$
■5 u
s H
l-L QQ
s°
о
cu


ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ
Леонид Словин
---вою
bbSljSWglg
u3o<?Sh IH
ifgl S Iй
СШ в 1
“Н1 ■
<41 1
х<1
W
Московский рабочий • 1988


Издание «Библиотеки избранных произведений о советской милиции» осуществляется в течение 1987 —1990 гг. и посвящено 70-летию советской милиции.
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
В. //. ШАШКОВ
A. П. КУЛЕШОВ Б. П. МИХАЙЛОВ
B. И. БУРЛАКА Э. А. ХРУЦКИЙ
Словин JI. С.
С48 Дополнительный прибывает на второй путь: Повести.— М.: Моск. рабочий, 1988.— 368 с.— (Библиотека избранных произведений о советской милиции).
В книгу Л. Слонина «Дополнительный прибывает на второй путь» включены остросюжетные повести о работниках советской милиции - «Астраханский вокзал». «Пять дней и утро шестого» и «Дополнительный прибывает на второй путь».
„ 4702010201 — 110 со „о
С Ml 72(03)—88
ISBN 5-239-00443-9
© Состав, оформление издательства «Московский рабочий», 1988 г.


31 декабря, 21 час 10 минут
Оттепель началась внезапно, за несколько часов до Нового года. Сначала повалил снег, влажный и рыхлый, потом зачастил дождь. Даже в темноте чувствовался туман, к ночи он еще больше усилился, плотная, опустившаяся сверху завеса застыла метрах в десяти над перроном.
Денисов поднял воротник, на свой излюбленный манер стащил куртку назад, сунул руки в карманы.
По всем платформам Астраханского вокзала шли люди. Наплыв пассажиров продолжался уже несколько дней.
— Граждане пассажиры! От первой платформы шестого пути отправится электропоезд...— Конец сообщения Денисов не расслышал.
Выход к перронам мгновенно оказался запруженным людьми. Они быстро двигались Денисову навстречу — встревоженный муравейник. заполнивший границы платформы.
Впереди бежал человек с квадратным стеклом для аквариума. Денисов взял в сторону, с пол секунды помедлил, пропуская женщину, листавшую на ходу расписание поездов, потом внезапно, рывком, продвинулся на несколько метров вперед. Вплотную за женщиной шли двое — парень в пальто с шалевым воротником и девушка. Сделав сложный поворот, Денисов прошел между ними.
Пробираясь сквозь толпу, он мысленно отделял встречных друг от друга и привычно индивидуализировал. Пассажиры, с которыми на платформе произошла бы беда, могли рассчитывать на неожиданную энергичную поддержку инспектора уголовного розыска.
Ближе к вокзалу толпа заметно редела.
Денисову предстояло обогнуть высокого моряка, младшего лейтенанта, пройти метров тридцать по диагонали, затем плавно повернуть к маленькой незаметной справочной. Это уже не было трудным — впереди освобождали дорогу: отъезжающие как бы признали его право двигаться против течения. Внезапное чувство заставило Денисова обернуться, посмотреть младшему лейтенанту вслед: морская фуражка, полоска кашне над шинелью... Неясный черный мазок с секунду продержался еще в зрительной памяти.
Временная потеря курса не прошла бесследно. Сбоку на Денисова наскочил бородач с авоськой, полной журналов. Увернувшись от бородача, он столкнулся со стариком железнодорожником.
— Тесновато, товарищ начальник? — Старшина у входа в цент¬
4


ральный зал вытянулся с тяжеловесной щеголеватостью старослужащего, слегка прижал жестко выставленные по сторонам локти.
С возвышения ему был хорошо виден сложный фарватер дежурного инспектора розыска.
— Людей много,— ответил Денисов, обеими руками встряхнул на себе куртку,— я буду на антресолях.
— Понятно.— Старшина поправил висевший на груди миниатюрный микрофон.
Едва войдя в зал, Денисов снова понял: такого количества отъезжающих Астраханский вокзал еще не знал. Диваны, кресла, боковые проходы были заняты. Огромный зал напоминал стадион, только места для зрителей находились посредине арены.
Завеса тумана по ту сторону стеклянных панелей висела по- прежнему низко, о том, чтобы увидеть привычную бегущую неоновую строчку уличного катехизиса «Пользуйтесь услугами железнодорожного транспорта», не могло быть и речи.
Громадное электрическое табло показывало 21.15.
Денисов стянул с головы мокрую шапку, прошел к двери, скрытой стойками касс, и винтовой лестницей поднялся на антресоли. Гул центрального зала слышался здесь глуше — казалось, совсем близко, не прекращаясь ни на минуту, шумит по деревьЯхМ светлый весенний ливень.
«Чем меня заинтересовал этот моряк на платформе? — неожиданно подумал Денисов. Давно — после демобилизации — он везде по привычке обращал внимание на моряков — искал «своих». Потом это прошло.— Может, кого-то напомнил? Но кого? Лица я его не видел, фигуру тоже как следует не разглядел...»
Пока Денисов отсутствовал, картину беспокойного ожидания внизу сменила картина великого исхода. Дежурные по посадке открыли двери на перрон, со всех сторон к ним устремились отъезжающие.
— Граждане пассажиры,— с опозданием сообщила дикторша,— объявляется посадка на дополнительный скорый поезд Москва — Астрахань...
Течение, начало которого проследить было трудно, крепло, в середине зала огибало приподнятую над полом площадку, где стояли кресла, и направлялось к дверям.
Денисов еще несколько минут, раздумывая, постоял на антресолях, потом достал блокнот, ручку.
<31 декабря, младший лейтенант флота, 21 час 12 мин. Платформа 1 >.
Он взял за правило записывать все. что требовалось объяснить или запомнить. Без этого. Денисов знал, не может быть инспектора уголовного розыска.


31 декабря, 21 час 27 минут
Илья снова увидел Капитана, когда волна отъезжающих вынесла обоих из зала. Тот оказался впереди, чуточку сбоку. Здесь, на платформе, им не грозила опасность, и он уже крутил головой, отыскивая Илью. В такие минуты Илья едва переносил своего напарника: на лице Капитана не отражалось ничего, кроме безграничной преданности и любопытства.
За время их знакомства Капитан заметно изменился к лучшему: почти не пил, щеголял в новой, с иголочки морской форме. Как-то внезапно, в одно утро, на выбритых теперь до глянцевого блеска щеках появились симпатичные, почти юношеские ямочки. Илья с трудом узнавал в моложавом белобрысом младшем лейтенанте флота жалкое существо, с которым случайно познакомился на вокзале.
— Счастливо встретить праздник, Илья Александрович! — кротко пожелал Капитан, принимая ношу.— Я пошел! — Капитан сразу почувствовал, что портфель Ильи набит не одними тряпками.
— Завтра, как договорились.— Небольшой, перехваченный бечевой сверток Илья оставил себе.
Выпавший с вечера снег быстро таял. Уборочные машины, отчаянно сигналя, забрасывали лужи пригоршнями мокрого песка. Несколько раз принимался идти дождь, с разных сторон в направлении к поездам спешили люди.
«Видел бы сейчас тесть эту сутолоку»,— подумал Илья. Сунув сверток под пальто, он вместе со всеми побежал к платформе.
Воспоминание об отце жены было мимолетным: в последние годы, когда ноги старика отказали, он переехал в Юрюзань и часами сиживал у окна, наблюдал. Невинное, с точки зрения Ильи, желание прохожих срезать угол газона или проложить дорожку через цветник вызывало у тестя осуждение: старик уважал порядок.
— Если приходится топтать газон, чтобы сократить путь,— объяснял Илья новейшую концепцию,— значит, дорожки проложены не там, где следует.
Тесть не соглашался.
— Человек должен желать пройти весь путь! Не укорачивать. Иначе вот к чему подойдем! — Старик доставал с полки белый полиэтиленовый стакан без ручки.— Будет в каждом доме по такому сервизу на сто персон. Попил чай — и можешь выбросить!
— При чем здесь стакан?
— Старались, как прямее да короче!
Спор был с подтекстом.
— ...Слышал я,— не уступал тесть,— где-то, перед тем как дорожку проложить, засевают все травой и ждут. Где протопчут тропинки — там и быть асфальту. Да только не верю я в это! Другой
6


все равно для себя дорогу вытопчет. Не с дорожек начинать надо — с человека!
...В полутемном тамбуре электрички на полу стояли лужи. Свет полностью не зажигали. Илья внезапно очнулся, откинул голову к стене.
«Зачем я здесь? - подумал он.— Какого черта мне надо?!»
Теперешнее положение требовало от Ильи ежечасно новых, каждый раз все более удовлетворительных объяснений. Необходимо было доказать самому себе, что не сошел с ума, не заболел, не сделал страшной, непоправимой ошибки, совершив этот внезапный на сто восемьдесят градусов поворот — оставшись в Москве и решившись на авантюру с Капитаном.
«Все время думаю об одном и том же! Какой тогда прок от всего этого? Ведь, кроме меня и Капитана, никто ни о чем не знает! Только я и он. Но Капитан не в счет — через пару дней мы расстанемся. Значит, все дело во мне. Почему же не посмотреть проще? Скажем, так: «Лыжник Илья М., воспользовавшись боковой лыжней, слегка выпрямил дистанцию гонки. Конечно, это нельзя приветствовать, но до него так поступали многие!.. «Выпрямил». Видимо, никуда не уйти от этого слова».
Заработали моторы, люминесцентный свет разлился по вагону. Илья вздохнул свободнее.
«...Во мне ничто не изменилось. Так же я продолжаю любить жену, сына, рисунки Анри де Тулуз-Лотрека, «Дон-Карлоса», арию Далилы. Экономия в бюджете не распространяется на книги, музыкальные записи. Без «Москоу ньюс» я уже давно никуда не хожу, при первой возможности зубрю слова. Лексика, упражнения, увеличение словарного фонда — все, как было раньше. Одно должно измениться: через несколько дней я куплю дачу, а через год — машину! Как это у Стендаля? «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам».
31 декабря, 22 часа 40 минут
— Товарищ Денисов! разнесли по вокзалу динамики.— Срочно подойдите к бригадиру поезда номер пять Москва — Баку. Повторяю.
Денисов взглянул на часы: посадка на бакинский заканчивалась.
Стеклянный свод над платформой дальних поездов усиливал возникавшие внизу звуки — шарканье ног, голоса, таинственные звонки, доносившиеся из операторской.
У последнего вагона затянутый в форменный плащ бригадир поезда внимательно слушал, что ему поочередно говорят майор Бло¬
7


хин и незнакомый пассажир. Появление Денисова всех троих как бы подхлестнуло.
— Вот товарищ две сумки поставил в купе и пошел за женой.— Блохин, не снимая очки, пальцами протер стекла.— Пока остальные вещи принес, сумки украли.
Он передернул плечами. Вечер старший инспектор провел на перроне и основательно промерз в своем колючем пальто и новой шляпе «дипломат» с загнутыми вверх полями.
— Да-а,— вздохнул бригадир и еще сильнее затянул кушак на плаще,— такой это день, товарищ! В четвертый вагон на одно место три билета продали, в шестом тоже два двойника...— Голова его была крепко забита своим.— Куда их посадить, ума не приложу. А ехать всем хочется!
— Сержанта я послал в метро, к эскалатору. Сейчас следует хотя бы часть вещей переписать,— в руках Блохин держал блокнот и авторучку,— ориентировать наряд... И поезд отходит!
Денисов заметил, что движение в вагонах прекратилось. Провожающие выстроились вдоль окон.
— ...Может, тебе стоянку такси перекрыть, Денисов?
— Действовали не без головы.— потерпевший мигнул Денисову,— видно, следили. Я успел кое-что узнать: оказывается, вторая проводница все видела. Главный у них — в коричневом пальто, носатый. Он на стреме стоял, потом исчез. На левой поле нижняя пуговица пальто оторвана...
— Вы в каком купе едете? — спросил Денисов потерпевшего.
— В третьем. Девятое и десятое места. Если выходы на площадь перекрыть, по-моему, можно еще задержать: примета характерная!
— Извините.
Денисов бросился к вагону.
— Зеленый дали! — крикнул Блохин.
Тамбур был забит людьми.
— Провожающие! — волновалась в дверях проводница.— Есть еще провожающие?
Денисов протиснулся вперед. В первом купе ехали летчики.
— Не видели, здесь выносили сумки?..
— Разве уследишь?
Во втором и третьем купе он тоже ничего не узнал.
— Здесь уже спрашивал какой-то мужчина,— сообщили в четвертом.
Неожиданно Денисов увидел две одинаковые сумки, занимавшие всю нижнюю полку соседнего куне.
— Чье это?
— Когда мы вошли, они уже стояли.
Послышался толчок. Поезд отправился.
— Товарищи, чьи сумки?
8


На голоса в купе пробилась женщина.
— Господи! Как вы нашли?!
— Ваш муж поставил их в чужое купе...
По забитому людьми проходу Денисов устремился назад. Навстречу, энергично работая локтями, двигался потерпевший. Как пловцы на дистанции, не замечая друг друга, проследовали они каждый по своей дорожке. Проводница закрывала тамбур.
— Нельзя! — крикнула она Денисову.— Теперь только через два часа.
— Уголовный розыск!
Тон его не позволил усомниться. Денисов спустился на подножку. Опережая свой тихий свист, совсем рядом — но соседнему пути — проскочила электричка.
— Осторожнее!
Денисов спрыгнул с поезда за выходными стрелками. Блохин ждал его в конце платформы.
— Порядок! Думал, тебя в Баку увезут!
— Со спальными местами туго.
На перронах, успел заметить, пассажиров сильно поубавилось — верный знак, что время приближается к полуночи.
— Хорошо сработано,— признал Блохин.
Денисов отвернулся: улыбка, с которой он ничего не мог поделать, уже выдавала его скромный неофициальный триумф.
31 декабря, ‘23 часа 10 минут
Время в переполненной людьми электричке пролетело незаметно. В Деганове Илья вышел из поезда, спрыгнул с платформы и пустырем зашагал к оврагу. Снова вовсю хлестал дождь. Ветер, который на вокзале почти не чувствовался, завывал здесь длинно, тоскливо. Впереди на бугре чернел забор мебельной фабрики. Тропа вела к мосткам, построенным для рабочих, живших по ту сторону оврага. Пройдя по пустырю метров триста, Илья резко повернул назад, присел на корточки и замер. Позади никого не было. Ни один подозрительный звук не доносился и от домов, вплотную подходивших к пустырю сбоку. Илья немного подождал, поднялся и стал осторожно спускаться но склону оврага.
Туман постепенно рассеивался. На дне оврага бурлил ручей. Благодаря отходам мебельного производства он не замерзал даже в самые лютые морозы. Илья спустился по склону. В том месте, где ручей втягивался в бетонированную трубу, он присел и снова огляделся. Ледяной наст с вмерзшим в него камышом держал крепко. Илья положил сверток на наст, заголил руку, окунул в ледяную воду.
Банка была на месте. Илья достал ее, проверил герметически
9


закрывавшуюся крышку. В банке лежал капитал, предназначенный для покупки дачи. Илья переложил деньги из кармана в банку и снова тщательно ее закупорил.
Теперь он совсем близок к дели: прописка — и сразу домик в Подмосковье. Через месяц-другой можно будет, пожалуй, перевозить семью.
Обратный путь к домам оказался много легче. Прижимая сверток локтем, Илья поднялся по склону оврага, прямиком быстро дошел до жилого массива. По случаю праздника в домах не было ни одного темного окна. Илья нашел дом, поднялся лифтом на восьмой этаж.
— Вы?! — Принимая сверток, хозяйка затрепетала.— Догадываюсь. что это. Хрусталь? - Она пожала руку красноватыми крепкими, похожими на мытую морковь в пучке пальцами.— Очень тронута, спасибо. Все в сборе. Он должен сейчас подъехать, уже звонил...
Ждали начальника ЖЭКа, который обещал помочь с пропиской. Илья снял пальто, закурил, прошел к висевшему в конце коридора зеркалу. Из овальной рамки на него глянуло несколько помятое лицо тридцатилетнего мужчины, с крупным носом и чуть заметной красноватой ниточкой в глубине левого глаза. Илья поправил галстук.
«...Этот костюм, рубашка, чистое лицо, руки — разве легко было содержать себя в чистоте, когда приходилось ночевать где попало — на вокзальных скамьях, даже в подъездах?! Сейчас самое страшное позади. Есть деньги, жилье, правда, еще нет прописки».
Позади раздался звонок — Илья вздрогнул. Проклятые нервы!
— Наконец-то! — Хозяйка пошла кому-то навстречу, послышался звук поцелуя.— А мы уж совсем заждались! Теперь все в сборе.
— Погода-то какая! Еле нашел такси,— ответил густой бас.— Вся Москва как с цепи сорвалась!
Вслед за ними Илья прошел в гостиную.
— Илья, племянник Виктора, учитель физики в школе в Юрюза- ни и студент-заочник института иностранных языков,— начальнику ЖЭКа надо было говорить правду —- все равно узнает из документов.
— Помню.— Начальник ЖЭКа оказался нестарым, но с лицом, изрытым морщинами.— Я уже зондировал почву, молодой человек, кажется, все будет в порядке.— Кивнув Илье, он снова повернулся к хозяйке: — Так что у нас главное, мать? На что, так сказать, прицел держать? Грибы? Соленья?
Чтобы не мозолить глаза, Илья незаметно удалился. В кухне муж хозяйки, Виктор, вел разговор об ипподроме:
— ...Первым Натюрморт был все видели! От Магнолии и Еф- рата.
ю


Одна из хозяйничавших в кухне женщин вручила Илье круглый консервный нож:
— Вот кому поручим консервы. Люблю, когда мужчины накрывают на стол: красиво у них получается.
Илья улыбнулся из приличия.
Другие женщины его не интересуют, хотя он в браке уже восемь лет. Он любит жену. Это как страсть. Как она сказала ему перед отъездом? «Страсть и страдание» — слова даже этимологически связаны. То же и в немецком — «ляйден» и «ляйденшафт». У нее врожденная способность к языку... Нет, он не ошибся, когда настоял, чтобы она тоже поступала в иняз. Тесть был против: лишь две специальности тесть считал на свете стоящими — бухгалтера и часового мастера... Да еще, пожалуй, врача!
— У вас определенные способности, молодой человек.— Женщина сделала еще одну попытку его расшевелить.
— Только прилежание.
— Прилежание и упорство лучше, чем гений и безалаберность.
«...Сейчас другое время,— доказывал Илья тестю,— о куске хлеба и глотке воды можно не заботиться, а вот о машине, о даче...» Они сидели у тестя в избе, разговаривая, смотрели на вытянувшуюся вдоль забора поленницу. «Если не будете нам мешать, обещаю, она будет счастлива. Я на ветер слов не бросаю». Это был еще один вексель, по которому теперь следовало расплачиваться. Тесть молча пил чай, размачивая сушки в молоке. Будь он покрепче, лет десять назад, он бы не потерпел у себя за столом таких разговоров. «Она будет учиться заочно, уедет со мной в Юрюзань. Но и там мы надолго не останемся, переедем в большой город».— «Каким же это путем?»— спросил старик. «Посмотрим»,— пожал плечами Илья. Тесть помолчал. «Будто вся жизнь для тебя в этом, Илья,— дача, машина... Зверьки есть такие — леминги. По радио передавали: упрутся однажды и за тысячи километров бегут к морю, как кто их гонит! Стая за стаей. Там и топятся... Ничем, передали, не своротишь !»
— К столу! — закричали из комнат.
Облезлый хозяйский дог вошел в кухню, прижался мордой Илье к колену.
«Откуда же такое чувство, будто что-то обязательно должно случиться? Словно взялся обучить грамоте этого старого, облезлого дога, прозаложил голову: или он научится читать, или моя голова с плеч долой. И с кем-то из нас неминуемо что-то произойдет! — Илья тихо отстранил собаку.— Может, милиционер на вокзале о чем-то заподозрил? Он как-то странно посмотрел... Или мне показалось? Конечно, все завертится, когда объявятся первые потерпевшие. Скорее бы он проходил, Новый год!»
11


31 декабря, 23 часа 30 минут
Дождь прекратился внезапно. Температура воздуха упала, образовалась гололедица, которую тут же принялись травить солью и посыпать песком. По платформам засновали уборочные машины. Несколько раз Денисов видел издалека парадную фуражку начальника вокзала, которую тот надевал в исключительных случаях.
Ни на минуту не умолкало радио. Дежурные по посадке метались от вагонов к администратору — устраивали места, согласовывали.
Заканчивался час дополнительных поездов, автокаров, перевозки почты, тележек носильщиков — «час разъезда», час «пик», которого так долго ждали.
Внезапно освещенные окна мариупольского скорого отправлением в 23.50 медленно двинулись вдоль перрона. Казалось, кто-то невидимый из темноты потянул к себе провод с маленькими электрическими лампочками. Скошенными квадратами поплыли по асфальту тени.
Картине отходящего поезда не хватало завершающего штриха.
И когда последний вагон поравнялся со срединой платформы, из тоннеля показалась традиционная фигура опоздавшего. Неудачник в сердцах грохнул чемоданом об асфальт, как это делало до него несколько поколений опаздывавших, и сел, подперев голову руками. Хотя причина опоздания была у каждого из них сугубо личная, все они были заранее принесены в жертву неумолимому Закону Больших чисел, определяющих количество всего, в том числе новогодних пассажиров, следственных версий, вещей, оставленных в чужих купе, и опоздавших.
Наступила тишина. Туман рассеялся еще раньше. Открылись верхние этажи окрестных зданий, Дубниковский мост. Выведенное вязью «Москва» светилось высоко над головой необыкновенно чистым пламенем...
Денисов прошел через тоннель в автоматическую камеру хранения. Здесь было тоже тихо. Аккуратно пронумерованные ячейки поблескивали матово-черными рукоятками электронных шифраторов. Постояв несколько минут, Денисов эскалатором поднялся наверх. Огромный зал был почти пуст. Непривычно ярко блестели скрытые всегда под ногами тысячи квадратных метров вымытого к утру торжественно-серого кавказского мрамора.
«Вот он и иссяк, нескончаемый — длиной от одного праздника до другого — поток пассажиров»,— подумал Денисов.
12


31 декабря, 23 часа
Капитан ехал в той же электричке, что и Илья. Он стоял в тамбуре и сквозь разбитое стекло двери смотрел в темноту. На станции Деганово он заметил спрыгнувшего с платформы Илью, но не вышел следом: Илья мог увидеть и заподозрить неладное. На ходу с шипением сомкнув двери, электричка двинулась дальше. Никаких планов у Капитана не было. На минуту ему захотелось вернуться в Москву, купить в гастрономе у вокзала «Столичную» или коньяк, но, подумав, Капитан отверг эту мысль: гастроном был уже закрыт, а клянчить у швейцаров ресторана не хотелось. Кроме того, Капитан был одинок — помимо выпивки, душа его жаждала простого человеческого общения. Все-таки это был необычный вечер!
Пока Капитан решал, электричка увозила его все дальше от Москвы, мимо некоторых станций она проносилась без остановок. Новый год теперь уже наверняка должен был застать его в незнакомом месте, одного или со случайными попутчиками.
Капитан стоял в тамбуре со своим туго набитым портфелем и терпеливо ждал. Неплохо было бы продать все, что находится в портфеле, не обнаглевшим барыгам-перекупщикам, а просто людям, которые будут благодарны за свалившееся на них по дешевке богатство. Посидеть за столом, «обмыть» покупку, утром налегке вернуться. Портфель можно будет просто выбросить.
Иногда Капитана спрашивали:
— На следующей выходите?
Увидев мокрый асфальт, черные силуэты на платформе, он отстранялся. Поезд шел дальше — через неглубокие перелески, за которыми мелькали огни домов, дождливое шоссе.
Народ в тамбуре менялся. Капитан продолжал терпеливо ждать. Он знал, что только один раз за вечер, не больше, судьба предоставит в его распоряжение шанс, которым надо суметь воспользоваться. Терпения его хватило бы на всю Юго-Восточную магистраль.
В Валееве-Пассажирском толпа внесла в вагон хрупкую пожилую женщину. Капитан уважал старость.
— Осторожно! Пожилой человек здесь! — Он метнулся в середину, освобождая свое место у стенки.— Не толкайте!
Призыв достиг цели.
— Женщину сдавили! — крикнул кто-то.
Старушке давно уже ничто не угрожало, но Капитану казалось этого мало.
— Еще назад, товарищи!
Желание делать добро, как по цепи, передалось всем. В переполненном тамбуре мгновенно отгородили достаточно места, где старушка могла стоять, никого не касаясь. При этом пришлось потеснить нескольких женщин, в том числе одну с ребенком,— никто,
13


и она в том числе, на это не сетовал. Капитан проявил себя прирожденным лидером. Под его руководством пассажиры образовали проход, по которому он переправил пенсионерку к дверям и вместе с ней втиснулся в салон.
— Сюда, мамаша...
На ближайшей скамье нашлось место. Старушка растерялась, забыла поблагодарить своего покровителя. За нее это сделали трое мужчин-южан, сидевших напротив.
— Присаживайтесь, товарищ капитан! — Все трое аппетитно попахивали коньячком, ехали, как потом выяснилось, в аэропорт и начали встречать Новый год заблаговременно.
— Благородный человек! — Старший из них, что сидел у окна, добавил несколько слов на родном языке и поднял с пола плоский ящичек-чемодан с блестящими замками — в нем оказались стоящие вертикально бутылки.— За благородный человек!
1 января, 4 часа 03 минуты
Предутренние часы тянулись особенно долго. Возбуждение после бессонной ночи давало о себе знать беспокойством и непроходящей моторностью.
Происшествий не было. В ожидании первой электрички Денисов вошел в дежурку. За стеклянной перегородкой Антон Сабодаш читал журнал. Обтекаемые формы аппаратов и пластик придавали дежурной комнате вид ультрасовременный. На пульте связи лежали накопившиеся за ночь бумаги.
Сабодаш не поднимал головы.
— Зима какая-то чудная в этом году.— Провести молча оставшиеся до поезда минуты Денисову казалось неудобным.— Вот и Новый год тоже: дождь и мороз...
— Есть неопределенность,— не отрываясь от журнала, подтвердил Сабодаш.
— Может, весна будет дружной?
— Не исключено.
Теперь можно было уходить, оставив дежурного наедине с его журналом.
— Скоро поезд.— Первую электричку по традиции встречали еще с той поры, когда не было связи с дальними полевыми станциями.
— Возьми с собой старшину, он в бытовке,— Антон перевернул страницу,— я сейчас.
— О чем там все-таки? — Денисова разобрало любопытство.— Детектив?
Сабодаш наконец поднял голову. У него были рыжие усики и гла¬
14


за человека, с детства обеспокоенного своею физической исключительностью.
— Как тебе сказать? — он заглянул в мудреное название.— Кто-то забыл в электричке. Мне его утром сдавать.
— Убийство?
— Квартирная кража. В общем, скрипку Страдивари украли. Меня другое заинтересовало. Идея такая: у каждого человека есть в жизни событие, от которого все зависит на будущее. Уот! — Твердое носовое «уот! » служило Антону для усиления главной мысли.— Понимаешь, как бы звучат колокола судьбы. Только одни их слышат, а другие проходят мимо... Уот!
/ января, 4 часа
— До чего же невыносливый пошел пассажир! Особенно мужчины! Дашь им нести одну-единственную вещь, скажем, к примеру, магнитофон,— и уже стоны! Рядом слабая жена несет две сумки — и ничего!
Женщина держала в руках авоськи со всякой всячиной — детскими варежками, колготками, лыжными костюмчиками.
— Мы уезжаем,— объявила она дежурному по автоматической камере хранения,— можете предложить нашу ячейку желающим.
— Сейчас освободим,— подтвердил муж.
Дежурный, парень с вьющимися до плеч волосами, рассеянно посмотрел в их сторону и сделал несколько шагов длинными, вяло ступавшими ногами. Мысли его витали далеко от автокамеры.
Мужчина подошел к ячейке, набрал шифр и дернул дверцу. Дверца не открылась. Тогда он поставил магнитофон на пол.
— Ох уж этот мне сильный пол! — Теперь они держались за рукоятку вдвоем.
Ячейка не поддавалась.
Утренний зал быстро наполнялся людьми. Прибыли первые в новом году поезда дальнего следования — фирменный «Лотос» и почтово-багажный. Короткие каникулы зала для транзитных пассажиров продолжались в общей сложности не больше трех часов.
— Ну что дергать-то зря? — Рыжеватый человек с повязкой «Механик» протиснулся к ячейке.— Шифр надо правильно набирать! — Он оставался за дежурного.
— Мы правильно набирали.— Женщина хотела что-то добавить, но мужчина сказал примирительно:
— Бывает, конечно. Как же теперь быть?
— Сейчас узнаем.— Грубоватый механик что-то прочитал на клочке бумаги, который предварительно извлек из кармана.— Открытой вы оставили ячейку. Я ее после вас запирал, вот она — четыреста семьдесят четвертая. У меня все записано.— Он ловко вывин¬
15


тил контрольный винт и, услыхав зуммер, ключом-секреткой поддел внутренний рычаг запора.— А дело-то, между прочим, всего: бросил монету, набери четыре цифры изнутри, чтобы никто не видел, захлопни дверцу и иди! — Пока он говорил, зуммер продолжал тревожно звенеть.— Что в ячейке?
— Сумка, чемодан,— женщина растерялась,— все перечислять? В сумке подарки... Авоська с апельсинами...
— Сверху что? — Механик поставил на место контрольный винт, и звонок прекратился.
— Два плаща-болонья — зеленый и синий, капюшон от зеленого лежит отдельно,— она успокоилась,— в кармане сумки: деньги, аккредитивы, документы... Учебник английского языка Бонка и Лукьяновой, авиабилет от Южно-Сахалинска. Две бутылки водки. Кинокамера, экспонометр...
Механик распахнул дверцу.
— Что это? — спросила женщина.
Слева, в дальнем углу ячейки, стояли две бутылки фруктового напитка «Саяны» и наполовину пустая авоська с апельсинами. Сбоку белел сверток с этикеткой «Детского мира», других вещей в ячейке не было.
— Где же чемодан? Сумка?!
Ранние пассажиры и длинноволосый дежурный, прогуливавшийся вдоль отсека, словно догадались о происшедшем — напряженно смотрели в их сторону.
...Под Дубниковским мостом, на стрелках, уже виднелась первая электричка. Она, казалось, стояла на месте, только средина ее беззвучно раздувалась то с одной, то с другой стороны, как будто странное пресмыкающееся дышало.
— Товарищ Денисов! — раздалось вдруг из громкоговорителей.— Срочно зайдите в автоматическую камеру хранения. Повторяю...
/ января, 4 часа 10 минут
Потерпевшие стояли у раскрытой ячейки.
— Слушаю вас. Младший лейтенант Денисов.
Мужчина скользнул взглядом по его небрежно откинутой назад куртке. Шапку с опущенными наушниками Денисов держал в руке — он снимал ее, как только предстояло работать в помещении.
— Просто не верится,— женщина закусила губу,— как сон!
— Как же, сон! — Горелов, механик по автоматическим камерам хранения, не принимал к сердцу бед огромного количества растерях, именуемых пассажирами, которые, считал он, едут, едут
16


зачем-то и зимой, и летом, и пожилые, и больные, и с детьми, не могут верно набрать и запомнить шифр, а правил пользования камерами хранения и вовсе не читают — отсюда и шли все их и его неприятности.
Коренастый милиционер с красным лицом — он, словно только что покинул парилку, появился неожиданно, как из-под земли:
— Ячейку, товарищ младший лейтенант, обнаружили открытой вчера вечером. Думали, кто-то забыл сверток и бутылки. Я распорядился закрыть на другой шифр.
— В какое время обнаружили? — спросил Денисов.
— Примерно в двадцать один тридцать.
— А мы ячейкой пользовались часов в пять вечера,— вступил в разговор потерпевший.
— Дверцу хорошо проверили? — спросил механик.
— Закрыто было — это я точно говорю.
«Ячейка не могла простоять открытой почти пять часов»,— подумал Денисов.
— Кто из вас набирал шифр ?
— Я набирал, девятнадцать — тридцать восемь,— мужчина старался держаться с достоинством.
— Хотя бы документы подбросили.— Его жена хрустнула переплетенными пальцами.— Как вы думаете, на какой день могут подбросить документы?
— Одному документы, другому — только бы конспекты нашлись,— вспылил Горелов,— третьему — удостоверение или права! Преступников надо искать, обезвреживать их!
Денисов оглянулся: дежурный по камере хранения Порываев видел, что с ячейкой что-то произошло, однако не спешил подойти — разговаривал с пассажирами.
Автоматические камеры хранения Денисов знал лучше других инспекторов, потому что, когда впервые появились автоматы, стоял на посту у автокамер. Секций тогда было совсем мало, и Денисов в основном занимался тем, что объяснял их назначение пассажирам.
— Принцип работы совсем простой,— говорил он,— четыре рукоятки шифратора снаружи, четыре внутри. Все соединены с цифрами. Поставьте в ячейку вещи, наберите четыре цифры на внутренней стороне дверцы, опустите монету и можете закрывать Когда нужно открыть, снова наберите те же цифры, но уже снаружи.
И здесь же показывал, как это делается: поворачивал черные ребристые рукоятки шифраторов с внутренней и внешней стороны дверцы.
«Принцип работы несложен,— сформулировал Денисов для себя еще в те дни,— автокамеры подчиняются тому, кто владеет шифром. Одно плохо: они не делают разницы между теми, кто этот
17


шифр избрал, и теми, кто его подсмотрел, подслушал или угадал».
...Мокрый воротник холодил шею, Денисов снова отбросил его назад.
— Когда вы заняли эту ячейку? — это был один из наиболее важных вопросов.
— Тридцатого вечером, как только прилетели с Сахалина. Мы уже третий день в Москве — ходим по гостям, принимаем подарки, сами дарим.— Мужчине никак не удавалось перевести дух.— За эти дни несколько раз открывали ячейку, все было в порядке. И вчера вечером тоже...
— Шифр меняли?
— Пользовались одним. Считаете, следовало менять?
— Правило надо читать! — снова взорвался механик.— Там же черным по белому — «нельзя пользоваться дважды»... И так далее. Вот люди!
Денисов перебил его:
— Не могли у вас подсмотреть?
— Как только ячейка открывалась, я сразу набирал снаружи первые попавшиеся цифры... Шифр оставался только изнутри. Понимаете? Там его никто не мог увидеть.
— Сосредоточьтесь на последнем приходе в автокамеру. Если шифр подсмотрели, то только в этот раз.
— Тогда я спокоен.
— Не понял.
— Именно в этот раз шифр подсмотреть не могли. Здесь никого не было.
— Совсем никого?
— Ни одного человека — в такую минуту попали. Открыли ячейку, сунули вещи, монету бросили — и хлоп! Дверцу закрыли. Всего несколько секунд стояли.
Горелов вмешался в разговор:
— Тогда их никто не взял. Целы вещи!
— Думаете? Где же они?
— В другой ячейке.
— Но мы в эту клали.
Механик раздраженно хмыкнул.
— Поймите раз и навсегда: нельзя открыть ячейку, если не знаешь шифра. А вы сами сказали — рядом никого не было!
— Тогда как же попали в ячейку апельсины? Джинсы из «Детского мира»? Кто их туда переложил?
— Джинсы! Здесь и не такие чудеса бывают! Вчера, например, у пассажира сумка в одной, а портфель — в другой ячейке... Да и не в том отсеке! И все цело, а человек доказывает: «Вместе клал!» Ячейки, они все одинаковые. Бывает, человек отвлечется — вещи положил в одну, а шифр набирает на другой! Вот что: пишите заяв¬
18


ление, приметы вещей укажите. Будут камеры хранения проверять, найдут — вышлют но указанному адресу.— Горелов лез из кожи, чтобы дело обернулось привычной перепиской между пассажиром и вокзалом.
— Как часто проверка?
— Через каждые десять дней. Последняя была двадцать восьмого.
Пассажир вопросительно посмотрел на жену — Денисов вмешался:
— Соседние ячейки проверим сейчас. Дежурный будет приоткрывать дверцы, не показывая шифр, а вы следите. Может, действительно найдем.
Механик в сердцах махнул рукой. Дежурный по камере хранения Порываев по кивку Денисова подошел ближе.
— Но вы же не знаете, на какой шифр заперты ячейки! — Потерпевший с сомнением взглянул на Денисова.
— В камере хранения есть ключи ко всем ячейкам. Один хранится у дежурного, второй — у механика. Открывайте, пожалуйста, с четыреста пятьдесят пятого.
Порываев словно ждал сигнала. Тревожно зазвенел зуммер.
— А дежурный, между прочим, тот же самый. При нем приходили,— как-то со средины продолжил свою мысль потерпевший, отходя с Денисовым в сторону. Жена его в это время как завороженная следила за хорошо отрепетированными движениями дежурного.— Вот вы спросили, кто был, когда мы в последний раз открывали ячейки. Я ведь о нем не подумал. А он был. Несколько раз мимо меня прошел...— Потерпевший незаметно кивнул на Порываева.
— Любопытно...
— Меня еще память ни разу не подводила.
«Что это за история с сумкой и портфелем, которые клали вместе, а нашли в разных ячейках? Выдумка Горелова, чтобы легче отделаться от потерпевших? А если нет? Выходит, кто-то специально перенес вещи в другую ячейку. Зачем? Чтобы потом взять. Но почему все цело?»
Порываев проверил ячейки до угла отсека и теперь приближался к Денисову и потерпевшему по другой стороне ряда, ловко орудуя ключом - секреткой.
— ...Вам не кажется подозрительным? Почему он подходил к нам, когда мы закрывали ячейку? Какая в этом была необходимость?
Денисов не ответил.
— Стойте! — неожиданно крикнула женщина.— Вот наши вещи! Сумка и чемодан!
Мужчина метнулся к ячейке:
— Они самые!
19


— Видите! — зашумел Горелов.— И ячейку-то правильно не запомнят! А все едут, едут... И шифр другой — четыре пятерки!
Потерпевший притих, он смущенно улыбался, пока жена проверяла вещи.
— Что это?! Я «молнию» застегнула до конца. Хорошо помню! Кинокамеры нет. Еще каких-то вещей... Хрусталя, баккара в серебре. Я его отдельно завертывала. Экспонометра...
— Испорченный был, искупался в Тыми прошлый год...
— ...Духи. Ну и апельсины...
При упоминании об апельсинах механик нервно хрустнул нераспечатанной пачкой «Столичных».
— Вы лучше ищите! Если бы уж взяли, то все взяли, вместе с сумкой. Станет вам вор здесь с вещами располагаться, отбирать! Ждать, когда поймают! Он взял — и ходу!
«Надо вызывать следователя, давать ориентировки,— подумал Денисов,— как пишется «баккара»? С двумя «к»?»
1 января, 4 часа 20 минут
«Всем, всем. 31 декабря примерно в 21 час на Астраханском вокзале совершена кража вещей из автоматической камеры хранения. В числе похищенного — хрустальная ваза, баккара в серебре в виде чаши, закусочный прибор серебряный на восемь предметов, кинокамера «Кварц», фотоэкспонометр «Ленинград» — номера уточняются, флакон французских духов «Ле галон» с изображением на этикетке парусного судна, деньги в сумме...
Прошу принять меры розыска преступников и похищенных вещей. Дежурный по отделу милиции на станции Москва-Астраханская.
Капитан милиции Сабодаш».
/ января, 4 часа 40 минут
Следователь и эксперт заканчивали составлять протокол осмотра, когда в отсеке камеры хранения появился майор Блохин. Старший инспектор был не один — позади держались двое похожих друг на друга мужчин — отец с сыном.
— Кажется, еще кража,— объявил Денисову Блохин,— ну и подежурили мы! Наверное, по благодарности отхватим.— Он протер пальцами стекла очков и пристально посмотрел на Денисова.— Набрали шифр, а ячейка не открывается.
Денисов отвел взгляд: Блохин мог «пересмотреть» кого угодно.
— Может, перепутали шифр? Или ячейку?
— Вряд ли.
В подтверждение его слов потерпевший-сын кивнул.
Следователь и эксперт из оперативной группы управления милиции подошли ближе, прислушиваясь к разговору.
— Нам пока не уходить? — спросил эксперт.— Заодно и эту ячейку осмотрим.— Ему явно не хотелось снова приезжать на Астраханский.
20


— Сейчас узнаем. Молодой человек! — крикнул Блохин Поры- ваеву, видневшемуся в конце отсека.— Подойдите на минутку! — Блохин нервно передернул плечами — казалось, он так и не отогрелся за ночь. Полные, обросшие за ночь щеки старшего инспектора и особенно шея отливали с мороза лиловато-красным.
Дежурный подошел к ячейке. Дверца открылась под тревожный аккомпанемент зуммера: внутри оказался чемодан из свиной кожи, перетянутый толстыми ремнями.
— Не наш,— сказал молодой, сильный акцент выдавал в нем уроженца Прибалтики,— наш небольшой, новый. Мы его неделю назад купили в Каунасе.
— Когда вы клали вещи? — заученно спросил Блохин.
Потерпевшие перекинулись несколькими фразами.
— Отец говорит, что он клал чемодан утром тридцать первого. Он говорит еще, что здесь в это время было много людей, но отец надеется, что все будет в порядке, поскольку он аккуратно выполнил все предписания.
— Спросите, кого он подозревает из тех, кто находился в отсеке? — разговаривая, Блохин снимал и снова надевал свою шляпу.— Кто из них мог подсмотреть шифр?
— Он говорит, что не знает.
— Извините,— Денисов почувствовал неловкость, демонстрируя явное нетерпение,— на какой шифр была закрыта ячейка?
— Год своего рождения...
— А именно?
— Одна тысяча восемьсот девяносто два.
Все оглянулись на человека, который не подозревал, что речь идет о нем, и все время, пока находился у ячейки, оставался одинаково невозмутимым. Блохин снова разыскал Порываева, успевшего скрыться в лабиринте отсеков.
— Измените шифр так, чтобы новый никто не знал. Когда придут за чемоданом, пошлите ко мне или к Денисову — узнаем, с какого времени лежат вещи.
Порываев просунул руку в ячейку, не глядя, чтобы его не могли потом упрекнуть, изменил шифр внутри.
— Могу идти?
Старик литовец что-то сказал, показав на дежурного, сын перевел.
— Этот дежурный был недалеко.
— Мы вернемся к этому разговору. Что же находилось в чемодане? — Блохин глубже натянул шляпу «дипломат».
— Он говорит,— начал сын с излюбленной формулы,— вещи и чемодан большой ценности не представляют. Только кожаная папка, она лежала на дне чемодана. В ней были деньги. Он еще говорит, что приехал покупать машину «Жигули».
21


/ января, 5 часов 10 минут
— И сразу заявили о второй краже! — кричал в трубку Сабо- даш. Увидев Денисова, дежурный на секунду зажал своею огромной ладонью мембрану.— Ничего нового нет? Звонки, брат, совсем одолели! Сейчас с дежурным по управлению разговариваю в третий раз! Алло! Да, слушаю! Куда мне пропадать?!
Еще несколько секунд они говорили втроем.
— Первая электричка как? Нормально? — спросил Денисов.
— Нормально. Вон портфель кто-то забыл, футляр от электробритвы.
— Детективов больше не приносили?
Антон вздохнул, убрал с мембраны ладонь:
— ...Сейчас инспектор подошел — пока ничего нового...
За то время, пока Денисов отсутствовал, дежурная часть сильно изменилась, со стола исчезло все лишнее, пол подметен, журнал, который всю ночь читал Сабодаш, лежал в стороне, прикрытый суточной ведомостью нарядов.
Пока дежурный, ежесекундно замирая, разговаривал по телефону с начальством, у Денисова появилась первая возможность осмыслить случившееся. Обычно преступник забирал вещи сразу после того, как узнавал шифр. Поэтому время последнего пользования ячейкой и время кражи практически совпадало. Если допустить, что обе кражи совершены одним лицом, на этот раз все обстояло по-другому: одну ячейку закрыли утром, другую — поздно вечером. Может, преступник подсмотрел шифр литовца утром, а за вещами приехал вечером и одновременно узнал шифр ячейки с хрусталем?!
Денисов отверг эту возможность: вор не мог быть уверенным, что старик литовец не возьмет до вечера свой чемодан — рисковать не имело смысла. Вор мог приехать дважды. Интересно, с какого часа лежит в ячейке литовцев чемодан из свиной кожи? С утра или его положили вечером ?
Резкий звонок оборвал его рассуждения. На коммутаторе оперативной связи вспыхнула красная точка.
— Дежурный слушает! — В руке Сабодаша трубка выглядела маленькой гуттаперчевой игрушкой.— Здравия желаю, товарищ полковник!
«Новое, пожалуй, и то, что в одном случае преступник не взял вещи полностью, а только самые ценные — хрусталь, кинокамеру, деньги... Остальное почему-то перенес в свободную ячейку — перепрятал. Может, думает вернуться?»
— Веришь ли,— отключая коммутатор, сказал Сабодаш,— когда с начальством говорю, всегда тушуюсь! И всегда в мое дежурство оно приезжает.— Сабодаш был человеком решительным и
22


храбрым, не любил особенно задумываться, предпочитая напорис тость сомнениям и выжиданию.— Холодилин звонил. Из машины. Через десять минут будет здесь.
— Успеешь подготовиться, Антон? Кто ориентирован, кого куда направил?
— Подожди покурю. Он только выехал...
Однако злосчастной судьбе Сабодаша даже десять минут, отпущенные Холодилиным, по-видимому, показались чрезмерно большим сроком. Совсем скоро за окнами мелькнули черные крылья разворачивающейся «Волги». Вторая, серая, неприметная, с работниками уголовного розыска, приткнулась поодаль, между контейнерами почтовой перевозки.
В коридоре послышались стук дверей, шаги, громкие голоса.
Первым вошел полковник Холодилин, заместитель начальника управления, высокий, сухой, в надвинутой на глаза папахе. За ним — работники опергруппы, все, кто в этот час оказался под рукой. Холодилин не стал дожидаться рапорта, посмотрел на Денисова, который, подобрав руки по швам, стоял у дверей, и сразу прошел к столу дежурного.
— Какие изменения?
— Все по-прежнему, товарищ полковник, как я докладывал...
На коммутаторе зажегся огонек — трубку снял Холодилин.
— Нет, не ошиблись. Дежурная комната милиции. Холодилин у телефона,— звонивший на том конце провода от неожиданности, должно, потерял дар речи, потому что Холодилин немного помолчал, давая время прийти в себя,— на вокзале совершены два преступления. Когда вы думаете прибыть? А успеете? Прошу прибыть в течение часа и обеспечить руководство нарядом...
Разговаривая, заместитель начальника управления цепким взглядом прошелся по дежурке, обнаружил высунувшийся из-под ведомости журнал.
— История Амати и Страдивари? — положив трубку, он пробежал глазами оглавление.— Всю ночь читали?
На дежурного было жалко смотреть.
— Я мельком... Самую суть!
— Гете потратил восемьдесят лет, чтобы научиться читать эту самую суть...
— Разрешите! — на пороге показался старший инспектор Блохин, он привычно, не снимая очков, протер пальцами стекла.— Есть новые данные.
— Прошу,— как многие, прошедшие по служебной лестнице с самого низа, Холодилин обращался к подчиненным по званиям и произносил их подчеркнуто уважительно, - докладывайте, товарищ майор.


— Чемодан со второй кражи нашелся. В нем все цело...
— Кроме денег?
— Да, за исключением денег.
— О преступнике ничего не известно?
— Нам кажется, преступник в обоих случаях был особенный: шифром не интересовался.
— Что вы имеете в виду?
— Товарищ полковник.— Блохин перевел дыхание.— Когда потерпевшие, муж с женой, клали вещи, в отсеке не было ни одного человека. Ни души! Как преступник мог узнать шифр? Другая важная деталь: чемоданы и сумки преступник с собою не забирает! Наша точка зрения,— он кивнул на дежурного и Денисова,— в совершении краж участвовал кто-то из персонала камеры хранения. Без своих здесь не обошлось. Их все знают, им нельзя вынести сумку или чемодан целиком, поэтому исчезает то, что занимает мало места, что можно спрятать в карман, в портфель.
Обстановка разрядилась.
— Значит, вы уже успели кое-что проанализировать...
Денисов выдержал испытующий взгляд Холодилина, хотя ему не
понравилось, что старший инспектор включил его в число авторов своей версии. Зачем это? В последнее время Блохин всюду, где только мог, превозносил его — будто наверстывал упущенное за то, что не замечал раньше.
— ...Засада у ячеек не имеет смысла: вор за оставшимися вещами не придет, товарищ полковник.
— Пока рано делать вывод. Розыск начнет оперативная группа управления. Часть людей мы выделим для свободного поиска преступника. Наиболее сильных. Они будут как бы на положении «блуждающих форвардов».— Холодилин взглянул на часы.— Скоро приедет начальник розыска, он организует проверку версий. Вы, товарищ майор,— Блохин сделал шаг вперед,— вместе с младшим лейтенантом идите отдыхать. Утром продолжите розыск. Капитан Сабодаш,— Холодилин не забыл дежурного,— будет с вами. Новый год он будет встречать позднее. Нет возражений?
— Ясно, товарищ полковник,— громко ответил за всех Антон,— разрешите исполнять?
/ января, 5 часов 50 минут
Начальникам органов милиции Московского железнодорожного узла.
В отдел милиции Астраханского вокзала поступило второе заявление о краже вещей, приметы похищенного уточняются. В связи с появлением на узле преступника, совершающего кражи из автоматических камер хранения, примите меры предосторожности на московских вокзалах, совместно с администрацией организуйте разъяснение правил пользования автокамерами, усильте наряды милиции по охране указанных объектов. Приметами преступника не располагаем. Холодилин.
24


/ января, 5 часов 55 минут
Начальникам управлений транспортной милиции (согласно перечню).
Срочно сообщите наличие нераскрытых краж из автоматических камер хранения, аналогичных совершенным в Москве на Астраханском вокзале, сведения о лицах, намеревавшихся выехать в Москву с целью совершения краж...
1 января, в часов 10 минут
Начальникам отделов милиции Московского железнодорожного узла.
В отдел милиции Астраханского вокзала поступило третье заявление о краже вещей из автоматической камеры хранения...
Полковник Холодилин не колебался: несмотря на праздничный день, розыскные мероприятия следовало развертывать в полном объеме. Следующее преступление могло произойти в любую минуту, на любом из девяти московских вокзалов. Для координации действий был создан оперативный штаб. Холодилин сам принял на себя руководство операцией.
И хотя кражи совершались на одном Астраханском, главное внимание управление милиции сосредоточило на Курском и Казанском вокзалах, где было размещено несколько тысяч автоматических ячеек. Сюда решено было стянуть резервы со всего железнодорожного узла, оперативный дивизион, усиленный курсантами школы подготовки со станции Силикатная.
Перфокартотека должна была выбрать наиболее квалифицированных преступников — специалистов по кражам из автоматических камер хранения, не приобщившихся к труду и общественно полезному образу жизни.
Во все концы полетели запросы с просьбами о срочных проверках.
Сигнал тревоги прозвучал в аэропортах, аэровокзалах, где тоже имелись автокамеры и велся учет лиц, задерживавшихся при попытках самочинно ознакомиться с содержимым чужих ячеек. Первыми ощутили приближение начинающейся операции сотрудницы Центрального адресного бюро — по невиданному доселе в первые новогодние часы количеству запросов и справок. Начальник архива получил приказ прибыть на службу.
Штаб Московского управления транспортной милиции получил приказ на 21 час 30 минут представить руководству комплексный анализ оперативной обстановки с указанием необходимых упреждающих мероприятий органов милиции.
/ января, 8 часов 10 минут
— Ну и спать ты! — с завистью сказал Блохин, дергая Денисова за плечо.— Я и кофе пил, и в отделе побывал,— он заглянул Де¬
25


нисову в лицо, пытаясь «поймать на взгляд»,-— где, думаю, ты пропадаешь? Может, все преступления успел раскрыть?
Денисов поднялся. Комната отдыха локомотивных бригад, в которой для него нашлось место, казалась необыкновенно сухой с геранью на окнах, домашними ситцевыми занавесками.
— ...Отдохнул?
Денисов догадался: старшему инспектору не терпится сообщить какую-то важную новость.
— Вчера ты пятьсот вторую ячейку вскрывал?
— Когда искали хрусталь, мы проверили весь отсек.
— В ней вещи были? Не помнишь?
— Наверно! Пусгых ячеек не было.
Одеваясь. Денисов подошел к окну. С высоты вокзала открывался вид на тихий, непроснувшийся город. Неярко светило солнце. В прозрачном воздухе дали казались особенно тонко прорисованными, точно высветленными.
Несмотря на большое расстояние, Денисов различил вдали очертания бывшего Спасо-Андрониковского монастыря. Сыромятники. Тени домов лежали на пустых улицах. Денисов давно уже не видел такого ясного утра.
Фирменный астраханский «Лотос» выполз с Дубниковки на мост между сдвинутых углом высоких, непохожих друг на друга зданий. Скоро должны были объявить посадку.
— Так вот: пятьсот вторая ячейка обворована,— Блохин не позволил долго любоваться видом столицы.— Если хочешь, для меня это новостью не явилось. Вещи лежали с двадцать шестого декабря. Сегодня Порываев ее открывал — вещи были. Теперь она пуста.
Последний вагон астраханского фирменного, описав полукруг, скрылся по другую сторону площади.
— ...Сомнений быть не может.
Денисов накинул куртку, вслед за Блохиным узким проходом пошел к винтовой лестнице. Эта старая, не подвергавшаяся реконструкции часть вокзала славилась лабиринтами переходов от узких, в которых едва можно было разминуться вдвоем, до невиданно широких — дани исчезнувшему архитектурному стилю.— про них говорили. что автофургон мог спокойно проехать от кабинета начальника станции до операторской.
— Мало поспали, сказала вслед дежурная,— может, еще придете ?
Спасибо. В другой раз...
- Известно еще кое-что,— на ходу объяснял Блохин,— известный тебе Порываев иногда появляется на вокзале не в свою смену. Видят его и в час, и в два часа ночи... Иногда спит у механика, за билетной кассой.
— Странно.
26


— И еще как! Живет на линии, в Белых Столбах. Зачем ему приезжать в Москву?
— У тебя точные данные?
— Абсолютно достоверные. Дежурная по посадке недавно видела: приехал с последней электричкой... Может, он и занимается кражами?
Старший инспектор все время чуточку спешил и в своих рассуждениях был как бы тоже на ступеньку впереди Денисова. Едва Денисов оказывался рядом и пытался в чем-то самостоятельно разобраться, Блохин снова делал шаг вперед. Работать с ним в паре было всегда нелегко. Наконец Денисову удалось временно перехватить инициативу.
— На других вокзалах все тихо?
— В том-то и дело. Если бы кто завелся, с Казанского бы давно просигналили. Смущает меня этот дежурный!
— Но ведь Порываев всю ночь провел с нами. Когда ему успеть совершить кражу?
— Мы с тобой за Порываевым не следили, а потом и вовсе ушли.
— Остался милиционер...
— А во-вторых, дежурному необязательно красть самому,— Блохин чуть задержался, открывая дверь в зал,— достаточно открыть ключом ячейку, подсмотреть шифр и передать сообщнику!
— Но в этом случае необязательно брать столько, чтобы уместилось в кармане или портфеле! Можно взять чемодан целиком.
— И все же, если шифр не подсматривали, значит, ячейку открыли ключом! Согласен?
Чтобы никому не мешать и в то же время почувствовать обстановку, они пристроились к очереди, тянувшейся к суточной кассе. Людей в зале было не очень много, но пассажиры все прибывали. Тяжелые входные двери из стекла и металла ни на секунду не оставались в покое.
— Холодилин предложил тебя для проведения личного сыска на вокзале,— вспомнил Блохин,— помнишь, он говорил — «блуждающий форвард», глаза и уши отделения уголовного розыска...
— Про глаза и уши не помню.
— Это он раньше на совещании так выразился. Смотри не подведи.^— По ревнивому тону Денисов понял, что его назначение задело старшего инспектора.— Мне тоже придется больше находиться в залах, но в первую очередь я думаю заняться Порываевым.
— Он еще на работе?
— Там путаница с отгулами. Сегодня он будет до шестнадцати, отдохнет и снова выйдет в ночь.
— А механик?
— Горелов тоже... Хочешь пари?
27


Денисов тайно считал себя неплохим психологом, но порою он становился в тупик, пытаясь понять Блохина: границы его характера были слишком расплывчаты и нечетко очерчены, а строй мышления незнаком вовсе. Вот и сейчас старший инспектор сказал то, что Денисов от него совсем не ожидал.
— Посмотришь: сегодня или завтра в автокамере будет еще кража. Чтобы снять подозрения с дежурных. Вы, мол, нас проверяете, а кражи продолжаются.— Блохин покосился на очередь, но никто ничего не слышал.— Вспомнишь меня! — Он поправил шляпу и громко простился: — Давай, старик, пиши!
Денисов немного постоял в очереди. Ему ни разу не приходилось быть на положении «блуждающего форварда». Он припомнил все, что связано со свободным розыском,— раскрепощенность версий, работа в относительной изоляции — без непосредственной локтевой связи с товарищами наблюдать, делать выводы, сопоставлять.
1 января, 8 часов 15 минут
Начальникам милиции Московского железнодорожного узла. Передаю приметы вещей, похищенных в период с 26 декабря по 1 января из ячейки автоматической камеры хранения № 502 на Астраханском вокзале^.
Для сведения сообщаю, что футляр похищенной электробритвы «Эра» обнаружен в электропоезде Аэропорт — Москва, прибывшем на Астраханский вокзал 1 января в 4 часа 12 минут, в том же вагоне электропоезда изъят бесхозный портфель коричневого цвета импортного производства. Холодилин.
/ января, 8 часов АО минут
Кабинет, который Денисов занимал вместе с Блохиным и еще одним инспектором — капитаном Кирой Колыхаловой — ККК, значившейся в краткосрочном отпуске по случаю Нового года, был особенный — с ромбовидным стрельчатым окном, ступеньками у входа и колонной, поддерживавшей арочный свод. Холодилин разместил в нем свою оперативную группу и обосновался сам.
Когда Денисов и Блохин появились в кабинете, там уже сидело несколько человек. Никто из них не снял пальто, готовый в любую минуту спуститься к машине. Позади полковника Холодилина, сидевшего за столом Блохина, с пачкой телеграмм стоял Сабодаш, он тоскливо посмотрел на вошедших.
За приставным столиком сидела проводница утреннего электропоезда Нина Устюжина. Она успела переодеться — Денисов ее едва узнал.
— ...Только спустилась я с платформы, стала хвостовой вагон огибать, слышу, кГо-то идет сзади!
— Вы хотите сказать — кто-то из пассажиров электрички пошел не к вокзалу, а через товарный парк? Назад? — Сидевший напротив инспектор перегнулся к ней через столик.
28


Нина кивнула.
— ...Куда же он мог в таком случае идти?
— Видно, на Дубниковку пошел.— Устюжанина достала из кармана платок, приложила к лицу. Ей, по-видимому, нравились резкие тона: платок был ярко-оранжевый, пальто из жатой кожи алое, брюки из темно-фиолетовой шерсти.— А может, на станцию,— она показала на окно,— в «девятиэтажку». Я даже перепугалась сначала!
За хитросплетением переулков, за одинаково занесенными снегом заборами розовел новый девятиэтажный дом.
— Как вообще прошла поездка? — спросил тот же инспектор.— Трудная была ночь? Пассажиров много?
Денисову нравилось, как инспектор задает вопросы, только голос был уж чересчур вкрадчивым.
— С аэропорта не знаю сколько село...
— А в Тополином?
— Там платформа дугой, плохо видно.
— Вы сами проходили по вагонам в аэропорту ?
— А как же?
— Этого всего не было? — вторгшийся в разговор Холодилин показал на расстеленную в углу газету.
Денисов повернул голову, куда указал полковник. Кроме обычного вагонного сора, он увидел коричневый мятый портфель, пластмассовый черный футляр от электробритвы, несколько окурков. Денисов догадался, что Холодилин приказал подмести вагон и осмотреть мусор.
— Портфель бы я увидела.— Устюжанина пожала плечами.
По знаку Холодилина инспектор выключил диктофон и вместе
с проводницей поднялся к дверям. С ними ушел еще один инспектор, который сидел у окна, третий их товарищ, дремавший на диване, остался неподвижным.
— Что еще? — спросил Холодилин у дежурного.
— Ничего существенного, товарищ полковник.— Сабодаш пере- листнул несколько ориентировок.— Кража ковра из пункта технического осмотра на Павелецком... «Господин Абдулали Саад-Эль Омейра утерял дипломатическую карточку и билет на самолет Москва — Бейрут».
В коридоре раздался шум, Холодилин поморщился. Инспектор, провожавший Устюжанину, показался в дверях:
— Генерал приехал! Находится внизу, у автокамер.
Холодилин встал. Сабодаш легонько тронул спящего инспектора
за плечо, тот не пошевелился.
Холодилин обернулся:
— Пусть немного поспит, только форточку прикройте — простудится...
29


Денисов нагнулся к сейфу. В огромном двухъярусном шкафу «Бр. Смирновы, Москва, уг. Лубянской пл., Мебельные ряды» ему принадлежало нижнее отделение. Многие удачные мысли посетили Денисова в то время, пока он, сидя на корточках, смотрел в этот раскрытый стальной ящик.
«Некоторые пассажиры еще не знают, что у них украдены вещи...— подумал Денисов.— Всех потерпевших и настоящие масштабы преступления мы сможем узнать лишь через пять дней — после окончания срока хранения вещей».
Пронзительный телефонный звонок рассыпался на множество мелких тревожных звоночков. Инспектор на диване так и не проснулся, Денисов поднял трубку.
— ...Начальник караула с Москвы-Третьей. Такое дело. Вы пассажиром интересуетесь из первой электрички? Он в «девятиэтажку» забежал. Наш стрелок его видел.
— Алло?!
— ...На планерке рассказывал.
— Еду к вам. Где он сейчас находится?
— Первый пакгауз, за арбузными шатрами.
— Предупредите его: я сейчас буду!
— Я считал, что вы знаете об этом,— стрелок, встречавший Денисова на Москве-Третьей, приоткрыл овчинный тулуп, который закрывал его с головой,— только сам я этого не видел. Весовщица говорила с контейнерной площадки. Побежал, сказала, в девятиэтажный дом на Дубниковку, где «Галантерея».
— Как зовут весовщицу? Вы сможете ее показать?
— Почему же? Невысоконькая. Валей зовут.
Прошло минут пятнадцать, пока Денисов и стрелок в тяжелом тулупе обошли контейнерную площадку, растянувшуюся на добрый километр.
— Нигде не вижу.— От стрелка клубами валил пар. Валенки с литыми галошами задевали за каждую шпалу.— Шапочка у нее еще со шнурочком...
Сверху, из кабин грузовых кранов, их сопровождали острые взгляды. Стропальщики, прыгавшие по крышам контейнеров, тоже интересовались. Стрелок и милиционер в гражданском кого-то искали, и наблюдать за ними было увлекательнее, чем делать обычную работу — цеплять по два пустых контейнера и смотреть, как они висят над землей, словно две большие горбушки, прижавшиеся друг к другу корками.
— Кого ищете? — не выдержал парнишка-стропальщик, проезжавший рядом на лесенке крана.— Может, помочь?
— Весовщицу! Невысоконькую, в шапочке...
— Со шнурочком? Валю? Так бы и сказали! Отпросилась она — скоро будет.
30


Попросите ее позвонить.— Денисов нахмурился, достал визитку.
О! — присвистнул стропальщик.— Инсиектёр де инструк- сьон криминель...— Карточка была на двух языках, за образец Денисов взял визитную карточку Кристинина.— Э бьен! Как только появится — сразу передам. Вот и образование пригодилось!
/ января, 9 часов 50 минут
Инспектора на диване уже не было.
Слыша за собой шаги, Денисов проскользнул к столу, сбросил куртку на диван и быстро открыл сейф. Занимаясь личным сыском на вокзале, он, безусловно, не должен был уезжать. Холодилин застал Денисова в той же позе, в которой и оставил час назад,— сидящим на корточках у раскрытого сейфа.
— Никто меня не спрашивал? —спросил Холодилин.
— При мне нет.
На одной плоскости была товарная станция, стрелок в литых галошах и огромном тулупе, бойкий, понимавший по-французски стропальщик, он сам, Денисов, только что прибежавший с товарной станции, на другой — заместитель начальника управления полковник Холодилин, полагавший, что все это время Денисов провел в кабинете, вокзал, кабинет с колонной, опять же он сам, инспектор Денисов, являвший ту единственную грань, в которой обе эти плоскости пересекались.
— ...Я отлучался...
Прозвенел телефон.
— Астраханский вокзал, милиция.
— Меня просили позвонить. Я из контейнерного отделения...
— Инспектор Денисов. Здравствуйте.— Он на секунду замялся.— Уголовному розыску важно знать, как вы встретили Новый год. Не удивляйтесь.
В трубке раздался смех.
— Неплохо: смотрели телевизор. Часа в три ночи вышли на лыжах. В лесу хорошо! Не приходилось бывать?
— Приходилось, но давно. Во сколько часов вы вернулись из
леса?
— В шесть, сразу на работу поехала. Можете объяснить, зачем это уголовному розыску?
Основной вопрос Денисов приберегал на конец.
— Каким образом вам стало известно, что из электрички в четыре двенадцать кто-то побежал на Дубниковскую улицу? К «девятиэтажке» ?
— Вот оно что? А я-то думала! — Весовщица снова засмея-
31


лась.— Мне подружка рассказала — Нина Устюжанина. Она в той электричке проводницей ездила.
— Вас понял.
Круг замкнулся.
1 января, 10 часов 15 минут
— Кто это приходил к тебе тридцать первого декабря вечером на работу? — спросил Блохин у дежурного но автоматической камере хранения, полушутя и как бы не придавая большого значения.— Давно его знаешь?
Блохин пригласил Порываева для беседы в кабинет.
— ...Или только познакомились?
Длинноволосый Порываев сидел перед столом, выставив вперед тонкие, в огромных ботинках ноги. Вопрос застал его врасплох.
— Да нет. Наш один — белостолбовский.
— Сосед, что ли?
— Он вроде теперь в Москве живет.— Порываев оглядел кабинет.
Блохин спрашивал наугад.
— Будем считать: товарищ,— он оживился,— что его на вокзал- то принесло? В такой день!
— Кто знает? Может, просто так пришел!
— Ну уж просто так! Как, говоришь, его фамилия?
— Я и имени то не знаю. Поздороваешься обычно: «Как дела, старик?» — «Ничего». Вот и все.— Порываев разговаривал нехотя, но Блохина это не смущало: у него была своя линия поведения во время таких бесед.
— Бывает. У меня тоже, бывало, друзья-знакомые! Полгорода здоровается, где ни появишься, в любое время суток! Этот-то к тебе в какое время заявился?
— После мариупольского.
— Примерно в двадцать один час. Выпивали? По глазам вижу! А закуска? — Блохин засмеялся, снял с головы шляпу, подумал и снова надел.— Или под водичку?
Порываев колебался.
— Не бойся, начальнику вокзала не скажу. Старый год провожали ?
Независимо от ответа Блохин знал правду — выпивали. Во время кражи из автоматической камеры хранения дежурный был навеселе. К нему приходил человек, которого дежурный либо не знает, либо хочет скрыть. Все вместе это составляло освященный традицией набор ингредиентов раскрытия любого преступления: подозреваемый, ведущий сомнительный образ жизни: сообщник, которого «не знают», и алкоголь.


— Ну ладно. Не хочешь — можешь не называть. Не настаиваю. Вот мне что скажи: когда ты открываешь ячейку и видишь, что в ней нет вещей, как ты обязан поступить?
— Пустую ячейку я оставлю открытой — пусть пассажиры пользуются.
— Правильно. Следующий вопрос: когда по указанию инспектора ты вскрывал ячейки, какую-нибудь из них оставил открытой?
— Я? — Порываев с секунду смотрел Блохину в глаза, потом не выдержал, отвел взгляд.
— ...Да или нет?
— Нет.
— Вот видишь! Значит, во всех ячейках лежали вещи!
Порываев не догадывался, куда клонит Блохин, но чувствовал
подвох.
— Повторяю: поскольку ты ни одной ячейки не оставил открытой, значит, среди них не было ни одной пустой — вывод из двух первых посылок. Так?
— Так.
— Следовательно, в пятьсот второй — слушай внимательно! — лежали в это время вещи. Их украли уже после этого. Верно?
— Погодите! Про них я ничего не знаю! Я же только приоткрывал ячейки, чтобы пассажиры свои вещи искали! А сам в них не заглядывал.
— Ловко? Так и не заглядывал?!
— Зачем мне? — Порываев переступил на полу тяжелыми нелепыми ботинками.— Да еще при инспекторе?
— Но, если бы ты открыл пустую ячейку, тебе бы потерпевшие подсказали!
— А я откуда знаю? С них и спрашивайте.
«Нечем тебя прижать, ведь врешь! — подумал Блохин.— Сейчас хотя бы еще улику, самую малую!»
Тут ему снова повезло.
— Ну ладно, Порываев, верю — не знаешь, не видел... Но о встрече-то с тем человеком вы договорились? Он к тебе зайдет после Нового года или ты к нему? Как?
Блохин снова попал в точку — и это почувствовал. Дежурный заерзал на стуле.
— Сказал, утром вернется с первой электричкой...
— С первой?!
— Он так сказал...
— Понимаю.— Блохин пока еще ничего не понимал.— В чем
он одет?
— По-рабочему: куртка, сапоги.
2 Заказ 2976
33


1 января, 10 часов 30 минут
Москва, начальнику Московского управления транспортной милиции. На ваш № 01/1 от 1 января сообщаю, в период с 22 по 26 декабря на бакинском вокзале зарегистрирован ряд краж из ячеек автоматической камеры хранения. При этом направляю словесное описание лиц, вызвавших подозрение дежурных сотрудников милиции и камеры хранения.
Начальник линейного отдела милиции на ст. Баку.
Далее шли описания — всего одиннадцать словесных портретов.
1 января, 11 часов 10 минут
— Ну, теперь краж не будет, честное слово! — обрадовался Денисову механик.— Кончились кражи! При вас не посмеют! Отрезано, товарищ начальник! — Горелов показал на баул, который Денисов нес в руке.— Это вы хорошо придумали. Полная конспирация !
В лабиринтах камеры хранения было много людей. Щелкали шифраторы, хлопали дверцы ячеек. Уборщицы едва успевали отбрасывать в сторону оберточную бумагу, стружки.
Киоскер напротив залавливал покупателей, модулируя глухим, хорошо поставленным баритоном:
— «Две зимы, три лета»,— писателя Федора Абрамова! Последние экземпляры! Факты биографии разведчика Георгия Суханова- Ставрова! — Все книги, проходившие через киоск, оказывались в конце концов детективами.— Предупреждаю, товарищи, всем не хватит! Не становитесь. Очень интересная книга!
У киоска быстро росла очередь.
Открывая ячейки, чтобы что-то взять или положить, большинство пассажиров не меняло шифр изнутри — как только электронное устройство срабатывало и щелкал замок, они быстро изменяли цифры на наружном шифраторе. Так было проще. Уложив вещи, просто опускали монету и гулко хлопали дверцами. Шифр внутри оставался тот же.
Денисов прошел по всем отсекам. Обстановку для совершения кражи из автокамеры трудно было назвать благоприятной: наступал очередной прилив пассажиров. Он продолжался два часа, пока были закрыты на обед магазины.
Вернувшись, обычно из «Лейпцига», «Тысячи мелочей», «Людмилы», пассажиры сортировали покупки. У входа в отсеки толпилось не менее двух-трех десятков ожидающих. О том, чтобы в таких условиях подобрать шифр, переходить от ячейки к ячейке, не могло быть и речи.
— Пока ничего насчет вчерашних краж? — подошедший сзади Горелов положил Денисову руку на плечо.— Так с концами?
34


— Пока да.
— Хитро делают! Значит, среди них тоже головы есть — будь здоров артисты! А эти...— Механик показал на очередь.— Едут- едут, а шифр и тот набрать ни один как следует не умеет... Ну ладно. К врачу иду! — В руке он держал портфель.
Сколько помнил Денисов Горелова, тот всегда лечился — это очень вязалось с его обликом лодыря и горлопана. Он лечил зубы, уши, белые пятнышки на руках, болезнь Витилиго.
— Совсем ушел?
— Скоро буду.— Механик махнул портфелем.
На Денисова пахнуло апельсинами.
t января, 11 часов 30 минут
— Блохин нашел человека, с которым выпивал Порываев,— сообщил Сабодаш, которого Холодилин на время прислал в камеру хранения,— оказывается, на багажке работал грузчиком! Не слыхал? И фотоэкспонометр нашли...
— Не может быть!
Денисов побежал в багажное отделение.
«Возможно, пассажир, который напугал проводницу, шел сюда! Багажное отделение как раз против последнего вагона...»
В открытом сверху каменном мешке багажки, как по дну котлована, передвигались люди. Они оттаскивали ящики. Денисов был здесь впервые. Сбоку, со стороны города, к багажке примыкала глухая стена кирпичного дома, с трех остальных — глухой каменный забор.
— Где нашли фотоэкспонометр? — спросил Денисов у милиционера, стоявшего с рацией у входа в багажный двор.
— Вот в том углу. Майор Блохин пришел, чтобы узнать, кто из грузчиков ночью отсутствовал, смотрит: что это? — Милиционер показал на дальнюю часть котлована, где мелькала шляпа старшего инспектора. Поодаль, с группой гражданских, стоял Холодилин.— Фотоэкспонометр! Лежит себе на ящике с сервантом...
— Любопытно. Ящик этот давно поставили?
— Ночью, завезли с транзитом.
— Кто из грузчиков ставил?
— Орлов!
— О чем люди думают?! — услышал Денисов сзади — заведующая багажным двором кивнула ему как знакомому.— Ведь у Орлова двое детей. Сколько раз говорила, предупреждала: «Ты ведь не холостой парень! Семейный!» После получки, бывало, идешь — они у палатки стоят. «Иди,— говорю,— домой!» — «Я ничего, Татьяна Ивановна, только пивка! Сейчас уходим!» Вот и доигрался.
35


— Думаете, он?
— Клишко на это не пойдет! Давно работает, пожилой и вообще! А Орлов как с вечера ушел, так утром только появился. Решил остаться отработать, но и сейчас он пьяный. Где вот пропадал? — Она вздохнула.
— Чужие не могли сюда проникнуть? Сколько человек в бригаде? — спросил Денисов.
— Кроме Орлова, шесть. Три женщины, их можно не считать. Остаются Клишко, Орлов и старик Ахмадулин...
— Вы не замечали? — Милиционер поправил висевшую на плече рацию.— Он ни с какой группой не связан?
— С какой еще группой? — подавленная новым подозрением, заведующая всколыхнулась.— Ни с кем он не связан! Выпивать выпивает, не скрываю!
Но милиционер ее не слышал: запищала рация, и он, подхватив микрофон, побежал к Холодилину.
— Куда выходит этот угол двора? — спросил Денисов.
— На перрон.— Вопросы, которые ей задавали работники милиции, не были связаны друг с другом, сбивали с толку и заставляли ежесекундно перестраиваться.— Конечно, на перрон.
Подошел Блохин, тронул Денисова за рукав.
— Такие дела получаются, Денис! — Он был доволен.
— Думаешь, грузчик этот, Орлов?..
— Выходит, да. Но придется повозиться. Он и сейчас пьян — нельзя допрашивать.— Блохин достал из кармана полиэтиленовый мешочек, внутри его что-то лежало.— Узнаешь? «Ле галон» — духи. Успел жене подарить...
Денисов увидел поодаль женщину в искусственной дубленке, видимо, жену Орлова, она тоскливо смотрела в их сторону.
1 января, 12 часов 15 минут
— Набрала номер, а ячейка не открывается,— сказала женщина, и Денисов весь напрягся, словно почувствовал еле уловимую разницу в поведении этой и других пассажирок, обращавшихся с такими же просьбами.— Кто здесь старший?
Женщина выглядела не старой, на ней был плюшевый жакет, вязаный платок и резиновые сапоги — униформа тульских колхозниц, приезжающих в Москву за покупками.
— Пишите заявление,— подошел Порываев,— давайте паспорт.
— Нет у нас паспорта.
— Приезжайте с паспортом — без документа не имею права.
— Да у меня все вещи переписаны!
— Не могу.
— Давайте проверим,— предложил Денисов.
36


Порываев пожал плечами.
— Под вашу ответственность.
— Наша сто сороковая.— Женщина пошла впереди.
Денисов остался у входа. Он видел, как из бокового отсека
появился Антон Сабодаш и пошел вслед за Порываевым и пассажиркой в плюшевом жакете. Денисов проводил их глазами.
По радио объявили посадку на саратовский и сразу же о прибытии опоздавшего из Липецка.
— «...К услугам пассажиров,— зачитывала дикторша,— имеются комнаты отдыха, парикмахерские, ресторан, автоматические камеры хранения ручной клади...»
Отсутствовали они недолго. Первым появился Сабодаш. Денисов все понял, едва увидел его растерянное лицо.
— Опять? — спросил Денисов, и все у него внутри заныло.
Антон кивнул.
— Вы должны вспомнить,— потерпевших оказалось двое: рядом с женщиной, которую Денисов уже видел, стояла ее младшая сестра, в таком же платке и жакете,— кто мог видеть, как вы клали вещи.— Сабодаш явно подражал Блохину.— Сосредоточьтесь! Сейчас это крайне важно.
— Мамочки, да что же это приключилось! — У старшей были сухие глаза плакальщицы и тонкий голос — Антона она не слышала.— Ведь на свадьбу сироте-то насобирали-и-и...
Невеста теребила платок, видимо, с детских лет привыкнув во всем полагаться на сестру.
— Прошу вас,— вмешался Денисов,— что находилось в чемодане?
Из-под черного плюшевого жакета появилась на свет перегнутая ученическая, в линейку, тетрадь с записями:
«...Фата — 11 руб.
Туфли белые — 31 руб.
Гипюр — 5 метров.
Два зол. кольца...»
— ...Платье белое из салона новобрачных. В первый день брали. Пододеяльники, полотенца, подзоры... У нас уж так заведено, чтобы все невестино! Подарок жениху, подарок родителям...
— Может, вы в другую ячейку положили?
— Вчера открывали — все на месте лежало... И сегодня с утра проверяли!
— Сегодня? В какое время?
— В пол-одиннадцатого!
— Какой вы шифр набирали? — спросил Антон.
— Один-девять-пять. И четыре.
— Снаружи он не оставался?
м


— Я его снаружи весь перешорудила. Снаружи у меня стояло ноль девять восемьдесят семь. Это я точно помню... Далыне- то теперь что делать?
В голосе старшей сестры послышалось отчаяние. Невеста сказала:
— Не судьба. Не пойду замуж.
— Осмотрите соседние ячейки! — Что-то запершило у Денисова в горле. Не ожидая, пока Порываев начнет ключом открывать камеры, Денисов пошел вдоль отсека.
У выхода его догнал Антон.
— Старшая запомнила человека, который стоял у соседней ячейки. Он один мог подсмотреть шифр. Вот приметы. Память у нее отличная. Заметил? Больше никого не было — только этот человек и работники автокамеры...
— Поставь в известность начальника розыска и дежурного...
«...Блуждающий форвард» из меня аховый!»
Он вышел на перрон.
Впереди виднелся огромный, опутанный рельсами, акварельносиний парк прибытия. Краски на станции никогда не повторялись. Денисов видел ее графитно-серой, туманной и прозрачносиреневой. Сегодня она казалась синей над полосами отполированных рельсов. Завтра могла легко стать аспидно-черной.
«Значит, сегодня это сделано путем подсмотра,— без особой, впрочем, уверенности уточнил Денисов. Это была уже третья версия преступления.— Как будто выслеживаем невидимку. Ни одного свидетеля, который хоть что-нибудь видел!»
На междупутье несколько уборщиков в оранжевого цвета робах жгли мусор. Сухой белый дым стоял, как воткнутая в снег палка.
Станция не пустовала ни минуты. Под Дубниковский мост медленно втягивалась очередная электричка. Стекла ее задней, нерабочей, кабины мерцали, как странный неживой глаз огромного пресмыкающегося.
На другой платформе Денисов снова увидел обеих потерпевших. Они шли в отдел милиции в сопровождении младшего инспектора розыска. Из-за потока пассажиров Денисов не заметил, несут ли они чемодан, но был уверен — вещи найдутся в другой ячейке. Не будет только денег, подарков и обручальных колец.
1 января. 12 часов 30 минут
В камере горел свет. Блестели окрашенные охрой половицы. Сосед по камере прохаживался вдоль нар, накинув на плечи пальто. Орлову показалось, что все время, пока он находился здесь, тот, не переставая, ходил по камере.
— У вас закурить найдется? — Орлов сел, поджал ноги.
38


— Проснулись? — Сокамерник тонкими пальцами вынул из кармана сигарету, положил на нары.— Спички есть?
— Есть. Ну и ситуация...
— Создается впечатление, что вы попали в беду, и в большую. В первый раз?
— В первый.
— Понятно. Моя фамилия Савватьев. Еще вопрос: вы москвич?
— Москвич.
— Будем надеяться, что жена и родственники не оставят нас без внимания. Все-таки Новый год! Только бы не догадались сырокопченую колбасу купить! — Савватьев сделал еще несколько шагов.
— Нельзя?
— Не положено: быстропортящаяся! Будем надеяться, что в КПЗ объяснят. В стеклянной посуде тоже воспрещено.
Практицизм Савватьева немного успокоил Орлова.
— А вы что натворили?
— Кто вам на это ответит? — Савватьев присел на край нар.— За такой вопрос раньше подсвечниками били. «В чем вас обвиняют?» Разницу улавливаете? Отвечаю: мое дело простое. Не стоит выеденного яйца. Теперь спрашиваю я: в чем вас обвиняют?
— В краже вещей из автоматической камеры хранения.— Орлов в последний раз затянулся, поискал, куда бросить окурок, но не нашел, поплевав, сунул в карман.
— Вещи краденые нашли?
— Экспонометр и флакон духов. Духи жене подарил.
— По первой части пойдешь.— Савватьев уверенно перешел на «ты».— Что показываешь следователю? Заметь, молодой человек: я не спрашиваю, как было дело. Как показываешь?
Орлов вздохнул, но как-то неискренне. Он, правда, не знал пока, откуда придет помощь, но знал, что она придет, поскольку так бывало всегда. Настоящие беды обычно проносились над ним. Выручали родители, жена, заведующая багажным двором, сердобольные пенсионерки из дома, в котором он вырос. В последний момент удавалось кого-то неожиданно уговорить, разжалобить, умаслить. Ходатаи заверяли, унижались, клялись, что он переживает, раскаивается, давали слово, что ничто не повторится. Самому Орлову почти не приходилось говорить, он появлялся на сцене в последнюю минуту, когда все было уже решено, и ему приходилось только постоять несколько минут потупившись. Его прощали за молодость, за беспечность, за разлет густых бровей. Ради жены, которая вся извелась, живя с ним. Ради детей. Но проходило совсем немного времени, и все начиналось сначала.
— Загулял: с последней электричкой уехал на Москву-Третью.
39


Там вагоны разгружают с вином... Утром с первой электричкой вернулся — почтово-багажный принимать. Только сервант перенесли, смотрю — сверху, на ящике, экспонометр. Духи на снегу валяются.
— Примитивно.— Савватьев поморщился,— в духе дворовой шпаны. Как упрутся на своем... Дети есть?
— Двое.
— Родители, иждивенцы?
— Мать — инвалид труда, двадцать пять лет на «Рот-Фрон- те»...
— Тогда лучше на чистосердечное. Мать, дети, все такое. Я смотрю, жена не спешит с передачей? Хорошо с ней жили?
— Всяко бывало. Позвольте еще сигарету?
— Магазин закрыт...— Савватьев встал, еще немного походил по камере. В руках он держал спичечный коробок, который быстро переворачивал наподобие колоды с картами. Все время, пока они с Орловым разговаривали, пальцы Савватьева постоянно находились в движении. Наконец Савватьев принял решение: — Кури. Потом сочтемся. Передачку мне сделаете или перевод. Проси у дежурного лист бумаги и карандаш. Скажи, явку с повинной хочешь оформить. Слыхал о повинной?
Немолодой, плотно сбитый сержант передал в камеру два листа бумаги и карандаш.
— Нашли себе работу, Савватьев? Эх, елки пушистые...
— Раз просит человек.— Савватьев развел руками.
Окошко захлопнулось.
— На имя прокурора будем писать? — спросил грузчик.
— В два адреса, в чем и хитрость.— Савватьев подмигнул.— Прессу подключим.— Он назвал фамилию известного публициста, автора судебных очерков.— Слыхал?
Потом Орлов получил обещанную сигарету и не шевелясь, тихо, чтобы не тревожить наторевшую в ходатайствах мысль сокамерника, курил в углу, а Савватьев, раздевшись до кальсон и аккуратно сложив костюм, сидел на нарах.
Писал:
«Уважаемый Николай Иванович!
Поверьте, ни при каких других обстоятельствах я не осмелился бы потревожить Вас, обратившись с просьбой. Более того, я весьма реально представляю затруднительное положение человека, вынужденного отказывать в чьей-нибудь просьбе,— человека честного и принципиального, разумеется, каким считаю Вас благодаря информации источника,— тут Савватьев на секунду задумался, но сразу же отыскал нужный ход,— который пока давайте оставим без внимания, отнюдь не потому, что он недостоин оного...»
40


/ января. 5 часов 15 минут
Илья вернулся домой под утро. Квартира оказалась пустой — хозяйка встречала Новый год в гостях у сына. На столе Илья обнаружил ее поздравительное послание, кусок торта «Прага», испеченного лично хозяйкой, и программу телепередач на праздники. «Щелкунчик» был отчеркнут жирной красной чертой.
И все же Илья не любил этот дом. Рядом, на лестничной клетке, жил заместитель начальника отделения милиции Александр Иванович, постоянный партнер хозяйки по шахматам, совсем молодой еще человек. В соседнем доме размещалась жилищноэксплуатационная контора — с паспортисткой, товарищеским судом, штабом народной дружины — чреватое опасностью соседство. Впрочем, жить в этом доме Илья не собирался: временное пристанище давало право на прописку, и только.
Несколько минут Илья слонялся по квартире, хотел убедиться в том, что он действительно один. Потом спокойно и обстоятельно осмотрел свои вещи. Их было немного — все ценное хранилось в камерах хранения в Киеве и на Рижском вокзале, в Москве. При себе держал только то, что не успел или не хотел отправить на Рижский,— «пентакон», две отличные кинокамеры, еще потрепанный чемоданчик с барахлом, вот и все.
Илья поднял крышку чемодана — мелькнули расклеенные веером репродукции Айвазовского, несколько смазливых девиц* вырезанных из журналов, фотографии военных кораблей — Илья позаимствовал этот чемодан у Капитана на время, в самом начале знакомства. Все содержимое лежало в том же порядке, в каком Илья оставил его,— хозяйка особым любопытством не отличалась.
Хотелось спать. Илья лег на софу, укрылся с головой клетчатым спальным мешком, заменявшим одеяло. Под окном с перерывами скребли асфальт дворники. Звук от скребков был такой, словно там что-то жарилось и шипело на огромной, прикрытой крышкой сковородке.
Сон неожиданно пропал.
С Капитаном они познакомились на вокзале.
Илья привез в камеру хранения портфель с учебниками. Второй экзамен он тоже завалил, и, значит, прощай, институт. Илья уже представлял себе тягостное возвращение в Юрюзань, лицо жены, ее по-детски оттопыренную, перед тем как заплакать, пухлую нижнюю губу. Настроение было испорчено, Илья был подавлен, смят случившимся.
Дежурный по камере хранения листал забытую кем-то из пассажиров толстую книгу «Оценка доказательств в советском уголовном
41


процессе» — ее передавали по смене недели две. Сержант, молодая женщина «в интересном положении», как говорили еще лет пятнадцать — двадцать назад, беседовали за столом с приезжей.
Свободных ячеек почти не было. Илья нашел одну — в самом конце отсека. Здесь уже находился пассажир. Мельком бросив взгляд на Илью, он продолжал заниматься своим чемоданом. Илья тут же забыл о нем.
Похожее на металлическое корыто дно ячейки оказалось сплошь покрытым царапинами. Приезжая в Москву на сессии, Илья успел познакомиться со многими ячейками, но в эту клал вещи впервые. Он продвинул портфель дальше, вглубь, и потянулся к шифратору.
Вид шифратора сразу насторожил: с внутренней стороны дверцы стояли четыре нуля, словно кто-то специально стер остающийся обычно чужой шифр. Илья посмотрел на человека, возившегося с чемоданом — поворот головы, спина показались Ильи подозрительными — в них чувствовалась неподвижная литая тяжесть.
Щелк! Илья повернул рукоятку шифратора на одно деление — незнакомец замер, весь обратившись в слух.
Продолжая наблюдать, Илья набрал шифр.
Щелк! Щелк! — отбивал старенький шифратор с каждым поворотом диска.
Илья не стал запутывать незнакомца — каждый диск щелкнул ровно пять раз. «5555» — выскочили цифры с внутренней стороны дверцы. Потом Илья опустил в приемник монету, захлопнул ячейку и пошел к выходу.
Женщина-сержант продолжала тихо консультироваться с приезжей, дежурный ни разу не оторвался от захватившей его книги.
«Пока не узнает, уехал я или нет, все равно не возьмет»,— подумал Илья, идя к выходу, и в ту же секунду услыхал позади тихое пошаркивание — незнакомец взял его под наблюдение.
Неожиданное событие на время отвлекло от тягостных мыслей. Минут пятнадцать Илья и незнакомец ходили по вокзалу вместе, словно связанные невидимой, но крепкой нитью.
Илья купил в киоске свежий номер «Москоу ньюс» и в это время еще раз мельком оглядел незнакомца. Тот оказался уже в годах, белобрысый, одетый небрежно, с темными кругами под глазами. Незнакомец купил себе программу телепередач и кусок мыла — продавали в киоске вместе с газетами.
«Спокоен, видимо, уверен в себе, а может, пьян!» — Илье захотелось поговорить с этим человеком, который рискует свободой ради несвежей сорочки, англо-русского словаря и нескольких учебников.
Направляясь к такси, Илья потерял вора из виду и больше уже не оглядывался, пока не попал на стоянку. Здесь оказалось немного людей.
42


— Прямо! — сказал Илья, садясь рядом с водителем.
Едва машина вырвалась на простор Садового кольца, Илья добавил:
— А теперь снова на стоянку.
«Оперативник»,— сообразил таксист.
Назад Илья продвигался осторожно, чтобы раньше времени не напороться на незнакомца. Поднявшись на антресоли, он остановился у медкомнаты. Илья знал вокзал хорошо, теперь вор не мог ускользнуть незамеченным.
Ждать пришлось недолго. Новый владелец его портфеля появился на эскалаторе, быстро огляделся по сторонам. Прячась за пассажирами, Илья поспешил следом. Оба снова вышли к стоянке такси. Ближайший водитель показал незнакомцу место рядом с собой.
— Держитесь вон за той машиной! — скомандовал Илья, вскочив в свободное такси.— Не потеряйте из виду!
— Ну и денек у вас сегодня! — Рядом оказался тот же шофер, который делал с ним круг по площади.
— Случается.
< Белобрысый» — так Илья окрестил незнакомца — привез его на Астраханский вокзал. Здесь Белобрысый оставил такси и некоторое время прятался позади павильона передвижной камеры хранения.
Когда в одной из электричек раздался звонок к отправлению. Белобрысый оглянулся и рысцой побежал на посадку. Илья оказался на высоте — он ждал нечто подобное: прежде чем тот вбежал в крайний тамбур и оглянулся, Илья обогнал его и вскочил в вагон в другую дверь. Электропоезд тут же отправился.
Ехать пришлось недолго. Выйдя вслед за Белобрысым в Коломенском, Илья спрыгнул с высокой платформы и перебежал через пути. Вор не пренебрег обязанностями пешехода и воспользовался для той же цели переходным мостом. Убедившись, что опасность больше не угрожает, он зашагал спокойнее — обошел постового у табачного киоска, срезал угол маленького скверика и вошел в подъезд серого невыразительного дома. Илья ускорил шаг, а как только Белобрысый скрылся в подъезде, побежал бегом. На площадке четвертого этажа Илья догнал незнакомца, уже открывавшего квартиру, и, не дав опомниться, шагнул вместе с ним в неосвещенную прихожую. Автоматический замок щелкнул за спиной.
Не обращая внимания на хозяина, Илья заглянул в кухню. Там никого не было. В мойке лежала груда немытой посуды. Сбоку, на холодильнике,— форменная морская фуражка.
Вор оказался человеком опытным и ничего не сказал, ожидая, пока прояснится ситуация. Краденый портфель он держал в руке.
— Там тоже никого? — Илья заглянул в комнату.
43


Она выглядела темноватой, сплошь заставленной мебелью. На дверях, спинках стульев, ручках встроенных шкафов висели кофты, куртки, все поношенные и нечистые. По углам валялись стоптанные туфли. Такой же развал царил по всей квартире, словно многочисленные шкафы, шкафчики, ящики, серванты и подсерван- ты выдвигались лишь в одном направлении — наружу, а не внутрь.
— Так вы живете? — спросил Илья.
Хозяин квартиры будто ждал этих слов. Он сразу успокоился, поставил портфель на стол, неожиданно угодливо, по-кошачьи выгнул спину.
— Здесь моя сестра живет. Сейчас она в больнице.— На щеках его появилось некоторое подобие ямочек.— Хотите выпить?
— Не пью, спасибо.
— Совсем не пьете? — Он явно лебезил перед Ильей.
— Можно сказать, почти совсем не пью.
— Тогда я сам, извините. Я ведь подумал, что вы из милиции.
— Не служу. Дружинником, впрочем, был.
— Уважаю дружину,— вставил Белобрысый.
— Здесь можно снять пальто?
— Позвольте, я повешу. Такой беспорядок. У сестры все руки не доходили... Должен сказать, вы меня здорово выследили. Гениально.— Он несколько раз подходил к серванту, «прикладывался» по этому случаю.— Талантливо... Садитесь на диван, там чисто. А все барахло сбросьте на пол.
Илья присел на диван, потянулся в карман за сигаретами.
— Пожалуйста.— Белобрысый зажег спичку, поднес Илье. Выпив, он стал более разговорчивым, внимательным — несколько раз Илья ловил на себе его изучающий взгляд.— Как вас отец с матерью ругали? Извините, если не так выразился.
— Ильей, по деду.
— А полностью?
— Ильей Александровичем.
— А я — Капитан.— Белобрысый улыбнулся.— В детстве, говорят, матроску носил. Ну и пошло с тех пор. На всю жизнь. Одесса, море.
— Плавали?
— Не хочу врать. Всякое бывало, Илья Александрович,— Капитан нашел в углу, за сервантом, непочатую бутылку «Старки», ловко раскупорил ее зубами и налил себе больше половины стакана,— теперь вот на мели. То, что вы сегодня увидели, так, случайность. На рюмку водки, пачку сигарет.
— А если поймают? Потерпевшие, например?
— Извинюсь! Принимаю, товарищи, ваше негодование как
44


заслуженное, возмущаюсь вместе с вами. Но поймите и вы меня: родных никого не имею, кроме сестры-шизофренички. Сейчас она лежит в Кащенко. Всю жизнь скитаюсь под влиянием многих обстоятельств, пенсию не заработал.— Капитан не спускал с Ильи внимательных глаз,— а заработал одни пороки. Веду, товарищи, краховый образ жизни, хотя в свое время, говорят, подавал надежды,— он снова приложился к бутылке,— самостоятельно теперь уже ни на что не способен. Даже на воровство. Даже щелчкам этим научился у людей: примитивно, но довольно тонко.
— Тонко? — Илья засмеялся.— Это тонко?!
— Я вас не понимаю.
— Потому что мало пользовались автокамерами! А если вас научить отгадывать шифр, не подслушивая и не подсматривая?
— Разве можно?
— Определенный шифр.
Капитан растерянно развел руками.
Илья встал, прошелся по комнате, заглянул в окно. В чахлом сквере, у магазина, о чем-то спорили пенсионеры, ниже, на путях, вытянулись в нитку белоснежные вагоны-рефрижераторы. В доме было тихо, выше этажом кто-то с завидным упорством разучивал на рояле гаммы.
Странно, что никогда до этого дня он не думал о нем — единственном, оказавшемся в его распоряжении шансе. Шанс этот предоставлял возможность отыграть у жизни все — большой собственный дом, комфорт, машину, даже диплом. Все, что обещал тестю, когда уговаривал его не мешать счастью дочери, чем бредил сам и смог увлечь жену. Если он сейчас не воспользуется им — впереди у него грустный приезд в Юрюзань, многозначительные умалчивания коллег-учителей, упреки жены. Больше ничего... «Играя честно, выиграть бесчестно?» На это мало надежды.
— И вы научите меня этому способу, Илья Александрович?
«Перед этим субъектом можно не играть,— подумал Илья,—
подонок не осудит, потому что он подонок. С ним проще. А потом никогда с ним больше не встречаться. Вернуться к тому, что было, стать снова честным...»
Он еще колебался. Капитан держал в одной руке бутылку «Старки», в другой — чистый стакан.
— Какая минута! — Капитан неожиданно прослезился, выбежал на кухню, вымыл Илье стакан.— Мне самому не нравится моя жизнь! В голове другое: «Есть у моря свои законы, есть у моря свои повадки...» Читали? Прекрасные стихи поэта Григория Поженяна. «...Море может быть то зеленым, с белым гребнем на резкой складке. То без гребня...» Это трудно — то, о чем вы сейчас сказали?
— Просто. Просто, как все гениальное.
— Пейте! За это вы обязаны выпить. Вас любит фортуна,
45


Илья Александрович. С вами я бы мог накопить денег и уехать в Одессу!
— Только не копить! — Илья залпом выпил и отстранил руку Капитана, подававшего ему огурец.— На это у меня просто нет времени.
— «Волгу», дорогой Илья Александрович, в ячейку никто не поставит. То есть, я имею в виду, в первую попавшуюся ячейку...
— Тогда надо поискать во второй, в третьей!
— Преклоняюсь перед масштабами — это совершенно искренне! Как только вы еще вошли сюда...— Илья почувствовал: перед ним подонок порочнее, чем показался с первого взгляда, предприимчивый, наглый — такой, какой неожиданно, вдруг, теперь потребовался.— Вы видели море в Одессе, Илья Александрович? «То без гребня, свинцово-сизым, с мелкой рябью волны гусиной...» Никогда не пожалею о сегодняшнем дне!
— Только я, наверное, зря с вами разговариваю: вы же дуете водку стаканами!
— Все! Эта стопка последняя. Вы у нас капитан.
— У вас есть знакомства на вокзалах? В автоматических камерах хранения?
— Вообще-то масса полезных знакомств. Особенно на площади трех вокзалов. Барыги, девочки... Так я пью последнюю... За вас!
— Девочки не понадобятся. Барыги? — Илья вдруг понял, что надо многое обдумать, прежде чем действовать.— Переночевать, наверное, мне предложат здесь?
— Вы меня обижаете... «Море может быть в час заката то лиловым, то красноватым...» Вы действительно не знаете эти стихи? «...Чуть колышемым легким бризом...»
Напиваясь, Капитан становился сердечнее, болтливее, жаловался на соседей, читал стихи, его тянуло ко сну, но он крепился. Илья хорошо рассмотрел его хрящеватый нос, порозовевшие щеки, короткие, довольно красивые темные брови, белобрысую челку. У Ильи было такое чувство, будто он близко к глазам поднес стрекозу или кузнечика и неожиданно обнаружил перед собою сложное живое существо.
— Вы не представляете, Илья Александрович, каким одиноким провел я свою жизнь...
Он положил голову на край стола, заставленного немытой посудой, вздохнул и перед тем, как заснуть, вдруг посмотрел на Илью так отчетливо-трезво, что Илья даже усомнился: не разыгрывают ли его. Но в следующую минуту Капитан уже спал, жуя и причмокивая во сне.
«И такой человек решается плыть против течения, устанавли¬
46


вает для себя законы существования. А я не решался! Грош была мне цена!»
Из кухонного окна открывался вид на старый кирпичный заводик. Он был пуст, но в разбросанных по двору помещениях что-то парило. Белые дымы рассеивались по крышам. На высокой насыпи беззвучно — из-за плотно законопаченных рам — работал экскаватор. Комки глины скатывались с насыпи к скучному, растянувшемуся на целый квартал забору, окруженному липовыми саженцами. Бродячий пес обнюхивал чахлые деревца.
«Деньги, какие у меня остались, надо отослать домой. Написать, что заработал на переводах и аннотациях. Себе оставить в обрез, только на дорогу, сжечь мосты, чтобы некуда было отступать. И еще: начать, пожалуй, лучше в другом городе — в Баку, в Киеве. Потом вернуться в Москву и здесь закончить».
/ января. 12 часов 35 минут
Начальникам отделов милиции Московского железнодорожного узла.
! января сего года между 10.30 и 12.15 часами на Астраханском вокзале совершена кража вещей из автоматической камеры хранения у сестер Малаховых, приезжавших в Москву из Тульской области. После совершения кражи чемодан, принадлежащий Малаховым, был перенесен в ячейку в семи метрах от места кражи. Похищены деньги в сумме 800 рублей, два обручальных кольца, отрез кримплена фиолетового цвета. В краже подозревается неизвестный мужчина, пользовавшийся соседней ячейкой,— на вид 35—40 лет, среднего роста, нормального телосложения, одет в полупальто синего цвета, черную меховую кепку, черные полуботинки. Обращаю ваше внимание, что все кражи совершаются из ячеек, в которых в качестве шифра потерпевшими используется год рождения. Примите предупредительные меры...
Телетайп застучал, как всегда, внезапно, словно разбуженный среди ночи. Ориентировка о краже у невесты, переданная с Астраханского вокзала дежурному по управлению, рикошетом возвращалась назад. Штаб управления ее переработал, внес дополнения, и теперь передача шла одновременно на весь железнодорожный узел.
Вскоре последовал приказ: перейти на усиленный вариант несения службы, всему инспекторскому составу занять посты согласно разработанной штабом схеме.
Такие же меры были приняты и на других вокзалах. В поединок, начавшийся в стальном отсеке Астраханского в новогоднюю ночь, постепенно втягивались все большие силы транспортной милиции.
— Аврал! — объяснил всем предпенсионного вида старшина, дежуривший у входа в отдел.— Получить инструкции у дежурного! Приказ — всем в залы!
47


/ января, 8 часов 40 минут
Илья прошел мимо витрин гастрономического отдела. В них аппетитно располагались колбасы. Толстые стекла прилавка и термометр изнутри наводили на мысль о барокамере. Покупателей в магазине почти не было.
— А на третье я подала Коленьке мусс,— услышал Илья, проходя мимо кассы. Седая старушка доверительно разговаривала с кассиром.— Мусс он любит.
«Кто считает, что в Москве все бегут, не замечая друг друга, сильно ошибается,— думал Илья, косясь в окно.— Здесь больше улочек тихих, с маленькими сквериками, с посыпанными песком тротуарами. В магазинах, как этот, постоянная клиентура, ровные отношения».
Илья снова обогнул беседовавшую с кассиром старушку и пошел к выходу: находиться в пустом магазине и наблюдать за переулком было решительно невозможно. Илья приехал на место встречи намного раньше обусловленного срока.
Когда Капитан уезжал продавать вещи, Илья нервничал, не находил себе места. Он и сам заметил, как быстро у него стало меняться настроение, достаточно было малейшего намека на опасность, дурной приметы. Он часто смотрел на часы, словно подгоняя время, и сутки для него стали емкими, как никогда раньше.
Больше всего Илья боялся, что Капитана задержат при продаже вещей и он расколется. Поскольку адреса Ильи Капитан не знал, Капитан мог привести милицию только на место встречи. Поэтому Илья приезжал за полтора-два часа до срока, внимательно все осматривал. Так было в Баку и в Киеве, теперь здесь, в Москве.
Выйдя из магазина, Илья перешел дорогу, юркнул в подъезд. Сверкающий отполированными ручками лифт с широким зеркалом посредине поднял его на пятый этаж. Здесь Илья вышел из лифта, подошел к окну и стал снова осматривать улицу.
«Милиция вряд ли привезла бы Капитана на задержание, от него потребовали бы только место, остальное — дело милиции».— «А нельзя сделать так, чтобы Илья ничего не знал,— попросит Капитан,— ну вроде все получилось случайно?» Вверху хлопнула дверь.
«...Вдруг они пришли еще раньше? И уже здесь?! — Мысли, мысли, мысли, тревожное ожидание, страх — все мгновенно перемешалось.— Как они будут меня брать? Скорее всего поручат двоим- троим в штатском. Один притворится пьяным, попросит у меня закурить, сразу же выбежит второй. Завяжут между собой ссору, перекроют лестницу, чтобы я не мог уйти... Где я читал об этом? Откуда-то, как из-под земли, «случайно» появится участковый:—
48


«Разберемся! А вас, товарищ, попрошу быть свидетелем, разрешите паспорт...», «О! Вы не москвич? Где временно остановились? Мы вынуждены проехать к вам домой — удостовериться... Это займет несколько минут, тысяча извинений...», «Вы фотографируете? Кинокамера тоже ваша? Позвольте, эти вещи значатся в розыске...» И все завертится. И никакого намека на Капитана».
Шаги приближались. Странный бородатый старик с палкой и ученическим портфелем спускался с лестницы.
— Молодой человек! Позвольте прикурить?
Илья с трудом вытащил зажигалку — ему легче было б пронести наверх по лестнице чемодан, наполненный кирпичами.
— Спасибо. Красивая вещица.— Старику не хотелось уходить.— Вам неведомо, как назывался раньше этот переулок?.. Жаль. В ваши годы я прекрасно знал и Москву, и Питер. Прекрасно помню, как в двадцать девятом году шел с читательской конференции из Дома печати — бывший дворец княгини Елены Павловны. Выступавших помню... А вот где живет мой редактор, не помню, хотя у него вчера был, и забыл, как теперь называется переулок. Только этаж запомнил. Простите, у вас какая-то неприятность? Почему так дрожат руки?
Илья наконец понял, что этого чудака бояться не следует: он никак не мог участвовать в спектакле, сценарий которого родился у Ильи в голове минуту назад. Нервы, сжатые в комок, как-то сами разжались. Вместе со стариком он спустился вниз. Илья не мог больше думать о Капитане, в который раз мысленно переживать свой арест.
Впереди, на повороте улицы, мелькнула надпись «Вина — воды».
— Давайте зайдем,— неожиданно предложил он.
Старик вынул из бокового кармана круглые часы на ремешке.
— Пожалуй, только совсем ненадолго. Мой редактор — человек пунктуальный, к тому же нездоров. Я отвечаю перед лечащим врачом...
— Вот говорят: «Все мы отвечаем друг за друга»,— неожиданно вдруг заговорил Илья.— Но ведь за меня вы отвечать не собираетесь. Это только слова! Кто я вам? Да и перед кем отвечать?
— Так-то так...
— Я часто думаю об этом последние дни. Или еще вот: пока человек один, нельзя ничего сказать о том, есть у него совесть или ее нет. Ведь сам-то человек ни хороший и ни плохой. Только по отношению к другим людям он бывает положительным либо отрицательным...
С потолка магазина свешивались нити с продетыми на них бамбуковыми стаканчиками. Ударяясь друг о друга, стаканчики
49


издавали приятное звучание. Сквозь завесу бамбука по двое, по трое в магазин входили мужчины, чтобы через несколько минут вот так же жарко говорить о чем-то, что раньше не принимали близко к сердцу, а сейчас, после стакана вина, вдруг стало дорогим, хоть плачь, и непонятно, как ты жил без всего этого.
— Так, так,— соглашался старик.
— Я ни за кого не отвечаю. Разве только за жену и сына. И других прошу не отвечать за меня. Сам разберусь,— Илья только пригубил стакан и поставил на стойку.
— Молодой человек,— спросил старик,— вы что-нибудь слышали о битве при Каннах?
— Канны? Когда учил историю на первом курсе.
Ксилофоном звучали бамбуковые стаканчики, слышалась неясная речь.
— ...Пятьдесят тысяч римлян погибло, пять тысяч попало в плен. Тогда Ганнибал сказал пленным, чтобы они выбрали десять человек, которые вернутся в Рим и убедят соотечественников выкупить всех римлян из рабства. Но дело не в этом. Уходя, посланцы поклялись Ганнибалу, что обязательно возвратятся — вот к чему я веду речь. Когда посланцы покинули лагерь, один из десяти с дороги вернулся: притворился, что забыл какую-то вещь. А потом снова догнал товарищей. Так он освободил себя от клятвы, данной Ганнибалу...
Незнакомые мужчины притихли, слушая старика.
— ...Что говорить? Мнения в римском сенате разделились. И тогда сказал Тит Манлий Торкват, человек честный, воспитанный в строгих правилах: «Сдавшихся без боя на милость победителей спасать нелепо... » Я обращаю внимание на другое. Когда сенат отказал посланцам в выкупе, девять из десяти пошли назад, к Ганнибалу, рыдая и обливаясь слезами. А десятый, у которого не было совести, выражаясь вашими словами, как ни в чем не бывало остался дома... Так вот. Сенат так не оставил дело: хитреца взяли под стражу и под конвоем отправили к Ганнибалу.— Странный старик улыбнулся, отпил из стакана.— К чему, спросите вы, такая щепетильность? Да еще в отношении противника?! Не проще ли объявить поступок лжеца военной хитростью, а его девятерых товарищей представить простаками? Совесть представляется вам чем-то абстрактным. На самом же деле она реальна, как наши руки, цвет глаз. Древние это понимали. Совесть не может исчезнуть на время и появиться снова.
— Совесть, по-моему, дело личное.
— Уверен в обратном. Вы задумывались, почему человечество так болезненно-упорно призывает к совести? Что заставляет нас веками твердить — «бедный, но честный», «честь смолоду», «угрызения совести», в то время когда вокруг всегда предостаточно других
50


примеров? Попробуйте противопоставить что-нибудь этому. Не найдете. Я искал. Ни народной мудрости, ни даже более-менее авторитетного высказывания. Нет их! И быть не может. Почему? Подумайте.
— Вы латинист? — Илья пожалел, что затронул больной для себя вопрос.
— Преподавал когда-то. Теперь я графоман.— Он кивнул на потрепанный ученический портфель, прислоненный к столику.— Не знаете, что это такое? Не дай бог узнать. То же, что и писатель. Те же муки творчества и радости, может, их даже больше, чем у настоящего писателя, потому что вся жизнь в этом... Только, кроме редакторов, вас никто не читает. Вы извините. Я, кажется, погорячился — вино. Вино и годы! — И уже совсем спокойно, даже скучно, добавил:— Из лжи ничего, кроме лжи, не получается. В жизни только правда и ложь — терциум нон дату м. Третье не дано.
Капитан появился со стороны трамвайной остановки, откуда его ждал Илья. Он приближался быстрыми аккуратными шажками и выглядел как человек, проживший на этой улице всю жизнь. Илью всегда поражало это умение Капитана применяться к окружающему. Каждый день он выглядел иначе. Сейчас на Капитане было скромное пальто-деми, ондатровая шапка. Не доходя до Ильи и не видя его, он тоже заскочил было в продовольственный магазин, но не выдержал его тишины и безлюдья, купил баночку гусиного паштета и выбрался на улицу.
— Как дела? — спросил Илья, внезапно появляясь из подъезда.
— В лучшем виде.— Капитан достал бумажник, доля Ильи лежала отдельно — зеленоватые хрустящие купюры.— Только экспонометр я выбросил — не работает, заодно духи — народ за версту принюхивается.
— Барыга надежный?
— Барыга бы столько не заплатил — гости столицы! Сейчас, должно быть, уже у себя дома на курорте... Между прочим, я слышал сегодня, как милиция про нас говорила...
Илья нахмурился.
— ...На Казанском вокзале, в автокамере, Илья Александрович,— человек не первой молодости, Капитан словно играл роль недалекого школяра, грубо добивающегося похвалы учителя,— один в гражданском подходит к другому и спрашивает: «Ты до двадцати трех, Дощечкин?» Тот отвечает: «Да».— «Смотри,— говорит,— Дощечкин. в оба, не упусти преступника...» Потом о чем-то еще поговорили, я не расслышал.
— Мало ли о ком шла речь! Он же сказал — преступника...
— Дай бог бы не про нас.— Он снова пошарил по карма¬
51


нам, достал баночку с паштетом.— Гусиный! Вы как-то сказали, что любите. Пожалуйста.
/ января. 12 часов 40 минут
Пользуясь своим правом «блуждающего форварда», Денисов перешел в центральный зал, где у него было заветное место — у телеграфа. Отсюда был хорошо виден эскалатор, соединявший зал с автоматической камерой хранения, и здесь Денисову никто не мешал. Стеклянные стены окружали телеграф с обеих сторон, а впереди высилась стена с антресолями, словно борт огромного, многопалубного судна, пришвартовавшегося к дебаркадеру. Люди, бродившие по залу, могли легко сойти за пассажиров с корабля, мраморные плиты под ногами напоминали пирс.
Денисов внимательно смотрел вокруг, пока не почувствовал, что сам неожиданно стал объектом чьего-то пристального внимания. Вначале ему показалось, что он ошибается. Но нет, за ним определенно наблюдали. Денисов даже мог примерно указать откуда — со скамей, стоявших метрах в пятнадцати справа.
Сделав это открытие, Денисов чуть переместился в сторону, чтобы скамьи оказались перед ним. Теперь он мог незаметно оглядеть каждого, чтобы разобраться, кто за ним следит и с какой целью: скучающий пассажир, которому просто нечего делать, или лицо заинтересованное.
Под потолком плавали разноцветные шары. Их ловили с помощью других шаров — на длинных нитках, вымазанных почтовым клеем. Забава эта повторялась каждый день...
Денисов поднял голову к потолку и сразу быстро провел взглядом по скамьям. Никто не встретился с ним глазами. Это насторожило: наблюдавший принял меры предосторожности —
выбрал второй объект и перевел взгляд, когда инспектор посмотрел в его сторону.
Денисов снова огляделся. Вторым объектом могли быть и шары, и электрическое табло, и голуби, перелетавшие с карниза на карниз, и другие пассажиры...
Подозрение вызвал человек, рассматривавший светильник над входом в ресторан,— два точно таких же висели ближе и удобнее для обзора.
Денисов подождал. Когда неизвестный с тем же вниманием стал изучать геральдического петушка, ничем не отличавшегося от своих собратьев на другой стене, он уже точно знал: им интересуется этот не примечательный ничем человек, сидящий в первом ряду с краю.
«Сейчас проверим...» — Денисов поправил куртку и, словно кого-то увидев, резко повернул за угол телеграфа.


Они встретились нос к носу. Незнакомец оказался строен, на вид лет двадцати семи — двадцати девяти, с аккуратно подстриженными висками. Он носил форменное серое кашне и туфли знакомого покроя.
— Московская транспортная милиция! — Денисов дотронулся до верхнего кармана, где лежало удостоверение.— Денисов, инспектор розыска.
Незнакомец вздрогнул от неожиданности.
— К вам в помощь,— Денисов увидел у него в руках размноженную на ротаторе ориентировку о кражах. Сверху было размашисто написано: «РУО»—регистрационно-учетное отделение— «ст. лейтенанту», фамилия выведена неразборчиво.
— Я ведь не в полупальто, товарищ старший лейтенант, и меховой кепки на мне тоже нет!
— Вы стояли в таком месте...— ему нельзя было отказать в наблюдательности,— пока все тихо. Не перед бурей ли затишье?
— Кто знает?!
— Почерк, я слышал, по всем кражам один и тот же.
Денисов поморщился: «затишье перед бурей» и «почерк преступника» — люди, раскрывавшие преступления, не разговаривали таким языком. Он еще немного подождал, но старший лейтенант, видимо, исчерпал запас профессионализмов.
— Давайте не наступать друг другу на пятки,— предложил он перед тем, как разойтись.
Денисов не возражал:
— Собственно, в зале я случайно.
Спор получил неожиданное разрешение «сверху».
— Товарищ Денисов,— объявило радио,— срочно зайдите к дежурному по милиции. Повторяю...
В отделе милиции Денисова ждал Сабодаш. Антон протянул для пожатия обе руки, как на ринге.
— Зачем вызвал? — После такого рукопожатия хотелось прикрыть нижнюю челюсть.
— Ячейка литовцев была пуста уже в начале десятого вечера. Я разговаривал с пассажиром, который ее потом занял.
Значит, одновременно с кражей баккара, подумал Денисов, преступник очистил еще две ячейки.
Антон помолчал, потом добавил без всякого перехода:
— Блохин допрашивает Орлова, грузчик берет все на себя...
1 января. 10 часов 35 минут
Крохотный замочек долго не хотел открываться — Илья с трудом подыскал ключ. На дне чемодана оказались паспорт и несколько аккредитивов. Пока он возился с вещами, подошел Капитан.


Обычно он только наблюдал со стороны — принимал меры на случай опасности.
— На предъявителя.— Илья сунул ему в руки бумаги.
Ничего другого брать не имело смысла.
— Сегодня много милиции в штатском,— сказал Капитан, пряча аккредитивы,— утверждать не могу, но чувствую спиной. Лучше уйти.
Спина опытного жулика словно аккумулировала тревожные сигналы.
Илья не спешил закрывать ячейку.
— Не надо паниковать. Владелец аккредитивов сначала подойдет к своей ячейке, попытается открыть, потом позовет дежурного. Мы десять раз успеем уйти...
— Ваше слово для меня закон, но все же...
— Секция, у которой мы стоим, навела меня когда-то на способ угадывания шифров. Какое совпадение! Я учился тогда на первом курсе, ночевал в общежитии, вещи держал на вокзале. Удобно: общежитие далеко, вокзал — в центре. В день, бывало, по нескольку раз приедешь — то учебник взять, то деньги, то рубашку сменить. Вот и ломаешь голову, как этот ящик перехитрить, чтобы без монет закрылся! — Илья похлопал ладонью по дверце.— Надо бы отметить ее серебряной табличкой. Как думаешь, разрешат?
— Безусловно. А теперь пора: надо быстрее получить по аккредитивам.
— Ерунда! Потерпевший может появиться через неделю, когда нас не будет в Москве!
— Решим этот вопрос в другом месте.— Капитан не мог скрыть беспокойства.— Закрывайте лавочку! Вон их сколько кругом!
— Мы стоим у своей ячейки! Что нам бояться?
— Механик идет.
— Знаете, мне вдруг захотелось апельсинов. Они лежат где-то поблизости. Не желаете?
— Что с вами?
— Сейчас почти в каждой ячейке апельсины. Видели ларьки у вокзала? С самого утра торгуют.
— Ставлю ящик апельсинов, если вы закроете сейчас ячейку.
На Илью, обычно осторожного, словно что-то нашло.
— Я открою всего две ячейки — вот эту и ту. Если в них нет, мы сейчас же уходим.
— Черт! — Отступать было поздно.
— Товарищи,— подходя, строго сказал Горелов,— положили вещи — идите! Не создавайте тесноты для других пассажиров.
— Не все еще взяли, отец.— Илья бесстрашно сделал несколько шагов вдоль секции.— Где у нас апельсины? Дайте вспомнить! Кажется, здесь...
54


— Номер надо записывать! — заворчал механик.— Едут, едут, а набрать шифр ни один правильно не умеет!
— Шифр я помню: тысяча... Сказать?
— Мне ваш шифр неинтересен! При себе держите,— разговаривая с пассажирами побойчее, вроде Ильи, Горелов сдерживался.— Берите апельсины и идите...— Он не хотел уходить посрамленным, а мало-мальски достойный предлог для отступления не находился.
Илье пришлось подбирать шифр в его присутствии. Капитана подмывало бросить все и пойти к выходу.
Он успел бы проскочить к эскалатору раньше, чем механик поднял крик. Илья держался, как хитрый мышонок, который задумал поиграть с грозной, но весьма недалекой кошкой. С секунды на секунду Капитан ждал, что кошка вот-вот бросится на мышонка и сцапает его. Л заодно и самого Капитана.
Щелк! Щелк! — стучал шифратор.
У Ильи выступил на лбу пот. Капитан отвернулся. Теперь он уже не успел бы к эскалатору, даже если бы и поспешил. В конце отсека показался милиционер, он не спеша приближался, на ходу перебрасываясь словами с дежурным. Милиционер был похож на того, что в последний раз арестовывал Капитана в Омске, только погоны у этого были прикреплены не к синей шинели, а к серому, весьма современного покроя пальто.
Ячейка открылась. Кроме чемодана, в ней лежала большая хозяйственная сумка с апельсинами.
— Ну вот,— Илья достал платок, вытер лоб,— все на месте, а мы беспокоимся.— Он выбрал тройку апельсинов покрупнее, один протянул механику: — Угощайся, отец! Остальные пусть пока полежат.
— Спасибо,— буркнул «отец», принимая угощение,— народ разный идет — понимать надо! Есть и такие: едут, едут, а сами и шифры не могут набрать как следует. За такими только глаз да глаз!
Весь этот месяц пассажиры щедро угощали механика апельсинами.
1 января, 15 часов 20 минут
Денисов был в кабинете, когда в коридоре раздались шаги и голоса:
— Кончай ночевать, Денис! — Сабодаш вошел в кабинет, потирая руки.— Задержали твоего... Уот! Инспектор задержал, из регистрационно-учетного...— В дверях, позади дежурного, появилась давешняя фигура в пальто с форменным серым шарфом.
— Не может быть! — Денисов вскочил.
55


— Холодилин приехал, сейчас с ним беседует... Прямо у ячейки взял!
Антон прикурил папиросу, которая тут же погасла, выбросил, достал новую.
Денисов еще не верил: Сабодаш мог и разыграть. Но почему здесь старший лейтенант? Отбой тревоги?!
— ...Ну и кабинетик! — Старший лейтенант осмотрелся.— Часовня здесь была, что ли? — Потом продолжил прерванный разговор с дежурным.— Как будто и оборвалось все во мне! Сначала вижу кепку, на пальто не смотрю... Меховая, черная — есть! Смотрю ниже — синее! Пальто или полупальто? Полупальто! Не вижу ботинок. Иду как привязанный, будто, кроме нас, никого на вокзале. Черные полуботинки. Все сходится, надо брать! Он к ячейкам... Все это считанные секунды, а казалось, час ходил за ним и все на меня смотрели!
— Бывает,— кивал Сабодаш.
В коридоре было шумно. Заступающая смена постовых получала оружие и радиостанции, перекидывалась шуточками.
— Завтра за грибами поспеем — к ночи обещали тридцать градусов ниже нуля.
— За волнушками?
— Нынче белых урожай!
На разводе им продиктовали приметы подозреваемого, который мог видеть шифр сестер Малаховых, попросили повторить, запомнить, потом дежурный поговорил с кем-то по телефону:
— Внимание, наряд! Ввиду задержания подозреваемого последняя ориентировка отменяется.
Из залов подтягивались в отдел сотрудники. Звонили с других вокзалов, просили старшего лейтенанта к телефону. Безалаберное настроение не покидало всех до той минуты, пока из кабинета начальника отдела не появился Холодилин вместе с незнакомым человеком, одетым в синее полупальто и черные полуботинки. Меховую кепку подозреваемый держал в руке. Холодилин проводил его до дверей.
— Еще раз прошу извинить,— почему-то строго сказал Холодилин, прощаясь,— от себя и от имени сотрудников.
— Понимаю.— Мужчина подал руку Холодилину.— Кроме меня и этих женщин, у ячейки действительно никого не было.
Когда он пошел к выходу, старослужащий у дверей взял под козырек. Следом, немного поотстав, не прощаясь, ушел старший лейтенант.
— Грузчика Орлова ко мне,— приказал Холодилин, входя в дежурку, на ходу он просматривал заявление задержанного.
«...нисколько не заблуждаюсь в отношении Вашей занятости, не строю никаких иллюзий по поводу моего положения и даже
56


не предлагаю создавшуюся ситуацию в качестве основы для литературного сценария, поэтому не обижусь в случае отказа... Но вдруг! Вдруг вы заинтересуетесь моим делом...»
Орлов признавался в совершении инкриминируемого ему деяния: рано утром, еще пьяный, возвращаясь с Москвы-Третьей, где морально неустойчивые люди из числа проводников вагонов с вином предлагают другим морально неустойчивым лицам свою продукцию, он случайно оказался в зале, увидел запечатлевшийся мгновенно в воспаленном мозгу шифр автоматической камеры хранения...
Задержанный ставил вопрос об освобождении от наказания:
«Для борьбы с такими, как я, случайно оступившимися надо искать новые гуманные решения...»
Однако не закрывал путь для переквалификации действий по другим статьям Уголовного кодекса федерации, предусматривающим меньший срок наказания:
«Я не собираюсь на этих страницах приводить оправдания в доказательство своей невиновности. Мне просто хочется здесь с беспристрастностью и скрупулезностью хорошего адвоката еще раз, но уже чисто умозрительно пройтись по всей своей короткой жизни с целью анализа всех причин и факторов, приведших меня к совершению преступления, к моему моральному падению.
Прошу простить мне несколько необычную форму и тон описания, но заранее искренне заявляю, что за необычным оформлением скрывается правда и только правда...»
Заканчивал он так:
«Прошу также извинить мне то, что, не владея в совершенстве юридическим языком, я воспользовался любезной помощью своего друга, который, надеюсь, справился с этим несравненно лучше, чем я».
— Орлова! — уточнил Холодилин, дочитав заявление.— И через пятнадцать минут из той же камеры Савватьева!
/ января, 16 часов 30 минут
Между центральным залом и входом в метро Денисов увидел женщину в искусственной дубленке. Лицо ее показалось ему знакомым. Женщина вела мужчину в куртке и сапогах. Спутник спотыкался, хотя пьяным не был. Прохожие оглядывались вслед.
«Орловы! — вспомнил Денисов.— Значит, грузчик невиновен?!»
После всех перипетий этих суток, смены надежд и разочарований Денисов впервые по-настоящему почувствовал усталость.
«Съездить домой?» — Он колебался.
Подумав, Денисов вернулся в камеру хранения. Здесь снова был полный штиль. Примерно третья часть ячеек пустовала.
57


Одинокая пассажирка — дама в шубе и меховой шапке, похожей на тиару,— закрывала ячейку у входа. Денисов с секунду наблюдал за ее нехитрыми манипуляциями: быстро повернув каждую из рукояток, дама захлопнула ячейку, не записав шифр.
Денисов подошел ближе.
— Добрый вечер. Правила, между прочим, не рекомендуют набирать вместо шифра год рождения. Рискованно, извините.
— Почему? Разве вы знаете, сколько мне лет? — Дама еще раз дернула за рукоятку и насмешливо улыбнулась.
— Это узнается просто.— Он подошел к ячейке и обеими руками стал быстро перекручивать шифратор.
— Ну,— торопила женщина.
Денисов в последний раз повернул диск. Раздался характерный щелчок — дверца открылась.
— Вы опасный человек: мне, между прочим, еще никто не давал моих лет.— Дама открыла сумочку и быстро подкрасила губы.
Денисов не ответил. Из бокового отсека появился Порываев. Он казался непричастным ко всему, что происходило в автокамерах,— несмотря на символ власти — ключ от ячеек, с которым никогда не расставался.
Денисов знал ребят Подмосковья — валеевских, белостолбов- ских, с их романтическими прическами и правилами хорошего тона, которые предписывали внешнее спокойствие, даже развязность во всех случаях жизни, особенно во взаимоотношениях с милицией и любимыми девушками.
«Любимая девушка! Вот оно! — подумал Денисов.— Как это мне не приходило в голову?! Эта отрешенность, ночные приезды на вокзал... У него появилась девушка, он думает о ней. Где она живет? Видимо, не в Москве и не в Белых Столбах — тогда бы в два часа ночи он не попал на вокзал... Господи, как просто! Она живет между Москвой и Белыми Столбами, ближе к Москве. Он провожает ее с последней электричкой и успевает только на ту, что идет на отстой в Москву».
Порываев не замечал инспектора. Лишь подойдя ближе, он словно почувствовал что-то, подозрительно посмотрел в его сторону.
— Слыхал, скоро на свадьбу пригласишь,— сказал Денисов,— правда, что ли?
Дежурный не ответил.
— По-моему, я ее знаю. Она на семь одна ездит...
Все они, жившие на линии и приезжавшие на работу в Москву, были «расписаны» по времени отправления утренних и вечерних электропоездов.
58


Порываев поколебался. Денисов понял: ответ на его вопрос будет дан в наиболее независимой форме.
— На семь одна она сроду не ездила.— Порываев цыкнул зубом.— На семь шестнадцать, а по пятницам и вовсе на семь двадцать девять!
Денисов понял, что не ошибся. Порываев хотел что-то добавить, но его позвали.
Денисов прошел в дальний отсек. Молоденький милиционер без пальто, в форменном мундире, по-домашнему, бродил лабиринтами камеры хранения, следуя какой-то известной ему одному системе — наступая на белые мраморные квадраты и старательно пропуская другие.
В углу стояло несколько деревянных тумбочек-подставок, для пользования ячейками верхнего яруса. Денисов присел на одну из них. Здесь, вблизи стальных сейфов с их ячейками и шифраторами, мыслилось значительно яснее и четче, чем в кабинете.
В том, чтобы открыть ячейку, в которой вместо шифра набран год рождения, ничего трудного нет. Не надо даже примерно знать возраст пассажира: число возможных цифровых перемещений существенно уменьшится. Вместо десяти тысяч, как обычно, останется сорок — пятьдесят. Но как преступник узнает, в каких ячейках набран год рождения и в каких нет? Ведь не крутит же он все шифраторы подряд!
Денисов достал блокнот. Кроме новогодней записи о младшем лейтенанте флота, здесь была еще одна, сделанная наспех, той же ночью. Денисов с трудом ее разобрал.
«Работник автоматической камеры хранения, которого все на вокзале знают, не станет совершать кражи подобным образом,— Денисов записывал слова полностью, не любил и не умел сокращать, за что на юрфаке получил прозвище Медлитель,— перемещая похищенные вещи из одной ячейки в другую, он вдвое увеличивает вероятность быть замеченным дежурным сотрудником милиции либо администрацией».
Денисов еще утром хотел сказать об этом Блохину, но за весь день они так и не увиделись. После допроса Орлова Блохин уехал в Белые Столбы, проверяя показания Порываева.
Теперь Денисов внес в блокнот дополнительные записи:
«Преступник переносит вещи в другую ячейку, чтобы как можно меньше времени находиться у обворованной. Вывод: он не знает в лицо хозяина вещей».
И еще:
«Преступник берет только деньги и ценные вещи. Чтобы украсть из трех ячеек, он, наверное, открыл десять. Отсюда странные и на первый взгляд бессмысленные перемещения чемоданов, о которых говорил механик».
59


/ января, 17 часов 20 минут
На дверях ближайших столовых висели стандартные объявления «Санитарный день». Денисов сел в троллейбус и стал смотреть в окно, подыскивая, где бы можно было поесть.
В одном переулке он увидел подъезд, к которому небольшими группами шли люди. Подъезд был неярко освещен, но в боковом огне мелькнули витрина буфета и белый халат.
Уже внутри он узнал, что здание арендовано клубом служебного собаководства для ежегодной отчетной конференции. Регистрация делегатов заканчивалась, с началом работы совещания должен был закрыться буфет. Тем не менее Денисов успел плотно подкрепиться стаканом сметаны, холодными сардельками, пирожками с мясом, выпить чая и бутылку лимонада. У него сразу поднялось настроение.
— По-моему, Мини-Брет немного сыроват,— заметив, что Денисов покончил с едой, доверительно шепнул его визави, мужчина с маленькими чаплинскими усиками.
Денисов неопределенно пожал плечами.
— Сыроват. Кроме того, уши у него определенно легковаты!
Стоявшая в очереди у буфета женщина обернулась:
— Зато у вашего в потомстве исчезают премоляры!
— Клевета!
Уходя, Денисов подошел к боковой кулисе и посмотрел в зал.
Все места были заняты, на сцене стоял стол для президиума. Собрание начиналось. Прямо против двери крайнее место было свободно. Удивительное чувство успокоенности поднялось в Денисове при виде этого единственного незанятого кресла — с подлокотником, уютно задрапированным пальто соседа. Раздевалка внизу не работала.
— Проходите,— шепнули Денисову,— не занято.
Он колебался не более секунды. С трудом протиснув колени между сдвинутых рядов, Денисов буквально упал в кресло. Никакая сила, казалось, уже не могла поднять теперь его с места и послать на вокзал. «Только бы не заснуть»,— подумал Денисов и закрыл глаза.
Засыпая, он слышал перебранку по поводу регламента: докладчик просил час, собрание соглашалось на сорок пять минут, зная, что он все равно будет говорить час. После этого докладчик произнес первую фразу:
— В сравнительно сжатые сроки мы изжили серьезные пороки эрдельтерьеров: выпрямленность задних конечностей и растянутость корпуса...
Денисов не знал, сколько он спал. Открыв глаза, он увидел на трибуне седую женщину в жокейской шапочке. Женщина рас¬
60


сказывала о чем-то сугубо личном, видимо, не очень интересном. Многие ее не слушали. Пожилой мужчина в спортивном костюме что-то выкрикнул, приложив руку ко рту. Денисов прислушался.
— ...Это был щенок на редкость общительный и жизнерадостный. Весь дом полюбил его. Однажды, когда нам пришлось подклеить ему пластырем уши, Крош заплакал. Он плакал, товарищи, такими слезами, что их можно было собирать в ладонь. Это надо видеть. И вот вчера нашего щенка украли...
— Ре гла мент! — выгибаясь сабельным клинком, снова крикнул мужчина в спортивном костюме.
Женщина в жокейской шапочке обвела глазами зал, словно отыскивая кого-то, кто сопереживал ей сильнее других. Неожиданно таким человеком оказался Денисов. История вызвала у него чисто профессиональный интерес.
— Потом мы узнали, что вор готовился к краже заранее. Мы нашли место недалеко от площадки — вор приготовил его, чтобы спрятать щенка...
— Ко-ро-че!
На обладателя спортивного костюма зашикали, но женщина в шапочке уже спустилась с трибуны.
«На какой шифр была закрыта ячейка, в которой нашлись вещи невесты?» — подумал вдруг Денисов.
Он еще не знал, что произошло, не знал, как применит то, что сейчас пришло ему в голову, но уже вставал со своего уютного места и протискивался в боковой проход.
/ января, 18 часов 30 минут
Капитан изрядно продрог, пока ждал Илью у платформы, за переездом. Одна за другой подходили электрички, пассажиров было мало. И все-таки Капитан едва не упустил Илью, когда тот спрыгнул на насыпь и, по-заячьи заметая следы, ежесекундно пере- проверяясь, направился к оврагу.
«Хитер! Тертый, как будто на терке растирали...»
Капитан следил за ним издалека, к ручью не спускался.
Илье вскоре надоело петлять: из оврага он прямиком отправился к домам. Капитан запомнил кирпичный многоэтажный дом, подъезд и даже угловое окно, которое сразу же осветилось после того, как Илья поднялся к себе.
«Теперь мы квиты,— подумал Капитан,— я ведь тоже тогда — с вокзала — не приглашал к себе в гости».
До следующего захода в автокамеру оставалось время. Капитан подошел к пивной палатке на углу. В ней горел свет. Используя новогоднюю конъюнктуру, расторопная продавщица бойко торговала пивом.
61


«Наверняка разбавленное,— равнодушно подумал Капитан, вставая в очередь,— самый момент — никто не станет проверять».
Узнав адрес Ильи, Капитан сразу успокоился, остальное было тоже привычным, не претерпевавшим почти никаких изменений от случая к случаю. Вещи и деньги Илья увозил с собой на квартиру. Дальнейшую их судьбу определить было нетрудно: деньги учитель прятал, а вещи переправлял в автоматическую камеру хранения на один из тихих московских вокзалов, например на Савеловский. Они там не бывали ни разу.
Записи с номерами ячеек, где хранятся вещи, и шифры должны находиться на квартире — носить их с собою рискованно. Следующий этап — посещение квартиры в отсутствие квартиранта. Это вовсе несложно.
«Надо только не суетиться,— так и этак раскидывал умом Капитан, наблюдая за быстрыми, хорошо отрепетированными приемами продавщицы, разливавшей пиво,— продолжать работать под простака, заглядывать шефу в рот: «Гениально, Илья Александрович!», «Мне бы это и в голову не пришло, Илья Александрович, а ведь я, слава богу... профессионал, кормлюсь этим...»
Мысль обворовать Илью пришла к Капитану сразу, в тот же день, когда они познакомились и решили действовать сообща. Впрочем, «пришла» в данном случае нельзя было сказать, потому что мысль о краже никогда и никуда не уходила. Просто стало ясным, кто станет следующей жертвой. Илья! Иначе не могло быть, поскольку только через кражу Капитан и мог реализовать свое глубоко скрытое от окружающих «я». Кражу эту Капитан готовил со всей изобретательностью рецидивиста, даже не столько из материальной корысти, сколько ради самого преступления, в состоянии полного эмоционального безразличия.
Лишь иногда, в особо удачные минуты, в Капитане вспыхивало подобие чисто профессионального удовлетворения — на квартире, когда Илья согласился «работать совместно», на следующий день, когда Илья поверил, что перед ним действительно спившийся интеллигент...
Капитан не выдержал, фыркнул — стоявший перед ним в очереди мужчина, по виду шофер, обернулся.
«...Какая, к черту, Одесса и кто, собственно, спившийся интеллигент?! Он, что ли, Костька Филин — Камбала?! Справка за восемь классов да девять судимостей!»
Кража у Ильи казалась заманчивее оттого, что воровать у вора всегда безопаснее. Вор — существо запятнанное. Не побежит же он в милицию заявлять, что подло обманут своим сообщником.
«...Впрочем, какой же он, Илья, вор? Фрайер чистой воды. Случайно наткнулся на золотую жилу и теперь гребет лопатой. К тому
62


же жаден, скуп. Тут всю жизнь воруешь, и никогда денег нет, ни дома, ни шубы. Встретился бы этот Илья на Колыме лет пятнадцать — двадцать назад!»
Неопределенного вида цыганки кого-то ожидали сбоку от ларька. На Капитана они не обратили никакого внимания.
«Чем и хороша форма! К лицу не присматриваются — к фуражке только да к погонам! Моряк — вот и вся примета, все как на одно лицо!»
От нечего делать он пристал к цыганкам:
— Зумавэсса! Гадаешь?
Та, что стояла ближе, лениво посмотрела в его сторону.
— Шутишь, дядя?
Капитан нашел в кармане металлический рубль.
Цыганка поймала рубль на лету.
— Как тебе гадать, дорогой? На судьбу или на даму?
— Давай на судьбу!
— Загни один палец. Если на даму — два... Вижу: не про хлеб- соль думаешь, про судьбу свою.— Она заговорила скороговоркой: — Много у тебя денег было, все ты роздал, простая у тебя душа и деньги легкие. Только похитрей будь, все вернется...
«Пожалуй, верно она! Все точно!»
— Мечтаешь ты о пиковом короле, ждешь с ним встречи, через него все расстраиваешься. Правду я говорю, нет? А жизни тебе будет девяносто два года. Бойся только черного глаза да стрелы летящей.
Вторая цыганка дернула гадалку за платок.
— Идти надо, дядя. Все! Дай папиросочку!
Гадание неожиданно встревожило. Капитан выпил пива, в соседнем магазине взял бутылку «Солнцедара», прошел в ближайший подъезд.
«Часть вещей учитель может еще держать в Киеве — не зря под праздник летал туда. Бросил пятиалтынный в ячейку, и назад. Вечером самолетом вернулся. Дороговато, правда...»
Алкоголь подействовал привычным образом: как большинство рецидивистов, кроме тщательно запланированных, Капитан совершал еще кражи с ходу — внезапные, связанные со сложившимися благоприятными обстоятельствами либо с пьянством.
Капитан поставил пустую бутылку под лестницу и, покачиваясь для вида, пошел наверх.
В подъезде было уютно, жильцы придавали чистоте особое значение, являясь, следовательно, по мнению Капитана, людьми до некоторой степени особенными. В таких домах всегда было чем поживиться. Поднимаясь по лестнице, Капитан нажимал на аккуратные, отделанные иод дуб двери и прислушивался.
«Ишь замков понаставили! Жить надо проще, добра не
63


копить!» — Квартирные воры тоже заботятся о мотивации своих поступков.
Дверь на пятом этаже оказалась незапертой. Капитан нажал на нее, тихо вступил в прихожую. На всякий случай, если заметят, в уме держал дежурную фразу: «Вам стакана не жалко? Мы сейчас вернем...»
Однако из комнат никто не появился. В прихожей висело много одежды: синтетическая шуба, пальто, куртка и фуражка летчика. Из комнат доносилась музыка. Раздумывать было некогда.
/ января. 19 часов 10 минут
Срочная. Начальникам отделов транспортной милиции (согласно перечню).
В течение последних суток совершен ряд краж из автоматических камер хранения. Способ совершения преступлений характеризуется предварительным перемещением похищаемых вещей в другие ячейки. Следует полагать, что, готовясь к совершению краж, преступник занимает в отсеках камеры хранения определенное число ячеек, которые использует во время совершения преступлений в качестве базовых — для осмотра и сортировки вещей. В результате поиска похищенного ряд менее ценных вещей, принадлежавших потерпевшим, обнаружен в ячейках, закрытых на шифры 1881, 2727, 5555, являющихся, возможно, личными постоянными либо временными шифрами преступников. Не исключено также, что в настоящее время на обслуживаемых объектах имеются базовые ячейки преступника, закрытые с помощью вышеуказанных шифров.
Приказываю срочно установить на обслуживаемых объектах наличие ячеек с шифрами 1881, 2727, 5555, обеспечить за ними эффективное наблюдение.
В необходимых случаях с санкции прокуратуры произведите тщательный осмотр содержимого ячеек на предмет обнаружения вещей, объявленных в розыск, и доказательств, могущих содействовать установлению преступника.
Одновременно расследуйте имевшие место случаи противоправного перемещения вещей в автоматических камерах хранения. Срочно сообщите шифры ячеек, в которых оказались перемещенные вещи...
1 января, 20 часов 10 минут
Неожиданное бездумно-веселое настроение овладело Денисовым после того, как он, выбравшись из зала, нашел телефон и позвонил начальнику розыска. Трубку взял Сабодаш:
— Начальник говорит по другому телефону. Что передать?
— Говорит Денисов... Преступник заранее занимает ячейки, готовит... Потом переносит в них ворованное. Надо искать его ячейки.
— Ты опоздал, дорогой «блуждающий форвард»,— ответил начальник розыска, которому Антон успел передать трубку,— но ненамного. Действительно, идеи носятся в воздухе. Несколько минут назад получено указание проверить ячейки. Так что немного опоздал.
Денисов не стал рассказывать, что на мысль о приготовленных заранее ячейках его навело выступление женщины в жокей¬
64


ской шапочке, рассказавшей об удивительном щенке, плакавшем святыми человеческими слезами.
— Нового пока ничего?
— Новое будет часа через два-три, когда закончится проверка базовых ячеек. Поспать удалось?
— Немного. На других вокзалах тихо?
— Все тихо.
Денисов не вернулся в зал, хотя ему хотелось найти и ободрить женщину в жокейской шапочке, оставить свой телефон на случай, если щенок не найдется. На выходе к Денисову подошел человек с чаплинскими усиками, которого он видел в буфете.
— Сейчас начнется голосование,— он заговорщицки оглянулся,— чем меньше потомства Мини-Брета, тем лучше. Согласны?
— Абсолютно,—ободрил Денисов.
— Для эрдельтерьера он легковат...
— Истинная правда. И корпус растянут,— Денисов кивнул.
— Значит, вы знаете, как вам голосовать?
— На том стоим!
— Идите в зал, я сейчас приду. Не надо, чтобы нас вместе видели.
1 января, 20 часов 40 минут
Система была строго продумана.
Несмотря на то что в базовые ячейки уже были рассованы старенькие портфели и чемоданчики с непременными электробритвами, сорочками либо пуловерами, Илья привозил с собой на вокзал еще баул или сумку. Пассажир без вещей не пассажир!
Осмотревшись, Илья открывал базовую ячейку, вынимал находившийся в ней чемодан или портфель и ставил рядом. Каждый, кто заглянул бы в эту минуту в отсек, решил для себя, что видит приезжего «с двумя местами», занятого перекладкой вещей.
В этот вечер, собираясь на вокзал, Илья не думал изменять правилу. Смущал очередной баул, он выглядел чересчур приметным— пестрый, окраска «в шашечку» и «молния» по диагонали.
Подумав, Илья вытащил из-под кровати чемоданчик Капитана, вытряхнул содержимое в спальный мешок — ключи, зачетку, записную книжку с номерами ячеек в Киеве и на Рижском вокзале, золотые запонки в коробке и много других нужных и ненужных предметов. В чемоданчик Илья положил электробритву «Харьков», две нейлоновые сорочки, туфли, посмотрел на часы и поехал на вокзал.
Астраханский встретил Илью огнями и мощным звуковым фоном, который оглушал еще в дверях. Звуки вокзала одновременно успокаивали и настораживали.
Потолкавшись по центральному залу, Илья перешел в детский,
3 Заказ 2976 6Й


некоторое время сидел, наблюдая за входом, потом покинул вокзал — кружил по площади. Все было тихо. Илья вернулся в зал и эскалатором спустился в камеру хранения. Первая базовая ячейка, занятая Капитаном, находилась в углу бокового отсека, Илья не спеша направился в ее сторону.
До последней минуты, пока не откроется дверца чужой ячейки, Илья мог считать себя неуязвимым на случай проверки. В чемодане, оклеенном морскими фотографиями Капитана, не было ни одной краденой вещи — бритва, купленная женой еще в Юрюзани, стоптанные туфли, сорочки. В базовой ячейке тоже ничего лишнего.
В отсеке толпилось много людей, возможно, среди них находились работники милиции. Илья на ходу присматривался к ячейкам, почти каждая из них имела для него свое лицо.
...Старая, часто неисправная двести семьдесят девятая — он как-то пометил ее крестом. Беднягу вечно чинили, потому что монеты, пролетая в приемник, каким-то образом размыкали ее пораженное неизлечимым недугом запирающее устройство. Илья иногда пользовался двести семьдесят девятой, будучи студентом.
Одновременно Илья приглядывался к шифраторам, подыскивал нужные сочетания цифр. Обычно, подходя к базовой ячейке, он уже держал в голове несколько приемлемых вариантов. На этот раз Илья не увидел в отсеке ни одной знакомой комбинации. На шифраторах сплошь стояли цифры одного порядка — единицы и двойки или восьмерки с девятками. Вначале Илья не придал этому никакого значения: «Нет здесь — найдем дальше, в конце отсека...»
До базовой ячейки оставалось всего несколько шагов. Илья вдруг занервничал, даже лоб у него покрылся холодной испариной.
«...Все рукоятки снаружи перекручены! Кем? С какой целью?»
И вдруг его словно осенило:
«Ищут! Базовые ячейки ищут!»
Он замедлил шаг. Много раз говорил себе: нельзя пользоваться одним и тем же шифром дважды, для каждой базовой ячейки надо выбирать новый. Думал, обойдется — щадил себя: слишком много цифр пришлось бы держать в голове. Теперь дождался! И оттого, что все ячейки, которые занимал одновременно, закрывал на один шифр! «Какой же из шифров провалился? Судя по всему, четыре пятерки — безусловно. А как другие?»
Илья рассчитывал, что милиция не станет искать вещи по всем ячейкам раньше, чем произойдет плановая проверка автокамеры. Впереди, по его расчетам, было еще пять суток форы.
Это была грубая, непростительная ошибка. Все шифры, которыми он пользовался, следовало теперь считать проваленными. Илья поравнялся с бывшей базовой ячейкой и прошел мимо.
Первая мысль, которая пришла на ум, когда он удалялся от поставленного милицией капкана, была:
66


«К черту все! Как можно скорее сматывать удочки!»
Отсек был длинный, повернуть назад Илья не мог — это выглядело бы подозрительно. Проще всего было поставить чемодан в любую свободную ячейку.
Постепенно Илья успокоился.
Бросить все? Когда сделано главное? Когда почти решен вопрос о прописке и уже выбрана дача?! Что, собственно, узнала милиция? Его прежние базовые ячейки? Его шифры? Так он сменит их! Возьмет другие шифры, займет новые базовые ячейки! Станет во сто крат осторожнее прежнего!
Позже, заняв новую базовую ячейку и покинув вокзал, Илья сделал еще одно малоприятное для себя открытие. Чемодан, из которого он взял обручальные кольца и деньги, остался в базовой ячейке с шифром 2727. Нашла ли его милиция? Если нашла, пропала его личная, Ильи, ячейка с вещами в Киеве и еще одна в Москве, на Рижском вокзале,— горжетка из трех куниц, он приготовил ее в подарок жене, японский транзистор «Хитачи», авторучки — необычные, с паспортами, словно это были бог весть какие сложные аппараты, с номерами пишущих устройств и объемистыми инструкциями на трех языках, и много других вещей.
/ января, 22 часа 50 минут
пь:ло поздно, когда Денисов снова подъехал к вокзалу.
Боковые улицы казались совершенно пусты. Встречные лавины такси замерли на перекрестке. Выше, над машинами, перечеркнутые Дубниковским мостом, в несколько ярусов поднимались громады серого камня — дома, выстроенные в начале тридцатых годов, угловатые, прямолинейные, напоминающие друг друга своею непохожестью.
Новое здание Астраханского вокзала было в чем-то сродни этим домам и в то же время отличалось от всех. Сквозь стекло отчетливо виднелись люди.
Астраханский жил ночью той же необычной жизнью, что и днем. Люди приезжали и уезжали, сидели за никелированными столиками кафе, брились, знакомились, завтракали, разговаривали на десятках языков, давали телеграммы, встречались и провожали. Ни на минуту не умолкало радио, вращались турникеты. Подкатывали машины с утренними выпусками газет, мелькали знакомые трафареты — «Известия», «Гудок», «Литературная газета».
«Не люблю вокзалы» — называлась книга, которую Денисов как- то увидел в киоске. Название удивило и запомнилось. Как можно не любить вокзалы?
Из центрального зала навстречу Денисову толпой выходили французы, он узнал их по красным заплечным сумкам фирмы
67


«Франс-Вояж», комбинезонам и беретам с помпонами у мужчин, брюкам и очкам — у седовласых дам.
Переговариваясь, французы шли к автобусам.
Еще издали на стоянке служебного автотранспорта Денисов заметил много легковых машин.
«Ого! — подумал он.— Кто-то из гостей МВД уезжает! Холодилин определенно здесь — вон его машина!»
Под крытые своды перрона Денисов вышел с первыми звуками марша. Обстановка была праздничная. Впереди странно маячил последний вагон только что отошедшего поезда. Денисов не сразу решил, движется состав или еще стоит: весивший десятки тонн вагон, казалось, плавал над рельсами со скоростью парящей пылинки.
В начале платформы с недавних пор была установлена привлекавшая к себе внимание ярко-желтая тумба с кнопкой и четко выведенными надписями: «Милиция», «Кратковременно нажмите кнопку » и «Говорите!».
Денисов нажал кнопку. Тотчас беспокойно замигал световой маяк, подзывая ближайшего постового.
— Говорит Денисов. Кто уезжает?
— Гость из Республики Южный Йемен,— ответил в микрофон оперативный дежурный,— ты рацию получил, Денисов?
— Я уезжал отдыхать, начальник розыска знает.
На призыв светового маяка спешило сразу два милиционера. Денисов махнул им рукой: деловой разговор — помощь не требуется, и пошел по платформе.
В группе провожающих, стоявшей особняком, он увидел нескольких дипломатов, сотрудников министерства во главе с министром и невольно подтянулся. В это время поезд, набрав наконец более или менее заметную скорость, выполз из-под стеклянного свода. Провожающие надели шляпы.
Пропустив вперед министра и представителей дипломатического корпуса, стараясь не попасть на глаза полковнику Холодилину, Денисов прошел в дежурку и получил рацию: за выход на службу без нее строго взыскивали. Затем Денисов спустился в автоматическую камеру хранения.
Условия, в которых он, как «блуждающий форвард», находился, открывали простор для собственных версий, фантазии, и Денисову это нравилось.
У боковой стены камеры хранения, рядом с эскалатором, стояла молодая пара. Денисов прошел мимо, потом обернулся — ему вдруг представилось важным увидеть их лица — кто вот так стоит вдвоем на виду у всех и смотрит в глаза другому.
Однако он ничего не увидел: парня и девушку заслонили другие пассажиры.
В камере хранения все оставалось без изменений, в том же
68


состоянии, как и до его ухода, несмотря на важные сведения, полученные уголовным розыском. Вдалеке, в самом крайнем отсеке, Антон Сабодаш и младший инспектор розыска продолжали поиск базовых ячеек. Инспектор шел впереди и последовательно пробовал шифры — 1881, 2727 и 5555. Если дверца не открывалась, он переходил к следующей ячейке, а шедший сзади Сабодаш убирал пятерки — перекручивая рукоятки шифраторов в разные стороны. Дело продвигалось споро, было приятно смотреть за их слаженными действиями.
— Становись, Денис,— подмигнул Антон,— принимай работу!
Когда Сабодаш своею огромной ладонью поворачивал рукоятку
вправо, вместо пятерки, остававшейся после младшего инспектора, появлялась восьмерка или девятка. Когда же Антон с той же силой налегал влево — двойка, реже — единица. На всех ячейках, осмотренных ими, уже не оставалось ни одной пятерки, не было ни четверок, ни шестерок.
Денисов в растерянности прошел по отсеку.
— Что вы делаете?! У вас ведь все шифраторы как близнецы!
— Вот еще! А пассажиры как делают?! Думаешь, они присматриваются? — огрызнулся Антон.— Крутанут рукоятку и уходят. И не обращают внимания, что там, снаружи! Им главное — внутри! Уот!
— Святая простота! — Денисов чуть не застонал от злости.— Взгляни на свою работу.
Сабодаш, набычившись, отошел в сторону. Когда он вернулся, вид у него был смущенный.
— Да... Приходится держать ушки топориком.— Денисов не удержался, посмотрел на его плотно прижатые мясистые уши борца.— Сейчас все переделаем. Уот! Будет в лучшем виде...
«По восьмеркам и двойкам можно узнать, что вначале на их месте были пятерки... Не по тому ли принципу преступник находит ячейки, в которых зашифрован год рождения? Но как? Почему? Ведь шифр пассажиры набирают изнутри и никогда снаружи ».
Денисов сбросил куртку, вдвоем с Антоном начали перекручивать рукоятки в разные стороны.
А мысль его сосредоточилась на одном, еще не осознанном до конца и с которым нужно было обращаться очень бережно, чтобы оно не рассеялось как мираж,— колеблющаяся связь цифр внешнего и внутреннего шифраторов.
«Преступник каким-то образом устанавливает ячейки, в которых набран год рождения, в том случае, если тот же год рождения по какой-то причине ранее набирали на наружном шифраторе».
69


Денисов думал об этом и потом, когда они покончили с рукоятками, когда, отдыхая, сидел в удобном кресле посреди зала и глядел, как на экран, в огромное электрическое табло.
«Но зачем пассажирам набирать свой год рождения снаружи? Для чего?»
Перед ним была стена, сквозь которую никак не удавалось пробиться.
/ января, 22 часа 15 минут
Начальникам отделов транспортной милиции (согласно перечню).
В результате успешного поиска базовых ячеек преступников на московских вокзалах заблокирован ряд ячеек, которые, по всей вероятности, абонированы разыскиваемым в преступных целях.
На Рижском вокзале в Москве обнаружена ячейка JNe 347, шифр 2727, в которой оказалось значительное число похищенных вещей и предметов, объявленных в розыск. Среди них: горжетка из куниц, украденная из автоматической камеры хранения на станции Киев-Главный в декабре месяце; японского производства транзисторный радиоприемник «Хитачи», авторучки фирмы «Паркер» (США)— Всего сто десять наименований.
На некоторые вещи и предметы заявки о кражах до сего времени не поступали. В процессе осмотра ячейки экспертом выявлены невидимые отпечатки пальцев, пригодные для идентификации.
Все обнаруженные ячейки обеспечены наблюдением.
Примите меры к установлению владельцев всех изъятых на Рижском вокзале вещей.
Заместитель начальника Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.
/ января, 23 часа 50 минут
Денисов чувствовал — все решится сегодня. Он не знал, куда себя деть,— слонялся по кабинетам, уходил в даль платформ к Дуб- никовскому мосту, снова возвращался в камеру хранения. Положение человека, занятого личным сыском, освобождало от участия в общих мероприятиях, в его присутствии начальник розыска давал поручения другим инспекторам, связывался с коллегами на вокзалах.
...Женщина поставила сумку, сбила теплый платок на затылок. Рука, поставившая сумку, была затекшей, с мертвенно-белыми бороздами поперек ладони.
Денисов видел, как женщина решительно подула на пальцы и набрала снаружи шифр— «тысяча девятьсот двадцать семь». Ячейка открылась. Те же цифры стояли внутри.
70


Женщина посмотрела по сторонам и, никого не заметив, быстро перекрутила наружный шифратор. Цифры снаружи изменились — шифр теперь оставался только внутри ячейки. Женщина не собиралась его менять после того, как переложит часть вещей из сумки в ячейку.
Ячейка снова будет закрыта на тот же шифр.
Денисов, как зачарованный, смотрел на цифры наружного шифратора...
2 января. 0 часов 28 минут
Девять человек сидели в кабинете полковника Холодилина — начальники розысков всех московских вокзалов, десятым был начальник штаба, одиннадцатым — инспектор отдела милиции на Москве-Астраханской младший лейтенант Денисов.
В отсутствие Холодилина собравшиеся негромко переговаривались. Всего несколько человек знали, по какому поводу их вызвали. Холодилин должен был вот-вот приехать из министерства.
— У меня он из трех ячеек чемоданы вытащил.— Начальник розыска Курского, сидевший рядом с Денисовым, обвел глазами коллег.
— Еще неизвестно, сколько он вытащил на других вокзалах! Потерпевшие придут но сразу.
— Три вытащил и ничего не взял, только все вещи перевернул. Младший инспектор Дощечкин в том же отсеке стоял — ничего не заметил!
— Трудно! Тот ведь прямо к ячейкам прет, как хозяин!
Холодилин появился вместе с начальником уголовного розыска
управления и сутулым человеком с длинными, свисающими вниз усами.
— Товарищи офицеры,— предупредил сосед Денисова.
Начальники розысков встали одинаково дружно, и лица их
приняли одинаково непроницаемые выражения.
— На совещании присутствует конструктор существующих систем автоматических камер хранения.— Холодилин сказал это так, будто участие изобретателя в ночных совещаниях уголовного розыска было делом само собою разумеющимся. Усатый наклонил голову.— Предлагаю обменяться мнениями по поводу краж из ячеек. Слово инспектору Денисову.
Начальники переглянулись.
— Дело такого род а,— этой фразой Денисов начинал все свои немногочисленные публичные выступления,— все последние кражи имеют две особенности: внутри ячеек набран год рождения, и каждый потерпевший пользовался своим шифром дважды. Проще говоря, дважды закрывал ячейку на один и тот же шифр...
71


— Что категорически запрещено правилами,— заметил конструктор, кивнул и стал что-то быстро записывать в блокнот, покрывая крупным размашистым почерком одну страницу за другой.
— Последнее означает, что все они хотя бы раз набирали свой шифр снаружи, а потом его перекручивали...
Денисов чувствовал, что его не все понимают. Было бы много легче подойти к ячейке, набрать снаружи шифр, например 1927, как у той женщины с отекшими руками, и предложить начальникам розысков изменить его.
Единицу бы обязательно сместили влево — на нуль, дальше рукоятка не проворачивалась, семерка при повороте до упора вправо стала бы девяткой. Вместо 1927 появилось бы 0909, 0609, 0709 или 0409. Все равно комбинация цифр начиналась бы с нуля и кончалась девяткой.
— Есть закономерность, на которую преступник талантливо обратил внимание. Изменяя снаружи цифры, пассажир поворачивает рукоятку в сторону нуля или девятки, в зависимости от того, что ближе. Дело в том, что рукоятка существующего шифратора не имеет кругового вращения и поворачивается только до упора... Я понятно объяснил? — Денисов помолчал.— У меня все.
Холодилин посмотрел одобрительно: он уважал краткость.
Обмен мнениями не занял много времени. Начальники розысков коротко отчитались о принятых мерах. Конструктор не был готов возразить Денисову, он только рассказал о новой модели ячеек, поступившей на Киевский вокзал.
— Три обозначения цифровых и одно буквенное,— несколько раз повторил он,— никакого больше года рождения. Над секцией зеленый огонек, как у такси, свободную ячейку видно издалека.
Потом конструктор перешел к главному — к особенностям запирающих устройств.
— Щелчки исчезли напрочь, подслушать поворот диска невозможно. Реле времени, даже если шифр набран правильно, не позволит ячейке открыться сразу, так что подбирать шифр одним поворотом рукоятки уже нельзя.— Он постучал карандашом по блокноту с записями.— Что касается сообщения товарища, выступавшего первым, то мы должны его изучить...
— Управление милиции подготовит соответствующие предложения,— сказал Холодилин.
— Не проще закрывать ячейку на ключ? — спросил незнакомый Денисову начальник розыска.
Конструктор поправил гайдуцкие усы.
— Ключ, вы понимаете,— вчерашний день техники. Ключ можно потерять, можно подобрать новый. При соблюдении правил эксплуатации электроника дает неизмеримые преимущества. Не
72


подумайте, что я говорю это как один из авторов... Я уверен, что наши новые камеры хранения КХС-6 практически неуязвимы.
Ответив на вопросы, конструктор уехал.
— Будем заканчивать.— Холодилин встал.— В соответствии с рекомендациями Управления транспортной милиции мы приступаем к широкой оперативно-штабной операции по изъятию преступника. Кодовое наименование — «Магистраль». Операция проводится комплексно — одновременно на нескольких дорогах.
В кабинете было тихо, изредка слышался шелест проносившихся за окном машин. Старинные часы под стеклянным колпаком бесшумно вели отсчет времени.
— Какие практические меры мы в состоянии предпринять? — Он вышел из-за стола.— Во-первых, полностью пресечь кражи из автокамер еще до того, как преступник будет установлен. Следует взять отсеки под наблюдение и удалить с наружных шифраторов особенности, о которых здесь говорил младший лейтенант Денисов. Без них преступник не в состоянии найти ячейки с годом рождения. Во-вторых,— Холодилин помолчал, сделал несколько шагов по кабинету. Он умел думать на людях,— надо как можно скорее определить точное количество и приметы всех похищенных вещей... Наконец, на всех станциях, вокзалах должно подготовить ячейки- ловушки с нулями и девятками. При попытке совершить кражу из них преступник будет задержан. В этом суть операции «Магистраль». Вопросы есть? Вокзалам доложить о готовности через тридцать минут.
2 января, 01 час 30 минут
Заместителю начальника Московского управления транспортной милиции полковнику милиции Холодилину. В соответствии с планом проведения операции «Магистраль» взяты под контроль остающиеся после набора шифров комбинации цифр наружных шифраторов. В каждом отсеке оставлено по две ячейки-ловушки для поимки преступника с поличным в момент подбора шифра. Ячейки-ловушки обеспечены оперативным наблюдением. Начальник отдела милиции на станции Москва- Астраханская.
2 января. 01 час М минут
В приемной отдела Денисов в третий раз за эти сутки увидел жену грузчика Орлова. Она всюду теперь сопровождала мужа и испуганно оглянулась на Денисова, когда тот проходил в дежурку.
— Что нового? — поинтересовался Денисов у помощника дежурного.
Самого дежурного не было. Молоденький помощник не пригласил инспектора к себе, за стеклянную перегородку, ответил как положено — в микрофон.
73


— Объявлена операция «Магистраль».
— Майор Блохин не приезжал?
— Нет. Его ждет грузчик Орлов.— Микрофон работал нормально.
— Я хочу с ним поговорить.
— Материалы в столе, товарищ младший лейтенант.
«Четкий парень»,— подумал о помощнике Денисов.
Заявление Орлова о явке с повинной лежало вместе с протоколом
его допроса. В витиеватых выражениях признаваясь в кражах и уповая на снисхождение, в допросе Орлов не мог указать ни одной подробности совершенных преступлений. Вверху почерком Холодилина было выведено: «Освободить».
Орлов ожидал, что допрашивать его будет майор Блохин, и, увидев Денисова, был разочарован.
— Меня уже допрашивали в этом кабинете. Майор Блохин.
— Садитесь. Сколько времени вы знакомы с дежурным по камере хранения?
— С Борисом ? Не знаю.
— Тридцать первого вы с ним выпивали?
Орлов опустил голову. Получилось неискренне, Денисов заметил это.
Вначале Денисову было важнее всего понять, кто перед ним. Важнее, чем признание. Кто? Как относится к себе, близким? Чем жив?
— Выпивали?
— Было.— Он вздохнул.
— Потом вы поехали на товарную станцию? К вагонам с вином? Там тоже выпивали?
Орлов снова сделал вид, будто раскаивается, переживает.
— Чем закусывали?
— Где? У вагона? — Вопрос удивил.
— Нет, в автокамере.
— Апельсинами. Механик принес.
Денисов задумался.
— Много апельсинов?
— Штуки три. Он без апельсинов не бывает...
Из отдела милиции они вышли втроем — Орлова держалась чуть поодаль. Было морозно и тихо. Несколько электричек стояло у платформ. В центре перрона не спеша разговаривали двое постовых, издали к ним направлялся еще один, дежуривший на площади.
«Пустая платформа, электропоезда с опущенными пантографами, сбежавшиеся перекурить постовые,— подумал Денисов,— ночной вокзальный пейзаж».
Из дверей центрального зала выглядывали пассажиры бакинского скорого — ждали посадки.
74


— Ну, мы пойдем,— сказала Орлова,— простите его!
Денисов успел забыть о них: странная супружеская пара —
задерганная женщина и гуляка муж, которого она никогда не оставит в беде, не бросит и не предаст. Немногим выпадает такое.
2 января. О часов 30 минут
Илья ждал скрещения поездов. Начало посадки на бакинский скорый и прибытие ночного астраханского приходились на одни и те же минуты. В это время автоматическая камера хранения всегда была наполнена пассажирами.
Вся ночь шла кувырком. В поисках базовых ячеек сотрудники милиции изменили структуры цифр на наружных шифраторах. Исчезли привычные комбинации, Илья несколько раз проходил по отсеку к своей ячейке. Надо было уходить либо ждать новых пассажиров.
Илья нервничал. Появление Капитана не добавило обычной порции энергии. Помощник явился с опозданием. На этот раз он был в куртке летчика. Форменная фуражка, надетая чуть набекрень, придавала испитому лицу вид насмешливый.
«Ничто ему не грозит,— в который раз с неприязнью подумал Илья о напарнике,— подбирать шифр не приходится, к ячейкам подходить не надо. Поставить вещи в базовую ячейку да задать пару вопросов дежурному: «Сколько хранятся вещи?», «Как поступить, если забыл номер ячейки?», «Где предварительная касса?». И — до свиданья!»
Увидев Илью, Капитан сразу же заспешил навстречу — само дружелюбие и мягкость.
— Все в порядке?
Илье показалось, что от него попахивает алкоголем.
— Пока вы со мной, что может с нами случиться? — привычно рассыпался в комплиментах Капитан.— Просто удивительно: никогда не чувствовал себя настолько спокойно.— Он еще глубже, как в панцирь, втянулся в свою новую куртку.
Илья не стал вводить его в курс дела с базовыми ячейками: зачем паниковать раньше времени?
— ...Я, Илья Александрович, решил пригласить вас с женой и ребенком этим летом в Одессу. Принимаете приглашение? Мне попалось расписание Черноморского пароходства: отход из Одессы в пять ноль-ноль ежедневно, и через пару дней вы в Батуми! Заботы о каютах я беру на себя — некоторые связи еще остались...
Они остановились у киоска военторга. Илья протянул руку — постучал по дереву: просил удачи на ближайший час, дальше не загадывал.
75


— Внимание! Граждане, встречающие пассажиров! Ко второй платформе...— Астраханский прибывал без опоздания.
На эскалаторе появились первые пассажиры. Вновь прибывшие рассыпались по отсекам, занимая ячейки. С минуты на минуту Илья ждал начала посадки на бакинский.
— Начинается посадка,— наконец объявило радио,— на скорый поезд Москва — Баку...
Вместе с другими пассажирами Илья прошел в отсек к базовой ячейке, открыл ее. Потертый чемодан Капитана показался на свет, Илья даже не взглянул на него. Вокруг спешили пассажиры, Илья тоже спешил. Здесь же, в отсеке, он увидел давешнего механика с повязкой и с ним еще одного в гражданском — оба подходили к ячейкам, проверяли шифраторы. Надо было во что бы то ни стало найти знакомые комбинации цифр. Илья сделал несколько шагов в сторону — напрасно! Вернулся назад — снова ничего.
«Эх, была не была!» — Илья пошел вдоль секций в глубь камеры.
Никто не обращал на него внимания: многие занимали ячейки в разных концах отсека — все зависело от того, где в данный момент освобождалось место. Главное было — чувствовать себя пассажиром, которому крайне необходима ячейка.
Знакомая комбинация цифр оказалась в дальнем углу, но надо было подождать, пока уйдет расположившаяся рядом супружеская чета. Илья пошел назад.
— Дежурного не видели? — Какой-то толстяк в плаще загородил дорогу.
Илья сделал вид, что не слышит: у толстяка было странное представление об этикете: ни «извините», ни «пожалуйста».
— Ячейка не срабатывает! Что здесь, все глухие в Москве? — Я раскрытой ячейке среднего яруса стоял пухлый кожаный чемодан, похожий чем-то на своего пухлого бесцеремонного владельца. Проходя, Илья машинально отметил шифр— 5317.
— Где дежурный? — Отчаявшись, толстяк выдернул из неисправной ячейки чемодан и переставил в соседнюю.
«Он и в этой наберет наверняка тот же шифр, ротозей!» — подумал Илья.
2 января, 01 час 45 минут
Денисов прошел центральным залом. Все было тихо. В почтовом отделении успели убрать сор со столов, появилась новая банка с клеем. Его должно было хватить на все бандероли и на все улетевшие воздушные шары. Пассажиры рассеялись по залу, никто не спешил вниз, к автокамерам. Залитые светом эскалаторы привычно продолжали теперь уже никому не нужную ритмичную работу.
76


— Двести первый! — неожиданно услышал Денисов из миниатюрного микрофона-манипулятора, прикрепленного к внутреннему карману куртки.— Двести первый! Срочно зайдите в автоматическую камеру хранения!
Денисов понял — что-то случилось, но случившееся не связано с блокированными по плану «Магистраль» ячейками. Там был для вызова другой пароль. Вызывали «блуждающего форварда» — вызов связан с происшествием.
Сбегая по эскалатору, он заметил, что дежурного по автокамере Порываева нет на месте, а дверь в служебную часть вокзала раскрыта. Несколько пассажиров растерянно выглядывали из отсека. Увидев стремительно спускающегося сверху Денисова, один из них махнул рукой на дверь. Денисов бросился туда.
Свет в коридоре был приглушен. Впереди, у дверей почтовой экспедиции, мелькнула милицейская фуражка. Там что-то происходило.
Первым, кого Денисов увидел, вбежав в экспедицию, был старший инспектор Блохин. Денисов так и не понял, как он здесь оказался. Блохин поднимал с пола чью-то подбитую мехом куртку. Сбоку стояли перепуганный насмерть старик экспедитор, Борис Порываев и молоденький милиционер.
— В окно выскочил,— растерянно объяснил экспедитор,— как вбежал — и сразу в окно! «Патрули,— говорит,— папаша! Патрули!» А сам куртку с себя...
Денисов увидел, что оконная рама над столом только притворена, не закрыта, а на полу, у радиатора, валяется форменная синяя фуражка.
Милиционер вспрыгнул на подоконник, рванул раму на себя. Худощавый, он легко проскользнул в неширокое отверстие.
Денисов связался с дежурным по рации, но не успел сказать и нескольких слов, как дежурный перебил:
— Понял! Развертываюсь!
По сигналу дежурного автоматически изменялась дислокация постов, никто не мог незамеченным покинуть с этой минуты Астраханский. Единственное, что осложняло положение, это то, что преступник, убегая через окно экспедиторской, оказывался как бы в тылу у дежурного наряда — необходимо было дополнительное маневрирование.
— Денисов! — позвал Блохин. Во внутреннем кармане куртки он обнаружил маленький картонный квадрат: «Краснодарский авиаотряд. Талон на обед». Лицо Блохина расплылось в улыбке.— Молодец, Порываев!
С этой минуты он оказывал дежурному по камере хранения всевозможные знаки внимания.
— Как все произошло?
77


Порываев никак не мог собраться с мыслями.
— П-пассажир мне подсказал: зайдите, говорит, в крайний отсек... Т-там, говорит, летчик по ячейкам лазит! — Порываев волновался. Волнение в первую очередь сказывалось на его речевой системе.— Я его чуть-чуть не п-поймал!
Блохин осторожно упаковал талон в специальный хлорвиниловый пакет.
— Запомнил летчика? Какой он из себя?
— Лет тридцати, нормальный... На руке, похоже, наколка.
— А свидетель?
— Постарше. Особенно не присматривался... Да что же мы? Он же там вещи бросил!
Вслед за Порываевым Блохин и Денисов побежали к ячейкам.
В камере хранения пассажиры обсуждали случившееся. Посредине отсека, метрах в пятнадцати от выхода, лежал пухлый кожаный чемодан с биркой аэропорта. Клавшие вещи обходили его стороной, никто не пытался поднять или оттащить в сторону.
Денисов снова по рации связался с дежурным.
— Как дела?
— Никаких известий. Развернулись, по-моему, нормально. Как у вас?
— Пока тоже ничего.
Блохин подтолкнул Порываев а к креслам с отдыхающими людьми.
— Ищи своего свидетеля — очень важно. А мы попробуем узнать, какая ячейка вскрыта. Может, в ней есть и другие вещи.
Кто-то из проходивших пассажиров обернулся:
— Там в незапертой ячейке чемодан.
Старший инспектор и Денисов подошли к секции, на которую указывал пассажир. В ячейке стоял потертый небольшой чемоданчик. Он не мог иметь ни малейшего отношения к грузному кожаному пузану, лежавшему в проходе.
— Здесь что-то другое! — Блохин огляделся.— Хозяев вещей здесь нет? Руками никому не трогать.
Подошел огорченный Порываев.
— Не нашел.
— Куда же он мог деться? Транспорт еще не ходит...
— Может, уехал с бакинским? — Денисов размышлял вслух.
— Правильно. Он либо в поезде, либо на стоянке такси... Порываев, голубчик! Давай вместе с постовым к стоянке такси. А Денисов свяжется пока насчет талона на обед с Краснодарским авиаотрядом... Может, найдем хозяина куртки? А?
Азарт проявлялся у старшего инспектора в тех же формах, что и забота. Последнее, что увидел Денисов, покидая отсек, был Блохин, нервно обминавший поля своей новой шляпы «дипломат».
78


2 января, 4 часа
Краснодар отозвался быстро. Трубку принял дежурный по аэропорту. Он терпеливо выслушал Денисова, потом сам овладел инициативой.
— Все понял. Что же он такое натворил? Как мне доложить начальнику?
— Пока ничего не могу сказать.
— Ого! Значит, летать не сможет? Сильно! Летчик или штурман?
— Неизвестно.
— Ну ясно... Нельзя говорить — значит, нельзя. Как там у вас насчет погоды в Москве? — Дежурный заложил крутой вираж.— У нас в Краснодаре мороз завернул градусов на восемь, не меньше... Ты мне только вот что скажи: он давно у нас работает или недавно пришел? Чтобы не думать на всех!
— И этого не знаю.
— Ох и темнишь! Ну ладно. Там, в Москве, находится ростовский экипаж. У них могут быть неиспользованные талоны нашего аэропорта. Звони в Шереметьево, найди Людочку из профилактория, у нее узнаешь. А в Ростов и командиру отряда я сам позвоню. Значит, какие у тебя приметы?
— Лет тридцати, нормального телосложения. На тыльной стороне ладони небольшая татуировка... Одет...
— Среди наших, кажется, нет. Я еще позвоню.
Во время разговора против Денисова сидел Порываев. Он смотрел фотографии людей, задерживавшихся за преступления на Астраханском вокзале. Делал он это с неожиданным интересом. Особенно привлек его старый альбом, составленный сразу после войны и давно списанный. У Денисова не поднялась рука его уничтожить.
С пожелтелых страниц смотрели люди в длинных, почти до пят, пальто, в вышедших из моды полосатых джемперах, в рубашках с узкими воротничками, выпущенными поверх пиджаков. Задержанные стояли рядом с антропометрической аппаратурой Бертильона, у белых экранов, на сером фоне заборов, вложив в позы и выражения лиц одновременно вызов и отчаяние.
— Производит впечатление? — спросил Денисов.
— Производит. Но этого парня здесь нет.
— Он, наверное, и не родился, когда создавали этот альбом.
— Я тоже.
— Ваши родители были,— сказал Денисов, чтобы поддержать разговор.
— Мои родители были, но я их по фотографиям не узнал бы.
— Не узнал?
79


— Я же их не помню, меня бабушка воспитала.— Порываев захлопнул альбом.— В Гарме это случилось. Во время землетрясения... Кажется, все посмотрел.— Он взял себя в руки, шевельнул огромным ботинком.— Знаете Гарм?
— Да,— сказал Денисов. Он никогда не слышал про Гарм, но ответить иначе не мог.— Не повезло.
Порываев ушел спать.
Телефонное обращение к Людочке в Шереметьево вызвало цепную реакцию ответных запросов и уточнений. Теперь Денисов не мог оставить телефон ни на минуту. Он сидел в кабинете рядом с окном, придававшим помещению средневековый облик, и отвечал на звонки: звонили из гостиницы для летных экипажей, из профилактория, от диспетчера. Ночь проходила в телефонных переговорах. Только снизу — от Блохина — не поступало никаких известий.
Иногда рация Денисова начинала неожиданно шуметь, и до него долетали обрывки разговоров:
— ...Три пятнадцатый, проверь сорок четыре — ноль восемь идет на стоянку...
— ...Тунгуска вызывает Ангару... Прием...
Речь, видимо, шла о стоянках такси: розыск преступника продолжался.
В пять часов утра после звонка начальника отдела кадров Домодедовского аэропорта до Денисова добрался дежурный из Быкова и сразу перешел в наступление:
— Где же ваша оперативность? Почему такое отношение? Внуково, Шереметьево знают, а мы не в курсе! Не считаете нужным ставить в известность?! Кто у телефона? — Только узнав, что у телефона не МУР, не Главное управление внутренних дел, а всего-навсего инспектор уголовного розыска вокзала — младший лейтенант, он успокоился.— Давай приметы! Я тебе за полчаса его найду!
Денисов объяснял всем одинаково.
Уголовный розыск транспортной милиции устанавливает неизвестного. Человек этот находился ночью на Астраханском вокзале, на нем была надета меховая куртка и форменная фуражка авиатора, в кармане лежал талон на обед Краснодарского авиаотряда. Далее шли скудные приметы, указанные Порываевым.
За редким исключением все абоненты подозревали, что Денисов знает куда больше, но по понятным причинам утаивает.
— Товарищ дежурный, ради бога! — взмолился молодой женский голос, когда Денисов в следующий раз снял трубку.— В какой он больнице? Он жив? Это его знакомая.
— Кто? О ком вы говорите?
— Второй пилот! — Женщина заплакала.
— Жив! — было естественным вначале ее успокоить.
80


Плач усилился.
— Не обманывайте меня, умоляю!
— Жив! Теперь скажите...
— Жив! — послышался ликующий голос, и в трубке раздались гудки.
Едва Денисов нажал на рычаг, раздался новый звонок.
— Товарищ Денисов? Это из ростовского экипажа.— Наступила пауза, потом решительный голос продолжал: — У меня с вечера человек исчез. Похож на того, кого вы описали. В такой же куртке... В Краснодаре, мне сейчас подсказали, в столовой его не видели — талон на обед у него мог быть... Где вы находитесь? Я сейчас подъеду.
2 января, 5 часов 10 минут
На время центр розыска переместился снова в кабинет Блохина, Денисова и ККК. В ожидании приезда командира корабля сюда переехал Холодилин со своим штабом, техник связи обеспечил пару временных дополнительных каналов для прямой связи с дежурным по управлению и Петровкой, 38.
Денисову продолжали звонить из аэропортов. Холодилин словно не замечал присутствия инспектора. Денисов исподтишка наблюдал за начальством, вспоминал, что ему приходилось слышать о заместителе начальника управления.
Милиция Астраханского вокзала не ходила у полковника Холодилина в любимчиках. Говорили, что на первом инспекторском смотре, который он устроил в управлении, произошел казус. Объявив порядок движения колонн, Холодилин спросил офицеров:
— Все ясно?
— У меня нога стерта,— подал голос начальник службы Астраханского, пожилой майор: при предшественниках Холодилина особой строгости не было.
— Кому не ясна задача?
— Товарищ полковник,— думая, что Холодилин не слышал, повторил майор,— у меня пятка стерта.
— Разговоры! Вам понятна задача? Выйти из строя!
Майору пришлось выйти вперед, оказалось, что задачу он усвоил.
— Встать в строй! Теперь вопросы! Больные есть?
В управлении поняли — с Холодилиным следует держать ухо востро, а астраханцы смекнули — проверка знания уставов на Астраханском не за горами. Так и оказалось.
Теперь Денисов мог наблюдать полковника Холодилина вблизи — как разговаривает со своими помощниками, отвечает по телефону.
81


— ...Билет на «огонек», посвященный юбилею уголовного розыска? Большое спасибо. От нас придет самый достойный. Еще раз спасибо.
— ...Установите, где продавалась обнаруженная в базовой ячейке электробритва, запросите завод. Пусть проверят по рекламациям, может, с этой тысячей номеров что-то прошло...
Поразило Денисова то, что Холодилин ничего не записывает,— пишут работники оперативного штаба, начальник уголовного розыска управления.
— Отработать методику изменения шифров в отсеках, чтобы это никому не бросалось в глаза. Рекомендации передайте всем дорогам, в первую очередь в Киев и Баку...
— Сколько задействовано подразделений в южном направлении? По каким позициям идет проверка?
Денисов многое не успел уловить. Понял только, что Холодилин и его штаб стремились к оптимальной системе поиска. В принципе та же система лежала в основе любого поиска, шла ли речь о преступнике, о дискретности наследственных факторов или других сложных проблемах, о которых Денисов знал понаслышке. Научно-техническая революция несла милиции не только компьютеры и электронику, но и изменение системы организации управления, комплексное взаимодействие во время операций типа «Магистрали ».
Автомашина уверенно проскользнула под запрещающий знак на стоянку служебного транспорта. Денисов видел из окна, как широкоплечая фигура мелькнула у угла вокзала. Вскоре на лестнице послышались шаги, и в псевдомонастырскую келью, кабинет со стрельчатыми окнами, вошел человек.
— Я знал, что этим кончится.— Коренастый летчик пожал руки всем, включая Денисова.— Он на свободе? Что с ним? Или правду мне пока не скажут? Хороший штурман, прекрасный товарищ... И вдруг роковая любовь! А в Ростове — жена и ребенок. Пробовали с ним говорить — куда там! Вчера, как только прилетели, сразу на такси и к ней — весь разговор! У него в куртке женской фотографии не было? Я бы сразу сказал, он это или нет?
— Фотографии не было,— Холодилин показал на стул,— садитесь. Вы не помните, есть у него татуировка? На тыльной стороне ладони, здесь?
— Кажется, есть. Крылышки. Сейчас уточню. Это городской телефон? — Он так и не сел. Стоя набрал номер, круто переворачивая пальцем диск.— Людочка? Ты не помнишь, у Володи... Как? Звонил? Да я ему! — Летчик в сердцах бросил трубку на рычаг, платком вытер лоб.— Сейчас звонил — скоро приедет. Куртку у него украли. С вешалки из квартиры...
82


2 января, 3 часа АО минут
Илья перелез через какой-то забор, не разбирая дороги, кинулся между кустов маленького скверика и неожиданно оказался в незнакомом месте, у бензозаправочной станции. Сбоку, на пустыре, пристроились на ночь серебристые фургоны Автотранса, большие, как железнодорожные пульманы. Впереди, у церкви-склада, стоял мотоцикл ночной милиции. Илья бросился было в темень, по направлению к товарной станции,— в это время из-за поворота неожиданно мелькнул глазок такси.
— На Каланчевку! — Илья тяжело ввалился на переднее сиденье, рядом с шофером.— Плачу вдвойне. Неприятность: хорошо, хоть не в одном белье остался! Остальное должен понять, как мужчина мужчину.
Таксист промолчал.
— Не приходилось бывать в переделках?
Водитель снова не ответил, Илья незаметно оглядел его.
«Себе на уме. Это плохо».
— Я закурю. Не возражаешь? — Шофера ни на минуту не следовало оставлять наедине с его мыслями: мало ли что может прийти в голову, когда в мороз ночью встречаешь на улице человека в одном костюме.
— Мне не мешает.
— Спасибо. За мостом сверни влево.
— Через Красноказарменный быстрее...
— Ничего.— Он стремился в объезд.
«Сейчас оповестят посты милиции, диспетчеров такси, через несколько минут все будут знать, что разыскивается человек без пальто и шапки...»
Встречных машин было мало. Когда ехали по какой-то набережной, их обогнал черный блестящий «форд», сидевший за рулем внимательно посмотрел на Илью.
— Ночная работа тяжелая. По себе знаю!
Внезапно Илья понял причину неприязненного молчания таксиста. Работающий посменно шофер мог скорее понять мужа, чем убегающего любовника. Объяснение Илья выбрал неудачно, и теперь было поздно что-нибудь поправить.
...А началась ночь спокойно. Заметив шифр ячейки, где первоначально лежал чемодан толстого бесцеремонного пассажира, Илья подошел к базовой, закрыл ее и подался на выход. Вместе с Капитаном они несколько минут наблюдали за толстяком, который стоял у телефона-автомата, никак не мог решить, будить ему своего московского абонента или нет. Он несколько раз снимал трубку с рычага и снова водворял ее на место.
Пока делать было нечего. Капитан оглаживал новую куртку.
83


— Изменили морю? — Илья кивнул на форменные пуговицы.
Капитан словно ждал этого вопроса.
— Между прочим, эту робу я приобрел для вас. Вы вот смеетесь, когда я говорю, что надо носить форму... Переоденьтесь, подойдите к расписанию самолетов и оттуда заходите в отсек. Рискните!
— Пожалуй.— Илью озадачило неожиданное проявление участия.— А вы как же?
— Не беспокойтесь. Куртка мне немного мала, вам будет в самый раз.
«В пристрастии к форменной одежде есть логика,— подумал Илья,— эксплуатируются стереотипные представления обывателя о служивых людях».
Через несколько минут Илья выглядел заправским летчиком гражданской авиации.
— Я останусь стоять у киоска военторга.— Мысль Капитана работала на редкость четко.— Если дежурный пойдет к вашему отсеку, я перехвачу его двумя-тремя вопросами...
Толстяк у автомата наконец решился. Результат телефонного разговора превзошел ожидания: просияв, он быстро направился в сторону стоянки такси.
Илья вошел в отсек, чувствуя себя совершенно спокойно. Ячейка открылась на шифр 5317. Пухлый чемодан пребывал в ней в состоянии благодушия, Илья сразу невзлюбил его крутые бока и манеру выставлять из-под крышки белые концы то ли рубашек, то ли носовых платков. Даже новые вещи в таких чемоданах бывали чудовищно измяты или засалены на самых видных местах; деньги, запонки лежали в них вместе с яичной скорлупой, засохшими бутербродами.
Илья оглянулся — Капитан, одетый в его, Ильи, пальто, стоял у киоска военторга, небрежно облокотившись на витрину.
Все дальнейшее было отработано Ильей до автоматизма: достать из ячейки заупрямившийся чемодан — поставить рядом — вынуть из правого кармана монету — бросить в прорезь приемника — перекрутить рукоятки шифраторов (сначала снаружи, потом изнутри) — захлопнуть дверцу — поднять чемодан — отнести в базовую ячейку, которая открыта заранее. Все! Конец первой серии.
На какое-то мгновение Илья потерял Капитана из виду и вдруг увидел дежурного по камере хранения; находящийся обычно в состоянии непреходящей меланхолии дежурный на этот раз почти бежал.
«Что-то случилось!»
Дежурный оглядывался по сторонам.
84


Илья сразу понял: раскрытая базовая ячейка выдает его с головой. Видавший виды рундучок Капитана и разбухший от сознания собственного превосходства кожаный чемодан с биркой «Аэрофлот» не могут принадлежать одному человеку.
— Что со мной? — Илья бросил чемодан, прижал руки к животу.— Что такое? Минутку! Пожалуйста, посмотрите за моими вещами! — Ссутулившись, он отскочил в сторону.
Кожаный чемодан брал блестящий реванш.
Запнувшись о его крутой бок, Илья едва не упал, кое-как удержался на ногах, с силой отпихнул чемодан в сторону. Тот упал глухо, всей тяжестью хрястнув о мраморный пол. Илья потерял на этом не менее пяти секунд.
— Старшина! — крикнул дежурный.
Илья выскочил из отсека. Бежать по эскалатору было поздно и бессмысленно. Сбоку, на дверях, мелькнула табличка «Посторонним вход воспрещен», другого пути не было. Илья бросился в коридор.
Двери кабинетов по обе стороны были опечатаны. Впереди, почти в самом конце, мелькнула полоска света.
В комнате, пахнущей сургучом, незнакомый старик опечатывал бандероли — он испуганно покосился на Илью. В коридоре слышался шум преследования.
— Патрули, папаша,— пробормотал Илья первое, что пришло в голову, по привычке давая какие-то теперь уже никому не нужные объяснения.
Он вскочил на стол и стал с треском отдирать шпингалеты. Окно открылось не полностью. Илья так и не узнал, что ему помешало.
Сбросив куртку, он изо всех сил потянул раму на себя.
— Здесь! — раздалось у дверей.
В ту же секунду ему удалось протиснуть голову и плечи в образовавшееся отверстие, и, ни о чем больше не думая, он камнем свалился вниз.
...На Каланчевке Илья, как обещал, щедро расплатился с таксистом, но тот даже не взглянул на деньги, с обидной поспешностью включил зеленый глазок.
На улице никого не было. Каланчевка спала, припорошенная снегом, под не умолкающие всю ночь голоса маневровых диспетчеров. Где-то совсем близко за забором постукивал на стрелках тепловоз, в хлебном магазине на углу принимали выпечку. Помочь Илье там не могли, в лучшем случае могли предложить дымящуюся свежую булку.
Илья знал, почему он едет на Каланчевку. Оглядываясь по сторонам, он обежал Казанский вокзал, перелез через крышу летней камеры хранения и оказался на путях. До столовой локомотивных
85


бригад, работавшей круглосуточно, отсюда было рукой подать.
«Если сейчас выкарабкаюсь,— подумал Илья,— значит, в рубашке родился... Счастливец!»
Обитая дерматином дверь подалась, впустив с Ильей рваный клуб морозного воздуха. В столовой сидели ранние посетители — работники станции. Несколько человек у стойки рассматривали меню. Илья уже бывал здесь. Подхватив со стола пластмассовый, потемневший от времени поднос, он бросил на него ложку с вилкой и смешался с людьми, стоявшими у буфета.
2 января, 5 часов 20 минут
Начальникам отделов милиции Московского железнодорожного узла.
В отдел милиции на станции Москва-Казанская поступило заявление о том, что в период с 21 часа 28 декабря по 05 часов 2 января совершена кража вещей из ячейки автоматической камеры хранения. Способ совершения краж аналогичный. Часть похищенных вещей ранее, до получения заявления, была изъята в базовой ячейке преступника на Рижском вокзале. Малоценные вещи потерпевшего обнаружены перемещенными в другую ячейку того же отсека.
Начальнику Московского уголовного розыска Главного управления внутренних дел исполкома Моссовета депутатов трудящихся.
Дополнение к ориентировке о краже вещей из автоматической камеры хранения, совершенной в ночь на второе января на Астраханском вокзале.
Установлено, что обнаруженная на месте происшествия форменная верхняя одежда — куртка и фуражка — принадлежит штурману Ростовского экипажа Ла- туну В. Г. и была похищена из незапертой прихожей по адресу — Москва, Овражная, 83/4 (Деганово). Прошу дать указания: розыскные мероприятия по краже проводить в контакте с отделением уголовного розыска Московского управления транспортной милиции. Заместитель начальника управления полковник милиции Холодилин.
2 января, 6 часов 15 минут
Капитан давно приглядывался к дежурному по автокамере и был рад, что именно он в этот день оказался на дежурстве.
— Слушай, друг,— сказал Капитан,— срочно беги в четвертый отсек — летчик там. Лазит по ячейкам. Беги, а то упустишь!
В помещении камеры хранения было тихо, только у автоматов с водой еще толпились пассажиры. Капитан отошел к стеклянной стене, отделявшей зал от перрона. По другую сторону стекла чернели покинутые на ночь поезда.
И вдруг все в зале пришло в движение. Из отсека камеры хранения выскочил бледный, перепуганный Илья, он метнулся было к эскалатору, но, поняв, что из вокзала уже не убежать на площадь, бросился в тупик — к двери с надписью «Посторонним вход воспрещен». За ним, точно гончие, преследующие дичь, устремились милиционер и дежурный по автокамере, потом еще двое
86


в штатском. Пассажиры вскочили со своих мест, словно внезапный вихрь пронесся в помещении.
Финал представился Капитану довольно четко — он знал, что из коридора нет другого выхода. Поэтому сразу, как только сцена освободилась для нового действия, покинул вокзал и переулками постарался уйти от него как можно дальше. Капитан знал, что работники милиции непременно будут искать свидетеля, который показал дежурному по автокамере на преступника. Встреча с ними не входила в его планы — наступавший день обещал множество других забот.
Первым делом предстояло нанести визит на квартиру Ильи, нужно было явиться туда достаточно поздно, чтобы хозяйка успела встать, и в то же время рано — раньше, чем туда приедут с обыском. Следовало найти повод, чтобы заглянуть, не вызывая подозрений, в записные книжки Ильи, найти номера и шифры базовых ячеек — и прощай, столица! Прощайте, любимый Илья Александрович, чао! К обеду неплохо будет разгрузить вашу ячейку в Киеве!
Сонный мальчишка-таксист отвез Капитана домой и подождал, пока он собрался. Собираться, собственно, пришлось недолго — портфель, сумка — он засунул в нее пальто Ильи. Никакой сестры у Капитана не было: на квартиру его пустила опекунша больной старухи, долгие годы лежавшей в больнице Кащенко. Капитан надел шинель, ключ от квартиры бросил в почтовый ящик.
Снова, как в былые годы, ничто его не удерживало: «Я не командировочный, не фрайер! Я честный вор!»
Через всю Москву таксист повез его на Юго-Запад. Было еще темно. Из машины Капитан видел людей, ехавших на работу городским транспортом. Иногда такси и автобусы подолгу задерживались вместе на перекрестках — Капитан и пассажиры автобусов бесцеремонно разглядывали друг друга. Это было неприятно Капитану, он отворачивался, смотрел на дорогу. Мелькали дома. У закрытых еще газетных киосков застыли завсегдатаи.
Между крышами домов красной точкой завис самолет.
«Скоро и мне во Внуково,— он посмотрел на часы,— только бы хозяйка квартиры не заартачилась!»
— Всю ночь за баранкой,— пожаловался таксист.— Сейчас чуть не повело. Засыпаю.
— Смотри! Давно работаешь?
— Второй день.
— Я буду говорить тебе, ты слушай. Не спи, пока не приедем.
— Валяйте какой-нибудь эпизод из морской жизни! Или так — высказывания!
— «Нет, видимо, предела человеческой подлости. Речь — ловкий сутяга, находящий ответ на все, всегда и все видящий и умею¬
87


щий извернуться на тысячу ладов, чтобы оказаться правым!»
В голосе Капитана слышалось глубокое понимание этого грустного непреложного факта, он цитировал реплику государственного обвинителя, произнесенную как-то на процессе в связи с его делом.
— На Овражной ты меня подождешь, оттуда мы поедем во Внуково! Вот тебе еще афоризм: «Летайте самолетом!»
2 января. 5 часов 10 минут
Начальнику Южного управления транспортной милиции.
Срочная. Операция «Магистраль».
В связи с обнаружением в Москве в базовой ячейке1 преступника вещей, похищенных на обслуживаемом вами участке, прошу проверить возможность перевоза разыскиваемых нами ценностей в базовые ячейки на Южной железной дороге. Особое внимание прошу обратить на отработку версий по станции Киев.
Заместитель начальника Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.
2 января. 6 часов 45 минут
Заместителю начальника Московского управления транспортной милиции полковнику милиции Холодилину.
Срочная. Операция «Магистраль».
Сообщаю, что дополнительной проверкой по указанным вами шифрам в автоматической камере хранения на станции Киев-Пассажирский-Главный обнаружена базовая ячейка, в которой находятся пять кинокамер, фотоаппараты, импортный трикотаж, часы и около сорока предметов украшений желтого металла. Наличие вещей, объявленных вами в розыск, проверяется. Ячейка блокирована техническими средствами, взята под круглосуточное наблюдение.
Начальник Южного управления транспортной милиции.
2 января, 7 часов 20 минут
Расплывчатая вначале фигура подозреваемого принимала все более конкретные очертания.
Холодилин зачитал справку о результатах комплексного исследования вещественных доказательств, Денисов вместе со всеми слушал.
— ...Объект исследования: предметы и вещи, изъятые из базовых ячеек, не значащиеся в розыске и являющиеся, по всей вероятности, личным имуществом преступника: сорочка вискозная, размер воротничка сорок первый, завернута в газету «Советская Россия», номер от 20 ноября прошлого года, отпечатана с матриц в городе Свердловске... Портфель коричневого цвета... Электробритва... Чемодан фибровый, оклеенный фотографиями размером...
Многое из того, о чем докладывал Холодилин, Денисов уже знал, слышал на ночном совещании начальников уголовных ро¬
88


зысков и незаметно для себя отвлекался в поисках новой информации.
— Разыскиваемый прибыл в Москву из районов, прилегающих к Свердловской области...
«Само собою разумеется...»
— Обнаруженная электробритва изготовлена во втором квартале прошлого года и направлена в торговую сеть Челябинской области... Имеются образцы почерка, оставленные на номере «Москоу ньюс»... Знает английский язык в объеме курсов иностранных языков, технический текст знает значительно лучше...
— Как с отпечатками пальцев?
— Они есть. Нужен подозреваемый. Прошу всех запомнить: первого января преступник шел с электрички мимо багажного отделения и выбросил за забор испорченный фотоэкспонометр и духи... Кто-то мог его видеть! Кто-то мог идти навстречу к электричке!
Холодилин снова заговорил об устранении условий, способствовавших кражам. Денисов слышал об этом на ночном совещании начальников уголовных розысков. Интерес вернулся к нему, когда Холодилин заканчивал совещание.
— Преступник систематически переодевается. Сегодня он был в форме летчика. Чемодан, о котором мы говорили, принадлежит моряку. Это не случайно. Обращаю ваше внимание на то, что в списках подозреваемых из Баку упоминается морской офицер...
«Моряк! — вспомнил Денисов и достал блокнот.— 31 декабря, младший лейтенант флота, 21 час. 12 мин. Платформа 1. Нужно срочно поставить в известность Холодилина!»
— Часть наклеенных вырезок пятилетней давности взяты из журнала «Огонек». На обороте одной из фотографий на клеевой массе обнаружен отпечаток пальца с характерным узором...
Пока заместитель начальника управления говорил, пыл Денисова постепенно угас.
«О чем поставить в известность Холодилина? О том, что тридцать первого декабря по платформе шел моряк? Можно и сейчас при желании найти на вокзале моряка, и не одного! О странном чувстве, заставившем обернуться и посмотреть вслед? Про загадки человеческой психики? Ну и что? Тот ли это офицер флота? А если и тот, чем это поможет сегодня?»
— Весьма странным выглядит, между прочим, исчезновение свидетеля, который послал Порываева в отсек за преступником. Проверкой установлено, этот человек был один, без вещей. Покинул вокзал ночью при непонятных обстоятельствах. Во всяком случае, на стоянке такси он не появлялся.
Холодилин поблагодарил за внимание.
Денисов вышел из кабинета одним из последних, однако, спус¬
89


каясь по широкой парадной лестнице, вдруг заспешил, заторопился на первую платформу, как будто она могла ответить на вопрос о моряке, который теперь его интересовал.
2 января, 16 часов 30 минут
Иллюзия пирса и корабля исчезала, когда Денисов смотрел на вокзал со стороны перрона. В обе стороны большепролетных железобетонных конструкций перекрытия разбегались вдоль путей каменные шатры, терема. В начале века специфику и перспективы развития нового вида транспорта представляли туманно, первый вокзал в Павловске, под Петербургом, служил пассажирским зданием и концертным залом одновременно.
Высоко, в стрельчатой башне, чернела открытая форточка в окнах кабинета уголовного розыска. Под ними тридцать первого декабря Денисов встретил незнакомого моряка.
Было бесконечно заманчиво докопаться до причины, по какой он выделил моряка из всех людей, проходивших по перрону. Но Денисов понимал: то, что не удалось под непосредственным впечатлением увиденного в тот же вечер, вряд ли удастся теперь. Он только вспомнил, как растекалась по платформам вначале такая компактная, сплотившаяся воедино толпа пассажиров, похожая издалека на огромный встревоженный муравейник. Посадка сразу шла на три-четыре электрички. Единственное, что Денисов мог сделать,— установить электропоезд, с каким уехал моряк.
В кирпичном домике у самого блокпоста было по-больничному тихо и чисто. Несколько свободных от смены машинистов и их помощников разбирали за столом шахматную партию. Доска и фигуры, которые передвигали игроки, обращали на себя внимание — потемневшие, закопченные, они наводили на мысль о поколениях кочегаров, игравших в шахматы до ввода электрической тяги.
В другой комнате сидел дежурный диспетчер по обороту электропоездов — сероглазая, с высоким начесом белых кукольных волос девушка.
— Слушаю,— сказала она Денисову.
Он представился.
— Хочу с вашей помощью восстановить картину станции на двадцать один пятнадцать тридцать первого декабря...
— Постараемся.— Она поправила волосы и встала из-за стола. Под начесом мелькнул нежный, казавшийся хрупким, как яйцо, девичий затылок. Денисов поймал себя на том, что ему сейчас куда проще каламбурить, чем думать серьезно.
— Присядьте.
90


— Позвольте, я постою.
Сидя он бы мгновенно уснул.
Откуда-то из глубины сознания всплыла история об Ахиллесе и черепахе — ее разбирали на семинаре по философии. Ахиллес никогда не догонит ползущую впереди черепаху. Пока он пробежит разделяющее их расстояние, черепаха успеет проползти еще немного, Ахиллес преодолеет его — черепаха тем временем снова продвинется... Расстояние между ними будет только бесконечно сокращаться...
«Таинственные карманы времени, безграничные, как миры, процессы деления,— Денисов совсем зарапортовался,— мы могли бы их использовать для сна: высыпаться в то самое время, в какое Ахиллес и черепаха пробегают свои чудовищно малые отрезки пути...»
Казалось, не тридцать с лишним часов, а уже несколько месяцев прошло с той минуты, когда была обнаружена первая обворованная ячейка.
Дверь к машинистам оставалась открытой, один из игравших в шахматы вошел в комнату, снял со шкафа рулон бумаги.
— Я помогу тебе, Эдит.
Вдвоем они развернули на столе схему станции. Четыре вытянутых прямоугольника обозначали ближайшие к вокзалу платформы.
— Так,— сказала кукольная Эдит,— в двадцать один пятнадцать тридцать первого декабря все пути были заняты. С какого начнем?
— С шестого.
— На шестом пути первой платформы стояла электричка до Валеева-Товарного отправлением в двадцать один час двадцать семь минут...
— Дальняя,— сказал машинист.
Оставалась еще надежда ограничить пункты розыска.
— Остановки не по всем пунктам?
— По всем, кроме трех-четырех станций.
Машинист поддерживал рулон, который ежесекундно грозил свернуться. Эдит называла номера электричек, время отправления, остановочные пункты.
Денисов постигал суть с трудом, но главное все-таки уловил: моряк сел не в первую отправлявшуюся от вокзала электричку. У платформ стояли поезда, уходившие в двадцать один шестнадцать и двадцать один двадцать одна. Последняя — в двадцать один двадцать одна — была самая дальняя, она делала остановку и в Валееве-Товарном. Преступник или человек, которого Денисов принимал за преступника, выбрал тем не менее электричку, отправлявшуюся позже. Выходит, ему не надо было спешить.
91


— Извините,— Денисов достал блокнот и авторучку,— на слух ничего не получилось — тупею.
Ей пришлось повторить объяснение сначала.
Вскоре стала проглядывать некая система.
«Почему же преступник не воспользовался поездом, который отправлялся раньше,— Денисов пробежал глазами по схеме,— куда он ехал?» Денисов стал рассматривать каждую строчку в отдельности и вдруг почувствовал, что без помощи со стороны ему ничего не сделать.
— Как по-вашему? Есть станции, до которых можно добраться только этой электричкой, а не другой?
Машинист внимательно посмотрел на него.
Эдит ответила первой:
— Есть. Деганово.
Денисов вновь заставил себя сосредоточиться.
Эдит оказалась права. Только в Деганово можно было попасть с электричкой, отправлявшейся в двадцать один двадцать семь. Две другие электрички в Деганове не останавливались. Ничего загадочного в поведении моряка не было.
— Спасибо, Эдит.
Уже на перроне Денисов почувствовал незначительность этой своей фразы, хотел вернуться, но вместо этого еще решительнее зашагал к вокзалу.
Обычная уверенность в себе вернулась в кафе, на антресолях. Приземистая официантка-коротконожка, про которую говорили, что она неравнодушна к Денисову, плеснула было в стакан тепловатого кофе с коричневой пенкой.
— Сейчас принесут новый термос. Будете ждать?
Сбоку от стойки стоял музыкальный автомат. Денисов опустил пятак, наугад нажал клавиш. Автомат сработал не сразу.
— «...а может быть, нам этот день запо-о-мнится,— родилось наконец в глубине музыкального ящика,— как самый светлый день из сотен тысяч дне-е-ей...»
Денисов посмотрел на часы.
«Деганово. Жилой массив, где ночью была украдена куртка штурмана...»
Как «блуждающий форвард», Денисов имел право на самостоятельную отработку собственной версии. Он снова посмотрел на часы: в Деганово лучше было отправляться сейчас же, до дневного перерыва в движении электропоездов.
2 января. 11 часов 10 минут
Дача выглянула сразу, как только Илья свернул с шоссе.
Увидев ее, он тут же забыл о своих злоключениях.
92


Было мучительно вспоминать, как в столовой он выпросил старую промасленную телогрейку у стропальщика. Стропальщик, чудак, наотрез отказался взять деньги... Как поехал в ГУМ за пальто.
Пальто купил первое попавшееся, особенно не выбирал. Сразу, на контроле, надел на себя. Упакованную продавщицей телогрейку оставил там же, в ГУМе, у фонтана,— кто найдет, будет несколько разочарован находкой.
Вспоминать, в общем, было не о чем, только страх не проходил.
Тишина и спокойствие исходили от утонувших в снегу построек. Островерхая черепичная крыша плыла между высоченными соснами.
«Моя дача!»
Дорогу к крыльцу давно не расчищали, рассохшийся почтовый ящик на калитке покосился. Илья уже не раз бывал здесь. Не заходя в дом, он остановился полюбоваться деревьями — их колеблющиеся вершины обозначали верхнюю границу недвижимого имущества высоко в небе.
Хозяин, уже немолодой, в вытертых джинсах и ватнике, вышел на крыльцо. Он жил одиноко, Илья ни разу не спрашивал у него, кто ухаживад раньше за гладиолусами в парниках, катался на трехколесном велосипеде, ржавевшем теперь за сараем. Во всем доме Илья не встретил ни одной женской вещи.
— Сколько этим соснам? — Илья виделся с хозяином дачи довольно часто за последние дни, и в обоюдных приветствиях не было необходимости.
— Лет сто — сто двадцать, кто знает? — Мужчина смотрел куда-то в сторону, такая была у него манера.— Я в сарай иду. Хотите со мной?
Из сарая они прошли в дом.
Не глядя на Илью, хозяин дачи снова открывал и закрывал двери, поднимал на террасе доски, показывая состояние полов и фундамента. Так же торопливо и до обидного равнодушно открыл погреб, свел с крыльца, продемонстрировал пустой гараж.
— В прошлый раз мне показалось, что у вас яма не облицована.
— Все как в настоящем гараже. Страшно вспомнить, чего все это стоило.
— Рабочих нанимали со стороны?
— Я не об этом. Свет, между прочим, включается с террасы.
— Верстак с собой увезете?
— Еще не решил.— Мужчина снял с верстака масленку, подержал, поставил на место.— У вас нет машины?
— Пока нет.
— Ну и не надо.
93


— Меня беспокоят жуки, вредители дерева. Говорят, если заведется, в несколько недель все изведет.
— Пока бог милует. Кроме того, сейчас есть химикаты.
— Там тоже парники? — Илья показал в конец участка.
Хозяин дачи на секунду оживился:
— Цветы. Жена разводила отличные гладиолусы... Не интересуетесь?
«Все-таки здесь жила женщина»,— подумал Илья.
Набирая полные туфли снега, Илья прошел к парникам, в дальний конец сада, под вишни.
«Сюда поведет тропинка, выложенная каменными плитами... Перед гаражом надо будет посадить зелень, пусть поглощает выхлопные газы... Под вишнями — круглый стол, камышовые кресла. Хочу пожить красиво!»
...Случайно в салоне готового платья в Юрюзани увидел он когда-то давно-давно транспарант, потрясший все его существо не меньше любимого теперь Анри де Тулуз-Лотрека.
И сейчас, много лет спустя, с закрытыми глазами Илья мог воспроизвести во всех деталях изображенный на транспаранте уголок осеннего сада — с высоченными деревьями, аккуратно обихоженными дорожками, с невиданным ранее модерновым киоском на первом плане, с манекенами, расставленными вдоль аллей. Мужчины помоложе были облечены в короткие пальто модных силуэтов, очерчивающих мужественную изысканную красоту. На пожилых — они стояли группами позади киоска или сидели на длинных садовых скамейках — пальто выглядели посолиднее, построже. Группа молодых людей готовилась к игре в лаун-теннис. На переднем плане во весь рост был изображен спортивного вида манекен, в надвинутой на лоб мягкой шляпе, с газетой и тростью. Зажав трость под мышкой, манекен поверх развернутого газетного листа улыбался женщине в мини-юбке, катившей по дорожке элегантную детскую коляску. Сбоку, за ажурной оградой, виднелась припаркованная машина. «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам».
Мысль о женитьбе на женщине, которая могла бы обеспечить материально, Илья отверг, что называется с порога. Тестем его стал мужик-сибиряк. Тесть мог легко поставить и раскатать избу, вырубить топорище, пройти шестьдесят километров из Пыз- маса в Соть за тракторными санями, но сбережений не имел. Единственным капиталом была его дочь.
Никто не мог бросить Илье упрек в том, что он женился ради денег. Не деньги влекли его и потом, когда из райцентра он переехал с женой в Юрюзань, настоял на том, чтобы она поступила в иняз, стал готовиться в переезду в Москву. Жить стоило только
94


той жизнью, что была изображена на транспаранте в салоне готового платья в Юрюзани.
2 января, /4 часов 15 минут
Участковый инспектор в Деганове, средних лет, в очках, с поплавком гуманитарного вуза, вернул Денисова к действительности.
Участковый оперировал конкретными цифрами — площадь микрорайона, население, промышленность. По населению северное и южное Деганово оказалось равным среднему областному центру — Костроме или Вологде. По промышленности давало фору некоторым группам зарубежных стран, взятых в совокупности. По рождаемости держалось на среднем уровне.
Денисов понял, что всем формам предупредительно-профилактической работы участковый инспектор предпочитает публичные выступления перед гражданами.
С другой стороны, если послушать участкового инспектора, получалось, что искать преступника по приметам в Деганове не имеет смысла — все равно как иголку в стогу сена. С этим Денисов не мог согласиться.
— Выходит, преступление пусть остается нераскрытым?
— Прошу не передергивать! Я рассказал тебе о районе, в который ты прибыл. По площади до последнего районирования он был только на семьсот гектаров меньше Парижа... В Деганове сегодня трудится более тысячи докторов и кандидатов наук. В непосредственной близости от города здесь созданы одновременно благоустроенные зоны отдыха. Введены в строй тысячи квадратных метров жилой площади... Представляешь, сколько сотен, а то и тысяч моряков может проживать здесь постоянно, а также приезжать со всех сторон нашей необъятной страны на побывку, в гости, на экскурсии? У тебя ведь нет данных, что он прописан здесь?
— Откуда? Я вообще о нем ничего определенного не знаю. Младший лейтенант флота. Приметы... И все.
— Все? И с этим ты думаешь его найти? Так ведь это знаешь чем отдает? Нет? Детективом! «Натпинкертоновщиной»! — Участковый инспектор обрадовался, найдя сразу слова, нужные для сравнения.— Сам-то ты это чувствуешь?
— Что же прикажешь делать? Преступник не позаботился о том, чтобы дать свой точный адрес. Не искать?
— Система розыска... Система! Понимаешь? Как в футболе! Вот что важно.
— Между прочим, как с кражей куртки у штурмана?
— Возбудили уголовное дело. Ищем. Должен тебе, правда, сказать, что и этот преступник, возможно, не из Деганова. Во-первых, такая кража на моем участке первая. Почерк новый...
95


Участковый инспектор мог оказаться прав. Спорить, не располагая фактами, было бессмысленно. Денисов молча протянул руку.
— Поехал? — спросил инспектор.— Ну давай. Я позвоню, если что будет.
Денисов вышел.
Сразу за домами начиналось полотно железной дороги, дальше пустырь, за которым вновь тянулись дома. Преступник направлялся в южное Деганово, что ближе прилегало к железной дороге, иначе тридцать первого вечером он воспользовался бы автобусом или трамваем. Таким образом, район поиска заметно ограничивался.
«Значит, «детектив», «натпинкертоновщина»,— замечание участкового инспектора неприятно задело Денисова,— но разве система розыска не требует индивидуального мастерства?
Как это называлось в книге, которую читал на дежурстве Сабодаш? Колокола судьбы? Любопытно, гремели ли эти самые колокола, когда заводской комитет комсомола рекомендовал в милицию именно меня? Наверное, гремели, но я не слышал».
Внутренним взором Денисов увидел себя постовым на платформе в первые недели работы. Медовые дачные сосны, усыпанные хвоей тропинки. Ночью вровень с высокими платформами проплывают кабины электровозов, залитые серебристым светом. Будто идут в Гавану или на Острова Зеленого Мыса...
За переездом днем играли в футбол пацаны. Денисов несколько раз за смену подходил к краю поля, ждал, когда мяч отлетит в его сторону. Денисов даже не оглядывался, приехал проверяющий или нет,— так хотелось ударить по мячу. Мяч в конце концов оказывался рядом. Денисов пробивал точно по воротам.
— Повторить! — кричали пацаны.
Он повторял. Мяч звенел от удара.
— Играйте за нас!
Но он уже жалел, что не сдержался, и уходил на пост.
Через несколько недель он ходил по платформе не один, в сопровождении двух-трех футболистов с красными повязками.
— Хорошо несет службу новенький милиционер, э, Денисов! У него авторитет перед молодежью, и пассажиры о нем отзываются положительно,— объявил как-то на разводе старший лейтенант — проверяющий.— Вот скоро на сборы его отправим, тогда и вовсе вернется асом.
— В университет его,— подсказывал кто-то из заднего ряда.
Подсказывавший словно в воду смотрел. Через год Денисов
поступил на юрфак.
— Разговорчики в строю! Смирно! Слушай приказ! — командовал старший лейтенант.— Приказываю заступить на охрану общественного порядка в столице нашей Родины, городе-герое...—
96


Денисов знал к тому времени приказ наизусть, но каждый раз, когда его читали, невольно подтягивался,— ...во время несения службы строго соблюдать социалистическую законность, быть справедливым и вежливым в обращении с гражданами. На ряд! Напра-ву! По по-о-стам шагом аррш!
Но если невидимые колокола действительно гремят, предупреждая о глубоких отдаленных последствиях наших внешне совсем обычных, даже случайных шагов, то слышнее всего они, должно быть, грохотали во время сборов, в тот день, когда он познакомился с Кристининым, попал на первую серьезную операцию...
Шлагбаум на переезде был закрыт, пропускали пассажирский состав. Денисов посмотрел на часы — «Лотос» шел без опоздания. Мелькнула дверь вагона-ресторана с поперечной металлической планкой-ограждением. Усатый повар в белом колпаке, с оголенными по локоть руками, не замечая мороза, наблюдал строительный пейзаж Деганова.
«Сначала надо проверить «горячие точки» — винные отделы гастрономов, пивные палатки, потом адресоваться к сторожам, дворникам»,— решил Денисов, но тут же изменил свое решение.
Проходная маленького заводика за переездом выходила окнами на дорогу. Дверь была приоткрыта — очевидно, для притока свежего воздуха. Денисов не стал искать ближайшую «горячую точку» и пошел в проходную: «Моряк в форме — человек заметный. Может, видели?»
Пенсионного вида вахтер сразу все понял, едва Денисов попросил разрешения позвонить:
— С Петровки? Или из районного управления? Что-то не знаю тебя.
— Из тридцатки.
Московское управление транспортной милиции размещалось в доме тридцать по улице Чкалова. Денисов сослался на управление для солидности.
— Все ясно. Сейчас в бюро пропусков положат трубку, и можно звонить. У нас с ними параллельный.
Звонить Денисову было некому, он набрал номер своего кабинета. Как и рассчитывал, никто не отозвался.
— Не отвечают, придется подождать.
Вахтер сам начал разговор.
— Работы под самую завязку? Знакомо. Все бегает молодежь, все шебаршит! Потому что жизнь не понимают.
— Не так легко понять.
— А чего нелегко? Живи как вокруг живут!
— Так-то так.
— Тоже вот я шебаршился... На работе устаешь, а тут в школу вызывают: девчонка тройки носит, жена шумит! А как
4 Заказ 2976
97


хирург отхватил полжелудка, так все в норму пришло. Больше не шебаршу... Ты ищешь кого или так, между прочим?
— Бывает здесь один человек. Моряк, младший лейтенант...
— Живет или как?
— Этого не знаю.
— Разве найдешь?! Вон сколько домов понастроили...
«Знакомая песня...» —Для приличия Денисов еще раз набрал
тот же номер.
— Капитан Колыхалова слушает!
Денисов положил трубку: за эти двое суток он совсем
забыл о ККК.
— Куда бы тебя адресовать? — Вахтер снял со стены висевшие на гвоздике заявки на пропуска.— Вот что! Сходи-ка ты для начала в общежитие техникума. Народ там — ух! Идут вечером, волосы распустят, поют — смотреть страшно.— Он повертел бумажки в руках и снова наколол на гвоздик.— С них и начни!
«Вот уж там мне делать совершенно нечего...»
Поблагодарив вахтера, Денисов пошел к домам. Протянувшиеся вдоль фасадов витрины предлагали сразу несколько «горячих точек» — на выбор.
2 января, 15 часов 20 минут
— Товарищ полковник, разрешите обратиться! — Сутуловатый капитан линотделения, прикомандированный к оперативной группе вокзала, четко взял под козырек.— Установлено, что свидетель Вотрин Евгений Иванович тысяча девятьсот двадцать шестого года рождения, проживающий на Дубниковской улице, видел подозрительного мужчину, шедшего со стороны вокзала мимо багажного отделения первого января в пятом часу утра, о чем и докладываю на ваше распоряжение! — Капитан словно сошел со страниц милицейской повести: в своем длинном сообщении не сделал ни одной паузы, не допустил ни одного неуставного оборота и ни разу не перевел дух. Окончив рапорт, капитан лихо рванул руку к бедру и щелкнул сапогами.
Холодилин слушал скептически, потом посмотрел на Блохина, пришедшего вместе с капитаном. Блохин напряженно молчал.
— Пригласите сюда.
— Он здесь, за дверью.
— Товарищ Вотрин!
Свидетель оказался человеком средних лет, в джинсах, заштопанных на коленях грубыми мужскими стежками, со значком рационализатора на куртке.
— Вот вы полковник, юрист,— заговорил он, прежде чем Холодилин задал ему вопрос,— можете вы мне сказать, почему разбор
98


моего дела начали раньше, чем указано в повестке? И сколькими репликами в гражданском процессе могут обмениваться прокурор с ответчиком?
Блохин положил ему руку на плечо:
— Два слова о себе, пожалуйста... Почему первого января вы пошли на вокзал?
— Я и тридцать первого декабря ходил... А что делать?
Он жил один, рано вставал, ходил пить кофе на станцию. Работа в котельной посменно нарушила ход его физиологических часов. Вотрин по привычке каждую ночь приходил в вокзальный буфет, хотя еще в сентябре его уволили из котельной и теперь он судился по поводу восстановления на работу.
Холодилин ни разу не прервал сбивчивый рассказ слесаря, мысленно подыскивая объяснение странному костюму Вотрина, латкам на джинсах, значку, личной неустроенности — всем несоответствиям, вытекавшим из его рассказа.
— ...Я не задерживаю?
— Пожалуйста, пожалуйста.
Рассказчиком Вотрин оказался плохим.
— Работал как все. Еще рационализацией занимался,— Вотрин показал на значок,— ни одного дня не болел. А когда завхозу понадобилось своего человека в котельную взять, вспомнили: инвалид, нельзя использовать на работе с механизмами... Да! А тут, значит, так было... Я иду мимо «девятиэтажки». Пятый час, никого. Один только человек от вокзала. Знаете, где церковь за багажным двором? Трубы еще выведены из алтаря на крышу?
— Далеко он от вас прошел?
— Вот как вы сейчас сидите.
— Молодой?
— Лет за сорок, высокий. В форме.
— В форме? В какой?
— В какой, не помню. Голова своим забита.— Вотрин помолчал.— Как вы думаете, товарищ полковник, могут отменить решение суда, если нарушен принцип несменяемости судей?
2 января, 16 часов 20 минут
В винном отделе гастронома Денисов ничего не узнал — час неурочный: отсутствовали завсегдатаи. В «Березку» завотделом идти не посоветовала — кафе только открылось, не подобрался постоянный контингент. В кинотеатре шли «Озорные повороты».
По случаю демонстрации популярного фильма контролера в дверях не оказалось.
Темнело.
Все так до удивления не клеилось, что становилось смешно.
99


У палатки, торговавшей черствыми мучными деликатесами, Денисов увидел пьяненького мужичка — он приставал к прохожим с одним и тем же вопросом:
— Куда мне сейчас, товарищи? К законной или к незаконной?
— Конечно, к законной!
— Да-a, она опять пилить будет!
Инспектора мужичок обошел, обостренной интуицией пьяного почувствовал возможную от этой встречи неприятность.
Денисов просунул голову в окно палатки.
— Моего дружка не видела? Приветик!
Скучающая девица с припухлыми веками взглянула недо верчиво.
— Какого еще дружка?
— Здравствуй! Морячка, младшего лейтенанта! Пиво у тебя пьет. Вспомнила?
— Вспомнила.— Продавщица легла грудью на прилавок.— Боишься, потеряется?
— Приходится за ручку водить,— отшутился Денисов.— Не видела его сегодня?
— Может, видела. Что мне за это будет?
Вид у нее был плутоватый, но Денисов вдруг понял, что в устах этой скучающей девицы правда и должна выглядеть именно так — сильно замаскированной под ложь.
— Да я серьезно говорю.
— Ия серьезно.
— Не шучу.
— Какие могут быть шутки!
Видя, что Денисов не собирается просить пива или клянчить взаймы, она успокоилась.
— Я ему электродрель принес,— Денисов назвал первое, что пришло в голову,— полки книжные вешать, а он ушел. И дрель возвращать надо. Давно его видела?
— Утром. Я как раз открывала. Он к парикмахерской шел.
— Туда?
Продавщица внимательно посмотрела на Денисова.
— Ты не угорел, милый? Да вот сзади тебя. За восьмым корпусом.
Как большинство моряков-северян, Денисов плохо плавал. Бегал отлично, через несколько секунд был уже в парикмахерской.
В мужском салоне никого не оказалось. В дамском юная парикмахерша делала начес своей коллеге. Громко играло радио. Иосиф Кобзон исполнял песню из «Семнадцати мгновений весны».
— Девочки, к вам моряк не заходил? Младший лейтенант?
100


Никто не ответил. Денисов знал песню — Кобзону оставалось еще два длиннющих куплета.
— Большая просьба...
— С утра никого,— шепнула появившаяся сзади пожилая уборщица,— весь день только и щиплют друг дружку.
Денисов бегом вернулся к палатке.
— Когда вы его перед этим видели? Давно?
— Вчера, перед закрытием. Ему, между прочим, еще цыганка гадала — я его поэтому и запомнила.— Волнение Денисова передалось продавщице.— А что он сделал? — Официальное «вы» отвергало мысль о книжных полках и электродрели.
— Это точно, что он заходил в парикмахерскую?
— Не знаю. Шел между корпусами.
— Не помните, что у него было в руках?
— Портфель, что ли...
— Вчера он был здесь один?
— Один. Взял два пива.
— А раньше?
— Раньше я его никогда не видела.
Денисов отошел от окошка. Откуда-то из домов пропищали сигналы точного времени. Семнадцать часов.
Денисов огляделся. Сразу за палаткой простирался пустырь, он заканчивался оврагом. По другую сторону улицы белел новый жилой массив. Свободная застройка чередовалась в нем с нудной, успевшей порядком надоесть рядностью.
2 января, 16 часов 30 минут
Переговоры с хозяином дачи закончились на веранде, за старым столом, испачканным белилами.
— Вначале я перееду как квартирант, потом внесу остальные деньги. Скажем, в трехмесячный срок. Не возражаете? — Илья, собственно, предвидел, каков будет ответ.
— Меня это устраивает. Переезжайте в любое время. Теперь я здесь один.— Илье показалось, что он незаметно смахнул слезу,— круглые сутки.
— Вам не кажется, что цена все-таки немного завышена?
— Продажа дач не мое хобби. Я сказал, что она стоит. Другой на моем месте запросил бы больше. Тем более с вас. Где вы возьмете такие деньги?
— Не волнуйтесь.— Илья не стал торговаться.
О задатке договорились тоже быстро — обоим хотелось поскорее покончить с этим делом. Обмыть сделку Илья отказался.
— Вы на электричку? — спросил хозяин дачи, прощаясь.
— Нет, автобусом.
101


— Тогда тропинкой, через пруд. Так короче.
Автобус подошел быстро и сразу же двинулся с места, едва Илья встал на ступеньку. На задней площадке было много людей. Илье удалось протиснуться к кассе. Здесь его прижали к болезненного вида человечку, и с этой минуты Илья уже не мог пошевелиться: с обеих сторон подпирали люди, в том числе женщина в нечищеном пальто с въевшимися в него комочками пыли. Неподвижно согнутая рука пассажира уперлась Илье в грудь.
Дорога шла проселком. Автобус несколько раз тряхнуло, болезненного вида мужчина неожиданно еще сильнее прильнул к Илье. В этот момент женщина стала поворачиваться, готовясь к выходу. Илью совсем сжали, но он был начеку.
— А ну отодвинься! — Он перехватил руку, успевшую расстегнуть пуговицу пальто.
— Да вы что? — болезненного вида карманник несколько раз испуганно икнул.
Женщина в грязном пальто накинулась на Илью:
— Что пристаете? Не видите, инвалид едет?! —Сообщница оказалась препротивной — под глазом тускло просвечивал то ли синяк, то ли близко расположенный кровеносный сосуд.
— Я вам дам инвалид!
С другого бока кто-то массивный тоже стал разворачиваться — спокойно, со знанием дела, Илья почувствовал прижатый к его ребру нахальный локоть третьего карманника.
— Это на тебя, что ли, Василий? Трудягу порочить?
— Едет без билета да еще к людям пристает! — тусклый синяк маячил у Ильи перед лицом.
Болезненного вида карманник продолжал громко икать.
— Человека расстроил! Не видишь?
— Проходимцы! — искренне вырвалось у Ильи.— Надо работать, а не по карманам шарить. Скажите спасибо: в милицию идти некогда!
— Пошли! Пошли в милицию!
Илья схватился за вертикальный поручень, подтянулся к дверям, нажал на кнопку. Карманники в нерешительности замолчали. Автобус остановился.
— Тесно? Тогда такси бери! — опомнилась женщина, когда Илья выходил.
— Видать, хлюст хороший! —улюлюкал тот, что был поздоровее.— Сам вот ты и лазишь по чужим карманам. Вот ты какой!
«...Нет, я не такой! Если и такой, то временно, на несколько дней. Это вам уже никогда не быть честными. Воровство у вас в крови, въелось в плоть! Представляю, что вы делаете, когда удается заиметь ваши жалкие гроши!»
Сгоряча он быстро шел по шоссе.
102


«...Важно не то, что присваиваешь чужие деньги, а то, что собираешься делать дальше пропивать, проматывать или употребить с толком, чтобы была польза для тебя, а значит, и для всего общества! Я, например, тополя высажу от дачи до остановки».
Позади настойчиво засигналила машина. Шофер грузовика показал на свободное место рядом. Илья мотнул головой.
Спешить было некуда. Впереди мог быть только вокзал. Капитан, старый пройдоха, бросивший в трудную минуту... Что там еще? Стенд с надписью: «Их разыскивает милиция», медлительный дежурный по камере хранения...
Решение пришло вдруг:
«Хватит. Как это у жуликов? Бросаю? Нет! Завязываю!»
2 января, 1 7 часов 45 .минут
Денисову удалось выделить участок поиска довольно четко.
Дорожкой, которая вела к парикмахерской, пользовались не все. Она укорачивала путь к платформе Деганово только жителям отдаленных домов. Все другие предпочитали тропинку, начинавшуюся ближе к станции. Внутри обозначенного Денисовым многоугольника оказалось десятка три кирпичных домов и десятка полтора блочных башен.
Никто из тех, к кому обращался Денисов на улице, кроме продавщицы пивной палатки, никогда не видел здесь моряка, младшего лейтенанта. Была еще надежда на дворников, но первая же дворничиха, молоденькая, в спортивных брючках и дымчатых очках, ее отвела.
— Пока я здесь разметалась, — то, что она проделывала метлой, определить точнее было бы затруднительно,— пока я здесь разметалась, моряки не проходили.
— А у парикмахерской? Там кто раз метается?
— Мой муж. Но сегодня я за него. У нас здесь много моряков живет...
— Много?
Денисов был слишком увлечен своей версией, чтобы отнестись к ней критически, и в то же время видел, что она не безупречна. Именно это останавливало его от официального рапорта Холоди лину. Что-то подсказывало: «Тот ли это моряк, которого ты
ищешь?», «Можешь ли ты утверждать, что младший лейтенант на платформе и моряк у пивной палатки — одно лицо?» и, наконец: «Кто сказал, что тридцать первого вечером ты видел преступника?»
Отступать было поздно. Стараясь не думать о том, что ему предстоит, Денисов вошел в ближайший подъезд, постучал в первую дверь.
103


2 января, 19 часов 10 минут
Заместителю начальника Московского управления транспортной милиции полковнику милиции Холодилину.
Операция «Магистраль».
Шофер такси ММТ 13-42 показал, что перевозил ночью сего числа пассажира, схожего по приметам с разыскиваемым, без верхней одежды. Неизвестный сел в машину в районе Астраханского вокзала и вышел на Каланчевской улице (территория 68-го отделения милиции). После ухода в машине обнаружена газета «Москоу ньюс» от первого января. Начальник следственного отдела.
2 января, 20 часов
«Ты учись расслабляться, Денисов,— говорил ему еще на заводе старый мастер, проработавший не один десяток лет, заядлый шахматист,— иногда можно и легче к чему-нибудь подойти, и проще. Что ты все время как будто турнирную партию играешь? Ну сделаешь не тот ход сначала — пускай! Вторым выправишь, третьим! Расслабься, положи локти на стол, доставь себе удовольствие от игры! Бывает, дотронешься не до той фигуры, но ведь не на турнире! Никто не закричит: «Тронуто — схожено!» В жизни надо иной раз и уметь снять напряжение, перейти с большей фазы на меньшую...»
Он соглашался, но следовать совету не мог. Коллеги посмеивались над его медлительной основательностью:
— Зачем далеко загадывать, Денис!
«Может, это у меня от работы в электроцехе,— пробовал себе объяснить Денисов,— когда рядом электрические провода, невольно будешь осмотрительнее!»
...Ничего такого не требовалось сейчас.
Была работа, не требовавшая ни сообразительности, ни особенных умственных усилий. В некотором смысле даже тупая, неинтересная, и все же Денисов ни на секунду не разрешал себе расслабиться.
Открывались и закрывались двери. Менялись цвета обоев в прихожих, циновки, половики. Процедуры отпирания и запирания замков.
— Сюда, пожалуйста.
— Вы не могли бы спросить у соседей? Мы здесь недавно.
— Хозяина дома нет. Придите завтра.
Денисов постепенно совершенствовал тактику: поднимался
лифтом на самый верх — ноги сами вели вниз.
— Здравствуйте, я на минуту. Не наслежу? Ваши окна выходят на улицу? Вы не видели моряка в форме? Я его целый день ищу. Где-то здесь живет. Младший лейтенант...
— Вы обратились бы лучше в адресный стол! Фамилию, год и место рождения знаете?
104


— Моряка? По-моему, нет...
— Слышь. Коля, уже моряк объявился! Ну и райончик! До остановки пешком! Ям понарыли... Как на острове, ну Сицилия! Только мафии нам не хватало!
— Моя жена редактор. Ей, извините, некогда в окна глазеть!
— Здесь как-то подрались двое, думали, поубивают друг друга. Хоть бы, думаю, кто милицию догадался вызвать! Куда там! А на третий день опять у палатки как ни в чем не бывало вместе...
Задачу: «Во что бы то ни стало найти младшего лейтенанта» — Денисов вскоре сформулировал более конкретно: «Опросить жителей близлежащих домов».
Через несколько часов безуспешных поисков до него постепенно стали доходить смысл и масштабы им затеянного, но Денисов не позволил себе думать только о них.
Было странно, что во время этого бесконечного опускания по лестницам Денисов меньше всего вспоминал «моряка», которого стремился отыскать во что бы то ни стало. Даже когда задавал свои стереотипные вопросы и выслушивал такие же стереотипные ответы. Думал о вещах, никак не связанных с сегодняшним,— о Кри- стинине, вылетевшем на задержание в Хорог, о пианино из Хорогского музея, о котором как-то рассказывал Михаил Иосифович Горбунов, о никогда прежде не встречавшейся ему породе собак — эрдельтерьер, наконец, об обязанностях, какие человек берет на себя от рождения перед другими людьми,— «долг», «совесть» — можно их называть как угодно.
— Нет, моряка не встречала...
— Вы не обращались в тридцать первую? Там все знают!
— Господи! Какой еще моряк?
У одного из подъездов Денисову встретились дружинники. Он объяснил, почему находится здесь. Дружинники вызвались поговорить с лифтерами, в хлебном, в прачечной. Двое сразу же отправились дежурить на переезд — девушка и парень в очках,— им было все равно где дежурить, только б вдвоем.
Дома Денисов оставил себе,
— Мне помнится, вы как-то уже приходили с месяц назад. После этого у нас случай произошел в подъезде.
— А я работал тогда в шестом главном... Сразу нас на машины и на стадион. Игра заканчивается. Судья растерян, хронометра нет. Да-а... И вот подходит ко мне моряк... Аккурат такой, как ты ищешь...
Час возвращений с работы сменил час ужина. Ароматные запахи растеклись по подъездам. Они не оставили Денисова равнодушным — жаркое, гороховый суп, макароны по-флотски. В одной из двенадцатиэтажных башен на восьмом этаже готовили баранью ногу. Нога лежала в духовке, приправленная чесночком, зеленым
105


горошком и жареным луком. Денисов как будто видел эту живописную картину. Аккуратная хозяйка открывала духовку и каждые несколько минут поливала ногу кипящим бараньим жиром.
Запах готовых мясных котлет! Разве его можно спутать с запахом домашних! Хозяйки добавляют в котлеты приперченный фарш и сырые яйца — от этого запах меняется, и чуткое обоняние его фиксирует...
Казалось, Денисов спускается все время по одной, растянувшейся на многие километры лестнице.
Стемнело.
Из квартир в подъезды проникли звуки телевизоров, хрипы эфира.
«В роли Петрушки актер раскрыл не только тему трагической сломленности,— сопровождал Денисова в непрерывном опускании хрипловатый голос,— но и тему невероятной духовной живучести, тему воскрешения...»
Денисов уже не верил, что найдет «моряка», и хотел одного — поскорее выйти из последней двенадцатиэтажной коробки и сесть на крыльцо.
Парень ужинал. Впустив Денисова, он вернулся в кухню и сел за стол. Движения были исполнены неторопливой уверенности.
На парне была майка, она открывала худые плечи с голубоватыми линиями татуировок. По ним Денисов предположил основные вехи его биографии — детская воспитательная колония, судимость, колония для взрослых. Сейчас с этим, видимо, было покончено. Парень вернулся с работы, принял душ, ужинал без спиртного.
— Я видел такого, как говоришь, моряка.
Денисов присел на табурет. Человек, помогавший ему вольно или невольно в поисках, безусловно, заслуживал благодарности, и Денисов сидел, хотя больше всего в эту минуту ему хотелось уйти, молчал, хотя вопрос уже вертелся на кончике языка.
— Своего кореша ищешь? — спросил парень, продолжая есть.
Денисов молча показал синий якорек на кисти — память о
службе в бухте Лиинахамари.
Парень встал к окну:
— Котельную видишь? Теперь бери правее. Второй подъезд. Я его утром видел. Дуй туда.
2 января, 20 часов 50 минут
Трубку не снимали долго. Из телефонной будки Денисов видел занесенные снегом детские песочницы, покатые горки — не самодельные, устроенные кое-как, а типовые, о двух скатах — отдельно для младшего и среднего возраста.
106


Большой благоустроенный двор не напоминал Денисову о его детстве, потому что он рос в другом — с лопухами у забора, дорожками из красного кирпича. Мужчины играли за столом в «козла», молодежь танцевала под выставленную на подоконник радиолу...
Двор в Булатникове, где вырос Денисов, много выигрывал от бревен, вповалку валявшихся у забора. Никто не знал, когда они появились, зачем. Сидя на бревнах, пацаны вели разговоры, делились наблюдениями, ссорились, дрались. На этих самых бревнах он признался Лине. Что останется в памяти пацанов из этого двора? Вспомнят ли они о нем, чистеньком, безликом?
— Капитан Колыхалова слушает.— Денисов не мог себе представить, что будет, если никого не окажется на месте.— Иду по коридору, слышу звонки. Что нового?
— Потом расскажу... Срочное дело. Скажи дежурному, что хочешь, возьми машину и приезжай в Деганово. Совершенно необходимо. По делу «Магистраль». Я на Овражной, три, у палатки.— Не дав Кире возразить, Денисов повесил трубку.
Он по-прежнему почти не думал о «моряке», действуя словно запрограммированная машина: окончание каждой предыдущей
операции служило началом последующей. Мимо второго подъезда, в который ему еще предстояло войти, Денисов направился в контору ЖЭКа.
В конторе ЖЭКа худенькая, похожая на белую мышку паспортистка с шумом задвигала ящики картотеки. Мужчина с лицом, изрытым морщинами, ждал ее. Денисов показал удостоверение, объяснил, в чем дело. Паспортистка вернула красную книжечку, вздохнула, словно отрезала:
— В этом подъезде моряков нет и никогда не было. Я сама в нем живу.
— Его видели утром и вчера тоже... Вечером он...
Она не дослушала.
— Вчера вечером? Враки. Я часов до десяти гуляла с собакой. Ни один в дом не входил!
— Вас, по-видимому, дезориентировали,— пророкотал мужчина начальственным басом.
Денисов присел на стул, наблюдая, как женщина ловко собирает паспорта и укладывает в деревянные ящички.
— Трудная у вас работа,— сказала паспортистка, чтобы его как-то утешить,— но интересная... Недавно книгу принесли. Читаешь, дух захватывает! На месте преступления оставили обыкновенную пуговицу...
Именно инспектору уголовного розыска приходится выслушивать чаще других чудовищно перевранные, а то и вовсе несостоятельные криминальные истории. Может, люди считают, что профессионалу интересно знать обо всем, что связано с преступлениями?


— Вот вызывает его следователь на допрос, а пакет уже на столе. «Значит, невиновны?» — «Невиновен!» — «Так и запишем! А теперь откройте пакет!» А в пакете пуговица! Потрясающая книга!
Рассказ паспортистки вызвал в Денисове неожиданный отклик.
В споре с дегановским участковым проиграл он — Денисов. Поиск моряка с самого начала был чистой «натпинкертоновщи- ной». «Блуждающий форвард» действительно подстраховывал, но раскрыть преступление могла только система Холодилина!
...В эпоху широких оперативно-штабных мероприятий сыщик- одиночка выглядел анахронизмом, чем-то вроде достославного странствующего рыцаря, и требовался новый гений, равный талантом великому Сервантесу, чтобы покончить с литературой о сыщике, как тот лет триста назад разделался навсегда с рыцарскими романами!
— Я прошу еще раз проверить, это очень важно,— сказал Денисов.
Мужчина вынул из-под стопы домовых книг тетрадь в коленкоровых корках.
— Подождите, я попробую уточнить,— его начальственный бас заполнил помещение.
Денисов поднялся.
Жилищно-эксплуатационная контора № 38 выпускала стенную газету «За культуру быта». Денисов подошел к ней, усилием воли заставил себя читать строчку за строчкой.
«Мы, отвечающие за текущий ремонт,— читал Денисов,— идя на встречу новогоднего праздника, горим желанием не допустить аморальных проявлений ни на работе, так и в быту, и в учебе».
Обладатель командирского баса кому-то звонил, решал одновременно какие-то свои хозяйственные вопросы, шутил, порою оказывался настоятельно строг.
Наконец он сказал:
— Хлопотливое дело — руководить ЖЭКом: какие только вопросы решать не приходится: от покуса собаки до сдачи нормы пищевых отходов... Не верите? — У него было изрытое морщинами лицо, серое, как его перешитая из папахи каракулевая шапка.— Моряк действительно приходил в подъезд. Но не вчера — сегодня. В сто пятьдесят восьмую квартиру. У нас он не проживает.
Денисов не знал, как отнестись к этому сообщению.
— Кто живет в сто пятьдесят восьмой?
— Пенсионерка, одинокая женщина... Моряк? К ней? Не знаю... Между прочим, на той же площадке, напротив, живет заместитель начальника милиции Александр Иванович. Хороший мужик, только вы вряд ли его застанете — работа!
108


2 января, 2/ час 30 минут
Капитан Кира Колыхалова отпустила машину в начале улицы и пешком подошла к палатке. Денисов ждал ее.
— Чем могу быть полезной? — ККК откинула прядь выбившихся из-под шапки иссиня-черных волос.— Что произошло?— Капитан Колыхалова держала себя немного примадонной, оттого что была единственной женщиной, старшим инспектором уголовного розыска в управлении...
Рассказав суть своих предположений, Денисов ненадолго вновь почувствовал себя свободно. Он и не стал уточнять, какой ценой он нашел дом, в который приходил неизвестный моряк.
— Пойдем на место,— распорядилась Кира.
— Как дела на вокзале?
— Ждут, когда ты привезешь моряка,— Кира была в ударе,— конвой готовят.
Денисов промолчал.
— Я не шучу! Как зовут ее соседа? Александр Иванович?
Заместителя начальника милиции дома не оказалось — Кира
решительно позвонила в дверь пенсионерки.
— Добрый вечер. Пришли к вашему соседу, а он опаздывает...
— Двери этой квартиры открыты для друзей Александра Ивановича в любое время суток,— церемонно приветствовала их хозяйка, приглашая в квартиру,— добро пожаловать!
— Как у вас мило! Мы не помешали?
— О чем вы говорите?! Даже неудобно. Если бы вы знали, как надоедает одиночество! Прошу!
Денисов знал за ККК эту особенность — она нравилась другим женщинам и быстро сходилась с людьми. Благодаря Кире им тут же предложили раздеться и пройти в комнату, к столу, покрытому красным торжественным плюшем. К неудовольствию Денисова, из серванта был извлечен кофейный сервиз, мельхиоровые ложечки, лопатка для кекса, какая-то особенная вилка с двумя зубцами.
Посещение затягивалось. Хозяйка — с жесткими волосами и маленькими черными усиками — предложила выпить кофе, перекурить. Своего соседа — Александра Ивановича она безгранично уважала.
«Где я видел это лицо, распадающиеся на две стороны прямые волосы, усики? — вспоминал Денисов, отпивая маленькими глотками кофе.— Может, в старом муровском альбоме, когда показывал его Порываеву?»
Кира нашла в сумочке распечатанную пачку «Мальборо», щелкнула зажигалкой.
Денисов мог быть спокоен: она ничего не упустит. Сквозь наплывавшую дрему до него долетали обрывки разговора:
109


— ...И перемолвиться не с кем. А приведись заболеть?
— ...Моя мама всегда держала квартирантов... Сколько себя помню!
— ...Учитель он из Юрюзани. Хочет постоянно прописаться. Если придет, я вас познакомлю.
— Если? Если придет ночевать?
— Вы меня не так поняли... Илья Александрович — мужчина самостоятельный. Без баловства — ни знакомств, ни выпивок. Сессия у них! Засиживается допоздна, а то и ночует в общежитии. Как сейчас трудно стало учиться!
«Где я видел ее?»— думал Денисов, задремать ему так и не удалось.
— ...Мы с мамой жили тогда в Севастополе.— Необычной, понятной ему одному интонацией голоса Кира настойчиво пригласила участвовать в разговоре.— Лучших квартирантов, чем моряки, пожалуй, не придумаешь. Любопытный народ, и никаких с ними хлопот — по нескольку месяцев в плавании...
— Люди бывалые,— промямлил Денисов.
— ...Последний, помню, капитан дальнего плавания — красавец, весельчак. Как у нас говорили, жовиальный... Настоящий морской волк. Вам приходилось встречаться с такими?
Против потока Кириной доброжелательности было трудно устоять.
— Представьте: как раз сегодня разговаривала!
— Что вы говорите?!
— Чего он только не знает! В каких морях-океанах не побывал!
«...Выходит, квартирант ни при чем?»
Кира снова вооружилась зажигалкой, пододвинула собеседнице сигареты. В эту минуту она напоминала хирурга в ответственнейший момент операции. Легкая испарина показалась у нее на висках.
Денисов не вмешивался: малейшая психологическая неточность могла все испортить. Найти верный тон для следующего вопроса!
— Кто же он? Капитан? Штурман?
У Денисова отлегло от сердца: так мог спросить только очень вежливый собеседник. Из любопытства. И только!
— У него одна звездочка на погоне. Маленькая.
— Наверное, штурман...
— Возможно. Позвольте еще чашечку...
— И мне, пожалуйста,—сказал Денисов.
Хозяйка поправила волосы.
Денисов вдруг вспомнил, где видел эту прическу, маленькие черные усики — фотоальбом здесь был совсем ни при чем! Коль¬
110


бер! Министр финансов одного из Людовиков. Учебник по истории государства и права. Курсовая работа.
— Ему, вероятно, сказали, что здесь так мило — он решил снять комнату...
— Совсем не так.
— Какая-нибудь романтическая история.
Женщина с усиками а-ля Кольбер оживилась.
— Он привез Илье Александровичу его пальто. Ничего романтического...
«...И все-таки квартирант!»
— У вашего квартиранта блестящие связи.
— Оказывается, они вчера где-то встретились, и Илья Александрович предложил ему свое пальто. Понимаете, моряк! Все время в форме! В отпуске...
— Не думала, что южане проводят отпуска в Москве!
— Сегодня он уезжает.
— Жаль, что мы не встретились. Правда, Денисов?
— Правда,— с трудом выжал из себя Денисов.— Я только не пойму, как же ваш квартирант? Без пальто, в такой мороз...
— Видимо, взял куртку в общежитии. Моряк ждал его, чтобы поблагодарить,— Илья Александрович так и не приехал.
Кира завела длинный разговор о детстве, о Севастополе, о своем маленьком сыне,— когда они с Денисовым уйдут, только этот последний разговор и останется в памяти хозяйки, если она вздумает пересказать его Илье Александровичу.
В открытую дверь второй комнаты Денисову была видна кинокамера, лежавшая на софе.
— Я могу на нее взглянуть? — спросил Денисов.
Хозяйка, словно впервые заметила его — полную противоположность светской, жизнерадостной Колыхаловой.
— Только осторожно.
Денисов вошел во вторую комнату. На софе, застеленной спальным мешком, кроме кинокамеры, валялись исписанные четвертушки бумаги, запонки, пустая коробочка «Ювелирторга», шахматный учебник. Кинокамера оказалась не новой, с девятизначным номером. Денисову пришлось разделить его на две половины. Семизначный он запоминал целиком.
Когда Денисов вернулся в комнату, Кира даже не взглянула в его сторону. В такие минуты они без слов отлично понимали друг друга и как по нотам разыгрывали каждый свою партию.
Женщины успели обсудить достоинства газовых зажигалок, королевского мохера.
— ...Илья Александрович как-то привез отрез чудесного фиолетового кримплена. В провинции все легче достать: и кримплен и хрусталь.
ill


«Мы эту провинцию давно знаем: там была еще фата, обручальные кольца, капроновый тюль... »
Денисов участия в разговоре не принимал.
Неожиданно ему открылась причина, по которой «моряк» оказался в его блокноте. Офицер флота после окончания училища получает не одну, а сразу две звездочки. Какое-то количество младших лейтенантов, может быть, и несет службу, но Денисов их никогда не встречал — ни в Москве, ни в Лиинахамари. Вечером тридцать первого декабря на платформе сознание непроизвольно это зафиксировало.
Наконец Кира решила, что пора прощаться.
— Придется приходить в другой раз: я думаю, Александр Иванович раньше полуночи не появится.
— Всегда заходите.
На улице, когда они вышли, было совсем пустынно. На неяркий зеленоватый свет фонарей слетали снежинки. За магазином, на бугре, жгли ящики. Там полыхало пламя.
Денисов ждал приговора ККК.
— Совсем забыла.,— Кира вынула из сумочки конверт,— тебе у дежурного лежал.
Денисов не глядя сунул конверт в карман — сейчас было не до новогодних поздравлений.
— Где здесь телефонная будка?
Из автомата Кира позвонила начальнику розыска — не застала его на месте, набрала номер Холодилина. Операцией «Магистраль»» он руководил лично.
— Докладывает капитан Колыхалова...— Кира чуть повернула трубку, чтобы Денисов мог тоже слышать.
Холодилин долго молчал, не прерывая и не поддакивая, и Денисову стало казаться вскоре, что на том конце провода никого нет. Наконец заместитель начальника управления взял разговор на себя.
— Пожалуй, это они... Повторите номер кинокамеры... Записал... Как его фамилия?
— Маевский Илья Александрович. Юрюзань, улица...
— Неясны пока обстоятельства обмена одеждой...
Телефонная трубка не была предназначена для переговоров
втроем: голос Холодилина то пропадал, то появлялся снова. Денисов понял только, что он вместе с Кирой останется в засаде у дома. К ним присоединится опергруппа. После задержания Маевского опергруппа произведет обыск в его комнате.
— ...Запрос в Юрюзань мы сейчас отправим, кроме того, вышлем самолетом оперативную группу. К утру придут первые ответы,— услышал еще Денисов.— Все ясно?
— Ясно, товарищ полковник.— Колыхалова обращалась к на¬
I 12


чальнику как-то особенно звонко и даже здесь, в темноте будки, словно чуть перегибалась в сторону воображаемого Холодилина.
Денисову это не нравилось: говорить надо со всеми одним тоном.
2 января, 22 часа 10 минут
Лучший момент для того, чтобы завязать, исчезнуть, вернуться к тому, от чего ушел, было трудно придумать.
Илья понял это не сразу — лишь отшагав добрых километров пять по шоссе.' Впереди, будто огромные зонтики, по линейке выстроились мачты светильников. Они вели в Москву. Мороз то усиливался, то отпускал снова — менялось направление ветра.
С Капитаном было покончено навсегда, все произошло само собой. Уверенный в том, что Илью арестовали, он наверняка бежал к себе в Одессу. Капитал у него был. Ничего не осталось после их недолгого сотрудничества. Только стихотворение: «...и порою в ночном дозоре глянешь за борт, и под тобою то ли небо, а то ли море...»
Для самого Ильи путь на вокзалы закрыт — ищут! Может, и к лучшему все? Хватило бы у него самого силы завязать?
«Но почему я решил, что меня будут искать только на вокзалах? Из чего это следует?»
Таким образом, все сходилось на одном — срочно, сейчас же, надо переехать на дачу, исчезнуть, залечь, никому не давать знать о себе. Не выходить даже в магазин... Тогда... Тогда по истечении некоторого времени можно будет вернуться в Юрюзань таким же честным, свободным человеком, каким уехал на экзамены. И не только честным.
Переезд на дачу он перенес на ночь — больше такси, меньше людей. Оставалось как-то убить время — ходить по улицам было рискованно.
Вечер Илья провел в библиотеке. Копался в журнальных подшивках, перелистывал словари. Несколько книг попросил оставить за собой — «Оксфордский учебник» Хорнби, Джесперсена и одну историческую «Война с Ганнибалом» — о битве при Каннах.
Илья ушел из библиотеки перед самым закрытием. Милиционер у выхода проверил его контрольный листок, Илья оделся, пешком через пустой Большой Каменный мост подался в сторону метро «Новокузнецкая».
Особенная послепраздничная тишина стояла на набережной. Транспорт почти полностью отсутствовал. На Пятницкой, у магазина «Меха», Илья неожиданно наткнулся на группу женщин.
— Что-нибудь случилось?
Одна, побойчее, со свернутой в трубку школьной тетрадкой, в черном жакете, засмеялась, махнула рукой на витрину.
113


— Шубы стережем! Для вашей жены не требуются?
Илья поколебался.
— Записывайтесь, пока желающих мало.
Жене, безусловно, понадобится шуба: на Рижском теперь показываться рискованно. Но ведь он хотел исчезнуть уже сегодня ночью?
— Это ведь вас ни к чему не обязывает! Хотите — придете, хотите — нет! — она угадала его сомнения.
— Пишите: Маевский.
— Между прочим, мужские шапки тоже будут.
— У меня есть.
Он не покупал себе ничего, кроме самого необходимого, презирал мужчин, придававших значение своим туалетам — «внизу с разрезом, здесь две пуговицы...». Не это, считал, главное.
Главное... Всегда вперед и было главное!
Так и шло: «Сначала перейди в следующий класс!», «Поступишь в техникум, будешь получать стипендию — делай как знаешь!», «Вот сдашь сессию...», «Сначала получи распределение!», «Женишься...»
Наверное, были и другие наставления. Даже определенно — о чести, о порядочности. Но ведь дети усваивают от родителей не то, о чем им чаще приходится слышать, а прежде всего то главное, порою даже незаметное, что родители часто и не предполагают в себе, только догадываются и бывают страшно удивлены, обнаруживая много лет спустя в своих детях.
«...Живут люди. Фибиков хапнул десять тысяч... Сейчас кум королю, сват министру... Машина. Дача».
«Хабибулина помните? Уже в Москве живет! Вызвал мать, будет записывать дачу на нее — восемь комнат, ванная, гараж. Газ подведен, вторую половину записали на золовку...»
Собственно, жизнь с ее будничными радостями отодвигалась все время на неопределенный срок. Не хватало всегда какого-то существенного компонента, чтобы начать дышать полной грудью, по-настоящему.
За седьмым классом грозно вставал восьмой с его четырьмя сложными экзаменами, за одним днем рождения — другой, казалось, еще более значимый, а там уже самостоятельная жизнь со своими вехами — рубежами... На выпускной вечер в десятом классе не пошел: если уж отмечать, то поступление в институт!
На приемных экзаменах в институт — сразу после школы — срезался...
Сегодняшний день не имел веса, потому что был как бы только ступенькой к завтрашнему, праздничному. А завтрашний никак не приходил: чего-то не хватало. Много раз он думал об этом: «Сколько же можно ждать!»
114


Заочный педагогический институт, работа в школе — все было лишь временным... Институт иностранных языков обещал впереди вполне определенные реальные перспективы.
Постоянное ожидание давалось нелегко. Илья срывался на мелочах, не мог заставить себя садиться за учебники. У него вошло в привычку приезжать на сессии в Москву без подготовки, на авось, слоняться вечерами у витрин магазинов, ресторанов. В институте его несколько раз предупреждали, он давал последнее слово — жена ни о чем не знала. И вдруг как снег на голову два заваленных экзамена, приказ по институту, список отчисленных.
«Если Илья Маевский только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный — пусть пробивается сам!» В тот самый день судьба послала ему Капитана.
Неожиданно Илья подумал о жене. Эмоционально она была раскованнее его. Когда Илья улыбался, она уже смеялась, когда ему было только смешно — хохотала. Она плакала, когда Илья бывал лишь расстроен. Она не умела лгать.
«Что же с ней будет, если она все узнает?!» — впервые вдруг с особой отчетливостью подумал Илья.
Странный одинокий прохожий прошел мимо по направлению к собору, держа в каждой руке по бумажному пакету с картофелинами. Откуда он шел ночью? Почему с картофелем? Неожиданно один из пакетов прорвался — картофелины, как шарики для пинг-понга, запрыгали по тротуару.
«Что же с ней будет? Как она посмотрит на меня: ведь красть- то действительно низко... Никуда от этого не денешься!»
— Товарищ! Никак вас не догоню!
Илья обернулся. Женщина, записывавшая в очередь за шубами, махнула ему тетрадкой.
— Забыла сказать: перекличка перед открытием магазина! В десять сорок пять!
— Спасибо!
Женщина повернула обратно. Ее шаги гулко слышались за углом, у огромного собора, занимавшего с половину квартала.
2 января. 23 часа 40 минут
Начальникам отделов транспортной милиции (согласно перечню).
Операция «Магистраль». Срочная.
Произведенным дактилоскопическим исследованием установлено, что отпечатки пальцев, изъятые на внутренней поверхности чемодана, оставленного преступником на Астраханском вокзале, принадлежат вору-рецидивисту Филину Константину Федоровичу, уголовная кличка Камбала. Фотография и описание примет направляются фототелеграфом. Прошу срочно ориентировать на розыск преступника весь личный состав. Начальник Управления транспортной милиции МВД СССР.
Дополнение.
За ряд краж, совершенных в автоматических камерах хранения в гг. Москве,
115


Киеве, Баку, совместно с Филиным К. Ф. разыскивается Маевский Илья Александрович, работавший преподавателем физики в школе в г. Юрюзани, приметы-.
Примите срочные меры розыска преступников.
Начальнику городского отдела милиции г. Юрюзани.
Прошу ускорить выполнение нашей телеграммы, выделите сотрудников в помощь оперативной группе, направленной для проведения обыска и других следственных мероприятий. Холодилин.
3 января, 0 часов 30 минут
Ночь нельзя было назвать ни глухой, ни длинной — обычная ночь города, какой каждый день видят ее водители такси, милиция, представители десятка служб, работающих по ночам.
Подъезд, в который должен был вернуться Маевский, находился против детской площадки. По другую сторону, за небольшой оградой, виднелись освещенные витрины новой парикмахерской. Денисов и Колыхалова ходили по двору, сквозь стекла рассматривали интерьер.
За магазином тлели остатки костра. Где-то на верхних этажах блочного здания повизгивала собака.
— Что за порода собак эрдельтерьеры? — спросил Денисов.— Не знаешь?
— Как тебе сказать? — Кира знала решительно все.— Предположим, нужно встретить твоего хорошего знакомого, а ты, как назло, занят. Овчарку не пошлешь, если она этому не обучена. А эр- деля... Берешь двумя руками его милую морду, смотришь в глаза и объясняешь: «Старик, автобус сто шестьдесят четвертый, на остановке, под часами, в двадцать сорок... »
Денисов засмеялся.
— Четыре эрдельтерьера берут льва. Это уже серьезно.
Еще до полуночи появилась группа захвата, поставила свои машины наискосок, у булочной № 567 — одну и рядом другую. Старший оперативной группы подошел к Колыхаловой прикурить. Они успели обо всем договориться.
Время шло — Маевского не было. В половине второго Денисов с Кирой ушли в подъезд, к окну над батареей — излюбленному месту свиданий ночных пар: дольше оставаться во дворе становилось рискованным.
Денисов быстро задремал в тепле, уткнувшись в воротник куртки.
Его разбудили тихие шаги на лестнице. Кира стояла, молча глядя в окно. Денисов решил, что это один из группы захвата, которым строжайше было запрещено до сигнала входить в подъезд.
ив


— Кажется, нас меняют...
— Может, не нас, а только тебя? — усмехнулась Колыхалова.
— Я третью ночь на ногах.— Оглянувшись, он вдруг увидел, что человек на лестнице — вовсе не работник оперативной группы — стоит у перил и растерянно смотрит на них.— Что скажете? — спросил его Денисов.
Он сразу узнал Маевского — но описанию Порываева и женщины с усиками а-ля министр Кольбер.
Естественность Денисова подействовала на Маевского успокаивающе.
— Пора иметь свой дом, а не стоять в подъездах.— Он ничего не заподозрил.— Спички у вас хотя бы найдутся?
Кира щелкнула зажигалкой, подала сигнал опергруппе.
— Весьма признателен.
— Ничего не стоит.
Маевский поднялся на пятый этаж, открыл ключом дверь.
Денисов показал Колыхаловой на окно: внизу Маевского ждало такси.
Быстро потекли минуты.
Машины группы захвата маневрировали по дорожкам, проложенным между домами. Наконец первая оперативная машина подошла к подъезду. Кто-то из инспекторов пересел в такси, и оно отъехало за угол. Оперативная машина заняла его место напротив двери. Инспектора из второй машины поднялись на крыльцо.
На пятом этаже снова щелкнул замок. Послышались приглушенные голоса, звуки передвигаемых чемоданов.
— Он сказал, что друг вашей семьи! Кроме того, я узнала пальто.— Хозяйка квартиры старалась говорить тише, но голос ее разносился по этажам.— И зачем ему ваша записная книжка?! Мне и в голову не пришло!
— Теперь это неважно.
— Всего на несколько минут оставила в комнате: он попросил воды...
— Я приеду через месяц.
Маевский появился с двумя неудобными большими чемоданами, они то задевали перила, то ударяли его по ногам.
— Пойдем и мы? — пропустив Маевского вперед, спросила Кира негромко.— Когда спать будешь?
С этой минуты их роль в операции менялась. В случае, если Маевскому удалось бы выскочить из устроенной на крыльце засады, Денисов и Колыхалова должны были отрезать путь назад, в дом.
Внизу хлопнула дверь. Оставив Денисова, Колыхалова устремилась вниз. Ее всегда влекло в самое пекло. Денисов едва успел схватить Киру за руку.
117


— Нельзя!
Киру била дрожь, невозможно было чувствовать себя спокойно: из-под лестницы доносились негромкие восклицания. Дверь хлопнула вторично.
— Руки! — послышалось внизу.
Раздался лязг наручников. Кира как-то сразу обмякла. Стараясь не шуметь, они быстро спустились по лестнице.
Внизу Денисов снова увидел Маевского. Илья тяжело дышал, рукав нового пальто был испачкан белым, на запястье виднелся металлический браслет. Второй наручник старший группы захвата замкнул у себя на руке. Схватка была короткой и стремительной.
Еще через секунду задержанный и задержавший вместе сели в машину. Кира заняла место рядом с шофером, Денисов — на втором сиденье, по другую сторону Маевского.
Разом хлопнули дверцы. Следователь, который оставался, чтобы принять участие в обыске, махнул рукой. Денисов с сочувствием посмотрел в его сторону: с поимкой Маевского дело для следователя еще только начиналось, для Денисова же и других инспекторов уголовного розыска самое главное было теперь позади.
3 января, 1 час 55 минут
Начальникам отделов транспортной милиции (согласно перечню). Операция «Магистраль».
На территории обслуживания аэропорта Внуково обнаружена бывшая в употреблении шинель военнослужащего ВМФ, размер 50, рост 5, без существующих знаков различия. Предполагается, что шинель оставлена вором-рецидивистом Филиным, объявленным в розыск вместе с подозреваемым Маевским. Филина видели в последний раз 2 января сего года около шести часов утра на улице Веерной, у дома, где он проживал без прописки с декабря прошлого года. Филин был одет в форму младшего лейтенанта ВМФ. О возможных изменениях в одежде разыскиваемого срочно ориентируйте личный состав.
Заместитель начальника Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.
3 января, 2 часа 10 минут
Всем. Срочная.
Операция « Магистраль».
Розыск подозреваемого в совершении краж Маевского И. А. прекратить в связи с задержанием последнего в г. Москве.
Заместитель начальника Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.
3 января, 2 часа 35 минут
На Астраханском вокзале в комнате для доставленных, куда Илью ввели вначале, несмотря на поздний час, было шумно. Много
118


людей разговаривало одновременно: спрашивали, отвечали на вопросы, куда-то звонили со всех расставленных по столам телефонов. Дежурный и его помощники оформляли документы, актировали ценности. В шуме было трудно что-то понять.
— ...Не нарядно нарядилась, не бело умылася...— умильно тянул сидевший на скамье у входа пьяный,— знала, что милого нет, нисколь не торопилася...
Руки его в смирительной рубашке были связаны, но он не замечал этого, присутствуя мысленно на большом семейном празднике, окруженный близкими и родными.
— Маевский Илья Александрович,— представил Илью инспектор, отстегивая наручник.
Крепко сбитый, моложавый сержант протопал к дверям, закрыл на ключ. Илья успел заметить, что сержант ладен и спор; когда Илья поздоровался, он спросил:
— Что, елки пушистые, приехали?
Все вокруг отдавало непробиваемой прочностью — и конвоир, и засов, и сами «елки пушистые».
Пока ехали, пока его водили по кабинетам, задавали анкетные вопросы, фотографировали, заполняли многочисленные протоколы, карточки, Илья мучительно старался вспомнить название маленьких животных, о которых рассказывал тесть:
— Упрутся однажды и за тысячи километров бегут к морю, словно кто их гонит! Стая за стаей, все — в воду, в воду! Пока не перетонут... И ведь видят задние, что впереди тонут и им то же будет, все равно прут! Не остановишь!
Возбуждение, в котором Илья находился, выдавало себя приступом необычайной говорливости, он глушил мысли словами и понимал это: «Говорю, значит, существую!»
— Не помните? — спросил Илья у доставившего его инспектора.— Кажется, это Платон недоумевал, почему люди знают, что хорошо, а делают то, что плохо?
Инспектор не ответил. Ладно скроенный сержант взял Илью за руку.
— Ну, елки пушистые, ладно,— сказал он грубовато,— мы не курить остановились. Показывайте карманы.
3 января, 2 часа 36 минут
В зале для транзитных пассажиров в Киеве до глубокой ночи толпились люди, слышалась громкая, непривычная уху речь.
Капитану мало приходилось бывать здесь. Он нашел в лабиринте камеры хранения ячейку Ильи, но не подошел, занял для себя ячейку поблизости. Потом вышел в зал, совсем рядом со входом оказалось свободное место. Когда он не знал, как лучше поступить,
119


он ждал. И мог ждать сколько угодно: час, полдня, сутки. Игра стоила свеч. В случае ошибки, понимал, рискует всем.
Многолетний опыт подсказывал Капитану, что сотрудники милиции скорее всего здесь же, среди пассажиров. Капитан одного за другим отводил пассажиров, которые не участвовали в игре: кто-то неудобно сидел — не мог видеть вход в зал, кто-то только что позавтракал прямо на скамье, несколько человек в разных концах зала Капитан отвел из-за их бород — ношение бород в милиции не допускалось. Возраст, комплекция, выражение лица — все подвергалось тщательной оценке, изучалось, отсеивалось.
Время шло. Капитан ни на минуту не упускал милиционеров в форме, на его глазах пришла третья смена постовых. Капитан все еще ждал, следил, с кем заговорят постовые, кто обратится к ним вдали от глаз, где-нибудь за колоннами, с кем из пассажиров неожиданно поздоровается носильщик или по привычке кивнет дежурный администратор. Капитану удалось выявить одного такого, но он с восемнадцати часов больше не появлялся, видимо, успел смениться.
Одного за другим прощупывал Капитан каждого, кто входил в автоматическую камеру хранения.
Рядом с Капитаном на скамье сидели двое — женщина в длинном, спускающемся чуть не до пола платке, и мужчина в шубе, похожей на дамскую. Они везли четыре чемодана и круглую картонку, затянутую ремнем: в другое время Капитан поинтересовался бы картонкой — она стояла сбоку, и за ней не смотрели.
— Вы еще будете с полчаса? — спросил он у странной пары.— Я оставлю портфель. Думаю перекусить.
— Мы будем всю ночь,— ответила женщина.— Идите.
У черного входа ресторана Капитан приобрел бутылку водки, в буфете нашелся жареный судак, полтавская колбаса и курица. Стакан ему вначале не дали, он выпил из бумажного фунтика, сделанного из газеты. Потом уборщица принесла стакан. Выпив, Капитан поставил бутылку сбоку, у прилавка. С Маевским было покончено, Капитану не надо было прикидываться овцой, отказывать себе в привычном.
Из уличного телефона-автомата набрал 02.
— Милиция? Вокзал! В зале, где автоматическая камера хранения, вещи украли! Скорее, жду! Напротив колонны!
Быстрым шагом Капитан вернулся в зал, засек время: два часа тридцать шесть минут. Странная пара продолжала разговаривать, картонка по-прежнему стояла сбоку вне внимания.
«Воров нет, что ли?» —подумал Капитан.
В два тридцать девять к буфету за колонной подошел гражданский в каракулевой шапке. Он не встал в очередь, о чем-то
120


спросил буфетчицу, несколько раз окинул глазами зал. Постовые незаметно следили за ним.
«За три минуты сработали...»
Продолжая наблюдать за действиями инспектора уголовного розыска. Капитан не оставлял без внимания выходные двери. Несколько человек покуривали там на сквознячке. Капитан оглядел и запомнил каждого: кто-то из них определенно прикрывал выход из зала.
Пройдя вдоль диванов с пассажирами, инспектор в каракулевой шапке снова подошел к буфету. Туда же подтянулся вскоре и один из курильщиков — маленького роста, сутуловатый. Теперь Капитан смотрел за этими двумя. Они никак не могли понять, куда делся человек, обратившийся в милицию.
Наконец, решив, что искать дольше не имеет смысла, они разошлись. Через сутуловатого, в гражданском, Капитан вскоре установил его коллегу — он сидел в самой глубине зала, у окна.
«Вот, пожалуй, все...» — подумал Капитан, оглядываясь.
Странная пара на скамье вызывала у Капитана чувство недоумения: кто такие? Зачем живут? Зачем ездят?! Как и под Новый год, хотелось поговорить о жизни, отвести душу. Зачем ездите, дорогие? Кто попадает под трамваи, под электрички? Такие, как вы, растеряхи, очкарики... Воруют у кого? Опять же у вас. Электрички, жулики улучшают человеческую породу! А как же? На то и щука в море, чтобы карась не дремал! Специальная наука, писали п журнале, вас изучает — виктимология, что ли? Смотрите, как надо жить, болезные, учитесь!
Но смотреть пока было не на что. Капитана изрядно развезло, но он держался молодцом: там, в камере хранения, в ячейке, лежало целое состояние.
В начале пятого часа оба работника милиции неожиданно потянулись к выходу. Зал спал, всякое движение прекратилось. Сотрудники сверили часы — Капитан догадался, что в это время перерыв.
Капитан дал им уйти подальше, прошел к автоматам с газированной водой, постоял секунды три и быстро вошел в камеру хранения.
Длинный ярко освещенный отсек был пуст. Так однажды Капитан проник в больницу и шел нескончаемым коридором мимо уснувших больных, свернувшихся калачиком медсестер, наполненных внутренней дрожью, разболтанных огромных холодильников. Все было ярко освещено, пусто, чисто.
Базовая ячейка Ильи была в конце отсека. Капитан набрал шифр — реле времени отсчитало заветные три секунды...
Автомобильный гудок потряс больничную чистоту автокамеры. Капитан с силой ударил кулаком по дверце — гудок не прекратился. Казалось, кто-то изо всех сил сжимает резиновую грушу
121


старого довоенного клаксона. Капитан заметался по отсекам, как две капли воды похожим один на другой.
У выхода его уже ждали... Сосед по скамье в шубе, он уже не казался странным,— инспектор розыска, участвовавший в операции.
Капитан сжал себя в комок, на всякий случай поднял обе руки. Каждая клеточка мозга, каждый мускул напряженно работали, пока он медленными шагами шел к выходу.
Можно было испробовать один вариант, но не сейчас — когда выведут из зала... На путях работал маневровый локомотив... Спасение заключалось в том, чтобы выскользнуть из рук, когда поведут, и броситься наперез маневровому, проскочить перед ним... Такое уже удавалось, преследователи отстанут — только когда на карту поставлено все, тогда бегут через путь!
Он пошел быстрее, привычно льстиво выгнув спину, как еще недавно делал перед Ильей:
— Сдаюсь! Гениально выслежен! Преклоняюсь, просто преклоняюсь!
3 января, 3 часа 20 минут
Пронзительный телефонный звонок разбудил Денисова.
Не поднимаясь со стула, он попытался достать трубку, но выронил — трубка со стуком ударила в настольное стекло.
— Слушаю, Денисов,— он был уверен, что кто-то случайно набрал не тот номер.
Звонил Сабодаш.
— Не уехал еще?
— Электричку жду.
— Так... В четыре двенадцать, значит? — В голосе Антона слышалась неуверенность.— Понимаешь, Маевский хочет сделать важное заявление... И вот я подумал: лучше тебе с ним. Как говорится, сыграл первую скрипку.
— Скажешь тоже! — Денисов пошевелил затекшими пальцами.— Где он?
— Возьми его в кабинет начальника отдела. Там все материалы. Учти: скоро Холодилин появится! — Сабодаш снова привычно трусил.— Ни пуха!
Кабинет Бахметьева был тоже весьма необычным, хотя и похуже денисовского — одно из окон кабинета выходило в центральный зал на уровне верхних антресолей. Сквозь открытую форточку снизу доносились те же непрекращающиеся звуки шумящего по деревьям дождя. Денисов мельком окинул глазами зал. Сбоку, у колонны, стояли сиротливо чьи-то чемоданы, младший инспектор посматривал за ними со своего места — от суточных касс. В ряду спящих
122


Денисов задержал взгляд на девушке в ватнике и вспомнил знакомую официантку из третьего буфета: любопытно, что она нашла в нем, в Денисове... Высокий худой старик рисовал спящих, удобно устроившись в кресле, карандаш его так и скользил над альбомом.
— Ко мне ничего не будет? — негромко кашлянув, спросил конвоир.
Денисов очнулся.
— Спасибо, идите,— он прикрыл форточку, шум ливня мгновенно прекратился.
На столе лежали подобранные к приезду Холодилина документы — ответы на ночные телеграммы, справки, меморандум ночного разговора Сабодаша с начальником уголовного розыска из Юрюзани. Денисов видел все перед тем как уйти спать. В углу были сложены привезенные с обыска вещи, их было немного.
Отдельно, под сургучом, содержался пакет с деньгами — денег не хватило бы даже на то, чтобы возместить ущерб одному литовцу.
Маевский выглядел чуточку возбужденным. Ему не пришлось пока остаться одному. Все это время он был в центре внимания дежурных, все было вновь, неожиданно буднично, не так, как представлялось.
— И двери не открываются с жалобным стоном, и никаких темных комнат...— сказал Маевский, войдя в кабинет начальника отдела,— и нет комиссара Мегрэ... Я могу сесть?
— Прошу. Слушаю вас.
Денисов сел за приставной столик, Маевского посадил напротив. Кресло начальника отдела осталось незанятым — на случай, если приедет Холодилин.
— Мне необходимо встретиться с кем-то из руководящих работников аппарата министерства: надо обсудить несколько вопросов первостепенной важности.— Задержанный хотел поправить галстук, но вспомнил, что его отобрали при обыске, поэтому только провел рукой по воротничку.— Вы в состоянии организовать такое свидание? С кем я разговариваю?
Денисов представился:
— Младший лейтенант Денисов, инспектор уголовного розыска.
— Маевский Илья Александрович.— Илья держался солидно.— Речь пойдет об автокамерах.
— Самостоятельно вопросы не решаю, хочу предупредить.
— То, что я сообщу, перевернет ваши представления о профилактике краж из камер хранения. Конструкторы получат новый аспект для изысканий. Министерство сможет перестроить комплекс предупредительных мер. Видите, я не думаю запираться... Мне нужна свобода.
123


— С вами будет разговаривать заместитель начальника управления. Я это знаю. У вас все?
Отсутствие любопытства со стороны младшего лейтенанта — инспектора задело Илью.
— Понимаю, что кажусь вам обычным уголовником.— Илья попытался улыбнуться.— И все же, верите или нет, это факт: за свою жизнь я ни у кого не взял и копейки без спроса... До того, как стал открывать ячейки,— он избегал слова «воровать»,— вам это подтвердит каждый...
— Что же произошло?
— Я предвидел вопрос. Ничего не произошло... Постоянно воровать я не собирался,— наконец он произнес слово, которое ему никак не давалось,— разрешил себе стать нечестным на время. Какое-то затмение нашло...
Слушая, Денисов просматривал прибывшие из Юрюзани материалы, некоторые подтверждали показания задержанного:
«Маевский Илья Александрович жил неподалеку и в любой момент дня и ночи был готов помочь школе. Нравственно устойчив, хороший семьянин, общественник. Несколько раз ограждал учителей в вечернее время от приставания хулиганов. По просьбе администрации школы ремонтировал забор, вставлял разбитые стекла в окнах, много времени проводил с детьми в зооуголке...»
Встречалось, правда, и другое:
«Средняя школа № 3. Отстранен от преподавания черчения в связи с грубым нарушением трудовой дисциплины...»
«Дорогой радиослушатель! Благодарим Вас за Ваше письмо, которое Вы передали жюри конкурса. Как только будут известны результаты конкурса, мы сообщим о них в наших передачах.
С совершенным почтением
русский отдел Би-би-си».
— Как-то на вокзале в Риге я увидел слепую девушку — ее никто не встречал. У нее оказался тяжелый, набитый продуктами и вещами чемодан... Я взял такси и отвез ее домой, в записной книжке есть адрес. Можно допросить. Родители не знали, как меня отблагодарить.
Преступника легче распознать, подумал Денисов, если он кровожаден, подл, обладает одними патологическими извращениями, жестокими инстинктами, труднее представить себе подлеца, который помогает слабым, любит животных, не представляет себе близости с женщиной без любви...
Денисов прибег к приему, который называл для себя и с - пытан и е потерпевшим: человек с совестью, опустившийся под влиянием обстоятельств, глубоко страдал, когда следователь напоминал о его жертвах.
124


— А потерпевшие? Сыграли ли они какую-нибудь роль в вашем падении?
Маевский не дал договорить.
— Если бы они действовали по инструкции о правилах эксплуатации! — Он снова поправил воротничок.— Ротозеи!
Денисова всегда удивляла эта злоба на пострадавших, желание возложить вину за преступление на свои жертвы.
Денисов еще задал несколько вопросов Маевскому: испы¬
тание соучастником, испытание корысть ю...
Только о семье решил не спрашивать — чего уж тут спрашивать? !
Маевский отвечал охотно — чувствовалось, что он рад всеми силами отсрочить возвращение в камеру:
— Настоящего имени Капитана я не знаю, фамилии тоже. Что можно о нем сказать? Личность ничтожная.— Соучастника Илья не собирался выгораживать. За деньги же был намерен бороться.— Я и сам не знаю, как они разошлись: часть прокутил, часть у меня в автобусе украли.— Денисов почувствовал фальшь, но промолчал.— Но я выплачу всю сумму, не беспокойтесь, займу, буду работать — рассчитаюсь!
— Как, по-вашему, где сейчас Капитан?
— Сейчас, должно быть, уже в Одессе... Вы поверите: во мне ничего не изменилось после этих проклятых краж! Я сам не перестаю этому удивляться!
Встреться они в других условиях, прочитай лежащие на столе бумаги, Денисов, пожалуй, мог и в самом деле принять Илью за сбившегося с пути «бессребреника». Недаром в меморандуме из Юрюзани цитировались слова молодой учительницы, работавшей вместе с Маевским:
«Мне кажется, люди, подобные Илье Александровичу, редки. Нам, прибывшим на работу в Юрюзань, он оказывал чисто товарищеское бескорыстное внимание».
Весьма любопытным оказалось свидетельство бывшего преподавателя института иностранных языков:
«...Если верно то, в чем подозревается Маевский,— это свидетельствует о неудаче процесса социализации, то есть включения человека в общество. Цель наказания в данном случае должна способствовать восстановлению связей Ильи с коллективом».
В целом преподаватель высоко оценивал Маевского, и, когда ночью его поднял звонок Сабодаша, первое, что он сказал, было:
— Я пророчил ему аспирантуру...
— Суд решит,— отвечал ему Антон Сабодаш, которому предстояло обзвонить многих, чьи телефоны были записаны в блокноте задержанного.
Об этом Антон рассказывал позже, в справке же он записал:
125


«Бывший преподаватель иняза готов дать личное поручительство ».
— «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если человек мужественный, пусть пробивается сам»,— процитировал Илья.
«Куда важнее не то, что мы можем сделать, а то, чего сделать не в состоянии. Человек не может сознательно, на время, разрешить себе совершать подлости, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался».
Жюльен Сорель, которого цитировал задержанный, и Илья Маевский жили в иных эпохах, ставили перед собой неодинаковые задачи и добивались их разрешения непохожими средствами.
Появился ладный сержант из конвойного взвода.
Денисову осталось задать последний, чисто профессиональный вопрос:
— Вы воровали в основном на Астраханском вокзале. Почему?
— Больше ячеек первого выпуска. Я тоже хочу спросить. Разрешите?
Денисов понял, о чем пойдет речь.
— Вы ведь и сейчас не можете догадаться, как вскрывались ячейки? — Маевский поднялся.— Пассажир набрал шифр, никого рядом не было, полная гарантия — и вдруг! Удивительно?
Денисов не ответил.
— Если мне вернут свободу, я немедленно открою секрет.
Когда Маевского увели, Денисов привел в порядок бумаги на
столе, подошел к окну, выходившему в зал.
Внизу, на диванах, еще спали. По-прежнему в отдалении стояли оставленные еще с вечера чемоданы. Разметав руки по сторонам, спала девушка в ватнике — круглолицая, с короткими тяжелыми ногами, похожая на официантку третьего буфета. Старик художник делал эскизы, далеко отставляя острый локоть. Денисову был хорошо виден высокий свод черепа художника, крупный нос, глубоко запавшие глазницы. «До чего совершенной может быть голова человека»,— подумал Денисов, который незадолго до этого прочитал «Родена».
3 января, 5 часов 12 минут
На этот раз Сабодаш лучше подготовился к приезду заместителя начальника управления, и полковник Холодилин, прошедший напрямую, через зал, не застал дежурного врасплох:
— ...На участке обслуживания происшествий не зарегистрировано, объявленный в розыск преступник задержан, находится в ИВС.— Антон подождал.— С личным составом все в порядке.
Холодилин не прервал короткого доклада, был он в гражданской
126


одежде, нешумный, покладистый. В семь утра ему предстояло доложить выводы «дела Маевского — Филина» начальнику управления, в девять - заместителю министра.
Он за руку поздоровался с дежурным.
...Задержанный передал, товарищ полковник, что хочет сделать заявление, представляющее интерес для органов транспортной милиции. Я дал команду вывести Маевского из камеры. С ним разговаривал младший лейтенант Денисов.
«Снова Денисов,— подумал Холодилин.— Начальник штаба говорил, что ищет к себе в аппарат человека...»
...Так, я решил, будет лучше для общего дела. Уот!
— В чем суть заявления?
— Маевский готов открыть способ, каким угадывал шифр... В обмен на личную свободу.
Холодилин помолчал.
— Инспектор поставил его в известность о том, что способ этот мы знаем?
— Нет, товарищ полковник. Он написал здесь подробный рапорт с обоснованием, почему так сделал. Этот вопрос он увязывает с возмещением материального ущерба...
Кончалась ночь. Первые утренние электропоезда оставляли одну за другой промерзшие за ночь платформы, они отправлялись полупустые — до начала работы метро. Зато все приходившие электрички были переполнены.
Холодилин прочитал рапорт о беседе с Маевским — необходимость срочного разговора с задержанным отпала, в жестком распорядке дня Холодилина неожиданно возник резерв свободного времени.
Постепенно к дежурному возвращалась уверенность, не покидавшая его в отсутствие высокого начальства. Казалось, преследовавший Антона постоянно злой рок отступил.
— Штангой больше не занимаетесь? — спросил Холодилин вдруг.
— Иногда, товарищ полковник. Так, для себя.
— А тянет?
— Как же1 Столько лет...
Сабодаш не успел договорить. Красный огонек вспыхнул на коммутаторе: у входа в центральный зал милиционер подошел к ярко-желтой тумбе, снабженной четкими надписями— «Милиция», «Кратковременно нажмите кнопку» и «Говорите».
— Капитан Сабодаш, слушаю вас,— специально для Холодилина Антон нажал на тумблер громкости, подкрутил регулятор. Голос милиционера вошел в помещение.
— Товарищ капитан! В автоматическую камеру хранения пришла заявительница. Говорит, что из ячейки похищен кассетный магнитофон... J27


— Ячейка пуста?
— Нет, там чужие вещи.
— Хорошо, сейчас буду.
Глазок на коммутаторе потух, Сабодаш улыбнулся:
— Маевский сидит в ИВС, товарищ полковник, а некоторые потерпевшие еще считают, что их ценности преспокойно лежат в ячейках. Натворил он дел! Вы...— дерзкая мысль пришла к нему, в первую секунду Антон был сам ошарашен ее дерзостью.— Не хотите взглянуть, товарищ полковник?
Холодилин посмотрел на часы.
— Пожалуй.
Он вышел первым, за ним, без шинели, не чувствуя холода, двинулся Сабодаш. Помощник дежурного занял место за пультом.
— Не понимаю таких, как Маевский.— Антон вспомнил журнал, найденный в электричке.— Ведь есть такие события, после которых вся жизнь может пойти по-другому... Как бы звучат колокола судьбы! Только их слышать надо. Уот!
В автоматической камере хранения людей было немного, заявительница ждала сотрудников милиции в конце отсека, приземистая, с коротко остриженными цвета хны волосами, крупными чертами лица, с сигаретой.
— Никуда не годится, друзья мои! — выговаривала она дежурной по камере хранения, сменившей на этом посту Бориса Поры- ваева, и другой женщине — механику-практикантке.— Факт налицо: был магнитофон, сумка, а теперь... пшик!
Увидев работников милиции, она торопливо заспешила навстречу.
— Уголрозыск, ну наконец-то! Господи, как вы медленно!
— Когда вы положили вещи? — спросил Сабодаш, здороваясь.
— Это сейчас так важно? Мне кажется, теперь важнее что-то предпринять, где-то искать, кого-то проверить... Вы уголрозыск, не мне вас учить, вы лучше знаете... Вещи я клала тридцать первого, если это, конечно, вам надо. Кассетный магнитофон импортный, сумку с вещами. Отдельно лежал лещ копченый, в сетке. Знала б, лучше б в поезде раздала...
— Вы приехали из Астрахани?
— Да, я ездила в гости.
— В качестве шифра, надо полагать, набрали год своего рождения?
— Вы догадались или...
— Догадался. Ячейку вскрывали дважды, шифр не меняли.
— Точно.
— Могу одно сказать,— Антон ненадолго задумался,— часть вещей, в том числе лещ, где-то в соседних ячейках, магнитофон, ве- 128


роятнее всего, придется искать далеко отсюда. А жулик сиди г в камере...
— Чудеса какие-то,— рукой с сигареткой она разогнала дым,— не могу выразить, насколько я вам признательна.
— Опишите приметы вещей.
Холодилин прошел лабиринтом стальных отсеков, главная мысль доклада руководству вырисовалась еще раньше, сейчас она снова получила подтверждение. Современный транспорт неотделим от автоматических камер хранения, от электроники, век старозаветных камер хранения ручной клади с квитанциями и жетончиками кончился. Надо предпринять все, чтобы «дело Маевского — Филина» не могло повториться. Возможно ли это? Главный конструктор, звонивший Холодилину на квартиру, рассказал, что документация на усовершенствования, которые предлагала милиция, была разработана, но в свое время ее не приняли во внимание. Теперь, безусловно, этим предложениям будет дана зеленая улица...
— Сейчас дежурная будет открывать соседние ячейки,— Сабодаш уверенно проводил в жизнь методику Денисова,— смотрите внимательно, не пропустите сетку с лещом!
...Заместитель министра обязательно будет интересоваться деталями проведения операции «Магистраль». Что можно сказать? Все органы милиции, участвовавшие в поиске, сработали четко. Результаты говорят сами за себя: с момента поступления первого заявления о краже до установления преступников прошло менее трех суток.
Холодилин поднялся по эскалатору, прошел в центральный зал, незнакомый молоденький милиционер что-то объяснял женщине, окруженной детьми, по-видимому, воспитательнице.
Когда он снова спустился к автоматическим камерам хранения, Сабодаш и заявительница стояли у телефона, рядом со столиком дежурной. Вид у Сабодаша был растерянный.
— В ячейках нет, все осмотрели, товарищ полковник. Я позвонил помощнику. Сейчас он ищет магнитофон по ориентировкам — среди вещей, изъятых в базовых ячейках Ильи Маевского...
— Меня так успокоили! — перебила потерпевшая.
— Одну минуточку.
Она выразительно закатила глаза к потолку.
— «Одну минуточку»! Сколько мы уже времени потеряли?! Может, как раз мой магнитофон сейчас пропивают и закусывают моим же лещом?!
Заливисто прозвенел телефон, Сабодаш снял трубку.
— Хорошо проверил? — Он посмотрел на Холодилина.— Нигде нет, товарищ полковник.
— Действуйте,— приказал заместитель начальника управ ления.
.') Заказ 2976
129


Он не собирался подменять дежурного, по крайней мере на этом начальном этапе поиска — включение в розыск необходимого числа сотрудников, организация их работы, знал Холодилин, много важнее для дела, чем появление сейчас в отсеке еще одного дежурного или, в лучшем случае, еще одного инспектора в звании полковника.
Сабодаш словно только и ждал этого распоряжения.
— ...Вызывайте наличный инспекторский состав по схеме «Кража в камере хранения», поставьте в известность следователя и эксперта-криминалиста. Дежурного по управлению я проинформирую сам,— он положил трубку.— Вокзал есть вокзал! Ушки надо держать топориком!
Холодилин заметил время. Потекли минуты, из тех, что оставляли след в «Книге учета происшествий». Заместителю начальника управления неожиданно представилась возможность наблюдать подчиненный аппарат как бы со стороны.
Все так же шли вдоль отсеков пассажиры, их становилось все больше. Заявительница и Сабодаш ждали. Холодилин поглядывал на часы.
Первой появилась в камере хранения капитан Колыхалова, старший инспектор уголовного розыска.
— Что случилось? Здравия желаю, товарищ полковник...
Через минуту прибежал Блохин, вскоре за ним в конце отсека
возник Денисов. Инспектора здоровались с заместителем начальника управления, пристраивались рядом с Сабодашем и потерпевшей. Три инспектора — три характера, Холодилин, как опытный работник розыска, представлял их себе в целом: увлекающаяся первой версией Колыхалова; осторожный, недоверчивый Блохин; внешне простоватый, старающийся заглянуть чуть дальше, чем все, Денисов. Каждый из инспекторов словно уже нашел точку приложения своих сил. Блохин присматривался к любопытствующим, собравшимся у бокового отсека. Кира не спускала глаз с потерпевшей. Денисов осматривал автоматическую секцию.
— Вы хорошо помните, что оставили ячейку закрытой ? — спросила Колыхалова.— За ручку подергали?
— Извините, родненькая, вы не за ту меня принимаете. Я могла оторвать — так дергала. Ничего, если я буду курить? Дико волнуюсь за вещи...
— Может, кто-то подсмотрел ваш шифр?
— Никто! Я же все понимаю! Если вы написали «Держите в тайне набранный шифр!»,— она ткнула в «Правила эксплуатации», висевшие посреди отсека,— будьте уверены: я набрала шифр так, что никто не увидел.
— Тогда я что-то упустила...
— Разрешите, я помогу, не обижайтесь... Давайте рассуждать логически! Раз никто посторонний не мог узнать шифр, тогда...
130


Продолжайте развивать вашу мысль! Эти женщины, дежурные... Вы меня извините, родненькие! — Она обернулась к работникам камеры хранения и тут же снова к Колыхаловой:— Разве нельзя у них посмотреть?! Должны быть какие-то ящички, подсобные каморки... Вы уголрозыск, вам лучше знать! В крайнем случае можно потом извиниться. Я сама, родненькие, перед вами извинюсь...
Даже Холодилин, заинтересовавшись, на время оставил без внимания своих сотрудников.
— Может, вы доверили шифр кому-нибудь вне вокзала? — Колыхалова прервала потерпевшую величественным жестом примадонны.— Кто знал, что ваши вещи здесь?
Женщина застыла, словно наткнулась на неожиданное препятствие.
— Господи, как я могла забыть?! Своей подруге...
— Кому еще? Вспомните.
Денисов участия в разговоре не принимал, рассматривал наружные цифры соседних секций.
— Только ей — я просила съездить за моими вещами. Она вчера приехала ко мне поздно, сказала, что ячейка не открылась. Какая же я слепая...
— Подождите! — возмутилась Колыхалова.— Какие у вас основания подозревать?
— ...Я решила, что она что-то напутала, не придала значения! — Заявительница снова закатила глаза к потолку.— Тут мне надо самой... Я ей скажу: «Тоня, родненькая! Пока не поздно! Милиция ничего не знает! Не бери грех на душу!»
— А если не она?
Колыхалова и Блохин обсуждали ситуацию серьезно: потерпевшая не вызывала симпатии, но они не имели права руководствоваться такими критериями, как «симпатия» и «антипатия».
— Извинюсь! «Тоня,— скажу,— родненькая, извини, ради бога!» — У нее было два обращения—«родненькая» и «друзья мои»,— и она поочередно пользовалась обоими.— Вы не могли бы сделать у нее обыск?
Блохин снял шляпу «дипломат», основательно размял поля.
— А если кто-нибудь вот так покажет на меня, на вас? Что тогда? Обыск?!
— Надо же что-то делать, друзья мои! Не век же стоять здесь!
— Мария Ивановна,— неожиданно обратился Денисов к дежурной по камере хранения,— откройте еще раз ячейку. Пожалуйста.
Зуммер не привлек внимания других пассажиров, они продолжали заниматься своими делами. Денисов заглянул внутрь: несколько пачек в типографской обертке, отрывные календари... Ячейку занимал книгоноша, тот самый, что рекламировал все поступав шие к нему издания как детективы.
131


Денисов не спеша произвел тщательный осмотр. Книгоноша был человеком предприимчивым, острым на язык, некоторые подходили нарочно, чтобы его послушать. Как-то один из покупателей вернулся к нему с жалобой:
— Вы говорили, детектив! А здесь об осушении торфяника...
Книгоноша и глазом не моргнул:
— Жизнь работяг вас не интересует?! Вам только про жуликов подавай! Где вы трудитесь, любопытно? С удовольствием бы приехал к вам на службу...
Денисов вынул голову из ячейки.
— В этой ячейке лещ не лежал. А если лежал, то давно,— книгоноша никогда не положил бы товар в ящик, пропахший рыбой.
— Извините, друзья мои! — Женщина с силой погасила сигаретку о край урны.— Всему существует предел. Кто-то есть и повыше вас...— Она неплохо разобралась в ситуации и косвенно обращалась к прохаживавшемуся по отсеку Холодилину.
— Мария Ивановна, пожалуйста, проверьте монетоприемник.— Денисов привычно откинул воротник куртки назад.
Дежурная по камере хранения другим ключом — не тем, каким открыла ячейку,— извлекла монетоприемник, стальную копилку, в которой скапливались пятнадцатикопеечные монеты.
— Я так и думал,— Денисов потряс металлической погремушкой,— здесь только одна монета!
— Выходит, я не платила?!
— Вы платили...
Колыхалова на лету поймала его мысль.
— ...Только до тридцатого декабря. Тридцатого у нас выемка денег. Раз второй монеты нет, значит, вы опускали свою до выемки...
— Что из того?
— Надо было на третий день приехать и доплатить. Здесь же написано — срок хранения три дня!
— А мои вещи...
— На складе забытых вещей. Сейчас я позвоню туда.
Сабодаш пошел проводить заместителя начальника управления
к машине.
— ...Денисов в таких делах как рыба в воде. Уот! Чувствую, возьмете его от нас, товарищ полковник! В добрый час.
Холодилин молчал.
За годы работы наблюдал он многих работников, в том числе таких, как Сабодаш,— честных, старательных, в то же время часто попадающих в тупик. Такие работники, Холодилин знал это, отнюдь не были бесполезны: когда версия бывала определена, никто скрупу¬
132


лезнее и тщательнее, чем они, не проходил столбовой дорогой поиска. Безусловно, главную силу уголовного розыска составляли другие — их было абсолютное большинство, те, кто умел извлечь из доказательств максимум того, что из них можно извлечь. И были единицы. Они смотрели на улики под каким-то совершенно неожиданным углом зрения и поэтому замечали то, что упускали другие.
«Нет,— подумал Холодилин, вышагивая рядом с Сабодашем, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить людей, устремившихся в метро,— начальник штаба подыщет себе другого работника. Место Денисова в уголовном розыске, в самой гуще событий, на вокзале ».
Поняв, что полковник не намерен говорить на эту тему, Сабодаш перевел разговор:
— Это верно? Говорят, «Голубой огонек» будет к юбилею детективов... О нас!
3 января, 6 часов АО минут
Все эти дни Денисов ни разу не вспомнил о доме. И вот он возвращается с дежурства.
На станции Булатниково он оставляет полупустой вагон электрички, здоровается со знакомым милиционером на платформе и длинной улицей идет к дому. Дом появляется издалека, и, если смотреть только на окна верхнего этажа, кажется, что он не приближается, а тянется вверх на твоих глазах. В кармане Денисова шуршит конверт, который вручила ему ККК,— Денисов распечатает его только завтра. Денисов идет с дежурства. На улице много людей, хотя еще темно. Прохожие спешат навстречу, к станции, и только он один возвращается с работы домой.
Он идет небыстро. Все пережитое живо в нем.
Протокол допроса Маевского подошьют в дело вместе с другими документами. Лист к листу, в хронологическом порядке.
По материалам уголовного дела всегда трудно представить, как раскрыто преступление, кем. За протоколами допросов Бориса По- рываева и сестер Малаховых неожиданно мелькнет постановление о задержании Маевского.
Имя Денисова нигде не будет упомянуто. Не останется ни строчки о том, как разгадана тайна шифра. И Денисов сам забудет об этом. Останется главное: работа. Преступления на вокзалах раскрыты. Зло обнаружено, справедливости не нанесен ущерб. С этим все.
Денисов опять нащупал конверт. Пора было возвращаться к обычной жизни. В конверте лежал листок плотной тисненой бумаги.
133


Пригласительный билет (на два лица)
Тов. Денисов!
Дирекция главной редакции музыкальных передач Центрального телевидения приглашает вас в качестве гостя на «Голубой огонек», посвященный юбилею уголовного розыска.
Всем.
Срочная. Операция «Магистраль».
При попытке вскрыть ячейку-ловушку автоматической камеры хранения на станции Киев-Пассажирский-Главный был взят под наблюдение объявленный в розыск Филин, уголовная кличка Камбала. Последний пытался скрыться, бросившись бежать через пути впереди маневрировавшего тепловоза, однако был смертельно травмирован передними колесами. Проводится расследование.
Начальнику управления транспортной милиции МВД СССР. Представление, направленное в порядке статьи 140 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР об устранении условий, способствовавших совершению краж из автоматических камер хранения, обсуждено на техническом совещании с широким привлечением заводской общественности и представителей транспортной милиции.
В настоящее время внедрены в производство разработанные ранее конструктивные усовершенствования, полностью исключающие возможность подбора шифра.
Заканчиваются работы по переводу оставшихся секций первого выпуска на новый вид шифраторов.
Директор электротехнического завода.
Всем.
Срочная. Операция «Магистраль».
В связи с выполнением комплекса задач, связанных с раскрытием и предотвращением краж из автоматических камер хранения, операцию «Магистраль» считать завершенной.
Управление транспортной милиции МВД СССР объявляет благодарность сотрудникам, активно участвовавшим в ее проведении.
Управление транспортной милиции МВД СССР.
1973


ВОСКРЕСЕНЬЕ, 8 ФЕВРАЛЯ
Появившаяся из-за леса электричка уже несколько секунд беззвучно подрагивала на краю горизонта. Лобовая часть ее быстро росла, заполняя неглубокую ложбину впереди. Моторный вагон теперь втягивался под путепровод в полукилометре от того места, где работала оперативная группа.
«Мы всегда либо в прошлом, либо в будущем,— подумал Денисов.— И почти никогда — в настоящем!»
Неожиданно он словно увидел все со стороны: голый февральский лес, как бы на возвышении по обеим сторонам железнодорожных путей, втягивающуюся в воронку под однопролетным путепроводом электричку и черную сеть контактных подвесок над заснеженным полотном.
В направлении Москвы воронка круто расширялась. Ничем не нарушаемая тишина стояла кругом.
«...Как все произошло? Как она попала сюда? Что навсегда умерло вместе с нею? Как будем искать?! Все только в прошлом и будущем!»
— Дальше отходите! — махнул огромной, похожей на лопату рукавицей капитан Антон Сабодаш — дежурный.
Снега намело много, отходить пришлось по своим следам.
Денисов бросил взгляд на погибшую. В бескровном лице было невозможно ничего прочитать. Оно казалось отрешенным и скорбным. По плечам струились рыжеватые, видимо крашеные волосы. Руки бессильно раскинуты. Между свитером и колготками, припорошенное снегом, белело бедро — доступная постороннему взгляду неукрытость мертвого тела.
— Быстрее! — крикнул Антон, отступая с насыпи.
Гипертрофированный передний вагон, все больше растягиваясь.
закрыл собой путепровод и большую часть окружающего леса, где линии мачт по обе стороны сходились, казалось, совсем близко. Кабина машиниста, приближаясь, словно взмывала вверх.
«Может, возвращается та же локомотивная бригада...— думал Денисов в последние мгновения тишины,— те, кто обнаружил труп?»
Мощный гул налетел внезапно, вместе с морозным шквалом. За несколько метров до места происшествия все задрожало, ощущая приблизившуюся на огромной скорости тысячетонную массу.
136


Жестко колотились колеса. На стыках рельсов вагоны неуклюже подскакивали — громоздкие, серо-зеленые, под цвет леса.
Колюче стеганул ветер. Денисов успел заметить: из электрички что-то вылетело.
Спичечный коробок...
Воздушная волна несколько раз перевернула его, раскрыла, швырнула на полотно. Спички веером рассыпались по сторонам.
Затем все стихло.
— «...Труп девушки-подростка,— судебно-медицинский эксперт поправил очки,— предположительно шестнадцати-семнадцати лет, в четырех метрах от правой нити пути, припорошен снегом. Голова запрокинута, правая нога вытянута, левая полусогнута...»
Следователь прокуратуры, молодой, немногословный, время от времени переставал писать, растирал руки, не снимая перчаток, засовывал их глубоко в карманы.
Денисов работал с ним впервые.
— «...На трупе короткие полусапожки с рантами, два свитера,— перечислял эксперт,— полушерстяной красный и черный хлопчатобумажный, брюки темно-синего цвета, колготки. Ценности и документы отсутствуют. Правый карман брюк вывернут. В левом — неполная пачка сигарет «БТ». На верхнем свитере у плеча имеется свежий разрыв ткани прямолинейной формы...»
Денисов пошел в сторону путепровода. Это было для него правилом, профессиональным навыком — высмотреть на месте происшествия все самому. Но сейчас он уходил от монотонного голоса эксперта, которым тот сообщал страшную истину,— эта девушка уже не засмеется, не заплачет, не удивится... Не в первый раз, конечно, звучали в его присутствии бесстрастные заключения о человеческих трагедиях, но привычки выслушивать их спокойно Денисов не выработал. И не стремился выработать.
Снежные барханы были чисты. Денисов шел уже полчаса, но продвинулся недалеко. Электричке понадобились бы для этого секунды.
Смеркалось.
Цепочка сотрудников возвращалась с осмотра по ту сторону третьего — Валуйского — пути, ничего не обнаружив, и теперь полукругом огибала место происшествия. Снег выпал около четырнадцати, и можно было утверждать, что с этого времени никто, кроме оперативной группы, к железнодорожному полотну не приближался.
Денисов посмотрел на часы:
«Восемнадцать...»
Недалеко от путепровода, у одной из контактных мачт, Дени¬
137


сов насторожился. Снега здесь было меньше. Вмятина в снегу напоминала очертания человеческого тела. Будто кто-то лежал незадолго до снегопада за бетонным основанием. Еле заметный след волочения соединял вдавленность с железнодорожным полотном и там пропадал. Неподалеку из кювета что-то торчало.
Бутылка!..
Денисов поднял ее. Явно брошена недавно: на дне виднелись капли жидкости. «Портвейн Б1ле».— значилось на этикетке.
Увязая в снегу, Денисов вышел на опушку, по лестнице с раскрошившимися ступенями из силикатного бетона поднялся к путепроводу. Наверху было пусто и ветрено. Контактные подвески над полотном вдали казались частыми, в направлении Москвы интенсивность их возрастала. Отрезок главных путей внизу выгибался, обоими концами упираясь в горизонт.
Где-то далеко, слева, неожиданно прокричал петух, потом еще. Там была деревня. Денисов постоял.
«Машинист ошибся: летом здесь, безусловно, кипит жизнь,— подумал он.— Впрочем, это неважно».
Следователь, которому Денисов, возвратившись, отдал бутылку и рассказал о вмятине, подышал на перчатку.
— Ланятно! — Он так и не смог согреться.
Денисов присел рядом со следователем. На теле пострадавшей изобиловали рваные, ушибленные, скальпированные раны — следствие удара или нанесенные орудиями преступления.
— Откуда она?..— ни к кому не обращаясь, спросила одна из железнодорожниц — понятая.— Чья?
«Чья?» Денисова ожгло это слово— «Чья!» Почему не «кто»? Кто она ? Какая она была ? Добрая или злая, веселая или грустная ? Как могла сложиться ее жизнь?!
Два поезда, не снижая скорости, прошли в обоих направлениях. Воздушные течения упруго коснулись Денисова, возвращая к узкоделовой задаче, стоящей всегда перед инспектором уголовного розыска на месте происшествия.
Девять вопросов, на которые следует ответить,— «имеется ли убийство?», «какие следы оставил преступник на трупе и какие могли остаться на преступнике?», «в каком положении находились преступник и пострадавшая в момент совершения преступления? »...
Трупных пятен Денисов не увидел: спазм, низкая температура не позволяли крови стекать в нижележащие сосуды и подкожную клетчатку.
Следователь и эксперт негромко разговаривали, до Денисова долетали отдельные фразы:
138


— ...не были ли повреждения посмертны, в то время как действительная причина иная? ...ответ в данном случае однозначный ?
— Следов колес на теле не видно. И вообще признаков рельсовой травмы.
— Нельзя ничего упустить!
Оперативный саквояж следователя был открыт, вверху лежала пачка «БТ», найденная в кармане у погибшей. Денисов осторожно, рукой в перчатке, поднял ее. Сигарет оставалось не более десятка. Он высыпал их на ладонь, пересмотрел, снова сложил. Под слюдяной обложкой и внутри пачки ничего не было. Он уже хотел положить ее в саквояж, но вдруг на основании пачки заметил буквы, нацарапанные шариковой ручкой: «Не режь по живому, Малыш!»
Денисов показал следователю, потом понятым. Следователь кивнул благодарно.
— Очень важно!
Подошли инспектора оперативной группы. С ними дежурный.
— Сброшена с поезда, шедшего в Москву.— Антон уверенно поставил точку над «и».
«Даже слишком уверенно»,— подумал Денисов.
Эксперт долго поправлял очки.
— Скажем так: «падение с поезда».— Это был деликатный человек. Ничто не обязывало его дать на месте категорическое заключение.
— Ушибы, множественные переломы... Плюс это...— Он показал на железобетонное основание контактной мачты, послужившее ложем для трупа.
Антон вздохнул:
— В электропоездах двери открываются автоматически. Падение все равно не может быть случайным.
— А если применен стоп-кран?!
— И тогда двери не открываются сами. Грузовые поезда практически отпадают...
— Остаются пассажирские?
— В поездах дальнего следования,— объяснил Антон эксперту,— бригадир по прибытии сдает вещи и билет «отставшего» пассажира!..
— «Выброшена» или «падение»...— эксперт помедлил,— для медика иногда может выглядеть идентично...
— Астраханский поезд прибыл нормально? — спросил следователь.
— В том-то и дело. Бригадиры не приходили ни с астраханского, ни с саратовского.— Антон достал «Беломор».
Он курил много и все не мог похудеть. Форменный полушубок на нем дышал каждым швом, готовый лопнуть.
139


— ...После астраханского было пятнадцатиминутное «окно», потом прошли две электрички. Вторая локомотивная бригада обнаружила труп!
На путепроводе над чахлым леском показался товарный состав. Отцепка грузовых вагонов тянулась поверх главных путей со скоростью улитки. Под путепроводом тоже показался поезд.
«На месте происшествия больше ничего не узнать. Все! — подумал Денисов.— А составление протокола займет не менее полуторадвух часов...»
Его молчаливый призыв дошел до следователя.
— Сабодашу и инспектору уголовного розыска,— он оторвался от протокола,— я думаю, лучше возвратиться в Москву.— Следователь вздохнул.— Первоочередная задача: осмотры прибывших поездов, электричек. Поиск свидетелей. Работы хватит. Особенно инспектору...
Денисов возблагодарил судьбу за то, что работает инспектором.
Казалось, запущенный кем-то тяжелый чугунный шар катится в огромном кегельбане.
Сабодаш надел шапку, сошел с полотна.
С приближающейся электрички заметили сигналы; машинист выключил прожектор.
— Надо стянуть людей на вокзал,— сказал Антон. Мысленно он был уже в Москве, руководил дежурным нарядом.— Установить все электрички с неисправностями компрессорных установок. Может найтись электричка, в которой дверь не закрывалась.
Денисов кивнул.
— ...Кроме того, кровь в тамбуре! Следы сопротивления!
Следователь снова оторвался от протокола:
— Связь со мной держать круглосуточно...
Тормозной путь электрички растянулся почти на километр.
— Что случилось? — Моторный вагон остановился против Денисова.
В кабине горел свет, лицо помощника машиниста Денисов не рассмотрел.
Антон взялся за поручень.
— Здравствуйте... Экстренный случай. Транспортная милиция участка!
— Садитесь.
Денисов поднялся следом. Кабина была высоко. В дверях он обернулся: фигурка девушки на снегу казалась совсем жалкой. Снежные пласты отдавали голубизной.
— Зеленый...— Помощник машиниста не вышел из кабины.
Электропоезд двинулся, с места набрал скорость.
140


Денисов прошел в вагон. Пассажиров было немного, все головы повернулись к нему. Подумалось:
«В электричках перманентный интерес к каждому, кто входит...»
Он выбрал скамью над действующим обогревателем, сел. Антон остался с локомотивной бригадой, чтобы на первой стоянке звонить в Москву.
«Труп появился совсем недавно...— Денисов обеими руками отбросил на себе верх куртки, воротник пришелся на лопатки.— С проходящих электропоездов его обязательно бы заметили. Может, трагедия произошла в электричке, которая бежала за астраханским?» Он подумал о поезде как о живом существе.
— Платформа Пятьдесят второй километр...— объявило радио.
Свет не зажигали. В тамбуре курил парень, сквозь стекло он
неожиданно враждебно взглянул на Денисова.
— Товарищи пассажиры! Соблюдайте в вагонах чистоту и порядок...— прохрипело радио и смолкло.
Напротив Денисова сидел мужчина с рюкзаком. Рядом занимала место молодая пара.
«В электричке всегда найдутся очевидцы...— Денисов поправил куртку.— Во всяком случае, на первом этапе. Где и с кем она села в поезд? Кто подходил к ней?»
Он посмотрел в окно, на две трети словно залитое мутной молочно-белой краской; нижнюю треть занимала полынь, простоявшая ползимы в снегу. Лишенные запаха высохшие соцветия клонил ветер.
Внезапно профиль пути изменился — рельсы скользнули вниз; крутой склон, покрытый толстым слоем сугробов, придвинулся к самому окну.
«Почему потерпевшая оказалась в тамбуре? Вышла курить? Что означает фраза «Не режь по живому, Малыш!»? Кто ее написал? И разве может юное существо, которое нежно называют Малышом, резать по живому? Резать по живому — больно!»
Денисов вынул записную книжку. Она была необычной — подарок фирмы «Фише-Бош», изготовительницы несгораемых шкафов, сувенир международной криминалистической выставки. Он рассеянно проглядел первую страницу. «Приступая к осмотру, путем опроса следует выяснить, не перемещал ли кто-нибудь труп, не изменял ли его позу или положение одежды...»
Ничего еще не было упущено, потеряно безвозвратно. Не дана ни одна ориентировка. Денисов знал: каждый раз должно начинать с самого начала, с собственных первых шагов. Таково непреложное правило.
Ссадины, которые он видел на потерпевшей, имели вид пергаментных пятен. Образовавшиеся посмертно, они выглядят так же, как и те, что возникли непосредственно перед смертью.
141


«Окончательное заключение о прижизненности повреждений принадлежит эксперту...— Мысли перемежались.— Но вот разорванный свитер на плече? Если б удалось быстро установить ее личность». Но Денисов не верил, что потерпевшая жила по соседству с местом происшествия. Он отложил «Фише-Бош».
Парень в тамбуре потушил сигарету, вразвалку пошел по вагону. Недалеко от места, где сидел Денисов, он неожиданно шаркнул подошвой и стал сразу понятнее: недружелюбие скрывало его уязвимость — неловкость. Денисову была знакома эта манера.
Народ в вагоне прибывал.
«Дневную смену уголовного розыска, безусловно, оставили на вокзале до особого распоряжения...— Денисов представил, что сейчас делается в отделе после звонка Сабодаша.— Подтянули инспекторов со всего узла... ЧП! Операцию, наверное, возглавляет начальник отдела Бахметьев».
Естественное течение мысли отклонялось то в одном, то в другом направлении:
«...Вмятина за контактной мачтой, метрах в четырехстах от трупа. Словно кто-то лежал там до снегопада. Как она образовалась? И эта бутылка «Б1ле» в кювете... Из электрички?»
Мелькали платформы. В Белых Столбах на краю поселка стоял сруб. Дальше тянулся лес.
Ель со сломанной верхушкой напомнила о потерпевшей.
«Где ее пальто, варежки? Шапка, наконец? Что произошло? Всегда только в прошлом либо в будущем. И почти никогда в настоящем!..»
Денисов знал свой недостаток: ему не хватало непрерывности последовательного мышления. Мысли необходимо было несколько раз снова пробежать всю цепь, чтобы пробиться вперед на самую малость. «Начать сначала»—это было как проклятие. Казалось, он постоянно обдумывает одни и те же посылки.
Перед Расторгуевом Денисов задремал. Проснулся от стука. Почти все места вокруг были заняты, с хвоста поезда по вагону шли ревизоры. Один из них сразу прошел в тамбур, к кабине машинистов,— он и разбудил Денисова. Двое других двигались по вагону. Среди ревизоров имелись свои асы. Приближавшийся от кабины был одним из них: двух-трех пассажиров попросил предъявить проездные документы, других миновал, безошибочно определив владельцев льготных абонементных билетов. Денисов наблюдал до тех пор, пока физиономист-ревизор не скользнул напряженным взглядом по скамье, где сидел Денисов.
Электропоезд прогрохотал через Варшавское шоссе над нескончаемым потоком машин. Слева открылась Москва-река.
142


Денисов отвернулся к окну. За Автозаводским мостом покачивался на воде едва различимый в темноте малый буксирный флот. Река рябила.
«Лыжный костюм!..— разгадка, видимо, была в двух теплых свитерах потерпевшей.— Лыжная прогулка...»
Денисов раскрыл блокнот, записал:
«Отправлялся ли сегодня поезд здоровья?»
Электричка заложила последний крутой вираж вокруг парка прибытия Москвы-Товарной. Показались белые дымы, неподвижные, как свечи. Ближе — водонапорная башня, затейливо выложенная, похожая на минарет.
«Поезд здоровья! Воскресный состав для любителей зимнего отдыха...— Он поправил куртку, отложил наконец воротник.— Как я упустил из вида поезд с лыжниками?!»
Он дописал:
«Не прошел ли в «окно» между астраханским и электричкой поезд здоровья? Узнать, какого райсовета. Кто ответственный за вагоны? Изъять скоростемерную ленту. И еще: вмятина в снегу в четырехстах метрах от трупа в направлении Шугарова».
Собираясь на выход, Денисов снова увидел ревизора. Ас разговаривал с коллегами. Взгляды их встретились, дальнейшее было нетрудно предвидеть. Ревизор неожиданно нашел разгадку психического феномена, мешавшего во время ревизии, обрадованный, через вагон направился к Денисову. Коллеги его следили, готовые немедленно прийти на помощь.
— Приехали? — Ревизор остановился в двух шагах.— А как с билетиком, молодой человек?
За стеклянной дверью показался Антон. Весь вагон наблюдал, как Денисов доставал удостоверение.
«Надо срочно связаться с районными туристскими отделениями.— Денисов не думал больше об асе.— Мы выясним, откуда девушка. Должны существовать списки ехавших с поездом здоровья ».
Постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы.
«...Руководствуясь ст. ст. 78, 184 и 187 УПК РСФСР, назначить судебно-медицинскую экспертизу, поручив производство районному судебно-медицинскому эксперту.
Поставить на разрешение следующие вопросы:
...4. Имеются ли следы, указывающие на возможную борьбу и самооборону?
5. Принимала ли потерпевшая незадолго до смерти алгоколь? Если принимала, в каком количестве?
6. Каков механизм возникновения повреждений, обнаруженных на трупе, и могли ли данные повреждения возникнуть при падении с движущегося поезда (60— 80 км/ч) на снег и последующем ударе об основание контактной мачты?..»
143


— ...Колыхалова, Денисов, Сабодаш, к начальнику. Повторяю...
Полковник Бахметьев выключил динамик. Все трое вызванных
уже входили в кабинет.
— Предварительная проверка через туристское отделение кое- что дала,— сказал Бахметьев.— Можно утверждать, что погибшей является Роза Анкудинова, учащаяся ПТУ.— Он вышел из-за стола: — Известно, что в поезде здоровья она была в компании своих приятелей. Мыслю: все это совпадает с информацией, которая получена в результате частного сигнала по телефону. Об этом звонке вы знаете...
Против стола Бахметьева светлело круглое окно в центральный зал. Сотни людей бессистемно двигались внизу, словно в огромной, ожившей модели молекулярного движения Броуна.
— ...Поезд здоровья отправился в обратный путь на Москву в тринадцать тридцать восемь, в тринадцать пятьдесят он был на перегоне, где обнаружена потерпевшая. Двенадцать минут.— Было очевидно, что Бахметьев стремился уяснить все это для себя.— Всего через двенадцать минут после отправления из Жилева... Что произошло? Что значит надпись на пачке «БТ»: «Не режь по живому, Малыш!»?
Бахметьев был в прошлом работником ОБХСС, следователем. Он не забывал дела, которые вел по линии отдела борьбы с хищениями социалистической собственности: письменные предупреждения в них бывали довольно часто.
— Эта надпись... Что это? Угроза, высказанная в корректной форме? Намек?
— Может, девочка о чем-то знала? — Капитан Кира Колыхалова. ККК, как в шутку ее называли коллеги, старший инспектор уголовного розыска, начала почему-то с середины.— Вдруг девочке было известно о крупной краже? — Кира словно размышляла вслух.— О нераскрытом убийстве или разбойном нападении, наконец?
Бахметьев кивнул:
— Продолжайте.— Дела по линии уголовного розыска все еще требовали от него большого напряжения.
«В ОБХСС четко: документы, накладные...— посочувствовал Денисов.— И всего один мотив: нажива! А здесь?»
Он снова представил себе путепровод, частую сеть контактных подвесок над линией — вжатый в снег кусок полотна — место происшествия.
— ...И теперь преступник, возможно, считает, что единственный свидетель — Роза Анкудинова — устранен...— продолжала Колыхалова.
Антон Сабодаш спросил:
— Почему преступник?
144


— Преступник,— Колыхалова поправила черную, как вороново крыло, прядку волос,— или преступница... И чувствуют себя преспокойно! — Капитан Колыхалова, в шубке, в вязаной мохеровой шапочке, с незажженной сигаретой, олицетворяла в вокзальном уголовном розыске опасный для преступников тонкий расчет и до некоторой степени присущий профессии макиавеллизм.
— Что вы имеете в виду? — спросил Бахметьев.
— Сейчас скажу.— Она щелкнула зажигалкой, но тут же сбила пламя.— Преступники должны думать, что девочка жива. Что они не достигли цели. Тогда они забегают. Допустят десятки промахов...— Утонченная хитрость Колыхаловой проявилась и на этот раз.— Мы не должны оставить им ни одного шанса! Так? — спросила ККК.
За круглым окном кабинета Бахметьева, в зале для транзитных пассажиров, объявили посадку. По серому мрамору, обтекая скамьи и буфетные стойки, пополз к дверям бурлящий поток пассажиров. Он вызвал у Денисова тревожное чувство.
— ...Мы заставим преступников выдать себя! — подытожила Колыхалова.— Понимаете?
Бахметьев помолчал, потом нажал на клавиш коммутатора. Зажглась лампочка — начальник штаба поднял трубку.
— Информацию о гибели потерпевшей не давать,— сказал Бахметьев, он не стеснялся учиться у своих подчиненных.— Жива, находится в тяжелом состоянии в больнице. Предупредите всех, включая медкомнату вокзала.
Подумав, Бахметьев развил мысль, высказанную Колыхаловой:
— Местом госпитализации Анкудиновой будет считаться...— он помешкал,— больница в городе Видном. Больницу не упоминать. Устанавливать всех, кто будет этим интересоваться. Запишите: одновременно организовать в больнице круглосуточное дежурство. Впредь, до раскрытия преступления... Все!
Бахметьев вынул чистый платок, коснулся им глаза, пострадавшего в войну, во время контузии.
— Теперь о наших ближайших действиях...
Задание обещало быть нестандартным.
— Один из близких знакомых погибшей установлен. Его зовут Славой. Живет у метро «Профсоюзная», в доме рядом с магазином «Цветы». Вход под арку. Там многие из компании погибшей живут...— Мысль Бахметьева работала четко.— Задача: узнать ее приятелей, подруг. Она облегчается тем, что сегодня компания собирается отмечать чей-то день рождения. Хорошо, если бы вам удалось всех увидеть, чтобы лучше представлять, с кем имеем дело. Кто они? Их связи, характеристики, образ жизни. Это главное. Кроме того, проверьте, нет ли на ком-то из них телесных повреждений, гематом, царапин. Мыслю: разворачиваться начнем с утра...—
145


«1Мыслю» было его любимым словечком, он употреблял его в первом лице настоящего времени.
Бахметьев взглянул в круглое окно: посадка на поезд подходила к концу, поток пассажиров в зале уменьшился.
Вслед за Бахметьевым Денисов тоже посмотрел в окно на центральный зал. Казалось, там, внизу, как всегда, шелестит но деревьям несильный весенний ливень.
— ...И еще,— Бахметьев оглядел всех троих,— на Профсоюзной, сорок три, под аркой, вас будет ждать инспектор сто двадцатого отделения... Возьмите машину, рации. Звоните... Никто не хочет ничего сказать?
Было рано делать предположения...
Частный сигнал, о котором упомянул Бахметьев, поступил на пульт дежурного в двадцать один сорок, сразу после возвращения Денисова и Сабодаша с места происшествия.
Мужской голос в трубке казался глуховатым. Звонили не из автомата.
— Милиция?
— Дежурный капитан Сабодаш...— Антон включил звукозаписывающее устройство.
Пауза. Потом тот же голос:
— Несчастных случаев на вашем участке не было? Девушка не вернулась домой...
— Фамилия, возраст!
— Тумблер, Антон! — показала Колыхалова.— Громкость!
Антон щелкнул рычажком.
— Анкудинова Роза, семнадцать лет.— Глуховатый голос наполнил помещение.
— Ваш адрес?
Мужчина на другом конце провода колебался.
— Профсоюзная...— Он назвал номер квартиры, затем дома.— Давно уже должна быть и нет...
— Кем вы ей доводитесь?
— Отец. Отчим...
Антон перешел к уточнениям:
— Одежда, приметы.
— Синие брюки, колготки, свитер красный... Сама русая, даже рыжеватая. На шее цепочка золотая с лезвием безопасной бритвы. Украшение такое. Имитация... Обещала: вернусь — позвоню.
— Когда она ушла из дома?
—- Утром еще. Собиралась на лыжах... С поездом здоровья.
Денисов вздрогнул, будто неизвестный абонент назвал его но фамилии: он так и предполагал!
146


— Путевку достали приятели...
— Вы знаете их? — Сабодаш расширил круг вопросов: первичное обращение отчима, возможно, будут не раз сопоставлять с материалами допросов, оценивать, анализировать.
— Дима, Слава...— Анкудинов словно все еще не был уверен: правильно ли он сделал, впутав милицию в эту историю.— Фамилии жена знает. Она не пришла с работы.
— Где они живут?
— Дима жил в сорок третьем доме, потом переехал на Автозаводскую. Он дружит с Розой...
— Давно?
— С год...
— А Слава?
— Рядом с магазином «Цветы». Там арка. Сегодня у него отмечают день рождения.
— Почему вы думаете, что Роза не там?
— Роза бы позвонила. Ей завтра уезжать,..
— Далеко?
— В Крым, в санаторий.
— Что-нибудь со здоровьем?
— Бронхит хронический.
Антон помедлил.
— Ваш телефон...
— Сейчас! Извините!.. Кто-то идет...
Раздались гудки.
В дежурке стало шумно. Антон перекрутил магнитофонную пленку, включил воспроизведение:
«Милиция?.. Несчастных случаев на вашем участке не было? Девушка не вернулась домой...»
Денисов поднялся к себе в кабинет, попробовал связаться по телефону с руководством Совета по туризму. Было поздно, ни один из номеров не отвечал. Еще через несколько минут в углу под потолком щелкнул динамик:
— Колыхалова, Денисов, Сабодаш! К начальнику...
У метро было безлюдно. Пустые троллейбусы объезжали огороженный щитами прямоугольник: там что-то ремонтировали. Мутно светились красные лампочки на щитах. Поток свободных такси, не останавливаясь на стоянке, правил в сторону Мосфильмовской.
Инспектор сто двадцатого отделения мерз на Профсоюзной у дома под аркой — долговязый, в куртке, в шапочке с помпоном.
— Молодой человек! — Колыхалова приоткрыла переднюю дверцу машины, достала сигареты.
Инспектор подошел, щелкнул зажигалкой. Представился:
147


— Борис.
— Садитесь.— Сабодаш на заднем сиденье сдвинул грузное тело, освобождая место.
— Вы и есть транспортный уголрвный розыск? — удостоверился инспектор сто двадцатого.
Вместо ответа Кира спросила:
— Ребят установили? Славу?
— Фамилия его Момот. Студент...— Борис достал записную книжку.— Что-нибудь серьезное?
— Пока неизвестно.— Кира уклонилась от ответа.— Где он был сегодня?
— Катался на лыжах. Сейчас кейфует, день рождения.
— Он новорожденный?
— Не он. Верховский Володя — юрисконсульт какой-то фирмы...— Инспектор сто двадцатого отделения проинформировал: — Двадцать восемь лет, несудим. Живет вместе с бабушкой. А пируют у их друга Бабичева Евгения.
Кира в зеркале заднего вида посмотрела удивленно, инспектор поспешил добавить:
— Здесь отдельная квартира. Бабичев живет один.
— А родители?
— В Средней Азии метро строят. Один, и с ним еще собака.— Борис пояснил: — Я сам из этого дома. Поэтому в курсе всего.
— Розу знаете? — Антон не ходил кружными путями.— Анкудинову? Рыженькую?
— С Димой дружит.
— А самого Диму?
— Горяйнова? Знаю.
— Он здесь?
— Вам Горяйнов нужен? Тогда следует действовать через Мо- мота.
— Почему?
— Лучший друг!
— А вообще... что они все? — вмешалась Колыхалова.
Инспектор попробовал пошевелиться — не смог.
— Как чувствовал: что-то должно случиться. Не нравились они мне... Вино, тряпки. Правда, музыку любят, интересуются.— Ему все же удалось потеснить Антона.— Держатся замкнуто, особенно не подпускают. Называют себя «компанией».
— Много их?
— Человек одиннадцать. Мозг у них не Момот и не Верховский, хотя он и старше всех. Бабичев Женька... Момот Славка — это исполнитель. И опять же свой юрист — Верховский.
— Почему он справляет рождение не у себя? — спросила ККК.
— Площадь не позволяет. Да и не побезобразничаешь: бабушка!
148


— Покажете их? — спросил Денисов.
— Не знаю. Вас трое все-таки...
— Один.— Кира погасила сигарету.— Вот он, Денисов.
— Одному можно,— согласился инспектор.— Пальто оставим у моих знакомых.— Он немного отогрелся, несколько раз осторожно хлюпнул носом.
— А как войти? — спросила Колыхалова.
— На дни рождения, праздники приходят без приглашений. Так принято!
Через двор шли в таком порядке: Борис. Денисов, Кира.
Денисов обратил внимание: двор большой, с выходом на Профсоюзную и Нахимовский проспект. В центре скамейки, столы. Дорожки аккуратно расчищены после снегопада.
— Мы не растеряем друзей, когда они начнут расходиться? — От ККК не ускользнула сложная география двора.
— Позвоните, чтобы ваши подъезжали к двадцати трем. Парней здесь будет много.— Борис показал на крыльцо: — Нам сюда.
Темный подъезд обдал стойким запахом апельсинов.
— Магазин «Овощи — фрукты». Овощехранилище как раз под нами,— пояснил Борис.
На лестнице гремел магнитофон, разнося тяжелый рок на любителей. Пока они поднимались, рок сменил голос певца.
— Маккартни,— шепнула Денисову Колыхалова.— Моя любовь...
На третьем этаже дверь оказалась открытой. Свет на площадке не горел.
— Сюда.— Борис шагнул в квартиру.
В прихожей было тоже полутемно. Инспектор закрыл дверь, щелкнул выключателем.
— Раздевайся, зеркало там.— Он кивнул Денисову в узкий коридорчик.
Из комнаты вышел парень в свитере. Увидев Бориса, приветственно махнул рукой.
— Алексей,— представил его инспектор сто двадцатого.
Они пошептались. Алексей снял с вешалки пиджак.
— Он проводит.— Борис хлопнул Алексея по плечу, обернулся к Денисову: — Мы с капитаном Колыхаловой будем ждать здесь.
— Пошли? — Алексей открыл дверь.
Лестничный колодец был опять наполнен громом бит-музыки. Скользнул лифт, остановился выше этажом, кто-то помешкал, затем дважды металлически щелкнула дверца. Алексей предпочел подняться пешком, Денисов не вмешивался. На неосвещенных лестничных площадках, у окон, стояли и сидели. Алексей с кем-то поздоровался. ему ответили. Пустая бутылка, которую Денисов задел, завертелась со скрежетом.
149


— А-а-а-а-а-а! — где-то выше отчаянно закричал певец, воздух вокруг задрожал.
— «Панасоник»,— шепнул Алексей.— Отличная машина.
— «Джизес Крайст»? — спросил Денисов.
— Отличная рок-опера.
Обитая коленкором дверь оказалась открытой. Они вошли.
В полутьме квартиры двигались танцующие — длинноволосые, молчаливые. Из установленных по углам динамиков доносились оглушающие удары музыкальных авангардистов. Стараясь никого не задеть, Алексей и Денисов прошли в темноту комнаты. Алексея знали все. Никто не обратил на них внимания.
Во второй комнате на кушетке против двери молча полусидели, полулежали трое гостей. Дверь на балкон была открыта, морозный воздух стекал на паркет. Что-то напряженное почудилось Денисову в этом молчании по соседству с бешеным гулким стереозвуком, наполняющим квартиру.
В углу, за балконной дверью, выстроилась батарея пустых бутылок. Сбоку, у кушетки, спала собака.
Танцевали под песню «Мани, мани, мани», которую исполнял шведский квартет «АББА».
— ...Потрясающая мелодия. Правда? — вполголоса сказал Алексей.
Им дали место на кушетке. Рядом с Денисовым оказалась девушка. Он почувствовал запах розового болгарского масла, ощутил хрупкость плеча. Девушка шепталась с худощавым юношей, полусидевшим по другую сторону ее. Денисов пригляделся. У обоих было развито чувство уюта. Денисов сразу определял людей, которым оно было присуще, потому что в его семье, сколько он помнил, телу давался только необходимый прожиточный минимум — раскладушка, матрац, подушка.
— Мечтаю о «Грюндиге»,— прошептала соседка Денисова своему партнеру.
Тот отнесся с пониманием. Несколько минут они серьезно обсуждали высказанную мысль. Потом юноша спросил:
— А как же «Весна-стерео»?
— Сдам в комиссионный!
— Возьмут?
— Конечно. Отлично пашет, поставлены японские головки...
— Горяйновы довольны «Юпитером»?
— Ольга на седьмом небе.
Ансамбль «АББА» сменил «Квин». Кто-то прибавил громкости. Чистый звук бился о стены, как кровь в висках.
«Отлично пашет...», «Клево!» — повторяли вокруг на все лады.
Рядом с магнитофоном, в углу, сидели на корточках несколько ребят. Денисов определил: на вид им лет по шестнадцати-семнад-
150


цати. Майки «адидас», нестриженые патлы, металлические побрякушки. Под ночником мальчик-лобастик в очках читал книжку.
Теперь Денисов смог разглядеть танцевавших в первой комнате. Неухоженные волосы, словно униформа одежда — батники, джинсы. И на девушках и на парнях. Танцуют небрежно, как будто нехотя. Скупой, точно выверенный жест... Всплеск, ожидание.
Мебели в первой комнате не было — только палас. На стене чеканка — вытянутые фигурки людей. Денисов видел такие в Риге, в Домском соборе,— уродливые в своем средневековом реализме. Ночник разливал красноватый дрожащий свет: имитация трепета камелька.
«Эти ребята весь день провели с Анкудиновой,— подумал Денисов.— Кто-то из них, безусловно, знает многое...»
— Вон Славка Момот,— прошептал Алексей.
Парень с глубоко посаженными глазами, с раздвоенным подбородком, в свитере, прокладывал себе дорогу среди танцующих. Тело его плавно вибрировало в такт музыке, а на правой брови — Денисов весь напрягся — что-то белело.
— ...За ним Ольга, сестра Димки Горяйнова!
Девушка казалась чересчур высокой даже в этой компании акселератов. Она была полная, со вздернутым носом, сонными глазами.
— Момот не в своей тарелке. Грустный какой-то,— подумав, добавил Алексей.
— Уверен? — Денисов решил не фиксировать внимание Алексея на брови Момота, пока сам не разберется хорошенько.
— Абсолютно. И Димки не видно.
Вальяжная сестра Горяйнова вплыла во вторую комнату.
Денисов вдруг понял, кого она напоминает:
«Маменькина дочка из сказки, вечная соперница Золушки — этот низкий лоб, прическа, раздвоенная со лба, вздернутый нос...»
— Что невеселые, черти? — спросила Ольга Горяйнова.
— Вымотались,— ответил кто-то.
— Мать, ты где? — позвала она.
Соседка Денисова пошевелилась, Горяйнова поймала ее руку.
— Надо посоветоваться!..
— Теперь поздно...
— Не глупи, Ленка! — Горяйнова потянула ее к себе.— Что-то ведь говорить придется...
Обе вышли из комнаты.
«Сколько их всего было в поезде здоровья?» — подумал Денисов.
— Моя соседка... Кто она? — шепнул он Алексею.
— Ленка, в восьмом ЖЭКе работает.
— Родители есть?
— Ушла она от них.
151


— А где живет?
— Здесь, рядом. На служебной площади...
— А ее сосед?
— Бабичев Женька.
Денисов удивился.
— Хозяин квартиры?!
— Самый авторитетный здесь. Личность! Очень скрытный. Вожак...
— Р-ребята! — В комнату ввалился сутулый парень в очках, в широкополой шляпе. Он был пьян.— За новорожденного! — В одной руке он нес рюмку, в другой — бутылку «Айгешата».— За его двадцать с малым...
— Верховский Володя,— шепнул Денисову Алексей.
Верховский наполнял рюмку. Вино плескалось, ребята судорожно отодвигались: джинсы в «опасности».
Рядом с мальчишкой-лобастиком, читавшим книгу, Верховский остановился. Картина была трогательная. Ночник скупо освещал страницу, в стереоколонках гремела музыка, лобастик сосредоточенно читал.
Верховский постоял, затем, нагнув к пацану черную, давно не стриженную голову, спросил:
— Тебе хорошо с нами, Малыш?
«Малыш»! Денисов замер: «Тебе хорошо с нами. Малыш?» И там, на перегоне, на пачке сигарет — «Не режь по живому, Малыш!». Одна и та же конструкция фразы!
Верховский погладил лобастика по плечу:
— Нравится?
— Фирменный вечер.— Парнишка тряхнул головой.
— Что читаешь?
— «Находки в Кумранских пещерах...»
Верховский, пошатываясь, поставил рюмку на пол.
— Опять Плиния?!
— Плиний Старший великий историк...— Лобастик поднял книгу выше, к ночнику.— Он писал об ессеях... Вот: «Племя уединенное и наиболее удивительное из всех во всем мире: у них нет ни одной женщины.— Лобастик заметно покраснел: — Они отвергают плотскую любовь, не знают денег и живут среди пальм».
В углу засмеялись.
— Значит, не было и ревности,— сказал кто-то.
Денисову послышался намек на какие-то известные всем, кроме него, обстоятельства.
— Значит, нет. И нет стяжательства!
— Вот когда будешь жить на Севере в брошенной деревне...
— Может, и буду! Только не в брошенной, а в такой, где школа.
152


Где можно будет учительствовать.— Лобастик с вызовом вздернул голову.— Читать...
Денисов интересовался разговором, но старался не упустить и того, что происходило в первой комнате.
Ольга Горяйнова и Лена все еще шептались.
— Компанию не должен захватить дух стяжательства...— Верховский снял шляпу, второй рукой поднял рюмку.— Желание лепить червонцы на лоб!
— Как это лепить на лоб? — спросил мальчик-лобастик.
— Один идет с тросточкой и сбивает шляпы со всех встречных справа и слева,-— пояснил Верховский.— А второй идет сзади и лепит каждому червонец на лоб: «Купи себе новую!» Понятно, Плиний?
В углу заспорили:
— Ну ты сказал!..
— Мясо сбивает, а Володя лепит...
— А как ессеи поступали с предателями, Плиний? — Бабичев поднялся с кушетки.— Брали они в руки оружие? — Его уверенный голос покрыл смех.
Лобастик перелистал страницу.
— Тут этого нет, Женя.
— Брали! Когда это требовалось, они были беспощадны. Ессеи воевали с римлянами... Запомни.
— Женя! — позвали из первой комнаты.
Ольга Горяйнова подошла к магнитофону, уменьшила звук.
В проеме Денисов увидел скуластого приземистого человека в пальто, ондатровой шапке, рядом с ним женщину.
— Горяиновы-старшие приехали,— шепнул Алексей.— Не Димку ли ищут?! Непонятно его отсутствие...
Бабичев что-то объяснял им, потом несколько раз кивнул, слушая Горяинова-отца.
С пола поднялся эрдельтерьер Бабичева, поочередно потряхивая лапами, вышел на середину комнаты. Компания молча следила за ним.
«Пора...— понял Денисов.— Скоро начнут расходиться».
Алексея кто-то вызвал на кухню. Денисов поднялся, не привлекая внимания, вышел на лестницу. Сидевшие на подоконниках умолкли, когда он проходил мимо.
«Заходили ли они к Бабичеву или у них была своя компания»?
Вслед Денисову на высоких нотах запел Демис Руссос. Голос певца словно путешествовал внутри причудливой и нежнейшей морской раковины.
Хотя Денисову, выходя, не удалось пристально присмотреться к Момоту, у него возникла полная уверенность в том, что на брови Момота белела маленькая наклейка пластыря.
153


...Выскочившие из подъезда попрятались за деревьями, приготовили снежки. Появившихся следом встретил дружный залп. Двор огласился воплями:
Бе-ей!
— Осторожно: фейс! 1
Шел первый час. В глубине за домом мелькнул зеленый глазок.
— Такси!
— Все не поместимся! Ищи сарай! — имелся в виду такси- пикап.
...Вновь прибывшие инспектора уголовного розыска быстро распределили между собой уходивших гостей и двинулись, подтягивая по мини-рациям напарников, медленно рассредоточиваясь.
— Восьмой, я — пятый...
— Слышу хорошо! Прием!
С минуту дублировавшиеся в рациях голоса инспекторов и сигналы стояли в воздухе густой плотной завесой, как цокот ночных цикад.
Денисов прикрывал выход на Нахимовский проспект. Он все стоял, когда во дворе уже не было ни души. Потом из подъезда показались двое. Денисов узнал Лену, она пересекла двор в направлении проспекта. За ней шел Бабичев. Рядом с ним бежала собака.
Бабичев и его спутница вышли на проспект, свернули вправо, к продовольственному магазину. Они не оглянулись.
Денисов пошел позади метрах в тридцати. Народу на проспекте было совсем мало. Только на остановке пятьдесят второго троллейбуса ждали несколько человек. Бабичев и девушка шли мимо классических пропорций здания с квадратным портиком, вынесенным к тротуару. Огромные окна первого этажа светились.
Подойдя ближе, Денисов прочитал: «Институт научной информации».
Второе здание, поодаль, тоже имело отношение к науке — огромный лист Мебиуса был виден издалека.
Бабичев и его подруга остановились под портиком.
«Дождь?» —Денисов поднял голову.
Изморозь, падавшая с неба, холодила лицо.
— Двести первый!..— впервые за вечер Денисова окликнули по рации.
— Слушаю.
— Звони на базу. Срочно!.. Как понял?
Инспектор, который вызывал его, находился где-то вблизи. Денисов огляделся. На другой стороне проспекта чернела фигура.
— Объект беру на себя,— успокоил напарник.
1 Фейс — лицо (англ.).
154


Бабичев и его спутница у институтского портика устроились, видимо, надолго.
— Что случилось? — спросил Денисов.
— У Горяйновых обворовали дачу. Осмотр места происшествия завтра с утра...
— Далеко?
— За Белыми Столбами. В Крестах... Сказали — от нас ты поедешь!
«Ничего не поделаешь!» — Денисов вздохнул. В последнее время ему не всегда везло.
— Понимаешь, Денис? Сначала погибает Анкудинова, а потом оказывается, что обворована дача полковника в отставке Горяйнова, с сыном которого Анкудинова дружила и в доме которого бывала нередко,— рассудительно объяснял напарник.— А сын Горяйнова нигде весь вечер не появляется... Это о чем-то говорит?!
Антон Сабодаш стоял у коммутатора оперативной связи и курил, испытующе глядя на вошедшего в дежурку Денисова.
— Какие новости? — спросил Антон.
— Новости здесь, в дежурке.— Денисов расстегнул куртку.— Гости разошлись... Ты знаешь...
— Не все.— Антон погасил папиросу.— Кира еще не звонила.
— Кого она вела?
— Ольгу Горяйнову.
Денисов удивился:
— Разве Горяйнова не уехала с родителями?
— Зашла к этому...— Антон сверился с записями,— Верховскому. Чай у него пьет. А Кира ждет в подъезде... Замерз?
— Нет. Значит, Горяйнов Дмитрий так и не появился? — спросил Денисов.
— Куда он денется! Пока не засекли...
Денисов сел в вертящееся кресло.
— Жара у тебя... А как узнали про кражу на даче Горяйновых?
— Ориентировка поступила.— Сабодаш достал очередную папиросу.— Вечером родственница заезжала за яблоками. Она же заявила в милицию.
— Похоже, сами Горяйновы не знают? — Денисов вспомнил скуластого мужчину и его жену в квартире Бабичева.— Иначе вряд ли они поехали бы на Профсоюзную...
— Теперь уж узнали...— Тема исчерпала себя.
Помощник дежурного, широкоплечий, под стать Антону сибиряк, вошел в помещение.
15Г>


— То дождь, то снег...— Сибиряк не закончил: на коммутаторе оперативной связи зажегся огонек.
— Вот и капитан Колыхалова дает отмашку.— Антон снял трубку.— Слушаю. Дежурный по отделу милиции...
Это была не Кира. Мужской голос спросил:
— Милиция? — Голос явно пытались изменить, он звучал на- туженно-хрипло, скрывая возраст.
— Капитан Сабодаш, вас слушаю.
Денисов мгновенно щелкнул тумблером записывающего устройства.
— Несчастных случаев с людьми на участке не было?
— На вокзале имеете в виду? — Свободной рукой Антон поднял вторую трубку, подал Денисову.
— И на линии.
— Линия большая...— В задачу Антона входило тянуть время как можно дольше, пока Денисов не свяжется с телефонной станцией, а та, в свою очередь, не засечет абонента.
— ...Три линейных отделения милиции обслуживают. Какой все- таки участок вас интересует?
Неизвестный абонент помешкал:
— От платформы Жилево к Москве...
— Значит, начиная с Каширского участка,— уточнил Антон.— Сейчас наведем справки... Куда вам сообщить? — своим вопросом он ускорил развитие события.
Мужчина заспешил:
— Я сам вам позвоню...
— Одну минутку! — Сабодаш дал задний ход.— Это наша обязанность. Ваш телефон?
— Ничего. Я сам. Мне это проще.
Трубку положили, но Антон держал тумблер включенным — до звонка с телефонной станции.
— Ти-ти-ти...— пела трубка на столе.
— Надо же! — По лицу Антона поплыли багровые пятна.— В руках был!
Телефонистка АТС дала справку:
— Звонили из автомата двести шестьдесят один — семнадцать, рядом с Бауманским метро.
— Благодарю.— Денисов опустил трубку на рычаг.
Зарегистрированы ли несчастные случаи на перегоне Жилево —
Москва? — интересовался неизвестный абонент. В другое время подобный звонок вряд ли насторожил бы. Но сейчас... Это же маршрут поезда здоровья!
Кира Колыхалова оказалась провидцем: кого-то весьма интересовало, жива ли Анкудинова и сможет ли она предстать перед следователем, чтобы дать показания...
156


Было уже совсем поздно, когда Денисов шел от электрички к дому. Он шел медленно. Слишком медленно даже для усталого человека. Что-то определенное пыталось выстроиться в утомленном мозгу, но думать, рассуждать не было сил.
Таял снег, и совсем по-весеннему пахло сыростью.
Подойдя к дому, Денисов привычно поднял голову: все окна были темны, только у него на кухне горел свет.
Лина читала журнал.
— Появилось, красно солнышко,— сказала она, когда Денисов вошел в прихожую.
Он молчал, стаскивая куртку. Как ни старался Денисов скрывать свое состояние, жене обычно с первого взгляда не составляло труда догадаться о его настроении.
— Что-нибудь не так в «конторе»? Какие-то потрясения?— И она закрыла журнал.
— Потом скажу...
— Я так и предвидела...
— В шесть утра за мной пришлют машину.
— И это тоже.
Денисов помыл руки, прошел в комнату дочери. Наташка спала на спине, закутавшись с головой. Денисов поправил одеяло. Облегченно вздохнув, дочь повернулась на бочок. Маленькая головка была влажна от пота.
«Надо бы Наташку в парикмахерскую отвести»,— подумал он. заметив, как распушились в беспорядке волосы дочери.
На кухне Лина что-то разогревала.
— Иди поешь.— Она сдвинула сковороду и поставила на конфорку чайник.— Обедать, конечно, не пришлось?
— Работа...
— Между прочим, такая же, как и любая другая...
— Ты серьезно считаешь, что раскрывать преступления такая же работа, как и любая другая?
— В том смысле, что между ней и личной жизнью все-таки должна быть грань...
— Ты открываешь мне глаза, Лин!
Ему не хотелось начинать дискуссию... Тем более что они уже не раз говорили об этом.
— ...А ты эту грань, милый, только-только начинаешь понимать. Даже дома ты как будто продолжаешь расследование. А представь, и я начну дома мучиться: отчего дробится графит или идет расклейка...— На работе Лина отвечала за качество продукции.
— Но у вас можно установить причину на месте, не таская «хвост» за собой в дом.
— Я так и делаю...— Она подумала.— И для этого быть богом вовсе не обязательно!
157


Он все-таки ввязался в давний непрекращающийся спор.
— А у нас это невозможно, Лин! Разве ты не видишь? Каждый раз будто начинаешь с нуля. Раскрытие вчерашнего преступления не дает никаких гарантий на раскрытие завтрашнего... Никаких преимуществ! Наверное, я просто не могу этого объяснить. И перестать думать о «деле» все равно что прервать технологический процесс у тебя на фабрике...
— Особенность только в том, что вы имеете дело с людьми...
— Вот! Тут ты права.— Он отодвинул сковородку.— Ты даже сама не представляешь, Лин, насколько ты права сейчас... Мы имеем дело с высокоорганизованной, тончайшей материей. Ты посмотри на нашу хитрющую Наташку, и все поймешь...
Ему расхотелось есть. Он опять видел голый февральской лес по обеим сторонам путей, частую сеть контактных подвесок над заснеженным полотном, бессильно откинутые маленькие руки Анкудиновой.
Из протокола допроса Анкудинова Валерьяна Сергеевича, 32 лет, шофера Первого автобусного парка Управления пассажирского транспорта Мосгор- исполкома.
...О поезде здоровья Роза сказала накануне, в субботу: «Ребята достали путевки, не ехать неудобно...» Мне показалось, ей хотелось остаться дома. Тем более что в понедельник надо было выезжать в санаторий, да и физически она чувствовала себя неважно, несколько дней ходила в ПТУ с температурой. Мы с женой посоветовали ей отказаться от поездки. Роза ответила: «Утром решим!» Наутро она почувствовала себя лучше, за ней зашли брат и сестра Горяйновы, и Роза уехала с ними...
Уходя, Роза сказала, что обязательно днем вернется, чтобы собрать вещи для санатория. Однако не пришла и не позвонила, как это обычно бывало. Это меня насторожило, так как Роза всегда ставила нас в известность, если обещала и по какой-то причине не могла в назначенный час вернуться. Не было звонков и от ее приятелей. Я заволновался...
Вопрос. Роза — дочь вашей жены от первого брака?
Ответ. Да. Когда я женился на ее матери, девочке было семь лет.
Вопрос. Что вы можете сказать о своей падчерице?
Ответ. Она неплохая. По характеру прямая, открытая, немного упряма, очень общительна. Друзья, как правило, старше Розы, но ее уважают как товарища. В основном это ребята, живущие по соседству.
Вопрос. В районе Профсоюзной улицы?
Ответ. Да.
158


В опрос. Были ли у нее с кем-либо неприязненные отношения? То есть жаловалась ли она на угрозы с чьей-нибудь стороны? Ответ. Роза вообще ни на кого никогда не жаловалась. Вопрос. Переписывалась ли она с кем-нибудь?
Ответ. Ей никто не писал.
Вопрос. Какие у вас с ней взаимоотношения?
Ответ. Мы дружили.
Вопрос. Замечали ли вы в последние дни за Розой что-либо необычное?
Ответ. Мне показалось, она была чем-то расстроена. Особенно в пятницу и в субботу. В пятницу Роза вернулась домой поздно. Очень поздно.
Вопрос. Вы спросили, где она была?
Ответ. Да. Она ответила: «Потом скажу!» Но на следующий день мы к этому разговору не возвращались.
Вопрос. Связываете ли вы ее гибель с какими-то событиями, предшествовавшими поездке в поезде здоровья?
Ответ. Скорее с одним человеком из их компании.
Вопрос. С кем именно?
Ответ. С Горяйновым Дмитрием.
Вопрос. Почему?
Ответ. У меня нет фактов, но вы сами убедитесь в том, что я прав.
Вопрос. Горяйнов бывал у вас в доме?
Ответ. Очень часто. Можно сказать, каждый день.
Вопрос. Сегодня он тоже был? После случившегося?
Ответ. Сегодня Горяйнов не приходил. И это тоже странно. Жена разговаривала с Володей Верховским, приятелем Горяйнова. Верховский сказал, что после их возвращения из Жилева Горяйнова никто не видел...
ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 ФЕВРАЛИ
В Кресты Денисов попал только утром.
Всю ночь шел дождь. В электричке пахло сыростью, Денисов задремывал и снова просыпался. Остановок не объявляли, мелькали тускло освещенные платформы с металлическими крашенными в два цвета оградками. На переездах сверкал мокрый гудрон.
Денисову больше не казалось, что, отправляя его в Кресты, Бахметьев как бы переводит во второй эшелон.
Убирает меня на время допросов с глаз Компании, понял он. Значит, я смогу и впредь, если потребуется, входить в их Компанию... »
159


Еловый лес сменил березовый, но в Привалове ели снова вытолкнули березы на обочину. Мокрые стволы деревьев провожали поезд. Только за Вельяминовом, на шестьдесят шестом километре от Москвы, наметился рубеж погоды: дальше была зима.
Дача Горяйновых... Имеет ли она отношение к гибели Розы Анкудиновой? Когда обнаружили кражу, Розы уже не было в живых!
В поезде было зябко. И когда электричка остановилась в Крестах, Денисов почувствовал, что изрядно продрог. Тропинкой по-за сугробами он прошел вдоль церкви, нашел улицу, дом с голубым «Жигуленком» у калитки.
Дом Горяйнова был не новый, но крепкий, с двумя террасами. С десяток яблонь чернело в дальнем конце сада вдоль забора. Там же стоял кирпичный новый гараж.
Осмотр еще не начинался. У крыльца несколько сотрудников милиции в форме и в штатском разговаривали с понятыми или свидетелями — хмурыми, одинаково продрогшими, невыспав- шимися.
На крыльце молодой человек в замшевой куртке возился с замком. Несмотря на мороз, он был без головного убора. «Наверное, приехал в голубом «Жигуленке»,— предположил Денисов.
— Не получается, Горяйнов? — крикнул ему капитан милиции с оперативным чемоданом в руках, по-видимому, эксперт-криминалист.
Горяйнов повернул лицо, чисто выбритое, приятное, с аккуратной профессорской бородкой клинышком. Это был не тот Горяйнов, которого Денисов видел вечером в квартире Бабичева.
— Что-то заело замок...
— Тогда мы сами откроем. Разрешите...
Капитан действительно оказался экспертом-криминалистом, к тому же руководителем практики стажеров школы милиции, прибывших вместе с ним. Осматривая замок, он то и дело подкидывал своим подопечным каверзные вопросы.
Денисов представился, но оперативной группе было не до него. Только участковый, с чубом, в сдвинутой на затылок фуражке, обрадовался:
— И транспортная пожаловала?!
— Когда точно обнаружили кражу ? — спросил Денисов.
— Горяйнова приезжала сюда вчера около девятнадцати. Считай...
— Жена полковника?
— Николая,— участковый показал на молодого человека в куртке,— племянника Аркадия Ивановича.— И пояснил: — Дом этот родительский, на двух сыновей. Половина Аркадия Ивановича, полковника. Половина его брата. Но он умер. Теперь в ней сын Николай с семьей... Приедет Аркаша, даст шороху!..— Аркадия Иваново


вича участковый как будто побаивался.— Всех на ноги поставит! Орел!
— Семья большая у полковника? — спросил Денисов.
— Сын Дима. Учится в институте, в Плехановском. Дочь Ольга. Тоже студентка.
— Учится там же?
— На последнем курсе...
— Сын и дочь приезжают?
— Сюда? Большой компанией. Человек по пятнадцать. Все у меня переписаны.— Участковый засмеялся беззлобно.— В прошлый год штрафовал... Костры жгли. А сушь-то была какая! Не их, конечно! Самого!
— Аркадия Ивановича?
— Полковника, конечно...— Он не договорил, поправил фуражку.
Подошел Николай Горяйнов, поздоровался. Внимательный взгляд протянулся к Денисову.
— Вот уж меньше всего ждал...— сказал участковому Николай Горяйнов.— Неужели и в замке копались?
— Экспертиза покажет.— Участковый инспектор сбил фуражку снова на затылок.— Верно, капитан?
— Разве вошли не с крыльца? — спросил Денисов.
Горяйнов кивнул в сторону крытого двора.
— Там двери отжали.
Эксперт на крыльце все еще экзаменовал стажеров:
— ...Итак, по способу крепления, по назначению... А как еще для криминалистических целей классифицируются замки?
Денисов осмотрелся. Дорожка следов тянулась в снегу прямиком к крытому двору. Ее огородили колышками. Видно, это была дорожка следов преступника.
— Изымем замок...— неторопливо журчал эксперт,— заметим попутно, что он импортный, с четырьмя сувальдами. Даже снаружи хорошо просматривается свежий динамический след. По-видимому, от подобранного ключа...
— Зачем же в замок лазить? — спросил Горяйнов.— Если взломана дверь...
Капитан услышал.
— Это другой вопрос, молодой человек! Его решать не криминалисту, а следователю!
Стоявший рядом следователь тоже заинтересовался:
— Такая сложность? К чему?
— ...Если ключ подобрали, значит, в руках преступников был его оригинал! Значит, они знакомы с хозяевами дачи! Может, бывали здесь... Чтобы это скрыть, взломали дверь. Это одна из версий.
— У вас вчера шел снег? — спросил Денисов.
6 Заказ 2976


— Нет. В пятницу около девятнадцати,- обернулся к стажерам эксперт.— Дело вот в чем...
Пока эксперт отстаивал свою версию, Денисов покинул сад, пошел вдоль забора по внешнему периметру. Он обожал свободный поиск. Деревенская улица, казалось, еще спала, но над каждой избой торчал из трубы дым, дорожки были расчищены.
На углу, у забора, были четко обозначены следы. Кто то махом перескочил с тропинки и затем перемахнул через забор на участок Горяйновых. Денисов осмотрелся. Но, кроме отпечатков собачьих лап поодаль, больше ничего не увидел.
— Может, эксперта позвать? — услышал он вдруг.
Оказывается, Горяйнов Николай следовал за ним. Он был все
еще без шапки и, казалось, не чувствовал холода.
— Да. Позовите, пожалуйста,— попросил Денисов.
Осмотрев обнаруженный Денисовым след, работники милиции
вернулись в сад, но здесь их ждало разочарование: человек, перемахнувший через забор, в дачу не входил — постоял сбоку, у дощатого туалета, и снова вернулся на улицу.
— Этот человек, видно, стоял на стреме,— подумав, подытожил следователь.— Вот окурок. И с ним находилась собака!
Дом был перегорожен на две половины. Полковник с семьей занимал южную. Здесь было много пыли и больше вещей, нужных и ненужных. Зонты, богемское стекло, керамика, безделушки. В углу стояло пианино.
Денисов обратил внимание на цветную фотографию веснушчатого парня, с выпиравшими верхними зубами и большим носом под свисавшими на лоб соломенными волосами. Фотография висела в простенке.
— Горяйнов Дмитрий? — поинтересовался он у участкового.
— Димка! Теперь его не узнаешь, вымахал...— Участковый огляделся.— По-моему, полный порядок. Шкафы заперты, все цело.— Он повеселел.
Николай Горяйнов огорошил:
— Сервиза нет! Кузнецовский фарфор... Стоял в горке.
Горяйнов сбросил куртку, остался в шерстяных спортивных
брюках с лампасами и свитере.
Из-за стажеров осмотр проходил медленно. Осмотрели дверь крытого двора со следами взлома на запорной планке, отжатой преступниками, видимо, с помощью ломика, и вторую — на половину Николая, замок на ней был сорван. В коридоре, обитом свеже- выструганными рейками, пахнущими лаком, эксперт опустился на колени и предложил стажерам сделать то же — здесь ему удалось обнаружить начес шерсти.
162


— С ковра или паласа,— сказал эксперт.
Следователь посмотрел:
— Надо непременно исследовать. Я вынесу постановление...
— Не сомневайтесь...— Эксперт осторожно упаковал все в полиэтиленовый пакет.— Можно входить,— сказал он наконец.
— Иконы! — Пустыми глазницами зияла божница в углу.— Дед сыновьям подарил — Аркадию Ивановичу и моему отцу.— Горяйнов смотрел из-под полуопущенных век, называл похищенное.— Тарелка с надписью: «Хлебъ нашъ насущный даждь, намъ, днесь».— С разрешения следователя он выдвинул нижний ящик комода, встал на стул, осмотрел пыль на крышке шифоньера.
— Что-то искали... Что? Понятия не имею! Но искали...
Эксперт провел серебряной кистью по тусклой поверхности
иконостаса, Денисов следил. Под мягким колонком мелькнули прерывистые линии.
— Отпечатки пальцев? — Николай Горяйнов вздохнул, погладил аккуратно бородку.
— Нет, перчаток.
Перед тем как начать составлять протокол, все снова обошли дом.
Преступники знали обстановку: Денисов обнаружил всего две обгорелые спички, они лежали на подоконнике. Иконы снимали в темноте.
— Фонарь горит всю ночь? — Денисов кивнул на окно.
Ответил один из понятых:
— Вечером только. Когда иду с работы, выключаю. Часов в восемь.
Следователь обратился к Горяйнову:
— Названия икон помните?
— Где-то записал. Посмотрю.
— Когда в последний раз приезжали на дачу?
— В то воскресенье. Да, неделю назад.
— Значит, кража могла произойти в любой из дней недели?
Горяйнов развел руками.
— Так и запишем,— сказал следователь.— И еще: выходит, похищенные иконы принадлежали двоим?
— Мне и полковнику Горяйнову.
С участковым инспектором и одним из понятых Денисов вторично прошел на половину полковника.
«Если разгадка происшедшего с Анкудиновой таится здесь, на даче,— подумал Денисов,— ее следует искать именно на этой половине... >
Ольга Горяйнова с матерью занимала, видимо, угловую комнату, там было больше керамики и стекла. Полковник с сыном обитал в столовой, в «зале», как назвал ее участковый. Денисов увидел
163


здесь диски Джона Леннона, «Тич-Ин», вперемежку с конспектами по экономике производства и схемами вычислительных машин. В тетрадях Горяинова-сына попадались листки бумаги, записочки. Денисов подобрал несколько записок, листков с начатыми и перечеркнутыми фразами. На всякий случай переписал к себе в «Фише- Бош».— Родители, видно, привыкли не обращать на них внимания, иначе, несомненно бы, насторожились, прочитав:
«Никогда я еще не целовал ее так нежно и без всякой надежды, как тогда, ночью, в подъезде...»
Или:
«К утру все прошло. И совсем непонятно, отчего с вечера этот бессмысленный приступ ревности, тоска и слезы...»
«Любовь, Жизнь. Смерть — величины одного порядка, они взаимосвязаны».
«Она появляется неожиданно, когда кажется — не осталось никакой надежды! Стоит только возникнуть тревожному чувству — не придет!..»
«...Эта прическа «пирогой» и нестойкий запах пустых конфетных коробок!..»
«...Какие только мысли не лезли мне в голову за эти десять минут , пока она не появлялась. Л люди выбегали из беспрестанно подкатывающих автобусов и бежали в метро».
В центре обеденного стола лежал несвежий лист ватмана, прикрывавший скатерть. Денисов обратил внимание на сделанную карандашом чьей-то размахнувшейся на пол-листа рукой надпись посередине:
«МЫ еще будем здесь не один световой год. спасибо/»
Карандаш, которым была сделана надпись, валялся тут же, на бумаге, рядом с учебником по бухгалтерскому учету.
Денисов подумал:
«Надпись могла быть сделана теми, кто приезжал за иконами...»
Под учебником лежала фотография. В Денисове дрогнуло что-то. когда он увидел чуть расширенное девичье переносье, рассыпавшиеся на лбу короткие волосы «пирогой», трагичный, как ему показалось теперь, изгиб безгубого в уголках рта.
— Роза.— пояснил участковый.— Димкина девчонка.
— Бывала здесь?
— Сколько раз. Натерпелся он от нее.
— Каким образом?
Инспектор сказал неопределенно:
— Бойка чересчур...
Дарственной надписи на фотоснимке не было. В центре лба картонной Анкудиновой виднелось отверстие.
Фотография была умышленно проколота.
164


Денисов возвращался в Москву в «Жигуленке» Николая Горяйнова. Бежали мимо прятавшиеся в сугробах деревни, опустевшие пионерские лагеря.
Горяйнов вел машину очень точно, экономично. И молчал. Поролоновая игрушка — мальчик в майке и джинсах — качалась у стекла.
— Слишком много людей знали об этих иконах,— сказал Горяйнов. подъезжая к Москве.— Поэтому и соблазн... Предупреждал я Аркадия Ивановича: нельзя держать их в деревне!
— А он? — спросил Денисов.
— «Всю жизнь,— отвечал,— там висели».
— Подозреваете кого-нибудь?
— Нет. Да и как можно сразу?
Денисов видел в зеркальце его устремленный на дорогу взгляд, аккуратно выбритое энергичное лицо.
Из-за невысокой лесопосадки на небольших холмах показались двенадцатиэтажные башни. Они надвигались уступом одна за другой. похожие на странные геометрические построения инопланетян. Развернутым строем они подступали к деревушке, жавшейся к краю шоссе.
— Я видел, как вы записывали.— продолжал Горяйнов.— «Слова улетают. Написанное остается».— процитировал он латинское изречение.— Иконы вас не интересовали! Потом вас заинтересовала фотография Анкудиновой.
— Знаете ее?
— Неужели нет?! — Он помолчал.— Всех здесь перебаламутила.
Денисов заинтересовался:
— Кого «всех»?
— Димку, Ольгу. Димка институт хотел бросить... Еле отговорили!
— Что она за человек?
— Кому как...— Горяйнов принял ближе к осевой.— Расскажу, как я с ней познакомился. Если интересно, конечно... В субботу, помню, приехала с ночевкой вместе со всеми. Культурно, чинно. Вечером пошли в кино. И я с ними. А после кино исчезла. Димка бледный, бегает, ищет. Мать за ним. Ольга за матерью... Полночи искали... Оказывается, ходила смотреть церковь в Ивановском, за шесть километров! Между прочим, с одним здешним пареньком.
— С кем именно?
— С Солдатенковым Сережей. Рядом дом...— Горяйнов помолчал. обгоняя тягач с прицепом.
— А что Аркадий Иванович? — спросил Денисов.
— Не было его в тот день. Он бы им дал церковь! Заодно и за иконы, и за брошенные деревни на Севере.
165


Денисов вспомнил: вчера у Бабичева он уже слышал о северной брошенной деревне.
— А почему их интересуют эти деревни?
— Идея фикс! Податься в Архангельскую область в оставленные деревни...
Они проехали мимо транспаранта с надписью: «Добро пожаловать! » С обратной стороны желалось наоборот: «Счастливого пути!» Ближе к Варшавскому шоссе поток машин стал гуще. Горяйнов сбросил скорость.
«Брошенные деревни, иконы... Это может пригодиться!» — подумал Денисов.
— Если придется вас вызвать в милицию? Сложно это? — спросил он.
— Только не с работы!
— Почему?
— Да минует чаша сия!
— А если по повестке?
— Я говорю: никак!
— Где же вы работаете?
— Заведующий магазином «Мясо». Вас к вокзалу? — закончил он неожиданно.
Денисов внимательно всмотрелся в него.
— ...Вы же из железнодорожной милиции! — Горяйнов ехал теперь совсем медленно.— Я слышал, как участковый к вам обращался. Димка у вас?
Денисов не ответил.
— Что-то случилось с Димкой и Анкудиновой? — Горяйнов отер разом вспотевший лоб.— Мы знали: этим кончится. Аркадий как в воду смотрел...
— Где вы живете? — спросил Денисов.
— Мне далеко, на Басманную.
— А ваш магазин где?
— В районе Бауманского метро.— Горяйнов свернул под запрещающий знак к вокзалу, остановился.— Въезжать?
Впереди мелькнула надпись: «Отдел милиции на станции Москв а-А стра х анская».
— Я выйду здесь. — сказал Денисов.
У доски объявлений, в коридоре, Денисов увидел инспекторов, прикомандированных с других вокзалов. Они о чем-то оживленно переговаривались.
Он прошел в учебный класс. За длинными столами милиционеры обычно изучали оружие, тактику постовой службы; вечерами смотрели по телевидению хоккей. Теперь Бахметьев превратил класс
166


в диспетчерскую. Здесь сотрудники, выделенные для отдельных поручений, знакомились с заданиями. В углу, не успев разогреться, потрескивал видеомагнитофон.
Денисов подсел к Антону Сабодашу. Из темноты на экране возникло удлиненное женское лицо с мелкими чертами, выпяченным удивленным ртом и круглыми глазами навыкате.
«Жена полковника Горяйнова...» —узнал Денисов невзрачную особу, которую видел в квартире Бабичева.
— ...Аркадий Иванович скоро подъедет.— сказала с экрана Горяйнова.
— Вы тоже были на даче? — Оператор показал следователя, неулыбчивого, с круглым, без единой морщины лбом.
— Я только оттуда,— ответила ему Горяйнова.
— Похищенного много?
— Кузнецовский фарфор, двенадцать маленьких немецких селедочниц, двенадцать тарелочек... Салатница.
— Что еще?
— Иконы.
Денисов отметил: Горяйнова поставила иконы на последнее место.
— Как мыслите, кто мог это сделать?
Денисов узнал голос невидимого за кадром Бахметьева.
Горяйнова замотала головой.
— Кому вы доверяете ключи от дачи?
— Только дочери, сыну.
— Они знали о ценности икон? — Бахметьев так и не появился на экране.
— Был разговор. Продать, мол, часть икон Ольге в приданое... Девчонка, как раньше говорили, на выданье. С частым гребнем не отдашь.
— Как отнесся к этому предложению сын? — спросил следователь.
Горяйнова задумалась.
— Дима был согласен... Первое время. Потом стал возражать.
— Друзья? — догадался следователь. Он неожиданно затронул наболевшее у Горяйновой.
— Компания... В том и дело. Компания интересовалась иконами не меньше его. Носились. Узнавали названия в музее Андрея Рублева.
— Кто именно?
— Верховский Володя, Анкудинова... Момот Слава.
— Когда они были в последний раз у вас на даче, в Крестах?
— В январе, после экзаменационной сессии.
— Что вы можете о них сказать?
— С отцом Момота Аркадий Иванович вместе работал. Хорошая
167


семья...— Денисов не услышал в голосе Горяйновой уверенности.— Слава много читает...
— А Анкудинова?
Горяйнова помолчала.
— Эта их всех умнее.
— Почему вы так думаете?
— Да так...— Она уклонилась от ответа.— У Верховского в голове сумбур. Деревянные храмы, Соловецкие острова. Носится с мыслью уехать на Онегу в брошенные деревни... Заинтересовал ребят иконами. Моего сына тоже.
Денисов ориентировался главным образом на интонацию: Горяйнова явно преувеличивала влияние компании на сына.
— После знакомства с Верховским, Розой Дима зачастил на дачу, на половину племянника.
— К иконам?
— Да. Просил отца взять некоторые, самые ценные в Москву.
— И что отец? — Лишенный морщин, крупный лоб следователя возник на экране.
— Был против! Отец у нас очень строгий. Против ему не скажи. Все на нем: институт, дача, машина...
— А вы работаете?
Оператор показал наконец Бахметьева.
— Преподавателем.
— В школе?
— В восемнадцатом ЖЭКе, на курсах кройки и шитья.— Горяйнова вздохнула.— А Димка наш, он такой... На улице последний кусок друзьям отдаст. А домой вернется — возьмет себе самый лучший. Трудный парень! Оч-чень...— Она произнесла это слово с двумя «ч» — торжественно и скорбно.
— Вы знали, что восьмого февраля ваш сын собирается на лыжную прогулку ? — снова вступил в допрос следователь.
— Я узнала об этом от дочери накануне.
— Следствие ставит вас в известность,— негромко, без выражения начал следователь,— о том, что восьмого февраля после прохождения поезда здоровья на перегоне Шугарово — Михнево в бессознательном состоянии была обнаружена знакомая Дмитрия — Анкудинова...
— Ничего не знаю! — быстро ответила Горяйнова.
— Ночевал ваш сын дома после возвращения с лыжной прогулки? — спросил следователь.
— Дома Дмитрий не появлялся.
— Чем вы объясните его отсутствие? — но какой-то причине следователь изменил тактику: вопросы его звучали более официально.
168


— Не знаю... Думаю, он у кого-нибудь из друзей,— ответила Горяйнова.
— Может, уехал? Как вы считаете? Позвонил бы ваш сын домой, будь он в настоящее время в Москве?
Горяйнова помолчала.
— Дима звонил.
— Когда?
— Сегодня ночью. Я взяла трубку,— она смахнула слезу,— стала умолять его приехать. Отец тоже его упрашивал.
— А что Дмитрий?
— Ничего не ответил.
— Совсем не говорил с вами? — переспросил следователь.
— Совсем. Потом телефон отключился.
— Почему же вы решили, что это звонил ваш сын?
— Кто ж еще, товарищ следователь,— Горяйнова развела руками,— в три часа ночи звонить будет?..
— Денисов! — раздалось неожиданно.— К телефону срочно! — В дверях класса стоял сержант.— Из Крестов! По краже с дачи Горяйновых звонят!
— Надо же! — Денисов с досадой отставил стул, начал пробираться к выходу.
— Потом досмотришь! — успокоил помощник дежурного.
...Звонил участковый инспектор, с которым Денисов познакомился утром в Крестах, на месте происшествия. Ему был поручен розыск Дмитрия Горяйнова.
— Сын Аркадия Ивановича так и не появлялся?
— Не приходил.
— Но вы ведь тоже будете его искать?
— Безусловно.— Денисов раскрутил замотавшиеся на телефонном шнуре кольца.— Дмитрий Горяйнов слишком заметная фигура в этой истории.
— Надо узнать, где он был на прошлой неделе.— Инспектор сказал об этом вскользь, как бы нехотя,— такова, очевидно, была его манера, словно он не принимал Горяинова-младшего всерьез.— Может, на даче?
— Обязательно проверим.
— Надо проверить и всю его Компанию...
— У вас затруднения? — Денисов взглянул в окно.
За окном бежала по крышам домов неоновая строчка: «П о л ь- зуйтесь услугами железнодорожного транспорта».
— Видишь ли...— Участковый инспектор помочал.— Деревенские за иконами не полезут. Они им не нужны. Да и где сбыть?
— Тогда кто же, по-вашему?
Участковый помолчал опять.
169


— Это сделал кто-то связанный с Горяйновыми.
— Из Компании? — уточнил Денисов.
— У нас есть свидетели: Димка Горяйнов и Анкудинова интересовались старинной утварью. Их часто видели в Крестах. В соседней деревне.
— Давно?
— Дней десять назад. Заходили к одной старухе... Проверьте, как они вели себя в поезде. Не было ли разговоров об иконах...
«Вот почему он звонит...— подумал Денисов. Кража в Крестах и гибель Анкудиновой! Для него одно преступление следствие другого...»
— Может, что не поделили?..— Участковый разговорился.— Иконы могли оставить себе, а могли и предложить другим. На этой почве разногласия... Сам знаешь! И вот что еще странно...— Денисов услышал в голосе недоумение.— Эксперт оказался прав! В дачу проникали дважды! Через отжатую дверь крытого двора и с крыльца — с помощью подобранного ключа... Вот так, брат!
К видеомагнитофону Денисов так и не вернулся. Зашел в.кабинет, где Колыхалова беседовала с поджарым немолодым человеком в куртке и спортивном трико — инструктором Коношевским.
Здесь же сидела его жена, много моложе, с округлым, матового цвета лицом.
— Вы были старшим но вагону?
— Да.— Будто вспомнив о чем-то, Коношевский резко выпрямил спину.— А всего старших инструкторов было трое.
— Сможем мы установить всех, кто ехал в вагоне? — спросила Колыхалова.
— Думаю, да. Путевки льготные. Если кто-то передал другому, можем узнать кому.
Колыхалова последовательно шла к своей цели.
— В вашем вагоне было много туристов?
— Тридцать пять человек.
— Из них молодежи?
— Человек шестнадцать.
— В трех купе ехала молодежь,— подсказала жена.— В крайнем, напротив нас, и еще в двух.
— Несколько компаний?
— В каждом купе своя. Собственно, вагон не купейный, никаких дверей. Просто я так называю — купе: два сиденья, обращенные одно к другому.
— А где вы сидели? — спросила Кира.
— На боковых, в начале вагона.
Подумав, ККК, видимо, решила сбавить темп.
170


— Вы состоите в штате? — поинтересовалась она у Коношев- ского.
— Вообще-то оформлен по другой должности.— Он пожал плечами.— Но физическое здоровье коллектива на мне! Физическое здоровье, в конце концов, всегда самое главное, согласитесь! То, о чем никогда нельзя забывать!
По этой фразе Денисов причислил его сразу к в общем-то невредной категории тех, кто запросто обращается с такими глобальными понятиями, как «главное», «всегда», «никогда». Все три слова присутствовали в его тезисе.
— Девушек много было? — спросила ККК.
Коношевская задумалась.
— В первом купе? Трое или четверо. И пять или шесть парней.
— Имена помните?
— Оля, Роза...
— Роза... у нее было на шее украшение в виде лезвия?
— Да. Я обратила внимание: девичья шея и лезвие. А в общем, в ней есть...— Коношевская поискала в воздухе пальцами,— шарм. Была еще Лена...
— А имена мальчиков назовете? — спросила Колыхалова.
— Слава, Женя...
— И Дима?
— Веснушчатый такой... Что-нибудь случилось?
— Вроде этого...— ККК не стала уточнять.
Дверь открылась, вошел Антон, поздоровался, присел на подоконник.
Денисову показалось, что при упоминании о Компании взгляд инструктора сразу потускнел.
— Они не с вашего предприятия? — Теперь Кира обращалась к Коношевскому.
— Нет. Юрисконсульт — это наш.
— Верховский?
— Не знаю его фамилии. Вышла неувязка. Многих я вообще видел впервые. Особенно среди молодежи... Кто-то не поехал, кто-то передал путевку товарищу.
За окном застучали компрессоры очередной электрички: по схеме составов они всегда оказывались за стеной кабинета.
— Пренеприятнейшая публика,— уточнила жена.
— Как они вели себя?
— Как-то не так, одним словом.— Коношевский поправил «молнию» на куртке.— Я, например, всегда практикую «первую лыжню новичка», кросс. А тут разбрелись кто куда...
— И отношения между собой непростые,— подсказала жена.— Еще немного бы и передрались.
— В поезде?
171


— И когда на санках катались. В Жилеве... Не удовлетворен я, одним словом, этой поездкой...
— Что вы можете сказать еще об этой Компании?
Инструктор повернулся к жене.
— Расскажи про свой разговор по душам с этим...
— С Димой? Вот уж действительно но душам...— Коношевская покачала головой.— Они только что перестали орать какую-то песню. Именно орать! Дима оказался сидящим с краю... Я спросила: «А спокойно петь нельзя?» Он мне: «Вы же слышали, что это за песня! Иначе не споешь!» — «Есть и другие песни!» — говорю. А он: «Под крылом самолета о чем-то поет» ? Это для родителей...» — «Вы не любите своих родителей?»
— И что же он вам ответил? — Колыхалова достала сигареты.
— «Люблю.— говорит,— когда они дают деньги!» Я спрашиваю: «У них много денег?» — «Порядочно! Мне и сестре на жизнь хватит!» — Коношевская вздохнула...— У него есть сестра?
— Есть. Она тоже ехала с ними. Ольга.
— Я видела ее...— Коношевская помолчала.— Идиотская музыка, патлы до плеч, птичий язык... Здоровы ли они после этого нравственно? Конец разговора меня поразил. Я спросила: «А даль- ше-то как думаете жить? » А он — из Ходжи Насреддина. Насчет ямы, помните?
Кира покачала головой.
— Ходже твердили соседи: «Закопай яму во дворе — можно ноги сломать!» — «Уснею». Ходже всегда некогда. Соседи напоминают и напоминают. Однажды смотрят: копает Насреддин во дворе вторую яму и землю из нее бросает в первую. «Что делаешь?» — спрашивают. «Не видите? Яму закапываю...» — «А дальше-то? Новую как закопаешь? Где земли возьмешь?» Ходжа удивился: «Не знаю... Я так далеко не заглядываю!»
— Силен! — признал молчавший в течение всего разговора Сабодаш.
Денисов спросил:
— Был ли в поезде какой-нибудь разговор об иконах?
Коношевская наморщила лоб.
— Был. Определенно был. Но какой? Я почти не слышала. Уловила только слова: «иконы», «древнее искусство». Ишь чем интересуются, подумала.
— Кто именно это говорил? Можете вспомнить?
— Не помню. Кажется, Дима и Роза...
— С кем они еще общались, кроме своей Компании?
Ответил Коношевский:
— Ни с кем.
— Вы выходили в Москве вместе с ними?
172


— Перед Москвой мы с женой перешли в штабной вагон, в седьмой. Высадка проходила без нас...
Денисов поднялся и подошел к окну. На каменном подоконнике нежились кактусы, стук компрессоров им не мешал. Здесь же находился кувшинчик с водой.
Растения Денисов поливал сам. ночью или утром, в часы дежурства. Каждое имело свое имя — «Олененок», «Агава», «Хлопок». «Олененку» требовалось влаги вдвое больше, «Агава» могла зимой обходиться вовсе без воды.
— Доехали благополучно? — спросила ККК.
Коношевская посмотрела на нее с тревогой.
— Двоих никак не могли найти. Искали по всему составу.
— Кого именно?
— Этого самого Диму. И Розу. Что-то с ними случилось?..
Денисов заметил, как ее муж при этих словах напрягся.
— Они все время сидели на месте? — спросила Кира.
— Приходили, уходили...— Коношевская пожала плечами.— В тамбурах отирались. Девчонки ходили по всему вагону. Пели, носились с гитарой. Это важно?
Из протокола допроса Ведерниковой Алины Александровны, 5 4 лет, проводницы поезда здоровья.
...Восьмого февраля к 7 часам утра поезд был подан на посадку для обслуживания туристов. Поезд наш обычный, ходит по маршруту Новомосковск — Москва, вагоны общие и плацкартные. В девятом плацкартном вагоне дежурили я и Берзарина Аня, в десятом — Соловьева. Старшим моего вагона был инструктор Коношевский, который ехал с женой. Посадка на вокзале была большая, трудная. Ехала в моем вагоне в основном молодежь. А всего было тридцать пять человек с лыжами, санками. Путевки проверяли я и инструктор...
После отправления поезда я заварила чай и разнесла по купе. Пассажиры начали завтракать. Некоторые, только отъехав, стали принимать спиртные напитки, о чем я поставила в известность инструктора, а он предупредил пассажиров, чтобы этого не допускали.
Остановок в пути поезд не делал. Молодежь пела, играла на гитарах, ходила по составу.
...По прибытии на станцию Жилево пассажиры пошли кататься с гор, а я убралась в вагоне, после чего вместе с Соловьевой и Берзариной Аней пообедали. Катание продолжалось примерно до 13 часов 30 минут, но уже в 12 часов стали возвращаться некоторые пассажиры.
В ожидании отправления поезда туристы организовали второй
173


завтрак. Я снова приготовила чай, в девятом штабном вагоне по талонам каждому туристу выдали сухой паек.
На обратном пути я заметила, что некоторые пассажиры были выпивши. Они ходили по вагону, переходили из купе в купе. Выбрасывали из тамбура бутылки. Я им сделала замечание. По прибытии на вокзал мы произвели высадку, после чего состав был отведен в парк остоя поездов на станцию Москва-Товарная. На Астраханском вокзале в Москве, по возвращении и потом, ко мне никто не обращался и никаких заявлений о том, что пропала пассажирка, не делал.
В опрос. Были ли закрыты в пути наружные двери тамбура?
Ответ. Да, двери были закрыты на специальный ключ проводника, который был у меня все время с собой.
Вопрос. Заметили ли вы что-нибудь подозрительное в поведении пассажиров? Не было ли в вагоне посторонних?
Ответ. Не было. Один раз, правда, мне показалось, что на обратном пути кто-то мелькнул в тамбуре, одетый в полушубок. Но я не придала этому значения.
Вопрос. Почему вы обратили на это внимание?
Ответ. Просто в нашем вагоне никого в полушубке не было.
Вопрос. Были ли в пути следования эксцессы, ссоры, драки между пассажирами?
Ответ. Группа молодежи, ехавшая в первом купе, недалеко от меня, была чем-то недовольна. Ребята громко разговаривали, были возбуждены. В этой группе ехали три девушки. Все, по-моему, были выпивши.
Вопрос. Кого из этой компании вы запомнили?
Ответ. Парня, которого называли Момот, двух девушек. Одна высокая, вторая маленького роста, крашеная, с украшением в виде маленького лезвия на груди. Эта девушка курила, уединялась с ребятами в тамбуре. Так, когда ехали из Жилева, она стояла в тамбуре с парнишкой из своей компании, худым, в веснушках. Похоже было, что они ссорились...
Из протокола допроса Г е р а с к и н о й Елены, 19 лет, студентки, работника ЖЭКа № 18.
...Восьмого февраля в 6 часов 15 минут мы встретились под аркой во дворе, чтобы поехать с поездом здоровья кататься на лыжах. Путевки на поезд купил у себя в НИИ Верховский Володя, который работает там юрисконсультом. Под аркой нашего дома ждали Бабичев Женя, Слава Момот. Кроме того, были еще Ольга и Дима Горяйновы, Роза Анкудинова.
С собою у мальчишек было три бутылки вина, а также бутылка наливки, по-моему «Клубничной», и восемь бутылок «Байкала». Путевки были в девятый вагон, где мы и заняли первое куне, около
174


проводника... Еще мы везли с собой санки, лыжи, магнитофон «Вега -201 -стерео».
Мы открыли бутылки, сели завтракать. Пили ли ребята вино, я не знаю. Я лично пила только «Байкал». В вагоне нашлась гитара, мы пели песни, играли.
На станции Жилево выгрузились из вагонов и отправились кататься с гор. Некоторые ребята, и я в их числе, поехали на лыжах, а другие девочки и ребята остались с санками. Лыжня была очень хорошая и прекрасное скольжение. Когда мы вернулись с лыжни, ребят уже не было на горках, мы нашли их в вагоне.
Вопрос. Была ли во время поездки напряженность среди ваших товарищей ? Если да, то между кем именно и по какой причине?
Ответ. Мне показалось, что у Димы Горяйнова произошло неприятное объяснение со Славой Момотом.
Вопрос. Что вам конкретно известно?
Ответ. Почти ничего. Горяйнов всю дорогу нервничал, разговаривал неохотно. Когда парни ссорятся, всегда заметно.
Вопрос. А в отношении Момота что можете сказать?
Ответ. Слава волевой, с задатками лидера. Очень сильный.
В о п р о с. А Горяйнов?
Ответ. Дима нервный, он мягче Момота. Вспыльчивый.
Вопрос. Что можете сказать о поведении в поезде других ваших друзей? Анкудиновой?
Ответ. Роза вела себя как обычно. Была оживлена, разговорчива. Много курила. Я ничего особенного не заметила. На обратном пути мы снова пели под гитару, болтали. В дороге я немного вздремнула и проснулась почти перед самым прибытием в Москву. Анкудиновой в вагоне не было. Ее искали. Потом кто-то из ребят сказал, что нет и Горяйнова. Мы поискали их, но не нашли.
Вопрос. Был ли во время поездки какой-нибудь разговор о древнем искусстве, об иконах?
Ответ. Разговор был. Его начал или Володя Верховский, или Горяйнов, точно не помню. Мне этот разговор был неинтересен. В разговоре принимала участие и Роза...
Вопрос. Где, по-вашему, может сейчас находиться Дима Горяйнов?
Ответ. На этот вопрос я не могу ответить.
Вопрос. Есть ли у него близкие друзья, помимо Компании?
О т в е т. Не знаю. Дима часто бывал у своего родственника Горяйнова Николая, который работает в районе Бауманского метро директором магазина. Обычно мы звонили ему туда.
Вопрос. Видели ли вы у Димы Горяйнова крупные суммы денег? Какие вещи он приобрел в последнее время?
Ответ. После нового года Дима купил себе стереомагнитофон «Юпитер».
175


Вопрос. Кого вы поставили в известность о том, что Анкудиновой нет в поезде?
Ответ. Инструктора Коношевского, который ехал с нами.
Из заключения почерковедческой экспертизы.
...Старший эксперт, образование высшее юридическое и специальное криминалистическое, стаж работы пять лет, на основании постановления следователя о назначении почерковедческой экспертизы ...
...Исследуемым объектом является лист бумаги высшего качества (ватмана) размером 30X40 с рукописным текстом «Мы еще будем здесь не один световой год, спасибо!», изъятый при осмотре места происшествия — дачи гр-на Горяйнова 9 февраля сего года.
При сравнительном исследовании рукописного текста с представленными образцами свободного почерка Горяйнова Д. А„ Горяйновой О. А„ Бабичева Е. И., Момо- та С. JI., Анкудиновой Р. В., Верховского В. А. и других обнаружены совпадающие признаки в выполнении букв «е», «и», «у», количеству движений при выполнении букв «т», «ы», наличию рефлекторного штриха, относительной протяженности движения при выполнении буквы «м».и
В связи с чем прихожу к выводу о том, что рукописный текст записи на листе ватмана, начинающийся словами «Мы еще будем...» и т. д., выполнен Анкудиновой Розой
Валерьяновной.
Старший эксперт (подпись)
Вечерняя планерка была перенесена. В кабинете, кроме Бахметьева и Денисова, находился еще Антон Сабодаш. Он принес фоторепродукции портрета Димы Горяйнова. Худой, с жидкими свалявшимися волосами, выпирающими передними зубами Горяйнов выглядел на них весьма жалко. Денисов доложил о звонке участкового инспектора из Крестов.
— Конечно же, мы все проверим...— Несколько секунд Бахметьев сидел молча. Версия о связи обоих преступлений казалось с самого начала вероятной.— На заключение почерковедческой экспертизы, по-моему, можно опереться. На ватмане рука Анкудиновой... Но опять возникает сто вопросов? Зачем оставлять улику? Зачем проникать в дачу с двух сторон? И действительно ли то, что взлом должен отвлечь следствие от тех, кто имел доступ к ключу?
— Может, действовали две совершенно самостоятельные группы...— сказал Антон.
— В поезде здоровья все опрошены? — спросил Бахметьев. Мысль его сделала неожиданный поворот.— Я имею в виду тех, кто находился вблизи от Компании...
— Почти все.— Денисову удалось проследить за ее течением.— Вы насчет Горяйнова?
— Вот именно! Мыслю найти логические объяснения бегству Горяйнова и не могу.— Бахметьев поднялся, прошел по кабинету.— Задаю себе вопрос: убежал бы он, будучи совершенно непричастным к случившемуся? Или нет? И не в состоянии найти другого ответа, кроме одного...— Он достал из кармана платок, поднес к поврежденному глазу.— Неужели они всерьез добиваются своих целей, всерьез
176


ревнуют, любят?! Ты ближе к нежному возрасту, Денисов... Эти совершенные, дорогие магнитофоны, на их приобретение нужны деньги, и немалые!
Денисов вздохнул, он думал о том же:
«Рок-опера, вокально-инструментальные ансамбли... Его тоже коснулось это. Но не задело глубоко, не стало главным. Может, потому, что рядом не оказалось кого-то более увлеченного? Таких парней, как Бабичев, Момот?.. »
Денисов представил Момота, каким увидел во время танцев — с глубоко посаженными глазами, с еле заметной наклейкой на брови, с раздвоенным подбородком. Вспомнил, как ближайший друг Димы Горяйнова прокладывал себе дорогу среди танцующих, плавно вибрируя всем телом в такт музыке.
Про «Джизес Крайст» он, Денисов, узнал позже их, когда вернулся с флота на завод. Сверстники уже перешивали джинсы, авторитетно судили о стереомагнитофонах. Ему же предстояла еще школа рабочей молодежи, переход по путевке комсомола на новую службу — в милицию, вечерний юрфак университета. О древнем искусстве, проблемах ессеев, о Плинии Старшем ему пришлось узнать позже, уже из учебников по истории государства и права.
Нет, он не мог ничего сказать Бахметьеву от имени Компании, хотя некоторые из нее, например Верховский, были его сверстниками.
— В отношении Анкудиновой в медкомнату пока никто не обращался.— Бахметьев не ждал ответа, следуя своим заботам начальника отдела и руководителя группы по раскрытию преступления.— И все же засаду в Видновской городской больнице я распорядился не снимать. Пока не раскроем.— Он снова взглянул на фотографию Горяйнова.— До войны такую прическу мог позволить себе лишь вундеркинд — пианист или скрипач...
— Оперативно-технический отдел изготовил сто репродукций.— Сабодаш отер капельки нота со лба: он даже зимой страдал от жары.— Если к утру Дима Горяйнов не будет задержан, отдел отпечатает еще триста.
Бахметьеву позвонили.
— Где?! — Он привстал.— У метро «Автозаводская»? Понял.— Бахметьев посмотрел на Денисова и Сабодаша.— Денисов поедет... Его никто не знает.— Он положил трубку и пояснил: — У вестибюля на «Автозаводской» собралась вся Компания. Кого-то ждут. Видимо, Горяйнова. Будем его задерживать... Срочно в машину.
Из протокола допроса Анкудиновой Зинаиды Ивановны, 36 лет, наладчицы типографии № 1.
...Роза росла бойкой. Рано научилась читать и писать. Отец ее оставил нас, когда девочке было три года, участия в воспитании ре¬
177


бенка не принимал. Когда Розе было семь лет, я вышла замуж за Анкудинова Валерьяна Сергеевича, от которого имею двух детей.
Училась Роза неровно, по некоторым предметам домашних заданий не делала — запоминала все на уроках. Хуже других предметов осваивала математику и иностранный язык. Бывали у нее замечания по поведению.
Девятого февраля Роза должна была уехать по льготной путевке в санаторий «Прибрежный» в район Ялты на два месяца в связи с обострением хронического бронхита. Роза очень хотела поехать в санаторий, радовалась предстоящей поездке в Крым. Однако ближе к отъезду я заметила, что она чем-то расстроена.
Роза девочка ласковая, нежная. Она очень жалела меня, делала всю работу по дому, ухаживала за младшими братьями. Домой Роза приходила в десять — одиннадцать тридцать. В нетрезвом состоянии я ее никогда не видела. Хотя здоровье у нее не очень хорошее, она никогда не жаловалась. Болезнь обычно переносила на ногах. Только когда ей становилось совсем плохо, шла к врачу.
Из увлечений Розы могу указать на диски, гитару, цветы. Сейчас молодежь стремится играть на музыкальных инструментах, слушать музыку.
В последнее время Роза заинтересовалась старинными иконами...
Характер у нее прямой, решительный. С девчонками сходится трудно. Зато имеет много друзей среди мальчиков. Из ее приятелей я знаю Бабичева Женю, Момота Славу — сына прежнего председателя шахткома, Верховского Володю — нашего соседа по лестничной клетке. Володя много старше Розы, но, как я знаю, уделяет ей внимание. Она дружит и с девочками — Ольгой Горяйновой, Ирой, Леной.
Ближе других ей Дима Горяйнов, хотя в этом не признавалась. Горяйнов часто бывал в нашем доме, иногда приходил в то время, когда Роза еще была в Г1ТУ, ждал ее прихода. Наблюдая за ним, я замечала, что настроение у него было неровным. Быстро портилось, когда дочь запаздывала. Как-то Роза сказала, что стоит ей обратить на кого-нибудь внимание, как Дима нервничает, переживает...
В последние дни Дима Горяйнов тоже ходил чем-то подавленный, грустный.
Седьмого февраля Роза сказала, что утром они всей компанией собираются на лыжах, а потом на день рождения. Настроение у нее, как часто случалось в последние дни, было плохое. Я спросила: «В чем дело, дочка?» Она ответила: «Скажу вечером». Я напекла им в дорогу пирожков, сварила десяток яиц. Утром, показалось мне, настроение у Розы изменилось к лучшему. Я порадовалась. В шесть утра за ней зашел Дима Горяйнов. Они ушли. Больше я Розы не видела...
178


Компания стояла у наземного вестибюля станции метро «Автозаводская». И явно кого-то дожидалась. Денисов еще издали узнал Верховского — сутулого, в странной широкополой шляпе. Поля ее впереди и сзади были опущены, а с боков подняты. Мальчик- лобастик и здесь был с книгой. Ольга Горяйнова в капоре возвышалась над всеми и даже над Момотом. Рядом стояла Лена, которую тогда провожал Бабичев. Денисов теперь знал и фамилию ее — Ге- раскина. Бабичев обнимал ее за плечи.
На улице Мастеркова, по направлению к заводу «Шарикоподшипник», темнели деревья, там в асфальтовой дали таяли отъезжавшие автобусы.
Денисов переместился к доске объявлений — от нее площадь перед вестибюлем была как на ладони — и начал читать объявления. Боковым зрением он наблюдал за Компанией. Он прочитал их все — об обмене и заключении договоров на работу в отъезд, о пропажах и находках. Одно, маленькое, было обращено к работникам промышленности : «Снижайте удельный вес расходов электроснабжени я...»
Срок объявлений истекал через пару дней, и было непонятно, каким образом работники промышленности разыщут его, чтобы прочитать — крохотное, в самом углу большого щита.
Внезапно Компания зашевелилась — все ребята стали смотреть в глубь улицы Мастеркова.
Денисов зажал в руке фото Горяйнова. Подумал: «Я должен его узнать...»
Но к Компании подошел отнюдь не Дима Горяйнов, а полковник Горяйнов и его жена. Рядом с молодыми акселератами они выглядели низкорослыми, тучными.
Между Горяиновым-старшим и молодежью начался оживленный разговор. Затем Компания стала расходиться.
«О Димке ничего не известно...» — понял Денисов.
Он вернулся в машину. В его отсутствие шофер записал краткую радиограмму:
«Улица Басманная, дом... квартира... Находиться вблизи дома либо в подъезде. В случае появления Горяйнова Дмитрия доставить в отдел. Примите меры личной предосторожности. Начальник отдела полковник Бахметьев».
«Подвижная засада...» Денисов перечитал текст. Слово «задержать» отсутствовало, его заменяла фраза «доставить в отдел» — Бахметьев не верил в виновность Горяйнова.
Адрес показался Денисову знакомым.
«Басманная...— он вспомнил: — Там живет Димкин двоюродный брат — Горяйнов Николай!»
— Еще передали, что сменят в полночь,— обернулся шофер
179


к Денисову.— С вами будет старший инспектор капитан Колыхалова и кто-то из прикомандированных. Фамилию не записал... Можно ехать?
Денисов скользнул взглядом по будкам телефонов-автоматов. — Сейчас, только позвоню домой...
Из заключения почерковедческой экспертизы.
^.Старший эксперт, образование высшее юридическое и специальное криминалистическое, стаж работы пять лет, на основании постановления следователя о назначении почерковедческой экспертизы^.
^.Исследуемым объектом является стандартная коробка от сигарет « БТ» с рукописным текстом: «Не режь по живому, Малыш!», обнаруженная при осмотре трупа гр-ки Анкудиновой Р. В. на месте происшествия в одежде последней (см. фото).
Указанный текст выполнен выработанным, усложненным прямолинейно-угловатым, правоокружным, средним по вертикали и размашистым по горизонтали почерком.
Образцы почерка подозреваемого Горяйнова Д. А. представлены в виде свободных... (см. фото).
.^Перечисленные совпадающие признаки устойчивые, в своей совокупности индивидуальны и дают основания сделать вывод о том, что исследуемые рукописные тексты выполнены одним и тем же лицом. Имеющиеся незначительные различия в своей совокупности не индивидуальны и объясняются вариационностью почерка.
На основании изложенного прихожу к выводу о том, что рукописный текст на пачке сигарет «БТ», начинающийся словами «Не режь_» и т. д., выполнен Горяйновым Дмитрием Аркадьевичем.
Ст. эксперт (подпись)
«Характеристика на студента 2-го курса Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова Горяйнова Дмитрия.
За время учебы Горяйнов Д. допускал прогулы. В январе пропустил 36 часов без уважительных причин. В общественной жизни участия не Принимал. Имел академические задолженности. В связи с допущенными прогулами ставился вопрос о снятии со стипендии.
Выдана для представления в следственные органы...»
Сводка-ориентировка управления уголовного розыска ГТВД Мое горисполкома
§ 86. Нераскрытая кража икон.
Восьмого февраля обнаружена кража из дачи Горяйнова А. И. и Горяйнова Н. Б. в дер. Кресты Московской области.
Предполагается, что преступники для кражи использовали подобранный ключ к с у вальд ном у замку импортного производства. Кроме того, преступники отжали запорную планку входной двери со стороны крытого двора.
С места происшествия изъяты отпечатки обуви, пригодные для идентификации. Не исключено, что вместе с преступниками находилась собака крупной породы.
Среди похищенного иконы:
«Сергий Радонежский», риза серебряная, фольга с позолотой 9X6 см.
«Иоанн-воин», риза серебряная, XVII век, 32X28 см.
«Гурий, Самой, Авив», оклад позолоченный, 31X25 см.
«Утоли моя печали», на жести, 9X6 см.
«Тихвинская богоматерь», риза серебряная, XVIII—XIX век, 32X24 см.
«Смоленская богоматерь», риза серебряная, XVII век, 19X19 см. и другие.
Начальникам управления и самостоятельных отделов милиции, ГУВД, РУВД, УВД, городских отделений милиции, командирам подразделений.
180


Начальнику Московского управления милиции на воздушном транспорте.
Начальникам отделов милиции Московского железнодорожного узла и линейных отделов милиции на Московской железной дороге.
8 февраля с. г. в 13 часов 55 минут после проследования туристского поезда здоровья на перегоне Шугарово — Михнево Московской ж. д. обнаружен труп Анкудиновой Розы, семнадцати лет, следовавшей с поездом. В вагоне с потерпевшей находился ее знакомый Горяинов Дмитрий Аркадьевич, девятнадцати лет, студент второго курса Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова, местопребывание которого до настоящего времени не установлено.
Приметы разыскиваемого...
ВТОРНИК, 10 ФЕВРАЛЯ
— Значит, он так и не появился,— констатировал Бахметьев, которому Денисов позвонил из метро.
Было около часа. Шаги опаздывающих гулко разносились по вестибюлю.
— Мыслю: Горяйнов к родственникам не явится...— Бахметьев не собирался домой, в кабинете у него сидели люди. Денисов понял это по тому, что он сказал: — Надо искать новые решения.
— А как по другим адресам? — поинтересовался Денисов.
— Ты звонишь последним. Везде глухо. Посмотрим, что принесет ночь. Без Дмитрия Горяйнова истории этой нам не распутать.— Бахметьев помолчал.— Сам-то как мыслишь?
Денисов посмотрел на часы: до закрытия метро оставалось совсем мало.
— Не установлены пассажиры, у которых Компания брала гитару. Мало еще знаем о юристе Верховском. Кроме того, не допрошена вторая проводница.
— С проводницей проще...— У Бахметьева была привычка не торопиться.— С Верховским тоже. А что насчет гитары?
Денисов затруднился это объяснить.
— Ты имеешь в виду, что с гитарой ездят люди бывалые и Горяйнов мог прибиться к незнакомым людям?
— Мы договорились с Колыхаловой завтра пораньше подъехать к Коношевскому...
— Сегодня,— поправил Бахметьев.— Уже сегодня. После инструктора Коношевского ты заедешь к Верховскому. Я намеренно отложил его допрос, пока мы не соберем больше сведений. После юрисконсульта отправляйся к проводнице. Это в одном районе...
Большая стрелка часов приближалась к двенадцати.
Немолодая, в накинутом на плечи пальто женщина, стоявшая на контроле, приблизилась к эскалатору, выразительно посмотрела на часы, потом на Денисова.
181


— Завтра у нас трудный день,— как с равным поделился Бахметьев.— Допрос Горяинова-старшего... Я не задерживаю тебя?
Денисов не мог предать его доверие.
— Нет.
— Я многое жду от этого допроса. Такие дела,— Бахметьев вздохнул.— Вопросы есть?
Денисов поинтересовался:
— В Видновскую больницу никто не обращался?
— По поводу Розы? Пока нет. Засада на месте.
— А в Крестах? Парнишка, с которым Анкудинова ушла после кино...
— Сергей Солдатенков? — Бахметьев с секунду припоминал.— Уехал с родителями в Пензу. У него дедушка умер...— Он неожиданно спохватился.— Время-то уже! Ты как доберешься?
— Автобусом...
В автобусе Денисов сразу заснул. Ему приснилось, что он приехал домой раньше обычного, никого еще нет и он, не раздеваясь, присел на диван и спит.
Спит как обычно — особым образом: спит и знает обо всем, что происходит в квартире, видит всех и разговаривает. Приходит с работы жена, приводит из детского сада Наташку.
«Появилось, красно солнышко!»
«Появилось»,— отвечает он с закрытыми глазами.
На кухне включают свет. Наташка шалит, забирается ему на колени, дергает за волосы. Он играет с ней и... спит. Эрдель впрыгивает на диван, начинает лизать лицо. Лина смеется.
«Разбуди меня пораньше, Лин,— оказывается, он и во сне не забывает об инструкторе Коношевском, который укажет владельцев гитары.— Это очень важно...»
Автобус шел без остановок, не зажигая света в салоне. Однако в нужный момент какая-то сила подняла Денисова с сиденья и толкнула к дверям.
Денисов и Колыхалова встретили Коношевского во дворе интерната. В тренировочном костюме, берете и тапочках, инструктор занимался утренней гимнастикой. Жена его — в таком же костюме и тапочках — неторопливой трусцой бежала по кругу спортивной площадки.
— Привет! — окликнул их Коношевский, не прекращая круговых движений туловищем.
Шел седьмой час, школьники на площадке еще не появлялись. В дальнем углу, у мусоросборников гуляли с собаками. Утро было серым, промозглым, совпадало с настроением.
Денисов достал из куртки привезенный накануне список нитим-
182


фовцев, получавших путевки в поезд здоровья. Он помахал списком, крикнул:
— Требуется ваша помощь!
— Срочно? — спросил инструктор.
— Как говорят: нужно было еще вчера!
— Кто вас интересует? — Инструктор подошел.
— Пассажир, у которого в поезде была гитара.
— Алик?
— Фамилию его знаете?
— Его нет в списке,— развел руками инструктор.— Он не из НИТИМФа.
— Кто же он? — вздохнул Денисов.
Подошедшая Коношевская засмеялась.
— Шикарный мальчик!
Они отошли в сторону, к дереву с отрубленной верхушкой и сучьями, каждая ветка его кончалась утолщением, похожим на бородавку, из которой, как волоски, тянулось несколько новых побегов.
— Ехали они вдвоем,— продолжила Коношевская.— На Алике был ярко-красный свитер. Парень выделялся. Его приятель Игорь был в спортивной куртке, очень светлой, с «молнией», с замочками.
— Что вы можете еще сказать о них? — спросила капитан Колыхалова.
— Спортивные, сильные. Футболисты или хоккеисты. Девочки к ним так и льнули...
— Как они вели себя?
Коношевская пожала плечами.
— Замкнуто, высокомерно. Парням они определенно не нравились.
— Не нравились? — ККК не выдала досады.— Как они вели себя с Димой Горяйновым?
— Я бы сказала, со взаимной неприязнью.
— Значит, Дима не мог уйти с ними?
—■ Алик и Игорь ушли вдвоем.
— Драки не было? — спросила еще Кира.
— С такими драться рискованно...— ответила Коношевская.
— Боксеры они! — вспомнил инструктор.— Кто же меня за них просил? Кажется, в городском совете по туризму!
— Они еще подходили к тебе в поезде, благодарили.— Коношевская подумала.— По-моему, оставили телефон... На журнале «Нева» у меня записан какой-то номер. Сейчас принесу.— Она пошла к дому.
Инструктор задумчиво смотрел вслед жене, которая удалялась пружинистым шагом.
— Нам? Телефон? Не помню...
183


— Вы видели этих боксеров в тамбуре? — спросил у него Денисов.
— Нет.
— А вам не показалось, что между компаниями может произойти драка?
Коношевский поправил берет, приосанился.
— Я бы не допустил.
Коношевская вернулась с журналом «Нева», подала Денисову. Денисов переписал семизначный номер с обложки «Невы». Восьмерка в конце показалась ему переправленной из девятки, подумав, он записал оба варианта.
— Вы знаете, что Анкудинова была обнаружена у железнодорожного полотна без сознания? — спросила Кира.
— Следователь поставил нас в известность,— кивнул инструктор.
Денисов отметил: во время всего разговора инструктор ни разу не употребил ни одного из любимых словечек — «всегда», «никогда», «главное». Что-то мешало ему сейчас пуститься в обычное резонерство.
— В тот же день поздно вечером кто-то звонил нам в дежурную часть, интересовался несчастными случаями на перегоне...— сказала Колыхалова.— Следователь говорил вам?
— Нет, нет! Ничего! — как-то поспешно отозвался Коношевский.— У вас, наверное, уже есть версия? На этот счет хорошо сказал Людвиг Больцман, австрийский физик: «Нет ничего более практичного, чем хорошая теория...» Вы уже уезжаете?
Пока выбирались из лабиринта типовых десятиэтажных зданий, пошел снег. Отбрасываемый теплом радиатора, он взмывал над кабиной. Прохожих на улицах было совсем мало. Казалось, только недавно наступил рассвет.
— Безусловно, это Коношевский звонил ночью.— ККК закурила, обернулась с переднего сиденья к Денисову.— Беспокоился о последствиях. Он ведь отвечал за порядок в вагоне...
— Конечно.
— Следователь не пройдет мимо этого.— Однако сейчас Колы- халову интересовало другое.— Ты считаешь, нам следует все же установить этих двоих — Алика и Игоря?
— После того, что мы знаем о них? Безусловно.
— Но Горяйнова с ними нет!
— Узнаем о взаимоотношениях в поезде! — Этим отличался их профессиональный почерк: Денисов не отказывался ни от одной зацепки для раскрытия преступления, какой бы малоперспективной она ни казалась.— От них я поеду на Профсоюзную.
— К Верховскому?
— И к проводнице.
184


— Я бы охотно поменялась заданиями...
— Сей час-то куда ехать? — спросил шофер.
Впереди, у метро, мелькнула галерея пустых телефонных будок, Кира затушила сигарету.
— Василич, притормози.
Шофер подрулил к тротуару.
Денисов вместе с Колыхаловой вышел из машины, открыл блокнот с телефоном Алика, Кира набрала номер.
— Здравствуйте...— промурлыкала Колыхалова в трубку с настойчивой, явно облеченной правами должностного лица вежливостью.— Четыре сорок девять-девятнадцать-двадцать восемь? Из телефонного узла говорят. Как слышите? Жалоб нет? Спасибо. Сейчас проверим... Положите трубочку.— Она нажала на рычаг, бросила в прорезь новую двушку.
— А как теперь? — Кира замурлыкала снова.— Хорошо? Отмечаю: «Исправен». Номер квартиры? Сорок два? Дом? Подсказывайте! Улица? Фамилия? Спасибо.— Она положила трубку — Козловы. Улица Багрицкого. Едем!
...На Багрицкого дверь открыл мужчина в очках, небритый, в мятых брюках, не сразу сообразил, что от него хотят.
— Как вы назвали? Алик?
— Алик и Игорь... Мы были в воскресенье вместе на лыжной прогулке,— объяснила ККК.
— Не понимаю...
— Алик дал этот телефон!
Из комнаты появилась женщина — с нездоровым цветом лица, отечными веками, в странном для этого часа вечернем платье с «люрексом».
— Мы не знаем никакого Алика!
Растерянность Козловых позволила заглянуть в комнату. Повсюду в беспорядке лежала мужская одежда, у стола стоял раскрытый чемодан. Кто-то спешно покидал дом.
— Алик и Игорь... В воскресенье! — ККК улыбалась.
Денисов обратил внимание на куртку, свесившуюся со стула,
с замочками, довольно светлую, такую, как описывала Коношевская.
— Игорь друг Алика...— втолковывала Колыхалова.— Они дали ваш телефон.
Мужчина в очках даже не пытался задуматься.
— Здесь не живут...
— Вот что. Я капитан милиции Колыхалова,— сказала ККК.— Мы хотим знать, что вам известно об Алике и Игоре.
Это возымело действие.
Женщина подняла отечные веки, в руке она держала сигареты и спички.
185


Денисов показал оба варианта номера телефона: с девяткой и восьмеркой. То ли Алик нетвердо знал номер своего телефона, то ли Коношевекий из каких-то соображений изменил последнюю цифру.
— Наш телефон.- Женщина ткнула пальцем в восьмерку.— А этот...— Она показала на потолок.— Шемета Валентина Андреевича...
Пришлось извиниться. Извинения были приняты молча. Дверь тотчас захлопнулась. В отличие от Колыхаловой Денисов чувствовал неловкость: семья Козловых явно переживала кризис.
— Теперь к Валентину Андреевичу,— как ни в чем не бывало сказала ККК.- Тоже войдешь? Или сразу к Верховскому?
— Ты знаешь, кто он, Шемет? — спросил Денисов.
— Первый раз слышу фамилию.
Денисов удивился.
— Заслуженный мастер спорта, чемпион СССР и Европы...
— Хоккей?
— Бокс. Член президиума Международной ассоциации любительского бокса, почетный судья. Я читал его биографию...
— Знаешь, — сказала ККК,— войдем вместе. Если придется записывать, я останусь. А может, работы на пять минут: Давали гитару?» — «Давали»... И все дела!
Таблица у двери блеснула тускло: «Шемет В. А.»
Денисов вспомнил: с таким же чувством нереальности он стоял в Калининграде у мраморной доски с надписью:
«Иммануил Кант»
(1724—1804)
«Вроде спиритизма!..» — подумал он, нажимая на звонок.
Дверь открыл сам чемпион. Денисов узнал его по старым фотографиям. Только на них Шемет был без очков.
— Слушаю вас.
— Капитан Колыхалова, старший инспектор уголовного розыска. Это инспектор Денисов. Добрый день.
— Слушаю,— повторил Шемет, пропуская Колыхалову и Денисова и закрывая за ними дверь.— Здравствуйте.
Шемет пригласил пройти в кухню.
— В комнатах все вверх дном...
Уже в коридоре Денисов увидел висевшие в большом количестве спортивные вымпелы, значки, боевые перчатки чемпиона.
В чистой маленькой кухне не было посуды — ее скрывали блестящие с пластиковым покрытием шкафы. Только несколько кофеварок разной емкости бросались в глаза.
— Садитесь.
Когда Колыхалова объяснила цель визита, Шемет удивился.
— Алик и Игорь?! Но они уже уехали!
186


— Давно?
— В воскресенье! В тот же день...
— В тот же день?
Колыхалова переглянулась с Денисовым.
— Откуда они приезжали? Пожалуйста, расскажите подробнее.
— Из Инты.— Шемет оглянулся на кофеварки.— Кофе хотите?
— Не откажусь.— Кира уже снимала шубку.— Видите ли, Алик и Игорь должны пролить свет на поведение одной компании в поезде здоровья.— ККК вынула блокнот.
— Алик Турандин, носит фамилию матери. Отец известный в прошлом боксер. Что же касается Игоря...— Шемет подумал.— Не знаю... Работает тренером в Инте вместе с Аликом.
— Сколько они пробыли в Москве?
— Три дня. Достал им билеты в Большой... В воскресенье отправил на лыжную прогулку... Отца Алика я отлично знал: прекрасный боксер. Работал против Марселя Тиля. Слыхали такого? — Он посмотрел на Денисова.
Денисов отрицательно покачал головой.
— Марсель Тиль в прошлом чемпион мира среди профессионалов. Причем отец Алика работал с ним на равных... Во время спаррингов в Москве, я имею в виду... Алик из другого теста.
— Слабее? — спросил Денисов.
— Здоровьем бог тоже не обидел. Но...— Шемет развел руками.
— Алик уроженец Инты?
Шемет зажег электрическую плиту, поставил турку с водой.
— Нет. В Инте Алик поселился недавно, примерно с год назад. Родственники его проживали где-то в Москве, потом выехали.
— У Алика были какие-то неприятности с законом? — поинтересовалась Колыхалова.
— Ему давали срок. За что — не знаю. После освобождения приехал в Инту.— Шемет достал ручную кофемолку.— Уехали они неожиданно для меня в тот же день, в воскресенье вечером, в мое отсутствие.
— А ключи? — спросила Кира.
— Алик оставил их в почтовом ящике.
— Они поехали назад, в Инту?
— О маршруте я ничего не знаю.
— Мне придется все записать подробнейшим образом.
Кира задала еще несколько вопросов, с тем чтобы Денисов, уезжая, был в курсе всей полученной информации.
— Валентин Андреевич, где были Турандин и его товарищ в субботу седьмого февраля?
Шемет снял турку с плиты.
— В этот день, по-моему, они ходили по магазинам.
— ГУМ, ЦУМ?
187


— Плюс букинистические...— Он разлил кофе по чашечкам.
— Что их интересовало?
— В основном вещи, книги. Пейте, пожалуйста... Кроме того, струны для гитары, диски модных ансамблей. Джинсы, иконы...
— Иконы? — переспросила ККК.— У Турандина и его товарища были с собой иконы?
— Одна небольшого размера. Алик показал мне ее в субботу. Я специалист небольшой. По-моему, «Утоли моя печали».
Кира достала из сумочки бланк протокола допроса.
— Не возражаете?
— Если вы считаете нужным,— ответил Шемет галантно.
Колыхалова обернулась к Денисову:
— Видимо, тебе лучше сначала заехать в отдел, проинформировать Бахметьева...
Полковника Бахметьева Денисов увидел на экране видеомагнитофона в учебном классе вместе со следователем и Горяиновым- старшим.
Горяинов-старший попросил в это время дать ему воды, и Бахметьев тянулся к графину.
— Звук! — крикнул один из инспекторов Денисову.— Звук покрути!
Но кто-то вскочил и опередил Денисова.
— ...она буквально преследовала Диму...— Горяйнов на экране отставил стакан, поблагодарив.— Каждый день они встречались по нескольку раз... Это я уже потом узнал. Утром — на Автозаводской, у нашего дома. После этого — в институте. Представляете, какой крюк она делала?! Если у него семинар — ждала внизу... А вечером, как говорится, сам бог велел встречаться. А еще — звонки! Не знаю, спала ли она этот год и когда?
Бахметьев и следователь молчали. Камера поэтому все время показывала одного Горяйнова.
— ...не представляю, как Дима сдал весеннюю сессию и теперь зимнюю. Собственно, ничего он не сдал. К преподавателю по вычислительным машинам я ездил и к политэконому. У математика раза четыре был. Да и когда было учиться? Встречи да звонки! Сначала мы не понимали. Поднимешь трубку — молчат... «Алло! Алло! Говорите»— гудки! Может, аппарат не срабатывает?—думали.
Оператор показал теперь следователя линейно-следственного отделения. Тот, кивая, старался не пропустить ни одного слова Горяйнова.
— ...впилась в него, как пиявка. Не оторвешь! Какие ребята — Женя Бабичев. Слава Момот! Все сейчас издерганные, злые! Юриста привела в компанию, а он их на десять лет старше...
188


Следователь уточнил:
— Верховского?
— Его самого. Загуляла, одним словом. Вот они и бесятся...
— Как вы узнали, что сыну звонила именно Анкудинова? — спросил Бахметьев.
Горяйнов усмехнулся.
— Сначала я так не думал. Грешным делом, всех подозревал...— Он положил на стол локти, несколько раз сжал кулаки.— Да очень просто! Если я кому-то надоблюсь, сначала могут поинтересоваться на работе: «Ушел ли?» Если звонят жене — то же. А тут как-то позвонили и молчат. Я сразу звоню на работу: «Мне не звонили сейчас, не спрашивали?» — «Нет». К жене звоню на работу: «Никто не спрашивал?» К сестре, к племяннику Николаю. Есть! «Спрашивал Димку женский голос!» На следующий день история повторяется. Сначала она его ищет у Николая, потом звонит сюда. Если мы берем трубку — бросает...— Горяйнов покачал головой:— Откуда хитрость такая в нежном возрасте? Любовь? У Димки — возможно.
Денисов заметил, что в лице Горяйнова что-то дрогнуло.
— Я принес тут вам некоторые высказывания сына.— Горяйнов достал бумажник, выложил несколько исписанных мелким скупым почерком листочков, надел очки и стал читать:
— «Почему вдруг грустно, когда ридишь дорогу в поле, облако, тихую деревню на косогоре?..» Или вот: «Чтобы миллионы людей спокойно любили, нужно, чтобы тысячи любили до исступления, а десятки — чтобы жертвовали всем...»
— Он стихи писал? — спросил следователь, поморщив лоб.
— Кто их не пишет? — сказал Горяйнов.— Я сам писал. Или вот: «Все закрутилось после шестого февраля, словно подхватило течение и несет с бешеной скоростью!» А вот целый сценарий: «Ты сказала: «Наверное, все-таки не люблю. Привычка...» Я закрыл лицо. Мы стояли под навесом в детском саду. Ты не заметила слез: темно, дождь. «Тебе плохо? — спросила ты.— Тебе морально важно услышать «люблю».— «Я завишу от слов».— «Но ведь ничего не переменилось?» — «Все-таки что-то изменилось. Назвать — значит определить суть...»
Горяйнов опустил голову.
— Я прав: она не любила его...
— Вы говорили с ней? — спросил следователь.
— С Анкудиновой? Один раз...
— Не нашли общего языка?
— «Что вы знаете о моей жизни?» — она так сказала.
— Там еще есть? — Бахметьев кивнул на записки.
— Это все — «Твои губы проснулись...», «Умытенькие глаза, легкий запах пустых конфетных коробок...»
189


— Вам, конечно, надо было бы узнать ее больше,— сказал следователь.
— Однажды собрались они в кино, Дима и Анкудинова, а на другой день у него семинары. Я приказал: «Ни в коем случае!» — Горяйнов отпил воды.— Тут с работы звонят: «Нужен срочно. Приезжайте». Как назло! Я — Димке: «Без меня — никуда, учи!» Запер их вместе с женой, с Ольгой. «Приеду,— говорю,— через час выпущу!» Что же вы думаете? Ушли! Через соседний балкон. Все-таки шестой этаж!..
— А что вы мыслите?..— начал Бахметьев.
Горяйнов вздохнул.
— Девчонка далеко смотрит. Семья большая, отец неродной. Я сам в трудных условиях рос, к математику за меня пойти было некому. Не виню ее, поймите...— он оборвал себя.— Не Димка ей нужен.
— Кто же?
— Семья наша, клан. Я, наконец! Ольгу уже сейчас берут на работу в Госкомитет по внешнеэкономическим связям. Она в этом году заканчивает торгово-экономический. Димка будет неплохо устроен. Квартира, машина, дача...
Следователь придвинул бланк протокола, начал молча заполнять.
Экран погас.
Денисов увидел в дверях Колыхалову.
— Бахметьев занят, я еще не был у него,— сказал он.
— Я сама доложу. Значит, ты сейчас на Профсоюзную?
— Да! — Показания Горяинова-старшего открывали новую, неизвестную пока сторону взаимоотношений членов Компании, и Денисов поймал себя на том, что хочет поскорее остаться один, чтобы все обдумать.
Однако на Профсоюзной Денисову не повезло. Едва он вошел под арку, навстречу из подъезда вышел парень.
«Бабичев...» —узнал Денисов.
Независимый, с руками, засунутыми в карманы расстегнутой куртки, он шел с собакой.
«В дом идти нельзя...» — решил Денисов и под жестким взглядом Бабичева молча ему кивнул.
Рыжий с черным чепраком пес вожака Компании покосился на Денисова и лег в снег.
— Ты милый! — сказал Денисов.
Год назад, узнав об этой удивительной породе собак, он свел знакомство с кинологами служебного собаководства и приобрел собаку, как две капли воды похожую на эту.
190


Прекрасная собака... - Эрдель повел мордой, его крупные черные глаза затуманились. Ты интеллигентный, ты образованный.
Вот так... Только лаской... Денисов понял это, когда однажды тупыми ножницами, приговаривая: «Какая терпеливая, умная собака Билль», стриг своего пса.
Ты бесконечно смелый, умный.— Бабичев и собака слушали. Тебя не любят люди, остановившиеся в развитии на культе восточноевропейской овчарки.— Денисов не кривил душой.— Им и невдомек, что есть псы смелее и бесстрашнее...
— И сильнее! — Бабичев поправил куртку, но так и не застегнул ее.
— Сколько ему ? — спросил Денисов.
— Год.
Такие, как Бабичев, не будут обсуждать с посторонними дела Компании...-г- рассудил Денисов.— Как удалиться, не расшифровывая цель визита?»
Бабичев был явно чем-то угнетен.
Убери собаку! — раздался вдруг хриплый выкрик.
Откуда-то сбоку черный огромный дог бросился к беспечно купавшемуся в снегу эрдельтерьеру. Дог галопировал, выгнув назад гордую шею, одновременно выбрасывая прекрасные передние ноги.
— ...Сколько говорил: здесь не гуляйте! — снова закричал хрипатый.— За собаку свою не отвечаю! — Из-за детского грибка в конце двора вышел человек в длинном черном пальто с поводком- удавкой в руке.
Эрдельтерьер вскочил, но дог с ходу сбил его, прижал к земле.
Бабичев не двинулся, закурил. Когда он доставал зажигалку, крохотный листочек бумаги вылетел у него из кармана.
Эрдель выскользнул из лап врага и встал против огромного дога. Пасть его некрасиво ощерилась, верхняя губа поднялась, обнажив десну. Он и не думал отступать! С носа дога капала кровь — эрдель прокусил ему мягкие ткани.
Собаки стояли, тяжело дыша друг другу в пасть. Каждую секунду бой мог возобновиться. Бабичев невозмутимо курил.
— Надо растаскивать! — заволновался хрипатый.— Чего ждать!
Внезапно черный дог отскочил и, не оглядываясь, легкой трусцой побежал в сторону. Упругий саблевидный хвост его жестко качался.
— Хорошо! — отрывисто похвалил эрделя Бабичев.— Хор-ор- р-ошо! — Он кивнул Денисову и пошел в подъезд.
У Денисова возникло чувство, словно он только что наблюдал в деле не эрдельтерьера, а самого вожака Компании Бабичева — жесткого, не знающего страха, готового погибнуть, но не отступить.
Денисов с минуту помешкал, поднял выпавший у Бабичева из
191


кармана листочек — билет на электричку, аккуратно вложил его в блокнот. Идти к Верховскому было рискованно, Денисов не хотел расшифровывать себя, поэтому поднял воротник куртки и пошел назад, к остановке.
Это утро приносило сюрпризы: Шемет, показания полковника Горяйнова, теперь вот встреча с Бабичевым.
«Что-то даст разговор с проводницей?» — подумал он.
Вторая проводница поезда здоровья — Берзарина — жила неподалеку, на улице Кржижановского. Выйдя на Профсоюзную, Денисов повернул вправо к Черемушкинскому загсу, прошел мимо магазинов и учреждений, занимавших нижние этажи приземистых кирпичных зданий. Погода разгулялась, и на улицах появились женщины с детьми и колясками. У входа в Черемушкинский загс стояло несколько машин, в одной за шторками мелькнула фата невесты.
«Хорошая примета»,— решил Денисов.
Проводница открыла дверь и впустила Денисова в квартиру. Она оказалась совсем молоденькой — с челочкой на лбу, в комнатных туфлях, в халатике.
— Милиция Астраханского вокзала. Здравствуйте.— Денисов достал удостоверение, но Берзарина не проявила к красной книжице интереса.— Инспектор уголовного розыска.
— Снимайте пальто, проходите,— предложила Берзарина.
Денисов прошел в комнату, заставленную книжными шкафами.
Тисненные золотом корешки «Брокгауза и Ефрона» глянули на него с полок.
— Я здесь на квартире,— ответила Берзарина на немой вопрос.— Хозяин в больнице, а я вот...
На письменном столе лежал учебник итальянского языка.
— Хочу перейти в Бюро международных туристских перевозок,— пояснила Берзарина, перехватив взгляд Денисова.
— В загранку?
— Да, в поезд Москва — Рим... Да вы садитесь,— предложила девушка.
Денисов сел в кресло на колесиках, оно сдвинулось в сторону. Проводница устроилась на тахте у окна.
— Неприятность у нас...— начал он.
Денисов рассказал об Анкудиновой, о Компании, потом обрисовал боксера и его друга.
Берзарина внимательно слушала.
— Мужчины, которые ехали с гитарой, нас очень интересуют...
— Я видела их.— Берзарина тряхнула челкой.— И девочку эту.
— Когда ехали туда?
— И обратно тоже.
192


— С теми, у которых гитара?
— С одним из них.— Берзарина поправила стереонаушники на столе.— Мужчина этот лет двадцати восьми, красивый, в красном свитере. Женщины в вагоне на него заглядывались. Потом с нею стоял парнишка из ее компании. Он был возбужден, лицо совсем белое... злое.
— Парнишку помните?
— В лыжном костюме, шапка голубая с красным. Веснушчатый...
«Горяйнов,— подумал Денисов,— его одежда и приметы тоже».
Берзарина снова поправила стереонаушники, отодвинула на край стола фломастеры. Денисов помолчал.
— Боковая дверь вагона была закрыта? Не помните?
Проводница вздохнула.
— По инструкции мы должны держать ее закрытой. Но практически...— она безотчетно потянулась к столу, чтобы что-нибудь переложить или поправить,— практически закрыта она была только на верхнюю задвижку...
Бахметьева в кабинете не оказалось. Несколько секунд Денисов вслушивался в тягучие гудки, потом позвонил Колыхаловой.
— Я говорил с Берзариной. Сейчас она подъедет в отдел к следователю. Встречай.
— Что-нибудь интересное?
— Горяинов-старший прав: его сын любил Анкудинову и ревновал.
— Где ты сейчас? — спросила Колыхалова.
— На Профсоюзной.
— Зайдешь к Верховскому ?
— Пожалуй, нет.— Визит, который Денисов сам предложил накануне, теперь, после случайной встречи с Бабичевым, представлялся рискованным.— Я должен кое-что проверить. В общем, скоро буду.
Он подошел к той же остановке троллейбуса, где поздно ночью в день гибели Анкудиновой узнал о краже с дачи Горяйновых.
«Какие шаги может предпринять Компания, чтобы встретиться с Дмитрием Горяйновым? — подумал он.— Что на уме у Бабичева? Бахметьев, наверное, уже направил телеграмму в Инту о Турандине и его спутнике...— Он продолжал без особого отбора, как это часто случалось, анализировать увиденное и услышанное.— Как сочетается в инструкторе Коношевском его панибратское отношение к вечным категориям с мелочной психологией, равнодушием к подросткам, находившимся временно под его опекой ?»
7 Заказ 2976
19.3


От остановки Денисову был виден двор, где обитало большинство членов Компании. От угла к зданию с лентой Мебиуса на фасаде шло несколько молодых людей с собакой. Денисову показалось, среди них возвышалась Ольга Горяйнова.
«Инспектор из Крестов ничего не сказал о человеке, который приходил с собакой на дачу Горяйнова в день кражи,— подумал Денисов.— Кто это был? Что за собака была с ним?»
Внимание его вновь привлекла лента Мебиуса на фасаде —- не рекрученное кольцо наводило на мысль о неисчерпаемости процесса познания, диалектической связи противоположностей.
Троллейбуса все не было. Несколько его будущих пассажиров, не проявляя нетерпения, без любопытства поглядывали по сторонам. Немолодой мужчина впереди Денисова, считая, что никто не видит, поцеловал спутницу.
«Весна, за которой скорее всего не последует лето»,— подумал о нем Денисов.
Наконец на кругу тягуче загудел троллейбус, вернее, два сразу. Троллейбусы этого маршрута чаще выходили в рейс попарно, словно опасались встретиться в одиночку со стихийными силами природы.
Денисов посмотрел на часы. До улицы Болотникова ехать было недолго. Оттуда через пятнадцать минут на электропоезде он мог доехать до вокзала.
Троллейбус потряхивало. Мужчина и женщина, целовавшиеся на остановке, предпочли заднюю площадку. Их бросало друг к другу. Это их устраивало.
Денисов вынул из блокнота билет, выпавший из кармана у Бабичева, посмотрел. Дата отпечаталась неясно.
«Туда и обратно. Девятая зона. 1 рубль 70 копеек».
Денисов пригляделся получше: и прочитал: <10 февраля».
Вчера? Это же очень важно!..
Почему важно, Денисов не мог еще объяснить. Но, зацепившись за эту промелькнувшую мысль, стал перечитывать записи в блокноте, отыскивая «стройматериал» для логических построений.
* Путем опроса лиц, обнаруживших труп, следует выяснить, не перемещал ли кто-нибудь труп, не изменял ли его позу или положение одежды...» Не то! Он перевернул несколько страниц:
«Если я простужусь, вымокнув до нитки под вчерашним ливнем,— писал Горяйнов на клочке бумаги,— значит, моя любовь ничего не стоит. На фронте не болели...»
«К утру все прошло и совсем непонятно, отчего с вечера этот бессмысленный приступ ревности, тоска и слезы...
«Все не то...» — вздохнул Денисов.
Вмятина за контактной мачтой на полотне, метрах в четырехстах от трупа. Словно кто-то лежал там до снегопада. Как она об¬
194


разовалась? И эта бутылка «Бше» в кювете... Девять проклятых вопросов: «Имеется ли убийство?» «Какие следы оставил преступник на трупе и какие могли остаться на преступнике?» А вот и не объясненное пока: «В воскресенье для меня все кончится!..» — писал Горяйнов.
— Болотниковская улица,— объявил водитель.— Метро «Варшавская», платформа «Коломенское» Московской железной дороги...
Денисов вышел, обдумывая внезапно пришедшую мысль. Он миновал управляемый не менее десятком светофоров перекресток, проходом между невыразительными корпусами обогнул здание военкомата. За военкоматом открылась поднятая метра на полтора над путями, пустая в этот час платформа «Коломенское», отрезанная с обеих сторон рельсами. От Москвы, изгибаясь, словно крупная мохнатая гусеница, шевеля щетиночками пантографов на крышах, неслышно приближалась электричка.
Она была совсем близко, когда Денисов понял, что ему не надо терять времени на телефонные разговоры, а прямо сейчас, с этой электричкой, следует срочно ехать. Для этого необходимо успеть перебежать пути и вскочить на платформу.
«У-у-у!» —загудела электричка.
«Главное — четко! Не запнуться! И не спешить!»—на бегу мысленно приказал себе Денисов.
Состав пролетел и остановился. Плечом и боком Денисов почувствовал жар миновавшей опасности, взбежал по лесенке на платформу. Холодный пот выступил под майкой.
— Следующая остановка Чертаново...— объявило вагонное радио, когда Денисов стоял уже в тамбуре.
«В соревновании с электричкой я на этот раз выиграл... Инспектор уголовного розыска обязан первенствовать»,— он усмехнулся.
Подъезжая к Чертанову, Денисов успокоился.
За два прошедших дня на месте происшествия ничего не изменилось. Чернела частая сеть контактных проводов. Серый путепровод был по-прежнему пустынен и казался принадлежностью пейзажа, как голый лес по обеим сторонам путей.
Денисов дошел до контактной мачты, о которой тогда же, на месте происшествия, поставил в известность следователя. Здесь все осталось почти таким же, как тогда. Только снег немного осыпался. Но вмятина, очертаниями напоминавшая человеческое тело, осталась, как и след волочения, соединявший вмятину с железнодорожным полотном.
Денисов поднялся на путепровод. Наверху было ветрено и бес¬
195


снежно. Зато внизу, у основания моста, намело сугробы, а кое-где обнажился промерзший, с блестящими перламутровыми раковинами, речной песок.
Все здесь было осмотрено, учтено, описано.
С путепровода Денисов свернул направо, в деревню, откуда в день осмотра донесся до него крик петуха. Инспектора уголовного розыска наверняка побывали и здесь, интересуясь обнаруженной на путях девушкой, о которой в деревне никто не знал.
«Если то, о чем я думаю, подтвердится, это уже не будет иметь значения...» — подумал Денисов.
За мостом, скрытая деревьями, открылась довольно большая деревенька, взбирающаяся окраинными избами и садами на невысокие увалы. Бездонной глубины тишина простиралась окрест.
Денисов старался не думать, верна ли внезапно возникшая версия, которая привела его в эту деревню.
«Волнуюсь, точно это мое первое самостоятельное дело,— подумал он.— Впрочем, «раскрытие одного преступления не дает никаких преимуществ в раскрытии следующего»,— говаривал инспектор МУРа Кристинин, его первый наставник.
Узкий незамерзающий ручей разделял деревню на две части. Денисов двинулся вправо, ближе к железной дороге и путепроводу. Из крайней избы его заметили: два женских лица — старое и молодое,— приникнув к оконному стеклу, смотрели на него с любопытством.
Денисов открыл калитку. Тотчас откуда-то из-под крыльца вылетела, заливисто лая, кудлатая собачонка.
— Ты хороший,— из вежливости сказал ей Денисов.
Пес продолжал лаять и набрасываться, пока Денисов не поднялся на крыльцо и не постучал.
В избе включили свет, открыли дверь. Денисов увидел девушку — она собиралась уходить,— пучеглазую, недовольную, в круглой зеленой шапочке.
«Царевна-лягушка...» — мелькнуло в голове.
Кроме девушки, в избе находилась ее мать, подслеповатое морщинистое лицо которой было выжидающим. Кто-то похрапывал за деревянной перегородкой.
Денисов снял шапку.
— Я с железной дороги. Здравствуйте...
Старуха кивнула, дочь сердито фыркнула — Денисов не показался ей с первого взгляда.
— Парень у нас пропал. Третий день ищем, с ног сбились...
— Третий день? — пожилая женщина приняла информацию сочувственно.
— С воскресенья...
— А какой он из себя?
196


Денисов исходил из имеющихся непреложных фактов. Первый факт: никто не видел Горяйнова в поезде здоровья после отправления из Жилева; и второй: Бабичев десятого тоже приезжал сюда.
— На Ьид лет девятнадцати, худощавый, веснушчатый. Зубы...— Денисов растопырил пальцы, показал:— выдаются немного вперед...
— Не было никого! — не дослушав, бросила «царевна-лягушка», отошла к зеркалу, мазнула по векам чем-то зеленым.
— Может, вам к командировочным сходить? — предложила старуха.— У нас здесь рабочие из Посадов. В прогон за нашим домом и вправо. На работу их возят на машинах. Может, они его видели? Ты бы проводила, Лизавета.
— Скажете тоже, мамк...— упрекнула от зеркала молодая.— Будто им парень нужен? А вы верите... Ходят, ищут дурней себя!
— Был здесь такой...— Кряжистый мужичок в валенках, в телогрейке, наброшенной на плечи, часто закивал.— Молодой, высокий. Из себя занозистый. Куртка, костюм — все как ты говоришь. Сверху шапка не шапка, малахай не малахай.
— Лыжная шапочка,— подсказал Денисов.
— Пусть будет... Взошел, значит, сюда, точно, как ты, осмотрелся. «Убег,— говорит,— я! И скоро опять же начнут меня искать!..»
«Вот оно!» — подумал Денисов.
В прогон, который ему подсказала старуха, он так и не попал. Таинственным путем оказался в закутке, в самом конце села. В небольшой избе горел свет. Постучал. Дверь открыли не сразу: старик долго расспрашивал: кто, зачем?
И вот результат.
— ...Смотрю, из себя ничего, ладный. «Один живешь?» — спрашивает. «Сыновья погибли, старуха померла. Спасибо, силенка покуда есть. Один живу». Я ему, значит. «Сам из каких краев будешь?»— «Московский»,— он мне. Мужичок выдерживал паузы, собирался с мыслями.— Хорошо... «Родители есть?» — «Есть!» — «А кто?» — Это я ему, значит. А он не ответил мне на это.
— В какое время это было? — спросил Денисов.
— В послеобед... Авдотьин на ферму прошел, рабочих еще не было. Один я во всем проулке.
— Имя спросили?
— Не сказал. Я было поинтересовался — не сказал. Только, мол, убег, скоро, значит, начнут искать.
— Он умывался в избе?
— Умывался... Я и полотенце дал.
197


— Крови не видели? Царапин?
— Про это не скажу.— Мужичок подумал.— Про это наш участковый Филат Андреич лучше скажет.
— И участковый видел его?!
— Ты слушай! «Садись, парень,— я ему говорю,— перекуси!» Картошку достал, тушенку. Нож у него как десантный, банку в момент вспорол. «Мне его накормить,— думаю,— чтоб в сон кинуло!» Порошку оставалось немного — омлет ему сделал, ложки четыре бухнул...
«Тушенка, десантный нож, порошок... Непонятно!»
— Уснул он, значит. Только захрапел — я за дверь!
Денисов встал, прошелся по избе. На столике, в лукошке лежало десятка два свежих яиц: в яичном порошке не было никакой необходимости.
— Да что долго рассказывать? — Старику показалось, что Денисов собирается уйти.— Из Москвы корреспондент приезжал!...— Мужичок поднялся, пошарил у печки на полочке.— Вот, смотри!
Денисов увидел медаль «За оборону Москвы», тускло блеснувшую на ладони.
— Особо опасным преступником тот, в малахае, оказался...
Выйдя из избы, Денисов повернул назад — отыскивать прогон,
в котором жили командированные. В наступивших сумерках это оказалось непростым — он снова попал к дому «царевны-лягушки».
Прогон в общежитие рабочих кирпичного завода был совсем рядом. В большой просторной избе царила неразбериха, обычная, когда мужчины в один и тот же час готовятся на работу, ложатся спать, обедают и собираются в клуб.
— Автобус пришел! — крикнули от дверей.— Кто едет — поторапливайтесь !
На Денисова в его куртке болонья не обратили внимания. Он подсел к единственному никуда не торопившемуся пареньку с усиками, нешумному, поглядывавшему вокруг философски спокойно и иронически.
— Кто не успеет — доберется своим ходом...— успокоил философ. Сутолока в избе увеличилась.— Уж больно спешат на работу! Будто с собаками кто гонится.
— Вот именно...— вставил Денисов.
— «Семейный* портрет в интерьере».
— Что же, помирать — все равно день терять...
Парень-философ посмотрел на Денисова, видимо, остался доволен ответом.
— Спят по-черному...— Денисов намеренно упрощал. Говорил обыденное, не задерживающее внимания.
198


— «Воспоминания о будущем...»—Философ специализировался на названиях известных фильмов. Получалось неожиданно смешно.
Сутолока в избе поуменьшилась, автобус, по-видимому, отправился.
Денисов понял: «Пора! Иначе переборщу!..»
— Друга ищу,— поделился он.— Здесь был где-то в деревне...
— Давно?
— В воскресенье.
— Может, я видел? Какой из себя? — Парень пригладил усики.
Денисов не выказал нетерпения: он еще вздохнул, провел руками по коленям.
— Как столбы телеграфные гудят! Целый день хожу — все без проку... Росту он с меня, метр семьдесят восемь, в лыжном костюме. Шапка голубая...
— С красным?! — перебил парень.— Костюм темно-синий?! Волосы светлые...
— Светло-русые,— уточнил Денисов. Он не спешил поверить.
— И веснушки вроде...— Ироничность, не оставлявшая парня- философа в течение разговора, внезапно пропала.— Мы видели его... Как раз на работу ехали, в воскресенье.
Большую часть пути Денисов пробежал быстрой трусцой почти на одном дыхании. Он не вернулся в Михнево, предпочтя двигаться навстречу электричке, к Шугарову.
Совсем стемнело. Ни один поезд не попадался навстречу.
«<Надо быстрее передать Бахметьеву разговор с посадскими... Эти сведения меняют все представления о происшедшем!» —думал на бегу Денисов.
Скрипел снег. Морозное марево отходило назад, к Москве, оставляя Каширскую сторону черной. И когда из темноты выступили первые дома станции в Шугарове, они были уже по-ночному плоскими, как декорации.
Наконец Денисов увидел вдали светящуюся точку и ускорил бег. Приближался поезд. Чувствуя, что все решат секунды, Денисов подбежал к платформе — оперся руками о нее, забросил ноги. Моторный вагон остановился с ним рядом. Денисов вскочил в первые двери. Они, по-гусиному шипя, сошлись за его спиной. Теперь можно было перевести дух.
«Выйду из поезда и позвоню в отдел поближе к Москве. Там, где чаще электрички, где долго не придется ждать следующую...»
В тамбуре было темно, несколько пассажиров курили по углам. Денисов не спешил в вагон, через маленький незамерзший глазок в стекле посмотрел в ночь.
199


Черной тенью скользнул по стеклу огромный бетонный скелет путепровода. Справа осталась деревенька, общежитие кирпичного завода, паренек-философ, видевший Дмитрия Горяйнова. Промелькнуло железобетонное основание контактной мачты, где был обнаружен труп.
— Михнево, следующая станция Привалово,— объявило радио.
Посадка в Михневе оказалась неожиданно большой. Денисова притиснули к двери кабины машинистов. Поверх чьей-то головы он смотрел, как с противоположного тамбура вваливаются в салон пассажиры, быстро разбирают свободные сиденья. Последние вошли в салон, когда поезд уже двигался. Денисов узнал всех: «Бабичев, Момот, Верховский и Ольга Горяйнова...»
На голове Верховского лихо сидела та же вышедшая из моды шляпа — с закрученными полями с боков.
«Как у героев Брет-Гарта...» — подумал Денисов.
Бабичев был в той же куртке, казалось, он так и не застегнул ее. Не разжимая губ, что-то бросил на ходу, обернувшись к Ольге Горяйновой. Та кивнула. Вожаки Компании держались подчеркнуто независимо, прошли через вагон и вышли в тамбур. Все четверо остановились в полуметре от Денисова. Он отвернулся. Ему было хорошо слышно тяжелое, с чуть уловимым хрипом дыхание Бабичева.
Денисов старался не пропустить ни слова — о такой ситуации инспектору можно только мечтать!
— «...Предчувствиям не верю, и примет я не боюсь»,— как-то невыразительно забормотал Верховский:—Дальше плохо помню... «Не надо бояться смерти ни в семнадцать лет, ни в семьдесят. Есть только явь и свет...» «И я из тех, кто выбирает сети, когда идет бессмертье косяком...»
— Димке это выражение очень нравится,— сказала Ольга.— Он переписал его на обложку библиотечного учебника. Теперь до конца семестра лишится абонемента...
— Чепуха! Я на свой возьму.— Бабичев отвернулся.
«Компания не знает того, что теперь известно мне. О чем через
несколько минут будет знать Бахметьев,— подумал Денисов.— Похоже, Бабичев пытается анализировать привязанности и настроения Димы Горяйнова, так же, как это недавно делал я сам...»
По тому, как Компания внимательно слушала объявление остановок, Денисов понял, что выйдут они скоро. Момот даже пытался рассмотреть что-то сквозь замерзшее стекло.
В Барыбине Компания вышла.
«Зачем они приезжали? Может, тоже ходили по перегону? Искали?..»
200


Денисов сошел с поезда в Домодедове, от дежурного по станции набрал номер телефона Бахметьева.
— Говорит Денисов...— Он вспомнил, что весь день не давал о себе знать.
— Ты где? — недовольно спросил Бахметьев.
— В Домодедове... Горяйнов нашелся!
— Горяйнов?!
— Его подобрали там же на полотне... По ходу поезда он лежал первым. Помните вмятину рядом с мачтой?
— Труп?
— В бессознательном состоянии. Его нашли рабочие посадского кирпичного завода...
— Интереснейшие сведения! — сказал кому-то Бахметьев.— Горяйнов тоже лежал на путях.
— Рабочие ехали на машине. Они его подобрали и увезли к себе в Посад, в больницу...
— В такую даль?! — вырвалось у Бахметьева. Он включил дежурного.— Срочно закажите Посад,— приказал он.— Приемный покой больницы... Сейчас выезжаем туда. Вечернюю планерку отложить! До нашего возвращения никому не расходиться!
Из дополнительного протокола допроса Гераскиной Елены, установочные данные в деле имеютс я...
По существу заданных мне вопросов поясняю. Гитара принадлежала двум молодым людям, которые ехали в крайнем купе, от нас с другой стороны вагона,— Алику и Игорю. Алик был одет в ярко- красный свитер, Игорь — в светлую куртку. Дима во время поездки нервничал. Особенно после того, как Роза с Ольгой ушли за гитарой.
Вопрос. Как долго отсутствовали девушки?
Ответ. Минут десять. Как объяснила Роза, гитару им дали не сразу, сначала ребята сказали: «Девушки, попойте с нами! Нам скучно!» Они спели несколько песен вместе с Аликом и Игорем, после чего вернулись в купе.
Вопрос. При каких обстоятельствах вы в поезде в последний раз видели Розу Анкудинову?
Ответ. Розу в последний раз я видела в тамбуре. С ней стоял Алик, который давал гитару. Они о чем-то разговаривали. В это время рядом со мной сидел Дима Горяйнов и тоже видел ее с Аликом. Он попросил меня позвать Розу в вагон. Диме не нравилось, как Роза себя вела. Он видел, что она «строила глазки» Алику. Дима даже сказал, что «смажет этому парню по физиономии». Я крикнула Розе: «Иди сюда!» Но она махнула рукой. После этого Горяйнов тоже вышел в тамбур.
201


Вопрос. Видели ли вы Алика, когда он возвращался из тамбура после того, как туда прошел Горяйнов?
Ответ. Не видела. Так как я в это время уже спала. Алика я увидела перед Москвой. Розы и Димы в это время в купе не было.
Из протокола допроса Горяйновой Ольги, 21 года, студентки Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова...
...С катания мы вернулись минут за сорок до отправления поезда. Проводница открыла вагон, и мы вошли в купе, где оставались наши вещи. Уточняю: вместе со мной вернулись Момот Слава, Володя Верховский, Лева Розин, Виктор, фамилию его не знаю, и Плиний. Фамилию и имя также не знаю. Мой брат Горяйнов Дима и его девушка Анкудинова Роза с нами не ездили, сначала катались на санках, а потом смотрели, как играют в зимний футбол. Дима был чем-то расстроен, это заметили все. Решили, что они с Розой «выясняли отношения». Анкудинову Розу я знаю как соседку, проживающую на Профсоюзной улице. Она моложе нас. Примерно год назад мой брат и его друзья — Слава Момот и Евгений Бабичев — пригласили ее в нашу компанию...
На Розу в поезде обратили внимание два парня, которые ехали в нашем вагоне. Алик и Игорь. Ребята эти были старше моего брата, уже взрослые, и своим видом и одеждой выделялись среди туристов. Эти ребята играли в зимний футбол около поезда. Играли хорошо, и многие, в их числе Роза, никуда не пошли, предпочитая смотреть игру...
В вагоне до отправления поезда из Жилева мы поели, потом стали петь песни, играть на гитаре. Кто из ребят пил вино, я не знаю. Я и Роза пили только «Байкал».
На обратном пути я не видела, где ехали мой брат с Розой. Считала, что они курят в тамбуре. На половине пути в наше купе приходил Алик, чтобы взять свою гитару. Я обратила внимание на то, что красный свитер, который был на нем, разорван на плече по шву.
Перед Москвой кто-то из наших ребят спросил: «Где Димка?» В это время поезд уже прибывал на станцию. Зная обидчивость брата, я решила, что Дима с Розой ушли в другой вагон... У брата характер резкий, горячий, его поступки иногда удивляют неожиданностью. Обидевшись, он вполне мог уйти в чем был, оставив пальто, вещи...
— Полковник Бахметьев и следователь в больнице v Горяйнова.— Колыхалова положила на стол довольно объемистую папку.— Само собой, ориентировка о розыске Горяйнова отменяется,— сказала она.
202


Инспектора, собравшиеся на вечернюю планерку, ждали.
— Установлено, что он лежал ближе к дороге. Поэтому его заметили проезжавшие в автобусе рабочие кирпичного завода. Они занесли Горяйнова в машину, отвезли в Посад, в больницу.
— Ошибки нет? Это действительно Горяйнов? — спросил кто-
то.
— С нами в больницу ездили его родители. Сейчас они тоже там... Состояние Дмитрия критическое, в сознание все еще не приходил. Обширные травмы внутренних органов, головы...
— Что же посадская милиция? Почему не сообщили? — спросил Антон Сабодаш.
— Такая деталь, товарищи...— Колыхалова подняла руку.
Было слышно, как тяжело катят вагон за вагоном за окном по
восьмому пути.
— ...У Горяйнова на руке оказался браслет с фамилией Сергея Солдатенкова — парнишки из Крестов. Чуть не произошла беда! На браслете стояла группа крови Солдатенкова. Представляете, что могло произойти при переливании крови?!
— Значит, вместо родителей Горяйнова сообщили родителям Солдатенкова?
— Именно! Но Солдатенковых нет, они уехали. Со дня на день должны вернуться.
Денисов поднял руку:
— Что обнаружено в одежде Горяйнова?
Колыхалова раскрыла лежавшую на столе панку.
— Конспект по экономике производства... Единый проездной билет, ключ. Ничего существенного.— Она перелистала конспект.— «Япония — 4, Франция — 9,5. Австралия — 7,5... в пересчете на годовой рост розничных цен... По свидетельству журнала английских деловых кругов...»
— Ключ от дома? — спросили ее.
— Не думаю. Родители ключ не опознали.
— А насчет браслета Солдатенкова?
— Горяйновы его видели впервые.
Из протокола допроса Шемета Валентина Андреевича, 72 лет, персонального пенсионера...
Вопрос. Отметили ли вы что-нибудь странное в поведении Турайдина и его товарища но возвращении их с прогулки?
Ответ. Ничего особенного в их поведении я не отметил. Ту- рандин по характеру немногословен, несколько резок в обращении. Таким он был и в этот раз, когда вернулся с прогулки. Турандин попросил у меня иголку и красную нитку, зашил свитер, который расползся по шву на плече. Товарищ Турандина в это время читал книгу.
203


Вопрос. Сказали они вам о том, что собираются уезжать?
Ответ. Их отъезд был для меня неожиданностью, поскольку заранее Турандин меня об этом не предупредил.
Вопрос. Куда выехали Турандин и его товарищ?
Ответ. Об этом мне неизвестно.
Телеграмма
Начальнику отдела милиции на станции Москва-Астраханская — Турандин Александр Васильевич («Алик») работает тренером по боксу ДСО «Трудовые резервы» с января прошлого года. В настоящее время находится в очередном отпуске в городе Москве. Вместе с Турандиным может находиться тренер ДСО по зимним видам спорта Савиновский Игорь Львович. Фотографии высылаю с бригадиром поезда — начальник отделения уголовного розыска Инты.
(подпись)
СРЕДА, 11 ФЕВРАЛЯ
Денисов приехал на вокзал затемно. Не проснувшимся еще центральным залом прошел к лестнице на антресоли. Торговали буфеты, звенели зуммеры автоматических камер хранения. Каждый второй входивший в зал направлялся к суточным кассам, где прямо на глазах росла по-утреннему неразговорчивая, нетерпеливая очередь.
Сложной цепью переходов Денисов прошел в дежурку. Здесь готовились к сдаче смены. Из всех открытых форточек клубами валил морозный воздух.
«Проветрено и даже прохладно, как в кабинете фтизиатра...» — подумал Денисов.
В кресле у коммутатора оперативной связи сидел помощник, самого дежурного не было.
— А где сам? — спросил Денисов.
— Умывается...
— Новости есть?
— Звонили.— помощник полез в черновую книгу.—Шемет...
— Валентин Андреевич?
Помощник снова сверился с записями. Работа в дежурной части требовала абсолютной точности.
— Да. Ему, в свою очередь, звонил... Турандин Александр Васильевич... Из Кишинева, гостиница «Молдова». Турандин извинился за то, что уехал, не поблагодарив. Опаздывал, сказал, на самолет. Осведомился у Шемета, все ли в порядке.
— Это очень важно! — Денисов сразу почувствовал себя легко.— И вы?
204


— Приняли меры...— Помощник не позволил себе ответить но памяти, заглянул в записи.— Доложили руководству, передали телефонограмму в управление уголовного розыска Молдавии. Об установлении и допросе Турандина...
— Отлично!
Денисов поднялся к себе. Повсюду горел свет. Шары абажуров отражались в стрельчатых окнах. В кабинете возилась с щеткой уборщица.
У дверей Денисов увидел Горяинова-старшего, в руке он держал незажженную сигарету.
— Ко мне? — спросил Денисов.
— И сам не знаю... Сказали — в одиннадцатый кабинет. С таким трудом бросал курить! Не поверите. Казалось: чуть что — сразу закурю, не выдержу. А сейчас сын на грани жизни и смерти, а я не могу в рот взять. Понимаете?
Уборщица, захватив с собой корзину для бумаг, ушла. Денисов снял пальто, подошел к столу, увидел вчерашний «план-задание», который он не выполнил, встретив на Профсоюзной Бабичева с собакой. Задание называлось: «Володя Верховский».
— А тут еще милиция в Крестах.— Горяйнов вздохнул.— Вежлива, но настойчива!
— В чем там дело? — спросил Денисов.
— Просят раскрыть им кражу икон с дачи.
Денисов удивился:
— Вы в состоянии?!
— Я же там всех до одного знаю!..— Горяйнов прошелся по кабинету — приземистый, с землистого цвета лицом.— К черту! Разве у меня иконы в голове? Или мои деревенские соседи? Или Сере- га Солдатенков? Я спрашиваю себя: до чего нужно дойти, чтобы скинуть человека с поезда?! И кто делает? Друзья!
— Друзья?
— Или не без их участия! Бабичев Женька, Момот... Они ведь избили его однажды. Так отделали... Не знали?
В дверях показалась Колыхалова.
— Доброе утро. Кто избил?
— Бабичев и Момот... И в этот раз, в поезде!
— От кого эти сведения? — спросила Колыхалова: у полковника Горяйнова мог быть свой источник информации.
— От Ольги! Под большим секретом. Славка ударил, наш ответил. Видели у Момота наклейку на брови? Я еще в первый раз заметил...
— Из-за чего подрались?
— Разве скажут!
— Нам стало известно, что в поезде с ними ехали двое... Один из них боксер,— сказала Колыхалова, доставая из сумочки пачку
205


«Мальборо».— Мы их разыскиваем сейчас. Между обеими компаниями в вагоне возникла напряженность.— Колыхалова не могла выразиться определеннее, не разглашая тайны следствия.
— Значит, вы подозреваете...— сказал Горяйнов.
— Именно.
— Я считал, что все случившееся связано с Компанией... У них что-то произошло, я чувствовал. Где, например, Димка был в пятницу? Вернулся он в час ночи. Момот дважды звонил, Плиний. Чтобы Димка не сказал ребятам, куда поехал? Куда уходит? Чудеса! — Горяйнов вздохнул.
— Вы пробыли у сына всю ночь? — спросила Колыхалова.
— Я, жена и следователь. Он, наверное, и сейчас там. Глаз не сомкнул. Этой ночью жена опять поедет или Ольга.— Горяйнов покачал головой.— А тут еще крестовская милиция. «Кто из друзей Димы и Ольги приезжал на дачу?» «У кого из них есть собака ?»
— Полагают, кражу совершил кто-то знакомый с обстановкой? — спросил Денисов.
Он обратил внимание: Горяйнов снова перевел разговор на Компанию. Полковник не принял эту версию о причастности к происшедшему посторонних.
— В основном их беспокоит один из приятелей Димы — Верховский...— Горяйнов помолчал.— Мне и самому непонятно: юрист, много старше... Какой ему с ними интерес?
— Верховский говорил с вами об иконах? — спросил Денисов.
— В открытую. Просил: «Если будете продавать, поставьте меня в известность...» Это он надоумил насчет музея Андрея Рублева: свозите, мол, чтоб знать ценность... Странный парень.— Горяйнов посмотрел на Колыхалову.— И взгляд какой-то тяжелый, неприятный.
— Дима бывал у него?
— И Дима и Ольга. Они там днюют и ночуют. По-моему, Верховский нравится Ольге. Не хотелось бы, конечно, в это верить.
— Он приезжал к вам на дачу с Димой?
— Однажды был и один. Племянник Николай рассказывал.— Горяйнов подумал.— «Сидим,— говорит,— с женой, видим, юрист подходит к даче. «Как попал, Володя?» — спрашиваю. «Погода хорошая, решил приехать. Думал, Дима здесь».
— Никто из приятелей Димы не просил ключ от дачи? В частности, Верховский?
— Меня уже спрашивал об этом следователь.— Горяйнов покачал головой.— Замок у нас немецкий, привез из Роцлау. Ключ подобрать трудно... Может, у Николая ключ пропадал? В магазине «Мясо» у него кто-нибудь...
206


Допрос Бабичева был записан на видеомагнитофон. Эксперт включил запись, сел за портативную пишущую машинку в углу — он печатал заключение.
— Только уважая тебя, Денисов...— Эксперт рывком передвинул закладку.— Ну, я отключаюсь...
На экране видеомагнитофона Бабичев, как и в жизни, был спокоен и холоден, через плечо следователя посматривал в окно — на перрон, где шла посадка.
Следователю перрон не был виден, он сидел спиной к окну, хмурый, сосредоточенный. Видеозапись была сделана накануне, до того, как Денисов установил местонахождение Дмитрия Горяйнова.
— В каких отношениях вы находились с Димой? — спросил следователь.
— В приятельских.
— Бывали у вас ссоры?
— Было всякое,— сказал Бабичев.
— Иногда заканчивались дракой?
Оператор, он же эксперт, лихо отстукивавший на машинке, отступал от строгих правил ведения процессуальной съемки, оживлял кадр. Фоном для допроса Бабичева служил перрон, толчея у последних вагонов электропоезда. Денисов подумал, что эксперт, человек с весьма острым чувством обстановки, намеренно снимал все, что видел Бабичев, обдумывая ответ следователю.
— Помните случай? К вам в дом пришли подростки, вы их сразу не впустили? — спросил следователь.— А когда открыли, из вашей квартиры выбежал Горяйнов. Рубашка у него была в крови...
— Слава Момот демонстрировал ему приемы каратэ...— пояснил Бабичев.
— А в поезде здоровья?
— Не демонстрировал.
— Будьте точны. Показания записываются на видеомагнитофон, будут приобщены к делу в качестве вещественного доказательства,— предупредил следователь.
— Знаю.— Бабичев сидел в куртке, в которой Денисов видел его гулявшим во дворе с эрделем.— В поезде была символическая пощечина, но Горяйнов обиделся, ударил чем-то. Повредил Славке бровь... Потом они помирились.
— Это произошло на обратном пути из Жилева?
— Когда ехали из Москвы...
На экране снова возникла платформа. Группа подростков стояла у последнего вагона электрички.
— Момот сказал Диме: «Ты ведешь себя как последний дурак!»
— Что он имел в виду?
— Не порть настроение Компании!
— Точнее.
207


— Вам же известно! Роза, видимо, сказала...
«Они ничего не знают!..» — понял Денисов. Ловушка с больницей, придуманная ККК, действовала.
— ...Димка обиделся. Настроение было испорчено. Вы же знаете!
Следователь на экране только повел бровью. Вопрос, который он задал, не имел отношения к делу:
— Горяйнов и Анкудинова... Им, наверное, было трудно на людях?
На этот вопрос Бабичев неожиданно ответил охотно и очень искренно:
— Люди, знаете, делятся на тех, кто в компании пляшет, и на тех, кто читает стихи. И вот тот, кто пляшет, стесняется за того, кто читает стихи, хоть и любит его.
— Вы невысокого мнения об Анкудиновой...
— Напротив! Однажды при мне она смотрела с Автозаводского моста. Шел пароходик. И показала: «Там пристань!» И точно. Понимаете? Догадалась по следу на воде.— Бабичев обобщил:— Главное — природный ум. То есть ум минус эрудиция. Согласны?
Следователь уклонился от ответа.
— По-вашему, Роза знала о краже икон на даче Горяйновых? — неожиданно спросил он.
— При чем тут иконы? — Бабичев внимательно посмотрел на следователя.
— Знала или нет?
— Не имею понятия.
— А вы?
— Об иконах мне стало известно значительно позже...
Бабичев замолчал. Следователю так и не удалось вызвать его
на откровенность.
Оператор снова показал перрон, группу подростков, вокзальную суету — все, что видел в этот момент Бабичев. Сбоку, рядом с подростками, Денисов заметил собаку.
— Кто вам сказал о краже? — спросил следователь.
— Горяйнов Николай... Племянник полковника Горяйнова.
— Он звонил?
— Звонил я, искал Диму.
— Когда?
— В понедельник вечером...
— В какой момент вы в последний раз видели Горяйнова и Анкудинову в поезде?
— Это было недалеко от Жилева. Верховский Володя вышел в тамбур, дверь была открыта. В тамбуре стояли Дима и Роза.
— Потом?
— Володя вернулся за магнитофоном, закрыл за собой дверь.
208


— Он вез магнитофон?
— Да.
— Видели вы Анкудинову и Горяйнова после этого?
— Нет.
Следователю оставалось задать лишь несколько контрольных вопросов.
— Выходил ли после Верховского кто-нибудь еще в тамбур? В частности, выходил ли после него мужчина в красном свитере, который давал девушкам гитару?
— Алик?
— Вы знаете его?
— Не знаю. Девушки сказали... Кажется, после Володи Алик не выходил в тамбур.
— Кажется или точно не выходил? Это очень важно.
— По-моему, не выходил...
Денисову предстояло еще немало дел — магазин «Мясо», поездка к Верховскому. Он отключил видеомагнитофон.
Эксперт закончил печатать заключение, сложил бумаги и тоже собирался уходить.
— Как? — спросил эксперт.— Впечатляет?
— И сильно.— Денисов показал на клавиши:— Обратная перемотка здесь?
— Здесь. Что тебя интересует?
— Вид из следственного кабинета на перрон. Сейчас промелькнул.
На экране возникла знакомая обстановка отправления пригородных поездов. Был вторник, и у торца платформ уже выстраивались контролеры-ревизоры с их добровольными помощниками для отлова потенциальных безбилетников. При желании Денисов мог бы воспроизвести все, что кричал в мегафон полный, в нахлобученной на самые уши папахе ревизор:
— Граждане пассажиры! Предъявляйте билеты общественному контролю... Повторяю...
«Почему общественному? — подумал Денисов.— Как известно, все они на зарплате и на проценте... »
Но сейчас его интересовали стоящие на платформе подростки с эрдельтерьером.
«Они ждали Бабичева...— понял Денисов.— И после его допроса старшие уехали в Михнево, а младшие куда-то еще».
Магазин «Мясо», которым руководил Николай Горяйнов, Денисов увидел сразу, неподалеку от метро. Магазин занимал первый этаж небольшого дома довоенной постройки.
Шофер въехал на стоянку для служебных машин, остановился под самыми окнами магазина, рядом с узким тротуарчиком.
209


Денисов и Сабодаш прошли в магазин, где несколько покупатель ниц терпеливо пережидали друг друга, чтобы остаться с иродавщи цей наедине.
За скучной витриной прилавка не было ничего соблазнительного.
— Хозяйство скромное, но аккуратное,— заметил Антон.
Денисов кивнул.
— На первое или на второе, мужчины? — продавщица мгновенно распознала в Денисове и Антоне нестандартных покупателей. При них не было даже портфелей.— Хорошего, правда, пока ничего нет..,
— Обидно,— сказал Антон.
Перед ними на стене висело изображение коровьей туши с обозначенными пунктиром линиями разруба и указателями сортности.
— Может, подвезут... Заходите к вечеру.
Денисов подошел к внутреннему коридору, слева была обитая черным дерматином дверь в кабинет директора, справа — лестница в подвал.
— Сам-то где? — Денисов кивнул на дверь.
Продавщица оставила покупательниц, вышла из-за прилавка.
Через наружную витрину ей была хорошо видна стоявшая у тротуара служебная машина с антенной на крыше.
— Вам Николая Борисовича? — Она заволновалась.— Разве он не там?
— Дверь заперта.
— Может, в подвале? Николай Борисович! — крикнула продавщица в проем лестницы.
Послышались легкие шажки. На лестнице неожиданно появился маленький мальчик лет восьми в джинсах «Ли кунер», цветных подтяжках, с нотной папкой.
— Уехал папа,— сказал он.
— Куда? Не сказал? — спросила продавщица.
— Позвонили. «Если ты так настаиваешь, Володя,— сказал папа,— мы можем встретиться прямо сейчас. Хотя это смешно, то, что ты сказал...»
— Мальчик умница...— Продавщица досадливо улыбнулась.— Головка золотая. А фантазер! Чего только не нафантазирует! — Она заговорщицки мигнула:— Вот что... Мы сейчас телятинки поищем. Кажется, немного осталось... Парной...
Из протокола дополнительного допроса Горяйновой Ольги, установочные данные имеются...
Вопрос. Когда вы в последний раз были на даче в Крестах ?
Ответ. Мы приезжали туда неделю назад с мамой. Там было все в порядке.
210


Вопрос. Видели ли вы на столе предъявленный вам следователем для опознания лист ватмана с записью карандашом: «Мы будем здесь еще не один световой год» и т. д.?
Ответ. Указанный лист ватмана я видела, однако никакой записи на нем не было.
Вопрос. Кто еще приезжал на дачу после вас?
Ответ. После нас с мамой в Кресты никто не ездил.
Вопрос. Скажите: у кого из членов вашей семьи имеется ключ от дачи?
Ответ. У нас один ключ. Им распоряжаются родители. Припоминаю, что брат как-то разговаривал со своими друзьями из Компании о том, что ему нужен ключ. Какой — не сказал. И больше при мне разговора о ключе не было.
Вопрос. Кто из Компании мог слышать разговор о ключе?
Ответ. Только Володя Верховский.
Вопрос. Как давно Верховский появился в Компании?
Ответ. Примерно год назад. В одно время с Анкудиновой. Анкудинова и Верховский живут в одном доме и подъезде, на одной лестничной клетке.
Вопрос. Как вы можете охарактеризовать его?
Ответ. Володю? Хороший товарищ...
Вопрос. Что вы под этим понимаете?
Ответ. Умеет слушать. Никогда никого не высмеивает. Ребята ему все о себе рассказывают. Уступчивый. Я имею в виду — мягкий.
Вопрос. Какие отношения у Верховского с вашим братом?
Ответ. Как со всеми. Нормальные.
Вопрос. Не было между ними какого-нибудь соперничества?
Ответ. По-моему, нет. Брат часто встречался с Верховским. Летом мы должны были вместе спускаться на плотах по Онеге.
Вопрос. В поисках предметов древнего искусства?
Ответ. Да. Мы хотели начать со Свиди и через озера Воже и Лача попасть в Каргополь.
Вопрос. Знал ли Верховский о стоимости икон, находившихся на даче в Крестах? То есть знал ли он об оценке стоимости икон, произведенной сотрудниками музея Андрея Рублева?
Ответ. Володя был в курсе всего.
Вопрос. Кого из ребят, участвовавших в воскресной поездке, вы видели в субботу и в пятницу?
Ответ. Никого. В эти дни мы не встречались. Мой брат тоже отсутствовал.
Вопрос. Вам предъявляется ключ, обнаруженный в одежде вашего брата Горяйнова Дмитрия в больнице. Видели ли вы этот ключ раньше?
‘21 I


Ответ. Этот ключ я прежде никогда не видела. Он непохож на ключи, которыми пользуется наша семья.
С моих слов записано верно и мною лично прочитано.
Г оряинова.
Из протокола допроса Горяйнова Николая Борисовича, 29 л е т. д и р е к т о р а магазина «М я с о » Л1о 83 райпищеторг а...
...О краже я узнал со слов жены, приезжавшей в воскресенье, 8 февраля, на дачу. Жена обратила внимание на то, что дверь в дом со стороны крытого двора отжата, имеется доступ в помещение. Видя это, она попросила соседей забить дверь, а сама заехала в районное отделение милиции и заявила о краже. На следующий день утром я приехал на дачу и принял участие в осмотре, который произвели работники милиции. Они сказали, что в дачу попали с двух сторон и, кроме того, один из взломщиков с собакой стоял около забора.
Вопрос. Кого вы подозреваете в совершении кражи? Вел ли до этого с вами разговор кто-либо об иконах? Делались ли попытки купить иконы или обменять их ?
Ответ. Об иконах со мной разговаривали несколько человек из числа друзей моего двоюродного брата — Горяйнова Дмитрия.
Вопрос. Кто именно?
Ответ. Верховский Владимир и Бабичев Евгений. Оба собирались ехать на Север, чтобы заняться поиском икон в брошенных деревнях. Верховский старше моего двоюродного брата и имеет на него большое и не всегда положительное влияние, как и Бабичев. У обоих часто не бывает денег. Дмитрий водит их в кафе, в пивной бар. За них расплачивается.
Вопрос. Откуда ваш брат брал деньги на это?
Ответ. По моим сведениям, деньги ему дает мать, но так, чтобы дядя об этом не знал.
Вопрос. Что именно говорили вам об иконах Верховский и Бабичев ?
Ответ. Верховский настойчиво'* интересовался, не собираюсь ли я продать иконы.
Вопрос. Он советовал продать?
Ответ. Наоборот, этого не делать. Оставить все как есть. И не увозить их из Крестов.
Вопрос. Кто еще присутствовал при этом разговоре?
Ответ. Разговор состоялся на даче в Крестах. При разговоре могли присутствовать друзья Дмитрия и сосед по даче Солда- тенков.
— Следствие ставит в известность о том, что в случае, если
212


преступники предложат выкупить у них похищенные иконы, вам надлежит немедленно сообщить об этом в милицию.
— Если мне позвонят, я сразу же свяжусь с вами...
Лавина машин катила сзади, с площади Гагарина, словно
увлекая за собой весь столичный транспорт.
— К Верховскому!
На Профсоюзной поток машин резко снизился, а скорость их, наоборот, возросла. Мелькнул небольшой овраг на правой стороне, зеленые шторы магазина «Березка».
— Позвони, когда будешь выезжать с Профсоюзной в отдел,— сказал Антон.— Может, встретимся.
Денисов кивнул, достал блокнот: «Что я записал о Верховском?»
«Верховский Володя, юрисконсульт. Шляпа как у героев Брет- Гарта. Живет с бабушкой».
Негусто!
На страничке шли записи, сделанные в Крестах. Денисов тоже пробежал их:
«...Какие только мысли не лезли в голову за эти десять минут, пока она не появилась...» «Мы еще будем здесь не один световой год, спасибо...» — надпись на ватмане.
Машина затормозила рядом с подземным переходом.
— Счастливо.— сказал Антон.— Погнали...
На этот раз Денисов вошел во двор, убедившись, что не наткнется неожиданно ни на Бабичева, ни на другого члена Компании.
Во дворе степенно прогуливались пожилые женщины с колясками. Денисов нашел нужный подъезд, поднялся по лестнице.
Здесь...
Дверь открыла старушка, круглая, похожая на грибок. Седая голова ее мелко тряслась.
— Проходите. Здравствуйте... Вы к Володе? — голос ее тоже вибрировал. Она закрыла за ним дверь.— Только знаете, Володи нет. Он был дома. Еще немного, и вы бы его застали!..
— Он не сказал, куда едет?
— К другу... А к кому, не сказал! Будто у него один друг!
— Я, собственно, по поводу книг. Из библиотеки...— Предлог был продуман еще накануне. Денисову было не о чем беспокоиться.— «Загадка медного свитка» и «Двенадцать цезарей» Гая Светония Транквилла.
— Сколько я напоминала! «Завтра, бабушка, да завтра!» Вот и дождался!
Денисов огляделся. Две изолированные комнаты, шкаф с одеждой, тумбочка. Справа кухня. На стене против входной двери овальное зеркало, увеличенная фотография Верховского в пальто с поднятым воротником, в шляпе, с сигаретой в зубах.
— Это Володя?
213


— Да...— Она посмотрела на Денисова.— Может, чайку? Мы с Муркой как раз заварили...
Денисов увидел под стулом в кухне ангорскую кошку — злой красноватый глаз.
— Раздевайтесь! — старушка уже хлопотала у стола.— С вишневым или абрикосовым? Малиновое варенье я не предлагаю, потому что вам опять на улицу!
— Какая у него странная шляпа! — глядя на фотографию, сказал Денисов.
— Знаете, как он ее называет? «Шериф». Девочка, соседка по лестничной клетке, придумала.
— Анкудинова?
— Вы знаете Розу?
— Тоже наша читательница.
— Я считаю, если взрослый мужчина носит такую шляпу, значит, у него затянувшееся детство. А как вы думаете? — старушка засмеялась.— И Роза со мной согласна. А Володя говорит: «Эта шляпа «шериф» способствует моей индивидуальности!» У него все способствует индивидуальности... Новый год встречал где-то на вокзале с первым встречным — тоже. Между нами говоря, Роза ему нравится. Я бы сказала даже, что он любит ее... Только...— Она посмотрела на Денисова.
— Никому ни слова!..— успокоил он.
— Стоит намекнуть, сразу шум, крик! «Я на десять лет старше».— Старушка застыла с чайником.— Разве это много?! Он говорит: «Ты бы знала, бабушка, какие у нее всегда горячие руки...» Как будто я не понимаю!
— А как Роза Анкудинова к нему относится?
— Девушки все чувствуют...
— Его любовь безответна?
— Не знаю. Роза говорит: впереди у каждого из них еще несколько световых лет...
«Световых лет...» — вспомнил Денисов запись.
Старушка вдруг погрустнела.
— Володя очень переменился в последнее время. Я его таким не помню... Сейчас совсем дома не бывает!..— Она вздохнула.— А если бывает дома, ляжет на диван и молчит... Один Володя ваш должник?
— Горяйновы тоже...
— Если бы зашли вчера, застали бы Ольгу...
— У меня значится и Дмитрий Горяйнов.
— Это ее брат. Дня четыре назад приходил... Вы не знаете, как Ольге тяжело дома! Отец... Большой деспот,— старушка отставила блюдце.— Мы, взрослые, думаем часто, что стараемся для семьи: машина, дача, сберкнижка... Дескать, все это нашим детям. На самом деле для себя. Детям это не нужно. Поверьте.
214


— Вы разрешите позвонить от вас? — спросил Денисов.
— Пожалуйста... Телефон у Володи в комнате.
Денисов прошел в комнату Верховского. Напротив, у окна, стоял письменный стол, над книжными полками висело несколько икон, на журнальном столике стоял телефон. Рядом лежал открытый блокнот с записанным поперек листа семизначным номером. Денисов переписал его в блокнот.
Набирая номер Колыхаловой, Денисов рассматривал иконы. Названий их он не знал, заметил только желобки — «ковчеги», словно рамки, отделяющие изображения. «Ковчег» указывал на возраст.
На письменном столе лежала фотография Анкудиновой — Денисов легко узнал ее по прическе, чуть расширенному переносью, трагическому излому безгубого в уголках рта.
Трубку сняла Колыхалова.
— Ты где? — спросила она.
— У Верховского.— Денисов продолжал осматривать комнату.— Никто не звонил?
— Из Кишинева, из управления уголовного розыска. Турандина допросили. «Не видел», «не знаю»... Видимо, придется выезжать в командировку. Или везти сюда. Вечером планерка.
— А что в Посадах?
— Горяйнов в сознание не приходил. Следователь пока там...
Кира продолжала говорить, а Денисов заинтересованно смотрел в блокнот Верховского.
«Знакомый телефон...»
— Уже уходите? — спросила старушка.
— Да. Спасибо за варенье, за беседу.
На лестнице Денисов остановился, словно налетел на невидимую преграду.
«Это же телефон магазина «Мясо», где работает Николай Горяйнов! — Он вдруг представил мальчика с нотной папкой, в джинсах «Ли купер», цветных подтяжках, вспомнил тонкий детский голосок: «Если ты так настаиваешь, Володя, мы можем встретиться прямо сейчас. Хотя это смешно, то, что ты сказал...»
«Не Верховский ли Володя позвонил в магазин и попросил о срочной встрече? — подумал вдруг Денисов.— Но зачем?»
Из протокола допроса Турандина Александра Васильевича, 28 лет, город Инта, тренера ДСО «Трудовые резервы»...
...По существу заданных вопросов поясняю:
Будучи в очередном отпуске, с 6 по 8 февраля находился в Москве вместе со своим товарищем по работе Савиновским Игорем Льво¬
215


вичем. Останавливались у старого друга моего отца Шемета Валентина Андреевича.
Вопрос. Выезжали ли вы, будучи в Москве, с Савинов- ским И. Л. в поезде здоровья на станцию Жилево на лыжную прогулку?
Ответ. Действительно, через знакомого Шемету инструктора по туризму достали путевку. 8 февраля я и Савиновский И. Л. выезжали с поездом здоровья на станцию Жилево. Поскольку лыж мы с собою не взяли, то, прибыв на место, с другими туристами играли в мини-футбол.
В опрос. Как вы были одеты во время лыжной прогулки?
Ответ. На мне был ярко-красный свитер, лыжные брюки, синие с белой полосой, лыжная шапочка белого цвета. Савиновский И. Л. был в куртке светлого цвета и синем лыжном костюме.
В опрос. Была ли у вас с собою гитара? Кто в пути следования просил ее у вас?
Ответ. Была. В пути следования к нам заходили девушки Ольга и Роза, ехавшие со своими сверстниками в крайнем купе с противоположной стороны вагона. Девушки унесли гитару к себе, и она находилась у них до приезда в Жилево, после чего они гитару вернули. На обратном пути они снова брали гитару, но не вернули ее, и я принужден был сходить за гитарой в их купе.
Вопрос. Стояли ли вы в тамбуре с девушкой по имени Роза? О чем у вас был разговор?
Ответ. Я действительно выходил курить в тамбур в то время, когда там находилась Роза. Она тоже курила. О чем мы говорили, я не помню потому, что не придал значения разговору.
Вопрос. Не заметили ли вы какого-нибудь проявления неприязни к вам со стороны попутчиков Розы?
Ответ. Я заметил, что ребята недовольны чем-то. Но причину недовольства так и не узнал, тем более что они, по-моему, перед этим передрались между собой. Один другому разбил бровь.
Вопрос. Вы оставались также в тамбуре вместе с Розой и ее попутчиком втроем? Какой у вас состоялся разговор?
Ответ. Не помню. Если Роза или ее попутчик смогут мне напомнить его содержание, возможно, я смогу дополнить ответ...
Вопрос. При каких обстоятельствах у вас оказался распоротым свитер?
Ответ. Это произошло в Жилеве во время игры в футбол...
Из протокола допроса эксперта по поводу заключения трассологической экспертизы.
Вопрос. Возможно ли открывание исследуемого дверного замка на даче Горяйновых предлагаемым ключом, обнаруженным в одежде Горяйнова Дмитрия?
216


Ответ. Учитывая имеющийся в скважине каждого замка люфт ключа, а также люфт стойки для ключа в сувальдных замках, возможно отпирание замка многими ключами, размеры бороздок которых будут находиться в пределах, указанных на схемах.
Применительно к данному конкретному случаю считаю, что, поскольку параметры обнаруженного в одежде Горяйнова Дмитрия ключа не выходят из приведенных пределов, открывание исследуемого замка представленным экспертизе ключом вполне возможно, что и было осуществлено в условиях лаборатории.
Вопрос. Каким образом и чем был осуществлен отжим двери крытого двора дачи Горяйновых?
Ответ. При наличии на запорной планке отчетливых динамических следов орудия взлома типа ломика следует считать, что отжим двери осуществлен указанным орудием взлома. При наличии подобного ломика у подозреваемых возможно установление соответствия выступающих элементов орудия динамическим следам, оставленным на запорной планке.
Вопрос. Какова давность оставления динамических следов на запорной планке?
Ответ. Давность оставления указанных следов порядка двух дней, то есть примерно 6 февраля сего года.
Эксперт (подпись)
— ...Мыслю: Горяйнов не мог выбросить из вагона Анкудинову, как мы раньше предполагали,— сказал Бахметьев,— поскольку по ходу поезда здоровья он лежал первым. Это аксиома. Все другое в области гипотез...
Бахметьев собрал инспекторский состав в классе службы, здесь было просторнее. Сюда же перенесли из его кабинета черную школьную доску с вычерченным на ней планом дачи Горяйновых. Рядом с магнитофоном лежало наготове несколько кассет, при необходимости можно было в любую минуту воспроизвести наиболее существенные показания свидетелей.
За столами сидели все, кто участвовал в расследовании обстоятельств гибели Анкудиновой. Ждали следователя. Окончательное слово так или иначе оставалось за прокуратурой.
— ...Начну с дневниковой записи Горяйнова, поскольку это наиболее объективное свидетельство. Вряд ли Горяйнов был причастен к нападению на себя.— Бахметьев был серьезен, почти торжествен.
«Это, пожалуй, первое большое дело Бахметьева, после того как его перевели к нам,— подумал Денисов.— Дела ОБХСС в счет не идут...»
Полковник перелистнул несколько страниц розыскного тома:
217


— ...Вот! «Все закрутилось после шестого февраля!» — писал Дмитрий Горяйнов. Случай же в поезде здоровья имел место восьмого февраля.— Бахметьев обвел глазами сидевших в классе.— Два дня! С ними мы еще не раз встретимся...— Он взял в руки протокол допроса.— Анкудинов-отчим: «Мне показалось, она была чем-то расстроена. Особенно в пятницу и субботу». Так... В последние два дня... А это Ольга: «Последние два дня я никого не видела, мой брат отсутствовал...» Что произошло шестого?
Инспектора сидели молча.
— Исчерпывающий ответ дает трассологическая экспертиза следов, оставленных на запорной планке в даче Горяйновых,— продолжил Бахметьев.— В этот день была совершена кража икон на даче Горяйновых. Судя по обстоятельствам, неизвестные проникли в помещение, которое хорошо знали. В углу, где висели иконы, не нашли ни одной спички. Обнаружили две, и те лежали на подоконнике. Итак,— он подытожил,— все свидетельствует о каких-то событиях, происшедших в пятницу, и это совпадает с днем кражи икон в Крестах. А теперь позвольте мне зайти с другой стороны и поставить вопрос так: не было ли внутри Компании тайного соперничества? Только ли Дмитрий Горяйнов испытывал сильное чувство к Анкудиновой? Мыслю: не пересекались ли в поезде здоровья линия «Анкудинова — Горяйнов» с линией «Верховский — Анкудинова»?
«Знает ли Бахметьев шахматную историю противолежащих полей? — подумал Денисов.— В пешечном окончании короли могут занимать только определенные поля, чтобы не подпустить короля противника к своим пешкам».
В построении Бахметьева чувствовался безжалостный подход теоретика.
— Роза не любила Горяйнова...— Бахметьев приложил к глазу чистый платок, нагнулся над столом, прочитал:— «Ты сказала: «Наверное, все-таки не люблю. Привычка...» Она, как видите, была откровенна с ним. «Я закрыл лицо...» Так! «Тебе плохо,— сказала ты.— Тебе морально важно услышать «люблю»?— «Я завишу от слов»,— ответил я...» По-моему, тут все ясно... Теперь, кто такой Верховский? Намного старше всех, неудачник. Его тяга к этим ребятам настораживает, как и его шляпа. Чудаковат, экстравагантен, зол. Принимает все, что «содействует его индивидуальности». Почему именно он организовал поездку, купил путевки? Наконец...— Бахметьев был полон решимости защищать свой пешечный строй.— Обратите внимание на показания Бабичева. Когда Верховский входил в тамбур, Анкудинова и Горяйнов стояли там. После возвращения его в вагон Бабичев их уже не видел...
— Центр компании — Бабичев,— сидевший напротив Бах¬
218


метьева Антон Сабодаш заметил неуверенно.— Он ее мозг... Без него ничего не происходило.
Замечание Сабодаша вызвало возражение Колыхаловой:
— Почему мы отходим от показаний Алика, товарищ полковник? Только подумайте! Турандина спросили, о чем он разговаривал в тамбуре, оставшись наедине с Розой Анкудиновой и Горяйновым? С теми, кто после этого оказался без сознания на путях... А Турандин ответил: «Не помню. Если кто-то из них напомнит мне содержание разговора, возможно, я смогу дополнить ответ...» Разве не ясно? Он уверен, что никто из них никогда не сможет напомнить!..
Два инспектора поддержали ККК:
— Удар у такого, конечно, страшный!
— И тут же оба уехали... Поэтому и засада в Видновской больнице не сработала.
— Вспомните показания Бабичева,— возразил им Антон.— Последним в тамбур выходил именно Верховский, а не Турандин!
— Что ты скажешь, Денисов? — спросил Бахметьев.
— Дело такого рода...— Денисов не знал, как лучше начать.— Я думаю, что Горяйнов и Анкудинова были на даче во время кражи икон...
— Объяснись.
— Все говорит за то. что Горяйнов и Анкудинова приезжали шестого вечером на дачу.— Денисов помолчал.— Во-первых, обоих в пятницу вечером никто не видел. Горяйнова искали Бабичев, Плиний... Во-вторых, браслет Солдатенкова... В субботу Солдатенковых в Крестах уже не было. Раньше браслета у Горяйнова никто не видел.— Доказательств в его распоряжении оказалось немало.— Затем Анкудинова в гот день также вернулась домой поздно, сказала: «Потом скажу...» Сделанная ею надпись на листе ватмана: «Мы еще будем здесь не один световой год...» и так далее. Наконец, подобранный к даче ключ у Димки в кармане!
— Предположим...— сказал Бахметьев.
— За иконами пришли после того, как Горяйнов и Анкудинова вошли в дачу. Вор не знал об их присутствии.
Инспектор, сменивший ушедшего на пенсию Блохина, с которым Денисов проработал два года, поднял руку.
— Но, может, кражу совершили после их ухода!
— Me думаю...— Денисов подошёл к доске, взял мел.— Обгорелые спички лежали v окна, где фонарь. Здесь! Видно, света не хватило. Если кража была бы ночью, к окну со спичками не пошли бы! Могут заметить.
— Разве фонарь не горел до утра?
— В двадцать его выключили.
219


— Кража могла быть раньше.— не сдавался оппонент.'— До приезда Горяйнова и Анкудиновой.
— Только после снегопада была кража. А снег шел вечером...— Денисов знал шахматную теорию противолежащих полей.
— Хорошо. Представь, что вор пришел за пятнадцать минут до прихода ребят! За десять минут! Совершил кражу и ушел ?
— Нет же! Вор пропахал широкую дорогу к крытому двору. Я сам видел! — Защита Денисова была неотразима.— Следов нельзя было не заметить. А раз так — Анкудинова и Горяйнов, увидев их, не вошли бы в дачу...
Дверь учебного класса скрипнула, вошел следователь. У него было красное с мороза лицо. Тихо поздоровавшись, он сел.
— Значит, ты мыслишь, что преступление было совершено позже? — спросил Бахметьев.
— Преступники появились, когда Горяйнов и Анкудинова были в даче. Воры прошли со стороны крытого двора и удалились тем же путем.
— Почему же Горяйнов ничего не предпринял против воров? — спросил Бахметьев.— Струсил?! — Вывод Денисова все еще казался интуитивным. Хотя с логикой денисовских построений было трудно не согласиться.
— Я думаю, что Горяйнов и Анкудинова знали похитителя икон. Именно поэтому!
— Не хотели его компрометировать?
За Денисова ответила ККК:
— Скорее не его, а Анкудинову! Похититель тоже прекрасно знал обоих!
— Тогда это кто-то из Компании! — Недавний оппонент Денисова, старший инспектор, стукнул себя по колену.— Компания была увлечена идеей коллекционирования старых икон...
— Скорее не Компания, Верховский! — Бахметьев не дал отойти от фактов.— «Брошенные деревни», «оставленные иконы» — это ведь его! Через день-другой Горяйнов мог дать понять похитителю о том, что ему все известно...
— ...И тот заставил его и Анкудинову «замолчать»...— договорил за Бахметьева тот же старший инспектор.— Своими или чужими руками...
— Вы позволите? — спросил следователь Бахметьева.
— Конечно.— Бахметьев жестом пригласил следователя к столу:— Слово уважаемому Николаю Васильевичу.
Оказавшись в центре внимания, следователь достал из портфеля исписанную размашистым почерком пачку протоколов, перебрал их и, отложив один, сунул другие опять в портфель.
— Все, что здесь говорилось, весьма интересно. Я не хотел пре
220


рывать... Сегодня Горяйнов ненадолго пришел в себя. К счастью, я в это время был у него в палате...
Из протокола допроса Горяйнова Дмитрия Аркадьевича, 21 года, студента Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова...
Допрошен в больнице в присутствии врача-реаниматора...
...8 февраля сего года я с друзьями ездил на лыжную прогулку в поезде здоровья на станцию Жилево. На обратном пути мы с Розой Анкудиновой находились в тамбуре. Я курил у открытой двери с правой стороны по ходу поезда. Роза стояла рядом. Примерно через минут десять после отправления поезда здоровья со станции Жилево из соседнего вагона в тамбур вошло двое парней 22—23 лет, среднего роста, в черных полушубках, в шапках из кроликов. Обоих я никогда раньше не видел. Один из парней сразу подошел ко мне и грубо попросил у меня закурить. Я сказал, что сигареты в купе. Что было потом, я не помню. Узнать обоих парней вряд ли смогу. Больше я ничего не знаю.
С моих слов записано верно и мне прочитано. Дополняю: у одного из парней была ссадина на лице...
Следователь с величайшей осмотрительностью спрятал протокол допроса в портфель и обвел взглядом сидящих.
Все молчали.
— А ведь нам говорили о полушубках! — напомнил следователь.
Денисов согласно кивнул.
— Проводница вагона Ведерникова...
— Мы не обратили на это внимания, увлеклись психологической стороной, чисто человеческими отношениями...— Следователь махнул рукой.— Не все еще, однако, потеряно. Есть зацепка. После допроса Горяйнова я из больницы в Посадах прямиком махнул в Жилево, к начальнику милиции. И кое-что привез...
— По делу Анкудиновой и Горяйнова? — уточнил кто-то из инспекторов.
— Да... Итак, до приезда в Жилево в поезде здоровья преступников никто не видел.— Почти лишенное морщин, неулыбающееся лицо следователя выглядело обманчиво молодым.— В пути следования поезд остановок не имел. Значит, преступники сели в Жилеве, чтобы доехать до Москвы. О чем это говорит? О том, что они либо постоянно живут в Жилеве, либо к кому-то приезжали.— Он заглянул в портфель, на этот раз чисто машинально.— Так вот... У начальника милиции есть данные...— Он защелкнул портфель.— На наш участок ездят двое, приметы совпадают полностью. До этого случая ограничивались кражами в электропоездах у пьяных. Но дерзки, сио-
221


собны на тяжкие преступления... И осторожны. Поймать с поличным пока не представлялось возможным. Это они...
Телефонограмма
Начальнику отдела милиции на станции Москва-Астраханская полковнику милиции Бахметьеву В. А.
По имеющимся данным, в вечернее время в электропоездах, находящихся в вашем оперативном обслуживании, занимаются кражами двое неизвестных в возрасте 22—23 лет, среднего роста, в черных полушубках, шапках из кроликов. У одного имеется на лице сбоку пятно, похожее на ссадину. По имеющимся данным, неизвестные действуют крайне осторожно, постоянно перепроверяются из-за опасения быть замеченными. В случае подозрений на слежку могут скрыться. Начальник Жилевского отделения милиции.
Распоряжение начальника отдела милиции.
В соответствии с планом оперативно-розыскных мероприятий начиная с 18 часов 12 февраля сего года силами инспекторского состава уголовного розыска и приданных подразделений перекрыть на вечернее и ночное время все находящиеся в обслуживании платформы, станции, посадочные площадки и пригородные поезда.
Работу личного состава отдела милиции на период проведения операции осуществлять по усиленному варианту.
Полковник милиции Бахметьев В. А.
ЧЕТВЕРГ, 12 ФЕВРАЛЯ И УТРО 13-ГО
— Уходят через пути! — услышал Денисов в крошечном манипуляторе под курткой.— Скорее! — Он оглянулся.
Темные фигурки уже бежали впереди, где между высокими платформами у кирпичного домика, пункта технического осмотра, на уровне колес застыл мощный луч прожектора.
— Перебегай...— подстегнула по рации Колыхалова.— Им не видно тебя за лучом! — И сразу же: — По четвертому пути электричка. Осторожнее!
Денисов спрыгнул с платформы на путь. Рядом бесшумно тормозил прибывающий электропоезд.
«Ох! И погоняют они нас сегодня!..» —подумал Денисов.
Еще не прошло и двадцати минут, как он и ККК заметили в толпе на перроне двух парней в полушубках и кроличьих шапках. У одного на щеке краснела ссадина.
И сразу началась гонка. Авторы ориентировки — работники Жилевского уголовногго розыска — оказались правы, предупредив: «...постоянно перепроверяются, путают следы, очень осторожны».
— Пошли, пошли...— заторопила Денисова по рации Колыхалова.
— Я — двести восемнадцать! — вклинился в разговор невидимый Антон Сабодаш.— Рассчитывайте на меня. Подключаюсь...
— Пошли! — пересохшими губами повторила Колыхалова.
222


Электричка отправлялась.
Парни перебежали путь, вскочили в первый вагон, ККК успела заскочить в кабину машиниста. В последнюю секунду Денисов и Антон оказались в десятом, в служебном купе проводницы.
В^гон проплыл мимо неярких вокзальных светильников, мимо десятков людей, ожидающих очередную электричку.
— Порядок! — крикнул Антон в микрофон, чтобы успокоить находившуюся за девять вагонов Колыхалову.— Погнали...
Привыкшая ко всему проводница спросила:
— Здесь поедете? Или пройдете по составу?
— Пройдем,— ответил Денисов.
Она открыла внутреннюю дверь. Денисов, за ним Сабодаш прошли в вагон. Электричка была не из дальних — до Расторгуева, пассажиров ехало немного. В первом же пустом тамбуре Денисов и Антон остановились.
— Я — двести восемнадцать! — оповестил Антон в манипулятор.— Находимся во втором вагоне от «хвоста».
Колыхалова не отзывалась, видимо, стояла среди пассажиров.
— Станция Москва-Товарная...— объявила проводница по поездному радио.
Электричка остановилась.
Денисов выглянул на перрон, но никого не увидел. В пятиэтажных кирпичных домах напротив горел свет, чуть сзади по подъездному пути на холодильник толкали рефрижераторную секцию.
— Следующая — Речной вокзал...— объявила проводница.
Платформа была дугообразной. Пристройка билетной кассы
скрывала начало дуги. Денисов и Сабодаш ждали: перед тем как отправиться, помощник машиниста выбежал на платформу удостовериться в безопасности пассажиров. Двери оставались открытыми.
— Пошли! — внезапно крикнула Кира.
Денисов и Сабодаш выскочили из вагона, тут же, не сговариваясь, разошлись в разные стороны: Денисов в дальний конец платформы к киоску «Союзпечати», Антон к билетной кассе.
Газетный киоск прикрывал надежно, но теперь Денисов не видел ни парней, ни Колыхалову. Словно почувствовав его тревогу, ККК успокоила:
— Вижу их хорошо.
Вся тяжесть наблюдения за преступниками теперь была на ней. Денисову оставалось разглядывать фотографии артистов, гашеные марки для коллекции.
«В детстве на каждом углу в конверте за несколько копеек ждет радость,- подумал Денисов.— И сколько их, киосков «Союзпечати» и конвертов с гашеными марками...»
Стоят на платформе,— предупредила Колыхалова,— просматривают в окна проходящие электрички.
223


Парни в полушубках словно чего-то ждали.
«А Роза Анкудинова собирала фотографии киноартистов...» — глядя за стекло киоска, вспомнил Денисов. Он вдруг представил себе ее с «пирогой» рыжеватых волос, с блестящим лезвием на цепочке.
У артистов на цветных фотографиях были серьезные, грустные лица.
«Даже в обычных одеждах,— подумал Денисов,— они напоминают сыгранных ими героев, остаются вайсами, жегловыми, шелен- бергами...»
С двух сторон снова показались приближающиеся огни встречных электричек. Машинисты обеих приветствовали друг друга короткими гудками.
— Внимание! — крикнула ККК.— Бегут в конец платформы.
Поезда остановились, открыли двери.
Через секунду и Денисов увидел: парни в полушубках бежали вдоль вагонов, мимо не закрытых пока дверей электрички, прибывшей из Москвы. За ними быстро шел Сабодаш.
— Двести восемнадцать! — предостерегающе крикнул Денисов.
Но было уже поздно: Сабодаш шагнул в ближайший тамбур,
и двери за его спиной сомкнулись. Электричка отошла.
Парни круто свернули к другой. Денисов и Кира в разных концах платформы вскочили соответственно в первый и последний вагоны.
— Следующая конечная — Москва, Астраханский вокзал! — пробурчало поездное радио.
— Нахожусь в первом вагоне,— выждав, сообщил Денисов.
— Я в десятом,— ответила ККК.— Иду к тебе.
— Они где-то в середине...
Внезапно их негромкие переговоры по рации накрыл мощный сигнал стационарной радиостанции, установленной в дежурной части милиции.
— Сто девяносто восемь, двести один! Я — «Руза».— В дежурке их слышали.— Помощь требуется?
— Ни в коем случае! — взволновалась Колыхалова.— Всем уйти с пятой и шестой платформ. Иначе все испортите!
Дежурный испугался:
— Всем уйти с пятой и шестой платформ! Внимание постов! Повторяю: всем уйти с пятой и шестой!
— Вижу их в шестом! Там спит пьяный, при нем чемодан. Я в тамбуре седьмого...
— Слышал...— отозвался Денисов.
Он понял, почему парни на Москве-Товарной так долго стояли, пропуская проходившие поезда: смотрели в окна, высматривая жертву.
224


Перегон от Москвы-Товарной до вокзала был совсем короткий: пакгауз, подъездные пути, низко нависший над рельсами Дубни- ковский мост. Электропоезд приняли на дальний путь рядом с забором отделения перевозки почты и пустырем. По другую сторону тянулась малоосвещенная платформа.
— Граждане пассажиры! — объявила по радио проводница.— Не оставляйте в вагоне свои вещи...
Машинист отключил пантографы, в вагонах потемнело. Денисов ждал в тамбуре. Несколько пассажиров прошли мимо него, направляясь к вокзалу, в метро.
— Ты все еще в седьмом? — окликнул Денисов Колыхалову.
— Да.
— Иду к тебе. Разумеется, не по платформе. Могут увидеть в окно.
Денисов раздвинул половинки двери с другой стороны тамбура — при отключенных пантографах пневматика не держала их,— спрыгнул на обочину, побежал вдоль забора вперед, к пустырю.
В седьмом вагоне ККК тоже откатила двери и теперь стояла в проеме на уровне Денисовой головы.
— Все тихо? — спросил Денисов.
— Хотят узнать, насколько пассажир пьян...
Колыхалова, одной рукой держась за поручень, второй подтянула Денисова в вагон.
Вдвоем они вошли на переходную площадку. В глубине салона Денисов увидел две фигуры, суетившиеся вокруг третьей.
— Лазят по карманам...— зашептала ККК, словно Денисов не в состоянии был видеть.— Берут из чемодана! Не подошло. Бросили под лавку...
Денисов оставил Колыхалову на площадке, вернулся в тамбур, закрылся курткой с головой:
— «Руза»! Я двести первый! Перекрывай отходы с восьмого пути. Быстрее... Как поняли? Они в электричке!
— Понял! — крикнул дежурный.
Денисов отключил рацию. Возвращаться на переходную площадку ему не пришлось. Колыхалова поспешно отпрянула к нему в тамбур. Денисов услышал шаги — парни приближались. Ситуация с Анкудиновой и Горяйновым повторялась, с той разницей, что на этот раз поезд стоял. В дальнем месте станции. И, как тогда, шедший первым — коренастый, сильный — спросил:
— Закурить не найдется? — В руке у него был кастет.
Денисов ударил первым. Левым прямым в голову и правым боковым в челюсть. Оба удара достигли цели. Парень всхрапнул, но выдержал, лишь чуть замешкался. Этого оказалось достаточным, Кира метнулась к двери.
— Прыгай! — крикнул Денисов.— Вызывай «Рузу»!
8 Заказ 2976 225


Колыхалова соскочила на обочину, растворилась в темноте. Второй парень попытался прыгнуть следом, Денисов схватил его за полушубок. Раздался треск — кусок овчины остался в руке.
«Антона бы сейчас! Его мощь!» — пронеслось в голове у Денисова. Он нырнул под руку парня, чтобы сзади захватить предплечье и рывком бросить через себя. Пол в тамбуре оказался скользким. Стоило Денисову секунду помедлить, он уже не смог рвануть парня с необходимой силой. Тот осел и теперь уже сам валил Денисова на себя.
Преступники помешали друг другу. Парень, навалившийся на Денисова, не дал другому спрыгнуть на путь, где Колыхалова громко звала по рации на помощь. Денисову удалось высвободиться.
— Беги! — крикнул он.
Сильный удар обрушился на Денисова — и все же он успел прикрыть голову. Ударивший охнул — Денисов ногой достал его пах. Второй удар, много сильнее, возможно кастетом, пришелся Денисову по ребрам. Он бросился вперед и опять поскользнулся. Встречное движение прибавилось к силе удара. Масса, помноженная на ускорение...
В тамбур вскочило несколько человек. Денисов почувствовал крепкие руки. Он тоже ухватил кого-то в темноте. Левый бок его горел, каждое движение причиняло боль.
Заработали компрессоры, стало светло. Денисов увидел сотрудников в гражданском, державших его и парней в полушубках.
— Денисов, выходи! — сказал Бахметьев.— Сможешь?
Кто-то помог Денисову.
— На задержанных надеть наручники! Обыскать, не дать ничего выбросить...— командовал Бахметьев.
Подошли еще сотрудники, в форме. Задержанных повели, тесно сбившись в кучу. По мере приближения к дежурке конвоиров становилось больше. Незнакомые инспектора, прикомандированные от других отделов, присоединялись, приноравливали шаг к идущим.
— Отбой! — передавала «Руза».— Внимание постам: отбой! Повторяю: внимание постам...
У здания отдела стояла Колыхалова.
— Наконец-то дождалась...
— Только не могу вздохнуть. Ты как?
— Не обращай внимания...— ККК всхлипнула, достала сигарету, пальцы дрожали.— Сейчас мой сынуля будет звонить... Температуру воздуха каждый день отмечает, ветер. Пасмурно или ясно. В школе поручили...
— Почему ты вспомнила?
— «Будь,— говорит,— мама, осторожнее при задержании. Прошу тебя!» — Она отвернулась.
— Привет ему,— сказал Денисов.
226


Стоявший у центрального зала младший инспектор окликнул:
— Бабичева видел? Всей Компанией прошли. Наверное, в «При- эльбрусье».
— Пожалуй, это теперь неважно,— сказал Денисов. Он еще не мог отойти от схватки.
Слова младшего инспектора все же застряли в сознании. Молодежное кафе «Приэльбрусье» было рядом.
«Может, пойти? А в медкомнату? — И сам себе ответил: — Сначала ужинать, потом в медкомнату, потом на рентген...»
Денисов шел через площадь. Собственная тень кралась за ним серой кошкой.
«Предположим, что Бахметьев прав,— думал он.— Горяйнову казалось самым трудным прожить эти два дня после кражи икон... И ему и Анкудиновой. Но почему? Разве они знали, что их ждет? — Кругообразное движение собственных мыслей коробило.— Нет непрерывности! Даже верная гипотеза может затеряться как ключик, потому что не связана с предыдущей.— Раздумье причиняло не меньше боли, чем ребра.— «Все закрутилось после шестого февраля»,— писал Димка... Но что из этого?»
У входа в кафе садилась в такси шумная компания. Швейцар в форменной куртке, в очках, повторял:
— Полный порядок... Полный порядок...
В вестибюле гремела музыка. Гардеробщик — поджарый, на протезе, узнал Денисова, принял куртку без номерка.
— Иди, инспектор. Ужинай!
Гремела музыка. Однако эстрада была пуста.
«Четверг»,— вспомнил Денисов.
Посетителей было мало. Зал уходил под прямым углом в сторону. Большинство гостей группировались ближе к эстраде.
Денисов нашел свободный столик недалеко от входа — вплотную к стене. С трудом сел. Малейшее движение вызывало боль.
«Как если бы я был деревом и повредил ствол,— подумал Денисов.— Не следовало приходить сюда...»
Компании Бабичева не было.
Он заказал гуляш, сметану, мясной салат. Подумав, прибавил еще ромштекс. Официантка оказалась знакомой.
— Спешите? Постараюсь не задержать...
Денисов огляделся. Сбоку за придвинутым к стене столом разговаривали несколько иностранцев в темных одеждах. Такими же темными, неулыбчивыми были их лица. Они не следили за танцующими, бутылка сухого вина стояла на их столе нетронутой. Касаясь друг друга головами, в отдалении сидели двое влюбленных, их медленная речь и касания были исполнены значения.
В другое время Денисов не уделил бы им внимания, следуя прагматическому правилу: люди смотрят, сыщики наблюдают. Но
227


теперь, с завершением дела Анкудиновой и Горяйнова, он часто думал о любви. Ведь именно любовь он положил было в основу разгадки происшедшего.
— Привет! — услышал Денисов.
Появившийся неожиданно Бабичев смотрел привычно холодно. Рядом с ним стояла Лена Гераскина.
— Зашли поужинать? — спросил Бабичев.
Денисов кивнул.
Из-за угла зала показались Момот и Ольга Горяйнова, величественная, со вздернутым носом.
— Давайте к нам,— предложил Бабичев Денисову.— Ольге поднимем настроение... К Димке на ночь никого из родственников не пустили: «Состояние тяжелое...»
То, что он говорил Денисову «вы», как бы удостоверяло: знает, что из уголовного розыска...
Бабичев сказал:
— Вы человек, который любит эрдельтерьеров. Для меня это наивысшая аттестация!..
Денисов переговорил с официанткой, вместе с Бабичевым перешел в угол зала, где сидели остальные члены Компании. Не было только Димы Горяйнова, Владимира Верховского и Розы Анкудиновой.
— Денисов,— представился он.
— Нас, по-моему, можно не представлять! — Бабичев засмеялся.
— Известны! — подтвердил Момот.
В стереоколонках раздалась барабанная дробь, вначале мелкая, потом более крупная, усиливающаяся.
Лена Гераскина потянула Бабичева за руку, прижалась к нему всем телом.
— Потанцуем!
Музыка развела их. Они разошлись в стороны, пружиня и изгибаясь. Другие ребята тоже повскакали с мест.
Денисов подвинул тарелку. Подумал:
«Сейчас задача моя узкоделовая: уяснить истинные обстоятельства происшедшего с Анкудиновой и Горяйновым...»
Мальчик-лобастик, сидевший по другую сторону стола, перехватил взгляд Денисова, послал смущенную улыбку.
— Ну, как с ессеями? — спросил его Денисов, доедая гуляш и щедро сдабривая гарнир сметаной.
— Что вы имеете в виду? — спросил Плиний.
— Брали ли ессеи в руки оружие? — Денисов вспомнил вопрос, который задал Бабичев в день рождения Верховского.— Воевали они?
Лобастик оживился.
228


— Безусловно! Есть данные, что крепость Масаду от римлян защищали только ессеи. Поэтому Масада стойко держалась.
— Какая же идея у них?
— Как в каждой компании. Дружба! Дома начнешь говорить про инструментальные ансамбли, про «Стилай Спэн» или альбом Ринго Старра — разве тебя будут слушать? Отца потянет к газете, у матери обязательно начнет лук пригорать... Зато в компании тебя всегда выслушают с интересом.
Денисов отставил пустую тарелку, спросил:
— Значит, дружба... Хорошие ребята?
— Клевые! Настанет день, и мы уедем...— Плиний даже зажмурился от удовольствия.— Воже, Лача... Русский Север!
— А потом?
— Свидь, Онега, Кен-озеро! — Лобастик доверительно перегнулся к Денисову.— Оставленные деревни... Приходи — живи. Хочешь — покупай дом!
— Переберетесь в деревню... А что делать будете? — спросил Денисов.
— В совхозе, пожалуй, мы не меньше нужны!
— И они тоже? — Денисов глянул на танцующих.— И Лена Гераскина? И Слава Момот?
— А что Слава?! — Плиний пересел на соседний стул с Денисовым.— Слава один может выпить бутылку вина — да? Но он и прочитал всего Льва Толстого, Достоевского. Он перешивает джинсы, как заправский портной, играет на гитаре... (Плиний говорил о том, что Денисов уже не раз представлял себе.) Слава не побоялся сказать правду декану! Один пошел против пятерых хулиганов...— Лобастик помолчал.— Конечно, родители будут против... Но главное — остаться человеком!
— Родители против...— повторил Денисов.— А вот Дмитрий Горяйнов сказал жене Коношевского в поезде: «Люблю их, когда дают деньги... »
— Так ведь назло! — Лобастик заволновался.— У нее же все было решено насчет нас. Ей хотелось только услышать подтверждение. Вы возьмите Лену Гераскину... Она работает в ЖЭКе дворником и учится, чтобы жить на собственные деньги!
— А магнитофоны, а джинсы? Все эти «супер райфл», «ран- глер»?
— А сколько ребята разгрузили вагонов?! Сколько работали на холодильнике?!
Музыка стихла. Лобастик застенчиво улыбнулся, пересел на свое место. Рядом с Денисовым сел Момот. Денисов внимательнее, чем хотел, посмотрел на него.
— Есть вопросы? — Момот поднял глаза, волосы ниспадали на его плечи.
229


Уже час сидел Денисов в «Приэльбрусье». Знакомая официантка поглядывала, ожидая знака, чтобы рассчитаться. Денисов медлил: грабители в полушубках были задержаны и доставлены в отдел, но чувства удовлетворения не пришло. Словно загадка осталась неразгаданной.
— Кто-нибудь видел парней в черных полушубках? — спросил он.— Когда ехали в поезде здоровья... Вспомните.
За столом помолчали.
— Я нет,— сказал Бабичев.
— Тоже.
— Ия нет.
— Дима видел,— сказала Ольга Горяйнова.
— Он вам сказал? — Денисов круто повернулся к Ольге.
— Медсестра. С его слов. Следователь при ней его расспрашивал... Димка сказал: «Двое в черных полушубках, в шапках из кролика...»
Бабичев заметил:
— К Сережке Солдатенкову эти двое тоже подходили. Недели две назад, в электричке. Сережка рассказывал... Попросили закурить, потом обыскали.
«Вот в чем дело!..» — подумал Денисов. Превозмогая боль, поднял руку — подал знак официантке.
Врал все Горяйнов!.. Денисову и раньше приходило это в голову. Теперь Бабичев подтвердил: никаких парней в полушубках в поезде здоровья не было... Это все со слов Солдатенкова... следователю рассказал Горяйнов. Потому и предупредил, что узнать парней не сможет... Кругообразное движение мыслей внезапно нарушилось, в расстановке фигур появилась новая — Солдатенков. Когда же Горяйнов видел Солдатенкова? Видимо, в день кражи икон... Тогда же Горяйнов и взял Сережкин браслет с группой крови...
Загремела музыка, ребята из Компании не пошли танцевать.
«Выходит, Солдатенков был вечером в день кражи на даче Горяйновых? — подумал Денисов.— Что он там делал? В каком качестве ?»
Официантка подала Денисову счет, не глядя, сунула мелочь в карман фартука.
— Спасибо, ребята, за компанию. До свидания.
Бабичев и Момот проводили Денисова к дверям.
— У Солдатенкова есть собака? — спросил их по дороге Денисов.
— Есть.— Бабичев посмотрел внимательно, точно мог читать мысли.— Овчарка. А что?
— Так, деталь.— Денисов с трудом поднял руку, продевая ее в рукав.— Разберемся.— Его голосу не хватило уверенности.
230


— Денисов?! — ахнул Сабодаш в трубку.— Жив? В отделе тебя нет, дома — тоже.
— Жив... — Чтобы не отвечать на вопросы о самочувствии, которые должны последовать, он спросил сам: — Что с этими? В полушубках, Антон?
— Да что с ними? У одного три или четыре бумажника, не успел выбросить. Чужие водительские права...— Антон перечислил мельком, как человек, торопящийся поскорее перейти к главному.— Тут другие новости! Потрясающие! Вот! — По знакомому долгому носовому «Уот!» Денисов понял, новости поистине потрясающие.— Позвонили в медкомнату насчет Анкудиновой! Сразу, как ты ушел! Уот! Представляешь? Мужской голос: «К вам Анкудинова Роза восьмого февраля не поступала? С поездной травмой...» Чуешь? То, что мы ждали...
— Ну?
— Медсестра ответила «поступала».
— «Все больницы обзвонил, травмопункты... По всем районам... Где она сейчас? » Медсестра ему по инструкции: «Обратитесь в больницу города Видное...» И сразу звонок нам.— Антон прервался, видно, доставал «Беломор».
— Дальше...
— Наши погнали в Видное, хотя там и была засада. Бахметьев, Колыхалова...
— И что?
— Клетка захлопнулась! Приехали, минут через двадцать он входит. С запиской для Анкудиновой.— Антон прикуривал, казалось, целую вечность.— Взяли! Кого ты думаешь?
Денисова словно обожгло:
— Верховского?
— Его самого! С апельсинами, с цветами. С суетливой улыбочкой...
Из автоматной будки Денисову был виден привычный высвеченный изнутри куб вокзала, зигзаги лестничных маршей, по которым с утра до глубокой ночи текла толпа.
От вокзала тянулась очередь к стоянке такси.
«Горяйнов соврал,— снова подумал Денисов.— Парней в полушубках в поезде здоровья не было...»
Он не пошел в отдел. Повесил трубку. Вдоль фасада вышел на площадь. На стоянке такси очередь оказалась небольшая, однако и машины подкатывали редко.
«Пожалуй, лучше сходить за диспетчером...» — решил Денисов. Он знал, где его искать.
В буфете воинского зала старик диспетчер вел долгие беседы с демобилизованными, инвалидами, пил кофе. Беседы и дежурства вносили в одинокую жизнь пенсионера-вдовца живую струю.
231


— Сделаем!
— Но я не Крез.— Денисов дотронулся до кармана.
— Знаю. Пошли...
— Минуту.— Денисов снял шарф, просунул под куртку, туго стянул на ребрах.
Старик уже несколько лет жил ночною тревожною жизнью постовых, все понимал без слов...
— Эх, моя милиция!.. Родной ты мой...
Очередь заволновалась, увидев рядом с диспетчером постороннего.
— В Посады есть кто? — спросил диспетчер.— Что же, никого?
Мордастый сержант, дежуривший по площади, тоже подошел.
Узнав, в чем дело, проявил активность.
— Сейчас уедешь.
Вернулся он минут через десять, позади него тоскливо тянулся таксист в заломленной фуражке, короткой куртке на меху.
— Отвезешь его,— приказал ему сержант.
— Круто берешь, начальник,— таксист противился только для видимости.
— Еще легко отделался! Ходит по залам, клиентуру подбирает... Отвезешь инспектора на оперативное задание!
— Далеко? — спросил таксист у Денисова.
— В Посад.
У Денисова наконец появилась возможность проанализировать последние события.
«Итак, Верховский звонил в медкомнату. Он же приехал в больницу...— Теперь становилась понятной поездка Момота, Ольги Горяйновой, Бабичева и Верховского в район Михнева, когда Денисов встретился с ними в электричке.— Они искали Анкудинову в близлежащих больницах, расположенных вдоль железнодорожного полотна... Только потом вспомнили о медкомнате вокзала...»
Таксист выбрал кратчайший из маршрутов: через Дубниковку на набережные, где в этот час движение почти отсутствовало.
Какое предложение Верховский сделал Горяйнову Николаю? В том, что именно Верховский звонил в магазин «Мясо» и просил о срочной встрече, Денисов не сомневался, сопоставив рассказ его сынишки с фактами, которыми он располагал сам.
Денисов вспомнил странную реплику, услышанную в квартире Бабичева. Подростки тогда смеялись:
«Один идет с тросточкой и сбивает шляпы со всех встречных справа и слева. А второй идет сзади и лепит каждому червонец на лоб: «Купи себе новую!» Мясо сбивает, а Володя лепит!»
«Мясом» они, безусловно, называли Николая Горяйнова...» — на этом мысль Денисова снова запнулась.
Шофер гнал пустыми набережными, будто скрывался от погони,
232


не сбросив скорости, выехал на шоссе. У одного из постов ГАИ их остановили.
Подошедший молоденький сержант поздоровался, показал таксисту на мужчину и женщину у обочины.
— Подбрось по пути... Новый инспектор ГАИ едет, назначение получил, а это наш бухгалтер. Им недалеко.
— Ну, вечерок,— сказал таксист.— Садитесь. С назначением, товарищ начальник.
Вскоре попутчики вышли.
— Вон и Посад! — показал таксист.— Куда здесь?
— В больницу.
— Заболел? — впервые за дорогу Денисов почувствовал интерес к себе шофера.— Так бы и сказал!
Он остановил такси у калитки длинного каменного забора.
Здание больницы оказалось основательным, старым. У входа перед приемным покоем горел фонарь. Большая железная урна казалась чугунным геральдическим львом. С аллеи вспорхнул пятнистый нездоровый больничный голубь.
Шансов на то, что план его увенчается успехом, у Денисова было совсем мало.
«Посмотрим...» — вздохнул он.
Денисов поднялся по щербатым ступеням, словно выложенным белым туфом. В приемном покое было пусто. Мимо висевших на стене «Правил» Денисов прошел дальше, открыл дверь в кабинет. И здесь ни души. Оставалось ждать или идти наверх, в отделение.
Осторожно, боясь причинить себе боль, Денисов достал блокнот, открыл первую попавшуюся страницу, начал читать все подряд:
«Ты сказала: «Наверное, все-таки не люблю. Привычка...» Я закрыл лицо. Это было под навесом в детском саду... Спросила: «Тебе важно услышать это слово?!» — «Я завишу от слов...»
«Чтобы миллионы людей спокойно любили друг друга, нужно, чтобы тысячи любили до исступления, а десятки чтобы жертвовали всем...»
Хлопнула дверь. Денисов оглянулся.
Перед ним стоял полковник Бахметьев в осеннем пальто, промерзший, и чистым платком отирал глаз.
— Удивляешься? Чуть-чуть, и я бы тебя на стоянке такси перехватил...
— Диспетчер сказал? — спросил Денисов.
— Он самый... Поехали домой!
Бахметьев ни словом не обмолвился о звонке в медкомнату, о доставлении Верховского в милицию, его допросе. Будто Денисов знал, что эта версия ложная, как и все предыдущие.
233


— ...Сдам тебя Лине с рук на руки, пусть лечит. Отдышишься, придешь в себя...
Денисов дернулся.
— Болит? — забеспокоился Бахметьев.— Тогда подождем уезжать... Пусть все-таки хирург посмотрит.
Вошел врач — полный, с кавказскими усами, в широком халате. Он удивленно взглянул на Бахметьева.
— Опять?! Что случилось, дорогой?
— С ним.— Бахметьев кивнул на Денисова.— Упал... с крыльца.
— Покажи!
Денисов скинул куртку, пиджак, осторожно развязал шарф.
— Ну и крыльцо! Высо-о-окое!
— Закурить можно? — Бахметьев сел к окну, под форточкой.
— Закури, дорогой...
Хирург несильно, холодными подушечками пальцев надавливал на тело, следил за выражением денисовского лица.
— Больно? А здесь... Кем работаешь? — Он отошел к умывальнику.
Тугая струя прокатилась по раковине.
— Инспектор он,— ответил за Денисова Бахметьев.— Инспектор уголовного розыска.
— Что скажу, дорогой? Посмотреть надо. Утром рентген сделаем.
— Ребра целы? — спросил Бахметьев.
— Думаю, целы. Там увидим.
— Положите меня в палату усиленной терапии, к Горяйнову...— сказал Денисов.— Такой случай. Нельзя упустить...
Хирург нахмурился, что-то поискал на столе. Оказалось, клей. Переставил пузырек ближе к настольной лампе.
— Нельзя, дорогой.
— Почему?
— Плохо ему пока...
— Так ведь я выписывать его не прошу... Только лежать рядом.
— Разговаривать будешь.— Хирург посмотрел на Бахметьева, но тот отвел глаза, не желая вмешиваться.
— А если я слово даю? — Денисов снова стянул себя шарфом.
— Слово? — Хирург внимательно взглянул на него.— Если слово, можно, дорогой!..
Бахметьев у окна закашлялся.
— Как мыслишь? Если у Горяйнова не туда пойдет с выздоровлением?! Родители узнают, что ты лежал с ним в палате!.. Ничего?
234


Абсолютная тишина лежала вокруг.
Из коридора в палату усиленной терапии через застекленную дверь проникал неяркий свет. По стене откуда-то вползала толстая труба, напоминавшая анаконду.
Кровати стояли почти рядом.
Забинтованное лицо Горяйнова казалось в полутьме крошечным.
«В чем Горяйнов не хотел или не мог признаться следователю?» — гадал Денисов.
— Мама...— прошептал вдруг Горяйнов.
Денисов отвернулся от истощенного, маленького, с детский кулачок лица. Задумался.
У нас закладывает уши от поп-рок-музыки... Рябит в глазах от крикливых одежд и застежек — и мы уже ничего хорошего не хотим видеть и слышать за этим...
Когда пацан начинает говорить про инструментальные ансамбли — про «Стилай Спэн» или альбом Ринго Старра, отцов тянет к газетам, у матерей сразу же пригорает лук...
Горяйнов, должно быть, тогда, в поезде, посмеивался над легковерием Коношевской, говоря, что далеко не заглядывает...
У этих девиц и парней тяга к современным ритмам странным образом соединяется с мечтами о заброшенных архангельских избах, с «балдежем» в подъездах, с русской иконой, с желанием жить на собственные, заработанные деньги...
Денисов не позволил мыслям о нравственном здоровье Компании увести себя в сторону. Теперь он уже мог сказать:
«По-моему, я знаю, что произошло в поезде здоровья. Правда, подтвердить или опровергнуть мою версию в состоянии только один человек. Если он захочет, если сможет...»
Денисов приподнялся на локте, так он яснее видел лицо Горяйнова. Тот что-то зашептал. Денисов разобрал знакомую фразу:
— Не рви! Не режь по живому, Малыш!..— Он словно просил подругу не обрывать связывающую их живую нить.
Вошла сестра, она сделала Горяйнову укол, которого он не почувствовал. Дыхание его стало размереннее: он спал. Сестра ушла так же неслышно, как и появилась.
«Неужели у них проблемы?!—вспомнил Денисов брошенное Бахметьевым полушутливо: — Неужели они всерьез добиваются своих целей, всерьез любят, ревнуют, увлекаются?! Ты ближе к этому нежному возрасту, Денисов...»
«Еще какие проблемы...— подумал Денисов, прислушиваясь.— Не надо считать, что у Горяйнова или Момота их мало или они не так остры, как у ККК или Бахметьева. Во внутреннем мире подрастающих они занимают столько же места, сколько и у взрослых... И, может, переживаются они еще острее! Любовь, друзья, престиж...»
235


Горяйнов снова забормотал:
— Прикуси! Чтобы я почувствовал: это не сон... Мочку уха! Будет больно? Умоляю, Малыш! Верю боли, твоему стону...— Он бредил.
Денисов мог достать из-под подушки блокнот, но при тусклом свете, падавшем из коридора, все равно бы ничего не разобрал. Он вспомнил почти дословно:
«...Какие только мысли не лезли мне в голову за эти десять минут, пока она не появлялась. А люди выбегали из беспрестанно подкатывавших автобусов и бежали в метро...»
«...К утру все прошло. И совсем непонятно, отчего с вечера этот бессмысленный приступ ревности, тоска и слезы... В воскресенье для меня все кончится...»
Денисов знал эти фразы почти наизусть.
«Записи эти вовсе не малосущественны для дела»уА* подумал Денисов. И вспомнил: на противоположной стороне листа, против слов «К утру все прошло...» была выписана гипотеза Бахметьева:
«Не пересеклась ли в поезде здоровья линия «Анкудинова — Горяйнов Дмитрий» с линией «Верховский Владимир — Анкудинова»?!»
И дальше шло извлечение из показаний Горяинова-отца, которое могло считаться ключевым:
«...Я — Димке: «Без меня — никуда, учи!» Запер их вместе с женой, с Ольгой. «Приеду,— говорю,— через час — выпущу!» Что же вы думаете? Ушли!.. Через соседний балкон. Все-таки шестой этаж!..»
С этим перекликалась найденная Денисовым в Крестах записка Горяинова-младшего: «Любовь, Жизнь, Смерть — величины одного порядка, они взаимосвязаны!»
Неожиданно Денисов увидел: темные карие глаза Горяйнова открыты, смотрят в упор.
— Сколько времени?
Денисов не ответил.
Горяйнов заговорил с собой:
— Кто-то меня окликнул: «Дима!» В последние дни мы просыпались в два и в три ночи. Каждый у себя. И мысленно будили другого... Звонят? — спросил он через минуту.— Она всегда звонит, когда кажется: больше без нее уже невозможно, как без воздуха. Вы любите кого-нибудь? — спросил он вдруг.
Это было выше и больше узкой утилитарной задачи, которую ставил перед собой Денисов как инспектор: узнать истину, не дать пострадать невиновным. Но и для Денисова служба, как он ее понимал, была сама жизнь.
— Почему вы молчите?..— Не меньше врача Горяйнову был
236


необходим внимательный собеседник, с которым никогда больше не встретишься, которому можно безбоязненно открыть душу.
— Да или нет?
Денисов шепнул:
— Да,— он тоже мог открыться только чужому человеку.— Спите.
— Тогда вы поймете! Она сама нежность... Я говорю вам, потому что вы не задаете дурацких вопросов...— Шепот стал едва слышен, словно кто-то сгребал с тропинки сухие шелестящие под ветром листья.— Путевку в санаторий ей принесли в пятницу, всего за два дня до отъезда... Понимаете?
«Два дня!..— отозвалось в Денисове.— Вот откуда это злополучное число «два»? Со дня, когда принесли путевку!»
— ...Я не знал, что произойдет после ее отъезда. Жизнь, казалось, должна была остановиться!..— Горяйнов закашлялся. Попросил: — Пить!
— Сейчас! — Денисов хотел подняться — резкая боль в торсе пригнула к постели. Не поднимая спины, он осторожно сполз на пол, дотянулся до поильника, стоя на коленях, выпрямился, держась за кровать, поднес воду к губам Горяйнова.
— Спасибо,— прошептал Горяйнов. Вода попала ему в лицо, стекла на подушку.— ...Я не знал, что делать. Я злился на то, что она есть. Мы решили проститься в тот же день. У нас на даче. Я был в отчаянии. Я проколол ее лицо на фотографии... Она утешала как маленького: «Два месяца... Что они в сравнении с вечностью?!» Написала на листе бумаги в столовой: «Мы еще будем здесь не один световой год!» Чудачка!
Денисов стоял на коленях, держа в руках полупустой поильник, прижав больной бок к кровати.
— ...А в это время один человек, мой близкий родственник, забрался в дачу и совершил... Не знаю, как назвать... Подлость? Роза все видела и еще один парень, Серега. В тот вечер он подарил мне титановый браслет...
Горяйнов долго молчал.
— Подлец всегда бросает тень на всех порядочных людей. Юрист должен поговорить с ним серьезно... Мне самому нельзя...
«Кража икон все-таки сыграла роль в этой истории...— подумал Денисов.— Горяйнов должен был доказать, что он не чета подлецу, что родство по крови ничего не объясняет...»
— ...Потом пришел последний день. Мы поехали кататься на лыжах. В поезде все было против нас. Какие-то парни, которые к ней липли. Поссорился с товарищами... Мы курили у откры-
237


той двери в тамбуре...— Горяйнов заговорил медленнее, словно вспоминал с трудом.— Бежали деревья, дома. Скорость была страшная... Если бы день этот, последний, кончился как обычно, она забыла бы меня за месяц и была бы нрава...
В промежутки между паузами Денисов слушал стерильную больничную тишину, спрессованную словно вата.
— ...Я ждал, когда уйдет из тамбура наш товарищ, Володя. Наконец он ушел. «Я люблю тебя,— сказал я.— Сейчас ты узнаешь, как я тебя сильно люблю». Она пыталась задержать меня, схватила за куртку. Я ее оттолкнул... Человек обязан совершить подвиг ради любви... Понимаете?
Он все оттягивал последнюю фразу. Горяйнову казалось: тайна принадлежит только ему и Анкудиновой. Ни следователю, ни Компании — никому больше.
— ...Я подождал, пока промелькнет очередная контактная мачта...— Горяйнов тяжело сглотнул.— Прыгнул!..
Денисов, превозмогая стон, держась за кровать, поднялся.
«Анкудинова бросилась следом, чтобы быть рядом...— понял Денисов. Горяйнов подтвердил его версию.— Какой верный, бесстрашный друг!»
В коридоре у столика дремала сестра. Денисов осторожно прошел к лестнице, в приемный покой, где вечером заметил телефон.
«Горяйнов мечтал о подвиге...— Денисов вспомнил: — Он писал об этом в конспекте по экономике производства, который привезла ККК из больницы. Вплотную за цифрами, почти без знаков препинания, по-видимому, на лекции... Следователю надо отыскать это место. Между сведениями о пересчете на годовой рост розничных цен...»
У Бахметьевых долго не отвечали, наконец он сам снял трубку.
— Слушаю...
Разговор получился кратким, сухим. Денисов опустил подробности, доверенные Горяйновым ему лично.
— Ты молодец...— Бахметьев вздохнул.— Поправляйся...
Денисов переставил пузырек с клеем на столе хирурга, подошел к окну.
«Действительно ли исступленная любовь тысяч... помогает миллионам быть нравственно здоровыми ? —думал Денисов, вглядываясь в темноту.— А для этого Ромео и Джульетта, Фархад и Ширин во имя любви должны свершать подвиги... Но как же тогда Аксинья и Григорий Мелехов? Тысячи других, не знавших о Шекспире? Может, для них существовали другие образцы? Вне литературы ?»
238


Стекла отражали спартанский интерьер приемного покоя. По каким-то неуловимым признакам за окном Денисов понял:
«Ночь кончилась...»
АКТ
судебно-медицинской экспертизы от 10 февраля Заключение
.~2. Перечисленные повреждения причинены тупыми предметами или при ударе о тупые твердые предметы вследствие падения. Возникновение их при падении с движущегося со скоростью 60—80 км/ч поезда вполне возможно.
3. Смерть наступила от несовместимости с жизнью множественных повреждений головы, позвоночного столба, грудной клетки...
.~5. При фотометрическом исследовании алкоголя в организме не обнару- жено~.
Эксперт (подпись)
Характеристика на бывшую ученицу ГПТУ Анкудинову Розу
Анкудинова Роза обучалась с 1 сентября по специальности «Наборщик вручную». Показала средние способности, но при желании могла бы учиться только на 4 и 5. Иногда была вспыльчива, не умела сдерживать чувств и эмоций. Очень любила петь, была жизнерадостной, отзывчивой, не любила трусость. Товарищи уважали ее за смелость и решительность. Любила твердость и спра- ведливость~.
Характеристика дана в следственные органы.
Директор ГПТУ (подпись)
Мастер производственного обучения (подпись)
Анкудиновой Розе, больница, г. Видное.
Малыш!
Пять дней мы всей Компанией искали тебя. Объездили все больницы на линии. Михнево. Барыбино... Сегодня позвонил в мед- комнату вокзала — мне дали этот адрес. Ты бесстрашный человек. Малыш, и верный друг. Все ждут твоего выздоровления. Я тоже. Как мы и договорились, я позвонил этой гниде — Коле Горяинову и предложил, как юрист, возвратить черные доски, если не хочет неприятностей. Мне пришлось открыть, что Сережа Солдатенков тоже наблюдал за ним. стоя с собакой по другую сторону дачи. Мясо поверил, когда узнал, что Сережа в тот вечер подарил Диме именной браслет. Так что все поправится, доски он подбросит. Но это так: чтобы развеселить Тебя.
В пакете апельсины!
До встречи. Малыш! Какие у тебя всегда горячие руки! Все будет хорошо!
12 февраля. Володя Верховский.
239


Из конспекта Горяйнова Д. А. по экономике производства:
«...Япония — 4, Франция — 9,5... В пересчете на годовой рост розничных цен... Малы ш! Л ю б л ю тебя, м и л ы й, единственны и... По свидетельству журнала английских деловых кругов «Экономист». Во имя тебя хочу совершить подвиг. <Предчувствиям не верю и примет я не бою с 6...» Италия — 12, Нидерланды — А,5, Великобритания — в...»
1979


Заявление
Не собираясь приводить пространные доводы как в пользу принятого мною теперь решения, так и в оправдание другого, какого я придерживался во время следствия и суда по моему делу, хочу с прямотой и откровенностью сообщить обо всем, что мне известно о людях, приведших меня на скамью подсудимых, способствовавших моему моральному падению, а также раскрыть их связи, каналы приобретения и уловки при транспортировке груза, известные мне.
Прошу вызвать меня для беседы 25 августа с. г. после свидания с женою, которую хочу оповестить о предпринимаемых мною шагах.
К сему: Мостовой М. 3., 1930 года рождения, осужденный, числящийся за Московским городским судом.
24 августа
(подпись)
Справка
Согласно имеющимся сведениям, лица, вовлекшие Мостового М. 3. (уголовная кличка Стоппер) в преступную деятельность, обязались в случае его провала полностью компенсировать материальный ущерб, причиненный арестом и конфискацией имущества, а также выплатить крупное вознаграждение семье при условии, что Стоппер не назовет на следствии основных организаторов преступления.
По тем же сведениям, лицо, направленное с деньгами к жене Стоппера, до настоящего времени в Москву не прибыло.
Срок обязательства истек 24 августа с. г.
Начальник отдела уголовного розыска полковник милиции
25 августа
(подпись)
Т елефонограмма
Сего числа во время вручения Мостовой Ф. Т. вызова на свидание к мужу участковым инспектором была зафиксирована встреча Мостовой Ф. Т. с неустановленным гражданином, кото¬
242


рый поспешил скрыться. Мостовая Ф. Т. получила от неизвестного небольшой плоский сверток, завернутый в газету. Приметы неизвестного уточняются.
Инспектор-дежурный 47-го отделения милиции 25 августа
(подпись)
Рапорт
В соответствии с полученной инструкцией мною для беседы по существу поданного им заявления о явке с повинной был вызван Мостовой М. 3. Беседа происходила в следственном изоляторе после того, как осужденному было предоставлено свидание с женой — Мостовой Ф. Т. В ходе беседы Мостовой М. 3. (Стоппер) поставил меня в известность о том, что ввиду изменившихся обстоятельств он решил отказаться от сделанного им заявления и не дополнять ранее данные им на предварительном следствии показания.
Старший инспектор по особо важным делам подполковник милиции 25 августа
(подпись)
1
Свет погас в три шестнадцать, в ночь на двадцать шестое августа, через тридцать с лишним минут после отправления из Москвы: что-то грозно треснуло на групповом щите между туалетной комнатой и служебной, и вагон погрузился в темноту.
Перед тем с ходу проскочили безлюдные платформы — Бирюлево-Пассажирское, Расторгуево, впереди был город Домодедово с известным аэропортом. Большинство пассажиров спали, сморенные душной ночью, вокзальной суетой. Посадка приходилась на глухие часы суток.
Суркова, проводница одиннадцатого купейного, не пошла в штабной вагон к бригадиру, прикорнула у себя в служебке, накоротке, головой к двери. Поезд был дополнительный, на время пик пассажирских перевозок собранный по вагоннььм депо,— за лето в нем привыкли к неожиданностям.
Проснулась она внезапно, сразу не поняла, в чем дело. Мигнула фонарем, поднесла к часам на руке.
«Три сорок шесть...»
243


Состав равномерно потряхивало на стыках.
— Товарищ проводник!..
Узкоплечему человечку на пороге было не меньше шестидесяти: голый стариковский череп, ребячья пижама, большие, как капустные листы, уши.
Впереди, за десять вагонов, загудел электровоз — вкрадчиво, но мирно. Человек переждал.
— Пассажира в третьем купе убили.
Голос его при этом оставался спокойным...
Дверь третьего купе оказалась приоткрытой. Луч со слепым пятном посередине потянулся к столу, оставив остальное купе в тени: бутылки, еда. Слева спали: внизу — женщина, на верхней полке — мужчина.
Суркова повела фонарем. Пассажир на двенадцатом месте вверху полусидел, склонившись к коленам, лицо было повернуто к двери. Косивший, лишенный жизни глаз следил за всем, что происходило в купе.
Человечек в пижаме стоял в коридоре.
— Надо сообщить...— он замолчал.
Проводница заметила, что лоб его испачкан в крови.
— Бегите в девятый вагон, пусть бригадир Шалимов идет сюда...— она показала в тамбур, почти не видимый в темноте.— Погодите, как ваша фамилия?
— Зачем? — он растерялся.
— На всякий случай. Спрашивать будут: кто обнаружил, как?
— Ратц. Из Хмельницкой области я. Бывшая Каменец-Подольская...
За окном все время плыл длинный голый бугор, словно состав не переставая двигался по дну огромной высохшей реки. Выше виднелась узкая полоска неба. Русло реки было прямым, с крутыми обрывистыми берегами. Суркова привыкла к ним. Время от времени набегали неяркие огни — нескончаемый бугор прерывался, и тогда не было ни реки, ни обрыва, а только бегущая вдоль полотна черная тень вагонов.
Проводница достала мешочек с билетами, кассу, нашла нужную ячейку: убитый брал билет в Москве, ехал до конечного пункта — «на Каспий», как почти все в поезде.
Она еще возилась с кассой, когда пришел заспанный озябший Шалимов.
— В тамбуре кровь. Я чиркнул спичкой — на полу большое пятно,— он хрустнул переплетенными пальцами.— Беда. Молодой?
— Тебе только молодых жалко?
Вдвоем они подошли к купе.
244


Постель четвертого пассажира, справа, была застлана. Рядом, ближе к окну, стояла стремянка.
— Света давно нет? — Шалимов вздохнул, сон его сразу пропал.
— От Домодедова.
— Электрика разбудила бы или меня...
Он приставил к губам пострадавшего маленькое зеркальце.
— Отъездил! — шепотом сказала Суркова.
— Да-а...— Шалимов заметил, что тыльная часть кисти у него в крови, оглянулся на проводницу.— В тамбуре, видно, зацепил. Дверь у тебя справа по ходу открыта...
— Открыта? — Она вздохнула, добавила, словно кому-то назло: — Теперь ищи ветра в поле! Дверь я сама запирала!..
Пассажиры — мужчина и женщина на полках слева — по- прежнему не шевелились. Женщина дышала ровно, чуть посапывая.
— ...Следователя бы сейчас!
— Подумаем,— Шалимов поскреб подбородок.— Во сколько он тебя разбудил?
— Три сорок шесть было по Привалову.
На ходу передали обстоятельную телеграмму:
«Поезде сто шестьдесят седьмом дополнительном Москва — Астрахань отправлением двадцать шестого августа вагоне одиннадцать полученного ранения скончался неизвестный пассажир обеспечьте представителей следственных органов прибытию поезда Каширу тамбурная дверь правой стороны ходу движения обнаружена открытой=нвп Шалимов».
В дверь купе стучали металлическим железным ключом, «тройником».
Денисов открыл. В коридоре стоял механик-бригадир поезда, нвп, по железнодорожной терминологии, с нарукавной повязкой. Он держал билет Денисова, выписанный по перевозочному требованию Министерства внутренних дел.
— Извините, что разбудили. Тут у нас... Документ, пожалуйста...
Денисов подал удостоверение инспектора, отпускное.
— Уголовный розыск...— бригадир только мельком заглянул под красную обложку.— Чепе, товарищ младший лейтенант! Пассажир убит в одиннадцатом купейном. Кто, что — неизвестно...— Он словно боялся, что его остановят не выслушав.— Надо меры принимать. Пойдемте, по дороге доскажу.
Пока шли по составу, Шалимов уточнил:
— Об убийстве сообщил старичок с тринадцатого места, Ратц. Из Хмельницкой области, бывшая Каменец-Подольская,— Шалимов сохранил эту деталь, посчитав ее важной.— Дверь в купе,
245


видно, оставалась всю ночь открытой. Понимаете? На полу в тамбуре тоже кровь.
— А другие соседи по купе?
— Спят.
Денисов не мог сосредоточиться. Через несколько часов после начала отпуска он снова оказывался на месте происшествия.
— Остановок не делали,— сказал он.— Выходит, преступник в поезде...
— Подлец мог выскочить у Вельяминова. Там ограничение скорости.
— Наружные двери смотрели?
— Я и хочу сказать. Тамбурная дверь открыта, и поручень в крови,— Шалимов на ходу достал платок.
— Какая у вас схема поезда?
— Четыре первых вагона общие, с пятого плацкартные по восьмой. Потом купейные. Пятнадцатый и шестнадцатый тоже плацкартные.
Композиция была стандартной.
— А ресторан? — поинтересовался Денисов.
— Между восьмым и девятым.
— Первые восемь отпадают — через запертый вагон-ресторан не пройти... В Кашире многие выходят?
— Немного. Почти всем на Каспий.
— Пусть проводники проверят по билетам. Если преступник выпрыгнул, кого-то должны не досчитать.
Денисов начал чувствовать обстановку.
— Что же вы? Так и искали инспектора по воинским билетам?
— А что делать?
Суркова встретила их в тамбуре.
— Людей будить, которые ехали с пострадавшим?
— Они спят? Будить обязательно.
— Не перепугать бы!
Пока бригадир вместе с Сурковой объясняли в купе ситуацию, Денисов прошел в следующий тамбур. Бурое пятно, о котором говорил Шалимов, темнело на полу у самой двери. В углу валялись осколки бутылочного стекла.
«Похоже, что-то разбилось...»
Он прошел в десятый вагон: в тамбуре и в малом коридоре виднелись бурые пятна — следы обуви. В середине вагона следы пропадали.
Денисов вернулся в одиннадцатый — наружная дверь справа по ходу оказалась незапертой, сбоку, на поручне, виднелась кровь. Он выглянул из поезда.
Над нескончаемым полем плыла гряда облаков. Нигде не видне¬
246


лось ни домов, ни деревьев. Было совсем светло. Странная группа неожиданно промелькнула у насыпи — женщина в макси с букетом, двое мужчин в черных костюмах, в галстуках.
«Кто? Откуда в такую рань?..»
Дверь переходной площадки внезапно скрипнула, показался человечек с голым блестящим черепом, в пижамке. Денисов понял — Ратц. Старичок увидел Денисова, красное пятно на полу, попятился.
«...Если бы знать,— подумал Денисов,— что потребуется инспектору уголовного розыска через час, через год! Приметы промелькнувших мужчин? Ратц? Может, первостепенное сейчас — недоверчивый взгляд проводницы? Буроватый мазок на руке бригадира?»
Денисов вернулся в вагон.
Первым из купе показался мужчина — разрумянившийся после сна, в джинсах, замшевой куртке, наброшенной на голые плечи.
— Надо, значит, надо...— Он не задал бригадиру поезда ни одного вопроса: «Почему?», «Зачем?», «С какой стати должен оставить купе?». Мельком оглядел оба конца пустого коридора.
— Сюда,— показал Шалимов.
Он нашел два места в разных купе.
— Вещи взять? — спросил мужчина.
Шалимов посмотрел на инспектора.
— Пока не следует,— Денисов подошел ближе.
До осмотра на месте происшествия полагалось оставить все как есть: преступники могли что-то унести, что-то, наоборот, подбросить в купе.
— Не беспокойтесь,— кивнул Шалимов,— за вещами мы проследим.
— А постель?
— Там постлана чистая.
Из купе появилась проводница и следом молодая женщина в очках. Денисов заметил: ей стоило большого труда не броситься опрометью в другой вагон.
Подбирая полы халата, женщина быстро пошла за Сурковой.
— Взгляните...— Шалимов подал Денисову фонарь.
Бригадиру хотелось, чтобы затея со следователем из пассажиров оправдала себя. Поступали же точно таким образом, когда в пути требовался врач!
Денисов шагнул вперед. Лампочка в фонаре мигнула.
Убитому, определил Денисов, было не меньше пятидесяти пяти. Лицо хорошо запоминающееся: коротко подстриженные волосы, широкий лоб, слегка уплощенная спинка носа. Широко расставленные глаза.
247


Постепенно Денисов представил картину происшедшего и свои первые неотложные действия.
«Удар, по всей вероятности, нанесен, когда потерпевший лежал поверх простыни одетый — в майке и брюках...»
Пиджак и серая в полоску рубашка висели у изголовья, галстука Денисов не увидел. На третьей полке, над трупом, виднелся поставленный косо клетчатый баул, рядом свисали ремни пустого рюкзака.
Ранение в грудь показалось Денисову единственным. Сквозь покрывало он прощупал колено пострадавшего: трупное окоченение еще не наступило.
«У пострадавшего еще хватило сил приподняться, потом он упал головой вперед, согнувшись...»
Денисов оглядел купе — туфли на вытертом коврике, лесепка- сгремянка у стола. На столе следы поспешного дорожного пиршества — «Двин». отпитый меньше чем на треть, початая бутылка «Марсалы», выдохшееся шампанское. Пробка от шампанского валялась здесь же, тот, кто открывал, проткнул ее ножом. Под столом Денисов заметил еще пустую бутылку из-под боржома, обертки от конфет, мятый телеграфный бланк — им пользовались как салфеткой.
Требовался детальный осмотр.
— С собою принесли,— Шалимов кивнул на бутылки,— «Марсала» без штампа вагона-ресторана. А минеральная вода у нас — «Айвазовская».
— Ресторан ночью работал? — спросил Денисов.
— Не положено. Там кто знает!
Постель на нижней полке справа была едва примята: Ратц, похоже, не ложился спать или, поднявшись, успел аккуратно ее заправить.
— Постели постланы заранее?
— До посадки.— Шалимов достал носовой платок, повертел в руках.— У нас такое правило. Вам тоже застлали?
— Да, спасибо.
Денисов продолжил осмотр. При спущенной шторе картина преступления выглядела ненатуральной. Безжизненные глаза, восковое лицо убитого. Брови шли углом, словно приклеенные. Телесного цвета майка на потерпевшем казалась принадлежностью инсценировки.
— Закройте меня на минутку,— Денисов сделал шаг вперед, выключил фонарь.
Шалимов налег на дверную ручку. Угольно-черная темнота наполнила купе, представления Денисова о пределах мгновенно сместились: стол, стремянка, голое плечо неживого человека. Ничего невозможно было рассмотреть.
248


— Открывайте!
— Выяснили что-нибудь? — Шалимов ждал немедленного результата.
Денисов не ответил.
— Скорее бы сентябрь,— бригадир переменил тему.— Все едут, все на Каспий, поездов не хватает! А экипировка в дополнительных какая? Вы из территориальников? Я не рассмотрел удостоверение...
— Железнодорожная милиция. С этого вокзала.
— Уважаю,— Шалимов кивнул.— Командировка?
— Отпуск.
Денисов вышел в коридор, закрыл купе. Яркий свет ударил в глаза. Проехали Белопесоцкий. Два моста — старый и новый — на разной высоте пересекали Оку. Главный путь и с ним вагоны астраханского дополнительного скользнули вниз, два других пути, наоборот, потянулись вверх мимо старого блокпоста.
— Кашира! — Шалимов поправил китель, сразу заметно приосанился.
Между клавишами моста показалась желтоватая небыстрая Ока. Приближавшийся берег был усеян бесчисленными лодочками, катерами — остановившаяся разноцветная карусель.
— Возьмите под наблюдение поручень...— сказал Денисов.
Шалимов не понял.
— Поручень, испачканный кровью. Чтобы на стоянке следы не могли уничтожить.
— Совсем выскочило из головы! Суркову я поставлю в тамбур. Пусть смотрит!
— Стоянка шесть минут? — Денисов посмотрел на часы.
— Да, дальше, на станции Ожерелье, пятнадцать.
— Сколько до Ожерелья по расписанию?
— Семнадцать минут.
«Каширская опергруппа доедет до Ожерелья,— подумал Денисов.— Итого на осмотр тридцать восемь минут. Немного...»
Мелькнула граница станции. Ржавый звук возник в середине поезда, заскрипели тормозные тяги.
Против окна Денисов неожиданно увидел оперативную группу — русоголовую голубоглазую Наташу Газимагомедову — следователя транспортной прокуратуры. Наташа что-то говорила каширским инспекторам уголовного розыска, уважительно кивавшим в ответ.
Поезд еще двигался. Денисов ощутил напряжение колесных пар, дописывавших последнюю полуокружность.
На миг показались начальник линотделения — бледный, со шрамом на тонком умном лице, пожилая женщина — патологоанатом, а рядом тяжелый, в кителе, казалось готовом ежесекунд¬
249


но лопнуть, капитан Антон Сабодаш, третьего дня направленный из Москвы в командировку. Он пристально всматривался в окна.
«Кашира...» — мелькнула надпись по фронтону.
Денисов стоял в коридоре, чтобы не мешать оперативной группе. В купе, как всегда в таких случаях, были суета, и спешка. и вспышки «блица», и потом короткая заминка перед тем. как стоящие ближе инспектора должны взять тело на руки, чтобы снять с полки.
На станции Ожерелье отправление дополнительного пришлось задержать. Пока упаковывались вещественные доказательства, на вагонах вывесили красные флажки.
Начальник линотделения подошел к Денисову, едва отъехали от Каширы.
— Я думаю таким образом... С поездом поедете вы и капитан Сабодаш...— Он кивнул на Антона, перегородившего коридор.— Я звонил в Москву, там дали «добро».
— О чем говорить?! — Сабодаш всем восьмипудовым телом уже ощущал жару начинающегося утра, поселившуюся в жесткой гофрированной стенке вагона.
— Я с оперативной группой беру перегон. Птичек, возможно, уже нет в клетке...
«Бригадир выразился: «Подлец мог выскочить у Вельяминова»,— подумал Денисов.— Начальник линотделения, известный ревнитель ОБХСС, предпочел нейтральное «птички в клетке»...»
— У Вельяминова ограничение скорости,— заметил он.
— Мне говорили.— Бледное, неулыбчивое лицо начальника линотделения выглядело маской, но Денисов почувствовал его неуверенность.— Выскочил из поезда — и беги на четыре стороны. Я думаю: без квалифицированного осмотра перегона не обойтись. ...Кроме того, в случае неудачи мы успеваем в пути снова перехватить поезд,— начальник линотделения отодвинулся, пропуская жен- щину-патологоанатома.— Если едем с вами, теряем перегон...
— Товарищ подполковник!.. — позвали из купе. Он отошел.
— Денис! Я полностью в твоем распоряжении...— Антон даже забыл поздороваться.— Сколько нам отпущено времени?
— До Астрахани?
— Да.
— Тридцать часов.
— Вычесть на сон, на еду. Итого меньше суток...— Он достал «Беломор».
Сабодаш курил много — чтобы похудеть.
— И еще я рад, что мы снова вместе.
250


По коридору сновали инспекторы. Денисов увидел всех трех пассажиров, ехавших вместе с убитым,— уснуть им так и не удалось. Начальник линотделения что-то быстро записывал, поочередно обращаясь к свидетелям. Русоголовая, гладко причесанная на пробор, Наташа Газимагомедова присоединилась к нему. Вдвоем они управились быстрее, чем можно было ожидать.
Наташа подошла к Денисову и Антону.
— Никто • ничего не знает. Все путешествуют до конца.— Она стянула хирургические перчатки, бросила в бумажный пакет.— Лучше, если бы я поехала вместе с вами...
— В чем же дело? — спросил Денисов.
— Вскрытие, морг. Жара какая!..
Денисову стало жаль ее.
— Дверь в купе закрывал Ратц,— Наташа заговорила о другом,— он же, видимо, укладывался последним. Тамбурную дверь Суркова определенно заперла — кому-то понадобилось ее открыть...— Начальник линотделения и ее увлек версией о выпорхнувшем из вагона преступнике.— Вам придется опросить каждого, кому что-нибудь известно об убитом...
Наташа была ревнителем направления, повсеместно одержавшего верх. Суть его, как заметил еще Сименон, заключалась в том, что всем на месте происшествия должен распоряжаться следователь, а роль сотрудников уголовного розыска ограничивается выполнением его, следователя, поручений.
— Товарищ начальник! — бригадир подошел от служебки.— В тамбуре пятно. Видели?
— Это вы обнаружили? — спросила Наташа.
— Я. Это кровь?
— Мы взяли соскобы,— Газимагомедова с любопытством оглядела бригадира.— С пятном все в порядке.— Они успели проверить реакцию на перекись водорода: мелкоячеистой пены, характерной для ферментов крови, на полу не было.
— Дай-то бог! — он сразу отошел.
Начальник линотделения ждал в дверях купе, теперь там оставались только эксперты и патологоанатом.
— Ранений три. Два в боковую часть грудной клетки,— Наташа заглянула в записи,— но смертельное, по-видимому, одно — в грудь. На полке, между трупом и стенкой купе, обнаружен нож с самовыбрасывающимся лезвием. Что еще? Преступник, скорее всего, касался также баула и рюкзака потерпевшего.
— Рюкзак пуст?
— Да. Составите протокол осмотра. Бутылки мы изымем.
— А документы? — Денисов ревизовал остающееся от оперативной группы хозяйство.— Личность убитого установлена?
251


— Профсоюзный билет на имя Голея Николая Алексеевича, двадцатого года рождения, вступал в союз в Кировоградской области до войны.
— Что последняя запись?
— В том-то и дело — дубликат выдан в этом году. В пиджаке аккредитивы. Между прочим, на предъявителя. Блокнот...
— Блокнот?
Наташа показала тонкую книжицу.
— «Праздная жизнь не может быть чистою»,— она раскрыла наугад.— А. П. Чехов. «Освобождение себя от труда есть преступление...» Все в таком духе. Писарев, Толстой... И один адрес: «Астрахань, 13, Желябова, 39, Плавич». Я дам телеграмму, чтобы допросили.
Из купе показался начальник линотделения.
— В бауле тоже ничего,— он все больше нервничал.— Шорты, плавки...— Начальник линотделения посмотрел на часы.— Постарайтесь в купе не наследить. В крайнем случае, в Астрахани можно будет произвести дополнительный осмотр...
Сабодаш огладил китель.
— Все будет в лучшем виде. Вот!
Долгое носовое «вот!» Антона, точнее «уот!», в зависимости от конкретной обстановки можно было перевести по-разному, но оно неизменно обозначало высшую степень его заинтересованности, старания, исполнительской дисциплины.
— Велик участок, где преступник мог выскочить,— начальник линотделения, казалось, больше всего был угнетен именно этим обстоятельством.— За час можно далеко уйти...
— Держите нас в курсе дела,— сказал Денисов,— нам будет важна полная информация.
— Обещаю.
Труп наконец вынесли в коридор, уложили на носилки. Несколько минут в купе еще стрекотала кинокамера. Каширский инспектор пробежал по поезду, показывая проводникам фотографию Голея.
Убитого подняли на руки. Денисову показалось, что грудь несчастного Голея в последний раз высоко взметнулась.
Позади хлопнула дверь. В малом тамбуре показался высокий парень в форменной белой куртке с корзиной.
— Понесли! — крикнул в это время начальник линотделения.
Денисов услышал стук. Официант-разносчик ресторана, увидев
труп и работников милиции, от неожиданности отпрянул назад, лицо его пожелтело, с секунду он находился в состоянии, близком к обморочному. Денисов направился было к нему, но официант уже взял себя в руки.
— Ничего положительного,— инспектор, пробежавший вдоль
252


состава, передал Денисову профсоюзный билет с фотографией Го- лея.— Никто его не видел. Удачи!..
Официант-разносчик повернул назад, в восьмой вагон. Денисов проводил его глазами: профессиональная полнота, длинные руки, куртка на поясе разорвана.
— Отправляемся! — предупредил Шалимов.
Когда Денисов через минуту выглянул в окно, милицейский «газик» уже разворачивался, включив сигнализацию — тревожную круговерть фиолетово-синего огня над кабиной. Таяла гряда утренних облаков. Несколько машин с надписями «Зерновая» пропускали поезд у переезда. На Северной Вытяжке все пути были забиты поданными на сортировку вагонами.
День только начинался — ясный, обещавший быть бесконечно долгим, трудным, теперь уже известным до мелочей, в котором нельзя ничего изменить.
2
— Почему стал жертвой именно Голей? Не я, не наши соседи? Такие пассажи дают необыкновенно богатую информацию для размышлений. Я ехал в купе с убитым, Вохмянин Игорь Николаевич, Новосибирск, улица Пархоменко...— Румянец, какой бывает после глубокого здорового сна, все еще не сошел с его щек. Под курткой, наброшенной на плечи, чувствовалась не бросающаяся в глаза мускулатура. В руке Вохмянин держал короткую вересковую трубку.— Поэтому я верю в судьбу. Вы нет?
Для работы Шалимов высвободил купе, соседнее с тем, где было совершено преступление. Денисов забросил в ящик под полкой рюкзак, сумку; у Антона не было с собою ничего, кроме плаща и свежих газет.
— Расскажите о себе,— Антон достал «Беломор».— Цель поездки.
Вохмянин помедлил.
— Симпозиум по вопросам гетерогенно-каталитических реакций, точнее, по проблемам гетерогенного катализа в области жидкофазных процессов,— объясняя, он оглаживал холодную вересковую трубку, подносил к глазам, словно желал обнаружить нечто, незамеченное раньше.— Тема, понимаю, вам мало говорит. Гетерогенная система, собственно,— система, состоящая из различных по физическим свойствам или химическому составу частей. Работаю в научно-исследовательском институте заведующим лабораторией. Что еще? Женат. Приводов не имею, под административным надзором не состою.
253


— Вы вчера приехали в Москву? — Антон прикурил.
— Прилетел. Рейс 506, позавчера.
— Потом?
— Билетов не было, гостиницы тоже. Частично ночевал в вокзале.
— А частично?
— Бродил по Москве... Не представляю, что бы я делал в январе или в декабре.
— Вы знали убитого?
— Никогда до этой поездки.
— Познакомились?
— Позавчера, у кассы, около одиннадцати...— Вохмянин отложил трубку, но тут же взял снова.— Собственно, какое знакомство?
— Что Голей говорил о себе?
— Ничего или почти ничего,— Вохмянин задумался.— В то же время создал впечатление человека много повидавшего.
— Можете уточнить — почему?
— Нет, но в этом трудно ошибиться. Сказал, например, что мог подолгу голодать и это несколько раз спасло ему жизнь...— Вохмянин поправил аккуратно выложенные рукава куртки.— Упомянуто было между прочим, так сказать, одной строкой. Убедительно?
— Пожалуй. Он был на фронте?
— Я счел неудобным справляться.
— Перед посадкой вы тоже видели Голея ?
— Он был один. Вскоре началась посадка, мы оказались вместе в купе...
Антон конспектировал.
— ...Николай Алексеевич достал шампанское, боржом. И вот этот ужин...
— Николай Алексеевич?
— Фамилию я узнал от следователя. У меня был коньяк. Сидели минут пятнадцать, не более. Выпили граммов пятьдесят. Чуть не упустил! Сам он выпил «Марсалы». Вскоре стали готовиться ко сну. Вот все.
За окном бежал пейзаж средней полосы — поля, сохранившиеся кое-где вдоль рек рощи. Прилегающая к Подмосковью индустриальная часть Центра все больше уходила к Тульской области — Узловая, Новомосковск. Впереди были Рязанская, Липецкая.
— За ужином был какой-то разговор? — Антон ладонью вытер пот.
— Даже наверняка. Но о чем? Из тех, что невозможно вспомнить, я не говорю — пересказать.
— Что говорил Голей?
254


— Набор незначащих фраз. Например? «По вкусу похоже на мадеру, но более сладкое». Это о «Марсале». «Смолистый привкус...»
— А что-нибудь более существенное?
Вохмянин улыбнулся.
— Пустяки... «Почему волнистые попугайчики выводят птенцов зимой? Оказывается, на их родине это разгар лета...» В киоске он купил «Картины современной физики».
— Что-нибудь еще.
— Он говорил о собачках. Это вас тоже не интересует.
— А стержневая тема?
— В разговоре? Я действительно не помню. Разговор случайных попутчиков. Как автомобилист, я, по-моему, говорил о машине: баллоны, молдинги, «дворники». Потом вышел из купе.
Антон продолжал разрабатывать вопросы первого круга:
— В коридоре было много пассажиров?
— Большинство сразу же легло спать.
— Где вы были, когда погас свет?
— Против двери. В купе в этот момент никого не было.
— Дальше.
Вохмянин развел руками.
— Утром нас разбудили!
Антон, Вохмянин и Денисов перешли в соседнее купе.
Вохмянин показал на верхнее багажное отделение.
— Мой чемодан.
— Проверьте...
В кожаном с чехлом для ракетки чемодане все оказалось в порядке: сорочки, спортивный костюм, глиняные фигурки — сувениры. На дне лежала папка с блестящей пряжкой, с прямоугольной металлической монограммой.
— Все на месте.
Антон спросил:
— Кто ночью закрыл купе?
Это был один из главных вопросов следующего круга.
— Не я,— Вохмянин задумался.— Возможно даже, она оставалась открытой. Вот боковая защелка хлопнула, я слышал.
— Попробуйте все вспомнить. Когда была поставлена стремянка? Ее не могло быть, пока вы сидели за столом.
— Может, Голей?
— Когда вы ложились спать, она стояла?
— Не знаю,— Вохмянин недовольно взглянул на Антона,— не забудьте, что я укладывался в темноте.
Денисов наконец вошел в разговор. Ему так и не удалось представить себе потерпевшего.
— Голей к тому времени уже лежал?
— Да. Женщина, по-моему, тоже была в купе.


— Кто задернул штору?
— Это я хорошо помню: штору опустил Ратц. Его заботило, чтобы в купе было абсолютно темно и душно. Николай Алексеевич говорил про жару, но не смог убедить. На этой почве у них произошла размолвка.
— У Ратца с Голеем?
— Дело еще в том...— Вохмянин расправил чехол для ракетки, вделанный в крышку чемодана.— Ратц и Голей жили или работали в одних и тех же местах на Украине. Забыл название области. Кировоградская? Выяснилось случайно.
День за окном горел совсем ярко.
— Ратц тоже выпил? — Сесть в купе было негде. В течение разговора все трое стояли.— Я имею в виду — за ужином...— Денисов показал на столик.
— Полрюмки, не более. Сначала отказался.
— А женщина?
— Она только пригубила.
— Вы сказали, Голей что-то говорил о собачках...
— Он спросил, не видели ли мы пассажира с собачкой. Точно не помню,— опрос начинал его тяготить.
— Какие у потерпевшего были деньги? Вы знаете?
— Случайно знаю,— Вохмянин в который раз заглянул в трубку, но интересного снова не обнаружил.— Николай Алексеевич платил за постель из маленького кошелька. Там лежали десятирублевки.
— Как велик кошелек?
— Сантиметра четыре на четыре.
— Много купюр?
— Пятнадцать. Он их пересчитал...— Вохмянин поежился.— Страшно подумать! Любой из нас этой ночью мог оказаться на месте Голея.
Они помолчали.
— Где состоится симпозиум? — спросил Денисов.
— Я понадоблюсь? — Вохмянин взглянул на него.
— Вы свидетель: ехали в купе с убитым.
— Какой свидетель: спал как сурок! Не видел, не слышал...— Он сунул трубку в карман.— В прошлом году симпозиум проходил на берегу моря. В пансионате Ас-Тархан...
— Последний вопрос,— сказал Денисов.— Можете показать, кто из какого стакана пил? — Он показал на столик.
— Сейчас...— Денисову показалось, что Вохмянин в первую секунду растерялся.— Я сидел здесь, тут старичок... Это, должно быть, стакан женщины или Голея,— вся посуда по какой-то причине была сдвинута на край.— Не пойму только, как мой стакан оказался у места, где сидел Ратц...
256


За Михайловом несколько, станций миновали без остановок: Боярцево, Голдино — участок был Денисову знаком.
«Впереди Катино, Мшанка. В семь пятьдесят Павелец-1 с тридцатишестиминутной стоянкой...» — Из-за этой неспешности Денисов и выбрал для отпуска астраханский дополнительный.
Он принес из служебки расшитую карманами матерчатую «кассу», которой ведала Суркова.
— Проверим по билетам.
Вдвоем с Антоном они отыскали квадраты с соответствующими номерами. Билет Голея имел нумерацию Т № 124324, Вох- мянина — Т № 124323. Денисов узнал зеленоватые бланки автоматизированной системы «Экспресс». Вохмянин и Голей покупали билеты в одной кассе. Вохмянин стоял впереди, Голей за ним.
На всякий случай Денисов обследовал остальные квадраты: бланк женщины с девятого места значился под номером Т № 124322, Ратц компостировал билет в пути следования. Другие были куплены позднее.
«Проверить «кассы» во всех вагонах,— пометил Денисов,— найти пассажира, который стоял в очереди непосредственно позади Голея...»
Ратц добавил к рассказу Вохмянина немного.
— ...Сидели минут семь, легли спать. Я тоже могу получить вещи? — Он словно боялся, что ему откажут.
Антон открыл ящик, поднял небольшой в парусиновом чехле чемодан.
— Проверьте,— предложил Денисов.
Ратц молча посмотрел ему в глаза.
— Там ничего особенного: майка, рубашки.— Узкоплечий человек все время сверялся с реакцией собеседника.
— Фамилия Голей вам знакома? Это фамилия убитого.
— Никогда не слыхал...— Ратц развел руками.— Он сказал, что бывал в Каменец-Подольске. Но когда, что? Сам я нововилен- ский. Не слыхали?
Разговаривая, они перешли в соседнее купе, к месту происшествия. На Ратца, казалось, это не произвело никакого впечатления, он только мельком поднял глаза к полке, где ехал Голей, и вновь опустил. Глаза у Ратца были голубоватые. Рядом с морщинистым, цвета необожженной глины лицом торчали крупные уши.
— У вас произошла размолвка в пути? — спросил Денисов.
Ратц не спешил с ответом, Денисов уточнил:
— Может, Голей был против шторы?
— Ах, это? Да, он был против.
— Почему?
9 Заказ 2976
257


— Не знаю,— старик снова развел руками.— Если в комнате светло или где-то лает собака, мне уже не уснуть. Я и дома все занавешиваю.
— Дверь купе заперли вы?
— Дверь — я,— Ратц кивнул. Он сидел на краю полки, у двери. Когда старик поворачивался, Денисов видел его торчащие острые лопатки.
— Защелку не поднимали?
— Только на запор...
— Почему же дверь оказалась открытой?
— Не знаю,— он подумал.— Может, кто-то открыл?
— Когда вы проснулись, в купе было темно?
— Когда опускают штору — так темно,— рассудительно сказал Ратц.
— Соседи находились в купе?
— Откуда мне знать?
Денисов помолчал.
— Но как в таком случае вы узнали про труп?
Ратц вздрогнул.
— Не знаю,— он отпер чемодан, словно пересчитывая, коснулся каждой вещи. Наверху Денисов увидел большую с глубоким вырезом майку.
— Вы едете один? Чье это?
Ратц поднял слинявшие голубые глаза.
— Мое.
Денисов задал еще несколько вопросов:
— Вы едете по делу?
— Путевка у меня,— отойдя от темы, связанной с преступлением, он оживился.— В пансионат. Сорок шесть лет в системе Облпотребсоюза. Бухгалтер. Пока на пенсию не собираюсь.
— Уснули сразу? — продолжал Денисов.
— Как провалился, в секунду.
— А проснулись?
— Мне показалось...— Ратц подумал,— кто-то вышел из купе... Наверное, так было.
— Сколько минут прошло после того, как вы проснулись, и до того, как разбудили проводницу?
— Минуты три-четыре...— Старик помолчал.— Хорошие дни стоят...
Денисов посмотрел на него.
— ...Про наш Нововиленский колхоз до войны мно-о-го писали, Нововиленский, рядом — Новоподольский...
За окном показался поселок, давший название московскому вокзалу и всему этому направлению дороги,— окрашенные охрой коттеджи, метлы антенн. Вдоль пути на низкой платформе стояли
258


женщины с ведрами вишен. Несколько сотрудников милиции во главе с начальником линотделения Павелец-1 гуськом вышагивали к одиннадцатому вагону.
Антон по-командирски одернул форму, поправил крохотные пшеничные усики.
— Может, у коллег разживусь «Беломором»...
Дополнительный остановился.
Пора было заканчивать разговор, Денисов обернулся к Ратцу.
— Вы видели у потерпевшего деньги?
— Имеете в виду сторублевые купюры?..
Денисову показалось, что он ослышался.
— ...Он перекладывал их из баула в пиджак.
— Много?
— Тысяч восемь.— Старик достал платок, молча вытер затылок.— Неполная банковская упаковка.
— И ваши соседи видели?
— Женщина стояла в дверях. Не знаю...
Денисов подумал.
— А кошелек у потерпевшего был? Когда платили за постели...
— Кошелька, по-моему, не было. Я больше не нужен?
Заметив, что Денисов освободился, начальник линотделения Па-
велец-1 постучал по стеклу.
— Что будет для передачи в Москву ? Привет...— Они поздоровались.
— При потерпевшем была крупная сумма,— Денисов мысленно искал ей объяснение.
— В аккредитивах?
— Свидетель утверждает, что видел сторублевые купюры. Не менее восьмидесяти...
— Восемь тысяч?!
Разъясняя, Денисов в окне увидел Ратца — он покупал у вагона вишню. Навстречу старику, откинув на плечи замшевую куртку, от станции шел Вохмянин. Поравнявшись, недавние соседи по купе церемонно раскланялись.
Сразу после Павельца в отведенном Денисову и Сабодашу купе появился электромеханик — в куртке, с чемоданчиком.
— Распределительный щит смотреть будете?
— Доброе утро,— Сабодаш уже отдувался, хотя особой жары все еще не было, а рядом с дверями даже ощущался ветерок.— Будем свободны через несколько минут.
С Денисовым, с понятыми Антон заканчивал протокол осмотра, о котором предупреждала Газимагомедова.
— Тогда я пошел! — Электромеханик, похоже, был с гонор- ком.— В пятом тоже пассажиры ждут! <>59


— И там света нет? — спросил Денисов.
— Генератор не возбуждается.
— Причина известна?
— Может, предохранители полетели или карданный привод...— Электрик показал негнущуюся, прямую как доска, спину.— Может, и вовсе ремень потеряли...
Уходя, он все же аккуратно прикрыл за собою дверь...
Денисов поднялся.
— Встретимся за завтраком, Антон...
Сабодаш поправил лежавший перед ним на газетном листе нож. Обнаруженный рядом с трупом, длинный, с самовыбрасывающим- ся блестящим лезвием, нож следовало ближайшим поездом переслать Газимагомедовой.
— Договорились. Закончу протокол и приду.
В служебном купе Денисова уже ждали. Суркова успела освободить место у группового щита, там возился электромеханик. Вагон был венгерской постройки, на стене, примыкавшей к туалетной комнате, рядами белели изоляторы.
Шалимов стоял у окна.
— Пробки? — поинтересовался Денисов.
— Хотел сам исправить, да только время потерял.— На Шалимове были очки в тонкой металлической оправе, придававшие лицу вид сугубо канцелярский.— Остарел, что ли? Повреждения не нашел.
— И часто так со светом?
Электромеханик промолчал, ответил Шалимов:
— С этой двадцать восьмой секцией вечно беда.— Он снял очки, аккуратно завернул в бархатную тряпочку.
Электромеханик внимательно оглядел каждый предохранитель, вытер платком руки, повернулся к бригадиру.
— Все целы. Монтажные провода придется проверить...— Он поднял чемодан.— С обратной стороны щита. Туалет свободен?
В туалетной комнате электрик подошел к боковой стенке, молча потянул на себя вешалку с полотенцем. Незакрепленная часть панели, прилегающая к служебному купе, отъехала в сторону, открылась тыльная поверхность группового щита, окрашенная в черный цвет, с красными отметками на контактах.
Электрик присвистнул:
— Короткое замыкание!.. Видите?
Массивная металлическая пластина была наброшена сверху на панели управления. Сделано это было весьма ловко: автономная система электропитания, включая генератор и щелочные батареи, оказалась выведенной из строя полностью.
— Вот это номер! — Шалимов достал тряпочку с очками.— Кому же это потребовалось? — Очки он так и не надел.—
260


Насчет поломки щита, наверное, будете протокол составлять?
— Пластину придется изъять.
— Обида! Знать заранее — все бросил, здесь бы дежурил. А то сведения готовил, разводил писанину...— Бригадир посмотрел на электрика.— Пропади она совсем. Только называются сведения, а в Кашире никто и не выходит!
— Так вы и не отчитываетесь в Кашире.— Электрик снова полез к щиту.
— Ну, в Ожерелье! Какая разница!
— Напомните проводникам, пусть тщательно проверят,— может, в каком-то вагоне исчез пассажир...— Денисов вспомнил начальника каширского линотделения, его версию.
— Говорил уже! — Бригадир махнул рукой.— Только многие спят. У нас какой поезд? Легли, считай, утром. До вечера будут отсыпаться...
— С собакой никто в поезд не садился?
— Не видел,— Шалимов посмотрел на часы.— Скоро Топилы. Завтракать идете?
— Надо проверить кассы. Кто покупал билеты вместе с убитым? Вот номер бланка,— Денисов вырвал из блокнота лист.— Потребуется ваша помощь.— Он тоже взглянул на часы.
«Восемь сорок четыре. Пять часов прошло...»
3
За окном показались Топилы: сотен пять одинаковых двускатных крыш вразброс, сады, антрацитово-черная земля. За штакетником виднелись заросшие травой прогоны. Под насыпью лежало стадо, бородатый пастух, запрокинув голову, пил из бутылки молоко.
В дополнительном наступил «час умывания». В коридорах все чаще попадались пассажиры.
Денисов осмотрел «кассы» в последних вагонах. Большинство билетов были самопечатными: аккуратные пригласительные билеты в поездку, четкие ряды цифр. Автоматизированная система связывала кассиров с вычислительным комплексом, электронный мозг подбирал места, подсчитывал. Кассирам оставалось вставить пронумерованный бланк в пишущую машинку, нажать клавишу.
Пассажир, бравший билет после Голея, получил бланк «Т № 124325», следующий— «Т № 124326»...
Денисов находился в четырнадцатом, когда поездное радио объявило: «Товарищ Денисов, зайдите к бригадиру поезда».
261


— Вас,— полусонная проводница четырнадцатого тряхнула головой.— Надо же! Первая ночь, когда из Москвы отправляемся, кажется за две. Кажется, никогда не привыкну...— Пока Денисов смотрел «кассу», проводница несколько раз засыпала.
«Да, свидетелей в ночном поезде найти трудно...»—уходя, подумал Денисов.
В своем бригадирском, на одного человека, купе Шалимов был не один. Увидев Денисова, он кивнул на сидевшего против него прямого, как палка, худого человека с бородой клином и узловатыми красными морщинами. Человек словно пролежал ночь лицом вниз на связке канатов.
— Я почему вызвал?! Вот у них...— Шалимов надел очки.
На столике лежал зеленоватый бланк. Денисов прочитал:
«Т № 124325...»
— Понимаете? — Шалимов незаметно подмигнул.— Короче: проездные документы до конечного пункта...
Пассажир не без интереса наблюдал за ним:
— Другие, безусловно, едут до Троекурова...
Бригадир растерялся:
— Почему до Троекурова?! И до Астрахани...
— Вы серьезно?! — спросил пассажир.
Денисов показал визитную карточку. Обычно было нетрудно решить: кому следовало представиться по форме — с удостоверением и кого могла удовлетворить визитка и даже способствовать разговору.
— «Инспектор уголовного розыска Денисов...— прочитал бородатый.— Отдел милиции на станции...» Очень приятно. Шпак... Еду в этом вагоне,— он достал паспорт.— Чем могу быть полезен ?
Паспорт был в кожаной обложке. Полистав, Денисов вернул его бородатому.
— Вы из Кагана?
— Да, там я живу. Под Бухарой. Любопытные места.
Денисову пришлось два дня провести в командировке в Бухарской области, в Гиждуване. Ничего особо примечательного в самом Гиждуване он не нашел, но Бухара запомнилась, в ней Бала-Хауз, ансамбль — водоем, минарет и мечеть.
— Любопытные? А что там? — Шалимов заинтересовался.
Шпак пожал плечами.
— В самом Кагане ничего.— Узловатые морщины на его лице были красными, а глаза и борода одинакового пронзительносерого цвета.— Раньше охота была, фазаны...
— Через Бейнеу, Кунград в Астрахань не ближе? — спросил Денисов.
— Привыкли уже через столицу ездить...
262


— Ваша профессия?
— Инженер по фармацевтическому оборудованию.
— Надолго в Астрахань?
— В отпуск,— Шпак словно еще больше выпрямился.
Со взаимными представлениями было покончено.
— Билет компостировали на вокзале? — Денисова все больше интересовал Шпак.
— Позавчера. В первой половине дня.
— Очередь была большая?
— По московским меркам, может, и ничтожна, но для Кагана...— Шпак пожал плечами.
— Кто стоял впереди вас? Мужчина, женщина?
— Мужчина. Я предупреждал его, когда отходил пить воду. По-моему, в очках...— Шпак коснулся оконечности бороды.— Лица не рассмотрел. Он что-то держал в руке.
— Может, баул?
— Не помню. Это имеет отношение к преступлению?
— Вы уже знаете?
— Весь поезд в курсе дела.
Денисов показал на бланк, лежавший перед Шалимовым.
— Вы стояли позади убитого.
Шпак с минуту молчал.
— По-моему, он с кем-то разговаривал.
— С кем?
— Не помню. Речь шла о гостинице.— Шпак спрятал паспорт в карман, аккуратно пригладил снаружи.— Нашему брату, транзитному, с гостиницей туго. Но пострадавший, между прочим, устроился... Об этом они говорили.
— Это все?
— Да.
Шалимов составил очередную телеграмму о наличии свободных мест, спрятал в планшет.
«Негусто,— подумал Денисов,— хотя какой-то пробел, безусловно, заполнен».
Он спросил еще:
— Вы не видели пассажира с собакой?
— В поезде?
— Или во время посадки...
Шпак задумался.
— В поезде — нет. А на перроне...— Он сидел, по-прежнему неестественно выправив спину и шею.— Кого-то держали, кто-то побежал звонить в милицию. Толпа возбужденных людей... Спрашиваю: «В чем дело?» Оказывается, пассажир пнул собаку, его задержали.
— Где это случилось?
— Недалеко от багажного двора.


— Перед отправлением?
— Около часа ночи. Имеет ли это отношение к вашему вопросу? — Шпак повел серыми пронзительными глазами.— Сцена, между прочим, прехарактернейшая. У животного нашлись десятки защитников. И это на вокзале, где ни у кого ни секунды свободного времени! Интересно, собрались бы все эти люди, если бы хулиган пнул вас или меня? Или оскорбил бы женщину?
Когда Денисов вместе с Шалимовым пришел в вагон-ресторан, там уже были люди. Вовсю шла торговля водой — второй салон был весь заставлен ящиками с «Айвазовской». Вагон-ресторан был новый — с холодильником для ликеров в буфете, отделанном серым пластиком, с легкими занавесками, наполненными ветром.
Сабодаш за столиком разговаривал с женщиной в очках, которую Денисов видел у места происшествия. Теперь на ней была серебристая кофточка с короткими рукавами, расклешенные брюки.
— Ну, я пойду,— бригадир взял бутылку кефира, пошел к двери.— Милости прошу, когда надо.
— Не забудьте про объявление по радио...
— Все сделаю. «Пассажиров, проходивших ночью через одиннадцатый вагон, приглашают к бригадиру поезда...»
Денисов подошел к столику, Антон подвинул ему стул, представил:
— Денисов, инспектор. Марина.
Женщина не узнала его, взглянула внимательно-запоминающе.
— Ужасный сон! Честное слово...— Она чувствовала себя неважно, за массивной оправой Денисов заметил круги.
Заказ у Денисова принял директор вагона-ресторана, он же буфетчик,— с печальными глазами, двумя рядами золотых зубов и короткой челюстью.
— Есть почки, гуляш...— Он натянуто улыбнулся.— Редко принимаем у себя сотрудников столичной транспортной милиции... Прямо беда...
— Здравствуйте! — Денисов видел его впервые.— Пожалуйста, почки. Творог есть?
— Сметана очень свежая... Мне обо всем известно: дикий случай! Нет слов!
— Понимаю. Тогда сметаны. И чай. Хлеба три кусочка...
Заказ директор передал официантке, сам занял место за буфетом.
— Пробки починили? — Антон не знал про распределительный щит.
264


— Порядок.
Сабодаш пододвинул блокнот, в котором делал записи.
— Посмотри пока.
Денисов пробежал глазами конспект.
«Марина... Двадцать шесть лет. Образование высшее. Младший научный сотрудник НИИ. Город Сумы. Замужняя, двое детей, муж — кандидат наук, работает там же. В Москве проездом двое суток, знакомых нет. Едет отдыхать на Каспий. Ночевала в гостинице «Южная». Ужинала на вокзале. В купе вошла второй, после Ратца. Попутчиков не знает. Пересказать содержание разговоров в купе затрудняется: ничего существенного. Считает, что Голей был против комнатных собак. Денег потерпевшего не видела. Когда погас свет, стояла в коридоре. Кто закрывал дверь в купе, не знает. Уснула сразу...»
«Не знает», «не помнит»...— заметил Денисов.
Официантка поставила перед Денисовым стакан со сметаной, хлеб.
Марина продолжала прерванный разговор с Антоном:
— Выезжаем обычно по пятницам. С детьми, с мужьями, с мангалами. «Москвичи», «Жигули», «Запорожцы» —целый кортеж...— Они говорили о чем-то, не имевшем отношения к сто шестьдесят восьмому дополнительному, к Гол ею.
Денисов позавидовал Антону: сам он, приступая к расследованию преступления, уже не мог думать ни о чем постороннем.
— ...В Сумах в это время столпотворение: пыль, автобусы,— она словно видела жаркие улицы, заполненные людьми тротуары родного города.— Негде яблоку упасть! А у нас, на реке, зелень, кузнечики стрекочут!..
Наискосок, через два столика, спиной к двери сидел Ратц. Денисов увидел голый стариковский череп, узкие плечи подростка. Старик безвкусно жевал.
Дальше, к выходу, Вохмянин в ожидании официантки листал журналы.
— Раскладываем палатки, мешки...— Марина словно сожалела о чем-то,— окапываемся на случай дождя. И вот уже дети бегут за хворостом, собаки лают, трещит костер. А мы: кто моет овощи, кто с шашлыками... На закате мужики удят, мы кормим детей, собираемся к костру. Иногда до утра сидим. В институте завидовали нашей компании...
У буфета появился официант-разносчик, верзила, которого Денисов видел утром в малом тамбуре, когда выносили труп. Парень что-то сказал директору-буфетчику, прошел в раздаточную. Вскоре он показался с корзиной, полной поездной снеди. Директор на ходу сунул ему в куртку накладную.
— ...Так чудесно, честное слово! Песня есть...— Антон был из
265


Бийска, там же, перед тем как поступить на истфак, закончил курс вечернего Алтайского политехнического.— «Где свиданье назначали у рябины, где тайком курили в балке у реки...» Ничего особенного! Ни автора не знаю, ни названия...— Он покатал хлебную горошину.— И ничего похожего не было! И свиданий не назначали, и курить начал уже после армии. Никаких рябин, только секция тяжелой атлетики...— Антон улыбнулся.— А собираемся вместе бывшие однокурсники — и лучше песни нет!
— Прекрасно понимаю!
Денисов подождал, пока они отойдут от воспоминаний.
— Что Голей имел против собак? Что вы запомнили?
Марина вспыхнула, поправила очки.
— По-моему, он интересовался, не видели ли мы в поезде собаки. Мне было плохо слышно: я в это время стояла в коридоре.
Денисов предпочел уточнить:
— В коридоре? Значит, было два разговора?
— Реплика и продолжение. Несколько слов.
— Но собакой интересовался Голей?
— Да, он начал разговор...— Марина подозвала официантку.
— Убийца принимал в расчет, что пассажиры большую часть ночи провели на ногах...— вздохнул Антон, когда Марина вышла.— Свидетели мало что запомнят.
Ратц за своим столиком тоже расплатился с официанткой.
Денисов поднялся, подошел к директору-буфетчику.
— У меня просьба...
— Я слушаю вас,— директор нервничал.
— Кто-то, возможно, попытается разменять сторублевые купюры. Надо срочно поставить нас в известность.
— Уже разменяли,— он поскучнел.— Перед завтраком. Две штуки.
— Не запомнили менявшего?
— Тот пассажир...
Денисов встал боком к стойке, теперь он мог, не привлекая внимания, обозревать салон.
— Видите? В куртке, у двери. Занят чтением!
В ожидании официантки спокойно листал журнал Вохмянин.
— Благодарю.
— А как быть с купюрами? — Директор поколебался.— Выручку сдать?
— Пока отложите.
В окне плыли невысокие увалы. Железнодорожный путь ненадолго нырнул в ложбину и вынырнул у маленького домика, рядом со стогами. Через секунду-другую показался высокий недо¬
266


строенный забор, гора силикатного кирпича. По другую сторону вагона-ресторана маячила церквушка-пятиглавка.
Приближался населенный пункт. К платформе со всех сторон уже спешили с ведерками, с сетками, полными яблок. Дополнительный замедлил ход. У газетного киоска на перроне быстро выстраивалась очередь.
Из вагона-ресторана Денисов и Сабодаш возвращались по платформе. При виде незнакомого капитана милиции продавцы яблок незаметно перекочевали к дальним вагонам.
— Марина видела свои вещи? — спросил Денисов.
— Все в порядке. Сумка итальянская, две сберкнижки. Кольца, меховая шляпа из нутрии...
— Из нутрии?
— Болотный бобр,— Антон блеснул познаниями скорняка.— Мех выделан без ости, золотистый... А что электромеханик?
Денисов пересказал разговор в служебном купе.
— По-видимому, за Голеем охотились,— кратко подытожил Антон полученные новости.— Да оно и видно: предварительно вывели из строя автономную систему электроснабжения... Все- таки восемь тысяч... Выходит, выждали момент, отодвинули стенку со стороны туалета... Вещи, аккредитивы не взяли. Только наличные...
За невысоким забором бурлил привокзальный базар. Флегматичный дежурный что-то объяснял двум молодым женщинам-пассажиркам. Рядом с багажными весами уже знакомый официант- разносчик разговаривал с мужчинами из местных.
Денисов и Антон поравнялись с газетным киоском.
— Местная газета!.. Я сейчас,— Антон отошел. Очередь разомкнулась, сама втянула его к окошку.
Денисов прошел дальше. Суркова, проводница, прошла мимо с кульком дымящихся картофелин.
— Парня этого давно знаете? — Денисов показал на все еще стоявшего у весов официанта-разносчика.
Суркова оглянулась.
— Феликса? Несколько раз с нами ездил. А что?
Суркова, за ней Денисов поднялись в тамбур. Пятно, которое Шалимов в темноте принял за кровь, затерлось, хотя кое- где, вглядевшись, можно было еще обнаружить расплывчатые очертания.
Антон появился перед самым отправлением, вместе с бригадиром. За ним шла незнакомая женщина, похожая на жужелицу — с тонкой талией, длинным телом и большой головой без шеи.
Сабодаш на ходу что-то записал себе в блокнот, Шалимов пояснил, кивнув в сторону похожей на жужелицу пассажирки:
— Билет они покупали за бородатым из девятого вагона.
267


Т № 124326! Я расспросил их предварительно. Очередь на вокзале была солидная. Людей впереди себя у кассы не помнят...
На горизонте снова плыли дома — двухэтажный раймаг, школа. У самого вагона, почти рядом со шпалами, возник передний план — хозяйство монтера пути, сухая ботва.
Сабодаш прилег на полку — огромный, он будто влез в сидячую ванну, подогнул ноги. Через минуту Антон уже спал.
Денисов смотрел на убегающий поселок. Дополнительный не остановился, отсалютовал протяжным гудком двухэтажному рай- магу, велосипедам у парикмахерской.
Он снова вынул вещи пострадавшего. Одежда добротная, куплена не вчера, возможно ее редко надевали: хлопчатобумажные сорочки, шерстяной тренировочный костюм, японская куртка. И рядом книга — «Картины современной физики» Г. Линдера, новая, с неразрезанными страницами.
«Все свое везу с собой...» — подумал Денисов.
Полупустой рюкзак лежал отдельно. Наташа Газимагомедова и каширские инспекторы осмотрели вещи со скрупулезной тщательностью. Денисову ничего не осталось: пакет с эмблемой международной выставки станков — фреза и шестеренка на нежножелтом лимонно-цыплячьем поле, цыганская игла в клапане рюкзака. Даже кошелька с десятирублевками, о котором говорил Вохмянин, не оказалось.
На фотографии с профсоюзного билета Голей выглядел так же приметно: тонкая пластинка носа, шире обычного расставленные глаза — из тех лиц, что кажутся спокойными, с сильно развитым боковым зрением.
«Где его паспорт? Как Голей предполагал снять деньги с аккредитивов? — Аккредитивы, два по пятьсот рублей, один на тысячу, были выписаны за неделю до поездки.— С учетом восьми тысяч, которые видел Ратц, получается немало... Какие ему предстояли траты? Кто он?»
Записная книжка Голея не содержала ответа ни на один из вопросов. Денисов снова перелистал ее.
«Уничтожение дармоедов и возвеличение труда — вот постоянная тенденция истории. Н. Добролюбов.
От праздности происходит умственная и физическая леность. Д. Писарев».
Записи были единой тематической направленности. Пострадавший собрал высказывания о труде, тунеядстве, нерадивости — подборка могла сделать честь образцовому следственному изолятору.
Только на последней странице карандашом был вписан адрес:
268


«Астрахань, ул. Желябова... Плавич».
Тонкая ниточка, которая могла помочь.
Денисов сложил все в баул, сунул в пакет с обнаруженным в купе незаполненным телеграфным бланком. Сквозь хлорвиниловую пленку были видны жирные мазки, индекс вокзального почтового отделения и три цифры, выведенные, по-видимому, тем же карандашом — 3 4 2.
«...Можно подвести первые итоги,— подумал он.— Преступник либо находился в купе, либо знал, что сможет ночью проникнуть в него. Во втором случае кто-то должен был изнутри открыть ему дверь.— Денисов поднялся к окну.— Выходит, Голей с начала поездки находился в руках злоумышленника? Того, кто потом открыл дверную защелку?»
Поезд шел по кривой. Выглянув из окна, Денисов увидел справа и слева крайние вагоны дополнительного.
«...Но кто из троих? Ратц? Вохмянин? Марина?»
Антон проснулся внезапно, полез за «Беломором».
— Странная вещь — психология свидетельских показаний,— Антона беспокоили те же проклятые вопросы.— Голей при всех платил за постель, но, кроме Вохмянина, никто не зафиксировал это в памяти. Сторублевки видит только Ратц... Даже реплики о собаках каждый воспроизводит по-разному!.. К этому есть прелюбопытнейшая иллюстрация. Может, слышал? Будучи стариком, Понтий Пилат встретил друга далеких лет, когда был прокуратором Иудеи...
Антону чаще требовались короткие передышки, он несколько раз подряд затянулся.
— ...Пилат вспомнил, каких сил стоила хлопотливая должность, какие вопросы приходилось решать... Администрация, суд,— Антон чувствовал себя все лучше после сна.— Кажется, вот-вот бывший прокуратор вспомнит о Христе, но разговор все время уходит в сторону. По крайней мере, так свидетельствует Ана- толь Франс...— Друг Пилата вспоминает танцовщицу, в которую был влюблен. «Потом она последовала за чудотворцем Иисусом На- зареем, его распяли за какое-то преступление...» Помнишь этот случай? Пилат силился и не мог: «Назарей Иисус? Мне ничего не говорит это имя!..» Очень точно подмечено, согласен? — Антон подтянул к себе лежавшую на столике газету.
«...С Антоном спокойно в последних электричках,— подумал Денисов,— ночью, в безлюдных парках прибытия поездов, на перегонах. Сабодаш не оставит в беде. Боится Антон разве только начальства, и поэтому в его дежурство оно всегда приезжает...— Денисов вздохнул.— Историк но образованию, Антон тяготеет к ассоциативным представлениям. Однако регулярную лямку вок¬
269


зального инспектора-розыскника Антон Сабодаш тянул недолго и надежд на него сейчас мало...»
Почувствовав взгляд, Антон поднял голову:
— Читал? «Стопятидесятилетие восстания хитайкипчаков»...
Название газетной статьи ни о чем не говорило Денисову.
— ...В правление эмира Хайдара. Между прочим, тема моей дипломной. Интереснейшая эпоха...
«А что ты сам, Денисов? — Он снова поднялся к окну.— Какая на тебя надежда? Завод координатно-расточных станков, Северный флот. Потом милиция. Три года на вокзале. Учеба на юрфаке заочно, дружба с корифеями МУРа — с Кристининым и Горбуновым... В общем, обольщаться не приходится... »
Правда, инспекторов транспортной милиции на юбилейном «Голубом огоньке» уголовного розыска в Ленинграде представляли только двое — генерал Холодилин и он, Денисов.
Вошел Шалимов, бригадир был без очков, по-домашнему, в розовой тенниске.
— Станция Заново,— объявил он бодро,— девять часов пятьдесят минут московского. Остановки не имеем. Кстати, с Занова значимся не сто шестьдесят седьмым, а сто шестьдесят восьмым.
Дополнительный незаметно повернул на восток.
— Пора передать объявление,— Антон отложил статью про хитайкипчаков.— Может, кто-то видел или знает...
— Не рано? Десяти еще нет. Новость у меня.— Шалимов выглянул в коридор.— Пятых! Галя! Иди сюда!
Проводница, голоногая, в кожаной юбочке, ростом не ниже Антона, шагнула в купе.
— Такое дело,— он перевел дух,— у нее в тринадцатом вагоне пассажир пропал.
«Вот оно!» Денисову вспомнилось бледное со следами войны лицо начальника каширского линотделения.
Проводница потупилась. \
— Почему вы раньше не проверили? — Антон закурил в сердцах.— Это ведь важно! Уот!
— Взяла у них билеты на посадке,— голос у Пятых оказался густой.— Место двадцать третье, восьмое купе... Я всегда на посадке беру. Ночь и вообще,— она огладила волнистые края юбки.— Утром пошла с чаем — купе закрыто. Думала, они в ресторане...
Антон удивился:
— Они?
— Ну этот пассажир!
— Так.
— А их нет.
270


Шалимов оглянулся на Денисова. Он еще раньше понял, что младший лейтенант в штатском и капитан в милицейской форме, едущие с поездом, специализируются, так сказать, по разным ведомствам.
— С соседями по купе разговаривали? — спросил Денисов.
— Они одни ехали.
— Купе и сейчас закрыто?
— Мы открыли... Потом опять заперли... Портфельчик их на месте.
— Можете описать приметы? Молодой? В чем одет?
— Не молодой.— Пятых подумала: — Трохи пожила люды- на! Може, придет? — Она поправила прическу.— Бывает, возьмут билеты в разные вагоны, а едут где-нибудь в одном...
Перед Мичуринском поезд то и дело останавливался: Ранен- бург, Богоявленск, Хоботово.
На одной из станций к вагону подошел вихрастый парнишка-милиционер. При виде Сабодаша козырнул.
— Ничего к нам не будет, товарищ капитан?
— Пока нет.
— Телеграмму дали — встречать сто шестьдесят восьмой,— парнишка хотел быть чем-нибудь полезным.
— Как нынче с яблоками? — перевел разговор Антон.
— С яблоками? — Он даже задохнулся, обретя под ногами знакомую почву.— Вам действительно интересно? Такое делается... Старики не помнят! — Он развел руками.— Кипят сады!
Сразу за багажным двором виднелись деревья. Яблоки были большие и красные, как на детских рисунках. Тяжелые ветви подпирали рогатины.
— ...Ешь — не хочу... Не переломало бы деревья! — Когда поезд двинулся, милиционер пошел рядом с вагоном.— Заезжайте да обратном пути!.. Год, что ли, такой? Одно слово: кипят сады!
Денисов не запомнил станцию, но городок остался в памяти; по вертикали его разрезала старинная каланча, с аттиковым этажом, с флажком на мачте.
У дозорной площадки кружили ласточки, и за Богоявленском в согласии с приметой плотной пеленой ненадолго обнесло небо. Духота усилилась, покрапал горячий дождь.
— Товарищи пассажиры! — врубился динамик. Шалимов счел возможным наконец передать составленное Денисовым объявление.— Механик-бригадир убедительно просит зайти пассажиров, которые вчера после отправления проходили по составу через
271


вагон номер одиннадцать...— В этом месте Шалимов откашлялся, добавил от себя: — Кто хоть что-нибудь знает про этот дикий случай... Большая просьба, товарищи, и наш с вами гражданский долг... Передача не закончена. Пассажир, едущий в вагоне тринадцать, место двадцать третье,— Шалимов непосредственно обращался к человеку, о котором сообщила проводница,— прошу срочно зайти в свое купе. Повторяю...
Объявление бригадир прочитал дважды и перед Мичуринском повторил.
Антон повеселел.
— Дело будет...
Астраханский наконец набрал скорость. «За Хоботовом стали появляться короткие платформы для пригородных поездов — дополнительный проследовал их не останавливаясь.
Денисов посмотрел на часы:
«Одиннадцать часов пятнадцать минут».
Мичуринск угадывался в веере путей, за катившими по обе стороны дополнительного контейнеровозами, спиртными и кислотными цистернами, хопперами, в продолжавших мелькать названиях посадочных площадок— «Новое депо», «Кочетовка».
Инструкция могла ждать в Мичуринске.
— А может, преступление раскрыто, только мы ничего не знаем? — Незаметно для себя Антон склонялся к такому варианту.— Получаем телеграмму, а в ней — отбой! Представляешь? Я домой, а ты дальше, в отпуск...
Антон достал «Беломор».
— Как вчера посадка была? Тебя провожали?
— Зачем? — Денисов показал на полку, под которой лежал рюкзак.— Да и поздно отправлялись...
В начале третьего, на переломе ночи, с опозданием прибыл почтово-багажный. Его приняли на третий путь, из чего Денисов и все носильщики заключили, что посадка на астраханский дополнительный начнется с пятой платформы, не с четвертой, как думает большинство. А на четвертой окажется нерабочая сторона состава.
Носильщики погнали тележки назад, молчало радио. Под Дуб- никовским мостом низко, над самыми путями, горели красные огни, дальше по горловине виднелись разбросанные в видимом беспорядке синие и все виды сигнальных белых — лунно-белые, прозрачно-белые, молочно-белые.
Ничего не происходило на вокзале и на всем железнодорожном узле. Когда Денисов ненадолго забежал в отдел, чтобы проститься. телетайп деловито выстукивал:
272


«...Направить делегатов на конференцию первого райсовета «Динамо». Повестка дня...»
Денисов заглянул в папку «Для оперативного использования» — все-таки путь пролегал по его же участку обслуживания, перечитал на всякий случай:
«...Осужденный за организацию транзитной транспортировки наркотиков Мостовой М. 3. (Стоппер) будучи вызванным на беседу инспектором по особо важным делам после свидания с женой заявил ввиду изменившихся обстоятельств он решил не дополнять ранее данные им на предварительном следствии показания о всех выявленных связях Мостового-Стоппера прошу срочно сообщить... приметы...»
Он вздохнул, вышел на платформу.
Темное пятно в горловине станции появилось незаметно. Чуть слышно стали подрагивать рельсы, дежурная по вокзалу подтянулась к справочной в начале перрона. Дополнительный подавали на посадку, он был совсем рядом, между блокпостом и технической библиотекой — скрытый от глаз торцевой стенкой последнего, шестнадцатого вагона.
Прошли мимо коллеги, работавшие в ночную смену, и с ними Анай-Саар, младший инспектор, подшефный Денисова.
— Привет, патрон,— Апай-Саар, в переводе с тувинского «козленок», махнул рукой.— Счастливо отдохнуть!
— Вам удачи!
Денисов знал, как это бывает, когда провожаешь других,— теперь он уезжал сам, нетерпеливо вглядывался вдаль.
До стрелки оставалось несколько десятков метров. Три хвостовых огня астраханского все еще терялись в панораме других, разбросанных в горловине станции.
Наконец — негромкий стук! «Вот он!» Вагон, шедший впереди, пересек стрелку...
На кривой астраханский дополнительный открылся внезапно и сразу весь. В тамбурах замелькали фонари проводников. Вспыхнул свет. Вагон за вагоном, равномерно потряхивая, весело катил к вокзалу.
— Граждане пассажиры!..
Но и без объявления было ясно. Мирное войско с чемоданами, с детьми с четвертой платформы устремилось на пятую. В сутолоке Денисова несильно задели зачехленным остовом разборной байдарки, какой-то пассажир, чтобы упростить задачу, попробовал открыть дверь с нерабочей стороны состава, она не поддалась, через минуту попытку повторил еще кто-то. груженный рюкзаками и сетками. Последний, кого увидел Денисов, был невозмути¬
273


мый Апай-Саар, читающий мораль кому-то, успевшему просунуть сумку в одно из окон.
Порядок на посадке постепенно налаживался. Перронное радио щелкнуло в последний раз:
— ...Администрация вокзала приносит извинения в связи с допущенным опозданием... Счастливого вам пути!
4
— Мичуринск!..
Знакомое мрачноватое здание возникло неожиданно посреди залитой солнцем платформы. С торца его были тоже пути — там шла посадка на пригородный.
Яростно скрипнули тормоза, загремело перронное радио.
— ...Штоянка...— Дикторша словно перекатывала во рту что- то горячее. Денисов разобрал два последних слова: — Опожда- нием... шокращена...
Мимо бюста великого садовода Денисов пробежал в вокзал. Дежурный располагался в первом этаже мрачноватого здания, против парикмахерской. И на этот раз удушающий запах шипра наполнял помещение.
— Оперативная группа? С поезда? — Молодой незнакомый лейтенант, моложе Денисова, с выгоревшими напрочь ресницами, черным от загара лицом, был наготове.— Телеграмма!
В конверте лежала свернутая вдвое узкая полоска бумаги. Денисов нетерпеливо развернул:
«...Смерть Голея последовала результате повреждения области сердца режущим предметом односторонней заточкой клинка шириной уровне погружения одного сантиметра длиной не менее семи тчк примите меры розыска...»
Это была ориентировка «Всем, всем», отправленная после вскрытия трупа.
Дежурный уже подавал трубку.
— С Москвой говорить будете?
В Москве, в старом, не подвергавшемся реконструкции крыле вокзала, долго не отвечали. Наконец послышался знакомый голос:
— Слушаю.
«Апай-Саар... Какая удача!»
— Денисов.
— Привет, Денисов!
— Ты тоже занимаешься убийством в астраханском? — Он не стал звать к телефону никого: каждая секунда была на учете.
274


Кроме того, ему как раз и был нужен этот маленький невозмутимый инспектор.
— Подняли в шесть. Можно считать, занимаюсь,— сказал Апай- Саар.
— Пострадавший — москвич?
— Голей? Иногородний. Прописанным в Москве не значится.
— По Кировограду?
— Тоже нет.
— Гостиницы проверяли?
— Здесь все делается.
— Осмотр перегона дал результаты?
— Пока нет. Что у вас?
— Пассажир пропал ночью... Из тринадцатого вагона. Я послал сообщение, приметы.
— Вот это новость!
— Ш шештого пути...— донеслось с перрона.— Отправляется...
Денисов заторопился.
— Кроме того, потерпевший прямо-таки настойчиво искал пассажира с собакой... Надо проверить! На багажном дворе около часа ночи произошел инцидент: кто-то ударил собаку. Вызвали постового... Кому что известно?
Было слышно, как там, в Москве, кто-то щелкнул зажигалкой.
— Вы же сами были на посадке!
— В качестве пассажира... Что я видел! Обязательно проверьте...
Дежурный с выгоревшими ресницами тревожно встал у окна. Перонное радио молчало. Сколько прошло после объявления дикторши: минута? Три?
— Теперь главное: ты кого-то записал на платформе...— Закончить он не успел.
— Отправился! — тонко, почти фальцетом крикнул дежурный.— Пошел! Быстрее!
— Телеграфируй по ходу астраханского. Сейчас каждая мелочь...
Девушка-сержант, которую Денисов сразу не заметил, настежь открыла дверь — волна приторного запаха ворвалась в помещение. Дежурный почти силой выхватил у Денисова трубку.
Рослая, в кожаной юбочке проводница тринадцатого, Галя Пятых, встретила Денисова и Антона как давних знакомых:
— Чайку? Кофе? Хотите в ресторан за лимоном сбегаю?
В ней все было чрезмерно — голос, доброжелательство.
— Не стоит, пожалуй. Пришел пассажир? — спросил Антон.
Пятых покачала головой:
275


— По всем вагонам прошла. И по радио объявили. Пропал.
— Покажите его купе.
Она пошла впереди, занимая почти весь просвет узкого коридора. Остальное закрыл собою Антон.
— Здесь,— купе было последним в ряду.— Открывать?
— Пригласите двух пассажиров,— Антон поправил форменный галстук-регату, который надел, несмотря на жару.— Можно из соседнего.
В присутствии понятых Денисов «тройником» открыл дверь.
Вагон был поставки до шестьдесят третьего года — с шестью пепельницами в купе — четырьмя внизу и двумя над верхними полками. Вместо пластика для внутренней облицовки был использован линкруст с унылым рисунком цвета старости.
— Тишина и покой,— сказала Пятых.
Следов ехавшего в купе пассажира не чувствовалось. Три полки были застелены, к ним никто не прикасался, на четвертой — постель была смята в середине. Денисов осмотрел пикейное покрывало — его не поднимали, подушка выглядела только что взбитой.
Было трудно представить человека, просидевшего ночь, не сдвинувшись с места.
— Чудно,— заметил один из понятых — с резкими чертами и колючими глазами.— Купе заперто, никого нет. Что же он, в окно вылетел?
Второй пожал плечами:
— Может, у него ключ был?
— Мне, например, ключ не вручили!
— Милые! — Пятых словно осенило.— Вот ведь это кто! Который того человека в одиннадцатом!.. Понимаете?! Суркова говорила: «Дверь в тамбуре открыл ключом, выскочил!» Поручень в крови!
Денисов осмотрел коврик, все шесть пепельниц. В одной, над верхней полкой, оказался пепел сигареты. Пассажир внизу не курил, не отодвигал занавески, не опускал штору. Между подушкой и стенкой купе остался его портфель — потерявший форму, похожий на спущенный футбольный мяч.
— Интересно, что там? — Пятых увидела, как Денисов осторожно, чтобы не оставить следов, переносит портфель на стол.
Латунный замочек оказался незаперт. Денисов извлек завернутый в газеты пакет: пуловер, несколько рубашек. Особняком лежали фирменная коробочка Ювелирторга, электробритва, брошюра о героях Аджимушкая. В соседнем отделении Денисов нашел обернутые бумажной салфеткой бутерброды, бутылку чешского пива.
Денисов сложил обнаруженное на столике, расстелил газету, вытряхнул из портфеля мелочь: шариковые стержни, запонки.
276


Газета была июньская, старая, во весь разворот выведено крупно: «Клубной самодеятельности пристальное внимание».
В коробочке Ювелирторга лежали кулон и тонкая золотая цепочка Бронницкой ювелирной фабрики пятьсот восемьдесят третьей пробы.
— В подарок вез, да не привез...— сказала Пятых.
— Убийца ехал в тринадцатом вагоне. А потом прошел в одиннадцатый, вырубил групповой щит, убил Голея и скрылся.— Вернувшись к себе, Антон устроился у окна, снял рубашку.— А вдруг не так?
Денисов положил голову на стол и почувствовал, что устал, буквально валится от изнеможения. Ощущение это появилось внезапно, противиться ему не было сил.
— Если и его тоже... Того, что ехал в тринадцатом? Только не нашли пока?
— Кроме Голея могла быть еще жертва? — Денисов мыслил с трудом.— Труп?
— А вдруг жив? Попал в больницу? Никуда не заявил... А может, оттого и постель не смята, что вывели из строя раньше, едва отъехали от Москвы? — Антон обхватил руками колени — толстый рыжеватый Будда в брюках с кантами.
— С какой целью?
— Легко представить: теперь все подозрения на него... того, кто исчез. Ты вспомни кулон, цепочку...
За Сабуровом Денисов заснул, подложив руки под голову, сдвинув лежавшие на столе бумаги. Когда он проснулся, солнце светило прямо в купе — направление поезда снова сменилось. Часы на руке показывали тридцать шесть минут первого.
Сабодаш — в рубашке, хотя и незастегнутой, при кобуре — разговаривал с Феликсом, официантом-разносчиком, который стоял у порога с корзиной, полной молочных пакетов.
— Как себя чувствуешь? — спрашивал Антон.— А то совсем позеленел...
— Утром-то? — Тот насторожился.— Ерунда... Я ведь ночь не спал. И духота...— Куртка у него на поясе была разорвана, сквозь дыру проглядывала загорелая складка.
Денисов сдвинул занавеску. Пока он спал, Антон задернул ее, спасая его от прямых лучей.
— Работы много? — спросил Сабодаш.— Ты садись...
Феликс покосился на ко<буру, однако не сел, поставил корзину
у ноги.
— Работы как всегда. Не спалось... Я вообще не сплю в поездке... Нервы, что ли?
— В твои годы!
Официант-разносчик был молод, с начинающимся брюшком.
277


— Возраст ни при чем.
— По составу ночью ходил? — продолжал Сабодаш.
— Было.
— Было? А мы по радио обращались, искали очевидцев... Когда ты проходил здесь ночью, свет горел?
— Сначала горел,— Феликс отвечал неуверенно,— в темноте тоже проходил!
— Куда?
— В хвост состава, по-моему.
Денисов слушал, пробуждение оказалось неожиданно легким.
— Пострадавшего видел?
— Убитого? — Официант подумал.— Видел, когда еще свет горел. Он разговаривал с пассажиром.
— С кем? Помнишь?
Феликс пожал плечами.
— Ты его соседей по купе знаешь?
— Старичок. А еще — высокий, в джинсах. Нет, с ним стоял другой. По-моему, не из этого вагона...
Антон оглянулся на Денисова: слышит ли?
— В одиннадцатом я этого пассажира не видел.
— Какой он из себя?
— Собеседник? Немолодой...
— Я сам немолод,— сказал Сабодаш,— скоро тридцать. И Денисов тоже. Он, правда, моложе. Сколько ему на вид?
— Лет сорока...
Денисов вспомнил Пятых: «Пожила людина».
— Где они стояли? — Антон был явно в ударе.
— У служебки...
— Любопытно!
За окном показались дома — Феликс обрадовался.
— Тамбов! Областной город, а пять минут всего стоим! Разрешите,— он показал на пакеты с молоком.— Жара! Сразу киснет...
Поезд замедлил ход.
— Сорокалетний мужчина из другого вагона,— подытожил Антон.— Может, тот самый? Исчезнувший? Проводнице даже ты кажешься староватым...
Денисов внимательно слушал.
— ...Пассажир этот ходил в одиннадцатый вагон к Голею и не вернулся.
— А потом?
— Потом настала очередь самого Голея. Уот!..
В станционную милицию Антон отправился один, Денисов ждал в купе.
278


Вокзал был залит солнцем, казалось, вокруг нет клочка земли, не пронизанного палящими лучами.
Перрон был пуст. Пассажиры прятались в тень, под козырьки вокзальных павильонов, в залы. Никто не оставался на расплавленном асфальте. Под тентом ближайшего киоска Денисов увидел Марину, разговаривавшую о чем-то с проводницей. От головы поезда рядом с дежурной по станции шел Шалимов.
Антон появился перед отправлением, в обеих руках нес яблоки.
— А как с телеграммами?
— Пока нет.
5
За обедом Марина и Антон снова говорили о субботних вылазках за город. Как бывает, разговор малознакомых людей касался одной счастливо найденной темы.
— ...Глаза страшатся, а руки делают! Как подумаешь: в пятницу собрать детей, спальные мешки! Все эти котелки, поводки, ошейники...— Круглая большая оправа делала ее лицо моложе. Из-за чуть затемненных стекол следили внимательные глаза.— Оторопь берет! Отправила бы одних, сама бы до понедельника с тахты не вставала... Но приедешь к реке — тишина, птицы. До утра сидим, стихи читаем, смотрим на костер. Тем не менее высыпаемся!..
— Понимаю.
— И всю неделю — ожидание поездки,— она улыбнулась.— Помните, у Вероники Тушновой: «Счастье — что оно? Та же птица: упустишь — и не поймаешь. А в клетке ему томиться, тоже ведь не годится, трудно с ним...»
— Цветов много в Сумах?
— Очень. У гостиницы в Москве гладиолусы, настурции... Но у нас больше. Аромат на весь город.
Денисов смотрел в окно. За Тамбовом в направлении Рады тянулся смешанный лес. Поезд перерезал овраг. По обоим склонам строго вверх росли деревья.
— Стоит ли ехать на Каспий? — Он с трудом оторвался от прочерченных ими вертикалей.— Если так хорошо дома?
Наискосок, через два столика, снова сидел Ратц, скучный, похожий на высохший глиняный сосуд. Одинаково тусклый свет исходил от его нержавеющих металлических зубов и потухших голубоватых глаз.
— Поездки кончились,— Марина отодвинула прибор.— Распалась компания.
279


— Поссорились?
— И не ссорились. На работе встречаемся, разговариваем. Распалась, и все. Теперь каждый по себе.
В конце обеда появился Вохмянин с тетрадью. По просьбе Денисова Шалимов подобрал купе, где завлабораторией мог готовиться к симпозиуму.
Антон продолжал прерванный разговор, Денисов снова ему позавидовал: сам он был скован, боялся что-нибудь упустить. Как будто день и ночь все играл одну и ту же сложную турнирную партию...
— ...Он увлекается магнитофонами...— сказала Марина.
Денисов понял: Антон спросил о муже.
— Сколько их перебывало! То что-то не отрегулировано, не доведено. То меньше, чем хотелось, ватт на выходе. Разъем двух- штамповый вместо одноштампового...
Антон кивал.
— ...Он способный, талантливый. Недавно вернулся из командировки в Италию. Евгений переживал, когда так получилось с компанией,— Марина поправила очки.— Мужчины наши — друзья по институту, все с одного выпуска, «мушкетеры». Только жены перезнакомились...— Она обернулась к Денисову: — Как по- вашему? Меня еще будут тревожить? — За стеклами мелькнуло беспокойство.
— Насчет Голея?
— Придется приезжать, давать показания? По существу, я ничего не знаю!
Денисову показалось: она сейчас расплачется.
— Закон есть закон.
— Я хочу быть объективной. Не было в купе ничего, кроме этой стычки Голея с Ратцем.
— Так вы считаете?
Однако тот же закон запрещал Денисову настаивать. Беседа со свидетелем за столиком купе, в вагоне-ресторане даже по поводу только что совершенного преступления оставалась беседой, а допрос — допросом, процессуальным действием со взаимными обязанностями, правами, протоколом.
— Голей что-то сказал...
— А Ратц?
— Может, у них старые счеты? Ратц побледнел. Слово «война» я определенно слышала.
Денисов помолчал.
— Но вначале было все мирно?
— Вполне.
— Если бы они были.знакомы раньше, вы бы заметили?
— Может быть.
280


— Еще вопрос. Кто открыл шампанское?
— Может, Игорь Николаевич? Голей, я знаю, проткнул пробку, чтобы не выбило.
— Странно.
— Мне это было тоже в новинку. Ратц дал свой ножик.
— У него был нож? — спросил Антон.
— Он не сказал? — Марина удивилась.
Из раздаточной показался Феликс. От Денисова не укрылось: официант-разносчик вздрогнул, увидев обоих сотрудников милиции.
— Вы спрашивали еще о сторублевых купюрах... Я не видела их,— она словно спешила снять с себя подозрения.— Ведь он не расплачивался в моем присутствии!
Ее слова навели Денисова на новую мысль.
«А ведь такой свидетель есть! — вспомнил он.— Шпак! Житель Кагана... Он стоял на вокзале у кассы позади Голея, мог видеть сторублевку!.. А то и все восемь тысяч!»
Бородатого, с узловатыми морщинами Шпака Денисов нашел в служебке девятого вагона.
Свидетель пил чай.
— Присоединяйтесь,— он придвинул вторую пиалу.— Представьте, что мы в Кагане.
— В Бухаре.
Частая дробь колес на минуту прервалась.
Денисов сел, Шпак налил чай.
— Что вас больше поразило в Бухаре? — спросил он.— Если не секрет... Мавзолей Саманидов?
— Бала-Хауз!..
Денисов вспомнил: звенел совсем московский морозец, знаменитый водоем был пуст. Крутые ступени уводили вглубь, к ледяному зеркалу, где несколько пацанов играло в хоккей.
Денисов поблагодарил за чай.
— Проводница спит?
— Бригадир послал ее в четырнадцатый. За бельем. Сейчас придет.
— У меня вопрос к вам. На московских вокзалах кассиры оформляют билеты иначе. Не как везде,— Денисов рассчитывал на его наблюдательность.
— С помощью манипулятора,— прямой, как палка, каганец откинулся еще дальше назад,— я видел... Потом пишущая машинка заполняет бланк.
— Верно. Тогда вы наверняка вспомните... Сколько билетов изготовили, пока вы стояли у окошка?
281


— Три. Может, четыре.
— Впереди вас расплачивались сторублевой купюрой?
Пауза показалась долгой, наконец Шпак качнул головой:
— Нет.
— Определенно?
— Я бы обратил внимание,— борода его легла на воротник красного батника, узловатые морщины как будто расправились.— Хотите еще чаю?
— Нет, благодарю.
— Шестидесятый номер. Надо сказать, обычно я завариваю сто двадцать пятый...
— Он лучше? — Денисов думал о другом.
— Как сказать...
Появилась проводница — в джинсовом костюмчике, с косичкой.
В первую минуту она показалась Денисову подростком.
— У нас гости?
— Денисов,— он представился.— Инспектор транспортной милиции.
— Рита,— она преувеличенно-внимательно оглядела его.— Не задержали еще?
— Убийцу? Пока нет.
Рита обернулась к Шпаку.
— А вы говорили: «Быстро найдут».
За окном показались дома, дополнительный пошел совсем тихо. На песчаном бугре мальчик гладил лежавшую рядом собаку, вторая рука была приветственно поднята.
— Потом поймешь, малыш,— Шпак тоже вскинул руку.— Глупо махать всем без разбора. Жизнь — штука пресложнейшая... Главное в ней — выбор цели. Согласны?
Денисов не ожидал вопроса.
— Вы говорите о сверхзадаче?..
— Вот именно! Шестьдесят пять лет человеческого существования и миллиарды по обе стороны от точек отсчета! Есть над чем задуматься...
Денисов пожалел, что с ним нет Антона: Сабодаш любил поспорить.
— В очереди за билетами шел разговор о гостинице,— спросил он.— О какой именно?
Бугор и мальчик с собакой остались позади.
Шпак с сожалением отставил пиалу.
— По-моему, я назвал: гостиница «Южная».
— Не ошибаетесь?
— «Южная»... Хорошо помню. Потерпевший хвалил ее.
282


За Иконоковкой рядом с сенокосами все чаще попадались подсолнухи, в одиночку, потом целыми массивами. Земля почернела, опять лежала жирная антрацитово-черная в низине, замкнутой на горизонте небольшими холмами.
Перед самым Кирсановом ненадолго открылась контейнерная площадка — размером с футбольное поле, с двумя козловыми кранами, похожими на ворота, за ней — отгороженная деревьями станция.
— Мы ломаем головы,— выходя в коридор, Антон запер купе.— Представляешь, Денис? А в Кашире, возможно, отбой! — Он почти дословно повторил сказанное им перед Мичуринском.
Суркова в малом тамбуре гремела ведрами.
— Шесть минут стоим. Между прочим, здесь да в Иконоковке лучший картофель по дороге...
— Кому красной? — слышалось за окнами.
Из-за жары, кратковременности стоянки никто, кроме Антона и проводников, не проявил интереса к станции.
Дополнительный уже двигался, когда откуда-то из-за летнего павильона появился запыхавшийся сержант.
— Капитан Сабодаш? Сержант Ромашов... Пакет!
— Больше ничего?
— Все! Счастливо...
Бумаг было несколько.
«Проверкой пути следования поезда нр сто шестьдесят восьмого дополнительного жертв несчастных случаев не зарегистрировано ».
«Проживающий Астрахани Желябова 39 Плавич Олег Алексеевич старший ихтиолог Азчерниро допросе показал. что никогда раньше не слыхал человека фамилии Голей...»
Последняя телеграмма была еще более неожиданной:
«Полученным Новосибирска сведениям Вохмянин Игорь Николаевич вылетел Москву двадцать третьего августа...»
Она означала, что сосед Голея по купе — заведующий лабораторией Вохмянин — находился в Москве не двое суток, как он сообщил Сабодашу и Денисову, а трое.
— Интересно...— Антон закурил, отодвинулся от окна.
Боковая стенка вагона полыхала теплом.
Денисов посмотрел на часы:
«Пятнадцать с минутами».
— Самое время пройти по составу...— сказал он.
Антон безропотно встал.
— Я готов.
В коридоре казалось прохладнее. Двери всех купе были рас¬
283


крыты в надежде заполучить толику сквозняка. В час послеобеденного покоя общественные соты вагона просматривались в каждой своей ячейке.
— Далеко? — полюбопытствовала у Денисова Суркова. Она возилась в нерабочем тамбуре с совком.
— Прогуляться.
— Бригадир в хвостовых секциях.
— Спасибо. Пошли, Антон.
Двенадцатый вагон был тоже венгерской поставки до шестьдесят третьего года — без пепельниц в большом продольном и малом коридорах, но с пластикатом и откидными сиденьями у окон. И здесь двери в купе были открыты, словно в современном спектакле без занавеса.
Денисов пропустил Антона вперед: форма капитана милиции отводила упрек в любопытстве. У последнего купе Сабодаш неожиданно остановился.
— Денис!..
Денисов заглянул в купе.
На верхних полках спали, внизу, за столиком, сидел хмурый чернявый пассажир и смотрел в окно. Не он заинтересовал Антона. На полу у входа лежала собака, Денисов узнал дога: прямоугольная голова, гладкая черная шерсть, сильный саблевидный хвост.
Дог неприязненно посмотрел на пришельцев, хотел подняться, но тут же лег, до хруста выпрямил когтистые лапы.
Чернявый повернул голову.
— Гу-ляй, Дарби!..— В голосе с хрипотцой слышалось раздражение.
Рядом с пассажиром Денисов увидел плетеный поводок с петлей на конце — удавку, резиновую поноску и намордник.
— Не бросится? — спросил Антон.
— Как себя будете вести!.. Английский дог! Чуть грубее сказал — уже амбиция.— Пассажир хохотнул.— Станешь мямлить, на голову сядет. В Англии лакеи их по пять часов кряду выгуливали.
Пес повернул брезгливую морду.
— Как же вы управляетесь?
— Приду с ночной и гуляю. Если днем работаю, хозяйка водит...
Во время разговора он адресовался к сотруднику милиции в форме и ни разу не взглянул на Денисова.
— Как он с другими собаками?
— Не знает страха.
— А насчет маленьких? — Антон возвышался на манер пагоды.— Комнатных...
— Растреплет,— благодушно прохрипел чернявый.
284


— Ваша фамилия? — спросил Денисов.— Откуда вы?
Антон достал блокнот.
— Судебский... Иван Васильевич. Живу в Ступине,— он так и не взглянул на Денисова.
— Как полное имя собаки?
— Дарби-Воланд.
— Регистрацию прошли?
— В областном клубе.
— У вас не было конфликта во время посадки? По поводу собаки? Может, кто-то ударил собаку? Пнул?
— Хотел бы я посмотреть, кто это сделает!..
По какой-то причине Денисов был ему явно несимпатичен. Разговор не получился.
— До Астрахани?
— Да. Всегда рады. Дарби!
Дог заворчал, гулко хрястнул хвостом о пол.
— Допустим, это собака, о которой говорил Голей,— сказал Антон в коридоре.— Голея могла заинтересовать породистая собака. Что из этого?
В тамбуре два свежеиспеченных лейтенанта разговаривали с электромехаником.
— Опять непорядок? — осведомился Денисов.
— Обрыв.— Электрику, казалось, прибавило спеси с тех пор, как они видели его утром.— А здесь не побриться — напряжения не хватает...— Он поиграл фибровым чемоданом с инструментами.
Лейтенанты молчали.
— Электрохозяйство образцовое,— заметил Денисов.
Электромеханик цыкнул зубом:
— Последняя перевозка...
В купе Сабодаш вернулся к разговору:
— Если бы Голей перед гибелью разговаривал о белых мышах или о саблезубых тиграх, ты, наверное, отправился бы в Африку.
— Может, в библиотеку.— Познакомившись с Судебским и его догом, Денисов как будто успокоился.— Поручиться за успех в нашем деле никто не может. Но за то, что ничего не будет оставлено без внимания, я отвечаю...
Ратц сел у дверей.
— Как бы вы охарактеризовали вчерашнюю обстановку в купе? — спросил Денисов.
Интересуясь происшедшим, Денисов вверг бухгалтера в центр лабиринта, предоставив ему отыскивать выход.
— Можно ее назвать дружеской? Или преобладала отчужденность?
285


Ратц покрутил головой.
— Отчужденности не было.
— Голей выглядел компанейским?
— Наверное,— бухгалтер немного успокоился,— вино, шампанское. Голей поцеловал женщине руку.
Своим тоном он дал понять, что не принимает экстравагантных замашек погибшего.
— ...В Нововиленском, когда провожали счетовода на пенсию, Школьников, председатель райпотребсоюза, поцеловал ей руку. Перед войной дело было. Шум, гвалт! — Казалось, Ратца ничего не интересовало, кроме воспоминаний сорокалетней давности.
— О чем с вами говорил Голей?
— Спросил, бывал ли я в Кировоградской области.
— Вы упоминали Каменец-Подольск?
— Он сказал, что был в Каменец-Подольске...— Старик не искал выход из лабиринта, Денисову предстояло заниматься этим самому.
— Голей выпил больше, чем другие?
— Я бы сказал: меньше. Голей нервничал. Руки!.. Он все время шевелил пальцами.
— Из-за чего произошла ссора?
— Он хотел отметить отъезд, я отказался!
Налицо была другая интерпретация, не та, которой придерживались его спутники. Помолчав, Ратц спросил:
— Деньги нашлись?
— Денег нет. В том-то и дело, что кроме вас, их никто не видел...
— Восемь тысяч.
— Не ошиблись?
— Слава богу! Я бухгалтер!..
Денисов вернулся к разговору о купе, где совершилось преступление.
Все было важным и значительным там в поздний час, перед «третьей стражей», как называли его древние, делившие ночь на стражи в предвидении «татинных и убивственных дел».
— Из ваших попутчиков никто раньше не знал друг друга?
— Голей и Вохмянин? Мне неизвестно...
— Где вы сидели за ужином?
Ратц оглянулся, еще ближе подвинулся к двери.
— Женщина и Голей сидели там, у окна, напротив друг друга. Я здесь. На другой полке Вохмянин. Согласно билетам... Потом легли спать. Обычно у меня бессонница, а тут будто провалился! И пробуждение! Этого не объяснить...— Ратц посмотрел на Денисова.— Видели, как падают ящики? Или картонные коробки. Штабеля картонных коробок... Проходит трещина наискосок, и они валятся. Ряд за рядом.
286


— Давно это с вами? Как вообще себя чувствуете?
— Похудел сильно. Майки, пиджаки — все сваливается!
Был еще вопрос:
— Ваш ножик...
— Тоненький! С красной ручкой!..
— Где он?
— Я давал его откупорить бутылки...— Ратц посмотрел на Денисова, потом на Антона. Маленькое лицо сжалось еще больше.— Вы нашли его? Ничего не помню...
Маленькой Тоновкой, заставленной платформами с пиломатериалами, закончилась Юго-Восточная дорога. Следующая станция — Умет — принадлежала Приволжской.
В Умете уже ждали, почту принесли в вагон. Радости от нее было мало. Телеграммы были те же, что и в Кирсанове, Москва продублировала их в два адреса на случай непредвиденных обстоятельств: о том, что Вохмянин пробыл в Москве не двое суток, как показал на опросе, а трое; а старший ихтиолог Плавич, чей адрес был в блокноте пострадавшего, никогда не слыхал о человеке по фамилии Голей.
Одну телеграмму Денисов отложил в сторону:
«Осмотром перегона Вельяминово — Привалове правой стороны ходу Москвы семьдесят третьем километре второго пикетного столба обнаружен нож заточкой клинка односторонней ручка красная пластмассовая направлен биологическую экспертизу=Г азима- гомедова».
Это был ответ на только что состоявшийся разговор с Ратцем.
— Все? — спросил Денисов у посыльного.
— Все.— Посыльный вежливо откланялся:— Удачи в раскрытии тяжкого преступления!
Все было в лучших традициях транспортной милиции.
— Спасибо.
Вместе с Антоном Денисов подошел к тринадцатому вагону. Юную великаншу, Пятых, окружили пассажиры.
— Фокус-покус! — Мужчина в майке-сетке, в полосатых брюках, с венчиком редеющих медно-красных волос владел общим вниманием.— Выпью из бутылки, не раскупорив ее!
— Скажите! — Пятых хохотнула.— Не раскупорив...
— Пари!
Сабодаш, простая душа, заинтересовался:
— Это как?
— Показать, товарищ капитан? Подай вино! — крикнул мужчина кому-то в вагон.— Протокол не составите?
287


Из тамбура передали две бутылки «Марсалы», одна была раскупорена.
— Следите!
Он перевернул запечатанную бутылку — с наружной стороны в дне имелось едва заметное углубление. Мужчина налил несколько капель из второй бутылки, пригубил.
— Пью?
— Ну, дает магаданец! — объявила Пятых.
Вокруг засмеялись.
— Магадан — город без фрайеров...— он оборачивался во все стороны, показывая фокус-покус.— Условие соблюдено? Пью из неоткупоренной!
Двое его друзей — пожилой, со шрамом, и второй, в тельняшке, с металлической пластинкой на руке,— наблюдали за ним из тамбура.
— Игра слов...— Антон махнул рукой.
Колодки тормозов неожиданно скрипнули.
— Тро-га-ем-ся! — пропела Пятых.— Садитесь!
Денисов и Сабодаш прошли в служебку. Здесь было прохладнее, окно завешено мокрым одеялом. Рядом с распределительным щитом висел отрывной календарь. Денисов заглянул в него:
«Двадцать шестое августа Восх. 5.26 Зах. 19.36 Долгота дня 14.10»
«Какой длинный день!..» Было от чего прийти в восторг.
— Пассажир так и не появился,— сказала проводница.
— Пригласите, пожалуйста, двух человек. Лучше тех, при которых осматривали купе,— Антон освободил угол стола.
— Бегу...
Он поднял штору — свет затопил служебку. Через минуту проводница уже возвращалась с понятыми.
— Разбудили вас?
— Ничего.
Денисов выложил на стол с десяток паспортов и профсоюзных билетов, собранных на время в других вагонах.
— Мы предъявим несколько фотографий. Может, проводница опознает пассажира, который исчез из купе. Правда, фотографии с документами владельцев. Фотоальбома, к сожалению, нет. Начинайте, только внимательно.
Пятых заулыбалась, словно Денисов предложил ей участвовать в забавной игре.
— Не то, не то...— она пальцем отбрасывала документы, почти не всматриваясь.
— Медленнее,— попросил Антон.
288


— Хоть час смотри, если не они! — Пятых одернула волнистые края юбки.— Этот похож, а подбородок? Здесь губа!
Антон с самого начала знал, что ничего путного не будет.
— Нос картошкой... Постойте! — Она замолчала.— Люди! То ж они!
Денисов отложил другие документы.
— Как вы узнали?
— Брови, расставленные глаза.
— Что брови?
— Углом.
Перед Пятых лежал профсоюзный билет Голея.
— Вот так номер! — сказал Антон.— Значит, он ехал с вами?
Пока Сабодаш писал протокол, Денисов вглядывался в фотографию: широко расставленные с сильным боковым зрением глаза погибшего, хитроватое лицо, казалось, несли одно обращенное внутрь слово: «Молчи!»
— Вам показали убитого? — спросил Денисов.
— В Ожерелье девочки ходили смотреть.
— А вы?
— Страсть такая! — Она снова одернула юбку.— И кулон с цепкой бросил...— Она имела в виду изделия Бронницкой ювелирной фабрики, оставленные в портфеле.
«Что за тайна в странном поведении Голея...» — подумал Денисов.
Антон закончил протокол, дал понятым подписать.
— Спасибо, все свободны.
Опознание Голея, казалось, должно было вызвать новые вопросы, потребовать уточнений. Пятых приготовилась, поправила пилотку. Однако спрашивать было не о чем...
— А вообще в вагоне было все в порядке?
— Не поняла...
— Шум, скандал?
— Нет!
— Как со светом?
— Отъехали от Москвы — пробки полетели. Сбегала за электромехаником — поправил...
— В одиннадцатом еще горел свет?
— Везде горел.
— Билет...— он едва не упустил.— На двадцать третье место.
Пятых достала «кассу».
Билет Голея оказался старого образца со штампом «Комиссионный сбор 50 коп.», купленный в кассе, не подключенной к системе «Экспресс». Таких касс на дороге оставалось немало.
10 Заказ 2976
289


— Вы спросили, какое впечатление произвел Голей,— Вохмянин остановился в проеме двери.— Трудный вопрос. Вроде того: имеет ли электрон собственную массу или масса его поля и есть собственная...— Он достал взглядом до столика, где лежали телеграммы, и снова посмотрел на Денисова.— Не помешал?
— Нисколько,— хотя заведующий лабораторией появился не вовремя.
— «Мы» — в большей мере то, что нас окружает. Друзья, близкие, наше прошлое. Масса нашего поля. Она и есть наша собственная масса. В последнее время меня это все больше интересует.— Он по-прежнему не расставался с незажженной холодной трубкой.
— Теория поля? — спросил Антон.
— Психология, состояние личности.
— Смотря что в данном случае считать массой.
На столике лежали знаменитые картофелины из Иконоковки, их принесла Суркова.
— ...Реальность поведения...— Вохмянин затянулся воображаемым дымом из трубки.— Голей показался мне личностью.— Он ограничился общей постановкой вопроса.
Спор утих, не успев разгореться. Вохмянин обратил внимание на полиэтиленовый пакет с телеграфным бланком, лежавший на столике. Бланк не отослали, потому что осматривавший купе эксперт обнаружил лишь мазки, непригодные для идентификации.
— Кто, по-вашему, мог принести бланк в купе? — Денисов показал на пакет.— Вы видели его раньше?
— У Николая Алексеевича. У касс...— Вохмянин отвечал неуверенно. Он по-прежнему держался своей версии о том, что прилетел в Москву не двадцать третьего, а двадцать четвертого.— И в купе. Когда сидели...
Денисов показал написанные карандашом цифры: 342.
— Это, наверное, рука Голея?
Вохмянин сжал холодную трубку:
— Не знаю... Между прочим! Может вас заинтересовать: сквозь сон я отчетливо слышал, как Ратц разговаривал...
— В купе?
— Причем довольно долго.
— О чем?
— Не знаю. Вот я что думаю: в себе ли он?
— Может, кто-то входил в купе...— Антон не договорил.
В окно ударил вихрь пыли. Совсем рядом замелькали тамбурные площадки встречного поезда. По голубым поручням Денисов узнал
290


фирменный «Саратов» — «Голубое на зеленом». Оба локомотива на несколько секунд словно удвоили мощности. Стучали колеса. Наконец раздался последний стук — дополнительный будто выскочил из тоннеля. Скорость его сразу упала.
Вохмянин поднялся.
— Откуда ваша фамилия? — поинтересовался Сабодаш.— «Вохмянин».
— Вохма,— завлабораторией сунул трубку в карман.— Река есть, берет начало в Северных Увалах.
— А я с Алтая,— Антон помахал газетой, как веером.— Там у нас какие реки? Катунь, Бухтарма, Бия да Чуя. Озер много...— Он достал папиросу.— Как отпуск, на Алтае меня уже ждут. Что ни старик там, то личность.
— Вы не в том плане...
— Шучу.
С Денисовым Вохмянин простился дружески.
— Экспресс, инспектор с отпускным удостоверением. Труп в купе,— он сжал холодную трубку.— История известна. В конце пути инспектор должен указать убийцу.
— Голей испробовал все, чтобы скрыться от преследователей. Купил билеты в разные вагоны, сел в тринадцатый, незаметно перебрался в одиннадцатый...— Антон закрыл дверь, сбросил рубашку. Кобуру с пистолетом сунул в китель.
Вблизи его мускулатура гиревика выглядела внушительно, особенно плечевой пояс. Говорили, у себя, на Алтае, Антон попал в сборную в течение пяти минут: пришел на соревнования зрителем, ушел — призером.
— ...Обратил внимание? Пока он находился в тринадцатом, там начались неполадки со светом.
— Обратил.
Денисов помолчал. Давно как-то он играл в турнире против кандидата в мастера, известного в управлении шахматиста. Кандидат не принимал Денисова всерьез, болтал с болельщиками. Сделав очередной ход, он схватился за голову:
— Поздравляю, сержант,— Денисов тогда ходил в сержантах,— твоя победа.
Денисов наскоро оценил позицию. В случае размена противник сдваивал пешки. В эндшпиле для игроков определенного класса это значило многое. Выходит, кандидат ценил Денисова не так низко! Вокруг бросили игру, сгрудились над их доской. Тянуть с ходом было неудобно — Денисов пошел на размен.
— Эх! — не выдержал кто-то.— Ты же мат ставил!
Народ отхлынул. Партию Денисов быстро проиграл.
291


В тот день, возвращаясь после игры, он поклялся никогда не делать ничего, чтобы представить себя легким, схватывающим на лету — не таким, какой есть на деле.
— Электрическое хозяйство здесь ни к черту, Антон! — Денисов вспомнил запылившуюся стенку группового щита, плохо прилегающие контакты.
— А я что говорю?
— И все можно на это списать. Кроме одного! — Он представил металлическую пластину, ловко наброшенную на клеммы группового щита.— Треск, наверное, был громоподобный!
Антон снял с полки потемневшую от пота рубашку.
— Но Суркова не слышала!
— Он, вероятно, и ждал, когда ее не будет в служебке! Здесь не все ясно.
— Голей бежал в одиннадцатый, значит, был уверен в попутчиках,— Антон выставил рубашку в окно, встречного потока едва хватило, чтобы лениво покружить рукава.— Ну и скорость.
— Однако не забудь! Убит он именно в одиннадцатом вагоне!
Антон кивнул.
— Вообще-то мне симпатичнее другая версия. Голей вез большие деньги, боялся всех — людей, собак. Я обратил внимание: «По нескольку дней голодал, поэтому, дескать, сохранил жизнь...» Трус, хотя и неудобно о мертвом. Забивался в угол...
За окном показался поселок, дополнительный пошел совсем тихо. У самых шпал снова махали руками дети. Антон помахал тоже.
— ...В поезде линия Голея пересеклась с линией преступника, который разгадал Голея.— Он надел рубашку, проверил, застегнуты ли карманы.— Умысел на убийство возник случайно.
— А переход Голея из одного вагона в другой?
— С убийцей не связан. Как бы это объяснить?
Денисов внимательно слушал.
— Больной человек попал под машину, которая скрылась с места происшествия...— Антон встал, разминая ноги.— Тебе поручено найти виновных. Изучая истории прошлых болезней, ты хочешь сделать вывод о типе машины.— Описав полную окружность, мысль Антона возвратилась к исходной точке.— Убийство Голея заранее не готовилось.
— Кефир? Печенье? — На пороге появился уже знакомый официант-разносчик.— Кухня откроется только перед Аткарском.
— Перерыв на обед? — спросил Антон.
— Вроде,— Феликс украдкой взглянул на торчащую из кителя кобуру.
— Кефир съедобный ?
292


— Свежайший.
— Бутылку кефира,— Антон отсчитал мелочь.— И две пачки «Беломора».
Феликс передал кефир и папиросы, сдачу положил на край стола. Было заметно, как он колеблется, не решаясь спросить.
— Садитесь,— Денисов показал на полку.
— Насчет того пассажира...— Феликс замялся.— Того, что стоял с потерпевшим... Необходимость не отпала?
— Вы видели его?
— Он едет в тринадцатом вагоне. Вафли сейчас взял. Три пачки.
Это звучало неправдоподобно.
Антон уже пристегивал галстук-регату.
— Пошли.
Пока Денисов запирал купе, Сабодаш и Феликс были уже в тамбуре. Денисов догнал их в тринадцатом. Несколько пассажиров выглядывало из-за дверей. Молодая пара в конце коридора, забавляясь, писала что-то на пыльных окнах. Хрипел транзистор.
— Жена с ним, трое детей,— Феликс показал на дверь.
Антон решительно вступил в купе.
— Разрешите?
Детей оказалось не трое — четверо. Младший мальчик спал на верхней полке, братья и сестры у окна хрустели вафлями. Сухая остроносая женщина, которую Денисов заметил утром в ресторане, и ее смазливый, похожий на цыгана муж ссорились.
— ...Очень ей надо,— проворчал мужчина, когда Денисов и Сабодаш вошли,— только и дел у сестры, чтобы нас судить...
Денисов привычно моделировал предыдущую реплику:
«Твоя же сестра осудит»,— должно быть, сказала женщина.
Так антрополог восстанавливает скелет по одной единственной кости.
— Симпатичный малыш! — Денисов показал на спящего.— Сколько ему?
Взрослые молчали.
Ответил кто-то из братьев:
— Четыре!
— Я думал, в школу ходит! Смотри, Антон!
— Ест хорошо! — До Антона дошло.— Как я!
Попытки наладить контакт со взрослыми некоторое время ни к чему не приводили.
— Про амидопирин забыл? — женщина была недовольна.— Со своим днем рождения ты ни о чем не помнишь!
Антон присел и оказался как бы на одном этаже с супругами.
— Болеет малыш?
— Хронический тонзиллит,— женщина все же сдалась.
— Море поможет!
— Наши химкинские врачи тоже надеются... 293


Антон обрадовался:
— Вы из Химок? Два года там квартиру снимал. В Южных Химках.— Он представился:— Сабодаш Антон, капитан милиции.
— Прудников Федор,— мужчина стер пот с висков.
Шаткий мир в купе мог быть каждую минуту разрушен, тишина
напоминала о спокойствии дремлющего вулкана.
— Вы приходили ночью в одиннадцатый вагон...— Денисов воспользовался моментом.
Прудников поморщился. Возможно, этот ночной вояж и был предметом супружеского разбирательства.
— Просто шел по составу.
— Знакомы с пострадавшим,— Денисов наполовину утверждал.
— Какое знакомство? Знали друг друга в лицо.
Денисов сразу взвинтил темп:
— Но вы говорили с ним! О чем?
— Ни о чем... Вот и она тоже! — он кивнул на жену.
— Он к вам подошел или вы к нему?
— Я.
— Первая фраза?
Мужчина отер пот, вытащил из кармана потемневший влажный платок.
— Ресторан закрыт...
— Тебя, Прудников, не остановишь! Неважно, что все закрыто...— Женщина потянулась к сумке.— Возьми чистый носовик.
Почувствовав разрядку, дети затеяли возню.
— Ты же знаешь.— сказал Прудников.— И потом день рождения !
— Слыхали. Кем интересуется милиция? — спросила жена.
— Ну, тем...— он не хотел травмировать детей.
— Что брал с нами билет?
— Вы вместе покупали билеты? — спросил Денисов.
Разговор стал похож на беспорядочный обмен ударами в третьем раунде боксерских поединков.
— В агентстве.
— Много людей было у кассы?
— Никого. Мы и он.
— Кто получил первый?
— Он. Пока из Химок доберешься...
Денисов спросил:
— Заметили ли вы, какими купюрами Голей расплачивался за билеты?
— Сторублевой,— Прудникова что-то поправила на столе.— Хорошо помню. Сдачу давали со сторублевки. Четыре билета, купе целиком.
— Купе?
294


Антон неудачно вмешался в разговор:
— Растут Химки...
Прудников получил передышку.
— Строятся,— он незаметно перевел дух.— Южные вовсе не узнать.
— Там работаете?
— Сварщиком, жена контролером в цеху.
— В какой вагон был билет у пострадавшего? — Денисов прервал воспоминания.
— В девятый.
— В тринадцатый!
— В тринадцатый у нас.
— В девятый,— сказала женщина.— Точно помню.
Они, несомненно, путали.
— Пострадавший знал, что вы едете в одном поезде?
— В одном? — Прудникова подняла брови.— Его поезд должен отправляться из Москвы сегодня...
— Я удивился, увидев!..— Прудников адресовал реплику жене.— Говорит: «Изменились обстоятельства...»
— Уточним,— Денисов снова вмешался.— В момент, когда вы разговаривали с Голеем...
— Его фамилия Голей?
— Да. Свет в одиннадцатом горел?
— Было светло.
— Где стоял пострадавший ?
— У служебки, напротив купе проводницы.
О своем пребывании в одиннадцатом Прудников говорил неохотно, каждое слово приходилось словно вытаскивать из него клещами.
— Были еще люди в коридоре?
— Мужчина и женщина.
— Кто еще?
— Официант вагона-ресторана. Он тоже останавливался, разговаривал.
Прудникова хотела о чем-то спросить — Денисов опередил ее:
— С пострадавшим? Когда?
— Сразу же. Потом заходил к нему в купе.— Прудников запутался.
— Откуда вы знаете? Вы шли за официантом? — Денисов спешил, будто до гонга остались считанные секунды.
— Я хотел спросить про вагон-ресторан. Заговорил с пострадавшим.
— О чем же все-таки? — вмешалась Прудникова.
— Насчет ресторана. А он, по-моему, спросил о собаке...
— Знаешь, Прудников! — сказала жена.
— Серьезно. Не видел ли я собаки в поезде...
295


Словно догадавшись о чем-то, дети прекратили возню. В купе стало тихо.
— У потерпевшего был пунктик — собаки,— констатировал Сабодаш.
— ...Венгерские секции оборудованы генераторами постоянного тока. Это вам, должно быть, ясно...
Когда Денисов пожелал ближе познакомиться с электрическим хозяйством вагона, Шалимов, ни о чем не спрашивая, вызвал электромеханика. Вчетвером — четвертым был Сабодаш — собрались в служебке Сурковой.
Электрик также не высказал ни удивления, ни заинтересованности. Убийство Голея находилось вне сферы его любопытства, знакомство с инспекторами не щекотало самолюбия — Денисов понял это, наблюдая прямую, как доска, заносчивую спину электрика.
— Клеммы и монтажные провода положено осматривать не реже раза в месяц...
— С задней стороны щита? — спросил Антон.
— Да. Проверить, соответствуют ли плавкие вставки току нагрузки,— держался он подчеркнуто небрежно, но дело знал.— В служебном отделении вагона на трех щитах — групповом, силовом и дополнительном — смонтированы пусковая защитная аппаратура и измерительные приборы...
За Вертуновской дополнительный шел медленно, пока совсем не остановился. Волна нагретого воздуха ворвалась в служебку.
— Выходить будете? — спросил Шалимов.
Вокруг был луг, звеневший тысячами цикад.
— Нет.
Никого из пассажиров Денисов за окном не увидел, только против вагона-ресторана официантка рвала для букета мелкие мучнисто-белые цветы. Откуда-то появился дог Судебского, сделал несколько прыжков, каждый раз чуточку зависая в воздухе. Сильный хвост со свистом рубил траву.
— Гу ляй, Дарби! — прохрипел невидимый Денисову Судеб- ский.
— ...Таким образом, электрооборудование включает генератор постоянного тока, аппаратуру стабилизации напряжения, кислотную и аккумуляторную батареи, силовые и осветительные приборы.
Вряд ли электромеханик понимал, что от него требуется, но в том не было его вины — Денисов не смог сформулировать вопрос.
— Повторите...— попросил Антон.
Неумолчное отрывистое стрекотание цикад не затихало ни на секунду, пока дополнительный снова не двинулся в путь.
Денисов остался у окна.
296


Голей придавал отъезду из Москвы особое значение: билеты в агентстве были взяты заранее. Тем не менее он воспользовался другими, неожиданно ускорил день выезда.
«Собирался ли Голей ехать вчетвером или с самого начала решил остаться в купе один? Кто выедет из Москвы по купленным в агентстве билетам?
...Дальше, в поезде, было все проще, взаимообъяснимо. Голей пронес в тринадцатый вагон мятый, похожий на спущенный мяч портфель, посидел в купе ровно столько, чтобы Пятых и кто-то другой, кого он опасался, ничего не заподозрили, перешел с баулом в одиннадцатый. Он знал, что в купе тринадцатого вагона до Ожерелья никто не появится, поэтому и закупил все места.
Но зачем? Собирался ли он вернуться за портфелем, за бронниц- кими ювелирными изделиями?»
В окне служебки снова мелькали дворы, поезд не снизил скорости, тяжело загудел, начиная очередную кривую. Маленькие населенные пункты отворачивали лицо от дороги, окружали себя заборами, выставляли для обозрения пожарные лестницы, огороды, собачьи будки. Сами не ведая, они давали возможность заглянуть в повседневность, увидеть, что тщательно скрывали.
«...Голей перешел в одиннадцатый и сразу начал иную — обычную вагонную жизнь. Ни от кого не таился, выставил шампанское, «Марсалу». У него нашлась еще бутылка боржома. Трапезничал, вспоминал, как голодал, как умение обходиться без пищи спасло в свое время жизнь. Видимо, теперь, в одиннадцатом, у него были основания считать, что все идет хорошо.
Что? Что «все»? Что шло хорошо?»
— ...Значит, оставить вагон без света можно было и иными способами? — уразумел Антон.
— Безусловно.
— Но если был бы отключен только генератор...
— Проводница подключила бы аккумуляторные батареи.
— Вывод из строя щита наглухо лишал вагон света! И от генератора, и от батареи!
Электромеханик собрал чемоданчик, готовясь уйти.
— А что случилось вчера в тринадцатом вагоне? — спросил Денисов.— У Пятых?
— Элементарно,— он пожал плечами.— Пробки перегорели.
— Когда вы возвращались оттуда, в одиннадцатом свет горел?
— Не помню. Кажется, был ажур,— он посмотрел на Шалимова.— Надо идти, бригадир. У нас не курсы электриков.
— С гонорком,— заметил Антон, когда электромеханик ушел.
Шалимов махнул рукой:
— Будешь с гонорком, второй год в институт сдает — попасть не может.
297


Антона клонило в сон. Он поднялся, пошел к себе.
Едва заметный ветерок начал пробивать сквозь толщу неподвижного зноя. Жар балластной призмы, оснований контактных мачт — всего массивного, что оснащало дорогу, обещали долгую постепенную теплоотдачу.
Денисов вернулся в купе, лег, положив руки под голову. Над ним было окно. Проплывавшие крестовины электростолбов уродливыми граблями бороздили небо.
«...Трапезничали недолго, Голей почти не пил. Настроение было хорошее. Поцеловал руку Марине, произвел впечатление на Вох- мянина. И все-таки он нервничал. «Все время шевелил пальцами...» Поссорился с Ратцем. Что он успел перед гибелью? Разговаривал с официантом, с Прудниковым. Снова вспомнил о собаках...»
Ландшафт за окном до самого горизонта был изрезан, овраги подходили к самой насыпи. Но едва Денисов успел их рассмотреть, овраги исчезли и вместе с ними исчезла насыпь, а сама линия скоро оказалась зажатой отвесными склонами, как в ущелье. Где-то, над астраханским, по краю ущелья тянул тепловоз. Состав стал выползать наверх, показались горы антрацита, дополнительные пути...
Приближалась большая станция.
«...А в это время — в три девятнадцать — в районе станции Домодедово, когда народу в коридоре стало меньше, со стороны туалетной комнаты кто-то отвинтил винты, вырубил групповой щит. Вагон погрузился в темноту...»
Голосом Шалимова заговорило радио:
— Наш поезд прибывает на станцию Ртищево...
«...А в три сорок шесть Ратц разбудил Суркову: «В купе труп...»
— Антон!..
— Не сплю.
Набежавший железнодорожный узел напомнил родную станцию — разбросанный парк прибытия, голубоватое марево над горловиной, длинный, на десятки метров, призыв вдоль брандмауэров: «Не курить!» Издали бросалась в глаза тельферная установка для погрузки почтовых контейнеров — с крышей вверху, без стен, похожая на поднятое над землей африканское жилище.
Соскучившееся по прохладе население вагона поползло на платформу — казалось, ему не будет конца. Впереди Денисов увидел Ратца — старик был из тех, кто не упустит своего права быть первым, чтобы через минуту здесь же, у подножки, все-таки пропустить всех. Он задержал Антона. Когда Денисов последним оказался на платформе, фуражка Сабодаша маячила довольно близко.
«Ничего, стоянка большая...» — подумал Денисов.
Мимо ремонтирующейся — в строительных лесах — части вокзала прогуливалась Марина, два свежеиспеченных лейтенанта из
298


десятого вагона конвоировали ее с обеих сторон. Там же стояли Прудниковы с детьми. Денисов направился к ним.
Навстречу, никого не замечая, шествовали Судебский и дог Дарби. Все следили за ними.
— А мы видели Дарби еще на посадке! — сказала Денисову Прудникова.
У нее заметно поднялось настроение. Муж был прощен, рассеянно смотрел по сторонам. Ему, наверное, было жаль свой скомканный накануне день рождения.
— В Москве? — спросил Денисов.— На вокзале?
— Да,— ей хотелось казаться оживленной.— Лялечка первая увидела.
Денисов посмотрел на дочь — точный слепок маленькой остроносой матери.
— ...Дарби был на четвертой платформе. Мы долго следили. Особенно дети.
Денисов хорошо знал вокзал:
— Выходит, они садились в поезд с нерабочей стороны?
— Не знаю. В Москве их было трое,— Прудникова безошибочно определила, чем его можно увлечь.— Еще высокий интересный мужчина. С сумкой.
Денисов действительно заинтересовался.
— Как он был одет?
— В сером.
— Описать можете?
— Вьющиеся волосы, очки...
— Возраст?
— Лет тридцати семи.
Денисов подумал.
— Я не видел его в поезде.
— Так ведь он остался в Москве! — Прудников, прислушивавшийся к разговору, засмеялся.
— Остался?
Наверное, у Денисова был растерянный вид, Прудникова взяла его за руку.
— Вы думали...
Все, что он видел и слышал, примерялось и отрабатывалось им только как инструмент для раскрытия убийства.
Прудникова поняла его огорчение.
— Когда поезд отправился, он стоял на перроне. Без сумки. Видно, кого-то провожал... Может, хозяина Дарби?
— Бог с ним,— Денисов взял себя в руки.— Тем более если без сумки.
Простившись с Прудниковыми, он повернул по платформе назад.
‘299


Сновали носильщики в непривычных глазу мини-фартучках, едва прикрывавших подбрюшье. В павильонах торговали варенцом.
Против вагона в ожидании посыльных курил Антон.
— Товарищ капитан,— появившийся одновременно с Денисовым инспектор линотделения был невысок, юрок, с утолщенным по- боксерски переносьем. В руке он держал пакет.
Почта следовала во всевозрастающем объеме.
— Спасибо. А это — от нас,— Антон передал подготовленные Денисовым сообщения и запросы.
Поезд еще стоял.
Денисов и Антон вернулись к себе в купе, вскрыли пакет.
«Заключение су дебно-химической экспертизы соскоб обнаруженного тамбуре вещества содержит кроме этилового спирта органические кислоты дубильные красящие экстрактные минеральные вещества...»
— Действительно, в тамбуре разлили вино...— Антон не стал дальше читать.
«Бригадир поезда Шалимов уроженец Хову-Аксы работал течение многих лет проводником ревизором саратовского резерва на бригаду составлен акт за провоз безбилетных пассажиров в целом характеризуется положительно материально обеспечен в Хову-Ак- сы имеет собственный дом в Астрахани квартиру член добровольной народной дружины...»
«...дополнительным осмотром перегона Вельяминово — При- валово обнаружен кошелек Зву^Зв мм внутренняя поверхность свежими пятнами бурого цвета без содержимого...»
Антон полез в карман за «Беломором».
— Это же кошелек Голея!
— Здесь еще о потерпевшем,— сказал Денисов.
«...начиная с 20 августа по день отъезда проживал гостинице Южная Ленинский проспект 87 номере 342...»
— Любопытно,— Антон прикурил.— В «Южной» жила и Марина-
Денисов кивнул.
Последняя телеграмма была ответом на его, Денисова, запрос по телефону, она касалась обстоятельств ночной посадки на дополнительный астраханский:
«...младший инспектор Апай-Саар время посадки дополнительный действительно записал пассажира который поставил сумку окно нерабочей стороны состава...»
300


В скупых строчках было напоминание о душной ночи, мирном войске, двинувшемся с четвертой платформы на пятую; невозмутимый Апай-Саар, «Козленок», читающий мораль нарушителю правил посадки.
«...приметы пассажира на вид 35 лет сером костюме без головного убора по паспорту значится Карунас Петр Игнатович...»
Фамилию, записанную младшим инспектором, Денисов слышал впервые. Антон тоже проявил интерес.
— Карунас... Он имеет отношение?
— Не знаю. На всякий случай следует объявить по поездному радио.
Перед Аткарском осмотрели «кассы» всех проводников.
Билеты с теми же литерами, что Голей сдал в тринадцатом вагоне, в поезде отсутствовали. Где приобрел их потерпевший — в состоянии ответить была только Пассажирская служба отделения дороги.
В купе вернулись молча.
— Пассажир поезда Карунас Петр Игнатович,— дважды объявило радио.— Вас просят зайти к бригадиру поезда... Карунас Петр Игнатович...
Потом радио смолкло.
Денисов достал записную книжку, Антон еще немного постоял у столика, вышел в коридор.
Записная книжка Денисова была сводом ориентировок. Кроме того, Денисов вписывал в нее все, что требовалось запомнить или объяснить.
«Признаки направления выстрела в тонкой преграде...»
«Виды завязки узлов: «тройной галунный», «рифовый плоский»...»
«Цифра пробы в золотниковой системе означает, что на 96 единиц веса сплава в нем содержится столько-то таких же единиц драгоценного металла...»
И рядом:
«Своя карма, своя роль в мире, порожденная нашей собственной природой. Лучше своя карма, выполненная с недостатком, чем чужая...»
«Модус условно-категорического силлогизма...»
Денисов обратился к заметкам, сделанным в поезде:
«Кровь на руке Шалимова».
«Винное пятно в тамбуре». Он искал решения, а находил новые вопросы.
«Шляпа из нутрии».
Записи были не одинаковой значимости и ориентации.


«Скандал на багажном дворе: «Собрались бы эти люди, если бы хулиган ударил не собаку, а вас или меня? Или оскорбил бы женщину ?»
«Освобождение себя от труда есть преступление. Д. Писарев».
Денисов заимствовал ее из блокнота потерпевшего.
«Не то, не то...»
Он вернулся к первым страницам.
«Приметы неизвестного, похитившего месячного львенка в Хабаровском аэропорту... Приметы похищенной картины Горюшкина- Сорокина «Зимний пейзаж села Ивановки» 47,5X2.5,3 см...
Больные со сдвигом в прошлое адекватно не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом, действуют, разговаривают в соответствии с этой ложной ситуацией...»
Денисов захлопнул книжку. Ни одна из заметок ничем пока не могла помочь.
«Fichet Bayche» — мелькнуло на обложке.
На Международной выставке криминалистической техники в Москве представитель французской фирмы, выпускающей несгораемые шкафы, презентовал записную книжку любознательному экскурсанту — «инспектёр де инструксьон криминель Денисову». К сувениру прилагался объемистый доклад — «Развитие средств взлома сейфов во Франции за последние пятьдесят лет».
— Аткарск! — Антон выглянул за дверь.
— Я буду в купе.
— Давай.
Денисов взял записную книжку. Она раскрылась на той же странице, на какой Денисов ее захлопнул.
«Больные... не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом, действуют... в соответствии с этой ложной ситуацией...»
«О чем это?!» Он так и не вспомнил.
Антон вернулся быстро. Поезд уже двигался.
— Ничего нет. Надежда теперь на Саратов.
— А что насчет Карунаса?
— К бригадиру никто не приходил.
«На вид тридцать пять лет, в сером костюме...— подумал Денисов.— Не его ли видела Прудникова рядом с Судебским и догом?»
За Аткарском снова тянулись поля, повторялось пройденное. Но дали не были больше высвечены беспощадным солнцем. Краски стали тише. Неожиданно задул ветер.
Они вышли в коридор.
Денисов вспомнил:
«Не видели .пи вы собаки в поезде? » — спрашивал Голей у попутчиков. Так морской бродяга из книжки, поселившись на берегу, интересовался, нет ли поблизости моряка на одной ноге.
302


Пассажиры набились в коридор. В нескольких шагах от Денисова и Антона стоял Вохмянин, во рту завлабораторией сжимал трубку.
«Каков Вохмянин в жизни?» Денисов попытался представить завлабораторией коллегой — инспектором вокзального уголовного розыска. Прием был испытанный.
«В хорошей физической форме. Настроение ровное. Пониженное...— больше, пожалуй, он ничего не мог сказать, аттестуя.— Кумир милицейских дам — следователей, участковых инспекторов по делам несовершеннолетних, находится под их опекой...— Денисов вступил в область чистой фантазии.— Личная жизнь окутана тайной, двое детей, старший неродной...»
Он заметил, что ушел от чего-то реального, что следовало положить в основу характеристики.
«Что именно?..»
Из десятого вагона прошел Ратц, на минуту отвлек Денисова от наблюдений.
«Незажженная холодная трубка! — Денисов внезапно понял.— Она деталь другого образа. Часть чужой биографии...»
Мысль заработала в указанном ей направлении: он вспомнил цитату из записной книжки — о карме — роли, порожденной нашей собственной природой.
«Завлабораторией пытается прожить чужую карму, не задумываясь, подходит ли она для него... Это ведь только кажется легким: примерить, как шляпу, чужую карму! — Денисову не раз приходилось думать об этом.— Человек, не знающий себя до конца!.. Какое зло может он принести себе и тем, кого он вольно или невольно вводит в заблуждение...»
Почему Вохмянин скрыл, что провел в Москве лишние сутки? И как странно посмотрел в глаза, когда сказал: «В конце пути инспектор обязан указать убийцу!»
За окном мелькнуло что-то похожее на маневровый паровозик— не «кукушка», значительно старше — трехосное, с классическим фонарем под керосин, словно снятым с вокзального портала.
«Танк-паровоз?!—Денисов пожалел, что не мог рассмотреть.— Тендер определенно отсутствовал...»
Вохмянин ушел в купе.
Людей в коридоре заметно прибавилось. Где-то на половине пути между Аткарском и Татищевом остывший солнечный диск закатился. Кучевые облака хорошей погоды нарисовали в полнеба картину средневекового замка — с зубцами крепостных стен, косыми линиями подвесных мостов.
— Потрясающий закат,— сказал кто-то.
Картина замка просуществовала недолго. Ее смазали другие облака — высоко кучевые, похожие на дымы.
303


Кто-то у другого окна тоже успел заметить:
— Здесь потрясающие закаты!
В конце коридора было шумно: лейтенанты из десятого вагона увивались вокруг Марины. Теперь они пародировали популярные персонажи эстрады — Маврикиевну и Авдотью Никитичну, лепетали дурными голосами, прикрывшись платочками.
— Потрясающий закат,— услышал Денисов снова.
«Потрясающие закаты» порхали по коридору.
— Ты представляешь гостиницу «Южную», Антон? — спросил Денисов.
— «Турист» хорошо представляю — семь огромных корпусов. «Южную» — нет. Может, спросить у Марины?
Шум в конце коридора тоже вскоре утих: Марина ушла к себе. Денисов вспомнил ее рассказ о Сумах, строчки стиха Вероники Тушновой — какое-то беспокойство жило в Марине, его нельзя было не заметить.
Лейтенанты из десятого вагона -постояли еще для приличия, тоже ушли.
Судебский провел на удавке Дарби. Аристократический дог пребывал в состоянии глубокого раздражения — урча, направился в тамбур.
Неслышно появился Шалимов. Вместо формы на бригадире был мятый, мышиного цвета костюм, очки.
— Инкогнито? — осведомился Антон.
— Когда в форме, все издали видят... Так скорее выявишь недостатки,— он одернул пиджак.
Денисов наблюдал за ним. То, что у механика-бригадира, когда он надел очки, оказалось типичное лицо бюрократа, свидетельствовало об универсальности порока, но не могло помочь в раскрытии преступления.
«Если я хочу больше узнать о ночной посадке на дополнительный, надо обратиться к хозяину Дарби...— подумал Денисов.— Действительно ли именно его провожал Карунас?»
Вместо того чтобы исследовать обстоятельства появления Дарби в дополнительном, Антон, войдя в купе, пробасил неожиданно:
— Наверное, дорогая собака...
— Верите в дареных щенков? — прохрипел Судебский. Разговор сразу принял не то направление, которого желал Денисов.— Я считаю: нет денег — не бери! Собака не необходимость!
— В самом деле?
— Можно прожить без нее... Машина, собака... Это роскошь! И если заплатил сполна, то и относишься к ней иначе,— Судебский поправил на коленях поводок-удавку.— Я не очеловечиваю собаку...
304


Шалимов не дал Судебскому продолжить, поправил очки, сказал вдруг отсутствующим голосом:
— Вот вы сейчас ратуете...— он не договорил.— А вчера на посадке? Не вошли в поезд, как положено, и собаку скрыли!
— Уметь надо! — засмеялся Судебский.
— Как это уметь? — подозрительно осведомился бригадир.
— Разбираться в обстоятельствах, что ли!..
— Где была собака, когда проводница отбирала проездные документы ?
— В трюме.
— Над коридором! — ужаснулся Шалимов.— Собаки крупных пород перевозятся в нерабочем тамбуре первого за локомотивом пассажирского вагона под наблюдением владельцев...
— Вот-вот... В тамбуре! А мы с ним за всю жизнь ни одной ночи не были врозь! — В груди Судебского хрипело.
Антон спросил:
— Сердце? Легкие?
— Разберемся! Место, Дарби! — Дог как-то вяло приподнял морду.— Его только проворонь — сразу бросится...
— Получается, вы посадку делали с четвертой платформы? — возмущался Шалимов.— А у нас нерабочая сторона была закрыта. Значит, у вас ключ был?
— Не было!
— Тогда как же?
— Может, у провожающего? — заинтересовался Денисов.
Судебский смутился.
— У него.
— «Вездеход»?
— Я, честно, не рассмотрел. Шоферский набор, показалось.
— Он шофер?
Судебский поправил поводок-удавку.
— Не знаю. Подошел, поинтересовался. Каких родителей дог? Чем кормим? Они думают, если собака большая, ей наварил полведра супу...
— К вам пострадавший подходил?
— Никто не подходил, кроме этого мужчины.
Денисова он интересовал все больше.
— Он тоже садился с нерабочей стороны?
— Нет. Я его больше не видел.
— В сером костюме? Лет тридцати пяти? — спросил Денисов.
Судебский посмотрел на инспектора.
— Он самый.
— У него были вещи?
— Только сумка...
11 Заказ 2976
305


— Фамилия Карунас вам о чем-то говорит? Кару нас Петр Игнатович...
— Карунас? Первый раз слышу...
— Ужинали? — спросил Шалимов, когда они вышли из куне.
Антон покачал головой:
— Отложили до Саратова.
— Саратов в двадцать один восемнадцать. К тому же опаздываем! Сто раз оголодать можно...— Бригадир засмеялся.— Сейчас все ринутся в ресторан, я уж знаю.
— Почему Суркова ничего не предприняла ночью? — спросил Антон.— Как она вам объяснила?
— Когда свет погас?
— Да. В три шестнадцать... У Пятых в тринадцатом вагоне тоже ночью света не было — она почему-то вызвала электромеханика.
— Вы насчет щита?
— Да. Мог вызвать пожар...
— Вот приедем и будем разбираться.
В тамбуре их встретил директор ресторана.
— А я вас ищу! — закричал он Денисову в ухо.
— Что случилось?
— По поводу вашего поручения! Еще две сторублевки! — Челюсть директора-буфетчика замерла в крайнем заднем положении.— После обеда принес... Но уже другой. С бородой, с морщинами на лице...
Тамбур был полон грохота.
— Я послал посудомойку узнать, где он едет. В девятом вагоне...
«Речь конечно же идет о Шпаке,— подумал Денисов,— бородатый каганец, едущий в Астрахань...»
— Купюры пока отложить?
— Необязательно.
Шпак знал, какими купюрами интересуется милиция. «При этих обстоятельствах,— рассудил Денисов,— на сторублевки Шпака трудно рассчитывать».
— Можно сдать? — казалось, директор был разочарован.
— Как ты думаешь, Антон? — спросил Денисов, когда они вернулись в купе.— Зачем выводят из строя щит электропитания ?
— Это элементарно: чтобы было темно.
— Но во всех купе свет и так был выключен!
Сабодаш в это время прикуривал одну папиросу от другой, он так и остался стоять с двумя зажженными.
Неожиданно Денисов сформулировал отправную посылку:
«Если мы поймем, почему выведен из строя распределительный щит, мы найдем убийцу».
306


За ужином Антон заказал чаю, подумал, прикупил еще бутылку кефира. Денисов взял рагу, колбасы, два кофе.
В углу, у входа во второй салон, сидел Ратц, дальше — пассажирка, бравшая в кассе билет позади Голея и Шпака,— с длинным, перехваченным надвое туловищем, с большой головой без шеи. Прудникова привела в ресторан обоих младших и мужа, которого, видимо, нигде теперь не оставляла одного. Шалимов был прав — скоро в салоне не осталось ни одного свободного места.
Директор ресторана что-то считал за столиком, украшенным рукописным плакатом: «Ничего не стоит нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость!»
Марина говорила с Антоном о Маврикиевне.
— ...Оказаться в старости с человеком, который смеется над каждым твоим словом? С бестактной Авдотьей Никитичной. Скольких близких нужно лишиться!..
Антон возражал:
— Зачем же так серьезно? Комические маски...
— Какая безжалостная сатира!..
«По теории Вохмянина, крепкая старуха Авдотья Никитична имела собственную массу,— подумал Денисов,— массой дерганой Маврикиевны была окружавшая ее всю жизнь привычная среда...»
Он вернулся к задаче в том виде, в каком ее окончательно сформулировал: «Если мы узнаем, почему выведен из строя распределительный щит, мы найдем убийцу».
Это было похоже на тест.
Денисов вспомнил другой — его предложили в школе усовершенствования сотрудников уголовного розыска:
«На двенадцатом этаже живет карлик. Отправляясь на работу, он спускается лифтом на первый этаж. Когда же настает время возвращаться, карлик поднимается в лифте на десятый и дальше до двенадцатого этажа идет пешком. Почему?»
Тест решали взводом и поодиночке. Отчаявшись, гадали:
— По рекомендации врача? Режиссера? Ортопеда?..
— Привычка?
Решения были неверны, потому что одинаково относились и к карликам, и к гигантам.
Пожилая посудомойка с сигаретой, вставленной в длинный мундштук, собирала бутылки, относила к ящику с гнездами для посуды. Ящик был полон. Сверху лежала бутылка из-под «Марсалы >.
«Четвертая из-под «Марсалы» за сутки,— заметил Денисов.— Одна в купе Голея, две в тринадцатом вагоне, когда магаданец учил Антона пить из неоткупоренной бутылки. Больше «Марсалы», чем за всю предыдущую жизнь...»
Но, в общем, ни о чем серьезном Денисов не мог думать, рас¬
307


правляясь с рагу, поэтому снова вспомнил о карлике и лифте.
«Бедный карлик!..»
В школе усовершенствования, когда он ломал голову над тестом, ему виделся этот худенький карлик — в носочках, в туфлях двадцать третьего размера, почти новых, поскольку, рассуждал Денисов, карлики не ремонтируют обувь, вследствие ее дешевизны, а выбрасывают, едва сносится. Щиколотки у карлика были тоненькие, и, когда он топал к себе на двенадцатый, их можно было обхватить большим и указательным пальцами просунутых сквозь перила рук.
Не обошлось без курьезов: технический персонал школы вскоре судачил по поводу преступника, очищавшего квартиры двенадцатых этажей:
— Маленький — от земли не видать! Едет до десятого в лифте, дальше всегда пешком...
— Отпетый, видать!
Денисов не решил тест; в соседнем взводе инспектор объяснил:
— Кнопки лифта расположены вертикально. Карлик мог дотянуться только до десятой...
За окном было тускло, несколько раз появлялись дома с рядами гаражей, с зачехленными машинами у подъездов. Снова все вокруг было изрезано оврагами. Полоска голубого неба светилась на горизонте.
С трагикомических масок разговор Марины и Антона вернулся к старой безобидной теме:
— ...Ссоры не было,— Марина вздохнула.— В один прекрасный день у всех нашлись дела. Кому-то потребовалось в библиотеку, к другим приехали родственники. Поездки кончились!..
Антон кивнул.
— Теперь сидим по углам. Обсуждаем, почему Галке не дали инженера, а только старшего техника. Кого Анатолий включит на премию. А в воскресенье каждый сам по себе...— Она сняла очки, прикрыла пальцами веки.
— Давно у вас близорукость? — спросил Сабодаш.
— Испортила глаза, пока диссертацию писала.
— Защитились?
— Нет,— она надела очки.
Денисов спросил:
— Как вам понравилось в Москве в гостинице?
— В «Южной»? В холлах чисто. Персонал вежлив.
— А как в номерах?
— Телефон, телевизор,— она задумалась.
— Свободные места были?
— Как сказать? При мне муж с женой получили двухкомнат¬
308


ный, хотя висела табличка: «Мест нет».— Эту подробность столичной жизни Марина, видимо, приберегла для Сум.
Антон не почувствовал, к чему клонит Денисов, проскочил наметившийся поворот темы. Денисову пришлось спросить самому:
— Вы заранее бронировали номер?
Она уклонилась от ответа, открыла сумочку. На дне мелькнул цыпляче-лимонный пакет с выставки, такой же, как в бауле Голея,— фреза с шестеренкой.
— Гостиница как гостиница...
К Саратову подъезжали в кромешной темноте. Без конца тянулись ограды безлюдных скверов, перечеркнутые черными дугами троллейбусов дома.
Дополнительный наконец потянулся к перрону. Марина ушла. За нею вышел Антон. Вернулся он минут через пять — с телеграммами.
«Проверяемый Ратц состоит учете результате перенесенного реактивного состояния характерны резкие изменения настроения импульсивность страха ранее отмечались зрительные слуховые галлюцинации... >
<Заключению экспертизы нож самовыбрасывающимся лезвием обнаруженный на полке рядом с трупом Голея следов крови не имеет орудием преступления не являлся...»
«Установите лиц входивших контакт Голеем поезде также вне его выявите помощью поездного радио очевидцев происшедшего моделируйте поведение пострадавшего момента посадки причины неисправности электропитания...»
Инструкция была подписана начальником линотделения двенадцать часов назад, длину и обстоятельность ее полностью компенсировала краткость четвертой телеграммы:
«Обеспечьте свидетелей для допроса вылетаю опергруппой Астра- ханъ=Г азимагомедова»
— Это хорошо,— обрадовался Антон.
Денисов ничего не ответил.
Дополнительный снова двинулся мимо вокзальных киосков, оставленных кем-то чемоданов. Поплыли приметы ночи — прерывистый свет в автоматах с газированной водой и приметы осени — обилие зелени в витринах.
Поезд набирал скорость, разбег становился все целеустремленнее.
Денисов почувствовал невидимую границу взлетной полосы и вслед легкость парения. Дополнительный был на мосту. Под колесами в мелких завитушках, точно в блестках рыбной чешуи,
309


плескалась река. Саратов отступал сверкающим полукругом, марево огней вдали дрожало и плавилось.
Ресторан снова наполнили пассажиры — отпускники, туристы. Мальчики с длинными волосами.
«Гуд бай, май лав, гуд бай!..»—сдавленным голосом запел кто-то из мальчиков, удачно подражая Демису Руссосу.
Денисов поднялся.
В коридоре в углу стояла еще пустая бутылка из-под вина, над нею в деревянной рамке висело расписание.
— «Безымянная — двадцать два часа сорок минут»,— прочитал Сабодаш.— «Золотая степь — двадцать три ноль пять, Урбах — двадцать три двадцать семь... »— На любой из станции могли ждать инструкции.
— Как на бегах,— Денисов поднял бутылку. Жирная печать удостоверяла: вино продано трестом дорожных ресторанов Южного направления с наценкой.— Безымянная по первой дорожке, Золотая степь — по второй... Ставлю на Урбах!
— Золотая степь!
В соседнем вагоне хлопнула дверь, громким стуком просигналила переходная площадка. Сияющее лицо проводницы тринадцатого Пятых появилась в дверном проеме.
— А я до вас!
Галя была не одна, молодая пара виднелась позади в тамбуре.
— Дело к нам? — удивился Антон.
— Двое вот эти,— Пятых показала на пассажиров,— Лариса и Костя. Они познакомились с ним на вокзале.
— С ним ?
— С Голеем. Только он не Голей... Правда, Лариса?
— Его фамилия Полетика...— Девушка раскрыла записную книжку, положила на стол перед Денисовым.— Полетика Федор Яковлевич, московский телефон 261-00-02.— Строчка была неровной, буквы и цифры прыгали.
— Это вы писали? — спросил Денисов.
В глазах девушки было глубоко спрятанное беспокойство:
— Вчера, на вокзале. Получилось неожиданно. Правда. Костя?
— Совершенно неожиданно.— ее спутник выглядел невозмутимым.— Было много людей. Он подошел к нам, точнее к Ларисе. Как-то старомодно представился...
— ...Пожелал долгих дружных лет.
— Вы не подумайте! Ни малейшего намека на развязность...
Денисов спросил:
— Вы уверены, что мы говорим об одном человеке?
— Безусловно,— Лариса еще раз взглянула на фотографию
310


с профсоюзного билета.— Кроме того. Костя подходил к носилкам.
— В Ожерелье?
— Когда труп вынесли из поезда. Только он мне не сказал.
— Ты спала. И вообще...— Костя поправил металлический браслет часов, незаметно глянул на циферблат.
Под полом что-то громко стучало, потом послышался скрежет, будто кто-то неловкий принялся пилить раму огромной ручной пилой.
— Вы едете отдыхать? — спросил Денисов.
Костя на секунду замялся:
— Собственно, эта поездка для нас особенная...
Денисов понял:
— Свадебное путешествие?
Молодые смутились. Костя пояснил:
— Мы приехали на вокзал прямо от стола! Кафе «Алые паруса»... Знаете?
— На Ленинградском шоссе?
— Друзья! — Сабодаш встал.— От транспортной милиции, от меня и моего друга...
Огромная пила под вагоном на время прекратила работу.
— Вас никто не провожал? — спросил Денисов.
Костя объяснил:
— Метро закрывалось, мы просили друзей уехать.
— Может, родители?
Костя молча поправил браслет.
Денисов больше о них не спрашивал.
— О чем вы говорили с Полетикой?
— Ни о чем: дорожное знкомство. На всякий случай обменялись координатами. Он директор какой-то фирмы. Или управляющий. Или заместитель управляющего. Не помнишь, Лариса?
Денисов наблюдал за супругами, как до него перед посадкой на поезд делал Полетика-Голей. В течение разговора Лариса не отпускала руки мужа. Правда. Денисову больше не представилось случая обнаружить ее беспокойство.
— В фирме «Детский мир».
— Я не спросил, кто вы.
— Почти врачи,— Костя улыбнулся.— Вечерники. Москвичи.
— Полетика предложил вам свои услуги?
— Когда появится проблема детских колгот...
— А пока?
Лариса посмотрела на мужа:
— Помочь донести наши вещи;
— Наивный человек! — подхватил Костя.— Он думал, у студентов много поклажи!
Антон заметил:
311


— У убитого не было вашего адреса.
— Тем не менее он записал. Собственно, это адрес брата Ларисы. Желябова, тридцать девять. Астрахань... Плавич.
Антон от неожиданности крякнул.
— Полетике негде было остановиться в Астрахани,— вставила Лариса.— В гостинице он останавливаться не хотел...
— «Подселят неизвестно кого — обратно хоть пешком добирайся!» — Костя снова незаметно посмотрел на часы.
Лариса шепнула:
— Цветы...
— Он преподнес цветы,— сказал Костя.
Денисов удивился:
— Полетика был с букетом?
— Их продавали на перроне,— Лариса крепче взяла мужа за руку.
— Астры? Гладиолусы? — Денисов знал всех вокзальных цветочниц.
— Гладиолусы,— она назвала цену.— Мне показалось, Полетика нечасто дарил цветы. Будто смутился.
Денисов задумался.
«В действиях потерпевшего присутствовал четкий, хотя и непонятный еще смысл. Почему Полетика-Голей заговорил с новобрачными? Зачем преподнес цветы? Из-за адреса Плавича? Он знал, что у Ларисы живет брат в Астрахани?»
— Какой купюрой Полетика расплатился? — спросил Антон.
Костя все помнил.
— Десятирублевкой. Сначала спросил: «Со ста сдача найдется?» Хотел блеснуть. Мы ведь должны были встретиться в Астрахани.
— По приезде?
— Да, у выхода из тоннеля.
— Мы ищем свидетелей, объявляем по радио,— Антон повертел «Беломором», но не закурил.— «Товарищи! Кто хоть что-нибудь знает...» А вы?
Чета заулыбалась:
— Проспали!
— Страшно вспомнить: портниха, кольца... Ты бы согласился, если бы все сначала?
— Завтракали в Аткарске!
Пила под полом снова стихла, теперь раздавался стук. Словно тяжелой кувалдой ухали по раме.
— На багажном дворе кто-то ударил собаку...— напомнил Антон.— Разговора не было?
Костя подумал.
312


— Разговора не было. Но Полетика действительно наблюдал за собакой. На платформе великолепный черный дог...
«Теперь Дарби-Воланд...» Обстоятельства все больше запутывались. Денисов спросил, хотя ответ был известен наперед:
— Мужчин с собакой было двое? Один в сером костюме, волосы вьющиеся. Лет тридцати пяти...
— ...С сумкой. Второй чернявый.
«Судебский и, по всей вероятности. Карунас,— подумал Денисов.— Все правильно...»
— Мужчину в сером я видела и без сумки,— сказала Лариса.— Когда поезд отправлялся...
Денисов спросил:
— Вы обратили на него внимание?
— Он ведь тоже вначале стоял около нас,— она смутилась.— К нам многие подходили: свадебное платье, фата...
Костя засмеялся:
— «По улицам слона водили...»
— Полетика и этот человек могли видеть друг друга?
— Вполне.
— А потом, при отправлении...
— Этот мужчина, в сером, показал кому-то...— Лариса вытянула два пальца — указательный и средний.— Я обратила внимание.
Антон тотчас поднял руку.
— «V > ? Первая буква латинского слова «Виктория». «Победа»!
Лариса и Костя переглянулись.
— Полетика интересовался вашей поклажей? — уточнил Денисов.— Ее действительно много?
Костя покачал головой:
— Меньше, чем у официанта, который разносит кефир...
Они засмеялись.
— ...Чемодан, коробка. Мы все продумали. Я могу унести один. У Ларисы фотоаппарат, дорожная сумка.
Молодые были практичны.
— А у Полетики?
— Небольшой баул. Он поставил с нашими вещами.
Денисов полюбопытствовал:
— Что вез официант?
— Чемодан, два вещмешка. Мы видели, как он расплатился с носильщиком.
— Браво, Феликс! — воскликнул Антон.
Как и прошлой ночью, состав двигался прямым, как стрела, руслом высохшей реки. Окна были черны, только в верхушках стекол мелькала еле заметная полоска: тень вагона бежала рядом.
313


— Мне кажется, Полетика входил в доверие,— заговорил Антон, едва за молодыми закрылась дверь.— Цветы, поклажа...
— Не знаю.— сказал Денисов.— Да и с вещами тоже неясно.
«В хитросплетении обстоятельств, поступков...— думал Денисов.— В толпе отъезжавших потерпевший выбрал двоих. Что их отличало, кроме свадебного платья невесты? Смущение, беспокойство. У Кости — глубоко спрятанное, у Ларисы — на виду...— Денисов встал, разминая ноги.— Двое молодых на вокзале, без друзей и родителей...»
Впервые с начала расследования Денисову с очевидностью открылось, что Полетика-Голей не только жертва. И еще, но об этом он думал и раньше: «У подлецов удивительный нюх на сирот!»
Антон снова заговорил:
— «Виктория», неизвестный спутник Судебского и Дарби...
Денисов не слышал его.
«И Полетика-Голей. и Карунас,— иначе Денисов не называл с этой минуты неизвестного, подходившего к Судебскому и его собаке,— оба оказались неравнодушны к четвероногому, оказавшемуся в ту ночь на вокзале. Кроме того, оба были среди тех, кто окружал новобрачных на платформе...»
В девятом вагоне, где ехал Шпак, прошлая ночь была беспокойной, однако хлопоты и суета не выходили за границы обоих тамбуров. Таким образом, в начале улицы, так представлялись Денисову соединенные коридоры дополнительного, ничто не внушало тревоги.
— ...Постелей не хватало...— объяснила Денисову и Антону угловатая, в джинсовом костюмчике проводница Рита.— Бригадир два раза вставал... Уйдет, придет!..
— Все места были заняты? — спросил Денисов.
— Все,— Рита отбросила обгрызенную косичку-хвостик за спину.
— Ресторанщики едут с вами?
— С третьего по шестое место.
— И директор?
— Директор. И официант.
— Феликс разносил ночью продукты?
— Как челнок: туда-сюда...— Она поднялась к шкафчику.— Чаю хотите?
Антон за столиком стряхнул дрему.
— Это мысль!
В тамбуре хлопнула дверь, несколько человек прошли из ресторана в другой конец вагона.
— Началось хождение...— Рита вышла.
— Молодая,— сказал Антон.
Денисов не ответил. Рита была лет на шесть старше Антона,
314


роль сорванца получалась у нее не хуже, чем у профессиональной актрисы.
«Травести называется...» — подумал Денисов.
Рита возвратилась со Шпаком, которого Денисов и Сабодаш видели в коридоре: свидетель читал Джерома Джерома в карманном издании, быстро перелистывая страницы.
— Добрый вечер,— Шпак поставил на стол коробку с чаем.— Моя заварка получает признание.
Пока он возился со стаканами, Денисов продолжал расспрашивать проводницу:
— Посторонних не было?
— Ночью? Мужчина с собакой... Но он не вошел — увидел, что я в коридоре, и назад.
— Задолго до того, как подняли бригадира?
— Это насчет убийства? Нет вроде.
Антон тем временем говорил с бородатым о медресе или мечети. В лице бородатого Антон-историк встретил знатока.
— Строительство соборной мечети приписывали жене Тимура,— колдуя над чаем, говорил каганец,— прекрасной Биби- Ханым...
Антон поправил:
— Женою Тимура была Сараи Мульк-Ханым...
Чай получился слабее, чем утром, лился короткой тугой струей.
— ...И не юная, а старуха княжеского рода. А за строительство мечети отвечали в действительности два визиря, Тимур казнил обоих!
«Ложные версии,— Денисов подумал,— те же легенды, хотя странно звучит: «Легенда по делу об убийстве гр. Голея Н. А. в поезде Москва — Астрахань в ночь на 26 августа сего года». С другой стороны, сказками называли достоверные сведения...»
— Вы, юристы, как никто, привязаны к фактам...— огорченно подытожил Шпак.
Сабодаш предпочел не спорить.
— Теперь не уснете,— Сабодаш показал на заварку.
Шпак улыбнулся.
— Теперь уже нет выбора,— он оглянулся на проводницу.— Из купе, по-моему, меня вытурили окончательно.— Когда Шпак улыбался, узловатые морщины на лице словно удваивались.
— Вытурили?
— Точнее, я сам ушел. Как вы считаете, Рита?
— А кто виноват? — Она поправила косичку.— Вчера вы предложили соседям свое место, сегодня они распорядятся без вас!
— Там, в купе, мать с сыном,— сказал Шпак.— Мальчик уже большой... Ютились на одной полке.
— Теперь не жалуйтесь! — Рита откровенно кокетничала.
315


— Вы всю прошлую ночь не спали? — спросил Денисов.
Шпак промокнул капли чая на бороде.
— Вас, наверное, интересует, кто проходил по вагону? — Он подумал.— Со стороны вагона-ресторана только сотрудники: директор, посудомойка...
— В свои купе?
— Официант ходил по поезду.
— Феликс?
— Да, молодой, с брюшком.
В коридоре стукнула дверь. Еще группа пассажиров прошла из ресторана в конец состава.
— Официант несколько раз уходил из вагона? — спросил Денисов.
— Да.
— Подолгу отсутствовал?
— Минут по пятнадцать — двадцать...
— Вы не пытались вернуть свое место в купе?
— Рита усердна...— Шпак не хотел обидеть проводницу.— Она сказала: «Все равно не спите! Вот и подежурите за меня!» Заперла мое купе, пошла отдохнуть. Положение! Соседей будить неудобно, открыть — соответствующего ключа нет...
Рита смешно имитировала раскаяние:
— Простите, пожалуйста! Ну, хотите, в Астрахани я вас расцелую!
— Уж будьте добры! Я настаиваю...— Шпак не улыбнулся, посмотрел на Денисова.— Наверно, такие преступления, как это, нечасты ?
Денисов кивнул.
— Я тоже думаю.— Он откинулся назад.— Кругом люди... А вдруг кто-нибудь проснулся бы? Я спрашиваю: вы стали бы планировать убийство в купе?
— Вы тоже видели пассажира с собакой? — поинтересовался Денисов.
— Ночью? Нет. Во всяком случае, по вагону он не проходил. Только электрик, официант...
— Бригадир?
— Бригадир поднимался. Директор вагона-ресторана...— Бородатый отставил стакан.— Ночь отлетела быстро. Сначала старичок прибежал, вместо бригадира поднял официанток. Шум, крик... Новость эта страшная.
В тамбуре хлопнуло снова, в проеме двери появился директор вагона-ресторана.
— Легок на помине...— сказала Рита.
Не останавливаясь, директор прошел в свое купе. Секундой позже донеслись шаги, хлопанье дверей в другом тамбуре.
316


— Перед закрытием всегда как на постоялом дворе! — Рита поправила обгрызенную косичку.— Честное октябрятское!
Несколько человек прошли в направлении вагона-ресторана, их не пустили:
— Закрыто.
Начались переговоры через дверь:
— Пригласите директора.
— Директор только что ушел.
— «Только что»! Мы бы его встретили!
Доля секунды, в течение которой директор ресторана закрылся у себя в купе, делала суждения спорящих одновременно истинными и ложными.
— Не знаю, где вы с ним разошлись...— донеслось из-за запертой двери.
«А ведь это модель доказательства,— внезапно подумал Денисов. Он и сам не понял, почему так решил.— Как сейчас директора вагона-ресторана, так ночью кого-то не было в коридоре по обе стороны купе, где произошло преступление. Не было, потому что он находился на месте убийства!..»
— Вам выручка не нужна, что ли?
В спор вступили свежие силы. Голос был знаком.
Денисов посмотрел на Сабодаша: на перроне в Умете этот человек учил Антона пить «Марсалу» из неоткупоренной бутылки.
«Во дает, магаданец!» — сказала о нем Пятых, а двое его друзей — пожилой, со шрамом, и второй, в тельняшке с металлической пластинкой на руке,— наблюдали за ним из тамбура.
Сабодаш допивал чай.
За окном было темно. Поднимаясь, Шпак приблизил лицо к окну, глубоко заглянул вверх.
— Звезды! Будет хорошая погода...
7
Золотая степь появилась неожиданно — цепочкой набежавших огней. В темноте замелькали склады или пакгаузы, плоские крыши белели, будто от снега.
Поезд встречали.
— Капитан Сабодаш? — Встречавших было двое, они легко поднялись в вагон.
— Темень какая...— Антон подал свернутый вчетверо лист — телеграмму в Москву.
— Поздравлять рано? — Один из встречавших посветил фонариком.
— Какие поздравления!
317


— У нас почта. Может, удачна?
Денисов вскрыл пакет.
— Посветите, пожалуйста.
Блеклые буковки разбежались по серому листу бумаги.
«...Судебский Иван Васильевич 1938 житель Ступино Московской области истопник жилищно-эксплуатационной конторы жена работает техником-смотрителем перенес травму грудной клетки характеризуется малообщительным взаимоотношениях окружающими стремится лидерству...»
Они так стремились чем-нибудь помочь, эти безымянные сотрудники уголовного розыска из Ступина, собиравшие данные на Судебского.
«...дог Дарби-Воланд каталогу черной масти отца Тиграна матери чемпиона московской всесоюзной выставки Сильвы 48...»
На всякий случай Денисов просил навести справку о собаке.
«...выставочная оценка очень хорошо владелец Судебский».
С животным тоже было в порядке: собака принадлежала Су- дебскому. Он не похищал именитого дога, а Полетика-Голей не разыскивал пропавшее из его дома животное. Интерес к четвероногому вызван был чем-то другим.
— Одна ночь у вас,— сказал тот, что был с фонариком.— В Астрахани пассажиры сразу разбредутся...
Второй инспектор уточнил:
— Меньше ночи.
Вернувшись в купе, Антон опустился на полку.
— Приляг,— посоветовал Денисов.
За окном удалялись огни Золотой степи. Уродливо вытянутые тени Сабодаша и Денисова плыли по купе навстречу друг другу, тревожные, исполненные непонятного значения.
Антон колебался.
— А ты?
— Я в отпуске. Притом завтра меня ждут на пляже.
— Так и ждут? — Сабодаш отстегнул кобуру.— Держи пистолет.
Через минуту он уже спал, беззвучно подергиваясь во сне всем телом. Денисов вынул из кобуры ПМ, подержал в руке. Он любил оружие, на кафедре судебной баллистики на стеллажах у Денисова были свои любимцы.
Был борхардт модели восемьсот девяносто третьего года, с длинным тонким стволом, казалось, вот-вот переломится — предшественник борхардт-люгера, получившего известность под именем парабеллум. Стоял там сравнительно редко встречающийся
318


ротштейр из вооружения австро-венгерской кавалерии — на рукоятке был обозначен номер части, которой пистолет принадлежал; был бельгийский байяр, чешская зброевка, наконец фроммер- мажестик — Денисову он нравился больше других.
Приходилось слышать разное, почему мужчины, независимо от возраста и профессии, любят оружие. Одни считали, будто дело в матери-природе, предполагавшей лепить из мужчин охотников да воинов. Другим казалось, что любить оружие человека научила война.
Денисов отсоединил магазин, отвел затвор, заглянул в окно для выбрасывания гильз — патронник был пуст. Теперь можно было осторожно отпускать возвратную пружину. Едва заметными пазами затвор двинулся на место. Почувствовав его приближение, хитроумные приспособления изготовились подхватить очередной патрон и дослать в патронник, но магазин был отсоединен, и сейчас они трудились вхолостую.
«Немного механизмов,— подумал Денисов, убирая пистолет,— в каких человек добился такого соединения изящества с инженерной целесообразностью. Взять хотя бы ПМ — ни лишней насечки, ни избыточного грамма, все изысканно, рационально. Не восхищаемся же мы кистенем или гирей на ремешке, а они тоже орудия нападения и защиты!..»
Денисов скинул пиджак, продел ремень кобуры в поясной, второй конец-петлю поднял к плечу, кобура и рукоятка пистолета оказались точно под мышкой. Он надел пиджак, вышел из купе.
Коридор встретил грохотом, занавески бились в окна, будто хотели выпорхнуть.
В тамбуре стукнула дверь. Одновременно с Денисовым появился Шалимов.
— Не спите? — Денисову послышалась ирония.
За бригадиром с чемоданом двигался электрик.
— Вы тоже на ногах? — Денисов посторонился, давая дорогу.
— В пятнадцатом что-то с пробками. Может, с контактами.
— Последний рейс!..— сказал электрик.
Шалимов вздохнул:
— Только приедем в Москву — и назад! А возьмите восемьдесят девятый! Астраханского тоже резерва... Пять часов отстой. ГУМ, ЦУМ, «Тысяча мелочей» — все для них!
— Или саратовский! — поддержал электрик.
Денисов затронул больной вопрос.
— Давно в последний раз были в поездке? — спросил Денисов.
— Дней десять назад...
Электрик пояснил:
— Мы тут все из разных бригад. У кого недоработка, кто из отпуска... Я1„


Шалимов посмотрел на электрика:
— Иди начинай разбираться... Ну как? — Он подождал, пока за электриком захлопнулась дверь.— Новости есть?
Денисов пожал плечами.
— Не повезло человеку. Был и нет! Сейчас в морге?
— По-видимому.— Вопрос о морге означал переход к чему-то личному.
— Сколько раз замечал: животное и то свою гибель чувствует. Время придет — не выгонишь с база.
— У вас хозяйство?
— В Хову-Аксы.
— Сами оттуда?
— Двадцать лет в Астрахани, а все равно тянет. Сестра у меня там, брат,— Шалимов увлекся.— У нас такой порядок: младший ребенок остается с родителями. Вот в сентябре съедемся!
— Баранчика забьете?
— Одним не обойдемся!
— Шашлык?
— У нас «хан» называется. Не пробовали? — Он заговорил невыразительно, но увлеченно.— Первое блюдо! А забивают как? Слыхали?
— Нет.
— Под грудью делают надрез — и аорту долой! Гигиенично! Кровь сразу через дуршлаг в чистую двенадцатиперстную... А зашивают палочкой. И вместо ниток брызжейка. Потом в кипяток...— Шалимов прервал себя на полуслове. Прощаясь, он поднес руку к фуражке: — Спокойной ночи.
Денисов перешел в малый тамбур. Суркова дремала, положив голову на справочник-расписание. Услышав шаги, она с трудом выпрямилась.
— Про «хан» рассказывал?
— И про Хову-Аксы.
— Дом у него там. Никаких денег на него не жалеет.— Суркова была рада отвлечься.— В прошлую поездку пленку в Москве заказал. На двери. Плитку для садовой дорожки сам достал.
— Хозяин?
— У него не побалуешь! Не смотрите, что невзрачный...
Приближалось, как называл Антон, время третьей стражи.
Предрассветный час розыска «татей» и «тюремных утеклецев». Ровно сутки отделяли дополнительный и его пассажиров от совершенного преступления.
— Вы что-то хотели? — спросила Суркова.
— Выключите, пожалуйста, свет.
— Во всем вагоне?
— Везде.
320


Она поднялась к щиту. Девять ламп большого коридора, тамбурное и туалетное освещение значилось в четвертой группе. Суркова щелкнула выключателем, вагон погрузился в темноту.
— Думаете, он снова придет? — Мысль о следственном эксперименте не пришла ей в голову.— Теперь хорошо?
— Спасибо.
Темнота оказалась относительной — не ночь, поздние сумерки.
Сквозило. У Денисова появилось чувство, будто он должен заболеть, простыл, и голова тяжелая, и что-то мешает глотать.
«Этого еще не хватало...» Он вспомнил вокзальный медпункт, плакатик «Болезни жарких стран» рядом с боксом для инфекционных больных. Слово «жарких» было выведено черным — как бы дым испепеленной безжалостным африканским солнцем растительности.
Ощущение это прошло незаметно, как появилось.
Он вынул «Фише-Бош», записал: «Не потому ли Голей интересовался у всех человеком с собакой, что Судебский и его дог вошли в состав с нерабочей стороны и, таким образом. Голей потерял их на посадке из виду ? »
Денисов прошел в десятый вагон, повернул назад. Он повторил путь Шалимова, когда тот, разбуженный Ратцем, бежал в одиннадцатый. Со света бригадир попал в темноту, тусклые блики лежали на полу, против переходной площадки.
«Позднее Шалимов скажет, что в тамбуре кровь...»
Рядом, в окне, плыли огни — без мачт, без людей и строений,— лишенные основы и смысла. Ночной железнодорожный мираж.
От служебки подошла Суркова.
— Зажигать можно?
— Зажигайте.
Денисов услышал щелчок открываемого замка. В коридоре появился Вохмянин с журналом, с трубкой. Он словно не собирался спать.
— Опаздываем,— пригласил к разговору Денисов.— Симпозиум откроется утром?
— После обеда,— завлабораторией перегнул журнал.
— Гетерогенная система?..
— Да, сейчас поймете. Взять, к примеру, смесь различных кристаллических модификаций. Скажем, ромбической и моноклинной...
С графиком что-то произошло. До Гмелинской несколько раз останавливались. Завлабораторией все больше нервничал и не пытался это скрывать.
— Доклад? — спросил Денисов.
321


Вохмянин махнул рукой:
— Не о том забота. Я уже делал его у себя в...— Он повертел холодную трубку.— Думаю, запротоколировать мои показания много времени не отнимет...— Вохмянин взглянул вопросительно.— Если так — надолго вы меня не задержите... Пожалуй, самое главное, что у меня в памяти,— это лицо Голея. Но для вас это несущественно.
— Что же вы запомнили?
— В нем было что-то растерянное, щенячье. Я держал собаку, знаю,— он улыбнулся.— Месяц, как отдал. В связи с переездом.
— Крупную?
— Мальтийскую болонку... Нет, Николай Алексеевич вовсе не имел в виду моего Тёпу, уверяю! Иначе уж полная абракадабра!
Денисов показал Вохмянину на трубку:
— Раскурить не пытались?
— Что вы! Зажженная трубка хуже никогда не изведанной...
Представляя мысленно Вохмянина инспектором, Денисов
упустил это качество завлабораторией: боязнь перемен, страх перед необходимостью выбора.
«И, несмотря на это, он все-таки пытается ввести меня в заблуждение, указывая ложную дату приезда в Москву...»
Дополнительный пошел тише, вскоре остановился совсем.
«Путевое здание 1108 км»,— виднелось на трафарете. Под окном раздались когтистые удары лап — Судебский вывел дога. Саблевидный хвост Дарби-Воланда с силой прочертил по металлической обшивке вагона. Под ногами Судебского скрипел песок.
— Вы, наверное, с детства мечтали стать следователем? — Вохмянин переложил журнал из руки в руку.
— Нет. Кроме того, я инспектор.
— Никогда не мог обнаружить разницу.
— Идите от обратного,— посоветовал Денисов,— что молва приписывает следователю, обычно делает инспектор.
— Вот как?
— Я назвал бы инспектора следователем по нераскрытым преступлениям. Конечно, не в процессуальном плане... Вы постоянно живете в Новосибирске? — спросил Денисов неожиданно.
— Нет,— он задержался с ответом.
— Несколько месяцев? Год?
— Недавно,— Вохмянин постарался избежать других вопросов.— Хочу вас тоже спросить...
— Да...
— Вы считаете, что кто-то из нас троих повредил систему электропитания?
— Нет,— Денисов покачал головой.
322


— Почему?
— В купе и так было темно.
— Дарби! — послышалось за окном, потом раздались удары хвоста черного дога. Судебский возвращался с собакой в вагон.
Вохмянин посмотрел на часы.
— Спокойной ночи.
По ту сторону окна прибывал встречный. Едва он затормозил, дополнительный как-то поспешно дернулся, словно стесняясь своей заурядности. Громыхнуло упряжное устройство.
В вагоне напротив не спал мальчик. Денисов встретился с ним взглядом.
Дополнительный снова дернулся, на этот раз удачнее, стал набирать скорость. Лицо мальчика исчезло.
«О чем мы говорим друг другу через стекло в оказавшихся рядом поездах, трамваях? — Денисов уже не раз думал об этом.— Не оскорбляя приличий, рискуем смотреть в глаза незнакомым людям...»
Из конца коридора донесся щелчок — завлабораторией запер за собою дверь купе.
Денисов смотрел в окно. На вопрос Вохмянина он мог бы дать и полный ответ: «Убийца не получал никаких преимуществ, вырубив распределительный щит. Электроснабжение вывел из строя потерпевший Полетика-Голей...»
Паласовка казалась вымершей. На садовых скамейках в ожидании поезда спали дети. Они сидели и лежали в удивительных позах, в каких не уснуть ни одному взрослому. Денисов прошел в вокзал.
Одинокий милиционер встречал поезд. Известий для оперативной группы у него не было. За углом багажного отделения, под деревьями, метла уборщика тащила но асфальту пустую бутылку, потом раздался гром опорожняемой железной урны.
Отправление поезда задерживалось.
— Не спится? — спросила Суркова.
От конца состава по перрону шагал электрик.
— Как дела в пятнадцатом? — окликнула Суркова.
— Порядок,— тон был снисходительный.
— Порядок, а полночи ушло!
— Про институт говорили,— он поставил чемодан,— про вступительные экзамены. О конкурсе.
Суркова кивнула сочувственно.
— Куда поступали? — поинтересовался Денисов.
— В физкультурный. На спортивные игры,— электрик поставил чемодан.
323


— Волейбол? Футбол?
— Футбол,— он завел ногу, словно хотел пробить по невидимому мячу.— Вообще-то мой конек — игровые схемы.
— И сами играете? — спросил Денисов.
— Играют сегодня все, вы тоже. Основное — игровые схемы...— Он пояснил, без особого, впрочем, энтузиазма: — Началось с венгров: шесть — три на стадионе Уэмбли против английской сборной. Зрители, понятно, главного тогда не заметили, они ведь следят за мячом...— Постепенно он разговорился.— А специалистам бросились в глаза перемещения! — Денисов видел: присутствие милиции в поезде электрика не заботило, убийство в купе не касалось.— Перемещение без мяча! Принципиально новая организация атаки...
В тамбуре соседнего вагона появился Ратц. Он посмотрел вверх, и Денисов вслед за ним тоже поднял голову. Небольшие облака сквозь свет луны казались рыхлыми, как медузы.
— ...Выигрыш пространства,— продолжал электрик.— Когда Мур владел мячом, Сиссонс на левом краю отходил к боковой, а защитник «Вест Хема» выдвигался из линии обороны...
— Зеленый дали,— сказала Суркова.
Поезд наконец двинулся.
— Поговорим еще...— Электрик шагнул к десятому, рукой задержал поручень — вагон в движении переместил электрика на верхнюю ступеньку.— Счастливо! — Он не оглянулся.
Дополнительный двигался, когда старшина, встречавший поезд, показался снова. В руке он держал пакет.
— Сюда! — крикнул Денисов.
Милиционер бросился к поезду, Денисов слышал свистящее дыхание.
Денисов спрыгнул на платформу, схватил пакет, в несколько секунд догнал свой вагон.
Телеграмм было несколько, Денисов читал одну за другой.
«Билеты купленные агентстве количестве четырех на поезд отправлявшийся двадцать седьмого августа сданы двадцать пятого центральную железнодорожную кассу комсомольская площадь пять профсоюзному билету имя Голея...» «Шпак уроженец астраханской области инженер химфармоборудования выехал вагоне сообщения Бухара — Москва отцеп Ташкенте прибытием Москву 24 августа... сведению местного отделения госбанка сторублевыми купюрами Кагане также Бухаре выплаты третьем квартале не производилось>...»
Часть телеграмм дублировали уже известные сведения — были даны по каким-то соображениям вторично, либо в результате недосмотра.
324


«...Внутренней поверхности кошелька обнаружены множественные следы бурого цвета содержимое отсутствует = »
«Прибытию Астрахань обеспечьте явку выявленных свидетелей линейное отделение милиции преступление остается нераскрытым опергруппа прибудет самолетом=»
Однако две последние были хотя и не совсем неожиданны, но тревожны:
«Исследованием остатков содержимого изъятой купе бутылки шампанского установлено наличие снотворного вещества...»
«...Согласно дактилоскопической картотеке Государственного научно-исследовательского центра управления информации МВД потерпевший Голей Николай Алексеевич 1920 года рождения уроженец Кировоградской области опознан как Полетика Федор Яковлевич 1918 Каменец-Подолье кой... неоднократно судим совершил побег места поселения во время сплава по реке Тимшер... пятидесятых годах отбывал наказание за преступления совершенные период 1941 —1942 гг. территории временно оккупированной фашистами Хмельницкой бывшей Каменец-Подолье кой области... последняя судимость за нанесение опасного для жизни ножевого ранения... уголовная кличка Полетики-Голея Лука».
От служебки подошла Суркова, хотела что-то сказать.
Денисов не заметил, как позади открылась дверь. Услышал только приглушенный грохот — кто-то прошел со стороны межва- гонной переходной площадки. Стукнула дверь малого тамбура. Суркова дернула Денисова за руку.
— Ратц!
Старичок неслышно подошел к третьему купе, где был убит Голей, попробовал дверь. Она была заперта. Старик был похож на лунатика. Он постучал. Сначала тихо, потом сильно, словно кого-то вызывал. Острые лопатки жалко торчали у него под пижамой. Суркова хотела что-то сказать, Денисов ее удержал.
Прошла минута. Ратц снова дернул дверь — дверь не открылась. Денисов кашлянул. Ратц поднял голову, будто вспомнил о чем-то; увидев людей, вздохнул, побрел назад, в тамбур.
— Я провожу его до места,— шепнула Суркова.
— Пожалуйста.
Вернулась она быстро.
— Ушел к себе...— Сурковой больше не хотелось спать.— Интересно, зачем он приходил?
325


8
— Антон!
Сабодаш поднялся тяжело — человек-гора, которого тысячами канатов привязали к вагонной полке.
— Приляжешь? — Антон чиркнул спичкой, прикурил.— Где мы?
— Скоро Эльтон.
Быстро светало. Серое мелкорослое разнотравье бежало к горизонту, насколько хватало глаз всюду была степь с пятнами солончаков, со светло-каштановыми плешинами вдоль полотна.
Сабодаш взял полотенце, туалетные принадлежности, вышел. Вернулся он свежеумытый, по-командирски сосредоточенный, в вычищенной аккуратно форме. Денисов с трудом перемог сон.
— Посмотри пока корреспонденцию, Антон.
— А ты?
— Постою в коридоре.
Не прошло и минуты — Антон показался из купе. В руке он держал телеграмму о Полетике-Голее:
— Читает в дороге «Картины современной физики»! — В Антоне все кипело.— А как осторожен! Он — единственный, кто в купе отказался от шампанского!.. «По вкусу похоже на мадеру, но более сладкое...»
Денисов кивнул:
— Да, он пил «Марсалу»...
— Только от смерти это его не спасло... Я вспоминаю роман Агаты Кристи,— Антон закурил.— Несколько человек покупают билеты в один вагон, чтобы привести в исполнение приговор над негодяем... Читал?
От ночного грохота дополнительного ничего не осталось, мелко подрагивал под ногами пол. Наполовину степь, наполовину пустыня тянулась за окном, тускло-фиолетовая, без признаков жизни. Поезд дремал на ходу вместе с пассажирами.
Перед Эльтоном показался официант-разносчик.
— Не мог уснуть,— он не ожидал встретить в коридоре работников милиции.
— Давно в поездках? — спросил Антон.
— Не очень. Вообще-то я кондитер.
— А здесь?
— Здесь заработки выше,— Феликс успокоился, Денисов сразу это отметил.
— Женат? — Антон закурил.
— Заявление подали...
326


— А она кто?
— Ученица повара.
Денисов провел глазами по куртке: разрыв на поясе был заштопан.
— Подарки везешь? — спросил Антон.— Невеста, наверное, ждет? — Он не забыл про громоздкий багаж разносчика, который видели молодожены у поезда.
— Какие подарки! — Феликс вытер мгновенно вспотевший лоб.— Надо же! Даже ночью духота... Да и как бы я успел! Прибыли в Москву с опозданием, через час отправились...
За окном плыл Эльтон.
— Попробую уснуть,— Феликс поднял корзину. Пустые бутылки на дне глухо звякнули, официант подоткнул наброшенную сверху марлю.
По рассветному небу, как льды в половодье, тянулись мелкие зеленоватые облака. Ветра не было, и течение облаков могло быть длительным и незаметным.
Денисов снова подумал о модели доказательства. Собственно, модели не существовало, только намек. Самый принцип построения.
«В какой момент я впервые подумал о ней?» Он попытался сосредоточиться.
Через девятый вагон одиночно и группами шли в вагон-ресторан люди. «Постоялый двор,— пожаловалась Рита,— честное ок- тябрятское!» Шпак как раз закончил рассказывать: «Старичок застучал в дверь, вместо бригадира поднял официанток...»
«Вот! Против служебки появился директор вагона-ресторана, не останавливаясь прошел к себе...— Денисов с трудом добрался до главного.— В другом тамбуре хлопнула дверь, новая партия пассажиров во главе с магаданцем... Они не видели директора,— но! — и это было существенным,— если бы требовалось доказать, что директор вагона-ресторана находился у себя в купе, следовало допросить именно этих не видевших никого свидетелей!»
Он заставил себя проследить мысль:
«Если А не было в точках В, С и Е, то А находилось в Д... Надо найти свидетелей, которые не видели кого-то, кого должны были видеть!»
Денисов потерял контроль — мысль, как лодка, лишившаяся руля, поплыла по течению.
Проснулся он внезапно.
— Астрахань?
Дополнительный стоял.
Антон за столом напротив поправил свежеумытые усики.
327


— Ассалом-алейкум!.. Нет, не Астрахань.
Было совсем светло. До самого горизонта простирался огромный песчаный карьер.
Денисов посмотрел на часы. Он еще ночью решил, что утром снова осмотрит место происшествия.
— Сайхин проехали?
— Недавно. А то все стояли. Такое дело, Денис...— Перед Антоном лежал блокнот. Пока Денисов спал, Сабодаш записал все необходимое.— Надо предупредить свидетелей о том, что в Астрахани их ждет следователь.
— Может, собрать всех вместе в поезде?
— Я думал.
— Каждому свидетелю нужно объяснить, чтобы он правильно понял,— Денисов подумал.— Пожалуй, я поговорю с директором вагона-ресторана. Места там много...
Денисов увидел телеграмму, ее принесли, пока он спал.
«Проверкой кассе возврата железнодорожных билетов установлено Голей течение недели ежедневно сдавал билеты количестве пяти четыре вместе один отдельно на поезд нр сто шестьдесят седьмой дополнительный...»
— Не понимаю...
Сабодаш отделался шуткой:
— В свое время обязанность открывать преступления и сыскивать разбойников и татей возложена была на розыскную экспедицию при Московской губернской канцелярии: секретаря, протоколиста. Воскресного присутствия, между прочим, не было...
— Сегодня среда...
— Есть еще почта, но, по-моему, не по адресу.
«...Учитывая неизвестные разыскиваемые делу Мостового- Стоппера могут следовать Москвы грузом проведите комплекс мероприятий...»
Путь ориентировки напоминал рейд брошенной в море бутылки с сообщением о кораблекрушении.
Антон погасил «Беломор».
— Настоящий делец не потащится в дополнительном...
Денисов снял с купе мастичную печать, открыл дверь. Спертый
воздух, оберегаемый беспорядок места происшествия, тампоны...
— Господи! — ахнула одна из понятых.
Суркова строго на нее взглянула.
— Еще раз все проверим...— Денисов поднялся на стремянку.-- Постельное белье вы получаете в Астрахани? Какой порядок? — Он снял протыню, под нею открылся белесого цвета матрас, на котором прошлой ночью лежал Голей.
328


— Белье везем в оба конца...— объяснила Суркова.
Денисов снял наволочку, внимательно исследовал подушку.
— ...Больше ста комплектов на вагон!..
Денисов занялся матрасом, его интересовали швы, накануне он не придал им значения.
— Под пломбами по двадцать комплектов...— сказала вторая проводница.
Атмосфера в купе разрядилась, женщины почувствовали себя спокойнее, как в своих служебках.
— Работы хватает!..— вздохнула Суркова.— Сероглазово проедем — там только поворачивайся!..
Ночью Денисов думал об игле, торчавшей из кармана рюкзака. Иглу словно воткнули в последний момент, уже в купе.
«На первый взгляд, ничто будто не мешает исследователю сразу познать все до конца, стоит лишь подольше и основательнее подумать... На деле же нет! Как это понять? Закон обязательного многократного приложения сил?»
Внезапно Денисов нащупал плоский предмет, он находился в верхней трети матраса с нижней стороны.
«Есть!»
Денисов спустился со стремянки, переложил матрас на нижнюю полку.
— Здесь что-то зашито, друзья...
Женщины замолчали.
Фабричный шов наматрасника был нарушен, затем отверстие наскоро заметано другими нитками.
— ...Оставим шов, как есть, заглянем с другой стороны и отметим в протоколе... Бумажник?
Через минуту Денисов уже держал в руке пачку сторублевок. Купюры лежали одинаково — вверх гербами, педантичная рука кассира гострудсберкассы чувствовалась в безликой раскладке.
— Никогда столько не видела...— сказала Суркова.
— Да-а...
Считали дважды, чтобы не ошибиться.
— ...Семь тысяч триста, семь тысяч четыреста... Семь тысяч пятьсот!
Ратц ошибся на пять купюр.
Подписав протокол, проводницы ушли в служебку. Суркова вскоре вернулась.
— Кто-то знал, что деньги целы...— Она хитро посмотрела на Денисова.— Помните? Ночью кружил рядом!
Дополнительный двинулся снова. Было еще свежо и тихо, но Денисов знал, что свежесть и тишина обманчивы. Предстояло знойное утро, и совсем близко был Верхний Баскунчак, легендарный
329


арбузный Клондайк, к которому готовились проводники и пассажиры.
«Полетика-Голей был тертый калач.— Денисов запер купе, наложил мастичную печать.— Очевидно, он считал, что в матрасе сторублевым купюрам будет спокойнее... »
Несмотря на ранний час, в вагоне-ресторане весь штат был уже на ногах. Директор-буфетчик сидел за столом рядом с плакатиком «Ничто не стоит нам так дешево и не ценится так дорого...» с тетрадью, бутылкой «Айвазовской» и большими конторскими счетами. Меньше всего ожидал он визита инспектора, хотя и пытался это скрыть.
— Заинтересовались сторублевками?..— Он придвинул Денисову «Айвазовской», поднялся за стаканом.
Денисов огляделся. Свидетелей можно было разместить в первом салоне, собаку отправить в тамбур. Во втором салоне ящиков с водой заметно убавилось; под окном тихо побрякивали напольные весы, подвязанные к поручню.
— Дело в том...— начал Денисов.— Мы предполагаем накормить завтраком человек десять — пятнадцать. В Астрахани их встречает следователь.
Директор обнажил два ряда золотых зубов, печальными глазами посмотрел на Денисова.
— Можно.
— Пригласим их заранее, чтобы не собирать потом по всему поезду.
— Всегда рады...— Он хлопнул в ладоши, из кухни показалась официантка.— Два десятка пакетов по норме «Завтрак туриста».— Руки у него были короткие, на тыльной стороне кисти мелькнула синяя, наполовину выведенная татуировка.— Кофе?
— Минеральной воды.
— «Айвазовской» ящик!
— Спасибо,— Денисов не спешил покинуть ресторан.— Как с планом?
— Портвейн хорошо шел, марочный,— директор сразу почувствовал себя в своей стихии.— Еще «Алиготэ». «Марсалы» было немного.
Верзила Феликс показался из кухни. Он кивнул Денисову, сел за свободный столик.
— После отправления из Москвы ресторан работал? — спросил Денисов.
— Нет.
— Полностью исключено?
Денисов дал понять, что не торопит с ответом, оглядел наполь¬
330


ные весы, плакатик, призывавший получать проценты с вежливости, которая якобы ничего не стоит, однако некоторыми чудаками ценится втридорога.
— Исключено полностью... Не завтракали еще? — Директор не понял его медлительности.— Можно кое-что организовать...
— Залом, полузалом? — Денисов заинтересовался.
Директор покачал головой.
— Пузанок! Астраханской сельди, конечно, нет. А икорка найдется.
— Спасибо! Мне стакан сметаны, капитану Сабодашу — бутылку кефира... Вы совершенно уверены, что ночью продажи не производилось ?
Денисов внезапно оглянулся: лицо официанта было желтым, Феликс снова был близок к обмороку.
Когда Денисов шел назад по составу, повсюду из купе были вынесены коврики, пустые бутылки. Денисов обратил внимание на выставленный ряд стеклянной тары. Впереди с большим отрывом шел марочный «Дербент», «Алиготэ» держалось на третьем месте, после «Айвазовской».
Проводницы пересчитывали полотенца, готовились сдать белье, чтобы сразу по прибытии уйти домой.
В служебке девятого Денисов увидел электромонтера, он разговаривал со Шпаком. Рита по обыкновению отсутствовала. Где-то в конце вагона плакал ребенок.
В десятом, в тамбуре, стоял Ратц.
— Доброе утро,— старик поднял на Денисова глаза.
«Антон сам объявит ему насчет вагона-ресторана,— подумал
Денисов,— этому свидетелю, по-моему, торопиться некуда».
Антон, как и предполагал Денисов, уже начал обход — купе было заперто. Марина у окна малого коридора кивнула Денисову как человеку, с которым ничего не связывает.
Денисов прошел дальше. Большинство пассажиров томилось у окон, некоторые еще спали.
В тринадцатом вагоне Денисов увидел магаданца. Попутчики его играли в карты, за их спинами Денисов различил в купе натянутую жилку с темно-золотистыми копчеными рыбинами.
Магаданец узнал Денисова.
— Рыбу в Астрахань? — Денисов показал в купе.
— А что? В Астрахани есть рыба? — возразил магаданец.— Какая, позвольте узнать?
Попутчик магаданца — пожилой со шрамом — бросил карты, натужно засмеялся.
— Белуга, осетр,— Денисов пожал плечами.
331


— Каспийская минога?
— Ну нет. Стерлядь.
— Вы еще скажите: сом!
— Семга.
— Это с Белого моря привозят,— магаданец оказался докой.— Да еще с Дальнего Востока — муксун, чавычу, пыжьян...
— Пыжьян — отличная вещь,— сказал Денисов.
Он прошел дальше.
В малом тамбуре Пятых считала наволочки, подменная проводница держала мешок и бирку. В раздувшийся наматрасник, казалось, уже ничего нельзя было вместить.
— Хотели что-нибудь? — Галя перестала считать.
— «Кассу» на минутку...
Она поправила венчавшую ее потное лицо пилотку.
— Так в ящичке же!
Денисов отыскал в «кассе» билеты магаданца и его попутчиков. У всех оказались стандартные бланки московской автоматизированной системы «Экспресс».
— Нашли? — Пятых поняла, кем он интересуется.— С рыбных промыслов едут. С Востока. И рыба у них...
— Как они? — спросил Денисов.
— Ничего. Только выпить не любят...
— Жажда!
Она засмеялась.
— Всю ночь сидели! Даже без света...
«Это когда пробки чинили»,— понял он.
Действуя ключом-«вездеходом», Денисов прошел в конец состава. Количество пустой посуды нигде существенно не менялось, равно как и соотношение выпитых в пути алкогольных и тонизирующих напитков. Бутылок из-под «Марсалы», заметил Денисов, нигде не было.
За окном показался одноэтажный вокзал, обсаженный мелколистными вязами. Перрон был выложен ровными рядами арбузов. В коридоре началась беготня.
— Баскунчак!
Дух распродажи витал над бахчевым Клондайком.
— Ввиду опоздания поезда...— предупредило радио на перроне.
Беготня усилилась. Первые арбузы застучали в тамбуре: кто-то
«своим ходом» гнал их по коридору в купе.
Антон посчотрел на Денисова:
— Минуты нас не устроят, правда?
Они вышли на платформу.
— Настоящий восточный базар!
Минуя продавцов. Денисов прошел в вокзал. Внутри было пусто: автоматические камеры хранения, против двери стенд: «Их
332


разыскивает милиция». Денисов вернулся на платформу, мимо прошли Лариса и Костя с арбузом. Поодаль электромонтер продолжал начатый в служебке разговор со Шпаком. Бородатый Шпак снисходительно поглядывал на знатока футбольных схем.
Время стоянки истекло.
— Вечно опаздывает,— Суркова обтирала поручень.— Как к Верблюжке подъезжать, обязательно стоим...
— Последняя ездка,— успокоили из соседнего тамбура.
— Жара...
— Арбузу хорошо!
У подножки топтались пассажиры. Черный дог Судебского ни на минуту не прекращал ворчливого бурчания, но Судебский с поводком-удавкой и намордником был начеку.
— Гу-ляй, Дарби! Гу-ляй! Хор-рошо!
Впереди загудел встречный, Суркова спрятала тряпку.
— Теперь недолго.
Дополнительный двинулся, прибавив к расчетному весу не менее десяти тонн арбузов.
Денисов подобрал вместе телеграммы, полученные в пути следования. Условно их можно было разделить на две группы. К наиболее важным он отнес сообщение о личности потерпевшего, его прошлом и настоящем.
«Пятидесятых годах отбывал наказание за преступления совершенные период 1941 —1942 гг. территории временно оккупированной фашистами Хмельницкой бывшей Каменец-Подольской области... последняя судимость за нанесение опасного для жизни ножевого ранения...»
Телеграмма свидетельствовала о том, что у уголовника по кличке Лука были основания опасаться мести со стороны людей, в свое время пострадавших от его преступлений.
«Но кто эти люди? Едут ли они в этом поезде?» — подумал Денисов.
Однако список версий этим не исчерпывался.
Весьма странным было и поведение некоего Карунаса, с которым младший инспектор Апай-Саар имел разговор на платформе:
«...во время посадки записал пассажира который поставил сумку окно нерабочей стороны состава...»
Тот же Кару нас подходил к Судебскому, у него был железнодорожный ключ-«вездеход», которым он открыл дверь в тамбур для Судебского и его дога.
«Молодожены видели Карунаса неподалеку от себя, когда разго¬
333


варивали на перроне с Полетикой-Голеем...» — Денисов присовокупил к первой группе телеграмм сообщение о Карунасе.
Подборка документов получалась изрядная.
«...Проверкой касс возврата железнодорожных билетов установлено Голей течение недели ежедневно сдавал билеты количестве пяти четыре вместе один отдельно на поезд нр сто шестьдесят седьмой дополнительный...»
«...внутренней поверхности кошелька обнаружены множественные следы бурого цвета...» «...исследованием остатков содержимого изъятой купе бутылки шампанского установлено наличие снотворного вещества...»
«Куда, интересно, отнести телеграмму, касающуюся Вохмя- нина? — подумал Денисов.— О том, что завлабораторией скрывает дату приезда... »
Антон за столиком напротив помечал в блокноте свидетелей, которых следовало еще до прибытия в Астрахань собрать в салоне вагона-ресторана.
— Из бригады я приглашаю Пятых...— Сабодаш пометил в блокноте.
Денисов поднял голову.
— ...Пятых, Шалимова.
— Шалимову я объявил.
— Судебский?
— Тоже знает.
— Из девятого — Рита, Шпак...
Отчаянные скрипы и стук свидетельствовали о героических усилиях локомотива войти в график. Стоянки были сокращены, мелькали названия станций — Мартовский, Богдо, Чернобыльский. И вот Верблюжье — палисадничек вдоль маленького домика-вокзала, в клочке тени гладиолусы, львиный зев.
— Верблюжье, за ним Чапчачи,— сказал Денисов.
Огромный песчаный карьер был полон света. Голубая гладь
и редкая клочковатая растительность смыкались на горизонте. За чертой домов, в глубине песчаного карьера, пылила машина. Там была Ахтуба.
— Ратц...— сказал Антон.— Я пока не говорил с ним.
— Меня в облпотребсоюзе хорошо знают,— снова сообщил о себе бухгалтер,— сорок семь лет стажа... В двадцать третьем году кончил курсы счетоводов!
— А во время войны где вы были? — спросил Антон, он уже объявил старику, что в Астрахани свидетелей ждет следователь. Ратц принял сообщение спокойно.
— Как все,— острые лопатки забегали у него под пижамой.— Воевал.
334


— На Украине?
— Под Моздоком,— он оживился.— На линии Прохладная — Гудермес... После войны работал под Днепропетровском.
Денисов не вмешивался в разговор.
— В Кировоградской области тоже бывали? — спросил Антон.
— А как же? Днепропетровская, рядом Кировоградская...
Сабодаш курил, тщательно направляя дым в окно. Дым, однако,
не отлетал, тут же втягивался назад в купе.
— ...Наших пять колхозов было: Новоподольский, рядом Ново- виленский. Мужики крепкие. Мой отец девяносто три года прожил, дядя девяносто семь. Хозяйства — дай бог! А рядом немецкая колония. Меня там многие знали...
Случайное, на первый взгляд, повествование Ратца обрело некий стержень. Денисов не сразу его обнаружил.
Голос Ратца неожиданно окреп, даже надтреснутость на время исчезла.
— ...Когда фашисты подходили, бухгалтер из немецкой колонии даже бричку дал. «Езжай»,— говорит. Лошади, правда, двухлетки. Необъезженные. А других уже не было: фашисты вот-вот нагрянут.— Ратц помолчал.— Подъехал к дому, кое-что успели вынести. Говорю жене: «Беги с детьми к мосту! А я жнивьем, чтобы лошадей притомить...» — Он посмотрел на Антона, пояснил: — Жара, и ветра совсем нет. Гоню их жнивьем. К мосту выехал, лошади уже в мыле. А день ясный, как сегодня... У моста жена ждет, дети,— Ратц показал рукой на уровне стола,— мальчик и девочка. А но мосту новови- ленские овец гонят, романовскую породу...— Он снова отвлекся.— Красноармейцы торопят. Войска должны подойти... Говорю жене: «Давай детей, будем переправляться...»
Голос старика стал совсем спокойным.
— ...Небо глубо-о-кое, не видел такого никогда. Речка... Вдруг — б-бабах! И еще, еще! Двухлетки мои шарахнулись — да на мост! Красноармеец винтовку сорвал: «Куда-а?» А я ничего сделать не могу!
Он кротко взглянул на Антона.
— Как во сне! Перелетел на эту сторону, оглянулся. А сзади ничего уже не разберешь! Горит мост! Где возы? Где что? Дым, крики. И танки идут. А немцы уже вот, совсем близко! — Он поскреб подбородок, помолчал.— Бричку я потом бросил, а сбрую сменял. Хорошая сбруя, совсем новая...
В глазах Ратца было больше неподдельного удивления, чем скорби — крайний предел человеческой тоски.
— Так больше не встретили своих? — Антон поставил точку над «i».— Я имею в виду семью...
— Не встретил.
335


Рядом с вагоном показался поднятый над землей узкий тротуарчик — платформа и квадратный с плоской крышей домик — вокзал. В глубине желтых крыш горбились залежи силикатного кирпича — там шло строительство. Высоко на тонкой мачте алел флажок.
Антон поднялся.
— Чапчачи! Может, есть новости...— У дверей он обернулся.— Между прочим, ты решил свой тест, Денис?
— Насчет распределительного щита?
— Да.
— Решил.
Антон просиял:
— Ночью?
— Как сказать? Под утро!..
— И к какому выводу ты пришел?
— Щит вывел из строя сам Полетика-Голей...— Пока Денисов выговорил эти слова, ему казалось, что предательская самодовольная улыбка гуляет у него по лицу.— Чтобы вызвать в вагон электрика. Или бригадира-механика.
— Шалимова? — Антон был разочарован: казалось, все должно было проясниться, как только Денисов решит свой тест. На деле все еще больше запуталось.— Зачем?
Лейтенант милиции прошел мимо окна. Денисов проводил его взглядом. Антон выскочил в коридор.
Радио пробормотало:
— Стоянка поезда... Ввиду опоздания...
Дополнительный двинулся, Антон вошел с пакетом в купе.
Телеграмм было несколько:
«Карунас Петр Игнатович прошлом судим хранение огнестрельного оружия месту жительства отношений не поддерживает якобы часто находится командировках различных городах Союза настоящее время материалами не располагаем...»
Антон тоже проявил интерес:
— Карунас... Мы о нем знаем?
Денисов поколебался. Вводить ли его в суть собственных неясных полунамеков-полувыводов?
— В сером костюме, с сумкой... Видимо, тот, кто сначала подходил к молодоженам, затем к Судебскому. Открыл дверь с нерабочей стороны...
— Дверь Судебскому открыл, а сумку поставил в окно!
— Именно. А потом показал...— Денисов поднял вверх два вытянутых пальца.
— «Виктория»! «Победа»...— Антон взглянул на вторую телеграмму.— Странно...
336


«Вохмянин Игорь Николаевич проживает гор Новосибирске сентября сего года место последнего жительства уточняется...»
Еще несколько телеграмм расширяли уже известные сведения о Полетике-Голее и содержали новые:
«...Сообщенный потерпевшим Полетикой-Голеем телефон 261002 абонентской сети не значится предположительно дан по ассоциации номером 2610002 стола заказов междугородной телефонной станции...»
«...Данным штаба московского управления транспортной милиции возможна качестве рабочей гипотезы версия причастности Полетики-Голея делу Мостового (Стоппера) обнаруженные деньги могли быть частью су.нмы предназначенной Стопперу и присвоенной Полетикой-Голеем до 22 августа сего года...»
Еще телеграмма посвящалась Ратцу:
«Связи пережитым потрясением отмечались признаки депрессии которые провоцировались неблагоприятными жизненными ситуациями в состоянии аффекта может совершать неадекватные поступки... >
Местность за окном выглядела выгоревшей. Солнечный шар висел уже довольно высоко над промелькнувшим глиняным маза- ром. Насколько хватало глаз, тянулась солончаковая степь. Где-то недалеко от этих мест Вол го-Уральские пески переходили в пески Батпайгыр.
Одно сообщение непосредственно дела Полетики-Голея не касалось:
«...Помощью Г ранда станции Я рос лав ль-главный задержан поличным дополнительный соучастник преступной группы Мостово- го-Стоппера имевший при себе большое количество груза»
Упомянутый в телеграмме Гранд был питомцем отдела служебного собаководства, короткошерстным терьером, прошедшим специальную подготовку.
Последняя телеграмма имела отношение лично к Денисову:
«...Ввиду неблагоприятных метеорологических условий утром 27 августа аэропорт Астрахань временно закрыт прилет оперативной группы задерживается...»
— Газимагомедова к нашему прибытию не успеет... Непогода!
— Я, пожалуй, пойду.— Антон поправил китель, взял со стола газеты.— Свидетели, наверное, уже собираются в ресторане.
Денисов подумал.
— Мы упустили из вида магаданца...
12 Заказ 2976
337


— Магаданца?
— Того, что пил из неоткупоренной бутылки... Магаданца и его попутчиков пригласи тоже в ресторан.
Антон ушел. Денисов уложил телеграммы, собрал вещи.
Он не принадлежал к людям, для которых гипотеза ненадежна уже потому, что ее нельзя предъявить, выложить на стол.
«Распределительный щит в одиннадцатом вывел из строя Поле- тика-Голей, чтобы ночью в неосвещенный вагон заманить электрика. Или Шалимова...»
«...Лука не добивался темноты в коридоре — призрачные сумерки тянулись от одного фонарного столба к другому, не требовалась Полетике-Голею и темнота в купе — он сам протестовал против шторы...»
Денисов по-прежнему был горд своим открытием. Как и в тесте с карликом, самым сложным было обнаружить промежуточное звено логической цепи, где тезис «Для чего выводят из строя распределительный щит?» незаметно подменялся похожим, но совершенно другим: «Зачем в пути следования преступник оставляет вагон без света?»
Впереди раздался предупредительный гудок локомотива, Денисов посмотрел на часы. Он не вполне представлял себе свою роль на это ближайшее время, прежде чем Газимагомедова и ее оперативная группа возьмут все полномочия в свои руки. Наташа могла не одобрить того, что Денисов собирался осуществить.
«Что ж,— подумал он.— Пора собираться...»
9
Вагон-ресторан покачивало, но не сильно. Прозрачный свет пустыни стоял в окнах.
К приходу Денисова почти все столы были заняты — Антон, Шалимов, соседи IIолетики-Голея по куне; кто видел или разговаривал с ним в поезде; молодожены, Прудниковы, Феликс.
Официантка разнесла завтрак, посудомойка, не выпуская из губ сигарету, открывала «Айвазовскую».
По знаку Антона Феликс освободил Денисову место у двери. Рядом директор что-то считал в тетради. По другую сторону прохода сидели Вохмянин и Марина. Дальше, за ними, устроился Ратц. Четвертый стул, у окна, пустовал.
«Сложись иначе обстоятельства,— подумал Денисов,— его занимал бы сейчас Лука...»
Вохмянин что-то писал. Пока Денисов смотрел на него, он не поднял головы.
338


Первенствовал Судебский.
— ...В каждом деле надо знать тонкости! Если кинолог — собаку хорошо знай, чтобы мог сказать, выгуленный пес или нет... Если следователь или инспектор, наблюдай — кто чего стоит!
Хозяин Дарби обращался к Прудниковым, они занимали места в середине, за тем же столом сидели Шпак и проводница девятого Рита. Прудниковы-младшие играли во втором салоне. Дальше, в нерабочем тамбуре, маялся дог.
В салон вошли еще люди. Проводницы двенадцатого и десятого никого не видели, но, по модели Денисова, должны были быть допрошены — вместе с электриком прошли в середину, к попутчикам магаданца. Сам магаданец устроился между Судебским и Пятых.
До Астрахани оставалось немногим больше двух часов. Если бы погода благоприятствовала, на вокзале, под желто-красной крышей, очень скоро их ждала бы группа Наташи Газимагомедовой.
Денисов вернулся к событиям на московском вокзале в момент отправки дополнительного.
«Карунаса, который подходил к Судебскому перед посадкой, не интересовал рацион дога. Это так ясно!..»
«Подошел, поинтересовался: «Чей дог? — рассказал Судеб¬
ский.— Каких родителей? Чем кормим?» Они думают, если собака большая — ей наварил полведра супу...»
Денисов снял часы, положил на столик рядом с авторучкой и записной книжкой «Фише-Бош», подвинул бутылки с «Айвазовской > — возникла некая композиция.
«Ответы Судебского, должно быть, успокоили Карунаса, он своим ключом открыл Судебскому дверь в вагон и только позднее, перед самым отправлением, оставшись один, поставил в окно с нерабочей стороны свою сумку. Это заметил младший инспектор...— Денисов переместил записную книжку, возникла новая и, как ему показалось, более динамичная композиция.— Карунас в случае допроса должен будет объяснить, кому предназначался груз. Или, по крайней мере, откуда сам он его получил!»
Денисова отвлек хриплый голос Судебского:
— Кошелек потерпевшего с пятнадцатью червонцами тоже исчез! Я никого не подозреваю, однако...— Он метнул взгляд куда-то в сторону двери.
Ехавшие в купе с убитым молчали. Вохмянин оставил доклад, присматривался к холодной трубке, точно видел ее впервые.
— Как честный человек...— прохрипел Судебский.— Предлагаю! Пусть каждый предъявит свою наличность.
В салоне стало тихо.
— Деньги? — спросил кто-то.
— Ну!
339


— Ерунда! — Молчавший все это время Ратц повернул скорбное лицо.— Не думайте, что каждый здесь в одиночку. Слава богу, у меня есть глаза...
Антон согласился:
— Лишнее!
— А мы добровольно! Я первый... Вот! — Судебский стал демонстративно выворачивать карманы — на пол посыпались талоны на бензин, корешки каких-то квитанций.— Ни одной десятки!
Феликс, магаданец и еще двое последовали его примеру. У Феликса оказались четыре новенькие десятки, магаданец был, что называется, гол как сокол.
— Обещали выдать на месте...— он подмигнул.
— Все или никто! — гремел Судебский, снова рассовывая содержимое по карманам.
Директор вагона-ресторана оторвался от счетов:
— Червонец — купюра ходовая...
— Главное: как определить, какие купюры краденые? — спросил Шалимов.
Сабодаш, простая душа, подлил масла в огонь:
— Вообще-то деньги узнать нетрудно.— Он потемневшим платком вытер лоб.— Кошелек найден. Внутренняя поверхность оказалась в высохших бурых пятнах: кровь! Значит, на деньгах тоже...
— Хватились! — Прудников усмехнулся.— Разменял — и дело с концом!
— Показывай, Прудников! — прервала его жена.
В это время Марина поднялась, поправила очки. В руке у нее была пачка десяток.
— Проверьте,— она положила деньги на стол перед Антоном. На некоторых действительно были пятна.
У Вохмянина вырвался досадливый жест. Похожая на жужелицу пассажирка под литографией астраханского Кремля громко вздохнула.
— Вы везете деньги из Сум? — спросил Антон.
— Часть денег я разменяла по дороге...
Электрик из угла заметил резонно:
— Убийца мог выбросить деньги, а кто-то поднять!
Поколебавшись, Антон переправил лежавшую перед ним пачку
на стол к Денисову.
— Ашулук! — объявил Шалимов.
Земля за окном выглядела рассохшейся, словно покрытой древними письменами. Сероземы, серо-фиолетовая клочковатая сушь. Станции еще не было, но вдоль полотна тянулись четкие следы протекторов.
Вдоль пути вскоре замелькали невысокие строения. Сабодаш кого-то увидел, поднялся к окну. Какой-то человек бежал к поезду.
340


В ту секунду, когда колеса дополнительного замерли, в руке Антона был пакет.
— Спасибо,— сказал Антон. Не вскрывая, передал пакет Денисову.
— Пять минут стоянка,— сообщил Шалимов.
Магаданец спросил:
— А следующая?
— Селитренский.
«Должно быть, последняя телеграмма»,— подумал Денисов.
«...Направленный экспертизу нож красной пластмассовой ручкой орудием преступления не являлся...»
От Денисова не ускользнуло:
«Обнаружены два ножа, и оба не являлись орудием убийства... Основное вещественное доказательство не найдено!..»
Разговоры прекратились, когда Денисов стал откладывать лежавшие перед ним купюры, имевшие следы перегиба. Было заметно: прежде чем попасть в общую пачку, часть купюр была сложена вчетверо.
Все думали об одном.
«Кошелек Полетики-Голея небольшой, квадратный, купюры сгибались несколько раз... »
Однако Денисова беспокоило другое:
«В отсутствие Наташи Газимагомедовой и оперативной группы я вправе повести дальнейший розыск преступника так, как считаю нужным!»
Он отложил последнюю десятку, теперь перед ним лежала тонкая стопка купюр со следами перегибов.
— Пятнадцать! — прохрипел со своего места Судебский.— Я считал!
На него неприязненно оглянулись, Денисов смешал купюры: «С деньгами в последнюю очередь...»
Солнце припекало. Антон тревожно следил за Денисовым, все чаще стирал пот с лица.
Денисов нашел глазами магаданца и его спутников, выглядевших весьма живописно,— пожилого, со шрамом, и второго, в тельняшке, с металлической пластинкой у кисти. Он знал об этих людях меньше, чем об остальных участниках уголовного дела.
«Магаданец и его спутники,— подумал Денисов,— не жители Дальнего Востока...»
Подозрение укрепилось, когда Денисов увидел билеты, взятые от Москвы. Кроме того, перечисляя дальневосточных рыб, магаданец назвал подряд «муксуна», «чавычу» и «пыжьяна», что рыбак едва ли бы сделал: «муксун» и «пыжьян» были речными рыбами, а поставленная между ними через запятую «чавыча» — морскою.
341


«Но в купе действительно висела на жилке рыба...»
Магаданец выглядел бывалым, привыкшим к шумному командировочному братству, крепкому словцу. Держался он независимо.
— В командировку? — спросил Денисов.
— Ну!
Денисов узнал интонации Подмосковья.
— Наверно, связаны с рыбным хозяйством?
Магаданец хотел отшутиться, но его спутник, пожилой, со шрамом, вклинился в разговор:
— Москва, фирма «Океан».
— Понимаю... Консервы! «Чавыча», «пыжьян»...
— И рыба! Горбуша, кета. Все ценные породы.
Денисов вспомнил характеристику проводницы: «Ничего. Только выпить не любят... Всю ночь сидели! Даже без света...»
Денисов оглядел салон: Феликс чувствовал себя не в своей тарелке, пока он, Денисов, разговаривал с рыбаками.
— А почему Магадан? — Антон воспользовался паузой.
— Девушки больше уважают! — Магаданец подмигнул Пятых, проводница вспыхнула, поправила пилотку.
Судебский, о котором успели забыть, подал голос:
— На Востоке заработки выше! За это и уважают!
«Рыбаки» дружно захохотали.
— Не всегда, отец...— магаданец потряс нустым бумажником.
— Этой ночью вы покупали вино? — спросил Денисов.
«Рыбаки» замолчали. Феликс пил «Айвазовскую», на него жалко было смотреть.
— Дело серьезное! — вмешался Антон.
Магаданец пожал плечами:
— Покупали.
— Много?
— Две бутылки, потом еще.
Денисов спросил:
— В ресторане?
— Работяга принес в купе...— магаданец помялся,— Феликс!
Разносчик пожелтел.
— Бутылки были со штампами? — продолжал Денисов.— «Трест ресторанов Южного направления»? С наценкой?
— Без штампов,— магаданец пригладил редевший меднорыжий венчик надо лбом.— Но с наценкой. Работяга предупредил: «Ресторан закрыт. Тружусь сверхурочно...»
Директор оторвался от счетов:
— Если товарищ настаивает, давайте соберем бутылки! Я уверен, мы не найдем ни одной без штампа.
342


— Бутылок этих в поезде нет,— сказал Денисов.— Официант ночью прошел по всему составу.
— О каком вине вы говорите? «Дербент»?
— «Марсала»,— вместо магаданца ответил инспектор.— В Москве официанту помог доставить ее носильщик...
Феликсу вновь стало плохо. Он чувствовал себя не лучше, чем накануне, когда ввалился с бутылками без штампа в вагон, полный милиции.
— У убитого в купе тоже «Марсала» без штампа,— сказал Денисов.
Официант-разносчик не выдержал:
— Может, я по магазинной стоимости отдал!
— Феликс! — как в старом, очень знакомом фильме, предупредил директор.— С этого момента каждая ваша реплика может быть использована против вас.— Закончил он неожиданно: — Правду, и ничего, кроме правды!
За окном показался разъезд, дополнительный по какой-то причине позволил себе проследовать мимо.
Взгляд Денисова снова нашел магаданца.
— Расскажите подробнее.
— Две бутылки он принес, как только отъехали от Москвы...
Его перебил электрик:
— Тогда и меня пишите в свидетели! — Он поднял руку.— Я со щитом возился... Официант при мне приходил!
Денисов соотнес события в тринадцатом с теми, что происходили на месте происшествия.
«Полетика-Голей купил у Феликса «Марсалы», хотел во что бы то ни стало споить спутников, от крепких напитков Марина и Ратц отказались. Ратц заупрямился — старческая несговорчивость ставила под угрозу то, что Полетика-Голей готовил с таким трудом. Лука вспылил. Старик к тому же оказался из мест, где Луку знали во время войны».
«Слово «война» было определенно произнесено...» — свидетельствовала Марина.
«Наконец согласились на шампанском, которое Голей незаметно приправил снотворным... Ратц наконец выпил, Марина тоже пригубила. На несколько минут вышли в коридор. Здесь их видел Феликс, а затем Прудников, который по случаю своего дня рождения искал спиртное. Пассажиров было мало, многие легли отдыхать. Перед решительной минутой Полетика-Голей уже впрямую расспрашивал всех о кинологе: «Видел ли кто-нибудь собаку в поезде?»
Никто не видел Дарби. В час третьей стражи Полетика-Голей благополучно вывел из строя распределительный щит, вернулся в купе, лег. На всякий случай зашил бумажник в матрас. Лука ждал человека к сломанному щиту, но никого не было. Электрик возился
343


в тринадцатом, где за стаканами коротали время «рыбаки». Шалимов за два вагона от Луки заканчивал сведения о наличии свободных мест. «Только называются сведениями,— сказал наутро Шалимов,— а в Кашире и не выходит никто...»
Магаданец объяснял:
— ...Сидели с фонариком, ждали, пока исправят свет. Тут Феликс...
— Вино было при нем?
— В корзине... Перед Домодедовом заглянул снова: «Не возражаете, я унесу бутылки?» — Магаданец показал на пожилого со шрамом: — Николай сказал, что не против. «И еще, если можно, захватите вина. Мимо дома еду».
— Мимо дома? — переспросил Денисов.
— Он из Привалова, Николай.
«В Привалове Ратц уже разбудил Суркову»,— подумал Денисов.
Он попросил уточнить:
— Когда Феликс снова принес вино? В Привалове?
— Оставался еще перегон,— Николай кивнул утвердительно.
Магаданец воспользовался паузой:
— На другой день я фокус-покус показал с этой «Марсалой», поэтому вы узнали.
Феликс тяжело оторвался от стойки.
— «Не можешь, не берись!» Другим не такое с рук сходит! — Он вытер пот.— Остальное вино у меня в купе. Шесть бутылок продал, одну разбил...
Денисов ни о чем не стал больше спрашивать.
— Кто видел вас ночью? — спросил Антон.
— Все спали. В девятом не спал пассажир,— Феликс показал на Шпака.
— Разрешите вопрос? —директор оторвался от стула.— Знал я обо всем этом, Феликс? Или нет? Честно!
— Не знали,— Феликс отвел глаза.— Я один виноват.
Бег дополнительного замедлился. Магаданец встал, чтобы размять ноги, прошел к стойке. Больше он не садился.
— Аксарайская? — один из «рыбаков» показал на платформу.
— Она,— подтвердил Шалимов.— Теперь Бузанский и Астрахань.
На перроне торговали вареными раками.
— Сюда! — электрик протянул руку в окно.
Раки были нанизаны на проволочные дужки. Одну связку электрик предложил Шалимову, другую сунул в чемодан.
Состав тут же двинулся.
— ...В одиннадцатом было темно,— вспомнил официант,— купе третье, по-моему, оставалось открытым. Да! В двенадцатом мне навстречу шел...
344


Денисов догадался:
— Пассажир с догом?
Судебский смутился:
— Десять минут перед сном, святое дело... Дошли до девятого и назад!
— В тринадцатом вы прошли мимо проводницы...
— Галя видела, как я вошел.
— Не доезжая Привалова,—вставил магаданец.— Николай как раз сказал: «Следующая моя».
Пожилой со шрамом повторил:
— Вельяминово, за ним Привалово.
«...Лука приготовился задолго до Привалова, отпер и приоткрыл дверь куне. Из темноты был хорошо виден каждый, кто шел по коридору. Полетика-Голей ждал. Железнодорожник, получивший от Карунаса сумку с ценным грузом, с минуты на минуту обязан был появиться у выведенного из строя распределительного щита...»
Внезапно Денисов почувствовал, что допустил неточность: «Железнодорожник, получивший от Карунаса...»
«...Не от Карунаса была получена сумка, а с помощью Карунаса, через Карунаса! А это совсем не одно и то же. Партнеры не видели друг друга и не должны были видеть! Один поставил сумку с нерабочей стороны тамбура, в окно, второй взял...»
Он напрягся, стараясь вспомнить все, что знал о группе, которая тщательно конспирировала свою деятельность, так что выпадение одного звена не могло вызвать провала всей цепи.
«Дело Стоппера!»
Тростниковый лес за окнами ресторана возник внезапно, пронизанный покоем. Показались вязы, похожие на странных животных, группами и в одиночку прогуливавшихся в высокой траве.
«...Когда у щита появился бы человек, которого он ждал. Лука спустился бы с полки, прошел в малый коридор. Почти бесшумно сработала бы пружина самовыбрасывающегося лезвия...»
«Освобождение от труда — есть преступление»,— записал Лука. Еще при первом знакомстве с записной книжкой Полетики- Голея Денисову пришла мысль, что сентенции великих гуманистов владелец переписал со стен следственных изоляторов и исправительно-трудовых колоний.
«...Дерзкий план рецидивиста,— Денисов склонялся теперь к рабочей гипотезе, предложенной штабом управления милиции.— Решимость любой ценой получить свое... Сначала присвоить деньги, которые были кем-то предназначены Стопперу за его молчание на следствии, потом убить перевозчика, завладеть грузом...— Версия получалась стройной.— Обнаружив труп, милиция должна была броситься на поиск пассажира, который исчез, оставив портфель
345


с пляжным туалетом, коробочками Ювелирторга... В ней отсутствует пока только одно, в этой версии,— с сожалением подумал Денисов,— указание на того, кто убил Полетику-Голея...»
Дополнительный остановился. Впереди и сзади горели запрещающие огни, под невысокой насыпью к грунтовой дороге тянулся тростниковый лес. Пылила дорога, теперь на ней все чаще появлялись машины.
«...В Астрахани Лука вынес бы из поезда свой груз и присоединился бы к молодоженам. Несомненно, он взялся бы помогать Ларисе, подсунув Косте опасную поклажу Карунаса на случай проверки... Как назвать все, что сейчас происходит? — подумал Денисов.— Воспроизведение обстоятельств? Очная ставка, в которой одновременно участвуют пятеро — магаданец, Феликс, проводницы, Судебский? И еще шестой — неназванный!»
— В тринадцатом вагоне проводница видела, как вы принесли бутылки? — спросил Денисов официанта.
Феликс поправил куртку.
— В последний раз? Не знаю.
— Галя! — позвал Денисов.
Она заулыбалась.
— Я же книжку читала!
— Значит, свет починили?
— Ну!
— А электрик?!
— Так они сразу ж ушли!
Денисов обернулся к электрику:
— Вы пошли к себе?
Вопрос не застал специалиста по игровым схемам врасплох:
— Конечно!
Электрик был странно спокоен, пока Денисов занимался только Полетикой-Голеем.
— Давно в последний раз были в поездке? — спросил Денисов.
— Недели две. Я же говорил: мы из разных бригад. У кого недоработка, кто по болезни...
— А вы?
— Из отпуска!
В турнирной партии, которую играл Денисов в течение суток, произошел перелом.
— Вы видели ночью в коридоре пассажира с собакой?
— Впереди себя...— Электрик незаметно перевел дыхание.— Они входили в купе, когда я возвращался из тринадцатого.
— После того, как исправили свет?
— Да.
— Чемодан был с вами?
Электрик промедлил с секунду:
346


— Я с ним не расстаюсь, там инструменты.
Денисов кивнул, потом показал на стол:
— Откройте чемодан.
Электрик не двинулся.
— Вы меня слышите?
С грохотом повалились ящики — электрик метнулся в половину, заставленную тарой. Хлопнула дверь тамбура.
Сидевшие спинами ко второму салону ничего не поняли.
— Уйдет! — крикнул Шпак.
Антон скомандовал:
— Оставаться на местах!
Он выскочил во второй салон, дальше бежать не пришлось. Дверь из тамбура открылась, на пороге показалась негнущаяся спина электрика. Следом шел дог.
— Уберите собаку! — Электрик отступал, закрываясь чемоданом.
— Место, Дарби! — крикнул Судебский.— Место!
Дог нехотя повернул назад.
Электрик обернулся. От заносчивости, с которой за дорогу все уже успели смириться, казалось, ничего не осталось, в салоне появился новый человек — тихо подвывая, он поставил чемодан на стол.
Подошел Сабодаш, один за другим осторожно извлек инструментарий.
Под кусачками, отвертками, между первым и вторым дном, в желтом пакете с эмблемой Международной выставки станков, хранилось то, что передал на посадке Карунас, за чем безуспешно охотился покойный Полетика-Голей, что стоило ему жизни,— упакованные в пленку брикеты дурно пахнущего высушенного сока семенных коробочек опиумного мака.
10
Денисов стремился к полной ясности:
— В тамбуре одиннадцатого ночью разбили бутылку вина... Феликс вскочил.
— Это я. Я все объясню! — Он надеялся, что в свете происшедших событий история с «Марсалой» будет если не прощена, то на время забыта.
— Осколки выбросили? — спросил Денисов.
— На правую сторону по ходу.
— А что наружная дверь?
— Забыл закрыть...— Феликс налил «Айвазовской».— Изви-


Денисов вспомнил: вопрос о пятне в тамбуре поднял Шалимов. «В тамбуре пятно. Может, кровь? — сказал он Газимагомедовой, оттирая испачканную бурым тыльную сторону ладони.— И дверь открыта!»
«Итак, это была «Марсала», которую разбил Феликс...»
Неожиданно заговорило поездное радио.
— «Товарищи пассажиры!» — На магнитофонной ленте была записана беседа о достопримечательностях Астрахани и ее окрестностей.
Шалимов встал, чтобы уменьшить звук, покосился на лежавшие перед Денисовым купюры.
Ацтон закончил осматривать брикеты, кивнул Денисову.
— Характерный запах сырой земли!
Бригадир хрустнул пальцами, обернулся к электрику.
— Что я отцу твоему скажу? Понимаешь, что с тобой будет за это?
Дополнительный стоял. Вопросы Шалимова, лепет футболиста выпадали из ритма событий вместе с не отмеченной в расписании остановкой поезда.
— Правду, и только правду!..— директор ресторана посмотрел почему-то на Денисова.
— Второй раз всего...— Электрик заговорил быстро.— Верите? — Присутствие людей, которые его знали, как бы делало самооправдание электрика более доказательным.— На Центральном рынке в Москве подходит. «С поезда? А заработать хочешь?» — «Смотря как»,— говорю. «Прихватишь посылку одного туриста. Пустяки. А платят хорошо, половину сразу, половину на месте».
— Адрес в Астрахани помните? — Сабодаш закурил.— Кому передали посылку?
— Адреса не было...
— А дальше?
— «Кто подойдет,— сказал,— тому отдашь!» Приехали, смену сдал, иду к остановке. Подходит.
— Он же?
— Другой. По-моему, с нашим поездом ехал. «Посылка цела?»
— Дальше?
— Цела, говорю,— электрик посмотрел на Антона,— он взял посылку, рассчитался. Подождал, пока мой автобус подъехал. Я сел...
— Автобус долго ждали?
— Минут десять.
— И никакого разговора не было?
— Почему? — Он, казалось, был искренен.— Как раз появилась статья об игровых схемах...
348


Антон сохранял темп разговора:
— Он тоже футболист?
— Защитником играл...
— Защитником?
— Ну. да. Стоппером, в нем килограммов сто, не меньше.
Денисов и Антон переглянулись.
«Стоппер!..» — сомнений больше не было.
Дело Мостового и то, которое он вместе с Антоном расследовал сейчас, были тесно связаны друг с другом, оба дела получали теперь, с признанием электрика, новый импульс. С установлением неизвестных ранее лиц — Карунаса, электрика — молчание Стоппера, купленное за приличное вознаграждение, теряло сегодня всякую силу, а самому Мостовому предстояло, по-видимому, предстать перед судом еще раз.
— А как было с грузом позавчера? — спросил Антон.
— Предупредили: поставят с нерабочей стороны в тамбур. «Откроешь окно во время посадки в девятом. Остальное не касается. В Астрахани отдашь...» Я все расскажу!
— Тот самый предупредил? С Центрального рынка?
— Он. По прибытию встречал. На платформе.
— А убитый?
Электрик всхлипнул без слез.
— Что там, в посылке? — Пятых покраснела, глубже надвинула пилотку.
— В самом деле...— поддержала похожая на жужелицу пассажирка, бравшая билет позади Полетики-Голея и Шпака.
Сабодаш посмотрел на Денисова, тот молчал.
— Наркотики...— Антон встал, оглядел всех.— Это болезнь, полная деградация личности, патологическое оскудение. Я уже не говорю о физическом,— Антон припомнил все, что ему было известно.— Полное расстройство сердечно-сосудистой и дыхательной деятельности. В тридцать лет человек, который ее потребляет, выглядит стариком в последней степени дистрофии...
Электрик разрыдался по-настоящему.
— ...Безволие, маразм. Со дня на день откладывается решение бросить. Когда оно приходит, не хватает силы воли,— Антон оглядел сидевших в салоне,— незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка или сбыт наркотиков уголовно наказуемы. Большинство стран подписало конвенцию по борьбе с распространением этой заразы...— Антон подумал.— Дрянь эта стоит дорого, потому что человеку, который к ней привык, она требуется все чаще и в больших дозах! Где это зло, там слезы, кровь! Вы убедились...
— Как вы узнали про Голея? — снова спросила Пятых.
349


И вот тут Антон отдал дань родной Краснознаменной московской:
— Милиция установила! Когда совершается серьезное преступление, люди там от рядового до генерала забывают про сон и отдых. Все на ногах! — Сабодаш оборвал себя.— Уголовная кличка погибшего — Лука. Он совершил не одно правонарушение, в том числе и тогда, когда весь народ наш встал на защиту Родины...
Денисов думал:
«...Лука узнал, кто повезет посылку в Астрахань, но ему не было известно, в какой день это произойдет, как доставят посылку на вокзал. Лука жил в «Южной», встречал поездные бригады из Астрахани, сдавал купленные билеты и приобретал новые — купе целиком в агентстве и одно в кассе на вокзале. Конечно, здесь, в поезде, на многие вопросы ответить трудно. Из каких краев посылка пришла к Карунасу? Как узнал о ней Полетика- Голей, куда дальше тянется цепочка? Но следствие только началось, и его поведет другая служба...»
Дополнительный стоял в окружении белых вязов. Сухость, преследовавшая астраханский на всем пути, больше не чувствовалась.
«...Орудием Полетики-Голея был нож, обнаруженный на полке. Лука не успел им воспользоваться. Смерть настигла Полети- ку-Голея в засаде, которую он сам устроил другому...»
Многое оставалось неясным. Почему убийца выбросил не нож, каким совершил преступление, а нож Ратца? Боялся, что его нож будет опознан? Значит, нож особенный? Впрочем, на этот вопрос ответить было нетрудно.
«Убивший Голея не готовился к преступлению. Убийство планировал не он, а Лука».
Электрик сидел, отвернувшись и сжав виски. Денисов только мельком взглянул на него.
— Вы видели электрика, когда ночью шли с собакой? — спросил Денисов у Судебского.
Хозяин Дарби покачал головой:
— Только официанта. Да еще в девятом...— Судебский указал на Риту,— девушку или дамочку...
— Вы сразу ушли,— поспешила с ответом Рита.
Денисов переложил лежавшие перед ним на столе предметы — авторучку, блокнот, бутылку «Айвазовской». На некоторые вопросы он был уже сейчас в состоянии ответить.
«Электрика видели в тринадцатом, когда Полетика-Голей был еще жив, и ушел электрик оттуда после Вельяминова. В это время Лука был мертв. У электрика удивительно прочное алиби...»
По второму пути заскользил товарняк из Астрахани. Допол-
350


нителыюму открыли желтый — следующий светофор был закрыт, с приближением к нему следовало остановиться.
— Неважно, что желтый...— обрадовался Шалимов.
Бригадир, казалось, спешил больше всех.
«Главное: подключение защитников из глубины обороны...— объяснял электрик Денисову ночью на перроне в Паласовке основу полюбившейся игровой схемы.— «Сиссонс отыгрывал мяч Бойсу...» Электрик не притворялся: Полетика-Голей его не интересовал. Он вряд ли догадывался, что причастен к гибели Луки.
«Электрик не убивал Полетику-Голея,— окончательно решил Денисов.— Лука погиб после того, как Феликс прошел одиннадцатый вагон, предварительно выбросив на полотно осколки разбитой бутылки, и до того, как в вагоне появился электрик...»
Ратц встал из-за стола, вышел в коридор; кроме Денисова, никто не обратил на него внимания.
Справа в окне появилась Ахтуба. У палатки, на берегу, горел костер.
— Вот и кончилась пустыня.— Денисов услышал Марину по другую сторону прохода. Она поправила очки. За затемненными стеклами выражение глаз отсутствовало.— Зелень...
Денисов узнал интонацию.
«В Сумах жара, машины, а у нас тишина, зелень. Помните, у Вероники Тушновой? — спрашивала Марина за столом.— «Счастье — что оно? Та же птица: упустишь и не поймаешь... А в клетке ему томиться тоже ведь не годится!..»
Маленькая дочка Прудниковой — точный слепок маленькой остроносой матери — взяла со стола «Айвазовскую», унесла во второй салон. Марина проводила девочку взглядом.
«Как Марина ответила тогда? О поездках за город?..»
Денисов вспомнил дословно: «Поездки скоро кончились... Ссоры не было. В один прекрасный день у всех нашлись занятия...»
Между тем он случайно раскрыл тайну Марины и Вохмянина, так же как причину распавшейся компании бывших сумских студентов.
«Как обычно происходит? — подумал Денисов. Это не была та тяжелая работа, которой он последние часы занимался.— Вокруг друзья, однокурсники... И вот жены начинают догадываться первыми. Замечают, что на их глазах рушатся две семьи. И тогда кто-то говорит, что в воскресенье должен навестить мать, другой отправляется в концерт. А кто-то уезжает в Новосибирск, навсегда покидает Сумы...»
Он поднял все еще лежавшую перед ним стопку купюр, передал по другую сторону прохода Марине.
— Возьмите.— Тайна Марины и Вохмянина была другого рода, не имела отношения к уголовному делу.
351


Она поблагодарила:
— Кошелек совсем маленький, этим удобен.
— Понимаю.
— В магазин идешь или на рынок...
Мысли о Марине и ее компании шли вторым планом и прекратились с неожиданной остановкой дополнительного.
В зарослях ивняка снова появилась Ахтуба. По другую сторону, на третьем пути, стоял товарняк с пиломатериалами. Второй путь был свободен.
Шалимов обрадовался:
— На первый приняли. Долго не простоим!
Денисов поправил записную книжку. Она открылась на уже знакомой странице:
«...Больные адекватно не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом...»
Он обратил внимание на начало цитаты:
«...Поражение памяти происходит в определенной последовательности, по закону Рибо, т. е. слой за слоем от наиболее поздно приобретенного к более рано приобретенному...»
Суркова, проводница одиннадцатого, вспомнила почему-то:
— Старичок! Он ведь ко мне первой прибежал. Трясется: «Человека в третьем купе убили!» А голос споко-о-ойный!..
Мысли Денисова и те, что в это время формировались у окружающих, словно взаимопритягивались.
— ...Потом пошел руки мыть!..
Бородатый свидетель, Шпак, нашел глазами Денисова: «Слышно ли ему?» Денисов слышал.
— ...Я и не сообразила, можно ли следы смывать? У него ведь не только на руках. Здесь тоже...— она провела по лицу.— Мне бы сразу поставить в известность! А я спросила только: «Как фамилия?» Так он: «Зачем?» В такую-то минуту!..
— Потом назвал?
— Ратц, говорит. Хмельницкая область, бывшая Каменец- Подольская. Сколько буду жить — не забуду...
Бригадир вспомнил:
— После подходил: «Нельзя ли открыть купе, в котором ехали?..»
Бородатый кашлянул.
Вошел Ратц. Худые лопатки выпирали из-под длинного, болтавшегося как на вешалке, пиджака.
Денисов думал:
«Человек, заменивший Стоппера, или настоящий владелец посылки, и на этот раз сел в поезд как обычный пассажир, чтобы в Астрахани подойти к электрику, когда тот сдаст смену. Он знал об электрике и Голее. Два поднятых пальца Карунаса обозначали
352


не «Виктория», а одиннадцатый вагон, в котором едет Голей. Са- дился-то Лука в тринадцатый! »
Понемногу Денисов начинал понимать картину происшедшего, даже отвлекся от событий в купе, чтобы еще раз начать с вокзала.
«В Москве за Лукой следили. Наблюдали, как он приезжает из «Южной» на вокзал в кассу. Об агентстве и других билетах скорее всего не догадывались...— Неожиданно Денисов оказался совсем близок к цели.— Следивший за ним, видимо, становился в очередь к кассе сзади Полетики-Голея...»
Денисов обвел глазами салон. Бородатый Шпак, купивший билет с последующим номером, задумчиво слушал Суркову, изредка поглядывая на Ратца.
«Шестьдесят пять лет средней человеческой жизни,— вспомнились Денисову слова Шпака,— и миллиарды по обе стороны точек отсчета... »
Вохмянин сжимал трубку в кулаке. От беззаботности, с какой он накануне, ни о чем не спрашивая, покинул купе, в котором произошло преступление, ничего не осталось. Завлабораторией был хмур и серьезен.
«Но не могли же следившие за Лукой каждый раз посылать своего человека к кассе? — Мысли Денисова перемежались.— Голей охотился за электриком около недели. Лука обязательно бы «срисовал» следившего за ним».
Денисов посмотрел на Вохмянина:
-В очереди у кассы был разговор о «Южной»?
— О «Южной»? — было видно, как он колеблется.
Денисов обернулся к Шпаку — бородатый шутливо развел руками:
— Я не мог ошибиться. Именно о «Южной».
«Разговор, безусловно, был,— подумал Денисов.— И именно о «Южной», потому что Полетика-Голей действительно жил там. После этого разговора, скорее всего, Марина и попала с черного хода в гостиницу...»
Ему пришлось поломать голову, чтобы взаимообъяснить связь явлений — отсутствие Марины в списке останавливавшихся в гостинице: появление бланка с номером «Южной», где жил
Голей, в купе, у полки, на которой сидели Марина и Вохмянин. Желание Вохмянина скрыть дату выезда на симпозиум; неблагополучие в компании бывших сумских однокурсников; строчки Вероники Тушновой...
Логически это соединялось в единственно возможном варианте: Вохмянин и Марина встретились в Москве не случайно.
Полетика-Голей, человек практический, после знакомства у касс помог им устроиться с гостиницей.
Оставалось по-прежнему неясным основное: «Не могли же
353


следившие за Лукой всю неделю посылать своего человека к кассе.— Денисов не успел на этот раз сформулировать опорную мысль, решение пришло само собой.— Почему «всю неделю»? Только один раз, накануне действительного приезда электрика, следовало узнать, в каком вагоне будет находиться Лука! И только в этот день Карунас или тот, другой стояли у кассы рядом с Полетикой- Г олеем».
Денисов обернулся к сидевшей под литографией жужелице.
— Разговор о гостинице помните? В очереди...
— Говорили,— она кивнула большой головой без шеи.— Только деталей не помню.
— Как вы считаете,— Денисов боялся насторожить неверной интонацией или словом,— узнали бы вы пассажира, который покупал билет впереди вас?
— Думаю, да...— Она огляделась.
Шпак напряженно смотрел на нее, на Денисова.
— По-моему, этого человека здесь нет.
— Точно?
— Я уверена.
— Что вы скажете? — спросил Денисов у Шпака.
Он тоже видел женщину впервые.
«За Полетикой-Голеем стоял тот,— понял Денисов,— кому было поручено узнать, в каком вагоне поедет Лука! Потом он передал билет другому...»
— Вы сами покупали билет? — спросил Антон у бородатого.
Возникла небольшая пауза.
Шпак медленно поправил воротник батника, провел рукой по лицу. Казалось, сейчас он все объяснит.
— Купили с рук? — Сабодаш готов был проявить снисходительность.— Так понимать?
Но Шпак еще раньше заметил ожидающую его ловушку. В случае утвердительного ответа сам собою напрашивался вопрос: «Как же вы узнали о Полетике-Голее и Вохмянине? Про гостиницу «Южная», в которой жил Лука?»
Шпак молчал, не в силах найти подходящее объяснение. Небольшая неточность, допущенная в самом начале дебюта, грозила неминуемой сдачей партии.
«Почему же Шпак рассказал о разговоре у кассы? — Мысль Денисова бежала дальше: — Считал, что привлечет наше внимание, если не вспомнит разговор стоявших рядом людей? Поэтому пересказал все со слов Карунаса или другого. Не ожидал, что Вохмянин станет отрицать все, связанное с «Южной», чтобы не скомпрометировать Марину...»
Было тихо. В салоне, казалось, никто не шелохнулся. Электрик, о котором успели забыть, вдруг отодвинул стул.
354


— Вы интересовались, как долго я буду сдавать смену...— он обращался к Шпаку.— Клянусь, я понимаю, для чего это вам!
Каганец уже взял себя в руки.
— Не фантазируй! — Он сунул руку в карман, но тут же вынул ее.
Жест не остался незамеченным.
«Похоже, там что-то есть или было,— подумал Денисов.— Но что? Ни Стоппер, ни едущий вместо него, если им удалось найти замену, ничего при себе не везет. Груз едет рядом... С другой стороны, Шпак выехал из Москвы сразу же на второй день за тем, как жена Мостового получила обещанное тому вознаграждение!— Роль Бородатого еще предстояло выяснить, однако она представлялась Денисову значительнее, чем роль просто сопровождающего.— Доставлялась слишком большая сумма, чтобы ее снова доверить уголовнику вроде Луки. По-видимому, едет один из главарей шайки. Но что он вез в кармане? Пистолет, нож?..»
— Я не фантазирую,— возразил электрик.— Рита слышала, как вы расспрашивали.
— Ах, Рита!..
Шпак не смог удержаться от иронического тона, о чем ему тут же пришлось пожалеть. Ответ похожей на подростка проводницы не заставил себя ждать.
— А что я? — она тряхнула обгрызенной косицей, острый взгляд женщины, которой «за тридцать», метнулся из-под челки. Удар был рассчитан верно.— Закемарю, бывает, на дежурстве, чего-нибудь не досмотрю! Но ножей с собой не вожу!
— Покажите! — коротко приказал Шпаку Антон.
Шпак дрогнул, но только на секунду:
— По-моему, это единственное, что можно мне поставить в вину...
Он нагнулся к стоявшему у стола портфелю. Бухарский с односторонней заточкой клинка пичак 1 лег на стол.
— ...Какой убийца оставит при себе улику?
Денисов взглянул на нож и сразу понял затруднительное положение, в котором находился Шпак. Бородатый не мог ни выбросить его, ни уничтожить. Обнаруженный на полотне, нож представлял улику. В то же время домашние Шпака в Кагане, допрошенные порознь, обязательно вспомнили бы про пичак, перечисляя предметы, взятые Шпаком в поездку.
— Проверяйте!..— Шпак оскорбленно поджал губы.— Только не забудьте мне его потом возвратить...
«Победа!..— понял Денисов.— Нож — это уже доказательство».
Антон поднялся с места, чтобы изъять улику. Современные
1 Пичак — нож (узб.).
355


методы исследования позволяли надеяться на то, что микроскопические частицы биологического вещества на клинке будут обнаружены.
«На клинке, на одежде Шпака, на теле... как бы он ни старался их уничтожить».— подумал Денисов.
Общая картина преступления прояснилась. Можно было даже попытаться дать более или менее логический ответ на вопрос: «Почему Шпак напал первым? Как получилось, что он опередил готовившегося к нападению на электрика Полетику-Голея?»
«С той минуты, как Шпак увидел Полетику-Голея в одиннадцатом,— рассуждал Денисов,— он готовился парировать действия, какие предпримет Лука. Полетика-Голей мог похитить чемодан электрика, мог предложить электрику войти в долю. Бородатый не ложился спать, в любую минуту готовый вмешаться, чтобы восстановить статус-кво. Все это, видимо, не казалось серьезным, пока Полетика-Голей не вывел из строя распределительный щит».
...Когда Шпак узнал про погрузившийся в темноту одиннадцатый вагон, где ехал Лука, он все понял. Бородатый тоже разгадал тест с распределительным щитом, но ему пришлось легче: он разгадывал тест с другого конца. Развязка наступила, когда Феликс в последний раз пришел за вином. Бурый след разлитой «Марсалы» тянулся за ним. Едва Феликс вышел, Шпак бросился следом. Он увидел темный тамбур, дверь, распахнутую на полотно, бурые пятна под ногами...— Здесь Денисов на мгновение прервал себя.— Если бы Шпак не был хозяином груза, а только сопровождающим, он отступился бы! Рисковать жизнью? Для дяди?» Версия о роли Шпака получила новое подтверждение.
«Шпак проскользнул в открытую дверь купе. Он не сомневался в том, что Лука расправился с электриком, завладел грузом. Вохмянин и Марина спали...— Денисов представил черноту, окружившую его самого, когда он на рассвете попросил Шалимова закрыть себя на месте происшествия.— Пустил ли Бородатый в ход сразу пичак или сначала потребовал свое? Теперь не узнать. Рюкзак Полетики-Голея оказался пустым, под подушкой ничего не было, кроме кошелька. Шпак подхватил со стола чей-то нож, выскочил в коридор. Дальше мгновенная реакция на распахнутую дверь тамбура: выбросить нож, кошелек. Вытереть кровь о поручень...
...Преступление заняло три-четыре минуты. Судебский с Дарби прошли в девятый и вернулись назад. Поэтому хозяин Дарби не видел в коридоре Шпака, а только Риту.— Денисов вспомнил о своей модели доказательства: «Свидетель, который кого-то не видел». Таким был Судебский, который должен был увидеть Шпака, не будь он на месте преступления.— От движения двери в купе проснулся Ратц. Острая короткая стычка с Лукой за столом спро¬
356


воцировала старую нестерпимую боль, заставила сорвать туго наложенные тридцать с лишним лет назад повязки. Обострившимся чутьем Ратц, как тогда, на фронте, на линии Прохладная — Гудермес, почувствовал смерть в купе...»
Денисов открыл «Фише-Бош», в глаза бросилась недавно сделанная запись:
«Свидетель Шпак: на багажном дворе толпа возбужденных
людей. Оказывается, ударили собаку. Кого-то держали, кто-то
побежал звонить в милицию...»
Шпак молча смотрел в окно. На лице в узловатых морщинах застыло выражение презрительной амбиции, спина еще больше выпрямилась.
«...У животного нашлись десятки защитников. Интересно, собрались бы все эти люди, если бы хулиган пнул вас или меня?
Или оскорбил бы женщину?»
Денисов убрал записную книжку.
— Дельта! — объявил Шалимов.
В окнах мелькали многочисленные ерики.
— Вы переиграли! — заметил Шпаку Антон.— Принесли сторублевки в ресторан, когда узнали, что мы их ищем.
— А смысл? — Шпак обернулся.
— Только тот, кто совершил преступление, знал, что деньги Полетики-Голея он не тронул. И следовательно, их найдут...
«Антон будто бы ни в чем особо не преуспел...— подумал Денисов.— Спорил с Вохмяниным об оценке личности, рассказал о соборной мечети Тимура... А между тем установил контакт с Феликсом, нашел Прудниковых. Не мне, а Антону Марина цитировала стихи Вероники Тушновой. Главное же, что, когда мы вместе, мы обязательно раскрываем!»
Денисов устал.
Сабодаш еще говорил о чем-то со Шпаком, Денисов не принимал ни в чем участия. Завод, заставлявший его в течение суток непрерывно искать улики, отбрасывать, находить новые, неожиданно закончился.
Он закрыл глаза.
Без видимой связи Денисов вспомнил жаркий летний день, конкурс на лучший детский рисунок, поездку в Дом пионеров.
Им, Денисовым, девятиклассником, представлен натюрморт с керамикой, как теперь ему известно, в стиле Моранди — несколько геометрически отличных друг от друга керамических сосудов. Здесь квадратный флакон непонятного назначения, овальное кашпо, бутылка из-под черного рижского бальзама. Сейчас трудно сказать, где Денисов увидел репродукцию с картины итальян¬
357


ца. Натюрморт выдержан в теплых коричневых тонах и выглядит неожиданно среди других детских рисунков. И кто-то узнал, что за него Денисову присуждена премия.
В день объявления результатов Денисов с утра на ногах, радостное томление не оставляет его. Он не завтракает, не обедает. Часам к пятнадцати начинает собираться: расклешенные вельветовые брюки, блуза с выложенным поверх воротником. Когда выходит на лестницу, обнаруживает, что на воротнике маленькое ржавое пятно. Менять рубашку поздно, так он и приезжает в Дом пионеров и едва не опаздывает: церемония перенесена на ранний час, зал набит школьниками, но, говорят, сзади, в самом конце, есть свободные места.
Он выбирает стул ближе к выходу, чтобы не поднимать всех, когда придется идти на сцену. Соседка, очевидно преподавательница рисования, замечает пятно на воротнике, но в это время показывается жюри. Надолго растянувшаяся минута молчания.
— Первая премия и приз — транзисторный радиоприемник «Селга» — присуждается ученику девятого класса...
Стулья сдвинуты. Чтобы протиснуться, он поднимается, горбом выгнув спину и втянув голову в плечи.
— ...Школы номер...— тянет председатель жюри. Наконец называет незнакомую школу, фамилию.
Никто не замечает маневра в последнем ряду, смотрят на получающего «Селгу». Денисов смотрит со всеми, как ни странно, не завидует, даже испытывает облегчение и чувство, похожее на жалость к сопернику: мальчишка, стоящий перед жюри, не строил голубятен, не гонял до ночи в футбол, писал и писал этюды...
— Вторую премию жюри присудило за натюрморт...
Вторая премия ни к чему не обязывает. За ней можно идти
не торопясь, в ответ на аплодисменты подмигнуть кому-то, кто старается больше других. Вторая премия чем-то даже основательнее и почетнее первой.
Председатель жюри снова называет чужую фамилию. Нога Денисова дергается, как будто кто-то у него на глазах прыгает через планку.
Когда председатель в третий раз надел очки, Денисов отвернулся. Объявление о премии должно было как бы застать врасплох, следовало сделать вид, будто ослышался, и только после настойчивых выкриков: «Тебе, Денис, тебе!» — идти к столу.
Третья фамилия оказалась редкой, вокруг засмеялись.
Поднимаясь, грохотали стульями. Преподавательница рисования снова посмотрела на ржавое пятно на воротнике, на Денисова, словно что-то почувствовала. Он выбежал из зала.
Мир существовал не только затем, чтобы ему, Денисову, жи¬
358


лось в нем как можно удобнее и звонче. Все много сложнее. И между прочим, тот, кто считает, что нет для инспектора большего наслаждения, чем задержать преступника, будто речь идет об экзотическом блюде, ошибается.
Денисов спал не более трех минут. За это время в вагоне- ресторане почти ничего не изменилось. Шпак думал о своем, глядя в окно на глухой проток, который тянулся за стеной камыша. К Прудниковым пришли дети. Марина и Вохмянин разговаривали, они избегали встречаться с Денисовым глазами.
Ситуация совсем прояснилась. Инициатором встречи в Москве была Марина, Денисов мог догадаться об этом и раньше — по вещам, которые они взяли в дорогу. Вохмянин вез ракетку для лаун-тенниса, сувениры; у Марины кроме сберкнижек была еще теплая, меха золотистого болотного бобра шляпа, как у человека, который, возможно, к зиме не возвратится в Сумы.
«У них еще не было времени объясниться,— подумал Денисов.— Гостиницу Вохмянин организовал в последний день. До этого они, вероятно, бродили по Сокольникам. Отсюда эти яркие полиэтиленовые пакеты, которые после очередной выставки становятся знаками моды...»
— Астрахань!
Шалимов подкрутил динамик. Записи поездного радиопункта вошли в соприкосновение с волнами звуков, несшимися с перрона. Бабочкой, поднявшей крылья, въехала в окно слепяще-красная крыша вокзала...
Дополнительный прибывал на второй путь...
Ратц застучал в стекло...
Первая неожиданность! Старика встречали: юноша, неуловимо чем-то напоминавший бухгалтера и в то же время совсем на него непохожий, и женщина средних лет!
Сразу затем в безветрии перрона Денисов увидел Наташу Газимагомедову и бледного со шрамом войны на лице начальника линотделения. Они спешили, похоже, только прибыли из аэропорта. Начальник линотделения оглядывался, не видя следовавших с поездом сотрудников. Наташа первая заметила Денисова, подняла руку.
Дополнительный замер, подставив вагоны солнцу. В ресторане засуетились. Прыгали дети Прудниковых.
Встречающих было немного, они держались в тени. Денисов поискал других коллег и вскоре нашел. Неподалеку от Наташи стоял знакомый астраханский инспектор и дальше другой, в штатском, с короткошерстным терьером на поводке.
«Гранд!..»
359


Денисов узнал терьера по фотографиям. Это его искали на московском перроне Карунас и Полетика-Голей перед отправлением дополнительного.
Пес жарко дышал дрожащим высунутым языком, кружил мордочкой, ни минуты не оставаясь спокойным. Его крупные суженные кверху глаза беспрестанно двигались. Знаменитый охотник за наркотиками выглядел старше своих лет. Судя по всему, ему было не суждено стать долгожителем — такая была у него служба.
— Всем оставаться на местах,— привычно скомандовал Денисов.
Капитан Сабодаш повел задержанных к выходу.
1979


РАССЛЕДОВАНИЕ ИЛИ ИССЛЕДОВАНИЕ?
Все мы, дорогой читатель, любим детективы, никто из нас не в силах пройти мимо прилавка, где лежит книга с соблазнительной обложкой, по которой мы обостренным и изголодавшимся чутьем сразу безошибочно определяем — детектив. Правда, что-то не припоминается, чтоб в моей жизни такой прилавок встретился. Детективы распространяются по каким-то своим законам, таинственным и загадочным, и вскрыть их суть, наверно, было бы не менее интересно, чем распутать самое невероятное преступление.
Но при покупке детектива нас подстерегает опасность — используя нашу любовь к этому жанру, наше стремление погрузиться в мир страшноватых догадок и загадок, в мир сильных личностей и необузданных страстей, нам то и дело подсовывают то протоколы судебных заседаний, то назидательные очерки о том, что такое хорошо и что такое плохо, то бесконечно трогательные рассказы о прекрасных людях при милицейских или прокурорских знаках отличия. А мы, доверчиво отмахав страниц этак сто — двести, вдруг обнаруживаем обман и с горечью понимаем, что, несмотря на жутковатое название, читаем вовсе не детектив, а нечто совершенно иное.
На мой взгляд, детектив — это напряженное повествование о загадочном преступлении, совершенном неизвестным, одержимым ненавистью, алчностью, ревностью, а то и любовью, а раскрыть это преступление должен человек, отличающийся изощренной наблюдательностью, проницательностью, который видит следы злодейства там, где мы, простоватые и простодушные, замечаем лишь милые улыбки и незначащий обмен любезностями. Впрочем, раскрыть преступление может и коллектив, но во главе его опять же должен стоять человек, как говорится, из ряда вон.
Итак, дорогой читатель, вы прочитали книгу Леонида Словина «Дополнительный прибывает на второй путь» — книгу писателя с устойчивой репутацией автора произведений острых, напряженных, проще говоря, автора многочисленных детективов.
Что же нам предлагается на этот раз?
Действительно ли здесь есть желанная загадочность, люди, от которых мы отвернемся с презрением, и люди, которых полюбим
361


всей душой? Оправдается ли наше ожидание, что преступление совершил не просто перепившийся бандит, а человек по-своему сильный, что была в его преступлении и продуманность, и своя логика, что была дьявольская хитрость и предусмотрительность, но что нашелся все-таки герой, который преодолел эти ловушки и вывел нас с вами из непролазной чащи загадок, случайностей и недоразумений, из завалов ложных слов, двусмысленных поступков и криминальных деяний на ясную дорогу правды и справедливости? О, нам много чего хочется увидеть в детективе, и перечислять это — все равно что перечислять вещи, необходимые для жизни.
На мой взгляд, дорогой читатель, вы прочитали сборник настоящих детективов. Действие в них, во всех трех, собранных иод одной обложкой, происходит на железной дороге. Казалось бы, Леонид Словин сужает свои возможности, пренебрегая таинственными замками, подводными пещерами, подземельями за стальными дверями... Но автор предлагает нам мир железной дороги, и мы с удивлением обнаруживаем, что он не менее богат, разнообразен и интересен. Вокзалы, подъездные пути, камеры хранения, ночные дежурства, перемигивание разноцветных светофоров, наполненное каким-то смыслом и значением, бесшумно появляющиеся и уходящие в предутренний туман зеленоватые тела электричек, телефонные звонки, телеграммы, телетайпы, сложная и безукоризненно действующая система взаимоотношений, взаимообязательств, опоздавшие пассажиры, милиционеры, преступники, люди, наслаждающиеся этим миром и угнетенные им, люди, его обслуживающие и наживающиеся на нем...
Мало найдется людей, которые бы знали этот мир так, как его знает Леонид Словин. Более двадцати лет проработал он в транспортной милиции, пройдя путь от оперативного уполномоченного до заместителя начальника отделения уголовного розыска одного из столичных вокзалов. Он далеко не самый большой в Москве, этот вокзал, далеко не самый ухоженный, и престижным его не назовешь — не уедешь с этого вокзала ни на Кавказ, ни в Крым, ни в Прибалтику, ни в зарубежную поездку, но, оказывается, жизнь здесь ничуть не беднее, не проще, нежели на громадном Курском, или респектабельном Ленинградском, или сдержанно-достой- ном Белорусском. И за двадцать лет произошло столько всего, что вот уже полтора десятка детективов написал Леонид Словин на основе здесь увиденного, понятого, прочувствованного.
Бесконечные ночи дежурств, большие и малые нарушения, в которые он обязан был вмешаться, жулики всех мастей, которых но долгу службы должен был задержать... Да, это целый мир, бесконечный, влекущий, переменчивый. Он не наскучил Леониду Сло-
362


вину за годы работы на вокзале, за годы литературной деятельности.
«Астраханский вокзал».
Откроем маленькую тайну: вокзала с таким названием в Москве нет, но знатоки московских железных дорог узнают его по бесчисленным подробностям, на которые Леонид Словин не скупится в своем произведении. Мы начинаем читать, преодолевая сопротивление нового материала, знакомясь с новым местом, где нам вместе с автором и его героем предстоит раскрывать преступление, мы торопимся проскочить первые страницы, кажущиеся нам скучноватыми, перенасыщенными ненужными подробностями, мы торопимся ворваться в гущу событий, посостязаться с автором и его героем Денисовым в наблюдательности и проницательности.
О, эти лукавые сочинители детективных историй! Оказывается, мы, наспех пробежав первые главы, пропустили самое важное, те первые наблюдения, которые потом-то и помогли связать все происшедшее в единую цепь улик и разоблачений. И Леонид Словин заставляет нас вернуться к первым страницам, снова всмотреться в мелькнувшее на секунду лицо человека в морской форме, снова окинуть его мимолетным взглядом — что-то в нем настораживает, что-то в нем не так...
Все больше нравится нам дежурный инспектор розыска Денисов, человек, слава богу, немногословный, не изнуряющий нас своими воспоминаниями, суждениями, личными страданиями, никак не относящимися к повествованию. Денисов действует. Ищет. Находит. Он уходит в сторону, но интуиция, опыт, способность не только смотреть, но и видеть выводят его на правильную дорогу, и мы с облегчением переводим дух. Мы желаем ему успеха, победы, мы желаем ему удачи, видно, того же ему желает и автор. И вот преступник заметался, по каким-то почти неуловимым деталям он почувствовал далекое, но уже сужающееся кольцо вокруг себя. Он еще может выскользнуть, есть время, кольцо еще не сомкнулось, в нем много просветов...
Отвлечемся от поимки действительно талантливого преступника — мастера по вскрытию автоматических камер хранения. В самом деле, проанализировать тысячи цифровых комбинаций на дверцах ящиков, увидеть в этом бесконечном нагромождении цифр какую-то закономерность, найти зависимость между шифром, установленным внутри ящика, и случайно набранными цифрами на внешней стороне дверцы — для этого нужно обладать попросту выдающимися аналитическими способностями. Илья Маевский проделал эту работу столь надежно и действовал столь безошибочно, что уже шутки ради, риска ради, уже не ради корысти, мог подойти к запертой камере и на глазах у дежурного вскрыть ее, не зная шифра, руководствуясь только собственной системой, соб¬
363


ственным анализом. В этом эпизоде я болел за преступника. Очень почему-то не хотелось, чтобы он провалился так бездарно, хотелось, чтобы его потрясающая способность к анализу не дала сбоя. Поворачиваются в его пальцах ручки набора цифр, щелкают пружины, остается последняя цифра, ее угадать труднее всего... Дверца распахивается. И хотя бешено колотится его сердце, взмокла от напряжения спина (она, кажется, и у меня взмокла), преступник находит в себе силы улыбнуться, взять из камеры несколько апельсинов и угостить дежурного. И снова захлопывает этот чужой, ненужный ему, в общем-то, ящик с уже знакомым шифром.
Леонид Словин знает людей, знает их слабости и достоинства, знает, как часто именно слабости одерживают верх над нашими сильными сторонами. Тот же Илья Маеворй — он и умен, и образован, ему не откажешь в своеобразной порядочности, он смел, но при всем том позволяет себе маленькую слабость: стать на несколько дней нечестным. Только и всего. И перед нами уже не учитель, не педагог, не воспитатель, перед нами особо опасный преступник, с легкостью необыкновенной очищающий камеры хранения нескольких вокзалов.
Может такое быть?
Оглянемся, дорогой читатель, вокруг себя, окинем мысленным взором своих соседей, своих друзей и врагов, в себя заглянем холодно и бесстрастно... И ответим себе честно и мужественно: может. Куда деваться, обстоятельства заставляют нас учитывать их силу и необратимость, и мы готовы на час, на два, на день отказаться от своего достоинства, гордости, чести, а пройдя через некие испытания, снова пытаемся обрести эти свои качества, мы как бы возвращаемся к ним. Но каждый раз оказывается, что во время таких вот сеансов превращения мы что-то теряем, что-то теряем. И меньше у нас становится гордости, меньше достоинства. Подобные превращения ни для кого не проходят бесследно. Илья Маевский позволил себе на несколько дней стать нечестным — так он объясняет свои преступные деяния — и уже не смог найти себя прежнего, не смог вернуться к себе прежнему. Да, нам везло, мы себя прежних находили, но будет ли так всегда?
«Астраханский вокзал» — это не только детектив о раскрытии преступления, это нравственное предупреждение писателя, это повесть о нас с вами, дорогой читатель. Нельзя, оказывается, на время стать подлецом, нельзя на время стать доносчиком или вором, а потом опять вернуться к жизни порядочной и высоконравственной, нельзя на время отказываться от своей гордости, от своего достоинства, нельзя даже ради каких-то вполне ощутимых благ отказываться от самого себя, от своих убеждений, своего понимания мира и событий, в нем происходящих.
Несколько слов о художественных особенностях повестей Леони¬
364


да Словина. Написаны они чрезвычайно сдержанно, автор явно уклоняется от описаний, призванных заставить читателя содрогнуться. Эта сдержанность, или, скажем, деликатность повествования, проявляется и в названиях — «Астраханский вокзал», «Пять дней и утро шестого», «Дополнительный прибывает на второй путь»... За этим мне видится и культура мышления, и культура исполнения. Ведь так легко и соблазнительно было бы назвать «Дополнительный прибывает на второй путь» как-нибудь иначе: например, «Ночное убийство», «Купе с трупом», «Убийца среди нас» и так далее. Как легко и соблазнительно было бы рассказать, например, о детстве Денисова, о его становлении, о знаменательном случае, который повлиял на его выбор жизненного пути, о его неудачной любви, что невероятно часто случается с героями детективных романов, о бесконечных шутках и подтруниваниях, которыми, судя по нашим детективам, беспрестанно занимаются абсолютно все сотрудники уголовного розыска.
Леонид Словин решительно отказался от этих литературных излишеств и поступил, как мне кажется, совершенно правильно, он добился столь редкой у нас чистоты жанра. Писатель прекрасно знает жесткие, но справедливые законы жанра и умеет, не нарушая этих законов, рассказать обо всем, о чем считает нужным. Он не подсовывает читателю ложных версий, не изнуряет его лирическими отступлениями, не раздражает посторонними заботами своих героев. Повествование сдержанно, кратко, читатель получает только те сведения, которыми располагает и главный герой, поэтому имеет возможность даже вступить в соперничество в проницательности, способности к анализу, знании психологии человека. Леонид Словин ведет с читателем игру честную и, как говорится, на равных, не прибегая к запрещенным приемам, когда мы, к примеру, уже изнемогая от неизвестности, уже успев заподозрить всех, даже самых неприметных героев, вдруг обнаруживаем, что убийца появляется впервые на последней странице...
На заснеженном откосе железной дороги обнаружен труп девушки. Невдалеке Денисов нашел вмятину, позволяющую предположить, что и там лежало человеческое тело. Здесь проходят десятки поездов, и установить, в каком именно ехала девушка, установить, кто она и откуда,— задача непростая и с логической точки зрения, и с житейской. Так начинается повесть «Пять дней и утро шестого». По самому названию мы уже можем догадаться, сколько времени понадобилось, чтобы раскрыть тайну зловещей находки на железнодорожном откосе.
И вот мы знакомимся с группой молодых людей, наших современников, носителей нынешней морали, нынешних духовных и материальных ценностей. Среди них была до вчерашнего дня и погибшая. Здесь были ее привязанности, здесь ее любили и недолюб¬
365


ливали. Мы всматриваемся в лица этих парней и девушек, с пристальным вниманием вслушиваемся в каждое их слово, анализируем смысл сказанного, прикидываем, насколько далеко может пойти тот или иной герой в отстаивании своих убеждений. Мы окунаемся в атмосферу торгашества, в атмосферу мелочной психологии, как выражается Леонид Словин.
Да, нам очень важно узнать, кто преступник, но на каком-то этапе само преступление перестает быть главным в этой повести, для нас становится не менее важным узнать о взаимоотношениях погибшей с влюбленным в нее парнем, о системе ценностей всех этих ребят. А они гоняются за модными тряпками, слушают с восторгом диковинные зарубежные ансамбли, мечтают о японских магнитофонах. И мы, начитавшись легковесных газетных статей, наслушавшись легковесных радиопередач, уже готовы судить их своим суровым и безжалостным судом. А тут появляются еще двое красавцев, уже вполне созревших, как нам кажется, для преступления, появляются два откровенных бандита, обирающих пьяных в поздних электричках,— не они ли сбросили девушку с поезда? Они могут, они готовы пойти на что угодно-..
И вдруг выясняется, что за показным пренебрежением ко всему на свете, за всей этой бравадой живет душа чистая, самоотверженная, беззащитная перед людской пошлостью, и ребята, которые так нам не понравились с первого взгляда, оказались не так уж и плохи, и напрасно мы подозревали их в самом страшном. И нам уже неловко за свои скороспелые выводы, за свою подозрительность, ведь не было же, не было для нее никаких оснований!
Добиться возникновения такого чувства у читателя, добиться того, чтобы он устыдился за свою «испорченность»,— качество редкое для писателя и потому особенно дорогое. Да, нам неловко, тем более что на страницах повести мы встречаем людей, тоже готовых судить вот так поспешно, с обывательской бесцеремонностью. И ребята, прекрасно это чувствуя, находят своеобразную форму протеста — они подыгрывают обывателям, подбрасывают им все новые доказательства своего «падения». Вы считаете нас плохими? Да, мы очень плохие, мы жадные, бессердечные, мы думаем только о развлечениях и наслаждениях. И недалекий обыватель, не замечая игры, этой защитной реакции на его же назойливость, еще раз убеждается в своей правоте. А ребята-то и трудиться готовы, и трудятся, и цель у них есть, и порядочность...
Знатоки детективного жанра могут, не задумываясь, перечислить всех, кто обычно занимается расследованием в художественном произведении. Чаще всего это следователь, к которому стекается разрозненная информация, и он, уже в своем кабинете, за столом, создает общую картину преступления и называет в конце концов преступника. В зарубежных детективах это нередко част¬
366


ный сыщик, что позволяет авторам до предела драматизировать повествование, поскольку сыщик схватывается не только с преступниками. но соперничает и с официальным правосудием. Ведет расследование престарелый комиссар или даже проницательная и умудренная жизнью старушка. У нас нет частного сыска, хотя ныне и раздаются в печати голоса об организации такового на условиях индивидуальной деятельности, однако до этого, похоже, еще далеко, пока у нас расследованием преступления вправе заниматься лишь человек, облеченный соответствующими полномочиями. И только в исключительных случаях, в условиях географической оторванности, расследование может провести начальник экспедиции, командир корабля, управляющий отдаленной стройкой.
В детективах Леонида Словина повествование ведется как бы от лица оперативного работника, именно он здесь главный герой. На первый взгляд это решение не самое лучшее — оперативник не знает общей картины, его сведения отрывочны и бессвязны, он не всегда может оценить даже важность добытой им информации. Однако герой повести «Дополнительный прибывает на второй путь» Денисов успешно преодолевает эти сложности и фактически сам раскрывает преступление. Следователь появляется в повести на последней странице, чтобы выполнить необходимые формальности. Преступник найден, изобличен, задержан, свидетели собраны и готовы дать показания, картина преступления и все, что за ним стоит, ясны и Денисову и читателю.
В купе обнаружен труп. И вот, пока поезд идет от Москвы до Астрахани, пока мелькают за окном станции и вокзалы, Денисов, отправляющийся на отдых и оказавшийся на месте преступления случайно, вместе со своим коллегой Сабодашем устанавливает суть случившегося. И здесь, мне кажется, Леонид Словин делает отличный ход, который можно назвать и находкой. Время от времени на станциях при остановках поезда Денисов получает телеграммы из Москвы, в которых ему сообщают различные сведения, касающиеся происшедшего. По содержанию этих телеграмм мы чувствуем огромную работу, развернутую на территории едва ли не всей страны, понимаем, что задействованы десятки людей. Денисов и сам передает вопросы центру, передает сведения, которые ему удалось раздобыть, делится своими сомнениями и соображениями. То есть действие происходит не только в железнодорожном вагоне, действие происходит на громадных пространствах. И что очень важно — раскрываются и люди. Новые телеграммы позволяют нам заглянуть в прошлое, проверить искренность слов, прозвучавших только что, узнать истинное лицо того или иного человека. И здесь Леонид Словин остается верен себе — его герой получает и анализирует только те данные, которые известны и читателю. Здесь нет многозначительных недомолвок, утаивания, скрытых полунамеков — все
367


идет открытым текстом. Казалось бы, это должно погасить интерес к описываемым событиям, однако происходит обратное. Читатель, становясь вроде бы участником расследования, еще с большим интересом вчитывается в каждую реплику, брошенную тем или иным пассажиром, он ждет телеграмм из центра с не меньшим нетерпением, чем Денисов. Это уже не просто прием, удачный или неудачный, это уже писательское мастерство.
И что особенно важно подчеркнуть: перед нами детектив, в котором действует система нравственных доказательств. Мы подозреваем того или иного героя не потому, что где-то обнаружены отпечатки его пальцев, а по его нравственным показателям, по тому, что он говорит, как относится к ближним, к жизни. Поэтому, отвечая на вопрос, поставленный в заголовке к этим заметкам, можно уверенно сказать: здесь и расследование преступления, и исследование характеров.
Что мы ищем в детективах и что пытаемся в них найти?
Хороший детектив — это не только расследование запутанного преступления, это еще и исследование нравственности, социологическое исследование общества. И нередко случается так, что выводы, предостережения, сделанные писателем, куда глубже, нежели настоящие социологические анализы. Но писательский анализ духовного состояния общества будет верен, если он правильно подберет шифр для объяснения сути своих героев, если сможет открыть дверцу, за которой таятся наши заветные желания, наши стремления, наше понимание мира. И Леониду Словину удается прямо на наших глазах вскрывать тайные шифры своих героев и показывать нам их духовный мир. В своих повестях он раскрывает целую систему ценностей, характерную для нашего времени, систему ценностей, которая определяет слова героев, их решения и поступки. И мы верим в его анализ, потому что он подтверждается не только событиями повести, но и нашим собственным опытом.
А детектив? Ну что ж, пусть будет детектив, если он кажется писателю достаточно удобным поводом поделиться своими мыслями, своими опасениями, поводом поговорить о людях, об их заблуждениях и страстях.
Виктор ПРОНИН


СОДЕРЖАНИЕ
АСТРАХАНСКИЙ ВОКЗАЛ ПЯТЬ ДНЕЙ И УТРО ШЕСТОГО
135
3
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРИБЫВАЕТ НА ВТОРОЙ
Леонид Семенович Словин
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ
ПРИБЫВАЕТ
НА ВТОРОЙ ПУТЬ
ПОВЕСТИ
Заведующая редакцией Л. Сурова
Редактор В. Леонов
Художники В. Корольков, К. Фадин
Художественный редактор Ф. Карбышев
Технические редакторы И. Лукашова, Г. Шитоева
Корректоры Е. Ишаева, Е. Коротаева
Сдано в набор 22.06.87. Подписано к печати 08.12.87. Формат 60X841 /1ь- Бумага офсетная № 2. Гарнитура Бодони. Печать офсетная. Уел. печ. л. 21,51. Уел. кр.-отт. 22,49. Уч.-изд. л. 24,88. Тираж 100 000 экз. Заказ № 2976. Цена 1 р. 80 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Московский рабочий», 101854, ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8.
Ордена Ленина типография «Красный пролетарий», 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.
ПУТЬ
РАССЛЕДОВАНИЕ
ИЛИ ИССЛЕДОВАНИЕ? В, Пронин
241
361