РЕВОЛЮЦИОННАЯ РОССИЯ 1917 года И ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС: НОВЫЕ ИСТОЧНИКИ, НОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ
Учреждение Российской академии наук
Институт славяноведения РАН
Постоянный представитель
Польской академии наук при РАН в Москве
РЕВОЛЮЦИОННАЯ РОССИЯ 1917 года И ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС: НОВЫЕ ИСТОЧНИКИ, НОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ
Москва 2009
Ответственные редакторы: доктор исторических наук М. Волос, кандидат исторических наук А. Орехов
Рецензенты:
доктор исторических наук В. А. Невежин, кандидат исторических наук Н. И. Бухарин кандидат исторических наук Т. А. Покивайлова
Революционная Россия 1917 года и польский вопрос: Новые источники, новые взгляды. Сборник статей польских и российских исследователей. — М.: Институт славяноведения РАН, 2009. — 336 с.
В сборнике публикуются исследования польских и российских ученых, представленные на международную научную конференцию, организованную 22—23 ноября 2007 г. усилиями Постоянного Представителя Польской Академии наук при РАН в Москве и Институтом славяноведения РАН.
В конференции приняли участие историки, политологи и литературоведы ведущих научных центров Польши (Институт истории ПАН, Университет им. Николая Коперника в Торуни) и России (Институт славяноведения РАН, Институт социологи РАН, Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова), специализирующиеся в изучении истории польско-российских и польско-советских отношений XX в. В публикуемых работах впервые в научный оборот вводятся новые документальные материалы, выявленные в архивохранилищах России, Польши, Болгарии, Белоруссии, Литвы, Украины, Чехии. Публикуемые материалы свидетельствуют о том, что рассмотренная в сборнике проблематика российских революций 1917 г. еще далеко не исчерпана, а новые архивные материалы ставят новые исследовательские задачи.
Сборник представляет интерес для историков-исследователей, преподавателей, аспирантов и студентов высших учебных заведений, а также для всех интересующихся актуальными проблемами новой и новейшей истории.
ISBN 978-5-7576-0220-2
© Институт славяноведения РАН, 2009
Приятно держать в руках сборник статей, содержащий итоговые материалы московской научной конференции, посвященной России в переломный для неё - и не только для неё - 1917-й год.
События, всколыхнувшие огромное государство, расположившееся на двух континентах, отозвались многозвучным эхом и обросли многообразными интерпретациями, которые по сей день увлекают исследователей и не оставляют в покое общественное мнение. Поэтому отрадно, что большая группа польских и российских специалистов, совершенно справедливо не обращая внимания на существующие иногда сегодня некие завихрения в наших отношениях, решила внимательнее присмотреться к революционной России, изучить её тёмные и светлые стороны. В таком контексте основной акцент был сделан на то, как повлияли российские события на Польшу или же на тех поляков, которые тем или иным образом были вовлечены в эти процессы. Народ, обретший свободу после почти полутора веков неволи, сразу оказался в конфронтации с нарождавшимся тоталитаризмом, который впоследствии в значительной степени определил ход развития событий практически на протяжении всего XX века.
Хотелось бы высказать слова восхищения и благодарности - исследователям, участникам конференции, за их добросовестный труд, а нередко и новаторский подход в своей работе. Это позволяет нам, гражданам новой Польши и новой России, глубже понять совместно проживаемую историю. Для соседей такой диалог имеет непреходящую ценность - это для нас важный знак, внушающий веру в дальнейшее сотрудничество.
Давайте продолжать наш путь в этом направлении.
Ежи Бар
Посол Республики Польша в Российской Федерации
Слово от редакторов
Сборник исследований, предлагаемый вниманию читателей, является итогом работы международной научной конференции «Революционная Россия 1917 г. и польский вопрос. Новые источники, новые взгляды», состоявшейся 22—23 ноября 2007 г. в Москве. Конференция была организована совместными усилиями Постоянного Представителя Польской Академии наук при РАН в Москве и Институтом славяноведения РАН. Ученые Польши и России посвятили тематику своих исследований 90-й годовщине двух российских революций — Февральской и Октябрьской, которые оказали весьма существенное, можно сказать ключевое влияние на стремления польского народа к национальной независимости.
Цель организаторов конференции заключалась не только в том, чтобы напомнить о важных событиях в польско-российских отношениях в переломный период истории России, но также продемонстрировать новые исследовательские проблемы, неизвестные до сих пор исторические источники, а стало быть, и новый взгляд на магистральные проблемы совместного прошлого.
В конференции участвовали исследователи из ведущих научных центров Польши и России. С польской стороны это ученые Института истории ПАН в Варшаве, а также Университета им. Николая Коперника в То-руни, специализирующиеся в изучении истории польско-российских и польско-советских отношений в XX столетии. С российской стороны — сотрудники Института славяноведения РАН, Института социологии РАН, Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Кроме историков, в конференции участвовали также политологи, филологи, литературоведы. Рядом с известными исследователями, имеющими значительные научные достижения, в конференции активно участвовала большая группа молодых ученых.
С приветственным словом к участникам конференции обратился Посол Республики Польша в Российской Федерации Ежи Бар.
Публикуемые в сборнике работы являются расширенными версиями докладов и выступлений в дискуссии, состоявшейся в тематических рам-
4
Слово от редакторов
ках конференции. Нередко они выходили за хронологические рамки, обозначенные в заголовке сборника. Такое намерение, однако, выглядело вполне целесообразным, так как отражало стремление показать читателю широкий фон событий, разворачивавшихся в охваченной революциями России, проанализировать их причины и конкретные результаты, порою далеко идущие в своих социально-политических последствиях.
Достаточно широки географические рамки исследованной темы. Большинство авторов сосредоточивает свое внимание на событиях, которые имели место на европейской части России, а также на польских, украинских и белорусских землях. Затронуты проблемы, касающиеся отношения болгар к польскому вопросу в годы Первой мировой войны, создания польской армии, сформировавшейся в далекой Сибири в период революции и гражданской войны.
Книга состоит их трех разделов. Первый из них, включающий статьи Эугениуша Дурачинского, Светланы Фалькович, Инессы Яжборовской и Александра Липатова, показывает широкий фон событий с разных точек зрения и в разных контекстах. Второй раздел содержит тексты, тематика которых отражает события периода Первой мировой войны и Февральской революции 1917 г. (Григорий Шкундин, Геннадий Матвеев, Дорота Михалюк, Ванда Роман, Мария Крисань). Третий, наиболее обширный раздел книги, состоит из статей Елены Борисёнок, Мариуша Волоса, Яна Висьневского, Ирины Михутиной, Альбины Носковой, Александра Коханьского, Вадима Волобуева, Виктора Хорева и относятся к проблематике Октябрьской революции, ее значения и влияния в истории поляков и русских, а также последствий, которые она принесла обоим народам.
Публикуемые исследования свидетельствуют о том, что проблематика российских революций 1917 г. еще далеко не исчерпана, а обнаруженные авторами статей в архивах неизученные документальные источники ставят новые исследовательские задачи, побуждают к продуктивным дискуссиям.
Публикация подготовлена в рамках программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН «Власть и общество в истории».
М. Волос, А. Орехов
I. Россия и Польша в пространстве войн и революций
Э. Дурочински
От победы большевиков в ноябре 1917 года до создания советской сверхдержавы (взгляд со стороны)
В настоящей работе я собираюсь высказать некоторые соображения, которые одним лишь напомнят хорошо известные события, а другим, не исключено, покажутся спорными. Я, однако, надеюсь, что среди читателей этого текста найдутся и те, кто увидит в нем своего рода преамбулу возможной конструктивной дискуссии.
Февральская революция 1917 г. положила начало процессу распада великих держав Центрально-Восточной Европы, открыв страницу совершенно новой главы истории нашей части континента. Свергая монархии и провозглашая республики, политические силы России, а позднее Австро-Венгрии и Германии не были оригинальны. Этот исторический процесс значительно раньше начала Франция, но с точки зрения истории держав восточной части Европы, это был воистину революционный перелом, предпосылки которого некоторые наблюдатели и аналитики заметили уже на рубеже XIX и XX вв. Они ожидали крупного вооруженного конфликта в Европе, который должен был, как минимум, подорвать основы власти трех императоров. Первым проигравшим оказался Николай II, но победившим попытка строительства демократической России не удалась и, видимо, удастся не могла. Первые шаги российской демократии не выдержали столкновения с новым революционным переворотом, совершенным не очень тогда еще сильной партией, руководимой из-за границы В. И. Лениным.
В основе победы большевиков в ноябре 1917 г. лежало много предпосылок. Об очередности и значении каждой из них историки и политологи спорят уже десятки лет, и ничто не предвещает того, что эти споры скоро угаснут. Впрочем, когда речь идет о событиях крупных и переломных, это явление повсеместное. А то, что случилось 90 лет назад в России, без сомнения, относится именно к таким событиям. Ведь историческое значение той победы партии Ленина заключается не только в том, что оно определило последующие несколько десятков лет российской истории, эта победа оказалась в списке ключевых, самых важных событий всеобщей истории. Поэтому когда мы говорим о пути, который преодолело
8
Э. Дурачински
российское государство с ноября 1917 по декабрь 1991 гг., не следует забывать о международном контексте всех составляющих этого пути. Я имею в виду влияние внешней конъюнктуры на внутреннее развитие большевистского государства, а также возрастающую роль последнего в истории международных отношений. Одним словом, путь большевиков от победы 1917 г. до строительства и укрепления и, в конце концов, до падения советской сверхдержавы — это интегральная часть всеобщей истории XX в. с изменяющимся значением советского фактора. Однако независимо от фаз этих изменений этим фактором невозможно пренебрегать или исключать его из картины мира.
В свое время западные аналитики и футурологи спорили о том, кто будет доминировать в мировой политике в XX в. В этой связи следует напомнить слова из «Дневника» И. М. Майского, датированные весной 1943 г. 10 марта он записал такую мысль: «Чьим будет XX век? Американцы утверждают, что их». По мнению Майского — России. В XXI в. мир будет социалистическим. «С 1917 г наступает смена цивилизации. Капиталистическая уступает место социалистической». XX век станет столетием перехода от капитализма к социализму. «СССР, — писал Майский, — восходящее солнце, солнце Соединенных Штатов заходит»1. Правда ли он так думал?2 Или, может, это было его прочтение идеи Сталина?
2 апреля того же года после встречи с У. Черчиллем посол записал, что, прощаясь, британский премьер-министр говорил словно самому себе: «Мы идем на встречу с новой эпохой... Это будет Russian Age. Никогда от Черчилля я не слышал подобных слов, хотя, может, это только игра...»3. Были ли это первые догадки о сталинских надеждах на создание советской сверхдержавы — сказать трудно, но о них стоит помнить хотя бы потому, что они были зафиксированы в марте и апреле 1943 г. До окончания войны было все же еще далеко и только ее исход мог сделать реальными имперские идеи такого рода.
Когда XX в. подошел к концу, многие авторы писали о нем, как о времени ужасных войн, геноцида, революций, диктатур, рождения и падения тоталитарных систем, грандиозных достижений науки и техники, исчезновения колониализма, развития демократии и рыночной экономики, массовой культуры, поражения различных утопических концепций переустройства мира и человека, а также еще многих желательных и нежелательных явлений. Один из самых известных польских писателей, Веслав Мысьливский, сказал в октябре 2007 г., что «XX век был столетием великих надежд и великих поражений»4. Думаю, эту краткую, но точную мысль можно отнести и к 1917 г., и к двум российским револю -
От победы большевиков в ноябре 1917 года до создания сверхдержавы
9
циям Обе они вселяли большие надежды. Февральская закончилась великим, показательным крахом. Октябрьская сначала вызвала огромный энтузиазм части населения, но практически одновременно началась необычайно кровавая и ожесточенная гражданская война, а по прошествии нескольких лет, как позднее определил Л. Д. Троцкий, наступил российский термидор, победа сталинизма и в итоге — его постепенный крах, как всеобъемлющего по замыслу и реализации идеологического и политического проекта.
Когда 24 июня 1945 г. на Красной площади И. В. Сталин с трибуны мавзолея наблюдал, как маршал Г. К. Жуков принимал доклад маршала К. К. Рокоссовского о том, что построенные войска готовы к триумфаль ному параду Победы, он, Сталин, остался единственным из трех самых известных в XX в. диктаторов и тиранов. Муссолини итальянские партизаны расстреляли 28 апреля 1945 г., а Гитлер двумя днями позже совершил самоубийство. Все они думали о создании империй, но одному Сталину это удалось сделать. Летом 1945 г. он стоял во главе сверхдержавы, создавал внешнюю империю СССР, мог считаться императором и, без сомнения, им являлся. Осознание этого факта он выразил под конец жизни в речи 14 октября 1952 г на XIX съезде КПСС, провозгласив, что партия является единственным наследником демократических идеалов5. Он утверждал, что от либерализма мировой буржуазии не осталось и следа. «Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Думаю, это знамя поднимут представители коммунистических и демократических партий и понесут его вперед, сплачивая вокруг себя большую часть народа», — можно додумать недосказанное — во главе с Советским Союзом.
Сегодня эти слова выглядят скорее смешно, но тогда, через несколько лет после победы в войне 1941—1945 П'. и после завершения вступительной фазы реализации аксиомы Сталина, они воспринимались совершенно иначе. Быть может, как новая версия давних лозунгов Коминтерна о мировой социалистической революции.
Четвертью века раньше ситуация была совсем иной6. Россия после победы большевиков в 1917 г. была государством очень слабым. Большевистская власть представлялась наблюдателям и аналитикам недолговременной игрой истории не потому, что Россией правил В. И. Ленин с командой профессионально неподготовленных людей, но вследствие катастрофически проигранной войны с Германией, экономического Дефицита, цивилизационной отсталости, истощающей гражданской войны, международной изоляции.
10
Э. Дурачннски
Сталин позднее скажет, что Россию часто били, так как она была слабой и отсталой7. Поэтому большевики искали различные средства чтобы поднять страну из руин. Самым эффективным из них оказался тогда НЭП. Но НЭП не мог привести к такому социализму, о котором думал Ленин. Спасением также должна была стать ленинско-троцкистская вера в мировую или хотя бы европейскую революцию. Ее перечеркнуло или, по крайней мере, отодвинуло — как считалось, на какое-то время — поражение в войне с Польшей в 1920 г. В свою очередь, проводившаяся более десяти лет политика борьбы против Версаля и Лиги наций, должна была служить делу революции, но по истечении этого срока стало ясно, что Версальская система сопротивляется различным попыткам поднять революционную волну. Этот путь, таким образом, не вел к преодолению международной изоляции СССР. Единственным настоящим достижением, с точки зрения Кремля, стало Рапалло, но и это советско-германское соглашение не могло стать средством долгосрочной и полной ликвидации опасности санитарного кордона, поэтому следовало искать и другие способы. Необходимо было примириться с Версальской системой и вступить в Лигу наций.
Когда мы сегодня говорим о пути России и процессе складывания предпосылок строительства советской державы, а позднее сверхдержавы, мы имеем в виду несколько разных фаз и этапов, в которых имели место не только историческая непрерывность, но и очень существенные различия между политическими концепциями и реальной политикой элиты власти, хотя и то, и другое было делом, формально самым тесным образом связанным с этой самой политической партией. Это она добилась завоевания власти и закончила свою историю строительством сверхдержавы и затем ее упадком.
Были ли сталинская и хрущевская версии геополитики продолжением ленинско-троцкистского видения мировой революции? Вопрос подлежит обсуждению, хотя представляется, что эта геополитика уходила корнями скорее в своеобразную адаптацию достижений политической мысли Англии и Франции, чем в большевистскую утопию Октябрьской революции.
Возвращение России статуса великой державы и затем процесс обретения ею положения сверхдержавы неразрывно связаны с именем Сталина. Из реально существовавших ранее направлений в российской политической мысли демократические течения были разбиты самыми первыми. Большевики и их Красная армия сокрушили лагерь своих противников. К счастью для В. И. Ленина, этот лагерь не сумел полностью консолидировать свои силы и отказаться от политических амбиций от
От победы большевиков в ноябре 1917 года до создания сверхдержавы
1 1
дельных лидеров белых. А рядом с Лениным был Троцкий, который стал подлинным и чрезвычайно талантливым организатором Красной армии. Без этих двух факторов сложно представить успех большевиков в гражданской войне. А без этого строительство социалистического, как его назвали, государства могло стать лишь несбыточной мечтой. Победа и создание организационных звеньев партии и государственного аппарата, а в нем структур красного террора, было первым и чрезвычайно важным, даже решающим, шагом в реализации программы Ленина. Но с точки зрения долгосрочного развития самой важной задачей было восстановление и перестройка экономики и образования. Без этого идея преодоления отсталости России осталась бы такой же утопией, как мировая революция и возвращение государству статуса великой державы, статуса имеющего вес участника игры держав на мировом уровне.
Большевистская власть начала необычайно сложный процесс вырывания страны из пояса отсталости и выведения ее на путь стремительного восстановления и радикальной модернизации народного хозяйства, особенно это характерно для времени сталинской «революции сверху». Однако в то же время перестройка сельского хозяйства, начатая в годы ускоренной коллективизации, не привела к ликвидации дефицита производства продовольственных товаров, и это слабое место советская экономика не преодолела до конца существования СССР.
В свою очередь, «островной» расцвет оборонной промышленности не повлиял на полную ликвидацию технологического разрыва между Советским Союзом и наиболее развитыми капиталистическими странами. Плановая экономика постоянно проигрывала гонку со свободной рыночной экономикой. Подобным образом дело обстояло и с производительностью труда.
Из всей гаммы средств строительства сильного государства я обращу внимание только на некоторые:
1.	Деспотическая, авторитарная, а затем тоталитарная8 власть, стоящая за ленинской формулой диктатуры пролетариата.
2.	Постоянно расширяющаяся и совершенствуемая система репрессий в отношении действительных, потенциальных, предполагаемых и многочисленных вымышленных противников. Институты этой системы известны под аббревиатурами ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, КГБ, к ним относится также гигантская структура лагерей (ГУЛАГ), через которые прошли миллионы лагерников. Теоретической базой системы стал сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мере успехов в строительстве социализма. Из него вырастала политическая категория «врагов
12
Э. Дурачински
народа». Жертвой всех этих структур террора пали не подсчитанные полностью до сих пор миллионы людей.
3.	Невероятно развитая централизация государственной власти с решающим все вопросы московским центром. Хотя изначально это формально должна была быть федерация, что нашло отражение в названии государства в 1922 г. и в сталинской конституции 1936 г.
4.	Главная общественная сила государства, со временем ставшая новым классом, костяк которого составила партократия и так называемые выдвиженцы.
5.	Имеющий абсолютную власть правитель, которым приблизительно с 1929 г. стал И. В. Сталин9. Как известно, он решал все. В 1922 г. он стал Генеральным секретарем партии, но его власть постоянно расширялась, а этому процессу сопутствовали трения и борьба в руководстве партии. Сначала Сталин в союзе с Л. Б. Каменевым и Г. Е. Зиновьевым победил Л. Б. Троцкого, потом дуэт Сталин-Бухарин низверг Каменева и Зиновьева, и, наконец, Сталин при поддержке своей группы и аппарата репрессий избавился от Бухарина и его уже немногочисленных сторонников. Позднее диктатор делал еще кое-какие перестановки, но его стержневая небольшая группа, опираясь на новый класс и репрессивный аппарат, удержалась на вершине советской пирамиды власти. Возможно, если бы не его смерть, была осуществлена еще одна, более обширная, кадровая рокировка. Те, кто составлял в ограниченном руководстве партии и государства так называемую группу вождя, целиком от него зависели и были слепо ему преданы.
Сталинский тоталитаризм, поддерживаемый все бульшими массами населения, стал главным орудием преобразования поначалу слабого государства в державу. Своеобразной национальной идеей тирана стало стремление не только возвратить России международное положение, которое она занимала до 1914 г., но и превратить ее в державу, способную играть ведущую роль в международных отношениях. И этой цели ценой миллионов человеческих жизней он достиг. Был ли альтернативный, но реальный путь добиться того же? Не думаю, что кто-то готов дать убедительный ответ на этот вопрос. Несмотря на то, что различных гипотез было много, в России для них не было благоприятной почвы. Какие бы юридические формулировки и моральные оценки не использовать для самого сурового осуждения сталинского террора в целом и Великого террора 1937-1938 гг. в особенности, нельзя отрицать, что в результате этой преступной политики процесс смены элит и укрепление той их части, которая завоевала доверие параноидального диктатора, достиг своей куль-
От победы большевиков в ноябре 1917 года до создания сверхдержавы 1 3 -------
минации10. Именно эта часть подчинила мысли и действия подданных Сталина, именно она вместе с ним создала сталинизм или коммунистический вариант тоталитаризма. У последнего, разумеется, были свои источники и этапы развития, а также черты, отличающие его от итальянского и германского тоталитаризма.
Исходным пунктом стратегической и политической мысли И. В. Сталина была его уверенность в том, что новая империалистическая война неизбежна. Возможно, он был первым последовательным сторонником того мнения, что рано или поздно конфликты интересов и амбиции держав выльются в новую мировую войну. Этот прогноз он озвучил уже в 1925 г.11 С течением времени он все чаще к нему обращался, и в марте 1939 г. на XVIII съезде партии констатировал, что империалистическая война стала фактом12. Как известно, сформулировав прогноз таким образом, он также объявил, что Советский Союз не останется в бездействии, а примет участие в войне, и участие это станет решающим13. Зная дальнейший ход событий, историк имеет право утверждать, что кремлевский диктатор не ошибся, что его предположения оказались верными.
Такой прогноз должен был породить программу строительства сильного государства. Его опорой должны были стать оснащенные современным оружием и умелые на поле боя вооруженные силы, все знающий и видящий репрессивный аппарат, максимально дисциплинированный и централизованный аппарат власти, средства массовой информации, самым тесным образом подчиненные партократии, которая постоянно контролировала прессу, радио и позднее зарождающееся телевидение и применяла к ним репрессивные меры. Пропаганду превратили в необыкновенно важный инструмент власти над умами жителей СССР.
Приблизительно с середины 1930-х годов к приоритетным задачам в деле строительства сильного государства относились программы фор мирования нового общества, в авангарде которых, как мне представляется, стояла программа формирования советского человека (homo sovie-ticus), социалистической интеллигенции, социалистической деревни и крестьянства, социалистической дружбы народов СССР и last but not least — элиты советской власти и элиты общества. Если взглянуть на реализацию этого гигантского проекта перестройки психики жителей сталинского государства с перспективы XXI в., сразу напрашивается гипотеза, что ее попытка оказалась неудачной. В ее результате не был создан ни устойчивый и окончательно сложившийся тип homo sovieticus, ни однородный социалистический советский народ. Трудно также говорить о формировании социалистического советского общества, не вспоминая
14
Э. Дурочински
уже о фиаско действий, направленных на создание прочной дружбы народов СССР. Несмотря на это, я лично полагаю, что большие или меньшие ростки всего этого можно было разглядеть невооруженным глазом.
В то же время нельзя отказать И. В. Сталину в трех достижениях. До того как началась Вторая мировая война, Советский Союз, во-первых, был уже промышленной страной, во-вторых — сформировавшимся советским тоталитарным государством и, в-третьих — значимым и признанным игроком в европейской и даже мировой политике. Кроме того, а может быть и прежде всего, диктатор знал, что пользуется мощной поддержкой более молодых поколений, которые видели в нем настоящего вождя, героя и строителя социалистической державы.
Трудно сказать, когда у Сталина родилась идея великодержавной политики, но можно сказать, что она была тесно связана с его пониманием геополитики. Он был последовательным сторонником представлений XVHI и XIX вв. о том, что решающими для силы государства являются размер территории и немного позднее — манипуляции по расширению сферы влияния и сферы интересов. Все территориальные приобретения СССР были делом Сталина. Его же творением была внешняя империя Советского Союза, позднее названная социалистическим лагерем, основанным на тесной зависимости от Москвы стран так наз. народной демократии. Что же касается того элемента геополитики, который заключался в завоевании новых сфер влияния, то он достиг своего апогея во времена Н.С. Хрущева. Тогда уже никто не думал о мировой социалистической революции в ленинско-троцкистской версии, но сфера влияния СССР по-прежнему расширялась.
Победа революций на Западе непосредственно после победы большевиков в ноябре 1917 г., возможно, придала бы советскому' социализму и российскому государству иную форму и содержание. Но надежды на такую революцию оказались нереалистичными, несмотря на поддержку их Коминтерном, и окончательно угасли на рубеже 20-х и 30-х годов. Большевики должны были строить свое государство сами. Среди инструментов строительства социалистической державы особое место заняли внешняя политика, дипломатия и эффективная разведка. Как уже говорилось, первым серьезным достижением в этой области было советско-германское соглашение в Рапалло и, как его следствие, берлинский договор 1926 г. И тот, и другой разрывали цепь международной изоляции Советской России. Позднее вступление в Лигу наций, которое de facto означало признание Версальского договора, ввело СССР в крут международной общественности, который в большинстве своем составляли демократиче
От победы большевиков в ноябре 1917 годе до создания сверхдержавы
15
ские государства во главе с Великобританией и Францией. Западные державы тогда егце могли обойтись без большевистской России, но последней на дальнейшую перспективу была необходима перемена в отношениях с наиболее развитыми странами, поскольку ее лидеры поставили перед собой цель осуществить технологический скачок. Благодаря этому Советский Союз был уже недалек от того, чтобы вступить на путь, двигаясь по которому, он мог превратиться из великой державы в сверхдержаву. При этом оказалось, что массовые репрессии и Великий террор 1937— 1938 гг не только укрепили сталинизм как советский тип тоталитаризма, но и не настолько ослабили государственные структуры и военные возможности, чтобы полностью перечеркнуть шансы Красной армии в ожидавшемся крупном европейском вооруженном конфликте. Однако прежде чем он разразился, мюнхенская конференция 1938 г. сломала окончательно Версальскую систему, создав одно из условий поворота в советско-германских отношениях, кульминационным моментом которого стали пакты, подписанные в августе и сентябре 1939 г. И. Риббентропом и В. М. Молотовым. Независимо от их морально-политической оценки, они стали доказательством того, что без СССР не удастся разрешить ни одну крупную международную проблему. Великая социалистическая держава, связанная пактами с Берлином, вступила на путь, ведущий к положению сверхдержавы. Благодаря подписям, поставленным в августе и сентябре, Москва — а точнее Сталин — могла приступить к политике нападений и захватов, жертвой которых стали Польша, Финляндия, Румыния и три прибалтийских государства. Им сопутствовали массовые репрессии. Особенно сильно их ощутили граждане Речи Посполитой, а самым трагическим символом этого стало катыньское преступление. Заметим в связи с этим, что территориальные приобретения СССР 1939—1940 гг. под конец войны были de facto признанны англосаксонскими державами, а самая длинная европейская граница СССР того времени существует до сих пор и, к счастью, не является предметом конфликта с новыми восточными соседями Польши. СССР нет уже 16 лет, а восточная граница Польши, которую установили Риббентроп и Молотов, то есть Гитлер и Сталин, после незначительных коррективов осталась.
Возвращаясь к политике строительства сильной России, следовало бы задать вопрос: ослаблял ли сталинизм этот процесс или, напротив, облегчал? Думаю, что правильный, корректный с научной точки зрения, однозначный ответ сформулировать не удастся. Можно лишь сказать, что избранная Сталиным модель политики соотносилась с его проектом
16
Э. Дурачински
модели социализма и формы общественно-политической советской сверхдержавы.
Ключевым этапом в создании реальных предпосылок формирования советской сверхдержавы были 1943—1945 гг., то есть время от победы в Сталинградской битве, через решения, договоры и соглашения, принятые лидерами трех великих держав коалиции на конференциях в Тегеране и Ялте и до занятия Красной армией Берлина и Потсдамской (Берлинской) конференции. Сталинградская битва положила начало этому процессу, занятие советскими войсками Центрально-Восточной Европы означало победу аксиомы Сталина14, создание Организации Объединенных Наций и юридическое оформление места СССР в Совете Безопасности ООН узаконили положение Советского Союза, как одной из важнейших мировых держав. Постановления Берлинской конференции подтвердили роль советской державы как гегемона и покровителя всей Восточной Европы. К важным предпосылкам занятия СССР такого положения в мире следует отнести победу коммунистов в Китае и рост значения подчиненных Москве коммунистов Западной Европы (Франция, Италия). Нельзя также оставлять без внимания левую ориентацию значительной части интеллигенции, заметную даже в Соединенных Штатах, и особенно развитие в Азии и Африке национальных освободительных движений, искавших поддержки у Советского Союза.
Процесс формирования Советского Союза как сверхдержавы продолжался довольно долго и был связан с «холодной войной», унификацией общественного строя в странах так называемого лагеря стран народной демократии, освоением ядерной техники, но самым ярким событием стало опережение Соединенных Штатов в космических исследованиях.
В 1950-е годы в военной сфере СССР уже являлся бесспорной сверхдержавой, хотя материальное состояние населения было все еще намного ниже, чем в других великих державах с рыночной экономикой, не говоря уже о материальных и цивилизационных стандартах конкурирующей сверхдержавы, то есть Соединенных Штатов. Самым разительным и симптоматичным различием в этой области был уровень автомобилестроения и производства бытовой техники, жилищного строительства и состояние обеспечения магазинов товарами.
Пока продолжалась холодная война, советская сверхдержава с большим трудом удерживала этот статус. Четко обозначившееся поражение в холодной войне при одновременной необходимости не проведенных структурных реформ в СССР, усиливающихся центробежных тенденциях и росте амбиций национальных советских республик, определили при
От победы большевиков в ноябре 1917 годо до создания сверхдержавы
17
ближение конца истории Советского Союза как сверхдержавы. Существенную роль в этой трансформации сьпрала мирная революция «Солидарности» в Польше, а также растущее воздействие на мировую общественность учения папы Иоанна Павла II.
В искоренении наследия сталинизма исключительно важную роль сыграла политика гласности и перестройки М. С. Горбачева, что, конечно, занимает определенное место в истории советской сверхдержавы.
Этот продолжавшийся довольно долго процесс деградации великодержавной роли государства, строительство которого начали в ноябре 1917 г. В. И. Ленин и большевистская партия, закончили в воскресенье 8 декабря 1991 г. в Беловежской пуще президенты России, Украины и Белоруссии Борис Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич, поставив свои подписи под текстом соглашения о прекращении существования Советского Союза.
Ослабление советского тоталитаризма, начавшееся с середины 50-х годов минувшего столетия, не пошатнуло сразу сталинскую сверхдержаву. Напротив. Я полагаю, что пик мощи СССР как сверхдержавы пришелся на годы преобразования советского тоталитаризма в советский авторитаризм. Нельзя, однако, отрицать, что уже скоро начали формироваться предпосылки, которые вели к постепенному отмиранию империалистических черт советской сверхдержавы. В процессе ослабления роли СССР как сверхдержавы и сокращения его влияния на демократические силы в западном мире существенное место заняло подавление венгерской революции в 1956 г., усиление роли реформаторских сил в Польше, нарушающих идеологические догматы ВКП(б)—КПСС, а также итальянский еврокоммунизм. Особое значение для прогрессирующего ослабления советской сверхдержавы сыграл совете ко-китайский конфликт и рост влияния Пекина во многих странах Африки и Азии. Однако первостепенную роль сыграло отсутствие у Советского Союза реальных возможностей противостоять стремительно нарастающему научному и технологическому превосходству США.
В заключение я хотел бы поставить вопрос: что принесли России победа большевиков в ноябре 1917 г. и несколько десятилетий строительства так называемого реального социализма?
1.	На месте дореволюционной системы классовых привилегий и социального неравенства со временем, особенно в послевоенные годы, расцвел новый привилегированный класс.
2.	Народовластие, которое должно было стать новой чертой рождающегося социалистического государства, приняло форму новой бюрокра
18
Э. Дурачински
тии, основой которой стала партократия, а мнимым символом так называемой социалистической демократии стала конституция 1936 г., заслуженно названная сталинской. Ее необычайно внимательный редактор в докладе на XVIII съезде партии в марте 1939 г. наделил ее званием «самой демократической в мире»15. Не случайно российский биограф Сталина назвал его «виртуозом лжи»16.
3.	Вместо свергнутого еще Февральской революцией царского деспотизма пришла небывалая в истории, сеющая повсеместный страх и пожинающая урожай в виде миллионов человеческих жизней и до сих пор не подсчитанной массы репрессированных, тирания сталинизма.
4.	Самым большим достижением времен строительства советской сверхдержавы стала всеобщая доступность благ, которые предлагали просвещение и расцвет точных и технических наук, но это при догматизме и косности «марксистско-ленинских» — читай сталинских — общественных наук.
Важным сегментом государственной политики была культура, символом которой стал выдуманный Сталиным и Ждановым социалистический реализм. Несмотря на свою примитивность, он все-таки не смог уничтожить достижения ведущих композиторов, режиссеров театра и кино и даже некоторых поэтов и прозаиков. В целом, история СССР — это время значительного цивилизационного развития, хотя его уровень до сих пор не достиг стандартов наиболее развитых стран мира.
Самым важным в общемировом и историческом масштабе достижением советской сверхдержавы была его роль в победе над гитлеровским Третьим Рейхом.
И в заключение еще один вывод: без победы большевиков в ноябре 1917 г. не было бы, видимо, российской сверхдержавы, и точно не было бы сталинского варианта тоталитаризма.
Примечания
’Архив внешней политики РФ. Ф. 017а. On. 1. Д. 10. П. 2. Л. 87.
1 Эхо этих размышлений слышно в известном меморандуме И.М. Майского от 10 января 1944 г. — В кн.: Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953 гг. Т. I. 1944—1948 гг. Документы. Отв. редактор Т. В. Волокитина. М, 1999. С. 23—48.
3	Дневник И. М. Майского.
4	Gazeta Wyborcza, 5.10.2007.
s	См.: Хроника России. XX век. М., 2002. С. 623.
6	См.: Pipes R. Rosja bolszewikow. Warszawa, 2005.
От победы большевиков в ноябре 1917 года до создания сверхдержавы
19
’	Stalin J Dziela. Т. 13. Warszawa, 1951. S. 52.
8	Borejsza J IV Faszyzm wloski, nazizm i stalinizm. Trzy totalitaryzmy z pespektywy XXI stulecia // Cywilizacja europejska.Wyklady i eseje. Pod red. M. Kozminskiego. Warszawa, 2004.
9	Tucker R. C. Stalin in Power. The Revolution from above 1928—1941. Это второй том биографии Сталина, изданный в 1997 г. в Москве в русском переводе под названием «Сталин у власти 1928—1941. История и личность». См. также: Wolkogonoyv D. Stalin wirtuoz klamstwa, dyktator mysli. Warszawa, 2006; Service R. Stalin a Biography. Cambridge, Massachusetts, 2005.
10	Conquest R. The Great Terror: Stalin’s Purge of the Thirties. New York, 1973. Другой западный автор (Malia M. Sowiecka tragedia. Historia komunistycznego imperium rosyjskiego 1917—1991. Warszawa, 1998. S. 280) полагает, что Великий террор был второй «революцией сверху» Сталина.
11	Stalin J Dziela. Т. 7. S. 23.
l2	Stalin J. Zagdnienia leninizmu. wyd. VI. Warszawa, 1954. S. 775.
13	Stalin J. Dziela. T. 7. S. 24.
мЭто определение использовал западный исследователь У. Ф. Кимболл (Roosevelt, Churchill i II wojna swiatowa. Warszswa, 99, passim. Перевод с английского) в отношении слов И. В. Сталина, сказанных в апреле 1945 г. маршалу И. Броз Тито: кто занимает какую-то территорию, тот и устанавливает там собственное устройство. Это напоминало латинскую формулу, принятую во время Аугсбургского религиозного мира 1555 г.: cuius regio, eius religio.
15	Stalin J. Zagadnienia leninizmu. S. 784.
16	IVolkogonow D. Op. cit.
С. М. Фалькович
Польский вопрос в трех российских революциях
Польский вопрос исчез с арены международной политики в 70-е гг. XIX в. К этому времени произошло объединение Германии и возникла Германская империя, Австрийская монархия укрепилась, преобразовавшись в дуалистическое Австро-Венгерское государство, а Россия оправилась после поражения в Крымской войне. Таким образом, три державы, разделившие Речь Посполитую, укрепили свое положение, перспективы возникновения международных конфликтов в пользу Польши не было, бороться же в расчете только на свои силы, истощенные после подавления восстания 1863—1864 гг., польский народ не мог. Неудача последней попытки поляков во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. подготовить вооруженное выступление в Королевстве Польском, чтобы вызвать международные осложнения, лишь подтвердила факт завершения эры шляхетских восстаний. 1870—1880-е годы стали временем, когда получила распространение теория «органического труда», «работы у основ» — развития национальной экономики и культуры. Это было пассивное сопротивление ужесточению курса, политике русификации и германизации, проводившейся на польских землях под властью России и Германии. Иначе обстояло дело в Галиции: отношения внутри государства Габсбургов сложились таким образом, что Вене оказалась нужна польская опора, и в результате галицийские поляки смогли воспользоваться автономией, хотя и неофициальной и достаточно ограниченной. Поэтому их лозунгом являлась не независимость Польши, а расширение автономии.
В последние десятилетия XIX в. в международной обстановке произошли важные изменения: возникла перспектива войны и сформировались два блока государств, противостоящих друг другу, при этом Россия и германские государства оказались в разных блоках. Тот факт, что все трое угнетателей Польши впервые не выступали заодно, возродил надежды польских патриотов; державы же были заинтересованы использовать поддержку поляков. В результате польский вопрос вернулся на международную арену уже на новом уровне.
Польский вопрос в трех российских революциях
21
Новым стало также появление еще одного международного фактора, имевшего значение для решения польского вопроса, а именно — Интернационала, международного рабочего социалистического движения. Собственно, интернациональный фактор существовал и ранее: на протяжении многих десятилетий XIX в. осуществлялось революционное сотрудничество европейских народов в борьбе за национальное освобождение. Однако теперь речь шла об интернациональном революционном союзе для борьбы за социальное освобождение определенного класса — пролетариата, и на первый план выдвигались уже не национальные, а классовые цели. Это имело серьезное значение, так как появилась основа для раскола польского освободительного движения в зависимости от выбора приоритетов — национального или классового. С другой стороны, не менее важным было и то обстоятельство, что Интернационал поставил польский вопрос и провозгласил лозунг его разрешения в результате совместной борьбы пролетариата разных национальностей и победы социалистической революции. В конечном итоге многоплановое влияние данного фактора обусловило формирование позиций различных слоев польского общества и на этой основе появление политических партий с разной трактовкой польского вопроса и целей поляков.
Сложившаяся в конце XIX — начале XX вв. в Королевстве Польском Партия реальной политики («реалисты») и другие представители политики «угоды» (соглашения) с царизмом претендовали лишь на обеспечение национальных прав поляков, в том числе национального языка и культуры, пределом их желаний была автономия Королевства Польского. Национально-демократическая партия (эндеция) выдвигала лозунг независимости, но он выглядел как постулат на будущее, в ближайшей же перспективе эндеки также хотели видеть Королевство Польское автономным.
Польское социалистическое движение почти с самого момента возникновения в конце XIX в. оказалось расколотым. Раскол был характерен и для международного социалистического движения в целом, но там водораздел проходил между революционным и реформистским течением. Польские же социалисты расходились прежде всего по национальному, польскому вопросу; определяющим являлся уже упомянутый выбор национальных либо классовых приоритетов - признавалось ли первоочередной целью завоевание независимости Польши или приоритетной должна быть победа социалистической революции. Польская социал-демократическая партия Галиции и Силезии (ППСДГиС), Польская социалистическая партия (ППС) на землях Пруссии и ППС-«фракция» отвечали на этот вопрос в пользу национальных целей; выдвигая лозунг независимости Польши, они рассчитывали на данном этапе осуществить
22
С. М. Фалькович
его путем участия в войне против России на стороне австро-германского блока. Социал-демократия Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ) и ППС-левица считали, что независимость невозможна при капитализме и потому выступали с требованием автономии Королевства Польского как актуального для настоящего момента. В будущем, после совершения поляками и другими народами социалистической революции, предполагалось установление полного национального равенства в рамках союза и объединения, поэтому лозунг независимости не фигурировал и в про-грамме-максимум социал-демократов и «левицовцев». Таким образом, выступая с требованием автономии, они формально не отличались от «угодовцев», но фактически стояли на совершенно иной платформе: если в первом случае лозунг автономии связывался с существованием в рамках Российской империи, то во втором он рассматривался как шаг к социалистической революции силами всех народов империи. Исходя из этого, СДКПиЛ и ППС-левица отказывались и от признания права наций на самоопределение, опасаясь, что оно даст импульс национализму и помешает союзу народов в борьбе за социалистический строй.
Позиции всех политических партий активно проявились в начале XX в. Когда в 1904 г началась русско-японская война, Ю. Пилсудский, в соответствии с позицией ППС-«фракции», отправился в Японию, чтобы договориться о совместной борьбе против России, а лидер эндеции Р. Дмовский поехал туда же с прямо противоположной целью — чтобы этому воспрепятствовать. В наметившемся противостоянии двух блоков эвдеки поддерживали Россию как оплот против германизма, тем же было продиктовано их участие в неославистской акции.
Первая российская революция 1905—1907 гг. была ознаменована активнейшим участием в ней польского народа. Недаром военное положение, введенное в Королевстве Польском с самого начала революционных выступлений, было отменено лишь в 1909 г. В Королевстве происходили такие важные события, как всеобщие стачки в январе—феврале и сентябре-ноябре 1905 г., Лодзинское восстание в июне того же года. В 1905 г. началось мощное движение в польской деревне, особенно широко развернувшееся в 1906 г. Наряду с выступлениями сельскохозяйственных рабочих, борьбу против царизма вело польское крестьянство, отказываясь платить налоги, протестуя против рекрутского набора, отстаивая национальные права, выступая за польский язык в школе и администрации. Политические организации, действовавшие в польской деревне, в частности, Польский крестьянский союз, Союз молодой народной Польши и другие, включали в свою программу-максимум требование независимости, актуальным же лозунгом являлось предоставление Королевству Польскому автономии. Тот же лозунг звучал в движении Поль
Польский вопрос в трех российских революциях
23
ской молодежи — в забастовках студентов, в акции школьного бойкота. Лозунгом автономии ограничивалась эндеция, зарекомендовавшая себя в этот период как «партия порядка». На страже «порядка», естественно, стояли и сторонники «угоды» с царизмом. Что касается партий социалистического лагеря, то СДКПиЛ и ППС-левица вместе с РСДРП вели революционную борьбу с царизмом за демократические преобразования, видя в этом ступень к осуществлению пролетарской революции, а ППС-«фракция», ППС на землях Пруссии и ППСД Галиции и Силезии готовили силы для участия в будущей войне за освобождение Польши из-под российского ярма.
В свое время польские историки С. Калябиньский и Ф. Тых, анализируя события 1905—1907 гг. в Польше, поставили вопрос: была ли это революция или очередное национальное восстание?1 Представляется, что, несмотря на проявления национальной борьбы, вариант восстания за национальное освобождение в данном случае отпадает: ни одна из политических партий, действовавших в Польше в эти годы, не выдвигала лозунга непосредственной вооруженной борьбы за независимость, хотя для выдвижения такой цели существовали как внутренние факторы, так и в известной мере благоприятные (учитывая поражение России в войне с Японией) внешние обстоятельства. Видимо, эти факторы были все же недостаточно действенны, а их сочетание не давало решающего результата.
Поражение революции не изменило ни расстановки политических сил, ни позиции партий, тем более, что после некоторого снижения накала борьбы в годы реакции уже с 1910 г. начался новый революционный подъем, и польские социал-демократы и ППС-левица стали собирать силы для грядущих сражений Эндеки, прогрессисты, «реалисты» выступали в это время в Государственной думе против антипольских законов, за автономию Королевства Польского. «Фраки» же вместе с Крестьянским союзом, с «заранярской» организацией усилили активную военную подготовку, установив сотрудничество с австрийским и германским военными штабами. Была создана Временная комиссия объединенных партий, выступающих за независимость. В нее вошли Национальный рабочий союз, Национальный крестьянский союз, Союз независимости — организации из Королевства Польского, а также ППС на землях Пруссии и галицийские партии ППСДГиС, Польская крестьянская партия (ПСЛ) и ПСЛ-Пяст. С началом Первой мировой войны возник Главный национальный комитет. Действовавшая нелегально Польская военная организация уже сформировала к этому времени стрелецкие отряды общей численностью 6500 человек2, способных оказать поддержку австро-германским войскам. Хотя немцы вовсе не обещали возвратить польские земли, находившиеся под их властью, руководство «фраков» во главе
24
С. М. Фалькович
с Ю. Пилсудским были готовы с ними сотрудничать, так как считали более важным отобрать у России Королевство Польское и бывшие восточные территории Речи Посполитой, большинство населения которых составляли украинцы, белорусы и литовцы. Согласно плану Пилсудского, эти земли вместе с Королевством должны были превратиться в новое федеративное образование.
С началом войны польский вопрос опять вышел на арену международной политики: воюющим блокам нужна была помощь поляков, и Россия проявила свою заинтересованность уже в августе 1914 г. В обра щении главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича содержалось обещание царизма после победы объединить польские земли под скипетром Романовых и дать им самоуправление. Это напоминало об истории конституционного Королевства Польского, являвшегося в 1815—1830 гг. автономной частью Российской империи. Тогда опыт сочетания конституционности и самодержавия закончился провалом: в 1830 г. поляки поднялись на вооруженное восстание. Однако после революции 1905—1907 гг. Россия стала уже конституционной монархией, и потому польские буржуазные партии отнеслись к обещаниям царского правительства положительно. Они создали Польский национальный комитет, нацеленный на поддержку Антанты; их позиция была одобрена Францией. Центральные державы также обратились к полякам за поддержкой, правда, позже, уже в конце 1916 г., когда стали испытывать трудности в войне и ощущать необходимость в военном подкреплении. Ими было обещано создание наследственной конституционной монархии на польских землях, отобранных у России, но определение границ Польского государства откладывалось на будущее. Галицию ожидало расширение ее автономии и предоставление ей конституции. Главный вопрос — использование польской военной силы — решался путем создания Временного Государственного совета, представлявшего собой как бы временное правительство, и Военной комиссии при нем, куда вошли Ю. Пилсудский, В. Сикорский и др.
Следующим этапом в развитии польского вопроса и одновременно важным фактором его решения стала Февральская революция в России. Первым по этому вопросу выступил Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, уже в марте 1917 г. заявивший о желании российского пролетариата видеть Польшу независимой демократической республикой. Спустя два дня свою позицию обнародовало Временное правительство: Польское государство должно было объединить земли с преобладанием польского населения, но оставаться в свободном военном союзе с Россией, то есть вопрос границ опять-таки оказывался не определенным, а на первый план выдвигалась заинтересованность в военной поддержке
Польский вопрос в трех российских революциях
25
со стороны поляков. Последние к этому времени уже сформировали в России крупные военные силы, а для координации действий партии создали Польский совет межпартийного объединения. Польский национальный комитет, ставший политическим центром эндеков и «реалистов», был перенесен ими в Лозанну, а затем в Париж, что отражало их внешнеполитическую переориентацию: в обстановке новой, революционной России они возлагали больше надежд не на нее, а на ее союзников. Западные державы, также не уверенные в России, не считали нужным впредь соблюдать ее интересы в польском вопросе и в то же время были заинтересованы в военной помощи поляков. Поэтому они признали Польский национальный комитет правительством будущей Польши; в сентябре 1917 г с таким заявлением выступили Англия, Франция и Италия, а в декабре — Соединенные Штаты Америки. Одновременно был издан декрет о формировании во Франции польской армии.
Переориентация сказалась и на отношениях поляков с Центральными державами. Ю. Пилсудский вышел из Временного Государственного совета, польские военные отказались присягать на верность и дружбу Германии и были интернированы, Ю. Пилсудский и К. Соснковский подверглись аресту. Немцы ликвидировали Временный Государственный совет и создали вместо него новую структуру — Регентский совет, он состоял из трехчленов, не имевших реальной власти.
Все это происходило на фоне нарастания кризиса в Германии и Австро-Венгрии и дальнейшего развития революционного движения в России. Его результатом явилась Октябрьская революция 1917 г., создавшая новую международную ситуацию и обозначившая новый этап в постановке польского вопроса. Этот вопрос встал в повестку дня на переломе 1917— 1918 гг. в Бресте во время мирных переговоров Советской России с Центральными державами. Советская сторона огласила свою позицию, выдвинув программу соединения воедино трех частей Польши и предоставления польскому народу права свободно устраивать свою жизнь. Однако немцы отказались обсуждать польский вопрос.
Появление на международной арене Советской России создавало тревожную ситуацию для западных держав. Опасным было ее революционизирующее влияние, возникала возможность нестабильности в этой части Европы и в сущности такая перспектива уже давала о себе знать. Необходимо было срочно поставить заслон, чтобы изолировать российскую революцию, и, по мысли западных политиков, подобным заслоном могла стать Польша. План использовать Польшу против новой России был тем более обоснован, что в отношении последней страны Антанты не имели никаких союзнических обязательств, да и само Советское правительство заявило в Бресте о свободе Польши. И не случайно тогда же появилась
26
С. М. Фалькович
декларация британского премьера Д. Ллойд-Джорджа, где подчеркивалась необходимость создания независимого Польского государства как фактора стабилизации Восточной Европы. Затем последовали 14 пунктов президента США В. Вильсона и заявления правительств Англии, Франции и Италии, поддержавшие и развившие эту идею. Характерно, однако, что во всех декларациях по польскому вопросу говорилось об объединении территорий с «неоспоримо польским населением»3. Если принять во внимание, что на западных польских землях население было смешанным, а в ряде районов ощутимо проявлялись результаты политики германизации, проводившейся на протяжении веков, то оказывалось, что новое Польское государство рискует лишиться Познаншины, Силезии. Гданьского Поморья и других территорий. Видимо, с такой опасностью был связан тот факт, что состоявшийся в мае 1918 г. съезд ППСДГиС выдвинул лозунг независимой Польской республики со свободным выходом к морю. Это требование было поддержано и частью делегатов съезда ППС-«фракции» в августе 1918 г.
Что же касалось СДКПиЛ и ППС-левицы, то они акцентировали в своей пропаганде не лозунг независимого Польского государства, а цели социалистической революции и интернационального единства пролетариата в борьбе за эти цели. В обстановке подъема национальных чувств поляков, роста ожиданий близящегося избавления от чужой власти это было большой ошибкой руководства революционных партий и обусловило их проигрыш в борьбе за поддержку масс. Их союзники большевики выступали в польском вопросе более последовательно и обнародовали программу по его решению: в августе 1918 г. декрет Совнаркома провозгласил аннулирование царских договоров о разделах Речи Посполитой и признал за польским народом «неотъемлемое право на самостоятельность и единство»4. Таким образом, речь шла о трех частях Польши без всяких оговорок, без вычленения каких-либо территорий из состава будущего Польского государства.
К этому моменту польские политики, руководившие Польским национальным комитетом, уже почувствовали твердую международную опору в лице западных держав и выступили с требованием восстановления границ Речи Посполитой. Лозунг Польши «в рамках ее исторических пределов»5 поддержала Франция в сентябре 1918 г. Ю. Пилсудский же на практике пытался вооруженной рукой восстановить восточные границы государства XVIII в. и осуществить свою идею создания конфедерации Польши, Украины, Белоруссии и Литвы даже за счет отказа от западных польских земель. Но идти на такие жертвы не пришлось. В Германии была свергнута монархия, и подписание ее капитуляции в Компьене 11 ноября 1918 г. совпало с днем восстановления польской независимое
Польский вопрос в трех российских революциях
27
I и. Еще раньше, в октябре, произошел распад Австро-Венгрии. В январе 1919 г. на Версальской конференции, подводившей итоги Первой мировой войны, с побежденными государствами не слишком церемонились: часть польских земель, находившихся под их властью, была передана Польше сразу, судьбу другой части предстояло определить путем плебисцита.
Так в огне войны и революции был решен польский вопрос, в течение 123 лет представлявший собой болевую точку международных отношений. В советской исторической науке существовало неоспоримое положение, будто именно Октябрьская революция принесла Польше свободу. Однако анализ событий, задолго предшествовавших Октябрю 1917г., свидетельствует, что процесс восстановления независимого Польского государства был длительным и, в частности, охватил по крайней мере три российские революции. Как важный фактор, несомненно, должны рассматриваться также революции в Германии и Австро-Венгрии, приведшие первую к дестабилизации, а вторую к развалу, обусловившие их военное поражение и тем самым облегчившие освобождение и воссоединение польских земель. Представляется, что сочетание всех внутренних и внешних факторов создало ту исключительную ситуацию, при которой возрождение Польши стало возможным. Тем не менее, значение такого фактора, как Октябрьская революция, стоит выделить особо: ведь именно она оказала революционизирующее воздействие на польские массы, способствовала революционному взрыву в Германии и Австро-Венгрии, а главное, заставила западноевропейские державы принять срочные и решительные меры по «обезвреживанию» Советской России. Важнейшей из таких мер было восстановление Польши, которая стала основным элементом санитарного кордона, защищавшего Европу от большевизма.
Примечания
1Kalabinski S., Tych Е Czwarte powstanie czy pierwsza rewolucja: Lata 1905—1907 na ziemiach polskich. Warszawa, 1976.
2	Краткая история Польши. С древнейших времен до наших дней. М., 1993. С. 235.
3	Там же. С. 241.
’Очерки революционных связей народов России и Польши. 1815—1917. М., 1976.. С. 574.
5	Краткая история Польши... С. 242.
И. С. Яжборовская
Россия и Польша:
на исторических переломах XX века
Историческая наука не в первый раз обращается к изучению узловой проблематики исторических переломов XX в., в том числе в сфере геополитики, к исследованию российско-польских отношений на рубеже новейшей истории.
Процесс выработки нового, научного видения проблемы активизировался в периоды «оттепели», «гласности» и в наши дни. Но не забудем, что это начиналось уже после непростых, неоднозначных отношений в годы Второй мировой войны, на ее финише, когда в условиях послевоенного переустройства мира понемногу шли идеологические подвижки в сторону налаживания советско-польских отношений. В этом контексте в академическом журнале мелькнула в 1948 г. как первая ласточка небольшая заметка И. С. Юзефовича о восстановлении независимости Польши в послеоктябрьский период1. Однако в течение нескольких последующих лет, особенно в связи с известным «правонационалистическим уклоном», эта тема развития не получала.
В советской историографии, с ее особым, окрашенным в идеологические тона вниманием к роли Октября, вначале долго превалировало акцентирование проблематики революционного союза и участия «поляков-интенационалистов» в преобразовании России.
Четко выраженным этапом в двусторонних отношениях стал перелом 1956 г., который не прошел в СССР незамеченным ни историками, ни идеологическими оруженосцами.
В 1957 г. последовательно выстраивалась и совершенствовалась конструкция «Октябрь и исторические судьбы Польша», в которой воедино сплетались социальное и национальное освобождение, делался упор на открытие новых перспектив и возможностей «для борьбы польского народа за свое национальное и социальное освобождение», на его признание как свободного народа, имеющего «полное право на национальную независимость и государственное самоопределение», на демократическое решение польского вопроса2. Но все еще сохранялась двуединая идеологическая оценка: 1. «Советское правительство приняло все меры для полной ликвидации всех последствий участия царизма в расчленении
Россия и Польше: нс исторических переломах XX века
29
и аннексии Польши и порабощении польского народа»; 2, «Политика Советского правительства в польском вопросе была диаметрально противоположна политике всех воюющих империалистических держав»; для держав Антанты «в 1917 г. особого польского вопроса... вовсе не существовало»; «Польша нужна была империалистам Антанты лишь как плацдарм для агрессии против молодой Советской России, как один из участников «антибольшевистского кордона»; «Только Советская Россия, защищая интересы польского народа, добивалась подлинно демократического решения польского вопроса и предоставления польскому народу возможности самому решать свою судьбу, только Октябрьская революция и политика Советского правительства создали реальные объективные предпосылки и условия для образования независимого Польского государства». И еще: именно Октябрьская революция «коренным образом изменила всю международную обстановку и создала благоприятные внешнеполитические условия для восстановления независимости Польши»3. Эта оценка отражала принятую трактовку декрета № 689 — без уточнения, что две других державы отказались от претензий на польские земли только в 1919 г., в Версальском и Сент-Жерменском договорах.
Традиционная юбилейщина вела к дальнейшему идеологическому огрублению проблемы. В 1959 г. официальные оценки формулировались так: Октябрьская революция «решила польский вопрос, предоставив польскому народу право на самоопределение вплоть до отделения и образования независимого государства и гарантировала тем самым условия для создания такого государства». Идеологический фронт выстраивался против межвоенной «польской реакционной историографии», которая «старалась опорочить завоевания Великого Октября, преуменьшить его историческое значение для всего мира и особенно для судеб польского народа и его влияние на польское революционное движение»4. Проходной темой стала история участия польских интернационалистов в Октябре, публикации по которой сыпались как из рога изобилия5.
Интерес к польской историографии по этой тематике вылился в практически параллельную публикацию двух обзоров — К. И. Козыриной и С. М. Стецкевича — в ведущих исторических журналах «История СССР» и «Новая и новейшая история»6.
В этот же период Институт истории ПАН начал большую работу по изданию «Архивных материалов по истории польско-советских отношений». Первый том содержал документы, относящиеся к 1917—1918 гг. и в немалой степени отражавшие проблематику влияния Октября на польское рабочее движение и его партии, на рост солидарности польских трудящихся с революционной Россией7. Но такое издание не могло оста
30
И. С. Лкборовскоя
вить в стороне материалы, характеризующие состояние польского вопроса, политику России и западных держав относительно решения этого вопроса, позиции польских политических партий. Смещение акцентов в эту, далекую от советского официоза сторону не прошло незамеченным. Бессменный страж советских идейных устоев А. Я. Манусевич — а это он был инициатором обращения в ЦК КПСС с констатацией наличия в публикации «существенных недостатков» в подборе и комментировании документов (в частности, ему не пришлось по вкусу упоминание о М. Ко-шутской-Костшеве и вообще о ППС-левице, и т. д.) — вовлек в это дело И. А. Хренова8. На уровне межпартийного сотрудничества было форсировано превращение издания в двухстороннее (от привлечения к работе в нем Манусевича как первоначального автора определения «Польша — уродливое детище Версальской системы» было решено отказаться).
Вскоре появилась первая научная книга, посвященная связке «Октябрьская революция и независимость Польши». Она принадлежала перу известного полониста М. В. Миско9. Кафедра истории славян Московского государственного университета предложила мне написать кандидатскую диссертацию по близкой теме — о роли рабочего движения в воссоздании независимого Польского государства10.
М. В. Миско без колебаний взялся оппонировать на моей защите, но вынужден был выдержать идеологический бой со стороны специально пришедшего А. Я Манусевича, чтобы заявить о недопустимости экспонирования польского, то есть национального вопроса якобы в ущерб классовому подходу. Но следует упомянуть не только это. Готовая работа несколько месяцев лежала без движения и не могла дождаться второго оппонента: уже несколько лет прошло после реабилитации КПП, но никто из специалистов по новейшей истории, которым постоянно внушалась концепция идеологической вредоносности «люксембургианства», не решался дать согласие на работу по польскому вопросу. Тем более, что его решение рассматривалось с учетом роли не только Октябрьской революции, но и самого польского народа. Вопрос был снят дорогой ценой: старого дипломата, участника переговоров в Бресте Б. Е. Штейна удалось уговорить. Он написал великолепный отзыв. Но его разбил инсульт.
Так проявлялось то самое идеологическое давление относительно роли Октября в судьбах Польши, о котором в своей историографической статье недавно упомянула С. М. Фалькович11.
Хрущевская «оттепель» миновала, однако энтузиазм «шестидесятников» и связанная с ним некоторая научная верификация идеологем сталинизма, в том числе трактовки национального вопроса, не сразу сошли на нет. Его определенной вершиной и финалом стало столетие В. И. Ленина.
Россия и Польша: но исторических переломах XX века
31
Оно праздновалось с особым, всесоюзным размахом, с приглашением представителей многих гуманитарных институтов.
После защиты докторской диссертации и опубликования серии статей о национальном и польском вопросе у В. И. Ленина и Р. Люксембург, в том числе об ее признании принципа права наций на самоопределение12, Институт международного рабочего движения АН СССР представил и мой доклад (все доклады засылались заранее и зачитывались после просмотра сидевшим в кабинете рядом с залом заседания секретарем ЦК КПСС П. Н. Поспеловым).
Сессия близилась к концу, а меня все не приглашали за текстом. Тема была сформулирована так: «Проблема научного обоснования программы партии у В. И. Ленина и Р. Люксембург» — то есть на острие официозного идеологического противопоставления ленинизма и «люксембургианства», вдобавок со снятием их противоречий в национальном, а также польском вопросе.
Как известно, в ходе идеологического манипулирования и деформирования революционной теории И. В. Сталин последовательно схематизировал и дискредитировал имя и наследие Р. Люксембург, задушив творческое начало ее мысли и действия и внедрив через Коминтерн в сознание партийно-государственного актива концепцию «люксембургианства», что в течение десятилетий негативно влияло на двусторонние отношения.
Между тем, под самый занавес конференции меня пригласили к П. Н. Поспелову. Он в глубокой задумчивости произнес: «Четвертый раз читаю Ваш текст. Идите на трибуну. Если Вам что-то понадобится, всегда можете придти ко мне». Я не воспользовалась его приглашением. Материалы сессии опубликованы не были. На идейном фронте мало что менялось, разве что в сторону дальнейшего отката.
Вскоре я увидела в издательстве «Наука» одну их своих корректур с изъятиями из текста упоминаний о праве наций на самоопределение на Лондонском конгрессе II Интернационала. Редактор Л. С. Кручинина мне объяснила, что в «нашу» трактовку Ленина это не входит. Тома «Полного собрания сочинений» ее не убедили, а главный редактор редакции славяноведения и этнографии Н. П. Бобрик укоризненно сказал мне: «Ты все думаешь, что сейчас оттепель!»
Между тем, без научной верификации замшелых идеологических стереотипов продвижение вперед было невозможно.
Темы же определяющего исторического контекста «длительного периода» — назревшей геополитической перестройки региона, воссоздания независимого польского государства, отношения к этому процессу различных политических сил России — были запрятаны в глубокую тень
32
И. С. Яжборовская
решения идейно-политических задач и обнаружились лишь на следующем этапе исторического развития и очищения от негативных наслоений прошлого — в годы «перестройки». Тогда была создана и в 1986—1989 гг. работала совместная комиссия ученых СССР и ПНР по истории отношений между Двумя странами. Она определила круг проблем так называемых «белых пятен» в хронологических рамках 1917—1945 гг и развернула научную экспертизу по различным аспектам выявленных вопросов.
При серьезном, трезвом пересмотре стереотипа Польши как главного противника СССР в межвоенный период, как основном воплощении угрозы со стороны «капиталистического окружения» было установлено, что в основе идеологического трафарета, питавшего недоброжелательность и враждебность, нежелание налаживать отношения добрососедства, лежала утвердившаяся на долгие годы негативная оценка воссозданных в 1918 и последующих годах соседних государств, в том числе Польши, в качестве не социалистических, а образовавших «санитарный кордон» вокруг Советской России.
Комиссией было сформулировано и в известной степени реализовано намерение разорвать порочный круг ущербных стереотипов декларативной, нередко бессодержательной пропаганды дружбы и традиций, искоренить чисто лозунговый, примитивистский подход к ним, обогатить науку и историческое сознание при помощи глубоких, поисковых исследований, тщательного изучения различных аспектов выявленных вопросов.
Именно в ходе работы комиссии совместными усилиями ученых двух стран было установлено, что решение польского вопроса и воссоздание польского государства пришлось на важный исторический рубеж обновления мира, на открывшуюся на пороге новейшего времени новую гигантскую полосу исторического развития. Была выработана последовательно научная, ставшая общей с польскими учеными позиция, значительно более глубокая и научно взвешенная оценка восстановления государственной независимости Польши в 1918 г. Покончив с заскорузло-классовым, отрицающим закономерность решения польского вопроса подходом, советская наука признала, что воссоздание Польского государства было событием судьбоносного масштаба и прогрессивного значения, носило переломный характер в истории польского народа, оказало решающее воздействие на его историю, на все последующее развитие страны13.
В октябре 1988 г. по случаю 70-летия Дня независимости Польского государства 11 ноября в Советском Союзе эта юбилейная дата впервые была отмечена ведущими научными учреждениями обеих стран на конференции «Великий Октябрь и независимость Польши»14. В числе пяти
Россия и Польша: на исторических переломах XX века
33
докладчиков от польской стороны был член комиссии по «белым пятнам» проф. Ч. Мадайчик с детальной проработкой историографии проблемы польского вопроса в 1914—1918 гг. Его главный тезис звучал: «Только поражение участников раздела Польши в войне и победа революции в России открыли новые перспективы для польского вопроса, а позднее и для Польши, и у поляков появились в руках козыри в их борьбе за независимость»15. Проф. А. Чубиньский указал на основные факторы достижения независимости Польши и высказал несогласие с переоценкой роли революционного фактора и преуменьшением значения военного поражения держав-угнетателей и собственных польских устремлений к независимости16. Представитель Института славяноведения и балканистики АН СССР проф. И. И. Костюшко также расширил трактовку проблемы независимости Польши, хотя расставил акценты несколько иначе, более традиционно: «Дело независимости польского народа находилось в его руках. И он своей самоотверженной борьбой завоевал национальную независимость. Но успех его борьбы зависел от ряда внешних обстоятельств, важнейшим из которых являлась победа Октябрьской революции в России»17.
Конференция позволила расширить трактовку проблемы и отдала дань глубокого уважения к вековым освободительным усилиям польского народа, его свободолюбию и жизнестойкости. С тех пор российская общественность всегда принимает участие в праздновании этой даты.
В ходе работы двусторонней комиссии обе делегации согласились с необходимостью тщательно изучать всю проблематику дискурса восстановления независимости Польши в контексте складывавшихся в 1917— 1921 г. российско-польских отношений — основательно рассмотреть позиции обеих сторон, сопоставляя их логику. Именно тогда перед советской исторической наукой была поставлена задача избавляться от хлестких ярлыков того времени вроде «панской» или «белопанской Польши», «польских панов» или «белополяков» и т. п. Деятельность комиссии, проведенные при ее активном участии конференции и рабочие встречи, ряд новых публикаций убедительно показали, насколько эффективен и плодотворен отказ от сталинистских стереотипов прошлого.
Одновременно с завершением работы комиссии вышла в свет подготовленная двусторонней редколлегией обширная публикация ленинских документов, в предисловии к которой подчеркивалось, что В. И. Ленин, как никто другой среди деятелей международного рабочего движения, «обстоятельно проанализировал польский национальный вопрос, высказал принципиальные суждения о путях и способах его разрешения с учетом органического единства социально-политических и национально
34
И. С. Яжборовская
патриотических задач... Заслуживает внимания также тот факт, что в этот период национальный вопрос рассматривался им часто на польском материале, ибо война придала польскому вопросу большое международное значение»18. Реализацией замыслов комиссии «по белым пятнам» в числе научных публикаций были и друтие, затрагивавшие трактовку польского вопроса различными, в том числе прогрессивными силами России19.
Из последних польских разработок заслуживают быть отмеченными труды А. Ахматовича о политике России по польскому вопросу в годы Первой мировой войны20.
Переходные процессы конца XX — начала XXI вв. вновь потребовали, согласно реалиям нового исторического этапа, основательной научной верификации клишированных идеологических концепций Попытаться просто отмести такие масштабные явления как Октябрьская революция, произвольно заменить наиболее простым мобилизационным национальным знаменателем — со всей очевидностью неэффективно. Чем дальше, тем становится яснее, что предстоит тщательное осмысление и переваривание гигантских завалов происшедшего.
В российской истории все более популярными становятся использование принципа «короткого и длительного периодов анализа», расширение временных рамок исследований, охват общих тенденций, позволяющих обеспечить подходы к «длительным периоду», не ограничиваясь, разумеется, весьма полезными и необходимыми конкретными исследованиями. В поле зрения исследователей попадают определяющие тенденции, большие отрезки времени, растянутые во времени политические и иные процессы. Выявляются многочисленные связи как с предшествующей, так и с современной эпохой.
Продолжая вдвоем с В. С. Парсадановой начатое в рамках комиссии по «белым пятнам» изучение российско-польских отношений эпохального рубежа новейшей истории, что вылилось в монографическое исследование21, мы выделили как «краткие», так и «длительные» периоды. Думается, прежде всего следует остановиться на тех и других — но первого этапа, обозначив в качестве старта Первую мировую войну, которая поставила польские земли в эпицентр мировых катаклизмов на стыке интересов супердержав, передела территорий и сфер влияния. Исторически польское государство включало в себя обширные земли с большим количеством инонационального населения. Возрождение польского государства происходило в русле неизбежных и существенных перемен в межгосударственных разграничениях и судьбах народов.
Версальская система, решая в первую очередь геополитические задачи великих держав, не могла обеспечить комплексной оптимизации межэт
Россия и Польша: на исторических переломах XX века
35
нИческих, межнациональных отношений. Эта система перекраивала карту Европы согласно принципу права наций на самоопределение, однако оН применялся избирательно, преимущественно к народам, проживавшим на территории противника.
В числе этих проблем — непростое, растянутое во времени осуществление вековых чаяний в достижении польским народом своего национального и государственного суверенитета в связи с общими революционноосвободительными тенденциями, но и с увеличением продолжительности вооруженной борьбы, трудного установления мира и налаживания двусторонних советско-польских отношений.
Это потребовало включения в исследовательский контекст решения польского вопроса «коротких периодов» революционного процесса в России, а также «длительного периода», в рамках которого в годы революций 1917 г. и гражданской войны в России происходили масштабные геополитические подвижки, на практике решался польский вопрос, шел процесс восстановления независимого государства.
События революционного 1917, да и последующих годов стали одним из ключевых компонентов советско-польских и российско-польских отношений.
Научный анализ «длительного периода» требует не статичного воспроизводства ограниченных во времени явлений на уровне сознания современников, с ущербной, хотя временами и обильной, но по существу неполноценной исторической информацией, с поверхностностью и неточностью исследовательского инструментария, но полноценного использования расширяющихся возможностей на основе обогащенной за последние годы Источниковой и историографической базы.
Российская историческая наука неуклонно расширяет поле изучения, идя от попыток критического переосмысления устоявшихся представлений, накапливая новый материал и все основательнее проникая в суть происходившего, сотрудничая с международной научной общественностью и поднимаясь на новый уровень обобщений22.
«Длительный период» нашей темы с неизбежностью включает проблематику польского вопроса в годы Первой мировой войны. В сложных Условиях тектонических геополитических сдвигов различные носители российской общественной мысли вынуждены были неоднократно менять оптику решения польского вопроса, в том числе определять пути и методы воссоздания независимого Польского государства. Мы показываем это в своей книге, привлекая, в частности рад последних публикаций закрытых ранее ленинских произведений23.
36
И. С. Яжборовская
Напомним об одном старом, запыленном довоенном издании, на котором не проставлены ни год, ни место издания — сборнике «Русско-польские отношения в годы мировой войны». Готовя его, издатель (а это был М. Хорвиц-Валецкий) решал задачу с самых жестко-классовых позиций осудить стремление части правящих классов России, дозревших до поисков варианта решения польского вопроса, как якобы стремившихся избежать суда истории. На самом деле это очень интересные страницы истории развития российско-польских отношений.
Что касается ленинских публикаций, то они раскрывают динамику представлений большевистской элиты по национальному и польскому, в частности, вопросу в годы гражданской и советско-польской войны, проверку практикой демократических теоретических выкладок довоенных лет. Обнаруживается смена ее оптики как при попытке форсировать мировую революцию, так и в условиях решения судеб территорий бывшей Российской империи, прокладывания новых государственных границ.
Любопытно, как в сознании В. И. Ленина эклектически совместились представления о необходимом «правильном» решении польского вопроса с надеждой на помощь польской революции слабому российскому пролетариату в деле развертывания революционных преобразований. Одновременно он подчинил задачу национального освобождения Польши задачам проведения социалистической революции, устанавливая иную очередность объективных целей24. Впереди маячила, манила мифологема Мировой революции.
Отметим и то, что в советском руководстве (у Я. М. Свердлова, Г. В. Чичерина, И. И. Вацетиса и др.) было понимание недопустимости вступления советских войск на территорию Польши25. Часть советских руководителей видела, что решались судьбы не только русского и польского, но и других народов, что польская армия не вела борьбы против Советской России, но последняя стремилась закрепить бывшие территории Российской империи за собой. В конечном итоге решалось, вокруг какого ядра будут объединяться на федеративных или интегративных принципах земли соседних народов, кто заинтересован в разделении мирового империализма и Советской России при посредстве «буферных государств» и т. д.26
Так что трудно считать исследование польского вопроса на рубеже новейшей истории исчерпанным.
Темы, касающиеся революционной России 1917 г. и польского вопроса, воссоздания Польского государства, затрагивают интересы ученых обеих стран, представителей многих специальностей, готовых освободиться от чрезмерно идеологизированных представлений русских и поля
Россия и Полыса: на исторических переломах XX века
37
ков друг о друге. Мы стараемся в новый исторический период приложить заинтересованные усилия для того, чтобы сгладить травматический аспект исторической памяти, снимать пласт за пластом негативные стереотипы прошлого, основательно и конструктивно строить отношения в духе партнерства и добрососедства.
Мифологизированные спекуляции, как и ложно понимаемый формально-фактографический историзм в последнее время успешно изживают себя. Множатся попытки вновь трезво взглянуть в прошлое, чтобы попытаться преодолеть очередной кризис общественного сознания, оптимальным способом пересмотреть негативы прошлого и перейти к будущему; наконец отказавшись от реанимирования старых, ущербных клише и стереотипов, от манипулирования ими, от стремления упиваться идеологически деформированными и ложно воспринимаемыми наиболее темными страницами прошлого, нагнетать агрессивность и все глубже погружаться в мир былых столкновений, раздувать антагонизмы, свары и конфликты прежних веков и десятилетий, накручивая конфрон-тационность отношений с соседями, сталкивая разные правды народов и удесятеряя прежние противоречия между ними.
Примечания
1	Юзефович И. С. Великая Октябрьская социалистическая революция и формирование независимого польского государства в 1918 г. // История АН СССР. Серия истории и философии. Т. V. 1948, № 3.
2	Яжборовская И. С. Великая Октябрьская социалистическая революция и польское рабочее движение // Из истории Великой Октябрьской социалистической революции. Сб. статей. М., 1957. С. 179.
3	Там же. С. 180—182.
4	Яжборовская И. С. Из истории дружбы и сотрудничества народов Советского Союза и Польши (обзор историчской литературы Польской Народной Республики) И История СССР. 1959, № 3. С. 205.
5	Там же. С. 206.
6	Козырина К. И. Участие поляков в Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войне в СССР (обзор литературы, вышедшей в Польше в 1951—1956 гг. И История СССР, 1957, № 4; Стпецкевич С. М. Влияние Великой Октябрьской социалистической революции на Польшу (обзор литературы и новейших документальных публикаций, изданных в народно-демократической Польше в 1950—1957 гг. // Новая и новейшая история. 1958, № 3.
7	Materialy archiwalne do historii stosunkdw polsko-radzieckich. T. I. Marzec 1917-listopad 1918. W-wa. 1957.
8	См. рецензию за подписью А. Я. Манусевича и И. А. Хренова в журнале «Вопросы истории», 1958, № 5.
38
И. С. Яжборовская
9	Миско М. В. Октябрьская революция и восстановление независимости Польши. М., 1957.
10	Яжборовская И. С. Подъем революционного рабочего движения на территории бывшего Царства Польского в 1917—1918 гг. (накануне и в период образования независимого Польского государства. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1959.
11	Falkowicz S. Polska problematyka w rosyjskiej historiografii // “O nas bez nas”. Historia Polski w historiografiach obcojgzycznych. Poznan, 2007. S. 110—111.
12	Яжборовская И. С. Разработка В. И. Лениным принципа права наций на самоопределение и отношение к нему СДКПиЛ (дофевральский период) // Ленин и Польша: Проблемы, контакты, отклики. М., 1970; Она же. Роза Люксембург и колониальный вопрос // Народы Азии и Африки. 1971, № 2, и др.
13	Яжборовская И. С. «Белые пятна» в истории советско-польских отношений и современность // Советские военнопленные и Движение Сопротивления на польских землях в годы второй мировой войны. М., 1991. С. 14—17.
14	Материалы конференции см.: К 70-летию образования самостоятельных государств в Центральной и Юго-Восточной Европе. Вып. I. М., 1989
15	Там же. С. 71.
16	Там же. С 16.
17	Там же. С. 76.
18	Ленин о Польше и польском рабочем движении: Статьи, речи, документы, письма. М., 1990. С. 6—7.
19	См.: Jaiborowska I. Rosyjska mysl polityezna о Polsce i Polakach // Dzieje Najnowsze. 1997. № 1 и др.
20	См.: Achmatowicz A. Polityka Rosji w kwiestii polskiej w pierwszym roku Wielkiej Wojny 1914—1915. Warszawa, 2003 и др.
21	См.: Яжборовская И. С., Парсаданова В. С. Россия и Польша: синдром войны 1920 г. 1914-1918-1920-1987-2004. М., 2005.
22	Первая мировая война. М., 1998 и др. Тютюкин С. В. Последний шанс императорской России // Куда идет Россия?...Кризис институциональных систем: век, десятилетие, год. Международный симпозиум 15—16 января 1999 г. М., 1999. С. 61—68, и др.
23	Ленин о Польше... М., 1990; Ленин В. И. Неизвестные документы. 1891— 1922. М., 1999 и др.
24	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 161—163; т. 35. С. 251—252. См. также: Яжборовская И. С., Парсаданова В. С. Указ. соч. С. 99—100 и др.
25	Яжборовская И. С., Парсаданова В. С. Указ. соч. С. 152—153.
26	Там же. С. 149—152.
В. Липатов
В кругу вопросов польского понимания России
Предлагаемые размышления об особенностях восприятия России поляками во времена Второй Речи Посполитой (1918—1939) продолжают мои конкретно-исторические исследования и теоретические выводы, опубликованные у нас1 и в Польше2. Здесь же предпринята попытка изложения возможного исследовательского подхода на основе сугубо предварительного и самого общего ознакомления с материалами польской прессы, публицистики, литературы межвоенного двадцатилетия и некоторых последующих наблюдений относительно непрерывности и преемственности определенных тенденций в польском мышлении о восточном соседе до и после Второй Речи Посполитой (вплоть до наших дней). Причем, самые общие наблюдения и вытекающие из них предварительные выводы базируются на ознакомлении с публикациями, отражающими в той или иной степени независимое, личное и личностное мышление авторов, представляющих сознание и позиции гражданского общества. Поэтому-то вне поля зрения осознанно оставлены партийные, идеологически ангажированные (а, следовательно, тенденциозные) издания, в том числе коммунистические и прокоммунистические. Первые, по очевидным соображениям, уже привлекали достаточное внимание в СССР и ПНР3. При этом следует отметить, что они (как и вся так называемая «пролетарская литература», а после 1945 г. — «социалистический реализм» в польском воплощении) отражали весьма и весьма ограниченный (если не маргинальный и ограниченный не только во времени, но и в самом уровне и типе мышления) спектр польского общественного мнения.
Постулируемая властями СССР и ПНР разработка и популяризация «пролетарской литературы», «соцреализма», «социалистического искусства» — явлениям по своим масштабам и значимости неадекватным традициям национальной культуры, общественному сознанию и глубинным настроениям масс — были призваны служить внедрению нового мировосприятия, самосознания и совершенно иных представлений о культурных ценностях. Историчная аксиология европейской цивилизации заменялась конструктивистски внедряемыми внеисторичными (разрабо
40
А. В. Липатов
танными в кабинетной тиши) идеалами «пролетарского интернационализма». Общечеловеческие представления гуманизма отсекались от своей цивилизационной основы (на которой они возникли и эволюционировали), будучи искусственно и насильственно перемещаемыми на основу классовости.
Именно на таком искусственном фундаменте возникла идеологема «дружбы народов». Внеисторичность, а отсюда и концептуальная шаткость таких основ предрешила неэффективность предначертанного большевизмом социотехнического пути межнационального сближения. Всестороннее саморазрушение и полное крушение утопии, преображавшейся по мере ее реализации в антиугопию, произошло на наших глазах.
Осознание произошедшего невозможно без познания того, что будучи вне навязываемых массам обязательного мировосприятия и ограничивающих мышление предсписаний идеологии, сохранялось в общественной памяти. В Польше специфика национальной самоидентификации, обусловленная особенностями национальной истории и традициями национальной государственности (шляхетская демократия), предопределили во времена Второй Речи Посполитой особую роль гражданского общества (уничтоженного большевиками в СССР) и его самосохранение — вопреки всем известным трудностям эпохи «реального социализма». Именно благодаря гражданскому обществу в Польше была сохранена преемственность ценностей европейской цивилизации.
Независимые издания межвоенного двадцатилетия представляют собой интерес именно как отражение образа мыслей гражданского общества. Основанное на универсальных ценностях европейской цивилизации, а, следовательно, лишенное идеологических шор и националистической одержимости, неподвластное требованиям партийных установок и указкам профессиональных политиков — такое восприятие было во многом общим для польской и дореволюционной российской интеллигенции4. Именно в этих сферах — вопреки государственным, конфессиональным и узко националистическим, шовинистическим предубеждениям был возможен русско-польский диалог, который прокладывал пути к сближению на основе общецивилизационных ценностей вопреки всем местным узко-политическим и собственно религиозным конфликтам прошлого и настоящего.
Начиная по крайней мере с олицетворяющими этот диалог Немцеви-чем и Рылеевым, Мицкевичем и Пушкиным связи русскости и польско-сти при всей драматичности, а нередко и трагедийности нашего славянского соседства в той или иной степени сохранялись и вопреки крутым
В кругу вопросов польского понимония России
41
поворотам совместной истории продолжались5. В этом отношении особый интерес представляет польская пресса и публицистика времен возобновления национальной государственности поляков и гибели враждебной им исторической России, на руинах которой возникал новый и неведомый в своей внеисторичности сосед.
По сути, при всем принципиальном различии общественно-политических ситуаций, два славянских соседа оказались лицом к лицу перед насущной необходимостью решения тех же самых проблем: построения новой государственности, объединения разрозненных территорий, выработки идеи, единящей этнически неоднородное народонаселение, организации и стимулирования хозяйственно-экономического обустройства, проведения социальных преобразований. Все это составляло общий проект модернизации страны и народа как в СССР, так и в Польше.
Под таким углом зрения польская пресса, «сиюминутно» отражающая представления, настроения и реакцию на происходящее на Востоке, еще ждет своего исследования6.
Параллели в задачах модернизации как бы сами собой бросались в глаза, пути же решения выбирались разные, отсюда и интерес к результатам. И тут и там создавались абсолютно новые государства: в России — на разоренной историческими катаклизмами (октябрьский переворот, спровоцировавший гражданскую войну и разруху) части постимперского пространства, в Польше — на разоренных Первой мировой войной, исторически своих, но как же разнящихся экономически, культурно, ментально пространствах, которые после разделов Первой Речи Посполитой полтора столетия пребывали в границах трех весьма отличающихся друг от друга империй.
Отсюда общие для двух новых государств задачи самовоссоздания из небытия, проблемы модернизации как условие самосохранения и саморазвития, но при этом разный выбор путей государственного строительства и методов модернизации. Тоталитаризм в СССР и современная западноевропейская демократия в Польше предопределили полярную противоположность методов и средств объединения страны в единое целое — налаживание процесса интеграции пространства и народонаселения, равно как и проведение сопутствующей этому программы модернизации.
Советская практика вызывала непосредственный интерес поляков, сопоставляющих то, что происходило у соседа, с тем, что происходило у них. Свои трудности, достижения, задачи и проблемы сопоставлялись (порой непосредственно, порой опосредованно) с их решением «там». Ознакомление с польской прессой и журналами под таким углом зрения
42
А. В. Липатов
заслуживает внимательного и детального рассмотрения, ибо отражает представления различных кругов польского общества о том, что происходило на советизируемом пространстве не только «сверху», насильственным путем, но и под воздействием новаторских методов пропаганды, обширного набора инструментов социотехники и средств социальной инженерии, которые служили распространению новой идеи «снизу» и «вширь».
«Большевизм, — писал глубоко и «изнутри» познавший Россию М. Здзеховский, — создал всеевропейскую, а даже всемирную пропаганду»7. В молодой же, раздираемой внутренними противоречиями Польше, где дошло до убийства первого, демократически избранного президента, а заседания Сейма порой иллюстрировали ситуацию, квалифицируемую К. Каутским как «парламентский кретинизм», остро ощущалось отсутствие большой идеи, способной сплотить социально разнородное и этнически разнонародное население.
В такой атмосфере создавался знаменитый роман С. Жеромского «Канун весны» (1924). Центральный персонаж — юноша Цезарий Ба-рыка, вернувшийся в Польшу из революционной России, мечется между другом семьи правительственным чиновником Шимоном Гайовецем, представляющим традиции шляхетской демократии, позитивистских идеалов труда и реформирования, социалистических концепций кооперации Э. Абрамовского, с одной стороны, а с друтой — университетским приятелем, увлеченным идеями коммунизма. Именно на фоне внутренних противоречий построения польской государственности и поисков большой, всеобъединяющей идеи можно понять брошенное Цезарием Гайо-вецу знаменитое: «Нет у вас великой отваги Ленина». В финале романа метущийся в обретении своего идеала, бунтующий и ищущий Цезарий, не будучи коммунистом, присоединяется к демонстрации рабочих, идущих к президентскому дворцу.
В этом отношении обретает полноту нашего нынешнего понимания тот особый интерес к распространению и укоренению новой идеологии в СССР, а в связи с этим — к несомненным успехам массовой большевистской пропаганды прежде всего среди молодого поколения8.
Роман С. Жеромского отражает общее настроение гражданского общества, характеризующий его лишенный тенденциозности подход к Советской России, стремление объективно понять характер и суть того, что там совершается. Видный писатель и публицист С. Мацкевич, посетивший СССР в 1931 г., прямо декларирует: «Распространение лжи о Совдепии является излишним и вредным»9.
В кругу вопросов польского понимания России
43
Посетивший СССР в 1932 г. А. Слонимский показывает как, с его точки зрения, светлые, так и темные стороны жизни «страны победившего социализма». Объективизм характерен и для репортажей А. Янты-Пол-чиньского, который, полемизируя с мнением о недалеком конце СССР, утверждает: «Там из хаоса медленно формируется... колосс, который так или иначе окажет воздействие на судьбы мира, а имя ему: новая Россия»10.
Порой в прямой связи со стремлением к объективному взгляду на происходящее в СССР находится осознание своих собственных проблем, более того, создается впечатление, что именно свои, польские проблемы обусловливают интерес к решениям подобных в СССР. Это, например, относится к задачам идейного (не только политического, но и этнокон-фессионального) сплочения разрозненного пространства в единое государственное целое. В СССР эта проблема решалась тоталитарной властью путем абсолютного подавления не только демократических институтов и гражданских прав, но и всех конфессий, которые были органично взаимосвязаны с национальной самоидентификацией, национальной культурой, самим образом жизни и менталитетом многочисленных народов и народностей. Вместо этого диктатура насаждала культурно-идеологический монолит, призванный, согласно большевистской доктрине, цементировать" многоэтничное народонаселение страны в единое целое, определяемое понятием «советский народ».
Искоренению (либо коренной реинтерпретации) подвергалась и та секулярная высокая культура России, которая являлась составляющей универсума европейской цивилизации. Зиждящаяся на общеевропейской аксиологии, она объединяла образованные сферы разных народов одного государства и одновременно единила их с всеевропейской культурной общностью. Объявленная «буржуазной», такая культура подлежала хирургическому удалению из народного организма, а на ее место новыми врачевателями человечества имплантировалась так называемая «социалистическая культура», которая должна была базироваться уже не на общецивилизационной, а на классовой основе и утверждаться «диктатурой пролетариата» (а по сути — узким партруководством во главе с «великим вождем, другом и учителем»).
Этот проект, заложенный в большевистской программе «культурной революции», которая должна была претворяться в жизнь после революции социально-политической, являлся органичной составляющей вымышленной («кабинетной») — внеисторической, а поэтому утопической — идеи «нового прекрасного мира». Такое «хирургическое» вмешатель
44
А. В. Липатов
ство в естественное течение истории (идеалистический конструктивизм вместо рационалистического реализма) не могло не быть насильственным, ибо не только разрушало (что было свойственно бунтам и революциям минувших эпох) естественные (возникшие вследствие длительной исторической эволюции) социальные уклады, политические структуры, государственные институты, но саму культуру, менталитет, индивидуальную автономию личности, сами основы демократии — все то, что являло собой облик европейской цивилизации, все то, чего она достигла к началу XX столетия своего существования. В этом отношении характерное для польского образованного общества знание и почитание высокой русской культуры и ее органичной составляющей — русской литературы — предопределило восприятие создаваемой методами социотехники советской культуры как чуждой не только самой России, но и европейской цивилизации12.
Тотальная идея «сиюминутного» (революционного) преобразования исторически сложившегося социального миропорядка и его эволюционно возникающих и развивающихся культурно-этических принципов бытия была прямым порождением тоталитаризма. Своими приверженцами он рассматривался как единственно верный идеологически и единственно эффективный практически метод внедрения в жизнь того, что в ней никогда не существовало — исторически не возникло. Поэтому-то идеальная и как все идеальное эстетически красивая в своей идейной завершенности и совершенстве логической конструкции, прекраснодушная по своим этическим устремлениям к справедливому мироустройству книжная утопия в реальном претворении в жизнь сразу же превратилась в антиутопию13. Однако утопичная красота идеи вне пределов СССР заслоняла порождаемую ею антиутопическую реальность ее претворения в жизнь: внешний мир знал идею, но не знал ее практических последствий. Посещавшие СССР западные интеллектуалы-гуманисты (среди них такие видные, как Б. Шоу или Л. Фейхтвангер) не смогли за искусно демонстрируемым им советским фасадом давней российской традиции «потемкинских деревень» разглядеть реальность, а те, кому это удалось (А. Жид, И. Силлоне, А. К.естлер) не были услышаны, как не были услышаны и те, кому удалось бежать из «страны победившего социализма», и как много позднее далеко не сразу и далеко не всеми был услышан А. И. Солженицын или Г. Герлинг-Грудзиньский.
Суть в том, что идея для верующих всегда сильнее реальности, а расстаться с такой идеей-верой так же неимоверно трудно, как расстаться с конфессией, ибо сама такая вера была по своей сути светской религией,
В кругу вопросов польского понимания России
45
а посему иррациональной по самой своей сути, не допускающей рациональные доводы. Может быть, первым, кто это осознал, был К. Ижиков-ский, который в своем ответе на уже упомянутую здесь выше анкету «Вядомосцей литерацких» отметил: «Постепенно большевизм превращается в разновидность религии... И именно это восхищает Европу»14.
Внимание поляков к новой, только еще становящейся советской реальности, польское ее восприятие и осознавание существенно отличалось от западной, где преобладала увлеченность красивой идеей, претворяемой в жизнь на Востоке Европы. Поляки в значительной своей части либо непосредственно соприкоснулись с реальностью большевизма, либо знали о ней от тех, кто возвращался в Польшу из «Страны Советов» (особенно массово после подписания Рижского мира). Особую роль сыграло и непосредственное столкновение (1919—1920) с Красной армией, устраивающей новые порядки на захваченных польских территориях.
Помимо этого синхронного аспекта польского восприятия восточного соседа огромное значение имел аспект диахронный'. историческое — более чем вековое — взаимососуществование русских и поляков в общих границах империи Романовых. Именно эта особенность своего, польского, национального бытия способствовала, по крайней мере с времен А. Мицкевича (также познавшего Россию изнутри)15, разделению понятий «Россия» и «русские», осознанию нетождественности режима и подданных. Такое восприятие и такое понимание сразу же после большевистского переворота обрели новое историческое измерение, что получило отражение в сфере самого языка. На бытовом уровне и в прессе распространилось определение нового государства как «Советы», а подвластных ему — не как ранее: русские, a «Sowieci» во множественном числе и «So-wiet» — в единственном. Антисоветские настроения, особенно распространившиеся во время советско-польской войны (когда на защиту ново-обретенной родины поднялись и люди левых убеждений)16 отнюдь не отождествлялись с русофобией. И не только потому, что в польском сознании красные завоевывали не только Польшу, но до этого — саму Россию, а также потому, что плечом к плечу с поляками защищали Польшу и соединения русских противников большевизма. Сама же война, что показательно для польского сознания той поры, получила название «польско-большевистская». При этом российские кадровые офицеры (представители разных национальностей) сыграли важную роль в создании вооруженных сил (и особенно военно-морского флота) в возрожденном польском государстве, а учитывая большое число поляков — бывших офицеров России можно говорить о российско-польском товариществе
46
А. В. Липатов
по оружию. В этом отношении знаменателен факт: в 1939 г. обороной Варшавы руководил русский — генерал Валериан Чума.
Процесс создания польского государства и связанные с этим программные концепции и конкретные проблемы их реализации был, как уже отмечалось выше, параллелен процессу на Востоке. Отсюда объективный интерес польской мыслящей среды и прессы к обустройству разнородного и разнонародного пространства большевиками.
Перед польскими устроителями государственности стояли проблемы объединения преобладающей части исторически польских и исторически разноэтничных земель Первой Речи Посполитой, которые вследствие разделов страны между Австрией, Пруссией и Россией, будучи разъединенными на более чем вековом протяжении, не могли не испытывать воздействий как со стороны разных государственно-политических систем, так и национальных культур разных титульных наций. В польском сознании пресеченная разделами непрерывность собственной государственности и собственной политической культуры трансформировалась в традицию, которая играла важную роль в общественной памяти, поддерживая тем самым сохранение и развитие национальной идентичности в условиях существования нации без государства. В новых условиях современной европейской цивилизации XX в. традиция прошлого не могла быть реанимирована в качестве основы современного государства. Отсюда, в частности, и особый интерес польской прессы к отбросившим российские традиции большевистским решениям проблем строительства нового государства, что было неразрывно связано с проблемами модернизации.
Идея модернизации польской государственности в отличие от проводимой революционными методами модернизации большевистской ориентировалась на эволюционность модернизации западноевропейской. При этом, как и в СССР, но иными путями решались вопросы равноправия сословий и наций. Образцом польской Конституции 17 марта 1921 г. стала французская Конституция Третьей республики при одновременном обращении к традиции своей — первой в Европе — Конституции 3 мая 1791 г., которая положила начало как мышления о нации и государстве в свете своей развивающейся традиции шляхетской демократии и общеевропейских идей эпохи Просвещения, так и идеалам национальной независимости.
При несомненной значимости мартовской Конституции для государственнообразующего процесса в то же время при решении конкретных проблем социально-политического характера сказывалась своего рода
В кругу вопросов польского понимания России
47
гипертрофированность принятого варианта парламентаризма и принципа пропорциональности при выборах в сейм и сенат. Вызванная этим недостаточная эффективность реализации существенных для государства и общества планов и предложений обусловливала интерес к опыту как Запада, так и советского Востока. При этом реализация большевиками модернизационных планов во всех областях, от политической до бытовой (в частности, беспроблемное решение вопросов бракосочетания и разводов), освещалась с понятным интересом и объективностью. Это же относится и к возникшим в СССР новому искусству и литературе. Последняя, особенно до навязывания ей требований, предписаний и ограничений соцреализма, вызывала живой интерес как художественный опыт отображения новой культурно-бытовой реальности. Тем самым сугубо эстетическая привлекательность для поляков сочеталась с привлекательностью содержательно-тематической.
Итак, внимание к СССР означенных публикаций было особенно заинтересованным с точки зрения подобных задач государственного строительства, социального устроения и культуры при всем различии выбора путей, методов и средств их решения.
Этот живой интерес к опыту соседа — путем сравнения со своим и западным — в своей основе либо прагматичный, либо бескорыстно-любопытный тем самым как бы по определению был лишен партийно-идеологической нацеленности, а отсюда и русофобии.
Антисоветизм — отнюдь не означающий русофобию — появлялся там, где речь шла об антигуманных проявлениях большевизма17. Точно также как слепое следование советизму появляется только в коммунистических и прокоммунистических изданиях. Эта «конфессиональная» верность теории и практике большевизма со стороны его польских единомышленников вырвалась на поверхность и стала насильно навязываться всему народонаселению во времена польского сталинизма. Теория и практика польских коммунистов первого периода ПНР (до октября 1956 г.) в значительной степени отражала не только (а может быть, и не столько) теорию и практику современной культурной политики ВКП(б), сколько идеи «культурной революции» начального (межвоенного) периода СССР как своего рода образец для начального этапа аналогичных преобразований в собственной стране.
С другой стороны, именно внутреннее (изнутри империи) познание России поляками (начиная с А. Мицкевича и тех идейных собратьев русских декабристов, которые подняли Ноябрьское восстание 1830 г. под лозунгом «За нашу и вашу свободу») столь ощутимое в межвоенном двадца
48
А. В. Липатов
тилетии было продолжено и углублено в эмиграции парижской «Культурой» во главе с Е. Гедройнем. Продолжено вопреки тому трагическому опыту, который обрушил СССР на поляков и Польшу. Углублено прежде всего Ю. Мерошевским и Е. Гедройцем вопреки тому казалось бы вечному мироустройству, которому положили начало Ялтинские соглашения и разделение сфер влияния между СССР и Западом.
Основой последовательной позиции «Культуры» вопреки провинциализму националистического мышления и самой политической культуры (порой замешенной не только на антисоветизме, но и русофобии) польской политэмиграции было глубинное понимание русскости, неотож-дествление ее с режимом и вытекающая отсюда вера в демократическую будущность России (что также противопоставлялось тогдашним советологам да и некоторым нынешним специалистам по русским проблемам). Отсюда прорусские творческие и дружеские симпатии «Культуры» и ее связи с советской эмиграцией. Отсюда три ее русскоязычных номера и публикации на русско-польские темы, как в самом журнале, так и в связанных с ним научно-исследовательских томах «Исторические тетради» («Zeszyty Historyczne»).
В наши дни выработанная Ю. Мерошевским и Е. Гедройцем идея «восточной политики» стала претворяться в жизнь президентом Третьей Речи Посполитой А. Квасьневским и министрами иностранных дел В. Барто-шевским и Б. Геремеком. Прерванная последующими правительствами, она по-прежнему считается единственно реалистичной в кругах польского гражданского общества.
Другим нынешним проявлением и воплощением польского понимания России и русских, отражением стремления к польско-русскому диалогу, вопреки всем политическим трудностям исторического соседства, является созданный в Третьей Речи Посполитой по инициативе Е. Гед-ройца журнал «Новая Польша», предназначенный для русских читателей. Его основателем (1999) и главным редактором является Е. Помяновский — сотрудник «Культуры», также познавший Россию изнутри18. Ему поляки обязаны великолепными переводами всего А. Солженицына, а также А. Сахарова, М. Геллера и классиков русской литературы Л. Толстого и А. Чехова, а также Ахматовой, Мандельштама, Бабеля, Шаламова, Мартынова, Слуцкого.
Это современное понимание русскости и стремление нынешних поляков к пониманию со стороны самих русских, имея давние исторические корни, является прямым и непосредственным продолжением некоторых настроений и устремлений времен возрожденной польской
В кругу вопросов польского понимания России
49
государственности межвоенного двадцатилетия и построения нового типа государственности большевиками. Интерес к большевистскому экс перименту сочетался с пониманием и сочувствием к массовым человеческим жертвам этого эксперимента. И здесь в таком понимании происходящего в СССР проявилась общность возникновения и роли того исторического феномена, который свойственен только России и Польше. Именно здесь в общих для русских и значительной части поляков грани цах Российской империи возникла интеллигенция — та социальная среда, название которой на всех языках воспроизводится в русской транскрипции. Ее появление является прямым следствием развития высокой русской культуры как органичной составляющей европейской цивилизации, с одной стороны, а с другой — вследствие российской системы государственной власти — самодержавия, которое не допускало возможности самого возникновения институтов гражданского общества, столь характерных для разных типов государственности и политической культуры времен Новой истории европеизма. Как в свое время с горечью констатировал славянофил и литератор А. С. Хомяков (1804—1860): «Русская самодержавная монархия есть государственность безгосударственного народа»19. Безгосударственной в это же время оказалась и та образованная часть поляков, которые вместе с утратой национальной государственности, основанной на принципах шляхетской демократии, утратили и свободу гражданственного бытия.
Эта среда русских и поляков, нареченная интеллигенцией, стала выразителем общенациональных идей социальной справедливости, свободы личности и демократии, с тем что для поляков при всем этом ключевым вопросом было обретение собственной государственности. Антигосударственное (по отношению к Российской империи) мышление польской интеллигенции отнюдь не было тождественно антирусскости. В этой связи следует помнить документированный Хомяковым факт вне-государственного самосознания части русской среды, мыслящей категориями гражданского общества еще в первой половине XIX в. Для второй же половины этого столетия знаменательно суждение крупнейшего российского мыслителя В. С. Соловьева, высказанное им в «Русской идее» (1888): «Истинное величие России — мертвая буква для наших лжепат-риотов, желающих навязать русскому народу историческую миссию на свой образец и в пределах своего понимания. Нашим национальным делом, если их послушать, является нечто, чего проще на свете не бывает, и зависит оно от одной — единственной цели — силы оружия»20. Перво
50
А. В. Липатов
начально эта работа была опубликована во Франции, на французском языке и вскоре переведена на польский.
Это был период насильственной русификации Царства Польского и всяческих форм подавления польскости. Восприятие такой — официальной и официозной — русской идеи поляками, угнетаемыми Российской империей и унижаемыми ее чиновниками в комментариях не нуждается. Здесь важно уяснить другой, интеллигентский, аспект встречи и взаимопонимания русскости и польскости, который помогает адекватно понять не только широко известный факт единения или же сотрудничества российских и польских революционеров, но и обусловленные приверженностью к общеевропейским ценностям контакты русских и поляков, равно как и польский интерес к русской культуре и искусству, а русских — к культуре и искусству поляков (феноменальная популярность в России этого времени Крашевского, Сенкевича, Ожешко, Пруса). И все это вопреки официальной полонофобии самодержавного государства и православной церкви. Отсюда, от этих трудных и горьких времен официальной имперской политики параллельно ей, а порой и вопреки ей, идет прямая линия к пониманию в независимой Польше трагедии русского народа и русской интеллигенции после большевистского переворота.
Польские описания кошмаров «колхозного строительства» (лексикон советской пропаганды) у политически неангажированных авторов были внеидеологичны. При той или иной степени проявления эмоций они имели прежде всего информативный и пророй достаточно аналитичный характер, констатируя «перековку» (еще одно понятие советской пропаганды) крестьянства теперь уже не только методами социальной инженерии, но и путем репрессий по социальному принципу. Такого рода насильственные преобразования традиционного общества в целях ускорения тотальной модернизации «Страны Советов» печатное слово также модернизирующейся Польши (однако совершено иными методами и на иных путях) было проникнуто не «антисоветской» как таковой (то есть сугубо идеологической направленностью и пропагандистской устремленностью), а естественным для гуманного мышления возмущением и чисто человеческим сочувствием массовым жертвам большевизма со стороны поляков как европейцев. При этом особо осознавалась трагическая ситуация российской интеллигенции как носительницы высокой культуры русского европеизма и русской национальной совести, органично связанной с христианскими основами общеевропейской цивилизации.
В кругу вопросов польского понимания России
51
(Показательно уже само название статьи национально ориентированного журнала «Глос народовы»: «Револьвер, приставленный к мозгу нации»).
Польская обеспокоенность судьбой русской интеллигенции отражала не только естественный и бескорыстный порыв, эмоциональную реакцию, чисто человеческое сочувствие. Это было и непосредственным проявлением обеспокоенности судьбой русского европеизма. Сострадание к судьбам русской интеллигенции было состраданием к той части русского народа, с которой в силу самой общности ценностей европейской цивилизации и уровня культуры был возможен подлинный межнациональный диалог, то есть внегосударственное независимое от изменчивой политики официальных властей непосредственное обшение гражданского общества поляков и русских.
Такой диалог польскости и русскости как соседствующих составляющих общеевропейской цивилизации был прерван большевистским тоталитаризмом. Это отразилось на официальной реальности и внешних сферах бытия подданных «Страны Советов». Однако это не могло быть полностью искоренено в частной, духовной реальности уцелевшей части русской (не советской!) интеллигенции. Тут проявился феномен самосохранения, характерный для польской действительности после подавления восстания 1863 г. Польскость тогда сохранялась в домашних очагах, в семейном кругу и дружеских связях. То же самое произошло в СССР, где интеллигенция и интеллигентность сохранялась в семейном обособлении и в особых дружбах. Отсюда прямая линия к открытому проявлению традиционного русского полонофильства во времена «оттепели» и последующего возобновления непосредственных встреч и дружеских связей поляков с русскими. При этом следует отметить, что русское поло-нофильство от своих истоков (XVII в.) до наших дней не было (ибо по своей сути не могло быть) проявлением связи национализмов — оно было производным принадлежности к общим ценностям европейской цивилизации11. Именно европеизм создавал те мосты, которые соединяли русских и поляков над пропастями государственных противостояний, конфессиональной нетерпимости и националистической конфликтности.
Так было всегда, но далеко не всегда historia est magistra vitae (особенно для элит власти). Объективное, внеидеологическое осознание минувшего помогает не только глубже понять давнее и недавнее прошлое, но и осознать возможности преодоления тех нагромождений, которые по сей день искусственно (а порой и искусно) создаются политиками, дейст вующими по древнему принципу divide et impere — разделяй и властвуй.
52
А. В. Липатов
Интеллигенция как основа и движущая сила гражданского общества не равнозначна обществу огосударствленному и не подвластна политическим манипуляциям государства. Отсюда открытый диалог демократического государства с гражданским обществом является условием общественного равновесия и политической стабильности. Отсюда же и нетерпимость к гражданскому обществу тоталитарных режимов и авторитарных правителей, отвергающих диалог с народом и утверждающих собственное единовластие. Как показывает история, все они были халифами на час, поэтому в конечном итоге, вопреки всем трудностям и поражениям интеллигенции, будущее (если оно мыслится как самосохранение государства и нации) за демократическим устройством и гражданским обществом, а следовательно, за взаимопониманием и сближение народов в общем пространстве европейской цивилизации.
Примечания
1	Липатов А. В. Формирование польского романа и европейская литература. Средневековье. Возрождение. Барокко. М., 1977; Он же. Литература в кругу шляхетской демократии. М., 1993. Мои статьи, посвященные отдельным эпохам, проблемам и личностям, опубликованы в кн.: Славянское Барокко. М., 1979; Барокко в славянских культурах. М., 1982: История литератур западных и южных славян. Т. I—II. М., 1997; Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепони-мание. М., 2000; Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000; А. С. Пушкин и мир славянской культуры. М., 2000; Россия — Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2003; Человек между Царством и Империей. М., 2003; Studia Polonorussica. К 80-летию Е. 3. Цыбенко. М., 2003; Проблемы российской истории. Вып. VII. М.- -Магнитогорск, 2006; Россия в глазах славянского мира. М., 2007; Человек в культуре русского барокко. М., 2007; Балты и Великое княжество Литовское. М., 2007.
2	Lipatow A. Slowiaiiszszyzna — Polska — Rosja Izabelin, 1999; Tenze. Rosja i Polska: konfrontacja i grawitacja. Torun, 2003; Tenze. Rosja dzisiejsza: miydzy przeszlosci^ a terazniejszosciq. Torun, 2007. Отдельные статьи в сб.: Literature polska i rosyjska przelomu XIX/XX wieku. Warszawa, 1979; Napis, seria VI. Warszawa, 2000; Romantyzm. Poezja. Historia. Warszawa, 2002; Barok polski wobec Europy. Kierunki dialogu. Warszawa, 2003; Barok polski wobec Europy. Sztuka przekladu. Warszawa, 2005; Katalog wza-jemnych uprzedzen Polakow i Rosjan. Red A. de Lazari. Warszawa, 2006.
3	C этими публикациями смыкается и пропагандистская по своему характеру, агитирующая по функции и смысловой нацеленности, сугубо идеологическая по самой своей внутренней сути (а тем самым вступающая в противоречие с традиционным пониманием художественности) поэзия таких в свое время известных представителей польской «пролетарской литературы» и энтузиастов советского
В кругу вопросов польского понимания России
53
эксперимента, как С. Р. Штанде, В. Вандурский, Б. Ясенский. Устремившись на «родину мирового пролетариата», они подобно многим другим идеалистам, уверовавшим в большевистскую утопию, стали жертвами сталинского террора, как, впрочем, и ликвидированная Москвой, а не «фашистской Польшей Пилсудского» (еще один лексический шаблон советской пропаганды) Коммунистическая партия Польши.
Своего рода противовесом «пролетарской поэзии» была польская антибольшевистская поэзия. (С литературно-эстетической точки зрения — качественный аналог своего идейного антипода). О ней см.: Pogonowska Е. Dzikie biesy. Wizja Ro-sji w antybolszewickiej poezji polskiej lat 1917—1932. Lublin, 2002.
4	В художественной литературе той поры талантливейшим отражением и одновременно теперь уже историческим свидетельством близости русского и польского интеллигентского мышления, общности этических и мировоззренческих поисков являются «Ночи и дни» М. Домбровской. См.: Липатов А. В. Эволюция романа-эпопеи («Ночи и дни» Марии Домбровской: жанровые традиции и авторская индивидуальность) // Советское славяноведение. 1991. № 2.
5	См. работы, указанные в примеч. 1, 2.
6	Пока что в исследовательском поле зрения оказались только репортажи виднейших мастеров этого жанра. См.: Burdziej В. «Wielkie bt?dy perspektywiczne». Obraz Rosji Sowieckiej w polskim reportazu literackim lat trzydziestych XX wieku // Polska polityka wschodnia w XX wieku. Studia pod red. M. Wojciechowskiego, Z. Karpusa. Wloclawek-Torun, 2004.
1	Zdziechowski M. W obliczu konca. Wyd. 2. Wilno, 1938. S. 113.
8	Об этом пишет посетивший СССР С. Мацкевич. См.: Mackiewicz S. Mysl w obc^gach. Warszawa, 1931. S. 159.
’Ibid. S. 44.
'°Janta-Potczynski A. Patrz? naMoskw^. Poznan, 1933. S. 109.
’’Опубликованный в 1925 г. многократно переиздававшийся и переведенный на десятки языков роман Ф. Гладкова так и назывался — «Цемент».
12	В этом отношении интереснейший материал содержат «Wiadomosci Litera-ckie» (1933, nr 38, 39, 44), где публиковались ответы на анкету «Польские писатели и Советская Россия. Советская литература — коммунистический эксперимент — польско-российское сближение».
13	Массовый террор и концлагеря, возникшие уже в ходе гражданской войны, иллюстрируют реальный путь к достижению гуманных идеалов этой утопии. Беспредельную же веру большевиков в собственную правоту и право решать за всех — каким должно быть справедливое мироустройство — красноречиво отражает приветствующая заключенных и просвещающая их разум надпись над воротами первого образцового концлагеря на Соловках: «Железной метлой загоним человечество в счастье!»
14	Wiadomosci Literackie. 1933, nr 38. S. 3.
54
А. В. Липатов
15	См.: Липатов А. В. Две проекции национального восприятия: Польша глазами Пушкина — Россия глазами Мицкевича (теоретические и исторические аспекты межнациональной перпеции) // Россия в глазах славянского мира. М., 2007; Lipatow A. Rosja i Polska... S. 181—216.
16	В этом отношении знаменательно, что среди них, например, был и исповедующий идеалы новой утопии В. Броневский — впоследствии известный «пролетарский» поэт межвоенного двадцатилетия, а затем — в литературной иерархии ПНР — первый из поэтов социалистического периода.
17	В очередной раз подчеркиваю, что речь идет о партийно неангажированной прессе и литературе.
18	См. русское издание: Помяновский Е. К востоку от zapada. Москва 2006. О польском варианте этой книги см. мою рецензию: Вопросы философии. 2006. №7.
19	Цит. по: Кузмина-Караваева Е. И. Избранное. М., 1991. С. 334.
^Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1989. С. 226.
21	См. примеч. 2, 15. Липатов А. В. История и современность: к вопросу о национальных путях возвращения в наднациональную Европу // Поэтический мир славянства. М., 2006; Он же. Универсальное и национальное: двусдинство процесса формирования этнических языков и культур в цивилизационном пространстве Европы // Глобализация — этнизация. Этнокультурные и этноязыковые процессы. Кн. I. М., 2006; Он же. Европейская цивилизация как дифференцированная целостность (Запад и славяне) // Мировая экономика и международные отношения. 2007. № 6. С. 14—20.
II. Первая мировая война и Февральская революция
Г. Д. Шкундин
Болгария и польский вопрос во время Первой мировой войны
Многовековые связи между болгарским и польским народами имеют глубокие исторические корни. Их общее славянское происхождение, схожесть исторической судьбы в прошлом оказались сильнее географического расстояния, разделяющего Польшу и Болгарию1.
Данный факт со всей очевидностью проявился во время Первой мировой войны, когда территории Королевства Польского и Галиции стали ареной военных действий. В августе 1914 г. в Кракове был создан Главный национальный комитет (ГНК). Его основной целью было присоединение Королевства Польского к Габсбургской монархии и превращение ее в триалистическое государство. Комитет стал главным представительным органом поляков на польских землях, входивших в состав Австро-Венгрии2. Одной из главных задач, которую он себе поставил, было ознакомление европейского общественного мнения с его собственной программой по польскому вопросу3. С этой целью ГНК решил открыть бюро по печати в некоторых европейских столицах. Центром его деятельности по пропаганде на Балканах была избрана София, и не случайно. Принимая весной 1915 г. свое решение, ГНК стремился найти почву для того, чтобы развернуть более оживленную деятельность и привлечь симпатии болгарской общественности к деятельности комитета. В то время болгарское правительство вело интенсивные переговоры с воюющими группировками — Центральными державами и Антантой — по вопросу о территориальных компенсациях за эвентуальное вступление в войну на той или иной стороне. Перипетии данной дипломатической борьбы вошли в историю под названием «болгарского лета»1. В связи с этим Польское бюро по печати должно было, помимо прочего, еще и содействовать пропаганде Центральных держав с целью «перетягивания» болгарского каната на их сторону.
Возглавил бюро д-р Тадеуш Станислав Грабовский, который позднее, после установления дипломатических отношений между Болгарией и возрожденной Польшей, с 1918 по 1925 гг. являлся первым польским посланником в Софии. Впоследствии он приобрел известность как историк южнославянских литератур, профессор Ягеллонского и Вроцлавского
58
Г. Д. Шкундин
университетов. Как он сам в дальнейшем признавался, еще со студенческой скамьи, в период учебы в Пражском, а затем в Венском университете у выдающегося слависта В. Ягича, он установил контакты с болгарскими студентами и испытывал большую симпатию к Болгарии5. Это обстоятельство сыграло определенную роль в том, что именно Грабовский взял на себя выполнение столь важного поручения ГНК.
Условия, при которых он начал работу в Болгарии, были сложными. Болгария все еще переживала горечь поражения во 2-й Балканской войне, прочно запечатлевшегося в исторической памяти болгарского народа как первая «национальная катастрофа». Нал страной нависал призрак участия в новой войне. Но момент для привлечения симпатий болгар к Польше был очень подходящим. Болгарский царь Фердинанд I Саксен-Кобург-Готский и стоявшее у власти правительство «либеральной концентрации» д-ра Басила Радославова все больше склонялись к союзу с Центральными державами. А ведь именно на одну из них, Австро-Венгрию, ориентировался в своей деятельности ГНК. Впоследствии Грабовский писал. «После неудачи русофильских партий осуществить (болгарское. — Г. Ш.) национальное объединение с помощью России, чувства глубокой признательности и любви к освободительнице охладели. После тяжелых для Болгарии испытаний в болгарской душе, воспитанной с самых светлых дней Возрождения в духе братства с Россией, славянской солидарности, как будто наступила какая-то пустота. Пустота, которую можно было заполнить только, если взаимная вера и доверие, проявляемые кем-то, учитывали государственные интересы и национальноплеменной инстинкт»6. Эти мысли Грабовского до некоторой степени раскрывают намерения руководителей ГНК. Они стремились воспользоваться моментом, когда правительство Радославова настраивало Болгарию против России для того, чтобы в будущем возрожденная Польша могла занять место покровительницы такого небольшого славянского государства как Болгария7.
Выполнение задачи Грабовского значительно облегчалось тем, что еще с 1911 г. пост австро-венгерского посланника в Софии занимал уроженец Кракова, граф Адам Тарновский, представитель знатного польского аристократического рода из Галиции. Именно он, а не его германский коллега, был «первой скрипкой» в дипломатических переговорах Центральных держав с болгарским правительством. Один из болгарских современников так писал о Тарновском: «Этот замечательный в тогдашнем софийском обществе мужчина со взглядом хищника, с гладко зачесанными назад волосами, с подстриженными усами — энергичный, подвижный, ловкий, хитрый, неутомимый... Тарновский вслушивался,
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
59
наблюдал, анализировал, инсинуировал, истолковывал, раздавал поручения и советы — одним словом, делал все для того, чтобы играть активную роль в развитии событий с учетом преследуемой им цели»8.
Все, кто имел служебный и личный контакт с Тарковским, подчеркивали его верность короне Габсбургов, но в то же время не отрицали и наличия у него собственного мнения при проведении определенной линии или осуществлении некоторых начинаний, контуры которых намечались в Вене. Его отличали инициативность, профессионализм и почти фанатичная энергия, с которыми он реализовывал в своей дипломатической практике сухой, конспективный текст телеграмм, отправляемых из МИД Австро-Венгрии на Баллхаусплац9.
Граф Адам и его супруга графиня Мария (урожденная Святополк-Четвертыньская) снискали в Болгарии огромный авторитет. Еще со времени Балканских войн 1912-—1913 гг. они многократно оказывали пожертвования Болгарскому Обществу Красного Креста, а также различным благотворительным комитетам10. Во время Первой мировой войны, которая превратила Польшу в театр непрерывных военных действий, чета Тарновских использовала свой авторитет для того, чтобы организовать в Болгарии новые благотворительные акции, на этот раз в пользу разоренного войной польского населения. Так, по инициативе графини Марии в Софии был организован «Дамский комитет по Польше», в состав которого вошла также и супруга главы правительства. В начале июня 1915 г. комитет организовал польско-болгарский вечер с участием оперной певицы Христины Морфовой и собрал значительную сумму денег, которая немедленно была перечислена в швейцарский город Веве, где находился Главный комитет помощи пострадавшим от войны в Польше во главе с Г. Сенкевичем11. Последний лично направил организаторам вечера самую искреннюю благодарность за их высокогуманное дело12.
А супруги Тарновские, образно говоря, одним выстрелом сумели убить двух зайцев. Как истинные дипломаты, они умело сочетали благотворительную акцию в помощь Польше — супружеская чета входила в ГНК13 — с укреплением позиций Австро-Венгрии в Софии и подрывом там российского влияния. Из всего дипломатического корпуса, аккредитованного в болгарской столице, на вечере, по понятным причинам, отсутствовал только персонал российской миссии, а посланник А. А. Са-винский даже позволил себе резко высказаться против мероприятия14. Данное обстоятельство было расценено болгарской общественностью, в том числе и русофильской, как неблагоразумный поступок. В то же время под впечатлением от этой акции газета «Мир», орган русофильской народной партии, говоря о страданиях польского народа, писала: «Если
60
Г. Д. Шкундин
существует народ, который не может спокойно взирать на эти несчастия, то это мы, болгары. ...Для нас поляки это не просто люди, не только ела вяне, не только борцы за нашу свободу и наши учителя. Для нас они представляют нечто большее — они наши братья по несчастью. Мы сами, испытывая страдания нации, разрезанной по живому телу, ...не можем оставаться равнодушными»15.
Граф А. Тарковский не ограничивался воздействием на болгарское общественное мнение. Хорошее знание политической и личной психологии болгарских руководителей, в том числе царя Фердинанда, прозванного «балканским Мефистофелем», позволило ему постоянно держать руку на пульсе политической жизни Болгарии. В конечном счете, он снискал неофициальные лавры победителя в дипломатической битве за эту ключевую в военно-стратегическом плане балканскую страну. 6 сентября 1915 г. Болгария присоединилась к Тройственному союзу, который теперь стал Четверным, а 14 октября вступила в войну на его стороне. Поэтому не случайно на страницах ежегодного альманаха Баллхаусплац за 1916 г именно Тарковский указан как двигатель победы в дипломатической битве за Болгарию16.
А. Тарковский возглавлял дипломатическую миссию в Софии до 9 ноября 1916 г., затем, в качестве награды за свой софийский успех, получил важнейший пост посла дуалистической империи в США. Представляя его американской общественности, газета «Нью-Йорк тайме» писала: «Несмотря на макиавеллизм Фердинанда, граф Тарковский и его супруга, в конце концов, приобрели совершенно экстраординарное влияние на него, став в значительной степени подлинными правителями и настоящими диктаторами страны. Премьер-министр Радославов, человек незнатного происхождения, также полностью находился под его влиянием. Ни одно решение болгарского правительства не принималось без предварительного соглашения с графом Тарковским и полного одобрения с его стороны»17.
Конечно, влиятельнейшая американская газета явно сгустила краски, и в первую очередь в том, что касается степени влияния Тарковского на болгарского монарха. В значительной степени это было вызвано стереотипом, глубоко укоренившимся не только в США, но, в первую очередь, в России, о том, что Фердинанд всегда был послушным орудием в руках Австро-Венгрии. Иное утверждала известная польская писательница княгиня Катажина Радзивилл (урожденная графиня Ржевуская), известная русскоязычной читательской публике по рассказу В. С. Пикуля «Дама из Готского альманаха». Проведшая долгие годы при различных монарших дворах и в салонах европейских столиц, она опубликовала
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
61
множество книг о коронованных особах, политиках и других знаменитостях. Описывая события «болгарского лета», княгиня Радзивилл категорично свидетельствовала, что «Фердинанд никогда не был орудием кого-либо или чего-либо, кроме, возможно, своих собственных амбиций»18. Просто в 1915—1916 гг. тесный военно-политический союз с Австро-Венгрией соответствовал болгарским национально-государственным интересам, так, как их понимал царь, и, в первую очередь, его личным стремлениям. А их он всегда ставил выше интересов руководимой им страны. Именно в этом обстоятельстве в немалой степени кроется секрет дипломатического успеха Тарновского в Софии19.
Тем не менее, в 1915 г., когда бюро по печати ГНК в Софии начинало свою работу, влияние австро-венгерского посланника на правительственные и придворные круги болгарской столицы было действительно велико. Тогда еще безоговорочно уверенный в победе Центральных держав, граф Адам горячо выступал за решение польского вопроса в рамках соглашения с Габсбургами20. Именно под его руководством Т.-С. Грабовский начал осуществление своей миссии.
До открытия софийского бюро ГНК польский вопрос практически отсутствовал на страницах болгарской печати. Она рассматривала Польшу исключительно как объект, но отнюдь не как субъект в будущей послевоенной системе международных отношений. Например, взятие Пшемысля русской армией 22 марта 1915 г. всколыхнуло внутриполитическую жизнь Болгарии. Политические и военные деятели всех мастей, православное духовенство, представители интеллигенции оживленно обсуждали это событие с военно-стратегической точки зрения, спорили о его возможном влиянии на ход и окончательный итог схватки между двумя воюющими коалициями21. Но при этом они ни словом не обмолвились о том, как это важное событие могло отразиться на судьбе польского народа и польской государственности.
Поэтому первой задачей, которой занялось бюро, было обеспечение широкой информации болгарских читателей о деятельности ГНК и его программе. Для деятелей комитета было важно, чтобы болгарская общественность не просто поддержала польские национальные стремления, но и заняла определенную позицию, ту самую, которую отстаивал сам комитет. Примерно за один год (1915—1916) в софийской прессе появились более 500 статей, информаций и корреспонденций, бульшая часть которых была плодом деятельности бюро. Они сознательно и целенаправленно обрабатывали общественное мнение по польскому вопросу в пользу Центральных держав22.
Г. Д. ШкуНдИ!
62
В первый период деятельности бюро (с весны до октября 1915 г.), т. е. до момента вступления Болгарии в войну, когда еще не было ясно, на чьей стороне она вступит, в болгарской политической элите обрисовались две группировки. Каждая из них выражала свои взгляды по польскому вопросу в соответствии с позицией, которую она занимала в отношении обеих воюющих коалиций. Мнение правительственных кругов совпадало с позицией ГНК (т. е. восстановление Польши в рамках Габсбургской империи). Поэтому официозные газеты «Народни права», «Дневник» и «Камбана» защищали тезис об австро-венгерско-польском триа-лизме. По их утверждению, Австро-Венгрия являлась единственным государством, которое уважает национальные права поляков.
Антантофильские партии противопоставляли им другой способ решения польского вопроса. Газета «Мир» критиковала политическую программу ГНК как исторически неоправданную, не соответствующую новому типу государственности. По мнению газеты, время неумолимо ставит вопрос о прекращении существования Габсбургской и Османской империй. Поэтому не случайным было опубликование в печатном органе болгарской народной партии предсмертного письма выдающегося польского писателя и революционера Зыгмунта Милковского австро-венгерскому монарху Францу Иосифу. Отвечая на прокламацию генштаба австро-венгерской армии, в которой поляки призывались встать под знамена борьбы с Россией, Милковский писал; «Вы, Ваше императорское Величество, призываете нас биться вместе с германскими войсками, которые находятся под командованием Пруссии — той самой Пруссии, которая всегда подавала пример бесчеловечных гонений поляков. Разве можно в данном случае придумать более постыдный мотив в интересах прусского оружия? Австрия должна, прежде всего, позаботиться о своей собственной судьбе, а не раздавать польской молодежи лживые обещания, которые ни она, ни Германия не будут в состоянии выполнить»23.
Более того, в мае 1915 г. газета «Мир» прямо заявляла, что Австро-Венгрия должна исчезнуть, и на ее месте, как и на месте русской и германской Польши, Османской империи, в Центральной Европе и на Балканах, должны образоваться свободные государства, у которых не будет ни силы, ни желания угрожать друг другу. Таким образом, будет создан и непреодолимый барьер против германского «Дранг нах Остен», чьим послушным орудием всегда была Австро-Венгрия. «А заключение будущего мира на основе принципа национальностей воскресит не только Польшу, но и румыны объединятся, и сербы присоединят сербские земли, и греки получат греческие земли, и болгары объединят в своих пределах все болгарские земли»24. Таким образом, «народняки» увязывали
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
63
будущее решение польского и болгарского национальных вопросов с общей проблемой территориально-политического переустройства в Центральной и Юго-Восточной Европе.
После военных успехов Центральных держав на Восточном фронте летом и осенью 1915 г. прогермански и проавстрийски настроенные круги в Болгарии стремились доказать, что Германия и Австро-Венгрия проявляют «особую обеспокоенность» судьбой Польши. Взятие Варшавы 5 августа 1915 г. стало поводом для произнесения многих высокопарных речей. Правительственный официоз «Пародии права» 7 августа писал: «Для поляков этот день (день взятия Варшавы. — Г. Ш.) означает зарю и сигнал к объединению всех разрозненных частей польского народа под одним символом». Утверждалось, что поляки должны быть благодарны Центральным державам за взятие Варшавы и освобождение от гнета русского царизма25. Та же газета не преминула позднее приветствовать и создание польских военных частей на австрийской территории. Вообще проявлялось стремление использовать спекуляции Вены на патриотических чувствах поляков для того, чтобы оправдать русофобство и стремление кабинета «либеральной концентрации» привязать Болгарию к блоку Центральных держав. Газеты либеральных партий очень много писали об угнетательских методах русского царизма для того, чтобы на этом фоне ярче показать якобы «освободительную» миссию германской и австрийской армий.
Иначе отреагировали на взятие Варшавы печатные органы русофильских партий. «Мир» утверждал: «О том, что две союзные Центральные державы преследуют исключительно свои интересы и не создадут новое славянское государство, польские руководители в Кракове должны были знать еще раньше и понять, по крайней мере, в первый же день после падения Варшавы, когда назначались высшие чиновники и отдавались прусские приказы об управлении этим городом». Русофильская газета остро критиковала заблуждение, в которое, по ее мнению, вводил ГНК польское население, уверяя его в особом послании, что высшую гарантию национального и политического будущего польского народа следует искать в Габсбургской империи, поскольку именно в ее рамках якобы будет восстановлено польское королевство. Газета указывала на несбыточность подобных иллюзий, уже хотя бы потому, что против такой перспективы решительно выступали правящие круги Германии. В качестве доказательства газета приводила дословные выдержки из германской прессы. В них многозначительно напоминалось, что «польские национальные желания и требования не являются мерилом при водворении порядка на польских землях», ибо не следует забывать, что «Польша не
64
Г. Д. Шкундин
сама себя освободила, а именно германская армия завладела Варшавой, которую поляки уже считают своей столицей»26.
Взятие Варшавы германскими войсками дало импульс болгарскому правительству, которое стало проявлять заметный интерес к польскому вопросу и даже осуществило в этом смысле некоторые конкретные действия. Так, В. Радославов захотел иметь более полную информацию о том, что происходит непосредственно в Польше и вокруг нее. С этой целью в качестве корреспондента МИД на Северный фронт австро-венгерской армии был направлен известный ученый д-р Андрей Протич, которому поручили ознакомиться поближе с деятельностью ГНК в Кракове и войти в контакт с некоторыми из его деятелей, а также получить сведения о легионе, возглавляемом Ю. Пилсудским. От известного же болгарского писателя Теодора Траянова, пресс-атташе при болгарской миссии в Вене, Радославов затребовал подробный доклад о польских делах. 22 августа Траянов представил такой доклад, где обстоятельно описал расклад политических сил во всех трех частях разделенной Польши. Будучи хорошо информированным и имея свои источники информации в ведомстве на Баллхаусплац27, болгарский дипломат уделил особое внимание нюансам во взаимоотношениях МИД Австро-Венгрии с ГНК, в деятельности которого, по его словам, «фокусируется вся национально-политическая жизнь поляков». Траянов рассмотрел различные варианты решения польского вопроса, от создания самостоятельного польского государства, «буферного» между Центральными державами и Россией, до нового раздела Королевства Польского между Германией и Австро-Венгрией. При этом в последнем случае не исключалось даже и возможное участие России, хотя такой вариант казался совершенно невероятным в августе 1915 г. Однако, все зависело от окончательного исхода военных действий на Восточном фронте. Опасность нового передела польских земель, по словам Траянова, заставляла действовать сообща польских эмигрантов в Швейцарии, независимо от их внешней ориентации — на Габсбургскую монархию или на Россию28. Вообще, по справедливому мнению Грабовского, которого Радославов ознакомил с содержанием доклада, автор преувеличивал значение пророссийской ориентации части польского населения29.
Кстати, глава кабинета, который одновременно сохранял за собой и портфель министра иностранных дел, встречался с Грабовским в Софии довольно часто. Во время этих встреч центральным был вопрос об отношении болгарского правительства к восстановлению независимости Польши. Радославов всегда подчеркивал готовность болгарского прави
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
65
тельства содействовать, насколько это было возможным, осуществлению стремлений поляков к восстановлению независимой Польши30.
Вступление Болгарии в войну на стороне Центральных держав открыло еще более благоприятные возможности для деятельности польского бюро по печати. По его инициативе в конце 1915 г. был произведен опрос болгарской общественности с целью вызвать более широкий интерес к судьбе поляков и Польше. Как показали результаты анкетирования, все болгарские общественные круги проявили большой интерес к польскому вопросу. В нем участвовали видные общественные и политические деятели, представители разных партий и группировок. Однако важнее было то, что анкетирование превратилось в известной степени в своеобразную трибуну для популяризации позиции ГНК о решении польского вопроса с помощью Габсбургов. В интервью по этому поводу В. Радославов подчеркнул, что весь болгарский народ признает польские стремления обоснованными и справедливыми. Он заявил: «Болгары в принципе симпатизируют народно-политическим идеалам поляков. Но для того, чтобы они могли облечь эти симпатии в какие-то конкретные формы, нужно, прежде всего, сблизить эти два народа. Необходимо работать над их взаимным сближением, тем более что этого требуют новые политические реалии, т. к. Болгария вследствие своего союза с Центральными державами входит в контакт и соседство с Польшей»31. Конечно, до непосредственного соседства Болгарии и Польши было далеко. Но Радо-славову поздней осенью 1915 г., когда болгарские войска вели успешные боевые действия против остатков сербской армии в Вардарской Македонии, виделись радужные перспективы. Ему, как и царю Фердинанду, грезились в ближайшем будущем полная ликвидация Сербии и установление общей границы с Австро-Венгрией32. Очевидно, именно в этом смысле следует расценивать его заявление о болгаро-польском соседстве.
Говоря конкретнее о перспективах решения польского вопроса, Радославов заметил, что благоприятное отношение .Австро-Венгрии и Германии дает ему основание видеть будущее Польши в самом благоприятном свете. Не подозревая, какой печальный итог ждет саму Болгарию по итогам мировой войны, Радославов щедро обещал полную поддержку Болгарии справедливому делу поляков на послевоенной международной конференции, где будет решаться их судьба.
Особый интерес представляют несколько конфиденциальных заявлений В. Радославова, которые он просил Т.-С. Грабовского сообщить исключительно в Краков. Глава кабинета предложил руководству ГНК направить в Софию «серьезного и доверенного человека, который бы установил контакт между ГНК и правительственными кругами Болгарии,
66
Г. Д. ШкунДИ!
и который бы информировал о важнейших вопросах» кабинет и его главу. Причем, эту осведомительную деятельность следовало вести в тайне от официальных представителей Австро-Венгрии и Германии. Как явствует из донесения Грабовского от 28 ноября 1915г., свое пожелание Радославов объяснял так: «Несмотря на абсолютный разрыв с Россией и искреннюю приязнь к Центральным державам, болгары полностью отдают себе отчет в той опасности, которую представляет для них экономическая и политическая экспансия Германии, а также частично и Австро-Венгрии. Болгария желает и в дальнейшем сохранить свою полную независимость, а в этом смысле для нее чрезвычайно поучительными были бы все сведения о тайных помыслах Германии и Австрии по польскому вопросу. Положение болгар на Балканах в настоящее время очень напоминает положение поляков на севере. За Болгарию, равно как и за Польшу, борются две могущественные силы, каждая из которых имеет своих приверженцев. Однако, — продолжал глава кабинета, — совершенно логично, что национально-политическим долгом, как поляков, так и болгар, является использование этого соперничества двух империй, парализация их обоюдной экспансии и использование ее в собственных национальных интересах».
Радославов подчеркивал аналогичность геополитического положения Болгарии и Польши в отношении Центральных держав и России, а отсюда вытекала «возможность в будущем взаимной поддержки и взаимодействия обеих стран в борьбе против захватнических притязаний, исходящих, как с одной, так и с другой стороны». По его словам, «свободная и независимая Польша уже самим фактом своего существования стала бы для Болгарии чрезвычайно важным фактором обеспечения ее собственной безопасности и независимости. В ней Болгария, несомненно, нашла бы сильный оплот против великорусского панславизма, а также против всегерманской экспансии Пруссии. Совместными усилиями мы могли бы нейтрализовать пагубные для нас вл ияния, как с востока, так и с запада, и стать важнейшими, чуть ли не главными факторами, обеспечения равновесия: вы на севере, мы на юге», — с пафосом завершил свои откровения глава болгарского правительства33.
Естественно, в печать они не попали, поскольку Грабовский опубликовал лишь те пассажи из интервью Радославова, которые не могли поколебать союзническую солидарность Болгарии с Центральными державами. Публично же выраженное мнение главы кабинета поддержали и некоторые другие министры. Они даже в еще более категоричном тоне заявляли, что только в союзе с Центральными державами Польша может надеяться на улучшение своей судьбы и на свободное развитие в буду
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
67
щем. Деятельность галицийских поляков по привязыванию Польши к Австро-Венгрии болгарские министры оценивали как свидетельство трезвости политической мысли34.
Некоторые участники опроса выразили мнение в пользу России. Однако, учитывая приоритет, который в решении польского вопроса приобрели Центральные державы после оккупации Королевства Польского, они с сожалением говорили о непрактичности русского царизма, которая помешала России удержать инициативу в своих руках. Обещание автономии Польши, данное главнокомандующим русской армии, великим князем Николаем Николаевичем еще в начале войны, давно уже должно было стать реальностью, если Россия рассчитывала на успех среди поляков. Если, однако, по вопросу о путях восстановления польской независимости имелись некоторые различия, то никто не проявлял ни малейшего колебания по главному вопросу — о необходимости скорейшего решения этой давно назревшей проблемы. В свом ответе на вопросник выдающийся болгарский славист академик Беньо Цонев писал: «Мы, болгары, лучше всех знаем, что значит разорванное отечество и чуждое управление, мы, которые, и будучи рабами, и став свободными, всегда относились с огромным сочувствием к печальной судьбе польского народа, мы и сегодня приветствуем возрождение польской политической самостоятельности и от всего сердца желаем, чтобы эта самостоятельность в самое ближайшее время стала необратимым историческим фактом»35.
Видный литературный историк и критик, профессор Боян Пенев, получивший известность как активнейший пропагандист польской литературы и культуры среди болгар, также вдохновенно ответил на вопросы анкеты. По его словам, польский народ создал богатую культуру, которая сохранила его самобытность и оказалась достаточной сильной, чтобы спасти польскую идентичность от «жестокой политики России», «железной руки Германии», а также «меркантильности и бюрократизма Австрии». Пенев подчеркнул, что Польша «всегда будет служить примером того, как народ, способный развиваться, может сохранить свою самобытность и творческую силу». Поэтому уничтожение польского государства и навязанное полякам политическое бесправие ученый рассматривал через призму других категорий. По его убеждению, угнетение поляков на вечные времена станет позором для тех государств, которые завладели Польшей и варварски разделили ее. «Это будет темным пятном в их собственной культурной жизни, если они допустили, что в современных условиях рядом с ними есть рабы». Но вину за этот позор Пенев возлагал не на политиков, государственных деятелей или коронованных особ,
68
Г. Д. Шкундин
поскольку для них подобный факт является, дескать, нравственной нормой в области политики. Его больше возмущает позиция, занимаемая интеллектуальной и культурной элитой трех империй. Именно на ее совесть, по словам Пенева, ляжет этот позор, поскольку она «не подала свой голос за освобождение истерзанного польского народа»36.
Многие болгарские журналисты, официозные и оппозиционно настроенные, в 1915—1916 гг. помогали Грабовскому формировать общественное мнение по польскому вопросу в нужном для него направлении. Сам глава бюро отметил профессора Николу Милева из «L’Echo de Bulga-пе», Крыстю Станчева, д-ра Ивана Момчилова, полковника В. Ангелова, д-ра Н. Петкова, помещавших свои материалы в официозе «Камбана» и в газете «Балканска пошта», докторов Михаила Георгиева и Асена Кер-мекчиева, сотрудничавших в газете «Нов век», Георгия Николова и Христо Иванова из газеты «Утро», а также Георгия Маджарова из оппозиционного «Мира»37. Во всех материалах, вышедших из-под их пера, Грабовский находит объективность, ощущает восхищение болгар жизненной силой поляков, их сочувствие к судьбе Польши и надежду на ее восстановление.
На протяжении всего 1916 г, как известно, в решении вопроса о польской независимости не ощущалось никакого прогресса. Это дало повод газете «Мир» с полным основанием написать: «Все воюющие державы хотят освободить поляков; они даже соревнуются в том, кто сделает это раньше, но, увы — только на словах»38. Военные победы Центральных держав привели только к смене хозяина в Королевстве Польском. Австрогерманские оккупанты лишь раздавали обещания, которые имели целью, главным образом, привлечь польское население к участию в войне на их стороне. Выражением этих намерений стало опубликование 5 ноября 1916 г. манифеста обоих императоров о создании на польских землях, вырванных из-под русского владычества, «самостоятельного государства с наследственной монархией и конституционным строем».
Болгарское правительство с восторгом встретило манифест от 5 ноября, хотя и не обманывало себя насчет подлинных причин его появления39. Особенное удовлетворение в Софии вызвал тот факт, что лично царь Фердинанд способствовал скорейшему появлению этого акта, что подтверждается дипломатическими документами. Официозный «Дневник» восторгался: «Болгарский народ с радостью встретил восстановление Королевства Польского. Осознание того, что мы, хотя и в малой степени, но все же поспособствовали польской свободе, преисполнило удовольствием наши сердца уже при первом известии об этом шаге союзных монархов»40. Дело в том, что при посещении Германии и Австро-Венгрии
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
69
весной 1916 г. и при личной встрече с кайзером Вильгельмом II осенью того же года Фердинанд действительно пытался воздействовать на обоих монархов с целью ускорить издание указанных манифестов. За это позднее он получил благодарность ГНК. А для того, чтобы подчеркнуть свои заслуги и, естественно, засвидетельствовать публично свои уважение и добрые чувства к Польше, болгарский монарх принял участие в торжественном молебне, который провела польская колония в Софии по случаю выхода акта от 5 ноября41.
Положительное отношение к этому акту выразила и официозная пресса, многозначительно подчеркивая, что именно «благодаря решению союзных монархов осуществлена вековая мечта польского народа». Что касается болгарских дипломатов, аккредитованных в Центральных державах и в нейтральных странах, то, являясь послушными проводниками политики Фердинанда и Радославова, они рассматривали данный акт, в первую очередь, с точки зрения дальнейших перспектив коалиционной войны. При этом подчеркивались «громадное впечатление», которое повсеместно якобы произвело «это событие великого исторического значения», растерянность и раздражение держав Антанты, а также сильный морально-пропагандистский козырь, который оказался в руках не только Центральных держав, но и Четверного союза. Ведь теперь, по мнению болгарских дипломатов, всему миру представлялось неоспоримое доказательство того, что Четверной союз действительно сражается за свободу народов и покровительствует принципу национально-государственного строительства. В то же время Антанта стала причиной погибели нескольких малых народов, которые связали с ней свою судьбу42. Следует признать, что в ноябре 1916 г. это утверждение звучало достаточно убедительно, особенно на фоне разгрома Сербии и Черногории, осуществившегося de facto, и Румынии, становившегося явным, а также бесцеремонной политики держав Согласия в Греции.
Но некоторые предположения болгарских дипломатов были безосновательными. Посланник в Берне Симеон Радев уверял В. Радославова, что из различных достоверных источников получил информацию, будто подлинной причиной отставки главы российского кабинета Б. В. Штюр-мера, состоявшейся 22 ноября, было якобы его нежелание предоставить Польше автономию, вопреки настояниям союзников России по Антанте, которые, дескать, не скрывали своего раздражения тем, что из-за упрямства российской правящей верхушки Германия опередила их в польском вопросе43. На самом деле, это утверждение не соответствовало действительности.
70
Г. Д. Шкундин
А посланник в Вене Андрей Тошев, не имея до 5 ноября достаточной предварительной информации, post factum не исключал возможности того, что сам акт мог явиться результатом некоего сепаратного тайного соглашения между Россией и Германией, в склонности к которому Штюрмера давно подозревали. Поскольку конец 1916 г. ознаменовался общим усилением миролюбивых тенденций во всех воюющих странах, болгар интересовал, прежде всего, вопрос, не могло бы предложенное Центральными державами решение польского вопроса стать базой для обмена мнениями между воюющими сторонами на предмет заключения всеобщего мира44. Для Болгарии подобная постановка вопроса была бы весьма актуальной. Ведь после военного разгрома Румынии она уже добилась осуществления своих военно-политических целей, ради которых, собственно, и ввязалась в мировой конфликт. Поэтому дальнейшее участие в войне теряло для болгар всякий смысл45.
Подробным рапортом А.Тошев информировал В. Радославова о дебатах по польскому вопросу, состоявшихся в прусском ландтаге 20 ноября. Его особое внимание привлекло выступление представителя польской депутатской группы аббата Тадеуша СТычиньского. Признавая, что манифест от 5 ноября является шагом к окончательному разрешению польского вопроса, он в то же время протестовал против резолюции, принятой правоконсервативным большинством ландтага и навязывающей воссозданному польскому государству «такое большое количество препон в военном, социальном и политическом отношении, что его свобода и его независимость будут не более чем кажущимися». Помимо этого, аббат выразил свое возмущение беспрерывной германизаторской политикой на польских землях, входивших в состав Пруссии. Тошев был уверен, что заявление Стычиньского «по форме и содержанию выражает скорее мнение поляков, живущих за пределами двух Центральных империй», а сам аббат «является ни кем иным, как выразителем их взглядов». По убеждению болгарского дипломата, большинство же населения Королевства Польского встретило акт от 5 ноября с удовлетворением, а все протесты, исходящие от поляков, проживающих в нейтральных странах и государствах антантовского блока, инспирированы эндеками и партией реальной политики, которые настроены прорусски и «стремятся к личным благам»46.
«Дневник» также позволил себе критику в адрес польских представителей в прусском ландтаге, которые выразили свое недовольство актом от 5 ноября как не отвечающим требованиям реальной действительности. По мнению газеты, очень неблагодарно прозвучали слова депутата от Силезии Войцеха Корфантого, который якобы не признавал того, что
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
71
«сделали до сих пор Австрия и Германия для свободы польского народа». По словам Корфантого, поляки проливали свою кровь ради осуществления германских военных целей, но вопреки этому, оставались гражданами второго сорта. После этого «Дневник» очень некритично воспроизводил слова министра внутренних дел Пруссии Ф. В. фон Лёбеля, который, порицая высказывания Корфантого, заявил, что, в сущности «в границах Пруссии нет немцев и поляков — здесь все немцы и все борются за Германию»47.
Что же касается отношения антантофильских партий Болгарии к акту от 5 ноября, то необходимо иметь в виду, что в 1915—1916 гг. под влиянием германских (а также и болгарских) военных успехов все эти партии совершили некоторый дрейф в сторону Германии. Они перестали критиковать правительство Радославова, который на некоторое время стал национальным кумиром. Однако акт Центральных держав от 5 ноября они комментировали более сдержанно. Они воспринимали данный акт как неизбежную необходимость, к которой привело скорее само развитие событий в ходе войны, чем забота двух императоров о судьбе Польши. Тем не менее, например, газета «Мир», орган народной партии, выражала мнение, что «самостоятельная и свободная Польша может сыграть роль оливковой ветви при установлении в будущем прочного мира»4*.
Единственной партией во всем болгарском политическом спектре, которая резко осудила акт от 5 ноября, была партия «тесных» социалистов. Ее лидер Димитр Благоев выступил со статьей «Польский вопрос», в которой негативное отношение к данному документу соотносилось с общей классово-идеологизированной оценкой текущего момента. Восстановление Королевства Польского «тесняки» воспринимали как несчастье для самого польского народа и как пагубное явление для международного демократического и социалистического пролетарского движения. Благоев подчеркивал: «Создание самостоятельного монархического и конституционного Королевства Польского только из российской части Польши станет большим препятствием для развития европейской Демократии и еще одним условием для усиления реакции как в Королевстве Польском, так в еще большей степени и в Европе»49. Однако правительственная цензура, исходя из соображений межсоюзнической солидарности, запретила выход в печать номера газеты «Работнически вестник» от 18 ноября, в котором была помещена указанная статья.
Уже сам по себе этот факт запрета, а также то обстоятельство, что негативное отношение «тесняков» к акту от 5 ноября было исключением из общеболгарского политического правила, доказывают, что польское бюро по печати успешно выполнило поставленные перед ним задачи. Его
72
Г. Д- Шкундин
руководитель Грабовский был высоко образованным и очень инициативным человеком. Он использовал все возможные формы информационно-пропагандистской деятельности. В этом отношении были важны его книги и брошюры, написанные за время пребывания Болгарии. Среди них «О будущем Польши», «Поляки и болгары», «Болгарская анкета по польскому вопросу 1915—1916 гг.» Под руководством Грабовского сотрудница бюро, талантливая журналистка Ванда Зембжуска опубликовала в Софии книгу о Т Костюшко. В своих произведениях Грабовский не только стремился разъяснить с соответствующих позиций политические вопросы, связанные с будущим Польши, но и ставил своей целью ознакомить болгарскую общественность с богатой историей польского народа. Говоря об исторических корнях болгаро-польских связей как основе будущего сотрудничества между двумя странами, Грабовский призывал Болгарию к активному участию в решении польского вопроса. «А будущая Польша, — писал он, — может стать для Болгарии отличным противовесом политическому давлению со стороны России, которое сегодня так опасно для нее»50. Этот вывод напрашивался сам собой, поскольку одной из задач польского бюро по печати было содействие уменьшению политического влияния России, место которой могла бы занять воссозданная Польша.
В конце 1916 г. деятельность польского бюро по печати в Софии закончилась, и Грабовский покинул Софию. Не все поляки, связанные с Болгарией, оценивали положительно его деятельность в Болгарии на протяжении полутора лет. Одним из критиков являлся публицист, писатель и этнограф Ян Гжегожевский, считавшийся знатоком балканских реалий. Прожив в Софии 11 довоенных лет, он заслужил почетное (хотя и негласное) прозвище «посла Польши в Болгарии» и вернулся в Краков в июле 1915 г.51
10 января 1917 г. Гжегожевский направил руководству ГНК письмо, содержавшее упреки в адрес Грабовского, будто тот не продолжил его многолетнюю деятельность по пропаганде в Софии польских интересов в отношении так называемых «восточных окраин», т. е. Западных Белоруссии и Украины, а также Виленщины. По словам Гжегожевского, Грабовский не только замалчивал тенденции воссоздания «исторической» Польши в границах 1772 г., но даже не реагировал на пропагандистские акции, проводимые в болгарской столице агентами «Союза освобождения Украины»52. Эта националистическая организация претендовала на представительство интересов российских украинцев и финансировалась с Баллхаусплац. Гжегожевский утверждал, что украинцы нашли способы влияния на царя Фердинанда, и тот стал проявлять тенденции, «вредные
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
73
для нас». Так, во время аудиенции, данной Тарковскому по случаю его окончательного огьезда из Софии, Кобург неожиданно «заговорил о необходимости создания украинского государства, это тог самый Фердинанд, который всего лишь пару лет назад в беседе со мной проявил полную неосведомленность по поводу... украинских домогательств», — сокрушался Гжегожевский. Тарновский, так же неприя тно удивленный этим обстоятельством, пообещал Гжегожевскому испросить для него у Фердинанда продолжительную аудиенцию во время одного из частых посещений царем Вены. Там-то поляк и должен был «переубедить монарха, желающего владеть информацией, на предмет украинского дурмана»53.
Неизвестно, состоялась ли эта встреча. Неясно, что на рубеже 1916— 1917 гг. в отношении к будущему территориально-политическому переустройству на востоке Европы доминантой для Фердинанда являлся его многолетний и неизбывный страх перед Россией. Он мечтал отодвинуть юго-западные границы Российского государства как можно дальше от Болгарии. Создание же «буферного» украинского государства имело в этом смысле важное геополитическое значение, которое явно затмевало собою симпатии Кобурга к возможному восстановлению «исторической» Польши.
Но и в отношении собственно Польши в эти месяцы Фердинанд строил широкие планы. У него возникла идея выдвинуть на престол восстанавливаемого Королевства Польского кандидатуру своего второго сына, 21-летнего князя Кирилла Преславского. Будучи, как и его родители, католического вероисповедания, Кирилл формально подходил на роль польского монарха, что вызвало симпатии к нему со стороны некоторых консервативных политических деятелей в Польше, стоявших на позициях «активизма». Среди них выделялся граф Богдан Гуттен-Чапский, прусский политик польского происхождения, довольно близко стоявший к кайзеру Вильгельму II и игравший заметную роль в германской оккупационной администрации в Варшаве. 12 января 1917 г. в письме к полковнику Эвальду фон Массову, германскому военному атташе в Софии, Гуттен-Чапский писал: «Конфиденциально могу Вам сообщить, что лично я считаю исполнение желания этого выдающегося государственного деятеля и короля (т. е. Фердинанда. — Г. Ш.) единственно правильным решением, которое политически накрепко присоединило бы Польшу к Германской империи. Это утверждение, которое может показаться странным, основано на многолетнем — до настоящего времени — наблюдении за положением вещей и принимает во внимание личность князя». За кандидатуру Кирилла агитировала и графиня Тарновская, очевидно, не без ведома своего супруга54.
74
Г. Д. Шкундин
В этом вопросе Фердинанд действовал крайне осторожно. На словах он заявлял, что юный возраст принца, а также отсутствие пока еше у него потомства, необходимого для создания династии, являются помехами для занятия Кириллом польского трона. Но на самом деле втайне надеялся, что соперничество Берлина и Вены в вопросе о личности будущего польского монарха неизбежно подтолкнет правящие круги обеих империй к осознанию необходимости некоего нейтрального выбора. Таковым и мог стать болгарский принц, избрание которого объективно должно было ослабить германско-австрийские противоречия в польском вопросе.
Когда же в марте 1917 г. стали «всплывать» другие кандидаты, выдвигаемые Берлином и Веной из числа представителей различных германских правящих домов, Фердинанд стал прорабатывать запасные варианты возможных путей контроля над варшавским троном. Отдавая себе отчет в том, что самой популярной среди поляков была кандидатура слывшего полонофилом австрийского эрцгерцога Карла Стефана, Кобург стал зондировать возможность брака своей дочери Евдокии со старшим сыном эрцгерцога Карлом Альбрехтом, который в перспективе мог стать польским престолонаследником.
Для прояснения польских планов Фердинанда МИД Германии и канцлер Т. Бетман-Гольвег в середине марта направили в Софию польского князя Ольгерда Чарторыйского, приходившегося зятем Карлу Стефану. Его беседы с царем вышли далеко за рамки вопроса о личности будущего польского монарха. По словам Чарторыйского, Фердинанд с исчерпывающей ясностью дал обзор польского вопроса и выразил точку зрения, что восстановление в полном объеме польского государства является неотложной необходимостью, и что как Австрия, так и Германия должны для этого принести жертвы. Чарторыйский обобщенно пересказал соображения царя в меморандуме, который передал рейхсканцлеру. Эти же мысли Фердинанд выразил и в беседе с фон Массовым, который так описал их в письме к Гуттен-Чапскому от 16 марта: «Король полагает, что, вопреки создавшемуся встречному течению, идея самостоятельной Польши под протекторатом Германии и Австрии все же победит. Для него больше невозможен никакой поворот вспять. Он считает завершение дела нашим долгом, только предостерегает от опрометчивых действий, подобных тем, которые уже имели место. Он также думает, что польское войско должно находиться в тесном единении с нами. В этом вопросе поляки не могут быть предоставлены самим себе. Он предостерегает от бюрократизации и уязвления польского самолюбия в результате союзнических устремлений наших чиновников».
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
75
По вопросу же о кандидатуре Кирилла Фердинанд заявил фон Массо-ву следующее: «Отец не должен был бы создавать своему сыну никаких препятствий на его пути, если бы он видел, что таково свободное волеизъявление польского народа. Только от этого, т. е. от желания Польши, это зависит окончательно. Однако здесь пока что налицо сдержанность, уже из-за эрцгерцога». Фердинанд, как видно, решил выждать, демонстрируя союзническую солидарность. В глазах Гуттен-Чапского, он в тех условиях являлся единственным государственным деятелем стран Четверного союза, который ставил интересы всей коалиции в польском вопросе выше национально-государственных стремлений отдельных членов блока. В ответном письме фон Массову от 1 апреля онемеченный польский аристократ выражал искреннее сожаление по поводу того, что мысли Фердинанда по польскому вопросу, выраженные в меморандуме Чарторыйского, не стали предметом серьезного обсуждения между союзниками, а сам документ остался втуне. Это было тем более опасно, что «русская катастрофа (т. е. Февральская революция. — Г. Ш.) не обошла Польшу своим влиянием». По словам Гуттен-Чапского, позиции Центральных держав в Польше слабеют день ото дня, и это грозит им большим политическим поражением. «Когда Его Величество царь болгар признавал необходимость (восстановления в полном объеме польского государства. — Г. Ш.), он был единственным, кто мог бы выручить. Он бы совершил огромную работу, как он это делал всякий раз во время настоящей войны»55.
Проходившие тем временем революционные события в России не рассматривались ни царским дворцом, ни болгарской общественностью в связи с польским вопросом. Таким образом, без должного внимания осталась декларация Временного правительства России о восстановлении Польского государства. Лишь орган антантофильской демократической партии газета «Пряпорец» сочла нужным отметить, что данное всем полякам разрешение Временного правительства отправиться в свои родные места является косвенным признанием будущего польского государства и даже «благосклонностью к польскому народу». Газета утверждала, что по политическим и экономическим причинам большей части русского общества не чужда идея увидеть Польшу отделенной от России и, естественно, восстановленной как самостоятельное государство. «Западные державы Антанты, как и США, — продолжал «Пряпорец», — мечтают о Польше в ее этнических границах. Но это тот самый журавль в небе, из-за которого можно упустить синицу, которая уже находится в руках». Вывод газетной статьи напрашивался сам собой: полякам надо проявить терпение и ждать дальнейшего развития событий56.
76
Г Д. Шкундин
Летом 1917 г. в Софии открылось представительство сначала Временного государственного совета, азатем созданного в сентябре 1917 г. Центральными державами Регентского совета Польши. Это представительство должно было выполнять те же функции, которые раньше выполняло польское бюро по печати. Оно издавало свой информационный орган «Польский бюллетень», редактором стал опять же Т.-С. Грабовский. Первый номер бюллетеня вышел 15 июля 1917 г. До конца года вышли 23 номера. С начала 1918 г. это издание начало выходить под названием «Пол-ски преглед» (Польское обозрение).
На протяжении всего 1917 г. внимание болгарских газет было обращено к действиям и распоряжениям Германии и Австро-Венгрии, поскольку считалось, что это единственные страны, о которых зависит судьба Польши. Ничего не сообщалось о контрмерах, предпринятых державами Антанты и особенно Великобритании и Франции, которые были совсем не безразличны к польскому вопросу и на территории которых активно действовали объединенные силы польской эмиграции, формировалась автономная польская армия. Обо всем этом болгарские газеты умалчивали, а небеспристрастный «Польский бюллетень» расценивал эти меры как фикцию. Что касается Временного правительства России, то оно вообще, по мнению «Польского бюллетеня», не могло иметь решающего голоса в польском вопросе57.
В информациях, перепечатываемых болгарскими проправительственными и оппозиционными газетами из германской прессы, подчеркивалось недовольство Центральных держав проявлениями польского национализма в отношении так называемых «неосвобожденных земель», входивших в состав Пруссии. Газета «Мир», формально стоявшая в оппозиции кабинету В. Радославова, дословно перепечатала из «Кёльнише цайтунг» следующий текст: «Полякам необходимо уже сейчас разъяснить, что такие националистические мысли невозможны. Они должны многому научиться из истории и о многом забыть... Польские круги даже не осознают, что Польша это оккупированная страна, и она должна оставаться таковой до тех пор, пока продолжается война, ожидая, пока державы-покровительницы решат вопрос о новом польском государстве»58. В другой статье та же газета подчеркивала, что для поляков не является насущной необходимостью уже теперь иметь своего венценосного монарха и свое полностью организованное государство. Необходимо, прежде всего, чтобы Польша участвовала «активно в исполинской всемирной борьбе, создавая свою армию, а уже после этого она приобретет свою политическую и географическую форму»59.
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
77
В поддержку этих мыслей высказался и В. Радославов после своего возвращения из Германии летом 1917 г. В интервью, опубликованном в «Польском бюллетене» 11 августа, он сказал, что в польской политике на данном этапе главным должно быть использование любой возможности, любой уступки для того, чтобы идти вперед. Не следует пренебрегать тем, что уже достигнуто, не следует недооценивать это во имя того, чего хочется добиться в будущем и что может произойти. В этом отношении, по мнению Радославова, Болгария должна быть примером для Польши60.
Документы, принятые правительством Советской России в период с ноября 1917 по август 1918 г. и имеющие прямое отношение к восстановлению независимости Польши, не удостоились внимания болгарской прессы. Болгар польский вопрос интересовал лишь в контексте сепаратного мирного урегулирования с Россией, толчок к которому дала Октябрьская революция. А Болгария была жизненно заинтересована не только в мире с Россией, но и в скорейшем заключении всеобщего мира и в формально-юридическом закреплении за собой новоприобретенных территорий. Ведь в этом смысле к началу 1918 г. Болгария находилась в самом благоприятном положении из всех стран Четверного союза. Она была единственным государством коалиции, которое к тому моменту не потеряло ни пяди своей территории, а наоборот, только приобрело. Ее союзники похвастаться такой удачливостью к началу мирных переговоров в Брест-Литовске не могли.
Как известно, Центральные державы не допустили польскую делегацию в Брест-Литовск, где уточнялись польские восточные границы. Тогда Регентский совет Польши стал искать поддержки у царя Фердинанда. Поляки рассчитывали на его влияние в Вене и в Берлине, памятуя, очевидно, о предыстории акта 5 ноября. В начале января 1918 г., когда польская депутация, в которую входили два регента из трех (Юзеф Островский и князь Здзислав Любомирский), а также премьер профессор Ян Кухажевский, посещала Вену, она встретилась с А. Тошевым Через него поляки направили Фердинанду меморандум. В нем развивалась мысль, что Польша и Болгария должны видеть в лице России своего самого заклятого врага, а поэтому необходимо совместно действовать в целях ее ослабления и создания препятствий для русской экспансии на запад и юг В меморандуме говорилось: «Из самой большой части отнятой у России добычи... Центральные державы решили, в соответствии с самыми горячими желаниями польского народа, не дожидаясь окончания войны, восстановить польское государство. Его зародышем стало Польское королевство. Но границы этого государства еще не определены. Польский народ горячо желает, чтобы границы его государства были расширены
78
Г. Д. Шкундин
как можно дальше на восток и охватывали земли, отнятые Россией, но связанные с Польшей исторически и клонящиеся к ней в этническом и культурном отношении»61.
Однако Польша не получила от болгар ожидаемой поддержки во время брестских переговоров. Болгарская делегация играла там роль статиста62 и, даже если бы хотела, не сумела воспрепятствовать 9 февраля заключению мирного договора с Центральной Радой Украины. Договор предусматривал включение в состав украинского государства Холмщины и части Подляшья и поэтому был расценен польской общественностью и Регентским советом как предательство со стороны Центральных держав63.
Официальные дипломатические документы, в том числе опубликованные МИД Болгарии в 1921 г., не отражают во всей полноте картину болгарско-польских отношений в 1918 г. Дело в том, что почти до самого конца своего пребывания на троне царь Фердинанд держал в своих руках руководство внешней политикой страны, не всегда и не во все детали посвящая главу кабинета министров. Для монарха опять на первый план вышел вопрос о выдвижении Кирилла на варшавский трон. Еще с февраля руководители Центральных держав начали обсуждение возможных кандидатур, но болгарский фигурант «всплыл» лишь в августе 1918 г., когда переговоры между Берлином и Веной зашли в тупик. Как известно, Вена и некоторые влиятельные польские политики, особенно в Галиции, ратовали тогда за унию Австро-Венгрии и Польши с общим монархом в лице императора Карла I Габсбурга. Однако в Берлине об этом даже слушать не хотели и призывали поляков самих выбрать себе монарха из числа нецарствующих особ. Тут-то Фердинанд и решил, что настал его звездный час. Но, в отличие от ситуации начала 1917 г., когда этот вопрос был предметом тайных дипломатических переговоров между партнерами по Четверному союзу, теперь польская общественность желала сказать свое слово. Кирилл оказался всего лишь одним из пяти возможных претендентов, имена которых прямо назывались тогда в прессе64.
В Интернет-энциклопедии «Википедия» содержится неточное утверждение, будто кандидатура Кирилла пользовалась поддержкой Вильгельма И65. На самом деле кайзер всего лишь допускал, но отнюдь не предпочитал ее, не рассматривал ее всерьез, а держал в резерве на тот случай, если, по разным причинам, отпадут другие, более желательные для Берлина варианты. Избрание Кирилла теоретически могло привести к компромиссу. Вильгельм рассчитывал на то, что фигура болгарского принца не вызовет однозначно негативной реакции на Балллхаусплац, поскольку он приходился родным племянником императрице Зите, а та,
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
79
в свою очередь, оказывала сильное влияние на своего супруга Карла. А пока что кайзер, с согласия нового канцлера Г. Гертлинга, не только поддерживал других претендентов, но и «обрабатывал» влиятельных варшавских политиков в соответствующем духе66.
13 августа в главной германской военной квартире в Спа Вильгельм и другие члены высшего германского военно-политического руководства принимали делегацию Регентского совета — главу государственного департамента князя Януша Радзивилла и представителя совета в Берлине, лидера Национальной партии графа Адама Роникера. В ответ на предложение кайзера остановиться на кандидатуре Карла Стефана, Роникер, слывший одним из наиболее видных «активистов», лишь заявил, что в различных польских кругах выдвигаются разные кандидатуры. Среди прочих он упомянул и Кирилла в качестве одной из возможных альтернатив представителю габсбургского дома67. И ничего более! Интересно, что в германской версии протокола об этом разговоре, составленной присутствовавшим на встрече статс-секретарем по иностранным делам П. фон Гинце, имя болгарского принца, в отличие от имен других названных кандидатов, вообще отсутствует68.
Почему же поляки не очень склонялись к кандидатуре Кирилла? Дело в том, что для них вопрос о личности монарха был тесно связан с проблемой будущих границ Польши. И Германия, и Австро-Венгрия сулили им, каждая со своей стороны, определенные территориальные преференции за согласие на принятие соответственно германско-польского или австро-польского (триалистического) решения. Фердинанд же не мог посулить ничего, и в этом смысле кандидатура его сына была для Регентского совета бесперспективной. Интересно, что французская разведка, узнав о выдвижении кандидатуры болгарского принца, в своем донесении от 24 августа так же сочла, что она не имеет шансов на прохождение, и в Болгарии это понимают все, включая самого царя69.
Действительно, в третьей декаде августа Кобург это осознал, и не в последнюю очередь под влиянием уже упомянутого дипломата С. Радева, который с 1917 г. находился в отставке. Первоначально Фердинанд хотел поручить именно ему как своему личному представителю, а не как официальному дипломату, ведение переговоров с Центральными державами по столь щекотливому вопросу. Но Радев отказался, осознавая всю бесперспективность таких переговоров, о чем его сын д-р Траян Радев рассказал автору данных строк в личной беседе, состоявшейся в 1994 г. Однако еще не все подробности рассматриваемого сюжета известны исследователям. Личный фонд Симеона Радева, включающий его мемуары, хранится в Научном архиве БАН и пока еще остается недоступным для
80
Г. Д. Шкундин
исследователей из-за несовершенства болгарского архивного законодательства. А личный фонд царя был вывезен им после вынужденного отречения в октябре 1918 г. из Болгарии в Германию, после Второй мировой войны находился в США и только осенью 2006 г. возвращен в Софию. Не исключено, что в двух этих фондах исследователи обнаружат документы о династическом аспекте политики болгарского монарха по польскому вопросу в августе 1918 г.
Пока же ясно лишь, что краеугольным камнем всей тактики Фердинанда в вопросе о выдвижении его сына на польский трон была игра на противоречиях между Берлином и Веной. Но эта опасная тактика могла обернуться против него самого, особенно в условиях, когда он очень нуждался в военной поддержке Германии на Македонском фронте. От помощи со стороны распадающейся Габсбургской империи Кобург зависел гораздо меньше, но он не желал еще более обострять и без того плохие отношения со своим венценосным свояком Карлом 1. А ведь именно это и произошло бы, если бы царь, не снимая теперь уже явно «непроходную» кандидатуру Кирилла, «таскал из огня каштаны» для своего германского союзника и при этом не приобрел никаких личных выгод. Ведь оставление каждого лишнего претендента на варшавский трон, даже заведомо «непроходного», лишь затрудняло осуществление австро-польского решения и играло на руку Германии. Поэтому в конце августа Фердинанд заявил о своем возражении против официального выдвижения кандидатуры сына.
После этого прошел всего лишь месяц, и в результате военного поражения Болгарии царь Фердинанд 3 октября 1918 г был вынужден отречься, теперь уже от собственного престола. На следующий день он и В. Радославов навсегда покинули страну для того, чтобы никогда больше не ступить на болгарскую землю и провести остаток жизни в Германии. Вместе со своими союзниками болгарам пришлось в этой войне до конца испить горькую чашу поражения...
Таким образом, можно сделать следующие выводы. В 1915—1918 гг. симпатии болгарских политических кругов независимо от их внешней ориентации и общественности к Польше и полякам были явными, глубокими и искренними. Однако они не являлись чем-то самодовлеющим и всегда были подчинены принципам коалиционной солидарности в рамках Четверного союза. Ни разу эти симпатии не заходили столь далеко, чтобы они могли вызвать неудовольствие в Вене, а впоследствии — особенно — и в Берлине. Подобная перспектива была бы чревата угрозой болгарским национально-государственным интересам так, как их пони
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
81
мали монарх и правительство, видевшие в теснейшем единении с Центральными державами основную гарантию реализации этих интересов.
Вся Болгария переживала поражение в войне как вторую «национальную катастрофу». Она теперь не только не могла оказать возрожденной Польше обещанной поддержки в урегулировании ее международного статуса и вопроса о границах, но и сама, где только могла, искала защиты и покровительства, готовясь предстать в Версале в качестве подсудимой перед неумолимым судом победителей.
В конце 1918 г. в Софии оживились славянофильские настроения. В отсутствие традиционной славянской покровительницы России новое правительство рассчитывало на заступничество только что созданных славянских государств — Чехословакии и Польши. Но теперь уже победившая Антанта косо смотрела на любое проявление сочувствия к побежденным болгарам, этим «балканским пруссакам», которые заслуживали, по ее мнению, только одного — самого сурового наказания. В этой непростой обстановке Польша осталась чуждой всем предрассудкам. Не дожидаясь мирной конференции и рискуя вызвать неудовольствие победителей, она 30 декабря 1918 г. установила официальные дипломатические отношения с Болгарией. Польша сделала этот шаг первой из всех новообразованных государств, возникших в Центральной и Юго-Восточной Европе на развалинах трех рухнувших империй, в свое время безжалостно растерзавших ее. Хотя в политике благодарность является категорией эфемерной, очевидно, что, совершая этот шаг, польское руководство недвусмысленно желало продемонстрировать Болгарии свое сочувствие и моральную поддержку в знак благодарности за позицию болгар в польском вопросе в годы мировой войны.
Примечания
'Подробнее см.: Kaczmarek U Dzieje Polakdw па ziemiach bulgarskich. Poznan, 1993; Петрова-Чомпалова В. Полша и поляците в представите на българите (от края на XIX век до II световна война). Пловдив, 2004.
2См.: Dokumenty Naczelnego Komitetu Narodowego, 1914—1917. Krakow, 1917.
3Szarkcwa J. «Czym dla Europy bila i jest Polska...»: Tresci propagandy Naczelnego Komitetu Narodowego 1914—1918 // Rocznik Biblioteki Polskiej Akademii Nauk w Kra-kowie. Wroclaw, 1997. S. 163—182.
"’См. подробно: Шкундин Г. Д. «Болгарское лето» 1915 года // Болгария в XX веке: Очерки политической истории. М_, 2003. С. 62—69.
5 Грабовски Т. Ст. Българи и поляци. Спомени из миналото и бележки върху настоящего. София, 1916. С. 7. О научной карьере Т.-С. Грабовского до 1915 г. см.: Петрова-Чомпалова В. България и българите през погледа на един полски
82
Г. Д. Шкундин
дипломат// Исторически преглед. 1997. № 4. С. 94-100; Она же. Българо-полски-те отношения и връзки в творчеството и дейността на д-р Т. Ст. Грабовски // На-учни трудове на Пловдивския университет. Сер. Филология. Т. 29. 1991. № 1. С. 169-176.
6Ankieta bulgarska w sprawie polskiej (1915-1916) zebrana staraniem Ekspozytury Biura Prasowego N.K.N. w Sofii. Wydal, wstgpem i objasnieniami opatrzyl Dr Tadeusz Stanislaw Grabowski. S. VIII.
тДамянова E. България и Полша 1918—1941. София, 1982. С. 17.
*	Кацаров К. 60 години живяна история. София, б. г. С. 155, 198—199.
9	Лалков М. За ролята на Адам Тарновски в българската външна политика (1911—1915) // Изслсдвания в чест на професор доктор Христо Гандев. София, 1983. С. 318.
^Златева А. Австрийските дарители за България 1912—1918: Български традиции и чужд опит. София, 2004. С. 184.
"ДамяноваЕ. Българската общественост и възстановяването на полската държавна независимост (1914—1918) // Исторически преглед. 1979. № 6. С. 29.
12	Народни права. 1915. 15 юни. № 133.
13	Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф. 483к. On. 1. Д. 61. Л. 1.
14	Там же. Л. 47.
15	Мир. 1915. 7 юни. № 458.
l6	Jahrbuch des К. und К. Auswartigen Dienstes 1916. Wien, 1916. S. 236.
17	The New York Times. 1916. 19 Nov.
18	Source Records of the Great War. Vol. III. S. 1. 1923. P. 333—335.
19	Чернин О В дни мировой войны. СПб., 2005. С. 127—128.
“К лету 1917 г. он отошел от односторонней ориентации на Вену. См.: Pami^t-nik ksifznej Marii Zdzislawowej Lubomirskiej 1914—1918. Poznan, 2002. S 292—293, 509; Dziennik Polski. 1917. 26 wrzes.
11 Илчев И. България и Антантата през Първата свстовна война. София. 1990. С. 159-160.
22	Ankieta bulgarska... S. VIII.
23	Мир. 1915. 18 февр. № 4493; 19 февр. № 4494.
24	Там же. 6 май. № 4560.
25	Народни права. 1915. 7 авг. № 177.
26	Мир. 1915 7 авг. № 4643.
27	Кирил Христов, Димитър Бояджиев, Теодор Траянов в спомените на съвре-менницитси. София, 1969. С. 571—572.
28	РГВА. Ф. 483к. On. 1. Д. 61. Л. 6-14.
29	Грабовски Т. Ст. За бъдещето на Полша. Стрсмежи и надежди на полския народ. Полският въпрос в европейския печат. София, 1916. С. 70—73.
Болгария и польский вопрос в Первой мировой войне
83
Дамянова Е. България и Полша... С. 18.
31	Дневник. 1915. 22 ноем. № 4739.
32	Avramovski Z. Ratni ciljevi Bugarske i Centralne sile. 1914—1918. Beograd, 1985. S. 185.
33	РГВА. Ф. 483k. On. 1. Д. 61. Л. 17-18.
34	Там же. Л. 20; Дамянова Е. България и Полша... С. 19.
35	Мир. 1916. 7 февр. № 4791.
*	Пенсе Б. За бъдещето на Полша (из българската анкета по полския въпрос 1915—1916)//Полски преглед. 1918. № 38—39. С. 152.
3	7Грабовски Т. Ст. За бъдещето на Полша... С. 72—73; Он же. Българи и поля-ци... С. 150—151.
38	Мир. 1916. 7 февр. № 4791.
39	Дипломатически документа по намесата на България в Европейската война. Т. 2. София, 1921. № 798. С. 518; № 853. С. 561; № 860. С. 566; № 864. С. 569-570.
40	Дневник. 1916. 9 ноем. № 5021.
41	Дамянова Е. България и Полша... С. 20—21.
42	Дипломатически документи... № 864. С. 569; № 866. С. 571; № 875. С. 575— 576; № 877. С. 576—577; Народни права. 1916. 25 ноем. № 260.
43	Дипломатически документа... № 901. С. 595.
44	Там же. № 869. С. 572-573.
45	См. подробно: Шкундин Г. Д. Динамика болгарских военно-политических целей в ходе первой мировой войны // Первая мировая война и проблемы политического переустройства в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 1991. С. 5-42.
46	Дипломатически документи... № 930. С. 612—616. См. также: Pajewski J. «Mitteleuropa»: Studia z dziejdw imperializmu niemieckiego w dobie pierwszej wojny swiatowej. Poznan, 1959. S. 207.
47	Дневник. 1917. 20 януари. № 5079.
48	Мир. 1916. 7 ноем. № 5001.
Благоев Д. Полският въпрос // Съч. Т. 17. София, 1969. С. 307.
50	Грабовски Т. Ст. За бъдещето на Полша... С. 78—79.
510	жизни и деятельности Я. Гжегожевского см. подробно; Kaczmarek U. Spod znaku Warnenczyka. Poznan, 2002. S. 157—176.
52	Представителем СОУ в Софии был львовский юрист Лев Ганкевич, один из активных деятелей украинской социал-демократии.
53	РГВА. Ф. 483к. On. 1. Д. 61. Л. 59.
54H	utten-Czapski В. Sechzig Jahre Politikund Gesellschaft. В. 2. В., 1936. S. 329, 331.
55	Ibid. S. 330—331, 339, 342.
56	Пряпорец. 1917. 10 септ. № 203.
57	Полски бюлетин. 1917. 22 юли. № 2.
84	Г. Д. Шкундин
58	Мир. 1917. 21 януари. № 5065.
55	Там же. 21 март. № 5109.
60	Полски бюлетин. 1917 И авт. N> 5.
61Ц	ит. по: Дамянова Е. България и Полша... С. 25.
аДанев С. Очеркъ на дипломатическата история на балканските държави. София, 1922. С. 113.
63	См. подробно: Михутина И. В. Украинский Брестский мир. М., 2007.
ыЭр	цбергер М. Германия и Антанта. М., 1923. С. 154; Roth Р. Die politische Entwicklung in KongreBpolen wahrend der deutschen Okkupation. Leipzig, 1919. S. 115.
65 http://pI.wikipedia.org/wiki/Cyryl_Koburg.
№Askenazy Sz. Uwagi. Warszawa, Krak6w, 1924. S. 344—348; Janfien K.-H. Macht und Verblendung: Kriegszielpolitik der deutschen Bundesstaaten 1914/18. Gottingen, 1963. S. 204.
67 Документы и материалы по истории советско-польских отношений. Т. I. М., 1963. № 246. С. 413—414; Burian S. Drei Jahre aus der Zeit meiner Amtsfuhrung im Kriege. B., 1923. S. 263; Hutten-Czapski B. Op.cit. S. 494—195; Radziwilt J. Wspom-nienia // Przegl^d kulturalny. 1962. N 3 S. 10.
68 Grosfeld L. Polityka panstw centralnych wobec sprawy polskiej w latach pierwszej wojny swiatowej. Warszawa, 1962. S. 304.
69Научен архив на Института по история при БАН. Арх. кол. XII. Оп. 31. А. е. 103. Л. 204.
Г. Ф. Матвеев
Февральская революция в России и польский вопрос
Несмотря на то, что Новейшая история — главный объект моих научных штудий уже более 35 лет, я абсолютно уверен, что ее изучение все еще пребывает в начальной стадии. И не только по причине отсутствия достоверных, проверенных поколениями ученых приемов и методик работы с источниками, которых не было в предшествующие столетия, прежде всего аудиовизуальными, а из привычных бумажных носителей информации в научный оборот введена лишь небольшая часть. Не менее, если не более важно то, что мы, исследователи, все еще находимся в плену представлений, возникших в определенных исторических условиях, и оценок, сформулированных в свое время с совершенно конкретными политическими целями. В их числе и обсуждаемая на данной конференции цроблема взаимосвязи польского вопроса, понимаемого как стремление части польского общества к независимости, с русскими революциями 1917 г., в том числе и Февральской.
Вне всякого сомнения, это проблема имеет множество аспектов. Их изучение важно для уяснения как роли отдельных течений в польском национально-освободительном движении в обретении Польшей независимости, так и того, как ведущие на тот момент политические силы России представляли себе оптимальные пути решения польского вопроса, и как принимавшиеся ими документы могли повлиять в последующем на польско-российские межгосударственные отношения. Именно два последних вопроса, как представляется, наиболее показательны для понимания всей проблемы в целом.
Для начала зададимся вопросом, как петроградские политики в марте 1917 г. представляли себе связь, существующую между решением польского вопроса и будущими отношениями с Польшей, которой они твердо решили предоставить право на создание самостоятельного государства. Для его выяснения можно ограничиться двумя общеизвестными документами: обращением Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов «Народу польскому» от 27 марта 1918 г. (по н. с.) и принятым
86
Г. Ф. Матвеев
спустя два дня воззванием Временного правительства «Поляки». Эти «декларации о намерениях» уже не раз были объектами анализа польских и российских историков. Знакомство с работами Януша Паевского, Хен-рыка Яблоньского, М. В. Миско и др. исследователей проблемы свидетельствует о том, что в 1950—1960 е годы сложилась определенная историографическая традиция. Ее приверженцы высоко оценивают позицию Петроградского Совета и жестче или мягче, но обязательно критически, интерпретируют воззвание Временного правительства. Для иллюстрации приведу оценки из «Истории Польши» под редакцией Ежи Топольского, изданной в 1981 г., в которой лапидарно выражена суть этой позиции: «Уже 27 марта 1917 года по инициативе польского социалиста Александра Венцковского он (Петроградский Совет. — ГМ.) принял историческое решение об издании обращения к польскому народу... Это был первый документ, так ясно и однозначно признающий право польского народа на независимость. Вслед за этим Временное правительство было вынуждено издать 29 марта 1917 года воззвание.... Анализ документа свидетельствует, что российская буржуазия преследовала те же цели, что и авторы акта 5 ноября [1916 г.]. Возрожденное польское государство должно было оказаться в зависимости от России и служить усилению ослабленного войной российского государства»1. За прошедшие четверть века эта позиция осталась в главном не пересмотренной. Так, в недавно вышедшей монографии И. С. Яжборовской и В. С. Парсадановой «Россия и Польша. Синдром войны 1920 года» критика позиции Временного правительства хотя и максимально смягчена, но все же симпатии авторов явно на стороне Петросовета2.
Приверженцы такой интерпретации проблемы не скрывают, что они исходят из оценок, данных этим документам В. И. Лениным в том же 1917 г., после возвращения из эмиграции на родину. Как известно, тогда он выступал с лозунгами «Вся власть Советам!» и «Долой Временное правительство!», в связи с чем трудно было бы ожидать от него взвешенной, объективной оценки деятельности этих соперничавших за власть политических центров.
А вот попыток объективно разобраться в вопросе о том, какими могли быть последствия принятых Петросоветом и Временным правительством документов для будущих польско-российских отношений историки практически не предпринимали. Исключение составляет только названная выше работа И. С. Яжборовской и В. С. Парсадановой, в которой утверждается, что «в ходе первых шагов в деле занятия официальных позиций
Февральской революция в России и польский вопрос
87
Временного правительства по польскому вопросу закладывались основы общественно-политического взаимодействия и формирования новых международных отношений между Россией и Польшей в духе преодоления прежних конфликтов и противоречий, складывания принципов национального примирения и поисков компромисса в решении как наслоившихся, так и могущих возникнуть проблем при определении методов и процедур разделения государственных механизмов и территорий»3. Об эвентуальных негативных последствиях обращения Петросовета в работе ничего не говорится.
Прежде чем сформулировать собственную точку зрения на поставленный вопрос, попытаюсь в самом общем виде представить качества депутатов Петроградского Совет и членов Временного правительства как людей, претендовавших на всю полноту власти в России и единоличную ответственность за государство, за 35 лет до этого отметившее свой миллениум.
Начну с истории возникновения этих органов. Если говорить о Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, то, как представляется, наиболее достоверное, не мифологизированное ее описание оставил петроградский градоначальник А. П. Балк. В своем дневнике под датой 27 февраля (по ст. ст.) он зафиксировал: «С 2 часов дня события протекали с подавляющей быстротой... Настроения сгущались. Началась агония власти... Распущенная Государственная дума была пуста. Затем растерянные депутат},! в количестве 30—50 человек устроили заседание (так возник Временный комитет Госдумы. — Г. М.), и тут же на их глазах начали собираться субъекты, совершенно им неизвестные. Вначале они робко бродили и застенчиво смотрели по сторонам, а затем, освоившись и увеличившись числом, потребовали отвести им отдельное помещение. Испуганные думцы не смели перечить. Так получил жизнь первый Совет рабочих и солдатских депутатов...»4 Из этой записи хорошо видно, что Петросовет создавали люди, не имевшие никакого опыта государственного управления, более того, посвятившие большую часть своей жизни борьбе с государством, его разрушению. Напомню в связи с этим, что В. И. Ленин впервые серьезно задумался о роли и месте государства лишь летом 1917 г. Вряд ли другие революционеры в этом отношении отличались от лидера большевиков. Не случайно первым мероприятием Совета стал приказ № 1 «О демократизации армии», фактически приведший к развалу одного из важнейших государственных институтов вообще, а в условиях войны — самого главного.
88
Г. Ф. Матвеев
Что же касается Временного правительства, то его формировали депутаты Государственной думы. Несомненно, что они приобрели опыт государственной деятельности во время работы в парламенте. Среди них были предприниматели, умевшие просчитывать свои действия на много шагов вперед. Определенный опыт управленческой деятельности либеральные депутаты приобрели во время работы в военно-промышленных комитетах.
Происхождение Петросовета и Временного правительства самым непосредственным образом сказалось на содержании принятых ими документов по польскому вопросу. Депутаты Петроградского Совета свою позицию сформулировали на удивление однозначно: «...демократия России стоит на почве признания национально-политического самоопределения народов и провозглашает, что Польша имеет право быть совершенно независимой в государственно-международном отношении. Посылаем польскому народу свой братский привет и желаем ему успеха в предстоящей борьбе за водворение в независимой Польше демократического республиканского строя»5. И все!
Позиция Петросовета в случае воссоздания Польского государства с неизбежностью порождала целый ряд конфликтов в его взаимоотношениях с Россией, в том числе самый опасный — территориальный. Именно с неизбежностью, поскольку аналогичных решений по украинскому, белорусскому и литовскому вопросам радикально настроенный Совет не принял ни тогда, ни позже, то есть оставлял эти земли за Россией. И тем самым делал ее соседкой Польши. А поскольку в польском обществе самый живой отклик находила идея воссоздания Польши в границах Речи Посполитой 1772 г., то избежать территориального конфликта никакой возможности не было.
Авторы обращения Петросовета оставили без внимания и вопрос о будущей внешнеполитической ориентации независимой Польши. Учитывая неизбежность территориального спора, трудно было ожидать, что Польша, даже демократическая, станет союзницей демократической России. Содержание обращения свидетельствует также, что депутаты Петросовета решали польский вопрос лишь для Царства Польского, а не для всех трех частей Польши. Это был подход, характерный для всех левых сил России и Царства Польского, приверженность ему вплоть до лета 1917 г. демонстрировал, например, и Ю. Пилсудский.
Иной характер имеет воззвание Временного правительства. На первый взгляд, его авторы, как и разработчики обращения Петросовета, ру
Февральская революция в России и польский вопрос
89
ководствуются волей революционной России, признают за польским народом право «собственной волей определять судьбу свою». А вот дальше начинаются расхождения, причем принципиального характера. Право на независимое существование признается не только за поляками «русской» Польши, но и других «земель, населенных в большинстве польским народом», то есть поляками Австро-Венгрии и Германии. Тем самым Временное правительство вслед за Николаем II заявило о намерении аннулировать все договоры XVIII в. с Пруссией, Австрией и Саксонией о разделе Речи Посполитой.
В полном соответствии с принятыми тогда нормами функционирования государства, Временное правительство, будучи органом, созданным для управления государством до момента конституирования его нового устройства, окончательное решение вопроса об изменениях «государственной территории России, которые необходимы для образования свободной Польши из всех трех ныне разрозненных частей ее», оставляло на усмотрение Учредительного собрания6.
При таком решении польского вопроса, понимаемого как признание права всех трех частей разделенного польского народа на объединение и создание независимого государства в этнических границах, будущие отношения между Польшей и Россией скорее всего имели бы мирный характер. Следует напомнить, что эта позиция Временного правительства полностью совпадала с подходом других держав Антанты и США к вопросу о границах будущего польского государства. Как известно, в 1919 г. Запад считал, что польские границы должны определяться с учетом этнического, а не исторического принципа. Отражением этой убежденности стала так называемая линия Керзона, активно использовавшаяся советским правительством при определении границы с Польшей после Второй мировой войны.
Для авторов воззвания не было секретом, что воссозданная на основании этнического принципа Польша будет небольшим государством, с территорией порядка 120—150 тыс. кв. км. Такое государство, лишенное стратегического пространства, не могло бы самостоятельно противостоять Германии и Австро-Венгрии (вопрос о ее судьбе еще не был решен союзниками), нуждалось бы в сильном покровителе из числа ближайших соседей. Было бы странным, если бы Временное правительство, забо тящееся о безопасности России, предоставило будущей Польше право выбирать этого покровителя самостоятельно. Поэтому оно не скрывало от польской и мировой общественности, что считает условием предо
90
Г. Ф. Матвеев
ставления Польше независимости ее соединение «свободным военным союзом» с Россией, чтобы польское государство превратилось в «твердый оплот против напора средних держав на славянство». Конечно, признательность поляков России иссякла бы на следующий день, после воссоединения всех их земель, но кто говорит, что международные союзы должны обязательно держаться на большой взаимной любви7.
Таким образом, в воззвании Временного правительства изложена конкретная программа решения польского вопроса с полным учетом национальных интересов России. О серьезности намерений Временного правительства в этой области свидетельствует и принятое 28 марта 1917 г. положение о создании Ликвидационной комиссии по делам Царства Польского, наделенной достаточно широкими полномочиями в решении вопросов будущего польско-российского разъединения8.
Мартовские решения Петросовета и Временного правительства по польскому вопросу важны для историков и в связи со спором относительно статуса Царства Польского в Российской империи в начале XX в. Как известно, в 1815 г. Россия получила Царство Польское не по праву меча, а по решению Венского конфесса. Его связь с Россией определялась династической унией, согласно которой императоры из династии Романовых одновременно являлись наследственными польскими королями. Александр I даровал Конфессовой Польше (Царству Польскому) максимальную автономию (самостоятельное провинциальное управление и финансы), отказав лишь в праве проводить собственную внешнюю политику. Такое положение формально просуществовало до января 1831 г., когда в контролировавшейся повстанцами Варшаве были приняты решения о детронизации Романовых, а также отторжении от России территорий, отошедших к ней по разделам Речи Посполитой в XVHI в. и управлявшихся на равных основаниях с другими интефальными частями империи. С этого момента бунт польских подданных Романовых превратился в польско-русскую войну, завершившуюся разфомом польской армии, занятием вражеской территории, установлением оккупационного режима, исключавшего автономию. С этого времени русское правительство считало себя вправе проводить политику инкорпорации Царства Польского в империю.
После 1831 г. между русскими и поляками возникают разногласия относительно статуса Царства Польского. Польская сторона предпочитала считать, что в 1830—1831 гг. был лишь бунт, в связи с чем решения Венского конфесса остаются в силе. Поэтому Россия, проводя политику
Февральская революция в России и польский вопрос
91
унификации этой провинции с другими областями империи, нарушает взятые на себя в 1815 г международные обязательства. Российская же сторона была убеждена, что владеет Царством Польским по праву меча, и все ее международные обязательства утратили силу9. Во время восстания 1863—1864 гг. Англия и Франция пытались придать «русской» части польского вопроса международное звучание. Однако Россия эти претензии отвергла, считая их покушением на свой суверенитет.
Февральская революция 1917 г., как известно, привела к отречению от престола не только Николая II, но и династии Романовых в целом. Если бы оставался в силе первоначальный статус Царства Польского, то тогда воззвание Временного правительства было бы излишним, потому что все правовые основания (личная уния) для удержания Царства Польского в составе России автоматически теряли силу. Вряд ли над этим вопросом задумывались А. Венцковский и секретарь Петроградского Совета Н. Д. Соколов, автор проекта обращения Петроградского Совета к польскому народу.
А вот известный московский адвокат польского происхождения А. Ледницкий, по его собственному свидетельству, хорошо понимал непростой характер польского вопроса в России, отсутствие у поляков оснований для автоматического прекращения отношений между Россией и Царством Польским. В свое время он был активным деятелем кадетской партии, хорошо знал первых лиц Временного правительства и мог надеяться на их благожелательное отношение к его стараниям провести соответствующее решение. С этой целью Ледницкий вскоре после Февральской революции приехал в Петроград и провел серию непростых переговоров. Конечно, ему хотелось, чтобы в воззвании Временного правительства не было никаких ограничивающих польскую независимость условий. И то, что ему, в отличие от поляков из СДКПиЛ и ППС в Петро-совете, этого сделать не удалось, свидетельствует только об одном: министры Временного правительства правильно понимали государственные интересы России и только ими и руководствовались, определяя свою позицию по польскому вопросу. А вовсе не возвышенными рассуждениями о братстве народов, вечном мире и ценностях демократии, как это делали их конкуренты в борьбе за право управлять Россией из Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Из всего сказанного со всей очевидностью следует только один вывод: В. И. Ленин в своих оценках решений Петросовета и Временного правительства по польскому вопросу руководствовался исключительно те
92
Г. Ф. Матвеев
кущими, сиюминутными политическими соображениями. С точки же зрения исторической науки, занимающейся по преимуществу завершенными процессами, его позиция выглядит абсолютно неверной. И таких несовпадений функционирующих в историографии оценок и подлинной сути имевших место событий в польско-российских отношениях новейшего времени все еще великое множество.
Примечания
1 Historia Polski. Warszawa, 1981. S. 614.
гЯжборовская И. С., Парсаданова В. С. Россия и Польша. Синдром войны 1920 г. М., 2005. С. 85-91.
3 Там же. С. 91.
4Цит. по: Соколов А. К. Курс советской истории. 1917—1940. М., 1999. С. 40.
5 Документы и материалы по истории польско-советских отношений. Т. I. М., 1963. С. 26.
6 Там же. С. 35—36.
’Несмотря на то, что В. И. Ленин критиковал позицию Временного правительства по польскому вопросу, его верный ученик И. В. Сталин, когда пришло время нового переустройства Центрально-Восточной Европы, руководствовался все же логикой Временного правительства, а не своего учителя. И такое решение сняло для России польскую проблему в международных отношениях на 45 лет.
8 Документы и материалы... С. 34—35.
’Подробнее см.: Айрапетов О. Внешняя политика Российской империи (1801-1914). М., 2006. С. 128-142.
Д. Михалюк
Революции 1917 года в России и белорусское национальное движение
Ослабление России в результате Первой мировой войны повлияло на оживление национальных движений на ее окраинах. Довоенные лозунги о культурной автономии в рамках России быстро перевоплощались в идею политической автономии, равноправной федерации с Россией, вплоть до провозглашения идеи независимости. В этом же направлении устремились латыши, литовцы, эстонцы, украинцы, грузины. По этому пути пошли также белорусские национальные деятели, хотя в данном случае трансформация в сторону построения модели национального государства встречалась с большими трудностями и имела свою специфику. Говоря о белорусском национальном движении, вряд ли можно согласиться с тезисом, что политическая ситуация в период Первой мировой войны оказала влияние на активизацию белорусской национальной среды. Обострение военной обстановки по обе стороны фронта препятствовало естественному развитию этой среды. В этот период среди белорусов под влиянием общероссийских социалистических партий наблюдался быстрый рост динамики общественных процессов, а лозунги с требованием радикальных реформ опережали политическую программу.
С этнической и конфессиональной точек зрения белорусское общество не отличалось единообразием. С конфессиональной точки зрения белорусы, составлявшие большинство населения, разделялись на православных и католиков, которых объединяли язык и ритуалы, однако для полной национальной консолидации не хватало внесословного и наднационального солидаризма1. В результате длительных процессов, происходивших в культурной и конфессиональной сферах, белорусы вступили в период модернизации своего общества, не имея интеллектуальной элиты не только дворянской, но также городской и интеллигентской, то есть не имея того среднего класса, который, как правило, необходим для формирования современной национальной общности. Белорусская интеллигенция вела свое происхождение от «разночинцев». Заметное проявление этого первого поколения интеллигентов-белорусов пришлось на тот
94
Д. Михалюк
период, когда белорусские земли входили в состав Российского государства. Таким образом, продвижение на более высокую ступень общественной иерархии становилось возможным благодаря получению должности государственного чиновника, учителя, военного — при условии владения русским языком, а зачастую также благодаря восприятию русской культуры. Православные белорусы испытывали на себе влияние русской идеологии западнорусизма, которая с конца XVIII в. внедрялась на белорусских и украинских землях, в противовес польской шляхетской идеологии, обращающейся к традициям Речи Посполитой2. Западнорусизм исходил из посылки о существовании триединой русской нации, состоящей из трех «ветвей»: великороссов, белорусов и малороссов. Признавая за белорусами право на существование, эта идеология вместе с тем отрицала их право на существование как самостоятельной нации, рассматривая их в качестве этнографического народа. Этот взгляд не менялся почти до окончания Первой мировой войны и был популярен среди всех политических течений России, от монархистов до правительства В. И. Ленина.
Западнорусизм был популярен также потому, что эта идеология была направлена против «латинства» и всего польского, прославляла православие. А в Белоруссии конфликт национального характера сочетался с социальным: земля находилась в собственности шляхты, консолидировавшейся вокруг всего польского и католицизма. Хотя среди белорусов были и католики, но большинство белорусов исповедовали православие. Поэтому легко распространялся такой стереотип: шляхтич-поляк-като-лик, мужик-белорус-православный.
Влияние западнорусизма становится очевидным, если проанализировать политическую ориентацию избирателей в белорусских губерниях (Минской, Гродненской, Витебской, Могилевской, частично Виленской). На всех выборах в Думу население белорусских земель поддерживало российские монархические и правые партии, которые в других частях государства не получали поддержки. Еще в начале 1906 г. «октябристы» из западных губерний Российской империи создали оппозиционное по отношению к руководству этой партии крыло под названием «Кресо-вый [Окраинный] союз 17 октября»3. Целью его была защита «русского» населения (имея в виду православных белорусов) на этой территории от притеснения со стороны «чужих»: поляков и евреев. Кадеты в Литве и Белоруссии были не единственной политической силой В III Думу 80,5% депутатов от монархических партий были избраны в белорусских губерниях4.
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
95
Отсутствие поддержки программам левых партий в начале XX в. на белорусских землях объяснялось слабостью рабочего движения, а слабость последнего объяснялась малочисленностью рабочих (не более 1% по каждой губернии). Выборы в Думу продемонстрировали, что популярность политических партий была невелика. Первая sticte белорусская политическая партия, получившая название Белорусская революционная партия, была создана в 1903 г. в Петербурге5. Ее создал Вацлав Ивановский, а членами партии стали белорусские студенты, среди которых преобладали народнические настроения. В программе партии на первое место выдвигалось решение социальных вопросов, вопрос же политического будущего Белоруссии, которое виделось как культурная автономия, отодвигался на второй план.
В 1915 г. линия русско-германского фронта разделила территорию Белоруссии на две части, что лишило население какой бы то ни было возможности сообщения и общения. Под немецкой оккупацией оказались западные части территорий, населенных белорусами: Гродненская и Виленская губернии, Августовский уезд Сувалкской губернии. Эти территории перед тем, как они были заняты немцами, покинуло (по некоторым оценкам, ибо научных исследований на сей счет не проводилось) около 850 тысяч православных жителей, эвакуированных в глубь России. Их отсутствие в значительной степени сказалось в тот момент, когда решался вопрос политического будущего Белоруссии. Немцы на территории «Ober Ost» в ограниченном масштабе разрешали национальную деятельность полякам, белорусам, литовцам и евреям. Территория центральной и восточной Белоруссии была превращена в российский укрепленный лагерь. В начале февраля 1917 г. в трех армиях Западного фронта (3,10 и 2) насчитывалось в целом более 1,6 млн. человек6. Солдат в армию набирали в основном не из белорусских, а из других губерний, белорусские же солдаты попадали прежде чаще всего на более далекий Румынский фронт. Белорусские города и местечки наводнялись беженцами. На протяжении года численность населения Минска возросла со 100 тысяч до 250 тысяч человек. С нуля вводились в строй предприятия, работавшие для нужд армии в Гомеле, Минске, Могилеве. Этому способствовал приток промышленных рабочих, которых переводили с предприятий в глубине России в непосредственно прифронтовой тыл. Их численность в Могилеве составляла 7 тысяч человек, в Витебске — 18 тысяч, в Минске — 20 тысяч, в Гомеле — 25 тысяч7, что знаменовало собой приток на территорию Белоруссии большого количества русских и русскоязычных людей. При этом до самого начала Февральской революции, в связи с обострением
96
Д. Михалюк
обстановки из-за военных действий, какая бы то ни было национальная деятельность белорусов, будь то политическая или общественная, оказалась невозможной. Русские опасались дестабилизирующей роли национальных движений. Была разрешена лишь деятельность Белорусского общества помощи жертвам войны, которое пыталось проводить культурную и общественную работу среди беженцев из Белоруссии. Так что говорить об интенсификации в этот период белорусского национального движения очень сложно, скорее речь может идти о его застое и торможении.
В конце 1917 г. в Белоруссию пришло известие о том, что свершилась революция и свергнут царь Николай II. Началось формирование параллельных зачатков органов власти: советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, а по инициативе городских и земских дум в гражданские комитеты стала объединяться местная интеллигенция и помещики, в частности это происходило в Минске, Витебске, Гомеле, Орше, Быхове, Рогачеве, Горках, Полоцке. Характерной чертой этих коалиционных комитетов было стремление различных национальных групп гарантировать собственные интересы. Но белорусы не везде организовывались в самостоятельную национальную группу с собственным представительством в правлении8.
Одновременно с этими органами самоуправления, по инициативе эсеров и социал-демократов, то есть левого крыла недавней антицарской оппозиции, начали создаваться советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Такие органы были созданы в Минске, Гомеле, Борисове, Бобруйске, Полоцке, Орше, Рогачеве, Слуцке, Лепеле, Речиие. В отличие от других районов России, инициаторами формирования советов депутатов на белорусских землях выступали прежде всего военные. Это объясняется присутствием там огромного количества войск. Революционные настроения в армии, отношение военных к происходящим событиям оказывали воздействие на формирование общественно-политических взглядов населения Белоруссии в этот важный для ее политического будущего момент.
7—17 апреля 1917 г. состоялся I съезд армейских и рабочих депутатов армии и тыла Западного фронта, который проходил в атмосфере доминирующего влияния эсеров и меньшевиков. Их участие было преобладающим также в составе делегатов, направленных на Съезд рабочих и солдатских советов Западного округа, который состоялся в Минске 22—25 мая (4—7 июня) 1917 г На нем присутствовали 40 делегатов, представлявших советы Минской, Могилевской и Виленской губерний (из Минска, Гомеля, Бобруйска, Борисова, Замерева, Молодечно, Несвижа, Мозыря,
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
97
Речицы, Дисны, Ветки, Ивеньца, Смоленска)9. Оба съезда поддержали Временное правительство и отвергли лозунг большевиков о передаче всей власти в руки советов. На этих съездах не обсуждалась тема политического будущего Белоруссии, обсуждалась лишь тема организации Совета Западного округа и присоединения к нему Витебской и Смоленской губерний. Однако отношение к идее государственности определялось в самом названии съезда, в котором белорусские земли рассматривались как западная часть Российского государства. Мощным фактором в вопросе об интеграции с остальной территорией государства являлось присутствие здесь войск.
Солдатские и рабочие советы на местах относились к национальной проблеме довольно равнодушно, но Февральская революция подтолкнула к национальной деятельности, на Западном фронте, например, появились национальные кружки — литовские, украинские, польские, белорусские, деятельность которых носила культурно-просветительский и политический характер. Весной 1917 г. в Минске состоялись армейские съезды поляков, литовцев, украинцев, постепенно зарождалась идея о формировании отдельных частей из солдат одной нации. На всех фронтах создавались белорусские армейские кружки. Началась белорусизация частей на Румынском фронте10.
В литературе укоренилось мнение, что белорусское движение не смогло заинтересовать крестьян, хотя сколько-нибудь глубокого исследования национального самосознания крестьянства не проводилось. Взгляды данного общественного слоя на проблемы как социального, так и национального характера менялись вместе с развитием политической ситуации и распадом государства. До войны этот слой был довольно сильно связан с Российским государством и общероссийскими идеалами. И не удивительно, что в первые месяцы революции, когда произошла радикализация общественных взглядов, наибольшее влияние на этот общественный слой в Белоруссии возымели не белорусские, но общероссийские социалистические партии, лидерами которых были эсеры, приезжавшие в этот район из центральных районов России. Они находили опору в тыловых учреждениях и институциях, созданных для обслуживания Западного фронта, и сыграли доминирующую роль на съездах крестьянских депутатов. По их инициативе с апреля по июль 1917 г. в Белоруссии были созданы четыре губернских крестьянских совета, 26 уездных и более десяти волостных11. Наиболее отчетливо национальные вопросы проявились во время работы I Всероссийского съезда крестьянских депутатов, состоявшегося в мае 1917 г. Делегаты из Украины сформировали Совет украин
98
Д. Михалюк
ских крестьянских депутатов. 77 крестьянских делегатов, прибывших из Белоруссии, также объединились, однако их объединяла скорее идея территориальной общности, чем национальной. Они выступали от имени белорусской области и высказывались за ориентацию на восток12. Причем большинство присутствовавших на съезде представителей крестьянского населения отмежевалось от белорусского национального движения и с возмущением реагировало на выступления членов Белорусской социалистической громады13. Однако Всероссийский съезд призвал делегатов добиваться на Учредительном съезде создания федеративной демократической российской республики и признания за каждой нацией права самостоятельно решать свои внутренние вопросы.
Ни Временное правительство, ни Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в своих первых документах не обратились к вопросу, важному для нерусских жителей государства. Не рассматривалась такая реформа политической структуры России, которая учитывала бы национальные интересы других проживавших в России народов. Общероссийские партии практически всех ориентаций характеризовало неприязненное отношение к самоопределению наций и их государственной самостоятельности. Они добились особого влияния в прифронтовых районах Белоруссии с российской стороны фронта, ибо располагали кадрами, организационными структурами и финансовыми средствами, позволявшими вести соответствующую агитацию и печатать пропагандистские материалы. Эти партии возглавлялись главным образом русскими лидерами, которые тем или иным образом реализовали великорусские идеи. Крайне правые партии отстаивали позицию неделимости России как самодержавной монархии с обязательным подчинением других наций великороссам, как создателям российского государства. Они недоброжелательно относились к возможному распаду славянской общности, подчеркивая, что сила России всегда состояла в единстве великороссов, малороссов и белорусов. В распаде этой общности они обвиняли немцев. Против федеративной идеи выступал правоцентристский Союз 17 Октября. Самое большее, на что соглашалась партия — это выделение так называемых белорусских губерний в отдельный северо-западный округ, но лишь административного, а не национального значения. Члены этой партии вообще не допускали мысли о существовании отдельных наций — белорусской и украинской. Им была непонятна необходимость признания самостоятельности этих языков и развития на их основе просвещения и литературы. Белорусское национальное движение они считали вредным явлением, инициируемым поляками с целью привлечения бело
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
99
русов в римско-католическую Церковь. В связи с радикализацией общественного движения на белорусских землях эта партия после Февральской революции значительно утратила там свое влияние.
Конституционно-демократическая партия, главная партия российских либералов (в эту партию входила прежде всего российская интеллигенция) развязала дискуссию по национальному вопросу и децентрализации на своем VII съезде, проходившем в марте 1917 г Либералы согласились с необходимостью децентрализации государства и создания административно-территориальной автономии. Однако они не пошли на признание ни территориально-национальной автономии отдельных регионов, ни федерации. В качестве примера нежелательных межнациональных конфликтов приводился белорусско-литовский конфликт из-за Вильно и части Виленшины14. Подобную позицию заняли также кадеты из отделений партии в Белоруссии, организовавшихся в 1917 г. в Витебске, в Городецком уезде, в Минске, в Могилеве, в уздах Горы-Горки, Гомель, резко выступившие против белорусского национального движения. Попытки создать кадетские организации среди солдат Западного фронта успеха не имели.
После Февральской революции вполне легальной стала Партия социалистов-революционеров, которая быстро стала самой крупной партией в России. Весной ее структуры создавались также на белорусских землях: в Минске, Витебске, Орше, Полоцке, Могилеве, Вилейке, Мозыре, Бобруйске, Слуцке. Численность их вместе с частями Западного фронта составляла 30 тысяч человек15. В мае 1917 г. в Минске состоялась I конференция социалистов-революционеров Западного фронта и соседних губерний, на которой был избран Окружной комитет российских эсеров. Среди сочувствующих этой партии были крестьяне, среднее мещанство, демократическая интеллигенция и рабочие. III съезд партии, проходивший в Москве в мае — июне 1917 г., высказался за превращение России в демократическую федеративную республику, а также за предоставление территориально-национальных автономий для наций, которые проживают компактно на определенной территории (Украина, Беларусь, Литва, Латвия, Эстония, Грузия, Армения, Азербайджан), нации же, проживающие рассеянно, например, евреи, должны получить персональные автономии и иметь право на экстерриториальные союзы с местными и общегосударственными органами.
Подобные взгляды возникли в результате дискуссии по национальному вопросу, которая началась еще до войны. Меньшевики утверждали, что нации обычно проживают рассеяно и определение этнических гра
100
Д. Михалюк
ниц невозможно в принципе. Допустимой, однако, по их мнению, была персональная культурная автономия, то есть свободное определение личностью своей национальности и право участвовать в национальной культуре и просвещении. Эти взгляды формировались под влиянием австро-марксистов Карла Реннера и Отто Бауэра. Анализируя национальный вопрос, они ссылались на пример монархии Габсбургов. Они отрицали необходимость существования национальной территориальной автономии как зачатка национального государства, ибо любые такого рода структуры не способствовали консолидации пролетариата. Основой общности «всего культурного мира», которая должна была сложиться в будущем, после свержения капитализма, по мнению К. Реннера, должны были стать не государства, а нации, которые он определял как духовную и культурную общность16. В июне 1917 г. на своей общероссийской конференции меньшевики приняли проект резолюции, в котором национальные движения рассматривались как сепаратизм, угрожающий единой мощи пролетариата, а также как угроза для революции”.
Взгляды большевиков формировались под влиянием В. И. Ленина, который признавал право наций на самоопределение. По его мнению, возможный выход из России некоторых наций, в частности, поляков и финнов, не представлял угрозы для удержания власти большевиками18. Однако это не было равнозначно предоставлению национальной и территориальной автономии для наций, остающихся в российском государстве. Для них, собственно, никаких предложений сделано не было. Ленин, будучи сторонником централизации и наднационального интернационализма, вместе с тем не был сторонником государства, строившегося на основе территориально-национальной федерации. Он допускал лишь возможность административно-территориальной автономии как общего принципа формирования структуры демократических государств.
Летом 1917 г численность сочувствующих РСДРП в Белоруссии, то есть меньшевиков, большевиков, бундовцев, социал-демократов, объединенных в общие социал-демократические группировки, составляла 18 тысяч человек. Они действовали в Бобруйске, Рогачеве, Полоцке, Орше, Климовичах, Слуцке, Борисове, Воложине и среди солдат Западного фронта19.
В последние дни июля начал работу VI Съезд РСДРП большевиков, которые отказались — среди левых партий только они — поддержать Временное правительство и одновременно приняли решение о выходе из совместных социал-демократических объединений. Еще ранее на белорусских землях были созданы самостоятельные большевистские орга-
Революция 1917 года и белорусское национальное движение	101
низании: первая — в Гомеле еще 6 апреля 1917 г., а вслед за ней были созданы и другие организации РСДРП(б): минская, витебская, полоцкая, в которых в начале июля насчитывалось около 4 тысяч членов20. Это были главным образом обнищавшие крестьяне и малограмотные солдаты, которым были понятны простые, популистские лозунги.
После Февральской революции возобновила свою деятельность Белорусская социалистическая громада (БСГ). Она пользовалась популярностью у средних слоев общества, заинтересованных в демократизации жизни без резкой радикализации общественных отношений. В марте 1917 г. в Минске состоялась конференция БСГ, которая поддержала Временное правительство и выступила с лозунгом автономии для Белоруссии в составе федеративной российской республики. Ее участники высказались также в пользу общенациональной собственности на землю и передачи ее крестьянам в соответствии с нормированным рабочим временем. Однако окончательное решение крестьянского вопроса было оставлено в компетенции будущего национального Сейма автономной Белоруссии. Одновременно крестьян предостерегали от участия в неподготовленных выступлениях, а также в выступлениях анархистов. Свою деятельность начала также Белорусская партия народных социалистов (БПНС), программа которой была более правой, чем у БСГ.
На объединенном Съезде этих партий, который состоялся весной 1917 г., участники съезда высказались за автономию Белоруссии в составе российской федерации. Для ведения переговоров с Временным правительством создали Белорусский национальный комитет, который должен был оставаться высшим органом власти в стране вплоть до сформирования Белорусского национального совета21. Из его членов избрали Исполнительный комитет в составе пяти человек. БНК должен был также представлять все белорусские национальные организации, объединявшиеся вокруг программы государственности. Руководителем Белорусского национального комитета избрали землевладельца Романа Скирмунта, рассчитывая на его политический опыт, накопленный им за время работы в Думе. Предполагалось, что Белорусский национальный комитет совместно с Временным правительством выработают основные принципы автономии Белоруссии в составе российской федеративной республики и подготовят выборы в Белорусский национальный совет. Печатным органом БНК стало издание «Вольная Беларусь». В задачи Белорусского национального комитета входило также: подготовить выборы в Белорусский национальный совет, вести предвыборную агитацию по избранию в Учредительное Собрание Российской федеративной демократической
102
Д. Михолюк
республики, приступить к разработке конституции, на основании которой будет действовать Белорусское Национальное Правительство в сотрудничестве со всеми нациями, проживающими в Белоруссии и при участии их представителей.
Правительственные круги не проявили интереса к предложениям Белорусского национального комитета. Вдобавок руководство БНК не получило поддержки в Белоруссии. Его действия вскоре перестали отвечать ожиданиям Белорусской социалистической громады, которая активно вырабатывала собственную общественную программу. Р. Скирмунт не решился увязать государственную программу с решением общественных задач и выступить с ожидаемыми среди низших слоев общества радикальными требованиями по аграрным вопросам. При формировании государственной программы бросаться радикальными лозунгами недопустимо, да и самому Скирмунту они были чужды. Его план предусматривал консолидацию вокруг идеи государственности разных слоев общества. Таким образом, этот план был адресован также помещикам Белоруссии, из которых большинство воспитывалось в духе идеи родины, предполагавшей равенство и сосуществование на равных правах исторических наций исторической Литвы (то есть территории прежнего Великого Княжества Литовского: Литвы и Белоруссии)22. Этими историческими нациями были поляки, литовцы и белорусы, хотя в некоторых программах «крайовцев» (приверженцев идеи исторической родины; от слова kraj — родина) принимали в расчет и евреев. Осторожность в отношении формирования общественной программы лишала Скирмунта сторонников из среды белорусских социалистов. Их недовольство вызвало приглашение к сотрудничеству в БНК помещиков и аристократов, в частности, Эдварда Войнилловича, кн. Марии Магдалены Радзивилл, кн. Эдвина Друпкого-Любецкого из Лунинца. Контакты с Скирмунтом поддерживал также Станислав Радзивилл из Столина. Эти помещики положительно относились к белорусскому движению, декларируя свою поддержку и участие в процессе формирования белорусской политической автономии. Однако их декларации не были привлекательны для социалистов и даже были восприняты ими враждебно — в них усматривали попытку со стороны высших слоев выстраивать зависимость внутри общества. В решаюший момент белорусские социалисты не сумели поставить политические интересы Белоруссии выше социальных, не сумели отказаться от собственных амбициозных антипатий в пользу необходимой на тот момент интеграции вокруг пусть даже минимального плана, предусмат
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
103
ривавшего достижение политической автономии для Белоруссии, и не сделали попыток убедить в этом дезориентированное население. Среди низших слоев населения, в свою очередь, вызывали опасение лозунги с призывами изменить политический статус белорусских земель, учительская интеллигенция выступала даже против белорусизации школьного образования. Примером могут служить решения, принятые на I съезде крестьянских депутатов из Виленской и Минской губерний, который проходил в апреле 1917 г., и на съезде учителей Минской губернии, состоявшемся в мае 1917 г.23 Участники обоих съездов выступили за государственный союз с Россией, признав Белоруссию неотъемлемой частью России. Они не только не согласились поднять уровень политического статуса Белоруссии — большинство собравшихся учителей хотя и признавало право белорусов на культурное развитие, но выступило против введения в школах белорусского языка, не признавая его лингвистического отличия от русского языка. Большинство педагогов выступило с позиций «западнорусизма», усматривая в приобщении к русской культуре возможность продвижения, которого они сами добивались зачастую ценой огромных усилий и средств.
Ранней весной 1917 г. с требованиями территориально-культурно-национальной автономии выступили также организации, сформированные внутри либерального течения «западнорусизма»: право-клерикальный Белорусский народный союз, созданный в Витебске во главе с Ф. Грего-ровичем, Б. Бялыницким-Бирулей и Г. Полонским, а также остающиеся в русле либерально-демократического течения: Белорусский национальный комитет в Могилеве, Союз белорусской демократии в Гомеле и Белорусский национальный комитет в Орше24. За национально-территориальную автономию Белоруссии в составе федеративной демократической России высказывались также либерально-демократические организации, к которым относились Белорусская партия автономистов, Христианско-Демократический союз, Белорусская партия народных социалистов Партии, оказавшиеся на политической сцене справа и имевшие поме-щичье-клерикальный характер (Белорусский народный союз, Западнорусское общество в Петрограде, Союз белорусского православного духовенства, Белорусский союз землевладельцев), не высказывали однозначного мнения по поводу белорусского национального вопроса. В целом, однако, они занимали позицию радикального западнорусизма, выступая за неделимость России. Они игнорировали лозунги национального самоопределения, считая белорусские земли неотъемлемой частью России.
104
Д. Михолюк
Некоторую симпатию вызывала лишь идея об административно-экономической самостоятельности, разумеется, в границах Российского государства.
Очередной съезд белорусских национальных организаций и партий состоялся в Минске 8—10 июля (21—23 июля) 1917 г, он был созван по инициативе Белорусского национального комитета. На самом деле инициатором этого собрания была Белорусская социалистическая громада, имевшая в БНК большинство голосов. Ее целью было перехватить руководство белорусским движением и лишить влияния БНК и Р. Скирмунта, что и удалось сделать. На съезде вместо БНК был создан Центральный совет белорусских организаций и партий, который стремился к верховенству в белорусском движении. Отстранение БНК и Скирмунта, одного из немногих лидеров, известного более или менее широко и имевшего связи за границей, было шагом непродуманным, свидетельствовавшим о том, что БСГ не была готова к осуществлению политических перемен в Белоруссии. То же касалось и дискуссии по поводу будущего Белоруссии, которая подтвердила неготовность белорусского движения к разработке совместной программы. Среди участников съезда постоянно происходило размежевание: одни выступали за существующую интеграцию белорусских земель с Россией, другие — за создание политической автономии в федеративном союзе с российским государством. Большинство высказалось за политическую автономию Белоруссии. Вместе с вытеснением Р. Скирмунта и государственная программа отошла на второй план, ее заслонили социальные вопросы. На заседании Центрального совета, проходившем 5—6 августа 1917 г., было решено, что Совет должен представлять исключительно «демократические» группировки25. В понимании собравшихся таковыми являлись тс, что стремились к радикальной аграрной реформе (передаче земли без выкупа) и стояли на позиции защиты интересов рабочих. По сути провозглашавшаяся «демократизация» органа, представлявшего и координировавшего белорусское движение, означала не расширение, а сужение основной деятельности. Совет стал представителем только таких партий и организаций, которые объединяла общая радикальная социальная программа. Таким образом, весьма поспешно отказались от консолидации разных белорусских общественных и политических течений, заклеймив всех тех деятелей, которые стояли на либерально-демократических позициях. В ситуации, когда требовалось объединение сил вокруг хотя бы подобия государственной идеи, такая политика была опрометчивой и близорукой. Если к тому же учесть, что на июньской конференции БСГ была принята резолюция против
Революция 1917 подо и белорусское национальное движение
105
формирования белорусской армии и была предложена помощь в восстановлении порядка в России, то становится совершенно очевидным, что деятели БСГ выступали за сохранение неделимости Российского государства, отодвигая тем самым на второй план белорусские государственные цели. При этом на первое место они ставили осуществление социально-общественной программы, безуспешно конкурируя в этом с популистскими лозунгами большевиков. Поэтому следует, пожалуй, согласиться скорее с оценкой О. Латышонека, чем с точкой зрения Ю. Туронека о том, что в этой ситуации действия БСГ были самоубийственными26. Год 1917 был годом выбора. Шансы, предоставлявшиеся резко меняющейся политической ситуацией в этой части Европы, были благополучно упущены теми деятелями, которые ради весьма узко понятых интересов привели к развалу формировавшийся в тот период национальный лагерь. Такая ситуация повторялась еще не один раз.
В июле и в августе прошли выборы в городские органы самоуправления, выборы в земства начались в августе и растянулись почти до конца года. Впервые избирательные права получили все граждане, которым исполнился 21 год. Белорусские объединения и партии не сумели договориться и включиться в эти процессы в состоянии единства. Это отразилось на результатах выборов. Однако надо учитывать и тот факт, что право голоса получили также военные, находившиеся на линии фронта, которые голосовали главным образом за общероссийские партии. Разумеется, их поддержали и сами белорусы, ибо эти партии в течение трех лет более всего имели возможность обращаться к населению, в то время как политическая деятельность белорусского движения находилась в застое. Однако, с другой стороны, постоянные разногласия и борьба внутри национального лагеря создавали впечатление неуверенности и нестабильности политической ситуации, что вряд ли могло способствовать поддержке белорусского политического движения. Выборы завершились победой общероссийских социалистических партий: эсеров и социал-демократов, а также социалистических еврейских партий. В Минске эсеры получили 33 места, социал-демократический блок — 22 при общем количестве 102 места в городской думе. В Витебске выиграл блок умеренных социалистов, получивший 36,9% голосов, вторыми стали большевики (16% мест). Большевики добились успеха только в Витебске, получив лишь по 5% голосов в Минске и Гомеле, еще хуже обстояли дела у кадетов27. Определенного успеха добились организаций западнорусской ориентации, например, Белорусский народный союз получил в Витебске 7 мест в городской думе из общего количества мест 102. Союз
106
Д. Михал юк
белорусской демократии (в блоке с учительской организацией) получил в Гомеле 5 голосов из 101, а Белорусский комитет в Могилеве — 6 мест из 6428. На подобный исход выборов повлияло сочувствие городских жителей, а также тот факт, что среди городского населения Белоруссии процент самих белорусов был невелик. Трудно дать оценку выборам в земства, ибо участие в них приняло совсем небольшое число имевших право голоса. Неявка в некоторых округах достигала 60—90%. Предполагается, что свою роль в этом сыграл и срок выборов, совпавший с сельскохозяйственными работами, не исключается и низкий уровень политической культуры у крестьян, которые с недоверием относились к изменениям в существовавшем ранее избирательном праве.
В конце лета 1917 г. внутренняя ситуация в России значительно ухудшилась, не только социально-экономическая, но и политическая. Верховный главнокомандующий российской армии генерал Л. Г. Корнилов, понуждаемый консервативными кругами, предпринял попытку мятежа. Временное правительство ценой больших усилий овладело ситуацией, но в результате этого кризиса значительно возросло влияние большевиков.
Политическая атмосфера в стране оказывала свое заметное влияние и на белорусское движение. В сентябре из состава БСГ вышло около 500 ее членов в Петрограде, главным образом рабочих, составлявших основу организации БСГ в Нарве. Они создали Белорусскую социал-демократическую рабочую партию большевистского характера. К ней присоединилась и хельсинская организация БСГ, в которой состояло около 200 моряков Балтийского флота. В исполнительный комитет вошли А. Червяков, И. Лахун, Ю. Памецка, У. Скарынка, А. Устилович29.
14—26 октября состоялся III съезд Белорусской социалистической громады. На нем была утверждена измененная программа партии30. В частности, в ней нашли отражение следующие пункты: необходимость установления в России демократической федеративной республики, территориальная и персональная автономия для всех народностей, автономия для областей и общин, имеющих экономические и социальные особенности. Подтверждалось стремление к полной автономии Белоруссии и необходимость создания Национального совета, как законодательного органа путем всеобщих, равных, прямых, тайных и пропорциональных выборов.
Отвергалась служба в армии, вместо этого предлагалось ввести ополчение с территориально-национальной системой военной службы и призыва. По сравнению с недавним отрицательным отношением к предложению о формировании белорусской армии, это был уже некий шаг
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
107
вперед. Съезд признал также необходимость широкого развития белорусской народной культуры — в качестве единственного пути развития для белорусского населения и общего повышения уровня культуры в Белоруссии. Была выдвинута также цель законодательного признания белорусского языка и повсеместного введения его в школах, равно как в судопроизводстве, в административных органах и общественных организациях Белоруссии. Опасения скептиков должны были развеять вошедшие в программу пункты о стремлении к ликвидации возможных таможенных границ между Белоруссией и другими частями Российской Федерации, а также о гарантировании полного политического и экономического равноправия всех наций.
Участники съезда начали склоняться вправо. В состав Центрального комитета съезд не избрал ни одного представителя петроградской организации, отождествляя их с российскими большевиками. Хотя председателем был избран Язеп Дыло, сочувствовавший левым, заместителями его были избраны умеренные деятели — Александр Прушинский и Аркадий (Аркадзь) Смолич31. Изменение политики лидеров БСГ повлияло также на работу связанного с этой организацией Центрального совета Белорусских организаций и партий. 15—24 октября (28 октября — 6 ноября) 1917 г. в Минске состоялось его второе заседание, на котором этот орган был преобразован в Большой Белорусский Совет (ББС). В его состав вошли делегаты политических, армейских, культурно-просветительских, общественных организаций, а также представители беженцев, причем большинство составляли члены БСГ. Временный исполнительный комитет насчитывал 24 человека, в его состав, в частности, вошли: Александр Прушинский (Алесь Харун), Аркадий Смолич, Зося (Зоська) Верас, А. Соколовский, Симон Рак-Михайловский, Иван Дварчанин, Александр Уласов, Эдвард Будзько, М. Шило, Палута Бадунова, В. За-харко, А. Левицкий, Язеп Мамонька, Павел Алексюк’2. Председателем стал А. Адамович, а его заместителями А. Прушинский и А. Смолич. Таким образом была, вероятно, предпринята попытка вновь консолидировать белорусское движение, о чем может свидетельствовать избрание в президиум представителей БПНС в лице А. Левицкого и П. Алексюка и Эдварда Будзько из Христианско-демократического союза33. Зато заседание покинули, демонстрируя свое недовольство, делегаты от бобруйского и петроградского отделений БСГ, придерживавшихся левых взглядов.
В то время, как в Минске произошла в конце концов консолидация белорусского движения за независимость и формировались его координирующие органы, в Петрограде 25 октября (7 ноября) свершился боль
108
Д. Михалюк
шевистский переворот. Уже на следующий день и минский Совет рабочих и солдатских депутатов взял власть в городе в свои руки и приступил к формированию собственных вооруженных сил.
20 ноября в Минске состоялся II съезд представителей армий Западного фронта, на котором верх взяли большевики. Был избран новый комитет Фронта и его новый командующий, армянин Александр Мясников (Мясникян). В конце ноября создали Исполнительный комитет района Западной Области и Фронта. Его президиум состоял исключительно из военных, а в руководстве комитета не оказалось ни одного белоруса34. Кроме того, в состав комитета вошло в полтора раза больше военных, чем представителей Советов крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, а также городских Советов рабочих и солдатских депутатов. Члены Большого Белорусского Совета утверждали позже, что власть большевиков распространялась лишь на территорию, контролируемую комиссарами района Западной Области и Фронта. Она охватывала, таким образом, только территорию Минской губернии и часть Виленской губернии, которая не была оккупирована немцами. Район, подконтрольный власти ИКЗОиФ, не признали даже большевистские Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Витебской и Могилевской губерний. Если согласиться с гипотезой И. М. Игнатенко, что район Западной области и Фронта стал государственным образованием, имевшим собственное правительство в лице Совета народных комиссаров, то надо признать, что эта структура была создана военными, находившимися вне территории Белоруссии, и без участия местного гражданского населения35. Как показал ход заседаний I Всебелорусского съезда, созданную таким образом власть не одобряли даже местные большевики, не говоря уже о национальных деятелях. Ибо, если Белорусский Центральный Военный Совет и Большой Белорусский Совет молчаливо соглашались с верховенством большевиков в центре, то с навязыванием власти со стороны ИКЗОиФ на местах они не могли примириться. 27 октября оба вышеназванных органа выступили с совместным воззванием, подписанным также Белорусским исполнительным комитетом Западного фронта, обращенным «Ко всему белорусскому народу»36. Они подтвердили свою позицию, состоявшую в том, чтобы создать из белорусских земель демократическую республику, связанную на основе федерации с Россией. Ее территория должна была включать Виленскую, Витебскую, Гродненскую, Минскую, Могилевскую губернии, западные уезды Смоленской и северные уезды Черниговской губерний. В воззвании подчеркивалось, что белорусы после падения Временного правительства и перехода влас
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
109
ти в руки большевиков получат возможность исключительно самостоятельно выразить свою волю к самоопределению и защите своего национального будущего. В создавшейся ситуации были определены самые срочные задачи: передача без выкупа земли, ранее принадлежавшей шляхте, церкви, костелам, монастырям и правительству, в руки белорусского народа через посредство Земских комитетов.
До белорусского населения доходили сведения о ведущихся в Бресте переговорах о мире между Германией и большевиками. Существовали весьма реальные опасения, что белорусские земли будут разделены. Поэтому в воззвании говорилось о том, что белорусский народ не может допустить раздела белорусских земель на две части и захвата одной из них большевиками. Высказывалось требование об обязательном присутствии белорусского представителя на конференции в Бресте. Звучал призыв к формированию белорусской армии. Предполагалось, что важнейшие решения относительно политического будущего Белоруссии будут приняты на Всебелорусском съезде, открытие которого должно было состояться 5 декабря.
Угроза раздела Белоруссии и передачи Германией западных территорий Белоруссии полякам, притязания на часть приграничных уездов со стороны украинцев и литовцев побудили к действиям также Белорусский Областной Комитет, созданный в Петрограде при Всероссийском совете крестьянских депутатов. Члены этого комитета в конце концов осознали, что распад России неизбежен. Они понимали, что Белоруссия слишком слаба для того, чтобы, следуя примеру Украины или Литвы, определить свои исторические границы и выделиться в отдельное государство37. В этой ситуации Белорусский Областной Комитет решился объединить белорусов вокруг идеи создания белорусской независимой автономии как части российской федеративной республики38. Декларацию по этому вопросу, принятую 17 ноября, подписали: председатель БОК Евсей Кан-чар, секретарь А. Кусе-Туз и крестьянские представители Могилевской, Минской, Витебской губерний, а также военные представители 7, 10, 12, 2 и 5 армий.
Почти одновременно с этим и независимо друг от друга в разных белорусских кругах родилась идея о созыве съезда и сформировании национального органа власти39. Такое решение одновременно с Белорусским Областным Комитетом было принято 14 ноября Исполнительным комитетом Большого Белорусского Совета. Третьим инициатором созыва съезда была Белорусская народная громада в Москве, которая пользовалась поддержкой белорусских организаций в Могилеве, Орше и Гомеле.
110
Д. Михалюк
Этот центр планировал созвать съезд 5 января 1918 г. в Могилеве с тем, чтобы сформировать временный Белорусский народный совет и обязать его провести выборы в Белорусскую Национальную Думу. От планов созыва съезда этот центр отказался, узнав соответственно о планах ББС и БОК, и приступил к работе совместно с ними.
В конце концов организацией съезда занялись две организации: Белорусский Областной Комитет и Большой Белорусский Совет. Их отличало друг от друга отношение к политическому будущему Белоруссии, хотя обе организации выступали за самостоятельность Белоруссии в определенных рамках. Как уже было сказано, Большой Белорусский Совет высказывался за превращение России в федеративное государство и провозглашение Белорусской Народной Республики в равноправном союзе с Россией и другими республиками. БОК также считал необходимой трансформацию России в демократическую республику, однако с той разницей, что это будет единая российская республика, а не федерация равноправных республик. Таким образом, выдвигая лозунг автономии Белоруссии, члены БОК имели в виду исключительно ее политическую и культурную автономию в составе Российской республики, при этом белорусские земли стали бы ее частью, областью этой республики.
Тем временем большевики, действовавшие в районе Западного фронта, приобретали все большую уверенность и все менее благосклонно реагировали на любое проявление белорусской национальной жизни. Подписанное перемирие с Германией помогало им предпринимать новые шаги. 2 декабря пленум большевистского Исполнительного комитета района Западной области и фронта принял решение о расформировании польских воинских частей и запрете на создание белорусских частей. 5 декабря председатель Совета народных комиссаров района Западной области и фронта большевик-латыш Карл Ландер выступил с докладом о враждебной деятельности белорусских «буржуазных националистов». Совет комиссаров принял решение о роспуске Белорусского центрального военного совета, а его руководителей собирался предать суду Революционного Трибунала40. Своим выступлением Ландер рассчитывал запугать белорусских национальных деятелей, собравшихся в тот же день на открытие I Всебелорусского съезда, имевшего целью обсудить будущее Белоруссии. Это выступление стало провозвестником драматических событий, которые разыгрались уже через десять с небольшим дней.
Съезд был созван на 5 декабря 1917 г. Большой Белорусский Совет признал правительство Ленина, но отказался признавать Исполнительный комитет района Западной области и фронта, действовавший в Минске
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
1 1 1
под руководством А. Мясникова. Целью Съезда было обсудить государственное устройство Белоруссии, рассматриваемой в качестве автономной части России. О государственной независимости пока речи не шло. Поэтому не удивительно, что БОК, как один из организаторов съезда, получил даже одобрение и финансовую поддержку со стороны Народного комиссариата по делам национальностей, которым руководил И. В. Сталин. Это произошло после встречи представителя БОК Ф. Корот-кевича со Сталиным. Он убедил наркома по делам национальностей, что организация носит крестьянский характер, выступает за конфискацию помешичьей земли, признает власть большевиков и намерена в самое ближайшее время собрать крестьянский съезд, который укрепит власть большевиков на территории Белоруссии41. БОК первоначально должен был созвать съезд в Рогачеве, однако, когда организаторы сориентировались, что в Минске ББС также организует Белорусский съезд, они просто присоединились к нему. Таким образом, в Минске был организован единый совместный Съезд силами БОК и ББС, причем последний не имел согласия правительства В. И. Ленина на организацию Съезда.
Традиционно утверждается, что участникам Съезда были выданы 1872 мандата, в том числе 1167 с правом решающего голоса и 705 с правом совещательного голоса. Делегаты прибыли из разных мест Белоруссии, избранные съездами Минской, Могилевской, Смоленской, Витебской, Гродненской и Виленской губерний. Разумеется, из-за существовавшего кордона в Минск не могли приехать белорусы из «Ober Ost», но в работе съезда принимали участие представители беженцев из этих губерний, создавших свои организации в центральной части России. По подсчетам С. Рудовича 1156 мандатов (812 с правом решающего голоса и 344 с совещательным голосом) было выдано гражданским лицам. Треть участников съезда (716 человек) составляли военные (355 с правом решающего голоса и 361 с совещательным голосом). 455 человек было делегировано местными органами самоуправления, остальные — различными партийными, профессиональными и общественными организациями42. Социальный состав участников съезда был довольно однородным — это были прежде всего представители низших и средних слоев общества43. Исключение представлял Анатоль Бонч-Осмоловский, землевладелец из уезда Игумен [с 1924 г. Червень], но по своим убеждениям революционер с эсеровскими взглядами. Большинство собравшихся сочувствовало общероссийским партиям или белорусским партиям радикально-социалистического толка (эсеры, БСГ, народные социалисты). Значительная часть собравшихся поддерживала большевиков. Делегатов с либеральными взглядами
112
Д. Михалюк
было гораздо меньше, а правое крыло политической сцены с ее консервативными партиями и группировками вообще не было представлено. Так что можно утверждать, что на съезде было представлено исключительно левое крыло белорусского национального движения. Тем легче делегаты могли достичь договоренности по социальным проблемам, ибо все они были едины относительно необходимости проведения аграрной реформы, передачи земли без выкупа земским комитетам, передачи власти в Белоруссии в руки трудящегося народа и немедленного окончания войны44.
Делегатов съезда разделяло отношение к политическому будущему Белоруссии, а также к организации и характеру будущей власти. По этому вопросу наметились три точки зрения, причем политическая ориентация делегатов быстро поляризовалась и менялась уже в ходе заседаний съезда45. Некоторые члены БОК отказывались от своих убеждений и становились сторонниками национальной идеи (члены Комитета БОК Е. Кан-чар, А. Кусе-Туз, Ф. Короткевич)46. Борьба среди участников съезда возникла по проблеме организации власти и формирования национального органа власти в Белоруссии. Белорусские большевики отстаивали иную концепцию: национальный орган власти они хотели сформировать вне рамок съезда, опираясь исключительно на белорусские местные Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов47.
Правое крыло съезда составляли сочувствующие БСГ и делегаты, приглашенные ББС, объединенные в социалистический блок во главе с Шимоном Рак-Михайловским, Томашем Грибом, Алесем Бурбисом. Их главной целью было добиться принятия резолюции о необходимости созыва Белорусского Учредительного Собрания путем всеобщего демократического голосования. Из состава участников Всебелорусского съезда предполагалось избрать членов временного национального учредительного органа, который мог бы осуществлять власть в Белоруссии до момента созыва Учредительного собрания. Этот национальный орган страны должен был быть сформирован по образцу большевистских солдатских, рабочих и крестьянских советов и расширен за счет включения в него представителей других, местных организаций.
Левое крыло съезда образовала фракция, состоявшая из левых белорусских эсеров и большевиков, а также членов социал-демократической рабочей партии. Ее лидерами были молодой юрист Фабиан Шантыр, Владимир Фальский, Макар Касцевич. Уже во время выборов президиума, благодаря агитации Шантыра, левая фракция собрала почти половину голосов. Постоянный контакт с представителями этой фракции осуществлял минский комитет большевиков, который стремился добить
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
113
ся раскола среди участников съезда. Однако препятствием для образования совместного блока белорусских эсеров и социал-демократов с большевиками, представителями Западного фронта, стало различие взглядов по вопросу о белорусском национальном возрождении и участии в будущих органах власти белорусов и людей извне, но прежде всего отрицательное отношение к ассимиляции, как культурной, так и национальной, с русскими48. Белорусские большевики выступали за формирование большевистских Советов крестьянских, солдатских и рабочих депутатов, однако их концепция предполагала создание большевистских Советов как органа национальной, белорусской власти. То есть в состав органов власти могли входить исключительно местные люди, связанные именно с Белоруссией, а не направленные центральными большевистскими органами власти из других регионов. Этот орган власти должен был подчиняться общероссийской большевистской власти. Фракция добивалась того, чтобы до момента созыва белорусского Учредительного Собрания и формирования советов управление Белоруссией осуществлял Временный исполнительный комитет, избранный Всебелорусским съездом. К большевикам, представителям Западного фронта, обратился Ф. Шан-тыр с предложением выработать общую политическую платформу. Такое предложение было ими категорически отвергнуто49. Это повлияло на снижение активности Шантыра в работе съезда, что в свою очередь повлекло за собой ослабление влияния его фракции. В 1918 г. он стал одной из первых жертв большевиков.
Центр съезда представляли собой сторонники БОК, главным образом представители крестьянства, земские деятели из восточной части Белоруссии: из могилевской и смоленской губерний, а также местные (белорусские) члены общероссийской партии эсеров, национальные социалисты и меньшевики. Во главе этого крыла стояли Е. Канчар, М. Гольман, А. Вазиля. Сторонники идеи сохранения белорусских земель как российской провинции собрали вокруг себя крестьянских депутатов со слабо развитым национальным сознанием, которые были ярыми сторонниками общероссийской империи. В это время сильную общероссийскую власть олицетворяли большевики, поэтому на них автоматически переносили свои симпатии сторонники неразрывного союза с Россией. Поведение большевиков и методы их деятельности еще не были широко известны, но их популистским лозунгам верили, их принимали.
Во время работы съезда сформировались четыре концепции политического будущего Белоруссии50. Сторонники независимости Белоруссии добивались создания демократической республики. Это были деятели,
114
Д. Михалюк
связанные с Белорусской социалистической громадой, Белорусским военным комитетом Петербургского гарнизона, Белорусским комитетом моряков Балтийского флота, Белорусским комитетом беженцев, а также с Белорусским культурно-просветительским и издательским обществом под названием «Zahlanie sonca i u nasza wakonca». Группа оказалась настолько сильной, что на завершающем этапе работы съезда ей удалось провести свою позицию. С иной концепцией выступали белорусские автономисты, которые хотя и не желали отрываться от России, но будущее Белоруссии видели как широкую политическую автономию с собственной администрацией и Белорусским Национальным Советом. Такую концепцию поддерживали, в частности, белорусы-военные из 442 пехотного полка и 2 полевого отряда в составе дивизии тяжелой артиллерии, которые прибыли на съезд с инструкциями голосовать за автономию и создание белорусской армии51.
Часть делегатов, прежде всего из Могилевщины и Смоленщины, главным образом деятели БОК, была готова удовлетвориться созданием белорусской области в рамках Российского государства и остановиться на культурной автономии. В эту группу входили также белорусские большевики во главе с Ф. Шантыром, сторонником «национально-этнографической» автономии в рамках российской федерации’2. Четвертую группу составляли так называемые ассимиляторы, которые отстаивали позицию полного слияния Белоруссии с Россией и вели борьбу с белорусским национальным движением. Их деятельность поддерживали два враждебно относившихся друг к другу лагеря: монархисты и большевики.
Вопреки утверждениям, которые спустя годы появились в воспоминаниях К. Езавитова, Я. Варонки, Е. Канчара и других участников съезда, во время заседаний никто не выступал с лозунгом о полной независимости Белорусской Народной Республики53. Выступавшие говорили исключительно о необходимости провозглашения Белорусской республики в федерации с остальными республиками России. Тогда еще никто не отваживался сделать следующий шаг, выступая за полный разрыв связи с Россией. Уже само по себе выражавшееся желание создать Белорусскую республику накаляло атмосферу обсуждений. Оппоненты обвиняли сторонников независимости в западничестве и стремлении предать прежнюю модель государства. И действительно, Всебелорусский съезд в определенном смысле стал форумом, где впервые столкнулись две концепции строительства государства, в основе которых лежали две разные традиции: восточная, приверженная устаревающей формуле многонациональной империи, и западная, стремящаяся к построению национального
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
115
государства. С. Рудович отмечает даже, что на съезде произошло столкновение двух разных ценностных систем, в основе которых были две разные модели цивилизации, российская и европейская54.
Опасения за судьбу Виленщины и Гродненщины и неделимость белорусских земель стали непосредственным поводом к тому, чтобы президиум съезда связался по телефону с комиссаром по делам национальностей И. В. Сталиным. Собственно состоялось два телефонных разговора. Первый, как представляется, был для Сталина неожиданным, поэтому он лишь попросил сформулировать вопросы. Ответы, прозвучавшие во время второго разговора, были не слишком обнадеживающими. Из разговора следовало, что в Бресте тема Белоруссии вообще не обсуждалась. Сталин явно избегал ответов в категорической форме. Он говорил в общих словах о праве всех наций на самоопределение путем проведения референдума. Его слова были встречены громкими аплодисментами. И только профессора Е. Карского, почетного председателя съезда, исследователя, занимавшегося изучением белорусского языка и этнографии, насторожила двусмысленность и расплывчатость высказываний Сталина. Серьезное сомнение вызвало у него также обещание провести плебисцит среди населения, слабо осознающего свою национальную принадлежность, которое может сделать свой выбор, руководствуясь не национальными критериями, а конфессиональными55.
Одновременно с Всебелорусским съездом на свои съезды собирались белорусы-военные, представители корпусов, армий, фронтов (Западного, Румынского в Одессе, Юго-Западного в Киеве), состоялся также съезд военного округа в Смоленске56. Участники этих собраний передали в президиум съезда и Белорусский центральный военный совет декларации, в которых говорилось о поддержке политической автономии Белоруссии в союзе с федеративной российской республикой, а также выражалось требование о создании белорусской армии. С подобными просьбами выступали и большевистские организации Могилевской губернии, опасавшиеся встречных действий со стороны находившихся там польских военных формирований под командованием генерала Ю. Довбур-Мусьницкого.
Активность военных (поляков и украинцев) вызвала реакцию верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко, который отдал приказ о прекращении национализации армии и запретил проводить национальные съезды в прифронтовой зоне. Со своей стороны А. Ф. Мясников также решил воспользоваться ситуацией с тем, чтобы расправиться с военными-белорусами. Первым шагом было включение солдат 1 Белорусского
116
Д. Миха люк
полка в Минске в состав 289 пехотного полка запаса. Это произошло 8 декабря, то есть после открытия съезда. В ответ Белорусский военный совет 12 армии выступил с требованием о восстановлении национализации армии и не стал останавливать белорусизацию, которая шла уже полным ходом в армейских частях57.
Вечером 17 декабря в зале Дворянского собрания, где также проходили заседания, после бурных и весьма эмоциональных обсуждений, началась процедура принятия заключительной резолюции съезда. А. Цви-кевичу с трудом удалось отредактировать ее первый пункт, касавшийся организации власти: признавая «свое право на самоопределение, провозглашенное русской революцией, и утверждая республиканский, демократический строй в пределах Белорусской земли, для спасения родного края и ограждения его от раздела и отторжения от Российской Демократической Федеративной Республики, I Всебелорусский съезд постановляет: немедленно образовать из своего состава орган краевой власти в лице всебелорусского совета крестьянских, солдатских и рабочих депутатов, который временно становится во главе управление краем, вступая в деловые сношения с центральной властью, ответственный перед советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»58. Первым шагом Совета уже с первого дня его работы должен был стать созыв Белорусского Учредительного Собрания, которому предстояло определить дальнейшее политическое будущее белорусского народа. Важнейшими задачами были признаны следующие: вывести польские войска с территории Белоруссии по договоренности с центральной властью, незамедлительно приступить к формированию белорусской армии, но таким образом, чтобы это не привело к провалу на фронте. Были также выработаны принципы белорусского представительства в центральных органах. Исполнительный орган временной власти в стране должен был делегировать своих представителей в Центральное всероссийское правительство и в другие республики Российской Федерации. Было также признано необходимым направить своих представителей на мирные переговоры в Бресте, чтобы отстаивать там целостность и неделимость Белоруссии, а также ее неразрывный союз с Российской Федеративной Республикой.
Содержание резолюции отражало компромисс между «республиканским» блоком и сторонниками сохранения Белоруссии в структуре России. Был создан временный национальный орган власти Белорусской Народной Республики, при этом особо подчеркивалось, что этот организм федеративно связан с российским государством. Центральный орган власти в Белоруссии создавался как орган советской власти, правда,
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
117
формирование его осуществлялось в соответствии с тем, как понимался тогда принцип самоопределения наций — по собственной воле, через посредство уполномоченного собрания, которым считался Всебелорусский съезд. Совет Съезда имел исключительно временные полномочия, в обязанности ему вменялся созыв Учредительного съезда, который, в свою очередь, был обязан принять заключительную резолюцию о самоопределении и сформировать постоянный орган власти в стране путем демократических выборов. Таким образом, в Белорусской Народной Республике власть была бы избранной, а не навязанной силовым решением, к чему стремились большевики. Участие большевиков в сформированном правительстве теоретически было возможным. Однако они выбрали иную линию поведения.
В 2 часа ночи 18 декабря, когда на съезде началось чтение заключительной резолюции и шла подготовка к голосованию по очередным пунктам, здание Городского театра окружили военные. В зал заседаний ворвались народные комиссары Н. Кривошеин, командир минского гарнизона, и Л. Резауский, член большевистского руководства района Западной области и фронта. Они потребовали немедленно прервать заседания съезда. Делегаты оттесняли их, защищая членов президиума, которые поспешно зачитывали текст резолюции. Чувство единения возобладало настолько, что первый пункт резолюции был принят единогласно. Некоторое время спустя ворвались вооруженные солдаты под командованием А. Ф. Мясникова и арестовали президиум. Хотя был избран новый президиум, продолжить заседания уже не удалось. В течение нескольких часов продолжалось противостояние, под утро были выведены последние сопротивлявшиеся59.
Участники съезда не вполне понимали, что, собственно, произошло и почему столь грубо была прервана работа съезда. Хорошо понимали случившееся организаторы съезда, созвавшие его прямо под боком у большевиков, курировавших район Западной области и фронта. Власть местных большевиков и члены ББС и члены БОК воспринимали как временную, распространявшуюся лишь на прифронтовой район и не получившую одобрения со стороны местного населения. В этом стремился убедить всех представитель БОК Е. Канчар, утверждавший, что крестьянское население Могилевской, Витебской, Смоленской и Черниговской губерний вовсе не имело какого бы то ни было отношения к организации власти советов, или к какому бы то ни было представительству в них60. В Могилевской губернии советы депутатов еще только создавались61. В Виленской и Гродненской губерниях, оккупированных немцами, со
118
Д. Михалюк
ветов депутатов вообще не было. Таким образом, тезис, выдвинутый большевиками и охотно подхваченный советской историографией о том, что съезд пытался совершить переворот, неправомерен. Западная область России в полной мере еще не существовала, власть на этой территории не была сформирована. Организаторы съезда скорее всего хотели легитимации советской власти, но на основе национального самоопределения. Ни сторонники республики, ни сторонники автономии не желали, чтобы власть на белорусских землях досталась тем, кто никоим образом (кроме пребывания на фронте) не был с ними связан и кто не понимал их самых насущных проблем. Ожидания белорусских деятелей довольно точно выразил публицист Я. Лёсик, который писал еще в сентябре 1917 г. в газете «Вольная Беларусь»: «Мы хотим, чтобы жизнь в нашей стране строили свои люди и чтобы в наши белорусские дела не вмешивалась центральная власть из Москвы или из Петрограда. Мы хотим, чтобы наконец исчезла эта отвратительная, смертельно вредная разница между государственной нацией и не государственной, которая вытягивала из нас наше силы. Мы хотим, чтобы все нации были государственными на своей земле»62.
Очень важным был также вопрос отношения большевиков к белорусам и к интеграции белорусских земель, к слиянию в единое целое обеих частей, разделенных линией фронта.
Уверенность организаторам съезда придавало ощущение защищенности со стороны большевистской центральной власти, которой была склонна подчиниться по крайней мере часть участников съезда, усматривая в ней преемственность власти в России. Согласие на проведение съезда получил, собственно, только БОК, и когда он стал одним из организаторов съезда, то все считали, что заседания проходят по согласованию с центральными властями, которые, впрочем, проявляли знаки своей благосклонности: И. В. Сталин согласился на телефонный разговор, Л. Д. Троцкий 14 декабря направил телеграмму одному из делегатов, заверяя белорусов в их праве на самоопределение63. Разгон съезда петроградские власти признали недоразумением и старались сделать соответствующие выводы. Однако представляется, что только спустя некоторое время они вполне осознали, что съезд был организован лишь отчасти с их разрешения. Ошибкой самих организаторов съезда было отсутствие военной охраны съезда. Они не сделали также выводов из аналогичных происшествий в Киеве, даже арест местного Украинского совета в день открытия Всебелорусского съезда не заставил организаторов проявить бьльшую бдительность.
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
119
Местные большевики действовали скорее на свой страх и риск, пытаясь закрыть собрание, которое могло угрожать их власти. Съезд не стал для них неожиданным, хотя главные руководители большевиков не очень хорошо ориентировались в действиях белорусского движения. От их внимания ускользнуло объединение двух съездов, еще долго после разгона съезда они считали, что это были два отдельных собрания, которые открылись 5 и 15 декабря. На самом деле 5 декабря состоялось первое открытие съезда, но заседания начались 15 декабря, когда на съезд добрались наконец делегаты из отдаленных районов Белоруссии64. К. Ландер и Л. Резауский с первого же дня заседаний стремились расколоть съезд изнутри. Всем своим поведением они демонстрировали, что отказывают белорусам в праве на национальное самоопределение, а их презрительное отношение к национальным символам — гербу «Погоня» и бело-краснобелому национальному знамени — лишь вызывало раздражение собравшихся65. Можно допустить, что столь грубое отношение к белорусскому собранию имело еше одну, идеологическую подоплеку. Нежелание признавать белорусов самостоятельной нацией, даже этнографические отличия которой, по словам большевистского деятеля В. Г. Кнорина, должны быть ликвидированы66.
Той же ночью А. Ф. Мясников приказал удалить из бывшего Дома губернатора располагавшиеся там белорусские организации Большой Белорусский Совет, Исполнительный комитет БЦВС, Центральный комитет БСГ. Однако свою деятельность они не прекратили: военные организации переехали на новое место а Большой Белорусский Совет передал свои полномочия Совету Съезда.
А. Ф. Мясников 20 декабря устроил в Минске парад победы67. Однако это была половинчатая победа. Отовсюду в адрес большевистских центральных властей поступали протесты от белорусских организаций, организовывались митинги в поддержку съезда, выражалось возмущение по адресу большевиков из района фронта68. И. В. Сталин, которому Е. Кан-чар сообщил о случившемся в Минске 19 декабря, немедленно провел телефонный разговор с Мясниковым, велел освободить арестованных и извинялся за ошибки Исполнительного комитета района Западной области и фронта. Причины разгона съезда обсуждались на специальном собрании с участием Е. Канчара, М. Фрунзе и виновников случившегося А. Мясникова, К. Ландера, Н. Кривошеина69. Центральные власти стремились успокоить белорусские организации в Петрограде и в Москве своими заверениями о том, что Совет Народных Комиссаров признает право
120
Д ЛЛихалюк
наций на самоопределение. Исполнительному комитету Совета Съезда было выражено соболезнование. Верховному главнокомандующему Н. В. Крыленко, который отсутствовал во время событий, было дано поручение провести переговоры с Белорусским цен тральным военным советом70. Власти в Петрограде не собирались доводить дело до конфликта с доброжелательно к ним в конечном счете настроенным Советом Съезда, особенно в то время, когда велись переговоры с Германией, касавшиеся также белорусских земель. Но то, что виновники разгона съезда остались у власти, вызвало разочарование и недоверие к намерениям большевиков. Акценты во взаимных отношениях были расставлены.
Несомненным достижением съезда было преодоление среди части его участников традиционного взгляда на белорусские земли и на белорусов. Ведь до того Беларусь не была выделена даже в отдельную территориальную единицу, она представляла собой часть российского государства, белорусы различались по сравнению с русскими только с этнографической точки зрения. Белорусские национальные деятели продемонстрировали еще одну возможность выстраивания белорусско-русских отношений, к чему их подталкивали, впрочем, лозунги революции и распространение идеи самоопределения наций: создание в меру независимой структуры с собственным национальным правительством, связанным федеративным союзом с Россией и другими республиками. Хотя они так и не решились на полный разрыв связей, это было очень большим шагом вперед в области национальной консолидации и развития государственного сознания. После съезда свое отношение к идее Белорусской Народной Республики должны были выразить все белорусские политические деятели. Как показало будущее, этой идеей не пренебрегали и соседи Белоруссии.
Отношения между большевиками и белорусами после съезда и после подписания Брестского мира характеризовались недоверием. Совет Съезда, признанный его исполнительным органом, стремился к реализации принятых на съезде решений. 9 марта 1918 г. II Конституционной Грамотой провозглашалось создание Белорусской Народной Республики и определялись ее границы, а 25 марта 1918 г. III Конституционной Грамотой провозглашалась независимость Белоруссии. Это произошло в то время, когда в Минске на протяжении месяца стояли немецкие войска. Однако нельзя утверждать, что это решение каким-то образом было инспирировано немцами. В значительной мере оно было вызвано провозглашением независимости Литвой и Украиной. Беларусь и белорусы были для немцев terra incognita, белорусские деятели немало усилий потратили на
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
121
то, чтобы заинтересовать их белорусскими проблемами, но безуспешно. Хотя Всебелорусский Съезд был чрезвычайно важен с точки зрения белорусской национальной консолидации, его постановления оказались также ловушкой. Прежде всего, дело в записи о федерации ВНР с демократической Россией. Хотя такой структуры не существовало пи в день принятия резолюции, ни позже, любые действия, направленные на то, чтобы связать Белоруссию с прозападной ориентацией, встречали возражение со стороны белорусских эсеров, ссылавшихся на Всебелорусский съезд и волю его участников. В пронемецкой ориентации обвиняли второго премьера БНР Р. Скирмунта (весной 1918 г.), в пропольской — А. Луцкевича (в декабре 1919 г.). Отставки обоих правительств совпадали по времени с происходившим внутри белорусского движения расколом, который происходил в тот момент, когда необходима была консолидация вокруг государственной, а не социальной программы, когда необходима была внесословная солидарность.
Итак, нельзя согласиться с мнением о том, что белорусское национальное движение ускорилось под влиянием событий Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций. Часть национальных деятелей, реагируя на ситуацию, быстро переходила от позиции отстаивания культурной автономии, далее — к защите идеи политической автономии, а затем и к провозглашению независимости и полного разрыва с Россией. Однако белорусы не спешили следовать за радикальным лозунгом отделения от России, и говорить об оживлении их национального или государственного самосознания нельзя. Шанс к формированию белорусско-российских отношений в государстве дала Февральская революция, а Октябрьский переворот привел к дестабилизации. Большевики, стремясь перехватить власть в Белоруссии, в некотором смысле вынудили принять решение о провозглашении независимости и начать поиски протектора для белорусского движения среди соседей. Большевики, несмотря на видимость с их стороны пренебрежения, отнеслись к белорусскому национальному движению серьезно. Их ответом на провозглашение независимости Белорусской Народной Республики было создание 1 января 1918 г. Белорусской Социалистической Советской Республики, полностью подчиненной большевистской центральной власти. Очередным шагом стало создание 27 февраля 1918 г. Литовско-Белорусской Социалистической Республики, которая включала территорию Литвы, Белоруссии, в том числе Белостокские земли и часть Сувалкских земель.
122
Д. Михалюк
Революция 1917 года и белорусское национальное движение
123
Примечания
1	Подробнее см.: Radzik R Mi?dzy zbiorowosci^ etnicznq a wspolnotq, narodow% Bialorusini na tie przemian narodowych w Europie Srodkowo-Wschodniej w XIX stuleciu. Lublin, 2000.
2	Цъвшевщ А. «Западно-руссизм». Нарысы з псторьй грамадзкай мысый у XIX и пачатку XX в. Менск, 1993; Latyszonek О. Krajowosc i “zapadno-rusizm”. Tutejszosc zideologizowana // Krajowosc — tradycje zgody narodow w dobie nacjonalizmu. Materialy z mi^dzynarodowej konferencji naukowej w Instytucie Historii UAM w Poznaniu (11—12 maja 1998). Pod red. Jana Jurkiewicza. Poznan, 1999.
3	Псторыя Беларуси T. 4. Под рэд. В. Яноуская, С. Рудо1Йч. MiHCK, 2005. С. 327-328.
4	Там же. С. 390.
5	С того момента, как в 1833 г. по распоряжению Николая I был закрыт Виленский университет, жители Литвы и Белоруссии лишились высшей школы, из-за чего в значительной степени затормозился процесс формирования литовской и белорусской интеллигенции.
ь	Pydoein С. Час выбару. Проблема самавызначэння Беларуа у 1917 годзе. MiHCK, 2001. С. 40.
1	Latyszonek О. Bialoruskie formacje wojskowe 1917—1923. Bialystok, 1995. S. 36.
8 Pydoein С. Час выбару... С. 34.
9 Там же. С. 38.
№Latyszonek О. Bialoruskie formacje... S. 47—48.
11	Рудовin С. Час выбару... С. 43.
12	Турук Ф. Белорусское движение. Очерк истории национального и революционного движения белоруссов. М., 1921. С. 21.
''3 Жылунов'ш 3. Уступам! да Акцябра // Полымя. 1923. № 5—6. С. 148.
14	Pydoein С. Час выбару... С. 48 -52.
15	Там же. С. 56.
16	Waldenberg М. Narody zalezne i mniejszoSci narodowe w Europie Srodkowo-Wschodniej. Dzieje konfliktow i idei. Warszawa, 2000. S. 264.
17	Pydoein С. Час выбару... С. 65—66.
18	Waldenberg M. Op. cit. S. 296.
19	Псторыя Беларуси T. 4. С. 469.
20	Pydoein С. Час выбару... С. 69.
21	Lietuvos Centrinis Valsybes Archyvas. Fond 582. Opis 1. Akt 1. Пратакол з’езду беларусюх нацыанальных аргашзацый у Мшску 25—27 марца 1917 г. К. 49 v.
22	Подробнее о движении «крайовцев» и роли в нем Р. Скирмунта см.: Smalanczuk A. Ewolucja ideologii krajowej w spoleczno-politycznej dzialalnosci Romana Skirmunta (1905—1921) // Krajowosc — tradycje zgody narodow... S. 114—115; Сма-
лянчук А. Пам1ж краёвасцю i нацыянальнай щэяй. Польсю pyx на Беларусюх i лггоусюх землях 1864 — люты 1917 г. Санкт-Пецярбург, 2004.
^Центральный военный архив. I 303.4.2664; Pydoein С. Час выбару... С. 128.
24	Игнатенко И. Октябрьская революция и самоопределение Белоруссии. Минск, 1992. С. 28-29.
25	Ляхоусю У. Цэнтральная Рада Беларусюх Аргашзацьй // Энцыклапэдыя Ticrapi Бе лару ci. Т. 4. MiHCK, 2003. С. 120.
26	Turonek J. Waclaw Iwanowski i odrodzenie Bialorusi. Warszawa, 1992. S. 72; Latyszonek O. Bialoruskie formacje... S. 44.
27	Псторыя Белорус!. T. 4. С. 478—479.
28	Pydoein С. Час выбару... С. 132.
^Скалабан В. Беларуская Сацыял-Дэмакратычная Рабочая Партия // Энцыклапэдыя Псторьй Беларуси Т. 1. MiHCK, 1993. С. 409.
’•’Народны Apxiy Республна Беларусь. Ф. 325. On. 1. Д. 7. Л. 4—7.
31	Latyszonek О. Bialoruskie fonnacje... S. 45.
’я Pydoein С. Вялйкая Беларуская Рада // Энцыклапэдыя Пстарыи Беларуси Т. 2. Мшск, 1994. С. 435.
33Latyszonek О. Bialoruskie formacje... S. 45.
Игнатенко И. Октябрьская революция... С. 43.
35	На это обращает внимание также О. Латышонек. См.: Latyszonek О. Bialoruskie formacje... S. 55.
36	Ко всему Народу Белорусскому// Турук Ф. Белорусское движение... С. 96-100.
37	Декларация Белорусского Областного Комитета при Всероссийском Совете Крестьянских Депутатов// Турук Ф. Белорусское движение... С. 101—105.
38	Там же. С. 37.
39	Там же.
40	Latyszonek О. Bialoruskie formacje... S. 57.
41	Игнатенко И. Октябрьская революция... С. 47.
42	Pydoein С. Час выбару... С. 177-178.
43	Игнатенко И. Октябрьская революция... С. 60.
44	Белорусская Рада. 1917. № 10.
^Езавтау К. Першы Уссбсларуск! Кангрэс // Беларуская Мшуушчына. 1993. № 1. С. 25—29; ApxiBbi Беларускай Народнай Рэспублжи Рэд. С. Шупа (далее; АБНР). Т. 1. Ч. 1. № 60. Выьня-Ныо Ёрк-Менск-Прага, 1998. С. 33.
46	Pydoein С. Час выбару... С. 169.
47	Белорусская Рада. 1917. № 10.
48	АБНР. Т. 1.4. 1. № 56. С. 27. Пратакол № 12 адкрыцьця паседжаньня Усебе-ларускага Зьезду у Менску 7.12.1917.
124	Д. Михалюк
к	Игнатенко И. Октябрьская революция... С. 79.
50	Езавтау К. Указ. соч. С. 28.
51	Белорусская Рада. 1917. № 8.
52	Там же.
53	Езавтау К. Указ, соч.; Канчар Е. Белорусский нрпрос. Петроград, 1919; Воронка Я. Беларуси Рух ад 1917 да 1920 году. Каротю огляд. Коуна, 1920.
54	Pydoeiy С. Час выбару... С. 182.
55	Белорусская Рада. 1917. № 10.
56	Там же.
57	Jatyszpnek О. Biaioruskie formacje... S. 60.
к	Турук Ф. Белорусское движение... М., 1921. С. 106—108.
59	Белорусская Рада. 1917. № 12; Цвшев1ч А. Краткш очерк возшкновенгя Белорусской народной республнб. Каевь, 1919. С. 9—11.
60	Турук Ф Белорусское движение... С. 52
61	Игнатенко И. Октябрьская революция... С 84.
62	Вольная Белорусь. IX. 1917; Спадчына. 1990. № 3.
61	Игнатенко И. Октябрьская революция... С. 77.
64	Турук Ф. Белорусское движение... С. 109.
65	АБНР. Т. 1. Ч. 1. № 56. С. 28; Красковский И. Открытие Всебелорусского Съезда // Белорусская Рада. 1917. № 8. С. 2—3.
“Звезда. 9.12.1918. Цит. по: Игнатенко И. Октябрьская революция... С. 93.
67	Latyszonek О. Biaioruskie formacje... S. 63.
66	Езавтов К. Беларуская Войсковая Центральна Рада // Крыгпч. 1924, № 1(7), ч. 1; 1925, № 1(9), ч. 2.
69	Игнатенко И. Октябрьская революция... С. 88.
70	Езавтов К. Беларуская Войсковая Центральна Рада // Крьпйч. 1925, № 1(9), ч. 2.
В. Роман
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
Казимеж Трембицкий — дипломат, политик и публицист. Родился 3 января 1896 г. в дворянской семье, в помещичьей усадьбе Линовая Пружан-ского уезда1, в Полесье2. У его родителей, Владислава и Людвики (из рода Ожешко), к тому времени было уже трое дочерей, их старший сын погиб в детстве в результате несчастного случая. В 1907 г., когда Казимежу исполнилось 11 лет, умер отец.
По решению родителей и в соответствии с дворянскими традициями, сохранявшимися на кресах, он получил домашнее образование. В 1912 г. юный Трембицкий продолжил учебу в Риге, где жил у тети одного из своих товарищей. Там он сильно простудился и едва не умер от острого воспаления уха (спасла юношу операция по трепанации черепа, на которую врачи решились в последнюю минуту). Длительный период выздоровления Казимеж провел дома, а потом в швейцарском Давосе. Поэтому два года учебы он пропустил. В 1915 г. уехал в Петроград, к своему дяде со стороны матери Константину Скирмунту, будущему министру иностранных дел и послу Второй Речи Посполитой в Лондоне. Он стал опекуном юноши, оставшегося без отца. В 1916 г., уже в Москве, Казимеж сдал экзамены (российские и польские) на аттестат зрелости. После этого поступил на юридический факультет Московского университета.
К тому времени уже полтора года шла Первая мировая война, и студент К. Трембицкий был мобилизован для прохождения военной подготовки в Царицыне. До Октябрьской революции 1917 г. он успел поступить в Артиллерийское пехотное училище в Петрограде, а затем оказался в рядах Первого Польского корпуса под командованием генерала Юзефа Довбур-Мусьницкого. Как и большая часть состава корпуса, вступил в возрожденную польскую армию, где служил в чине капрала вплоть до демобилизации в феврале 1921 г.
Вернувшись на родину, с 1921 по 1924 гг. К. Трембицкий улаживал семейные имущественные дела (его родовое имение сильно пострадало во время войны), а также занимался общественной деятельностью.
126
В. Роллан
В 1924 г. начал учебу в Париже, где через три года получил два диплома: об окончании Школы политических наук (с отличием) и диплом выпускника юридического факультета Высшей школы международных отношений Парижского университета. С 1928 г. работал в Министерстве иностранных дел, и в этом качестве представлял Польскую Республику в Департаменте Лиги Наций и в Департаменте международных договоров.
28 апреля 1932 г. заключил брак с Софьей Лущевской; венчание состоялось в варшавском костеле св. Александра, а 30 апреля следующего года там же, в Варшаве, родился его первенец Владислав.
В 1932—1934 гг. К. Трембицкий находился на дипломатической работе в польском посольстве в Берлине в ранге атташе, а с 1 февраля 1934 г. он стал вторым секретарем польского посольства в Гааге. В 1936 г. его назначили первым секретарем Польской делегации в Лиге Наций в Женеве, в 1938 г. — генеральным консулом в Женеве.
В сентябре 1940 г., после ликвидации Генерального Консульства германскими властями, К. Трембицкий был вынужден покинуть Швейцарию. Вместе с женой и родившейся в Женеве в 1937 г. дочерью Изабеллой он поселился в северной Франции (Roquefort-les-Pins, Alpes-Martimes). Сына Владислава родители отправили в интернат, находившийся в горах Юра. В марте 1944 г., когда положение с продовольствием ухудшилось, а ситуация на севере Франции стала неопределенной в преддверии высадки союзников, К. Трембицкий с женой и дочерью переехал в Нонтро (La Pouya-de) к супругам де Лармина (Жозеф де Лармина был другом его двоюродной сестры).
В феврале 1945 г. К. Трембицкий был назначен правительством Польской Республики в эмиграции советником посольства в Гааге, но в должность вступить не успел, так как западные державы отказались признать Польское правительство в Изгнании — в отличие от того, которое было создано в Люблине по инициативе советских властей.
В 1945—1947 гг. К. Трембицкий был служащим Временного казначейского комитета, занимавшегося ликвидацией учреждений и филиалов Польского правительства в Лондоне. В 1947 г. начал работать в Комитете по вопросам просвещения поляков в Великобритании, в отделе университетских стипендий. С 1952 г. вел вечерние курсы французского языка, в 1954 г. стал профессором частной школы «Ecole des Roches» в Эври (Ver-neuil-sur-Avre) во Франции, где преподавал географию, историю, немецкий и русский. В 1957 г. вернулся в Англию, где вел занятия на вечерних курсах французского языка, давал также частные уроки. В 1961 г. он вышел на пенсию.
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
127
В течение многих лет К. Трембицкий активно участвовал в работе польских политических организаций в эмиграции. Являясь членом Лиги независимости Польши с 1950 г. он возглавлял политическую комиссию Верховной Рады, в 1954 г. стал членом Главного исполнительного комитета, в 1966 г. — его генеральным секретарем, а затем вице-президентом. В 1954 г. вошел в Совет национального единения, в 1973 г. — в Национальный Совет, в котором в течение нескольких лет руководил комиссией по иностранным делам.
В 1965 г. К. Трембицкий стал одним из инициаторов создания Польско-украинского общества, в котором с 1966 г. и до самой смерти в 1981 г. исполнял обязанности руководителя польской группы. В Обществе сотрудничал с Константином Зеленко, и в 1979 г. подписал с ним Польско-Украинскую Декларацию. В 1966 г. стал членом Комитета Миллениум по подготовке празднования 1000-летия Крещения Польши. В 1968 г. его избрали руководителем Общества по изучению международных отношений; он также принимал участие в деятельности Польского восточного института «Редут», Института внутренних дел и Общества восточных земель. В 1974 г. он был избран делегатом Всемирного конгресса единения со сражающейся страной.
За свою многолетнюю деятельность в эмиграции К Трембицкий был награжден Президентом Речи Посполитой в Лондоне орденом «Полония Реститута».
11 июля 1981 г. в Лондоне К. Трембицкий выступал с отчетным докладом о работе комиссии иностранных дел в Национальном Совете. В тот же день с ним произошло несчастье: он упал на лестнице и через два дня скончался. Ему было 85 лет.
В так называемом «Замке»3 К. Трембицкого высоко ценили как специалиста по вопросам внешней политики. Он прекрасно владел французским и русским языками, много и интенсивно работал и до последних дел был в курсе происходящих в Европе событий. С конца 1960-х гг. Трембицкий получил известность и как публицист; его статьи и рецензии публиковались, в частности, на страницах лондонского еженедельника «Тыдзень Польский». Он был специалистом по истории международных отношений, в частности польско-германских и польско-российских, и в особенности польско-украинских.
К. Трембицкий начал писать свои воспоминания довольно поздно. Он успел завершить только два небольших фрагмента, в которых отражен российский период его жизни — учеба и воинская служба во время Первой мировой войны и Февральской революции, хотя известно, что он
128
В. Роман
намеревался запечатлеть на бумаге и последующие страницы своей дол-гой и богатой событиями жизни. Название — «Разные эпохи в одной судьбе»4 — представляет собой заголовок рецензии К. Трембицкого на книгу воспоминаний Юзефа Годлевского «На переломе эпох»5, опубликованной в еженедельнике «Тыдзень Польски»6. Такое название, видимо, казалось ему более подходящим для мемуаров, поскольку он считал себя представителем поколения, на глазах которого менялся мир, — поколения, оказавшегося свидетелем глобальных перемен. В этой рецензии Трембицкий, в частности, писал: «детство и юность сходящего сегодня со сцены поколения — тех, кто родился в последние годы века минувшего или в самом начале нынешнего столетия, — прошли в мире, которому война 1914—1918 г. нанесла смертельный удар. А вторая половина жизни (время зрелости, а для немногих и старости) сделала его очевидцем современных преобразований — в мире, возникшем после Второй мировой войны и кардинально отличном от мира его детства и юности. Их разделяет краткий переходный период межвоенного двадцатилетия»7.
Публикуемые воспоминания К. Трембицкого охватывают переломный для истории Восточной Европы момент — Февральскую революцию 1917 г., в результате которой было свергнуто самодержавие в России. Эти события знаменовали собой начало эпохальных перемен в российской истории, которые создали благоприятные возможности для возрождения польского государства после 123-летнего периода разделов. Автор, будучи молодым человеком, часто оказывался там, где происходили важнейшие для судеб России события. Он не принимал в них непосредственного участия, но был проницательным наблюдателем. Его оценки и размышления о том, что довелось видеть собственными глазами, существенно дополняют образ революции, в ходе которой происходили серьезные перемены. Решающую роль в них шрали выдающиеся государственные деятели и политические лидеры, но, с другой стороны, изменения затронули и обычных людей, например — солдат, которые не только оказались очевидцами происходящего, но — желая того или нет — вынуждены были принимать в них участие. Безо всякого пафоса, не прибегая к возвышенным фразам, автор последовательно излагает обстоятельства и детали воинского быта в эти трудные дни и одновременно дает возможность понять и прочувствовать, что все происходящее не могло оставить равнодушным ни одного поляка в России.
Рукопись воспоминаний представляет собой машинописный набор. В некоторых местах текст аккуратно исправлен от руки и на машинке. Все страницы прочитаны и выверены автором. Введение составляет одну
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России	1 29
машинописную страницу; часть А состоит из восьми страниц, а часть В — из девяти. На первой странице введения и других частей от руки печатными буквами написано: «ВОСПОМИНАНИЯ КАЗИМ ЕЖА ТРЕМБИЦКОГО» с собственноручной подписью автора и указанием дат: предисловие и часть А — «1 сентября 1980 г., Лондон», часть В — «1 марта 1981 г., Лондон». Язык автора отличает тщательность формулировок, продуманность деталей, точность и яркость образов. Важно подчеркнуть также, что автор хорошо знал Россию, разбирался в российских проблемах, причем не только исторических, но и современных.
Оригинал рукописи воспоминаний находится в семейном архиве дочери К. Трембицкого Изабеллы, которой публикатор приносит сердечную благодарность за предоставление текста и согласие на его публикацию.
Приложение
Воспоминания Казимежа Трембицкого
Разные эпохи в одной судьбе
Предисловие
Начинаю писать свои воспоминания в вечерней тишине. Стрелки на часах моей жизни также показывают поздний час. Мне 84 года, и неизвестно, сколько времени мне отпущено, успею ли я завершить рассказ о событиях, свидетелем которых мне довелось быть. Данное обстоятельство вынуждает меня избрать определенную форму повествования: это будет ряд не связанных между собой зарисовок, каждая из которых может обладать только одной ценностью — аутентичного свидетельства того, что я видел и что пережил. Эти фрагменты ни в коей мере не связаны с намерением подготовить материал для моей биографии. От того, как много я успею запечатлеть, будет зависеть, насколько точно и адекватно они отразят обстоятельства моей жизни. Но даже если это удастся осуществить, моя персона не должна иметь для потенциального читателя большого значения. Я (даже временно) не оказывался в своей жизни в положении, когда — пусть и в минимальной степени — мог бы оказывать влияние на ход описываемых событий и ситуаций. Я исхожу из другого представления, которое считаю наилучшим при выборе формы разрозненных заметок, не требующей жесткой последовательности в изложении. Они могут оказаться материалом, не лишенным ценности при
130
В. Роман
изучении эпохи, к современникам которой я себя причисляю. Значительно увеличивает степень объективности описания и соблюдение следующих требований’ автор воспоминаний не должен пускаться в рассуждения о своей роли в событиях, а также защищать или обосновывать собственную позицию.
С другой стороны, было бы ошибкой умалять роль личности автора мемуаров. Если даже он не был в состоянии о чем-то судить или участвовать в принятии решений, это не исключает его заинтересованности и субъективности при описании тех происшествий или ситуаций, свидетелем которых ему пришлось оказаться. Ведь он переживал их с большей или меньшей степенью эмоциональности и имел к ним то или иное отношение. Кроме того, никто не может ограничивать право автора на оценку и высказывание собственных суждений. Составление письменных воспоминаний в ретроспективе прошедших десятилетий позволяет также передать эволюцию собственных взглядов, причем изменения в них могут быть довольно кардинальными, и именно поэтому представляют интерес для читателя. Таким же образом можно проследить и тенденции текущей политики с точки зрения определенных исторических перспектив.
Вполне вероятно, что я начал писать свои воспоминания так поздно еще по одной причине. Процесс старения — особенно на завершающем этапе — связан с некоторым отстранением от жизни и может существенно изменить восприятие многочисленных и разнообразных ее проявлений. Это опасность вполне реальна, хотя я считаю, что верность определенным идеалам дает возможность придерживаться избранных и неизменяемых в течение жизни принципов и взглядов.
Революция в России
А.	Февральская революция и свержение самодержавия
В 1916 г., в конце учебного года, в Москве я сдал польские и русские экзамены на аттестат зрелости. Восьмиклассная классическая гимназия польского Гражданского Комитета8 (директор Казимеж Кульвеч9) и была моей польской школой. Ксендз Казимеж Лютославский10 был в ней префектом11, а его братья (казненные большевиками12 вскоре после прихода к власти) играли важную роль в Гражданском Комитете13. Получение мной российского аттестата зрелости было организовано таким образом, что экзамены по некоторым предметам (по истории России и по русской литературе), а, быть может, и каким-то другим, должны были сдаваться дважды — на польском и русском языках — в присутствии последнего
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
131
Попечителя Варшавского учебного округа Князя Куракина14, эвакуиро ванного в Москву в 1915 г.. Наиболее важными и обязательными считались оценки по польскому языку.
Экзаменовавшихся было более десятка, в основном ученики известных польских варшавских школ. Поскольку мы были первыми выпускниками польской школы в Москве, то вручение аттестатов проходило торжественно, а вечером был прием с участием родителей и «общества старших». Мне выпала честь выступать с речью от имени выпускников. Выбор определялся моим возрастом: тяжелая болезнь (трепанация черепа, слабая печень и т. д.) заставила меня пропустить два года учебы, я был «стариком», и товарищи признавали мой жизненный опыт.
После нескольких месяцев экзаменационного напряжения, увенчавшегося успехом, я почти два месяца отдыхал в Финляндии по приглашению родственников (так называемых беженцев15), — так русские называли поляков, да и не только поляков, которые оказались в России в результате военных действий или по иным причинам. В местечке Хювинкя16 неподалеку от Гельсингфорса (ныне Хельсинки) проводила каникулы довольно большая группа поляков, главным образом моих родственников или хороших знакомых с довоенных времен. Навсегда остался в моей памяти контраст между усиливающимся от месяца к месяцу балаганом в России и идеальным порядком, чистотой и честностью в Финляндии. Тогда границу пересекали в Белоострове17. А уже менее чем через час после отправления поезда из Петербурга (в начале войны переименованного в Петроград) начинался иной мир культуры и западной цивилизации. Правда, мир сильно изменился с тех пор, изменились Россия и Финляндия, но эти воспоминания и сегодня позволяют яснее понять, почему советский колосс стремился предоставить Финляндии специальный статус и большую, в отличие от так называемых стран-сателлитов, автономию во всех областях, за исключением внешней политики16. Очевидно, впрочем, что на это повлиял целый комплекс различных причин.
Осенью 1916 г. я снова оказался в Москве, где записался на юридический факультет Московского университета. Это было, по недостатку опыта, серьезной ошибкой. Не посоветовавшись ни с кем, я захотел быть студентом. Правда, будучи единственным сыном, я относился к привилегированной категории так называемых «голубых билетов» (ополчение 2-го класса)19 Но многочисленные потери, которые несла российская армия в боях с превосходящими ее во всех отношениях немецкими (и австро-венгерскими20) войсками, привели к необходимости мобилизовать
132
В. Роман
все новые контингенты ранее освобожденных от службы и старших возрастов. В то время царское правительство считало студентов революционным элементом и издало специальный закон, согласно которому все студенты, призванные в армию, направлялись на 4-х месячные курсы прапорщиков1' (т. е. хорунжих — низшее офицерское звание в тогдашней российской армии), которые в массовом порядке гибли в боях. Положения этого закона не отвечали интересам армии, потому что прапорщиками становились студенты высших технических училищ, которые в специальных войсках были бы во стократ полезнее. И я попался в эти сети: не успев вкусить премудростей университетской науки, попал под положение об очередной мобилизации. Мои родственники, сильно напуганные этим, приложили невероятные усилия, и в результате им удалось выхлопотать для меня трехмесячный отпуск по состоянию здоровья, и я с удовольствием вернулся к прерванным университетским занятиям. Но поскольку уже тогда широко практиковались всякие, в том числе и незаконные, способы избежать мобилизации (думаю, что и в моем случае родные прибегли именно к таковым, хотя меня и не поставили об этом в известность), то армейские власти время от времени издавали строжайшие распоряжения об отмене всякого рода «отпусков», что приводило к злоупотреблениям и драматичным последствиям. Во второй половине февраля (по старому стилю) 1917 г. я неожиданно получил уведомление об окончании моего отпуска и приказ отправиться в студенческий запасной батальон. Потом эти батальоны распределяли в разбросанные по всей Империи школы прапорщиков, когда в них начинался новый, четырехмесячный курс. Таких студенческих батальонов было два: один находился в Нижнем Новгороде (ныне Горький), другой в Царицыне (известном во время Второй мировой войны как Сталинград) — нынешнем Волгограде. Я получил приказ выехать в Царицын.
Когда я покидал Москву (кажется, это было 24 февраля 1917 г. по старому стилю), в Петрограде уже несколько дней было неспокойно: начались беспорядки, вызванные перебоями в продовольственном снабжении города. Они носили массовый характер, но обошлось без крови22.
Дорога заняла почти двое суток. Они стерлись из моей памяти, но запомнилось несколько часов ожидания на узловой станции Грязи23 (не знаю, изменилось ли теперь ее название), она была ближе к Царицыну, чем к Москве. Там я узнал, что петроградские волнения обрели революционный характер из-за полученного войсками приказа о расстреле демонстрантов. Войсковые части (первым взбунтовался Волынский
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
133
гвардейский полк, а, точнее, его батальон запаса, так как сам полк, как и другие, находился на фронте) отказались подчиняться командованию на следующий день после этого распоряжения. В течение быть может одного этого дня ситуация изменилась кардинально. Когда мы подъезжали к Царицыну, моему попутчику, симпатичному поручику, с которым мы болтали в пути, вручили какой-то листок. Это была телеграмма, посланная из Петрограда членом Государственной (Четвертой) Думы24 бароном Энгельгардтом25, в которой сообщалось о принятии власти Исполнительным26 Комитетом Государственной Думы27 во главе с ее председателем М. Родзянко28 и об аресте членов царского правительства. Отправитель телеграммы имел полномочия провизорского контроля над железными дорогами. На станции в Царицыне мы с поручиком пошли в буфет второго класса, где я хотел в последний раз — как гражданский — поесть и выпить чего-нибудь перед отправлением в казармы (рядовым вход в эти буфеты тогда был запрещен). Когда поручик стал показывать телеграмму соседям по столу, жандарм потребовал отдать ее, и после того как поручик отказался, его вызвали для объяснений к какому-то вышестоящему начальству. Через несколько минут смеющийся поручик вернулся с телеграммой в руке. Таковы были последние конвульсии низвергнутого строя, столь долго господствовавшего в России.
Когда я подходил к казармам студенческого батальона, весть о революции уже дошла до Царицына: навстречу мне спешили новоиспеченные солдаты, которые очень расстроились, узнав, что я приехал из Москвы, а знаю не больше их. Я доложил о своем прибытии; мне выдали чудовищного размера солдатские ботинки и форму — наверное, самое безобразное облачение, которые мне когда-либо приходилось носить в жизни: ведь эти обноски служили перелетным птицам, и только в школах прапорщиков выдавали более-менее приличное обмундирование.
Несмотря на то, что в молодости силы неиссякаемы, я был ужасно измучен дорогой и разными впечатлениями. Как только представилась возможность, я свалился на одну из коек и проспал до утра как убитый. До того, однако, я был вынужден принять участие в обязательном вечернем ритуале, т. е. в пении православной молитвы по стойке «смирно». Первый и последний раз в жизни я находился (естественно, молча) среди тех, кто хором исполнял государственный гимн «Боже, царя храни...»
Следующий день начался как обычно. В трескучий мороз нас выгнали на занятия по строевой подготовке на заснеженный плац перед казармами. После этого молодой унтер-офицер — выпускник школы — «прочел лекцию» вчерашним студентам о премудростях пехотного устава. Засел
134
В. Роман
в моей памяти длинный перечень случаев, когда обычного воинского приветствия старшим по званию недостаточно. Ритуал особого приветствия предполагал загодя, на расстоянии в 4 шага, перейти на строевой шаг, встать во фрунт, отдавая честь, а потом вновь отойти строевым шагом. Список этих «исключений» начинался с царя, в него входили также все члены императорской семьи (все Романовы обоего поля), генералы и т. п.
После полудня, напротив, стало происходить нечто необычное. В углу нашей длинной спальни я обнаружил большую группу солдат, с которыми беседовал уже упомянутый унтер-офицер. Я слышал, как он говорил: «если вы, господа студенты, решитесь стать на сторону революции, знайте: мы, кадровые, пойдем с вами».
Должен признать, что привитые традиционные понятия о воинской дисциплине вызывали во мне определенное смущение при мысли о том, что первый день моей воинской службы оказался днем бунта. К этому примешивалось и несколько примиряло с ситуацией чувство радости, поскольку к российской армии и ее духу я не питал ни малейшей симпатии по причинам для поляка более чем понятным. Это все выглядело так, как если бы было инсценировано специально для меня.
Определенные опасения вызывало у меня обстоятельство, что студенческий запасной батальон в Царицыне оказался, наверное, одним из наиболее революционно настроенных воинских подразделений во всей империи. Он состоял из студентов — элемента в подавляющем большинстве своем радикального. Другой его особенностью был большой процент евреев, во времена самодержавия лишенных права на получение офицерского звания. Взятых на службу на основании вышеупомянутого закона студентов-евреев посылали в батальоны запаса, а что с ними делать дальше, оказалось неясно. Школы прапорщиков были для них закрыты, поэтому пребывание в запасных батальонах длилось намного дольше. Поскольку евреев отличала практичность, то они быстро заполняли канцелярии и тыловые службы. Остальные в конце концов попадали в действующую армию, на фронт, но скорее всего какой-то определенной, установленной специально для них процедуры не существовало. Впрочем, точнее об этом я ничего сказать не могу. Через несколько часов уже нельзя было сомневаться, что студенческий батальон был единственной взбунтовавшейся воинской частью в Царицыне. Остроту ситуацию разрядили, как мне представляется, поступавшие отовсюду сообщения о решительной победе революции в Петрограде — тогдашней столице государства.
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
135
Этот день закончился совершенно иначе, нежели предыдущий. На вечерней поверке, завершившейся молитвой, гимн «Боже, царя храни...» уже не был актуальным. После нее командир батальона подполковник... обратился к солдатам с речью. Он сообщил, что государственный строй России изменился. С чувством ответственности перед Богом и Отечеством он решил признать этот факт свершившимся. Подполковник заявил, что Россия ожидает от своей армии защиты от внешних врагов, война с которыми продолжатся. Той же ночью с ним случился апоплексический удар, от которого он так не оправился.
Однако и для нас ночь не была спокойной. Около полуночи мы были подняты по тревоге — поступил приказ выступать. В ратуше29 был учрежден Революционный комитет, который мы должны были охранять от контрреволюции. Я шел в строю, утопая в глубоком снегу, сжимая винтовку, с которой даже не успел познакомиться поближе. В здании думы царил неописуемый хаос, но в то же время нам предоставили полную свободу действий. Я решил, что лучше будет защищать революцию в стенах самой думы, нежели на трескучем морозе. Тем более что местные барышни разливали горячий чай и угощали борцов за свободу бутербродами и сластями. Время мы, в общем, провели довольно приятно, а контрреволюция так и не подала признаков жизни.
Мы возвращались на рассвете усталыми, но чувствовали себя победителями. Несколько следующих дней нас также поднимали по тревоге, но она была ложной. Однажды после полудня нам приказали занять места у окон с оружием (к тому моменту я находился с винтовкой уже в довольно близких отношениях) — стало известно, что пехотный полк выступил против революции и направляется к нашим казармам. Но и это известие оказалось только слухом. Неприятное воспоминание о тех «революционных днях» оставил у меня такой эпизод. Нас, шестерых солдат во главе с унтер-офицером, послали нести 24-часовой караул у полностью разгромленного полицейского участка, в котором, как совершенно понятно, от полиции не осталось и следа. Криминальные элементы воспользовались случаем, чтобы в наступившей панике уничтожить компрометирующие документы и картотеки. Наш патруль был в некотором смысле «ложкой после обеда». Но еще хуже то, что нас забыли сменить, и мы провели там вторую ночь. Связи с казармами не было, а унтер-офицер решил, что мы не имеем права посылать кого-либо из часовых для вызова подмоги. Мороз — около 30 градусов, с Волги — страшный ледяной ветер. Было два поста, караульным выдали полушубки до пят. Несмотря на это, больше двух часов выдержать на таком ветру было невозможно, так что каждые пару часов мы сменялись, отогреваясь по две смены. На наше
136
В. Роман
счастье, там оказался самовар, и мы пили горячий чай на пустой желудок, поскольку довольствие на столь длительное время не было предусмотрено. В конце концов, о нас вспомнили, но я вот не припомню, чтобы кто-нибудь принес извинения нам. К счастью для автора записок, по молодости он забыл об этих кошмарных минутах, как только они миновали.
Мое пребывание в Царицыне длилось около трех недель; ничего достойного упоминания за это время не произошло. Нас не мучили ни муштрой на плацу, ни толкованием устава. Там после долгого перерыва мы встретились с моим старым добрым приятелем, однокашником по рижской гимназии (1910—1911 гг.) Тредиаковым и мотались в тройке с каким-то армянином, имени которого не помню.
Еще до отъезда из Москвы мне удалось предупредить (об отправке в Царицын. — Прим, пер.) жившего в Петрограде дядю (двоюродного брата моей матери), а после смерти отца — и моего опекуна Константина Скирмунта30, в будущем министра иностранных дел и посла независимой Польши. Он в течение нескольких лет был членом Государственного Совета — органа наподобие верхней палаты парламента, состоящего из избранных царем заслуженных сановников и некоторого количества выборных членов (в соответствии с высоким имущественным цензом)31. Скирмунт был избран от Гродненской губернии и как член Государственного Совета имел высокий статус в петербургском свете, а с начала войны — в петроградском. Ему удалось уведомить меня о своих попытках использовать связи в высших военных кругах столицы. Закона о мобилизации студентов в моем случае нельзя было избежать, однако он получил для меня откомандирование в «студенческую» школу прапорщиков в Петергофе32, поблизости от Царского Села — императорской резиденции в окрестностях Петрограда. Таким образом, быть может, меня уберегли от вполне возможного перевода во Владивосток или в Тифлис на Кавказе, ведь после окончания курса у моего дяди появилось бы больше шансов влиять на мою дальнейшую судьбу. Я был почти уверен, что мое дело затеряется в неразберихе революционных событий после свержения самодержавия. Однако военно-бюрократическая машина не перестала работать, и к моему удивлению я был вызван (кажется, в начале апреля) в канцелярию батальона и извещен о том, что пришло распоряжение о моем переводе в Петергоф, где с конца апреля начинаются курсы для очередного набора. В то же время в частном порядке меня уведомили, что если у меня есть возможность «переждать» где-нибудь до их начала, то мне никто не будет препятствовать выехать из Царицына в ближайшие дни при условии, что в указанное время я прибуду в Петергоф. Я поспешно согласился на это предложение, тем более что «переждать» не пред
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
137
ставляло для меня никакого труда. В Москве у меня были родственники, друзья и товарищи. С осени я жил в Москве с другом еще с минских времен (1915 г.), будущим профессором уголовного права и ректором Политехнического института во Вроцлаве Вищем Свидой33. Он вполне мог принять и поселить в нашей общей комнате на некоторое время солдата, находящегося в Москве проездом. Но случилось так, что мои родственники, молодые супруги, занимавшие небольшую комнату в каком-то арбатском переулке, уехали из Москвы, и там временно поселился шурин моего двоюродного брата, кавалерийский офицер. У него я и остановился на время своего пребывания в Москве. О нем у меня остались довольно смутные воспоминания, помню только бурную радость нашей встречи. Запомнилось также сильное впечатление, которое производил мой внешний вид — пожалуй даже элегантного, во всяком случае опрятного юноши, одетого в мешковатую форму, с фантастической папахой на голове и в совершенно невероятного размера солдатских ботинках. Один из моих товарищей ехидно уверял, что они появлялись в зоне видимости на углу улицы намного раньше их обладателя.
Кажется, в последние дни апреля 1917 г. я выехал из Москвы в Петроград, а оттуда в Петергоф, куда прибыл точно в означенный в моем военном документе срок. Я появился в Третьей (в Петергофе их было три) студенческой школе прапорщиков. Здание школы казалось вымершим. Я долго ходил, стучался во все двери, пока, наконец, мне не открыл голый по пояс офицер (как выяснилось из разговора, адъютант школы, штабс-капитан Загребин), который в этой время мылся в тазу. Когда я отрапортовал о цели своего прибытия, он весело рассмеялся и спросил, известно ли мне о том, что в России произошла революция и все перевернулось с ног на голову. И речи не могло быть, чтобы новый курс в школе начался раньше середины мая (думаю, что он упомянул даже 20-е число как наиболее вероятную дату). Новых курсантов не было, а офицерские и солдатские кадры школы были полностью дезорганизованы. Повторилась ситуация, знакомая мне по Царицыну. Загребин сказал, что может приютить меня в школе, но если я смогу найти другое жилье в Петрограде за свой счет, то для всех будет лучше. Он отметил дату прибытия в моих воинских документах. Необычайно обрадованный, я возвращался в Петроград, где у меня также были отличные перспективы в плане «пережидания». Февральская революция (мартовская по новому стилю) представлялась мне довольно многообещающей. На этом завершаю описание данного ее этапа. Вместе с надеждой, витавшей в воздухе, очевидны были быстро прогрессирующие процессы дезорганизации и разложения.
138
В. Роман
В.	Демократический этап российской революции
Эти несколько месяцев демократии — между свержением самодержавия в начале марта (по новому стилю) 1917 г. и захватом власти коммунистической диктатурой в начале ноября (по новому стилю, в конце октября — по старому, отсюда название — Октябрьская революция) того же года — хорошо изучены и прекрасно описаны. Поэтому я ограничусь упоминанием фактов, касающихся моей собственной судьбы и рассказом о своих впечатлениях, дополнив их более поздними размышлениями. Они не вполне совпадают. Грубо говоря, переживания и ощущения еще очень молодого человека оказались той почвой (одним из источников), на которой позже сформировался мой взгляд на исторические события, очевидцем которых мне довелось быть. Это отнюдь не означает, что я не учел собственные непосредственные наблюдения. В другом месте я расскажу об этом подробнее, а сейчас в качестве примера кардинального изменения своей оценки остановлюсь на моем нынешнем отношении к союзу России с Францией и Англией накануне Первой мировой войны34. Связанный культурными и эмоциональными связями с Францией (в которой родилась и более 20 лет жила моя мать, коренная полька), я был страстным антантофилом (хотя и не русофилом). Я считал, что сохранение Россией верности западным державам — это ее элементарное союзническое обязательство, а невыполнение их — предательство, достойное осуждения. Такой принцип определял и мое отношение к событиям, которые разыгрались в России после революции. Пока ограничусь лишь кратким комментарием.
Мои воспоминания об этом периоде скорее можно назвать приятными. По правде говоря, я с беспокойством наблюдал процесс ослабления России как государства и постепенное — с незначительными колебаниями в начальной фазе и все более выраженными в конце — скатывание к анархии и хаосу. В моих глазах это давало Германии шанс выиграть войну на восточном фронте; но я не мог должным образом оценить последствия жестоких сражений на фронте западном. Зато в моих личных делах наступили явные перемены к лучшему. Клещи российской военной бюрократии ослабили свою хватку, дали мне гораздо большую свободу маневра, открыв новые перспективы. В «студенческой» школе прапорщиков в Петергофе я провел не более месяца. Об этом времени у меня остались смутные воспоминания, не думаю, что нас сильно терзали муштрой и «наукой». Хотелось бы рассказать об одном случае. В первые месяцы после отречения царя Николая II императорская семья была помещена
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
139
под домашний арест35 в своей давней резиденции в Царском Селе — рядом с Петергофом, где также располагался императорский дворец. Поначалу «надзор» был чрезвычайно мягким (как-то мне довелось встретиться в дружеской обстановке с заместителем коменданта Царского Села ротмистром В. Коцебу, ярым монархистом), зато огромный парк был открыт для посещений, за исключением той его части, которая непосредственно примыкала ко дворцу. Она отделялась чисто символической цепью. Помню, как отказался участвовать в предложенной мне русскими товарищами по школе прогулке с целью «поглазеть» на красивых барышень (Великих Княжон Ольгу, Татьяну, Марию и Анастасию): их можно было увидеть вблизи читающими в парке. Конечно, я не предчувствовал трагизма их судеб. Думаю, что причина моего отказа заключалась, с одной стороны, в польском патриотизме, умерявшем симпатии к ним, а с другой, — в человеческом сочувствии, отбивающем охоту «глазеть» на юные существа, переживающие катастрофу.
За время моего пребывания в Петергофе я пару раз бывал в Петрограде, где останавливался у дяди Константина Скирмунта, у которого был дом (так называемый особняк на Моховой улице. Во время одного из таких визитов он сообщил мне, что покидает Россию и через Швецию уезжает в Париж — как член Национального Комитета36 под руководством Романа Дмовского37. Поскольку в качестве юнкера я выглядел уже вполне прилично, я сделал и передал через дядю фотокарточку для матери. С момента моего отъезда из нашего имения Линовая (Пружанского уезда) в августе 1915 г. и вплоть до моего неожиданного появления в июне 1918 г. мы не получали друг от друга писем. Изоляция сражающихся между собой территорий Европы во время Первой мировой войны была полная, и сообщение обычных гражданских лиц через линию фронта не представлялось возможным. Единственное письмо я получил от тети, находившейся в Румынии (тогда нейтральной), но оно было самого общего содержания. Мать моя получила известие о том, что я жив, лишь прочитав в какой-то польской газете, пришедшей с большим опозданием, список польских выпускников московской гимназии, в котором было и мое имя. Эта фотография 1917 г. (ныне, по окончании множества перипетий, она хранится у меня в Лондоне) была выслана из Стокгольма в Варшаву, на адрес моей крестной с соответствующими дядиными комментариями. Но почтовой связи не было и в так наз. области Обер-Остен (Оберкоман-до Ост38), где находилось наше имение Линовая. Осенью моя мать подала прошение на выезд весной в Варшаву. Фотография попала к ней с оказией: ее привез в Липовую венгерский гусарский ротмистр Рускай, бывший
140
В. Роман
в Варшаве проездом. Его подразделение было расквартировано в казармах неподалеку, и венгерских офицеров принимали в нашем доме. Эпилог оказался комическим. Однажды моя мать получила из немецкой «Комендатуры» в Пружанах письмо с требованием объяснить, каким образом фотография русского военного оказалась на ее столе. Она рассказала, и дело не имело неприятных последствий.
Перед отъездом в Париж из Петрограда К. Скирмунт привез меня к своему коллеге, члену Государственного Совета (избранному от Ковен-ской губернии) — Александру Мейштовичу39, будущему Председателю правительства недолговечной Центральной Литвы40 и министру юстиции независимой Польши. Дядя просил опекать меня и передал довольно внушительную сумму на мое содержание. Заботу Александр Мейштовича я вспоминаю с теплотой и благодарностью. Человек необыкновенной интеллигентности и огромного личного обаяния, он был ко мне исключительно внимателен и всегда готов был оказать мне любую помощь, насколько это было возможно. Его жена, урожденная Коссаковская, с искренней добротой и старопольским радушием отнеслась к разлученному с родной семьей юноше. С ними жили четыре дочери, старшая из которых была еще подростком, двоих сыновей в это время в Петрограде не было. В их доме я бывал почти каждое воскресенье и засиживался до поздней ночи, до самого моего отъезда из Петрограда после Октябрьской революции. Атмосферу, которая окружала меня в их доме, сегодня можно определить как старосветская, но тогда она стала для меня поистине целительной — настолько она соответствовала традициям, в которых воспитывался я и которые были прерваны войной.
Мое пребывание в Петергофе (сегодня название его изменилось41) длилось недолго благодаря моей инициативе и благоприятным условиям. В 1912 г. я серьезно болел: у меня были проблемы с печенью по причине, скорее всего, ошибочного диагноза. После этого время от времени она давала о себе знать с большей или меньшей степенью интенсивности. Скудное обеспечение Петрограда продовольствием не замедлило сказаться: боли усилились. Я «воспользовался» этим, чтобы просить о медицинском обследовании и о предоставлении мне отпуска по болезни. И то, и другое мне удалось получить без труда, и я оказался в мундире, но на свободе. В моем распоряжении было три месяца для устройства своей судьбы соответствующим образом.
Революция радикально изменила ситуацию (для меня тоже) — и к лучшему. Закон, рассматривавший студентов как «пушечное мясо», канул в лету, а отношение офицерского корпуса к солдатам изменилось кар
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
141
динально. Прежние предписания о воинском приветствии перестали существовать, а само приветствие постепенно становилось скорее добровольным, нежели обязательным. Что уж говорить о том, что любые ограничения евреев в военной карьере были отменены, и роль еврейского элемента в среде укрепивших свои позиции левых становилась все более существенной. Сейчас уже не припомню, когда родился план использовать отпуск для того, чтобы попасть в военное училище более высокого уровня и с более основательным курсом обучения. В дореволюционном Петербурге было два артиллерийских училища, они существовали несколько веков — Константиновское и Михайловское, второе было особенно престижным. Обычно курс длился два года и юлкер-выпускник по окончании получал чин подпоручика. Во время войны курс сократили до восьми месяцев и понизили выпускников в чине (если память мне не изменяет, так как курс я не закончил, а училище перестало существовать42) до прапорщика (польское наименование хорунжего). Деталей процедуры поступления я не помню, что говорит о том, что особых трудностей не было. Я подал заявление и попросил А. Мейштровича похлопотать за меня перед начальником училища, что он и сделал. Он рассказал, что отличные отметки в моем аттестате произвели нужный эффект. А может быть, на старого генерала подействовал еще и престиж не существовавшего уже Государственного Совета, особенно в сочетании со стремлением его члена оказать поддержку человеку, столь разительно отличающемуся от привычного контингента — и это в знаменитом своими традициями училище! Факт остается фактом: мое прошение было рассмотрено положительно, и я был уведомлен о зачислении на курс, занятия на котором должны были начаться в первых числах апреля 1917 г. Но моя недолгая карьера юнкера Михайловского Артиллерийского училища окончилась вместе с завершением демократического этапа российской революции. Когда я надевал новую форму и длинную до пят шинель (в артиллерийском училище принят был кавалерийский шик) с прекрасной монограммой «М» на погонах, уже стремительно сгущались сумерки свободы, либерализма и демократии. Этот эпизод относится к той части моих воспоминаний, которая описывает их конец, растянувшийся до следующей фазы русской революции, начавшейся с большевистского государственного переворота.
Во время пребывания в Москве я сдружился с моим однокашником, с которым мы вместе сдавали экзамены — Тадеушем Ладой. Он был воспитанником школы В. Гурского на ул. Гортензии в Варшаве43 и варшавянином до кончиков ношей. Тадеуш принадлежал к совершенно иному,
142
В. Роман
нежели я, кругу, учился ужасно плохо, но прощал мне мое прилежание и успехи в учебе, поскольку я питал слабость к «Камчатке», отличников не слишком уважал и не хотел быть в их числе. По дружбе мне приходилось иногда выручать его. Призванный в армию еще осенью 1916 г., он был уже пехотным прапорщиком, распределенным в запасной батальон... пехотного полка в Петрограде. Благодаря ему я снимал очень дешевую комнату у вдовы на «Васильевском острове». С этого момента все свободное от его службы время мы проводили вместе. Шатались по городу, глазели па происходящее, ну, и немного флиртовали, он — умело, я — совершенно невинно. А посмотреть было на что, и всё необычайно нас интересовало. С помощью доктора я лечил также свою печень, которая весьма позитивно реагировала на предписанные ей строгие меры.
Зато порядок повсюду вокруг таял на глазах. Ситуация радикализовалась в ускоренном темпе, политический центр тяжести отчетливо переместился влево. В сущности, война, которую вела Россия в союзе с западными государствами против держав Центральной Европы, была наиболее принципиальным вопросом с самого начала революции.
Вопрос о войне оказался как бы отодвинут на задний план патриотическими лозунгами всех политических партий, кроме большевиков и левых меньшевиков44. Не все, впрочем, были убеждены, что нужно вести войну «до победного конца», но все соглашались с тем, что надо сохранять верность союзникам и вместе с ними заключить честный мир, а не капитулировать перед германским милитаризмом. Однако все кризисные моменты в развитии демократической революции были порождены, если не исключительно, то преимущественно, продолжающейся войной. Первым этапом кризиса стало устранение правоцентристских элементов из Временного правительства во главе с князем Львовым45 и создание нового правительства под руководством прежнего министра юстиции — эсера46 (социалиста-революционера) А. Керенского47. Я видел огромные массовые манифестации с участием военных. Демонстранты несли транспаранты с лозунгами: «Долой министров-капиталистов», «Долой империализм». Перелом ситуации наступил на фоне так называемой дискуссии о «целях войны». Разумеется, министр иностранных дел П. Милюков48, лидер партии «кадетов» (конституционных демократов), не хотел отказываться от признанных и обнародованных Россией договоренностей с союзниками относительно турецких проливов (Босфора и Дарданелл) после победы в войне49. Следующим звеном в цепи неудач стал жалкий провал предпринятого военным министром А. Керенским наступления, которое дол
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
143
жно было продемонстрировать солидарность России с союзниками в период обострения ситуации на западном фронте50.
Главной причиной неудач стало, несомненно, падение дисциплины в армии, которое на фронте было поначалу' менее заметно, нежели в тылу. Тогда же я с гордостью прочел в ежедневной сводке Генерального Штаба о многократных наступлениях Польского уланского полка под Креховца-ми51, его действия особенно бросались в глаза на фоне панического отхода русских войск. У меня также было два или три длинных письма от Тадзя Лады, который оказался на фронте с пополнением (в составе так называемой маршевой роты), сформированным в Петрограде из солдат запасного батальона. Красочно и умно он описывал постепенное разложение русской армии. Плачевный результат июньского прорыва52 при громадных потерях только ускорил этот процесс, и не только в тылу.
Совершенно случайно меня не оказалось в Петрограде во время июльских волнений, спровоцированных большевиками53. Это была своеобразная генеральная репетиция октябрьской драмы. Может быть, поэтому я не помню, что именно спровоцировало возмущение в некоторых «обольшевиченных» войсковых частях города. Но это и не очень важно, так как истинные причины коренились в деморализации и упадке дисциплины, а также в нежелании солдатских масс воевать. Под предлогом защиты Петрограда от контрреволюции я уехал в Орел на свадьбу двоюродного брата Альбина Дзеконьского с Зофьей Малиньской. С ним мы были особенно близки, я был свидетелем на их обручении в Финляндии годом раньше.
Свадьба была изысканная — прием устраивали в отеле; я ехал в карете, сопровождая двух пожилых дам. А на железных дорогах в это время царил уже неописуемый хаос, новобрачную мы были вынуждены буквально втискивать в вагон через окно на поднятой кушетке, коридоры были забиты солдатней, ехавшей сплошь без билетов. Путешествовать поездом стало очень модно — ведь ехали не на фронт.
Когда после короткого пребывания в Москве я вернулся в Петроград, все было уже кончено. Большая часть петроградского гарнизона выступила против большевиков, лишь некоторые заняли нейтральную позицию. Бунт был сломлен, но обошлось без кровопролития. Ленин скрылся, как оказалось позже, в Финляндии. Вера в демократию еще не иссякла, ожидали созыва Учредительного собрания, созданного для изъявления воли народа о государственном строе России. Поскольку ситуация не позволяла провести выборы немедленно, Временное правительство Керенского создало суррогат парламента54, результаты действий
144
В. Роман
которого выглядели, однако, довольно бледно. Пока еще большевики были дискредитированы из-за своих неудачных попыток захватить власть, но это не слишком сдерживало все возрастающий хаос и разложение в армии и в тылу. Ненадолго приостановлен, но не был окончательно преодолен процесс радикализации Совета рабочих и солдатских депутатов, Совета — органа без определенной компетенции, который контролировал, а иногда и парализовал деятельность Временного правительства. В Совете большевики не имели большинства, но этот орган все более явно эволюционировал в сторону перерождения политической революции в социальный переворот.
Я убежден, что неизбежным сделала переворот неудача так наз. «мятежа генерала Корнилова»55, о котором, как мне думается, до сих пор многое неизвестно. Я склонен полагать, что в сущности никакого мятежа и не было, Корнилов поначалу действовал по договоренности с Керенским. Некоторое передвижение войск (конного корпуса генерала Крымова56) должно было нейтрализовать разлагающее влияние петроградского гарнизона; одновременно с этим планировалось предпринять меры для укрепления дисциплины и боеспособности действующей армии, необходимые для дальнейшего ведения войны. Но эти проекты оказались, по моему мнению, бессмысленными и не соответствующими реальному положению дел. К этому мнению я пришел, однако, много позже, уже будучи в курсе того, что произошло в дальнейшем. Тогда же я с энтузиазмом относился к попыткам спасения русской армии с целью продолжения ею войны с Германией.
Независимо от оценки шансов на успех (по моему убеждению — нулевых), определенное значение и смысл предпринятым действиям генерала Корнилова придала позиция Керенского, который, опасаясь ярости солдатских и рабочих масс, назвал действия Корнилова контрреволюцией и выступил с призывом сорвать ее планы. Однозначно одобрили инициативу Корнилова и (немногочисленные уже в то время) сторонники поверженного царского режима, а также патриотически настроенные элементы и противники социального переворота, которых было значительно больше. Подтолкнуть все эти силы на борьбу за продолжение войны, а затем разоблачить их как контрреволюционеров — такие действия обрекли бы их на поражение и расчистили бы дорогу сторонникам немедленной социальной революции. Именно большевики осуществили этот план: их лидер Ленин протащил принятие такого решения наперекор первоначальному сопротивлению подавляющего большинства партийной верхушки. Последующее участие большевиков в окончательной
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
145
победе над контрреволюционным мятежом не только завершило период их полной изоляции, но и сделало возможным обретение столь желанной поддержки со стороны солдатских масс, стремившихся к прекращению войны и к пересмотру завоеваний революции. Пропасть между этой массой и офицерским корпусом углублялась еще и совершенно различным отношением к войне и роли армии. Начинался этап агонии демократической революции, характерными чертами которой было окончательное разложение и анархия в тылу, дальнейшее ослабление дисциплины и вскоре обретшее массовый характер дезертирство на фронтах. Агония демократии в своей конечной фазе вылилась в подготовку большевистского государственного переворота — эта партия пришла к власти по всей России. Следует, однако, перейти к той части моих воспоминаний, которая посвящена событиям начала и победы Октябрьской революции.
Не могу, однако, завершить фрагмент о «демократическом этапе» тогдашней истории России, не описав в нескольких словах пережитые мною в это время потрясения. Как и всякий молодой поляк, я был исполнен надежд на обретение независимости своего Отечества. Я готов был изо всех сил бороться за осуществление цели, оказавшейся недостижимым идеалом для нескольких поколений моих предков.
В начале июня 1917 г. в большом зале на Мойке в Петрограде57 проходил Съезд поляков — военнослужащих русской армии. Упоминаю об этом вкратпе, так как я не принимал никакого участия в создании польской армии из поляков, находившихся на службе в русской армии. Это идея родилась в прифронтовых частях на территориях, некогда входивших в состав Речи Посполитой до разделов. Организационным центром движения стал Минск — там находился Штаб Западного фронта. Я провел в Минске несколько месяцев, с ним у меня связаны воспоминания о сердечных привязанностях, но в начале декабря 1915 г. я покинул этот город, уехав в Москву для сдачи экзаменов на аттестат зрелости. Вернулся я, кажется, года через два, уже после Октябрьской революции. Я не был делегатом съезда в Петрограде, но оказался весьма заинтересованным очевидцем. Я внимательно следил за всеми выступлениями и был свидетелем того, как председатель съезда хорунжий Владислав Рачкевич58 (будущий Президент Речи Посполитой в 1939 г.) приветствовал Юзефа Пилсудского59, единогласно избранного почетным президентом съезда. Съезд завершился учреждением руководящего органа — так называемого Начпола (Главный польский военный комитет) во главе с Вл. Рачкеви-чем. На съезде сталкивались различные точки зрения, что было вполне естественно: продолжалась Великая война, а ситуация в России была не
146
В. Роман
определенной. О съезде и событиях до и после него опубликовано много воспоминаний, но, если не ошибаюсь, до сих пор нет исторических работ, опирающихся на подлинные источники и документы.
Съезд стал для меня, как, несомненно, для многих молодых поляков моего возраста и положения, событием огромной важности. С той минуты я решил считать свою службу в российской армии временной, а Нач-пол — органом, от которого следует ждать указаний и возможных распоряжений. Необычайно значимым для молодого польского патриота оказался контраст между российским разложением и исполненным надежд польским стремлением бороться за свободу Отчизны. Нехватка опыта, безусловно, не позволила мне должным образом оценить трудности и проблемы, оказавшиеся следствием этого контраста.
Перевод М. В. Лескинен
Примечания
1	Ныне Пружанский район Брестской области, Беларусь. — Прим. пер.
2	Биографический очерк подготовлен с использованием материалов семейного архива Трембицких, любезно предоставленных госпожой Изабеллой Трем-бицкой.
3	Название польского культурного и политического неформального объединения поляков-эмигрантов во Франции. Замок Montresyr был приобретен в 1849 г. польским аристократом Ксаверием Браницким (1814—1875), и впоследствии его обладателями становились поляки в эмиграции, каждая новая волна которой вплоть до конца XX в. пополняла круг друзей и членов неформального польского общества во Франции, объединявшего потомков знатных польских родов, имевших отношение к Замку. В самом Замке имеется богатая библиотека и архив польской эмиграции во Франции. — Прим. пер.
4Оригинальное название «Ryine epoki w jednym iyciu». — Прим. nep.
5	Godlewski J. Na przelomie epok. Londyn, 1978.
6	Tncbicki K. Ryine epoki w jednym iyciu // Tydziec Polski. 1.07.1978. № 26.
7	Ibid.
8	Центральный гражданский комитет был организован в 1914 г. по инициативе Владислава Грабского. Действовал с 1915 г. в Москве, где в сотрудничестве с польскими и российскими благотворительными организациями оказывал помощь польским беженцам и военнопленным.
’Казимеж Кульвеч (1871—1941) — педагог, ученый и краевед. Вызван в Москву Генеральным гражданским комитетом для организации польской гимназии, директором которой являлся в течение трех лет.
10	Ксендз Казимеж Лютославский (1880—1924) — доктор медицины и теологии, журналист и педагог, член партии эндеков, депутат Законодательного Сейма
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
147
первого созыва, идейный вдохновитель создания организации польских скаутов и харцеров.
11В	польских католических учебных заведениях так назывался преподаватель основ католического вероучения (курса, аналогичного «Закону Божьему»), — Прим. пер.
12	Большевистская партия возникла в 1903 г. в результате разделения Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП).
13	Мариан и Юзеф (отец композитора и дирижера Витольда Лютославского) Лютославские известны тем, что в декабре 1917 г. выкрали секретный документ (текст договора о Брестском мире) и переслали его в Варшаву. За это были арестованы и казнены в московской тюрьме 5 сентября 1918 г.
14	После поражения Январского восстания и ликвидации автономии Царства Польского был осуществлен ряд административных преобразований; в их числе в 1867 г. была упразднена Комиссия по делам просвещения и вероисповеданий и создан Варшавский учебный округ, подчинявшийся петербургским властям. Последним попечителем его в 1915—1918 гг. был князь И. А. Куракин (1874— 1950).
15	В оригинальном тексте автор использует русизмы — русские слова приводятся в латинской графике и в кавычках наряду с их польским эквивалентом. Здесь и далее в русском переводе они передаются курсивом. — Прим. пер.
16	В оригинале Huvinka — населенный пункт Хювинка (фин. — Hyvinkaa), в губернии Уусимаа, недалеко от Хельсинки. — Прим. пер.
)7Б	елоостров (фин. — Valkeasaari) — железнодорожная станция, вплоть до 1940 г. пограничный пункт между Россией и Финляндией. — Прим. пер.
18	Для России Финляндия всегда имела большое стратегическое значение. С 1809 г. идо 1917 г. Великое Княжество Финляндское было частью Российской империи и обладало статусом автономии. В декабре 1917 г. Финляндия провозгласила себя независимым государством — республикой. Осенью 1939 г. между СССР и Финляндией началась война (так называемая «Зимняя война»), которая закончилась заключением мира. Финляндские войска в 1941 г. сражались на стороне Германии, а в 1944 г. были вынуждены перейти на сторону СССР и воевать против Третьего Рейха. После Второй мировой войны СССР стал главным экономическим партнером Финляндии. Это государство проводило свою внешнюю политику с учетом интересов Москвы, а в вопросах внутренней политики оставалось полностью независимым. Отсюда термин «финляндизация», предложенный одним немецким журналистом для характеристики отношений Советского Союза и Финляндии в период «холодной войны», означающий ограничения, накладываемые одним государством на внешнюю политику другого — взамен невмешательства его во внутренние дела.
19	В дореволюционной России отряды ополчения формировались из волонтеров, не подлежащих обязательной действительной службе или тех, кто добровольно приходил на призывные пункты — студенты, работники военных предприятий, служащие некоторых органов государственной администрации, а также лица, старшие возраста запасников (40 лет), которые не подлежали призыву.
148
В. Роман
“Скорее всего, речь идет о так называемом Брусиловском прорыве — наступлении Юго-западного фронта под командованием А. А. Брусилова, начавшегося летом 1916 г.
21С	началом Первой мировой войны военные академии и большинство офицерских школ отправили своих слушателей и преподавателей на фронт, военные училища перешли на ускоренный курс обучения. В это время школы прапорщиков готовили основные кадры офицеров для армии. — Прим. пер.
22	С 21 февраля (старого стиля) в Петрограде прошла волна забастовок и демонстраций протеста, вызванных недостатками в снабжении продовольствием и, как следствие, ростом цен (по всей России бастовало более 700.000 рабочих). 27 февраля (12 марта по новому стилю) они достигли апогея, и в этот же день власть в городе перешла в руки рабочих и солдат из находящихся в городе запасных батальонов (более 66.000 солдат). В той же день был создан Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов.
23	И теперь называется Грязи — населенный пункт, узловая станция в Липецкой области, в 30-ти км к юго-востоку от г. Липецк (Российская Федерация).
24	Российская Государственная Дума одновременно со второй законодательной палатой — Государственным Советом, были созданы императором Николаем II под влиянием революции 1905 года. Работа IV Государственной Думы началась в 1912 г.
25	Б. А.Энгельгардт был офицером гвардейского полка, любителем скачек и беговых лошадей, а также богатым помещиком, назначенным комендантом Петрограда. Руководил Военным комитетом Думы.
26	Ошибка автора. Речь идет о Временном комитете Государственной Думы. — Прим. пер.
27	Временный комитет Государственной Думы был создан 27 февраля (12 марта по новому стилю) 1917 г. членами IV Думы, заседания которого царь тогда приостановил.
28	М. В. Родзянко (1859—1924) — член партии октябристов, председатель II и IV Государственной Думы.
29Т	ак автор, вероятно, называет здание Городской думы. — Прим. пер.
30К	онстантин Скирмунт (1866—1949), польский политик и дипломат, член российского Государственного Совета, член Польского национального комитета в Париже, во Второй Речи Посполитой — посол в Риме, министр иностранных дел и посланник и посол в Лондоне.
31	Государственный совет — высшее законосовещательное учреждение, с 1906 г. верхняя законодательная палата, получившая полномочия участвовать в высшей законодательной деятельность на равных правах с Думой. Состоял из равного числа назначаемых императором членов и выборных членов (от губернских земских собраний, от губернских и земских дворянских обществ, от православной церкви, от представителей купечества и торговли, от Петербургской Академии наук и университетов, а также два человека представляли Финляндский сейм). В 1914 г. состоял из 188 членов, упразднен 24 декабря 1917 г. — Прим. пер.
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
149
32	Петергоф — императорская резиденция неподалеку от Санкт-Петербурга (тогда Петрограда) на Финском заливе.
’’Витольд Свида (1899—1989) — юрист, профессор Политехники во Вроцлаве и во Вроцлавском университете (его ректор в 1959—1962 гг.).
34	Союз Франции, России и Великобритании (Антанта) заключался поэтапно: в 1892 г. было подписано соглашение между Россией и Францией; в 1904 г. — между Францией и Англией и в 1907 г. — между Россией и Англией. Был действителен в течение Первой мировой войны.
35	Царь отрекся от престола 15 марта (по новому стилю) 1917 г., а 20 марта Временное правительство постановило заключить государя и членов его семьи под домашний арест, и с 22 марта они находились в Царском Селе.
36	Национальный комитет Польши в Париже — созданная 15 августа 1917 г. Р. Дмовским политическая организация, действовавшая в 1917—1919 гг.
37	Роман Дмовский (1864—1939) — польский политик, публицист, депутат II и III российской Государственной Думы, министр иностранных дел Второй Речи Посполитой, депутат Сейма, один из основателей партии Национальной Демократии, борец за независимость Польского государства. Для реализации этой цели выступал в начале XX в. за союз с Россией и Антантой.
38	Обер-Ост — название территорий, оккупированных Германией во время Первой мировой войны (Gebiet des Oberbefehlshabers Ost) с административным центром в Ковно (с 1917 г. — Каунас).
39	Александр Мейштович (1864—1943) — государственный деятель. Родился и воспитывался в Поневеже (ныне Паневежис) в северной Литве, в 1909—1917 гг. жил в Петербурге. Член российской Государственной Думы и Государственного Совета, в 1921—1922 гг. премьер Центральной Литвы, во Второй Речи Посполитой — министр юстиции и генеральный прокурор.
40	Центральная Литва — формально независимое (фактически пропольскос) государственное образование со столицей в Вильно (Вильнюсе), созданный 12 сентября 1920 г. после мятежа Первой Литовско-Белорусской дивизии под командованием генерала Люциана Желиговского.
41	В 1944—1997 гг. Петергоф назывался Петродворцом.
42	Военные училища ликвидированы приказом наркома по военным делам от 14 ноября 1917 г. — Прим. пер.
43В	ойцех Гурский (1849—1935) — педагог, выдающийся деятель польского просвещения XIX в., создатель так называемой «авторской» школы с новыми методами воспитания и обучения, которая сыграла важную роль в период разделов. С 1883 г. школа Гурского размещалась в Варшаве на улице Гортензии 2, в здании, специально спроектированном и построенном в соответствии с дидактическими и воспитательными концепциями Гурского. Здесь могли учиться дети из государственных учебных заведений, которые получили так наз. «волчьи билеты».
44	Меньшевики — российская социал-демократическая партия, созданная в результате раскола РСДРП в 1903 г. Автор, вероятно, имеет в виду группу левых меньшевиков-интернационалистов во главе с Ю. О. Мартовым, выступавших за скорейшее заключение мира. — Прим. пер.
150
В. Роман
45	Временное правительство было создано 14 марта 1917 г. в результате соглашения Временного комитета Государственной Думы и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Его премьер-министром был назначен князь Г. Е. Львов. Речь идет об июльских событиях 1917 г. 7 июля Львов подал в отставку.
46	Эсер — член Российской партии социалистов-революционеров, созданной в 1903 г.
47А	. Ф. Керенский (1881—1970) — российский политик, юрист, умеренный революционер, член партии эсеров, депутат IV Государственной Думы от трудовой группы (так называемых трудовиков), член Временного Совета Государственной Думы, глава (премьер-министр) Временного правительства с июля 1917 г.
48П	. Н. Милюков (1859—1943) — общественный и политический деятель, профессор российской истории Московского университета, во Временном правительстве министр иностранных дел. С марта 1907 г. — глава Конституционнодемократической партии (кадетов), руководил кадетскими фракциями в Государственной Думе (I—IV), накануне Первой мировой войны выступал ее активным противником. Член Временного комитета Государственной Думы. Во втором Временном коалиционном правительстве (с А. Ф. Керенским во главе) выступал против прекращения войны и отказался высказываться против аннексий и контрибуций. — Прим. пер.
49	Проливы (Босфор и Дарданеллы) имели для России в конце XIX и начале XX вв. большое значение: они были закрыты с 1809 г. для военных судов всех государств (кроме Турции), и даже возможность их закрытия для торгового флота Турцией (например, во время балканских войн 1912 и 1913 гг.) для России чревата была огромными потерями. Первая мировая война дала шанс изменить эту ситуацию, и вопрос о проливах стал одной из стратегических задач России. В соглашениях, заключенных государствами Антанты в марте 1915 г., была достигнута договоренность, что война продлиться до победного конца, а Франция и Великобритания признали требования России, в том числе по вопросу о будущем проливов, при условии гарантий с ее стороны предоставления полной свободы судоходства.
50	С 18 мая А. Ф. Керенский был военным и морским министром, проводил агрессивную военную политику и находился в оппозиции к позиции делегатов Петроградского Совета, под давлением союзников принял решение о наступлении в июле 1917 г. (так называемое «июльское наступление», или «наступление Керенского»), Наступление российских войск началось 1 июля, но на основном направлении, хотя в целом было успешным, через два дня захлебнулось. Возобновленное 6 июля, оно столкнулось с мощным отпором австро-венгерских войск и было остановлено. Неудачи были вызваны также тем, что целые подразделения отказывались продолжать наступление и даже отходили в тыл. Новое российское наступление 20 июля через несколько дней было остановлено по приказу Керенского.
51	Сражение под Креховцами произошло 24 июля 1917 г. В этот день польский уланский полк в составе Второго Русского кавалерийского корпуса вел ожесточенные бои с немецкими и австрийскими подразделениями, сдерживая наступ
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России
151
ление немцев на Станислав (ныне — Ивано-Франковск. — Прим, пер.) и прикрывая отступление российских войск. Одновременно уланам пришлось защищать жителей от русских солдат из разгромленных и в панике отступавших с фронта частей, которые начали грабить город. Первый уланский полк был единственным, который в течение одного дня сражался с войсками всех трех стран, участвовавших разделах Польши. В память об этом сражении получил наименование «Первого полка креховецких уланов».
52	Речь идет об июньском прорыве. См. сноску 50.
53	1 июля 1917 г. в Петрограде прошла демонстрация, которая планировалась в поддержку Временного правительства, а вылилась в поддержку большевиков. В результате правительство ушло в отставку, а потом произошли солдатские демонстрации с участием рабочих. Самая многочисленная, проходившая 17 июля, закончилась расстрелом и множеством жертв.
54	Речь идет о созванном Временным правительством 25—28 августа Государственном Совещании.
55	Вооруженное выступление, предпринятое верховным главнокомандующим русской армии генералом Л.Г. Корниловым, ставило целью завершить революционные перемены в России и установить диктатуру. «Мятеж» начался 7 сентября (25 августа по ст. ст.) 1917 г. наступлением армии на Петроград, а закончился арестом Корнилова 14 сентября. Считается, что он ускорил развитие революционной ситуации.
56	Генерал-лейтенант А. М. Крымов (1871—1917) командовал Уссурийской конной дивизией, с марта 1917 г. — Третьим конным корпусом.
57	Первый Всеобщий съезд поляков—военнослужащих прошел 8—22 июня 1917 г. в Петрограде с участием 384 делегатов из военных польских союзов, созданных в конце марта поляками, находившимися на военной службе в российской армии. Съезд принял решение о создании самостоятельного Войска Польского в России.
56	Владислав Рачкевич (1885—1947) — польский политик, во Второй Речи Посполитой — министр внутренних дел, сенатор и маршал сената, воевода (поочередно новогрудский, виленский, краковский и поморский), в 1939—1947 гг. Президент Речи Посполитой в Лондоне.
59Ю	зеф Пилсудский (1867—1935) в то время был членом Временного Государственного Совета Королевства Польского и главой военной комиссии. Предпринимал различные меры для создания независимой польской армии.
М. А. Крисань
Восприятие прессы для народа в крестьянской среде Царства Польского в преддверии эпохи политической трансформации
Данная тема является частью дискуссии в польской историографии по вопросу о национальном самосознании крестьянства, его роли в эпоху политической трансформации, составляющей частью которой были как революционные периоды 1905—1907 и 1917 гг., так и восстановление независимого Польского государства в 1918 г.1 Вслед за Теодором Шаниным можно расширить период политической трансформации, в которой значительную роль играло крестьянство, до начала 20-х годов XX в., когда, в том числе благодаря поддержке крестьян, стала возможной победа в Варшавской битве 1920 г., известной как «Чудо на Висле»2.
Основные наработки в области изучения национального самосознания сделаны в 60—70-е гг. XX в. Наиболее видными учеными, занимавшимися проблемой национального самосознания, были Стефан Кене-вич, Тадеуш Лепковский3. С точки зрения людовского движения эта проблема разрабатывалась прежде всего Хеленой Бродовской и Яном Молендой4. Во многом продолжателем данного направления являются исследования Марека Пшенёсло5. В тоже время после Второй мировой войны интерес к крестьянству был вновь проявлен со стороны этнологии и социологии, что породило такое научное направление как крестьянове-дение, а также историко-антропологический подход в изучении крестьянства. Это направление в польской науке также существовало. Можно сказать, что программной работой в этой области стала статья для итальянской энциклопедии, написанная Витольдом Кулей и Яцеком Кохано-вичем в конце 1970-х годов6. Также следует упомянуть работу Людвика Стоммы, написанную под влиянием Яна Станислава Быстроня, а также Клода Леви-Стросса7. Интересно то, что эти направления, существовавшие и продолжающие существовать, практически не пересекаются. Во многом исключением из правила являются работы Влодзимежа Менд-жецкого, который пытается использовать методологию исследования крестьянства, применяемую антропологами и социологами, при ответе на вопросы, которые уже поставлены историографией в том числе людовского движения8.
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского
153
Данная статья написана в том же ключе, а именно с использованием историко-антропологического подхода. Ее задача состоит в том, чтобы показать уровень открытости крестьянского мира в конце XIX — начале XX вв. к грядущим переменам.
Цивилизационные изменения в умах крестьян были одним из этапов подготовки к политической трансформации. Основы формирования сознательного крестьянства в польских землях, начиная с первого пореформенного поколения, были заложены прессой для народа. В Царстве Польском наиболее влиятельными еженедельниками были «Зожа» (1866—1939), «Газета сьвёнтечна» (1881—1939) и «Заране» (1907—1915). При издании книг и газет, предназначенных для народного чтения, упор делался на языковую доступность, что способствовало появлению феномена, который можно назвать псевдонародным языком. Он включал в себя как элементы литературного польского языка, так и разговорной речи. Основная заслуга в разработке псевдонародного языка принадлежит редактору «Газеты сьвёнтечной» Конраду Прушиньскому. Один из современников оценивал его деятельность следующим образом: «Он старается писать от доски до доски правильным и чисто польским языком, в то же время простым и доступным каждому»9. Читатели подчеркивали в письмах легкость восприятия газеты. Например, Эдвард Масавдер писал: «понравилось мне эта простая и понятная газета, по которой я научился хорошо читать»10. Зачастую речь шла о замене слов иностранного происхождения польскими в статьях, посвященных земледелию, пчеловодству, ветеринарии11. Правке подвергались как литературные тексты, так и письма читателей. В первом случае редактирование было направлено на упрощение текста, во втором сводилось к исправлению грамматических и стилистических ошибок, сокращению текста.
Проведенный Витольдом Новошем сравнительный анализ статей в «Газете сьвёнтечной» и «Зоже», посвященных сельскому хозяйству, показал, что «Газета сьвёнтечна» в большей степени учитывала специфику традиционного хозяйствования, а «Зожа» оперировала более абстрактным языком, который не всегда мог быть понятен12. Действительно, «Зожа» и «Заране» были сложнее в восприятии как с точки зрения языка, так и представляемого материала. Один из корреспондентов газеты «Заранее» жаловался: «когда я приглашаю соседей послушать чтения газеты “Заранее”, часто придут, послушают, но не понимают, некоторые слова им кажутся латинскими, хоть в газете «Заране» ведь нет ни латинских, ни трудных слов»13.
154
М. А. Крисань
По случаю выхода в свет тысячного номера «Газеты сьвёнтечной» в марте 1900 г. К. Прушиньский обратился к постоянным (с 1881 г.) читателям газеты с просьбой прислать ответы на следующие вопросы: имя и фамилия, возраст, место проживания, занятие, как научился читать, когда начал читать газету, как узнал о ней и какую пользу получил от ее чтения14. Последний вопрос в анкете дает возможность представить себе, что, прежде всего, могло интересовать читателей. Антоний Хукалюк сообщал: «Ой, я начитался за столько лет разных рассказов, новостей из края и из затраницы, за которые сердечно благодарю»15. Миколай Козел перечислял полюбившиеся статьи и рубрики: «Я получил пользу от нашей Газеты, а именно: лучше стал писать и читать. Остерегайтесь Злодеев — Разбойников — какой расы люди и где — О войнах — О костелах — о католической вере — о Судебном праве — о законах по Шахтам и Фабрикам — О Крыме — О Иерусалиме — О Святых Патронах и Мучениках — О хозяйстве — О Загадках — и многих других интересных вещах в мире — ни в одной другой Газете нет таких интересных новостей как в “Газете сьвёнтечной”»16.
Читателей интересовали новости политической и церковной жизни, заметки о мелких происшествиях в городе или деревне, научно-популярные статьи о чудесах природы, по географии, материалы о промышленности, а также романы с продолжением. «Газета сьвёнтечна» публиковала гораздо меньше научно-популярных статей, чем «Зожа», однако давала больше новостей из жизни села и страны, что делало ее более популярной в деревне17.
Один из корреспондентов следующим образом описывает восприятие газеты: «Однажды надо было мне зайти в несколько домов. Я вхожу в один дом и застаю там лишь 65-летнюю старушку. Спрашивает она меня: “Что слышно?” Я говорю: “Ничего нового”. “Э, и новых новостей много”, — говорит бабка. — Вчера сын читал Газету, как мошенники умеют людей обманывать, как вместо золотых денег дают им какие-то светящиеся пуговицы, и много других интересных вещей там было написано”18. Уильям Томас и Флориан Знанецкий обращают внимание на то, что в отличие от жителей городов, у крестьян крайне сильным был интерес к новым фактам, которые не обязательно интересовали их с практической точки зрения. Народные газеты были вынуждены давать как можно больше конкретных фактов и благодаря этому снискали популярность в крестьянской среде19.
Раздел хроники «Вести из края» в «Газете сьвёнтечной» готовился непосредственно самим редактором на основании варшавской прессы, а так
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского
155
же писем из провинции, благодаря чему появлялись сообщения даже о мелких событиях в деревнях. Романы с продолжением писались либо на заказ, либо выбирались на конкурсной основе специальной комиссией. Половина, а иногда и более, сообщений в разделе хроники было посвящено происшествиям, пожарам, болезням. Например, в одном из номеров газеты такого рода материал был опубликован под следующими заголовками: «Бешеные собаки», «Происшествие в городе Лодзи», «О страшном происшествии на железной дороге», «В деревне Воля-Собеска (в Люблинском уезде пожар)»20. Подобным образом готовился отдел хроники и в газете «Зожа». Иногда редакция отказывалась от крикливых заголовков и представляла материал по губерниям, как было, например, в течение всего 1897 г., однако через какое-то время вновь возвращалась к испробованному методу и появлялись заголовки в стиле «Смерть в колодце» или «Господь Бог не скор, но справедлив». В газете «Заране» в начале ее издания раздел хроники велся точно так же, примером тому может служить первый номер газеты за 1908 г.: «Школа в Голощине»; «Счастливая деревня»; «Борьба с драконами», «Нападение на сторожей», «Смертные приговоры», «В деревне Левиски (о происшествии)», «Они ни на что не обращают внимания!», «Страшная смерть в колодце». Представляемая таким образом информация часто носила морализаторский характер, редакции газет призывали крестьян к трезвости, к соблюдению гигиены тела, к тому, чтобы они пользовались врачебной помощью, не покупали товары у евреев, не продавали землю немцам, однако форма представления информации носила сенсационный характер.
Редакторы народных газет, представляя хронику событий, как было показано выше, старались привлечь внимание читателя с помощью сенсационного выбора темы и экспрессивной языковой стилистики, характерной во многом для эпохи барокко21. Подобные принципы к тому времени уже давно были испробованы в песнях-новинах странников (например, «Новая песнь о сиротках, правдивая история о страшной мести мачехи над сиротами», «Песнь о насилии, совершенном над тремя детками в городе Янсборге...», «История крайне веселая о чудеснике и дьяволе в образе бабы»22), которые заканчивались подходящей к теме моралью23.
Калики перехожие пользовались в деревне огромной популярностью. В XVI—XVIII вв. подобный странник, как пишет Ян Станислав Быст-ронь, «прежде всего, был как бы церковным слугой, набожным человеком, который не раз совершал паломничество по святым местам, разбирался в святых делах, знал различные (на разные случае жизни) молитвы, рассказывал легенды, поучал, пел религиозные песни; временами владел
1 56	М. А. Крисань
и светским репертуаром, приносил различные новости, рассказывал и пел иногда даже крайне непристойные песни. Кроме того, он был посредником, мог по желанию разузнать о чужих секретах, выполнить явное или тайное поручение (...) Он был также лекарем и колдуном, знал различные лекарства, свойства трав, пользовался заклинаниями и был знаком с искусством магии»24. В XIX в. приход странника по-прежнему оставался для деревни событием. Когда он входил в дом, то первым делом произносил молитву «Отче наш», пел несколько религиозных песен, а уже потом начинал рассказ о новостях в окрестных деревнях и мире и пел песни-новины, а при случае был лекарем, советчиком и воспитателем25. Эдвард Козел вспоминал, что еще «в межвоенный период во времена моей ранней молодости я встречал во время храмовых праздников и на ярмарках в Зволи-не, Сольске, Липске и других местах Радомской земли торговцев в разнос, лавочников, которые продавали маленькие дешевые книжки в ярких обложках. Я слушал странствующих певцов и нищих, поющих песни. Обычно они выступали в паре, он и она “очень старые оба”, в руках держали стопку песен, пели крикливым, раздирающим душу, важным голосом, собирался вокруг них народ, желавший услышать о грозных и трагичных происшествиях»26. Песни-новины, как отмечает Юльян Кшижа-новский, исполняли в деревне роль «живой хроники»27.
Со второй половины XIX в. массовым тиражом начинают выпускаться популярные песни, называемые ярмарочными или лоточными — своего рода аналог лубочной литературы в России28. Литература эта пользовалась популярностью в польских землях даже накануне Второй мировой войны29. Это были и песни-новины, и песни на религиозную тематику, источником для них могли служить тексты эпохи средневековья и барокко.
После исполнения песни деды продавали заинтересованным мелкие брошюрки или листовки с текстами. Как отмечает Я. Дунин, целью таких песен было не только воздать хвалу господу, но и вызвать у слушателя яркие эмоциональные переживания. Характерной особенностью такого рода произведений было смакование сцен, переполненных жестокостью. Наибольшей популярностью пользовались песни, описывающие ужасы будущих войн, чудовищных происшествий, пророчествующие кровавые события30.
Представление хроники в народных газетах с помощью захватывающих заголовков не только по форме, но и по содержанию продолжало существующую традицию. Зачастую информация о жуликах, пожарах и убийствах способствовала острым ощущениям. Например, ежегодно с началом весенних полевых работ в «Газете сьвёнтечной» проводилась
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского	1 57
детская акция, когда практически в каждом номере печатались заметки под названием «Дети гибнут», в которых не только объяснялось, что не стоит поить младенцев маковым отваром, чтобы они лучше спали, но и подробно описывались случаи, когда дети гибли и становились калеками от пожара, падения в колодец или контакта с домашними животными. Народные газеты привлекали внимание читателей не только новостями, но и романами с продолжением, соответствовавшими тем задачам, которые ставили перед собой авторы литературы для народа. Эти произведения были примерами «правильного», соответствующего канонам просветительского движения поведения: просвещенные непьющие и некурящие крестьяне боролись с темнотой в родной деревне. Кроме того, проводилась адаптация произведений польской художественной литературы, прежде всего произведений Ю. И. Крашевского, Б. Пруса, Г. Сенкевича. Они переписывались в «народном» духе, иногда в них добавлялись новые персонажи — крестьяне, как это было сделано, например, в одном из отрывков из романа «Потоп» Сенкевича под названием «Оборона Ченстоховы»31. Действие романов упрощалось, сокращалось число героев, а в текстах романов сложные с грамматической точки зрения предложения заменялись простыми.
Чтобы сделать произведения более привлекательными и интересными и в то же время правдоподобными в глазах крестьян просветительские авторы пытались использовать стилистику лоточной литературы. Источником вдохновения при написании литературы для народа могли быть популярные в деревне романы, например, такие как роман «Жизнь Святой Геновефы», в котором описываются приключения княгини Генове-фы после замужества с графом Зигфридом32. Названия романов с продолжением, публикуемых на страницах «Газеты сьвёнтечной» («Самопожертвование, или отказ от собственного счастья ради других»; «Веселый отъезд и грустное возвращение»; «История о правдивом событии») и «Зожи» («Продажный характер, правдивая история», «Любовь побеждает», «Ястреб и голубка, правдивая история») свидетельствуют об использовании популярных форм бульварных романов.
В публикуемых в народных газетах романах главной была интрига, отсутствовал какой-либо психологический анализ, характеры героев были изначально заданы, можно было предвидеть каждое их действие. Этим они были похожи на произведения популярной литературы, в которых сюжет был неизменен, а из романа в роман кочевали непобедимые рыцари и невинно страдающие героини33. В такого рода литературе мысли выражаются с помощью простых размышлений, общие или абстрактные по-
158
М. А. Крисань
нятия приобретают конкретно-образное воплощение, а сам сюжет крайне прост и увенчан благочестивой концовкой — моралью34. Например, «Занимательная история о Гжегоже, который, прикованный к скале 17 лет, грехи замаливал» заканчивается следующим образом: «Отсюда наука, кто всем сердцем жалеет о грехах содеянных и кается, не должен верить, что нет такого греха, больше которого не могло бы быть милосердие Господне»35. Подобные заключения можно найти и в «Истории о непобедимом рыцаре Зигфриде», в «Прекрасной Мелузине» и в «Истории о Магелоне, неаполитанской королеве»36.
Популярная литература, как пишет Чеслав Гернас, «развивалась в течение веков между ученой литературой и фольклором, и окончательно сформировалась в XIX в.»37 В конце XIX в. и в первое десятилетие XX в. эта литература переживала расцвет. Хоть она издавалась, распространялась и популяризировалась в городе, своего читателя находила, прежде всего, в деревне38. Вслед за Я. Дуниным следует подчеркнуть, что для популярной литературы не существовало границ, она печаталась и распространялась во всех уголках не только Царства Польского, но и в польских землях в составе Австро-Венгрии и Пруссии39.
Исследователи популярной литературы, называемой лоточной, рыночной, или коммерческой, обращают внимание на то что, как пишет Яцек Кольбушевский, эта литература «как бы создается самим читателем», т. к. главным для нее является прибыль40. Популярность лоточной литературы удивляла и возмущала сторонников просветительского движения. В 1903 г. Генрик Голец писал: «Присмотревшись к ней ближе, мы поймем, что то что мы принимали за здоровое зерно, является кучей плевел, в которой изредка блеснет урожайное зерно»41.
На фоне популярности лоточной литературы удивительной может показаться карьера книг Г. Сенкевича в деревне. К примеру, сельский староста из Сувалкской губернии писал: «А я не хвастаясь скажу, что я читал такую историю, о которой тот, что писал о темноте Баргловских прихожан, наверняка не только не слышал, но и не мечтал когда-либо. Эта история в 4 книгах, и называется “Огнем и мечем”. Я ее получил от одного доброго человека, а наверняка нет более красивой истории на свете. Хотелось бы, чтобы тому, кто ее написал, дал Господь Бог здоровья, и чтобы он еще больше мог таких книг писать. Я читал ее зимой, вечерами, потому что днем мать с женой читать не давали; как я садился вечером, читал всю ночь пока не рассветало, а глаза не слипались, — а потом днем на току при молотильном цепе мне не хотелось спать, потому что один за другим образы тех страшных войн проходили перед глазами»42. Богдан
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского
159
Закшевский в статье, посвященной восприятию романов Г. Сенкевича в деревне, приводит еще несколько примеров: один из крестьян из Ломжинской губернии, который зимой шел за томом романа «Потоп» 10 верст, говорил: «А этот Сенкевич так пишет, что либо все плачут как на похоронах, либо смеются как на свадьбе»43. В свою очередь С. Жеромский записал в дневнике: «Сам видел как в Сандомерском уезде все те, что даже не умеют читать, хотят получить «Потоп». Книги ходят из рук в руки, расходятся моментально. Невиданный и неслыханный успех, Сенкевич сделал много, очень много»44.
Исторические романы Г. Сенкевича стояли в крестьянском доме вперемежку с календарями, житиями святых, церковными песенниками и сонниками. Как пишет Закшевский: «писатель творчески использовал манеру, характерную для так называемой популярной литературы, а именно народных романов и сказок (например, героизация действующих лиц, удивительные приключения, авантюрные события, практически волшебный триумф любви над злом, необыкновенный пейзаж) и разговоров (юмор, комизм и фамильярность)»43.
Читатели отождествляли себя с героями книг Сенкевича. Например, в одном из писем крестьянин, описывая причины ареста, пишет: «я простил своих притеснителей так, как Пан Мушальский простил Дидинку по-христиански (до того как их татары забрали в книге “Пан Володыевский” Сенкевича)»46. Его романы трогали и удивляли читателя до глубины души. И в произведениях Сенкевича, и в романах с продолжением, публикуемых на страницах народных газет, и в популярной литературе крестьяне искали возможность испытать глубокие переживания. Литература должна была отвечать их мечтам о необычной геройской жизни, переполненной благородными поступками, муками и самоотверженностью
Богдан Барановский при изучении крестьянской культуры XVII— XVIII вв. пришел к выводу, что «крестьянское и мещанское общество жаждало сенсационной литературы. В монотонной жизни деревни или городка любого вида произведения «с острыми моментами» пользовались большим уважением»47. Вывод этот можно отнести и к рубежу XIX— XX вв. «Признаюсь, — писал в воспоминаниях Э. Козел о песне «Правдивая история о невестке, которая убила отца Якуба», — что меня это песнь брала задушу, и в те годы я знал ее наизусть»48. «Когда соседки сходились к матери с куделью, то когда я читал эти книги, — сообщает Шчепан Че-кот, имея в виду Житие Иисуса Христа и Житие Святой Геновефы, — женщины рыдали»49. Крестьянки плакали, поскольку переживали проис-
160
М. А. Крисань
ходящее в реальном времени, так, как в одной из записанных Оскаром Кольбергом песен:
«Плачь, плачь, кто жив, глядя на диво, (на горе неслыханное, что живого Бога Сын на смерть осужден]50.
У. Томас и Ф. Знанецкий обращают внимание на то, что крестьянин, заинтересовавшийся чтением, «хочет знать только о том, что происходило на самом деле»51. Этот тезис находит подтверждение в источниках, однако представляется, что во второй половине XIX в. в деревенской среде границы между восприятием описания событий вымышленных и реальных были крайне смещены. Как отмечает Джефри Брукс, «произведения, в которых отсутствовал определенный уровень реализма низводились (крестьянами. — М. К.) до уровня бесполезной чепухи. Писавшие на рынок авторы создавали литературу, заключавшую в себе достаточно дидактизма и правдоподобия, вызывавших одобрение со стороны аудитории»52. Правдоподобность текста определялась путем его соответствия сложившейся в крестьянской среде традиции. Неискушенная чтением аудитория получала интеллектуальное удовлетворение, когда слушала тексты, к которым уже успела привыкнуть и которые были хорошо известны53. Происходил процесс сопоставления новой информации с услышанной ранее. Видимо, в этом и крылся секрет того, что крестьяне с радостью принимали странствующих нищих и слушали вновь и вновь песни о конце света и страшном суде. Подтверждением этого тезиса может служить и тот факт, что на протяжении 30 лет (с конца XIX до начала XX вв.) репертуар издаваемых сонников, календарей, сказок, легенд, песен, романов не менялся, они просто переиздавались из года в год значительным тиражом54.
В изучаемый период в деревне для «просвещенного» человека чтение газеты или книги было связано с глубокими эмоциональными переживаниями. В письмах воспоминаниях прочтение номера газеты описывается как явление судьбоносное. Ян Сломка вспоминал, что в давние времена «хорошего рассказчика крестьяне слушали как евреи раввина и верили любой истории, как теперь верят печатному слову»55. Информация, опубликованная от имени редакции полюбившейся газеты, принималась как абсолютная правда. На ассоциативном уровне «правда» газеты приравнивалась к «правде» традиции, «правде», проповедуемой в церкви. Адам Щигельский сообщал: «когда прочтешь “Газету сьвёнтечную”, то так, как будто в Костеле был на прекрасной проповеди и слушал внимательно»56.
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского
161
Среди народных загадок, посвященных написанному тексту, была одна о хорошо знавшем свое дело человеке, который ходил по белому полю и сеял черное зерно57. Именно таким человеком был редактор газеты. Его авторитет был незыблем. «До конца прошлого года мой Отец выписывал “Газету сьвёнтечную” сам или вместе с кем-нибудь еще. Получив свежий номер, он обычно его читал вслух, а я, — писал одиннадцатилетний мальчик, — внимательно слушал и объяснял себе, что Отец читает, почему так, а не иначе что-то происходит, что хорошо, что плохо, что делать, чего остерегаться»58. Читатели воспринимали избранную газету как «учителя жизни». «Пан Редактор “Газеты сьвёнтечной”, ближайший брат мой! — писал один из читателей. — От всего сердца благодарю за просвещение моей головы»59. Когда появилось несколько газет, читатели начали выбирать те, которые им были ближе, но отношение к представляемой на их страницах информации осталось прежним. Например, зараняж Юльян Петронь, который был корреспондентом и «Газеты сьвёнтечной», писал: «как только я научился читать, сразу стал читать газеты но лучшим учителем для меня является Заране»60.
Читатели народных газет с трепетом относились к получаемым газетам. Сергиуш Крочевский сообщал, что газеты за каждый год у него переплетены61. Богуславский писал, что его дядя переплетал номера газеты за каждый год, создавал из них коллекцию и часто в эти тома с газетами заглядывал62. Существовала возможность покупки недостающих газет, можно было также получить оправленный том газет за год в награду'' за привлечение новых подписчиков63. Газета была советчиком, справочником. Популярностью пользовались тематические статьи по ведению хозяйства, зоологии, ботанике, географии. Антоний Хукалюк перечислял в письме купленные им книги: «я постепенно купил описание мира, интересные явления в мире, сад при доме, как обрабатывать землю, Сенкевича шесть томов, это очень интересные книги, редко когда дома я читал только у людей. Очень интересно читалось, я не жалею (что купил. — М. К.), и даю читать, но мне их уже потрепали, что для меня ущерб. Я бы еще хотел купить произведения Крашевского, начиная со старой сказки, но я не богат, чтобы сам мог купить, я предлагаю скинуться и купить, но никто не хочет, бесплатно бы они брали и читали, а для меня одного очень дорого. Еще у меня есть книга по пчеловодству Пана Левицкого и много других книг, которые я здесь не перечислил»64.
Тома с газетой хранились в застекленных шкафах, чтобы, как писал Антоний Маевский, ими в будущем могли пользоваться дети65. Это были своего рода справочники, которые читались и перечитывались также как
162
М. А. Крисань
и популярная литература: слушателями вновь и вновь переживалась информация, печатавшаяся в хронике событий. Для читателя газеты, также как для читателя и слушателя популярной литературы, главным в информации была не ее актуальность, а эмоциональное переживание, связанное с чтением текста.
С концаXIX в., по мере распространения массового книгопечатания, в книгах с популярными произведениями для народа все чаще стали появляться иллюстрации66. Благодаря изображению, помещаемому на обложке, росла популярность лоточной литературы, иллюстрации давали простор для воображения читателя. Уже упоминавшийся А. Хукалюк писал, что крестьяне «читают книги Сенкевича, и так говорят, хоть бы только можно было иллюстрации к этим книжкам увидеть. Заглобу и тех всех других»67. Редакторы газет старались с каждым годом помещали в газетах все больше изображений. В газете «Зожа» начиная с 1900 г., а в «Газете сьвёнтечной» начиная с 1907 г., появляется все больше фотографий. Газета «Заране», выходившая с 1907 г., регулярно помещала иллюстрации и фотографии. Однако читателям не хватало иллюстраций. По случаю выпуска тысячного номера «Газеты сьвёнтечной», один из читателей писал, что ей «не хватает лишь рисунков, которые, если бы были, привлекли бы гораздо больше подписчиков»68.
Зенон Кмечик отмечал, что «для грамотных крестьян чтение «Газеты сьвёнтечной» было первым этапом в получении образования и формировании социально-политических убеждений»69. Нельзя не согласиться с этой точкой зрения: народные газеты боролись с предрассудками, ставили проблемы, важные для модернизации деревни Царства Польского. Однако встает вопрос о том, воспринимали ли читатели получаемую информацию именно в том ключе, в каком ее видели редакторы газет, или лишь слушали «прекрасную проповедь» — Юзеф Павловский сообщал: «я горячий сторонник книг, но моральных, забавных и поучительных»70. Представляется, что именно к этой категории литературы читатели относили народные газеты.
Вместе с тем народная пресса способствовала установлению межрегиональных связей, была своего рода форумом по обмену мнениями благодаря установлению обратной связи с читателем. Идея переписки пришлась им по вкусу, и уже к концу 80-х годов XIX в. поток корреспонденции был настолько большим, что со стороны редакций стали поступать просьбы писать письма для определенных рубрик, например, таких как в «Газете сьвёнтечной»: «Как мы питаемся» (с 1887 г.); «Письма о женщинах» (с 1901 г.); «Письма с фронта» (с 1905 г.).
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского
163
К началу издания народных газет письмо уже функционировало в крестьянской среде Царства Польского. Затруднительно сказать, насколько обмен письмами был распространенным явлением. Он не зависел от уровня грамотности крестьян, так как письма могли писать под диктовку каким-нибудь грамотеем, которого крестьяне называли «ученым» или «писателем», а другим «ученым» письма читались. Даже читатели народных газет иногда признавались в том, что письмо не ими было написано. Один из крестьян сообщал: «Если это письмо заслуживает того, чтобы его опубликовать в Газете, то я прошу его в ней поместить. Я сам писать не умею, поэтому я просил жену, чтобы она это все написала и за меня подписалась»71. Можно предположить, что обмен письмами становился необходимым по мере усиления миграции населения, т. е. примерно в 70-е годы XIX в. С этого времени письмо настолько приживается в крестьянской среде, что это дает повод в 1918 г. У. Томасу и Ф. Знанецкому констатировать: «Польский крестьянин пишет часто и много»72.
И для отправителя, и для получателя написание и прочтение письма было длительным и трудоемким занятием. Игнаций Воланский сообщал родителям: «Дорогие Родители, вы мне тут пишете, что я вам часто не пишу, я бедный человек, я не могу столько писать, сколько вы хотите, потому что я не умею писать, я на работе, я только тогда пишу, когда время есть, и когда писателя найду хорошего»73. В письме к эмигранту семья из Царства Польского писала: «Мы получили ваше письмо и квитанцию с почты в Страстную пятницу вечером, когда мы вернулись со страстной службы. Мы прочли только о вашем здоровье, потому что мы очень устали, так как всю неделю и даже утром в воскресенье шел дождь. Мы прочли ваше письмо целиком только в первый день Пасхи после праздничного богослужения и тогда мы узнали обо всем остальном»74.
Хотя в случае писем в народные газеты инициатива переписки исходила не от корреспондентов, почва для этого оказалась подготовленной: один из корреспондентов сообщал, что «очень приятно человеку видеть свое письмо опубликованным, поэтому если у меня есть несколько грошей, я вместо того чтобы покупать табак, посылаю письма в “Газету сьвёнтечную”»75. Поводом для написания письма было также желание описать читателям свои родные места, «чтобы и о нашем закутке люди знали»76. Юзеф Теодорчик писал в газету «Заране»: «я уже много читал как где люди живут и как у них идут дела а о нашей деревне как будто Некому написать потому что еще ни в одной газете не было о ней ничего а есть что описать»77.
164
М. А. Крисань
Читатели осознавали важность сообщаемой информации. Именно такие чувства испытывал Ян Сломка, один из первых крестьянских авторов воспоминаний: «Поскольку у меня не было соответствующей школьной подготовки меня смущала мысль о написании воспоминаний, однако важные обстоятельства, то что я в течение жизни наблюдал за огромными переменами, которые вокруг происходили, в особенности в крестьянской жизни, склонили меня к тому, что полезным было бы запечатлеть их в книге и передать потомкам»78. Некоторые читатели даже подчеркивали преимущество того, что пишут с ошибками: «извините что я плохо написал я учился сам что чувствую то и пишу»79.
Это были поколения читателей, которые осознавали глубину происходивших в жизни их деревни перемен, хотя могли видеть их в разном: например, в газете «Заране» и расширении сети железных дорог: «Если бы не эти две вещи польский крестьянин сидел бы тихо на месте и умирал в Польше с голоду как когда-то бывало а так путешествует далеко по свету и вступает в него полный отваги и надежды потому что по пути из Края не угрожает ему в перспективе мысль что волк или иной дикий зверь в густых лесах устроит пир из его грешного тела»80. Со временем читатели стали воспринимать себя как людей, от которых зависел ход перемен: «Пусть еще кто-нибудь об этом напишет, может быть не везде так плохо, а я еще вернусь к этому и другим вопросам»81.
Представляется, что определенные тенденции, связанные с написанием письма, влияли на то, каким образом крестьяне писали письма в народные газеты. Сравнительный анализ писем читателей газет и писем эмигрантов дает возможность понять, с какого рода текстами, публиковавшимися в народных газетах, мы имеем дело.
Прежде всего, следует обратить внимание на то, что как в случае писем к семье, так и в случае писем в газету авторы обращались к группе получателей, которой могла быть семья, редакция, или читатели газеты: «Письмо пишу для целой семьи, для братьев и для тебя сестра»82, или «хватаю перо в руку чтобы высказаться перед всеми читателями о задачах народной прессы и ее направлении а также потому что я хочу выразить свое мировоззрение»83. В крестьянской среде крайне редка была переписка между двумя людьми. Обычно это были любовные письма, как например, сохранившаяся коллекция писем Стефанки Рыщувны к Анд-рыку Кониковскому из-под Жешова в Австро-Венгрии84. Такие письма писались зачастую в рифмованной форме и были забавой, продолжением флирта.
Восприятие прессы крестьянами Царство Польского
165
Рох Сулима, обращая внимание на то, что функция письма определялась традиционной культурой, пишет: «письмо выполняло функцию сбора новостей, важных для социальной группы, частью которой был отправитель»85. В свою очередь, Витольд Куля подчеркивает, что письмо сплачивало «большую семью, существование которой было подвержено угрозе из-за эмиграции одного из ее членов»86. Благодаря письму, отправитель, который находился в эмиграции, мог участвовать в жизни своей семьи и общины, письмо в этой ситуации становилось знаком или эквивалентом контакта и действия. Подобное понимание функции письма характеризует и корреспонденцию в народные газеты. Разница состояла в том, что в случае народной газеты социальная группа-получатель была значительно шире, «братья и сестры» были объединены уже не родственными связями, а идейными. Один из читателей из Лодзинского уезда писал в стихах: «Мой пан Редактор «Газеты Сьвёнтечной», я должен сказать о себе, что я не бездумен, газету читаю, каждое воскресенье в Згеже ее покупаю, а как я ее читаю, другие слушают, а как я ее прочту, так говорят: — Благодаря Газете все друг друга знают, хоть и не видят себя, друг с другом разговаривают; один другому советует, как землю обрабатывать, другой советует, сколько навоза давать, и так по многим проблемам советы дают, — все благодаря Газете, хоть и не знакомы»87.
Письмо в народной культуре воспринималось зачастую как материальное свидетельство, подарок88. Понимание «подарка» выражалось в том, что содержание письма должно было соответствовать ожиданиям другой стороны: разгневанный письмом жены Казимеж Ласковский сообщал ей в ответ: «мы должны писать так, как Господь Бог велел, никаких таких вещей от которых другому грустно станет»89. В свою очередь корреспонденты посылали в подарок полюбившемуся «пану редактору» письма, которые могли его порадовать и которые он бы захотел опубликовать в газете. Один из корреспондентов из Келецкой губернии писал: «Я знаю, что пан Редактор газеты любит такие письма, в которых новости о постановлениях гмин и что с ними делают. Поэтому я подумал, что хорошо бы было что-нибудь и о нашей гмине Филиповецкой рассказать»9". Редакции газет учили своих читателей представлять интересующую их информацию, объясняя из номера в номер, как писал уже цитируемый ранее молодой читатель, «что хорошо, а что плохо»91.
Как письма к родственникам, так и письма в газеты характеризует устоявшаяся еще в эпоху средневековья форма, которая, как отмечала в 1937 г. Стефания Скварчиньская, «до сих пор распространена среди малообразованных людей, особенно в деревне»92. Структура крестьянских
166
М. А. Крисань
писем была крайне ритуализирована, в первую очередь это касается ситуации «встречи» и «прощания», когда используются ритуальные словесные формулы, в которых, прежде всего, благословляется Иисус Христос, как это и делалось в реальной ситуации встречи. Томас и Знанецкий этот вид писем называют письмом «с поклонами», т. к. в начале и в конце автор письма передает «поклоны» членам всей семьи93. Хенрик Береза считает, что используемые в письме «поклоны»-формулы связаны прежде всего не с письменной культурой, а крестьянской традицией, являются калькой приветственных и прощальных форм94. Анна Энгелькинг в книге посвященной народной магии слова обращает внимание на то, что в народной культуре «слово не бывает пустым. Оно является своего рода специфической физической сущностью с определенными реальными свойствами и возможностями»95. Она приписывает народному словесному ритуалу следующие свойства: словесный ритуал «является феноменом словесного поведения, который выступает в определенном прагматическом контексте (ситуационный и культурный)!—]. Этот феномен характеризует определенная языковая форма (жанрово-текстовая, синтаксическая и лексическая) и определенные условия использования. Он связан с sacrum и несет символический характер»96. «Поклоны» могли быть наполнены магическим и социальным содержанием, после «произнесения» которых автор представлял информацию, как в одном из любовных писем это сделала Стэфанка Рыщувна: «Я заканчиваю писать стишками, теперь поговорим простыми словами», после чего рассказала о событиях в деревне97.
В то же время использование определенных формул зависело от назначения письма. Чеслав Гернас считает, что формулы-клише могли быть заимствованы не только из деревенского фольклора, но и из письмовников, ярмарочных стихов, «ученой» поэзии98. Представляется, что различные формулы-клише использовались в зависимости от характера письма. Примеры различного рода «поклонов» встречаются как в письмах эмигрантов, так и в письмах в народные газеты. Приведем примеры из нескольких писем эмигрантов: «Да благословен будет Иисус Христос. Дорогие родители и дорогие братья, сообщаем вам, что благодаря ласке Бога мы здоровы чего и вам желаем»99; «Пусть это письмо не преступит порога как восхвалит Бога да благословен будет Иисус Христос. Перо в руку беру и вам здрасте говорю за стол сажусь и с вами разговор веду»100; «Желаю вам всего наилучшего, дорогие родители, кланяюсь вам, целую вас в руки и ноги, желаю вам всего наилучшего, дорогие братья и сестры и вам дорогие зятья и невестки, да поможет вам всем Господь Бог и Матерь Божия Скемпская»'0’. Подобные формулы использовались и в письмах в на
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского	1 67
родные газеты: «Пусть это мое неумелое письмо войдет в ваш дом, уважаемый Редактор «Газеты сьвёнтечной», с глубоко сердечным приветом. Да благословен будет Иисус Христос! Пусть Бог и вам и мне поможет, благословит наш труд! Вы, Пан Редактор, там трудитесь на своем ниве, а я на своей; но мы одной жизнью живем и честно трудимся, только труд наш отличается один от другого»102 или «Хвала на веки вечные Иисусу Христу! Я сижу за столом озадаченный письмом»103.
Важной особенностью писем в газеты является то, что, с одной стороны, они переполнены желанием улучшения окружающего их мира, а с другой — достаточно односторонне этот мир показывают. В. Пшчеляж следующим образом описывал свое посещение у одного из крестьян: «После окончания работы мы вошли в избу, в которой не было господской мебели, была лишь чистая и необходимая утварь, и достаток был виден во всем. На столе под льняной салфеткой домашней работы лежача буханка хлеба, от которого не болит желудок, рядом на тарелке свежее масло приятное на вид и вкусное, а к этому было несколько бутылок пива; — был это первый прием гостеприимного хозяина. Однако порадовало меня больше всего не угощение, а то, что на столе я увидел несколько номеров “Газеты сьвёнтечной”, которые по порядку были уложены»104. Другой корреспондент совершенно по-другому видел жизнь в своей деревне: «Заглянешь к такому, казалось бы, передовому зараняжу, увидишь в коровнике, конюшне, на току, даже во дворе свидетельства прогресса, но как зайдешь в дом, то аж мороз по коже от ужаса. В избу часто берут телят, потому что хлев на зиму плохо подготовлен, а также потому что приучили их с людьми или детьми жить, а что касается кур, это постоянные фаворитки хозяйки, настоящий кошмар — везде: на земле, лавках, столе, табуретках, даже на кровати везде полно помета»105.
Черно-белое представление корреспондентами сельской действительности напоминает то, каким образом интеллигенция видела деревню в XIX в.106 Корреспонденты, которые воспринимали газету как «учителя жизни», с одной стороны, находились под влиянием пропаганды просветительского движения, а с другой стороны, — под влиянием стилистики газеты.
Чеслав Гернас, анализируя структуры писем Рыщувны, приходит к выводу, что «любовное народное письмо как одно из проявлений фольклора основано на иной поэтической грамматике, является искусством создания собственного нового текста из богатого алфавита готовых формул (не из алфавита отдельных слов), а происхождение этих формул не имеет значения для создателя письма»107.
168
М. А. Крисань
Механизм создания письма из «алфавита готовых формул» характерен не только для народных любовных писем. Подтверждение тому можно найти как в письмах эмигрантов («Любимое письмецо езжай, через все границы проезжай, как приедешь к нашему порогу, помни, восхвали Господа Бога. Да благословен будет Иисус Христос и Мария. Во веки веков»108), так и в письмах читателей газет («Редактор “Газеты сьвёнтечной”, мой Пан, примите неумелое мое письмо! Я учился писать не в школе пером, а пока пас скот ? на песке прутом. Но если я увижу это письмо в Газете, я счастлив буду как малое дитя»109; «Я беру перо в руку, хочу писать по памяти, но я задумываюсь, в моей голове не помещается, как это я, крестьянин от плуга, низкого сословия, могу выслать письмо в Варшаву большому пану»110).
Ч. Гернас обращает также внимание на то, что крестьяне-авторы писем «не выбирают, а по необходимости, подсознательно, на ощупь ищут письменные эквиваленты известных им форм устной языковой культуры, перенося их живьем на чужую почву»111 — в случае писем читателей газет «живьем» переносятся формулы, используемые в газетах: «Но и мы братья читатели не будем обращать внимания на препятствия а будем действовать ради всеобщего блага и зло будет обходить нас стороной. Давайте работать на этой земле пока она не принесет хороший урожай давайте подадим друг другу руки если у кого-то что-то заболит это должно нас всех интересовать»112. Читатели газет смотрели на мир и описывали его с позиции людей «просвещенных», подходили к этому миру с точки зрения представляемой в газете реальности. Именно поэтому они зачастую схематически представляли в письмах то, что происходило в деревне на рубеже XIX—XX вв.
Интересной особенностью восприятия крестьянского письма в изучаемый период является то, что его нельзя отнести только к письменной культуре. Как отмечалось, письма зачастую диктовались, более того, они воспринимались самими крестьянами как разговор, запечатленный на «белой бумаге». Марианна и Антоний Бетлеёвские писали родителям: «Любимейшие наши Родители теперь мы приходим к вам и здороваемся с вами хоть не устно однако слова письма нашего примите от нас как от своих детей»113. Подобное отношение к тексту встречается и в кругу читателей народных газет: «Я пишу в Варшаву собственной рукой, чтобы заказать «Газету» на следующий год, потому что я хочу и дальше с вами через нее разговаривать»114.
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского	1 69
Представляется, что использование понятие «разговора» не является лишь формой речи. С. М. Толстая обращает внимание на то, что «при определении понятия устный текст следует исходить не из бинарной оппозиции устный текст — письменный текст, предполагающей однозначную квалификацию каждого конкретного текста как устного или письменно го, а из определения шкалы «устности», выстраиваемой между полюсами «устный» (условно текст разговорного языка) и полюсом «письменный» (условно литературный текст)»115. Эту широко понимаемую оппозицию устный текст — письменный текст она распространяет на всю культуру и считает ее основной категорией116. Концепция С. М. Толстой дает возможность осознать тот факт, что читатели народных газет можно отнести к людям так называемой «переходной» культуры. С одной стороны, они по воскресеньям читали народные газеты, с другой — заслушивались песнями нищих. В деревне их воспринимали как людей своих, но со странностями, интеллигенция относилась к ним как к «малым мира сего», а они сами думали о себе как о людях, несущих просвещение в деревню. Вдохновляясь идеями, представленными на страницах народных газет, читатели пытались реализовать их «по-своему». Понятие «свой» означает в данном случае, что читатели входили в мир письменной культуры со своим культурным багажом, который не ограничивал, а определял рамки их прогрессивности.
* * *
Популярность народной газеты в крестьянской среде зависела от доступности ее языка и предлагаемой информации, которая должна была соответствовать по форме и содержанию ожиданиям читательской аудитории. Можно говорить о создании псевдонародного языка, который включал в себя как элементы литературного польского языка, так и разговорной речи. Читателей интересовали новости политической и церковной жизни, сообщения о мелких происшествиях, научно-популярные статьи и романы с продолжением.
Несмотря на то, что зачастую представляемая информация носила морализаторский характер, она представлялась в сенсационной форме. Редакторы привлекали внимание читателей с помощью сенсационного выбора темы и экспрессивной языковой стилистики, характерной для эпохи барокко. Наиболее ярко элементы эпохи барокко были представлены в лоточной литературе, стилистику которой и использовали в своих произведения просветительские авторы.
170
М. А. Крисань
Информация, представляемая таким образом, была интересна достаточно широкому кругу читателей и слушателей. В связи с этим важным является проблема восприятия читателями текста. Воспринимали ли читатели получаемую информацию именно в том ключе, в каком ее хотели представить авторы тестов?
Зачастую важной для крестьянской аудитории была именно форма текста, а не его содержание. Именно с точки зрения формы подходили крестьяне к написанию письма. Анализ писем крестьян-эмигрантов показал, что структура крестьянских писем была крайне ритуализирована. Можно говорить об определенном механизме создания письма, а именно, написании его из «алфавита готовых формул». Если в случае, например, любовного письма использовались формулы и клише, характерные для народной любовной лирики, то в случае письма в газету — формулы и клише, достаточно часто используемые в газете, носящие пропагандистский характер. Именно это может объяснить во многом одностороннее описание в письмах окружающей крестьян-читателей действительности, которое подобно встречающемуся в польской художественной литературе XIX в. образу, что свидетельствует о том, что авторы писем находились под влиянием пропаганды просветительского движения и стилистики народных газет.
Анализ восприятия и создания текста крестьянами-читателями народных газет дает возможность утверждать, что наиболее передовую часть крестьянства можно отнести к людям так называемой «переходной» культуры. Понятие «переходный», означающее движение из пункта А в пункт Б, в нашем случае движения от устной культуры к письменной, позволяет осознать на сколько своеобразным могло быть в крестьянской среде восприятие модернизационных лозунгов, связанных с развитием как сельского хозяйства, так и национального самосознания в преддверии 1917 г.
В изучаемый период наблюдается начало процесса консолидации просвещенных крестьян на базе народных газет. Они воспринимали себя как отдельную группу людей, которым открылся мир просвещения. Однако, несмотря на это сложно сказать, понимали ли они до конца свое место и роль, которые им отводились не только издателями народных газет, но и различными политическими движениями.
В то же время крестьяне-читатели народных газет входили в мир письменной культуры со своим культурным багажом, который не ограничивал, а определял рамки их прогрессивности. Именно этот факт следует учитывать при попытке реконструкции политического, национального самосознания крестьян в изучаемый период. Без осознания уровня
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского
171
готовности в освоении и восприятии читателями материала народной прессы, которая являлась основой политической подготовки населения, сложно строить догадки о политической культуре последнего.
Примечания
'См.: Boncza Tomaszewski N. Polskojgzyczni chtopi? Podstawowe problemy nowo-czesnej historii chlopow polskich // Kwartalnik Historyczny. 2005, № 2. S. 91—96; Krisan M. Swiadomosc narodowa polskich chlopow w XIX w. widziana przez hisloriografiy polsk^ po drugiej woinie swiatowej // Historyka. T. XXXIV. 2004. S. 123—141.
2	T. Шанин представил концепцию развития российской революции с 1905 по 1922 гг. См.: Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905—1907 гг. > 1917-1922 гг. М., 1997.
^Kieniewicz S. Historyk a swiadomosc narodowa. Warszawa, 1982; Lepkowski T. Polska — narodziny nowoczesnego narodu. 1764—1870. Warszawa, 1967.
4	Brodowska H. Chtopi о sobie i Polsce. Warszawa, 1984; Molenda J. Chtopi, narod, niepodlegtosc. Ksztaftowanie sig postaw narodowych i obywatelskich chtopow w Galicji i Krolestwie Polskim w przededniu odrodzenia Polski. Warszawa, 1999.
’Итогом многих лет исследований стала книга «Крестьяне Царства Польского в 1914—1918 годах». См.: Przenioslo М. Chtopi Krolestwa Polskiego w latach 1914— 1918. Kielce, 2003. Надо сказать, что M. Пшенёсло использует в своей книге сюжеты, во многом предлагаемые Я. Молендой, и идет по уже намеченным исследовательским линиям. См. мою рецензию на книгу М. Пшенёсло в: Ab Imperio. 2006, № 1. S. 483—489.
6	Итальянское издание: Kula W, Kochanowicz J. Contadini // Enciclopedia. T. Ш. Torino, 1978. Польское издание: Kula W., Kochanowicz J. Chtopstwo, Problem intelek-tualny i zagadnienie nauk spdecznych. Warszawa, 1981.
7	Stomma L. Antropologia kultwy wsi polskiej XIX w. Warszawa, 1986.
f M^drzecki W. Mlodziez wiejska na ziemiach Polski Centralnej 1864—1939. Procesy socjalizacji. Warszawa, 2002.
"Rzut oka na literature dla ludu w dzielnicy zostajqcej pod panowaniem rosyjskim I I Pamigtnik Zjazdu literatow i dziennikarzy polskich 1894. T. 1. Lw6w, 1894. S. 8.
'“Edward Macander z Boguslawca. 6.03.1900. List № 1 II Francelle-Gervais C. «Oto zasylam opisanie calego mojego zycia...» (Listy przedplatnikow «Gazety Swi^tecznej» do Promyka) // Regiony. 1978, № 4. S. 79.
" Kmiecik Z. Gazeta Swiqteczna za czasow redaktorstwa Konrada Proszynskiego «Promyka» (1881—1908). Warszawa, 1973. S. 60.
>zNowosz №. Zajgcia rolnicze i hodowlane П Etnografia Polski. Przcmiany kultury lu-dowej. T. 1. Red. M. Biernarckiej. Wroclaw [etc], 1976. S. 239.
"Mikoiaj Cieniuch. List ze wsi Dgbicy w gubemii lubelskiej // Zaranie. 1912. № 11. S. 264.
''Gazeta Swi^teczna. 1900. № 1000. S. 1.
172
М. А. Крисань
l	5Czytelnik Antoni Hukaluk. Ze wsi Szustka gminy Szustka w powiecie radzynskim gubemii siedleckiej. Brak daty. List № 19 И Francelle-Gervais C. Op. cit S. 99.
l	6Dr6znik Warszawsko-Wienskoj Zeleznoj Dorogi Mikotaj Koziol. Ze wsi Golonoga, gminy Olkusko Siwierskiej, powiatu bydzinskiego gubemii piotrkowskiej. List № 10 // Ibid. S. 86.
11	KmiecikZ. Op. cit. S. 51.
18	J. Pietron. Z pod Urzydowa w gubemii lubelskiej // Gazeta Swiqteczna. 1901. № 1088. S. 6.
19	Thomas W I., Znaniecki F. Chlop polski w Europie i Ameryce. T. I. Warszawa, 1976. S. 232—233.
20	Gazeta Swiqteczna. 1886. № 270. S. 2—3.
21	Более подробно о стилистике барокко см.: Hernas Cz. Potrzeby i metody badan literatury brukowej // О wspolczesnej kulturze literackiej. Red. St. Zolkowskiego i M. Hop-fingier. T. I. Wroclaw fete.], 1973. S. 43.
22	Cm.: Kamawal dziadowski. Piesni wydrownych spiewakow (XIX—XX w.) Wybor i opracowanie St. Hyrkowskiego. Wstypem poprzedzil J. Krzyzanowski. Warszawa, 1973.
23	Януш Дунин пишет, что польская песнь-новина была подобна немецкой песни «Bankelsang». См.: Dunin J Papierowy bandyta. Ksi^zka kramarska i brukowa w Polsce. Lodz, 1974. S. 42.
24	Bystron J.St. Dzieje obyczajow w dawnej Polsce wiek XVI—XVIII. T. 1. Warszawa, 1994. S. 271—272.
25	Kamawal dziadowski... S. 20.
26	Koziei E. Wspomnienia wydrownego kramarza. Przedmowy napisal A. Olche. Poznan, 1975. S. 198.
27	Kamawal dziadowski... S. 20.
28	Dunin J. Op. cit. S. 26.
29	Ibid. S. 265.
30	Ibid. S. 32—33.
31	Orsz H. Op. cit. S. 68.
32	Cm.: Piyknc historic о niezlomnym rycerzu Zygfiydzie, pannie mlodej Meluzynie, krolewnie Magielona i swiytej Genowefie rozne przygody, smutki i pociechy, nieszczyscia i szczyscia, przy odmianach omylnego swiata reprezentuj^ce. Opracowali J. Lugowska i T. Zabski. Wroclaw, 1992.
33	См. о стилистике популярной литературы см.: Martuszewska A. Niektore prob-lemy dynamiki rozwoju literatury populamej П Ruch Literacki. 1991. № 21—22. S. 52.
34	См., например: Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М , 1981. С 30
35	Muzeum. Т 1694. — Historia zajmuj^ca о Grzegorzu ktory przez 17 lat pokutowal przykuty do skaly. Piykne i bardzo pouczajqce opowiadanie dla iudu. Warszawa, 1912. S.38.
36	Cm.: Piykne historic...
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского	173
37	Hernas Cz. Potrzeby i metody badan... S. 44.
38	Dunin J. Op. cit. S. 289.
39	Ibid.
40	Kolbuszewski J Od Pigalle po Kresy. Krajobrazy literatury populamej. Wroclaw, 1994. S. 12. К тому же выводу приходит и Джефри Брукс. См.: Brooks J. Op. cit. Р. XVI.
41	Golec Н. Powiesc polska od poczqtku stulecia // Ksi^zka. 1903. № 13. S. 524. О подобном отношении российской интеллигенции к популярной литературе см.: Brooks J Op. cit. Р. 296.
42	Przedplatnik, soitys ze wsi Jeziorkow. Ze wsi Jeziorkow w parafii baglowskiej, powiecie augustowskim. gubernii suwalskiej H Gazeta Swi^teczna. 1887. № 350. S. 6.
Krzyzanow ski J. Henryk Sienkiewicz, kalendarz zycia i tworczosci. Warszawa 1956. S. 265. Цит. no: Zakrzewski B. Sienkiewicz dla maluczkich // Pamiytnik Literacki. 1966. № 2/3. S. 161.
^Zeromski S. Dzienniki. T. III. Warszawa, 1956. S. 195.
45	Ibid. S. 163.
46	Wloscianin wsi Razny Jan Puscion. Wies Razny gminy Sqdowne w powiecie wyg-rowskim gubernii siedleckiej. 19.03.1900. List № 13 // Francelle-Gervais C. Op. cit. S. 91.
47	Baranowski B. Kultura ludowa XVII i XVIII w. na ziemiach Polski Srodkowej. Lodz, 1971. S. 409.
48	Koziel E. Op. cit. S. 203.
49	Ciekot Sz. Wspomnienia 1885—1964. Warszawa, 1969. S. 46.
s0	Kolberg O. Dziela wszystkie. T. IV. Mazowsze. Cz^sc VII. Wroclaw; Krakow, 1964. S. 100.
51	Thomas W. L, Znaniecki F. Op. cit. T. I. S 233.
52	Brooks J. Op. cit. P. 32.
53	Гуревич А. Я. Указ. соч. С. 29.
54	Dunin J. Op. cit. S. 257.
55	Slomka J. Pamiytniki wloscianina od panszczyzny do dni dzisiejszych. Tamobrzeg, 1994. S. 59.
s6	Adam Szczygielski. Opisanie ubieglego zycia od 9go do 62go roku. 17.03.1900. List №11 // Francelle-Gervais C. Op. cit. S. 87. Адам Щигельский (1838 г. p.) крестьянин дер. Новы Хрусты Петроковской губернии, в 1859—1896 гг. работал на Варшав ско-Венской железной дороге, во время написания письма был на пенсии и обрабатывал 5 моргов земли. С 1883 г. подписчик «Газеты сьвёнтечной».
57	Gloger Z. Zagadki ludowe z nad Narwi i Buga na pograniczu Mazowsza z Podlasiem w latach 1865—1880 // Zbior wiadomosci do antropologii krajowej. 1882. T. VII. S. 147; Siarkowski Wl. Zagadki ludowe z roznych miejscowos'ci gubemii kieleckiej // Ibid. 1882 T. IV. S. 12—13, 26.
^Nikodem IP Z Wiskitek w powiecie bionskim, gubemii warszawskiej // Gazeta Swiq-teczna. 1896. № 791 S. 6.
174
М. А. Крисань
59	Michal Mosiolek. Z parafii Wysokiej pod Szydlowcem w powiecie koneckim, guber-nii radomskiej /7 Ibid. 1885. № 257. S. 6. Он писал также под псевдонимом Михал Радомчик. См.: Michal Radomczyk. Ze stron Radomskich // Ibid. 1892. № 591—592. Кроме того, он был корреспондентом «Зожи»; «Газеты радомской» и «Слова». См.: Groniowski К. Uwlaszczenie chlopow w Polsce: geneza — realizacja — skutki. Warszawa, 1976. S. 260.
“Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 1167. On. 1. Д. 1771. Л. 1. Письмо Ю. Петроня в редакцию с выражением благодарности за проведение редакцией культурно-просветительной работы.
6l	Biblioteka Narodowa (далее — BN). Rkps II. 5978. K.2. Listy do Gazety Swi^tecz-nej. List № 32. 08.03.1900. Sergiusz Kroczewski ze wsi Baradyz.
62	Archiwum Zakladu Historii Ruchu Ludowego (далее — AZHRL). 0-70. 1961. K. 38. Bogustawski A. Czytelnicy «Gazety Swi^tccznej» i «Zorzy» oraz innych czasopism w gmi-nie Wozniki powiatu piotrkowskiego w okresie 1900-1907 r. Na tie stosunkow spoleczno-gospodarczych i kulturowych okrygii.
63	BN. Rkps II. 5978. List № 16. 5.02.1902. K.3. Ignacy Kobus. Ze wsi Kociolki w powiecie kozienickim, gubcmii radomskiej. Письма с его подписью были опубликованы в «Газете сьвёнтечной»: 1890. № 483; 1898. Ns 900.
64	Czytelnik Antoni Hukaluk... S. 98.
65	Antoni Majewski ze wsi Pyzdy w gubemii kieleckiej. 8.03.1900 // BN. Rkps II. 5978. K. 2. R. Маевский выписывал «Газету сьвёнтечную» с 1886 г.
66	Dunin J. Zdobnictwo tandetnych wydawnictw populamych /7 Polska sztuka ludowa. 1966. № 3/4. S. 195.
67	Czytelnik Antoni Hukaluk... S. 99.
“Jan Kowalski. Petersburg, 30.03.1900. List № 20 // Francelle-Gervais C. Op. cit. S. 100.
69	Kmiecik Z. Op. cit. S. 72.
70	Staly przedplatnik Gazety Swiqtecznej Jozef Pawlowski. Ze wsi Olszowka gminy Dylewo w powiecie ostrol?ckim gubemi lomzynskiej. 20.03.1900. List №15 // Francelle-Gervais C. Op. cit. S. 93.
71	Matylda Strychalska. Ze wsi Kr^towa w powiecie radomskim, gubemii piotrkowskiej // Gazeta Swiqteczna. 1889. № 429. S. 6.
72	Thomas W, Znaniecki F. Op.cit. T. I. S. 238.
73	Ignacy Wolahski z Jersey City, N. J. do Jozefa Wolanskiego, Szafamia, powiat Golub-Dobrzyh. 06.12.1890. List д235. // Listy emigrantow z Brazylii i Stanow Zjednoczonych 1890 -1891. Do druku podali, wstypern opatrzyli W. Kula, N. Assordobraj-Kula, M. Kula. Warszawa, 1973. S. 408.
74	Thomas W, Znaniecki F. Op. cit. T. I. S. 315.
75	Antoni Kotliniak. Z parafii Kurowskiej, gminy Czamocina, powiatu todzkiego, gubemii piotrkowskiej // Gazeta Swi^teczna. 1886. № 282. S. 6.
76	J Malkiewicz. Z parafii Glinoieckiej, powiatu ciechanowskiego, gubemii plockiei // Ibid. 1885. № 242. S. 5.
Восприятие прессы крестьянами Царства Польского
175
77	ГАРФ. Ф. 1167. On. 1. Д. 1516. Л. 1. Корреспонденция Юзефа Теодорчи-ка в редакцию газеты «Заране» о плохом состоянии учебного дела в с. Окалесь Калишской губернии, о необходимости организации там начальной школы.
78	Slomka J. Op. cit. S. 5.
79	ГАРФ. Ф 1167. On. 1. Д.1848. Л.1. Письмо Янковского в редакцию газеты «Заране» о жизни польских эмигрантов в Бразилии.
80	Там же. Д. 1530. Л. 1. Письмо с подписью «В. В.» в редакцию газеты «Заране».
81	Там же. Д.1488. Л.1. Статья Борковского «Обозрение наших деревень» в редакцию газеты «Заране».
82	Kajetan Nowak z Rio Carolina, Santa Catarina do rodziny (adres nieznany). 25.01.1891. List№ 56 //Listy emigrantow... S.198.
83ГАРФ. Ф.1167. On. 1. Д. 1491. Л. 1. Статья Юзефа Зтальницкого «Голос крестьянина из Ломжи» в редакцию газеты «Заране»
ыНегпа$ Cz. Listy milosne z Laki // Literature Ludowa. 1972. № 1. S. 49—57
aSuhma R. Dokument i literature. Warszawa, 1980. S. 80.
86 Listy emigrantow.. S. 38.
87M.K. Z D^browki w powiecie lodzkim, gubemii piotrkowskiei // Gazeta Swi^teczna. 1906. № 1309. S. 6.
88Sulima R Dokument... S. 57.
89	Kazimierz Laskowski z Cleveland, Ohio do zony lozefy, Pachtamia, powiat Sierpc. 25.01.1891. List № 157 // Listy emigrantow... S. 325.
90	M. K. Jeden z gminiakow. Zpod Koszyc w gubemii kieleckiej /7 Gazeta ^wiqteczna. 1888. №411. S. 6.
91	Nikodem W. Op. cit. S. 6.
nSkwarczynska St. Teoria listu // Archiwum Towarzystwa Naukowego we Lwowie. Wydzial I. Filozofia. T. IX. Z. 1. 1937. S. 230.
93	Thomas W., Znaniecki E Op. cit. T. I. S. 238.
94	Bereza H. Odzyskane zrodla // Regiony. 1975. № 1. S. 23—24.
95	Engelking A. Kl^twa. Rzecz о ludowej magii slowa. Wroclaw, 2000. S. 69.
96	Ibid. S. 68.
97	Hernas Cz. Listy milosne... S. 51.
98	Ibid. S. 49.
99	Wawrzyniec Bluszcz z zonq w drodze do Brazylii piszfj z Bremy do rodzicow i brata (adres nieznany). 17.03.1891. List № 1 // Listy emigrantow... S. 119.
JOOLudwik Gmuchowski z Sao Mathens, Parana do Marianny Zohowskiej (adres nieustalony; gubernia lomzynska). Pisane pod adresem ksifdza w Bremie. 01.01.1891. List № 38//Ibid. S. 171.
101	Franciszek Chine z Filadelfii, Pa. do rodziny (adres nieznany). 23.02.1891. List № 99 // Ibid. S 253.
176
ЛИ. А Крисань
102	Czytelnik. Ze wsi Paichatki na powislu lubelskim П Gazeta SwiQteczna. 1901. № 1048. S. 6.
103	Andrzej S. Z parafii Wroblewa w powiecie sieradzkim, gubemii kaliskiej // Ibid. 1902. № 1108. S. 6. Письма Анджея Щ. (А.Щ.) отличались большим объемом, так что редакция «Газеты сьвёнтечной» помещала их в нескольких номерах: Ibid. 1902 № 1108 1112; Ibid.1905. № 1284-1285).
104	Przczelarz W. Z Osiaka Wielkiego pod miastem Kolem w gubemii kaliskiej // Ibid. 1887. № 357. S. 6.
105	ГАРФ. Ф.1167. Д. 1488. Л.1.
KiK	orulska E. О chlopie — bez tytulu // Polska Sztuka Ludowa. 1994. № 3—4. S. 127—128.
107	Hernas Cz. Listy milosne... S. 49.
108	Franciszek Skurczynski z Rio Negro, Parana do brata (adres nieznany). 31.03.1891. Oryginal nie istnieje. Przedruk z odpisu wykonanego w czasie okupacji przez stuchaczy taj-nej Wolnej Wszechnicy Polskiej w Warszawie. List № 64 // Listy emigrantow... S. 209.
109	Gospodarza z P^gowa. Ze wsi P^gowa w powiecie rawskim, gubemii piotrkowskiej // Gazeta Swiqteczna. 1901. № 1068. S. 6.
110	Fr. Lyczba. Ze wsi Grodziska w powiecie radomskim, gubemii piotrkowskiej // Ibid. 1900. № 1029. S. 6.
111	Bereza H. Op. cit. S. 23.
112	ГАРФ. Ф. 1167. On. 1. Д. 1494. Л.1. Статья Ноги «Пусть сами скажут, что они делают, что у них болит», присланная в редакцию газеты «Заране».
113	Marianna i Antoni Betlijowscy z Jersey City, N. J. do Jozefa Pipki, Lapinoz, powiat Rypin. 09.02.1881. List № 84 // Listy emigrantow . S. 236.
114	Jak ubogi ojciec dziect wyposazyl (Leonard Zaleski ze wsi Malomierzyce w parafii Ilskiej) // Gazeta Swiqteczna. 1898. № 936. S. 2.
115	Толстая С. Устный текст в языке и культуре // Tekst ustny: struktura i pragma-tyka — problemy systematyki — ustnosc w literaturze. Red. M. Abramowicza i J. Bartmin-skiego. Wroclaw, 1989. S. 11.
116	Ibid. S. 14.
III. Октябрьская революция и Гражданская война в России
Е. Ю. Борисенок
Влияние польского фактора на политику большевиков по национальному вопросу (Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах)
Как известно, еще на II съезде РСДРП в 1903 г. было сформулировано требование «права на самоопределение за всеми нациями, входящими в состав государства». После прихода к власти большевиков, в «Декларации прав народов России» были зафиксированы принципы свободного развития и равноправия народов: равенство и суверенность народов России, право народов на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства, отмена национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений. Однако право наций на самоопределение рассматривалось большевиками как вынужденная мера и предпосылка для последующего перехода к централизованному унитарному демократическому государству социалистического типа. Как писал В. И. Ленин в письме к С. Г. Шаумяну в декабре 1913 г., «мы стоим за право на отделение ввиду черносотенного великорусского национализма, который так испоганил дело национального сожительства, что иногда больше связи получается после отделения!! Право на самоопределение есть исключение из нашей общей посылки централизма...»1.
Политика большевиков в отношении Украины вполне соответствовала этому высказыванию. Поскольку 7(20) ноября 1917 г. Центральная рада провозгласила образование Украинской Народной Республики без отделения от России, большевики сделали ставку на переход власти на Украине в руки советов. 22 ноября (5 декабря) 1917 г. на первом всероссийском съезде военного флота В. И. Ленин, оценивая происходившие в стране события, подчеркнул приоритет классового принципа в построении российско-украинских отношений. Он заявил, что большевикам «нечего бояться» распада России на отдельные республики: «Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций. ...Мы скажем украинцам: как украинцы, вы можете устраивать у себя жизнь, как вы хотите. Но мы протянем братскую
180
Е. Ю. Борисёнок
руку украинским рабочим и скажем им: вместе с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии»2. На Всеукраинском съезде советов 11 (24) декабря 1917 г. в Харькове украинские большевики объявили о переходе власти в их руки. Поскольку Центральная рада не была согласна с таким решением, противостояние вскоре приняло вооруженные формы. «Мы обвиняем Раду в том, — писал Ленин, — что, прикрываясь национальными фразами, она ведет двусмысленную буржуазную политику, которая давно уже выражается в непризнании Радой Советов и Советской власти на Украине...»3. Большевистские войска начали наступление и к середине января (по ст. ст.) 1918 г. захватили власть почти на всей Правобережной Украине. В свою очередь Центральная рада провозгласила 11 (24) января 1918 г. независимость УНР. Переговоры о мире со странами Четверного союза, начавшиеся в декабре 1917 г., придавали борьбе за власть на Украине особую остроту: большевики, стремясь не допустить подписание договора с правительством УНР, пытались овладеть Киевом. Советские войска под командованием М. А. Муравьева 26 января (8 февраля) 1918 г. вступили в Киев, официально сообщив о ликвидации последних очагов сопротивления и овладении всеми правительственными зданиями в 10 часов вечера. Большевики рассчитывали: если немцы и заключат «фиктивный договор с мертвецами», то «шила в мешке не утаишь». Однако договор Четверного союза с Украинской Народной Республикой все же был заключен буквально в ночь на 27 января (9 февраля)4. Германские войска восстановили власть Центральной рады на Украине.
В соответствии с условиями Брестского мира большевики признали независимость УНР, хотя и считали это мерой вынужденной, а существование независимой Украины — лишь результатом внешнеполитических обстоятельств, лишенным каких-либо внутренних обоснований. Тем не менее изменившаяся обстановка обусловила необходимость создания действенного большевистского центра на Украине, и в июле 1918 г. была создана Коммунистическая партия (большевиков) Украины. Выступая с докладами на I съезде КП(б)У, делегаты выразили свое отношение к независимой Украине. «Самостоятельность Украины, добытая не силой национального движения масс украинского народа, а силой немецких штыков, не имеет никаких серьезных корней, — говорил один из инициаторов создания КП(б)У Э. И. Квиринг. — Украина связана с Россией теснейшими экономическими узами двустороннего характера. ...«Самостоятельность» Украины не имеет никаких экономических оснований и для продолжения самостийнической политики, для длительного разде
Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах
181
ления этих двух частей ранее единой России, необходима посторонняя помощь...»5. «Самостийность — ширма для контрреволюционной борьбы против Советской власти»6, — горячился активный участник установления советской власти на Украине Н. А. Скрыпник.
В ноябре 1918 г. ситуация в «украинском вопросе» вновь изменилась, и после поражения Германии и начала в ней революции большевики предприняли попытку восстановить на Украине советскую власть. Хотя украинские большевики и отказывали «национальному движению масс» в реальном влиянии среди украинского населения, продвижение Красной армии было обставлено всеми необходимыми атрибутами в виде создания временных советских правительств. 29 ноября 1918 г. В. И. Ленин отправил главкому И. И. Вацетису телеграмму следующего содержания: «С продвижением наших войск на запад и на Украину создаются областные временные Советские правительства, призванные укрепить Советы на местах. Это обстоятельство имеет ту хорошую сторону, что отнимает возможность у шовинистов Украины, Литвы, Латвии, Эстляндии рассматривать движение наших частей, как оккупацию, и создает благоприятную атмосферу для дальнейшего продвижения наших войск. Без этого обстоятельства наши войска были бы поставлены в оккупированных областях в невозможное положение, и население не встречало бы их, как освободителей»7.
6 января 1919 г. Временное рабоче-крестьянское правительство провозгласило образование Украинской Социалистической Советской Республики. Первоначально, весной — осенью 1919 г., большевики рассчитывали добиться слияния этих двух республик. 23 апреля 1919 г. Политбюро ЦК РКП(б) предложило ЦК КП(б)У обсудить вопрос, при каких условиях и в какой форме такое слияние будет проведено8. В проекте тезисов о политике на Украине, подготовленном к заседанию Политбюро ЦК РКП(б) 21 ноября 1919 г., В. И. Ленин отмечал: «Пока — самостоятельная] Украинская] Социалистическая] Республика], в тесной федерации с РСФСР... п. 2 на Политбюро ЦК РКП(б) 21.XI. 19 “принятье указанием, что до созыва украинского съезда Советов Украина и Россия федерируются на основе резолюции ВЦИК и постановления Политбюро от 1.VI—19 г. и что в то же время партийным путем ведется осторожная подготовка планов слияния Украины и России”»9.
Желание большевиков добиться «полного слияния» Украины с Россией было крайне велико. Между тем они вынуждены были скорректировать свои планы, и единое государство было образовано не путем слияния, а путем объединения внешне независимых национальных рес
182
Е. Ю. Борисёнок
публик. Причиной такого изменения курса большевистского руководства обычно называют сложную ситуацию в национальных республиках. Действительно, к лету 1919 г. стало очевидным недовольство украинского крестьянства (равно как и в России) большевистской аграрной политикой — экспедициями продотрядов за хлебом; «дикими» реквизициями, проводимыми Красной армией в условиях отсутствия снабжения из центра; введенной 12 апреля продразверсткой на урожай предыдущих лет.
Однако следует учитывать еще один немаловажный фактор, повлиявший на эволюцию политики большевиков по национальному вопросу: сложную внешнеполитическую ситуацию. На изменение позиции большевиков в отношении Украины оказала очевидное влияние позиция Польши. Как известно, в начале XX в. в польских политических кругах активно обсуждался вопрос о путях достижения независимости. Одни главную опасность в деле возрождения Польши видели в Германии, другие — в России. Последние обращали внимание на то, что Россия владеет большей частью земель Польши и бывшей Речи Посполитой. Они были убеждены, что Российскую империю ожидает распад, и произойдет он по национальному признаку. Подобные взгляды разделял и «начальник государства» Ю. Пилсудский. Именно с именем Пилсудского и его соратников связано такое специфическое направление восточной политики польского государства межвоенного периода, как «прометеизм», трансформировавшийся из довоенной концепции «федерализма». Напомним, что целью «потомков Прометея» было разделение Советской России в ближайшей перспективе по национальным швам, ограничение ее границами XVI в., а также расширение сферы политического и экономического влияния Польши на востоке путем создания федерации в составе Финляндии, балтийских государств, Белоруссии, Украины, крымского и казаческого государств, союза государств Кавказа10.
Польша рассчитывала создать барьер между собою и Россией из независимой Украины, надеясь на переход украинского государства под польское влияние. Как подчеркивает И. В. Михутина, об этом ясно говорилось в одном из секретных информационно-политических документов, подготовленном в марте 1920 г. по указанию Пилсудского для командного состава Волынского фронта. Там, в частности, указывалось: «В настоящее время польское правительство намерено поддержать национальное украинское движение, чтобы создать самостоятельное украинское государство и таким путем значительно ослабить Россию, оторвав от нее самую богатую зерном и природными ископаемыми окраину'»11.
Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах
183
Свои территориальные претензии Польша стремилась закрепить официально, используя антибольшевистские настроения стран Антанты и поддержку Франции. Последняя, рассматривая независимое польское государство в качестве щита между русским большевизмом и германской революцией, оказывала активную помощь полякам путем поставок военного снаряжения и военных инструкторов. В декабре 1918 г. на переговорах с представителем парижского Польского национального комитета С. Грабским Пилсудский заметил, что восточная граница Польши должна пройти по линии небольших украинских и белорусских рек Улла— Березина—Случь—Горынь—Ушица. Участника Парижской мирной конференции Л. Василевского «начальник государства» инструктировал таким же образом: восточная граница должна обеспечить вхождение в Польшу железной дороги Драгобыч—Львов-Ковель—Пинск—Луни -нец—Барановичи—Вильно и ее «прикрытие» в виде пояса болот и лесов Припяти12.
Кроме того, пользуясь благоприятными условиями, польское руководство пошло на переговоры с украинцами, рассчитывая на создание польско-украинского союза на антибольшевистской основе. Первые контакты правительства Украинской Народной Республики с Польшей приходятся уже на конец 1918 — начало 1919 гг. 31 декабря в Варшаву была направлена украинская миссия во главе с проф. В. Прокоповичем, целью которой было добиться помощи Польши в борьбе с большевиками. В свою очередь, поляки также стремились наладить дипломатические контакты с УНР и отправили в январе 1919 г. на Украину специального представителя для проведения консультаций с украинскими политическими кругами13.
Однако достичь соглашения было не просто из-за территориальных противоречий между Польшей и УНР: и те, и другие претендовали на Восточную Галицию. Парижская мирная конференция пыталась урегулировать этот вопрос. В конце концов, в феврале 1919 г. Совет десяти Парижской конференции согласился с территориальными претензиями Польши в Восточной Галиции и разрешил ввести туда польские войска для «охраны от большевистских банд». Правящие круги УНР вынуждены были учесть данное обстоятельство. В мае 1919 г. Директория одобрила решение о начале мирных переговоров с Польшей. В этом же месяце к Петлюре прибыл особый представитель Ю. Пилсудского подполковник Я. Заглоба-Мазуркевичм.
1 сентября 1919 г. было заключено прелиминарное соглашение между УНР и Польшей. Положение армии УНР было крайне тяжелым, и Пет
184
Е. Ю. Борисёнок
люра решил отказаться от западноукраинских земель в обмен на военную помошь. В октябре 1919 г. в Варшаву прибыла делегация во главе с министром иностранных дел УНР А. Левицким. При украинской делегации действовала военно-дипломатическая миссия, приложившая большие усилия для налаживания военного сотрудничества между УНР и Польшей. В начале 1920 г. на территории Польши началось формирование украинских военных частей.
Отношения же между Польшей и РСФСР складывались крайне сложно. Польское руководство не без оснований подозревало советское руководство в попытках вызвать революцию в Польше, но, с другой стороны, относилось к В. И. Ленину и Л. Д. Троцкому как к меньшему злу по сравнению с белым движением и его лозунгом «Единой и неделимой России».
Столкновения между польскими и советскими войсками, начавшиеся еще в ноябре 1918 г., вспыхивали на протяжении всего следующего года. Между тем переговоры Польши и УНР осенью—зимой 1919 г. стали приносить плоды. Однако польская военная помощь Петлюре была оказана только в следующем году. Осторожная позиция Ю. Пилсудского объяснялась наступлением на Москву А. И. Деникина. В этой ситуации вмешательство Польши могло сыграть последнему на руку, что было крайне невыгодно полякам: Деникин не желал признавать независимость Польши и представлял еще большую опасность, чем большевики. В то же время Польша не ответила и на предложение Совнаркома РСФСР 22 декабря 1919 г. начать мирные переговоры.
В условиях недовольства крестьянства и устремлений украинских политиков вкупе с внешнеполитическими расчетами Польши, ситуация для большевиков обострилась до крайности. Соединение этих нескольких факторов воедино было бы крайне опасным. Потерпев неудачу в переговорах с поляками, которые не пошли на заключение мира с РСФСР, видя крайнюю заинтересованность Польши судьбой западных окраин бывшей Российской империи, большевистское руководство в Москве решило дополнительно обезопасить себя, прекратив попытки развернуть пропаганду слияния двух советских республик и тщательно отслеживая внешнеполитические шаги Польши. Так, в начале февраля 1920 г. комиссар иностранных дел Г. В. Чичерин уведомлял ЦК РКП(б), что, по сообщению французского радио в Варшаве, Польша собралась потребовать независимости Украины’5.
Пользуясь тем, что А. И. Деникин не оставил на Украине о себе доброй памяти своей программой возрождения великой империи и реставрацией помещичьей власти, центральное большевистское руководство
Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах
185
в Москве призвало к особо внимательному отношению к национальным чувствам украинцев. 28 декабря 1919 г. В. И. Ленин написал «Письмо к рабочим и крестьянам Украины по поводу побед над Деникиным». Лидер большевиков провозгласил, что только украинские рабочие и крестьяне «на своем Всеукраинском съезде Советов» могут решить вопрос о судьбе Украины. Ленин объявил о готовности большевиков пойти на уступки в столь важном вопросе: «...Мы, великорусские коммунисты, должны быть уступчивы при разногласиях с украинскими коммунистами-большевиками и боротьбистами, если разногласия касаются государственной независимости Украины, форм ее союза с Россией, вообще национального вопроса»'6.
Насколько серьезно большевистский лидер относился к положению на Украине, свидетельствуют ленинские записки и телеграммы того времени. В декабре 1919 г. в записке в Политбюро ЦК РКП(б) В. И. Ленин призывал установить самый жесткий контроль над ситуацией: «За непри-сылку отчетов арестовывать. Иначе прозеваем Украину»17. В телеграмме Сталину от 22 февраля 1920 г. Ленин настаивал на необходимости «немедленно завести переводчиков во всех штабах и военных учреждениях, обязав безусловно всех принимать заявления и бумаги на украинском языке». Ленин подчеркивал, что это «безусловно необходимо» — «насчет языка все уступки и максимум равноправия»18.
После же поражения А. И. Деникина Варшава начала готовиться к решительной схватке. 21 апреля 1920 г. переговорный процесс между УНР и польским правительством завершился заключением Варшавского договора. Был подписан секретный протокол о разделе Украины: Польша признавала Петлюру главой независимой Украины в обмен на Галицию. На советско-польском фронте польские войска перешли в наступление и в мае захватили Клев, пройдя парадом по Крещатику. Однако захват Киева вызвал небывалый патриотический подъем в Советской России. Красная армия в июле 1920 г. разгромила польскую группировку на Украине и в Белоруссии. Большевики продолжили наступление, желая превратить войну оборонительную в наступательную революционную.
Началось наступление на Варшаву, конечной целью был Берлин. Как вспоминал В. М. Молотов, «Ленин поставил целью использовать навязанную Пилсудским войну с Польшей, чтобы пройти войсками и «прощупать штыком», не готова ли Германия к началу пролетарской революции»1’. В связи с наступлением Красной армии в Польше руководство РКП(б) считало возможными крупные классовые выступления рабочих, как в Польше, так и в Венгрии, Чехословакии, Румынии, Италии20. Рассчи
186
Е. Ю. Борисёнок
тывая на «советизацию» Польши, В. И. Ленин готов был пойти и на территориальные уступки. 11 июля 1920 г. министр иностранных дел Великобритании Д. Керзон потребовал от советского правительства остановить наступление Красной армии на линии, определенной Верховным советом Антанты в декабре 1919 г. в качестве восточной границы Польши (Гродно—Яловка—Немиров—Брест—Литовск—Дорогобуж—У стилуг — восточнее Грубешова, через Крылов — западнее Равы-Русской, восточнее Перемышля — до Карпат). Пытаясь «помочь пролетариату и трудящимся массам Польши и Литвы освободиться от их буржуазии и помещиков»21, В. И. Ленин отправил 15 июля 1920 г. телеграмму И. С. Унш-лихту, в которой говорилось о готовности обеспечить «польским рабочим и крестьянам границу восточнее той, которую дает Керзон и Антанта»22. Но расчеты большевиков не оправдались: в докладе на IX конференции РКП(б) Ленин признал, что «прощупать готовность Польши к социалистической революции удалось чрезвычайно мало»23. Поляки в массе своей восприняли Красную армию не как освободительную и революционную, а как захватническую. Произошло известное «чудо на Висле», Красная армия была отброшена от Варшавы, тысячи красноармейцев взяты в плен. Советско-польскую войну завершил мир, подписанный в Риге в марте 1921 г., по которому Польша получила земли Западной Украины и Западной Белоруссии.
Однако утративший формально силу польско-украинский военно-политический союз продолжался еще не менее года. После подписания Рижского мирного договора из интернированных украинцев при содействии польских спецслужб были созданы отряды. Целью их было вторжение в Украину, чтобы поднять там восстание. Это и произошло в октябре-ноябре 1921 г. Хотя первоначальные планы польских спецслужб потерпели неудачу, лагеря для интернированных военнослужащих УНР просуществовали в Польше до 1924 г.24 По данным польских государственных регистрационных органов, общая численность украинской эмиграции в конце 1920 г. составляла 43 тыс. человек25. При этом в Польше нашли пристанище и многие украинские политики, что вызывало серьезную озабоченность ВЧК. В своем письме в украинскую ВЧК 11 ноября 1921 г. Ф. Э. Дзержинский указывал: «Петлюровская же авантюра, к сожалению, на Украине недооценивается. По всем данным, это предвестник планов Польши дезорганизовать нас к моменту ее нападения на нас. Я прошу Вас, не поддавайтесь и Вы оптимизму и направьте все силы, чтобы с корнем быстро уничтожить силы Петлюры»26.
Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах
187
На протяжении всех 1920-х гг. советское руководство уделяло большое внимание Польше. Это объяснялось тем, что, еще начиная с 1919 г., западные соседи предпринимали попытки координации своей политики в отношении Москвы. Так, в 1919—1926 гг. состоялось около 60 различных «балтийских конференций» с участием Литвы, Латвии, Эстонии, Финляндии и Польши. Правда, Большой балтийский блок создать не удалось (в значительной степени из-за захвата поляками в октябре 1920 г. Вильно, переданного ранее большевиками Литве), однако эта идея постоянно беспокоила советских руководителей27. К тому же еще в январе 1921 г. Польша заключила договор с Румынией о взаимных гарантиях на случай советской агрессии, а в апреле и июне 1921 г. были заключены пакты Румынии с Чехословакией и Югославией, что привело к окончательному оформлению Малой Антанты. К тому же в феврале 1921 г. был заключен франко-польский, а в январе 1924 г. — франко-чехословацкий союзы, в результате чего эта сеть соглашений на рубежах СССР была укреплена поддержкой сильной военной европейской державы28.
В сложившихся условиях большевики вынуждены были продолжать демонстрировать образцовое решение национального вопроса в УССР, т. е. линию, намеченную в декабре 1919 г. В УССР было издано множество постановлений и декретов о равноправии украинского и русского языков. 21 февраля 1920 г. Всеукраинский ЦИК постановил: «На всей территории Украинской ССР, во всех гражданских и военных учреждениях должен применяться украинский язык наравне с великорусским. Никакое преимущество великорусскому языку недопустимо. Все учреждения, как гражданские, так и военные, обязаны принимать заявления и другие дела как на великорусском, так и на украинском языках и за отказ или уклонение в приеме виновные будут привлекаться по всей строгости военно-революционных законов»29.
21 сентября 1920 г. Совет народных комиссаров УССР принял постановление о введении украинского языка в школах и советских учреждениях. Государственному издательству вменялось в обязанность «озаботиться изданием... достаточного количества учебных пособий на украинском языке, равно как художественной литературы и всех прочих изданий», популярной и пропагандистской литературы. Исполкомы в обязательном порядке должны были издавать в каждом губернском городе «не менее одной украинской газеты». Во всех губернских и уездных городах должны были создаваться вечерние школы для обучения украинскому языку советских служащих30.
188
Е. Ю. Борисёнок
На X съезде РКП(б) в марте 1921 г. большевики, продолжая начатый курс, признали необходимость: «а) развить и укрепить у себя советскую государственность в формах, соответствующих национальному облику этих народов; б) поставить у себя действующие на родном языке суд, администрацию, органы хозяйства, органы власти, составленные из людей местных, знающих быт и психологию местного населения; в) развить у себя прессу, школу, театр, клубное дело и вообще культурно-просветительные учреждения на родном языке»31. Данное положение составляло один из главных принципов курса РКП(б) в национальном вопросе, поскольку «национальный облик» советской власти на советской Украине мог стать мощным пропагандистским оружием в условиях «разделенной» украинской нации.
Это хорошо понимали не только в Москве, но и в Харькове, о чем свидетельствуют письма украинских руководителей И. В. Сталину в сентябре 1922 г. (т. е. в период активного обсуждения проекта объединения советских республик и подготовки к созданию единого государства). Даже такой открытый конфедералист, как X. Г. Раковский, отстаивая свои принципы построения союза, указывал на необходимость учета внешнеполитического дискурса при разработке большевистской национальной стратегии. В своем письме Сталину 28 сентября 1922 г. он писал: «Форма независимых республик давала нам возможность производить максимум революционного эффекта на всех окраинах, а также за границей. ...Посредством независимости Советской Украины — Советская Федерация имела возможность совершать революционное проникновение в Галицию, Буковину, Бессарабию. Без всякой серьезной надобности мы сами себя лишаем этого оружия и, наоборот, даем польской и румынской буржуазии новое оружие для борьбы с нами и усиления своей национальной политики. По отношению к Украине Польша выступит в роли защитницы ее независимости, признанной Рижским миром»32.
«Польское влияние» на судьбу Украины как независимой республики (в составе СССР) обуславливалось также и внешнеполитическими расчетами большевистского руководства в связи с грядущей, по их мнению, мировой революции. В первые годы после завоевания власти большевики много говорили о «прямом штурме» бастионов капитализма. Если верить воспоминаниям А. А. Андреева, тогда секретаря ВЦСПС, «Владимир Ильич любил иногда до начала заседания Центрального комитета в кругу собравшихся членов ЦК вслух помечтать с большой уверенностью и надеждой о направлении исторического развития и конечной победе социалистической революции». Ленин подходил с карандашом
Большевики и украинский вопрос в 1 917— 1 923 годах
189
в руке к карте мира и, указывая на колониальные страны, говорил: «Вот где заключена величайшая сила социализма — в его решающей борьбе с капитализмом; здесь будет нанесено еше одно смертельное поражение империализму»33.
В сталинском плане построения единого государства В. И. Ленин видел препятствие на пути объединения пролетариев всех стран в единую семью. Федеральное же устройство государства с наступлением мировой революции сделает возможным присоединение к этому союзу новых республик34. Действительно, революция в Германии в ноябре 1918 г., в Венгрии в марте 1919 г. давали на это, казалось бы, все основания. Правда, поведение польских рабочих и крестьян в 1920 г. не укладывалось в готовую схему, но в 1923 г интенсивно готовилась новая революция в Германии.
Большевистское руководство, хотя и рассчитывало на скорую мировую революцию, однако в то же время прилагало немалые усилия к сплочению недавно созданного Союза ССР — первого в мире пролетарского государства — и всячески противодействовало любым тенденциям, могущим привести к дезинтеграции нового государственного образования. А таким дезинтегрирующим фактором по отношении к Украинской ССР могли стать украинские земли, оказавшиеся в составе других государств — Польши, Чехословакии и Румынии. Польше в этой связи отводилось особое внимание, поскольку именно в ее составе оказался пресловутый «украинский Пьемонт» — Галиция, где украинское движение было значительно более развито, нежели в Буковине или Подкарпатской Руси.
Советское руководство опасалось возможных действий польских властей по «собиранию» украинских земель и стремилось взять инициативу в «украинском вопросе» в свои руки. Весьма показательна в данном плане оценка ситуации органами ВЧК — ОГПУ. 25 июня 1926 г. Ф. Э. Дзержинский писал в Секретно-оперативное управление Г. Г. Ягоде: «Переворот Пилсудского... является выражением националистических сил в Польше, направленных против «России», т. е. нас, целиком поддержанных Англией. Поэтому, безусловно, мы должны все свои силы направить на подготовку к обороне. Объектом захвата поляков будет Белоруссия и Украина — Минск и Киев, как столицы их». Дзержинский ставил перед ОГПУ такие задачи: «...Изучение и постоянное наблюдение за белорусскими и украинскими настроениями, партиями и лицам и и крестьянских масс, как враждебных нам, так и дружественных... Изыскивать меры для поднятия в Зап[адной] Белоруссии] и Зап|адной| Укр|аине] симпатий к нам... Изыскивать меры и постоянно наблюдать за их прове
190
Е. Ю. Борисёнок
дением по улучшению настроения и по отношению к нам (к СССР) населения Белоруссии и Правобережной Украины»35.
Между тем, внутриполитическая ситуация в стране Советов оставалась довольно сложной. По оценке ГПУ, на Украине был активен политический бандитизм. В обзоре политэкономического состояния СССР за апрель—май 1923 г. подчеркивалось, что переходящие на Украину и частью в Гомельскую и Брянскую губернии банды из Польши и Румынии терроризуют партработников и подготовляют восстание, предполагаемое на 1 июня или 10 июля, ко времени жатвы. «На состоявшемся в Тарлове съезде представителей всех банд присутствовали: Петлюра, Тютюник, генерал Янченко, англичане и французы, при чем последние обещают подвезти бандитам через Польшу 500000 комплектов обмундирования, а англичане — амуницию и боеприпасы», — указывалось в документе36. Особенно активно банды действовали в Волынской, Подольской, Киевской, Екатеринославской, Харьковской и Полтавской губерниях. Всего на Украине весной 1923 г., как говорилось в отчетах ГПУ, насчитывалось 57 банд37.
В этих условиях для большевиков особое значение приобретала проблема обеспечения обороноспособности страны, а положение Красной армии не могло не вызывать беспокойства. Чтобы сократить бремя крупных военных расходов, большевистское руководство пошло на сокращение численности армии. С 1921 по 1924 гг. Красная армия уменьшилась в девять раз, что не могло не сказаться на ее боеспособности38. При этом, как говорилось в докладе главнокомандующего всеми вооруженными силами С. С. Каменева и начальника штаба РККП П. П. Лебедева от 23 сентября 1921 г., «сокращение армии в связи с общим внутренним положением в Республике, не позволявшим обнажать от войск ни одного района, привело к тому, что пришлось уменьшить число войск на нашей Западной границе»39.
Обеспечение красноармейцев было явно недостаточным, и это касалось не только технического вооружения, но и бытовых условий. Казармы требовали ремонта, топлива часто не хватало даже для приготовления пищи и кипятка, не хватало обмундирования, постельных принадлежностей. Красноармейцы были физически истощены, отнюдь не редки были случаи самоубийства (в сохранившихся в архивах служебных записках говорилось даже об эпидемии самоубийств)46. «Все партийные и советские постановления о стопроцентном снабжении и армии остались только на бумаге, — указывалось в обращении военных делегатов XI съезда РКП(б) в ЦК РКП(б) (апрель 1922 г.), — на первое февраля
Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах
191
армия была обеспечена: шинелями на 59%, похлетрубахами — на 60%, похлетшароварами — 42%, кожобувью — 75%, натрубахами — 55%, ис-подбрюками — 53%»41. Не хватало продовольствия: продуктов, положенных по пайку, отпускалось в недостаточном количестве, и «армия, в особенности на окраинах, влачит полуголодное существование». Ситуация с фуражом была еще хуже: из 600000 лошадей, бывших в армии в конце 1920 г., в 1922 г. осталось 235000, большая часть лошадей пала42.
Военных делегатов партийного съезда беспокоило также отставание Красной армии от других стран в области техники. «В то время как у нас на 1000 штыков — 4 орудия, в Польше их приходится 12. У нас на 1000 штыков — 0,44 аэроплана, в Польше — 6,5. Сравнение с армиями более могущественных стран дает еще более невыгодную для нас картину», — говорилось в обращении43. Столь же печальная картина вырисовывалась и в докладе от 28 марта 1923 г. заместителя председателя РВМР Э. М. Склянского. Проанализировав состояние Красной армии, Склян-ский пришел к выводу, что «условия жизни Красной Армии хотя и улучшаются постепенно, но все еще остаются весьма тяжелыми, а мобилизационная готовность весьма низкой»44. Склянского беспокоило, что «во многих отношениях кадровая Красная Армия еще не доведена до удовлетворительного состояния. Между тем время не терпит, и при существующем темпе развития нашей армии мы явно отстаем от соседей и утрачиваем возможность влиять должным образом на ход политических событий»45.
Итогом сложной внешне- и внутриполитической ситуации в стране стало продолжение курса большевиков по созданию «национального облика» союзных республик. Свое логическое завершение данный курс получил на XII съезде РКП(б) в апреле 1923 г., когда была провозглашена политика коренизации партийного и советского аппарата в национальных республиках. Национальный облик советской власти в республиках был тем более важен, что незадолго до XII съезда, а именно 14 марта 1923 г., Совет Послов Антанты признал юридические права Польши на Восточную Галицию. В этих условиях для большевистского руководства важно было создать притягательный образ для западных украинцев, утративших надежды на создание в Восточной Галиции независимого государства. На XII съезде И. В. Сталин призвал «принять все меры к тому, чтобы советская власть в республиках стала понятной и родной.., чтобы не только школы, но и все учреждения, все органы как партийные, так и советские, шаг за шагом национализировались, чтобы они действовали на языке, понятном для масс»46. В соот ветствии с решениями съезда ЦК РКП (б)
192
Е. Ю. Борисёнок
разработал конкретные меры по реализации намеченной программы. В документе под названием «Меры по проведению в жизнь постановлений по национальному вопросу, принятых ХП съездом и национальным совещанием»47, речь идет об обязательном преподавании национальных языков как в республиканских совпартшколах, так и «во всех без исключения учебных заведениях национальных областей и республик», о предоставлении «достаточного количества мест» в рабфаках ВУЗов национальных республик и областей представителям «коренной национальности», о систематическом субсидировании национальных газет ввиду их «невозможности немедленного перехода на хозрасчет». Устанавливалось правило, согласно которому «в каждом основном отделе Обкома или национального] ЦК или заведующий] или его зам[еститель] должен быть работником местной национальности». Кроме того, под жесткий контроль подпадали как русские работники, «против которых возникли обвинения в русском шовинизме, колонизаторстве и непонимании задач партии в области национального вопроса», так и любые другие «отдельные работники», уклоняющиеся «в сторону местного шовинизма и национализма» и приверженные «к персональным группировкам и склокам»48.
Представляется очевидным, что внешний фактор оказывал весьма ощутимое влияние на формирование стратегической линии большевистского руководства в национальном вопросе. Весной — осенью 1919 г., покуда Парижская мирная конференция активно обсуждала проблемы восточных границ Польши и польско-украинский конфликт был далек от своего урегулирования, большевики ориентировались на временный характер созданной Украинской ССР и дальнейшее ее присоединение к РСФСР. Однако когда на рубеже 1919—1920 гг. Польша окончательно избрала активный вариант своей восточной политики, ситуация для большевиков в корне изменилась. «Польская угроза» для большевиков не была пустым звуком: они реально опасались утратить Украину в случае активных действий Польши и намеревались предотвратить такую угрозу умелой национальной политикой. Украина должна была стать образцовой советской республикой, привлекающей симпатии западноукраинского населения. Большевики вынуждены были поддержать лозунг независимого украинского государства, конечно, в единственно приемлемой для них советской форме. Дальнейшие их шаги вольно или невольно были направлены на придание этому государственному образованию, национальному по форме, соответствующего содержания. В конечном итоге рубеж 1919—1920-х годов стал особым периодом в украинской истории, во многом определившим ее дальнейшее развитие.
Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах
193
Примечания
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 48. С. 234—235.
2	Там же. Т. 35. С. 115—116.
•'Тамже. С. 144.
4	Михутина И. В. Украинский Брестский мир. Путь выхода России из Первой мировой войны и анатомия конфликта между Совнаркомом РСФСР и правительством украинской Центральной рады. М., 2007. С. 229—230.
5	Первый съезд партийных организаций коммунистов (большевиков) Украины. 5—12 июля 1918 г. Протоколы. Киев, 1988. С. 125—126.
6	Там же. С. 129.
''Ленин В. И, Поли. собр. соч. Т. 37. С. 234.
*Лозицъкий В. С. Полггбюро ЦК Компартй Украши: icTopia, особи, стосунки (1918-1991). Кшв, 2005. С. 20.
''Ленин В. И. Неизвестные документы. 1891—1922. М., 1999. С. 306.
ю Симонова Т. М. «Прометезим» в восточной политике лагеря Пилсудского в 1919—1926 годах // Иван Александрович Воронков — профессор-славист Московского университета. Материалы научных чтений, посвященных 80-летию со дня рождения И. А. Воронкова (1921—1983). М., 2001. С. 125.
11	Михутина И. В. Некоторые проблемы истории польско-советской войны 1919—1920 гг. // Версаль и новая Восточная Европа. М., 1996. С. 165.
аЦ	1хамфау А. В. Беларусь у астэме м!жнародных адносш перыяду паславаен-нага уладкавання Еуропы i польска-савецкай вайны (1918—1921 гг.). MiHcK, 2003. С. 22.
13	Срйняк I. Симон Петлюра на чол! держави та в!йска. До питания про поль-ско-укра!гсью взаемини 1919—1920 рр. // Симон Петлюра та украшська нащональна революция. Зб1рник праць другого конкурсу петлюрознавщв Украши. Ки!в, 1995. С. 142.
14	Там же. С. 143.
15	Симонова Т. М. Указ. Соч. С. 126.
16	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 42, 45—46.
17	Ленин В. И. Неизвестные документы... С. 314.
№	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 51. С. 141—142.
19 Никонов В. А. Молотов: Молодость. М., 2005. С. 492.
20Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) и Коминтерн. 1919—1943. Документы. М„ 2004. С. 54-55.
21	Там же. С. 53.
22	Там же.
23	Там же. 63.
24	Матвеев Г. Ф. Российско-украинский конфликт в планах польской дипло матии и военных крутов в межвоенный период // Россия — Украина: история
194
Е. Ю. Борисёнок
взаимоотношений. М., 1997. С. 240—241.
25	Трощинсъкий В. П. МЬквоенна украшська емпращя в Сврот як юторичне i сощально-полггичне явите. Ктв, 1994. С. 20.
26	Феликс Дзержинский. Дневники. Письма. М., 2007. С. 325.
27	Кен О. Н, Рупасов А. И. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами (конец 1920-х — 1930-х гг.). Проблемы. Документы. Опыт комментария. Ч. 1. Декабрь 1928 — июнь 1934 г. СПб., 2000. С. 80—81.
28	Там же.
29	До icTopii мгжнацюнальних процейв на Украпп // Украшський юторичний журнал. 1990, № 6. С. 110.
30	Там же. С. 112.
31	Сталин И. В. Об очередных задачах партии в национальном вопросе. Тезисы к X съезду партии // Сталин И. В. Марксизм и национально-колониальный вопрос. Сб. статей и речей. М., 1937. С. 70.
32	Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 212.
33	Никонов В. А. Указ. соч. С. 629.
34	Там же. С. 657.
35	Феликс Дзержинский... С. 427.
36	РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 87. Д. 177. Л. 195.
37	Там же. Л. 196.
38	Кудряшов С. «Серп все ржавеет, а молот блестит». О состоянии Красной армии и обороне страны в 1920-е годы // Родина. 2007, № 10. С. 76—77.
39	Вестник Архива Президента Российской Федерации. Красная Армия в 1920-е годы. М., 2007. С. 14.
40	Родина. 2007, № 10. С. 79-85.
41	Вестник... С. 19.
42	Там же.
43	Там же.
44	Там же. С. 36.
45	Там же.
46	ХП съезд РКП(б). Стенографический отчет. М., 1968. С. 489.
47	Четвертое совещание ЦК РКП (б) с ответственными работниками национальных республик и областей, 9—12 июня 1923 г.
48	РГАСПИ. Ф. 50. On. 1. Д. 1. Лл. 55-62.
м. Волос
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1918 годах
Февральская, а затем Октябрьская революции в 1917 г. в России дали надежду Юзефу Пилсудскому и связанным с ним людям на то, что возможности для их деятельности значительно расширятся. Имеются в виду прежде всего военные вопросы. В результате разложения российской армии, происходившего все быстрее после Февральской революции, начали формироваться польские армейские части. В их состав входили солдаты из царской армии и военнопленные, попавшие в русский плен. Эти процессы значительно ускорил приход к власти большевиков в конце 1917 г, а также начавшаяся в России гражданская война.
Еше до своего ареста в ночь с 21 на 22 июля 1917 г. Ю. Пилсудский вынашивал планы перенести центр акции поляков по завоеванию независимости своей страны в Россию и использовать солдат польской национальности в качестве широкой базы для своей дальнейшей активности1. Эти действия должны были быть направлены против государств Центральной Европы, то есть Германии и Австро-Венгрии. Арест коменданта Пилсудского, а затем заключение его в крепости Магдебурга не столько перечеркнули осуществление этих планов, сколько отодвинули их по времени. Следует добавить, что одной из причин ареста, официально объявленной германскими властями, было избрание Пилсудского почетным председателем Съезда поляков-военнослужащих в России, проходившего в Петрограде 7 июня 1917 г. Кандидатура Пилсудского была предложена Игнацием Матушевским, и таким образом, как пишет Анатолий Мюль-штейн, была «проявлением уважения к создателю первых польских вооруженных сил со стороны польских солдат по другую сторону фронта»2.
Польская Военная Организация (ПВО) была формированием подпольным, созданным осенью 1914 г. по инициативе Ю. Пилсудского3. После того, как немцы и австрийцы захватили земли Царства Польского в 1915 г, ПВО лишь частично в открытую заявила о себе перед оккупантами. Остальная ее часть оставалась в подполье4. На протяжении всего периода Первой мировой войны ПВО была инструментом в руках Пилсудского, который использовал ее для подпольной работы, направленной
196
A/t Волос
на то, чтобы добиться независимости Польши, постоянно развивал ее структуры на территориях, занятых немцами и австрийцами, а со временем также в Галиции и на землях, занятых Пруссией в ходе разделов Польши. Осенью 1917 г. ПВО возглавил полковник Эдвард Смиглы-Рыдз, который по званию был самым старшим офицером I Бригады Легионов, оставшимся на свободе. Он организовал Главное управление (Komenda Glowna), введя в его состав людей, не имевших опыта подпольной работы, но лояльных в отношении идей Пилсудского и происходящих почти исключительно из среды его ближайших сотрудников. Изменения были произведены также в структуре организации. Прежнее Главное управление в Варшаве получило номер 1 (ГУ 1) (Komenda Naczelna 1), а в Кракове было создано Главное управление № 2 (ГУ 2) (Komenda Naczelna 2). Политической базой ПВО был законспирированный Конвент Организации «А», располагавшийся в Кракове. Политическими вопросами в Конвенте занимался будущий премьер Енджей Морачевский, а военными — Смиглы-Рыдз. Заменяя отсутствовавшего Пилсудского, члены этой организации руководили деятельностью, целью которой было добиться независимости Польши. Это была нелегкая задача, ибо в последние годы они привыкли к тому, что думал за них Комендант, а теперь важные решения им надо было принимать самим. По многим вопросам директивами для дальнейшей деятельности служили распоряжения Пилсудского, выданные им еще до его ареста, которые по мере развития ситуации теряли свою актуальность. Именно члены Конвента Организации «А» в конце 1917 г. приняли решение о том, чтобы расширить акцию по завоеванию независимости Польши в России и на Украине, где в условиях революционного хаоса можно было продолжить свою деятельность в более широком масштабе.
В самом начале 1918 г. Германия захватила почти всю территорию Украины. Это дало возможность организовать в Киеве центральную структуру ПВО, которой предстояло руководить акцией на территории бывшей российской империи. Для этого были посланы эмиссары, которым предстояло заняться организацией структур и базы ПВО. Нельзя сказать, что все начиналось с нуля, ибо уже в первые месяцы мировой войны возникли ячейки ПВО в Петербурге (во главе с Франтишеком Скомпским), в Киеве (во главе с Юзефом Бромирским), а также в Вильно (во главе с Эугениушем Добачевским). Несмотря на то, что вероятнее всего они имели права окружных управлений, их настоящее значение
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1918 годах 1 97 было невелико, а поскольку они были оторваны от центров в Варшаве, а затем и в Кракове, то действовали без четких указаний и приказов.
Юзеф Бромирский (псевдоним «Йот») в августе 1914 г. служил в стрелковых частях, которые вошли на территорию Царства Польского. Однако его вскоре отослали в далекий тыл русских войск — в Киев, который он прекрасно знал и с которым был связан многие годы. В соответствии с инструкциями, полученными от Александра Сулькевича (псевдоним «Михал»), он основал подпольную организацию под названием «Днепр». В нее привлекали молодежь из Объединения прогрессивной молодежи, ратовавшей за независимость Польши, «Филаретия» (Stowarzyszenie Mlo-dziezy Post^powo-Niepodleglosciowej “Filarecja”), а также, как писал сам Бромирский, из «радикальной части польского общества»5. Целью этой организации, которая с декабря 1914 г. входила в структуры ПВО, было вести на Украине «идейную борьбу с обнаглевшим казачеством, стремящимся к объединению трех частей разделов под эгидой царизма», то есть борьбу с идеологией, распространяемой Романом Дмовским и другими представителями национал-демократов (эндеков). Другой задачей был сбор и пересылка за линию фронта материальных средств, предназначенных на поддержку акции, направленной на завоевание независимости Польши, а также «направление молодежи за кордон в Легионы». Позднее потребовались еще усилия по освобождению попавших в плен легионеров. Это стало особенно важной задачей после наступления ген. А. А. Брусилова летом 1916 г., когда в результате сражения под Костюхновкой и Оптовом в плен к русским попало около 1000 солдат Легионов. Их содержали в Дарнице и в военных крепостях на территории Киевщины. Об этой акции Бромирский писал: «Поскольку такую массу невозможно было вытащить сразу, то мы брали адреса и [бывшие пленные. — М. Л.] добирались до самых далеких уголков Империи. Мы вытаскивали их из киевских крепостей и Косого Капанира. Мы размещали их в селах, устроили фабрику по производству паспортов в большом масштабе, одним словом, мы спасали и собирали этот ценный для будущей армии материал»6. Кроме того, проводились тренировки военного характера на местности (в частности, по топографии и перемещению частей), собиралась информация о российской армии. Кроме того, представители ПВО старались оказывать идеологическое влияние на проживавших в российской империи поляков с тем, чтобы подготовить их к борьбе за независимость Польши.
198
М. Волос
С марта по июнь 1915 г. киевским округом ПВО командовал Пётр Высоцкий, но в результате «провала» ему пришлось оставить Клев. Его место снова занял Ю. Бромирский. Сначала он подчинялся центру в Варшаве, которым командовал Тадеуш Жулиньский (псевдоним «Роман Барский»), а с июля 1915 г. подчинялся Франтишеку Скомпскому, который руководил работой ПВО на территории всей российской империи. Однако отношения между Бромирским и Скомпским складывались не самым лучшим образом. Первый хотел, чтобы ПВО в своей акции по-прежнему опиралась на молодежь с левыми взглядами, обращенную к традициям Польской социалистической партии и «Филаретии», а второй намеревался распространить акцию также на тех, кто был связан с эндеками7. Идеологические и личные споры ослабляли активность ПВО на территории России и Украины. Положение изменилось лишь после Февральской, а затем Октябрьской революции. Хаос, царивший на территории российской империи, облегчал дальнейшую деятельность ПВО.
Можно рискнуть высказать утверждение, что пилсудчики в 1917 г., а особенно в первые месяцы 1918 г. посылали на Украину и в Россию своих лучших людей, которые позднее в Возрожденной Польше занимали очень высокие посты в государственном аппарате и армии. Первым эмиссаром в этом районе после Октябрьской революции стал Тадеуш Холувко, который был посланцем Польской социалистической партии и Конвента Организации «А», а таким образом и ПВО. Его миссия, как человека прекрасно разбиравшегося в российских и украинских реалиях, была весьма важна для дальнейшей акции8. Именно Холувко разъяснял находившимся в России польским деятелям левых партий, выступавшим за независимость Польши, какую тактику приняла ПВО после ареста Ю. Пилсудского относительно дальнейших действий организации, а также объяснил позицию в отношении польских военных формирований на территориях бывшей российской империи: «Я заявил самым решительным образом, что ППС находится в состоянии открытой борьбы с центральными государствами и готовится совместно с ПВО в соответствующий момент вызвать вооруженное восстание против оккупантов. В таких условиях формирование в России демократической польской армии, которая могла бы в момент начала этой борьбы вступить на территорию Польши, имеет огромное, быть может даже решающее значение»9. Объяснения Холувко застали врасплох деятелей польских левых партий в России. Не сразу и не без сопротивления была принята линия поведения ПВО, определенная ее руководством в Кракове.
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1 918 годах 1 99
В Клеве было создано Главное управление №3 (ГУ 3) (Komenda Na-czelna nr 3), которое руководило и координировало действия пилсудчиков на востоке. Формально это произошло 19 марта 1918 г. на квартире Бро-мирского. Эмиссаром центра ПВО в Кракове, который привез соответствующие распоряжения и провел их в жизнь, был Пшемыслав Бартель де Вейденталь (псевдоним «Барта»), ГУ 3 состояло из следующих отделов: Организационного (сначала под началом Богуслава Медзиньского (псевдоним «Свитек»), а затем Тадеуша Шецля (Schaetzel), (псевдоним «Копыс-тыньский»), Обучения (Wyszkolenia) (под началом Леопольда Лиса-Кули), Связи (под началом Стефана Веневского, псевдоним «Литвиньский»), Финансового (под началом Ю. Бромирского), Разведки (первым руково дителем которого был Игнаций Земяньский, псевдоним «Топур», затем Юзеф Мошченьский, псевдоним «Эдмунд Рык»), Боеготовности (Pogoto-wie Bojowe) (с мая 1918 г. его организовал Ю. Мошченьский), потом еще добавился Отдел оружия и боеприпасов (Oddzial Broni i Amunicji)10. Выдающуюся роль в создании разведки ПВО на востоке сыграл офицер российской армии, а затем I Польского корпуса Игнаций Матушевский. В 1918 г. главными комендантами ГУ 3 были поочередно Б. Медзиньский, после него — молодой, способный подпольщик Л. Лис-Куля, наконец С. Веневский. На протяжении почти всего 1918 г. важную роль в деятельности ПВО на востоке играли также эмиссары, которых прислал краковский центр и которым предстояло выполнить очень важные задачи (например, Болеслав Венява-Длугошовский11 или Юзеф Бек, псевдоним «Халицкий»12).
Главное управление 3 ПВО подразделялось на следующие округа: Белая Церковь, Харьков, Киев, Москва, Одесса, Плоскиров (впоследствии Проскуров, теперь Хмельницкий), Винница и Житомир. Таким образом, его деятельность распространялась на большую часть европейской России. Из сохранившихся архивных материалов следует, что ГУ 3 ПВО располагало 12 базами на правобережной Украине, 6 на левобережной Украине, 6 в черноморской полосе и в Крыму, наконец, 5 на так называемых «казачьих землях» и на Кавказе. Деятели ПВО добрались даже до Грузии и Азербайджана. Судя по сведениям из того же источника, на территории, где действовало ГУ 3, работало около 185 членов ПВО. К этому следует добавить насчитывавший около 200 человек партизанский отряд и сотрудничавших с боевиками сочувствующих, численность которых оценивалась примерно в 100 человек. Таким образом, в подпольной деятельности на территории ГУ 3 участвовало почти 500 человек. В списке потерь — 18 членов ПВО, которые были расстреляны, и 5 человек умерли от тифа13.
200
М. Волос
После того, как 7 ноября 1918 г. в Люблине было создано Временное Народное Правительство Польской Республики, вся военная организация по приказу Э. Смиглого-Рыдза перешла под его командование, ПВО была распущена на территории, которая находилась прежде под оккупацией Австрии, то есть в южной части Царства Польского, а также в Западной Галиции. Поскольку Временное Народное Правительство Польской Республики фактически уже 10 ноября 1918 г. подчинилось Ю. Пилсудскому, то ПВО с этого момента подчинялась приказам центрального командования в Варшаве, а ее солдаты постепенно включались в ряды возрождающегося Войска Польского. Относительно ПВО на территории, оккупированной немцами, Украины и Восточной Галиции в приказе Смиглы-Рыдз писал: «временно остается в неизменном состоянии, проводя работу под непосредственным командованием Генерального Штаба Польских Войск. Филиалы ПВО при Главном командовании, действующие на территориях, находящихся под немецкой оккупацией, на Украине и в Восточной Галиции, принимает на себя референт ПВО при Генеральном штабе»14. Еще в Люблине в ноябре 1918 г. референтом был назначен упомянутый Т. Шецль, хорошо знавший специфику работы на территории Украины, в этой работе он сам за несколько месяцев до того участвовал.
Создание независимого польского государства в ноябре 1918 г. было воспринято солдатами ГУ 3 ПВО с энтузиазмом. Осуществилась их мечта. ПВО спонтанно подчинилась Ю. Пилсудскому, который вернулся в Варшаву из магдебургской крепости. Комендант ГУ 3 ПВО С. Веневский, обращаясь к подчиненным с ежедневным приказом, писал: «Граждане! Мировая война принесла освобождение нашей Отчизне. Государства-захватчики пали — затаенные мечты, за которые мы были готовы пожертвовать жизнью и отдать кровь свою, становятся действительностью — Независимая Народная Польша существует! В великом воодушевлении, сплотив свои ряды, встречаем мы эту величайшую в нашей жизни радость! Вместе с нами этот незабываемый исторический момент переживает на вольной польской земле освобожденный из вражеской крепости Вождь нации, Комендант Юзеф Пилсудский. Он вновь лично принял командование над Польской военной организацией. [...] Граждане! Призываю Вас принести на алтарь счастья Отчизны все мысли и чувства, энергию и глубочайшую самоотдачу. Призываю вас к напряженному труду, к сосредоточению всех наших сил, чтобы сплоченными рядами приступить к строительству Объединенной Народной Польши»15. Создание независимого польского государства вовсе не означало, что деятельность
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1918 годах 201
ПВО на территории бывшей российской империи прекращается. Подпольная деятельность, как и работа, направленная на упрочение независимости Польши, продолжалась на территориях, занятых немецкими и австрийскими оккупантами, а также на Украине и в России, охваченной гражданской войной.
Одной из самых важных задач ГУ 3 ПВО было завоевание влияния среди польских формирований, которые создавались в результате распада российской армии. Дело касалось прежде всего трех польских корпусов, которые были самыми крупными, сплоченными и хорошо снаряженными формированиями. Речь шла о том, чтобы в соответствии с приказом главного командования ПВО привести к выступлению польских частей на территории бывшей российской империи против центральных государств, то есть для I и II Польских корпусов — против немцев, а для III корпуса — против австрийцев. Стиль мышления пил-судчиков прекрасно передают слова участника описываемых событий Игнация Матушевского: «При нынешней стадии разложения русской армии даже один дисциплинированный корпус имеет огромное значение. И даже если не касаться морального значения, понятно ведь, что даже не принимая участия в сражениях, а только присутствуя на фронте или в резерве, такой корпус оттягивает на себя соответствующие силы немецких войск, как магнит притягивает магнит. Самим фактом существования прекрасных, готовых сражаться войск. А в момент больших сражений на Западе, если будет парализован хотя бы один немецкий корпус, это может стать тем самым камешком, который перевесит чашу войны»16.
ПВО направила своих эмиссаров во все три польских корпуса, которые были созданы на востоке в результате распада русской армии. Самое крупное из этих формирований, I Корпус под командованием ген. Юзефа Довбур-Мусьницкого, находился в районе Бобруйска. От имени ПВО там действовали, в частности, П. Бартель де Вейденталь и Л. Лис-Куля. В мае 1918 г. пилсудчикам удалось даже на короткий срок арестовать командира Корпуса, но попытка перехватить власть над этим формированием и направить его сражаться против немцев не удалась, и I Корпус сдался без борьбы17.
Иначе сложилась судьба II Корпуса, который размещался на Украине и которым командовал сначала ген. Ян Станкевич, а затем ген. Юзеф Галлер. Как единственное из крупных польских формирований, этот Корпус вступил в вооруженную борьбу с немцами под Каневым в мае 1918 г. и после проигранного сражения был разоружен и частично расформирован. Трудно переоценить роль пилсудчиков в этой акции. То,
202
М. Волос
что Корпус вступил в борьбу, было скорее решением ген. Ю. Галлера, хотя пилсудчики пытались перетянуть его на свою сторону, особенно адъютант и доверенное лицо Ю. Пилсудского Болеслав Венява-Длуго-шовский. Даже после сражения под Каневым он отправился вслед за Галлером, который через Москву и Мурманск выехал во Францию, где принял командование Польской армией. А сам Венява был арестован в Москве, и его едва не расстреляли по приказу большевистских властей. После ареста его держали на Лубянке и в Бутырках. Вероятнее всего только в результате личного вмешательства Феликса Дзержинского он был освобожден из тюрьмы и осенью 1918 г. отправился в Варшаву18.
III Польский корпус также был размещен на Украине, в районе Винницы. Им командовал ген. Евгений Хеннинг де Михаэлис. И здесь члены ПВО предприняли акцию с целью вызвать вооруженное выступление против австрийцев. В этом направлении действовал, в частности, присланный в III Корпус из Львова поручик Юзеф Бек, будущий министр иностранных дел. Еще в начале мая 1918 г. австрийцы выставили ультиматум командованию III Корпуса, потребовав сосредоточить все польские части на территории, занятой их войсками в районе Хмельник-Янов под Винницей, а затем перейти под командование и на довольствие австрийцев. Части так называемой винницкой группы, которой командовал полковник Юлиуш Руммель, этот приказ выполнили с согласия генерала Михаэлиса, но без согласия генерала Александра Осиньского. Начальником штаба у полковника Руммеля был Ю.Бек (псевдоним «Халицкий»), который пытался не только не допустить того, чтобы части винницкой группы сдались, но и предпринял шаги, чтобы направить их сражаться против австрийцев. Но эти меры не принесли результатов, которых ожидали пилсудчики, а сам Бек, опасаясь ареста, вынужден был уйти вглубь Украины, а затем России19. Другие польские части на Украине, остававшиеся под командованием генерала Осиньского, были без борьбы расформированы и в мае—июне 1918 г. ликвидированы20.
Борьба ПВО на территории бывшей российской империи против Центральных государств велась еще и в другом формате и на другом поле. Это была борьба разведок. Например, благодаря инициативе деятелей ПВО удалось в Одессе открыть торговое агентство «Поль-Рос», официальной задачей которого было установление экономических связей между Польшей и восточным соседом, а неофициальной — собирать разведывательную информацию. Это агентство осуществляло свою деятельность на юге России и на Кавказе. Действовавшие под крышей «Поль-Рос» солдаты ПВО напали на след «немецкой разведывательной агентуры» в промыш
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1 91 8 годах 203
ленных кругах Ростова. Они отмечали также интенсивную деятельность немцев среди крымских татар, которая «ведется руками турецких организаций на религиозной почве». ГУ 3 ПВО также установило связь с действующими на Украине и в южной части России английской и французской разведками21. Уже после подписания перемирия в ноябре 1918 г. в донесениях сообщалось, что немецкая разведка на Украине не только не была ликвидирована, но и даже усилена22.
Планы вызвать вооруженное сопротивление Польских корпусов на востоке немцам и австрийцам должны были прежде всего убедить государства Антанты, что не только пилсудчики, но по сути все поляки являются противниками Центральных государств23. Этого достичь не удалось.
Это вовсе не означает, что не было попыток установить связи и договориться с находящимися на территории России и Украины представителями западных держав, особенно Франции. Важным козырем для того, чтобы добиться доверия Антанты, была информация, которой располагала ПВО относительно размещения или состояния вооруженности немецких и австрийских войск на территории Царства Польского, и даже на итальянском фронте, где служило много бывших легионеров, верных Пилсудскому и его идеям. Относительно накопления разведывательной информации сообщалось, что проводится «выборка и передача отчетов и данных об армиях неприятеля, слежение за ходом проводимых ими операций». Дополнительно сообщалось также, что в руках ПВО находилось «значительное количество планов железнодорожных станций и профилей, которые по причине технических трудностей невозможно переслать по назначению»24. В условиях постоянно ведущейся войны информация такого рода имела большое значение, а передача ее французам или англичанам должна была послужить эффективным средством для того, чтобы привлечь представителей Антанты к сотрудничеству с пилсудчиками.
Контакты с французами удалось установить по нескольким каналам. Б. Венява-Длугошовский благодаря личным знакомствам передал офицеру французской разведки поручику Анри Вивьему (Henri Villaime) информацию об анти-немецкой тактике ПВО. Французский офицер открыл Веняве и Мошченьскому свою разведывательную сеть на Украине, а также познакомил с соответствующими документами. Поручик Вивьем проинформировал об установлении контактов с ПВО французскую военную миссию в Яссах25. Это был лишь первый шаг. В Москве контакты с главой французской военной миссии в Москве генералом Жаном Лавернем (Jean Lavergne) поддерживал другой выдающийся пил-
204
М. Волос
судчик, будущий генерал Михал Токажевский-Карашевич. В столице России Венява познакомился также с «разбирающимся в польских делах» капитаном Пьером Ловеном (Pierre Lauvent)26. В конце сентября 1918 г. в Яссы отправилась делегация Конвента Организации «А», в составе которой были Смиглы-Рыдз, Морачевский и Михал Сокольницкий. Они провели переговоры с генералом Луи Фронше д’Эспере (Louis Franchet d’Esperey), которому предложили далеко идущее сотрудничество в таком деле, как проведение диверсионной акции в тылу немцев и австрийцев на Украине, в передаче разведывательной информации, наконец в организации восстания против Центральных государств27. Сомнительно, чтобы визит в Яссах дал ожидаемые результаты. Для французов главным польским партнером был и оставался политический противник Ю. Пилсудского — Роман Дмовский, который в это время возглавлял Польский Национальный Комитет в Париже. Кроме того, на Украине и в России ПВО приходилось бороться за влияние с Польским советом межпартийного объединения, в котором доминировали эндеки (национал-демократы). Наконец их попытка склонить в свою пользу французов и англичан закончилась провалом еще и потому, что и самого Пилсудского и его сторонников еще долгое время на берегах Сены и Темзы считали германофилами.
Одной из главных задач ПВО в России и на Украине было накопление разведывательной информации о немецких, австрийских войсках, но также о «белых» русских частях, наконец, о большевистских отрядах, а затем Красной армии. В период всеобщего революционного хаоса и гражданской войны, при отсутствии исправно действующего большевистского контрольного аппарата, собирать разведывательную информацию было делом не столь уж сложным. Однако я далек от того, чтобы переоценивать значение этой информации для формирования оценок сначала в центре ПВО, а затем позднее в Варшаве уже после создания независимого польского государства. Постоянно меняющаяся ситуация на Украине, где разведывательная сеть ПВО была организована лучше всего, или в России, где она функционировала слабее, имея весьма ограниченную опору среди проживавших там немногочисленных поляков, приводила к тому, что собранная ПВО информация быстро становилась неактуальной. Но стоит подчеркнуть, что ПВО действовала на территории России и Советской Украины до 1922 г. Затем созданная ею разведывательная сеть перешла в ведение II Отдела Генерального штаба Войска Польского. Не будет преувеличением сказать, что ГУ 3 ПВО передавало также информацию
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1918 годах 205 дипломатического характера, а авторы этой информации анализировали собранный материал для нужд польских властей, причем не только военных. Таким образом, в 1917—1918 гг. ПВО в какой-то степени заменяла не существовавшую еще польскую дипломатическую службу на востоке.
Какую аналитическую информацию можно почерпнуть в отчетах ГУ 3 ПВО о политической ситуации в России и на Украине в рассматриваемый период?
Довольно много места в них посвящено действиям большевиков. В конце 1918г. был подготовлен обширный отчет на тему власти большевиков в центральной России, который одновременно подводил итоги первого года функционирования советского государства. Главная цель деятельности новой власти определялась следующим образом: «Всю политику большевиков в отношении России можно определить как получение максимум возможностей для того, чтобы начать мировую революцию. С этой точки зрения сама Россия, ее существование и т. д. играют лишь роль инструмента — pied a iron — но отнюдь не цели»28. В действиях большевиков авторы отчета выделили два этапа — деструктивный и созидательный. Первый этап, по их мнению, удался почти полностью, поскольку большевики уничтожили государственный строй дореволюционной России. Второй был сочтен гораздо более трудным для проведения, и свое внимание авторы отчета сконцентрировали на том, чтобы проанализировать именно его. На эту тему читаем следующее: «Естественно, что во всей созидательной работе есть масса ошибок, масса неточностей, ряд осознанных и неосознанных отклонений от директивной линии — это совершенно понятно при той скорости и трудностях, в которых ведется работа. Во всяком случае, колоссальная работа, и деструктивная, и созидательная, была проведена. В определенные моменты просто впечатляет это титаническое проявление воли отдельных личностей. Кроме того, впечатляет весь громадный план мировой революции, начертанный большевиками — этим объясняется работа у большевиков ряда личностей с абсолютно не большевистскими взглядами»29. Обращалось внимание на проблемы, которые приходилось преодолевать советской власти. Прежде всего, это был голод, царивший в селах и городах, население которых в результате военных действий и революционных перемен уменьшилось на 50—70%. Это положение вещей объясняли участием России в истощающей силы мировой войне, затем гражданской войной, наконец, тем, что Россия оказалась отрезанной от самых плодородных территорий, то есть в первую очередь от Украины.
206
/И. Волос
За фасадом демократии скрывалась власть одной единственной легально действующей партии — большевистской, которая успешно ликвидировала политических противников и всё решала сама. Опорой власти коммунистов стал четко действующий административный аппарат, внешним выражением которого стали суровые полицейские порядки, ограничение свободы передвижения путем введения паспортов и пропусков, наконец, повсеместный террор. Подчеркивалось, что власть во все большей степени начала переходить в руки Чрезвычайной комиссии по борьбе со спекуляцией, контрреволюцией и саботажем: «фактически это министерство внутренних дел со всеми шпионскими и провокаторскими атрибутами. Ее задачей является проведение красного террора. В настоящее время она является, безусловно, самым мощным институтом в России, обладающим сильной, централизованной организацией»30. В документе отмечались предпринимаемые большевиками меры, направленные на восстановление промышленности. Однако осуществить это намерение на практике было трудно, поскольку не хватало сырья и современных технологий. Причины трудностей видели также в поведении новой власти по отношению к трудящимся массам в промышленности: «Отношение к рабочим беспощадное. Восьмичасовой рабочий день введен и соблюдается, но ввиду весьма значительного падения производительности труда введена аккордная оплата, увольнения с фабрик и т. д.»31. Много внимания в отчете было посвящено крестьянам. Заимствованное из программы эсеров требование «социализации земли» применялось лишь на начальном этапе, фактически оно способствовало росту популярности большевиков среди сельского населения. Но от него начали быстро отступать. У крестьян начали отбирать землю, их стали призывать в армию, наконец, стали конфисковать зерно, всё это и стало причиной бунтов и восстаний сельского населения, которое в разных частях России пыталось противостоять новой власти. Выступления эти подавлялись, как писал автор отчета, «с беспримерной жестокостью, сжигаются целые деревни, расстрелы бывают массовыми»32.
С определенным уважением оценивались усилия, которые прилагались большевиками для организации Красной армии. За короткое время нерегулярные отряды, состоявшие из солдат бывшей русской армии и из вооруженных групп рабочих, были превращены в регулярные и дисциплинированные части. Отмечалось участие профессионалов, офицеров бывшего Генерального штаба, в организации Красной армии. Численность солдат в отчете оценивалась примерно в 1 200 000 человек. О Красной армии в отчетах сообщается: «Безусловно у нее есть ряд недостатков,
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1918 годах 207
по сравнению даже с бывшей русской армией. Однако чем дольше большевики будут иметь возможность организовывать, тем тщательнее и лучше они проведут операцию по формированию армии»33.
Обращалось внимание на двойственность внешней политики, которую проводили большевики. С одной стороны, это было мирное сосуществование с другими государствами, а с другой — стремление вызвать мировую революцию, используя агитацию и финансирование революционных элементов. Главной целью в этой сфере в конце 1918 г. было объединение с немецкой и австрийской революциями и перенесение революционных действий на запад Европы. Поэтому особое значение для осуществления концепции большевиков имели украинская и польская территории. Кроме того, Украина имела ключевое значение как источник снабжения продовольствием — «а это вопрос жизни и смерти для большевиков»34. На тему тактики советской власти в отношении Речи Посполитой в отчете сказано следующее: «В отношении Польши сохраняется такая же тактика, одновременно проводится агитационная акция и финансирование большевицких элементов в Польше — и ведется наступление в Литве и Белоруссии. На всю эту операцию ассигнованы значительные суммы, ряд выдающихся большевистских деятелей отправились в Польшу. Всю операцию проводит Комиссариат по польским делам, располагающий временными средствами (около 48 млн.). В настоящее время Комиссариат организует Польский революционный отдел, который должен вооруженной рукой принести революцию в Польшу»35. Автор рассматриваемого здесь отчета, фамилия которого неизвестна, в заключение своих рассуждений предпринял попытку представить различные варианты развития политической ситуации в России. Автор оказался не слишком прозорливым. Однако стоит его процитировать, как пример того, какой виделась действительность очевидцу тех событий: «Для самой России есть несколько противоположных вариантов (развития ситуации): один — это упадок большевизма и ввиду депрессии, вызванной невероятно тяжкими бытовыми условиями, бросок в другую крайность — абсолютистский монархизм; другой — поворот в политике большевиков: введение в правительство всех социалистов в тот момент, когда эти последние не будут видеть возможности вести борьбу с большевиками (такие настроения существуют уже сейчас, хотя временно они довольно слабо выражены)»; наконец, третий вариант — свержение большевиков и введение буржуазно-демократического правления. Предугадать сложно — одно ясно, что в нынешней стадии большевизм долго не продержится»36.
208
М. Волос
Попытки установить контакты ПВО с большевиками с целью начать сотрудничать в деле возможной борьбы с «белой» Россией или получить какие-либо уступки в пользу польского вопроса предпринимались в минимальной степени и не дали ожидаемого результата. Информацию о планах и намерениях большевистских властей солдаты ПВО получали чаще всего от польских коммунистов и социалистов, находившихся на территории России.
ГУ 3 ПВО интересовалось в равной степени другой стороной конфликта в гражданской войне в России — «белыми», особенно их вооруженными формированиями. В политическом отчете от 22 ноября 1918 г. читаем, что «в отношении Польши в русских сферах начинают проявляться захватнические аппетиты»37. О русских формированиях, действовавших на севере (армия под командованием генерала Н. Н. Юденича) практически не знали ничего, кроме того, что они состоят главным образом из добровольческих отрядов, в частности, из офицеров царской армии. Несколько больше было известно об армии под командованием адмирала А. В. Колчака, которая сражалась с большевиками на Урале и в Сибири. Однако не было известно, насколько она сильна, зато отмечался факт создания ею собственного правительства, признаваемого «всей Сибирью и восточной частью России»38. Больше всего в ПВО знали о Добровольческой армии под командованием генерала А. И. Деникина. На эту тему в отчетах читаем: «Добровольческая армия при настоящем состоянии русских дел имеет весьма большое значение. Кроме того, Добровольческая армия пользуется симпатией коалиции, что в данный момент играет большую роль — то, как она сражалась, верность своим идеалам, героизм и т. д. создали вокруг нее ореол величия. Общественность испытывает к добровольцам большую симпатию. Поэтому нет ничего удивительного в том, что почти все русские группировки стараются расширить и укрепить свое влияние в Добровольческой армии»39. Однако отмечались и негативные явления, имевшие место в армии Деникина. По оценкам солдат ПВО, в Добровольческой армии не хватало связующей идеологической основы, более глубокого внутреннего содержания, которое могло бы консолидировать ее ряды. Деникин не был тем вождем, которому солдаты слепо доверяли. Кроме того, его войска были подвержены любой политической агитации, в том числе большевистской, которую отсекать не умели. Однако не удалось предугадать результаты борьбы за влияние внутри Добровольческой армии. Даже победа Антанты не привела к радикальному улучшению ситуации в этом вопросе. В отчете читаем: «Никогда не могла и не может быть хорошей армия, состоящая в боль-
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1918 годах 209 шинстве своем из офицеров. Беспощадная борьба с большевизмом, часто проводимые экзекуции несколько ее деморализовали»40.
В текущем порядке велось наблюдение за развитием политических и военных событий на Украине. Особое внимание обращалось на политические разежевания среди украинцев, на их отношение к Антанте, Германии и Польше. Еще в конце 1918 г. высоко оценивался атаман Симон Петлюра, обращалось внимание на его популярность, а также негласную поддержку, которую оказывала ему Германия41. Более глубоко политическую ситуацию на Украине проанализировал в последние дни 1918 г. Ю. Мошченьский. После падения гетмана Павло Скоропадского он разделил украинских государственных деятелей Приднепровья в целом на две группы — лагерь тех, кто высказывается за объединение сил с большевиками и стремится к созданию независимого социалистического государства (вождем этой группы был В. К. Винниченко), и антибольшевистское направление, стремящееся договориться с Антантой (во главе с Петлюрой). Мошченьский много места посвятил активности большевиков, для которых раздоры между украинцами создавали широкие возможности действовать, вести агитацию, распространять коммунистические идеи среди рабочих и крестьян. Он сообщал о том, что на Украине появились многие деятели коммунистического движения, такие как Г. Л. Пятаков или И. В. Сталин, которого он оценил как «личность довольно значительную». Мошченьский со всей серьезностью писал о якобы существующих планах украинцев перебросить галицийские части с Западной Украины на борьбу против большевиков и направить части с Приднепровской Украины на польский фронт. Таким образом хотели объединить разные политические и военные течения, существовавшие среди украинцев, вокруг идеи совместной борьбы за независимое государство. Борьба против поляков за Львов и Восточную Галицию становилась для украинцев в этот период одной из важнейших задач. Мошченьский сообщал о планируемом объявлении мобилизации для контингентов нескольких годов по всей Украине с целью сформировать «антипольские корпуса». В свою очередь монархические группы и проживавшие на Украине русские рассчитывали на весьма скорую оккупацию этой страны частями победившей Антанты42. Однако ни Мошченьский, ни другие деятели ПВО не сумели предвидеть дальнейшее развитие ситуации, подчеркивая, что она нестабильна. Но все же стоит отметить, что информация ГУ 3 о событиях в тылу украинских войск, сражавшихся с поляками в Восточной Галиции, имела свое значение, а переданная
210
М. Волос
через курьеров в Люблин, а затем в Варшаву, давала польским государственным деятелям представление о развитии ситуации на Украине.
Среди деятелей ГУ 3 ПВО существовал план добиться от большевиков согласия на переброску Польских корпусов за Урал, таким же или подобным образом, как это сделали чехи. Однако ввиду отрицательного отношения к этому большевиков эти намерения оказалось невозможно осуществить и пришлось от них отказаться.
Зато к успехам ПВО на востоке следует отнести то, что удалось добыть финансовые средства на дальнейшую деятельность, направленную на упрочение независимости польского государства. Сообщения источников на эту тему весьма лаконичны. Мы знаем, что глава французской военной миссии при I Польском корпусе генерал Рампон передал около одного миллиона рублей полякам на дальнейшую борьбу против немцев. Эти деньги благодаря Богуславу Медзиньскому попали в кассу ПВО43. Известно также, что большие денежные суммы перевозили из России на Украину Ю. Бек и М. Токажевский-Карашевич44. Но источник происхождения этих денег неизвестен. Можно только догадываться, что и в данном случае это были средства, переданные представителями Антанты. Скупые сообщения источников не позволяют однозначно ответить на вопрос, на какие цели эти средства были использованы45.
В последние месяцы 1918 г чрезвычайно важной, прямо-таки ключевой задачей ГУ 3 ПВО были усилия, направленные на то, чтобы предотвратить распыление польских частей, находившихся на территории России и Украины, которые намеревались перебросить на территорию возрождающегося польского государства. Речь идет прежде всего о профессионально подготовленных военных, столь необходимых Польше, лишенной своих вооруженных сил, а также о боевой технике и всякого рода снаряжении, находящихся в распоряжении польских солдат на востоке. До того, как Польские корпуса были разоружены и расформированы весной и летом 1918 г., потенциальным и вовсе немалым резервуаром вооруженных сил были поляки, служившие в австрийской армии, разложение которой происходило быстрыми темпами. Эти части находились прежде всего на Подолье.
Переброска частей на территории, занятые в ноябре 1918 г. польскими властями, то есть в окрестности Люблина и в район Варшавы, представляла собой серьезную операцию. Ведь предстояло переместить части через территории, занятые немцами, а также украинцами, сражавшимися уже в это время с поляками за Львов и Восточную Галицию. Нельзя было рассчитывать на какую бы то ни было под держку в этом деле ни со сторо
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—191 8 годах 21 1
ны немцев, ни тем более украинцев. И те, и другие видели в польских частях врагов. Возможность получить помощь со стороны государств Антанты, особенно же французов, была весьма ограниченной. Так что оставалось рассчитывать лишь на собственные силы. Для проведения столь сложной операции 2 ноября 1918 г. в Одессе был создан Польский штаб, который возглавил полковник Рыбиньский (псевдоним «Гроховский»). От ПВО в Штаб были направлены поручик Ю.Бек и подпоручик Крыс-тын. Первые попытки оказались неудачными. Поэтому быстро было принято решение перевести Штаб в Плоскиров (Проскуров), где для усиления ему были приданы подполковник Леон Бобицкий и майор Юлиуш Клеберг, назначенный военным атташе при польском посольстве в Киеве46. Сначала предполагалось перебросить польские части ускоренным маршем из района Плоскирова в Люблин на Буге, то есть на территорию, занятую польскими властями. Перемещение должен был прикрывать отряд ПВО под командованием капитана Л. Лиса-Кули, сосредоточенный в окрестностях Радзивиллова. Однако из этих планов ничего не вышло, так как украинцы арестовали Лиса-Кулю и расформировали отряд ПВО. Тогда возникли три новых концепции: переместить сосредоточенных в Плос-кирове польских солдат к Дону, переправлять их небольшими группами в Варшаву или отправлять их в Польшу через Буковину и территории, занятые румынами47. Ни одну из этих концепций осуществить не удалось. Солдаты по одиночке, самостоятельно пробирались в уже свободную Польшу, где вступали в ряды формирующегося Войска Польского. То же самое касалось и деятелей ПВО. Поручик Ю.Бек пробирался в Польшу через территории, занятые немцами и украинцами, и в конце концов добрался до Люблина48.
ПВО прилагала также усилия, чтобы перебросить в Польшу сосредоточенные на Дону части под командованием генерала Люциана Желигов-ского. В ноябре 1918 г. их численность оценивалась в почти 1500 солдат, плохо вооруженных и столь же плохо оснащенных. Для того чтобы организовать перемещение этих частей ГУ 3 ПВО договорилось с командованием украинского флота и получило его согласие на, как написано в документе, «неофициальную» переброску поляков морским путем в Одессу. Дальнейшее перемещение этих частей должно было происходить через Бессарабию, и этим должен был заняться посланец ПВО в Яссах Михал Сокольницкий. Интересно, что с ним собирались сообщаться с помощью самых современных методов, то есть «отправить летчика в Кишинев или в Яссы, а также с помощью искрового аппарата»49 Однако
212
М. Волос
эти планы осуществить не удалось, а части под командованием генерала Желиговского вернулись в Польшу значительно позже.
Стоит добавить, что ПВО заложила фундамент для развития техники по получению секретной информации. Это касалось, в частности, криптологии (изучения тайнописи) и декриптажа (дешифровки)50.
В1918г. вГУЗ ПВО совершенно серьезно занимались вопросами формирования будущего военного флота независимого государства. С этой целью проводился сравнительный анализ военных флотов государств-захватчиков. При этом в ПВО отдавали себе отчет в том, что с одной стороны свободный доступ Польши к морю будет иметь громадное значение для экономического развития Речи Посполитой, а с другой — понимали, что в большинстве своем в польском обществе не готовы и даже не понимают важности этих вопросов. Для того чтобы сделать первый шаг к созданию собственного военно-морского флота, надо было собрать профессиональные кадры. С этой целью изучали как служили поляки в военно-морских флотах государств, разделивших Польшу, внимательно следили за действиями украинцев, которые на Черном море предприняли усилия с целью создать собственный флот на материальной базе, унаследованной от дореволюционной России. С самого начала предполагалось, что основой кадров для будущего польского военно-морского флота станут солдаты, служившие в русской армии. Ведь большое количество прошедших морскую подготовку поляков служило в царской армии. Многие из них занимали высокие посты. Интересно, что будущих моряков намеревались набирать не только среди поляков, проживающих на морском побережье, но и на «побережье крупных рек», отдавая себе отчет, что и тех, и других будет по существу не так много. План будущей работы состоял из четырех пунктов: 1) учесть все «профессиональные силы»; 2) собрать любые научные материалы «для создания основ организации будущего польского флота»; 3) разработать проекты создания военного и торгового флота; 4) собрать и обработать статистические данные с целью «провести окончательные расчеты по морским вопросам с государствами, участвовавшими в разделах Польши». За этим последним пунктом скрывалось скорее всего намерение получить в рамках полагающего от захватчиков наследия в виде плавучих средств и портового оборудования. Осуществлением намеченных задач должна была заняться созданная ГУ 3 ПВО Морская секция, которую собирались в дальнейшем расширять51. Как видим, планы ПВО по созданию польских вооруженных сил составлялись с учетом далекого будущего. Стоит об этом помнить.
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—191 8 годах 21 3
Исследователи делят историю Польской военной организации на два периода. Первый период, антироссийский, в основном заканчивается летом 1915 г., то есть в момент, когда русские оставили территорию Царства Польского и часть так называемых Восточных Кресов (называемых современниками «отобранными землями»). Второй период, борьба против центральных государств, можно разделить на два более коротких этапа: 1915—1917 гг,, когда ПВО еще не предпринимала крупномасштабных действий против немцев и австрийцев, сосредоточившись на развитии собственных структур и подготовке к вооруженной борьбе за независимость, а также 1917—1918 гг., когда главным направлением деятельности этой организации стала вооруженная, подпольная, пропагандистская и политическая борьба против Центральных государств. Представленная выше, в значительно сокращенном виде, история ГУ 3 ПВО касается второго из названных этапов.
Активность Польской военной организации в России и на Украине в период революции и гражданской войны не привела к достижению намеченных целей, а результаты ее деятельности были довольно скромны. Пилсудчики проиграли борьбу за влияние среди солдат Польских корпусов на востоке. Им не удалось убедить генерала Ю. Галлера в верности своих идей. Установленные контакты с представителями Антанты, главным образом с французами, не дали результатов, то есть не убедили западные державы в антинемецкой и антиавстрийской ориентации пил-судчиков, завоевать их поддержку не удалось, хотя таким путем удалось получить определенные денежные суммы для дальнейшей деятельности. Неудачей также закончились усилия по переброске в уже свободную Польшу польских частей с Подолья и с Дона.
В то же время можно отметить успешное создание основ для дальнейшей деятельности польской разведки, а в какой-то степени даже дипломатической службы в России и на Украине. Организация занималась вопросами формирования Войска Польского — как на практике, так и в смысле теоретической базы.
Опыт подпольной деятельности, накопленный в годы революции и гражданской войны, был впоследствии использован. Хорошим примером тут может служить упоминавшийся выше М. Токажевский-Карашевич, который в 1939 г. стал одним из основателей Польского подпольного государства. Имело свое значение и то, что многие пилсудчики, будучи солдатами ПВО, познали революционную Россию на заре ее существования,
214
М. Волос
а также познакомились с идеями большевиков. Преобладающее большинство пилсудчиков относилось к ним с очень большой сдержанностью.
Примечания
1	J^drzejewicz W„ CisekJ. Kalendarium zycia Jozefa Pilsudskicgo 1867—1935. T. 1: 1867—1918. Warszawa, 1998. S. 483-^184, 493-494.
2	Российский государственный военный архив в Москве (далее: РГВА). Ф. 476. On. 1. Д. 47. Л. 196. Мюльштейн А. Юзеф Пилсудский — 50 лет польской истории., Ч. II. Машинописный текст.
’Шире на тему о том, как формировалась ПВО, см.: Nafycz I. Polska Organiza-cja Wojskowa 1914—1918. Wroclaw—Warszawa—Krakdw—Gdansk—Lodz, 1984. S. 13—21; Werschler I. Z dzicjow obozu belwcderskiego. Tadeusz Holowko, zycie i dzia-lalnosc. Warszawa, 1984. S. 40—50; Mierzwa J. Pulkownik Adam Кос. Biografia polity-czna. Krakow, 2006. S. 36—48.
4	Pajewski J. Odbudowa panstwa polskiego 1914-1918. Warszawa, 1985. S. 99—100; Adamczyk A. Boguslaw Miedzinski (1891—1972). Biografia polityczna. Torun, 2000. S. 17—24; Malczewska-Pawelec D Boguslaw Miedzinski. Polityk i publicysta. Lodz, 2002. S. 53—66; Osinski Z. Janusz Jgdrzcjewicz, pilsudczyk i reformator edukacji (1885— 1951). Lublin, 2007. S. 37—42; Jgdrzejewicz W. Wspomnienia. Oprac. J. Cisek. Wroclaw—Warszawa—Krakow, 1993. S. 21—36.
5	РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1172. JI. 18. Бромирский Ю. Curriculum Vitae. Машинописный текст.
6	Там же. Л. 18—19.
7	Там же. Л. 19—20. См. также: K^sikJ. Zaufany Komendanta. Biografia polityczna Jana Henryka Jozewskiego 1892—1981. Wroclaw, 1995. S. 13—21; Peplonski A. Wywiad w wojnie polsko-bolszewickiej 1919—1920. Warszawa, 1999. S. 31—33.
8	Werschler I. Op. cit. S. 49 i nn.
9	Holowko T. Przez dwa front}'. Ze wspomnien emisariusza politycznego z 1918 roku. Warszawa, 1931. S. 244—245.
10	Peplonski A. Op. cit. S. 33—35.
11	Wolos M. General dywizji Boleslaw Wieniawa-Dlugoszowski. Biografia wojskowa. Torun, 2000. S. 60—64; Wieniawa-Dlugoszowski B. Wymarsz i inne wspomnienia. Zebral, oprac. i wst^pem poprzedzil R. Loth. Warszawa, 1992. S. 185—231.
12	Cienciala A. M. Jozef Beck. Szkic biograficzno-polityczny / Polska polityka zagrani-czna w latach 1926—1932 [должно быть 1926—1939]. Na podstawie tekstow min. J6zefa Веска opracowala Anna M. Cienciala. Paryz 1990. S. 19; Kornat M. Jozef Beck — zarys biografii politycznej (1894 1932) / Niepodleglosc. T. LV (XXXV po wznowieniu). Warszawa, 2005. S. 48—53.
13	РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1168. Л. 1—3. Машинописный текст работы о деятельности ГУ 3 ПВО на Украине из архива Кароля Лилиенфельда-Кшевского. Дата отсутствует.
|4	Там же. Д. 1173. Л. 1. Приказ главного коменданта ПВО Э. Смиглого-Рыдза
Польская военная организация в России и на Украине в 1917—1918 годах 215
от ноября 1918 г. Дата отсутствует.
15	Там же. Д. 1170. Л. 24. Ежедневный приказ коменданта ГУ 3 «Литвинского» от 1918 г. Дата отсутствует.
16	Gazeta Polska (Warszawa), 15 marca 1936 г.
''Deme! E, Lipinski W Pulkownik Leopold Lis-Kula. Rzeszow, 1990. S. 264 i nn.; Baginski H. Wojsko Polskie na Wschodzie 1914—1920. Warszawa, 1990. S. 202 i nn.
18	РГВА. Ф. 483. On. 4. Д. 12. Л. 3 и об. Rozkaz nr 13 do Wojsk Polskich na Ukrainie z 16 maja 1918 r.; AksamitekS. General Jozef Haller. Zarys biografii polityeznej. Katowice, 1989. S. 102—107; Orlowski M. General Jozef Haller 1873—1960. Krakow, 2007. S. 198—206; Wolos M. Op. cit. S. 61—64.
19	РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1177. Л. 50. «Zarys ruchu wojskowego w Rosji. Trzeci Korpus». Автор неизвестен. Дата отсутствует.
20	РГВА. Ф. 483. Оп. 4. Д. 12. Л. 3 и об. Rozkaz nr 13 do Wojsk Polskich na Ukrainie z 16 maja 1918 г.; Д. 14. Л. 4—7. Raporty gen. A. Osinskiego do Rady Regencyjnej z 26 maja 1918 r., nr 215 i 216.
21	РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1168. Л. 2—3. Машинописный текст работы о деятельности ГУ 3 ПВО на Украине из архива Кароля Лилиенфельд-Кшевского. Дата отсутствует.
22	Там же. Д. 1170. Л. 18. Raport polityezny z 22 listopada 1918 г.
23	РГВА. Ф. 476. On. 1. Д. 47. Л. 153—154. Мюльштейн А. Юзеф Пилсудский — 50 лет польской истории, часть II. Машинописный текст.
24	РГВА. Ф. 482. Оп. 5. Д. 1168. Л. 2. Машинописный текст работы о деятельности ГУ 3 ПВО на Украине из архива Кароля Лилиенфельд-Кшевского. Дата отсутствует.
25	Peplonski A. Op. cit. S. 34—-35; Wolos М. Op. cit. S. 60.
26	РГВА. Ф. 483. On. 6. Д. 5. Л. 6. Raport Boleslawa Wieniawy-Dlugoszowskiego do Jozefa Pilsudskiego, 22 styeznia 1919 r.
27	Sokolnicki M. Podroz do Jass w jesieni 1918 r. / Niepodleglosc. T. X (po wznowie-niu). Londyn-Nowy Jork, 1976. S. 36; Mirowicz R. Edward Rydz-Smigly. Dzialalnosc wojskowa i polityezna. Warszawa, 1988. S. 36—37; Lezensla C. Kwatera 139. Opowiesc о marszalkn Rydzu-Smiglym. T. I. Lublin, 1989. S. 102—103.
28	РГВА Ф. 482. On. 5. Д. 1170. Л. 48. «Rosja Centralna». Машинописный текст. Дата отсутствует.
29	Там же.
30	Там же. Л. 50.
31	Там же. Л. 52.
32	Там же.
33	Там же.
34	Там же. Л. 53.
35	Там же, Л. 53—54.
36	Там же. Л. 54.
216
М Волос
” РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1170. Л. 18. Raport polityczny z 22 listopada 1918 г.
’’Там же. Л. 66. «Аптуе rosyjskie». Машинописный текст (конец 1918 или начало 1919 г.). Дата отсутствует.
” Там же. Л. 67.
40 Там же. Л. 68.
41 Там же. Л. 18. Raport polityczny z 22 listopada 1918 г.
4	2Там же. Л. 22—23. J. Moszczenski, pseudonim “Edmund Ryk”. Raport polityczny z 23 grudnia 1918 r.
4	3Miedzinski B. Moje wspomnienia / Zeszyty Historyczne (Paryz). 1976, z. 37. S. 95—98.
^Scibor J. Z przepustk^ Trockiego do brygady polskiej w Orle / Wiadomosci (Lon-dyn), 4 wrzesnia 1960 r., nr 35/36 (752/753).
4	SSzumanski M. Rozwoj ruchu niepodlcglosciowego pod wplywem czynu II Brygady / Rarancza. Zbior opracowan w 15-lecie czynu zbrojnego. Warszawa, 1933. S. 195; Nafecz T. Op. cit. S. 164—165; Bieganski S. Wkiad formacji wschodnich do budowy panstwowosci polskiej / U progu niepodleglosci Polski. Wrzesien 1918 — marzec 1919. Pod red. S. Bieganskiego. London, 1990. S. 109; Wolos M. Op. cit. S. 63.
46	Kolasifiski M. Polskie poselstwo w Kijowie (pazdziemik 1918 — luty 1919) w swiet-le ukrainskich archiwali6w // Historia i polityka. Mysl polityczna i dyplomacja w XX wie-ku. T. VII. Pod red. H. Stysa i P. Tomaszewskiego. Tonin, 2008. S. 14—15.
47	РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1173. Л. 2—3. Отчет, составленный референтом ПВО при Генеральном штабе Тадеушем Шетзлем после 13 ноября 1918 г. Дата отсутствует.
48	Beck J. Zagubiony dzien / Gazeta Polska (Warszawa), 11 listopada 1932 r. (Przedruk: Beck J. Przemowienia, deklaracje, wywiady 1931—1939. Warszawa, 1939. S. 38—40); Kornat M. Op. cit. S. 52—53.
49	РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1173. Л. 3—4. Рапорт, составленный референтом ПВО при Генеральном штабе Тадеушем Шетзлем, после 13 ноября 1918 г. Дата отсутствует.
50	Nowtk G. Zanim zlamano “Enigm?”... Polski radiowywiad podezas wojny z bolsze-wick^Rosj^ 1918—1920. Warszawa, 2004. S. 80.
51	РГВА. Ф. 482. On. 5. Д. 1170. Л. 63—64 об. «О flocie». Машинописный текст без даты.
Я. Висьневский
Войско Польское в Сибири во время революции и гражданской войны в России
В середине 1917 г. в Сибири и на русском Дальнем Востоке возникло несколько польских организаций, объединявших в своих рядах офицеров и солдат из числа поляков, служивших в русской армии, и польских военнопленных австро-венгерской и германской армии, получивших после Февральской революции определенную свободу и возможность принимать участие в жизни польских колоний Сибири. К наиболее активным польским военным организациям можно отнести Союз польских военных в Манчжурии, Союз польских военных в Иркутске и Союз польских военных во Владивостоке. Появились и другие политические и военные организации в таких городах, как Оренбург, Челябинск, Омск, Самара, Харбин. В конце сентября 1917 г. в Иркутске состоялся съезд представителей польских военных Сибири, Манчжурии и русского Дальнего Востока’. Одновременно в этом городе даже началось формирование польской войсковой части. Первое польское подразделение в Иркутске было создано уже в декабре, накануне большевистского переворота в Сибири, благодаря стараниям тамошнего председателя Союза польских военных инженер-полковника Юзефа Бурхардта. Так появилась рота пехоты под начальством полковника Свенцицкого. На ее основе должна была быть развернута более крупная часть, которой, как предполагалось, предстояло влиться в формируемые в европейской части России польские корпуса2. Однако под влиянием коммунистической агитации и деятельности местных польских большевиков рота вошла в состав Красной армии3.
Вооруженное выступление чехословацкого корпуса в конце мая 1918 г. и его успешные действия против большевиков стали для представителей других национальностей в восточной части европейской России, Сибири и на Дальнем Востоке сигналом к организации собственных войсковых частей. Чехословацкое командование и руководство русского отделения Чехословацкого национального совета (ЧСНС) активно поддерживали создание подобных частей, прекрасно понимая, что своими незначительными силами они не сумеют удержать занятой ими в предшествующих боях территории.
218
Я. Висьневский
Благодаря помощи чехословацкого комитета началось формирование польских, румынских, югославянских, латышских и украинских (карпато-русских) отрядов4. Создание национальных отрядов поддерживали и союзники, которые (за исключением японцев) не желали направлять крупных сил на этот новый фронт русской гражданской войны. До времени их перехода в январе-марте 1918 г. под начало генерала Жанена, командующего всеми силами интервентов и союзников в этой части России, эти отряды подчинялись чехословацкому командованию, обеспечивались из запасов интендантской службы чехословацкого корпуса, а контроль над набором и подготовкой солдат осуществляло руководство русского отделения Чехословацкого национального совета и Инспекция чехословацких войск в России (а именно инспектор национальных войск)5.
К моменту мятежа чехословацкого корпуса в Поволжье, Урале и Сибири находилась многочисленная группа поляков. К1914 г. их на этой территории проживало около 40—50 тыс.6 Местная «Полония» состояла главным образом из ссыльных, их семей, а также государственных чиновников и частных предпринимателей. По сравнению с прочими жителями их материальное положение и социальный статус были довольно высокими7. В период войны численность поляков, населявших восточные территории европейской России и Сибири, выросла приблизительно до 200— 300 тыс. Среди новоприбывших были беженцы, принудительно эвакуированные с польских земель русскими властями в 1915 г., офицеры и солдаты царской армии, которые после разгрома восточных польских корпусов не хотели или не могли вернуться на родину, а также военнопленные армий Центральных держав. Эти элементы были крайне разнородны по мировоззрению и политической ориентации, в особенности если речь шла о методах достижения независимости Польши. Эта разнородность, в особенности между «старыми» и «новыми» эмигрантами, не способствовала согласованным действиям и порождала конфликты. Тем не менее можно признать что большинство этих людей мечтало о возвращении в страну8.
В период, предшествовавший событиям в Сибири, польско-чехословацкие отношения в целом были хорошими. Особенно интенсивными были контакты во время пребывания чехословацких войск на Украине9. Со времени освобождения чешскими и словацкими легионерами Сибири, Урала и Поволжья в ряде городов активизировались или начали создаваться польские военно-политические организации. Одним из первых дал о себе знать 23 июня 1918 г. Польский революционный комитет борьбы за независимость и объединение Польши в Самаре. Во главе его встал Ежи Бандровский, известный по контактам с чехословацкими деятелями
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 219 на Украине10, а членами правления стали инженер Зигмунт Садовский и Юлиан Раковский. Они получили поддержку со стороны чехословацкого руководства и командования, а также французского консула в Самаре11. Сибирским центром, где активно действовали поляки, был Омск. Благодаря стараниям эмиссаров московского Польского совета межпартийного объединения (ПСМО) в этом городе удалось организовать Революционный союз поляков для борьбы за независимость. Его возглавил Томаш Жебровский, секретарем стал эмиссар ПСМО доктор Тадеуш Ольшанецкий. В конце июня союз установил контакт с формирующимся под эгидой чехословацкого корпуса польским легионом (его также называли Омским легионом), который находился под командованием подпоручика Яна Крупского. Было достигнуто соглашение о взаимодействии. 30 июня 1918 г. состоялось общее заседание деятелей Союза и принятых в его состав пяти офицеров легиона. В ходе встречи был избран Временный польский военный комитет, который возглавил состоявший из семи членов Исполнительный отдел под руководством Ольшанецкого. Ему подчинялись отделы: военный, финансовый и просвещения12. Активные действия привели к существенному численному росту Временного польского военного комитета и к созданию представительств в городах Новониколаевске, Барнауле, Тобольске, Семипалатинске, Тюмени, Петропавловске, Бийске, Ишиме1’.
Помимо этих двух, наиболее многочисленных и напряженно работавших польских организаций, в Сибири возник ряд местных комитетов. В Уфе при поддержке чехов I июля было создано польское политическое представительство — Польский революционный комитет борьбы за независимость и объединение Польши во главе с Вацлавом Ольшевским и Яном Кулендой. Сходным образом выглядела ситуация в Челябинске, где активную организационную работу проводил Генрик Сухенек14. Установление чехословацкими отрядами контроля над транссибирской магистралью по всей ее протяженности позволило польским деятелям приступить к сотрудничеству между собой. В Челябинске состоялся съезд польских организаций Западной Сибири и Восточной России. В ходе заседаний, проведенных 20—21 июля 1918 г., было решено объединить силы и создать на этой территории одну организацию. Так появился Польский военный комитет в России и Сибири (ПВК). Его возглавил состоявший из семи членов Исполнительный отдел с Т. Ольшанецким в качестве председателя и Е. Бандровским, Яном Михциньским и Зыг-мунтом Садовским в качестве вице-председателей. Комитет был расширен в начале августа 1918 г. путем кооптации в его состав Михала Вейгеля,
220
Я. Висьиевский
представителя действовавшей в Иркутске Польской военной лиги активной борьбы, и Яна Палюха, делегата омской организации Польской социалистической партии — Революционной фракции. Своей основной задачей комитет считал представительство интересов и защиту прав польского населения на подведомственной ему территории и формирование польских войсковых частей15.
Польские отряды на данной территории начали создаваться одновременно с появлением первых политических организаций. В Самаре Польский революционный комитет борьбы за независимость и объединение Польши благодаря хорошим отношениям Бандровского с чехословацкими офицерами получил от контролировавших город чехов необходимую поддержку и средства для формирования польской армии. Чехословацкое руководство согласилось на создание комиссии, призванной координировать набор добровольцев на службу в польских, румынских и югославянских отрядах. Одним из членов комиссии стал Бандровский16. Из добровольцев, значительную часть которых составила местная дружина польских харцеров, была сформирована рота. Ее командиром стал Казимеж Хэрский. Кроме того, во взаимодействии с представителями чехословацкого, румынского и сербского руководства была создана комиссия, задачей которой был набор в формирующиеся национальные части всех военнопленных, желавших в них служить17. По инициативе самарского комитета армейские подразделения появились и в других городах. В Казани благодаря помощи чешского поручика Леона Ференца был сформирован польский отряд под командованием Яна Пиндели-Эмисарского. В Симбирске, также благодаря чешской помощи, действовал эмиссар польского комитета в Самаре генерал-подпоручик Тадеуш Жуковский, а военной стороной формирования польской армии занимались два брата — подполковники Миколай и Спиридон Коишевские18.
Центральным пунктом сосредоточения польских отрядов из вышеназванных городов стала Уфа. К концу июля 1918 г. там были созданы четыре роты, вошедшие в состав формируемого в этом городе 1-го польского стрелкового полка (далее — сп) им. Тадеуша Костюшко. Командиром полка был назначен капитан Антоний Калиновский19. Первый приказ командира полка был издан 10 июля 1918 г.20 В том же городе возник временный штаб, в состав которого вошли офицеры бывшего 1-го польского корпуса21. В Сызрани местную политическую организацию возглавляли инженер-полковник Владислав Солтысик и инженер Эдвард Вавжиняк. Она сотрудничала с местными русскими отрядами поручика Рыбатыха. Созданное там польское подразделение состояло из бывших солдат кор-
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 221 пуса генерала Довбур-Мусьницкого. Командовали им полковник Домбровский и майор Анатоль Езерский. В Челябинске с мая по июль 1918 г. в сотрудничестве с чехословацкими войсками были сформированы две роты под командованием поручика Мечислава Котовича. Политическими проблемами польской армии занялся Генрих Сухенек, который в июне установил контакт с поляками из Уфы, Самары, Омска и других центров к востоку от Челябинска. Формировавшиеся в Челябинске подразделения приняли активное участие в борьбе с большевиками, поддерживая части чехословацкого корпуса в боях за Златоуст. В августе они были направлены в Уфу, где вошли в состав 2-го батальона 1-го сп им. Т. Кос-тюшко22. При помощи русских польское подразделение было создано и в Семипалатинске. Его сформировал ротмистр Жемпиньский23. В июне в Омске во взаимодействии с чехословацким руководством началось формирование польского легиона под командованием подпоручика Яна Крупского. Это соединение во взаимодействии с русскими белыми частями сражалось против большевиков (русские отряды в это время подчинялись поддерживаемому чехословацким руководством Комучу — Комитету членов Учредительного собрания в Самаре). Уже 25 июня 1918 г. Временный польский военный комитет обратился к чехословацкому руководству с просьбой о помощи в формировании польских подразделений. В целом удалось создать две пехотные и одну пулеметную роты24. По русским данным, к концу лета 1918 г. польский легион, участвовавший в боях с большевиками, насчитывал 207 штыков и имел на вооружении 4 пулемета25.
При создании ПВК все польские отряды, сражавшиеся с большевиками или формировавшиеся в Западной Сибири, были подчинены этому комитету. Новый орган пользовалось мощной поддержкой со стороны чехословацкого руководства. Чехи были рады вхождению в состав их войск польских подразделений, которые усиливали их немногочисленные — применительно к потребностям -- собственные части. Кроме того, эта организация, объединявшая в своих рядах людей демократических убеждений, положительно относившаяся к сотрудничеству с чехами и словаками, выступавшая за демократическую российскую власть в Сибири, пользовалась доверием чехословацких лидеров26. Весьма позитивно развивалось и сотрудничество польского руководства с русским Комучем. Российские власти в меру своих возможностей старались обеспечить польской армии условия набора добровольцев и формирования новых подразделений27.
222
Я. Висьневский
Несколько сложнее выглядела ситуация в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Повторная попытка создания польской части была предпринята после взятия Иркутска чехами 13 августа 1918 г. Возникла Польская военная лига активной борьбы. Ее возглавили поляки Киселевский и Вычуга (имена нами не установлены). Главной целью лиги было формирование польской армии. Существенную помощь в этом вопросе оказали чешские легионеры. Во главе польской части, получившей название «полка иркутских стрелков», встал подполковник Витольд Скрыббо. К сентябрю 1918 г. были созданы три линейных и штабная рота, а также офицерский легион. После объединения польских политических организаций Иркутский легион был подчинен ПВК, а непосредственно — прибывшему из Москвы в Сибирь майору Валериану Чуме. В. Скрыббо возражал против такого решения, утверждая, что подчиняется русскому командованию, а в политическом отношении — Польскому национальному комитету в Харбине. В данном вопросе польского офицера поддерживало командование Сибирской армии, подчинявшейся властям Сибирского Временного правительства28, во главе которого стоял П. В. Вологодский. Однако на сторону ПВК встал чехословацкий генерал Радола Гайда, в ту пору командовавший чешскими и русскими войсками на территории Восточной Сибири. В своем приказе подполковнику Скрыббо он рекомендовал тому выехать со своим отрядом к месту формирования польских войск в Бугуруслане. Скрыббо приказа не выполнил и отправил Гайде рапорт, в котором просил разрешения формировать польские части на территории от Омска до Владивостока. Чехословацкое командование не откликнулось на это предложение, и по настоятельным просьбам польских руководителей уволило В. Скрыббо с военной службы. Новый командир Иркутского легиона полковник Дыговский выполнил приказы командования польских войск и 29 октября с отрядом, насчитывавшим 60 офицеров и 280 солдат, отправился на новое место дислокации в Новониколаевск. После передислокации в ноябре 1918 г. в Новониколаевск часть была переименована в 3-й стрелковый полк им. генерала Генрика Домбровского29.
Еще одним местом формирования польских войск был Харбин. Здесь поручик Заборовский (имя не установлено) сформировал кавалерийское подразделение. 21 декабря 1918 г. оно прибыло в Новониколаевск и влилось в уланский полк30.
Все эти части и подразделения возникали спонтанно и независимо друг от друга, под воздействием патриотических настроений. Фактором, способствовавшим созданию польских военных частей, было весьма
Войско Польское в Сибири в революции и в грождонской войне в России 223 благосклонное отношение к ним со стороны союзников — чехословацких и русских. Однако если Комуч последовательно поддерживал устремления поляков, то Сибирское Временное правительство по мере укрепления своих позиций все в большей степени стремилось взять формирование польских отрядов в Восточной Сибири под собственный контроль31.
В то время, когда в Сибири возник ПВК, на русском Дальнем Востоке и в Манчжурии продолжалась консолидация польских политических организаций. Здесь действовали два главных центра: первый во Владивостоке, где уже с конца 1917 г. существовал Польский национальный комитет, второй — в Харбине, где с 25 сентября по 3 октября 1918 г. в Харбине проходил II съезд польских общественных организаций Дальнего Востока и Восточной Сибири, на котором было решено образовать «польский орган, по своему характеру государственный, экстерриториальный и независимый от иностранных государств»32. Новый Польский национальный комитет в Сибири и России (ПНК-С) начал действовать в начале октября 1918 г. Его лидером стал Ежи Р. Собещаньский. Деятели ПНК-С считались представителями парижского Национального польского комитета (НПК) в Сибири и на Дальнем Востоке. По этой причине они стремились подчинить себе все польские организации, действовавшие в регионе, а также хотели установить контроль над формирующимися польскими войсками. В данном вопросе они пользовались поддержкой французских властей, стремившихся ослабить позиции Польского военного комитета, который, в свою очередь, пользовался поддержкой не желавшего подчиняться французам чехословацкого руководство33.
Споры между двумя главными польскими организациями продолжались вплоть до съезда делегаций, представлявших почти все польские организации Сибири, Дальнего Востока и Манчжурии, который состоялся в Иркутске в конце ноября 1918 г. В нем приняли участие и чехословацкие представители. В ходе заседаний удалось прийти к компромиссу: в ведении ПВК оставались вопросы, связанные с набором в польские подразделения военнопленных из армий бывших Центральных держав и солдат старой русской армии. ПНК же должен был заниматься вопросами опеки над гражданским населением, прежде всего над семьями солдат, служивших в польских частях, а также проводить среди него набор добровольцев в польскую армию34. Спорным оставался вопрос о том, какая из двух организаций будет политическим представителем формируемых польских войск. В дальнейшем, несмотря на достигнутый компромисс, в отношениях обеих организаций сохранялась враждебная атмо-
224
Я. Висьневский
сфера и сотрудничество между ними развивалось не лучшим образом. Стороны обвиняли друг друга в нарушении решений конференции и даже в предательстве польских интересов к выгоде других государств35.
Передача вопросов набора в армию в ведение ПВК была обусловлена тем, что эта организация имела хорошо развитую организационную структуру (отделы: набора, формальный, учета и пропаганды), а также ряд территориальных органов (делегатуры, бюро, сборные пункты), количество которых к концу 1918 г. доходило до пятидесяти, а весной 1919 г. выросло до ста36. Немалую роль в этом росте сыграли хорошие отношения между руководством ПВК и чехословацкими учреждениями; в данный период их можно было признать образцовыми — например, в заседаниях ПВК часто принимали участие представители чехословацкого руководства (главным образом доктор Глосс), а польских деятелей приглашали на встречи с руководителями русского отделения Чехословацкого национального совета”.
Благодаря сотрудничеству с чехословацким руководством и отдельными командирами чехословацкого корпуса польская сторона имела возможность пользоваться ресурсами союзного интендантства при организации собственных войсковых частей. Взаимодействие регулировалось соглашением между чехословацкой стороной и ПВК. Оно было заключено 23 июля 1918 г. в Омске между ПВК и высшим руководством русского отделения Чехословацкого национального комитета38. Польскую сторону представляли председатель ПВК Т. Ольшанецский, а также Е. Бандров-ский, Ю. Серафин, 3. Садовский, Я. Мизницкий и Я. Янковский, чехословацкую — председатель русского отделения ЧСНС Богдан Павлу, капитан Богуш Завада, Франтишек Шип и Юзеф Патейдл. Согласно этому документу, польским политическим представительством в Сибири выступал ПВК. Чехословацкая сторона гарантировала, что в случае ликвидации в России антигерманского фронта она окажет содействие в эвакуации польских частей во Францию в целях дальнейшей борьбы с Германией.
Польская армия в военных вопросах подчинялась высшему чехословацкому командованию, а в политическом — ПВК и русскому отделению ЧСНС, которые заявляли о своем сотрудничестве с целью передачи польской армии под политическое руководство «высшей польской государственной власти». Русское отделение ЧСНС обязывалось обеспечивать польскую армию оружием, обмундированием, деньгами и провиантом наравне с чехословацкими частями, а также нести расходы по агитации, набору солдат и организации польских подразделений. В будущем эти
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 225 расходы должна была покрыть «высшая польская власть». Чехи обещали, что польские части, если позволят стратегические соображения, будут создаваться и использоваться в боях как единое целое. Соглашение оговаривало принципы, на основе которых ПВК осуществлял представления на производство в чин офицеров иностранных армий и польских легионов. В согласии с чехословаками ПВК был должен осуществлять набор солдат и организацию отрядов, а также выработать форму военной присяги. На основе соглашения ПВК становился посредником между польской армией и русским отделением ЧСНС. Оно делало возможным окончательную организацию польских частей. Правда, польские отряды передавались в распоряжение чехословацкого командования, однако и данное обстоятельство, по причине усиливавшегося со временем (и по мере организационного развития) стремления русских властей «влить» польские отряды в состав формируемых русских войск, было удачным решением, делавшим возможным дальнейший численный рост польских частей. Чехословацкая сторона к тому же обладала соответствующими средствами, необходимыми для формирования новых польских отрядов и развитой административной сетью, благодаря которой было возможно осуществлять пропагандистские акции и набор добровольцев среди польских пленных австро-венгерских и германских войск и солдат русской армии39. В силу более поздних приказов формируемые польские части должны были подчиняться инспектору чехословацких войск генералу Шокорову, тогда как уже сформированные — командующему чехословацким корпусом генералу Сыровому. Это нашло отражение в депеше генерала Сырового польскому командованию от 10 сентября, в которой тот заявлял: «Польские отряды, формируемые под покровительством ЧСНС подчиняются мне, причем использование и передислокация отрядов находятся исключительно в моей компетенции»40. Генерал Шокоров имел право через своих подчиненных контролировать подготовку и обеспечение польских частей и подразделений, а также осуществлять надзор за набором. За поставки оружия и других военных материалов отвечала Инспекция национальных войск, которой тогда руководил подполковник Гануш41.
В начале января 1918 г. в Сибири появилась присланная московской Военной комиссией военная миссия в следующем составе: майор В. Чума (офицер 2-й бригады легионов, который сражался с ней в Карпатах и под Раранчей, выполняя среди прочего обязанности командира батальона), капитан Ромуальд Воликовский, поручик Эдвард Доян-Мишевский. Почти одновременно с ними из Москвы приехал французский эмиссар майор
226
Я. Висьневский
Ян Скоробогатый-Якубовский. В Сибирь также прибыла политическая миссия Польского совета межпартийного объединения в лице Яна Ско-рупского и Станислава Стшелецкого. Члены обеих миссий появились в Уфе 1 августа 1918 г.42 4 августа в Челябинске состоялось совместное заседание представителей Исполнительного отдела ПВК и прибывших из Москвы миссий. В ее ходе деятели ПВК признали полномочия майора Чумы и приняли постановление о передаче ему командования над формируемыми в Сибири польскими частями. Было решено, что разбросанные до тех пор польские части и подразделения будут сосредоточены в одном центре. Была достигнута договоренность о том, что армия организует сеть сборных пунктов для набора добровольцев в польскую армию делегатами и эмиссарами ПВК. Члены миссий, в свою очередь, признали соглашение с чехословацким руководством. Для контактов с чехословацкими войсками был делегирован ротмистр Конрад Пекарский (позднее его сменил полковник С. Коишевский)43. Представителем чехословацкой стороны при штабе польской армии с 19 августа 1918 г. стал подпоручик (позднее получивший чин капитана) Иржи Седмик44. Были утверждены и официальные представители политических властей. Делегатом ПВК при русском отделении ЧСНС стал Густав Петрус, тогда как делегатом чехословацкой стороны при ПВК — доктор Ян Глосс45.
После подписания соглашения с русским отделением ЧСНС и еще до прибытия в Сибирь московской миссии руководство ПВК приступило к крупномасштабному набору добровольцев на территории, освобожденной от большевиков. По оценке польских (и французских) военных властей в случае объявления мобилизации эта территория могла дать 30— 40 тыс. рекрутов46. Польское командование планировало организацию двух пехотных дивизий, резервной бригады и корпусных отрядов, в том числе отряда бронеавтомобилей и авиационного отряда. По мысли генерала Галлера, они должны были составить 3-й армейский корпус формируемой во Франции польской армии47. Однако действительность показала, что такие планы были чрезмерно оптимистичными.
Основанием для набора в польскую армию в Сибири стали изданные генералом Юзефом Галлером 10 и 14 июля 1918 г. приказы о мобилизации. В них польский генерал призывал под ружье всех поляков, способных к военной службе и чувствующих себя обязанными к ней48. Конкретные предписания, исходившие от польского руководства в Сибири, говорили, что «условием принятия [в польскую армию. — Я. К] является призывной возраст (не моложе 17, не старше 40 лет), удостоверяющий документ от польских организаций, отличное состояние здоровья и Поль-
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 227 ское происхождение (поляки, литвины, белорусы)»49. Этот приказ касался как молодежи, достигшей 18 лет, так и военнопленных поляков германской и австро-венгерской армии.
Первоначально в формируемые польские подразделения вступали главным образов бывшие солдаты польских восточных корпусов (в особенности 1-го корпуса генерал-поручика Ю. Довбур-Мусьницкого), легионеры 2-й бригады генерала Ю. Галлера, группы офицеров и солдат, входившие прежде в союзы польских военных, а также добровольцы из числа поляков, находившихся тогда в Сибири. Эти солдаты отличались боевых духом и глубоким патриотизмом. В польские войска могли приниматься и бывшие солдаты русской армии, однако российские власти, в особенности Сибирское Временное правительство, соглашались с этим весьма неохотно, да и то главным образом под давлением чехословацкой стороны50. Актом, дававшим возможность набирать солдат из представителей народов России или поляков — русских граждан, было распоряжение Сибирского Временного правительства от 31 августа 1918 г. В этом документе военный министр Сибирского правительства разрешал представителям указанных групп вступать в польскую армию. При этом мобилизация поляков на службу в польской армии разрешалась при условии выраженного ими согласия. Допускалось пребывание на мобилизационных пунктах представителей ПВК в целях регистрации поляков и возможной отправки их в польскую армию. Однако на практике русские чинили существенные препятствия или даже делали невозможной такого рода деятельность. Российские власти в духе прокламации Временного правительства соглашались признать самостоятельную Польшу, однако в действительности смотрели на поляков так же, как и на других русских граждан. Нередко случалось, что русские командиры не допускали перехода солдат-поляков из своих частей в польскую армию, а также приема в армию военнопленных поляков из армий Центральных держав51. В таких случаях нельзя было обойтись без чехословацкой помощи. Представители русского отделения ЧСНС и чехословацкие командиры довольно успешно устраняли возникавшие проблемы52. Несмотря на помощь со стороны чехословацкого руководства приток добровольцев с этой стороны был небольшим. Не слишком обильным был и набор среди поляков, проживавших на этой территории, за исключением, быть может, молодежи, происходившей из семей, живших в Сибири еще до войны или прибывших уже в военных период. Добровольцы из ее числа отличались патриотизмом и позднее оценивались своими начальниками как дисциплинированный элемент с высоким боевым духом. Примером могут слу
22В
Я. Висьневский
жить самарские харцеры53. По чехословацким данным, до середины 1919 г. из «польских колонистов» поступило на службу 1 950 добровольцев54.
Основную группу будущих солдат Войска Польского составили бывшие пленные — поляки из войск Центральных держав (преобладали военнопленные австро-венгерской армии). Проводимая среди них пропагандистская работа и набор добровольцев первоначально имели необыкновенный успех. Это касалось в первую очередь наиболее патриотично настроенных военнопленных. Как писал в своем рапорте генералу Галлеру капитан Р. Беликовский, «в наших войсках преобладают бывшие австрийские военнопленные. Можно сказать, что в целом офицерский и солдатский (в особенности последний) элемент великолепен». Однако основная масса польских пленных уже была по горло сыта войной и не очень стремилась продолжить службу. На это влиял и недостаток информации о положении в Европе, а особенно в Польше. Воликовский в своем рапорте сообщал: «Большим несчастьем, отрицательно влияющим на общее настроение, является отсутствие связи с г-ном Генералом и всякой связи со страной, так как мы не имеем возможности установить непосредственные контакты, которые бы позволили делать выводы о том, что там происходит»55. Из-за «промедления» военнопленных со вступлением в польские войска проводившие набор польские эмиссары, в особенности военные и помогавшие им чехословацкие представители, зачастую просто принуждали пленных польской национальности к службе в Войске Польском. Слабый приток добровольцев из лагерей военнопленных привел к изданию 21 декабря 1918 г. распоряжения о проведении мобилизации среди пребывавших там поляков. Эта мобилизация действительно дала значительное число рекрутов, однако по сравнению с прежними добровольцами их боевой дух и служебное рвение были существенно ниже56. По чехословацким данным, в результате этой акции в Войско Польское к середине января 1919 г. попало 6 388 военнопленных поляков57. В начале декабря 1918 г. на службе в польских частях и подразделениях находилось около 600 офицеров, 380 унтер-офицеров, 5 тыс. рядовых и 350 пленных. Из этого числа около 800 человек пребывало на сборных пунктах, которые с конца сентября создавались на пространстве от Волги до Владивостока58. К концу декабря прибыло еще около 2 тыс. добровольцев59, так что в середине января Войско Польское в Восточной России и Сибири — так звучало официальное название польских частей на этой территории — насчитывало более 8 тыс. солдат.
Официально командование польскими частями В. Чума принял 17 августа 1918 г.60 Его главной задачей была концентрация разбросанных до
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 229 тех пор польских отрядов. С этой целью он обратился к чехословацкому командованию, чтобы получить согласие на вывод польских частей с антибольшевистского фронта61. Согласие было получено. Сборным пунктом был определен г. Белебей62. Однако ввиду успехов большевистских войск было решено, что местом сосредоточения станет г. Бугуруслан, расположенный неподалеку от железной дороги в 160 верстах от Самары. В этом городе к концу сентября удалось сосредоточить большинство уже сформированных польских частей с территорий Поволжья, Урала и Сибири.
По прибытии в Бугуруслан началось создание структуры Командования польских войск в Восточного России и Сибири. Назначенный начальником штаба польских войск подкапитан Воликовский (офицер из корпуса генерала Довбур-Мусьницкого) создал свой штаб, который первоначально состоял из семи отделов:
—	Отдела формирований — подполковник Казимеж Румша (из русской армии), которого вскоре сменил подкапитан Стефан Жичиньский (из австро-венгерской армии);
—	Мобилизационного отдела — подкапитан Ян Чапло (офицер из корпуса генерала Довбур-Мусьницкого);
—	Инспекционного отдела — подкапитан Соболевский, которого позднее сменил подпоручик Ян Возницкий (из русской армии);
—	Инженерного отдела — капитан Антоний Калиновский (из русской армии);
—	Отдела артиллерии — капитан Людвик Юркевич, а с начала ноября — полковник Кароль Скиргелло-Яцевич (из русской армии);
—	Санитарного отдела — доктор Бронислав Беренс63.
Помимо этих отделов при штабе командования была создана офицерская школа, начальником которой был назначен уже упомянутый подполковник К. Румша64.
Начальнику штаба командования польских войск в Восточной России и Сибири через Мобилизационный отдел подчинялась сеть сборных пунктов. Они взаимодействовали с представителями ПВК и чехословацким руководством (чехи обеспечивали провиантом и перевозили добровольцев в места сосредоточения польских войск)65. К ноябрю 1918 г. сборные пункты были созданы в городах Благовещенске, Хабаровске, Челябинске, Чите, Харбине, Иркутске, Екатеринбурге, Красноярске, Кургане, Новониколаевске, Омске, Перми, Тюмени, Томске, Уфе и Владивостоке66. В начале 1919 г. вся сеть сборных пунктов подверглась реорганизации. Территория, контролируемая союзными войсками, была разделена на
230
Я. Висьневский
семь окружных сборных пунктов (далее ОСП); в личный состав такого рода пунктов входило 2 офицера, 4 унтер-офицера и 12 рядовых, которым, в свою очередь, подчинялись сборные пункты подотделов (далее СПП; личный состав — 1 офицер, 2 унтер-офицера и 5 рядовых)67.
1.	Уральский ОСП — Челябинск — майор Антоний Новаковский;
—	СПП Уфа — подпоручик Щерба;
—	СПП Тюмень — поручик Бернард Миллер;
—	СПП Екатеринбург — поручик Ян Рысяковский.
2.	Омский ОСП — Омск — капитан Тадеуш Новаковский;
—	СПП Курган — подпоручик Ян Росек;
—	СПП Петропавловск — вакантно.
3.	Новониколаевский ОСП — Новониколаевск — капитан Казимеж Ольшевский;
—	СПП Томск — поручик Людвик Крупский;
—	СПП Красноярск — поручик Владислав Земба.
4.	Иркутский ОСП — Иркутск — подполковник Казимеж Хшанович;
— СПП Верхнеудинск — подпоручик Адам Крамаж.
5.	Читинский ОСП — Чита — капитан Ян Рыхлицкий;
—	СПП Благовещенск — подпоручик Александр Петейдель;
—	ССП Маньчжурская (ж.д. станция) — хорунжий Юзей Штейер.
6.	Харбинский ОСП — Харбин — капитан Рышард Закшевский;
7.	Владивостокский ОСП — Владивосток — полковник Людомир Гло-вацкий;
— СПП Хабаровск — подпоручик Эдмунд Низинкевич68.
Сосредоточенные к концу сентября в Бугуруслане польские подразделения вошли в состав 1-го стрелкового полка им. Т. Костюшко. Кроме того, в этом городе приступили к организации артиллерийского дивизиона в составе трех батарей (одной тяжелой)69, однако из-за недостатка вооружения (польская сторона получила от русской лишь два орудия калибром 76,2 мм) удалось сформировать только первый взвод первой батареи, подготовить кадры для второго взвода и начать формирование второй батареи в Уфе70. В Бугуруслане оказался и прибывший из Харбина кавалерийский эскадрон. Его командиром был ротмистр Александр Недзинь-ский. Приказом майора В. Чумы от 20 сентября 1918 г. эскадрон был развернут в двухэскадронный дивизион, командиром котором стал ротмистр Конрад Пекарский71. Началось формирование учебного батальона, инженерной роты, унтер-офицерской школы и полевого госпиталя72.
Успехи большевиков осенью 1918 г. существенно осложнили положение на фронте. 10 сентября 1918 г. большевики заняли Казань, 11 сентяб-
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 23 1 ря — Симбирск, a 7 октября — Самару. В результате наступательных действий большевиков поляки были вынуждены эвакуироваться в Бугуруслан. В качестве нового места формирования польских частей русские власти по желанию чехословацкого руководства определили Новониколаевск73. Десятого октября железнодорожные транспорты через Уфу двинулись к новому пункту дислокации, тогда как часть отрядов, для которых не хватило места в поездах, отправилась в направлении Уфы в пешем строю74.
По пожеланию генерала Войцеховского, одного из инициаторов мятежа Чехословацкого корпуса и командующего Поволжской группы, в Уфе был оставлен усиленный 1-й полк, а также эскадрон улан и артиллерийская батарея75. Командиром этой группы был подполковник Казимеж Румша. Силы, отправленные на фронт, насчитывали 104 офицера и 1 728 нижних чинов76. Котловое и вещевое довольствие, снабжение боеприпасами и необходимыми финансовыми средствами обеспечивала чехословацкая сторона77. Группа Румши вошла в симбирскую группировку, состоявшую из добровольческих русских отрядов генерал-майора В. О. Каппеля и действовавшую, опираясь на железнодорожную линию Уфа—Бугуруслан. К югу от симбирской находилась самарская группировка, состоявшая из чехословацких отрядов. Она опиралась на железнодорожную линию Самара-Уфа. На флангах группировок действовали отряды кавалерии и казаков. В момент прибытия польской части обе группировки под натиском регулярных частей Красной армии отступали в сторону Уфы. По прибытии на фронт польские отряды приняли участие в боевых действиях. В частности, они сражались под Никотаевкой, Сардыком и Белебеем. Они находились на фронте со 2 ноября 1918 г. до начала января 1919 г.78 В конце боев польский командир издал приказ, в котором благодарил солдат за стойкость и достойное выполнение поставленных перед ними задач79. В сходном хвалебном тоне была выдержана телеграмма, направленная секретарем русского отделения ЧСНС доктором Яном Куделей Польскому военному комитету в Екатеринбурге и содержавшая приветствия польским солдатам. Благодарственное письмо отправил также генерал Каппель80. Польские войска на уфимском фронте зимой 1918 г. потеряли убитыми и ранеными 15 офицеров и 140 нижних чинов. Более многочисленны были потери в результате обморожения и болезней — 272 офицера и солдата81.
Пока группа Румши двигалась на антибольшевистский фронт, прочие польские части добрались до Новониколаевска. Здесь началось формирование новых польских частей, которые по планам польского команде-
232
Я. Висьневский
вания должны были войти в состав пехотной дивизии. Этим занялся Чума, которого генерал Ю. Галлер в конце ноября 1918 г. произвел в подполковники82. Существенную помощь в получении подходящих зданий и снабжении поляки получили от русских властей и чехословацкого военного командования (прежде всего Инспекции чехословацких войск). Поляки получили большие казармы и плац, а также могли пользоваться военным лагерем, расположенным неподалеку от города на р. Оби83.
С 10 ноября началось формирование 2-го стрелкового полка. Первым исполняющим обязанности его командира был поручик Феликс Яворский, с 25 ноября полком командовал подполковник Доминик Дунин-Марцинкевич, а с января 1919 г. подполковник Людвик Кадлец. Полк был сформирован на основе учебного батальона, эвакуированного из Бугуруслана в Новониколаевск84. В том же городе началось создание 3-го стрелкового полка под командованием капитана (майора)85 Ромуальда Когутницкого86. Каждый из этих стрелковых полков, подобно 1-му сп, был должен состоять из трех батальонов пехоты (трехротных), пулеметного батальона, разведроты, роты связи, технического взвода, полкового оркестра, полковой санчасти (госпиталя) и обоза. В каждом стрелковом полку должно было насчитываться по 2 584 офицеров и солдат87. В Новониколаевске в конце декабря 1918 г. началось также формирование 1-го уланского полка под командованием К. Пекарского, несколько ранее произведенного в подполковники. Полк должен был состоять из четырех кавалерийских эскадронов88. Там же началось формирование 5-го артиллерийского полка под командованием подполковника Кароля Скиргел-лы-Яцевича. Полк был должен состоять из трех артиллерийских дивизионов. Однако в силу нехватки вооружения (кроме двух орудий батареи, прикрепленной к группе Румши, было получено всего лишь два орудия) создание артполка застопорилось89. Помимо этих частей началась организация инженерного батальона, командиром которого стал капитан Игнаций Сверчевский (24 декабря 1918 1г.). Батальон состояла из трех рот — саперной, железнодорожной и технической90. Кроме того, приступили к созданию вспомогательных подразделений и интендантства. Усилия по формированию польской армии увенчались приказом командующего польскими войсками в Восточной России и Сибири подполковника Чумы от 25 января 1919 г. о формировании 5-й польской стрелковой дивизии (далее — псд)91. Командиром дивизии стал подполковник Рум-ша, вступивший в должность 31 января 1919 г.92 Начальником штаба 5-й псд был ротмистр Станислав Прухницкий, а затем майор Скоробогатый -Якубовский93.
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 233
В январе 1919 г. произошли важные изменения в положении и статусе польских войск в Сибири. 23 января 1919 г. Войско Польское в Восточной России и Сибири было подчинено командованию союзных сил в Сибири, которое возглавлял французский генерал Жанен94. До этого поляки формально подчинялись верховному командованию чехословацких войск. Единственным источником вооружения, обмундирования и обеспечения продовольствием было в ту пору чехословацкое интендантство. Оно передавало необходимые средства в виде материалов и денежного эквивалента на предусмотренные закупки. Суммы, выдававшиеся чехами на нужды Войска Польского, составили 14 226 660 французских франков95. Чехословацкая сторона старалась обеспечивать поляков как можно лучше, о чем свидетельствует как помощь при наборе призывников, так и усилия русских властей в решении вопросов, связанных с размещением.
Поляки высоко оценивали сотрудничество с чехословацким руководством в 1918 г. Польский военный комитет в обращении к польской общественности Сибири писал, что он трудится над создание Войска Польского, «получая поддержку лишь со стороны братского чешского народа»96. Это подтверждает и известный своими прочешскими симпатиями Е. Бандровский, писавший, что «если не принимать во внимание относительно мелких недоразумений, чехи все время держались и действовали абсолютно порядочно»97. Взаимодействие происходило не только на высшем, но и на местном уровне. Как писал в своих воспоминаниях один из участников сибирских событий Станислав Богданович, «чехи помогали нам очень охотно. В пути всегда можно было смело обратиться за помощью к коменданту станции, если им был чех, или к какой-нибудь проходящей чешской части — и никогда не получить отказа в помощи. ...В целом наши отношения с чехами были великолепны...»98. Чехословацкие власти также находили сотрудничество плодотворным и приносившим существенную пользу обеим сторонам, что подчеркивали в своих донесениях доктор Глосс и его преемник при штабе Войска Польского капитан Седмик".
Несмотря на прекрасные отношения порой между союзниками возникали трения. Их причиной было различное отношение к перевороту осуществленному адмиралом А. В. Колчаком в Омске 18 ноября 1918 г. Он провозгласил себя диктатором и отстранил от власти Директорию, которую активно поддерживало чехословацкое руководство. Совершенный Колчаком переворот был поддержан британским, японским и частью польского руководства. Польский национальный комитет встал на сторону новых русских властей, тогда как Польский военный комитет
234
Я. Висъневский
сохранял нейтралитет, хотя большинство его членов были против переворота, поскольку считали, что к власти пришел консервативный и антидемократический элемент, мечтающий о возрождении Российской империи100. Переворот поддержала, однако, значительная часть польских офицеров, вышедших из рядов бывшей царской армии. Они были известны и своим неприязненных отношениям к чешским офицерам, которые, не имея профессионального образования, занимали высшие командные посты. Бурю протестов со стороны чехословацкого руководства вызвала приветственная телеграмма адмиралу Колчаку, отправленная командованием польских войск в Восточной России и Сибири101. Польская сторона отрицала этот факт, однако в свете русских документов видно, что имела место переписка между новыми российскими властями и польским командованием102.
В следующие месяцы польско-чехословацкие взаимоотношения становились все более напряженными. Это касалось в особенности отношения польских офицеров из рядов русской армии, группировавшихся вокруг подполковника Румши, к чехословацкому командованию. У этих офицеров в значительной степени под влиянием русских военных, в руках которых после переворота Колчака оказался контроль над русскими войсками, —вызывали раздражение инициативы чехословацкого командования и политического руководства. Особенно это усилилось после ухода чехословацких отрядов с антибольшевистского фронта. У части офицеров из группы полковника Румши сложилось мнение, что части Войска Польского так долго находились на фронте и направлялись на самые трудные его участки из-за поведения чешских легионеров. Эта неприязнь привела к тому, что полковник Румша не принял знамени, подаренного чехословацким руководством 1-му стрелковому полку. Отделение ЧСНС в России и командование чехословацких войск почувствовали себя оскорбленными103. Поведение этих офицеров и все более жесткая позиция полковника Румши, поддерживаемого не только русским командованием, но и генералом Жаненом, стремившимся противопоставить его полковнику Чуме, который желал сохранить независимость польских формирований, привели к тому, что чехословацкое руководство стало считать Войско Польское в Сибири силами, содействующими Колчаку и его режиму104. Ничего не изменили шаги Чумы и ПНК, искавших путей достижения компромисса и улучшения отношений с чехами. Польский командующий, в частности, несколько раз выступал с предложением заключить тайное соглашение между польским и чехословацким командованием о взаимной помощи и совместных действиях. Он, вероятно,
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 235 рассчитывал воспользоваться плохими отношениями между Колчаком и чехословацким руководством и добиться самостоятельности и независимости польских войск в Сибири. Однако все эти предложения были отвергнуты чехословацкой стороной, не верившей в их искренность. Кроме того, чехам приходилось считаться с точкой зрения генерала Жанена, который боролся с чехословацким влиянием на национальные войска, подчинявшиеся чехословацкому командованию до января 1919 г.'05
Отношения между польским командованием, с одной стороны, и руководством русского отделения ЧСНС и командованием чехословацкими войсками в Сибири, с другой, вплоть до конца пребывания тех и других в Сибири оставались враждебными и особенно обострились с мая 1919 г., когда польские отряды приступили к активной борьбе с большевистским партизанским движением вдоль транссибирской магистрали106.
Их не улучшила и прибывшая в начале февраля 1919 г. Польская военная миссия в Сибири, направленная генералом Ю. Галлером с целью установления контакта между ним и польскими войсками в Сибири, а также для организации помощи со стороны Антанты (в особенности Франции) при создании польских частей. Ее возглавлял майор Ярослав Окулич-Козарин1"7. Его приезд, по мнению чехов, скорее способствовал ухудшению взаимоотношений. Причиной было то, что члены миссии решительно поддержали генерала Жанена в его стремлении взять в свои руки командование национальными войсками и вступили в борьбу с поддерживаемым чехословацкой стороной ПВК108.
Все эти факторы привели к тому, что в первой половине 1919 г. отношения между чехословацким руководством и Командованием польских войск в Сибири сделались почти враждебными. Дальнейшее эффективное сотрудничеством между сторонами сделалось невозможным, и в итоге чехословацкое командование предоставило польские отряды их собственной судьбе в момент эвакуации национальных войск из Сибири поздней осенью и в начале зимы 1919 г.109
Переход командования над польским войсками к французскому генералу Пьеру Морису Жанену не привел к принципиальным переменам в их положении. Польские военные власти продолжали создавать польские вооруженные силы в Сибири. В середине января 1919 г. в рамках 5-й польской стрелковой дивизии было начато формирование 4-го стрелкового полка. Командиром полка стал полковник Болдок. До марта 1919 г. удалось сформировать два стрелковых батальона, пулеметный батальон, роту связи и унтер-офицерскую школу. В отличие от других частей 5-й польской стрелковой дивизии, солдаты 4-го стрелкового полка были
236
Я. Висьневский
пленными австро-венгерской и немецкой армии, которым пришлось, в отдельных случаях даже под принуждением, вступить в ряды польской армии110. В начале февраля началось формирование и элитного подразделения польских войск в Сибири — штурмового батальона. Его командиром был назначен капитан Доян-Мишевский111. Этот отряд был задуман как предназначенный для выполнения особо опасных и ответственных задач. В его состав направлялись самые проверенные солдат, отличавшиеся высоким боевым духом, ему в первую очередь выделялось лучшее вооружение112. В последующих боях с большевистскими силами — в особенности во время эвакуации польских войск из Сибири — он прославился рядом выдающихся боевых операций.
При численном росте войск польскому командованию приходилось постоянно преодолевать трудности в сфере снабжения. Дальнейшее формирование частей и подразделений, особенно в период с февраля по май 1919 г., натыкалось на препятствия, главным образом в силу недостатка оружия, боеприпасов и провианта. Польские войска в это время имели в своем распоряжении лишь то военное имущество, которое было им передано до января 1919 г. чехословацкой стороной, а также небольшое количество, захваченное группой полковника Румши в боях с большевиками113. Еще не было доставлено то, что французы обещали в рамках соглашений, заключенных генералом Ю. Галлером с французским правительством, согласно которым последнее обязалось обеспечивать вооружением польские отряды, подчиненные генералу Галлеру и Польскому национальному комитету в Париже. Нехватка оружия и боеприпасов имела следствием задержки в боевой подготовке польских частей и бездеятельность личного состава. Создавшееся положение, усугубленное крайне тяжелыми бытовыми условиями, приводила к росту в Новониколаевске революционных настроений среди польских солдат114. Особенно были чувствительны к большевистской агитации военнопленные из сибирских лагерей, зачастую влившиеся в Войское Польское под давлением. Это привело, в частности, к мятежу в 4-м стрелковом полку 14— 15 марта 1919 г.115 По приказу командующего польскими войсками в Восточной России и Сибири полк был расформирован, а солдаты, принявшие участие в беспорядках, предстали перед судом и были приговорены к суровым наказаниям. Часть солдат распущенных подразделений попала в формировавшийся в то время кадровый батальон, куда должны были приниматься только добровольцы. Этот батальон, по планам польского командования, был призван стать в будущем ядром 6-й стрелковой диви-
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 237 зии116. События в Новониколаевске показали польскому командованию силу коммунистического влияния на польские части.
В конце апреля 1919 г началось наступление большевистских войск на главные силы армии Колчака. Происходившие тогда бои в конечном счете определили будущее контрреволюции на огромных пространствах Восточной России и Сибири. «Белые», стремясь сдержать большевистские силы, задействовали на фронте практически все находившиеся в их распоряжении военные части. Это, в свою очередь, ставило под удар железнодорожные линии, которые подвергались нападениям все более многочисленных сибирских партизан. С целью их охраны командование союзных сил в Сибири во главе с генералом Жаненом и британским генералом Ноксом приняло решение использовать польские части в борьбе с большевистскими партизанами (впрочем, нападения на железную дорогу совершались и разного родами иными политическими и Национальными силами, не говоря уже об обыкновенных бандитах).
Вопрос об использовании польских отрядов против большевиков еще раньше сделался предметом обсуждения между русской стороной, генералом Жаненом, польским командованием и ПВК117. Русская сторона добивалась отправки польских солдат непосредственно на антибольшевистский фронт118. Польское командование во главе с полковником Чумой последовательно отказывалось подчиниться этим требованиям. Польские солдаты тоже отрицательно относились к попыткам втянуть польские отряды в бои на фронте. В начале марта 1919 г. колчаковские войска перешли в наступление, добившись значительных успехов. Русское командование, ссылаясь на победы, начало усиленно добиваться отправления на фронт 5-й польской стрелковой дивизии. Адмирал Колчак несколько раз обращался по этому вопросу к полковнику Чуме и майору Окулич-Козарину. Оба офицера давали отрицательный ответ. Они считали, что не могут принять такого решения по причине отсутствия соответствующих приказов военных властей в Польше119. Майор Окулич-Коза-рин советовал Колчаку обратиться через него или через генерала Жанена к польскому правительству в Варшаве с просьбой дать согласие на использование польских отрядов на антибольшевистском фронте120. Но поскольку польское и русское (Колчака) правительства не признавали друг друга и проявляли взаимную неприязнь, установление прямых контактов было невозможно121. Суть проблемы выразил полковник Чума в рапорте генералу Галлеру: «Польские военные силы, даже после завершения формирования, примут участие в борьбе только по ясному и недвусмысленному приказу правительства страны. Я должен считаться с настроениями
238
Я. Висьневский
солдат, положением на фронте, которое до сих пор остается неблагоприятным для правительства Колчака и не дает гарантий достижения хороших результатов и возможного прорыва в страну. В то же время не приходится сомневаться, что польские силы, если их станут использовать для исправления положения дел, постепенно уменьшатся и рассеются. Кроме того, я считаю, что не могу по собственной воле брать на себя расточение польской крови»122. Точку зрения польского командования во всем поддерживал ПВК. Он, как мы уже указывали, поддерживал очень хорошие отношения с чехословацким руководством в Сибири. Как и чехословацкая сторона, комитет весьма критично оценивал взгляды Колчака и его методы управления123. Комитет высказывался за сохранение нейтралитета в русской гражданской войне. Руководство ПВК считало, что важнейшая задача, стоящая перед польскими органами в стране и в Сибири, это скорейший вывод войск в Польшу. Оно старалось уберечь как можно большее число поляков от службы в русской армии124. Очень метко отношение «белых» к польскому вопросу в Сибири обрисовал редактор выходившего в Харбине польского журнала «Обозрение» Бронислав Домбровский, писавший в письме полковнику Чуме: «Повсеместно известно, что правительство Колчака, провозглашающее своей политической программой возрождение России в границах 1914 г., смотрело на польскую армию как на национальную составную часть русской армии и только по причине нехватки внутренних сил не сумело применить эту программу к польской армии [...]. Мечтой этого правительства [Колчака. — Я. 2?.] было использование польских войск в Сибири именно в этой роли, в особенности как орудия в своих руках в борьбе с советской Россией»125. Несмотря на негативную позицию польского командования в этом вопросе, русская сторона не прекращала попыток использовать польские части в боях на фронте.
На рубеже апреля и мая 1919 г. русское командование обратилось к генералу Жанену, чтобы он добился отправки польских на антибольшевистский фронт. Однако генерал, знавший о твердой позиции польского командования, понимал, что даже если он издаст такие приказы, польская сторона их не выполнит. К этом добавлялся спор между руководством французской миссии, с одной стороны, и полковником Чумой и ПВК, с другой, о статусе польских частей в Сибири. В соответствии с заключенными ранее соглашениями Войско Польское в Сибири подчинялось генералу Жанену исключительно в оперативном плане. Однако он хотел расширить свою власть и добивался передачи ему командования над польскими частями126. Польская сторона отклоняла эти требования,
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 239 утверждая, что не может признать этих претензий «в силу факта признания союзными государствами за польскими войсками на иностранных территориях прав самостоятельной армии, являющейся составной частью армии польского государства»127.
Несмотря на твердую позицию полковника Чумы генералу Жанену удалось склонить польское командование в Сибири к изменению точки зрения в вопросе использования польских войск в борьбе с большевиками. Французский генерал воспользовался внутренними конфликтами среди польского командования и офицерского корпуса. Водоразделом было отношение к режиму Колчака и участию польских войск в операциях против большевиков. Большинство офицеров придерживалось мнения, что им не следует вмешиваться в русскую гражданскую войну и добиваться скорейшего вывода польских отрядов на Дальний Восток, чтобы оттуда морским путем перебраться в Польшу. Эти взгляды выражал полковник Чума и значительная часть командования польских войск в Восточной России и Сибири. Были это главным образом офицеры, служившие прежде в легионах (главным образом в 1-й и 2-й бригаде) или в австро-венгерской армии. С этими взглядами солидаризовались и солдаты, что, в частности, обусловливало популярность полковника Чумы в рядах польских войск. Иную позицию заняла группа офицеров, служивших прежде в старой русской армии. Они группировались вокруг начальника 5-й польской стрелковой дивизии полковника К. Румши'28. Последний, расставляя на должности своих людей, пользовался поддержкой генерала Жанена. Чехословацкий военный атташе при штабе командования польских войск в Сибири И. Седмик в рапорте начальнику Военного управления Военного министерства в Сибири подполковнику Рудольфу Медеку сообщал о встречах полковника Румши с генералом Жаненом. Во время одной из них французский генерал оказал Румше далеко идущую поддержку129. Благодаря благосклонности Французской военной миссии Румше удалось поставить на важнейшие посты в штабах и частях Войска Польского офицеров сходной с ним политической ориентации. В особенности это было заметно в штабе и частях его дивизии, а также в некоторых отделах командования польских войск. Например, начальником штаба 5-й стрелковой дивизии стал майор Бенедикт Хлусе-вич, командиром 3-го стрелкового полка подполковник Казимеж Когут-ницкий, начальником штаба командования подполковник Лихтарович, начальник мобилизационного отдела майор Ян Чапло, начальником оперативного отдела майор Волк-Ланевский, представителями Войска Польского при штабах были: у адмирала Колчака подполковник Казимеж
240
Я. Висьневский
Войткевич, у атамана Семенова полковник С. Коишевский130. В результате среди командования польских войск в Сибири выросло число лиц, желавших использовать создаваемые польские части в борьбе с большевиками. В это время они представляли собой серьезную по сибирским меркам силу. Несмотря на расформирование 4-го стрелкового полка в марте 1919 г. численный рост польских отрядов не был приостановлен. В конце апреля в них служило 10 772 офицера и солдата. Дивизия в это время состояла из 1-го, 2-го, 3-го пехотных полков, 1-го уланского полка, 5-го артиллерийского полка, кадрового батальона, штурмового батальона, инженерного батальона131. Командованию польских войск в Восточной России и Сибири также подчинялся отдельный литовский батальон имени Витольда Великого. Это подразделение было сформировано на базе одной из рот 1-го стрелкового полка, в его состав входили солдаты литовской национальности. Его формирование началось в июле 1919 г. под Новониколаевском. Командиром батальона был назначен капитан Петрас Линкевичюс. Солдаты батальона носили ту же форму, что и вся дивизия, однако с отличавшими их от прочих знаками. На фуражке вместо орла был помешен знак «Погони». Это было любимое подразделение полковника Румши. В сентябре 1919 г при несении службы на железнодорожной ветке Барнаул-Семипалатинск батальон перешел на сторону большевиков132. Помимо отрядов, подчинявшихся командованию 5-й польской стрелковой дивизии, в Сибири и на Дальнем Востоке был дислоцирован ряд небольших польских подразделений, численностью которых не превышала нескольких сот солдат; в частности, в Иркутске и Владивостоке имелись польские гарнизонные роты. За лето 1919 г. численность польских войск почти не выросла. Несмотря на это, польские отряды были наиболее многочисленной в Сибири военной силой после чехословацкого корпуса.
С апреля 1919 г. обшее положение «белых» становилось все более трудным. Войска Колчака несли ощутимые поражения. Одновременно стремительно рос численный состав большевистских партизанских отрядов. Начались нападения на линии сообщения. Это имело следствием резкое усиление нажима на польское командование со стороны русских властей и генерала Жанена, добивавшихся участия польских частей в борьбе с большевиками. Полковник Чума был вынужден согласиться направить польские подразделения на охрану железнодорожных путей. Их задача должна была быть сугубо оборонительной. По приказу полковника Румши от 6 мая 1919 г. 2-й и 3-й стрелковые полки должны были взять под охрану железную дорогу на линии Новониколаевск-Татарская (Омская
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 241
Таблица 1. Личный состав Войска Польского в Восточной России и Сибири
нестроевые	рядовые	Штаб Командования польских войск	1	1		"3-	40	"3-	162	Управление Командования польских войск	СП	1	1	з-	СП	1	102	1
	унтер-офицеры		1	1	1			гч	2		«Н	1		in	хГ	—	26	1
строевые	рядовые		1	1	<П	1	109	-3-	115		1	со	1	1	1	1	1	
	унтер-офицеры		1	1	О	i	22	1	00		»—<	хг	1	1	1	1	т—<	1
сестры  мило- : сердия			1	1	1	1	1	1	1		1	1	1	1	1	1	о. —<	1
чиновники			1	1	гч	гч	гч	ГЧ	гч		1	1		гч	1	1	г —<	т—-<
врачи			1	1	1	1	1	1	1		1	1	1	1	1	1	гч т—-<	1
офицеры j			хГ	СП	<П		о				гч	гч	гч	СП	40	СП	40	1
Разряды			Управление командования ВП	Управление начальника штаба	I бюро (общее)	11 бюро (разведывательное)	III бюро (оперативное)	IV бюро (мобилизационное)	Комендатура штаба		Инспекторат артиллерии	Культурно-просветительская комиссия	Казначейство ВП	Полевой контроль	Суд первой и второй инстанции	Прокуратура Командования ВП	Служба здравоохранения	Главный капеллан
Продолжение табл. 1
Разряды	офицеры	врачи	ЧИНОВ- НИКИ	сестры милосердия	строевые		нестроевые	
					унтер-офицеры	рядовые	унтер-офицеры	рядовые
Управление штаба ВП								
Военные миссии	14	—	1	—	1	9	1	1
Редакция «Польского солдата» („loinierz Polski”)	2	—	—	—	—	—	4	9
Ремонтная комиссия	10	2	—	—	7	49	3	—
Офицерская школа	36	—	—	—	—	—	6	29
Офицерская рота	85	—	2	__	—	—	__	10
Сборные пункты	32	1	—	—	28	218	1	—
Итого	255	17	30	19	133	519	88	379
5-я стрелковая дивизия								
Штаб дивизии	21	1	—	—	3	28	24	78
Рота связи	2	—	—	—	5	49	2	11
1-й стрелковый полк	91	5	2	—	272	1261	80	271
2-й стрелковый полк	95	4	3	—	224	858	79	236
3-й стрелковый полк	82	4	3	—	271	1306	51	239
Кадровый батальон	82	2	1	—	122	415	44	181
1-й уланский полк	28	4	2	—	62	442	6	43
to ъ-to
Окончание табл. 1
Разряды	офицеры	врачи	ЧИНОВ- НИКИ	сестры милосердия	строевые		нестроевые	
					унтер-офицеры	рядовые	унтер-офицеры	рядовые
5-й артиллерийский полк	59	6	1		71	900	28	104
Инженерный батальон	28	4	2	—	58	365	34	74
Штурмовой батальон	23	1	—	—	47	214	6	56
Литовский батальон	13		*	—	—	15	166	5	20
Интендантство	28	1	24	—	4	79	44	341
Дивизионный госпиталь	—	6	3	7	—	—	10	46
Дезинфекционный отряд	—	—	—	—		—	1	22
Строительный отряд	4	—	2	•—	5	74	1	6
Техническое обеспечение	3	—	3	—	—	—	4	22
Гарнизонная гауптвахта	3	—	—	—	6	7	1	—
Школа пулеметчиков	3	—	—	—	2	5	—	—
Итого в дивизии	565	38	46	7	1167	6169	420	1750
Итого в войсках	820	55	76	26	1300	6688	508	2129**
Всего	11602							
* Согласно другим источникам, в батальоне имелась амбулатория в составе: врач, два фельдшера, два санитара.
** Кроме того, в ведении командования ВП находилось 324 инвалида и 78 военнопленных.
Источник-. CAW. WP па Syberii. 122.91.8. Stan Wojsk Polskich we Wschodniej Rosji i na Syberii z 15 wrzetbnia 1919 r.
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 243
244
Я. Висьневский
железная дорога) и ее боковую ветку между станциями Татарская-Слав-город (Кулундинская железная дорога). Первому стрелковому полку, штурмовому батальону, 1-му уланскому и 5-му артиллерийскому полку предстояло стать группой поддержки для участков, находившихся под угрозой133. В действительности польские части заняли отведенные им для охраны железнодорожные линии лишь в начале июня. Основным препятствием при выполнении задачи был недостаток оружия и снаряжения. Необходимое имущество было доставлено при посредничестве французской миссии только 8 и 18 июня 1919 г. Тогда с железнодорожного вокзала в Новониколаевске было получено 100 пулеметов с запасными частями, 8 990 пехотных винтовок, 1 985 кавалерийских карабинов, 10 950 штыков, значительное количество боеприпасов и другого военного снаряжения134.
Против привлечения польских частей к охране путей сообщения выступил ПВК. Он высказывался за вывод отрядов из Сибири и за сохранение нейтралитета на русской территории. Из-за этого произошли столкновения с частью пророссийски настроенного командования. Кроме того, командование польских войск обвиняло комитет в том, что тот своими действиями вторгается в сферу компетенции военных властей. Поэтому по приказу полковника Чумы от 27 мая 1919 г. комитет был лишен полномочий в политических вопросах135. Руководители ПВК не признали этого приказа, считая его нарушением заключенных ранее соглашений. Несмотря на это, они были вынуждены сохранять лояльность. Это было на руку генералу Жанену и русским властям. В своих донесениях французскому генеральному штабу Жанен довольно нелицеприятно выражался о комитете: «Если в начале, в отсутствие представителей польского правительства, этот комитет мог оказывать некоторые услуги, то сегодня он сделался ненужным, а завтра может навредить. Члены комитета цепляются [за свое положение] руками и ногами, главным образом в силу личных амбиций, либо затем, чтобы получать финансовую выгоду от военных перевозок»136. Лишение ПВК политических полномочий повлияли на польско-чехословацкие отношения. До этого времени, благодаря стараниям деятелей комитета, они оставались вполне корректными, теперь же существенно ухудшились137.
После ограничения сферы компетенции ПВК полковник Чума не мог рассчитывать на благосклонность со стороны других политических организаций. Польский национальный комитет поддерживал точку зрения генерала Жанена. Французам удалось убедить в своей правоте и майора Окулич-Козарина, который не препятствовал участию польских войск в операциях по обеспечению безопасности русских путей сообщений138.
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 245
Участки железной дороги, охранявшиеся поляками, находились на территории, охваченной мощным повстанческим движением. Большевистские партизанские отряды состояли из военнопленных (венгров и немцев), дезертиров из колчаковской армии и мобилизованного местного населения. В целом они насчитывали около 10 тыс. человек. Их целью было овладение железнодорожной трассой Татарская-Славгород139. Несмотря на спорадические столкновения вдоль железной дороги, ее охрана в первые два месяца проходила спокойно. Только в середине июля большевики, усилившиеся за этот период, начали угрожать магистрали. Сильнейший очаг восстания находился к югу от железнодорожной линии, на реках Татрас и Тара, охватывая территорию в 25 тыс. км2, где было разбросано несколько десятков деревенек посреди диких и болотистых чащ. По названию леса этот район именовался Урман. 18 июля 1919 г. туда были направлены подразделения под командованием майора Вернера. Они состояли из 1-го и 2-го батальона 2-го стрелкового полка, а также 1-го и 2-го эскадрона 1-го уланского полка. Задачей группы был как можно более скорый разгром большевистских отрядов. Повстанцы, не решившись на встречу лицом клицу, придерживались тактики внезапных нападений. Поляки, не будучи в силах нанести поражению противнику в открытом бою, пытались оттеснить их в безлюдные районы, чтобы лишить большевиков контроля над населенными пунктами. После продолжавшихся больше месяца боев (они завершились 26 августа 1919 г.), в ходе которых произошли стычки под Верх-Красноярском, Мининым, Киш товкой, Панкиным и Мешовкой, цель оказалась отчасти достигнутой. Район был очищен от большевиков, однако разгромить их не удалось, они лишь были вынуждены оставить села. Это грозило новыми конфликтами в будущем. В столкновениях было потеряно 9 человек убитыми и несколько десятков ранеными140. Со времени боев группы полковника Румши зимой 1919 г. это была первая боевая кампания против большевиков и одновременно боевое крещение дивизии.
Поражения войск адмирала Колчака и их разложение наряду с политикой террора, проводившейся администрацией диктатора во фронтовых тылах, вызывали все большее недовольство населения. Оно проявлялось в усилении поддержки жителями повстанческих большевистских отрядов. Наибольшая концентрация последних имела место к югу от главной железнодорожной магистрали, между реками Иртышом и Обью. Рост численности партизан и угроза их нападения непосредственно на Новониколаевск заставили командование 5-й польской стрелковой дивизии провести крупномасштабные боевые действия против большевиков.
246
Я. Висьневский
Первую экспедицию командир дивизии направил против повстанцев в окрестностях г. Камень-на-Оби. Их нахождение там угрожало коммуникациям по этому водному пути. В состав экспедиционного отряда входили 3-й батальон 2-го стрелкового полка и 1-я пулеметная рота под командованием капитана Юзефа Веробея. Они отплыли 10 августа 1919 г. на судне «Китай» по Оби из Новониколаевска в направлении Камня. 12 августа 1-й батальон 1-го стрелкового полка, кавалерийский эскадрон и батарея под командованием капитана Франтишека Диндорфа-Антковича выступила с железнодорожной станции Тальменская, также в направлении Камня141. 17 августа со станции Черепанова в направлении Камня вышел отряд капитана Франтишека Дояна-Сурувки. Он состоял из 1-й роты штурмового батальона, 6-й роты 1-го стрелкового полка, двух пулеметных взводов и 2-й артиллерийской батареи. Задачей всех этих групп был обход повстанческих отрядов в окрестностях Камня с востока и запада, их ликвидация и занятие города. В результате военных действий большая часть большевистских отрядов Громова была разгромлена, а группа капитана Веробея после ожесточенных боев 23 августа овладела Камнем. Городом стал базой для последующих операций против повстанцев, находившихся в верхнем течении реки и в кулундинских степях. В ходе похода польские войска добились лишь частичного успеха, поскольку многочисленные группировки большевистских войск под командованием Щукина избежали разгрома. Однако повстанцы перестали угрожать приречным коммуникациям. 3 сентября группа капитана Веробея была отправлена из Камня на железнодорожную магистраль, тогда как два других отряда остались нести на этой территории патрульную службу142.
Осенью 1919 г. все более явные неудачи колчаковских войск дали новый импульс действиям партизанских отрядов большевиков. Основной зоной их боевой активности стали кулундинские степи на линии Славгород—Татарская, являвшейся для польских частей единственным путем снабжения и сообщения. Против партизан выступили три польских отряда под командованием полковника Скоробогатого-Якубовско-го. 2 октября 1919 г. правая колонна полковника Когутницкого, состоявшая из 2-го батальона 3-го стрелкового полка, 1-го кавэскадрона и 1-й артиллерийской батареи, двинулась из Славгорода в район Шумихи. Главная колонна под командованием майора Вернера, в состав которой входили 2-й батальона 2-го полка, пулеметная рота, разведрота и 3-я рота 1-го стрелкового полка, а также 3-й эскадрон и 2-я батарея, продвигалась вдоль линии Камень—Ярки—Нижне-Чаманское. Левая колонна, состоявшая из 2-го батальона 1-го стрелкового полка и разведроты под командованием капитана Диндорфа-Анковича, должна была двигаться по
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 247 местности Камень—Комплота—Кулундинский бор Им противостояло 4—5 тысяч большевиков, из которых, однако, только 500 было вооружено винтовками и дробовиками. Первые пять дней польские колонны, проходя через деревени, в которых не оставалось ни продовольствия, ни мужчин призывного возраста, не сталкивались с противником. 7 октября группа полковника Когутницкого под деревней Ленки, в месте нахождения большевистского штаба, вступила в бой с несколько раз превосходящими ее повстанческими силами. После продолжавшейся несколько часов борьбы большевики с большими потерями отступили. 9 октября тот же самый, вероятно, отряд «красных» атаковал в деревне Гилевка 2-й батальон 1-го стрелкового полка. После отражения атаки полковник Скоробогатый-Якубовский решился 10 октября продолжать наступление. В этот день в деревне Сидорское противник атаковал центральную группу. В результате прицельного огня большевиков и выхода их конницы в польский тыл польские подразделения оказались под угрозой окружения. После этого столкновения полковник Скоробогатыый-Якубовский приказал отходить в направлении Славгорода143. Недостаточный подвоз боеприпасов и продовольствия сделал невозможным продолжение операции, которая вопреки планам не была окончена в течение нескольких дней. Для подавления восстания требовалось несколько недель боев. На столь длительную операцию в условиях отступления колчаковского фронта поляки не имели времени. Из Славгорода польские отряды возвратились в Новониколаевск. В итоге столкновений с повстанцами погибло 2 офицера, 18 унтер-офицеров и солдат. Ранено было 3 офицера, 40 унтер-офицеров и солдат144.
В условиях безнадежного положения «белых» войск в Сибири не вызывало сомнений, что единственным спасением для польских войск является их эвакуация. Однако она началась только в начале декабря 1919 г.145 Сделанные ранее запросы об отправке гражданских лиц перед военными эшелонами были отклонены союзным командованием146. Пятая дивизия получила задание прикрывать отход. В своей депеше генерал Жанен апеллировал к традициям польского солдата и славе польского оружия: «Ныне на долю Войска Польского выпадает почетная роль арьергарда всех союзных войск»147.
Тяжелое положение на фронте имело следствием существенные расхождения между отдельными офицерами в польском штабе, в особенности между полковником Чумой и полковником Румшей148. В это же самое время обострился конфликт между польским и чехословацким командованием. Чехословацкая сторона (в том числе генерал Сыровый) опасалась, что часть польского командования и польских частей — в силу
248
Я. Висьневский
господствовавших античехословацких настроений — может поддержать Семенова. Это, по мнению чехословацкого командования в России, могло значительно осложнить положение чехословацких войск149. Полковник Чума, отдавая себе отчет, что от отношения чехословацких войск к польским частям зависит судьба последних, пытался улучшить взаимные отношения. Однако на его телеграмму, посланную в начале декабря 1919 г. чехословацкому командованию, был дан весьма решительный ответ. Чехословаки были готовы к соглашению с Чумой лишь при условии получении гарантий, что «польская армия, в соответствии с позицией чехословацкого руководства, не будет впредь выступать в роли сторонников правительства Колчака»150. Гарантией этого должно было стать устранение с руководящих должностей в польском штабе нескольких офицеров, известных своими проколчаковскими симпатиями. Командир чехословацкой 3-й стрелковой дивизии подполковники. Прхала добился телефонного разговора по этому вопросу. Однако подполковник Лихта-рович, говоривший с чешским офицером, скрыл содержание беседы от Чумы. Шансы на получение помощи или взаимодействие вскоре перечеркнула ссора, произошедшая между полковником Румшей и пропольски настроенным представителем чехословацкого командования подполковником Прхалой151. Польский офицер вел себя во время встречи провокационно, угрожая даже применением силы по отношению к препятствующим эвакуации чехословацким эшелонам. Такая позиция привела к срыву переговоров152. В результате чехословацкое командование не оказало 5-й дивизии никакой помощи во время отступления. Поляки, ведя ожесточенные бои с партизанами и регулярными частями большевистской 5-й армии, дошли до станции Тайга. Здесь в трехдневном бою арьергард под командованием капитана Ю. Веробея остановил противника. Однако безнадежное техническое состояние железнодорожной линии, постоянная нехватка топлива, физическое и моральное истощение, наряду с задержкой продвижения чехословацких эшелонов — привели к катастрофе153. Под станцией Клюквенная польские эшелоны окончательно остановились. После военного совета командование решилось приступить к переговорам с большевиками. 10 января 1920 г., согласно условиям капитуляции, польские части сложили оружие. Часть солдат не согласилась с капитуляцией и пробилась на восток, через Иркутск в Харбин. В этом городе из уцелевших солдат был сформирован батальон пехоты под командованием капитана Веробея, а также офицерский легион и два менее значительных подразделения. Накануне эвакуации они насчитывали около 800 солдат. Благодаря стараниям польской военной миссии во главе с генералом-подпоручиком Антонием Барановским, с опозданием
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 249 прибывшей из Польши, удалось организовать возвращение этих формирований на родину. Через Мукден польские солдаты добрались до порта Дайрен на Желтом море, где после погрузки на британское судно «Ярослав» в конце апреля 1920 г. отплыли в Польшу. После трехмесячного плавания судно 1 августа прибыло в Гданьск. Отряд был направлен в Верхнюю группу, дислоцированную под Грудзёндзом, где несколько позже на его основе была сформирована Сибирская бригада, принявшая вскоре участие в Варшавской битве и дальнейших боях с большевиками. На этот раз солдаты сражались и гибли на польской земле.
В 1920 г. с Дальнего Востока отправилось еще два транспорта с польскими солдатами из Сибири: в июне в Польшу ушло судно «Воронеж», а в августе — «Бранденбург». Всего на этих трех транспортах вернулось в Польшу около 1 500 офицеров и солдат154. Судьба солдат, попавших в плен под Клюквенной, сложилось трагично. Большинство прошло сквозь ад большевистских тюрем и лагерей. Лишенные медицинской помощи, подвергаемые травле, страдающие от голода, принуждаемые к тяжелой работе в суровых климатических условиях, они массами гибли от тифа и других болезней155. Их возвращение на родину началось лишь после подписания Рижского мира и продолжалось вплоть до мая 1922 г.
Перевод Б. Н. Ковалева
Примечания
1	Archiwum Akt Nowych (AAN). Kolonia Polska w Mandzurii (KP w Mandzurii). T. 1. Ustawa о organizacji Zwiqzku Wojskowych Polakow w Mandzurii zatwierdzona przez Zjazd Wojskowych Polakow w Charbinie z 27 (14) maja 1917 r.; AAN. KP w Mandzurii. Pismo chor. Rozanskiego do Zwiqzku Polakow Wojskowych w Charbinie z 28 (15) sierpnia 1917 r.; AAN. Komitet Narodowy Polski w Paiyzu (KNP). T. 1808. Pismo Polskiej Rady Politycznej Dalekiego Wschodu do KNP z marca 1918 г.; Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 39515. On. 1. Д. 162. Сообщение о деятельности Польского комитета защиты национальных интересов во Владивостоке от 3 мая 1918 г.; Baginski Н. Wojsko Polskie na Wschodzie 1914—1918. Warszawa, 1990 (reprint). S. 536; LubodzieckiS. Rok 1917naDalekim Wschodzie (wspomnienia)// Sybirak. 1934. № 1—2. S. 22 et seq.; Tyszynska-Kownacka D. Okruchy pami^ci. О artyscie rzezbiarzu Jaroslawie Tyszynskim. Warszawa, 2003. S. 70.
2О	создании польских формирований в России см.: Baginski Н. Op. cit.; WrzosekM. Polskie korpusy wojskowe w Rosji w latach 1917—1918. Warszawa, 1969.
3M	arcola T. Organizacja oddzialow Wojska Polskiego w Irkucku // Niepodleglosc. 1935. № 11. S. 433—435.
4	Соглашения между русским отделением Чехословацкого национального совета и представителями этих национальностей были заключены в период ожесточенных боев между чехословацкими отрядами и большевиками летом 1918 г. Бы-
250
Я. Висьневский
ли заключены также соглашения с итальянскими властями о формирования подразделений из пленных итальянцев. Итальянские подданные Австро-Венгрии были мобилизованы летом 1914 г. в габсбургскую армию. Большинство из них сражалось на восточном фронте, где они и попадали в русский плен. Их размещали главным образом в Сибири. Также было заключено соглашение о помощи в создании французских подразделений. В их состав должны были войти военно пленные германской армии, бывшие французами из Эльзаса-Лотарингии. Однако соглашения о создании итальянских и французских отрядов не были реализованы. Во время боев с большевиками чехословацкому командованию подчинялись также сербские отряды, однако исключительно в оперативном отношении. См.: Ustfedni vojensky archiv — Vbjensky historicky archiv (UVA — VHA), OCSNR — VO. K. 43. C. 36716. Pismo ppik Medka do wladz OCSNR z 18 wrzesnia 1918 r.; UVA— VHA, OCSNR —- Presidium. K. 13. C. 8415. Umowa miqdzy OCSNR a Komitetem do Organizacji Wloskiego Batalionu о organizacji wloskich oddzialow w ramach wojsk cze-choslowackich w Rosji z 11 wrzesnia 1918 г. Тот же текст cm.: Dokumenty ceskosloven-ske zahranicni politiky. Vznik Ceskoslovenska 1918 (DCZP — VC) / Ed. A. Klimek a koi. Praha, 1994. S. 261—263. Dok. N 114; UVA — VHA, OCSNR — Presidium. K. 12. C. 7011. Pismo do Inspektoratu Wojsk Narodowych przy Wojskach Czechoslowackich z 18 listopada 1918 r.
5	Wisniewski J Korpus Czechoslowacki w Rosji 1917—1920. Torun, 2006 (maszyno-pis). S. 395—411.
6N	ajdus W. Polacy w rewolucji 1917 r. Warszawa, 1967. S. 41; Lukawski Z. l.udnosc polska w Rosji 1863—1914. Wroclaw-Krakow-Gdansk, 1978. S. 74. По переписи 1897 г., в Сибири проживало 29 177 поляков. Это лишь «некоторые данные», поэтому результаты переписи в данном случае представляются малодостоверными и занижающими число людей, отождествлявших себя с польской нацией.
7	PatekA. Polacy w Rosji w latach 1914—1921 //Przeglqd Polonijny. 1992. Z. 4. S. 39.
8C	entralne Archiwum Wojskowe (CAW). Akta Polskiego Komitetu Wojennego na Sy-berii (APKW). 1.122.97.15. Pismo PKW do Paderewskiego z 10 pazdziemika 1918 r.; Scholze-Srokowski W. Wojsko polskie na Syberii // Bellona. 1930. T. 36. S. 468; Pindela-EmisarskaJ Polski czyn zbrojny na Syberii // Sybiracy 1918—1933. Warszawa, 1933. S. 6—9; Smolik P. Przez Iqdy i oceany. SzeSd lat na Dalekim Wschodzie. Przygody jenca w Azji w czasach Wielkiej Wojny. Warszawa-Krakow, 1922. S. 37 et seq.
9	Wisniewski J. Korpus Czechoslowacki... S. 252—254.
10	О начале формирования польских подразделений, политических организаций и их сотрудничестве с чехословацкой стороной рассказывается в романе Я. Бандровского «Непобежденные знамена» (Bandrowski J. Niezwalczone sztandary).
"CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.; CAW. Dowodztwo Armii Generala Hallera (DAH). 1.123.1.206. Raport por. Reynanda do gen. Janina z listopada 1918 r.
12	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.; CAW: Russyan L. Wojsko Polskie na Syberii // Spis polskich organizacji wojskowych przedwojennych i formacji z wojny swiatowej (1904—1921). Warszawa, 1937 (maszynopis). S. 157—158.
13	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r., tabl. 2.
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 251
14	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.; CAW. Relacje. 1.400.2048.13. Relacja H. Suchen-ka; Центральний Державний Йсторичний ApxiB Украйш, м. JTbBiB (ЦД1АУ). Ко-лекщя документов польських нацюнальних комгтетов, союз!в, об’еднань, та вшсь-кових формовань у CH6ipy, на Далекому Сходц та в Маньчжурй (КДП). С. 79. Odezwa Polskiego Zwi^zku Rewolucyjnego do Walki о Wolnosc i Zjednoczenie Polski do zolnierzy i spoteczenstwa polskiego (b.d.).
15	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od 21 lipca do 1 sierpnia 1918 r.; CAW: Russyan L. Op. cit. S. 158; Radziv/o-nowicz T. Z problematyki tworzenia polskiego wojska na Syberii (1918—1919) // Wojsko-wy Przeglijd Historyczny (далее: WPH). 1990. T. 3—4. S. 80.
16	UVA — VHA. OCSNR — Presidium. K. 15. C. 13. Wyciqg z pisma wladz OCSNR z czerwca 1918 r.
17	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zaiys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.; CAW. DAH. 1.123.1.206. Raport por. Reynanda do gen. Janina z listopada 1918 r.; Wojstomski S. Samarscy harcerze w syberyjskiej dywizji // О polskiej legii syberyjskiej artykuly. Warszawa, 1932. S. 33—37.
18	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.
19	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.638. Rozkaz dowodcy WP we Wschodniej Rosji i na Syberii z 17 sierpnia 1918 r.; CAW. APKW. 1.122.97.6. Zaiys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.
20	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.639. Rozkaz dowodcy pulku z 10 lipca 1918 r.
21	Baginski H Op. cit. S. 538; Dindorf-Ankmvicz F. Zarys historii wojennej 82-go sybe-ryjskiego pulku piechoty. Warszawa, 1929. S. 3—5.
22	РГВА. Ф. 39722. On. 1. Д. 20. Положение и состав Самарской группы на 6 июля 1918 г.; CAW. APKW. 1.122.91.751. Rozkaz mjr Czumy z 17 sierpnia 1918 r.; CAW. Relacje. 1.400.2048.13. Relacja H. Suchenka.
23	CAW APKW. 1.122.97.6. Zaiys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.
24	UVA — VHA. MSV. K. 1. C. 7070. Pismo wladz Tymczasowego Polskiego Komitetu Wojennego do wladz OCSNR z 25 czerwca 1918 г. К посланию приложена резолюция Временного польского военного комитета, которая помимо прочего содержит заявление, что целью создания польских частей является борьба с Германией за независимую и единую Польшу с выходом к морю, признание командования чехословацких войск «высшим военным руководством создающихся вооруженных сил», а также согласие в случае вывода чехословацких войск из_ Сибири выехать вместе с ними на западный фронт. UVA — VHA MSV. К. 1. С. 7070. Rezolucja Tymczasowego Polskiego Komitetu Wojennego (b.d.).
25	РГВА, Ф. 39617. On. 1. Д. 161. Боевой состав Сибирской армии на 2 октября 1918 г.
26	А именно за поддерживаемое чехословацким руководством Сибирское Временное правительство, а после его преобразования — за Уфимскую Директорию.
27	CAW. Oddz. II SztMSWoj. 1.300.76.263. Raport kpt. Grabczynskiego z 18 wrzesnia 1920 r.
252
Я. Висьневский
28	UVA — VHA. MV — OvR. К. 78. С. 28210. Doniesienie pplk Hanusa do Wydzialu Wojskowego z 30 pazdziemika 1918 r.
29	UVA — VHA, OCSNR — Presidium. K. 11. C. 8853. Raport delegata PKW w Irkucku do wladz PKW z 8 lipca 1918 r.; CAW. WP na Syberii. 1.122.91.638. Rozkaz mjr Czumy z 17 sierpnia 1918 r.; CAW, APKW. 1.122.97.15. Memorial PKW dla rzqdu Rzec-zpospolitej Polskiej (b.d.); Marcola T. Op. cit. S. 438- 442.
30	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Rozkaz pplk Czumy z 22 grudnia 1918 r.
31	CAW. Oddz. II Szt.MSWoj. 1.300.76.263. Raport kpt. Grabczynskiego z 18 wrzesnia 1920 r.
32	AAN. KP w Mandzurii. T. 3. Uchwala KNP we Wladywostoku z dnia 4 lipca 1919 r.; CAW. DAH. 1.123.1.206. Polskie organizacje polityczne na Syberii (b.d.).
v 33 UVA — VHA. OCSNR — Presidium. K. 11. Telegram Sobieszczanskiego do wladz OCSNR z 26 pazdziemika 1918 r.; UVA — VHA. MV — OvR. K. 79. Raport kpt. Sedmika dla naczelnika Spraw Wojskowych Ministerstwa Wojny z 25 lutego 1919 r.; CAW. DAH. 1.123.1.206. Polskie organizacje polityczne na Syberii (b.d.); Bieganski S. Stosunek wojska do polityki na Syberii // Sybiracy 1918—1933. Warszawa, 1933. S. 6 et seq.
34	CAW. Teki Teslera. 1.475.1.15. Telegram Misji Francusko-Polskiej do francuskiego Ministerstwa Wojny i gen. Hallera (b.d.); CAW. DAH. 1.123.1.206. Telegram mjr Czumy do KNP w Paryzu z 12 listopada 1918 r.
35	CAW. DAH. 1.123.1.206. Polskie organizacje polityczne na Syberii (b.d.).
36	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.
37	Glos Polski. q 1. 20 pazdziemik 1918 r.; Zprava politickeho ... S. 64.
38	Текста соглашения: CAW. APKW. 1.122.97.14; CAW. WP na Syberii. I. 122.91.752; DCZP — VC. S. 174—177. Dok. N 75; Baginski H. Op. cit. S. 539—541. Соглашение между ПВК и русским отделением ЧСНС на сходных условиях было заключено еще раньше. Об этом свидетельствует документ от 22 июля 1918 г., в котором представители чехословацкого руководства Рихтер, Завада и Павлу подтверждают существующее соглашение: UVA — VHA. OCSNR — Presidium. К. 15. С. 8405. Pismo przedstawicieli OCSNR do wladz PKW z 22 lipca 1918 г. Тот же документ находится см.: DCZP — VC. S. 174—177. Dok. q 75, przyp. 1.
39	UVA — VHA. MV — OvR. K. 79. Raport kpt. Sedmika dla naczelnika Spraw Wojskowych Ministerstwa Wojny z 25 lutego 1919 r.; Wisniewski J. Ceskoslovensky korpus... S. 129—132.
40	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.752. Ogloszenie z tlumaczenia kopii depeszy gen. Sy-rovego z 10 wrzesnia 1918 r.
41	CAW. APKW. 1.122.97.14. Protokol z konferencji przedstawiciela PKW z referentem dla spraw wojennych przy OCSNR kpt. Zavadqz 1 listopada 1918 r.
42	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.; Scholtze-Srokowski W. Geneza Wojska Polskiego na Syberii. [1936]. S. 6—7.
43	CAW. APKW. 1.122.97.6. Zarys powolania i dzialalnosci PKW we Wschodniej Rosji i na Syberii od czerwca do lipca 1918 r.; CAW. APKW. 1.122.97.21. Protokol z posiedzenia czlonkow Wydziahi Wykonawczego PKW w Czelabinsku z 4 sierpnia 1918 r.; Baginski H. Op. cit. S. 539.
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 253
44	CAW. WP na Syberii. J. 122.91.751. Rozkaz mjr Czumy z 19 sierpnia 1918 r.; UVA — VHA. MV — VS. K. 78. C. 2433. Pismo Inspektora Czeskoslowackich Wbjsk do Ministerstwa Wojny z 3 lutego 1919 r.; Kudela J. Zprava plnomocnika OCSNR v Samare a v Ute // Nase Revoluce. 1935. C. 11. S. 60.
45	AMZV FSA — AG. K. 14. Rozkaz gen. Stefanika z 1 grudnia 1918 r.
46	CAW. Teki Teslera. 1.475.1.31. Pismo Wydzialu Wojskowego KNP do francuskiego Ministerstwa Wojny z 4 wrzesnia 1918 r.; CAW. DAH. 1.123.1.206. Pismo kpt. Wolikow-skiego do gen. Hallera z 19 stycznia 1919 r.
47	CAW. APKW. 1.122.97.14. Pismo mjr Czumy do gen. Szokorowa z 15 grudnia 1918 r.; Bieganski S Polozenie polityczne zaczqtkow Wojska Polskiego na Syberii w lecie 1918 r. [1938]. S. 23—24; Wisniewski J. Udzial wojsk polskich w walkach z bolszewikami na Syberii w 1919 roku // Od armii komputowej do narodowej II. Dzieje militame Polski i jej wschodnich s^siadow od XVI do XX wieku / Red. M. Krotofil, A. Smolinski. Torun, 2005. S. 404.
48	CAW. APKW. 1.122.97.15. Rozkaz mobilizacyjny gen. Hallera z 10 lipca 1918 r.
49	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.585. Instrukcja dla oficerow Placow Zbomych (b.d.); Archiwum Uniwersytetu Mikolaja Kopemika (AUMK): Rudzki H. 5 Dywizja Strzelcow Polskich na Syberii (styczen 1919 — styczen 1920). Torun, 1998 (maszynopis). S. 62.
50	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.751. Rozkaz mjr Czumy z 27 wrzesnia 1918 r.; CAW. APKW. 1.122.97.21. Pismo z Dowodztwa Wojsk Polskich we Wschodniej Rosji i na Syberii do PKW z listopada 1918 г. В последнем документе говорится: «Поскольку русские военные власти не только не поддерживают наших коменд-плацев [речь идет о сборных пунктах. — Я. В.], но также затрудняют деятельность комендантов и эмиссаров при наборе добровольцев в ВП, объясняя это мнимым незнанием о существовании польской армии и отсутствием указаний со стороны непосредственного начальства, является желательным, чтобы ПВК в согласии с Чешским национальным советом [речь идет о русском отделении ЧСНС. — Я. В.] оказал влияние на русские правительственные органы чтобы посредством и при помощи соответствующих приказов [и] распоряжений вопрос о ВП был надлежащим бразом освещен».
5I	CAW. APKW. 1.122.97.21. Pismo z Dowodztwa WP we Wschodniej Rosji i na Syberii do PKW z listopada 1918 r.; AMZV. FSA. Archlv &. vojenskeho pridelenca pri stabe polsko vojska v Rusku mjr Sedmika. T. 1. Pismo pplk Kononowa z 16 wrzesnia 1918 r.; Juzwenko A. Polska a “biala” Rosja (od listopada 1918 do kwietnia 1920 r.). Wroclaw. 1973. S. 47.
52	UVA — VHA. OCSNR — VO. K. 43. C. 38294. Telegram pplk Medka do sztabu Armii Syberyjskiej z 30 listopada 1918 r.; CAW. APKW. 1.122.97.21. Pismo gen. Zukow-skiego do mjr Czumy z 5 listopada 1918 r.; Wisniewski J. Organizacja oddzialow... S. 37.
53	WojstomskiS. Samarscy harcerze... S. 8 et seq.; Bohdanowicz S. Ochotnik. Warszawa, 2006. S. 8—26.
54	UVA — VHA. OCSNR — Presidium. K. 15. Wyciqg z pisma Wydzialu Werbunko-wego do Prezydium OCSNR (b.d.).
55	CAW, DAH, 1.123.1.206, raport kpt. Wolikowskiego dla gen. Hallera z 19 stycznia 1919 r.
56	UVA — VHA, OCSNR — VO, k. 41, c. 27318, pismo gen. Szokorowa do Wydzialu Wojskowego OCSNR z 29 grudnia 1918 r.
254
Я. Висьневский
37 UVA — VHA, OCSNR — Presidium, к. 15, wyciqg z pisma Wydziaiu Werbunkowe-go do Prezydium OCSNR (b.d). Куделя (Kudela J. Czechoslowackie i polskie wojsko... S. 20) сообщает о 6 523 пленных.
5SCAW. WP na Syberii. 1.122.91.14. Pismo mjr Czumy do Inspektora Wojsk Narodowych przy Czesko-Slowackim Korpusie z 7 grudnia 1918 r.; Radziwonowicz T. Z proble-matyki... S. 84.
59 CAW. DAH. 1.123.1.206. Raport por. Reynonda do gen. Janina z 25 grudnia 1918 r.; CAW. WP na Syberii. 1.122.91.15. Pismo plk Czumy do rz^du RP (b.d.).
®CAW. WP na Syberii. 1.122.91.751. Rozkaz mjr Czumy z 17 sierpnia 1918 r.
61 CAW. DAH. 1.123.1 206. Raport por. Reynonda do gen. Janina z 23 grudnia 1918 r.
62UVA— VHA. OCSNR —VO. K. 41. C. 27318 Pismo gen. Szokorowado Wydziaiu Wojskowego OCSNR z 29 grudnia 1918 r.
“CAW. WP na Syberii. 1.122.91.752. Rozkaz mjr Czumy z 6 wrzesnia 1918 r.j CAW. APKW. 1.122.97.14. Pismo mjr Czumy do Inspektora Wojsk Narodowych przy Czecho-Slowackim Korpusie z 7 grudnia 1918 r.
MCAW. WP na Syberii. 1.122.91.752. Rozkaz mjr Czumy z 6 wrzesnia 1918 r.
“CAW. WP na Syberii 1.122.91.751. Wyciqg z rozkazu mjr Czumy z 11 listopada 1918 r.
66CAW. WP na Syberii. 1.122.91.752. Rozkaz mjr Czumy z 21 listopada 1918 r.; Radziwonowicz T 7. problematyki... S. 82—83.
67 CAW. WP na Syberii. 1.122.91.751. Rozkaz pplk Czumy z 8 styeznia 1919 r.; CAW. WP na Syberii. 1.122.91.585. Instrukcja dla oficerow Zbomych Placow (b.d.); WP na Syberii, 1.122.91.585. Etat komend Okrggowych Punktow Zbomych i Punktow Zbomycb Po-dodzialow z 15 styeznia 1919 r.; WP na Syberii. 1.122.91.585. Organizacja punktow zbor-nych z (?) listopada 1918 r.
“CAW. WP na Syberii. 1.122.91.585. Podzial punktow zbomych z grudnia 1918 r.
69 CAW. WP na Syberii. 1.122.91.752. Rozkaz mjr Czumy z 7 wrzesnia 1918 r.
70 Подробнее об артиллерии польских войск В Сибири см.: Wisniewski J. Artyle-ria Wojsk Polskich we Wschodniej Rosji i na Syberii // Zeszyty Naukowe WSO im. J. Bema w Toruniu. 2002. Z. 21. S. 305—314.
71 CAW. WP na Syberii. 1.122.91.752. Rozkaz mjr Czumy z 20 wrzesnia 1918 r.; CAW. APKW. 1.122.97.14. Pismo mjr Czumy do Inspektora Wojsk Narodowych przy Czecho-Slowackim Korpusie z 7 grudnia 1918 r.
72CAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Rozkaz pplk Czumy z 24 grudnia 1918 r.; AUMK. Rudzki H. Op. cit S. 98—100; Paczkowski W. Batalion inzynieryjny V Dywizji Syberyjskiej // Przcglad Wojsk Technicznych. 1928. Z. XII. S. 305—307; Konopka A. Sluzba zdrowia wojsk polskich we Wschodniej Rosji i na Syberii 1918—1920 // Zeszyty Naukowe Uniwersytetu Warszawskiego — Bialostocki Przegl^d Historyczny. 1990. T. 14. S. 34—37; Radziwonowicz T. Z problematyki... S. 84.
73 UVA — VHA. OCSNR — Presidium. K. 15. Rozkaz gen. Boldyriewa z 22 pazdzier-nika 1918 г. Этот приказ подтверждал более ранние распоряжения.
74CAW. APKW. 1.122.97.15. Memorial PKW dla rzqdu RP (b.d.); CAW. WP na Syberii. 1.122 91.752. Rozkaz mjr Czumy z 17 listopada 1918 r.
75CAW. WP na Syberii. 1.122.91.751. Rozkaz mjr Czumy do wojsk polskich z 23 paz-dziemika 1918 r.; Idem. Rozkaz mjr Czumy do wojsk polskich z 24 pazdziemika 1918 r.;
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 255
Pindela-Emisarski J. Formacje Wojska Polskiego... S. 20; Dindorf-Antkowicz F. Zarys his-torii... S. 10; Wisniewski J. Artyleria Wojsk... S. 307.
16 Bieganski S. Polacy na Syberii. Warszawa, 1928. S. 31.
77AMZV. Archiv cs. vojenskcho pridelenca pri stabe polsko vojska v Rusku mjr Sed-mika (dalej AS). T. 1. Raport por. Sedmika z 9 styeznia 1919 r.
78 Подробнее о боевых действиях группы подполковника Румши см.: Pindela-Emisarski J Formacje Wojska Polskiego... S. 20—24; Dindorf-Antkowicz F. Zarys histo-rii... S. 8—18; Sierocinski J. Armia Polska we Francji. Warszawa, 1929. S. 234; Bieganski S. Polacy na Syberii... S. 31—38; Wisniewski J. Artyleria Wojsk.. S. 307—309.
79CAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Rozkaz mjr Czumy do wojsk polskich z 5 styeznia 1919 r.
80 Sierocinski J. Op. cit. S. 233—234.
81 Bieganski S. Polacy na Syberii... S. 31.
82 AUMK: Rudzki H. Op. cit. S. 87.
83UVA — VHA. OCSNR — VO. K. 41. C. 27317. Pismo gen. Szokorowa do Wydziaiu Wojskowego OCSNR z 11 grudnia 1918 r.
84CAW. WP na Syberii. 1.122.91 752. Rozkaz mjr Czumy z 14 listopada 1918 r.; CAW. WP na Syberii. 1.122.91.751. Rozkaz pplk Czumy z 9 styeznia 1919 r.
85 Произведен в майоры 8 января 1919 г.: CAW. WP na Syberii, 1.122.91.751. Rozkaz pplk Czumy z 8 styeznia 1919 r.
86 CAW. WP na Syberii. 1.122.91.758. Rozkaz mjr Czumy z 14 listopada 1918 r.
87 CAW. WP na Syberii. 1.122.91.758. Etat 3 batalionowego pulku strzelcow (b.d.).
88CAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Rozkaz pplk Czumy z 24 grudnia 1918 r.
89 CAW: Russyan L. Op. cit. S. 167—168; Jaskulski S. 30 Pulk Artylerii Lekkiej. Pruszkow, 1997. S. 3—4; Kozlowski W Op. cit S. 397—398; Wisniewski J. Artyleria Wojsk... S. 309.
"CAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Rozkaz pplk Czumy do wojsk polskich z 24 grudnia 1918 r.; Baginski H. Op. cit. S. 545.
91 CAW. WP na Syberii. 1.122.91.752. Rozkaz pplk Czumy z 25 styeznia 1919 r.
,2CAW. WP na Syberii. 1.122.91.756. Rozkaz pplk Rumszy z 31 styeznia 1919 r.
93CAW. WP na Syberii. 1.122.91.756. Rozkaz pplk Czumy z 12 lutego 1919 r.; CAW. Relacje. 1.400.2048.4. Relacja mjr Emisarskiego; Radziwonowicz T. Z problematyki... S. 91.
94CAW. APKW. 1.122.97.14. Telegram gen. Stefanika do PKW z 23 styeznia 1919 r.; CAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Rozkaz pplk Czumy z 10 lutego 1919 r.
9SKudela J. Czechoslowackie i polskie wojsko... S. 24.
96 AMZV. AS. T. 1. Raport por. Sedmika z 6 styeznia 1919 r.
97 Bandrowski J. Niezwalczone... S. 365.
98 Bohdanowicz S. Op. cit. S. 41.
"UVA — VHA. MV — OvR. K. 79. Pismo kpt. Sedmika do szefa Spraw Wojskowych Ministerstwa Wojny z 25 lutego 1919 r.
l00CAW. AI’KW. 1.122.97.19. Protokol z posiedzenia PKW z 20 grudnia 1918 r.
101 CAW. APKW. 1.122.97.5. Pismo OCSNR do PKW z 26 listopada 1918 r.; UVA VHA. MV — VS. K. 78, C. 9888. Raport por. Sedmika z 10 styeznia 1919 r.
256
Я. Висьневский
102CAW. APKW. 1.122.97 5. Odpowiedz na pismo OCSNR do PKW z 26 listopada 1918 г.; Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1700. On. 1. Д 17. Доклад Глосса Павлу о беседе с российским министром внутренних дел 26 ноября 1918 г.
IMCAW. Oddz. II Szt. MSWojsk. 1.300.76.263. Raport gen. Baranowskiego do Naczelnego Dowodztwa WP z 10 czerwca 1920 г. Часть офицеров бывшей австровенгерской армии и легионов упрекала чехов в русофильстве и недостойном поведении на восточном фронте.
104 Подробнее о политике французского руководства и русских властей в отношении польских войск в Сибири и конфликте между полковником Рымшей и полковником Чумой см.: Wisniewski J. Udzial wojsk... S. 406—419.
IC5UVA — VHA. OCSNR — VO. K. 44. Raport kpt. Sedmika do Wydzialu Wojskowe-go OCSNR z 14 marca 1919 r.
‘“Подробнее cm.: Wisniewski J. Ceskoslovensky korpus... S. 131—133.
107CAW. DAH. 1.123.1.206. Rozkaz sluzbowy gen. Hallera dla PMW na Syberii z 7 listopada 1918 r.; CAW. Teki Teslera 1.475.1.25. Instrukcja dla misji mjr Okulicz-Kozaiyna (b.d.); OAIAO. BAD. C. 18. Protokol z konferencji z udzialem przedstawicieli gen. Hallera, dowodztwa wojsk polskich na Syberii oraz PKW odbytej we Wladywostoku 7—8 marca 1918 r.; CAW. Polska Misja Wojskowa na Syberii (afefl: PMWS). 1.122.98.41. Sprawozdanie mjr Okulicza-Kozaryna z dzialalnosci Misji na Syberii z 23 czerwca 1920 r.
108 UVA — VHA. OCSNR — VO. K. 44. Raport kpt. Sedmika do Wydzialu Wojskowe-go OCSNR z 14 marca 1919 r.; AMZV. FSA. AS. T. 1. Raport por. Sedmika do Wydzialu Politycznego OCSNR z 5 maja 1919 r.; Wisniewski J. Ceskoslovensky korpus... S. 131—133.
109 Подробнее об эвакуации и ее польско-чехословацком аспекте см.: Wisniewski J Korpus Czechoslowacki.. Глава XV.
110 CAW. Relacje. Sygn. 400/2115. Relacja kpt. Antoniego Burskiego.
lnCAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Rozkaz Dowodztwa Wojska Polskiego we Wschodniej Rosji i na Syberii z 19 lutego 1919 r.
mBagiriski H. Wojsko Polskie... S. 559; Bohdanowicz S. Op. cit. S. 45—47.
113CAW. WP na Syberii. 1.122.91.683. Rozkaz Dowodztwa Wojska Polskiego we Wschodniej Rosji i na Syberii z 1 grudnia 1918 r.; Sierocinski J. Op. cit. S. 234.
“4ГАРФ. Ф. 147. On. 8. Д. 40. Рапорт подполковника Руссианова от 11 февраля 1919 г.
,15CAW. WP na Syberii. 1.122.91.683. Rozkaz Dowodztwa Wojska Polskiego we Wschodniej Rosji i na Syberii z 16 marca 1919 r.; Dyboski R. Siedem lat w Rosji i na Syberii 1915—1921. Warszawa, 1922. S. 128. Характеристику личного состава частей 5-й стрелковой дивизии см: NeJ J. Charakterystyka srodowiska V Dywizji Strzelcow Polskich na Syberii // Syberia w historii i kulturze narodu polskiego. Red. A. Kuczynski. Wroclaw, 1998. S. 277—283.
“6CAW. Relacje. 1.400.2115. Relacja A. Burskiego; GinalskiE. Syberia 1918—1920// Zolnierz Polski. 1931. д 26.
1	17Подробнее см.: Wisniewski J. Udzial wojsk... S. 407—409.
1	|8ГАРФ. Ф. 147. On. 8. Д. 40. Рапорт подполковника Руссианова начальнику охраны в Омске от 11 февраля 1919 г. Русский офицер сообщал, что поляки не
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 257
считаются с приказами об отправке их на фронт. Это подтверждает мнение, что некоторые офицеры не могли примириться с мыслью, что польские части не подчиняются русскому командованию.
n	9CAW. Polska Misja Wojskowa na Syberii (PMWS). 1.122.98.41. Sprawozdania mjr. Okulicz-Kozaryna z dzialalnosci Misji na Syberii z 23 VI 1920 r.; CAW. DAH. 1.123.1.206. Raport ppor. Krygowskiego i miczmana Giedgowda do gen. Hallera z 27 sierpnia 1919 r.
1	20CAW. PMWS. 1.122.98.41. Sprawozdania mjr. Okulicz-Kozaryna z dzialalnosci Misji na Syberii z 23 czerwca 1920 r.; Juzwenko A. Polska... S. 48.
121	Подробнее об этом см.: Juzwenko A. Polska .. S 135—187.
122	Цит. no: Ibid. S. 40.
123	Чехословацко-русские отношения с момента переворота Колчака были весьма напряженными. Чехословацкое руководство поддерживало инициативы политических группировок, враждебно относившихся к правлению адмирала. Подавляющее большинство деятелей русского отделения ЧСНС и солдаты чехословацкого легиона считали правительство Колчака и его окружение носителями реакционно-царистских воззрений, представляющих угрозу существованию независимых чехословацких отрядов в Сибири. См.: Wisniewski J. Korpus Czc-choslowacki... S. 420—437.
124	CAW. PKW 1.122.97.19. Protokol posiedzenia czlonkow PKW z 8 11920 r.
I25	CAW. PKW 1.122.97.21. Pismo inz. Dobrowolskiego do plk. Czumy z 7 VTJ] 1919 r.
126	CAW. Teki Testera. 1.475.1.25. Raport gen. Janina do francuskiego Sztabu General-nego z 22 kwietnia 1919 r.; Juzwenko A. Polska ... S. 43.
127	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.585. Raport plk. Czumy do gen. Hallera z 20 maja 1919 r.; CAW. PKW 1.122.97.21. Pismo plk. Czumy do gen. Janina (b.d.).
128	CAW. Oddz. П Szt. MSWojsk. 1.300.76.263. Raport kpt. Grabczynskiego do szefa II Oddz. MSWojsk. z 3 grudnia 1920 r.
129	UVA — VHA. Ministerstvo vojenstvi. Vojenska sprava (MV—VS). K. 78, C. 5412. Raport kpt. Sedmika do Wydzialu Wojskowego OCSNR z 5 marca 1919 r.
I3O	CAW. Oddz. П Szt. MSWojsk. 1.300.76.263. Raport kpt. Grabczynskiego do szefa II Oddz. Szt. MSWojsk. z 3 grudnia 1920 r.; CAW. Oddz. П Szt. MSWojsk. 1.300.76.263. Protokol konferencji w sprawie bylej 5 Dywizji Syberyjskiej odbytej z inicjatywy II Oddz. Szt. MSWojsk. z 18 IX 1920 r.
131	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.753. Spis oficerow i zolnierzy z 21 kwietnia 1919 r.
132	Подробнее см.; Navakas К. Sibiro Lietuvir Batalionas Vytauto Didtiojo vardo // Must Tinynas. Kaunas, 1922. № 8. S. 373—399; Linkevicius P. Lietuviai Sibire // Karo ar-chyvas. 1925. T. 1. S. 25—71; Lescius V. Lietuvos kariuomene 1918—1920.Vilnius, 1998. S. 166—200; Wisniewski J. Odiybny Batalion Litewski im. Witolda Wielkiego przy 5 Dywizji Strzelcow Polskich И Nad Bahykiem. W krggu polityki, gospodarki, problemow na-rodowosciowych i spolecznych w XIX i XX wieku. Ksi?ga jubileuszowa prof. M. Wojcie-chowskiego. Toruri, 2005. S. 971, 978.
133	CAW. WP na Syberii. 1.122.91 756. Rozkaz dowodcy 5 DSP z 6 maja 1919 r.
134	CAW. WP na Syberii. 1.122.91.50. Protokol odbioni uzbrojenia z transportow Francuskiej Misji Wojskowej z 8 i 18 czerwca 1919 r.; CAW. Oddz. II Szt. MSWojsk. 1.300.76.263. Raport plk. Rumszy dla gen. Baranowskiego z 23 lutego 1920 r.
258
Я. Висьневский
I35	CAW. APKW. 1.122.97.21. Rozkaz plk. Czumy do Wojska Polskiego we Wschodniej Rosji i na Syberii z 27 maja 1919 r.; CAW. APKW. 1.122.97.19. Protokol posiedzenia czlonkow PKW z 8 stycznia 1920 г. Комитет подвергался особенным нападкам за публикацию язвительных статей, клеймивших прорусские настроения части Командования польских войск: CAW. APKW. 1.122.97.21. Pismo plk. Czumy do PKW z 17 marca 1919 r.
136	CAW Teki Teslera. 1.475.1.31. Raport gen. Janina do Szt. Gen. z 22 IV 1919 г. Вторая из действовавших в Сибири польских политических организаций, ПНК, частично разделяла взгляды французского руководства в Сибири и не противилась действиям генерала Жанена. Она не пользовалась такой же поддержкой польского общества в Сибири, как ПВК, и находилась с ним в конфликте. Этот конфликт обострился в сентябре 1919 г.
137	Особенно напряженными были отношения между командованием чехословацкого корпуса и прорусской группировкой в польском штабе. Сам полковник Румша просто ненавидел чехов. Примером служит рапорт, в котором он крайне резко высказывается о действиях чехословацкого корпуса: AAN. Attaches wojskowi. А-П105/1. Raport plk Rumszy do szefa II Oddz. Szt. MSWojsk. z maja 1920 r.
138	CAW. APKW. 1.122.97.19. Protokol posiedzenia czlonkow PKW z 8 stycznia 1920 r.
139	Dindorf-Ankowicz F. Op. cit. S. 21.
140	Bieganski S. Op. cit. S. 6—9.
141	CAW. WP na Syberii. 1.12291.756. Rozkaz plk Rumszy z 13 sierpnia 1919 r.; CAW. Relacje. 1.400.2178. Relacja Antoniego Buczynskiego.
142	CAW. WP na Syberii. 1.12291.756. Rozkaz plk Rumszy z 15 sierpnia 1919 r.; CAW. WP na Syberii. 1.12291.756. Rozkaz plk Rumszy z 16 sierpnia 1919 r.; CAW. Relacje. 1.400.2178. Relacja Antoniego Buczynskiego.
143	CAW. WP na Syberii. 1.12291.756. Rozkaz plk Rumszy z 15 wrzesnia 1919 r.; CAW. Relacje. 1.400.871. Relacja Teofila Kosinskiego; CAW. Relacje. 1.400.870. Relacja Teofila Kosinskiego; Bieganski S. Op. cit. S. 54.
144	CAW. Akta Polskiej Komisji Likwidacyjnej (APKL). 1.122.98.4—9. Depesza plk Czumy do gen. Janina z 24 pazdziemika 1919 r.
145	CAW. Relacje. 1.400.868. Relacja mjr Alcksandrowicza; AUMK: Rudzki H. Op. cit. S. 163. Поляки, в отличие от чехов, до конца выполняли задачи прикрытия на выделенных им участках железнодорожной линии. Направленные Жанену предложения о начале эвакуации французский генерал отклонял.
146	CAW. Oddz. Il Szt.MSWoj. 1.300.76.263. Raport gen. ppor. Baranowskiego do Naczelnego Dowodztwa WP z 10 czerwca 1920 r.
147	Sierocinski J. Op. cit. S. 237.
148	Антагонизм между этими офицерами и поддерживавшими их группировками достиг такой степени, что возник проект отстранения полковника Чумы от командования польскими войсками в Сибири. Однако по причине значительной популярности Чумы в солдатских массах, от этих планов пришлось отказаться: CAW. Oddz. И Szt. MSWoj. 1.300.76.263. Raport gen. ppor. Baranowskiego do Naczelnego Dowodztwa WP z 10 czerwca 1920 r.; CAW. Oddz. Il SztMSWoj. 1.300.76 263. Raport kpt. Grabczynskiego z 18 wrzesnia 1920 r.
Войско Польское в Сибири в революции и в гражданской войне в России 259
149	Особую озабоченность чехословацкого командования вызывала деятельность представителей ВП при русских штабах: у адмирала Колчака — подполковника К. Войткевича, у атамана Семенова — полковника С. Коишевского. В рапортах командованию чехословацких войск в России представители чехословацкого руководства в Манчжурии обращали особое внимание на прекрасные и доверительные отношения полковника Коишевского с атаманом Семеновым. Они давали понять, что между частью польского командования и Семеновым существует соглашение, направленное против чехословацких войск: AMZV. FSA. Archiv В. Pavlik К. 1. Referat Rohlika z 4 marca 1920 г.
150	CAW. Oddz. II Szt. MSWoj. 1.300.76.263. Protokol z konferencji w sprawie bylej 5 Dywizji Syberyjskiej odbytej z inicjatywy II Oddz. Szt. MSWoj. z 18 wrzesnia 1920 r.
151	Лев Прхала родился в смешанной польско-чешской семье из Польской Остравы и великолепно говорил по-польски, в отличие от полковника Румши, который вплоть до середины 1930-х годов говорил с сильно выраженным русским акцентом: Fidler J Generalove legionari... S. 234; Emisarski J. Wspomnienia 1896—1945. Londyn, 2004. S. 37.
152	AMZV. FSA. Archiv B. Pavlti. К. 1. Referat Rohlika z 4 marca 1920 r.; CAW. Oddz. II Szt. MSWoj. 1.300.76.263. Protokol z konferencji w sprawie bylej 5 Dywizji Syberyjskiej odbytej z inicjatywy II Oddz. Szt. MSWoj. z 18 wrzesnia 1920 r.; CAW. Oddz. II Szt. MSWoj. 1.300.76.263. Raport kpt. Grabczynskiego do szefa II Oddz. Szt MSWoj. z 3 grudnia 1920 г. Как уже отмечалось, Румша, подобно немалой части офицеров русской армии, откровенно ненавидел чехословаков. Он обвинял их почти во всех поражениях «белых» в Сибири. Особенно это заметно в его рапорте начальнику II отдела Верховного командования Войска Польского: AAN. Attachaty wojskowe. А—II 105/1. Raport plk Rumszy do szefa II Oddzialu Naczelnego Dowodztwa WP z maja 1920 r.
153	Подробнее о боях польских войск с большевистскими силами см.: Baginski И Op. cit. S. 574—583; Bieganski S. Polacy na Syberji... S. 56—62; Wojstomski S. Tajga... S. 72—78; Wisniewski J. Artyleria Wojsk... S. 311-—313.
154	Точные данные по эвакуации польских войск с русского Дальнего Востока см.: Wisniewski J. Ewakuacja oddzialow polskich z Dalekiego Wschodu w 1920 roku // Zeslaniec. 2004. № 16. S. 15—37.
155	Cm.: Mikolajski J. Kartka z dziejdw Dywizji Syberyjskiej // Za kratami wiyzieti i drutami obozow (wspomnienia i notatki wi^zniow ideowych z lat 1914—1921). T. I. Warszawa, 1931. S. 265—277; Mikolajski J. Wiqzienie w Krasnojarsku // Za kratami wiqzicn ... S. 278—-284; Zwyci?zcy za drutami. Jency polscy w niewoli (1919—1922). Dokumenty i materialy / Oprac. S. Alexandrowicz, Z. Karpus, W. Rezmer. Torun, 1995. S. 145—147, dok. № 59; S. 153, dok. № 62; S. 157, dok. Ns 64; S. 166—169 dok. № 166; S. 175, dok. Ns 73; S. 178—189, dok. Ns 74; S. 235—239, dok. № 90; S. 239—243, dok. № 91; S. 243—245, dok. Ns 92; Bohdanowicza S. Op. cit. S. 120 et seq.
И. В. Михутина
Кто готовил советизацию Польши в 1918 году?
Зыбкая атмосфера приближения военного краха Центральных держав вызвала новую, смешанную с тревогой революционную мобилизацию большевистских верхов. В. И. Ленин 3 октября 1918 г. публично, в письме, обращенном к объединенному заседанию ВЦИК, Московского совета и представителей фабрично-заводских комитетов, бросил призыв готовить помощь немецкому народу в грядущей революции в Германии и быть готовым к отпору победившим в войне англо-французским союзникам, которые со всей определенностью поддерживали антибольшевистские силы в России1. «Германия побита, — писал он в записке Л. Б. Каменеву 1 октября. — Attention. Англия слопает, если не... Красная Армия»2. Обе тенденции он суммировал в речи на объединенном заседании ВЦИК 22 октября: «Мы никогда не были так близки к международной пролетарской революции, как теперь, и... мы никогда не были в более опасном положении, как теперь»3.
Ощущение опасности от возможного соглашения обеих воюющих сторон на контрреволюционной основе присутствовало в те дни и в переписке народного комиссара по иностранным делам Г. В. Чичерина с полпредом в Германии А. А. Иоффе. Глава дипломатического ведомства более других был осторожен в оценке сроков революции в Европе. «Резолюция Центрального] И[сполнительного] Комитета] (принятая по письму В. И. Ленина от 3 октября. — И. М.) — линия определенной пролетарской политики — на будущее. Мировая политика ближайшего будущего полна загадок, — писал он 15 октября, задаваясь вопросом, — настолько ли непримиримы капиталистические антагонизмы, возможно ли соглашение противников на почве борьбы против всемирной революции»4.
«Соглашение всех воюющих уже произошло в России, если не формально, то фактически», — уверенно отвечал ему полпред в письме от 17 октября5 и уточнял 21 октября: «По моим предположениям, немцы уже согласились с Антантой... Они вели переговоры с Англией о мире за счет России, что, конечно, невозможно без ликвидации большевизма»6.
Кто готовил советизацию Польши в 191 8 году?
261
Г. В. Чичерин полагал, что подобные комбинации не спасут Центральные державы от разгрома, но при этом не без оснований опасался появления в сфере российских геополитических интересов вместо ослабленной Германии победоносной Великобритании. «Никогда обстановка не была такой опасной, как теперь, — писал он А. А. Иоффе 22 октября. — Когда шел германский империализм, наше пространство было для нас защитой... он не мог переварить сверх меры. Теперь идет в настоящем смысле слова мировой империализм с гораздо более сложным и утонченным аппаратом политическим, военным, психологическим... Америка и Англия не чувствуют еще близость для себя революционной опасности в такой степени, чтобы из-за нее отказаться от планов разгрома империалистического противника. Даже Америка сохраняет полную программу разрушения монархии Габсбургов. В то же время все поведение Германии на Украине... в Прибалтикуме, где... заместителем Германии была бы Антанта, в Финляндии, даже во Пскове, где организуемая немцами белогвардейская армия будет завтра армией Англии... поведение Германии таково, будто она безмолвно согласилась передать свое место своему врагу Англии, вместо того, чтобы в лице нас пустить туда безопасного соседа, который ради собственной защиты боролся бы против Англии»7.
Продолжая размышлять над быстро развивавшимися политическими процессами, он писал 31 октября по тому же адресу: «Мой личный взгляд о настоящем моменте с субъективной примесью: исторические противоположности представляются мне еще далеко не сведенными до своих основных форм... противоположение мировой революции и мирового капитализма далеко еще не господствует безраздельно... наше положение далеко еще не упрощено так, как это многим представляется... наша тактика поэтому должна отличаться сложностью и двойственностью... Во всяком случае положение не таково, чтобы было, как ножом отрезано — с одной стороны, империализм и реакция, с другой стороны, пролетарская революция. В России это положение достигнуто, но в других странах до него еще далеко... Тактика голого пролетарского революционизма была бы еще преждевременной, это было бы форсированием процесса»8.
Однако большевики были заинтересованы в развитии революции в Европе не только по доктринально-идеологическим мотивам и задачам защиты от внешнего вмешательства, но прежде всего из утилитарной потребности выживания своей власти. Русская революция фактически стихийно возникла из военного хаоса, разорения и отчаяния в стране с незавершенной капиталистической модернизацией и потому встретилась с такими трудностями в экономической сфере, что с самого начала
262
И. В. Михутина
хронически балансировала на грани катастрофы. «Полная победа социалистической революции немыслима в одной стране, а требует самого активного сотрудничества, по меньшей мере, нескольких передовых стран, к которым мы Россию причислить не можем. Рот почему вопрос о том, насколько мы достигнем расширения революции и в других странах... стал одним из главных вопросов революции», — говорил В. И. Ленин в ноябре 1918 г., выступая на VI чрезвычайном съезде Советов9.
Наиболее реальной в обстановке военной несостоятельности Центральных держав представлялась революция в Германии и союзных с ней странах. Но пока не окончилась война и над Москвой тяготели условия Брестского мира, единственным способом воздействия на революционный процесс оставалась агитация в затронутых разложением австро-германских оккупационных войсках и среди населения занятых ими местностей (областей).
К осени ощущение близости международных перемен активизировало коммунистические группы в этих областях. В Москве под эгидой председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов (ВЦИК) Я. М. Свердлова и руководителей Народного комиссариата по делам национальностей оформилась идея координации их работы. Представители коммунистических организаций официально стали собираться на совещания с 22 августа; 15 сентября они образовали свой руководящий орган — Центральное бюро (ЦБ) под председательством заместителя наркома по делам национальностей, деятеля партии Социал-демократия Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ) и РСДРП(б) С. Пест-ковского, учредили несколько изданий, для консолидации наличных революционных сил организовали учет выходцев из оккупированных областей, работавших в партийных и советских учреждениях РСФСР, и т. д.10
19—24 октября состоялась конференция коммунистических организаций оккупированных местностей с участием прибывших оттуда делегатов. Судя по черновым протокольным записям, сделанным во время заседаний, среди других вопросов широко обсуждалась и польская ситуация. Хотя официальный делегат СДКПиЛ из Польши не приехал, выступили недавно прибывшие оттуда партийные деятели С. Бялый и С. Буд-зыньский. Оба говорили о катастрофическом сокращении численности пролетариата (в Лодзи из прежних 200 тысяч осталось 10 тысяч рабочих, в Варшаве — 30 тысяч и т. д.), о недавнем разгроме варшавской партийной организации и профсоюзов, о том, что в крае не заметно настроений в пользу советской власти, нет организационных традиций большевизма,
Кто готовил советизацию Польши в 191 8 году?
263
без чего, считали выступавшие, «вооруженное восстание немыслимо, возможно лишь мелкобуржуазное движение». Они рассказали, что буржуазия и активисты-независимцы (активисгами-независимцами называли тех участников польского национального движения, кто видел в России главного врага независимости Польши и во время Первой мировой войны считал оправданным выступление на стороне Четверного союза. — И. М.) настроены прогермански, но в последнее время обращаются к англо-американской ориентации, а СДКПиЛ соотносит свою деятельность с перспективой мировой революции. Представитель же групп СДКПиЛ в России сотрудник Комиссариата по польским национальным делам С. Бобиньский в противоположность нарисованной неутешительной картине с оптимизмом заметил, что преимуществом польских левых сил является наличие «старой популярной партии» и что если мало рабочих осталось в городах, то они имеются в деревнях: батраки, по его словам, сделаются главной опорой партии11.
С. Пестковский как председатель Центрального бюро коммунистических организаций оккупированных местностей выступил на конференции 20 октября, после состоявшейся накануне встречи с В. И. Лениным. Он призвал участников конференции верить в мировую революцию, но пока ее нет, предложил крепить связь и агитировать за объединение с Советской Россией, проводящей в жизнь диктатуру пролетариата. Существенно, что оратор при анализе положения в Польше рассмотрел, со ссылкой на мнение лидера большевизма, вариант установления мелкобуржуазной власти, рожденной радикальным мелкобуржуазным движением под лозунгом Учредительного собрания. «Мы везде говорим, что советская власть самая лучшая форма организации власти, — привел он слова, сказанные ему В. И. Лениным, — но в конкретных условиях нужно использовать и Учредительное собрание. В тех местностях, где пролетариат сильнее, там сразу можно установить диктатуру советов. Но в тех местностях, где пролетариат слабее, там придется использовать и выборы в Учредительное собрание»12. Последнее прозвучало диссонансом к установкам некоторых прибалтийских и других делегатов, которые видели в формировавшихся при поддержке оккупантов буржуазных национальных правительствах своих прямых антагонистов и при всех трудностях называли непосредственной целью борьбы установление советской власти и федерацию с Россией. Потому в обсуждавшихся «Тезисах по текущему моменту, нашей тактике и лозунгам» нашло место осуждение идеи Учредительного собрания, как «одного из способов обмана рабочих
264
И- В. Михутина
масс». «Долой оккупантов! Долой Рады, Тарибы и Ландраты!.. Да здравствует диктатура пролетариата! Да здравствует объединение с РСФСР!» — так были сформулированы лозунги движения13.
Хотя общее направление политического развития в сфере австро-германской оккупации к октябрю 1918 г. еще не определилось, конференция приняла резолюцию о вооруженном восстании против оккупантов. О перспективе вооруженной борьбы говорилось и в принятых «Тезисах по текущему моменту». В них среди прочего был секретный тезис о роли большевистского руководства России как организующего центра, которому должны подчиняться все местные коммунистические группы. Но споры вокруг секретного пункта продолжались и после утверждения документа.
Непримирим в отрицании права Москвы на политическое руководство оказался С. Бобиньский. «О политическом руководстве не может быть речи... Речь может идти лишь о координации действий. Польша координирует свои действия с Германией. Это удобнее. Ни о каком подчинении центру в России не может быть речи», — заявил он на утреннем заседании 21 октября14. 22 декабря он вновь, возражая сторонникам тесной связи с Москвой, коих на конференции оказалось большинство, доказывал, что освобождающиеся области или страны «в экономическом и политическом смысле обособлены и живут в других условиях, чем Россия. Не может быть руководства ЦК РКП, так как он несведущ в их местных нуждах... Необходимо лишь наладить технический аппарат и улучшить организационно-техническую связь местностей друг с другом. Политического руководства не может быть...»15. Продолжая в том же духе, С. Бобиньский на следующий день расширил аргументацию: «Мы слишком мало знаем закулисную политику ЦК, который, разумеется, обо всем открыто говорить не может. ЦК РКП не всегда правильно разрешает вопросы»16. С ним не был согласен С. Пестковский отстаивавший необходимость руководства из единого центра, и подчеркивавший, что пока только Россия является очагом революции17. Чтобы прекратить дискуссию по уже решенному вопросу, один из лидеров литовских коммунистов В. С. Мицкевич-Капсукас не без иронии заметил: «Т[оварищ] Бобиньский никакого политического центра не признает, нужен только технический центр... Он ему важен в смысле получения денег...»18. Эта реплика должна была остудить критический пафос польского функционера напоминанием о том, что политическое руководство Москвы определяется не в последнюю очередь ее ролью в обеспечении материальной основы движения.
Кто готовил советизацию Польши в 191 8 году?
265
В связи с решением конференции о подготовке в оккупированных областях восстаний ставилась задача вооружения местных рабочих. Кроме того, большевистское руководство и многие делегаты высказывались за помощь будущим восстаниям со стороны имевшихся в Красной армии частей, сформированных по национальному признаку. Хорошо известны были, в частности, образованные еще в старой русской армии латышские стрелковые полки, в свое время дружно перешедшие на сторону революции. В 1917 г. из созданного при Временном правительстве Первого польского корпуса отделились революционные польские подразделения, оказавшиеся в 1918 г. рассредоточенными на разных фронтах Гражданской войны. В результате призыва на военную службу очередных возрастов проживавших в РСФСР поляков они численно разрослись, что потребовало новых организационных рамок. В начале августа 1918 г. Революционный военный совет Республики (РВСР) утвердил проект групп СДКПиЛ и Социал-демократии Литвы по соединению этих частей в Западную стрелковую дивизию. В сентябре дивизия была образована в составе Московского военного округа19. Следующим актом явился приказ председателя РВСР Л. Д. Троцкого и главнокомандующего И. И. Вацети-са № 115 от 21 октября, предписывавший «продолжать формирование Западной дивизии... исключительно из контингента желающих польских, литовских и белорусских уроженцев-беженцев... Разрешить... если они изъявят желание, перевод в Западную дивизию из других войсковых частей... Предоставить начальнику Западной дивизии рассредоточенные части дивизии пересредоточить по своему усмотрению при условии не отводить с фронта частей дивизии, уже на фронте находящихся»20.
Западная дивизия при своем основании практически состояла из польских частей; литовский полк был почти только в проекте. Зато в короткое время образовалось три польских полка (Варшавский, Люблинский и Седлецкий), направленных на Южный фронт. Четвертый находился в Витебске21. Тем не менее, руководство групп СДКПиЛ не хотело присвоения дивизии статуса национального формирования. Отсюда и название дивизии — «Западная», и противодействие польских делегатов идее национальных воинских формирований, отразившееся в решениях конференции по военному вопросу. «Образование в России чисто национальных частей для помощи революции в оккупированных странах, — говорилось в резолюции, — конференция считает нецелесообразным. Но недопустимо также беспорядочное распыление... Желательно группировать их в определенных частях Красной Армии по территориальноинтернациональному принципу»22.
266
И. 8. Михутина
Большевистское руководство в тот период считало национальные части необходимыми и полезными для установления советской власти в очищаемых от оккупации областях, но, как видно, не стало возражать против провозглашения территориально-интернационального принципа, чтобы на всякий случай иметь идеологический противовес сепаратизму. Польские же социал-демократы объясняли свою позицию желанием не допустить возрождения правонационалистических настроений, взращивавшихся в свое время национальными демократами в частях Первого и двух других польских корпусов в России и на Украине23. Кроме того, похоже, что польские деятели предпочли территориально-интернациональный принцип формирования войск с тем, чтобы сохранить в Западной дивизии белорусский и литовский контингенты. Смешанный состав этой войсковой единицы (при фактическом сосредоточении командно-политических рычагов в руках поляков: комиссаром Западной дивизии был назначен С. Бобиньский, его заместителем — бывший командир Варшавского полка С. Жбиковский и т. д.) послужил бы в дальнейшем обоснованием ведущей роли польских революционеров в обустройстве очищаемых от оккупации литовских и белорусских земель. Характерно, что С. Бобиньский при обсуждении политического будущего освобождавшихся областей отрицал правомерность вопроса о государственной самостоятельности Литвы и Белоруссии. «Белоруссия, Вильно — это [всего лишь[ местности. О других так сказать нельзя, — рассуждал, он, чтобы подчеркнуть неподготовленность, с его точки зрения, названных областей к национально-государственному строительству24. Стоит заметить, что подобные доводы использовались в различных политических кругах возрождавшейся Польши для обоснования территориальных претензий к Литве и Белоруссии, что в свою очередь вызывало резкое неприятие их населения.
Между тем, кроме неотвратимых перемен в оккупированных областях бывшей Российской империи судьбоносные геополитические события назревали в Центральной Европе, особенно в многонациональной Австро-Венгерской монархии, готовой расколоться на свои этнические составляющие. Г. В. Чичерин, осторожнее и реалистичнее многих в советском руководстве оценивал европейские процессы. Главной в этом регионе он считал тенденцию к образованию новых государств, видел в этой тенденции, несмотря на слабость революционных проявлений (по причине, как он писал, «выступления на сцену более широких, чем прежде народных масс»), прогрессивное начало и придавал существенное значение отношениям с будущими государствами25. В письме к А. А. Иоффе от 28 ок
Кто готовил советизоцию Польши в 1918 году?
267
тября он писал о положении «в Австро-Венгрии, где образуются новые государства, которые имеют корень в массах, в национальном развитии, имеют долгую предварительную историю и не являются искусственными, мошенническими и интриганскими образованиями. Тут наша политика должна быть более сложной, пока трудно формулировать ее основные положения. Фактически имеется налицо самоопределение, а не фикция. Но в этом самоопределении руководящую роль играют, по-видимому, силы антипролетарские. Каково отношение революционного пролетариата... еще не ясно (напомним, что С. Пестковский тоже говорил применительно к Польше о вероятности «мелкобуржуазной власти, рожденной радикальным мелкобуржуазным движением». — И. М.). Этим именно отношением должна будет определяться наша политика к новым правительствам... Поскольку эти государства будут настоящими, имеющими почву политическими единицами... вряд ли можно будет не признавать их, наоборот, придется поддерживать с ними сношения... Очень вероятно, что те шаги, которые нам придется предпринять, будут совершены в ближайшие дни. Очень возможно, что вслед за уже решенною нами посылкою дипломатического представителя в Варшаву, мы пошлем представителя во вновь образующуюся Венгрию... и в новую Чехию, и в новую Югославию...»26.
Новым в письме Г. В. Чичерина было, кроме всего прочего, сообщение о решении направить дипломатического представителя к правительству Королевства Польского. Ранее Москва не признавала этого новообразования, поскольку Королевство было провозглашено в ноябре 1916 г. от имени монархов Германии и Австро-Венгрии и в условиях оккупации не обладало необходимым суверенитетом. Поводом к изменению советской позиции послужило то обстоятельство, что в обстановке приближавшегося военного краха Центральных держав Регентский совет Королевства Польского решил дистанцироваться от их политики. 7 октября он обратился с посланием к польскому народу, в котором объявил о создании независимой Польши, соединяющей все ее земли, об образовании «правительства из представителей самых широких слоев народа и политических направлений» и о немедленном созыве сейма на демократических началах27. Регентский совет поручил формирование правительства своим политическим противникам национальным демократам во главе с Ю. Свежиньским. Национальные демократы в довоенной обстановке пользовались популярностью, благодаря своей многолетней просветительской и организационно-хозяйственной деятельности. Они полагали, что именно повседневная, ощутимая для простых людей работа, вместе
268
И. В. Михутина
с укреплением экономического потенциала нации послужит делу национального освобождения. Главную помеху польскому национальному развитию они видели в германском экспансионизме и во время войны следовали антигерманской ориентации.
Г. В. Чичерин написал о новом кабинете: «Нынешнее польское правительство... уже не есть немецкое оккупационное и фиктивное, а есть, хотя и реакционное, но правительство польских масс — положим, мещанских, за которым мы ожидаем более массового правительства»28. 29 октября он направил польской миссии в Москве ноту, извещавшую о назначении дипломатическим представителем Советской России в Польше доктора Ю. Мархлевского (польского ученого-экономиста, одного из основателей СДКПиЛ, во время войны интернированного в Германии ив 1918 г. выехавшего в Россию по обмену на немецкого военнопленного). Народный комиссариат по иностранным делам, говорилось в ноте, «высказывает свою уверенность, что назначение Советским Представителем в Польше одного из самых видных и старых вождей польского рабочего движения будет народными массами Польши принято как доказательство не только отсутствия со стороны Советской России каких-либо враждебных намерений по отношению к национальной свободе Польши, но и полной солидарности Советского правительства со стремлением народных масс Польши к социалистическому освобождению»29.
Деятели групп СДКПиЛ в России были явно смущены намерением советского правительства признать буржуазную Польшу и установить с ней дипломатические отношения. Выступить с открытой критикой они, как видно, не нашли возможным, но постарались выставить на первый план революционно-пропагандистское значение советской миссии, заслонив этим ее международно-политическую функцию. «Представительство с возможностью отправки курьеров, периодических изданий и т. д. необычайно продвинуло бы нашу работу вперед, а политический смысл существования такого «пылающего дома», как назвал тов. Ленин представительство Республики в Берлине, очевиден для каждого», — такое объяснение звучало на III конференции групп СДКПиЛ в России по поводу намерения учредить советское представительство в Польше30. Именно на этой конференции, состоявшейся в Москве 14—17 ноября, как и в краевой партийной организации, была отвергнута идея Учредительного собрания в Польше и провозглашен курс на диктатуру пролетариата в форме советов рабочих делегатов. «Решение [в Учредительном собрании] кардинальных вопросов путем голосования большинства в ус
Кто готовил советизацию Польши в 1918 году?
269
ловиях, когда государственный аппарат находится в руках буржуазии» делегаты конференции признали неприемлемым31.
Правительство Ю. Свежиньского не успело дать ответ на ноту Г. В. Чичерина. 4 ноября Регентский совет отправил его в отставку, после чего технический орган — Совет управляющих министерствами отложил решение до образования нового кабинета, формирование которого оказалось в ведении уже совсем других людей. Власти Королевства Польского доживали свои последние дни. В конце октября в Австро-Венгрии, и 9 ноября в Германии началась революция. Это заставило Берлин и Вену 10 ноября подписать перемирие, которое положило конец войне и по логике вещей должно было означать конец оккупации. Для Польши наступил момент обретения самостоятельной государственности. Это активизировало все политические силы, готовые претендовать на руководство возрождавшимся государством. В Королевстве Польском получило размах движение за советы, возникавшие в городах и промышленных центрах. Но прав в этом случае оказался С. Бобиньский, высказавший в октябре такое предположение: «Когда в Германии будет революция, возможно, социал-патриоты у нас раньше захватят власть»32. Действительно, 7 ноября в Люблине сформировалось Временное народное правительство Польской республики, объявившее о низложении Регентского совета. Правительство во главе с лидером галицийских социал-демократов И. Да-шиньским было образовано представителями левых нереволюционных, бывших «активистских» партий. Наименование «народное», а также манифест, составленный наподобие большевистских декретов в категорическом и приподнятом тоне (в нем излагалась программа радикальных социально-экономических преобразований — ликвидация крупной и средней аграрной собственности, национализация добывающих отраслей промышленности, участие рабочих в управлении производством и т. д.), должны были подчеркнуть особый характер этого правительства, ставившего во главу угла интерес трудовых классов и слоев33. Такая программа, несмотря на короткий — около недели — срок деятельности огласившего ее правительства, позволила смягчить общественные настроения, не дав им обостриться до неконтролируемых действий. Территориальную часть программы люблинское правительство сформулировало так: польское государство будет «охватывать все земли, на которых проживает польский народ», подчеркивая при этом необходимость восстановления литовского государства в исторических границах Великого княжества Литовского и призвав поляков, проживавших в Восточной Галиции и на
270
И. В. Михутина
Украине, «к мирному разрешению спорных вопросов с украинским народом, вплоть до их окончательного урегулирования компетентными представителями обоих народов»34,
В Москве первым побуждением в ответ на заявление люблинского правительства о низложении Регентского совета стало лишение миссии Королевства Польского дипломатического иммунитета, а находившиеся в России польские социал-демократы, ссылаясь на пожелания Комитета польских беженцев, через Комиссариат по польским делам заявили о роспуске миссии явочным порядком. Ее здание, архивы и имущество были опечатаны. Обнаруженный в помещении миссии склад товаров и ценностей дал повод обвинить ее служащих в спекуляции, что должно было разжечь неприязнь к этому учреждению скитавшихся в нищете беженцев35.
В те же дни польские социал-демократы в России через Центральное бюро коммунистических организаций оккупированных областей постарались заполучить обещание военной помощи Москвы своим будущим революционным начинаниям в Польше. В результате В. И. Ленин 15 ноября в ответ на обращение Центрального бюро от 13 ноября направил И. И. Вацетису телеграмму: «Срочно. Вне всякой очереди. Прошу разрешить в благоприятном смысле проект Центрального бюро... относительно формирования польского и литовского ударных батальонов, в особенности насчет западной бригады на Южном фронте. Напоминаю Троцкому наше решение»36. Текста названного обращения обнаружить не удалось. Но С. Бобиньский в одном из своих посланий И. И. Вацетису напомнил, что эти ударные батальоны были предназначены для «отправки на поддержку революции в Польше»37. Названная же В. И. Лениным «западная бригада», это, по-видимому, — 1-я бригада Западной дивизии, образованная из Варшавского и Седлецкого польских революционных полков, сражалась на Южном фронте. Именно ее перевода на запад больше всего добивались польские коммунисты.
Телеграмма В. И. Ленина публиковалась в разных изданиях. Однако неизвестным оставался ответ главнокомандующего. Оказалось, И. И. Ваце-тис 16 ноября с утра передал по прямому проводу председателю Совнаркома: «Для образования ударной части мною даны части, расположенные [в] районе Смоленска в составе одного батальона, батареи и эскадрона. С Южного фронта вследствие тяжелого положения этого фронта снять ничего нельзя. Данных мною частей вполне достаточно для задачи, о которой ходатайствует Центральное бюро оккупированных областей. Эти части могут послужить ячейкой и влить в себя сознательных революционеров»38. Похоже, что на этом продвижению созревшего в 1918 г. плана
Кто готовил советизацию Польши в 191 8 году?
271
групп польских революционеров о «помощи революции в Польше» был положен конец. На машинописной копии вышеприведенной телеграммы В.И. Ленина сделана датированная 18 ноября пометка: «Выждать этот проект. В. И.»39. Правда, 21 ноября Совнарком еще дал Реввоенсовету Республики разрешение «израсходовать из чрезвычайного фонда до 50 миллионов рублей на расходы, связанные с чрезвычайными военными обстоятельствами в Литве, Белоруссии и Польше с тем, чтобы деньги отпускались по мере действительной надобности с соблюдением обычных форм правил контроля»40. Но это не означало отмены уже принятого решения о «замораживании» польского революционного проекта.
В самой Польше дело пошло не по пути социальной конфронтации, неизбежной в случае претворения в жизнь программы люблинского правительства, а в направлении национально-государственного единства. Начало этому процессу положили опытные политики из Регентского совета, выступив в критической ситуации с инициативой коалиции сил разной социально-политической окраски. Ее поддержали национальные демократы, которые хотя и торжествовали триумф своей антигерманской ориентации, но из-за правых социальных установок не могли считать политическое лидерство для себя обеспеченным в условиях, когда все громче звучал голос желавших радикальных перемен трудовых слоев. Потому в упомянутом коалиционном правительстве Ю. Свежиньского пост военного министра был зарезервирован для Ю. Пилсудского — популярного в левых кругах деятеля, пользовавшегося славой борца за польскую государственность.
Россию Ю. Пилсудский всегда называл главным врагом польской независимости. Уже в своей публицистике раннего — на рубеже веков — периода он высказывался за восстановление польского государства путем рассечения России «по национальным швам», полагая при этом, что антирусская активность должна сделать Польшу новым центром объединения национальных областей, которые удастся отделить от России, обеспечив Польше великодержавный статус в будущей системе Центральной и Восточной Европы41. Иными словами, заранее была намечена не просто национально-освободительная программа, а сделана заявка на кардинальное изменение геополитического баланса на континенте.
Во время мировой войны стратегия и тактика Ю. Пилсудского претерпела многие метаморфозы от неудавшейся попытки поднять антирусское восстание и выступления польских легионов в рядах коалиции Центральных держав до акта неповиновения легионов кайзеровскому командованию и интернирования коменданта легионов в тюрьме Магдебурга, что
272
И. В. Михутина
в дальнейшем очень кстати добавило к его репутации непримиримого противника российского властвования, ореол борца против германской оккупации.
В октябре 1918 г. Регентский совет обратился к канцлеру Германии с настоятельным предложением вернуть Ю. Пилсудского в политику, что и было сделано. По-прежнему высокий авторитет в левых кругах позволил ставшему Начальником (главой) государства Ю. Пилсудскому убедить люблинское правительство прекратить свою деятельность в пользу правительства широкой коалиции, предотвратив тем самым поляризацию сил и обострение политической борьбы. Но с первого раза переговоры с правыми и центром не удались, и следующее правительство во главе с другим галицийским социал-демократом Е. Морачевским было по составу подобно люблинскому. Однако верный пилсудчик Е. Морачевский, не отменив открыто люблинскую программу, постарался сгладить или обойти молчанием самые радикальные ее постулаты. Во внешнеполитическом разделе уже не говорилось о независимой Литве, а содержалась только общая фраза о праве на «существование свободных и равных народов»42. Начальник государства предпочитал не конкретизировать планы в этой области, потому что первоочередной после восстановления государственности задачей считал расширение польских границ на юг и восток — в Правобережье Днепра, в Восточную Галицию, Литву и Белоруссию — неважно, каким способом.
Стоит заметить, что первоначально польские политики все-таки имели основания строить планы присоединения земель некоторых соседних народов, так как по условиям Брестского мира Россия лишилась территориальных прав на занятые немцами Прибалтику, Украину и часть Белоруссии, а военное поражение Четверного союза, казалось, позволило бы рассчитывать на легкое осуществление подобных планов. Однако с окончанием войны новый оборот принял вопрос о западной границе России. Договор о перемирии, подписанный Центральными державами с Антантой, в принципе предусматривал отмену территориальных и других условий Брестского мира. Кроме того, кремлевские лидеры вместе с отменой продиктованных им в Бресте условий не без оснований ожидали кардинальных сдвигов в балансе внутренних сил в оккупированных областях. Москва поспешила заявить о своей заинтересованности проблемой организации власти на подлежавших освобождению территориях. В постановлении ВЦИК от 13 ноября 1918 г. об аннулировании договора с государствами Четверного союза была изложена программа, обращенная к оказавшимся в оккупации народам бывшей Российской империи: очи
Кто готовил советизацию Польши в 1918 году?
273
щение от захватчиков и реализация права народов на самоопределение, при революционной солидарности людей труда и поддержке Российской советской республикой трудящихся «в их борьбе за установление на их землях социалистической власти рабочих и крестьян»43.
В том, что подобная программа не только выражала цели кремлевских политиков, но шла навстречу пожеланиям самих народов, тогда не сомневались даже многие противники большевиков Незадолго до краха Гер мании, 24 октября А. А. Иоффе писал из Берлина: «Германское правительство отлично отдает себе отчет, что если никакой внешней империалистической силы не будет во всех вновь образованных буферных государствах, они немедленно же станут большевистскими»44. Британская «Манчестер Гардиан» прогнозировала в те же дни, что за счет прекращения оккупации Украины, Прибалтийского края и Литвы московское правительство расширит сферу своего влияния, «и это будет иметь место только отчасти благодаря той военной силе, которой располагают большевики, а может быть даже и помимо нее. Главной причиной является предпочтение со стороны населения этих территорий большевиков всякой другой власти. Это факт неприятный, но с этим фактом нужно считаться»45
Ближайшие события подтвердили точность прогноза как по части левых предпочтений трудовых слоев освобождавшегося от оккупации населения, так и в отношении скромной роли Красной армии в этом процессе, хотя официально ее Западный район обороны с 16 ноября в связи с аннулированием Брестского мира подлежал переформированию в активную боевую единицу — Западную армию46. Хорошо известна телеграмма В. И. Ленина И. И. Вацетису от 29 ноября: «Просим дать командному составу соответствующих воинских частей указание о том, чтобы наши войска всячески поддерживали временные Советские правительства Латвии, Эстонии, Украины и Литвы, но, разумеется, только Советские правительства»47. На деле силы Красной армии на западном направлении были настолько недостаточны, что ни о каких активных действиях против оккупантов не было речи. Директивой Главного командования от 16 ноября предписывалось в Западном районе вести лишь «глубокую разведку на Режицу [Резекне|, Полоцк, Борисов, Бобруйск, Гомель. При возможности занять эти пункты»48. После нескольких неудавшихся попыток советских частей самостоятельно выполнять полученную директиву ее пришлось скорректировать: начальник Полевого штаба Верховного главнокомандования Ф. В. Костяев 25 ноября распорядился «занимать пункты исключительно путем согласования с германским командованием»49.
274
И. В. Михутина
Силу Западной армии, обеспечивавшей безопасность Москвы «от Пскова... до рогачевского направления», командование исчисляло всего в 8 тысяч штыков и сабель50. В освобождавшихся областях имелись значительные людские ресурсы, но не было возможности их использовать. 26 декабря, когда эстонские советские отряды находились в 28 км от Ревеля (Таллина), глава правительства Эстляндской трудовой коммуны Я. Я. Анвельт сообщал И. В. Сталину в разговоре по прямому проводу. «У меня большая просьба. Мы подготовляем мобилизацию и уже частично провели бы ее, если бы имели обмундирование и вооружение. 20 или 30 тысяч красноармейцев — батраков и рабочих... сумеем набрать...»51. Из Белоруссии военком Бобруйска в рапорте, переданном И. В. Сталину и Л. Д. Троцкому 15 декабря, докладывал: «Наплыв желающих поступить в ряды Красной Армии достигает крайних пределов. Население уезда, способное носить оружие, стремится в ряды красных солдат. Не имеется обмундирования, снаряжения»52. И не было шансов на скорое изменение к лучшему. В ответ на телеграмму Главкома с предложением обеспечить части западного направления всем необходимым В. И. Ленин 15 декабря написал заместителю председателя РВСР Э. М. Склянскому: «NB: паки и паки: ничего на запад, немного на восток, все (почти) на юг»53.
Большевистское руководство уточнило военные задачи на западном направлении и решило имевшиеся там силы Красной армии использовать лишь для восстановления влияния в близлежащих оставляемых германскими войсками национальных областях бывшей Российской империи. Вместе с тем энергичные самоутверждающие действия польского правительства помогли Москве без иллюзий оценить ситуацию, оставлявшую мало шансов для прорыва революционеров к власти. В отношении Польши кремлевские политики фактически взяли курс, объявленный еще Временным правительством: «признание независимого польского государства из всех земель, населенных в большинстве польским народом»54. Об этом, в частности, свидетельствовало приведенное выше распоряжение В. И. Ленина Главному командованию от 29 ноября о военной поддержке советских правительств в Прибалтике и на Украине: в нем не было и намека на подобное содействие сторонникам революции в Польше.
Иной настрой сохранили польские революционеры в России. Осуществляя политическое руководство Западной дивизией, они разработали детальный план по перегруппировке и стягиванию со всех фронтов на западное направление больших и малых польских частей: 1-й бригады — с Южного фронта; польской роты Интернационального полка и 4-го ка
Кто готовил советизацию Польши в 1918 году?
275
валерийского полка — с Восточного фронта, железнодорожного отряда из Воронежа и т. д. Последний был нужен, подчеркивали польские деятели в России, «так как без подготовки узкоколейных железнодорожных составов немыслимо движение на Запад». Они, не дожидаясь приказа о включении Воронежского железнодорожного отряда в состав Западной дивизии или какого-либо решения советских правительственных органов по этому вопросу, заранее представили смету содержания отряда в составе Западной дивизии. Все эти планы были изложены в докладе комиссара дивизии С. Бобиньского, адресованном в РВСР и Главному командованию, датированном 5 декабря 1918 г.55 Смоленское отделение Польского комиссариата по распоряжению ЦИК СДКПиЛ в России, не имея на то разрешения советских военных инстанций, образовало 5 декабря комиссию для «экспедиции солдат-поляков в Западную дивизию»56.
Между тем начальник Полевого штаба Ф.В. Костяев и член РВСР С. И. Аралов по поручению Главкома И декабря сообщили командованию Западной дивизии, что «замена бригад Западной дивизии состояться в настоящее время не может, так как обе бригады находятся в боях на различных фронтах; решение вопроса о включении в Западную дивизию польской роты 1-го Интернационального полка отложено до выяснения состава [роты]. Включение Воронежского железнодорожного отряда откладывается ввиду полного недостатка таких частей [на] Южном фронте. Включение 4-го кав[алерийского] полка Боревича временно отклонено...»57.
С. Бобиньского ответ не удовлетворил. Его ближайшие действия отражены в служебной переписке третьих лиц. 20 декабря И. В. Сталин направил запрос в военные инстанции, в том числе и С. Бобиньскому: «Нам сообщают с Воронежского фронта, что комиссар Западной дивизии послал на юг агитатора для отзыва национальных частей на запад. Прошу срочно проверить. Сообщите результаты»58. 23 декабря председатель РВСР Л. Д. Троцкий адресовал записку И. В. Сталину и С. Пестковскому: «В 8 армию прибыли вербовщики Вальховский и Деминицкий, которые склоняли польских, литовских, белорусских красноармейцев к переходу на Западный фронт. Они мне совершенно неизвестны и были по моему распоряжению арестованы и препровождены в Москву. Прошу дать справку.., кто эти липа»59. В продолжение переписки Л. Д. Троцкий передал 26 декабря по телефону в Комиссариат по делам национальностей: «Мне прислана по вашему поручению копия справки тов. Бобиньского об аресте двух польских товарищей в Воронеже. Тов. Бобиньский говорит о разжигании национальных страстей, о воронежском “кошмаре”, об арестах поляков-революционеров за то, что они хотят бороться за наше
276
И- В. Михутина
дело в Польше, о сидящих будто в Воронеже чуждых нам людях и т. д. Все это совершенно неосновательно. Донесение о дезорганизации со стороны приехавших вербовщиков я получил за подписью [А. П.] Розенгольца (член Реввоенсовета 8-й армии. — И. М.). Военное дело в Воронеже и в 8 армии ведется людьми, нисколько не менее надежными в партийном отношении и более уравновешенными, чем тов. Бобиньский. Его справка является характерной для всей работы тов. Бобиньского в военном ведомстве. Думаю поэтому, что дальнейшее сохранение его на посту комиссара вряд ли отвечает интересам дела»60. 10 января 1919 г. РВСР принял решение о выведении С. Бобиньского из Реввоенсовета Западной армии61.
24 декабря, то есть прежде, чем поступила эта касающаяся лично С. Бобиньского телефонограмма, на имя В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого, И. В. Сталина была направлена докладная записка за подписями польских коммунистических деятелей Ю. Уншлихта, в то время — председателя Центральной коллегии по делам военнопленных и беженцев, М. Броньского, работавшего в Народном комиссариате торговли и промышленности, Ю. Мархлевского, С. Бобиньского и С. Лазоверта, открывавшаяся словами: «Из всех оккупированных в свое время областей Польша в революционном смысле находится в самых трудных условиях, имея одновременно первенствующее значение по отношению к России, равно как и к международной революции». За таким началом следовало подробное и довольно точное описание военных приготовлений Польши: «Уже теперь социал-демократическое предательское правительство Пилсудского располагает... армией численностью в 60.000 человек. Из Франции направляется в Польшу 40.000 легионеров под командованием Галлера.., предпринимаются шаги для формирования армии против советских республик. Происходит... накапливание польских легионеров в Литве. О необходимости создания фронта против большевиков... поговаривает и сам Пилсудский. В Варшаву уже успели послать своих делегатов по этому же вопросу и польские помещики из Украины»62. Далее приводились данные о революционном подъеме в Польше и тормозивших его факторах. Все это завершалось общим выводом о том, что «при теперешнем положении в Польше... при стремлении “союзников” использовать последнюю для своих целей путем поддержки и организации польской контрреволюции (национал-демократы) нет возможности рассчитывать, чтобы только местными силами удалось нам справиться с исторической задачей... Опасность надвигается. Время не терпит отлагательства, угроза не только для польского пролетариата, но и для самой
Кто готовил советизацию Польши в 1918 году?
277
Советской Республики становится чрезвычайно сильной и близкой». Этот фрагмент нашел место в одной из документальных публикаций63, но следующую часть записки, чрезвычайно важную по содержанию, публикатор необъяснимым образом опустил. В ней авторы высказали упреки, недвусмысленно характеризующие их расхождения с советскими лидерами в намерениях и планах: «Решение ЦК РКП об образовании отрядов в поддержку революции в Польше совершенно не проводится в жизнь. Наоборот, все проекты и предположения, сделанные с нашей стороны, почему-то отвергаются, несмотря на их приемлемость и даже выгодность для военных властей. Конкретный проект, представленный еще 13 ноября Центральным] Б[юро] коммунистических организаций оккупированных стран, почти совсем не удовлетворен Реввоенсоветом Республики»64. Далее перечислялись все те предложения о перемещении польских частей на запад, на которые военное командования уже ответило отказом, из чего делался общий вывод: «Такая политика подрывает наше влияние в польских солдатских и рабочих массах, вызывает возмущение и совсем обратные желаемому результаты... Мы настаиваем поэтому самым решительным образом на удовлетворении всех этих наших минимальных требований и повторяем их, прося проведения их в жизнь в спешном порядке... мы считаем необходимым принять экстренные меры, дабы сдвинуть с мертвой точки поднятый нами вопрос и наверстать потерянное время»65.
Не исключено, что опосредованным откликом на требования польских революционеров послужило решение ЦК РКП (б), принятое до 8 января 1919 г., о выделении из Западной дивизии (согласно приказу РВСР от 12 ноября 1918 г. пополнение в нее производилось из числа призванных на общих основаниях66) всех поляков в особую польскую армейскую группу67. Но польским товарищам этого оказалось мало. В январе 1919 г. (более точная дата не установлена) они подготовили для РВСР очередную записку, в которой утверждали, что при переводе поляков из Западной стрелковой дивизии в предполагаемую армейскую группу Западная дивизия «потеряет совершенно боеспособность» и потому, с их точки зрения, «единственно правильным является переформировать дивизию в польскую армейскую группу, пополняя ее польским элементом... из других частей Красной Армии, а также вливая в нее... мелкие польские части, разбросанные по всем фронтам действующей армии»68. Уточним — не только мелкие: в числе прочих вновь предлагалось перевести с Восточного фронта целый конный полк. Иначе говоря, польские революционные деятели с упорством повторяли требования, уже отклоненные в декабре советским военным командованием по причине недостатка сил на ре-
278
И. В. Михутина
шаютцих внутренних фронтах в России. Более того, в новых предложениях предусматривалось очевидное польское доминирование в руководстве будущим укрупненным подразделением. «Работу по переформированию дивизии, — говорилось в записке, — лучше других исполнит... польский партийный и командный кадр дивизии... Так как переформировка дивизии имеет своей главной задачей образование польской армейской 1руппы, то вся Западная дивизия и ее переформирование должны быть поручены Революционному военному совету польской армейской группы (он же Реввоенсовет Западной стрелковой дивизии)»69.
Большевистское руководство, как видно, не сразу дало ответ на очередной демарш польских революционеров. Росло напряжение Гражданской войны. В ноябре-декабре красные утратили важные позиции на железных дорогах, ведущих к Южному фронту, на Восточном фронте была потеряна Пермь, ожидалась высадка войск Антанты на Черноморском побережье, возникли трудности продвижения в Прибалтике и т. д.70 Допустить возникновение новых военных очагов на внешней границе Москва не могла тем более, что ситуация в Польше не обещала легкой победы революционных сил. Кремлевские политики после короткого периода ожидания польской революции вернулись к исходному намерению принять новое государство на своей западной границе как геополитическую данность и строить отношения с ним по общепринятым международно-политическим канонам. Потому, получив 26 ноября протест министра иностранных дел Польши социалиста Л. Василевского по поводу ликвидации представительства Регентского совета, сопровождавшийся угрозой репрессий против российских граждан в Польше71, Г. В. Чичерин на следующий день ответил нотой, в которой гарантировал безопасность, свободу пребывания и выезда на родину членов представительства (их выезд зависел от того, как и когда польское правительство договорится с германскими оккупационными властями о пересечении демаркационной линии) и одновременно напомнил о заинтересованности в получении ответа на выдвижение Ю. Мархлевского в качестве советского представителя в Польше. Советская сторона, подчеркнул нарком, в свою очередь «будет счастлива принять в Москве представителя Польской Республики»72.
Переписка советского и польского внешнеполитических ведомств в конце 1918 - начале 1919 гг. по вопросу об установлении нормальных дипломатических отношений надолго затянулась, не приведя к положительным результатам. Слишком противоречили друг другу геополитические цели обеих сторон. Большевистские политики стремились в той
Кто готовил советизацию Польши в 191 8 году?	279
или иной форме сохранить территориальное наследие бывшей Российской империи. Польские лидеры, желая большего, чем возрождение своего государства в этнических границах, не стеснялись в средствах, чтобы заполучить существенную часть этого наследия. Советская республика из-за поглощавшей все силы Гражданской войны сразу оказалась на внешних рубежах в глубокой обороне и проявляла заинтересованность в политическом урегулировании отношений с Польшей на основе компромисса. В таких условиях планы влиятельной в России группы польских революционеров, рассчитывавших с опорой на ресурсы Красной армии бороться за советизацию Польши, постепенно сошли на нет.
Примечания
'Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 97—100.
2	Там же. Т. 50. С. 185.
3	Там же. Т. 37. С. 111.
4	Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. 04. Оп. 3. Д. 993. П. 70. Л. 62-63.
5	Там же. Д. 990. П. 70. Л. 54.
6	Там же. Л. 58.
7	Там же. Д. 993. П. 70. Л. 69.
8	Там же. Л. 82—82 об.
9	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 153.
10	Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 333. On. 1. Д. 1. Л. 1-8.
11	Там же. Д. 8. Л. 45-50, 52-53.
12	Там же. Д. 3. Л. 56-57; Д. 8. Л. 65.
13	Там же. Д. 8. Л. 143, 144.
14	Там же. Л. 73.
15	Там же. Л. 86.
16	Там же. Д. 3. Л. 114.
17	Там же. Д. 8. Л. 73.
18	Там же. Д. З.Л. 98, 100.
19	Там же. Ф. 5. On. 1. Д. 2783. Л. 14; Ф. 70. Оп. 128. Д. 5. Л. 85.
20	Там же. Ф. 71. Оп. 35. Д. 680. Л. 124.
21	Там же. Ф. 70. Оп. 128. Д. 5. Л. 90.
22	Там же. Ф. 333. On. 1. Д. 5. Л. 29.
280
И. В. Михутина
2	3Materialy archiwalne do historii stosunkiiw polsko-radzieckich. Warszawa, 1957. T. 1. S. 595, 670.
24	РГАСПИ. Ф. 333. On. 1. Д. 3. Л. 114.
25	АВП РФ. Ф. 04. On. 13. Д. 993. П. 70. Л. 82 об.
26	Там же. Л. 76, 77.
27	Powstanie II Rzeczypospolitej. Wybor dokument6w 1866—1925. Warszawa, 1984. S. 415—416.
28	АВП РФ. Ф. 04. On. 13. Д. 993. П. 70. Л. 76.
29	Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1963. Т. 1. С. 460.
30	Materialy archiwalne... Т. 1. S. 672.
31	Ibid. S. 672—673.
32	РГАСПИ. Ф. 333. On. 1. Д. 3. Л. 117.
33	Powstanie II Rzeczypospolitej... S. 428—431.
34	Ibidem.
35	Красная книга. Сб. дипломатических документов о русско-польских отношениях 1918-1920. М., 1920. С. 20-21; АВП РФ. Ф. 04. Оп. 32. Д. 41. П. 206. Л. 54.
36	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 50. С.207.
37	РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 145. Л. 3.
38	Там же. Ф. 2. On. 1. Д. 7445. Л. 2.
39	Там же.
40	Там же. Ф. 19. On. 1. Д. 224. Л. 64.
41	Pilsudski J. Pisma zbiorowe. Warszawa, 1937. T. 1. S. 84-91; Krzyzanowski A. Dzieje Polski. Paryz, 1973. S. 59.
42	Цит. no: ProchnikA. Pierwsze piftnastolecie Polski niepodleglej. Warszawa, 1957. S. 39.
43	Документы внешней политики СССР. М., 1959. Т. 1. С. 565—567.
44	АВП РФ. Ф. 04. Оп.13. Д. 990. П. 70. Л. 75.
45	Цит. по: РГАСПИ. Ф. 5. On. 1. Д. 1993. Л. 18.
46	Директивы Главного командования Красной Армии (1917—1920). М., 1969. С. 173.
47	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 234.
48	Директивы Главного командования... С. 175.
49	Там же. С. 178.
50	Там же. С. 132.
51	РГАСПИ. Ф. 558. On. 1. Д. 501. Л. 13, 14.
52	Там же. Ф. 17. Оп. 109. Д. 19. Л. 9.
53	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 221.
Кто готовил советизацию Польши в 191 8 гаду?	28 1
54	Документы и материалы... Т. 1. С. 35.
55	РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 145. Л. 2-5, 8.
56	Там же. Ф. 63. On. 1. Д. 495. Л. 32.
57	Там же Л. 7.
58	Там же. Ф. 558. On. I. Д. 489. Л. 1.
59	Там же. Ф. 17. Оп. 109. Д. 4. Л. 120.
60	Там же. Л. 121.
61	Реввоенсовет Республики. Протоколы 1918—1919. Сб. документов. М., 1997. С. 172.
62	РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 145. Л. 1.
63	Польско-советская война 1919—1920. М., 1994. Ч. 1. С. 21.
64	РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 145. Л. 1 об.
65	Там же. Л. 2.
66	Там же. Ф. 71. Оп. 35. Д. 680. Л. 202.
«’Там же. Ф. 17. Оп. 84. Д. 31. Л. 14; Документы и материалы... Т. 2. С. 80.
68	Документы и материалы... Т. 2. С. 79.
69	Там же. С. 80.
70	Директивы Главного командования... С. 165 и др.
71	АВП РФ. Ф. 122. On. 1. Д. 1. П. 1 Л. 1; Красная книга... С. 20.
72	АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 2. Д. 1. П. 101. Л. 1-2; Красная книга... С. 20-21.
А. Ф. Носкова
Октябрьская революция 1917 года в России и проблема советизации стран Восточной Европы на рубеже
40—50-х годов XX века
В современной российской исторической науке весьма значительное внимание уделяется Февральской и Октябрьской революциям 1917 г. В советские времена на разработку истории, прежде всего Великого Октября, были сориентированы научные кадры партийных ученых, выделялись весьма существенные финансовые средства на подготовку и издание многотомных сочинений. Усилиями советских обществоведов выявлялись в отечественных архивах и были опубликованы сотни документов той эпохи, воспроизведены образы, нередко недостоверные, многонациональных участников революции, создана единственно возможная тогда историческая «картина» этих революций. Не умаляя усилий исследователей, работавших в рамках марксистко-ленинской парадигмы истории и в условиях жесточайшей идейно-политической цензуры, сегодня следует констатировать, что определения этих, без сомнения, самых значительных событий в истории страны тогда были подчинены задачам партийной пропаганды. Революции в России подвергались, пожалуй, наиболее последовательному варианту глубокой мифологизации, хотя и с разными оценочными знаками.
Понятно, что в бурные 90-е годы, когда в значительной части нашего общества, в особенности среди творческой интеллигенции, преобладали тенденции отрицания всего советского прошлого, в исторической науке наблюдалось своеобразное возрождение, и шли острые дискуссии по широкому кругу проблем отечественной истории. Во многом из научного забвения была извлечена проблема Февральской революции, оценена ее неоднозначная роль в развитии российского общества. Весьма активно в науке и публицистике обсуждался и обсуждается главный вопрос: что же произошло в октябре 1917 г.? Состоялся силовой, а значит незаконный, государственно-политический переворот и в результате установленная власть была нелегитимна, или же началась общенациональная революция?
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
283
Исход такого переворота, как известно, непредсказуем и может быть различным, в том числе он может закончиться просто сменой власти одной политической группировки другой. Или же такой переворот разовьется в более значимое социально-политическое событие, в революцию, когда происходит изменение всего общественного порядка в государстве.
На наш взгляд, именно революция началась в октябре 1917 г. В результате государственного переворота в России к власти пришли политические силы, заявившие о выражении интересов массовых социальных групп населения, никогда ранее приоритетными для власти не бывавших. В ходе Гражданской войны эти силы смогли власть удержать и затем провести, в том числе с помощью насилия, социально-экономические преобразования, означавшие появление в стране совершенно иного общественного строя.
Дискуссии 90-х гг. способствовали восстановлению научной достоверности фактографического ряда и аналитической компоненты при изложении истории революционного 1917 г. в России. Они повлекли за собой переосмысление оценок, как самих революций, так и многих исторических событий, происшедших под воздействием Октябрьской революции, которая, как свидетельствовало будущее, оказала международное, хотя и по-разному проявившееся в каждой отдельной стране, прямое влияние на весь XX в. в мире.
Применительно к Восточноевропейскому региону предметом острых дискуссий среди российских и зарубежных ученых в 90-е годы стала история установления общественного строя советского типа, или советизации стран, расположенных по периметру европейских границ СССР. Строго говоря, в центре обсуждений находилась и по сию пору находится проблема региональных внешнеполитических задач руководства СССР, и точнее, их целеполагающей мотивации в годы Второй мировой войны и в первый послевоенный период. Научные позиции историков на этот счет можно сгруппировать примерно как две точки зрения, сложившиеся в историографии1.
Согласно договоренностям союзников о разделе сфер интересов в послевоенной Европе, этот регион переходил под влияние Москвы. Учитывая слова американского дипломата, затем посла США в СССР Дж. Кеннана, что после войны сфера советских интересов «станет представлять пластичную и податливую массу», и мнение советского наркома иностранных дел В. М. Молотов о соседних странах как находящихся «в жид
284
А. Ф. Носкова
ком состоянии», будущее Восточной Европы на рубеже войны и мира представлялось неопределенным.
В настоящее время, отвечая на вопрос, что же хотел «вылепить» советский вождь из региона, сторонники одной точки зрения в интернациональном сообществе ученых считают идеологию, классовые принципы в политике единственным, все определяющим движителем намерений советского руководства. Эти ученые настаивают на том, что, независимо от обстоятельств, стратегическая цель Сталина всегда оставалась неизменной — мировая революция по типу Октября 1917 г., применительно же к странам советской сферы влияния — коммунизация, или советизация, опять же на основе опыта Октябрьской революции. Все остальное — слова и действия советской стороны в регионе — лишь тактика и не более2.
В последние годы среди отдельных приверженцев этой позиции обозначились весьма существенные подвижки, которые с точки зрения поиска научной истины заслуживают внимания. Например, заметно скорректировал свою оценку внешнеполитических намерений И. В. Сталина в первые послевоенные годы (насаждение социализма в советской сфере интересов) российский историк Л. Я. Гибианский. В своих работах 2002— 2003 гг. он констатирует, что в политике руководства страны и лично Сталина в отношении Восточной Европы присутствовали, «сливаясь в единое целое», два компонента: распространение коммунистической власти за пределами СССР и обеспечение безопасности советских границ3. Вместе с тем, он различает две модели советизации стран Восточной Европы: форсированную советизацию в Албании и Югославии, где коммунисты к завершению войны уже располагали реальной монополией на власть, и «растянутую», несоветскую по форме, советизацию в других странах региона. Существование этой последней модели он объясняет использованием коммунистами тактики политической мимикрии4.
Такая корректировка позиции, на наш взгляд, может быть перспективной, но она вызывает новые вопросы. Например, когда и в каких странах «сливались» названные задачи, на каком этапе и всегда ли это «слияние» имело место? Что такое советизация «несоветская по форме»? Только ли «политической мимикрией» можно объяснить причины появления такой модели советизации? Всегда ли за решением проблемы безопасности границ СССР на том или ином участке следовала советизация территории?
Думается, говорить о жестком «слиянии», хотя бы в равной мере, в единое целое идеологических задач (распространение социалистического строя в конкретном регионе, но не классово-идеологическое виде
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
285
ние мира вообще) и геополитических (исключение угрозы извне) целей в действиях Москвы, скорее всего до рубежа 1947—1948 гг., нет достаточных оснований.
Есть конкретно-исторические примеры и того, что Москва в сфере своего влияния ограничивалась решением геополитических задач, связанных с обеспечением безопасности СССР. Многие западные политики признавали, что она всегда действовала «не по плану, а по обстановке», и отмечали рациональность ее поведения, не раз продемонстрированного в военные и первые послевоенные годы5.
Непременно поддерживая позиции национальных компартий, Москва обходилась без грубого вмешательства, в соответствии с классовыми принципами коммунистов, во внутреннее устройство некоторых стран, находившихся под советским контролем. Пример тому — Австрия. В ее восточной части, как известно, до 1955 г. находились советские войска. Тем не менее, документы показывают, хотя вариант в перспективе «мирного пути» этой страны к социализму рассматривался в ЦК ВКП (б) еще в годы войны, и после войны компартия была представлена в австрийском правительстве, усилия в направлении советизации здесь Москвой так и не были реализованы. Одна из важных причин этого, на наш взгляд, состояла в крайне незначительном, и, что особенно важно, не возраставшем с течением времени влиянии компартии в обществе6. Возможно, в Кремле учитывали и возможность резкой и нежелательной реакции Запада на несогласованные действия советской стороны на этой геополитической территории. Скорее всего, позиция нейтралитета, объявленная австрийским правительством, оказывалась для советского руководства той синицей в руке, которая лучше журавля в небе.
Другой пример — Финляндия, страна, которой в советских разработках послевоенного урегулирования отводилось одно из ключевых мест. Но руководство СССР, с одной стороны, и реалистически настроенная часть финской элиты — с другой, в 1944—1945 гг. сделали, каждый свои, принципиально важные политические выводы из результатов советско-финской войны 1939—1941 гг., из факта участия Финляндии вместе с гитлеровской Германией в агрессии против СССР7.
Хотя именно Финляндия считалась северным опорным пунктом всей советской системы послевоенной безопасности, Советский Союз не ввел в 1944 г. на территорию недавней союзницы Германии своих оккупационных войск как это имело место в Венгрии, Румынии, Болгарии. Финские коммунисты, действуя под руководством Кремля8, в течение ряда лет занимали весьма важные посты в коалиционном правительстве,
286
А. Ф. Носкова
деятельность которого контролировалась Москвой. Тем не менее к середине 1948 г., когда раскол мира стал реальностью, уже было ясно, что коммунистам не удастся монополизировать власть и обеспечить продвижения Финляндии к политическому режиму советского типа. В такой ситуации восточного соседа Финляндии устраивали складывавшиеся двусторонние межгосударственные отношения на советских условиях и возможность влиять на внешнюю политику этой страны, не допуская ее резкого политического крена в западном направлении. Как пишет польский историк В. Рошковский, с середины 1948 г. «Финляндия поддерживала специальные отношения с СССР, но оставалась государством в принципе суверенным»9.
В некоторых политических кругах стран советской зоны влияния, например польских, такая модель сосуществования «малой» страны с соседней великой тоталитарной державой, получила наименование «финляндизация» и рассматривалась как приемлемая, сточки зрения внутренней политики, и позволявшая во внешней политике балансировать между Востоком и Западом10. Но реализация такой модели в других, более значимых с геополитической точки зрения странах региона, не могла рассматриваться Москвой и национальными компартиями как чреватая, по меньшей мере, существенным сокращением, а может быть, и утратой здесь своего решающего влияния, что было бы равнозначно исчезновению советской сферы безопасности в Восточной Европе.
В 90-е годы в историографии определилась вторая точка зрения по вопросу советизации Восточной Европы. Ее сторонники, отечественные и зарубежные историки и мемуаристы, считают, что в субординации советских национально-государственных интересов в годы войны и после ее окончания приоритетным было создание «пояса» безопасности из сопредельных государств. В этом виделось надежное средство защиты от возможного повторения, как тогда считали, вполне вероятной германской агрессии, и обеспечения территориальной целостности страны11. Опыт трагического 1941 г. показывал, что исключение внешней опасности в будущем есть важнейшее условие сохранности советской власти и утверждения в мире статуса СССР как великой державы. Именно так расценивали генеральную советскую цель послевоенного устройства в Европе и партнеры СССР по антигитлеровской коалиции. А. Иден, министр иностранных дел в кабинете У. Черчилля, вспоминая англо-советские переговоры в декабре 1941 г., позднее писал: «Цель русских была уже твердо определена. Она лишь незначительно изменялась в последующие
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
287
три года и заключалась в том, чтобы обеспечить максимальные границы будущей безопасности России»12.
В 1944 г. тезис о том, что «заботы о безопасности всегда доминировали в психологии официальных советских властей», преследуемых «духом опасности», сформулировал уже упоминавшийся Дж. Кеннан. Опираясь на свое общение с московскими политиками, он делал вывод, что сталинская программа «территориальной и политической экспансии... должна была обеспечить России защитную зону против нападения с запада». Дипломат подчеркивал, что «главное дело для Москвы это установление собственного влияния и авторитета... важно получить власть как таковую, а форма этой власти может быть определена практическими соображениями»13.
Эти, на наш взгляд, точные утверждения вполне созвучны тому, что И. В. Сталин говорил, беседуя в ноябре 1941 г. с польским послом С. Котом: «Среди руководителей Советского правительства нет ни одного, кто бы не хотел возрождения польского государства и союза с Польшей независимо от ее внутреннего режима»14.
Доступные на сегодня документы 40-х и начала 50-х годов из российских архивов позволяют считать, что идеологическая составляющая советских намерений (вопрос о классовом содержании политических режимов в регионе) в течение ряда лет имела в реальной политике Москвы явно подчиненный характер. Определяющей выступала задача обеспечения безопасности страны от новых угроз. Так, известный историк-международник В. О. Печатное, не соглашаясь с официально принятой в США версией о происхождении холодной войны как естественной реакции «на отказ Советского Союза от сотрудничества с Западом и на его возвращение к “коммунистической экспансии”», пишет: «На деле советская политика на протяжении 40-х годов не претерпела радикальных изменений и носила — при всей ее несомненной жесткости — во многом последовательный и оборонительный характер. С учетом уроков предвоенного периода и Второй мировой войны она была нацелена на то, чтобы создать защитный пояс просоветских государств вдоль западных границ СССР, получить свободный выход в Мировой океан и обеспечить максимальную глубину обороны по всему периметру государства. Этого Сталин пытался добиться сначала от Гитлера, а затем и от союзников, начиная с переговоров с Антони Иденом в декабре 1941 г. В Кремле считали, что решающим вкладом в победу над общим врагом Советский Союз завоевал себе право на равную безопасность, признание своих интересов и справедливую долю геополитических “трофеев”»15.
288
А. Ф. Носкова
Весьма близкой позиции при оценке советских политических приоритетов придерживаются и специалисты Научного центра по истории сталинизма в Восточной Европе Института славяноведения РАН. Смысл советской политики состоял в исключении повторения Дранг нах Остен и организации новой системы коллективной безопасности, прежде всего в Европе. Во имя этого И. В. Сталин был активнейшим сосоздателем Тегеранско-Ялтинско-Потсдамской системы распределения сфер влияния и зон ответственности великих держав. С вынужденного согласия западных партнеров Сталина, крайне заинтересованных в разгроме Германии и Японии силами Красной армии, восточная и юго-восточная часть европейского континента переходила под контроль Москвы. Применительно к этому региону, также страдавшему от германского контроля или оккупации, решение многих внутренних проблем обуславливалось продолжением международного сотрудничества великих держав в рамках сложившегося антигитлеровского союза. Это сотрудничество предполагало сохранение стран Восточной Европы как участниц большой международной коалиции, их единение в региональном плане. Ситуация требовала национального единства внутри каждой из них, что означало не классовую конфронтацию, а социально-политический компромисс разных сил16. В этом и состояли глубинные причины того, что происходило в странах Восточной Европы в первые послевоенные годы.
Помимо антигерманского «пояса безопасности» в Восточной Европе, уже в годы войны предусматривались и другие меры, направленные на ограничение военной моши и агрессивности Германии. Особо важной среди них можно считать реализацию старой, антипрусской идеи территориального усечения этой страны теперь в пользу Польши, Чехословакии и СССР посредством депортации немцев с территорий этих государств в пределы послевоенной Германии. Проблема массовой, без социальных и политических исключений, депортации немецкого населения приобрела в наше время особое, негативное, обвинительное в адрес национальных коммунистов и Москвы звучание в общественном мнении и науке ряда европейских стран. Причем, акция «увязывается» с фактом перехода стран Восточной Европы под контроль Советского Союза и с историей его советизации. Между тем, это был осуществлявшийся жестокими мерами способ наказания политически деструктивных накануне войны немецких национальных меньшинств и тем самым внутреннего укрепления отдельных звеньев самого «пояса безопасности». Инициаторами и активными сторонниками такой сугубо национально-геополитической меры, не имевшей классового содержания, были не
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
289
только Сталин и его западные партнеры, но и различные политические партии, отражавшие настроения большинства населения, например, Польши и Чехословакии17. В силу ненависти народов к гитлеровцам это решение тогда воспринималось как в высшей степени справедливое. С учетом прошлого проблема целесообразности и ответственности перед историей за замысел и методы осуществления депортации немцев не может быть возложена только на политиков тех лет и тем более на одну идейно-политическую силу и на одно государство.
Лишены идеологических обоснований и известные ученым разнообразные советские документы заключительного этапа войны и первых послевоенных лет, предназначавшиеся для «узкого круга» в Кремле. Они отражают прагматизм действий Москвы, осознание советским руководством пределов политически возможного шага. Следствием анализа ситуации стали появление в коммунистическом движении концепции мирных и длительных «национальных путей к социализму», выработка тактики демократических блоков и главное — отказ от аксиомы коммунистической идеологии, а именно от диктатуры пролетариата18. Назовем некоторые документы: сделанную, по-видимому, летом 1944 г., А. А. Ждановым в его рабочем блокноте помету о наиболее вероятном, особом, «мирном переходе к социализму» Австрии, Венгрии, Германии и ряда других стран, граничивших с СССР; уже упоминавшуюся записку И. М. Майского от 10 января 1944 г., автор которой отводил на «социализацию» региона от 30 до 50 лет; беседы И. В. Сталина в 1945—1946 гг. с политиками стран региона, особенно польскими и чехословацкими, где речь шла о длительном переходе к социализму и без диктатуры пролетариата19. Возникшие на такой основе режимы народной демократии оказались, правда, лишь переходными к режимам советского типа. Причины происшедшего разнообразны, но фактор нарастания внешней угрозы и холодной войны, без сомнения, сыграл здесь первостепенную роль.
Исключение представляли Югославия и Албания, где компартии, возглавив борьбу народа против немецких и итальянских оккупантов, монополизировали в ходе этой борьбы власть и поддержали радикальные настроения в стране20. Они сразу же приступили к слому довоенных общественных порядков. Причины этого — предмет иного исследования.
В качестве обоснования тезиса о том, что И. В. Сталин изначально рассматривал регион как «площадку» для строительства социализма, некоторыми историками приводится советская политика в отношении Польши. Действительно, власть здесь была передана Москвой фактически польским коммунистам, из чего нередко делается вывод о начале
290
А Ф. Носкова
советизации Польши уже летом 1944 г. и в изначально классовом смысле намерений советского руководства в этой стране. Можно привести не один советский документ, опровергающий это утверждение. Но возникает вопрос, чем была обусловлена передача власти польским коммунистам? Был ли такой шаг Москвы связан с предполагаемым курсом на советизацию Польши сразу после войны или с задачей удержать эту страну в советской сфере безопасности?
Для ответа на этот вопрос, сравним два, условно говоря, полярных варианта развития двусторонних отношений в годы войны — советско-польских и советско-чехословацких.
Представления президента Чехословакии Э. Бенеша о способах обеспечения национальной безопасности во многом совпадали с намерениями Москвы, признававшей необходимость восстановления ЧСР в домюнхенских границах. Поэтому Бенеш, памятуя о позиции, занятой западными союзниками Чехословакии в 1938—1939 гг., будучи сторонником равновесия во внешнеполитической ориентации страны (« Наша проблема — европейская, ни в коем случае только западная или восточная») уже осенью 1939 г. добивался систематических контактов с советским послом в Лондоне И. М. Майским и, как записал посол, «много говорил о необходимости для Ч[ехо]Словакии] поддерживать тесные связи с СССР... Бенеш заявил, что не мыслит себе дальнейшего исторического существования ЧС без самой близкой, самой нераздельной связи с СССР. Он давал понять, что при известных условиях допускает федеративную связь между своей страной и Советским Союзом. Именно в виду таких соображений Бенеш считает абсолютно необходимым установление общей границы между ЧС и СССР. Это может быть достигнуто двумя путями: включение Карпатской Украины либо в состав ЧС, либо в состав СССР...Ему важна лишь общая граница между обоими государствами»21.
Бенеш, несомненно, разделявший ценности западной демократии, был весьма прозорливым политиком. Он связывал восстановление Чехословакии с поддержкой СССР и ради этого делал далеко идущие предположения. По его инициативе в сентябре 1940 г. состоялась обстоятельная беседа с И. М. Майским. В ходе беседы президент подтвердил, что «не мыслит себе существования Чехословакии без дружбы с СССР», что «народ — за него и за СССР», что «если в результате нынешней войны в Чехословакии будет советская революция, и народ этого пожелает, он это примет, и уступит место коммунистам. Советская Чехословакия будет все-таки Чехословакией, а под германским игом она не будет существовать вообще»22.
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
291
После нападения Германии на СССР Э. Бенеш демонстрировал полную уверенность в победе Красной армии и добивался прямых контактов с Москвой. Как свидетельствует переписка с Кремлем советского посла при эмигрантских правительствах в Лондоне А. Е. Богомолова, президент настаивал на быстрейшей его поездке в Москву «для обсуждения вопросов о будущем положении чехов и о Центральной Европе». Еще в начале 1942 г., т. е. до коренного перелома в боевых действиях на советско-германском фронте, он доводил до сведения советской стороны свою позицию по принципиальным вопросам. Бенеш признавал, что судьба Германии и Польши «коренным образом зависит от России»- обещал не вмешиваться «в вопрос о том, какие территории СССР считает своими»; подтверждал готовность передать СССР Карпатскую Украину (Подкарпатскую Русь); демонстрировал готовность сотрудничать с чехословацкими коммунистами и предоставить им место в правительстве Чехословакии23.
За столь дальновидной позицией Бенеша стояли не только понимание общности текущих интересов Праги с Москвой («Сейчас нам надо разбить Германию»), но и уверенность, что надо «договориться с Советами, чтобы прийти в Берлин и Прагу вместе с Красной Армией... надо пойти на уступки СССР, т. к. он все равно возьмет все, что ему нужно, и тогда будет поздно». Бенеш исходил из того, что Москва ставит перед собой в качестве первостепенной задачу обеспечения долговременной военно-политической безопасности СССР и своих будущих союзниц. Поэтому, как он считал, будет допущено «существование рядом с Россией других государств с иным строем и вместе с тем дружественных по отношению к Советам»24. Напомним еще раз развитие событий в Финляндии и Австрии.
Документальные материалы подтверждают, что в основе заключенного в декабре 1943 г. советско-чехословацкого договора лежало понимание правящей элитой двух стран факта принципиального совпадения национально-государственных интересов на германском направлении и способов их обеспечения во внешней политике во время и после войны. Косвенно договор служил отражением далеко не полного доверия Бенеша к своим западным союзникам — виновникам «Мюнхена». Поэтому гарантии восстановления государства в довоенных границах были необходимы Праге, в первую очередь, именно с Востока. Подписывая договор с Москвой, она их получала, правительство Чехословакии обретало уверенность в своем возвращении в страну после изгнания гитлеровцев.
И для Москвы союз с Чехословакией, находившейся в геополитическом центре предполагаемого советского «пояса безопасности», был
292
А. Ф. Носкова
в высшей мере важен. Он давал оптимальную модель реализации ее внешнеполитических задач совместно с легитимной и дружественной властью партнера25. Москву устраивала предлагавшаяся Бенешем формула послевоенной власти с участием представителей широкого социально-политического спектра, включая коммунистов, выражавших возросшие за время войны леворадикальные и просоветские настроения в чехословацком обществе. Коалиционность правительственных структур обеспечивала внутриполитическую стабильность в этой стране, в чем Москва, несомненно, была заинтересована.
Как показало будущее, согласительный принцип формирования коалиционной власти и бескровный характер политических процессов в Чехословакии в первые послевоенные годы вовсе не исключали порой острых внутриполитических разногласий по вопросу социально-экономических преобразований, которые вплоть до середины 1948 г. не затрагивали основ общественного строя. Отметим и «чистоту» эксперимента: Красная армия была полностью выведена из Чехословакии уже к концу 1945 г., чем Москва демонстрировала, в том числе, и доверие к Э. Бенешу. Это принципиально отличало чехословацкую ситуацию от польской или венгерской, где советское военное присутствие являлось важнейшим внутриполитическим фактором, обеспечивавшим сохранение этих стран в советской сфере влияния. В Чехословакии советское руководство могло оказывать и оказывало политическое влияние на действия правительства Чехословакии, но силовое давление не было использовано Москвой и в феврале 1948 г., когда в стране имел место острый политический кризис. Причины и обстоятельства происшедшей тогда смены власти в Праге — отдельный вопрос26.
Что касается Польши, то летом 1944 г. здесь была установлена качественно иная власть. Советские документы того времени убеждают, что фактическая передача власти в освобожденных районах страны польским коммунистам и изначально слабая коалиционность этой власти объяснялись вовсе не задачей советизации Польши. Речь шла о реализации Москвой другой цели: иметь в соседнем государстве власть, не враждебную советским внешнеполитическим намерениям превратить Восточноевропейский регион в «пояс безопасности» от угрозы с Запада, власть, отказавшуюся от территориальных претензий к нему и способную удержать страну в сфере советского влияния.
С этой точки зрения у советского руководства имелись конкретные основания сомневаться, что законное польское правительство, находившееся в Лондоне, может быть для него подходящим и надежным партне
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
293
ром27. Дело заключалось вовсе не в негодных или хороших личных качествах советских или польских политиков, чем нередко в историографии объясняются причины острых советско-польских межгосударственных разногласий.
За многие века соседства российского и польского государств и народов исторически сложилось так, что представления о сущности национально-государственных интересов и внешней безопасности каждой из сторон, а также о способах их обеспечения существенно различались. В XX в. это был геополитический спор за контроль над территориями Западной Украины и Западной Белоруссии, обладание которыми рассматривалось как гарантия безопасности от угрозы для СССР — с Запада, для Польши — с Востока. Сразу после Первой мировой войны он мотивировался с советской стороны целями мировой революции, а с польской — общеевропейскими задачами защититься от наступления большевизма, передвигая границы Советской России на Восток. Затем, начиная с осени 1939 г., нарастали острые разногласия по вопросу государственной принадлежности этих земель: Польша не признала их включения в состав СССР; Москва отказывала Польше в праве на эти земли, объясняя свои действия объединением народов, разделенных государственными границами. Вскоре проблема собственно советско-польской границы «обросла» целым рядом производных проблем, которые все больше казались неразрешимыми дипломатическими средствами28.
В Москве не было сомнений, что во имя укрепления безопасности СССР следует любыми средствами сохранить новые земли в пределах СССР. В мае 1942 г. в Лондон В. М. Молотову, которому не удавалась получить согласие У. Черчилля зафиксировать в договоре признание советских границ 1941 г., поступило указание И. В. Сталина: «это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки свободными. Вопрос о границах, или скорее о гарантиях безопасности наших границ на том или ином участке нашей страны, будем решать силой»29.
Для Сталина Польша между Бугом и Одером уже тогда — ключевой элемент «пояса безопасности» на польском направлении, где пролегал самый короткий путь в Германию. Но гарантии этой безопасности Кремль связывал не только с установлением восточной этнографической границы Польши, но и с политическим обликом будущего польского правительства, в котором не было бы сторонников противостояния СССР, и которое должно было бы состоять из либерально-демократических сил, готовых принять условия Москвы, а также коммунистов30.
294
А. Ф. Носкова
Польская политически многоликая элита, представленная в правительстве и в руководящих структурах военно-политического подполья в оккупированной Польше, тоже претендовала на послевоенное преобладание в Восточноевропейском регионе. С точки зрения понимания национального геополитического интереса наблюдалось ее единение общими планами достижения послевоенной безопасности страны, как на Востоке (СССР), так и на Западе (Германия). Польское руководство отстаивало восточную границу 1921 г. в качестве геостратегического фактора независимости, безопасности и особой роли своей страны в Европе. Как считал в начале 1944 г. премьер-министр Польши С. Миколайчик, «речь не идет о той или иной части государственной территории Польши на время, когда она входила в войну. Речь идет, пожалуй, о независимом существовании Польши и о том, чтобы Польша оттолкнула Советы вглубь Европы»31. Гарантии безопасности и национальной независимости польская элита считала возможным принять от западных держав.
Следует подчеркнуть и существенное внутриполитическое обстоятельство. Польско-советская граница, установленная в 1921 г. по итогам войны с Советской Россией, являлась тем важным «оселком», с помощью которого достигалась унификация общественных настроений в отношении восточного соседа. Эта граница являлась важнейшим инструментом, с помощью которого гарантировалось взаимопонимание властных группировок Польши с абсолютным большинством польского общества32.
В национальной памяти поляков сохранялось непростое историческое прошлое в польско-российских (советских) отношениях. И было не важно, под какими флагами армия с Востока вступала бы в Польшу: Красная армия или армия Российской империи. Это в любом случае воспринималось как опасность покушения на независимость Польши. Поляки считали СССР (а ранее самодержавную Россию) враждебным государством, отвергали советскую аннексию восточных «кресов» в 1939 г., осуждали политику Кремля в отношении польского населения, находившегося на советской территории, например, депортации 1939—1941 гг.; известен был и расстрел польских офицеров в Катыни. Широко распространенные антисоветские настроения среди польского населения питали доверие большинства поляков к жесткому курсу правительства в отношении СССР, вплоть до готовности использовать силовое решение вопроса о границе и власти после войны. Страну готовили к сопротивлению, хотя эта национально-политическая задача во время войны в силу
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
295
многих причин была невыполнима. Таким образом, курс польского руководства на советском направлении в корне отличался от того, чего добивался от СССР Э. Бенеш.
В Москву поступала достоверная информация о намерениях польского правительства, важнейшим источником о которых служили агентурные данные советской внешней разведки в Лондоне. Например, в марте 1944 г. по этой линии в Москве был получен текст приказа главнокомандующего Польскими вооруженными силами на Западе ген. К. Соснков-ского, направленный подпольным правительственным структурам. В нем командованию Армии Крайовой предписывалось не препятствовать продвижению советских войск по польской территории: «пусть большевики очищают нам Польшу от немцев, а потом мы с ними расправимся». Уже в конце марта этот приказ лежал на столе у Сталина. Располагало советское руководство и другими данными о намерениях польского правительства оказать противодействие реализации советских геополитических планов применительно к Польше33.
Сопротивление польской стороны территориальным требованиям Москвы, с одной стороны, и жесткость политических условий Кремля (этнографическая граница, реконструкция польского правительства на советских условиях) — с другой, ухудшали ситуацию польского правительства. С весны 1943 г, когда состоялся разрыв двусторонних отношений, инициированный советской стороной, правительство Польши уже не могло быть прямым участником переговоров с СССР и должно было положиться на политических посредников в лице Великобритании и США, для которых союзником первого ранга была вовсе не Польша, а СССР. В условиях, когда сила, международная и военная, была на стороне Москвы, обозначилась, как одна из вероятных, перспектива невозвращения легитимного польского правительства в страну34.
Такую перспективу не исключали западные союзники Польши. Возможно, осознавали это и в польском руководстве, и стремились в таком случае возложить политическую ответственность за невозможность договориться на Москву. В марте 1944 г. С. Миколайчик инструктировал руководство военно-политического подполья в стране: «Во всей польско-советской полемике последних недель (о границе. — А. Н.) польскому правительству важно было так дипломатично разыграть спор, чтобы ответственность за то, что он не ликвидирован, а даже обострился, пала не на Польшу, а на Советский Союз»35.
296
А. Ф. Носкова
Что касается Москвы, то здесь не считали разрыв с Польшей вопросом навсегда решенным и от переговоров не отказывались36. Но теперь положение советской стороны было значительно более выигрышным. Открывалась возможность поиска иных путей распространения советского влияния на Польшу. В Москве исключали вариант установления здесь прямого оккупационного режима после вступления частей Красной армии. Избежать этого можно было с помощью нового или обновленного польского политического партнера по межгосударственным отношениям. При этом выбор для Москвы был весьма ограничен. Советские условия урегулирования отношений могли принять, и принимали, малопопулярные в стране польские коммунисты, а также немногочисленные радикально настроенные представители социалистического и крестьянского движений. Этим надежным гарантам советского влияния в Польше Сталин мог передать власть в ходе освобождения страны от гитлеровцев. Такое направление действий с разной интенсивностью «прорабатывалось» Москвой с осени 1943 г.37
И. В. Сталин был многоопытным политиком и, как правило, стремился действовать не на одной, а, по меньшей мере, на двух политических «площадках», выбирая тактически максимально удобный и стратегически минимально уязвимый вариант решения того или иного вопроса. Мастер многоходовых комбинаций, он имел в виду различные варианты решения вопроса о признаваемой им власти в Польше. Прежде всего, его интересовала стабильность отношений внутри антигитлеровской коалиции и только во вторую очередь состав исполнительного органа польской власти. Во имя решения первой задачи он готов был назвать «польским патриотом» даже ген. К. Соснковского, к которому, судя по источникам, относился крайне отрицательно38.
Демонстрацию своей приверженности идее реконструкции польского правительства в письмах Ф. Д. Рузвельту в конце июня и в конце июля 1944 г вряд ли следует расценивать только как исключительно тактический прием советского лидера39. Думается, что Сталина весьма устроило бы повторение поляками чехословацкого опыта организации легитимной власти, ориентированной на СССР. Такой польский вариант не вносил бы лишних противоречий в отношения Москвы с западными союзниками и, как показало близкое будущее, был бы положительно встречен значительной частью польского общества.
Но стойкость польских либерально-демократических кругов в отстаивании восточной довоенной границы страны, неприятие советской
Советизация стран Восточной Европы в 40 -50-х годах XX века 297 концепции безопасности и перехода Польши в сферу интересов и контроля СССР, что правомерно расценивалось как ограничение польской независимости, а также попытки поляков развернуть вооруженное сопротивление весной 1944 г. на новых советских территориях оставляли Кремлю слишком узкий политический «коридор» для маневра. Когда до вступления Красной армии в Польшу оставались считанные часы и вопрос о власти переходил в практическую плоскость, ставка на польских коммунистов становилась для Москвы единственно возможной, хотя с политической точки зрения неудобной. Тем не менее не идеологические цели, а именно геополитические задачи преследовали в Москве на польском направлении при создании Польского комитета национального освобождения в июле 1944 г.
Отчетливо просматривалось стремление И. В. Сталина, отдавая власть главным образом в руки коммунистов, расширить ее социальную базу, допустив к управлению страной тех польских политиков, которые признавали необходимость переориентации Польши на СССР. Незадолго до создания ПКНО, во время беседы с профессором О. Ланге 17 мая 1944 г, советский лидер говорил.: «Соснковский и другие — это люди прошлого. Они не верят в союз России и Польши. Они думают, что современная Россия так же, как и царская Россия, стремится съесть Польшу, например, путем ее советизации. Они не понимают происшедших перемен. Все, что они думают насчет советизации это — глупость. Ленин готовил Советы 14 лет и не решался их осуществить в период существования Временного правительства в России. Он все время тогда искал компромиссы»40. Эта задача Сталиным была решена в июне 1945 г., когда в состав правительства в Польше вошли наиболее популярные политики, прежде всего бывший премьер-министр правительства в эмиграции С. Миколайчик.
На наш взгляд, упоминание о компромиссах — принципиально важный момент в рассуждениях Сталина, который руководствовался в первую очередь интересами сохранения сотрудничества с западными союзниками и консолидации «своей» сферы безопасности. Неоднократно встречаясь с руководителями стран Восточной Европы в первые годы после войны, он постоянно подчеркивал принципиальные отличия текущей ситуации и ее возможностей от времени, задач и возможностей Октябрьской революции41.
Теперь Сталин поддерживал существенно отличавшуюся от программы РСДРП(б) в 1917—1918 гг. концепцию мирных, с национальными особенностями, длительных, эволюционных путей к социализму, пред
298
А. Ф. Носкова
полагавшую взаимодействие различных идейно-политических сил и согласование социальных интересов большинства населения. Как известно, наиболее последовательным и настойчивым сторонником «польского пути к социализму», отличному от пути советского, был лидер коммунистов Польши В. Гомулка, который дал польскому крестьянину обещание — колхозов не будет.
Польское общество в течение нескольких послевоенных лет оставалось принципиально отличным от советского образца. Оно было многообразным в идеологических, политических и мировоззренческих ориентациях. Существовала реальная политическая оппозиция. Сохранялись неформальная многопартийная система и многосекторная экономика на основе различных форм собственности. Некоторое ограничение позиций католической церкви в государственных структурах было связано с началом перехода страны к светской модели государства. Представители ППР и ППС преобладали в высших эшелонах власти. Коммунисты контролировали госбезопасность и армию. Но они не имели достаточной поддержки в обществе и ориентировались на «польский путь к социализму». В условиях, когда лишь Советский Союз де-факто являлся надежным гарантом ее новых западных государственных границ, соответствовавших национальным интересам страны, подавление силой тех, кто оказывал военно-политическое сопротивление присутствию СССР в Польше, и решающие позиции коммунистов во власти, были связаны не с курсом на советизацию страны, а с обеспечением ее присутствия в советском «поясе безопасности».
Польский вариант установления власти, не враждебной восточному соседу, в чистом виде не был повторен в других странах региона, хотя Москва и здесь располагала возможностями и разнообразными средствами воздействия на процессы формирования власти. Цель Кремля состояла в том, чтобы, передавая везде разную долю власти своим классовым союзникам — компартиям, не вызывать острые социальные противостояния и политические конфликты, разрешаемые лишь принуждением, как в Польше42. На достижение этого и была направлена тактика демократических блоков и социально-политических компромиссов как форма объединения во власти различных национальных сил, принимавших новую роль СССР и коммунистов в своих странах. Тем самым Советский Союз решал свои крупные геополитические задачи43.
Политический облик власти в регионе в первые послевоенные годы был разнообразным. Он определялся не свободной «игрой» политических партий, а межпартийными договоренностями (зачастую не добро
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
299
вольными, а вынужденными, давлением союзников, прежде всего, советского) и согласованиями с Москвой, которая не допускала нарушения баланса в расстановке политических сил, а также во внешнеполитических ориентациях коалиционных правительств в пользу Запада и в ущерб Востоку. Пока на международной арене сохранялись хотя бы элементы взаимопонимания и сотрудничества союзников, ни одна из политических сил в регионе в 1945—1947 гг. не могла легитимным путем монополизировать власть. Даже в Польше, где летом 1945 г. решениями глав великих держав коалиционность власти была заметно усилена, левые партии логикой внутреннего политического процесса и динамикой внешнеполитической обстановки принуждались взаимодействовать с оппозицией, ориентированной на Запад, и одновременно разными мерами ограничивать ее деятельность44.
Следует отметить, что свобода выбора форм социально-политической организации национальной жизни в послевоенной Европе регулировалась военно-политическим присутствием на Западе армий союзников, на Востоке — СССР, их контролем развития внутренней ситуации в «своем» регионе. Любые попытки прозападных сил в странах Восточной Европы реализовать свое право на выбор, вытеснить компартии из власти и оторвать страну от СССР расценивались в Москве как антисоветские действия, угрожающие безопасности Советского Союза, и пресекались политико-административными и репрессивными мерами. Во многом подобные, но полярные политические процессы происходили и в Западной Европе, например, во Франции или Италии. Но советская сторона признавала право союзников воздействовать на внутреннюю ситуацию в сфере их влияния. Это подтверждается рабочей записью В. М. Молотова, сделанной в начале января 1945 г. в связи с попытками западных держав предостеречь Москву от признания Временного правительства Польши: «Польша — большое дело!
Но как организовывали] правительства в Бельгии, Франции, Греции и т. д. мы не знаем. Нас не спрашивали, хотя мы не говорим, что нам нравится то или другое из этих правительств.
Мы не вмешивались, т. к. это зона действий англо-ам|ериканских] войск»45.
Имевшее место ограничение Москвой свободы национально-политического выбора в условиях сохранения коалиционной власти в странах Восточной Европы вряд ли следует идентифицировать с советизацией, если под ней понимать внедрение советской модели организации общества. Даже весьма высокая доля участия компартий во власти, на наш
300
А. Ф. Носкова
взгляд, не являлась ее определяющим признаком, а всего лишь предпосылкой, которая, как показала история, не всегда могла реализоваться.
Сталинский вариант социализма — это иной общественный строй. Он основан на фактическом всесилии государства в лице вождя и его «узкого окружения», на подчинении государству, на господстве государственной собственности, политической монополии и диктатуре одной партии, на моноидеологии и атеизме, на властной и управленческой функции нового социально-политического класса — партийной номенклатуры, утверждение которой при Сталине сопровождалось массовыми репрессиями реальных и мнимых политических противников такой власти. Утверждение этого строя в Восточной Европе пришлось на следующую эпоху.
По мере того, как разрушались равноправный внешнеполитический союз и Ялтинско-Потсдамская стратегия, сглаживались, теряли свою остроту и особую актуальность представления элиты и населения западных стран-победительниц о главном и общем враге — нацистской Германии. Германский фактор, еще недавно объединявший усилия всех союзников по антигитлеровской коалиции, а также социально-политических партнеров по власти внутри стран региона, утрачивал недавнее связующее назначение. Он все больше приобретал на Западе и Востоке континента различное звучание46. Та часть Германии, которая находилась под контролем западных держав, пока еще не располагавшая военным потенциалом, постепенно занимала место одного из значимых звеньев антикоммунистического военно-политического блока во главе с США. В американском плане помощи разоренным войной странам Западной Европы, принятом в 1947 г., именно Западная Германия становилась специальным объектом приложения американского капитала. Из врага она превращалась в союзника-кредитора.
Для большинства же населения стран Восточной Европы, включая СССР, германский фактор ассоциировался с гитлеризмом, с непомерными страданиями в годы войны и не мог быстро исчезнуть из национальной памяти. Он сохранял свое угрожающее, реваншистское звучание и воспринимался различными политическими силами как нарастание военной угрозы с Запада. Коммунистические партии, укрепившие к 1948 г. свои позиции во власти стран региона, и Москва считали германский фактор, вмонтированный в рождавшийся западный блок во главе с США, одним из объективных аргументов в пользу консолидации советской сферы влияния, оформления здесь отдельного военно-политического союза и обоснования особого предназначения СССР в регионе и мире.
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
301
В апреле 1948 г., когда принципиально изменялось направление международных процессов и роль в них германского фактора, Сталин в шифр-телеграмме В. Гомулке сообщал, что не считает необходимым изменять текст советско-польского договора, заключенного в 1945 г. «в духе договора против Германии», о чем еще недавно они договаривались. В сложившейся обстановке, писал Сталин, договор, направленный против немецкой агрессии, «является вполне удовлетворительным для обеих сторон»47. Симптоматично, что советский лидер акцентировал общенациональное, а не идеологически обусловленное предназначение антигерманского союза СССР и Польши. Таким образом, германская угроза становилась неактуальной в зоне влияния западных держав, но на Востоке воспринималась как вполне реальная, требующая подготовки к ее отражению.
В мире создавались образы новых и разных врагов. Для Запада это был Советский Союз, продемонстрировавший в войне свою военно-экономическую и моральную силу, расширивший влияние в мире, собственную территорию и установивший контроль в Восточной Европе. Американское руководство уже весной 1946 г. квалифицировало все это как имманентно присущую Москве агрессивность, как реальную «советскую угрозу» насаждения коммунизма. Рождалась «стратегия сдерживания» СССР посредством его постепенного экономического изматывания гонкой вооружения, блокирования дальнейшего расширения сферы советского влияния, давления на советский блок всеми возможными средствами. В США принимали во внимание и то немаловажное обстоятельство, что советская сторона в процессе установления своей сферы влияния в Восточной Европе использовала насилие для скорейшего достижения политических целей, что, как известно, зачастую не обеспечивает долговременные интересы и рано или поздно возвращается разрушительными для этих интересов внутренними процессами.
В Москве оценки недавнего военно-политического партнера — США также изменялись. Теперь речь шла об американской угрозе миру и безопасности оплота социализма — СССР. Как считает один из ведущих специалистов по истории послевоенного сталинского периода истории СССР, А. А. Данилов, «с лета 1948 г. берет начало сознательное и весьма жесткое противостояние СССР с Западом... Все чаще советский лидер в узком кругу начинает поговаривать не просто о возможности новой войны, но и о необходимости крупномасштабной подготовки к ней»48. «Ответ» Москвы располагался в пределах ее идеологической доктрины и экономических возможностей: милитаризация экономики, создание советского ядерного оружия, рост военного производств за счет мирных
302
А. Ф. Носкова
интересов населения, пропагандистское обеспечение новых задач. Возможно, это была тогда единственно возможная реакция советской стороны на американскую стратегию «сдерживания» Советского Союза. С ее появлением, как пишет В. О. Печатнов, «условия “враждебного окружения” и постоянной угрозы безопасности страны не только давали основания для “закручивания гаек” и оправдания экономической неэффективности власти, но и сближали ее с народом вместо их разъединения. Враждебный вызов извне усиливал и без того мощный мобилизационный потенциал советской системы, способствуя напряжению народных сил и придавая смысл приносимым жертвам»49. Этот вызов влек за собой новую «волну» легитимизации советской власти в обыденном массовом сознании.
1947—1948 гг. обнажили содержание внутренних общественных процессов в двух частях континента. Отчетливо просматривалась перспектива утраты доселе переходного состояния как западноевропейского, так и восточноевропейского обществ. Но развитие пошло по разным «лекалам». На Западе состоялся переход к стратегии ускоренной модернизации, основанной на плане Маршалла, т. е. на новом американском технологическом и финансовом обеспечении экономического рывка этого региона. В сочетании с либеральными нормами буржуазной демократии эта стратегия обеспечивала не только экономический подъем и улучшение жизни миллионов европейцев. Она создавала политически важнейший сопутствующий эффект — снижение социального недовольства населения и ослабление леворадикальных и прокоммунистических настроений в обществе. Это нашло свое отражение в исчезновении представительств компартий в правительствах ряда стран и резком падении численности этих партий. Немалую роль в повороте обществ Западной Европы направо сыграл Ватикан, призывавший католиков противостоять коммунизму. В результате в конце 40-х годов в таких ведущих странах западноевропейского региона как Франция, Италия, Западная Германия власть оформлялась как коалиция социалистов и христианских демократов. По мнению некоторых современных историков, состоялся «исторический альянс алтаря с демократией»50.
Иное направление принимало внутриполитическое развитие Восточной Европы. Экономическая ситуация в регионе, который еще недавно был территорией боевых действий, оставалась крайне тяжелой. Советский Союз, европейская часть которого также была разорена войной, не имел достаточных экономических ресурсов, которые могли бы содействовать быстрому восстановлению, не только своей страны, но и стран
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
303
региона. Т. В. Волокитина обоснованно считает, что в Восточной Европе «отсутствие явно позитивной экономической динамики... радикализировало общество, рождало, в первую очередь в левых кругах, соблазн отказаться от долговременного перехода к социализму в пользу ускорения этого процесса, что неизбежно означало социально-политическую конфронтацию»51.
Традиционные радикальные установки коммунистов на фоне угрозы новой войны, восприятие которой усиливалось раздававшимися из Западной Германии призывами к реваншу, прежде всего территориальному, стали получать отклик среди обедневшего населения, которое теряло запас социального терпения и хотело немедленных и решительных перемен своей ситуации. Оно становилось реальной социальной базой для компартий, отказывавшихся от политики социально-политических компромиссов, выраженных в разной мере и форме, в пользу советской модели и общественной унификации стран региона и СССР.
Опираясь на позицию и возможности СССР, восточноевропейские компартии монополизировали власть. Коммунисты беспощадно расставались с недавними политическими союзниками и партнерами по власти, которые, предлагая свои концепции послевоенного развития, могли переориентировать страны на союз с Западом. Утрачивала актуальность предложенная компартиями и разделявшаяся некоторыми их союзниками концепция «национальных путей» к социализму, поскольку она была рассчитана на длительное эволюционное развитие в благоприятной внутренней и международной обстановке и с учетом национальных интересов и традиций разных стран и разных социальных сил. Удалялись от власти и нередко жестоко уничтожались сторонники этой концепции, прежде всего в руководстве самих компартий52. Это означало, что известные по советскому опыту классовые принципы политики становились определяющими. Переходный послевоенный период заканчивался. Режим народной демократии уходил в прошлое. Конкретно-исторический материал дает основания утверждать, что стремительный по историческим меркам стратегический переход Кремля и компартий региона к распространению здесь советских порядков пришелся, в основном, на 1948—1949 гг.
В качестве альтернативы как западной, либерально-демократической модели интенсивной экономической модернизации (политический плюрализм, преобладание частной собственности, рыночные отношения, новейшие технологии), так и концепции «национального пути» к социализму (длительное взаимодействие демократических партий и коммунистов, различных форм собственности под контролем государства),
304
А. Ф. Носкова
Москва и национальные компартии предлагали теперь странам Восточной Европы иной путь — строительство сталинского варианта социализма. Это была модель мобилизационной экономики, опирающейся на модернизацию экстенсивного типа при господстве государственной собственности и административно-командных методов управления. Предполагались предельное использование внутренних экономических возможностей, прежде всего Советского Союза, и ориентация на резкое увеличение военного потенциала советского блока за счет потребностей населения.
Для осуществления иного, более прогрессивного и менее социально взрывоопасного варианта экономического подъема региона и укрепления тем самым рождавшегося советского военно-политического блока в целом, Москва не имела достаточных экономических, научных и технологических ресурсов. Она не знала и другого способа управления обществом в состоянии форс-мажора, кроме партийно-бюрократической диктатуры и насилия как инструмента принуждения к достижению целей.
Таким образом, в политике Кремля и восточноевропейских компартий оформилась другая целеполагающая установка. Первостепенную роль в определении стратегической линии стала играть идеология. Советизация, или построение социализма по Сталину, была признана решающим инструментом обеспечения безопасности социалистического лагеря. Между национально-государственными интересами СССР и стран Восточной Европы был поставлен идеологический знак равенства. Начиналось «второе пришествие» Октябрьской революции 1917 г.
Примечания
'Анализ ситуации в современной российской историографии проблемы см.: 'NaimarkN. Post-Soviet Russian historiography on the Emergence of the Soviet Bloc И Kri-tika: Exploration in Russian and Eurasian History. 5, 3. ( Summer 2004. P. 561—580.
2	См. напр.: Куртуа С. и др. Черная книга коммунизма. Преступления. Террор. Репрессии. Пер.с фр. яз. М.,1999; Тоталитаризм и антитоталитарные движения. Харьков, 1995; СССР и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в середине и второй половине 40-х годов //Советское славяноведение. 1991. № 6; Гибиан-скии Л. Я. Кремль и создание советского блока в Восточной Европе: некоторые проблемы исследования и интерпретации новых документов // Славянские народы: Общность истории и культуры. М„ 2000; он же. Политика Сталина в Восточной Европе: Коминформ и первый раскол в советском блоке // Советское общество: будни холодной войны. М., 2000, и др.
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
305
3	Гибианский Л. Советские цели в Восточной Европе в конце Второй мировой войны и в первые послевоенные годы: споры в историографии и проблемы изучения источников И Russian Histori —- Histoire Russe. The soviet global impact: 1945—1991. Idyllwild, California. Vol. 29. 2002. Nos. 2—4. 210—211; Он же. Форсирование советской блоковой политики //Холодная война. 1945—1963 гг. Историческая ретроспектива. Сб. статей. М., 2003. С. 142.
4	Гибианский Л. Советские цели... С. 214.
5	Цит. по: Печатное В. Возвращение в Фултон // Россия в глобальной политике. Т. 4. 2006, № 2. С. 13.
6	См.: Советская политика в Австрии. 1945—1955. Сб. документов. М. — СПб., 2006. С. 12-23.
7	См. напр.: Россия и Финляндия: проблемы взаимовосприятия: XVII—XX вв. М., 2006.
8	Волокитина Т. В. Сталин и смена стратегического курса Кремля в конце 40-х годов: от компромиссов к конфронтации // Сталинское десятилетие холодной войны. Факты и гипотезы. М., 1999. С. 13, 17.
9	Roszko-wski W. Polwiecze swiata. Historia polityczna po 1945 roku. Warszawa, 1997. S. 64.
10	Cm.: Programy Stronnictw Ludowych. Warszawa, 1969. S. 359-376; Borodziej W. Od Poczdamu do Szklarskiej Por^by. Polska w stosunkach mi^dzynarodowych 1945-1947. Londyn, 1990. S. 131-132.
11	Подробнее см.: Волокитина T В., Мурашко Г. П., Носкова А. Ф., Покивайло-ва Т. А. Москва и Восточная Европа. Становление режимов советского типа. 1949—1953 Очерки истории. М., 2002. С. 27—60.
12	Цит. по: Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии Документы. М., 2004. С. 54.
13	Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Дж. Кеннана. М., 2002. С. 147—148, 160.
14	Российский государственный архив социально-политической истории (далее: РГАСПИ). Ф.558. Оп. 11. Д. 354. Л. 10.
15	Печатное В. Указ. соч. С. 14—15.
16	Подробнее см.: Волокитина Т. В. Сталинизм в Восточной Европе в 40-е годы XX века: к проблеме изучения // Межрегиональная конференция славистов. Российское славяноведение в начале XXI века: задачи и перспективы развития. М., 2005. С. 32-44.
17	Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны. 1941-1945. Т. II. М., 1978. С. 164-167; Т. IV. М., 1984. С. 148; Т. VI. М., 1980 С. 476, 497.
18	Подробнее см.: Волокитина Т. В., Мурашко Г. П., Носкова А. Ф. Народная демократия: миф или реальность? Общественно-политические процессы в Восточной Европе. 1944—1948 гг. М., 1993.
306
А- Ф. Носкова
19	РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 174. Л. 3; Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953. Документы. Т. 1: 1944—1948 гг. М., 1999. С. 23; Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953. Т. 1: 1944—1948 гг. М.-Новосибирск, 1997. Подробнее см.: Волокитина Т. В. Сталин и смена стратегического курса...
20	Подробнее см.: Гибианский Л. Я. Развитие югославской революции в ходе народно-освободительной войны и борьбы за окончательное утверждение новой Югославии И Из истории народно-демократических и социалистических революций в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1977.
21	Марьина В. В. Советский Союз и чехо—словацкий вопрос во время Второй мировой войны. Кн. 1. 1939-1941. М., 2007. С. 367, 369—370.
22	Там же. С. 397—398. Подчеркнуто в тексте. — А. Н.
23	Архив Президента (АП) РФ. Ф. 3. Оп. 63. Д. 363. Л. 8, 10, 16, 17, 19, 60.
24	Там же. Л. 16, 17.
25	Подробнее см.: Переговоры Э. Бенеша в Москве // Вопросы истории. 2001, № 1. С. 17—25. Публикация В. В. Марьиной.
26	Подробнее см.: Февраль 1948. Москва и Прага. Взгляд через полвека. М., 1998.
27	Подробнее см.: Парсаданова В. С. Советско-польские отношения в годы Великой Отечественной войны. 1941—1945. М., 1982.
28	Подробнее см.: Там же.
29	Ржешевский О. А. Указ. соч. С. 157.
30	См., например, беседы И. В. Сталина с О. Ланге, С. Орлеманьским, С. Ми-колайчиком в 1944 г. Опубл.: Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953. Т. I. 1944—1948. М.—Новосибирск, 1997; Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953. Т. 1. М., 1999.
31	Документы и материалы по истории советско-польских отношений (Далее: ДМИСПО). Т. VIII. М., 1974. С. 59-60.
32	Подробнее см.: Duraczynski Е. Polska. Dzieje polityczne. 1939—1945. Warszawa, 1999.
33	Очерки истории российской внешней разведки. Т. 4. М.,1999. С. 463—464; АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 136. Л. 18-20.
34	АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 25. Л. 65.
35	ДМИСПО. Т. VIII. С. 59.
36	Это подтверждается документами российских архивов, например: АП РФ Ф. 3. Оп. 66. Д. 25. Л. 96 (пресс-конференция А. Я. Вышинского 6 мая 1943 г.).
37	Подробнее см.; Noskawa A. Na drodze do stworzenia PKWN — rola Moskwy II Pami?c i Sprawiedliwosc. 2005, № 2 (8). S. 31—48.
38	РГАСПИ. Ф. 558. On.l 1. Д. 354. C. 61.
Советизация стран Восточной Европы в 40—50-х годах XX века
307
39	Переписка председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Т. 2. М., 1958. С. 147, 151.
40	РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 354. Л. 56.
41	См., например Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 457—458.
42	См.: Из Варшавы. Москва, товарищу Берия... Документы НКВД СССР о польском подполье. 1944—1945. М.—Новосибирск, 2001.
43	Подробнее см.: Волокитина Т. В., Мурашко Г. П., Носкова А. Ф. Народная демократия: миф или реальность?..
44	Подробнее см.: Kersten К. Narodzmy systemu wladzy. Polska. 1943—1948. Lublin, 1989.
45	Восточная Европа в документах ... Т. ЕС. 117—118.
46	Подробнее см.: Волокитина Т. В. Сталин и смена стратегического курса Кремля... С. 15—16; она же. Сталинизм в Восточной Европе... С. 42.
47	АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 62. Л. 31.
Данилов А. А. И. В. Сталин в 1946—1953 гг.: новые источники и попытки осмысления Ц Историография сталинизма. Сб. статей. М., 2007. С. 297.
49	Печатное В. Указ. соч. С. 19.
50	ZarynJ. Kosciol a wladza w PRL. 1945-1950. Warszawa, 1997. S. 181.
51	Волокитина T. В. Сталин и смена стратегического курса Кремля... С. 16.
52	Подробнее см.: Волокитина Т. В., Мурашко Г. П., Носкова А. Ф., Покивай-лова Т. А. Указ. соч. С. 28—62, а также главы V и VI.
А. Коханьский
Польские участники
Октябрьской революции 1917 года и их дальнейшие судьбы
Не прекращаются споры о великих революциях; это касается и Французской революции XVHI в., и Октябрьской революции 1917 г. в России, которая трагически отразилась на судьбах многих людей. Эта революция, подобно остальным, имела как пламенных сторонников, так и ярых противников. Бои, происходившие в 1917 г. в Петрограде и Москве, превратились в гражданскую войну, охватившую всю страну.
Меня занимает проблема участия в этой революции поляков, причем я имею в виду тех представителей польского народа, которые активно встали на сторону советской власти. В польской исторической литературе об этом упоминалось еще до Второй мировой войны, но вплотную ученые занялись данной проблемой лишь в 1960-годах. Точнее — в связи с 50-й годовщиной Октябрьской революции. Тогда в Институте истории партии при ЦК ПОРП была предпринята серьезная работа по исследованию имеющихся на эту тему материалов. В результате в 1967 г. был издан, при моем непосредственном участии, увесистый том под названием «Книга поляков — участников Октябрьской революции (1917—1920)»1. Этот труд, насчитывающий почти 1000 страниц, посвящен судьбам более чем 5000 польских революционеров. Правда, источниковая база публикации не давала возможности в равной мере представить их биографии. В одних случаях пришлось ограничиться лишь краткой информацией — свидетельством об участии той или иной личности в революционных событиях в России, в других же — удалось восстановить достаточно полную биографию, хотя и представленную, разумеется, в сжатом виде.
Еще на подготовительном этапе нашей работы над «Книгой» корреспондент московской «Правды» в Варшаве Я. И. Макаренко несколько раз согласовывал со мной посвященную ей заметку, которую предполагалось поместить в органе ЦК КПСС, но она так и не была напечатана. Как выяснилось впоследствии, руководитель польского сектора аппарата ЦК КПСС П. К. Костиков целенаправленно не допускал появления в советской печати какой бы то ни было информации о готовящемся к изданию
Польские участники Октябрьской революции 1917 года
309
труде польских историков, утверждая, что в нем «слишком много тридцать седьмого года». И он был прав: мы писали о том, что из польских революционеров, упомянутых в «Книге», более 500 погибло в 1937 и последующие годы.
Что можно сказать сегодня в связи с изучением судеб «польских интернационалистов» (как их часто называла советская историческая литература)? С моей точки зрения, их число явно занижено. В результате продолжения исследований оно должно было бы возрасти до 20, а возможно даже и до 30 тысяч, причем эти цифры можно считать относительно небольшими. Ведь к моменту начала Первой мировой войны на территории Российской империи находилось, по разным подсчетам, от 2 до 3 миллионов поляков — кроме постоянно проживавших на Украине, в Белоруссии, в обеих столицах империи, в Сибири и других районах великой державы также служившие в царской армии и беженцы из Царства Польского.
Какую роль поляки сыграли в революции? Не будем говорить о тех, чье участие в революции было случайным и кратковременным, например, о служивших в тех подразделениях царской армии, которые в полном составе переходили на сторону революции и вливались в Красную армию. Будем говорить о других, вполне сознательных борцах за новый мир (другое дело, каким он оказался в будущем...). Приведем имена некоторых из них.
Наиболее известен Феликс Дзержинский — член ЦК партии большевиков; в секретариате ЦК работал Бронислав Весоловский, в ЦИК Советов — Францишек Гжелыцак, в Наркоминделе — Станислав Пестков-ский, в ЦК компартии Украины — Станислав Косиор и Феликс Кон. Кроме Дзержинского членами руководства ВЧК были Иосиф Уншлихт и Станислав Мессинг. Представителями советской дипломатии в начале ее существования были Юлиан Мархлевский, Карл Радек, Павел Лапиньский, Вацлав Воровский. В новом хозяйственном аппарате руководящие посты занимали Якуб Ганецкий и Мечислав Броньский, в советском судопроизводстве — Мечислав Козловский и Станислав Пиляв-ский. Агентством РОСТА (позднее преобразованном в ТАСС) до 1937 г. руководил Якуб Долецкий. Наркомом внутренних дел Белоруссии был Станислав Мертенс. Советское правительство Туркестана возглавлял Владислав Фигельский, членом ЦИК Крыма был Ян Тырвацкий. В Революционном Красном Варшавском полку и состоявшей практически из одних поляков Западной стрелковой дивизии командные посты занима
310
А. Коханьский
ли Стефан Жбиковский, Самуил Лазоверт, Роман Лонгва. В польском комиссариате Наркоминдела работали Юлиан Лещиньский-Леньский, Станислав Бобиньский, Вацлав Миллер.
Понятно, что этот список ответственных работников-поляков далеко не полон.
Каковы были дальнейшие судьбы поляков, участвовавших в Октябрьской революции и гражданской войне? Те, участие которых в этих исторических событиях было случайным, вернулись на свои заводы и в родные деревни. Сознательные же участники революции, оставшиеся в советской России, активно включились в дело, которое тогда было названо строительством социалистического общества.
Были и такие члены польской компартии, которые вернулись в Польшу, уверенные в том, что и в своей стране создадут новый, справедливый строй. Некоторые входили в состав обеих вышеуказанных групп.
Увы, вскоре началась роковая эпоха.
Ошибкой было бы считать, что антипольская политика сталинского руководства началась только в 1937 г. Уже в 1931 г. И. В. Сталин распорядился устранить поляков с руководящих постов в ОГПУ. В том же году он пишет клеветническое письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция», очерняя память Розы Люксембург — выдающегося идеолога польского революционного движения. И в том же году первой жертвой ОГПУ становится член Компартии Польши Сильвестр Воевудский, арестованный после прибытия в Ленинград.
В 1935 г. на несколько недель был арестован генеральный секретарь КПП Юлиан Леньский, прибывший из Европы в Москву. Но эти события были лишь прелюдией. 11 августа 1937 г. народный комиссар внутренних дел СССР Н. И. Ежов подписал санкционированный И. В. Сталиным оперативный приказ № 00485, с которого начинается планомерное физическое уничтожение поляков в СССР2.
В 1937—1938 гг. было расстреляно 138 тысяч поляков. Огромное их число, как мужчин, так и женщин, было заключено в лагеря Гулага. Этой участи не избежало и руководство Коммунистической партии Польши. Из 63 членов ЦК партии в 1937—1938 гг. погибло 46, из них 15 человек были активными участниками Октябрьской революции; из 37 кандидатов в члены ЦК в те же годы погибло 24 человека, четверо из них также были участниками революции3.
В пятидесятую годовщину советской власти в России (Народная Польша к этому времени существовала уже больше 20 лет) по предложе
Польские участники Октябрьской революции 1917 года	311
нию ЦК КПСС Президиум Верховного Совета СССР наградил «интернационалистов» — участников Октябрьской революции, живущих в социалистических странах. Благодаря тому, что у нас готовилась к печати вышеупомянутая «Книга», самый большой список был представлен из Польши — свыше 500 человек. Они получили советские ордена, в том числе 11 человек были награждены Орденом Ленина. Поляки — участники революции, погибшие в 1937 г. и позже, награждены не были...
Примечания
*Ksi?ga Polakow — uczestnikow Rewolucji Pazdziemikowej 1917—1920. Biografie. Warszawa, 1967.
2Текст приказа см.: Бутовский полигон. 1937—1938 гг. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 1997. С. 353—354.
3 Tragedia Komunistycznej Partii Polski. Pod. red. J. Maciszewskiego. Warszawa, 1989. S. 201—216.
В. В. Волобуев
Западные социал-демократы об Октябрьской революции в России (Интерпретация польских социологов в 1956 году)
Весной 1956 г., после того как в Польше достаточно широкие круги польской общественности познакомились с текстом доклада Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях», с которым он выступил на закрытом заседании XX съезда КПСС, среди польской интеллигенции возникли споры относительно природы общественного строя, существовавшего в СССР и странах народной демократии, а также истоков этого строя. Одним из известных центров дискуссии был «Клуб кривого колеса» в Варшаве (по названию улицы в старой части города, где клуб располагался). Здесь бывали многие известные представители польской науки и искусства, заслушивались доклады на темы политики, экономики и культуры. В феврале 1956 г. в клубе появилась секция социальных исследований, которую возглавил председатель клуба Ян Стшелецкий. Он приобщил к работе в секции многих своих коллег, среди которых были как члены ПОРП, так и беспартийные. Наиболее активными участниками этой секции, наряду со Стшелецким, были Стефан Новак, Станислав Мантужевский, Чеслав Чапов. Кроме того, помощь в работе секции оказывали профессора факультета социологии Варшавского университета Станислав и Мария Оссовские, а также известные в Польше социологи и экономисты Чеслав Бобровский, Юзеф Халасиньский, Ян Щепаньский и Юлиан Хохфельд1.
В апреле 1956 г. секция подготовила доклад «Как некоторые социал-демократические идеологи, их идейные вдохновители и союзники понимают социальную структуру Советского Союза и стран народной демократии», в котором попыталась представить в общем виде взгляды идеологов Социалистического Интернационала на социально-экономическую и политическую систему стран советского блока. Кто был автором доклада или его готовил коллектив авторов — по сию пору не известно. Цель доклада состояла в том, чтобы ознакомить польскую научную общественность с теми воззрениями, которые завоевали тогда широкую популярность среди европейских левых, и критически осмыслить эти теории для налаживания контактов между «коммунистическим лагерем и международным социалистическим движением»2. Поскольку офици
Западные социал-демократы об Октябрьской революции в России
313
альная пропаганда ПНР считала социал-демократов врагами, авторы доклада не предполагали выносить его на широкое обсуждение, ограничиваясь распространением среди членов клуба. По всей видимости, доклад рассматривался исключительно как научное исследование, и не должен был служить идеологическим подспорьем для каких бы то ни было оппозиционных течений в стране. Однако его содержание повлияло на многих активных общественных деятелей Польши того периода. В частности, его положения были хорошо известны редакции популярного молодежного еженедельника «По просту», который в 1956—1957 гг. выражал мнение радикальных молодых марксистов, выступавших с требованиями структурных реформ политической системы страны. А для тех, кто не разделял марксистского мировоззрения, доклад стал своего рода подтверждением того диагноза, который они уже давно поставили господствовавшей в стране системе.
Концепция доклада, по утверждению его авторов, опиралась на традицию, которая шла от К. Каутского через Жана Жореса, Макса Адлера и Отто Бауэра до трудов Гарольда Ласки, Дугласа Коли, Клауса Петера Шульца, Гордона Вальтера, Пауля Серинга и других подобных идеологов. Другими словами, это была традиция Социалистического Интернационала, а точнее тех его течений, которые именовались «новыми левыми». Последние в свою очередь немало почерпнули у Л. Б. Троцкого и левого американского политолога Джеймса Бернхама, чья книга «Административная революция, или Что происходит сейчас в мире?», изданная в 1940 г., оказала огромное влияние на взгляды западных антикоммунистов3.
Идеологи социал-демократии утверждали, что капиталистическая экономика в начале XX в. вступила в кризис, связанный с невозможностью регулировать все более сложное производство с помощью принципов свободной конкуренции и прибыли. Для преодоления кризиса необходимо было ввести в экономику элементы планирования, чего старая буржуазная элита делать была не способна. В силу этого возникла революционная ситуация, приведшая в ряде стран к слому прежнего общественноэкономического строя и появлению нового4. Относительно этого нового строя среди социал-демократов возникли расхождения. Одни, вроде Бернхама, утверждали, что таким строем будет новая формация, характеризующаяся господством слоев, связанных с инженерно-техническими и административными кадрами предприятий, и первой стадией становления такой формации является тоталитаризм. Другие, наподобие Гринвуда, видели уже в самом тоталитаризме ту самую новую формацию, которая постепенно приходит на смену капитализму во всемирном масштабе. Наконец, третьи, типа Боннела, заявляли, что тоталитаризм хоть и является по сути новой формацией, однако вовсе не обречен захва
314
В, В. Волобуев
тить весь мир, так как его победа — это следствие уникальных условий, сложившихся в той или иной стране (например, в Германии, Италии и Испании в 1920—1930-е гг., в России в 1917 г.), в других же странах, где существуют развитые демократические структуры, на смену капитализму придет социализм, причем парламентским путем5.
Прямого ответа на то, что такое тоталитаризм, доклад не дает, однако из приводимых цитат следует, что это строй, характеризующийся обобществлением (или национализацией) основных отраслей экономики и абсолютным политическим господством так называемого нового эксплуататорского класса, отличительной чертой которого является наличие системы привилегий и упрощенный доступ к «общенародным благам». Причем, привилегии эти носят по сути наследственный характер6. Именно обобществление экономики, по мнению социал-демократов, создает условия для неслыханного в истории деспотизма, когда большая часть общества становится игрушкой в руках меньшинства. Это меньшинство владеет не средствами производства, но самими государственными структурами, через которые руководит экономикой. К характерным чертам тоталитаризма также относятся: наличие массовой монопартии, построенной по военному принципу, возвеличивание террора и автократии, догматическая идеология, полное сосредоточение власти в руках одного центра, исключающее существование конкурентов7. Важнейшим условием удержания власти в рутах монопартии или нового класса эксплуататоров является применение невиданных ранее средств воздействия на массовое сознание и поведение людей: СМИ, государственные школы, пропаганда на всех уровнях, средства массового уничтожения, коммуникации, телефон, телеграф и т. д.8 Но поскольку такие средства существуют во всех странах современного мира, никто не избавлен от опасности тоталитаризма. Стоит возникнуть исключительным обстоятельствам, и новый класс эксплуататоров может придти к власти. К таким обстоятельствам относятся, например, война, финансовый крах, гиперинфляция, рост безработицы и пр.9 Согласно воззрениям Пауля Серинга, Клауса Петера Шульца и других мыслителей, коммунизм как одна из ипостасей тоталитаризма победил в России только потому, что революция вспыхнула в стране с немногочисленным и малосознательным пролетариатом, окруженным «морем мелкобуржуазного крестьянства. Без поддержки анархистских крестьянских сил, без их политической пассивности коммунизм никогда бы не смог победить, а монопартийная элита — взять всю полноту власти в свои руки. Таким образом, правда, Ленин разорвал цепь [мирового] капитализма в самом слабом месте, но заплатил огромную цену за отход от концепции Маркса. На место одной формы классовой эксплуатации пришла другая... В странах с многочисленным промышленным пролетариатом шансы коммунистической револю
Западные социал-демократы об Октябрьской революции в России
315
ции уменьшаются с каждым днем. В этих странах пролетариату всегда была ближе дорога Каутского, чем Ленина...»10.
Кто же составляет новый класс и откуда он берется? Ответ на этот вопрос содержится в работах Пауля Серинга, Дугласа Коле и Гарольда Ласки. Корни нового класса уходят в буржуазное общество, породившее прослойку профессиональных политиков, руководящих централизованными партиями. Их классовая позиция в период крушения либерального капитализма обусловлена монополизацией промышленности и образованием массовых политических партий. Социальной основой тоталитарного строя на первоначальном этапе являются маргиналы — люди, выброшенные чрезвычайными обстоятельствами из своей общественной среды и поддерживающие любые перемены. К ним относятся бывшие помещики, обанкротившиеся финансисты, обедневшие буржуа, многолетние безработные, люмпен-пролетарии, деградировавшие артисты и политики, безземельные крестьяне и т. д. «Люди этого типа по образцу своих предшественников — итальянских кондотьеров и испанских конкистадоров — охотно берут на себя выполнение террористических и политических задач, выдвинутых общественной революцией или контрреволюцией. Можно сказать, что маргинальная элита большевистской партии была “нанята” пролетариатом и мелкой буржуазией в целях разгрома [крупной) буржуазии и остатков феодализма...»11. Однако Октябрьская революция принесла совершенно обратные результаты тем, на которые рассчитывали общественные силы, поддержавшие этот переворот. «Коммунистическое движение, вместо того, чтобы установить диктатуру пролетариата, установило диктатуру над пролетариатом... Полную власть в России... получила тоталитарная элита правящей монопартии»12. Сформировался новый господствующий класс, стержнем которого являлся актив монопартии. Этот актив в свою очередь сосредоточился в определенных государственных и местных партийных организациях, осуществлявших власть в стране13.
Так произошло потому, что «обобществление средств производства быстро стало источником полной экономической самостоятельности монопартийной элиты... Возрастание могущества современной армии, полиции и администрации, централизация управления и контроля, совершенствование средств социотехнического воздействия, а также накопление опыта в области пропаганды и общественной психологии — все это... сделало невозможным бунт народных масс»14.
Подобные взгляды высказывались еще в начале XX в. рядом польских экономистов и социологов, о чем упоминается в докладе. Например, Эдвард Абрамовский не раз в своих работах указывал, что национализация средств производства явилась бы источником новой общественной тирании. После 1918 г. данный тезис развивали теоретики Польской
316
В. В. Волобуев
социалистической партии, опиравшиеся на работы Александра Герца и Стефана Чарновского, а в 1940-е гг. о том же самом писали Зыгмунт Заремба и Феликс Гросс. Еще в 1947 г. на страницах издания ППС «Пшег-лёнд соцялистычны», выходившем в Польше, можно было найти такие строки: «сосредоточение в руках государства экономических рычагов равносильно сосредоточению неслыханной доселе — ибо существующей в условиях мощного развития техники и концентрации капитала — экономической и политической силы в руках группы администраторов и техников... Верхи этой группы в условиях народной революции происходят из лагеря самой революции, а стало быть идеологически и частично классово связаны с народом. Однако лишь игнорируя факт, что общественное бытие определяет сознание, можно думать, будто интересы этой 1руппы не могут принять самостоятельного характера...»15.
В докладе проводятся параллели с троцкистской идеей о власти «людей аппарата», которую принес коммунизм. В Польше 1956 г. подобные сравнения однозначно звучали как обвинение. Но бросается в глаза, что упоминание о Л. Д. Троцком и троцкизме встречается в докладе всего пару раз, причем вскользь. Из этого можно заключить, что в докладе не ставилась цель увязать социал-демократические взгляды с троцкизмом, навесив на них ярлык с позиций официальной идеологии.
Действительно, в своем анализе социал-демократической критики тоталитаризма они обращаются к положениям марксистской политэкономии, указывая на отсутствие экономической подоплеки в работах идеологов социал-демократии. «Ибо что в экономических категориях означает “тоталитарная экономическая эксплуатация”? В чем экономическая суть паразитирования “нового класса”?.. Представляется, что в данном случае мы имеем дело с местами удачным, но часто поверхностным внешним наблюдением за жизнью некоторых слоев общества в коммунистических странах, которые ни Бёрнхам, ни Серинг как следует не знают. Бёрнхам пишет, что непропорциональная в отношении к вкладу в производство часть национального дохода в тоталитарных странах присваивается директорами фабрик, государственных концернов и больших крестьянских хозяйств. Мы однако знаем, что это касается пожалуй лишь тех директоров, которые воруют. Бёрнхам утверждает, что экономические администраторы диктуют партии программу политических действий. Мы однако знаем, что дело обстоит прямо наоборот. Нейман заявляет, что “новый класс” в СССР получает дивиденды через посредство облигаций государственного займа. Мы оцениваем это как неудачную попытку объяснить “тоталитарные производственные отношения” через призму понятий, подходящих для анализа капиталистических производственных отношений»16. Аналогичным образом в докладе указывалось и на отсутствие четкого понятия «нового класса» у социал-
Западные социал-демократы об Октябрьской революции в России
317
демократов, а также на то, что они упрощенно подходят к взгляду на подлинно социалистическое общество, смешивая его с анархизмом.
«Таким образом приходится утверждать, что социал-демократические теории так называемого тоталитаризма еще не вышли за рамки любопытных идей. Их пока трудно воспринимать как научные гипотезы. Это совсем не означает, что можно обойти молчанием описанные выше взгляды. Без вдумчивой дискуссии на тему так называемого тоталитаризма... идеологический контакт между коммунистическим лагерем и международным социалистическим движением не приведет к объединению всех левых. Наоборот, он станет источником идейных столкновений и политических антагонизмов»17.
Эхо доклада получилось довольно громким. Еще спустя почти десять лет после его появления Служба безопасности МВД, составляя досье на «Клуб кривого колеса», подробно останавливалась на тезисах доклада, стремясь обосновать контрреволюционный характер клуба. Можно предположить, что именно под влиянием положений доклада группа экономистов (С. Куровский, Я. Муйжель, А. Вакар и др.) требовала в 1956 г. организовать натиск на партийно-правительственную бюрократию, которая превратилась в самодостаточный класс и оторвалась от народа. Однако по понятным причинам эти деятели крайне редко могли открыто выступать на страницах печати и на собраниях с собственной оценкой Октябрьской революции и ее последствий. Другое дело — сторонники ПОРП. Они не раз обращались к опыту русской революции, пытаясь сравнить ее условия с теми, при которых произошло установление нового строя в Польше. Однако их подход разительно отличался от тезисов социал-демократов, проанализированных в вышеприведенном докладе. Даже те, кому были близки антитоталитарные установки социал-демократов, категорически отвергали их мнение, будто Октябрьская революция неизбежно должна была привести к возникновению деспотизма.
Умеренные критики сталинизма в 1956 г. черпали вдохновение в идеях молодого К. Маркса и работах В. И. Ленина, написанных после гражданской войны и в начале НЭПа, а радикальная коммунистическая молодежь активно обращалась к ленинским трудам, созданным в 1917— 1918 гг., когда рабочие советы имели еще большое влияние, а большевистская партия нуждалась в поддержке рабочих18. Стремясь объяснить несоответствие теории социализма с советской практикой, марксисты защищали концепцию о неподготовленности России к социалистической революции, что явилось причиной ее вырождения в диктатуру сталинизма. Ю. Хохфельд, выступая в ноябре 1956 г. в дискуссионном клубе газеты «Штандар млодых», говорил: «условия русской революции были особенно трудными. Это была революция, которая вспыхнула в отсталой стране и была изолированной. Ленин никогда не верил, что было воз
318
В. В. Волобуев
можно построение социализма в изолированной и отсталой стране. Ленин верил в помощь западноевропейского и центральноевропейского пролетариата. Произошло иначе, и это оказалось великой трагедией русской революции, это объективный источник не ошибок и извращений, но дегенерации этой революции.., тяжелые последствия условий, которые были вызваны трагической необходимостью, приписывались потом в качестве рецепта всему международному рабочему движению, в том числе и нам»19. Того же мнения придерживался и один из виднейших марксистских философов Польши того времени Адам Шафф20.
Таким образом, доклад о взглядах западных социал-демократов на корни и последствия Октябрьской революции не стал идеологической платформой для критики существующей в Польше в 1956 г. общественно-политической системы, но сыграл свою роль в начавшемся пересмотре польскими марксистами положений официальной идеологии.
Примечания
1	Подробнее см.: Jedlicki W Klub Krzywego Kola. Paryz, 1963.
2	Archiwum Instytutu Pamigci Narodowej. 0236/175. T. 1. K. 100.
3	Ibid. K. 32.
4	Ibid. K. 54—55.
5	Ibid. K. 64—66, 89—93.
6	Ibid. K. 35, 39.
7	Ibid. K. 35, 37.
8	Ibid. K. 74—74.
’Ibid. K. 76.
10	Ibid. K. 66—67.
11	Ibid. K. 49.
12	Ibid.
13	Ibid. K. 37.
14	Ibid. K. 50.
15	Ibid. K. 96.
16	Ibid. K. 97—98.
17	Ibid. K. 99—100.
^Friszke A. Opozycja polityczna w PRL. Londyn, 1994. S. 75—76.
i’ АВП РФ. Ф. 122. On. 38. П. 27. Д. 178. Л. 32-33.
20	Cm.: Jordan Z. Ideologia lewicy marksistowskiej И Kultura (Paryz). 1957, № 1—2. S.21.
В. А. Хорев
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века
Октябрьская революция в России во многом определила общественную, идеологическую, культурную жизнь Польши в 20-е годы XX века, оставила заметный отпечаток на творчестве многих польских писателей. Я оставляю в стороне антиреволюционные и антисоветские произведения, которых немало появилось прежде всего на фоне польско-советской войны 1920 г., и попытаюсь показать реакцию на Октябрьскую революцию иных писательских кругов.
Влияние Октябрьской революции на польскую литературу было многообразным — и непосредственным, и опосредованным. Некоторым из польских писателей довелось лично участвовать в революционных событиях в России, которые оставили непреходящий след в их творчестве. После революции из России в Польшу вернулись футуристы Бруно Ясен-ский, Станислав Млодоженец, пролетарский поэт Витольд Вавдурский и др.
Показательна творческая судьба Станислава Игнация Виткевича, выступавшего под псевдонимом Виткаций. Это был оригинальный теоретик и практик авангардизма 20—30-х годов XX в. Авангардистов в польской литературе того времени было немало. Большинство из них, как польские футуристы, о которых еще будет сказано, эпатирующие поиски новой формы объединяло с левой идеологией и постулатом нового читателя. В отличие от певцов социальной или технической революции, Вит-кевичу было присуще совсем иное мироощущение. Его обостренное предощущение угрозы гибели культурных ценностей, угрозы самому существованию личности исходило из таких потрясений XX в., как кровопролитная Первая мировая война и революционный переворот в России. Виткевичу оба эти события не только довелось наблюдать воочию, но и непосредственно участвовать в них.
Будучи русским подданным, в начале Первой мировой войны Витке-вич приехал в Петербург, поступил добровольцем в Павловский лейб-гвардейский полк, закончил офицерскую школу, воевал на фронте в чине поручика. Батальон Павловского полка выступил на стороне революции. Два офицера, сопротивлявшихся этому, были убиты солдатами, а Витке-
320
В. А. Хорев
вича избрали командиром роты. Он вспоминал о времени с февраля 1917 г до июня 1918 г.: «Я наблюдал эти небывалые события совершенно близко, будучи офицером Павловского гвардейского полка, который положил им начало»1.
Четырехлетнее пребывание Виткевича в России во многом определило его мировоззренческие и творческие позиции. Вздыбленный мир революционной России: распад империи, разложение общества, борьба за власть и интриги политиков, брожение «низов», богемные нравы художественной среды —- обо всем этом он постоянно размышлял потом в своих произведениях. Жизнь в России была для Виткация переломным моментом, потрясением, катарсисом, который изменил все его прежнее восприятие мира, стал причиной переориентации взглядов, мыслей и чувств. Нельзя не согласиться с мнением польского исследователя А. Менцвеля, который писал, что из России Виткаций «возвращается с почти сложившимися контурами философско-исторических взглядов, а также главными предпосылками историографического видения и общественных взглядов, в которых можно найти все мотивы его будущего творческого пути. Виткаций рождается Виткацием именно в России во время революции»2.
Несомненно родство мира Виткевича с русской культурой. Эксцентрика и гротеск его драматургии сродни поэтическим драмам Блока и Маяковского, творчеству Даниила Хармса и других обэриутов, так или иначе связаны с театром Всеволода Мейерхольда и Евгения Вахтангова, с «театрализацией театра», провозглашенной Александром Таировым. Витке-вич общался с русскими художниками, знал манифесты авангарда. «Вполне вероятно, — пишет знаток творчества Виткация А. Базилевский, — что помимо Кандинского, на которого он прямо ссылается, Вит-кевич столкнулся с творчеством Врубеля, Филонова, Малевича, Куль-бина. Его литературному наследию по разным признакам есть параллели у Андреева и Грина, Белого и Хлебникова, у Замятина, Булгакова и Платонова»3.
Виткевич предвещал конец культуры, который неотвратимо наступит с уничтожением свободного индивидуального духа, вытесняемого тупым коллективизмом «нивелирующей» социальной революции. В 1919 г. в работе «Новые формы в живописи», он писал: «Мы живем во времени, когда вместо уходящих в прошлое призраков наций появляется тень, угрожающая всему, что прекрасно, таинственно и единственно в своем роде — тень угнетаемой веками серой толпы, тень страшных размеров, охватывающая все человечество»4.
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века 32 1
В сознании потомков главный вклад Виткевича в искусство — обновление театра и драматургии. Большинство гротескных драм Виткевича написано в 1920-е годы («Они», «Водяная курочка», «В маленькой усадьбе», «Мать», «Безумец и монахиня», «Ян Мачей Кароль Взбешица», «Каракатица или Гирканическое мировоззрение» и др.). Их объединяют общие идеи, мотивы, образы, ситуации, призванные выразить распад жизни, крах этических норм, гибель культуры, дегенерацию личности — и в конечном итоге катастрофу человечества.
Лейтмотив всего творчества Виткевича — «бунт масс». По Виткевичу, этот бунт тотален, им нельзя овладеть, он выходит из-под контроля самих его участников, он хаотичен и его внутренняя логика непостижима. Он — и это главное у Виткевича — несет с собой отрицание личности, он анти-индивидуален и, стало быть, носит антитворческий характер, поскольку субъектом творчества может быть только индивидуальность.
С уничтожением выдающихся индивидуальностей и наступлением господства посредственностей Виткевич связывал атрофию константных для человечества метафизических чувств. Отсюда проистекал и его взгляд на искусство. Он видел задачу искусства не в подражании жизни, а в том, чтобы пробуждать в читателе, зрителе, слушателе сильные и глубокие переживания генезиса и сущности человеческого бытия. Он утверждал, что эта функция искусства, некогда присущая ему (так же, как религии и философии), утрачена в современном мире и ее обретение вновь возможно лишь с помощью Чистой Формы, такой, которая самостоятельно, независимо от содержания, вызывала бы метафизические рефлексии и эстетические эмоции. Чистая Форма достигается с помощью компоновки звуковых, декоративных, психологических и иных элементов гротескной деформации мира, введением абсурдных ситуаций и сложных ассоциативных связей. Реальную перспективу утоления жажды в потребности «метафизической ненасытимости» Виткевич оценивал довольно пессимистически, но достоинство мыслящей и ответственной личности определял исключительно ее способностью ощущать «странность бытия».
Эти идеи нашли воплощение во многих произведениях Виткевича, в том числе в его поздней — и лучшей — драме «Сапожники» (написана в 1927—1934 гг). В ней в максимальном стяжении нашли отражение главные мотивы и приемы драматургии Виткевича. Хотя в «Сапожниках», как в никакой другой драме Виткевича, немало реалий польской общественной и культурной жизни, она имеет универсальный смысл. В ней поставлены глобальные вопросы о существовании человека в об
322
В. А. Хорев
ществе, о судьбе цивилизации. «Сапожников» автор назвал «научной пьесой», поскольку в ней его волновали не столько эстетические переживания читателя и зрителя (как в некоторых других пьесах), сколько «научный» анализ и прогноз развития современного общества. По словам Чеслава Милоша, «Сапожники» — это «фантастическая притча об интеллектуальном и нравственном упадке и венчающих его двух революциях — фашистской и марксистской. Излишне даже говорить, что в основе этого произведения — не натуралистическая техника, а метафорическая поэтика кошмара"5.
В «Сапожниках» совершается несколько революционных переворотов. Прокурор Роберт Скурви, защищая буржуазные порядки, преследует сапожников, возглавляемых Саэтаном Темпе. Опасаясь бунта рабочих, Скурви совершает государственный переворот и вместе с фашистской организацией, руководимой Гнэмбоном Пучимордой, устанавливает диктаторский режим. Против него восстают сапожники; победив, они с энтузиазмом отдаются ненавистному ранее труду. К победителям примазываются карьеристы и циники, в том числе и Гнэмбон Пучиморда. Сапожники ликвидируют ставшего анахроничным «социала» Саэтана Темпе, сажают на цепь Скурви, но и сами становятся жертвой Гипер-Работяги — орудия новой бюрократической и технократической власти, выступившей с программой всеобщей уравниловки и механизации общества.
Виткевич представил в «Сапожниках» механизм бунта, революционного переворота. Масса, не склонная к метафизическим переживаниям и к созданию культуры, стремится лишь к удовлетворению своих биологических потребностей. «Мне хочется красивых баб и много пива», — заявляет подмастерье Саэтана6. Да и сам Саэтан Темпе до прихода к власти мечтает о том, чтобы «ихних девок дефлорировать, девергондировать, насладиться ими, jus primae noctis над ними осуществить, на ихних перинах всласть выспаться, до блевоты их жратвой нажраться». Он же формулирует идеал общественного устройства, против которого так неистово восставал Виткевич: «О, когда же, когда индивидуум забудет о себе, став деталью совершенной общественной машины?» В этом плане нет никаких различий между ретроградом Скурви, «социалом» Саэтаном Темпе, сапожниками. Это, в понимании Виткевича, один и тот же тип человека-массы, тип «бывших людей».
Примечательны слова Скурви на вершине власти, обращенные к Саэ-тану «Как министр я совершенно сознательно лгу, я вешаю не ради убеждений, а лишь для того, чтобы и дальше жрать этих дьявольски вкус-
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века 323 ных хлюстриц и каракатиц из Мексиканского залива — да: я обязан лгать и скажу тебе, что сегодня 98% [...] нашей банды делает то же самое, отнюдь не из убеждений [...] Сегодня люди — только вы, это каждому ясно. Но лишь потому, что вы — по ту сторону; а стоит вам перейти черту, и вы станете точно такими же, как мы». Саэтан решительно отвергает это предположение, но так оно и происходит в результате переворота.
Конец всех революций у Виткевича (и в «Сапожниках», и в других драмах) один: создание эгалитарного гомогенного общества, в котором скотское начало торжествует над духовным, которым управляют циничные и лицемерные диктаторы. Саэтан Темпе, возглавивший бунт и получивший власть, был затем свергнут и убит своими подмастерьями. Но толпе нужны мифы, и эти же подмастерья цинично делают из него «священную мумию», героя революции. Те же цели преследует и следующий победитель — Гипер-работяга, называя Саэтана «Великим Святым последней мировой революции».
Десятилетия мировой истории, прошедшие после написания драм Виткевича, многое добавили к страху писателя перед уродливым общественно-политическим развитием современного мира, в котором к власти приходят манипулирующие толпой маньяки-диктаторы. Читатели и зрители постоянно дополняют выводы писателя, и в этом заключается, в частности, непреходящее мировое значение драм Виткевича.
Не менее яркий пример воздействия революционных событий в России и связанного с ними обретения Польшей независимости — изменения в творчестве выдающегося писателя XX в. Стефана Жеромского. Во многих публицистических выступлениях того времени он критически относится к русской революции, но в то же время увлечен, захвачен ею. «Ее лозунги, — писал известный польский литературовед Генрик Маркевич, — постоянно присутствуют в его сознании, они являются образцом, с которым должен сравниться его собственный идеал общественного устройства Польши. Сравниться с ним нужно, чтобы его превзойти, чтобы его победить своим совершенством, но сравниться именно с ним и только с ним, не с какими-либо другими концепциями социального строя»7.
В 1924 г. вышел в свет роман Жеромского «Канун весны». Главный герой романа Цезарий Барыка, польский юноша, вернувшийся из революционной России в новую Польшу. Он мечтал увидеть процветающую и счастливую страну «стеклянных домов», а застал роскошь верхов и нищету низов, полицейский террор и безработицу. В размышлениях героя и его поступках — в заключительной сцене романа Барыка идет
324
В. А. Хорев
в рядах рабочей демонстрации - отразились напряженные идейные искания писателя.
Октябрьская революция в России так или иначе сказалась в творчестве большинства польских писателей 20-х годов, но в наибольшей степени ее идеи пропагандировались группой литераторов, выступивших — в подражание российскому Пролеткульту — с программой «пролетарского искусства». Эта группа была связана с общественно-литературными журналами, издававшимися Компартией Польши (находившейся на нелегальном положении) «Культура роботнича» (1922 -1923) и «Нова культура» (1923—1924). Позднее польские коммунисты направляли деятельность общественно-литературных журналов «Дзвигня» (1927—1928) и «Месенч-ник литерацки» (1929—1931).
Некоторые из пролетарских писателей были участниками либо свидетелями Октябрьской революции, которая произвела на них неизгладимое впечатление. Примером может быть биография Витольда Вандурского. В 1913—1918 гг. он учился на юридическом факультете Московского университета и близко познакомился с русскими футуристами, затем и с пролеткультовцами. После революции по поручению Наркомпроса Вандурский занимался организацией театров в частях Красной армии, а также в клубах и домах культуры на Украине, был лектором в народном университете в Москве. «Прекраснейшие годы моей жизни — 1917— 1920 — я связываю с периодом революции, — писал Вандурский в 1926 г. в письме Владиславу Броневскому. — Именно она пробудила меня к жизни, к мысли, наконец, к творчеству. Без оговорок поэтому иду я в революцию — потому что только в ней я могу существовать»8. В 1921 г. Вандурский вернулся в Польшу и принял активное участие в деятельности подпольной Компартии и в создании польской пролетарской литературы. В 1929 г. он вынужден был эмигрировать в СССР, где был арестован (11 сентября 1933 г.), расстрелян (1 июня 1934 г.) и тайно захоронен на Ваганьковском кладбище в Москве9.
Прекрасно ориентировался в общественной и культурной жизни советской страны главный редактор «Новой культуры» Ян Гемпель — деятель польского рабочего и коммунистического движения, литератор и публицист. В 1923—1926 гг. Гемпель неоднократно нелегально бывал в СССР по партийным делам. Особенно его интересовали проблемы культурной революции. «Как с точки зрения хозяйственной, так и с литературной, не говоря уже о просвещении, они сделали здесь неизмеримо много», — писал Гемпель из Москвы в 1926 г.10 С 13 мая 1932 г. он нахо-
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века 325 дился в эмиграции в СССР, жил в Москве, 19 января 1937 г. был арестован, а затем расстрелян.
Нельзя однозначно оценить деятельность польских пролетарских писателей, особенно в перспективе трагической гибели большинства из них в Советском Союзе в 30-е годы. С одной стороны, их творчество выдвигало новую проблематику, привлекало внимание к нуждам обездоленных слоев, рисовало революционную перспективу общественного развития, объективно способствуя демократизации страны. Тем самым обогащалась палитра литературы, особенно в произведениях В. Бронев-ского, творчество которого вырастало из национальных культурных традиций, которому всегда были чужды и геростратовы лозунги уничтожения культурного наследия, и ограничение задач творчества утилитарными агитационно-пропагандисткими целями. С другой стороны, программа строительства польской пролетарской культуры складывалась под воздействием советских пролеткультовских, а затем и более поздних сектантских и догматических концепций, уходящих своими корнями в Пролеткульт, и фактически вела к ликвидации национальной культуры.
В Советской России утвердившееся в 20-е годы учение о «двух культурах» — буржуазной и пролетарской — разрушало сложившуюся в культуре иерархию духовных ценностей. Вспомним высылку из страны в 1922 г. ряда выдающихся ученых — философов, писателей, публицистов («философский пароход»), оказавшихся в эмиграции писателей И. Бунина, А. Толстого, А. Куприна, М. Цветаеву, Е. Замятина, А. Белого, В. Шкловского, В. Набокова и других, а также художников, скульпторов, композиторов, певцов и других деятелей культуры. «Если революция вправе, когда нужно, разрушать мосты и художественные памятники, то тем более она не остановится перед тем, чтобы наложить свою руку на любое течение искусства, которое, при всех своих формальных достижениях, грозит внесением разложения в революционную среду или враждебным противопоставлением друг другу внутренних сил революции: пролетариата, крестьянства, интеллигенции. Критерий наш — отчетливо политический, повелительный и нетерпимый», — угрожающе твердил в 1923 г. Л. Троцкий11.
В Польше «отчетливо политический» критерий применительно к культуре был присущ достаточно ограниченному кругу «пролетарских» литераторов. По сектантски понимал задачи литературы Я. Гемпель. Талантливейшего революционного поэта В. Броневского он хотел бы, например, видеть представителем агитационно-пропагандистской пролетарской поэзии12. Рассмотрение искусства исключительно в идеодогиче-
326
В. А. Хорев
ски-политическом плане приводило критика к отрицанию пригодности классического наследия для новой литературы. В статье «За пролетарское искусство» Я. Гемпель писал: «Нельзя заставлять промышленный пролетариат восхищаться древнегреческой поэзией, рыцарскими легендами средневековья или продукцией современных буржуазных поэтов, поскольку эта продукция не может удовлетворить его духовных запросов»13. Отбрасывая национальные культурные традиции, Гемпель противопоставлял польскую романтическую поэзию пролетарской на том основании, что поэзия романтиков была национальной, а пролетарская — классовой. «Современный крестьянин и рабочий, — считал он, — не имеют и не могут иметь ничего общего с романтизмом»14. Отрицательно оценивал Гемпель и польский реализм, особенно творчество Г. Сенкевича. Трилогия Сенкевича — это для него «идеологический заслон, за которым буржуазия могла бы незаметно консолидироваться, разжечь воображение молодежи героизмом явно шляхетско-классового характера и пробудить в ней отвращение к бунтующему крестьянству», «Семья Поланецких» — это «апология пошлого выскочки». В крестьянине В. Реймонта Гемпель видел стяжателя, в крестьянине Я. Каспровича — мистицизм и скептический пессимизм. «Выспяньский, наконец, — писал далее Гемпель, — это подвально-могильное растение подвавельского польского гетто, отделенного кордоном от общественных течений, сотрясающих Конгресувку, и шляхетско-романтическими предрассудками, словно валом гробовой гнили, от западноевропейской борьбы и мысли»15.
В начале 20-х годов в центре внимания польских пролетарских литераторов — вопросы идейных основ, классовости и партийности литературы. На первый план выдвигается резкое противопоставление новой пролетарской литературы всей предшествующей, выделение ее как особой, специфической формы проявления классового пролетарского сознания. В духе советского Пролеткульта формулировала свои задачи «Культура роботнича» — «переоценивать, т. е. критиковать с пролетарской точки зрения» имеющиеся культурные ценности, а также «участвовать — насколько это возможно в условиях капитализма — в создании самостоятельной, новой пролетарской культуры»16. Критики постулировали необходимость «разоблачения мнимой бесклассовое™ или надклассовости прежней культуры» (Я. Гемпель)17, утверждали, что «искусство — это чистейшее выражение идеологии господствующего общественного класса» (Антонина Соколич)18. В статье «О пролетарском искусстве» А. Соколич выступила с требованием, чтобы пролетарская литература была не только
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века 327 тематически связана с жизнью рабочих, но чтобы ее создатели рекрутировались исключительно из рядов пролетариата19.
Осуществление этого постулата на практике приводило к тому, что «Новую культуру» наводняли графоманские стихи рабочего поэта Словика.
Первым заметным в национальном масштабе выражением общих идейных стремлений группы пролетарских писателей явился «поэтический бюллетень» под названием «Три залпа» (1925). Это был сборник стихов трех авторов: Владислава Броневского, Станислава Рышарда Станде, Витольда Вандурского. В предисловии к сборнику было сказано: «Не о себе пишем. Мы — рабочие слова. Мы должны высказать то, чего не могут высказать люди от станка. В беспощадной борьбе пролетариата с буржуазией мы решительно стоим на левой стороне баррикады. Гнев, вера в победу и радость борьбы заставляют нас писать. Пусть паши слова, как залпы, падут на центральные улицы и отзовутся эхом в заводских кварталах. Мы боремся за новый социальный строй. Эта борьба является высшим содержанием нашего творчества».
Почти одновременно с «Тремя залпами» вышли в свет и другие сборники: Станде — «Вещи и люди» (1925), Вандурского — «Сажа и золото» (1926), Броневского — «Ветряные мельницы» (1925) и «Дымы над городом» (1927). В произведениях этих поэтов выдвигается в качестве основной тема разоблачения польской буржуазной действительности и капиталистического мира в целом, утверждается революционная борьба пролетариата. Художественные решения общих задач, которые давались пролетарскими поэтами, зависели, естественно, от масштаба и характера дарования, от различий в представлениях о целях и возможностях пролетарской поэзии. Поэзия Витольда Вандурского и Станислава Ришарда Станде, в 1937 г. также арестованного (9 сентября) и затем расстрелянного (1 ноября) в Советском Союзе, представляла собой польский вариант советского Пролеткульта. Они ограничивали свою задачу созданием агитационно-пропагандистских произведений на актуальные политические темы, предназначенные для массовой рабочей аудитории. Попыткой политической агитации художественными средствами был рабочий театр («Сцена роботнича») в Лодзи, основанный Вандурским в 1923 г.
Крупнейшим представителем революционной поэзии, переросшим доктринерские рамки программы пролетарского искусства, был Владислав Броневский. Его поэзию отличало умение поэта передать новое содержание, опираясь на достижения поэзии предшествующих эпох, отечественную поэтическую традицию20. Уже в стихах первых сборников и еще более в произведениях конца 20-х годов он отверг противопостав
328
В. А. Харев
ление публицистической поэзии лирике, которое практиковалось его соратниками. Многообразны были у Броневского нововведения и поиски в области формы: «ораторско-агитационная» интонация, тонический стих, широкое применение ассонанса, смелые поэтические гиперболы, энергичная ораторская фраза. Броневский сделал достоянием польской поэзии современную политическую лексику, мастерски использовал в своих стихах язык газет, листовок, рабочих собраний и митингов. Стихи Броневского с энтузиазмом принимались рабочей аудиторией, популярны они были также в кругах левой интеллигенции.
Журнал «Нова Культура» предпринял попытку связать пролетарскую поэзию с художественными экспериментами футуристов (Бруно Ясен-ский, Анатоль Стерн, Александр Ват и др.). Польский футуризм — тоже порождение Октябрьской революции в России. «Все мы, несколько молодых людей, несомненно находились под влиянием футуризма и русской революции. Ясенский приехал из России в 1919 или 1920 г., он видел все своими глазами. Он пережил революцию в России и начал с подражания русским футуристам», — вспоминал А. Ват в своем «разговорном дневнике» (записан Ч. Милошем в 1965 г.)21.
Футуристы исходили из аналогии: революция в обществе — революция в искусстве. В революции их притягивали не социальные цели, а возможность выбросить на свалку предшествующее искусство и начать все заново. «Они еще не знают, что если пришел Ясенский, ушли и не вернутся ни Тетмайер, ни Стафф» , — самоуверенно писал Ясенский («Сапог в петлице», 1921). Футуристы считали себя истинными новаторами в поэзии. Они отрицали «всякие принципы, сдерживающие поэтическое творчество», выдвигали постулат «абсурдного содержания», устанавливали связь поэзии с технической цивилизацией. С пролетарскими писателями их сближала не столько левая политическая ориентация, сколько отрицание национальных художественных традиций, требование «убрать с площадей и скверов мумии Мицкевичей и словацких» (Б. Ясенский)22. Формалистическое бунтарство футуристов, в частности, отказ от традиционного синтаксиса и правил орфографии, было поверхностным и непродолжительным. Показательна эволюция лидера польских футуристов Ясснского. В первом сборнике его стихов «Сапог в петлице» преобладает стремление любой ценой удивить и шокировать буржуазного читателя. Но уже в поэме «Песнь о голоде» (1922) звучит нота обличения социальных язв капиталистического города. Позднее Ясенский писал о своей поэме, что она «была в послевоенной польской литературе первой крупной
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века 329 поэмой, воспевающей социальную революцию и зарю, зажегшуюся на востоке»23.
Вскоре Ясенский окончательно разочаровался в футуризме как заповеди нового искусства. В 1926 г. он опубликовал (в Париже, куда вынужден был эмигрировать) поэму «Слово о Якубе Шеле», посвященную предводителю крестьянского восстания 1846 г.24, а затем нашумевший роман «Я жгу Париж» (1928), в приключенческо-фантастической манере рисующий будущую социалистическую революцию. Высланный из Франции, Ясенский оказался в Советском Союзе, стал советским писателем (роман «Человек меняет кожу» о социалистической стройке в Таджикистане, 1932), в 1937 г. был арестован (31 июля) и расстрелян (17 сентября 1938 г.).
На страницах «Новой культуры» публиковались стихотворения А Вата, Б. Ясенского, А. Стерна, М. Брауна, С. Бруча и других футуристов и экспрессионистов. Из советских авторов журнал напечатал произведения В. Маяковского, А. Гастева, В. Каменского, А. Богданова, В. Казина; из немецких — И. Р. Бехера. Эти весьма разные творческие индивидуальности объединяло отрицательное отношение к «буржуазному» искусству и культуре. Но объединение на негативной платформе не могло быть прочным. Попытка соединить пролеткультовские концепции с художественными идеями футуризма и экспрессионизма закончилась неудачей. В статье «Метаморфозы футуризма» (1930) А. Ват так определил возникшие разногласия: «В начале 1924 г. мы пробовали установить сотрудничество с «Новой культурой». Но мы подходили к рабочему движению как спецы с анархическими стремлениями, которые «принимали» революцию, но без исторического материализма. Попытка окончилась опубликованием нескольких произведений. В дискуссиях того времени обнаружились серьезные расхождения. С одной стороны, проявился крайний индивидуализм, незнание элементарных основ марксизма, с другой — непонимание прогрессивных формальныхдостижений»25.
Очередная попытка соединить пропаганду коммунизма и революции с новаторскими поисками художественных средств была предпринята журналом «Дзвигня», взявшим на вооружение концепции советского ЛЕФА и Нового ЛЕФА. Их пропагандировал главный теоретик журнала Анджей Ставар. О близости «Дзвигни» к лефовцам свидетельствовал И. Эренбург: «Для группы «Дзвигня» каждый номер ЛЕФА — папская энциклика: что можно и чего нельзя»26. Высоко оценивал деятельность «Дзвигни» В. Маяковский в своих корреспонденциях из Варшавы в 1927 г.27 Однако руководство Компартии Польши склонялось к более упрощен
330
В. А. Хорев
ному, доступному широким массам варианту политической агитации художественными средствами в духе РАППа и не поддержало стремления авторов «Дзвигни» выработать новый язык искусства для трансмиссии революционного содержания.
Существенный аспект проблемы «Октябрьская революция и польская литература 20-х годов» — влияние на польских писателей советской литературы. Здесь в первую очередь речь идет о творчестве В. Маяковского, вызвавшем огромный интерес у польских литераторов, многочисленные отклики и подражания, прежде всего в среде революционно настроенных и пролетарских поэтов. Этой теме, заслуживающей специального рассмотрения, посвящено немало исследований28. Ограничусь здесь признанием выдающегося поэта XX в. Юлиана Тувима. Он вспоминал о впечатлении, которое произвела на него поэзия Маяковского (в 1919 г.): «Потрясение, испытанное мною, когда я впервые читал Маяковского, я могу сравнить лишь с незабываемым потрясением, которое я пережил, видя и слыша разрываемое молниями небо.
Вихрь, переворот, гром, пламя - все новое, беспрецедентное, чудесное, поражающее, революционное.
Строфа — революция, образы — революция, рифма — революция. Такое чувство, что в поэзии свершился огромный художественный перелом.
Да, это переворот, это революция в поэзии. И сразу, и уже навсегда Маяковский слился для меня с Октябрьской революцией...»29.
А. Ват вспоминал о том, что в 20-е годы на польскую творческую интеллигенцию воздействовал «громадный общественный переворот в России, заразительный пример страны, занявшейся основательной перестройкой»30. Надо иметь в виду, что в 20-е годы (да и позднее) поклонники и сторонники Октябрьской революции наблюдали за ней со стороны, идеализируя ее гуманные цели и не замечая кровавых методов их осуществления. В 20-е годы, с горечью говорил А. Ват, «еще не было известно, во что превратится коммунизм»3’.
Примечания
1	Witkiewicz S. I. Niemyte dusze. Warszawa, 1975.
г	Мепсые1 A. Witkacego jednosc w wielosci // Mencwel A. Sprawa sensu. Warszawa, 1971. S. 75.
3	Базилевский А. Виткевич: повесть о вечном безвременье. М., 2000. С. 13.
4	Witkiewicz S. I. Nowe formy w' malarstwie i inne pisma estetyczne. Warszawa, 1959. S. 125.
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века 331
5	Milosz Cz The history of Polish literature. London, 1969.
6	Цитаты в переводе А. Базилевского по: ВиткевичС. И. Дюбал Вахазар. М., 1999.
7	Маркевич Г. Стефан Жеромский и социалистическая революция// Революционная литература Польши 20—30-х годов. М., 1969. С. 29.
8	Архив Дома-музея В. Броневского в Варшаве. Е. XVII1/77.
9	Расстрельные списки // «Вечерняя Москва», 1991, № 19, 29 января. Привожу точные даты ареста и расстрела В. Вандурского и других репрессированных в СССР польских писателей, поскольку по этому вопросу в литературе существует полная неразбериха. О В. Вандурском см.: Karwacka W. Witold Wandurski. Lodz, 1968; Агапкина T. П. Витольд Вандурский: страницы жизни и творчества // Деятели славянской культуры в неволе и о неволе. XX век. М., 2006.
1(1 Archiwum Akt Nowych (Warszawa). Teczka osobowa J. Hempla. О деятельности Я. Гемпеля см.: Papiewska W. Jan Hempel. Wspomnienia siostry. Warszawa, 1958; SzmydJ.. Jan Hempel. Idee i wartosci. Warszawa, 1975.
" Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 172.
12 См.: Agapkina Т, Choriew W Wladyslaw Broniewski i Rosja (nieznane listy i inne archiwalia) // Przegl^d Humanistyczny, 2001, Nr 6.
13Hempel J. О sztuk? proletariack^//Nowa Kultura, 1924, Nr 18.
14 Hempel J. Ksiqzka о Zeromskim // Trybuna, 1926, Nr 2.
15 Hempel J. Szarzyzna // Dzwignia, 1927, Nr 1.
16Kultura Robotnicza, 1922, Nr 1. S. 2.
17 Ibid., S. 5.
18 Ibid.
l9Now'a Kultura, 1924, Nr 37.
20	Cm.: Choriew W. Adam Mickiewicz w tworczosci Wladyslawa Broniewskiego И Przegl^d Humanistyczny, 1998. Nr 5/6.
21	Wat. A. M6j w'iek. Pami^tnik mowiony. Czysc I. Warszawa, Czytelnik, 1990. S. 24.
22	Antologia polskiego futuryzmu i Nowej Sztuki. Wroclaw-Krakow-Gdansk, 1978. S. 9.
23	Ясенский Б. Вроде автобиографии // Ясенский Б. Стихи. М., 1931. С. 3.
24	По мнению А. Вата, Ясенский Подражает в ней поэме «Стенька Разин» В. Каменского // Wat A. Moj wiek... S. 48.
25	Miesi^cznik Literacki, 1930, Nr 3. S. 126.
26	Эренбург И. В Польше // Красная новь, 1928, № 3. С. 385.
27	Маяковский В. В. Полн. собр. соч. Т. 8. М., 1958.
28	См., например: Хорев В. Маяковский и Броневский // В мире Маяковского. Сб. статей. Книга вторая. М., 1984. С. 291—314.
29	Tuwim J. Majakowski ро raz pierwszy И Odrodzenie, 1949, Nr 45.
30	Wat A. Moj wiek... S. 21.
31	Ibidem. S. 28—29.
Авторы сборника
Борисёнок Елена Юрьевна — кандидат исторических наук, и.о. заведующей Отдела восточного славянства Института славяноведения РАН (Москва)
Висьневский Ян — кандидат исторических наук, научный сотрудник Университета Н. Коперника в Торуни
Волобуев Вадим Вадимович — кандидат исторических наук, научный сотрудник Института славяноведения РАН (Москва)
Волос Мариуш — доктор исторических наук, профессор, постоянный представитель Польской Академии наук в Москве
Дурачински Эугениуш — доктор исторических наук, профессор, Институт истории ИАН (Варшава)
Коханьский Александер — доктор исторических наук (Варшава)
Крисань Мария Алексеевна — кандидат исторических наук, научный сотрудник Института славяноведения РАН (Москва)
Липатов Александр Владимирович — доктор филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН (Москва)
Матвеев Геннадий Филиппович — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой южных и западных славян Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (Москва)
Михалюк Дорота — кандидат исторических наук, научный сотрудник Института международных отношений Университета Н. Коперника в Торуни
Михутина Ирина Васильевна — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН (Москва)
Носкова Альбина Федоровна — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН (Москва)
Роман Ванда — доктор исторических наук, профессор Института истории и архивистики Университета Н. Коперника в Торуни
Авторы сборника	333
Фалькович Светлана Михайловна — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН (Москва)
Хорев Виктор Александрович — доктор филологических наук, профессор, заведующий Отделом истории славянских литератур Института славяноведения РАН (Москва)
Шкундин Григорий Давидович — кандидат исторических наук, доцент, ученый секретарь Российской ассоциации историков Первой мировой войны (Москва)
Яжборовская Инесса Сергеевна — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института социологии РАН (Москва)
Оглавление
Слово от редакторов {Л4. Волос, А. Орехов)....................... 3
I. Россия и Польша в пространстве войн и революций
Э. Дурачински
От победы большевиков в ноябре 1917 года до создания советской сверхдержавы. (Взгляд со стороны).......... 7
С. М. Фалькович
Польский вопрос в трех российских революциях.................... 20
С. Яжборовская
Россия и Польша: на исторических переломах XX века.............. 28
А. В. Липатов
В кругу вопросов польского понимания России..................... 39
II. Первая мировая война и Февральская революция
Г. Д. Шкундин
Болгария и польский вопрос во время Первой мировой войны........ 57
Г. Ф. Матвеев
Февральская революция в России и польский вопрос................ 85
Д. Михалюк
Революция 1917 года в России и белорусское национальное движение............................. 93
В. Роман
Казимеж Трембицкий о Февральской революции в России..........   125
М. А. Крисань
Восприятие прессы для народа в крестьянской среде
Царства Польского в преддверии эпохи политической трансформации............................... 152
Оглавление
335
III. Октябрьская революция и Гражданская война в России
Е. Ю. Борисёнок
Влияние польского фактора на политику большевиков по национальному вопросу.
(Большевики и украинский вопрос в 1917—1923 годах).............. 179
М. Волос
Польская военная организация в России и на Украине в 191 7—191 8 годах....................... 195
Я. Висьневский
Войско Польское в Сибири во время революции и Гражданской войны в России.....................................217
И. В. Михутина
Кто готовил советизацию Польши в 1 91 8 году?....................260
А. Ф. Носкова
Октябрьская революция в России
и проблема советизации стран Восточной Европы на рубеже 40—50-х годов XX века..................................282
А. Коханьский
Польские участники Октябрьской революции и их дальнейшие судьбы .... 308
В. В. Волобуев
Западные социал-демократы об Октябрьской революции (Интерпретация польских социологов в 1956 году). ................312
В. А. Хорев
Октябрьская революция в России и польская литература 20-х годов XX века.........................319
Авторы сборника................................................. 332
Оглавление ......................................................334
Научное издание
С
3 с д С г с р / е
I г
Е I с
f I
1 I
РЕВОЛЮЦИОННАЯ РОССИЯ 1917 года И ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС: НОВЫЕ ИСТОЧНИКИ, НОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ
Сборник статей
Утверждено к печати
Ученым советом Института славяноведения Российской академии наук
Сборник подготовлен к печати в отделе редакционной подготовки рукописей Института славяноведения РАН
Подписано в печать 00.00.2008. Печ. л. 21,0.
Тираж 300 экз. Цена договорная.
ООО «Пробел-2000» 121069, Москва, Поварская ул., 36.
РЕВОЛЮЦИОННАЯ РОССИЯ 1917 года И ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС