ЗА ЧЕСТЬ И СЛАВУ РОДИНЫ
Г. Рукавишников
ЗАРНИЦЫ
НАШЕЙ юности
Документальная повесть
Москва
Издательство ДОСААФ СССР
1981
9|СР7
Р84
Рукавишников Г. П.
Р84 Зарницы нашей юности: Докум. повесть.— М.:
ДОСААФ, 1981.—239 с.
В пер.: 85 к.
Документальная повесть о фронтовых буднях комсомольцев и молодежи
506-го стрелкового полка. Время действия — 1944 — 1945 годы. Автор —уча-
стник описываемых событий — сохранил за героями книги (кроме двух-трех
эпизодических персонажей и рассказчика) подлинные имена и фамилии.
Для массового читателя.
р 11204—029 ц_81 0505030202
072(02)—81
ББК9|С)27
(^Издательство ДОСААФ СССР, 1981 г.
Нашу молодость в бой, обжигая лицо.
Провожали зарницы Каховки и ветры Гренады.
Каждой юности — песни из ранцев отцов
И свои баррикады!
Часть 1
КОСТРЫ, КОСТРЫ...
К костру минометчиков меня прибило сразу после
полуночи. Добрался я на попутке, которая везла на
огневые позиции мины с пункта боепитания. Думалось,
так быстрее попаду на КП полка. Вероятно, эти расчеты
и оправдались бы, но приказ заставил минометчиков
сняться с занятой после марша огневой позиции и пере-
меститься на километр вправо. Лейтенант, исполнявший
обязанности старшего на батарее, признался, что у него
нет пока телефонной связи.
— Как протянут нитку — скажу,— пообещал он,—
а покуда отдыхайте у костра, благо туман.
Люблю костры! Сколько помню себя, всегда рядом
были они, их жаркое дыхание. Непостижимое у них свой-
ство — завораживать человека, вызывая его на размыш-
ление. Возле них легко думается и о грустном, и о ра-
достном, возле них и в одиночестве не одиноко, и в
незнакомом людском кругу не чувствуешь себя зате-
рянным, лишним.
Первый костер, пробудивший это чувство, был не
мой — отцовский. Тот костер запал в душу строительной
площадкой, множеством натруженных, заскорузлых рук,
протянутых к его жарким языкам в минуту перекура,
и тогда еще новыми и потому загадочными словами
3
«субботник», «ударник», «соревнование», которые, как
и воспоминания рабочих о гражданской войне, вызывали
у мальчишек, что толкались возле старших, и зависть,
и желание вырасти непременно похожими на отцов.
А вскоре у нас, поселковых ребят, появились свои
костры. Вначале это были пионерские, разложенные на
просторной, лагерной поляне — огромные, беззаботно-
веселые, с улетающими ввысь золотыми искрами.
И звонко лилась окрест песня «Взвейтесь кострами, си-
ние ночи». Позже (то было тревожное время: небо
Германии уже затягивал удушливый дым фашистских
факельных шествий, рушились от нацистских бомб испан-
ские города) в нашу жизнь вошли деловито-суровые
костры комсомольских военизированных походов, в бес-
покойных отсветах которых мы готовились к защите
Родины. Над пестрыми нашими колоннами (одет был
кто во что, но обязательно перепоясан ремнем) и на
привалах звучали уже другие песни, отцовские и про
отцов: про молодую гвардию, Каховку, Орленка. Песни,
учившие мужеству.
...Я оторвал глаза от завораживающих всплесков огня
и услышал, что рядом говорили, зубоскалили, а кто-то
уже спал. Фронт дышал беспокойно, тревожно. Близость
переднего края напоминала о себе то злым треском
пулеметов, то приглушенными разрывами вражеских
мин.
Костер, наскоро разведенный в глубоком овраге,
был мал и как бы придавлен ватой густеющего ночного
тумана, расползающегося от ближней речушки. Но все
же костер согревал, и казалось, что нет такой силы,
какая заставила бы оторваться от его тепла. Однако не
прошло и десяти минут, как прибежал молоденький
красноармеец.
— Кончай обмотки сушить! Поднимайся лопатить
землю! — по-своему пересказал он командирский при-
каз и поделился, довольный собственной осведомлен-
.4
ностью: — Тут подле готовые окопы есть, видно еще
вражеские. Чуток углубить только.
Паутина вязкой истомы, источаемой огнем, разрыва-
лась с трудом. Молоденький боец, как бы угадав, под-
скочил:
— А вы, товарищ лейтенант, оставайтесь! — Говорок
у него был своеобразный, будто он нарочито подбирал
слова со звуком «о».— Погрейтесь еще. Вам и без того
нонче досталось. Так что законно!
Мне действительно пришлось нынче туго.
...В полк я и мой спутник вышли, когда сумерки уже
приглушили открывающуюся с высотки долину. У ее
лесистой кромки, километрах в десяти — пятнадцати,
горели вражеские танки. Худощавый, с тонким и острым
носом майор из политотдела шел на левый фланг (там
ему предстояло действовать завтра с одной из частей)
и заодно вызвался довести меня до 506-го стрелкового
полка, куда я получил назначение комсоргом. Вернее,
не до полка, а лишь до одного из населенных пунктов,
через который полк должен под покровом ночи пере-
мещаться с левого фланга на участок правого соседа,
чтобы на рассвете ударить там, где к исходу суток наме-
тился едва заметный успех. Майор был молчалив, лишь
изредка спрашивал о чем-нибудь. И непонятно было,
слушает он или думает о чем-то своем, неотступном.
Впрочем, это молчание меня даже устраивало: на душе
было муторно, и говорить не хотелось, думы упорно
тянулись к тому, что осталось позади.
А позади был такой привычный и такой родной
артиллерийский дивизион в «горняшке» — так меж собой
называли мы 1-ю отдельную горнострелковую бригаду.
В дивизионе были ребята, с которыми меня побратали,
а на одном из невезучих перекрестков развели фронто-
вые дороги. И развели, видно, навсегда: с ликвидацией
Волховского фронта «горняшку» (впрочем, после январ-
5
ских боев к этому слову в ее наименовании добавилось
еще одно — Тосненская) расформировали, а батареи
дивизиона передали в артиллерийскую часть. Как рва-
лось туда сердце!..
Так мы и шли молча: один, майор, прямиком, давя
тяжелыми, прочными кирзовыми сапогами стеклянистую
корку вечернего приморозка, схватившего дорожные
выбоины, наполненные за день талой водой; второй —
поодаль, по обочине, где местами еще держался снег.
Майор покосился, насмешливо бросил:
— Что маневрируешь? Боишься замочить свои фор-
систые? Откуда такие?
Сапоги на мне и впрямь были необычного для фрон-
товых дорог малиново-красного цвета.
— «Второй фронт»... Из американской кожи,— хмуро
ответил я.— В «горняшке» удружили. Кожа — дрянь.
В трех местах уже поползла... Заманеврируешь!..
Мгла охватывала землю все плотней, затушевывая и
наши лица, и дорогу. Только звезды на небе становились
все глазастей да четче обозначился огнями затихающего
боя передний край. Дорога резко нырнула вниз. И вне-
запно, без всякого перехода, мы окунулись по пояс в
пелену тумана. Майор (он шел впереди) чертыхнулся,
остановился.
— Вода! — успел предупредить он.— И откуда? До
реки еще шагать и шагать...
— Наледь,— тронув каблуком водянисто-снежную
кашу, определил я.
Попытались обойти неожиданное препятствие сторо-
ной, но, насколько оно разлилось, в темноте не было
видно.
— Придется двигать напролом,— рассуждал майор.—
Но как ты в своих «американских»? Может, вернешься?..
Волна стыда и досады обдала меня.
— Двигать — так двигать! — Яс отчаянной решимо-
6
стью шагнул вперед и поежился: на ноги словно ледяные
колодки надели.
Некоторое время мы хлюпали по наледи не разгова-
ривая, стремясь проскочить ее побыстрей. Майор не
выдержал, нагнал:
— Как?
— Ни-че-че-го...
А зубы стучали дробно, часто. На миг опять мельк-
нуло: «Кабы идти сейчас в свой дивизион, к своим ребя-
там!.. Любое испытание почел бы за награду...»
Когда ноги так промерзли, что превратились, каза-
лось, в бесчувственные деревяшки, мы услышали впере-
ди рев буксующей машины.
Потом — приглушенные возгласы, команды.
— Дошли! — облегченно воскликнул майор.
Наледь кончилась как-то сразу. Очевидно, дорога,
по которой двигалась колонна, пролегала в этом месте
по пригорку.
Пропустив вереницу пехотинцев, несущих на своих
плечах длинные, как жерди, противотанковые ружья,
тяжелые катки и тела станковых пулеметов, коробки с
патронами, майор направился к горбившейся невдалеке
машине, только что вызволенной из весенней хляби.
— Кто старший?
От машины отделился человек; и тотчас вспыхнул
блеклый лучик карманного фонарика, прикрытого синим
маскировочным стеклом, скользнул вначале по забирав-
шимся в кузов бойцам, потом по нашим лицам.
— Из пятьсот шестого?
— Так точно, товарищ майор. Из взвода боепита-
ния! — И назвал свою фамилию.— А вас я знаю, высту-
пали у нас.
— Тем лучше. Прихватите вот нового комсорга пол-
ка. Нам пришлось с километр идти по наледи, а у него
сапоги расползлись. Совсем замерз парень.
— Устроим! А вы?
7
— Мне прямо.— Прощаясь, майор пожал руку: —
Удачи тебе, лейтенант.
— И вам тоже!
Старшина обошел грузовик, откинул брезентовый
полог.
— Принимайте нового комсорга полка! Да потеплей
устройте — он почти разутым два километра по наледи
отмахал.
К километру, о котором обмолвился майор, старши-
на почему-то прибавил еще один: возможно, для пущей
убедительности, а возможно, потому, что по опыту знал,
как относительны ночные фронтовые километры.
В кузове, на ящиках, разместились четверо бойцов.
Они поспешно стянули с меня сапоги.
— Нате-ка вот пимы.
Сосед — тот, что растирал мне ноги, через головы
товарищей перехватил обувку, засмеялся:
— И когда ты, батя, научишься говорить вразуми-
тельно? Лейтенант — человек у нас новый. Разве он до-
гадается, да еще в темноте, что ты подсовываешь? Мо-
жет, непотребное что...
Брезентовый полог заходил от хохота.
— Пойму, я ведь тоже из Сибири.
Шутник не смутился и тут же, опять под общий смех,
повернул круто:
— А я и толкую, сибиряки — народ дюжий и дюже
дружный.
— Ну мне-то природа дюжести не отвалила,— счел
нужным уточнить я, надевая валенки.— А в остальном
верно.
— Так сибирская дюжесть — она не в одном теле,
а еще и в характере,— наставительно поправил зем-
ляк.— И даже перво-наперво в характере.
Да, мне действительно нынче пришлось туго. И, вид-
но, поэтому теперь вот не хватало сил оторваться от
8
огня: тело занемело. Впрочем, дюжесть — она ведь не
в одном теле... Кто это сказал? Ах да, тот сибиряк из
взвода боепитания. И только теперь, когда потребова-
лось, еще не обсохнув, пойти снова в неуютную, зябкую
ночь, осознал, что в словах земляка — аванс солдатского
уважения к новому комсоргу полка. И теперь, даже если
было бы невмоготу, поднялся бы со всеми.
А молоденький красноармеец настаивал:
— Погрелись бы еще, товарищ лейтенант.
Я через силу пошутил:
— Вот и погреемся лопатой.— И, поправив ремень,
спросил: — Как зовут?
— Меня-то? Так Олегом.— Даже имя, казалось, было
дано ему для того, чтобы он мог лишний раз обкатать
любимый звук.
— Комсомолец, Олег?
— Конечно.
— А комсорга подбиваешь сидеть в обозе.
— Так я что? — растерялся Олег.— Командир тэ.юй
приказ мне отдал. И потом, какой же тут обоз?..
Лейтенант встретил весело, чуть задиристо:
— Что, руки соскучились по лопате?
— Совесть чешется,— в тон отозвался я.
Он понимающе хмыкнул и громко позвал:
— Старший сержант Попов, ко мне!
Попов возник из темноты неторопливо, увалисто, как
обычно ходят мужчины крепкого, по-сибирски — кря-
жистого склада.
— Вот комсорг полка просится в землекопы. Возь-
мете?
— Не откажусь. А комсорг не боится набить мозоли?
— Не боюсь! — с вызовом ответил я и спохватил-
ся: — Одна просьба. Не найдется ли на время лишней
пары сапог? А то мои насквозь промокли, надо бы под-
сушить.
— Найдем.
8
— Тогда нанимаюсь в землекопы, хоть до утра.
Однако моей самоуверенности хватило ненадолго:
довольно скоро руки отяжелели, засаднило ладони —
лопата попалась с неудобным, грубо оструганным черен-
ком. Заметно выбился из сил и круглолицый, немного
скуластый заряжающий, к которому Попов приставил
меня долбить щель — укрытие для расчета. Не прошло
и часа, как к нам наведался старший сержант: он с на-
водчиком углублял окоп для миномета. Заряжающий
(его звали Сашей) взмолился:
— Товарищ старший сержант, гляньте, може, хватит?
Командир расчета спрыгнул в щель, промерил ее
лопатой.
— Мелковато, еще штыка на полтора надо,— устано-
вил он.— В бою, друг ситный, доброе укрытие да
каша — первое дело наше.
Выбираясь из щели, он все так же шутливо, но не
без ехидства полюбопытствовал:
— Как вы чувствуете себя, товарищ лейтенант?
Вынужден был признаться:
— Мозоли уже есть. Но держусь.
Попов смешливо посоветовал заряжающему:
— Вот, друг ситный, бери пример со своего помощ-
ника.
К костру мы брели с Сашей вместе и, скошенные
сном, повалились рядом.
...Ночью я основательно зазяб. Вынырнув из забытья,
повернулся на другой бок, спиной к огню, вытянул ногу,
ноющую выше колена,— там, где прощупывался рубец
ранения,— но кто-то осторожно отодвинул ее. Боль ста-
ла сильней. Отчего бы? Соседа рядом уже не было.
— Эдок и подпалиться недолго,— знакомо проокал
Олег.
— А верно, что лейтенант, пока добрался до полка,
версты три в дырявых сапогах по наледи топал? — полю-
бопытствовал мальчишеский тенорок.
1D
«Ого! — подумал я и вяло, полусонно усмехнулся.—
Недаром говорят, что солдатская молва, как снежный
ком: чем катится дольше, тем становится больше. Смот-
ришь, и до пяти километров доберемся!..
— Шофер, что боеприпасы подвозил, сказывал,—
поведал Олег.
— А лейтенант после еще окопы с нами рыл.— Это
с противоположной стороны костра подал голос мой
недавний напарник.
Костер дыхнул чуть жарче — то ли чьи-то руки забот-
ливо подложили в него сухую ветку, то ли кто-то ото-
двинулся, приоткрыв мой бок огню, а может, просто
повеяло теплом участия.
— Хотел уснуть — ни в какую! — признался все тот
же тенорок.
— Это от нервов,— отозвался голос с хрипотцой,
принадлежавший явно человеку в летах.— Бой-то первый
предстоит?
— Первый. А вы давно воюете?
— Давно. Был и стрелком, и минометчиком вроде
вас. А начинал ополченцем.
— Расскажите! — навострился тенорок.
— Раз сон не идет, можно.
У костра зашевелились, сдвигаясь поплотней.
— До войны,— начал рассказчик,— довелось мне
быть директором Ленинградской капеллы, попросту,
значит,— хора. В июне сорок первого мы гастролирова-
ли на юге, в Новочеркасске. То злополучное воскресенье
встретил я в Таганроге, куда накануне привели меня
дела, и с утра пораньше подался на море — покупаться,
на лодке покататься. И не сочтите за рыбацкий анекдот,
но на отмели голыми руками выловил рыбину — вот
такую, метра на полтора. А на берегу слышу: война!
Бросил улов и — к товарищам в Новочеркасск. Ох, зна-
ли бы вы, ребятки, как потом, в блокадном кольце, час-
тенько тосковал я по той рыбине!.. Короче, свернули мы
11
гастроли и — в Ленинград. А там создается народное
ополчение. Первая дивизия формировалась из рабочих
Кировского завода, потому и назвали ее Кировской.
В нее включили и полк, который создавался у нас, в
Дзержинском районе. Кого только не было в нашем
третьем полку — рабочие, инженеры Ленэнерго, артис-
ты, даже взвод писателей.
— Ну да? — усомнился тенорок.
— Целый взвод! — подтвердил рассказчик.— И ко-
мандовал им писатель Семенов. Правда, позже их всех
отозвали в газеты, там они были нужней.— Рассказчик
попыхтел, вероятно, прикурил от головешки, взятой от
костра.— Так вот, попали в этот полк и мы с товарищами
по капелле. Обучались несколько дней, на Площади
жертв Революции — раньше она называлась Марсовым
полем. Оттуда после митинга, мимо памятника Жертвам
Революции,— на вокзал и на фронт. Вовек не забыть
тех минут: будто сама революция провожала нас на
свою защиту...
Он умолк, взволнованный воспоминанием о тех да-
леких проводах. Все понимающе молчали. Лишь пощел-
кивал костерок.
— А боевое крещенье,— продолжал рассказчик,—
довелось принять у станции Батецкой. Тяжелое было
крещенье. Сколько воевал — не припомню такого. Во-
оружены и обучены мы были наспех. Потери большие
понесли. Но фашиста на отдельных участках лужской
полосы обороны с месяц держали.
— А как вы из ополчения в наш полк попали? —
допытывался настырный тенорок.
— Вас разве не знакомили с историей полка?
— А мы вот с ним только третьёводни прибыли.
— A-а. Так ведь, ребятки, это тот же самый полк.
Когда ополчение переформировывалось в кадровые
дивизии, нас, дзержинцев, передали в эту дивизию. В ее
составе мы в декабре сорок первого в пургу, под арт-
12
обстрелом и бомбежкой перешли по льду Ладоги из
Ленинграда к волховчанам. В сорок третьем полк полу-
чил номер и знамя пятьсот шестого. Так что считайте
себя теперь тоже ленинградцами.
«Ну вот,— отметил про себя,— хоть в этом повезло:
из ленинградской бригады — в ленинградский полк...»
И в тот же миг, придавливая к земле своей невидимой
тяжестью, над огневой позицией забился по-звериному
вой летящих один за другим вражеских снарядов. По-
зади, совсем близко, загрохотали разрывы.
— Нащупывает, гад!
Костер, верно, сник, опять стало знобко. Я повер-
нулся, сел и, опустив воротник шинели, поежился.
— Не дал-таки фриц вам поспать?
По хрипотце в голосе легко угадал того, кто только
что вел рассказ,— взгляд остановился на пожилом крас-
ноармейце с двумя (насколько позволяли разглядеть
блики гаснущего костра) глубокими складками, резко
очерчивающими углы рта.
— Давно не сплю. Слушал вас.
Позади, в кустарнике, откуда тянуло еще холодом
лежалого снега, ветка хрустнула, из редеющей пред-
рассветной мглы вынырнули знакомый уже лейтенант
и Попов. Минометчики зашевелились. Лейтенант присел
рядом на корточки, давая понять, что задерживаться
не намерен:
— Телефонисты проложили кабель к командиру ба-
тареи. Это возле эн-пэ полка. Штаб там же.
— Тогда мне пора,— заворочался пожилой красно-
армеец.
— Вы ж не досказали! — всполошился тенорок, при-
надлежащий, как оказалось, по-мальчишески худенько-
му бойцу.
— Как-нибудь в другой раз.
— Другого раза долго ждать.
— А зачем ждать? У вас вон свой ветеран.— Пожи-
13
лой кивнул на старшего сержанта Попова.— К тому же
один из героев полка. С начала войны ваш старший
сержант выпустил по фашистам из своего миномета,
наверно, не один вагон мин, на его счету десятки фа-
шистов, разбитых пулеметов, машин.
— Ну да? — опять удивился тенорок (честно говоря,
и я тоже).— Вот интересно! Расскажите, товарищ стар-
ший сержант!
— Воспоминания откладываются! — выручил Попова
лейтенант.— Всем отдыхать: утром бой.
Пожилой тяжело поднялся, подхватил свой объемис-
тый вещмешок и привычно вскинул его на спину.
— Вы в полк? Может, вместе? — вскочил я и еле
сдержался, чтобы не вскрикнуть: так сильно полоснула
ногу боль.
— А ваши сапоги наш мастер латает,— вмешался По-
пов.— У, черт, надо же! Одно к одному! Совсем забыл,
что сижу у костра в чужих «кирзачах». Лейтенант спеш-
но заверил:—Сапоги скоро будут готовы. А провожа-
того дадим.— И то ли по моей согнутой спине, то ли по
руке, растирающей сквозь сукно шинели ноющее бед-
ро, догадался: — Рана тревожит?
Пожилой, поправив вещмешок, сожалеюще развел
руками:
— Так я пошел.— И, неловко козырнув, зашагал от
костра.
Лейтенант словоохотливо поделился:
— Это Басов Василий Иванович. Сейчас как будто
в хозвзводе. Мы его тоже ночью дорогой прихватили.
Из бывших ополченцев. А их в полку осталось человек
двадцать, не боле.
Как было не пожалеть, что Басов ушел один...
А в то же время совсем не хотелось уходить ни от
костерка, еще пульсирующего золотом угасающих голо-
вешек, ни от этих, в общем-то, незнакомых пока людей.
Люблю костры...
14
'к
ТАКИЕ ДОЛГИЕ СУТКИ
Весь день дымилось Староселье.
Фронт загремел раньше, чем мы со связистом доб-
рались до НП минометной батареи. Над головами угро-
жающе зашуршали, надрывно завыли снаряды и мины;
разгоняя последние островки тумана, с тяжелым ревом,
почти прижимаясь к земле и полосуя ее огненными
струями эрэсов, стремительно пронеслись горбатые
штурмовики. Впереди, за ровным и длинным гребнем,
розовым от утренней зари,— это была железнодорож-
ная насыпь — поднялись клубы дыма.
На наблюдательном пункте полка, в окопе, врытом
в крутой бок насыпи, было тесно. Высокий моложавый
майор (нетрудно было сообразить, что это командир
полка) разговаривал с кем-то по телефону. В левой по-
ловине окопа стояли двое: один, капитан, со старинным
биноклем у глаз; поближе второй, майор,— это и был,
как подсказал встречный сержант, замполит полка Буд-
ников,— в черной кубанке, горбоносый, похожий на
кавказца.
— A-а, комсомол,— сказал он, выслушав доклад,
сказал сухо, невыразительно, будто мы виделись не
впервые и встретились после недолгой разлуки.
Как было не вспомнить замполита нашего артдиви-
зиона Бугаенко — губастого, большелобого, с глубоко
сидящими хитроватыми глазами, всегда веселого капи-
тана с редким именем — Никон. Эх, представляться бы
о прибытии к новому месту службы «дяде Нике»! (Так
мы все, молодые, звали его меж собой.)
А майор продолжал буднично, словно бы оправды-
вая свою фамилию:
— Вовремя прибыл, только что восточную окраину
Староселья взяли. Фашист контратакует. Посмотри.—
И он окликнул капитана с биноклем: — Кологов, уступи
стекла комсоргу.
15
Капитан — у него было широкое, скуластое лицо —
протянул бинокль. Окуляры сразу сдвинули все с мес-
та, приблизили почти вплотную. За еще голой по-апрель-
ски рощицей и бурой низиной, испятнанной черными
кляксами воронок и редкими, как бы затерявшимися
в сумятице боев, бледно-серыми оспинами последнего
снега, открывалась высотка. Правее, на соседней высот-
ке, дымилась деревня, точнее, то, что от нее осталось;
к ней-то и было приковано внимание и командира, и
всех, кто находился в окопе.
Отдав бинокль капитану, вернулся, прихрамывая,
к Будникову.
— Что с ногой? Натер? — В вопросе замполита то ли
участие, то ли ирония — не разберешь.
К лицу прилила кровь. И что за мальчишеский ата-
визм — краснеть по поводу и без повода?
— Рана что-то разболелась...
— A-а! Значит, прихватил уже войны?
Перед самой насыпью вздыбил землю снаряд. Майор
внизу отыскал глазами сержанта-здоровяка, подозвал
его взмахом руки.
— Г акал, проводишь лейтенанта. — И, обернувшись,
уточнил: — Шагай, комсомол, пока на ка-пэ, в землянку
парторга. Тут метров сто.
— Товарищ майор!..
— А ты не шуми,— мягко остановил замполит, впер-
вые изменив своей невыразительной манере разговора,
и, мотнув головой в сторону дымящейся деревни, по-
прежнему суховато отрезал: — Туда я тебя сегодня все
равно не пошлю: и ты никого не знаешь, и тебя никто.
— Можно побыть здесь?
— И без того битком, а командиру боем управлять
надо.— И настойчиво повторил: — Отдыхай пока. А чтоб
не чувствовал себя не у дел, возьми-ка вот сообщения
из батальонов и набросай по ним донесение в политот-
дел. Договорились?
16
Замполит вынул из сумки несколько мятых листков
(видимо, они прошли через многие руки, прежде чем
попали к нему) и отдал их, предупредив:
— Как будет готово, пришлешь мне с Гакалом. Да!
И познакомься там заодно с комсомольскими делами.
Передавать их тебе некому, возьми сам. Они в папке,
Гакал ее найдет.
Мы с сержантом спускались уже с насыпи, когда вдо-
гонку донеслось:
— Комсомол, и зайди обязательно в медпункт! А как
стемнеет — вместе в батальоны!
Но к вечеру многое изменилось.
До полудня артиллерия, и наша, и вражеская, без
роздыха пахала вокруг Староселья землю, и без того
изрытую вдоль и поперек траншеями, окопами — там
происходили главные боевые события. В землянке же,
которая, судя по ее выходу, обращенному не в тыл, а к
переднему краю, досталась полковым политработникам
от противника, одному было тошно.
В полковом медпункте — он разместился в ближай-
шем от КП овражке и был забит ранеными, которых не
успевали эвакуировать,— мне наложили повязку на вос-
паленную рану. Врач — молодой грузин, как и большин-
ство его земляков такого возраста, сухопарый, порывис-
тый,— объявил, что ноге нужен покой и наказал никуда
не выходить из землянки, пока не спадет опухоль.
И все же после каждого артналета мое желание
разобраться в обстановке пересиливало запрет, застав-
ляло выбираться наружу.
В середине дня сержант Гакал, отнеся Будникову на-
бросок политдонесения, вновь прибежал ненадолго, со-
общил, что все контратаки гитлеровцев отбиты. Г ул боя
заметно утих.
Передышка, однако, была недолгой, ее нарушило пре-
рывисто-тяже!лсуе; гудэдь^рЦэдарг^аддец беспокойство
17
заставило отложить в сторону папку с комсомольскими
делами — довольно тощее наследство прежнего ком-
сорга, уже с неделю, как объяснил Гакал, выбывшего
из полка. Впрочем, после меня у нас в дивизионе подоб-
ных «дел» — разных официальных бумаг — осталось и
того меньше. Мера комсомольской работы — боевые
дела комсомольцев. Они-то, видно, в полку, если мерить
сегодняшним днем, жаркие. А тут...
На Староселье, подобно черной грозовой туче, с гу-
лом надвигались вражеские самолеты. Вокруг плотного
строя, не задевая и не нарушая его, то ниже, то сбоку
вспыхивали до обидного беспомощные клочья разры-
вов: зенитки стояли далеко и не доставали до цели, да
и слепящее полуденное солнце мешало корректировать
огонь. Гул перерос в устрашающий, холодящий душу
вой — бомбардировщики один за другим, кренясь на
крыло, круто устремлялись вниз. Бомбы рвались за на-
сыпью, в Староселье, в боевых порядках батальонов.
И вдруг завыло над самой головой, поблизости ухнуло,
ударная волна толкнула в грудь, опрокинула; застучали,
зашлепались вокруг комья земли и осколки. Наконец
тряска прекратилась. Черная стая, сделав разворот, уда-
лилась за линию фронта.
В Староселье усилилась лихорадочная стрельба.
С каждой минутой густела дробь автоматов и пулеме-
тов, вбирая в себя басовитые голоса орудий и миноме-
тов. Нет ничего тягостней, чем неизвестность боя, иду-
щего неподалеку. Временами чудилось, будто стрельба,
то слабая, то набирая силу, приближалась уже к гребню
насыпи. Ясно было: гитлеровцы пытаются восстановить
положение в Староселье. А у меня не было даже писто-
лета.
И хотя вскоре интенсивность огня заметно ослабела,
неизвестность и собственная беспомощность продолжа-
ли томить. Придерживаясь за осыпающиеся стенки хода
сообщения, я заковылял к насыпи, на НП. Но не сделал
18
я и десятка шагов, как за бруствером оглушительно
треснул снаряд и в траншею кто-то скатился. Мы столк-
нулись, повалились на дно. Нечаянный удар по больной
ноге чуть не заставил вскрикнуть.
— Не зашиб? Извините!—Незнакомец, жилистый
светлобровый капитан, дышал часто, прерывисто.— До-
гадываюсь, новый комсорг полка? — И, не разгибаясь,
протянул руку: — Хохлов Сергей Иванович, агитатор
полка.
Хохлов!.. В памяти моей свежа страничка из прочи-
танной час назад истории полка. Задержаться на ней
заставила знакомая фамилия капитана Кологова — того
самого, из окопа в железнодорожной насыпи. В октябре
1943 года полк вел кровопролитные бои в волховских
болотах за узкоколейку у Дубовика. Ожесточенные
схватки шли за каждую огневую точку, за каждый метр
дерево-земляных заборов, заменявших на болотах тран-
шеи. В тот тяжкий день погиб замполит полка майор
Фоминых. Все офицеры находились в боевых порядках
батальонов. Особенно отличились, как отмечал полко-
вой летописец, помначштаба полка Кологов и агитатор
полка Хохлов, которые вместе с бойцами восстановили
положение. Так вот каков он — агитатор полка!
— Вишняков,— представился я.
— Хоть и не Онегин, а звучит! — посмеялся Хох-
лов.— Куда сейчас?
Я кивнул в сторону насыпи и нетерпеливо перебил
его;
— Как там?
— Отбили. Сегодня уже не полезут. Так что повора-
чивай, Евгений, назад! — Хохлов вскочил. Мне подняться
было труднее, и он встревожился:—Кажется, все-таки
зашиб? Помочь? — И подхватил меня под руку.— А о
том, что прибыл новый комсорг, я от минометчиков
узнал.
— Были у них? — обрадовался чему-то я.
19
— По пути от артиллеристов. Как раз во время бом-
бежки угодил. Есть раненые.
— Ив расчете Попова?
— У него обошлось. Опытный, умеет беречь людей.
От сердца отлегло.
Еще до того как стемнело, мы с Хохловым перегово-
рили о многом и познакомились поближе. Оказалось,
что ему далеко за тридцать, что до войны он окончил
три курса института народного хозяйства, любит исто-
рию и литературу, в полку сравнительно давно, если,
конечно, подходить с фронтовой меркой, когда пребы-
вание на переднем крае нередко исчисляется неделями
или днями, а то и часами.
— Так что я в ветеранах хожу.
— А майор Будников и парторг?
— Будников сменил майора Ваганова, а тот — погиб-
шего майора Фоминых Николая Ивановича. Фоминых
пришел в полк еще батальонным комиссаром. Общим
любимцем был. Будников посуше.— Это и я успел за-
метить.— Но опытный. До войны высшее сельскохозяй-
ственное образование получил, курсы Главного полити-
ческого управления Красной Армии окончил. К нам при-
шел в сорок третьем. А парторг...
Перебив его на полуслове, в землянку вошел
невысокий старший лейтенант, судя по тронутому
морщинами лицу — лет сорока с лишним, смугловатый,
с топорщащимися усами. За ним, нагнув голову, чтобы не
задеть притолку, втиснулся майор Будников. Старший
лейтенант начал с порога, слегка шепелявя:
— А ну, кажись, комсорг! — Он тряхнул мою руку.—
Парторг Самсонов. А ты, смотрю, с пониманием: только
в полк — и с ходу в медпункт. Но, увидев, как кровь
прилила к моему лицу, сказал теплее: — Обиделся, что
ли, комсорг? Зря. Я же пошутил. — И улыбнулся обод-
ряюще.
20
Повесив шинели на костыли, вбитые в дверной косяк,
все уселись на скамьи по обе стороны от небольшого
грубо сколоченного стола, на котором не столько све-
тила, сколько чадила коптилка из отливающей медью
снарядной гильзы. Заговорил Будников:
— Значит, с новым комсоргом все уже знакомы?
Тогда приступим к делу, подведем итоги дня. А итоги
весомые: взят важный опорный пункт, отбиты четыре
мощные контратаки врага. Не помогли ему ни танки, ни
самолеты. Главная тяжесть боев легла на стрелковые
батальоны. Самсонов почти сутки находился с первым
батальоном в самом пекле. Ему и первое слово.
— Потери в батальоне большие,— начал без дальних
заходов парторг.— Особенно досталось Ишину. Рота об-
ходила Староселье. У самой деревни ее положило арт-
огнем, на открытом поле. Мы с замполитом собрались
уже туда. Но коммунисты подняли цепь. Парторг Лукья-
нов — на одном фланге, младший лейтенант Назаров и
красноармеец Гусак — на другом.— И Самсонов уточ-
нил специально для меня: — Гусак — комсорг роты.
Парторг докладывал сдержанно, обходя подробно-
сти, но не по незнанию (он видел бой вблизи), а из-за
своей немногословности. И нужно было отдать ему
должное: он расходовал каждое слово экономно, как
опытный пулеметчик патроны, не прибегая к длинным
очередям. Несколько подробней рассказал лишь о стар-
шине Ротове:
— Это герой! Во время контратак врага действовал
отважно. Часто менял огневые позиции. Был ранен. Но
не оставил пулемета до конца боя, как и положено ком-
мунисту. За день уничтожил почти два десятка фашис-
тов.
После доклада Хохлова, тоже предельно сжатого, но
содержавшего больше наблюдений, деталей, замполит
сделал заключение, тоже короткое,— видно было, что
здесь умели ценить время.
21
— Значит, так,— подытожил Будников,— считаю, что
партийно-политическая работа обеспечила выполнение
боевой задачи. Коммунисты и комсомольцы показали
пример высокого мужества. Завтра же будем представ-
лять всех отличившихся к наградам, в первую очередь —
Ишина, Ротова, Лукьянова, Гусака. Не забыть и погиб-
ших. — Будников помолчал, глядя на прыгающее пламя
фитиля, повернулся ко мне: — Вот что, комсомол, ходить
ты много пока не можешь, возьми-ка на себя листовки-
молнии о героях боя. Для начала напиши о Ротове. У
тебя получится, слог бойкий, я сужу по сегодняшнему
политдонесению. Значит, договорились?— Он устало
обвел политработников взглядом. — Остальным быть
готовыми в шесть ноль-ноль снова пойти в батальоны.
Полку приказано вгрызаться в землю, закрепляться на
достигнутом рубеже.
Хохлов недовольно поморщился:
— Всего-то и хватило пороху на одну деревню.
— Эта деревня — ключ к обороне противника,—
перебил его замполит,— а этот ключ в наших руках.
Овладев им, мы надежно перерезали железную дорогу
Псков — Остров. Удержим Староселье — значит обес-
печим себе выгодный рубеж для нового наступления.
Вот это и надо объяснить каждому бойцу. Договори-
лись? Конкретные указания получите завтра.— Майор
поднялся, накинул шинель на плечи, как бурку, и уже от
двери бросил; — До утра!
Самсонов потянулся.
— Ну что? Вздремнем минут этак триста? А, ком-
сорг?
Я промолчал. Хохлов — понятливый он человек! —
предложил, отодвигая к стене свой вещмешок, лежа-
щий в изголовье:
— Евгений, устраивайся с краю. Полагаю, помес-
тимся?
ЯП
— Вполне.
— Тогда ложись.
— Не хочется еще. Выйду подышу. А после «мол-
нию» набросаю.
Небо вызвездилось ярче, чем накануне. Справа что-
то зашуршало. Пригляделся. К покореженному дереву,
сверкая светлячком цигарки, прислонился человек в на-
брошенной на плечи шинели. Будников! Он тут же меня
заметил:
— Не спится, комсомол?
— Не спится.
— Человеку на новом месте всегда неуютно. Ниче-
го, притрешься. И с Самсоновым подружишься. Не ставь
ему каждое неудачное слово в вину. Ты что кончал?
Наверно, среднюю школу?
— В институте учился.
— Вот видишь. А у него семь классов. В парторги-то
его война произвела, сам он из рабочих.
— Мой отец тоже рабочим был.
Будников не дал закончить:
— Тем более. И учти: у Самсонова есть чему по-
учиться. Правда, он может иногда против шерсти погла-
дить. Но поверь, и это полезно. — Помолчал. — Ну а те-
перь иди спать.
Коптилка в землянке горела тускло. Уходившись за
день, Хохлов и Самсонов спали. Это было и лучше. Хо-
телось побыть наедине с собой, со своими мыслями.
Надо еще написать листовку о Ротове и черкануть пись-
мо матери в далекий сибирский поселок.
...Разбудил сержант Гакал. Хохлова и Самсонова уже
не было, их вещмешки сиротливо лежали в изголовьях-
Листки, исписанные ночью, со стола исчезли.
— Вас майор вызывает. Сможете дойти?
Будников был не один. Напротив него расположился
с блокнотом старший лейтенант, уже не молодой. Буд-
ников представил меня. Старший лейтенант подался
слегка навстречу:
— Ожегов, из редакции дивизионной газеты.
Замполит, здороваясь, похвалил его:
— Листовка о Ротове получилась. Даже в стихах! Не
ожидал!
— Так, попробовал. Хотелось душевней. Может, не
удалось.
— Нет, получилось, получилось,— настаивал майор.—
Один экземпляр Хохлов прихватил в батальон, а второй
вот корреспондент просит для газеты. Хочет использо-
вать. Не возражаешь?
«Молния» перекочевала в необъятную сумку коррес-
пондента.
Землянку лихорадочно затряс очередной артобстрел,
из пазов тройного наката посыпался песок.
— Переждали бы, пока утихнет,— посоветовал Буд-
ников.
— Не могу.— Старший лейтенант поднялся.— В ре-
дакции ждут свежий материал. А мне у вас повезло на
него.
Майор тоже встал.
— Ты, комсомол, побудь тут. Я скоро. Если придет
Самсонов — он в штабе уточняет обстановку,— пусть
подождет, не уходит в батальон.
Артобстрел прекратился. Прошло минут десять, а
Будников не появлялся. Я приоткрыл дверь и уловил го-
лоса. Разговаривали по другую сторону землянки, и тех,
кто говорил, не было видно за ее горбом.
— Вот только, приметил я, больно уж он обидчив.—
Говорил Самсонов, и, это было ясно, обо мне.
— Ну, Григорий Иванович, обидчивость не самый
большой недостаток в молодости,— возразил Будни-
ков.— Зато, кажется, упрям по-хорошему. Вчера в про-
худившихся сапогах по наледи километров пять отмахал.
Это мне еще до его прихода доложили.
24
Надо же! Все-таки сработал солдатский телеграф,
довел мою «ледовую эпопею» до пяти километров!
— Вижу, он пришелся вам по душе? — Это опять
Самсонов.
— Пришелся. Только ему не надо пока этого знать.
— Хорошо, кабы прижился. Прежний-то комсорг
тоже...
Будников перебил:
— Жизнь покажет.
Вот тебе и «сухарь»! Теперь и первая встреча с ним
предстает в ином свете. И, стараясь не наделать лишнего
шума, не выдать своего нечаянного присутствия, я отсту-
пил назад, к двери. Им тоже, пожалуй, не следовало
знать, чем закончились мои первые сутки в полку —
такие долгие и такие короткие...
*	НА РОССТАНЯХ
Дорога была прежняя, но что-то в ней переменилось.
Возможно, она воспринималась по-новому потому, что
первое знакомство с ней состоялось промозглой ночью,
теперь же голубел ясный день, колеи уже подсохли,
последний снег сбежал бойкими ручейками по канавкам
и овражкам, впитался в землю, на ветвях кустарника
набухли уже почки, готовые вот-вот брызнуть зеленью.
Но, наверно, не только поэтому иначе воспринималась
дорога: тогда она вела в незнаемое, теперь — в полк,
который, если и не стал еще родным, все-таки ждал со
своими радостями и горестями. А возможно, и даже
скорее всего, новизну всему окружающему придавало
только что свершившееся в моей жизни событие.
Накануне, поздно вечером, старший лейтенант Сам-
сонов, придя от Будникова, передал:
— Звонили из политотдела. Завтра — туда. С утра
пораньше. Документы пришли.
25
Наконец-то! Еще в «горняшке» в перерыве между
боями где-то под Шимском меня приняли в члены пар-
тии, а партбилет вручить не успели.
Нас, пришедших в политотдел с переднего края, было
четверо: кроме меня еще длинный, сутуловатый лейте-
нант, степенный сержант-пехотинец и розовощекий крас-
ноармеец из дивизионной разведки. Партбилеты в зем-
лянке, сотрясаемой разрывами тяжелых снарядов, вру-
чал начальник политотдела подполковник Фролов — мне
уже довелось видеть его в окопах под Старосельем. Он
поздравил нас, сказал негромко, но с чувством:
— Быть коммунистом нелегко. Это значит — всю
жизнь быть на острие атаки, впереди.
«Всю жизнь... Какой она будет, моя жизнь? — думал
я, вышагивая по краю дороги и нет-нет да и пощупывая
под отворотом шинели карман гимнастерки, где новень-
кий партбилет заменил кандидатскую карточку.— Какой?
В полвека ли, как у отца, скошенного туберкулезом,
большей ли, совсем ли короткой, какая нередко выпа-
дает в бою на долю солдата? Кто скажет это? Но какой
бы она ни была — длинной или недолгой,— делу партии,
борьбе за светлое будущее, имя которому коммунизм,
быть моей судьбой. Будет долгой — сделаю больше, не
повезет — что ж, не мне одному, кому-то выпадает и
решка...»
Мысль перекинулась на несколько дней назад.
В тот вечер, выждав, когда стемнеет, мы со старшим
лейтенантом Самсоновым направились в Староселье.
Отношения у нас с парторгом наладились, хотя душу
точила его настороженность ко мне, соседствующая,
судя по случайно подслушанному разговору, с такой же
непонятной неприязнью к моему предшественнику.
Разбираясь в комсомольских делах, я сказал парторгу
недоуменно:
— Что-то планы работ не все? Хотел посмотреть...
26
— Хорошо, что эти есть,— буркнул парторг и не стал
больше ничего объяснять.
У Хохлова я спросил напрямик:
— Сергей Иванович, а что с прежним комсоргом?
Он ответил тоже уклончиво:
— Понимаешь, Евгений, чтобы быть хорошим моло-
дежным вожаком и вообще политработником, необхо-
димо призвание.
Его ответ даже испугал:
— А если и у меня его нет?
— Тогда хоть сердце горячее должно быть. Холод-
ное сердце комсоргу противопоказано.
Будникова я уже и спрашивать не стал, и без того
было яснб: что-то у моего предшественника не слади-
лось, и, видимо, мне легкой жизни в полку не видать.
Пробираться в Староселье нам с парторгом пришлось
через высотку, занимаемую вторым батальоном, куда
прошлой ночью в связи с гибелью комсорга младшего
лейтенанта Шейкина мне довелось ходить вместе с зам-
политом. Теперь наш путь лежал дальше: через низину,
по траншее, наполовину заполненной талой водой,— на
правый фланг полка, к деревне. И, хотя низину поминут-
но секли во всех направлениях огненные трассы, идти
было предпочтительней не по траншее, а поверху.
Командирскую землянку нашли не сразу, помог
окрик часового. Располагалась она за грудой камней
(остались, очевидно, от фундамента дома) и, похоже,
была устроена на месте подпола.
— Даже траншею не могли вырыть,— ворчал Сам-
сонов.
Протиснувшись в узкий лаз, ведущий в землянку,
парторг откинул задубелую плащ-палатку, заменявшую
дверь:
— Можно?
— Входите.
27
В землянке, освещаемой коптилкой, было душно и
тесно.
— Неустроенно живет командование батальона,—
еще с порога начал выговаривать Самсонов.— Траншеи
и той нет. Двери тоже.
— Не успели.
Голос показался знакомым. Я с трудом протиснулся
из-за спины парторга. Послышалось изумленное:
— Женька! — Мои плечи обхватили сильные руки.
— Коля! Карпачев!
— Знакомы? — удивился Самсонов.
— А как же! — воскликнул Карпачев, сильнее сдавив
меня.— Боевые кореши. Вместе комсомолили в «гор-
няшке»: он в артдивизионе, я в стрелковом батальоне.
Шумный, плотный в плечах, он не знал, куда девать
свою силу, не мог скрыть радость.
— Какими судьбами? Комсоргом? В наш полк? Давай
лучше выйдем наверх.— И парторгу:—Я оставлю вас?
Понимаете, такая встреча!..
Мы выбрались наружу.
— Вот встреча! А?! — восхищался Карпачев.— А я
здесь в замполитах.
— Как же это? — недоумевал я.— Сколько дней в
полку, а о тебе не знал. А ведь после боя за Старо-
селье донесение в политотдел готовил, и наверняка по
твоему сообщению тоже.
— Его писал парторг, у меня рука была поврежде-
на.— И признался:—Я ведь тоже слышал, что в полк
прибыл новый комсорг. А позавчера с дивизионной га-
зетой получил двадцать экземпляров листовки о Ротове.
Смотрю, стихи, а под ними фамилия знакомая. Еще по-
думал, не ты ли, а потом решил: совпадение. А это все
же ты! — И, не дав вставить ни слова, справился: —
Больше никого из «горняков» не встречал? Я тоже.
А помнишь наше торжественное обещание?
Еще бы не помнить! Тогда (это было в январе, в
28
канун наступления по снятию блокады Ленинграда) ком-
сорги бригады — Серега Сердцев, Коля Карпачев, Ваня
Суслов ия — возвращались с армейского совещания и
у костра, на перекрестке дорог, откуда расходились
наши пути, немного торжественно, немного шутливо
пообещали друг другу: как бы ни сложилась судьба,
помнить о боевом комсомольском братстве, быть вер-
ным ему. И не эта ли верность слову сделала столь
радостной нашу встречу?
— Скучаешь по нашей болотной «горняшке»?
— Еще как! И по «горняшке», и по комсомольской
работе,— признался Николай.— Нет-нет да и забуду,
что не комсорг, влезу в его дела.
— Повезло твоему комсоргу на замполита. Где он
сейчас?
— Михайлов-то? Уполз в боевое охранение. Это до
рассвета.
— Надо же! — подосадовал я.— А мне хотелось
пройти с ним в роты, познакомиться с комсомольцами.
— Э, была не была! Николай хлопнул меня по пле-
чу (давно знакомая привычка).— Подменю-ка я еще раз
комсорга батальона и проведу тебя по окопам. Пом-
нишь, в «горняшке» ты заглядывал к нам?
Еще бы не помнить!
Познакомились мы на НП батареи в траншее стрел-
ковой роты. А когда выбирались оттуда, нас на откры-
том месте, где без особой нужды никто не рисковал
ходить днем, подстерег вражеский снайпер: попасть,
к счастью, не попал, но залечь в ближайшую яму заста-
вил. Яма была тесная, сидеть там было не больно удоб-
но, а снайпер оказался терпеливым, продержал до суме-
рек: стоило чуть шевельнуться, как рядом щелкала
пуля. Руки и ноги скоро затекли. Лежать под вражеским
прицелом было бы, наверно, еще тягостнее, если бы
Коля Карпачев не начал сыпать анекдоты. И мы смея-
лись, порой забывая, где находимся. И тогда щелчок
29
пули снова напоминал о снайпере. Но опасность вос-
принималась уже не так сильно. Помнится, я даже поза-
видовал Карпачеву: ему, должно быть, и в бою легче.
А однажды, в наступлении, мы опять оказались в
паре с Карпачевым. Кругом грохотало, воздух был на-
сыщен дымом и землей, и от этого скребло в горле.
У бывшей вражеской землянки нас остановил возглас:
«Сюда!» Мы заскочили в землянку, набитую людьми —
они тоже укрылись от обстрела. «Знаешь,— сказал Ни-
колай,— мне тут не нравится. Тесно очень. Пойду. Роте
скоро в атаку. Успеть бы. А обстрел... Его не пере-
ждешь, да и здесь — не бетон. А ты, если хочешь, оста-
вайся». Я, конечно, не остался. Через четверть часа в ту
землянку попал снаряд, и почти все в ней погибли. А от
нас судьба (а может, чутье Коли Карпачева?) снова отве-
ла беду. Да, с таким товарищем!..
— Так идем? — повторил Николай.
— А твоим делам это не помешает?
— Товарищ комсорг полка,— с шутливой назидатель-
ностью проговорил он,— комсомольские дела в батальо-
не — это и мои дела.— И наказал часовому: — Будут
спрашивать — мы с комсоргом полка в ротах.
Командир роты, вынырнув из темного провала ще-
ли, — непонятно было, как он узнал о нашем приходе,—
вызвался проводить по переднему краю.
— Не нужно, товарищ Ишин, — отказался Карпачев
и спросил: — Где ваш комсорг?
— Во взводе Назарова.
— Тогда мы к Назарову.
Карпачев легко выскочил из траншеи. Пришлось,
оберегая ногу, — она еще побаливала — последовать за
ним, выбраться на бруствер. Командир роты обеспоко-
енно посоветовал:
— По траншее бы... Все безопасней.
— А так прямей! — отмахнулся Карпачев. А когда
отошли, озорно поделился: — Вот за что я люблю гео-
30
метрию, так это за истину, что всякая прямая короче
кривой и, стало быть, время сокращает.
— То на бумаге. А окопы и овраги?
И как сглазил! Густо сыпанули пулеметные очереди,
прижав нас к земле.
— Довод в твою пользу,— шутливо констатировал
Карпачев.
Смех мы услышали, еще подходя к позиции взвода;
смеялись там от души, однако сдержанно, не слишком
громко — вражеские окопы располагались близко. Бой-
цов было четверо: один — тот, что встретил нас пер-
вым,— дежурил у ручного пулемета, установленного на
открытой площадке; трое сидели на корточках, пыхая
самокрутками, спрятанными в рукава.
Карпачев присел на цинковую коробку от патронов,
другую придвинул мне.
— Вот привел к вам нового комсорга полка и моего
давнего боевого товарища, лейтенанта Вишнякова. Зна-
комьтесь. А это,— он указал на балагура,— комсорг
роты Никифор Гусак, герой последнего боя.
— Ну уж скажете...— стеснительно перебил тот.—
Вот наш парторг Лукьянов — то герой, первым поднял-
ся в атаку. Или вон пулеметчик старшина Ротов. О том
даже листовка есть...— И запнулся.— Стойте!.. Так мы
вас уже знаем. То ваши вирши в той листовке?
— Его,— подтвердил Карпачев и поинтересовался: —
А по какому поводу вы тут смеялись?
— Да вон Никифор травил,— отозвался пулеметчик.
— И ничего не травил,— возразил Гусак.— Своими
очами бачив. Як в атаку пошли, Абдрахимов с фрицем
столкнулся. Чи у них патроны кончились, чи испугались
оба, тильки тот и другой оторопели. Абдрахимов пер-
вым опомнился. Мужик он по комплекции солидный, но
добродушный, а гут як двинет фрица прикладом, тот
и с копыт. Шагов десять пробежал, оглянулся, а фриц
31
позади бежит, тэж, значит, в атаку прет. 3 нами, против
своих. Контуженый же! Втратил ориентировку!
— А что Абдрахимов-то1 — Карпачев давился от
смеха.
— А что? Обернулся, увидел, зовсим олютел. Ах,
кричит, оккупант проклятый, мало умирал! Он-то ведь
думал, що тот за ним гонится. Ну и добавил ему. И зно-
ву почему-то прикладом.
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!.. А фриц?
— Что — фриц? Очухался, сам пошел до плена.
— Стало быть, добрый удар фашисту на пользу.
Совсем близко с громким шипеньем ушла вверх ра-
кета и, вспыхнув над головой, погнала по земле тени,
а по окопу, впиваясь в бруствер, брызнула пулеметная
очередь.
— Услышал все же фриц!
— Зависть взяла! — определил Гусак.— Ему-то не до
смеха...
— Ничего, мы его, нервного, еще днем засекли,—
процедил пулеметчик.— Сейчас остудим, как Абдрахи-
мов своего.
И гильзы от «ручника» дробно сыпанули вместе с
песком на наши головы. Вражеский пулемет умолк.
— Успокоился,— удовлетворенно подытожил пуле-
метчик.
Карпачев снял шапку, стряхнул с нее песок.
— Повеселились — и хватит. Вы тут, комсорги, тол-
куйте, а я к взводному.
Вернулся он через полчаса. Мы с комсоргом успели
побеседовать и об отличившихся в бою, и о тех, за счет
кого могла бы пополниться комсомольская организация
роты: она после боев за Староселье недосчитывалась
каждого второго комсомольца.
— Всё обговорили? — поинтересовался Карпачев.—
Тогда...— Он замялся в нерешительности.— Тут недале-
че, на фланге, боевые товарищи Готова красноармейцы
32
Медведев и Кочергин. Узнали, что автор листовки об
их командире рядом, просили, чтоб заглянули. Сходим?
Из рот мы возвращались уже за полночь. Самсонов,
тоже, управясь со своими делами, поджидал нас возле
землянки комбата.
— Навещай, мне сложней выбраться,— попросил Ни-
колай и коротко бросил: — Будь!
Скупы фронтовые напутствия — и времени в обрез,
и мужская сдержанность не позволяет лишнего. Впрочем,
если вдуматься, то не так-то уж они и скупы. Напутствуя
товарища односложным «будь», мысленно-то мы нака-
зываем ему: «Будь жив!», как бы заклиная от пуль и
осколков.
Пройдя метров двадцать вдоль траншеи, Самсонов
неожиданно с какой-то молодеческой удалью предло-
жил:
— Что, если не делать крюк, а срезать? Вот так,
через поле? Рискнем?
— По законам геометрии? Рискнем!
Парторг угадал мое настроение:
— Вижу, доволен встречей?
— И встречей, и выходом в роты. Сегодня у меня
день...— И не успел закончить.
Покров ночи неожиданно распахнули ракеты. По
лощине гуще захлестали очереди, заставив нас бежать,
тыкаться носами в подмерзшую землю, снова вскаки-
вать, а позади — там, откуда мы только что унесли но-
ги,— настигая нас, грохотали разрывы. Бег вперегонки
с огненным смерчем снова растревожил ногу. Благо
подвернулась неглубокая воронка — не особенно надеж-
ное, но все-таки укрытие; в нее-то мы и плюхнулись,
чтобы отдышаться.
Будников встретил нас хмуро:
— Куда подевались? Из Староселья, говорят, вышли.
Звоню во второй батальон — не появлялись. На весь
полк переполох.
2 0-382
33
— А мы срезали, через поле...
— Срезали! — вспылил, забыв о своей обычной сдер-
жанности, Будников и накинулся на Самсонова:—Ладно
бы Вишняков, он молод. А вы-то?
— В чем дело, Сергей Степанович? — Парторг недо-
уменно смотрел на майора, не понимая причин его
бурной вспышки.
Будников обмяк, проговорил еле слышно:
— Убит Карпачев.
— Убит? — разом вскрикнули мы.
— Во время артналета он бросился в роту. Думал,
гитлеровцы атаковать будут. Выскочил — и под осколок.
— Мы же только...— не веря в случившееся, начал
я и не смог ничего больше выдавить: горло перехватило,
а в голове забились укоризненные слова парторга:
«Траншеи даже нет» — и виноватое: «Не успели... Не
успели... Не успели...»
Хоронили Колю Карпачева, лихого, веселого парня,
серым ветреным утром. Возвращались на КП полка
подавленные, молчаливые. Кто-то тронул меня за пле-
чо. Обернулся: красноармеец. Узнал не сразу. Нос с
легкой горбинкой и две глубокие складки, обрамляю-
щие углы рта... Вспомнил я первую ночь в полку, костер
и пожилого ополченца, того, что рассказывал об исто-
рии полка. Впрочем, теперь, при свете дня, он не казал-
ся таким уж пожилым, теперь он выглядел лет на сорок.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант. Не узнаёте?
— Узнаю. Вы Басов.— Сказал и самому стал проти-
вен свой безразличный голос. Неосознанная еще нелов-
кость подтолкнула спросить: — Как ваше имя и отчество?
— Василий Иванович,— ответил он и громко вздох-
нул: — Вот как довелось снова встретиться... Терять
людей всегда горько, а боевых товарищей, да еще
таких молодых, и того горше. И слов не найдешь, чтобы
утешить. А каково будет узнать его матери?..
В самом деле, если так тяжко нам, товарищам погиб-
34
шего, то где и какие слова наити для утешения материн-
ского горя? А ведь придется искать их, чтобы вместе
с официальным извещением до матери дошло и тепло,
участливость боевых спутников ее сына, и искать при-
дется мне, по долгу его старого друга по «горняшке».
Эх, «горняшка», «горняшка»!..
...За спиной просигналила машина, заставив отступить
на обочину. Не оглядываясь и не переставая думать
о своем, я пропустил «виллис». Машина, проскочив не-
много вперед, притормозила, не доезжая перекрестка,
и кто-то окликнул меня. Я поднял глаза и не поверил:
из «виллиса» выбирался, улыбаясь, знакомый плечистый
полковник — Козырев, бывший начальник артиллерии в
«горняшке»; слышал, теперь он в артиллерийской диви-
зии. Обрадованно бросился к нему.
— А я смотрю, ты или не ты? — басил Козырев, тис-
кая руку.— Чуть было не проехал. Откуда и куда?
— В полк, я ведь в стрелковом полку, уже почти
полмесяца.— И, не вытерпев, похвалился: — Партбилет
ходил получать. В «горняшке» не успел.
— Поздравляю! Поздравляю от всех наших! Только
вчера был у них. Тебя вспоминали.
— Спасибо, что не забываете.
— А знаешь, почему вспоминали? Место комсорга
есть. Полк артиллерийский. Хотел бы?
— Еще как! — само собой вырвалось у меня, а сле-
дом так же непроизвольно: — Но не могу...
— Почему?
— Почему? Я и сам еще не уяснил этого. Ведь каж-
дый день вспоминал товарищей по «горняшке», да вот
и минуту назад думал о них, а теперь, когда подвернул-
ся случай попасть к ним, вдруг постиг, пусть не умом —
сердцем, что уже не могу покинуть полк, не изменив
чему-то очень важному...
Козырев расценил мое молчание по-своему:
2
35
— Перевод устрою, не беспокойся. В полку-то, сам
же говоришь, без году неделя. Через политотдел армии
устрою.
В том, что полковник имел возможность изменить
мою судьбу, не приходилось сомневаться.
— Все равно не могу.
Козырев посмотрел пристально, изучающе.
— Понимаю. Что передать нашим?
— Привет... И что помню их.
Полковник достал из планшета листок и, черканув
пару слов, протянул мне:
— Номер моей полевой почты. Если все же наду-
маешь... Мало ли что! — И подал широкую, ухватистую
руку.—Ну, будь!
Долго еще стоял я, глядя вслед юркому «виллису»,
пока тот, свернув на перекрестке вправо, не исчез в
кустарнике. Только тогда взгляд задержался на листке,
оставленном полковником. Не поддаваясь соблазну за-
помнить номер полевой почты (вдруг однажды выпадет
минута малодушия?), я порвал его мелко-мелко. Пусть
уж простит полковник!..
Надо было спешить в полк, к своим.
>	ПЕРВАЯ РОТА
Уже шестой час, с перерывами, продолжался сабан-
туй. (Этим словом нарекли в старину бесшабашно-уда-
лой татарский праздник; фронтовики же называли так
неожиданную боевую заваруху.)
Упругая взрывная волна швырнула меня в окоп, из-
рядно разбитый и, скорее, похожий на развороченную
яму,— единственное убежище у тропинки вдоль теле-
фонного кабеля, проложенного в первую роту напрямик,
местами зарытого и угадываемого по желтому глинис-
тому гребешку, местами идущего поверху, внаброс.
36
В окопе ничком лежал солдат, прикрыв руками голову
в каске. Возле него валялись четыре жестяные коробки
с патронами.
— Ранен? — тронул я его за плечо.
Он отрицательно помотал головой, не отнимая, одна-
ко, рук от каски.
— А чего зарылся носом в землю? Первый раз в
бою?
— Впервой. — Он повернул голову: на веснушчатом
лице выделялись глаза, округлившиеся от испуга.— Об-
стрел-то вон какой, товарищ лейтенант... А я патроны
несу. Как с ними побежишь?
— Так ведь патроны-то, наверно, в роте позарез
нужны.
— Нужны,— выдохнул он.— У пулеметчика всего два
диска оставалось.
Нас снова обдало землей и гарью от близких разры-
вов.
— Тогда вперед! — прокричал я, подхватывая две
коробки.— Нельзя нам тут отлеживаться.
— Нельзя,— согласился он, тряхнув плечами, как бы
сбросив с них вместе с землей свой испуг, и рванулся,
опережая меня.
А сабантуй, хотя и поубавилось огня, не затихал
совсем. Начался он в четыре ноль-ноль, когда этого
никто не ожидал: участок, занятый полком после напря-
женных многодневных боев за Староселье, представлял-
ся всем тихим, второстепенным, да и время для своей
«побудки» пунктуальный противник выбрал неурочное —
небосклон едва занялся молочно-перламутровым пере-
ливом. Утро, как это нередко случается в начале мая,
было ветреное, прохладное, ночью прошел дождь. Пер-
выми, надевая на ходу шинели, на высотку, сотрясаемую
взрывами, ушли замполит и парторг: Будников — на НП
полка, Самсонов — на НП батальона. Нас с Хохловым
оставили на командном пункте, пока не прояснится об-
37
становка. Между тем положение на переднем крае, как
мы узнали в штабной землянке, осложнялось. Под при-
крытием шквального огня вражеские пехотинцы сосре-
доточивались в канаве, что тянулась вдоль полотна же-
лезной дороги. Командир роты, предупрежденный бое-
вым охранением, быстро переместил станковый и два
ручных пулемета на фланг, с которого угрожал против-
ник.
Как только гитлеровцы высыпали из канавы, их встре-
тил перекрестный и кинжальный огонь пулеметов; зем-
лю взлохматили, проредив густую цепь атакующих, раз-
рывы мин и ручных гранат. И все же фашистам удалось
ворваться в траншею боевого охранения, но к тому вре-
мени наши воины уже покинули укрытие. Командир
роты с группой бойцов, что были в ту минуту рядом,
не дав врагу опомниться, контратаковал его и восста-
новил положение. В начале одиннадцатого, когда про-
тивник несколько расширил фронт атак, задев и два
взвода второго батальона, первая рота, поддерживаемая
артиллерией и минометами полка, отбила уже четвер-
тую атаку. Вот в это время случай и свел нас с бойцом,
который, утратив с перепугу контроль над собой, забил-
ся в развороченный окоп на полпути в роту.
...Нагруженные цинковыми коробками с патронами,
мы с «веснушчатым» (так я называл про себя нового
знакомого, хотя уже знал его имя) наскочили на коман-
дира роты, шедшего с левого фланга в сопровождении
связного и комсорга батальона. Со старшим лейтенан-
том Ишиным днем мы виделись впервые: и в Старо-
селье, и позже, на марше, при перемещении полка сюда,
ближе к станции Черской, наши пути-дороги пересека-
лись только по ночам. У Ишина был выразительный,
будто переломленный, нос с хрящеватым выступом, ши-
рокий подбородок, черные брови, серые, с легкой голу-
бизной глаза — и все это, взятое вместе, как бы под-
черкивало твердость характера, волю. Он был в стега-
38
ном ватнике, перехваченном ремнем, голова перевяза-
на, на виске сквозь бинт проступало ржавое пятно.
— Еще одного комсорга принесло,— недовольно
проворчал Ишин.— Теперь полкового.
Положив коробки к ногам, я сказал:
— Подносчиком вот попутно пришлось стать.
Он не принял шутки, повел глазами на Михайлова:
— Хватит и того, что вот его чуть фрицы не укоко-
шили.
Михайлов ухмыльнулся:
— Так ведь в бою всегда стреляют.
Комсорг батальона был высок и худ. Накинутая на
его плечи плащ-накидка, из-под которой торчал ствол
ППШ, напоминала казачью бурку. Сходство его с каза-
ком подчеркивал и лихой черный чуб, который никак не
мог уместиться под широким козырьком полевой фу-
ражки.
— Стреляют...— передразнил Ишин, вместе с тем
явно любуясь комсоргом. Потом вдруг накинулся на
моего спутника: — А тебя где чертяки носят? Доклады-
вают, новичок ушел за патронами и нет его — не то где
ранило, не то еще хуже.
Красноармеец, согнувшись под тяжестью коробок,
которые, однако, не опускал на землю, густо покраснел
под взглядом командира. Надо было выручать:
— Он прихватил коробок больше, чем нужно, не
рассчитал сил. Пришлось вот помочь.
— Это другое дело,— сразу остыл командир роты.—
Волоки тогда их. Да понемногу, не все сразу. За этими
вернешься. И без оружия больше не ходить!
Боец перехватил половчей две коробки и, втянув го-
лову так, что каска легла на самые плечи, поспешил
убраться с глаз ротного командира.
— Заглянем в мои апартаменты,— предложил Ишин
и, морщась, потрогал бинт: видно, рана сильно дони-
мала его.
39
— В медпункт бы вам,— заметил я.
Старший лейтенант отмахнулся:
— Куда тут уйдешь? Фриц того и гляди снова по-
лезет.
Землянка ротного, устроенная рядом с НП, на скосе
огромной бомбовой воронки, напоминала узкую нору
с жердевым, в один накат, перекрытием. Впрочем, вид-
но, не зря фронтовики считают, что число накатов в
землянках убывает не от переднего края в тыл, а, наобо-
рот, по мере приближения к «передку». И в самом
деле, что-то за последние месяцы, с того самого дня,
как мы перешли в наступление с целью окончательной
деблокады Ленинграда, не привелось видеть мне ротный
блиндаж в три или хотя бы в два наката бревен. А бой-
цы первой линии траншей — так те вообще, исключая
разве что пулеметчиков, укрытых иногда в дзотах, обхо-
дятся «лисьими норами» да ветками, настланными по-
верх окопа не столько от осколков и непогоды, сколько
для успокоения — все лучше, когда хоть что-то есть над
головой. И происходит это не от беспечности или нера-
дивости командиров или бойцов и даже не от пренебре-
жения опасностью. (Уж они-то знают ей цену!) Проис-
ходит это по иной причине: просто и в наступлении, и
при подвижной обороне не хватает на то ни времени, ни
сил. Так было и в Староселье, когда погиб Николай
Карпачев. Так сложились обстоятельства и теперь: в рас-
поряжении роты было всего три ночи (днем местность
просматривалась противником) и двойная норма на каж-
дую саперную лопату, ибо людей в роте после Старо-
селья убавилось почти наполовину.
Дежурный телефонист доложил:
— Товарищ старший лейтенант, вас комбат спраши-
вал.
— Вызывай,— приказал Ишин.
— «Тополь», «тополь»,—заладил телефонист.— Я—
«верба-один». «Тополь», дай «первого».
40
Ротный взял у него трубку.
— Слушаю, товарищ «первый». Да, зацепило немно-
го. Нет, терпимо. Да, да. Ясно. Трещотки уже в новых
гнездах. Жерди тоже. Есть. Ясно. Хлопушек бы еще. По-
нятно. Пусть тогда «верба-два» свой локоток усилит.
Есть.
И хотя командир роты, заботясь о сохранении тайны
переговоров, старательно пользовался кодом, смысл
разговора мне был ясен: Ишин доложил командиру ба-
тальона, что переместил пулеметы и противотанковые
ружья на запасные позиции, попросил подкинуть гранат
и обратить внимание командира второй роты на необхо-
димость усилить фланги.
Положив трубку, Ишин поделился:
— Комбат предупредил, что гитлеровцы подтягивают
пехоту. Так что пошли перекурим, а потом я в свой окоп.
Выбрались из «норы». Старший лейтенант затянулся
жадно.
— С чем к нам? В комсомол принимать?
— Прием в комсомол в батальоне — забота Ми-
хайлова. А я хочу вручить благодарственные письма от-
личившимся.
— От командира полка?
— Те будет вручать замполит. А эти — от комсо-
мольского бюро полка.
— А ну покажь,— заинтересовался старший лейтенант.
Ишин и Михайлов взяли по листку. Бланки писем на-
поминали почтовые открытки с изображением красно-
армейца, идущего в атаку, и были отпечатаны в типогра-
фии дивизионной газеты по заказу, переданному через
старшего лейтенанта Ожегова. Тот после Староселья
зачастил в полк и по дружбе согласился помочь. Письмо
было предельно коротким: «Дорогой боевой друг...
Комсомольское бюро благодарит Вас за высокое муже-
ство, проявленное в последних боях с немецко-фашист-
скими захватчиками, и выражает уверенность в том,
41
что Вы и впредь будете служить примером сыновней
верности советской Родине и комсомольской отваги».
— Ну как?
Михайлов одобрил. Ротный сразу забеспокоился:
— Когда вы думаете вручать их?
— Прямо бы сейчас.
— Не пойдет! — отверг Ишин.— Вечером, когда по-
утихнет.
— Не тот эффект будет, лучше по горячим сле-
дам, — возразил Михайлов.
— Ты молчи, чертяка! Мало тебе горючего доста-
лось?— Густые брови ротного сдвинулись хмуро, но
глаза помимо воли глядели дружелюбно.— Он ведь
что!.. Когда фашисты ворвались в траншею, он да еще
Богданов из разведки бросились с автоматами напере-
рез. Кабы не они, был бы мне — с одним-то пистоле-
том! — капут. Автоматом-то я после разжился, у ране-
ного сержанта взял.
С воем лопнула мина, за ней взвыла целая стая.
— Все, наотдыхались! — Ишин резким щелчком от-
бросил окурок, скомандовал телефонисту и идущему
следом связному:— За мной! — Вспомнил о нас, обер-
нулся:— Не ко времени вы, комсорги, со своими пись-
мами. Жмите-ка в батальон. Вечером приходите.
— Ты что, командир! — укоризненно воскликнул Ми-
хайлов.
Ишин, не то досадуя, не то соглашаясь, махнул рукой
и нырнул в свой окоп. Левая половина окопа осыпалась,
и его неспешно подчищал малой саперной лопатой по-
жилой боец.
— Что у фрица? — с ходу спросил старший лейте-
нант у наблюдателя.
— Пока ничего.
— Смотреть внимательно! — Круто повернулся и
приказал уже связному;—Жми к Назарову! Передай,
чтоб держали под прицелом выходы из канавы!
42
Связной, перекинув автомат на грудь, убежал. И поч-
ти в то же время с противоположного конца траншеи
появился красноармеец Гусак.
— Вон и комсорг роты тут как тут! — воскликнул
Ишин и встретил его вопросом: — Раненые все отправ-
лены?
— Так точно, товарищ старший лейтенант!
— Он раньше у нас санитаром был, вынес с поля
боя около пятидесяти раненых,— объяснил командир
роты, хотя мне это было уже известно.— А сегодня, как
санинструктора ранило, пришлось ему вспомнить ста-
рое. В бою отличился.
— Товарищ командир,— перебил его Гусак,— у вас
повязка сбилась и грязная уже. Разрешите перевяжу,
пока есть время.
Ишин провел рукой по бинтам, поморщился:
— Не нужно. Слишком далеко видно белое. Я и так
шапку поверх надевал.
Взрывы закустились гуще, с визгом расшвыривая во-
круг осколки. Траншею заволокло едким дымом.
— Танки! — крикнул наблюдатель.
Ишин приник к брустверу, кивнув Гусаку:
— Жми опять в боевое охранение!
Кусты разрывов сникли и, повинуясь вою снарядов,
переместились вглубь.
— К бо-о-ю! — уловив перенос огня, предшествую-
щий обычно атаке, протяжно подал команду старший
лейтенант.
Мы тоже прижались к брустверу, вглядываясь впе-
ред. Прибежал, тяжело дыша, связной. Доложив, что
приказание передано, он подал командиру каску. Но
Ишин, то ли опасаясь, что она будет давить на рану, то
ли из солидарности с нами, не надел ее. Я положил
перед собой автомат — новенький, с легким, откидыва-
ющимся металлическим прикладом, не то что тяжело-
ватый «папаша», каким были вооружены Ишин и Михай-
43
лов. Собственно, автомат не мой, его сунул мне перед
самым выходом в роту замполит батальона моложавый
и скорый на решения капитан Антонов, сунул на всякий
случай (на «передок», мол, идешь, сам только оттуда),
и теперь я был благодарен ему.
Танки, выбравшись через проем в железнодорожной
насыпи, открыли огонь и подняли за собой пехоту.
— Та-а-нки! Отсекать пехоту! — опять протяжно про-
кричал что есть мочи командир роты.
Михайлов скинул плащ-накидку, гаркнул над самым
ухом:
— Як бронебойщикам!
Вздыбили землю несколько снарядов, выпущенных
танками. Оглушительно рявкнуло в ответ орудие, поо-
даль ахнуло второе, за ближним изгибом траншеи, куда
убежал Михайлов, подало отрывистый голос противо-
танковое ружье. На флангах зашлись сплошным рыком
станкачи.
Новая вражеская атака закончилась скоротечно. Вы-
плюнув еще по два-три снаряда, бронированные чере-
пахи, встреченные огнем наших орудий, попятились за
насыпь. Пехота, оставляя убитых, уползла в канаву. Про-
тивник явно не имел сил и охоты продолжать бой.
— Кажется, на сегодня всё,— определил Ишин, уста-
ло опускаясь на дно окопа.
Вернулся Михайлов. Без накидки, в шерстяной гим-
настерке, он выглядел еще более долговязым; одна
щека была поцарапана, в копоти, фуражка сбилась на
затылок, предоставив полную свободу непокорному
чубу.
— Дали фрицу прикурить!—довольно воскликнул
он и предложил: — А не вручить ли прямо сейчас пись-
ма отличившимся?
— Самое время,— подхватил я, снимая шинель (май-
ское солнце брало свое) и оставляя ее на хранение связ-
ному командира роты.
44
На этот раз Ишин не возражал и даже помог опре-
делить, кому из комсомольцев и молодых бойцов вру-
чить письма.
Вписать в бланки писем фамилии отличившихся было
делом нескольких минут. Намного сложней оказалось
вручить письма. От хода сообщения, и без того неглу-
бокого, местами остались только сглаженные взрывами
осыпи. У очередной такой перемычки, перехватившей
траншею метров на двадцать пять, Михайлов предупре-
дил:
— Здесь простреливается. Я проскочу, тогда — за
мной.— Он привстал, оттолкнулся всем телом и рванул-
ся вперед. Запоздалая очередь легла строчкой у самых
его пяток. Чуть переждав, я метнулся за ним и, уже
падая, тоже услышал щелчки пуль поблизости. С минуту
полежали, стараясь отдышаться: не представать же пе-
ред комсомольцами взмыленными, точно загнанные ло-
шади.
В окопе, выдвинутом за первую траншею, куда при-
вел Михайлов, утром находилось боевое охранение
роты, принявшее на себя удар противника. Сейчас здесь
было четверо, в том числе комсорг роты.
— Не густо вас здесь.
Гусак отозвался шутливо:
— Зато мы из первой! — И гостеприимно, словно
сидел не в окопе, а по меньшей мере в просторном и
уютном блиндаже, пригласил, переходя на украин-
ский: — Сидайте, та пониже, бо фриц ще палит.
— А чем таким особым первая отличается от других
рот? — Вопрос был задан с деланным недоумением.
Гусак охотно принял игру. Острые скулы и черные
низкие брови несколько хмурили его облик, но, стоило
Никифору обратиться к шутке, от этой хмурости не
оставалось и следа: лицо сразу преображалось, и тогда,
как вот сейчас, обнаруживалось, что у него светлые
озорные глаза и покоряющая улыбка.
45
— Бачьте, хлопцы, комсорг полка не знает, чем зна-
менита наша першая рота. Объясним?
— Объясним! — дружно поддержали его товарищи
и громче всех скуластый, с узкими, смеющимися глаза-
ми здоровяк.
— Так вот,— начал Гусак,— наша рота першая не
тильки по номеру, а ща и по делам. И людыны в нее
попадают самые добрые. И командиров до нее подби-
рают найкращих, боевых. Так, хлопцы?
— Ну и расхвастался, комсорг! — пуще заводил его
Михайлов.
— А почему не похвалиться, колы есть чем? — не
растерялся комсорг роты и как ни в чем не бывало
потянул нить своих рассуждений дальше: — А колы рота
першая, все ей достается по першее число — и оружие,
и одева, и всякая другая справа. И в бою она по причине
особливой ласки до нее старших командиров оказывает-
ся в самом пекле. То бы ще ничего! Так и вражина кля-
тая не упускает своего. Наступаем© — против нас поче-
му-то его самый главный опорный пункт. Обороняем-
ся — опять везет. Вот звидкиля фрицу було знать, где
визначено обороняться нашей роте на новом участке?
Так нет, чуть свит, а он вже молотит по нам зо всих
стволов и лезет ни на якуюсь сусидню высоту, а як
раз на нашу. Чого ему туточки треба?
— Так сам говоришь, что высота-то очень важная,—
вставил, ухмыляясь, Михайлов.
— А другие що, не важные? Не-ет! — И сделал не-
ожиданный для всех вывод: —Мабуть, его разведка спе-
циально шукае по фронту нашу роту?
Все рассмеялись.
— А что! — с хитринкой тянул свое комсорг, кося
глазами на товарищей.— Мабуть, наша першая рота ему
поперек горла, потому як всегда ему от нее достается.
— Так вам тоже от него перепадает,— подначил Ми-
46
хайлов.— Вот и сегодня утром боевое охранение не вы-
держало, отошло.
— Було дило,— подтвердил Гусак и тут же вывер-
нулся:— Тильки, мабуть, оно фрица заманивало. По-
суворовски.
Мы опять прыснули, вспомнив известный солдатский
сказ о том, как Суворов, увидев беспорядочный отход
одного из своих полков, бросился в гущу боя, крича:
«Заманивай, заманивай их, братцы!» — и превратил от-
ход в ловушку для врага.
— Если ж без шуток,— комсорг роты перешел на
серьезный тон, в речи его заметно убавилось украинских
слов,— фрицев-то было больше роты, а наших всего
трое. Ну як в первую траншею отошли, командир роты
поднялся, крикнул: «За Родину! Вперед!» А сколько нас?
Всего ничего. Зато из первой! Поднялись, броском гра-
нат уложили гитлеровцев на нейтралке, от второго брос-
ка те бежать припустились. А мы сюда, в траншею бое-
вого охранения. По-суворовски!—И Гусак засмеялся
сдержанно.— У нас и свой Суворов был. Михаил. Одно-
фамилец полководца, пулеметчик, комсомолец. Он як
врежет из ручника по фрицам с фланга, я аж не выдер-
жал, кричу: «С нами Суворов!» Поди, насмерть пере-
пугал фашистов.
— А почему был?
— Ранило его. Отправили в тыл. Жаль хлопца.
Красноармеец с глазами-щелками уточнил:
— Его наш комсорг заменил. Сам под огнем бежал.
Сам ложился за пулемет.
— Выходит, хорошо воевал сегодня ваш комсорг?
— Лучше всех. Пример всем показывал. Сам в атаку
ходил, сам раненых перевязывал.
Открыв клапан сумки, я вытянул заготовленные
письма:
— Ну раз так, комсомольское бюро полка за муже-
ство, проявленное в сегодняшнем бою, вручает вашему
47
комсоргу красноармейцу Никифору Гусаку благодарст-
венное письмо.
— Правильно делал бюро! — одобрительно прогудел
все тот же боец.— Если рота первый, комсорг тоже пер-
вый.
Поблагодарив, Гусак показал на соседа:
— Абдрахимову бы лучше. И воевал здорово, и
больше всех земли выбрал, когда окопы подправляли,
нам помогал.
— Есть письмо и Абдрахимову,— успокоил Михайлов.
Так вот какой он, Абдрахимов, насмешивший в Ста-
роселье весь полк тем, как дважды укладывал стропти-
вого фашиста прикладом автомата!
— Не пришлось сегодня пускать в ход приклад?
Лицо Абдрахимова расплылось в улыбке, глаза спря-
тались в припухлых веках.
— Сегодня фриц далеко бежал.
А Гусак подхватил, возвращаясь к шутливому тону:
— Кажуть, после того дня фрицы опасаются его. Як
Покрышкина. Где завидят, кричат: «Ахтунг, Абдрахи-
мов!» — и тикать.
Дальше пробирались по траншеям вместе с Гусаком.
В окопе, напоминающем зигзагообразную подкову, воз-
ле открытой площадки для ручного пулемета (сам пуле-
метчик чистил свой «дегтярь», подстелив под него сня-
тую с себя шинель), сбились в кучку несколько человек:
кто был еще в шинели или телогрейке, кто уже,
как мы с Михайловым, в гимнастерках, а двое, ко-
нечно же разведчики,— в пятнистых маскировочных кос-
тюмах. Василия Богданова, который спас командира
роты, среди разведчиков не оказалось, он был ранен, и
пришлось письмо, адресованное ему, вручить его бое-
вым товарищам—Ткаченко и Тулегенову.
Рядом с сержантом, очевидно командиром отделе-
48
ния, я заметил знакомого веснушчатого паренька — мо-
его недавнего спутника в роту.
Гляжу, а Гусака уже оттеснил от нас курносый
ефрейтор:
— Вот, Никифор, заявление. В комсомол хочу.
— Гарно! — одобрил комсорг роты.— Як стемнеет,
разберем на комсомольском собрании. Твое — пятое! —
И вздохнул:—Двоих уже нет...— Он назвал фамилии
погибших, спросил у Михайлова:
— Как быть с их заявлениями? Разбирать?
Комсорг батальона замялся:
— Так их ведь уже нет в роте...
— Разве ж они виноваты, что одного убило, второго
ранило? — высказал мнение сержант.
— Поступайте, как сердце подскажет,— вмешался я.
— Сердце каже: разбирать.
— Верно оно у тебя каже, комсорг,— одобрил сер-
жант.— Смело парни воевали! — И, положив руку на
плечо сидящего рядом с ним веснушчатого красноар-
мейца, сказал: — У нас вот новичок тоже сегодня мо-
лодцом был. Хоть и заставил поволноваться, но патроны
в самый раз доставил, под обстрелом, под пулями. Ногу
только подвихнул, прихрамывает.— И неожиданно обра-
тился к нему: — В комсомол-то вступать думаешь?
Тот уткнул глаза в землю:
— Рано мне еще...
— Почему рано? — В комсомол принимают по де-
лам.
Новичок, как его назвал сержант, поднял голову.
Наши глаза встретились, он стал краснеть.
— Рано мне,— твердо повторил он и, снова опуская
глаза, выдохнул: —Трухнул я малость сегодня...
— Ну так с кем по первости не случается!..
Комсорг роты подхватил:
— Это верно. И не тильки по первости. Я, к приме-
ру, сегодня тоже трухнул. Не верите? — И видя, что все
49
заулыбались в предвкушении очередной его байки, стал
убеждать:—Нет, верно, хлопцы! С вечера был я в
батальоне. Поки добирался туда пид дождем, змок до
нитки. Як освободился, там же и залег в яку-то землян-
ку, думаю, хоть на часок очи зимкну. А тут сабантуй
этот учинився. Вскочил, а мэнэ вже до командира ба-
тальона кличут. Прибегаю, а у того двое солдат — один
из минроты, второй повар. Бери их, говорит комбат, под
свое начало и жми до третьей роты, возьмите там гра-
наты и тащите их до сэбе, в первую. Вышли мы, а тут
такое... Помощники мои — повар та минометчик — сразу
стриганули до траншеи, а вона — по пояс, и воды — по
колено, место там низкое. Думаю, нет, дудки, будь що
будет, не полизу в воду, умру, так хоть сухим. Чего
ржете? Тильки ведь обсох! Взяли мы в третьей роте по
ящику гранат и обратно. Опять мои помощники по тран-
шее бултыхаются, а я — поверху. Знаю, нельзя, а заста-
вить себя не могу. Метров за сто от нашей роты снай-
пер нас подкараулил: первым повара зацепил, руку
задил...
— Знает, с кого начинать,— вставил кто-то озорно.
— Вторым — минометчика, в плечо,— продолжал
Гусак.— И ведь в траншее! Вот тут-то я и струхнул. Чого
это, думаю, он, гад, тако вытворяет на моих глазах. Не
иначе как пугнуть решил, поиграть, словно кошка с мыш-
кой. Уж и не помню, как сам в той траншее очутился.
— А вода-то?
— Что вода? Як прищучит, в болото нырнешь. Уми-
рать-то и сухим не хочется. Вам смешно. А мне-то?..
Хорошо, повезло: траншея в том месте сухой вже была.
— А дальше?
— А дальше наказал я своей бравой команде пере-
вязать друг дружку и топать до медпункта. А сам ящи-
ки с гранатами до самой роты в единственном числе
тягал. Думаю, всё, не успею, пидвиду хлопцев. Ще жут-
че стало. И як управился — сам не знаю.
50
Сержант, гогоча, подтолкнул новичка:
— А ты ведь тоже четыре коробки патронов приво-
лок. Это же за сорок килограммов! Неуж тоже со стра-
ху? Так это добрый страх и комсомолу не помеха.
— Подождите друзья,— вмешался я.— Комсомол —
дело ответственное. И если человек считает, что не
готов пока к такой ответственности, поверим ему. По-
товарищески. Придет время, сам принесет заявление.
— Правильно,— согласился сержант и пристально
посмотрел на своего подчиненного.
Мы уже уходили, когда веснушчатый несмело при-
держал меня за локоть.
— Товарищ лейтенант,— начал он тихо, чтоб не услы-
шали другие,— вы не подумайте, что я признался толь-
ко потому, что вы тут были... Я бы и без вас... И там,
в воронке, тоже бы...
— Верю. Тебя вон сержант похвалил. И товарищи
у тебя хорошие, с такими в бою не пропадешь.
— Спасибо,— едва слышно произнес он.
Назад пробираться было спокойней: противник, из-
мотанный за день, постреливал редко. Все, мимо ко-
го мы проходили в траншеях, а их было не так уж
много (рота за день заметно поредела), занимались
своими солдатскими хлопотами: кто подправлял окопы,
кто приводил в порядок оружие, пулеметчики-станка-
чи, действующие с ротой, набивали патронами опус-
тевшие ленты.
На подходе к КНП роты мы остановились и, при-
слонясь к стенке траншеи, закурили. Михайлов привычно
сдвинул на затылок фуражку.
— Трудный денек был, братцы-славяне! — Он любил
это шутливое, популярное на фронте обращение.—
А ты, Никифор, молоток! И воевал здорово, и словом
умеешь зарядить.
— Вот только рассказ о траншее... — с умыслом не
закончив фразу, укоризненно заметил я.
51
— А что?..— насторожился Гусак, не уловив под-
начки.
— Нехорошо учить молодых пренебрегать траншея-
ми: мол, что в траншее, что наверху — один черт, в
траншее даже опасней. Смотришь, завтра по твоему
примеру и другие начнут поверху гулять, красоваться
под пулями.
— То правда худо! — подумав, согласился комсорг
роты, однако тут же нашелся: — Но, во-первых, молодь
все равно не посмеет поверху, а во-вторых,— он усмех-
нулся,— я им завтра другую байку сбалакаю, про поль-
зу окопов.
— А есть в запасе?
— Никифор найдет,— заверил Михайлов и, вдавив
окурок в землю, спросил: — Куда идем? Прямо в ба-
тальон или в ротную воронку?
Гусак попросил разрешения остаться — ему надо
было еще повидать кого-то до собрания.
В ротной воронке кроме командира мы застали
старшего лейтенанта Самсонова и парторга батальона
Виктора Никитина, сутуловатого лейтенанта с большими,
чуть навыкате светло-серыми глазами. Их собеседником
был младший лейтенант Назаров — командир взвода,
а после гибели Лукьянова еще и парторг роты. Самсо-
нов, увидев меня, предупредил:
— Тебя ждет на ка-эн-пэ батальона Будников. Не за-
держивайся.
Командир роты — лицо его осунулось, заметней ста-
ли тени под глазами, да и бинты на голове еще больше
поржавели от засохшей крови — справился:
— Вручили свои письма, комсорги?
— Вручили.
— Ну и как люди в первой?
— Герои!
— А я что говорю, товарищ парторг полка? — Ишин,
не поворачивая головы, подался всем корпусом к Сам-
52
сонову.— Рота у нас какая? Первая! Будь моя власть,
всех бы за сегодняшний бой наградил — кого орденом,
кого медалью.
— А может, не все заслужили их, награды-то? — по-
зволил себе усомниться Самсонов.
Командир роты убежденно отрезал:
— В первой трусов нет. В первой все отличились.
Так, товарищ комсорг полка?
— Так, товарищ командир первой роты.
...Уже на командном пункте полка нагнали одна за
другой вести: в недавней стычке (все-таки противник
не унялся) погиб Аутолиф Абдрахимов; старшего лей-
тенанта Ишина отправили в медсанбат. В тот же час
в полковой медпункт поступили трое легкораненых.
Двое из них, как выяснилось, получили ранения еще
утром, но, подобно своему командиру, не поддавались
на уговоры сходить в медпункт; а третий, сделав себе
перевязку, когда этого никто не видел (осколок поца-
рапал ему голень), вообще скрывал свое ранение.
И — что самое неожиданное! — этим третьим оказался
тот самый новичок — веснушчатый солдат из первой
роты.
>	ДОЛЯ ПЕХОТИНСКАЯ
Какими только званиями и прозвищами не наречена
пехота! Тут и величавое, продиктованное пониманием
ее высокого предназначения в бою — «царица полей»;
и уважительное, идущее от тех, кому приходилось сра-
жаться бок о бок с ней,— «матушка-пехота»; и любов-
но-снисходительное — «пехтура»; и выходящее уже из
фронтового обихода, но все-таки остающееся, как клей-
мо, от горестных дней сорок первогр (как говорится,
из песни слова не выкинешь!) — «пешедралы». Много,
ой как много у нее званий и прозвищ. И нет трудней
53
солдатской доли, чем доля пехотинца, у которого все-
гда — и оружие, и боеприпасы, и обмундирование, и
провиант из неприкосновенного запаса, и даже постель
и крыша от непогоды (в образе вездесущей солдатской
шинели, а летом — немудреной плащ-накидки) — все с
собой. Возможно, когда-нибудь будет по-другому, а
пока в стрелковом полку единственная броня солдата —
окоп; его колеса чаще всего — его ноги, а единствен-
ный его мотор — его сердце. К сожалению, земля не
может укрыть пехотинца, когда он поднимается в атаку
или вступает в рукопашный бой; к сожалению, его вы-
носливый мотор очень хрупок, и достаточно малой
толики металла, чтобы он остановился навсегда. И смот-
ришь, отгремел один бой, второй — ротные цепи поре-
дели наполовину: кто выбыл по ранению, а кто остался
навечно в братской могиле. И нет ничего удивительного
в том нетерпении, с которым в стрелковом полку все —
от командира до красноармейца в боевом охранении —
ожидают прибытия пополнения, справедливо связывая
с ним и восстановление мощи полка, и продолжение
его боевой славы.
И на этот раз две маршевые роты, как обычно, при-
были ночью. Разместили их неподалеку от КП полка,
в смежных глубоких овражках, сбегающих своими зеле-
ными боками к речушке Многа — это всего в километре
от переднего края. Устало попадав на траву (на самом
стыке весны и лета ее ковер душист и мягок, а ночи
теплые), новички мгновенно заснули. Приказано было
не поднимать их до восьми утра.
Когда мы пришли знакомиться с вновь прибывшими
бойцами, они рыли окопы и щели для укрытия. Непода-
леку находились и батальонные политработники, правда,
не все: не было замполитов — их вызвали на сборы в
дивизию. В сторонке дымили самокрутками комсорги
батальонов старшина Родичев и младший лейтенант
Новиков.
54
Николай Родичев назначен комсоргом после гибели
Шейнина, в Староселье. Был он старше всех нас — с
семнадцатого года; походил на Михайлова, хотя и не
имел лихого чуба да был чуть мягче чертами лица.
Комсорг-два Алексей Новиков внешне менее бросок,
чем его коллеги, войну начинал в сорок первом рядо-
вым бойцом, в полк прибыл за месяц до меня; трижды
ранен (последний раз его зацепило в Староселье, но
уже через четыре дня он вернулся в строй); на груди
у него медаль — все это вызывало уважение к нему.
Отсутствовал лишь Михайлов (я уже знал, почему), и
от Будникова это не ускользнуло:
— Где Михайлов?
— В снайперской засаде.
Будников рассердился:
— Я ведь отдавал распоряжение прибыть всем ком-
соргам, без исключения. Почему не выполнили? Вызвать!
— Здесь Гусак. Может, он заменит Михайлова? —
попытался заступиться за своего комсорга парторг ба-
тальона Никитин.
— Товарищ лейтенант, я приказал немедленно вы-
звать комсорга,— оборвал его майор.— А что касается
сержанта, то он здесь не для того, чтобы подменять
Михайлова. Гусак, как отличившийся, вместе с капитаном
Кологовым и вашим комбатом майором Дыкманом
поедет в дом отдыха.
Ох уж этот Михайлов! Неугомонный, увлекающийся,
он всегда в боевом деле, ему вечно некогда — и тем
располагал к себе. Недавно он создал в батальоне ком-
сомольскую снайперскую группу, чтобы с переходом
к обороне (а теперь уже было ясно, что это не на пол-
месяца и, возможно, даже не на месяц) не давать покоя
врагу. После нескольких теоретических занятий группа
вышла на боевые позиции, вместе с ней и Михайлов,
и в первый же выход комсорг батальона уничтожил
55
двух гитлеровцев. Вот и сегодня с рассветом он подал-
ся в засаду.
А у нас ожидался горячий день.
Пополнение поступило немалое, были и коммунисты,
и комсомольцы, многие — опытные фронтовики, воз-
вращающиеся из госпиталей, но больше-то необстре-
лянных. Накануне, получив сообщение о подходе мар-
шевых рот, Будников вызвал нас к себе, чтобы обсудить
план партийно-политической работы с пополнением.
Когда общими усилиями составили план, вбирающий
добрую дюжину пунктов, замполит полка велел нам
с Самсоновым набросать к исходу дня планы партийной
и комсомольской работы.
В моем плане было всего три пункта: собрать бюро,
взять на учет членов ВЛКСМ и отобрать комсомольцев
на самые горячие участки. Пункты, конечно, необходи-
мые, но, если честно, не требовавшие особого ума.
А больше, как ни бился, ничего не придумал — не слу-
чалось работать с пополнением такого масштаба. Да
и к какому бы вопросу ни подводили меня раздумья,
оказывалось, что это уже отражено в общем плане.
Самсонов составил свой план без заметных мук, минут
за пятнадцать.
К Будникову я так и пришел с тремя пунктами в
плане.
— Не богато,— определил замполит.
— Не могу я так, товарищ майор: планировать рабо-
ту с людьми, еще не видя их. Фантазии, что ли, не хва-
тает.
Майор не возмутился, как можно было того ожи-
дать.
— Не фантазии. Опыта.
— Разрешите представить план завтра к вечеру.
А для начала и трех пунктов хватит.
Будников усмехнулся едва уловимо. Вмешался Сам-
сонов:
56
— Зачем оставлять на завтра то, что можно сделать
сегодня? Сядем вместе. За четверть часа план будет
готов.
Майор покачал головой:
— Тогда это будет не его план, а ваш, Григорий Ива-
нович.— И, отдавая мне листок с куцым наброском, ска-
зал: — Отложим до завтра. Уговорил.
И вот это «завтра» обратилось в другое временное
понятие — сегодня, а по-прежнему ни единой новой
мысли.
Мы с сержантом Гакалом — он член бюро и подме-
нял пока Михайлова — остались в первом овражке. Там
находилось пополнение для первого батальона и спец-
подразделений, перед которым с рассказом о боевом
пути полка собирался выступить капитан Хохлов. Нови-
ков и Родичев, получив указания, отправились в сосед-
ний овражек, куда перед тем ушли Будников и Самсо-
нов.
Новички, прервав земляные работы, уселись на выхо-
де оврага к пойме тихой Многи, по его зеленым травя-
нистым склонам, образующим в этом месте что-то вро-
де природного амфитеатра, усыпанного золотистой рос-
сыпью вездесущих и потому для всех одинаково родных
одуванчиков. Пока Сергей Иванович знакомил новичков
с боевыми традициями полка, с его героями, мы, чтобы
не терять времени, пристроясь в сторонке чуть выше,
ставили на учет членов ВЛКСМ. Процедура эта, казалось
бы, знакомая, но привыкнуть к ней невозможно. Волно-
вались комсомольцы в этот первый для них фронтовой
день, все им казалось необычным: и близость переднего
края, и внимание к ним большого числа командиров и
политработников, на гимнастерках которых поблескива-
ли ордена и медали, пестрели золотые и красные по-
лоски — знаки ранений; необычна была и сама поста-
новка на учет — по-походному, под аккомпанемент пу-
леметов. Волновались и мы: предстояло с каждым по-
57
беседовать, узнать, откуда он, чем дышит, каждого
надо было поздравить с вступлением в боевую семью
полковой комсомолии.
Начали с сержанта Анатолия Коростелева. Он вы-
глядел намного солидней своих товарищей, выполнял
обязанности комсорга маршевой роты. Сержант пере-
дал список комсомольцев: их было более двадцати.
— Знатное пополнение! Как ребята?
— Хорошие ребята! — ответил Анатолий.— С Урала,
с Волги. Многие из освобожденных мест, злые на фа-
шиста. Только почти никто из них не воевал, все двад-
цать шестого года рождения.
Двадцать шестой год... Настал-таки и его черед! На
фронт густо пошли те, кому в сорок первом, когда стра-
ну опалило пламенем войны, не было и пятнадцати. Да
они и теперь еще, по сути, мальчишки, которым пред-
стоит стать солдатами.
— Не воевали... И все же мы рассчитываем, что они
пойдут на самые боевые точки: в пулеметные расчеты,
в расчеты противотанковых ружей и орудий, в разведку.
Пойдут?
— Пойдут,— убежденно заверил Коростелев.— Сам я
хотел бы в станковые пулеметчики. Воевать мне тоже не
пришлось, но из «максима» в запасном полку стрелял
неплохо.
— В первой пулеметной роте нужны и пулеметчики,
и комсорг. Подходит?
Коростелев согласился. Мы пожали ему руку и по-
просили, чтобы подсылал по одному своих товарищей.
И потек ручеек комсомольского пополнения. Иногда в
ожидании очередного собеседника мы прислушивались
к тому, о чем говорил агитатор полка. А речь у Сергея
Ивановича лилась складно, задушевно, частенько пре-
рывалась смехом, и все-таки он брал слушателей преж-
де всего личной причастностью ко многим полковым
событиям и к людям, о которых рассказывал. Слушали
58
его все внимательно, хотя и по-разному: те, кто прибыл
из госпиталей, — со сдержанным интересом; восемнад-
цатилетние— открыв рты. Поэтому у нас с Гакалом и
возникали перерывы: кому хочется уходить на самом
интересном?
— Вот и пробил наш час,— прорывался к нам голос
Хохлова. — В середине января сорок четвертого начал-
ся окончательный разгром группировки немецко-фа-
шистских войск под Ленинградом. Мы наступали на Лю-
бань. Ночью полк по лесам и болотам зашел в тыл вра-
жеского узла сопротивления и совместно с другими ча-
стями захватил его с боем. Уничтожено и пленено до
двухсот гитлеровцев. В тех боях отличился первый ба-
тальон и особенно первая рота...
— Разрешите? — вернул нас к своим обязанностям
неожиданно возникший молодой боец.— Красноармеец
Подобед прибыл становиться на комсомольский учет.
— Здорово! — не скрыл восхищения Гакал.
— Что — здорово? — не понял красноармеец.
— Ходишь, говорю, здорово. Как разведчик, бес-
шумно.
— А что? Я бы в разведку не проч,— сказал он по-
белорусски твердо, без мягкого знака. — А можно?
— Можно. Комсомольское бюро имеет право реко-
мендовать вас во взвод пешей разведки. Но разведчи-
кам достается больше других, и дело у них опасное:
выходы во вражеский тыл, поиски, засады — а там ведь
кто кого, не все возвращаются. На днях в ночном поис-
ке погиб разведчик Айтбаев, у самой проволоки. Это
не для запугивания. Для сведения.
— И все же, товарищ лейтенант, я хотел бы в раз-
ведку,— не уступал он.
Владимира Подобеда сменили двое и почти враз
доложили:
— Красноармеец Григорий Качан.
— Красноармеец Алексей Качан.
59
— Что — братья? — Повертел перед глазами их ком-
сомольские билеты: оба 1926 года рождения. Близнецы,
что ли? Нет, не очень похожи. И отчества — на тебе! —
разные.
— Вы что, двоюродные?
— Вроде,— односложно ответил тот, что был поши-
ре в плечах.
Тот, который назвался Григорием,— побойчей и, по-
видимому, ведущий в паре,— был более словоохотлив:
— Мы запорожские, из Гуляйпольского района.
Слыхали такий? А там Качанов — що в поле капустных
кочанов. И каждый второй родич, и через хату двоюрод-
ный бо троюродный.
Так и не уяснив ничего из его объяснений, мы с Гака-
лом, который, не теряя времени, заносил необходимые
сведения в тетрадь учета, переглянулись.
— Ладно,— махнул я,— братья так братья, а в какой
степени, не будем уточнять. Кем бы вы хотели воевать?
— Можу ручным пулеметчиком,— быстро, как
о чем-то решенном, ответил Григорий.— Хочу бить вра-
га побильше, бо хватили лиха пид неметчиной.
— А мне б противотанковое ружье,— попросил
Алексей. И верно: плечи у него, как по заказу, для тако-
го оружия.
И оба в один голос:
— Тильки нас в першую роту.
— Почему обязательно в первую?
Помялись, поглядели друг на друга, признались:
— Бо она лучшая. Капитан, що выступав, кажэ так.
— И хлопец один тэж говорил.
— Какой хлопец?
— Який-то наш земляк. Такий веселый хлопец! С ме-
далью «За отвагу». Каже, у них в роте все комсомоль-
цы награждены.
Мы с Гакалом начинаем догадываться, чья это рабо-
та. Я пообещал посодействовать, тем более что стар-
60
ший лейтенант Ишин (он давно уже вернулся из мед-
санбата, не пробыв там и трех суток) все равно и сам
не упустит того, кто стремится попасть в его роту.
Лиха беда — начало! Не успели скрыться с глаз Кача-
ны, как перед нами предстал еще один их земляк, за
ним еще несколько, и, если не каждый, то через одного,
просил направить как комсомольца в первую роту, ссы-
лаясь при этом все на того же таинственного веселого
хлопца. Теперь сомнений не оставалось: работа Ники-
фора Гусака! Впрочем, в первую желали попасть не
одни его земляки. И что любопытно: все, кто обращал-
ся с подобной просьбой, были парни как на подбор, и
стоило немалых усилий, чтобы в интересах дела угово-
рить некоторых из них изменить свой выбор.
Хохлов закончил выступление. Было приказано возоб-
новить земляные работы. Последними к нам подошли
двое — приятели из Кустаная: того, что не вышел рос-
точком и выглядел на не полных семнадцать, звали
Володей Маятниковым (язык не повиновался называть
его Владимиром), у его товарища — татарина по нацио-
нальности, что легко угадывалось по произношению,—
было красивое звонкое имя — Раис, фамилия — Курам-
шин. Володя с ходу выпалил, что они просят определить
их конечно же в первую роту.
— А у нас и вторая по боевым делам в первых чис-
лится,— убеждаем мы.
— Ну? — В глазах Володи нескрываемое недоверие:
не обманываем ли? — Точно?
— Точно!—Трудно было сдержать улыбку.— Не по-
жалеете.
Володя вопрошающе посмотрел на товарища: за тем,
видно, оставалось право решающего слова. Но Раис,
щуря плутоватые темные глаза, пожал плечами, снисхо-
дительно предоставляя право ответа самому Володе.
— Во вторую, так во вторую! — решил тот.— Можно
и во второй быть первыми. Точно?
61
— Точно,— смеясь, подтвердили мы.
Рассмеялись и сами приятели. В сознании осталось:
веселые парни, такие в пехоте на вес золота, и, пожа-
луй, второй роте повезло.
Мы уже свертывали свою «канцелярию», когда услы-
шали оклик:
— Товарищ лейтенант, погодьте трошки.
Кто-то спешил в гору, спотыкался. Неужели пропус-
тили кого-нибудь из списка? Внешне ничем не приме-
чательный парень, даже забыв представиться, начал:
— Товарищ лейтенант, кажуть, вы записываете до
разведки. Запишите и меня.
— Комсомольский билет,— протянул руку Иван Та-
кал, тоже, вероятно, не понимая, как могли мы кого-то
пропустить.
Красноармеец отступил.
— Ни, я не комсомолец,— торопливо, чтобы его не
перебили, стал объяснять.— Я з-пид Полтавы. У меня
свой счет до фашиста.— Мы снова присели на пригорок.
Я сирота. С семи лет с сестренкой без родителей. Вос-
питывал нас колхоз. Как кончил семилетку, поступил в
фэ-зэ-у. После трошки работал на заводе. А тут война
докатила до наших мест. Пошел добровольцем на
фронт.
— Сколько же было лет?
— Шестнадцать. Я с двадцать пятого року.
— И взяли?
— Тогда многих таких брали. Куда нас было девать?
— Выходит, повоевал?
— И воевал, и горя на нашей земле повидал. И ранен
был. Що с того, що не комсомолец? Вступлю.-— И не-
ожиданно пригрозил: — Не запишете — до самого ко-
мандира полка пийду.
Угроза прозвучала совсем по-мальчишески, вызвала
улыбку.
— Попробуем обойтись без командира.
62
Мы занесли его в список комсомольцев, рекомен-
дуемых полковым бюро во взвод пешей разведки: их
было трое, четвертым стал Павел Анцеборенко, пока
еще не комсомолец.
Наконец-то появился, с темными пятнами пота на
лопатках, в сдвинутой на затылок фуражке, Михайлов.
— Вызывал, лейтенант?
— Не я, Будников. Как у тебя там?
Михайлов махнул рукой:
— Сорвалось сегодня.— И спросил опасливо:—Май-
ор, поди, зол?
— А вон он сам идет, у него и спроси.— Это в от-
местку за то, что младший лейтенант подвел меня.
Михайлов поправил фуражку и побежал к замполиту
полка.
— Товарищ майор, младший лейтенант Михайлов
прибыл.
— Долго прибываете.
— В снайперской засаде был.
— А вы подумали, что для комсорга батальона важ-
нее на сегодня: сидеть в засаде или встречать пополне-
ние? Что, у вас нет снайперов?
У Михайлова губы будто слиплись. Майор еще неко-
торое время отчитывал младшего лейтенанта, но,
обезоруживаемый его смиренным молчанием, посте-
пенно терял запал раздражения и под конец сдался:
— Хоть понял, за что получил взбучку?
Комсорг батальона с готовностью отозвался:
— Понял, товарищ майор!— А у самого в глазах ни
следа виноватости.
Не успел Будников спуститься к «амфитеатру», как
Михайлов, привычно сдвинув фуражку, заговорщически
предложил:
— Слушай, закончим учет новичков и — вместе в
засаду.
63
Громко фыркнул Гакал. Я подавил распирающий меня
смех, сказал укоризненно:
— Понял, называется!..— И по возможности стро-
же: — О засадах пока забудь. Задача этой недели — по-
полнение. Вот список, кто в ваш батальон пойдет. По-
беседуй с ними, определи, за счет кого можно попол-
нить расчеты петеэровцев, станковых и ручных пулемет-
чиков. Обрати внимание на братьев Качан. И еще, найди
Гусака. Он где-то здесь шныряет и, кажется, со многими
успел познакомиться.
Двумя часами позже здесь же, в овражке, собралось
комсомольское бюро полка. Речь шла о плане работы
с пополнением. Зачитав три пункта, вымученных накану-
не, спросил:
— У кого еще будут предложения?
Встал Новиков и под общий смех пожаловался:
— Первый батальон занимается подрывной деятель-
ностью.
— Как это?
— А так. Подослали в наше пополнение какого-то
лазутчика. Тот ходит и расхваливает свои роту и ба-
тальон.
Гакал зашелся в смехе, подменяя, как всегда, рус-
ское «г» украинским «х» с придыханием:
— Гусак! Он... Надо же. Добрался и до пополнения
второго батальона.
— Почему второго? — возразил Михайлов.— Оттуда
пятнадцать человек должны идти к нам.
— Во! — взвился Новиков.— Вместо пятнадцати по-
давай всех комсомольцев. Справедливо?
Чтобы успокоить его, пришлось согласиться:
— Не совсем. Но этот вопрос еще утрясем. А вот
о Гусаке... Где он? Надо бы пригласить его на бюро.
— Уехал в дом отдыха,— сообщил Михайлов.
64
— Во! — съехидничал Новиков.— Совершил свой пар-
тизанский рейд по чужим тылам, намутил и — на отдых.
— Скорее, не намутил, а взбудоражил, — поправил
я,— и дельную мысль подбросил. Солдат, и тертый. Но-
вички любят таких слушать. Почему бы по его примеру
нам не провести не партизанский, а организованный
рейд бывалых комсомольцев к своим будущим товари-
щам по роте?
— Возражений нет,— поддержал лейтенант Ведер-
ников, адъютант командира, комсорг управления пол-
ка.— Но, по-моему, Гусак взял еще тем, что обращался
к землякам: земляк к земляку всегда дорожку найдет.
А это пополнение у нас, как никогда, многонациональ-
ное: русские, украинцы, казахи, татары. Может, напра-
вить к новичкам их боевых земляков?
— Во, верно! — подхватил Новиков.— И обязательно
награжденных орденами и медалями.
Приняли и это предложение. Зашумел Михайлов:
— Это хорошо, братцы-славяне. Но почему вся ра-
бота с пополнением до его прихода в роты должна вес-
тись здесь? Ее надо вести и там.— Он ткнул пальцем
через плечо, в сторону переднего края.— И уже сейчас.
— Каким это образом? — спросил Родичев.
— Видели, как переполошились новички, когда два
снаряда прошлепали над ними и разорвались на той сто-
роне речушки?
— Что ж удивительного? — перебила Михайлова
санинструктор медсанроты старшина Аня Королева.—
Необстрелянные же.
— Вот и я о том. Потому и предлагаю еще до того,
как новички вольются в роты, организовать с ними ноч-
ные выходы на передний край, чтобы привыкли к свисту
пуль над головами.
После заседания бюро меня разыскал сержант с пе-
ревязанной кистью правой руки. Где его видел? Ах да!
Это же командир красноармейца, с которым познако*
3 0-382	65
милея в воронке по пути в первую роту. Сержант про-
тянул листок, сложенный на солдатский манер тре-
угольником:
— Вам, товарищ лейтенант.
Письмо было от веснушчатого. На листке всего три
строки: «Товарищ лейтенант, спасибо вам за тот день.
Всегда буду вспоминать вас с благодарностью. Ниже
подписи было добавлено криво, наспех: «А комсомоль-
цем я еще стану».
— Что с ним?
— Мы прикрывали наших разведчиков. Нас с ним,—
сержант кивнул на письмо, имея в виду его автора,—
зацепило. Меня чуть, а его на сей раз посерьезнее. Эва-
куировали. Вот что я скажу: хороший парнишка. Пооб-
вык в бою. Смелости прибавилось. Да и я старался дер-
жать его поближе к себе. У страха когда глаза велики?
Когда ты один на один с ним. А когда ты против него
на пару с бывалым воякой, страх прочь бежит. «Моло-
дому совет да плечо бывалого вроде брони»,— гово-
рил наш парторг младший лейтенант Назаров.
Вот это мысль!.. Пожав сержанту здоровую руку и
выждав, пока он отойдет, я поспешил вписать в план
еще один пункт, самый важный и необходимый, до кото-
рого мы, однако, не додумались на бюро,— о шефстве
над каждым новичком.
На КП полка я возвращался вместе с Будниковым.
Планом работы комсомольского бюро он остался дово-
лен. А о последнем пункте, который я вписал после раз-
говора с сержантом, одобрительно заметил: — Это хо-
рошо, что вы подхватили инициативу коммунистов пер-
вой роты по шефству бывалых солдат над молодыми.
— Первой роты?.. А разве у них уже есть такое
шефство? — оторопело вымолвил я.
— Ты что, не знал?
— Не знал. — Взгляд побежал в сторону, цепляясь за
глинистый обрывчик, за вербовый куст над коричнева-
С6
тым зеркалом речушки, только бы не встретиться со
взглядом майора.— Понимаю: плохо. Вы-то вот знаете.
— Мне по должности положено знать все, что про-
исходит в полку — и хорошее, и плохое. Впрочем, тебе
тоже, конечно, это положено знать. И уже мягче закон-
чил: — Ав общем-то, шефство бывалых солдат над мо-
лодыми дело хорошее и нужное. И ничего, что ком-
мунисты первой роты нас опередили. Они ближе к мо-
лодым солдатам, лучше знают их.
Так вот откуда повышенное внимание сержанта с пе-
ревязанной кистью к своему молодому веснушчатому
бойцу! Так вот где исток того «самого важного» пункта
плана комсомольской работы, который я по молодой
самоуверенности принял чуть ли не за откровение!..
Тому веснушчатому, видать, здорово повезло на коман-
дира и старших товарищей. И не их ли дружеские плечи
помогли ему обрести мужество, стать солдатом?..
Позади нас, где укрылось в овражках пополнение,
застучали частые разрывы. Артналет. К счастью, недол-
гий, не больше минуты; значит, случайный, из тех, что
обрушиваются наугад, по подозрительным «площадям»,
чтобы держать противную сторону в постоянном напря-
жении. Хорошо, что успели отрыть щели и окопы наши
новички. Как-то сложатся их солдатские судьбы?..
★	ЗОВ ДОРОГ
— Ребята, кто хочет посмотреть на Псков,— за мной!
— Псков? Разве его видно? Без бинокля?
— Еще как! — Чернявый лейтенант вскинул руку в
направлении конусообразной высоты.— Вон с той сопки.
Медсанбат приютился в котловине, упрятанной в
гряде голых, безлесых высот, к которым почему-то
приклеилось сибирское наименование «сопки». Мы,
3*
67
комсорги полков, дурашливой мальчишеской ватагой
устремились по склону одной из них (двухдневные диви-
зионные сборы только что закончились, и можно было
позволить себе подобную вольность). Протопали мимо
больших медсанбатовских палаток, возле двух крытых
машин типографии дивизионной газеты, вызывая недо-
умение у медсестер и редакционных наборщиков. Не-
подалеку от заветной вершины нас (уже в мокрых на
спинах гимнастерках) перехватил майор — тот самый,
что был моим первым проводником в полк. Он только
что читал нам лекцию, звали его Сергеем Сергеевичем.
— Стой, комсомолия! — повелительно остановил
майор.— Куда вы? Таким табуном высыпать на высоту?
Да вы что? Да фашист сразу из дальнобойных угостит.
Он и так сюда покидывает. А здесь медсанбат. — И рас-
порядился: — На самый верх не высовываться.
Все пошли осторожней, почти крадучись, притихли,
как будто враг, находившийся в десяти — пятнадцати
километрах к западу, мог услышать. И вот за косматой
гребенкой травы-муравы открылись захватывающие дух
дали: изумрудные — вблизи, темно-зеленые — там, где
проходил передний край, и фиолетово-синие, сливаю-
щиеся с голубизной июльского неба,— у самого гори-
зонта, местами замутненного шлейфами дымов. Карти-
на знакомая по тому апрельскому вечеру, который
впервые свел меня с Сергеем Сергеевичем; но тогда не
везде еще стаял снег, земля была пятнистая и краски
были приглушенней, преобладали бурые тона.
— А где же Псков? — спросил кто-то недоуменно.
Признаться, я тоже не видел Пскова.
— Да вон же он! Смотри правее дыма.
Наконец взгляд зацепился за едва приметные голу-
боватые выступы над далекой синей кромкой.
— Что это там виднеется?
— Купола знаменитого Троицкого собора в псков-
ском кремле,— объяснил Сергей Сергеевич.— И вооб-
68
ще в Пскове множество старинных церквей, каждая —
исторический памятник.
— Тоже примечательность: церковные памятники! —
процедил пренебрежительно кто-то сзади.
— Не церковные,— поправил Сергей Сергеевич,—
а народные. В каждом из них ум, талант, мастерство
древних зодчих, каменщиков, художников. Да и не еди-
ной архитектурной стариной примечателен Псков. Он
с древних времен заслонял собой с запада русские зем-
ли. Вспомните разгром псов-рыцарей на Чудском озере
Александром Невским, первые бои молодой Красной
Армии с кайзеровскими войсками на Черёхе.
Из рук в руки пошел чей-то бинокль, сквозь него
город проступил четче.
— Красиво! — вырвалось у меня.— А купола — как
шлемы русских богатырей.
— Похоже,— поддержал Сергей Сергеевич.— Только
эти богатыри, как говаривали в старину, во вражеском
полоне нынче.
— Ничего, придет время—освободим,—сказал сосед.
— Конечно, придет. Но враг-то не ждет. Вон, видите,
дым: опять что-то жгут, дьяволы!
Чернявый лейтенант вздохнул:
— На такое всегда больно смотреть.
— Особенно когда у тебя кто-то там остался,— тоже
вздохнул Сергей Сергеевич.
Все напряженно притихли. Чернявый лейтенант осме-
лился:
— А у вас кто там остался?
— Жена. Вместе учительствовать начинали.
Теперь понятно, почему в ночь нашего совместного
с ним апрельского «ледового» перехода он был мол-
чалив: его думы опережали шаг, рвались к Пскову.
— Может, обойдется,— попробовали мы утешить
майора.— Может, она у партизан где-нибудь.
— Может,— односложно ответил майор.
69
Надо было переменить разговор.
Товарищ майор, а где Черёха, на которой Красная
Армия дала немцам по зубам?
Майор встрепенулся.
— Прямо перед нами речка Многа, вы ее знаете.
А вон там,— он показал вправо,— Многа впадает в Че-
рёху. Там и шли бои в восемнадцатом году.
— А Чудское озеро далеко?
— За лесами, за долами,— улыбнулся Сергей Серге-
евич.— Севернее Пскова, в той стороне. Знаменитое
озеро! И вообще, Псковщина — удивительный край. Это
земля и русского мужества, и русской поэзии. Ведь в
этих краях, вон там,— его рука описала полукруг и ука-
зала на юго-восток — святые пушкинские места: Михай-
ловское, Тригорское, могила поэта.
Каждое слово Сергея Сергеевича подчеркивало его
влюбленность в Псковщину. Он и нас заставил смотреть
на все вокруг влюбленными глазами: казалось, тающие
в легком июльском мареве псковские дали беззвучно
звали, манили к себе.
С сопки спускались неохотно, оглядываясь, будто
что-то потеряли. Возле палатки с красным крестом на
брезентовых полах тамбура сбились тесной, галдящей
по-сорочьи стайкой медсестры — все бойкие, с острыми
язычками. Завидев нас, не смолчали:
— Эй, что это вы пылищу такую подняли? Солнца
не видать.
— А они, девочки, засиделись на своих сборах,
надо же размяться.
Так как я и мой товарищ, чернявый лейтенант, спус-
кались последними, то наибольший град насмешек до-
стался нам.
— А этих, видать, совсем загнали, еле ползут.
— Так они же, девочки, видите, какие худющие. Осо-
бенно тот, белобрысенький.— И чей-то палец ткнул в
мою сторону.
70
— Худой — не беда. Зато глаза вон какие синие!
Нырнешь — не вынырнешь.
— И ты согласилась бы на такую жертву? — делан-
но ужаснулась ее подруга.
— Что не сделаешь ради синих глаз! — так же на-
игранно вздохнула первая, вгоняя меня в краску. А у
самой глаза темно-карие, глубокие, как омуты, а воло-
сы каштановые.
— Девушки, ну что вы накинулись на парней? — за-
ступилась за нас серьезная черноволосая сестричка.—
Пригласите лучше в гости, устроим танцы.
— Верно! Приходите, мальчики, вечером на танцы,—
загалдели девушки.— И товарищей приводите.
— И ты, синеглазый, приходи,— пригласила бойкая
девушка, что минутой назад заставила меня покраснеть,
пригласила уже просто, без насмешливых бликов в двух
темных омутах и даже, почудилось, с какой-то прося-
щей мягкостью.
Мой товарищ пообещал:
— Придем, девчата! А сейчас пощадите, дела еще
есть.
И мы, переглянувшись, решительно кинулись на про-
рыв остроязычного девичьего кольца.
У типографского автобуса окликнул крепкий, могу-
чий телом майор — редактор дивизионной газеты.
— Здорово! — приветствовал он совсем по-граждан-
ски.— Что редакцию обегаешь? Загляни-ка к секретарю,
у него есть к тебе разговор. Остальные в полках. Оже-
гов тоже.
В редакции дивизионной газеты мне довелось побы-
вать еще в мае, в канун Дня печати. Поэтому ответст-
венного секретаря удалось отыскать довольно быстро,
в одной из землянок. Собственно, это была даже не
землянка в обычном фронтовом представлении; она
была врезана в склон сопки только своей тыльной сто-
роной, фасад же с распахнутой дверью и маленьким
71
окном был совершенно не защищен. Капитан — секре-
тарь редакции беседовал с красноармейцем, сидящим
спиной к входу.
— Вот кстати!—увидев меня, обрадовался капи-
тан.— А то второй день рядом и не заглянет. Хоть
вызывай.
У него было запоминающееся лицо: крупный под-
бородок, большие губы, широкий вздернутый нос, гус-
тая шевелюра — все это придавало ему выражение про-
стоватости, но одновременно было в нем и что-то твер-
дое, волевое.
— Знакомы? — спросил он, обратив мое внимание
на красноармейца.— Нет? Это Нил Кольцов — почтовый
экспедитор артполка по должности и поэт в душе, автор
текста марша дивизии.
Нил — необычное, редкое имя. Но сам он, кроме
того что носил фамилию известного народного поэта,
ничем не был похож на лирика — неказистый, рыжева-
тый, много старше меня.
В открытую дверь просунулся младший сержант.
— Товарищ капитан,— обратился он к секретарю,—
на второй полосе подрез не входит. Сократите?
— Сейчас,— пообещал тот и попросил нас: — Вы тут
знакомьтесь. Я быстро.
Мы остались одни.
— Читал ваши стихи в «дивизионке». Неплохие, по-
моему.
— Не все,— Кольцов смутился и, как бы оправды-
ваясь, объяснил: — Писались обычно наспех, печатались
тоже наспех, по необходимости. Здесь вот,— он тронул
пальцем лежащую сбоку самодельную тетрадь,— то,
что получше, исправленное.
— Можно посмотреть?
— Можно,— разрешил он, а сам сразу же окунулся
мыслями в листок, заполненный столбиками стихов.
Пока секретарь редакции ходил по своим делам.
72
пока Кольцов был углублен в мир образов и рифм, од-
ному ему видимых и звучащих, я листал его тетрадь:
записи стихов, сделанные торопливым почерком, пере-
межались с вырезками из газеты, по многим из кото-
рых, судя по зачеркнутым словам, прошлась неудовле-
творенная рука самого автора. Довольно скоро забы-
лась его невзрачность: в стихах он был красив, хотя
местами еще и робок, и угловат. Первое стихотворение
с удивительно знакомой интонацией рассказывало о ста-
рой женщине из уцелевшей деревни; мать ежедневно
наведывалась на станцию в надежде увидеть в проходя-
щих мимо воинских эшелонах своего сына; столько было
в этой горькой картине боли и нежности к старой мате-
ри, что по-сыновни защемило сердце.
В открытые окна вагона
Заглянет и тяжко вздохнет,
И так вдоль всего эшелона
С тоской и надеждой пройдет.
В конце на кого-нибудь взглянет
И скажет: «Сыночек, прощай!
Коль встретишь, родимому Ване
Привет от меня передай...»
На следующей страничке Нила Кольцова торопил
грохот канонады:
Я снова застигнут в дороге,
Но шаг мой и тверд, и упрям:
Мечты и усталые ноги
Торопятся к новым боям.
Последние строки прямо заворожили и трудно было
удержаться, чтобы не перенести их в свою записную
книжку. И еще одно стихотворение приковало к себе:
О, город русский, город древний,
Еще в плену твоя земля.
Еще вокруг в беде деревни,
В дыму войны еще поля...
73
Да это же о Пскове, о Псковщине! Я как бы заново
поднялся на сопку и у самого горизонта увидел псков-
ские купола, так напоминающие издали шлемы русских
витязей... Русских витязей во вражеской неволе.
— Познакомились? — оторвал меня от блокнота го-
лос секретаря.
— Познакомились. Хорошие стихи.
— Хорошие,— подтвердил капитан и предложил: —
Выйдем, не будем мешать Кольцову. Он пишет в номер.
На улице после землянки показалось еще жарче.
Капитан расстегнул ворот гимнастерки, сказал:
— Вчера редактор слушал твое выступление на сбо-
рах. Может, поделишься опытом и в газете?
Действительно, выступить накануне мне пришлось.
Сам я, считая себя в дивизионной комсорговой братии
человеком новым, не собирался этого делать. Но в пе-
рерыве помощник начальника политотдела по комсо-
мольской работе капитан Гамолин предложил рассказать
о шефстве бывалых солдат над молодыми:
— У вас в полку оно хорошо налажено, а вопрос
этот сейчас важен для всех, вот-вот в наступление
пойдем.
— Пусть кто-нибудь другой выступит.
Не хотелось ораторствовать вот еще почему: неза-
долго до сборов меня слушали на партбюро полка.
Самсонов упрекнул меня в нескромности и бахвальстве,
его поддержал Будников. Не знаю, как это получилось:
совсем не желал хвалиться, просто хотел получше рас-
сказать о работе комсомольского бюро. Но, подумав,
я и сам понял, чем недоволен парторг. В восторженных
словах о работе бюро могло послышаться: вот, мол, как
заработала с моим приходом комсомольская организа-
ция. Тьфу!.. Несколько дней не мог смотреть в глаза
ни Самсонову, ни Будникову. Попробуй выступи после
этого на сборах!.. Но Гамолин был непреклонен.
В конце сборов отличившимся комсоргам вручали
74
ордена и медали. И вдруг начальник политотдела на-
звал мою фамилию:
— Старший лейтенант Вишняков за умелое руковод-
ство комсомольской организацией и мужество в боях
награждается Почетной грамотой Центрального комите-
та комсомола.
Это было неожиданностью и потому, что в полку я
всего три месяца и боев настоящих не прихватил. Сразу
мелькнуло: вот узнают Будников с Самсоновым!..
В перерыве опять подошел Гамолин:
— Чего не весел? Радоваться надо, грамоту получил.
— Лучше бы не выступать,— хмуро пробурчал в от-
вет.
— Почему это? — удивился капитан.
— Что подумают в полку? Скажут, нахвастался.
Капитан рассмеялся:
— Не скажут. Мы же, прежде чем представлять тебя
к грамоте, посоветовались с Будниковым и вашим пар-
торгом, когда они были в политотделе. Они сами про-
сили отметить.
Ну и ну! Пойми это начальство: то ругают, то к на-
граде представляют.
И все-таки предложение секретаря редакции расска-
зать о шефской работе еще и в газете не вызвало энту-
зиазма: одно дело выступать на сборах, перед комсор-
гами, другое — раскудахтаться на всю дивизию? тут уж
старший лейтенант Самсонов обязательно подковырнет!
— Напрасно,— пожалел секретарь редакции.— Тогда
выкладывай хоть что-нибудь о боевых делах.
— Это можно. Мы ведь недавно создали при комсо-
мольском бюро передовой военкоровский дозор.
— Военкоровский пост,— уточнил капитан.
— Нет, дозор. Пост — это для обороны. А мы насту-
пать собираемся. Передовой дозор — в боевых поряд-
ках всегда идет впереди, все видит первым и вовремя
сообщает.
75
— Пожалуй, резонно,— согласился секретарь.— Бу-
дем считать вашу военкоровскую группу своим передо-
вым дозором. А раз так,— он улыбнулся широко, под-
купающе,— то первое ваше донесение должно состоять
не менее чем из трех информаций.
— Есть, представить три информации!
...И опять — дорога.
Щедрый июль, только вступив на боевую вахту, уже
расстелился по обе стороны от дороги малахитовым
ковром, а сверху, по всему небу, разлился такой отча-
янной голубизной, что стоило окунуться в нее взором,
как голова шла кругом. Дневной зной заметно спал,
подкрадывался вечер, удлиняя в лощинках тени от
сопок, меж которыми вилась дорога, и лохматя легким,
освежающим ветерком многоцветный покров земли.
Нил Кольцов, то убыстряя шаг, то останавливаясь,
чтобы переместить тяжелую почтовую сумку, набитую
газетами и письмами, с одного плеча на другое (от
моей помощи он наотрез отказался), увлеченно читал
стихи, не свои, а Пушкина, Некрасова (не отсюда ли
знакомые интонации в его стихах об одинокой матери?),
Есенина, Светлова, Багрицкого, Во время очередной
остановки он полюбопытствовал.
— А Маяковского любите?
— Люблю. Он всегда сегодняшний, нужный.
Мы и не заметили, что давно стоим на развилке, в
тени знакомого тополя со снесенной снарядом верхуш-
кой. Только ветви тополя уже не молили о пощаде,
как в первую встречу с ним, теперь они, зеленые и тре-
петные, были ликующе воздеты к небу, будто тоже
радовались скорому наступлению.
— Ну вот, наши дороги расходятся,— сожалея, про-
говорил я.
— Да, пора,— отозвался Кольцов и, сняв пилотку,
прикрыл ею, как козырьком, глаза от встречного, по-
76
вечернему низкого солнца, пошарил взглядом по гори-
зонту: — Смотрю, не видать ли Пскова?
— Отсюда нет,— объяснил я, и как-то само собой
вырвалось: «О, город русский, город древний, еще в
плену твоя земля...»
— Запомнилось? — Кольцов польщенно покраснел.
— Запомнилось. И жалко, что вы не прочли ничего
своего.
— Как можно после таких стихов читать свои? Это
и не стихи еще. О своих лучших стихах я пока лишь
мечтаю.
— После войны напишите их.
— До этого «после» надо дойти. Надо освободить
Псков, Прибалтику. И Берлин взять заодно.
— Тогда пошли! Не будем терять времени.
— Пошли! — весело подхватил он, поправляя авто-
мат, закинутый за спину, и снова вешая на плечо почто-
вую сумку.— Дорога не близкая. До встречи, товарищ
старший лейтенант!
И еще долго одинокий, изувеченный снарядом то-
поль у развилки провожал нас, уходящих в разные сто-
роны, напутственно шевеля зелеными рукавами своих
ветвей, будто зная, что у всех, кто уходит от него, доро-
ги впереди неблизкие и нелегкие, и, может быть, без
новых встреч.
*	НАКАНУНЕ
В полку событие — приехали гости, хотя время, каза-
лось бы, не гостевое: во всем чувствуется напряженное
ожидание близкого наступления. Это угадывается по
многим приметам: и по тому, что позади, в кустарнике,
за которым синеет гряда сопок, каждую ночь появляют-
ся все новые стволы орудий, а в овражках у Многи —
новые люди и землянки; и по тому, как все это с наступ-
77
лением утра замирает, тщательно укрывается; и по рас-
поряжениям, которые поступают из штаба дивизии о вы-
делении команд на сборы минеров-разградителей,
о подготовке разведотделений в батальонах, об усиле-
нии наблюдения за противником. И в такую-то пору
прибыли ГОСТИ1
Так уж повелось с первых дней войны: где бы ни
пролегали боевые маршруты полка, как бы тяжко ни
складывалась для него обстановка, по большим празд-
никам в город на Неве, которому полк был обязан сво-
им рождением, отсылались боевые рапорты. И на этот
раз, в дни Первомая, в Ленинград был тоже послан ра-
порт, а позже, в июне,— делегация ветеранов полка
(в нее вошли парторг первого батальона лейтенант Ни-
китин, старшина Бабков, красноармеец Кузнецов). Деле-
гатам поручили рассказать на встрече с трудящимися
Дзержинского района о боевых делах полка, пригласить
дзержинцев на третью годовщину части. Приглашение
с радостью приняли.
...Митинг начался ближе к вечеру — и прохладней, и
гости получили возможность отдохнуть с дороги, и лег-
че было собрать людей. За высокой железнодорожной
насыпью (не той, что тянулась вдоль переднего края,
а той, что пролегала неподалеку от КП и прикрывала от
противника удобную поляну) выстроились разведчики,
саперы, связисты, от стрелковых батальонов и артилле-
ристов с переднего края прибыло по пять—семь пред-
ставителей — их боевая гордость, их цвет. На правом
фланге слегка колыхалось развернутое полотнище Бое-
вого знамени, пробитое осколками в бою. Левее зна-
мени стояла горстка ветеранов-ополченцев. Впереди,
лицом к строю, у знамени сгрудились посланцы Ленин-
града и гости, приглашенные из дивизии.
Первое слово майор Будников дал пожилому и худо-
му, видимо, еще не отошедшему от блокадного недое-
дания, руководителю делегации Николаю Трофимовичу
73*
Трофимову. Голос у него был надтреснутый, хрипло-
ватый:
— Фронт ушел от Ленинграда, но город работает
для фронта, для победы, работает на вас, дзержинцы.
Примите же рабочий рапорт и наказ Ленинграда.
Рапорт был кратким, но впечатляющим. Ленинград,
у стен которого еще полгода назад стоял враг, успешно
восстанавливался. Ленинградцы прилагали все силы, что-
бы заводы и фабрики заработали на полную мощь. На-
ряду с чисто военной продукцией промышленность
города уже давала стране и мирную. Рабочий класс
Ленинграда трудился, как и в дни блокады, самоотвер-
женно; многие предприятия, в том числе и то, которое
представлял Трофимов, выполнили сверхнапряженный
полугодовой план за пять месяцев, сэкономив при этом
тысячи киловатт электроэнергии.
Заканчивая трудовой рапорт, Трофимов встал лицом
к Боевому знамени:
— В вашем полку мало осталось из числа тех, с кого
начиналась три года назад его боевая история. Но мы,
дзержинцы, считаем ваш полк своим, ленинградским.
Будьте же достойны революционной и боевой славы
города Ленина, героических подвигов первых воинов-
дзержинцев! Бейте фашистских оккупантов и здесь, на
Псковщине, и в Прибалтике по-ленинградски! Гоните
врага до самого Берлина!
Молодые спутницы Николая Трофимовича — Клава
Коровина, Нина Ефимова, Валя Ласкина — в своих лег-
ких летних платьицах (по довоенным меркам, конечно,
очень скромных) казались воздушными, далекими от
войны. Клава взволнованно обратилась к комсомольцам
полка:
— Мы знаем, что ваша комсомольская организа-
ция — одна из лучших в соединении, что у вас хорошо
налажено шефство бывалых фронтовиков над молоды-
ми, что вы поставили задачу — каждому комсомольцу
79
овладеть до наступления всеми видами ротного оружия.
У нас, ленинградских комсомольцев, тоже немало дел.
Мы не только работаем на производстве по-стахановски,
а еще и заботимся о семьях фронтовиков. Наши бытовые
отряды участвуют в очистке улиц и дворов, помогают
красноармейским семьям в ремонте квартир, заготовке
дров, устройстве детей в детсады и ясли. И комсомоль-
цы всюду успевают.
Ответное слово держали командир первой роты
старший лейтенант Николай Ишин, пулеметчик Василий
Родионов — уже в годах, усатый старший сержант, а от
комсомольцев — Никифор Гусак. Заключал этот коллек-
тивный рапорт командир полка майор Банденок:
— Мы выполним наказ города Ленина, наказ Роди-
ны — освободим древний Псков и Советскую Прибалти-
ку. Мы будем всегда верны революционным и боевым
традициям Ленинграда — колыбели Великого Октября.
Мы будем бить врага самоотверженно, мужественно, до
полной победы! — И, сделав паузу, сказал совсем
тихо: — Клянемся!
— Клянемся! Клянемся! Клянемся! — ответили ше-
ренги, вспугнув стаю птиц с покосившихся телеграфных
столбов, опутанных оборванными проводами.
Строй распался на ручейки и стал быстро растекаться
с поляны: хотя она и была прикрыта насыпью, но ее
нет-нет да и ковыряли вражеские снаряды, о чем предо-
стерегали свежие воронки. Однако командование полка
и батальонов, гости из дивизии не спешили расходиться,
окружив посланцев Ленинграда. Я тоже было протиснул-
ся в этот круг, но кто-то придержал за плечо. Обернул-
ся: за спиной «первые» — так с легкой руки сержанта
Гакала мы стали называть комсорга первого батальона
и комсорга первой роты. У Михайлова — теперь уже
лейтенанта — поблескивал на груди орден Красной Звез-
ды, недавно полученный им (как и комсоргом-три Нико-
80
лаем Родичевым, которого мы проводили накануне на
офицерские курсы).
— Старшой! — обратился Михайлов (эта новая фор-
ма обращения появилась в его лексиконе после того,
как на моих погонах добавилась звездочка).— Посове-
товаться нужно. Мысль Гусаку пришла дельная.
Нет, с этими «первыми» не соскучишься!
— Давай по-быстрому,— заторопил я.
Но по-быстрому не получилось. Мысль оказалась за-
манчивой.
— Постойте, ребята. Поговорю сейчас с майором.
Будников беседовал с кем-то из гостей.
— Товарищ майор,— осмелился я отвлечь его, дер-
нув за рукав,— можно вас на минутку?
— Что у тебя, комсомол? Отложить нельзя? Видишь,
занят.
— Неотложное дело, товарищ майор.
— Выкладывай.
Я стрельнул глазами на стоявших рядом гостей, давая
понять, что неудобно говорить при них. Будников не-
охотно выбрался из круга. Тотчас возле нас выросли
Михайлов и Гусак.
— Та-ак! — протянул Будников.— Значит, опять ком-
сомол что-то затеял? Ладно, выкладывайте.
Мы вполголоса, чтобы не услышали гости, перебивая
друг друга, изложили предложение комсорга первой
роты.
— Нет, нет,— сразу отклонил замполит.— И времени
нет, и обстановка не позволяет. Это же не игрушки.
— Потому и предлагаем, что дело серьезное.
— И не уговаривайте.
Подошли капитан Хохлов и старший лейтенант Гери-
дович. Сергея Ивановича, с которым у нас установились
добрые отношения, к сожалению, отзывали из полка,
и было уже известно, что вместо него агитатором полка
81
назначается замполит третьего батальона Геридович.
Будников обрадовался:
— Вот послушайте, какую затею подкинул комсомол.
Опять — объяснение. Но вопреки ожиданиям зам-
полита Хохлов поддержал нас:
— По-моему, Сергей Степанович, мысль дельная.
И Геридович, весело сверкнув глазами — они у него
были выразительные, голубовато-серые, контрастирую-
щие с черными ресницами,— взял нашу сторону:
— Я тоже поддерживаю.
— Нет,— сопротивлялся Будников.— И командир не
согласится, и политотдел предупредил, что мы отвечаем
за их безопасность.
Наш спор неожиданно прервал Трофимов:
— О чем речь, если не секрет?
Замполит укоризненно посмотрел на нас:
— Да вот комсомольцы наседают. Узнали, что ваши
девушки собираются на ка-эн-пэ батальона, и решили
непременно провести их с наступлением темноты по
переднему краю.
Мы наперебой принялись уточнять:
— В роты. Чтобы побольше бойцов могло встре-
титься с ними.
— Ведь они же только что из самого Ленинграда!
— За чем же дело стало? — пожал плечами Николай
Трофимович.— Мы сами хотели просить об этом.
— Опасно,— объяснил Будников.— Передний край
все же.
— Девушки, подите-ка сюда! — громко позвал Тро-
фимов.
Те подошли, а вместе с ними придвинулись и все,
кто оставался на поляне.
— Девушки! Комсомольцы хотят провести нас по
переднему краю, к бойцам, в окопы.
Те обрадовались, даже захлопали в ладоши.
82
— Да вот командование полка возражает, говорит,
опасно.
Клава передернула плечиками:
— Мы же знали, что едем на фронт.
Ее поддержали подруги:
— Мы обстрелянные.
— Ленинград ведь тоже был передним краем.
Против таких веских доводов не устоял не только
майор Будников, но и сам командир полка (он как раз
подошел с командирами батальонов).
— Придется, комиссар, уступить,— развел руками
командир полка.— Пусть сходят в первую и пятую ро-
ты. Возьмем на себя такую ответственность! — Повер-
нулся к комбатам и распорядился: — Обеспечьте мак-
симум безопасности. А сейчас по местам!
Скоро на поляне остались лишь ленинградцы и пред-
ставители дивизии. Раньше всех, заварив кашу, исчезли
Михайлов и Гусак: надо полагать, поспешили в роту —
подготовить встречу. Нужно было поговорить и с ком-
соргом второго батальона. Но едва я прибавил шагу,
как остановил чей-то голос:
— Старший лейтенант Вишняков!
Обернулся: меня нагонял майор.
— Познакомимся. Майор Макаров. Был комсоргом
вашего полка, тогда еще третьего, ополченческого.
Надо же! Два раза видел майора в политотделе диви-
зии, но разве /лог подумать, что этот жилистый офицер
с нависшими над глазами бровями и волевым подбо-
родком — первый комсомольский вожак полка? В исто-
рии нашей части говорилось, что во время боя политру-
ка можно было отыскать только где-нибудь в батальо-
нах или ротах.
— Вы? Вот здорово! Вот бы вас как-нибудь на пол-
ковое комсомольское собрание!
— Как-нибудь можно, при случае.
S3
— Понимаете,— завелся уже я,— в истории полка
очень мало говорится о его первых героях-комсомоль-
цах, об их подвигах. А ведь были они!..
— Еще какие! — подхватил, видимо тоже загораясь,
майор.— Взять хотя бы разведчиков Зимина и Петрова.
Они с политруком Желновским совершили смелый рейд
в тыл врага и ночью забросали гранатами штаб части.
В другой раз отличились при захвате «языка» разведчики
третьего батальона Вася Зызанов, Саша Васильев, Зоя
Иванова. В том поиске Зоя уничтожила нескольких фа-
шистов. Из девушек еще запомнилась санинструктор
Оля Мурашова, она вынесла с поля боя и перевязала
десятки раненых бойцов и командиров. Из саперов зна-
менит бывший матрос Трусов. Отчаянный парень. Ему
бы больше фамилия Храбрецов подошла.— Он вдруг
рассмеялся.— Наш полк в дивизии шутливо называли
«особым», за то что в нем были и музыканты, и писате-
ли, и артисты. А воевали все на равных. Помнится, на
лужской полосе обороны и под Пушкином мужественно
отражали атаки стрелки Давыдов и Дорохин, а ведь оба
пришли в ополченье из театрального института. Да раз-
ве обо всех так с ходу вспомнишь?..
Нас догнал Басов: он, несмотря на возраст и одышку,
все приказания выполнял только бегом.
— Товарищ майор! Вас просят гости.
— Жаль, мало рассказали,— огорчился я.
— Мы ж договорились: до удобного случая.
Глядя на удаляющегося майора, Василий Иванович
сказал:
— Хотя я и не комсомольского возраста, а уважаю
Ваню Макарова.— Он помолчал и неожиданно сообщил
хитровато: — А у меня к вам поручение.
— Какое? От кого?
—* Необычное, деликатное...— Он замялся.— Вчера
был в медсанбате. Встретил одну девушку. Узнала, что
я из пятьсот шестого, просила передать вам привет.
84
— Какая девушка?
Конечно же я сразу понял, что это могла быть только
та, с глазами-омутами, но постарался изобразить на
лице непонимание и удивление. И наперекор этому
отвлекающему маневру мои щеки и уши предательски
зарделись.
— Не знаю,— ответил Басов,— к сожалению, не
представилась. Так сказать, инкогнито. Но симпатичная.
Выручил меня из щекотливого положения подбежав-
ший Гакал:
— Товарищ старший лейтенант,— начал он, еще не
отдышавшись,— срочно к майору Будникову.
— Слушай, комсомол,— едва я вошел, начал Буд-
ников.— Завтра с утра поедешь в тыл. Там готовят по-
дарок для гостей из Ленинграда.
Услышав слова замполита, сразу вспомнил недавний
разговор и подумал: «Вот он, случай, заглянуть в мед-
санбат!» Но эту мысль перебила, оттеснила другая.
— Мне же ночью в роты идти с девушками из Ле-
нинграда.
Парторг хохотнул:
— Что-то, Сергей Степанович, многовато кавалеров
набирается. Вспомнить, что ли, и мне молодость?
— Девушки пойдут в батальоны без лишних прово-
жатых,— отрезал Будников.
— Почему это комсорг полка — лишний?
— Не шуми, комсомол,— остановил майор.— В ба-
тальонах и ротах есть свои комсорги. Вот пусть они и
сопровождают. Договорились?
— Договорились. Но имеет комсорг полка право,—
заупрямился я,— пойти в эти роты после делегации,
чтобы посмотреть, какой след оставит посещение
гостей?
— Это ты хорошо придумал. Потом доложишь. Он
погрозил пальцем.— Но учти: после делегации. А ут-
ром — в тыл.
85
Ну что ж, такие условия меня устраивали. Только в
одном я не мог разобраться: хотелось мне побывать в
медсанбате или нет? Не буду скрывать, какая-то сила
тянула туда, но что-то и противилось этому.
В круговерти фронтовых будней редко приходится
встречать девушек. В полку их мало, и смотришь на
них просто как на боевых товарищей: медсестер, вы-
носящих раненых с поля боя; радисток, поддерживаю-
щих связь под огнем; иногда поварих, разносящих на
своих хрупких плечах большие термосы с едой... Ко-
нечно, бывает, что нет-нет да и разглядит кто-ни-
будь в примелькавшейся медицинской сестричке прос-
то девушку и прикипит к ней сердцем. Бывает. И хотя,
по моему глубокому убеждению, война в ее прибли-
жении к переднему краю, слепо косящая все живое
вокруг без разбора, не место для любви, и хотя фрон-
товая любовь чаще всего не бывает долгой и счастли-
вой из-за разлучницы-смерти,— влюбленных можно
понять, им можно простить, что в такую-то пору, когда
рядом гибнут боевые товарищи и когда решаются судь-
бы страны и даже мира, они находят время для личного.
Сам я год назад наложил запрет на мысли о люб-
ви — до конца войны, если, конечно, доживу. А вот,
кажется, все возвращается к исходным рубежам го-
дичной давности, опять в голове и в душе сумятица.
И я не знал, как поступлю завтра: зайду в медсанбат
или нет...
К тому времени, когда траншея привела меня в пер-
вую роту, стемнело, и девушки из делегации пере-
брались уже в соседний батальон. Михайлов, кажется,
тоже последовал за ними, во всяком случае в роте его
не было. Не было и командира роты старшего лейте-
нанта Ишина, но того, как поведал телефонист, вызвал
командир батальона. Никифора Гусака удалось обна-
86
ружить в расположении первого взвода, и, как всегда,
в окружении нескольких человек. Там же был и новый
командир взвода лейтенант Богданов, который сменил
раненого Назарова и о котором мне было известно
только, что зовут его Николай, что он прибыл из диви-
зионной разведки и что он человек завидного мужества.
— Будь гостем,— пригласил Богданов.
— Комсоргу полка всегда рады,— подхватил Гусак.
— Гостям, которые только что от вас ушли, все-таки
были рады больше?
— Те гости вне конкуренции: во-первых, девушки,
во-вторых, ленинградские и, в-третьих, симпатичные.
— Красивый девушка,— убежденно подтвердил си-
дящий напротив меня казах.— Даже душа веселей стал.
— Всё, влюбился наш Тулеген.
— Зачем влюбился? У нас говорят: красивый девуш-
ка смотрел — сам красивый стал.
— Хорошо у вас говорят, Аминджанов,— задумчи-
во сказал Богданов.
— Только больно худой они,— пожалел Аминджа-
нов.— В блокада был.
— Да, трудно пришлось ленинградцам,— сказал сер-
жант Давыдов,— а не сломились.
— Фашист клятый везде насолил, где прошел,— зло
проговорил мой сосед слева, в котором я узнал Григория
Качана.— У нас в Запорожье тэж все порушил, Днепро-
гэс взорвал.
— Отстроим заново, все отстроим,— заверил Бог-
данов.— Вон ленинградцы: фронт еще у Пскова, а они
уже город восстанавливают, заводы пускают.
— Ну а вы, друзья, чем похвалились перед гостями?
На мой вопрос отозвался Гусак:
— А мы не хвалились. Мы показывали им свои око-
пы, дзоты, оружие...— Он помолчал с полминуты.— И,
конечно, себя.
— Ну и как, понравились гостям?
87
— Як можно, чтобы такие хлопцы-богатыри, да не
понравились? Особо запорожцы Качаны. Леша зробил
интерес своей противотанковой дубинкой: девчата еле
поднимали ее от земли, а он ею, як кочергой, шуруе.
А Грицько, як комсорг взвода, обворожил ленинградок
запасливостью.
— Запасливостью?
— У него коло своего «дегтяря» ще один пулемет —
немецкий «эмге»— наши разведчики добыли. Девчата
пытают его, нащось ему и немецкий. А он им: «Насту-
пать будемо, знадобится, а поки изучаю его устрой-
ство».
— А что, друзья, такая запасливость и впрямь мо-
жет в наступлении пригодиться. Мало ли что случится:
патроны кончатся, пулемет осколком повредит, автомат
заест.
— Это что ж, тягать на соби ще и немецку железя-
ку? — возмутился Алексей Качан.— Не, мене и своей
жердины вдосталь.
— Зачем же тягать на соби?—догадливо подхватил
мою мысль Никифор.— Ты же не таскаешь на себе все
ротное оружие, якое изучил. А этих немецких желе-
зяк — усяких там «эмге» и шмайсеров — в бою навалом,
тильки наклонись. А наше дело изучить то трофейное
оружие загодя.
— То я согласен. Такий запас спину не гнет.
— Вот и начните это дело,— посоветовал я.
— Як, хлопцы, зачнем?— задиристо спросил ком-
сорг роты.
— А чего? Вправду, пригодиться может, ребята.
— Завтра и начните, не откладывая. Время-то не
терпит.
Лейтенант Богданов вставил:
— А мы уже начали. На днях пятеро из роты поеха-
ли к саперам учиться обезвреживать немецкие мины.
88
Ну и мне это искусство немного знакомо, кое-кого то-
же обучаю.
— Товарищ старший лейтенант, а когда в наступле-
ние?— Вопрос был ко мне.
— Теперь скоро. Все к тому идет.
— Скорей бы,— вздохнул комсорг взвода.— Обид-
но: усе фронты наступают, а мы стоим.
— Союзнички и те вон высадились наконец,— на-
помнил сержант Давыдов,— второй фронт открыли.
— Второй фронт открывал, а дальше стоп,— недо-
вольно проворчал Аминджанов.
Гусак даже всхлипнул от смеха:
— Верно, Тулеген! От уж наш Третий Прибалтийский
хоть и третий, як уж двинет, так до самого моря без
передыху.
Аминджанову наметки комсорга роты не пришлись по
душе, он помотал головой:
— Не, до Берлина лучше.
Теперь смеялись все, а лейтенант Богданов с прита-
енной завистью охладил пыл размечтавшегося красно-
армейца:
— Берлинское направление занято другими фронтами.
— А мы их попросим потесниться або, на худу беду,
принять до сэбэ,— продолжал шутливо Гусак.
— Берлин пока далеко,— переждав смех, сказал
я,— а вот Псков и Ригу нам не миновать. И освободить
их надо как можно быстрей. Таков наказ нам от Ленин-
града, от всей Родины. И на митинге полк поклялся вы-
полнить его.
— Раз клятву давал, выполнять надо,— рассудил
Аминджанов.— А то перед Ленинградом стыдно будет,
перед красивый девушка.
Сержант Давыдов многозначительно подчеркнул:
— А ленинградцы знали, с кем наказ посылать.
— Это точно!
... Проснулся я, несмотря на то что прибрел с перед-
него края уже за полночь, раньше Самсонова и Хохло-
ва. Из землянки выбрался с непонятным чувством бес-
покойства. Отчего бы? Возможно, оттого, что не смог,
как хотелось, побывать в пятой роте? Нет, это поправи-
мо, схожу сегодня. Сегодня, сегодня... Ах да, сегодня
уезжает Хохлов. Жалко. И все же тревога подкра-
лась не отсюда. Ага, вот! Мне же ехать за подарком
для гостей. А там... Зайти или не зайти?
Распахнулась дверь замполитовой землянки, и на
пороге появился Будников.
— А, комсомол! Поздно вернулся?
— Около двух.
— А чего рано поднялся?
Напомнил ему:
— Мне с утра во второй эшелон ехать.
— Забыл совсем,— подосадовал майор.— Вчера не
успел тебя предупредить. Обстоятельства изменились,
поедет кто-нибудь другой. У нас заботы поважней: при-
казано завтра в ночь провести разведку боем двумя
ротами. В восемь ко мне.
Всё! Вопрос — заходить или не заходить в медсан-
бат? — отпадал. От сердца сразу отлегло, стало спокой-
ней и все же, как ни хотелось признаваться себе в том,
было немного грустно.
Часть 2
★	ТЕЧЕТ РЕКА ВЕЛИКАЯ
На командно-наблюдательном пункте второго ба-
тальона в недавно отбитой у врага траншее густо от на-
рода, шумно. Кричат все: радист, телефонисты, коман-
дир батальона, перенявший трубку у телефониста, артил-
лерист и командир минометной роты, корректирующие
огонь.
Третий день мы наступаем. Третий день на ногах,
спим урывкгми.
В первый же день, перейдя в наступление, полк
захватил несколько населенных пунктов. Упорный бой
разгорелся у Трегубово, оно было взято одновремен-
ным ударом первой роты с фронта и четвертой и пятой
рот второго батальона с фланга. Но чем ближе подхо-
дили батальоны к Великой, тем яростнее сопротивлялись
вражеские группы прикрытия, сильнее становился огонь
батарей противника, отведенных на западный берег ре-
ки. На время продвижение второго батальона застопо-
рилось: мешала деревня на взгорке, превращенная гит-
леровцами в главный опорный пункт обороны на этом
участке.
Замполит второго батальона майор Розенталь, до-
ложив Будникову обстановку, заключил:
— Трудно приходится. Не дает фашист головы под-
нять.
— И все же задачу надо выполнить,— отрезал Буд-
ников.— Надо прорываться к Великой.
Потом подошел командир батальона капитан Шерст-
нев:
91
— Я решил послать боевую группу, человек десять,
с задачей прорваться к высоте у деревни, перерезать
гитлеровцам пути отхода.
— Кому думаете поручить?
Вперед выступил младший лейтенант Новиков:
— Разрешите мне? Подберу таких ребят! Комсомоль-
цев — во!
Шерстнев окинул его взглядом, задумался.
— Задание-то, понимаешь...— Комбат замялся.—
Можно и не вернуться. А батальону нельзя без ком-
сорга.
— Думаю, тут случай особый,— прикинул Будни-
ков.— Опыт у Новикова есть, боевой авторитет тоже.
Как смотришь, комсомол?— Последний вопрос был об-
ращен ко мне.
Как мог смотреть комсорг полка на мужественный
шаг комсорга батальона?
Новиков наседал:
— Разрешите приступить к подбору боевой группы?
— Приступай,— распорядился комбат.— Как группа
будет готова, доложишь.
Задержав Новикова (хотелось так много сказать
ему!), я только и смог выдавить суеверно-традиционное:
— Ни пуха ни пера тебе, Алексей!
— К черту!— ответил он и, подмигнув, вытянул из
сумки краешек красного лоскута:— Во!
— Что это?
— Флажки. Будем водружать их сначала на этом
берегу Великой, после — на том. Вручили комсомоль-
цам, которые вызвались быть вожаками атаки.
Вожак атаки — это, бесспорно, самое опасное и са-
мое почетное партийное и комсомольское поручение:
тот, кому оно дается, кто вызывается на него, должен
не просто первым подняться в атаку. Он должен увлечь
за собой других, а для этого нужно, чтобы в него верили
товарищи, чтобы они были готовы пойти за ним в огонь
92
и воду. Вожак с флажком — это и агитатор, и знамено-
сец роты.
— А этот кому?— спросил я у комсорга батальона,
показав на сумку, где оставался еще один флажок.
— Этот теперь мой, для той высоты. Имею я на не-
го право?
— Имеешь.
Что еще можно было сказать ему?..
И в первом батальоне, после того как роты преодо-
лели шоссе Псков — Остров, продвижение приостанови-
лось: мешала все та же деревенька на пригорке.
Возле леса, где разместился командно-наблюдатель-
ный пункт первого батальона, мне повстречался старший
лейтенант Герман Геридович; агитатор полка тоже спе-
шил сюда. Он был ровесником своего предшествен-
ника капитана Хохлова, успел окончить два института —
до войны машиностроительный, а в 1943 году воен-
но-педагогический, но держался со мной на равных, по-
приятельски, и мы сразу стали называть друг друга, нес-
мотря на разницу в летах, по имени. В общем, на ново-
го товарища мне, кажется, повезло.
Политработники батальона (мы встретили их в ло-
щинке за нехитрой походной трапезой — состояла она
из консервов и хлеба) только что прибыли из рот.
— Не хотите с нами?— предложил Антонов.— А то
скоро двинемся, и кто знает, когда придется поесть.
Мы отказались.
Противник еще держал наши подразделения у де-
ревни, а думы политработников были уже на Великой.
— Крепкая у него, у гада, оборона,— в сердцах
сказал парторг.
— Это только цветики,— заметил капитан Антонов.—
Главный-то рубеж у него по Великой. Вот там ягодки
будут!
Геридович обернулся к парторгу и комсоргу:
93
— Говорили с коммунистами и комсомольцами о
предстоящем форсировании?
— У меня был такой разговор,— ответил Никитин.
— Впереди пойдут сержант Медведев, ефрейтор
Герман, красноармеец Гусак. Сами вызвались.
Михайлов продолжил:
— Есть и из молодых: Качан, Курамшин, Маятников.
— Ого! Подало голос и последнее пополнение! Не
подведут?
— Нет! Ребята что надо!
— Бой проверяет быстро,— поддержал Антонов.— И
молодежь уже показала себя неплохо. Особенно во
взводе Богданова.
— Взвод же комсомольский,— похвалился Михайлов.
— Командир взвода,— продолжал Антонов,— опыт-
ный, грамотный офицер, коммунист. Смело использует
обходы с флангов. И взвод его все время впереди. Бой-
цы во взводе отчаянные, как на подбор: сами себе раз-
ведчики, сами себе саперы, до сотни мин сняли.
— Все от командира зависит,— вставил Никитин.
— И от комсорга взвода Григория Качана,— добавил
Михайлов.
Не утерпел я и спросил:
— А как Алексей Качан?
— Подавил из противотанкового ружья уже три
дзота.
Геридович, сделав пометки в блокноте, посоветовал:
— Надо бы представить отличившихся к награде.
— Я уже предлагал комбату,— сказал замполит,—
но он решил повременить до Великой.
— Зачем ждать? Люди ведь выбывают. А главное,
награждение усилит наступательный порыв при форсиро-
вании. Убежден. Форсирование — наша важнейшая за-
дача. И думать, как решить ее успешней, надо уже сей-
час.
Слова агитатора полка напомнили об Алексее Нови-
94
кове, о том, чем, собственно, и был вызван мой приход
в батальон.
— Новиков во втором батальоне сделал красные
флажки и вручил их комсомольцам — вожакам атаки.
— Отличная идея,— одобрил Геридович.— Что ж
сразу не сказал?
— Тогда бы эта идея перестала быть комсомольской.
Геридович укоризненно покачал головой. Лицо мое
вспыхнуло. К счастью, замполит батальона обратился к
парторгу и комсоргу:
— Найдем красный материал?
— Будет,— заверил Михайлов.
Не представляю, где он собирался достать ткань для
флажков: даже в штабе полка мне не удалось обнару-
жить ничего красного, кроме одной скатерти, да и та
хранилась под замком у начальника. Но, зная Михай-
лова, можно было не сомневаться: флажки у него будут.
Ночью из первого батальона пришел Геридович.
Ранним утром, отыскав куст, под который я завалился в
плащ-палатке, Герман растолкал меня:
— Евгений, вставай. Наши снова двинулись, вот-вот к
Великой выйдут. Ты хотел в первый? Тогда собирайся по-
быстрому.
Из его вздутой сумки высовывался красный уголок.
— На флажки?— догадался я.
— Да. В первый батальон, по флажку на роту. Ос-
тальное взяли Будников и Самсонов для второго и тре-
тьего.
— Где достал?—полюбопытствовал я, натягивая са-
поги, совсем новенькие, правда не такие броские, как
мои прежние, малиновые, зато удобные и крепкие —
хоть до Берлина шагай.
А Геридович продолжал:
— Ты не серчай, Евгений, за вчерашнее. Не сдер-
жался из-за флажков. Но действительно, получилось у
95
тебя не по-товарищески. И во вред делу. Скажи ты о
них сразу, материал нашли бы уже вчера. И потом, по-
чему флажки должны нести только комсомольцы? А
коммунисты? Они-то прежде всего достойны нести их.
И, по-моему, это сделает весомей комсомольскую ини-
циативу. Убежден.
Что на это ответить? Он был прав по всем статьям —
теперь-то я это понимал. Но если бы понять раньше —
там, еще во втором батальоне, когда провожал Новико-
ва, — понять без подсказки, самому. Уловив, оче-
видно, мое состояние, Герман переключился:
— Да! И нашу с тобой идею Будников тоже одобрил.
Собственно, идея-то была его, Германа.
— Выходит, можно объявить об этом в роте?
— Можно.
В лесу, где еще пахло порохом, мы наткнулись на
бойцов батареи стодвадцатимиллиметровых минометов.
Встретил нас командир батареи капитан Галяутдинов.
Все в полку — офицеры в глаза, бойцы меж собой —
звали его с чьей-то легкой руки «Галя» (больно уж
длинной, трудновыговариваемой казалась фамилия).
— Добро пожаловать,— поприветствовал Галя.— Вы
к нам на батарею?
— Нет, в батальон,— ответил Геридович.
— А я оттуда. Трое суток без отдыха. Там меня под-
менил лейтенант Шквиря.— И тут капитан углядел кра-
ешек красного материала, выглядывающий из сумки
агитатора полка.— Не дадите нам? У нас было немного
такого материала. Да вчера прибежал лейтенант из ба-
тальона, говорит, давай флаг — Будников так приказал.
А тот не приказывал. Я после старшину ругал.
Михайлов! Достал-таки. Обманом, но достал!
А Геридович, успокаивая капитана, вступился за Ми-
хайлова:
— Материал действительно очень нужен стрелковым
ротам для штурмовых флажков. Мы вам вернем его
потом. Обещаю.
С тех пор как весной под Старосельем я впервые
попал на огневую позицию минометной батареи, здесь
многое изменилось. Не было знакомого лейтенанта —
его в то же апрельское утро срочно отправили в пол-
ковую батарею. Вместе с ним перевели Олега, запав-
шего в память своим окающим говором, и Сашу — ши-
роколицего заряжающего, с которым мы рыли ночью
щель для укрытия. Олегу не повезло: он был ранен на
второй день, а Саша так и остался у артиллеристов. Из
знакомых мне по той ночи минометчиков остался толь-
ко старший сержант Попов. И сейчас, приметив нас (его
расчет был у самого края дороги), он поздоровал-
ся:
— Чего проходите мимо, товарищ старший лейте-
нант?
— В батальон спешим. Как воюется?
— Бьем фашиста. Наши мины тот берег Великой
причесывают.
Батальон мы нагнали уже на Великой. Лес в этом
месте подступал к самой реке, и противник методиче-
ски бил по берегу из орудий.
— А, снова в первый! — обрадовался лейтенант Ни-
китин.— Не можете обойтись без нас?
— Не можем,— подтвердил Геридович.— Где Анто-
нов?
— Вызвали с командиром батальона на эн-пэ полка:
видно, задачу на форсирование получать.
— Как тут у вас?
— Бьет фриц без перерыва. Но настроение у наших
солдат боевое, все рвутся вперед,— поведал Михайлов.
— Ну если рвутся, держите вот.— Геридович подал
Михайлову три небольших флажка.
— Маловато,— пожаловался комсорг.
4 0-382
97
— Не прибедняйся, Павел,— перебил я его.— Ты же
вчера минометчиков обобрал. Сколько флажков полу-
чилось?
— Уже доложили! — оскорбился он.— Всего два и
выкроилось, а хотелось, чтобы на каждый взвод по
флажку.
Парторг батальона прервал его:
— Не канючь, Паша. Раз нет больше, хватит и этих.
Геридович поинтересовался:
— А где ж те два флажка?
— Уже в окопах, на берегу,— доложил Никитин.—
Один во второй роте, его понесет молодой коммунист
Митрофанов, другой — в первой, у Гусака. А эти сейчас
же вручим. Если хотите, можем вместе с вами.
Наши взгляды с Геридовичем пересеклись, он под-
хватил:
— Обязательно. И начнем с первого взвода. У нас
к нему особое дело есть.
— Какое? — не утерпел Михайлов.
— Пока секрет,— охладил его пыл Геридович.
Взвод лейтенанта Богданова рыл стрелковые ячейки
не на самой опушке леса, выходящей к реке, а чуть от-
ступя от нее. Траншей не было, да их и не собирались
копать, не рассчитывали долго задерживаться на этом
берегу.
— Ого! — удивился Богданов.— Сколько политра-
ботников разом в гости пожаловало!
— Ну как, лейтенант, Великая? — перебил Геридо-
вич.
Командир взвода сделал широкий приглашающий
жест:
— А что ей? Течет. Вон просвечивается сквозь де-
ревья.— И предупредил:—Только не высовывайтесь на
опушку. Опасно, снайперы бьют. У соседей уже двоих
ранило.
98
И, как бы в подтверждение его слов, над головами
щелкнуло по деревьям несколько разрывных пуль.
Великая! Название обязывающее, и в представлении
тех, кому не довелось ее видеть,— широкая, могучая
река. Но она предстала перед нами не такой — и не ши-
рокой, и уж, в сравнении, скажем, с нашим сибирским
богатырем Енисеем, совсем не могучей. И все же она
покорила сразу. Живописно-неспешливая, лишь с быст-
ринкой у островка, что просматривался почти напротив,
она действительно была величава, и казалось, ее нето-
ропливые воды текли из самых глубин веков, когда
Псков и берега этой реки были западными рубежами
Великого Новгорода. Не тогда ли и была наречена она
Великой?..
Герман Геридович, видимо, думал о том же:
— Великая-то не так уж и велика.
— А нас это устраивает,— заметил Богданов.— Легче
форсировать.
Сержант доложил:
— Товарищ лейтенант, стрелковые ячейки отрыты.
— Пока тихо — отдыхать! — распорядился командир
взвода.— Но выставьте наблюдателей.
Круто повернулся Геридович:
— Слушай, лейтенант, мы ведь пришли во взвод с
важным сообщением. Разреши поговорить с людьми?
Богданов развел руками — чего, мол, спрашивать? —
и приказал всем свободным собраться в канаве, что
проходила метрах в пятидесяти позади взвода. По всей
вероятности, это была старая, заросшая траншея — след
боев сорок первого года. Возле нее валялись невесть
откуда взявшиеся в лесу два сухих обгорелых бревна,
дверь от плетня и даже пустая бочка. Неподалеку два
бойца вязали охапки сушняка.
— Подручные средства для форсирования гото-
вим,— пояснил командир взвода.— Не все плавать
умеют.
4*
99
Дав взводу время усесться, Геридович начал:
— Мы пришли к вам во взвод, товарищи, по особо-
му случаю. Геройские дела вашего комсомольского
взвода в боях на подступах к Великой известны сегодня
всему полку. Нам поручено передать вам, что по пред-
ложению партийной и комсомольской организаций пол-
ка все командиры и бойцы взвода представляются к бо-
евым наградам — кто к ордену Славы, кто к медали
«За отвагу», а лейтенант Богданов — к ордену Красной
Звезды.
— Ур-ра-а! — не выдержал комсорг взвода Григо-
рий Качан.
Товарищи поддержали его. Никитин поднял руку:
— Есть еще одно сообщение! В батальоне учрежде-
ны красные флажки, символ Боевого знамени полка, его
частица. Флажки будем водружать на том берегу, и
право нести их предоставляется лучшим. Дано оно и
вашему взводу. Кто готов выполнить это задание?
— Я! — разом поднялись все.
— В трудное положение ставите вы нас,— заулы-
бался парторг батальона.— Не знаешь, кому предпоч-
тенье отдать.
Михайлов предложил:
— Конечно, комсоргу взвода.
— Правильно! Качану! — поддержали все лейте-
нанта.
— Так несподручно ж ему будет,— усомнился кто-
то.— У него ж ручной пулемет, руки заняты.
— Ты за мэнэ не тревожься,— перебил его Григо-
рий и, принимая флажок из рук Михайлова, заверил: —
Не подведу.
В окопе над обрывом вполголоса отдавал приказа-
ния, делал последние уточнения командир батальона
майор Дыкман. Первая попытка с наступлением темно-
100
ты и под прикрытием дождя форсировать Великую по-
терпела неудачу: как только повели огонь по противо-
положному берегу, гитлеровцы, освещая реку ракетами,
ответили сильной артиллерийско-минометной стрель-
бой, и батальон вынужден был вернуться на свой берег.
И снова все притихло, затаилось. Однако было видно —
и по ракетным вспышкам, с трудом раздвигающим тя-
желый полог дождя и ночной мглы, и по лихорадочному
захлебыванию пулеметов,— что враг насторожен. Но
время шло. Молчание нашего берега и непрекращаю-
щийся дождь все же, видимо, успокаивали противника:
его огонь постепенно слабел, все реже раздирали небо
всполохи ракет. Это и нужно было нам для успешного
форсирования реки.
Командир батальона, осветив фонариком циферблат
часов, объявил:
— Остается пятнадцать минут.— И спросил шепо-
том: — Где связной из второй роты?
— Здесь! — Из темноты вынырнул автоматчик в
плащ-накидке до колен.
— Передайте командиру: можно начинать. И чтоб
бесшумно!
Связной неслышно, словно тень, скользнул вниз,
к реке, где его товарищи ждали сигнала. Вскоре по
бокам от нас тоже заскользили вниз, к берегу, люди
с плотиками, бревнами и другими подручными средст-
вами. У овражка выдвигался взвод лейтенанта Богда-
нова.
Время тянулось еле-еле: казалось каждая секунда
удлинялась до минуты. С одной стороны, это и хорошо:
значит, форсирование шло, как и намечалось, скрытно,
и было больше шансов на внезапность атаки; с другой
стороны, всякая неизвестность, тем более в бою, свя-
зана с массой неожиданностей и потому томительна и
тревожна.
101
Обрывая напряженность ожидания, на острове за-
частила приглушаемая дождем автоматная дробь, раз-
дались взрывы гранат.
— Началось!—Капитан Антонов машинально, будто
уже готовился выскочить из окопа, расстегнул плащ-
палатку, взглянул на часы: было два тридцать.
Командир батальона выдохнул как заклинание:
— Только бы зацепиться за остров. Только бы...
В тот же миг вражеский берег ожил, выплюнул с
шипением одну за другой с десяток ракет. Их свет, раз-
мытый дождем, вырвал из тьмы поверхность реки, по
которой тут и там плыли люди, ухватившись за бревна,
за все, что могло держаться на воде, и медленно (мед-
ленней, чем хотелось бы!) двигалось несколько плоти-
ков и лодок со станковыми пулеметами и минометами.
С первыми же вспышками ракет взвыли вражеские сна-
ряды и мины, вздыбивая черные водяные кусты. Басо-
вито заговорила и наша артиллерия, обрушив огонь на
противоположный берег, на батареи врага. Там, где
темнел ближний край острова, взмыли вверх две туск-
лые зеленые ракеты.
— Остров взят! — облегченно воскликнул командир
батальона.
А по правую и левую сторону от острова — при мут-
новатых вспышках ракет это было видно и без докла-
дов—форсирование захлебнулось в волнах Великой и
вражеском огне. Поверхность реки опустела, последние
пловцы, подгоняемые взрывами, выбирались на берег
и исчезали в кустарнике. Командир батальона обеспо-
коенно приказал телефонисту:
— Вызвать первую Ишина.
Ишина у телефона, как и следовало ожидать, не
было: он находился внизу, у реки. Комбат приказал
отыскать его. В это время в окопе появился связной
с острова — зазябший основательно, промокший до
ниточки.
102
— Товарищ майор, остров взят. Вторая рота вышла
на ту сторону острова. Первый взвод первой роты тоже
там. Форсировать протоку пока не удалось из-за силь-
ного огня.
— Передайте приказ: закрепиться! Сейчас потянут
кабель.— Связной хотел уже бежать назад, но капитан
Антонов придержал его:
— Парторга батальона лейтенанта Никитина видел?
— Там он, товарищ капитан.
В окоп сверзся подстегнутый близким разрывом сна-
ряда лейтенант Михайлов.
— Что там, у Ишина? — встретили его вопросом
комбат и замполит.
— Сорвалось. Остановил огонь орудий прямой на-
водки. Разбиты несколько плотов, лодка. Есть раненые
и убитые. Связи с Богдановым нет.
— Богданов на острове.
Комсорг батальона загорелся, повернулся к Анто-
нову:
— Разрешите, товарищ капитан, туда?
— Вернется Никитин — разрешу.
И тут пришли командир полка и замполит. Хотя
дождь утих, оба были в плащ-палатках. Увидев нас,
замполит обрадовался:
— Ага, почти все в сборе! Нет только Никитина.—
И обеспокоенно спросил: — Где он? Жив?
— Жив. На острове со второй ротой.
— Форсирование пока приостанавливается,— со-
общил Будников.— Приказано пополнить боеприпасы,
переправочные средства, подготовить людей к новому
броску, первой роте приготовиться к переправе на ост-
ров. Общая задача ясна?
— Ясна,— ответил Антонов.— А как там, у Пскова?
— Говорят, бои идут уже на окраине города.
— Везет людям,— вздохнул Михайлов,— Псков бе-
рут. А мы в сторонке топчемся.
103
Будников уточнил:
— Мы тоже Псков берем — силы врага отвлекаем
на себя немалые.
— Лучше бы не отвлекать, а брать,— не уступал
комсорг.
— Лучше бы,— согласился майор, разделяя, по-мое-
му, огорчение Михайлова.— Но в бою наше место
определяется приказом, и это для нас — главное.
— Понятно,— отступил Михайлов. Но тут же пожа-
лел:— Только обидно, если дивизия звания Псковской
не получит.
Даже замполит полка, изменив своей сдержанности,
засмеялся. Антонов усовестил своего комсорга:
— Кто о чем, а Михайлов о славе печется.
— Так не о своей же,— обиделся тот.
— Потери в ротах большие? — озабоченно справил-
ся Будников у Антонова.
— Не очень. Вернется Никитин, доложит точней. Вот
Михайлов собирается ему на смену.
— Может, и мне заодно махнуть? — заикнулся я.
— Тебе, комсомол, придется сейчас идти во второй
батальон. Выбыл Новиков.
— Убит?! — вскрикнули мы с Михайловым.
— Ранен.
— Где он сейчас? В тылу у гитлеровцев? — спросил
я, зная, на какое дело вызвался комсорг второго ба-
тальона.
— Нет, группа ушла без него, под командованием
младшего лейтенанта Барнаковского. Ей удалось про-
рваться и оседлать высоту. Это позволило нашим ротам
атаковать деревню. А те, на высоте, погибли. Слишком
неравны были силы.
Стало душно. Сбросил тяжелую, набрякшую за ночь
от дождя плащ-палатку.
— А Новиков?
104
— Он не уходил до конца боя, хотя ранение не из
легких.
— Не повезло Алехе,— искренне пожалел Михай-
лов.
Майор Будников положил руку мне на плечо.
— Так что шагай, Вишняков. Там ты нужней. Надо
подыскать замену Новикову, пока не пришлют комсор-
га из политотдела дивизии. И помоги написать пред-
ставления к награждению Новикова и тех, десятерых.
Самсонову передай, что жду его здесь, в первом.
Михайлов, козырнув, обратился к Будникову:
— Товарищ майор, разрешите плыть на остров?
— Плыви, пока не рассвело.
Лейтенант лихо, как на плацу, повернулся кругом,
отчего фуражка с него чуть не слетела.
Михайлов тоже уходил вперед с красным флажком.
А я опять не нашел ни времени, ни слов на прощанье.
Небо позади нас посветлело, и внизу, сквозь реде-
ющую мглу, проступала серовато-свинцовая полоса
реки. Великая текла все так же неторопливо — ей спе-
шить было некуда: у нее века позади и в запасе —
тоже. А севернее, у Пскова, небо полыхало зарницами,
набирала силу канонада.
★	ПЕСНЯ
Тишина. Все мы в каждодневном гуле и грохоте бо-
ев отвыкли от нее, и сейчас она воспринималась обост-
ренней — оказывается, кроме пушечной пальбы, над-
садного кашля мин и пулеметного треска существуют
на свете щебет птиц, пчелиный гуд над цветками и стре-
кот кузнечиков, скрывающихся в высокой, некошеной
траве.
А мы срочно, будто перед боем, собирались на за-
седание комсомольского бюро, необычное по повестке
105
дня и числу приглашенных. Задерживались только пред-
ставители второго батальона. Михайлов, лежа на спине
и щурясь от солнца, мешающего следить за медленно
плывущими редкими облачками, простонал в истоме:
— Ох и хорошо же, братцы-славяне! Дали бы мне
увольнительную от войны на недельку — провалялся бы
в траве не вставая.
— Ну? — не поверил Володя Маятников, назначен-
ный недавно комсоргом второй роты.— Надоело бы,
товарищ лейтенант.
Лейтенант Младенцев из артбатареи подтрунил:
— Ага! Мы будем валяться на травке, а другие пусть
воюют.
Михайлов не обиделся:
— Мы свой отдых заслужили: в кармане вот благо-
дарность от самого Верховного Главнокомандующего.
Бои под Псковом, что и говорить, были напряженные
и сильно потрепали полк: роты первого эшелона на-
столько поредели, что командованию пришлось попол-
нять их за счет и без того ослабленного третьего ба-
тальона. Форсировать Великую не удалось: очень уж
крепкой оказалась вражеская оборона на этом участке.
После освобождения соседями Пскова полк по прика-
занию командира дивизии, с наступлением сумерек,
оставив прикрытие, совершил марш к деревне Выдра
и переправился вброд на захваченный соседями плац-
дарм, чтобы ударить с него во фланг. Противник начал
отходить. Ударом с фронта и обходным маневром
с фланга мы взяли Опарино, где враг оставил машины,
понтоны и немало другой боевой техники. С этого рубе-
жа дивизия и была выведена в резерв фронта. На мар-
ше в полк доставили несколько пачек отпечатанных
писем с благодарностью Верховного Главнокомандую-
щего. Ее-то и имел в виду Михайлов.
— Благодарность-то есть, а звание «Псковская» ди-
визия не получила,— сокрушался Иван Гакал.
106
— А пожалуй, и к лучшему.— Михайлов сел.— В са-
мом деле, братцы! Я, конечно, понимаю, что Псков —
рубеж русской боевой славы. Но мне не хотелось бы,
чтобы нас кликали скобскими или скобарями. А вам? —
Павел, видать, запамятовал, как еще недавно на берегу
Великой он тужил, что дивизия может не получить наи-
менование «Псковская».
— И пускай бы кликали. Чего в том зазорного? —
отозвался Володя Маятников.
— А ничего,— покладисто продолжил Михайлов.—
Только не хуже будет звучать: «Рижская дивизия».
— Вон куда замахнулся! — снова подал голос Мла-
денцев.— До Риги еще топать да топать.
— Дотопаем, братцы-славяне! И до Риги, и до Бер-
лина.
— Тогда прямой резон пройти и мимо Риги, чтоб уж
сразу удостоиться звания Берлинской,— шутливо за-
метил приглашенный на бюро Василий Иванович Басов.
Из-за угла дома высыпала наконец веселая ватага
комсомольцев во главе с Никифором Гусаком, который
после Великой заменил Алексея Новикова. Никифор
согласился на это назначение не сразу, ссылаясь на то,
что привык к первой роте и что в другом батальоне ему
будет трудно, тем более после опытного Новикова. Но
иного варианта не представилось. В политотделе диви-
зии наотрез отказались прислать замену из офицеров,
посоветовали выдвигать своих. Выбор остановили на
Никифоре Гусаке: он молодой коммунист, опытный ком-
сорг передовой роты, быстро сходился с людьми, да
и в полку его знали. А чтобы новый комсорг уверенней
чувствовал себя с комсомольцами-офицерами и сер-
жантами, ему присвоили звание старшины.
— Товарищ старший лейтенант, комсорги рот и за-
певалы второго батальона прибыли на заседание бю-
ро,— доложил Гусак. И объяснил: — Роты задержались
на занятиях.
107
Пока подошедшие усаживались на траве, здорова-
лись с товарищами, комсорг второй минометной роты
ефрейтор Леонид Мищенко, щупленький, подвижный
как ртуть, с ушастым мальчишеским лицом, бросив не-
доуменный взгляд на пожилого Басова (тот сидел возле
меня с мандолиной в руках), спросил, примощаясь
к комсоргу первой роты Григорию Качану:
— А чего это запевал на бюро вызвали? Не знаешь?
Качан пожал плечами: он и сам пытался выведать
это, но члены бюро, знакомые с повесткой дня, только
улыбались в ответ.
А у тайны этой была своя предыстория, вернее —
даже две.
Первая по времени совпала со вступлением Гусака
в новую должность. Пришлось тогда два дня вместе
с парторгом батальона капитаном Ивановым вводить
Никифора в круг его новых забот и обязанностей, и он,
с его веселым, открытым характером, за эти два дня
стал своим человеком у комсомольцев батальона.
Вечером я засобирался уходить из батальона. Ду-
малось, люди после тяжелого боевого дня должны бы
свалиться от усталости, а в четвертой роте, которой
командовал старший лейтенант Захаров, зазвучала пес-
ня. Ее тягучая, задумчивая мелодия тревожила, настра-
ивала на удивительно лирический лад, на раздумья:
И каждый думал о своей,
Припомнив ту весну.
И каждый знал — дорога к ней
Ведет через войну...
Бойцы выводили мелодию с чувством, отрешившись
от всего суетного: наверно, каждый вспоминал и о сво-
ей единственной, и о пройденных фронтовых дорогах,
и о радостях боевых, и о горестях. Думали и об опасно-
сти, что подстерегала в бою каждого:
108
А крль придется в землю лечь,
Так это ж только раз...
Младший сержант Федор Валеев, очарованный пес-
ней, помолчал. И уж после поделился:
— Вот и вспомнили мы лейтенанта Новикова. Очень
любил наш комсорг эту песню. Пускай ему легко икнет-
ся в госпитале и рана перестанет болеть. Не задень его
тогда осколком, мог бы тоже не вернуться, как те
десять...
Сержант Николай Терский напомнил:
— А еще наш комсорг любил «Огонек». Споем?
Кто знает слова — начинай!
Но оказалось, слов песни никто полностью не знал.
Выручил Гусак, чем еще больше завоевал расположе-
ние комсомольцев. А сержант Терский потом оправды-
вался:
— Редко приходится петь. Из боев же не выходим.
Но все понимали: довод неубедительный.
А вот и еще одна причина столь необычной повест-
ки дня — провести заседание бюро на исходе много-
дневных наступательных боев.
Первое утро «резервного покоя» опьянило нас. На-
чалось оно непривычно, с песен, взметнувшихся над
ближней к деревне рощей (там расположились шалаш-
ным лагерем батальоны), взметнувшихся пока несмело,
вразброд. Все это — и безмятежно-тихое утро, и пес-
ни — представлялось нереальным, из того, иного мира,
что остался у всех далеко-далеко. Роты уходили на за-
нятия. И это тоже было из тех недолгих месяцев, что
отводились перед отправкой на фронт каждому из нас
на солдатскую науку или на ускоренные курсы команди-
ров и политработников.
Майор Будников, проводив взглядом последнюю
жиденькую и нестройную ротную колонну, обернулся:
— Плохо поют. И ходить строем, и петь разучились.
109
— Зато воевать научились,— сказал старший лейте-
нант Самсонов, топорща свои усики.
— А надо, Григорий Иванович, и воевать, и петь хо-
рошо. Песня бою не помеха, а помощник.
Здорово сказал замполит полка! Невольно я вспом-
нил песню после боя в четвертой роте, берущие за
сердце голоса бойцов. А майор продолжал:
— Мало уделяем мы внимания песне. Знаете, что
пели роты?
— «По долинам и по взгорьям», «Три танкиста».
— А больше всех «Махорочку».
Геридович припомнил:
— Вторая минометная пела «Священную войну».
— Вот, вот! — перебил Будников.— Только миномет-
чики. Остальные пели то, что знали до войны.
— Так нет строевых песен о войне,— пожаловался
замполит первого батальона.
Герман Геридович уточнил:
— Наверно, Иван Афанасьевич, мы их просто не зна-
ем.— И пообещал: — Постараюсь достать в политотделе
песенник.
— А до тех пор будем мусолить «Махорочку?» —
укорил Будников.
— А если попробовать сочинить свою, полковую? —
вырвалось у меня.
— Ловлю на слове! — оживился майор и обратился
ко всем: — Считайте, комсомольцы, это боевым задани-
ем. Листовки в стихах у вас получаются. Может, и песня
получится. Договорились?
— Подумаем! Можно! — загалдели мы.
Майор, многозначительно посмотрев на старших по
возрасту политработников, рассмеялся:
— Разве какое-нибудь заданье смутит комсомол?..
— А музыка? — напомнил Геридович.— Песне мело-
дия нужна.
Подсказал парторг полка;
ПО
— Басова н^до привлечь. Он же до войны дело с
музыкой имел.
Послали за Басовым. Василий Иванович прибежал
тотчас и сразу увлекся идеей, предупредив, однако,
словно прося прощения:
— Писать музыку не приходилось.— И пошутил: —
Но коли это нужно комсомольцам, тряхну стариной.
Не тратя времени даром, мы с комсоргами батальо-
нов и агитатором полка продумали содержание буду-
щей песни, а потом дотемна и на следующий день с рас-
света шла черновая работа над текстом и музыкой пес-
ни. К разводу рот на занятия итог нашего коллективного
творческого труда был представлен на суд Будникова,
Самсонова, Геридовича и после внесения уточнений
получил одобрение. Даже Григорий Иванович не
устоял:
— А ничего песня.
— Тогда мы срочно собираем заседание комсомоль-
ского бюро и приглашаем запевал,— обратился я к май-
ору Будникову.
Самсонов недоуменно перебил;
— Что, песни на бюро будете петь?
— Разучивать будем.
— Зачем же объявлять это заседанием бюро? Да
еще срочным! Так и назвать: спевка ротных запевал.
А для бюро найдутся вопросы посерьезней. Мы, к при-
меру, выносим на партбюро вопрос: «Роль коммунис-
тов в прошедших боях и задачи по ускоренному вводу
в строй пополнения».
— И все-таки мы соберем бюро с запевалами,—
упорствовал я.— Песня тоже будет работать на попол-
нение. А о роли и задачах комсомольцев у нас будет
разговор на ротных собраниях «Комсомольцы и в бою,
и в строю — впереди».
Будников заступился:
111
— Григорий Иванович, а может, Вишйяков прав? За-
чем дублировать партийные формы работы? Приглаше-
ние запевал на комсомольское бюро /юднимет их авто-
ритет, да и роль песни повысит. z
— Сергей Степанович, я ж не против песни. Но, по-
моему, песня на бюро...— Он поЖал плечами.— Несо-
лидно.
— А это как посмотреть,— возразил майор.— Разве
вы, когда были в комсомоле, занимались только солид-
ными делами?
— Поймали,— рассмеялся Самсонов.— Заносило по
молодости.
— Было такое,— подтвердил и Басов.
— Вот и оставим комсомолу комсомолово,— поды-
тожил майор и повернулся ко мне: — Собирай бюро,
зови запевал.
Так песня пришла на комсомольское бюро.
Доклада не было. Одним из первых слово получил
наш гость — Басов. Пристроив поудобней мандолину на
коленях (других инструментов в полку под рукой не
оказалось), Василий Иванович тряхнул головой, бросил
руку с медиатором на струны и запел негромко, чуть
с хрипотцой. Закончив петь, спросил:
— Ну как, ребятки?
— Добра писня,— отозвался Никифор Гусак.
Комсорга второго батальона поддержали едино-
душно:
— Пойдет. Главное, наша, своя.
— Тогда, ребятки, прошу записать текст. Будем разу-
чивать.
Всем раздали листки бумаги. Никифор Гусак отка-
зался:
— У меня есть зшиток для комсомольских песен.—
И показал небольшую самодельную тетрадь.
— А ну-ка покажь,— потянулся к нему Михайлов.
112
Первый раздел «Комсомольские песни о граждан-
ской войне» открывался песнями «Молодая гвардия»,
«Орленок», «Дан приказ ему на запад». Вторая его
половина отводилась песням о Великой Отечественной
войне, и первыми здесь шли «Священная война»,
«Землянка», «Огонек».
— Дашь переписать? — начали все просить у Гусака.
— Друзья,— вмешался я.— Инициатива Никифора с
песенником дельная. Неплохо, если каждая рота будет
иметь такой. Но давайте вначале запишем нашу песню.
Предоставим ей право открыть ротные комсомольские
песенники.
Назавтра боевой приказ снова повел полк по лесам
и дорогам, теперь уже в Эстонии: фронт подтягивал
резервы ближе к переднему краю. Впереди погромы-
хивало все зычней. В ротных колоннах пылило и прибыв-
шее недавно, еще необстрелянное пополнение: вот-вот
должны начаться бои, и новичков спешно вводили в
строй.
Управление полка двигалось за первым батальоном.
Тот уже втягивался в лес на дальнем склоне высоты,
когда в небе завыли самолеты и по колонне прокати-
лось тревожное:
— Воздух! Воздух!
Из-за леса вынырнули узкие черные тени «юнкер-
сов». Вражеские самолеты начали пикировать на дорогу.
Роты сыпанули в стороны, в кюветы, к берегу ручейка,
что вился по каменистому ложу слева. Вблизи грохнула
первая бомба, за ней еще и еще... Из ямы, в которую
мы нырнули с Иваном Гакалом, видно было, как отде-
лялись от самолетов и устремлялись с тягучим воем
вниз, прямо на первый батальон, черные тела бомб.
Израсходовав бомбовый запас, «юнкерсы» вернулись и
снова уложили в кюветы поднявшихся было пехотинцев,
теперь уже пулеметным огнем.
113
Как только вражеские самолеты улетели, полк снова
двинулся вперед, спеша укрыться в Лесу. В колонне
стало известно: потери пять человек — трое убитых,
двое раненых; прямым попаданием разбита походная
кухня.
— Надо же, подлюга! — ворчал Гакал.— Где теперь
ужинать?
Еще до того как солнце прижгло напоследок своим
огненным краешком зубчатую стену дальнего леса,
полк втянулся в рощу, под защиту ее зеленого полога.
Высоко в небе, кроваво подсвечиваемый вечерней за-
рей, прогудел вражеский самолет-разведчик, но, ниче-
го не обнаружив, удалился.
Управление полка нагнал Геридович: на марше аги-
татор следовал сзади. Он предложил пройти вперед,
в первый батальон, на который обрушился основной
удар «юнкерсов». Уже метров за сто мы услышали
песню. Нашу новую песню! На поляне, как бы брошен-
ной мягким зеленым ковром к подножию высокой
березы, пели пулеметчики, и бывалые, и молодые —
лишь позавчера пришедшие в роту. Вел мелодию зна-
комый красноармеец. Он был из весенне-летнего по-
полнения — того самого, с которым в полк прибыло
десятка три хлопцев из Запорожской области. Но за-
помнился он мне не по первому дню, как, скажем, его
земляки Григорий и Алексей Качаны, ибо не был ком-
сомольцем, а по более позднему эпизоду.
Пополнение уже распределили по ротам. Теперь в
овражках у Многи с ним занимались опытные фронто-
вики.
Неподалеку от учебного пулеметного окопа курили,
отдыхая, несколько молодых бойцов.
— Не, що не балакай, не пидвизло нам с полком,—
утверждал с явным сожалением один из них.
— Это ты зря,— возражал ему сержант Коросте-
114
лев — недавний комсорг маршевой роты, который на-
мечался в комсорги к пулеметчикам.
— Не-е,— упрямо тянул боец.— Не пидвизло.
Было бы непростительно комсоргу пройти мимо.
— Чем же наш полк не угодил? — подходя, спросил
я.— Познакомимся: комсорг полка лейтенант Вишняков.
— Красноармеец Корниенко,— привстав, предста-
вился тот, что жаловался на невезение; потом назва-
лись и остальные.
— Так чем же плох наш полк?
Корниенко — он был темен волосом, строен и жи-
лист телом и, не то от загара, не то от природы, смугл
лицом — без тени растерянности ответил:
— Тем, що ни якого званья немае. Наши товарищи
по запасному попали вон до гвардейского полка.
Слова новичка задели меня.
— Верно, наш полк не гвардейский. Рядовой стрел-
ковый, каких много. Только и у него своя боевая слава.
Создавался он в самом начале войны, в Ленинграде.
Был ополченческим. В дивизии его до сих пор считают
ленинградским. Да и мы тоже.
Мысленно я поймал себя на этом «мы», на том, что
говорил о полке так, будто воевал в нем к тому време-
ни не два месяца, а по крайней мере два года, и что
говорил это не только по долгу полкового комсорга,
а и по страстному желанию защитить родной полк.
Однако на Корниенко мои доводы не подейство-
вали:
— То нам вже командир взвода лейтенант Загайнов
и ротный разповидали. И все ж в гвардейском було б
краше.
Не попробовать ли зайти с другой стороны?
— В чей расчет-то назначили?
— К старшему сержанту Родионову.
— Вот тут тебе повезло, друг. Попытай как-нибудь у
Василия Васильевича, в каких он переделках побывал,
115
сколько оккупантов в землю уложил. Редкий гвардеец
имеет такой счет, как старший сержант Родионов.
— Приступить к занятиям! — прозвучала команда.
Полетели в яму «бычки» самокруток. Поднимаясь,
я сказал напоследок:
— Полк наш хорошо знают и в Ленинграде. Его
героев тоже. Может, и ваши имена со временем станут
известны ленинградцам.
— Ну уж!? — усомнился Корниенко.
И вот спустя два месяца, еще не остыв от бомбеж-
ки, Павел Корниенко, так жалевший, что не попал под
гвардейское знамя, увлеченно пел с новичками песню
о боевом пути своего полка, на котором осталась и веха
его солдатского крещения у Великой. Приметив нас
с Геридовичем, Анатолий Коростелев — теперь уже
старшина и комсорг пулеметной роты — выбрался из
круга поющих, поздоровался:
— Потери есть? — вполголоса, чтобы не отвлечь
поющих, спросил агитатор попка.
— Обошлось.
Указав взглядом на Корниенко, я справился у ком-
сорга:
— Как «гвардеец»-то? Все еще сетует на судьбу?
— Да вроде нет,— ответил комсорг.— В боях же
побывал. А бой роднит людей.— Комсорг имел право
на такое заявление: он и сам прошел через боевое
крещение.— И знаете, что еще помогло? Эта самая пес-
ня. Когда ее разучивали, старший сержант Родионов
рассказал о себе и своих боевых товарищах. Вроде как
дополнил песню. Очень подействовало на всех. И на
Корниенко тоже. Да,— вспомнил Коростелев,— он за-
явление в комсомол подал.
А Корниенко, не ведая, что за его спиной шла речь
о нем, взмахнул рукой, и, повинуясь его жесту, пуле-
метчики, забыв про тяжелый марш и усталость, про не-
давнюю бомбежку, дружно подхватили припев:
Пв
Не раз в сраженьях враг изведал
Удары нашего полка.
Вперед, друзья! Заря победы
Совсем близка, совсем близка!
Песня помогала. Песня звала. Песня воевала.
И это тоже была комсомольская работа.
ЕГО КОМСОМОЛЬСКИЙ. БИЛЕТ
Командир взвода пешей разведки объявил:
— Всем, кто идет на задание, сдать комсомольские
билеты, красноармейские книжки и боевые награды.
Полк попал в тяжелое положение. Была потеряна
связь с первым батальоном, который по приказанию
командира дивизии совершал обходный маневр лесны-
ми массивами через Тильгу с задачей взять мызу Харгла
и станцию Тахева. Полк двигался следом, все глубже
втягиваясь в леса и оставляя в стороне вражеские опор-
ные пункты. Противник, обнаружив угрозу обхода, бро-
сил навстречу подразделению егерей и автоматчиков.
Напряжение на КП полка росло: неизвестно, что проис-
ходило впереди, данные о соседях тоже были неопре-
деленные. Командир полка майор Банденок настойчиво
требовал от капитана Кологова, только что назначен-
ного начальником штаба, и его помощника по разведке
старшего лейтенанта Кугутина сведений. Две группы
из взвода пешей разведки и усиленный стрелковый
взвод должны были установить связь с головным ба-
тальоном, выявить бреши в очаговой обороне врага.
Трудны дороги разведчиков в наступлении. Днем и
ночью, в летний зной и осеннюю непогодь солдаты в
маскировочных костюмах должны быть готовы к самой
неожиданной встрече с врагом. Их нервы постоянно
напряжены, подобно тугой стальной пружине. Им нель-
зя расслабиться ни на минуту, чтобы не потерять своей
117
ударной силы. Мне всегда были по душе эти ребята —
сильные, смелые, предельно собранные и вместе с тем
необычайно жадные до шутки и смеха. К сожалению,
встречаться с ними приходилось редко — они постоянно
находились то в дозорах, то в поисках. И вот мне повез-
ло: подоспел во взвод к комсомольскому собранию.
Напутствовал разведчиков (собрание было откры-
тым) старший лейтенант Кугутин, тоже идущий с одной
из групп:
— Задача предстоит трудная. Местность лесистая,
за любым деревом, за любым кустом может подстере-
гать враг. Не исключен и неравный бой с опытными еге-
рями. В случае перехвата группы гитлеровцами кому-то,
возможно, придется остаться, прикрыть товарищей, за-
держать врага, дать возможность товарищам оторвать-
ся. А что это такое, большинство из вас знает. Каждый
должен еще раз внутренне проверить себя, оценить,
готов ли к такому испытанию.
Поднялся молодой разведчик:
— Можно мне сказать?
Это был тот самый красноармеец (теперь уже ефрей-
тор), который когда-то, не будучи членом ВЛКСМ, по-
требовал от нас с Гакалом записать его «до разведки».
Еще летом мне довелось по поручению помощника
начальника политотдела дивизии по комсомольской
работе капитана Гамолина вручать билеты принятым в
ряды ВЛКСМ. В ту пору в воздухе веяло близким на-
ступлением, и молодые бойцы хотели идти в бой ком-
сомольцами. Вручались билеты прямо в окопах, в зем-
лянках переднего края. Помнится, у разведчиков пер-
вым вошел в землянку сразу показавшийся знакомым
парень в пестром маскировочном костюме.
— Красноармеец Анцеборенко,— доложил он, и его
пухлые губы растянулись в широкой мальчишеской
улыбке.— Не узнаёте? Вы меня записывали до разведки.
— Ну и как оно, в разведке?
118
— Что надо!
Комсорг разведчиков сержант Николай Поспелов-
ский и младший сержант Николай Эристов подхватили:
— Павка — отличный разведчик и отличный товарищ.
— И комсомольцем будет добрым.
Анцеборенко, получив комсомольский билет, внима-
тельно осмотрел его, полистал чистые странички и по-
дал комсоргу:
— Возьмите, товарищ сержант, до утра, мне сейчас
до нейтралки.— Что делать, разведчики даже на нейт-
ральную полосу уходят безымянными.— Жалко так сра-
зу отдавать билет,— вздохнул он.— Но я рад, що на
заданье иду комсомольцем.
А через несколько дней в полку только о разведчи-
ках и говорили.
Взвод пешей разведки был в ночном поиске. Когда
группа захвата ворвалась во вражескую траншею, в за-
вязавшемся бою были ранены командир взвода лейте-
нант Кузнечевс'ий и один из разведчиков. Пришлось
отходить, захватив пулемет и документы убитого вра-
жеского солдата.
Уже светало. Прикрывая отход, сержант Василий Рож-
манов забросал вражескую траншею дымовыми шаш-
ками, а молодые разведчики Владимир Назаренко и
Владимир Сизов подхватили раненого лейтенанта.
У прохода в минном поле им пришел на помощь Павел
Анцеборенко. Трое комсомольцев под ожесточенным
огнем вынесли Кузнечевского, а Виталий Хаустов помог
выбраться раненому бойцу. Шестеро разведчиков за
этот ночной бой были представлены к медали «За от-
вагу». Анцеборенко в их числе не оказалось. Владимир
Назаренко дружески пожалел его тогда. Павел в ответ
лишь улыбнулся широко, обаятельно:
— Мои медали ще впереди. Их ще роблят.
Потом началось наступление. Встречи с разведчи-
ками стали редки: поди сыщи ветра в поле, а развед-
119
чина во вражеском тылу, да еще в лесу. Но вести о них
долетали. Однажды Поспеловский рассказал историю,
которая опять напомнила об Анцеборенко.
Смешанная группа из нескольких полковых и ба-
тальонных разведчиков, действуя впереди, в полосе
наступления полка, вышла к одинокому, но, если судить
издали по постройкам, богатому хутору.
— Крепкий хуторок,— оценил ефрейтор, бывалый
уже следопыт, и прикинул: — Гитлеровцев, по-моему,
нет. Разреши, командир, проверить?
— Давай, скомандовал младший сержант.— Вместе
с Анцеборенко.
Два разведчика, пригибаясь и перебегая от дерева
к дереву, направились к хутору. Видно было, как по
двору прошел коренастый мужчина, видно хозяин хуто-
ра, и скрылся в доме. Ефрейтор наказал товарищу:
— Наблюдай, а я посмотрю. Если что...
Броском одолел открытое место, прижался к одно-
му окну, к другому, завернул за угол и долго не появ-
лялся. Анцеборенко начал уже беспокоиться и намере-
вался было последовать за ефрейтором, но тот выныр-
нул из-за угла и проскользнул к нему в кусты.
— Гитлеровцев на хуторе нет.— И усмехнулся.—
А хозяин определенно куркуль. Хутор, вишь, какой?
Может, закусон организовать? А то животы уже подве-
ло на сухарях. Думаю, договоримся. А нет — «лимонку»
на стол. Враз все будет.
— Как ты можешь такое?! — аж задохнулся Анце-
боренко.— Да то ж...
— Что ты взбеленился? — растерялся ефрейтор.—
Чеку-то я ж не выну. Так, попугать. Шуток не пони-
маешь.
— Шутник! — зло оборвал его Павел. Мы ж пришли
от Красной Армии. Освобождать пришли. А ты... Как
же на нас потом смотреть будут?
Анцеборенко повернулся и, не оглядываясь на
120
ефрейтора, зашагал прочь от хутора, к товарищам,
ожидавшим их в лесу.
Ефрейтор догнал его:
— Ладно, не злись. Сдуру я это.
— Оно и видно, що сдуру,— кипел Анцеборенко,
уснащая свою речь украинизмами.— Зараз видно, що
у тебе никого пид фрицем не було.
Товарищи встретили их с нетерпением.
— Почему так долго? — с тревогой спросил млад-
ший сержант.
Ефрейтор замялся:
— Да... Обстановку выясняли... Гитлеровцев нет.
Младший сержант, угадав по смущенному лицу раз-
ведчика недосказанность в его докладе, обратился к
Анцеборенко:
— Что там у вас стряслось?
— Нехай он сам расскажет,— буркнул тот.
Услышав эту историю от Поспеловского, я посовето-
вал ему:
— Надо бы провести комсомольское собрание во
взводе о чести и достоинстве советского разведчика.
— Он же не наш, из батальона. И не комсомолец.
— Но с ними были ваши. А если еще кого-нибудь
потянет «пошутить»? Дурной пример заразителен.
— Хороший тоже,— возразил комсорг.— Я имею в
виду Анцеборенко.
— Верно. Вот и надо противопоставить их. Пускай
комсомольцы сами оценят обоих.
На собрании мне не удалось побывать. Но по рас-
сказу Поспеловского, прошло оно, как и следовало ожи-
дать, остро и заставило разведчиков по-новому посмот-
реть на своего скромного, порой даже незаметного то-
варища.
Вот почему и на этот раз на комсомольском соб-
рании взвода, перед выходом разведгрупп на задание,
все с интересом повернулись к Анцеборенко, когда тот
121
попросил слова. Товарищи знали, что говорить много
он не любит и выступал на собрании, пожалуй, впервые
со дня вступления в комсомол. И, если быть точным,
даже не выступал, а задал вопрос старшему лейтенанту
Кугутину:
— Я разумею так: если придется прикрывать, зна-
чит, бой до последнего патрона?
— Возможно и такое,— сурово подтвердил офицер.
— Я готов!
И вслед за Анцеборенко каждый комсомолец, вклю-
ченный в разведгруппу, повторил это короткое, как
клятва,— «Я готов!»
Сержант Поспеловский, не идущий на сей раз на за-
дание и оставленный за старшину, принял от разведчиков
комсомольские билеты.
Вражеский «мешок», в котором оказался первый
батальон, разорвали с большим трудом. Нелегко при-
шлось и второму батальону. Полк, углубясь в лес на
добрых двадцать километров и взяв Тильгу и Эсемяэ,
к утру вышел к хутору Метсоя и мызе Харгла. Впереди
была станция Тахева. Нарастающее боевое напряжение
в батальонах отодвинуло тревогу за разведчиков на
второй план. Когда мы с парторгом полка добрались
до второго батальона, там вышла через болото послед-
няя группа, прикрывавшая отход. В каждую группу при-
крытия входили минометный расчет и расчет ручного
пулемета. С ней оставался и комсорг минометной роты
Леонид Мищенко, хотя он был связистом. Пока батальон
отходил, девять человек целый час вели неравный бой,
стараясь создать для противника видимость прежней
плотности ружейно-пулеметного и минометного огня.
Впереди группы шел, сгибаясь под тяжестью мино-
мета, наводчик Василий Юхта; за ним четверо — Ми-
щенко, Воробей, Градобоев и Челапка — несли старше-
го сержанта Наземина, раненного в грудь навылет; за-
122
мыкали группу пулеметчики. Бойцов окружили, пере-
няли из их рук раненого. А Мищенко, увидев нас с
Гусаком, подошел, вытирая грязные струйки пота на
осунувшемся, почернелом лице. Комсорг батальона,
оглядев пришедших, забеспокоился:
— Кого-то не хватает? Вас же было девять...
— Вани Марченко, моего земляка из Сум,— сдав-
ленно ответил комсорг роты.— Погиб.
Погиб не только Иван Марченко. Уже на КП полка,
куда нас с Геридовичем срочно вызвал из батальонов
майор Будников, решив подключить к оформлению
наградных материалов по горячим следам боя, выясни-
лось, что полк, и особенно первый батальон, понес по-
тери: сложил голову лейтенант Николай Богданов, ком-
сомольский взвод которого на Великой был награжден
орденами и медалями, погибли младший сержант Ана-
толий Руденко, бронебойщик Алексей Качан и еще шес-
теро комсомольцев. Среди раненых был комсорг первой
роты Григорий Качан. Больно, ох как больно вносить в
журнал комсомольского учета печальные коррективы
боя...
Ближе к вечеру, во время смены командного пункта
полка, меня отыскал Коля Поспеловский. Первым во-
просом к нему было:
— Как ваши?
В ответ он хмуро протянул комсомольский билет.
Если комсоргу полка приносят чей-то билет, это может
означать одно.
— Кто?
Поспеловский вымолвил:
— Анцеборенко.
Не обнаружив подразделений первого батальона в
указанном районе, но зато установив возможное на-
правление прохода в тыл противника, разведгруппа по-
вернула назад. Однако, как разведчики ни были осто-
рожны, как ни разглядывали сомнительные кусты и гус-
123
толесье, все же напоролись возле хутора Метсоя на
разведотряд егерей — вероятно, гитлеровцы обнаружи-
ли их раньше и устроили засаду. Едва разведчики пере-
секли дорогу, к которой подступало небольшое поле
колосившейся ржи, по ним ударили дробные очереди
вражеских автоматов. Разведчики мгновенно залегли,
по ржи прошлась невидимая коса, осыпая их головы сре-
занными колосьями. Укрыться можно было лишь в
ближнем лесу. К нему-то по сигналу командира и начала
отходить группа. Прикрывать ее остался Павел Анцебо-
ренко. Остался один, сознательно приняв неравный бой.
И никто не мог сказать, удастся ли группе оторваться
сразу или придется вступать в бой не раз и не два и
скольким еще товарищам выпадет вот так же в одиноч-
ку или с кем-то на пару заслонять боевых друзей, что-
бы дать им возможность выскользнуть из западни и до-
ставить командиру важные сведения. Анцеборенко не
догнал товарищей. А вскоре к месту, где остался раз-
ведчик, вышла стрелковая рота.
— Мы были там,— рассказывал Поспеловский.—
Нашли тело Анцеборенко. По пустым гильзам, по тру-
пам вражеских солдат (гитлеровцы не успели их убрать),
по опалинам от взрывов гранат удалось установить, как
шел бой. Павла окружили, видно хотели взять в плен.
Он был ранен. Но, и раненный, продолжал биться. В его
дисках, найденных в разных местах, не осталось ни
одного патрона. Все расстрелял, до последнего. В под-
сумке — ни единой гранаты. А их у него было три. По-
следней он взорвал себя и двух набросившихся на него
фашистов.
Рука сама потянулась к пилотке, стащила, смяла ее.
Анцеборенко! Что я, комсорг полка, знал о нем,
о его прошлом? Только то, что услышал от него при
первом знакомстве. Совсем немного: что он с сестрой
рано остался без родителей, воспитывался колхозом,
окончил семь классов, учился в ФЗУ; что, когда фа-
124
шистские войска подошли к его родным местам, он
в шестнадцать лет (прибавил ли себе года, надоел ли
военкому?) ушел добровольно на фронт, в семнадцать
был ранен, в девятнадцать погиб. Совсем немного. Но,
если вдуматься, немало. За этими скромными жизнен-
ными вехами украинского паренька угадывались истоки
и его характера, и его мужества. В самом деле, маль-
чишку-сироту, обреченного в других условиях на нищен-
ство, воспитали в колхозе, вывели в жизнь. Это челове-
ческое участие, вероятно, и преподало ему первые не-
забываемые уроки коллективизма, товарищества, любви
к Советской власти, к Родине. Не знаю, где, в какой
воинской части получил шестнадцатилетний хлопец
боевое крещение, кто его фронтовые друзья, в каких
баталиях довелось ему побывать,— все намеревался
расспросить его об этом, да так и не собрался, захлест-
нули дела. Не знаю и того, почему он не вступил в ком-
сомол до прихода в наш полк,— считал ли себя еще
неподготовленным к такому шагу, помешали ли ранение
и пребывание в госпитале или виной тому — переходы
из части в часть? Но уверен, что именно тяжелые меся-
цы сорок первого — сорок второго годов, боевое про-
шлое, которое имелось за плечами Павла Анцеборенко
до прихода в полк, стали его второй жизненной школой
товарищества, мужества, любви к Отчизне. В полку он
возмужал, обрел зрелость, поднялся до вершин подвига.
...В комсомольском билете Анцеборенко было всего
две отметки об уплате взносов. Подумав, я присел на
камень и написал на первой страничке красным каран-
дашом наискось: «Погиб в разведке в неравном бою,
подорвав себя гранатой». Поспеловский, наблюдавший
из-за спины, вздохнул:
— Боюсь, завтра-послезавтра придется сдать еще
несколько билетов.
Слова его стеганули, как бич:
— Кто еще?
125
— Не вернулся младший лейтенант Акатьев, а с ним
Коля Эристов и еще трое.
— Уже точно известно, что они погибли?
Поспеловский помотал головой.
Выходит, без вести... Слова застряли в горле.
— Так я пойду? — напомнил о себе Поспеловский.
Он ушел. Комсомольский билет Анцеборенко по-
прежнему был у меня в руке. Я достал из планшета
перевязанную суровой черной ниткой стопку билетов
погибших комсомольцев: билеты были подготовлены
к отправке в политотдел для списания по акту. В эту
стопку должен был теперь лечь и билет Анцеборенко.
Билеты были разные: одни потертые, со страничка-
ми, испещренными отметками об уплате взносов, дру-
гие — сравнительно новые. Билет Анцеборенко отличал-
ся от всех: его ни разу не брали в бой. В то время когда
его владелец ходил в поиски, рисковал в тылу врага
жизнью и отдал ее, спасая товарищей, билет оставался
во взводе, на хранении у старшины. И еще — в сердце
и в памяти самого Павла Анцеборенко. И в том, послед-
нем его бою — тоже.
Стопка комсомольских билетов, подготовленных
к отправке в политотдел, так и не была развязана. Би-
лет Павла Анцеборенко остался в полку, словно тот
был жив, просто ушел в разведку.
ЩИТ МУЖЕСТВА
В медпункте скопилось десятка полтора раненых:
дорогу в тыл перерезали вражеские автоматчики. Ране-
ные — народ беспокойный, быстро узнающий о всех не-
благоприятных переменах в боевой обстановке и неред-
ко склонный преувеличивать всякую опасность,— завол-
новались. Тем более что полк действительно попал в
трудное положение и вынужден был занять круговую
126
оборону. Мы уже расходились по боевым местам: Буд-
ников и Геридович — вперед, в стрелковые роты, Сам-
сонов — в роту, прикрывающую тылы, мне достались
огневые позиции орудий прямой наводки.
Выслушав доклад командира санитарной роты, зам-
полит на ходу распорядился:
— Вот что, Вишняков, придется тебе пойти туда.
Побеседуй с ранеными, объясни обстановку, успокой.
Как — сообрази сам.
— Но почему мне? Я ж к артиллеристам...
— Выполняйте приказание,— оборвал майор, но,
видимо, почувствовав резкость своего тона, попытался
сгладить его шуткой:—Лицо у тебя уж больно распо-
лагающее. А для раненых это тоже важно.
Еще одно напоминание о моей излишне юной физио-
номии! И так всегда... А Будников, словно разгадав мою
досаду, разрешил:
— После можешь к артиллеристам.
И вот в медпункте...
Впрочем, эта история началась еще весной. Полк
стоял тогда в обороне.
По пути из батальона на командный пункт мы с то-
варищем спустились в овражек, где устроились связис-
ты. Невдалеке от землянки телефонистов пристроился
на катушке кабеля смуглолицый лейтенант, недавно при-
бывший в полк. Он что-то увлеченно рисовал в потре-
панном ученическом альбоме.
Молча стояли мы за его спиной. Лейтенант, уловив
позади шорох, повернул голову, рассеянно кивнул и
снова уткнулся в альбом, ничего не видя, ничего не
слыша. Под его быстрым карандашом на шероховатом
листе все четче проступало изображение связиста, уст-
раняющего порыв провода под градом секущих землю
осколков. В рисунке привлекали наблюдательность ху-
дожника и смелость штриха. Лейтенант отодвинул аль-
бом на расстояние вытянутой руки, критически осмот-
127
рел свое творение (кажется, оно и самому ему было
по душе) и только тогда вопрошающе обернулся:
— Как?
— Хорош. Чувствуется бой.
Лейтенант еще раз отодвинул рисунок, потом, поду-
мав, решительно вырвал лист из альбома:
— Дарю. Может, пригодится.
Лейтенанта звали Александром Ехамовым. А рису-
нок его и правда пригодился.
На излете августа путь полку преградила река с кра-
сивым и звучным названием — Гауя, не такая широкая,
как Великая, но тоже превращенная противником в
крепкий оборонительный заслон. Полк получил задачу —
провести разведку боем у Пярника, выявить огневую
систему врага в интересах всей армии. И ночью первая
рота, которую накануне командир взвода старший лей-
тенант Лысов принял от капитана Ишина (тот был назна-
чен командиром батальона вместо отозванного майора
Дыкмана), с боем ворвалась на другой берег. Однако
расширить плацдарм не удалось. Противник, удерживая
выгодные позиции на флангах, по существу, отрезал
роту пулеметно-минометным огнем от реки и, обрушив
на маленький клочок земли залпы четырех минометных
батарей, с рассветом перешел в контратаку. Лысов
взволнованно доложил по телефону:
— Гитлеровцы контратакуют. Прикройте огнем
слева.
Атаки следовали одна за другой. И ничего нельзя
было поделать — ни перебросить подкрепление, ни до-
ставить боеприпасы, в которых, по-видимому, нужда-
лись защитники плацдарма. Река кипела от разрывов
мин и всплесков пулеметных очередей.
В самое неподходящее время (все неприятности
непременно случаются в самое неподходящее время)
оборвалась связь: перебило телефонный кабель, про-
ложенный через Гаую, и почти одновременно замол-
128
чала на том берегу рация корректировщика. На проти-
воположном откосе появился хорошо видимый с нашего
берега одинокий и потому по-особому беззащитный
связист с катушкой на боку. Сделав перебежку, он упал,
прополз к реке несколько метров и замер. И все, кто
наблюдал за ним с этого берега, замерли. Убит? Ранен?
Но в ту же минуту дежурный телефонист радостно до-
ложил:
— Есть связь с первой!
А тот, на другом берегу, шевельнулся, приподнялся
и побежал под защиту откоса, назад в роту. Связь ожи-
ла. Командир роты просил у комбата помощи. Узнав,
что Лысов на проводе, к их телефонному разговору со
своего НП присоединился новый командир полка, заме-
нивший раненого майора Банденка. Подполковник Ерми-
шев, смуглый, коренастый армянин, допытывался у Лы-
сова:
— Как обстановка? Трудная? Держитесь. Огня доба-
вим. Боеприпасов пока не можем. Подожди до вечера.
Хорошо.
Телефонную трубку у командира перенял майор
Будников:
— Товарищ Лысов! Командование полка благодарит
вас и всю роту за стойкость и мужество. Отличившихся
представим к наградам. А теперь Самсонов хочет ска-
зать.
Парторг, верный себе, был немногословен, но на этот
раз удивил особой проникновенностью:
— Алексей Николаевич! Родной! Передай коммунис-
там...— Я спешно подсказал «и комсомольцам», и Сам-
сонов, кивнув, подхватил: — И комсомольцам. Слышишь?
Надо выстоять!
Лысов успел ответить...
— Понял. Выстоим!.. Можете...
И связь вновь оборвалась. Вражеский огонь и на том,
и на этом берегу стал насыщенней, осколки засвистели
5 0-382
129
гуще, дым запластался над землей плотней. Усилился
огонь нашей артиллерии и минометов, но он велся без
корректировки из роты и потому был, вероятно, не так
точен, как хотелось бы. Майор Будников, вслушиваясь
в грохот боя, с тревогой определил:
— Тяжко приходится Лысову.
В окоп влетел Михайлов и, глотками хватая воздух —
он бежал под обстрелом,— радостно сообщил:
На берегу, у пулеметчиков, связной с того берега!
Сейчас на ка-эн-пэ батальона будет!
Майор подтолкнул меня:
— Сбегай, комсомол. Потом доложишь.
До наблюдательного пункта батальона было метров
сто, минуты через три я был уже там. Перед Ишиным
стоял мокрый с ног до головы связист Василий Трухачев.
— Приказано передать,— докладывал он,— гитле-
ровцы пытаются отрезать роту от реки. Товарищ стар-
ший лейтенант просит прикрыть огнем фланги. Вот тут,
на бумажке, ориентиры.
Командир батальона подозвал кого-то из артилле-
ристов, передал листок с координатами целей, снова
повернулся к Трухачеву:
— Что у вас там со связью?
— Рацию разбило, товарищ капитан. А кабель пере-
мололо,— доложил связист и попросил:—Мне б ка-
тушку с собой.
Комбат окликнул телефониста, дежурившего у аппа-
рата:
— Есть кабель?
— Две катушки у линейщиков, в запасе одна.— Те-
лефонист достал ее и отдал Трухачеву.
Капитан Ишин, пристроив планшет на бруствере, что-
то строчил на листке. Я тем временем спросил у Тру-
хачева:
— Это ты, друг, исправлял линию на том берегу?
— Кому же еще было? Сменщика поранило. А до-
130
несение должен был нести связной командира роты, да
его убило. Тогда я попросился.
— Смелый ты парень! А можешь назвать отличив-
шихся?
— Могу. Старший лейтенант Лысов, командир взво-
да младший лейтенант Иванов, пулеметчики старший
сержант Родионов, сержант Котляр...
— Это все коммунисты. А из комсомольцев?
— У пулеметчиков Бардонов, Годяев, Корниенко.
— А у стрелков?
— Когда фрицы ворвались в траншею, ротный под-
нялся и крикнул: «Коммунисты, вперед!» А коммунис-
тов-то осталось всего трое: сержанта Котляра убило,
а Родионов за пулеметом. Тогда вместе с командиром
поднялись Петя Заварзин, Тулеген Аминджанов, Ваня
Романов, Коля Пскура, а за ними — все остальные. Еще
разведчики там были: Подобед и Понитка...
— Трухачев!—позвал связиста командир батальо-
на.— Передашь эту записку старшему лейтенанту Лы-
сову.
Трухачев вышел к береговой кромке. Река, как назло,
вспенилась: мины лопались вокруг, окатывая Василия
водой и густо рябя реку осколками; и непонятно было,
каким образом весь этот металл минует солдата.
Трухачеву удалось благополучно пробраться назад.
Но довольно скоро связь с ротой на плацдарме снова
прервалась: осколком снаряда разбило телефонный
аппарат. Трухачев, мокрый, взъерошенный, без пилот-
ки (потерял ее, должно быть, при переправе), снова
предстал перед комбатом:
— Старший лейтенант Лысов ранен.
— Тяжело? — встревоженно спросил Ишин.
— Средне. Крови только потерял много. Но сказал,
роту не оставит. Боем руководит. Вот сведения о про-
тивнике. А здесь,— связист протянул листок с расплыв-
шимися фиолетовыми строками, написанными химичес-
5*
131
ким карандашом,— список отличившихся. Которые по-
мечены крестиками, те уже погибли.
Среди погибших — коммунисты младший лейтенант
Изосим Иванов и Михаил Котляр, комсомольцы Алексей
Мельников, Иван Романов, Геннадий Годяев.
Отдав распоряжения командиру минометной бата-
реи капитану Галяутдинову и командиру минометной
роты, Ишин подозвал Михайлова:
— Комсорг, где капитан Антонов?
— У пулеметчиков задержался.
— Жми к нему со списком. Он знает, что делать.
Позади бухали минометы Галяутдинова, поближе
звонко вторили им меньшие калибром батальонные ми-
нометы. Вскоре из-за поворота траншеи вынырнули
майор Будников и, видимо, встретившие его по дороге
замполит батальона и Михайлов. Увидев красноармейца
в набухшей от воды одежде, майор остановился:
— Это, значит, он и есть — наш герой? Ну, докла-
дывай, герой, с чем пришел?
Комбат, услышав голос замполита полка, опередил
связиста:
— Лысов ранен, товарищ майор. Но остается в
строю. Ведем огонь на подавление указанных им целей.
— Как в роте с патронами?
Теперь Трухачев опередил комбата, посчитав, что
вопрос обращен скорее к нему и что он может отве-
тить на него лучше:
— Патроны, товарищ майор, пока есть. Но бережем.
Пустили в ход трофейные автоматы. Старший лейтенант
Лысов сам лег за вражеский пулемет.
Будников испытующе прищурился:
— Страшно было через реку идти?
— Не без того,— смущенный общим вниманием,
Трухачев на миг запнулся.— Особенно з этот раз: от-
куда ни возьмись, трое фрицов наскочили. Еле отбился.
Хорошо, наши пулеметчики подсобили.
132
Еще трижды перебирался Василий Трухачев через
реку. Решено было выпустить о нем полковую «мол-
нию». Тогда-то и появился на свет из сумки с нехитрым
походным комсомольским хозяйством тот давний, сло-
женный вдвое рисунок, подаренный лейтенантом Еха-
мовым. Это же как раз то, что нужно! Рисунок, каза-
лось, был посвящен именно Трухачеву. В углу листа
оставалось чистое поле — на нем-то и уместился корот-
кий рассказ о мужестве комсомольца. Получился ма-
ленький, но броский плакат. Михайлов приспособил его
на крышке от ящика с минами, рядом пришпилил лис-
товку-молнию об отличившихся на том берегу.
— Боевой щит получился! — заметил капитан Ишин.—
Его бы туда, в роту!
Мы и сами видели, что наш щит родился вовремя.
Не стенд, не витрина, не доска, а именно щит! Давно
ушел в прошлое этот вид старинных боевых доспехов.
Для нас он только символ солдатского мужества —
символ, за которым стоят сыновняя любовь и беззавет-
ная верность Родине. И пусть этот щит не может убе-
речь от вражеских пуль и осколков, но в трудную ми-
нуту он придает нам бодрость духа, новые силы, отва-
гу — все, чем славен защитник Страны Советов. И раз-
ве не символично, что этому духовному щиту мужества
будут посвящены наши походные щиты с броскими пла-
катами о героях полка!
— Заметано! — подхватил пожелание комбата Ми-
хайлов.— Щит будет на том берегу.
Но щит не попал на тот берег. Положение резко
изменилось: старший лейтенант Лысов погиб, да и бой-
цов немало погибло на плацдарме. Рота, выполнив бое-
вую задачу — выявив систему вражеской обороны на
Гауе,— по приказу комдива отошла на наш берег.
Сентябрьское утро, настоенное на свежих запахах
леса и серебре росы, только на первый взгляд казалось
133
безмятежным. По всему — и по скрытной оживленности
в траншеях, и по появлению в них многочисленных ар-
тиллерийских наблюдателей-офицеров — чувствовалось,
что напряженная тишина, нарушаемая резкими и, навер-
но, оттого особенно гулкими выстрелами, вот-вот
оборвется, а эти дивные лесные запахи вытеснит едкий
смрад пороховой гари.
И разразился бой — яростный, смертный. Наш берег
жарко вздохнул множеством орудий, не задевая, одна-
ко, кромки, захваченной во время повторной разведки
боем.
Наступал 3-й Прибалтийский фронт.
Собственно, для полка наступление началось нака-
нуне, когда вторая и четвертая роты в двенадцать ноль-
ноль — в самое неожиданное для противника время —
форсировали Гаую и захватили плацдарм. Гитлеровцы
обрушили на них всю свою огневую мощь — в эти пер-
вые часы случилось то же, что в прошлый раз с первой
ротой, но теперь и цель у полка была иной, и сил на
плацдарме было больше, и связь была организована
надежней — в передовых ротах работало несколько
раций.
Жарче всего пришлось второй роте. Огненные струи
хорошо укрытого пулемета не давали поднять головы:
кого-то ранило, кто-то, вскрикнув, замер навечно. Воло-
дя Маятников и его друг младший сержант Раис Курам-
шин первыми выбрались на берег и оказались рядом.
— Держите пулемет под огнем! — приказал Курам-
шин, а сам пополз вдоль бровки берега в обход пуле-
метного гнезда. Метров через сто он осторожно выгля-
нул: вражеский пулемет был как на ладони, но ни под-
ползти к нему по открытому косогору, ни достать его
гранатой. Курамшин вскинул автомат и послал длинную
очередь. Вызывая огонь на себя, Раис, конечно, успел
осознать опасность, но ничего другого не пришло в го-
лову— на раздумья не оставалось времени: товарищи
134
лежали под свинцовыми струями, и каждая секунда
промедления несла им кровь и смерть. Спасибо бойцам,
они поняли своего командира, и, как только пулеметчики
перенесли огонь на него, вскочил Володя Маятников:
— Гранаты! — И комсорг роты, швырнув «лимонку»,
первым бросился к пулеметному гнезду. — Вперед!
Еще не осела земля от дружного залпа «карманной
артиллерии», как комсорг роты и его товарищи ворва-
лись в траншею, захватили чудом уцелевший гранато-
мет и сразу же повернули его против отходящего вра-
га. И лишь тогда обнаружили: тяжело ранен Раис Ку-
рамшин. Маятников кинулся к нему — помочь, перевя-
зать рану. Раис остановил:
— Комсорг, веди вперед! Меня перевяжет Санды-
беков.
Володя Маятников, оставив боевого друга, увлек
вперед отделение. А правее и левее его также вели за
собой товарищей вожаки атаки: парторг роты старши-
на Николай Медведев, сержант Михаил Безруков, млад-
ший сержант Николай Шатков.
Часа через два с плацдарма передали: мало пат-
ронов и гранат. Командир полка решил переправить
боеприпасы незамедлительно, не ожидая темноты.
Объявили: пойдут добровольцы.
Во втором батальоне с группой смельчаков выз-
вался идти Никифор Гусак, в первом на это ответствен-
ное задание рвался Михайлов, но выбор остановили на
комсорге пулеметчиков, а с недавних пор и члене ком-
сомольского бюро полка сержанте Коростелеве. И мне
нужно было хоть на минуту непременно повидать и того
и другого.
Наши пути с Анатолием Коростелевым пересеклись
неподалеку от наблюдательного пункта полка, когда он
с несколькими бойцами нес патронные коробки и ящи-
ки с гранатами. Анатолий, поставив ящик на землю,
задержался;
135
— Вот идем на тот берег. Какие поручения будут?
— Главное поручение — доставить боеприпасы и
вернуться невредимым.
— Главное — доставить боеприпасы.
— И вернуться невредимым,— подчеркнул я.—
Вернуться и выполнить еще одно поручение комсомоль-
ского бюро: доставить назад сведения об отличившихся.
Вторая группа добровольцев, как сообщил встре-
ченный мною сержант, была уже на берегу Гауи. Еще
на спуске в лощинку, скрытую ивняком, остановил смех.
Ясно: Гусак!
— Неуж четыре батареи били по одному челове-
ку?— сомневался кто-то.
— Ну, мабуть, и не четыре, мабуть, три або одна —
то никто не считал,— миролюбиво отвечал комсорг
батальона.— Тильки били богато. Фрицы ж не дурни,
уразумели, що к чему. Поди, який-нибудь фашистский
генерал самолично приказал не жалкувати патронов и
мин, бить по тому невломимому связисту. Тильки те
били, били, а все мимо. Чи прицелы у их минометов
булы кривы, чи...
Смех заглушил последние слова Гусака. А кто-то
рассудительно заявил:
— Сорочка помогла. О таких везучих бают, что,
мол, в сорочке родился.
— Ни, хлопцы! Думаю, та сорочка здесь ни при чем.
И прицелы, и все останнее теж — то я для шутки. А
вот мужества тому хлопцу было не занимать — це точ-
но. Кажный раз один ведь шел. Нам-то що? Мы вон в
четырех збираемося.
— А верно, братцы, идти одному на такое куда
страшней, чем за компанию.
Нетрудно было сообразить, что комсорг батальона
рассказывал товарищам о Трухачеве, оснащая по обык-
новению свой рассказ шутливыми, невесть откуда взяв-
шимися подробностями.
130
Куст шевельнулся, выдав мое присутствие. Четве-
ро бойцов, связывавшие, как оказалось, небольшой
плотик под боеприпасы, подняли головы.
— Проводить нас пришли, товарищ старший лей-
тенант?— спросил Гусак, здороваясь.
— Хотел подбодрить перед боевым заданием,—
признался я.— Да вижу, нет нужды. Слышал тут краем
уха, как вы гоготали. Опять, Никифор, что-то заливал?
— Да ни, тильки трошки!—добродушно-хитроватая
улыбка осветила скуластое лицо Никифора.— Хлопцы,
вы догружайте, а я побалакаю с комсоргом полка.
Особых наставлений Никифору не требовалось —
комсорг он был стреляный. Однако, понимая, что в го-
рячке боя не густо будет со временем, я вручил «мол-
нию» о лысовцах и бланки листовок «Наши герои»: ос-
танется лишь вписать фамилии. Вместе с листовками
вытащил плотный лист. Гусак увидел на нем рисунок,
наклонился:
— Что это?
— Плакат о Трухачеве, с щита мужества.
— О том, из первой роты?— Никифор развернул
лист и сразу уцепился: — Давайте мне цей плакат. Доб-
рый рисунок сто слов заступае. Я его хлопцам покажу,
а потом тэж пришпилю до щита.
Так история с плакатом с щита мужества получила
неожиданное продолжение: под смертоносным огнем
его вместе с патронами и гранатами отправили на дру-
гой берег.
С наступлением темноты на плацдарм переправились
еще две роты. Пошли туда и мы, полковые политработ-
ники, чтобы напомнить бойцам боевую задачу, расска-
зать о героях дня, поговорить по душам. А в три часа
ночи мы с Геридовичем, как было определено зампо-
литом полка, вернулись с плацдарма. На той стороне
вместе с батальонными политработниками остался
лишь парторг полка, нам предстояло сменить его днем.
137
И сейчас, когда во всю мощь заработала артиллерия,
Самсонов был там, откуда все должно было начаться.
... А канонада росла, ширилась, вбирая в себя всё
новые звуки, от которых неприятно щекотало в ушах:
вот забухали тяжелые гаубицы, вот захрипел прерывис-
то-раскатистый хор «катюш», полосующих небо огненны-
ми стрелами, и вот, заглушая все, с пронзительным
воем пронеслись штурмовики.
Из соседнего с нами окопа, где обосновались артил-
леристы, высунулся радист, что-то радостно вопя, и все,
скорее, догадались, чем расслышали, что это означало:
пошли! Однако, если судить по докладам капитана
Ишина и старшего лейтенанта Захарова, назначенного
комбатом-два после ранения Шерстнева, продвижение
в первые минуты было медленным. Огонь усиливался
с обеих сторон, вражеские снаряды и мины кромсали,
рубили сосны, вздыбливали в Гауе фонтаны воды, одна-
ко грохот нашей артиллерии перекрывал всё, даже
близкие разрывы, и, чтобы услышать друг друга, при-
ходилось напрягать голос.
К Будникову подбежал сержант Гакал, что-то до-
ложил.
Майор поманил нас пальцем и сообщил:
— Уже пленные есть. Ишин и Захаров докладыва-
ют, что гитлеровцы подавлены мощью нашей артил-
лерии.
Время и тянется, и летит. Снова прибежал Гакал.
— Первый батальон занял с боем Яунамуйжу.
Спустя немного — еще доклад:
— Второй батальон очистил лес, вышел к Тараш-
касу.
Нервы напряжены до предела. Это у нас, на НП, а
что творится в ротах? Как-то там, у нашего парторга?
Тяжело на сердце.
Грохот разрывов незаметно ослабел, отодвинулся.
Будникова вызвали к телефону. Вернулся он веселый:
138
— Звонил Самсонов. Жив курилка! Но наступление
застопорилось. Все идем на тот берег!— И уточнил:—
Геридович в первый батальон сменить Самсонова, ты,
комсомол, во второй, я с командиром полка.
Там, где на рассвете через Гаую еще лежали жер-
дочки, берега соединил наскоро сколоченный мост. По
нему переправлялись орудия. Слева, под береговым
козырьком, охраняемые пожилым невозмутимым еф-
рейтором, ожидали своей очереди десятка полтора
пленных гитлеровцев, у многих из них на мочках ушей
засохли струйки крови — досталось-таки от нашей ар-
тиллерии!
Второй батальон, очистив лес, залег на опушке. На
КНП, расположенном в глубине леса и обстреливаемом
из минометов, поспешно окапывались. Замполит баталь-
она, прислонясь широкой спиной к золотистому стволу
сосны, писал донесение. Первый вопрос, заданный Ро-
зенталю, был, конечно, о Гусаке:
— Не везет нашему батальону на комсоргов...— По
лицу майора пробежала пасмурная тень, и сердце мое
сжалось от недоброго предчувствия.— Ранило нашего
комсорга осколком мины.
— Эвакуировали? Или еще здесь?
— Докладывали, что санитар из соседней, третьей
роты переправил его и одного офицера на плоту, свя-
занном бинтами.
Санитар из третьей роты? Так это ж Гаврипко! И мне
вспомнилось, как перед ночной переправой этой роты
на плацдарм ручной пулеметчик, с опаской поглядывая
на реку, предупредил: «Братки, я плавать не умею. Если
что—топором ко дну». Чтобы успокоить его, я нарочито
пренебрежительно заметил: «Подумаешь, река! Вот у
нас в Сибири Енисей — это река!» Меня поддержал дя-
дя с вислыми усами: «Чего пужаться-то? Тут не глыб-
ко, метра два, не боле». Сержант Думный пошутил:
«А ему и двух с ручками хватит. В нем же всего метр
139
пятьдесят пять». Пулеметчик ревниво опротестовал:
«Почти пятьдесят шесть»,— насмешив этим всех. Ефрей-
тор Гаврилко, на плече которого висела пухлая сумка
с крестом на клапане, предложил пулеметчику: «Давай
сюда свой ручник. Давай, давай! Там отдам». А Дум-
ный посоветовал бойцу держаться поближе к нему. Но
тот во время переправы почему-то прилип к нам с
Гаврилко. Уже на другом берегу сержант Думный спро-
сил его: «Чего ты все жался к комсоргу полка?» Тот
неожиданно объяснил: «Так он же с Енисея!» Я не смог
удержаться от смеха: «Хоть и с Енисея, а плаваю не
лучше твоего». Пулеметчик не поверил. А когда он
убежал, Гаврилко вдруг тоже признался: «А ведь и я
плаваю не очень». Не очень, а не побоялся взять на
себя пулемет товарища. И теперь под непрекращаю-
щимся огнем переправляет раненых через реку. Вот
и комсорга второго батальона тоже...
Мыслями вернулся к Никифору Гусаку. Нескладно
получается: ранило уже второго комсорга батальона,
и не довелось ни одного из них проводить, сказать на
прощание доброе слово, пожелать скорого возвраще-
ния в полк. Впрочем, в полк они уже не вернутся:
тяжелораненые не задерживаются в медсанбатах, а
отправляются в тыл и оттуда в свои части не попада-
ют — нет у них такой возможности...
Голос замполита батальона прозвучал точно изда-
лека:
— Вот хозяйство Гусака. Передал при перевязке че-
рез одного комсомольца. Остальное в походном ящике.
В твердой, обрезанной по формату полевой сумки
обложке от конторской книги хранились «Комсомоль-
ский песенник», план работы в наступлении, бланки Бо-
евых листков и «молний». Чего-то в этой самодельной
папке не хватало. Чего? Ах да!
— У Гусака был такой плакатик о связисте, не ви-
дели?
140
— Видел. Утром, перед самым боем, на ка-эн-пэ
четвертой роты. А куда он делся после, не имею пред-
ставления.
— Знаете, кто его рисовал? Командир взвода связи.
— Ехамов? Надо же!—удивился замполит.— Не
знал, что он так здорово рисует.
— Где он сейчас?
— На линию ушел.
— Сам?
— А что делать? Командир отделения был на линии,
что тянется к шестой роте, а тут у Тарашкаса оборва-
лась связь с ротой. Побежал телефонист, да попал под
минометный огонь, руку ему оторвало. Пришлось са-
мому командиру взвода идти. И уже не в первый раз.
— Поберегли бы. Талант у него.
Замполит развел руками:
— Как?
В самом деле, как? В бою не обойдешь опасность.
Дождаться бы Ехамова, рассказать бы ему, что рисунок,
о котором он сам, вероятно, давно забыл, в эти труд-
ные дни оказался в одной цене с патронами, и попро-
сить бы сделать такой же выразительный плакат о во-
жаках атаки, о комсорге батальона...
Замполит напомнил:
— Кого посоветуешь вместо Гусака? Нового-то при-
шлют не скоро.
— Может, сержанта Терского?
— Комсорг четвертой убит,— хмуро сообщил майор.
— А Мищенко?— уже с опаской спросил я.
— Мищенко подойдет. Сейчас вызовем, минрота
под боком.
— Не нужно, найду сам.
Так и не дождавшись возвращения с линии лейте-
нанта Ехамова и не рассказав ему о боевой судьбе
рисунка, я подался в минометную роту.
141
А через два дня довелось побывать в санитарной
роте.
Аня Королева при встрече спросила тихонько, что-
бы не услышали раненые:
— Как там? Только честно. Я почему спрашиваю?
Тяжелораненых надо срочно отправлять. А капитан Гва-
зава с час назад ушел на ка-пэ, и все нет его...
— Отправите. Разведчики и автоматчики ушли очи-
щать тылы. А Гвазава с командиром санроты у началь-
ника штаба. Скоро вернутся.
Девушка улыбнулась и вдруг куда-то заспешила:
— Я скоро...
Минут через десять Аня принесла знакомый альбом-
ный лист. Да, тот самый, с рисунком! Он был, правда,
захватан пальцами по краям.
— Кто передал?
Девушка пожала плечиками, которых не делали ши-
ре даже погоны старшины медслужбы:
— Нашли вчера возле носилок, когда отправляли
раненых.
Ее перебил, услышав наш разговор, младший сер-
жант Тиунов:
— А я видел этот рисунок.— Младший сержант по-
морщился.— Его лейтенант-связист из нашего батальо-
на делал. Мы еще с другом помогали тому лейтенанту
связь с ротой восстанавливать...— Тиунов вздохнул.—
Друг мой тогда погиб... На линии...
Глаза у младшего сержанта наполнились тоской —
видать, эта рана болела у него сильней, чем та, что
была стянута бинтами. Чтобы отвлечь его, я спросил
осторожно:
— А рисунок? Когда это было?
— Еще в первый день, у Тарашкаса. Перед тем как
фрицы вздумали пугнуть нас «фердинандами». Его с
«молнией» по цепи передавали. Да! Там еще наши ребя-
та приписку сделали. В самом низу.
142
Взгляд зацепился за блеклые карандашные строки,
проступающие сквозь засохшую кровь: «... годня так
же... ственно действовали и связисты нашего... жант
Бабенко, красноармеец Тимофеев, лейтенант Ехамов,
кото... десяти порывов...» Надо же! Думал ли лейтенант
Ехамоэ, рисуя когда-то связиста, что под этим рисун-
ком появится и его фамилия — и не как автора, а как
одного из героев боя? На обороте листа уже другим,
размашистым почерком: «Только что отличился сержант
Звонарев: раненный, он...» Этот уже не был связистом.
... И по дороге к артиллеристам, и у них на огневых
позициях меня неотступно мучал вопрос: «Чья же
кровь обагрила плакат с щита мужества? Командира
стрелкового отделения сержанта Павла Звонарева? Сер-
жанта Николая Терского? Друга младшего сержанта —
Тиунова? А может, то/была кровь самого комсорга ба-
тальона Никифора Гусака?..»
Так мы этого и не узнали: за трое суток боев слиш-
ком много их было — раненых и убитых, наших това-
рищей, превыше всего любивших Родину и Жизнь.
★	ЭТО БОЕВОЕ СЧАСТЬЕ...
Танковая колонна обгоняла нас, тесня на обочину.
И вдруг впереди заминка, машины стали, лязг затих,
лишь приглушенно рокотали танковые двигатели. Пер-
вая пулеметная и третья стрелковая роты, замыкавшие
батальонную колонну, тоже остановились. Из ближних
машин высунулись самоходчики, закопченные лица ко-
торых по цвету почти не отличались от шлемов.
— Эй, пехота!— задиристо окликнул белозубый са-
моходчик.— Сто верст прошла, еще охота?
— Самоходы, не пылите!— прокричал в ответ млад-
ший сержант Афанасий Герман из третьей роты.
И пошло-поехало.
143
— Самоходы, смените «лапти», а то шибко гремят.
— Эй, самоход, сколько не мылся — месяц аль год?
Задиристый самоходчик оскалил зубы:
— Ничего!— И похлопал ладонью по белой надписи
на боковой броне: «Даешь Ригу!». — После отмоемся.
В Балтийском море. Только не отставайте!
— Ще побачимо, кто отстанет.
— Хлопцы, а чего это их зовут самоходами?—де-
ланно недоумевал Павел Корниенко, опуская с плеча
увесистое тело пулемета.
И опять из третьей роты, теперь уже Гаврилко, под-
хватил:
—Тю! Так они ж сами ходят, сами стреляют, сами
спят...
— И едят теж сами?— удивился Корниенко.
— А уж это допрежь всего,— вмешался красноарме-
ец Сергей Кузнецов.
Самоходчики не остались в долгу.
— Братцы! — воскликнул боец с другой машины,
стягивая с головы шлем и открывая ветру рыжие вих-
ры.— Я вот все гадаю, где она, пехота, свое хозяйство
хранит? У нас, к примеру, все при себе, в машине. А у
них?
Белозубый тут как тут, охотно разъяснил:
— В «сидорах», конечно. Где ж боле? Вишь, какие
они у них въемистые? Особливо у того,— он ткнул паль-
цем в моего спутника по переправе на Гауе,— у мало-
калиберного.
— Он у нас не малокалиберный, а «почти пятьдесят
шесть»,— хохотнул Сережа Кузнецов и пояснил:—Пять-
десят шесть — это которые сверх метра.
— Ну, значит,— с ходу принял шутку и даже не улыб-
нувшись, продолжал белозубый,— вот у того, который
«почти пятьдесят шесть».
— А эн-зэ где ж у них?— Продолжал подыгрывать
товарищу рыжий.— Неуж тоже в «сидоре»?
144
— С эн-зэ у них запросто,— пояснил белозубый.—
Они его сразу в живот укладывают: надежней и опять
же места лишнего не занимает.
— А что у них в «сидорах»-то остается?
— Ивестно что: котелки да портянки. Без них пехо-
та — не пехота, и идти ей никуда не охота.
Смеялись все — и самоходчики, и пехотинцы. Только
командир самоходчиков — человек, несмотря на самое
малое офицерское звание, солидный — сохранял серь-
езность.
Трудно сказать, как долго продолжалась бы эта
шутливая дорожная перепалка, если бы не команда «Впе-
ред». Рыжий самоходчик, натянув шлем на свои спу-
танные вихры, помахал черной, неотмываемой ладонью:
— А вы ничего, ребята!
— Вы теж, хлопцы, що надо!
— До Риги!
— До Риги!
И всё потонуло в лязге металла.
На перекрестке, где случилась заминка, колонны ра-
зошлись, танкисты взяли влево. Но память по себе они
оставили добрую, и не одной своей веселостью.
Сразу после марша полк занял боевой рубеж, сме-
нив измотанные передовые подразделения. Пулеметчи-
ки, как всегда, оказались разбросанными по всему пери-
метру позиций. Мы с командиром пулеметной роты
Сергеем Таракановым и его неразлучным оруженосцем-
связным Ваней Печериным, перебегая от окопа к окопу,
начали обходить пулеметные точки со взвода Мохова.
Анатолий Мохов — молодой, ладный собой, высо-
кий младший лейтенант — прибыл в полк совсем недав-
но из ярославского училища вместо погибшего лейте-
нанта Загайнова. Мохов успел уже отличиться на Гауе,
о чем свидетельствовал новенький орден Красной Звез-
ды на его гимнастерке. Командира роты встретил док-
ладом:
145
— Товарищ старший лейтенант, взвод занял огневые
позиции. Расчеты уясняют обстановку и боевую задачу.
Окоп, куда привел нас Мохов, занимали бойцы из
расчета «гвардейца» Павла Корниенко. Тараканов сра-
зу начал с командиром расчета и наводчиком уточнять
цели и расстояния до них. А мое внимание привлек
картонный лист с пометками.
— Что это? — заинтересовался я.
— А там, на другой стороне листа, написано,— под-
сказал Мохов.
На обороте листа было тщательно выведено: «За
старшего сержанта Родионова».
— То наш боевой счет за Василия Васильевича Роди-
онова,— пояснил Корниенко. — Мы гуртом решили: каж-
дого второго врага, вбитого на нашей земле, заносить
на счет Родионова. Як бы он ще живый.
Из пулеметного взвода Мохова мы перебрались в
соседний, который действовал с первой ротой, и попали
в расчет младшего сержанта Ткаченко. О Ткаченко
впервые заговорили в полку после Великой. Позже, в
бою у станции Тахева, когда первый батальон, выйдя в
тыл противника, попал в окружение, Ткаченко, прикры-
вая левый фланг, принял на себя основной удар и дал
возможность отойти стрелковой роте. На Гауе, у Та-
рашкаса, расчет Ткаченко отсек фланговым огнем вра-
жескую пехоту от танков.
Первое, что бросилось в глаза в окопе Ткаченко,
это «максим» на открытой, удачно замаскированной
площадке, и даже не сам пулемет, а его щит с надпи-
сью, сделанной мелом: «Даешь Ригу!».
— Зачем это?— нахмурился Тараканов.
Командир взвода объяснил:
— Да вот, говорит, видел вчера такую надпись на
самоходке и тоже сделал. Я разрешил: звучит как бое-
вой призыв и всегда перед глазами. Пускай.
146
Видя, что Тараканов колебается, я пришел на вы-
ручку:
— Пускай.
Ткаченко весь засветился, подобно своей новенькой
медали. А что? В этой надписи на щите и в самом деле
что-то есть! Надо подумать...
Покидая пулеметную роту, я уже знал, как поста-
вить вопрос на заседании комсомольского бюро полка
о подготовке к наступлению. Не знал только, что не бу-
дет возможности собрать членов бюро. Так уж по-
лучилось: не успел возвратиться на КП, как майор Буд-
ников, срочно пригласив политработников, сообщил о
боевой задаче, полученной полком. Начиналось наступ-
ление на Ригу. Надо было вернуться в батальоны, в роты
и там провести партийные и комсомольские собрания
накоротке. Старший лейтенант Самсонов оказался в бо-
лее выгодном положении: почти все члены полкового
партбюро были на КП — одни по служебным обязан-
ностям, другие по вызовам командира полка или зам-
полита. Пользуясь этим, парторг провел короткое засе-
дание бюро, определив задачи коммунистов в наступле-
нии. Мне подобной возможности не представилось:
сержантов, солдат и даже младших офицеров, за ред-
ким исключением, к командиру полка не вызывают. А
встретиться с членами бюро, с активом в такое время
было необходимо. Как это сделать?
Но недаром говорят, нет безвыходных положений!
Минут через десять мы с сержантом Гакалом были
в медпункте. Вызвали Аню Королеву. И здесь же, за
палаткой, притулившейся под соснами, я открыл засе-
дание бюро ВЛКСМ. Протокол его уместился на поло-
винке тетрадной странички.
«Повестка дня: «Даешь Ригу!»
Разъяснение комсорга полка: заседание будет про-
должено с остальными членами бюро на переднем крае,
в батальонах.
147
Слушали сообщение комсорга: «Задача полка — на-
ступление на Ригу». Задача комсомольской организации:
поднять всех комсомольцев и несоюзную молодежь на
самоотверженное выполнение воинского долга. Высту-
пили: сержант Гакал, старшина м. с. Королева. Поста-
новили: «Даешь Ригу!» — лозунг всей комсомольской
работы в наступлении. Рекомендовать ротным органи-
зациям провести собрания накоротке. По примеру пу-
леметчика Ткаченко распространить в каждом отделе-
нии, расчете, окопе девиз «Даешь Ригу!», используя для
этого беседы, «молнии», боевые листки, щиты муже-
ства».
Во втором батальоне, с которого начался поход наш
по переднему краю с протоколом незаконченного засе-
дания, собирать членов бюро не пришлось, так как из
двух налицо был один — комсорг батальона. Им теперь
стал Павел Михайлов. А произошло это вскоре после
ранения Никифора Гусака. Второй батальон тогда остал-
ся не только без комсорга, но и без замполита, и без
парторга. На должность замполита прислали из политот-
дела дивизии капитана Колышкова, лет сорока. А вот
с парторгом получилась заковыка: нового скоро не обе-
щали, а в батальоне в связи с большими потерями ком-
мунистов подходящей кандидатуры не нашлось. Самсо-
нов с Будниковым долго ломали голову, как выйти из
столь трудного положения. Наконец Самсонов предло-
жил назначить парторгом кого-либо из ротных коман-
диров. Однако Будников решительно отклонил:
— Командир полка не согласится. И так с ротными
туго.
— А больше некого. Подошли бы два командира
взвода, да оба еще кандидаты в члены партии. Ну
кого? — И вдруг предложил: — А если Басова?
— Басова? — переспросил майор.— Думал я о нем.
Грамотный, ветеран полка, умеет расположить людей.
Но... Есть одно «но». Ходил он уже как-то, еще до нас,
148
в начальстве. Но не проявил, когда требовалось, твер-
дости характера, строгости. В общем, сплоховал. А тут
нужен человек волевой.
Да, уж кому-кому, а Василию Ивановичу Басову с его
интеллигентностью, совсем невоенным обращением
«ребятки» твердости и впрямь недоставало.
— И потом, он всего-навсего красноармеец,— счел
нужным вмешаться Герман Геридович, на плечах кото-
рого красовались новенькие погоны с четырьмя звез-
дочками, а на груди — тоже новенький — орден Красной
Звезды.
— Это не беда. Коммунисты поймут. Поддержат.
— А если он сам откажется?
— Он тоже должен понять,— резонно заметил Сам-
сонов.
— Ладно, попробуем,— сдался замполит, однако
сомнения не оставили его: — А все же слабовато для
батальона. Замполит новый, парторг из рядовых, ком-
сорг тоже без опыта, временный... Может, перевести
во второй батальон Михайлова? Хоть комсорг опытный
будет. Как смотришь, Вишняков?
— Надо бы поговорить с ниаа самим...
— Давайте потолкуем с обоими, — решил Будни-
ков.
Так Василий Иванович Басов и Павел Михайлов
волею боевой судьбы были сведены во второй батальон
и быстро сдружились, несмотря на то, что один был
красноармейцем, второй офицером и что этот офицер
годился первому в сыновья. Теперь их часто можно
было видеть рядом.
Вот и сейчас были вместе. Прервав их разговор, я
рассказал Михайлову о вынужденном порядке проведе-
ния заседания бюро, зачитал протокол.
— Голосую «за»! — сказал Михайлов.
Басов мягко заметил:
149
— А я бы, ребятки, после слов «в каждом отделе-
нии, расчете, окопе» добавил бы еще: «в каждом серд-
це». Или бы даже вперед это вынес.
Брови Михайлова поднялись:
— Зачем? Само собою разумеется.
— Не совсем и не всегда так. А ведь это ой как
важно. Окоп с собой не унесешь, а сердце до послед-
ней минуты с нами.
— А верно, Павел. В окопе лозунг может быть, а в
сердце человека — нет. Ведь Ткаченко вынес слова
«Даешь Ригу!» на пулеметный щит без всякой подсказ-
ки, после того как они завладели его сердцем.
— Вот-вот, ребятки! Нам с вами сейчас в первую
очередь сердца зажечь надо.
— Не знаю, был ли Василий Иванович силен в со-
ставлении планов партийной работы, а суть ее он уло-
вил точно.
— Заношу ваше предложение в протокол.
— Заноси, старшой,— поддержал Михайлов, и его
фуражка, как это всегда случалось, если он загорался
чем-то, взлетела на затылок.— Я сейчас собираю ба-
тальонное бюро. Поставим вопрос так же. А через час
во всех ротах намечены комсомольские собрания. Там
подумаем, что еще можно сделать. Поприсутствуешь?
— Мне в первый надо. Сам знаешь, комсорг там
молодой. А ты и так справишься.
— Тогда передай привет братцам-славянам.
— Скучаешь?
— Есть немного. На многое жизнь времени не ос-
тавляет.— Фуражка комсорга, сползшая было на поло-
женное ей место, снова лихо взметнулась на затылок.—
Ну, будь!
На НП второй роты удалось свести на десяток минут
еще трех членов полкового бюро. Все были кратки:
старший сержант Володя Маятников (это он, любимец
второй роты, удостоенный сержантских погон за Гаую,
150
заменил Михайлова), старший сержант Анатолий Коро-
стелев и лейтенант Вениамин Младенцев, артиллерий-
ский взвод которого стоял на прямой наводке чуть
позади ротных окопов.
— Присоединяемся к решению и принимаем его к
исполнению,— первым сказал Коростелев.
— Точно! — подтвердил Маятников.
— Давайте, не теряя времени, расходиться по око-
пам, теперь наша работа там,— заключил Младенцев.
Эта сухость задела: не хотелось, чтобы она пере-
кочевала и в роты, приглушила эмоциональность призы-
ва «Даешь Ригу!».
— А что же, своего вы ничего не предлагаете?
— Чего добавлять-то? — задумался Маятников.-—
Разве вот о флажках забыли, какие на Великой вручали
лучшим бойцам.
Нет, о ротных флажках я помнил, но, признаться,
хранил эту мысль про запас, до того, как подойдем
к Риге. Но вот Маятников вытянул ее раньше.
— Те флажки, поди, давно затерялись? Новые при-
дется делать.
— Ну! — обиделся Володя.— Сохранились флажки:
и который нес Качан, и который был в нашей, второй.
Точно! — Комсорг батальона все еще считал вторую
роту своей.
— А может, и правда сделать новые флажки? —
предложил Коростелев.— Старые побиты осколками,
выцвели.
— Так это ж почетней для тех, кто понесет их!
— Точно!—согласился Маятников.— Но предлагаю
написать на них «Даешь Ригу!».
Открытое комсомольское собрание в третьей стрел-
ковой роте действительно прошло накоротке. Доклад-
чик, командир роты, уложился ровно в пять минут. Еще
десяти минут хватило на все: на выступления заместите-
ля парторга роты младшего сержанта Германа, сержан-
151
та Думного, ефрейтора Гаврилко, молодого бойца Буй-
нова, прибывшего с последним пополнением, и даже на
то, чтобы принять решение. Под стать собранию оно
прозвучало коротко и емко: «Комсомольцам в бою
идти вровень с коммунистами, вести за собой других
призывом: «Даешь Ригу!». Ротный флажок вручили мо-
лодому коммунисту и комсомольскому активисту сер-
жанту Василию Рожманову, бывшему разведчику, пере-
веденному после ранения в стрелковый батальон.
Еще находясь под впечатлением от собрания, я
встретился на командно-наблюдательном пункте ба-
тальона со старшим лейтенантом Самсоновым и лейте-
нантом Никитиным.
— Далеко? — поинтересовался парторг.
— К разведчикам.
— А как с бюро? Так и не собрал? Вот и мотаешься
один.
— Бюро не собрал, а провести провел.
— Как это?
Пришлось объяснить.
— Какое же это заседание бюро? Опять выдумыва-
ешь? Я бы назвал это просто встречами с членами бюро.
У заседания бюро есть свой порядок.
— А если нет времени на установленный порядок?
Ведь суть-то не изменилась.
— Дело, конечно, хозяйское,— пожал плечами пар-
торг.
И снова нас закрутило наступление. Уже на второй
день его, 7 октября, сбив противника с оборонительного
рубежа, мы продвинулись на шестнадцать километров
и овладели девятью населенными пунктами. На следую-
щий день взяли еще несколько селений. Казалось, полк
вело не только командирское мастерство, а и всеобщее
боевое вдохновение: всюду, где только было возмож-
но,— и на бортах машин, подвозящих боеприпасы, и на
152
орудийных щитах, и на дорожных указателях, и на сна-
рядах, и даже на цинковых коробках с патронами,—
всюду белели, звали вперед два слова: «Даешь Ригу!».
«Молнии», передаваемые по цепи, и вездесущий солдат-
ский телеграф разносили по ротам имена героев боев:
и хорошо знакомые — Василия Ивановича Басова, Афа-
насия Германа, Федора Валеева, комсоргов Михаила Та-
рана и Григория Гука, и новые, из последнего, сентябрь-
ского пополнения,— Ивана Буянова, Виктора Глущука,
Сергея Каракозова, Василия Пушкина. Омрачали ра-
достное настроение только потери, хотя и небольшие.
Выбыли по ранению два опытных ротных командира —
старший лейтенант Кутыркин и капитан Звездин, ранило
героя форсирования Гауи Василия Трухачева. Были и
убитые.
Подводя вечером итоги двухсуточного наступления,
майор Будников отметил:
— Не помню еще такого боевого накала в полку.
Значит, товарищи, курс у нас в работе верный. Хочу
особо похвалить комсомол. Хорошо они поработали с
лозунгом «Даешь Ригу!».
— Хорошо! — подтвердил Самсонов, скупой на по-
хвалы.— Хотя некоторые методы работы Вишнякова
сомнительны. Вроде последнего заседания бюро. На
ходу, с продолжением.
Будников, очевидно, был в курсе.
— Конечно, это не образец на все случаи жизни,—
согласился он.— Но тут случай особый. Делу он помог.
Значит, допустим. Как исключение. Договорились?
— Ох и дипломат же наш замполит!
— Не много ли таких исключений?
Как было не возразить?
— Но я ж не виноват...
Геридович перебил, шутейно закончив мысль на свой
лад;
153
— ...что война заставляет комсомол работать исклю-
чительно на исключениях.
И все обернулось смехом. Даже Самсонов заклоко-
тал в свои усики.
А ночью сквозь полусон-полуявь услышал я разго-
вор агитатора и парторга полка:
— Смотри, Григорий Иванович, как уходился наш
комсорг.
— Прохладно что-то нынче,— отозвался Самсонов.—
Еще простынет на земле. Дай-ка прикрою его плащ-
палаткой.
— А сам-то?
— Мне и шинели хватит. Наше поколенье закален-
ное.
Плащ-палатка мягко легла на тело. И откуда-то из-
далека выплыло сухое, костистое лицо отца с такими же
небольшими усиками, как у парторга, и жилистые, на-
шпигованные металлическими опилками отцовские руки,
которые вот так же по ночам — днем он не позволял
себе никаких сантиментов — бережно поправляли спол-
зающее с меня одеяло.
Самсонов, устраиваясь рядом на земле, кряхтел и
что-то бурчал себе под нос. Что — я уже не слышал,
но ворчание было явно не злое, добродушное.
На узкой лесной дороге (она упиралась в передний
край, по существу, здесь и заканчиваясь, растекаясь
дальше едва приметными тропинками в роты) — указа-
тель: «До Риги — 10 км!». Десятка, однако, была пере-
правлена на 9.
— Это мы написали,— похвалился Володя Маятни-
ков.— Чтобы все знали, что Рига рядом. Всего девять
километров! Боевой дух поднимает такая надпись.
Точно.
— Всего девять... Но пока мы идем эти девять кило-
154
метров, фашисты могут спалить Ригу. Ночью-то вон ка-
кое зарево было. В полнеба.
— Видели,— помрачнел комсорг батальона.
— Мало видеть,— упрекнул я.— У Михайлова после
этого пустили по ротам «молнию»: «Рига горит, Рига зо-
вет!»
— Выпустим и мы,— заверил Маятников.
В третью роту — ее ночью вывели в резерв, побли-
же к батальонному командно-наблюдательному пунк-
ту— мы попали, когда в сосновый бор сворачивала с
дороги колонна танков, оставляя позади себя следы
траков — глубокие зубчатые вмятины — в сыпучей пес-
чаной почве, едва прикрытой сверху упавшими сосно-
выми ветками, иголками и шишками. Замыкали колонну
тяжелые самоходки.
— Вот и подмога,— обрадовался комсорг батальо-
на.— И даже наши старые знакомые. Точно! Помните
на марше?
— Думаешь, они?
— Ну! Номера-то на машинах! И потом вон, «Да-
ешь Ригу!». Я это «у» по хвостику запомнил.
— Тогда пойдем заглянем, раз вместе действовать
будем.
Когда мы подошли к машинам, возле них уже тол-
пились наши пехотинцы. Из самоходки высунулась рыжая
голова.
— Ну?! Я ж говорил,— сказал Маятников и позвал: —
Эй, рыжий, здорово! А мы думали, вы уже в Риге.
— Из-за вас задержались: тихо топаете, не поспе-
ваете.
И лицом, и вихрами самоходчик напоминал Нила
Кольцова — солдата, почтальона и поэта. Что-то дав-
ненько не видно его стихов в дивизионке. Правда, вре-
мя напряженное — бои, бои, бои,— но все равно... Надо
бы при случае расспросить о нем кого-нибудь из редак-
ции. Заглядывали же недавно старший лейтенант Оже-
155
гов и Сергей Сергеевич, так ведь не пришло и в голову.
Может, потому, что, увидев Сергея Сергеевича — сво-
его первого попутчика в полк,— я поспешил узнать,
жива ли его жена. Майор, потемнев, только коротко
бросил: «Нет больше у меня жены». Расспрашивать
дальше — значило бы бередить его рану. Это почувст-
вовал и Ожегов и заторопился в батальон за материа-
лом для газеты, а я так и не успел разузнать о редак-
ционных делах.
— Послушай! — окликнул рыжего самоходчика Се-
режа Кузнецов.— А чего это не видать вашего весель-
чака с той машины, с лозунгом?
За рыжего ответил высунувшийся по пояс из сосед-
ней машины младший лейтенант:
— Нет нашего весельчака. Погиб.— Улыбки стрелков
погасли. А рыжий пояснил: — Гусеницу вылез в бою ис-
правлять. Его и стукнуло.
Сержант Думный стянул пилотку, за ними остальные
пехотинцы.
— А где ваш — тот, который «почти пятьдесят
шесть»?
— Теж убит,— сказал кто-то сдавленно.
Теперь танкисты сняли шлемы.
— Вот какие дела,— грустно произнес сержант Дум-
ный.— Еще до Риги не дошли, а сколько товарищей
полегло.
Лицо рыжего самоходчика посуровело:
— А нам жизни своей жалеть не приходится: Ригу вон
фашист жгет. Говорят, красивый город! — И спро-
сил: — А у вас из Риги-то много ребят?
— Из Риги? — удивленно переспросил Маятников.—
Да никого, кажись. Точно.
— Как никого? А нам говорили, идем поддерживать
полк из латышского корпуса.
— Тю! — рассмеялся Алексей Гаврилко.— Так вы,
хлопцы, чуток заблукали,
156
И сразу, как это часто бывает на фронте, где люди
привыкают и к виду крови и к близости смерти, напря-
жение, только что владевшее всеми, спало, солдаты
заулыбались.
— Не.— Рыжий хитровато покосился на соседнюю
машину, где сидел младший лейтенант.— Такого с наши-
ми командирами не может быть. У них карты. И опять
же компасы.
— А местных бабусь не останавливали, когда сюда
пылили? — подначивал Сережа Кузнецов.— Нет? Тогда
наверняка заблудились.
«Трах!.. Трах!.. Трах!..» — загрохотало совсем близко.
Пехотинцев как ветром сдуло в окопчики. Самоходчики
укрылись за броней.
Командира третьей роты на месте не было: его вы-
звали к комбату. Потолковав с младшим сержантом Гер-
маном, сержантом Рожмановым и Алексеем Гаврилко,
мы уже собрались уходить, как вдруг появился ротный,
а с ним капитан Геридович.
— Здорово, комсомолята! — поприветствовал Гери-
дович, но в голосе не чувствовалось обычной жизнера-
достности, серо-голубые глаза глядели неулыбчиво.
— Что такой хмурый? — спросил я.
— Разве не слышал? Получен приказ: полк отводят.
Нас с Маятниковым аж подбросило:
— Ну?! Как отводят?
— Ночью наш участок примут соседи, из латышско-
го корпуса.
— Вот так номер! Выходит, самоходчики правы
были...
— Как же это? — подосадовал и младший сержант
Герман.— Наступали, наступали, а когда до Риги осталось
всего ничего — другие...
— Выходит, есть в том боевая необходимость,—
заключил я, в душе, однако, ругая эту самую «необхо-
димость».
157
— Какая ж в том нужда? — недоумевал сержант
Думный.— Силы у полка есть.
— Ну! — поддержал Маятников.— И боевой дух —
дай бог!
— Сдаем-то мы кому свой участок? — снова загово-
рил агитатор полка.— Латышским частям. А им сам
бог велел свою столицу освобождать.
— Что верно, то верно,— кивнул Кузнецов.
— Как объяснить это бойцам,— вздохнул Гаврил-
ко,— когда почти неделю все жили Ригой?
— И объясним. Мы же вот поняли.
Володя Маятников вдруг рассмеялся. Мы уставились
на него.
— Вспомнил о лейтенанте Михайлове. Вот удар-то
для него! Точно! Он после Пскова так надеялся, что
дивизии дадут звание «Рижская». А теперь...
Теперь и мы рассмеялись. А Рожманов достал из-за
пояса флажок на коротком древке. С этим флажком
он не расставался все последние дни.
— А как же с ним? Что ж, все это зазря — и флаж-
ки, и «Даешь Ригу!»?
— Почему зря? — встрепенулся агитатор полка.—
Это помогло боевой дух людей поднять, крепче спаять
полк. А вы говорите — зря. Ну ладно, комсомолята, вы
оставайтесь, а мне надо с агитаторами взводов побесе-
довать.— Он поправил сумку, как всегда набитую све-
жими газетами.— А флажки еще пригодятся, уверен.
Вот тут-то, после ухода Геридовича, меня и осенило:
— А знаете, друзья, флажки-то, пожалуй, еще сра-
ботают!
— Так на них же «Даешь Ригу!» написано. Не сти-
рать же это.
— А зачем стирать? Слушайте.
И вот мы уже у самоходчиков. Бойцы, собравшие-
ся возле своих машин, встретили нас как старых знако-
мых:
158
— Смотрите, обстрел прекратился, и пехота из нор
повылазила,— начал задираться рыжий.
— Так и вы из-за брони выползли,— вяло, без вся-
кого пыла отозвался комсорг батальона.— А мы к вам
по делу.
— Где ваш младший лейтенант? — спросил я постро-
же, давая понять, что шуткам конец.
— Отлучился к танкистам. Сейчас покличем, мигом
придет.
Младший лейтенант — оказывается, он был невысоко-
го, вровень с Володей Маятниковым, росточка, на зем-
ле терял половину своей солидности — и впрямь по-
явился быстро, но подошел неторопливо, степенно.
— Слушаю вас, товарищ старший лейтенант. Что за
дело к нам?
— Вот комсорг батальона объяснит.
— А дело такое, товарищ младший лейтенант,—
начал Маятников.— Отводят нас нынче в ночь.
— Значит, все же это вы, а не мы заблукали,— не
упустил возможности съехидничать рыжий самоходчик.
Младший лейтенант одарил его таким осуждающим
взглядом, что тот сразу проглотил язык.
— У нас в каждой стрелковой роте комсомольцы
подготовили флажки с лозунгом «Даешь Ригу!»,— про-
должал комсорг батальона.— Хотели водрузить их, как
возьмем город. Но вот не пришлось. Третья рота реши-
ла передать свой флажок одному из ваших экипажей.
Лучшему самоходчику. Чтобы он водрузил его в Риге.
Младший лейтенант — молодец мужик! — поняв
серьезность минуты, скомандовал:
— Взвод, стройся!
А когда самоходчики построились, без лишних слов
спросил:
— Слышали, товарищи? Как, принимаем флаг?
— Принимаем!
159
— Тогда слушай команду. Смирно! Выйти из строя
для получения флага младшему сержанту...
Из строя вышел наш рыжий знакомец. Сержант Рож-
манов передал ему свой флажок, наказав:
— Ты уж, младший сержант, постарайся, повесь его
в Риге где повидней. И лучше на первой же улице. За
нас. И от себя.
Строй рассыпался, и самоходчики обступили нас:
— А куда ж вы теперь?
— Куда прикажут,— рассудительно ответил Рожма-
нов.
— А вы не горюйте, братва. Боевое счастье — оно
ведь к кому как повернет: к кому грудью для орденов,
к кому боком, а к кому, бывает, и вовсе спиной. К вам-
то пока боком.
— А мы и не горюем. Советские войска уже в Венг-
рии, в Польше. Может, и нам найдется там местечко.
— Точно! — подхватил Володя Маятников.— Где-ни-
будь поближе к Берлину.
— Тогда еще встретимся, пехота! Мы-то Берлина не
минуем.
И началась знакомая шутливая перепалка остросло-
вов. Не знаю, чем она закончилась. Мы с Маятниковым
заторопились на передний край, чтобы передать флаж-
ки латышским стрелковым ротам — к ним-то боевое
счастье повернулось грудью!..
Часть 3
★	ГЛАВНОЕ ДЕЛО
Туман, обдирая свои сырые бока об оголившиеся
деревья (была вторая половина октября) и теряя на
их ветках серые ватные клочья, отступал медленно, за-
держивая начало атаки. Поднялись батальоны лишь в
половине двенадцатого, но, как и накануне, неудачно
и залегли на открытом поле, там, где их застиг огонь
врага.
В это напряженное время и предстал перед зам-
политом полка немолодой, лет сорока, младший лей-
тенант Шестопалов, назначенный после краткосрочных
офицерских курсов парторгом второго батальона (его
обязанности все еще исполнял красноармеец Басов).
У Будникова не было времени на долгий разговор с
Шестопаловым:
— Я ухожу. А парторг полка сейчас у минометчиков.
Когда вернется, не знаю. От обстановки зависит. Так что
или ждите, или идите в батальон и знакомьтесь с дела-
ми на месте.
— Конечно, в батальон.
— Туда идет Вишняков, комсорг полка. С ним и
шагайте. Да,— вспомнил Будников,— прежде зайдите в
штаб.
Младший лейтенант ушел в штаб (он размещался в
брошенном хозяевами доме с выбитыми оконными
стеклами и дверью, сорванной взрывной волной), а я,
дожидаясь его, опять подумал о том, что больше всего
тревожило.
...Да, ни в Венгрию, ни к границам Восточной Прус-
сии, ни в Польшу мы не попали. Боевая судьба привела
6 0-382	161
нас форсированными маршами в края более близкие —
в Курляндию. Здесь зажата крупная вражеская группи-
ровка. Были в этом котле и дивизии 18-й гитлеровской
армии, той, что еще недавно блокировала Ленинград.
Теперь мы поменялись ролями с гитлеровцами. Однако
мощная Курляндская группировка нависала над тылами
наших войск, которые вышли к Восточной Пруссии, по-
стоянно угрожала ударом в спину. И нас, политработни-
ков, закрутили новые заботы: сделать так, чтобы каж-
дый воин понял значимость новых, курляндских рубе-
жей...
Где-то в лесу, под Добеле, удалось собрать полко-
вое бюро в полном составе и даже с комсоргами спец-
подразделений.
— Давненько, братцы-славяне, не виделись! —шумел
Михайлов.— Вопросов, старшой, поди, накопилось вагон
и целая тележка? И докладик, поди, на полчаса?
— Доклада не будет. А вопрос всего один; о комсо-
мольцах, отличившихся в зимних боях под Любанью,
Порховом, Псковом. Вот Михайлов и начнет. Он дольше
всех в полку.
— Это можно,— бодро заговорил Михайлов, при-
вычно сдвигая фуражку на затылок.— Из стрелков —
Гусак. Из пулеметчиков — Суворов. Еще тогда много
писали в дивизионке о Краснове, он прикрыл грудью
командира. Еще...— И комсорг батальона споткнулся.
Лейтенант Младенцев вспомнил двух артиллеристов,
Аня Королева назвала одного санитара.
— И всё?
Гакал, оправдываясь, сказал:
— Разве ж мы виноваты? В истории полка всего
три-четыре комсомольца названы. А мы пришли в полк
позже, тех героев и не видели.
Это верно, в дни ожесточенных боев люди в стрел-
ковом полку не задерживаются, и большинство из тех,
162
кто отличился тогда, и тех, кто знал их, уже выбыли
по ранению или погибли, а в истории полка таких све-
дений маловато.
Наш разговор о популяризации героев боев заин-
тересовал и парторга полка, приглашенного на бюро.
— Вашей вины тут нет,— согласился Самсонов.—
И для популяризации героев вы делаете много: «мол-
нии», боевые листки, щиты мужества. А вот где они, эти
«молнии» и плакаты? У кого из вас они сохранились,
скажем, по боям на Великой?
— У меня несколько экземпляров,— отозвался Ми-
хайлов.
Остальные молча отвели глаза.
— Вот. Только у Михайлова. Да еще, знаю, у ком-
сорга полка.
Первым понял, куда клонит парторг полка, Младен-
цев:
— Нехорошо получается. Кого же потом будем ви-
нить?
— Ну! — с оттенком самоосуждения подхватил Во-
лодя Маятников, которому даже старшинские погоны
не придали солидности, и с ходу, довольно категорично
предложил: — Надо подшивать все «молнии» и боевые
листки.
— Ага, канцелярию завести и таскать ее в вещмеш-
ках,— поддел Гакал.— Да и «молния»-то живет час-два,
а после попробуй найди ее. Что-то другое надо приду-
мать.
— Мы в «горняшке»,— вспомнил я,— в артдивизионе
вели дневник комсомольских подвигов. Может, завести
такой?
Михайлов поправил:
— Тогда уж, братцы, лучше не дневник, а боевой
журнал. Журнал боевых дел комсомольцев и молоде-
жи полка в боях за освобождение Прибалтики.
6*
163
— А если короче: журнал комсомольской отваги? —
предложил Коростелев.
— И заносить туда самых достойных.
— Точно! Только тех, кто награжден орденом Славы.
— Почему, братцы, только орденом Славы? А вот
Трухачев и комсорг роты Качан были награждены меда-
лями «За отвагу». А об их мужестве до сих пор в ротах
помнят.
И заспорили.
После заседания бюро парторг, присутствия которого
я, признаться, побаивался (хотя сам пригласил его),
вдруг похвалил:
— А знаешь, с журналом вы это хорошо придума-
ли... Вот только как протокол будешь оформлять? Ни
доклада, ни сообщения не делал. Выступлений не было.
Все бюро на вопросах и репликах.
— Григорий Иванович! — воскликнул я, впервые, ка-
жется, обращаясь к нему по имени и отчеству.— Вы же
сами только что сказали, что идея хорошая. А прото-
кол — мелочь.
— Не скажи. Протокол в нашей работе — тоже важ-
ное звено. Нынче протокол или листок с планом рабо-
ты, завтра — история.
Надо же! Никогда не думал о протоколах или пла-
нах с такой точки зрения. Но тогда и наш журнал —
тоже история!
Новая идея увлекла всех членов бюро. За несколь-
ко дней, что полк находился в резерве и приводил себя
в порядок, в комсомольский журнал занесли более
двадцати фамилий с описанием подвигов. На первых
страницах рассказывалось о Павле Анцеборенко, Алек-
сее Барнаковском, Алексее Новикове, Никифоре Гусаке,
Григории Качане, Василии Трухачеве. Теперь-то мы
были уверены: их подвигам — жить!
164
Вот уже вторые сутки полк бился за маленькие, за-
терянные в курляндских лесах хуторки: они неожиданно
оказались в самой гуще ожесточенных боев.
На КНП второго батальона не было ни Басова, ни ком-
сорга.
— Басов в четвертой,— объявил, знакомясь с Шесто-
паловым, замполит капитан Колышков, человек в ба-
тальоне тоже новый,— а связи с ней нет.
Комбат старший лейтенант Захаров приказал своему
связному младшему сержанту Валееву:
— В четвертую. Найти Басова и срочно его сюда.
Федя Валеев запомнился мне еще с Великой. Был он
членом батальонного комсомольского бюро, опытным,
находчивым солдатом, не теряющимся ни при каких
обстоятельствах. Наверно, поэтому комбат и остановил-
ся на нем при выборе связного.
Басов прибыл довольно быстро, но никак не мог
отдышаться: у него побаливало сердце. Узнав, что за
младший лейтенант перед ним, он обрадовался:
— Наконец-то!.. А то тяжеленько мне... В моем-то
возрасте да при солдатском звании...
Примчался и Михайлов (как видно, Валеев сбегал и
за ним). И сразу к Басову:
— Уходите от нас, Василий Иванович?
— Ухожу.— И признался нам с Михайловым: —
А ведь и жалко, ребятки.
Замполит батальона посоветовал:
— Что ж, товарищи парторги, пока тихо, приступай-
те к передаче дел. А я на левый фланг.
Капитан ушел. Басов поправил пилотку, хрипло рас-
смеялся:
— Какие у меня дела? Партийное хозяйство в ящике
у замполита. Я туда лишь раз и заглядывал. Все держу
в памяти: фамилии парторгов, состав ротных парторга-
низаций, два заявления с просьбой принять в партию.
165
Басов и Шестопалов присели в окопе. Я отозвал
Михайлова в сторонку:
— Рассказывай, что у тебя.
— Воюют братцы-славяне! Уже несколько «молний»
о героях вчерашнего боя пустили по окопам. Ёхамов
обещал рисунок для щита мужества о Мищенко. Заслу-
жил парень! Тогда на болоте прикрывал с расчетом от-
ход, сегодня с линии не сходит.
— А как с приемом в комсомол?
— Троих вчера приняли в шестой роте, сразу после
боя, одного — в пятой, утром перед боем.— И в свою
очередь поинтересовался: — Билеты скоро сможем вы-
дать?
— Думаю, скоро. Помощник начальника политотде-
ла по комсомолу обещал быть на днях в полку. Да,—
вспомнил я,— был с ним разговор: у соседей скоро убы-
вает комсорг, так он спрашивал, потянешь ли ты на
полк? Я ответил: вполне. Хотя, если честно, не хотелось
бы отпускать тебя.
— И мне не хотелось бы уходить. Да и справлюсь
ли?
— Чего бояться? Парень ты боевой, комсомольскую
работу любишь. Вот только бы ухарства немного поуба-
вить. А?..
Ответить Михайлов не успел. Взрыхлили землю раз-
рывы, дробно застрочили пулеметы. Все бросились к
брустверу. По ту сторону хутора творилось неладное.
— Товарищ комбат! — Эго звал командир взвода
связи лейтенант Ехамов (я и не заметил, как он появил-
ся в окопе и когда подменил дежурного телефонис-
та).— Противник опять контратакует. Командир роты
просит вас.
Старший лейтенант взял у него трубку:
— Да. Вижу, что обходят. А гранаты на что? Хорошо.
Минутку! — Комбат отвел трубку от уха.— Командира
минроты! Киселев, дай огня левее пашни. Да поживей!
166
Басов поправил шинель, надел каску:
— Я туда.
Поднялся и Шестопалов:
— Пойду с вами.
— Вдвоем-то зачем? — Захаров скосил глаза, оче-
видно, отыскивая замполита, но, вспомнив, что тот еще
раньше ушел в левофланговую роту, махнул трубкой и
снова прижал ее к уху: — Слышь, лейтенант? Огня
даем. Оставь людей в старых окопах. Дальше ни шагу!
Сейчас у тебя парторги будут. Парторги, говорю. Всё! —
Комбат отдал трубку старшему адъютанту батальона,
приказал: — Командира поддерживающей батареи сю-
да! — А следом Ехамову: — Командира полка!
— «Клен» не отвечает, товарищ комбат. Порыв.
— Опять... Посылайте на линию.
— Уже.
Басов и Шестопалов, то и дело пригибаясь, бежали
к хутору. Скоро они скрылись за бугром. Михайлов за-
беспокоился:
— Мне тоже, пожалуй, надо вперед.
Захаров, отдававший распоряжения артиллеристам,
услышал:
— Не разрешаю. Нет пока необходимости.
Действительно, волна вражеской контратаки, обру-
шившаяся было на хутор, теперь схлынула. Но огонь
с обеих сторон не ослабевал.
Прибежал Валеев, со свежей повязкой на шее:
— Товарищ старший лейтенант, гитлеровцев остано-
вили! Вот донесение командира роты.
— Сильно зацепило? — спросил Захаров, принимая
донесение.
— Терпеть можно.
Командир батальона прочел донесение, что-то при-
писал сверху и протянул листок Валееву:
— Доставить командиру полка.— И уже вдогонку
ему прокричал: — Передашь, и в санроту!
167
Перестрелка впереди усилилась. Командир взвода
связи доложил:
— Из четвертой передают, на правом фланге в лесу,
против первого батальона, замечены танки.
— Худо! — Захаров потер красные от недосыпания
глаза.— Могут ударить на стыке. Худо. Как связь с пол-
ком?
Услышав, что связи по-прежнему нет, поморщился.
В соседний окопчик, откуда капитан Киселев коррек-
тировал огонь минроты, спрыгнул связист с катушкой в
руке. Да это ж комсорг минометчиков Мищенко! Еха-
мов тоже заметил его:
— Мищенко, связь с минротой есть?
— Так точно. Наладил.
— Тогда подежурь у комбата. Вас двое. А я на ли-
нию к эн-пэ полка. Больше некому.
— Так я сбегаю,— с готовностью предложил Ми-
щенко.
— На тебе минрота, ее огонь сейчас очень нужен.—
Ехамов сунул ему трубку, снял командирскую сумку: —
Побереги.
Подхватив катушку с кабелем, лейтенант выбрался
за бруствер. В окопе на земляной приступке, возле
телефонного аппарата, осталась его командирская сум-
ка, в которой хранилось все богатство лейтенанта —
альбом с карандашными зарисовками, сделанными на
фронтовых дорогах, и заготовки к новым щитам муже-
ства. А ведь однажды, уйдя вот так с катушкой под
пули и осколки, лейтенант мог и не вернуться. Как не
вернулся настигнутый осколком Нил Кольцов. О Коль-
цове мне рассказали газетчики из «дивизионки», когда
были последний раз в полку. Кольцов погиб еще до
Риги, и, как всегда, при нем была почтовая сумка, пол-
ная солдатских писем. Он так и не успел написать своих
лучших стихов. И ничем не поправить этой беды. Война
безжалостна, и, пока она идет, для всех, независимо от
168
звания и должности, превыше всего воинскии долг —
защитить Родину.
Думая так, я протиснулся по окопу к Мищенко.
— Достается, Леня?
— Достается,— устало признался он.— Вчера поры-
вов тридцать устранил и сегодня уже за два десятка.
Рвет, гад, и рвет. А нам связь позарез нужна: на огне-
вой позиции команды ждут.
— Там-то в порядке?
— Какое!.. Троих ранило. Но боевой дух — во!
А за нашей спиной Захаров отдавал распоряжение
старшему адъютанту батальона:
— Пошли кого-нибудь срочно в полковую батарею.
Она вон за тем выступом рощи. Надо предупредить
Первушина — на стыке батальонов танки противника.
— Пока послать некого. Как вернется кто из связ-
ных...
— Ждать нельзя,— оборвал его Захаров.
Я поднялся:
— Мы с Михайловым все обговорили. А мне как раз
на батарею.— И зачем-то объяснил: — Комсорг там мо-
лодой.
— А проскочишь один?
— Впервой, что ли? — Я повернулся к Михайлову: —
Ну, будь! И подумай о нашем разговоре!
Уже в лесочке, метрах в трехстах от КНП батальона,
едва приметная свежая тропка свела меня с парторгом
полка, которого, к моему удивлению, сопровождал ра-
неный Валеев.
— Здорово, Вишняков! — Самсонов, как и я, был
рад встрече.— Из второго? А я туда. Вот Валеев под-
вернулся. Как там новый парторг? Принял дела?
— Бой помешал, ушел с Басовым в роту.
Валеев поторопил парторга;
— Товарищ старший лейтенант, у меня ж донесение.
169
Лицо у младшего сержанта было серое, под глазами
тени. Я напомнил:
— Валеев, тебе что приказал комбат? Как отнесешь
донесение — так в медпункт.
— Когда? Не слыхал.
А по глазам было видно: слышал.
— А ты куда? — поинтересовался Самсонов.— Если
в первый, так там Будников и Геридович.
— Нет, к Первушину. Танки на стыке батальонов.
Невидимой волчьей стаей вломились в лес вражес-
кие мины.
— Расходимся,— бросил парторг.— А Первушин тут
неподалеку. Метров сто пятьдесят — и налево. Да по-
остерегись! Слышишь, Вишняков?
— И вы тоже!
На просвечивающей впереди опушке леса гулко ах-
нуло орудие, и почти сразу второе. Опоздал! Не успел
предупредить!..
Вынесло меня прямо на огневую, на самого Перву-
шина. Лейтенант — широкогрудый, с насупленными бро-
вями — яростно командовал:
— Первый взвод — огонь! Второй взвод — огонь!
«Ах-хз-з! Ах-хз-з!» — уходили из стволов полковых
пушек снаряды с оглушительным, как бы улетающим за
ними звоном, а следом вторили уже на более высокой
ноте сорокапятки: «Пах! Пах!» В последнее время все
чаще обе батареи в полку — и семидесятишестимилли-
метровых, и сорокапятимиллиметровых орудий — ис-
пользовались на танкоопасных направлениях спаренно,
по два орудия от каждой. В таких случаях одной груп-
пой орудий командовал Первушин, другой — еще кто-
либо. Так и теперь.
Взглянув на черно-бурое поле, отметил домик у
развилки дорог; на ближнем бугорочке — подбитый на-
кануне танк с развороченным бортом, а у задымленной
кромки леса — танки!
170
«Ах-хз-з!» И снаряд уткнулся в танк, что заходил
слева; тот замер, дернулся и задымил. Почти у самой
бровки окопа левого орудия боднул землю снаряд, вы-
пущенный другим танком.
Вражеские машины, словно разъяренные слоны,
угрожающе разворачивали свои хоботы в сторону ба-
тареи.
— Чего стоишь? — рявкнул над ухом Первушин.
Толкнув меня в окоп, спрыгнул следом и уже из окопа
закричал: — По танку в центре, ближе пятьдесят —
огонь!
«Ах-хз-з! Пах! Пах!» И опять прорвался голос Пер-
вушина:
— Младенцев! Бей их по гусеницам!
Ага! Выходит, сорокапятки из взвода Младенцева.
Выстрел левого орудия, потом — взрыв у кромки
окопа. И сразу оттуда донеслось:
— Снаряды! Сна-ря-а-ды!
Это кричал Саша Быстров, кричал, не отрываясь от
прицела. Ему вторил тезка — круглолицый крепыш,
заряжающий, а теперь еще и комсомольский вожак
батареи Саша Дымов. Позади них, возле окопа с бое-
припасами, корчился раненый, пытался опереться на
локти, но они подгибались, и снова тыкался лицом в
землю. Кто-то подбежал к раненому, потащил его в ук-
рытие. А Быстров уже кричал:
— Наша пехота отходит! Снаряды!
— Снаря-ды же! — загоняя последний снаряд в ствол
пушки, подхватил Дымов.
Этот крик будто вырвал меня из окопа, я бросился
к ящику, ухватился за него и, обдирая пальцы о шер-
шавые доски, поволок к орудию. Почему-то вдруг почу-
дилось, что все это происходит в «горняшке» и рядом
снова те ребята...
171
Раненых отправили в тыл, убитого отнесли пока в
дальний окопчик, накрыли плащ-палаткой.
Вражеские танки под огнем орудий прямой наводки
и самоходок, пятясь и огрызаясь, скрылись в лесу; на
поле боя остались подбитые машины.
Первушинцы били теперь по вражеским огневым
точкам.
Первая и соседняя с ней роты закрепились в старых
окопах на линии танка с развороченным бортом (если
быть точнее, тот оказался даже немного впереди наших
окопов — там, где его остановил вчера снаряд).
Бой пошел на убыль. Очевидно, гитлеровцы выдох-
лись.
Теперь можно было потолковать и с комсоргом
батареи, и с лейтенантом Младенцевым: сказать им
добрые слова, дать советы. Но не перебросились мы и
парой фраз, как услышали знакомый голос агитатора
полка:
— Молодцы, артиллеристы! Спасибо вам от пехоты!
Выручили.
Встретившись со мной взглядом, Геридович улыб-
нулся:
— Евгений, привет! А твой комсомолец подвиг со-
вершил. Пулеметчик Бардонов. Помнишь, скромняга
такой? — Он указал на бугор: — Видишь, что делается
у подбитого танка? Его работа, Бардонова. Богатырь па-
рень!
Теперь было уже не до советов комсоргу батареи:
с ними можно было повременить...
Мы беседовали с Николаем Бардоновым возле под-
битого танка. Мы — это кроме меня еще капитан Зенов-
ский, исполняющий обязанности парторга первого ба-
тальона (вместо отправленного под Ригой в медсанбат
лейтенанта Никитина), Володя Маятников и я.
Николай Бардонов сложения не богатырского. Обык-
новенный, очень стеснительный парень с крупноватым
17?
носом. А вот испытание ему выпало из тех, что в ста-
ринных былинах доставались богатырям.
На роту, которую поддерживал расчет Бардонова,
обрушились одна за другой три вражеские контратаки.
Уже после второй Николай остался вдвоем с подносчи-
ком, а после третьей — и вовсе один. Хорошо, что по-
мощник успел доставить несколько коробок с патрона-
ми и набить все ленты. Потеряв последнего боевого
товарища, Николай понял, что находиться в старом око-
пе ему нельзя. Огляделся, задержался взором на под-
битом танке, что дыбился метрах в пятидесяти сзади,
подумал: «А что, удачная будет позиция!» Та, самая
мощная, контратака, которую уже при мне отражала
батарея Первушина, застала Бардонова в окопе, выры-
том под днищем танка. Николай чувствовал себя, как
в доте,— снизу земля, сверху броня —и видел весь по-
логий склон к лощине; сам же был надежно защищен.
Он не сразу открыл огонь — вначале, когда рота, от-
стреливаясь, стала отходить на новый рубеж, боялся,
как бы не задеть своих; потом решил подпустить гит-
леровцев ближе, отсечь их от танков и уж тогда уда-
рить по ним вовсю.
Наконец Бардонов нажал на гашетку. Кинжальный
огонь опрокинул первую цепь. Вторая, наскочив на пер-
вую, тоже залегла. Фрицы побежали. Экономя патро-
ны, Бардонов оторвался от пулемета и, обламывая в
спешке ногти, стал набивать патронами расстрелянные
ленты. Гитлеровцы вначале не могли понять, откуда
секли по ним очереди, но, сообразив, что пулемет мо-
жет укрываться либо в подбитом танке, либо возле
него, перенесли туда артиллерийский и минометный
огонь. Два снаряда опалили Бардонова горячими едки-
ми волнами, один, тряхнув основательно танк, оглушил
Николая. Трижды обрушивался на него шквал снарядов
и мин, трижды после этого поднимались вражеские
цепи, и трижды Николай расстреливал их в упор, давая
173
возможность стрелковой роте оправиться и закре-
питься.
Все это, пока мы пробирались к танку, рассказали
нам капитан Зеновский и Маятников. Сам Бардонов рас-
сказывать не умел да, наверно, и не мог еще. В нем
все было напряжено; лоб покрыт испариной, руки, за-
вертывающие самокрутку, дрожали: казалось, они еще
сжимали рукоятки изрыгающего огонь пулемета.
— Ты, сынок, настоящий герой! — похвалил пуле-
метчика Зеновский (такая уж у него была привычка на-
зывать всех молодых бойцов сынками).
— Какой там герой...— засмущался Бардонов.
— Ну! Еще какой! — воскликнул комсорг батальона.
Бардонов вытер бисеринки пота на носу, признался:
— Знаете, как страшно было сначала? — В послед-
нем слове «ч» прозвучало у него по-белорусски твердо,
скорее, как слившиеся вместе «тч».
— Так то сначала, а всякое боевое дело итогом
ценится,— рассудил Зеновский.
Пулеметчик взглянул искоса на луговину, поежился.
Я тоже. Зябко смотреть на поле боя, усеянное телами...
Зеновский, очевидно, понял состояние пулеметчика,
опустил широкую ладонь на плечо солдата:
— Ты молодец, сынок. Такое выдержать!.. Можно
сказать, ты сегодня своих товарищей, полк прикрыл.
— Понимаю... Если бы не я их, они бы нас. И потом,
я видел, что они, эти,— он поморщился, скосив опять
глаза на луговину,— у нас, в Белоруссии, вытворяли. Та-
кое вспомнишь!.. Я их за всё... За всё! — И вдруг не-
ожиданно ласково и стеснительно молвил: — Спасибо
тезке. Не подвел.
— Какому тезке? — заинтересовался я, зная, что
Николай был у пулемета один.
Он указал на пулемет:
— Это я так своего «максимыча» зову. Меня ж по
батьке тоже Максимычем кличут.
174
— Ао тебе, Максимыч, «молнию» выпустили,— ска-
зал ему Маятников. И обратился ко мне: — Батальонное
бюро предлагает занести Бардонова в журнал комсо-
мольской отваги.
— Партбюро присоединяется,— поддержал Зенов-
ский.
— Согласен,— кивнул и я.
— А за вчерашний день — Гука, комсорга роты. Он
первым поднялся в атаку, был тяжело ранен. И еще за
сегодняшний бой...— Здесь Маятников осекся, спро-
сил: — Не много ли будет сразу?
— Не много,— сказал я.— День на день не при-
ходится, бой бою не равен.
— Точно! Тогда еще троих: из первой роты — сер-
жанта Сашу Гордеева и ефрейтора Жору Иванова, из
третьей — Сережу Кузнецова. Комбат представляет их
всех к ордену Славы.
В сумерках, возвращаясь с переднего края, я набрел
на медпункт. Хотел было пройти мимо, да от палатки,
развернутой у каменного сарая, окликнул Басов. У него
было перевязано плечо.
— Вот угораздило,— виновато улыбнулся он.
— Кость-то не задело, Василий Иванович?
— Миловало: касательное ранение. Останусь в полку.
— Партийные-то дела успели передать, Василий
Иванович?
— Не все,— подосадовал Басов.— Младшего лейте-
нанта с парторгами других рот не познакомил. Пар-
тийные рекомендации вступающим не дооформил.
Бюро не смог собрать.
— А Самсонова-то видели? Он к вам ушел.
— Видел, уже как ранило меня. Стал докладывать,
что не успел передать дела, а он посмеялся: считайте,
говорит, что передача прошла удачно. Батальон же, го-
175
ворит, выстоял, а успешный исход боя — это главное
партийное дело.
А я подумал: и комсомольское тоже.
★	ДВЕСТИ ШАГОВ
Сто пятьдесят метров... По солдатской мерке —
двести шагов. О них можно сказать по-разному: в обыч-
ной, спокойной обстановке это «всего двести», в бою
же они нередко превращаются в «целых двести». Эти
«целых двести», простреливаемые вдоль и поперек, и
отделяли церковь на склоне от наших ротных цепей,
что залегли на выходе из лесочка. И ни проскочить их
в отчаянном рывке, ни проползти по-пластунски — все
на виду.
И все же батальон поднялся, увлекаемый вожаками
атаки парторгами рот Афанасием Германом (переведен-
ным из третьей роты в первую) и Николаем Медведе-
вым, командирами отделений сержантами Михаилом
Думным, Михаилом Григорьевым, комсоргом батальона
Володей Маятниковым и еще десятью отважными ком-
сомольцами. Там же, в ротах, были капитан Антонов и
парторг лейтенант Никитин, вернувшийся из медсан-
бата. Но стена огня опрокинула, вжала атакующих в
землю, в рытвины и воронки. Опять неудача. И вдруг
сообщение:
— Одному взводу первой роты удалось прорваться
к церкви и зацепиться за окраину Курсишей.
— Узнайте, какой взвод.— Хмуро сдвинутые брови
командира полка разошлись.
— Первый. Командир младший лейтенант Ями.
Полковник Ермишев подозвал начальника штаба (он
тоже с утра на НП):
— Кологов, оформите наградные листы на младшего
лейтенанта Ями и всех, кто с ним.
176
Не знаю, почему, но, когда командир полка при-
казал запросить, чей взвод прорвался через огненный
заслон, я сразу подумал о Борисе Ями.
Это было в сентябре. Во взвод пешей разведки меня
привело желание познакомиться с его новым команди-
ром. Я знал только, что он комсомолец. Совсем моло-
денький, разрумяненный от волнения младший лейте-
нант, стараясь придать лицу суровый вид, выговаривал
сержанту:
— Я вам не «младшой», а командир и товарищ
младший лейтенант.
— Заметано, товарищ младший лейтенант.
— И не заметано, а...— Мое появление заставило
младшего лейтенанта оборвать нотацию на полуслове.—
Поговорим после.
Мы познакомились, отошли к опушке леса.
— Сколько вам лет, Борис?
Не отводя глаз, он признался:
— Восемнадцать.— И, хотя ему было невыгодно,
опять честно, что, наверно, не всякий бы сделал на его
месте, уточнил: — В этом месяце исполнилось, по доро-
ге на фронт.
— Как же это у вас получилось: еще восемнадцати
не было, а уже офицер? — допытывался я, подчеркну-
то обращаясь к нему на «вы», хотя так и подмывало
перейти на дружеское «ты».
— А я намозолил глаза военкому. Вот он, как ис-
полнилось мне семнадцать с половиной, и послал на
офицерские курсы. Сказал, ладно, мол, окончишь к со-
вершеннолетию.
— А до курсов учились или работали?
— В сорок первом окончил восемь классов. А по-
том не до учебы было. Работал.
— Как во взводе приняли?
177
— Трудно мне,— опять признался Ями.— Разведчи-
ки вон какой народ! У каждого на груди орден или
медаль, а то и несколько. А у меня — пусто. И ко все-
му еще: самый младший во взводе. Вот и зовут они
меня кто «сынком», а кто «младшим». Как тут коман-
довать?
— На «сынка» не надо обижаться. Меня тоже внача-
ле, кто постарше, сынком звали. Это от добрых чувств.
Пожилые в тех, кто помоложе, своих детей видят. А на-
счет «младшого» попрошу, чтобы с солдатами потолко-
вали по-свойски Подобед и Поспеловский. И вообще
опирайтесь на этих двух бойцов.
— Это ребята хорошие,— подтвердил младший лей-
тенант и высказал, видно, давно решенное: — На раз-
ведвзвод надо назначать опытных командиров. Чтоб
обязательно с орденами на груди. Тогда, наверно, легче.
Это так. Но его-то привела в разведвзвод боевая
необходимость. И она же, боевая необходимость, вско-
ре перевернула военную судьбу младшего лейтенанта.
В тот день когда полк отражал мощные контратаки
у двух хуторков, затерянных в лесах под Ауце, в первой
роте погиб командир взвода. И в тот же день по стече-
нию обстоятельств в полк прибыл лейтенант, имеющий
опыт разведки. Начальник штаба майор Кологов вызвал
Ями:
— Принимай, младший лейтенант, как просил, стрел-
ковый взвод. Первый взвод первой роты — лучший в
полку.
Бои у города Ауце затянулись на неделю. Во вре-
мя очередной схватки артиллеристов с вражескими тан-
ками понесло потерю и комсомольское бюро полка:
был ранен лейтенант Младенцев. Вскоре я прибыл на
огневую, но лейтенанта уже увезли.
Невдалеке от позиции артиллеристов, на окраине
Тэселеса — важного опорного пункта гитлеровцев, толь-
ко что взятого первой ротой в лихой атаке (ее возгла-
178
вил парторг Афанасий Герман),— комбат капитан Ишин
давал указания офицерам первой роты на закрепление
нового рубежа, В отличие от других Ишин был без
шинели. И не потому, что было жарко, и не для того,
чтобы покрасоваться своими орденами (их у него было
три: Красной Звезды, Отечественной войны II степени
и Александра Невского, которым его наградили за фор-
сирование Гауи), а потому, что полу его шинели про-
било большим осколком и теперь ее штопал рыже-
усый ефрейтор.
— Обратите внимание на левый фланг,— предупре-
дил Ишин.
В это время комбата позвали к телефону в окопчик
к связистам. Вернулся он расстроенный.
— Всё, товарищи. Задача ясна? Будем закругляться.
— Товарищ комбат...— начал было старший лейте-
нант Кутыркин, желая что-то спросить.
Ишин криво усмехнулся:
— Я уже, кажется, больше не комбат.
— Как так? Почему?
— Приказано готовиться к отъезду на учебу. В Мос-
кву. Командир полка давно грозился.
— Вот здорово! — восхищенно воспринял эту но-
вость Борис Ями, с доброй завистью поглядывая на
ордена комбата.
— Здорово, да не очень,— хмуро ответил Ишин,
сбив с толку младшего лейтенанта.
Ишина можно было понять: не легко покидать това-
рищей, с которыми сроднился и своей кровью, проли-
той еще под Псковом, и памятью о павших.
— Что ж, други, будем прощаться. Едва ли придет-
ся еще заглянуть к вам. Желаю боевых удач, а глав-
ное— дойти до победы. Это мой последний приказ.
— Есть, дойти! И вам тоже.
— Мне-то теперь ничего не угрожает: учиться — не
воевать.
179
Командир батальона каждому пожал руку и сказал
что-то свое, ему одному предназначенное. Дошел и
до Бориса Ями:
— Тебе, младший лейтенант, со взводом повезло.
У него замечательные традиции. Береги их.
— Не подведу, товарищ капитан! — ответил тот с
жаром.
— Смотри, проверю! — с напускной строгостью по-
шутил Ишин.— Вот через комсорга полка — напишу и
спрошу, как да что.— И легонько, дружески подтолкнул
его: — Ну, жми во взвод!
— Остановив младшего лейтенанта, я полюбопыт-
ствовал:
— Как на новом месте?
— Хорошо,— улыбнулся он и тут же стеснительно
открылся;—Только меж солдат я все равно «сынок»
или «наш младшой». Наверно, кто-нибудь из разведчи-
ков сболтнул.
По-моему, разведчики были ни при чем. Восемнад-
цать лет всего командиру, и впрямь «младшой».
В штаб полка мы добирались вместе с Ишиным. Раз-
говор зашел о Борисе Ями. Ишин тепло отозвался о нем:
— Смел. Инициативен. Бойцы его любят. Недаром
взвод первым ворвался в Тэселес. Помяни мое слово:
из этого мальчика добрый командир выйдет. Вот таких
бы в академию посылать!
— У него же восемь классов,— напомнил я.
— Да, война... Сколько таких мальчиков недоучи-
лось, недолюбило... А скольким суждено еще и кровь
пролить и, может быть, до главного дня войны не
дойти...
Мимолетно оброненную фразу «главный день войны»
(это, конечно, ее последний, победный день) память
сразу уложила в свое хранилище. А Ишин в подтверж-
дение незаконченной мысли с горечью поведал:
180
— Наш батальон за месяц четырех взводных поте-
рял. Сегодня еще одного ранило.
— Во втором тоже одного убило, двух ранило.
— Вот! — Ишин даже приостановился.— Нет трудней
командирского хлеба, чем у пехотного взводного. Что
ни бой, то одного-двух недосчитаешься. А почему? По-
тому, что он и командир, и солдат. Вот и получается:
и мы не успеваем его путем изучить, и он порой не
успевает узнать что-либо о полке, в который судьба
забросила его...— Не возразишь: все так, двух младших
лейтенантов я даже не успел поставить на комсомоль-
ский учет. А Ишин взволнованно продолжал: — Пони-
маешь, стыдно выходить из боя в такое время. Перед
этими мальчиками стыдно. Они будут воевать, а я, му-
жик, учиться. Неестественно как-то. Все хотел собрать
их, потолковать по-доброму, да недосуг: бои и бой.
Все мимоходом, на приказах. А им опыт нужен. И кто
этот опыт передаст, как не мы, старики?
С трудом удалось спрятать улыбку: «старику» трид-
цать один год, правда, выглядел он старше; война
проложила суровые морщинки на лбу, прибавила жест-
кости во взгляде.
— Нет, не поеду! — отрубил Ишин.— Откажусь. Не
выйдет — сбегу.
— Как Чапаев? — не сдержал я улыбки.
— А что? Чапаев, брат, умнющий мужик был, хоть
и «академиев не кончал». С него брать пример не
грешно. Вот если бы мне предложили туда, где наши
войска по прямой поближе к Берлину... Туда бы я с
радостью.
Однако в Москву Николай Ишин уехал, и в тот же
день, не удалось-таки отвертеться. А я был благодарен
ему за добрую подсказку. Благо и случай воспользо-
ваться ею скоро представился.
В канун двадцать седьмой годовщины Великого Ок-
тября, словно бы в награду за тяжелые бои( полк
181
вывели на отдых и пополнение. Отдых был относитель-
ным: каждый день роты посменно трамбовали дорогу
к переднему краю. (В пору осеннего ненастья развезло
ее порядком — ни проехать, ни пройти). И хотя земля-
ные работы под артиллерийским огнем здорово изма-
тывали, а ночью в шалашах из елового лапника и в
низеньких полуземлянках сыро и зябко, настроение
было праздничное.
7 ноября на полковом митинге вручали награды от-
личившимся в последних боях. Одним из первых вышел
к столу Василий Иванович Басов, удостоенный ордена
Славы III степени. Были награждены за боевые подвиги
этим солдатским орденом и комсомольские активисты
сержанты Василий Рожманов и Михаил Думный, млад-
ший сержант Федор Валеев, красноармейцы Алексей
Гаврил ко, Сергей Кузнецов, Георгий Иванов, Леонид
Мищенко. Медаль «За отвагу» получила Аня Королева,
которая в последнем бою перевязывала раненых прямо
в ротах.
А на следующий день в «Зеленом зале» — так в пол-
ку окрестили лесную прогалину с десятком скамеек,
наспех сколоченных из жердей,— собрались молодые
офицеры. Вначале хотели пригласить офицеров-комсо-
мольцев на полковое бюро, поговорить с ними о бое-
вых делах и жизни, о комсомольской работе во взводах.
Но когда я заикнулся об этом, парторг полка вдруг
предложил:
— А если это провести шире? Не с одними комсо-
мольцами, а со всеми молодыми офицерами? Вроде
совещания. Пригласить командира полка, опытных офи-
церов. Тех, кто начинал со взводного: Кологова, Заха-
рова, Тараканова. Как считаешь?
— Можно.
— Смотри, Вишняков, если думаешь, что я отбиваю
твой хлеб, то...
— Да не думаю так!
182
— Не думаешь, и хорошо,— успокаивающе повел он
ладонью.— Давай поговорим с Будниковым насчет этого
совещания.
— Тогда уж не совещание! — запротестовал я.—
А слет молодых офицеров. Чтобы не очень официально
и дать больше инициативы людям.
— Слет — гак слет,— неожиданно легко согласился
Самсонов.
И, как ни странно, я не испытал к парторгу той рев-
нивой настороженности, которая еще недавно заставля-
ла до поры до времени утаивать от него и Геридовича
наиболее интересные замыслы, чтобы иметь право запи-
сывать их только в актив комсомольских дел (как это
было и на Великой с красными флажками). Не знаю,
чем вызвана эта перемена. Может, просто я стал
чуточку старше и умней?
Раньше всех на слет прибыли офицеры первого
батальона во главе со старшим лейтенантом Кутырки-
ным, который уже вернулся из медсанбата. Подозвав
Анатолия Мохова и Бориса Ями, я протянул им свер-
нутое красное полотнище:
— Повесьте, друзья, повидней.— И предупредил: —
Гвоздей нет, так что сами что-нибудь скумекайте.
— Приспособим мигом! — заверил Борис и, развер-
нув полотнище, воскликнул: — Ого!
Накануне в докладе, посвященном двадцать седьмой
годовщине Великого Октября, И. В. Сталин говорил об
освобождении советской земли от захватчиков. При
этом упомянул о последнем участке фронта на нашей
земле, в Курляндии, сказав, что там советские войска
доколачивают более тридцати вражеских дивизий, за-
жатых между Тукумсом и Либавой.
И недаром говорят, что меткое слово крылато.
Мохов и Ями натянули между стволами двух елей алое
полотнище, с которого призывно звучало только одно
слово, написанное броско, широко: «Доколотим!» Это
183
было то, чего остро не хватало в нашей политработе
после лозунга «Даешь Ригу!». Теперь у нас снова была
конкретная цель и звонкий, крылатый девиз. Партийная
и комсомольская работа стали целенаправленней.
После слета молодые офицеры не спешили расхо-
диться, окружили майора Будникова и нас с Самсо-
новым.
— Как слет, товарищи? — поинтересовался Будни-
ков.— Понравился?
— Хорошее, нужное дело. Почаще бы так! — ото-
звался Кокаровцев, введенный в состав полкового ком-
сомольского бюро вместо раненого лейтенанта Младен-
цева.
— Ис новичками познакомились,— подхватил Мо-
хов.— А из ветеранов особенно интересно было послу-
шать майора Кологова.
— И нашего комбата старшего лейтенанта Захаро-
ва,— вставил Николай Пожарский.
— А что ж из вас никто не выступил, кроме Мохова?
Вот вы, например? — повернулся к нему замполит.
— Да вроде рано еще выступать.
— Почему же? У вас уже есть боевой опыт. Значит,
есть чем поделиться.
— Зато они вопросов вон сколько накидали: вагон
и целую тележку! — смеялся Павел Михайлов.— Все
выложили, даже про запас не оставили.
Будников, приняв шутку комсорга, подзадорил:
— А что, и впрямь ни у кого не осталось вопросов?
Борис Ями подался вперед, выступил из-за спины
соседа:
— У меня есть один.
Товарищи отозвались на его признание смехом. Но
младший лейтенант был серьезен:
— Я хотел бы вступить в партию, чтобы воевать
коммунистом.— Смех разом стих.— Что для этого нуж-
но?
184
Ответил Самсонов:
— Немногое. Первое — личный пример. Второе —
убежденность и желание. И еще три рекомендации от
членов партии, знающих вас по совместному участию
в боях.
— Две,— уточнил я.— Третью по праву, предостав-
ленному уставом партии, даст комсомольская организа-
ция. Хоть завтра.
Двести метров... Как это мало и как много!
Взвод Бориса Ями вел бой на окраине поселка, на
подступах к бывшему волостному правлению Курси-
ши. Но рота все еще не могла пробиться туда, помочь
взводу.
Никто не помнил, как бойцы, увлекаемые Ями, про-
скочили через завесу огня. Отбили у врага траншею,
осмотрелись и лишь тогда обнаружили, что их вместе с
двумя пулеметчиками всего семеро. Остальные не про-
бились: кто погиб, кто ранен, а кто, не выдержав огня,
залег.
— Маловато нас,— вынимая лопату из чехла, чтобы
приспособить вражескую траншею к бою, сказал, с
опаской поглядывая в направлении вражеских окопов,
Ваня Буянов, молодой боец из сентябрьского пополне-
ния.
— Зато мы из первой!—подбодрил Борис Ями, и все
улыбнулись на эти добрые слова, которые после боев
под Псковом прижились в роте с легкой руки тогдаш-
него комсорга Никифора Гусака.
Командир взвода расставил бойцов, еще раз прошел
по траншее, предупредил каждого, не скрывая правды:
— Скоро жарко будет. Фрицы знают, что нас мало.
Но надо выдержать.
— Выдержим, не впервые!— спокойно и убежден-
но заверил командира младший сержант Ткаченко.— И
не только выдержим, а и доколотим!
185
На счету пулеметчика Ткаченко значилось уже более
двух сотен убитых и раненых гитлеровских солдат и
офицеров.
У всех был на памяти такой случай. Отдохнув в
ноябрьские праздники, полк занял новый участок обо-
роны в районе Думбури.
В рассветных сумерках Николай, засев со своим рас-
четом в лесной засаде, услышал подозрительный треск.
— Тихо!— предупредил он товарищей.
Все замерли. Справа, метрах в ста, в блеклом прос-
вете широкой дороги, что пролегала наискось от пу-
леметного окопа, мелькнули три тени.
— Фрицы!
— Может, вдарить по ним?— занервничал наводчик
Виктор Глущук.
— Подожди!— И младший сержант приказал под-
носчику патронов Илье Проценко:— Зови разведчи-
ков.
Окоп разведчиков находился поблизости. А на даль-
нем конце просеки замаячил уже десяток едва разли-
чимых силуэтов: они появлялись и тут же растворялись
возле того места, где залегли первые.
— Пора!—Глущук сгорал от нетерпения.
Ткаченко отрицательно помотал головой. А помощ-
ник наводчика красноармеец Борис Краснорылов (до
недавних пор он был автоматчиком и привык бить вра-
га в упор) зашептал:
— Надо поближе...
В окоп к пулеметчикам бесшумно сполз Проценко
с тремя разведчиками.
— Что у вас?— с ходу начал один из пришедших.
— Смотри. Вон там. Видишь?
— Разведка! — тихо определил боец. —Знают, что
здесь нет сплошной обороны, норовят в тыл к нам про-
браться.— И лихорадочно зашептал:—Слушай, младший
186
сержант!.. Подпустите их поближе и...— Разведчик при-
стукнул кулаком по брустверу.— Передних не бейте, на
себя возьмем, «язык» нужен.
Ткаченко взял автомат и шепотом дал указание на-
водчику:
— Слышал задачу? Остаешься с Краснорыловым у
пулемета. Огонь только по команде. А мы с Проценко
поможем разведчикам.
На просеке снова замелькали тени вражеских сол-
дат. До них оставалось уже метров пятьдесят — сорок.
Ткаченко слегка нажал на плечо Глущука. Распоров ут-
реннюю тишь, прогремела длинная пулеметная очередь,
хлестко, гулко затрещали автоматы. Трое гитлеровцев
впереди сразу упали, остальные, отсеченные струями
свинца, побежали назад, спеша укрыться за деревья-
ми. Не давая опомниться врагу, разведчики бросились
к тем троим. Следом выскочили из окопа Ткаченко и
Проценко. Рукопашная схватка была короткой. Убит
один гитлеровец, двое ранены. А на просеке осталось
еще несколько убитых солдат противника.
После той схватки авторитет Ткаченко вырос. Нико-
лая ввели в состав комсомольского бюро полка.
И ничего не было удивительного в том, что и те-
перь хладнокровие и уверенность младшего сержанта
передались его товарищам, да и молодому взводному
командиру.
Ями не ошибся: не успели еще семеро смельчаков
приспособить захваченную траншею к обороне, как
враг открыл ураганный огонь. Казалось, даже воздуха
вдруг стало меньше: на зубах скрипела земля, в горле
першило от гари, вокруг выли и шлепались куски метал-
ла, свистели и щелкали пули. Буянов, отряхиваясь от
земли, увидел, что командир взвода держится за руку
пониже локтя, и бросился к нему:
— Вы ранены, товарищ младший лейтенант?
187
— Пустяки,— поморщился Борис, но все-таки дал
перевязать себя, предупредив:— О моем ранении ни-
кому ни слова.
А впереди уже поднялась плотная цепь вражеской
пехоты, слишком плотная. Как остановить этот неудер-
жимо надвигающийся вал? Минометного бы огоньку! Но
разве вызовешь его? Вот уже видны перекошенные
злобой лица фашистов. Пятьдесят метров... Сорок... И
только тогда Ями скомандовал:
— Гран-а-ты!
Вражеская цепь остановилась перед черными всплес-
ками разрывов. Заговорил и наш пулемет, следом дроб-
но забили шесть автоматов — в упор по оскаленным
ртам, по перекошенным лицам. И атакующие не выдер-
жали — откатились, залегли.
Придя в себя, гитлеровцы снова стали подбираться
к траншее, теперь уже перебежками, ползком, поли-
вая бруствер свинцом.
— Беречь патроны!— передал по цепи командир
взвода.
В ход с обеих сторон пошли гранаты. Ями ранило
второй раз и почти сразу опрокинуло взрывной волной.
Ткаченко и пожилой боец перевязали командира, как
могли. Лицо у того посерело от потери крови.
— Вам бы, товарищ младший лейтенант, на пэ-эм-
пэ. Кровью изойдете.
Пожилой подхватил:
— Можно вытащить по канаве. Только прикажи, сы-
нок. Любой пойдет. Хоть я...
Но командир взвода отклонил:
— Я нужен здесь. И каждый из вас тоже... Нас ведь
всего семеро.
— Уже шестеро,—удрученно проговорил Ткачен-
ко.— Убит мой земляк Митя Мартемьян.
Младший лейтенант, выслушав эту горькую весть,
попросил пожилого красноармейца:
188
— Помоги, отец, подняться.
Зашелся очередью пулемет. Командир взвода за-
беспокоился:
— Твой пулемет!.. Не подпускай, младший сержант,,
фашистов к пулемету... С ним нас не выкурить. В слу-
чае чего возьмешь команду на себя. Иди к пулемету.
— Но, товарищ младший лейтенант...
— Иди!—тихо, но твердо повторил Борис и тоже
припал к брустверу: правая рука еще могла держать
автомат...
За взятие Курсиши командующий армией объявил
первому батальону благодарность.
Отличившихся принимали в члены ВЛКСМ. Место
каждого убитого или раненого комсомольца занимали
двое-трое новых членов ВЛКСМ. А немногим позже
Анатолия Мохова, Володю Маятникова, Аню Королеву
и еще троих комсомольцев вызвали в политотдел. Вер-
нулись они в полк с кандидатскими карточками или
партийными билетами. Весть об этом разнесли по ба-
тальонам листовки-молнии, в которых были такие стихи:
Мы уходили в бой,
Себя считая коммунистами,
Не ведая, останемся в живых иль нет,
Нам мужество само
Потом, в бою неистовом,
Вручало Партбилет
Вручало, если успевало. Борису Ями комсомольское
бюро не успело дать рекомендацию: в том бою за от-
воеванные его взводом двести метров Ями, раненный
уже в пятый раз, умер на руках подоспевших на помощь
товарищей. Умер комсомольцем. Умер как коммунист.
189
НОЧЬ СМЕНЫ КАРАУЛОВ
Из снежной пелены, за последним полуразрушен-
ным строением — поселок был небольшой, всего нес-
колько домов,— вынырнули четыре неуклюжие, едва
различимые в ночи фигуры в белых маскировочных
костюмах. Вначале подумалось, что это полковые раз-
ведчики возвращаются с переднего края, но догадку
опроверг звонкий, точно всплеск бубенчиков, девичий
смех.
— Эвон и наши охотницы!— воскликнул капитан Зе-
новский.
Эти девушки прибыли из Подольска, теперь они в
приданной полку снайперской роте. Уже на третьи сут-
ки сержант Груня Ходош, награжденная именной снай-
перской винтовкой ЦК ВЛКСМ, открыла боевой счет.
Вот и сейчас четыре девушки шли с задания.
— Здравствуйте, девицы красны! С наступающим Но-
вым годом! — весело приветствовал их Зеновский.
— Здравствуйте! И вас тоже!
— Как успехи, девицы красны?
— А мы для кого как: для своих — красны, а для
фашиста — опасны,— песенно растягивая слова и окая,
отозвалась одна.
Зеновский живо поинтересовался:
— Откуда сама будешь? Не из Архангельска?
— Оттуда, товарищ капитан. По говору-то и вы на-
шенской, архангельской.
— Угадала,— подтвердил капитан.— Ну а фашисты
уже есть на счету, землячка?
За девушку ответила ее подруга:
— А как же! Маша Черепанова сегодня четвертого
сняла. Она у нас герой. Вчера медаль «За отвагу» по-
лучила.
— Поздравляем. А как остальные?
190
— Тоже открыли счет,— ответила та же девушка.—
Но в последние дни фашист осторожничает. Лежишь,
мерзнешь в засаде целый день, и все попусту.
— Выходит, без понятия фашисты: не хотят знако-
миться с симпатичными девушками,— усмехнулся я.
— Так ведь это опять кому как,— озорно отозвалась
Маша Черепанова.— Нам знакомство, а ему — капут.
Чтоб на чужую землю не зарился.
— Ну, девицы красные, для фрица опасные, спешите
встречать Новый год,— поторопил Зеновский.— Желаем
вам в сорок пятом успешно отвоеваться и замуж выйти!
— Спасибо!—загалдели они.— Только суженые-то
наши еще воюют.
— А вы поторопите их,— посоветовал я.
— Для того и на фронт пошли.— И девушки, хохоча,
скрылись в темноте.
Зеновский тяжело вздохнул им вслед:
— Не девичье это дело — в засадах мерзнуть, со
смертью спорить. Ладно уж мы, мужики... А они-то?..
Его слова разбередили еще незажившее, недавнее.
... Батальон тогда с ходу занял позиции сменяющих-
ся подразделений какого-то полка. Стрелковые роты
залегли, а здесь, в одиноко стоящем, чудом сохранив-
шемся доме, собралось человек пятнадцать — стрелки,
артиллеристы, связисты. Вокруг рвались снаряды и ми-
ны, и особенно плотно — позади, откуда противник мог
видеть подступы к дому. Вдруг дверь распахнулась и
влетела незнакомая девушка, с санитарной сумкой на
боку, вероятно из подразделения сменяемого полка.
«Товарищи! Подругу ранило, помогите!» Раненую внес-
ли в дом. Она уже была перевязана и держалась за
живот. По бледности ее щек, по прикушенным бескров-
ным губам, наконец, по заплаканному лицу ее подруги
было видно, что ранение тяжелое, из тех, после которых,
если человека не доставить быстро в медсанбат, не вы-
живают. Обе девушки, конечно, понимали это, и ране-
191
ная, силясь улыбнуться, уговаривала подругу: «Ну что
ты плачешь, дурашка?.. Не я первая, не я последняя. Ты
сделала, что могла... И перевязала хорошо... Осталь-
ное...» Ее подруга не выдержала, закричала: «Товарищи!
Надо ее срочно эвакуировать! Она же почти тридцать че-
ловек вынесла из боя!» Раненая тихо, с укоризной ска-
зала: «Зачем ты это?.. В такой-то огонь... Из-за меня
еще кто-нибудь погибнет... И все равно зря уже...» Но
сержант и двое бойцов по знаку капитана раскинули
на полу плащ-палатку, осторожно уложили раненую и
унесли ее. Не знаю, донесли ли они девушку, выжила ли
она, только та тяжелая картина осталась во мне незажи-
вающей раной... Вспомнил я и другую девушку, которую и
видеть-то довелось тоже всего раз, в медсанбате, еще
под Псковом. Глаза-омуты манили, звали. Но бой опять
не отпустил. А теперь вот встреча с девушками-снайпе-
рами снова растревожила память...
... Привел меня в себя голос Зеновского:
— Ну чего стоишь?
— Да, не для девушек это дело — война,— выдавил я.
— Понятно, уже контузило! — улыбаясь, посочувство-
вал капитан.
Что он мог понять, если я и сам еще ничего не по-
нимал?..
А сверху сыпало и сыпало. В слабых вспышках осве-
тительных ракет над передним краем вихрился снег,
легкий и пушистый, какой бывает почему-то лишь в
ночь смены годовых караулов. Совсем как в мирное
время! Если бы только не глухие удары разрывов да не
слепо рыскающие над самой землей злые цепочки ог-
ненных трасс.
Спина Зеновского маячила расплывчатым пятном на
фоне заснеженной дороги, по которой ходили лишь
ночью. Глядя на Зеновского, я невольно улыбнулся и
вспомнил, как Герман Геридович, тоже собираясь на пе-
редний край, критически оглядел нас, посмеялся: «Ну
192
чем не деды-морозы? Только бород не хватает».—«И
подарков»,— добавил я, на что Герман заметил: «А теп-
лое слово политработника? Оно ведь тоже чего-то сто-
ит в такую ночь». Действительно, Зеновский в валенках
и в полушубке, залепленном снегом, походил на деда-
мороза. И вообще он, кажется, хороший мужик, умный,
сердечный. Хотя и Самсонов тоже... Мысль споткну-
лась...
После взятия Курсиши Самсонов резко сдал, осу-
нулся, почернел лицом. Старший врач полка капитан
Гвазава, осмотрев его, сделал заключение, что партор-
га придется отправить в медсанбат и что, скорее всего,
в медсанбате тот долго не задержится, отправят даль-
ше— болезнь была серьезная. Да, видимо, и сам Гри-
горий Иванович чувствовал это. Перед уходом он загру-
стил:
— Так нелепо все получилось.
— Подлечитесь, Григорий Иванович,— старался я уте-
шить его.
— А тебе бы хотелось?— недоверчиво спросил он.—
Я ведь, поди, по-стариковски немало насолил тебе?
Герман Геридович рассмеялся:
— Соль — продукт полезный. Не зря говорят — что-
бы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть.
Самсонов пощипал щеточки усов:
— Ну мы этот пуд, кажется, осилили.
А уходя, отозвал меня, сказал по секрету:
— Ты, Вишняков, не держи на меня зла. Знаю, иног-
да придирчив был, для дела. А что не все твои затеи
принимал, так это, наверно, от разницы в возрасте. В
тебе-то молодость бурлит. А у меня опыт. Вот иногда
и сталкивались. А может, это и хорошо? Молодость по-
догревает, опыт остужает. А?
— Наверно, — согласился я и признался: — Конечно,
по опыту мне до вас тянуться и тянуться.
7 0-382
193
— Опыт в отличие от молодости — дело наживное. —
Губы парторга тронула улыбка.— И еще признаюсь. По-
первости недоверие у меня к тебе было. Думал, в пол-
ку не задержишься: молодой, грамотный. Тебе, слышал,
недавно повышение предлагали. Говорят, отказался.
Было такое дело. Но та беседа с инструктором ком-
сомольского отдела армии была с глазу на глаз: он ска-
зал, что будет рекомендовать меня на помощника на-
чальника политотдела по комсомольской работе в одну
из дивизий армии. Как раз перед тем в соседнем полку
выбыл комсорг, и, хотя мне совсем не хотелось в накал
боев расставаться с самым опытным комсомольским
вожаком батальона, я подавил в себе это чувство и
снова, как месяц назад, согласился на выдвижение лей-
тенанта Михайлова. И не мог я уйти из полка теперь,
когда вот-вот должны отозвать и Михайлова, а значит,
комсомольской организации нелегко. Володя Маятни-
ков, конечно, очень хороший парень, но ему не хватало
опыта, а порой и знаний. Все это да еще и привязан-
ность к полку заставили меня отказаться от предложе-
ния комсомольского работника армии. Но откуда узнал
об этом парторг полка?
— Хвалю,— продолжал Самсонов.— И прости, если
что не так. Все мы человеки.
— Все так, Григорий Иванович!—И пожелал ему:—
Выздоравливайте побыстрей. Мы будем ждать вас.
— Спасибо. Ну, как любишь ты говорить, будь! И не
тужи, что остался в полку.
А тужить было некогда. Уже через несколько дней
покидал полк лейтенант Михайлов.
— Не рад, наверно, старшой? — спросил он вино-
вато.
— Что делать, сам рекомендовал. А ты-то как?
— Не разобрался еще. Здесь все свое, привык. А
там...
— А там — полк.
194
— Кабы это наш полк!— вырвалось у него, и, види-
мо, посчитав, что это может меня обидеть, лейтенант
смутился:—Ты, старшой, не подумай...
— Э-э!—перебил я его шутливо.— Тут тебе не све-
тит. Давай уж пойдем на параллельных курсах.
А назавтра позвонил помощник начальника политот-
дела дивизии по комсомолу:
— Здорово, Женя!— Он вступил в должность не
очень давно, прежде был комсоргом артполка и по
старой привычке называл всех нас (как, впрочем, и мы
его) по имени.— Есть возможность направить четырех
комсоргов батальонов на курсы младших лейтенантов.
Как насчет Маятникова? Подойдет?
— Подойдет,— вздохнул я.
Узнав о курсах, Володя Маятников даже засветился
от радости, но вскоре обеспокоился:
— А как вы будете без комсоргов батальонов?
Сначала Михайлов, теперь вот я.
— Выкрутимся. Может, пришлют кого. А ехать тебе
надо. Подучишься, звание офицерское получишь. В по-
литотделе обещали, что после курсов всех направят в
свои части.— И наказал ему:— Но ты, Володя, и сам
постарайся вернуться.
— Ну!— выразительно (это, мол, само собой разу-
меется) заверил Володя.
Однако, честно говоря, ни Маятников, ни я в это не
больно-то верили: редко кому выпадает подобная удача.
Вот и Самсонов, тоже в полк не вернулся.
Парторгом стал капитан Зеновский. Федор Васильевич
нравился мне и раньше. Он считался замполитом тре-
тьего, давно несуществующего батальона, не выходил
из боев, временно подменяя то замполитов, то партор-
гов батальонов, то Самсонова. И нравился он прежде
всего своим мужеством, о котором говорили четыре
нашивки за ранения и орден Красного Знамени, полу-
ченный е;де в сорок втором году. Удивляли и его вы-
7*-
195
носливость, хладнокровие: когда требовалось, он сут-
ками не смыкал глаз и оставался бодрым. Но зато в
свободную минуту мог на зависть другим отключиться
от всего и уснуть почти мгновенно. Покорял Федор Ва-
сильевич и своей расположенностью ко мне, правда, не
лишенной некоторой снисходительности к юным годам
моим, но эта снисходительность не вызывала раздраже-
ния — она была умной, не обидной. К тому же Федор
Васильевич не подчеркивал своего превосходства, не
важничал и даже, напротив, в первый же день, как по-
явился в нашей землянке у разбитой церкви, признался
мне и Геридовичу:
— С грамотой у меня не очень — четыре класса,
•четыре года войны да еще ускоренные курсы политра-
ботников. Так что не обессудьте, коли буду просить в
чем пособить.
Не знаю, чем мог я пособить ему, но вот мне у него,
как и у Самсонова, кажется, было чему поучиться...
...Скрип валенок по снегу впереди прекратился: пар-
торг стоял и поджидал меня.
— Ты чего отстал, Евгений? — И махнул снятой рука-
вицей вправо, куда, пересекая дорогу, уходил темный
провал брошенной траншеи.— Страдзи. Памятный будет
хуторок!
Это так. Весь декабрь полк, взяв Курсиши, вел тяже-
лые бои севернее церкви, на линии хуторов Топас—
Страдзи: то мы атаковали гитлеровцев, то гитлеровцы
нас. В иные дни ротам приходилось отражать три и
даже семь атак. Обе стороны ожесточенно бились за
каждую пядь земли, за каждый метр траншей. Главный
удар врага пришелся на первую роту. Во время одной
из атак командир батальона майор Билый принял сме-
лое решение: бросил во фланг противнику автоматчиков
и полковых разведчиков. Они ворвались во вражескую
траншею и обратили гитлеровцев в бегство. А развед-
196
чики Корниенко и Подобед с товарищами захватили
пленного, давшего важные сведения. Все бойцы сража-
лись самоотверженно. Комсомолец Василий Середкин
стрелял из пулемета, даже будучи раненным в обе ноги
и в обе руки. Не вышел из боя, получив ранение, и Ва-
силий Корниенко. В первой роте были ранены ее коман-
дир старший лейтенант Кутыркин, командир взвода
младший лейтенант Пухин, парторг старший сержант
Герман, награжденный за несколько дней до ранения
орденом Славы II степени. Ранило в тот день и млад-
шего лейтенанта Николая Пожарского. В критические
минуты боя в окопах появились капитан Зеновский и
замполит первого батальона капитан Антонов. Подбад-
ривая словом, они одновременно и сражались как бой-
цы, с автоматами в руках.
Но сейчас ничто, кроме редкой стрельбы и тусклых
вспышек ракет над передним краем, не напоминало
о гремевших здесь всего четыре дня назад жестоких
боях: снег, этот неутомимый санитар, забинтовал уже
раны земли.
И вдруг передний край разверзся всполохом ракет
и густой сетью трасс. Зеновский остановился:
— Не успели. Салютуют наши. С Новым годом, Евге-
ний! С последним годом войны!
Мы обнялись. А вокруг уже зло свистели, щелкали
ответные трассы.
Не застав на КНП батальона никого, кроме старшего
адъютанта капитана Дубенцова, мы отправились, теперь
уже по старой немецкой траншее, в правофланговую,
третью роту, которая выбивала заслон штрафников-
смертников, прикованных к пулеметам. Приступ огня
поутих; обе стороны не хотели зря расходовать бое-
припасы.
В ротной землянке навстречу поднялся лейтенант
Мохов. Прошло всего четыре дня, как Мохова назначили
командиром стрелковой роты. На переносице у него
197
темнела свежая царапина—след осколка от мины (од-
новременно с ним был тяжело ранен офицер из мин-
роты и убит Сережа Кузнецов, запавший мне в память
по веселой перепалке под Ригой).
— С Новым годом, лейтенант!
— А вас с повышением!
Полмесяца назад никто не прочил лейтенанту-пуле-
метчику должность командира стрелковой роты, да и
сам он не ждал подобного поворота. Но однажды утром
командир стрелковой роты, заметив оживление в немец-
кой траншее, решил упредить противника внезапным
ударом. Анатолий Мохов вызвался возглавить группу
стрелков, которая под прикрытием пулемета младшего
сержанта Вани Буянова — тот после боя за Курсиши под
влиянием Николая Ткаченко переквалифицировался из
стрелка в пулеметчика —ворвалась во вражескую тран-
шею с фланга. Вот этот тактический успех лейтенанта и
вспомнил командир полка, когда в бою со смертниками
потребовалось заменить командира стрелковой роты.
Анатолий, выслушав наши пожелания, смущенно
улыбнулся и нерешительно предложил:
— Может, отметим, товарищ капитан, Новый год?
Зековский не любил выпивок, но тут подтолкнул
меня:
— Ну что, Евгений, коль такой случай, не будем от-
казываться и обижать хозяина? По глотку можно, сим-
волически.— И первым предложил тост: — Ну, товари-
щи, за сорок пятый! Чтоб он принес нам мир!
— За победный! — торжественно продолжил Мохов.
— И за твои командирские успехи, Анатолий! — до-
бавил я.
Звякнули жестяные кружки.
Мохов хотел было провести нас по «передку», но
прибежал боец и сообщил, что на правом фланге роты
появились майор Кологов и капитан Цветков (офицеры
штаба проверяли бдительность несения службы на пе-
198
реднем крае). Мохов поспешил встретить их. А мы
пошли дальше, от окопа к окопу.
В промерзших, завьюженных стрелковых ячейках
пробирало до костей: одно дело, когда человек в дви-
жении, другое, когда он стоит на боевом посту, всмат-
риваясь в снежную завесу и полную неожиданностей
тьму, боясь выдать себя движением, скрипом или про-
пустить какой-нибудь подозрительный шорох. И ни од-
ной жалобы, все веселы и бодры. У каждого в ответ на
очередную прибаутку парторга полка находилась своя.
Вот — уже во второй роте — Зеновский приметил,
как постукивает носками сапог красноармеец Сергей
Каракозов (четыре дня назад он, рискуя жизнью, под-
полз к пулеметному гнезду смертников и, забросав его
гранатами, открыл путь взводу).
— Что, сынок, холодно?
— Да не очень чтоб... Так, бодрит, товарищ капитан.
— А что ж тогда пляшешь?
— Так ведь Новый год,— выкрутился комсомолец.
Командир отделения, пожилой усатый ефрейтор Ка-
рагодин— солдат бывалый, прихватил, говорят, еще и
гражданскую войну; в полк прибыл после госпиталя,
перед самыми боями за Курсиши, — заслышав наш раз-
говор, добродушно объяснил:
— Серега у нас из ярославских ребят. Слыхали о та-
ких? Так им, ярославским-то, все нипочем. А холод и
снег — и подавно. Когда он полз тех смертников выку-
ривать — всю траншею каской пропахал.
Каракозов не обиделся:
— Запашешь, когда пули над головой звинькают.
— Могу сообщить приятную новость,— вмешался я.—
Сергей награжден медалью «За отвагу». Завтра в тылу
полка митинг и торжественный обед для отличившихся.
Там и вручат.
Карагодин обнял Серегу. Тот смущенно забормотал:
199
— Спасибо. Я что?.. Я как все... Кабы не вы, мне б
и не доползти. Подстрелили бы.
— В бою, Серега, всегда так: каждый обязан каж-
дому. Иначе нельзя. Солдатский завет такой! — И, сме-
ясь, добавил:—Тем более что мы с тобой почти одно-
фамильцы.
Возле уса, что ответвлялся от главного хода сообще-
ния, тоже проложенного еще немцами, стояли двое:
плотный круглолицый Сергей Тараканов и недавно при-
сланный политотделом комсорг первого батальона млад-
ший лейтенант Алексей Леснов — парень боевой (воевал
он с сорок второго), пять раз раненный, с гвардейским
значком на груди. Оба обрадовались нашему появле-
нию. После взаимных приветствий я спросил у Леснов^,
чем он занят.
— Вручаю поздравительные новогодние открытки
отличившимся. Стрелковые роты уже обошел, остались
минометчики. А может, мне с вами?
— Зачем? У тебя свое дело. После расскажешь, что
и как.
Леснов ушел. А Тараканов спросил:
— К нам не завернете? Тут неподалеку твой под-
шефный расчет.
— Обязательно. После тех двух похоронок еще не
был у них.
Под моим подшефным командир пулеметчиков под-
разумевал расчет сержанта Ткаченко, и считал он так
не только потому, что Николай был членом полкового
комсомольского бюро, а и потому, что я никогда не
обходил этот расчет, если бывал поблизости. Но в тот
декабрьский день, когда другой пулеметчик, Василий
Середкин, истекая кровью, отражал контратаки, пришла
весть: убит Ткаченко. В это не хотелось верить ни серд-
цем, ни разумом. В каких только переделках ни побы-
вал Николай. Но лишь раз его слегка царапнуло. Он
называл себя везучим. И вот —похоронка. Трудно сми-
200
риться с тем, что не стало этого мужественного, сим-
патичного парня.
А двумя днями позже иду я в тылы полка, и вдруг
навстречу сам Коля Ткаченко! Живехонький и, как все-
гда, улыбающийся. Да, все-таки везучий! Тьфу-тьфу,
чтоб не сглазить! Оказывается, он был лишь контужен.
Из очередного боя пришло горькое известие из рас-
чета Ткаченко: убит наводчик Виктор Глущук. На этот
раз, к сожалению, ошибки не случилось.
Как же можно было обойти в новогоднюю ночь рас-
чет, имеющий на боевом счету сотни истребленных
оккупантов! Все подшефные были у пулемета. Услышав
шаги, пулеметчики повскакали, только Борис Красноры-
лов (уже наводчик) остался возле «максима».
— С Новым годом, комсомольский орденоносный! —
негромко поприветствовали мы, зная, что противник в
каких-нибудь ста метрах.
— 3 Новим роким! — откликнулся за всех красно-
армеец Тимофей Кравец; он заменил Илью Проценко,
который стал командиром другого пулеметного расчета.
Все трое в декабре получили ордена: Ткаченко сра-
зу два — Красной Звезды (за бой в засаде с немецкими
разведчиками) и Славы III степени — за Курсиши; Борис
Краснорылов и Кравец — Славы III степени.
Зеновский похлопал по плечу Краснорылова:
— Ну как, сынок, отсалютовали по фашистам в Но-
вый год?
— Отсалютовали.
— Витю Глущука жаль,— тихо сказал Ткаченко.—
Всего десять дней до Нового года не дожил...
Помолчали минуту. Витю Глущука вспомнили, всех,
кто, приняв смерть в бою, не перешел рубеж сорок чет-
вертого года...
Первым нарушил молчание Зеновский:
— Конечно, жаль тех, кто погиб. Но они сделали для
победы все, что могли. И завещали нам победить.
201
— Победим! — твердо сказал Ткаченко.— Теперь-то
уж скоро!
Когда мы собрались дальше, Ткаченко задержал
меня:
— А правда, что вы уходите из полка?
— Кто сказал? — У меня, наверно, был растерянный
вид.
— Телеграфное агентство «СОС» передало. И будто
сосватали вас в дивизию.
Ах вон в чем дело! Да, от телеграфного агентства
«Сказал один солдат» ничего не укроется, оно в курсе
всех полковых, а часто и более масштабных событий, и
порой даже раньше командиров и политработников.
— Нет, Коля, не ухожу,— заверил я.— Отказался.
— Ну и правильно! — весело одобрил Ткаченко.
— И мне почему-то стало тоже радостно.
Тараканов с разрешения Зеновского остался с расче-
том, а мы пошли. У первой же землянки, заслышав
смех, остановились.
— Зайдем,— предложил Зеновский.
В землянке, освещенной коптилкой, сидели на нарах
парторг роты старшина Николай Медведев, пятеро бой-
цов и сержантов из отдыхающей смены и три девушки-
снайпера. Весело обменялись новогодними пожелания-
ми. Зеновский непринужденно справился у девушек:
— А вы что же, девицы красны, еще не ушли отды-
хать? Ваших подруг мы повстречали подле ка-пэ полка.
— Так они с боевого задания. А мы утром заступаем.
— А чего ж так рано пришли? — пытал парторг.
— А чтоб поздравить ребят с Новым годом.
— Это вы хорошо придумали,— похвалил Зенов-
ский.— А что, и в других ротах ваши делегации есть?
— Конечно,— подтвердила сержант Груня Ходош,
та, что первой из прибывших к нам снайперов открыла
боевой счет, и метнула взгляд в мою сторону: — А при-
202
думали мы это вместе с вашим комсомольским бюро.
Это верно, уговор такой у нас был.
Вначале-то появление девушек-снайперов обеспоко-
ило кое-кого из командиров: как бы не нарушило де-
вичье вторжение дисциплину. Но то ли гордое, полное
достоинства поведение самих девушек, то ли серьез-
ность их совсем не женской боевой специальности всё
сразу поставили на свои места. Даже два-три рьяных
ухажера вынуждены были ретироваться, чтобы не стать
посмешищем для полка — язычок у снайперов оказался
таким же острым, как глаз. И вопреки всем опасениям
в ротных окопах поселилось что-то новое, светлое: из
солдатского обихода, даже тогда, когда девушек не
было вблизи, исчезли грубость и сквернословие, подтя-
нулись бойцы и внешне — всем хотелось выглядеть
лучше.
— Спасибо вам, девицы красны! — тепло поблаго-
дарил их парторг полка и посмеялся:—Увидеть вас, та-
ких красивых да пригожих, в новогоднюю ночь — для
бойцов уже праздник.
Девушка, похожая без шапки на худого, коротко
остриженного подростка, удрученно пожаловалась:
— Какие уж там красивые... В ватных-то штанах да в
таких-то валенках? — Валенки на ней и впрямь были не-
обычные, рассчитанные на великана.— Да и лица вон
пообветрились, кожа шелушится, как рыбья чешуя.
Федор Васильевич не сдержался, рассмеялся вместе
с нами:
— Милые мои, да вы и не знаете, какие красивые!
Что там валенки и ватники? Главная-то красота в душе.
А она у вас чудесная, коль вы на фронт добровольно
ушли да еще вызвались на такое опасное дело.
Слушая парторга, я невольно позавидовал легкости
его разговора с девушками. Я бы так никогда не сумел:
покраснел бы враз. И, верно, не я один завидовал Федо-
ру Васильевичу: из затененного угла на девушку в огром-
203
ных валенках несмело, исподтишка поглядывал моло-
денький ефрейтор.
Сержант Груня Ходош поднялась, застегивая полу-
шубок:
— Нам пора отдыхать, утром в засаду. Разрешите
идти, товарищ капитан?
Когда двери за девушками закрылись, Медведев
воскликнул:
— Славные девчата! Вот побыли они здесь, и на
душе посветлело.
— Был в первой роте казах Аминджанов,— вспом-
нил я.— Он всегда говорил: «Красивый девушка смот-
рел — сам красивый стал».
— Умно казах говорил! —заметил Зеновский.— Толь-
ко скоро, наверно, наши снайперы уйдут от нас. На
другой участок их перебрасывают.
— Так это все наш Григорьев виноват,— хитровато
скосив глаза на младшего сержанта, сидящего у самой
коптилки, неожиданно заключил Медведев.
— Это почему же? — насторожился младший сер-
жант, угадывая, конечно, подвох.
— А как же? Кто первый начал отбивать у девушек
их хлеб?
Все зафыркали, поняв, на что намекает парторг
роты. В соседнем полку (комсоргом его стал Павел Ми-
хайлов) создали группы истребителей, вооруженных
обычными трехлинейными винтовками. Вспомнил-таки
Михайлов свое старое увлечение, обошел нас! Майор
Будников, узнав об этом, подтрунивал надо мной: «Вот
будешь знать, как разбазаривать кадры по другим пол-
кам». Пришлось срочно догонять соседей, создавать
группы метких стрелков. И первым с трехлинейкой
вышел в засаду именно младший сержант Михаил Гри-
горьев. Примеру коммуниста последовали комсомоль-
цы Горбенко, Бажко. Так и пошло...
204
— Да, подвел нас Григорьев! — заулыбался и Зенов-
ский.
...И опять от окопа к окопу, от дзота к дзоту, от
землянки к землянке.
В первой роте новогодние пути-дороги свели нас
со старшим лейтенантом Иваном Кутыркиным и пар-
торгом батальона Виктором Никитиным. После тради-
ционных новогодних приветствий поздравили обоих:
первого с возвращением из медсанбата (кстати, вместе
с ним вернулся и Николай Пожарский), второго — с
присвоением звания старшего лейтенанта. Пока парторг
полка беседовал с ними, я побывал в окопах у комсорга
роты ефрейтора Саши Таранина, у пулеметчиков Павла
Корниенко и Николая Бардонова.
А уже под утро мы с Зеновским угодили под сабан-
туй, устроенный разведчиками: они пытались добыть
«языка». Но даже таким везучим, как лейтенант Сергей
Алексеев, сержанты Василий Корниенко и Петр Румы-
ния, ефрейторы Владимир Подобед и Иван Понитка, не
повезло: в эту ночь гитлеровцы, обнаружив наших раз-
ведчиков, встретили их плотным огнем.
— Потери есть? — обеспокоенно спросил Зеновский.
Алексеев, снимая капюшон белого маскировочного
костюма, ответил:
— Одного легко зацепило. Да вот, говорят, снайпе-
ра-девушку задело осколком, едва она вышла в засаду.
И, как на проявляемой фотопленке, в памяти просту-
пило незабываемое: домик у кромки леса, обстрел,
раненая девушка, знающая, что едва ли выживет и все-
таки уговаривающая подругу не плакать. И опять вспом-
нились глаза-омуты...
Майор Будников разрешил мне сходить в медсан-
бат— навестить наших легкораненых и выздоравливаю-
щих. Я быстро нашел их, поздравил от имени командо-
205
вания с Новым годом. И все надеялся встретить ту,
с глазами-омутами. Искал — и не находил. Спросить у
кого-нибудь из медсестер не решался. Да и как спро-
сить, когда не знаешь даже имени?
Уже ни на что не надеясь, я увидел на крыльце
дома, где, кажется, размещалась аптека, знакомую сес-
тричку, которая когда-то «спасла» меня с товарищем
от острых язычков своих подруг. Обрадованно кинулся
к ней прямо по снегу:
— С Новым годом вас! Извините, вы меня, наверно,
не помните?
— Почему же? Помню,— проговорила она безразли-
чно.
— Я хотел бы увидеть вашу подружку...— Говорю,
а сам краснею.— Ну ту, веселую такую, темноглазую...
Было такое ощущение, что девушка глядела сквозь
меня, как смотрят в перевернутый бинокль. Наконец
вымолвила:
— Что же ты, старший лейтенант, так поздно пришел?
Во мне что-то оборвалось в неясном еще предчувст-
вии.
— Нет больше моей подружки. Давно нет. Погибла
летом.
Теперь, казалось, я смотрел на нее в перевернутый
бинокль: она была далеко-далеко. И вдруг на мои пле-
чи, согнув их, навалилось огромное, пока еще неосознан-
ное чувство вины перед той, которую не застал. И не в
силах что-нибудь вымолвить, я повернулся и побрел
прочь. На миг мелькнула мысль, что надо бы еще спро-
сить о чем-то очень важном. О чем?.. Ах да! Я ведь не
знаю даже, как ее звали. Впрочем, какое теперь это
имеет значение? Но откуда все же это чувство вины?
Ведь между нами, по существу, ничего не было, кроме
одной нечаянной встречи. А может, все-таки было
что-то?..
★
ФРОНТОВОЕ БРАТСТВО
Сводки Совинформбюро в последние дни приходили
одна другой радостней. И вот — еще одна. Сержант Га-
кал разбудил майора. Тот с трудом разлепил глаза (он
уже третьи сутки спал по три-четыре часа); узнав причи-
ну побудки, приказал Гакалу поднимать и нас.
— Читайте! — встретил он нас ликующим возгласом.
Сводка действительно была радостной.
— Дивизионную газету ждать не будем,— распоря-
дился замполит.— Садитесь и переписывайте в несколь-
ких экземплярах.
Было еще темно, когда мы — Будников, Зеновский,
Геридович, я и даже Василий Иванович Басов, который
числился теперь вроде политбойца (было такое звание
у рядовых бойцов-коммунистов в начале войны) — пода-
лись в роты.
Колюче струилась в утренних сумерках февраль-
ская поземка, насквозь продувая голый и стылый лес, на-
гребая сугробы к темно-зеленым подолам разлапистых
елей, заметая еще пахнущие гарью черные зевы воро-
нок и вылизывая до мерзлой земли любой мало-маль-
ски открытый ветру участок. Мы спешно шагали, минуя
снежные заносы, а из головы не шел вчерашний разго-
вор с новым начальником политотдела дивизии Кузне-
цовым.
Попался ему на глаза в политотделе я случайно, а
просидел у него, не снимая шинели (в комнатке, которую
он занимал в деревянном доме, было прохладно) боль-
ше часа. Не знаю уж, как это получилось — покорил ли
он простыми, сердечными словами или его худое, слег-
ка удивленное лицо напоминало отцовское,—только ско-
ро он знал обо мне почти все: и откуда, и где учился, и
в каких местах воевал, и давно ли комсоргом полка, и
чем живет комсомольская организация.
— Не надоело в комсоргах-то?
207
— Нет. Мне это дело по душе.
— Как быстро летит время! — задумчиво глядя на
меня, заметил он.— Давно ли тоже шестнадцатилетним
«комсой» по деревне ходил. На мироедов-кулаков бед-
ноту поднимали, лес для мерзнущего города рубили.
Потом в кооперативный техникум учиться пошел...— Он
говорил, а взор устремил куда-то далеко-далеко, в ком-
сомольскую юность.
— То было особое время, революцией овеянное,—
осторожно вставил я.
Взгляд его вернулся издалека, опять задержался на
мне:
А нынешнее? Эта война? Разве не овеяно револю-
цией?
— Так оно, это время, и наше, и ваше. А то — ваше.
И мы перед вами в неоплатном долгу: на вас и в бою
равняемся.
— В долгу, говоришь? Думаю, уже нет. Сколько кро-
ви пролили вы, почти мальчики! И тоже в защиту рево-
люции.
Подполковник помолчал и немного погодя вернул-
ся к тому, с чего начал:
— Говоришь, не надоело? А вот в политотделе счи-
тают, что хватит держать тебя на комсоргах. Мы прочим
тебя на партийную работу или в редакцию дивизионной
газеты — ты же туда часто пишешь. И вот еще что. Вой-
на к концу клонится. И, чтобы обезопасить нашу страну
от новых разбойничьих нападений, потребуется сильная
армия, а значит, и молодые, грамотные командиры, по-
литработники с боевым опытом.
— Так и учителя тоже понадобятся,— набрался духа
возразить я. — У меня ж до войны мечта была — учите-
лем стать.
— Понимаю, искренне посочувствовал подполков-
ник.— Тоже поступал заочно в московский пединститут.
Но в тридцать пятом призвали из запаса в армию и ска-
208
зали: нужно, чтобы вы стали армейским политработни-
ком. И стал. Комиссаром был. Понимаешь, Вишняков,
есть у Родины и партии такое слово: надо. Ты о нем
помни.
Да, подкинул начальник политотдела ежа в мысли,
такого же неудобного и колючего, как эта неутихающая
поземка, путающаяся под ногами. И я даже обрадовал-
ся, когда впереди вынырнул на тропинку новый комсорг
второго батальона младший лейтенант Манеров, возвра-
щающийся из третьей роты.
Симпатичного, спокойного, даже тихого нового ком-
сорга у нас в бюро величать как-то сразу стали уважи-
тельно-полушутливо — по имени и отчеству, хотя он не
отличался от нас ни возрастом, ни солидной внешностью.
Скорее, причина крылась в его сдержанности да в са-
мом сочетании имени и отчества: Иван Иванович. Узнав
о сводке Совинформбюро, комсорг батальона решитель-
но повернул назад:
— Здорово! — оценил он.— Такая новость сразу всех
согреет.
Дадзи — маленький хуторок, взятый третьей ротой, —
чадил свежими воронками. Бойцы в завязанных у подбо-
родков шапках освобождали от снега забранную для
прочности жердями полуразрушенную траншею, отби-
тую у гитлеровцев. Командир роты Сила Добрецов по-
могал расчищать площадку для ручного пулемета. Он
был русский, но из местных жителей, родом из Рижского
уезда, в полк прибыл недавно, под Курсишами, однако
быстро втянулся в боевую жизнь. Рядом с ним трудились
красноармейцы Цымбал и Галиев. Мы соскочили к ним
в окоп.
— С боевым успехом, друзья!
— Якие то успехи? — недовольно проворчал Цым-
бал.— От на других фронтах — то успехи!
— Да, дела там идут здорово. Вот свежая сводка,
записанная ночью по радио. Интересная сводка!
8 0-382
209
Нас сразу обступили бойцы. Откуда-то появились но-
вый член комсомольского бюро полка сержант Василий
Рожманов (тот самый, которому не повезло со штурмо-
вым флажком под Ригой), ефрейтор Алексей Гаврилко,
пулеметчик сержант Бардонов (это, видать, его «тезка
Максимыч» изредка подавал сердитый голос за ближним
коленом траншеи).
От позиций первой роты послышались частая стрель-
ба, разрывы мин. Цымбал насторожился:
— Щось там такы?
Добрецов на всякий случай приказал:
— Галиев, смотри зорче.
— А теперь слушайте внимательно,— предупредил
я.— «Войска Первого Белорусского фронта к западу и
юго-западу от города Познань пересекли германскую
границу и в Браденбургской провинции, заняв города
Ландсберг, Мезериц, Швибус, Цюллихау, Фридберг, вы-
шли к реке Одер в районе Кюстрина, форсировали реку
и захватили плацдарм на ее западном берегу».
— Ура-а! — закричали бойцы!
Бардонов, прислушиваясь к стрельбе в первой роте,
справился:
— А этот город, который на Одере, далеко от Бер-
лина?
— Точно не знаю,— признался я.
— От бы туда! — воскликнул Цымбал.
В ответ рука моя потянулась под мягкие отвороты
полушубка, к карману гимнастерки.
— Кое-кто из нашего полка воюет там. Позавчера
получил письмо от бывшего командира первого баталь-
она капитана Ишина. Некоторые из вас знают его.
— Знаем! — отозвались трое. Алексей Гаврилко по-
просил:— Прочитайте, если можно.
Письмо занимало полторы странички:
«Здравствуй, комсорг!
Пишет Николай Ишин. Не забыл такого?..— Здесь я
пропустил несколько строк о том, как, сославшись на
210
контузию, Ишин отвертелся от учебы и возвратился на
фронт.— Вернуться в свою часть, к сожалению, не смог.
Попал в другую, а с нею и в другие края. Помнишь наш
последний разговор и мое самое большое желание?
Так вот я теперь здесь, на главном направлении войны.
Командую таким же подразделением. Еще по дороге
сюда под вагоном эшелона обнаружили мы мальчугана.
Отец его погиб на фронте, мать тоже убили фашисты,
а сам он «ехал на фронт мстить гадам». Мы его помыли,
сшили ему шинельку. Куда было девать пацана? Началь-
ство хотело забрать его от нас. Но ты же знаешь мой
характер! И вот теперь мы с Сашей (так зовут мальчу-
гана) решили вместе дойти до самого логова врага. Ко-
нечно, стараемся оберегать его и, когда очень жарко,
отсылаем его в тыл. Бои тяжелые. Жмем десантом на
танках. А как там у вас? Желаю тебе и всем боевым
товарищам удачи. Горячий привет от меня. Николай
Ишин».
— Повезло комбату! — откровенно позавидовал Бар-
донов и не то удивленно, не то печально произнес:—
На главном направлении войны...
Эта фраза из письма, видимо, поразила пулеметчика,
как и меня в последнюю встречу с Ишиным поразило
другое, такое же метафоричное его выражение «глав-
ный день войны».
— То правда, що там главное! — поддержал Бардо-
нова Цымбал.— Кожен день в сводках есть о нем. А о
нас ни строчки.
— Почему же ни строчки? Есть. И тоже почти каждый
день.
— А где это?— недоверчиво поглядел на меня Цым-
бал.
— Ав конце сводки,— догадливо подхватил Рож-
манов.—Где говорится, что на других участках фронта
поиски разведчиков и бои местного значения. Так это
про нас.
8*
211
Прокатился смешок.
— Все равно обидно! — подал голос Галиев.
Конечно, обидно! Но не признаваться же в этом ком-
соргу полка: не за тем пришел в роту. И я сказал:
— Нам на судьбу обижаться грех. Вон какую груп-
пировку поручено доколотить. И ваша третья рота не-
плохо колотит.
— Здорово колотит! — уточнил Манеров (это «здо-
рово» в его устах было самой высокой оценкой).— Дад-
зи вот взяли.
— Тэж мне Кюстрин нашевся! —съехидничал Цымбал.
— Зачем так плохо говоришь? — осерчал на товари-
ща Галиев.
Не мог смолчать и Василий Рожманов:
— Дадзи, конечно, небольшой населенный пункт, но
мужества потребовал от роты немалого. А мужество —
везде мужество: и под Берлином, и здесь, в Курляндии.
— От навалились! — растерялся Цымбал.— А що я
сказав? Я ж ничего...
— Ладно, друзья! Просто человек не так выразил-
ся,— пожалел я его и попросил Добрецова: — Лучше
расскажи, Сила, как ты заменил лейтенанта. Хотим в ди-
визионку написать.
— Чего рассказывать-то?..
— Ну, Сила у нас — это сила! — скаламбурил Алек-
сей Гаврилко, раздвигая для наглядности плечи.
На помощь пришел комсорг батальона:
— Лейтенанта Бахлова ранило в самом начале атаки.
Взвод залег. А огонь усилился. Тогда Добрецов крик-
нул: «За мной, товарищи!» Взвод — за ним. И первым
ворвался с фланга в Дадзи. Здорово получилось! Фрицы
бежать, пятнадцать убитых и пулемет оставили. И если б
не Сила, досталось бы взводу.
А Добрецов, как бы восстанавливая справедливость,
объявил:
212
— Вы-то, товарищ младший лейтенант, тоже, говорят,
взвод поднимали.
— В атаку? — Я повернулся к Манерову.
Вот так «тихонький» Иван Иванович! Надо настоять,
чтобы его представили к награде. А Манеров, отвлекая
от себя внимание, уводил разговор в сторону:
— А что же вы ничего не скажете о тех, кто поддер-
живал взвод? Ведь не будь их...
Стрельба в первой роте поутихла.
— Да уж, попахали бы снег, — согласился Добре-
цов. — С нашим взводом все время были Коля Бардо-
нов, сапер младший сержант Дундин, разведчик из ми-
нометной батареи старший сержант Казаченок с радис-
том. Да орудие в придачу. Дундин-то шестьдесят мин
снял. А Казаченок три пулемета подавил.
— А у пушки,— подключися сержант Рожманов,—
один комсорг батареи Дымов остался и все равно вел
огонь.
Тактика зимнего боя в лесу — мелкими группами, со-
провождаемыми разведчиками, саперами, связистами,
артиллерийскими корректировщиками и орудиями пря-
мой наводки — распространялась: ведь заметно сокраща-
лось пополнение людьми и боевой техникой, столь не-
обходимыми теперь (это понимал каждый) центральным
фронтам. Конечно, эта тактика слагалась из поисков и
усилий различных штабов, многих командиров, из сол-
датского опыта. Но мне льстила самолюбивая мыслиш-
ка, что и наше комсомольское бюро причастно к этому
поиску, по крайней мере, в полку. Шевельнулась она и
сейчас.
Комсорги батальонов и рот говорили тогда на бюро
о примере комсомольцев в боях у Курсишей. Минутой
молчания почтили память Бориса Ями, Виктора Глущука,
Сергея Кузнецова и других погибших товарищей. Вспом-
нили раненых: сержанта Михаила Думного, пулеметчика
213
Василия Середкина, наводчика орудия младшего сер-
жанта Александра Быстрова,— всех вожаков атаки —
и, разумеется, комсоргов батальонов Павла Михайлова и
Владимира Маятникова. Отдавали дань героям и дума-
ли о новых комсомольских делах.
— Недавно,— рассказывал Алексей Леснов,— во вто-
рой роте на комсомольском собрании Серега Каракозов
правильно подметил: «Когда я знаю, что нас поддержи-
вают такие асы, как пулеметчик Ткаченко, смелей иду в
атаку».
Николай Ткаченко, пришедший на заседание бюро
после короткой схватки с гитлеровцами, смутился (сме-
лый в бою до самозабвения, он терялся, когда его хва-
лили) и только буркнул:
— Среди пулеметчиков много асов.
— Но не всех их в ротах знают, как тебя,— возразил
Мищенко, введенный, как и Рожманов, в состав бюро.
— А верно, друзья! Свои герои есть и у пулеметчи-
ков, и у минометчиков, и у артиллеристов. Но многих
ли знают в ротах так, как Колю Ткаченко или Ивана Ми-
хайловича Попова? У меня вот какая идея: давайте про-
ведем в батальонах встречи мастеров различных боевых
специальностей со стрелками. Тогда, может, не один
Каракозов почувствует себя уверенней в бою.
Назавтра мы с Зеновским принесли майору Буднико-
ву планы работы.
— Ив том и в другом плане,— подметил он,— есть
одна, на мой взгляд, совпадающая мысль. Вы, Федор Ва-
сильевич, запланировали заседание партбюро об опыте
боевого содружества, ты, комсомол,— встречи бывалых
фронтовиков различных специальностей с молодыми
стрелками. Это в точку! Отвечает духу последних указа-
ний командира дивизии и начальника политотдела.— Он
опять умолк, что-то обдумывая.— А не поставить ли
нам этот вопрос ударней?
— Каким образом? — заинтересовался парторг.
214
— Проведем сначала полковую конференцию боево-
го содружества, благо обстановка позволяет. Пригласим
мастеров различных воинских специальностей, пусть об-
меняются опытом, выскажут пожелания друг другу. Для
большей наглядности можно организовать выставку бо-
евой техники, какая есть на вооружении полка.
— А потянем выставку-то?— засомневался парторг.
— Поговорю с командиром полка,— пообещал май-
ор.— Думаю, поддержит. Выставку мы с Геридовичем
и Колотовым возьмем на себя. Подготовкой выступаю-
щих и обобщением их опыта придется заняться вам,
партийному и комсомольскому бюро. Срок — не больше
четырех-пяти дней. Договорились?
На конференцию боевого содружества—она прохо-
дила на хуторе Аудзерас — прибыли с переднего края
и с огневых позиций около сорока делегатов, а из диви-
зионной газеты сразу два корреспондента, чтобы заод-
но встретиться и с нашим военкоровским дозором. Пос-
ле доклада подполковника Ермишева выступили четыр-
надцать бывалых фронтовиков, представляющих все ви-
ды полкового вооружения. Вот там-то старший лейтенант
Кутыркин, только что назначенный командиром второго
батальона, сержант Ткаченко и самый пожилой солдат —
стрелок Карагодин и говорили о том, что для усиления
огневой мощи и атакующей силы мелких групп, ведущих
бой в лесу, необходимо включать в них орудия прямой
наводки, а также связистов, саперов, артиллерийских
корректировщиков. Причем все подчеркивали, как важ-
но для стрелков, для веры в успех знать лицо тех, кто
поддерживает их.
Закончилась конференция осмотром выставки боевой
техники полка и поддерживающего артиллерийского ди-
визиона. Больше всего стрелков собралось возле Ни-
колая Ткаченко и старшего сержанта Ивана Михайлови-
ча Попова, прошедшего по дорогам войны, как указы-
валось на табличке у его миномета, более трех тысяч
215
километров и выпустившего по врагу десять тысяч пу-
дов мин, которыми было уничтожено около трехсот ок-
купантов, пять орудий, тринадцать автомашин, подавле-
но несколько десятков огневых точек. За это Попов был
награжден орденами Славы III и II степени.
Теперь опыт бывалых фронтовиков по содружеству и
взимодействию в бою, рекомендованный конференцией,
проверялся в наступлении. И как было не порадоваться,
что в том есть и доля комсомольцев...
Правее нашего окопа взметнула снежную поземку
пулеметная очередь, вслед за ней из-за поворота тран-
шеи выскочил лейтенант Мохов — это по нему бил не-
мецкий пулеметчик.
— Правда, что наши войска вышли к Одеру? — с хо-
ду начал командир роты.
— Истинная. Вот сводка.
Лейтенант пробежал сводку глазами.
— А мне телефонист с ка-эн-пэ батальона сказал.
И еще что-то насчет замполита полка говорил... Что-то
там в первой...
— Что? — испугался я.
— Да он точно не знает. Но будто обошлось.
— Иду в батальон! — Передав Манерову три экзем-
пляра сводки, я наказал:— Организуй, Иван Иванович,
читки.
Будникова я застал на КНП батальона, у капитана
Антонова. Он был, к счастью, невредим.
— А мне передали, что с вами что-то случилось.
— Ничего особенного,— уклончиво ответил майор.
Однако Антонов не стал скрывать:
— Немцы пытались обойти первую роту. Майора
чуть не убило.
Майор недовольно остановил:
— Хватит об этом, Иван Афанасьевич. Эти «чуть-
чуть» каждый день бывают. Вернемся к делу. Сегодня
216
же представьте наградные на парторга первой роты и
Федорова. Договорились?
Парторгом первой роты с декабря был немолодой
уже лейтенант из Башкирии Изосим Иванов. В августе
в бою за первый плацдарм на Гауе, который вела рота
Лысова, Иванова сочли убитым, а он не только выжил,
а еще умудрился вернуться из госпиталя в свой полк,
в свою роту и даже в свой первый взвод, которым до
него командовал лейтенант Николай Богданов, а позже
младший лейтенант Борис Ями. Наступая на Дадзи и Озо-
лы, парторг вместе с комсоргом красноармейцем Са-
шей Тараниным подняли роту в атаку. Перед вражеской
траншеей на Иванова наскочил фриц с автоматом. Ря-
дом с парторгом бежал красноармеец Федоров — он
рванулся вперед и, заслонив собой лейтенанта, успел
выстрелить по немцу. Тот упал, но его пуля угодила
бойцу в руку. Однако Федоров вместе с командиром
ворвался в траншею. В бою был тяжело ранен гранатой
и лейтенант. Федоров перевязал его и вытащил из-под
огня. Конечно же оба — и парторг роты, и комсомо-
лец — заслуживали награды.
Пока Будников еще что-то наказывал Антонову, я
выбрался из землянки покурить. И здесь встретил Павла
Корниенко: он пришел на КПП батальона с донесением
от старшего лейтенанта Тараканова.
— Что нового у пулеметчиков? — поинтересовался я.
— Сержанта Проценко позавчера ранило, того, що
раньше у Ткаченко в расчете был,— сообщил Корниен-
ко.— А Ткаченко с новым расчетом знову отличился.—
И Павел рассказал, что Ткаченко уже передал опыт Бо-
рису Краснорылому и Тимофею Кравцову, получил но-
вичков и в сегодняшнем утреннем бою, скрытно устано-
вив пулемет под самым носом у врага, сорвал его по-
пытку обойти первую роту.
Что-то недоговоренное еще удерживало Корниенко.
— Хочешь о чем-нибудь спросить? — заметил я.
217
— Хочу. Не спросить, а попросить. Говорят, будут
из полка передавать людей до другой, гвардейской ди-
визии.
— Все еще мечтаешь в гвардию попасть?
— Ни! — энергично запротестовал он, уловив насме-
шливый тон вопроса.— Хочу остаться в нашем полку! —
И, волнуясь, стал объяснять:— Понимаете, та гвардия...
Она другими завоевана. А тут, в полку, моего много.
Сколько товарищей из нашего расчету згинуло. На моих
глазах убило осколками старшего сержанта Родионова,
Гену Годяева... А Василя Романенко и Алешу Попови-
ча— тех снайперы... Не могу я уйти из полка...
Ай да «гвардеец»! Вот удивил!
— Откуда ты взял, что кого-то собираются переда-
вать?
Он отвел глаза:
— То не можу сказать...— И попросил:—Но коли бу-
дут передавать и коли сможете, помогите мне остаться
в полку. Вы ж сами говорили, що наш полк не хуже
гвардейского.
— Обещаю,— заверил я и для большей убедитель-
ности, хотя сильно сомневался на этот раз в достовер-
ности солдатских слухов, добавил:— Слово комсорга!
А КП полка встретил нас неожиданностью. Корниенко
оказался прав (ох уж этот солдатский телеграф!), пришло
распоряжение из штаба дивизии: сдать соседней диви-
зии боевой рубеж и часть личного состава полка. Буд-
ников вернулся от командира (к тому времени подошли
и Зеновский с Геридовичем) темнее тучи и подтвер-
дил:
— Передаем несколько человек из стрелковых рот,
в том числе офицеров, и несколько пулеметных расче-
тов.
— Вот это удар! — огорчился Зеновский.
Мне оставалось только признаться:
— Я слышал об этом еще в батальоне от одного пу-
218
леметчика, да не поверил. Он просил оставить его в
полку.
— Ну и ты, конечно, пообещал и даже слово дал? —
усмехнулся Будников.
— Дал,— сознался я.
— Кто хоть он?
— Корниенко.
— Тот, который по гвардии страдал? — догадался
Геридович.
— Тот.
— Ну если тот, значит, опять придется тебя выру-
чать, комсомол.— Погасив улыбку, Будников перешел
на деловой тон:—Кстати, командир предоставил нам
право отобрать тех, кого считаем нужным оставить в
полку, сохранить костяк партийных организаций в ротах,
комсомольский актив, героев полка, особенно из числа
ветеранов.
— Легко сказать: сохранить,— проворчал Зенов-
ский.— Это все равно что мать заставить выбирать, ка-
кого из своих сыновей отдать на сторону.
А у меня вырвалось растерянно, совсем невпопад:
— Как же, товарищ майор, теперь с ротными конфе-
ренциями боевого содружества? Ничего и не успели...
— Придет время, проведем. Теперь-то они особенно
нужны.
И правда, конференции в ротах мы провели. Но это
было уже после: когда батальоны с болью оторвали от
себя и передали в соседнюю дивизию многих проверен-
ных боями солдат и командиров, в числе которых были
командир четвертой роты лейтенант Томилин и еще
шесть офицеров, герой последнего боя Сила Добрецов,
пулеметчик Борис Краснорылов; когда Федя Валеев и
еще семь лучших сержантов и красноармейцев уехали
на курсы офицеров. После — и уже без майора Будни-
кова...
219
...Замполит, окинув нас долгим взглядом, поднялся
первым.
— Будем прощаться, товарищи.
Мы знали, что майор уходит в другую дивизию, за-
местителем начальника политотдела, и все-таки проща-
ние было грустным. Он пожал руки Зеновскому, Гери-
довичу, который временно оставался за него, хотя тоже
должен был скоро уйти от нас в политотдел дивизии, и,
наконец, мне.
— Ну, Евгений, ты меня хорошо проводил. Празднич-
ный концерт вчера удался на славу. Не ожидал!
Откровенно, я и сам не ожидал, что так хорошо все
получилось. За несколько дней до двадцать седьмой го-
довщины Красной Армии (наш полк перешел тогда к
хутору Зирнайн, что у реки Вента) майор Будников пред-
ложил комсомольскому бюро подготовить празднич-
ный концерт. С трудом нашли шесть «артистов»: слиш-
ком неожиданным и спешным было задание, да и на пе-
реднем крае не хватало бойцов (даже после того, как
пополнили стрелковые роты за счет спецподразделений).
Пришлось и мне выйти на сколоченную наспех сцену,
вести концерт на пару с Василием Ивановичем Басо-
вым, которого мы шутливо называли «нештатным чле-
ном комсомольского бюро», за то что он никогда и ни
в чем не отказывался нам помочь.
— Нужда заставит калачики есть,— натянуто улыб-
нулся я теперь, при разговоре с Будниковым.
— Ты не забывай об этих «калачиках»,— посовето-
вал майор.— Они очень нужны людям. Организуй что-
нибудь вроде окопной агитбригады по примеру бригады
чтецов-книгонош.— Была в полку под Курсишами такая,
и возглавлял ее, кстати, все тот же неутомимый Басов.—
Договорились!—Неожиданно майор привлек меня к се-
бе и не столько пожелал, сколько попросил:— И оста-
вайся, Женя, всегда таким.
— Каким? — не понял я.
220
— Какой есть.
— Даже с недостатками? — Шутка получилась натя-
нутой.
— Даже с ними. Они из тех, какие уходят с юностью.
Постарайся только, Евгений, чтобы с ними не ушел ком-
сомольский запал.
— Постараюсь, Сергей Степанович!—заверил я, по-
краснев, наверно, оттого, что, впервые услышав от него
не привычное «комсомол», а обращение по имени, и то-
же впервые назвал его по имени-отчеству.
Проводив Будникова, мы с Геридовичем укрылись от
ветра за стеной дома, что стоял на хуторе.
— Чего молчишь, Евгений? — неестественно бодро
спросил Геридович.
— Думаю, почему так: и везет мне на хороших лю-
дей и не везет. Только прилеплюсь сердцем к хороше-
му человеку, а его или убьет, или ранит, или фронто-
вые дороги куда-нибудь уведут. Вот и майора увели.
И ты скоро уйдешь...
— Что делать, война! — философски заметил Геридо-
вич и спросил: — Неохота с Будниковым расставаться?
— Кого-то еще пришлют? А с ним хорошо все полу-
чалось. Вот только обидно: иногда он почему-то не до-
верял мне.
Брови Геридовича подскочили вверх.
— Это ты уже наговариваешь и на него, и на себя.
Как могло прийти такое в голову?
— Да замечал иногда: как где бой покруче, он посы-
лал туда кого-нибудь из вас или сам шел.
— Не доверял... Скажешь же! Да ведь это он тебя в
партийное бюро полка рекомендовал! — Действительно,
недавно, как только исполнился год моему партийному
стажу, я стал членом партбюро. — Да и разве ж угада-
ешь, где в бою окажется горячей? — Герман дружески
похлопал меня по плечу. — А если и случилось подоб-
ное, так не от недоверия. Просто со старшего и более
.221
опытного спрос больше. Да и... Не хотел говорить, но,
так уж и быть, скажу, теперь можно. И Будников, и Сам-
сонов по возможности оберегали тебя.
— Оберегали? Как это? Почему?
— Ты же у нас самый молодой был. А в дружной
семье младших всегда берегут. Потому что любят.
— Извини... Не знал... Выходит, и ты... тоже обере-
гал?
И я показался себе таким неблагодарным и само-
влюбленным мальчишкой, что даже защипало в глазах
(как можно было не замечать этого постоянного, боль-
ше чем товарищеского, внимания ко мне с первого дня
в полку?). Только и промолвил:
— Выходит, я обязан майору еще и как родному
отцу...
— А ты знаешь, сколько этому «отцу» лет?
Нет, не знал и даже не задумывался об этом. Но, ес-
ли судить по комплекции, по майорским погонам, по
крупным и суровым чертам лица, ему лет сорок или
около того. И тем ошеломительней прозвучали слова
Германа:
— Тридцать один.
Тридцать один?! Ладно лицо, комплекция — они мо-
гут обмануть. Но откуда у него все это — и чувство
пульса политработы в бою, и завидная твердость харак-
тера, и неброская, скрытая душевность, которую позна-
ешь не сразу, но зато, наверно, на всю жизнь?..
А дня за четыре до ухода Геридовича из полка но-
вая встреча — с начальником политотдела Кузнецовым,
на командно-наблюдательном пункте первого батальо-
на. Кузнецов долго беседовал с Геридовичем и Антоно-
вым (капитан должен был взять на себя, тоже времен-
но, обязанности замполита полка), С КНП они направи-
лись на наблюдательный пункт: полковнику хотелось по-
лучше ознакомиться с нашей обороной. Туда же пошли
и мы с Манеровым (он был теперь комсоргом первого
222
батальона, а Леснова, как более опытного, перевели на
второй, откуда почти одновременно выбыли замполит
капитан Колышков и парторг лейтенант Шестопалов).
Уже на НП нашу группу обстреляли из минометов. Но
начальник политотдела Кузнецов, стоя в траншее, даже
не пригнулся. А на обратном пути он, разрешив баталь-
онным политработникам остаться в ротах, подозвал меня:
— Ну как, думал о нашем разговоре?
— Думал, товарищ полковник.
— И что же надумал?
— Быть мне, видно, после войны учителем. — И на-
чал сбивчиво объяснять: — Нет во мне военной косточ-
ки. А политработник — это... Нельзя ему без этой ко-
сточки. И еще в политработнике обязательно должно
быть что-то от комиссара. Вот как в вас или в майоре
Будникове. Иначе какой он политработник? Уж лучше
хорошим учителем быть.
Полковник, смеясь, погрозил пальцем:
— Хитер. А как же это получается, что комсомоль-
ская организация у тебя одна из лучших в дивизии?
Герман Геридович, шедший позади, услыхав послед-
ние слова Кузнецова, счел нужным добавить:
— Все комсомольцы полка награждены орденами и
медалями.
— Почти все,— поправил я. — Трое, из новеньких,
еще нет.
— А сам комсорг?
Опять вмешался Геридович:
— После Великой награжден орденом Красной Звез-
ды.
— А насчет того, что в характере настоящего полит-
работника должно быть что-то от комиссара, ты, Вишня-
ков, правильно заметил, — опять заговорил начальник
политотдела и, будто с равным себе товарищем, поде-
лился: — Политработник обязан всегда помнить, что
он — наследник комиссаров революции. И знаешь, — его
223
глаза смотрели хитровато-весело, — почему-то я уверен,
что не быть тебе, Вишняков, учителем.
— Потому что есть такое слово: надо?
Полковник улыбнулся уже откровенно:
— Кажется, не только поэтому...
Он не договорил, очевидно, давая возможность по-
размыслить и мне.
И ВНОВЬ АПРЕЛЬ
Полк захлестнуло весенним половодьем необычных
писем — без указаний фамилий, но с довольно точным
адресом: «Самому мужественному».
Писем-треугольничков было много. Достойных
людей, храбрых воинов — тоже. И до каждого из них
предстояло добраться — то по траншее, наполовину за-
топленной талыми водами, то ползком, а ,то и по колено
в болотной жиже. Нередко такая возможность представ-
лялась лишь по ночам.
Все члены полкового комсомольского бюро на доб-
рую неделю заделались «ленинградскими почтальона-
ми». Их с нетерпением ждали в ротах и батареях: полу-
чить письмо с пометой «самому мужественному» счита-
лось почетным и радостным событием, и многие немед-
ля садились за ответы.
Апрельским утром, вручив за ночь около двух десят-
ков писем, мы возвращались с переднего края у Стал-
мани и Брандеваса, усталые, продрогшие и все-таки
довольные. Рядом со мной шагали младший техник-лей-
тенант Лосев и сержант Рожманов. Белоголовый и розо-
вощекий младший артиллерийский техник Толя Лосев
был введен в комсомольское бюро вместо сержанта
Ивана Гакала, который уехал провожать майора Будни-
224
кова, да так с ним и остался. Сержанта Василия Рожма-
нова снова перевели в полковую разведку: разведвзвод
сильно поредел — старшего сержанта Василия Корниен-
ко, ефрейтора Владимира Подобеда и еще нескольких
бойцов забрали в разведроту дивизии; ефрейтора Ваню
Понитку перевели в соседнюю часть; сержант Петр Ру-
мынии выбыл по ранению.
Невдалеке от командного пункта полка (он разме-
стился в высоком ельнике, на тропе, по обе стороны от
которой гарью курились воронки, оставшиеся после не-
давнего обстрела) исправляли линию маленький, тще-
душный ефрейтор и лейтенант Ехамов. К Саше Ехамову
я присматривался давно, с тех пор как он передал мне
свой рисунок, положивший на Гауе начало щитам муже-
ства. Мне нравились в Саше умение образно видеть
фронтовые будни и мужество, не раз на моих глазах
уводившее его с катушкой кабеля, как рядового телефо-
ниста, в самое пекло артиллерийских и минометных об-
стрелов. Зимой лейтенанта перевели из батальона в ро-
ту. Однажды под вечер случай завел меня в землянку
к Ехамову, и мы проболтали с ним почти до утра: ему
выпало трудное детство; с ранних лет пристрастился он
к рисованию и, едва подрос, сбежал из дома, поступил
в художественный техникум. Он много знал о художни-
ках, особенно о русских, мог рассказывать о них беско-
нечно, любил слушать стихи, понимал их. Незаметно эти
встречи стали для нас обоих потребностью. А как-то мы
возвращались с собрания дивизионного комсомольского
актива. Поотстав от товарищей, я и Саша (он, как и мно-
гие молодые офицеры-коммунисты, с одобрения капита-
на Зеновского оставался в активе комсомольского бюро)
опять предались любимой теме. Неожиданный посвист
летящих снарядов остановил было нас, но в тот же миг
бросил вперед; надо было выйти из зоны обстрела. Мы
бежали, а по правую руку, подбираясь к дороге, взды-
225
мались черные султаны разрывов. И вдруг мы оба ка-
ким-то шестым, понятным лишь фронтовикам чувством
угадали, чго снаряды предназначены нам, и, не сговари-
ваясь, бросились в канаву, которую глаза нащупали
сами собой. Я свалился в нее первым, на меня — Ехамов.
Нас засыпало землей. И только поднимаясь, чтобы сде-
лать новый бросок вперед, я обратил внимание на то,
что Ехамову хватило бы места в канаве и впереди, и
позади, а он свалился именно на меня. Успел подумать:
«Он же!..» Отряхиваясь от земли, я сказал тихо: «Саша,
ты, пожалуйста, не делай больше этого». — «Чего?» —
будто не понимая, о чем речь, хотя глаза выдавали его,
спросил он и, услышав вновь нарастающий вой, как по-
казалось мне, даже обрадованно крикнул: «Бежим!» Мы
бежали, а в голове все билась мысль: «Это я должен
был прикрыть его... Он, может, будущий художник...»
Однако больше мы, как бы по взаимной договоренности,
не возвращались к этому разговору. Но с того дня
твердо знали, что у каждого из нас есть друг, на кото-
рого можно положиться, как на самого себя.
И теперь, увидев нас, Саша, не выпуская из рук те-
лефонный провод кабеля, спросил:
— С «передка»? — И сообщил: — А в полку новость.
Анцеборенко присвоили звание Героя Советского Союза.
Днем митинг будет.
Весть была неожиданной, хотя представление посла-
ли еще в сентябре. А теперь вот... Надо было торопить-
ся на КП полка. Я попросил Ехамова:
— Сделаешь щит мужества?
— Рисунок будет, Женя, — пообещал он. — Хорошо
бы найти снимок и сделать с него портрет.
Рожманов неуверенно пообещал:
— Поспрошаю у наших ребят. Может, откопаем у
кого из старичков. Правда, их всего человека три оста-
лось.
Портрета Павла Анцеборенко не удалось сделать:
226
не нашлось ни одной фотографии — во время боев сни-
маться было негде, комсомольские билеты и те вру-
чались без фотографий. Щит о подвиге разведчика
оформил Саша Ехамов на пару с новым агитатором пол-
ка, тоже заядлым рисовальщиком, капитаном Андриано-
вым. Открывался щит комсомольским билетом Анцебо-
ренко, на второй страничке которого наискось было
выведено: «Погиб в разведке в неравном бою, подо-
рвав себя гранатой». Нет, не зря мы оставили этот би-
лет в полку!
А днем бойцы и командиры, выделенные от каждого
подразделения, собрались на митинг. Посреди поляны,
у щита мужества, как бы осеняя комсомольский билет
героя, торжественно колыхалось полотнище Боевого
знамени.
Невольно в эту минуту я, и наверно не один, вспом-
нил митинг по случаю принятия полком рапорта и боево-
го наказа, привезенного ленинградцами в канун летнего
наступления 1944 года. Тогда в строю полка давали
клятву и новички, среди которых был и Павел Анцебо-
ренко. Принимая юношей в полковую семью, мы могли
лишь гадать, как сложатся их солдатские судьбы. И ве-
рили в них, и тревожились, глядя на их тонкие шеи и еще
не окрепшие плечи: выдержат ли? Выдержали все, сра-
жались геройски. И те, кто, как Николай Бардонов, Па-
вел Корниенко и Алексей Гаврилко, шли сейчас в пол-
ковом строю; и те, кто, как Григорий Качан и Тулеген
Аминджанов, выбыли по ранению; и те, кто, подобно
Павлу Анцеборенко, пали на поле боя. Во всем, чем
жила комсомольская организация полка, были огонь их
сердец, их боевые дела и даже их жизни, такие же яр-
кие, как у Павла Анцеборенко...
Заставляя учащенней биться сердца, несся над поля-
ной голос полковника Ермишева:
—Пусть же подвиг Героя Советского Союза красно-
армейца Павла Афанасьевича Анцеборенко вдохновля-
227
ет нас, его однополчан, на новые и славные боевые
дела во имя победы.
Тепло, взволнованно говорили о подвиге разведчика
капитан Кутыркин, ставший после ранения майора Било-
го командиром первого батальона, и командир стрел-
кового отделения Карагодин. Леня Мищенко по поруче-
нию комсомольского бюро предложил послать письмо
на родину Павла Анцеборенко и открыть в полку боевой
комсомольско-молодежный счет на его имя.
Завершая митинг, проплыло в торжественном марше
Боевое знамя.
...Маскировочный забор — нехитрое сооружение из
жердей — кончился, и младший сержант Градобоев,
чернявый, с нежным лицом, сбросив автомат с плеча,
предупредил:
— Хоть и туман, здесь надо быстрей: снайперы ба-
луются.
Бывший минометчик Аркаша Градобоев, теперь ко-
мандир стрелкового отделения и комсорг первой стрел-
ковой роты, вызвался проводить меня и Манерова до
соседнего отделения. Участки обороны между огне-
выми точками и стрелковыми окопами даже днем не
везде просматривались. Позиции полка растянулись
на четыре с половиной километра. Перед ним стояла
задача — активной обороной на широком фронте
удержать занимаемый рубеж, а в последующем пе-
рейти в наступление. При такой рассредоточенности
людей да еще в условиях, когда передний край прохо-
дил в основном по низинам, напоенным апрельскими
водами, соединить огневые точки траншеями было не-
возможно. Это и вынудило обратиться к опыту, полу-
ченному во время действий на волховских болотах:
вместо траншеи установить маскировочные и дерево-
земляные заборы, а кое-где нарастить дерево-земля*
22$
ными насыпями даже пулеметные гнезда и стрелковые
окопы. К одному из таких полунасыпных окопов и вы-
вел нас напрямик комсорг роты.
Здесь находились младший сержант Михаил Гри-
горьев, зачинатель движения метких стрелков, ведущих
огонь из обычной винтовки, красноармеец Озеруго и
Николай Ткаченко.
— Пришел вот к соседу — согласовать кое-что,—
объяснил он.— Туман подымется, тогда не пройти.
Градобоев засобирался назад. Григорьев предупре-
дил:
— Только гляди в оба, комсорг. К фрицам не по-
пади.
— Не попаду.
Григорьев, глядя вслед товарищу, продолжал:
— Сейчас особенно осторожными надо быть: туман
уж который день. Вчера вон гитлеровцы чуть к нам в
тыл не проскочили. Хорошо, Ткаченко заметил, уложил
с десяток гадов.
— Сколько же теперь, Коля, у тебя на счету? —
справился я.
— Много. Но этих-то, последних, я записываю на
комсомольский счет.
Комсомольско-молодежный счет в память Павла Ан-
цеборенко полнился самыми различными боевыми вкла-
дами: пулеметчики и стрелки заносили на него гитлеров-
цев, выводимых из строя во время ежедневных стычек,
и метры новых дерево-земляных заборов; артиллери-
сты — разбитые или подавленные их огнем доты и дзоты;
саперы — установленные и снятые мины; разведчики —
взятых ими «языков» (почин среди разведчиков положил
Николай Поспеловский — боевой товарищ Павла Анце-
боренко, не раз ходивший в тыл врага). Я уже повер-
нулся было к Григорьеву — узнать, как обстоит дело с
комсомольским счетом у него в отделении, но в это
229
время услышал окрик Озеруго, стоявшего у другого
края окопа:
— Кто идет?
Выслушав ответ, боец разрешил:
— Проходьте.
Первым в окоп вошел парторг батальона Виктор Ни-
китин, за ним — Сергей Сергеевич. Майор из политотде-
ла улыбнулся мне, как старому и хорошему -знакомому.
Это порадовало: если у майора, давно уже хмурого, не-
разговорчивого, появилась улыбка, значит, зарубцовыва-
ется его душевная рана.
— Смотри, Никитин,— показал Сергей Сергеевич,—
комсорг полка опередил нас.
А Никитин, тряхнув мою руку, передал:
— Звонил Зеновский, разыскивал тебя по какому-то
срочному делу.
Парторг представил майору всех, кто находился в
окопе. Когда очередь дошла до Ткаченко, майор с ин-
тересом и немного удивленно оглядел его:
— Тот самый?
И правда, парень как парень, с аккуратными и даже,
если присмотреться, красивыми чертами лица. Лишь гла-
за, строгие, не раз глядевшие в лицо смерти, да нервный
излом темных бровей выдавали в нем твердость харак-
тера; казалось, в глазах его стояла ненависть к фашистам,
накопленная еще в оккупации (тогда он спасся от угона
в неметчину чудом: сумел вовремя уйти в лес и пробить-
ся навстречу Красной Армии).
— Тот самый,— подтвердил я.— Лучший пулемет-
чик дивизии и член комсомольского бюро полка.
— Ого, сколько титулов! — Сергей Сергеевич снова
окинул пулеметчика внимательным взглядом, спросил
его: — По-честному, трудно приходится при такой рас-
тянутой обороне?
— А где на фронте легко? — как бы спрашивая себя,
отозвался Ткаченко.
230
— Прав, герой, — Майор повернулся к Григорь-
еву: — Сколько же вас здесь, в этом окопе? — И, узнав,
что только двое, а Ткаченко гость, удивился:— Когда
же вы отдыхаете?
— Ночью, конечно, оба на ногах. А днем спим по
очереди. Да и что делать? От дзота Ткаченко до нас
метров сто, а до следующего окопа нашего отделения
(там трое моих бойцов)—метров шестьдесят. Только
зазеваешься — в лапы к фрицам угодишь.
— Вижу, тяжко вам. Молодцы, что боевого духа не
теряете. Может, какие вопросы будут?
— Есть один, — откликнулся младший сержант Гри
горьев — командир отделения, агитатор. Когда снова в
наступление?
— Как пробьет наш час. И, полагаю, скоро.
— Ты б спросил о чем-нибудь полегче,— ввернул
Ткаченко.
— А у меня нет вопросов полегче, самого бойцы
каждый день такими вопросами донимают. А вот по-
трудней есть. Можно? — Григорьев выжидательно
посмотрел на майора и, уловив утвердительный кивок,
весело сверкнул глазами:—А что там у Кюстрина? Не
слыхали, когда они развернутся?
Сергей Сергеевич поддержал шутку:
— В Ставке Верховного, к сожалению, не успел еще
побывать. Но, полагаю, у них это случится раньше, чем у
нас, — боевой техники побольше и людей тоже. Плац-
дарм у Кюстрина солидный отхватили. Короче, впере-
ди — Берлин.
Ткаченко посетовал:
— Позавидуешь, кому-то логово брать придется.
Знакомая и больная для полка тема, да, наверно, и
для всех, кого боевая судьба приковала к курляндским
лесам.
Манеров толкнул меня локтем:
231
— Прочитали бы письмо.
— Какое письмо? — встрепенулся острый на слух
майор.
— От бывшего командира этого батальона капитана
Ишина. Уже второе. Судя по всему, он сейчас где-то на
Одере.
— Конечно, конечно, — согласился майор. — Интерес-
но послушать.
Я несколько поспешно развернул треугольный кон-
верт:
«Здравствуй, Женя! Ну вот мы и вышли на финишную
прямую. Еще один такой удар — и... Ну, в общем, я там,
где и мечтал закончить войну...»
— То ясно: у Берлина. Де ж еще? — прокомментиро-
вал со своего поста Озеруго.
«Сейчас передышка, — продолжал я чтение письма.—
Думаю, ненадолго. Очень тронут, что мои старые бое-
вые товарищи помнят меня. Я их тоже не забываю.
Горько думать, что многих уже нет в живых, особенно
младшего лейтенанта Ями.
Ты пишешь, что все ваши завидуют мне. Я и сам, ко-
нечно, рад, что добиваю врага в его логове. Но и вы
решаете очень важную задачу: сковываете большие си-
лы противника. Если бы не вы, эти гитлеровские дивизии
могли бы объявиться на нашем пути и сильно помешать
нашему наступлению, а может, и приостановить его. Так
что могу сказать от имени моих новых фронтовых дру-
зей, что мы благодарны вам за эту помощь. Считайте,
что вы шагаете с нами рядом, плечом к плечу. Так и пе-
редай своим комсомольцам, скажи им, что мы надеем-
ся на вас. Новых вам боевых успехов. Привет от Сашка.
Николай Ишин».
— Это же готовая листовка! — воскликнул Сергей
Сергеевич, дослушав письмо. — Знаешь, я бы посовето-
232
вал: сними с него копию и распространи. А назови ли-
стовку: «Письмо из-под Берлина».
И как я сам не додумался?!
— Так и сделаем. Сейчас прямо и перепишем. Нас
же здесь три члена комсомольского бюро. — И, достав
из сумки чистые бланки для листовок-молний, положил
их перед Манеровым и Ткаченко вместе с письмом Иши-
на. — Пишите скорей.
— А кто такой Сашок? — полюбопытствовал Гри-
горьев.
— Мальчонку-сироту они усыновили батальоном.
— Щастливый той хлопчик, — подал голос Озеруго
и сразу оговорился: — То я не про его сиротинство, то
беда. А що малый вместях з бойцами у самом центре
войны. Будет що вспоминать.
— Так и мы не на обочине войны, — перебил бойца
майор.
— Та я не про то...
— А я как раз про то, про важность нашего фронта.
— Это мы понимаем, товарищ майор, — заступился
за Озеруго его командир. — Но вот вчера был у меня
спор с одним бойцом. Говорит, стала его опаска брать.
И не хочется, говорит, зазря погибать, да еще особенно
под конец войны.
Ткаченко оторвался от письма Ишина:
— Зазря кому ж хочется? Но почему зазря? Мы ж
бьем врага.
Его прервал парторг батальона:
— А о том, когда горше погибать... В сорок первом
все же было горше. Знаю, сам бойцом был. Тогда мы
не знали, где остановим врага, и только верили в побе-
ду. А теперь вы о ней в песне поете: «Совсем близка,
совсем близка».
— Ия ему о том. А он мне в ответ: «Кабы не здесь,
в болотах, а там, где главные бои, тогда б не обидно».
233
Из памяти вынырнули вдруг слова Будникова на бе-
регу Великой, и я повторил их вслух:
— У солдата главное направление то, где его поста-
вил приказ.
— Хорошо сказано! — одобрил Сергей Сергеевич и
развил мысль:—Потому, где б ни погиб солдат, он по-
гибает на своем главном направлении. — И перебил сам
себя; — Вообще-то надо думать прежде всего о жизни
и о победе.
— Не смог я ему так-то объяснить.
— Вот теперь и объясните. А еще лучше, прочтите
ему письмо вашего бывшего комбата.
— У землянки командно-наблюдательного пункта ба-
тальона, куда я вернулся один (Манеров остался в пер-
вой роте, решил сходить к пулеметчикам), мне повстре-
чался Басов.
— Какие новости, Василий Иванович?
— Новостей много, самых разных: и хороших, и пло-
хих.
— Начинайте с добрых.
— На Одере наши войска расширяют плацдарм за-
паднее Кюстрина.
— Отличная новость! Выходит, на очереди Берлин!
А что еще у вас?
— Сегодня должен прибыть новый замполит полка.—
Так вот почему разыскивал меня капитан Зеновский! —
А еще вернулся младший лейтенант Маятников.
— Ну?! — обрадовался я, поймав себя на этом Воло-
дином «ну». — И как он?
Басов тоже засек это «ну», рассмеялся:
— С офицерскими погонами выглядит солидней и
«нукать» перестал, а «точно» всего раз упомянул.
— Что же это за Володя Маятников без «ну» и «точ-
но»? Хорошо, что он вернулся! Только Леснова у нас те-
перь заберут... А какие плохие новости?
234
— Майора Кологова ранило, правда, говорят, легко.
Еще... Увезли в медсанбат лейтенанта Ехамова.
— Ехамова? Что с ним?
— Не знаю. Услышал, когда уже сюда собрался.
— Тогда я пошел. Может, в медсанбат успею.
Позади послышался топот, мимо бежали командир
минометной батареи капитан Галяутдинов и сержант, оба
возбужденные.
— Что случилось? — окликнул их я.
— С эн-пэ передали: огонь давать надо. Во второй
роте старшего лейтенанта Мохова ранило.
Решаю идти во вторую роту. Как-то там все дальше
сложится?
— Обождите меня, — попросил Басов. — Минут че-
рез пятнадцать освобожусь. Мне тоже туда надо: пос-
лезавтра собираемся к ним агитквартетом. Только те-
перь, пожалуй, это неуместно будет?
— Даже еще необходимей, — сказал я (по совету
Будникова мы создали музыкальную агитбригаду, кото-
рую вместе с Басовым возглавил комсомолец лейтенант
Толя Орабинский). — Ждать, Василий Иванович, не могу,
На эн-пэ присутствие политработника необходимо. А Ни-
китин и Манеров, наверно, еще в первой роте.
— Одному-то не надо бы.
— Дорога хоженая, проскочу.
Я не шел, а бежал по знакомой тропинке, разрывы
теперь ухали, гремели совсем близко.
Анатолия Мохова перевели во вторую роту после на-
значения капитана Кутыркина командиром первого ба-
тальона. Бойцы любили молодого ротного. Позавчера,
когда комсомольские дела привели меня сюда, мы со
старшим сержантом Анатолием Коростелевым (его, как
члена комсомольского бюро полка, перевели из пуле-
метной роты во вторую для укрепления ее комсомоль-
ской организации и даже назначили комсоргом) пошли
235
по переднему краю в надежде перехватить Мохова. Но
везде мы запаздывали, не заставали его.
— Только был здесь, — объяснил пулеметчик казах
Махкамов. — Уходил в окоп к Карагодину. Я сказал: за-
чем уходил сейчас? Надо, когда совсем темно будет. Он
сказал: ты, Махкамов, не ждал ночь, когда патроны пуле-
мету надо было. Я сказал: патроны совсем необходим
был. И заключил рассудительно: — Хороший командир
наш рота. А делал плохо, когда не ждал совсем темно.
Коростелев посмеялся:
— Ну и строгий, Махкамов, даже командира крити-
куешь.
— Не! — отчаянно затряс головой Махкамов, чем-то
напомнив своего земляка, раненного еще летом, Тулеге-
на Аминджанова. — Я боялся за командир. Командир
наш голова. Командир беречь надо.
А вот, видать, не уберегли...
Впереди был самый опасный участок тропинки, веду-
щей во вторую роту: заболоченная низина с чахлыми
деревцами без единого листочка. Вся она была в рытви-
нах воронок — старых, до краев заполненных водой, и
свежих, с черными, рваными краями. На противополож-
ном ее конце угадывалась едва приметная высотка, у
подножия которой начинался дерево-земляной забор.
Из-за этого забора и выскочил какой-то боец. Он бежал
по тропинке навстречу мне, стремясь, видимо, тоже ско-
рей проскочить опасную низинку. Еще метров за двад-
цать до него я крикнул:
— Как там? Мохов жив?
— Жив, слава богу. Убит Милерава.— Грузин Миле-
рава был санинструктором первого батальона.— Ране-
ны санинструктор Таукенов и еще несколько чело-
век, — прокричал он на бегу, а поравнявшись со мной,
предупредил: — Вы бы переждали. Там сейчас такое!..
Мы остановились с ним на минутку. И вдруг что-то
навалилось на грудь, на голову и, придавив своей тя-
236
жестью, опрокинуло в вязкую и быстро густеющую
тьму.
Где я? Темно. Глухо. Немного погодя уловил невнят-
ный, далекий звон. Неожиданно из звенящей дали прор-
валось совсем рядом:
— Этот отвоевался. Убит.
Убит?.. О ком это? Обо мне? Но почему? Ах да! Что-
то же грохнуло рядом со мной. Наверно, снаряд. Как
же так — убит? Меня же мать ждет... Обидно: не хочет-
ся погибать зазря. Стоп, кто сказал: заЗря? За победу
никто зазря не погибает. Война-то к концу клонится. И
хорошо, что я знаю это! Тем, кто погибал в сорок пер-
вом, было тяжелей. Кто это говорил? Никак не вспом-
нить: все время мешает какой-то звон, похожий на пче-
линый гуд.
И опять совсем близко тот же голос:
— Старший лейтенант Вишняков жив. Контужен толь-
ко. Отойдет.
Жив? Выходит, убит тот красноармеец? Жаль. Его
ведь тоже ждут. И не дождутся...
Чувствую, кто-то поднимает мою голову, а может, и
меня — не знаю... Знакомый хрипловатый голос произ-
носит:
— Я ж просил подождать минут пятнадцать. Смо-
тришь, и пронесло бы.
Кто просил?.. Отец? Так он же умер еще до войны.
Дядя Ника или полковник Козырев? Но «горняшка» бы-
ла давно, и у меня (вот обидно!) нет даже адреса наших
бывших «горняков». Тогда, может, это майор Будников?
Хохлов? Самсонов? Геридович? Зеновский? Сергей Сер-
геевич? Или Кузнецов, которому мне нужно было ска-
зать что-то очень важное?.. Почему все так перепута-
лось? И почему у всех лицо отца?..
237
— Эх, ребятки, ребятки! — слышится тот же хрипло-
ватый голос.— И куда вы спешите?
«А, Басов! — угадываю, наконец я и хочу рассмеять-
ся:— Василий Иванович, а сам-то в бою у того хуторка
что же рисковал?» Но губы не слушаются.
— Зашевелился,— замечает другой голос.— Теперь
поднимется. Зачерпни воды вот в каску.
Конечно, поднимусь. Мне просто необходимо под-
няться! По нашему комсомольскому счету... Надо еще
успеть во вторую роту. Там произошло что-то серьез-
ное. И мне нужно быть там. У меня же в кармане пись-
мо из-под Берлина!..
Что-то прохладное ласкает лицо; оно, это приятное,
пахнет болотом и чем-то еще, ужасно знакомым и до-
рогим. И обрадованно догадываюсь: апрелем, весной...
СОДЕРЖАНИЕ
★
Часть 1
КОСТРЫ, КОСТРЫ........... . . . .	3
ТАКИЕ ДОЛГИЕ СУТКИ ....	......15
НА РОССТАНЯХ ........................... ....	25
ПЕРВАЯ РОТА............................. ....	36
ДОЛЯ ПЕХОТИНСКАЯ......... . .	53
ЗОВ ДОРОГ................................ ...	67
НАКАНУНЕ..................................... 77
Часть 2
ТЕЧЕТ РЕКА ВЕЛИКАЯ........................... 91
ПЕСНЯ.........................'	5
ЕГО КОМСОМОЛЬСКИЙ БИЛЕТ........	......117
ЩИТ МУЖЕСТВА............................. ...	126
ЭТО БОЕВОЕ СЧАСТЬЕ....................... ...	143
Часть 3
ГЛАВНОЕ ДЕЛО...............................  161
ДВЕСТИ ШАГОВ............................... .176
НОЧЬ СМЕНЫ КАРАУЛОВ ....	190
ФРОНТОВОЕ БРАТСТВО	?07
И ВНОВЬ АПРЕЛЬ ....
Геннадий Петрович РУКАВИШНИКОВ
ЗАРНИЦЫ НАШЕЙ ЮНОСТИ
Документальная повесть
Заведующий редакцией Г. М. Некрасов
Редактор Т. А. Соколова
Художник С. А. Куприянов
Художественный редактор Г. Л. Ушаков
Технический редактор 3. И. Сарвина
Корректор В. Д. С и н ё в а
ИБ 1164
Сдало в набор 12.09.80. Подписано в печать 02.02.81. Г—44523. Формат
70 х 108/з2. Бумага офсетная № 1. Гарнитура журнальная рубленая. Печать
высокая. Усл. п. л. 10,50. Уч.-изд. л. 10,91. Тираж 100 000 экз. Заказ № 0-382.
Цена 85 к. Изд. № 3/1889. Ордена «Знак Почета» Издательство ДОСААФ
СССР. 129И0, Москва, И-110. Олимпийский просп., 22.
Харьковская книжная фабрика «Коммунист» республиканского производствен-
ного объединения «Полиграфкнига» Госкомиздата УССР, 310012, Харьков-12,
Энгельса, И.