АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ

византийский
сатирический
ДИААОГ
ИЗДАНИЕ ПОДГОТОВИЛИ
С. В. ПОЛЯКОВА
и И. В. ФЕЛЕНКОВСКАЯ
Ленинград
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Ленинградское отделение
1986

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
И. И. Балашов, Г. П. Бердников,
И. С. Брагинский, М. Л. Гаспаров, А. Л. Гришунин,
Л. УА. Дмитриев, Н. Я. Дьяконова,
Б. Ф. Егоров (заместитель председателя),
Н. А. Жирмунская,
Д. С. Лихачев (председатель), А. Д. Михайлов,
Д. В. Ознобишин (ученый секретарь),
Д. А. Ольдерогге, Б. И. Пуришев,
А. М. Самсонов (заместитель председателя),
Λ В. Степанов, С, О. Шмидт
Ответственный редактор
Я. Н. ЛЮБАРСКИЙ
4704000000-530 Издательство «Наука»,
о/о/поч Rfi Без объявления © 1986 г. Перевод, статья,
042(02)-8tfr ш ^ примечания.

ПАТРИОТ, ИЛИ ПОУЧАЕМЫЙ
1. Триефопт: Что с тобой, Критий? Как
ты изменился, насупился, замышляешь что-то
потихоньку, бродишь взад и вперед, как чело-
век себе на уме, и, по слову поэта, бледностью
щёки покрыты.1 Уж не увидел ли ты невзна-
чай трехглавого 2 или поднявшуюся из аида Ге-
кату,3 или, может быть, по предопределению ли-
цом к лицу столкнулся с кем-нибудь из богов?
Невероятно, думается, чтобы ты пришел в такое
состояние, даже если бы услышал, что все будет
затоплено, как во времена Девкалиона.4 Я тебе,
тебе говорю, милый Критий, неужели ты не
слышишь, что я кричу над самым твоим ухом?
Сердишься ты, что ли, на меня, или оглох, или
ждешь, чтобы я тормошил тебя?
Критий: Я слышал, Триефонт, речь длин-
ную, сбивающую с толку, полную необыкновен-
ных хитросплетений; и теперь еще перебираю в
уме весь этот вздор и готов заткнуть уши, чтобы
больше не услышать подобного. Иначе я ри-
скую лишиться рассудка, окаменеть и стать до-
бычей поэтов, как некогда Ниоба.5 Если бы ты,
5

Византийский сатирический диалог
добрейший, не окликнул меня, наверняка я сва-
лился бы в пропасть от этой сумятицы в голове,
и обо мне пошли бы рассказы, как о Клеом-
броте из Амбракии.6
2. Триефонт: О Геракл, какие такие чу-
деса ты увидел или услышал, что смутили даже
тебя? Ведь сколько безумных трескучих поэтов
и рассказывающих невероятные побасенки фи-
лософов не сбили Крития с толку; все это ка-
залось тебе вздором.
Критий: Помолчи немного и оставь меня
в покое, Триефонт. Право же, потом я не
обойду тебя вниманием.
Триефонт: Понимаю, что ты раздумы-
ваешь не о ничтожных пустяках, но о вещах,
требующих сугубой тайны. Ведь твои блед-
ность, взгляд исподлобья, неуверенная поступь
и метание с места на место выдают тебя с го-
ловой. Исторгни же из себя мерзость, извергни
этот вздор, чтобы не претерпеть зла.
Критий: Отойди-ка, Триефонт, по край-
ней мере, на плетр,7 чтобы тебя не подхватили
мои ветры; того и гляди, ты на глазах у всех
воспаришь и упадешь где-нибудь, как некогда
упал Икар, и дашь морю название Триефонто-
ва.8 Ведь то, что я слышал сегодня от этих тре-
клятых болтунов, страшно вспучило мне живот.
Триефонт: Хорошо, я отойду на сколько
хочешь, а ты выпускай свои мерзости!
Критий: Фу, фу, фу, вылетают глупости,
вот, вот, вот, выходят коварные замыслы, аи,
аи, аи, прочь, пустые ожидания!
3. Триефонт: Ну и ураган! Смотри, что
он наделал с облаками! Раньше дул сильный
6

Патриоту или Поучаемый
западный ветер, поднимая на море валы, теперь
из-за твоего выстрела на Пропонтиде9 под-
нялся еще Борей,10 так что корабли с зерном
придется теперь канатами тянуть к Евксии-
скому Понту: и волны так и ходят. Порядочно,
однако, скопилось у тебя в животе дряни; по-
думать только, какие громовые звуки! Ты, Кри-
тий, оказался прямо-таки стоухим, если мог во-
брать в себя столько всякой всячины, и ка-
ким-то чудесным образом изловчился слушать
даже ногтями.
К ρ и τ и й: Ничего, любезный, удивительного
нет в том, чтобы слушать ногтями; ведь ты
знаешь о бедре, отягченном, подобно утробе,
о беременной голове, о мужской природе, пере-
ходящей в женскую, о женщинах, обращенных
в птиц.12 Вообще, Триефонт, если верить по-
этам, в жизни на каждом шагу одни чудеса. Но
раз уж
Друг, ты в земле незнакомой мне, страннику,
встретился первым,13
уйдем туда, где платаны защищают от солнца
и сладостно звенят голоса соловьев и ласто-
чек; пусть ласкающее слух пение птиц и ти-
хое журчание воды чаруют наши сердца.
4. Триефонт: И правда, пойдем, Критий.
Но я боюсь, как бы услышанные тобою речи не
оказались и впрямь колдовскими, и я бы из-за
них не превратился в пест, в дверь 14 или еще
в какой-нибудь неодушевленный предмет.
Критий: Клянусь обитающим в эфире Зев-
сом, ничего с тобой не случится!
Триефонт: Ох, и напугал ты меня своей

Византийский сатирический диалог
клятвой! Ведь чем Зевс сможет покарать тебя,
если ты ее нарушишь? Не сомневаюсь, что и
тебе не хуже моего известно, на что способен
этот твой Зевс!
Критий: Что ты имеешь в виду, Трие-
фонт? Не может разве Зевс ввергнуть в Тар-
тар? Или ты забыл, как он всех богов отбросил
от своего порога, сразил недавно перуном пы-
тавшегося метать молнии Салмонея и еще
в наши дни наказывает так нечестивцев? Разве
все поэты, подобно Гомеру, не славят в нем
победителя Титанов и гигантоубийцу? 15
Триефонт: Ты, друг Критий, перечислил
все подвиги Зевса, а теперь, если угодно, послу-
шай меня: не он ли из-за своей похотливости
не обращался то в лебедя, то в сатира, то даже
в быка? 16 Если б он живехонько не взял на
спину ту свою потаскушку17 и не уплыл по
волнам, — как пить дать, попал бы твой громо-
вержец и метатель молний в упряжку к пахарю
и, вместо того чтобы метать небесный огонь,
корчился бы под ударами стрекала. А разве не
зазорно богу с эдакой бородищей бражничать
по двенадцать дней кряду с чумазыми, сумрач-
ными эфиопами18 и в подпитии возлежать
у них. А про историю с орлом на Иде 19 и про
способность любой части тела — срам даже го-
ворить — беременеть! 20
5. Критий: Неужели нельзя, милый Трие-
фонт, поклясться прославленным врачом и
предсказателем Аполлоном?
Триефонт: Ты думаешь об этом лжепро-
роке, некогда сгубившем Креза, а вслед за
ним — саламинцев21 и огромное множество дру-
8

Патриот, или Поучаемый
гих людей, который всем дает двусмысленные
предсказания?
6. Критий: Тогда, может быть, поклясть-
ся Посейдоном? Он держит в руке трезубец;
зычно и грозно, словно из девяти или десяти
тысяч уст, раздается в бою его клич, и, кроме
того, он зовется землеколебателем.
Τ ρ и е φ о н т: Ты о том распутнике, который
некогда соблазнил дочь Салмонея, Тиро,22 и по
сей день не оставляет своих забав? Это он —
ходатай и заступник всех развратников. Ведь
когда Арес попал в ловушку и вместе с Афро-
дитой не мог избавиться от крепчайших сетей,23
все боги молчали от стыда при виде этого пре-
любодеяния; один коппик Посейдон24 распу-
стил нюни, точно малое дитя из страха перед
учителем или старая баба, сбивающая с пути
честную девушку. Он уговорил Гефеста отпу-
стить Ареса, и тот хромой демон25 из почтения
к сединам бога развязал оковы. Так что Посей-
дон — прелюбодей уже потому, что потворст-
вует прелюбодеям.
7. Критий: А как Гермес?
Триефонт: Не хватало только этого мерз-
кого раба похотливого Зевса, самого блудливого
из всех блудников!
8. Критий: Я уже знаю, что Ареса и Аф-
родиту ты отвергнешь, раз ты только что обви-
нил этих богов в тягчайших преступлениях:
оставим их. Я предложу тогда Афину, деву-вои-
тельницу, грозную губительницу гигантов с го-
ловой Горгоны26 на груди. Неужели ты и о ней
скажешь что-нибудь дурное?
9

Византийский сатирический диалог
Триефонт: Скажу и о ней, если ты ста-
нешь отвечать!
Критий: Спрашивай, Триефонт, что хо-
чешь!
Триефонт: Ответь, друг мой, что за
польза от Горгоны и для чего богиня носит ее
на груди?
Критий: Для устрашения и для отвраще-
ния опасностей; Афина с ее помощью вселяет во
врагов ужас и клонит победу, куда пожелает.
Τ ρ и е φ ο π т. Так, значит, Совоокая 27 не-
оборима только благодаря Горгоне?
Критий: Конечно!
Триефонт: А почему же тогда мы, желая
стать непобедимыми, подобно Афине, сжигаем
бедра быков и коз не Горгоне-избавительнице,
а богам, которым она дарует силу?
Критий: Горгона, Триефонт, пе может, по-
добно богам, оказывать помощь издалека, но
хранит только того, кто носит ее па себе.
9. Триефонт: Почему же? Растолкуй мне;
ведь ты в этом человек сведущий и искушен-
ный, а я ровно ничего не слышал о Горгоне,
кроме имени.
Критий: Она, друг мой, была смертной
девой, прекрасной и пленительной. И только
когда благородпый юноша Персей, прославлен-
ный чародейством,28 заколдовав ее, коварно
обезглавил, боги завладели ее головой для от-
вращения опасностей.
Триефонт: Отлично! А я никогда и не
подозревал, что богам бывает какой-нибудь
прок в людях! Что же Горгона делала при
жизни? Без стеснения предлагала себя на по-
10

Патриот, или Поучаемый
стоялых дворах или грешила потихоньку и вы-
давала себя за девушку?
Критий: Что ты! Клянусь Неведомым бо-
гом,29 чья статуя стоит в Афинах, она остава-
лась девой до самой смерти.
Триефонт: Значит, если обезглавить де-
вицу, то голова ее станет для всех пугалом?
Я знаю десятки тысяч девственниц, которых
расчленяли по косточкам на острове волнообъя-
том, что Критом издревле зовется;30 приди мне
это раньше на ум — представляешь, милый
друг, сколько Горгон я привез бы тебе с Кри-
та? 31 Я сделал бы тебя непобедимым вои-
телем, а поэты и риторы куда больше Персея
превозносили бы меня за то, что я отыскал их
такую пропасть.
10. Но у меня не выходит из головы Крит;
помнится, я видел там гробницу твоего Зевса32
и кустарники, вскормившие его мать. Они зе-
ленеют и по сей день.
Критий: Ты, конечно, не поинтересо-
вался попутно ни заклятиями, ни таинствами
Реи! 33
Триефонт: Если бы такие чудеса, Кри-
чтий, происходили благодаря заклятиям, можно
было бы, пожалуй, воскрешать и выводить на
белый свет покойников. Однако все, что рас-
сказывают поэты, — вздор, чепуха, сказки. От-
кажись лучше от Афины!
11. Критий: Не согласишься ли ты на
Геру, супругу и сестру Зевса?
Триефонт: Даже не упоминай о ней ия-яа
оо постыдного брака и скорее мимо, пусть себе
болтается, подвешенная за руки и за ноги! 34
II

Византийский сатирический диалог
12. Критий: Кем же мне, наконец, по-
клясться?
Триефонт:
Богом всевышним, что в небе, клянися, великим,
бессмертным,
Сыном отца и духом, отца порожденьем.
Единым в трех,35 тресущностным в одном,
Вот это Зевс, — его, как бога, чти!8в
Критий: Я вижу, ты учишь меня считать
и клясться арифметикой. Счет же у тебя прямо,
как у Никомаха из Герасы!37 Ничего не пони-
маю: один равен трем, три — одному? ?8 Уж не
говоришь ли ты о пифагоровой четверке,39 вось-
мерке или тройной десятке? 40
Триефонт:
Молчи о темном и о чем нельзя сказать.41
Дело не в том, чтобы измерить блошиный пры-
жок.42 Я открою тебе сущность всего первород-
ного и состав всего. Недавно я был в таком же
тупике, как ты, но мне встретился плешивый
долгоносый галилеянин,43 восходивший до
третьего неба и сподобившийся там высшей
премудрости. Он возродил меня водою,44 поста-
вил на стезю праведных и искупил из мест не-
честия. И тебя, если послушаешься, я сделаю
воистину человеком.
13. Критий: Говори же, многомудрый
Триефонт, я весь дрожу!
Триефонт: Читал ты когда-нибудь коме-
дию Аристофана «Птицы»?
Критий: Разумеется!
Триефонт: Там есть такое место:

Патриоту или Поучаемый
Был вначале Хаос, Ночь и черный Эреб,
и бездонно зияющий Тартар,
Но земли еще не было, тверди небес еще
не было . ,.45
Критий: Правильно! а дальше что?
Триефонт: Был свет вечный, незримый,
непостижимый уму: он попрал тьму и уничто-
жил хаос; единым реченпым им словом, как на-
писал некогда косноязычный,46 воздвигнул на
водах твердь, раскинул небесный свод, сотво-
рил и назначил пути светилам, в коих ты чтишь
богов,47 украсил землю цветами и человека при-
звал из пебытия в бытие. С небес он взирает
на.праведных и грешных и заносит деяния их
в книгу. Каждому он воздаст в день, который
сам определил.48
14. Критий: А то, что прядут смертным
Мойры,49 это тоже заносится в книгу?
Триефонт: О чем ты говоришь?
Критий: О нитях судьбы.
Триефонт: Расскажи, милый Критий,
о Мойрах, а я буду слушать и поучаться.
Критий: Помнишь, как сказал славный
Гомер:
А от судьбы, полагаю, никто из людей
не спасется.50
И о великом Геракле:
Смерти никто не избег, даже сам Геркулес
непреклонный,
Он, кто Зевсу-Крониду милее был прочих героев.
Пал оп, сраженный судьбою и гневом
безжалостпой Геры.61
13

Византийский сатирический диалог
Вся человеческая жизнь с ее превратно-
стями предопределена судьбой:
Пусть испытает все то, что судьба и могучие
Мойры
В нить бытия роковую вплели для него
при рожденьи.52
Судьбой суждены и скитания на чужбине:
... посетил гостелюбца-Эола, который радушно
Принял его, одарил и отправил домой;
как в отчизну
Злая судьба возвратиться ему не дала.. .53
Как видишь, по словам Гомера, все в жизни
зависит от Мойр. Он же утверждает, что Зевс
не пожелал своего сына
обратно похитить у смерти зловещей,54
по
Капли кровавой росы той порою он пролил
на землю,
Сына почтив дорогого, которого должен был
вскоре
В Трое убить плодоносной Патрокл.. .55
Поэтому, Триефонт, не тщись продолжать
этот разговор, хотя бы ты и вознесся на небеса
вместе со своим учителем и сподобился таин-
ственного посвящения.
15. Триефонт: Не понимаю, милый Кри-
тий, как это Гомер может считать, что рок
двояк и выпадает надвое, что такой-то будет
конец, сслц человек поступит так-то, и другой,
14

Патриот, или Поучаемый
если он сделает иначе. Ахилл, например, гово-
рит о себе гак:
Слышал от матери я, среброногой богини Фетиды,
Будто двоякие Мойры конец моей жизни готовят:
Если останусь я здесь, вкруг твердыни троянцев
сражаясь,
Мне не вернуться в отчизну, но славою буду
бессмертен.
Если ж домой я отправлюсь...
Слава погибнет моя, но сам долговечен я стану.56
А о Евхеноре57 в «Илиаде» сказано:
Знал он, садясь на корабль, что жестокая ждет
его Мойра,
Ибо не раз Полиид говорил ему, старец
разумный,
Что или дома ему от ужасной болезни погибнуть,
Или упасть от троянской руки пред судами
ахейцев.58
16. Разве не таковы гомеровские стихи? Или
все это двусмысленный и опасный обман? Хо-
чешь, я напомню тебе еще слова Зевса: не ска-
зал ли он Эгисфу, что ему сужден долгий век,
если он воздержится от прелюбодеяния и пе
поднимет руки на Агамемнона, а если пойдет
на это — смерть не заставит себя ждать? 59 Так
и я частенько предсказывал: убьешь ближ-
него — будешь приговорен к смерти; не сде-
лаешь этого — проживешь отлично
и не безвременно будешь настигнут кончиною
смертной.60
Теперь видишь, как необдуманно, двусмыс-
ленно и беспочвенно все, что говорят поэты.
15

Византийский сатирический диалог
Лучше выкинь это из головы, чтобы и тебя
в небесной книге причислили к праведникам.
17. Критий: Я рад, что ты снова возвра-
щаешься к тому же; скажи мне тогда, записы-
ваются ли на небесах деяния скифов?
Триефонт: Конечно, если среди них встре-
тится порядочный человек.
Критий: Много же там наверху писцов,
чтобы все заносить в книги!
Триефонт: Не святотатствуй и не хули
бога истинного, слушай и поучайся от меня,
чтобы жить вечно. Если уж бог шатром про-
стер небо,61 воздвигнул на водах твердь, сотво-
рил светила и призвал человека из небытия, —
что, скажи на милость, невероятного в том,
если записываются все людские дела? Ведь и
от тебя, если ты заведешь свой дом, купишь
рабов и рабынь, не укроется ни один их
проступок. Тем более естественно, что бог, со-
здатель всего, может следить за делами и по-
мыслами каждого. А все твои боги, Критий,
для здравомыслящих людей — просто детские
игрушки.
18. Критий: Очень хорошо сказано! Бла-
годаря тебе я испытал превращение, прямо
противоположное ниобиному: из каменной
глыбы снова стал человеком и готов поклясться
этим богом, что с тобой от моих слов ровно ни-
чего не стрясется.
Триефонт: Скажи, меня ты любишь,
да?62 Смотри, Критий, только не обмани!..
... Мне тот человек ненавистен,
Кто в своих мыслях скрывает одно, говорит же
другое.63
16

Патриот, или Поучаемый
Но пора уже, выложи, наконец, те чудеса, о
которых ты наслышался, чтобы и я в свою оче-
редь побелел, изменился до неузнаваемости, но
не замер, как Ниоба, а, обратившись в соловья,
оглашал цветущие луга плачевной песней
о твоем странном злоключении.
Крит ий; Клянусь сыном божьим, это тебе
не грозит!
Триефонт: Говори, силу слова заимствуй
от духа, а я присяду,
...сохраняя молчанье
И ожидая, пока играть Эакид перестанет.64
19. Критий: Так вот, иду я по улице за
кое-какими покупками и вижу большую толпу;
все шепчут на ухо соседу и прямо приникают
друг к другу губами. Я стал беспокойно ози-
раться и, приложив к глазам руку, внимательно
вглядываться, нет ли здесь кого из друзей. На
счастье мне попадается Кратон, давнишний мой
друг и товарищ по пирушкам.
Триефонт: Знаю, ты говоришь о сбор-
щике недоимок. Что же, однако, дальше?
20. Критий: Я расталкиваю всех локтями,
протискиваюсь вперед и, поздоровавшись, под-
хожу к Кратону. Тут один гниющий стари-
кашка по имени Харикеп, у которого всегда ва-
рится что-то в носу, стал тихонько покашливать
и понемногу отхаркивать (а нутро у него чер-
нее смерти), а потом замогильным голосом за-
говорил: «Он, как я уже сказал, простит не
взысканные хборщиками недоимки, вернет кре-
д$1Т#рам<дояг^^эдрратит квартирную плату и
2 Византийский сатирический диалог 17

Византийский сатирический диалог
все налоги и примет предсказателей, не изме-
ряя их искусства».
Этот человек нес и еще более отчаянный
вздор, а стоявшие вокруг него люди сочувст-
венно слушали и пленялись новизной его слов.
21. А другой, по имени Хлеохарм, в драном
плащишке, босой и простоволосый, стуча зу-
бами от холода, сказал: «Оборванец с гор,
с остриженной головой, показал мне начертан-
ное в театре иероглифами имя того, кто сде-
лает это и самую улицу вымостит золотом».
Я же, будучи знаком с Аристандром и Артеми-
дором,65 заметил: «Эти сны для вас не к добру:
твои, Харикен, долги, раз ты видел во сне
уплату налогов, непременно возрастут, а Хлео-
харм, ступавший по золоту, лишится послед-
него обола. Сдается мне, вы оба заснули у „Бе-
лой скалы" в обители снов 66 и перевидали не-
сметное множество снов, хотя ночи теперь и
короткие».
22. Все вокруг захохотали и прямо умирали
со смеху от моей глупости. Тогда я спросил
Кратона: «Неужто меня, говоря словами коме-
дии, подвел нюх? Или может быть, я истолко-
вал их сны вопреки учению Аристандра Тель-
миского и Артемидора из Эфеса?» —- «Довольно,
Критий, — отвечает он. — Если ты умеешь мол-
чать, я посвящу тебя, и ты узнаешь то, чему
скоро суждено свершиться. Все, что сказали
эти люди, — не сны, а чистая правда, и в ме-
сяце месори67 все сбудется». От слов Кратона и
странных мыслей этой толпы кровь ударила
мне в голову, и я собрался уже уходить, в яро-
сти браня Кратона. Тут какой-то человек, взгля-
18

Патриот, или Поучаемый
нув на меня со свирепостью титана,68 очевидно,
по наущению и подстрекательству того трекля-
того старикашки, схватил меня за край плаща
и потянул назад слушать словопрения.
23. Речи тянулись бесконечно. В результате
я, бедняга, поддался на уговоры Кратона прий-
ти в несчастный день на сборище этих обман-
щиков — ведь он утверждал, что сам принял
все посвящения. И вот мы минуем железные
ворота и медные пороги,69 взбираемся по бес-
конечным лестницам и наконец оказываемся
в золоченом покое, похожем на чертог гомеров-
ского Менелая.70 Я принялся все жадно разгля-
дывать, как некогда итакийский отрок,71 но не
Елена, клянусь Зевсом, предстала мне, а ка-
кие-то вперившие глаза в землю бледнолицые
люди.72 Наш приход их обрадовал, они подня-
лись навстречу и стали расспрашивать, нет ли
дурных новостей. Я понял, что они жаждут
услышать наихудшее и упиваются несчастиями,
как Эринии73 в трагедии. Сбившись в кучку,
они пошептались между собой, а потом обрати-
лись ко мне с вопросом:
Кто ты такой, человек, кто отец твой, откуда ты
родом? и
С виду ты как будто человек порядочный.
Я в ответ: «Теперь, как я погляжу, порядочных
людей везде немного. Зовут меня Критием,
а родина у нас с вами одна».
24. Тогда эти парящие в небесах мужи
спрашивают: «Что делается в городе и вообще
на свете?». Я говорю: «Все прекрасно и будет
еще лучше». Они в знак несогласия поднимают
2* 19

Византийский сатирический диалог
брови: «Неправда, город бременеет бедами».
Я тогда начинаю говорить напыщенно, как они:
«Вы, вознесшиеся на небеса и словно с высот
зорко взирающие на все, мудро прозрели и это.
Ну, а как дела в высях? Затмится ли солнце,
очутится ли луна между ним и землей? Ста-
нет ли Марс под прямым углом к Юпитеру,
а Сатурн насупротив солнца? Вступит ли Ве-
нера в соединение с Меркурием и зачнет ли
Гермафродитов,75 которые любезны вашему
сердцу? Хлынут ли на нас потоки дождей или
земля покроется толстым слоем снега, взы-
щут ли нас град и ржа, чумные поветрия и го-
лод? До краев ли полон кувшин с громами и
есть ли запас молний в хранилище?».
25. А они с видом непогрешимых мудрецов
продолжали болтать свой излюбленный вздор,
что скоро-де все изменится, в городе начнутся
смуты и волнения, а войско будет разбито вра-
гами. Я был вне себя и, сразу вспыхнув, словно
подожженный дуб,76 пронзительно закричал:
«Не много ли вы на себя берете, треклятые лю-
дишки, точа зубы на мужей с истинно льви-
ными сердцами, кто отвагой дышал, кто
с копьем и шумящим султаном на шлемах. На
ваши собственные головы падает все зло, кото-
рое вы сулите родине! Ведь ни на каких небе-
сах вы не слышали про эти напасти и не пости-
жением многотрудной астрологии о них узнали.
Если же вас одурачили предсказатели и шарла-
таны, вы глупцы вдвойне, ибо все это бабьи
сказки и выдумки, которые могут тешить толь-
ко глупых старух!».
26. Триефонт: Что же. милый Крптий,
20

Патриот, или Поучаемый
сказали в ответ эти люди с куцыми мозгами?
Критий: Мимо всего этого они прошли,
прибегнув к следующей хитроумной уловке:
«Мы, говорили они, десять дней не принимаем
пищи, не смыкаем глаз и за всенощными пес-
нопениями видим подобные сны».
Триефонт: А что возразил ты? Ведь их
речи могли кого угодно поставить в тупик.
Критий: Будь спокоен, я оказался на вы-
соте и прекрасно вышел из положения: «Зна-
чит, слухи, которые идут о вас в городе, спра-
ведливы: все это приходит вам на ум во сне».
Они ехидно улыбнулись и говорят: «Однако
сны эти мы видим не в постели». «Завсегдатаи
небесных круч, — обратился я тут к ним, —
даже если это правда, вы никогда не познаете
грядущего, но, обманываясь снами, будете не-
сти вздор о том, чего нет и никогда не будет.
Не пойму, как можно до такой степени верить
снам, чтобы, городя подобную чепуху, гну-
шаться всего прекрасного и черпать усладу вдо-
бавок без всякой пользы для себя в том, что
отвратительно. Лучше бросьте свои безумные
видения, зловещие прорицания и надежды, пока
бог не послал вас к воронам 77 за зложелатель-
ство городу и обманные измышления».
27. Тут они все единодушно набросились на
меня с отчаянной бранью; если хочешь, я пере-
скажу и поношения, от которых я обратился
в безгласную глыбу камня, пока твои разум-
ные речи не прогнали мой столбняк и не сде-
лали меня снова человеком.
Триефонт: Молчи, Критий, и тте повторяй
глупостей; видишь, как у меня от них, словно
21

Византийский сатирический диалог
у беременной женщины, вздулся живот? По-
добные речи губительны, как укусы бешепой
собаки; если мне не полегчает от какого-нибудь
успокоительного снадобья, — они угнездятся во
мне и причинят немалый вред. Так что не вспо-
минай ни о чем, а читай молитву, начинаю-
щуюся с <Отче»,78 а потом славословие со мно-
гими обращениями.
28. Но что я вижу? Не Клеолай ли это спе-
шит сюда, шагая широко.79 Окликнем его?
Критий: Конечно!
Триефонт: Постой, Клеолай, не пробегай
мимо!
Привет, о странник, если новость ты несешь.80
Клеолай: Будьте здоровы, неразлучная
пара!
Триефонт: Куда торопишься? Смотри,
как ты запыхался, Клеолай. Уж не случи-
лось ли чего?
Кл ео л аи:
Падут и Сузы славные,
Арабов тоже покорится вся страна
Руке могучей грозного властителя.81
29. Критий: Это — знак, что божество не
пренебрегает добрыми, во возвеличивает их и
ведет к благоденствию. Мы с тобой, Триефонт,
дождались лучших времен. Еще недавно я не
знал, что оставлю после смерти детям, ведь тебе
моя бедность известна не хуже, чем мне — твоя.
Теперь им достанет одного блага жить в эти
дни: наших пределов не покинет довольство
и враги не вселят страха.
09

Патриот, или Поучаемый
Триефонт: И я, Критий, завещаю детям
радоваться гибели Вавилона, порабощению
Египта,82 пленению сынов Персии, прекраще-
нию скифских набегов и — да сбудется это! —
отторжению варваров от наших границ. А мы
падем перед статуей Неведомого бога, возденем
руки к небу и возблагодарим за то, что удосто-
ились быть подданными столь великой дер-
жавы. Пусть другие болтают, что им вздума-
ется, — с нас довольно, что мы можем сказать
о них словами пословицы: «Гиппоклиду83 нет
до этого дела».

ТИМАРИОН
I. Кидион: Тимарион, дорогой! «Ты, не-
наглядный мой свет, Телемак, возвратился».1
Но что до сих пор мешало этому? Ведь ты обе-
щал скоро быть обратно. «Молви, в мечтах ни-
чего не таи, пусть мы оба узнаем»,2 — тебе же
говорить со своим старинным и вновь обретен-
ным другом.
Тимарион: Милый Кидион, раз уж ты,
стремясь услышать о моих несчастиях, вспом-
нил творения Гомера, придется и мне в своем
рассказе заимствовать стихи у трагических по-
этов, чтобы повесть о возвышенных страданиях
зазвучала у меня возвышеннее.
Кидион: Говори же, любезный Тимарион,
не теряй времени, чтобы не разжигать более
моей жажды все услышать, и не томи меня
дольше.
Тимарион: «Увы, зачем коснулся, хо-
чешь вновь раскрыть»3 и «Зачем», как гово-
рится, «влечешь нас от стен Илиона?».4 Впро-
чем, начну со слов Еврипида; ведь от них
удобно перейти к столь же печальным вещам.
24

Тимарион
Нет страшных зол и нету слова их назвать,
Тяжелых бед и мук, сужденных божеством,
Что снесть не могут плечи мужа смертного.6
Нет на земле существа злополучнее смертного
мужа.6
Поверь, милый друг, если я рассказал бы
тебе шаг за шагом, что со мной приключилось,
ты, конечно, предпочел бы, чтобы я умолк и во-
все замолчал, хотя сейчас и просишь моей по-
вести.
II. Кидион. Начни же, добрейший, свою
историю, пока еще ярко светит солнце и не на-
ступил час, когда распрягают быков;7 ведь мне
необходимо покуда светло попасть домой.
Тимарион: Кидион, друг мой, ты слы-
шал от меня еще до того, как я распрощался
с тобой, сколь благочестива и угодна богу была
цель моего путешествия. Поэтому нет нужды
мне повторять, а тебе слушать то, что уже из-
вестно. Так вот, с тех пор, как я, простившись
с тобою, покинул город, попеченье божье не
оставляло меня: мне была дарована счастливая
дорога и все на моем пути устроилось как
нельзя лучше. Говоря коротко, невзирая на
мое жалкое обличье философа, меня принимали
по-царски и мне удалось повидать всех друзей,
сколько их жило на моем пути: один встре-
чался мне, идя в поле, другой, напротив, воз-
вращаясь домой, третьего о моем приходе уве-
домил раб, случайно шедший по дороге и не-
ожиданно столкнувшийся со мной или работав-
ший в поле там, где я проезжал; словом, не
было никого, кто, увидев меня, не оказал бы
25

Византийский} сатирический диалог
мне гостеприимства. Что перечислять богатые
и роскошные приемы, раз уже я назвал их
царскими?! Из этого ты можешь заключить,
милый друг, что некое попечение дарует блага
жизни тем, кто избрал удел философа. Ведь и
я, ничего не взяв с собой в дорогу и не запас-
шись ни едой, ни питьем, уже с первой же оста-
новки не был лишен этих благ, и они щедро из-
ливались на меня. На дороге туда все шло так
благополучно и счастливо; что же касается мо-
его возвращения, оно было сверх меры горе-
стно и, поистине, напоминало трагедию.
III. Кидион: Как же ты, однако, торо-
пишься, друг мой, как ты комкаешь свой рас-
сказ и как летишь вперед, ни на чем не оста-
навливаясь подробно! Еще не покончив толком
с путешествием из дому и ни словом не обмол-
вившись о своей жизни на чужбине, «мыслью
обратно летишь» 8 и, точно тебя преследуют со-
баки или какие-нибудь скифы,9 спешишь воз-
вратиться в Византии,10 словно здесь твое един-
ственное спасение и убежище. Успокойся, ми-
лый; ничего страшного с тобой не случится,
если ты подробнее расскажешь мне все, что
с тобой было, и никакой беды не произойдет.
Тимарион: Какая любознательность, друг
мой: тебя прямо не насытить рассказами о чу-
жих краях. Хорошо, я начну по порядку, но ты
не взыщи, если я позабуду какую-нибудь про-
летевшую мимо ворону, камень, попавший ко-
ням под копыта, или придорожный терновник,
приставший к моей одежде. Так вот, я направ-
лялся в прославленную Фессалонику, желая по-
пасть туда еще до дня святого Димитрия; дух
26

Тимарион
мой был исполнен веселости, тело же бодрости.
Праздность, ты знаешь, мне не милее, чем мясо
свиньи иудею,11 а так как заниматься книгами
было невозможно и был досуг, я ходил охо-
титься на берег Аксия.12 Это — самая большая
из македонских рек; она зарождается в Болгар-
ских горах отдельными маленькими ручейками,
а затем соединяет их в единое русло и течет, как
сказал бы Гомер, «широко и мощно» 13 спуска-
ясь к древней Македонии, к Пелле и вливается
ао тянущемуся вблизи побережью в море. Об
этой местности поистине стоит рассказать: па-
харю она дарит различные плоды земли и дает
им поспеть, стратиотам 14 — простор носиться
яа конях, стратигам 15 — еще больший простор
выстраивать на разный манер отряды; она
словно создана для воинских упражнений, по-
тому что ряды не разрываются — ведь земля со-
вершенно ровная, нигде ни камня, ни кустика.
Всякому, кто бы там вздумал охотиться,
стало бы ясно, что Федра, даже не любя Иппо-
лита, с наслаждением носилась бы по равнине,
скликала своих собак, гонялась за пестрыми
ланями.16
IV. Таковы окрестности реки Аксия. Я жил
здесь с новыми и старинными друзьями и до
праздника с удовольствием предавался охоте,
а когда он наступил, воротился в Фессалонику.
Обойдя тамошние святыни и храмы и почтив
их должным образом, отправился на ярмарку,
палатки которой раскинулись за городскими
воротами; она начинается за шесть дней до
праздника и кончается сразу же после воскре-
сенья.
27

Византийский сатирический диалог
Кидион: Снова наш Тимарион становится
самим собой! Чуть только перестанешь за ним
следить, он возвращается к своей старой при-
вычке: признает в рассказе только начало и
конец и вовсе пропускает все, что было в се-
редке. Так и теперь, словно забыв мою просьбу
и свое обещание, ничего не рассказав по по-
рядку ни о множестве палаток на ярмарке, ни
о великолепии, ни о толпах народу и богатстве,
ни о продающихся там товарах, он сейчас же
перешел от начала к концу, чтобы этим огра-
ничиться. Но «ты не укрылся от взора Атрида,
любимца Арея».17
Тимарион: Боюсь, милый Кидион, если
я послушаюсь тебя и построю свою повесть по
твоему вкусу, нам придется провести здесь всю
ночь. Но что делать? Просьбы друзей, как
видно, закон и мало чем отличаются от велений
тиранов. Нельзя не повиноваться им, каковы бы
они ни были. Поэтому я начну.
V. День святого Димитрия — такой же боль-
шой праздник, как Панафинеи в Афинах или
Панионии в Милете;18 это — величайшее маке-
донское торжество, и стекается на него народ
не только тамошний, македонский, но всяче-
ский и отовсюду: греки из разных областей Эл-
лады, мисийские племена, населяющие земли
вплоть до Истра и пределов Скифии, кампанцы,
италийцы, иверы, луситанцы, кельты из-за
Альп.19 Коротко говоря, даже прибрежье Оке-
ана посылает молящихся поклониться этому
святому — так велика его слава по всей Европе.
Я же, человек из дальней Каппадокии, не
бывавший на этом празднике, а питавшийся
28

Тимарион
только слухами о нем, хотел видеть все, чтобы
ничто не ускользнуло от моих глаз. Для этого
я устроился на холме рядом с ярмарочной пло-
щадью и со своего места без помехи все раз-
глядывал. Ярмарка выглядела так: палатки
купцов, выстроенные одна против другой, тяну-
лись ровными рядами; отстоя далеко друг от
друга, эти ряды создавали в середине широкий
проход для великого множества народа, сную-
щего по ярмарке; взглянув на эти густо застро-
енные ровные улицы, ты сказал бы, что видишь
линии, как по шнуру протянутые вдаль из раз-
ных точек.
Под углом к ним шли стройные ряды дру-
гих палаток; этих было немного, так что они
выдавались незначительно вперед и выглядели
короткими лапами какого-то пресмыкающегося.
Это было любопытное зрелище: палатки, в дей-
ствительности тянувшиеся двумя рядами, из-за
своего расположения и густоты создавали види-
мость единого тела, ибо перед глазами вставало
чудище из ларей, опирающееся, как на лапы,
на расположенные под углом палатки. Клянусь
твоей дружбой, когда я с холма глядел на этот
строй лавок, они представлялись мне много-
ножкой с длинным туловищем и массой коро-
теньких лапок нэ брюхе.
VI. Если же тебя, мой любознательный
друг, интересует, что было внутри этих пала-
ток, что я увидел, спустившись с холма, — то
представь себе, — все на свете, что создается
руками ткачей и прях, все решительно товары
из Беотии и Пелопоннеса, все, что торговые
корабли везут к грекам из Италии. Немалую
29

Византийский сатирический диалог
долю вносят также Финикия, Египет, Испания
и Геракловы столпы, славящиеся лучшими в
мире коврами. Все это купцы везут прямо в
древнюю Македонию и Фессалонику; города
же Евксинского Понта,20 посылая сначала свои
товары в Византии, оттуда украшают ярмар-
ку: множество вьючных лошадей и мулов до-
ставляют из Византия их товары. Все это я
увидел позднее, когда спустился. Но еще на-
верху дивился количеству всевозможных жи-
вотных и прислушивался к странному много-
голосому звуку, доносившемуся до моих ушей:
кони ржали, быки мычали, овцы блеяли, по-
росята хрюкали, лаяли собаки, сопровождав-
шие хозяев и охранявшие их порой от волков,
порой от грабителей.
Вдоволь налюбовавшись на все и насытив-
шись виденным, приверженный к другою ро-
да зрелищам и, в первую очередь, к церков-
ным службам, я направился в город. Праздник
святого Димитрия длится три ночи кряду;21
сонм священников и монахов, образуя два по-
лухория, возносит песнопения во имя мучени-
ка. Над этим сонмом поставлен митрополит, ру-
ководящий праздничной службой и надзираю-
щий за тем, чтобы обряд ее был исполнен, как
это предписано. Служба всенощная и справ-
ляется при свечах и факелах, «а как Заря
розоперстая вышла из сумерек ранних»,22 го-
воря словами Гомера, в преддверии храма тор-
жественно появляется эгемон23 в сопровожде-
нии толпы телохранителей; множество всад-
ников и пеших составляют его свиту и уча-
ствуют в его выходе.
30

Тимарион
VII. Так как люди за городскими воротами
уже нетерпеливо дожидались эгемона, с любо-
пытством вытягивая шеи задолго до его появ-
ления, я также вышел с кучкой зевак. При-
мерно на расстоянии стадия24 от ворот нам
встретился торжественный поезд, и это зрелище
доставило мне немалое удовольствие. Стоит ли
мне описывать окружавшую эгемона ничем не
примечательную толпу, состоявшую частью из
крестьян, частью из городского люда? Зато его
приближенные, подобало бы назвать их строем
верных, являли, поистине, дивную картину: все
в расцвете юности, исполненные сил, спутники и
выкормыши воинственного Арея,25 украшенные
пестрыми шелковыми плащами, кудрявые и бе-
локурые. Взглянув на любого, ты бы вспомнил
стих «Одиссеи»: «ведь на затылке» природа
«кольцами кудри, как цвет гиацинта, ему закру-
тила».26 Арабские иноходцы с гордой поступью
были под отроками. Высоко поднимая на скаку
ноги, они показывали, что с земли устремля-
ются ввысь; казалось, кони сознают блеск своей
богатой, золотом и серебром отделанной
упряжи; словно тешась ее красотой, они то и
дело изгибали шеи, чтобы взглянуть на это зо-
лотое и серебряное сияние. Отроки приближа-
ются размеренным шагом, воинским строем со-
вершая путь, немного позади торжественно вы-
ступал эгемон. Его сопровождали и опережали
эроты, музы и хариты.27 Какими словами, ми-
лый Кидион, передать тебе осенившие мою
душу блаженство и опьянение ликованием?
Кидион: Скажи, друг мой, кто таков эге-
мон, какого он рода, как ты заметил его на до-
31

Византийский сатирический диалог
роге и рассказывай по порядку все остальное,
исполняя мою прежнюю просьбу.
VIII. Тимарион: Что касается происхож-
дения эгемона, то, судя по тому, что я услы-
шал в ответ на свои расспросы, и по отцовской,
и по материнской линии он — потомок славных
подвигами и богатых домов. Дед его со стороны
отца, обладавший значительным богатством и
пользовавшийся известностью, был первым из
первых в Великой Фригии.28 Так вот, старин-
ные предания, или предания о нем самом сде-
лали древлеречие его прозвищем.29 Отец эге-
мона не только «премудрости древлей иску-
сен»;30 он — отважный воин и славится как
стратиг;31 в награду за доблесть он получил
прекрасную супругу. Ее род также знатный из
знатнейших, в жилах ее течет царская кровь, и
происходит она из прославленного дома Дук
(род этот, как ты знаешь, знаменит великими
подвигами; по слухам, он получил свое начало
в Италии от потомков Энея,32 а впоследствии
обосновался в Константинополе).
Нет человека, который бы не слыхал об
ее отце, почтенном титулом ипата и отме-
хм QQ
ченном величайшими воинскими подвигами,00
наградившем дочь несравненным душевным
благородством. Все это я узнал тогда от людей,
знакомых с историей его рода. Вероятно, не-
многое из многого и из великого лишь малое
стало мне известно по недостатку времени. Но
вернемся снова к прерванному рассказу и пой-
дем дальше.
IX. Итак, во главе шествия, прокладывая
дорогу, двигался, как я сказал, отряд воинов.
32

Тимарион
И только после небольшого промежутка, нару-
шившего шествие, словно прервалась сплошная
цепь, показался красавец дука.34 Ни вечерняя,
нп утренняя звезда не являются так дивно,
как в этот час предстал перед нами он. «Бле-
стящи очи его, как от вина, и зубы его белы,
как млеко».35 Дука строен телом, высок ро-
стом, прекрасен и соразмерен всеми членами,
так что к нему можно отнести известные сло-
ва: «нельзя ничего ни отнять, ни прибавить».
Стан высок и строен, как кипарис, но шея
склонена немного вперед, словно природа уме-
ряла так непомерно высокий рост дуки и об-
легчала этим изгибом свободу его движений.
Прежде остального, еще из далекой дали, ты
замечал его глаза.
А когда дука приблизился к нам, стоявшим
на дороге и с естественным благоговением до-
жидавшимся его появления, все в нем стало ка-
заться каким-то изменчивым и неуловимым.
Подобно питью, что «с полезными зельями вме-
сте и горечи много содержит»,36 черты его ме-
нялись, являя временами прелесть Афродиты;
когда ты всматривался в него пристально, глаза
выражали суровость Арея, а немного спустя —
величие самого Зевса. Затем глаза эгемона, ко-
торые он пристально вперял во все окружаю-
щее, совершенно уподоблялись очам Гермеса —
так остры и живы они были; взор как бы пояс-
нял его речи и придавал им убедительность.
В таком блеске духовных достоинств предстал
аередо мною дука в этот день.
Волосы его не вовсе черны и не очень
светлы; смягчая резкость этих цветов, смеше-
3 Византийский сатирический диалог 33

Византийский сатирический диалог
ние их создавало какой-то удивительно прият-
ный оттенок. Ведь черные волосы кажутся не-
дрибранными и некрасивыми, белокурые же
женственны и слишком нежны, а смешение того
и другого цветов в мужественность облика вно-
сит некоторую мягкость. Не иначе как Сапфо37
отшлифовала его речь, придав ей убедитель-
ность, прелесть и музыкальную соразмерность.
Восхищенный ею, ты, несомненно, восклик-
нул бы: «Воистину, божественный муж!»38 и
был бы счастлив слушать его.
X. И вот, как только этот доблестный муж
вступил в святой храм и обратился с молитвой
к мученику, народ начал по обычаю славосло-
вить своего эгемона. Дука стал на узаконен-
ное место и воззвал митрополита — так, веро-
ятно, предписывалось правилами или обычаем.
Когда затем с особой торжественностью (ибо
присутствовали столь высокие лица) были ис-
полнены все подобающие этому дню обряды, за-
звучало истинно ангельское пение, благодаря
ритму своему, тону и полной совершенства
смене оттенков становившееся все более сладо-
стным. Песнопение исполняли не только муж-
чины; женщины, святые монахини, стоя в ле-
вом крыле храма и разделенные на два полу-
хория, тоже принимали участие в прославлении
мученика. По окончании службы и полагаю-
щихся обрядов, я, как это водится, воззвав
к святому, испросил у него счастливого возвра-
щения, затем вместе со всем народом и дукой
вышел из храма и отправился в свою гости-
ницу. Какими словами, Кидион, перескажу я
тебе все ужасы, которые случились со мной по-
34

Тимарион
еле этого? Если при одном только упоминании
о них меня охватывает глубокая печаль, пред-
ставь себе, что я перенес, познакомившись с тя-
желыми бедами и губительными недугами.
Кидион: Говори же, милый Тимарион, и
рассказывай о своих мытарствах, ведь из-за
этого-то я и стремился услышать твою историю.
А обо всем прочем ты уже поведал достаточно
подробно. '
XI. Тимарион: Так вот, Кидион, когда
после богослужения я добрался до своей гости-
ницы, меня скрутила жестокая лихорадка; за
одну ночь она довела меня до полусмерти и,
как я ни торопился поскорее возвратиться до-
мой, крепко приковала к постели. Она, милый
друг, и была причиной задержки, о которой
ты спрашивал в начале нашей беседы. Мне
казалось необходимым переждать приступ,
чтобы, распознав характер болезни, применить
надлежащее лечение. День я провел более
сносно, так как ел только зелень с уксусом,
а на следующий (то есть на третий от начала
болезни) лихорадка снова воротилась и выясни-
лось, что она перемежающегося свойства, хо-
рошо известного врачам. С θτογο часа я стал
считать болезнь неопасной и, надеясь, что после
пятого приступа она и вовсе пройдет (ибо та-
кова ее природа), смело пустился з обратный
путь, рассчитывая через несколько дней попра-
виться и благополучно вернуться домой.
Но на деле облегчение оказалось лишь нача-
лом страдания и предвестником смерти. Ведь
когда приступ лихорадки прошел, за ним по-
следовало воспаление нечени и сильнейший
3* 36

Византийский сатирический диалог
понос, в результате которого я вместе с кровью
терял один из основных элементов организ-
ма -- желчь;39 понос снедал мое тело и терзал
желудок подобно змее.
XII. Таким образом, многие напасти разом
завладели мной. Прежде всего — тяготы путе-
шествия, способные не хуже болезни свалить
и самого крепкого человека; затем — воспале-
пио печени, этот непрестанный внутренний
жар, смертельный попос, рези в животе, словно
когтящие железом, и, вдобавок к этому — дол-
гий пост, прямым путем ведущий в могилу.
Обессиленного всеми этими напастями, вьюч-
ная лошаденка тащила меня в Византии, слов-
но безжизненный тюк. До поры до времени,
милый Кидион, пожалуй, большую часть пути,
мое жалкое тело это выдерживало, но, когда
мы приблизились к Гебру,40 самой знаменитой
роке во Фракии, вместе с путешествием обор-
валось и мое существование: мне не суждено
было жить дольше.
Здесь сон, отец пресловутой смерти,* охва-
тив меня, не знаю, как и рассказать об этом,
увлек за собой в аид.41 Я содрогаюсь от страха,
когда вспоминаю все пережитое, и ужас пере-
хватывает мне горло.
Кидион: Ты не уйдешь от меня, милый
друг, прежде чем не расскажешь о своем пре-
бырании в подземном царстве.
XIII. Тимарион: Так вот, Кидион, по-
тому что тело мое было вконец обессилено
* Текст испорчен; переведено по смыслу. — С. П.
и И. Ф.
36

Тимарион
как поносом, так еще более того двадцатиднев-
ной голодовкой, я погрузился в последний, ви-
димо, сон. В мире, как известно, существуют
некие демоны-мстители, по божьему промыслу
карающие преступивших законы, и благие,
благом воздающие благочестивым, а также де-
моны-проводники, которые низводят отделив-
шиеся от тела души к Плутону, Эаку и Ми-
носу,42 чтобы после испытания по законам и
обычаям подземного царства определились там
их участь и место. Так, Кидион, случилось и
со мной; еще до полуночи к моей постели, ле-
жа на которой я только начал забываться, спу-
стились по воздуху темные обликом тенеподоб-
ные существа. Едва заметив их, я оледенел от
неожиданности и лишился дара речи; как я
ни напрягал голос, он мне не подчинялся.
Была ли это явь или сон, я не сумею ска-
зать, ибо от страха потерял способность ясно
мыслить. Во всяком случае, видение было та-
ким отчетливым и ясным, что до сих пор слов-
но стоит перед моими глазами. Да, столь ужас-
ные приключились со мной тогда вещи. Стоя-
щие над моей постелью демоны словно нало-
жили нерушимые оковы мне на уста то ли
своим внушающим ужас видом, то ли благо-
даря какой-то таинственной силе и, лишив
меня способности говорить, зашептались между
собой: «Это — тот самый, — сказали они, — ко-
торый утратил один из элементов своего суще-
ства, так как потерял всю желчь; он не может
дольше жить, располагая лишь тремя осталь-
ными. Ведь в аиде высечено на стеле изрече-
ние Асклепия и Гиппократа,43 гласящее, что
37

Византийский сатирический диалог
человеку невозможно существовать, лишив-
шись одного из четырех составляющих его ор-
ганизм элементов, хотя бы тело его было в
остальном еще крепким. Поэтому, несчаст-
ный, — прибавили они уже полным голосом, —
следуй за нами и, как мертвец, соединись с
мертвыми».
XIV. Хотя и против воли, я последовал за
ними (что же мне, не имеющему никакой под-
держки, оставалось делать?), подобно им не-
сясь по воздуху, легко, без усилий, всецело ли-
шенный телесной тяжести, не делая движений
ногами, как бегущие с попутным ветром кораб-
ли, утративши вес и устремляясь без помех
вперед, так что можно было расслышать лег-
кий свист нашего полета, подобный звуку пу-
щенной из лука стрелы.
Когда мы, нисколько не намокнув, перепра-
вились через реку, которую молва нарекла
Ахеронтом44 и мои спутники тоже называли
так, то оказались у какого-то отверстия в зем-
ле, немного большего, чем обычный колодец.
Зияющий там мрак показался мне отврати-
тельным и страшным, так что я не хотел спу-
скаться. Но демоны заставили меня идти меж-
ду ними, а затем один из них, вниз головой
ринувшись во тьму, с угрожающим взглядом
повлек с собой и меня. Я стал сопротивляться,
руками и ногами упираясь в края колодца, по-
ка оставшийся на поверхности демон, нанося
удары по щекам и спине, обеими руками не
втолкнул меня в эту черную дыру. Затем мы
прошли долгий путь по мрачной пустыне и,
наконец, достигли железных ворот, которые за-
38

Тимарион
крывают вход в подземное царство. Никому не-
возможно спастись отсюда бегством; ворота
поистине ужасают и величиной своей, и тяже-
стью, и крепко кованой обшивкой. В них нет
ни кусочка дерева, все сделано надежно из же-
леза; они наглухо затворяются железными за-
совами, тоже огромного размера, веса и тол-
щины.
XV. Перед воротами — стража: драконы с
огненными глазами и клыкастый пес, которого
язычники называли Кербером, страшно ска-
зать, какой свирепый и ужасный, а с внутрен-
ней их стороны, подобные теням, мрачного ви-
да привратники с отвратительными лицами,
все обросшие и страшно худые, словно только
что спустились сюда прямо из разбойничьего
вертепа в горах. Хотя вид их был так устра-
шающ, заметив моих проводников, они услуж-
ливо открыли ворота. Кербер, виляя во все
стороны хвостом, приветливо завизжал, дра-
коны зашипели умиротворенно, и мои провод-
ники повели меня, уже совершенно покорного.
Да и как мне было сопротивляться, когда я
нигде не мог найти поддержки и был обречен
на страшное и неведомое мне существование?
Едва я ступил за ворота, привратники, при-
стально взглянув на меня, сказали: «Это — тот
самый, о ком вчера говорили у Эака и Миноса,
что он, потеряв одну из составных частей сво-
его тела, желчь, и обходясь остальными тремя,
остается на земле вопреки учению Гиппокра-
та, Асклепия и всего врачебного сонма.
Ну, вводи же этого несчастного, позволяю-
щего себе философствовать об особенностях
39

Византийский сатирический диалог
человеческого организма! Ведь где это видано,
чтобы смертный, без одного из четырех основ-
ных соков, продолжал оставаться на земле и
жил земной жизнью?!».
XVI. К и д и о н: Все это, милый Тимарион,
очень страшно, я понимаю, и сам содрогаюсь
от одного твоего рассказа. Но как же, скажи,
тебе удалось в такой темени рассмотреть лица
привратников и как следует разглядеть все ос-
тальное?
Тимарион: Аид, друг мой, погружен в
полный и бессолнечный мрак, но там поль-
зуются искусственным светом — лучинами,
угольями, факелами, — это в ходу у простого
народа. А те, кто в прежней жизни были име-
ниты и богаты, зажигают лампы и живут при
ярком освещении. Мне попадалось много та-
ких, когда я посещал жилища мертвецов и ви-
дел их трапезы.
К и д и о н: Рассказывай, друг мой, дальше
и не теряй нити своей повести.
Тимарион: Так вот, когда эти железные
ворота закрылись за нами, мы перестали не-
стись по воздуху, как прежде, со свистом и
быстротой, торопясь миновать пределы живых,
точно вражескую землю, но стали двигаться
неспеша, пешком, медленной поступью, то ли
потому, что мои провожатые устали от непре-
рывной гонки, то ли безжалостные все-таки
пожалели меня. Мы миновали множество убо-
гих домишек бедняков, и повсюду их обитате-
ли выходили навстречу проводникам и почти-
тельно вытягивались перед ними, словно дети
перед учителем.
XVII. Вдруг мы подошли к залитому све-
40

Тимарион
том дому; перед ним, прямо на земле, лежал
старик с небольшой бородой. Он облокотился
на левую руку, подпирая ею щеку. Рядом с
ним стояла большая медная чашка, наполпеп-
ная соленой свининой и фригийской капустой,
плавающими в жиру. Старик запускал туда
РУКУ> беря еду не двумя или тремя пальцами,
а загребая всей пятерней, и жадно подносил к
губам,45 словно подхватывая на лету. На вид
он казался приветливым и беззлобным и на
проходящих глядел добродушно и даже ласко-
во. Взглянув и на меня кротко и дружески, он
сказал: «Подойди сюда, садись рядом со мной
и угощайся; отведай здешней еды». Но я не
согласился—потому что перемена судьбы вы-
вела меня из равновесия, кроме того, я боялся,
как бы провожатые не пустили в ход кулаки.
Они на каждом шагу обменивались привет-
ствиями с мертвецами, словно вернулись из
долгого путешествия, и то и дело останавли-
ваясь, чтобы побеседовать, давали и мне воз-
можность присмотреться к здешней жизни
Пока я разглядывал этого старика, ко мне
подошел какой-то простолюдин, человек как
будто вполне приличный, и стал подробно обо
всем расспрашивать: кто я, и откуда родом, и
какой вид смерти привел меня в аид. Я рас-
сказал ему все чистосердечно.
XVIII. Поскольку этот человек вступил со
мной в разговор, я в свою очередь спросил его,
кто тот старик и как его звать. А добрейший
мой собеседник, отныне ставший мне другом,
сказал: «Не спрашивай, пришелец, его имени
потому, что тебе не следует задавать этот во-
41

Византийский сатирический диалог
прос, а мне — на него отвечать. Законы Эака
и Миноса определили суровое наказание тем,
кто спрашивает или сообщает имя этого ста-
рика. Согласно их велению, многое из того, что
связано с ним, должно сохраняться в тайне, а
что можно, я тебе расскажу. Родом он из Ве-
ликой Фригии и, как говорят, отпрыск знатной
и прославленной семьи. Он прожил свою
жизнь достойно, умер бодрым стариком и те-
перь, как видишь, проводит здесь дни, купаясь
в жиру».46 Так сказал мой новый приятель; я
в это время оглянулся, и на глаза мне вдруг
попались две жирные, круглые лоснящиеся
мыши, похожие на поросят, которых откармли-
вают пшеничной мукой и отрубями. В омерзе-
нии от неожиданного зрелища я вновь обра-
тился к этому доброму человеку: «Милый друг,
здесь в аиде и в самом деле все так ужасно
и отвратительно. Но что и у вас тут водятся
мыши — кажется мне самым нестерпимым;
ведь меня, из-за страшного отвращения к мы-
шам, несколько примиряла с переселением
сюда надежда, что я избавлюсь от этой на-
пасти. А раз мне и здесь суждено воевать с
ними, пусть я снова умру и вторично низойду
уж не знаю в какое подземное царство!».
XIX. Немного помолчав, этот добрый чело-
век снова обратился ко мне: «Я удивляюсь,
друг мой, твоей необразованности и неосведом-
ленности в самых простых вещах. Неужели ты
не знаешь, что мыши — землеродные и что во
время засухи, когда земля покрывается трещи-
нами, они через эти трещины вылезают на по-
верхность? 47 Им, но правде, и пристало во-
42

Тимарион
диться под землей и жить в аиде, а не на по-
верхности в среде живых. Ведь мыши прихо-
дят к нам не с земли, а наоборот — от нас, из
глубины, поднимаются на свет божий. Поэтому
дивись не тому, что у нас есть мыши, а тому,
что они ручные и живут бок о бок с нами,
не ведая страха перед кошками. Разве ты не
видишь, как радостно они следят за этим по-
едающим солонину стариком, как веселятся,
двигают челюстями и облизываются, будто им
достается больше жиру, чем самому владельцу
чашки». И правда, когда я пригляделся к мы-
шам, все так и оказалось, как он говорил. «За-
мечаешь ли ты, — продолжал мой собесед-
ник, — как они нацелились на его бороду и
только и ждут, когда старик заснет. Едва они
услышат храп (во сне старик храпит), они тут
как тут — облизывают его подбородок, измазан-
ный жирной едой, лакомятся до отвала пристав-
шими к бороде крошками и, как видишь по их
упитанности, живут весьма недурно».
XX. Небольшая задержка моих провожатых
позволила мне узнать все это; вскоре они дви-
нулись дальше и, снова пустившись в путь,
мы сделали около четырех стадиев48 и мино-
вали множество домов, пока не оказались у
белоснежного шатра, залитого светом ярких
ламп, откуда доносились тяжкие стоны. Я ог-
лянулся вокруг и, увидев, что мои спутники
снова остановились побеседовать с мертвецами
(с которыми они, очевидно, были хорошо зна-
комы и дружны), незаметно, таясь от их глаз,
подошел к шатру и стал разглядывать, что де-
лается внутри и кто так мучительно горько
43

Византийский сатирический диалог
стонет. На земле был распростерт человек с
выколотыми глазами; он лежал на левом боку,
опираясь на локоть; ложем ему служил лакон-
ский ковер. Незнакомец был хорошего роста
и, хотя не очень плотен, ширококост и мощен
грудью.49
В полный рост он распростерся, забыв о своих
колесницах50
...не был подобен
Мужу, ядущему хлеб, но утеса лесистой
вершине.51
Подле него сидел какой-то старец, стараясь
уговорами и увещаниями облегчить ужаспые
его муки. Но несчастный как будто не хотел
внимать им; он то и дело покачивал головой,
отстраняя рукой старика. Изо рта у него стру-
ей тек яд.
XXI. Когда я хорошенько все разглядел и,
обернувшись на своих провожатых, отошел от
шатра и стал искать их глазами, заметил ка-
кого-то, судя по виду, старого и совершенно
высохшего человека, как обычно бывают те,
кого сводят в могилу изнурительные лихорад-
ки. Едва взглянув на меня, он по цвету моего
лица сразу же понял, что я здесь не старожил
(ведь покойники, попадающие в аид, некото-
рос время сохраняют следы живого румянца и
по этой примете их отличают без труда) и,
приблизившись, сказал: «Привет тебе, прише-
лец, расскажи мне, что делается наверху.
Сколько скумбрий дают теперь на обол?52
Сколько тунцов и селедочек? Почем оливковое
масло, вино, хлиб и все остальное? Чуть не за-
44

Тимарион
был спросить у тебя самое главное — каков
нынче улов сарделей? Когда-то в той жизни я
ими лакомился с наслаждением и предпочитал
их зубатке». Так он спрашивал меня, и на все
вопросы я ответил сущей правдой. А рассказав
ему, как обстоят дела на земле, пожелал уз-
нать, кто обитатель шатра, что за старец сидит
над ним и почему он стонет.
XXII. Этот добрый человек стал рассказы-
вать так: «Обитатель шатра, чьи громкие сте-
нания ты слышал, — знаменитый Диоген из
Каппадокии.
При жизни ты, конечно, знал его историю:
как он достиг царства, как пошел походом на
восточных скифов,53 оказался в плену, впослед-
ствии снова обрел свободу, но, придя в Визан-
тии, не вернул себе трона. Во время войны он
попал в руки своих врагов и теперь, как ви-
дишь, слеп, благодаря их предательству, и,
вдобавок, коварно опоен ими губительным
ядом. Сидящий подле него старик — один из
знатнейших людей Великой Фригии, ближай-
ший советник и сподвижник Диогена при жиз-
ни.54 И теперь, скорбя о его участи, он, в па-
мять старинной дружбы, неотлучно находится
при Диогене и стремится, по мер$ сил, облег-
чить ему воспоминание о перенесенных муках
подобающими словами и увещаниями».
Такое поведал мне этот добрейший человек.
Тут опять появились мои проводники и стали
меня подгонять, говоря: «Торопись предстать
перед судилищем и освободи нас».
«И здесь, — воскликнул я, — суды, разбира-
тельства и приговоры, совсем как на земле!»
45

Византийский сатирический диалог
«Тут-то им и место, — отвечали мои прово-
жатые, — ибо тут тщательнейшим образом
взвешивается вся человеческая жизнь и каж-
дому воздается по заслугам: решения этого су-
да непреложны».
XXIII. Такие разговоры мы вели по пути,
а пройдя еще немного, встретили человека вы-
сокого роста, с совершенно седыми волосами,
очень изможденного; он, впрочем, был привет-
лив и словоохотлив, разговаривая, надувал
щеки и широко улыбался.
— Привет вам, — сказал он моим спутникам
и спросил: «Кто этот новый обитатель аида,
которого вы только вводите сюда?» С такими
словами незнакомец оборотил ко мне взгляд,
пристально на меня уставился и стал внима-
тельно изучать мое лицо.
Немного помолчав, он громко и радостно
воскликнул: «Милостивые боги, да ведь это
Тимарион! Мой милый Тимарион, с которым
мы не раз делили богатые трапезы, который
посещал мои лекции в пору, когда я занимал
кафедру риторики в Византии». Он обнял меня
обеими руками и от всей души расцеловал. А
я замер, устыженный дружеским приемом че-
ловека, по всей видимости, значительного, ко-
торого я, однако, не узнавал; я не мог понять,
ни кто это такой, ни как этого человека над-
лежит приветствовать. Он заметил мое заме-
шательство и поспешил прийти мне на по-
мощь, говоря: «Неужели, милый друг, ты не
узнаешь Феодора из Смирны, знаменитого ри-
тора, чья слава в искусстве произнесения пыщ-
46

Тимарион
ныл торжественных речей гремела на весь Ви-
зантии?».55
Выслушав это, я ужаснулся теперешней
худобе Феодора и всему его облику.
«Учитель, — сказал я, — я помню и голос,
и блеск, и парение речей, и статность, прису-
щие при жизни славному Феодору Смирн-
скому. Но что тело его поражено подагрой, что
перед императором он говорил, только если его
приносили на носилках, что даже есть ему
приходилось в постели, приподнявшись на лок-
те, — это не вяжется у меня с твоим прежним
цветущим здоровьем».
XXIV. «Я разрешу, дорогой ученик, это
твое недоумение, — сказал Феодор. — На земле,
в той жизни, произнося речи для услаждения
императоров, я получал в награду много зо-
лота и достиг значительного богатства, кото-
рое тратил на изысканный стол и сибаритские
пиршества.
Ведь ты и сам, будучи частым моим гостем,
знаешь, какая поистине царская роскошь от-
личала эти трапезы. Отсюда моя подагра, узлы
на пальцах, обильная слизь, сковывающая мне
суставы и лишающая их подвижности. Это по-
родило боли, которые терзали мне душу и те-
ло; с той поры я стал болеть и обессилел.
Здесь внизу у меня все иначе: философский
образ жизни, простой стол, спокойная и, мож-
но сказать, беззаботная жизнь. Я смирил свой
прожорливый желудок кресс-салатом, мальвой
и асфоделем и теперь только убедился в пра-
воте мудреца из Аскры. говорившего. Ведь лю-
ди не знают,
47

Византийский сатирический диалог
что на великую пользу идут асфодели
и мальва.50
Коротко говоря, прежняя моя земная
жизнь — это софистические ухищрения и ус-
лаждающая толпу словесная игра, теперешняя
же — философия и подлинное знание, чуждое
пустословия и суетного тщеславия.
Я поведал тебе все это из желания покон-
чить с твоими заблуждениями и возобновить
нашу прежнюю близость. Теперь ты знаешь
обо мне все; в свою очередь, расскажи просве-
тившему тебя, какой смертью ты сведен в мо-
гилу и каков повод твоего переселения сюда».
XXV. «По правде сказать», — отвечал я, —
никакого повода для этого не было, любезный
учитель: ни вражеского меча, ни нападения
разбойников, ни несчастного случая, ни про-
должительной болезни, которая снедала бы мое
тело, но, как мне кажется, только произвол вот
этих провожатых в аид, насильно исторгнув-
ших меня, еще вполне жизнеспособного, из
тела. Чтобы ты узнал все по порядку, с начала
до конца, скажу, что, посетив Фессалонику и
уже собираясь в обратный путь, я свалился
в жестокой лихорадке, вызванной воспалением
печени и сопровождавшейся сильнейшим по-
носом. Я истекал желчью, слегка окрашенной
кровью. Понос мучил меня непрерывно до са-
мого Гебра; ты, конечно, помнишь эту широ-
кую и судоходную фракийскую реку.
На берегу ее я остановился в какой-то го-
стинице, желая дать отдых и себе, и лошадям,
и в этот вечер мне стало лучше, и я решил
48

Тимарион
провести там еще одни сутки и, действительно,
поступил так. Настала ночь, все в доме спо-
койно заснули, уснул и я.
Около полуночи, когда я еще спал, эти
злобные мои провожатые подходят к моей по-
стели. Увидев их, я потерял голос и не в си-
лах был проснуться. В таком состоянии я и
был отторгнут от тела, ничего не добившись на
вопрос о причине этого, кроме слов: «Это чело-
век, который лишился всей желчи — одного из
основных составляющих организм элементов;
по приговору Асклепия, Гиппократа и всего
врачебного сонма он не может дольше жить,
и несчастный должен быть разлучен со своим
телом».
XXVI. Так они сказали. Теснимый не знаю
какой силой, я был сдавлен в своем собствен-
ном теле, как комок шерсти, и мгновенно вы-
толкнут через ноздри и рот, подобно дыханию.
Теперь, как видишь, я низведен в аид и вспо-
минаю стих:
Быстро от тела умчалась душа и в аид
опустилась.57
Однако если справедливы рассуждения на-
ших злосчастных софистов о предопределении,
я еще не исполнил своего земного срока и был
отделен от тела насильственно. Теперь, по-
скольку в подземном царстве существуют суды
и разбирательства, изобличающие несправед-
ливость, поддержи своего ученика, когда он
внесет жалобу на беззаконие этих злодеев.
Говоря так, я плакал, и Феодор, тронутый
моими слезами и полный сострадания, ответил:
4 Византийский сатирический диалог 49

Византийский сатирический диалог
«Не теряй мужества, друг мой, — я сделаю для
тебя даже то, что превышает мои силы, и могу
смело пообещать, что ты покинешь аид, чтобы
жить во второй раз и, как ты того хочешь,
воскреснуть. Только смотри, не забудь при-
слать мне с земли все, по чему я соскучился —
моей любимой еды».
XXVII. «Слова твои, блистательный настав-
ник, — сказал я, — пока они не осуществи-
лись, — кажутся мне невероятными, чудесными
и поистине такими же загадочными, как суще-
ства, которыми каменотесы и ваятели укра-
шают здания, — гиппокентавры, сфинксы и
другие мифические твари древних.
Объясни мне, однако, прославленнейший из
риторов, на что ты надеешься, обещая, что
меня отпустят отсюда, когда судьи — Эак и
Минос — язычники и враждебны мне, галилея-
нину, а ты сам — ученик и последователь Хри-
ста».68
«На что я надеюсь, — отвечал Феодор, — и
тебе хорошо известно. Я ведь обладаю гиб-
костью ума, которая без труда опрокидывает
все доводы противника и помогает быстро от-
вечать на любой вопрос и любое возражение,
а также находчивостью в выборе надлежащих
средств, речью плавной и вместе с тем ясном
и, наконец, познаниями в медицине.
Благодаря этому при самых ничтожных
возможностях я сумею одолеть пресловутых
языческих богов-целителей.
XXVIII. Ведь Асклепий при всей своей ду-
той славе и сомнительной божественности уже
много лет не произносит ни единого слова,59
50

Тимарион
а если его заставляет нужда, когда к нему об-
ращаются с вопросами (сам он старательно
устраняет всякий повод для беседы), спраши-
вающий должен строить свою речь в расчете
на утвердительный или отрицательный ответ,
и Асклепий, в зависимости от своего решения,
кивает или отрицательно качает головой; та-
ковы, видишь ли, его вещания.
Гиппократ же, если и говорит, то немного,
одну, самое большее две фразы, и те в весьма
загадочной, совсем не подходящей для судеб-
ных речей манере и вдобавок чудно, вроде, на-
пример, такого: „Размягченное очищать и при-
водить в движение, непереваренное же от-
нюдь", или: „При расстройствах желудка и
рвотах". Все это только забавляет судей, гово-
рящих на другом языке».*
Минос ведь критянин, а Эак — фессалиец,
настоящий грек из древней Эллады; если ка-
кой-нибудь иониец или дорянин из попадаю-
щих в аид покойников попробует у них разго-
варивать по-своему, они издеваются над ним
и прямо покатываются со смеху.60
Что касается Эрасистрата, то он совершен-
но не посвящен ни в какую премудрость и
чужд грамматике; не очень тверд он также π
в медицине, а свою жалкую и пустую славиш-
ку приобрел лишь благодаря опыту, врожден-
вой сообразительности и тому, что брался за
* Не представляется возможным передать отте-
нок ионийского дпалекта, на котором писал Гиппо-
крат, проявляющийся здесь только в особенностях
падежных окончаний и отсутствии слияний в гла-
гольных формах. — С. П. л И. Ф.
4* 51

Византийский сатирический диалог
все. Только поэтому он угадал страсть Анти-
оха к Стратонике и с тех пор был, как только
можно, превознесен.61
XXIX. А божественный Гален,62 которого я
опасаюсь больше всех, по божьему, может
быть, соизволению не участвует сейчас в со-
вете врачей; причина, которой он это объяс-
няет, как я сам недавно слышал, — его книга
«О различных видах лихорадок». И теперь, по-
ди, он сидит где-нибудь в углу и, спрятавшись
от сутолоки и шума, восполняет в ней про-
белы. Как-то он даже сказал, что дополнения
будут больше того, что уже написано. Так вот,
поскольку Гален отсутствует, мне не составит
труда взять верх над этими бессловесными
знаменитостями.
Ты только не бойся, что судьи язычники;
они в высшей степени преданы справедливости
и за это удостоены судейских кресел.
Вера предстающих перед ними их нимало
не заботит, ибо всякому, по его желанию, до-
зволено придерживаться своей.
Теперь, когда галилейская вера распростра-
нилась по всей земле и подчинила себе и Ев-
ропу и большую часть Азии, провидению угод-
но было присоединить к прежним судьям-
язычникам одного христианина. Феофил,63 ко-
торый был некогда императором в Византии,
вместе с ними творит ныне суд, и ни одно ре-
шение не имеет силы без его согласия. Ты, ко-
нечно, знаешь от тех, кто описывал его жизнь,
сколь бесконечно справедлив был Феофил, по-
этому не надо бояться, что он обойдет тебя
вниманием или будет судить лицеприятно,
52

-Тимарион
лишь бы нам предстать, наконец, перед су-
дом.64
Воздержись только от слова, ибо ты не зна-
ком с ведением судебных дел, и предоставь
мне право говорить за тебя.
XXX. Между тем подошли мои проводники
и стали расспрашивать Феодора, знает ли он
меня. Тот отвечал, что я его ученик, и приба-
вил: «Я отправлюсь теперь вместе с вами, что-
бы выступить за него на суде, против вас, при-
чинивших ему такую несправедливость и до
срока похитивших из жизни». Так он сказал,
и мы все вместе пошли вперед; пройдя около
пятнадцати стадиев по этой мрачной и темной
местности, мы вдруг замечаем мерцание ка-
кого-то света.
По мере того как мы подходили ближе, он
становился все ярче, и так, постепенно выйдя
из мрака, мы оказались на светлой равнине,
омываемой водой и поросшей всевозможными
деревьями, через которую протекала полновод-
ная река. В рощах громко и мелодично пели
птицы, земля была сплошь устлана травой, и,
как я услышал от Феодора, давно уже изучив-
шего все в аиде, здесь никогда не бывает ни
зимы, ни смены этого цветения; все остается
таким же и никогда не старится: деревья
всегда отягчены спелыми плодами, всегда сто-
ит весенняя пора, ничто не меняется и не под-
вержено увяданию. Это и были знаменитые на
земле Елисейские поля и Асфоделев луг.65 Так
просвещал меня мой софист, когда мы впервые
издалека увидели их сияние.
XXXI. Дойдя до этого залитого светом ме-
53

Византийский сатирический диалог
ста, мы, по просьбе Феодора, присели на траву
немного отдохнуть, а затем отправились даль-
ше по направлению к судилищу.
Как человек, не знакомый с судебной пре-
мудростью и, кроме того, не привычный гово-
рить, я чувствовал сильное беспокойство и, по-
дойдя к учителю, поведал ему свои опасения.
Он же мудрыми словами вдохнул в меня бод-
рость и уверял, что все обойдется отлично.
«Смотри только, — говорил он, — чтобы ты,
ожив вновь, прислал мне с земли то, по чему
я соскучился. Ведь с тех пор, как я попал
сюда, мне не пришлось попробовать даже по-
хлебки, сдобренной свиным салом. Все что
нужно, я потом еще раз перечислю, когда
судьи разрешат тебе возвратиться на землю».
Пока мы вели такого рода беседы и продол-
жали идти вперед, на расстоянии полета стре-
лы показалось судилище, где как раз заверши-
лось рассмотрение дела о неправом умерщвле-
нии Цезаря Кассием и Брутом.66
Каково было решение — не могу сказать,
потому что мои мысли полностью занимала
собственная судьба, и я совершенно был погло-
щен этим.
XXXII. Пока Кассий и Брут выходили из
судилища, ко мне приблизились тамошние слу-
жители и спросили: «А ты что скажешь, мерт-
вец? Тебя сейчас введут!». Мой софист, слегка
оттолкнув меня локтем, заговорил сам: «О слу-
жители закона, скорее введите нас к справед-
ливейшим судьям, и вы станете свидетелями
тягчайшего и нечестпвейшего из хранимых че-
ловеческой памятью преступлений, которое эти
54

Тимарион
прекрасные проводники совершили по отноше-
нию к злосчастному Тимариону.
Но раз нас, по здешним законам, охраняет,
о справедливые его слуги, ваше покровитель-
ство, мы свободны от своих злокозненных про-
водников и будем жаловаться Миносу, Эаку и
Феофилу из Византия на этих мужей, престу-
пивших право и справедливость. Хватайте их
и ведите в судилище, пусть дадут ответ, на
каком основании они пренебрегли установле-
ниями подземного царства. Разве дозволено
законами аида отторгать душу от тела еще
жизнеспособного настолько, что больной сидит
в седле и ежедневно съедает по целой ку-
рице?!».
XXXIII. Как только Феодор произнес эти
слова, служители, схватив моих проводников,
ввели их вместе с нами внутрь, и все мы пред-
стали перед Эаком, Миносом и галилеянином
Феофилом.
На язычниках была просторная одежда, го-
ловы, как у арабских военачальников, покрыты
чалмой, на ногах высокие цвета фиалки кре-
пиды.67
Ничего пышного или яркого не было, на-
против того, на Феофиле; он был одет с вели-
чайшей простотой и даже небрежно во все тем-
ное. По рассказам, император и в пору своего
царствования был таким же — неказисто и без
роскоши одетым, зато блистал и славился
справедливостью и другими добродетелями.
При том, что Феофил был столь небрежен в
одежде, глаза его сияли, а лицо было светло и
с покойно.
55

Византийский сатирический диалог
Рядом с ним стоял некто в белом одеянии,
безбородый и похожий на евнуха из нокоев
императриц; он тоже был светел, и лик его
сверкал, подобно солнцу. Все время он шептал
что-то на ухо императору. Я стал расспраши-
вать своего учителя: «В том, кто восседает на
судейском кресле, я, благодаря твоему недав-
нему рассказу, узнаю Феофила из Византия,
а кто стоящий подле него еЕнух — не могу по-
нять». Феодор ответил: «Неужели, дражайший
Тимарион, тебе неведомо, что при каждом хри-
стианском императоре есть ангел, который ру-
ководит его поступками, и сюда, в аид, они
следуют за императорами подобно тому, как
не оставляют их при жизни?»
Пока мы обменивались такими речами, слу-
жители судилища дали знак, чтобы воцарилась
тишина; мой софист надул по своему обыкно-
вению щеки, придав лицу значительное выра-
жение, и, потирая руки, громким голосом стал
говорить.
XXXIV. «Тимарион, сын Тимоника, обви-
вяет Оксиванта и Никтиона,68 проводников
усопших. Законы подземного царства недву-
смысленно гласят, что душа до тех пор не
должна быть низведена в аид, пока тело цели-
ком или в одной из существенных своих частей
не будет разрушено и не лишится душевных
сил; что даже после того, как они разобщатся,
душа, пребывая вне тела, целых три дня долж-
на находиться рядом; только по прошествии
этого срока проводникам усопших дозволяется
овладеть ею. Однако Оксивант и Никтион пре-
зрели эти божественные установления, и ког-
56

Тимарион
да Тимарион был еще здоров, ел, пил и сидел
в седле, эти не в меру исправные и рьяные
служаки, в гостинице на берегу Гебра, появи-
лись среди ночи перед ним и насильно от-
торгли от тела душу, еще неразрывно с ним
соединенную и сопротивляющуюся их наси-
лию, от чего она до сих пор не успела зажить,
и с нее продолжает капать кровь; ведь душа
Тимариона, когда проводники злокозненно ов-
ладели ею, была прочно связана с телом.
Поэтому, о судьи, справедливо, чтобы Ти-
марион вновь вернулся на землю, обрел соб-
ственное тело и сполна прожил отпущенный
ему судьбою срок. Лишь после этого, когда на-
ступит естественный предел его существова-
ния, ему надлежит быть отторгнутым от своей
плоти, вновь низведенным в аид и неизбежно
сопричисленным сонму мертвых». Он кончил,
и Минос, гневно взглянув на моих проводни-
ков, говорит: «Теперь, злодеи, ваша очередь
отвечать! Знайте, что расплата будет тяжелой,
если окажется, что вы действительно престу-
пили наши законы». На это более дерзкий
Никтион ответил:
XXXV. «Мы, о божественные судьи, с не-
запамятных кроновых времен69 несущие эту
службу, хорошо осведомлены обо всем, что ка-
сается мертвых, и знаем причины, по которым
души низводятся в подземный мир. Этот зло-
получный Тимарион, как мы заметили, на пути
из Фессалоники до величайшей фракийской ре-
ки потерял вследствие поноса четвертую часть
необходимых для жизни элементов, то есть
желчь. Знаменитейшие врачи научили нас счи-
57

Византийский сатирический диалог
тать не согласным с законами природы, чтобы
человек продолжал жить, буде он обладает
лишь тремя основными элементами организма.
Узнав, что Тимарион в течение тридцати суток
истекал желчью, мы пришли к его постели и
отозвали душу, поскольку ей не полагалось
долее оставаться в таком ослабевшем теле.
Объявите же, справедливейшие судьи, ваш
приговор, и мы беспрекословно подчинимся за-
конам».
Таково было оправдание моих проводников.
Судьи недолго пошептались между собой и ре-
шили в этот день не принимать никакого ре-
шения. «В этом случае, — говорили они, — не-
обходимо присутствие великих врачей Аскле-
пия и Гиппократа; только при их участии мо-
жет быть вынесен справедливый приговор, так
как дело требует врачебных познаний. Поэто-
му отложим пока разбирательство. Через два
дня мы соберемся вновь и с помощью великих
врачей разрешим тяжбу».
С этими словами судьи поднялись со своих
мест и направились в более отдаленную часть
луга. Нас же обоих вместе с моими проводни-
ками служители судилища повели в недавно
покинутые нами мрачные урочища, но не в са-
мую глубину их, а туда, где они граничат с
Елисейскими полями и порождаемый их со-
предельностью свет сумеречен.
XXXVI. Пока судьи предварительно обсуж-
дали дело, Феодор наклонился к моему уху и
прошептал: «Подойди вон к тому дереву (он
показал пальцем на высокую, густую сосну),
под ним ты найдешь различные овощи, и зна-
58

Тимарион
комые, и диковинные для тебя. Набери себе
всяких — ничего вредного здесь не растет, но
все приятно на вкус и годится в пищу, и, раз
уж тебе суждено задержаться, поедим с тобой
в свое удовольствие. Здешние овощи, впитывая
душистые дуновения и воздух, обладают при-
ятным запахом и до того, как попадут в желу-
док, и впоследствии».
Я с готовностью послушался учителя и,
приблизившись к сосне, набрал столько ово-
щей, сколько мог унести. Не успел я вер-
нуться назад, как все мы, — и наши нынешние
проводники, и мои прежние, с которыми у нас
была тяжба, двинулись в путь. На пороге свет-
лого и темного пределов мы провели двое су-
ток, а с наступлением третьих встали, чуть
что не с петухами, как сказал бы живой, и
вновь направились к судилищу. Быстро совер-
шив путь — никто не успел нас опередить, —
мы очутились перед судьями.
В ризах шафраыного цвета заря над землей
распростерлась.70
Асклепий и Гиппократ, сидя рядом с судь-
ями, совещались и решали, какого я заслужи-
ваю приговора: они потребовали, чтобы глаша-
тай судилища ознакомил их с три дня назад
внесенной жалобой на Никтиона и Оксиванта,
и он, как велит обычай, произнес: «Лица, три
дня назад внесшие жалобу на Никтиона и Ок-
сиванта, пусть приблизятся, дабы выслушать
сейчас решение божественного суда».
XXXVII. Тут служители ввели нас всех, и
59

Византийский сатирический диалог
истцов и ответчиков, перед лицо судей. Мой
учитель обдумывал свою речь, а я внимательно
разглядывал Асклепия и Гиппократа. Лица
первого, однако, мне не удалось увидеть: оно
было скрыто сверкающим покрывалом из золо-
тых нитей, прозрачным лишь настолько, чтобы
Асклепий мог все видеть, сам оставаясь неви-
димым — суетная гордыня божества. Гиппо-
крат же напоминал араба в своей высокой, за-
остряющейся кверху чалме. На нем была одеж-
да до полу, ничем не подпоясанная, кусок
ткани до пят, без выреза где бы то ни было;
он носил длинную седеющую бороду и был,
подобно стоикам, наголо острижен. Может
быть, от него перенял такую манеру стричься
Зенон,71 заповедавший ее и своим последовате-
лям. Пока я рассматривал судей, секретарь до-
стал протокол и начал громко читать:
«Тимарион, сын Тимоника, обвиняет Окси-
ванта и Никтиона...» Далее последовало все от
начала до самого конца, и я вновь услышал
о первом рассмотрении дела и о решении от-
ложить его до того дня, когда Гиппократ и
Асклепий будут присутствовать в суде.
По окончании чтения знаменитые врачи,
посовещавшись вполголоса друг с другом и
пригласив также Эрасистрата принять в этом
участие, некоторое время хранили молчание.
Гиппократ прервал его и, метнув грозный
взгляд на моих проводников, произнес: «Дайте
ответ, Никтион и Оксивант, какой болезнью
страждала душа Тимариона? Застали ли вы ее
уже отторгнутой от тела? И не разобщили ли
насильственно с плотью, когда она была еще
60

Тимарион
прочно с нею связана, чтобы низвести в эти
пределы?».
XXXVIII. После краткого раздумья мои
проводники стали оправдываться следующими
словами: «Мы не совершили ничего беззакон-
ного или противоречащего установленным ва-
шей наукой правилам. Ведь сами вы строжай-
ше определили, что ни одно существо не мо-
жет не только жить, но даже родиться, не об-
ладая четырьмя основополагающими элемен-
тами: кровью, слизью, желчью черной и жел-
той. Если же кто-нибудь из живых лишится
одной из этих составных частей, он становится
нежизнеспособным. Руководствуясь этим, мы
иесли на земле возложенную на нас службу и,
когда узнали, что злополучный Тимарион в те-
чение тридцати суток, днем и ночью, истекает
желчью, почти всегда смешанной с кровью,
заключили, умудренные своим искусством, что
ему невозможно жить долее. В самом деле,
как же у него после всего этого, при безоста-
новочной его потере, могла сохраниться хотя
бы капля этого основного жизненного сока?
Поэтому-то нам не было нужды применять
силу, чтобы отделить душу Тимариона от тела.
Стоило только приникнуть к его ноздрям, и
мы без малейшего сопротивления, одним лег-
ким движением губ исторгли ее из глубин, ибо
тело было обессилено длительной болезнью».
Сказав это, Никтион и Оксивант замолчали,
а служители судилища обратились к нам: «Из-
ложите и вы, со своей стороны, обстоятельства
дела, но покороче, чтобы величайший из вра-
чей — бог Асклепий мог покинуть cojct, где он
61

Византийский сатирический диалог
давно не был и куда по многу лет не приходит
с тех пор, как причислен к сонму бессмертных,
избегая общения с людьми». Тут мой софист
раздул щеки и начал так:
XXXIX. «Божественные судьи, и вы,
князья врачебной науки! То, о чем разглаголь-
ствовали эти низкие люди, привлекая, в ущерб
справедливости, все свое красноречие на поги-
бель несчастного Тимариона, вы уже выслу-
шали. Теперь остается убедиться, что эти хи-
тросплетения послужили во вред только им
самим». *
В это время Гиппократ наклонился к уху
одного из служителей и осведомился, кто этот
развязный вития, который защищает меня, и
откуда родом. А тот стал рассказывать, что
Феодор, будучи родом из Смирны, жил в Ви-
зантии, занял там кафедру риторики, наполнил
двор громом своих речей и удостоился великих
почестей и милостей императоров. Вот что мне
удалось услышать из его рассказа Гиппократу.
Феодор между тем продолжал: «Что Тимарион
не был еще обречен смерти, признают, на-
деюсь, и сами проводники. В самом деле, как
могло случиться, что тело человека, который
верхом покинул Фессалонику, оказалось не-
жизнеспособным и бессильным жить? Помимо
этого напомню, что законы царства мертвых
повелевают, чтобы после отделения души от
тела по умершем совершались заупокойные об-
ряды в зависимости от его веры, причем для
каждой свои (христиане совершают их на тре-
тий, девятый и сороковой день), и только за-
тем душе надлежит низойти в подземное цар-
62

Тимарион
ство. Несмотря на это, Никтион и Оксивант,
не дожидаясь исполнения полагающихся за-
упокойных обрядов, препроводили душу Тима-
риона в аид».
Тогда Никтион запальчиво воскликнул:
«При Тимарионе не было никого, кто мог бы
совершить эти обряды. Ведь через Фракию он
только проезжал и, как чужой для всех, не
имел человека, который взял бы... на себя.*
А если вы утверждаете, что не насильст-
венно исторгли из тела душу Тимариона, пусть
люди, обладающие хорошим зрением, осмотрят
ее; на ней до сих пор висят клочья мяса, так
как она была насильственно разлучена с те-
лом».
XL. Для этого были тотчас назначены
Оксидеркион и Никтолевст.72 Тщательно осмот-
рев мою душу, они сообщили суду следующее
свое заключение: «Поверхность тимарионовой
души повсюду, даже при беглом осмотре, об-
наруживает следы крови, подобно душам пав-
ших на поле сражения, обнаруживающих пот
и кровь. После тщательного исследования мы
заметили в некоторых местах свежую кровь и
почувствовали запах живой плоти; кроме того,
выяснилось, что на тимарионовой душе оста-
лись частицы мяса, также окровавленные и
не успевшие омертветь».
«Вот вам, судьи, подтверждение моих
слов! — с торжеством закричал Феодор. — Как
* В рукописи лакуна, кончающаяся, как видно из
следующего пассажа, речью Феодора иэ Смирны. —
С. П. и И. Ф.
63

Византийский сатирический диалог
же могло тело Тимариона, раз душа была еще
столь прочно с ним связана, полностью утра-
тить одиц из своих основных элементов, когда,
по мнению величайших врачей, при потере
любого из них с легкостью обрывается связь
души с телом.
То, что исторгнутая Тимарионом жидкость
была не первоосновной природы, но представ-
ляла собой превращенную в желчь вследствие
воспаления печени ежедневно потребляемую
пищу, и то, что извержения больного неизбеж-
но были той же природы, то есть содержали
желчь и кислоту, — станет очевидно после ис-
следования. В его душе73 вы обнаружите
желчь в области печени, где происходит обра-
зование крови; из этого следует, что потреб-
ляемая пища была отравлена желчью, и желчь
входила в состав извержений. Поэтому они
представляли собой не элементарную чистую
желчь, но обычные извержения, смешанные
с желчью, вырабатываемой, вследствие воспа-
ления печени, в количестве, превышающем
нормальное».
XLI. Этими словами Феодор кончил свою
речь. Судьи некоторое время молчали, ибо гла-
шатай потребовал полной тишины, а затем
после краткого совещания с врачами, когда
черепки для голосования были как полагается
опущены в стоявшие тут же урны,74 вынесли
мне оправдательный приговор.
Вслед за этим началось составление прото-
кола; при этом присутствовал некий софист из
Византия, который, как рассказали мне слу-
жители, благодаря своим способностям и бы-
fi4

Тимарион
строте, давно уже исполнял в судилище эти
обязанности.75 «Гляди, — прибавили они, — как
быстро он продиктует писцу только что выне-
сенный приговор». Итак, после краткого пере-
рыва судьи послали за ним, и когда софист
в сопровождении Аристарха76 появился, шаг
за шагом перечислили ему отдельные пункты
своего решения. Софист тотчас же принялся
диктовать, заметно заикаясь, так как и здесь
не освободился от своего недостатка — кривой
губы.77 Аристарх записывал его слова, а Фри-
них78 был дан ему в помощники.
Готовый приговор передали секретарю, а
затем огласили. В нем значилось:
«Божественным советом великих врачей и
богом врачевания Асклепием постановлено,
чтобы Никтион и Оксивант, преступившие за-
коны подземного царства, с этого дня оставили
свою службу проводников усопших. Тимарион
же был возвращен на землю и водворен в соб-
ственное тело; лишь по истечении определен-
ного ему судьбою срока, после того, как над
ним будут совершены положенные заупокой-
ные обряды, Тимариону вновь надлежит быть
низведенным в аид теми, кто будет тогда от-
правлять эту службу».
XLII. По окончании чтения судьи подня-
лись со своих мест, и совет был распущен.
Эак, Минос и Феофил направились в свое
обычное пристанище на Асфоделевом лугу, в
другую часть которого медленно прошествовал
вместе с остальными врачами Асклепий.
Христиане испускали крики ликования,
прыгали от радости, обнимали моего мудреца
5 Византийский сатирический диалог 65

Византийский сатирический диалог
из Смирны и превозносили до небес за удач-
ный конец речи, ее построение и расположение
частей. Те же служители, которые в свое вре-
мя ввели меня в судилище, теперь сопровож-
дали через аид, так как на них была возложе-
на обязанность вывести меня на землю. И вот,
когда мы повернули к аиду и стали проходить
пределы мрака, оказались в той части подзем-
ного царства, где находились жилища филосо-
фов и риторов. Мой учитель, утомленный в
равной мере и путешествием, и умственным
напряжением, стал просить проводников, что-
бы я вместе с ним провел эту ночь в обители
мудрецов, ибо мое отправление на землю было
назначено на утро, а ему суждено оставаться
здесь вечно.
Далее было по слову поэта:
Прочие боги, равно как и мужи, бойцы
с колесницы,
Спали всю ночь, лишь меня не радовал сон
безмятежный.79
Охваченный жаждой как можно больше
узнать о царстве мертвых, я не спал ночь на-
пролет, наблюдая за всем, что происходило во-
круг.
XLIII. Я видел Парменида, Пифагора, Ме-
лисса, Анаксагора, Фалеса80 и других учреди-
телей философских школ; все они' спокойно
сидели рядом, мирно и без споров беседовали
друг с другом, обсуждая какие-то философские
вопросы. Только Диогена81 все с отвращением
сторонились и не допускали в свое собрание,
так что он без устали ходил из стороны в сто-
66

Тимарион
рону и воледствие своего необузданного и дерэ-
кого нрава готов был сцепиться с первым
встречным. Я был также свидетелем того, как
Пифагор резко оттолкнул Иоанна Итала,82 же-
лавшего примкнуть к этому сообществу мудре-
цов. «Отребье, — сказал он, — надев на себя
галилейское одеяние, которое у них зовется бо-
жественными святыми ризами, иначе сказать,
приняв крещение,83 ты стремишься общаться
с нами, чья жизнь была отдана науке и по-
знанию? Либо скинь это вульгарное платье,
либо сейчас же оставь наше братство!» Иоанн
не пожелал расстаться со своим одеянием. За
ним по пятам следовал похожий на евнуха че-
ловечек, скорее всего шут, очень остроумный и
бойкий на язык, который в каждого встреч-
ного стрелял своими ямбами.84 Был он, впро-
чем, совершенной пустышкой, хотя хвастал бог
знает чем, обманывая невежественную толпу.
Если б пришлось встретиться с ним, ты не на-
шел бы в нем ни зернышка мудрости и пи
капли приятности. Казалось, этот человечек
целиком усвоил нрав своего учителя — тот ведь
такой же завистливый, злоречивый, легкомыс-
ленный и так т&е любит пускать пыль в глаза, а
вдобавок к тому обладает еще и другими поро-
ками, обьгщо сопутствующими перечисленным.
XLIV. В аиде Иоанн нашел храбреца; стои-
ло ему только, проходя мимо собаки Диогена,85
чья дерзость тут значительно увеличилась,
пустить в ход свое обычное хвастовство, как
он негаданно поплатился самым жестоким об-
разом. Диоген, не стерпев кичливости Иоанна,
накинулся на него с лаем и рычанием, как
5* 67

Византийский сатирический диалог
злой пес; тот в свою очередь облаял Диогена,
так как сам принадлежал к школе киников, и
в результате они сцепились. Иоанн зубами
впился Диогену в плечо, а тот сдавил ему гор-
ло и наверняка задушил бы, если б римлянин
Катон,86 попавший в общество философов, не
вырвал его из пасти противника. «Ничтоже-
ство, — крикнул Диоген, — сам Великий Алек-
сандр, целой Азией управлявший, как собст-
венным поместьем, подойдя ко мне в Коринфе,
когда я грелся на солнце, держался со мной
робко и почтительно.87 А ты, константинополь-
ское отребье, ненавистный даже своим гали-
леянам,88 осмеливаешься говорить со мной кич-
ливо?! Клянусь кинической философией, отцом
которой я признан, если ты еще раз осме-
лишься заговорить со мной, придется тебе вто-
рично в мучениях подохнуть и быть погребен-
ным». Тут Катон взял Иоанна за руку и увел
далеко прочь; когда они достигли пределов,
населенных софистами и риторами, те вскочи-
ли со своих мест и стали швырять в него кам-
нями, крича: «Убери его, Катон! Нам он со-
вершенно чужд, так как за всю свою жизнь не
достиг ничего в грамматике, а писания его
были общим посмешищем». Под градом столь
тяжелых оскорблений Иоанн застонал и бро-
сился бежать. «О, Аристотель, Аристотель, —
взывал он, — где вы, силлогизмы и ухищрения
диалектики? 89 Если бы вы сейчас пришли мне
на помощь, я бы наголову разбил здешних
никчемных философов и софистов и прежде
всего этого грязного пафлагонского свинопаса,
Диогена».
68

Тимарион
XLV. Между тем вернулся давешний со-
фист из Византия и приблизился к филосо-
фам; его встретили радостно: «Привет тебе!» —
слышалось со всех сторон. Несмотря на это,
он разговаривал с ними стоя, и ни философы
не приглашали его сесть, ни сам он этого не
делал. Софисты же, когда византиец перешел
к ним, оказывали ему большие почести: все,
как один, встали при его появлении. Когда
византиец уставал, он либо садился тут же,
в их кругу, либо покоился на возвышении, в
кресле, которое ему приносили. Все восхища-
лись прелестью и сладостью его речей, яс-
ностью и простотой слога, плавностью манеры
и умением так подбирать слова, чтобы они со-
ответствовали и приличествовали какому угод-
но содержанию. Часто софисты повторяли «О,
светозарный император!». Это, оказывается,
как я увжал из расспросов, были первые слова
его речи, обращенной к императору.90
Кидион: Что же, милый Тимарион, неу-
жели ты больше ничего яе расскажешь о своем
учителе из Смирны? Как к нему относился
синедрион философов?
Тим ар и он: С этими блистательными ос-
нователями школ, друг мой, Феодор почти не
общался, если не считать его редких вопросов
о положениях какого-нибудь учения. Обычно
он беседовал с риторами и софистами — Поле-
моном, Геродом и Аристидом.91 С ними, как
с земляками, он держался без робости и бесе-
довал непринужденно; он сразу шел к ним,
лишь только появлялся, а они спрашивали его
суждение касательно всяких риторических фи-
69

Византийский сатирический диалог
гур описаний и других тонкостей своего искус-
ства.
XLVI. Все это, друг мой, я узнал за ту
летнюю ночь, которую провел вместе со слу-
жителями судилища и Феодором.92 Они, за
поздним часом, предавались сну, тогда как я
все время посвятил наблюдениям. Наутро мой
софист подошел и стал торопить меня: «Ско-
рее собирайся, дражайший Тимарион, чтобы
отправиться на землю. Знай, что за многие
годы никому другому из умерших не случалось
оживать. Смотри только, не забудь прислать
всего, на что меня тянет».
«С большим удовольствием, — отвечал я, —
пошлю все, что могу. Говори, чего тебе хочет-
ся, чтобы я мог тебе угодить; перечисли все.
«Пошли мне, милый, пятимесячного ягнен-
ка, парочку жирных трехгодовалых куриц, ка-
кими торгуют в птичьих рядах на рынке, и у
которых корм, благодаря искусству людей, за-
дававших его, толстым слоем откладывается
на ножках; пошли также молочного поросе-
ночка не старше месяца и вымя молодой
свиньи, как можно более жирное и сочное».
Тут Феодор заключил меня в объятия и на
прощание сказал: «Счастливого пути, возвра-
щайся на землю! Скорее добирайся домой, по-
ка слух о твоей смерти не дошел до Византия
и все близкие и друзья не успели оплакать
твою гибель, а ведь любящих тебя, помнится,
много». После этого я с ним расстался, и мы,
не теряя времени, пустились в путь, нигде
больше не задерживаясь. Слева от дороги я
успел, однако, заметить Филарета из Армении,
70

Тимарион
Александра из Фер и злодея Нерона,93 копав-
шегося в куче человеческого навоза, зловоние
которого достигало моего носа. Вскоре мы до-
шли до устья ведущего в аид колодца, беспре-
пятственно поднялись по нему наверх, и гла-
зам моим предстали Плеяды и Большая Мед-
ведица.
XLVII. Я был теперь в недоумении, куда
держать путь, чтобы найти свое тело, но несся
по воздуху, словно подхваченный ветром, пока
не достиг берега реки и не узнал гостиницу,
где лежал мой труп. Здесь, на берегу Гебра,
я распрощался со своим провожатым, покинул
его и сквозь отверстие в крыше, куда уходит
дым очага, попал в дом. Приникнув к своему
телу, я вновь вошел в него через ноздри и рот.
Оно совершенно застыло из-за холода и смер-
тельного оцепенения, так что этой ночью я
думал, что совсем замерзну. Наутро, быстро
собрав свои вещи, я отправился в Византии.
И вот, целый и невредимый, милый Киди-
он, я рассказываю тебе свои приключения.
А ты окажи мне услугу — найди еще не по-
гребенных покойников, которым можно было
бы отдать заказанные мне Феодором лаком-
ства, чтобы переправить их моему учителю.
Не надо только приличных людей, привыкших
к чистоте и опрятности, которым такое пору-
чение, вероятно, было бы противно; выбери
каких-нибудь грязных пафлагонцев с рынка,
эа честь почтущих опуститься в аид с куском
свинины под мвдикой. Однако уже пора спать.
Ддвай, мой лтобознатрльный друг, распроща-
емся и отправимся ио домаа^

МАЗАРИС
Разговор в подземном царстве. Пребыва-
ние Мазариса в царстве мертвых, или
расспросы покойников об иных из их
знакомых, с которыми доводилось им
встречаться при дворе
1. Недавно — и уже не впервые — ужасный
недуг распространился в Константинополе,1
не щадя никого, и единственно благодаря не-
устанным молитвам, возносимым к богу свя-
тейшим верховным жрецом,2 стрекало его было
отвращено, и чумное поветрие по воле владыки
всего сущего оборотилось страшной болезнью
горла; буде она была бы чумной природы, све-
ла бы в могилу всех в этом городе, как прежде
скосила жителей островов.
И вот, когда свирепствовал смертельный не-
дуг и, как я сказал, не щадил никого, нарав-
не с другими, друзья, он безжалостно напал
и на меня. Двадцать один день, подобно буре,
он терзал меня то непрерывными приступами
лихорадки, то сильными судорогами, то омра-
чающими сознание головокружениями, то рас-
слаблением моих членов, то другими одно за
одним следующими страданиями, так что тело
мое, по пословице, стало добычей мисян.3 Стои-
ло мне, однако, чуть только болезнь меня от-
пустила, с великим трудом оправиться и иод-
72

Мазарис
няться, как она вновь с такой силой напала
на меня, что — хочешь не хочешь — столкнула
к самому порогу аида.4 То, что, оказавшись
там, я слышал от некоторых покойников, и
что сам видел за время моего недолгого там
пребывания, как умею, о мужи, передам вам
всем, а особенно охотно посещающим дворец.
Рассказ о зле заместо желаемого блага, кото-
рое причинил мне губительный недуг, когда я
лежал прикованный к постели, и о пророче-
стве вещих птиц прошу вас выслушать сей-
час, поскольку знаю, что вы отнесетесь к нему
с сочувственным вниманием. Вперед следует
рассказать о том, что случилось со мной на
земле, а затем уже перейти к событиям в под-
земном царстве.
Так вот, я лежал один — недуг не позволял
никому, за исключением моих страданий, зай-
ти проведать меня, — вместо друзей и близких
он послал мне галок и ворон, а вместо вра-
чей — вестников смерти, воронов.5 Никто, как
я сказал, не пришел навестить меня, поскольку
друзья, родные, а также и сами душегубите-
ли6 лежали, по слову поэта, закутанные под
пятью шкурами и тремя плащами, храпя и
пуская ветры,7 что делал и я в своей постели.
Вещие птицы то пророчили мне смерть, то
только каркали, готовясь, прежде чем я сам
распрощаюсь с этой своей злосчастной жизнью,
растерзать мое бедное, покрытое пятнами, сов-
сем развинченное и утратившее силу тело. Так
как галки и вороны произнесли свой приговор,
а вороны — о, горе! — судили мне пресловутую
тягостную, мучительную и страшную дорогу
73

византийский сатирический диалог
в аид, на следующий день, когда я спал, меня
схватили не знаю как и кто, и не видел, нагим
или в покрывале. Да не сочтет никто ложью
мой рассказ о чудесах, пережитых в январе
текущего седьмого индикта.8 Буде же найдется
невер (я думаю, многие сочтут мои слова пу-
стыми россказнями), пусть бегом бежит в
аид, и увидев, что обстоит не так, как я со
всей точностью описываю, пусть обвинит меня
во лжи перед Миносом, Эаком и Радамантом,9
а они судят, как это положено, и вынесут свой
приговор.
2. Значит, как я уже говорил, меня схва-
тили глубокой ночью, когда все слуги в доме
храпели (они ничего не подозревали о случив-
шемся), и я очутился в огромной глубокой до-
лине, населенной неисчислимым множеством
мужчин не молодых, но еще и не старых, од-
ного примерно возраста, только с отличающи-
мися друг от друга лицами, ибо каждый имел
непохожее на других лицо, подобно людям в
той жизни. Все были наги, некоторые исполо-
сованы рубцами и, как мне сдается, отмечены
таким образом вследствие множества совер-
шенных ими преступлений; 10 иные же не име-
ли этих отметин, но не стояли отдельно, а бы-
ли перемешаны с прочими. Немного пройдя
медленным шагом по местности, в которую по-
пал, я заметил человека, покрытого рубцами,
с черномохнатым задом11 и крупным ястреби-
ным носом, коротко остриженного, но борода-
того. Он выказал большое рвение узнать, что
делается во дворце. Человек этот издали уви-
дел, как я, прихрамывая, шел и, кажется, не-
74

Мазарис
заметно для всех отделился от толпы живущих
в этой долине, чтобы расспросить, кто из его
прежних знакомых еще подвизается при дворе
и кто продолжает пользоваться честью и поче-
том. Он сгорал от честолюбия и зависти, меч-
тая только об одном — узнать поподробнее о
жизни наверху. Это я заключаю по его лицу и
словам, особенно же по раздражению и недоб-
рожелательству, по расспросам и собственным
его рассказам, наконец, по тому, что в моих
рассказах вызывало его удивление.
Встретив меня, он первым делом с улыбкой
обнял и назвал по имени, а затем, когда и я
обнял его, спросил с укоризной: «Зачем, зло-
счастнейший из людей, в хранилище усопших
и к вратам аидовым пришел ты, раз нить твоей
жизни еще не порвана и Харон не пригласил
тебя сюда?».12 Третьим был его добрый и по-
лезный совет, который, мне кажется, справед-
ливо было бы назвать советом Афины или Со-
ломона: 13 «Возвращайся, милейший, на землю:
здесь ты никому не нужен, так как беден, ни-
чем не знаменит, ничтожен, а вдобавок не уп-
латил перевозчику двух оболов за переправу,14
причитающихся ему, согласно господствую-
щему наверху обычаю. Уж не воображаешь
ли ты, что подобная тебе нищая мразь может
тут говорить, что вздумается? Вот если ты упо-
добишься Хремилу из комедии15 и тебя по-
влекут сюда, невзирая на сопротивление, тогда
говори хоть до завтра. В нынешних же обстоя-
тельствах отправляйся-ка ты лучше со всем
своим скарбом в Морею 16 набивать брюхо мя-
сом, оливками, мукой, нектаром, окороками и
7δ

Византийский сатирический диалог
праздничной панафинейской похлебкой.17 Там,
у пелопоннесцев, ты скоро будешь в чести и
славе и разбогатеешь. Наряду же со всеми
прочими благами, друг мой, ты получишь еще
одно — узнаешь рассудительнейшего и мудрей-
шего мужа, справедливо носящего имя Евди-
мон;18 он — человек с положением, очень бо-
гатый, собственник значительного имения, поль-
зующийся таким огромным влиянием, как никто
из остальных приближенных порфирородного.19
Найди этого замечательного человека, при-
лепись к нему и повинуйся как самодержцу,
чтобы изобилие благ посыпалось на тебя и
твоих близких. Без колебаний скажи ему, что
вскоре он станет самым счастливым, совер-
шенным и славнейшим во всем Пелопоннесе,
но сделай это, чтобы никто не слышал. Когда
же ты сам станешь обладателем всех этих и
других еще больших благ и, как я сказал, pas-
богатеешь, то уже без всяких сложностей, впо-
лне открыто, а не тайком, по-воровски, как
сейчас, сойдешь в аид, покрытый славой и про-
вожаемый на удивление большой толпой. Вот
тут-то друзья, близкие и даже врачи лишь
только услышат, что ты слег, без зова прибегут
к тебе, а жена твоя, дети, слуги, вообще все
будут оплакивать твою смерть. Тогда, чтобы
попасть в подземный мир, тебе не будет нуж-
ды в трудах и хлопотах, но так как Тенар,20
как известно, находится в Лаконике, вблизи
аида и оттуда, говорят, мертвецов уводят с
земли в его глубины, приготовь наравне со
всеми перевозчику его два обола — и легко и
без труда вступишь из царства глупости в цар-
76

Мазарис
ство смерти21 веселый и довольный. Ведь, со-
гласно Гомеру, не уйти от смерти,22 даже если
схорониться от нее под своей крышей — смер-
ти всяко не избежать.23
3. Я ответил моему собеседнику, счастли-
вый и пораженный как его советами и расска-
зами о неслыханных мной и удивительных ве-
щах, так и утверждением, что вновь оживу и
умру во второй раз:
— Уж не знаменитый ли ты Голобол,24
украшенный всеми добродетелями, лучший из
секретарей великого и славного императора и
мой ближайший сотоварищ, выдающийся ри-
тор Константинова града,25 опытнейший из
врачей, кому миртаит26 Андроник пророчески
сказал: «Правда ведь, ты метишь в логофе-
ты?».27
Мой собеседник, с живостью кивнув, отве-
тил: «Да, это я». Тогда я снова спросил Голо-
бола: «Отчего, друг мой, ты так изменился?
Почему совсем наг и покрыт рубцами? Где
твои пышные из белого шелка одежды, недав-
но пожалованные тебе нашим великим импера-
тором, в которых тебя можно было принять за
сына квестора?».28
В ответ на эти мои слова Голобол, вспоми-
ная о прежних благах, стал кусать губы и про-
ливать целые потоки слез, затем взял меня за
руку, отвел в сторону и, когда мы сели под
раскидистым лавром29 — ведь я устал с доро-
ги, он же не мог отдышаться после недавнего
своего быстрого бега, а вдобавок опасался, что-
бы нас кто-нибудь не увидел, — уже без сто-
ронних глаз коротко рассказал о своей жизни.
77

Византийский сатирический диалог
Как его обманул некто из людей благородного
звания (то был кавалларий Цамблакон) ,30 в
какую беду он попал, получив должность импе-
раторского секретаря на горе, как утверждал,
своих больных (пока Голобол занимался меди-
циной, он многих избавил от смерти), жало-
вался, что нынешние врачи не знают грече-
ской науки и не заглядывают ни в Галена, ни
в Гиппократа,31 а лечат как придется, так что,
по слову Гомера,32 «могучие души многих»
своих больных низринули в аид. Говорил Го-
лобол и о том, сколь милостиво принял его
божественный император, как более чем по
заслугам почтил, что послужило причиной его
несчастий: стоило ему оставить свое врачебное
ремесло, как на него обрушились издавна суж-
денные ему злосчастия. Ведь император тотчас
же использовал его, что он обычно делал со
всяким новым своим слугой, как знающего
врача, блестящего ритора, человека добрых
нравов, а также и как дельного и надежного
помощника презренного пустомели Падиата.33
Далее Голобол рассказал мне, как разом раз-
богател от составления божественных импера-
торских хрисовулов34 и повелений, как из-за
благосклонности к нему императора его ува-
жали и чтили люди родовитые, облеченные вы-
сокими должностями, благомысленные, импе-
раторские родичи, коротко сказать, — реши-
тельно все. Не упустил Голобол поведать, что
он строил себе богатейший и красивый дом,
что волею неожиданного случая оставил по-
стройку его не оконченной. Он упомянул и о
том, как постепенно стали ему известны тай-
78

Мазарис
ны императора и он оказался среди самых
приближенных к нему придворных, ночью и
днем находился при императоре, беседовал с
императором и сопровождал в Британию, Гал-
лию и вплоть до берегов океана.35 Как таким
образом Голобол, по его словам, стал любезен
императору, Падиат же, прежде столь незаме-
нимый, мало-помалу стал совсем не нужен и
даже ненавистен императору, как только ему,
Голоболу, было дозволено выслушивать и за-
писывать предназначенные для ушей многих и
также тайные слова императора, и он стал не
только секретарем его, но и советчиком; импе-
ратор пользовался его услугами для передачи
секретных сообщений и всякого рода распоря-
жений, так что Голобол, по его словам, мог
надеяться стать великим логофетом,36 если бы
не имел соперником Филомматия с перебитой
ключицей.37
4. Затем Голобол со слезами и вздохами за-
шептал мне на ухо, чтобы никто не мог услы-
шать:
— Видишь, мой дражайший друг, во что я
здесь превратился?
— Я, тоже вздохнув, сказал:
— Вижу.
Тут он стал рассказывать примерно так:
— Я, любезный Мазарис, все расскажу те-
бе чистосердечно, как на исповеди, а ты поста-
райся сохранить это в тайне.
Я сказал:
— Я ведь твой товарищ по несчастью, мой
друг, и храню не одну тайну и твою не раз-
глашу, как все прочие.
79

Византийский сатирический диалог
— Лишь только я, — продолжал он, — со-
бирался (горе мне!) пожить на земле лучше π
богаче, чем, несчастный, жил, — разбогатеть,
жениться на женщине знатного рода и по-
строить себе богатый и прекрасный дом, как
неожиданно на меня обрушилось четыре беды
оразу, которые и послужили причиной моего
тяжкого и ужасного недуга, отправившего, как
видишь, меня до срока сюда.
Теперь я, в свою очередь, утер бежавшие из
глаз слезы и сказал:
— Не надо было тебе, злосчастный Голо-
бол, бросаться мне навстречу и передавать
свою повесть, так как я все видел собственны-
ми глазами и слышал собственными ушами.
Мне думалось, что жизнь в аиде лучше и лег-
че, чем то обременительное существование, с
которым я расстался, и потому даже охотно
последовал за тем, кто глубокой ночью похи-
тил меня. Поскольку же жизнь в аиде не от-
личается от земной и ты претерпел здесь, как
говоришь, множество несчастий, я хочу вер-
нуться назад на землю. Лучше ведь жить там
даже бесславно и печально, чем превратиться
в такого, каким ты сейчас предстал мне. Про-
шу тебя, раз уж ты подал мне добрый совет
и побуждаешь направиться в Морею, или ина-
че Пелопоннес, пророча наподобие Аполлона
из лавра,38 назови мне те четыре беды, кото-
рые заставили тебя совершить путь в аид.
Я очень хочу об этом узнать.
Он вновь вздохнул и сказал:
— Клянусь псом Кербером,39 проклятый
притворщик, и не подумаю — вследствие двух

Мазарис
зол, из которых одно принесло бы мне больше
вреда, чем другое.
— Не могу понять, о каком вреде или беде
для тебя, — сказал я, — может идти речь те-
перь, когда ты мертв и находишься в аиде.
— Ты, — отвечал он, — недотепа, не мо-
жешь взять этого в толк, а воображал, будто
знаешь все лучше всех.
— Не хочешь сказать, — ответил я, — мне,
кто принимает такое участие в тебе? От меня
таишься?
— Разве ты не знаешь, — сказал Голо-
бол, — что если обманешь меня и что-нибудь
дойдет до твоих или моих знакомых, эти зло-
деи придут в ярость и проклянут меня.
— Не бойся, друг мой, — сказал я, — я со-
храню все в тайне, как ты это делал до сих
пор. Погляди только, не сидит ли кто в мирто-
вых кустах и не подслушивает ли: они шеве-
лятся.
5. — Будь спокоен, — ответил он, — все,
кроме меня, остались на месте. Слушай же о
том, что в моем рассказе еще страшнее преды-
дущего. Друг мой, я боюсь великого Плутона
и Персефоны.40 Если они узнают, что я печа-
люсь по четырем поводам, в виде наказания,
самого ужасного из всех возможных, мне не
дадут выпить летейской воды, как сулили ме-
сяц назад, чтобы я забыл обо всех усладат
прежней жизни.41 Память о них истощает тело
и, как ядоносный червь, денно и нощно точит
душу того, кто лишен этой воды. Но еще му-
чительнее, несказанно горше и тяжелее любой
другой кары — воспоминание о былых радо-
6 Византийский сатирический диалог 81

Византийский сатирический диалог
стях, так как оно не только снедает тело, но
лишает и душевных сил. Наверно, ты думаешь,
что в аиде суд такой же, как на земле?
— Какой же? — сказал я.
— Справедливый, — был ответ, — нелице-
приятный, недоступный лести, дружбе, под-
купу; он обходится без свидетелей, обвини-
теля, доказательств, вчиненных жалоб, прото-
колов — проступки открыто представляют тем,
кто их совершил. Здесь не судят одного за
преступление другого, и каждый отвечает за
то, что содеял. На земле же, друг мой, проис-
ходит иначе. Там руководствуются лицеприят-
ством и лестью, берут мзду с обоих тяжу-
щихся, а ни в чем не повинный страдает, так
как приговор выносят в пользу того, кто даст
больше денег, иначе сказать в пользу людей
могущественных, живущих в роскоши и наби-
тых золотом.
Пораженный, я стал просить Голобола от-
крыть мне, что это за четыре причины или
злосчастья, а также рассказать о судьях. На
это он, видя, что я сильно встревожен и сму-
щен (от него не скрылось, что я тут же от
радостного настроения переходил к отчаянию),
сказал:
— Неужели ты все еще думаешь о четырех
причинах и никак не можешь их забыть, по-
стоянно напоминаешь мне о них, чуть не вся-
кий час заводя, к моей досаде, об этом речь?
Кроме того, ты хочешь узнать имена судей,
хотя тебе следовало поинтересоваться этим на
земле?
— Ты сам обещал мне поведать все, — ска-
82

Мазарис
зал я, — почему же, мой дорогой, ты теперь
скрываешь это от меня?
— Я не скрываю, — ответил он, — но, как
только что сказал, напуган и всячески ста-
раюсь смутить твои мысли, чтобы отбит^ у
тебя охоту расспрашивать и любопытствовать
о предметах, которые грозят мне немалым
злом.
— Скажи мне ради бога, —- воскликнул я, —
сама истина мне союзница, что с тобой не слу-
чится ничего дурного, а мне ты окажешь боль-
шую услугу.
Уступив, наконец, моей просьбе, Голобол
сел и стал говорить: сначала он перечислил
земные имена судей; в аиде их зовут иначе —
одного пьяницей, а не сыном мира, второго со-
судом горестей, третьего якорем злодеев, чет-
вертого опекуном дураков.42 Затем перешел к
своим четырем злосчастьям.
6. Когда, мой ненасытный до расспросов
друг, божественный император после падения
презренного сатрапа43 вернулся из Италии и
Британии в Константинополь, стрекало похоти
не дало мне спокойно и пристойно жить, по-
стоянно бывать во дворце в обществе придвор-
ных и, как прежде, только ждать император-
ских повелений. Вскоре сластолюбивыми гла-
зами взглянув на одну монахиню, свою преж-
нюю возлюбленную, побывавшую уже в тысяче
рук, я снова воспылал к ной любовью, вернее
был ею околдован, так что дни и ночи прово-
дил с этой грязной женщиной. Однажды бо-
жественный император много часов напрасно
разыскивал меня, чтобы диктовать мне; на это
6* 83

Византийский сатирический диалог
он разгневался, и потому ангел зла Филомма-
тий44 стал моим соперником. Как глубоко это
опечалило меня и как я старался через высо-
копоставленных, добропорядочных, живущих
по богу людей и даже через святых и самых
достойных устранить его, не стоит, мне дума-
ется, сейчас рассказывать подробно, так как
нас торопит время, кроме же того, я не люблю
многоглаголания. Скажу коротко, что огорче-
ние и вечная угнетенность не покидали меня
ни днем, ни ночью и свели до срока, как ви-
дишь, в аид. Вот это, мой друг, первая и глав-
ная из четырех моих бед.
Затем я сблизился с людьми, прославлен-
ными своей святостью, чье имя белокурые не-
годяи противоречит, однако, этой их славе,45
надеясь, что они вернут мне милость импера-
тора, и, как прежде, у меня не будет соперника
(ведь император как никто слушается их сове-
тов), но был обманут одним из них. Этот чело-
век принадлежал к роду, слывшему строгих
правил и благочестивому, но до меня разорил
уже многих. Он ежедневно потчевал меня ла-
туком, цикорием и давлеными оливками и то
плакал крокодиловыми слезами, то стонал, как
хамелеон, то, как Протей 46 или осьминог, ще-
голял все новыми красками. В результате, под-
ражая хитрости рыбаков, использующих на-
живку, он соблазнил меня, по природе упря-
мого и несговорчивого, и сделал мягче олова ίτ
даже воска.
Постепенно уступая его желанию, я назна-
чил этого проходимца управителем всего сво-
его имения, нажитого явно и тайно. Воспоми*
84

Мазарис
нание об этом, друг мой, все еще вызывает
у меня слезы и, как ядоносный червь, все
время точит меня.
Третья беда такова: когда презренный вор,
мой племянник Злоалексей, увидел, что я по-
ражен ужасным недугом, он, пользуясь тем,
что все хлопотали вокруг меня, вынес из моего
дома уздечки, плащи, книги, оружие, котлы,
кресла, одежды, ковры и много другого добра,
не побрезговав даже гвоздями. Попадись он
мне, я бы отгрыз ему нос, чтобы вора по этой
отметине могли узнать и в аиде и как разори-
тель могил он не крал бы у мертвых их са-
ванов.
Четвертая беда: гнусные душегубители до-
вели до сведения непобедимого императора,
что мне приходит конец, и он в страхе, как бы
мой племянник Злоалексей не присвоил себе
и хранившихся у меня хрисовулов и божест-
венных указов, частью подписанных красными
чернилами,47 частью еще не имеющих подписи,
а также ларца с записями различных важных
дел, отрядил ко мне посланца, уж не знаю,
как его назвать. Тот же — о, Геракл! — бес-
стыдно все забрал, хотя я и препирался с ним
и возражал. Не представляю себе, как я стер-
пел это насилие! Как, друг мой, оказался столь
неразумен, что не прыгнул в огонь, не бро-
сился с' кручи или не ударил себя кинжалом?
Уж лучше бы все это унес мой племянник, чем
мне пережить такую их утрату. Если бы, мой
друг, тот человек, кто потребовал их и в конце
концов взял, не действовал так бесстыдно и на-
сильственно, с рассветом я бы тайно сжег их
85

Византийский сатирический диалог
или в крайнем случае поручил своему зятю —
вору — незаметно — он меня слушается — пос-
ле моей смерти положить их со мной.
7. — Интересно, что бы ты выгадал, чудак-
человек, какую, по-твоему, получил бы пользу,
если бы случилось так, как ты говоришь?
— Немалую, — сказал он, — и достохваль-
ную.
— Поступи ты так, как, по твоим словам,
намеревался, — возразил я, — неужели, злопа-
мятный, тебя не пугает, что кладбищенские
воры потревожили бы твою могилу?
— Нисколько, — сказал он, — пусть потре-
вожили бы дважды и даже сто раз, лишь бы
мой соперник не научился искусству вести
записи. Если же содержимое ларчика сгорело
бы на моем погребальном костре, то зубами,
которые, как утверждают, только и щадит
огонь изо всего нашего тела, и они сохраня-
ются, я бы защищался от своего соперника.
— У тебя разлитие желчи, друг мой, —
сказал я, — клянусь твоей головой и нашей
удивительной встречей. Разве ты не знаешь,
что как ты некогда обучился своему искусству,
так же само и он обучится без твоих записей?
— Ошибаешься, — ответил Голобол, — ни-
когда, хотя бы это утверждали все риторы и
философы.
— Если дело обстоит не так, как я ска-
зал, — возразил я, — каким же образом ты до-
стиг всего?
— Меня обучил Падиат, пустомеля и при-
творщик, неблагодарный к своим благодетелям,
86

Мазарис
кто одно говорил великому нашему императо-
ру, противоположное сочинял за мзду, в тече-
ние четырех лет встречаясь и беседуя со мной
ежедневно.
8. Мы бы продолжали наш разговор (я еще
собирался корить Голобола и выговаривать ему
за то, что он прямо пышет гневом), как вдруг
оттуда, где росли скрывавшие его миртовые
кусты, которые я упоминал, появился некогда
такой любезный всем и всеми ценимый, а по-
том презираемый и никому ненужный Падиат
(глаза его закатились, как у висельника, в ру-
ках была палка, ногу он как-то волочил) и с
дикой злобой сказал Голоболу:
— Дурак, болтун, распутник с редькой в
заду,48 сколько ты тут намолол чепухи с кри-
воногим Мазарисом?
Голобол внезапно побледнел и, слегка
улыбнувшись, ответил:
— Я не подозревал, что кто-нибудь пря-
чется в кустах, и потому говорил совершенно
свободно — ты мог в этом убедиться, Бандиат,49
как называл тебя миртаит Андроник, — с до-
стойнейшим своим другом и рассказывал ему
вещи, менее всего предназначенные для твоих
ушей. Но раз уж ты подслушивал в кустах и,
подобно водяной змее, незаметно туда заполз
и стал свидетелем нашей беседы, прошу тебя,
настоятельно прошу — не проговорись и нико-
му же доверяй ни единого слова, особенно >^е
великому Плутону и Персефоне. Если из-за
твоей гнусной болтливости они прознают, о
чем мы говорили, тотчас бросят меня на съеде-
ние ужасному Керберу.
87

Византийский сатирический диалог
— Не бойся, — ответил Падиат, — будь спо-
коен; попроси только твоего Мазариса ничего
не рассказывать приближенным императора.
— По многим причинам, — сказал Голо-
бол, — я в нем уверен и опасаюсь только тво-
его безбожного языка: как бы и здесь, в аиде,
ты, как привык на земле, скорее шутливо, чем
всерьез, не оскорблял и не поносил людей,
смеясь над всем светом.
Падиат едва сдержал себя и, глядя с льви-
ной свирепостью, сказал так:
— Разве ты не понимаешь, злобный Голо-
бол, что задеваешь меня не в меньшей мере,
чем Филомматия из рода ангелов зла. Ты
только что нещадно поносил этого человека,
пользовавшегося великой милостью у импера-
тора по многим основаниям, преимущественно
же из-за своего деда, который, по словам мир-
таита Андроника, разрушил свой греческий
дом и бежал из темницы, за что все его почи-
тали более, чем он того стоил, и превозноси-
ли.50 Он ведь моложе и одареннее, чем ты, и
гораздо тебя умнее, вращался при дворе и был
посвящен в важные государственные тайны,
искусен во всяком деле, владел луком и дру-
гим оружием, охотился на оленей и медведей,
добывал больше кабанов, чем зайцев, имел не-
малый опыт в военном деле, участвовал в по-
сольствах, писал быстрее и красивее тебя, об-
ходился без сотоварища и без помощника, но
все бумаги из-за своей алчности писал сам, не
покидал императорского дворца ни днем, ни
ночью и всячески старался, чтобы только он
один исполнял при императоре обязанности
8S

Мазарис
секретаря. И не стыдно тебе, несчастный, и не
совестно сравнивать себя с ним! Быть может,
ты забыл, что твой отец держал трактир, а
дед ходил в овчине и валял войлочные шляпы?
9. Тут Голобол перебил его, засмеялся и
сказал мне:
— Мой друг, какой тельхин 51 напустил на
нас, чтобы прервать наше приятное свидание,
треклятого этого злодея и мерзкого наглеца,
ценящего не истину, а только расположение
к себе и ложь!
На что Падиат с перекошенным от злобы
лицом сказал:
— Какое такое свидание? Разве вы любов-
ники?
Я покраснел и ответил:
— Веди себя пристойно по крайней мере
в аиде, негодяй, и не болтай чуши.
Тогда Падиат схватил меня за руку и ска-
зал:
— Во имя истины, кумпар, как говорят
латиняне,52 ответь, кто должен больше оби-
жаться, Голобол или я? Ведь я бросил родину,
семью, дом, земли, богатства и все прочее,
а кроме того, лучшие жизнь и положение, чем
получил, когда стал вхож во дворец, помогал
в трудах великому императору в Константино-
поле, Филиппополе, в Анатолии,53 на прослав-
ленном Лемносе и повсюду в других городах
и землях, а этот омерзительный Голобол с
редькой в заду стал богачом из бедняков, по-
читаемым человеком из непочтенного, славным
из безвестного, знаменитым из никому неведо-
мого, живет на родине, выстроил себе велико-
89

Византийский сатирический диалог
лепные дома, которые прежде ему и во сне
не снились, носит белые шелковые, чуть
не царские одежды вместо овчины, как его
Дед.
Я ответил взглядом и кивком головы, зна-
чившими: конечно, у тебя больше оснований
для обиды.
Затем Падиат, вновь повернувшись к Голо-
болу, сказал по своему обыкновению ирони-
чески:
— Дурак и хвастун, если всемогущий и
прозорливый император назначил бы второго
секретаря, когда ты был бы всегда к его услу-
гам и не выходил из дворца ни днем, ни
ночью, у тебя были бы причины обижаться и
потом законно «месть своему сопернику в ыо-
мышленьях лелеять, покуда она не свершит-
ся», как сказал Гомер,54 и жаловаться на не-
справедливость нашему прекрасному другу
Мазарису. Но ведь очень часто, тысячи раё
император тебя разыскивал и не мог найти,
и важнейшие государственные дела и бумаги
оставались не доведенными до конца и не-
дописанными, а это влекло за собой ущерб
для благополучия государства, а ты, неулови-
мый, днем и ночью пропадал у богатой, ве-
селой распутницы, к тому же монахини, всех
превзошедшей в пороке. Как же, скаЯаи на
милость, император мог обойтись без другого
секретаря? Сердись, Голобол, за слова правды,
выходи из себя и зовя меня презреннейшем
из людей, как, впрочем, и без того зовешь.
Тут прекраснейший Голобол надел па себя,
как говорится, львиную шкуру и, схватив ме-
90

Маэарыс
ня правой рукой (вторая покоилась на ко-
лене) и весь трясясь от ярости, со страшным
раздражением дерзко ответил:
— У меня, Бандиат, не было жены и от
подагры не болели, как у тебя, руки и ноги,
и если иной раз я ночью или днем таскался,
по словам Феокрита,55 к женщине, всех пре-
взошедшей в пороке, то своего помощника,
безголового коротышку Кассиана — чтоб его
сразила молния! — оставлял в царском дворце
вместо себя. Кроме того, я всегда мог рассчи-
тывать на помощь этого сплошь покрытого
рубцами Меникаитая, живого трупа Окимона
и носящего с ним одинаковое прозвище калли-
графа Келифа и пьяницы Цамамирея. Не сле-
довало божественному императору искать мне
заместителя и по многим другим причинам,
особенно же потому, что во время моего пре-
бывания в Италии я наравне с другими был
осыпан его милостями и: согласно объявлен-
ному высочайшему приказу, становился бес-
сменным и единственным императорским сек-
ретарем по всем делам, включая сюда и сек-
ретные, подобно тому, как высшим сановни-
кам пожизненно оставлялись их места.
10. Затем я стал говорить Голоболу дру-
жески и скорее даже ласково, чем просто бла-
гожелательно, чтобы примирить его с Падиа-
том и склонить их оставить раздоры, ибо за-
метил, что этот проклятый Падиат готовится
ударить Голобола по голове, как прежде при
всем народе ударил трапезундского друнга-
рия:56
— Милый Голобол, — сказал я, — неужели
91

Византийский сатирический диалог
ты не помнишь и уже успел забыть, что сам
был соперником почтенного Падиата?
Он же, задрожав от бешенства, говорит:
— Не соперником, а помощником.
— Ничего подобного, Голобол, колючка-
трибол, трехобольная дешевка,57 несчастный
лжец, ты был именно моим соперником, а не
помощником.
Взяв мою вторую руку, он поклялся так:
— Клянусь нашей дружбой, брат мой, и
ниспосланием нам всемогущим богом, все
устрояющим к нашему благу, освобождения
от мучительной подагры и бедности, а также
от отчаяния и унижений, которые нам обоим
пришлось перенести, клянусь и жизнью сво-
его любимого сына, отягченного и почти раз-
давленного высокой честью, которого паша
Клавдиот прозвал Сеселькоем, что из-за зло-
вредности, бесстыдства и соперничества Голо-
бола я был оттеснен на второе место и уда-
лился на Лемнос. Я ревновал его к импера-
тору и не мог мириться с тем, что он на моих
глазах и в мое отсутствие пишет для импера-
тора, что во дворце всегда разыскивают только
его.
— Не поэтому, колченогий, ты отправился
на Лемнос, — отвечал Голобол, — дело было
вот как: просто-напросто ты испугался, как
бы рогоносец Малакен, твой сотоварищ по
горькой участи, не пришел из фессалийских
пещер в город и не поднялся по пресловутой
лестнице, о которой неверные жены говорили:
/Ведь с нашей помощью вы даже против сво-
ей воли взойдете на все семьдесят две ступени
92

Мазарис
знаменитой лестницы, ведущей к патриарше-
ству».58 Так вот, страх перед этим рогоносцем,
как я уже сказал, побудил тебя очертя голову,
ни о ком не думая, спешно умчаться на Лем-
нос, словно беглецу из темницы или атлету
от каната59 на ристалище, припадая на одну
ногу и все время боязливо озираясь, нет ли
за тобой погони.
Обернувшись ко мне, Голобол сказал:
— Ну что, веришь теперь его клятвам,
друг мой? Ты ведь не знаешь, что тот, кого
он зовет своим сыном, на самом деле незакон-
но прижит Рифой Халкеопулом.
Сраженный и приведенный в ярость этими
словами, злодей Падиат ударил по голове по-
чтенного Голобола кизиловой палкой, на кото-
рую опирался, и у того, говоря словами Го-
мера, мозг тотчас из носу полился.60
11. Вслед за этим поднялся страшный крик
и шум, и покойники стали сбегаться со всех
сторон. Несчастный Голобол чуть дышал и ис-
пускал стоны.
«Врача!» — закричали покойники, так как
кровь ручьем лилась из его раны. Отозвался
добрейший Пепагомен, тот самый, который
вместо целебного питья намешал яду себе и
пьянице Фокидию, помощнику секретаря древ-
него, как Япет,61 Евмаранта, и остановил
кровь, приложив к ране траву буфтальмос.
Заметив меня, он обнял и поцеловал, а за-
тем спросил:
— Как, сын мой, с тобою сталось такое,
почему ты в лохмотьях, хромаешь, бледен, без-
домен, пальцы твои вывихнуты на руках и на
93

Византийский сатирический диалог
ногах? Как стал ты нищим попрошайкой и
превратился в человека низкого и бесславного?
Отчего это с тобой случилось, ответь во имя
нашей дружбы.
Я вздохнул и сказал:
— То, что я так переменился, как ты гово-
ришь, мне известно, а вот почему, не знаю.
— Зато я знаю, — сказал Пепагомен, — и
скажу тебе.
— Сделай одолжение, — ответил я, — и ни-
чего не таи.
— Я уверен, сын мой, — начал он, — что
ты стал таким, как сейчас, единственно из-за
своей неизменной преданности императору, ив-
за того, что никогда и в мыслях не имел пре-
дать его, хотя претерпел от него бесчисленные
гонения. Ведь если бы ты изменил импера-
тору, когда был на Лемносе, подобно многим
другим, и в их числе пресловутому рогоносцу
Керанцу,62 все имение которого составляли
семьдесят номисм63 у пояса, и последовал в
Филиппополь за племянником божественного
императора, носящим имя Крестителя,64 тебя
бы не очернил этот преступный хиосец из Ли-
вии, этот мерзкий счетовод, и не строил тебе
козней вор-запавшие глаза, как Клавдиот на-
звал того искусного секретаря, который в свое
время промышлял на Черном и Белом море 65
(теперь он по божественному внушению, а
точнее, по своему неразумению стал назаре-
ем) ,66 ты бы имел все — богатство, славу, по-
чести, занимал бы высокие должности, как
черномазый рогоносец Керанц, черный, как
94

Мазарис
печная сажа, Тарханиот, свинцово-красный
Махит и многие другие.
— Давным-давно уже я сам понял, — от-
ветил я, — что все обстоит так, как ты сказал,
но боялся говорить об этом, чтобы в добав-
ление к прочим не накликать еще горших зол.
Постоянное уныние, угнетавшее меня и днем
и ночью, гнев императора и его дурное обо
мне мнение сделали меня таким, как ты меня
видишь.
12. — Я испытывал за своих сыновей, тво-
их товарищей, большую тревогу, и страшусь,
точно глаз голубицы стыдливой, как сказал
поэт,67 чтобы и с ними не случилась такая же
перемена, как с тобой. От недавно пришедших
сюда с земли я узнал, что они собирались по-
даться на север к всемилостивейшему воево-
де,68 чтобы разбогатеть, как недавно в одну ми-
нуту разбогател таким же образом певец по име-
ни Серебряный Жеребенок,69 но Акрагант, дядя
их с материнской стороны, воспрепятствовал
этому, и мои сыновья теперь находятся в преж-
нем бедственном положении. Младший Алу-
сиан из дома Патрокла,70 в хоре тех, кто
вращается при дворе вместе с Лукием, или
ослом,71 соименным плоду или овце Кидони-
ем,72 Пигонитом с зудом в заднице,73 Зооти-
ком — крепким кулаком и тем, кто, как мар-
тышка, подражает Андронику из Береыики;
там и корифеи этого хора — Сирматфей 74 —
золотая голова (он и в нужник-то не ходил
без исследования неба астролябией), дерьмо и
коротышка Феодосии, во сне выступающий в
белых императорских одеждах. Старший Пе-
95

Византийский сатирический диалог
пагомен по прозвищу Савромат принадлежит
к разряду гнусных душегубителсй, равно как
и свихнувшийся Онокентий (так у латинян
звучит его имя!),75 родной брат его и двойник
Ливистр, стукнутый пыльным мешком Мала-
кей, Петр, по словам Синесия, любимец Нен-
таполя,76 этот Кербер Конон. дававший вместо
лекарства цикуту, и Харсианит, в два счета
отправляющий больных к Харону.
— Будь спокоен, — сказал я, — и не пе-
чалься. Пока твои сыновья не женятся, с ни-
ми такого не случится, а когда вздумают всту-
пить в брак, сразу станут жалкими, как я,
или того хуже. Ведь в бытность мою холостым
я, и ты это знаешь, пользовался подобающей
славой и честью, обладал богатством и всеми
жизненными благами. Едва я успел жениться
(о горе мне!), несчастья стали по пятам пре-
следовать меня, согласно написавшему, что по-
роки прилипают к добродетелям.77 И вот я
таков, каким ты меня видишь.
— Ив аиде решил ты продолжать эту
жизнь? — спросил он.
Я ответил:
— Нет, потому что в злосчастной жизни
на земле меня мучили бедность, бесславие, из-
гнание, бесчестье, оговоры, клевета, наушни-
чество, вдобавок к ним всевозможные присти-
гавшие друг за другом недуги и, что еще
ужаснее, — вечные страхи из-за гнева импера-
тора, пережитый мной позор в городах и на
островах, немалые убытки, гибель детей, ты-
сячи других бед и, наконец, самое ужасное,
что до сего дня мои злосчастья длятся, и всем,
96

Мазарис
кому божественному императору угодно при
назначении на какую-нибудь должность вну-
шить страх, он говорит обо мне, злосчастном
(а также о Меликнасаре и Вулете), и, уко-
ряя, делает пугающим примером негодности в
назидание остальным. Теперь, когда с божьей
помощью я все перенес достойно и, можно
сказать, с известным великодушием и муже-
ством, надеюсь, по слову божественного еван-
гелия, вкусить благ, беспечальной жизни и
всего, что обещано стойким в бедах.78
13. Я еще продолжал говорить и не пре-
рвал своего повествования, как из клоаки, точ-ι
но из собственной постели, выскочил ко мне
старый бабник, всем известный Антиох, и до
того, как облобызать меня по своему обыкнове-
нию и обнять, спросил:
— Милый человек, как поживает моя лю-
бимая и дорогая подруга, о которой я денно и
нощно думал и в Британии, и в Галлии,79 и
повсюду, и кого вспоминаю еще и теперь в
аиде, надеясь всякий час на ее приход? Ведь
для тех, кто охвачен страстью, согласно поэту,
один день равен целой жизни.80 Если же жиз-
ни здесь не поставлен предел, понимаешь,
друг, как я страдаю? Поэтому, прошу тебя,
дорогой мой, скажи по правде, сохранились ли
ее красота и богатство — я хочу жениться на
ней, как только она сюда придет.
— Кого ты имеешь в виду, несчастный,
обезумевший, горящий любовью бабник? —
спросил я.
Он в ответ4
7 Византийский сатирический диалог 97

Византийский сатирический диалог
— Ту, что живет неподалеку от ворот свя-
того мученика Романа,81 бестолковый, владе-
лицу больших виноградников; она кутит и
роскошествует и при этом сияет, как восхо-
дящее солнце, — Анатолико.82
— Жалкий распутник, — сказал я, — ее
красота увяла, как весенняя лилия, а богат-
ство расточил сын, чье имя намекает на вос-
стание из мертвых,83 т. е. Анатолий, у кото-
рого мозги не в голове, а в ногах.84
— Какое несчастье, — воскликнул этот
сластолюбец. — Божественный император за-
претил мне жениться на ней. Раз судьба ли-
шила меня столь великого счастья, так же, на-
деюсь, лишит его и ром ейское царство.85
Я сказал:
— Ты — выживший из ума старый дурак,
если в аиде еще думаешь о возлюбленной,
когда Харон уже дал тебе марку 86 на житье
здесь. Может, ты запамятовал, что у тебя есть
дочери и сын Злоалексей, беспощадный сбор-
щик податей, истинный знаток своего дела, а
вдобавок вор и скупердяй, располовиниваю-
щий даже зернышки тмина?!
Задумавшись и все припомнив, Антиох от-
ветил:
— Теперь вспомнил. Но так как сын не
пошел по моим стопам, я его не люблю и
о нем совсем забыл. Много лучше для него
было бы водиться с теми, с кем водился я, чем
собирать подати рука об руку с избранными
им сотоварищами по службе и лишать людей
последнего. Если его уличат в воровстве, бо-
юсь, не миновать ему твоей участи.
9S

Ыазарис
14. При этих его словах с Млечного пути
спустился бывший козопас Мельгуз узнать,
стали ли его сыновья, как и он, наушниками.
Вслед за ним явился словесный поток Пота-
мий,87 по годам Япет, великий мастер поро-
чить языком и писанным словом; его интере-
совало, сводит ли еще волосы на голове бес-
чувственный Камица, юноша с Запада, есть
ли теперь возлюбленная у рыжего Харсианита,
распутника и пьяницы с лошадиными зубами,
и продолжает ли он по-прежнему пить нераз-
бавленное вино.
Вместе с ним ко мне подошел Клавдиот,
названный Падиатом пашой свиней; его голо-
ва и борода были выкрашены вороньими яйца-
ми. Ведь те, кто ими красится, утверждают,
что вороньи яйца дают черный цвет, как баг-
рянка пурпурный. Прежде чем обнять и по-
целовать меня, он сказал более серьезно, чем
шутливо:
— Разве я не сказал тебе, кум — умащен-
ные уши, что все, сделанное добрейшим Зоси-
мой моему беспутному и никчемному сыну
Этину, сделано им впустую и брошено, как го-
ворится, в яму. Этин перебежит все-таки к из-
маилитам,88 ибо все обрезанные коварны и не
верны ни богу, ни императору, никогда не от-
стают от учения Магомета, преданы мужело-
жеству и всякого рода порокам, подобно мне
в бытность мою на Лемносе.
— Да, — сказал я, — говорил, но я думал,
что это только из зависти.
Последним подошел Аспиетай, который,
как аспид, затыкает уши;89 он сладкоречив,
7* 99

Византийский сатирический диалог
а жалит, как змея, и его яд до сих пор от-
равляет меня. Считается, что человек, укушен-
ный каким-нибудь животным, может изле-
читься целебным средством, но не счесть,
скольких погубило жало людской злобы — це-
лые государства, острова, царей. Завидев меня
издали, он закричал:
— Я не забыл галльских флоринов, кото-
рые неправо црисвоил себе тот тощий, хромой,
как Гефест,90 и весь сморщенный Стафидак,91
помню о них и впредь буду помнить, доста-
нется мне летейской воды или нет. Как только
он придет сюда, я побегу к Миносу и подам
на него жалобу.
15. Следом за Стафидаком явился латиня-
нин Варфоломей из Гаскони92 и приветство-
вал меня па своем языке:
— Добро пожаловать,93 — сказал он, улы-
баясь. — Чем, дорогой, занимается при импе-
раторском дворе мой сын и твой товарищ?
Все еще солеварнями или только исполняет
обязанности толмача и переводит для греков
и латинян речи и бумаги?
С трудом узнав этого человека без усов и
с коротко остриженной головой, я сказал:
— Он отлично справляется и с тем, и с
другим, учитель, однако имеет дело только со
счетами солеварен.
Мой собеседник покачал головой и, всплес-
нув руками, глубоко вздохнул и спросил:
— Кто же теперь вообще ведет счета ро-
меев и виновен в том, что моему сыну прихо-
дится корпеть над ними?
— Знаешь человека, — сказал я, — кото-
100

Мазарис
рый пришел в Хрисополь94 из Вавилона95 ж
судился с глупым стариком из Пелопоннеса
(точно в насмешку, он носил имя Софиан96)
из-за отправленного в Александрию импера-
торского леса?
— Ты имеешь в виду шелудивого Мисаила
Мускарана, низкого клеветника, жулика и под-
леца, кто воображает, будто знает все сущее,
будущее и прежде бывшее, не ведает лишь о
собственном бесстыдстве, персидского звездо-
чета, человека, коверкающего греческий язык,
латиномыслящего, обрезанного, отвергающего
троицу, поправшего верность императору, кто
друзей своих любит не чистосердечно, а при-
творно из лести и хитрости?
— Так ты говоришь, что этот негодяй, бол-
тун, дурак и развратник засадил моего милого
сына за счета?
— Да, он самый, колючка-трибол, трехо-
больная дешевка.
Тут он схватил меня за руку и, весь дро-
жа, сказал:
— Я слышал от почтенного Голобола, что
ты собираешься вернуться на землю. Если это
правда, тайно передай от меня священному
императору, что ему не следует посылать к
подеста Галаты97 безбожного, порочного, со-
чувствующего латинянам, хулителя символа
веры Искариота98 Мускарана. По его науще-
нию подеста бесстыдно бросил на землю им-
ператорское знамя, а когда Мускарана ото-
звали, точно протрезвев, вернул знамя на его
прежнее место с большой торжественностью
и почетом. Если император не прогнал его ко
101

Византийский сатирический диалог
всем чертям, советы этого коварного, опасного
и развратного человека вскоре послужат для
царственного города " причиной великого мно-
жества самых страшных бед. Ведь никто иной
как Мускаран сеял плевелы в великой церкви
господней 10° и постоянными уговорами и
письмами склонил своего злосчастного зятя
Рауля Мирмика продать славный, принадле-
жащий ромеям, остров Фасос.101
16. Во время нашей беседы почтенный Го-
лобол поднялся на ноги и, взяв меня за пра-
вую руку, повел туда, где высились густые вя-
зы и частые платаны, в ветвях которых сла-
достно и на разные голоса пели птички, и к
сказанному им раньше добавил только два
слова: «мой милый».
Лишь только голоса птиц смолкли, как при-
близился последний мой собеседник, знамени-
тый музыкант Лампадарий, с горящей лампа-
дой в руках; 102 сначала он пропел загробную
песнь:
Дрожащего ад отпускает на землю,
в духе своей манеры разговаривать со мной
в той жизни, а затем спросил:
— Как поживают мои злосчастные, безрас-
судные, бедные сыновья? Они отвергли мое
искусство и занятие и предпочли ему мате-
ринское. Ради нашей дружбы расскажи мне
об их жизни на земле. Многие приходившие
оттуда смущали мне сердце и сбивали с толку
разум, рассказывая, что старший возлюбил
отшельнический удел и, оставив род былого
существования, стал монахом, но пе смог от-
102

Маэарис
казаться от своей прошедшей огонь и воду по-
други-скифянки, с которой путался с отроче-
ских лет, но словно улитка в лист,103 вцепился
в эту грязную старуху и бегает за ней по-
всюду — на рыночную площадь, на сборища,
на перекрестки и празднества, как поросенок
за свиньей,104 не думая чинно прокладывать
ей дорогу. Этот несчастный, а скорее умали-
шенный, не совестится ни своего монашеского
платья, ни материнского происхождения — ря-
са на нем, как львиная шкура на осле. Второй,
Драконтоним,105 а по прозвищу Щекастый,
узнав, что певец Иол с немалыми деньгами
вернулся из Валахии в родной город, решил
отправиться туда, чтобы тоже разбогатеть, но
на пути потерпел кораблекрушение и, воротив-
шись на родину, попусту отирается теперь в
императорском дворце.
— Все так и есть, — сказал я ему, — как
ты говоришь, величайший певец. Тот, кто рас-
сказал тебе об их жизни, не уклонился от
истины. Прошу тебя, больше не побуждай ме-
ня к обстоятельным рассказам и подробностям.
Ты же видишь, меня тут до того осаждают
вопросами, что голова моя уже трещат от не-
обходимости отвечать и слушать.
— Ну, раз ты устал говорить, — сказал мне
Лампадаркй, — а я вызываю тебя на это сво-
им страстным желанием обо всем узнать, про-
шу хотя бы выслушать, что сообщил мне о
моих сыновьях этот зараза, главный жрец
древней богини рока.106
— Говори, — сказал я, — только покоро-
че—я ведь тороплюсь.

Византийский сатирический диалог
17. — Хорошо, — сказал он. — Теперь слу-
шай. Дряхлый сгорбленный старикашка, я
подразумеваю этого заразу, пришедший сюда
в аид крайне неохотно, рассказал мне, что
мой старший сын постригся в монахи и на-
дел шлык и рясу, скрыв под ними свое нера-
зумие, невежество, тупоумие, леность, спесь,
разнузданность и бесстыдство, которыми отли-
чался сызмальства. Этот долгополый теперь в
монастыре Евергета,107 он лицемерно корчит
из себя святого, на самом же деле верен Аф-
родите. Младший предан обычным порокам
молодых людей — распущенности, спеси, му-
желожеству, самонадеянности, точнее сказать,
безрассудству и безумию. Отлично обученный
мною искусству пения, чтобы он мог жить в
чести и достатке, как я жил на земле, он от-
верг его и не захотел по моему примеру сде-
лать своим призванием, но избрал иную жиз-
непную дорогу, недостойную, непорядочную,
бесславную, непочтенную, а к тому же непри-
быльную и позорную. Он не захотел, чтобы
честный императорский клир и великая цер-
ковь господня поставили его доместиком 108 и
удостоили петь победные и святые песнопе-
ния; вместе со слугами и рабами, пьяницами
и шутами, делающими все, что угодно, и по-
зволяющими все делать над собой, мой млад-
ший сын предпочел распевать дурацкие песни.
Он избегает петь в церкви в праздничные дни,
когда собирается много народу, а горланит в
обществе развращенных и нечестивых юношей,
пляшет и дурачится, беснуясь, как сумасшед-
ший. Он совестится и краснеет со стыда, если
104

Мазарис
божественный император приглашает его спеть
под кифару какую-нибудь прекрасную древ-
нюю или нашего времени песню, и не согла-
шается; на углах же и перекрестках, в трак-
тирах и вертепах продажных женщин бряцает
на кифаре, распущенно пляшет и совершает
другие непристойности, когда, чтобы никто не
знал, а когда и не таясь. Нередко высокие
сановники и кровные императора просят его ис-
полнить песню, сочиненную мной для услаж-
дения и отрады императора или деспотов, а он
спрячется где-нибудь в уголке за чужими спи-
нами и с застенчивыми ужимками ребенка
пропищит что-нибудь тонким, как у евнуха,
голоском. Однако стоит какой-нибудь пропа-
щей швали позвать его, он без всякого стыда
орет пьяные песни, сбивается с мотива, кри-
чит чуть что не до рвоты и пляшет, пуская
ветры, с осоловелыми от хмеля и выпученны-
ми, как у вынутого из петли висельника, гла-
зами. Поэтому, по слову велегласного Дави-
да,109 за пренебрежение родительской волей,
наставлениями отца и приказами пусть он во-
ет, как пес, и ходит вокруг города, и одежда
его пусть пойдет клочьями, а должность до-
станется другому, а сваха, которая свела меня
с матерью обоих моих сыновей, пусть погиб-
нет в пасти Кербера.
18. Почтенный Голобол, раздосадованный
столь длинной повестью, говорит мне:
— Видишь, здесь прикрытое кустами озеро?
Я ответил ему:
— Да.
— Сделай вид, — сказал он, — будто идешь
105

Византийский сатирический диалог
туда, а отсидевши там немного, возвращайся
на землю радоваться свету солнца. Прежде
всего от моего имени приветствуй сердечно
благороднейшего, исполненного философской
мудрости и любезного мне дядю божественного
и великого царя Асана,110 а затем непременно
передай ему следующее:
— Даже в аиде я держу в памяти, крас-
норечивейший из мужей, твои истинно золотые
слова. Как некогда в императорском дворце
я знал их наизусть и постоянно повторял са-
модержцу и всем другим, так не запамятовал
и здесь: ночами я передаю великому Плутону
и Персефоне все с убедительностью изложен-
ное тобой касательно воскресения мертвых,
днем с удовольствием излагаю Миносу, Эаку
и Радаманту содержание 69 сочинений, кото-
рые ты, неустанно трудясь, написал за свою
жизнь правильным языком без варварских
слов, мудро и ясно. В театре перед риторами
и философами я рецитирую твои речи, и, слу-
шая меня, одни вскакивают со своих мест от
восхищения, другие сардонически смеются,
иные кричат и умоляют Клото ш до срока обо-
рвать на веретене нить твоей судьбы, чтобы
ты скорее сошел в подземный мир. Ведь все
жаждут увидеть тебя и из собственных твоих
уст услышать составленные тобой блистатель-
ные речи. Поступи, Мазарис, и во всем по
моему наставлению и совету и никому, ради
нашей дружбы, ничего не рассказывай обо
мне, а сохрани, как обещал, в тайне. Тут ведь
расспрашивают не только о тех, кто прожил
на земле счастливо, но, по словам Гесиода: 112
106

Мазарис
Зависть питает гончар к гончару и к плотнику
плотник,
Нищему нищий, певцу же певец соревнует
усердно.
Как на земле слава ближнего, по поговор-
ке, кусает завистников, так здесь, в аиде,
ниспосланное богом благоденствие, слава,
блеск, владение всевозможными благами язвят
тех, кто, по моему суждению, при жизни не
был удачлив. Поэтому архитит завидует архи-
титу, архиерей архиерею, монах монаху, сат-
рап сатрапу, месиас месиасу, эгемон эгемону,
архонт архонту, наварх наварху,113 судья
судье, секретарь секретарю, писец писцу, ри-
тор ритору, врач врачу, даже брат брату, сын
отцу и, что самое удивительное, страдающий
от подагры рук тому, у кого она бросилась на
ноги, коротко сказать, все не только завидуют
друг другу, но взаимно строят козни, постоян-
но замышляют коварство и клевещут один на
другого. За это теперь и веки вечпые им суж-
дено терпеть муки — одним в пасти Корбера,
другим в негасимом огне, третьим в тартаре,
четвертые будут поражены ядоносным червем,
иные обречены па скрежет зубовный, иные
сносить еще горшие и тягчайшие страдания.
Прежде чем мертвецы узнают от грязного,
омерзительного и кровожадного Падиата, раз-
рушителя чужих браков, что, насильственно по-
хищенный глубокой ночью, ты при таких об-
стоятельствах попал сюда, вся их непристойно
голая толпа, которую ты, милый, видишь пе-
ред собой в долине, со всех ног бросится к
107

Византийский сатирический диалог
тебе и, не умолкая ни ночью, ни днем, будет
расспрашивать о живущих наверху, задавая
вопросы, какова судьба того или иного, что
он делает, какую теперь занимает должность.
Если это, не дай Бог, случится, ты не уйдешь
отсюда, как, впрочем, и я, до последней тру-
бы.114
Все это, почтенные, я написал по побуж-
дению глубокой печали, не смеха, более ради
назидания и предостережения, т. е. серьезно,
а не для того, чтобы вас позабавить.
Сон Мазариса после его возвращения на
землю, или Послание к Голоболу из Пело-
поннеса, отправленное ему в аид с мыса
Те нар
19. — Что это значит, коварный Голобол?
Ты, оказывается, обманул меня и в аиде, как
некогда на Лемносе, когда сопровождал вели-
кого императора в Италию, Галлию и даже в
Британию. Может быть, тогда ты поступил
так из страха, что я стану тебе соперником,
если приму участие в этой поездке, как теперь
в Константинополе отпрыск рода ангелов зла.
Даже в подземном мире, где нет ревности, за-
висти, соперничества, столкновений и тяжб,
где ни писец, ни вельможа, ни полководец, ни
адмирал, вообще никто не имеет на них права,
но каждый дает лишь ответ за то, что совер-
шил на земле. Как же ты, негодный человек,
смел обманывать меня и говорить: «Возвра-
щайся на землю. Никому ты здесь, бесславный,
нищий и больной, не нужен». Еще того ху-
же — твой коварный мне совет всем домом пе-
108

Мазарис
ребраться в Пелопоннес и уверения, что там я
прославлюсь и разбогатею. Вдобавок ты гово-
рил, что я доставлю себе и своим близким ве-
ликое обилие благ, если прилеплюсь к кому-
нибудь из вхожих во дворец порфирородного
деспота.115 И вот, уступив твоим настоятель-
ным и обманным советам и обольстившись
уверениями, на первый взгляд здравыми, на
деле же пустыми, я по возвращении из аида
переселился со всей своей семьей в Пелопон-
нес, но того, что ты мне обещал, я не только
не получил, но 14 месяцев прожил в бедности
и ничтожестве. Боюсь, как бы в Спарте не
повторить того, что случилось в Константино-
поле с пелопонпесцем Синадином из Кор-
меи,116 т. е. чтобы мне не пришлось заговорить
по-варварски, как, отчаянно коверкая слова,
уже говорят лаконцы, зовущиеся теперь ца-
концами.117 Что мне делать? Сломленный бед-
ностью и отчаянием, я помышляю о бегстве
отсюда и гадаю надвое, возвращаться ли об-
ратно в аид, где придется мириться с тьмой,
тартаром, зубовным скрежетом, червями и про-
чим, что мне теперь знакомо, поскольку даже
схоронившись, по слову знаменитого орато-
ра,118 под своей крышей, смерти все равно
не избежать, или оставаться при своем зем-
ном злосчастьи, бедности, лишениях и всем
прочем, от чего я ежедневно страдаю в Пело-
поннесе. Человек, нуждающийся в самом не-
обходимом, говорят, впадает в отчаяние, в ре-
зультате чего возбуждает к себе неприязнь, а
от этого становится еще более несчастным и
в таких обстоятельствах уже не печется о сво-
109

Византийский сатирический диалог
ем благе и не стремится к нему. Подобное я
пережил в Константинополе. Ведь, испытывая
во всем нужду и особенно сильно страдая из-
за немилости императора, я не предпринимал
ничего, что могло бы исправить мое положе-
ние. Поэтому теперь опасаюсь, как бы здесь
не повторилось то же самое, так как я совер-
шенно пал духом. Посоветуй, какую из двух
жизней мне избрать. Ради нашей дружбы, от-
вечай по совести и не обманывай меня, как
прежде. Я представлю надежных поручите-
лей, фессалийского врача, несчастного Халад-
за, и мрачного константинопольского безумца,
писца Эксакуста, в том, что ни на земле, ни
в аиде не возьмусь во веки вечные лечить
страдающих подагрой, пе буду искать места
помощника секретаря и ни в чем другом пы-
таться соперничать с тобой.
20. — О, горе мне, — сказал Голобол, —
какое страшное зло я невольно причинил сво-
ему самому любимому другу! Совет, который
я подал тебе, и твои злосчастья не от моей
зависти и соперничества, как ты думаешь.
Нет, клянусь головой моего любимейшего пле-
мянника Злоалексея. Я только обманулся, по-
добно живым, которые постоянно обманывают-
ся и обманывают или, лучше сказать, подобно
видящим во сне, будто они разбогатели. Вот
почему я посоветовал тебе, столь мной люби-
мому, отправиться в Пелопоннес. Я ведь ду-
мал, что тамошние жители будут к тебе так
же хороши, как они были, когда в свите боже-
ственного императора я прибыл туда и всего
имел в изобилии, и мне еще заплатили 700 зо-
110

Мазарис
лотых статиров119 в благодарность за опреде-
ления, божественные постановления и хрисо-
вулы, составленные мной для них. Потому-то
я склонял тебя податься в Пелопоннес, чтобы
разбогатеть, как разом разбогател там я, так
что мог выстроить себе-прекрасный дом.
— Чушь, друг мой, клянусь нашей друж-
бой, — ответил я ему. — Ну, скажи на ми-
лость, откуда в Пелопоннесе быть богатству,
щедрости, дружбе, миру, человеколюбию, спра-
ведливости, гостеприимству, умеренности или
другому какому благу?!
— Что же там есть? — спросил он. — Как
теперь живут и что делают обитатели Пелоп-
сова острова? 120 Мне не терпится узнать об
этом.
— Беда! — сказал я. Ты в Пелопоннесе
разбогател, чернозадый, как сам говоришь,
долгое время прожил, а ничего не знаешь о
тамошней жизни и еще меня просишь расска-
зать тебе о ней.
— Да, — сказал мне этот хромой черт, —
так оно и есть. Но как человек более внима-
тельный, свободный, вдобавок проживший в
Пелопоннесе гораздо дольше, чем я, ты лучше
знаешь, что там происходит. Я ведь был занят
писанием и получением денежек, а обо всем
остальном и не думал.
— Тут ты говоришь правду, — сказал я. —
Ведь, согласно комическому поэту, в статиры
влагу тянет размышление,121 η потому ты дей-
ствительно ни о чем не думал. Но если я со-
глашусь выполнить твою просьбу и рассказать,
что там творится, потеряю от страха покой,
111

Византийский сатирический диалог
пока продолжаю сидеть в Спарте. Ведь узнай
пелопоннесцы, что я рассказываю или описы-
ваю, как они живут, как идут у них дела или
даже, что я вообще упоминаю о чем-нибудь,
их касающемся, они пустили бы в меня стре-
лу или проткнули дротиками, которые ни
ночью, ни днем не выпускают из рук; ведь
стоит им выпить вина, они расправляются по-
добным образом не только с врагами, но и с
друзьями.
— Будь спокоен, — сказал Голобол, — и не
бойся. Я научу тебя, щш с легкостью мне бу-
дет возможно узнать про пелопоннесцев, а те-
бе не претерпеть при этом зла и не подверг-
нуться, чего ты так опасаешься, опасности.
— Что же это за простой и безопасный
путь? Ради бога открой мне эту тайну.
— С удовольствием, — говорит он, — скажу
тебе всю правду. Как ты знаешь, в Лаконике,
недалеко от Спарты, всего в двух днях пути,
есть мыс Тенар. Там, говорят, вниз в аид и
вверх из аида ходят ладьи, которые достав-
ляют в подземный мир души умерших. Так
вот, передай с которой-нибудь письмо и опи-
ши все, как оно есть. Если сделаешь так, ни-
кто ничего не узнает.
— Чудесно, милый мой, — сказал я. — Но
с кем я могу бесстрашно отправить письмо,
чтобы оно было вручено тебе, а не кому-ни-
будь другому в аиде?
— Отдай живущему в Спарте поэту, име-
нуемому, как ни странно, Мосх, столетнему
старику 122 с дрожащими ногами, который всем
давно опостылел, а он тайно передаст мне.
112

Мазарис
— Погоди немного, — сказал я, — пока я
все как следует не обдумаю. Ведь кто посту-
пает необдуманно, сам себе враг, как говорит
Соломон.123 Все хорошенько взвесив и обмоз-
говав, я подробно расскажу тебе, какой у пе-
лопоннесцев порядок, жизнь, занятия.
21. — Сделай это, прошу тебя, — сказал
Голобол, — а я пока пойду осмотреть одного
злодея-топарха,124 страдающего подагрой и вдо-
бавок раздвоением души: теперь он мучается,
как ему быть — сохранять ли и дальше ви-
димость верности императору (он ведь толь-
ко изображает преданность, а на само^м деле
лукавит и ведет себя, как чистый хамелеон)
или последовать примеру других топархов, от-
ложившись от него и предав.
— Кто же это, — спросил я, — кто болеет
подагрой, отличается злодейством, чья душа
смущена и раздвоена, кого ты собираешься ле-
чить? Я хочу знать, как его зовут.
— Я не назову его имени, — сказал Голо-
бол, — но по болезни, которой он страдает, и
по поведению ты сам легко можешь заклю-
чить, о ком идет речь.
— Совершенно правильно. Я знаю этого
человека, — сказал я, — молчи. Не надо откры-
вать всем, кто он. Но меня одолевает непонят-
ное и странное недоумение: ведь только сей-
час ты упомянул, что идешь врачевать его по-
дагру и низкую лицемерную душу. Но разве
можно исцелить, скажи на милость, того, кто
чернее любого эфиопа и слывет дряннее и
гаже всех на свете? Может быть, тебе удастся
немного унять его подагру, если пропишешь
8 Византийский сатирический диалог ИЗ

Византийский сатирический диалог
ему терпентин, но разве сумеешь излечить ду-
шу, избавить этого человека от порока неспра-
ведливости и жажды грабить, к чему он сыз-
мальства привержен.
— Оставь, прошу тебя, — сказал Голо-
бол, — бесконечное препирательство со мной и
сомнения; изложи в письме то, что мне хо-
чется узнать и что ты пообещал мне расска-
зать. Если вздумаешь исследовать, каковы ду-
ши пелопоннесцев и взаимные несправедливо-
сти, совершаемые ими днем и ночью, верность
императору, противозаконные поступки, догово-
ры, ложные клятвы и убийства, увидишь, что
пелопоннесцы горят и дышат кровопролитием,
алчны, заносчивы, склонны к раздорам, вер-
ность же их притворна, ненадежна и шатка,
что в общении друг с другом они как бы рас-
траиваются: язык их говорит одно, голова за-
мышляет другое, а поступки показывают
третье.
— Поскольку, друг мой, все так обстоит
в Пелопоннесе, — ответил я, — как ты в двух
словах сказал, зачем тебе расспрашивать, что
там делается и происходит? Чтобы все понять,
хватит сказанного тобой.
— В общих чертах я действительно слы-
шал о Пелопоннесе от многих здесь в аиде, а
вот подробностей не знаю. Поэтому все же на-
стоятельно прошу тебя, опиши мне все подроб-
но, как мне хочется.
Тогда я спросил:
— Как мне писать, пространно или в ла-
конской манере? 125
Он в ответ:
114

Мазарис
— Опиши все как следует, ничего не про-
пуская, а манеру выбирай по своему вкусу.
Но скорее шли письмо сюда в аид, как гово-
рит поэт, не откладывай до завтра, чтобы са-
мому не попасть в беду.126
— Я выполню твою просьбу, но если этот
дряхлый, уже впавший в детство, до потопа
рожденный поэт будет еще цепляться за
жизнь и не отправится в аид, а вздумает по-
жить в Спарте и повеселиться на праздниках,
сборищах и пирушках с возлияниями Дионису,
кому другому ты мне велишь отдать письмо?
— Только протяни руку к чернильнице, —
сказал Голобол, — и если Клото не пожелает
порвать нить, спряденную для моего старого
злодея, Харон даст свою марку кому-нибудь
из знатных людей; не успеешь ты закончить
писание, как этот милейший распутник без
всяких затруднений спустится к Керберу и
вручит твое письмо.
— Так я и сделаю, — промолвил я. — Но
ты еще ни слова не ответил на мою много-
кратную просьбу рассказать, какой из двух пу-
тей мне избрать. Ответь сейчас, заклинаю тебя
нашей дружбой.
— Сначала пришли мне обещанное
письмо, — возразил он, — а я завтра на рас-
свете явлюсь тебе во сне и объявлю свой от-
вет.127
— Разве ты не говорил, — сказал я, — что
откладывать какое-нибудь дело непохвально.
Почему же ты переносишь свой ответ на зав-
тра, а не отвечаешь сейчас?
8* 115

Византийский сатирический диалог
— Оставайся некоторое время в Пелопон-
несе даже против своего желания, — сказал
Голобол, — и если милостивый, украшенный
многочисленными добрыми качествами порфи-
рородной деспот 128 не назначит достаточного
для прожития и заслуженного тобой содержа-
ния, отправляйся на Крит или к деспоту Ке-
фалонии, чтобы не выть, как пес, не ходить
вокруг города в поисках пропитания и не
греться на припеке в обществе несчастного
Аканфопатея. В этих местах тебя никто не
знает, и ты сможешь обучать детей богатых
родителей или стать душегубителем и враче-
вать, подобно живущему на акрополе Спарты
архонту Халиберею из рода Дук.129
— Благодарю тебя, — сказал я, — за по-
лезный совет. Теперь я охотно примусь за пи-
сание тебе письма.
Письмо
21-го сентября 9 индикта.130
22. Раз, дорогой друг, ты уговорил меня не
только устно передать, но описать и перепра-
вить в аид мои впечатления о Пелопоннесе,
о которых я не хотел говорить ни в каком-
нибудь укромном углу, ни в обществе своих
близких, я берусь за перо. В Пелопоннесе, сам
знаешь, живут многочисленные народности,
отличие между которыми нелегко обнаружить,
да в этом и нет необходимости. Те же семь
народностей, которые можно выделить на слух
по звучанию их речи (они же и главнейшие),
таковы: лакедемоняне, итадуйцы, пелопоннес-
116

Мазарис
цы, стлавины, иллирийцы, египтяне и иудеи
(среди них много нечистых).131 Число семь из-
давна считается надежным и священным и у
математиков носит название девственного, но
в приложении к этой смеси племен оно прокля-
тое и нечистое.132 Если бы жители Пелопоннеса
составляли один народ и их объединяло бы од-
но государство, зло было бы значительно мень-
ше и люди эти жили бы честнее, проще и спо-
койнее, придерживаясь законов и справедливо-
сти. Но так как племена смешались и слились,
естественно, что каждое подражает дурным
нравам, законам, природе, образу жизни и про-
чим свойствам, отличающим другое, как живу-
щий бок о бок с хромым невольно в конце кон-
цов начинает хромать. Однако раз уж все сло-
жилось так, как оно есть, следует сказать об
обычаях и главных пороках каждой народно-
сти, а также и о том, как эти пороки соеди-
няются с пороками другой.
Так вот, одни в Пелопоннесе избрали себе
образцом для подражания тщеславие, лжи-
вость, страсть к клевете и наветам, спесивость,
тягу к вину, скаредность во всем и злобность.
Другие — властолюбие, корыстность, торгаше-
ство, а с ним и ограниченную во всем нищен-
скую жизнь, изворотливость и коварство.
Иные усвоили лицемерие, упрямство, притвор-
ство, несправедливость, наглость, склонность к
мятежу, заговорам, восстаниям, неверности, иЗ-
мене данным клятвам, безграничному власто-
любию. Есть кто подражает кровожадности,
дикости, неукротимости, жажде убивать, гру-
бости, страсти к разбою, варварским привыч-
117

Византийский сатирический диалог
кам, беззаконию и безбожию. Иные позаим-
ствовали лживость, склонность изобличать,
любовь к нарядам и роскоши, а также и к
хищению, козням, хитростям и коварству. Не-
которые взяли себе за образец грубость, при-
творство, сумасбродство, занятие колдовством,
магией, воровство. Наконец, одни научились
от других учинять беспокойства, ссоры, свары,
а тайже переняли несговорчивость, безрассуд-
ство, нечистоту, нечестие и забвение святынь.
А что можно сказать про людей, преданных
пороку жителей Содома и Гоморры,133 о крово-
смесителях и причастных другим видам раз-
врата?!
Если б я вздумал подробно остановиться
на образе жизни всех этих людей, потребова-
лось бы много слс)в и времени. Но я отказы-
ваюсь от этого и \только очень кратко хочу
определить их природу и поведение. Добро-
детели, как сказал \ один великий человек,134
развращаются худыми сообществами, а если
добрые качества страдают от злых, что же
должно стать с дурными, соседствующими с
еще злейшими, бок о бок с ними существую-
щими, а вернее сказать, смешивающимися, со-
единяющимися, воедино скатывающимися с
ними, на манер свиней, катающихся в грязном
болоте. Если, любознательнейший человек, ты
убедишься, что дела в Пелопоннесе обстоят
так, как я кратко тебе изложил, а не иначе,
избавишь меня от необходимости многословно
распространяться о предметах, не заключаю-
щих в себе ничего приятного, и мне больше не
придется приводить доказательств образа жиз-
118

Μ аз а рис
ни пелопоннесцев. В противном случае, т. е.
если ты сомневаешься, не веришь мне и су-
дишь о них иначе, ошибочно и странно, как
судил, когда подал мне совет отправиться в
Пелопоннес, выслушай меня, виновник всех
моих злосчастий, слушайте и вы, обитатели
аида, чтобы мои мысли имели большее распро-
странение. Ведь ныне живущим известно то,
что я собираюсь сказать, а тем, кто придет
в последующие времена, оно станет известно
и послужит памятником зла, более красноре-
чивым, чем все иные прежде существовавшие,
затмив лемносские ужасы и беды, описанные
в «Илиаде».135
23. Божественный, славный и высочайший
император 25-го июля 7-го индикта136 на
большом корабле, сопровождаемом пятью трие-
рами, отплыл из Константинополя на прослав-
ленный о. Фасос, отложившийся от него, и,
пробыв там три месяца, с помощью сильного
войска и камнеметных машин вновь подчинил
своей власти, хотя на острове и прежде не
утихало беспокойство. Затем он прибыл в Фес-
салонику, где все привел в надлежащий по-
рядок, а оттуда с этим своим войском привет-
ствовал землю Пелопса. Прибыл император
туда не ради пиршеств и охоты, не для раз-
влечений и отдыха от многочисленных трудов
в Фессалонике и на Фасосе. Нет! На том еще
с древних времен прорытом перешейке,137 да-
вавшем всякому желающему свободный про-
ход, об укреплении которого стенами и рвами
не мечталось ни одному из прежних императо-
ров, против всякого ожидания он возвел за
119

Византийский сатирический диалог
25 дней стену с башнями и зубцами, а также
восстановил с обеих сторон ее две крепости
для охраны живущих внутри стен и для того,
чтобы крепости эти служили убежищем тем,
кому за ее пределами грозят нападения варва-
ров. Еще не было завершепо это славное на-
чинание, как люди, всю свою жизнь привык-
шие все переворачивать с ног на голову и
смущать порядок в Пелопоннесе, я имею в ви-
ду топархов, склонных к битвам и мятежам,
дышащих убийством, коварных, хитрых, лжи-
вых, оварварившихся, надменных, неверных,
клятвопреступных, постоянно предающих им-
ператора и деспотов, жалких, но мнящих о се-
бе что твой Тантал,138 этих Иров, представляю-
щихся героями,139 исполненных всяческой раз-
нузданности и мерзости (о, земля, солнце и
хоровод звезд!), они бесстыдно восстали на
своего благодетеля и спасителя, и каждый меч-
тал о неограниченной власти. Они составляли
заговоры, строили козни против божественного
императора и требовали от строителей укреп-
лений, чтобы они срыли стену, возведенную
для спасения их самих и их близких, хвали-
лись тем, что расправятся тайным каким-ни-
будь путем или в открытой войне с благоде-
телем, построившим эти стены, с владыкой,
спасителем города, бдительным стражем ро-
меев, Гераклом наших дней, свершающим под-
виги, превосходящие Геракловы, непобедимым
и великим императором, выше всего поставив-
шим свое решение построить и обвести рвом
стены, чтобы они служили безопасности оби-
тающих внутри них.
120

Мазарис
Хотя топархи выказывали неверность и мя-
тежность, непобедимый император спокойно и,
можно сказать, с великодушием, терпимостью
и бесстрашием сносил их гнусное коварство и
дерзкие слова, но также набеги, засады, вы-
лазки, крокодиловы речи,140 полные обмана и
хитрости, спесивость вооруженного серпом
Геллиавурка.141 Но в конце концов он с боль-
шим войском двинулся против мятежных то-
пархов, неся в своей душе дождь и солнце,
т. е. радуясь и вместе скорбя. Радовался им-
ператор потому, что такими необходимыми ме-
рами он не только изобличал коварство и зло-
желательство, присущие топархам с самого на-
чала, но обманы, лукавство, притворство, де-
лая для всех явным их неверность и всевоз-
можные иные пороки. Кроме этих действий
императора, ничто не могло убедительнее изо-
бличить глупость и безумие этих топархов —
так человек в здравом уме обличает умали-
шенного, а пробный камень — поддельное зо-
лото.
Печаль же ему внушало то, что он не
сумел довести до конца свое великое и досто-
хвальное начинание, которое желал осуще-
ствить и к чему стремился, но принужден был
уделить время другим заботам, неприятным
ему и лежащим за пределами его желаний и
намерений, а именно войнам, ратным трудам,
битвам, покорению городов, договорам с не-
отесанными грубиянами, посольствам к всевоз-
можным ничтожествам, благодетельствованию
неблагодарных, сочувственному и мягкому об-
хождению с дикими племенами, дышащими
121

Византийский сатирический диалог
убийством, строительству осадных машин,
изысканию денежных средств; императора одо-
левали лишения, пребывание в безводных и
диких местах, опасности тяжелых горных пе-
реходов, ночевки на голой земле, бодрствова-
ние по ночам, недовольство слуг, заговоры ра-
бов, леность и нерасторопность приближенных,
попечение о конях и многое множество других
тягот.
24. Вот какую благодарность, мой друг,
воздают теперь эти люди своему спасителю,
благодетелю и стражу всех ромеев. Им прили-
чествовало бы ночью и днем молиться за им-
ператора вседержителю и возносить ему моль-
бы, повиноваться велениям императора и бес-
прекословно подчиняться ему во всем, неукос-
нительно выполнять его волю, прославлять
этот его подвиг на весь подсолнечный мир, а
имя его вписать в свои умы и сердца.
Как ты слышал, топархи оказались небла-
годарными к благодетелю, непризнательными
к спасителю, неверными к неусыпному стра-
жу, мятежниками и заговорщиками против го-
тового на все ради их благоденствия, невер-
ными, кровожадными, злобными и коварными
по отношению к своему передовому бойцу и
защитнику от грозящих зол. Если таково от-
ношение к священному, всевысочайшему и не-
победимейшему императору, одним звуком сво-
его имени заставившего содрогаться и трепе-
тать сатрапов в землях от восхода до заката,
устрашившего своими подвигами и ужаснув-
шего всех врагов, чего мне, жалкому и не-
счастному, и тем, кого, как мне кажется, пе-
122

Мазарис
лопоннесцы считают жителями Востока,142
ждать от них? Потому я молю вседержителя,
приведшего все из небытия в бытие, чтобы
без труда и в скором времени божественный
император захватил крепости этих низких, ко-
варных, хитрых, злобных и ничтожных топар-
хов, и они истаяли бы, как воск от огня, как
роса под лучами солнца; мз да покорятся они
его власти и воле, да подпадут, как рабы игу
благороднейшего, кротчайшего порфирородного
нашего императора. А подземного Гермеса144
с Персефоной и самого великого Плутона умо-
ляю, раз ты подал мне коварный совет, вернее
вытолкал меня со всем моим скарбом в Пело-
понпес, о том, чтобы тебе ступать в аиде толь-
ко по терниям и колючкам, чтобы Стикс145
для тебя пересох и во веки веков не пришлось
выпить ни глотка из Леты, чтобы денно и
нощно ты не переставал мучиться от ненависти
к своему сопернику, а равным образом и от
воспоминания о потере своих флоринов, отдан-
ных белокурым негодяям,146 которые обвели
тебя вокруг пальца. Томись в аиде до послед-
ней трубы и встреть нас умиротворенными,
когда на то будет божья воля.
Мануил Голобол с товарищами лучшему
и знаменитейшему из врачей, дуке кир
Никифору Палеолоеу Калаке 147
25. Мне думается, что еще до письма,
давшего мне возможность в сновидении три
дня назад беседовать с моим другом Ма-
зарисом, тебе, лучший из врачей, хотелось
123

Византийский сатирический диалог
узнать о моей судьбе; ведь и я узнавал о тебе
от врача Ангела,148 немало намучившегося в
Пелопоннесе, когда он пытался получить назад
данные взаймы деньги, и с горя отправивше-
гося в аид. Поэтому мне не нужно много го-
ворить, чтобы всячески ободрить тебя, особен-
но же в связи с несчастиями и трудами, пе-
ренесенными тобой во время пребывания в
Пелопоннесе.
Человек, покинувший свою родину, подобен
крылатому муравью: как тот гибнет, пускаясь
в полет, так и человек этот губит себя, стран-
ствуя с места на место. В утешение я хочу
сказать тебе несколько слов. Если ты расстал-
ся со столицей и, как я слышал, продолжаешь
жить в Пелопоннесе и, до сих пор сражаясь
со своими злосчастиями, обессилел, а теперь
в отчаянии чуть что не сходишь с ума и по
ночам клянешь час своего отъезда из Констан-
тинополя, днем вспоминаешь о слугах, домах,
нивах, деревьях, плодах, доходах, цветах, ла-
комствах, рыбах, богатстве, мясных блюдах,
зрелищах, общении с достойными людьми и
других вещах, доставлявших тебе удоволь-
ствия, я могу дать тебе спасительное средство,
которое поможет не возвращаться мысленно к
тому, что прежде тебя радовало. В аиде я по-
пробовал его и тотчас забыл о недоброжела-
тельстве соперника, обо всем, некогда меня
услаждавшем, о флоринах, отданных — о, Ге-
ракл! — белокурым негодяям, которые обвели
меня вокруг пальца.
Воспоминание об утраченных благах, мой
друг, — несказанное мучение, наказание, гор-
124

Мазарис
шее всякого иного наказания и возмездия: оно
не только измождает тело, но и душу лишает
сил. Если б ты захотел выпить этого спаси-
тельного средства, которое в аиде зовут водой
Леты, тотчас забыл бы обо всем, никогда не
вспомнил о родине, о благах, веселивших тебя,
о зарытом золоте, о недавно обработанных по-
лях, о доходах, о якобы целебных снадобьях,
смешивать которые ты поручал добрейшему
Севастиану, о взносах чужеземцев и подарках
архонтов Галаты.149 Будь здоров, искуснейший
и счастливейший из врачей, долгие годы.
Написано на Тенаре 16 октября и послано
с Синадином из Кормеи.
Ответ Палеолога Мануилу Голоболу
26. Я получил, о знаменитейший ритор,
твое письмо, отправленное на Тенаре с пело-
поннеским жителем Синадином из Кормеи.
Мне следовало бы не читая порвать его, так
как ты пишешь, будто я зарыл свое золото.
Однако, поскольку ты уже отправил это
письмо, а я, ничего не подозревая, его про-
читал, то теперь знаю все описанное в нем,
что ты припомнил, знаю также совет, руковод-
ствоваться которым я, по твоему мнению, дол-
жен в Пелопоннесе.
Я надеялся, что ты расскажешь мне, что
делается в аиде, как ты поживаешь и в какой
разряд там попал — в число ли лучших врачей
или достигших положения риторов, занима-
ешься ли и медициной и риторикой, как на
земле, когда кормился от обоих этих искусств,
125

Византийский сатирический диалог
кроме же того расскажешь о том, какое из
них, ораторское или врачебное, там больше
ценится; думал я, друг мой, что ты опишешь
также и удовольствия, которые получаешь
на новом месте, и побудишь нас поскорее
удрать от здешних злосчастий в аид. Ты, как
можно заключить по тому, что ты все помнишь
и описываешь, еще не пил из Леты: ведь если
б пил, по словам поэтов, забыл бы решительно
все. Если же, как утверждаешь, отведал этой
воды и тем не менее продолжаешь помнить
про своего соперника, потерянные деньги, про
все радости и удовольствия, может ли тебе
грозить наказание более тяжкое, когда тебе
придется предстать перед всевидящим судьей?
Ведь воспоминание о радостях, как ты сам
сказал, не уступает тысячам казней и мук.
Буде же я отопью Леты и по твоему при-
меру не забуду о своем добре, а буду думать
о нем и, как сейчас в Пелопоннесе, денно и
нощно мучиться от этого, не знаю, что за
польза мне жить в аиде. Потому, думается,
лучше ходить в одном хитонишке на острове
Пелопса — пусть меня прибивает то к одному,
то к другому городу и пусть я буду лишен
всех радостей, — чем уже сейчас отправиться в
аид. Ведь житель земли, если окажется даже
на краю вселенной, когда-нибудь, возможно,
вернется к себе на родину, попавший же в
аид останется там до последней трубы. Поэто-
му, пока все обстоит как сейчас, у меня нет
охоты сидеть там тем более, что я собираюсь
соединить двух дорогих мне людей — его с не-
вестой, а ее с женихом. Все же приготовь под-
126

Мазарис
ходящее моему положению местечко: ведь в
недалеком будущем — охотно или против во-
ли—я должен буду прийти к вам. Живи же
до последней трубы, красноречивейший друг,
не зная наказаний, в рощах, полных зелени и
отдохновения.
Написано в Спарте 21 октября и послано
до срока с умершим фессалийцем Хрисафом,
за душой у которого нет даже свинца.150
* *
*
Следуя велению твоего величества, слав-
нейший государь,151 более смеха ради, нежели
всерьез, я описал все это как сумел, удостоен-
ный постоянного пребывания вблизи тебя, не-
разлучного с твоими благодеяниями. Из-за
продолжительного общения с твоей мудростью
и кротостью буде ты повелел бы мне спля-
сать, подобно Терситу,152 немного прихрамы-
вая, я бы стал плясать — ты привлек меня к
себе, о кротчайший и украшенный множеством
отменных качеств, словно колдовством. По-
скольку же я с радостью и без отлагательства
исполнил повеление твоего величества, испол-
ни и ты, славный государь, мою просьбу:
пусть это сочинение не будет оглашено в боль-
шом собрании слушателей, а также и здесь
в присутствии тех, кого питает земля Пелоп-
са, но только за ее пределами и вдали от них,
когда достигнешь берегов Евбеи и Фессалии.
Этим ты доставишь мне радость и одновре-
127

Византийский сатирический диалог
менно сделаешь приятное своим спутникам,
пелопоннесцев же, так как они не услышат
того, что я написал, не обидишь. Как раб
твоей священной царственности я осмелился
рассказать...

ПРИЛОЖЕНИЯ
С. В. Полякова
ВИЗАНТИЙСКИЙ САТИРИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ
Сатирический диалог — особый жанр византий-
ской художественной литературы, продолжающий
традиции древнегреческой сатиры Лукиана, пред-
ставлен тремя дошедшими до нас разновременно воз-
никшими памятниками — диалогами «Патриот» (Хв.),
«Тимарион» (XII в.) и «Мазарис» (XV в.). Так
обычно для краткости цитируется диалог, рукопись
которого снабжена следующим надписанием: «Раз-
говор в подземном царстве. Пребывание Мазариса
в царстве мертвых, или расспросы покойников об
иных из их знакомых, с которыми доводилось им
встречаться при дворе». Все эти диалоги отличаются
слабо выраженпой бичующей силой, и при знаком-
стве с ними трудно поверить, что долитературной са-
гире могла в период ее существования приписы-
ваться магическая способность губить — в букваль-
ном значении слова — тех, против кого она была
направлена.1
•Elliot R. С. The Powers of Satire: Magic, Ri-
tual, Art. Princeton, 1960. Автор впервые попытался
показать дешпературные истоки сатирического жан.-
ра и его связь с культом плодородия, где зло должно
было быть устранено в целях процветания земли и
живущей на ней общины.
9 Византийский сатирический диалог 129

приложения
Первые две сатиры относятся к самым знамени-
тым памятникам византийской художественной про-
зы, а также к редкостным для Византии литератур-
ным произведениям: они лишены религиозной и
официальной государственной окраски. Это опреде-
лило и культурно-историческое значение сатирического
диалога для современного читателя: он знакомится
с непарадной Византией, о которой, быть может, и не
догадывался. В сатирических диалогах отражены
важные для своего времени вопросы (политические,
религиозпо-философские, литературные), в качестве
действующих лиц выведены государственные дея-
тели, писатели, ученые, известные придворные и даны
интереснейшие бытовые картинки, вроде описания
фессалоникийской ярмарки. Диалоги пользовались
в Византии популярностью, в пойое время они при-
влекают к себе пристальное внимание специалистов
и, как видно по появлению переводов на новые
языки, постепенно уже перешагивают пороги научных
кабинетов и университетских аудиторий, т. е. превра-
щаются в живое литературное явление.
Все три диалога принадлежат к жанру хождений
в потусторонний мир: их герои побывали либо на не-
бесах («Патриот»), либо в подземном царстве («Тима-
рион» и «Мазарис»). Жизнь этого сюжета на грече-
ской почве имеет свою длительную историю — на са-
мом раннем этапе развития он выступает в мифах
(в преисподнюю спускались Орфей, Одиссей, Геракл,
Тезой), затем мы встречаем его в виде вкраплений
в основной сюжет литературного произведения; са-
мым ранним образчиком оказывается тут «Одиссея»,
вслед за которой можно назвать комедии Аристо-
фана — «Лягушки», где герой сходит в подземный
мир и встречается там со знаменитыми поэтами, и
130

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
«Ахарняне», со сценой полета к жилищам богов на
спине навозного жука, а также философские сочине-
ния («Республика» Плафона, «О позднем возмездия
богов» Плутарха). Завершает развитие этого сюжета
период его автономии, т. е. превращение в самостоя-
тельный литературный жанр в послеклассическое и
византийское время. Здесь родословное древо жанра
расщепляется на светскую и агиографическую ветви.
Первая представлена произведениями Лукиана, ви-
зантийским сатирическим диалогом, стихотворными
сатирическими сошествиями XV в. Цамплакоса, Берга-
да и анонимной «Повестью мертвого царя», вторая —
благочестивой новеллистикой, оказавшейся в Визан-
тии особенно продуктивной, так как ее литература
была бедна произведениями, которые мы привыкли
называть беллетристическими, и в ход шли различ-
ного рода заменители художественной литературы.
Они использовали тот же типологический материал,
который мы встречаем в средневековой собственно
художественной литературе, т. е. преимущественно
древние фольклорные схемы, и особенность этих за-
менителей обнаруживается лишь в благочестивом
осмыслении материала, замене светских действующих
лиц духовными и перемещении места действия в цер-
ковную, монастырскую или отшельническую среду.
Наставительная агиографическая литература потому
и могла служить заместительницей художественной,
что обе они были слеплены из одного теста, и нази-
дательная, кроме своей дидактической тенденции, не
отличалась ничем специфическим, что могло бы отго-
родить ее от светской, и под тонким церховно-рели-
гиозным слоем отчетливо проступали международпыо
фольклорные схемы. В самом деле, если отбросить
позднейшие, как говорят искусствоведы, записи, пу-
9* 131

Приложения
тешествия в потусторонний мир — подземный или не-
оесный — в византийской светской сатире и назида-
тельной новеллистике будут во всех подробностях со-
впадать.
Живой или временно умерший по тем или иным
причинам попадает в потусторонний мир, спускается
в подземные области или восхищен па небо, воз-
вращается оттуда обратно на землю и рассказывает
о том, чего был очевидцем. Иногда странствие не но-
сит реального характера и заменено сонным лиде-
нием или состоянием экстаза; в иных случаях муд-
рец, ангел или какой-нибудь святой с высокого места
показывает рассказчику потусторонние области, π он
делает свои наблюдения, оставаясь на земле.
Поучительно взглянуть, держа в памяти визан-
тийские светские диалоги, на их агиографические
разновидности. Начпем с истории повара Евфросина.2
Некий «весьма богобоязненный пресвитер»3 молит
бога показать ему места райского блаженства, ожи-
дающие праведников, «и, когда он спал на постеле
своей, ум его был восхищен, и пресвитер очутился
в саду», где к своему великому удивлению увидел
Евфросина-повара, одного из самых презираемых бра-
тией монахов. «Росло там множество дерев разно-
видных, прекрасных, высоких и не похожих на обыч-
ные. Все они были покрыты плодами изобильнее, чем
листьями, а плоды имели такие благоцветные, боль-
шие и душистые, каких не зрели смертные. Под
2 Краткое житие Евфросина-повара возникло не
ранее IV и не позднее VII в. (хронология точно не
установлена). Текст переведен по изданию: «Revue
de FOrient Chretien», 1905, vol. 10.
3 Пресвитер — вторая степень священ тва, сан,
соответствующий священническому.
132

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
этими деревами текли обильные студеные и чистые
воды, и поднимались там всякого рода душистые
травы, и оттуда струило всевозможными ароматами,
так что стоявшему чудилось, будто он вдруг попал
в покой, где приготовляют благовония». И вот он
стал раздумывать, говоря: «Чей же это удивитель-
ный и страшный4 сад и кто его охраняет?». И чуть
только он стал сам с собою так говорить, замечает,
что посеред сада стоит тот Бвфросин, о котором
у нас речь. И, увидев его, пресвитер удивился и
говорит ему: «Что ты здесь делаешь?». Повар сказал:
«Что ты делаешь, отец мой, то и я». Иерей сказал:
«Чей это сад?». Евфросин говорит: «Божий». И снова
иерей спрашивает: «А кто привел тебя сюда?». Тот
ответил: «Тот же, кто проводил сюда твою святость».
Опять иерей говорит ему: «Я, как ты знаешь, брат
мой, хотя и недостоин, все-таки иерей и не просто
иерей, а из числа преславных, кроме же того, се-
годня как раз исполнился третий год, как я не на-
сыщал чрева своего ни хлебом, ни водой, не давал
сна очам моим и веждам моим дремания», «по слову
блаженного пророка,5 но без отдыха денно и нощно
молил бога, чтобы узреть мне хотя несколько от уго-
тованного господом для тех, кто любит его; и вот я,
наконец, пришел сюда и хотел спросить у кого-ни-
будь, это ли место приготовлено возлюбившим бога».
А Евфросин говорит иерею: «Я, как ты знаешь, чест-
ной отец, не умудрен в Писании и совершенно
ненаучен, но от вас услышал слово апостольское:
„Не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило
4 Страшный — эпитет, синонимичный эпитетам
«святой», «божественный», «чудесный».
5 Псалом 131 (132), 4. Пророк — Давид.
133

приложения
то на сердце человеку, что приготовил бог любя-
щим его".6 А так как мы этого ради потрудилась,
узрели несколько от уготованного богом для возлю-
бивших его, и он укрепил нас и показал неложность
слова апостольского. Ибо никто, будучи во плоти,
не может увидеть более». И пресвитер снова говорит
ему: «Ты только в первый раз пришел сюда или
бывал здесь ранее?». Евфросин сказал: «По милости
божией я вечио тут». Иерей: «А что ты здесь де-
лаешь?». Евфросин сказал: «Я — страж сада сего».
Иерей сказал: «А можешь ты дать мне, если я чего
попрошу?». Тот ответил: «Когда хочешь чего, проси,
и я дам тебе». Пресвитер говорит ему: «Дай мне
вон те три яблока», и показал на них пальцем. Евф-
роегш тотчас сорвал яблоки и подал ему, положив
их в складки его плаща. Яблоки были весьма крупны,
хороши и источали дивный аромат: наклонивши го-
лову свою, чтобы вдыхать этот аромат, пресвитер не
мог вдосталь насладиться.
И в это время ударили в било, и, пробудившись,
пресвитер подумал, что видел сон, но, когда выпро-
стал левую руку свою из плаща и в ней въяве ле-
жали яблоки, восхитился ум его. Он бережно спрятал
яблоки в постеле и, прикрыв дверь, вышел. Подойдя
к обычному месту Евфросипа, он застал его стоящим
в ожидании, когда начнут молитвословие, и, пав пе-
ред ним, говорит: «Во имя бога, которому ты, чело-
век божий, неустанно служишь, ответь мне, что я
спрошу тебя». Тот сказал ему: «Спрашивай, отец, что
тебе угодно». Иерей говорит: «Бога ради, скажи мне,
где ты был этой ночью?». Он ответил: «Там, отец,
я был, где ты меня видел». Опять иерей спраши-
6 I послание к Коринфянам, 2, 9.
134

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
вает: «А где я тебя видел, скажи мне, раб божий?».
Евфросин говорит: «В раю, который ты узрел». Снова
иерей обратился к нему: «Если говоришь не ложно,
то что ты мне дал?». Евфросин сказал: «То, что ты
попросил». Тут иерей, пав ему в ноги, стал настаи-
вать, говоря: «Богом заклинаю, о чем я тебя попро-
сил?». Тот ответил: «Ты попросил три яблока, и я
их тебе дал». И иерей, поклонившись ему, отошел
к своему месту, и всю всенощную дивился сердцем и,
обоняя страшное то благоухание, напитавшее одежду
его, был сам не свой.
Религиозный характер этого рассказа значительно
тускнеет на фоне международных фолтжлорных моти-
вов: ведь перед нами хорошо известная с детства
сказочная история Золушки: чудной красоты и бла
городного звания героиня или герой (и агиографи-
ческие легенды, и сказки знают Золушку в мужском
варианте) по собственной воле или в результате
принуждения злой силы становятся слугами — зама-
рашками, исполняющими грязную или считающуюся
постыдной работу: моют кухонные горшки, пасут
гусей и т. п. Они живут в презрении и терпят
обиды, пока принц или король не обнаружит по ка-
кой-нибудь примете, вроде башмака, кольца или зо-
лотого яблока, их истинное лицо. Однако золушки
не хотят быть узнанными, прячутся, маскируются,
бегут, как это сделал в финале легенды Евфросин,
когда его святость была обнаружена. Га ;ница лишь
в назидательности рассказа, типичной для агиогра-
фии, да в том, что место чудесных красавиц в ле-
генде заступают праведники, ото всех таящие свою
из ряда вон выходящую святость, место влюбленного
принца или короля — прославленные подвижники, а
действие происходит в монастыре, но контуры сю-
135

Приложения
жета остаются неизменными: героя-замарашку, скры-
вающегося под личиной юродства или крайней при-
ниженности, открывает великий аскет; по какой-ни-
будь примете оп узнает в презираемых всеми зама-
рашках выдающихся святых, но те, подобно своим
двойникам в фольклоре, не хотят признания и тот-
час покидают монастырь, исчезая навсегда. Фольк-
лорны, а не агиографичны и отдельные подробности
новеллы об Евфросине; вспомним хотя бы о много-
численных параллелях к мотиву яблок, взятых пре-
свитером в раю: нередко герои сказок в доказатель-
ство своего пребывания в каком-нибудь зачарован-
ном месте, возвращаясь назад, берут с собой оттуда
ветку волшебного дерева или какой-нибудь чудесный
предмет.
К византийской сатире структурно еще ближе
(Откровение Анастасии) (V в.) 7 — один из многочис-
ленных образчиков благочестивых рассказов о стран-
ствиях по потустороннему миру. Повествование здесь
ведется от имени воскресшей героини <Откровения>,
посетившей места праведных и грешных. Ангел, со-
провождающий праведпицу, показывает ей обычные
для языческих и христианских памятников картипы
загробных мук и райского блаженства:
«III. И затем ангол этот повел меня и привел
в места грешных. Туда, где наказывают их. И я уви-
дела там огненпую реку. Были там тьмы мужей и
жен, рока же кипела, и волны накрывали грешников,
и ангел говорит мне: это все воры, кровосмесители,
строптивцы, пользующиеся ложной мерой и весом,
нарушители порядка, преступающие божеские запо-
7 Текст переведен по изданию: Apocalypsis Ana-
stasiae/Ed. R. Homburg. Leipzig, 1903.
136

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
веди и не чтущие справедливости, кто предает ни-
щих в руки нечестивцев, впавшие в содомский грех,
презирающие святое крещение, оскорбляющие отцов
и матерей и чинящие обиды соседям. И поднимался
огнь и черви, и покрыло грешпиков на неисчислимое
множество локтей».
Иной, радостный мир открывается глазам Ана-
стасии, когда ангел приводит ее в рай: «И взял меня
ангел и привел в рай. И говорит мне ангел: „Анаста-
сия, гляди на райские блаженства, которые обретут
праведные". И я увидела красоту, прелесть, простор-
ность и блажепства, что приготовил бог любящим
его.8 И жалкая душа моя пришла в восхищение, ибо
язык человеческий и ум человеческий не могут пове-
дать о несказанном том блаженстве».
Среди фантастической бутафории, обычной для
жанра схождений, в <Откровении Анастасии) встре-
чаются исторически засвидетельствованные, вполне
реальные эпизоды — интерполированный позднейшей
рукой (ведь <Откровение> датируется V веком) рас-
сказ о встрече в подземном мире императора Ники-
фора Фоки (963—969 гг.) со своим убийцей Иоанном
Цимисхием и рассказ о Петре из Коринфа. Мы упо-
минаем об этом, поскольку здесь за несколько столе-
тий до Данте сочетались томы апокалиптики и поли-
тики. Отрывок же, посвященный встрече Никифора
Фоки и Иоанна Цимисхия, стоит привести как пример
искусного драматического повествования (это тоже
свидетельство беллетристической природы агиогра-
фии!), а также как, возможно, новый исторический
факт, если примирение в храме святой Софии уби-
того императора с его убийцей Ее плод поздней-
8 I послание к Коринфянам, 2, 9.
137

Приложения
шего вымысла: «И ангел сказал мне: „Вот Иоанн Ци-
мисхий: он здесь, потому что убил императора Ники-
фора". И Никнфор стал говорить ему: „Господин
Иоанн, почему ты содеял это злодейское убийство и
не подумал о своей душе? Разве не помнишь, что
в святой Софии мы подали друг другу руки, чтобы
не было во мне злобы на тебя и мы заключили бы
между собой мир? Ты же не соблюл его. Вот ты
получаешь по делам своим". Иоанн в ответ, скорбя и
плача, ничего не говорил, как: ах и увы».
На греко-византийской почве сюжет схождений
в подземный мир и восхождений в горний обрел
в беллетристических сочинениях некоторые специфи-
ческие особенное! и, отсутствующие в памятниках
агиографической ветви. Мы имеем в виду появление
в завязке любопытного друга посетителя неба или аи-
да, который атакует его своими вопросами, стимули-
руя этим и подталкивая его рассказ; зтот случайно по-
встречавшийся друг, кроме того, дирижирует внима-
нием читателя — он вовремя поданной репликой при-
глашает обратить внимание на какое-нибудь событие
или шутку. Стандартна и развязка: когда очевидец
поведал уже обо всем, и впечатления исчерпаны, так
что не о чем больше сказать, диалог внезапно обры-
вается ссылкой па поздний час или какой-нибудь
другой повод для того, чтобы разойтись по домам.
Эта схема в «Мазарисе», наиболее медиевальном диа-
логе, выражена, естественно, менее отчетливо, о чем
речь впереди.
Описанные структурные особенности диалогов
этого рода, впервые встречающиеся у Лукиана, повто-
рены византийскими авторами. Вот обычная завязка:
Φ и л о н и д: Здравствуй, Мепипп. Откуда ты?
Уже давно, как ты не появлялся в этом городе!
138

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
Менипп:
Я здесь, покинув мертных дом и мрачный свод,
Где царствует один Апд вдали богов.
Филон ид: Геракл! Менипп без нашего ведома
умер и затем снова воскрес?
Менипп: Аид еще живому мне врата отверз.
Филонид: Но что побудило тебя предпринять
это необычное и невероятное путешествие?
Менипп: И молодость, и дерзость смелого ума.
Филонид: Ради самого Зевса, не медли рас-
сказать мне и это!9
И далее друг проявляет настойчивое любопыт-
ство, все время понуждая своего собеседника рас-
сказывать.
Филонид: Ради самого Зевса, Менипп, не от-
кажи другу, расскажи обо всем; ведь я умею молчать,
да к тому же я и сам посвящен в мистерии.
Менипп: Ты возлагаешь на меня тяжелую обя-
занность, и далеко не безопасную; однако ради тебя
я осмелюсь выполнить ее. Итак, было постановлено,
чтобы богачи, крупные собственники, дрожащие над
запертым золотом, как над Данаей...
Филонид: Постой, дорогой, ирежде чем ты ста-
нешь рассказывать о состоявшихся постановлениях,
я с удовольствием выслушал бы от тебя, что вызвало
твое путешествие в аид и кто был в пути твоим
проводником. Затем расскажи, что ты там видел и
что слышал; ведь такой любитель всего достойного
внимания, как ты, без сомнения не пропустил ни-
9 Лукпан. Собр. соч., М.; Л., 1935, т. I, с. 512/
Пер. Н. Лукьянова.
139

Приложения
чего, что стоило бы посмотреть или послушать. Ради
самого Зевса, не медли рассказать мне и это! 10
То же и в диалоге «Икаромениппа, или Заоблач-
ный полет»:и
Друг: От твоих слов я весь превратился в ожи-
дание и с открытым ртом жду, чем кончится твой
рассказ. Ради Зевса, покровителя дружбы, не бросай
меня привешенным за уши в самом начале твоего
рассказа!
«Икароменшш» завершается словами Мениппа:
«Прощай! Я тороплюсь в Расписной портик».
Не подлежит сомнению, что эти композиционные
особенности, как и самое драматическая форма и
вербальные совпадения, отмеченные комментаторами,
свидетельствуют о влиянии Лукиана, популярного
в Византии. Это подтверждается и структурой стихо-
творной народной сатиры, не знающей ни лукианов-
ского зачина, ни обычной для него концовки — фи-
гура любопытного собеседника отсутствует вообще:
у Тзамлакоса автор-рассказчик черпает свои пред-
ставления о загробном мире из попавшей ему в руки
иллюминованной рукописи, т. е. читает текст и рас-
сматривает украшающие его миниатюры; в «1'ечи
мертвого царя» рассказчик получает информацию от
покойника, обнаруженного им в заброшенной церкви;
Бергад тоже обходится без собеседника, приглашаю-
щего его рассказывать: он падает в пропасть и ока-
зывается у разверстого входа в ад, откуда ведет
беседу с его жителями, о которой затем рассказы-
вает.
Все же считать сочинения Лукиана образцами
10 Там же, с. 507.
11 Там же, с. 522.
140

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
для «Патриота», «Тимарпопа» и «Мазариса» было бы
неправильным. В самом деле, если стоять на этой
принятой точке зрения, произведения Лукпана или
какого-нибудь другого античного автора, использовав-
шего интересующий нас сюжет, окажутся прообра-
зами агиографических сошествий и вознесений, начи-
няя с современного лукиановским диалогам «Ме-
ниппу», «Икаромешшпу», «Разговорам в царстве мерт-
вых», «Откровению Петра» и кончая агиографическими
памятниками самого позднего происхождения. Есте-
ственнее предположить, что Лукиан был не отцом ви-
зантийских авторов, а только родственником по пря-
мой линии, и сюжет пришел к ним не от Лукиана.
хотя они его не только читали, но и использовали,
и здесь действовал пока еще не разгаданный меха-
нпгм традиции, определяющий появление одинаковых
сюжетов и других типологических особенностей в па-
мятниках, возникших независимо друг от друга.
Византийский сатирический диалог значительно
отличался как от древнегреческого, так и от сверст-
ных ему западных сатир. То обстоятельство, что
«христианнейшая Византия» с начала своего суще-
ствования и до падепия Константипополя не могла
освободиться от эстетического авторитета греческой
языческой литературы, наложило отпечаток на ее об-
лик, и в частности на сатирический диалог. В силу
этого в нем в полной мере не развились типичные
для западной сатиры особенности — карнавальный
бурлеск, площадная грубость, не знающий границ
гротеск, суперлатишюсть чувств. Византия ведь ни
в одном из жанров своей литературы не достигла
подлинной медиева.чъьости и только сделала першло
шаги навстречу ей.
141

Приложения
* *
*
Небольшой диалог «Патриота» наделал исследова-
телям много хлопот и задал пемало до сих пор не
разгаданных загадок. Все в нем — общая мысль, хро-
нология, композиция, авторство — еще под вопроси-
тельным знаком и как бы в порочном кругу. Причину
следует искать в том, что исторические представле-
ния, отраженные в диалоге, не вяжутся с предлагае-
мыми датировками, а датировки, выведенные из тол-
кования этих исторических фактов, — с культурно-
историческими представлениями; композиция неожи-
данно раскалывается на две по существу самостоя-
тельные части. В результате «Патриота» признавали
то памфлетом на христианские верования (из-за
осмеяния ветхозаветного Моисея и апостола Павла;
в гл. 20—21 он даже попал в список запрещенных
книг, так называемый «Index librorum prohibitorum»,
изданный в 1554 г. в Венеции), то невинной ритори-
ческой шуткой, то обличением язычества.
В поисках хронологической пристани для «Пат-
риота» предлагались II, IV, VII, X, XI и XII века.12
12 Gesner J. Μ. De aetate et auctoritale dialogi
Lucianei, qui Philopatris inscribitur. — In: Luciani Sa-
mosatensis opera / Ed. Fr. Reiz. L., 1743, vol. 3. Автор
признает временем возникновения диалога IV в. —
О u d s с h m i d A. Kleine Schriften. Bonn, 1894, vol. 5;
Crampe R. Philopatris Halle, 1894. Они относят его
к VII в. Нибур (Niebur В. G. Uber das Alter des
Dialogs Philopatris-Kleine hislor. u philo'og. Schrif-
ten. Bonn, Hd li, 1843)—κ Χ в. Датировка, впервые
предложенная Нибуром, принята сейчас большин-
ством нсследогателеп it включена как окончат" гьная
в справочник А. Крумбахера «Oeschichte rier i yzan-
142

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
Первоначально диалог относили ко II в. и приписы-
вали Лукиапу., правда, еще древние схолиасты вы-
сказывали сомнения в такой атрибуции: «...этот
диалог как будто не принадлежит Лукиану», — писали
иные в своих комментариях, и «Патриот» лишь
условно помещался в собрании сочинений Лукиана.
В дальнейшем наметилась тенденция отодвигать вре-
мя создания диалога ближе к эпохе классической
Византии, и сейчас X век можно считать принятой
большинством датировкой.
Кандидатом на авторство, кроме Лукиана, высту-
пил и Пселл. Не входя в хронологическую сторону
атрибуции, предложенной итальянским византинистом
Анастаси в его издании «Патриота», следует сказать,
что по стилистическим основаниям она не выдержи-
вает критики — такой блестящий и свеобразный сти-
лист, как Пселл, не мог быть автором столь неискус-
ного сочинения, даже если как византийский автор
он в зависимости от жанра, в котором писал, изме-
нил свой стиль, как исполнитель разных ролей ме-
няет свои костюмы и предстает то бедным пилигри-
мом, то королем.
Об авторе «Патриота» можно лишь сказать, что
он был жителем Константинополя — его фраза «на
Пропонтиде поднялся еще Борей, так что корабли
с зерном придется теперь канатами тянуть к Евксин-
скому Понту» объясняется только этим, а также, что
он был человеком, знакомым с языческими грече-
скими авторами и книгами Священного писания.
Выше у нас шла речь о жанре схождений в под-
tische Literatur» (Miinchen, 1897). — Anastasi R.
Incerti Auctoris Φολόπατοις ή διδασκόμενος -Messina, 1968;
последний датирует «Патриота» XI в.
143

Приложения
земный мир и восхождении в мир горний. Диалог
«Патриот» принадлежит к жанру восхождений, хотя
его типологическиз черты выступают в несколько
замутненной форме. Все же они различимы и дают
право включать диалог в разряд произведений этого
ряда.
Посещение Критием сборища «парящих в небесах
мужей», «вознесшихся на небеса», «завсегдатаев пе-
бссных» круч описано им так, что без труда мы
узнаем здесь отчет очевидца о своем восхождении
в горние области: «И вот мы минуем железные во-
рота и медные пороги, взбираемся по бесконечным
лестницам и наконец оказываемся в золоченом покое,
похожем на чертог гомеровского Мепелая» (гл. 23).
Реминисценция из Гомера (речь в цитате идет о же-
лезных воротах и медных порогах тартара) не просто,
по обычной манере византийцев, расцвечивает текст;
она — носитель смысла и обозначает у анонимного
автора, что рассказчик перешагнул пределы этого
мира, поднявшись затем по бесконечным лестницам
на небо.
Особенностью восхождения Крития является то,
что его небесные выси населяют не светлые, а тем-
ные силы, злодеи и обманщики. Это еще одна из
странностей нашего странного диалога. Но как бы
там ни было, типология жанра в нем сохранена, и
«Патриот» может быть включен в цепь византийских
восхождений.
Едва ли не к самым поразительным странностям
диалога относится неясность позиции беседующих
между собой Триефонта и Крития. Только ведь на
первый взгляд может показаться, что христианин
Триефонт поучает, как можно заключить по загла-
вию диалога, язычника Критпя. Если внимательно
144

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
вчитаться в текст, окажется, что оба собеседника на-
ста или ют друг друга и выступают поочередно то обу-
чающим, то обучаемым. Но еще удивительнее, что
христианин, критикующий языческую мифологию, не
щадит, по-видимому, вместе с автором, и христиан-
ских верований: дегмат о троичности божества он шу-
товс ки облекает в ямбы и гекзаметры, христианского
бога приравнивает к Зевсу, апостола Павла зовет пле-
шивым долгоносым галилеянином, а Моисея косно-
язычным, зло обыгрывая его слова из книги «Исход»:
«Я тяжело говорю и косноязычен» (Исход IV, 10).
При этом обвинения христианином язычества нельзя
воспринимать серьезно, так они банальны, плоски,
несамостоятельны (большинство своих аргументов
Триефонт заимствовал у Лукиана). Таковы, напри-
мер, пассажи о превращениях влюбленного Зевса «то
в лебедя, то в сатира, то даже в быка» или рассуж-
дения о горгоне.
Эти особенности «Патриота», как уже было упо-
мянуто, давали почву для взаимоисключающих тол-
кований, ни одно из которых нельзя считать в доста-
точной степени обоснованным. В этой связи необхо-
димо коснуться одной детали, которая может сму-
тить читателя неспециалиста. Ему трудно себе пред-
ставить, что во времена, когда христианская визан-
тийская культура имела за плечами уже несколько
столетий и вполне сложилась (ранние датировки
давно отброшены за несостоятельностью), могла воз-
никнуть потребность в спорах между адептами ста-
рой и новой веры, подобных представленному в «Пат-
риоте». Однако сохранились свидетельства, что язы-
чество неправдоподобно долго сохраняло в Византии
свою актуальность и не было полностью вытеснено
господствующей религией.
10 Византийский сатирический диалог 145

Приложения
Следы его необыкновенной живучести остались
не только в VII в., о чем свидетельствуют Иоанн
Мосх и агиограф Софроннй, по и, судя по «Номока-
нону» Фотия, в IX в., нападки же Льва Хиросфакта
и Константипа Родосского на греческую мифологию
доказывают, что и в X в. языческие мифы не расце-
нивались как невинные сказки — иначе не было бы
смысла так темпераментно, как Лев Хиросфакт и Кон-
стантин Родосский, восставать против мифологии.
Вторая часть диалога много интереснее и само-
бытнее первой и связана с ней лишь общностью пер-
сонажей, так что легко можно было бы счесть, что
они возникли независимо и лишь впоследствии были
спаяны воедино. Но подобное, во вкусе филологиче-
ской науки XIX в., объяснение ничего не дает.
На современном этапе наших знаний приходится
констатировать, что вопрос этот еще ждет своего
решения, и удовлетвориться тем, что на осповании
этой второй части с большей степенью уверенности
можно судить о политической ориентации автора, чем
по первой — о его отношении к язычеству и христиан-
ству. Прославляя императора Никифора Фоку как
победителя арабов, героя и патриота, автор диалога
приветствует и его антицерковную политику, сказав-
шуюся в ряде мер, направленных на ограничение
земельпой собственности и самостоятельности церкви
(назначать епископов, например, разрешалось теперь
только с согласия императора). Поэтому-то сторон-
ники партии патриарха Полиевкта, враждебной Ни-
ки фору, монахи, представлены крайне неприязненно
и карикатурно: это «треклятые людишки», бледные,
изможденные, занимающиеся астрологией и, главное,
непатриотически настроенные глупцы и болтуны, ко-
торые желают для своей страны не блага, а зла.
146

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
Политическая полемика и религиозные споры при-
чудливым образом облечены в грубобуффонную
форму, и местами язык диалога напоминает непри-
нужденные непристойности площадного балагана, а
фигуры обоих друзей — ярмарочных клоунов; фон
действия, как и в двух других сатирических диалогах,
условен: из апостольских времен (Триефонт недавно
окрещен самим апостолом Павлом) автор внезапно
вступает в свою современность.
Для характеристики вкусов византийских читате-
лей стоит упомянуть, что «Патриот» пользовался
большой популярностью и был тиражирован множе-
ством рукописных списков.
Беря в руки «Тимариона», следует иметь в виду,
что это памятник, составляющий часть обширной ге-
неалогии «Божественной комедии», хотя Данте и не
обращался к византийским источникам. В собствен-
ной генеалогии «Тимариона» тоже много имен, но
самое важное — Лукиан.
Об авторе «Тимариона» ничего неизвестно. Мы
не знаем даже, звали ли его так же, как героя диа-
лога, от лица которого ведется рассказ, Тимариопом
или он, желая сохранить анонимность, принял это
имя. Последнее обстоятельство вполне возможно, по-
скольку осуждение Иоаниа Итала (1082 г.), потряс-
шее Константинополь и вызвавшее большие волне-
ния, было еще у всех иа памяти. Недавно высказы-
валось предположение, сейчас поддержанное и аргу-
ментированное, чт^ под Тимариопом скрывается врач
10* 147

Приложения
и поэт Николаи Калликл (XI—XII вв.).13 Медицин-
ские интересы автора диалога и вербальная близость
«Тимариона» к произведениям Николая Калликла де-
лают эту гипотезу в высшей степени вероятной. На-
против того, попытка приписать авторство «Тима-
риона» поэту XII в. Феодору Продрому, сделанная
Хунгером,14 не представляется убедительной.
О личности автора можно судить по тому немно-
гому, что следует из текста. Он несомненно бы.;?
хорошо образованным человеком, даже если не при-
давать веры его заявлению, будто он учился у знаме-
нитого ритора Феодора Смирнского, знакомым с куль-
турой Греции и Рима, осведомленным в медицине π
риторике, широко начитанным в древних авторах
(цитат и примыканий я ним в диалоге такое мно-
жество, что мы имели возможность отметить лишь
некоторые). Особое место занимали в культурной
жизни Византии XII в. Гомер и Лукиан, и, согласно
вкусам времени, они богато представлены в «Тима-
риопе». Гомера объясняли ученые-комментаторы
Евстафий Солунский и Иоанн Цец, им увлекались
при дворе, и Цец даже мог назвать императрицу
Ирпну — Берту, супругу Мануила Комнина, великую
почитательницу Гомера, гомеричнейшей царицей. Од-
нако прилежное цитирование «Илиады» и «Одиссеи» —
13 Догадки Е. Э. Липшиц (см.: Византийская са-
тира <Тимариоп>. — В кн.: Византийский Вромешшк,
1953, т. VI, с. 364) получила вполне убедительную
аргументацию в статье Роберто Романо (Sulla pos-
sibile attribuzione del «Timarione» Pseuiiolucianeo
a Nicola Callicle. — Giornale Italiano di Filologia, 1073,
Nov. Ser. IV (XXVI), fasc. 3, p. 309).
14 См.: Hunger H. Der byzantinischo Katz-Msu-
se-Krieg. Thenrioros Prodromos Kalomyomachia. Graz
etc., 1963 p. 61—M.
148

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
заметим, забегая вперед, — обусловлено не только
модой на Гомера; оно гораздо глубже и органичнее
и уводит к Лукиану, который своими «Разговорами
в подземном царстве», а особенно «Мениппом, или
Путешествием в подземное царство» послужил для
диалога не только источником вербальных примыка-
ний, но и образцом смешанной формы ведения рас-
сказа, т. е. чередования прозы и стиха.
Хотя византийцы сравнительно с древними гре-
ками не были особенно богаты аттической солью,
все же не сидели на бессолевой диете, а потому
остроумнейший и изящнейший Лукиан, вполне со-
временный и в наше время, после Гомера составлял
едва ли не самое любимое чтение. Впрочем, Лукиана
не только читали, т. е. усваивали пассивно, ему при-
лежно подражали. Навеянных им византийских сочи
нений существует множество, и до сих пор выплы
вают и вводятся в научный оборот все новые и но-
вые, на которые Лукиан оказал влияние.15
Степень зависимости этих сочинений от Лукиа-
на— в меру дарований копиистов — очень различна,
но большинство все же являются не копиями, не
кальками Лукиаиа, а средневековыми интерпрета-
циями.
Бедному Тимарпону, уже однажды павшему
жертвой ошибки и поплатившемуся за это жизнью,
фатально не везет и после воскресения: диалог, где
15 Последняя находка, видимо, палеологовского
времени, опубликована Карсаи: К а г s а у О. Eine
byzantinische Imitation von Lukianos. — Ada antiqua
Acad. Sci. Hungar. Budapest, 1971, t. XIX, fasc. 3—4.
Перевод этого разговора мертвых и пояснения к нему
см.: Соколова Т. М. Еще одно «подражание» Лу-
киану. — В кн.: Античность и Византия. М., 1975.
149

Приложения
он выступает главным действующим лицом, все еще
считается подражанием Лукиану. Но так ли это?
Попробуем шаг за шагом рассмотреть, как автор
диалога обошелся с заданной Лукианом схемой. Нач-
нем со стоячей маски собеседника, средневекового
доктора Ватсона, назначение которого в том, чтобы
недоуменными вопросами побуждать героя к расска-
зам и объяснениям. У Лукиана несколько назойли-
вое любопытство к тому, что спускавшийся в аид
или поднимавшийся на небеса герой там видел, не
вызывает иронии.
Герой «Тимариона», напротив, относится к своему
Ватсону с нескрываемой иронией; после долгих жалоб
Кидиона на то, что Тимарион комкает свой рассказ
и спешит, тот говорит: «Но ты не взыщи, если я по-
забуду какую-нибудь пролетевшую мимо ворону, ка-
мень, попавший коням под копыта, или придорожный
терновник, приставший к моей одежде».
После приступа должен следовать рассказ о за-
гробных встречах и устройстве подземного мира.
В «Тимарионе» ему предпослан ряд живых жанровых
сцен — Тимарион по дороге в Фессалонику встречает
своих знакомых и друзей, зазывающих его к себе;
в ожидании праздника св. Димитрия он посещает
ярмарку, описывает палатки, товары, рынок, где тор-
гуют скотом («кони ржали, быки мычали, овцы
блеяли, поросята хрюкали, лаяли собаки, сопровож-
давшие хозяев и охранявшие их порой от волков,
порой от грабителей»), и наконец — выход эгемона
Фессалопики, когда зеваки «с любопытством вытяги-
вали шеи задолго до его появления», и церковную
службу. Все это тем более интересные сцены, что
византийская литература мало обращалась к быту и
жанровый материал в ней был редкостью.
150

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
Тема схождения в подземное царство начина-
ется, когда Тимарион после праздника приходит
в гостиницу, чтобы на следующий день двинуться
в обратный путь. В эту часть схемы апонимпый ав-
тор «Тимариона» тоже вносит свои поправки сравни-
тельно с Лукианом. Временная смерть Тимариона
мотивирована иронически — проводники, которые от-
водят души умерших в аид, неправо завладевают его
душой на основании того, что он-де во время болезни
потерял четвертую часть соков: согласно гуморальной
теории, это неминуемо обрекает человека смерти,
хотя бы он был еще бодр и жизнеспособен.
Подземный мир представлен также своеобразно и
скорее смешон, чем страшен. В нем отсутствуют две
черты, типичные для описаний загробного мира, —
наказания для тех, кто вел на земле неправедную
жизнь, и демонстрация равенства судеб бедняка и
богача, человека самого низкого звания и царя. Сооб-
разно с этим отсутствуют ужасы мрачной загробной
фантастики, леденившей кровь читателей агиографи-
ческих сочинений, и в аиде скорее уютно, чем страш-
но: Кербер приветливо виляет хвостом, видя провод-
ников Тимариона, и приветливо повизгивает, а дра-
коны, охраняющие выход, умиротворенно шипят;
овощи, «впитывая душистые дуновения и воздух,
обладают приятным запахом и до того, как попадут
в желудок, и впоследствии», а привратники похожи
на разбойников из какого-нибудь вертепа в горах,
т. е. изображены щадяще жанрово, а не зловеще не-
реально.
За традиционной серией кумулятивно нанизанных
эпизодов (встреч с мертвецами, обитателями подзем-
ного царства, сообщающими свои истории и нередко
расспрашивающими о земных делах) следует нетра-
151

Приложения
диционный и остроумный эпизод тяжбы с проводни-
ками. Тимарион подает судебную жалобу на Нпк-
тиона и Оксиванта, обвиняя их за противозаконное
сведение его души в аид; после вторичного разбира-
тельства поступок проводников признается пасиль-
ственным, и синедрион судей и экспертов постанов-
ляет отпустить Тимариона на землю.
Здесь уместно будет возвратиться к пристрастию
цитировать Гомера. Хотя склонность к цитирова-
нию — частный случай средневековой потребности
ссылаться на авторитеты, в нашем случае она об-
условлена еще одной причиной. Лукиан, как извест-
но, заимствовал у Меииппа форму диалога, одной из
особенностей которого была смешанная форма, т. е.
чередование прозы и стиха, прозаических и поэтиче-
ских кусков. Эта формальная особенность сохрани-
лась в византийской сатире (в «Мазарисе» она про-
является менее отчетливо) в модифицированном, как
у Лукиана, виде: друг друга сменяют прозаический
авторский текст и поэтические цитаты из классиче-
ских литературных образцов.
Все это позволяет говорить об известной само-
стоятельности автора «Тимариона» — он не копирует
своего предшественника, не повторяет его, а создает
произведение, отклоняющееся от образца, но еще —
как это ни странно — лишенное медиевальных черт,
которые появятся лишь в самой поздней византийской
сатире, — «Мазарис».
Остается уяснить себе жизненную позицию ав-
тора. Он выводит почти исключительно своих совре-
менников или деятелей старшего поколения. Предста-
вители греческого и римского языческого мира обыч-
но только упомянуты (греческие философы, Катон,
Нерон и др.) вследствие своей неактуальности для
152

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
читателя XII в. Исключение сделано для некоторых
древнегреческих врачей, например Гиппократа, и
только потому, что их медицинские теории, держав-
шиеся в Византии, начали, по-видимому, подвергать
сомнению — иначе не понять истории пасильствепнмх
действий проводников Тимариона, отправивших его
до времени в подземное царство, и его освобождения
оттуда. Вероятно, известный интерес, проявленный
к Кассию и Бруту, имеет своим основанием еще па-
мятное в XII в. убийство императора Иоанна II Ком-
яина (1043 г.).
Много места и внимания уделено зато импера-
тору Роману IV Диогену, прославленному ритору
Феодору Смирнскому, неизвестному нам, но, без со-
мнения, легко узнаваемому византийскими читателями
диалога добродушному старику из Великой Фригии,
философу, ритору и писателю Михаилу Пселлу, фило-
софу Иоанну Италу и, наконец, эгемопу Фессалоники.
Кроме последнего, которого автор превозносит на все
лады, так что мы ощущаем себя в атмосфере не са-
тиры, а похвальной речи, да Романа Диогена — авгор
ему сочувствует — все действующие лица являются
объектами иронии или насмешки — даже ко времени
появления «Тимариона» уже умерший, но некогда
высоко ценимый Пселл.
Несмотря на тенденцию, как во всякой сатире, ка-
саться животрепещущих для своего времени проблем
и выводить современников или ближайших предков,
память о которых еще пе успела превратиться в исто-
рию, диалог выдержан в смешанном, неопределенном
хронологическом колорите, и рука об руку с чисто
византийским сюжетом, вроде описаний фессалопи-
кийской ярмарки, праздника святого Димитрия, вы-
хода дуки, упоминания множества собственно визан-
153

Приложения
тийских реалий, идут древнегреческие; особенно это
дает себя знать, когда действие переносится в аид.
Лид с его судебным институтом, Кербером, Ахерон-
том и другой сценерией повторяет языческие пред-
ставления о подземном царстве, хотя Радамант и за-
меиен автором па императора Феофила и к нему
в качестве руководителя приставлен ангел, Феодор
Смирнский призывает «милостивых богов», свита эге-
мона названа спутниками и выкормышами воинствен-
ного Арея, а самого дуку «сопровождают и опере-
жают эроты, музы и хариты». Не следует думать,
будто последние два примера можно понимать как
языковой штамп типа той античной арматуры, кото-
рая украшает русскую поэзию первой половины
XIX в., и они относятся к известной категории «слова,
слова, слова». Показательно, что для того, чтобы
пояснить, какой для Фессалоники великий праздник
день святого Димитрия, патрона города, автор при-
равнивает его к Панафинеям в Афинах и Паниониям
в Милете, точно читателю его привычны Панафинеи
и Панионии, празднование же памяти мученика Ди-
митрия — чуждо.
Подобное смешение культурно-исторических пла-
нов делается не в целях камуфляжа, когда из сообра-
жений безопасности современные пишущему собы-
тия адресуются другой стране и эпохе. Подобная же
тенденция проявляется и в «Патриоте», и в «Маза-
рисе», являясь, быть может, данью уважения к своим
классическим образцам и намеком на преемствен-
ность: ведь ни античные, ни византийские писатели
не претендовали на открытие литературных Америк
и стремились только к тому, чтобы повторить пред-
шественников, указать на >свою с ними связь, стать
(в данном случае) новым Лукианом,
154

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
Еще в XIII в. было высказано суждение о сво-
бодомыслии . автора «Тимариона», поддержанное впо-
следствии некоторыми исследователями. По просьбе
своего друга писатель Константин Акрополит дает
рецензию на присланную им на прочтение сатиру
«Тимарнон», и рецензию уничтожающую: по его мне-
нию, из-за презрительного тона по отношению к хри-
стианам он гневно предлагает «бросить книгу в огонь,
чтобы она не попала в руки какому-нибудь христиа-
нину».16 Самое апелляция к таким формам полемики,
как сожжение, настораживает, а если принять во
внимание, что Константин был агиографом, т. е. ав-
тором житий, и человеком, видимо, фанатически на-
строенным, его оскорбление за единоверцев можно
считать преувеличенным, если не вовсе беспочвенным.
О каком религиозном скептицизме автора «Тимарио-
на» может идти речь, если он в злобно-карикатурном
виде показывает преданного анафеме за религиозное
вольнодумство философа Иоанна Итала (он пытался
примирить церковную догматику с философией)!?
Ученые нового времени усматривают независи-
мость его мышления в том, что загробный мир изоб-
ражен в диалоге иронически. Представляется, однако,
что все это следствие иного сравнительно с нашим
взгляда на границы недозволенного и кощунствен-
ного.
Для наглядности — несколько разновременных
примеров. В романе Никиты Евгениапа «Дросилла и
Харикл» (XII в.) разнузданная пляска уродливой
пьяной старухи вводится цитатой из евангелия.
Очень в этом смысле красноречива сцена из жития
16 Τ г е и М. Eid Кгitiker des «Timarion». — Byz.
Ztschr., 1892, vol. I. (Публикация текста.)
155

Приложения
Иоанна Милостивого (VII в.).17 Когда наступил день
пасхи и дьякон уже кончил общую молитву, патриарх
вспомнил о злобствующем на него клирике и, следуя
заповеди о необходимости «оставить дар свой на ал-
таре», примириться и только затем «принести дар
свой», велит дьякону до тех пор повторять одну и
ту же молитву, пока он не вернется, и отлучается
из церкви под предлогом естественной нужды. С позд-
нейшей точки зрения, здесь все поставлено с ног на
голову, и благочестивое намерение мотивировано са-
мым непристойным образом, который сам бы требовал
арикрытия.18 И последний пример: ростовщик Кало-
модий (не иронически) сравнивается у Никиты Хо-
ниата (XIII в.) с райским древом познания, так как
блеск его золота соблазнял чиновников императорской
казны.
В центре интересов автора умственные течения
его века; над ними он преимущественно иронизирует.
Прежде всего это медицина. В диалоге, по-видимому,
осмеивается традицпональность византийской науки,
вплоть до XII в. продолжавшей, вопреки здравому
смыслу, держаться гуморальной теории, выдвинутой
еще Гиппократом. Жертвой этой косности падает
герой диалога Тимарион, которого загоняют в аид по
подозрению в том, что он утратил один из карди-
17 G е 1 ζ е г Н. Leontios von. Neapolis Leben
des hciligen Johannes des Barmherzigen-Sammlung
ausgewahlher Kirchen — und dogmengeschtlichen Quel-
lenschriften v. G. Kriiger, Freiburg; Leipzig, 1893, H. 5,
S. 31.
18 Мы подразумеваем только непристойную фор-
му предлога; скрыть же свои добрые и благочестивые
побуждения — непременное условие подлинной рели
гиозности.
156

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
нальных элементов организма, без которого невоз-
можна жизнь. Его спасает только аргумент защит-
ника, что все элементы в теле сохранились у Тима-
риона, так как он «ел, пил и сидел в седле», выстав-
ленный против облыжного утверждения Никтиона и
Оксиванта, виновников смерти Тимариона, будто «зло-
получный Тимарион в течение тридцати суток днем
и ночью истекает желчью, т. е. одним из основных
составных частей человеческого тела, и вследствие
этого лишился одной из непременных основ жизни».
Гуморальная теория, если воспользоваться ее терми-
нологией, основной элемент диалога: она служит дви-
гателем сюжета и главным содержанием авторской
насмешки. Это делает очень вероятным предположе-
ние, что автором диалога был врач (Николай Кал-
ликал или кто-нибудь другой), а также указывает
на широкий интерес к медицинским вопросом: в про-
тивном случае автор не мог бы рассчитывать на
аудиторию. Не писал же он в расчете на своих
коллег!
Другая мишень насмешек — риторика. Византия
XII в. по сути утонула в риторическом пустословии
и жужжала ораторским красноречием, как пчелиный
улей. И потому столько внимания в «Тимарионе»
уделено софистам и их деятельности, пародиям на
судебное красноречие, его формулы и стиль. Вот
портрет Феодора Смирнского: «Мой софист надул по
своему обыкновению щеки, придав лицу значительное
выражение, и, потирая руки, громким голосом стал
говорить»; а вот пародия на стиль его речей: «Боже-
ственные судьи и вы, князья врачебной науки. То,
о чем разглагольствовали эти низкие люди, привле-
кая в ущерб справедливости все свое красноречие
па погибель несчастного Тимариона, вы уже выслу-
157

Приложения
шали. Теперь остается убедиться, что эти хитроспле-
тения послужили во вред только им самим».
Вопросы социального порядка, видимо, не инте-
ресовали автора. Едиыственпый раз, когда они всплы-
вают, — равнодушное упоминание (вопреки Лукиапу)
об имущественном неравенстве, сохраняющемся
в аиде, где богатые живут в добротных домах и про-
гоняют царящий в аиде мрак светом ламп, бед-
няки же в своих лачугах пользуются для освещения
лучинами, угольями и факелами.
Самая поздняя из сохранившихся византийских
сатир — «Пребывание Мазариса в царстве мертвых,
или Расспросы покойников об иных из своих знако-
мых, с которыми доводилось им встречаться при
дворе», или, как ее принято называть по имени глав-
ного героя, «Мазарис», написана в начале XV в., во
времена Мануила II Палеолога, т. е. незадолго до
завоевания Константинополя турками и падения Ви-
зантийской империи.
Сочинение, подобно «Тимариону», анонимно, и
только непременным желанием ассоциировать автора
с каким-нибудь реальным лицом, соблазняющее иссле-
дователей, можно объяснить поиски тезок Мазариса
и при их обнаружении попыток идентифицировать
с ними автора диалога. Ничем не оправдано, напри-
мер, отождествление Мазариса из диалога с монахом
Иверского монастыря на Афоне Максимом Мазару-
сом, жившим там между 1389 и 1403 гг., автором ряда
произведений.19 В такой же мере неосторожно при-
19 Lambros Mazaris u. seine Werke. — Byz. Ztschr.,
1896, Bd V.
158

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
нимать на веру биографию Мазариса, как она склады-
вается на основании диалога, считая, что он — секре-
тарь императора, сопровождавший Мануила во время
поездки на Запад, но, несмотря на свою пеколебимую
верность императору, впавший в немилость и при-
нужденный бедствовать в Пелопоннесе. Скорее всего,
личный рассказ — фикция, вызванная структурными
требованиями жанра схождений, и ни имя, ни биогра-
фия ведущего рассказ лица не соответствуют подлин-
ным имени и биографии автора диалога и заслужи-
вают не большего доверия, чем его пребывание в цар-
стве мертвых и возвращение оттуда.
Еще одним аргументом в пользу несовпадения
личности рассказчика и героя могут служить пейора-
тивные определения, которые в диалоге прилагаются
к Мазарису (кривоногий Мазарис, нищая мразь и up.).
Как самохарактеристики они звучат весьма неожи-
данно.
Единственно, в чем можно не сомневаться, — это
близость анонимного автора к императору.
Сравнительно с «Тимарионом» структура диалога
претерпела значительные изменения медиевизирую-
щего характера, т. е. в большей мере удалилась от
Лукиана, чем «Тимарион». Прежде всего, предыстория
схождения ограничена несколькими пассажами, вво-
дящими рассказ очевидца. Утрачена фигура любопыт-
ного собеседника героя, и автор-рассказчик обраща-
ется уже не к своему другу, а к некоему собиратель-
ному, никак о себе не заявляющему и лишенному
инициативы слушателю: «То, что, оказавшись в аиде,
я слышал от некоторых покойников и что сам видел
во время моего недолгого там пребывания, как умею,
о муж*1, передам вам всем, а особенно охотно посе-
щающим дворец».
15Э

Приложения
Если собеседник заменен читателем, естественно
отпала и традиционная лукиановская концовка — рас-
ставапие друзей после окончания рассказа, вызванное
каким-нибудь предлогом. Здесь после традиционного
чередования встреч и обмена информацией между
новоприбывшим, временным покойником, как бы про-
ходящим стажировку в подземном мире, и обитате-
лями аида (по подсчетам, с Мазарисом беседует
80 человек) 20 неожиданно, без уведомления читаю-
щего, как и почему сведенный болезнью в аид рас-
сказчик освобождается оттуда, диалог кончается. Все
дальнейшее развертывается уже в двух планах —
одни герои действуют по эту, другие — по ту гра-
ницу бытия.
Следующий раздел — беседа Мазариса с Голобо-
лом, оформленная в виде сна рассказчика, приснив-
шегося ему, когда он уже обосновался в Пелопоннесе.
Далее идут письма — Мазариса к Голоболу и Голо-
бола с товарищами, адресованное Никифору Палео-
логу, и его ответ. Сочинение завершается подлинным
письмом автора Мазариса к «славнейшему государю»,
по желанию которого написана сатира.21
Таким образом, структура сошествия Мазариса
несколько отличается и от строго типологической, и
от «Путешествия Мениппа в подземное царство» Лу-
киана. Однако нетрадиционные на первый взгляд
отклонения от стандарта при ближайшем рассмотре-
20 С о к о л о в а Т. М. Византийская сатира. —
В кн.: Византийская литература. М., 1974, с. 134.
21 В адресате Мазариса видели обычно импера-
тора Мануила II Палеолога; американские издатели
«Мазариса» (см. раздел «Издания и переводы») счи-
таю^ что автор обращается к Феодору И Падеологу,
деспоту Пелопоннеса,
1*0

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
нии оказываются во власти традиции. Отказ от лу-
киановского типа зачина и концовки — свидетельство
медиевальности, т. е. новой традиции, но сон, как уже
было упомянуто, нередко служит формой мысленных,
не непосредственных сошествий, а наличие в составе
сатиры письма тоже имеет свои соответствия в ли-
тературе странствий на небо и в подземный мир.
Но это лишь одна сторона вопроса, раскрывающаяся
только под исследовательским микроскопом. Как жи-
вое явление литературной жизни форма рассказа,
избранная автором диалога, была новшеством и, ве-
роятно, новшеством и ощущалась.
Своеобразно также стилистическое — в узком
смысле этого слова — лицо диалога. Несмотря на не-
сомненную ориентацию на Лукиана и даже языковые
заимствования из него, «Мазарис» — очень нелукиа-
новское, чуждое древнегреческой эстетике, самое
средневековое из трех рассмотренных произведение.
Хотя зависимость от древнегреческой литературы со-
действовала замедленной медиевизации среднегрече-
ской, и явления, ставшие в западном мире азбучными,
достигшие высокой выразительности и распростра-
ненности, в византийской только-только завязыва-
лись, они все же ощутимы, особенно, разумеется,
в поздневизантийское время, пример чего «Мазарис».
Язык сатиры далеко отодвинулся от того искус-
ственного языка, на котором византийцы не гово-
рили, но старались писать в подражание древним;
проза автора «Мазариса» тяготеет к образцам живого
языка и ближе к новогреческому, чем к древнегрече-
скому. Грубость шуток и использование стоящей на
грани приличия, а иногда и перешагивающей ее лек-
сики — не что иное, как проявление так называемого
оредвевекового гробианизма, чуждого духу языческой
11 Византийский сатирический диалог 161

Приложения
литературы. Герои «Мазариса» так и сыпят словами:
«дурак», «распутник с редькой в заду», «зараза», «чтоб
его сразила молния», «выживший из ума старый ду-
рак», «дерьмо», «попадись он мне, я бы отгрыз ему
нос» и т. п. Редко автору «Мазариса» удается иного
типа шутка; поэтому напомним забавное место диа-
лога, где в подземном царстве начинается драка и
Падиат ударяет по голове почтенного Голобола:
«„Врача!" — закричали покойники, так как кровь
ручьем лилась из его раны».
Медиевизируется даже поэтика заглавий и появ-
ляются типичные для средних веков и Возрождения
развернутые титулы произведений и отдельных глав.
Такие надписания, как «Пребывание Мазариса в цар-
стве мертвых, или Расспросы покойников об иных
из своих знакомых, с которыми доводилось им встре-
чаться при дворе», или «Сон Мазариса после его воз-
вращения на землю, или Послание к Голоболу из
Пелопоннеса, отправленное ему в аид с мыса Тенар»,
непредставимы в условиях древней Греции. Двучлен-
ность заглавия, соединяющего два различных титула
посредством «или», — скорее всего дань влиянию Лу-
киана («Сновидение, или Петух», «Пир, или Лапифы»,
«Александр, или Лжепророк», «Токсарид, или Друж-
ба»), но развернутость титулов бесспорно медиеваль-
на. Вот, к примеру, заглавия Гримельсхаузена π
Мэлори: «Вновь наилучшим образом упорядоченный
и повсюду многажды исправленный Затейливый Сим-
плициус Симплициссимус, то есть пространное, невы-
мышленное и весьма приснопамятное жизнеописание
некоего простосовестного, диковинного и редкостного
бродяги, или ваганта, по имени Мельхиор Штернфельс
фон Фуксхайм...». Далее следует пространнейшее из-
ложение жизни и приключений героя Гримельсхау-
162

С. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
зена, или название главы — «Как упомянутый ры-
царь на вторую ночь явился снова и снова был
обезглавлен и как на праздник Пятидесятницы все
рыцари, побежденные сэром Гаретом, прибыли плен-
никами ко двору короля Артура». (Мэлори Т. Смерть
Артура).
Средневековое пристрастие к перечислениям мож-
но увидеть и у автора «Мазариса»: «Так вот одни
в Пелопоннесе избрали себе образцом для подража-
ния тщеславие, лживость, страсть к клевете и наве-
там, спесивость, тягу к вину, скаредность во всем и
злобность. Другие — властолюбие, корыстность, тор-
гашество, а с ним и ограниченную во всем нищен-
скую жизнь, изворотливость и коварство. Иные
усвоили лицемерие, упрямство, притворство, неспра-
ведливость, наглость, склонность к мятежу, заговорам,
восстаниям, неверности, измене данным клятвам, без-
граничному властолюбию. Есть кто подражает крово-
жадности, дикости, неукротимости, жажде убивать,
грубости, страсти к разбою, варварским привычкам,
беззаконию и безбожию. Иные позаимствовали лжи-
вость, склонность изобличать, любовь к нарядам и
роскоши, а также к хищению, козням, хитростям и
коварству. Некоторые взяли себе за образец грубость,
притворство, сумасбродство, занятие колдовством, ма-
гией, воровство. Наконец, одни обучились от других
учинять беспокойство, ссоры, свары, переняли несго-
ворчивость, безрассудство, нечистоту, нечестие и заб-
вение святынь». С этим длинным каталогом отрица-
тельных качеств (в переводе его однообразие разбито
в одних случаях введением слов типа «также» и гла-
голов со значением «заимствовать», «брать себе за
образец») сопоставимы разве что знаменитые метро-
вые перечисления в «Гаргантюа и Пантагрюэле»
11* 163

Приложения
Рабле (перечисление игр Гаргантюа, жертвоприноше-
ний гастролатров, каталог книг библиотеки св. Вик-
тора, действий защитников крепости в ожидании
осады Филиппа Македонского, список поваров, анато-
мическое описание тела постника и др.).
В «Мазарисе», как и в двух других сатирах, тоже
царит условная языческо-христианская атмосфера.
Подземное царство стилизовано под греческую древ-
ность, и все необходимые аксессуары налицо: тут и
Кербер, и Плутон с Персефоной, судьи Минос, Рада-
мант и Эак, подземные реки и пр.; Голобол клянется
Гераклом, говорит о своем погребальном костре (ви-
зантийцы хоронили, а не сжигали своих покойников).
Вместе с тем в аиде находятся современники автора,
там обсуждаются византийские дела, преступления и
новости, а живой кир Палеолог упоминает христиан-
ского бога, предупреждая, что Мазарису «придется
предстать перед всевидящим судьей».
Над чем же смеется автор «Мазариса», для чего
рисует свои фантастические картины? Он не бичева-
тель пороков, не поборник добра и блага. Как некогда
огромная византийская империя чудовищно сузилась
во времена Мазариса (теперь она свелась к деспо-
тату в Пелопоннесе, нескольким островам в северной
части Эгейского моря и ближайшим к Константино-
полю областям), так сузились и измельчали ее инте-
ресы, примером чего может служить диалог. Его ав-
тора занимают только дворцовые интриги, и сатира
по существу превращена им в скандальный перечень
придворных обид и соперничеств, подсиживаний и
обманов, постоянных недоброжелательств император-
ских писцов друг другу. Соответственно сужен и спе-
циализирован адресат, к которому обращается автор
(это закреплено уже в его заглавии). Стоящим далеко
164

€. В. Полякова. Византийский сатирический диалог
от деорцовых кругов «Мазарис» был бы просто непо-
нятен и неинтересеы: они не смогли бы узнать дей-
ствующих лиц, понять намеки, почувствовать вкус
к волнующим автора конфликтам.
«Мазарис» — сатира, как бы мы сейчас сказали,
узкого профиля, и потому критика направлена лишь
на те стороны человеческого поведения и отрицатель-
ные качества, которые автор обнаруживает у своих
врагов и конкурентов. Вторая ее тема, оскудение
Пелопоннеса, всплывает, когда герой уже покинул
подземное царство и вновь вернулся на землю. Тема
эта очень интересна с культурно-исторической точки
зрения, но только поверхностным образом связана
с основной частью диалога, так что, возможно, даже
написана по заказу и лишь впоследствии присоеди-
нена к беллетристическому первому разделу «рабом
священной царственности», как называет себя автор
«Мазариса».

ПРИМЕЧАНИЯ
В основу переводов этой книги были положены
следующие издания: для «Патриота» — собрание со-
чинений Лукиана в изд. Якобитца (Luciani Samosa-
tensis opera /Ed. С. Jacobitz. Lipsiae, MCMIV, vol. Ill),
для «Тимариона» — Роберго Романо, для «Мазари-
са» — Элиссена (Библиографические данные см.
в разделе «Издания и переводы»).
ПАТРИОТ, ИЛИ ПОУЧАЕМЫЙ
1 «Илиада», III,^35.
2 Трехглавый — пес Кербер, охраняющий, соглас-
но древпегреческому мифу, выход из подземного цар-
ства, аида.
3 Геката — богиня луны у греков; ее почитали
властительницей над душами умерших.
4 Согласно мифу, во времена Девкалиона, сына
Прометея, люди медного века по воле Зевса погибли
от потопа.
5 Фиванская царица Ниоба за хвастовство своим
потомством (у нее было двенадцать детей) перед бо-
гиней Латоной, матерью Аполлона и Артемиды, по-
несла страшное наказание: ее дети погибли от стрел
Аполлона и Артемиды, а сама Ниоба от горя превра-
тилась в камень. Миф о Ниобе широко использовался
в греческой литературе.
6 Клеомброт из Амбракии, желая проверить до-
стоверность взглядов Платона на бессмертие души
(они изложены в диалоге «Федон»), бросился в море.
166

Примечания
7 Плетр — приблизительно соответствует одному
гектару.
8 Икарийское море получило свое наименование
по сыну Дедала Икару, упавшему в море при попытке
летать. Острота заимствована анонимом из лукианов-
ского «Икаромениппа», 3.
9 Пропонтида — Мраморное море.
10 Борей — северный ветер.
11 Евксинский Понт — Черное море.
12 Речь иде! о рождении Диониса из бедра, а
Афины — из головы Зевса, о способности пророка Ти-
ресия менять свой пол, о превращении Прокны в со-
ловья и Филомелы в ласточку, т. е. о распростра-
ненных мифах, сюжеты которых использовал также
Лукиан (см.: «Разговоры богов», 8—9; «Разговоры
в царстве мертвых», 28).
13 «Одиссея», XIII, 228.
14 Реминисценция из «Любителя лжи» Лукиапа,
где рассказывается о том, как египетский маг пре-
вращал пестик, дверной засов или метлу в слуг,
которые по его приказу исполняли различные ра-
боты.
15 Аноним имеет в виду следующие деяния Зев-
са: в гневе он расправился с Салмонеем, дерзким че-
ловеком, который отважился подражать ему, имити-
руя гром и молнию, за что был сражен перуном,
а также победил титанов, своих соперников во вла-
дычестве над миром, и гигантов, осаждавших небо.
16 В облике лебедя Зевс был возлюбленным Леды,
в облике сатира — Антиопы, в облике быка — Европы.
Над * метаморфозами Зевса постоянно потешается Лу-
киан, которому подражал автор «Патриота».
17 Потаскушка — Европа. Зевс в образе быка
уплыл с севшей ему на спину красавицей Европой.
18 «Илиада», I, 423.
19 Влюбившись в Ганимеда, Зевс превратился в
орла и унес юношу с горы Иды близ Трои.
20 См. примеч. 12.
21 Автор высмеивает двусмысленные прорицания
дельфийского оракула: его слова, что, перейдя року
Галис, лидийский царь Крез погубит царство, были
истолкованы Крезом вследствие неясности пророче-
ства неверно, и в 546 г. до н. э. он сделал этот роко-
167

Приложения
вой шаг, который привел к катастрофе, — Крез по-
губил не персидское царство, а собственное; такое же
двусмысленное пророчество получили греки перед Са-
ламинской битвой (480 г. до н. э.).
22 Посейдон соблазнил дочь Салмонея Тиро, явив-
шись ей в образе ее возлюбленного, бога реки
Энипея.
23 Этот сюжет подробно изложен в «Илиаде»:
Арес и Афродита, застигнутые во время любовного
свидания, были накрыты ее супругом Гефестом ме-
таллической сетью.
24 Посейдон назван конником, так как связан
с конем (появлялся в море на коне, создал коня
ударом трезубца о скалу, первоначально почитался
в образе коня).
*5 Гефест был хром. Демон здесь — синоним сло-
ва «бог».
26 Афина убила одну из трех Горгон и носила на
груди ее змееволосую голову.
27 Совоокая — эпитет Афины.
28 Персей — аргосский герой, убил горгону Ме-
дузу, взгляд которой обращал все живое в камень.
О чародействе Персея мифы ничего не говорят.
29 Неведомый бое — автор имеет в виду следую-
щие слова апостола Павла, обращенные к афинянам:
«... проходя и осматривай ваши святыни, я нашел
и жертвенник, на котором написано: „Неведомому бо-
гу. Сего-то, которого вы, не зная, чтите, я пропове-
дую вам"» (Деян. апост., XVIII, 23).
30 «Одиссея», I, 49.
31 Намек на взятие Крита императором Никифо-
ром II Фокой (960 г.).
32 На Крите существовал культ умирающего-во-
скресающего Зевса, и вблизи Кносса находилась его
могила. Говоря о кустарниках, вскормивших его мать,
автор диалога не вполне точен: Зевса не родила, а
только вскормила коза Амалфея.
33 Рея — мать Зевса, супруга Крона. Крит был
одним из важнейших в Греции центров культа Реи.
34 Имеется в виду миф, согласно которому Зевс
в гневе на Геру сковал ее и подвесил между землей
и небом.
35 Подразумевается тринитарный догмат, т. е. су-
168

Примечания
ществование единого бога в трех лицах (бог-отец,
бог-сын, святой дух)·
36 Цитата из Еврипида. Фрагмент № 935.
37 Никомах из Герасы (ок. 100 г.) в духе пифа-
горейцев занимался символикой чисел.
38 Насмешка над тришпарным догматом.
39 Согласно пифагорейской философии, четвер-
ка — источник и корень десятки.
40 Речь о положении философа-гностика Вален-
тина (II в.) о том, что совершенная восьмерка скла-
дывается из восьми основных сущностей или веков:
глубины, молчания, ума и т. д., создающих еще
22 века, которые в сочетании с первыми восемью
дают тройную десятку, т. е. число тридцать — всю
полноту бытия.
41 Стих из неизвестной трагедии.
42 В комедии Аристофана «Облака» Сократ изме-
ряет прыжок блохи.
43 ... плешивый и долгоносый галилеянин... —
апостол Павел: так его рисуют апокрифические «Дея-
ния Павла и Феклы».
44 Возродить водою — т. е. окрестить.
45 Аристофан «Птицы», 693 и следующие стихи.
46 Так называет себя библейский Моисей («Ис-
ход», IV, 10).
47 Солнце, луна и планеты отождествлялись древ-
ними греками с божествами (Гермесом, Селеной, Зев-
сом, Гелиосом).
48 Автор своими словами пересказывает Апока-
липсис, XX, 12: «... и книги раскрыты были, и иная
книга раскрыта, которая есть книга жизни; и су-
димы были мертвые по написанному в книгах, со-
образно с делами своими».
49 Согласно представлениям древних греков, Мой-
ры, богини судьбы, пряли каждому человеку нить
его жизни и обрывали ее, когда приходил его час.
50 «Илиада», VI, 488.
51 «Илиада», XVIII, 117—119.
52 «Одиссея», VII, 196 и следующие стихи.
53 «Одиссея», XXIII, 314—316. Эол — бог ветров.
54 «Илиада», XVI, 442.
55 «Илиада», XVI, 459 и следующие стихи. Пат*
рокл — ахеец, друг Ахилла.
169

Приложения
56 «Илиада», IX, 410 и следующие стихи.
57 Евхенор — ахеец.
58 «Илиада», XIII, 665 и след. Полиид — ахеец.
59 Имеется в виду миф об убийстве Агамемнона
возлюбленным его супруги Эгисфом, затем из мести
уПятым сыном Агамемнона Орестом. Слова Зевса —
см.: «Одиссея», I, 32 и следующие стихи:
Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют!
Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто
Гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?
Так и Эгист; не судьбе ль вопреки он супругу Атрида
Взял, умерщвивши его самого при возврате в отчизну?
В дальнейшем во всех случаях, где нет специальных
оговорок, «Одиссея» цитируется в переводе Жуков-
ского, «Илиада» — в переводе Минского.
60 «Илиада», IX, 416.
61 Псалмы, 103, 2: Ты одеваешься светом, как
ризою, простираешь небеса, как шатер.
62 Аристофан, Облака, 86.
63 «Илиада», IX, 312 и следующие стихи.
64 «Илиада», IX, 190 и след. Эакид — Ахиллес:
Эак — отец Пелея, дед Ахилла.
65 Аристандр — прорицатель Александра Македон-
ского. Артемидор (II в.) — автор знаменитого «Сон-
ника», еще в византийское время главный авторитет
в области толкования снов.
66 Белая скала, согласно «Одиссее» (XXIV, 11),—
скала в океане, вблизи пределов, «где боги сна оби-
тают».
67 Месяц месори — один из летних месяцев по
номенклатуре египетского календаря.
68 Титаны — мифические существа, дети Урана и
Геи, противники олимпийских богов, отличавшиеся
свирепостью.
69 ... мы минуем железные ворота и медное по-
роги. .. (т. е. вступаем в Тартар) — см.: «Илиада»,
VIII, 15.
70 Менелай — царь Спарты, брат Агамемнона,
супруг Елены, участник Троянской войны. Согласно
Гомеру, жил в палатах удивительной красоты.
170

Примечания
71 Итакийский отрок — сын Одиссея Телемах, гла-
зами которого увидены палаты Менелая.
72 Автор имеет в виду монахов, сторонников
враждебного императору Никифору Фоке патриарха
Полиевкта.
73 Эриннии — богини кровавой мести, постоянные
действующие лица греческой трагедии.
74 «Одиссея», I, 170.
75 Гермафродит — двуполый сын Гермеса и Афро-
диты.
76 Реминисценции из «Лягушек» Аристофана,
ст. 859.
77 «Посылать к воронам» — греческое ругатель
ство, аналогичное русскому «послать ко всем чертям».
78 Триефонт подразумевает христианскую молит-
ву «Отче наш».
79 «Илиада», VII, 212.
80 Привет■, о странник — стих неизвестного автора.
81 Падут и Сузы — стихи неизвестного автора на
взятие византийцами Антиохии (969 г.).
82 Вавилон в этом пророчестве о победах визан-
тийцев над арабами обозначает, по-видимому, по хри-
стианской традиции (Вавилон представляется ма-
терью мерзостей земли) и географической смежности
столицу арабов Багдад.
83 «Гиппоклиду нет до этого дела» — речение вос-
ходит к Геродоту (VI, 127—129), передавшему слова,
якобы сказанные неким Гиппоклидом, задумавшим
жениться на дочери правителя Сикиона Клисфена и
получившего решительный отказ: «Гиппоклиду nej
до этого дела!». В дальнейшем этот находчивый от-
вет превратился в пословицу, которой пользовались,
желая подчеркнуть свое равнодушие к чему-нибудь.
ТИМАРИОН*
1 «Одиссея», XVI, 23.
2 «Илиада», I, 363.
* В примечаниях без ссылки на источник исполь-
зованы комментарии издателей диалогов «Тилгариои»
и «Мазарис», упомянутых в разделе «Издания и пере-
воды».
171

Приложения
3 Еврипид. Медея, 1317 (перевод наш. — С. П. и
И. Ф.).
4 «Одиссея», IX, 39 (стих перефразирован).
5 Еврипид. Орест. 1—3 (перевод наш. — С. П.
а И. Ф.).
6 «Илиада», XVII, 446 ел. (перефразировано).
7 ... наступил час, когда распрягают быков — ар-
хаическое, бытовавшее еще в языческой древности
хронологическое определение часов дня.
8 «Одиссея», III, 142.
9 Намек на частые набеги печенегов, нередко
именуемых византийцами скифами.
10 Византии — Константинополь. Византийцы да-
же в позднее время, как это видно и на примерах
«Тимариона» и «Мазариса», склонны были пользо-
ваться древнегреческой терминологией, особенно
охотно этно- и топонимикой.
11 Праздность... мне не милее, чем мясо свиньи
иудею — иудейский религиозный закон запрещал
употребление в пищу свинины.
12 Лксий — византийское название Вардарий, сов-
ременное Вардар.
13 «Илиада», II, 653.
14 Стратиот — воин.
15 Стратиг — военачальник, полководец.
16 Согласно трагедии Еврипида «Ипполит» (ст. 247
ел.), царица Федра, супруга Тесея, влюбившись в
своего пасынка Ипполита, страстного охотника, чтобы
иметь повод общаться с ним, тоже стала предаваться
охоте.
17 «Илиада», XVII, 1. Цитата сознательно искаже-
на автором, поэтому мы даем ее в своем переводе. —
С. Я. и И. Ф.
18 Панафинеи — праздник, посвященный богине
Афине, праздновался весьма пышно и многолюдно:
на пего стекались люди из разных областей Греции.
Панионии — праздник 12 ионийских союзных городов
19 Мисийские племена — болгары, кампанцы —
неаполитанцы, иверы — испанцы, луситанцы — жите-
ли западной части Испании Луситании.
20 Евксинский Понт —см. примеч. 11 к диалогу
«Патриот».
21 Праздник святого Димитрия, патрона Фессало-
172

Примечания
ники, торжественно начинается с ночи 26 октября и
празднуется три дня; он состоит из всенощных служб
и торжественной процессии от церкви Богородицы,
следующей до церкви во имя Димитрия.
22 «Илиада», I, 477.
23 Не названный по имени эгемон (градоначаль-
ник) — сын Георгия Палеолога и Анны Дуки, согласно
последним исследованиям, не Михаил Палеолог, а
либо Никифор Палеолог, либо кто-нибудь из его
братьев.
24 Стадий— соответствует приблизительно двум-
стам метров.
25 Арей — бог войны.
26 «Одиссея», VI, 230.
27 Его сопровождали и опережали эроты, музы и
хариты — упоминанием этих мифологических фигур,
воплощений изящества и прелести, автор хочет ска-
зать, что эгемон был привлекателен и изящен.
28 Дед его со стороны отца — Никифор Палеолог.
29 Автор этимологически обыгрывает фамилию
Палеолог — древлеречивый.
30 «Одиссея», И, 188. Так как процитированные
в оригинале слова невозможно выделить из перевода
Жуковского, даем здесь цитату в своем переводе. —
С. П. и И. Ф.
31 Отец эгемона Георгий Палеолог был видной
фигурой при Комнинах и вошел в историю как за-
щитник Дураццо от норманнов.
32 Род матери эгемона Анны Дуки возводил свою
генеалогию, как многие знаменитые роды, к мифоло-
гическим предкам.
33 Отец Анны Дуки — Андроник (1045—1077 гг.)
тоже принадлежал к знатному роду и был членом
синклита, т. е. совета знатнейших при императоре.
34 пука — наместник.
35 Кн. Бытия, XLIX. 12.
36 «Одиссея», IV, 230; стих перефразирован (пере-
вод наш. — С. П. и И. Ф.).
37 Древнегреческая поэтесса Сапфо (VI в. до н. э.)
пользовалась в Византии популярностью.
38 Речение окрашено в тексте лаконским диалек-
том; в аттическом оформлении оно встречается у
ряда авторов (Платон, Эсхин).
17Я

Приложения
39 Здесь и далее речь идет о физиологической
теории древнегреческих врачей Гиппократа (V в.
до н. э.) и Галена (II в.). что человеческий организм
состоит из четырех основных жидкостей. Видимо,
какие-то споры об этой теории и ее уточнения были
актуальны в Византии XII в. и для тогдашнего
читателя разговоры о ней в «Тимарионе» звучали
животрепещуще.
40 Гебр — ныне Марица.
41 Аид — по верованиям древних греков, подзем-
ное царство.
42 Плутон — в греческой мифологии бог подзем-
ного царства, Эак и Минос — судьи над умершими.
43 Асклепий — бог врачевания у древних греков;
Гиппократ — см. примеч. 39.
44 Ахеронт — одна из рек подземного царства.
45 В Византии XII в. употребление ножей, вилок
и ложек было неизвестно, как и в древней Греции.
46 Старик из Великой Фригии — личность неиден-
тифицированная.
47 Возможно, что утверждение, будто в засуху
мыши выходят через трещины земли на поверх-
ность, — насмешка над Аристотелем, утверждавшим
это.
48 Стадий — см. примеч. 24.
49 ... человек с выколотыми глазами — император
Роман IV Диоген (1067—1071 гг.). Описание наруж-
ности Романа соответствует портретам его, нарисо-
ванным другими византийскими авторами (см.: С к а-
балонович Ы. Византийское государство и цер-
ковь в XI в. СПб., 1884, с. 99).
50 «Илиада», XVI, 775 (перевод наш.— С. /7. и
Я. Ф.).
51 «Одиссея», IX, 191 (перевод наш.—С. П. и
И. Ф.).
52 Обол — мелкая медная монета.
53 Восточные скифы — турки-сельджуки. Автор от-
мечает вехи не совсем обычной даже для византий-
ского императора биографии Романа Диогена.
54 ... советник и сподвижник императора — одни
ученые считают, что подразумевается полководец Ро-
мана Качатур, другие видят в этой фигуре Пселла.
55 ... Феодор из Смирны — известный софист и
174

Примечания
врач, жил при императоре Алексее I Комнине (1081—
1118 гг.); последователь Аристотеля, автор несколь-
ких философских книг. См. о нем: Успенский Ф.
Богословское и философское движение в Византии
XI—XII вв. — Журн. мин. нар. просвещ., 1891, ч. 277.
56 Мудрец из Аскры — поэт Гесиод. Процитиро-
ваны «Труды и Дни», ст. 41 (перевод Вересаева).
57 «Илиада», XVI, 856.
58 Галилеянин — христианин.
59 Асклепий не произносит ни единого слова —
скорее всего, намек на то, что прекратил функцио-
нировать эпидаврийский оракул, известный своими
медицинскими советами.
60 В древней Греции (она здесь подразумевается)
говорили в разных областях на разных языках и
подчас плохо понимали друг друга.
61 Эрасистрат — знаменитый врач эллинистическо-
го времени, подошедший к открытию кровообраще-
ния. С ним связана легенда о том, будто он на осно-
вании медицинских данных обнаружил страсть Ан-
тиоха, сына Селевка ί Никатора, к его мачехе Стра-
тонике.
62 Гален — см. примеч. 39.
63 Император Феофил (829—842 гг.) — иконобо-
рец. Легенда о его справедливости и демократизме
призвана была оправдать в глазах потомства при-
частность императора к иконоборческой ереси.
64 Автор, вероятно, имеет в виду панегирические
сказания, прославляющие Феофила. Одно такого ро-
да сочинение сохранилось и опубликовано: R e g e I W.
De Theophili imperatoris' benefactis. Analecta byzan-
tino-rossica. Petropoli, 1891.
65 Ε'лисейские поля и Асфоделев луг — согласно
представлениям древних греков, места загробного
блаженства, языческий рай.
66 Рассмотрение императором Феофилом дела об
убийстве Цезаря Кассием и Брутом (44 г. до н. э.) —
анахронизм, вызванный, возможно, желанием намек-
нуть на более актуальное событие — убийство на
охоте императора Иоанна II Комнина в 1043 г.
67 Крепиды — обувь типа сандалий с толстой по-
дошвой и легким дырчатым верхом.
175

Приложения
68 Проводники Тимариона носят значащие име-
на: Оксивант — быстро шагающий, Никтион — ночной.
69 Незапамятные кроновы времена — седая древ-
ность; Крон — древнейшее доолимпийское божество.
70 «Илиада», XXIV, 694; см. также VIII, 1.
71 Зенон (ок. 300 г. до н. э.) — основатель стои-
ческого направления в философии.
72 Эксперты наделены, подобно проводникам Ти-
мариона, значащими именами: Оксидеркион — рас-
шифровывается как имеющий острое зрение, Никто-
левст — видящий ночью.
73 По представлению автора, душа умершего —
точный слепок его физического облика; поэтому Фео-
дор из Смирны узнает Тимариона в аиде, а эксперт
обнаруживает на поверхности души кровь и в области
печени желчь.
74 В аиде голосовали, как в древней Греции, че-
репками.
75 ... софист из Византия — Михаил Пселл, зна-
менитый писатель, философ и политический деятель
XI в.
76 Аристарх — известнейший грамматик Ш в. до
н. э.
77 Упомянутый дефект речи был присущ Михаи-
лу Пселлу.
78 Фриних — грамматик II в.
79 «Илиада», II, 1—2. Автор перефразирует текст
и вместо «Зевса» пишет «меня».
80 Парменид (VI—V в. до н. э.) — глава элейской
школы, Пифагор (VI—V в. до н. э.), Мелисс (V в. до
н. э.) — последний представитель элейской школы,
Анаксагор (ок. 500—428 гг. до н. э.), Фалес (624—
547 гг. до н. э.) — основатель милетской школы.
81 Диоген (404—323 гг. до н. э.) — представитель
кинического направления в философии.
82 Иоанн Итал — один из самых значительных ви-
зантийских философов XI в., преемник Пселла по
кафедре философии, пытавшийся примирить свое фи-
лософское учение с церковным. Это послужило при-
чиной его отлучения от церкви (1082 г.) и недобро-
желательного к нему отношения представителей гос-
подствующей идеологии (в том числе и автора «Ти-
мариона»). См.: Успенский Ф. Делопроизводство
176

Примечания
по обвинению Иоанна Итала в ереси. — Изв. Рус.
Археологич. Ин-та в Константинополе, 1897, т. II.
83 ... иначе сказать, приняв крещение... — оче-
видно, глосса, т. е. разъяснение, сделанное перепис-
чиком рукописи.
84 Многие исследователи хотят видеть в этом ав-
торе ямбов поэта XII в. Феодора Продрома.
85 Диоген назвап собакой, так как по-гречесни
слова «собака» и «киник» сходно звучат.
86 Марк Порций Катон (234—149 гг. до н. э.) —
римский политический деятель и писатель.
87 Автор намекает на известный анекдот, со-
гласно которому Диоген попросил у Александра Ма-
кедонского единственной милости — не заслонять ему
солнца. На что восхищенный Александр ответил:
«Если б я не был Александром, я хотел бы быть Дио-
геном».
88 ... ненавистный даже самим галилеянам... —
подразумевается осуждение учения Иоанна Итала
церковным судом.
89 Иоанн Итал взывает к Аристотелю, так как за-
нимался толкованием и комментированием сочинений
этого философа.
90 Начало речи Пселла, см.: Bandini Catalogue со-
dicum Graecorum in bibliotheca Laurentiana. Florentia,
1768, t. II, p. 415.
91 Нолемон, Герод Аттик и Аристид — риторы,
представители так называемой второй софистики, ли-
тературного движения II в. н. э.
92 Здесь Тимарион впадает в противоречие:
в главе 42 он упоминает двух служителей судилища,
которым было поручено вывести его на землю.
9* Филарет из Армении — Филарет Вахамий
(XI в.) — крупный феодал, находившийся в ваесаль-
ных отношениях с византийским императором, Алек-
сандр из Φ ер — фессалийский тиран (369—357 гг. до
и. э.), Ηерон — римский император (37—68 гг.). Все
перечисленные правители отличались крайней жесто-
костью.
12 Византийский сатирический диалог 177

Приложения
МАЗАРИС
1 Скорее всего, имеется в виду чумное поветрие
1414 г.
2 Под верховным жрецом автор, по-видимому,
подразумевает патриарха Евфимия II (1410—1416 гг.),
если Мазарис действительно говорит об эпидемии
1414 г.
3 ...стать добычей мисян — поговорочное речение,
обозначающее оказаться в безвыходном положении.
4 Лид —царство смерти, расположенное, согласно
древней мифологии, под землей.
5 Врановые птицы — галки, вороны, вороны из-
древле считались зловещими, вестниками беды.
6 Душегубители — т. е. врачи; во времена Маза-
риса врачи были постоянной мишенью насмешек.
7 Намек на начало комедии Аристофана «Об-
лака»:
А этот вот молодчик, ладно скроенный,
Всю ночь без передышки спит, без просыпа,
Свистит, трещит, в двенадцать шуб закутавшись
(ст. 8 ел.,
пер. А. Пиотровского).
Λ ... в январе текущего седьмого индикта — в ев-
ропейском летоисчислении — в 1414 г. В Византии
пользовались помимо датировки по годам от основа-
ния мира (5508 г. до н. э.) счислением но индиктам
(пятнадцатилетиям). Индикт соответствующего года
исчислялся делением числа лет от основания мира
на 15; остаток составлял год индикта.
9 Минос, Эак и Радамант — три справедливца, ко-
торым греческая мифология вверила судить умерших
в подземном царстве.
10 Представление о том, что души умерших, со-
вершивших на земле всякого рода преступления, но-
сят на теле шрамы и рубцы от них, встречается
и у античных авторов.
11 Это считалось признаком мужественности и
силы.
12 Зачем, злосчастнейший из людей, в храни-
лище усопших и к вратам аидовым пришел ты — па-
173

Примечания
родия на слова Полидора в «Гекубе» Еврипида, от-
крывающие пролог:
Хранилище усопших и врата
Аидовы покинул я. . .
(пер. И. Анненского).
Нить твоей жизни еще не порвана — по представле-
ниям древних греков, богини судьбы Мойры пряли
нить человеческой жизни, одна из них ее обрывала,
тогда человек умирал.
Харон — мифический персонаж, лодочник, перево-
зивший души умерших в подземное царство.
13 Здесь имеется в виду мудрость Афины, как и
мудрость библейского царя Соломона, славившегося
этим качеством, в частности своим мудрым советом —
спорившим за ребенка женщинам — разорвать его
пополам.
14 Харону полагалось заплатить за переправу; для
этого умершему клали в рот мелкую медную мо-
нету, обол.
15 ... ты уподобишься Хремилу из комедии... —
Мазарис говорит о герое комедии Аристофана «Плу-
тос» («Богатство»), бедняке, который нежданно-нега-
данно для себя разбогател, так как вернул зрение
слепому богу богатства Плутосу, и тот, прозрев, стал
раздавать свои дары только достойным.
16 Морея — византийское наименование Пелопон-
неса.
17 Панафинейская похлебка — праздничное угоще-
ние во время древнеаттического праздника в честь
Афины — Панафиней.
18 ... справедливо носящего имя Евдимон —
ευδαίμων значит по-гречески 'счастливый', 'богатый'.
19 порфирородный — т. е. царственный. Подразу-
мевается сын императора Мануила II Феодор Палео-
лог, с 1407 г. деспот Лакедемона.
20 Тенар (ныне Метапап) — мыс в Лаконике. На-
ходящаяся на Тепаре пещера, согласно мифам, вела
в преисподнюю.
21 ... вступишь из царства глупости в царство
смерти — здесь непереводимая игра слов: Морея (Пе-
12* 179

Приложения
лопоннес) — топоним, созвучный греческим словам
μωρός 'глупый' и μόοος 'смерть'.
22 Слова Мазариса не находят текстуального со-
ответствия у Гомера; по смыслу к ним имеются сле-
дующие параллели: «Одиссея», XXIV, 29; «Илиада»,
VI, 488 и XII, 326.
23 ... далее если схорониться от нее под своей кры-
шей — фраза заимствована из речи Демосфена
(«О венке», § 97).
24 Голобол — личность не удалось идентифициро-
вать.
25 Константинов град — Константинополь.
26 Μ up таит — высокий дворцовый чин с не вполне
ясными функциями, Андроник — неизвестное лицо.
27 Логофет — видимо, имеется в виду великий ло-
гофот, т. е. глава византийского правительства. Наш
великий император — Мануил II Палеолог.
28 Квестор — высокая придворная должность, юри-
дический советник императора.
29 ... мы сели под раскидистым лавром — декора-
ция этой беседы· намекает на знаменитую декорацию
платоновского диалога «Федр», где Сократ, сидя под
раскидистым платаном, вел философский разговор со
своим собеседником.
30 Кавалларий — рыцарь.
31 Гиппократ и Гален — см. примеч. 39 к диалогу
«Тимарион».
32 Пародия на «Илиаду» (I, 3, ел.):
Ибо он в область Аида низринул могучие души
Многих и славных мужей. ..
33 Падиат — о его личности ничего неизвестно,
кроме сведений, приведенных Мазарисом.
34 Хрисовул — жалованная императорская грамо-
та, подписанная императором и скрепленная золотой
печатью.
35 Посещение Мануилом Палеологом западных
дворов — ис горический факт.
36 О титуле великого логофета см. примеч. 27.
37 Филомматий — вероятно, имеется в виду грамма-
тик Филомматий Ангел. Определение «с перебитой
180

Примечания
ключицей» — возможно, реминисценция из «Речи о
венке» Демосфена (§ 67), где рассказывается о том.
что Филипп Македонский в своей честолюбивой пого-
не за успехом не считался с опасностью и потому был
изувечен в сражении — ему перебили ключицу, ра-
нили руку и ногу, выбили глаз. Перебитая ключица,
возможно, служила для Мазариса не столько обозна-
чением телесного недостатка Филомматия, сколько на-
меком на ни перед чем не останавливающееся често-
любие этого человека.
38 Частичная цитата из гомеровского гимна
к Аполлону Пифийскому: «Из-под Парнасской скалы
прорицанья давая из лавра» (II, 215).
39 Кербер — см. примеч. 2 к диалогу «Патриот».
40 Плутон и Персефона — боги подземного царства.
41 Вода Леты, протекающей в преисподней реки,
отведавшему ее давала забвение прошлой жизни.
42 ... земные имена судей — очевидно, основанные
на ономастической игре, любимой автором, прозвища
видных в Константинополе лиц.
43'Презренный сатрan — султан Баязид I, разби-
тый войсками Тамерлана в июле 1402 г., т. е. за пол-
тора месяца до возвращения Мануила с Запада.
44 ангел зла Филомматий — намек на принадлеж-
ность Филомматия к роду Ангелов. См. прим. 37.
45 Непереводимый ономастический намек на из-
вестный константинопольский род Ксантопулов: бело-
курые негодяи ξαντοί ύπουλοι.
46 Здесь подразумевается способность морского
бога Протея принимать различные обличил.
47 Византийский император подписывался крас-
ными чернилами.
48 Падиат говорит о мужеложестве своего собесед-
ника: захваченные на месте преступления содомиты
подвергались в древности такому унизительному на-
казанию.
49 Бандиат — по-видимому, грецизированная форма
французского слова bandit. В произношении того вре-
мени звательный падеж Μπαντιάτα звучал сходно со
словом bandit, поскольку μπ выговаривалось как Ь,
a vt как d.
50 Непонятный намек на обстоятельства жизни
деда Филомматия.
181

Приложения
61 Тельхин — здесь колдун, волшебник.
62 Κουμπάρι, слово, стоящее в оригинале, — вероят-
ао, соответствует французскому compere — куманек.
53 Филиппополъ — уже с 1363 г. был под властью
турок, так что Падиат, надо полагать, и там, и в Ма-
лой Азии «помогал великому императору» по дипло-
матической части.
54 «Илиада», I, 82.
55 Феокрит, Идиллии, III, 1.
56 Друнгарий — здесь, очевидно, командир отряда
из 1000 воинов.
57 Снова излюбленная автором ономастическая
игра. Конец имени Голобол обозначает мелкую мед-
ную монету обол, τρίβολος значит по-гречески «ко-
лючка».
58 ... семьдесят две ступени знаменитой лест-
ницы. .. — имеется в виду 72 придворных звания ви-
зантийской табели о рангах.
59 Речь идет о канате, отмечающем старт.
60 Намек на «Илиаду», 19, 38.
61 Я пет — титан, отец Прометея; его имя было
нарицательным, для обозначения глубокой старости.
62 ... рогоносец Керанц — имя Κεράντζς звучит
сходно со словом рог χέρας, что дает повод Мазарису
к очередной ономастической шутке.
63 Номисма — золотая монета, содержащая четыре
с половиной грамма золота.
64 ... племянник божественного императора, но-
сящий имя Крестителя — так мы, по примеру Элис-
сена, заменяем эпитет χαριτώνυμος «благодатный», ко-
торым Мазарис перевел древнееврейское имя Иоанн. —
Речь идет об Иоанне VII Палеологе, одно время со-
правителе императора Мануила II.
65 Византийцы пользовались турецкими назва-
ниями «Черное море» для Понта Евксинского и «Бе-
лое море» для Эгейского.
66 Назар ей — монах.
67 Софокл, Аякс, ст. 139 (пер. К. Зелинского).
68 Всемилостивейший воевода — господарь Молда-
вии и Валахии.
69 Серебряный Жеребенок — перевод говорящей
фамилии Аргиропул. Лицо, как и весь ряд упомяну-
тых ниже лиц, не идентифицировано.
1Я2

Примечания
70 Алусиан из дома Патрокла — Алусиав по-гре-
чески значит неумытый; Мазарис называет его Алу-
сианом из дома Патрокла, намекая на следующее
место из комедии Аристофана «Богатство» (ст. 84):
В доме я Патрокла был.
А тот не мылся от утробы матери
(пер. А. Пиотровского).
71 Некий ближе нам неизвестный византиец по
имени Лукий назван в насмешку ослом, чтобы под-
черкнуть какое-то отрицательное качество, общее
у этого человека с героем известного романа Псевдо-
Лукиана «Лукий, или Осел».
72 Кидоний соименен плоду или овце — эта при-
чудливая, непереводимая на русский язык этимоло-
гия основана на том, что сочетание Κυδώνιον μήλον
значит «айва», второй же компонент — его омоним —
означает яблоко и овцу. Личность Кидония не иден-
тифицирована.
73 Пигонит — имя расшифровывается как сочета-
ние причастия νυχτών с существительным πυγή «зад».
74 Сирматфей — в имени слились французское
«сир» с именем собственным Матфей. Такие слияния
в Византии не были редкостью и имеют аналогии.
75 Онокентий — скорее всего насмешливое искаже-
ние латинского имени Иннокентий: ο^ος по-гречески
«осел».
76 Синесий, Письма, № 47. Пентаполъ — город
в Киреиаике (Ливия).
77 ... согласно написавшему... — Григор, Назиан-
зин. Речь 43.
78 Ср.: Матф., 5, 10: Блаженны изгнанные за
правду, ибо их царство небесное.
79 Судя по этой фразе, Антиох сопровождал импе-
ратора во время его пребывания на Западе.
80 ... один день равен целой жизни — возможно,
павеяно стихом Феокрита («Идиллии», 12, 2): кто
ожиданьем томится, состариться может и за день.
81 Ворота святого мученика Романа находились
в западной части Константинополя.
82 ...сияет, как восходящее солнце, Анатоликб —
ανατολή по-гречески эначит «восход».
183

Приложения
83 Анатолий означает восходящий, восстающий.
84 ... мозги не в голове, а в ногах... — следует
понимать в том смысле, что Анатолий пренебрегает
своим разумом, т. е. попирает его ногами.
85 Средневековые греки называли себя ромеями.
86 ...когда Харон уже дал тебе марку — здесь на
Харона перенесен афинский обычай вручать вновь
избранным судьям особые бирки, лепп имировавшие
их вступление в должность.
87 ... словесный поток Потамий — очередной слу-
чай этимологических забав Мазариса: ποταμός по-гре-
чески значит «река».
88 Измаилиты — согласно Библии, — потомки Ис-
маила, сына Агари, были родоначальниками араб-
ских племен. Под исмаилитами часто имеются в виду
мусульмане вообще.
89 Обыгрывание созвучия имени Аспиетай и слова
«аспид» влечет за собой реминисценцию из Ветхого
завета, объясняющую странное представление о за-
тыкающем уши аспиде: «Яд у них, как яд змеи, как
глухого аспида, который затыкает уши свои» (Псал-
мы, 57, 5).
90 Согласно мифу, разгневанный на Гефеста Зевс
сбросил его с небесных круч, и с тех пор Гефест
охромел.
91 ... весь сморщенный Стафидак... — в тексте не-
переводимая игра созвучий άσταφίς Σταφυδάχης.
92 Варфоломей из Гаскони — его эпитет Ντεαλα-
γάσχος, вероятно, искажение de la Gascogne «из Гас-
кони».
93 Μπεβένια μισέ — вероятно, искаженное итальян-
ское ben venga, messer или латинское bene venisti,
amice «добро пожаловать, господин (друг)».
94 Хрисополь — город на азиатском берегу Бос-
фора, расположенный против Константинополя (совр.
Скутари).
95 Вавилоном византийцы называли Багдад.
96 Софиан (от слова σοφός — мудрость) значит
мудрый.
97 Подеста — так в средние века именовался в рес-
публиканских городах Италии глава города; подоб-
ным же образом он именовался и в генуэзской коло-
нии Галата (севернее Золотого рога). Поведение по-
184

Примечания
деста объясняется следующим образом: хотя Генуя
была в союзе с Византией, но вследствие торгового
соперничества с Венецией поддерживала притязания
на трон Иоанна Палеолога, племянника императора,
пока были основания думать, что он окажется у вла-
сти; когда эти предположения не оправдались, Генуя
вновь перекинулась на сторону Мануила.
98 Искариот—здесь нарицательыо, в смысле от-
ступник, предатель.
99 ... царственный город — Константинополь.
100 ... сеял плевелы... — ср. Матф., 13, 25: ... при-
шел враг его, и посеял между пшеницею плевелы,
и ушел.
101 Нам ничего неизвестно ни о личности Рауля
Мирмика, ни о продаже им острова Фасос. Однако по-
добного рода продажи в поздневизантийское время
не были редкостью.
102 ... Лампадарий, с горящей лампадой в ру-
ках — и здесь Мазарис не удерживается от излюблен-
ной им ономастической игры.
103 Сравнение «вцепился словно улитка» заимство-
вано Мазарисом из комедии Аристофана «Богатство»
(ст. 1095): «... Как улитка жадная // К молоденькому
присосалась старая» (пер. Пиотровского).
104 Бегает за ней повсюду, как поросенок за
свиньей — реминисценция из «Богатства» Аристофана,
ст. 307: «А вы за мной бегите вслед и хрюкайте от
страсти» (пер. А. Пиотровского).
105 Имя Драконтоним означает получивший свое
имя от слова «дракон», т. е. змей. Драконтонимом
звался царь лягушек в пародийной поэме «Война мы-
шей и лягушек», отсюда, быть может, прозвище его
Щекастый.
юб g этих нелестных определениях скрывается,
вероятно, имя какого-то хорошо известного в Кон-
стантинополе лица.
107 Следов от монастыря Евергета, т. е. Христа-
благодетеля, не сохранилось; известно только, что он
находился в Константинополе.
108 Доместик — здесь, очевидно, распорядитель
хора церкви Святой Софии.
109 Ср. Псалмы, 58, 7: «Вечером возвращаются они,
воют, как псы, и ходят вокруг города».
1S5

Приложения
110 Было высказано предположение, что речь идет
о Михаиле Асане, сыне болгарского царя Александра
Асана.
111 К лото — одна из богинь судьбы, ее функция
была обрывать нить жизни.
112 Гесиод. Работы и дни, ст. 25 ел. (пер. В. В. Ве-
ресаева) .
113 Архитит — высокий церковный сан, месиас —
вельможа, эгемон — градоначальник, архонт — влия-
тельный человек, начальник, навар χ — командир со-
единения кораблей.
ш...ты не уйдешь отсюда, как, впрочем, и я,
до последней трубы — т. е. до последнего суда, пред-
стать перед которым умерших призовет звук трубы.
115 Порфирородный деспоτ — Феодор Палеолог, сын
Мануила II Палеолога, деспот Лаке демона. Деспот —
высокая должность и звание; обычно его носили
близкие родственники императора, в первую очередь
родные братья. В эпоху Палеологов деспот получал
в управление отдельные области. Порфирородный —
эпитет, означающий «царственной крови».
116 Синадин из Кормеи — мы не располагаем ма-
териалом для идентификации имени этого лица, равно
как и топонима, обозначающего его родину.
117 Цаконцы, или цаконц — народность, населяв-
шая Пелопоннес и говорившая на языке, близком
к греческому. Отождествление жителей Пелопоннеса
с цаконами — иронический выпад.
118 См. примеч. 23.
119 ... 700 золотых статиров... — крупная сумма
денег.
120 Пелопсов остров — Пелопоннес.
121 Намек на ст. 236 из комедии Аристофана «Об-
лака»: «В капусту влагу тянет размышление» (пер.
А. Пиотровского).
122 ... столетний старик... — это кажется автору
забавным — носит «говорящее» имя Мосх; словом
αόσχος греки обозначали всякую молодую поросль,
молодое животное, ребенка, растение. Однако, может
быть, соль остроты в том, что неизвестный нам
византийский поэт, очевидно плохой, был тезкой зна-
менитого буколика эллинистического временя Мосх а.
123 Изречение отсутствует в «Притчах» Соломона.
186

Примечания
124 Топарх — наместник небольшой области.
125 ... β лаконской манере — т. е. сжато, без лиш-
них слов.
126 Гесиод. Труды и дни, 410 ел.: «И не откладывай
дела до завтрева, до послезавтра: // Пусты амбары
у тех, кто работать ленится...» (пер. В. Вересаева).
127 Согласно древним, сны, увиденные под утро,—
вещие.
128 См. примеч. 115.
129 Дуки — см. примеч. 32 к диалогу «Тимарион».
130 В переводе на европейскую хронологию —
21 сентября 1415 г. См. примеч. 8.
131 Лакедемоняне — вероятно, цаконы — древней-
шее население Лаконии; италийцы — франки, осевшие
здесь после IV крестового похода; пелопоннесцы —
основное византийское население полуострова; стла-
вины — потомки славян, осевших в VI—VIII вв. на
Пелопоннесе; иллирийцы — албанцы, приглашенные
деспотом Феодором I Палеологом для заселения пу-
стующих земель и пополнения своей армии; егип-
тяне — цыгане. Фраза «среди них много нечистых»
относится, вероятно, не только к иудяем, но и ко всем
перечисленным народностям.
132 Не разлагаемые на множители числа счита-
лись священными; число семь в иудео-христианской
числовой мистике занимало едва ли не самое почет-
ное место.
133 Согласно Библии, порок жителей Содома и
Гоморры — гомосексуальная любовь: мужеложество
жителей Содома и лесбийские отношения женщин
Гоморры.
134 ... один великий человек... — апостол Павел,
ср. I Коринф., 15, 33: «Худые сообщества развращают
добрые нравы».
135 ... лемносские ужасы... — имеется в виду миф
об убийстве лемносскими женщинами своих мужей;
беды, описанные в «Илиаде» — гибель многих воинов,
троянских и ахейских, в борьбе за Елену.
136 25 июля 7 индикта — т. е. 25 июля 1414 г.
137 Мазарис говорит об Истме.
138 Здесь подразумевается непомерная гордыня
Тантала, послужившая причиной его смерти и ужас-
ных мук в подземном царстве.
187

Приложения
139 β ρ _ дерзкий нищий, отважившийся на едино-
борство с Одиссеем и посрамленный им. В произно-
шении вивантийпев слово «герой» ηρως звучало как
ирос (след такого произношения сохранился в рус-
ском языке, например, ирои-комические поэмы), так
что во фразе «этих Иров, представляющихся ге-
роями», скрыта непереводимая игра слов.
140 ... крокодиловы речи... — т. е. фальшивые,
неискренние речи. Ср. русское выражение «крокоди-
ловы слезы».
141 Геллиавурк — возможно, глава пелопоннеских
топархов.
142 ...считают жителями Востока — т. е. инозем-
цами.
143 ... как тает воск от огня — Псалмы, 67, 3.
144 Подземный Гермес — в своей темной, хтониче-
ской ипостаси Гермес мыслился как проводник душ
умерших в подземный мир (психопомп).
145 Стикс — река в подземном царстве.
146 Белокурые негодяи — см. примеч. № 45.
147 Цука — наместник, кир — господин.
148 Врач Ангел — т. е. врач, принадлежащий к се-
мейству Ангелов.
149 Архонты Галаты — венецианские чиновники
в Галате. См. примеч. 97.
J50 Хрисаф — Мазарис снова обыгрывает имя:
χρυσός значит по-гречески «золото».
1И Этот отрывок переведен по публикации Мак-
симилиана Троя (см.: Byzantinische Zeitschrift, 1892,
Bd I), обнаружившего берлинскую рукопись Маза-
риса, из которой им опубликован только переведен-
ный нами несколько испорченный текст; он отсут-
ствует в парижской рукописи, положенной в основу
печатных изданий диалога и настоящего перевода.
152 Мазарис намекает на эпизод «Илиады», изоб-
ражающий непристойную пляску ахейского воина
Терсита.

ИЗДАНИЯ И ПЕРЕВОДЫ
(Аннотированная библиография)
ПАТРИОТ
Диалог печатается во всех собраниях сочинений
Лукиана как псевдолукиановский. Отдельное издание:
Macleod Μ. D. London, 1967.
Переводы: на английский язык — Маклеода (при-
ложение к его изданию оригинала), на немецкий —
Виланда (W i e I a n d Ch. M. Obersetzungen, Wien.
1813, vol. 6), на русский— С. В. Поляковой и И. В. Фе-
ленковской (в кн.: Л у к и а н. Избранные атеистиче-
ские сочинения. М., 1955).
ТИМАРИОН
Текст : Η a s е М. Notices et extraits des manuscrits
de la Bibliotheque Imperiale, IX, Paris, 1813, vol. IT.
Издание снабжено обширным комментарием; Ε1 i s-
s e η A. Analecten der mittel- und neugriechischen Li-
teratur. Leipzig, 1860, vol. IV — перепечатка публика-
ции Хазе и значительной части его комментария;
Pseudo-Luciano Timarione: Testo critico, introduzione,
traduzione, commentario e lessico a cura di Roberto
Romano. Napoli, 1974.
Переводы: на латинский язык — Хазе, на немец-
кий — Элиссен, на итальянский — Романо (все они
приложены вышеназванными издателями текстов
к своим публикациям), на русский —С. В. Поляковой
и И. В. Феленковской (Византийский Временник, 1953,
т. IV). Отрывок о фессалоникийской ярмарке пере-
189

Приложение
веден Μ. В. Левченко (в кн.: Сборник документов по
социально-экономической истории Византии. М.; Л.,
1951).
МАЗАРИС
Текст :Boissonade F. Anecdota Graeca. Paris,
1831, vol. Ill; Elissen A. Analecten der mittel- und
neugriechischen Literatur. Leipzig, 1860, vol. IV;
Barry L., Share Μ. Υ., Smithies A. Westerink
Seminar Classics 609, State University of New York
and Buffalo, 1975.
Переводы: на немецкий язык — Элиссен (прило-
жение к его изданию оригинала), на русский — Со-
колова Т. М. Византийский Временник, 1958, т. XIV.

СОДЕРЖАНИЕ
Патриот, или Поучаемый (перевод со средне-
греческого С. В. Поляковой и И. В. Фе-
ленковской) 5
Тимарион (перевод со среднегреческого С. В. По-
ляковой и И. В. Феленковской) .... 24
Мазарис (перевод со среднегреческого С. В. По-
ляковой) 72
ПРИЛОЖЕНИЯ
С. В. Полякова. Византийский сатирический
диалог 129
Примечания (С. В. Полякова) 166
Патриот, или Поучаемый 166
Тимарион 171
Мазарис 178
Издания и переводы 189

ВИЗАНТИЙСКИЙ
САТИРИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ
УтвержОеио л печать
Редколлегией серии «Литературные памятники»
Недактор издательств» Ь. А. Браиловсьиь
Художник О. М. Разулевич
Технический редактор Е. М. Черножукева
Корректоры 71 А Бравая и О. И Буркова
И Б № 21542
Сдано в ыаСср 30.09.85. Подписано к печати
07.02.86. М-24848. Формат 70х 901/аа. Бумага типо-
графская Л1» 'I. Гарнитура обыкновениин. Печать
высекая. Усл. печ. л. 7.02. Усл. «р.-отт 8.66.
Уч.-изд. л. 7.34. Тира». 100 000. (1 з-д 5000с' экз.).
Изд. Ко 9198. Тип. заь. № 856. Ценя 85 н.
Ордена Трудовою Краснове Знамени
издательство «Наука», Ленинградское отделение.
199034, Ленинград, В-34, Менцелеевскяя лин., 1.
Ордена Трудоьоре Красного Зт.а^ени
Первая типография издательства «Наука».
199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12.

византийский
сатирический
ДИАЛОГ