение в таком
изречении:
Гибнет душа Пифагора, но снова затем оживает.
Разум божественный сам от себя порождает пророка;
Людям хорошим в защиту отец его ниспосылает;
Зевса перуном сраженный, к нему возвратится он снова.
41. Он приказывал всем воздерживаться от сожи-
тельства с мальчиками, как от греха, а сам в своем бла-
городстве придумал следующее. Он предписал городам
Пафлагонии и Понта посылать каждые три года при-
служников в храм, чтобы они пели у него гимны в честь
бога. Надлежало посылать самых знатных, во цвете мо-
лодости и красивых, выбранных после тщательного
осмотра. Запираясь с ними, он пользовался мальчиками
как купленными за деньги рабами, спал с ними и делал
с ними всякие гнусности. Он издал закон, чтобы никто
старше восемнадцати лет, не прикасался к его устам и
не целовал его, когда приветствует; но, протягивая всем
прочим для поцелуя свою руку, он сам целовал только
молодых людей, которые назывались: «Те, что в поцелуе».
42. Пользуясь, таким образом, человеческой глупо-
стью в свое удовольствие, Александр невозбранно со-
блазнял женщин и находился в связи с молодыми людь-
ми. Каждому казалось приятным и желательным, если
Александр удостоит взглядом его жену, если он награ-
дит ее поцелуем, всякий считал, что его дом посетит доб-
рое счастье в полном объеме. Многие женщины хвали-
264

лись, что от Александра имеют детей, и мужья удостове-
ряли, что они говорят правду.
43. Я хочу передать тебе также разговор Гликона с
неким Сацердотом из Тиана, чтобы ты узнал из вопро-
сов, какого приблизительно качества был ум Александра.
Я прочел этот разговор, записанный золотыми буквами
в Тиане, в жилище Сацердота.
«Скажи мне, владыка Гликон: кто ты такой?» —
«Я, — ответил тот, — новый Асклепий». — «Другой, не тот,
что был раньше? Что ты скажешь?» — «Тебе не дозволе-
но этого знать». — «Сколько лет ты пробудешь у нас, да-
вая оракулы?» — «Тысячу и три». — «А затем куда ты
отправишься?»— «В Бактру 1 и тамошнюю страну. Сле-
дует, чтобы и варвары воспользовались моим присут-
ствием». — «Остальные прорицалища — в Дидимах, Кларе,
Дельфах — действительно ли твоего деда Аполлона, или
даваемые ими прорицания лживы?»— «Не желай это
узнать, это не дозволено». — «Кем я буду после моей те-
перешней жизни?» — «Верблюдом, затем лошадью, по-
том мудрецом и пророком, не меньшим, чем Александр».
Вот что сказал Гликон Сацердоту. Под конец он изрек
стихотворный оракул, так как знал про его дружбу с
Лепидом:
Лепиду не доверяй ты; погибельный рок — его спутник.
Как я уже сказал, Александр очень боялся Эпику-
ра — искусного и мудрого врага его обмана.
44. Александр подверг немалой опасности одного
эпикурейца, осмелившегося его порицать в присутствии
большой толпы. Выйдя вперед, эпикуреец громким голо-
сом сказал: «Ты, Александр, убедил такого-то пафлагонца
передать правителю Галатии для смертной казни своих
слуг за то, что они будто бы убили его сына, получав-
шего образование в Александрии. А юноша жив и воз-
вратился невредимым после гибели рабов, отданных
тобой на растерзание диким зверям. Дело было так.
Прибыв в Египет, юноша доплыл на корабле до гавани
Клисмы. Здесь его убедили отправиться в Индию. Так
как он задержался с возвращением, то несчастные его
рабы, думая, что юноша погиб или во время плавания
по Нилу, или от руки разбойников, — последних тогда
было много, — возвратились и рассказали о его исчезнове-
265

нии. Затем последовали твой оракул и казни, а после
появился юноша и объяснил свое отсутствие».
45. Так он сказал; Александр же, раздраженный
этим упреком и не перенося справедливого обвинения,
приказал присутствовавшим побить эпикурейца камнями,
угрожая, что в противном случае они сами окажутся
проклятыми и прослывут эпикурейцами. Толпа уже на-
чала бросать в эпикурейца камнями, но Демострат, —
одно видное лицо в Понте, — находившийся случайно
тут же, прикрыл его своим телом и спас таким образом
от смерти, а то он был бы побит камнями, и поделом: на
что, в самом деле, ему понадобилось одному быть разум-
ным среди таких безумцев, и что хорошего вздумал
он извлечь из глупости пафлагонцев? Таковы были его
проступки.
46. За день до прорицания происходил вызов по оче-
реди всех желающих вопрошать оракула. Если на во-
прос глашатая, изрекает ли он такому-то, оракул отве-
чал: «Ну его к воронам!», то вопрошавшего уже не при-
нимали ни в один дом, не разделяли с ним ни огня, ни
воды. Ему приходилось бежать из страны в страну, как
нечестивцу, безбожнику и эпикурейцу; последнее наиме-
нование было величайшим ругательством.
47. Александр совершил также и нечто достойное
величайшего смеха: получив в свои руки «Основные по-
ложения» Эпикура, самую, как ты знаешь, прекрасную
из всех книг, заключающую догматы мудрого учения
этого мужа, он сжег ее на площади на костре из фигово-
го дерева, как будто сжигал самого философа. Пепел он
выбросил в море и провозгласил изречение:
В пламень ты ввергни скорее творения старца слепого.
Не знал этот трижды проклятый, что эта книжка яв-
ляется источником великих благ для тех, кто с ней встре-
тится; не знал и того, какой мир, свободу и избавление от
душевных волнений приносит она читающим, что она уда-
ляет от нас страхи, привидения и пугающие нас знаме-
ния, так же как пустые надежды и чрезмерные желания;
влагает в наш ум истину и, действительно, очищает
мысли — не факелами, морским луком и другими по-
добными пустяками, но правильным словом, истиной и
смелой откровенностью.
266

48. Среди всего прочего выслушай еще об одной ве-
личайшей дерзости этого гнусного человека. Пользуясь
высоким положением Рутиллиана, Александр имел круп-
ные связи с императорским дворцом и двором. Когда
возгорелась война в Германии 1 и божественный 2 Марк
Аврелий уже готов был схватиться с квадами и марко-
маннами, Александр послал ему свой оракул. Изречение
приказывало бросить в Истр 3 двух живых львов с боль-
шим количеством благовоний и принести богатые жерт-
вы. Лучше всего привести самое изречение:
В мощное Истра теченье, потока с небесной водою,
Брось поскорее служителей пару богини Кибелы 4,
С гор приведенных зверей и цветы, благовонные травы,
Индии, воздух живительный кои вдыхали. Победа
Тотчас приидет со славой великой и миром желанным.
Все произошло согласно его предписанию. Но, когда
львы переплыли на неприятельский берег, варвары при-
кончили их дубинами, думая, что это собаки или чуже-
земная порода волков. Непосредственно после этого
наши потерпели ужасный урон, потеряв сразу до два-
дцати тысяч человек. Затем произошло несчастье под Ак-
вилеей 5, и едва не последовало взятие этого города.
В виду случившегося Александр неудачно восполь-
зовался известным оправданием Дельф 6 после предска-
зания Крезу; он объяснил, что бог предсказал победу, но
не указал, чью: римлян или врагов.
49. Так как прорицалище постоянно наполняла мас-
са людей и город, тяготясь этой толпой, терпел недоста-
ток в съестных припасах, Александр придумал так назы-
ваемые «ночные оракулы». Взяв таблички, он утверж-
дал, что спал на них, и давал ответ, как если бы слышал
бога во сне. Эти ответы были по большей части неясны,
двусмысленны и запутаны, особенно если он видел, что
таблички запечатаны с большой тщательностью. Не же-
лая подвергать себя опасности, Александр писал в своих
ответах наугад, что только приходило ему в голову, счи-
тая, что и такой ответ будет годен. Ввиду этого сущест-
вовали толкователи, собиравшие толкованием и разъяс-
нением оракулов не малые деньги с лиц, получивших та-
кие изречения. Но занятие их было обложено пошлиной:
каждый толкователь вносил Александру по одному атти-
ческому таланту 7.
267

50. Иногда, чтобы поразить глупцов, Александр из-
рекал оракул, даже если никто его и не вопрошал и не
был к нему прислан, — словом, без всякого повода. Вот,
например, подобный оракул:
Знать, ты. конечно, желаешь, кто в доме твоем сокровенно
Брачный союз твой позорит с женою твоею Каллигенией.
Раб Протоген, доверяешь которому ты безусловно,
Сам ты его опозорил, — твою он позорит супругу,
Платою равною так отплатив за свое оскорбленье.
Страшное ими составлено снадобье — гибель твоя в нем,
Чтобы ты слышать и« видеть не мог, что они совершают.
Снадобье ты под постелью найдешь, у стены, к изголовью.
В деле сообщницей служит у них и Калипсо — служанка.
Неужели сам Демокрит не был изумлен, услышав и
имена и столь точное указание места и действия? Но как
бы он стал немного спустя презирать обманщика, поняв
коварный замысел этого предсказания!
51. Неоднократно Александр давал прорицания так-
же варварам, если кто-нибудь спрашивал его на своем
родном языке — по-сирийски или по-кельтски. Однако
ему не легко было находить в Абонотихе соплеменников
вопрошавших. Поэтому от подачи табличек до объявле-
ния прорицания проходило много времени, пока Але-
ксандр на досуге мог внимательно вскрыть таблички и
найти человека, который был в состоянии все растолко-
вать и написать ответ. Вот для примера изречение, дан-
ное скифу:
Морфи ебаргулись для тени хненхикранг
покинет свет.
52. В другой раз Александр посоветовал в прозе лицу,
не только отсутствовавшему, но, быть может, вообще
не существовавшему, возвратиться домой: «Пославший
тебя убит сегодня своим соседом Диоклом в сооб-
ществе с разбойниками Магном, Целером и Бубалом,
которые уже схвачены и заключены в оковы».
53. Выслушай теперь несколько оракулов, данных
Александром мне. Я спросил, не плешив ли Александр, и
в присутствии свидетелей тщательно запечатал таблич-
ки. Точный ответ гласил:
Был также Аттис другой, не Малах, сын Сабардалаха.
В другой раз от имени двух разных лиц и на двух от-
дельных табличках я задал один и тот же вопрос — от-
268

куда был родом поэт Гомер. Мой слуга на его вопрос,
зачем он пришел, отвечал: «Чтобы узнать лекарство от
боли в боку». Обманутый этими словами Александр
дал такой ответ:
Мазью китмидою 1 ты натирайся и пеною конской.
От другого моего посланца он услышал, что тот при-
шел узнать, отправиться мне в Италию на корабле или
сухим путем. Ничего не упоминая о Гомере, Александр
ответил:
По морю ты не плыви, но иди пешеходной дорогой.
54. Я придумал для него много подобных вопросов.
Например, я задал ему один вопрос и по обычаю надпи-
сал на табличке: «Такого-то восемь вопросов». Поставив
какое-то подложное имя, я отправил табличку, прило-
жив более восьми драхм, сколько должно было полу-
читься в общем. Он был введен в заблуждение прислан-
ной платой и надписью на табличках и па один вопрос,
гласивший: «Когда Александр будет уличен в обма-
не?» — прислал восемь ответов. Они, как говорится, не
касались ни земли, ни неба и были все глупы и бессмыс-
ленны. Узнав впоследствии о моей проделке, а также о
том, что я отговаривал Рутиллиана от вступления в брак
и советовал не возлагать надежд на слова оракула,
Александр, вполне естественно, возненавидел меня. Он
считал меня своим злейшим врагом и на вопрос Рутил-
лиана обо мне ответил:
Радость находит в ночных похожденьях и ложе бесчестном.
55. Словом, вполне понятно, что я был для него нена-
вистнейшим человеком. Когда он услышал о моем при-
ходе в город и узнал, что я — известный ему Лукиан,
Александр пригласил меня с большой любезностью и
дружелюбием. Со мной были два воина: один — копей-
щик, другой — вооруженный дротиком, — их дал мне мой
приятель Каппадокий, чтобы они сопровождали меня до
моря. Придя к Александру, я застал около него толпу;
по счастью, меня сопровождали и оба воина. Александр
протянул мне для поцелуя свою правую руку, как он
обыкновенно делал, я же, наклонившись, как будто для
поцелуя, сильным укусом почти лишил его руки. Присут-
269

ствовавшие, уже заранее разгневанные на меня за то,
что я при входе назвал его просто Александром, а не
пророком, бросились на меня, желая задушить или из-
бить. Но Александр с благородством и твердостью успо-
коил их и обещал без труда сделать меня кротким и
явить благое могущество Гликона, который превращает
в друзей даже величайших врагов. Затем, удалив всех,
он начал передо мной защищаться, говоря, что он отлич-
но знает мои советы Рутиллиану, и прибавил: «Почему
ты так поступаешь? Ведь ты мог бы благодаря мне очень
выиграть в его глазах». Я охотно принял от него эту лю-
безность, видя, какой опасности я подвергся. Немного
спустя я ушел, став его другом; столь быстрая перемена
во мне вызвала немалое удивление толпы.
56. Я оставался в городе один с Ксенофоптом, а отца
и всех своих отправил заранее в Амастриду. Когда я со-
бирался отплыть, Александр прислал дружеские дары и
многочисленные подарки. Он обещал доставить мне для
путешествия корабль и гребцов. Я думал, что все это
делается чистосердечно и искренно. Когда же в середине
своего пути я заметил, что кормчий плачет и спорит с
гребцами, мои надежды на будущее омрачились. Але-
ксандр, оказалось, поручил им погубить нас, бросив в мо-
ре. Если бы это случилось, он легко закончил бы войну
со мной. Но кормчий слезными мольбами убедил своих
спутников не делать нам ничего дурного или враждеб-
ного; обратившись ко мне, он сказал: «Вот уже шесть-
десят лет, как ты видишь, живу я безупречной и честной
жизнью, и не хотел бы я в таком возрасте, имея жену и
детей, осквернить руки убийством». Он объяснил, с ка-
кой целью принял нас на судно и что ему приказал сде-
лать Александр.
57. Высадив нас в Эгиалах, о которых упоминает и
дивный Гомер 1, он отправился обратно. Здесь встретил
я боспорских послов, плывших от царя Евпатора 2 в Ви-
финию с ежегодной данью. Я рассказал им об угрожаю-
щей нам опасности, встретил в них сочувствие, был при-
нят на корабль и спасся в Амастриду, с трудом избежав
смерти.
С этого мгновения я объявил Александру войну и
привел, как говорится, в движение все снасти, желая ему
отомстить. Впрочем, я ненавидел его еще до злого умыс-
270

ла против меня и считал своим злейшим врагом за гнус-
ность его нравов; теперь же я стал усиленно подготов-
лять обвинение, имея много союзников, особенно среди
учеников Тимократа \ философа из Гераклеи. Но Авит2,
бывший тогда правителем Вифинии и Понта, удержал
меня от этого, чуть не умоляя и убедил бросить хлопоты:
ввиду расположения Рутиллиана к Александру невоз-
можно-де наказать его, даже схавитив на месте престу-
пления. Итак, мне пришлось умерить свой порыв и оста-
вить смелость, неуместную при таком настроении судьи.
58. Не является ли среди всего прочего большой дер-
зостью и следующий поступок Александра? Он попросил
императора переименовать Абонитих в «Ионополь». Так-
же попросил он чеканить новую монету, на одной сторо-
не которой было бы выбито изображение Гликона, а на
другой — Александра с повязками деда его Асклепия и
кривым ножом Персея, прародителя с материнской сто-
роны.
59. Александр предсказал самому себе, что ему на-
значено судьбой прожить полтораста лет и умереть пора-
женным молнией. Однако, не дожив и до семидесяти лет,
он погиб самой жалкой смертью. У него, как и подобало
сыну Подалирия, вся нога сгнила целиком, до самого
паха, и кишела червями. Тогда же заметили, что он пле-
шив, так как страдания вынудили его предоставить вра-
чам смачивать ему голову, чего нельзя было делать ина-
че, как снявши накладные волосы.
60. Таков был конец трагедии Александра, таков был
исход всей драмы. Если он произошел и случайно, то все
же можно предположить в этом как бы некий промысл.
Оставалось только устроить погребальные торжества,
достойные такой жизни, и объявить соискание на даль-
нейшее владение прорицалищем. Самые главные сообщ-
ники и обманщики обратились за решением к судье Ру-
тиллиану — кому из них принять прорицалище и быть
украшенным повязкой главного жреца и пророка. Среди
них был и Пет, по роду занятий врач, человек уже седой,
но задумавший дело, не подходящее ни врачу, ни седому
человеку. Однако Рутиллиан, бывший судьей в соиска-
нии, отправил их обратно, никого не наградив венком.
Рутиллиан оставил звание пророка за Александром и
после его ухода из здешнего мира.
271

61. Это немногое из многих дел Александра я счел
достойным описания, желая, мой милый, сделать удо-
вольствие тебе — товарищу и другу; ведь из всех людей
более всего я удивляюсь тебе за твою мудрость и любовь
к правде, мягкость характера и снисходительность, спо-
койствие жизни и общительность с ближними. Главным
образом писал я для тебя, — это еще приятнее, — чтобы
отомстить за Эпикура, мужа поистине святого и с боже-
ственным естеством, который один только без ошибки
познал прекрасное, преподал его и стал освободителем
всех имевших с ним общение.
Думаю, что и для других людей мое писание окажет-
ся полезным, опровергая одно, другое укрепляя во мне-
нии благоразумных людей.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПАТРИОТ,
или
СЛУШАЮЩИЙ ПОУЧЕНИЯ
(Псевдо-лукианов диалог X века н. э.)
1. Триефонт. Что с тобой, Критий? Ты совсем из-
менился, насупился, замышляешь что-то потихоньку,
бродишь взад и вперед, как человек себе на уме и, по
слову поэта, бледностью щеки покрыты 1. Уж не увидел
ли ты невзначай трехглавого 2 или поднявшуюся из
Аида Гекату или, может быть, преднамеренно лицом к
лицу столкнулся с кем-нибудь из богов? Невероятно, ду-
мается, чтобы ты пришел в такое состояние, даже если
бы услышал, что все будет затоплено, как во времена
Девкалиона. Я тебе, тебе говорю, милый Критий, неужели
ты не слышишь, когда я кричу над самым твоим ухом?
Сердишься ты, что ли, на меня, или оглох, или ждешь,
чтобы я тормошил тебя?
Критий. Я слышал, Триефонт, речь длинную, сби-
вающую с толку, полную необыкновенных хитросплете-
ний; и теперь еще я перебираю в уме весь этот вздор и
оберегаю уши, чтобы как-нибудь не услышать подобно-
го. Иначе я рискую лишиться рассудка, окаменеть и
стать добычей поэтов, как некогда Ниоба. Если бы ты,
добрейший, не окликнул меня, наверняка я свалился бы
в пропасть от этой сумятицы в голове, и обо мне пошли
бы рассказы, как о Клеомброте из Амбракии 3.
2. Триефонт. О Геракл, какие-такие чудеса ты
увидел или услышал, что смутили даже тебя? Ведь
сколько безумных трескучих поэтов и рассказывающих
невероятные побасенки философов не сбили Крития с
толку; все оставалось для тебя вздором.
Критий. Помолчи немного и оставь меня в покое,
Триефонт. Я, право же, уделю тебе достаточно внимания.
Триефонт. Понимаю, что ты раздумываешь не о
ничтожных пустяках, но о вещах, требующих сугубой
18*
275

тайны. Ведь твои бледность, взгляд исподлобья, неуве-
ренная поступь и метание с места на место выдают тебя
с головой. Исторгни же из себя мерзость, извергни этот
вздор, да не претерпишь ты зла.
Критий. Отойди-ка, Триефонт, по крайней мере, на
плетр 1, чтобы тебя не сгубили мои ветры; того и гляди,
ты на глазах у всех воспаришь и, упав где-нибудь, как
некогда упал Икар, дашь морю название Триефонтова 2.
Ведь то, что я слышал сегодня от этих треклятых болту-
нов, страшно вспучило мне живот.
Триефонт. Хорошо, я отойду на сколько хочешь, а
ты выпускай свои мерзости!
Критий. Фу, фу, фу, вылетают глупости, вот, вот,
вот, выходят коварные замыслы, ай, ай, ай, прочь, пу-
стые ожидания!
3. Триефонт. Ну и ураган, смотри, что он наделал
с облаками! Раньше дул сильный западный ветер, взды-
мая на море валы, теперь из-за твоего выстрела на Про-
понтиде поднялся еще Борей, так что корабли с зерном
придется теперь канатами тянуть к Евксинскому Понту:
волны так и ходят. Порядочно, однако, скопилось у тебя
в животе дряни; подумать только, какое громкое бурча-
ние! Ты, Критий, оказался прямо-таки стоухим, если мог
вобрать в себя столько всякой всячины, и каким-то чу-
десным образом изловчился слушать даже ногтями.
Критий. Ничего, любезный, удивительного нет в
том, чтобы слушать ногтями; ведь ты знаешь о бедре,
отягченном, подобно утробе 3, о беременной голове, о
мужской природе, переходящей в женскую, о женщинах,
обращенных в птиц. Вообще, Триефонт, если верить поэ-
там, в жизни на каждом шагу чудеса. Но раз уж
Друг, ты в земле незнакомой мне, страннику, встретился
первым 4,
уйдем туда, где платаны защищают от солнца и сладостно
звенят голоса соловьев и ласточек; пусть ласкающее слух
пение птиц и тихое журчание воды чаруют наши сердца.
4. Триефонт. И правда, пойдем, Критий. Но я боюсь,
как бы услышанные тобою речи не оказались и впрямь
колдовскими, и я бы из-за них не превратился в пест, в
дверь 5 или еще в какой-нибудь неодушевленный предмет.
Критий. Клянусь обитающим в эфире Зевсом, ни-
чего с тобой не случится!
276

Триефонт. Ох, и напугал ты меня своей клятвой!
Ведь чем Зевс сможет покарать тебя, если ты ее нару-
шишь? Не сомневаюсь, что и тебе не хуже моего известно,
что из себя представляет этот твой Зевс!
Критий. Что ты имеешь в виду, Триефонт? Не мо-
жет разве Зевс ввергнуть в Тартар? Или ты забыл, как
он всех богов отбросил от своего порога, сразил недавно
перуном пытавшегося метать молнии Салмонея и еще в
наши дни наказывает так нечестивцев? Разве все поэты,
подобно Гомеру, не славят в нем утеснителя Титанов и
гигантоубийцу?
Триефонт. Ты, друг Критий, перечислил все по-
двиги Зевса, а теперь, если угодно, послушай меня: разве
он из-за своей похотливости не обращался то в лебедя,
то в сатира, то даже в быка? 1 Если б он живехонько не
взял на спину ту свою потаскушку 2 и не уплыл по вол-
нам, — как пить дать, попал бы твой громовержец и ме-
татель молний в упряжку к пахарю и, вместо того, чтобы
метать небесный огонь, мучился бы под ударами стрека-
ла. А разве не зазорно богу с эдакой бородищей бражни-
чать по двенадцать дней кряду с чумазыми, сумрачными
на вид эфиопами 3 и в подпитии возлежать у них. А про
историю с орлом на Иде 4 и про способность любой ча-
сти тела беременеть 5 — срам даже говорить!
5. Критий. Разве нельзя, милый Триефонт, по-
клясться прославленным врачом и предсказателем Апол-
лоном?
Триефонт. Ты думаешь об этом лжепророке, не-
когда сгубившем Креза 6, а вслед за ним — саламинцев
и огромное множество других людей, который всем дает
двусмысленные предсказания?
6. Критий. Тогда, может быть, Посейдоном? Он
держит в руке трезубец; зычно и грозно, словно из девя-
ти или десяти тысяч уст, раздается в бою его клич, и,
кроме того, он зовется землеколебателем.
Триефонт. Ты говоришь о том распутнике, кото
рый некогда соблазнил дочь Салмонея, Тиро 7, и по сей
день не оставляет своих забав? Это он — ходатай и за-
ступник всех развратников. Ведь когда Арес попал в ло-
вушку и вместе с Афродитой не мог избавиться от креп-
чайших сетей 8, все боги молчали от стыда при виде
этого прелюбодеяния; один конник Посейдон 9 распустил
277

нюни, точно малое дитя, боящееся учителя, или старая
баба, сбивающая с пути честную девушку. Он уговорил
Гефеста отпустить Ареса, и тот хромой демон из почте-
ния к сединам бога развязал оковы. Так что Посейдон —
прелюбодей уже потому, что потворствует прелюбодеям.
7. Критий. А как Гермес?
Триефонт. Не хватало только этого мерзкого раба
похотливого Зевса, самого блудливого из всех блудников!
8. Критий. Я уже знаю, что Ареса и Афродиту ты
отвергнешь, раз ты только что обвинил этих богов в тяг-
чайших преступлениях: оставим же их. Я предложу то-
гда Афину, деву-воительницу, грозную гигантоубийцу с
головой Горгоны 1 на груди. Неужели ты и о ней ска-
жешь что-нибудь дурное?
Триефонт. Скажу и о ней, если ты станешь отве-
чать!
Критий. Спрашивай, Триефонт, что хочешь!
Триефонт. Ответь, друг мой, что за польза от Гор-
гоны и для чего богиня носит ее на груди?
Критий. Для устрашения и для отвращения опас-
ностей. Афина с ее помощью вселяет во врагов ужас и
клонит победу, куда пожелает.
Триефонт. Так, значит, Совоокая 2 необорима
только благодаря Горгоне?
Критий. Конечно!
Триефонт. А почему же тогда мы, желая стать
непобедимыми, подобно Афине, сжигаем бедра быков и
коз не Горгоне-избавительнице, а богам, которым она
дарует силу?
Критий. Горгона, Триефонт, не может, подобно бо-
гам, оказывать помощь издалека, но хранит только того,
кто носит ее на себе.
9. Триефонт. Почему же? Ростолкуй мне; ведь
ты в этом человек сведущий и искушенный, а я ровно
ничего не слышал о Горгоне, кроме имени.
Критий. Она, друг мой, была смертной девой, пре-
красной и пленительной. И только когда благородный
юноша Персей, прославленный чародейством 3, заколдо-
вав ее, коварно обезглавил, боги завладели ее головой
для отвращения опасностей.
Триефонт. Отлично! А я никогда и не подозревал,
что богам бывает какой-нибудь прок в людях! Что же
278

Горгона делала при жизни? Без стеснения предлагала
себя на постоялых дворах1 или грешила потихоньку и
выдавала себя за девушку?
Критий. Что ты! Клянусь Неведомым богом, чья
статуя стоит в Афинах, она оставалась девой до самой
смерти.
Триефонт. Значит, если обезглавить девицу, то
голова ее станет для всех пугалом? Я знаю десятки ты-
сяч девственниц, которых расчленяли по косточкам на
острове волнообъятом 2, что Критом издревле зовется;
приди мне это раньше на ум — представляешь, милый
друг, сколько Горгон я привез бы тебе с Крита? 3 Тебя я
сделал бы непобедимым воителем, а поэты и риторы
куда больше Персея превозносили бы меня за то, что я
отыскал их такую пропасть.
10. Но у меня не выходит из головы Крит; помнится,
я видел там гробницу твоего Зевса 4 и кустарники, вскор-
мившие его мать. Они зеленеют и по сей день.
Критий. Ты, конечно, не поинтересовался в связи с
этим ни заклятиями, ни таинствами Реи!
Триефонт. Если бы такие чудеса, Критий, про-
исходили благодаря заклятиям, они, пожалуй, воскреша-
ли бы и выводили на белый свет покойников. Однако все,
что рассказывают поэты, вздор, чепуха, сказки. Отка-
жись лучше от Афины!
11. Критий. Не согласишься ли ты на Геру, супру-
гу и сестру Зевса?
Триефонт. Даже не упоминай о ней из-за ее по-
стыдного брака и скорее проходи мимо, пусть себе бол-
тается, подвешенная за руки и за ноги! 5
12. Критий. Кем же мне, наконец, поклясться?
Триефонт.
Богом всевышним, что в небе, клянися, великим, бессмерт-
ным,
Сыном отца и духом, отца порожденьем.
Единым в трех 6, тресущностным в одном,
Бот это Зевс, — его, как бога, чти! 7
Критий. Я вижу, ты учишь меня считать и клясться
арифметикой. Счет же у тебя прямо, как у Никомаха из
Герасы! 8 Ничего не понимаю: один равен трем, три —
одному? 9 Уж не говоришь ли ты о пифагоровой четвер-
ке 10, восьмерке или тройной десятке?11

Триефонт.
Молчи о темном и о чем нельзя сказать 1.
Дело не в том, чтобы измерить блошиный прыжок 2.
Я открою тебе сущность всего, из всех первородного, и
состав всего. Недавно я был в такой же беде, как ты, но
мне встретился плешивый долгоносый галилеянин 3, вос-
ходивший до третьего неба и сподобившийся там высшей
премудрости. Он возродил меня водою 4, поставил на сте-
зю праведных и искупил из мест нечестия. И тебя, если
послушаешься, я сделаю воистину человеком.
13. Критий. Говори же, многомудрый Триефонт, я
умираю от страха!
Триефонт. Читал ты когда-нибудь комедию Ари-
стофана «Птицы»?
Критий. Разумеется!
Триефонт. Там есть такое место:
Был вначале Хаос, Ночь и черный Эреб, и бездонно зияющий Тартар,
Но земли» еще не было, тверди небес еще не было 5...
Критий. Правильно! а дальше что?
Триефонт. Был свет вечный, незримый, непости-
жимый уму: он попрал тьму и уничтожил хаос; единым
реченным им словом, как написал тот косноязычный 6,
воздвигнул на водах твердь, раскинул небесный свод,
сотворил и определил пути светилам, в коих ты чтишь
богов 7, украсил землю цветами и человека призвал из
небытия в бытие. С небес он взирает на праведных и
грешников и заносит деяния их в книгу. Каждому он воз-
даст 8 в день, который сам определил.
14. К р и т и й. А то, что прядут смертным Мойры, это
тоже заносится в книгу?
Триефонт. О чем ты говоришь?
Критий. О нитях судьбы.
Триефонт. Расскажи, милый Критий, о Мойрах, а
я буду слушать и поучаться.
Критий. Помнишь, как сказал-славный Гомер.
А от судьбы, полагаю, никто из людей не спасется 9.
И о великом Геракле:
Смерти никто не избег, даже сам Геркулес непреклонный, -
Он, кто Зевесу-Кронид милее был прочих героев.
Пал он, сраженный судьбою и гневом безжалостной Геры 10.
280

Вся человеческая жизнь с ее превратностями пред-
определена судьбой:
Пусть испытает все то, что судьба и могучие Мойры
В нить бытия роковую вплели для него при рожденьи 1.
Судьбой суждены и скитания на чужбине:
...посетил гостелюбца-Эола, который радушно
Принял его, одарил и отправил домой; как в отчизну
Злая судьба возвратиться ему не дала 2...
Как видишь, по словам Гомера, все в жизни зависит от
Мойр. Он же утверждает, что Зевс не пожелал своего сына.
обратно похитить у смерти зловещей 3,
но
Капли кровавой росы той порою он пролил на землю,
Сына почтив дорогого, которого должен был вскоре
В Трое убить плодоносной Патрокл 4...
Поэтому, Триефонт, не тщись продолжать этот раз-
говор, хотя бы ты и вознесся на небеса вместе со своим
учителем и сподобился таинственного посвящения.
15. Триефонт. Не понимаю, милый Критий, как
это Гомер может считать, что рок двояк и выпадает на-
двое, что такой-то будет конец, если человек поступит
так-то, и другой, если он сделает иначе. Ахилл, напри-
мер, говорит о себе так:
Слышал от матери я, среброногой богини Фетиды,
Будто двоякие Мойры конец моей жизни готовят:
Если останусь я здесь, вкруг твердыни троянцев сражаясь,
Мне не вернуться в отчизну, но славою буду бессмертен,
Если ж домой я отправлюсь...
Слава погибнет моя, но сам долговечен я стану 5.
А о Евхеноре в «Илиаде» сказано:
Знал он, садясь на корабль, что жестокая ждет его Мойра,
Ибо не раз Полиид говорил ему, старец разумный,
Что или дома ему от ужасной болезни погибнуть,
Или упасть от троянской руки пред судами ахейцев 6.
16. Разве не таковы гомеровские стихи? Или все это
двусмысленный и опасный обман? Хочешь, я напомню
тебе еще слова Зевса 7: не сказал ли он Эгисту, что ему
сужден долгий век, если он воздержится от прелюбодея-
ния и не поднимет руки на Агамемнона, а если пойдет на
это — смерть не заставит себя ждать? Так и я частенько
предсказывал: убьешь ближнего — будешь приговорен к
смерти, не сделаешь этого — проживешь отлично
и не безвременно будешь настигнут кончиною смертной 8.
281

Теперь видишь, как необдуманно, двусмысленно и бес-
почвенно все, что говорят поэты. Лучше выкинь это из
головы, чтобы и тебя в небесной книге причислили к пра-
ведникам.
17. Критий. Я рад, что ты снова возвращаешься к
тому же; скажи мне тогда, записываются ли на небесах
деяния скифов?
Триефонт. Конечно, если среди них встретится по-
рядочный человек.
Критий. Много же там наверху писцов, чтобы все-
му вести запись!
Триефонт. Не святотатствуй и не хули бога истин-
ного, слушай и поучайся от меня, если хочешь жить во-
веки. Если уж бог шатром простер небо 1, воздвигнул на
водах твердь, сотворил светила и призвал человека из не-
бытия, — что, скажи на милость, невероятного в том, что
записываются все людские дела? Ведь и от тебя, если ты
заведешь свой дом, купишь рабов и рабынь, не укроется
ни один их проступок. Тем более естественно, что бог, со-
здатель всего, может следить за делами и помыслами каж-
дого. А все твои боги, Критий, для здравомыслящих лю-
дей — просто детские игрушки.
18. Критий. Очень хорошо сказано! Благодаря тебе
я испытал превращение, прямо противоположное ниобино-
му: из каменной глыбы снова стал человеком и готов по-
клясться этим богом, что с тобой от моих слов ровно ниче-
го не стрясется.
Триефонт. Скажи, меня ты любишь, да? 2 Смотри,
Критий, только не обмани!..
...Мріє тот человек ненавистен,
Кто в свои« мыслях скрывает одно, говорит же другое 3.
Но пора уже, выложи, наконец, те чудеса, которых ты
наслушался, чтобы и я в свою очередь побелел, изменился
до неузнаваемости, но не замер, как Ниоба, а, обратив-
шись в соловья, оглашал цветущие луга плачевной песней
о твоем странном злоключении.
Критий. Клянусь сыном божьим, это тебе не грозит!
Триефонт. Говори, силу слова заимствуй от духа, а
я присяду,
...сохраняя молчанье
И ожидая, пока играть Эакид перестанет 4.
282

19. Критий. Так вот, иду я по улице за кое-какими
покупками и вижу большую толпу; все шепчут на ухо со-
седу и прямо припадают друг к другу губами. Я стал бес-
покойно озираться и, приложив к глазам руку, вниматель-
но вглядываться, нет ли здесь кого из друзей. На счастье
мне попадается Кратон, давнишний мой друг и товарищ
по пирушкам.
Триефонт. Знаю, ты говоришь о сборщике недо-
имок. Что же, однако, дальше?
20. К р и т и й. Я расталкиваю всех локтями, протис-
киваюсь вперед и, поздоровавшись, подхожу к Кратону.
Тут один гнилой старикашка по имени Харикен, у которо-
го всегда варится что-то в носу, стал тихонько покашли-
вать и понемногу отхаркивать из нутра (а было оно чер-
нее смерти), а потом замогильным голосом заговорил:
«Он, как я уже сказал, простит не взысканные сборщиками
недоимки, вернет кредиторам долги, заплатит квартирную
плату и все налоги и примет предсказателей, не измеряя
их искусства».
Этот человек нес и еще более отчаянный вздор, а стояз-
шие вокруг него люди сочувственно слушали и пленялись
новизной его слов.
21. А другой, по имени Хлеохарм, в драном плащиш-
ке, босой и простоволосый, стуча зубами от холода, ска-
зал: «Оборванец с гор, с остриженной головой, показал
мне начертанное иероглифами в театре имя того, кто сде-
лает это и самую улицу вымостит золотом». Я же, будучи
знаком с Аристандром и Артемидором, заметил: «Эти
сны для вас не к добру: твои, Харикен, долги, раз ты ви-
дел во сне уплату налогов, непременно возрастут, а Хлео-
харм, ступавший по золоту, лишится последнего обола.
Думается мне, вы оба заснули у белой скалы в обители
снов и переведали их несметное множество, хотя ночи
теперь и короткие».
22. Все вокруг захохотали и прямо умирали со смеху
от моей глупости. Тогда я спросил Кратона: «Неужто
меня, говоря словами комедии, подвел нюх? Или, может
быть, я истолковал их сны вопреки учению Аристандра
Тельмиского 1 и Артемидора из Эфеса?» 2 — «Довольно,
Критий, — отвечает он. — Если ты умеешь молчать, я по-
свящу тебя, и ты узнаешь то, чему скоро суждено свер-
шиться. Все, что сказали эти люди, — не сны, а чистая
283

правда, в месяце месори 1 это сбудется». От слов Крато-
на и странных умонастроений всей этой толпы кровь уда-
рила мне в голову, и я собрался уже уходить, в ярости бра-
ня Кратона. Тут какой-то человек, взглянув на меня со
свирепостью титана, очевидно, по наущению и подстре-
кательству того треклятого старикашки, схватил меня за
полу плаща и потянул назад продолжать словопрения.
23. Речи их тянулись бесконечно. В результате я, зло-
счастный, поддался на уговоры Кратона прийти в несча-
стный день на сборище этих обманщиков — ведь он
утверждал, что сам принял все посвящения. И вот мы ми-
нуем железные ворота и медные пороги 2, кружим по
бесконечным лестницам и наконец оказываемся в золо-
ченой храмине, похожей на чертог гомеровского Мене-
лая. Я принялся все жадно разглядывать, как некогда
итакийский отрок 3, но не Елена, клянусь Зевсом, пред-
стала мне, а какие-то вперившие глаза в землю люди с
бледными лицами 4. Наш приход их обрадовал, они под-
нялись навстречу и стали расспрашивать, нет ли дурных
новостей. Я понял, что они жаждут услышать наихуд-
шее и упиваются несчастиями, как Эринии в трагедии.
Вплотную приблизившись друг к другу, они пошептались
между собой, а потом обратились ко мне с вопросом:
Кто ты такой, человек, кто отец твой, откуда ты родом? 5
С виду ты как будто человек порядочный. Я в ответ: «Те-
перь, как я погляжу, порядочных людей везде немного.
Зовут меня Критием, а родина у нас с вами одна».
24. Тогда эти парящие в небесах мужи спрашивают:
«Что делается в городе и вообще на свете?» Я говорю:
«Все прекрасно и будет еще лучше». Они в знак несогла-
сия поднимают брови: «Неправда, город беременеет бе-
дами». Я тогда начинаю говорить напыщенно, как они:
«Вы, вознесшиеся на небеса и словно с высот зорко взи-
рающие на все, мудро прозрели и это. Ну, а как дела в
высях? Затмится ли солнце, попадет ли луна между ним
и землей? Станет ли Марс под прямым углом к Юпитеру,
а Сатурн насупротив солнца? Вступит ли Венера в соеди-
нение с Меркурием и зачнет ли Гермафродитов 6, ко-
торые любезны вашему сердцу? Хлынут ли на нас потоки
дождей или земля покроется толстым слоем снега, взы-
щут ли нас град и ржа, чумные поветрия и голод? До
284

краев ли полон кувшин с громами и есть ли запас в хра-
нилище молний?»
25. А они с видом непогрешимых мудрецов продол-
жали болтать свой излюбленный вздор, что скоро-де все
изменится, в городе начнутся смуты и волнения, а войско
будет разбито врагами. Я был вне себя и, сразу вспых-
нув, словно подожженный дуб 1, пронзительно закричал:
«Не много ли на себя берете, треклятые людишки, точа
зубы на мужей с истинно львиными сердцами, кто отва-
гой дышал, кто с копьем и шумящим султаном на шле-
мах. На ваши собственные головы падает все зло, кото-
рое вы сулите родине! Ведь ни на каких небесах вы не
слышали про эти напасти и не постижением многотруд-
ной астрологии о них узнали. Если же вас одурачили
предсказатели и шарлатаны, вы глупцы вдвойне, ибо все
это бабьи сказки и выдумки, которые тешат только глу-
пых старух!»
26. Триефонт. Что же, милый Критий, сказали в
ответ эти люди с куцыми мозгами?
Критий. Мимо всего этого они прошли, прибегнув
к следующей хитроумной уловке: «Мы, говорили они, де-
сять дней не принимаем пищи, не смыкаем глаз и за
всенощными песнопениями видим подобные сны».
Триефонт. А что возразил ты? Ведь их речи могли
кого угодно поставить в тупик.
Критий. Будь спокоен, я оказался на высоте и пре-
красно вышел из положения: «Значит, слухи, которые
идут о вас в городе, справедливы: все это приходит вам
на ум во сне». Они ехидно улыбнулись и говорят: «Одна-
ко сны эти мы видим не в постели». «Завсегдатаи небес-
ных круч, — обратился я тут к ним, — даже если правда
это, вы никогда не познаете грядущего, но, обманываясь
снами, будете нести вздор о том, чего нет и никогда не
будет. Не пойму, как можно до такой степени верить
снам, чтобы, городя подобную чепуху, гнушаться всего
прекрасного и черпать усладу в том, что отвратительно,
и вдобавок без всякой пользы для себя. Оставьте-ка луч-
ше свои безумные видения, зловещие прорицания и на-
дежды, пока бог не послал вас к воронам за зложела-
тельство городу и обманные измышления».
27. Тут они все единодушно набросились на меня с
отчаянной бранью; если хочешь, я перескажу тебе и по-
285

ношения, от которых я обратился в безгласную глыбу
камня, пока твои разумные речи, прогнав мой столбняк,
не сделали меня опять человеком.
Триефонт. Молчи, Критий, и не повторяй глупо-
стей; видишь, как у меня, словно у беременной женщи-
ны, вздулся живот? Подобные речи действуют, как уку-
сы бешеной собаки; если мне не полегчает от какого-ни-
будь успокоительного снадобья, — они угнездятся во мне
и причинят немалый вред. Так что не вспоминай ни о
чем, а читай мо штву, начинающуюся с «Отче» 1, а потом
славословие со многими обращениями.
28. Но что я вижу? Не Клеолай ли это спешит сюда,
шагая широко 2. Окликнем его?
Крити й. Конечно!
Триефонт. Постой, Клеолай, не пробегай мимо!
Привет, о странник, если новость ты несешь 3.
Клеолай. Будьте здоровы, неразлучная пара!
Триефонт. Куда торопишься? Смотри, как ты за-
пыхался, Клеолай. Уж не случилось ли чего?
Клеолай.
Гордыня пала с древности кичливая
Персов
И Сузы город древний;
Арабов тоже покорится вся страна
Руке могучей грозного властителя 4.
29. Критий. Это — знак, что божество не пренебре-
гает добрыми, но возвеличивает их и ведет к благоден-
ствию. Мы с тобой, Триефонт, дождались лучших времен.
Еще недавно я не знал, что оставлю после смерти детям,
ведь тебе моя бедность известна не хуже, чем мне — твоя.
Теперь им достанет одного блага жить в эти дни: не поки-
нет наших пределов довольство и не вселят страха враги.
Триефонт. И я, Критий, завещаю детям радовать-
ся падению Вавилона, порабощению Египта 5, пленению
сынов Персии, прекращению скифских набегов и — да
сбудется это!— отторжению варваров от наших границ.
А мы падем перед статуей Неведомого бога, возденем
руки к небу и возблагодарим за то, что удостоились быть
подданными столь великой державы. Пусть другие бол-
тают, что вздумается, — с нас довольно, что мы можем
сказать о них словами пословицы: «Гиппоклиду 6 не до
этого дела».

ПРИМЕЧАНИЯ
Часть переводов для этого издания сделана заново (С. П. Мар-
кишем, С. В. Поляковой, И. В. Феленковской), часть воспроизводит-
ся из двухтомного собрания сочинений Лукиана, изд. 1935 г. Все ста-
рые переводы заново сверены с подлинниками, причем в некоторых
случаях внесены существенные исправления. Старый перевод диалога
«Прометей» отредактирован самим переводчиком Б. В. Казанским.
В примечаниях разъясняются мифологические, литературные и
исторические намеки Лукиана, сообщаются краткие сведения об упо-
мянутых им лицах, а также указывается, откуда взяты приводимые
Лукианом цитаты.
Мифологические имена и термины, встречающиеся в произве-
дениях Лукиана, разъяснены в специальном словаре, составленном
С. П. Маркишем.
Разговоры богов
36 1 Намек на то, что Зевс лишил власти своего отца Крона.
36 2 Имеются в виду мифы о превращениях Зевса, который в облике
быка сочетался с Европой, в виде золотого дождя сошел к Да-
нае, лебедем явился к Леде, сатиром — к Антиопе, принял облик
орла, чтобы похитить Ганимеда, и т. д. Легенды о превращении
Зевса в животных, птиц и т. п. восходят к древнейшим мифам о
происхождении людей от зверей; в соответствии с этим облик
богов принимал зооморфный (зверообразный) характер, особен-
но в египетской мифологии. Элементы зооморфизма были и в ре-
лигии древних греков. Легенды о превращениях З'евса — предмет
постоянных насмешек Лукиана: см. «Разговоры богов», 4; 5, 2;
16, 2 и др.; ср. также «Совет богов», 7; «Зевс-трагик», 2.
36 3 Имеется в виду миф о Семеле, возлюбленной Зевса, к которой
он являлся в облике смертного; Семела пегибла, увидев Зевса в
его божественном о'блике, с молнией в руках. Лукиан не раз вы-
смеял эту легенду (см. «Разговоры богов», 9, 2).
38 1 Одна из вершин горного хребта Ида в Троаде, где жил Ганимед.
40 1 Ганимед (см. «Разговоры богов», 4; 20, 6).
44 1 Гермес.
44 2 Гермес считался изобретателем лиры.
45 1 Кифара — четырехструнный музыкальный инструмент.
45 2 Имеется в виду легенда о том, что Зевс в гневе сбросил Гефеста
с Олимпа (см. «О жертвоприношениях», 6).
287

45 3 Афина.
48 1 Геракл.
49 1 Адонис.
50 1 Аттис.
51 1 Отравленный по оплошности собственной женой и не желая тер-
петь муки, Геракл приказал сжечь себя на костре, зажженном
Филоктетом на горе Эте.
51 2 Рубашка (хитон), отравленная ядом, которую Геракл получил от
жены и надел на себя.
51 3 Нимфа Дафна превратилась в дерево, чтобы спастись от влюб-
ленного в нее Аполлона.
52 1 Горный хребет в Лаконии.
52 2 Город в Лаконии.
52 3 По представлениям греков, на цветах гиацинта можно видеть
начертания AI—AI (ай-ай). Этот миф пересказывает Овидий
(«Метаморфозы», X, 169—216).
52 4 Имеется в виду Гефест.
53 1 См. «Разговоры богов», 14.
53 2 Артемида. Существовало предание о том, что в Таврике (в
Крыму) Артемиде приносили человеческие жертвы.
54 1 Дельфы, Клар, Дидимы — места, где находились храмы и про-
рицалища Аполлона (см. «Дважды обвиненный», 1; «Александр,
или Лжепророк», 8).
55 1 См. Гомер — «Одиссея», VIII, 266—366.
55 2 Дионис. О походе Диониса на Индию Лукиан рассказывает в
речи «Про Диониса» (см. Лукиан — Собрание сочинений, т. II,
М. —Л., 1935, стр. 696—704).
56 1 Тирсы — жезлы Диониса и его спутников.
56 2 Имеется в виду миф об Агаве, которая по внушению Диониса
в экстазе разорвала на части собственного сына Пентея, приняв
его за оленя. Этот миф обработан Еврипидом в «Вакханках»
(ср. Овидий — «Метаморфозы», V, 513 и след.).
57 1 Голова Горгоны (см. псевдо-лукианов диалог «Патриот», 8—9).
57 2 Аполлон.
59 1 Нимфа Энона, дочь речного бога.
60 1 Ганимед.
61 1 Волоокая — постоянный эпитет Геры в гомеровском эпосе.
65 1 Лукиан имеет в виду эпизод из «Илиады» (VIII, 18—27). Там
рассказывается, что Зевс предложил всем богам тянуть за один
конец спущенной им с неба золотой цепи, а за другой конец
взялся сам, угрожая богам поднять их на этой цепи вместе с
морем и землей. Это наивное представление о силе Зевса Лу-
киан высмеивал неоднократно.
65 2 Имеется в виду рассказ Гомера («Илиада», I, 399—406) о попыт-
ке богов связать Зевса; только помощь Фетиды и сторукого Бри-
арея спасла его. Лукиан подчеркивает противоречие в «Илиа-
288

де»: в одном эпизоде Зевс неизмеримо сильнее всех других бо-
гов, в другом же — он вынужден искать помощи у Бриарея, что-
бы защититься от трех богов.
65 3 Гермес родился в Киллене (местность в Аркадии).
66 1 Марафонская битва — сражение между греками и персами, ко-
торое произошло у Марафона в 490 г. Афиняне верили, что Пан
помогал им в этой битве. Ему было сооружено святилище под
Акрополем — афинской крепостью (см. Геродот — «История»,
VI, 105).
67 1 Город Геллеспонте, центр культа Приапа и место рождения
этого бога.
68 1 Ганимед.
68 2 Школа для физических упражнений.
69 1 Европа.
69 2 Фаэтон. Лукиан высмеивает этот миф в трактате «Об астроло-
гии», 19.
70 1 Мифическая река. Геродот («История», III, 115) отрицает суще-
ствование Эридана. Впоследствии с Эриданом отождествляли По.
Лукиан в раннем сочинении «О янтаре, или О лебедях» (см.
Лукиан — Собрание сочинений, т. I, M. — Л., 1935, стр. 51—53)
рассказывает, как он путешествовал по Эридану в поисках плачу-
щих осокорей и поющих лебедей, которые некогда были спут-
никами Аполлона. Разумеется, он не нашел ни того, ни другого:
лодочники, которых он расспрашивал, смеялись над такими рос-
сказнями.
71 1 Намек на рождение Полидевка и Кастора от Леды и Зевса,
принявшего облик лебедя.
Прометей
В этом диалоге Лукиан развивает идеи, кратко выраженные в
«Разговорах богов», 1. Совершенно иной, героический образ
Прометея создан в трагедиях Эсхила, афинского поэта V в.
до н. э., из которых сохранилась одна —«Прометей прикованный».
72 1 Имеется в виду миф о создании людей Прометеем.
73 1 См. Гесиод — «Теогония», 541.
73 2 См. Гомер — «Илиада», XIII, 775.
73 3 Помещение в Афинах, где обедали члены городского совета.
73 4 Зевса.
74 1 Гермес считался покровителем воров.
74 2 Имеется в виду миф о том, что в борьбе Зевса с титанами Про-
метей стоял на стороне Зевса.
76 1 См. Гесиод — «Труды и дни», 61.
77 1 Повидимому, намек на начало не дошедшей до нас поэмы гре-
ческого поэта Арата (III в. до н. э.) «Небесные явления».
78 1 См. прим. к стр. 36 2.
78 2 Торжественное обильное жертвоприношение.
19 Лукиан 289

78 3 См. Гомер — «Илиада», I, 423. Эту легенду о богах, отправляю-
щихся на пир к эфиопам, Лукиан высмеивает также в «Зевсе-
трагике», 37 и «О жертвоприношениях», 2.
79 1 Постоянный эпитет богов в эпосе. См. Гомер — «Одиссея», VIII,
325; Гесиод — «Теогония», 46.
79 2 См. Гомер — «Илиада», I, 317.
79 3 Геракл.
79 4 В некоторых рукописях — «другом». В конце диалога Гермес не
называет избавителя «братом Прометея», но неопределенно го-
ворит о «фиванском стрельце».
80 1 Тайна Прометея состояла в том, что у Фетиды должен был ро-
диться сын, более сильный, чем его отец; поэтому Зевсу надле-
жало отказаться от брака с Фетидой (см. «Разговоры бо-
гов», 1,3).
Морские разговоры
81 1 Одноглазый великан Полифем; он был безнадежно влюблен в
нереиду Галатею и из ревности убил ее возлюбленного Акида
(см. Овидий — «Метаморфозы», XIII, 750—897).
82 1 Полифем сожрал спутников Одиссея, попавших к нему в пеще-
ру (см. Гомер — «Одиссея», IX, 287—293).
82 2 Одиссей. Этот эпизод описан у Гомера — «Одиссея», IX, 316—
414.
84 1 Греки считали, что река Алфей (в западной части Пелопоннеса)
проносит свои воды через море до острова Ортигия у Сиракуз;
эта легенда символизировала родство жителей Пелопонесса и
Сиракуз.
34 2 Источник на острове Ортигия у Сиракуз. Легенду о любви
Алфея к охотнице Аретусе, которая, спасаясь от него, скрылась
на острове Ортигия, превратившись там в источник, рассказы-
вает Павсаний в «Описании Эллады», V, 7, 2 (см. также Ови-
дий — «Метаморфозы», V, 573 и след.).
85 1 Гомер («Одиссея», IV, 456—458) рассказывает, что Протей
превращался в льва, воду, дерево, вепря и пр.
85 2 Древние греки считали полипа рыбой.
86 1 Имеется в виду свадьба Фетиды и фессалийского царя Пелея,
на которую были приглашены все боги, кроме Эриды.
86 2 См. «Разговоры богов», 20, 7.
86 3 Парис.
87 1 Лерна — местность в Арголиде недалеко от моря, где находи-
лось Лернейское озеро и протекала речка Амимона (см. Павса-
ний—«Описание Эллады», II, 36, 6—7 и И, 37, 1).
87 2 Многожаждущим называет Аргоса Гомер («Илиада», IV, 171).
88 1 Имеется в виду миф об Ио. Этот эпизод Лукиан высмеивает и
в других местах (см. «Разговоры богов», 3).
88 2 Дитя — Эпаф, сын Зевса и Ио, которого греки считали царем
290

Египта. Геродот («История», II, 153) отождествляет Эпафа с еги-
петским божеством Аписом.
88 3 Греки отождествляли Ио с египетской богиней Исидой.
88 4 Греки отождествляли Гермеса с египетским богом Тотом, кото-
рый изображался в облике человека с головой павиана (греки
называли павиана «собакоголовым»).
89 1 Меликерт (см. «Морские разговоры», 9, 1).
89 2 Поэт Арион (конец VII — начало VI в.); Геродот («История», I,
23—24) называет его лучшим кифаредом (исполнителем стихов
под аккомпанемент кифары). Согласно легенде, которую рас-
сказывает Геродот, однажды, когда Арион плыл в Коринф, мо-
ряки решили овладеть его богатствами, а его самого выбросить
в море. Перед смертью Арион спел песню и бросился в воду;
привлеченный его пением дельфин спас его и вынес на остров
Тенар.
89 3 По преданию, Дионис обратил в дельфинов морских разбойни-
ков (см. «Гомеровы гимны», пер. В. Вересаева, М., 1926,
стр. 62—68).
89 4 Правитель (тиран) Коринфа в конце VII—начале VI в.
89 5 Геллеспонт, буквально — «море Геллы».
90 1 «Могилу» Геллы показывали во фракийском Херсонесе (см.
Геродот — «История», VIII, 58).
91 1 Игра слов: по-гречески «видимый» — δήλος. Так назывался
остров, на котором Латона родила детей.
91 2 Дети Латоны от Зевса — Аполлон и Артемида (см. «Разговоры
богов», 16).
913 Ахилл. Лукиан высмеивает легенду о поединке реки Ксаифа и
Ахилла, переданную у Гомера («Илиада», XXI, 211—384).
92 1 Даная.
95 1 Кассиопея, жена Кефея.
Разговоры в царстве мертвых
Наиболее ранний из так называемых кинических диалогов Лу-
киана. Некоторое время Лукиан находился под влиянием киников —
философской школы, подвергавшей сомнению принципы античной
морали и полисной религии.
98 1 Философ конца IV в. до и. э., один из основателей школы
киников.
98 2 Царь Македонии (336—323); завоевав Персию, он объявил
себя богом.
98 3 Имеется в виду, что жрецы бога Аммона объявили Александра
его сыном.
98 4 Царь Македонии (359—336), отец Александра.
98 5 Мать Александра.
98 6 Один из ближайших сподвижников Александра.
19* 291

98 7 Александр умер в Вавилоне, его торжественное погребение
происходило через несколько недель.
98 8 Один из полководцев Александра, в дальнейшем — царь Египта
(305—283).
99 1 Имеется в виду Ахеронт.
99 2 Область в Средней Азии, завоеванная Александром.
99 3 Аристотель (384—322) — один из крупнейших древнегреческих
философов, учитель Александра.
99 4 Полководец Александра, спасший ему жизнь в битве при Гра-
нине в 334 г. до н. э.; в 328 г. Александр убил Клита в припад-
ке гнева.
99 5 Древнегреческий историк и философ, родственник и ученик Ари-
стотеля; по преданию, о котором сообщил римский историк
Юстин (II в. н. э.), Каллисфен учился вместе с Александром.
Он участвовал в походе Александра на Восток, был обвинен в
заговоре против царя и в 327 г. казнен.
100 1 Филипп намекает на свою победу над объединенными силами
греков.
100 2 Десять тысяч — греческие наемники под командованием Кле-
арха, находившиеся на службе персидского царевича Кира
Младшего; они разбили в 401 г. войска персидского царя. По-
ход Десяти тысяч описан Ксенофонтом в «Анабасисе».
100 3 Намек на дипломатию Филиппа.
100 4 После победы над Фивами Александр приказал стереть этот
город с лица земли.
101 1 Любовник Александра.
101 2 Персидский царь Дарий III (336—330) был разбит Але-
ксандром. Мать, жена и дети Дария попали в плен к Алексан-
дру после битвы при Иссе в 333 г. до н. э.
101 3 Главный город индийского племени оксидраков.
101 4 Неприступная крепость на берегу Инда; была взята Алексан-
дром в 327 г.
103 1 Выражение, часто встречающееся в гомеровском эпосе.
103 2 Один из виднейших киников (начала III в. до н. э.), по проис-
хождению раб. Лукиан в «Дважды обвиненном» (33) говорит,
что он «раскопал» Мениппа во время своих занятий в Афинах.
В ряде диалогов он использовал сюжеты и образы Мениппа.
105 1 См. Гомер —«Илиада», III, 156—157.
106 1 Еврипид — «Медея», 231 и след.
107 1 Каллисто.
107 2 Возможно, реальное лицо. В IV в. известен пират Сострат.
Совет богов
110 1 Так назывались в Афинах свободные люди, переселившиеся
из других городов и не пользовавшиеся политическими правами.
292

Они обязаны были платить специальную подушную подать (см.
«Совет богов», 3).
111 1 Ср. «Разговоры богов», 18, 1, где Лукиан называет Диониса
женоподобным.
111 2 Эригона; греки считали, что она была вознесена на небо и
стала созвездием Девы, а ее собака — созвездием Пса.
112 1 См. Гомер — «Илиада», XI, 514 (слова Идоменея об искусном
враче).
112 2 Геракл кончил жизнь на костре (см. «Разговоры богов»,
13, 1), а Асклепий был поражен ударом молнии, брошенной
Зевсом.
112 3 На Крите Зевса почитали как умирающее и воскресающее бо-
жество природы; его могилу показывали недалеко от Кносса (см.
«О жертвоприношениях», 10, «Любитель лжи», 3).
112 4 В ахейском городе Эгионе рассказывали легенду, что Зевс
был рожден в этом месте и вскормлен козой; от греческого сло-
ва αϊξ (коза) производили и название города — Эгион.
112 5 См. «Разговоры богов», 2, 1.
112 6 По аттическому преданию, Эврисфей был убит и похоронен
недалеко от Гаргетта в Аттике; здесь же был воздвигнут храм
в честь Геракла.
113 1 Орла считали посвященным Зевсу.
113 2 Замолксид — гет (фракиец); был в рабстве у греков, вернулся
на родину. Геты почитали его как божество.
113 3 Египетское божество: либо Тот, которого изображали с го-
ловой павиана (см. ниже § И и «Морские разговоры», 7, 2),
либо Анубис, имевший облик человека с головой шакала.
113 4 Одно из главных божеств египтян, священный бык Апис (чер-
ный с белыми пятнами), храм которого находился в Мемфисе.
Аписа считали воплощением Осириса, и в честь его ежегодно
справляли празднества.
113 5 Боги Египта нередко изображались в виде человека с головой
зверя или птицы и просто в облике животного (см. прим. к
памфлету «О жертвоприношениях», 14).
113 6 Зевса отождествляли с египетским богом Амоном (Аммоном),
которого изображали человеком с бараньими рогами.
113 7 Мистерии — культ, окруженный таинственностью; к участию в
нем допускались лишь посвященные. Во время мистерий пока-
зывали священные символы (факел, погремушку, быка), кото-
рые считались знаками божества. Мистерии обычно сопровож-
дались пением, плясками и драматическими представлениями.
Наиболее известны были элевсинские мистерии, которые с боль-
шой торжественностью справлялись в аттическом городе Элев-
син.
113 8 Сын Амфиарая и Эрифилы. Повидимому, в тексте ошибка или
описка, так как легенды ничего не сообщают об убийстве
Амфиараем его матери Гипермнестры; зато Амфилох вместе с
братом Алкмеоном явился убийцей собственной матери; братья
293

убили Эрифилу в отмщение за отца, которого она обрекла на
смерть в угоду своему брату Адрасту.
113 9 Амфилох был основателем прорицалища в Малле, в Киликии
(прорицалище в Малле Лукиан упоминает неоднократно: см.
«Александр», 29, «Любитель лжи», 38).
113 10 Мелкая монета.
1141 Один из известнейших греческих атлетов конца V в. до н. э.
Лукиан упоминает его несколько раз («Геродот», 8; «В защиту
изображений», 19; «Как следует писать историю», 35). В Олим-
пии была поставлена его статуя работы скульптора Лисиппа.
114 2 Иначе — Феуген с Фасоса, известный греческий атлет начала
V в. до н. э. Лукиан упоминает его в сочинении «Как следует
писать историю», 35. Комично звучит сопоставление атлетов
Полидаманта и Феагсна с мифологическими героями Протеси-
лаем и Гектором. О суеверных людях, приписывавших статуям
свойство исцелять от болезней, см. также «Любитель лжи», 20.
115 1 Председатель пританов, проэдр, эпистат — должностные лица
в афинском городском совете.
115 2 Мера емкости, около 0,27 литра.
115 3 Крупная серебряная монета, равная 100 драхмам.
115 4 «Совет и народ постановили» — традиционная формула поста-
новлений афинского народного собрания.
115 5 Двенадцать олимпийских богов.
116 1 Филы и фратрии были в Афинах основными объединениями
полноправных граждан.
Зевс-трагик
117 1 Прозвище Афины.
117 2 См. Еврипид — «Орест», 1—3.
117 3 Весь диалог — пародия на театральное представление: боги изъ-
ясняются стихами, поэтому должен быть и необходимый элемент
всякой греческой трагедии — хор.
118 1 Имеются в виду легенды о превращениях Зевса; эти легенды
Лукиан неоднократно высмеивает (см. «Разговоры богов», 2, 1).
118 2 Знаменитые греческие актеры IV в. до н. э. Лукиан упо-
минает их также в «Оправдательном письме», 5.
118 3 Существование Тимокла другими источниками не засвидетель-
ствовано; о стоиках — см. предисловие.
118 4 Эпикурейцы — последователи Эпикура (341—270 гг. до н. э.),
одного из величайших философов древности, материалиста и
атеиста.
118 5 Существование Дамада не засвидетельствовано другими
источниками.
119 1 Чтецы эпических стихотворений, собственных и чужих.
1201 Слова Гермеса — комбинация из стихов Гомера, местами изме-
ненных («Илиада», VIII, 7; XX, 7—8; IX, 535), и стихов, паро-
дирующих Гомера.
294

120 2 Виднейшие греческие скульпторы V—IV вв. до н. э.
121 1 Египтянин с песьей мордой — см. прим. к стр.113 3.
121 2 Имеется в виду статуя Посейдона в Коринфе работы скульпто-
ра Лисиппа (Павсаний в «Описании Эллады» упоминает две
статуи Посейдона в Коринфе).
121 3 «Золотая» — постоянный эпитет Афродиты в гомеровском
эпосе.
121 4 Имеется в виду статуя афинского скульптора IV в. до н. э.
Праксителя, изображающая обнаженную Афродиту; она была
изготовлена для острова Книда.
121 5 Аттические крестьяне.
121 6 Четырехструнный музыкальный инструмент. В мифах Аполлон
постоянно изображается играющим на кифаре, поэтому Лукиан
иногда называет его кифаредом (см. § 43).
121 7 Безземельные граждане Афин.
121 8 Имеется в виду огромная статуя солнечного бога Гелиоса (так
называемый Колосс Родосский), сооруженная на о. Родос в III в.
до н. э.
122 1 Разряд наиболее крупных земельных собственников в Аттике.
122 2 Холм близ Афин, где заседало народное собрание.
122 3 Учителя философии, которых Лукиан вслед за Платоном часто
изображает смешными крикунами.
123 1 См. Гомер «Илиада», VIII, 18—27. Этот эпизод Лукиан ис-
пользует также в «Разговорах богов», 21, 1.
123 2 См. Гомер — «Илиада», VIII, 5.
123 3 Демосфен — знаменитый афинский оратор IV в. до н. э.
123 4 См. прим. к стр. 98 4.
123 5 Пародия на начало Олинфской первой речи Демосфена против
македонского царя Филиппа (см. Демосфен — «Речи», М., 1954,
стр. 16).
123 6 Пирей, Керамик — районы Афин.
124 1 «Расписной портик» — в Афинах излюбленное место для фи-
лософских споров.
125 1 См. Гомер — «Илиада», VII, 99.
126 1 Имеется в виду двусмысленное предсказание, которое дель-
фийские жрецы Аполлона дали лидийскому царю Крезу накану-
не войны с персами (см. Геродот — «История», I, 53). Поверив
предсказанию и рассчитывая разгромить персов, Крез перешел
через реку Галис, но был разбит и — «погубил царство» — свое
собственное. К этому эпизоду Лукиан возвращается не раз
(см. § 43; «Зевс уличаемый», 14; «Александр», 48).
126 2 Двусмысленное предсказание, которое было дано дельфийски-
ми жрецами накануне битвы при Саламине (480 г. до н. э.):
неясно, кто погибнет — греки или іих противники персы. См.
Геродот — «История», VII, 141.
127 1 Геракла.
295

127 2 Метродор — философ-эпикуреец III в. до н. э.
128 1 Местность близ Олимпии; ее нередко отождествляли с самой
Олимпией, где находилась статуя Зевса работы Фидия. Эту
статую Лукиан упоминает в сочинении «О кончине Перегрина»,
6 (ср. «О жертвоприношениях», И).
128 2 В оригинале: тунцом.
128 3 В Афинах юноши 18—20 лет, не имевшие права участвовать
в народном собрании.
128 4 См. «Совет богов», 15.
130 1 Имеется в виду рассказ Геродота («История», I, 50) о том,
что Крез принес в дар дельфийскому храму золотые кирпичи
(см. также «Харон», 11; «Александр, или Лжепророк», 8).
130 2 Предсказания в дельфийском храме давались следующим об-
разом: жрица (пифия) садилась на высокий треножник над
расселиной в скале; ядовитые испарения, поднимавшиеся из рас-
селины, приводили ее в исступление, и, «исполненная духом»,
она вещала бессвязные слова, которые жрецы «редактирова-
ли» в соответствии с политической обстановкой, придавая им
вид двусмысленных прорицаний.
130 3 В Афинах профессиональный доносчик.
130 4 Имеется в виду рассказ Геродота («История», 1, 47—48) о том,
как лидийский царь Крез попытался испытать дельфийский ора-
кул, сварив в медном котле баранину и черепашье мясо и спро-
сив у оракула, что он делал; оракул разгадал загадку Креза.
Лукиан несколько раз возвращался к этому эпизоду (см. «Зевс
уличаемый», 14; «Дважды обвиненный», 1), высмеивая предска-
зателей.
131 1 Быть может, намек на предсказание дельфийского оракула
Крезу: «Когда мул станет царем мидян» (Геродот, «История»,
I, 55).
131 2 Афинский политический деятель в период греко-персидских
войн; жил около 524—459 гг.; истолковал двусмысленное прори-
цание дельфийского оракула относительно Саламина как пред-
сказание победы афинян (см. Геродот — «История», VII, 143).
131 3 Геракл родился в Фивах, главном городе Беотии; слово «бео-
тиец» означало также глупый, тупой человек, тяжелодум.
131 4 На стенах Пойкилы художник Полигнот изобразил различ-
ные сцены, в том числе Марафонскую битву, где греками
командовал Мильтиад и где отличился Кинегир.
132 1 «Корыто называю корытом» — греческая поговорка (см. «Как
следует писать историю», 41).
132 2 Бронзовая статуя «Гермеса Рыночного» (Гермагора) находи-
лась возле Пойкилы.
132 3 Повидимому, пародия на слова вестника в трагедии Еврипи-
да «Орест» (854 и след.).
133 1 Пародия на гомеровский стих («Илиада», VII, 195).
134 1 Легенду об обычае богов отправляться на пир к эфиопам Лу-
киан высмеивал нередко (см. прим. к «Прометею», 17).
296

135 1 Цитата из неизвестной комедии.
135 2 См. Гомер —«Илиада», I, 399—406 (на это место Лукиан ссы-
лается также в «Разговорах богов», 21, 2); II, 5 и след.; V,
330—351 и 846—863.
135 3 См. Гомер — «Илиада», XX, 72.
136 1 См. Гомер — «Илиада», IX, 533—546 (см. также «О жертво-
приношениях», 1).
136 2 Сатир — греческий актер IV в. до н. э.
136 3 Деревянные башмаки, которые надевали греческие актеры.
136 4 См. Еврипид, фрагмент 935.
136 5 См. Еврипид, фрагмент 483 (из трагедии «Меланиппа»).
137 1 Божество, олицетворение мужского детородного члена, фалло-
са. Комический гимн в честь Фалеса см. у Аристофана —
«Ахарняне», 263 и след.
137 2 См. «Совет богов», 10.
137 3 Крезу (см. § 20).
137 4 Аполлон.
138 1 О человеческих жертвоприношениях Артемиде см. «Разгово-
ры богов», 16, 1.
138 2 Во время праздника великих элевсинских мистерий (см. прим.
к стр. ИЗ7) женщины, которых везли в повозках, должны были
громко браниться (см. Аристофан — «Богатство», 1012 и след.).
138 3 См. Гомер — «Илиада», XV, 137.
138 4 См. «Совет богов», 6 и в других диалогах. Лукиан высме-
ивает легенду о могиле Зевса на Крите.
138 5 Перефразированный стих Гомера («Илиада», VIII, 24).
139 1 Сократ — афинский философ-идеалист V в. до н. э., был предан
суду и приговорен к смерти.
139 2 Аристид — афинский политический деятель V в. до н. э., жил
в бедности, был изгнан из Афин.
139 3 Фокион — афинский политический деятель IV в. до н. э. под-
вергался гонениям, был предан суду. Аристид и Фокион счи-
тались образцами личного бескорыстия.
140 1 Афинский богач V в. до н. э., славившийся мотовством.
140 2 Афинский богач IV в. до н. э. Лукиан называет его «дерзким
Мидием» («Зевс уличаемый», 16).
140 3 Сарданапал — полулегендарный образ персидского (ассирийско-
го) царя; возможно, искажено имя Ашурбанипала (668—626).
141 1 Греческие храмы предоставляли убежище тем, кто садился
возле алтаря.
141 2 Слова афинского комедиографа Менандра (342—291).
141 3 Имеется в виду рассказ Геродота («История», III, 153 и
след.) о том, как Зопир — вельможа персидского царя Дария I
(522—486) — хитростью взял Вавилон; обезобразив себя, Зопир
уверял вавилонян, что бежал от пыток. Дарий, по словам Геро-
дота, «много раз говорил, что скорее предпочел бы «иметь Зопи-
297

pa не обезображенным так ужасно, чем владеть еще другими
двадцатью Вавилонами».
Зевс уличаемый
Имя героя этого диалога — Киниск — напоминает о философской
школе киников.
142 * См. Гомер — «Илиада», XX, 336.
143 1 См. Гомер — «Илиада», VIII, 24 (см. «Зевс-трагик», 14).
144 1 См. прим. к стр. 782.
145 1 Имеется в виду Крон.
145 2 Посейдон. Гомер называет строителями троянской стены Посей-
дона и Аполлона («Илиада», VII, 452 и след.; XXI, 435 и след.).
145 3 В наказание за убийство Киклопов, ковавших молнию Зев-
са, Аполлон был послан на землю к царю города Феры (в Фес-
салии) Адмету и служил у него пастухом.
147 1 Имеется в виду легенда, передаваемая Геродотом («История»,
I, 34 и след.), о сыне лидийского царя Креза Атисе; было
предсказано, что он умрет от раны, нанесенной копьем. Во вре-
мя охоты на кабана Атис был убит по оплошности Адрастом,
которому Крез поручил оберегать сына.
147 2 См. Еврипид — «Финикиянки», 18—19.
147 3 См. «Зевс-трагик», 20.
147 4 Персидский царь (около 558—529), победивший Креза.
147 5 См. «Зевс-трагик», 30.
148 1 Фокион, Аристид, Каллий, Мидий, Сократ, Сарданапал — см.
прим. к диалогу «Зевс-трагик», 48.
148 2 Алкивиад — афинский политический деятель конца V в. до и. э.
148 3 Харопс — других упоминаний о нем нет.
148 4 Коллегия судей в Афинах.
148 5 Лукиан имеет в виду либо обвинителя по делу Сократа, либо
другого Мелета — продажного политика конца V в. до и. э.
149 1 После смерти Титий был распростерт на земле, и два коршуна
клевали его печень.
Икароменипп, или Заоблачный полет
Икароменипп — означает Менипп в роли Икара (о Мениппе см.
«Разговоры в царстве мертвых», 17).
151 1 Стадии, парасанги — греческие меры длины; 1 стадий = 1/30 па-
расанга = 240 шагов (приблизительно).
152 1 Ганимеда.
152 2 Часть Эгейского моря вокруг острова Икарии. Согласно мифу,
сын Дедала Икар упал в море, получившее после этого назва-
ние Икарийского.
298

154 1 Имеются в виду взгляды философа V в. до н. э. Анаксагора.
155 1 Имеются в виду взгляды философа-идеалиста Платона (IV в.
до н. э.).
155 2 Имеются в виду взгляды философа-материалиста Демокрита
(V в. до н. э.).
155 3 Философ Гераклит (конец VI в. до н. э.), стихийный диалек-
тик. По учению Гераклита, отцом всего является борьба.
155 4 Намек на идеалистическое учение пифагорейцев, которые при-
давали числам мистический, тайный смысл.
155 5 Намек на Сократа; по преданию, слова: «Клянусь псом!»
и т. п. были излюбленной клятвой Сократа (о клятве гусем см.
Аристофан — «Птицы», 521).
155 6 Имеются в виду взгляды стоиков. По учению стоиков, выше ми-
фологических богов и героев стоит единое божество — миро-
вой разум, который пронизывает всю материю (подробнее
о стоиках см. предисловие).
155 7 Имеются в виду философы-эпикурейцы (см. о них прим. к
стр. 1184). Эпикурейцы не отвергали существования богов, по
считали, что боги пребывают в межзвездном пространстве, со-
вершенно не вмешиваясь в земные дела, которые развиваются
по своим законам.
155 8 В античном театре статисты, лица без речей.
1559 См. Гомер — «Одиссея», IX, 302.
156 1 Древнегреческий баснописец (VI в. до н. э.). Здесь имеется в
виду басня Эзопа о жуке, который хитростью добрался до Зев-
са, чтобы уничтожить орлиные яйца. Эту басню использует
Аристофан в комедии «Мир», 129—134. В другой басне Эзопа
шла речь о прыгающем верблюде — может быть, ее и имеет в
виду Лукиан.
156 2 Театр Диониса был расположен недалеко от афинской кре-
пости Акрополя.
156 3 Париет и Гиметт — горы в Аттике; Геранея (Журавлиные го-
ры) — возвышенность близ Мегар; Акрокорииф — крепость го-
рода Коринф; Фолоя и Эриманф — горы в Аркадии; Тайгет —
горная цепь, отделявшая Мессению от Лаконии. Таким обра-
зом, Мепипп говорит о своем полете от Аттики до южной ча-
сти Пелопоннеса.
156 4 Лукиан имеет в виду гомеровский стих о Зевсе («Илиада»,
XIII, 4—5); комизм здесь в сопоставлении Мениппа с Зевсом.
156 5 Население северо-западной части Малой Азии (Мисии).
157 1 См. прим. к стр. 121 8.
157 2 Маяк на высокой башне, сооруженный на острове Фарос, близ
Александрии. Колосс Родосский и маяк на Фаросе — крупней-
шие сооружения древности.
157 3 «Плодородная почва» — см. Гомер — «Одиссея», IV, 229.
157 4 Греческий философ-материалист V в. до н. э. Согласно леген-
де, он покончил с собой, бросившись в кратер сицилийского
вулкана Этны. Эту легенду Лукиан использовал несколько раз
299

(«Разговоры в царстве мертвых», 20, 4, «О кончине Перегрина»,
1 и др.).
157 5 См. Гомер — «Одиссея», XVI, 187.
158 1 Эмпедокл, живущий на луне, клянется именем возлюбленного
Селены-Луны.
159 1 Птолемей II Филадельф, царь Египта (283—246), был женат
на своей сестре Арсиное.
159 2 Агафокл, старший сын царя Лисимаха, правившего в Малой
Азии, в 284 г. был убит, обвиненный в заговоре против отца.
159 3 Антиох I Сотер (280—261) был наследником царя Селевка,
владевшего большей частью монархии Александра Македонско-
го; предание рассказывает, что в юности Антиох влюбился в
свою мачеху Стратонику и что Селевк, разведясь, отдал ее
сыну. Эту легенду Лукиан подробно пересказывает в сочинении
«О сирийской богине», 17—18.
159 4 Правитель фессалийского города Феры (IV в. до н. э.); был
убит по проискам его жены Фебы.
159 5 Антигон, Аттал, Арсак, Арбак, Спатина — других известий о
них не сохранилось.
159 6 Гермодор, Агафокл, Клиний, Герофил — упомянуты только Лу-
кианом. О Гермодоре см. также § 25.
159 7 Мелкая греческая монета; 1 драхма = 6 оболов. В одном та-
ланте было 6000 драхм.
159 8 На щите, который для Ахилла выковал бог-кузнец Гефест,
были изображены сцены из жизни ахейцев (греков): пахота,
уборка урожая, тяжба и т. п.
160 1 Народ, населявший области по нижнему течению Дуная.
160 2 Египет был главным центром хлебопашества.
160 3 Финикийцы были знамениты в древности как торговцы и мо-
реплаватели, не боялись выходить даже в Атлантический океан.
160 4 На побережье Киликии (юг Малой Азии) находились укреп-
ленные центры морских разбойников.
160 5 Лукиан смеется над старинным лаконским (спартанским) обы-
чаем подвергать юношей бичеванию перед алтарем богини Ар-
темиды. Обычай обрядового бичевания юношей происходит,
повидимому, от первобытных инициации (выбивание зубов, об-
резание крайней плоти и т. п.) — испытаний, которым подвер-
гались юноши прежде, чем их причисляли к полноправным муж-
чинам-воинам. В Спарте вообще долго сохранялись архаичные
порядки. Обычай бичевания юношей Лукиан осмеивает также
в диалоге «Анахарсис», 39.
160 6 Страсть афинян к сутяжничеству осмеяна и другими античны-
ми авторами, особенно Аристофаном.
160 7 «Равнина у Сикиона, ...у Марафона, ...в Ахарнах» — Лукиан,
иронизируя, перечисляет особенно маленькие долины, пригод-
ные для земледелия: Сикион — город в Пелопоннесе; Марафон,
Эноя, Ахарны — селения в Аттике.
160 8 Древнегреческая мера поверхности; 1 плетр = около 0,1 га.
300

160 9 По учению Эпикура (341—270 гг. до н. э.), весь мир состоит
из неделимых частиц-атомов.
160 10 Геродот («История», 1, 82) рассказывает, что в середине VI в.
до н. э. в битве за Кинурию (область в Пелопоннесе близ
Аргоса) между спартанцами и аргивянами (гражданами Арго-
са) пало 597 аргивян и спартанцев.
161 1 Гора в Македонии, богатая золотом и серебром.
161 2 В Афинах члены городского совета.
161 3 По греческому мифу, который пересказывает Овидий («Мета-
морфозы», VII, 523 и след.), население острова Эгина по воле
Геры было уничтожено чумой, а Зевс после этого создал из
трудолюбивых муравьев новых жителей Эгины, которые и по-
лучили имя мирмидонян (от греческого слова, означающего
«муравей»). Рационалистическое истолкование этого мифа мы
находим у греческого географа Страбона (66 г. до н. э. — 24 г.
н. э.): по его словам, это название возникло потому, что эги-
иеты приносили плодородный чернозем на каменистую почзу
своей родины, а сами жили в ямах, вырытых в земле.
161 4 См. Гомер — «Илиада», I, 222.
162 1 Стоя, Академия — названия философских школ в Афинах.
О стоиках — см. предисловие; Академия — школа последовате-
лей Платона (жил около 427—347 гг.).
162 2 Последователи философии Аристотеля (384—322).
162 3 См. Гомер — «Одиссея», X, 98.
163 1 См. Гомер — «Одиссея», I, 170; X, 325.
163 2 Праздник в честь Зевса.
163 3 Затянувшаяся постройка храма Зевса-Олимпийца в Афинах
была закончена при императоре Адриане (117—138 гг. н. э.).
163 4 Святилище Зевса в области Эпир (северо-запад Греции).
С конца III в. до н. э. оно начало приходить в упадок и, по
свидетельству Страбона, к I в. до н. э. почти совершенно опусте-
ло. Раскопки также показывают, что оно влачило в это время
жалкое существование.
164 1 Эти стихи Лукиан цитирует в диалоге «Прометей», 14.
164 2 Местность близ Олимпии. Здесь Лукиан имеет в виду Олим-
пию, где находился храм Зевса и в честь этого бога устраива-
лись общеэллинские празднества.
164 3 Имеются в виду находившиеся в разных частях Восточного
Средиземноморья храмы: дельфийский храм Аполлона с ора-
кулом, храм бога-врачевателя Асклепия в Пергаме, где во вре-
мена Лукиана принимал больных знаменитый врач Гален; ве-
ликолепный храм Артемиды в Эфесе, сожженный Геростратом,
и т. д.
164 4 Платон — виднейший древнегреческий философ-идеалист (око-
ло 427—347 гг. до н. э.). В диалоге «Законы» он анализировал
разные формы политического строя. Лукиан считал, что это
старческое произведение Платона уступает в мастерстве изло-
жения его более ранним вещам. Хрисипп — древнегреческий
301

философ-стоик III в. до н. э., плодовитый автор, пренебрегав-
ший формой изложения; это и дало Лукиану основание считать
силлогизмы (умозаключения) Хрисиппа холодными.
164 5 Гимнастические состязания, происходившие раз в четыре года
в Олимпии; их победители пользовались огромным почетом.
164 6 См. Гомер — «Илиада», XVI, 250.
165 1 Намек на философскую школу «академиков»: в III в. до н. э.
во главе Академии стояли Аркесилай и его ученики, которые
развивали взгляды, близкие к учению скептиков, отрицавших
возможность познания истины.
165 2 Греческий философ-скептик (около 365—275 гг. до н. э.).
165 3 Перифраз стиха Гомера («Илиада», V, 342).
166 1 Поэма Гесиода (VII в. до п. э.) о происхождении богов.
166 2 Греческий поэт VI—V вв. до н. э. Его «Гимны» прославляли
богов.
166 3 Ср. Гомер — «Илиада», II, 1—2.
166 4 См. Гомер — «Илиада», XVIII, 104.
166 5 В древнегреческом театре актеры играли в масках.
167 1 См. Гомер — «Илиада», II, 202.
168 1 См. Гомер — «Илиада», I, 528.
168 2 Прозвище Гермеса по месту рождения.
168 3 Район в Афинах, населенный беднотой.
168 4 Расписной портик — см. прим. к стр. 124 1.
Харон, или Наблюдатели
169 1 Протесилай.
169 2 Намек на гомеровский стих («Илиада», I, 591).
171 1 См. Гомер — «Одиссея», XI, 305—320.
172 1 См. Гомер — «Одиссея», XI, 315—316.
172 2 Дуная.
173 1 См. Гомер — «Илиада», V, 127—128.
174 1 Пародия на Гомера («Илиада», III, 226—227).
174 2 Один іиз известнейших греческих атлетов (конец VI в.). Лу-
киан упоминает его также в сочинении «В защиту изображе-
ний», 19.
174 3 Пародия на Гомера («Илиада», III, 226).
174 4 Основатель Персидского царства (VI в. до н. э.).
174 5 Лидийский царь; его считали обладателем несметных богатств.
174 6 Столица Лидии.
174 7 Видный политический деятель в Афинах в начале VI в. до и. э.
Геродот, рассказывающий о его беседе с Крезом («История», I,
30—33), изображает Солона мудрецом, умеющим отличить ис-
тинное счастье от ложного и кратковременного. Лукиан следует
здесь за Геродотом.
302

175 1 Лукиан пересказывает приводимые у Геродота («История», I,
30—31) новеллы об афинянине Телле и братьях Клеобии и Би-
тоне, которых Солон назвал самыми счастливыми людьми.
175 2 См. прим. к стр. 130 1.
175 3 Конец фразы в оригинале грамматически не согласован с на-
чалом; повидимому, слова «дальнее странствие» добавлены пе-
реписчиком, который имел в виду плавание Ясона в Колхиду за
золотым руном.
177 1 Имеется в виду так называемая Священная война (355—346 гг.
до н. э.) между фокидянами и беотийцами за обладание богат-
ствами Дельфийского храма.
177 2 Геродот («История», I, 86) рассказывает, что Кир после побе-
ды над лидянами приказал сжечь Креза; в это время Крез
вспомнил слова Солона о том, что никто не может считать
себя счастливым, пока не кончится его жизнь.
177 3 Томирис, царица массагетов (скифов), живших к востоку от
Каспийского моря. Кир был убит во время похода на массаге-
тов.
177 4 Царь персов (529—523), завоевал Египет, совершил неудачный
поход в Эфиопию и Ливию, смертельно ранил египетского свя-
щенного быка Аписа; по словам Геродота («История», III, 64),
Камбис умер от раны, которую сам себе нанес.
177 5 Соединение двух стихов: подлинного гомеровского («Одиссея»,
I, 50) и пародированного (см. «Одиссея», I, 180 или V, 450).
178 1 Правитель острова Самос (конец VI в. до н. э.). Геродот
(«История», III, 41—42) рассказывает, что боги не приняли
дара Поликрата — драгоценного перстня, который он для них
бросил в море: через несколько дней была поймана рыба, в брю-
хе которой оказался этот перстень. В рассказе о гибели Поли-
крата Лукиан также следует Геродоту («История», III 122—
125).
180 1 См. Гомер — «Илиада», VI, 146—149.
181 1 Лукиан имеет в виду легенду о том, как Одиссей, желая без
опасных последствий услышать пение сирен (см. словарь), при-
казал привязать себя к мачте, спутникам же своим залепил уши
(см. Гомер — «Одиссея», XII, 173—177).
182 1 Комбинация перифразированных гомеровских стихов («Илиа-
да», IX, 319, 320; «Одиссея», X, 521; XI, 539 и 573).
182 2 Осада Илиона ахейцами продолжалась десять лет.
183 1 Спартанский полководец (VI в.) в войне против Аргоса.
Кр он и и
Кронии — праздник жатвы в Афинах; его справляли в честь
бога Крона летом (13 гекатомбеона по аттическому календарю).
В этом диалоге Лукиан, повидимому, имеет в виду римский празд-
ник сатурналий, который во II в. н. э. отмечали семь дней в декаб-
ре (римский бог Сатурн соответствовал греческому Крону). Во вре-
мя кроний и сатурналий прекращались работы, друг другу дарили

подарки, царило необузданное веселье. Их зародышем были перво-
бытные празднества уборки урожая. Сатурналии и кронии явля-
лись своеобразным воспоминанием о мифическом «золотом веке»
всеобщего равенства: поэтому на время сатурналий как бы наста-
вал конец бедности и рабству: рабы сидели за пиршественным
столом, а господа и пришедшие к ним гости должны были прислу-
живать рабам. В соответствии с этим сложилась легенда о «веке
Крона» (или «веке Сатурна»), который будто бы существовал до
тех пор, пока Зевс не захватил власть, свергнув своего отца. Рацио-
налистическое истолкование мифа о Кроне Лукиан дает в трактате
«Об астрологии», 21.
184 1 Наказание за нарушение порядка во время сатурналий: на-
пример, если господин плохо прислуживал за столом (ср. § 4).
185 1 Имеются в виду атрибуты Зевса.
186 1 Гесиод, древнегреческий поэт (VII в. до н. э.), который в по-
эме «Теогония» попытался систематизировать мифы.
186 2 Имеются в виду сыновья Крона: Зевс (царь неба), Плутон
(царь подземного мира) и Посейдон (морской царь).
187 1 Время Крона — это «золотой век» (см. Гесиод — «Труды и
дни», 109—126).
Дважды обвиненный, или Судебное
разбирательство
В этом диалоге, имеющем автобиографический и атеистический
характер, идет речь о жалобах, которые «подали» на Лукиана два
искусства: Риторика и Диалог. Приводим отрывок из диалога.
189 1 В Дельфах, Колофоне, Патарах (неподалеку от реки Ксанф),
в Кларе и на Делосе находились главнейшие храмы и оракулы
Аполлона (ср. «Разговоры богов», 16, 1).
189 2 Жрецы, считавшие себя потомками мифологического героя
Бранха; они ведали оракулом Аполлона в Дидимах, близ Ми-
лета.
189 3 См. прим. к стр. 130 4.
189 4 Лидийский царь Крез.
190 1 За Аргосом.
190 2 Перифраз гомеровского стиха («Илиада», II, 1).
190 3 См. Гомер — «Илиада», И, 2.
190 4 См. Гомер — «Илиада», II, 3.
Любитель лжи, или Невер
192 1 Выдающийся древнегреческий историк, жил в V в. до н. э.; в
его сочинениях передано немало легенд и преданий.
192 2 Древнегреческий врач и историк (IV в. до н. э.). Геродота и
Ктесия Лукиан называет выдумщиками также в «Правдивой
истории», II, 31).
304

193 1 Имеются в виду мифы об Иксионе, Сизифе, Тантале и Титли,
неоднократно использованные Лукианом.
193 2 Зевс превратился в белого быка, чтобы соблазнить Европу, и
в лебедя — чтобы сойтись с Ледой (об этих превращениях см.
также «Разговоры богов», 2, 1 и прим.).
193 3 Имеется в виду миф о сестрах Прокне и Филомеле, которые
за убийство Итиса — сына Прокны — были превращены в со-
ловья и ласточку (см. Овидий — «Метаморфозы», VI, 424 и
след.), и миф о Каллисто (см. словарь), которую Гера из рев-
ности превратила в медведицу.
193 4 Ночные чудовища, которыми пугали детей.
193 5 См. прим. к стр. 112 3.
193 6 Лукиан высмеивает афинян, считавших себя автохтонами.
193 7 Имеется в виду фиванская легенда о Кадме, посеявшем зубы
дракона, из которых выросли вооруженные воины; их назвали
спарты, т. е. посеянные.
193 8 Дурачки из греческих народных сказаний.
193 9 См. прим. к стр. 66 1.
193 10 Профессия проводника (гида), возникшая в древней Греции
не позднее III в. до н. э., была широко распространенной, так
как в Грецию, богатую историческими памятниками, приезжало
много путешественников.
194 1 Имя богатого человека, частое у Лукиана в диалогах, написан-
ных под влиянием киников (см., например, «Петух», 7; «Гермо-
тим», 11).
194 2 Перипатетик (см. прим. к стр. 162 2) Клеодем и неоплатоник
Ион — литературные персонажи, выведенные Лукианом в диа-
логе «Пир».
196 1 Геракл убил немейского льва и с тех пор носил на плечах его
шкуру.
196 2 «Заклинания зуда» — перевод дан в соответствии с исправле-
нием К. Боннера вместо традиционного (но непонятного) «пре-
смыкающихся».
197 1 Вид змей.
197 2 Вид жаб.
197 3 Искусство магии было во II в. н. э. официально признано при
императорском дворе: современник Лукиана египетский маг
Гарнуфис во время войны с маркоманнами (166—180) пытался
обрушить на головы врагов молнию и град. Особенно славились
маги-вавилоняне: мага-халдея (т. е. вавилонянина) Митробар-
зана Лукиан высмеял в «Мениппе», 7.
198 1 В последнем издании «Любителя лжи» (Париж, 1951) имя отца
Хрисиды — Демей.
198 2 Сочинение Аристотеля, в котором излагалось его учение о при-
роде.
199 1 Возможно, здесь намек на евангельские рассказы о Христе: в
евангелии Матфея (XVII, 15—18) идет речь об излечении эпи-
Лукиан 305

лептиков, в евангелии Луки (IV, 33—35) — об -излечении бесно-
ватого.
200 1 Лукиан высмеивает учение Платона об идеях, т. е. общих по-
нятиях, якобы существующих независимо от вещей реального
мира.
200 2 Древнегреческий скульптор (IV в. до н. э.), прославившийся
статуями современников.
200 3 «Дискобол» — знаменитая скульптура афинского ваятеля Ми-
рона (V в. до н. э.).
200 4 Афинский скульптор V в. до н. э. (см. прим. к стр. 235 2).
200 5 Скульптура греческих мастеров V в. до н. э. Крития и Несио-
та; изображала афинских героев Гармодия и Аристогитона,
убивших тирана Гиппарха.
201 1 Исторический персонаж, жил в V в. до н. э. Кроме Лукиана,
его упоминает только Фукидид («История», I, 89, 2), называя
отцом коринфского стратега Аристея.
201 2 Представления о статуях, будто бы излечивающих от болез-
ней, были широко распространены в Римской империи. Писа-
тель II в. н. э. Афинагор перечисляет ряд статуй, которым при-
писывали целебную силу (ср. «Совет богов», 12).
202 1 Конец фразы неясен: Тихиад, конечно, не был современником
Пелиха.
202 2 Знаменитый древнегреческий врач (V в. до н. э.).
202 3 Мера длины, около 40 см.
202 4 Имеется в виду торжественное жертвоприношение в отличие
от обычных жертв, приносимых покойникам.
204 3 Имеется в виду Ахеронт.
204 2 Фратрия — коллектив кровных родственников, распадающийся
на роды. Здесь Лукиан пародирует Гомера: в гомеровском эпо-
се ахейцы (греки) и в бой идут и во время жертвоприношений
рассаживаются по фратриям.
205 3 Легенда о человеке, попавшем в загробное царство ранее уста-
новленного срока, была очень распространена в древности — се
передает, например, греческий писатель I—II вв. н. э. Плутарх;
в дальнейшем этот рассказ встречается у видного христианско-
го писателя V в. н. э. Августина.
205 2 Обряд оплакивания покойника Лукиан осмеивает в памфле-
те «О скорби».
205 3 Согласно легенде, критянин Эпименид был мудрецом; он про-
спал в пещере 57 лет. Лукиан упоминает его также в диалоге
«Тимон», 6.
205 4 Помещение для гимнастических упражнений.
205 5 Диалог «Федон», где Платон пытается доказать бессмертие
души.
206 1 Комнатная собачка; разводили на острове Мелита (в Адриа-
тическом море).
206 2 Имеется в виду прием греческих драматургов, которые для
развязки трагедии выводили на сцену бога; при этом актера,
306

игравшего его роль, выкатывали на специальной театральной
«машине».
206 3 По учению пифагорейцев, души людей, погибших насильствен-
ной смертью, не сразу попадали в Аид, но некоторое время еще
блуждали по земле.
207 1 Холм близ Коринфа.
207 2 Рассказы о домах, населенных привидениями, есть у многих
греческих и римских писателей I—II вв. н. э.
208 1 Великий греческий материалист V в. до н. э., учивший, что мир
состоит из атомов. Демокрит был противником веры в богов и
суеверий.
209 1 Легендарный герой; во времена Лукиана считали, что гигант-
ская статуя египетского фараона Аменхотепа III изображает
Мемнона. Эта статуя обладала свойством издавать на заре звук,
подобный звуку лопнувшей струны. После переделки статуи при
императоре Септамии Севере (193—-211) этот акустический
эффект исчез.
209 2 Иначе — Пахрат — египетский маг и «пророк», живший во
II в. н. э.
211 1 См. прим. к стр. 113 9.
211 2 В Пергаме был расположен храм бога-целителя Асклепия
(см. также «Икароменипп», 24).
211 3 Местность на северо-западе Малой Азии, близ реки Ксанф, где
находилось прорицалище Аполлона (см. «Дважды обвинен-
ный», 1).
О скорби
213 1 Игра слов (по-гречески богатство — «плутос»).
214 1 Имеются в виду мифы о Титии, Иксионе и Сизифе.
217 1 Обычай украшения венками надгробий Лукиан высмеял также
в диалоге «Харон», 22.
218 1 Часто встречающийся в гомеровском эпосе стих (например,
«Илиада», XVI, 502).
218 2 Лукиан имеет в виду обычай изготовлять мумии.
219 1 См. Гомер — «Илиада», XXIV, 602 и XIX, 225.
О жертвоприношениях
220 1 Однажды Ойней, царь города Калидон (в Этолии), забыл
принести жертву Артемиде; в отместку разгневанная богиня
наслала на поля калидонян страшного вепря. Могучие герои —
Адмет, Амфиарай, Ясон, Тесей, Пиритой, Диоскуры и многие
другие — приняли участие в охоте на вепря — так называемой
калидонской охоте; убил вепря сын Ойнея Мелеагр. После этого
Артемида возбудила спор за обладание шкурой убитого зверя,
причем погибло множество людей. Мелеагр убил в бою брата
своей матери, был проклят ею и погиб сам.
20*
307

220 2 См. прим. к стр. 78 3.
220 3 Лукиан имеет в виду жертвоприношение, совершенное царем
Пилоса Нестором после возвращения на родину из-под стен
Илиона («Одиссея», III, 7—8); однако в «Одиссее» идет речь
о принесении в жертву девять раз по девяти быков.
220 4 Перед началом войны ахейцев (греков) с Илионом (Троей)
посланное Артемидой безветрие мешало греческому флоту
отплыть из Авлиды; чтобы умилостивить богов, греки принесли
в жертву дочь царя Микен Агамемнона Ифигению. На легенде
о жертвоприношении Ифигении основана трагедия Еврипида
«Ифигения в Авлиде».
220 5 Гекуба, жена троянского царя Приама, посвятила богине
Афине драгоценную одежду и обещала заклать двенадцать
годовалых бычков, если богиня защитит город от ахейцев (см.
Гомер — «Илиада», VI, 293—310).
221 1 Петуха приносили в жертву Асклепию.
221 2 Этот эпизод использован также в диалоге «Зевс уличае-
мый», 8.
222 1 Малоазийская богиня Кибела, которую отождествляли с грече-
ской богиней Реей (матерью Зевса и других богов), была
влюблена в юного пастуха Аттиса, который обещал ей сохра-
нить свое целомудрие, но нарушил обещание и сошелся с ним-
фой Сагаритой; в гневе Рея-Кибела убила нимфу, Аттис же,
охваченный скорбью, оскопил себя. Львы были посвящены Рее
(ср. изложение этого мифа в трактате Лукиана «О сирийской
богине», 15).
222 2 Гомеровский образ (см. «Илиада», V, 504).
223 1 См. Гомер — «Илиада», IV, 1.
223 2 См. Гомер — «Илиада», I, 317.
223 3 Имеется в виду статуя Зевса в Олимпии, изваянная Фидием
(см. о ней «Зевс-трагик», 25).
224 1 Полифем, пожравший спутников Одиссея (см. также «Мор-
ские разговоры», 2).
224 2 В Египте культ животных сохранялся очень долго, и своих
богов египтяне нередко представляли в звероподобном (зоо-
морфном) облике. Так, бога Амона (Аммона), которого
отождествляли с Зевсом, они рисовали с бараньими рогами; с
Гермесом отождествляли «собакоголового» (вернее, с головой
павиана) бога Тота (ср. «Совет богов», 10; «Разговоры богов».
7, 2; «Токсарид», 28).
224 3 Обычно с греческим богом Паном отождествляли египетского
бога плодородия Мина, но здесь Лукиан имеет в виду так
называемого Мендесского козла (Мендес — город в египетской
дельте, центр культа этого бога) — мифологическое существо,
которое в отличие от большинства египетских зооморфных
богов не имело человеческого туловища, а изображалось живот-
ным с ног до головы.
224 4 Птица ибис была священным животным египетского бога Тота,
308

которого изображали не только «собакоголовим», но и с голо-
вой ибиса.
224 5 Египетское божество Собк, которое изображали в виде кроко-
дила или человека с крокодильей головой.
224 6 В Египте существовал культ обезьян; о золотых статуях
обезьян в Египте говорит римский сатирик начала II в. н. э.
Ювенал.
224 7 См. Гомер — «Илиада», VI, 150.
225 1 Величайшие древнегреческие философы-материалисты, к кото-
рым Лукиан — особенно в период творческого расцвета — отно-
сился с глубоким уважением (ср. памфлет «О смерти Пере-
грина», 7 и 45).
Об астрологии
Это сочинение Лукиана некоторые исследователи не признают
подлинным. Оно написано на ионийском диалекте греческого языка.
227 1 По-гречески πλανγ'της — бродячий.
228 1 См. «Разговоры в царстве мертвых», 28.
228 2 Фиесту принадлежал золотой баран, на котором впоследствии
Фрикс прибыл в Колхиду; по словам Павсания («Описание
Эллады», II, 18, 1), на дороге из Микен в Аргос показывали
могилу Фиеста с изображением барана. По некоторым мифам,
Фиест похитил золотого барана у Атрея.
228 8 Во время споров с братом Атрей обещал отказаться от пре-
тензий на царскую власть до тех пор пока солнце не остано-
вится и не повернет назад. Когда Фиест примирился с братом,
произошло чудо — солнце двинулось обратно. Цель сложных
рассуждений Лукиана об обратном движении солнца и небес-
ного свода — рационалистическое истолкование этой легенды.
229 1 Планета Юпитер.
230 1 См. прим. к стр. 65 1.
230 2 Гомер («Одиссея», XII, 261 и след.) повествует об острове
солнечного бога Гелиоса, где паслись его быки и бараны; спут-
ники Одиссея, дерзнувшие убить быков Гелиоса, были жестоко
наказаны Зевсом.
230 3 См. прим. к стр. 1598.
230 4 См. «Разговоры богов», 17.
230 5 Жрецы храма Аполлона в Дельфах; о предсказаниях дель-
фийских жрецов см. прим. к стр. 130 2.
231 1 Пифон, убитый Аполлоном, который на месте этой победы
основал свое прорицалище — Дельфийский оракул.
231 2 Дидимы — одно из прорицалищ Аполлона; находилось в Диди-
мах, близ Милета, По гречески δίδυμοι значит «близнецы».
231 3 См. Гомер — «Одиссея», XI, 94.
231 4 Легендарный законодатель в Спарте (Лакедемоне).
309

О смерти Перегрина
Перегрин — реально существовавшая личность; о его деятельно-
сти в Афинах упоминает римский писатель II в. н. э. Авл Геллий.
Самосожжение Перегрина, о котором рассказывает Лукиан, историк
церкви Евсевий относит к 165 г. н. э. Упоминают Перегрина и неко-
торые другие авторы (ритор Менандр, историк Аммиан Марцеллин).
После смерти Перегрина ему была воздвигнута статуя, которой при-
писывали способность давать предсказания. Исследователь Д. Фэль-
тер обратил внимание на совпадение некоторых подробностей био-
графии Перегрина, как она изложена Лукианом, с так называемыми
посланиями Игнатия, а потому считал, что Перегрин — автор этих
посланий. Если это действительно так, значит Перегрин, когда он
был христианином, являлся одним из крупнейших деятелей церкви.
Этот памфлет Лукиана имеет очень большое историческое зна-
чение, так как проливает свет на раннюю историю христианства.
Некоторые буржуазные историки стремились доказать, что он
направлен против киников, а не христиан, и против Феагена, а не
Перегрина. Однако это совершенно неправильно: Лукиан обличает
всякие суеверия и в числе других — бесспорно, христианство.
О Перегрине см. Ф. Энгельс — «К истории раннего христиан-
ства» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 2, стр. 411—414).
Адресат Лукиана философ-эпикуреец Кроний по другим источ-
никам неизвестен.
233 1 Мифологическое существо, о котором рассказывает Гомер
(«Одиссея», IV, 456 и след.); Протей мог превращаться в воду,
льва, дерево и т. п. О его превращении в огонь см. «Одиссея»,
IV, 418 (ср. также «Морские разговоры», 4, 1). Перегрин полу-
чил это прозвище за частую перемену убеждений.
233 2 См. прим. к стр. 1574.
233 3 Игра слов: по гречески κυνικός значит «собачий». О филосо-
фах-киниках см. прим. к «Разговорам в царстве мертвых».
В последние годы жизни Лукиан перестал увлекаться киниче-
ской философией и сблизился с материалистами-эпикурейцами.
Киническая школа не могла дать ему ничего, кроме отрица-
тельного суждения о существующем порядке вещей, а мате-
риализм Эпикура позволял приблизиться к правильному пони-
манию мира. Лукиан в эти годы с глубоким уважением отзы-
вался также о великих философах-материалистах Гераклите и
Демокрите (см. «О жертвоприношениях», 15).
234 1 Область в Пелопоннесе, к северу от Олимпии.
234 2 Помещение для гимнастических упражнений.
234 3 Киники в эпоху империи рассматривали Геракла как образец
добродетели.
234 4 Талант — крупная денежная единица, равная 60 минам или
6000 драхмам.
234 5 Видный киник II в. н. э.
234 6 См. «Разговоры в царстве мертвых», 13 и след.
234 7 Основатель школы киников (IV в. до н. э.), ученик Сократа.
234 8 Изваянная, скульптором Фидием статуя Зевса в Олимпии
310

(см. «Зевс-трагик», 25; «О жертвоприношениях», II). Здесь
игра слов, так как Зевс-Олимпиец в то же время и царь богов,
живущий на Олимпе.
235 1 Философа-материалиста Гераклита греческая традиция обыч-
но изображала мрачным, в противоположность оптимисту Де-
мокриту.
235 2 Поликлет — знаменитый греческий скульптор V в. до н. э.
Изваянная им статуя копьеносца считалась образцом («кано-
ном») мужской красоты.
235 3 Во II в. н. э. Арменией управляли цари, которые по большей
части находились в зависимости от Рима.
235 4 С редькой в заднице — о таком наказании за разврат упоми-
нают и другие древние авторы, например комментатор Аристо-
фана («Облака», 1079 и след.).
236 1 К середине II в. н. э. составление канонических (т. е. офици-
ально принятых церковью) христианских книг еще не было
завершено. Цельс в сочинении «Правдивое слово», написанном
в 177 или 178 г., говорит, что христиане «трижды, четырежды
и многократно переделывают и перерабатывают первую запись
Евангелия» (см. А. Б. Рапович — «Античные критики христиан-
ства», М., 1935, стр. 42—43).
236 2 Лукиан, как и Цельс, считал Иисуса Христа реально существо-
вавшим человеком, хотя на самом деле это мифологический
образ. Впрочем, А. Б. Ранович (указ соч., стр. 10, прим. 1)
считал эту фразу испорченной; в таком случае характеристики
Христа как «великого человека» принадлежит не Лукиану, а
кому-то из его переписчиков. Возможно, что намек на еван-
гельский миф о Христе содержится в «Любителе лжи», 16
(см. прим. к стр. 199 1).
237 1 Париапе — жители Пария, города па Геллеспонте. Они были
колонистами и полноправными римскими гражданами, обладали
элементами самоуправления, в частности, народным собранием.
237 2 Естественно было бы ожидать, что христианин Перегрин оста-
вит свое имущество не городу, а христианской общине Пария,
но он поступал, как считал выгодным.
237 3 Философ-киник конца IV в. до н. э., оставил свое наследство
родному городу Фивам.
238 1 Речь идет о «трапезах Гекаты» — мясе жертвенных живот-
ных, которые оставляли на перекрестках. Христианские книги
запрещали есть его, киники же одобряли тех, кто питался «тра-
пезой Гекаты».
238 2 Философ-киник начала II в. н. э.; в Александрии было много
его учеников.
238 3 Безразличие — термин киников и стоиков (его употреблял,
например, Эпиктет).
238 4 Антонин Пий (138—161).
238 5 Философы-стоики I в. н. э., подвергавшиеся репрессиям.
239 1 Афинский богач и политический деятель II в. н. э. Герод
Аттик.
314

239 2 См. прим. к стр. 164 5.
239 3 Геракл кончил жизнь самосожжением (см. «Разговоры богов»,
13, 1).
240 1 Фаларид, правитель сицилийского города Акрагант, считался
в древности примером жестокого тирана; он принес в дар дель-
фийскому храму медного быка — орудие мучительной казни:
человека сажали внутрь быка, которого затем раскаляли на
медленном огне (см. ранний памфлет Лукиана «Фаларид»).
240 2 Согласно легенде, некий Герострат, желая прославиться, сжег
замечательный храм Артемиды в Эфесе.
241 1 Трагедия Софокла «Трахинянки», написанная на сюжет мифа
о гибели Геракла: жена Геракла Деянира подарила ему плащ,
отравленный кровью кентавра; надев его, Геракл почувствовал
нестерпимые муки и, чтобы избавиться от них, покончил с собой.
241 2 Индусские жрецы.
241 3 Брахман, последовавший из Индии за Александром Македон-
ским; в Персии он решил покончить с собой, взойдя на костер.
Онесикрит, участник похода Александра, рассказывает об этом
сожжении, удивляясь выдержке Калана, который взошел на
костер, распевая индусские гимны.
242 1 Легендарная пророчица. Разумеется, оракул Сивиллы приду-
ман Феагеном.
242 2 Легендарный предсказатель. «Оракул Бакида» представляет
собой пародию на «оракула Сивиллы».
243 1 «От Нестора шум не сокрылся» — см. Гомер — «Илиада»,
XIV, 1.
243 2 Судьи во время олимпийских игр.
244 1 Местность в 4 км от Олимпии.
244 2 Мера длины (около 1,5 м).
245 1 Сократ был заключен афинскими властями в тюрьму, обви-
ненный в развращении молодежи; ученики Сократа приходили
навещать его в тюрьму.
246 1 Колоннада в Олимпии, к востоку от храма Зевса, где эхо
повторяло крик семь раз (см. Павсаний — «Описание Эллады»,
V, 21, 17).
246 2 По преданию, жителям Орхомена, искавшим кости Гесиода,
могилу поэта указала ворона (см. Павсаний — «Описание Элла-
ды», IX, 38, 3—4).
246 3 Афинский политический деятель конца V в. до н. э., о котором
говорили, что в юности он был возлюбленным Сократа.
Александр, или Лжепророк
Александр из Абонотиха — современник Лукиана, основавший
около 150 г. прорицалище Асклепия, которое существовало еще в
середине III в. Памфлет Лукиана написан после 180 г. — после
смерти императора Марка Аврелия.
248 1 Не исключена возможность, что адресат этого послания —
312

известный писатель конца II в. н. э. Цельс, автор антихристиан-
ского сочинения «Правдивое слово».
248 2 Александр Македонский.
248 3 Греческий историк Флавий Арриан (II в. н. э.) в юности был
учеником философа-стоика Эпиктета. Его сочинение о Тилли-
боре неизвестно.
249 1 Еврибат, Фринонд — нарицательные имена обманщиков.
249 2 Разбойник (см. «Разговоры в царстве мертвых», 30).
249 3 Видный чиновник конца II в. н. э. (см. § 30 и след.).
250 1 Т. е. по впечатлению от пожилого Александра (образ из гоме-
ровского эпоса — см. «Одиссея», XIV, 213—215).
250 2 См. Гомер — «Одиссея», IV, 230.
250 3 Бродячий проповедник конца I в. н. э., которому приписывали
искусство творить чудеса (см. о нем в предисловии).
251 1 Мать Александра Македонского. Легенду о том, что Але-
ксандр был зачат Олимпиадой от змеи, рассказывают и другие
античные авторы — Плутарх, Тит Ливии (ср. «Разговоры в
царстве мертвых», 13, 1).
251 2 «С этого и началась война» — слова знаменитого греческого
историка Фукидида («История», II, 1), сказанные о начале
Пелопоннесской войны (431—404 гг. до н. э.).
251 3 Делос и Клар — места, где находились прорицалища Апол-
лона; Бранхиды — жрецы прорицалища Аполлона в Дидимах
(ср. «Разговоры богов», 16, 1).
251 4 Кирпичи из золота — см. прим. к стр. 130 1.
252 1 Имеется в виду способ гадания, состоявший в том, что старое
(«почтенное») решето держали клещами за край; называя
предполагаемых воров или названия мест, где могла находить-
ся пропавшая вещь, или имена возможных соперников и т. п.,
следили, когда решето дрогнет.
252 2 Предсказание построено на числовом значении букв имени
Александра. Греческие буквы обозначали цифры: А — 1,
Л — 30, Е — 5, а (кси) — 60, т. е. 20 X 3. Греческий корень
«алекс» значит «защищать».
253 1 Малоазийской богини Кибелы, которую отождествляли с Реей;
культ ее сопровождался оргиями, а иногда даже самооскопле-
нием участников празднеств.
254 1 В древности считали, что змеи посвящены богу-врачевателю
Асклепию (возможно, что некогда греки представляли себе
Асклепия в облике змея); змей разводили в его святилищах.
Все это объясняет, почему змея, обвившаяся вокруг посоха
Асклепия, стала символом врачебного искусства.
254 2 Игра слов, так как по-гречески κορώνη — ворона.
255 1 Когда смертельно больной Александр Македонский лежал в
Вавилоне, мимо его ложа непрерывно проходили войска, про-
щаясь с ним (см. Плутарх, «Александр», 76).
255 2 Метродор — философ-эпикуреец III в. до н. э. (см. «Зевс-тра-
гик», 22).
313

255 3 Монеты с изображением змеи и надписью «Гликон» дошли до
нас.
255 4 Мнимый отец Гликона Асклепий был внуком Зевса.
259 1 Неоплатоники, стоики и неопифагорейцы, представители идеа-
листических философских школ.
259 2 Философ-эпикуреец (см. § 43).
259 3 Марк Седатий Севериан (по происхождению кельт), римский
полководец, был разбит в 161 г. парфянами в сражении у Эле-
гии на Евфрате (ср. «Как следует писать историю», 21).
262 1 Сын Пелая, Ахилл.
262 2 Видимо, имеется в виду знаменитый греческий комедиограф
IV в. до н. э.
262 3 Имеется в виду Эндимион, возлюбленный богини луны Селе-
ты (см. «Разговоры богов», И).
262 4 Имеется в виду чума, распространившаяся по Римской импе-
рии в 60-х гг. II в. н. э.
263 1 Жрецы, руководившие в Афинах устройством празднеств, свя-
занных с элевсинскими мистериями (см. прим. к стр. 1137).
263 2 В Афинах праздник великих элевсинских мистерий начинался
с того, что распорядители запрещали участвовать в нем всем,
кто осквернен кровавыми преступлениями, кто запятнал себя
тяжкими грехами, кто лишен чести, а также варварам.
363 3 Дадис — от греческого δάς —факел.
263 4 Крупный финансовый чиновник в провинции, ведавший пре-
имущественно императорскими поместьями.
264 1 Знатные афинские роды; из их представителей избирались
руководители элевсинских мистерий: иерофант — из Эвмолпи-
дов, факелоносец — из Кериков. Только члены этих родов имели
право посвящать новичков в мистерии. Лукиан иронически
сопоставлял пафлагоиских землевладельцев с афинскими ари-
стократами.
264 2 Согласно легенде, у Пифагора одно бедро было золотым.
265 1 Столица Бактрии (нынешний Балх).
267 1 Нашествие племен квадов и маркоманиов в правление импера-
тора Марка Аврелия, так называемая маркоманнская война
(166—180 гг. н. э.).
267 2 Р.имляне считали, что после смерти император становится
божеством; божественным они называли умершего императора.
267 3 Дунай.
267 4 «Служители богини Кибелы» — львы, которые считались по-
священными Кибеле-Рее (ср. «О жертвоприношениях», 7).
267 5 В 166 г. маркоманны и квады осадили этот город.
267 6 О двусмысленном предсказании дельфийского оракула, дан-
ном лидийскому царю Крезу, см. прим. к стр. 126 1.
267 7 Талант — крупная денежная единица в Греции; здесь имеется
в виду денежный курс Афин (Аттики).
269 1 Китмида — об этой мази упоминает только Лукиан.

270 1 См. Гомер — «Илиада», II, 855.
270 2 Царь Боспорского царства в Крыму (155—171 гг. н. э.).
271 1 Философ, живший на рубеже I—II вв. н. э. Лукиан упоминает
его также в «Жизнеописании Демонакта», 3.
271 2 Луций Лоллиан Авит, консул 144 г., затем правитель Африки
и Вифинии.
Патриот, или Слушающий поучения
Псевдо-лукианов памфлет «Патриот, или Слушающий поуче-
ния» был написан, как полагает большинство исследователей, и
Константинополе в конце 969 г. Интерес к сочинениям Лукиана
в Византии конца IX и X вв. был очень велик: образованные кон-
стантинопольские богословы, осуждавшие Лукиана за пренебрежи-
тельное отношение к христианам, все же охотно использовали его
доводы против языческой мифологии.
Диалог «Патриот», автор которого неизвестен, коренным обра-
зом отличается от других византийских подражаний Лукиану. На
первый взгляд он кажется набором довольно безвкусных острот по
адресу античных мифов и напоминает не столько умную и едкую
иронию античного сатирика, сколько пространную брань византий-
ских писателей Льва Хиросфакта и Константина Родосского, напа-
давших на античную мифологию. Однако — и именно в этом
историческое значение памфлета — бок о бок с насмешками над
древней религией мы встретим в нем насмешки над мифами и дог-
матами христианства. Первая часть памфлета представляет собой
диалог между сторонником язычества Критием и Триефонтом,
недавно принявшим «истинную веру»; это и дает автору повод
высказать несколько критических замечаний о христианской рели-
гии.
Во второй части диалога автор высмеивает бледных людей,
занимающихся астрологическими выкладками и враждебно относя-
щихся к императору. Несомненно, что врагами императора он счи-
тает монахов, хотя и не говорит этого прямо. Антимонашеский тип
памфлета и прославление императора Никифора Фоки (963—969)
объясняются всей политической ситуацией конца 60-х годов X в.
Никифор Фока, один из крупнейших византийских феодалов, захва-
тил императорскую власть, используя недовольство константино-
польской бедноты; победы в войне с арабами создавали ему свое-
образный ореол — почитание императора связывалось, как это чув-
ствуется и в памфлете, с любовью к родине. Недаром о Никифоре
складывались легенды как о «народном царе». В «Повести об
убиении Никифора Фоки» говорится, что при нем царство жило
якобы безмятежно, не зная, ни войска, ни каких-либо властей.
В то же время Никифор задел интересы церкви: ограничил ее
земельные владения, запретил назначать епископов без его согла-
сия. Все это привело к конфликту между императором и патриар-
хом Полиевктом, который принял активное участие в заговоре
против Никифора и поднял против императора население столицы.
В конце 969 г., вскоре после того как был написан памфлет
«Патриот», заговорщики ворвались во дворец и убили Никифора.
315

Таким образом, политическая программа автора памфлета —
прославление императора (прежде всего его внешней политики) и
осуждение монахов, группировавшихся вокруг патриарха Полиевкта.
275 1 См. Гомер — «Илиада», III, 35.
275 2 Трехглавый пес Кербер, охранитель выхода из подземного
мира.
275 3 Юноша, который прочитал платоновский диалог «Федон», где
шла речь о бессмертии души, и решил проверить утверждения
Платона; с книгой в руках он бросился в море со стен родного
города.
276 1 Античная мера поверхности (около 0,1 га).
276 2 Икар упал в море, которое после этого получило название
Икарийского. Здесь имеются в виду слова Лукиана в диалоге
«Икароменипп», 3.
276 3 Имеются в виду мифы, обработанные Лукианом («Разговоры
богов», 8—9; «Разговоры в царстве мертвых», 28): о рождении
Диониса и Афины, о «двуполом» Тиресии, о Прокне и Фило-
меле, превратившихся в соловья и ласточку.
276 4 См. Гомер — «Одиссея», XIII, 228.
276 б Имеется, в виду осмеянный Лукианом («Любитель лжи»,
35—36) рассказ о египетском маге Панкрате, который мог пре-
вратить пест, дверной засов или метлу в человека и заставить
их служить себе.
277 1 Об этих превращениях Зевса см. прим. к стр. 36 2.
277 2 Европа, которую Зевс похитил в облике быка (ср. «Морские
разговоры», 15).
277 3 См. прим. к стр. 78 е.
277 4 Имеется в виду миф о похищении Ганимеда (см. «Разговоры
богов», 4).
277 5 Зевс родил Афину из головы, а Диониса вынашивал в бедре
(ср. § 3).
277 6 О двусмысленном предсказании дельфийского оракула, погу-
бившем лидийского царя Креза, см. прим. к стр. 126 1.
277 7 Посейдон явился к Тиро в образе ее возлюбленного Эпипея
(см. «Морские разговоры», 13).
277 8 См. «Разговоры богов», 17.
277 9 Посейдон создал коня ударом трезубца о скалу.
278 1 Афина убила чудовище Горгону и носила на груди ее голову
со змеями вместо волос.
278 2 Совоокая — эпитет Афины.
278 3 Античные мифы ничего не говорят о Персее как о чародее.
279 1 Имеется в виду попытка рационалистического истолкования
мифа о Горгоне в сочинении стоика Гераклита «О невероят-
ном».
279 2 См. Гомер — «Одиссея», I, 49.
279 3 Намек на историческое событие: взятие Крита войсками
Никифора Фоки.
316

279 4 См. прим. к стр. 112 s.
279 5 Разгневавшись на Геру, Зевс сковал ее золотыми цепями и
повесил между небом я землей, приковав к ногам тяжелые
наковальни (см. Гомер — «Иллиада», XV, 18—19).
279 6 Имеется в виду христианский догмат о троичности божества:
единый бог существует в трех лицах (ипостасях) — бог-отец,
бог-сын и святой дух.
279 7 См. Еврипид, фрагм. 935.
279 8 Неопифагореец, живший около 100 г. н. э., занимался ариф-
метикой, а вместе с тем, как неопифагорейцы, пытался выяс-
нить «скрытый смысл» чисел. Издеваясь над пифагорейцами,
Лукиан называет число их богом («Икароменипп», 9; «Про-
дажа жизней», 4); вскрывая тайное значение чисел, пифагорей-
цы приходили к абсурдным выводам о тождестве разных чисел;
так, в «Продаже жизней» Лукиан заставляет Пифагора заявить,
что четыре — это десять.
279 9 Скрытая насмешка над христианским учением о троице, кото-
рое кажется автору столь же нелепым, как и пифагорейские
рассуждения о тайном смысле чисел.
279 10 По учению пифагорейцев, четверка — корень и источник
десятки.
279 11 Намек на учение философа-гностика II в. н. э. Валентина,
которого церковь считала еретиком. По его учению, совершен-
ная восьмерка (или осьмерица) состоит из восьми основных
эонов («веков»)—идеальных сущностей: глубины, молчания,
ума, истины и т. п. Эта осьмерица создает еще 22 зона, кото-
рые вместе с первыми восемью составляют тройную десятку
(тридцать), «являющую собой всю полноту бытия».
280 1 Стих из неизвестной трагедии.
280 2 Намек на комедию Аристофана «Облака» (145), где высмеи-
вается Сократ, измеряющий длину блошиного прыжка.
280 3 Такими чертами наделяют новозаветного апостола Павла
апокрифы («отреченные» книги); говоря о восхождении на
третье небо, автор смеется над христианским проповедником.
280 4 Имеется в виду христианское «таинство» крещения.
280 5 См. Аристофан — «Птицы», 693 и след.
280 6 Библейский персонаж Моисей, обращаясь к богу, называет
себя косноязычным («Библия», книга «Исход», IV, 10). Автор
памфлета насмешливо относится к библейским легендам.
280 7 Греки связывали светила (солнца, луну, планеты) с богами
Гелиосом, Селеной, Зевсом, Гермесом и т. д.
280 8 Пересказ из христианской книги «Откровение Иоанна», XX. 12.
280 9 См. Гомер, «Илиада», VI, 488.
280 10 См. Гомер — «Илиада», XVIII, 117—119.
281 1 См. Гомер — «Одиссея», VII, 196 и след.
281 2 См. Гомер — «Одиссея», XXIII, 314—316.
281 3 См. Гомер — «Илиада», XVI, 442.
317

281 4 См. Гомер — «Илиада», XVI, 459 и след.
281 5 См. Гомер — «Илиада», IX, 410 и след.
281 6 См. Гомер — «Илиада», XIII, 665 и след.
281 7 См. Гомер — «Одиссея», I, 32 и след.
281 8 См. Гомер — «Илиада», IX, 416.
282 1 См. «Псалтирь», 103, 2.
282 2 См. Аристофан — «Облака», 86.
282 3 См. Гомер — «Илиада», IX, 312 и след.
282 4 См. Гомер — «Илиада», IX, 190 и след.
283 1 Предсказатель при дворе Александра Македонского.
283 2 Толкователь снов, жил во II в. н. э.
284 1 Месяц месори — по египетскому календарю, один из летних
месяцев.
284 2 «Железные ворота» и «медные пороги», согласно Гомеру
(«Илиада», VIII, 15), отделяли мрачный Тартар.
284 3 Телемах.
284 4 Монахи из окружения патриарха Полиевкта, враждебного
императору.
284 5 См. Гомер — «Одиссея», I, 170 (см. также «Икароменипп», 23).
284 6 Гермафродит, двуполый сын Гермеса (у римлян — Меркурий)
и Афродиты (у римлян — Венера).
285 1 См. Аристофан — «Лягушки», 859.
286 1 Имеется в виду христианская молитва.
286 2 См. Гомер — «Илиада», VII, 212.
286 3 «Привет тебе...» — стихи неизвестного автора.
286 4 Стихи неизвестного автора; имеется в виду взятие Антиохии
византийцами в 969 г.
286 5 Диалог завершается предсказанием побед над арабами. Вави-
лон в это время уже не существовал — этим именем автор,
повидимому, называет Багдад, расположенный неподалеку от
древнего Вавилона, — столицу арабского государства с сере-
дины VIII в. Предсказания побед над арабами часто встреча-
ются и у других византийских авторов X в.: в «Истории» Льза
Диакона, в «Житии Андрея Юродивого» и т. д.
286 6 «Гиппоклид» — греческая поговорка, смысл которой — под-
черкнуть свое безразличие к тому или иному событию. Она
основана на легенде, которую рассказывает Геродот («История»,
VI, 127—129). Гиппоклид добивался руки дочери Клисфена —
правителя Сикиона, однако Клисфену не понравилось его при-
страстие к танцам. Получив отказ, Гиппоклид тотчас ответил:
«Гиппоклиду нет до этого дела!»

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА
(на русском языке)
К. Маркс — Передовица в № 179 «Кельнской газеты» (К. Маркс
и Ф. Энгельс, Соч., т. 1).
К. Маркс — «К критике гегелевской философии права» (К. Маркс
и Ф. Энгельс. Соч., т. 1).
К. Маркс и Ф. Энгельс — «Немецкая идеология» (Соч., т. IV).
Ф. Энгельс — «К истории раннего христианства» (К. Маркс и
Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 2).
Лукиан — Сочинения, изд. А. Вертипорох, Киев, 1886.
Лукиан —Сочинения, вып. I—III, пер. В. А. Алексеева, СПб., 1889—
1891.
Лукиан — Избранные сочинения, пер. Н. Д. Чечулина, СПб., 1904.
Лукиан — Сочинения, тт. I—II, пер. под ред. Ф. Зелинского и
Б. Богаевского, М., 1915—1920.
Лукиан — Собрание сочинений, тт. I—II, М. — Л., 1935.
С. К. Апт — «Лукиан (Краткий очерк творчества)», Ученые записки
Орехово-Зуевского Государственного педагогического института,
т. II, вып. 1, М., 1955.
Б. Л. Галеркина — «Лукиан в борьбе с языческими религиозными
течениями» (автореферат диссертации), Л., 1953.
B. Кожевников — «Нравственное и умственное развитие римского
общества во II в.», Козлов, 1874.
Л. Коллинз — «Лукиан», СПб., 1876.
О. В. Кудрявцев — «Эллинские провинции Балканского полуострова
во II в. н. э.», М., 1954.
М. С. Корелин — «Падение античного миросозерцания», СПб., 1901.
А. и М. Круазе — «История греческой литературы». Пг., 1916.
К. Марта — «Философы и поэты-моралисты во времена Римской
империи», М., 1880.
И. Нахов — «Мировоззрение Лукиана Самосатского» (автореферат
диссертации), М., 1951.
C. И. Радциг—«История древнегреческой литературы», 1940.
А. Б. Ранович — «Античные критики христианства», М., 1935.
Э. Ренан — «Марк Аврелий и конец античного мира», 1906.
А. Спасский — «Эллинизм и христианство», Сергиев Посад, 1914.
И. М. Тронский — «История античной литературы», Л., 1946.
Ю. Шульц —«Эпиграмма Лукиана (Ant. Pal., XI, 212) как анти-
религиозное произведение» («Вестник древней истории», 1955,
№ 1).

МИФОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
В словаре приведены имена богов и других мифологических
персонажей, а также некоторые географические названия, свя-
занные с греческой мифологией. Приведены лишь те детали мифов,
о которых есть упоминания в публикуемых здесь произведениях
Лукиана.
А
Авгий — царь эпеев в Элиде. Геракл очистил огромный скотный
двор Авгия, направив в стойла воды реки.
Лвтолик — сын Гермеса, получивший в дар от отца искусство ловко
воровать.
Агамемнон — микенский царь, сын Атрея, предводитель греческого
войска в Троянской войне (см. также Эгист).
Агенор — финикийский царь, отец Кадма и Европы.
Адмет — царь города Феры в Фессалии.
Адонис — сын ассирийского царя Тианта, прекрасный юноша, люби-
мец Афродиты. Персефона также была влюблена в него. По
решению Зевса Адонис должен был одну часть года проводить
с Персефоной, а другую — с Афродитой. Убитый на охоте веп-
рем, он был превращен в миртовое дерево.
Аид (Аидоней) — бог подземного царства, брат Зевса. Слово «Аид»
обозначало также подземное царство.
Акрисий — царь Аргоса, отец Данаи.
Актеон — знаменитый фиванский герой, искуснейший охотник.
Актеон хвастал, что превосходит в этом даже богиню охоты
Артемиду. Богиня разгневалась и превратила Актеона в оленя,
которого затем растерзали его собственные псы. По другим
мифам, гнев богини был вызван тем, что Актеон увидел ее во
время купанья.
Александр — см. Парис.
Алкестида — жена царя Адмета. Добровольно умерла вместо мужа,
но Персефона отпустила ее из Аида обратно на землю.
Алкмена — жена Амфитриона, родившая Геракла от Зевса.
Алоей — отец великанов Ота и Эфиальта.
Алфей — см. прим. к «Морским разговорам», 84 1.
Амвросия — пища богов (собственно — пища бессмертия).
Амик — царь бебриков (в Вифинии), искусный кулачный боец. Был
убит Полидевком в кулачном бою.
Амимона — одна из дочерей Даная, возлюбленная Посейдона.
320

Аммон (или Амон) —см. прим. к «Совету богов», ИЗ5.
Амфиарай — аргосский царь, прорицатель и герой, отец Амфилоха.
Амфилох— сын Амфиарая. См. прим. к «Совету богов», ИЗ8.
Амфитрион — фиванец, муж Алкмены.
Амфитрита — одна из нереид, жена Посейдона.
Андромеда — дочь царя Эфиопии — Кефея. Ее мать Кассиопея,
гордая своей красотой, оскорбила нереид. За это в царство
Кефея Посейдон послал морское чудовище, добычей которого
должна была стать царская дочь. Персей убил чудовище и в
награду получил Андромеду в жены.
Антиопа — дочь речного божества, с которою Зевс сочетался в
облике сатира.
Анубис — египетский бог. Изображался в виде человека с головой
шакала.
Анхис — царь города Дардана в Малой Азии. Возлюбленный Афро-
диты, которая родила от него Энея.
Апис — священный бык, которого чтили в Египте и содержали в
специальном храме в Мемфисе.
Аполлон — сын Зевса и Латоны, бог света и вестник воли Зевса
(прорицатель), бог поэзии, музыки и пения. Обилием функций
этого бога объясняется многочисленность его имен: Феб (Пре-
чистый), Пифиец (т. е. убийца дракона Пифона), Пэан (бог-ис-
целитель) и др.
Аргос — силач, все тело которого было покрыто глазами; был при-
ставлен Герой пасти превращенную в телку Ио.
Арес — сын Зевса и Геры, бог войны.
Аретуса — см. прим. к «Морским разговорам», 842.
Ариадна—дочь критского царя Миноса. Была женой Тесея (см.),
которого спасла от смерти. Бог Дионис похитил ее и сделал
своей женой. В одном мифе рассказывается, что венок Ариадны
был превращен богами в созвездие.
Артемида — дочь Зевса и Латоны, сестра Аполлона Артемиду чтили
как девственную богиню охоты и покровительницу рожениц.
В древние времена ей приносили человеческие жертвы. См.
прим. к «Разговорам богов», 532.
Аскалаф — царь Орхомена (город в Аркадии), сражался под Троей
и был там убит.
Асклепий — сын Аполлона и Корониды, бог врачевания. Излечивал
очень многих и даже воскрешал мертвых. Чтобы у людей не
исчез страх смерти, Зевс поразил Асклепия молнией.
Астианакс — сын Гектора. Взяв Трою, греки убили его, сбросив со
стены.
Асфодельский луг — местопребывание душ умерших, тянулся по
всему подземному царству, порос асфоделем (асфодилом) —
растением печального вида.
Атамант — царь Орхомена в Беотии. От богини облаков Нефелы у
него было двое детей — Фрикс и Гелла. Его жена Ино, дочь
Кадма, хотела извести детей Нефелы, но богиня увезла их на
златорунном баране. Впоследствии Атамант, лишенный рассудка
Герою, которая мстила за то, что Ино вскормила Диониса,
убил одного из своих сыновей, а Ино вместе с другим сыном,
Меликертом, бросилась в море.
Атлант — титан; далеко на западе, близ самого Океана, он поддер-
21 Лукиан
321

живает руками и головой небесный свод в наказание за участие
в борьбе титанов против богов.
Атрей — микенский царь. Брат Атрея, Фиест обольстил его жену и
был за эю изгнан. Заманив Фиеста в Микены, Атрей угостил
его кушаньем из мяса детей Фиеста.
Атропос — одна из Мойр. Ее имя (по-гречески — «Неотвратимая»)
указывало на непреложность решений судьбы. Изооражалась
она с ножницами (чтобы перерезать нить жизни) или с солнеч-
ными часами в руках (чтобы указывать смертный час).
Аттис — прекрасный юноша, любимец и жрец фригийской богини
К и белы.
Афина — дочь Зевса, вышедшая из головы своего отца. Отличалась
мудростью, мужским складом характера и вечным целомудрием.
Афродита — богиня любви и красоты, жена бога Гефеста.
Ахеронт— озеро или болото в царстве мертвых.
Ахилл — один из греческих героев, сражавшихся под Троей. В едино-
борстве сразил Гектора и сам пал еще до взятия Трои от стре-
лы Париса, которую направил Аполлон.
Аэдона — жена фиванского царя Зета. Завидуя Ниобе, имевшей
много детей, и желая убить ее первенца, по ошибке поразила
своего сына. Зевс превратил несчастную мать в соловья.
Аянт — сын саламинского царя Теламона, после Ахилла самый храб-
рый воин в греческом войске под Троей. Однако после смерти
Ахилла его оружие, которое должны были отдать самому храб-
рому, царь Агамемнон присудил Одиссею, Аянт же от обиды и
горя помешался, а когда разум вернулся к нему — покончил с
собой и был похоронені у Ретейского мыса.
Б
Беллерофонт — греческий герой. Сражался с Химерой и победил это
чудовище с помощью крылатого коня Пегаса. Любимый вначале
богами, Беллерофонт стал им ненавистен, когда захотел под-
няться на Пегасе на небо; конь, на которого Зевс напустил
опеда, сбросил Беллерофонта на землю.
Бендида — фракийская богиня, которую отождествляли с Артемидой.
Бореи — северный ветер, а также бог, олицетворявший этот ветер.
Бранх— прорицатель, получивший пророческий дар от Аполлона.
В Дидимах, близ Милета, существовал оракул Аполлона, ко-
торым заведовали потомки Бранха — Бранхиды.
Бриарей — сторукий исполин. Миф о нем излагается в «Зевсе — тра-
гике», 40.
Г
Галатея — нереида, отвергшая любовь киклопа Полифема.
Галена — одна из нереид.
Ганимед — красивый мальчик-фригиец, которого похитил Зевс, при-
няв вид орла. На Олимпе Ганимед разливал нектар пирующим
богам
Геба — дочь Зевса и Геры, богиня вечной юности. Прислуживала
богам, разливая им нектар.
Геката — богиня луны; считалась властительницей над душами умер-
ших и злыми демонами, а также покровительницей магов.
322

Гектор — старший сын троянского царя Приама, вождь троянцев.
Гекуба — жена троянского царя Приама. После взятия Трои стала
рабыней Одиссея.
Геликон — горный хребет на юге Беотии; считался любимым место-
пребыванием Муз, которым были там посвящены ключи Ага-
ниппа и Гиппокрена.
Гелиос — бог солнца. Каждое утро поднимается на востоке из
Океана и ведет по небу солнечную колесницу, а вечером вновь
опускается на западе в Океан (см. также Фаэтон).
Гелла — дочь царя Атаманта и богини Нефелы. Утонула в море,
получившем название Геллеспонт («Море Геллы»).
Гера — сестра и супруга Зевса, царица богов, покровительница бра-
ков и родов.
Геракл — сын Зевса от Алкмены, величайший герой греческой мифо-
логии. Из-за козней Геры был вынужден служить царю Эврис-
фею и выполнил двенадцать его труднейших поручений (подвиги
Геракла). Впав однажды в безумие, перебил всю свою семью.
В другой раз в припадке ярости убил своего друга и за это по
приказанию дельфийского оракула служил три года лидийской
царице Омфале. Жена Геракла Деянира, желая усилить его
любовь к нрй, послала ему плащ, который получила от кентавра
Несса, смертельно раненного Гераклом. Несе обманул Деяниру,
уверив ее, что это любовный талисман; на самом деле плащ
приставал к телу человека, причиняя невыносимые страдания.
Не в силах вытерпеть их, Геракл с помощью Филоктета сжег
себя на Эте (гора в Северной Греции).
Гермафродит — сын Гермеса и Афродиты. Нимфа источника, в кото-
ром он однажды купался, полюбила его, но он не отвечал на
ее любовь. Тогда боги соединили их тела, так что получилось
одно существо — полумужчина, полуженщина.
Гермес — сын Зевса и Маи, глашатай богов, посыльный Зевса, бог
изобретений, бог стад и пастбищ, покровитель промышленности,
путеводитель странников и проводник душ умерших в Аид.
Отличался необыкновенной хитростью и ловкостью.
Герои — богатыри греческой мифологии; как правило, дети или
потомки богов. Их чтили, им строили храмы и алтари как полу*
богам — покровителям разных местностей.
Гестия — сестра Зевса, богиня семейного очага.
Гефест — сын Геры, бог огня и кузнечного ремесла, муж Афродиты
Гефест хром, так как Зевс сбросил его с неба, когда он захотел
защитить свою мать от жестоко обращавшегося с ней Зевса
(по другим преданиям, он хром от рождения).
Гея — Мать-Земля, родила Небо, Горы и Море, Титанов и Гигантов,
Киклопов и Сторуких исполинов.
Гиацинт — возлюбленный Аполлона. Его история излагается в «Раз-
говорах богов», 14.
Гиганты — могучие великаны, сыновья Геи. Осаждали небо, бросали
в него скалы и деревья. Боги одолели их и убили, а некоторых
придавили вулканами.
Гидра — многоголовое чудовище; жила в Лернейском болоте близ
Аргоса. Уничтожение этого чудовища — один из подвигов
Геракла.
Гименей — бог брака.
21* 323

Гимерос — сын Афродиты, бог вожделения.
Горгоны — чудовища с прекрасным женским лицом; их взор превра-
щал все живое в камень.
Горы — дочери Зевса» богини порядка и законности, ведали сменой
времен года. Открывали и закрывали ворота неба.
Д
Данай — сын египетского царя. Спасаясь от сыновей своего брата
Египта, прибыл в Аргос и стал там царем. Его 50 дочерей все же
стали женами 50 сыновей Египта, но по приказу отца убил»
своих мужей и за это в Аиде осуждены вечно лить воду в без-
донную бочку («бочка данаид»).
Даная — дочь Акрисия, царя Аргоса, мать Персея. Акрисию было
предсказано, что внук убьет его. Он заключил свою дочь в баш-
ню, чтобы че дать ей возможности выйти замуж и родить сына;
однако Зевс проник к ней в виде золотого дождя, и она родила
от него Персея. Акрисий велел посадить мать и сына в ящик и
бросить его в море. Даная с Персеем спаслись, и впоследствии
Персей убил деда, нечаянно попав в него диском на состязании.
Дафна — нимфа; преследуемая влюбленным в нее Аполлоном, пре-
вратилась з лавровое дерево.
Девкалион — сын Прометея, властитель Фтии (в Фессалии). Когда
Зевс уничтожил потопом людей медного века, Девкалион и его
жена Пирра спаслись в ковчеге, выстроенном по совету Про-
метея.
Дедал — афинский зодчий и изобретатель. Вместе с сыном Икаром
улетел с Крита на крыльях из перьев, склеенных воском. Икар
поднялся чересчур близко к солнцу, оно растопило воск, и юно-
ша упал в море.
Деметра — сестра Зевса, богиня-кормилица, покровительница расти-
тельного царства, в особенности — хлебных злаков.
Диомед — греческий герой, храбро сражавшийся под Троей. Афина
помогла ему ранить в бою Афродиту и Ареса.
Дионис — сын Зевса и Семелы, бог вина и виноделия.
Диоскуры — Кастор и Полидевк, рождены от Зевса Ледой, женой
Тиндарея. Кастор славился как укротитель коней, а Полидевк —
как кулачный боец. Когда Кастор (смертный) погиб, Полидевк
(бессмертный) упросил Зевса разрешить ему поделиться с бра-
том бессмертием. По одним сказаниям, оба брата вместе про-
водят один день на Олимпе, другой — в Аиде; по другим — они
пользуются бессмертием поочередно.
Дорида — морская богиня, жена Нерея.
Е
Европа — финикийская царевна. Влюбившись в Европу, Зевс пре-
вратился в быка и перенес ее на своей спине через море на
Крит.
Евхенор — сын коринфянина Полиида. Участвовал в осаде Трои, был
ранен Парисом и умер, как и было заранее предсказано ему
отцом.
324

Египет — брат Даная.
Елена — самая красивая из смертных женщин, жена царя Менелая;
похищение Елены Парисом было причиной Троянской войны.
Елисеиские поля (иначе — Острова блаженных) — прекрасная рав-
нина на западной окраине Земли, куда боги переносят своих
любимцев для вечной блаженной жизни без труда и забот.
З
Зевс — сын Крона (отсюда его имя — Кронид) и Реи, верховное
греческое божество, царь богов и людей, в особенности — бог
грозного неба, посылающий дождь, молнию и гром (см. также
Крон).
Зефир — западный ветер и бог, олицетворяющий этот ветер.
И
Иапет — титан, отец Прометея.
Иасион — возлюбленный богини Деметры.
Икар — сын» Дедала.
Икарий — афинский крестьянин, получивший от Диониса в подарок
за гостеприимство виноградную лозу. Был убит пастухами, ко-
торые, увидев своих товарищей, опьяневших от вина, принесен-
ного Икарием, решили, что он их отравил. После долгих поисков
дочь Икария Эригона с помощью своей верной собаки Мэры
нашла его могилу и повесилась над нею на дереве. Все трое —
отец, дочь и собака — были перенесены на небо и стали со-
звездиями: Икарий под именем Боотеса, или Арктура, Эриге-
на — Девы, а Мэра — Пса.
Икарий — отец Пенелопы.
Иксион — царь лапифов. Допущенный к пирам богов, пытался
соблазнить Геру. В наказание был привязан к огненному колесу
и вечно вращается с ним в подземном царстве.
Илития — одно из имен Геры как богини — покровительницы родов.
Инах — бог реки Инах и древнейший царь Аргоса.
Инд — см. Атамант.
Ио — возлюбленная Зевса. Ревнивая Гера превратила Ио в корову
и поручила Аргосу стеречь ее. Наслав затем на корову слепня,
заставила ее скитаться по земле.
Иолай — товарної и возница Геракла, помог ему убить девятиглавую
Гидру: Геракл отрубал ей головы, а Иолай факелом прижигал
шеи, чтобы головы не отрастали снова.
Ир — бродяга и нищий в «Одиссее».
Ирида — богиня, олицетворяла радугу, соединяющую небо с землею,
и поэтому — вестница богов.
Исида — египетская богиня плодородия.
Ифианасса — одна из нереид.
К
Кадм — основатель и первый царь Фив (в Беотии). Одна из его
дочерей, Семела, была матерью бога Диониса.
325

Каллиопа — муза эпической поэзии.
Каллисто — охотница, спутница Артемиды, возлюбленная Зевса. Рев-
нивая Гера превратила ее в медведицу, и она была застрелена
не узнавшей ее Артемидой. Зевс превратил Каллисто в созвез-
дие Арктос (Медведица).
Кастальский ключ — источник на горе Парнас, посвященный Апол-
лону и Музам.
Кастор — см. Диоскуры.
Кентавры — полулюди-полулошади. Самым знаменитым кентавром
был мудрый Хирон, учитель Ахилла и Диоскуров.
Кербер — трехглавый пес, страж подземного мира. Стоит у ворот
Аида, пропускает входящих и никого не выпускает обратно.
Керкион — разбойник, грабивший путников близ города Элевсина в
Аттике. Боролся с ними и убивал побежденных. Был сам по-
бежден и убит Тссеем.
Керкопы — хитрые, лукавые карлики, нарицательное имя обманщика.
Кефсй — отец Андромеды.
Кибгла — фригийская богиня плодородия природы. Священными
животными Кибелы были львы (см. также Агтис).
Киклопы — одноглазые чудовища. По другим мифам, грубое, дикое
племя скотоводов и разбойников, не почитавшее богов.
Киллений — прозвище Гермеса (он родился на горе Киллене в Ар-
кадии).
Кирка — волшебница. Возвращаясь из Трои, Одиссей целый год
провел у нее, на острове Эе.
Климена — возлюбленная Гелиоса, от которого родила Фаэтона.
Клото — одна из Мойр. Пряла нить судьбы; ее изображали с вере-
теном в руках.
Кокит («Плач-река») — одна из рек в царстве мертвых.
Корибанты — полубоги, сопровождавшие богиню Кибелу в ее шествии
через леса и горы. Корибантами назывались также жрецы Ки-
беды.
Коронида — мать бога Асклепия.
Крон — сын Урана и Геи, младший из Титанов. Оскопил своего отца
и овлалсл властью над миром. Всех своих детей, которых рожда-
ла его сестра и жена — Рея, он тут же глотал, так как ему было
предсказано, что один из детей лишит его власти. Рее уда-
лось спасти только Зевса, вместо которого Крон проглотил
подложенный Реей камень. Возмужав, Зевс победил Крона и
заключил его вместе с другими Титанами в Тартар. По другому
мифу, Крон примирился с Зевсом и царствует на Островах бла-
женных (см. Елисейские поля).
Кронид — см. Зевс.
Ксанф — бог реки Ксанф, протекавшей у стен Трои. См. «Морские
разговоры», 11 (рассказ о борьбе Ксанфа с Ахиллом).
Л
Лай — фиванский царь, отец Эдипа. Получил от Аполлона предска-
зание, что будет убит собственным сыном. Когда жена родила
сына, Лай велел бросить его в пустынной местности на съеде-
ние диким зверям. Эдип остался жив. Возмужавший и ничего не
326

знавший о своем происхождении, Эдип случайно убил отца, стал
царем в Фивах и женился на своей матери. Когда все это рас-
крылось, мать Эдипа повесилась, а Эдип в отчаянии ослепил
себя и добровольно отправился в изгнание.
Леомедонт — троянский царь. Боги Аполлон и Посейдон строили
для него стены Трои. Он. обманул богов и не заплатил им за
работу.
Латона (правильнее — Лето) — мать Аполлона и Артемиды. См.
«Морские разговооы», 10.
Лахесис — одна из Мойр; назначала участь человека.
Лаэрт — царь острова Итака, отец Одиссея.
Леарх — сьм Атаман та, которого в припадке безумия убил отец.
Леда — возлюбленная Зевса, к которой он являлся в виде лебедя.
Ротила Зевсу дочь Елену и сына Полидевка (см. Диоскиры).
Лета («река забвения») — одна из рек подземного царства. Душа,
которая пьет из нее, забывает свою земную жизнь.
Ликаон — отец Каллисто.
Линкей — герой, знаменитый остротой зрения.
М
Марсий — фригийский сатир. Состязался с Аполлоном в игре на
флейте. Музы присудили побелу Аполлону, который по условию
состязания содрал с Марсия кожу.
Мая — возлюбленная Зевса. Родила от него бога Гермеса.
Медея— волшебница. Обманутая и брошенная своим мужем Ясоном,
из мести убивала рожденных от него детей.
Медуза — одна из горгон, убитая Персеем.
Мелеагр — герой калидснской охоты, убивший свирепого вепря.
Меликерт — см. Атамант.
Мея — фригийский бог.
Менады — спутницы Диониса. Опьяненные вином и близостью этого
бога, теряли рассудок, в неистовстве раздирали на куски живот-
ных и ели их мясо.
Менелай — сын Атрея, муж Елены. Был царем в Спарте, участвовал
в Троянской войне.
Минос — мудрый царь острова Крит. В подземном царстве стал
сульей умерших.
Митра — персидский бог света и добра.
Мойры — три богини судьбы, олицетворение неотвратимого Рока,
повелителя смертных и бессмертных.
Мом — бог злословия.
Музы — дочери Зевса, покровительницы наук и искусств. Все девять
муз живут на Олимпе и пением увеселяют пирующих богов.
Н
Нарцисс — красивый юноша-охотник. Не пожелал ответить на лю-
бовь бсотийской горной нимфы Эхо. В наказание боги заставили
его влюбиться в собственное изображение. Изнывая от этой
любви, он превратился в цветок.
Нектар — напиток богов.
327

Нереиды — дочери морского бога Нерея и его жены Дориды, пре-
красные и добрые морские нимфы.
Нефела — богиня облаков, мать Фрикса и Геллы (см. Атамант).
Нимфы — богини низшего разряда, олицетворения сил природы.
Были нимфы морские, речные, горные, нимфы рощ, лугов, полей
и т. п.
Ниоба — фиванская царица, мать шести сыновей и шести дочерей.
Превозносила себя перед богиней Латоной, у которой было толь-
ко двое детей — Аполлон и Артемида. Оскорбленные за мать, они
умертвили всех детей Ниобы, которая от горя окаменела.
Нирей — после Ахилла самый красивый из греческих героев, оса-
ждавших Трою.
Huс — мегарский царь с очень красивыми длинными кудрями.
Нот — южный ветер и бог, его олицетворяющий.
О
Одиссей — царь острова Итака. Хитрейший из греков, осаждавших
Трою. Его возвращение из Трои на родину длилось десять лет.
Он побывал даже в царстве мертвых, чтобы спросить душу про-
рицателя Тиресия, как добраться до отчизны (см. также По-
лифем).
Ойней — калидонский царь, отец Мелеагра.
Олимп — самый высокий горный массив Греции на границе Маке-
донии и Фессалии. По древнейшим представлениям, там нахо-
дилось жилище богов. Позже стали различать гору Олимп и
небесный Олимп, где живут боги.
Омфала — лидийская царица (см. Геракл).
Орифия — дочь афинского царя Эрехтея; была похищена богом
северного ветра Бореем и стала его женой.
Орфей — сын музы Каллиопы, фракийский герой и замечательный
певец. Слыл великим магом и астрологом.
Осирис — египетский бог; олицетворял оплодотворяющую силу
Нила.
От — могучий великан. Вместе с братом Эфиальтом хотел поста-
вить гору Оссу на Олимп, а на Оссу — Пелион, чтобы взобрать-
ся на небо и овладеть Герой и Артемидой. Аполлон поразил Ота
и Эфиальта своими стрелами
П
Паллада — имя Афины.
Пан — сын Гермеса, бог — покровитель стад и пастухов. У него
были рога, хвост, козлиная шкура, ноги и борода, хвост и воло-
сы по всему телу.
Панопа — одна из нереид.
Парис (Александр)—сын троянского царя Приама, судья в споре
богинь Геры, Афины и Афродиты о том, кто из них самая кра-
сивая. Присудил первенство Афродите, которая за это помогла
ему похитить Елену.
Пасифая — жена Миноса. Желая отомстить Миносу, Посейдон за-
ставил ее влюбиться в быка.
328

Патрокл — друг Ахилла, убитый Гектором. Безутешный Ахилл
жестоко отомстил троянцам и убил Гектора в поединке.
Пегас — крылатый конь (см. также Беллерофонт).
Пелей — царь фессалииского племени мирмидонян, отец Ахилла.
Пелид — сын Пелея (см. Ахилл).
Пелопиды — потомки Пелопса, сына Тантала. Над их родом тяго-
тело проклятие. Сыновья Пелопса — Атрей и Фиест.
Пенелопа — возлюбленная Гермеса. Родила от него бога Пана.
Пентей — фиванский царь. Запретил женщинам чествовать Диониса.
Был растерзан родной матерью и тетками, которые стали ме-
надами и в неистовстве приняли его за дикого зверя.
Персей — сын Зевса и Данаи (см. также Андромеда и Медуза).
Персефона — дочь Деметры. Была похищена Аидом, стала его же-
ной и царицей подземного царства. По решению Зевса, желав-
шего успокоить Деметру, она проводит две трети года с ма-
терью и только треть — с мужем в подземном царстве.
Пиритой — сын Зевса от жены Иксиона.
Пирифлегетонт («Пылай-река») — одна из рек подземного царства.
Питиокампт — разбойник, который разрывал захваченных путников
пополам, привязывая их к верхушкам двух согнутых сосен». Был
убит Тесеем.
Пития — нимфа, возлюбленная Пана.
Пифиец — прозвище Аполлона.
Плутон — другое имя Аида.
Плутос — бог богатства.
Подалирий — сын Асклепия; был, как и отец, врачом и в качестве
врача принимал участие в осаде Трои.
Полидевк — см. Диоскуры.
Полиид — отец Евхенора.
Полифем — киклоп, сын Посейдона (см. также Галатея).
Поллукс — см. Диоскуры.
Посейдон — брат Зевса, бог — верховный властитель моря и коле-
батель земли.
Потос — сын Афродиты, божество, олицетворяющее любовные же-
лания.
Приам — троянский царь, убитый греками при взятии Трои; отец
Гектора и Париса.
Приап — бог плодородия, покровитель полей и стад.
Прометей — титан. Обманул Зевса, став на сторону людей, когда
боги спорили с ними о том, какую часть животного надо при-
носить в жертву: думая, что перед ним жирное мясо, Зевс
выбрал кучу костей, которые Прометей прикрыл сверху жиром.
Прометей похитил с Олимпа огонь и принес его людям. По
приговору Зевса был прикован к скале на Кавказе; орел еже-
дневно клевал его печень. Освободил Прометея Геракл.
Протей — морское божество, владевшее даром прорицания и пре-
вращений.
Протесилай — первый из греков, убитый под Троей. Пал от руки
Гектора в момент высадки, едва успев спрыгнуть с корабля на
землю. Тронутые взаимной любовью Протесилая и его жены
боги отпустили его из Аида на три часа. Когда по истечении
этого срока он умер опять, вместе с ним умерла жена.
Пэан — см. Аполлон.
329

Р
Радамант — брат Миноса. После смерти стал судьей в Аиде.
Рея — сестра и жена Крона; мать Зевса, Геры и других олимпий-
ских богов. В позднюю эпоху ее отождествили с фригийской
Кибелой и чтил» под именем Великой матери богов.
С
Сабазий — азиатский бог, которого греки отождествляли с Диони-
сом.
Салмоней — смертный, пытавшийся равняться с Зевсом, который
поразил его за это молнией.
Сатиры — спутники Диониса, олицетворявшие буйную силу приро-
ды. Внешне напоминали бога Пана (см.).
Селена — богиня луны.
Семела — смертная женщина, возлюбленная Зевса, к которой он
являлся в облике человека. По коварному наущению Геры
Семела уговорила Зевса явиться к ней во всем величии, когда
же он приблизился со своими молниями, пламя охватило дом и
Семелу; умирая, она родила недоношенного Диониса. Зевс
зашил его себе в бедро и носил его там до полного срока, а
затем передал на воспитание Ино.
Сизиф — смертный; в наказание за коварство осужден) на вечный
бесплодный («сизифов») труд: в Аиде он вкатывает на высокую
гору каменную глыбу, которая, едва достигнув вершины, тут
же снова катится вниз.
Силен — сын Пана и нифмы, воспитатель и постоянный спутник
Диониса.
Сирены — богини, жившие н:а одном из островов Западного моря;
прекрасным пением завлекали путников и губили их. Про-
плывая мимо их острова, Одиссей привязал себя к мачте, а
товарищам залепил уши воском. Корабль благополучно
прошел мимо, спутники не пустили его к сиренам, как он ни
рвался.
Скилла и Харибда — морские чудовища, лежазшие на двух скалах
друг против друга на расстоянии выстрела из лука. Отнесен и
его товарищи должны были проплыть между ними. Опасаясь
Харибды, они подошли чересчур близко к Скилле, которая схва-
тила шестерых моряков и пожрала их.
Скирон — разбойник, который сталкивал путников в море, где их
пожирала огромная черепаха. Был убит Тесеем.
Стентор — участник Троянской войны, обладавший очень сильным
голосом.
Стикс — самая большая из рек царства мертвых.
Стимфальские птицы — птицы с медными перьями, которыми они,
как стрелами, поражали людей и животных. Жили на озере
Стимфале в Аркадии. Были перебиты Гераклом.
Т
Талое — медный великан, подаренный Гефестом критскому царю
Ми-носу. Сторожил остров Крит, обегая его за день трижды.
330

Тантал — фригийский царь, сын Зевса, допущенный на пиры богов.
Разгласил людям тайны, которые доверили ему боги, и за это
испытывает вечные муки в подземном царстве: голодает и томит-
ся жаждой, хотя стоит по горло в воде и видит прекрасные
плоды, висящие над самой его головой.
Тартар — та часть подземного царства, где преступники терпят
муки.
Телеф — сын Геракла. Был вскормлен ланью, так как мать покину-
ла его сразу же после рождения.
Тесей — царь Аттики. Очистил Грецию от разбойников (см. Кер-
кион, Питиокампт, Скирон) и совершил множество других по-
двигов. Спускался в подземное царство и едва там не погиб,
когда по приказанию разгневанного Аида прирос к скале, на
которой сидел. Освободил его Геракл. Похитил Елену (еще до
ее брака с Менелаем), которую, впрочем, отбили ее братья
Кастор и Полидевк.
Тиресий — слепой прорицатель из Фив, сохранивший свой пророче-
ский дар даже после смерти. В некоторых мифах рассказы-
вается, что одну половину своей жизни он был женщиной, а
другую — мужчиной.
Тиро — дочь Салмонея, к которой являлся Посейдон в образе ее
возлюбленного Эпинея, бога реки в Фессалии.
Тисифона («карающая за убийство») — одна из Эринний (см.).
Титаны — дети Урана и Геи; в их числе был и крон (см.). Титанов
победили олимпийские боги во главе с Зевсом.
Титий — великан. Пытался совершить насилие над Латоной. Был
убит богами и брошен в подземное царство, где два коршуна
вечно терзают его печень.
Тифон — чудовище, злейший враг богов.
Триптолем — царь Элевсина в Аттике, любимец Деметры. Богиня
подарила ему семена пшеницы и колесницу, запряженную кры-
латыми драконами. Летая на ней по всему миру, Триптолем при-
носил народам «дары Деметры», т. е. учил их земледелию.
Тритон — морской бог. Тритонами назывались также второстепен-
ные морские божества, полубоги-полулюди.
Трофоний — сын царя города Орхомен. Убил своего брата. На ме-
сте, где в наказание за это его поглотила земля, был устроен
оракул Трофония.
У
Уран («небо»)—муж Геи («земли»), которая родила от него тита-
нов (см. также Крон).
Ф
Фаэтон — сын Гелиоса и Климены (см. «Об астрологии», 19, где
рассказывается о гибели Фаэтона).
Феб — см. Аполлон.
Фемида — богиня, охранительница права, справедливости и порядка.
Феникс — священная птица. Состарившись, сжигает себя на костре
и выходит из пепла помолодевшей.
Ферсит — самый безобразный из греков, сражавшихся под Троей.
Был избит Одисеем за то, что поносил Агамемнона.
Фетида — одна из нереид, жена Пелея, мать Ахилла.
331

Фиест — брат Атрея (см.).
Филоктет — герой. Помог Гераклу при его самоубийстве. Славишся
как меткий стрелок из лука.
Финей — царь фракийского города Салмидесса, прорицатель. Ослеп-
лен богами за то, что открыл людям намерения Зевса.
Фон — египтянин, муж Полидамны, которая подарила Елене зелье,
дающее забвение несчастий.
Фракийские кони — кобылицы фракийского царя Диомеда, который
бросал им на съедение путников. Геракл победил Диомеда и
отдал тем же кобылицам, а самих кобылиц привел к Эврис-
фею, но тот отпустил их на волю.
Фрикс — сын Атаманта (см.) и богини Нефелы. На златорунном
баране прилетел в Колхиду.
Х
Хариты — богини красоты, веселья и радости.
Харон — старик, перевозивший мертвых через реки, окружавшие
подземное царство. За перевоз получал медную монету, кото-
рую при погребетии клали в рот мертвецу.
Химера — огнедышащее чудовище, спереди — лев, сзади — дракон,
в середине — коза. Была убита Беллерофонтом.
Хрис — жрец Аполлона. Его дочь захватили греки, осаждавшие
Трою, и сделали рабыней Агамемнона. Последний отказался
вернуть ее Хрису даже за большой выкуп. Аполлон отомстил
за своего жреца, поразив греческое войско чумою, которая пре-
кратилась лишь после возвращения Хрисы отцу.
Э
Эагр — отец Орфея.
Эак — предок рода героев — эакидов, отец Пелея и дед Ахилла. За
благочестие и кротость был любим богами и после смерти стал
одним из судей в подземном царстве.
Эакиды — потомки Эака (см.).
Эбал — отец Гиацинта.
Эврисфей — злой и трусливый микенский царь; в подчинении у него
был Геракл.
Эгей — афинский царь, отец Тесея.
Эгида — косматая шкура, которую носили на плечах боги (обычно —
Зевс и Афина). В бою служила щитом. Потрясая своей эгидой,
в которую была вставлена голова Горгоны, Зевс наводил ужас
на людей и богов.
Эгист — сын Фиеста (см.), убийца Агамемнона и возлюбленный его
жены Клитемнестры. Был убит сыном Агамемнона Орестом.
Эндимион — прекрасный спящий юноша, возлюбленный Семелы.
Эней — сын Анхиса (см.), великий герой, участвовал в Троянской
войне на стороне троянцев. После взятия Трои греками бежал
в Италию и положил основание Римскому государству.
Энипей — см. Тиро.
Эол — царь ветров, живущий на далеком острове в Западном море.
Радушно принимал Одиссея и подарил ему мешок со всеми
противными ветрами. Спутники Одиссея, надеясь найти в мешке
золото, развязали его и нечаянно выпусгили ветры.
332

Эригона — см. Икарий.
Эрида — богиня раздора.
Эриннии — богини проклятия, мести и мщения. Карали за нарушение
неписанных священных законов (например, за оскорбление или
убийство родителей).
Эрихтоний — древний афинский царь, сын Геи. Вырос из земли.
Эрот — сын Афродиты и Ареса, бог — возбудитель любви. Ему под-
властны и люди, и боги.
Эфиальт — см. От.
Эхо— горная нимфа. Была наказана Герой: не могла заговорить
первой и молчать, когда говорят другие (см. также Нарцисс).
Я
Ясон — герой, отправился на корабле Арго в Колхиду за шкурой
златорунного барана (см. Атамант и Фрикс). Благополучно вер-
нувшись на родину, подвергся страшной мести своей жены
Медеи (см.).

СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Лукиан (вступительная статья А. П. Каждана) 5
Разговоры богов, перевод С. С. Сребрного
1. Прометей и Зевс 35
2. Эрот и Зевс 36
3. Зевс и Гермес 37
4. Зевс и Ганимед 37
5. Гера и Зевс 40
6. Гера и Зевс 42
7. Гефест и Аполлон 44
8. Гефест и Зевс 45
9. Посейдон и Гермес 46
10. Гермес и Гслиос 47
11. Афродита и Селена 48
12. Афродита и Эрот 49
13. Зевс, Асклепий и Геракл 50
14. Гермес и Аполлон 51
15. Гермес и Аполлон 52
16. Гера и Латона 53
17. Аполлон и Гермес 54
18. Гера и Зевс 55
19. Афродита и Эрот 56
20. Суд Париса 58
21. Арес и Гермес 64
22. Пан и Гермеc 65
23. Аполлон и Дионис 67
24. Гермес и Мая 68
25. Зевс и Гелиос 69
26. Аполлон и Гермес 70
Прометей, перевод Б. В. Казанского ... 72
Морские разговоры, перевод С. С. Лукьянова
1. Дорида и Галатея 81
2. Киклоп и Посейдон 82
3. Посейдон и Алфей 84
4. Менелай и Протей 85
5. Панопа и Галена 86
6. Тритон, Амимона и Посейдон 87
7. Нот и Зефир 88
8. Посейдон и Дельфин 89
9. Посейдон и нереиды 89

10. Ирида и Посейдон 90
11. Ксанф и Море 91
12. Дорида и Фетида 92
13. Энипей и Посейдон 93
14. Тритон и нереиды 94
15. Зефир и Нот 95
Разговоры в царстве мертвых (отрывки), перевод С. С. Сребрного
13. Диоген и Александр 98
14. Филипп и Александр 100
16. Диоген и Геракл 102
17. Менипп и Тантал 103
18. Менипп и Гермес 104
19. Эак, Протесилай, Менелай и Парис 105
28. Менипп и Тиресий 106
30. Минос и Сострат 107
Совет богов, перевод С. П. Маркиша 110
Постановление 114
Зевс — трагик, перевод С. П. Маркиша 117
Зевс уличаемый, перевод С. П. Маркиша 142
Икароменипп, или Заоблачный полет, перевод С. С. Лукья-
нова 151
Харон, или Наблюдатели, перевод Н. П. Баранова 169
Гермес и Харон 169
Кронии, перевод С. В. Поляковой и И. В. Феленковской 184
Дважды обвиненный, или Судебное разбирательство (отры-
вок), перевод Э. В. Диль 189
Любитель лжи, или Невер, перевод И. И. Толстого 192
О скорби, перевод Н. П. Баранова 213
О жертвоприношениях, перевод Р. В. Шмидт 220
Об астрологии, перевод Н. Н. Залесского 226
О смерти Перегрина, перевод Н. П. Баранова 233
Александр, или Лжепророк, перевод Д. В. Сергеевского 248
Приложение
«Патриот, или Слушающий поучения». Псевдо-лукианов диа-
лог, перевод С. В. Поляковой и И. В. Феленковской 275
Примечания 287
Мифологический словарь 320

Печатается по постановлению
Редакционно-издательского сонета
Академии наук СССР
Редактор издательства Д. Е. Михневич
Технический редактор Т. В. Полякова
Корректор В. К. Гарди
РИСО АН СССР № 44-73В. Сдано в набор 15/VI 1955 г.
Подп. в печать 10/Х 1955 г. Формат бум. 84xl08 1/32.
Печ. л. 21=17,22. Уч.-изд. л 18.
Тираж 10 000. Т-05986. Изд. № 1114. Тип. заказ 1540.
Цена 12 р. 80 к.
Издательство Академии наук СССР
Москва, Б-64, Подсосенский пер., д. 21
2-я типография Издательства АН СССР
Москва, Шубинский пер., д. 10

ИСПРАВЛЕНИЯ И ОПЕЧАТКИ
Стра-
ница
60
84
94
128
133
143
271
286
288
289
290
314
327
330
331
Строка
20 св.
7 сн.
1 св.
8 сн.
2 сн.
8 сн.
8 св.
2 сн.
19 св.
10 св.
4 сн.
13—14 св.
5 св.
20 сн.
18 сн.
24 св.
Напечатано
друг
Аркидия
Тире
торговать
этого
С морем
схавитив
не
Таврике
Город
Аргоса
Селеты
Леомедонт
Мея
его
крон
Должно быть
вдруг
Аркадия
Тиро
торговаться
это
С морем самим
схватив
нет
Тавриде
Город на
Аргос
Селены
Лаомедонт
Мен
Одиссея
Крон
Лукиан