СЕМЬ РЕК КАНАДЫ

Hugh Maclennan
SEVEN RIVERS OF CANADA
MacMillan of Canada Toronto, 1961

ХЬЮ МАКЛЕННАН
СемьА&?
КАШДЫ
Москва,"Прогресс" 1990

ББК 26.89 (7 Кан)
М 15
Редактор Т. А. ОЛЬСЕВИЧ
Художник Е. А. АНТОНЕНКОВ
Макленнан X.
М 15 Семь рек Канады: Пер. с англ./ Под ред. и с пре-
дисл. А. И. Черкасова.— М.: Прогресс, 1990.— 288 с:
ил.
Хью Макленнан наряду с Фарли Моуэтом и Морли Каллаханом, чьи произведения
многократно переводились на русский язык и издавались в СССР, относится к плеяде
самых популярных в Канаде англоязычных писателей. К сожалению, до последнего
времени с его творчеством советские читатели практически не были знакомы
Настоящая книга X. Макленнана «Семь рек Канады» знакомит с историей и
географией нашего «соседа через полюс», рассматриваемых через мироощущение
современных канадцев.
w 1805070000—074 0
М 81—90
006(01)—90
ББК 26.89 (7 Кан)
ISBN 5—01—002050—5
Scan AAW
Редакция литературы по географии, экологии и народонаселению
Заведующий редакцией О. Д. Катагощин
© Перевод на русский язык В. Н. Кондракова, 1990
© Предисловие, примечания А. И. Черкасова, 1990

Один канадский государственный деятель начала
нашего века как-то посетовал: «У Канады слишком мало
истории и слишком много географии». Да, «географии»
в этой огромной, но малонаселенной стране, пожалуй,
многовато. По сорок гектаров полей и лесов, гор и болот
приходится на каждого канадца, включая грудных детей.
По озеру — на шестерых. Если не по реке, то по ручью —
на каждую семью.
Только одна страна в мире превосходит своими
размерами Канаду. Это СССР. Нас, однако, в одиннадцать
раз больше, чем канадцев...
Но вот насчет истории Канады — на самом-то деле
богатой и полной драматических событий — автор
упомянутого крылатого в Канаде выражения, что
называется, поскромничал. А может, дело просто в
«провинциальном комплексе неполноценности», от которого
Канада освободилась значительно позже — уже после
того, как были брошены эти шокирующие современных
канадцев слова.
Освободиться от этого «комплекса» жителям бывшей
колонии Великобритании, позднее оказавшимся в
экономической зависимости от США, во многом помогла
и национальная литература, яркая плеяда писателей
и поэтов, заявившая о себе и о своей стране в середине
XX века. И первой звездой, засверкавшей в этом новом
созвездии патриотически настроенных литераторов
Канады, по праву считается Хью Макленнан, одну из книг
которого вы держите сейчас в руках...
5

* * *
Впервые опубликованная в Канаде в 1961 году и с тех
пор неоднократно переиздававшаяся в 1963, 1969,
1977 гг. книга ведущего канадского прозаика Хью Мак-
леннана «Семь рек Канады» — итог расширенной
переработки серии очерков, печатавшихся в популярном
общественно-политическом журнале «Маклинз». Они
были написаны в те годы, когда в Канаде начался подъем
национального самоутверждения — патриотического
движения, которое в условиях этой страны, на
протяжении столетия экономически и культурно подавляемой
южным соседом, с неизбежностью приняло прямую или
подспудную антиамериканскую окраску. Канадцев
слишком долго «путали» с американцами, Канада слишком
долго воспринималась как северное продолжение и даже
«штат» США (страна, которая по территории
превосходит все американские штаты, включая Аляску, вместе
взятые!) — потому-то первый вопрос, который задали
себе канадцы в поисках определения своей
национальной самобытности, звучал примерно так: «Если Канада
не похожа на США — а мы это знаем,— то на какую
страну похожа Канада?»
«На Россию»,— отвечает Макленнан на первой же
странице своей книги. Почти все пейзажи Канады могут
найти себе двойников в России... а собственно Россия
похожа на Центральную Канаду больше, чем любая
другая страна на Земле... Волга и Дон, текущие через
русские пшеничные края, напоминают течение и колорит
Саскачевана, Москва-река вьется по русской столице
точно так же, как Ред-Ривер по Виннипегу, а
днепровские пейзажи будят воспоминания о реке Святого
Лаврентия. Вот такой зачин избрал для своей книги о Канаде
Хью Макленнан три десятка лет спустя после того, как
он побывал в СССР. Та давняя поездка была совершена
в начале 30-х годов, когда молодой выпускник
Оксфордского университета «для завершения образования»
путешествовал по странам Европы задолго до того, как
он прославился в Канаде своими романами «Барометр
поднимается» (1941), «Два одиночества» (1945), «Про-
6

пасть» (1948), «Сын всех людей» (1951),
«Предрассветная вахта» (1959), «Возвращение сфинкса» (1967),
«Голоса во времени» (1980). Прославился настолько,
что уже 50-е годы канадская литературная критика
назвала «десятилетием Макленнана». А американская
критика, чуткая ко всякому отклонению от привычного
«североамериканского стандарта», отметила в его
творчестве «русскую атмосферу», имея в виду, очевидно,
тургеневскую неторопливость повествования, постоянное
присутствие авторского голоса и тщательность отделки
текста — будь то в диалогах, эпизодах или описаниях
природы.
Место действия всех романов Макленнана —
Восточная Канада. В основу сюжета своего первого романа
писатель положил трагическое событие в столице своей
родной провинции Новая Шотландия — городе
Галифаксе, которое он пережил десятилетним мальчиком
(Макленнан родился в 1907 году в лежащем неподалеку
городке Глейс-Бее). Во время первой мировой войны
утром 6 декабря 1917 года в порту Галифакса
столкнулись два судна — бельгийское «Имо» и французское
«Монблан» с грузом боеприпасов, направлявшихся
в Европу. На воздух взлетели почти три тысячи тонн
тротила и пироксилина — произошел крупнейший в
истории человечества (до Хиросимы) взрыв, разрушивший
половину Галифакса и лежащий на другой стороне бухты
городок Дартмут. Из примерно 50 000 жителей города
1600 погибли, 200 ослепли, 9000 были ранены, разрушено
1600 жилых зданий, заводов, церквей, железнодорожная
станция... Грохот взрыва был слышен на расстоянии
150 километров. Рассказ об этом событии, потрясшем
душу мальчика, переплетен в романе Макленнана с
размышлениями зрелого мужчины о войне и мире, о месте
Канады в мировой истории.
Второй его роман «Два одиночества», принесший
Макленнану признание во всей Канаде — и
«Английской», и «Французской»,— также проникнут трагизмом,
но в нем уже не «трагедия событий», а горечь
повседневной жизни. Это — трагическое взаимонепонимание двух
«народов-основателей» Канады — англоканадцев и
7

франкоканадцев, живущих бок о бок, но отделенных
друг от друга стеной национальных, культурных и
религиозных предрассудков. Сходная тема осуждения
узкого, местнического национализма и регионализма,
отделяющего канадцев друг от друга и Канаду от всего
большого мира, звучала и в его романах «Пропасть»
(высмеивающем пуританские нравы маленького
англоканадского городка в Онтарио), «Сын всех людей» (о
жизни шахтеров Новой Шотландии) и особенно — в трех
последних, «монреальских», романах Макленнана.
В Монреале, этом втором после Парижа
франкоязычном городе мира, где, впрочем, вместе с двумя
миллионами франкоканадцев живут и сотни тысяч англоканадцев,
итальянцев, греков, евреев, иммигрантов из многих
десятков стран всех континентов, прошла большая часть
жизни писателя. В 1951 —1981 годах активную
творческую деятельность он сочетал с преподаванием курса
английской литературы в знаменитом Макгиллском
университете; в одном из зеленых пригородов Монреаля
писатель живет и сейчас, отпраздновав в 1987 году
свое 80-летие.
В отличие от двух других известнейших
англоканадских писателей — Морли Каллахана и Фарли Моуэта,
чьи книги многократно издавались в СССР (из богатой
франкоканадской прозы у нас по-настоящему известна
только Габриэль Руа), Хью Макленнан советскому
читателю, к сожалению, практически незнаком.
Между тем канадские критики характеризуют
Макленнана как первого крупного англоязычного писателя,
который попытался дать портрет канадского
национального характера, подчеркнул контраст между
американским и канадским обществом. Три его романа были
удостоены «Премии генерал-губернатора» — высшей
в Канаде государственной литературной награды.
Прославился Макленнан и своими географо-публицистиче-
скими очерками, за первый сборник которых — «Через
страну» (1949) он также был удостоен высшей
государственной премии.
«Семь рек Канады», несомненно, географическая, или
даже историко-географическая книга, но она написана
8

не узким специалистом-географом, а писателем, хорошо
знающим и любящим свою страну, публицистом и
путешественником (невольно вспоминаются тургеневские
«Записки охотника», чеховский «Остров Сахалин»,
многие творения Паустовского). Главная ее тема — отнюдь
не реки Канады. Рассматривая историю и географию
страны через мироощущение современных канадцев,
автор размышляет о том, что же делает Канаду
Канадой, а канадцев канадцами. «Семь рек», избранные
в качестве семи осей повествования,— прежде всего
литературный прием.
У Канады бурная, богатая событиями история, кстати,
и сейчас малоизвестная широкому читателю за ее
пределами; канадскую историю как бы заслонила
американская. Эта история в сочетании с огромными,
географически исключительно разнообразными пространствами
привела к тому, что здесь, как, пожалуй, ни в одной
другой стране земного шара, получил распространение
так называемый регионализм. Понятие это многозначно,
у него — не одно определение, но в Канаде под ним
чаще всего понимают противопоставление друг другу
различных районов страны: их природы, хозяйства,
культуры и даже политических чаяний жителей.
Действительно, в Канаде природные и сельскохозяйственные зоны
представлены широким спектром — от почти
субтропиков, персиковых садов и виноградников в низовьях реки
Фрейзер, через степные пшеничные поля на берегах
Саскачевана до тундровых оленьих пастбищ в дельте
реки Маккензи; животный мир — от пум и тропических
птичек колибри до белых медведей и овцебыков;
хозяйственные уклады — от сверхурбанизированного
индустриального южного Онтарио до примитивного
охотничьего промысла северных индейцев и эскимосов.
В одних районах Канады жители говорят только по-
французски, в других — только по-английски, а есть
районы, где большинство жителей общается на
индейских или эскимосских языках. Китайские кварталы,
украинские села, немецкие городки...
Семь основных глав книги посвящены семи «рекам,
которые создали нацию». Действительно, по рекам двига-
9

лись в глубь страны канадские землепроходцы —
отважные франкоканадские вояжёры, долины этих рек
заселялись и осваивались в первую очередь, а между
ними долгое время оставались почти незаселенные
пространства, которые по сей день остаются
малоосвоенными. Вместо названий рек автор мог бы поставить
в заглавиях названия экономико-географических и
политических (в Канаде эти понятия практически
совпадают) районов современной Канады — все они
представлены в книге Макленнана.
Река Маккензи — это канадский малоосвоенный
Дальний Север, «последняя граница» страны. Река
Св. Лаврентия — «Французская Канада», провинция
Квебек. Ее приток, Оттава, протекающая по границе
между провинциями Квебек и Онтарио —
«Французской» и «Английской» Канадой,— в своих низовьях это
символ канадского единства, район федеральной
столицы, а в верховьях — осваиваемый Ближний Север
страны. Ред-Ривер — это провинция Манитоба, с которой
началось освоение прерий Канадского Запада, а река
Саскачеван пересекает остальные две степные
провинции, одноименный Саскачеван и Альберту. Река
Фрейзер — это Тихоокеанский район Канады, провинция
Британская Колумбия, а река Сент-Джон на
противоположном краю континента — родной для Макленнана
Атлантический район («Приморские провинции»). Все
они даны через личное восприятие автора и людей,
с которыми ему довелось повстречаться на своем пути.
Причем в этой мозаике региональных особенностей
Канада воспринимается как единое целое — в чем
прежде всего и состоит художественная сверхзадача его
повествования. Осознание единства через
многообразие — основа патриотической концепции Макленнана.
Помимо того, что книга Макленнана — пример
патриотического подхода к истории и природе своей родной
страны, она написана прекрасным поэтическим языком,
содержит немало остроумных наблюдений и замечаний
автора, живые диалоги, элементы национального
канадского фольклора. Кроме того, книга заслуживает
внимания нашего читателя еще и потому, что знакомит со
10

страной, отношения которой с Советским Союзом
сейчас находятся на стадии подъема.
* * *
Осенью 1987 года, выступая в Мурманске, М. С.
Горбачев отмечал: «Огромное общечеловеческое значение
имеет научное изучение Арктики. У нас есть богатейший
опыт, мы готовы им поделиться. В свою очередь, нам
интересны исследования, ведущиеся в других приаркти-
ческих и северных государствах. С Канадой мы уже
имеем программу научных обменов»*.
Канаду и СССР часто называют «соседями через
полюс». Действительно, наше соседство в Арктике — не
только умозрительное понятие, возникающее при взгляде
на глобус. Первого марта 1988 года с советских островов
Северная Земля стартовала организованная газетой
«Комсомольская правда» советско-канадская
трансполярная лыжная экспедиция. Возглавивший ее наш
полярный путешественник Дмитрий Шпаро заявил: «Хотим
показать миру, что мы настолько близкие соседи, что
можем пешком ходить друг к другу в гости!» Первого
июня 1988 года девять отважных советских парней
и с ними четверо не менее отважных канадцев
достигли канадского берега.
Перспективы советско-канадского сотрудничества не
ограничиваются Севером и Арктикой. Но северная
тематика преобладает: ведь освоение таких огромных
северных территорий в столь значительных масштабах в
современном мире ведут только две страны — СССР и
Канада, и взаимная выгода от обмена опытом может
оказаться неоценимой. В последнее пятилетие на
многочисленных встречах советские и канадские специалисты
делятся опытом и обсуждают возможности развития
сотрудничества в широком круге отраслей, действующих в
различных природно-климатических зонах двух огромных
и географически многообразных стран — от степного
«Правда», 2 октября 1987 г.
11

полеводства до тундрового оленеводства, от лесного
хозяйства до строительства, от охраны окружающей
среды до освоения нефтяных месторождений и других
минеральных богатств, от игры в хоккей до развития
образования на языках малых народностей.
Лет двадцать назад в нашей студенческой среде была
популярной песня барда Александра Городницкого,
ныне — доктора геолого-минералогических наук,
которую он сложил, побывав в Канаде. В ее припеве
говорится:
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые...
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия...
Об этом же пишет и Макленнан, по западной традиции
именуя Россией весь Советский Союз. Есть в Канаде
районы, своей природой сходные и с более южными
республиками. 85% канадцев живут южнее широты
Киева!
Однако все природные зоны в Канаде по сравнению
с Европой заметно «сдвинуты» к югу. Вместо теплого
Гольфстрима берега Восточной Канады омывает
холодное Лабрадорское течение, да и Северный полюс, по
некоторым гипотезам, в далеком прошлом находился на
территории нынешней Канады, где до сих пор «остался»
и Северный магнитный полюс Земли. Здесь в гораздо
более южных широтах, чем у нас — иногда даже в
Монреале! — можно наблюдать северное сияние. Климат
в Монреале — примерно такой же, как в Москве. А на
широте Москвы в Восточной Канаде — уже тундра.
Колибри и северное сияние! Вот такая страна. В
Канаде контрасты — от самой природы! По нашему
телевидению показывали открытие зимней Олимпиады
1988 г. в Калгари. Сколько было волнений, сможет ли
она вообще состояться! Позавчера — мороз минус 20.°
Вчера налетел с гор теплый ветер чинук — и стало
плюс 10.° В день открытия Игр — снова мороз минус
10°с сильным ветром.
К контрастам природы добавляются те, которые
связаны с деятельностью человека.
12

Огромная страна, вторая в мире после СССР по
площади (почти 10 млн. км2),— и всего 26 млн. жителей.
При этом самый юг страны (это там, где виноград и
табак) перенаселен. Тесно! У дорог наталкиваешься на
таблички: «Частная собственность», у озер — «Не
купаться! Вода загрязнена». И при этом — огромные
незаселенные территории на Севере и в средней части
страны, где климат, в общем, не хуже, чем в заселенных.
Но мало дорог, других коммуникаций, короче — «руки
не дошли». Люди сюда не едут, потому что территория
не освоена, а территория не освоена потому, что
безлюдна. Двадцать лет назад канадский ученый Ричард
Ромер предложил проект освоения и заселения «Средне-
канадского коридора». Но разработанный им план
строительства железных и автомобильных дорог, новых
городов потребовал огромных средств, какие
правительственные органы капиталистического государства
выделить не могут, а частные фирмы — не хотят (зачем,
если можно вложить деньги в хорошо обустроенный
Юг!).
В результате подавляющее большинство жителей
страны, массовое заселение которой иммигрантами
началось относительно поздно, к тому же значительную
часть иммигрантов «оттягивали» США, сосредоточено
в районах, удаленных от южной границы не более чем
на 160 км: заселенное пространство Канады — это
протянувшаяся вдоль границы с США лента, длина которой
в 40 раз превосходит ее ширину.
В богатых природными ресурсами северных районах
(лес, гидроэнергия, нефть, газ, уголь, руды чуть ли не
всех элементов таблицы Менделеева), занимающих 70%
территории страны, проживает всего 1,5% ее жителей.
В основном это коренные народы — индейцы и
эскимосы, а также приезжие жители маленьких поселков при
рудниках, где весьма эффективно — малым числом
рабочих при высокой производительности труда —
разрабатываются минеральные ресурсы страны.
Кстати, следует отметить и высокую эффективность
канадского сельского хозяйства. Тех, кто полагает, что
Канада — преимущественно сельскохозяйственная стра-
13

на, удивит такая цифра: фермерское население, вместе
с членами семей фермеров, составляет менее 4%
жителей Канады — около 1 млн. человек. При этом в стране
ежегодно производится почти 50 млн. т зерна, более
половины которого поступает на экспорт. На долю
Канады, где проживает 0,5% жителей Земли, приходится
4% мирового производства зерна и 13% его мирового
экспорта, а если взять только пшеницу, то 20%.
Современная Канада — это прежде всего одна из
ведущих индустриальных стран, занимающая в
капиталистическом мире седьмое место по объему промышленного
производства, ненамного уступая Италии. Канада —
самый крупный в капиталистическом мире
производитель урана, никеля, цинка, асбеста, калийных солей,
газетной бумаги. Она занимает второе—третье места по
добыче золота, платины, молибдена, титана, гипса, серы,
кобальта, кадмия, меди, свинца и производству
алюминия. Канада располагает современным судостроением,
автомобилестроением, авиационной и аэрокосмической
промышленностью, развитыми новейшими наукоемкими
отраслями. И вновь парадокс — отличительной чертой
экономики Канады является ее сильная,
беспрецедентная для развитой страны зависимость от иностранного
капитала, главным образом американского. Более 23%
всех активов канадских предприятий контролируется
из-за рубежа, в том числе 17% — из США. А раньше
было еще больше (в начале 70-х годов иностранцам
принадлежало 37% активов канадских фирм).
Корни такой зависимости — в политической и
экономической истории страны. Полтора века Канада была
колониальным владением Франции, потом еще столетие
(1763—1867) — Великобритании. Получив в 1867
году статус первого британского доминиона, Канада
постепенно добилась практически полного суверенитета
(после 1947 г., когда был принят Акт о канадском
гражданстве; еще раньше — в 1931 г.— так называемым
Вестминстерским статутом была признана ее полная
самостоятельность во внутренней и внешней политике).
Правда, номинальным главой государства в Канаде
считается английская королева, представляемая генерал-
14

губернатором. Но реальная законодательная власть
принадлежит парламенту, а исполнительная —
правительству во главе с премьер-министром (лидером партии,
имеющей наибольшее число мест в палате общин
парламента). В их дела назначаемый королевой по совету
премьер-министра генерал-губернатор (сейчас этот пост
занимает уроженка канадской провинции Саскачеван
Жанна Совэ) практически никогда не вмешивается.
Но пока канадцы боролись за свою политическую
независимость от Великобритании, экономика их страны
была исподволь подчинена магнатам богатого южного
соседа — Соединенных Штатов. Схематично это можно
представить так: собственная канадская буржуазия была
немногочисленна и финансово слаба, а ресурсы страны
огромны, и американцы вкладывали деньги в их
освоение. Канадцы получали работу и зарплату, американские
хозяева — прибыли, и все были довольны. Позже, когда
выяснилось, что в сейфы американских монополий из
страны утекают огромные средства, которые могли бы
быть использованы в самой Канаде, отношение к
иностранным капиталовложениям в корне изменилось.
Кроме того, наряду с ориентированными на
сотрудничество с США кругами канадской буржуазии в
послевоенные годы в Канаде окрепла и та часть
национальной буржуазии, которая рассматривает американский
капитал как своего конкурента. В 60-е — 80-е годы она
сгруппировалась вокруг Либеральной партии, которую
в 1968—1984 годы возглавлял Пьер Трюдо, сделавший
на посту премьер-министра многое для укрепления
экономической независимости страны и добившийся
того, что Канада проводила относительно
самостоятельный внешнеполитический курс. Оставаясь членом
военного блока НАТО и соглашения об Объединенном
командовании аэрокосмической обороны Северной
Америки (НОРАД), Канада отказалась от размещения на
своей территории ядерного оружия, вдвое сократила
воинский контингент в Европе, заняла предпоследнее
место (перед Люксембургом!) среди членов НАТО по
доле военных расходов в своем валовом национальном
продукте. Активно развивались экономические и полити-
15

ческие отношения с СССР. Правительство Трюдо
добилось перехода в руки национального капитала ряда
действующих в стране американских и других
иностранных фирм. Если в 1971 году иностранные хозяева
получили 47% всех прибылей от работы канадских
предприятий промышленности и торговли, то к 1985 году
эта доля составила менее 41%. Но экономический
кризис, разразившийся во всем капиталистическом мире в
начале 80-х годов, охватил и Канаду. Уровень
безработицы в стране достигал 12%, при этом сохранились
высокие темпы роста цен. Как это часто бывает в
условиях буржуазной демократии, недовольство избирателей
выразилось в том, что их симпатии перешли к другой
буржуазной партии — Прогрессивно-консервативной,
давнему сопернику либералов.
С осени 1984 года канадское правительство
возглавляет лидер консерваторов Брайан Малруни; его
партия вновь победила и на парламентских выборах в
октябре 1988 года. Кабинет Малруни проводит относительно
более проамериканский курс: подписано соглашение
о переходе к беспошлинной «свободной торговле» между
Канадой и США, вызвавшее протесты и либералов,
и левооппозиционной Новой демократической партии,
и за пределами парламента — канадских коммунистов,
профсоюзных организаций, разрабатывались планы
увеличения военных расходов (включая Арктику),
продолжаются начатые еще при правлении либералов
испытания американских крылатых ракет на Канадском Севере...
Однако и правительство консерваторов не может не
учитывать настроения общественности, требующей
проведения Канадой независимого курса. Канада
отказалась от прямого участия в СОИ, хотя частные фирмы
страны получили разрешение на участие в
разработках по этой программе. Как уже отмечалось,
активизировалось сотрудничество с СССР в области освоения
Севера. В 1986 году Советский Союз посетила
представительная делегация во главе с тогдашним
министром по делам индейцев и Севера Д. Кромби. Отмененный
в 1989 году проект патрулирования Арктического
архипелага, для чего предполагалось закупить 10—12 под-
16

водных лодок с атомными двигателями, правительство
Малруни оправдывало как направленный на защиту
канадского суверенитета в Арктике от посягательств
США. Для этого есть основания: воды, омывающие
Канадский Арктический архипелаг, Канада считает
своими территориальными, а США —
международными, направляя туда корабли без ведома Канады,
что уже не раз приводило к серьезным
дипломатическим конфликтам и ожесточенной перепалке в прессе
обеих стран.
Особую озабоченность канадцев вызывает
«культурная экспансия» США. Страну буквально захлестнула
волна американской беллетристики, журнальной,
кинематографической продукции, радио- и телепередач.
Причем в этом потоке преобладают изделия
второсортной «массовой культуры», которая не может не
раздражать канадцев. Как никогда остро встал вопрос о
национальной самобытности канадцев, которые не
хотят, чтобы их воспринимали жителями американской
культурной провинции. Многие десятилетия
собственно канадская культура была малоизвестна за
пределами страны, к тому же часто отождествлялась с
американской. Например, многие ли любители
современного джаза и рок-музыки знают, что такие мировые
звезды, как Оскар Питерсон, Нил Янг, Поль Анка или
Джони Митчелл, не американцы, а канадцы? Дело
доходило до таких курьезов, что для того чтобы попасть
на мировой рынок, прелестная джазовая вещица
«Грустное утро в Манитобе» переименовывалась в «Грустное
утро в Миннесоте», то есть название канадской
провинции, где она была сочинена, заменялось названием
более известного соседнего американского штата.
За почти четыре столетия европейского заселения
Канады здесь сформировалась своя оригинальная
культура, непохожая на американскую,— даже не одна,
а несколько самобытных культур. В отличие от
американской индустрии развлечений, они не «сплавились»
воедино и не так сильно «коммерциализировались»
под влиянием рынка. Сложилась своего рода
«культурная мозаика», и ее разнообразие — предмет гор-
17

дости современных канадцев. «Канада — это
неамериканская Америка, канадцы — более европейцы, чем
американцы»,— такие слова нередко можно услышать
в Канаде.
Дело в том, что Канада — многонациональная
страна и она хочет сохранить свою особую самобытность.
В отличие от американского «плавильного котла»,
подгоняющего всех иммигрантов под единый стандарт,
Канада — это «страна меньшинств», «этническая
мозаика», как канадцы любят называть свое общество.
Основу его составляют две «нации-основательницы»,
а французский и английский языки получили статус
официальных в стране.
Семь миллионов франкоканадцев происходят от
десяти тысяч переселенцев из Франции XVII—XVIII
веков, в жилы которых добавилось лишь немного
индейской (жены первых поселенцев), ирландской и
шотландской крови (после британского завоевания
немногие католики-ирландцы, а также солдаты из числа
шотландских горцев женились на франкоканадских
девушках и поселялись в их деревнях). После захвата
Французской Канады Великобританией франкоканадцы
жили в отрыве от Франции и при исключительно
высокой рождаемости развились в отдельный народ,
сохранив родной французский язык, но с особым диалектом,
со своими обычаями, музыкальным и устным
фольклором, собственной литературой. Они составляют
большинство жителей (80%) в крупнейшей канадской
провинции Квебек, единственным официальным языком
которой провозглашен французский. Подлинные уголки
«доброй старой Франции» с сохранившимися песнями
XVII века, с народными танцами под скрипку сейчас
легче найти в этой канадской провинции, нежели на
бурно модернизирующемся европейском континенте.
Автору этих строк, географу-североведу, уже более
двадцати лет изучающему Канаду и Канадский Север,
доводилось многократно посещать большие и малые
города, франкоканадские, индейские и даже
эскимосские поселения Квебека. И везде мне бросалась в глаза
характерная черта франкоканадцев, выделяющая их
18

среди других «западных» народов, с которыми мне
когда-либо довелось познакомиться: открытость, легкость
общения, чрезвычайное дружелюбие, доходящее
подчас до фамильярности (обращение практически всегда
на «ты»), франкоканадцев и между собой, и по
отношению к иноплеменникам — но только к тем, кто хотя
бы немного владеет их родным французским языком.
Создается впечатление, что франкоканадцы чтят и
хранят культуру и свой язык, пожалуй, больше, чем
европейские французы. Ведь этим последним не грозит
прямая опасность «ассимиляции» кем-либо, тогда как
англичане, завоевав Французскую Канаду, открыто
поставили цель «затопить» ее потоком новых
иммигрантов и ассимилировать франкоязычных жителей. Но
это им, однако, не удалось.
Другая нация — англоканадцы — насчитывает 10 млн.
человек, или 40% жителей Канады. Они более других
народов, составляющих «канадскую мозаику», похожи
на американцев: тот же язык, сходное «акающее»
произношение (отличное от «оканья» англичан и
московских учителей английского языка), но американцами
они себя не считают. Ведь историческое ядро этого
народа в конце XVIII века составили «лоялисты» —
переселенцы из США, которые «не пожелали стать
американцами» и во время Войны за независимость
США поддерживали британскую армию, а после ее
поражения бежали на свободные земли в оставшейся
за англичанами Канаде. Позднее к ним прибавились
новые переселенцы из Европы, но унаследованный от
«лоялистов» дух независимости от США остался.
Именно их ополчение отражало вторжения из США,
неоднократно пытавшихся силой присоединить
Канаду. В Канаде нередко можно увидеть в общественных
местах портреты Лоры Секорд — национальной
героини, которая в 1813 году пробежала 30 километров
лесом, чтобы предупредить своих о вторжении
американских войск (через два дня американцы были
разбиты индейским и англоканадским ополчением), близ
Ниагары действует ее дом-музей. Именно стремлением
укрепить свою культурную автономию и независимость
19

перед лицом «подавляющего соседа» и объясняется
заметная тяга англоканадцев к традициям и ценностям
классической британской культуры.
Сохраняют англоканадцы привязанность и к
национальным элементам культуры своих английских,
шотландских и ирландских предков. Вряд ли где еще,
кроме самой Шотландии, увидишь на празднике
столько атлетически сложенных мужчин в... юбках — это
знаменитые шотландские клетчатые килты, по
расцветке которых можно установить, к какому шотландскому
клану принадлежали предки этого современного
канадца... (так и слышу хрипловатый голос моего
старого знакомого, хорошо известного и у нас канадского
писателя Фарли Моуэта: «Слушай, если ты еще раз
назовешь мой килт юбкой...» — далее непереводимо.
В свое время Фарли потряс своим шотландским нарядом
морозный Якутск, где ему как-то довелось участвовать
в праздновании 7 ноября).
Вероятно, некоей «реакцией отторжения» от
американской «массовой культуры» и можно объяснить тягу
канадцев к настоящему, высокому искусству. Страна
по праву гордится своей литературой, живописью —
знаменитой «Группой семи», создавшей в 20—30-е годы
собственную и неподражаемую художественную школу
пейзажной живописи,— своей музыкой и богатым
многонациональным фольклором.
«Хочешь понять, чем канадец отличается от
американца? — спрашивали меня англоканадские друзья.—
Это различие появляется еще в детстве. Ведь у
американских мальчишек любимый герой — это ковбой
или гангстер: сильный человек, презирающий законы.
А у юных канадцев — полицейский из легендарной
Северо-Западной конной полиции: тоже сильная
личность, но, как считается, стоявшая на страже закона
и порядка на осваиваемых территориях!» Только ли
по этой или и по другим причинам, но все, побывавшие
в обеих странах, сходятся на том, что в Канаде больше
культуры, больше терпимости друг к другу, меньше
грубости и агрессивности. Это подтверждает и статистика:
преступность в крупных канадских городах в несколько
20

раз ниже, чем в аналогичных городах США. Недаром
многие пожилые американцы, выйдя на пенсию,
перебираются в Канаду, где воздух чище, а жизнь легче
и спокойнее (а в годы вьетнамской войны в Канаду,
спасаясь от призыва в армию, бежали к тому же и 50
тысяч молодых американцев).
Долгое время в общественной жизни Канады
господствующее положение занимал английский язык. Но
вековая борьба франкоканадцев за равноправие
привела к тому, что сейчас равенство французского и
английского языков на общегосударственном уровне
соблюдается весьма скрупулезно. Двуязычны все
официальные документы, этикетки продаваемых товаров,
объявления и надписи — вплоть до дорожных знаков.
Рядом с международно признанным английским
"STOP" в Канаде ставится^ французское "ARRET".
А в Квебеке — только "ARRET", чего не увидишь даже
во Франции. Во время открытия зимних Олимпийских
игр 1988 года в Калгари знающие сложившуюся
ситуацию люди с интересом ожидали, на каком языке
будет сначала исполняться гимн Канады: существуют
два различных по содержанию текста — французский
и английский. Устроители Игр нашли отличный выход:
гимн был исполнен сначала на одном из индейских
языков! А потом на французском и английском
вперемежку, куплет за куплетом.
Конечно, подлинные «народы-основатели» Канады —
это индейцы и эскимосы. Сейчас в стране проживают
полмиллиона индейцев и более 30 тысяч эскимосов
(эти последние, хотя и немногочисленны, но
составляют большинство населения редкозаселенной
Канадской Арктики на четверти территории страны). В
Канаде не было такого массового истребления индейцев,
как в США, но и здесь положение коренных жителей
до самого последнего времени оставалось крайне
тяжелым. Сейчас их борьба за право свободно развивать
свою культуру и за территориальную автономию на
земле своих предков, поддерживаемая прогрессивной
общественностью страны, приняла особенно широкий
размах, и правительство уже не может не считаться
21

с этим. Отсюда, кстати, и интерес канадской стороны
к советскому опыту развития традиционных отраслей
хозяйства и народного образования применительно к
малым народам Севера.
Наконец, более четверти населения Канады
составляют несколько десятков других этнических
меньшинств. Более миллиона канадцев — немецкого
происхождения, чуть меньше — итальянского, более
полумиллиона — украинского. Большинство канадских
украинцев — это внуки и правнуки переселенцев из
Западной Украины еще тех времен, когда она
находилась под властью Австро-Венгрии; живут они
преимущественно в степных провинциях Западной Канады
(Манитоба, Саскачеван, Альберта), где составляют
в среднем 8% населения. Канадский Запад осваивался
и заселялся в конце прошлого столетия и начале
нынешнего не столько переселенцами из ранее
заселенной Восточной Канады, сколько иммигрантами
непосредственно из различных стран Европы, и потому
этнический состав западных провинций отличается
особенной пестротой.
Позже, уже в нашем веке, в Канаду прибыли сотни
тысяч выходцев из десятков стран Азии, Африки и
Латинской Америки. По последней полной переписи
(1981 г.) в стране проживают 400 тыс. канадских
голландцев, 300 тыс. китайцев, столько же выходцев из
скандинавских стран, 260 тыс. евреев, столько же
поляков, сотни тысяч португальцев, греков, венгров, индо-
пакистанцев, латиноамериканцев, выходцев с островов
Вест-Индии, Океании, государств Балканского
полуострова, арабских стран... Первоначально
переселенцев привлекали свободные сельскохозяйственные земли,
позже — интенсивное промышленное развитие Канады.
Характерно, что многие десятилетия с интенсивной
иммиграцией в Канаду «сосуществовал» высокий уровень
безработицы в стране, а возможно, и поддерживался ею.
Не только франкоканадцы и англоканадцы, но и
представители многочисленных других этнических групп
Канады в своем большинстве стараются поддерживать
и сохранять свои национально-культурные особен-
22

ности. Существует многоязычная «этническая пресса»,
регулярно проводятся фольклорные фестивали
различных этнических групп. Эта деятельность
поддерживается правительством (в 1972 г. был специально
утвержден пост министра по делам многокультурности,
то есть национальных культур). Можно сказать, что
канадские власти осознали опасность межэтнических
трений, вызванных фактическим экономическим и
культурным неравноправием многих этнических групп,
и стараются сгладить по меньшей мере внешние
проявления такого неравноправия. Это сейчас широко
поддерживается и общественным мнением: многие канадцы
заявляют о необходимости сохранения Канадой не
только своей «этнической», но и «культурной мозаики»,
с жаром доказывая гостям страны, что «быть настоящим
канадцем значит сохранить каждому свои этнические
корни, и так всем вместе будет интереснее жить». А
когда гости из Канады посещают СССР, одним из самых
позитивных для них впечатлений, по их единодушному
признанию, становится многообразие национальных
культур народов нашей страны.
Таким образом, несмотря на различия в
общественном строе обеих стран, между нами и канадцами —
немало общего, и не только в области природы и
климата. Разными методами нам приходится решать
немало сходных экономических и социальных проблем.
Этим и объясняется интерес к Канаде советских
ученых и широкой общественности нашей страны.
И все же, с большим интересом изучая эту огромную
страну, разные районы которой так не похожи друг
на друга, а населяющие ее народы и этнические
группы настолько разнятся между собой, невольно
задумываешься, что же общего между ними? Что объединяет
эту многоликую страну, созданную, по мнению
некоторых географов, «вопреки физической географии», в
единое целое? Что заставляет столь отличных друг от
друга выходцев из многих стран, жителей разных
провинций — саскачеванцев, онтарианцев, манитобцев, кве-
бекцев — называть себя в первую очередь канадцами?
Существует немало объяснений причин географиче-
23

ской, экономической, политической, этнической
неоднородности различных районов Канады, немало
классификаций «центробежных сил», раздирающих канадскую
федерацию. Еще в прошлом веке известный
французский географ Элизе Реклю высказал мнение о том,
что Канада-де не представляет собой отдельной
географической единицы, и ее границы «фантастичны»,
то есть надуманны, условны. Некоторые современные
географы даже ввели в употребление термин
«Канадское географическое противоречие», которое, по их
мнению, заключается в том, что Канада как единая
хозяйственная система была создана искусственно: ведь
большинство природных регионов Северной Америки
вытянуто в меридиональном направлении
(Атлантическое и Тихоокеанское побережья, Скалистые горы,
Аппалачи, Великие равнины, водная система Миссисипи
с притоками), и заселенная часть Канады — это,
дескать, не более чем механическое объединение
северных оконечностей этих регионов.
За такими логическими построениями в духе
географического детерминизма всегда следует кивок в
сторону США — вот, мол, где находится основная часть
регионов, которые заходят своей периферией в
Канаду, вот «географическая метрополия» Канады.
И все же Канада остается Канадой — страной с
совершенно отличной от той, которая сложилась в США,
структурой экономики, своей собственной культурой,
развитым национальным самосознанием ее жителей —
уж во всяком случае не считающих себя
американцами. Именно утверждению идеи самобытности
канадского общества посвятил свое творчество Хью Маклен-
нан, а вслед за ним — Маргарет Лоренс, Робертсон Дэ-
вис, Леонард Коэн и другие канадские писатели и поэты
более молодого поколения.
Те канадские ученые и литераторы, которые
стремятся обосновать географическое единство своей страны
также и с позиций физической географии,
подчеркивают «северность» Канады. По их мнению, Канада —
это особое и целостное «северное географическое
образование» с четкой географической привязкой: Канад-
24

ский щит и простирающаяся с востока на запад озер-
но-речная дуга — река Св. Лаврентия, Великие озера,
реки Оттава и Саскачеван, по которым двигались на
запад еще франкоканадские первопроходцы — вояжеры,
далее река Фрейзер, а также ведущая на Север Мак-
кензи — все это макленнанские «реки, которые создали
нацию». Я не уверен, что именно Макленнан первым
выдвинул эту концепцию, но его книга «Семь рек
Канады» до сих пор нередко цитируется в
фундаментальных монографиях и статьях — это ли не высшее
признание научной ценности художественного произведения?
По мнению канадского географа Чонси Харриса,
канадцам присуще некое «подлинно северное
мироощущение», адекватно отраженное в национальном
искусстве. Это действительно ощущается и в полотнах
художников «Группы семи», и в прозе таких крупнейших
писателей страны, как Фарли Моуэт, Эрнест
Сетон-Томпсон или Ив Терио, в стихах англоканадца Роберта
Сервиса или франкоканадского барда Жиля Виньо («Моя
страна — это зима», поется в одной из самых популярных
его песен), даже в национальном гимне, воспевающем
Канаду как «Подлинный Север, сильный и свободный».
Глубокие корни канадской самобытности — ив
истории освоения и заселения страны. Как уже говорилось,
массовые миграционные потоки конца прошлого —
начала нашего века в Канаде распространялись на
запад в основном не из первоначального «ядра» на
берегах Атлантики (как ранее в США), а непосредственно
из Европы, причем каждый очаг освоения,
переполняясь, давал отток населения не столько на запад,
сколько на более доступный в транспортно-географиче-
ском отношении юг — в США (остаться канадцем
означало предпочесть Север Югу!). Такой характер
заселения и объясняет исторически сложившуюся
неоднородность, «прерывность» территориальной структуры
канадского хозяйства и населения страны, «канадскую
мозаику» и является, по мнению Ч. Харриса и многих
других канадских ученых, именно той «чисто
канадской» особенностью, которая придает стране свою
специфику.
25

И если говорить о «канадском опыте», то нельзя
забывать и еще один его важный, общечеловеческий
аспект. Конечно, господствующий в Канаде
общественно-политический строй далек от совершенства, многие
социальные проблемы остаются очень острыми,
экономическое развитие неравномерно в пространстве и
времени, противоречия между интересами представителей
различных классов, региональных, этнических и
культурных группировок канадского общества иногда
выливаются в острые конфликты, грозящие единству
страны (как конфликт между франкоканадцами и англока-
надцами) ... Но не такова ли и модель всего
современного мира, взятого в целом — многоукладного,
тревожного, конфликтного мира, в котором так не хватает
терпимости? Именно терпимость и всеобщее
стремление к мирному разрешению конфликтов — это как
раз то, чего, может быть, сейчас чуть-чуть больше
в Канаде (хотя бы «в расчете на душу населения»),
чем в большинстве других стран.
Во всяком случае так думает Хью Макленнан,
когда, размышляя в этой книге о реках Канады и о
судьбах родной страны, вдруг переходит к мыслям об
общечеловеческом (еще одна «русская черта» в его
творчестве — в нашей литературе восходящая к «всечеловеч-
ности» Пушкина). Подобно тому, предсказывает
Макленнан, как это уже поняли франкоканадцы и англо-
канадцы, «все нации мира, равно друзья и враги, вскоре
будут вынуждены признать, что ситуация «взаперти
в одном доме» с другими — условие существования
современного человечества».
Наш общий дом — это наша не такая уж большая
планета. И уйти с нее никто из нас не может, разве
что в никуда... а угрожая поджечь соседа, мы можем
спалить разом весь дом. Так научимся же жить в мире,
а для этого — понимать друг друга!
Сказанные Хью Макленнаном уже более четверти
века назад мудрые слова звучат так современно, как
никогда. Современно и своевременно.
Аркадий Черкасов

Довольно давно какой-то американский критик
отметил, что в одном из моих романов ощущается
русская атмосфера. Как он выразился, вся книга пронизана
«истинно северной меланхолией». К такому выводу он
пришел отнюдь не после знакомства с самими
персонажами; его поразило, насколько велико воздействие на
людей бескрайних северных просторов.
Поначалу такой избитый стереотип вызвал мое
раздражение. Ведь Канада, по крайней мере те ее районы,
где проживает большинство канадцев, вовсе не северная
страна, если исходить из географических координат.
Там не увидишь полуночного солнца, там не бывает
полуденных сумерек. Мой родной город Галифакс лежит
приблизительно на той же параллели, что и Милан,
а Уинсор почти такой же южный город, как и Рим.
Даже озеро Атабаска расположено значительно южнее
Ленинграда, а шотландский Эдинбург находится заметно
выше по широте, чем наш самый крупный северный
город1.
Однако когда я припомнил лето, проведенное мной
перед войной в Скандинавии и России, пришлось согла-
27

ситься с тем, что американский критик был,
по-видимому, прав. Ведь почти все настроения канадского
ландшафта дублируются в России и Скандинавии.
Например, Нью-Брансуик напоминает Карелию, а в Лаврен-
тийских лесах любой швед почувствует себя как дома;
побережье Британской Колумбии часто сравнивают
с норвежскими фиордами. А сама Россия, во всяком
случае во всем, что касается ландшафта, напоминает
Центральную Канаду больше любой иной страны на
нашей планете. Итак, освоенные человеком области Канады
не могут считаться северными с точки зрения
географической широты, но это справедливо, если судить об их
климате, а также о трех природных феноменах,
воздействия которых не ощущают европейцы. Первый из
них — это ледяной щит Гренландии, второй — вечный
ледяной панцирь канадского сектора Арктики, третий —
последствия ледникового периода, следы которого в
западном полушарии обнаруживаются значительно
южнее, чем в восточном2.
Воздействие на климат Канады огромных
холодильников Гренландии и Северного Ледовитого океана весьма
своеобразно — Восточная Канада сравнительно
холоднее крайнего Северо-Запада страны, удаленного на
такое же расстояние от полюса. Например, северная
Унгава3, расположенная на широте Большого
Невольничьего озера,— настоящая арктическая область. И хотя
дельта Маккензи удалена более чем на тысячу миль
к северо-западу от Большого Невольничьего озера,
берега этой реки на всем ее протяжении покрыты лесами,
потому что воздушные массы с Тихого океана проникают
в ее долину, а тихоокеанские воды вливаются в море
Бофорта через Берингов пролив.
Специалисты по Арктике обращали мое внимание
на то, что острова Белчер в Гудзоновом заливе
расположены чуть севернее Эдинбурга, а выглядят так же
«по-арктически», как и Земля Элсмира. А один мой
знакомый с Большого Невольничьего озера уверял, что
эта область Канады совсем как Сибирь. И он знал, о чем
говорил, потому что побывал на Енисее сам.
Однако ни в одном аспекте Россия и Канада не про-
28

являют такого сходства, как во «внешности» своих рек.
Я никогда не видел Сибири, однако, судя по
фотографиям и рассказам людей, побывавших там, думаю,
можно утверждать, что великие реки восточной России,
даже если не принимать во внимание их огромную
протяженность, удивительно схожи с Юконом,
Невольничьей, Маккензи, Пис-Ривер, Черчиллем и Нельсоном.
Волга и Дон, текущие через хлебородные области
России, напоминают своей величавостью и красками Саска-
чеван; река Москва петляет по столице России так же,
как Ред-Ривер по Виннипегу, а Днепр местами
напоминает реку Св. Лаврентия. Однако в России и,
насколько мне известно, во всем мире нет реки, похожей
на Фрейзер.
Главное, что я попытаюсь доказать,— водные артерии
Канады в своих общих чертах — реки Севера. Ледники
оказали воздействие на бассейны почти каждой из них,
в результате они протекают через области почти
незаселенные. Наиболее распространенные породы
деревьев на берегах этих рек — пихта, сосна, береза; на
западе — тополь. И вечная зелень этих лесов, то тут,
то там скрашенная белыми стволами северной березы,
вызывает ощущение необъятности территорий, их
пустынности и меланхолии. Она пробуждает чувства,
противоположные тем, которые возникают при виде
пышной растительности на берегах Миссисипи в ее
нижнем течении либо очаровательного многоцветья
травянистых берегов Темзы. В Канаде буйство прибрежной
растительности я наблюдал только на реке Св.
Лаврентия, там, где она протекает через Тысячу островов4,
где ее поток как бы просачивается сквозь лабиринт
этого архипелага, над которым летом стелется влажный
горячий воздух, с наступлением темноты
воздействующий на молодые сердца с не меньшей силой, чем пляска
светлячков и пение волшебных флейт под луной. Даже
в провинции Новая Шотландия, слишком крохотной
для того, чтобы похвастать рекой длиннее пятидесяти
миль, форелевые потоки в своей чистоте и суровости
берегов напоминают ручьи Горной Шотландии.
Первое, что я постиг после изучения канадских рек,
29

насколько здесь неуместен шаблонный вопрос из
телевизионной викторины: «Какая самая длинная река в
мире?» В свое время мне приходилось слышать аналогичные
вопросы не реже одного раза в год, и, насколько помню,
ответы всегда отличались друг от друга. Иногда
правильным ответом был «Нил», иногда «Янцзы», «Обь с
Иртышом», но обычно «Миссисипи с Миссури». В чем же тут
дело — выдает последний ответ. Подобная практика —
соединение Миссури с Миссисипи ради того, чтобы
приписать Соединенным Штатам обладание самой
длинной рекой в мире в дополнение к самому высокому
зданию,— попросту выставляет напоказ абсурдность
школярского подхода к описанию речной гидрографии.
И как это — изумлялся я — они остановились на
Миссури? А почему не Миссисипи—Миссури—Огайо—
Арканзас—Язу—Ред-Ривер плюс несколько дюжин
других притоков? Ни одна река, подобная Миссисипи, не
существует сама по себе — в данном случае это целая
система водостока с доброй трети континента. Величие
реки не может измеряться только ее длиной, а
определяется площадью водосборного бассейна, и прежде всего
объемом переносимой воды. В этом отношении любая
река в мире не выдерживает сравнения с двумя
тропическими гигантами — Конго и Амазонкой. Поскольку
продолжение потока Амазонки прослеживается в океане
в нескольких сотнях миль от побережья5, отсчет длины
этой реки должен начинаться с некоего безымянного
источника в Перуанских Андах (если только возможно
отыскать таковой) и заканчиваться в некоей неуловимой
точке Атлантики, где-то между Южной Америкой
и Африкой. Любая «великая» река, повторяю,— это
система водостока с обширнейшего бассейна.
Если ни одна из канадских речных систем не может
похвастать длиной главного потока, то за это несут
ответственность некоторые географические феномены. Так,
водораздел между северной и южной частями континента
находится в Соединенных Штатах, как раз под
канадской границей. Это означает, что все главные реки
Канады, за исключением Колумбии и Фрейзера,
устремляются на север. Даже Сент-Джон течет сначала на
30

север, а уж потом поворачивает на восток и впадает
в залив Фанди. Благодаря тому что северное и восточное
побережье Канады сильно изрезаны, большинство рек
теряется в каком-то морском бассейне, не слишком
удаленном в масштабе планеты от их источников.
Обширный соленый язык Гудзонова залива, словно труба,
втягивающая арктический воздух в самое сердце
Канады, принимает реку Черчилл после ее тысячемильного
пробега по дикой глуши. Река Св. Лаврентия, несущая
воды на восток, а затем на северо-восток вдоль Лаврен-
тийского щита6 по своему глубокому руслу, уже через
несколько сотен миль сливается в соленые воды эстуария.
Саскачеван довольно полноводная река; подобно Нилу,
она уверенно несет свои воды, однако менее чем в тысяче
миль от своего истока в Скалистых горах натыкается
на озеро Виннипег.
И все же — и это обстоятельство имело важные
последствия для канадцев — страна обладает самыми
большими в мире запасами пресной воды. Не считая четырех
Великих озер, которые она разделяет с Соединенными
Штатами, и других крупных мелководных озер в
Манитобе (озеро Виннипег по площади превосходит Эри),
в стране есть еще тысячи, а может быть, сотни тысяч
мелких озер7 на Канадском щите и в Северо-Западных
территориях. Конечно, все это — наследие ледникового
периода. Но лишь в редких случаях можно утверждать,
что эти озера входят в речные системы, и все же
вояжёры8 использовали их, чтобы провести свои каноэ через
всю страну, переходя из одной речной системы в другую.
И как это ни кажется невероятным, партии
путешественников, которые в конце XVIII столетия выходили
из Монреаля, преодолевали на веслах почти весь путь
до Тихоокеанского побережья. Многочисленные волоки
отнимали много сил, зато протяженность их редко
превышала три мили.
Итак, благодаря лабиринту озер на Канадском щите
внутренняя водная система страны служила дорогой
вдоль американской границы от реки Св. Лаврентия до
Тихого океана. Вот почему, не боясь ошибиться, можно
утверждать, что зачатки канадской нации выжили только
31

благодаря рекам. Иначе прерии и Британская
Колумбия оказались бы фатально отрезанными от уже
сложившегося населения на востоке страны.
В атлантических провинциях единственной рекой,
которая по праву может именоваться системой, является
Сент-Джон, однако если уж говорить о ней как о системе,
то она весьма небольшая. Великая водная система
Восточной Канады, конечно же, река Св. Лаврентия.
На центральной равнине это Норт- и Саут-Саскачеван.
А река Черчилл заходит слишком далеко на север,
чтобы способствовать заселению и развитию страны.
Вторая по длине река, имеющая истоки на территории
Канады, это Юкон, но он достигает Берингова пролива
после довольно путаного блуждания по Аляске. Две
главные речные системы в Скалистых горах — это
Фрейзер и Колумбия, а водостоком крайнего Северо-
Запада является самая большая речная система
Канады — Маккензи. В прериях и юго-западных областях
Лаврентийского щита сохранились остатки того, что
некогда, вероятно, было самым обширным внутренним
водосборным комплексом в мире, сердцем которому
служило древнее ледниковое озеро Агассиз. Однако я
остановлюсь на этом подробней, когда мы доберемся до
главы, посвященной Ред-Ривер.
Все сказанное подводит к вопросу, который поражал
мое воображение в последние годы,— вопросу, насколько
я понимаю, чисто метафизическому. В конце концов,
что же такое река? Согласно определению,
приведенному в Британской энциклопедии, река — это любой
природный поток пресной воды больше ручья, который
течет по четко разработанному руслу. Однако, хотя река
сама разрабатывает свое русло, ее воды все время
изменяются, именно поэтому Гераклит Эфесский
использовал реку в качестве иллюстрации для определения
действительности: «Все течет, все изменяется». Как он
справедливо отметил, «нельзя войти дважды в одну
реку».
Эта древняя истина приходила мне в голову не
однажды, когда я размышлял о Колумбийском леднике
(в Скалистых горах). В сердце этого массивного детища
32

ледникового периода берут начало два величайших
водотока Канады: Норт-Саскачеван и Атабаска, которая
соединяется затем с системой реки Маккензи. Этот
ледник как бы оседлал Великий водораздел, и это
позволяет ему питать реки, впадающие в три океана. Нам
известно, что ледниковые речушки несут свои воды в
Тихий океан, воды Атабаски, впадая в Маккензи,
достигают Северного Ледовитого океана, а Саскачеван
(поскольку воды озера Виннипег стекают в Гудзонов
залив через систему реки Нельсон) уносит частицу
превратившегося в воду ледника в Атлантику.
Но так ли все происходит на самом деле?
Действительно ли, что струйки, сочащиеся из ледника, проходят
весь путь до берегов далеких океанов, или же по дороге
испаряются в атмосферу?
Кажется невероятным, но мы должны согласиться
с тем, что часть воды с Колумбийского ледника на
самом деле преодолевает весь путь до побережья того
или иного океана. Возьмем, к примеру, полноводный
Нил, который через самую горячую и безводную пустыню
в мире уносит растопленные солнцем снега все дальше
на север и тем не менее сбрасывает огромный объем
воды в Средиземное море. Однако хорошо известно,
как много воды испаряется с поверхности Нила, равно
как в наших северных потоках. Так что снова зададимся
вопросом: что же все-таки такое река?
Испарившаяся вода образует облака, которые
проливаются дождем или обращаются в снег, и, поскольку
они перемещаются под воздействием ветра, эта вода
соединяется с водами других рек, совершенно отличных
по своему происхождению. Когда Шелли создал свое
«Облако», не думал ли он в этой связи и о реках?
Не правда ли, захватывает дух при мысли о том, что
все реки Северного полушария, а может быть, и всего
мира связаны между собой?

Если современный канадец пожелает узнать, как
высоко котировалась его страна в мире два столетия назад,
ему достаточно припомнить, что думали о ней
знаменитейшие люди того времени. Пренебрежительное
высказывание Вольтера о долине реки Св. Лаврентия —
«несколько арпанов снега»9 — слишком хорошо известно,
чтобы останавливаться на нем. Но мало кто знает, что
Монкальм10, в наши дни признанный национальным
героем Канады, проклинал страну, которую ему пришлось
защищать. Англичане никогда не знали истинную цену
Канаде. Накануне мирных переговоров, которыми
завершилась Семилетняя война11, в Англии преобладало
общественное мнение в пользу обратной передачи
Канады в обмен на остров Гваделупа. Этот островок в
Карибском море поставлял сахарный тростник, который шел
на изготовление рома, и, поскольку многие предпочитали
этот напиток, экономическое будущее острова ни у кого
не вызывало сомнения.
В те далекие годы мало кому приходилась по душе
Страна Каина, Земля Снегов, и немногие верили хоть
в какое-то мало-мальски заслуживающее внимания ее
34

экономическое будущее. И если бы не стратегические
соображения, согласно которым Канада является
дорогой, ведущей в глубь территории Огайо, а также
прикрывает северный фланг тринадцати богатых колоний
Атлантического побережья, выбор англичан мог бы вполне
пасть на Гваделупу.
Если бы в свое время англичане сделали такой выбор,
в наши дни это выглядело бы абсурдом. По-видимому,
Канада уподоблялась Лапландии и Горной Шотландии,
о которой доктор Джонсон выразился так:
«...несусветная глушь при благородной наружности». Однако в век
разума люди не находили для себя ничего
привлекательного в такой стране и, уж конечно, ничего полезного.
Меньше всего на свете англичане того времени могли
разглядеть перспективу какого-либо экономического
будущего территорий, покрытых, словно щетиной,
вечнозелеными лесами, а на Лаврентийском щите утыканных
частоколом выходящих на поверхность скал докембрий-
ского периода. Кроме того, приходилось считаться с
канадским климатом.
И снова приходится признать, что англичане все же
были не настолько глупы. Золотоносные жилы и залежи
прочих полезных металлов, скрытые от глаз людей,
словно дожидались появления техники XX столетия,
которая извлекла их из недр земли на службу человечеству.
Два столетия назад никто еще не понимал подлинной
ценности нефти и, уж конечно, не подозревал, что под
равниной Альберты скрывается огромное нефтяное
озеро. От служащих Компании Гудзонова залива англичане,
вероятно, почерпнули довольно смутные сведения о
плодородных почвах в прериях, но, по-видимому, сочли их
малопригодными для каких-либо иных четвероногих
животных, кроме бизонов, размножавшихся и жиревших на
тучных пастбищах протяженностью в тысячу миль. В
нечеловечески тяжелых условиях поселенцы Селкирка12
умудрились выжить в Манитобе, однако в течение
десятилетий они оставались самыми изолированными
фермерами в Северной Америке. Людям еще предстояло
проложить железные дороги, механизировать фермерский
труд, построить элеваторы, чтобы хлебопашество превра-
35

тилось в индустрию сегодняшнего дня. Строевой лес
Восточной Канады в те времена использовался для
удовлетворения местных нужд. И только когда Наполеон
отрезал от Англии балтийские порты, канадские
предприниматели смогли экспортировать лес для нужд британского
военного флота. Большая же часть территории Канады
должна была дожидаться эры техники.
Два столетия назад, и это англичане отлично
понимали, когда они носились с идеей обмена Канады на
Гваделупу, единственно прибыльными предприятиями в
Канаде были торговля пушниной и морские прибрежные
рыбные промыслы. И только торговля пушниной
вызывала неослабный интерес в европейских столицах.
Иная ситуация сложилась к югу от нынешней канад-
ско-американской границы. Проживая в климатических
зонах от умеренной до субтропической, англичане в
Америке вскоре сумели развить бурную и разнообразную
экономическую деятельность. Города и прочие поселения
процветали на плодородных землях между
Атлантическим побережьем и Аппалачскими горами. Все
американские порты не замерзали круглый год, и поэтому
поддерживались прочные контакты с Европой и
Вест-Индией. К середине XVIII столетия в городах, подобных
Бостону, Нью-Йорку, Филадельфии, Балтимору,
сложилась городская культура, эти центры уже могли
предоставить широкое поле деятельности для желающих
проявить свои таланты, что и привело к «производству» людей
определенных типов. Интересы, способности и характер
деятельности людей, подобных Бенджамину Франклину,
Томасу Джефферсону и Джону Джею13, были таковы,
что не смогли бы развиваться в Канаде, и в то же время
такие люди, как Питер Понд, Александр Маккензи14,
не могли появиться на территории Тринадцати
колоний15. Изощренность ума — продукт, взращенный в
университетах и в лоне многогранной городской жизни;
герои эпических приключений — продукт более
примитивного общества.
В те далекие дни судьба Канады развивалась по
эпическим канонам, а цена такого исторического
развития — грубые нравы и отсутствие образованности. Не
36

далее, как в 1800 году Джеймс Макгилл16 писал
губернатору Нижней Канады, что едва ли каждый пятый
подросток в Монреале может написать свое имя. Умение
читать и писать было необязательно для канадского
каноиста (почти все занятые в сфере пушной торговли
ставили крест вместо подписи), и в течение полутора
веков молодые франкоканадцы, мужавшие на берегах реки
Св. Лаврентия, свыклись с мыслью, что им придется
зарабатывать на хлеб на реках, ведущих на запад.
Только по одной этой причине рост городского
населения в Канаде происходил крайне медленно, и возраст
немногочисленных городов вовсе не говорит об их
культурной зрелости. Хотя Квебек и был основан за
несколько десятилетий до высадки первых пилигримов в
Массачусетсе и в середине XVIII столетия выглядел весьма
внушительно на скале над рекой, однако он скорее
оставался крепостью, нежели городом. Луибур на острове
Кейп-Бретон справедливо называли американским
Гибралтаром: его населяли солдаты. Галифакс, основанный
в 1749 году, по первоначальному замыслу служил
морской и военной базой и превратился в город только после
Американской революции. Что касается Монреаля, то
вплоть до окончания наполеоновских войн, когда
численность его населения колебалась в пределах 20 000, он
оставался обыкновенной перевалочной базой для ведения
пушной торговли»
Однако «ранняя» Канада обладала тем, чего
недоставало Америке,— рекой Св. Лаврентия. Правда, ее пороги
не пускали морские парусные суда далее Монреаля, зато
сам поток вел прямиком на запад по расщелине между
Лаврентийскими и Аппалачскими горами, и
франкоканадцы пользовались этим. В то время как американцы
сидели словно взаперти между Атлантическим
побережьем и Аппалачами, на долю франкоканадцев выпала
великая честь посылать наихрабрейших из своего числа с
берегов реки Св. Лаврентия на запад, чтобы исследовать
и нанести на карту почти всю внутреннюю территорию
континента, занимаемую теперь американцами и англо-
канадцами. В наши дни многие американцы считают,
что их Запад стал известен европейцам только тогда,
37

когда переселенцы перевалили через Аппалачи и
поднялись вверх по течению реки Миссури, однако франко-
канадские вояжеры побывали там задолго до них. Когда
в 1846 году Фрэнсис Паркмен вышел на Орегонский
тракт17, эпический период
франко-шотландско-канадских исследователей уже завершился. Однако
единственно надежными проводниками Паркмена в бассейне реки
Миссури все-таки оказались франкоканадцы. Они были
последними в длинном списке припограничных
авантюристов и научились своему ремеслу, занимаясь пушной
торговлей.
По сути дела, это была речная торговля. Реки
сводили торговцев и индейцев, и с самого начала французы
сходились с аборигенами удивительно легко. В
многочисленных притоках и заводях великих речных систем
было изобилие пищи для наиболее ценных пушных
зверей — животных с полуводным образом жизни. В те
годы бобровый мех в Европе ценился превыше других
мехов, и вот почему — он шел на изготовление шапок,
а обладание дорогим головным убором служило
существенным доказательством статуса истинного
джентльмена. По иронии судьбы (а канадская история изобилует
подобными казусами), пушная торговля — это грубое,
опасное ремесло — своим процветанием обязана
капризу моды в европейских столицах.
Преобладание в экономике страны пушной торговли
и словно нарочно придуманное ее сочетание с бедными
почвами и суровым климатом задержали развитие
истинно канадской культуры. И не только потому, что пушная
торговля была «кочевым ремеслом», она препятствовала
развитию поселений, которые отпугивали животных.
Предприниматели, занятые в пушной торговле, нанимали
сравнительно небольшое число рабочих. В большинстве
своем это были невежественные люди, которые и сами
считали себя отщепенцами, подобно наемникам
средневековья. Некоторые руководители дела — Александр
Маккензи, Дэвид Томпсон, Александр Генри и Уильям
Макгилливрей18 — как люди образованные были
наделены высокими человеческими качествами, они сами с
отвращением относились к наполовину варварскому образу
38

жизни промысловиков, но цели, которые преследовались,
заставляли их пускать в ход интеллектуальное и
моральное превосходство над своими служащими.
Казалось, будто сами бобры сговорились превратить
канадцев в бродяг, добровольно удалившихся в изгнание.
Ведь это не слишком плодовитые животные. Даже если
их оставить в покое, то численность бобров
увеличивается за год не более чем на 20%. Когда первые европейцы
прибыли в Америку, там, по современным подсчетам,
было около десяти миллионов бобров, причем в районах,
где они обитали, на каждую квадратную милю
приходилось от десяти до пятидесяти животных. И это совсем
немного, если учитывать интенсивность их уничтожения.
Повадки бобров не позволяют им уходить от врагов.
Они не мигрируют, а живут в хатках. Как заметил Дэвид
Томпсон, на бобра «можно напасть в любое удобное
время суток, во все времена года, вот почему их число
сократилось».
Бобры исчезали так быстро, что в прибрежных
провинциях пушная торговля практически замерла через
несколько лет после начала этого разбоя. Уже в 1635
году, то есть через 27 лет после основания Квебека, бобры
почти полностью исчезли в районе Труа-Ривьер,
несмотря на то что Сен-Морис — мощный поток, который и в
наши дни протекает по почти неосвоенной территории.
Даже Шамплен19 признавал, что, если он сам желает
поддерживать интерес своего правительства к колонии
в Новой Франции, пушную торговлю придется
переносить в глубь страны. Он стремился отыскать
Северо-Западный проход в Японское море, но был достаточно
практичным человеком для того, чтобы понять одно —
платить за его затею придется бобровыми шкурками.
Именно Шамплен первым из европейцев признал, что
если канадцам предстоит двинуться в глубь лесной
страны, то им придется забыть о лошадях и даже о
европейских методах судоходства. Картье был остановлен у Ла-
шина20 и вот как рассказывал об этом: «Воды здесь
настолько стремительные, что быстрее и быть не может...
так что даже невозможно вообразить, как преодолеть
на лодках эти пороги. Однако всякий, желающий все же
39

пройти их, должен обзавестись дикарскими каноэ,
которые легко переносить на себе».
Итак, пробным путешествием Шамплена на утлом
берестяном каноэ немного западнее Монреаля открылась
первая глава в длинной саге о вояжерах. Каноэ, как не
раз предлагалось, могло бы занять на нашем гербе не
менее законное место в качестве национального символа,
чем бобр, а березовый лист как эмблема подходит нам
больше, нежели кленовый лист21. Канада относится к тем
немногим странам, развитие которых на ранней стадии
не зависело от лошадей. В канадской глуши для них
не было ни корма, ни простора. Если бы вы, например,
привязали лошадь к дереву в канадской чащобе, комары
и оводы заели бы ее насмерть либо свели с ума. Однако
каноэ из бересты могло проникнуть всюду, где мог
отыскаться поток хотя бы в фут глубиной, и было таким
легким, что даже самое тяжелое могли переносить всего
несколько человек. Именно каноэ вершило судьбу
сменявших друг друга поколений исследователей, которым
суждено было проникнуть по американским рекам от
Монреаля до Мексиканского залива, моря Бофорта и,
наконец, до Тихого океана.
Как полагает Бартлет Бребнер22, именно Шамплен был
создателем странной профессии вояжера и ее еще более
причудливого варианта — лесовика23. Вся разница
между ними чисто юридического свойства. Лесовик
действовал на свой страх и риск, без лицензии, и, когда первые
лесовики объявились на Западе страны, служащие
Компании Гудзонова залива называли их коробейниками.
Однако путешествия, как это понимали самые
возвышенные души, посвятившие себя этому занятию, были чем-то
большим, чем пушная торговля. Хотя люди, подобные
Радиссону, Ла-Саллю, Ла-Верандри, Самюэлю Хирну,
Александру Маккензи, Дэвиду Томпсону и Саймону
Фрейзеру24, и занимались пушной торговлей
по-настоящему, по своей сущности они были истинными
исследователями.
С тех пор как Шамплен положил начало пушной
торговле вдоль внутренней водной системы Канады, число
путешественников увеличивалось со скоростью, до сих
40

пор поражающей историков. Каноэ оказалось настолько
мобильным транспортным средством, настолько манили
людей неведомые плесы, настолько преобладает в
человеческом сознании любознательность, что в течение
нескольких лет вояжеры из Французской Канады
очутились в самом сердце континента. Имена многих из них
звучат подобно призывным горнам истории освоения
Северной Америки. А некоторые остаются поистине
великими в истории континента накануне эпохи
Вашингтона.
Этьен Брюле, один из молодых спутников Шамплена,
наверняка побывал на Шодьерских порогах реки Оттавы
еще в 1610 году. Два года спустя он стал первым
европейцем, достигшим Пресноводного моря, как тогда
называли озеро Гурон.
К середине 50-х годов XVII столетия Радиссон вместе
со своим родственником Грозейе добрался до западного
берега озера Мичиган. Тогда же (даты весьма
приблизительны) эта пара достигла озера Сюперьёр (Верхнее)
и открыла волок, которым до их появления уже
проследовали какие-то неизвестные, вероятнее всего, французы.
Вскоре они проникли в Миннесоту, к самой вершине
бассейна величайшей реки континента. Когда
правительство Новой Франции (людям, составлявшим его, всегда
недоставало качеств, присущих их подданным)
конфисковало меха у Радиссона и Грозейе, придравшись к
отсутствию у них лицензии, оба этих исследователя
перешли на службу к англичанам — в результате была
основана Компания Гудзонова залива25.
Двое священников — Маркетт и Жолье — в 1673 году
спустились вниз по течению Миссисипи до Арканзаса
и таким образом не оставили никаких сомнений
относительно существования судоходного пути от реки Св.
Лаврентия до Мексиканского залива.
Десятилетие спустя за ними последовал Кавелье де
Ла-Салль. В 1680 году Ла-Салль вместе со священником
Эннепеном побывал в верховьях Миссисипи, а в 1682
году достиг устья реки и объявил территорию, названную
впоследствии Луизианой, владением французской
короны.
41

Спустя примерно два десятилетия сьёр де Бьенвиль,
родившийся, по-видимому, в Монреале, стал первым
официально назначенным губернатором Луизианы. Итак,
дорога от Квебека до Мексиканского залива была
найдена и освоена, хотя и была весьма ненадежна.
Французы, поскольку только они знали, как пользоваться
этой рекой, словно затянули гигантскую петлю вокруг
английских колонистов, все еще прижатых к
Атлантическому побережью.
Последним выдающимся французским
исследователем, одной из наиболее ярких фигур был Пьер Готье
де Варенн, сьёр де Ла-Верандри. Ла-Верандри родился
в Труа-Ривьер в 1685 году (по воле случая в том же
году, что и Гендель и Иоганн Себастьян Бах) и во
время колониальных войн служил в армии, а затем
отправился в Европу, чтобы принять участие в Войне за
Испанское наследство26. Окончательно вернувшись в
Канаду, когда ему перевалило за сорок, он принялся за
реки. Добившись монопольного права на пушную
торговлю на Дальнем Западе, Ла-Верандри в 1731 году
побывал на Великом волоке27 с партией из пятидесяти
человек, включавшей трех его сыновей. Он успешно
проложил маршрут через лабиринт небольших потоков,
озер и заводей на западной части Канадского щита,
и в 1734 году первый европейский форт уже
красовался на территории черноземной Манитобы.
Обширная центральная равнина лежала перед ними. Реки Ас-
синибойн и Саут-Саскачеван извивались по ее
просторам. Люди Ла-Верандри заметили вдали какие-то горы.
По-видимому, это были Скалистые горы. Это
произошло всего через сто тридцать лет после того, как Брюле
достиг порогов Шодьер на реке Оттаве.
В последующие годы никакие иные события не
выглядели настолько эпически, как неустанные деяния
французов ранней эпохи освоения Америки. Такое
просто не могло повториться. Ведь впоследствии белые
люди были лучше вооружены, и, хотя индейцы
Канадского Запада представляли для них некоторую
опасность, они очень редко проявляли жестокость и
воинственность, присущие дикарям Востока Канады. Там, на
42

Востоке, например, был замучен до смерти аббат Бре-
бёф, а гуроны попросту съели убитого ими Брюле28.
Эти факты хорошо известны. Я привожу их только
затем, чтобы подчеркнуть отчаянный характер
предприятий первых канадцев. Избежать военных столкновений
было просто невозможно, особенно путешественникам.
Полная изоляция от общества, добровольное изгнание,
жизнь, полная опасностей, перед лицом которых
физические и духовные силы человека должны были рано
или поздно иссякнуть,— над этим задумывались даже
храбрейшие из храбрых. Этим сорвиголовам-вояжерам
было отказано судьбой даже в утешении, отпущенном
солдатам, также рискующим своими жизнями, потому
что все ими содеянное происходило вдали от людских
глаз, они не могли рассчитывать на помощь, подобную
той, которую в минуту опасности оказывает солдату
его полк или даже вся армия. Ведь им не удавалось
даже довести до сознания цивилизованных людей всех
тягот их жизни, их просто не понимали, потому что
другие люди не обладали соответствующими
познаниями, опытом. Людям было просто непонятно, что,
например, означают слова вояжера: зима наступила
прежде, чем он достиг лагеря; им пройдено такое-то
количество волоков и порогов за столько-то дней.
Наверное, об этой несправедливости размышлял Ра-
диссон, когда написал строки, полные поэзии:
«Какой еще оплот может быть милее сердцу, когда
видишь, как дымит труба родного дома, когда знаешь,
что с легкой душой и сердцем можешь поцеловать
свою жену или жену соседа. Совсем иначе, когда
съестное на исходе, когда работаешь дни и ночи напролет,
спишь на голой земле, да и то не каждую ночь. Когда
вся задница в воде, когда боишься, как бы вообще не
остаться с пустым желудком, а кости ломит от
усталости, во всем теле какая-то сонливость из-за скверной
погоды — и все оттого, что нет спасения от этих
напастей».
Когда в 1763 году Новая Франция пала и отошла
к Англии, контроль за канадской пушной торговлей
навсегда ускользнул из рук французов. Люди, говоря-
43

щие по-английски, в основном выходцы из Горной
Шотландии, принялись теперь за торговлю, работая рука
об руку с франкоканадскими вояжерами, которые
служили теперь под их началом в качестве служащих
Северо-Западной компании29. Такое партнерство было
существенно важным для будущего Канады — шотландцы
стали влиять на канадские дела.
Дело в том, что примерно в это же время Горная
Шотландия истощила свои силы в длительной,
самоотверженной, но одновременно губительной для нее
борьбе за независимость с южанами — англосаксами.
Англия покорила горную часть Шотландии в 1745 году
и погубила древние кланы. Мягко выражаясь,
шотландских горцев постигла участь нищих в обнищавшей стране.
Не раз говорилось, что только горцы Шотландии и
франкоканадцы обладали тем необходимым опытом жизни
в нищете, который как бы подготовил их для работы
на канадских реках. И вот уже Компания Гудзонова
залива, обшаривающая Британские острова в поисках
крепких, отчаянных людей, достаточно
цивилизованных для того, чтобы быть вовлеченными в пушную
торговлю, уже набирала рекрутов-оркнейцев на скалистых
берегах «Ультима Туле»30 и отправляла их северным
океанским маршрутом в Гудзонов залив, где и
приставляла к работе. Саймон Мактавиш, хозяин
Северо-Западной компании, проживал в Монреале как лорд; он был
наделен характером и темпераментом истинного
вождя шотландского клана, хотя на самом деле его предки
были, вероятно, не столь высокого ранга, как он любил
заявлять об этом. Все горцы — в отличие от
терпеливых оркнейцев — отличались непомерной гордыней,
присущей их расе, славящейся неуравновешенным
характером. По-видимому, в этом кроется одна из причин их
равнодушия к лозунгам демократической революции,
столь популярным в то время на территории
Тринадцати колоний. Американская революция — детище
представителей среднего класса, а у горцев Шотландии
такого класса никогда не существовало.
Неукротимость, необузданное воображение,
бесстрашие этих шотландских лидеров преобразовали сам ха-
44

рактер пушной торговли, обратили ее в предприятие,
в котором деловые соображения, по крайней мере с
точки зрения уравновешенного человека, отходили на второй
план, уступая место мечтам. Когда разразилась
Американская революция, Джеймс Макгилл (выходец из
Глазго) сообразил, что если американцы выиграют
войну, то весь юго-запад континента вскоре будет
закрыт для канадской пушной торговли. Когда он понял,
что американцы вот-вот добьются победы, то продал
свои акции. Однако Саймон Мактавиш встретил этот
вызов судьбы, перейдя все дозволенные картой
границы. Он сделал ставку на район Атабаски. Упрямство
Мактавиша и его коллег перед лицом наводящих ужас
препятствий граничило с надменностью. Даже при самом
благоприятном стечении обстоятельств пушная торговля
была азартной игрой, в которой выручка по сравнению
с расходами была сравнительно невелика. Хотя и было
нажито несколько больших состояний, это было
достигнуто крохоборством и такой эксплуатацией франко-
канадских наемных служащих, которая привела бы в
ужас любой современный профсоюз. Однако Мактавиш
и его коллеги не колебались. Даже полный успех
Американской революции не приостановил их стремления
к экспансии. По иронии истории, именно слепое
упрямство этих бывших горцев ограничило планы некоторых
прозорливейших американских политических деятелей.
Когда в 1783 году Бенджамин Франклин, Джон Адаме
и Джон Джей встретились в Версале с английскими
дипломатами, чтобы составить мирный договор, одной из
задач, стоявших перед ними, было положить конец
английской угрозе. Британцы засели в Новой
Шотландии и на реке Св. Лаврентия; американцы все еще не
перешагнули через Аппалачские горы. Таким образом,
определение границы между Соединенными Штатами
и тем, что осталось от Британской Северной Америки,
было главным вопросом на переговорах.
Граница, с которой в конце концов согласились
англичане, явилась триумфом Соединенных Штатов, но
обернулась несчастьем для Канады. Англичане
настолько слабо разбирались в географии Северной Америки,
45

что просто не могли понять, что они теряли, поэтому
на конференцию не пригласили ни одного канадца,
который мог бы подсказать им это. Итак, начиная с 1783
года канадское население оказалось втиснуто в узкие,
разобщенные территории между щитом и границей. Река
Св. Лаврентия и Великие озера были как бы разрезаны
посредине между двумя странами. Монреаль оказался
изолированным от бассейна реки Огайо и долины реки
Миссисипи и в довершение всего Великий волок
очутился как раз южнее границы, то есть на территории
Соединенных Штатов. Однако британцы настояли на
равных правах на территорию вдоль течения рек Пид-
жен и Рейни, и это было жизненно важно для Канады,
так как открывало каноэ дорогу в прерии и на
Дальний Запад.
Торговцы пушниной из Монреаля не питали иллюзий
относительно того, что означала для них эта граница.
Они понимали, что со временем, а оно было не за
горами, им запретят заниматься своим делом в дикой
глуши южнее границы, то есть на территориях,
исследованных и открытых для торговли канадцами. Даже
Великий волок должен был оказаться отрезанным. Тогда
Северо-Западная компания переместила свою базу
в Форт-Вильям, что обошлось ей в 10 000 фунтов.
И до той поры, когда в 1821 году Северо-Западная
компания была поглощена Компанией Гудзонова
залива, торговцы из Монреаля столкнулись с наиболее
значительными трудностями за всю историю торговли.
Поскольку они зависели от мехов, добытых на Северо-
Западе страны, теперь они были вынуждены
заниматься операциями, при которых коммуникации
снабжения настолько растянулись, что любой нормально
мыслящий, уравновешенный коммерсант призадумался бы.
За шкурки приходилось платить промышленными
товарами, которые доставлялись на каноэ на расстояние
добрых три четверти ширины континента. Ценный
пушной груз доставлялся в Монреаль «на веслах» и через
волоки после трехтысячемильного путешествия. А до
самого рынка — преимущественно в Европе —
оставалось еще три тысячи миль.
46

Единственным средством ответить на такой суровый
вызов были скорость и высочайший профессионализм
каноистов, подкрепленный чувством сплоченности, не
менее интенсивным, чем у хоккейной команды —
чемпиона. Графики движения, установленные для вояжеров
того времени, кажутся невероятными для нашего
воображения.
Покинув Монреаль «бригадами» из трех-четырех
лодок с опытными проводниками на «флагмане»,
вояжеры направлялись сначала к Гранд-Ривер, как тогда
называлась река Оттава. В Сент-Анн-де-Бельвю они
обязательно останавливались, чтобы помолиться в часовне
святой Анне — покровительнице путешествующих по
воде, и этот обряд вдохновил Томаса Мура31:
Звону вечернему внемлет лес,
В лад ему песня и вёсел плеск.
Чуть дышит ветер, и вместе с ним
Споем у святой Анны прощальный гимн.
Дружней, братья, дружней! Быстр поток,
Близки пороги, и день истек...
Это стихотворение сродни тихой музыке, написано
гостем из цивилизованного мира, который, использовав
в нем слово oar (весло удобной «европейской» гребной
лодки с уключинами) вместо paddle (весло каноэ,
которое приходится держать обеими руками), тем самым
показал, что он так и не постиг весь героизм труда
вояжеров. Автор «Илиады» Гомер, наверное, сумел бы
правильно оценить опыт вояжеров, но это явно не
удалось сладкозвучному поэту Ирландии.
После напряженной гребли и преодоления волоков на
Оттаве от Маттавы каноэ поворачивали на юг, к озеру
Ниписсинг, пересекали его, а затем спускались по Френч-
Ривер в залив Джорджиан-Бей (озера Гурон). Оттуда
они направлялись на запад по проливу Норт-Чаннел,
севернее острова Манитулин, пробиваясь вперед то по
идиллически спокойным, то по взъерошенным ветром
водам озера, и если преобладали встречные ветры, то
нередко теряли здесь несколько суток. Они называли
ветер la vieille — «старушкой», и, если он заходил им
47

в спину, можно было поставить парус. Однако если
«старушка» бралась за них по-настоящему — а
преобладающие ветры в этом районе неблагоприятны для
судов, идущих на запад,— вояжерам приходилось
выбираться на берег, потому что высокие, крутые волны
внутренних озер угрожали сломать хребет их лодчонкам.
Когда вояжеры направлялись в Мичилимакинак,
предполагалось, что они достигнут места назначения за
тридцать пять — сорок суток, такой же срок был
необходим, чтобы добраться до Великого волока и Форт-
Вильяма. Переход совершался на каноэ, полностью
загруженных товарами, а между Лашином у Монреаля
и самым отдаленным углом озера Верхнего их
поджидали тридцать шесть волоков, причем некоторые были
длиннее лиги, что на языке вояжеров означало
примерно две мили. Если в особых случаях в пути находилось
быстроходное каноэ без груза, то его «время» было
значительно лучше. Сохранилось письмо, отправленное из
Монреаля 6 мая 1817 года и полученное на Дождливом
озере32 (что еще дальше Форт-Вильяма) 3 июня.
С какими только тяготами не были связаны эти
путешествия, не говоря уже о проявленной людьми
стойкости. Их описание не укладывается в рамки обычной
хронологии событий, равно как и вся правда о
сражении не отражается в сводке верховного командования,
когда дело сделано и подсчитаны все потери. Со времен
Юлия Цезаря до эпохи официальных докладов
Пентагона правда о жизни и смерти всегда скрывалась за
голыми фактами и статистическими выкладками. В том
и беда, когда заходит речь об истории. По-видимому,
это вечная проблема, но в то же время она объясняет,
почему столь малому числу людей уроки истории идут
на пользу.
«Наши люди свернули лагерь, прошли двадцать миль
и ночью разбили другой лагерь в подходящем месте»,—
многие из нас с радостью натыкались на строки,
подобные этим, когда проходили в школе по латыни
«Галльскую войну» Юлия Цезаря. Они встречались так часто,
и нам не приходилось корпеть над их грамматическим
разбором. Однако они не сообщали реальных фактов.
48

Во время этого двадцатимильного перехода,
по-видимому по вражеской территории, легионерам
приходилось нести на себе оружие, доспехи, продовольствие
и личные вещи — до ста фунтов на человека. Наконец
они находили «подходящее место» — какой-нибудь холм
на опушке леса. В то время как одно подразделение
разбивало лагерь, другое принималось рыть ров, а третье
отправлялось в лес валить деревья. После того как
срубленные стволы были очищены от ветвей, распилены и
заострены с одного конца, их волокли в «подходящее
место» и вкапывали в землю у бровки рва. Только после
завершения всех этих работ солдаты могли
завернуться в плащи и заснуть на голой земле.
Подобное приближение к действительности
существенно для современного человека, если он желает постичь
истину о жизни на канадских реках во времена вояжеров.
25 мая 1793 года молодой шотландец по имени Мак-
донелл отправился из Лашина в свое первое
путешествие с бригадой Северо-Западной компании. Он оставил
дневник того путешествия, составленный сухим языком,
присущим официальным сообщениям, но, кроме того,
четко описал, указывая расстояния, характер каждого
из тридцати шести волоков между Монреалем и
Великим волоком (длина последнего была девять миль),
так же как природу потоков и озер. Если призвать
на помощь воображение, то его дневник —
захватывающее чтение, особенно если сознавать, что это было самым
заурядным путешествием.
На данном отрезке пути на запад большие каноэ несли
груз весом от трех до четырех тонн и имели экипаж из
восьми-десяти человек. Люди, которые находились
посередине суденышка, гребли короткими веслами и
сидели парами, бок о бок, а «носовой» и «кормчий»
располагались выше и были вооружены длинными веслами.
Типичное монреальское каноэ достигало в длину
тридцати пяти — сорока футов; оно обшивалось поверх ребер-
шпангоутов из белого кедра корой желтой березы.
Гребцы (от четырех до девяти) сидели на поперечных
досках-банках в четыре дюйма шириной, которые
крепились чуть ниже кромки бортов. Береста приклеивалась
49

к остову расплавленной сосновой смолой, и, поскольку
гребли весь день напролет, швы приходилось
подклеивать, чтобы предотвратить течь. Каноэ Александра Мак-
кензи, специально сконструированное для исследований
в Скалистых горах, было настолько легким, что его
переносили всего два человека. Однако большое монреальское
каноэ весило намного больше, и с ним могли
управиться по меньшей мере четверо. Вся операция на волоке
представляет собой несомненный интерес с точки зрения
«математики» объема проделанной работы, пролитого
пота и натруженных мускулов.
Прилагательные и наречия в превосходной степени
так и просились мне на перо в течение всей работы над
книгой, и я не мог избежать их, чтобы не преуменьшить
всего того, что представляется мне неопровержимой
истиной. Каждый новый факт о жизни канадских
вояжеров казался мне еще более невероятным, чем
предыдущий. Деяния вояжеров предвосхитили мифы о Поле
Баньяне33 и американском Северо-Западе, а в
фольклоре Поль Баньян выступает как бы преемником
Геркулеса и Меркурия. Однако истинные и неопровержимые
факты, касающиеся жизни вояжеров, таковы, что если
считать меня обычным человеком, то они были
суперменами.
На волоке весь груз, который предстояло
перетаскивать вручную, распределяли между членами экипажа
каноэ, и, не считая самой лодки, на брата приходилось
в среднем по четыреста фунтов. Причем было заведено,
что каждый нес на себе зараз по меньшей мере две
«поклажи», каждая по девяносто фунтов весом. Однако
дух соревнования был настолько силен, что некоторые
нередко хватали по три, а то и по четыре «поклажи»
и не просто шли с грузом на спине, а переносили его
«собачьей трусцой», согнувшись пополам, удерживая
его с помощью специального кожаного ремня, который
охватывал голову. И многие путешественники, которые
шли на каноэ пассажирами, свидетельствовали, что
даже налегке им не удавалось передвигаться по суше так
же быстро, как вояжеру с грузом, весящим двести
фунтов. Остается только добавить, что, поскольку вояжеры
50

работали в самый разгар активности насекомых, на
волоках каждого человека охватывало жужжащее,
жалящее облако комаров и черной мошки34.
Помимо работы на волоках, вояжерам приходилось
проводить каноэ на бечеве против сильного течения или
преодолевать быстрины. Быстрины всегда представляли
опасность, и по сей день кресты на берегах рек
отмечают могилы утонувших. Особенно много их на всем пути
от Лонг-Су на Оттаве до устья реки Виннипег. Такая
буксировка нередко оборачивалась кошмаром. Людям
приходилось выходить из каноэ и налегать на веревки,
закрепленные на носу и на корме лодки (две веревки
были необходимы для того, чтобы предотвратить
рысканье каноэ в сторону берега). Ноги скользили по
влажным, осклизлым камням, цепляясь за коряги и
поваленные стволы деревьев; порой людям приходилось
пробиваться вперед по грудь в воде. Мне известно по
собственному опыту, что такое ил на берегах Ассинибойна,
Саскачевана и Маккензи — он глубок и вязок, после
дождя напоминает по консистенции овсяную кашу, а по
вязкости — деготь.
На реке Фрейзер люди то и дело прибегали к
буксировке в чрезвычайно сложных условиях и порой
изнашивали пару мокасин за день, и тогда приходилось шить
новые. Людей нещадно жалили насекомые, и гораздо
яростнее, чем на волоках, потому что этих тварей
обычно больше у кромки воды. Выходило, что гребля на
середине потока или по открытой воде озера была чудесным
избавлением от страданий, и, когда гребцы входили
в ритм, они принимались петь. Именно тогда сотворя-
лись чудеса скорости.
Расстояние от Монреаля до залива Джорджиан-Бей
немногим больше расстояния от устья реки Френч-Ри-
вер (через Су-Сент-Мари) до озера Верхнего, и вот
тут-то цифры Джона Макдонелла говорят сами за себя.
Его бригада прошла от Сент-Анн до озера Гурон за
тридцать один день, но, несмотря на то, что они потеряли
сутки из-за шторма на озере, им удалось достичь
Великого волока, считая от Френч-Ривер, всего за десять
суток! Взгляните на карту, вспомните, что большую часть
51

времени они шли против ветра, и попытайтесь поверить,
что это было самое заурядное путешествие!
На Великом волоке или в Форт-Вильяме люди из
Монреаля завершали свое путешествие. Там агенты
компании встречались со своими партнерами, зимовавшими
на Северо-Западе; товары переправлялись через
возвышенность специальным отрядом в факторию компании на
Дождливом озере, служившую крайним восточным
пунктом для les vrais hommes du nord («настоящих людей
Севера»), которые добирались туда через равнины из
страны Атабаска.
На Великом волоке или в Форт-Вильяме монреальские
экипажи получали короткий отдых для того, чтобы
вдоволь повеселиться, отъесться, а затем снова загрузить
свои лодки мехами и отправиться обратно в Монреаль.
Если им не удавалось вернуться туда до наступления
зимы, приходилось зимовать и выходить из положения
в меру своих сил. Такая неудача означала
катастрофические убытки для компании.
На Дождливом озере вступали в свои права истинные
северяне — элита компании. Они преодолевали на
веслах Лесное озеро и по цепочке небольших озер и потоков
(река Виннипег пользовалась дурной репутацией из-за
своих порогов) проникали в само озеро Виннипег. В те
давние времена партии вояжеров обычно поднимались
оттуда вверх по Ред-Ривер в Миннесоту, направляясь
к истокам Миссисипи, однако после Американской
революции местом назначения стал крайний Северо-Запад
Америки — озеро Атабаска, а также бассейн Пис-Ривер.
Бригады, работавшие на реке Саскачеван и озере
Атабаска, плыли на север по озеру Виннипег до устья реки
Саскачеван, а потом, преодолев несколько трудных волоков,
по Норт-Саскачевану до озера Камберленд, а оттуда до
Лягушачьего волока, служившего мостом в реку Черчилл.
Этот мощный поток — с ним приходилось сражаться на
веслах — приводил вояжеров к волоку Мети (или Ла-
лош), который был труднопроходим из-за очень крутого
подъема в самом конце. Мети открывал доступ в Клир-
уотер, приток Атабаски, а затем они продвигались на
север вдоль одного из берегов этой великой реки Северо-
52

Запада страны до самого озера Атабаска и наконец
достигали главной базы в Форт-Чайпевайане. В более
поздние годы существования Северо-Западной компании ее
бригады проникали еще дальше. Они достигали на веслах
Форт-Вермилиона на Пис-Ривер, а еще позднее
торговцы пушниной уже утвердились в факториях на реках
Фрейзер и Колумбия.
Этот заключительный бросок через две пятых ширины
территории Онтарио, через Манитобу, Саскачеван, почти
через всю или даже через всю Альберту — постоянно
в северном направлении — был состязанием со временем
и еще более напряженным, чем пробег от Монреаля до
Верхнего озера. Так мало времени отводилось, чтобы
успеть встретиться с монреальскими каноэ до
наступления морозов, что задержка в несколько дней могла свести
к нулю результаты всего перехода. По словам Александра
Маккензи, атабасские бригады обычно покидали
Дождливое озеро первого августа и для того, чтобы достичь
Форт-Чайпевайана, им оставалось всего два месяца.
Что можно сказать о каноэ и самих людях?
К тому времени, когда организовалась
Северо-Западная компания, искусство управления каноэ достигло на
канадских реках такого высокого уровня, что
франкоканадцы оказались намного мобильней людей из Компании
Гудзонова залива, которые, оставаясь истинными
британцами, никак не могли отвыкнуть от деревянных
bateaux («кораблей»). «Северо-западники» использовали
лодки двух типов: canot du maitre («хозяйское каноэ»)
и canot du nord («северное каноэ»); первое служило для
путешествий из Монреаля, второе, которое было легче
и перевозило менее полутора тонн груза,— для
переходов западнее Форт-Вильяма, там, где реки были мельче
и «бечевание» чаще. Экипаж canot du nord состоял всего
из пяти человек.
Однако canot du maitre было солидным суденышком —
достаточно широким, имело высокий надводный борт и
высоко поднятые, изогнутые нос и корму. Оно было ярко
раскрашено и на ходу несло на корме вымпел, а на
носу — изображение головы индейца. Сохранилось много
фотографий этих больших каноэ, и на одной из них
53

изображено нечто такое, что, по крайней мере для меня,
намного интересней самой лодки.
Я имею в виду ни много ни мало, как запечатленного
на фотографии сэра Джорджа Симпсона — «большого
буржуа» из Компании Гудзонова залива, главного
«сокрушителя» Северо-Западной компании, который в
старости был одним из состоятельнейших людей в
Монреале.
После того как Компания Гудзонова залива поглотила
Северо-Западную компанию, первая не только наняла
на службу квалифицированных канадских вояжеров, но
и задолго до этого уже стала использовать
классическое канадское каноэ. На фотографии, о которой идет
речь, Симпсон восседает посреди лодки в высоченном
цилиндре на манер многих путешествующих буржуа того
времени («буржуа» — этим старинным французским
словом именовался владелец компании или его
компаньоны) . Цилиндр служил доказательством их высокого
положения и достоинства. В каноэ Симпсона гребцы сидят,
как правило, парами, а «носовой» и «кормчий» занимают
свои обычные места. Но позади Симпсона, позирующего
с самым угрюмым выражением лица,— лица, чуть ли не
самого надменного среди исторических личностей
Канады, рядом с ним мы видим двух парней небольшого
роста, самой дикой наружности, которые играют на
волынках.
Эти волынщики на каноэ Симпсона как бы придают
«большому буржуа» еще больше значительности. Люди,
работавшие на него, знали, что это эксплуататор до
мозга костей во все времена славившейся своей жестокостью
пушной торговли, безжалостный крохобор, выжимавший
из своих служащих все соки за самую низкую плату.
Известно, что Симпсон хорошо знал цену кубическому
футу вместимости каждого каноэ или Йоркской лодки ,
состоявшей у него на службе. И тем не менее в его
каноэ — пара волынщиков!
Шотландцы — любопытный народ, и в не меньшей
степени их странности проявляются, когда, добившись
успеха в бизнесе, они стараются «переангличанить» в
хладнокровном деловом расчете самих англичан. Однако
54

присущая шотландцам с древних времен необузданность
нрава никогда не покидает их. За словно высеченными из
гранита чертами лица Джорджа Симпсона под покровом
звериной жестокости горел огонь души его предков. Вот
откуда эта пара волынщиков. Без них это canot du maitre
могло бы взять по меньшей мере еще пару сотен фунтов
товара. И все же Симпсон пожертвовал деньгами ради
волынок, и мне нравится разглядывать его шляпу,
напоминающую печную трубу. Я словно вижу, как роятся вокруг
него комары, как раскачивается на быстрине каноэ,
пробиваясь сквозь лесную глушь, я слышу, как прямо в уши
ему выдувают свои мелодии эти волынки.
Однако для рядовых служащих компании не
полагалось ни волынок, ни какой-либо роскоши вообще. День
за днем, с рассвета дотемна, порой по восемнадцать
часов в сутки гнали они свои тяжело груженные каноэ
по континенту и почти все время распевали старые
французские песни, впрочем, как и другие, собственного
сочинения. На попутном течении они могли взвинтить ритм
гребли, против течения весла вздымались тяжело.
Средним ритмом считалось сорок ударов весел в минуту, но
бывало, конечно при хорошей погоде, что каждый
гребок совершался в одну секунду. Редкие остановки
назывались «трубками», и их продолжительность зависела
от физического состояния членов экипажа.
Путешественники, которым доводилось ходить пассажирами,
свидетельствовали, что после двенадцатичасовой гребли
с тремя десяти-пятнадцатиминутными передышками эти
сумасшедшие французы отказывались сделать привал,
потому что чувствовали себя еще «свежими». Дух
соревнования между гребцами был поистине гомерическим.
Дункан Макгилливрей однажды стал свидетелем гонки
на озере Виннипег между людьми с Атабаски и
соперничавшей с ними бригадой. Они гребли без передышки
сорок восемь часов, так ни разу и не выйдя из своих
лодок! Кормчий заснул на ходу, выбившись из сил,
свалился в воду и наверняка утонул бы, если бы каноэ не
вернулось за ним. Оказавшись почти в ледяной воде, да
к тому же в шоке, он чуть не погиб. Во время гонки
проводники отрезали куски по-индейски приготовленного
55

сушеного мяса — пеммикана — и сами запихивали их
гребцам в рот.
Что же это были за люди — титаны? На самом деле
телосложением они скорее напоминали гномов. В 1826
году американец Томас Л. Маккеней побывал на
торговых путях Канады и так описал вояжеров:
«Это невысокого роста, плотно сбитые, деятельные
люди, которые не знают усталости. Если канадцу от
рождения суждено стать рабочим человеком, он
чувствует себя крайне несчастным, если его рост превышает
пять футов пять-шесть дюймов; если же его рост
достигает пяти футов десяти-одиннадцати дюймов, это
обстоятельство навсегда лишает его привилегии сделаться
вояжером. В каноэ нет места для высокорослых людей.
Но если канадцу посчастливилось остановиться в росте,
достигнув пяти футов четырех дюймов36, и стать
обладателем хорошего звучного голоса и не знающих
усталости легких, он считает, что родился под счастливой
звездой».
Т. Э. Лоуренс37 сказал однажды, что свобода — вторая
по значению потребность человека. Вот единственное
объяснение страстного желания этих людей заниматься
пушной торговлей, делом, которое с годами неминуемо
приводило их к гибели. Хотя и отмечалось немало
случаев, когда речники продолжали работать в пожилом
возрасте, но, как правило, они умирали еще молодыми. Те
из них, кто до сорока лет не обзавелся грыжей и не
страдал от радикулита, могли считать себя счастливцами.
Однако все же им не грозила страшная бедность —
участь людей их сословия в Европе. Они чувствовали себя
победителями, и подобная гордость — неопровержимое
доказательство присутствия в человеке чувства
собственного достоинства. Во все времена свобода — самое
дорогое достояние человека, и из столетия в столетие люди
платили за нее разной монетой. В период становления
Канады такой монетой были лишения и выносливость.
Были дожди и холодные ночи, а из женщин здесь,
в глубине страны, можно было встретить только
настоящих дикарок. По сравнению с пищей, которой
питались на реках, меню современного рабочего лагеря в Ка-
56

наде — пиршество римского императора эпохи упадка.
Вояжеры, которые работали на восточном «плече» —
от Монреаля до Верхнего озера, именовались mangeurs
de lard, т. е. «едоки свинины», и французское слово lard
(сало—лярд) дает полное представление о качестве
этого мяса. На Западе неизменным продуктом питания было
сушеное мясо — пеммикан, и ничего более питательного
так и не было изобретено, но и с добавлением дикого
38
риса вареный пеммикан даже после
шестнадцатичасовых трудов на реке не вызывает гастрономического
восторга. Если расписание путешествия не было слишком
жестким, люди ловили рыбу и охотились, собирали
птичьи яйца, однако, когда заканчивалось
продовольствие, в пищу шло все, что угодно, нередко даже вороны.
Этот бедняк, французский вояжер, особенно в ранний
период освоения Канады, для пропитания обычно не
имел ничего лучшего, кроме варева из лущеного гороха
или кукурузы, смешанных с жиром.
Однако самые тяжелые испытания из числа известных
человеку, конечно, выпадали на долю зимовщика. Это
был человек, которому приходилось оставаться на зиму
в глуши, возможно, в двух тысячах миль от своей базы.
Индейцы приносили ему меха, и, хотя иногда с ним была
жена-индианка, порой он оставался в полном
одиночестве. Если охота была удачной, он был сыт, кроме того,
с осени обычно заготовлялось много рыбы. Однако если
охота не удавалась и портилась рыба, зимовщику были
уготованы голод и дизентерия. Если болезнь валила
с ног, никто не мог прийти ему на помощь, его
одиночество длилось полных шесть месяцев, в течение которых
белая от снега прерия не сулила ничего, кроме смерти.
Рамки жизни вояжеров были крайне узки; они
лишались всех благ цивилизации и возможности получить
образование, однако в целом такая жизнь была все же
легче, чем та, которая ждала лесорубов в лагерях в
викторианскую эпоху. На главных базах Компании Гудзо-
нова залива все были обязаны регулярно посещать
богослужения. Сохранился выразительный документ,
относящийся к началу XVIII столетия, в котором служащих
компании призывают «жить в любви и согласии друг
57

с другом, не употреблять бранных слов, не вступать в
драку, избегать пьянства и богохульства». «Северо-западни-
ки» придерживались более суровых традиций, однако
в рамках службы пользовались большей личной
свободой. По-видимому, они не слишком-то отдавали себе
отчет в том, что подвергались безжалостной эксплуатации
со стороны богатых, которых никогда не заботило, какой
ценой оплачены их барыши.
Почти все монреальские партнеры компании некоторое
время служили на самой реке. Франкоканадский вояжер,
хоть и не уделял слишком большого внимания своей
внешности в дороге, тем не менее выглядел настоящим
денди, когда подъезжал к фактории. Несмотря на то что
единственными женщинами в тех краях были индианки,
вояжер отмывался и надевал лучшую одежду.
Контрастом его почти невероятно грубой наружности служила
его галльская учтивость, и Фрэнсис Паркмен пишет с
большой теплотой о высокой человечности своих франко-
канадских проводников на реке Миссури. Что касается
шотландских горцев, состоявших на службе в пушной
торговле, то один из них сочинил поэму "Lone Shieling"—
возможно, самые трогательные стихи, когда-либо
написанные в Канаде.
В конце концов пушная торговля заглохла; она была
обречена с того момента, когда поселенцы начали
продвигаться на запад, чтобы основать фермерское
хозяйство на плодородных землях. Однако задолго до этого
нашлись люди, которые еще раньше сумели прочитать
на стене это знамение39. Иногда, когда мне случается
прогуливаться по территории Макгиллского
университета в Монреале40 и видеть могилу его основателя,
я вспоминаю об образе жизни, который он вел сам, и о
той поистине английской проницательности, вовремя
подсказавшей ему изъять свои капиталы из пушной
торговли. Сам он никогда не был истинным вояжером.
Обыкновенный мальчишка из бедной шотландской семьи,
он вступил на поприще пушной торговли, потому что
только это занятие гарантировало ему кусок хлеба. Он
добился членства в Бивер-клубе41 благодаря тому, что
однажды зазимовал в одиночку неподалеку от истоков
58

Миссисипи, однако оставил жизнь на реке прежде, чем
она успела сломать его. Макгиллу недоставало
необыкновенного воображения Мактавиша и преданности делу
до последнего вздоха Уильяма Макгилливрея, однако
у него было больше здравого смысла. В отличие от
многих его старых коллег по пушной торговле он умер
не банкротом. Жизнь научила его, что в Канаде
цивилизация никогда не достигнет высших рубежей при тех
условиях жизни, которые он познал в юности. И хотя по
колониальным меркам он был состоятельным человеком,
его никогда не сочли бы богатым в Англии. Он оставил
достаточно средств, чтобы основать колледж. В наши дни
университет Макгилла являет собой образец покоя
и порядка среди бешеного грохота современного
Монреаля и во многом остается самым важным зримым
памятником великому предприятию Северо-Западной
компании.
Экономический вклад пушной торговли в жизнь
Канады после Американской революции, несомненно,
преувеличен. Обычно настаивают на том, будто меха
спасли страну от поглощения ее Соединенными
Штатами, потому что обеспечили торговлю Востока с Западом,
торговлю исключительно канадскую, на континенте, где
традиционные нити экономики тянутся с Севера на Юг
и более мощное государство, Соединенные Штаты, как
бы отсасывает богатства Канады. Я думаю иначе.
Возможно, что в течение многих лет пушная торговля
служила мостом над экономической пропастью, однако
истинные причины, не позволившие Канаде слиться с
Соединенными Штатами, не экономического, а
политического порядка.
Вояжеры исследовали не только большую часть
территории Северной Америки, после 1783 года они, так
сказать, застолбили притязания Канады
(применительно к тому времени можно сказать — Британии) на весь
северо-западный хинтерланд от Великих озер до Тихого
океана. Когда в XIX столетии поток переселенцев с
конечных пунктов строящихся железных дорог
выплеснулся на американский Средний Запад, Канадский Запад
был бы, несомненно, занят ими и соответственно
59

объявлен территорией Америки ее правительством, если
бы не древнее право на первооткрывательство, которое
уважалось американцами. Одиночные поселения
канадцев были разбросаны по равнине, а также на реке
Фрейзер, в долине реки Колумбии, на побережье Тихого
океана, и над всеми этими территориями развевался
британский флаг. И такого результата достигла горстка
людей. Даже во времена наивысшего расцвета Северо-
Западной компании число ее служащих не превышало
пяти тысяч человек, однако из них не более двух тысяч
находились, так сказать, в поле между Монреалем
и Форт-Чайпевайаном. И тут важно не число их, а то,
что сумели сделать эти люди. Если говорить по большому
счету, то основную роль сыграли мечтатели.
Дэвид Томпсон42 был, по-видимому, величайшим
географом Северной Америки. Если бы не его деятельность,
подкрепленная путешествиями Саймона Фрейзера вниз
по течению реки, которая ныне носит его имя, трудно
поверить, что Британская Колумбия стала бы канадской
провинцией. Конечно, был еще Александр Маккензи —
король всех канадских исследователей.
За десятилетия до Льюиса и Кларка Маккензи достиг
побережья Тихого океана, пройдя через всю Америку.
Он окончательно продел нитку в ушко иглы Северо-
Западного прохода. Оказалось, что действительность не
соответствовала господствовавшим в Европе
представлениям о широком проливе, по которому поплывут
парусные корабли. На деле этим проходом оказалась цепь
рек, озер, волоков, позволявших каноэ из Монреаля
добираться с реки Св. Лаврентия через всю Канаду до
побережья Северного и Западного океанов.
«Александр Маккензи из Канады, посуху, двадцать
второго июля тысяча семьсот девяносто третьего
года» — это знаменитое лаконичное заявление,
нацарапанное смесью киновари с жиром на скале на берегу
тихоокеанского пролива Дин-Чэннел, после того как он
прошел вниз по реке Белла-Кула, как бы явилось
завершением гонки, начатой от той даты ровно триста один год
назад, когда Христофор Колумб отправился из Палоса
в Атлантический океан. Действительность, обнаженная
60

Маккензи, послужила только тому, чтобы развеять
старые грезы. Однако была предложена новая реальность,
подобно тому как проигранное Колумбом дело открытия
западного пути в Индию вовлекло целое полушарие в
лоно цивилизации. Как странно, что безымянное канадское
каноэ, последнее в длинном ряду таких же лодчонок,—
ему предшествовало первое каноэ Шамплена —
завоевало себе в истории место рядом с такими кораблями, как
«Санта Мария» и «Золотая Лань»!

Forsan et haec olim meminisse invabit — нет, из этого
далеко не всегда следует, что по прошествии ряда лет
все трудности, страсти и страдания вспоминаются с
удовольствием. В XVIII столетии, когда впервые за свою
историю англичане смогли позволить себе хоть немного
расслабиться и начать наслаждаться жизнью, наступило
всеобщее вежливое забвение героической эпохи
королевы Елизаветы и борьбы за свободу против тирании
короля Карла I. Если страдания неизбежны, они
укрепляют дух человека, когда же уходят в прошлое и по
истечении времени человек переосмысливает их, то боль
пережитого ранит его душу снова.
Шекспир постиг эту истину, выразив ее в строках, где
Отелло, рассказывая о первой встрече с Дездемоной,
вспоминает о своих страданиях и борьбе в юности.
И горестно, невыразимо горько;
Что лучше уж желала бы она
И не слыхать про это; но желала б,
Чтоб бог ее такою сотворил,
Как я; потом меня благодарила;
Прибавивши, что если у меня
62

Есть друг в нее влюбленный — пусть он только
Расскажет ей такое ж о себе —
И влюбится она в него. При этом
В намеке я любовь мою открыл.
Она меня за муки полюбила,
А я ее — за состраданье к ним.
Было трудно, крайне трудно создать сообщество
людей и тем более нацию на суровой земле Канады. И нет
ничего удивительного в том, что после того, как были
проложены железные дороги, истреблены стада бизонов,
а индейцы загнаны в резервации, люди, быстро
превращавшиеся в обывателей, не пожелали больше
размышлять о своем прошлом. Шаг за шагом в XIX и
огромными прыжками в XX столетии канадское
общество отдалилось от своего прошлого.
Я вспоминаю о том, как сэр Джон Макдональд,
который в ту пору, несмотря на преклонные годы, все
еще занимал пост премьер-министра, сидя на «коро-
воотгоняющей платформе» спереди одного из первых
паровозов трансканадской Тихоокеанской железной
дороги, с восторгом въехал по перевалу Кикинг-Хорс44 через
Великий водораздел в Британскую Колумбию.
Преодолению этого горного барьера была, пожалуй, посвящена
вся его политическая карьера. От этого зависело
будущее страны. Сами канадцы должны были проложить
железную дорогу в Скалистых горах. В тот день, когда сэр
Джон первым проехал по ней, он, наверно, чувствовал
себя бедняком, который, выбиваясь из последних сил,
всю жизнь боролся за существование, от которого
постоянно требовали доказательств, что его страна имеет
право на самостоятельное существование, и наконец-то
он узнает, что он сам и его страна преуспели в чем-то.
С появлением железных дорог реки перестали служить
путепроводами.
Однако даже в нашем столетии находились люди,
которые использовали реки так, как было заведено в
прошлом. Одним из них был Чарльз Кэмселл, умерший в
1958 году. Кэмселл родился в Форт-Лиарде в бассейне
реки Маккензи, где его отец служил агентом Компании
Гудзонова залива. Он вырос на берегах этой полновод-
63

ной северо-западной реки в двух тысячах миль от
цивилизованного общества. Когда подошло время поступать
в школу, Кэмселлу пришлось проделать восемьсот миль
до Виннипега на каноэ, «Йоркской лодке», ред-риверг
ской повозке и пешком. Завершив образование, он
долгие годы посвятил исследованию бассейнов рек Мак-
кензи и Юкон. Его чуть было не задрал белый медведь,
он мог бы погибнуть от рук враждебно настроенных
эскимосов и даже от голода. Много позднее он стал
заместителем министра горнодобывающей
промышленности и ресурсов и, занимая этот пост, однажды вместе
с Панчем Дикинсом пролетел на самолете над всей
территорией, пройденной им некогда на каноэ и собачьих
упряжках. Это напоминало скачок из первобытного
прошлого в технически оснащенное будущее на
протяжении всего одной человеческой жизни. Сам Кэмселл
по этому поводу без обиняков заметил, что за два часа
они проделали путешествие, на которое в прошлом у
него ушло полгода.
Однако канадские реки остаются там, где были
всегда, и почти не изменились за последние полтора
столетия. Изменилось только наше отношение к ним.
Теперь мы обозреваем их сверху, возводим на них
плотины, ловим рыбу ради спортивного развлечения и
берем из них воду для наших городов. Иногда мы даже
удостаиваем их взглядом, когда пересекаем их по
мостам или мчимся вдоль них по автострадам со
скоростью семидесяти миль в час.
Наши реки достойны того, чтобы мы узнали о них
подробнее, хотя никто уже не сможет изучить их так,
как вояжеры, тем более что искусство управления каноэ,
в котором канадцы превосходили все народы мира,
настолько пришло в упадок в нашей стране, что на
последних олимпийских играх наши немногочисленные
спортсмены были побеждены русскими с берегов Днепра,
немцами и австрийцами с Рейна и Дуная45. И все же
воспоминание о каноэ осталось в наших сердцах, как бы
глубоко оно ни было захоронено. Великая река
обладает чем-то большим, чем личность, наделенная
правами. Река — это не только важнейшее звено, связываю-
64

щее нас с прошлым, но и тайна. Вечная река — всегда
новый поток, который одновременно остается
неизменным. То же происходит с людьми — они обновляются
с каждым новым поколением, в то же время оставаясь
самими собой, и вечно должны учиться тому, что
познали до них другие. Так было и со мной, когда я
обнаружил, что, открывая для себя канадские реки, я также
открываю и страну, ставшую мне родным домом.

Накануне отъезда на реку Маккензи я находился в
Новой Шотландии, бродил по берегу океана у маяка
Самбро и любовался, как волны, разбиваясь, кипят в
расщелинах и разломах гранитных глыб, навороченных
ледниками и за тысячелетия тщательно отполированных
ветрами и океаном. Местами восточное побережье Новой
Шотландии выглядит таким же продуктом работы
ледников, как и берег обитаемой части Гренландии. Я
находился в крайней восточной точке Северной Америки на
данной широте и, повернувшись спиной к континенту,
следил за белоснежным лайнером, который появился на
горизонте, постепенно вырос у меня на глазах и наконец
скрылся за обрывистым мысом Чебукто, направляясь
к причалам Галифакса. Судно было под греческим
флагом.
Теперь, с часу на час, мне предстоит отправиться на
реку Маккензи, подумал я, и эта мысль показалась
довольно странной. Она представлялась такой далекой,
даже еще более отдаленной, чем любая река в Европе.
Всего две недели назад я гостил в Англии у своего
друга, который живет по соседству с Эппингским лесом,
66

неподалеку от Лондона, и там мы изучали по карте
бассейн реки Маккензи. Его трое ребятишек обступили
нас и завороженными глазами, как все дети при виде
географической карты, следили за нами, а девочка
заставила меня пообещать, что я пришлю ей фотографию
эскимосов с берегов этой реки.
«Мне придется забраться вот сюда, прежде чем
встречусь с эскимосами»,— сказал я и ткнул пальцем в
поселок Аклавик близ самого устья реки.
К вечеру, когда я вернулся в Галифакс, немного
ошалевший от солнца и морского воздуха, Маккензи все
еще казалась мне очень далекой. Когда я добрался до
дома своей матери, она сказала, что меня ожидает
телефонный разговор с городом Эдмонтон, и я произвел в
уме быстрый подсчет. В Галифаксе было шесть часов
вечера, в Эдмонтоне — только два часа дня, поэтому я
решил подождать с полчаса, чтобы дать возможность
абоненту вернуться в свою контору с обеда.
Когда меня соединили, оказалось, что я нужен
служащему государственной Северной транспортной
компании, который ведал движением грузовых судов по
Маккензи и Атабаске. Он сообщил, что на этой неделе
две баржи выйдут на буксире из Форт-Смита вниз по
реке Невольничьей и спустятся по течению Маккензи
до Туктояктука на побережье моря Бофорта; в пути мне
будет обеспечено помещение на буксирных судах.
Однако он посоветовал, чтобы я сам приобрел билет на
самолет авиакомпании «Канейдиан Пасифик» для
обратного перелета, и предложил вылететь в Эдмонтон
незамедлительно.
На следующий день я мчался на автомобиле по
Новой Шотландии, направляясь в Дигби, где стал
свидетелем того, как принцесса Маргарет разглядывает на
причале собранных в ее честь рыбаков (около сотни),
одетых в желтые непромокаемые куртки и зюйдвестки,
несмотря на то что было тепло и солнечно. Мою
машину загнали на борт «Принцессы Елены», и я
добрался до Сент-Джона через залив Фанди.
Затем я отправился на север вдоль реки Сент-Джон,
поднялся на возвышенность, которая оказалась весьма
67

важной для составителей договора 1783 года , достиг
реки Св. Лаврентия у городка Ривьер-дю-Лу и выпил
порцию виски перед обедом, обозревая величественную
реку, которая в этом месте достигает десять миль в
ширину. Над горами за Мюррей-Беем47 пламенел закат.
На следующий день я добрался вдоль реки до
Монреаля, завершив путешествие длиной примерно в
восемьсот миль.
На другой день рано утром я уже сидел в самолете
компании «Трансканейдиан эрлайнз»48, летящем в
Эдмонтон, и на этой стадии моего открытия канадских
рек знал о них настолько мало, что даже не
предполагал, что самолет проследует на запад практически
маршрутом вояжеров.
В Эдмонтоне я сделал для себя другое открытие,
столь характерное для каждого, кто впервые
знакомится с Канадским Севером. Привычное ощущение
времени, в котором я вырос, теряет всякий смысл в этой
стране, где по «южным» меркам время ничего не значит.
Мне сообщили, что выход каравана откладывается.
«Когда же он двинется?» — «Предположительно в любое
время». Мне же хотелось знать точно, чтобы заказать
билет на самолет из Аклавика, тем более что в это время
года с авиабилетами туго — в конце сезона с Севера
возвращаются сезонные рабочие. «Ну так что же,—
ответили мне,— буксировка вот-вот начнется, может быть,
дня через три».— «А когда караван доберется до
Аклавика?» — «Довольно скоро. Трудно сказать, но, наверное,
через десять суток».
Больше недели я слонялся по Эдмонтону, любовался
рекой Норт-Саскачеван, изучал карты и статистические
данные о Маккензи и каждый день звонил в
транспортную компанию. Однажды я отправился на скачки
и проиграл десять долларов, а когда ближе к вечеру
вернулся в отель, зазвонил телефон, и мне сказали,
чтобы я был в Форт-Смите на следующий день.
Эдмонтон — самый северный из крупных городов
в Канаде, а это означает, что он — самый северный и во
всей Америке. Оттуда самолет летит без посадки два
часа сорок минут до административного центра Северо-
68

Западных территорий Форт-Смита , который
расположен чуть севернее демаркационной линии, отделяющей
эту территорию от провинции Альберта. Частично это
путешествие проходило над прериями и фермами, однако
в основном над толстым ковром канадской тайги,
испещренной ленточками небольших рек и мириадами
озер, сверкавших на фоне темной зелени лесов. Это
было неплохим вступлением к знакомству с Маккензи,
потому что фактически мы пролетали над южной частью
всего речного бассейна. Возможно, здесь будет вполне
уместно обрисовать в общих чертах всю систему этой
реки и сравнить ее с другими великими речными
системами мира.
Многие энциклопедии сообщают, что общая площадь
бассейна реки Маккензи — 682 000 кв. миль, что
составляет территорию в два с половиной раза обширнее
Техаса и в 13 раз больше Англии. Как показали более
поздние и уточненные исследования, эта цифра составляет
700 000 кв. миль, и это действительно огромное
землевладение50. По площади водосбора Маккензи стоит почти
на одном уровне с Янцзы и немного опережает реку
Св. Лаврентия, Волгу и Замбези. Однако она заметно
уступает Рио-де-Ла-Плате, Конго, Миссисипи, Нилу и
Лене и уж плетется совсем в хвосте колоссальной
Амазонки, площадь бассейна которой равна двум третям
территории Соединенных Штатов (до того, как к ним
была присоединена Аляска).
Великая река Маккензи, как показано на картах,
вытекает из северо-западного угла Большого
Невольничьего озера, откуда прямиком направляется на север
до самого Ледовитого океана, совершая путь 1200 миль.
Однако это лишь финальный отрезок речной системы,
которая фактически берет начало из различных
источников на полторы тысячи миль южнее.
Два больших «хвоста» речной системы Маккензи —
это реки Пис-Ривер и Атабаска,— берут начало в
Скалистых горах, восточнее Великого водораздела. В
Национальном парке Джаспер можно наблюдать
бурлящую, багряно-синюю Атабаску (такое сочетание красок
обусловлено цветом неба), которая, зародившись на лед-
71

нике Колумбия, мчится по своей долине. Юная
Атабаска — самая счастливая река, которую мне довелось
повидать, даже своими молодыми плесами она словно
напоминает о мощи и своенравии всей системы, к
которой принадлежит. У Джаспера это уже мощная река,
настроенная весьма решительно, а когда она, наконец,
спускается с гор и начинает длинный путь на северо-
восток через равнины Альберты, то становится по-
настоящему уверенной в себе рекой. В основном ее путь
лежит по незаселенным территориям. Хотя некоторое
время она огибает северную кайму заселенной части
Альберты, вскоре река поворачивает в обширную
лесную страну Севера. Она завершает свой бег в озере
Атабаска неподалеку от Форт-Чайпевайана — одного
из самых прославленных в истории поселений
Канадского Запада51. В романе об этих краях Дэвида
Уокера «Там, где дуют сильные ветры» есть строки,
в которых выражается то, что, наверное, ощутили
тысячи людей, столкнувшихся лицом к лицу с такой
рекой, как Атабаска: вся суть Севера, кажется,
сконцентрирована в самом названии реки52. Общая длина
этого «хвоста» реки Маккензи от ледника до озера
составляет 765 миль (немного меньше длины Рейна), и
большая часть этих миль судоходна.
Однако система реки Маккензи имеет и южный
«хвост», который еще длиннее первого. Это Пис-Ривер,
которую нередко считают самостоятельной рекой, пятой
по величине в Канаде. Рождается она поистине
драматически — в месте столкновения потоков Финли и Пар-
снипа в одном из самых глухих и живописнейших
районов канадских Скалистых гор и мчится по порожистому
руслу узкими ущельями навстречу равнине, а затем в
величественном одиночестве поворачивает на север через
прерии, по которым в 20-х годах нашего столетия
двигался поток переселенцев. Затем река ныряет в
необозримые просторы северных лесов, разделяя их с
Атабаской. В конце своего пути она резко поворачивает
и полностью завладевает другой рекой — фактически
становится ей,— и эта другая река отмечена на картах
как Невольничья.
72

Длина Пис-Ривер обычно оценивается в 1054 мили —
от слияния Парснипа и Финли до места впадения в
Невольничью. Однако Невольничья, которая до места
впадения в Большое Невольничье озеро петляет,
подобно гладкой холодной змее, через леса Запада на
протяжении 310 миль своего течения, на самом деле не
является обособленной рекой. Когда Самюэль Хирн
открыл ее в 1771 году, дав одно название и реке и озеру
в честь местного племени индейцев слейви53, он вышел
к озеру с северо-востока. Завершив на его берегах
свои исследования, он так никогда и не узнал, что река,
названная Невольничьей, была попросту нижним
течением могучей реки, которая берет начало более чем
в тысяче миль оттуда, в Скалистых горах. Во время
паводков часть воды реки Пис-Ривер фактически
сгоняется вверх по реке Невольничьей в озеро Атабаска.
Севернее Большого Невольничьего озера и начинается,
собственно говоря, река Маккензи, которую на всем ее
протяжении до океана питают многочисленные притоки.
Самый крупный из них — Лиард, который берет
начало в озере Дис, в Британской Колумбии,
неподалеку от поберелсья Тихого океана, а затем уверенно
пробегает семьсот миль по совершенно незаселенной
территории, пока у Форт-Симпсона не сливается с
Маккензи. До этого места воды Маккензи прозрачнее вод
реки Св. Лаврентия, покидающей озеро Онтарио. Однако
река Лиард проделывает трудное путешествие — она
пробивает многомильную дорогу через пласты песчаника
и, когда впадает в Маккензи. ее воды, бурые от наносов,
словно разделяют главный поток надвое. Напор Лиарда
настолько силен, что вплоть до Ригли ее бурая вода
четко прослеживает вдоль левого берега, а прозрачные
воды Маккензи прижимаются к правому. Однако оба
потока в конце концов смешиваются, и тогда
Маккензи мутнеет. Подобно Пису и Атабаске, Лиард сам по
себе великая река, облеченная собственными правами,
с многочисленными притоками, и один из них,
необузданный Наханни, заманил в свои воды немало
авантюристов, да так и не отпустил их. Лиард оказывает
большое влияние на климат всего бассейна реки Мак-
73

кензи. Вдоль долины Лиарда устремляется поток теплого
воздуха с Тихого океана, в результате чего зима в районе
Форт-Симпсона лишь немного холоднее, чем в Лаврен-
тийских горах севернее Монреаля.
Однако все потоки, вливающиеся в Маккензи с
востока, холодны, и самый студеный из них — короткая
Большая Медвежья река, которая вытекает из Большого
Медвежьего озера, самого крупного в Северной
Америке внутреннего моря, за исключением озер Верхнего,
Гурона и Мичигана. Большое Медвежье озеро редко
освобождается от льда до последних чисел июля —
вот почему воды реки обжигают холодом, они будто
наполнены растаявшим льдом. Люди, которым
доводилось спускаться вниз по Большой Медвежьей реке на
каноэ, рассказывали, что в месте слияния ее с
Маккензи температура воздуха меняется столь неожиданно,
что кажется, будто они очутились на пятьсот миль
южнее. Скажем, это равнозначно разности сентябрьских
температур в Монреале и Вашингтоне.
Полная длина Маккензи? Говорить об этом просто
бессмысленно. Единственным критерием сравнения реки
Маккензи с другими реками является площадь ее
водосборного бассейна и объем текущей воды. Если
исходить из последнего критерия, эта река седьмая в мире,
а в западном полушарии ее превосходят только
Амазонка и Миссисипи.
Наш самолет монотонно тарахтел моторами,
продвигаясь на север, и я разговорился с молодым
человеком, сидевшим рядом со мной. Как почти все
пассажиры, он был одет в рабочую одежду и имел при себе
дорожный рюкзак, набитый какими-то металлическими
предметами. Поначалу я принял его за изыскателя, но
он сказал, что работает в государственном
учреждении — замеряет расход воды в реках. Что-то
шевельнулось в моей памяти: задолго до того, как родился этот
человек, я и сам однажды пару недель занимался такой
же работой в Новой Шотландии на небольших потоках,
которые я называл речонками. Как я узнал от
молодого человека, характер этой работы с годами почти не
изменился. Если поток достаточно мелкий, то вы заби-
74

раетесь на самую середину либо пересекаете реку
поперек течения с помощью троса, протянутого с одного
берега на другой. В воду опускается небольшой
пропеллер, закрепленный на конце длинного металлического
шеста. Течение вращает пропеллер, и каждый его оборот
регистрируется щелчком в шлемофоне. Пропеллер нужно
опускать на различную глубину. Подсчитав количество
щелчков с помощью секундомера, опуская пропеллер
на различную глубину при движении поперек потока,
можно путем усреднения всех отсчетов вычислить
средний расход воды. Эту операцию необходимо повторять
много раз, постепенно смещаясь вниз по течению, и это
не столь уж утомительное занятие, как может
показаться на первый взгляд. Многие, неотрывно глядя на
движущуюся воду, находят в подобном занятии
гипнотическое успокоение.
Молодой человек много говорил о насекомых:
«Никогда мне не приходилось видеть такого количества, как
в прошлом году. Они не исчезали до самой осени.
Однажды они проникли в штаны, и я не мог избавиться
от них, потому что был далеко от лагеря. Они искусали
меня в кровь, так что трусы прилипли к телу, и я снял
их с трудом. В этом году намного легче. Куда ни
поедешь — их уже нет».
Самолет начал, по-видимому, снижаться, но когда я
глянул в иллюминатор, то не заметил внизу признаков
поселения.
«Уверяю вас, мои ляжки были похожи на
консервированную землянику. Когда я выходил на работу, то
чувствовал себя так, будто у меня глаза забиты песком.
После наступления темноты было слышно, как комары
жужжат на крыше. В этих краях они страшнее всего.
Я боюсь их больше, чем черной мошки54, хотя слепни
жалят больнее. Те прокусывают даже свитер. Что
касается черной мошки, то я всегда считал, что эффект
тут чисто психологический. Если раздавить на лице с
десяток мошек, они перестают кусаться, но окутывают,
словно пелена, и преследуют повсюду. Обычно за два
дня я привыкаю к ним, но на озерных болотах комары
действительно нагнали на меня страху».
75

Я спросил, знает ли он песню Уэйда Хемсворта
о черной мошке. Ее исполняли несколько раз по радио,
и она представляется мне истинно североканадской:
О, черная мошка!
Черная мошка!
Это смерть моя. Проймет до костей.
Там, на севере Онтар-рио-о-о.
Там, на севере Онтар-рио-о-о.
«Мне довелось работать в Северном Онтарио, и там
черная мошка просто ужасна, но здесь еще страшнее.
Возможно, все дело в вечной мерзлоте — летом почва
отходит, и оттого так много влаги. Впрочем, не знаю
точно, но ниже по течению, там, на реке Пил, комары,
кажется, самые свирепые в мире».
Мы летели над пустынной землей, и мой собеседник,
прильнув к иллюминатору, воскликнул: «А вот и дельта
Атабаски!»
Я был свидетелем того, как зарождается эта
счастливая река, теперь видел уже зрелую, искушенную реку,
направлявшую свои воды к месту их временного отдыха
в озере. Дельта Атабаски выглядит так же, как все
дельты северных рек. Она не слишком обширна: лабиринт
болот и небольших проток, кое-где широкие рукава,
пробивающиеся сквозь препятствия, которые
нагромоздила сама река. На плоском, черно-буром ковре дельты
время от времени что-то поблескивало, словно
искрилось — это были солнечные лучи, отраженные от
поверхности вод, сочащихся через многие гектары
непролазной тайги и болотных трав. Мы летели слишком высоко
и не видели птиц, хотя весь этот регион кишит
таинственной птичьей жизнью. Я подумал, что даже ребенок
может воссоздать дельту реки с помощью ведра воды.
Если он выльет воду в нескольких метрах от края
водоема, то эта вода пробьет себе путь, как самая настоящая
река, и образует крохотную дельту шириной в один-два
дюйма в месте слияния с «морем».
Впереди замаячила другая река, и это была
Невольничья, а еще через несколько секунд я заметил, что
пассажиры разглядывают что-то по другому борту, поэ-
76

тому я перешел к ним и мельком увидел текущую с
запада Пис-Ривер. Два великих «хвоста» бассейна реки
Маккензи теперь объединились с так называемой
рекой Невольничьей, принявшей воды Атабаски и Пис-
Ривер. Самолет начал быстро снижаться, и через
несколько минут мы были на посадочной полосе
аэродрома в Форт-Смите.
В Форт-Смите летом проживает около тысячи человек,
и, помимо взлетно-посадочной полосы, там есть
крохотный, опрятный отель, где, как мне сказали, можно
купить несколько капель виски, последних в этой
северной стране. Севернее Форт-Смита вам уже не продадут
ни капли. Когда я заканчивал завтрак, вошел какой-то
человек. Он сказал, что отвезет меня на машине в
рабочий лагерь компании в Белл-Роке. Это был
управляющий Джо Буркхарт.
Мы отправились на грузовике в лагерь по
широченной грязной дороге, которая шла почти строго
напрямую через девственный лес и, таким образом,
позволяла миновать знаменитые пороги на реке
Невольничья, которые начинаются от Форт-Смита и тянутся
почти на шестнадцать миль. Общая протяженность
дороги от Форт-Фицджералда всего двадцать шесть миль.
Ниже Белл-Рока главная водная система реки судо-
ходна вплоть до побережья океана.
Я спросил Джо Буркхарта, почему дорога такая
широкая, и был поражен ответом:
«Нам приходится тащить здесь волоком буксиры и
баржи».
Железная дорога, как мне было известно,
заканчивалась южнее, далеко отсюда, в Уотеруэйсе на
Атабаске. Там все грузы и также буксиры и баржи,
доставленные в разобранном на секции виде, собирались,
спускались на воду, а далее следовали своим ходом вниз
по Атабаске до Форт-Чайпевайана, пересекали озеро
и входили в Невольничью, но пороги у Форт-Смита
останавливали их. Вот отчего эта широкая проезжая
часть в стране вообще не имеет дорог55.
«На этой неделе подойдет ваше судно,— сказал
Джо.— Сейчас оно на Атабаске».
77

«Но меня заверили, что я буду на плаву уже завтра».
«Ну так что же, придется подождать».
Итак, я застрял в Белл-Роке еще на девять дней и
все это время чувствовал себя весьма странно,
испытывая одновременно безразличие и любопытство. По
крайней мере здесь можно было наблюдать Канадский
Север в действии, где в общем-то все зависит от дизеля.
Лагерь в Белл-Роке, площадка которого отвоевана у
тайги бульдозерами, объединяет бараки для людей,
большую механическую мастерскую, деревообделочный цех,
радиостанцию, складское помещение, которому мог бы
позавидовать современный океанский порт, и сам док,
перед которым на реке работала землечерпалка,
очищавшая ее дно от наносов. В этом месте Невольничья
выглядит не слишком внушительно, потому что лагерь
расположен напротив острова. К северу от лагеря нет
никакой дороги и вообще ничего, кроме леса, который
протянулся на многие сотни миль. Там есть еще
сооруженные из бревен слипы (скаты), на которые
поднимают буксиры и баржи для зимовки и по которым они
снова сходят на воду весной. В течение всего лета в
лагере проживают до сотни рабочих, которых осенью
вывозят самолетом.
Рабочие питаются, как короли, но проглатывают
пищу с невероятной быстротой. Я никогда не видел так
много пищи, которая поедалась бы с такой скоростью,
и в этом главное отличие современного канадского
«пограничья» от «пограничья» прошлых времен56.
Канули в Лету времена свинины с бобами, пеммикана,
соленой трески и солонины. Гонг призывает людей на
завтрак каждое утро в 7.15. Все бросаются в
столовую, рассаживаются и за пятнадцать минут каждый
успевает расправиться с порцией томатного сока, шестью
ломтиками бекона, четырьмя-пятью яйцами и
полудюжиной оладий с кленовым сиропом57, мармеладом или
джемом на любой вкус. До полудня есть еще перерыв
на кофе, и желающие могут дополнительно
подкрепиться. Обед сразу после двенадцати — подается горячее,
овощи и всевозможные пироги. Ужин — тот же обед:
мясное, овощи и пирог для желающих. В девять часов
78

вечера — кофе, чай и ломти холодного мяса в
количестве, удовлетворяющем каждого.
В разгар лета, особенно в июне, солнце в Белл-Роке
заходит очень поздно, и до самого конца лета
практически светло в течение суток. Вечером после 17.45
для людей нет иных занятий, кроме сверхурочной
работы да переваривания пищи. Но это еще не Север
истинных полярников, это Север индустриальный.
Почему здесь люди едят так много? Не знаю. Однако
все они добродушны, ссор не бывает, и само ощущение
Севера, то есть подсознательное ощущение того, что
вы находитесь далеко от цивилизованной жизни, а
возможно, и просто скука стимулируют переедание — в
результате многие за сезон набирают до пятидесяти
фунтов лишнего веса. Я обрел привычку совершать долгие
прогулки вдоль волока, чтобы освободиться от тяжести
в желудке. Стоило перевалить подъем, ведущий из
лагеря, за которым стихал стук дизелей, как вокруг
меня тут же смыкалась необозримая северная тайга.
Прериевые курочки стаями по сотне птиц в каждой
суетились в траве. Однажды я заметил медведя,
отяжелевшего от пищи, как и люди в лагере, а в другой раз,
когда брел по колее, оставленной колесами джипа,
которая завела меня в торфяное болото, неожиданно вся
земля будто взмыла в воздух и распростерлась над
моей головой наподобие гигантского зонта. Это была
стая северных воронов, поднявшихся с лагерной свалки.
Эти питающиеся отбросами птицы по величине не
уступают каплунам.
Еще через несколько дней из Форт-Смита на одном
из грузовиков прибыл Моррис Заслоу. Это профессор
истории из Торонтского университета, он прихватил
с собой объемистую рукопись с описанием района реки
Маккензи. Моррис тоже собирался отправиться вниз
по течению с караваном, и в последующие три недели
мы почти не расставались.
Понятно, что мы перезнакомились со многими в
лагере — как оказалось, здесь собрались люди из разных
провинций Канады, да и вообще со всего света. Среди
них был, например, Тони Торстейнсен, который на всю
79

реку славился своим добрым нравом. Многие годы он
ходил капитаном на пароходах, а сейчас заведовал в
компании службой движения судов на реке. Лагерь
производил приятное впечатление, он был удобен и ничем не
напоминал неуютные лагеря лесорубов на востоке
страны; в целом, люди, казалось, были довольны. Один из
них признался, что ему нравится работать на Севере,
потому что он постоянно предвкушает то наступление
зимы, которую проводит в Ванкувере с семьей, то, сидя
дома, мысленно возвращается на Север. Кое-кто
увлекается чтением книг. Я познакомился с
радиооператором, который читал «Братьев Карамазовых», и с шеф-
поваром, который не расставался с томиком Спинозы.
Я запомнил пророческие слова одного плотника:
«Если вы напьетесь воды из Маккензи, то непременно
захотите вернуться сюда».
Это странное изречение тронуло меня до глубины
души — дело в том, что его корни уходят в далекое
прошлое, о чем плотник, конечно, и не подозревал.
В первоначальной редакции оно звучит так: «Если вы
напьетесь воды из Нила, то обязательно вернетесь на
его берега». Я спросил плотника, сам ли он придумал
это или же почерпнул где-нибудь? Он ответил, что
услышал эти слова от сестры милосердия в Форт-Нормане,
когда впервые приехал на Север.
«Если вы напьетесь воды из Маккензи, то непременно
захотите вернуться сюда»,— повторил он.
Он сказал, что ему особенно нравится река в нижнем
течении, потому что там он чувствует себя отлично,
однако в это он вкладывал совсем иной смысл, чем
Хемингуэй, когда тот ссылается на свое состояние
после выпитого стаканчика виски. Плотник имел в виду,
что река заставляет его сознавать себя иным, лучшим
человеком.
Ожидание всегда раздражает, и ничто так не утомляет
меня, как бездействие, а нам не оставалось ничего
другого, как ждать, когда караван придет в движение. Шла
вторая половина августа, и мне было просто необходимо
вернуться в Монреаль к концу первой недели сентября.
Я волновался и начал беспокоиться. Однако сердиться
80

на духов безвременной земли бесполезно. Каким-то
чудом Дальний Север укротил даже щепетильные по
отношению ко времени механизмы. Погода стояла
теплая и сырая. Хотя убийственные морозы наблюдаются
в этих краях только в январе, Невольничья скована
льдом еще много дней после того, как вскрывается
в своем среднем течении Лиард. В июле-августе в районе
Форт-Смита не прохладнее, чем в Онтарио. Нас
снабдили спальными мешками, и мой оказался настолько
теплым, что я спал поверх него. Зарядил дождь, и на
следующий день пласт речных наносов, на котором стоит лагерь,
превратился в илистое, отдающее (из-за присутствия
кислот) зловонием болото. Надев резиновые сапоги, мы
с Моррисом бродили по лагерю скользящим шагом,
словно на лыжах, и я не переставал изумляться, каким
образом вояжерам удавалось бечевать свои суденышки
по такой жиже. Небо было мертвенно-бледным, и кое-кто
объяснял эти краски, присущие кисти Эль Греко,
атомными испытаниями в Арктике. Краски были
великолепные, однако временами слишком тяжелые,
мрачные и зловещие, и ощущение необъятности Севера,
девственности безграничных густых лесов по обоим
берегам медлительной реки заставляло меня чувствовать
себя пленником.
А затем однажды вечером, когда мы с Моррисом
прохаживались по вырубке, он неожиданно обернулся
и, указывая куда-то рукой, вскрикнул. Солнце
прорвалось сквозь облака над лесом, и его лучи пронизывали
лагерь, словно лучи прожекторов. В конце волока, на
самом гребне подъема, мы увидели, как прямо из леса
бортом вперед выдвигается белое судно. Озаряемое
щедрыми лучами, оно выглядело огромным. Я вспомнил,
что управляющий говорил мне что-то о судне, которое
спускалось вниз по Атабаске и которое собирались
перетаскивать волоком. Так оно и было.
«Ну что же,— сказал то ли я, то ли Моррис,—
полагаю, это и есть символ современного Севера, и нам
вряд ли удастся увидеть более верный».
Появление этого судна было очевидным
доказательством того, что свершила техника в этих краях. Долгие
81

годы этот волок у Форт-Смита считался самым тяжелым
на всей речной системе Канады. Здешние пороги в свое
время измотали партию самого Маккензи, когда, тот
преодолевал их. В эпоху «Йоркских лодок» люди
использовали для их перевозки деревянные колыбели —
своеобразные люльки с колесами, а в качестве тягловой
силы — волов, и, наверное, насекомые доводили
животных до бешенства, особенно слепни, которые
славятся в этих местах особой свирепостью. Однако в наши
дни трехсоттонный «Радиум Дью», оснащенный
радаром и эхолотом, преодолевает волок по рельсам на
трейлере, влекомом дизельными тракторами по широченной
дороге, проложенной бульдозерами. Судно, которое
мы тогда видели, оказалось семидесятипятитонным
«Думитом», который занимался постановкой и съемкой
бакенов на фарватерах. На следующий день судно сошло
со слипа и двинулось дальше. Два трактора-тягача,
один спереди — для тяги, другой сзади — для
торможения, протащили «Думит» на двух трейлерных
тележках, оснащенных сорока восемью тяжелыми
колесами, все двадцать шесть миль от Форт-Фицдже-
ралда за восемь часов!
За время нашего ожидания было загружено восемь
барж. Баржи были стальные, и самые малые достигали
в длину ста двадцати футов, а самые крупные — ста
пятидесяти. Каждая из них весила до нескольких сотен
тонн. Две баржи имели палубный настил, остальные
были открыты. Груз принимался на борт с помощью
автопогрузчиков и укладывался в секции в зависимости
от места назначения. Груз барж составляло все, что
служит для поддержания жизнедеятельности и работы
на современном Севере: всевозможные консервы, мука,
запчасти, ящики с динамитом, несколько бульдозеров,
джипов и даже нарты. Тут же была и большая партия
корзин со свежими апельсинами для Аклавика. Общий
вес груза для нашего каравана составлял около двух
тысяч тонн. Таким образом, на баржах разместилось
столько груза, сколько в прежние дни, по крайней
мере с точки зрения его веса, могли доставить
девятьсот «северных каноэ».
82

За этой сложной операцией на реке Маккензи стоит
целая серия взаимосвязанных исторических фактов.
На протяжении более столетия Компания Гудзонова
залива поддерживала свои отдаленные фактории, чтобы
не допустить угасания торговли. Хотя уже тогда было
известно, что регион изобилует рудами, экономические
трудности, связанные с их доставкой более чем на
тысячу миль на юг по бездорожью, в конце концов вынудили
геологов оставить этот край в покое. Когда в 30-е годы
нашего столетия Жильбер Лабин открыл огромные
залежи серебра на берегах Большого Медвежьего озера,
он сознавал, что экономически это открытие для него
бесполезно. Стоимость перевозки такого тяжелого
металла, который на рынке не слишком высоко ценился,
наверняка превзошла бы сумму прибыли58. Однако во
время той же экспедиции Лабин обнаружил залежи
урановых руд — и вот это открытие сыграло немалую
роль в истории человечества.
Сначала Лабин использовал уранит исключительно
для выделения из него радия. Для вывоза сырья он
нанял баржи и старые колесные пароходы Компании
Гудзонова залива, а также самолеты, затем решил
организовать собственную транспортную компанию,
которая явилась прообразом нынешней
государственной компании «Нортерн транспортейшн», гостем которой
я и был на реке Маккензи. Лабин построил дизельные
буксирные суда в Сореле на реке Св. Лаврентия,
посекционно доставил их по железной дороге до Уотеруэйса
на Атабаске, там собрал и отправил вниз по реке, через
озеро и далее по искусственно расширенному волоку
в Белл-Рок. С началом войны рудник на Большом
Медвежьем озере — он был сверхзасекречен — стал самым
важным в мире. Именно там был добыт уран, энергия
которого обрушилась на Хиросиму и Нагасаки.
Последующий ход событий — нападение японцев
на Алеутские острова и ответный удар американцев.
Американская армия во взаимодействии с канадским
правительством построила Аляскинскую шоссейную
магистраль и трубопровод, названный «Проект Канол»
и предназначенный для доставки нефти из Норман-
83

Уэлса через северную глушь на военно-морские базы
на Аляске. В течение нескольких лет в этой пустыне
кипела бурная жизнь — там работало восемнадцать
тысяч американских военнослужащих. В дело были
вложены сотни миллионов долларов. Бульдозеры, скреперы,
грейдеры, сотни джипов, оборудование для
очистительных установок, взрывчатка, химикаты и тысячи тонн
прочих припасов поставлялись по магистрали с юга.
Почти все это пошло прахом. Аляскинская магистраль
играет и всегда будет играть важную роль, а вот
нефтепровод оказался не нужен, потому что к моменту
завершения его строительства японцы перестали
угрожать Алеутским островам. Когда воинские части
отправлялись домой, оборудование и запасы
уничтожили, и по сей день тамошние болота, по-видимому,
нашпигованы сотнями бульдозеров, грейдеров и
прочей брошенной техники. Один человек из Белл-Рока
сказал мне, что несколько бульдозеров покоятся даже
на дне Большого Невольничьего озера. Они просто
свалились с палубы баржи во время шторма.
Теперь вся эта бурная деятельность канула в прошлое,
и страна остается пустынной, как и прежде , и только
легенды о тех военных годах живы в вигвамах Форт-
Нормана, где индейцы просиживают все лето за игрой
в карты, в то время как их полуголодные лайки на
привязи скучают на берегу. Уран давно перестал
поступать из рудника на Большом Медвежьем озере,
поскольку рынок перенасыщен60, да и сам рудник закрыт.
Извечная тишина вернулась на реку Маккензи, хотя в общем-
то современным людям редко приходится слышать
тишину, если только они не заблудились или не попали
в беду, потому что повсюду, где есть люди, воздух
сотрясает грохот дизелей. Практически все грузы,
проходящие по реке, потребляются крохотными
поселениями-постами или радиолокационными станциями линии
«Дью»61 на побережье Северного Ледовитого океана.
Единственный процветающий город в этом регионе —
Йеллоунайф на северном берегу Большого
Невольничьего озера62.
Наконец, «Радиум Кинг» поднялся вверх по Неволь-
84

ничьей и на одни сутки пристал к берегу, чтобы устранить
повреждение руля, задевшего грунт на отмели. Затем
два трактора, уткнувшись носами в толстый кранец
на борту судна, столкнули его вниз по слипу. Нам
сказали, что караван готов.
Поскольку караван должен был стать нашим вторым
домом на много дней, следует описать, как формируются
караваны на реке Маккензи. Две или три баржи
швартуются бортами и жестко крепятся друг к другу
толстыми тросами, которые накладывают восьмеркой на кнехты.
В корму концевой баржи упирается небольшой буксир,
который из-за сложенного на палубах барж груза при
движении каравана совершенно невидим, за
исключением его рулевой рубки и радара. Для большей
маневренности буксир снабжен четырьмя рулями. От кормового
среза буксирного судна до носового кранца передней
баржи в центральной колонне дистанция равна примерно
пятистам футам, так что такой караван — «толкач» —
по длине приближается к солидному океанскому
торговому судну. На корме буксира вибрирует палуба, уши
глохнут от стука дизелей, однако впереди каравана
не слышно ни единого постороннего звука, за
исключением шипения воды под носом у барж.
На носу передней баржи высилась груда нарт, и я
провел там столько часов, что и забыл сколько. Делать
было абсолютно нечего, оставалось только сидеть где-
нибудь в укромном уголке или лазать по штабелям
груза. Заниматься чем-нибудь другим просто не
хотелось. Час за часом мы продвигались все дальше вниз по
обширной речной системе, раскинувшейся на этой дикой,
колоссальной территории. Казалось, мы не плыли, а
парили по этой необъятной шири вод и небес пастельных
тонов — сначала по Невольничьей, потом по Маккензи,
и обе реки ошеломили нас величием своего однообразия,
их поистине сибирской тишиной и спокойствием. На
протяжении всего пути от Белл-Рока до Большого
Невольничьего озера — полдня, ночь и еще день до
захода солнца — мы шли по извивающейся
Невольничьей, минуя остров за островом, проплывая мимо лесов
по обоим берегам, и за все это время не видели ни единого
85

человеческого обиталища. Иногда мы замечали белого
пеликана, птицу крупнее лебедя, наслаждающегося
покоем реки. Порой над нашими головами парил орел,
были чайки и вездесущие, сверкающие черным
оперением вороны Севера. И ничего больше, кроме
необозримых еловых лесов с эпизодическими пятнами белых
берез, необъятной арки неба с движущимися облаками и
бесконечных излучин пустынной реки. Мы огибали
мысы один за другим. Наконец под вечер — сумерки
наступали примерно в 19.45, потому что прошло чуть
меньше месяца после равноденствия, — леса
расступились, и мы вошли в дельту.
Где я только ни побывал за свою жизнь, но дельту
Невольничьей или, скорее, Пис-Ривер представляю
себе как самое пустынное место на Земле. Она
вызывает благоговение, которое тем более усиливается,
когда вспоминаешь, что давно уже не было видно
человеческого жилья. Местность здесь плоская и широкая,
на многие мили вокруг тянутся заросли болотной травы,
где больше гусей и уток, чем в это можно поверить.
Мы вышли из фарватера в озеро, которое простиралось
далеко перед нами и в сгущающихся сумерках выглядело
холодным и враждебным; под сильным порывистым
ветром оно было покрыто беспорядочно толкущимися,
быстрыми, рваными волнами. За Форт-Резольюшен это
место называется Pec-Дельта. Как красноречивы
названия факторий Компании Гудзонова залива на
Канадском Севере! На озере не было видно судов, там вообще
ничего не было, кроме гусей, пеликанов, уток и ондатр,
которые оставляли за собой V-образные следы на воде,
покуда расплывались в разные стороны от нас. Я
чувствовал себя так, будто двигаюсь в никуда. Однако это было
неверно, потому что вскоре нам предстояла встреча
с личностью, хорошо известной между Белл-Роком
и Форт-Провиденсом.
Он вышел навстречу на весельной лодке и обликом
напоминал французского философа Жака Маритена.
У него были огромная копна седых волос и лицо ученого
мужа со странным выражением глаз. Он произнес всего
несколько слов и на борт не поднялся. Ему спустили
86

провизию, которую он сложил в лодке, затем развернулся
и медленно погреб к берегу, где я заметил пару собак-
лаек, сидевших перед убогой хижиной, разинув пасти
и обернув кольцами хвостов задние лапы. Кто-то сказал,
что этого человека нанимают сторожить баржи, которые
часто швартуются неподалеку в ожидании буксира. И
помнится, я подумал, что этот человек сторожит вовсе
не баржи, а саму вечность.
«Знаете,— обратился ко мне один из матросов,—
он жил в Париже, в Риме и объездил весь свет. Он
разбирается в живописи и книгах. Однажды он даже сказал
моему другу, что знает толк в женщинах-иностранках».
«Что он здесь делает?»
«Не знаю, но, наверное, за всем этим кроется какая-то
история. Он не любит распространяться об этом и никуда
не выезжает. (Под «не выезжает» в этих краях имеют
в виду то обстоятельство, что человек все время
остается на Севере). Зимой он нанимается на какую-то
работу в другом месте».
«Его засосала тайга?»
«Нет, не думаю. По-видимому, дело тут не в тайге.
Ведь человек имеет же право жить в одиночестве.
Верно?»
Возможно, это было лишь случайное замечание, а
может быть, предупреждение не задавать слишком много
вопросов о людях, повстречавшихся на Севере. Я так
и не понял, что это было.
Тем временем в рулевой рубке проходило нечто вроде
совещания — капитан обнаружил, что у нас прервалась
связь с кем-то, с кем ему нужно было переговорить.
В этой стране телефоны есть только в лагерях, здесь нет
дорог, телеграфа. Для связи используется
исключительно радио, и сообщения посылаются открытым текстом,
причем радиоцентр Белл-Рока обслуживает территорию,
по площади превосходящую в несколько раз Германию.
Капитан — канадец японского происхождения по имени
Альберт Ирей — пытался связаться с капитаном «Ра-
диум Йеллоунайфа» Бринки Свейнсоном, с которым
рассчитывал встретиться здесь, у Pec-Дельты. На Большом
Невольничьем озере проводить баржи «толканием» не-
87

возможно, потому что зыбь на глубокой воде порвет
любые швартовы. На озере баржи буксируют обычным
способом с помощью толстого стального троса, который
подается с буксирной лебедки, установленной на корме
буксировщика, и максимальное количество барж при
этой операции не должно превышать четырех. «Радиум
Кинг» должен был взять четыре баржи поменьше,
«Радиум Йеллоунайф» — как более мощное судно — четыре
крупные баржи.
В рулевой рубке Альберт пытался разыскать в эфире
капитана «Радиум Йеллоунайфа», но из динамика
неслась чужая речь.
«Насколько я понимаю, говорят по-русски. Это,
наверное, Россия»,— сказал он и пожал плечами.
«Россия?»
«Мы часто ловим Россию, но не можем связаться
с людьми, от которых нас отделяют несколько излучин
реки. В этих краях радио ведет себя очень капризно.
Вот уже несколько дней, как в эфире полное
непрохождение. Возможо, Бринки в каких-то десяти милях от нас,
а я не могу поймать его. Ладно, все же двинемся».
Альберт дернул за ручку машинного телеграфа, и в
последующие полчаса мы занимались «пересортированием»
барж. Четыре были отшвартованы — закреплены за
стволы больших деревьев, остальные мы взяли на
буксир, и в сгущающихся сумерках «Радиум Кинг»
поволок их в озеро. Расстояние между баржами было около
пятисот футов, и общая длина каравана стала больше,
чем у «Куин Элизабет».
Мне очень не понравился внешний вид озера. Крутые,
быстрые волны, характерные для внутреннего моря,
всегда казались мне менее привлекательными, чем
тяжелая зыбь Атлантики. «Кинг» становился на дыбы перед
каждой встречной волной, расшвыривал воду, а она была
очень холодна. Над рулевой рубкой вращалась антенна
радиолокатора, однако экран был пуст, если не считать
четырех точек у нас за кормой, то есть наших барж,
и линии берега, от которого мы удалялись. Ветер
барабанил в стекла рубки.
«Какая у нас осадка?» — спросил я Альберта.
88

Он тут же ответил: «Примерно три с половиной
фута». И я разглядел улыбку в отблесках подсветки
нактоуза.
«Значит, будет болтать»,— пробормотал я, вспомнив,
что страдаю морской болезнью.
«К утру вы, возможно, назовете это иначе».
Рулевой переложил штурвал, и «Кинг» стал медленно
разворачиваться навстречу разъяренному морю.
«Пожалуй, мне лучше пожелать вам доброй ночи».
Держась за ограждение, я спустился на главную
палубу, а затем меня просто швырнуло вниз по другому
трапу в крохотную каюту, где мы спали. Я проглотил
таблетку «гравола» и, неожиданно почувствовав, что голова
у меня идет кругом, не раздеваясь, повалился на койку.
Однажды мне довелось попасть в ураган в
Северной Атлантике на борту «Эмпресс оф Бритн» — это
большое судно было потоплено авиацией во время войны,—
и я помню, как судно черпало носом воду, хотя высота его
штевня была шестьдесят футов. В другой раз мне
пришлось провести пять с половиной часов на пароме между
Дувром и Булонью в такую погоду, что в одной из
английских газет появился крупный, кричащий заголовок,
ставший знаменитым: «Шторм над Ла-Маншем. Континент
отрезан». И в том и в другом случае я ужасно мучался,
однако ночь на Большом Невольничьем озере не идет
с ними ни в какое сравнение. «Кинг» не просто швыряло,
с борта на борт, судно моталось взад-вперед, как
метроном, настроенный на ритм чардаша.
Лежа с закрытыми глазами, я успокаивал себя тем, что
Большое Невольничье озеро в конце концов не море,
а лишь часть речной системы. Чуть позже, когда я
приоткрыл глаза, то вспомнил, что произошло с
буксиром «Клируотер» на озере Атабаска. Внезапно
захваченное штормом судно пыталось развернуться, чтобы
укрыться за островом, однако буксирный трос и караван
за кормой свели к нулю все усилия его двигателя —
волны, ударявшие по корпусу, словно молоты, все же
опрокинули судно. На следующий день самолеты
обнаружили такую картину: затонувший буксир послужил как
бы якорем для четырех барж; все члены экипажа по-
89

гибли. Затем я вспомнил историю военных лет,
слышанную мной в Белл-Роке, о караване с карбидом и
динамитом. Шторм, как это бывает в здешних местах, налетел
неожиданно, вода стала заливать баржи, и карбид
воспламенился. Капитан буксира, заметив в ночи пламя
по корме, немедленно отдал буксирный трос и рванулся
вперед. Судно было уже в трех милях от брошенного
каравана, когда взорвался динамит, однако воздушная
волна оказалась настолько сильной, что капитана сбило
с ног.
Затем я почувствовал сильное головокружение, мне
стало все безразлично, и я задремал. Проснулся от
страшного грохота и обнаружил, что почти стою,
привалившись к борту. Я подумал, что судно вот-вот
опрокинется, и ринулся к трапу. Забыв про морскую болезнь,
я вскарабкался на палубу со спасательным жилетом в
руке, однако причин для паники не было. Маленький
«Кинг» мотался на волнах, вода заливала палубу, но я
сумел сообразить, что шторма как такового нет. Просто
шла встречная волна, довольно беспорядочная зыбь,
а осадка суденышка была слишком мала. Я поднялся
в рулевую рубку, Альберт по-прежнему был там.
«Все идет нормально, но ветер усиливается. Все еще
никаких признаков Бринки. Похоже, что он задержался
на том берегу. Наверное, ветер там усилился раньше.
Если он вышел, то мы давно обнаружили бы его
локатором».
Когда я вернулся в «спальню», то понял, почему меня
выбросило из койки — от сильной тряски сломалась
стойка. Отремонтировать койку в такую болтанку было
немыслимо, поэтому я кое-как пристроился и попытался
заснуть. Это была беспокойная ночь, и после падения
у меня побаливала спина.
На следующий день немного прояснилось, тошнота
прошла. Мы чувствовали себя вполне как в море, потому
что берегов не было видно. Судно неуклонно
продвигалось вперед со скоростью четыре узла, волоча за
собой баржи, а затем уже при полном штиле сблизилось
с берегом в том месте, где Маккензи вытекает из
озера. Это место называют Гаванью Ригли, хотя поселе-
90

ния там нет и, насколько помню,— ни единой хибарки.
«Радиум Йеллоунайф» словно растворился, в эфире
были по-прежнему одни помехи. Мы с Моррисом знали,
что «Кингу» давно пора быть на противоположном берегу
в Йеллоунайфе, и поэтому приняли за само собой
разумеющееся, что нам придется ночевать на открытой
палубе одной из барж, покуда дождемся прихода другого
буксира.
«Думаю, что Бринки значительно удалился от берега.
Иначе мы давно поймали бы его локатором.
По-видимому, он возвращается теперь из Рес-Дельты. Он будет
здесь завтра утром, часов в девять».
Я сильно сомневался в этом, потому что на Севере
редко выдерживается расписание. И в то же время
сомнения на Севере — непозволительная роскошь. Штормы на
озере налетают внезапно, так же как морозы весной
и осенью. Прошлым летом в июне «Радиум Кинг» вмерз
в лед посреди озера и проторчал там десять суток.
Альберт обладал терпением истинного северянина, чего
недоставало мне; то же могу сказать и по поводу его
здорового оптимизма.
Но нам так и не пришлось ночевать под открытым
небом, потому что чуть поодаль, у самого берега, в болоте
работала землечерпалка, а рядом стояло судно-бытовка,
где ночевал ее экипаж. Отшвартовав баржи за деревья,
Альберт пошел через озеро, а мы направились к
небольшой группе людей, которые, окутанные тучей
насекомых, поджидали нас. Четверо из них были мускулистые
индейцы, а двое белых не брились уже несколько дней.
У одного из них веки были красными от укусов и
распухли, а он даже не сгонял насекомых с лица. Без лишних
слов они пригласили нас на борт; так всегда поступают
на Севере с незнакомцами. Капитан землечерпалки
сказал, что у них есть две свободные койки — одна на
бытовке, другая — в рулевой рубке землечерпалки. Мы
с Моррисом разрешили эту проблему с помощью
монеты: ему досталась бытовка, мне — рулевая рубка, и
поскольку мы оба страшно устали, то немедленно отошли
ко сну. Последнее, что я успел заметить, это
удаляющийся в ночь кормовой огонь «Радиум Кинга».
91

Я проснулся утром, с трудом соображая, где нахожусь,
потому что прямо в глаза бил яркий свет. Никогда не
видел такого восхода солнца. Небо над рекой и землей
напоминало плоскую крышу, оно было
мертвенно-бледным, зловещим и словно давило на землю. На
востоке оранжевое пламя проделало рваную дыру в небе, и
лучи солнца прорвались между водой и небом, словно
сумасшедшие прожекторы. Затем они пробили уже другую
дыру на западе и пошли бродить по поверхности
позолоченного моря, и тогда разом запылало все небо. Еще
минуту назад небосклон был словно выписан кистью
Эль Греко (его небо над Толедо), теперь же это было
небо Тернера над устьем Темзы, однако гораздо
обширнее, пустыннее, вызывающее больше благоговения. Затем
с какой-то дикарской, неестественной внезапностью обе
дыры в небе закрылись, огонь погас, наступила почти
полная тьма, и я увидел тень — не реальность, а тень,—
треугольник гусей над поверхностью мрачных вод.
Миллионы лет подобные спектакли разыгрывались
в этой части реки, и наблюдали их лишь
бесчувственные создания: комары, оводы, слепни, черная мошка,
чайки, гуси, вороны, пеликаны, орлы, лоси и медведи.
Мне было еще неизвестно, что лежит там, на Северо-
Западе, но я уже знал, что мой ближайший собрат
находится позади меня в Pec-Дельте, и этот человек —
тот седовласый отшельник. Я почему-то поддался
панике — именно панике, я не оговорился,— и тут же
задумался, а так уже необходим человек на этой земле.
Передо мной раскинулась необозримая страна дикой
первозданной красоты, огромное внутренее море,
питающее великую реку, несущую свои воды на тысячу
двести миль через первозданную глушь к самому
бесполезному для человечества океану. Ради чего сотворил все
это Создатель?
Я вернулся на койку, некоторое время дрожал в
спальном мешке, а через полчаса проснулся от звука гонга,
призывавшего на завтрак.
После завтрака я выкурил сигарету в компании
моториста, пожилого человека с резкими чертами лица.
Я спросил, нравится ли ему здесь.
92

«Здесь не может не нравиться,— ответил он.— Лодка
высаживает вас и уходит. За вами словно закрывается
дверь. Мы сидим на этой землечерпалке уже несколько
месяцев. Идти некуда. Однако всякий раз я возвращаюсь
сюда. Такая жизнь меня устраивает. Потому что для тех,
у кого там, на большой земле, были неприятности,—
не хочу сказать, что я один из них,— Север самое
подходящее место».
Я спросил, сколько людей живет у реки между Форт-
Смитом и Аклавиком, а также в дельте Маккензи.
«Может быть, тысяч пять индейцев. Несколько белых
в Норман-Уэлсе остаются на зимовку, чтобы
поддерживать работу нефтеперерабатывающего завода.
Немного народу здесь и несколько человек там, на постах».
Все палубы землечерпалки были оккупированы
насекомыми. Черпалка отдала швартовы и отправилась на
работу, а мы с Моррисом уселись в бытовке и принялись за
чтение. «Радиум Йеллоунайф» не показывался, и шеф
сказал, что связи по-прежнему нет. За весь день он
произнес только эту фразу. После обеда поднялся свежий
ветерок и разогнал насекомых, поэтому я и Моррис
попросили удочки, отошли берегом от бытовки и решили
порыбачить. Мы видели, как всплывает рыба, но ни одна
не соблазнилась на наши блесны.
Это один из самых интересных участков всей
речной системы. Здесь, где берет начало Маккензи, вода
в реке холодна и прозрачна, скорость течения не
превышает пяти узлов, на поверхности образуются
спиралеобразные водовороты, изгоняющие рыбу на поверхность.
Река становится злобной и властной. Наносы,
приносимые Атабаской, оседают на дне одноименного озера, все,
принесенное Пис-Ривер,— на дне Большого Неволь-
ничего озера. На этом участке система обновляется
большим объемом текучей воды, которая некогда, много
тысячелетий назад, прорезала огромный извилистый ров,
ведущий на север. Эти места помнят первые великие
путешествия Александра Маккензи.
Всю зиму 1789 года Маккензи провел в Форт-Чай -
певайане за изучением карт Питера Понда, который был
уверен в том, что из дальнего угла озера должна выте-
93

кать большая река. К тому времени Питер Понд сильно
постарел и хотел, не испытывая при этом ревности, столь
присущей всем исследователям, передать свое дело в
руки молодого человека. Можно не сомневаться, он
надеялся, что la grande riviere en bas (эта большая река
«внизу») окажется Северо-Западным проходом63. Когда
в 1788 году Питер Понд вернулся в Монреаль, он
рассказал другу, что позаботился о том, чтобы другой
исследователь «спустился вниз по реке, добрался до
островов Уналашки и Камчатки, а оттуда через Россию в
Англию». Тем «другим» исследователем был молодой
Александр Маккензи, уроженец Сторнуэя на шотландском
острове Льюис, который в то время был компаньоном
в Северо-Западной компании. Летом 1788 года Маккензи
прошел через весь континент и достиг Форт-Чайпе-
вайана прежде, чем воды были скованы льдом. Он не
питал никаких иллюзий на тот счет, что путешествие
в неизвестность окажется не из легких, и выступил
немедленно, как только вскрылась река.
3 июня 1789 года он записал в журнале: «... мы
погрузились в 9 часов утра в Форт-Чайпевайане... на
берестяное каноэ. Экипаж состоял из четырех канадцев64 (двух
сопровождали жены) и немца. С нами был индеец,
который приобрел титул «Английского вождя», две его
жены на небольшом каноэ и еще два молодых индейца.
Эти люди подрядились выполнять для нас двойную
работу — переводчиков и охотников. Первый индеец был
спутником вождя, который провел мистера Хирна до
реки Коппермайн65, и с той поры стал главным вождем
своих соплеменников».
«Английский вождь» не принес много пользы, однако
вояжеры Маккензи, которых он не щадил, несомненно,
заслужили, чтобы их имена вошли в историю. Это были
Франсуа Барьё, Шарль Дюсетт, Жозеф Ландри, Пьер
Делорм и Джон Стейнбруик.
В первый день Маккензи преодолел тридцать шесть
миль, которые привели его к месту, где Пис-Ривер
сливается с Невольничьей. Там его остановили пороги,
которые в наши дни обходят дорогой от Форт-Фицджералда
до Белл-Рока. На следующий день путешественники
94

поднялись в 3 часа ночи, преодолели шесть волоков
и в 17.30 вечера, совершенно изможденные, разбили
лагерь. Погода одарила их неприятным сочетанием
мокрого снега с дождем и резкого ветра, причем
преобладали встречные ветры, что так характерно для
начала канадской весны. Однако, преодолев пороги, они
достигли при встречном ветре Большого Невольничьего
озера менее чем за четверо суток. Короче говоря, при
неблагоприятной погоде каноэ Маккензи затратили на
путь от Белл-Рока до Рес-Дельты лишь немногим вдвое
больше времени, чем «Радиум Кинг», который в
последние числа августа шел круглые сутки с постоянной
скоростью семь узлов при полном безветрии.
Большое Невольничье озеро было все еще покрыто
льдом и оставалось чистым только у самого берега,
однако Маккензи повел своих людей вперед. Они
продвигались вдоль берега, перебираясь с одного острова на
другой, а не шли, как современные суда, по открытой воде.
Штормило, иногда ветер достигал ураганной силы,
и только 23 июня путешественники достигли земли.
Трудно вообразить более тяжелый переход. «Хотя
погода стояла далеко не теплая,— пишет Маккензи,— мы
страдали: не давали покоя тучи комаров, которые
сопровождали нас повсюду». Несмотря на то что они
добрались до земли, реку удалось отыскать только 29
июня.
Двадцать шесть суток от Форт-Чайпевайана до гавани
Ригли! Они еще не знали, что до наступления морозов
предстоит преодолеть 1200 миль до берега океана и
обратно в Чайпевайан. Однако поначалу Маккензи был
весьма доволен успехами экспедиции, потому что
внушительная река устремлялась не на север, а целые триста
миль текла в западном направлении. Неужели это
Северо-Западный проход? Но уже 10 июля он был почти
убежден, что это не так. Поток оказался «Рекой
Разочарования», потому что путешественник был уже на
широте 67°47', то есть он забрался слишком высоко
на север, чтобы питать какие-либо иллюзии. «Стало
очевидным, что эти воды текут в Гиперборейское море, и,
хотя возможно... что мы не вернемся на Атабаску в этом
95

году, я тем не менее полон решимости достигнуть места
их излияния».
Молодой шотландец обладал редкими качествами
лидера и доказал это теми свершениями, к которым он
привел своих спутников. Хотя Маккензи не пожалел
времени на то, чтобы покинуть реку и углубиться в горы,
которые ныне носят его имя (он стремился исследовать
эту страну), в дельте он оказался уже к 12 июля. Двое
суток спустя, 14 июля 1789 года, Маккензи основал пост
на острове Уэйл в Арктике, где наблюдал обычаи
прибрежных эскимосов. В тот самый день (конечно, он
даже не подозревал об этом) толпы народа в Париже
взяли штурмом Бастилию — началась Великая
французская революция.
Путешествие Маккензи вниз по реке все же явилось
менее значительным достижением, чем более поздний
переход через Скалистые горы до Тихоокеанского
побережья, но тем не менее оно стало одной из ярчайших
страниц, вписанных в эпос канадских вояжеров. Если бы
его записи не были вне сомнения, я не поверил бы в то,
с какой быстротой преодолевали большие расстояния
лодки-каноэ. 29 июня Маккензи покинул Большое
Невольничье озеро примерно в той точке, где мы с
Моррисом ловили рыбу с судна-бытовки, и все же он
оказался неподалеку от Аклавика уже через две недели, а
соленых вод океана достиг за шестнадцать суток! В этой
реке сильное течение, и при попутном ветре иногда он мог
использовать парус. Однако должны же были
путешественники спать по ночам; кроме того, для людей,
незнакомых с местными условиями, отыскание нужной
протоки всегда связано с большими трудностями.
Великая река Севера местами представляет собой серию озе-
роподобных плесов протяженностью до трех миль,
которые обычно заканчиваются крутой излучиной. И совсем
не просто отыскать нужную протоку в лабиринте тысячи
островков. Кроме того, в течение всего путешествия от
индейцев поступали зловещие предупреждения: в устье
реки эскимосы непременно нападут на
путешественников. На Большом Медвежьем озере какой-то индеец
сказал, что «потребуется несколько зим для того, чтобы
96

достичь моря, и все мы успеем состариться, прежде чем
сможем вернуться».
Но Маккензи все-таки вернулся через сто два дня
в Форт-Чайпевайан. А я, стоя у кромки этих студеных
вод, размышлял об этом подвиге, но даже тогда еще не
сознавал его величия.
Ведь мне только предстояло увидеть воочию пороги,
которые Маккензи описал с такой точностью: «Они
шипели, как закипающий чайник». Воды порогов
Провиденса, Зеленого острова, Клируотера не бурлят и не
вздымаются, как у Лашина или на Лонг-Су. Они беснуются
где-то на глубине, порой проносясь со скоростью до
двадцати узлов, и, когда смотришь на них, кажется, будто
колышется вся поверхность реки. На таких быстринах
буксирные суда не могут везти более четырех барж и
поэтому расформировывают караваны у каждого порога —
сначала швартуют к берегу четыре баржи, проводят
четыре других вниз по течению, а затем возвращаются
против течения за остальными. «Радиум Йеллоунайф»
спустил четыре баржи по порогу Провиденса за какой-то
час, но затратил более трех часов на то, чтобы вернуться
назад налегке; при этом его машина работала на
полную мощность так, что судно вибрировало всем корпусом.
Ниже того места, где Блэкуотер впадает в Маккензи,
есть быстрина протяженностью шестьдесят миль, и
капитан «Радиум Чарльза» Петерсон однажды пробивался
вверх по течению более полусуток. Ниже Норман-Уэлса
самый эффектный участок реки, так называемые
Бастионы, где быстрая, гладкая, как атлас, река (глубина до
двухсот футов) проточила высокие известковые утесы,
образовав каньон длиной семь миль с почти отвесными
берегами-стенами.
Человек, который возглавлял это знаменитое
путешествие, представляется мне самой яркой и
привлекательной личностью в истории освоения Канады. Это человек-
гигант. Его открытия не получили признания у торговых
партнеров — во все времена исследователи грешили
ревностью, которую шведы называют «королевой пороков».
Однако, завершив свои путешествия, Маккензи пересек
океан, чтобы посетить Лондон. Там с помощью ано-
97

нимного автора, чей казенный стиль явно не
соответствовал живости материала, он опубликовал книгу с одним
из самых длинных названий в истории английской
литературы — «Путешествия из Монреаля, что на реке Св.
Лаврентия, через континент Северной Америки к
Ледовитому и Тихому океанам в годах 1789 и 1793 с
предваряющим рассказом о возникновении, развитии и
нынешнем состоянии пушной торговли в этой стране».
Эта книга, вышедшая в один из самых блестящих
периодов британской истории, принесла Маккензи
известность. Молодой торговец пушниной, который еще
совсем недавно путешествовал на каноэ, жил в индейских
типи, чувствовал себя непринужденно в салонах,
переполненных людьми, чьи имена украсили историю Англии.
Время было весьма напряженное — Маккензи оказался
в Лондоне сразу же после блестящих побед Нельсона
на Ниле и при Трафальгаре. И тем не менее никому
не известный путешественник нашел свое место под
солнцем. Люди, стоявшие у кормила правления
государством, прочитали его книгу, Маккензи был пожалован
высокий дворянский титул, ему покровительствовал один
из герцогов королевской крови, его портрет написал
личный художник короля.
В контексте жизни Маккензи на канадских реках его
личность — личность путешественника, вскрытая кистью
Томаса Лоренса, выглядит ошеломляюще. На его лице
нет и следа перенесенных невзгод, несмотря на то что
он исследовал одну из самых суровых территорий
земного шара. И если в облике Саймона Фрейзера
проглядывает упрямство, нечто звероподобное, то этого
никак нельзя сказать о Маккензи. Этот «едок» пеммика-
на и солонины, человек, который мог перепить любого
из членов монреальского Бивер-клуба, имел твердо
очерченный волевой подбородок. Однако его лицо могло быть
лицом поэта. Его глаза, какими их увидел Лоренс,
просто поразительны: призывные, страстные, нежные — это
глаза цивилизованного, образованного человека, и тем
не менее они рисуют в воображении образ орла. Строки,
вложенные Теннисоном в уста Одиссея, хорошо
увязываются с личностью, открытой сэром Томасом Лоренсом:
98

И все же опыт — арка, и под ней
Сверкает неисхоженный тот мир, который отступает
Всякий раз по мере приближенья.
Когда ветер стих, насекомые вернулись, и мы с
Моррисом укрылись в бытовке. День тянулся монотонно,
и я почти разуверился в том, что мы вообще выберемся
из этих мест. Меня все сильнее раздражали
бесконечные «северные» проволочки. Над нами пролетел самолет
лесной разведки, но всякий раз, как мы всматривались
в горизонт, озеро оставалось пустынным. Затем сразу же
после захода солнца Моррис неторопливо поднялся,
глянул в иллюминатор и сказал: «Веселей! Буксир на
подходе!»
Через полчаса мы были уже на борту «Радиум
Йеллоунайфа» и разговаривали с капитаном Бринки
Свейнсоном. Покуда нас болтало на озере, он укрывался
за островом, и вовсе не потому, что счел погоду слишком
опасной для своего судна, просто у него на буксире
была пустая баржа без балласта, и он опасался, как
бы ее не опрокинуло. Капитан сообщил, что через двое
с половиной суток ниже по течению он передаст нас на
«Радиум Чарльз», а тот в свою очередь доставит нас
в Норман-Уэлс, где произойдет рандеву с «Пеликан
Рэпидз».
На следующий день путешествие по реке Маккензи
началось, и для того, чтобы дойти от гавани Ригли
до Норман-Уэлса с нашими восемью баржами, ушло
больше времени, чем потребовалось бы современному
лайнеру добежать от Нью-Йорка до Саутгемптона.
Час за часом, день за днем, ночь за ночью мы
следовали за излучинами реки, огибали острова, все более
переполняясь ощущением необъятности земли. В этих краях
небольшие поселения-посты лежат на расстоянии ста —
ста пятидесяти миль друг от друга, а между ними не
сыскать и следа человека. Первым постом некогда был
Форт-Провиденс, где в 1867 году, как раз в год
образования Канадской Конфедерации, сестры-монахини из
католической миссии едва не погибли от голода. Затем
шли Форт-Симпсон, Ригли, Форт-Норман, Норман-Уэлс,
Форт-Гуд-Хоп, Арктик-Ред-Ривер, Форт-Мак-Ферсон,
99

Аклавик, Рейндир-Депо и Туктояктук (называемый на
реке просто Тук или Тук-Тук) на самом берегу океана.
Так как снабжение этих постов крупногабаритными
грузами производится исключительно по реке, потому
что там нет дорог66, система реки Маккензи,
единственная на континенте, продолжает играть извечную роль,
некогда присущую всем великим рекам мира. В
некотором смысле путешествие по реке Маккензи подобно
экскурсу в прошлое. Это единственная в здешних краях
магистраль с интенсивными грузоперевозками
протяженностью свыше полутора тысяч миль; кроме того, река
почти не изменилась с тех пор, когда Маккензи открыл
ее. Даже пласты лигнита, которые он видел горящими
в Форт-Нормане, все еще там горят.
Монотонность, бесконечное однообразие и обширное
небо... однако это не то однообразие, которое угнетает.
Теперь река истово прокладывает себе дорогу,
размывая на излучинах огромные котлованы в отвесных
обрывах. Раскинувшись широко, она молчаливо течет мимо
болот, окаймленных ивами, и то и дело словно
обнимается с многочисленными островами. Мы проплыли по
обширному зеркалу озера Милс-Лейк, и слева появились
трехтысячефутовые горбы гор Маккензи, а затем на
востоке обрисовались горы Франклина. Горы резко
разворачивают реку в северном направлении, и эта большая
излучина теперь носит название «изгиб Кэмселла». Я
заметил, что ночи стали длиннее и холоднее. Первого
сентября ночью ударил морозец, утром пал туман, и мы
увидели стаи диких гусей, потянувшихся на юг.
Я не мог отличить один день от другого, но хорошо
помню, что, когда «Радиум Йеллоунайф» подходил к
месту встречи с «Радиум Чарльзом», радиопрохождения
все еще не было, и один из матросов сказал, что поймал
по радиоприемнику Австралию, но не уловил ни звука
от «Чарльза». Может быть, он разыгрывал меня насчет
Австралии, но мне хорошо известно, что однажды он
поймал Россию. В конце концов капитан Свейнсон
пришвартовал свои баржи, а нам сообщил, что ему пора
возвращаться вверх по течению. Лето подходило к концу,
и он не мог позволить себе роскошь терять драгоценное
100

время. Он сказал также, что если мы пожелаем, то он
с радостью оставит нас на борту, но в таком случае уже
не сможет передать нас судну, идущему на север. Однако
он был уверен в том, что «Радиум Чарльз» обязательно
появится в тот же день, и мы можем спокойно
дожидаться его на одной из барж.
Итак, я и Моррис остались с баржами. «Радиум Йел-
лоунайф» скрылся за излучиной реки, а нас окружила
полнейшая тишина. Мне показалось, что я видел
медведя, который разглядывал нас с высокого обрыва, но это
был избитый непогодой пень. Затем пошел дождь,
заметно похолодало. Я вымок до нитки, и то, что
испытывал, любой психолог назвал бы чувством
неуверенности. Затем я полазал по кипам груза, но продрог
окончательно. Мы сунули нос в какой-то люк на одной
из барж и поискали, где бы присесть. Трюм был
доверху завален корзинами, ящиками, грузовыми
контейнерами, однако отыскалась пара ящиков, на которых мы
и расположились, закурив по сигарете. Не успел я с
наслаждением затянуться, как Моррис, прищелкнув языком,
сказал: «Ты заметил, на чем мы сидим?» На моем
ящике было написано: «Динамит», а на его: «Запалы».
Я немедленно выбросил сигарету за борт, но с места не
тронулся. Незадолго до наступления сумерек из-за
поворота реки появился «Радиум Чарльз», толкавший перед
собой наши остальные баржи.
Итак, вниз по реке до Норман-Уэлса — самого
значительного места скопления людей из числа всех
тамошних поселений, потому что это не торговая точка
Компании Гудзонова залива, а городок с
нефтеочистительным заводом, самым северным на континенте. Здесь
река Маккензи демонстрирует великолепную излучину,
потому что горы словно дозволяют раскинуться по обеим
ее берегам обширной равнине, и открывающийся
пейзаж, пожалуй, один из самых впечатляющих во всей
Северной Америке. Здесь много домов с садиками, где
выращивают дельфиниум футов восемь высотой. Эти
дома принадлежат техническому персоналу завода и
прочему люду, необходимому для обеспечения непрерывной
работы завода. Норман-Уэлс лежит как раз под самым
101

Северным Полярным кругом и обладает единственной
в этом секторе Арктики взлетно-посадочной полосой.
Еще дальше, вплоть до Тука, все самолеты снабжены
поплавками для посадки на воду67.
Ниже Норман-Уэлса Маккензи, которая уже успела
принять в себя несколько притоков и ожидает
поступления других, почти по прямой струится на север. Летом,
когда оттаивают верхние слои вечной мерзлоты, берега
превращаются в сплошную илистую массу. Зимой весь
регион на целый месяц словно запирается на замок
полнейшей темнотой полярной ночи, и только вечное
мерцание звезд и северное сияние освещают землю. Один
закоренелый полярник рассказал мне, как однажды
зимой стал свидетелем такого мощного северного сияния,
что даже его собаки отказались работать. Сполохи
перемещались с одного края небосклона на другой с такой
быстротой, что тени собак оказывались от них то справа,
то слева, и в конце концов собаки взвыли, улеглись
и зарылись мордами в снег.
Ниже Норман-Уэлса контрасты природы на реке
настолько разительны, что лучше всего определить их так:
река вступает в страну полуночного солнца в июне,
а в декабре — в страну полуденной ночи.
В конце концов эта река создала одну из
грандиознейших дельт в западном полушарии. Это
фантастическая местность, которую составляют надводные и
подводные острова, лабиринт проток, низкие берега,
затянутые илом летом в результате оттаивания слоя
вечной мерзлоты, которая поражает землю на глубину до
нескольких сотен футов. Местами с этой глубины на
поверхность, как гигантские грибы, выпучиваются булгун-
няхи68. Это удивительная страна ондатр и комаров, а за
ней начинается настоящая тундра. Дельта простирается
с севера на юг на целую сотню миль и выдается в океан
на все семьдесят. С запада из равнины дельты
внезапно, отвесным обрывом вырастают горы Ричардсона, а на
востоке она ограничена низким хребтом горбатых гор
Карибу. В этом месте многие потоки разветвляются,
и только с воздуха можно обозреть запутанную сеть
проток. Пил, внушительная, частично судоходная река,
102

впадает в дельту Маккензи таким образом, что
некоторые ее рукава легко спутать с главным потоком. На Пиле
расположен Форт-Мак-Ферсон, а на берегу одного из его
рукавов — Аклавик или, точнее, все то, что осталось от
поселения, когда его переместили несколько лет назад
в Инувик69. Здесь живут эскимосы и немного белых.
Вечная мерзлота подходит настолько близко к
поверхности земли, что при строительстве домов вместо буров
используют пожарные рукава с паром, и при этом
строители нередко натыкаются на ослепительно сверкающий
лед на глубине всего нескольких футов. Однако под
лучами незаходящего летнего солнца на возделанной
почве поверх слоя вечной мерзлоты выращивают кочаны
капусты размером с баскетбольный мяч. Инувик, самое
северное поселение в западном полушарии, находится
примерно на широте Нордкапа, однако температура
воды в близлежащем море здесь ниже.
Когда в этот регион приходит зима, она не медлит,
а ударяет сразу. Я встретил на Маккензи ветерана,
который рассказал мне, что однажды избежал зимовки
в Аклавике при таких обстоятельствах, когда дело
решила буквально одна минута. Он должен был
пилотировать последний самолет, и когда стоял на его поплавке,
заправляя бак бензином, то внезапно увидел, как вода
быстро затягивается пленкой льда. Не медля ни секунды,
он отшвырнул шланг, прыгнул в кабину, не
позаботившись даже о том, чтобы завинтить крышку топливного
бака, разогнал машину и взлетел. Тонкая корка льда
хрустела, разламываясь под поплавками, пока самолет
не оторвался от воды. А когда пилот
разворачивался в воздухе, то заметил сверху, как в бухту
вламывается паковый лед и ее поверхность, теряя
прозрачность, становится матовой, словно мороз ударил по воде
волшебной палочкой. Как и все, кто забирается по
Маккензи далеко на север, я вылетел оттуда самолетом, и
обычно перелет от дельты до Эдмонтона занимает
примерно восемь часов. Я летел значительно дольше, потому
что было много задержек на постах, и об одной из них
стоит рассказать, потому что она красноречиво
свидетельствует о простоте нравов в этих краях.
103

В Норман-Уэлсе, где взлетно-посадочную полосу
проложили прямо в тайге бульдозерами и даже не покрыли
бетоном, самолеты взлетают в облаке пыли; потом они
исчезают из глаз за обрывом, взмывают ввысь,
закладывая глубокий вираж над рекой. И там агент
авиалинии обнаружил в одном из кормовых кресел самолета
спящего человека. Это был индеец, который сел в
самолет накануне в Форт-Смите. Он летел до Хей-Ривер,
на южном берегу Большого Невольничьего озера, и, хотя
не бывал в самолете прежде, тут же забылся крепким
сном и все еще спал, когда самолет прибыл в Норман-
Уэлс и пассажиры покинули самолет. Никто не обратил
на него внимания, а когда он проснулся ночью, двери
салона были заперты. Делать было нечего, и индеец
снова погрузился в сон. В таком состоянии его и нашли,
когда мы снова заняли свои места, чтобы продолжить
перелет на юг. По крайней мере этот человек понял, что
истинный Север безразличен к такому понятию, как
время.
Люди часто задают вопрос о будущем региона реки
Маккензи, и не нужно быть пророком, чтобы
предсказать, что уже через столетие долина этой реки будет густо
заселена. К тому времени, если не разразится
термоядерная война, население земного шара увеличится в
несколько раз, и любой пустынный уголок нашей планеты
будет привлекать к себе людей. Я знаю, что на востоке
люди представляют себе реку Маккензи точно так же, как
жители Лондона — реку Св. Лаврентия полтора столетия
назад,— как место весьма живописное, но холодное
и практически бесполезное.
Однако в отличие от заболоченной части
Северо-Западных территорий, которая лежит между Большим
Медвежьим озером и Гудзоновым заливом, долина реки
Маккензи во многих местах весьма доступна для
заселения. Одни только притоки Маккензи могут выработать
больше электроэнергии, чем вся система реки Св.
Лаврентия. Научно-техническая революция, которая уже
преображает Канадский Север, сможет развернуться в долине
реки Маккензи еще шире, чем в любой иной части нового
канадского «пограничья»70. В конце концов Маккензи
104

становится по-настоящему арктической рекой только
в районе своей дельты. Через столетие, а возможно,
и раньше вдоль реки вырастут многочисленные
промышленные предприятия. Как ни мал Норман-Уэлс — это
современное высокопроизводительное предприятие.
Но захотят ли люди жить там? При некоторых
обстоятельствах, думаю, да, потому что большинство из
тех, кого я встречал там, привыкли к этой земле. Чарльз
Кэмсел71 заметил однажды, что люди обычно
ненавидят либо чрезмерно любят Север, но я думаю, что они,
скорее, испытывают и то и другое чувство. Так,
например, обстоит дело со мной. Тот человек из Белл-Рока,
который сказал мне, что если я напьюсь воды из Мак-
кензи, то захочу вернуться туда, выразил простую истину.
Я рад, что побывал на этой земле, рад, что покинул ее,
но хочу побывать там снова.
Управляющий из Норман-Уэлса сказал мне, что в
течение первого года найма некоторые рабочие и
служащие, а также их семьи чувствуют себя неуютно в этой
стране и даже требуют перевода в другое место. Однако
многие из уехавших через несколько лет снова
обращаются в компанию с заявлением послать их на Север.
Я не встречал еще истинного северянина, который не
мечтал бы вернуться туда.
Для того чтобы превратить этот край в обитаемый,
необходимо сделать три вещи: нейтрализовать
кислотность почвы, удобрить ее и победить насекомых. Я уже
неоднократно упоминал про насекомых, но говорю о них
снова, потому что это бич всего Севера. И уже не знаю,
где они хуже — в Унгаве или на Рейни-Лейк
(Дождливом озере вояжеров), но каждый, кому довелось поездить
по Канаде, заявляет, что нет ничего страшнее
насекомых на реке Маккензи.
Они досаждают даже экипажам буксирных судов,
и шеф на «Радиум Кинге» неплохо обрисовал это:
«Насекомые предпочитают блестящие поверхности,
и, когда буксиры с их белыми надстройками заходят на
посты в июне — начале июля, эти надстройки
немедленно покрываются сплошной шевелящейся черно-бурой
пленкой из комаров и черной мошки. Такой рой можно
105

охарактеризовать только словом «адский». Если лицо не
закрыто накомарником, то при, попытке вдохнуть
воздух, насекомые могут попросту задушить. Бывало, я
часами окатывал надстройки из шланга, чтобы смыть этих
тварей. Они забивали шпигаты, и мне приходилось то
и дело очищать их».
Вполне вероятно, что людям удастся расправиться
с насекомыми, однако не путем распыления ДДТ. На
Канадском Севере площадь водной поверхности
настолько велика, что обработать всю ее невозможно, так же
как нельзя воспрепятствовать размножению черной
мошки в проточной воде.
Единственный выход из положения — чисто
биологические методы борьбы, и ряд ученых уже исследовали
отдельные районы этой страны с целью изучения
способов подрыва размножения насекомых. Однако в
настоящее время, когда финансовые вложения в область реки
Маккензи превышают прибыль от производимых там
товаров или иных видов деятельности, все еще не
принимаются действенные меры для развертывания
программы борьбы с насекомыми.
Хотя я не надеюсь на то, что лет эдак через сто кто-
нибудь прочтет эти строки, тем не менее мне кажется
забавным попытаться кое-что предсказать. В году,
скажем, 2061-м в долине реки Маккензи будут проживать
по меньшей мере три миллиона человек . Там будут
больницы, школы, как минимум два университета с
видом на эту студеную, чистую реку. В конце концов лишь
немногим более столетия назад личные средства одного
из друзей Александра Маккензи были вложены в
создание первого университета на берегу реки Св. Лаврентия.

В книге, подобной этой, невозможно представить реку
Св. Лаврентия как нечто обособленное. Если отвлечься
от Колорадо и Рио-Гранде, история реки Св. Лаврентия
связана с историей любой другой реки Северной
Америки к западу от Аппалачских гор. Именно река Св.
Лаврентия открыла дорогу первооткрывателям и
исследователям всех остальных рек континента. На реку Св.
Лаврентия они возвращались с добытыми мехами и
известиями о новых открытиях. Сюда прибывали из Европы
новые люди и припасы, за обладание ею сражались
армии.
О реке Св. Лаврентия известно так много, что нет
необходимости обсуждать некоторые частные подробности,
на которых мы заостряли внимание при рассказе о реке
Маккензи. И все же эта отлично изученная река,
подобно многим природным феноменам Канады, уж слишком
часто принимается за нечто само собой разумеющееся.
Как часто бывает при оценке любой речной системы,
специалисты расходятся во мнении относительно ее
размеров. Однако банальный вопрос: «Какова ее длина?» —
при всей его маловажности в данном случае все же стоит
107

задать, потому что ответ на него позволяет осветить
некоторые необычные, характерные аспекты системы
в целом.
Бассейн реки Св. Лаврентия занимает третье по
величине место в Северной Америке. Обычно площадь
его считается равной 365 000 кв. миль. Однако эту
цифру нельзя признать удовлетворительной, потому что
данная речная система обладает характерной,
уникальной чертой, что выделяет ее среди речных систем мира:
часть ее составляют пять Великих озер.
Общая площадь Великих озер — 95 000 кв. миль. Если
бы они не были своеобразными водохранилищами,
передающими избыток воды из одного озера в другое и
наконец в реку, если бы их судоходные на всем протяжении
воды устремлялись по какому-нибудь руслу, то тогда река
Св. Лаврентия посрамила бы саму Амазонку, которая
выглядела бы по сравнению с ней скромным ручейком.
Великие озера аккумулируют огромное количество
воды. Наибольшая глубина озера Верхнее — 1302 фута,
озера Гурон — 750 футов, Мичигана — 923 фута, Эри —
210, Онтарио — 774. Озера расположены как бы
четырьмя ярусами. Поверхность Верхнего озера находится
выше уровня моря на 602—623 фута, а это означает, что
большая часть площади его дна лежит ниже уровня
моря. Причина, по которой так колеблется уровень
воды,— ветер, который часто сгоняет воду к одному из
берегов, именно напор ветра, а не притяжение Луны,—
но эффект его таков, что заставляет многих думать, что
на озере отмечаются приливы и отливы. Гурон и
Мичиган занимают второй ярус при высоте поверхности воды
580 футов над уровнем моря. Эри располагается на
третьем ярусе при высоте поверхности воды над уровнем
моря 572 фута. Что касается озера Онтарио, то там,
где оно переливается в русло реки Св. Лаврентия,
высота его поверхности над уровнем моря составляет
245 футов.
Эти перепады почти незаметны, за исключением
района между Эри и Онтарио, где соединяющая их Ниагара
низвергается огромным водопадом. Однако между
Верхним и Гуроном на всем протяжении сорокамильной
108

реки-протоки Сент-Мари общий перепад воды
составляет максимально тридцать футов, в то время как между
Гуроном и Эри озеро Сент-Клэр и река Сент-Клэр
имеют перепад всего восемь футов. Что касается самой
реки Св. Лаврентия, перепад воды от ее истока на
восточном берегу озера Онтарио до места слияния с океаном
составляет всего 246 футов.
Эти цифры объясняют, почему система реки Св.
Лаврентия стала величайшим в мире внутренним водным
путем. Если бы не ее пороги и быстрины, она была бы даже
слишком хороша, ибо нигде еще природа не создала
для непоседливого человека условия столь
благоприятные для путешествий и перевозок. В нижнем течении
река Св. Лаврентия достаточно быстрая, чтобы не
считаться медлительной, а на ее быстринах скорость течения
такова, что река остается все же судоходной. Фарватер
настолько широк, как, впрочем, и вся река, что весной
в половодье уровень воды в ней редко поднимается выше
десяти футов, если только груды льда не
перегораживают ее словно дамбой. По этим причинам, а также
благодаря тому, что она течет прямо на восток между
хребтами Аппалачских и Лаврентийских гор, нет ничего
удивительного в том, что река Св. Лаврентия стала
пульсирующим сердцем страны, которое перегоняет кровь
по промышленным и торговым артериям Северной
Америки. Такие города, как Чикаго, Кливленд, Детройт,
Торонто, Монреаль, Квебек, существуют за счет этой
реки — пшеница и руда текут по ней в таком количестве,
что даже до сооружения Международного
глубоководного морского пути73 движение судов по системе реки
Св. Лаврентия по интенсивности вдвое превосходило
судоходство по Рейну и впятеро — по Суэцкому каналу.
Однако какую часть системы реки Св. Лаврентия
можно считать рекой?
Географы, измеряющие ее длину, обычно ведут отсчет
с небольшой реки Сен-Луи, которая начинается где-то
в районе верховьев Миссисипи и впадает в озеро Верхнее.
Проводя линию через Великие озера и фарватеры
потоков, их соединяющих, а затем — по фарватеру реки
Св. Лаврентия до залива в районе Антикости, они назы-
112

вают цифру 1900 миль. Однако, помимо крохотной
Сен-Луи, в озеро Верхнее впадают около двухсот других
потоков. И само озеро, в конце концов,— огромное
водохранилище.
Согласно определению, которое гласит, что река —
это любой природный поток пресной воды, который
течет по четко разработанному руслу, не вижу причин, по
которым можно отрицать тот факт, что река Св.
Лаврентия — самый короткий поток, который играет столь
важную роль в жизни Канады. Нетрудно доказать, что этот
поток даже короче реки Сент-Джон.
Рассмотрим течение реки Св. Лаврентия. Она является,
собственно говоря, рекой только в самом начале у озера
Онтарио, а затем ее фарватер теряется в бухте Тысячи
островов. От этой точки до города Квебека чуть меньше
400 миль, и, хотя река продолжает свое течение еще
многие мили, в тот момент, когда ее поток обтекает
остров Орлеан, чуть ниже Квебека, вода в нем перестает
быть исключительно пресной. Пульс отдаленной
Атлантики ощущается даже у города Труа-Ривьер. У острова
Орлеан (а это добрых 650 миль от пролива Кабота)
часто отмечались приливы высотой до девятнадцати
футов. Океаническая рыба водится в изобилии между
бухтой Ла-Мальбе и Ривьер-дю-Лу, и, хотя вода там, можно
сказать, пресная, у берегов растут морские водоросли.
Поэтому осмелюсь утверждать, что величественный плес
в нижнем течении реки, постепенно и неуклонно
расширяющийся до девятнадцати миль в устье, вовсе не
является рекой, а тем самым, что в Шотландии
называется фёрт74.
Однако при чем тут названия! Река Св. Лаврентия —
река несравненная! Прозрачная, радостная, небесно-
голубая, она выбегает из озера Онтарио под напором
его вод и простирается огромной, энергичной дугой.
Бурля, проходит она пороги Галоп и Лонг-Су, а затем
впадает в спокойные воды озера Сен-Франсис; дальше
следует еще один спокойный участок, затем пороги
Суланж и тихие воды озера Сен-Луи, а уж потом через
пороги Лашин, мимо Монреаля река выходит на
десятимильный простор озера Сен-Пьер, где обитают сотни ты-
113

сяч диких уток, а сами люди ведут наполовину водный
образ жизни на берегах заболоченных рукавов. Потом
река становится глубокой и мощной, такой она проходит
под стеной скалы, увенчанной стариной крепостью
(слово «кебёк» по-алгонкински означает «узкое место»),
затем огибает прелестный остров Орлеан и
продолжается в виде эстуария; холмы по ее берегам по своему
величию напоминают настоящие горы.
Здесь много больших притоков, и каждый из них имеет
свою историю и легенды. Река Ришелье, текущая из
озера Шамплейн по плодородной долине Квебека, полтора
столетия служила дорогой для вторгавшихся в Канаду
армий до той поры, пока истинный джентльмен Джонни
Бургойн не прошел маршем вверх по течению реки от
самого Монреаля до Саратоги, чтобы потерпеть там одно
из сокрушительнейших поражений, известных в военной
истории75. Здесь же Сен-Франсис, река Восточных
кантонов76, с их озерами вулканического происхождения и
округлыми холмами, напоминающими низменную
Шотландию. Река Оттава — la grande riviere (великая река)
вояжеров; неистовая река Сен-Морис, по которой
сплавляют лес; когда заканчивается сезонная работа, в Труа-
Ривьер прибывают пошуметь лесорубы; река Монморан-
си с ее знаменитым водопадом высотой 265 футов,
подобным повисшему на обрыве перепачканному белому
шарфу, и, наконец, Сагеней, настолько глубокий и широкий
от Шикутими до Тадусака, что его едва ли можно назвать
рекой .
Многое можно добавить к физическому аспекту реки
Св. Лаврентия. Всего несколько лет назад по
геологическому летосчислению — немногим более 10 000 обычных
лет — система реки Св. Лаврентия занимала
огромнейшую территорию. Она собирала воду не только с
территории Среднего Запада Америки, но и с Дальнего Запада.
Когда озеро Агассиз78 накрыло своими водами большую
часть прерий по обе стороны от нынешней границы, то
есть территорию, по площади равную Каспийскому морю,
река Св. Лаврентия принимала как воды этого озера, так
и воды Великих озер, потому что Агассиз сгоняло свои
воды в озеро Верхнее.
114

И все же река Св. Лаврентия — это нечто большее,
чем просто река, даже нечто более значительное, чем
система вод. Эта река создала нацию. Она формировала
жизни миллионов людей, возможно, сотен миллионов
самыми разнообразными способами. В какой-то момент
своей жизни, уже в зрелом возрасте, я тоже осознал,
что принадлежу к народу, судьбы которого вершила
река.
Несколько лет назад, стоя у испачканного мазутом
ограждения на корме грузового судна, уходящего из
Квебека в свой обычный рейс по реке и далее в океан,
я подумал о том, что моя жизнь, возможно, сложилась бы
по-иному, если бы не связь с этой рекой. Хотя по меркам
современной политической карты мира мои предки жили
в Канаде задолго до образования Конфедерации, сам
я — если это вообще что-нибудь значит — почти такой
же новоканадец, как и любой иммигрант. Будучи
уроженцем Новой Шотландии, человеком с побережья
Атлантического океана, я лишь в возрасте полных двадцати
восьми лет поселился в стране, которую мои прадедушки
и прабабушки называли Канадой79.
Хотя река Св. Лаврентия служит границей между
Соединенными Штатами и Канадой, начиная от озера
Онтарио до города Корнуолл, в 1783 году американские
дипломаты сделали все возможное для того, чтобы
добиться контроля по меньшей мере над половиной ее
течения. И тем не менее это река канадская, так же как
Рейн — немецкая река, и она оказала большое влияние
на формирование коллективного характера людей,
населяющих ее берега.
Я никогда не понимал этого, пока впервые не очутился
в Монреале. Канада — Нижняя Канада, как некогда
называли ее старики в Новой Шотландии,— предоставила
мне работу, которую я не мог найти нигде в годы
экономической депрессии. Я уже тогда мечтал стать
писателем, но не умел писать и должен был что-то есть, поэтому
стал преподавателем в школе, а писал в свободное время.
Жизнь, кипевшая вокруг, возбуждала меня и чем-то
115

неуловимо отличалась от моей прежней жизни. Страна,
сама атмосфера в ней оказались иными; наиболее
поразившим меня свойством живущих здесь канадцев
оказалась их привычка не подвергать обсуждению многое из
того, о чем любят посудачить другие народы. Они просто
принимают вещи за нечто само собой разумеющееся,
о чем всем окружающим должно быть отлично известно.
Они представляются мне самыми заядлыми «селявив-
щиками», которых я когда-либо встречал. Однажды я так
и заявил одному из них, что, мол, считаю главной чертой
канадского характера умение принимать вещи такими,
как они есть.
Мы все считаем, что отлично знаем английский
характер — он был раскрыт на страницах множества книг,
герои которых, англичане, предстали перед читателями
во всей красе. Американский характер, по крайней мере
то, что принимается всеми за образ американца, проявил
себя на киноэкране и благодаря этому широко известен
во всем мире. Для канадцев он раскрылся на страницах
многочисленных журналов, издаваемых в Канаде.
Однако сами канадцы в глазах всего человечества не имеют
четко очерченного образа, за исключением, пожалуй,
довольно фальшивого образа пионера — жителя погра-
ничья. Я захотел познакомиться с канадцами ближе не
только потому, что эти люди были мне симпатичны,—
они просто приводили меня в изумление. И внешне они
выглядели даже более дисциплинированными, чем
англичане,— я побывал в Оксфорде, повидал англичан в
состоянии сильного подпития и знаю, на что они способны.
Однако люди с реки Св. Лаврентия, во всяком случае
в Монреале, даже под воздействием спиртного держались
со строгостью судей и все же казались мне до мозга
костей грубиянами. Величайшим выходом эмоций для
канадцев всегда оставался хоккей. Это их игра, которую
они сами изобрели, и тот, кто утверждает, что нынешний
хоккей огрубел по сравнению с прошлым, просто кое-что
забыл. Канадцы всегда играли в хоккей с большей
страстью, чем ирландцы в хёрли (разновидность той же
игры),— короче говоря, канадцы не стеснялись лупить
друг друга по головам клюшками, и профессиональных
116

игроков, как правило, украшали сотни синяков, шишек,
швов и шрамов. Однако те же игроки вне ледяной
площадки выглядели не хуже респектабельных бизнесменов.
Канадцы не любили хвастать, как, например, люди из
Новой Шотландии, да и сами англичане в присущей им
скрытной манере. Мальчишки, которых я обучал в школе,
не отличались прилежанием и в целом по успеваемости
уступали детям, с которыми мне пришлось иметь дело
в Новой Шотландии. Они не затевали драк, хотя во время
соревнований по боксу, проводившихся каждую весну,
они избивали друг друга с хладнокровием, граничащим
с жестокостью, потому что ни один из них не стремился
научиться боксировать по всем правилам. Ребята
выходили на ринг и молотили противника кулаками — ведь
именно этого от них ожидали, но, когда все
заканчивалось, они не говорили на эту тему и даже не
притворялись, что им нравится бокс.
Эти люди просто непостижимы благодаря своему
самообладанию. Да, они умеют владеть собой, и это было
привито им условиями существования. Можно подумать,
они сами не подозревают, что обладают этим качеством,
и тем не менее мне часто казалось, что китайцы
чувствовали бы себя вполне как дома в лоне старинной
монреальской семьи независимо от того, говорят ли там
по-французски или по-английски. Однажды некий француз
сказал мне, что женщины из старых лаврентийских семей —
единственные зрелые представительницы своего пола во
всей Северной Америке. Прожив почти тридцать лет
в провинции Квебек, я думаю, что он прав.
Однако нижнеканадское самообладание ни в одном
ином аспекте не проявляется с таким блеском, как в
деловой и общественной жизни. Такая жизнь была и,
возможно, по-прежнему остается столь же порочной,
как в уолполовской Англии80, однако люди не слишком
испорчены ей, хотя им приходится прибегать к
некоторым политическим орудиям, весьма плохо
зарекомендовавшим себя. Они относились к коррупции так же, как
практически ко всему на свете: поскольку положение дел
таково, что изменить что-либо невозможно, приходится
мириться с тем или иным явлением. Почему? — не
117

уставал я спрашивать самого себя. Откуда эта
приводящая в замешательство зрелость, эта самозащита
терпимостью, стремление во всем сохранить достоинство,
сочетающееся с невысказанной убежденностью, что оно
существует рука об руку со страданиями? Откуда эта
прочно укоренившаяся привычка ладить с остальным
миром, прячась за ряд масок, которые, как это хорошо
известно им самим, и в самом деле остаются лишь
масками. Прежде всего, где истоки скромности во всем, что
касается их самих? Хотя также присущая им
убежденность жителей Нижней Канады в том, что их пути
незыблемы, а я сам все еще говорю, как выходец из
Новой Шотландии, не раз приводила в ярость
соотечественников из других провинций Канады, так же как
американцев и англичан, все же тридцать лет, прожитых
среди этих людей, убедили меня в том, что их главным
коллективным недостатком является все-таки именно
скромность.
Сначала я смотрел на них, как шотландец или
ирландец, приехавший в Лондон открывать для себя англичан,
и они раздражали меня. Им недоставало нашей прямоты.
Я был раздосадован тем, что лаврентийское население
стало ядром страны, к которой моя родная провинция
принадлежит лишь с 1867 года. Меня сердило (как
любого шотландца подобное поведение англичан в их
собственной стране) их полное безразличие к Приморским
провинциям, их обезоруживающее чувство
превосходства по отношению к Западу. Что касается их отношения
к жителям города Торонто, да и к провинции Онтарио
вообще,— неважно, что в Торонто разбогатели,— я,
наверное, не доживу до того дня, когда истинный монреа-
лец станет принимать Торонто всерьез. Либо, поскольку
лаврентийцы большие мастера размышлять
одновременно на разных уровнях, они скорее согласятся
воспринимать Торонто с полнейшей серьезностью на том уровне,
на каком сам Торонто принимает себя, однако в то же
время они с трудом будут скрывать улыбку81.
Аналогичные чувства англичане испытывают к американцам.
Но вскоре я пришел к выводу, что мне по душе
лаврентийцы, подобно тому как шотландцам приходятся по
118

вкусу англичане, после того как они пожили некоторое
время в Лондоне. Затем я принялся уверять самого себя
в том, что Монреаль — это мой дом и я нигде еще —
и это правда — не жил с таким удовольствием так долго.
Примерно в то же время — в поисках своего нового
«я» — я приступил к изучению отличительных черт
характера так называемой канадской нации. Вскоре мне
стало очевидным, что секрет их коллективной сущности
как-то интимно, глубоко связан с рекой Св. Лаврентия.
Так уж получилось, что я повидал много рек, прежде
чем побывал на реке Св. Лаврентия. Несколько лет я
прожил на берегах Темзы. Я плавал по Дунаю и Рейну,
ходил по мостам Сены, Мааса и Тибра, поднимался вверх
по течению Гудзона и Делавэра, спускался вниз по
Миссисипи. И кажется, лишь однажды мне довелось
подниматься вверх по реке Св. Лаврентия до самого
Квебека на пароходе, шедшем из Англии в Квебек, но
этот город все же скорее морской порт. Однако теперь,
проживая в Монреале, разъезжая по автострадам вдоль
реки, я начал ее понимать по-настоящему. Это не река
фермеров, хотя ее пойма славится плодородными
почвами, но изобильная долина реки очень узка. Зато здесь
царствует само величие, какого мне не доводилось
наблюдать ни на одной другой реке до той поры, пока я не
отправился на Маккензи. И я с опозданием обнаружил,
что удел реки Св. Лаврентия — служить дорогой к
любому поселению в Канаде, к обладанию властью, к
становлению империи.
Воздействие этой реки огромное: природа здесь словно
проявила расточительство. Такая ширь, столько воды —
и так мало пользы людям. Пытаясь описать реку Св.
Лаврентия ниже Монреаля в романе «Два одиночества»,
я создал бравурный пассаж, который, как мне кажется,
все еще чего-то стоит:
«Нигде еще природа не расточала самое себя так, как
здесь. В реке Св. Лаврентия столько воды, что ее хватило
бы на орошение половины Европы, однако она
выплескивается в океан. Никакое количество воды не способно
превратить камни в плодородные земли, а ведь большая
часть провинции Квебек — это твердые скалы. Миллио-
119

ны лет назад по этим скалам от Атлантического океана
до Великих озер словно ударил гигантский меч, а когда
его выдернули, чистая, прозрачная вода из огромного
резервуара, почти бесполезная для фермеров, стала
утекать с континента. Летом над рекой плывут перистые
облака, громоздясь кудрявыми, невесомыми, мирными
башнями, которые постоянно вырастают на глазах,
растворяются, словно совершая некое сумбурное
движение вокруг солнца. Зимой, когда не штормит, небо
обычно пустынное, оно сине-голубое и отражается
в блестящей поверхности льдов и снегов, на которые,
подобно глазу циклопа, смотрит сверху солнце».
Все это, возможно, поэтическое преувеличение,
однако не слишком далекое от истины. Далее я продолжал
рассказ о квебекских фермах, лепившихся к берегам
между скалистыми возвышенностями и самим потоком;
о дорогах по обе стороны реки, напоминавших
деревенские улицы — и длина одной из них тысяча миль, она
вьется вдоль берега полуострова Гаспе и обрывается
у открытых вод залива. Я писал о том, как эту землю
делили сначала между феодальными французскими
сеньорами и их сыновьями, затем между арендаторами
и наследниками, в результате чего берега в нижнем
течении реки напоминают дистанцию гигантского бега
с барьерами, ограды образуют длинные прямоугольники,
упирающиеся в берега реки одной из меньших сторон.
Фермы спланированы так потому, что в те далекие
времена выход к реке имел существенное значение, поскольку
это было единственное средство сообщения. В конце я
написал о Монреале, где все расы людей, живущих в
Канаде, общаются друг с другом, не смешиваясь между
собой, и биение пульса этого всемирного столпотворения
ощущается по всей стране с востока на запад.
Поскольку роман «Два одиночества» посвящен
Квебеку, я не упоминал в нем о верховьях реки. Там все
выглядит иначе. Рельеф мягче, климат словно добрее,
в пейзаже не преобладают блеклые краски. Летом в
верхнем течении река отличается более яркой, веселой
и искрящейся синевой; она в целом выглядит моложе
и исключительно благосклонна к фермерам.
120

Однако вернемся к рассказу о той поре жизни, которую
река предложила канадцам, о характере людей, который
она сформировала.
Как известно, за обладание рекой Св. Лаврентия
боролись так, как не боролись за любую другую реку в
Северной Америке, даже за Миссисипи, хотя, слава богу, ни
одно сражение за реку Св. Лаврентия не было таким
кровопролитным, как у Виксбурга82. Нынешнее население
реки выросло из расовых наслоений самой истории.
Первые поселенцы, которые прибыли сюда из Нормандии
и Бретани, конечно же, были чистокровными
французами. Однако они прожили в Канаде так долго и жизнь их
была настолько тяжелой, что характер канадских
французов резко отличается от характера их соплеменников
бывшей метрополии. Одному небу известно, сколько
шотландских солдат, штурмовавших в 1759 году Квебек,
осело в Канаде, растворившись во франкоканадской нации,
с каким количеством ирландцев, прибывших в Квебек во
времена картофельного голода83, произошло то же самое.
Было бы интересно узнать, хотя это невозможно
установить, сколько кельтской крови течет в жилах
франкоканадцев, откликающихся на имена вроде Поликарп
Фрейзер, Онезим О'Рейли или просто Жан-Батист Трам-
бле. Может ли впрямь огневой характер les Canadiens
(франкоканадцев) происходить только от нормандцев
с их суровым упрямством? А сколько
аборигенов-индейцев подверглось обряду крещения, влилось во франкока-
надский народ и соответственно изменилось?
Однако река Св. Лаврентия переплела между собой
значительно больше расовых прядей и вместе с тем
изменила политические взгляды, привязанности, привычки
многих расовых групп. После Американской революции
берега верхней части реки приняли в свое лоно тысячи
бежавших из США лоялистов. Квебек, Монреаль и
Кингстон годами содержали английские гарнизоны. Торговый
и мастеровой люд: шотландцы, англичане, ирландцы
и американцы, к делам которых приобщились тысячи
новоиспеченных канадцев из Европы, жили бок о бок
с французами в Монреале. Когда начала затухать пушная
торговля — особенно заметно после того как Северо-
121

Западная компания была поглощена Компанией Гудзо-
нова залива,— сотни американцев прибыли в Монреаль,
чтобы заняться бизнесом, и влияние Монреальского
банка, словно проникшее по руслу реки в глубь
континента, многие годы ощущалось даже в Чикаго. Обломки
и отщепенцы истории, руины и новострой расовых и
религиозных вожделений. Чудо в том, что нация,
сложившаяся на берегах реки Св. Лаврентия, оказалась одной
из самых стабильных в мире.
За это мы должны быть благодарны характеру и
привычкам лаврентийских людей, будь то французы,
англичане, шотландцы или ирландцы по происхождению,
которые расселились по берегам реки в ее верхнем или
нижнем течении. «Хитроумный» — вот, пожалуй,
определение, которое точнее других отражает их коллективный
порядок, характер. Когда я ближе познакомился с этой
частью Канады, то понял, что не могу подобрать
подходящий эпитет, чтобы описать ее людей так, чтобы это
было понятно другим. Достаточно ли сказать, что
канадец — я не имею в виду жителя Приморских провинций
или провинций к западу от Кингстона84— способен быть
личностью настолько утонченной, что в сравнении с ним
любой англичанин — открытая книга? Есть ли
какой-нибудь смысл в высказывании, что истинный канадец —
далеко не интеллектуал, да и сам редко принимает
интеллектуалов всерьез, то есть достаточно ли оно
серьезно для того, чтобы они могли рассердить его? Натура
этого человека сложна в том глубоком смысле, что она
может быть названа инстинктивной. Даже при большом
желании канадца невозможно однозначно определить.
Возьмем, к примеру, наличные средства и кредит —
среди лаврентийцев, говорящих по-английски, всегда
считалось более надежным позаботиться о наличных, нежели
о кредите. Быть в душе католиком и в то же время
открыто заявлять о своем антиклерикализме — вот
позиция образованных франкоканадцев; такое
балансирование совершается в их среде почти автоматически.
В Англии я часто ощущал себя провинциалом, но очень
редко — наивным человеком. В Монреале я никогда не
чувствовал себя провинциалом, зато наивным мне прихо-
122

дилось бывать примерно раз в неделю, поскольку я
буквально воспринимаю вещи, которые никогда не
произносят вслух. Канадцы возводят высокие стены вокруг своих
сложных расовых и политических представлений, они
лишь совершают вылазки оттуда, вооружившись
любезностью самого любопытного свойства. И тут не имеет
значения, насколько сильны их личные чувства,— лав-
рентийцы, говорящие по-английски или по-французски,
ни в коем случае не выдавят из себя ни слова
неодобрения по адресу другой группировки в присутствии лица,
принадлежащего к таковой, а если это все же
происходит, то чувствуют себя неловко, потому что, по их
понятиям, они позволили себе опуститься ниже уровня своих
нравственных стандартов.
Дуглас Ле-Пан85 однажды дал такое определение
вояжеру: «Гамлет в обличье Горацио», и Робертсон Дэвис86
заметил, что более никому не удавалось в одной
лаконичной фразе выразить сущность канадского характера.
Этот афоризм как нельзя лучше подходит для
определения натуры величайшего государственного деятеля,
когда-либо рожденного на берегах Св. Лаврентия. Почти
с полной уверенностью можно утверждать, что карьера
сэра Джона Макдональда87— результат влияния на него
нужд и чаяний лаврентийского народа. Вся его жизнь
была проникнута гамлетовскими сомнениями и освещена
гамлетовским воображением в сочетании с
самообладанием и терпением Горацио. Обстоятельства всегда
вынуждали его добиваться результатов без излишней
драматизации событий. Размышляя о деятельности
Макдональда на вашингтонской конференции 1871 года,
должен заметить, что ни делегаты-англичане, ни
американцы не принимали его всерьез, потому что он был
представителем колонии. Всю свою жизнь он вращался в
сфере политики. Ему было далеко не безразлично, хотя он не
допускал, чтобы окружающие знали это, если были
задеты его гордость и достоинство его страны.
Отправляясь в Вашингтон, он, вероятно, прекрасно понимал,
что так будет, но был полон решимости оставить Канаду
в системе Британской империи, хотят того англичане
или нет. Он стремился к тому, чтобы британские гарни-
123

зоны оставили форты вдоль реки Св. Лаврентия только
в том случае, если их отвод послужил бы
демилитаризации припограничных областей. Угодить одновременно
Великобритании и Соединенным Штатам —
единственное средство, позволявшее Канаде рассчитывать со
временем на независимость. Если многие не понимали этого,
то сэр Джон на этот счет не сомневался, и он вернулся
домой с тем, чего добивался,— с наличными, но без
международного кредита.
Будучи уроженцем Новой Шотландии, я не могу
поверить в то, что Макдональд когда-либо имел бы успех
в Канаде, точнее сказать, с Канадой, обожай он
драматические жесты, высказываясь открыто, как поступал
тогдашний новошотландский лидер Джозеф Хау88.
В Новой Шотландии мы не испытываем особой
потребности тушить наше национальное пламя. Королевский
флот, базировавшийся в Галифаксе, защищал нас; наша
гордость была гордостью британцев. Но в долине реки
Св. Лаврентия такого не могло быть, потому что эта
страна служила как бы карманом на жилетке всего
континента и Соединенные Штаты в буквальном смысле
залезали в него. Англичане и французы, живущие бок
о бок в одних и тех же городах, на берегах одной реки,
под властью одного правительства, соперничали друг
с другом. Снова и снова эти национальные
меньшинства домогались возможности заявить во всеуслышание,
как они ненавидят друг друга, но почти неизменно все
ограничивалось лишь тем, что они были вынуждены
прикусить языки. В то же время, если хорошенько
задуматься, они понимали, что ненавидят не друг друга, а те
губительные результаты существования в условиях
вечных компромиссов. Вот почему люди с реки Св.
Лаврентия за долгие годы постигли искусство смотреть на жизнь
во сто крат пристальней как индивидуумы, как члены
определенной расовой или религиозной группы, как
граждане Канады, как североамериканцы, от которых
требуется, чтобы они жонглировали собственными
интересами перед своими южными соседями (которых они
в глубине души все же любили), как фрагментарные
осколки архетипов французской или английской культу-
124

ры и, наконец, как хладнокровные реалисты в лоне
международного сообщества.
«Если бы мы только могли войти в состав истинно
западного союза или хотя бы государства, тогда среди
множества вовлеченных в такой союз наций мы могли
бы отстаивать свое «я» перед нашими друзьями (то
есть американцами) более действенно. При
сложившейся ситуации, оказавшись вместе с ними взаперти в одном
доме, мы чуть ли ни в силу необходимости находимся
у них в заключении».
Эти слова дошли до меня в кратком, случайном
письме маститого канадского историка. «Вместе с ними
взаперти в одном доме» — лаврентийцы всегда
чувствовали себя так, вот почему из них получились такие
законченные реалисты; такими их сделала река, и все нации
мира, равно друзья и враги, вскоре будут вынуждены
признать, что ситуация «взаперти» с другими — условие
существования современного человечества. Нет ничего
удивительного в том, что потребности лаврентийской
жизни произвели на свет этот фантастический
политический реализм, результатом которого стала концепция
самоуправляющегося доминиона под сенью короны,
а позднее в туманном созвездии твердыни британского
Содружества.
Судно словно почувствовало усиление течения реки
между Квебеком и расположенным на другом берегу
городком Леви, и, оглянувшись, я ощутил волнение,
которое всегда вызывает во мне этот пейзаж. Над
пурпурно-серым городом небо пришло в хаотическое
движение, и по мере того, как солнце пробивалось сквозь
облака, на далеких горах вспыхивали пятна яркого света.
Здесь, как и повсюду в центральном и нижнем течении
реки Св. Лаврентия, перед глазами вставала вечная
граница Канады — скалистые горы Щита.
Путешествие по реке Св. Лаврентия на борту
обычного грузового судна — лучший способ узнать эту реку. На
верхних плесах, где проложен Глубоководный морской
путь, такое путешествие может быть весьма интимным,
так как там океанские суда, расходясь со встречными,
почти вплотную подходят к фермам и деревням на бере-
125

гу. Однажды, много лет назад, когда Морской путь еще
не был проложен, я медленно проплывал мимо городка
Кардинал в провинции Онтарио, и мне показалось, что
я словно заглядываю в окна домов на берегу реки. Мы
беззвучно скользили в темноте, находясь фактически
между Соединенными Штатами и Канадой, и я никогда
не забуду пугающую красоту освещенного окна, за
которым молодая девушка, таинственно улыбаясь,
расчесывала волосы. Не забуду и другую ночь на реке в
1940 году, в месяц падения Франции, когда я, взглянув
через простор границы-реки на сверкающий огнями
берег самого мощного государства в мире, ощутил
надежду, уверенность в безопасности. Теперь, стоя на палубе
грузового судна ниже по течению от массивных
кварталов Квебека, я с удивлением размышлял о том, как
трудно поверить, что нация, обладающая таким городом,
может быть молода душой.
По крайней мере для меня Квебек — это город,
который вообще никогда не был молодым. Никакое иное
сообщество людей в Северной Америке и, за некоторым
исключением, в Европе, не вызывает такого сильного
ощущения глубокой, омытой дождями старины. Может
быть, такие же чувства пробуждает Кале, однако
Квебек выглядит намного благороднее на своей скале, за
которой простираются дремучие леса, а у ее подножия
течет великая река. Эти упрямые серые стены,
увенчанные крышами Нормандии и Средиземноморья, два
столетия назад служили убежищем словно выстроенному
в боевой порядок, одинокому народу, который за одно
только десятилетие выстрадал столько, сколько выпадает
на долю иного народа за целое столетие. Даже его
религия способствовала такому напряжению сил,
потому что Квебек епископа Лаваля стал оплотом
Контрреформации, которая в своей нетерпимости явилась
ответной реакцией на столь же яростную нетерпимость
протестантизма89.
Я глянул вверх, на палисад Цитадели,
отшлифованный ветрами, дождями, снегом и льдом, обозрел
простор реки и вспомнил тот недалекий вечер, когда я играл
в крикет на лужайке Королевского бастиона с извест-
126

ным английским государственным деятелем. Из-за угла
блокгауза появился капрал караула и направился
строевым шагом к флагштоку. Ветер расшвыривал по небу
облака, и там, за рекой, над городком Леви шел дождь.
Солдаты караула были в алых мундирах и медвежьих
шапках, и, когда флаг полз по флагштоку вниз, один из
солдат заиграл на рожке «Последний британский пост»,
звуки которого разнеслись над рекой, откуда два
столетия назад на город обрушились британские ядра,
обращая его в руины. Я заметил слезы в глазах англичанина
и услышал, как он прошептал: «Если бы только Уин-
стон Черчилль увидел это, он говорил бы об этом часами».
Наш хозяин, канадец, сказал со спокойной улыбкой:
«Если бы он узнал, что эти солдаты в британской форме
говорят по-французски, он бы не сомкнул глаз полночи».
И все же Квебек — и это известно всем, кто пожил
в нем хотя бы неделю,— вовсе не памятник.
Благородный монастырь урсулинок выглядит, как и прежде;
кажется, что колокольный звон здесь никогда не
прерывался; черные сутаны монахов развеваются на ветру; и
семейство Плуф90 уживается здесь с удивительно,
неудержимо энергичным его создателем. Здесь долгие
годы правил Морис Дюплесси91, облеченный такой
единоличной властью, которая почти — но никогда
полностью — граничила с диктаторством. Здесь же
собрались генералы и адмиралы, государственные деятели
и представители военно-воздушных сил западного
альянса, чтобы одобрить генеральный план победоносного
завершения второй мировой войны. И в этом так
называемом городе-музее, памятнике прошлого, некто Альбер
Гэ задумал и совершил самое изощренное убийство
XX столетия.
Судно вошло в фарватер, огибающий южную
оконечность острова Орлеан, лучи солнца прорвались сквозь
облака, но затем солнце опустилось за горизонт, и я
вспомнил вступительную главу из «Сердца тьмы»
Конрада. Там сцена действия — тоже река, даже еще более
знаменитая — Темза, однако мысли, которые она
вызвала в писателе, кажется, подходят реке Св. Лаврентия
еще лучше, чем мои собственные слова.
127

«Древняя река покоилась на своем широком ложе
совершенно гладкая, не потревоженная на закате дня,
после многих столетий, которые она провела на службе
у людей, населяющих ее берега; она величаво
протянулась навстречу водам, ведущим в самые отдаленные
уголки Земли».
Столетия службы! По меньшей мере три столетия
самой разнообразной службы было за ее плечами, и
далеко не самым последним из даров реки людям,
вовлеченным в ее историю, было знание тех проблем,
разрешению которых предстояло научить их. История
неизменно полна иронии — вот главный урок, почерпнутый из
всего этого. Самые великие люди действия редко
понимают истинное значение того, что они совершают, и
результаты их деятельности редко соответствуют
задуманному. По иронии судьбы, это случилось и с рекой
Св. Лаврентия.
Жак Картье, казалось, был самым практичным
мореплавателем, который когда-либо уходил из бретонского
порта, однако, когда в 1534 году он вошел в огромный
эстуарий, когда плыл и плыл вверх по этому фиорду,
что еще он мог предположить, уверившись, что это воды
Северо-Западного прохода? Какое ему было дело до
дикого винограда, обнаруженного в изобилии на острове
Орлеан? Был ли он раздосадован, застыл ли в
благоговении, когда стоял на вершине горы Мон-Руайяль, после
того как его корабль был остановлен порогами, и
пристально вглядывался в безлюдные просторы, в глубине
которых скрывалась река? Почему, когда он вернулся
с известием о своем открытии, его правительство
оставалось в бездействии почти полтора столетия? Окажись
Франция порасторопней в то время, вся Северная
Америка была бы у нее в руках.
Ирония сопутствовала деяниям многих великих людей,
связанных судьбой с рекой Св. Лаврентия. Ла-Салль,
глядя на быстрины, кипящие напротив его сеньории на
южном берегу острова Монреаль, возможно, и не был
настолько наивен, как те шутники, которые окрестили
это место «Лашином» в насмешку над его мечтами.
Однако Китай — «Л а Шин»,— по-видимому, продол-
128

жал оставаться его заветной мечтой, когда
путешественник пробирался на веслах и волоком до дельты
Миссисипи. Будущее реки Св. Лаврентия было,
конечно, неведомо Жану Талону либо по крайней мере фран-
92
цузскому правительству, которое наняло его , когда он
создал на ее берегах подобие европейской
феодальной системы. И разве не в Америке был нанесен первый
сокрушительный удар старинным привилегированным
классам? Лаврентийская действительность разрушила
планы-грезы Лаваля об американской католической
империи с крестом на вершине каждой горы от
полуострова Гаспе до Мексиканского залива. Та же река, которая
вела каноэ французов в глубь страны, вслед за ними
пригласила в свое лоно и британский военный флот —
и французы оказались в западне.
Ирония неотступно преследовала европейцев, которые
размышляли о судьбах реки Св. Лаврентия. Вольтер,
умнейший человек XVIII столетия, вспоминается в
Канаде исключительно в связи с его эпиграммой — мол,
две империи сражаются между собой за обладание
несколькими арпанами снега,— которая повторяется
только затем, чтобы посмеяться над ним самим.
А что можно сказать о покорителях Квебека —
англичанах, чего они достигли своей победой на берегах
реки Св. Лаврентия? Их заигрывание с рекой насквозь
пронизано иронией.
В середине XVIII столетия, когда лорд Чатам93, сидя
в Лондоне, предавался изучению карт света, ему
казалось совершенно ясным, что если Британия станет
хозяйкой реки Св. Лаврентия, то вся Северная Америка
отойдет к ней на вечные времена. Река была единственной
дорогой на территорию Огайо, от которой англичане
Тринадцати колоний были отгорожены Аппалачскими
горами. Королевская Франция пребывала в упадке, ею
управляло погрязшее в коррупции правительство, ее
военный флот был слаб, король никчемен. Итак, Питт
принял решение — создал армаду кораблей, величайшую
в истории Европы. Французская крепость Луибур пала,
и вспомогательные силы англичан в Америке стерли
этот город с лица земли. Дорога к реке Св. Лаврентия
129

была открыта, французские крепости не угрожали
больше британским коммуникациям, а французы, засевшие
в Квебеке, оказались отрезаны от обескураженного (в
тот момент) упадочного отечества. Действительно ли
Вулф предпочел бы стать автором посредственной поэмы,
чем брать приступом город94,— вопрос спорный, тема
для дискуссий. Он взял-таки Квебек, и четыре года
спустя французское правительство уступило Канаду
англичанам.
Это была самая фатальная победа Англии за всю ее
историю. Потому что, когда лаврентийский узел был
наконец разрублен, революционное движение в Америке
стало стремительно набирать силу. Когда в 1775 году
вступил в силу Квебекский акт95— наиболее
либеральная конституция, навязанная когда-либо
побежденным,— для южных колоний он стал как бы горящим
фитилем в бочке с порохом. Франкоканадцы были
врагами британских переселенцев в Америке в течение
полутора столетий. Французы в Канаде были
воинствующими католиками, американцы — воинствующими
протестантами. Разразилась революция, и, как
известно, победили американцы.
И вот здесь-то ирония сказала свое веское слово:
в конце войны главным стратегическим районом
Северной Америки, над которым развевался британский флаг,
оказалась долина реки Св. Лаврентия — убежище
закоренелого врага Англии. И так уж получилось, что про-
тестанты-лоялисты, выброшенные из своего дома в
Америке, были вынуждены пробираться вдоль верхнего
течения реки на север, в дикую глушь, и с той поры
приговорены судьбой разделять эту реку с людьми, которых
они всегда ненавидели. В течение последующих
полутора столетий их неумные попытки навязать свою волю
французам усугубляли трудности их собственного
положения. Потому что французы выжидали. Нескончаемое
терпение, навязанное им, дало силы ждать, и ждать до
тех пор, пока к середине нынешнего столетия Квебек
не оказался-таки снова в их руках96. Старинное
изречение гласит: «Плененная Греция покорила своих
поработителей». Франкоканадцы были слишком умны и осто-
130

рожны для того, чтобы высказывать аналогичную мысль
открыто, однако они твердили это в своем кругу —
так и должно быть. Ожиданием, долготерпением, идя
снова и снова на уступки в делах не столь уж
значительных, но никогда не сдавая основных позиций, они стали
свидетелями того, как их концепция двойственной
культуры97 была принята их англоязычными земляками, чьи
предки считали их побежденным народом.
Имперская река — река Св. Лаврентия — всегда была
такой. После того как первая коммерческая империя
на берегах реки пришла в упадок, ее место заняла
империя лесоразработок. Затем на сцену выступила
железнодорожная империя, и вскоре прерии, открытые
вояжерами, превратились в настоящие провинциальные
владения городов долины Св. Лаврентия, и эта эпоха
напоминает о себе викторианскими замками, которые
сохранились на южных склонах монреальской горы Мон-
Руайяль. С наступлением эры гидроэнергетики
первенство ускользнуло из рук железнодорожных магнатов
и лесопромышленников и перешло к промышленникам.
Электроэнергия, вырабатываемая на реках системы реки
Св. Лаврентия, всего за несколько десятилетий изменила
лицо традиционной франкоканадской жизни, превратив
нацию некогда очень простых людей в одно из самых
высокоорганизованных промышленных сообществ людей
на континенте, с тем результатом, что характер этих
людей стал еще более непредсказуемым.
Наконец, с открытием международного
Глубоководного морского пути были покорены пороги, и океанские
суда водоизмещением до 20 тысяч тонн получили доступ
к сердцу континента. Выполнение канадо-американского
совместного проекта развития энергетики, связанного
с Глубоководным морским путем, разумеется, создаст
еще одну промышленную империю в
сельскохозяйственных районах верховьев реки. Какой курс изберет эта
империя, не берусь судить — ведь не сбылось много
предсказаний относительно судеб этой реки. Однако уже
сейчас очевидно, что река Св. Лаврентия — в прошлом
колыбель наций — никогда не потерпит узколобого
национализма в Северной Америке. Подобно французам и
131

англичанам, утопившим в этой реке свои противоречия,
Канада и Соединенные Штаты теперь еще более прочно,
чем когда-либо, связаны между собой рекой, которая
формально их разъединяет.
Однако с течением лет река Св. Лаврентия лишь
немного изменила свой облик. Темза в нижнем течении
задавлена громадой Лондона, Гудзон — башнями Ман-
хэттена, Эльба исчезает в чреве Гамбурга. Но когда
вылетаешь из монреальского аэропорта Дорваль в
Лондон или Галифакс, река под крылом самолета выглядит
такой величественной, что даже следы земляных работ
по прокладке Глубоководного морского пути у южной
излучины бассейна Лапрери кажутся обыкновенным
шрамом на лике Земли. Ночной Монреаль —
фосфоресцирующее пятно разноцветных огней, словно текущих
по длинному склону горы из какого-то яркого шлюза
к самому потоку. Однако в считанные минуты все
остается позади. Река слишком велика, чтобы над ее
ландшафтом доминировало какое-нибудь творение рук
человека. Ниже Квебека простираются длинные плесы,
которые выглядят точно так же, как во времена Картье.
Даже вдоль верховьев реки, на том участке, где когда-то
были пороги «Интернэшнл-Рэпидз», там, где инженерные
сооружения Глубоководного морского пути и
сопутствующего ему энергетического проекта выглядят
наиболее внушительно, изменения, внесенные в ландшафт, все
еще недостаточно велики по сравнению с его мощью.
Мой грузовой теплоход свернул в фарватер, ведущий
вокруг острова Орлеан, и встречное судно показало
свои огни. Мы разошлись с ним и направились дальше,
в глубь сгущающихся сумерек. После ужина я вышел
на палубу и начал считать проходящие суда, но,
поскольку видел только огни, мог лишь гадать об их
принадлежности. Я прогуливался по палубе несколько часов,
разглядывая огни старых приходов, которые словно
скользили мимо нас, а наклонившись над бортом, слышал
шипение соленой воды. Вода в реке была теперь почти
полностью соленой, хотя мы были еще далеко от мыса,
после которого эстуарий переходит в морской залив
Св. Лаврентия. Я ушел в каюту и проспал восемь часов,
132

но утром мы все еще находились там, где на картах
этот поток по-прежнему зовется рекой. Совсем близко
промелькнула стая белых дельфинов, и один из
матросов сказал, что это редкое зрелище. Но стюард возразил,
что дельфинов можно встретить в эстуарии реки Ла-
Платы, и, возможно, прав, потому что во время войны
был там торпедирован. Мы миновали остров Антикости
и вошли в залив, но по-прежнему не теряли связи с
системой реки, по мере того как медленно плыли на север
вдоль Лабрадора, где в настоящее время рождается еще
одна промышленная империя, связанная с рекой Св.
Лаврентия98. Когда я отправился спать, справа по носу
показался Ньюфаундленд. Следующее утро выдалось
холодным и туманным, я оделся потеплее и увидел
айсберги в проливе Белл-Айл. До полудня мы успели обогнуть
мыс Бон и наконец-то расстались с системой Св.
Лаврентия.
Десять дней спустя, июньским днем я вернулся из
Манчестера в Лондон, оказавшись там после многолетней
отлучки, и был совершенно один. Забастовка
автобусников была в полном разгаре, и я проводил много часов
в пеших прогулках по знаменитым древним улицам.
Еще будучи молодым человеком и проживая в Новой
Шотландии, я предпочитал смотреть на Восток, а не на
Запад, и Лондон был первый большой город, увиденный
мной. Теперь я смотрел на этот город иными глазами,
и поскольку мне довелось много поездить, то стал
спрашивать самого себя, какие из известных мне городов
хотя бы отдаленно напоминают Лондон? Конечно,
существует только один Лондон, это величайший город на
Земле, и со временем он, вероятно, обретет звание
«вечного», как и Рим. Однако я подметил кое-что в самом
себе в связи с этим городом, нечто такое, чего раньше
не ощущал. Я почувствовал себя дома. Теперь я был готов
воспринимать его масштабы и традиции. Однажды
вечером, шагая по Хеймаркету в сторону Трафальгарской
площади, я вспомнил эссе о Лондоне В. С. Причетта,
в котором он упоминает о том, что ассоциирует с
образом Рима убийство, с Парижем — женственность,
Лондону же соответствует искушенность.
133

Я также стал искушенным. Как мне кажется, такое
определение подходит к Монреалю, где я сейчас живу.
Монреаль по-прежнему остается коммерческой
столицей реки Св. Лаврентия. Его уклад был сформирован
рекой, она предопределила его рождение, а ту важную
роль, которую он играет, сделала неизбежностью.

Прошлой осенью мне довелось прогуливаться по
набережной Оттавы чуть ниже по течению от того места,
где она впадает в озеро Двух Гор". Под печальное
завывание ветра в кронах сосен я вспомнил, насколько
все выглядело иначе, когда я увидел этот бор впервые.
Теперь, как и тогда я был в обществе пожилого
джентльмена, только первая встреча состоялась летом двадцать
лет назад. Все было просто великолепно: кружева пены
виднелись там, где легкий ветер ерошил гладь реки,
ажурные тени лежали на земле, усеянной сосновыми
иглами. Однако на душе было пасмурно: в тот день
пала Франция. Лето 1940 года выдалось отличным, за
исключением этого события, о котором мы все думали.
Теперь, этим осенним днем с холодным ветром и серым
небом над головой, пейзаж словно прятался за дымкой,
характерной для канадского ноября. Зато на душе у нас
было весело. Пожилой джентльмен, ничуть не
постаревший сердцем за эти двадцать лет, имел за плечами
выдающийся послужной список: был послом в двух
государствах и однажды выполнял другую высокую миссию.
Он только что получил известие из Оксфорда о том,
135

что его перевод «Ада» Данте с воодушевлением принят
для публикации. Поэзия всегда была его хобби, и,
находясь в отставке, он выполнил этот великолепный перевод.
«Издатели настаивают, чтобы я перевел также
«Чистилище». Честно говоря, мне пришлось предупредить
их, что, по всей вероятности, попаду туда прежде, чем
завершу работу».
Он поинтересовался, над чем я работаю в настоящее
время, и я ответил, что последние два года пытаюсь
обратиться к теме реки, вникнуть в образ реки, а в данный
момент — Оттавы.
В течение сорока лет каждое лето он жил неподалеку
от монастыря ордена траппистов близ индейской
резервации Ока. Поскольку он был эрудитом, я полагал, что
и об Оттаве он также знает намного больше того, чем
я сам сумею узнать. Он сказал, что обширный водный
участок перед домом — его собственность, он
простирается далеко в озеро. Затем, обворожительно
улыбнувшись, добавил, что обладать хотя бы частицей реки
весьма приятно.
— Конечно, Оттава — малоизвестная река Канады,—
сказал он.
— Я уже понял это.
Хотя в Монреале я прожил жизнь целого поколения,
ездил по мостам через Оттаву бессчетное количество
раз, а одно лето даже проработал в столице, я принимал
эту реку, да и другие реки Канады, как нечто само собой
разумеющееся. Банальный вопрос о длине реки лишь
выявил факт всеобщей неосведомленности. Я не
переставал задавать этот вопрос людям, и один ответил, что
ее длина всего сто миль, другой назвал цифру двести,
а третий заявил, что его, мол, не удивит, если дело дойдет
до двухсот пятидесяти. Я заметил, что примерно этой
величины достигает длина главного притока Оттавы —
Гатино. Тогда мой собеседник взглянул на меня с
недоумением: «В самом деле?»
Мой друг улыбнулся: «Это весьма типично. Так или
иначе, Оттава потерялась, когда река Св. Лаврентия
заняла ее место. Однако у нее свой характер. К тому же
она весьма своеобразна, вы мне поверите? Оттава намно-
136

го старше реки Св. Лаврентия. Однако, надеюсь, вы уже
сделали для себя это открытие?»
Так уж получилось, что я действительно узнал об этом,
но всего на несколько дней раньше. Один мой знакомый
географ заметил, что реку Св. Лаврентия можно
уподобить мысли, пришедшей в голову с опозданием. Когда-то
давным-давно была только Оттава, и именно она, а не
река Св. Лаврентия собирала воду из Великих озер.
Ее русло проходило там, где позже пролег маршрут
вояжеров Френч-Ривер — озеро Ниписсинг — река Мат-
тава, и она сбрасывала огромную массу воды в русло,
ныне принадлежащее реке Св. Лаврентия ниже
Монреаля. Однако контуры ландшафта изменились, произошел
вертикальный сдвиг земных пластов, и воды Великих
озер нашли для себя новое русло, ныне — верховья реки
Св. Лаврентия. Весьма примечательно, что у реки
Св. Лаврентия выше по течению от впадения Оттавы нет
северных притоков. Небольшая река Ридо вместе со
своими озерами служит чем-то вроде моста между
этими двумя реками, так как, несмотря на то что она
вливается в Оттаву, ниспадая с утеса, ее течение весьма
спокойно, а в южном ее конце есть тихий плес, который
принимает воды залива чуть ниже той точки, где река
Св. Лаврентия вытекает из озера Онтарио.
Конечно, сегодня Оттава считается главным притоком
реки Св. Лаврентия, ее системы. И все же река, которая
некогда была главным потоком великой речной системы,
сохранила черты былой независимости. Как выразился
мой друг, ей также присущи весьма необычные
особенности, и ее собственные притоки прокладывают путь
через северную глухомань.
Когда-то давно мой шурин прошел на каноэ по одному
из них — Льевру, который в наши дни считается вторым
по величине. На тамошнем диалекте французского языка
«Льевр» произносится на английский манер «Левер»,
потому что после того, как эту реку открыли и окрестили
французские исследователи, ничего существенного на
ней не произошло до тех пор, пока там не появились
шотландцы. А те попросту исказили ее название. Когда
же там поселились франкоканадцы, они смирились с этой
140

ошибкой в произношении. История Оттавы полна
подобных аномалий и прочих давно забытых эпизодов. Так или
иначе путешествие на каноэ вниз по течению Льевра
стало одним из самых ярких эпизодов в жизни моего
шурина. Местами Льевр крайне опасен своими свирепыми
быстринами и значительное расстояние течет через леса,
такие же безлюдные, какими были в те дни, когда по
ним бродили только охотники, индейцы-алгонкины. Мой
шурин изучил систему реки Оттавы и дал, как мне
кажется, единственно трезвую оценку длины этой реки.
«Не думаю, чтобы кто-нибудь знал подлинную длину
реки Оттавы»,— сказал он.
Если я обсуждаю вопрос о протяженности Оттавы,
то делаю это ради описания характера потока, самого
необычного из числа исследуемых мной в этой книге.
Обычно истоком этой реки называют озеро Тимискаминг,
и расстояние от него до Сент-Анн-де-Бельвю в месте
слияния с рекой Св. Лаврентия составляет
приблизительно 696 миль. Но что находится за этим озером?
Официальная карта провинции Квебек по крайней мере
показывает, что нить реки Утауэ (так Оттава называется
по-французски) ведет к северо-восточному углу
провинции, затем углубляется в Лаврентийские леса сквозь цепь
таинственных озер вплоть до Лак-о-Було в
Провинциальном парке Ла-Верандри.
Поскольку ни одно из озер не может с полной
достоверностью считаться истинным истоком реки, которая
протекает сквозь серию озер и «питается» за их счет,
установить длину Оттавы невозможно. Однако все эти
озера придают этой реке ее уникально «повторяющийся»
облик. Обычно река вливается в такое озеро совершенно
спокойно, а вытекает под давлением массы воды озера
резким, бурным потоком. Вот почему на Оттаве между
озером Двух Гор и устьем Маттавы насчитывалось
восемнадцать волоков, а путешествие вверх по «Великой реке»
было таким тяжелым.
Вояжеры оценивали длину порогов Лонг-Су в три лиги,
или примерно шесть миль, и преодолевали его, сделав три
волока. Самые храбрые из них пытались пройти
быстрины на лодках, но это было крайне опасно. Во время одно-
141

го из своих путешествий вверх по Оттаве весной 1783
года Джон Макдонелл заметил крест на месте одного из
волоков, отмечавший могилу молодого крещеного
индейца, который утонул, когда, решив сэкономить время,
пытался пройти быстрины на каноэ. Он также сообщает,
что несколько каноэ его же бригады с командами
опытных вояжеров получили повреждения на реке, а работа
на волоках была крайне тяжелой. Волок у водопада
Шодьер, где каноэ перетаскивали вручную, был самым
хлопотливым. Самый длинный волок на реке Ла-Мон-
тань (гора) достигал мили в длину и был очень крутым.
Макдонелл говорит, что его партия преодолевала этот
волок целые сутки. Однако стоило реке покинуть озеро, как
быстрины укорачивались. Одна из них у Алюметта
насчитывала в длину всего пятнадцать—двадцать шагов,
а проходить озеро на веслах было легко, особенно с
попутным ветром. Однако несмотря на то, что вояжеры,
можно сказать, «сгладили» путь между Сент-Анн-де-
Бельвю и Маттавой, верховья Оттавы в дни расцвета
пушной торговли практически не использовались вояжерами.
Этот участок реки редко посещается людьми и в наши
дни, за исключением разве лесорубов и лесосплав-
щиков.
Почти неосвоенными остаются и некоторые другие из
ее одиннадцати притоков. Тот, кто живет в Оттаве,
знаком с нижним течением Гатино и Ридо. Однако один из
интереснейших притоков, как мне кажется,— Кулонж.
Его длина всего 135 миль, и он течет почти прямо на
юг. Но если проследить по карте за его течением вплоть
до самого истока, то что же обнаружится? Исток Ку-
лонжа находится в Провинциальном парке Ла-Верандри,
там, где водная система настолько запутанна, что можно
легко уверовать в то, что Кулонж собирает воду из того
же заболоченного озера Лак-о-Було, которое нередко
считают истоком самой Оттавы. Подобное явление было
бы приятно вообразить, но тогда пришлось бы
утверждать, что воды Оттавы текут как бы по кругу и
заключительный отрезок ее от устья Кулонжа до залива Кемп-
белс Бей — не что иное, как хвост огромной буквы "Q",
образуемой системой реки. Однако довольно парадоксов.
142

Представим себе Оттаву цепочкой продолговатых озер,
соединенных потоком, и тогда мы получим представление
об общем характере реки как о геологическом факторе.
В более широком смысле я думаю, что Оттава — это
комплекс контрастов, присущих вообще канадской нации
и земле Канады.
Большинство озер на центральной и нижней Оттаве —
это спокойные, поросшие камышом водоемы, сквозь
заросли которого струится вода, где размножаются
сотни тысяч диких уток. Если бы не быстрины, эти озера
могли бы представлять собой превосходный судоходный
путь из Монреаля, в связи с чем рассматривался вопрос
о сооружении ответвления Глубоководного морского
пути к Оттаве. Возможно, это осуществится в будущем.
Но теперь это лишь цепочка тихих озер, за каждым из
которых следует быстрина,— таков первый контраст.
Второй, как мне кажется, это различие между ее
северным и южным берегами. Оттава образует границу между
провинциями Онтарио и Квебек на протяжении всего
течения от озера Тимискаминг до места впадения в реку
Св. Лаврентия, и на большей своей протяженности
контраст между северным и южным ландшафтом очевиден
и приметен для глаза. Для южной части Онтарио
характерны волнистые холмы, обилие лиственных лесов, там
процветают фермы. Но стоит пересечь реку и вступить
в Квебек, как немедленно оказываешься в хвойном лесу
среди скал Лаврентийского нагорья, и земля там
настолько неплодородна, что остается не тронутой
человеком.
«Так вы утверждаете, что здесь есть волки?» —
спросил я у одного из жителей Алюметта. Дело происходило
несколько лет назад. Было видно, что вопрос ему не
в диковинку.
«Вон там,— он указал на высокие холмы, покрытые
тайгой.— Там столько волков, что я не осмеливаюсь
заходить глубоко в лес без ружья. Послушайте одну
историю».
Я был настроен скептически, потому что вспомнил
реплику некоего редактора из Су-Сент-Мари — мол,
хотелось бы познакомиться с человеком, которого съели
143

волки. Однако мой теперешний собеседник казался
серьезным человеком. Это был американец —
профессиональный охотник и проводник, который приехал в эти
края много лет назад из Пенсильвании, потому что
всегда мечтал жить в дикой местности.
«В прошлом году,— сказал он,— в августе я поехал
на тракторе за партией рыболовов. Там, на озере среди
холмов, в нескольких милях отсюда несколько
американцев ловили рыбу. Наступили сумерки, рыба клевала, и
американцы не хотели уезжать. Я предупредил их, что
пора сматываться, но они только рассмеялись в ответ.
«Что? Волки? Здесь, в августе? — воскликнул один из
них.— Волки в ста двадцати пяти милях от столицы?»
Знаете, я сделал большую глупость. Я знал, что
оленям тогда сильно доставалось от волков, а несколько
дней до этого ночью волки переправились через реку
и зарезали немало скота на фермах южного берега. Это
означало, что они очень голодны. Нужно впасть в
полное отчаяние, чтобы после наступления темноты
появиться на освещаемой электричеством местности. Но
так или иначе, я подошел к березе и, срезав лоскут
бересты, сделал лосиный манок. «Вот послушайте, что
получится»,— сказал я и начал дудеть. Почти немедленно
мы услышали в ответ завывание волка. Ему стал вторить
второй, и мне показалось, что вся гора ожила от
волчьего воя. «Давайте-ка уносить ноги,— сказал я,—
да поскорее. У меня только три заряда».
Мы погрузились на трактор, сзади у меня был трейлер
с сеном, и на полной скорости — не больше тридцати
миль в час — пустились в обратный путь. У трактора не
было фар, а дорога была ухабистой. На другом берегу
подобных дорог — сотни. Они ведут к заброшенным
лагерям лесорубов. Вскоре волки показались из-за деревьев
и стали преследовать нас. Затем несколько зверей
поравнялись с трактором и зашли сбоку. Они словно
проводили военную операцию — так согласованно
действовали. Не премину отметить, что я воспринял
происходящее намного серьезнее моих спутников. Не могу сказать,
сколько было волков, однако вполне достаточно для того,
чтобы разорвать нас в клочья. Они смыкали круг и уже
144

набрались нахальства, но в этот миг за поворотом
замерцал огонек в индейской хижине. Думаю, это и спасло
нас. Волки словно растворились в темноте».
Я пробормотал что-то о том, что, мол, не знал,
насколько дика здесь местность.
Мой собеседник улыбнулся: «За рекой действительно
дикая, как это может быть только в Канаде. Лесорубы
там не появляются уже много лет, а из старых бараков
получаются великолепные логова. Однажды я нашел
волчат в развалинах старого барака и принялся было играть
с ними, когда вдруг заметил, что на меня в упор смотрят
два взрослых лобо».
Я слышал слово «лобо» прежде, но не в Канаде. В
Соединенных Штатах так называли одинокого волка,
удачливого охотника, который питается домашними
животными. Это слово все еще в ходу в некоторых штатах, где
водятся эти звери.
«Если бы со мной не было ружья,— сказал охотник,—
я бы сейчас не разговаривал с вами».
Я пересказал историю так, как услышал ее, и,
насколько понимаю, это правда. Однако на сотни миль ниже по
течению Оттавы о волках никто даже не вспоминает.
Контраст между освоенными и «дикими»
территориями, что типично для многих районов Канады, не идет ни
в какое сравнение с контрастами столицы. На ее облик
влияют почти все явления, характерные для самой
страны, причем многие из них противоречат друг другу.
Возможно, что всего через четверть столетия
национальная столица станет красивым, благоустроенным городом,
как предусматривает Комиссия национального
планирования, однако сегодня неустроенность и величие прочно
вписались в повседневность, что напоминает Вашингтон
времен гражданской войны, за исключением того, что
в Оттаве все контрасты типично канадского толка.
Величественный Парламентский холм отвесным
обрывом спускается к выбегающей из Шодьерского водопада
пенящейся реке, которая затем устремляется к устью
Гатино и водопаду Ридо. Здесь, удачно подмеченные
архитекторами, объединены три обособленных
культурных наследия, которые первоначально легли в основу
145

формирования нации. Если взглянуть на
Парламентский холм вечером из небольшого парка, который
расположен позади отеля «Шато-Лорье», то одновременно
вспоминаешь старую Францию, Вестминстер и
Эдинбургский замок. И все же эта великолепная композиция
выглядит изолированно среди банальных зданий из
красного кирпича, относящихся к старому Байтауну100, и
смотрит через реку на лаврентийскую лесную глушь и на один
из крупнейших в стране лесоскладов. Во время моего
последнего посещения Оттавы я видел, как среди
великолепия ночи над скопищем безобразных
индустриальных зданий на противоположном берегу реки в Халле
неоновыми огнями сверкала реклама туалетной бумаги.
О реке Оттаве рассказать не просто: ее почти
невозможно описать словами, и нигде больше, как в устье, ее
характер не становится столь сложным.
Непосредственно перед впадением в реку Св. Лаврентия она врывается
в самое красивое из числа ее многочисленных озер.
Однако из этого озера Двух Гор воды Оттавы устремляются
в реку Св. Лаврентия не по одному, а сразу по четырем
рукавам. На юге она огибает остров Перро, течет через
узкие проходы у Дориона и Сент-Анн-де-Бельвю — а это
и есть маршрут вояжеров. Однако главный объем
переносимой воды устремляется севернее и вливается в реку
Св. Лаврентия ниже Монреаля. Этот архипелаг не
является, строго говоря, дельтой, хотя отложения,
принесенные рекой, и составили весомый вклад в
формирование плодородного слоя почвы, покрывающей некоторые
из этих островов.
В этом месте карта еще более запутанна, потому что
Оттава (подобно Рейну и Янцзы) выступает здесь под
разными названиями. Рукав, омывающий северный берег
острова Иисуса (второй по величине остров в
Монреальском архипелаге), называется Riviere des Mille lies
(«Река тысячи островов»). Как подразумевает само
название, это ржаво-бурый поток, который сочится
сквозь лабиринт крохотных островов. Другой рукав,
отделяющий остров Иисуса от острова Монреаль, отмечен
на карте как Riviere des Prairies («Луговая река»),
однако те монреальцы, которые говорят по-английски, внесли
146

еще большую путаницу, назвав эту протоку «Задней
рекой». Объединившись, оба рукава снова становятся
Оттавой, а обогнув островок Буделиль, она
окончательно сливается с рекой Св. Лаврентия. Но она все еще
заявляет о себе. Янтарные воды Оттавы — это не грязь
или ил, а настой из корневищ и железа,
присутствующего в почве,— окрашивают реку Св. Лаврентия до самого
Квебека и далее, пока, наконец, воды реки Св.
Лаврентия уже за островом Орлеан не смешаются с приливными
водами эстуария.
До того как королева Виктория избрала Байтаун
столицей доминиона Канада, река Оттава служила этому
континенту, а также французской и британской
империям разными способами. Роль этой реки как дороги
исследователей и торговцев уже обсуждалась. Однако
прежде, чем замерла пушная торговля, река превратилась
в один из крупнейших в мире центров лесной
промышленности. Южная часть ее долины с волнистыми
холмами и превосходной почвой стала домом для многих
переселенцев — в основном бежавших из США лоялистов
и отставных офицеров, уволенных в запас на половинное
жалованье. В течение многих лет кропотливый труд этих
людей помог превратить Онтарио в богатейшую
провинцию.
Конструктивное влияние американцев на Канаду было
заметно еще во времена Питера Понда, и оно
продолжалось вплоть до эпохи Кларенса Декейтура Хау101. Это
влияние ощущалось и на берегах Оттавы. Создатель
фермерско-промышленного общества вдоль la grande
riviere не был ни франкоканадцем, ни шотландцем из
Северо-Западной компании. Это был выходец из штата
Массачусетс янки Филемон Райт.
Райт впервые посетил Оттаву в самом конце XVIII
столетия; ему понравилось увиденное, и он возвратился
туда снова с небольшим количеством переселенцев, чтобы
обновить эту землю. Однако судьба уготовила этому
человеку карьеру куда более значительную, нежели занятие
земледелием. Райт обладал присущим многим янки
талантом к сложной организации, когда один вид
деятельности перерастает в дюжину других. Он был землемером,
147

фермером, лесовиком, лесорубом и в конце концов стал
биржевым магнатом, вовлеченным в судоходство и
финансы; он даже оказывал влияние на дела
международные. Никто другой в канадской истории не был
столь счастлив в смысле сочетания частных
интересов с настоятельными общественными нуждами.
Когда Райт обследовал леса на берегах Оттавы, то
обнаружил там обилие белой сосны — деревьев до
двухсот футов высотой, совершенно бесполезных для
непосвященных и настоящий клад для понимающего
человека. Там были дуб, гикори, клен, серый орех и кедр102,
а также могучая широкая река. Райт стал мечтать о
«флоте в тысячу судов, перевозящих лес Оттавы к
морю», и, задавшись такой целью, провел на реке
систематизированные промеры. Вояжеры никогда не занимались
этим делом, потому что не считали его необходимым,
а их карты были еще менее точны, чем в это верили мон-
реальцы. Однако в Монреале решили, что Райту не
удастся экономически выгодная разработка леса; тяжелые
суда не смогут преодолеть пороги Лонг-Су, а плоты нельзя
проводить через узкий проход у Сент-Анн-де-Бельвю или
сохранить их в целости на необузданно диких
быстринах Лашина. Однако Райт продолжал обследовать
местность и нашел искомый проход через протоку
севернее островка Буделиль, которым пренебрегали вояжеры.
В то время впервые в истории спрос на канадский лес
непомерно возрос. Наполеон ответил на морскую блокаду
Британии Берлинским декретом, согласно которому все
европейские порты были закрыты для английских
кораблей. Британский военно-морской флот, который
контролировал океанские пути, был в состоянии обеспечить
доставку в Англию любых грузов, кроме строевого леса.
В этом отношении англичане всегда зависели от
балтийских портов скандинавских стран. Да и само
существование флотов как военного, так и торгового, зависело от
поставок строевого леса, и Адмиралтейство не на шутку
встревожилось. В 1801 году Нельсон выиграл морское
сражение у Копенгагена и помешал французам захватить
датский флот. В 1807 году англичане захватили остатки
датского флота и держали его в качестве залога. Но тем
148

не менее их верфям по-прежнему недоставало
скандинавского леса.
Филемон Райт прекрасно знал это, и именно в том
же году первая партия леса из Оттавы достигла
Квебека и там была перегружена на суда, которые доставили
его в Англию.
Так было положено начало гигантскому «лесному»
предприятию, которое преобразовало долину Оттавы
и превратило Квебек в главный лесной порт в мире.
Когда-то на американских, английских и канадских
торговых судах в течение почти всего прошлого столетия
распевали песенку:
Не бывал ли ты в Квебеке?
Не грузил ли, братец, лес?
В течение полутора столетий многие в Оттаве
сколотили гигантские состояния на лесе. В наши дни лесная
промышленность включила в себя такие новые отрасли,
как изготовление целлюлозы и бумаги. Стоит проехать
хоть немного вдоль Оттавы, как уже чувствуешь запах
серы или видишь хвост желтого дыма, который выдает
целлюлозную или бумажную фабрику.
Однако лесоповал, хотя дело это не такое «бродяжье»,
как пушная торговля, по своей сущности способен
довести людей до состояния полной инфантильности в
культурном отношении. Лесорубы Оттавы валили лес на
какой-нибудь территории и шли дальше, оставляя за
спиной вырубки, покуда там не вырастало новое поколение
деревьев в достаточном количестве для того, чтобы было
выгодно снова вырубить их. Это означало, что лесорубы
строили только временные сооружения. Они селились
не в городах, а в лесных лагерях. Их жилища
представляли собой не нормальные дома, а хибары, почти такие
же хрупкие, как те, которые они наспех сколачивали
на огромных плотах, сплавляемых вниз по реке. Да
и в лесорубы подавались люди не того сорта, какие
склонны создавать развитое в культурном отношении
общество. Они проводили годы своей жизни в лесах и в
большинстве своем были безграмотны.
149

В прошлом столетии, в пору расцвета этого лесного
предприятия, Оттава была одним из медвежьих углов
Северной Америки. Там было почти так же дико, как
и в те дни, когда военные отряды ирокезов охотились
на алгонкинов, и Доллар Дезормо возглавлял
знаменитую оборону у Лонг-Су103, а в среде пролетариата
прошлого столетия преобладало чувство полной
безнадежности. До недавнего времени эти нищие, необразованные
люди, о которых на американской статуе Свободы
написано «презренные отбросы вашей перенаселенной
родины», выполняли всю работу вручную, и обращались с
ними соответственно. Как экономические единицы они не
отличались от машин. Рабочие бригады в Оттаве по
численности не уступали армейским полкам, и положение
людей тем более усугублялось, что формировались они
по расовому принципу, может быть оттого, что сами
люди предпочитали работать вместе с себе подобными,
а возможно, их наниматели инстинктивно следовали
древней испытанной заповеди — разделяй и властвуй.
Тяготы жизни, качество пищи, полная изоляция от
нормального человеческого общества, отказ от семейной
жизни, сознание того, что в старости их ожидают лишь
нищета и одиночество,— все это способствовало только
тому, что люди между собой постоянно враждовали.
Ирландцы дрались с французами, и разлад между этими
одинаково несчастными людьми длился годами, покуда
нравы лесорубов оставались на прежнем уровне.
Поколение за поколением лесорубы валили деревья, сплавляли
бревна, устраняли заторы на реке, преодолевали пороги,
а сами влачили жалкое существование на таком скудном
рационе, который приводил только к цинге: гороховый
суп, свинина и бобы (если им везло) и галлоны чая
крепче, чем щелок.
Вот на каком фоне формировалась столица Канады,
и всякий раз, когда я вижу на Веллингтон-стрит
чиновников с портфелями в руках, то не перестаю
удивляться способности людей к перерождению.
Я говорю это, потому что старый Байтаун, даже старая
Оттава были поселениями варваров. В 1832 году, когда
полковник Бай и его королевские инженеры завершили
150

шестилетний труд по прокладыванию канала Ридо с
сорока семью шлюзами, городок, названный его именем,
представлял собой гигантскую строительную площадку,
рабочий лагерь, в котором ютились две тысячи душ.
Отвратительный, почти дикий город быстро превратился
в самый крупный лесной центр на реке. Его улицы —
непролазные от грязи дороги — вели от лесопилен к
тавернам, и ходить по ним после наступления темноты
было опасно. Байтаун испытал все. Грязь была
чудовищной, и в 1847 году вспыхнула эпидемия сыпного тифа,
в городе вымер чуть ли не каждый десятый. Случаи
холеры были обычным явлением, еще чаще страдали
люди от брюшного тифа.
В 1857 году королева Виктория назвала Оттаву
столицей Объединенной Канады.
Это решение не было таким абсурдным, как могло
показаться на первый взгляд. Поскольку двум старым
соперницам — Верхней и Нижней Канаде — предстояло
обзавестись единым правительством, местопребывание
которого должно было быть выбрано с таким расчетом,
чтобы ни одна из провинций не посчитала себя
обойденной. Кандидатуры Квебека и Монреаля были
отвергнуты, потому что первый был практически целиком
заселен французами, а во втором они заметно преобладали;
Торонто, напротив, был слишком английским. Столицей
мог бы стать Кингстон, но он находился слишком
близко от границы с Соединенными Штатами. В то время
мысли о возможном вторжении Соединенных Штатов не
покидали головы канадцев; именно это обстоятельство
заставило правительство Канады проложить канал
Ридо (исключительно из военных соображений). Если бы
американцы вторглись в Канаду и захватили верховья
реки Св. Лаврентия, британцы в таком случае смогли бы
двинуть свои войска вверх по реке Оттаве, затем вниз
по каналу, чтобы создать оборону в районе Форт-Генри,
где река Св. Лаврентия вытекает из озера Онтарио.
Итак, Кингстон не годился. Не устраивали и другие
города, кроме Оттавы, которая была тогда единственным
«нейтральным» городом на реке, берега которой на ее
судоходном участке принадлежали обеим провинциям.
151

Тем не менее выбор был унизительным. Американцы,
особенно журналисты, настроенные враждебно ко всему
английскому и презрительно — к канадцам, так как те
влачили жалкое существование под властью
британской короны, издали радостные вопли, когда
прослышали, что новая объединенная Канада, второе государство,
произведенное на свет Американской революцией,
решила сделать своей столицей один из известнейших на
континенте рабочих лагерей. Остроумец англичанин Голдуин
Смит так описал Оттаву: «...субарктическая деревня
лесорубов, превращенная королевским декретом в
политическую арену для петушиных боев».
В Оттаве той поры все выглядело отталкивающе,
безобразно и вызывало насмешки. Даже дела там
вершились вкривь и вкось. Были спроектированы
великолепные здания для парламента, но единственное подходящее
место для них оказалось занятым заброшенными
деревянными бараками полковника Бая. Вместо того чтобы
срыть эти бараки и вывезти мусор на телегах, рабочие
бригады попросту швырнули эти хибары с утеса в реку.
Однако работы продолжались. Здания парламента были
выстроены точно в срок, и в 1860 году в столицу Канады
был нанесен первый (из длинного списка) визит члена
королевской семьи. Сын королевы Эдуард, принц
Уэльский, прибыл, чтобы заложить первый камень главного
здания.
Примитивная, но удивительно правдивая фотография
не только напоминает нам об этом событии, но и
показывает, как выглядела Оттава в те дни. На ней изображен
принц с мастерком в руке, с бесстрастным выражением
на своей ганноверской физиономии. Вот расположились
полукругом политические деятели во фраках и котелках.
Но эта сцена (во всем, что касается фотографии),
так сказать, испорчена гражданами. Они тут же — сотни
рабочих в рубахах и клетчатых штанах — стоят по
щиколотку в грязи, готовые издать троекратное «ура» в тот
момент, когда духовой оркестр Байтауна закончит
исполнять «Боже, храни принца Уэльского».
В наши дни многое в долине реки Оттавы
изменилось до неузнаваемости. Великолепная «сеньория» старо-
152

го мятежного Папино превратилась в известный
роскошный отель. Лесорубы в лесах питаются не хуже
дворян XVIII столетия, а Оттава превратилась в самый
оседлый город на земле. По-видимому, все изменилось, за
исключением закоренелой привычки канадцев принимать
реку Оттаву за само собой разумеющееся, и это
подводит меня к рассказу, который лучше всего
иллюстрирует, к чему может привести эта привычка.
Так уж получилось, что в 1960 году Верховному
суду Канады пришлось разбирать одно из самых
сложных и романтических дел за всю историю
судопроизводства в стране — и причиной тому была река Оттава.
Несколько лет назад Гидроэнергетическая комиссия
провинции Онтарио решила построить плотину, чтобы
увеличить площадь озера на речном отрезке, известном
под названием Жоакэн, где в старину во времена
вояжеров было около пятнадцати волоков. Несмотря на
протест лесопромышленников, между правительствами
провинций Онтарио и Квебек было достигнуто
соответствующее соглашение — и плотина была возведена. Теперь
Оттава имеет новое озеро, в основном искусственное,
примерно девяносто миль в длину. Поскольку течение
реки замерло в озере, сплавщикам теперь приходится
буксировать по нему свои плоты, вместо того чтобы
сплавлять их, и это сильно увеличивает расходы.
Понятно, что лесопромышленники обратились в суд с
требованием компенсации, однако в начале процесса ни истец,
ни ответчик даже не подозревали о тех затруднениях,
к которым приведет их древняя история реки Оттавы,
прежде чем дело будет улажено.
И все произошло из-за того, что в том месте, где была
возведена плотина, река Оттава принадлежит в равной
мере не только Квебеку, но и Онтарио — осуществление
многих прав на реке по-прежнему зависит от лицензий,
выданных задолго до образования Конфедерации. И
совершенно неизбежно, что английское общее право,
практикуемое в Онтарио, входит в противоречие со старым
Гражданским кодексом Наполеона, имеющим силу
в Квебеке.
Но и это еще не все, потому что практика сплава
153

леса по рекам намного старше, чем само «открытие»
Канады. Сплав леса, который многие канадцы считают
детищем своей страны, его история нисходит к
библейским временам: «И Хирам послал к Соломону, говоря...
Я исполню все, что ты желаешь сделать с деревом
кедром и деревом елью. Мои слуги доставят их из Ливана
к морю. И я переправлю их на плаву в место, которое
ты пожелаешь указать».
Лес никогда не сплавляли в Англии, в
континентальной Европе лесосплав был неизвестен вплоть до 1549
года, когда им впервые занялись во Франции. Столетие
спустя интендант Жан Талон применил лесосплав в
Северной Америке — тогда бревна впервые спустили вниз
по течению Сен-Мориса и реки Св. Лаврентия до
Квебека. Хотя при французском режиме на реке Оттаве
почти не было поселений, кажется почти достоверным,
что в 40-х годах XVIII столетия французы сплавляли
лес на этой реке, и Филемон Райт не был первым
человеком, который организовал такое предприятие.
Конечно, он перенял опыт французов, и так же поступали
англичане. Итак, в период, относящийся к современной
истории, лесосплав считался изобретением французов.
Таким образом, тяжба между Гидроэнергетической
комиссией Онтарио и Компанией по преобразованию
Верхней Оттавы связана с рядом подобных судебных дел,
которые по своим срокам предшествуют не только
Конфедерации, но и эпохе Завоевания. Верховному суду
передали дело, в котором некоторые юридические нормы
лежат вне сферы действия Английского общего права,
а некоторые из них нисходят по времени к аналогичным
процессам, которые впервые рассматривались еще во
времена Генриха IV. Сохраняют ли они силу, не берусь
судить. Однако меня поражает, что история реки Оттавы
вынудила их светлости судей считаться с ней.
Из всех потоков, которые я изучил в Канаде к западу
от Приморских провинций, Оттава в своем верхнем
течении — самая мирная река. Если забыть о ее быстринах,
она очень спокойна. Ее болота кишат птицами; вода
тихо струится сквозь миллионы тростинок, огибая
прелестные зеленые островки. Летом у реки неподалеку от Папи-
154

новилля кажется, будто весь ландшафт пребывает в
состоянии ничем не потревоженной неги.
Однако с воздуха открывается многое другое, и в
целом — более правдивая картина — Оттава
представляется мощной водной дорогой, почти равной главному
потоку всей речной системы. Широкими излучинами
река уходит на северо-запад, и с воздуха видно, что она
служит отчетливой границей между освоенной человеком
территорией Онтарио и лаврентийской глухоманью,
которая, по всей вероятности, останется такой же, как
и в те времена, когда там охотились только индейцы-
алгонкины.

Достоинства Редьярда Киплинга — настоящая
трагедия английской литературы; они таковы, что
большинство из нас испытывают неловкость, когда приходится
цитировать этого писателя. И это же у него есть
замечательные высказывания. Например: «Что они знают об
Англии, если знают только Англию?» Возможно,
первоначально это звучало как похвальба и насмешка
одновременно, однако сама мысль универсальна. Она
подходит для любой страны. Что, например, мы знаем о самих
себе, если не знаем никого, кроме членов наших семей?
Это избитое выражение Киплинга то и дело
всплывало в памяти, когда я думал о прериях. Если всю жизнь
прожить в прериях, думаю, нельзя, по-настоящему
узнать их (я утверждаю это вне контекста обычного
житейского опыта), не побывав где-нибудь еще. Вот почему
все романы о жизни в прерии написаны выходцами
из ее просторов, переехавшими затем в города на
востоке континента.
Однако верно и обратное, как, например, в случае
со мной. Я вырос в небольшой провинции у моря — опыт
жизни в такой местности отражен в литературе морских
народов, начиная с греков и кончая англичанами,—
156

и поначалу испугался, когда впервые оказался в прерии.
Она была так же чужда мне, как и поверхность Луны.
Я не переставал удивляться, как только можно жить на
такой земле, казавшейся мне окоченевшей. Позднее я
понял, что причина моих опасений — мысль о
незначительности собственной персоны. Еще позднее я признал, что
в монотонности прерии скрыты красота и гармония
столь тонкие, какие присущи, например, фугам Баха.
Тем не менее это испытание для души и глаз.
Прерия может быть поразительно прекрасной, если
научиться видеть ее. Вот почему «По дорогам прерий»
Фредерика Филипа Гроува105— очень увлекательная
книга. В ней переданы красота неба над прерией и
таинства ее зимы. Но мне самому пришлось пробыть в
прерии довольно долго, прежде чем я увидел ее теми же
глазами, что и Гроув. Вообще мое отношение к любым
незнакомым мне уголкам Земли изменилось, когда
я услышал, как поет прерия. Это касается и Ред-Ривер.
До знакомства с этой рекой я разделял общее мнение,
что это самый скучный поток в Канаде. Конечно же,
нет. Это удивительнейшая река на всей Земле, и она
непохожа на другие.
Но если взглянуть на нее мельком в Виннипеге, этого
не скажешь. Бурая и ленивая, она петляет по плоскому
городу наподобие вьюнка, а затем выходит на просторы
однообразной равнины Манитобы. Даже после того, как
Ред-Ривер принимает воды Ассинибойна, ее внешность
почти не меняется, несмотря на то что она становится
полноводнее почти вдвое. Но это остается мало заметным
из-за гигантских масштабов земли, по которой она
протекает. В самом Виннипеге Ассинибойн выглядит
близнецом Ред-Ривер, и, прежде чем оба потока сольются
в одну реку, приезжие нередко путают их. Однако с
воздуха различие в их характерах становится очевидным.
Ред-Ривер скорее напоминает коричневого червя,
который, извиваясь, прокладывает себе путь на север сквозь
заросли травы. Ассинибойн же резко меняет свой курс:
он теряется из виду за горизонтом на западе, словно
в поисках приключений.
Фактически Ред-Ривер — не речная система, хотя
157

и имеет притоки. Не может похвастать эта река и своей
длиной. От ее южного истока в Миннесоте до места
впадения в озеро Виннипег всего 555 миль — на
пятьдесят миль меньше, чем длина ее так называемого
главного притока Ассинибойна. Небольшой поток-родитель,
вытекающий из озера Траверс в Миннесоте и носящий
название Буа-де-Сиу, у городишка Брекенридж
объединяется с потоком Оттер-Тейл («хвост выдры»), тогда
и рождается Ред-Ривер. В Соединенных Штатах реку
называют Северной Ред-Ривер, чтобы не путать с Ред-
Ривер — притоком Миссисипи в Луизиане.
Когда, наконец, Ред-Ривер выходит на свой курс, она,
согласно изображению на карте, устремляется прямиком
на север, однако при этом то и дело петляет, ничуть
не уступая-древней реке Меандр (которая сейчас
называется Большой Мендерес) в Малой Азии. Гладкая и
мутная, река настолько инертна, что сильный встречный
ветер способен почти остановить ее течение, и на
протяжении почти всего своего курса Ред-Ривер выглядит
банально и неинтересно во все времена года. Частично
она служит границей между Миннесотой и Южной
Дакотой и составляет всю границу между Миннесотой
и Северной Дакотой. Извиваясь, она проходит через
Фарго, Гранд-Форкс и ряд прочих городишек, которые
невозможно отличить друг от друга, куда фермеры—янки,
скандинавы, тевтоны и выходцы из Восточной Европы
наезжают из прерий, чтобы посетить церковь или
небольшой кинотеатр, купить предметы первой
необходимости, обсудить цены на пшеницу, посетовать на погоду,
послушать музыкальный автомат в ресторанчиках,
которые содержат греки, китайцы и прочие люди, не
пожелавшие стать фермерами. Южнее канадской границы эти
городки с единственной улицей почти не изменились с той
поры, когда Синклер Льюис написал об американском
степном городке Гофер-Прери. Зато у них есть
Ред-Ривер, река, какой недоставало Гофер-Прери. Между тем
Ред-Ривер продолжает петлять дальше, подбирая по
дороге небольшие потоки, текущие по прерии; почти все
они летом пересыхают, а весной, полноводные от дождей,
словно грязевые потоки, вливаются водопадами в главное
158

русло. Чуть ниже по течению от городка Пембина,
который посягает на звание «исторического» и
действительно является таковым (хотя обыкновенный проезжий
никогда не догадывается об этом), Ред-Ривер переползает
через границу и оказывается в Канаде. Едва ли не
четверть русла реки пролегает в Манитобе, но эти
заключительные мили намного интереснее всех прочих.
Я чувствую, что смогу дать общее описание Ред-Ривер,
только представив серию парадоксов.
Первый — это контраст между цветом реки и прерии.
Прерия здесь совсем не рыжая, а черная как уголь.
А цвет Ред-Ривер зависит от глубины ее русла. По
сравнению со Саскачеваном ее русло мелкое — факт
значительный для описания реки,— но достаточно глубокое
для того, чтобы пролегать значительно ниже слоя
чернозема, на котором произрастает манитобская пшеница.
Ред-Ривер проточила подслой из глины, который
спекается во время засухи, а в период дождей
превращается в густой суп из гумбо106, достаточно скользкий, чтобы
кататься на лыжах.
Второй парадокс определить словами труднее, и для
меня он был самым удивительным. Ред-Ривер более,
чем другой поток, который мне довелось видеть за
пределами Англии, напоминает Темзу. Поскольку лет десять
назад такое утверждение показалось бы мне просто
абсурдным, постараюсь пояснить свою мысль.
Манитоба отличается от Южной Англии так же, как
и любая другая местность, лежащая за пределами
высоких горных хребтов. Южная Англия — это страна
художника Констебля, и кто в состоянии представить
этого живописца, пишущего пейзаж с манитобской
фермой? Ландшафт Южной Англии самый изящный в мире,
и его долины вдохновляли поэтов на протяжении веков.
Однако долина Ред-Ривер вовсе не долина в
общепринятом смысле. Эта колоссальная, плоская как стол
равнина по масштабам приближается к океану, однако она
еще более плоская, потому что на ней нет волн, отливает
чернотой весной, золотом — в августе, белизной —
зимой. Единственный ее спутник — необъятное небо,
которое постоянно изменяется.
161

Но даже в такой, словно застывшей оправе Ред-
ривер умудряется создавать на своих берегах
крошечные пейзажи, полные очарования. Вдоль ее берегов
выстроились великолепные деревья, которые словно
нисходят к воде. При виде этих деревьев издали невозможно
догадаться, откуда они появились, и что рядом с ними
есть река. Река возникает внезапно перед глазами —
идешь ли пешком или едешь на автомобиле по
абсолютно плоской местности, и неожиданно оказываешься на
речном берегу. Более того, стоя на плоскости прерии
и глядя на плес Ред-Ривер, я всегда вспоминал великий
плес Темзы у Горинга. Всякий раз, когда я замечал на
берегу Ред-Ривер луг с ровной зеленой травой,
тянущийся до кромки воды, я всегда вспоминал Раннимид107.
Затем дельта. Она состоит из более чем сотни
квадратных миль бурых болот и зарослей травы, где торчат
редкие ивы. Дельта такая же плоская, как и вся
Манитоба, и фактически не заселена.
Когда приближаешься к развилке рукавов, где три
основных русла, извиваясь, пробираются сквозь
заросли камыша в озеро Виннипег, эта пустошь оживает от
множества пернатых и вызывает не меньше
благоговения, чем пустынная дельта реки Невольничьей. Здесь
может быть удивительно красиво. Поздней осенью и в
начале зимы над дельтой нередко играют сполохи северного
сияния, и этот колдовской свет, сочащийся сквозь
высокие, в рост человека заросли болотной травы, словно
отрывает эту местность от остального мира, перенося
ее в область, где царствует неземное освещение, словно
поднимает ее над остальным ландшафтом, откуда
исчезло все живое, за исключением ондатр, выдр, бобров и
рыбы. В то время года, когда в небе играют сполохи
северного сияния108, птицы уже улетели на юг. И все же в той
же дельте, далеко от поселений людей, однажды
прекрасным весенним днем я очутился в такой узенькой протоке,
такой спокойной и благоухающей, что вспомнил самый
цивилизованный из известных мне потоков в мире —
я говорю о крошечном Червелле, журчащем среди
майских цветов под пение птиц под стенами колледжа
Магдалины, под его мостом, на лугу Крайст-Черча по
162

дороге к Темзе. Я почти физически ощутил, будто
нахожусь там. Затем послышался тяжелый всплеск, и
парнишка, который управлял лодкой, поднялся на ноги и
показал куда-то рукой. Мы подошли к запруде, и бобры
нырнули под воду, спасаясь от нас.
Ред-Ривер присущи другие контрасты, и далеко не все
они привлекательны. Эта река, которую я назвал нежной
и вызывающей благоговение, может в определенное
время года в своем верхнем течении быть такой же
грязной, как пересохшая ирригационная канава. Во время
великой засухи 1934 года Ред-Ривер выше озера Виннипег
фактически исчезла на целых шесть месяцев. За все это
время мимо Фарго не пронесло ни единого ведра
воды, хотя этот город находится в ста пятидесяти милях
от истока реки. Когда дует ветер, он поднимает вдоль
русла облака пыли, и тогда кажется, что это самая
проклятая часть иссушенной земли.
Через шестнадцать лет Ред-Ривер снова перестала
быть самой собой, но на этот раз превратилась в озеро.
Теперь, чтобы собрать воедино все эти контрасты,
чтобы выяснить их природу, необходимо сказать, что
Ред-Ривер ведет себя столь противоречиво оттого, что с
геологической точки зрения, она вовсе не является рекой.
Это доживший до наших дней остаток того, что некогда
было величайшим из существовавших пресноводных
озер, по крайней мере в позднюю геологическую эпоху.
Озеро Агассиз — так назвали его геологи в честь
швейцарского гляциолога, изучавшего движение ледников,—
продукт последнего оледенения, которое сформировало
ландшафт Центральной канадской равнины, так же как
и большую часть территории Миннесоты, всю
территорию Северной и большую часть Южной Дакоты. Именно
с происхождения озера Агассиз нужно начинать всем,
кто изучает природу центральной прерии, ее озер и
самой Ред-Ривер. Точка отсчета — с периода примерно
миллион лет назад (по меркам геологии — это совсем
недавно), потому что именно тогда начался первый
ледниковый период. С той поры в Америке четыре раза
наступали и отступали полярные льды, и их работа
отчетливо видна в сегодняшней Манитобе.
163

Прерия не всегда была такой, какой выглядит в наши
дни. Когда-то это была ничем не примечательная
волнистая территория, подобная той, что раскинулась теперь
между Оттавой и озером Онтарио — с холмами,
понижениями, небольшими потоками. Когда в эту местность
вторглись квадрильоны тонн льда, они сокрушили под
собой землю, а когда ледники отступили, то сровняли
все неровности местности, ее холмы и впадины,
сформировав то, что нам сейчас известно под словом «прерия».
Двигаясь на юг, лед в конце концов уперся в
возвышенность, которая простирается чуть южнее озера Траверс
в Миннесоте, и там остановился. Это возвышение
земной коры, которое остается практически незамеченным
для тысяч автотуристов, одна из важнейших
возвышенностей в Северной Америке, потому что является
континентальным водоразделом (север — юг). Именно по
этой причине Миссури поворачивает на юго-восток,
чтобы соединиться с Миссисипи, а Ред-Ривер и все реки
Канады текут на север.
Но было время — и это еще одно любопытное
противоречие в истории Ред-Ривер,— когда она
действительно текла на юг. В ледниковый период южное
направление оставалось единственным, в каком могла
распространяться часть вод озера Агассиз, и они переливались
через континентальный водораздел, прокладывая себе
путь в Миссисипи.
Теперь постарайтесь представить себе, как выглядела
Центральная Канада много тысячелетий назад, когда
таяли льды и климат становился теплее. Когда льды
отступили на север, а на юге превратились в воду, то
она скопилась в бассейне, ограниченном с юга
возвышенностью, которая теперь является водоразделом север —
юг, а на севере — все еще существовавшим тогда
ледяным барьером. Этим гигантским водосборным
бассейном было озеро Агассиз, и в течение ряда эпох — как я
уже объяснял — Ред-Ривер уносила часть этих вод на юг.
В период своего максимального разлива озеро
Агассиз достигало в длину более семисот миль и двухсот
пятидесяти в ширину. Его общая площадь превышала
площадь всех нынешних Великих озер. Оно покрывало
164

северную часть территории Миннесоты,
северо-восточную часть Южной Дакоты и почти всю Манитобу. До
тех пор пока ледник не отступил достаточно далеко на
север, чтобы позволить внутренним водам утекать в Гуд-
зонов залив — близость этого залива объясняет, почему
лед в конце концов сошел так быстро,— озеро Агассиз
отдавало свою воду озеру Верхнему и какое-то время
входило в речную систему реки Св. Лаврентия, и часть
ее воды достигала Атлантического океана, минуя
нынешний Квебек.
По мере того как ледник отступал, мастодонты и
первобытные люди продолжали жить на берегах озера
Агассиз, и остатки миллионов умерших организмов
погрузились на дно, обогащая то, что впоследствии
превратилось в почву, которую затем стали распахивать
современные переселенцы. Лишь десять — пятнадцать тысяч
лет назад — по меркам геологов это вчерашний день —
исчезло озеро Агассиз. От него остались такие водоемы,
как озеро Виннипег, Виннипегосис, Манитоба, Верхнее
и Нижнее Красные озера, Лесное озеро, Рейни-Лейк
(Дождливое озеро) и целый лабиринт мелких
водоемов — производителей комаров, болота и прочие
крошечные озера на Западном щите. Кроме того, можно
назвать две реки: Нельсон и Ред-Ривер. В наши дни
Ред-Ривер с ее ленивыми притоками тащится, словно
червь, по центральной части бывшего дна древнего
озера Агассиз.
Вот почему, когда складываются определенные
погодные условия, Ред-Ривер начинает вести себя
атавистически — подобно озеру, которое породило ее. Выражаясь
еще проще, когда Ред-Ривер выходит из берегов, люди
не могут практически предпринять что-либо
существенное, чтобы остановить реку. С обыкновенным
наводнением можно сражаться с помощью дамб и насыпей,
но никому не дано сдержать разлив реки, которая
норовит превратиться в озеро на континентальной равнине,
где максимальный подъем местности редко превышает
двенадцать футов.
Ранней весной 1852 года Дэвид Андерсон, епископ
Земли Руперта109, не без основания и с удовлетворением
165

отметил, что религия, цивилизация и прочие традиции
уже пустили корни в его огромной пограничной
епархии. Один из учеников его школы неподалеку от Форт-
Гарри завершил прочтение в оригинале «Этики»
Аристотеля, другие корпели над Геродотом и подступали
к Фукидиду, четверо изучали Евангелие на
итальянском языке, большинство учащихся освоили Евангелие
на французском языке, и буквально все цитировали
псалмы на древнееврейском языке и «Отче наш» —
на восьми различных языках, «включая два ведущих
диалекта нашей страны». На тысячи миль вокруг этого
островка людей простиралась дикая пустынная
равнина, однако в пределах самой колонии процветали
фермы, и люди могли по меньшей мере прокормить свои
семьи; трудности и отчаяние ранних дней колонизации
берегов Ред-Ривер уже отходили в область преданий.
Однако эту мирную жизнь отравляли страшные
опасения: переселенцы по опыту знали, какая надвигается
беда. В Пембине, в какой-то сотне миль к югу, началось
наводнение. Средства сообщения были тогда слишком
малоэффективными, и поначалу никто не представлял
всю серьезность угрозы. Но все же люди хорошо знали
повадки реки. Ред-Ривер нетороплива и неуклюжа, зато
фатально неумолима. Ко 2 мая положение в Форт-
Гарри стало угрожающим, и люди начали покидать
дома. Потом река вздулась и сорвала мосты; поселенцы
с трудом удерживались от того, чтобы не поддаться
панике. И все это происходило на фоне пейзажа,
дышащего полнейшим спокойствием. 8 мая епископ
Андерсон отметил, что «северное сияние было ярким ночью,
подобно арке из хвостатых комет». На следующий день
он «проснулся от сладкозвучного пения птиц», и ему
сообщили, что воды у Пембина неподвижны». Однако
вскоре епископ обнаружил обратное.
«Сегодня весь день слышался какой-то странный
шум — словно звон многих струн; наверно, так шумит
Ниагара: это вода разливалась по равнине». Наводнение
было таким внезапным и внушительным, что многие
поселенцы не могли поверить, что такой невинный с виду
поток, как Ред-Ривер, содержит в себе столько воды.
166

«Они подумали, что на них надвигается Миссури» —
вот что записал в дневнике епископ.
Однако 10 мая было еще одно прекрасное утро и пели
птицы, хотя теперь вода заливала амбары и сараи, а люди
отчаянно пытались спасти продовольствие, запасенное
до конца лета. Даже в 1852 году колония на Ред-
Ривер была самым изолированным поселением на всей
территории Америки. В случае катастрофы людям
приходилось рассчитывать только на самих себя. Прошел
день, наступил ясный манитобский вечер, но к этому
времени вода полностью залила церковный двор —
«питомник божий», и повсюду дома людей были либо
осаждены водой, либо уже находились на плаву. Еще через
трое суток епископ записал, что ночью поднялась
буря, и воскресшее озеро Агассиз ревело, как море. В
воскресенье, через несколько дней после шторма, вся
конгрегация епископа Андерсона добралась на веслах или
иным способом до сухого клочка земли, и там он
произнес проповедь о погибели Содома и Гоморры. В тот
же день вечером он проповедовал о голубе Ноевом,
и хор прихожан под открытым небом «очень
благозвучно пел «Те Деум»110 Споффорта».
Однако воды, равнодушные к молитвам людей и
проповедям епископа, становились все глубже и шире.
17 мая одна из лодок вышла через церковный двор на
главное русло реки, которая теперь вся в пене неслась
со скоростью десяти узлов, и чуть было не погибла.
Обломки, плавающие повсюду, подсказали епископу
цитату из сцены шторма в первой книге Вергилия
«Энеида»: "Arma virumque tabulaeque et Troia gaza per
undas" («Оружие людей, утварь и сокровища Трои в
волнах») . Теперь тонули мужчины, женщины и дети,
течение безвозвратно уносило трупы домашних животных,
привязанные к плотам плуги — некоторые из них
уволокло через дельту в озеро Виннипег. Однако, когда
ищущие спасения люди достигли суши, «фиалки и лютики,
цветы малины и земляники радовали глаз», а у самого
края вод епископ Андерсон увидел людей, которым
удалось спасти плуги и быков, и они, изнемогая от
усталости, уже ходили за плугом, чтобы успеть вовремя обра-
167

ботать землю и засеять ее. Комары, расплодившиеся от
сырости, вились густыми облаками.
Четверо суток спустя вода достигла наивысшего
уровня подъема и стала, и тогда при великолепной погоде
епископ, подняв парус на своей «берестяной пироге»,
отправился в долгое путешествие через прерию. Земли
фермеров превратились теперь в озеро длиной в
несколько сотен миль и примерно в двенадцать миль шириной,
из вод которого торчали манитобские ясенелистные
клены с пышными кронами, в их гуще распевали птицы,
и крыши домов, вокруг которых на плотах и лодках
плавали люди. На следующий день в три часа
«открывшаяся взору картина напоминала восход солнца на море»
с той лишь разницей, что вокруг, на зеленых ветвях
деревьев распевали птицы. Наступила суббота. Накануне
епископ приметил флаг, который означал, что вода
спадает, после чего записал из Книги пророка Исайи:
«Когда враги придут, подобно наводнению, дух Господень
поднимет знамя против них». Через несколько дней,
приведя еще одно латинское изречение, епископ
отметил, что из-под воды начала проступать суша. Вода
быстро уходила, оставляя за собой море ила и жидкой грязи,
которая под жаркими лучами солнца вскоре
превратилась в какую-то спекшуюся накипь,— и на эту жалкую
землю вернулись измотанные люди.
Через три недели после того, как вода достигла
наивысшего подъема, первые лодки бригады «Длинного
волока» миновали Форт-Гарри на своем пути на запад через
Саскачеван, навстречу бригадам, спускавшимся вниз по
Маккензи в ста пятидесяти милях от них. На этих лодках
были доставлены американские газеты с юга, в которых
сообщалось о недавнем наводнении в Йоркшире, во
время которого погибло около ста человек. Епископ с
удовлетворением размышлял о милосердии божьем,
благодаря которому в этих краях «мелодия прежних дней может
зазвучать снова», а в будущем, когда он займет свое
место под сводами храма, где творятся молитвы, «позади
меня будет тот же самый рельеф с оригинала Андреа
Сакки, изображающий Ноя, воздвигающего алтарь
благодарения после спасения из вод потопа».
168

Это описание наводнения на Ред-Ривер в середине
XIX столетия отлично иллюстрирует любое подобное
событие на этой реке. Наводнение, о котором рассказал
епископ Андерсон, было страшнее, чем в 1950 году —
последнее по времени написания этой книги, однако
поведение Ред-Ривер во всех аналогичных случаях было
почти одинаковым и, вероятно, так и не изменится в
будущем. С 1776 по 1950 год включительно Ред-Ривер
всерьез выходила из берегов десятки раз; часто она лишь
досаждала людям и не раз ее атаки успешно отбивались.
Но всякий раз причины наводнения были все теми же.
Первая — инертность течения этого потока; перепад
воды в Ред-Ривер от Фарго до озера Виннипег
настолько незначителен, что русло реки порой не в состоянии
нести большой объем воды. Вторая причина —
проливные осенние дожди, вслед за которыми наступает
похолодание, отчего влага в прерии замерзает, таким образом
накапливаясь для приведения в действие весной.
Внезапные заморозки здесь очень часты. Иногда они случаются
в первую неделю октября, и после этого температура
воздуха уже не повышается. Третья причина —
обильные зимние снегопады. Если за этими двумя явлениями,
зависящими от Всевышнего, следует поздняя весна,
внезапная продолжительная оттепель и проливные
весенние дожди, Ред-Ривер (по словам Ральфа Аллена,
описавшего в журнале «Маклинз» наводнение 1950 года)
«может промахнуться». Река превращается в
миниатюрное озеро Агассиз, и тогда вся техника, имеющаяся
в распоряжении современного человека, не в состоянии
предотвратить возможные последствия.
Во время наводнения 1950 года примерно 100 000
канадцев и 20 000 американцев лишились крова, а 15 000
фермерских домов и хозяйственных построек были
затоплены, и, если бы не помощь канадской армии,
количество жертв могло быть еще больше. Как об этом живо
вспоминают люди в Виннипеге, военные власти
намеревались ввести чрезвычайное положение и переселить
320 000 гражданских лиц, согласно плану, который
в 1940 году мог быть использован в Южной Англии,
если бы нацисты форсировали Ла-Манш.
169

Этот план еще может быть приведен в действие,
скажем, через год или пять лет, потому что Виннипег по-
прежнему беззащитен от нападения Ред-Ривер. Поток
выглядит таким невинным, и все же — поскольку это
остаток озера Агассиз — он может стать источником
смертельной опасности. Еще в 1880 году, когда сэр Сэндфорд
Флеминг стоял во главе исследований при прокладке
трансканадской Тихоокеанской железной дороги, он
рекомендовал построить мост через Ред-Ривер на
двенадцать миль ниже по течению от Виннипега, там, где
берега реки выше и опасность от подъема воды не
столь велика. В то время Виннипег был крохотным
городком и его легко можно было переместить, однако
люди вообще склонны пренебрегать опытом других, и
горожане решили остаться на месте.
Когда я приехал в Виннипег в 1960 году, чтобы
изучать Ред-Ривер, так уж получилось, что в то же время
в местном отеле, где я остановился, проводилось
совещание инженеров. Один из них, мой дядя, который
проработал в Саскачеване немало лет, показал мне
протоколы заседаний. Специалисты рекомендовали построить
канал для отвода избытка воды, чтобы предотвратить
наводнения в районе Виннипега, и, возможно, в
ближайшем будущем их проект будет принят. На карте все это
выглядит достаточно практично, однако стоимость
проекта велика. Кстати сказать, наверно, в такую же сумму
могут обойтись последствия «первоклассного»
наводнения. События 1950 года — не худшее из того, что
бывало на реке прежде, и до той поры река Ассинибойн
держала первенство, но в 1950-м Ред-Ривер показала себя
во всей красе — один только материальный ущерб
составил ПО миллионов долларов.
Люди на Востоке думают, что все три провинции,
расположенные в прерии, совершенно одинаковы, и, так
сказать, сваливают их в одну кучу под общим названием
«Запад». Однако они развивались по-разному. Долина
Ред-Ривер по возрасту заселения значительно старше
Саскачевана и Альберты. Хотя в основе экономического
170

развития всех этих провинций лежала пушная торговля
и семейство Ла-Верандри исследовало все три провинции
(в 1738 г. Ла-Верандри-старший учредил Форт-Руж на
месте слияния Ред-Ривер и Ассинибойна), остается
фактом, что поселенцы двух самых западных провинций
отстали в строительстве железных дорог и только ближе
к концу XIX столетия в Саскачеване всерьез занялись
сельским хозяйством. Однако поселения в долине Ред-
Ривер относятся не только к раннему периоду истории
американского Запада; по своему социальному развитию
и нравам они отражали некоторые эволюционные
процессы в Европе того времени, потому что именно оттуда
прибыли на Ред-Ривер переселенцы.
Здесь уместно рассказать историю поселения Селкир-
ка, полный смысл которой значительно, шире, чем в
любой иной конкретной истории заселения, которую до
сих пор мне доводилось читать.
Все началось еще за океаном. Предпосылки, которые
показались лорду Селкирку приемлемыми для создания
поселения, определялись условиями жизни на
Британских островах, позорящими правящие классы —
английские, шотландские или ирландские.
Задолго до конца XVIII столетия горцы Шотландии
фактически перестали быть политической силой на
собственной земле. Изолированные столетиями в горах,
где не могло прокормиться большое население, горцы,
враждующие кланами, которые управлялись вождями-
патриархами, слишком ревниво относящимися к своей
власти и потому не слишком далекими, свято верили
в то, что являются самыми храбрыми людьми на свете.
Однако вовсе не храбрость помогала им сохранять в
неприкосновенности свою землю столь долго — все
объяснялось бедностью их страны. Если бы она того стоила,
англичане или жители равнин давно бы отобрали ее при
помощи пушек. Люди, представления которых о
храбрости были такими же, как у Ахилла, не смогли бы
выстоять против тактически грамотной английской армии
даже в XVII столетии. В конце концов Монтроз 1П
не был горцем. Хотя верно то, что только войска
шотландских горцев или, скажем, жителей Черногории мог-
171

ли бы держаться так стойко, но это не привело бы
ни к чему, если бы руководство Монтроза было бы
обычного «горского» типа. Мышление, типичное для горцев
Шотландии, нигде не проявило себя с такой
характерностью, как в битве у Куллодена в 1745 году. Самый
мощный клан Макдональдов, поставленный по ошибке
или из ревности на левый фланг, отказался сражаться,
потому что почетное место на правом фланге было
предоставлено другому клану. Гомер, наверное, понял бы
таких людей; он и в самом деле описал их лучше любого
шотландского автора, потому что не был
сентименталистом.
Ни один здравомыслящий шотландец не мог бы
обвинить англичан за их обхождение с горцами после
восстания 1745 года. Их слепая преданность вождям,
которые в свою очередь столь же слепо были преданы
претенденту на престол, не оставляли англичанам другого
выбора, как только искоренить древнюю систему кланов.
Однако эти горцы были великолепным образцом рода
человеческого, и содеянное с ними, когда они оказались
беспомощными, столь же позорно, как и то, что сделали
с несчастными ирландцами взимавшие непомерную
арендную плату тупые лендлорды и скоты-аристократы.
Лендлорды осуществили свое намерение превратить
узкие долины, где жили горцы, в пастбища для овец, и
многие из этих лордов-преступников были шотландцами,
а не англичанами. Если преступления, совершенные
против горцев, не были осуждены историей, как в случае
с ирландцами, то это объясняется тем, что горцам
пришлось слишком долго отвыкать от традиций
семейного общества, в лоне которого они были вскормлены.
Большинство из них оправдывали эгоистичную
бессердечность собственных вождей, на которых полагалось
смотреть как на отцов родных. Шотландцам было
слишком стыдно за них, чтобы жаловаться публично, после
того как их самих депортировали через океан в
Канаду или Австралию либо оставили на собственной земле
умирать с голоду. Горец редко возводил обвинения там,
где это надлежало сделать, подобно неизвестному
вояжеру, который, будучи на одной из западных рек Кана-
172

ды, написал, что его и ему подобных просто изгнали,
«чтобы выродок-лорд мог похваляться своими овцами».
Однако даже этот поэт в одной из строф своей широко
известной песни выразил неистребимую тоску
шотландцев по родине, которая не позволяла их устам вынести
притеснителям окончательное осуждение:
Нас с отчизной милой — островом туманным —
Разделяют горы и простор морей.
Все же кровь не стынет в храбром сердце горском,
Милые Гебриды снятся на заре.
В шотландцах Севера было нечто, роднившее их с
древними иудеями, как и в их судьбе, подобной судьбе
иудеев-изгнанников, и в конечном триумфе, когда в
конце концов они овладели культурой своих победителей.
То, что потеряла Шотландия, было суждено приобрести
Канаде, а также Австралии, Новой Зеландии и
Соединенным Штатам, однако Канаде досталась
непропорционально большая часть.
Вот отчего канадцу шотландского происхождения
нелегко насмехаться над лордом Селкирком, несмотря на
то зло, которое причинили людям его высокомерие и
безрассудство. Лорд Серкирк был одним из немногих
вождей своего времени, который испытывал искреннее
сострадание к своему народу, оказывая ему помощь всю
свою жизнь. Когда все признали, что древний уклад
клановой жизни стал экономически невозможным и что
абсолютному большинству горцев придется оставить
свои долины, Селкирк по крайней мере попытался
отыскать новый дом для гонимых. Теперь только остается
представлять себе этого человека, изучающего карты,
поступавшие из Нового Света; наверное, он даже
встречался с горцами, побывавшими на западе Канады на каноэ,
или с оркнейцами, служившими теперь в Компании
Гудзонова залива. Теперь можно только представить
себе, как зарождалась его великая идея — там, за морем,
на свободных канадских равнинах была земля, столь
желанная для его страждущего народа, так почему бы
не отправить его туда? Однако, подобно многим
честным идеалистам, Селкирк не имел понятия, с какой
173

реальностью столкнутся его люди на тех пустынных
равнинах.
Наполеоновские войны не однажды влияли на судьбы
Канады, но никогда — с такой иронией, как в случае
с Селкирком. Берлинский декрет императора о
«континентальной блокаде» Англии почти подорвал пушную
торговлю. Когда стало невозможно отправлять меха
в Европу, акции Компании Гудзонова залива упали
с 250 фунтов за пай до 60, и лорд Селкирк усмотрел
свой шанс. Хотя он не вкладывал деньги в пушную
торговлю, однако живо интересовался страной, на
которую предъявляли права джентльмены-авантюристы.
Воспользовавшись спадом, он купил контрольный пакет
акций Компании Гудзонова залива, затем зафрахтовал
несколько небольших судов, набил их бездомными
шотландцами, поставил во главе партии упрямца по имени
Майлз Макдонелл и, благословив, отправил всех за океан
в Гудзонов залив на факторию Йорк.
В 1811 году первая партия переселенцев достигла
фактории; там они зазимовали. С наступлением лета
они прошли на веслах семьсот пятьдесят миль на юг
вверх по течению реки Нельсон, затем по озеру
Виннипег и, наконец, вверх по Ред-Ривер до места ее
слияния с Ассинибойном. Переселенцы не знали тогда, что
в то же время Наполеон вел свою grande armee
(великую армию) по такой же плоской и потенциально
холодной равнине из Смоленска на Москву. Хотя
переселенцы были крайне немногочисленны, а
наполеоновская армия насчитывала более полумиллиона человек,
на долю тех и других зимой выпали одинаково суровые
испытания.
Никаким другим переселенцам в Канаду не довелось
вынести более продолжительных и ужасных страданий,
чем людям Селкирка. Идеалисты не умеют правильно
планировать предприятия, а лорд Селкирк не был
исключением. Его люди прибыли в страну без
сельскохозяйственных орудий и патетически пытались царапать лик
необъятной равнины мотыгами и лопатами.
Единственная линия сообщения убегала на семьсот пятьдесят
миль к крохотному форту, посещаемому только раз в год
174

судами, совершавшими ради этого опасные переходы из
Англии. Вскоре начался голод. Хуже того, люди были
вовлечены в настоящую гражданскую войну с людьми
из Северо-Западной компании, которые сами отчаянно
сражались за выживание с Компанией Гудзонова залива.
Дело в том, что «северо-западники» отлично сознавали,
насколько губительны любые поселения для пушной
торговли. Они нападали на дома переселенцев и сжигали их
дотла. Индейцы, скорее всего науськиваемые
торговцами пушниной, убили несколько переселенцев. В дельте
Ред-Ривер мне показали ямы в земле, где люди Селкирка
прятали детей, накрывая их сверху дерном или болотной
травой, во время нападения индейцев. Однако ядро
переселенцев выжило.
В течение десяти лет полных страданий, в то время
как лорд Селкирк едва не сошел с ума от смешанного
чувства сострадания, гнева и вины, сражаясь с
руководителями Северо-Западной компании, несчастные фермеры
на Ред-Ривер боролись за выживание. Они бродили вверх
и вниз по течению в поисках бизонов. Через десять лет
после их прибытия там появились группы
франкоканадцев, которые устроили небольшое поселение у Сен-Бо-
нифаса напротив Форт-Гарри. Они разделили судьбу
своих шотландских собратьев. В 1826 году на них поднялась
Ред-Ривер — произошло самое опустошительное за всю
историю реки наводнение, которое снесло почти все
жалкие домишки, возведенные поселенцами. Оставшиеся в
живых были вынуждены вырыть норы, крышей которым
служил дерн, и прожить всю зиму под землей.
Они держались стойко, и это было все, на что они были
способны. Вернуться домой в Шотландию было
невозможно. Лето было временем «примирения с голодом»,
шестимесячная зима — белым адом. В 1837 году
саранча уничтожила весь урожай, не осталось даже семян
на следующий год. Приближалась зима, и два героя
прошли пешком тысячу миль до некоего пункта на реке
Миссисипи, где, как они полагали, можно было купить
семян. Они вернулись с двумя сотнями бушелей
пшеницы, сотней бушелей овса и тридцатью бушелями гороха,
и за все это лорд Селкирк выложил из своего кармана
175

600 фунтов. Много лет спустя один из потомков этих
людей писал: «Наверное, можно сказать, что сам Господь
благословил эти семена, потому что они спасли
поселение».
Это поселение, которое впоследствии расширилось и
дало ростки, было уникальным во всей Америке. Хотя
пустынная местность простиралась на тысячи миль во
всех направлениях, наступило время, когда люди «могли
есть свой хлеб без оглядки, а картофель — сверх всякой
меры». Там выросли школы и церкви, из Англии
привозили книги, а некоторые учителя получили образование
в Эдинбурге, Оксфорде и Кембридже. В 1885 году, спустя
три года после наводнения, описанного епископом
Андерсоном, Ред-Ривер посетил американский журналист,
который по возвращении домой написал следующее:
«На этом континенте есть место, не посещаемое
путешественниками. Пустыни, почти полное отсутствие
дорог отделяют его от мест обитания других людей.
Достичь этого места, равно как и выбраться оттуда,—
настоящий подвиг, которым можно только гордиться.
Оно даже не отмечено на картах и не упоминается в
газетах».
Однако этот американский визитер все же написал,
что люди там любят танцы, угощают отличными обедами,
у них есть превосходные винные погреба, одна
библиотека, экземпляры «Иллюстрированных лондонских
новостей», последние романы Диккенса и Теккерея. «Здесь
можно вести светскую беседу с таким же успехом, как
и в Вашингтоне».
Все эти книги, вина и прочие образчики культуры
достигали Ред-Ривер северным путем — через Гудзонов
залив!
Поселение оставалось изолированным еще несколько
лет после Конфедерации, но линии сообщения
протянулись уже и на юг, к конечной станции железной дороги
в Сен-Поле. Однажды в апреле 1871 года в Форт-Гарри
прибыла деревянная шаланда, и вместо груза на ней было
восемь мужчин. Это были «канадцы из Онтарио»; они
купили суденышко в Соединенных Штатах и спустились
вниз по Ред-Ривер, чтобы создать ферму на равнине.
176

Хотя ни они сами, ни старожилы не предполагали этого,
восьмерка оказалась передовым отрядом лавины
переселенцев, которым было суждено погубить пушную
торговлю, так как оба восстания Риэля ускорили
строительство трансканадской Тихоокеанской железной дороги,
и в конце столетия бывшее дно озера Агассиз
превратилось в один из продуктивнейших хлеборобных районов
земного шара.
В наши дни долина Ред-Ривер не считается больше
«Западом». Географически это сердце Канады. Возможно,
она сможет стать ее этическим и социальным сердцем.
Здесь, глядя в лицо друг другу через речной поток,
стоят две общины: Виннипег и Сен-Бонифас. Одна —
осязаемо шотландско-англоканадская, другая — фран-
коканадская. Однако вокруг этих первородных основ
наслоилась мозаика представителей всевозможных
народностей и всех наций Старого Света. В городке Сел-
кирк, ниже по течению от Форт-Гарри, это видно
отчетливо. Самое приметное здание в городе — увенчанная
главой-луковкой украинская церковь113. Однако
буквально в двух шагах от нее проходит улица, названная
«Британия-авеню», и находится англиканский храм
церковь Христа, здесь есть даже улица в честь города
Торонто. В нижней части, сохранившей название Форт-
Гарри, преобладает староанглийский архитектурный
стиль, а сам форт выстроен в таком же колониальном
стиле, как и редут Йорк в устье гавани Галифакса,
возведенный на стыке XVIII и XIX столетий и названный
в честь «старого, доброго герцога Йоркского», который
Десять тысяч войска имел;
Подняться на гору им приказал,
А потом спуститься велел.
Эта преемственность традиций, наблюдаемая в долине
Ред-Ривер, кажется мне бесценной. Она была одним из
факторов, спасших Канаду от превращения в нечто
аморфное, утратившее всякую связь с культурным
наследием стран Старого Света. Виннипег никогда не
казался мне по-настоящему провинциальным городом.
177

Годами, когда Джон Дафо был редактором виннипегской
«Фри пресс», она считалась одной из самых почитаемых
газет во всем британском Содружестве и вещала о
событиях во весь голос, к которому прислушивались даже
в Лондоне. Как мне кажется, люди в Манитобе,
говорящие по-английски, менее провинциальны в своих
мнениях, чем те, что проживают в родственной провинции
Квебек. Разве не Сен-Бонифас дал Французской Канаде
такого превосходного прозаика, как Габриэль Руа,
которая открыла для себя Бальзака еще девочкой и стала
первой писательницей — не гражданкой Франции,
добившейся французской литературной премии для
писателей-женщин114.
И все же Ред-Ривер, хотя по меркам Запада все ее
поселения можно считать старинными и до них четыре
часа лету от Монреаля, в одном из своих регионов
остается такой первозданной, что там можно почувствовать
себя единственным живым человеческим существом на
Земле.
Прошлой весной я взял напрокат автомобиль и
отправился в дельту. Я свернул у Питерсфилда на
неширокую дорогу, ведущую в глубь равнины, и проехал по ней
до конца, до самых болот Нетли. Это было началом
одного из чудеснейших дней в моей жизни, так как там в
конце пути я наткнулся на лагерь с моторными лодками,
владельцем которых был канадец польского
происхождения по имени Эд Чесли. Когда я сказал ему, что хочу
осмотреть дельту, на его лице появилось то дружеское
выражение, которое видишь всякий раз на лице
незнакомца, когда заводишь речь о дорогих его сердцу вещах.
Он спокойно приказал своему сыну Ларри приготовить
лодку, и, пока тот заправлял ее горючим, мы
разговорились. Прошло всего несколько дней после случая с
самолетом У-2115, так что обсуждение этих событий занимало
нас больше, чем сама дельта. Но вскоре мы утратили
интерес к шалостям политиканов. Под этим необъятным
небом, в царстве болот и дикой птицы стоили ли политики
из Парижа того, чтобы уделять им столько внимания?
178

«Здесь можно узнать многое,— сказал мистер Чес-
ли.— Мы проводим зиму во Флориде, и мне кажется,
я теперь знаю каждую веточку в Эверглейдзе. Но здесь
природа совсем дикая и намного интересней. Да,
намного».
Он рассказал мне об индейской резервации в Броу-
кенхеде, что находится восточнее дельты, и немного —
о птичьих стаях. Он-то и показал мне земляные норы,
в которых поселенцы Селкирка прятали своих детей.
Затем его сын крикнул, что все готово, я прыгнул в лодку,
и Ларри отвез меня в лучший утиный заповедник в
Северной Америке.
Дельта Ред-Ривер — такая же плоская, как и равнина
к югу от нее и поверхность озера к северу,— довольно
обширная для сравнительно небольшой реки. Однако
Ред-Ривер, и об этом необходимо помнить, несет
слишком много наносов. В лабиринте проток, петляющих
среди зарослей камыша и болот, можно заблудиться уже
через пятнадцать минут. Однако молодой Чесли знал
дельту, как свою собственность. Он увлекал меня в одну
протоку за другой, в то время как утки всевозможных видов
расплывались в стороны или взмывали в воздух.
Болотные ястребы, сверкающие оперением, не уступающие по
размерам орлам, плавно крейсировали в воздухе над
морем камыша, где плескались и барахтались мыши, крысы,
ондатры, выдры, бобры и рыба. Цапли стояли на одной
ноге на отмелях, кусты алели от множества гнездящихся
там краснокрылых дроздов, огромные белые пеликаны
весом до пятидесяти фунтов плавали на воде или
поднимались в воздух, тяжело взмахивая крыльями. Мы
вышли на течение Ред-Ривер, некоторое время плыли по
нему, потом свернули в одну из многочисленных проток;
затем проскочили мимо бобровой запруды и снова вышли
на простор, где посреди болота торчала деревянная
вышка егеря. На этой плоской местности она казалась
небоскребом. Мы поднялись на нее. Мне показалось, что
все воздушное пространство вокруг заполнено птичьими
криками; воздух словно вибрировал от этих звуков,
и, когда мы возвращались в лодку, стая диких уток
взмыла в воздух.
179

«Осенью откуда только не съезжаются сюда
охотники на уток,— сказал Ларри,— и мы вывозим их сюда,
в болота. Стреляют либо влет, с лодок, или из шалашей
либо пользуются манками». Чуть помолчав, он добавил:
«Когда улетают птицы, мы с отцом уезжаем отсюда на
юг. Наверное, он говорил вам об этом? В прошлом году
в Мексике я отправился пострелять уток, и среди тех,
что угодили мне в сумку, наверное, были такие, по
которым я промахнулся всего месяц до этого».
Мы достигли того места, где Ред-Ривер разделяется
на три рукава, выбрали восточный рукав и вошли в озеро
Виннипег. Мы шли вдоль берега к устью центрального
рукава, который почти невидим со стороны. Плоская
поверхность озера простиралась к северу и уходила за
горизонт, а дельта терялась на юге в прерии. Полдень
накрыл нас балдахином из сотен тысяч птичьих крыльев,
больших и малых, а жаворонки так и звенели в
сверкающей вышине. Позднее к вечеру Ларри заглушил мотор,
и, покуда лучи заходящего солнца били нам прямо в
глаза, мы поплыли в полнейшем одиночестве по этому море-
подобному водоему — останкам озера Агассиз.

Из всех главных артерий континента Саскачеван
кажется мне самой пустынной рекой. Под этим я
подразумеваю основную идею, всеобъемлющий образ,
потому что, как и всякий поток, она может быть порой
оживленной и грациозной. Всякий раз, когда я сидел на его
берегу, он заставлял меня думать о гладком
пульсирующем теле, полном жизни, глубоком, спокойном и
неутомимом; кроме того, я отметил, что миссис Кемпбелл
отлично описала красоту пены, напоминающей белое
кружево, уносимое вниз по течению.
Если вдуматься хорошенько, Саскачеван в целом
действительно хранит в глубине своего образа великий дух
одиночества прерий, которые он пересекает. Бесконечно
извиваясь, редко выставляя напоказ драматические
картины между Скалистыми горами и Великими порогами,
оба потока-близнеца (Норт-Саскачеван и Саут-Саскаче-
ван) несут свои воды по центральной равнине огромной
изломанной буквой «У». Иногда Саскачеван течет через
территории, где господствуют тайга или лиственные
леса,— именно такие места привлекали торговцев
пушниной. Однако чаще река вьется по голой равнине и тогда
порождает чувство одиночества, адекватное скудости
181

земли. Река неизменно течет ниже уровня поверхности
прерии и редко выходит из берегов, поскольку оба русла
очень глубоки. На сотни миль русла обоих потоков несут
воду на восток — это сотни миль однообразных,
рыжевато-коричневых вод, окаймленных береговыми обрывами,
зарослями тростника и диких цветов на песчаных косах,
проступающих на поверхности вод в конце лета. Это
сотни миль зеленоватого льда на фоне побелевшей
равнины в течение шестимесячной зимы, которая кажется
такой бесконечной, что люди в приречных городах
заключают пари, стараясь угадать, когда же наконец
наступит весна. И ее приход — самая долгожданная пора
в жизни Саскачевана; тогда взламывается лед, ледяные
глыбы громоздятся на десятки футов ввысь, и порой там
происходят занимательные вещи. Например, не так давно
в Саскатуне мимо тысяч изумленных горожан на
ледяном блине по реке пронесло оленя. Затем после
небольшой паузы наступает период полной воды — и оба
близнеца устремляются на восток в пене, унося со Скалистых
гор миллиарды тонн снега.
Чувство одиночества, навеваемое Саскачеваном,
особого свойства; на Маккензи я чувствовал себя иначе,
наверно потому, что здесь живет много народа. В
природе ландшафта прерии заключено нечто такое, что
человеческое существо, дом, элеватор, движущийся поезд
и даже деревня, порой вырисовывающиеся силуэтом на
горизонте, служат словно специально для того, чтобы
усиливать ощущение пространства. Стоя на берегу
Саскачевана, наблюдая за тем, как река появляется из-за
одного края горизонта и исчезает за другим, многие
люди, приехавшие в эти места впервые, наверно,
чувствовали себя так, будто окунуться глубже в эту необъятность
им уже нельзя, не потеряв ощущения самого себя.
Миссури тоже навевала аналогичные ощущения у
американских переселенцев. Но эта река более грандиозная, чем
Саскачеван, течет значительно южнее и не способна,
подобно северным рекам, заставить человека чувствовать
себя так, будто он находится на грани всего сущего.
Ступив из вагона поезда на деревянную платформу
одного из этих словно окостеневших приречных городишек
182

Саскачевана, многие переселенцы, наверное, спускались
к реке и следили глазами за тем, как она, выходя из
прерии, вступает в одинокий, крошечный, затерявшийся
в необозримом просторе город, а затем снова убегает в
прерию, и задумывались, а стоит ли жить на такой земле?
И когда жители Канадского Востока называют города
прерий «застывшими», это неверно. Тот факт, что
городки, подобные Принс-Альберту, существуют и даже
процветают в таком месте, где недавно не было ничего,
кроме травы,— это триумф. Разве подобные поселения
могут вырасти в крупные города за время жизни двух
поколений? Тем более что вдоль Саскачевана, как
Северного, так и Южного, сама природа, земля и небо, по сло-
184

вам У. О. Митчелла116, приведены к наименьшему
общему знаменателю. Нельзя не считаться и с фактором
погоды. Она меняется постоянно, а вместе с ней —
настроение неба и земли, а река отражает все это с
удивительной точностью. В Канаде не так уж много пейзажей более
мирных, чем Саскачеван, отражающий ясным летним
днем пастельные оттенки неба. Нет ничего более
студеного, чем снежные вихри над рекой в январе, когда
термометр показывает сорок—пятьдесят градусов ниже
нуля, а лед слишком тверд даже для игры в «кёрлинг»117.
Ветры здесь зримы: летом это знойное колебание воздуха
над морем трав, зимой — мятущиеся над морем снегов
ледяные кристаллы.
185

Мой отец, врач, говаривал, что природа справедлива:
если она отнимает что-то одной рукой, то вознаграждает
другой. Земля Саскачевана бывает неумолимо суровой
и леденит душу, а порой может опьянить щедрой
красотой, перед которой бледнеют краски июня в Англии. По
весне голос горлицы слышится не слишком часто на этой
земле, но пение мириад других птиц, многие из которых
водоплавающие, заставляет дрожать от обилия звуков
чистый атмосферный воздух, и само небо тогда пестрит
красками и словно упивается песнями жаворонков.
Болота кишат жизнью, земля, претерпевшая зимние
лишения, словно сходит с ума от желания воссоздать жизнь,
убитую холодами. Моисей, наверно, по достоинству
оценил бы эту землю. Если бы три тысячелетия назад на
берегах Саскачевана жили цивилизованные люди, страна
прерий славилась бы своими пророками и
проповедниками.
Саскачеван — не просто река, это водная система,
общая длина которой превышает систему реки Св.
Лаврентия или Дуная, собирающая воду из бассейна,
расположенного в основном в Альберте и провинции
Саскачеван, частично в Монтане и Манитобе. По
стратегическому значению эта водная артерия прерий — вторая
река Канады. Вояжеры следовали по одной ветви
водной системы на северо-запад до волока Ла-Трет и Мети,
а по другой — на юго-запад в Монтану и Скалистые
горы через проход Боу.
Хотя большая часть течения Саскачевана проходит
по прерии, его истоки находятся в одном из
величественнейших районов Северной Америки. Северное русло,
питаемое ледником Колумбия, берет начало на склоне
горы Саскачеван, и, когда стоишь на небольшом мосту,
перекинутом через Норт-Форк, и смотришь на этот
гибкий холодный поток, не зеленого цвета, обычно
присущего ледниковым водам, а молочно-белый от
частичек известняка, настолько узкий в августе, что
спортсмен может перемахнуть через него, возникает
странное чувство при мысли о долгом пути, который
предстоит совершить этим водам.
Реку тысячи раз сравнивали с человеческой жизнью,
186

и это закономерно. Происхождение и того, и другого
не оставляет нас равнодушными и в гораздо большей
степени, чем мы сами согласны признаться в этом,
потому что демонстрирует, как много на свете зависит
от случая. Сочетание генов, пьяный водитель за рулем,
невидимый даже в микроскоп вирус — и человеческая
жизнь может быть загублена. Уклон ландшафта,
близость более крупного потока и то, что могло бы само
стать большой рекой, превращается в приток.
Однако этот молочно-белый, холодный ручей,
который журчит вниз по склону горы Саскачеван,
преодолевает все препятствия, чтобы возвыситься над сотнями
других ручьев и даже речек. Там в горах эта река не
может похвастаться уверенностью молодой Атабаски,
которая уже в начале своей карьеры находит для себя
широкую долину Джаспер. В горах Норт-Саскачеван
словно нервничает. Его серо-зеленые воды мерцают
между горами Эмери и Коулмен, а широкие гравиевые
берега завалены иссушенными стволами мертвых
деревьев, которые уносятся весной в половодье, а далее
река прогрызает себе путь сквозь горные хребты. Она
течет к Роки-Маунтин-Хаус, где подбирает по пути Бра-
зо и Клируотер, затем расширяется в долине и
направляется к Эдмонтону, успев принять по дороге несколько
других горных потоков.
Когда Норт-Саскачеван извивается под обрывами
самого крупного города в Альберте, это уже настоящая
река, покрытая пеной и часто посещаемая
водоплавающими птицами. Под мостами она достигает в ширину
ста сорока футов и местами глубже ста футов.
Поверхность реки похожа на рыжевато-коричневый шелк,
течение хорошо приметно для глаз, потому что река еще
не растеряла энергию горного потока, а ее журчание
напоминает шелестящий шорох. Однако это уже река
прерии, что доказывает количество ила, которое она
несет с собой. Пробираясь прибрежными зарослями по
грязи, напоминающей по цвету и вязкости деготь, я
проделал примитивный опыт: опустил в воду серебряную
монету в двадцать пять центов. Поскольку ее не стало
видно на глубине примерно трех дюймов, я понял,
187

что уже в этом месте река несет больше осадков, чем
Ред-Ривер. И все же она не выглядит такой
маслянистой и грязной, а ее течение мощнее.
От Эдмонтона Норт-Саскачеван, извиваясь, течет
по равнине, которая простирается от одного края
горизонта до другого; то тут, то там на его берегах торчит
одинокая деревушка, березовая роща или группа
тополей. После пересечения границы провинции у Ллойд-
минстера — когда первые переселенцы прибыли в Норт-
Бенд, трава в прерии была такой густой и высокой,
что по ней было трудно ходить — река следует дальше
на расстояние, равное примерно десяти диаметрам
видимого горизонта до Норт-Батлфорда. Там в нее
впадает Батл, затем река поворачивает на юг и снова на
север к Принс-Альберту, и по-прежнему над ней
необъятное небо, а вокруг — пустынная земля.
Чуть дальше Принс-Альберта, у Форкса, северная
ветвь реки встречается наконец со своим южным
партнером, текущим с юга. Затем «объединенный» Саска-
чеван течет по дикой глуши в Манитобу, мимо Те-Паса
и впадает в озеро Сидар. В этом месте река
столетиями откладывала столько наносов, что еще Александр
Маккензи заметил, что со временем это водное
пространство порастет лесом.
За озером Сидар Саскачеван почти завершает свое
путешествие. Проскакивая с ревом пороги, его воды
врываются в северо-западный угол озера Виннипег; это
происходит в трехстах сорока милях от места слияния
обоих потоков. Так уж получается, что некоторое
количество воды Саскачевана проникает в реку Нельсон
и достигает соленых вод Гудзонова залива. Однако
неверно утверждать, как некоторые географы, что
Нельсон — продолжение Саскачевана. Хотя с некоторыми
оговорками и можно доказывать, что Нельсон является
частью речной системы Саскачевана, но все же, как
говорилось об этом ранее, он — порождение озера Агассиз.
Истоки Саут-Саскачевана, который иногда считают
просто притоком Норт-Саскачевана, не менее
интересны, чем у его партнера, или даже более разнообразны.
Главным является озеро Боу, откуда река Боу весело
188

струится по ущелью через национальный парк Банф
к городу Калгари и далее. Место слияния этого
потока в южной Альберте с рекой Олдмен, которая имеет
множество истоков в горах, принимается за начало
реки Саут-Саскачеван. Когда-то это была великая река
равнин, изобиловавших бизонами, однако (в отличие
от Норт-Саскачевана), покидая Скалистые горы, она
минует страну лесов и поэтому не интересовала
торговцев пушниной. Река никогда не могла похвастать
обилием водных животных. Она стремится на восток
мимо Медисин-Хат, а затем — на северо-восток,
пересекая границу двух провинций, где к ней
присоединяется Ред-Дир, а потом уж течет по прерии, минуя
Саскатун и Батош, к «Развилке». Общая длина Саут-
Саскачевана, считая от озера Боу до «Развилки»,
860 миль, а общий перепад уровней воды — 4700 футов.
Боу — высокогорное озеро и бывает покрыто льдом
даже в первых числах июня.
Общая длина обеих ветвей Саскачевана плюс длина
«совместного русла» составляет немногим менее
2000 миль. Они охватывают большую часть фермерских
земель в Альберте и Саскачеване.
Как я выяснил, большинство жителей восточных
провинций даже не подозревают об историческом
значении реки Саскачеван и еще меньше о том, что она была
открыта всего восемь лет спустя после того, как Ла-
Салль исследовал все течение реки Миссисипи до
Мексиканского залива. Еще в 1690 году служащий
Компании Гудзонова залива Генри Келси впервые посетил
реку «Кисискачеван» (так называли ее индейцы), а на
следующий год прошел вверх по ее течению от устья
в озере Виннипег. Таким образом, Келси оказался
первым европейцем, увидевшим канадские прерии. Он
попал туда из фактории Йорк, поднявшись по реке
Нельсон, и с того времени компания стала считать эту
приречную территорию своей собственностью. В 1741 году
одна из исследовательских партий Ла-Верандри
побывала на Саут-Саскачеване, а в 1774 году Мэттью Кокинг
189

и Самюэль Хирн (последний выдающийся
исследователь, работавший на Компанию Гудзонова залива)
учредили факторию на озере Камберленд западнее
Те-Паса. Однако задолго до этого канадцы из
Монреаля уже соперничали на Саскачеване с людьми из
Компании Гудзонова залива, и слава исследования
реки и развития на ней пушной торговли принадлежит
в основном канадцам как французского, так и
английского происхождения. Именно там зародилось великое
соперничество двух компаний.
«Канадцы — это избранные люди, не знающие
усталости и приученные к трудностям, перед которыми
пасуют Ваши служащие. Человек на канадской службе,
который не в состоянии перенести два тюка по
восемьдесят фунтов каждый на расстояние в полторы лиги,
не окупит своего участия в предприятии, то есть он
потеряет в заработной плате».
Так писал один из высших служащих Компании
Гудзонова залива из фактории Йорк в докладе своему
начальству в Англии, после того как стал свидетелем
работы бригады франкоканадцев на саскачеванском
волоке. По-видимому, этот доклад был составлен в
ответ на жалобы из Лондона по поводу сокращения
количества мехов, поступающих из фактории Йорк. Люди
Компании Гудзонова залива имели гораздо меньший
опыт работы на волоках, чем канадцы; поначалу они
даже не пользовались кожаным лобным ремнем,
который применялся, чтобы удерживать переносимый груз
с помощью мышц спины и шеи, что позволяло при
ходьбе балансировать руками и всем телом.
Но в те ранние годы служащие Северо-Западной
Компании не были единственными врагами Компании
Гудзонова залива на Саскачеване. Существовал тип
добытчика, как правило франкоканадца, так называемого
«франсуэя», которого рассматривали как «коробейника»,
иначе — браконьера, потому что такой человек работал
на свой страх и риск. Появление в тех отдаленных
районах подобного промышленника-одиночки и
послужило причиной рождения такого удивительного слова.
«Франсуэй» — это не что иное, как английский вариант
190

имени Франсуа, и Гарольд Иннис118 пришел к
заключению (типичный пример проявления его глубочайших
знаний), что речь идет в первую очередь о Франсуа
Сасвийе — вояжере, упоминаемом в лицензии,
выданной на имя некоего Мориса Блондо на Великом волоке
в 1772 году.
«Это невежественный старик француз,— писал
Мэттью Кокинг в своем дневнике.— Мне кажется, что
он совсем не заботится о том, чтобы держать своих
людей в отдалении — они заходят и разговаривают
с ним как с равным. Но больше всего меня удивляет,
что они не выставляют часовых по ночам, даже когда
поблизости бродят индейцы».
Эти слова красноречиво объясняют, почему
франкоканадцы достигали большего, чем люди из Компании
Гудзонова залива. Это происходило оттого, что
компания, созданная англичанами, была построена строго
по классовому принципу, она была более
консервативна, ее служащие относились к коренному
населению хуже, чем франкоканадцы. Причина, почему «Фран-
суэй» не выставлял часовых, проста — в этом не было
необходимости. Он женился на дочери местного вождя
au fafon du nord — «по северному обычаю», и условия,
поставленные им при браке, служили таким же целям,
как и при браках принцев и принцесс в странах
Старого Света. Этот брак укрепил союз между «Франсуэем»
и индейцами; в результате на некоторое время француз
сумел отхватить у почтенной компании две трети
пушного промысла на реке Саскачеван.
В романе «Война и мир» Толстой говорит, что в
исторических событиях плоды приносит только
подсознательная деятельность, и человек, играющий важную
роль в драме истории, не знает, к чему приведут его
собственные деяния. Хотя такая теория вряд ли
подходит к оценке деятельности Джефферсона и
Черчилля, она великолепно соответствует вечно
иронизирующей истории Канады. Может быть, довольно
странно утверждать, что безграмотный «лесной бродяга»,
некий Франсуа, был творцом истории, однако это так.
Он и многие ему подобные не знали, что такое исто-
191

рия, и меньше всего на свете думали об этом, однако
большинство из них прекрасно сознавали, что в свое
время и на своем месте они пользовались
привилегиями, потому что были свободны. Их предками были
европейские крестьяне, которым никогда не дозволялось
покидать свои деревни или владения своего сеньора;
исключением был рекрутский набор в армию, на войну,
смысла которой они не понимали вовсе. Однако на
западе Канады они были сами себе хозяева и пользовались
свободой королей. Неудивительно, что на канадской
службе свободомыслящим вояжерам было выдано
гораздо больше лицензий, чем в рамках найма в
Компании Гудзонова залива. Вот почему в среде «северо-
западников» было так много исследователей.
Теперь наконец-то я перехожу к описанию необы-
чайнейшего человека — Питера Понда, уроженца
Коннектикута, вступившего на поприще пушной торговли
после участия в четырех военных кампаниях.
В конце жизни Питер Понд написал дневник,
впоследствии опороченный историками. Достойно
сожаления, что к тому времени в жиле памяти Понда уже
не оставалось и крупицы золота: записи обрываются
внезапно на полуфразе — и только часть этой
удивительной жизни отражена на бумаге. Что касается
самого автора, то он умер в 1807 году всеми забытым,
нищим, дряхлым стариком, и тогда едва ли кому могло
прийти в голову, что через полтора столетия о его
деяниях вспомнят как о существенно важном звене при
зарождении новой нации.
О Питере Понде то и дело можно услышать, что
он-де был невежественным человеком. Но так ли это
на самом деле? По моему мнению, ничто так не
закрывает человеческому уму дорогу к широким познаниям,
как пожизненное следование теориям и методам,
заученным в школе и университете. В случае с Питером Пон-
дом все было как раз наоборот. Он провел всю свою
жизнь в поисках знаний, которых не может
предоставить человеку скудное школярское образование,
знаний, обретаемых в авантюристических войнах, торговле,
изучении неведомых племен и земель, но превыше всего
192

таких, какие приходят во время новых свершений.
Он был неотесанным человеком, возможно, даже
эгоистом. Однако свидетельства в том, что он был дважды
повинен в убийстве, просто необоснованны.
Некоторые люди снисходительно улыбались при
чтении повествования Понда, пестрящего
орфографическими ошибками, которые встречаются чуть ли ни в
каждом слове. Однако эти люди забывают, что когда
Понд был мальчишкой, в Коннектикуте едва ли было
возможно сыскать орфографический словарь. «Словарь
английского языка» Самюэля Джонсона был напечатан
в Лондоне, когда Понду шел шестнадцатый год. Прежде
чем орфография была стардартизирована, многие
писали так, как им заблагорассудится. Например, Джордж
Вильерс, герцог Букингемский, оставил после себя
дюжину вариантов собственной подписи!
Если помнить об этом, можно быть уверенным, что
из записок Понда узнаешь большее, чем просто
исторические факты. Можно, например, установить, как
говорили люди в Новой Англии колониальной эпохи
середины XVIII столетия, так как орфография Понда
исключительно фонетическая. Если читать его записи вслух,
то слово за словом услышишь тяжелый, широкий
акцент Западной Англии, откуда в Новую Англию прибыло
большинство колонистов.
«Я родился в Милфорде, в графстве Нью-Хейвен в
Коннектикуте, 18-го дня июня 1740 и жил там под
защитой и покровительством родителей до года 1756.
Остатки британских войск, уцелевших после поражения
у Брэдиксиса на берегу Мононгахилы при штурме
французских фортификаций, которые зовутся теперь Форт-
Питмен, пришли в Милфорд... Мне исполнилось
шестнадцать лет, и я дал понять своим родителям, что во
мне созрело желание стать солдатом. Что я решился
вступить под командование офицеров, которые
собирались двинуться из Милфорда, чтобы присоединиться
к армии. Но они запретили мне, и не стоит удивляться,
поскольку мой отец имел большую и многодетную
семью, а я начал оказывать ему посильную помощь
в делах. И все же наклонности и дух моих предков
193

проявились во мне. Хорошо известно, что, начиная
с пятого поколения и даже дальше, все мы были
воинами на море или на суше, и мое стремление к службе
в армии было настолько сильным, что я не мог устоять
перед искушением. Однажды вечером в апреле барабаны
и прочие инструменты играли так звучно, что просто
очаровали меня. Я представился в Общественный
дом...» В тот вечер Понд записался, как он это сам
называл, «на службу».
Он отлично проявил себя в войнах с французами
и индейцами, служил под командованием лорда
Джеффри Амхёрста, а затем перешел к занятию пушной
торговлей, и его первое каноэ было предоставлено ему не
кем-нибудь, а таким джентльменом, как Джеймс Мак-
гилл. Понд отправился на Мичилимакинак, а оттуда —
на Миссисипи, где на Собачьем волоке увидел
торговцев «со всех концов Миссисипи и даже из Орлеана».
Вернувшись в Мичилимакинак в 1774 году, он нашел
там «большое стечение народа отовсюду». Однако когда
разразилась Американская революция, Понд не имел
к ней никакого отношения. Он вернулся в Монреаль
и сделал все возможное, чтобы закрепиться в сфере
пушной торговли Северо-Западной компании. Именно
тогда началась его исследовательская деятельность.
Достигнув реки Саскачеван, Понд скрупулезно изучил
ее возможности и заложил основы системы
продовольственного снабжения компании: перенял у индейцев
искусство изготовления пеммикана и организовал
складирование его запасов на берегах реки. Таким образом,
рабочие бригады стали более мобильными, потому что до
этого людям приходилось останавливаться в пути, чтобы
поохотиться или наловить рыбы. Вместе с Александром
Генри Понд продвинул пушную торговлю в районы
настолько удаленные от реки Св. Лаврентия, что
поначалу на доставку оттуда мехов уходило два сезона. Он
оказался первым белым человеком, который прошел волок
Мети и проник в бассейн реки Маккензи; первым он был
и на Атабаске. Он достиг такой стадии жизни,
активной и оригинальной, когда неведомые ему силы
овладели всем его существом. Как бы ни был он неотесан
194

и груб, вся его жизнь стала казаться ему аркой, под
которой засверкал красками «тот неисхоженный мир, край
которого отодвигался от меня все дальше и дальше, по
мере того как я старался приблизиться к нему». Он
начал отыскивать Северо-Западный проход. Невзирая на
холода, такие, что даже замерзали чернила, он
начертил первую из известных нам карт Северо-Западных
территорий. Затем он изготовил другую карту с
намерением поднести ее Екатерине Великой в России, когда
он наконец-то пересечет последнюю черту горизонтов,
манивших его всю жизнь. Вся карьера Питера Понда,
особенно заключительная ее часть, словно подкрепляет
деяния Маккензи и Фрейзера.
Вот почему жизнь этого вояжера служит
великолепной иллюстрацией теории Толстого. Понд не знал, да
и не мог знать в свое время, что составители
Версальского договора 1783 года уже прочертили канадско-аме-
риканскую границу с явным намерением погубить
Канаду. Трюк заключался в том, чтобы отрезать Монреаль
от источников единственно выгодной торговли страны.
Однако те люди сами не имели ясного представления
о стране, которая лежала к западу от Лесного озера,
и еще меньше о том, что Понд, Александр Генри и Фро-
бишеры уже продвигались на запад по Саскачевану,
что Понд лично открыл новый район промысла на
Атабаске. Именно река Саскачеван стала той дорогой,
которая пересекала всю Канаду с востока на запад севернее
американской границы. Хотя промысел на реке Атабаске
не был настолько эффективен, чтобы долгое время
выводить Канаду из экономических трудностей, он вдохнул
в руководство страны надежду в тот момент, когда,
казалось, никаких шансов уже и не было. Этот
промысел послужил мостом через пропасть в истории страны,
и, когда позднее она все-таки перешагнула через эту
пропасть, Северо-Запад, исследованный Пондом, уже
принадлежал ей.
Так уж случилось, что река Саскачеван
ассоциируется с любым громким именем в истории Канадского
Запада. После Келси и семейства Верандри туда пришли
Самюэль Хирн, Питер Пенгмэн, братья Фробишеры,
195

Александр Генри и сам Понд; затем были Маккензи,
Дэвид Томпсон, Уильям Макгилливрей и Саймон
Фрейзер. В XIX столетии в сражении у Батоша на Саут-
Саскачеване Луи Риэль и Габриэль Дюмон стояли
насмерть со своими метисами — представителями народа
с трагической судьбой, ведущего кочевой образ жизни,
который здесь сложился в результате браков вояжеров
с индейскими женщинами. Именно к Саскачевану
совершила марш Милиция Объединенной Канады, чтобы
подавить восстание, и там же, на территории
Саскачевана, Королевская Северо-Западная конная полиция
составила себе репутацию119. А совсем недавно из
небольшого города на Норт-Саскачеване Джон Дифенбей-
кер вылетел в Оттаву, получив на выборах самое
значительное в политической истории Канады
парламентское большинство120.
«И как только они могут? — так воскликнула одна
американка, глядя на пригибаемую к земле ветром
траву в прерии, стоя на краю аэропорта в Эдмонтоне.—
И как только они могут желать жить на подобной земле?»
Зимой, когда штормы, проносящиеся над равниной
со скоростью сорока миль в час, вздымают снега над
прерией, автор этих строк, писатель из Новой Шотландии
с ее мягким климатом, нередко думает так же. Нет
смысла притворяться, что земля Саскачевана стала доброй
к людям в наши дни, а полстолетия назад природа
была здесь не более милосердной, чем на полюсе. Это
один из самых суровых краев на Земле, населенных
людьми, привыкшими к нормальной, цивилизованной
жизни. Но сам факт, что эта земля населена
цивилизованными людьми, имеет историческое значение, о чем
в наш век комфорта большинство из нас забывает.
Если кому-нибудь будет интересно взглянуть на то,
как жили в Европе люди, не относящиеся к
привилегированному сословию, какова была их жизнь через
пятьдесят лет после прибытия в Манитобу горцев Селкирка,
то лучше поехать не в Англию, Центральную Европу или
Монреаль, а отправиться на Саскачеван. Взгляните на
196

миллионы акров земли, среди которых — обособленные
фермы и одинокие приречные городки, куда по
субботам съезжаются фермеры. Взгляните на первые
фотографии Саскатуна, который приобрел статус города
лишь в 1882 году, и сами постарайтесь представить себя
в этом городе в свое время. Станьте на берегу Саска-
чевана и попытайтесь почувствовать, как эта река
проходит через гигантскую, пустынную землю, а затем
спросите самих себя, о чем думали первые переселенцы,
прибывшие на Запад из освоенной территории Онтарио,
или те, кто пересек океан, а затем проехал, прошел две
трети континента, чтобы увидеть ЭТО! Я помню,
какой страх ощутил, когда мать рассказала о нашей
родственнице, которая уехала в Саскачеван из Новой
Шотландии, как та провожала своего сына в школу — и
мальчик уходил все дальше и дальше в прерию,
постепенно превращаясь в крохотную точку на горизонте.
Мне часто казалось, что в некотором отношении
переселенцы были даже отважнее вояжеров — ведь с ними
были их семьи. Скольких отцов семейств, должно быть,
мучила совесть, ответственность, когда после стольких
мытарств все, что они могли предложить своей семье
по части жилища, была обыкновенная яма, вырытая
в земле и крытая дерном! Конечно, там, на Востоке,
можно с легким сердцем отпускать шуточки по поводу
жизни в прерии (в которой не выдерживают даже
плуги), описанной в некоторых мрачных романах. Шутить
так здесь, на Западе, все равно что острить по поводу
веревки в доме повешенного, потому что трудности той
жизни все еще свежи в памяти каждого «западника»
старше пятидесяти лет. Однажды я познакомился с
блестяще образованной женщиной (ее отец был в Англии
окружным судьей), которая прожила первый год в
Канаде под дерновой крышей саскачеванской хибары.
После пристального изучения нашего Запада мне
кажется, что история развития приречной территории Сас-
качевана является полным опровержением всех наших
сентиментальных образов человеческого прошлого,
потому что за ним стояли как минимум две основные
людские потребности, которых вплоть до начала XX столе-
197

тия общество лишало всех, за исключением
привилегированного меньшинства. И людям, восхвалявшим старые,
добрые времена, самим не хватало опыта — именно
опыта, а не воображения,— чтобы понять, какие это были
потребности: достаточно пищи и достаточно свободы,
чтобы при воспитании своих детей, если не самих себя,
добиваться достижения уровня полноценного
человеческого существа. К примеру, немногим более столетия
назад в английском Сазерлендшире, когда
прислужники лорда сожгли дома арендаторов, они же запретили
им собирать ракушки на берегу моря и есть их, потому
что это была собственность хозяина. Тысячи потомков
выселенных тогда людей живут теперь на равнинах
Саскачевана. Отчаяние людей — в не меньшей степени,
чем их мужество,— вот на чем зиждется история этой
провинции.
Вспомните только, что творилось в Центральной и
Восточной Европе еще сравнительно недавно, в ту эпоху,
когда тысячи семей поднимались на палубы
иммигрантских судов. Столетие назад в Польше помещик мог
овладеть любой крестьянской девушкой по своему желанию,
и только представьте себе это великодушие, когда он
посылал ее семье мешок картофеля. Войны, вербовочные
команды и кнут — вот что стоит за судьбами многих
тысяч семей переселенцев. Те, кто прибывал в
Соединенные Штаты, может быть, и верили в то, что улицы
там вымощены золотом, но едва ли один на тысячу
прибывших искал там чего-то большего, нежели прибежища.
Если бы кто-нибудь спросил меня, каков тот общий
знаменатель, под знаком которого сплотилась эта нация, я
бы ответил очень просто: стремление обрести дом,
решимость удержать его. Ici nous sommes chez nous (здесь
мы у себя дома) — эту фразу в наши дни неустанно
повторяют во Французской Канаде без всякого
смущения и налета сентиментальности.
Количество труда, вложенного саскачеванскими
переселенцами, может быть оценено при взгляде на
сегодняшнюю жизнь этой земли, при размышлении о том,
сколь быстро там выросла цивилизация. Засухи и
огромные расстояния, суровые зимы и непредсказуемые дож-
198

ди — все было против людей. Однако цивилизация
набирала силы настолько стремительно, что нам трудно
оценить это наступление. В тот год, когда правление
Компании Гудзонова залива «уступило» свои права на землю
канадскому правительству, мой отец только пошел в
школу. Королева Виктория вдовствовала уже более десяти
лет, когда наконец был принят Закон о предоставлении
земель переселенцам. Всего за двадцать лет до моего
рождения — я пишу эти строки, когда мне уже минуло
пятьдесят три,— Луи Риэль и Габриэль Дюмон стояли
насмерть в последнем бою у Батоша. Всего за два года
до моего рождения Саскачеван обрел статус провинции.
Все это стало возможным оттого, что переселенцев
пригнала сюда страшная нужда. За период с 1876 по
1900 год тишину прерий нарушил скрип фургонов
переселенцев, и тогда же было удовлетворено свыше
88 000 заявок на землю. Только в 1905 году, когда
благодаря политике Клиффорда Сифтона прерии были
открыты для «человека в овчине и его широкозадой
жены», не менее 30 000 переселенцев осели на земле Саска-
чевана, и многие из них не говорили по-английски121.
К тому времени общая площадь занятых земель достигла
почти пяти миллионов акров.
Однако всего этого было бы недостаточно, если бы
люди заботились только о выращивании урожая
пшеницы. Но они добивались также образования — и не
поверхностного, а глубокого. Монреаль простоял более
двух столетий, прежде чем там был основан университет,
однако Саскачеванский университет в Саскатуне был
создан всего через пять лет после того, как земля, на
которой он теперь стоит, организовалась в провинцию.
Пожилой профессор, с которым я познакомился в
прошлом году в Саскатуне, уроженец Новой Шотландии,
человек все еще полный сил и энергии, рассказал мне,
как однажды утром он и его коллеги впервые
встретились со своими студентами и первыми предметами,
к изучению которых они приступили, были латинский
и греческий языки. Через пятьдесят лет после основания
Саскачеванский университет стал одним из лучших в
стране.
199

«Что касается меня и моего дома, то мы будем
служить богу» — вот что цитирует Синклер Росс122 на
форзаце своей книги о Саскачеване в годы депрессии.
В контексте повествования Росса это не просто цитата
на религиозную тему. За ней ощущается великая
горечь. Страдания людей в Саскачеване в годы депрессии,
пыльные бури, трудности, с которыми сталкивались
снова и снова, замкнутость религиозных групп,
усугубившаяся тем, что люди в небольших поселениях не могут
избежать общения друг с другом, трения, связанные с
человеческой агрессивностью, запрятанные глубоко,
потому что проявлять их было бы слишком рискованно,—
все это запечатлено в романе Росса о Саскачеване.
Однако была также терпимость, даже терпимость в
религии. Богу тигров и агнцев, бацилл и пенициллина,
засухи и изобилия нужно было служить каждый день.
Иначе люди погибли бы.
В эти дни, находясь в Саскачеване, я вспоминаю,
как в годы депрессии студенты — дети фермеров —
голодали, чтобы получить образование. Я вспоминаю о том,
как сотрудничали страждущие и тем самым
поддерживали достоинство рода людского.
Как мне кажется, я все же сумел хотя бы вкратце
познакомить читателей с той подсознательной силой,
которой Толстой придает решающее значение в истории.
И, улетая домой, я словно воочию увидел, как по бурой
широкой реке пробиваются против течения призрачные
бригады вояжеров на своих каноэ.

Маршрут вояжеров кончался на реке Фрейзер.
Двухсотлетняя история исследования Северной Америки на
каноэ достигла здесь своей кульминации.
Ни один житель канадского Востока, особенно из
Приморских провинций, не чувствует себя на берегах
Фрейзера как дома. Эта река да и земля вокруг непохожи на
все то, что ему близко и дорого.
С этой рекой связаны имена многих великих людей,
однако ни один из них не был уроженцем страны, где
они, словно мимоходом, вершили свои дела. В свое
время много удивительного случалось в городишках,
разбросанных вдоль Черного каньона и притоков Фрейзера,
таких, как Томпсон, Лиллуэт, Кенель, однако от многих
этих поселений остались лишь воспоминания, а потомки
людей, которые некогда наводняли их и бражничали там,
живут теперь повсюду. Прошло немало столетий, прежде
чем швейцарцы установили дружеские отношения со
своими Альпами. Канадцам века науки и техники
потребуется по меньшей мере хотя бы половина этого
времени, чтобы вступить в столь же тесный контакт со
Скалистыми горами.
201

Это самая интересная часть Канады, и мне
кажется, что невозможно, раз побывав там, не пожелать
вернуться туда снова. От красоты этой местности
захватывает дух. Однако не случайно уроженец Запада Брюс
Хатчисон заметил, что самые живописные уголки реки
Фрейзер блещут красотой, которая может причудиться
только в кошмарном сне. Это самая дикая река во
всей Америке, а может быть, и в целом свете.
Фрейзер — горная речная система; площадь ее
водосбора лишь немногим больше 90 000 кв. миль, но эта
цифра сама по себе еще ни о чем не говорит, потому
что в горах, особенно в тех, что расположены ближе
к побережью Тихого океана, очень много снегов. Общая
длина реки Фрейзер — 850 миль, и ее русло образует
букву S, словно начертанную рукой человека в состоянии
белой горячки. Река начинается с двух небольших
потоков на широте 52°45/, которые питаются ледником горы
Робсон чуть восточнее водораздела, и, объединившись,
они тут же ложатся на новый курс. Так в невообразимо
диких Скалистых горах река Фрейзер дает нам
театральное представление.
Хотя место назначения Фрейзера удалено на
несколько сотен миль к западу от истока, он начинает свою
карьеру, устремляясь сначала на северо-запад, словно
совершая глубокий обход по длинной впадине между
хребтами. Через двести миль его бурлящие воды
натыкаются по дороге на северный отрог гор Карибу, огибают
его стремительной аркой, а затем бросаются прямо на
юг. Судорожно извиваясь, всего с двумя
интерлюдиями относительного спокойствия, Фрейзер стремительно
мчится вперед 400 миль до городка Хоуп, который в свое
время был известен как фактория Компании Гудзонова
залива. Его название, как и многих подобных ему
поселений, словно намекает на обстоятельства, ожидавшие в
ту пору путешественников, направлявшихся на север,
когда там не было дорог. У Хоупа Фрейзер вырывается
из западни гор.
С точки зрения географа, здесь происходит один из
самых впечатляющих природных феноменов в Канаде.
На отрезке длиной всего в одну милю характер реки ме-
202

няется полностью — буян становится кротким и
нежным. В широкой сверкающей под солнцем долине река
Фрейзер, не уступающая по ширине Сент-Джону ниже
Фредериктона, спокойно вьется по одному из самых
плодородных уголков Земли. Воздух насыщен ароматом
трав, скот здесь такой же тучный, как и на лугах
английского Кембриджшира; снежные пики национального
парка Олимпик маячат на безопасном удалении. Последние
восемьдесят миль река проходит по самой
густонаселенной части Британской Колумбии — в этом прелестном
уголке земли и в двух городах-близнецах,
расположенных там, где река сходится с морем, проживает
подавляющее большинство населения этой провинции. В
конце пути река Фрейзер напоминает умиротворенного
короля Лира. Но прежде, чем океан поглотит реку,
заполучив ее воды через небольшую дельту, она еще раз
напоминает о своем истинном характере, окрашивая на
многие мили соленые воды пролива Джорджия желтыми
наносами, собранными в горах на пути от гор Карибу до
устья каньона у города Хоуп.
«Если бы на Луне были реки,— думалось мне, когда
я пролетал над Черным каньоном,— они, наверное,
выглядели бы как Фрейзер».
Эта мысль не настолько абстрактна, как может
показаться, потому что с высоты двадцати тысяч футов земля
в районе среднего течения Фрейзера выглядит такой же
хаотичной и словно лишенной какого-либо смысла, как
и поверхность Луны, наблюдаемая в телескоп. Горные
вершины очаровывают, когда смотришь на них с
поверхности Земли, с воздуха представляются суровыми,
лишенными всего живого горными кряжами. Долина, где
лоси щиплют молодые побеги, и небольшие потоки,
струящиеся каскадами, сверху кажутся шрамами на
лике Земли. При взгляде сверху Скалистые горы редко
могут привлечь своей красотой.
Тем не менее самолет — лучший наблюдательный
пункт, если желаешь понять логику течения реки. Там,
внизу, путешествуя по фантастическому шоссе,
проложенному на месте старой дороги Карибу, кажется будто
река появляется перед вами со всех направлений однов-
205

ременно; дорога вьется подле нее, подобно винтовой
лестнице, и в пасмурный день, когда солнце не может
служить ориентиром, почти невозможно определить
направление движения потока. Однако при наблюдении с
самолета логика реки становится ясной.
Каждая река стремится достигнуть моря кратчайшим
расстоянием: ее путь может иметь вид чуть волнистой
прямой линии, устремленной в определенном
направлении, либо оказаться весьма изощренным и пролегать чуть
ли ни через все компасные румбы, пока цель не будет
достигнута. Местность, прилегающую к реке Фрейзер,
можно назвать самой пересеченной из всех приречных
территорий в Америке, а может быть, во всем мире, и это
ее проблема.
С воздуха хорошо видно, как Фрейзер разрешает эту
проблему. Поскольку вся река, за исключением
последних восьмидесяти миль, прячется в лабиринте гор, где
хребты и отдельные вершины буквально перемешались,
ей приходится огибать их, а местами прорываться
напрямик через скальные стены. С воздуха река напоминает
тонкую желтую змею, умершую после долгих
конвульсий в западне. Сверху кажется, что жизнь покинула реку,
да и река лц это?
Но на самом деле там, на земле, она переполнена
жизнью и наблюдается восхитительное разнообразие
картин природы. Все краски сочные, броские: это шал-
фейно-зеленая растительность, оранжевый известняк,
ярко-зеленые хемлок и пихта, голубое, прозрачное небо,
зеленые, словно уимблдонские корты, редкие террасы,
где пасется скот. И любой визитер с Востока сразу же
понимает, что он оказался в куда более обширном, ярком
и волнующем мире. Дикие цветы на берегах Фрейзера
поражают своей прелестью, пение ветра воспринимается
как дыхание самих гор, а от восходов и заходов солнца
приходишь в немое изумление. Затем, заглянув в глубь
каньона (порой его стены достигают высоты нескольких
тысяч футов), видишь внизу саму реку — этого
непрошеного здесь гостя. Бешеные, пенящиеся воды, словно
кичащиеся своей скандальной желтизной на
всеобъемлющем фоне зелени, откуда они, как попали сюда?
206

Эта река — истинный дикарь. Почти на всех больших
реках есть участки с быстрым течением, и само собой
разумеется, на всех горных реках есть водопады.
Потоки, подобные реке Св. Лаврентия, сразу же
успокаиваются после быстрин, а горные реки, такие, как Кикинг-Хорс,
слишком мелки и коротки. Однако Фрейзер не таков.
Он почти на сто миль длиннее Рейна и течет подобно
водопаду более шестисот миль, лишь местами
демонстрируя относительно спокойное течение. В определенном
смысле Фрейзер не течет вообще — он мчится, а его
водовороты местами настолько свирепы, что попавшее
туда бревно может застрять в одном месте на целые
сутки, вращаясь по прихоти своеобразной водяной
карусели. Эта река ревет, как штормовой океан, однако штормы
в океане сравнительно непродолжительны, Фрейзер же
ревет вечно.
Это самое впечатляющее проявление природных сил
в Канаде, и воздействие этой реки на психику человека,
находящегося рядом, довольно любопытного свойства.
По мере того как вы гоните машину на север, вам час за
часом приходится совершать один за другим
головокружительные повороты. Некоторые из этих кривых,
огибающих контрфорсы утесов, могут вызвать дрожь в
коленках у тех путешественников, которые страдают
боязнью высоты, и я очень доволен, что мне довелось
проехать от Литтона до Лиллуэта еще до того, как дорога
была расширена до стандартов «супершоссе». По этой
змееподобной дороге с короткими туннелями,
пробитыми в скалах, и крутыми неогражденными поворотами,
нависающими над тысячефутовыми пропастями, я
проехал Йейл, Спаззум, Бостон-Бар, Литтон до самого
Лиллуэта. Эта дорога воздействует на воображение с не
меньшей силой, чем сама река, особенно если помнить, что
в этих природорожных городишках, в наши дни почти
обезлюдевших, когда-то проживали отчаянные головы;
они пытались намывать золото в этой реке и при этом
рисковали жизнями, как солдаты на войне. За Литтоном
дорога спускается к самой реке, и если вы желаете
следовать за рекой и далее, то придется оставить машину
и пересесть на трансканадскую Тихоокеанскую желез-
207

ную дорогу. Шоссе встречается с рекой снова через много
миль у Макалистера.
Все это время на протяжении всех этих миль Фрейзер
словно давит на психику. Иногда оказываешься совсем
близко к нему — и тогда его недоброжелательные
желтые воды словно кипят в подсознании. Однако большую
часть времени находишься так высоко над рекой, что она
кажется такой же неподвижной, как и при взгляде на
нее с самолета. И все время вас не покидает
ощущение, что река не принадлежит этой местности. И все же
она там, и, если провести подле нее несколько дней, она
словно вторгается в вашу жизнь, и тогда можно увидеть
ее даже во сне.
Фрейзер, настроенный столь враждебно к человеку
и его творениям, не менее важен для Британской
Колумбии, чем река Св. Лаврентия для Квебека. Это еще один
удивительный факт. В книге, посвященной Фрейзеру,
Брюс Хатчисон доказывает, что эта река практически
создала свою провинцию. В некотором смысле это
справедливо, и одно связанное с этим обстоятельство
вызывает зависть у людей из других регионов Канады.
Лосось реки Фрейзер — средство существования
индейцев задолго до появления там белых людей — ив
наши дни обеспечивает Британской Колумбии богатейший
рыбный промысел, которому завидуют все три
Приморские провинции, вместе взятые. Жизненный цикл
лосося — одна из наводящих на размышления драм природы.
О том, как лососи пробиваются в верховья реки, чтобы
метать икру, а затем погибнуть там, рассказано так
много и интересно, что я не стану на этом останавливаться.
Каждому — по крайней мере в Британской Колумбии —
известно также о рыбоподъемниках у Хелс-Гейта
(«Адские ворота»), о том, как переполняется жизнью река,
когда нерест в полном разгаре, как окрашиваются при
этом кровью притоки, когда рыба дает жизнь потомству;
все слышали о медведях, которые спускаются к воде,
чтобы насытиться рыбой, о самцах-лососях, сражающихся
друг с другом за право умереть рядом со своей избран-
208

ницей, о зловонии, отравляющем окрестности, когда
разлагаются трупы погибших рыб. В верховьях реки
истощенная рыба мало пригодна в пищу, поэтому ее ловят
в море, когда сильная, жирная рыба направляется к
эстуарию, либо на нижних плесах неподалеку от Мисто-
на, прежде чем рыба сделает свой рывок навстречу
смерти.
Найденное на Фрейзере золото — то ли в 1856, то ли
в 1857 году — послужило причиной поистине эпических
страданий людей, и то, что они перенесли, было похуже
Клондайка. Каким бы ужасным ни был Чилкут123, по
жестокости он все же не может сравниться с Фрейзером,
с его стремительными водами, вниз по течению которого
пытались спускаться на плотах эти чудаки-герои.
Количество золота, намытого на песчаных барах реки и
добытого в горных жилах у Йейла, Бостон-Бара, Баркервилля
и по течению Томпсона и Лиллуэта, было ничтожным по
сравнению с теми невзгодами и мужеством, которыми за
него заплачено. Кроме того, по сравнению с другими
золотоносными районами успех отдельных личностей
оказался здесь мимолетным. Эта история слишком хорошо
известна, чтобы повторять ее снова.
Однако золотая лихорадка на реке Фрейзер помогла
Британской Колумбии в очень важных делах. Когда все
было конечно, река сплавила вниз по течению тысячи
разочарованных старателей; они осели по берегам
эстуария, подобно наносам, не имея ни желания возвращаться
домой, ни средств для этого. Многие их них остались там
навсегда и внесли свой вклад в формирование частицы
человечества, которая за три поколения выстроила наш
третий по величине город Ванкувер. А побочным
продуктом золотой лихорадки стало строительство дороги
Карибу.
В 1861 году губернатор Джеймс Дуглас, один из
деятельнейших людей в истории Канады, понял, что, если не
будет оказана широкомасштабная помощь одержимым,
копошащимся в каньоне Фрейзера, тысячи из них
погибнут от голода и холода. Поэтому он приказал своим
королевским инженерам проложить дорогу в глубь горной
территории — в результате родилось самое живописное
209

и опасное шоссе в Америке. Когда инженеры завершили
работу, дорога Карибу представляла собой просто полку,
вырубленную на склонах утесов; ее длина составляла
триста восемьдесят пять миль, а ширина —
восемнадцать футов. Местами неогражденная кромка дороги
нависла над тысячефутовыми кручами, и немало лошадей,
мулов и даже людей свалилось вниз, чтобы обрести там
вечный покой. Некий наделенный богатым воображением
погонщик умудрился использовать на этой дороге
верблюдов, надеясь на то, что эти животные устойчивее, чем
мулы и лошади. Однако специфический запах верблюдов
так пугал других вьючных животных, что в конце концов
верблюдов пришлось убрать.
Что касается добытчиков золота, то эта знаменитая
дорога принесла им больше зла, чем добра, потому что
позволила новым тысячам присоединиться к ордам
одержимых, уже работавших на реке. Однако когда всеобщая
паника улеглась, и водяные черпалки — примитивные
драги — и прочие орудия труда золотоискателей
вместе с их хозяевами двинулись на юг, когда буйные,
манившие людей поселения превратились в
города-призраки, там осталась дорога. Теперь она повела внутрь
страны более здравомыслящих людей; эти строили
лагеря лесорубов и создавали крупные ранчо, которые
превратили «Сухой пояс Британской Колумбии» в соперника
животноводческого Юго-Запада Америки.
Наносы реки Фрейзер, откладывавшиеся
тысячелетиями в дельте и ее долине ниже Нью-Вестминстера,
позволили растущему населению Канадского Запада сначала
прокормить себя, а позднее развить
сельскохозяйственное производство, ориентированное на экспорт. Акр за
акром нижняя часть долины реки Фрейзер превращалась
в одну из житниц Канады с плодороднейшими
пахотными землями.
Экономическое развитие, словно навязанное
провинции рекой Фрейзер, неизбежно привело к строительству
железных дорог, и вот тут эта река снова предложила
людям разрешить удивительно сложные инженерные
проблемы. В результате две трансконтинентальные
линии, пронизавшие Скалистые горы от Кикинг-Хорса
210

и Йеллоухеда, использовали каньон реки, чтобы
добежать до Ванкувера, а трансканадская Тихоокеанская
железная дорога, самая экстравагантная железная
дорога — антипод Швейцарии на глобусе планеты,— чуть ли
ни парит в воздухе над крутыми утесами, устремляясь
на север до Принс-Джорджа; она соединяет
Тихоокеанское побережье с землями долины Пис-Ривер.
В мире мало кто знаком с историей реки Фрейзер —
это распространяется на жителей Восточной Канады —
и мне кажется, что на это есть две причины. Первая —
никто не может даже вообразить, что представляет
собой эта река до тех пор, пока не увидит ее своими
глазами. Ведь на нашем континенте да и в целом мире нет
потока, подобного ей. Вторая — люди повсеместно
привыкли думать, что исследования бассейна Фрейзера и его
заселения в период, последовавший за исчезновением
вояжеров, происходили так, как об этом принято
говорить в Соединенных Штатах. Начиная с «Орегонского
тракта» Фрэнсиса Паркмена и кончая современными
телешоу о Западе, эта история рассказана и пересказана
на американский манер тысячи раз. Истинных фактов
открытия и заселения Британской Колумбии люди почти
не знают.
А это совсем иная история, которая вершилась в
соответствии с традициями канадских вояжеров и
зависела от природы Британской Колумбии. Какими бы
трудными ни были перевалы в американских Скалистых
горах, они, как правило, доступны для лошадей и мулов.
Однако во всей Америке нет ничего кошмарнее каньона
реки Фрейзер. До строительства дороги Карибу
пионерам Британской Колумбии приходилось рассчитывать
лишь на каноэ или простые лодки и плавать им случалось
в таких водах, куда не осмелилось бы сунуться ни одно
здравомыслящее человеческое существо, не возникни
в этом насущной нужды. Позднее, когда строили дорогу,
ее приходилось вырубать на склонах почти отвесных
утесов.
Невероятно, но факт, что некоторое время для прохода
по каньону использовались даже пароходы, и только одно
это указывает на то, каким тяжким был опыт канадцев
211

в этой прибрежной провинции. Если задержаться на
дороге выше Хелс-Гейта и спуститься к самой воде, то
становится и вовсе непонятно, как кто-либо вообще
осмеливался пускать пароходы против такого свирепого
течения. Но поскольку единственной альтернативой этому
был лишь изнурительный ручной труд, люди не только
попытались, но и в самом деле использовали пароходы
на этой реке. Пароходы поднимали против течения с
помощью судовых лебедок, и, кроме того, сотни людей,
располагавшихся на берегу, у кромки воды, помогали
подтягивать их канатами вручную. На канатах в
основном потели китайцы, и, может быть, некоторым из них
приходилось работать подобным образом на родной
Янцзы или Хуанхэ. Судовые машины пыхтели на полную
мощность, бывало, от избыточного давления пара
взрывались котлы, но тем не менее пароходы буквально
втаскивались вверх по каньону, напоминающему
непрерывный водопад.
Пионерам Британской Колумбии, а позднее
механикам и инженерам удавалось преодолеть все преграды,
хотя они и не сумели укротить саму реку. Их дерзкий
вызов природе так и не получил должного отражения
в печати, да и сами они не смогли описать свой труд
красочно и подробно, и я сомневаюсь, что в наши дни
кто-либо в состоянии воссоздать истинную картину этих
деяний. Однако мы можем догадываться о многом,
познакомившись с этой рекой и обратив внимание на
некоторые существенные факты.
Горы, сквозь которые река Фрейзер находит или
прокладывает себе дорогу, далеко не самые высокие в мире,
но они занимают огромную площадь и удивительно
разнообразны. На многие мили выше по течению от Литтона
река проходит сквозь так называемый «Сухой пояс
Британской Колумбии», где путешественник с изумлением
найдет, скажем, заросли шалфея и ранчо площадью
с целое графство, ассоциирующееся с американским
Юго-Западом; на горных тропах путешественника
обязательно предостерегут от опасной встречи с гремучей
212

змеей. Здесь выпадает немного осадков, и, если бы вся
река Фрейзер протекала через подобную территорию,
объем переносимой ею воды был бы значительно меньше.
Однако этого не происходит.
Многочисленные ранчо, хаотически раскинувшиеся на
склонах гор, протянулись по обе стороны реки; все они
открыты влажным ветрам с Тихого океана, и зимой там
скапливаются миллиарды тонн снега. К середине июня
большая его часть превращается в потоки воды. Фрейзер,
собирающий воду с бассейна площадью 91 600 кв. миль,
уносит весь этот сток в океан. Один географ как-то
сказал мне, что этих простых сведений вполне достаточно,
чтобы определить природу реки. Как мне кажется, это,
пожалуй, верно только для человека, обладающего
познаниями в области географии. Что касается меня, то я
должен увидеть все воочию.
«Когда приедете в Литтон,— сказал мне в Монреале
один из жителей Британской Колумбии,— обязательно
побывайте на том маленьком мосту в месте впадения
Томпсона. Это великолепное зрелище. Вода в Томпсоне
зеленовато-синяя, а у Фрейзера — желтого цвета гумбо.
Вы увидите оба потока одновременно, когда они
соединятся в одном русле».
Мне казалось, я понимаю, что он имел в виду, так как
за год до этого побывал на реке Маккензи и наблюдал
подобное явление, когда бурые воды Лиарда, вливаясь
в Маккензи, держатся его левого берега, в то время как
чистые воды главной реки прижимаются к правому. Оба
потока, текущие бок о бок, хорошо различимы на
протяжении примерно двухсот миль ниже по течению от Форт-
Симпсона. И Маккензи, этой одной из самых могучих
рек на Земле, приходится поглощать свой главный
приток постепенно на всем этом расстоянии.
Я побывал на мосту в Литтоне — зрелище
действительно великолепное, однако оно не оправдало моих
ожиданий. Томпсон — главный приток Фрейзера, это
одновременно большая река, облеченная собственными
правами, и горный поток, и он не столько впадает во
Фрейзер, сколько вламывается в него наподобие некоего
водяного тарана. С моста было хорошо видно, как его воды
213

выплескиваются в русло Фрейзера. Тот человек
оказался прав — они действительно были зеленовато-синими
и держались особняком по соседству с желтым
пенящимся Фрейзером. Затем Томпсон полностью исчезает.
Фрейзер поглощает его буквально через какие-то сто
ярдов!
Если проехать Литтон и двигаться дальше вверх по
течению, то сразу станешь свидетелем того, что
проделывает эта река с землей вокруг. Выше Лиллуэта она
проточила миниатюрный Гранд-Каньон. Еще дальше на плато,
где находится страна ранчо, река становится чуть ли не
подземной: миля за милей пересекаешь горные хребты,
и вода ничем не обнаруживает своего присутствия, а
затем внезапно оказываешься подле нее, но нужно
посмотреть вниз — туда, где глубоко зажатая каньоном, вьется
эта адская желтая пенящаяся лента.
У Хелс-Гейта Фрейзер еще более сужают обломки
скальных пород, обрушившихся вниз после взрывов при
прокладке железной дороги; здесь буйство реки
достигает кульминации, и я не вижу лучшего способа описать
это, чем привести несколько сравнений с рекой Св.
Лаврентия.
Средний объем переносимой массы воды в реке
Св. Лаврентия — 543 000 куб. футов в секунду, у
Фрейзера — 92 600. Однако ширина реки Св. Лаврентия там,
где мост Виктории пересекает реку у Монреаля, прежде
чем она принимает воды Ришелье, Сен-Мориса и
значительное количество воды из Оттавы, более полутора
миль. Ширина Фрейзера у Хелс-Гейта, после того как
в него вливается Нечако, Блэкуотер, Чилкотин, Кенель,
Лиллуэт, Томпсон и почти все остальные более или
менее значительные притоки, чуть больше пятидесяти
ярдов! Это означает, что любой первоклассный рыболов-
спортсмен в обычный день может закинуть спиннинг на
другой берег реки, несущей одну пятую часть воды реки
Св. Лаврентия.
Однако на Фрейзере бывают такие дни — после
продолжительной устойчивой солнечной погоды,— когда он
словно выходит из себя.
При наводнении 1948 года во Фрейзере был зареги-
214

стрирован объем текущей воды 543 000 куб. фута в
секунду. Во время еще более страшного наводнения 1894
года объем текущей воды достиг 600 000 куб. футов
в секунду. Другими словами, по крайней мере однажды
через ущелье у Хелс-Гейта прошло на 57 000 куб. футов
воды больше, чем в среднем на реке Св. Лаврентия между
Квебеком и Леви.
То, что это означало для долины реки ниже Хоупа,
в обоих случаях достигло размеров национальной
катастрофы. Тысячи акров земли скрылись под водой;
смыло множество амбаров и домов; тонул скот, и трупы
коров плавали по огромному желтому пятну воды в
проливе Джорджия. Однако даже тогда мало что изменилось
в самом Черном каньоне, потому что его стены настолько
отвесны и высоки, что он смог бы вместить воду всех рек
Северной Америки. В этом извилистом ущелье Фрейзер
ревел и бесновался, мчась со скоростью выше двадцати
узлов. Он взбаламутил миллионы тонн песка в своих
водоворотах; огромные бревна подпрыгивали как щепки
на его волнах; обессиленные борьбой с течением лососи
погибали тысячами, их выбрасывало из воды на скалы.
Потоки воды смыли на несколько дюймов поверхность
островков, и ныне они напоминают по форме линейные
корабли германского кайзеровского флота до эпохи
появления дредноутов.
Я не был на Фрейзере, когда творился этот ужас, но
если бы мне тогда и довелось пролетать над этим
каньоном, то с высоты десяти тысяч футов я едва ли сумел бы
разглядеть что-либо необычное в поведении реки.
По Фрейзеру — по крайней мере на большей части его
течения — плавали на каноэ люди из Северо-Западной
компании, и из числа всех фактов, связанных с рекой,
этот является самым впечатляющим для каждого, кто
знаком с тем уголком земли. Позднее там плавали —
если только можно применить технический термин к
безалаберной авантюре — некоторые отчаянные головы,
которые намеревались спуститься на плотах вниз по
течению. В конце концов они оказались в западне каньона,
и им не оставалось ничего другого, как держаться за
свои плоты. Однако весь Фрейзер преодолели только
215

бревна. Почти то же самое произошло с неким
французом, который в 1958 году попытался пройти эту реку
вплавь. Однако ему это удалось не в том смысле, как люди
переплывают, скажем, Ла-Манш или озеро Онтарио. Этот
храбрец облачился в легкий водолазный костюм, и его
просто волокло вниз по течению, как бревно.
Однако вояжеры все же преодолели всю реку самым
законным образом. Первым верховья реки опробовал
в 1793 году Александр Маккензи, когда он пробился
через горы, достигнув их по Пис-Ривер, во время
путешествия, которое привело его к Дин-Чэннелу и
побережью. Когда он спускал на воду свое каноэ на
западном склоне водораздела, то еще не знал, куда приведет
его река, однако вскоре понял, что очутился на самой
труднопроходимой воде в своей жизни. Каноэ потерпело
крушение в верховьях каньона у Форт-Джорджа, и его
спутники едва не утонули. Они залатали посудину и
двинулись дальше, однако у того места, которое в наши дни
называется Александрия, Маккензи решил, что с него
достаточно. Помимо того что Маккензи был
превосходным речником, он обладал интуицией истинного поэта:
он оставил реку как раз вовремя и отправился по суше
к проливу Белла-Кула. Еще несколько миль — и он
перешел бы рубеж, откуда уже не было бы возврата.
Пятнадцать лет спустя, в 1808 году, другой шотландец,
человек с характером иного склада, флегматичный,
доверяющий только фактам, Саймон Фрейзер, следуя
по стопам человека, которого упрямо называл в своем
дневнике «сэром А. М.-К.» (еще один пример ревности
исследователей), прошел точку, где Маккензи оставил
реку, и двинулся дальше. Как и Маккензи, Фрейзер не
был знаком с природой потока и даже не представлял
себе, что это за река. Он даже принял ее за Колумбию
и шел вдоль нее со специальной миссией исследовать
ее устье, дабы закрепить права Британии на всю
прилегающую территорию. Поэтому, даже очутившись
в Черном каньоне, когда воды реки закружили его каноэ,
он был убежден в том, что обязан либо преодолеть
все, либо погибнуть. Это событие явилось
кульминационной вехой в долгой истории вояжеров—торговцев
216

пушниной, которая началась, когда Этьен Брюле
поднялся вверх по Оттаве до водопада Шодьер. Это
путешествие Саймона Фрейзера в глубь территории страны
оказалось самым тяжелым и необычным в истории
открытия Америки.
Ощущая свою никчемность в крошечной берестяной
посудине, путешественники с изумлением разглядывали
тысячефутовые стены каньона. Река ревела так громко,
что путешественники не слышали друг друга; повороты
были настолько крутыми и сменялись с такой быстротой,
что они не могли предугадать, что ждало их за очередным
уступом скал. Стены каньона мелькали с неимоверной
быстротой, и люди, наверное, поняли, что ни каноэ,
ни прочим кораблям не приходилось прежде плыть
с такой скоростью такое продолжительное время и
оставаться невредимыми. Лодку крутило волчком в
водоворотах, а когда отраженная волна вышвыривала ее на
берег, людям приходилось перетаскивать все вручную
через утесы высотой в тысячи футов. Они не смогли
бы выжить, если бы остановились,— запас
продовольствия подходил к концу — и не верили в возможность
возвращения пройденным маршрутом. Наконец они
достигли Хелс-Гейта, и там, воодушевленный содеянным,
Фрейзер написал самый волнующий отрывок в своем
дневнике:
«Я пробыл в Скалистых горах очень долго, но никогда
не видел местности, подобной этой. Она настолько дика,
что порой я не нахожу слов для ее описания. Нам
пришлось пробираться там, где не следует появляться
человеческому существу; однако в тех местах проложена
тропа, вернее, не проложена, она словно выдавлена
в скалах ногами частых путников».
Эта так называемая тропа принадлежала индейцам,
которые прожили в этом уголке земли так долго, что
деревня, сейчас называемая Литтон, возможно, является
самым древним поселением в Северной Америке. Бросив
свои каноэ на берегу, Фрейзер и его люди стали
пробираться с поклажей по склонам утесов, цепляясь за
ветви дикого винограда, «которые образовали нечто
похожее на лестницу или ванты корабля». Они умудрились
217

продвинуться вперед, снова спустились к воде и на
купленных у индейцев долбленых каноэ достигли
океана.
Для Саймона Фрейзера было характерно то
разочарование, которое он испытал, когда достиг дельты,— то
же самое было с Маккензи в обширной дельте на берегу
моря Бофорта. Какой бы ни была эта ужасная река,
Фрейзер уже знал, что это не Колумбия. Поскольку
он не мог заглянуть в будущее, то счел свою миссию
неудачной и повернул назад.
Обратное путешествие по ряду причин оказалось еще
труднее, хотя все его опасности уже не были
неожиданностью. Индейцы настроились враждебно и
бомбардировали путешественников камнями, которые сбрасывали
с утесов. Запасы продовольствия почти подошли к
концу; одежда превратилась в рваные тряпки; обувь была
разбита; путешественники испытывали физическое
истощение; голова шла кругом от всех этих напастей
и опасностей. Саймон Фрейзер не обладал излишне
мягким характером, его решимость была подобна скале,
и как руководитель он не уступал Маккензи. В момент
крайнего отчаяния этот обычно чуждый
сентиментальности человек заставил своих вояжеров (шотландцев
и франкоканадцев) сложить руки на груди и произнести
клятву:
«Я торжественно обещаю перед Всемогущим, что
скорее погибну, чем покину кого-нибудь из нашей команды
в течение этого путешествия».
Все выжили. С северной стороны Хелс-Гейта они
нашли в целости и сохранности свои каноэ — и эти
удивительные люди проделали на веслах и волоком
весь путь на север, которым они пришли, добравшись
до Форт-Джорджа за тридцать четыре дня!
В то время, когда проходило это путешествие, географ
Северо-Западной компании Дэвид Томпсон был на реке,
на которую Фрейзер рассчитывал попасть сам. Три
года спустя Томпсон исследовал всю реку Колумбию
от истока до устья.
Из путешествия Фрейзера выросла история
Британской Колумбии, которая развернулась настолько быстро
218

за последующие сто пятьдесят лет, что даже в самой
провинции наших дней не до конца сознают, сколь
поразительны эти успехи. Потребовались усилия многих
поколений для того, чтобы выросли такие восточные
города, как Квебек или Галифакс, но Ванкувер и
небольшие города в нижней части реки Фрейзер развились
буквально моментально. Еще во время первой мировой
войны единственным университетом в провинции был
филиал монреальского Макгилла. Сегодня он крупнее
последнего и является одним из лучших университетов
страны. В наши дни Ванкувер — третий по величине
город Канады, через столетие, возможно, станет первым,
по мере того как зона Тихого океана по своей важности
для развития человечества начинает превосходить зону
Атлантики.
Однако прогресс, даже вооруженный всеми
достижениями науки и техники, никогда не изменит характер
главной реки Британской Колумбии. И всегда можно
будет увидеть ее такой, какой она представала перед
вояжерами, и никогда не удастся укротить ее. Пока
будет таять снег в горах, будет реветь и пениться
Фрейзер, и, даже если падут стены Черного каньона, вода
сумеет проточить новый — и Фрейзер всегда останется
самой узкой и дикой из всех крупных рек этого
континента.

Возвращение на реку Сент-Джон равнозначно для
меня приезду домой. Глубокая и искрящаяся, эта река
не похожа на другие потоки страны, которую мы, жители
Приморских провинций, со времен наших дедов и
прадедов привыкли называть Канадой. Все старые
Приморские провинции Северной Америки изменились
значительно меньше, чем остальные ее районы. И если теперь
они уже не самые процветающие, зато преуспели в
благополучии, и в целом жизнь в них удивительно спокойная
и счастливая. Все здесь скромного масштаба, понятно
и очень близко английским и шотландским традициям;
эта земля изобилует людьми с эксцентрическим
характером, которые, по-видимому, могут появиться только
в небольших, старых, экономически благополучных
странах.
Много лет назад мне довелось услышать одну историю,
характерную для Приморских провинций, которую никто
даже не пытается опровергнуть из опасения, что на
поверку она окажется сущей выдумкой. Примерно на стыке
столетий на одном из притоков Сент-Джона несколько
лесорубов щеголяли в отличных костюмах, которые до-
220

полняли: крахмальные сорочки, накрахмаленные
воротнички вразлет, белые перчатки и галстуки, черные
шелковые носки и патентованные кожаные лакированные
туфли. Весь этот полный комплект они приобретали
у человека, которого уважали как лучшего удильщика
на муху, лучшего стрелка птиц влёт и лучшего траппера
(в этой местности стандарты подобной деятельности
были весьма высоки). Это был англичанин-эмигрант,
живший на деньги, присылаемые с родины. Ежегодно
его родные, его прежний портной и торговец мужским
бельем посылали ему из Англии все предметы одежды,
в которых, по их разумению, он нуждался и на реке
Сент-Джон. Эмигрант проживал в хибаре и не носил
ничего, кроме рабочего платья, и поэтому отдавал эти
посылки друзьям. Он мало рассказывал о себе, но
всякий раз, когда его спрашивали, почему он выбрал для
себя такое местожительство, неизменно отвечал:
«Здесь живешь как джентльмен. Здесь можно
охотиться и ловить рыбу, не выходя из дома. Это счастливая
страна».
Надеюсь, эта история правдива хотя бы наполовину,
потому что слово «счастье» постоянно приходит мне
в голову, когда я размышляю о стране на реке Сент-
Джон. Это самая короткая река из числа всех наших
главных потоков; ее длина всего 420 миль, а бассейн
и вовсе невелик. Однако он предлагает такое
разнообразие пейзажей, что любого иностранца каждые
двадцать миль там ожидает сюрприз. Сент-Джон —
интимная и красивая река. В ясные летние дни цвет ее
вод и в нижнем течении определяется интенсивностью
солнечного освещения: это может быть синева океана,
голубизна дельфиниума или фиолетовый цвет
глубокого, трепетного оттенка. После внезапного дождя над
рекой Арустук — притоком Сент-Джона — верховья
последнего могут выглядеть таким же бурым потоком,
как и Ред-Ривер, в то время как его нижнее течение
останется по-прежнему чистым; в самом деле, глубина
Сент-Джона постепенно заметно увеличивается, его
течение настолько спокойно, что наносы, доставляемые
с верховьев, быстро оседают на дно, отчего вода в нижнем
221

течении реки остается удивительно прозрачной. Заходы
солнца на плесе Лонг-Рич величественны, как в глубоких
фиордах Норвегии. На рассвете и вечерами окрестности
некоторых знаменитых участков реки обретают мягкие
пастельные оттенки, характерные для пейзажей Южной
Англии. «День, который я полюбил, нежно закрываю
твои глаза»,— в последний раз я вспомнил эти строки
Руперта Брука, когда, стоя над потоком на закате дня,
прислушивался к колокольному звону в окрестностях
Фредериктона.
Счастье, витающее над рекой Сент-Джон, особенно
в его нижнем течении, где раскинулись старые общины,
это благоденствие такого рода, какое в наши дни
исчезает повсеместно. Оно происходит от жизни,
переплетенной с самой рекой, с лесами, которые остаются
такими же девственными и полными первозданной
жизни, как и встарь,— это семейные фермы, городки, тесно
соседствующие деревни и простой народ, общающийся
с природой через порог своего дома, люди, не снедаемые
честолюбием. Большинство жителей Приморских
провинций, желающих дать волю своим амбициям, как
правило, уезжают. Оставшиеся предпочитают жить просто,
спокойно, в достатке, нежели вести постоянную гонку
с препятствиями ради каких-то достижений. Страна реки
Сент-Джон славится старомодностью, она заставляет
задуматься о возрасте восточной части Америки, об
Америке той поры, когда там еще не сталкивались
с серьезными экономическими трудностями.
Тому есть немало причин. Например, Нью-Брансуик
является отпрыском Новой Англии, и не только
географически; люди, населяющие долину Сент-Джона от
Вудстока до водопада Реверсибл, почти все потомки
англосаксов, которые первыми обосновались в Северной
Америке. Когда пробная оккупация этой провинции
французами иссякла124, в конце XVIII столетия в долину
Сент-Джона прибыли «лоялисты» и поселились там.
Наряду с упрочившейся в них преданностью короне
они принесли с собой большинство привычек,
добродетелей и недостатков, обретенных их предками за первые
полтора столетия пребывания в этой стране. Однако
222

лоялисты оказались в некотором роде дважды
трансплантированными людьми, и нижняя часть течения
Сент-Джона намного моложе в смысле заселения, чем
Массачусетс или Нью-Йорк, и с визуальной точки зрения
это обернулось для них несчастьем. Старые города
Новой Англии строились в период развития
изысканнейшего архитектурного стиля, а вот большая часть городов
вдоль реки Сент-Джон — детище дурного
архитектурного стиля XIX столетия, что проявилось в безобразных
угловатых зданиях из грубого красного кирпича. Однако
образ жизни этих людей не отражается на внешнем
облике этих зданий. Он все еще принадлежит раннему
периоду заселения этой земли и сохраняется в любом
известном мне местечке в северных штатах на востоке
Америки.
«Я наезжаю в Канаду регулярно,— сказал мне
отставной американский генерал,— потому что она
напоминает мне о годах детства. Я закрываю глаза и
слышу, как говорят старики».
Люди в низовьях Сент-Джона настолько ревностно
хранят прошлое, что слово «консерватор» применительно
к ним звучит слишком слабо. В их упорном неприятии
перемен есть нечто внушающее уважение. И может быть,
в этом кроется нечто парадоксальное.
Немногие канадцы внесли такой большой вклад в
ускорение современной жизни, как Руперт Тёрнбул, который
изобрел винт регулируемого шага, построил первую
аэродинамическую трубу в Канаде и стал первым человеком,
который усовершенствовал крыло самолета. Хотя
некоторое время он занимался исследованиями под
руководством Эдисона в Менло-Парке, большую часть своей
жизни он провел в собственной лаборатории в Ротесее,
там, где Кеннебекасис впадает в залив Гранд-Бей,
рядом с устьем реки Сент-Джон. В делах сугубо личных
этот исключительно одаренный изобретатель
сопротивлялся любым переменам в жизни и жил на манер
эсквайра прошлого столетия. Он ходил под парусом, увлекался
рыбной ловлей и стрелял уток, даже когда ему было за
восемьдесят. Он очень не любил скорость и когда весьма
неохотно все же приобрел автомобиль, то ездил не
226

быстрее двадцати миль в час. Когда в Нью-Брансуике
после долгих споров сменили левостороннее движение
на правостороннее, другими словами, ввели
американские правила, он отнесся к этому настолько враждебно,
что попытался даже игнорировать новшество. Однако,
убедившись в том, что ездить по дороге против движения
все же неудобно, он пришел к компромиссу: вместо
того чтобы по-прежнему держаться левой стороны
дороги, он стал ездить посередине, и в местности, славящейся
подобными индивидуалистами, ему не только прощали
эти выходки, но даже аплодировали.
Многие годы консерватизм жителей долины реки
Сент-Джон — до недавних пор служившей сердцем
провинции Нью-Брансуик — нес как бы ответственность за
то, что во всей Канаде Нью-Брансуик имел самый
низкий среднегодовой доход на душу населения. Наконец
заводы пришли и на берега Сент-Джона. Хотя объем
текущей воды в реке довольно велик и там находится
Гранд-Фоле — один из живописнейших водопадов из
тех, что расположены восточнее квебекского Монморан-
си,— но лишь в 1925 году там была построена
гидроэлектростанция. Это предприятие вместе с развитием
целлюлозно-бумажной промышленности в районе Эд-
мундстона изменило экономику района, что не могло
не сказаться на облике его окрестностей. По сей день
на реке живут люди, которые все еще сожалеют о том,
что такая живописная деревенька, как Гранд-Фоле,
превратилась в фабричный городок с широкими улицами
и кинотеатром. Вплоть до 1950 года в бассейне Сент-
Джона не проводились широкомасштабные изыскания
для выявления энергетических ресурсов провинции,
которой в конце концов пришлось признать, насколько
в век техники незавидна судьба всех стран,
производящих только сырье. И только в 1958 году вступила в строй
плотина у Бичвуда. Инженеры соорудили
рыбоподъемники для мигрирующего лосося, однако оказалось не
так-то просто заставить рыбу возвращаться той же
дорогой, и немало молодой форели, наверное, попадает
в турбины. Поскольку я хорошо знаком с этим уголком
страны и знаю настроения жителей Приморских про-
227

винций, я не был удивлен вовсе, когда услышал
множество отрицательных мнений по поводу ввода в действие
плотины у Бичвуда.
«Какова польза от строительства здесь новых
фабрик? — спросил меня один канадец.— Хотелось бы
выяснить, что принесет это Нью-Брансуику? По всей стране
ввели торговые тарифы, направленные против
Приморских провинций, и даже если плотина и послужит чему-
нибудь, а скорее всего нет, то какая для нас разница?
Мы все равно останемся в проигрыше».
Другой заметил: «Это одна из самых красивых
лососевых рек на всем побережье Америки. И вот появляются
какие-то инженеры и сокрушают все».
Третий заявил следующее: «Вы хотите знать, для чего
все-таки они возвели эту плотину? По тем же причинам,
по каким ныне египтяне, бирманцы и жители Ганы
строят плотины там, где их прежде не было. Потому
что плотина — символ, статус этого сумасшедшего
современного мира, в котором известно, как добиться чего
угодно, за исключением того, как остаться
благоразумными и счастливыми. Эта плотина не стоит и часа
удачной рыбной ловли».
Люди реки Сент-Джон могут временами
высказываться довольно неопределенно по адресу своих предков,
впервые поселившихся в Нью-Брансуике, собственно
говоря, не так уж неопределенно, потому что эти предки,
если о них вообще вспоминают, настолько похожи на
своих потомков, что о них, в общем-то, можно и не
упоминать. Почти все современные жители
Нью-Брансуика — это потомки лоялистов Объединенной империи;
многие из них во время Американской революции
служили солдатами в рекрутированных в Америке полках
английского короля Георга, сражавшихся против своих
восставших земляков. Настоящие потомки унаследовали
их консерватизм. Они не относятся с неприязнью к
американцам — как можно, если они сами в некотором
роде являются более чистокровными американцами, чем
большинство истинных американских граждан? Они
признают, что Соединенные Штаты добились успеха, как
это предсказывал мистер Джефферсон, однако считают,
228

что цена этого успеха была слишком высока. С
гордостью, присущей людям, которых, по их мнению,
недооценивают, они принимают за комплимент обвинения
в отсутствии предприимчивости, которые могут посылать
в их адрес, например жители такого современного
города, как Торонто. Они дорожат достоинством
собственного прошлого, достоинством этой реки, которую столь
ревностно оберегали. Американский генерал знал, о чем
говорил, когда заметил, что проживающий в сельской
местности потомок лоялистов — это сохранившийся
образчик старого американского общества.
Иногда меня забавляет простая мысль о том, как бы
почувствовали себя знаменитые американцы прошлого,
перенесись они в настоящее время. Что, например,
сказал бы Лонгфелло125 о мотелях, пляжных кабинах,
стендах для объявлений, стойках для питания вдоль
Главной автомагистрали штата Мэн? Мысль об
Эмерсоне126, оказавшемся в современном Бостоне, Уитьере127
в Пейтон-Плейсе, мысль о тех серьезнейших из
американцев, очутившихся в обществе, которое явилось
на свет после них, наполняет одну восьмую моего
существа, которая происходит от лоялистов, чувством
озорного любопытства. Воздух доиндустриальной Новой
Англии был насыщен запахом гаваней, канатных
мастерских, смолы, свежего хлеба, выпекаемого в простых
кухоньках, подвалов для хранения овощей, октябрьской
листвы и желе из диких яблок, а также бедных церквей,
где никогда не курили ладан. Многие местечки на реке
Сент-Джон пахнут в наши дни точно так же. В старой
торговой гавани города Сент-Джон Лонгфелло еще
нашел бы для себя красоту и таинственность в морских
судах, какими они были, прежде чем превратились в
комбинацию из огромных заводов и гранд-отелей.
Сегодняшний Фредериктон почти не отличается от
американского городка Конкорд времен Эмерсона, хотя
эквивалентами Стейт-стрит и Вашингтон-стрит здесь
выступают Квин-стрит и Риджент-стрит. В Можевилле (теперь
это произносится как Мейджорвилль) все еще можно
обнаружить босоногих мальчишек Уитьера. Вдоль нижнего
течения Сент-Джона, от Вудстока до устья, многие лю-
229

ди носят имена, широко распространенные в
колониальной Америке. Почти все Уинслоу, потомки одного отца-
пилигрима, таким образом запечатлевшие в себе его
облик, растворились в массе населения Соединенных
Штатов после долгой службы на всевозможных
поприщах — один из них стал даже американским
адмиралом тихоокеанского флота. Однако на самой реке
Сент-Джон в наши дни преспокойно проживают лишь
несколько представителей этого семейства.
Это удивительная страна для мальчишек; таковой
всегда была и Новая Англия с ее поденщиками, рыбной
ловлей и сельскими школами. Здесь любой мальчишка
может жить в тесном общении с природой и в то же
время наблюдать в своем детском преломлении
современное интегрированное общество. До недавнего времени
так было по всей реке, и в некоторых местечках все
остается по-прежнему. И нет ничего удивительного в том,
что многие мальчишки из Приморских провинций,
вырастающие в преуспевающих мужчин больших городов,
вздыхают по дому, подобно Адаму, тоскующему по
Эдему. У них было счастливое детство. Их избирательная
память выхватила из жизни все ее светлые и теневые
стороны и создала свою особую поэтику, которую
Стивен Ликок128, воспитанный в таком же грубоватом
окружении, мастерски использовал в своей книге
юмористических рассказов.
Обаяние этой земли для изгоя так же сильно, как
невидимая нить честертоновского отца Брауна, которая
могла притянуть домой человека из самого
отдаленного уголка Земли. Это подобно тому таинственному
притяжению к своему нерестилищу атлантического
лосося, который не умирает после нереста, как его
тихоокеанский собрат. Лорд Бивербрук129, если судить по
анекдотам и его собственным рассказам, так и не обрел
в Лондоне того внутреннего удовлетворения, которое
он познал, будучи мальчишкой, в Нью-Брансуике. Для
жителей Приморских провинций есть нечто
очаровательное в том провинциальном высокомерии, которое
позволило этому несговорчивому человеку с тяжелым
характером во время войны на конференции, где были
230

Рузвельт, Черчилль и Сталин, заставить этих больших
людей выучить старую нью-брансуикскую песню
лесорубов о «лесопильне сыновей Джонса». Есть что-то
трогательное в том, что этот ужасный старый эгоист,
словно лосось, время от времени возвращался на родину,
что он старался заставить англичан поверить в то, что
это самое прекрасное место на Земле. Но раз уж мне
знаком образ мышления, преобладающий на реке Сент-
Джон, осмелюсь предположить, что ее люди всегда
считали, не говоря об этом никому, за исключением
иностранцев, что лорд Бивербрук не может вполне
считаться одним из них, потому что он вырос на реке
Мирамиши, а это в совсем другой части провинции.
Меня не удивило бы, если бы лорд Бивербрук не встретил
с широко известным присущим ему раздражением
укоренившийся на родине консерватизм, который и
послужил первопричиной его изгнания. Во Фредериктоне
ему поставили памятник, и он сделал немало для этого
города, однако ни один округ в Нью-Брансуике не
предоставил бы человеку, подобному Максу Эйткену (лорду
Бивербруку), шанса действовать только по собственному
усмотрению. Во Фредериктоне бивербруковская «Дейли
экспресс», которую он издавал в Англии, не смогла бы
соперничать с местной газетой «Глинер», и любой
обыватель с реки Сент-Джон, попади ему в руки экземпляр
«Экспресс», не преминул бы изумиться по поводу того,
как вообще кто-нибудь может читать эту газету.
«Экспресс» скроена с целью удовлетворить вкусы рыхлого
общества метрополии, и ее читатели не имеют
представления о такой жизни, когда каждый человек
ощущает локоть другого, а финансист, парикмахер, дьякон
в соборе и просто человек, не имеющий постоянной
работы, точно знают свое место в жизни и тем не менее
чувствуют себя связанными общими узами общения
с другими людьми.
В очаровательном эссе «Колесные пароходы на реке
Сент-Джон» (последний такой пассажирский пароход
пошел на слом в 1946 году) Фред У. Филипс из
Фредериктона так описывает жизнь на реке своего детства:
«Экскурсия всей семьей на большие выставки во
231

Фредериктоне или Сент-Джоне была тогда щедрой
наградой за работу на ферме в течение всего лета. Все
поднимались ни свет ни заря; следовал завтрак в
атмосфере всеобщего волнения, а затем — бесконечно
долгое ожидание на пристани. Наконец там, «за
мысом», раздавался длинный свисток парохода, и уже
через мгновение появлялся его белый сверкающий
корпус. Да и сами пароходы словно дышали воздухом
приречных общин, которым они служили. В такие
бодрящие осенние ярмарочные дни нижние палубы
поземному пахли свежим картофелем и яблоками,
окороками, свиными тушами, однако все эти запахи
перекрывал, проникая повсюду, пикантный аромат
потрескивающих на ветру смолистых сосен и горячего
машинного масла».
Никто не осмелился бы назвать эту реку
американским Рейном. Рейн длиннее, шире, драматичнее, на
его берегах выросли промышленные города и
исторические памятники, в его водах теснятся угольные
баржи и экскурсионные пароходы, а связанная с этой
рекой история имеет отвратительную тенденцию к
повторению. Романтические замки, которые высятся на
рейнских островах, никогда не были связаны с чем-то
прекрасным. Во все времена они укрывали насильников
и грабителей, и, когда проплываешь мимо, физически
ощущаешь их порочность.
Однако река Сент-Джон знала немного зла. И если
не считать мелких стычек с индейцами, которые
происходили в те дни, когда военные отряды индейцев-
малеситов бороздили воды реки на каноэ, боевые
действия там никогда не превосходили по своим
масштабам былое смехотворное военное соперничество между
Ла-Туром и Д'Ольне Шарнизе130, или так называемую
Арустукскую войну 1839 года131 (международный
кризис, вызванный лесорубами по поводу прав на
рубку леса). Чуть ли не единственными строениями на
островах реки Сент-Джон являются сараи для сена,
и на многих других островах индейцы-малеситы по-
прежнему собирают дикорастущие овощи. Только на
232

плесе Лонг-Рич, где река под прямым углом отклоняется
от Гранд-Бея, она напоминает любую часть Рейна, да
и то только по ширине, глубине и форме холмов на
его берегах. Однако холмы Лонг-Рича покрыты
девственным лесом, который осенью расцвечивается яркими
красками, а холмы Рейна — это устроенные для
виноградников террасы.
Река Сент-Джон рождается в лесах на севере штата
Мэн, она вьется у подножия горба лаврентийско-
атлантического водораздела и попадает в Нью-Брансуик
через длинный узкий выступ территории графства Ма-
даваска. Далее она течет по стране вечнозеленых лесов
в северо-восточном направлении до Эдмундстона, затем
резко поворачивает на юго-восток, минуя такие города,
как Сен-Леонар и Гранд-Фоле, и так до Вудстока. От
точки, расположенной в графстве Мадаваска чуть
севернее деревушки Коннор, до точки чуть выше по
течению от Гранд-Фолса река образует границу с
Соединенными Штатами.
Верхняя часть этой долины отличается от нижней
значительно сильнее, чем, скажем, Квебек от Онтарио.
В сравнительно недавно заселенных верховьях Сент-
Джона — первоначальное английское население
поредело, по мере того как перемещалось от устья вверх
по течению,— почти везде говорят по-французски.
Поэтому Эдмундстон такой же франкоканадский город,
как и Труа-Ривьер, однако он менее благоустроен, его
здания выглядят победнее, и поэтому огромная крытая
алюминием церковь доминирует над всем городом,
словно замок. Франкоканадцы и в не меньшей степени
коренные нью-брансуикские акадийцы132 вот уже на
протяжении жизни полутора поколений упорно расселяются
вниз по течению реки.
Река Сент-Джон в своих верховьях выглядит легкой
и грациозной, она напоминает изящную ленту,
бегущую через леса, и так до Гранд-Фолса. Там совсем
неожиданно обнаруживается вся мощь этой реки. Желоб,
подводящий воду к порогам, изломанный выступами
диких скал, сначала швыряет ее вперед по огромной
233

наклонной плоскости, а затем обрушивает вниз по
узкому горлу ущелья со стенами высотой до ста
пятидесяти футов. Ни одному лососю не удавалось преодолеть
Гранд-Фолса на Сент-Джоне, а вот бревна без особого
труда находят себе дорогу вниз по этому бурному
потоку. Только однажды за целое столетие истории
лесосплава на этих порогах случился затор, да и то это
было устроено на пари.
От Вудстока до Фредериктона река не шире Темзы
у Рединга, она спокойно несет свои воды, совершая
смелые, крутые повороты. Пройдя точку у Крокс-Пойнт,
где уже ощущаются приливы, и приняв в себя воды
притока Нашуак, река расширяется у Фредериктона
до полумили, проходит под тремя мостами и уже
успокоившаяся и глубокая следует дальше. Лонг-Рич —
один из красивейших участков реки, который мне
довелось видеть в Канаде, и чуть ниже его, не доходя
до города Сент-Джон, поток впадает в почти замкнутый
залив Гранд-Бей. В этом месте туда же с востока
вливается Кеннебекасис, но это не приток Сент-Джона,
а самостоятельная река, которая многие столетия назад,
в отдаленную геологическую эпоху, текла в
противоположном направлении. Ниже Гранд-Бея река Сент-
Джон устраивает самый большой сюрприз, на какой
не способна ни одна судоходная река в Америке: она
подходит к месту, называемому «Двусторонний
водопад» — Реверсибл-Фолс (это между городом Сент-
Джон и его новостроящимся районом Ланкастер).
Там в малую воду река спускается в залив Фанди по
узкому глубокому руслу с перепадом высоты
пятнадцать футов. Но когда в заливе вздымается могучий
прилив, соленые воды врываются в это ущелье и высоко
поднимают уровень воды в самой реке. Высота прилива
в заливе Фанди настолько велика, что в это время в реку
могут заходить даже океанские танкеры.
Капризна эта река, однако ее воды свободны, если
не считать бревен, которые загромождают ее течение
во время весеннего лесосплава. В основном в наши дни
лесоразработки ведутся в лесах штата Мэн в верховьях
реки, и сплавному лесу приходится проделать более чем
234

трехсотмильное полное приключений путешествие
по воде, прежде чем он достигнет
деревообрабатывающих предприятий в устье. Бревна переваливают Гранд-
Фолс, их аккуратно проводят в обвод плотины у Бич-
вуда, и в конце концов они подходят к гигантскому
трехмильному затору, образованному плавучим
заграждением, протянутым между островом Оромокто и
восточным берегом реки у Можевилля. Затем
буксирные суда тянут сформированные плоты-сигары вниз по
течению, в то время как специальные суда (это
шаланды с рубками и подвесными моторами; экипаж каждой
двадцать человек) идут вслед за сплавляемым лесом.
За три недели лодочники очищают реку от приблудных
бревен на всем ее протяжении от Бичвуда до
Можевилля, то есть на расстоянии примерно двести миль.
После этого река становится свободной для туристов.
Для любителей уединения одним из
привлекательнейших достоинств этой реки является то, что она
остается еще неизвестной для многочисленных владельцев
моторных лодок в Америке. Если бы они открыли для
себя эту реку, ее поток был бы переполнен частными
суденышками из доброй половины восточных штатов,
потому что на всем континенте нет реки, более
подходящей для водного туризма. Выше Хед-оф-Тайда река
слишком мелка для крупных (с каютами) прогулочных
судов, однако ниже Фредериктона вплоть до самого
устья она достаточно глубока для любого судна, а ее
спокойное течение безопасно даже для ребенка. На
Сент-Джоне очень многие владеют небольшими судами,
однако поскольку само население не велико, а воды
предостаточно, то можно выбирать любые маршруты.
Медленно скользят берега, на заливных лугах
источают аромат высокие травы, папоротник и дикие цветы
буквально заполоняют острова, по склонам холмов
скользят тени облаков. Когда люди, отправляющиеся
в лодке на пикник, огибают очередной мыс, в воздух
взмывает стая потревоженных уток, но стоит лодке
отойти немного, как птицы, подобно гидросамолетам,
со всплеском снова садятся на воду. «Смотрите!» —
вскрикивает маленький мальчик, и там, у кромки воды,
235

с наветра люди видят большеглазого оленя. Когда
солнце опускается за горизонт, высокие холмы над Лонг-
Ричем отбрасывают на поверхность реки фиолетовые
тени, а позднее в Гранд-Бее вода становится розово-
креветочной и пастельно-серой от отраженных в воде
кучевых облаков, и тогда яхты на реке словно
замирают в ожидании порывов ветра, а люди на прогулочных
судах видят, как зажигаются огни в городе, где
заканчивается их путешествие.
Возможно, то или иное семейство, плывущее на
собственной лодке, свернет в один из притоков и разобьет
лагерь под деревьями неподалеку от Оромокто. Иное
суденышко пройдет вверх по Джемсегу на пустынные
просторы озера Гранд-Лейк. И там группа каноистов
гребет по Нашуаку в глубину лесов, где бродят лоси,
или вверх по Тобику, куда заходит на нерест
атлантический лосось. В конце концов не важно, куда вы
плывете,— даже в наши дни на этой реке нетрудно
найти уединение. А если вы владеете судном с каютой,
тогда река Сент-Джон предложит вам пристань в
любом месте, куда может проникнуть суденышко. На
такой вот посудине мои друзья проплыли от
Фредериктона до Тандер-Бея. Спустившись вниз по течению, они
преодолели водопад Реверсибл-Фолс и вошли в залив
Фанди, а затем проследовали вдоль побережья Нью-
Брансуика, штата Мэн, Нью-Гэмпшира и Массачусетса
до мыса Кейп-Код, через канал снова вышли в океан,
а дальше плыли вдоль американского побережья до
Нью-Йорка. Миновав небоскребы Манхэттена, они
поднялись вверх по Гудзону, а затем,
воспользовавшись разветвленной сетью внутренних водных путей,
достигли системы реки Св. Лаврентия и завершили
путешествие, проплыв по всем Великим озерам.
Как и любая река в Америке, Сент-Джон изобилует
гусями и утками, а дикие животные все еще бредут
к ней на водопой. Не так давно лось переплыл реку
в самом Фредериктоне и некоторое время бродил по
городским улицам. Олени тоже выходят из лесов в
трудный сезон и поедают зелень в садах и огородах, и это
наблюдается по всей провинции. Но именно в период
236

нереста лосося — если только не совсем правы
пессимисты, утверждающие, что плотина у Бичвуда всему
виной,— река Сент-Джон по-настоящему выделяется
среди всех «рыбных» рек восточного побережья Америки.
Лосось на полуострове Гаспе, большом острове
Антикости, на Лабрадоре и в Ньюфаундленде, даже на
реках Рестигуш и Мирамиши может подниматься вверх
по течению в еще большем количестве, чем на Сент-
Джоне, но зато не столь часто за сезон. Седрик Купер
из Фредериктона, который владеет правами на самую
большую заводь на Сент-Джоне, рассказал мне, что
на этой реке в течение года отмечается не менее
девяти «ходов» лосося. Первый обычно происходит
в начале мая, через несколько недель после того, как
взламывается лед, когда река разливается так широко,
что фермерам порой приходится поднимать скот на
чердаки амбаров. Эта рыба направляется на
нерестилище в Серпентиновый рукав реки Тобик. Последний
раз рыба появляется в ноябре, накануне образования
первого льда. Вот почему там такое изобилие лосося,
что его отлавливают на экспорт. На рынках Монреаля
эта рыба, как правило, фигурирует как «лосось из
Гаспе», но чаще всего этот лосось с реки Сент-Джон.
«Сент-Джон — превосходная река, равная по
величине Коннектикуту или Гудзону, с гаванью в устье,
доступной во все времена года: она никогда не
замерзает и не забивается льдом».
Таким был первый доклад агентов лоялистов,
прибывших в Аннаполис-Ройял в Новой Шотландии осенью
1782 года; они переплыли залив Фанди и поднялись
вверх по Сент-Джону до Оромокто в поисках
плодородной земли для отчаявшихся людей. В Соединенных
Штатах завершилась революционная Война за
независимость, и победители проявили жестокость в
обращении с побежденными. По этому поводу английский
историк Арнольд Тойнби заметил, что американцы
оказались первыми людьми в современной истории,
которые изгнали тысячи мужчин и женщин их
собственной крови и веры за политические убеждения.
Президент правления агентов, работавших в пользу лоялис-
237

тов, носил одно из знаменитейших имен в штате Нью-
Йорк — это был преподобный доктор Самюэль Сибери.
Конечно, американцы знали о реке Сент-Джон
задолго до революции. Река была отмечена на карте еще
в 1604 году, когда Шамплен оказался там, еще будучи
членом экспедиции Де-Мона. В 1635 году Ла-Тур
построил форт в устье реки, десять лет спустя д'Ольне
Шарнизе отнял этот форт, а еще через девять лет и его
изгнала английская экспедиция133, действовавшая от
имени и властью Оливера Кромвеля. После падения
Луибура отряд из двух тысяч человек под
командованием полковника Роберта Монктона прибыл на остров
Партридж, перестроил старый французский форт и
переименовал его в Форт-Фредерик. Через четыре года
некий купец из Ньюберипорта построил в устье реки
факторию для обжига извести и рыболовства, и
благодаря его усилиям началась небольшая торговля рыбой,
известью, лесом и мехами. Однако до той поры, пока
в Америке не были разбиты вооруженные силы
Британии, на реке Сент-Джон не предпринималось
серьезных попыток освоить эту территорию. Когда туда
прибыли агенты лоялистов, население фактории в устье реки
насчитывало всего сто сорок пять человек. Уже на
следующий год там вырос город Сент-Джон.
Лоялисты, которые осели в долине реки Сент-Джон,
были гордыми, несправедливо оскорбленными людьми,
причем мало кто из них на покинутом юге был
богатым или пользовался привилегиями. Перепись в первом
их поселении свидетельствует, что там оказались люди
различных профессий — от юриста до плотника и
поденного рабочего. Некоторые из них на родине
подверглись наказанию «быть вывалянными в дегте и
перьях»; другие «укрывались в горах». Кое-кто был «ограблен
и искалечен восставшими мятежниками» или
«оштрафован, бит кнутом и осужден пожизненно». Многие
из них сумели бы доказать, что «их дом и имущество
были сожжены дотла злоумышленниками». Эдвард
Уинслоу писал своему сыну 20 июня 1783 года:
«Насилие и угрозы правительства мятежников не
оставляют даже надежды думать о воссоединении с ними».
238

С тех пор так и повелось — брат вставал на брата
и во время Гражданской войны, в результате
победители вели себя точно так же, как и тогда, когда из
Америки решили изгнать лоялистов.
Сэр Гай Карлтон, который все еще удерживал под
британским контролем нью-йоркский порт, начал
реквизировать транспорт для этого Великого исхода в те
беспрецедентные дни. К концу ноября 1783 года более
35 000 человек были препровождены в Новую
Шотландию, и из них Сент-Джона (Нью-Брансуик был тогда
частью Новой Шотландии) достигли 14 162. Вместе
с гражданскими лицами в Сент-Джон прибыли 3396
офицеров, унтер-офицеров и рядовых британских
североамериканских полков, и переселенцам весьма кстати
пришлись их дисциплина и дух товарищества.
«Мне кажется, что это самая дикая земля, какую
я когда-либо видел,— писал один из них.— Нам
приказали высадиться на берег завтра, но там совершенно
негде укрыться».
К концу года местность поделили на участки,
очистили от леса; были заготовлены бревна и доски, пни
выкорчеваны и сожжены; поднялись стены домов,
запылали камины. Остов города был готов; имея в своем
распоряжении реку и сосновые леса, община быстро
росла.
Менее чем через столетие после основания Сент-
Джон стал четвертым в мире городом по числу морских
судов, которыми владел. Его клиперы прославились на
всех океанах. Одна из самых знаменитых судоходных
компаний «Белая Звезда» родилась в Сент-Джоне.
И если бы не кошмарное несчастье, обрушившееся на
город, он, вероятно, стал бы главным центром всех
Приморских провинций. Однако случилось так, что
в 1877 году самый страшный в истории Канады пожар
уничтожил центр города, и в некотором смысле он так
и не оправился. Это была настоящая трагедия. Старый
Сент-Джон был, наверное, очень красивым городом,
потому что его главные здания и прочие постройки
возводились в великолепном архитектурном стиле
времен лоялистов. Отстроенный заново и наспех в период
239

расцвета безобразнейших образчиков архитектуры,
известных человечеству, Сент-Джон наших дней состоит
из угловатых зданий из красного кирпича и
пропитанных солью неопрятных досок.
Однако Фредериктон, город небольшой и более
замкнутый, все же сохраняет в неприкосновенности образ
Нью-Брансуика времен лоялистов. Расположенный на
мысе Св. Анны примерно в девяноста милях от залива
Фанди, этот город, столица провинции, как в зеркале
отражает настроения лоялистского ума. Здесь, на
канадской территории, отличной во всем от Англии, от
согретых солнцем полей графства Вестчестер, восточной
Пенсильвании и Нью-Джерси, откуда лоялисты
отправились в путь на транспортных средствах Карлтона,
эти преданные Его Величеству американцы возвели
живой монумент собственной решимости сохранить
на этом континенте факт присутствия Британии.
Небольшой англиканский собор Фредериктона —
точная копия церкви св. Марии, что стоит в Снетишэме
в Норфолке, и считается первым собором, возведенным
на земле Британии после норманского завоевания.
В здании суда во Фредериктоне висят портреты короля
Георга III и королевы Шарлотты кисти сэра Джошуа
Рейнольдса; в библиотеке суда хранится копия «Книги
Страшного суда»134. А колокола Фредериктона
по-прежнему разносят над канадской рекой мелодичный
перезвон английских церквей.
Люди сохраняют здесь английские традиции с конца
XVIII столетия, но сегодня они знают, что над ними
нависла угроза.
Чуть ниже по течению реки от Фредериктона
раскинулся новый армейский лагерь Гейджтаун — самая
крупная военная база в странах британского
Содружества с численностью личного состава не менее
10 000 человек, с полигонами, устроенными на
местности, славящейся разнообразными ландшафтами,
за исключением горного, с солдатами, призванными
со всех концов страны.
«Канада» наступает на территорию нижнего Сент-
240

Джона, и франкоканадцы неумолимо расселяются все
ниже по течению реки, уходя с верховьев, а энергетики
позаботились о том, чтобы вырабатываемой
электроэнергии на реке хватило для работы не одного десятка
заводов.
Вот что сказал мне пожилой старожил
Фредериктона: «Я думаю, что вижу свой город в последний раз.
Фредериктон может оставаться столицей
Нью-Брансуика, но, насколько я понимаю, вскоре он превратится
в придаток Гейджтауна. Говорят, что сейчас в
провинции восемь гидроэлектростанций. А известно ли
вам, чем обзавелись в Гейджтауне? Они построили
торговый центр!»
Ветеран покачал головой, и я снова вспомнил того
эмигранта-англичанина из легенды, который поселился
в тех краях, потому что считал их страной истинных
джентльменов, имея в виду, что джентльмен — это
человек, который не работает на фабрике, не стоит за
прилавком, а за порогом дома его ждут рыбная ловля
и охота, он не знается также с боссом, который твердит,
что он может позволить себе эти удовольствия только
в субботу после обеда. Я снова подумал о тех
минувших днях — я сам уже достаточно стар и вспоминаю
время, когда люди с ферм катались вверх и вниз по
реке на колесных пароходах, когда все знали друг друга
и понятия не имели о какой-то нелепой психиатрии,
когда грех считался грехом, а церкви не являли собой
подобие театра.
Конечно, все проходит, старый уклад должен
измениться или исчезнуть, и тем не менее на берегах Сент-
Джона всякий подрастающий мальчишка может
испытать простые радости жизни и учиться, не задумываясь
над проблемами современного сложного общества.
Огромные лососи, упругие рыбины из холодной Атлантики,
пробиваются в свои заводи против течения; дикие гуси
и утки прилетают и улетают сообразно времени года;
лоси и олени словно призраки бродят по лесам, так
хорошо описанным Чарльзом Робертсом135.
«Прелестная река! — сказал этот старик.—
Прелестная, прелестная река!»

(^лССу^Н^
Итак, я прошел по всем своим рекам, и мне не хочется
расставаться с ними. Они научили меня многому и
доставили редкое удовольствие. И сейчас я вспоминаю
перелет с берегов реки Маккензи обратно в Монреаль.
Лишь с наступлением полной темноты мне стала
понятна вся очевидность этих пустынных территорий. За
несколько часов внизу не промелькнуло ни единого
огонька. Я поболтал со старателем, который сидел подле
меня, затем прошел вперед, чтобы скоротать время со
студентом, возвращавшимся с летней практики в Инуви-
ке, и всякий раз, когда я посматривал в иллюминатор, не
видел внизу буквально ничего.
Тьма над Атабаской — никаких огней; тьма над
прерией — не видно ни зги. Затем между одиннадцатью
часами и полуночью на южной кромке горизонта
неожиданно возник волшебный ковер — зеленый, алый и
золотой, пронизанный ближе к нам какими-то странными
вспышками света. Это были уличные огни и неоновые
рекламы Эдмонтона, а вспышки света —
нефтеперерабатывающие предприятия к северу от города. И чтобы
добраться сюда от дельты Маккензи, потребовалось
восемь часов лета.
На следующий день утром я полетел из Эдмонтона
домой над Центральной Канадой и потерял при этом три
часа дневного времени, потому что, пересекая часовые
пояса, мы летели на восток. Когда мы оказались над
244

дельтой Ред-Ривер, золотисто-багряное солнце утонуло
в прерии, и протоки реки стали розовыми.
Быстро промелькнули сумерки, и наступила полная
темнота. Позади нас оказалось Лесное озеро, на Щите
не было видно ни единого огонька. Мы летели все
вперед и вперед навстречу темноте над озером Верхним,
и затем перед нами возник ослепительно яркий, немного
пугающий, небольшой бриллиант Су-Сент-Мари.
Вглядываясь вниз, я увидел огни десятка судов,
выстроившихся в доке, и снова вокруг была только темень ночи;
потом — крошечный алмаз огней над Блайнд-Ривер и
темнота над заливом Джорджиан-Бей. Мы приземлились
в Торонто — мешанине отдельных огней, постепенно
слившихся в сплошное огненное марево.
Двадцатиминутное ожидание, а потом полтора часа полета над
сплошным ковром огней до монреальского аэропорта
Дорваль, который находится всего в нескольких милях
от того места, откуда бригады вояжеров на каноэ
направлялись к Великому волоку, на Саскачеван и на Атабаску.
Было далеко за полночь, когда я добрался до дома,
вошел в квартиру и лег спать.
Засыпая, я подумал, что, если бы местом моего
назначения был самый восточный город Канады, Сент-Джонс
на Ньюфаундленде, мне пришлось бы пробыть в воздухе
еще семь часов с посадками в Монктоне, Галифаксе
и Сидни. И тогда я задался вопросом, который не дает
мне покоя по сей день: «А сможем ли мы?»
Это один из самых важных вопросов, на который нам
предстоит здесь ответить. Сможем ли мы, такой
небольшой народ, достойно встретить вызов этой земли,
необъятной, полной тайн и многообразия, на которой мы
живем вследствие того, что густая сеть ее рек позволила
горстке исследователей открыть ее для нас? Достаточно
ли мы, их потомки и последователи, стойки,
целеустремленны, умны, изобретательны и созидательны, чтобы
заслужить право на жизнь между двумя гигантами —
излучающим манящее тепло человеческой жизни
государством Соединенных Штатов и холодным,
бесчеловечным, загадочным Севером? Не старомодно ли думать, что
такого рода выживание еще значит что-нибудь? Разве это
245

реально верить, что людям нравятся вечные вопросы?
Или же знак вопроса все же должен завершить эти
строки? Определенно одно — как долго судьба какой-нибудь
личности или нации находится под сомнением, они, эта
личность или нация, живут и действуют. Только о
мертвых не задают подобных вопросов.

РЕЧНЫЕ СИСТЕМЫ КАНАДЫ
1 Автор имеет в виду столицу провинции Альберта город
Эдмонтон, расположенный почти на 54°с. ш. По переписи 1981 г., его
население составляет 657 тыс. человек. На более северных широтах
в Канаде нет городов, население которых достигало хотя бы 100 тыс.
человек. Эдмонтон называют «воротами на Север».
2 Природные зоны в Северной Америке как бы сдвинуты к югу.
Это обусловлено рядом географических факторов, из которых
наиболее важным является охлаждающее воздействие на климат со
стороны Гудзонова залива, глубоко (до 51 °с. ш.) вдающегося в сушу,
а также холодного Лабрадорского течения, омывающего берега
северо-восточной Канады. В результате климат Монреаля, лежащего на
широте нашего Симферополя, лишь немногим теплее, чем в Москве
(средняя температура июля в Монреале +21,6,° января—8,9°С),
а на широте Москвы (56°с. ш.) в Восточной Канаде уже тундра.
Впрочем, в Западной Канаде на тех же широтах теплее, и зона
таежных лесов простирается почти до Полярного круга. Таким образом,
в силу обусловленных вращением Земли особенностей циркуляции
ветров и морских течений природно-климатические пояса в
Северной Америке как бы «сбиты набекрень»: на востоке на тех же
широтах холоднее, чем на западе. Аналогичное явление и в нашей родной
Евразии: сравните климат расположенных на одной и той же
широте Ленинграда и Магадана или, скажем, Сочи и Владивостока.
3 Полуостров Унгава — северная часть полуострова Лабрадор,
«полуостров на полуострове». Интересно, что на канадских и
американских картах наименование полуострова Лабрадор, как правило,
не отмечается: большинство североамериканских географов «не
усматривают никакого полуострова» в столь огромном массиве суши
(более 1,6 млн. км2), расположенном между Атлантикой и Гудзоно-
вым заливом. Лабрадором в Канаде принято называть только часть
полуострова — ту, что в качестве административного округа входит
Комментарии составлены кандидатом географических наук А. И. Черкасовым.
247

в состав провинции Ньюфаундленд. Остальную, большую часть,
называют просто «Северный Квебек» (по принадлежности этих
территорий к провинции Квебек). В качестве полуострова выделяется
лишь отчетливо выдающийся в море полуостров Унгава (350 тыс.
км2).
4 «Тысяча островов» — 80-километровый отрезок течения реки
Св. Лаврентия там, где она вытекает из озера Онтарио и пересекает
выходящий на поверхность участок Канадского кристаллического
щита (см. прим. 6). За тысячелетия река «пропилила» себе путь
через скальные породы, подпруживавшие здесь систему Великих
озер. Останцы этих пород образовали множество скалистых, в
большинстве поросших густым лесом островов (на самом деле их больше
тысячи). Вытянувшиеся вдоль течения реки, совсем маленькие и
побольше — в несколько квадратных километров,— разделенные
лабиринтом речных проток, эти острова образуют архипелаг,
заслуживший славу одного из самых живописных районов Канады и
любимого места отдыха канадцев; часть его занимает образованный
в 1914 г. национальный парк.
5 Воды крупных рек с сильным течением, впадая в океан и
сталкиваясь с приливо-отливными явлениями, «пропахивают» далеко
в море подводные продолжения своих русел; под напором реки эти
воды долго еще как бы «текут по морю», не успевая смешиваться
с морскими. Наибольшую известность это явление получило в устье
Амазонки.
6 Канадский щит — обширная геологическая структурная
единица (область земной коры), сложенная выходящими на
поверхность древними (докембрийскими, возрастом в 600 млн. лет или
старше) кристаллическими породами. Канадский щит занимает
огромную территорию 4,6 млн. км2 от Арктического архипелага до
Адирондакских гор в США, охватывая со всех сторон Гудзонов
залив; его породами сложен и Лабрадор. Скальные породы щита
сглажены и отполированы в эпоху Великого оледенения, в иных
местах они перекрыты ледниковыми моренами и другими новейшими
отложениями, в иных — остались обнаженными и везде испещрены
множеством озер, связанных между собой бурными, порожистыми
реками. У южной границы Канадского щита — Великие озера и
долина реки Св. Лаврентия. Эта южная часть щита в виде
обрывающегося плато, простирающаяся вдоль левого (северного) берега реки
Св. Лаврентия, получила название Лаврентийской возвышенности.
В книге X. Макленнана эта часть Канадского щита названа Лав-
рентийским щитом («Лаврентией» канадские геологи именуют
материк, существовавший 600—500 млн. лет назад и включавший
восточную часть Северной Америки, большую часть Европы и часть
Азии). Огромные минеральные ресурсы Канадского щита (а здесь
найдены месторождения практически всех элементов таблицы
Менделеева) — главное богатство Канады.
248

7 Сотни тысяч мелких озер — не преувеличение. Всего в Канаде
насчитывается 4 млн. озер!
8 Вояжёр — специфический персонаж канадской истории,
сыгравший столь же важную роль в исследовании и первоначальном
освоении страны, как и русские казаки-землепроходцы в Сибири.
Это были франкоканадцы — выходцы из Французского Квебека,
бесстрашные искатели приключений, которые начиная с конца
XVII в. регулярно отправлялись на каноэ из Монреаля на запад
по системе рек и волоков для ведения пушной торговли с
индейскими племенами. Как правило, они находились в мирных и дружеских
отношениях с индейцами, овладевали их языками, вступали в браки
с индеанками. Их потомки на Канадском Западе — франкоязычные
метисы (некоторые из них, оказавшись позднее в среде
англоязычных переселенцев, постепенно перешли на английский язык, но
сохранили французские имена) — в настоящее время по праву
считают себя одним из коренных народов Канады, что нашло
отражение и в канадской Конституции 1982 г. Сейчас образ вояжера
(подобно образу ковбоя на Западе США) стал романтическим
символом ранней истории Канады; с ним ассоциируются бесстрашие,
тяга к приключениям, неутомимость в труде и товарищеская
солидарность, «чувство команды». В вояжеров играют франкоканад-
ские дети.
РЕКИ, ПОРОДИВШИЕ НАЦИЮ
9 Арпан — старинная французская мера площади (0,34 га).
«Несколько арпанов снега», «жалкая страна, покрытая льдом восемь
месяцев в году» — так охарактеризовал когда-то Канаду великий
французский философ-просветитель Вольтер, стремившийся
отговорить французское правительство от войны с Англией из-за Канады.
Эта полемическая резкость Вольтера уязвила патриотические
чувства канадцев и до сих пор часто цитируется как пример непонимания
европейцами канадской действительности, незнания ими Канады —
на значительной части своей территории исключительно
благодатной страны.
10 Маркиз Луи-Жозеф де Монкальм (1712—1759) —с 1758 г.
генерал-лейтенант, главнокомандующий французскими войсками
в Канаде. Погиб во время штурма английскими войсками города
Квебека 13 сентября 1759 г. В этой же битве, принесшей победу
англичанам и ставшей решающей в полуторавековой борьбе Англии
и Франции за Канаду, погиб и его соперник — командующий
экспедиционным корпусом англичан генерал Джеймс Вулф (1727—1759).
На поле этой битвы, носящем название «Равнина Авраама», сейчас
высится памятник обоим полководцам, и латинская надпись на нем
гласит: «Доблесть принесла им общую смерть, история — общую
славу, а потомки — общий памятник».
249

11 Семилетняя война (1756—1763) —война, которую
Великобритания и союзные с ней Пруссия, Ганновер и Португалия вели
против Франции и ее союзников — Испании, Австрии, Саксонии,
Швеции и России. Ставшая прообразом мировой войны,
охватившая не только Европу, но и колонии европейских стран на других
материках, Семилетняя война была вызвана обострением
англофранцузской борьбы за колониальные владения и столкновением
агрессивной политики Пруссии Фридриха II с интересами Австрии,
Франции и России. Первоначально события развивались успешно
для профранцузской коалиции: французские войска Монкальма
и поддерживающие их индейцы одержали ряд побед в Северной
Америке; в Европе Пруссия оказалась на грани военной
катастрофы (именно тогда русские войска впервые взяли Берлин). Однако
англичанам, опиравшимся в Северной Америке на более развитый
тыл (в британских колониях на территории нынешних США
насчитывалось уже более миллиона жителей, тогда как во
Французской Канаде — лишь 70 тыс. европейских поселенцев), удалось уже
с 1758 г. перейти здесь в наступление. На исход войны в Европе
оказала воздействие смерть русской императрицы Елизаветы
Петровны и воцарение в России Петра III — горячего поклонника
прусского Фридриха II. Петр III объявил о выходе России из
профранцузской коалиции и заключил в 1762 г. союз с Пруссией
(свергнувшая Петра III Екатерина II расторгла этот союз, но войны не
возобновила). Это значительно усилило позиции англо-прусской
стороны. По Губертусскому мирному договору 1763 г. с Австрией и
Саксонией Пруссия закрепила за собой Силезию, а по Парижскому
мирному договору 1763 г. от Франции к Великобритании перешли
Канада, Восточная Луизиана и большая часть владений в Индии.
Главный итог Семилетней войны — победа Великобритании над
Францией в борьбе за колониальное и торговое первенство.
12 Шотландский граф Томас Дуглас Сёлкирк (1771 —1820;
с 1806 г.— член британской палаты лордов) оставил след в истории
Канады своей благотворительной деятельностью, организуя здесь
сельскохозяйственные поселения безземельных шотландских
горцев. В 1803 г. он приобрел за свой счет земли на острове Принца
Эдуарда и перевез сюда 800 шотландцев. В 1811 —1812 гг., став
совладельцем Компании Гудзонова залива (см. прим. 25), он
основал на землях, принадлежавших компании, колонию Ред-Ривер
(нынешняя провинция Манитоба). Поскольку на земли последней
претендовали уже заселившие этот район франкоязычные метисы —
потомки вояжеров, находившиеся на службе монреальской Северо-
Западной компании (см. прим. 29), такое соседство привело к
многочисленным военным стычкам между метисами и шотландскими
поселенцами Селкирка.
13 Бенджамин Франклин (1706—1790) —американский
просветитель, философ, экономист, естествоиспытатель, государственный
250

деятель, один из авторов Декларации независимости (1776 г.) и
Конституции США 1787 г.
Томас Джёфферсон (1743—1826) —американский
просветитель, идеолог демократического направления в Американской
революции 1775—1783 гг., основной автор проекта Декларации
независимости; третий президент США (1801 —1809).
Джон Джей (1745—1829) — верховный судья США,
подписавший в 1794 г. в Лондоне договор между США и Великобританией об
уточнении североамериканских границ и нормализации торговых
отношений в Северной Америке (Договор о дружбе, торговле и
мореплавании).
14 Питер Понд (1739—1807) —мехоторговец, картограф,
уроженец американского штата Коннектикут, с 1775 г. на службе
Северо-Западной компании (см. прим. 29), с 1779 г.— партнер в ней.
Вел торговлю в бассейне реки Атабаски, в 1784—1785 гг. составил
первую карту канадского Северо-Запада, на которой, со слов
индейцев, показал и реку Маккензи, ошибочно полагая, что она впадает
в Тихий океан. В 1788 г. был заподозрен в убийстве двух
конкурентов и вернулся в США; оставил записки о своих путешествиях.
Александр Маккензи (1764—1820) — мехоторговец, с 1787 г.—
партнер Северо-Западной компании, первоначально — спутник
П. Понда. В 1789 г. первым из европейцев «открыл» реку Маккензи
и проплыл ее вплоть до устья, убедившись, что она впадает в
Северный Ледовитый океан. В 1793 г. первым из европейцев добрался по
суше до Тихоокеанского побережья Канады. В 1799 г. вернулся
в Великобританию, где в 1801 г. опубликовал книгу о своих
путешествиях. Книга имела широкий успех, и в 1802 г. А. Маккензи был
удостоен дворянского титула. Умер в своей родной Шотландии.
15Тринадцать колоний — британские колонии вдоль
Атлантического побережья Северной Америки, поднявшиеся в 1775—
1783 гг. на Войну за независимость (получившую также название
Американской революции) и образовавшие первые 13 штатов США;
в их честь на американском флаге — 13 красных и белых полос.
Дальнейшее расширение территории США на запад шло за счет
бывших французских и испанских владений.
16 Джеймс Макгйлл — монреальский купец, один из
основателей Северо-Западной компании. Умер в 1813 г., завещав свое
поместье и 10 тыс. фунтов стерлингов на основание в Монреале
колледжа своего имени. В 1821 г. колледж получил статус университета.
Ныне Макгиллский университет — одно из самых престижных
высших учебных заведений Канады (см. прим. 40).
17 Орегонский тракт— путь, по которому шли на запад в 40-х
годах прошлого столетия американские пионеры (первопоселенцы),
направлявшиеся на плодородные земли долины Уилламет (на эту
территорию в ту пору претендовали и США, и Великобритания,
представленная факториями Компании Гудзонова залива). Орегонский
251

тракт начинался в городе Индепенденсе, штат Монтана, и по
долинам несудоходных речек (Платт, Суитуотер и др.) вел к перевалу
Саут-Пасс в Скалистых горах и далее вновь по узким долинам —
к берегу реки Колумбии, по которой пионеры спускались на плотах,
сделанных из собственных повозок. Этот трудный и опасный путь
в 1846 г. в составе крупной группы переселенцев (1350 человек)
проделал молодой американский историк Фрэнсис Паркмен,
описавший его в книге «Калифорния и Орегонский тракт» (1849), ставшей
одним из классических произведений об освоении американского
Дальнего Запада. К 1846 г. в долине Уилламет проживало уже 5 тыс.
американцев, что и способствовало дипломатической победе США,
в соглашении с Великобританией закрепивших за собой всю спорную
территорию вплоть до 49°с. ш. В 1848 г. здесь была образована
Орегонская территория, в 1859 г. преобразованная в штат Орегон в
составе США.
18 Дэвид Томпсон (1770—1857) — мехоторговец,
исследователь-географ и картограф на службе Компании Гудзонова залива
(с 1784 г.), уроженец Англии. Впервые составил карту бассейна
реки Колумбии от истоков до устья (1806—1811). Однако не успел
достичь устья Колумбии раньше американцев, с тем чтобы заявить
британские «права» на владение нижней частью ее долины.
Александр Гёнри-старший (1739—1824) — мехоторговец на
службе Северо-Западной компании (с 1763 г.), родом американец
из Нью-Джерси. Год провел в плену у индейцев: многие годы вел
пушную торговлю в Саскачеване. Его мемуары «Путешествия и
приключения в Канаде и на Индейских территориях»,
опубликованные в 1809 г., стали классическим произведением канадской
литературы о путешествиях. Известен также его племянник. Александр
Генри-младший (умер в 1814 г.), 23 года состоявший на службе
той же компании (с 1791 г.) на территории Канадского Запада.
Оставил дневники — лучшее историческое свидетельство о методах
мехоторговли, содержавшее также интересный комментарий о
культуре и языках индейцев Западной Канады.
Уильям Макгйлливрей (1764—1825) —шотландский
мехоторговец, возглавлявший монреальскую Северо-Западную компанию
в 1804—1821 гг. Прославился во время англо-американской войны
1812 г., возглавив отряд канадских вояжеров при взятии
американского Детройта. Наряду с ним в канадскую историю вошли и другие
члены богатой и влиятельной семьи Макгилливреев — его братья
Дункан и Саймон, заложившие основы «купеческого капитала»
Монреаля, многие десятилетия доминировавшего в хозяйственной
жизни Канады.
19 Самюэль де Шамплён (1567—1635) — французский
путешественник и государственный деятель, получивший в 1601 г. титул
«королевского географа». Он основал старейший город Канады
Квебек (1608), первым из европейцев прошел вверх по реке Св.
Лаврентия в Великие озера (до озера Гурон — в 1615—1616 гг.), исследо-
252

вал их берега и заключил союз с индейским племенем гуронов.
С 1633 г.— генерал-губернатор Новой Франции (будущей Канады).
20 Жак Картье (1491 —1557) —французский моряк,
первооткрыватель «пути в Канаду» — залива и реки Св. Лаврентия.
Направленный французским королем Франциском (Франсуа) I в Новый
Свет для поисков золота и прохода в Азию, в 1534 г. он исследовал
и нанес на карты залив Св. Лаврентия. В 1535 г. на трех судах он
поднялся вверх по реке Св. Лаврентия до индейского селения Стада-
кона (там, где сейчас стоит город Квебек), вступил в контакт с
местными индейцами-ирокезами и объявил окрестные земли владением
французского короля, дав им название «Канада» (на языке
ирокезов это означало просто «деревня»). В 1541 —1542 гг. предпринял
первую (оказавшуюся неудачной) попытку основать поселение
французских колонистов в Канаде. Доставил во Францию то, что
он принял за алмазы и золотую руду (все оказалось пустой
породой) . Имя Картье очень популярно в Канаде; в Квебеке ему
воздвигнут впечатляющий памятник. Летом 1984 г. в Квебеке и Монреале
широко праздновалось 450-летие плавания Картье. На этот праздник
в Квебек прибыли все известные крупные парусные суда со всего
света; крупнейшим из них был советский четырехмачтовый учебный
барк «Крузенштерн».
Город Лашйн — пригород Монреаля, расположенный на левом
берегу реки Св. Лаврентия, рядом с порогами того же названия (эти
пороги столетиями преграждали водный путь вверх по реке; в
настоящее время морские суда, некогда доходившие только до
Монреаля, проходят по всей реке с помощью системы каналов и шлюзов —
см. прим. 73). Город Лашин возник на месте имения известного
французского путешественника Р. Кавельё де Ла-Салля (1643—
1687), которое было прозвано «Ла Шин» (по-французски —
«Китай») в насмешку над его владельцем, первоначально
утверждавшим, что им найден путь в Китай через реку Св. Лаврентия и
Великие озера.
21 «Березовый лист как эмблема подходит нам больше нежели
кленовый лист», «изображение бобра на гербе Канады» — кленовый
лист (точнее, красный лист канадского сахарного клена Acer sac-
charum) стали изображать на гербе Канады с 1921 г., а на канадском
флаге — только с 1965 г. Первоначально он был эмблемой только
франкоканадского народа как символ национальной самобытности
франкоканадцев, элемент природы «Французской» (Восточной)
Канады и национальных обычаев ее жителей (добыча и использование
кленового сиропа — см. прим. 57). Сахарный клен — красивое и
экономически ценное дерево — растет только в юго-восточной части
Канады (а также на северо-востоке США), занимающей всего 5%
территории страны (где, впрочем, проживают две трети всех ее
жителей), и на Канадском Западе неизвестен. Принятие кленового
листа в качестве эмблемы страны сопровождалось полугодовой бурной
полемикой в парламенте, встретив протест представителей западных
253

провинций. Береза же в Канаде растет повсеместно и столь же
типична для канадского, как и для русского пейзажа. Изображение
бобра — важнейшего пушного зверька Канады, на добыче которого
основывалось могущество канадских мехоторговых империй,
заложивших основы экономики страны,— фигурировало на гербе
Компании Гудзонова залива, личных гербах британских губернаторов,
французских медалях, выбитых в Новой Франции и т. п. С упадком
значения мехоторговли для экономики страны ко времени создания
Доминиона Канада (1867 г.) изображение бобра не вошло в
официальную канадскую геральдику. Тем не менее оно часто
встречается на канадских почтовых марках, выбито на ходовой пятицентовой
монете, а также вошло в состав герба провинции Альберта. На
политических рисунках или карикатурах в канадских газетах Канада
часто фигурирует в виде аллегорической фигуры бобра —
«трудолюбивого, предприимчивого и неагрессивного существа», какими
видят себя канадцы.
22 Бартлет Брёбнер (1895—1957) —канадский историк,
работавший в Торонтском (до 1925 г.), а позже в Колумбийском (США)
университетах; автор классических работ по истории Канады и
Северо-Востока США.
23 «Лесовики», «лесные бродяги» (coureurs de bois) — вольные
охотники XVII—XVIII вв., выходцы из числа феодально зависимых
франкоканадских поселенцев, которые (обычно без разрешения
и даже вопреки воле властей) отправлялись в леса для охоты на
пушного зверя или скупки пушнины у индейцев. В случае получения
лицензии на такую торговлю или поступления на службу в мехоторго-
вую компанию полууголовные «лесные бродяги» превращались в
более респектабельных вояжеров (см. прим. 8). Впрочем, социальная
грань между лесовиками и вояжерами оставалась весьма
неопределенной. Иногда в канадской исторической литературе к лесовикам
относят франкоканадских охотников и мехоторговцев,
действовавших в Восточной Канаде (до бассейна Великих озер включительно),
к вояжерам же — тех из них, кто отправлялся далее на Запад.
24 Пьер-Эспрй Радиссон (1636—1710) — один из самых
романтичных и противоречивых персонажей канадской истории:
неутомимый путешественник, вдумчивый исследователь, опытный мехотор-
говец, беспринципный авантюрист. Прибыл в Канаду из родной
Франции в 1651 г., вскоре попал в плен к индейцам-ирокезам (1652—
1653 гг.), где хорошо изучил их язык и обычаи. В 1659 г. с компанией
«лесных бродяг» первым из европейцев исследовал берега озер
Верхнее и Мичиган, где узнал от индейцев о существовании Гудзонова
залива. Наказанный французским губернатором за незаконную
торговлю мехами, перебежал к англичанам и участвовал в организации
факторий Компании Гудзонова залива. В 1674 г. вновь перебежал к
французам, а в 1682 г. организовал полувоенную экспедицию
французских мехоторговцев из Монреаля сушей к Гудзонову заливу, где
254

уничтожил им же созданные фактории английской Компании Гудзо-
нова залива на реке Нельсон и основал французскую факторию
Форт-Бурбон. Это не помешало ему через два года вновь поступить
на службу к англичанам в ту же компанию, во главе английского
отряда штурмом взять Форт-Бурбон и в последующие годы руководить
всей торговлей Компании Гудзонова залива на реке Нельсон.
Несмотря на то что в те годы за голову Радиссона во Французской
Канаде была назначена награда, со временем этот беспокойный
человек стал чем-то вроде национального героя франкоканадцев. Его
имя носят улицы квебекских городов; в его честь названы новый
город гидроэнергетиков, построенный в 70-х годах на квебекском
Севере,— Радиссон и даже целый географический район,
прилегающий к Гудзонову заливу,— Радиссония.
Ренё-Робёр Кавельё де Ла-Салль (1643—1687) — французский
путешественник, миссионер, мехоторговец. В 1682 г., перейдя
водораздел между бассейнами Великих озер и Миссисипи, первым из
европейцев спустился по этой реке до самого устья, объявив весь
бассейн Миссисипи владением французского короля Людовика
(Луи) XIV. Название этой огромной территории, в конечном счете
(по частям) перешедшей к США, сохранилось в наименовании
американского штата Луизиана, занимающего лишь небольшую (юго-
западную) часть некогда обширной Французской Луизианы (см.
также прим. 20).
Пьер Готьё де Ла-Верандрй (1685—1749) —уроженец
Французской Канады, путешественник и мехоторговец. В 1731 —1739 гг.
исследовал территорию нынешней провинции Манитоба, «открыл»
для европейцев реку Саскачеван, в 1742—1743 гг. исследовал
территорию современного американского штата Дакота. Его
исследования и поиски пути к Тихому океану продолжил его сын Луи-Жозеф
Готье де Ла-Верандри (1717—1761), добравшийся до территории
нынешнего штата Вайоминг.
Самюэль Хирн (1745—1792) — английский путешественник,
моряк, с 1766 г.— мехоторговец на службе Компании Гудзонова
залива, получивший прозвище «Марко Поло Бесплодных Земель» за
свой беспримерный подвиг: в 1770—1772 гг. он с группой индейцев
пешком пересек огромные пространства лесов и тундр от Северной
Манитобы до устья реки Коппермайн (Северный Ледовитый океан)
и обратно. Оставил интереснейшие дневники, которые (в
литературной обработке канадского писателя Фарли Моуэта) недавно были
опубликованы на русском языке (ФарлиМоуэт. Следы на снегу
М., «Мысль», 1985).
Саймон Фрейзер (1776—1862) — канадский путешественник, в
1792—1816 гг. мехоторговец на службе Северо-Западной компании.
Исследовал территорию нынешней провинции Британской
Колумбии; «открыл» (для европейцев) реку Фрейзер (названную позже
в его честь другом первооткрывателя, картографом Дэвидом
Томпсоном (см. прим. 18); ранее Фрейзер назвал в честь Томпсона
«открытую» им реку — приток реки Фрейзер).
255

25 Компания Гудзонова залива, основанная в 1670 г.,— «мехо-
торговая империя», действующая и поныне (на сегодняшний день
это старейшая коммерческая компания в мире) со штаб-квартирой
в 1670—1970 гг. в Лондоне, а с 1970 г.— в городе Виннипеге
(канадская провинция Манитоба). Основана по инициативе
французских мехоторговцев Пьера Радиссона и Шуара де Грозейе, не
нашедших поддержки у французской короны и обратившихся к
английскому королю. В число акционеров Компании Гудзонова залива
вошли многие британские купцы и представители знати
Великобритании. Начав с эксплуатации богатейших пушных ресурсов бассейна
Гудзонова залива, компания, облеченная большими автономными
правами, постоянно расширяла свои владения, не останавливаясь
перед применением военной силы против своих конкурентов —
мехоторговцев Монреаля (сначала французских компаний, а потом
британской же Северо-Западной компании, которую ей удалось
после острой борьбы поглотить в 1821 г.). К середине XIX века
Компания Гудзонова залива контролировала огромную часть Северной
Америки (включая всю нынешнюю Западную Канаду), по
территории уступавшую лишь площади России, Британской империи и
США. Основную часть персонала ее служащих традиционно
составляли шотландские мехоторговцы, прибывавшие без семей и
женившиеся на индейских девушках; от них происходит часть метисного
населения Канады. Утратив свои огромные территориальные
владения (которые к 1870 г. перешли под юрисдикцию правительства
Канады), Компания Гудзонова залива до 1987 г. сохраняла свою
практически монопольную «мехоторговую империю» на Канадском
Севере и одновременно создала крупнейшую в Канаде сеть
универмагов (404 магазина), занялась международными операциями с
недвижимостью. Годовой доход этой компании в 1986 г. достиг 6 млрд.
долларов. В 1987 г. по воле владельца контрольного пакета акций
Компании Гудзонова залива (с 1979 г.), миллиардера К. Томпсона,
порвала со своей трехвековой «северной традицией», объявив о
распродаже всех своих 178 факторий на Канадском Севере и намерении
отныне ограничиться розничной торговлей в универмагах городов
Канады. Тем не менее Компания Гудзонова залива в своей рекламе
продолжает эксплуатировать свое «героическое наследие» как
«компания искателей приключений».
26 Война за Испанское наследство (1701 —1714) —
общеевропейская война за право наследования испанского престола после
смерти последнего испанского Габсбурга, бездетного Карлоса II.
Франция возвела на испанский трон Филиппа V Бурбона (внука
Людовика XIV). Против франко-испанской коалиции, которую
поддержали также Португалия, Бавария и Савойя, выступила коалиция
Великобритании, Голландии, Австрии, Пруссии и ряда других
германских государств, входивших в «Священную Римскую империю»
(глава которой выдвинул претендентом на трон своего сына). Война
велась в Европе и колониях с переменным успехом. Закончилась
256

подписанием Утрехтского (1713 г.) и Раштаттского (1714 г.)
мирных соглашений, по которым, хотя Испания с ее заморскими
колониями осталась за Филиппом V, ее европейские владения (в
Нидерландах и Италии) перешли к Австрии, а Великобритания
завладела Гибралтаром. Франции пришлось уступить в пользу
Великобритании ряд своих североамериканских владений, в том числе
Акадию (большая часть нынешних канадских провинций Новая
Шотландия и Нью-Брансуик), вернуть отбитые у англичан остров
Ньюфаундленд и территории бассейна Гудзонова залива. Итоги войны —
установление британского морского владычества и конец
французской экспансии в Северной Америке.
27 Великий волок — первый и самый трудный из 29 волоков на
пути вояжеров из бассейна озера Верхнее в Западную Канаду.
Здесь в обход порогов на реке Пижон (Голубиной) каждому из
вояжеров приходилось делать четыре рейса по 14 км с грузом до
80 кг. Открыт Ла-Верандри. В 1784 г. здесь были построены торговый
пост и крепость Северо-Западной компании, получившие славу
«ворот на Запад» и «столицы западной мехоторговли». В результате
уточнения канадо-американской границы в 1802 г. оказался на
территории США и был заброшен. Новый путь (с еще более трудным
волоком) пролег по реке Каминистиквиа, а форт был перенесен в ее
устье (Форт-Вильям, нынешний порт Тандер-Бей на озере
Верхнем).
28 Гуроны — конфедерация пяти индейских племен ирокезской
языковой группы, обитавших в XVII в. близ озера Гурон,
вступившая в союз с французами и враждовавшая с «собственно
ирокезами» — могущественной Ирокезской лигой (союзом племен сенека,
кайюга, онеида, онондага и могауков). В 1649 г. Ирокезская лига
разбила конфедерацию гуронов, оставшиеся в живых гуроны бежали
под защиту французов (их потомки и доныне живут в селении
Лоретт — пригороде Квебека).
Этьен Брюлё (1592—1633) — французский путешественник,
с 1610 г. поселившийся среди гуронов, «лесовик», переводчик у
миссионеров. В 1623 г. первым из европейцев добрался до порогов
Су-Сент-Мари, «открыв» путь в Верхнее озеро. Пытался установить
дружеские контакты с Ирокезской лигой. Распространенная
версия о том, что «гуроны съели Брюле», о которой упоминает автор,
определенно лишена оснований. Во-первых, у гуронов никогда не
было людоедства, во-вторых, точно не известно, был ли он убит
гуронами (по подозрению в «измене» в пользу ирокезов) или же,
напротив, враждебными французам ирокезами.
29 Северо-Западная компания — объединение монреальских
купцов-мехоторговцев, созданное для устранения как их
конкуренции между собой, так и для борьбы с основным конкурентом —
лондонской Компанией Гудзонова залива. Первая попытка
канадских (монреальских) купцов объединиться для борьбы с их
257

британским соперником относится к 1682 г., когда в ответ на
создание Компании Гудзонова залива (1670 г.) в Монреале была
создана Компания Севера, которая повела вооруженную борьбу
с последней за право вести мехоторговлю с индейцами бассейна
Гудзонова залива. В 1700 г., после банкротства Компании Севера,
французские власти передали право на «монопольную» торговлю
на Севере новой Компании Колонии, также просуществовавшей
недолго. Вся история исследования освоения пушных ресурсов
Канадского Севера и Запада наполнена борьбой канадских
(монреальских) мехоторговцев, на службе у которых состояли фран-
коканадские вояжеры (см. прим. 8) с Компанией Гудзонова
залива. Это соперничество вплоть до военных столкновений
сохранилось и после британского завоевания Канады, несмотря на то
что и «гудзоновские» (лондонские), и монреальские купцы
подчинялись властям Британской империи. Северо-Западная
компания, унаследовавшая все прежние проблемы монреальской мехо-
торговли, была создана в 1776 г. купцами из числа поселившихся
в Монреале шотландских горцев-католиков, к которым перешло
на службу большинство франкоканадских вояжеров. После периода
особенно ожесточенной борьбы, доходившей до таких инцидентов,
как «Битва у семи дубов» между вооруженными отрядами двух
компаний в Манитобе в 1816 г. (в которой погибло 22 человека),
и длительных судебных разбирательств, под давлением британских
властей Северо-Западная компания в 1821 г. слилась с Компанией
Гудзонова залива; за объединенной компанией сохранилось
название последней.
30 «Ультима Туле» — загадочная «самая северная земля»,
достигнутая древнегреческим мореплавателем Пифеем между
350 и 320 гг. до н. э. Далее этого острова, по словам Пифея, плыть
невозможно: «Земля, море и вообще все висит в воздухе, и эта
масса служит как бы связью всего мира, по которой невозможно
ни ходить пешком, ни плыть на корабле». Античные географы
помещали «остров Туле» в шести днях плавания к северу от
Британии. Предположение о том, что Пифей имел в виду Оркнейские
острова, принимаемое X. Макленнаном,— лишь одна из гипотез;
другие исследователи видят в Туле северо-западное побережье
Норвегии, Шетландские или Фарерские острова; по самым смелым
гипотезам — даже остров Ян-Майен или Исландию с ее вулканами
(Туле носит у Пифея эпитет «огненный»). Известный эстонский
исследователь, писатель и путешественник Леннарт Мери, приводя
весьма убедительные историко-географические, филологические
и даже математические выкладки, приходит к выводу, что
«огненный остров Ультима Туле» Пифея и других античных авторов —
это эстонский остров Сааремаа (слова «тули», «туле» и в
современном эстонском языке означают «огонь»). Л. Мери высказывает
предположение, что Пифея привлек на Сааремаа слух о падении
на остров гигантского метеорита. Во всяком случае, некоторые
258

строки рассказов о Туле можно истолковать именно так, а
огромный кратер, образовавшийся на месте падения и взрыва
метеорита,— яркая достопримечательность Сааремаа до наших дней.
31 Томас Мур (1779—1852) — английский поэт-романтик,
автор песни «Вечерний звон», которая (в русском переводе И.
Козлова) стала русской народной песней. В сборнике «Ирландские
мелодии» воспел освободительную борьбу ирландского народа.
32 Дождливое озеро (Лак-де-ла-Плюи, Рейни-Лейк) — озеро
на границе современной канадской провинции Онтарио и
американского штата Миннесота. Многие географические названия на
Канадском Западе носят описательный характер. Они были
первоначально даны франкоканадскими вояжерами на французском
языке, а позднее просто переведены на английский язык; на
англоязычных и франкоязычных картах Канады они фигурируют
соответственно в разных вариантах. Таковы реки Мира (Ривьер-де-
ла-Пе, Пис-Ривер), Красная (Руж, Ред-Ривер), озера Верхнее,
Лесное, Большое и Малое Медвежье, Большое и Малое
Невольничье. Сохраняя такую традицию, на советских картах многие из
подобных «описательных» топонимов даются в русском переводе.
Сейчас в Канаде специально созданными топонимическими
комиссиями ведется большая работа по уточнению и унификации
географических названий. Основная ее тенденция — утверждение
топонимов в их первоначальном варианте (на языках коренных
народов страны) или на языке населения, преобладающего в
данном районе в настоящее время. Так, в районах Крайнего Севера
восстановлены эскимосские названия поселков (Фробишер-Бей
теперь называется Икалуит, Форт-Шимо — Кууджуак), в южном
Квебеке — французские топонимы (озеро Сент-Джон — теперь
озеро Сен-Жан, поселок Мюррей-Бей — Ла-Мальбе и т.д.).
Некоторые топонимы на карте Северного Квебека дважды изменили
свои названия — сначала с английских на французские, а потом
на индейские или эскимосские (например, поселок Грейт-Уэйл-
Ривер впервые был переименован в Пост-де-ла-Бален, а затем —
Кууджуарапик). Советское ГУГК не вполне поспевает за этими
изменениями, а иногда, недоучитывая их смысл, дает неточную
транскрипцию (например, название франкоканадского города
Амос в Квебеке дается на русскоязычных картах в такой
транскрипции, как если бы оно было английским — «Эймос»),
Унификация «двуязычных» топонимов Западной же Канады сопряжена
с трудностями (там первоначально существовали французские
названия, но большинство жителей этих районов сейчас
англоязычны при сохранении заметного франкоязычного меньшинства)
и еще далека от завершения.
33 Поль Баньян — герой канадского и американского
фольклора, легендарный лесоруб-великан, который вместе со своим
«синим быком Бейбом» вырыл Великие озера, нагромоздил Скалистые
259

горы и устроил гигантские приливы в заливе Фанди. Его образ
восходит к герою франкоканадского фольклора Ти-Жану Боному,
тоже лесорубу и мастеру на все руки.
34 Черная мошка — бич Канадского Севера, кровососущее
насекомое из семейства Simuliidae 1—5 мм длиной. В Канаде —
110 ее видов. Питается цветочным нектаром, но самки для
развития и отложения яиц нуждаются в крови людей и животных.
Переносчик многих заболеваний; у некоторых видов — ядовитая
слюна, и их укусы неоднократно приводили к массовому падежу
домашнего скота. Черная мошка — один из серьезных барьеров
на пути освоения Канадского Севера, делая здесь жизнь в летние
периоды просто невыносимой. Так, лесорубы, направляющиеся на
работу в северные районы Квебека и Британской Колумбии,
требуют включения в свои контракты пункта о «мерах по контролю
над черной мошкой».
35 Йоркская лодка получила название по Йоркской фактории
Компании Гудзонова залива. Впервые построена в 1749 г.
приглашенными сюда мастерами с Оркнейских островов. В отличие от
франкоканадско-индейского каноэ была распашной, с 6—8
гребцами (сидевшими в отличие от каноэ спиной к направлению
движения) и рулевым; могла ходить также под прямым парусом.
При том же количестве гребцов, что и северное каноэ, могла
перевозить вдвое больший груз (2,7 т), была устойчивее и более
пригодна для плавания по большим рекам и озерам, на которых
случались штормы. Йоркские лодки использовались компанией вплоть
до 20-х годов текущего столетия.
36 5 футов 4 дюйма — 162,5 см; 5 футов 11 дюймов — 170 см.
К настоящему времени в Канаде в отличие от США и
Великобритании осуществлен полный переход на метрическую систему
измерений. В 1971 г. канадским парламентом был принят Закон о весах
и мерах, обеспечивший постепенный (по 4 «фазам») переход
к метрической системе: так, измерение расстояний в км, а скоростей
в км/час на автодорогах было введено в 1977 г., цены и меры
отпуска товаров в розничной торговле переведены на метрические
меры веса лишь в конце 1983 г. Введение метрической системы
встретило сильное сопротивление консервативных, особенно
проамерикански настроенных кругов. В годы, когда X. Макленнан
писал свою книгу, в Канаде еще преобладала англосаксонская
(«британская имперская») система мер и весов. Здесь и далее
в книге встречаются: миля— 1609 м (морская миля— 1852 м);
ярд — 91,4 см; фут — 30,5 см; дюйм — 2,5 см; квадратная миля —
2,6 кв. км; акр — 0,4 га; фунт — 454 г; унция — 28,4 г (для
драгоценных металлов — так называемая тройская унция — 31,1 г);
галлон — 4,55 л (американский — 3,8 л); кварта — 1,14 л; пинта —
0,57 л; температура по Фаренгейту: для ее перевода в температуру
по Цельсию необходимо вычесть 32° и умножить остаток на 5/9.
260

Томас Эдуард Лоуренс (1888—1935) — знаменитый
английский разведчик, действовавший в странах Ближнего и Среднего
Востока. Выдавая себя за араба, проник даже в запретную для
европейцев Мекку. Получил прозвище «Лоуренс Аравийский».
38 Дикий рис (Zizania aquatica) — водолюбивый злак,
высотой до 3 м, произрастающий на болотах и мелководьях рек и
озер Северной Америки от Манитобы до Атлантики. Важный
традиционный источник питания индейцев, снимающих урожай как
с дикорастущих зарослей, так и с собственных посевных плантаций
дикого риса. Зерна его — черные, трудноразвариваемые, с
привкусом ореха — сейчас входят в моду в североамериканской кухне
как «идеальный гарнир к блюдам из дичи». В 1980 г. Канада
экспортировала в США 685 т дикого риса на сумму 1,9 млн. долларов
(то есть оптовая цена составила около 3 долларов за 1 кг).
39 Намек на широко известную библейскую историю («Книга
пророка Даниила», гл. 5) о пире нечестивого халдейского царя
Валтасара, во время которого «вышли персты руки человеческой
и писали против лампады на извести стены чертога царского, и
царь видел кисть руки, которая писала», но понять написанного
на стене не мог. Надпись прочел призванный царем иудейский
пророк Даниил. Она гласила: «мене, мене, текел, упарсин», что
Даниил перевел как «подсчитано, взвешено, разделено (царство
твое и отдано персам)». В ту же ночь Валтасар был убит, а царство
его досталось персидскому царю Дарию Мидянину.
40 Макгиллский университет (основан в 1821 г. по завещанию
и на средства купца Дж. Макгилла — см. прим. 16) —
расположенный в Монреале престижный англоязычный университет (более
20 тыс. студентов, 12 факультетов). Наиболее известен ведущимися
в нем исследованиями в области медицины, биологии и физики
(здесь работал Э. Резерфорд), политических наук, а также
комплексными исследованиями Севера и Арктики. Университетский
городок занимает обширный район почти в самом центре
Монреаля.
41 Бивер-клуб, «Клуб бобра» — в 1785—1827 гг.
привилегированный монреальский клуб богатых мехоторговцев, в основном
партнеров Северо-Западной компании. Кроме них, сюда
допускались только капитаны кораблей и офицеры британской армии.
Средоточие высшего общества Монреаля, клуб славился своими
«зимними вакханалиями».
42 Дэвид Томпсон см. прим. 18.
ИНТЕРЛЮДИЯ
43 «Может, и об этом когда-нибудь будет приятно вспомнить»
(лат.).
261

44 Перевал Кикинг-Хорс («Лягающаяся лошадь») находится
в Скалистых горах на границе провинций Альберта и Британская
Колумбия (водораздел между бассейнами Тихого и Северного
Ледовитого океанов); высота перевала над уровнем моря — 1627 м.
Открыт изыскателем Джеймсом Гектором в 1858 г.; на перевале
Гектора лягнула собственная вькУчная лошадь. Через этот перевал
в 1884 г. прошла линия трансканадской Тихоокеанской железной
дороги («Канейдиан Пасифик»), сыгравшей решающую роль в
формировании территориальной структуры хозяйства Канады
как единого целого.
45 Здесь речь идет об Олимпийских играх 1960 г. в Риме. На
Олимпийских же играх 1984 г. в Лос-Анджелесе золотые медали
в соревнованиях по гребле на каноэ (одиночной и парной)
завоевали именно канадские спортсмены. Золотую медаль получила
и канадская национальная команда по академической гребле (на
«восьмерке»). Так что «традиции вояжеров» если и были утеряны,
как сетует X. Макленнан, то лишь на время. Сейчас гребля на
каноэ вновь стала одним из популярнейших видов спорта в Канаде,
и это, несомненно, связано с подъемом национального
самосознания канадцев, с возрождением «традиций вояжеров».
МАККЕНЗИ
46 Парижский мир 1783 г. между Великобританией и
новообразованными Соединенными Штатами Америки. Содержал признание
Великобританией независимости США и определял границы нового
государства с оставшимися британскими колониями в Северной
Америке (Канадой). См. также прим. 131.
47 Поселок Мюррей-Бей на левом берегу Св. Лаврентия теперь
носит название Ла-Мальбе (см. прим. 32). На самом деле гор
здесь нет, но южный обрыв плато, составляющего Канадский щит
(см. прим. 6), если смотреть из долины реки Св. Лаврентия,
воспринимается как настоящие горы высотой 500—800 м.
48 Характерно, что, упоминая свои перелеты воздушным
транспортом, X. Макленнан (как и практически любой канадец),
можно сказать, машинально называет авиакомпанию, которой
принадлежал самолет. В Канаде действует более 600 авиакомпаний
(некоторым из них принадлежит всего один самолет), авиабилеты
стоят в несколько раз дороже, чем у нас. Компании отчаянно
конкурируют между собой, борясь за пассажира путем
предоставления ему всякого рода дополнительных услуг (сейчас —
кинофильмы в полете, множество музыкальных программ по выбору
на все вкусы через наушники, междугородный
радиотелефон-автомат в салоне самолета и т. п.). Реклама назойливо вбивает в
голову канадца мысль о том, что «не все равно», самолетом какой
262

именно компании он летит, с кем именно он заключил эту
дорогостоящую сделку по авиаперевозке. Следует отметить, что
порожденное этой конкуренцией качество сервиса на канадских авиалиниях
превосходно — включая приветливость стюардесс, дружелюбие
наземного персонала, четкость соблюдения графика. Автору этих
комментариев довелось за 1979—1987 гг. совершить 34 перелета
на самолетах различных канадских авиакомпаний и лишь дважды
столкнуться с переносом времени вылета (оба раза не более чем
на 1 час).
49 Форт-Смит, расположенный у самой южной границы Северо-
Западных территорий, являлся их административным центром до
1967 г., когда государственные учреждения (территориальный
совет, правительство территорий) были перенесены в их новую
столицу — город Йеллоунайф. Сейчас в Форт-Смите, сохранившем
статус города, живет менее 3 тыс. человек.
50 Площадь бассейна реки Маккензи, по новым данным в
метрической системе, опубликованным в Канаде в 1985 г., определяется
сейчас в 1,7 млн. км2, ее протяженность — 4241 км, средний
расход воды — 9,9 тыс. куб. м в секунду.
51 Форт-Чайпевайан на западном берегу озера Атабаска —
основанный в 1788 г. центр меховой торговли с индейцами племени
чайпеваев, по имени которых и назван. (Название этого атапас-
коязычного племени иногда путают с названием более известного
алгонкинского племени чиппевеев, проживающих значительно
южнее. Этим, видимо, и объясняется неточная транскрипция
названия поселка на некоторых советских картах, где он назван «Форт-
Чипевайан».)
52 Название реки Атабаска происходит от названия озера
Атабаска (куда она впадает) и означает на языке индейцев кри «место
встречи многих вод». Есть основания предполагать, что Самюэль
Хирн (см. прим. 24), услышавший это название от своих провод-
ников-кри, на самом деле присвоил его (в форме «Атапаскоу»)
в 1771 г. не этому озеру, а расположенному значительно севернее
Большому Невольничьему. От этого же топонима происходит
название языковой группы индейских племен, населяющих
канадский Северо-Запад,— атапаски (сами себя они называют «народ
дене»).
53 Слейв, слейви — индейское атапаскоязычное племя,
проживающее на южном побережье Большого Невольничьего озера.
Враждовало с соседями — другими атапаскскими племенами и жившими
южнее алгонкинами-кри, от которых и получило нелестное прозвище
«невольники» (в смысле — «потенциальные пленники»).
Переведенное европейцами на английский язык в форме «слейв» (раб),,
оно закрепилось за племенем в качестве этнонима и даже
самоназвания. От них же получило и свое современное название Боль-
263

шое Невольничье озеро (Грейт-Слейв-Лейк). Сейчас численность
слейви составляет более 4 тыс. человек.
54 См. прим. 34.
55 Волок в обход цепи порогов на реке Невольничьей между
Форт-Смитом и Форт-Фитцджеральдом, а позже — проложенная
по его трассе автодорога, которую описывает X. Макленнан, многие
десятилетия играли важнейшую роль в транспортном обеспечении
Канадского Севера в ту пору, когда единственной «транспортной
осью» здесь служила река Маккензи. Волок утратил свое значение
после прокладки в 1964 г. железной дороги к южному берегу
Большого Невольничьего озера (до Хей-Ривер), связавшей
судоходные линии Маккензи непосредственно с железнодорожной
сетью страны. В 60—70-е годы XX столетия на Северо-Западных
территориях развернулось интенсивное автодорожное
строительство, осуществляемое на государственные средства. Автодороги
строились параллельно водным путям (до Большого
Невольничьего озера, в обход его с обеих сторон и далее на север вдоль
Маккензи); общая их длина на Северо-Западных территориях
сейчас достигает 2200 км, и водный транспорт на системе реки
Маккензи испытывает сильную конкуренцию со стороны
автомобильного.
56 Понятие «пограничья» (Frontier) — очень важный элемент
североамериканского мироощущения. По определению
американского историка Ф. Тернера, сформулированному в 1893 г.,
постоянное наличие свободных незаселенных земель на окраинах страны
на протяжении большей части американской истории явилось самым
важным фактором формирования американцев как нации. Тот же
фактор действовал и в Канаде, смягченный, однако, ощущением
канадцами своих более тесных, чем у американцев, связей с
Европой, а также традиционно менее жестким отношением к индейцам,
населявшим эти «незаселенные» земли. (Освоение Запада США
сопровождалось истреблением и вытеснением индейцев, тогда как
в Канаде, особенно на ранних этапах, европейцы, начиная с
вояжеров, вступали в экономические и более строго соблюдаемые
договорно-правовые отношения с индейцами, брачные связи: здесь
возникла и многочисленная группа метисного населения — чего
не было на Западе США.) С другой стороны, фактор наличия
«пограничья», утративший свое значение в США (не считая
«заморского» штата Аляска), оказался в Канаде более долговечным
и действует на самосознание канадцев по сей день (огромные
пространства Канадского Севера, освоение которых — дело еще
многих будущих поколений). Таким образом, канадские
особенности освоения «пограничья» сближают канадцев не столько с
американцами, сколько с русскими (многовековое и
продолжающееся освоение Сибири, формирование метисного населения, связь
со староосвоенными районами европейской части СССР).
264

Кленовый сироп — чрезвычайно вкусный и полезный (в нем
множество ценных микроэлементов) продукт, получаемый
увариванием весеннего сладкого сока (содержит 2,5% Сахаров)
дикорастущего, а в последнее время и окультуренного сахарного клена
(Acer saccharum — см. также прим. 21). В 1983 г. в Канаде было
произведено более 11 тыс. т кленового сиропа (в том числе 10 тыс. т —
в Квебеке), в США — около 6 тыс. т; в других странах
сахарный клен не растет. Весенний сбор кленового сока —
унаследованный от индейцев национальный семейный праздник
франкоканадцев и части англоканадцев: тысячи семей выезжают для этого
в «сахарные лагеря» в лесу. Кленовый сироп — обязательный
компонент многих блюд канадской кухни, придающий им неповторимый
привкус (франкоканадцы даже отваривают в нем ветчину; блины
с кленовым сиропом — их национальное лакомство). Сейчас
производством кленового сиропа в Канаде занято более 20 тыс.
фермеров, этот продукт экспортируется в США, ФРГ, Францию и
другие западноевропейские страны как экзотический деликатес.
58 Открытие серебряных руд в Эхо-Бей оказалось отнюдь не
бесполезным: сейчас здесь действует серебряный рудник подземной
добычи (200 т руды в сутки).
59 Действовавший в годы второй мировой войны нефтепровод
«Канол» из Норман-Уэлса в Уайтхорс (на Юконе) после войны
был окончательно заброшен; ныне его трасса частично
используется для прокладки автодороги по тому же маршруту. Многие
десятилетия нефтепромысел Норман-Уэлс и построенный здесь
небольшой нефтеперерабатывающий завод работали на местный
рынок — снабжали горючим суда, плававшие по реке Маккензи,
и мелкие дизельные электростанции в северных поселках. Эти
времена и застал X. Макленнан. В 1985 г. добыча нефти в Норман-
Уэлсе была резко увеличена — до 1 млн. т в год, вдоль реки
Маккензи на юг был проложен нефтепровод, соединивший промысел
с трубопроводной сетью Канады. Проектируется продолжение
нефтепровода до устья Маккензи, где, как и под морским дном
прилегающего моря Бофорта, с 1970 г. обнаруживаются все новые
нефтяные месторождения; найдены здесь и крупные ресурсы
природного газа.
60 «Перенасыщенность» мирового капиталистического рынка
ураном, о которой писал X. Макленнан, в середине 70-х годов
сменилась резким ростом спроса на это стратегическое сырье.
В Канаде был открыт ряд новых рудников, в том числе крупнейший
в капиталистическом мире рудник Ки-Лейк на севере Саскаче-
вана, на долю которого приходится 10% мировой добычи урана.
В 1984 г. Канада вышла на 1-е место в капиталистическом мире по
добыче урана (в 1987 г.— 34% всей его добычи). Тем не менее
добыча урана на берегу Большого Медвежьего озера не была
возобновлена в связи с тем, что издержки производства на ново-
265

открытых рудниках Саскачевана и Онтарио значительно ниже,
чем здесь, на Дальнем Севере.
61 Линия «Дью» (DEW — Distant Early Warning) —
развернутая в середине 50-х годов американо-канадская система дальнего
радиолокационного обнаружения, линия станций, протянувшаяся
вдоль 69-й параллели. К 70-м годам система «Дью» устарела и
постепенно стала сворачиваться. По американо-канадскому
соглашению 1985 года, ее заменит новая радарная система
предупреждения. Цепь из 52 станций протянется от Аляски до Лабрадора;
47 из них будут расположены на Канадском Севере.
62 Город Йеллоунайф — с 1967 г. столица Северо-Западных
территорий. Он возник в результате «золотой лихорадки» 30-х
годов на месте основанного в 1789 г. торгового поста
Северо-Западной компании. Назван по индейскому племени йеллоунайф
(«желтый нож»), употреблявшему медные самородки для изготовления
оружия. В самом городе и его окрестностях функционируют шахты
по разработке жильных месторождений золотоносной руды.
В 80-е годы построено несколько крупных административных
зданий, торговых центров, впечатляющее здание
культурно-общественного центра. Население, по оценке 1984 г.,— 10,5 тыс. человек.
63 Северо-Западный проход — северный морской путь между
Атлантическим и Тихим океанами через моря и проливы
Канадского Арктического архипелага. Начало его более чем 300-летним
целенаправленным, но безуспешным поискам (в ходе которых было
сделано большинство крупных географических открытий в
Канадской Арктике) было положено плаванием английского моряка
Мартина Фробишера в 1576 г. Впервые он был пройден лишь
в 1903—1906 гг. норвежской экспедицией Руальда Амудсена на
маленьком судне «Йоа» с тремя зимовками, а за один сезон (без
зимовок) — судном Королевской канадской конной полиции «Сен-
Рок» в 1944 г. Опыт плавания американского танкера «Манхэттен»
(в сопровождении канадского ледокола) в 1969 г. показал
трудности и опасности для окружающей среды коммерческой
эксплуатации Северо-Западного прохода для перевозки аляскинской нефти,
которую пытались наладить американцы. В этой связи в 1970 г.
канадским парламентом был принят специальный Закон о
предотвращении загрязнения арктических вод, установивший контроль
канадского правительства над прибрежной полосой шириной
100 миль (в том числе вокруг островов, что полностью включает
воды арктических проливов). США до сих пор оспаривает
правомочность этого акта, считая арктические проливы
международными, тогда как Канада рассматривает их как свои
территориальные воды. Это привело к серьезному дипломатическому конфликту
между двумя странами в 1985 г., когда американцы без разрешения
канадского правительства направили сюда свой ледокол «Полар
266

си». Последний инцидент послужил предлогом для принятия
канадским правительством планов патрулирования
Северо-Западного прохода подводными лодками с ядерными двигателями
(которые еще предстоит построить) — в целях защиты канадского
суверенитета в Арктике от посягательств США (так по
крайней мере эти дорогостоящие проекты подаются общественности
страны).
64 Канадцами в описываемые времена называли исключительно
франкоканадцев. Британские поселенцы обычно именовали себя
просто англичанами, шотландцами, ирландцами и т. д., а те, кто
бежал в Канаду после Войны за независимость США (приверженцы
британской короны),— также «лоялистами». Последние (их было
более 40 тыс.) и составили первоначальное ядро сложившейся
впоследствии англоканадской нации.
65 Имеется в виду индейский вождь Матбнаби (1737—1782) —
одна из самых выдающихся личностей в истории канадской мехо-
торговли. Сын атапаска-чайпевая и алгонкинки-кри, выросший на
фактории Компании Гудзонова залива (Форт Принца Уэльского
в Северной Манитобе), он владел многими индейскими языками,
знал обычаи различных племен и нередко выступал как посредник
и миротворец между индейскими племенами, а также индейцами
и европейскими мехоторговцами, пользуясь большим авторитетом
у тех и других. Именно он сопровождал Самюэля Хирна в его
знаменитом путешествии на реку Коппермайн (см. прим. 24),
фактически организовав и обеспечив успех этого беспримерного
подвига, слава за который досталась Хирну. Покончил жизнь
самоубийством при взятии Форта Принца Уэльского французскими
войсками.
66 Теперь к устью Маккензи проложено шоссе Демпстер
круглогодичного действия (из города Доусон на Юконе в 1979 г.); кроме
того, сюда же ведет зимник вдоль реки Маккензи (с 1971 г.),
который намечено также превратить в постоянное шоссе.
67 К середине 80-х годов на Северо-Западных территориях
было построено 184 взлетно-посадочные полосы — во всех поселках
с населением более 100 человек. Из них 14 представляют собой
полностью оборудованные аэропорты.
68 Булгунняхи — принятое в СССР якутское наименование
особой формы рельефа в районах вечной мерзлоты — конических
холмов с ледяной «начинкой», возникающих в результате морозного
выпучивания (в Канаде то же явление называется эскимосским
словом «пинго»). Булгунняхи достигают нескольких десятков
метров высоты. Больше всего их в районе дельты Маккензи, где
насчитывается 1450 булгуннях и находится крупнейшая из
известных — булгунняха Ибюк высотой 50 м и возрастом 1000
лет.
267

69 Инувик (по оценке 1984 г.— 3,6 тыс. человек) — крупнейшее
канадское поселение за Северным полярным кругом. Расположен
в дельте Маккензи. Построен целиком за счет правительства в
1955—196.1 гг. для размещения жителей расположенного
неподалеку индейско-эскимосского поселка Аклавик, подверженного
наводнениям и утопавшего в грязи вследствие эрозии вечной мерзлоты.
Название Инувика по-эскимосски означает «там, где человек»
(Аклавика — «там, где медведи»). Сейчас Инувик — важный
административный, транспортный и мехоторговый центр района низовий
Маккензи, опорный пункт нефтегазоразведки. Представители
коренных народов составляют всего !/3 его жителей (21% —эскимосы,
10 — индейцы, 5% — метисы). В Аклавике продолжают проживать
более 700 человек (52% — эскимосы, 26 — индейцы, 11% —
метисы), в основном занятые охотой.
70 См. прим. 56.
71 Чарльз Кэмсел (1876—1958) — известный канадский геолог,
уроженец Севера, автор многих теоретических работ и открытий.
В 1920—1946 гг. занимал пост заместителя министра
горнодобывающей промышленности Канады. (В Канаде министры, как правило,
не являются специалистами по профилю соответствующего
министерства; это профессиональные политики, обычно с юридическим
образованием, часто перебрасываемые премьер-министром с одного
министерского портфеля на другой и уходящие в отставку со сменой
правящего кабинета. Реальные специалисты — заместители
министров, обычно сохраняющие свои посты даже со сменой правящей
партии, в отличие от США, где при новом президенте меняется
вся администрация. Поэтому по отношению к Канаде неправильно
говорить «администрация Трюдо» или «администрация Малруни»:
здесь сменяется лишь кабинет министров, а администрация
остается прежняя. Это обеспечивает, с одной стороны,
преемственность, а с другой — определенный консерватизм канадских
властей.)
72 Здесь X. Макленнан явно увлекся, предсказав, что через
100 лет (он писал это в 1961 г.), в 2061 г., в долине Маккензи будет
жить не менее 3 млн. человек. Во всяком случае, по прошествии
25 лет, в 1986 г., население долины не превышало 30 тыс. человек.
Численность жителей всего Дальнего Севера Канады (севернее
60°— то есть широты Ленинграда) растет очень медленно —
с 38 тыс. человек в 1961 г. до 75 тыс.— в 1986 г., и почти
исключительно за счет высокого естественного прироста индейцев и
эскимосов (последних в Канаде теперь принято называть инуитами).
Канадцы европейского происхождения переселяются на Север
крайне неохотно и, как правило, на короткий срок, а освоение его
ресурсов ведется методами, исключающими потребность в крупных
контингентах постоянной рабочей силы. Что же касается прогнози-
268

руемой Макленнаном борьбы с кровососущими насекомыми (будь
то биологической или с помощью препарата ДДТ), то, во-первых,
этот инсектицид, признанный опасным для здоровья человека
и животных, сейчас повсеместно запрещен (в том числе в Канаде
и СССР — с 1970 г.); во-вторых, идея истребления какого-либо
вида насекомых в свете современных экологических представлений
признана наивной (ее осуществление вызвало бы фатальное
нарушение экологического равновесия — от вымирания птиц и рыб
до нарушения условий миграции химических элементов).
РЕКА СВ. ЛАВРЕНТИЯ
73 Международный Глубоководный морской путь по реке
Св. Лаврентия — система речных и озерных фарватеров, обводных
каналов (в обход порогов), шлюзов, плотин (и
гидроэлектростанций), совместно сооруженная США и Канадой. Это строительство
было завершено в 1959 г., что позволило океанским кораблям
подниматься по реке Св. Лаврентия, Великим озерам и рекам, их
связывающим, вплоть до зерновых и железорудных портов Верхнего
озера. В 80-е годы ежегодно по реке Св. Лаврентия перевозится
40—50 млн. т грузов, из которых более половины составляет зерно
и четверть — железная руда Лабрадора.
74 Фёрт (firth) — слово шотландского происхождения,
означающее эстуарий, вытянутый залив в устье небольшой реки (родственно
скандинавскому слову «фиорд»).
75 Саратбга — местечко близ реки Гудзон в США, где 7 октября
1777 г. произошла битва между британскими войсками, которые
привел сюда из Монреаля генерал Джон Бургойн, и американскими
повстанцами во главе с Горацио Гейтсом. Англичане атаковали,
но были контратакованы и разбиты и после отступления окружены
и сдались. Из 9-тысячного отряда в плен попало почти 6 тыс.
англичан. Это — первая крупная победа восставших американцев
в открытом бою; американские историки оценивают ее как
«поворотный пункт в Американской революции».
76 Восточные кантоны — район в южной части провинции
Квебек, на правобережье реки Св. Лаврентия. Первоначально здесь
преобладали англоканадцы (потомки лоялистов — переселенцев из
США конца XVIII в.), и здешние города носят английские
названия — Шербрук, Гранби, Драммондвиль и т. п. Но впоследствии
численное превосходство перешло к начавшим переселяться сюда
после 1840 г. франкоканадцам (редкий для Канады случай), которые
сейчас составляют 85% жителей района. Квебекские географы
предпочитают теперь называть район французским именем Эстрия.
Наиболее благоприятный в Квебеке район для ведения сельского
хозяйства, весьма здесь развитого и передового. Хорошо развит
269

и в промышленном отношении. Численность жителей, по переписи
1981 г., составила 240 тыс. человек.
77 Подобно тому как река Св. Лаврентия переходит в эстуарий —
длинный, постепенно расширяющийся морской залив, нижнее
течение впадающей в него реки Сагеней также по сути является
эстуарием, подверженным высоким.морским приливам и отливам, вплоть
до города Шикутими (это название на языке местных индейцев
означает «досюда река глубока»). В Шикутими рассказывают, что
во время второй мировой войны в прилив немецкая подводная
лодка (с диверсионными целями — это район развитой
алюминиевой промышленности на дешевой энергии ГЭС Шипшо) добралась
до самого города. Но ее капитан «плохо знал географию», и в отлив
подлодка оказалась на виду. «Мы взяли ее голыми руками»,—
утверждают жители Шикутими, большие патриоты своего края,
зеленого оазиса среди скал Канадского щита.
78 Озеро Агассиз — огромное древнее ледниковое озеро,
возникшее при таянии последнего ледникового щита и покрывавшее
почти всю территорию современной канадской провинции
Манитоба, часть провинций Онтарио и Саскачеван, а также
американского штата Миннесота; с севера его подпруживали остатки
ледникового щита. Возникшее 11 500 лет назад, оно исчезло (стекло
частично на юг, а большей частью в Гудзонов залив) 7700 лет назад;
остатком его является озеро Виннипег и ряд других озер Манитобы.
Названо по имени описавшего его швейцарского палеонтолога
и гляциолога Ж. Агассиза (1807—1873).
79 До образования Канадского Доминиона (1867 г.) Новая
Шотландия не относилась к Канаде, представляя собой отдельную
колонию. Канадой назывались лишь территории современных
провинций Квебек (Нижняя Канада) и Онтарио (Верхняя Канада).
80 Роберт Ублпол (1676—1745) — премьер-министр
Великобритании в 1721 —1742 гг., лидер партии вигов, известной своим
беспринципным политическим маневрированием. Но возможно,
автор имеет в виду пороки общества, описанные в романах Хораса
Уолпола (1717—1797) — английского писателя, основателя жанра
«готического романа» (таинственные приключения, фантастика,
мистика) в прозе предромантизма и романтизма.
81 Соперничество между Монреалем и Торонто получило свое
отражение и в городском фольклоре. Вот типичный монреальский
анекдот: в Монреале-де состоялся конкурс (неважно в чем), и его
победители получили премии. Первая премия — поездка в Торонто
на одну неделю, вторая — поездка в Торонто на две недели, третья
премия — поездка в Торонто на три недели... и так далее.
82 Сражение у Виксбурга — одно из крупнейших сражений
времен Гражданской войны в США. Виксбург с его 20-тысячным
гарнизоном был главной опорой южан на Миссисипи. После долгих
270

боев 4 июля 1863 г. он был взят 71-тысячной армией северян во
главе с генералом Улиссом Грантом. Падение Виксбурга позволило
северянам захватить контроль над рекой Миссисипи на всем ее
протяжении.
83 «Картофельный голод» в Ирландии — национальная
катастрофа во второй половине 40-х годов XIX столетия, когда посадки
картофеля — главного предмета питания ирландских крестьян —
несколько лет подряд уничтожались эпидемическим грибковым
заболеванием (фитофторой). За период 1845—1848 гг. в стране
погибли от голода около 200 тыс. человек, 2 млн. ирландцев
эмигрировали. Население Ирландии сократилось с 8175 тыс. человек, по
переписи 1841 г., до 6552 тыс. в 1851 г. От этого «демографического
удара» страна уже не смогла оправиться, массовая эмиграция
продолжалась и в последующие десятилетия (по переписи 1981 г.,
в Ирландской Республике проживает всего 3,4 млн. человек, в
Северной Ирландии— 1,5 млн.). Сотни тысяч ирландцев направились
в Британскую Северную Америку (Канаду), и, хотя часть их в 1860-е
годы перебралась в США, по переписи 1871 г., ирландцы составляли
большинство населения во всех крупных городах Канады, за
исключением франкоканадских Монреаля и Квебека. По переписи
1981 г., «чистокровные ирландцы» (не считая потомков от
смешанных браков) в Канаде составляли 1,15 млн. человек, или более
10% всех англоканадцев. Ирландцем по происхождению является
занимающий с 1984 г. пост премьер-министра Канады Брайан
Малруни, уроженец небольшого городка на берегу реки Св.
Лаврентия.
84 Исключая из числа «настоящих канадцев» жителей
Приморских провинций (Новая Шотландия, Нью-Брансуик, Остров Принца
Эдуарда и Ньюфаундленд), а также провинций «к западу от города
Кингстона» (то есть всех остальных, кроме Квебека), X. Макленнан
в иронически-вежливой форме дает понять, что «настоящими
канадцами» он считает только жителей крупнейшей в стране провинции
Квебек — «лаврентийцев» (жителей долины реки Св. Лаврентия,
которая первоначально и получила название «Канада»), как фран-
ко-, так и англоязычных. Такое мнение, высказываемое с большей
или меньшей откровенностью, было распространено в Монреале
примерно до середины 60-х годов текущего столетия. Впоследствии
рост франкоканадского национализма в Квебеке принял такие
масштабы и направления, что слово «франкоканадец» здесь было
практически вытеснено словом «квебекец» («кебекуа»),
единственным официальным языком Квебека был объявлен французский
(Закон № 101 от 1977 г.), родной для 82% жителей провинции.
Несколько десятков тысяч англоязычных жителей Квебека
покинули провинцию в конце 70-х — начале 80-х годов. Монреаль из
общенационального превратился скорее в региональный
(квебекский) хозяйственно-культурный центр, уступив свою роль
крупнейшего экономического центра страны и оплота канадского национа-
271

лизма столице расположенной как раз «к западу от Кингстона»
провинции Онтарио — городу Торонто. Следует уточнить, что
понятие «канадский национализм» в стране не носит негативного,
этноцентрического смысла — так здесь именуется скорее
патриотическое чувство по отношению ко всей Канадской федерации,
содержащее к тому же определенный антиамериканский заряд (в отличие
от франкоканадского национализма, существующего в более
«традиционной», этноцентрической форме и явившегося ответной
реакцией франкоканадцев на англоканадский шовинизм.
Последний не следует отождествлять с общеканадским патриотическим
национализмом Макленнана и других представителей
прогрессивной интеллигенции Канады).
85 Дуглас Ле-Пан (родился в 1914 г.) — англоканадский поэт,
писатель, дипломат, общественный деятель. Преподавал
английскую литературу в Гарвардском (1937—1941), Куинзском (1959—
1964) и Торонтском (1964—1979) университетах. Значительная
часть его поэтических произведений и роман «Дезертир» (1964)
посвящены событиям второй мировой войны, в которой Ле-Пан
участвовал в составе экспедиционного корпуса канадских войск,
освобождавшего Италию.
86 Рббертсон Дэвис (родился в 1913 г.) — англоканадский
писатель, драматург, журналист, преподаватель литературы в
Торонтском университете в 1960—1981 гг. Автор семи романов,
в основном посвященных жизни канадской интеллигенции.
87 Сэр Джон Макдбнальд (1815—1891) — «отец Канадской
федерации», первый премьер-министр Канады в 1867—1873 гг.,
вторично занимавший этот пост также в 1878—1881 гг., лидер
канадских консерваторов.
88 Джозеф Хау (1804—1873) —журналист, политический
деятель Новой Шотландии, премьер правительства этой
самоуправляющейся колонии в 1860—1863 гг. Был противником
вступления Новой Шотландии в Канадскую федерацию. Тем не менее
после создания последней (1867 г.; в Канаде был принят термин
«конфедерация», но фактически административная структура
нового государства была основана на принципах большего
централизма, соответствующих понятию «федерация») вошел в состав
федерального кабинета министров (1869—1873). Незадолго до смерти
был назначен лейтенант-губернатором (личным представителем
британского монарха в канадских провинциях) Новой Шотландии.
89 Франсуа-Ксавье де Монморансй Лаваль (1623—1708)
—первый епископ Квебека (с 1659 г.), близкий к иезуитам деятель
католической Контрреформации. При нем Квебек превратился
в оплот Контрреформации, деятельность протестантских церквей
здесь была запрещена. В 1663 г. основал старейшее высшее учебное
заведение в стране — католическую семинарию в городе Квебеке,
272

на основе которой в 1852 г. здесь был создан первый франкоязычный
университет Канады, получивший в честь первооснователя название
Лавальского. Политика Лаваля на посту епископа Квебека
характеризовалась ориентацией католической церкви Новой Франции
(Канады) непосредственно на Рим (папскую курию),
демонстративную независимость от французского короля и парижских
кардиналов. Продолженная преемниками Лаваля в XVIII—XIX вв.
подобная ориентация (ультрамонтанство) объективно способствовала
отрыву Квебека от Франции и формированию франкоканадского
народа как нации, в этнокультурном отношении обособленной от
«европейских» французов.
90 «Семейство Плуф» — роман известного франкоканадского
писателя Роже Лемлёна (родился в 1919 г.), написанного в форме
семейной хроники и опубликованного в 1948 г. (английский
перевод в 1950 г.; в 1980 г. вышло его продолжение «Преступление
Овида Плуфа», в 1982 г.— английский перевод последнего). Романы
Лемлена — основателя течения «социального реализма» во франко-
канадской литературе,— написанные легким, полным юмора
языком, снискали большую популярность и на его родине — в
Квебеке, и в «Английской Канаде» (в «Семействе Плуф», как и в ряде
других романов, Лемлен высмеивает клерикализм, узкий местный
национализм и традиционный консерватизм части
франкоканадского общества). История «Семейства Плуф» была использована
для сюжета популярных в Канаде многосерийных телевизионных
и кинофильмов.
91 Морис Дюплессй (1890—1959), по прозвищу ле Шеф
(«вождь») — квебекский политический деятель крайне правого
толка, лидер провинциальной консервативно-националистической
(франкоканадский национализм с клерикальным оттенком)
партии Национальный союз. В 1936—1939 и 1944—1959 гг. занимал
пост премьера (главы провинциального правительства) провинции
Квебек. Годы правления Дюплессй ознаменовались жестокими
репрессиями по отношению к профсоюзам, коррупцией в
государственном аппарате провинции, проводимым под
социально-демагогическими лозунгами курсом на сохранение и закрепление
полуфеодальных пережитков во франкоканадском обществе,
господством католической церкви и культурным изоляционизмом
Квебека. Политика Дюплессй объективно способствовала закреплению
господства американских и англоканадских монополий в экономике
Квебека. В то время, когда X. Макленнан писал свою книгу, в
Квебеке только что пришла к власти (в 1960 г., вскоре после смерти
Дюплессй) Либеральная партия во главе с Ж. Лесажем. Она начала
осуществление широкой программы реформ, получивших название
«тихой революции» (реорганизация системы образования,
упорядочения трудового законодательства, повышение роли провинциальных
властей в регулировании экономики, преобразования в системе
социального обеспечения). Целью «тихой революции» был передел
273

власти в Квебеке в пользу национальной франкоканадской
буржуазии, модернизация «застойного» квебекского общества. Процесс
перестройки в Квебеке был длительным и трудным, он
сопровождался обострением межнациональных отношений между франко-
и англоканадцами в 70-е годы (см. прим. 84), но в конечном счете
франкоканадское общество и экономика Квебека были преображены
и модернизированы, в целом достигнув уровня «Английской» Канады
и других развитых капиталистических стран.
92 Жан Талон (1626—1694) — в 1665—1672 гг. интендант
(гражданский администратор, второе лицо после губернатора)
Новой Франции — французских владений в Северной Америке,
включавших в ту пору Канаду (долину реки Св. Лаврентия), Акадию
(нынешние Приморские провинции Канады) и Ньюфаундленд.
93 Уильям Питт-старший, он же граф Чатам (1708—1778),—
британский политический деятель, лидер группировки вигов —
сторонников колониальной экспансии. В 1756—1761 гг.— министр
иностранных дел, в 1766—1768 гг.— премьер-министр
Великобритании.
94 Джеймс Вулф (1727—1759) — командующий
экспедиционным корпусом британских войск, захвативших в 1759 г. город
Квебек; погиб при его штурме (см. прим. 10). X. Макленнан имеет
в виду историческую легенду, основанную на рассказах соратников
Вулфа: во время тайного ночного форсирования англичанами реки
Св. Лаврентия перед роковым для города — но и для него самого —
штурмом Вулф декламировал своим спутникам «Элегию»
английского поэта Томаса Грея и, прочтя ее последнюю строку: «...И путь
величия ко гробу нас ведет!» — произнес: «Джентльмены, я скорее
предпочел бы написать эти строки, чем брать приступом Квебек».
95 Квебекский акт 1774 г.— британский статут, расширявший
границы завоеванной англичанами Новой Франции, которая
получала теперь название «провинция Квебек» (по ее столице, с
включением обширного района вокруг Великих озер и к югу от них, между
реками Миссисипи и Огайо). Акт гарантировал свободу
вероисповедания для католического большинства жителей колонии
(франкоканадцев), сохранение французского гражданского права (при
британском уголовном праве) и феодального сеньориального
режима. Передача Квебеку «свободных» территорий к западу от
Аппалачей была объективно направлена против экспансии жителей
американских колоний, растущая экономическая самостоятельность
которых вызывала опасения Великобритании. Квебекский акт стал
для них одним из тех «Нетерпимых актов» Великобритании,
принятие которых послужило окончательным поводом к Американской
революции 1775—1783 гг.
96 См. прим. 91.
274

97 Концепция двойственной культуры Канады (бикультурализм)
получила официальное признание с образованием в 1963 г.
Королевской комиссии по двуязычию и двукультурности. В выводах этой
комиссии содержалось признание существования в Канаде «двух
основных культур — одной, связанной с английским языком, и
другой, связанной с французским языком». Таким образом, не желая
признать существование в Канаде двух наций — англоканадской
и франкоканадской (чего добивается большинство
франкоканадцев и многие прогрессивные организации страны, в том числе и
канадские коммунисты), буржуазные политики пытаются подменить
национальный вопрос «лингвистическим», «культурным» или
«территориальным» («особым характером общества, сложившегося
в провинции Квебек»). Концепция «двукультурности» ущемляла
национальное самосознание коренных жителей страны — индейцев
и эскимосов, обладающих собственной древней и самобытной
культурой, а также представителей иных, нежели британская и
французская, этнических групп Канады, составляющих более четверти
населения страны. Поэтому эта концепция постепенно была
вытеснена концепцией «многокультурности» (мультикультурализма)
под лозунгом «Одна нация, два языка, много культур». В 1972 г. в
составе федерального кабинета министров был учрежден пост
«министра, ответственного за развитие многокультурности».
98 Имеется в виду бурное освоение огромных железорудных
месторождений Лабрадорского трога (по обе стороны границы
между Квебеком и континентальной частью провинции
Ньюфаундленд) в конце 50-х — начале 60-х годов. Здесь были открыты
гигантские рудники, соединенные железными дорогами со
специально оборудованными для вывоза железной руды портами
Сет-Иль, Пуэнт-Нуар и Пор-Картье, через которые ежегодно
вывозилось 35—45 млн. т руды. Значительная ее часть направляется
на заводы США и Канады в районе Великих озер по
международному Глубоководному пути по реке Св. Лаврентия (см. прим. 73),
оборудование которого в 1959 г. было связано именно с освоением
Лабрадорских месторождений. В ходе экономического кризиса
начала 80-х годов добыча железной руды на Лабрадоре значительно
сократилась; в 1987 г. она составила 34 млн. т.
ОТТАВА
99 Озеро Двух Гор (Дё-Монтань) — расширение речного русла
у слияния рек Оттава и Св. Лаврентия. Многие аналогичные
расширения реки Св. Лаврентия также называют «озерами»: озера
Сен-Луи, Сен-Пьер и т. д.
100 Байтаун — название городка, существовавшего на месте
нынешней Оттавы. Он был основан в 1827 г. как центр лесоторговли,
назван в честь полковника Джона Бая, руководившего здесь строи-
275

тельством канала Ридо и в 1826 г. заложившего лагерь, на месте
которого вскоре возник городок.
101 Кларенс Декейтур Хау (1886—1960) —бизнесмен и
политик, уроженец американского штата Массачусетс, переселившийся
в 1908 г. в Канаду и сделавший здесь головокружительную карьеру.
Сначала удачливый предприниматель по части строительства
зерновых элеваторов, в 1935 г. он активно включился в политическую
деятельность и быстро поднялся по партийной лестнице правящей
Либеральной партии. На протяжении последующих 22 лет он
занимал ответственные посты в кабинете министров, в том числе
с 1936 г. пост министра железных дорог, с 1940 г.— министра
военного снаряжения и снабжения, а в послевоенный период
возглавлял министерства реконструкции, промышленности и торговли.
Всячески насаждал в Канаде систему «свободного
предпринимательства» американского типа, стремясь максимально вывести частные
фирмы из-под государственного контроля.
102 Кедром в Канаде (как по-английски, так и по-французски)
называют местные разновидности туи — рода вечнозеленых
хвойных деревьев семейства кипарисовых. Канадские виды туи
достигают гигантских размеров (до 60 м высотой) и дают ценную
отделочную древесину, отличающуюся тонким стойким ароматом.
Настоящий кедр в Канаде, как и в СССР, не растет: он встречается
лишь в странах Восточного Средиземноморья и в Гималаях, его
чудесные свойства так ярко описаны в Библии, что многие народы
«не утерпели», чтобы не использовать это прославленное название
для наименования наиболее ценных видов деревьев в новоосваи-
ваемых районах. Так, русские дали это библейское название
сибирской сосне (Pinus sibirica), содержащей в своих шишках
вкусные и питательные «орешки» (ни настоящий кедр, ни канадский
съедобных семян не дают).
103 Доллар Дезормб (1635—1660) —французский солдат,
национальный герой франкоканадцев. В 1660 г. он во главе отряда
из 17 французов и 44 союзных индейцев (гуронов и алгонкинов)
столкнулся близ порогов Лонг-Су на реке Оттава с двигавшимся
на Монреаль крупным воинским отрядом ирокезов (300 человек).
Окруженные в самодельном палисаде, люди Дезормо в течение
недели сдерживали ирокезов. За это время их союзникам-гуронам
удалось прорваться и бежать, а ирокезы получили подкрепление.
Французы же держались до конца и все полегли в этой битве,
предотвратив внезапное нападение ирокезов на поселения Новой
Франции.
104 Луи-Жозеф Папино (1786—1871) — франкоканадский
политический деятель, лидер партии «Патриоты», сформированной
в 1826 г. В 1837—1838 гг. возглавил восстание франкоканадцев
276

против английского колониального гнета. Несмотря на
насаждавшуюся властями межнациональную рознь, франкоканадских
повстанцев из Нижней Канады поддержали англоканадцы из
Верхней (Онтарио), возглавлявшиеся Уильямом Маккензи. Плохо
вооруженные армии «Патриотов» были разбиты английскими
войсками. Несколько сотен повстанцев были убиты и ранены, более
600 взято в плен, 12 из них публично казнены. Папино в 1839 г.
бежал во Францию; вернулся по амнистии в 1844 г. Имена
Маккензи — Папино носил батальон канадских добровольцев (1300
человек), сражавшихся против фашизма в Испании в 1937—1938 гг.—
ровно столетие спустя после восстания «Патриотов» — в составе
Интернациональных бригад.
РЕД-РИВЕР
105 Фредерик Гроув (1879—1948) — первоначально немецкий
поэт и переводчик, в 1909 г. переселился в Канаду и с 1922 г.
публиковал прозаические произведения на английском языке. Автор
семи романов (главным образом о жизни первопоселенцев в
канадских прериях), многих рассказов и эссе. Его произведения
получили в Канаде широкое признание лишь после его смерти.
106 Гумбо — распространенная в долине реки Ред-Ривер
разновидность суглинистых черноземовидных почв.
107 Раннимид — луг на берегу Темзы, где в 1215 г. английский
король подписал Великую хартию вольностей.
108 Вследствие того что северный геомагнитный полюс
(являющийся центром северных сияний) не совпадает с
географическим Северным полюсом и «сдвинут» на несколько сотен
километров в сторону Канады (он находится на 75°с. ш., близ канадского
острова Батерст), северное сияние в Канаде можно видеть в
намного более низких широтах, чем в СССР (иногда даже в
Монреале — на 45° с. ш.; автор этих комментариев наблюдал его в
1985 г. на Лабрадоре — на 57°с. ш., где, по словам местных
жителей — эскимосов, оно видно практически постоянно).
109 Земля Руперта — территория бассейна Гудзонова залива,
предоставленная в 1о70 г. английским королем Карлом II
Компании Гудзонова залива и названная так в честь его кузена,
возглавившего новообразованную компанию — принца Руперта.
Включала бассейны всех рек, впадающих в Гудзонов залив, то есть
большую часть современной Канады. В 1870 г. была выкуплена
канадским правительством (см. прим. 25).
110 Погибель Содома и Гоморры — по Библии, уничтожение
этих двух городов, жители которых погрязли во всякого рода
грехах, посланным с небес огненным дождем.
277

Голубь Ноев — согласно Библии, после окончания Всемирного
потопа, когда вода, которая покрыла всю землю, начала убывать,
спасшийся в корабле-ковчеге со всем семейством и парами
«чистых и нечистых» животных и птиц праведник Ной выпустил из
ковчега голубя, чтобы узнать, осушилась ли где-нибудь земля от
воды. Первый раз голубь, не найдя, куда сесть, вернулся;
выпущенный вновь через семь дней, «голубь возвратился к нему в
вечернее время; и вот свежий масличный лист во рту у него: и Ной
узнал, что вода сошла с земли» («Книга Бытия», гл. 8). Образ
голубя с оливковой ветвью («масличным листом») в клюве стал
символом мира на Земле.
«Те Деум лаудамус» («Тебя, Бога, хвалим») — начальная
строка католической благодарственной молитвы-песнопения.
111 Монтроз — старинный шотландский графский, маркизский
и герцогский род (известен с 1488 г., продолжается и в наши
дни). Маркизы и герцоги Монтроз участвовали на той или иной
стороне во всех • династических спорах и политической борьбе,
охватывавшей Шотландию на протяжении ее бурной истории.
Первым герцогом в роду стал Джеймс Монтроз (1684—1742) —
сторонник объединения Шотландии с Англией (Акт об унии 1707 г.)
и участник подавления восстания шотландских горцев в поддержку
претензий династии Стюартов на британский престол в 1715—
1716 гг. Битва у Куллодена произошла в 1746 г. и была решающей
в новом шотландском восстании 1745—1746 гг.— последней
неудачной попытке Стюартов вернуться к власти. Войско
шотландских горцев (участие которых в восстании выражало протест
против их обезземеливания), возглавлявшееся «молодым
претендентом» — принцем Чарльзом Эдвардом, было разбито
британскими регулярными войсками.
112 Луи Риэль (1844—1885; в некоторых советских справочных
изданиях закрепилась неправильная транскрипция его фамилии —
«Риль») — национальный герой франкоканадцев и канадских
метисов, вождь двух восстаний франкоязычных метисов — старожилов
Канадского Запада, земли которых после присоединения этих
территорий к Канаде захватывались англоязычными переселенцами.
В ходе первого восстания (в Манитобе, в 1869—1870 гг.) Риэль
был избран секретарем (фактически главой) временного
правительства образованной здесь метисами «Северо-Западной
Республики». После подавления его канадскими войсками объявленный
вне закона. Риэль был дважды избран депутатом канадского
парламента от местного округа Прованшё. Не допущенный в
парламент, Риэль жил в эмиграции в США и вернулся в Канаду в 1884 г.,
призванный метисами и индейцами, поднявшими новое восстание,
на этот раз в Саскачеване. Риэль, сам человек смешанной крови
(его далекий предок был ирландцем по фамилии Рейли, осевшим
и «офранцузившимся» в Квебеке, франкоязычные потомки
которого смешались с индейцами в колонии на реке Ред-Ривер, где ро-
278

дился Луи Риэль), мечтал о создании на всем Американском
континенте, от Аляски до Огненной Земли, единого государства
метисов. Но и второе восстание канадских метисов было подавлено:
в трехдневной битве 9—12 мая 1885 г. при поселке Батош в Саска-
чеване (последней в истории Канады битвы на канадской земле)
отряд метисов и индейцев численностью 175 человек был разбит
канадскими регулярными войсками (800 человек). Риэль мог
спастись, но добровольно отдал себя в руки властей, желая рассказать
на суде о бедах и чаяниях метисов и индейцев. Несмотря на
горячую поддержку Риэля франкоканадской общественностью в
Квебеке, суд в городе Реджайне приговорил его, как и пятерых
индейских вождей восстания, к смертной казни. Сейчас в глазах
демократической общественности Канады Луи Риэль —
романтический народный вождь, борец за равноправие франкоканадцев,
метисов и индейцев; казненному повстанцу воздвигнуто в стране
десять памятников (из них шесть — в городах провинции Квебек).
16 ноября 1985 г. в Канаде широко отмечалось столетие со дня
его казни. Такой романтический образ Риэля еще не вполне
сложился к тому времени, когда X. Макленнан писал свою книгу
(да и до сих пор принимается далеко не всеми англоканадцами).
Этим и объясняется то, что в книге лишь вскользь упоминаются
восстания 1869—1870 и 1884—1885 гг.— события, наложившие
глубокий отпечаток на историю берегов двух из «Семи рек Канады»
Макленнана — Ред-Ривер и Саскачевана.
113 Украинцы составляют 10% населения Манитобы и 8% —
Саскачевана. В большинстве это переселенцы XIX — начала
XX в., прибывшие сюда из находившихся под властью Австро-
Венгрии западноукраинских земель. Из 530 тыс. канадцев
украинского происхождения в 1981 г. лишь 285 тыс. считали украинский
язык родным и всего 88 тыс. пользовались им в быту.
Православные составляют менее 20% их числа, еще 30% — «украино-ка-
толики» (униаты); прочие перешли в лоно различных западных
церквей (католики, протестанты). Тем не менее украинские
церкви (того же архитектурного типа, что и русские) — характерный
«экзотический» элемент современного ландшафта степных
провинций Канады. В столице Манитобы Виннипеге, являющемся
с 1973 г. побратимом нашего Львова, перед зданием
провинциального парламента воздвигнуты памятники Тарасу Шевченко и Ивану
Франко. Сюда часто приезжают на гастроли артисты Советской
Украины, всегда встречающие самый горячий прием.
114 Габриэль Руа (1909—1983) —выдающаяся франкоканад-
ская писательница, уроженка Манитобы (в 1939 г. переселилась
в Монреаль, позднее — в Квебек), автор 11 романов, а также
многих рассказов, статей и литературных эссе. Особенности ее
творчества — критический реализм, внимание к внутреннему миру
«маленького человека», гуманизм и надежда на лучшие отношения
между людьми в будущем. Писала на французском языке; все
279

ее произведения переведены и изданы также на английском.
Наибольшую славу Руа принес ее первый роман «Счастье по случаю»
(1945) о жизни монреальской рабочей семьи, позже переведенный
более чем на 15 языков и изданный во многих странах (в том числе
на русском в СССР); за этот роман она была удостоена приза
«Фемина» (лучшему писателю-женщине) в Париже и премии
Американской литературной гильдии. Трижды лауреат высшей
литературной награды Канады (1947, 1957 и 1978 гг.), она стала
одной из немногих женщин — кавалеров ордена Канады высшей
степени. (По досадному недоразумению в Советском
Энциклопедическом Словаре издания 1982 г. на с. 1155 указывается, что ее
настоящее имя — Марсель Карбот. На самом деле д-р Марсель
Карбот — это муж Г. Руа, с которым она вступила в брак в 1947 г.)
115 Имеется в виду шпионский полет американского военного
разведывательного самолета «У-2», пилотируемого Гэри Пауэрсом,
который был сбит ракетой .советских войск ПВО в районе Урала
1 мая 1960 г. Тем самым США были уличены в шпионаже, который
они вели, несмотря на тогдашнее улучшение советско-американских
отношений. В результате этого международного скандала,
происшедшего по вине США, были сорваны готовившиеся переговоры
на высшем уровне между СССР и США, а международный климат
надолго омрачен.
САСКАЧЕВАН
116 Уильям Ормонд Митчелл (родился в 1914 г.)
—современный популярный англоканадский писатель, родом из Саска-
чевана, проживает большей частью в Калгари (провинция
Альберта). Большинство его книг посвящено современной жизни
(часто — отрочеству и юности героев) в прериях Канадского Запада.
117 Кёрлинг — распространенная в Канаде (а также в
Великобритании и Скандинавии) спортивная игра. Цель ее — попасть
пущенной по льду битой (диск с рукояткой) в вычерченную на
нем мишень; играют 2 команды по 4 человека. Предполагается,
что кёрлинг завезли в Канаду в XVIII в. солдаты-шотландцы;
здесь эта игра наряду с хоккеем превратилась в подлинно
национальный вид спорта.
118 Гарольд Иннис (1894—1952) — канадский экономист и
специалист-теоретик в области коммуникаций.
119 Северо-Западная конная полиция была организована в
1873 г. «для поддержания закона и порядка и для того, чтобы быть
видимым символом канадского суверенитета над
Северо-Западными территориями», как в ту пору назывались огромные бывшие
владения Компании Гудзонова залива, выкупленные в 1870 г.
канадским правительством (включали территории нынешних про-
280

винций Альберта и Саскачеван). Образ сильных и мужественных
конных полицейских, охранявших закон, порядок и безопасность
«цветков душистых прерий», был позднее романтизирован, особенно
после появления (в 1924 г.) посвященной им популярной оперетты
Р. Фримля и Г. Стодгарда «Роз-Мари». В 1919 г.
Северо-Западная конная полиция была объединена с «полицией Доминиона»
и получила название «Королевская канадская конная полиция»
(КККП). Последняя осуществляет полицейские функции на всей
территории Канады, в том числе и в провинциях Онтарио и Квебек,
располагающих собственной уголовной и дорожной полицией.
В этих двух крупнейших провинциях Канады (где проживает 62%
жителей страны) КККП приобрела функции преимущественно
политического сыска (французский вариант ее официального
названия так и звучит: Канадская королевская жандармерия).
В последние годы КККП неоднократно оказывалась «героем»
шумных скандалов, связанных с нарушением прав человека.
Стремясь улучшить свой сильно подпорченный «образ» в глазах
общественности, КККП усиленно эксплуатирует свое
«героическое прошлое», часто устраивая живописные парады конников
в ярко-красных мундирах и широкополых шляпах. До 1984 г.
КККП сочетала функции, аналогичные функциям американских
ФБР и ЦРУ, включая международную разведку и контрразведку;
в 1984 г. часть этих последних была возложена на специально
созданную Канадскую службу безопасности и разведки, формально
не связанную с КККП.
120 Джон Дифенбёйкер (1895—1979) — премьер-министр
Канады в 1957—1963 гг., лидер саскачеванских консерваторов (с
1936 г.), депутат палаты общин федерального парламента от саска-
чеванского округа Принс-Альберт (с 1940 г.), возглавивший в
1956 г. Прогрессивно-консервативную партию Канады (такое
название Консервативная партия приняла в 1942 г., слившись
с остатками правого крыла сошедшей со сцены Прогрессивной
партии). Личное обаяние и популистские лозунги Дифенбейкера
помогли консерваторам впервые за предшествующие 20 лет
победить на федеральных выборах 1957 г. своих
соперников-либералов (с небольшим перевесом). Для закрепления своих позиций
Дифенбёйкер был вынужден объявить в 1958 г. новые выборы,
на которых его партия одержала беспрецедентную в истории
Канады победу, завоевав в палате общин парламента 208 мест из
265. На выборах 1984 г. консерваторы во главе с Б. Малруни
побили этот рекорд, завоевав 211 мест — правда, из уже 282. Тем
не менее, несмотря на подобные редкие успехи, за последние
полвека из 16 выборов в канадскую палату общин консерваторы 11
выборов проиграли и 43 года (за период 1935—1984 гг.) просидели
на скамьях оппозиции.
121 «Людьми в овчинах» в Канаде называли украинских
иммигрантов (см. прим. 113); Клиффорд Сифтон (1861 —1929) —ми-
281

нистр внутренних дел Канады в 1896—1905 гг., поощрявший
иммиграцию в страну и немало способствовавший заселению
иммигрантами Канадского Запада.
122 Джеймс Синклер Росс (родился в 1908 г.) —
англоканадский писатель, уроженец Саскачевана; большинство его
произведений — о жизни в канадских прериях. Наиболее известен его
роман «Что касается меня и моего дома» (1941 г.), описывающий
годы Великой депрессии — экономического кризиса начала
1930-х годов — в городке Хорайзон в Саскачеване.
ФРЕЙЗЕР
123 Чилкутский перевал (1067 м высоты) — в Скалистых горах,
на пути от морского побережья в долину реки Юкон (на
современной границе штата Аляска и канадской провинции Британская
Колумбия). Во время «золотой лихорадки» на Клондайке (приток
Юкона) в 1897—1898 гг. этим путем прошло 20—30 тыс.
золотоискателей. Сейчас через него проложена хорошо оборудованная
туристская тропа, совместно эксплуатируемая «индустрией
туризма» Аляски и канадской федеральной территории Юкон.
СЕНТ-ДЖОН
124 Здесь объективность явно изменяет Макленнану. Он
утверждает, что Нью-Брансуик освоили «лоялисты» — выходцы из
Новой Англии, «когда пробная оккупация этой провинции
французами иссякла». Между тем заселение этих мест французами,
которое началось еще в 1604 г., не было «пробным», и тем более
неверно (и даже жестоко) говорить, что оно «иссякло». При
французском правлении будущий Нью-Брансуик вместе с Новой
Шотландией составлял особую колонию — Акадию (предполагается,
что первооткрыватели дали этому живописному мирному краю
название «Аркадия» в честь «Счастливой Аркадии» древних греков;
со временем оно видоизменилось в «Акадию»). Здесь сложилось
многотысячное земледельческое и рыболовецкое население —
франкоязычные «акадийцы», отличавшие себя от «канадцев» —
жителей французских поселений на берегах Св. Лаврентия, с
которыми они не были связаны экономически. После Войны за
Испанское наследство (см. прим. 26) по Утрехтскому миру 1713 г.
Акадия была отторгнута от Франции англичанами и переименована
в Новую Шотландию. В 1755 г. произошел один из самых
жестоких актов канадской истории — английские власти приняли
решение о выселении всех (более 10 тыс.) франкоязычных жителей
за пределы колонии. Лишенные своих прав и имущества акадийцы
282

частью были насильственно переселены в другие британские
колонии, частью бежали в Луизиану, тогда еще французскую
(потомки акадийских изгнанников и сейчас составляют большинство
франкоязычных жителей американского штата Луизиана — около
1 млн. человек), частью скрылись в лесах северной части Акадии,
перешедшей под власть Британии только в 1763 г. На их
опустевшие земли в долине реки Сент-Джон в 1784 г. прибыли 12 тысяч
бежавших от Американской революции «лоялистов» (см. прим.
64), в связи с чем эта территория была отделена от Новой
Шотландии и получила статус отдельной колонии, названной
Нью-Брансуик (то есть Новый Брауншвейг — в честь Брауншвейгской
династии немецкого происхождения, одной из ветвей которой
является ныне царствующая в Англии династия).
125 Генри Лонгфелло (1807—1882) — американский поэт,
получивший мировую известность своей «Песней о Гайавате» —
переложением индейского эпоса. Другая известная его поэма — «Эван-
желина» — посвящена трагедии потерявших родину акадийцев.
126 Ральф Ублдо Эмерсон (1803—1882) — американский
философ-идеалист и писатель. Считал символом духа Природу,
жизненным идеалом — «простую и мудрую» жизнь в единении с
Природой.
127 Джон Уйтьер (1807—1892) — американский поэт,
воспевавший в своих поэмах Новую Англию и ее
патриархально-демократические нравы и традиции.
128 Стивен Лйкок (1869—1944) — знаменитый англоканадский
писатель-юморист, завоевавший всемирную известность
(неоднократно издавался и в СССР). Во многих рассказах создал
юмористический образ типичного канадского маленького городка Ма-
рипоза (ставшего нарицательным) и его обитателей. Между 1915
и 1925 гг. считался «самым известным юмористом англоязычного
мира». В Канаде учреждена литературная Премия за юмор имени
С. Ликока.
129 Лорд Бйвербрук — титул канадского уроженца Макса Эйт-
кена (1879—1964), полученный им в Великобритании в 1917 г.
На самом деле он родился в провинции Онтарио, но детство (с
одного года) и юность провел в Нью-Брансуике. Энергичный и
предприимчивый человек, он занялся операциями с ценными бумагами
и быстро разбогател. Став к тридцати годам миллионером, переехал
в Англию и занялся политикой, в чем также преуспел, достигнув
высоких постов в иерархии консервативной партии. Член кабинета
министров в ряде сформированных британскими консерваторами
правительств (в том числе министра авиационной
промышленности в правительстве У. Черчилля во время второй мировой войны).
Став членом палаты лордов и получив баронский титул, избрал
для него название реки, у которой стоял дом его детства в Нью-
283

Брансуике — Бивербрук (то есть «Бобровый ручей»). Владел рядом
влиятельных (правых) английских газет («Дейли экспресс», «Ив-
нинг стандард» и др.).
130 Шарль де Сент-Этьён де Ла-Тур (1593—1663) — правитель
(«генерал-лейтенант») Акадии (см. прим. 124), поселившийся
здесь в 1610 г. и фактически правивший этой французской колонией
в 1623—1629 гг. В период кратковременного захвата Акадии
шотландцами в 1629—1632 гг. он сумел с ними договориться и получил
титул шотландского баронета, продолжая править колонией и после
ухода шотландцев, вновь от имени Франции. После 1635 г. в борьбу
с ним за власть вступил такой же самозваный губернатор (впрочем,
позже утвержденный на этом посту) Шарль де Мену д'Ольнё
Шарнизё (1604—1650): была развязана настоящая гражданская
война между соперничающими группировками акадийцев. Она
закончилась победой Мену д'Ольне и изгнанием Ла-Тура в 1645 г.
После случайной смерти Мену д'Ольне в 1650 г. Ла-Тур вновь
вернулся в Акадию, которую через четыре года захватили англичане.
Ла-Тур перешел на их службу и стал править Акадией уже от их
имени. Такую его политическую переменчивость объясняют
привязанностью Ла-Тура к Акадии (а не к Франции) — можно сказать,
первое отмеченное в истории проявление «канадского патриотизма».
131 «Арустукская война» — кризисный момент в отношениях
между США и Великобританией, возникший в 1839 г. По
Парижскому договору 1783 г. (см. прим. 46), граница между США и
будущей Канадой на отрезке, отделяющем штат Мэн от Нью-Брансуика,
должна была проходить «от реки Сент-Круа на север» до какой-то
неназванной возвышенности. По американскому толкованию
договора, район Мадаваска в Нью-Брансуике должен был
принадлежать США. Между тем через Мадаваску проходили коммуникации,
связывавшие Нижнюю Канаду (Квебек) с приатлантическими
британскими владениями (Нью-Брансуиком и Новой Шотландией).
В 1839 г. обе стороны послали свои войска в долину реки Арустук.
В результате компромисса столкновений удалось избежать. По
Вашингтонскому договору 1842 г., из 31 тыс. км2 оспариваемой
территории 13 тыс. км2 достались Нью-Брансуику (прочее — штату
Мэн). Для закрепления британского суверенитета над Мадаваской
в ее «столицу», в 1848 г. переименованную в Эдмундстон,
впоследствии были направлены дополнительные переселенцы из Канады,
главным образом квебекцы.
132 В настоящее время в Канаде проживает более 350 тыс.
акадийцев — потомков тех, что смогли избежать выселения 1755 г.
(см. прим. 124) или вернуться впоследствии на родную землю.
Большинство их (250 тыс.) сосредоточено в Нью-Брансуике, где
акадийцы составляют 37% всех жителей провинции, остальные —
в Новой Шотландии (10% ее жителей), на острове Принца
Эдуарда (14%), а также на части входящего в состав Квебека полуост-
284

рова Гаспе. Акадийцы представляют собой заметно отличающуюся
от квебекцев этнографическую группу франкоканадского народа,
со своим особым диалектом французского языка, специфическим
и богатым музыкальным фольклором, даже с другим набором
наиболее распространенных фамилий. Интересно, что жители Эдмундсто-
на, расположенного на территории Нью-Брансуика, но
населенного преимущественно квебекцами, заметно выделяются в среде
окружающих их акадийцев, отличаясь более веселым нравом и
экспансивностью (за что город получил прозвище «республика Мада-
васка», по названию района). Вероятно, на характере акадийцев
сказалась их более тяжелая историческая судьба. С другой
стороны, народные плясовые песни акадийцев не менее искрометны,
чем квебекские.
133 Здесь Макленнан допускает историческую неточность,
утверждая, что в 1654 г. Мену д'Ольне Шарнизе был изгнан из
Акадии англичанами. На самом деле Мену д'Ольне утонул в 1650 г.
(см. прим. 130).
134 «Книга Страшного суда» — свод материалов всеобщей
поземельной переписи в Англии 1086 г., включившей многих ранее
свободных крестьян в число вилланов (крепостных).
135 Чарльз Роберте (1860—1943) — англоканадский поэт и
писатель-натуралист, уроженец Нью-Брансуика. Вместе с хорошо
у нас известным Эрнестом Сетон-Томпсоном (1860—1946;
правильнее — Эрнест Томпсон Сйтон или Э. Т. Ситон) основал
литературный жанр, который в Канаде считают национальным вкладом
своей страны в мировую литературу,— жанр «рассказов о
животных». Действие многих книг Ч. Робертса происходит в лесах Нью-
Брансуика.
Л. И. Черкасов,
кандидат географических наук

66
й?г 107 91
135
156
181
201
220
244
247
5
27
34
62

Хью МАКЛЕННАН
СЕМЬ РЕК КАНАДЫ
ИБ № 17502
Редактор Т. А. Ольсевич
Младший редактор И. С. Томская
Художник Е. А. Антоненков
Художественный редактор А. М. Ефремов
Технические редакторы Н. И. Касаткина, Е. В. Левина
Корректор М. А. Таги-Заде
Сдано в набор 17.05.89. Подписано в печать 24.10.89. Формат 60x90!/i6- Бумага
офсетная № 1. Гарнитура тип тайме. Печать офсетная. Условн. печ. л. 18. Усл. кр.-отт. 54,8.
Уч-изд. л. 15,73. Тираж 50 000 экз. Заказ № 640. Цена 2 р. Изд. № 43455
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Прогресс» Государственного
комитета СССР по печати. 119847, ГСП, Москва, Г-21, Зубовский бульвар, 17. Можайский по-
лиграфкомбинат В/О «Совэкспорткнига» Государственного комитета СССР по печати.
143200, Можайск, ул. Мира, 93