Алирза Саидов
ЖИВЫЕ ОГНИ
Алирза Саидов
ЖИВЫЕ ОГНИ
СТИХИ, БАЛЛАДЫ
Перевод с лезгинского
ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОВЕТСКАЯ РОССИЯ» МОСКВА • 1978
С(Даг) С14
Саидов А. А.
С14 Живые огни. Стихи, баллады. Пер. с лезг. М., «Сов. Россия», 1978.
192 с.
Лезгинский поэт Алирза Саидов активно вникает в современную жизнь, старается быть повседневным участником ее стремительных событий. Он пишет о прошлом своей земли, о нравах и обычаях горцев. Поэта волнуют темы дружбы народов, темы борьбы за мир.
С(Даг)
70403-207
С М—105(03)78 155'78
© Издательство «Советская Россия», 1978 г.
* *
Лишь ты, человек, неподвластный судьбе, На море, в пустыне, на скалах Ты родину сам созидаешь себе В труде и в борьбе, и в исканьях.
Но все же и мне повстречать довелось Таких «патриотов» немало, Которым скала, где родился и рос, Собою весь свет заслоняла...
Люблю я Самур свой за то, что спешит Он к морю, волною играя.
А горы за то, что с их снежных вершин Мир виден от края до края.
Здесь тесно под небом вершинам в извечном уборе, Их снежные шапки из дальних селений видны, Здесь дерзкие реки толкают в открытое море, Как мелкую гальку, старинных веков валуны.
Дозорами встав на вершинах могучих и грозных, Красавицы серны покой этих мест берегут. Орлы задевают раздольными крыльями звезды, А утром туманы поспешно в ущелья бегут.
Ущелья узки, но у горцев широкие души, И каждый наездник при встрече пошлет вам привет, А девушки наши покой ваш улыбкой нарушат, А матери скажут вам доброе слово вослед.
Здесь жар вдохновенья не только ашугам известен, Повсюду искусством желанный становится труд.
Здесь наши горянки под звуки задумчивых песен Поэмы-ковры золотыми узорами ткут.
Над бездной канат. «Лезгинка» звенит огневая, И ходят танцоры по самому краю небес. Легенды о Ленине умным резцом создавая, По кости и золоту режет старик косторез.
Свои и язык и предания — в каждом ущелье,
А в саклю зайдете — поэт обязательно свой.
И вы не найдете аула, где нет колыбели, В которой не вырос бы смелый джигит
и герой.
Здесь старцы седые, шагая дорогою горной, Над смертью смеются — и это на сотом году!
Люблю эту землю!
Она как родник животворный!
Здесь солнце добрее, здесь жизнь — неизменно в цвету!
ДРУЖБА
Куда вы мчитесь, реки, и о чем Поете вы, срываясь вниз с нагорий? — Когда в одну мы сторону течем, Не реки мы, а вспененное море!
Зачем, цветы, прохладой налиты, Друг к другу льнете вы, росу колебля? — Когда мы вместе — разве мы цветы? Мы — радуга, сошедшая на землю!
Зачем вы, звуки нежные, порой Сливаетесь, и замирают люди? — Когда мы слитный образуем строй, Плывет над миром музыка прелюдий.
Зачем вы, буквы, словно наугад, Спешите меж собой соединиться?
— Когда плечом к плечу встаем мы в ряд, Не буквы мы, а мудрых книг страницы!
Зачем, дома, друг к другу искони
Вы жметесь, словно по сердцу вам это?
— Когда включаем разом мы огни, Мы не дома, а город, полный света!
Эй, люди молодые, день за днем Зачем вы к дружбе тянетесь открыто? — Когда мы думою одной живем, Мы — гордость мира и его защита.
Шумит прибой, не знает город тьмЫ, И радуга готова загореться.
Когда Земля — Вселенной сердце, Мы —
Та кровь, что биться заставляет сердце.
Пусть будет больше плясок и цветов И меньше плацев и желанья властвовать. Пусть ласковей под крылышками ласточек Звенят чунгуры 1 голубых ветров.
Пусть коршуна собьет охотник влет.
Пусть радостью людские взоры полнятся, Пусть в них никто страницы горькой повести О сыновьях погибших не прочтет.
Пусть, научившись высоко ценить, Мир перестанет женщину оценивать.
Ее он, словно лебедя, выцеливал, Пусть раны ей начнет теперь целить.
Пускай зерно надежды прорастет И доброта тяжелым встанет колосом. И под ногами пусть земля расколется У тех, кто зло и ненависть несет.
Моя страна, как ледокол суда,
Ведет весь мир своим путем проверенным, Ломая льды вражды и недоверия.
Пусть будет так отныне навсегда.
1 Ч у н г у р — народный музыкальный инструмент.
Влюбленный в жизнь, в душе мечту таю: Встав самым первым под огнем неистовым, Последним быть на свете и единственным, Кто с пулей в сердце упадет в бою.
«ЛЕЗГИНКА»
Как возникла наша «Лезгинка»?
В час рассветный в чистых ключах Прыгнула форель над лозинкой, Испугавшись блеска луча.
Женщина спешила с кувшином — Подсмотрела этот изгиб.
У орлов, сидящих на вершинах, Перенял осанку лезгин.
А когда, дичая в набегах, Мчали кони чалые вскачь, Страсть ее тревожных напевов Навсегда запомнил зурнач.
И в ударах сабель разящих, В отблесках горящей зари Угадал лихой барабанщик Резкий и стремительный ритм.
Мчится этот танец сквозь годы, Легкий, как полет родников, Гордый, словно сердце народа, Сбросившего бремя оков.
И, как солнце в чистой росинке, Словно звезды в зеркале вод, В бурных ритмах нашей «Лезгинки» Твой характер вижу, народ.
Есть у нас обычай старый: После боя горец в сакле На стене повесит саблю С тусклым отблеском пожаров. Есть у нас такой обычай: Розы высадить у дома, Чтоб цветами, Пеньем птичьим Сердце радовать любому. У страны моей великой Есть друзья, Года их множат, Но хрипящих в злобном крике И врагов хватает тоже. Как трудиться мне, Я знаю, Чтобы руки не ослабли.
Для друзей — цветы сажаю, Для врагов — держу я саблю.
СТАРИННЫЙ НАПЕВ
Герману Фролову
Деревья качнулись в зыбке рассвета, Заговорить, зашуметь не успев.
Солнце в окно!
Разливается где-то
Чистыми струйками горский напев.
Тара 1 звучит! Но ни солнце, ни розы Не вспоминаются мне...
Слезы людские, тяжелые слезы
В каждой дрожат струне.
Кто-то порою смеется рядом, Чей-то негромкий шутливый бас: «Вот, мол, опять непорядок, ребята,— Снова по радио плачет Кавказ».
Да!
Но мелодия эта простая
Сказками матери, песней сестры Рвется,
к вершинам Шах-дага взлетая, Плачет, сливаясь с волною Куры.
1 Тара — струнный музыкальный инструмент восточных народов.
Это мой дед мне поведать хочет,
Как, ненавистную долю кляня, Жил он, белея от черной ночи, А не от белого дня.
Словно из прошлых веков несется
Тары тяжелый стон — Это над правдою, ясной, как солнце, Крик азана \ кинжала звон.
Плачет тара, мне сердце ранив, Судьба горянки в скупых словах: — Триста рублей и пятнадцать баранов. — Дорого просишь, валлах!..
Злые адаты пути ей закрыли: Мир твой не больше двора!.. Будто бы коршуна черные крылья, Мрачно чернеет чадра.
Стонет тара, тара плачет, Тара горит в огне...
Юноша смелый, горец горячий Видится мне.
«Вырвал мне сердце, облитое кровью, Волчий, звериный закон!
Над чистой, как горный ручей, любовью — Золота звон!»
Стонет тара. В горском мотиве Горе... Оно тяжелее гор...
1 Азан — зов муллы на молитву.
Рыдает горянка — не отвести ей От сына ханский топор.
Слышу я тары рыданье глухое, Видится, видится мне:
Г орец-крестьянин Поник над сохою, Краснеют рубцы на спине.
Вижу борца с тоскою во взгляде, Сердце жжет этот взгляд,— За обличение подлостей кади Горца ведут в каземат.
Горский старинный напев не весел, Только какой же народ — назови!— Не вырастил лилий грустных песен На горьких слезах и крови?!
Брат мой русский! Тару послушай, Плача в далеком краю.
Знаю, она всколыхнет твою душу, Русскую душу твою.
Стон струны незаметною нитью Наши раздумья связал.
Знаю, ты вспомнил:
«Есть ли обитель, Где бы... мужик не стонал...»
Грустные, горькие песни дедов!
Мне говорят они: «Помни, ты в жизни беды не изведал, Светлые дни цени!»
В таре народная боль хранится, Так искра хранится в кремне. Миг — и забьется раненой птицей И запылает в огне...
ЖИВЫЕ ОГНИ
Вы знаете горские наши легенды? Они — как букеты душистых цветов, Которые время кладет к монументам, К подножью могил беззаветных борцов. Легенды — извечно живые огни — Истории даль освещают они.
...До нашего трудно добраться аула,— Он дремлет меж тучей и небом вися, Как будто рука незнакомца «гяура» Со зла зашвырнула его в небеса, Неслышно над ним проходили года. Однажды пришли партизаны сюда.
Сказали:
— На Волге, Неве и на Лене Народы прогнали царя и князей. Там русский джигит — ясновидящий Ленин — Свободу зажег над планетою всей.
Он землю и фабрики людям вернул, Он скоро придет в ваш горный аул.
— Как встретить, — заспорили —
гостя такого?
И каждый сельчанин свое предлагал: Одни — выткать образ вождя дорогого,
Другие — сложить пирамиду из скал Во славу джигита, вождя и отца. И не было видно тем спорам конца.
Но каменщик старый прервал эти споры: — Сельчане, я слово сказать вам хочу, Чтоб видели Ленина люди и горы, Седая гора — пьедестал Ильичу.
Давайте воздвигнем фигуру вождя Под солнцем, на грани снегов и дождя.
«Кто, дерзкий, осмелился сон мой нарушить?!» —
Гудя, взбунтовалась Седая гора.
И молнии тропы старались обрушить, И снег на вершине крутили ветра, Грозила Седая гора до поры, Но люди, известно, сильнее горы.
И вот поднялась над ущельем, над тучей
Фигура джигита на стройном коне: Поводья сжимая рукою могучей, Он лихо по горной скакал стороне, И, словно два солнца, два ясных луча, Горели, пылали глаза Ильича.
...А как-то под утро, при теплой погоде, По тропам, нависшим над пеной реки, С вестями о мире, земле и свободе В аул наш приехали большевики.
— Вы слышали, люди, о мудром вожде, Который прославлен народом везде?
— Мы знаем о нем! — старики отвечали И к этой вершине гостей повели, Где Ленин скакал с башлыком за плечами И конь чуть касался копытом земли.
И с доброй улыбкой
из-под руки Смотрели на всадника большевики.
Спросили они:
— Ну, а конь для чего же?
— Чтоб мир облететь на крылатом коне.
— А эти глаза, что на солнце похожи?
— Чтоб видеть все сразу аулы в стране...
Вот все, что поведал народный певец.
Но есть у легенды и новый конец.
И если вы вслед за легендой пойдете, Ту гору найдете, а может, и нет.
Но в сердце любого лезгина найдете Тех ленинских глаз удивительный свет. А имя его не забудется тут — С ним дети родятся, с ним люди растут!
ВХОДИ, ЧЕЛОВЕК!
Гроза разразится —
Входи, Человек, Входи в мое сердце, что настежь открыто. Входи в мое сердце, что светом залито, — Храню для тебя я всегда этот свет.
Входи в мое сердце, Входи — буду рад. Глубины любви и страданья измерить. Входи, если хочешь навеки поверить И в песенный гул, и в цветов аромат.
Входи в мое сердце,
Входи, словно в дом, Боец, ты возьмешь в нем и саблю, и знамя. Коль молод, то мудрость отыщешь и знанья, А старый — то молодость в сердце моем.
Ты шел сквозь века,
Ты века побеждал, Оставили битвы в груди твоей раны,— О вы, трепещите, цари и тираны! «Свобода» на знамени ты начертал!
Рассветы над вещей землей расцвели.
И ты воевал, Чтобы жизнь стала дивней. И революции красные ливни По старой империи грозно прошли.
Входи в мое сердце,
Как в море поток,
Как в сад густо входит цветения пламя,
Ведь солнце, пылающее над нами, И свет в моем сердце
Октябрь зажег.
Войди в мое сердце!
Ведь кровь в нем на кровь
Сожженных, замученных, гордых похожа.
В руках моих алое знамя... И все же Идущий в атаку умрет за любовь.
Я шел сквозь века,
Побеждая века,
Ведь спутники все — моей жизни свеченье, Ракеты — бессонниц моих продолженье, И все ж в этом мире дитя я пока.
Высокое небо,
В надзвездье мани!
Ведь мать тебя с детства увидеть хотела
Сильнее отца...
Ведь земля — наше тело, А небо — смятенные крылья мои!
Я ветром
Планету свою облечу
И к звездам прорвусь сквозь пространство и время, Прорвусь сквозь молчанье миров и круженье, Подобно летящему в вечность лучу.
Беспомощным всходам
Дожди я пошлю.
Добуду я все. Все смогу. Все сумею. Когда-нибудь все же и смерть одолею, Бессмертьем столетия тьму искуплю!
И больше меня не сожгут на кострах, Не буду я подло ограблен, унижен. Недаром мой век свежим ветром пронизан, Взметен над планетой алый наш стяг!
Гордись, человек,
Тем, что ты — Человек!
Входи в мое сердце, что настежь открыто. Входи в мое сердце, что светом залито, — Храню для тебя я всегда этот свет!
ПЕРЕД ПАМЯТНИКОМ ЛЕНИНУ
Я был в музее Предо мной летели, Как на экране, годы и века: Клинок кровавый чувствовал я в теле, Сжимала горло нищеты рука.
На площади к тебе я обратился, Где время притормаживало бег: «О, почему тогда ты не родился, Когда рождался первый человек?!»
Я был в кино.
Я видел: на планете,
Как прежде — кровь и море нищеты, И, словно свечи, быстро тают дети, В могилы унося свои мечты.
И снова я к тебе — От всей планеты — И, точно пламя, теплются слова: Я знаю, будешь вечно на Земле ты До той поры, Пока она жива!
* * *
Кто-то льет колокола,
Кто-то пушки отливает:
И у зла
По два крыла, —
Как и у добра, — Бывает.
Где-то пишется строка — Станет песней колыбельной; Где-то Черная рука
Чиркнет молнией смертельной.
«Хватит нам колоколов!
Пушек тоже нам не надо!» Воля
Материнских слов, — Как железная преграда.
этюд
Ветер стучит в окно — Посланцем каких вестей?
Жду я письма давно От нежно любимой моей.
Ветер стучит в окно — Влагу несет с ветвей... А может, слезу заодно Со щек дочурки моей?
Ветер стучит в окно — Что он несет с полей?
Может быть, несколько снов — Подарок мамы моей?..
МОНОЛОГ ЖЕНЩИНЫ
1
Как близка
Мне доля тростника!
Мы родные с ним, видать, по крови: Из него ведь делали века
То свирель,
То для овчарен кровли...
С незапамятных бреду времен:
За столетья — метры еле-еле;
Даже червь, Наверно, даже он Ранее, чем я, приходит к цели! Величали всячески меня:
Я и Зла,
И Красоты идея — Афродита я, Лягушка я, И детоубийца я — Медея;
В смертный бой Летела я стрелой И в гареме узницей томилась; Я своею женскою слезой
Больше, чем оружием, добилась; Целый мир мне, На виду у всех, Доверял весы своей Фемиды;
Но, услышав мой веселый смех, Зашивали губы мне мюриды. На базаре торговали мной,
Не давали мне ступить и шагу...
Но теперь —
Как выстрел над землей — Принесла Свободе я присягу!
2
Я — женщина.
И мне весна под стать...
Смотрите, вон подснежники проснулись,
Снега уж тихо начали шептать, А там, глядишь, —
Ручьями обернулись.
В аулах флаги
Звездами горят:
Нашла планета новую дорогу;
Свобода —
Новый для меня наряд,
К нему я привыкаю понемногу.
Я — женщина.
Я сокращаю путь —
Чтобы догнать упущенные лёта;
Чем дальше,
Тем свободней дышит грудь,
Тем больше жажда Вольности и света. И вы, Державшие в тенетах нас, Вы, Замыкавшие в свои гаремы, Остерегитесь: Наступил наш час, И знайте —
Женщины не будут немы!
Я — женщина,
И я понять могу:
Вам будет с нами
Временами трудно;
Но разве век пред нами не в долгу — Сейчас,
Когда пришло такое утро?!
И если дом начнете строить свой
Иль снова пушки делать захотите, —
Вы нас не обходйте стороной: Спросите женщину!
Ее спросите!
БЕЛЫЕ ЛЕБЕДИ И ЧЕРНЫЕ СТРЕЛЫ
Сыну
Этот свет называется «белым»...
Но не те его так назвали, В чьих садах соловьи заливались И медовая речка текла;
И не те, чьи голодные дети
Всё съедали — коренья, трава ли.
Им не снились белые лебеди И пронзившая их стрела.
Этот свет называется «белым»... Может, тот изобрел это слово, Кто всю жизнь сгибал свою спину И вовек облаков не видал;
Или тот, кто провел полжизни За решеткой темницы суровой, Где родилась его надежда — Чтобы свет белым-белым стал.
Нет, не думай, что в самом деле Этот свет был белым когда-то — Он кипел и курился смолою, Пожирая людей, города;
Одинаков на всех наречьях, Стон звучал от зари до заката, — Но в петле, под мечом, под пулей Кто-то жил мечтою всегда!
...Милый сын, цветут абрикосы, Напевают птицы о лете, И в ладонь, словно в дверь, стучится Золотой наконечник луча — Как посланец мечты о белом, Белом, белом прекрасном свете... Да не снятся нам черные стрелы В лебединой груди по ночам!
Через пыль и века летели К нам не только белые птицы — Черных стрел мы видели прочерк Рядом с белым крылом лебедей; Сквозь туманы и светлые дали Нас поранить злосчастье тщится... Но боятся черные стрелы Дерзновенных бессмертных людей!
Будто звезды падают с неба — Бьют дождинки по нашей крыше: Дождь упорен в своем желанье Все морщины с Земли стереть; Будь сильней и упорней, сын мой, И травы, и дождя, — ты слышишь? — Чтоб достойным белого света Называть могли тебя впредь!
Порой мне кажется, что жизнь — точило;
Я — только нож, и больше ничего: Хочу, чтоб лезвие острее было, И страшно рад я остроте его!
О глупый нож! Заметь-ка, между прочим, Что ты совсем другим с годами стал — Намного уже и куда короче: Точильным камнем побежден металл!
Себя утешить лишь одним могу: Ножи тупые предо мной в долгу.
СЫН ВИНОДЕЛА
Казиму Фаталиеву
Мы к тебе, принимай, Сын винодела!
Дверь быстрее открывай Для такого дела!
Чтоб тебе, толстощек, Не было бы скучно, И братишек еще, И сестренок нужно!
Дарит бабка колыбель, А чунгур — папаша, Тетка — розочки тебе, Дядюшка — барашка...
Будь певцом и чабаном, Сын винодела!
Иль садовником! Вином Вспрыснем это дело!
Чтоб тебе, толстощек, Не было бы скучно, И братишек еще, И сестренок нужно!
Пахарь — пьет, рабочий — в пляс, Воин бьет в ладоши.
Голова мутна у нас, Но язык хороший.
А поэт? Он без конца Произносит тосты. Громыхают небеса, Дом взлетает к звездам.
А когда умолкнул шум Развеселых песен, Мать сказала: «Малышу Нынче ровно месяц!»
Чтобы губ не дул на нас Продолжатель рода, Праздник сделаем сейчас, Посредине года!
Чтобы было хорошо В каждом доме дружном, И братишек еще, И сестренок нужно!
МЕНЯ УЧИЛИ ЖЕНЩИНЫ
Меня учили женщины, и речь Их изумляла медом или ядом, В одной из них терновник был загадан, В другой — фиалка незабвенных встреч.
Одна, что мудростью меня бросала На острый край дорог, была святой — Снося и горя ветер ледяной, Мне мать несла надежды пламень алый.
Другая, сердце юное даря,
Чтоб в нем цвела любви моей свобода, Дарила мир земли и небосвода!
Лишь женщина бывает так щедра.
О женщины войны, вы все светлей И верностью своей все осветили.
Вы вековечной мукой освятили Потерю мужа, гибель сыновей...
Печальной мать бывает слишком часто.
Веселых матерей на свете нет. Не знавшие войны, печали свет Порою льют на выпавшее счастье...
Меня учили женщины, что мгла И горе слитны, но чернее горе.
Одна желала золотые горы, Другая горы эти прокляла.
Неграмотных, но мудрых женщин знал. Их слово вспыхнет искрой поднебесной.
Ученых женщин знал с рассудком пресным, Которых помнил, но не понимал...
Характер мой, минуя рай и ад, Уж закален и противоударен — Всем женщинам за это благодарен, А что ошибки?— сам я виноват.
Вот женщина вручает мне клинок И скакуна подводит за уздечку, Последний, может быть, дает урок Мне в этой жизни, слишком быстротечной?!
Уроки женских судеб, слов и губ Бессмертны, но один урок превыше — Как женщины, когда любовью дышат, Своих мужчин от смерти берегут!
Три года доченьке минуло, Своя судьба у человечка. Спокойно доченька заснула, Она ведь не река, а речка.
...Как только мячик-солнце вкатится, У дочки сразу работенка: Спросонок надевает платьице И гладит доброго котенка.
Вы, рукомойник, кверху тянетесь, — Заботы нет о человечке.
Вы так на стенке и останетесь, Л дочка вымоется в речке.
Ее команда голоногая
Дома песчаные возводит.
Но бабушка забыла многое И внучку за руку уводит.
Сперва за камень дочка спрячется, Видать пятно колена голого.
Но бабушка всегда отгадчица — Найдет и поцелует в голову.
Мне кажется, что ей о матери Река рассказывает нежная.
А детство мчится в синем катере, Рождая пену белоснежную...
Что с тобою, небо?!
В небе — злости омут. И оно тревожно отвечало громом, Обхватили воздух молнии, как корни, Очень долго небо не было спокойным;
А потом — ни тучки, ни одной дождинки...
Как оно похоже на тебя, лезгинка! Сердишься, родная, упрекаешь часто. Что в разлуке долгой нахожу я счастье, А потом взгрустнешь ты, милая лезгинка.
А в глазах спокойных — ни одной слезинки...
ПОЕТ САЯД
Гордо вскинув черные ресницы, О любви поет моя Саяд.
Так поет, что нива колосится.
Так поет, что соловьи молчат.
Почему же видится так живо: Зной тяжелый площадь разморил, Жирный кат сырой воловьей жилой Зашивает рот Анхил Марин?
А мулла с высокого порога
Строго поучает в тишине:
— Петь пристойно подвиги пророка, Смерть за бога в праведной войне.
Душу — богу, мужу — жизнь и тело. Женщина, судьбе покорна будь. Грех, коль слово вымолвить посмела. О любви запела — значит, бунт!
Кровь в песок по капелькам стекает. Покачнувшись, женщина встает.
Рот зашит, Но песня не стихает.
Рот зашит, Но женщина поет. Съежились от ужаса вельможи. Дрожь колотит шариатский суд
Рот зашит, Но ведь не петь не может Горских женщин песенная суть.
...Пой, Саяд, взволнованно и страстно! Пой, да так, чтоб знал вокруг любой: Вечным бунтом против лжи и рабства Будут наша нежность и любовь.
ЗВЕЗДЫ РУССКОГО СОЛДАТА
Строителям первых ГЭС в Дагестане
Бой ушел, исчез, как тень, За хребты куда-то.
Словно орден, мирный день На груди солдата.
Хоть Россия во сто крат Шире Дагестана, Но идет, спешит солдат В горы неустанно.
К детям? Дети в стороне, Около Рязани, Видят хлеб они во сне Грустными глазами.
Дни летят. Самур-река, Словно хищник, бьется, Схваченная за бока, Из капкана рвется.
Час настал. Одним рывком Он рубильник врезал, Будто в небо кулаком, А кулак — железо!
И такой раздался гул, Жалобный и грозный...
И посыпались в аул Золотые звезды.
У солдата торжество На лице горело, Будто дома у него Тоже посветлело!
Весне 1945 года
Папахи снеговые Сняли горы.
Послав привет красавице весне, Самур бушует весело, Который
Уносит к морю зиму на спине.
Поют ручьи, И голубые перья Роняют по ущельям облака, И, как горянки юные, деревья Стоят вокруг с букетами в руках.
Весна! Весна! Ты краше год от года, Но этот май в веках неповторим, С любимой сходство мы в тебе находим, Зовем мы юность именем твоим.
Твои чинары в черный час суровый Мы от свинцовых ветров сберегли, Чтоб родники не захлебнулись кровью, Герои в битвах грозных полегли.
Не потому ль, весна, По горным рекам Спешишь ты, Льды сметая на пути,
Чтобы букеты, Пахнущие снегом, На братские могилы принести?!
* л *
За распадками ветер Свистит, как клинок. И склонились в молчаньи Сады над оградой.
И, сорвавшись с чинары, Последний листок Лег на мерзлую землю Посмертной наградой.
И качают печально Деревья в лугах Головешки ворон На обугленных кронах. ...Четверть века прошло. Но ложатся снега На пороги домов, Как листки похоронных.
Я камешек от гордого Кавказа И капля из живых его морей. Хочу звучать неповторимым сказом, Шуметь чинарой у родных полей.
Пусть будут песни яростны, как грозы, Пусть будут песни, как мечи, остры, Пусть будут песни радостны, как розы, И, как потоки горные, быстры.
Пускай они лишат меня покоя, Пусть уведут из тихой стороны, Но, как рукопожатие мужское, Пускай навек останутся верны.
Кавказ! Твои вершины словно храмы, Легенды нашу славу берегут.
Ты тоже носишь боевые шрамы, Как мой народ. А шрамы не солгут.
Хочу, Кавказ, под сводами твоими Я песни петь о мертвых и живых. Пусть навсегда мое забудут имя, Но помнят современников моих!
ПЕСНИ МОЕЙ УЛИЦЫ
У меня есть улица. Она — И земля моя и поднебесье. На чунгуре каждая струна — Это ль не о ней четыре песни!
Первая — о храбрости звенит, Братству гимн поет струна вторая, Третья — о надежде говорит, А в четвертой — радость огневая.
Я вдохнул в поющую струну Негасимый пламень Прометея. Пел я уходящим на войну, В зыбке убаюкивал детей я.
Что четыре птицы пропоют?
Что расскажут надписи четыре? Виноград тучнеет. Бубны бьют.
И «Лезгинка» — улица, не ты ли?
Здесь живу я, дерзок или мудр.
Знал любовь, был приобщен к отваге. Здесь вершил я над врагами суд, Здесь я поднял доблестные стяги.
1
Улица моя, твоей судьбы Все ли перечитаны страницы?
Если рождена ты для борьбы, От борьбы тебе не уклониться.
Можно ли словами пренебречь? Шарвили сказал их. Не его ли Над Самуром огнедышит меч — Символ непокорности и воли.
Улица моя, не забывай Каменного Мальчика веками!
Чтобы был свободен отчий край, Пастушонок превратился в камень.
Тамерлан коварен и жесток, Окружил он Мальчика заботой, Скаредного золота мешок Предлагая за простую воду.
Мальчик день и два, и три молчит, Дохнут Тамерлановы вояки.
Властелин разгневанный кричит: «Выколоть глаза ему, собаке!»
Улица моя, родной земли Эта быль века стоит на страже. Каменного Мальчика вдали Видишь ли? То неподкупность наша!
Знаешь ты, ни ночью я, ни днем На поклон не отправлялся к шахам.
Узденем остался, узденем...
И за правду мог бы лечь на плаху.
2
Улица, ты крохотной щепой Не пропала в мировом пространстве, Не исчезла узкою тропой
Ты в пустыне позабытых странствий.
Ты, как грозный меч, одним концом Оперлась на твердь старинной славы, А другим, как золотым лучом, Ты пробилась к Площади державы.
Улица, с тобою говорит
Даль печали и людского гнева, Ты прошла сквозь огненный Мадрид. Ты в печах Дахау не сгорела.
Братство не для моды рождено, Как для моды дети не родятся, И на нашей улице давно Народились Равенство и Братство.
Будто целый мир собрался здесь, Фестиваль устроив бесконечный.
И звучит одна и та же песнь, Может быть, на тысяче наречий.
«Братство — это реки всех земель, В океан сливающие воду, Миллионы рук, назло зиме, Создающих добрую погоду».
Улица моя, такую песнь
Нынче над Самуром распевали,
Из Вьетнама слышалась в ней весть, Кубы отсвет за ее словами.
На планете улиц не сочтешь: Узких и широких, и огромных...
Все люблю я улицы. И все ж С улицей моей я связан кровно.
Помню я, как улица по швам Разошлась со скрежетом и гулом, Седина прошла по головам, Стон, как облако, стоял в аулах1.
Протянули миллионы рук Улицы великого Союза. И тебя избавили от мук, Сняли горы бедственного груза.
Улица моя, ты сладкий звук Четырех неповторимых песен. Здесь живу я, твой старинный друг, Этих песен спутник и ровесник.
1 Речь идет о землетрясении 1970 года. (Примеч. ред )
Настанет день, и журавли в тумане Мне принесут неведомую грусть...
Пусть на дорогу денег не достанет, Я, словно к маме, в край родной вернусь.
Как хорошо, что осень в Дагестане!
Коснусь губами дагестанских вод, Где, дно устлав бесценными листами, За годом год всю жизнь мою листая, Река сквозь осень сердце понесет.
Как хорошо, что осень в Дагестане!
Рассыпав песни щедрыми горстями, Она с чунгуром входит в каждый дом, Буза густая льется за столом, И полон двор веселыми гостями.
Как хорошо, что осень в Дагестане!
В кругу чинар с девичьим тонким станом Забуду я о горечи утрат.
Я не богат, но звонкими листами Одарен всех щедрее по утрам.
Как хорошо, что осень в Дагестане!
Мы, словно листья, облетим в свой срок. Пока душа гореть не перестанет, Пусть добрый друг в пути меня застанет, И мы достанем заповедный рог.
«Как хорошо, что осень в Дагестане!
ГРОЗА
Как морские волны, облака Хмурят брови, сходятся устало, Огненные струи свысока Гулко ударяются о скалы. И, пожара на земле боясь, За нее страдая и борясь, Из нависших туч, из туч глубоких Глухо выливаются потоки. Мчатся реки горные к морям, — Как страшны они в стремленье жадном! И скала седая пополам, Будто бы разрублена кинжалом!
К дочери пришла ее подруга, Но Анжела занята собой.
И забилась гостья в дальний угол, Куклу взяв с растрепанной косой.
Скучно ей. Она вот-вот заплачет. Только прячет слезы и молчит, А дочурка то играет в мячик, То на пианино побренчит.
То за книжку толстую садится.
А меня тревожит все сильней: Где могла ты, дочка, научиться Принимать так холодно гостей?
Чтут закон гостеприимства люди. И учил меня когда-то дед: «Если в сакле и котла не будет, Гостю варят в пригоршнях обед».
Иль и мы, вином наполнив чаши, Тоже забываем иногда, Что гостям любовь и ласка наша В сотни раз нужнее, чем еда.
Для кого-то наши горы —- голы, Пресен хлеб наш, а в долинах тесно, Синий дым каминов слишком горек. Я ж вдохну — и перехватит горло От гортанной страсти наших песен.
Отчая земля — не просто почва, А могилы прадедов и дедов, Их сердца, что клювиками почек В души нам стучатся днем и ночью, Песни мамы, бабкины легенды...
Где бы я ни ездил, где бы ни был, К ледникам спешу я, чтоб согреться. Здесь сердца огромные, как небо Ну а небо чистое, как сердце.
Мал мой край, но, если другу надо, Саклю в скалах вырубим отвесных, Землю сами принесем для сада. А врагу и под землей не тесно.
Вознесен судьбой над облаками, Край родной мой окрылен страною. Но, как волны речки точат камень, Мысль все время не дает покоя:
Дагестан, забудь законы мести, Но не стань застольным златоустом. Сняв кинжал, не позабудь о чести. Брось шутху1, но не забудь намуса.
1 Шутху — женский головной убор — мешочек для скрытия волос. В старину считалось позором, когда женщина ходила без шутху. Сверху шутху одевается шаль, платок.
it it
Только-только солнца лучик тонкий Тронет кромку ломких облаков, Вмиг вспорхнут, как бабочки, ручонки, Пахнущие теплым молоком.
Нежно глядя, мать их тихо гладит. — Срок придет, проворны и крепки, Будут мастерить они и ладить.
Щедро их украсят синяки.
И в долину с высоты орлиной Принесут цветы, не задрожат. На саман они замесят глину, Мать в горах сумеют поддержать.
Будут пахнуть жарким солнцем жатвы, Если только встретится кунак, Будет крепким доброе пожатье, Если враг — увесистым кулак.
Усмирят они речные струи.
От мужской работы загрубев, Нежно лягут на тугие струны, Извлекут прекраснейший напев.
Не убьют они и не отнимут, А подарят, сделают, спасут. Ласково любимую обнимут, В дом сынишку бережно внесут.
Корабли они поднимут в воздух...
Л малыш смеется:
«Подожди!»
Тянет руки к теплым, смуглым звездам На высокой маминой груди.
БЕЛЫЙ ВЕТЕР
В горах, где ветер черный бросит тень На лик поэта, правя злое дело, Не бойтесь! Даже в самый черный день Спасет певца светлейший ветер белый...
В горах, где черный ветер, зарычав, Девичью душу травит озверело, Не бойтесь! Даже в самый черный час Спасет ее нежнейший ветер белый...
Но никогда в горах не прогремит Гроза над колыбелью. Мир тут светел! И даже в самый сладкий белый миг Здесь бережно летает белый ветер.
Высоко взлетают скалы синие.
В вышине дорогу я мощу.
Я иду к тебе в огнистом инее, Женщина, которую ищу.
Музыкой плотин над речкой скованной Я тебя навеки удивлю.
Груб мой голос, громкий и взволнованный, Женщина, которую люблю!
У меня на лбу столкнулись сабли.
Не пускай красивых за порог! Шрамы не уродуют ни капли, Если я в бою тебя сберег.
Верю в жизнь, в свершения любые.
В вышине дорогу я мощу.
И несу я серьги голубые
Женщине, которую ищу...
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ
1
Солнце — лодка золотая —
Выплывает из-за моря, Над водой лучи взлетают, Словно весла, с морем споря.
Ходят весла золотые
По нехоженой дороге, И красны валы крутые, Как вино в заздравном роге.
Солнце ткет на глади зыбкой, Из лучей узор сплетая, В стих мой вдруг вошло с улыбкой, Как лезгинка молодая.
2
Почему, словно гордая лань-недотрога, Ты бежишь от меня, почему, Беневша? По какой бы тропинке не шла ты, ей-богу, Все дороги ко мне приведут, Беневша.
Если тучкой взлетишь в небеса голубые, Стану ветром, тебя унесу, Беневша.
А росой упадешь на цветы полевые, Стану солнцем и выпью росу, Беневша.
На снегу я зажгу голубые фиалки, По волнам проплыву без весла, Беневша.
Почему ты исчезла, как сон о русалке, И огонь моих глаз унесла, Беневша?
3
Ласточки щебет вплетают в чинары — Это песни моей Беневши.
Вешний ручей голосистее тары — Это смех твой мне слышен в тиши.
Грозди сирени в горах Дагестана ~~ Это ты, это ты расцвела.
Ночь ниспадает на горы устало — Это волосы ты расплела.
Образ твой нежный мне дарит природа, И повсюду его я ловлю.
Верно, поэтому я с каждым годом Природу все жарче люблю.
МОЯ СВЕТЛАЯ ЗВЕЗДА
Светлая моя звезда, Расскажи мне, что случилось? Может, мучают года?
Может, жизнь не получилась? Затихает в сердце шум Ветра, моря и прибоя... Не скрываю тяжких дум: Что случилося с тобою? Может, вдруг я стал другим? Может, лучше был я прежде; Человеком дорогим, Ветром трепетным и нежным? Может, я не стал крылом, В небеса тебя не поднял? Сожалеешь о былом И печалишься сегодня? Я б Вселенную зажег И приблизил к изголовью, Я бы, если только мог, — Обогрел тебя любовью, Чтобы ты, моя звезда, Светлой радостью родившись, Не сердилась никогда, От меня отгородившись. Чтобы ты, оставив след, Словно солнечные блики, Освещала целый свет Красотой своей великой!
Нет причин грустить тебе, Зажигай наш день с Востока.
Так и сбудется в судьбе: Жить светло! Светить высоко!
СЮИТА ЛЮБВИ
1
Я пел о цветах, исполненный сил, —
Ты рядом была со мной.
Я к солнцу думы свои устремил, —
Ты рядом была со мной.
Я камни Самура держал на ветру, —
Ты рядом была со мной.
Росе я в глаза глядел поутру, —
Ты рядом была со мной.
С улыбкой сквозь радугу смог я пройти, —
Ты рядом была со мной.
Я лютое зло отшвырнул с пути,— Ты рядом была со мной.
2
Как в склепе, сердце в груди моей, —
И нет со мною тебя.
Я нем, умолк во мне соловей, —
И нет со мною тебя.
Ослепли глаза, любившие высь, —
И нет со мною тебя.
Крылатые ноги свинцом налились, —
И нет со мною тебя.
Осенние листья кружатся вновь, — И нет со мною тебя.
И пусть неизменна моя любовь, Но нет со мною тебя.
Цветы через скалы кремнистым путем Спешат весной в мой забытый дом, — Ко мне возвратилась ты!
И ласточка вновь над моим окном, Щебечет звонко и плещет крылом. Ко мне возвратилась ты!
И снова, и снова мой грустный взгляд Светлеет, как голубой Шахнабат,— Ко мне возвратилась ты!
Искрящийся иней растаял вмиг, Два солнца горят на щеках моих, — Ко мне возвратилась ты!
ФИАЛКИ
Там, где лето росы расплескало, Там, где ветер косы трав ласкал, Голубые звездочки фиалок Я на синих скалах отыскал.
Их под вечер в память первой встречи Я принес тебе издалека.
И в кувшине вспыхнули, как свечи, Венчики на тонких стебельках.
Цвет кувшина я продумал точно, Чтоб как можно тоньше оттенить Глиной хрупкость каждого цветочка... Только воду позабыл налить.
День прошел. И словно ветер дунул,— Поредел букет мой, облетел.
На него взглянул я и подумал О тебе и о твоей судьбе.
Сколько раз в стихах поэты сами По законам древним красоты Сравнивали девушек с цветами... Но они и вянут, как цветы.
Как фиалка, ты была красива, Как весенний ветер, весела. Вместе травы ты со мной косила, По полям груз поровну несла.
Ты, бывало, за день уставала, А ночами, не сомкнув глаза, Нянчила, готовила, стирала, Стол друзьям ты в полночь уставляла, Мне в упрек ни слова не сказав.
По лицу заботы и кручины Провели морщины, как ножом, Почему, скажите мне, мужчины, Наших жен так мало бережем?
Жизнь в бою за них отдать готовы, Если надо — и в огне сгорим.
Но при людях ласкового слова Женам никогда не говорим.
Как поля под пеленою снежной Оберегают вьюги декабря, Нашу верность, и любовь, и нежность Прячем даже от самих себя!
Дорогая, пролетали годы, Счастье было, и печаль была. День за днем, ты, как фиалки воду, Только ласки от меня ждала.
Мы навеки связаны судьбою, И любви горячей не остыть, Все, в чем виноват перед тобою, Если можешь, милая, прости!
косы
Кто с жаром вас не целовал, О косы, косы?
Так, чтоб мутнела голова?
К чему вопросы!
Не в вас ли, чудо из чудес,
О косы, косы, И цвет земли, и солнца блеск? К чему вопросы!
* * *
Глаза, как горные ключи, В них столько синевы!
А косы льются, как лучи, Спадая с головы.
Готов я был держать кинжал, Чтоб косы уберечь, И вдруг... Я чуть не зарыдал, На миг утратив речь...
* * *
Никто из молодых людей Не взял, не выкрал кос, А парикмахер-лиходей К ним ножницы поднес.
Как истукан, стою, смотрю: Лучей от солнца нет.
«Темно, родная, — говорю. — Включи хотя бы свет!»
Небеса оторвав от земли, Рев мотора раздвинул дорогу, И исчезли в прозрачной дали Очертания гор понемногу.
Может, символ прощанья и слез — Те дождинки, что с неба упали?
Дорогая, ведь мы не всерьез От самих от себя улетали?
Самолеты надежны вполне. И вернутся! И верю опять я, Что и ты возвратишься ко мне, Словно небо в земные объятья.
Пусть гроза сложила крылья, Это все не станет былью...
Все, что было с нами, — сказка, Свет далекий маяка.
Кеманча уже не стонет.
Только образ твой не тонет. А сияет в отдаленье, Словно лунная река.
Пахла родина Эмина Золотым цветеньем тмина.
Стыли первые фиалки На сверкающем снегу... Все прошло. Тебя не стало.
Солнце спряталось за скалы. Я же — спрятаться от грусти И за скалы не могу!
Не в обиде будет Каспий
За слова, что кинул наспех: Я сказал, что в целом мире Нету девушки милей!
Я бывал неосторожен,
Как кинжал из легких ножен, Я тебя, наверно, ранил Этой нежностью моей?
А теперь — живи спокойно. Пусть тебе не будет больно От других побед и тостов, От поклонников лихих. Ну а если вдруг меж ними Ты мое услышишь имя, Пусть не высветит румянец Воспаленных щек твоих.
Долгая окончена дорога.
Будто между прочим, я сказал: — Дел, сыночек, было очень много.
О тебе не очень я скучал.
Вздрогнул сын, в лицо мне глянул строго И, совсем как взрослый, замолчал.
—	Жил в разлуке долгой не печалясь,— Я жене с улыбкою сказал.
Ласточки весенние умчались;
Засверкали молнии в глазах.
—	Я в пути не тосковал по дому.
О тебе совсем не вспомнил, мать.
А она смеется:
—	Вот такому
Никогда на свете не бывать.
ПРОЩАНИЕ
Прощай!
Даже ложь я когда-то прощал.
Морозы трещат и окончилась осень.
Затянут ледком наш печальный причал И сердце от сердца, как лодки, относит.
Прощай!
Догорел невеселый очаг.
Подснежник зачах без воды и ухода.
Как путник, что в дом твой напрасно стучал, Любовь и надежда все дальше уходят.
Прощай!
Одиноко было нам вдвоем.
Теплом ты ни с кем не умела делиться.
Проходят, как путники, день вслед за днем, Но в дом твой холодный никто не стучится.
Прощай!
Ты прошла над судьбою, как град.
Хоть ливень весенний цветам обещала.
Я много прощал. Но погубленный сад В горах никому никогда не прощали.
Прощай!
Если солнце погасло в крови, Его не зажечь, мы давно понимаем. Стоим над могилой погибшей любви. Ты взгляд подняла, как курок поднимают.
Осень к сердцу подползла по-лисьи.
В травах первый иней по утрам. Нежности застенчивые листья Вянут на пронзительных ветрах.
Знаю, ни минутки не промедля, Вслед уйдешь за летом по лугам. И в лесах все больше, больше меди, Холодок заметней на губах.
Ни к чему нам споры и раздоры.
Пред тобою тысячи дорог.
Так вот пчелы в пору медосбора Улетают на другой цветок.
Как мальчишка, был когда-то рад, На тропинке встретившись с тобою. Разве знал, что твой открытый взгляд Раной обернется ножевою.
Что мне солнце, что мне белый свет, Если ясным днем и темной ночью Даже через много долгих лет Рана возле сердца кровоточит.
До свиданья, первая любовь!
Не верну тебя, не пожалею. Но, вобрав в себя земную боль, Сердце всей планеты тяжелее.
В мутной дымке над развилкой утро. Вслед взмахнув, скажу:
— Счастливый путь!
Здесь бы надо улыбнуться мудро, Только знаю, слезы не дадут.
Но, отвергнув непреложность истин, Вновь душа надеждами полна.
Есть леса, где голубые листья Никогда не тронет желтизна.
СВИРЕЛЬ
1
Не каждой женщине ковер соткать дано. И не у всех мужчин поют свирели.
Один красив, чтоб на него смотрели, Чтоб красота пьянила, как вино.
Другой волшебной силою силен, Чтоб чудеса он мог творить любые. Приходят в мир немые и слепые — Те, кто природой вовсе обделен.
Но всех детей под сердцем носит мать И каждому ребенку сердце дарит, Чтоб ненавидеть, чтоб врага ударить, Чтоб радость и любовь воспринимать.
Чтоб человеку было где хранить Своей любви и ненависти море, Чтоб, несмотря ни на какое горе, Блестела жизни солнечная нить.
2
Молчало небо в день его рожденья.
Раскачивало время облака...
И горевала женщина в селенье, Не давшая ребенку языка.
Года пройдут. Ее он взглядом спросит, Как выразить горение крови.
В лицо врагу он дерзких слов не бросит И женщине не скажет о любви.
3
О обаянье дочери соседской, И этот взгляд, как острое копье! Наверно, от жестокости недетской Замерзло солнце в сердце у нес.
Она была, как первый в жизни мячик, Что дразнит, вырывается из рук.
При встрече с нею безъязыкий мальчик То замирал, то загорался вдруг.
Она была, как первый в жизни мячик, Смеялась каждой черточкой лица.
И мать пришла тогда на помощь сыну И принесла ему свирель отца.
4
Встречая солнце, солнце провожая, Свирель тревожно пела вдалеке, И боль его и радость выражая На пламенном, особом языке.
И строки бессловесные горели На облаках, на синем камне скал. И солнца луч, пройдя внутри свирели, Сердца людей своим теплом ласкал.
А дочь соседа не хотела слушать, Но не могла не выйти на крыльцо:
Неведомые песни жгли ей душу, И озарялось вдруг ее лицо.
5
— Да, ты красива, дочь, красива очень,— Сказала мать, печали не тая,— Но никого ты полюбить не хочешь, И аульчанок избегаю я.
«Приди, приди»,— поет и плачет тонко Свирель, как струны синего дождя.
— Нет, я люблю,— ответила девчонка, К немому другу в горы уходя.
6
Язык людей — великое творенье.
Любовь иные знает языки:
Язык цветов и волн, и птичье пенье, Которые навеки всем близки.
Язык любви! Он голоса не просит, Его слова рождаются в крови: И ненависть — огонь презренья бросит, И нежный взгляд зажжет огонь любви!
ХАНСКИЙ ПРИКАЗ
Властолюбье заиграло в хане
В первый день, как он владыкой стал. Повелел писать приказ стихами, Чтобы он ходил из уст в уста.
Первый пункт: о женщинах, понятно.
Пункт гласит (отныне он закон): «Я мужчинам — будет им приятно!— Разрешаю по двенадцать жен!
Пункт второй: о женщинах, конечно!
Чтоб теперь ленивицам и впредь К мужу относиться человечно: Ноги мыть, укладывая, петь!
Третий пункт: о женщинах, бесспорно! Чтобы им, когда хоть пьют, хоть бьют, Не бежать к другому. Пусть позорно Их мужья на псарне прикуют.
Пункт четвертый... Вот и все, пожалуй!
Поскладнее запиши, поэт!» Но приказ заполыхал пожаром, Кажется, перевернулся свет.
Мчат мужчины яростные к хану, Разорвать готовые его.
И приказ, написанный стихами, Тычут в нос владыки самого.
Хан читает, и лицо как саван: «Хан великий... И приказ таков: Чтоб мужчин не заносила слава, Женщина всегда имеет право Завести двенадцать мужиков».
Хан читает, и лицо как ливень. Синее совсем: «Теперь и впредь, Всем мужчинам: будет справедливо! Женщине, чтоб сделалась счастливой, Ножки мыть, укладывая, петь».
Хан читает, и лицо как туча: «Если жены пьют иль бьют мужей, Не бежать к другой! А будет случай, Приковать злодея, да получше, К псарне на посмешище людей!»
«Ах, мерзавец!— застонал владыка.— Где поэт? Живого проглочу!» А поэта отыщи поди-ка!
Он не доложился палачу.
С той поры все властелины мира Затаили злобу на певца.
Нарекли его своим кумиром Женщин благодарные сердца.
Живут два мира на земле одной: В одном мне мачеха проклятье шлет, В другом молитва матери родной Меня хранит от горя и невзгод.
Палач меня лишает языка, Кудесник возвращает мне язык. Один крадет постель у бедняка, Другой свою стелить ему привык.
Слетает ворон очи мне клевать, А сокол — новые взамен дарит. Обидит люто мачеха, а мать Врачует боль, Уводит от обид.
Два лика у земли: один во мгле, Другой всегда в искрящихся лучах. И я подобен с юных лет земле: Гроза в глазах и солнце на губах.
Растает снег в горах — Тревога нарастает.
Густая синева Звенит на виражах, Как острие копья Пронзая дали, стаю В родимые места Ведет седой вожак.
Он крепок и умен. Он знает путь извечный. Но у крутой скалы Средь предрассветной мглы Навстречу журавлям, Набитые картечью, Плывут не торопясь Тяжелые стволы.
В повадках зная толк, Хитер охотник, меток.
Он ждет здесь не впервой Весеннею порой.
Тверда его рука.
Есть у него свой метод: Лишь вожака накрой — Рассыплется весь строй...
И падает вожак, Ломая в небе крылья,
Но стая вслед за ним. И около земли Успели журавли — Собрата подхватили, Закрыли от врага И в небо понесли.
Уже давным-давно Охотника не стало, Но стаял снег в горах. И боль в душе растет... Как острие копья Пронзая дали, стаю В родимые места Седой вожак ведет.
ТЕЛЕГРАММЫ
Не просто сердце бьется, не стихая, И пульс стучит, тревожен и упрям,— В крови моей горячее дыханье И трепет новогодних телеграмм.
Кого поздравить мне сегодня надо!
Фиалку вспомнить или алый мак? Когда весной был воздух чист и сладок, Они соединяли нас в горах.
Ты помнишь, друг мой, как в цветущей силе Звенели родники и в знойный день Ахтынские чинары нам дарили Живительную, благостную тень?
Кого поздравить мне сегодня надо!
Касатку вспомнить или соловья?
Под вешним небом в пору звездопада У них летать учились ты и я.
Трава завяла осенью в лощинах,
Ударил снег по голым тополям, И на лице прибавилось морщинок У матерей, всю жизнь отдавших нам...
Кого поздравить мне сегодня надо?
Мне молот люб иль наковальни гром?
Устав от яростных ударов, рада Покою сталь, каленная огнем.
Серебряной чеканкой до рассвета Мое окно мороз покрыл хитро. Кто скажет мне: когда наступит лето. Останется ли это серебро?
Кого поздравить мне сегодня надо? Чунгур припомнить или кеманчу? Они всегда со мною были рядом В тяжелый час. Я вспомнить их хочу.
Трепещет сердце, кровь толчками гонит, И строчки телеграмм мои легки: «Пусть в наступающем году не тронет Сердца людские изморозь тоски!»
Если скопом на тебя насели, Стоек будь, не уступай врагам, Как скала, когда потоки сели, Яростно штурмуют берега!
Хлещут камни, высекая искры, Но себя в сраженье не жалей... Рокот моря слышен где-то близко. Там утесам много тяжелей.
Молотами бешеного шквала Злобно бьет их гулкая вода. ...В щебень их, бывало, превращала, Но не побеждала никогда.
ОТ ОДНОГО ДО СЕМИ
Всяк по земле идет своей тропою, Но будет одинок и во сто лет, Кто не привел, как песню, за собою Сынов и дочерей на этот свет.
У каждого свое бывает счастье, Своя звезда, зовущая вперед, Но вдвое счастлив тот, кто в час ненастья Под песню материнскую уснет.
Годами дверь держащим на запоре Ни с кем не разделить тоски своей. Тот трижды счастлив, кто в годину горя Найдет участье близких и друзей.
Дороже и прекраснее алмаза
Земля отцов. Хоть знают все о том — Счастливее других в четыре раза Украсивший ее своим трудом.
Из ничего порой огонь тревожный Мгновенно вспыхнет, трепетен и ал.
В пять раз счастливее успевший в ножны Вложить, не окровавив, свой кинжал.
Иной сердечной верности не ценит.
Чужим живет он в собственном дому.
В шесть раз счастливей тот, кто не изменит Своей семье и дому своему.
Родителей родным задевши взором, В семь раз счастливей тот достоин стать, Кто поцелует войлок, на котором Сидели некогда отец и мать.
БУРЯ
Свистящими бритвами ветра Изорвано небо и смято.
И ветви продрогшего кедра Обрызганы кровью заката.
Здесь ночи спокойные редки, Здесь буря гудеть не устанет И кедр за хрупкие ветки Как будто бы за руку тянет.
Но дерево знает, что вскоре Обмякнут февральские лавы И здесь на заснеженном взгорье Появятся первые травы.
Что бури жестокие стихнут, Над ним не изведав победы. На ветках ободранных вспыхнут Опять молодые побеги.
Не сгорбить его, не состарить Ни зною, ни дикому граду, Он людям усталым подарит В пылающий полдень прохладу.
Я думаю, сидя устало: Судьба, усмири свою ярость — Ведь зим перенес я немало, Но где же весна затерялась?
Тиран изрек:
—	Заветный срок придет,
И шар земной, как плод подгнивший с ветки, У ног моих покорно упадет,— Он был жесток и покорил полсвета.
Поэт сказал:
—	Но твой бессилен меч.
Он сеет только смерть и разрушенье.
А я могу остановить мгновенье
И красоту от тленья уберечь.
Пролив на все свой беспощадный свет, Века их спор по праву разрешили.
В сердцах повсюду властвует поэт.
Тирана, свергнув, навсегда забыли.
И ясным днем и тихой ночью лунной Люблю твои напевы, кеманча !, Когда внезапно плачущие струны Чужою скорбью в сердце прозвучат. Ты почему с одною грустью дружишь, Не зная ни веселья, ни мечты, И для чего ты панихиду служишь, Когда цветут улыбки и цветы? Зато твой брат, что небогат речами,— Пузатый, толстокожий барабан — Готов в минуту скорби и печали Затеять кавардак и балаган.
И он и ты одной богини дети, Но до чего ж характер разный дан: Когда ты стонешь, как в ущелье ветер, Вовсю гремит, хохочет барабан...
Но лишь больной грустит с утра до ночи, И лишь глупец хохочет целый день, А я — поэт, и мне б хотелось очень Звучать волшебной тарой для людей. Чтоб голос мой мужал от года к году, Чтоб жили в песнях сердца моего И смех, и грусть лезгинского народа, И ликованье буйное его.
1 Кеманча — щипковый музыкальный инструмент.
ДОМА ДРУЖБЫ
Шум веселья звонок, неумерен, Все дела, заботы — напотом.
Кто сказал — дружить мы не умеем, Пусть придет сегодня в этот дом.
Рада всем лезгинская невеста, Я в улыбках дружеских тону. И хозяйка опускает тесто В горячо пылающий тонур.
Сумерки весенние прохладны, Но, момент затишья улучив, Дарит нам с распахнутой веранды Саз ашуга нежности лучи.
Дом и дружбу строим мы навеки. Сокрушить не сможет нас беда. Ленинградцы, туляки, узбеки, Счастья вам желает тамада.
А столы накрыты, глянуть любо...
Кто с вином дербентским не знаком?! Вот чуду — божественное блюдо, А хинкал в приправе с чесноком.
Муж, с утра нарядно приодетый, Хлопотал с женою наравне — Отражен в семье обычной этой Добрый свет, присущий всей стране.
Самовар гудит как будто улей, Детский говор, блески чистых глаз. Пусть в Ташкенте, Ленинграде, Туле Светлым сердцем братья вспомнят нас.
Приходят песни по ночам, Как зрелость в грозди, Как в горский дом, не постучав, Приходят гости.
Их шлют поляны и луга, Ключи, туманы.
Та, словно старший брат строга, А та, как мама.
Вот так зимою шлет сосед Вино — согреться.
Пускай на нем медалей нет, Оно — от сердца.
* * *
— Как начинается напев?— Меня спросили.
— А где начало трав, дерев, Озерной сини?
— Как трудно строчку зачеркнуть, Переиначить.
— Как воду в речке зачерпнуть И не запачкать.
На свете множество дорог
И грязи масса.
Я в этом мире не пророк — Дорожный мастер.
Как много в песнях лишних слов.
Как мало надо.
Будь, стих, просторен и суров, Как автострада.
Ведя столетьям равнодушный счет, Народ пристрастен, выбирая меру, Один считает от рожденья веры, Другой с холеры иль с чумы начнет.
Печальны вехи памяти людской: Война держав, пожар, землетрясенье, Казнь бунтарей, начало притеснений, Явленье в градах язвы моровой.
Но стал светлей поток бегущих дней. Былые меры времени забыты.
Так некогда на родине моей Запоминали годы по убитым. Теперь их чтут по именам детей.
ВОЛОГОДСКИЙ ОБЫЧАЙ
Стрелками часов, как будто спицами, Время ткет преданий кружева.
И до наших дней одна традиция В Вологодской области жива.
Долгу непреложному послушные, Парни едут в армию служить — Закалять сердца солдатской службою, Рубежи спокойствия хранить.
Девушки — застенчивые Золушки — Милых проводив, наедине, Зажигают маленькие елочки На опрятной полке на стене.
Распростятся парни с ненаглядными...
И до возвращения солдат
В верности немеркнущими клятвами Эти елки трепетно горят.
Равнодушно маятник колеблется. Твой любимый был красив и горд.
В уголке перед тобою теплится Елочка уже не первый год.
Вплавь по рекам и по снегу волоком, В летний зной, в ненастье и в мороз Он любовь твою от самой Вологды До Берлина бережно пронес.
И недаром на земной поверхности Темно-бронзовой светя корой, Словно символ вашей женской верности, Русские леса горят зарей.
РУКИ ПАХАРЯ
Вот они, упруги и шершавы, Как земля, прекрасны и смуглы, Боль, надежду, славу всей державы Уместить в себя они смогли.
В море вешних трав, на горном склоне Мир застыл, закатом удивлен, Видишь — на натруженной ладони Одуванчик словно микрофон.
Тишина ему поведать рада Каждого растения секрет, Он заботы поля с полувзгляда Понимать научен с детских лет. Жар души, что был веками нажит Им, прошитым бороздами вен, Вся земля отдаст и все расскажет, Только нежность требуя взамен. Ими путь в долину звезд отыскан. Но с любимой выйдя за холмы, Как весной цветы в саду Ахтынском, Ласки руки пахаря полны.
Очернить их — глупая затея, Теплота могучих этих рук, Словно гордый факел Прометея, Согревает мудро все вокруг.
Наши годы слишком быстротечны — Канут люди, даты, имена...
В мире, как огонь, да будут вечны Руки пахаря и семена!
КУЗНЕЦ
Я в слух и зренье превратился весь, Когда зашел в пылающую кузню. Стоял кузнец передо мной, как Зевс. Стоял лохматый, жилистый и грузный. Как бури, брови черные сдвигал, Что корни — руки жилистые. Ими С железками своими он играл, Как будто со свечами восковыми. Калил металл до огненной поры И опускал его он в бак с водою. Вливая крепость в косы, топоры, Не гнулись чтоб в работе под рукою. По кузнице такой метался гром, Что по аулу несся за порогом... И каждый быть хотел учеником У кузнеца, похожего на бога.
РОДНИК
Сергею Есенину
Прости, я сегодня опять загрустил
И снова заветной тропою
В леса ухожу я, где хвойный настил, Пружиня, хрустит под ногою.
Я в синих долинах брожу наугад.
Куга зацветает в туманах.
Мне маки кивают на горных лугах. На тайных полянах — тюльпаны.
В ладони доверчиво тянется лист.
И там, где сплетаются кроны, Заводит в траве голубой гармонист Напев на прозрачной гармони.
Заслушался ветер, скворец не вспорхнет, В кустах соловьи оробели.
А он переливы ведет и ведет По клавишам камешков белых.
Неведомый гений, рассветный родник, Раздвинув земные породы, Меня молоком материнским роднит С живительной сутью природы.
Я пью из него облака по утрам И звонкие звезды ночами.
И кажется легкою горечь утрат. Смешными былые печали.
И прибыло сил, и ничуть не устал, И сердце стучит все упорней.
Пускай на ветрах поредела листва, Крепки узловатые корни.
ГОВОРИЛА ЖЕНЩИНА КРАСИВО
Лезгинская пленительная речь Щебечет речкой на устах у женщин. Светлы ее эпитеты, как жемчуг. Остры ее метафоры, как меч.
В ней шелест трав у отчего крыльца. Когда журчит по камушкам созвучий, Прохладой дарит, словно ключ на круче, Ее проклятья тяжелей свинца. Лукавством женщин наградил пророк. И, если слово сказано по-женски, То смысл его отыщешь только в жесте, Суть, как в стихах, сокрыта между строк То мчит, как конь, стрелой во весь опор, Не признавая никаких препятствий.
То вдруг кратка.
И вот в обычном «Здравствуй!» Нежданно слышишь смертный приговор. Как много можно в ней недосказать. О, сколько раз в устах твоих звучали: Отчаянье—в коротком «Нет, нельзя!» В «Налейте чаю!»— океан печали. Лезгинская пленительная речь...
В устах одной горянки из аула Она смогла сберечь меня от пули И покарать, как беспощадный меч.
ПРИЕЗЖАЙТЕ, ДРУЗЬЯ!
Приезжайте, друзья! Я на реки накинул мосты.
Приезжайте, друзья! Пусть орлы вас поддержат на скалах.
Приезжайте, друзья! Я поставил котлы на костры, Чтобы в них клокотало веселье хинкала.
Приезжайте, друзья! Чтобы в скалах ваш путь осветить, Я горячее сердце зажгу среди горных расселин. Мы душевной беседой вино и еду освятим, И цветные луга мы коврами расстелим.
Край мой горный, светильник бери и чунгур — Древний символ пиров. Пусть ветра подпоют нашим песням, Пусть оденутся девушки ярче цветов на лугу, Пусть и шелк и тафта расцветают, как персик!
Пахлеван, поднимайся живей на канат!
Кто родился в папахе — родился для риска. К вашим верным рукам я каната конец приковал, А другой — прямо в сердце мое устремился.
Приезжайте, друзья! Я, признаюсь, не слишком богат. Не позор, если нет ни ковров, ни роскошной посуды. Не осудят меня, коль браслеты жены не блестят, Но позор, если хлеба для гостя не будет.
Приезжайте, друзья! Я, клянусь, не останусь в долгу, Пусть дорогу не застят нам клочья тумана.
Больше жизни своей я родной Дагестан берегу, Чтобы встретить вас мог на земле Сулеймаиа.
АЗЕРИ
Этим звонким словом «Азери» Здесь огонь издревле называли. Зазвенит, и вспомнится залив, Терпкий запах золотых азалий. Азери! — Не замерзать ручьям. Соловьям долины не покинуть. Не остыть доверчивым очам Ласковых, медлительных бакинок. Песню осторожно позови: — Азери!—
И оживут, как струны, Огненные строки Низами О страданьях юного Меджнуна. Кровь из ран героев — Азери. Тех, что не согнулись под ударом. И недаром он в веках горит На могиле красных комиссаров. Сок лозы осенний — Азери! Эстакады и суда в тумане, Тары звон и пляски бурный ритм. Азери — душа Азербайджана. Край огней зовется Азери, И чисты, как пламя, наши души. Даже океанам не залить Азери высокой нашей дружбы.
Когда бы узнать беспощадным врагам Родник, что дарует мне силы, Скосили бы маки они на лугах, Улыбки детей погасили.
Чтоб руки пред злом, загрустив, опустил, Пред сильными начал смиряться, Пришлось бы садам приказать не цвести, Друзьям над смешным — не смеяться.
Когда б захотели лишить красоты, Пришлось им убить всю природу.
Чтоб песни остыли — разрушить мосты На тропах к родному народу.
Чтоб сердце навеки лишилось огня, Чтоб дня я на свете не прожил, Пришлось бы отнять им Москву у меня. Но это совсем невозможно.
В лучистом облике весны предстала вечность мне живая, звеня ручьями с крутизны, ковер зеленый вышивая.
Зарокотал в ущельях гром, сверкнула туча белым бивнем. Листву склоняя над прудом, чинара ждет свиданья с ливнем!..
Как сердце печали, открыто окно.
Темно за откосом покатым.
Но щедро дербентское льется вино По скатерти русских закатов.
Я пил этот вечер глоток за глотком.
И в шелесте листьев невольно Послышалось:
— Помним и любим, и ждем!— Шепнули самурские волны.
Там с лета пылает кизил, как костры.
В богатой чеканке заката, Звенят, как браслеты любимой, мосты На гибких руках перекатов.
Наверно, под старою ивой одна Грустишь над рекой молчаливо.
Ласкаешь рукой, как тогда скакуна, Волнистую гриву залива.
А ночь все темней, но домой не идешь. Кидаешь ты в заводи гальки.
Так в знойное лето, бывало, на дождь У нас ворожили гадалки.
Но милый, как ливень, увы, не спешит. А засуха жарче и жарче...
Подняв на плечо свой тяжелый кувшин, Уходишь, печали не пряча.
А лес за окном расшумелся в ночи.
И кажется снова невольно, Не листья звенят, а по склонам журчит Самур мой, лезгинская Волга.
Ты — это мир.
А в мире дожди,—
Значит, обижена очень ты.
Я бы сумел до тебя дойти, Но пробивают меня дожди, Как пулеметная очередь.
Волны морские вздымая, Как плеть, Молния бьет все ближе.
И не могу я
Ни плавать, ни петь — Мир на меня обижен.
Красную птицу — сердце мое Этим дождям не вычернить. Сердце мое никогда не умрет,— Раны солдату привычны.
Сердце мое победит печаль.
Сердце останется гордым. И полетит с моего плеча Красный почтовый голубь.
Ты его только рукой помани, Ты ему только поверь, И перед голубем верным моим Ты не захлопни дверь.
И по-лезгински три слова скажи: «Милое сердце, здравствуй!» Крылья усталые нежно сложи И обогрей его лаской.
Только бы кончились эти дожди! Встретиться нужно нам очень.
Я бы сумел до тебя дойти, Но пробивают меня дожди, Как пулеметная очередь.
Не улыбайся мне, не надо!
Твоя неверная улыбка — Как недостойная награда И как бесспорная улика.
Не улыбайся мне, как солнце,
Чтоб скрыться снова в снежных тучах,— Твой лучик сердца не коснется, И на душе не станет лучше.
Не улыбайся мне от скуки.
Твои улыбки — как издевки: Кого ужалила гадюка,— Боится палки и веревки.
Не улыбайся мне.
Ведь жало
Жестоко и самозабвенно, А ложь — как лезвие кинжала, Который выточен отменно.
Не улыбайся виновато.
В твоей улыбке месть таится И черный камень, что когда-то Не смог любовью растопиться.
Не улыбайся с тихой тайной, Что как цыганское гаданье.
Твоя улыбка так случайна И не имеет оправданья.
Так пожалей же в самом деле!— Не сердце требует, а разум.
...А та, что я люблю доселе, Не улыбнулась мне ни разу.
— Ты говори мне нежные слова!— Шепнула мне любимая стыдливо.— Без них я вяну, как без речки ива, Как без дождей июльская трава.
— Ты говори мне нежные слова! И стану я прекрасней всех на свете. Когда весной подует теплый ветер, На ветках распускается листва.
— Ты говори мне нежные слова! И принесу я в дом весну и счастье. Не солнышко виновно, а ненастье, Что вдруг померкла неба синева.
— Ты говори мне нежные слова!— Едва-едва я начал оробело Слова, что мама мне когда-то пела, Обиделась.
Склонилась голова.
— Ты говори мне нежные слова!— И вспомнил я, когда болезнь свалила, Сестра их, утешая, говорила.
Я повторил.
Поникла, как вдова.
— Ты говори мне нежные слова!
— Но ведь они у нас ценней, чем жемчуг.
Их горцы слышат лишь в устах у женщин. Любимая, открой мне их сперва.
— Ты говори мне нежные слова!— Покрепче я обнял ее за плечи.
И горячо она и нежно шепчет.
Какие это нежные слова!
Четыре девочки-лезгинки...
Их встретил в детстве я однажды — И вот, смущаясь и робея, Стал я выспрашивать у каждой: — Как зовут тебя, лезгинка?
— Гюлюшан — это значит Ясная.
— Как зовут тебя, лезгинка?
— Перишан — это значит Грустная.
— Как зовут тебя, лезгинка?
— Ихтибар — это значит Доверчивая.
— Как зовут тебя, лезгинка?
— Ихтият— это значит Бдительная.
Четыре девушки-лезгинки...
Их встретил в юности однажды — И вот опять, слегка краснея, Стал я выспрашивать у каждой: — Как зовут тебя, Ясная?
— Зовут меня лезгинкой.
— Как зовут тебя, Грустная?
— Зовут меня лезгинкой.
— Как зовут тебя, Доверчивая?
— Зовут меня лезгинкой.
— Как зовут тебя, Бдительная?
— Так меня и зовут— Бдительная!
...Но, как ни удивительно, Та самая, кто бдительна,
Была со мной Совсем иной — И стала вскоре мне женой! ...О, как мы бдительны бываем, Пока про чувства забываем!
ЯВИЛОСЬ СОЛНЦЕ...
Явилось солнце — И в лучах зажглись цветы; Ушло оно — Сгустились всюду тени;
Моя душа —
Лишь появилась ты, Перед тобой упала на колени.
Моя душа — раба моей любви — Все чувства отдала тебе святые; А ты, уйдя, оставила свои — Они, увы, как скорлупа, пустые.
Явилось солнце —
И пропала мгла:
Весь мир был залит светом —
Весь до капли!
Явилась ты...
Увы, ты не зажгла
Хотя бы луч
В моей угрюмой сакле.
МОРСКАЯ ЛЕГЕНДА
«— Сегодня любимый обидел меня:
И сразу погасла улыбка...
А лебеди, белой цепочкой маня, Курлычут тревожно и зыбко.
Я к морю пришла. Но пучина молчит:
Ей что, безучастной, глубокой: Сливаются с ней все ручьи и ключи — Лишь я остаюсь одинокой».
«— Обидела милая нынче меня —
В тоске я брожу возле моря, Молчит оно, чьи-то секреты храня
В своем фиолетовом взоре.
Ему ведь горевать и тужить:
Все катят к нему свои волны;
А я вот не знаю, как дальше мне жить
В своем одиночестве полном?»
«— Пучина! Любимый покинул меня!..» «— Одна ль ты бывала влюбленной?
От слез и рыданий средь ночи и дня Давно уж я стала соленой!
...А впрочем, надень свой венчальный наряд, Тебя я приму — и отныне
С любимым ты будешь все годы подряд: Он ждет уже в вечной пучине...
Волшебнице злой вы поддались в бою — Любовь вы лишили доверья...» Я крепче любимую обнял свою, Легенде печальной поверя.
Выбираю для себя свободу.
Выбегаю, радостью объят, В мир, где под огромным небосводом Лебеди высокие трубят.
Мне легко и ничего не надо.
Все мои разлады далеко. Вслушиваюсь в рокот водопадов, Пью прохладу горных родников.
Если дождь —- укроюсь средь расселин. Ну, а если сумрак загустел, Лес постелью травы мне расстелет.
Поутру разбудит коростель.
Ем дички янтарного налива. С удочкой на камне загрустив, На наивной дудочке из ивы Вывожу себе неторопливо Мною же придуманный мотив.
Но внезапно вечером на пойме Боль глухая сердце обожжет: Росчерк крыльев ласточки напомнит Мне бровей стремительный разлет...
Улетит, померкнет и природа, Ветерок споткнется на бегу,
Воды превратятся просто в воду, И цветы завянут на лугу.
Но вернусь, возьму тебя за плечи. Ласково прижмусь к твоей щеке, Вновь зашепчет осторожно речка На родном лезгинском языке.
Оживут закаты и восходы Травы колдовские зашуршат. Без тебя бездушна и природа, Потому что ты — ее душа.
ОДНАЖДЫ ЖЕНА МНЕ СКАЗАЛА
Разве, милый, ты не знаешь, Что, когда листок срываешь, Стеблю больно, стебель плачет, Он судьбе своей не рад. ...А когда меня обидишь, Разве, милый, ты не видишь, На глазах моих слезинки, Так похожие на град!
Разве, милый, ты не знаешь, Если грубо ты играешь, Струны стонут недовольно, Словно гневается саз.
...Если ты вражду посеешь, Если разлюбить посмеешь, Разве ты не знаешь, милый, Что останется от нас?
Разве, милый, ты не знаешь, Если ты слова бросаешь, И, собрав на лбу морщины, Грозно смотришь на меня — Становлюсь я одинокой. И холодной. И далекой. Ты тогда меня лишаешь Затаенного огня.
Разве, милый, ты не знаешь, След на сердце оставляешь,
Если по нему пройдешься, Как алмазом по стеклу. А когда сердца сольются, А когда глаза смеются, Руки тянутся навстречу Счастью, свету и теплу!
ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ
Дождик, дождик, подожди, Ну, давай рассудим: Ведь не всякие дожди Дарят радость людям.
Видно, ты совсем слепой, Ты не видишь, что ли?
Не цветочек полевой Это вырос в поле.
Дочка на плече моем В платьице из ситца Вся промокла под дождем.— Плакать не годится!
То дождинки на щеках, Дождинки, а не слезы — Как роса на лепестках Дикой горной розы.
Дождик, ты ее не бей, Стыдно ведь, не так ли? Сколько капелек в тебе, А жалости — ни капли!
Дорогая, помнишь день хрустальный? Помнишь путь, значительный и дальний...
Таял снег. И ты руки касалась. Все тогда особенным казалось.
Не сдержался я от поцелуя.
Сердце пело и рвалось, ликуя. И в глазах твоих светилась тайна. Дорогая, помнишь день хрустальный?
Было просто все, как снег летящий. Был тот день — большой и настоящий. Ты была в платке, в пальтишке настежь... День хрустальный подарил нам счастье.
...Вот опять идем с тобою в зиму. Но молчанье так невыносимо!
Что же притаился взгляд печальный? Дорогая, помнишь день хрустальный?
На тебе сейчас звенят браслеты. Ты мехами теплыми одета, Но зачем все это — счастья нету. Сознавать мне горько правду эту.
Милая, смотри на снег хороший!
— Снег на снег,— сказала ты,— похожий.
Милая, как стать твоя прекрасна!
— Ерунду ты говоришь напрасно!
Милая, да что же ты? Опомнись!
Милая, как можешь ты, опомнись!
Пред тобой как рыцарь я опальный...
Дорогая, вспомни день хрустальный!
Я хожу в студенческой одежде.
Я такой же, милая, как прежде.
Снег такой же чистоты кристальной...
Но любовь прошла, как день хрустальный.
Говорят, что вулканы веками подряд Под лугами таят наши мирные горы. Так лезгинка носила под сердцем тебя, Чтобы хлынуло лавой мне на сердце горе.
Как рождает обвалы серебряный снег, Или молнию небо мое голубое, Мать-лезгинка тебя родила по весне, Чтобы грянуло горе, лишая покоя.
Как вода родников, что струятся легко, Поит сов и орлов на заоблачных скалах, Мать-горянка поила тебя молоком, Чтобы горе повсюду меня отыскало.
Для тебя хлеб на кручах посеял отец, И весна средь садов для тебя расцветала, Для тебя отнял песню у солнца певец.
Ты жила, ты росла, ты об этом не знала.
Счастье ярким лучом заглянуло в твой дом, Ты же шторы задернуть плотней приказала. Жизнь пришла, жизнь уйдет, что же будет потом, Неужели все так же ответишь: «Не знала»?
Мать-лезгинка тебя родила для любви, Как рождается чайка для вольного моря. Только, слышишь, живи, только вечно живи Мне на вечную муку и вечное горе.
ГОРЯНКЕ
1
Над судьбой моей, как белый лебедь, В синем небе ты плывешь легко.
Светел смех твой, как рассветный лепет Ветра в травах, летних родников.
Улыбнешься —
И восходит солнце, Коль взгрустнешь — И мгла плывет в полях, Если плачешь — Значит, дождик льется.
В круг пошла — И кружится земля.
2
Певцы тебя в своих стихах воспели. Цари воздвигли тюрьмы и дворцы.
И мудрецы перед тобой глупели, И становились мудрыми глупцы.
3
Моя любовь, мне кажется порой, У нас в горах лишь о тебе одной Веками струны нежные рыдали...
И под фатой напевов и преданий Пленительней и строже облик твой.
Нет, я тебя не в силах удержать! Но разве можно уходить любимым, Когда рубины на листве дрожат, Заря цветет в синеющих глубинах?!
Нет, я тебя не в силах удержать!
Но разве можно ранить так жестоко, Когда в лесах сентябрь раздул пожар, Нагруз арбуз густым прохладным соком?!
Нет, я тебя не в силах удержать! Но разве же любимые уходят, Когда гусей скликает в путь вожак, Снежок занес заветные угодья?!
Нет, я тебя не в силах удержать! Но кто ж, скажи, родная, расстается, Пока вода в ключах у нас свежа, Пока дышу, покуда сердце бьется?!
ЖЕНЩИНА
Всегда загадкой женщина была...
—	Она, как сталь, — сказал кузнец у горна. — Кто раскалял сердца их добела, Тот и ковал из женщин, что угодно.
—	Она вино, — ответил винодел, — И нам дарует радость и веселье. Но каждый пьющий должен знать предел. Ведь есть, увы, инфаркты и похмелье.
—	А я бы с полем женщину сравнил. — Так старый пахарь возразил со вздохом. — Сил не жалевший — урожай взрастил, Кто сеял плохо — куст чертополоха.
—	Знал женщин я, — седой моряк сказал. — Они похожи на осенний Каспий.
И чем опасней предстоящий шквал, Тем больше в море нежности и ласки.
—	Нет, нет, как солнце, — произнес поэт. — Цветет весна, когда она смеется.
Тепло и жизнь несет далекий свет, И смерть тому, кто невзначай коснется.
Но женщина в их спор вмешалась вдруг: — Да, я, как сталь. Но даже из булата
Не только латы и клинок, и плуг, Но и оковы делали когда-то.
Когда веселье за столом кипит,
Зачем твердить трусливо об инфарктах? Кляни себя, что не умеешь пить.
Пред пьяницей вино не виновато.
Коли ростки пустили сорняки, Бери мотыгу, а не стой в печали. Поля пустеют, если нет руки. Без нежности и яблони дичают.
И если буря, словно барс, рыча, Клинками модний горизонт распорет, Пускай спешат лодчонки на причал, Чтоб кораблям просторней было в море.
Пусть солнце крылья мотыльку сожжет, Орел бесстрашно в высоту стремится. Со мной смельчак смелее в бой идет, А подлый трус спешит быстрей укрыться.
Слепец вовеки не увидит свет.
И потому в кручине беспричинной О том, что женщин настоящих нет, Твердят ненастоящие мужчины.
Веткой в окно барабанил рассвет, В дверь постучалась беда нежданно. Нет больше мамы. Мамы нет.
Спи, моя девочка. Еще рано.
Отец твой не знал тревожнее ночи. Но сладок твой сон. Черны ресницы. Ты улыбаешься, что-то бормочешь. Что тебе, доченька, снится?
Снится, наверно, что ты большая, Снится букварь и тетрадки в косую, И мама, в школу тебя провожая, Нежно тебя целует.
Будет ли так? Я не знаю, как будет, Сон любит зло подшутить иногда.
Уже начинают шептаться люди, Что ты сирота, что я сирота.
Ну что ж, они правы. Разве найти нам Такую маму, как там, во сне?
Ты спишь, во сне ручонки раскинув, Боишься проснуться, расстаться с ней.
ВРЕМЯ
Знаю я, никогда
Не окончится наша вражда.
Нам с тобой по пути, Но в друзья твои, время, не мечу. Сколько лет ни живи, Сочтены человечьи года.
Ты, как льдины вода, Их несешь в равнодушную вечность.
«Жизнь людская, как пух, У ревущего ветра в руках. Превращается в прах, Кто из праха был некогда создан».
Но завет твой поправ
И отбросив покорность и страх, Я сквозь грозную ночь Устремляюсь к неведомым звездам.
Беспощадной рукой
Ты луга соскребаешь со скал.
Гибнут реки в песках.
И оскал суховеев все злее.
Но из ивовых прутьев
Я легкую люльку соткал,
И земли натаскал, И лозу, как младенца, взлелеял.
На Лице у любимой Заметней твой горький узор. Стал печальнее взор, Снег в косе смоляной серебрится. Только дружба верней, А любовь горяча до сих пор. Красота же ее В красоте дочерей повторится.
Твой отточенный меч Над любой занесен головой. Ты опустишь его —
И тогда отмечтаем, отлюбим. Только пламенем вечным И каждою вещей строкой, Всем, что сделать смогли, Мы опять возвращаемся к людям.
Хочешь жизнь и тепло У всего мирозданья отнять, Только гордый мой дух Никогда пред тобой не смирится. Я — рожденный из праха, Я — смертная плоть, Но не мне, а тебе
Предстоит предо мною склониться.
Ствол цветущей черешни Гроза рассекла, Под раскаты громов Ошалевших.
Бурный вешний поток Затерялся в песках...
И такая тоска
Сжала сердце в тисках, Что и песня
Не в силах утешить.
Но зима промелькнет, И опять расцветет Куст черешни моей Белоснежной.
Год пройдет,
И в пустыне поток оживет.
И опять, и опять
Мой чунгур запоет О высокой любви и надежде.
Но вот друга однажды Постигла беда, Был «приятелем» предан Трусливо.
Друг спасен, А предатель исчез без следа.
Говорят, даже раны Рубцуют года, Но пред этой и время Бессильно.
СОМНЕНИЕ
К той ли сакле, серебром звеня, Ты несешь меня, скакун крылатый, Где улыбка друга для меня Будет главной на земле наградой?
Ты куда, скажи мне, наконец, Мчишь меня, судьба — скакун крылатый, — Где в ущелье прячется подлец?
Много лет он ждал и ждет расплаты.
К той ли ты горе направил бег, Где стихи воюют, как солдаты, Иль в болото, в пропасть, в зыбкий снег, Где слепые ждут меня засады?
Тридцать восемь чаек надо мной Пронеслись, даря свои "мне перья. Верен ли мой путь в тиши ночной? Прав ли буду, этому поверив?
СВЕТЛАНА
Всю ночь неустанно Рыдали дожди, К окну, как платок, Прижимая туманы, Как странно прощаться! Вернись, подожди! Зачем ты так рано Уходишь, Светлана?
Еще на посадку Не подан состав. Светлана, Еще не захлопнуты двери. Платаны в цвету, И далек ледостав На реках глубоких Надежд и доверья.
Так много я думал, Так мало сказал.
Но знал, Как в бою ты спасала солдата. Я видел рассветное солнце В глазах, Что матери ты Возвратила когда-то.
Дожди над моим Касумкентом Шуршат.
Ушла. И душа, Как открытая рана. И только часы Равнодушно спешат. Да будет разлука светла вам, Светлана!
РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАМЯТНИКА СУЛЕЙМАНУ СТАЛЬСКОМУ
Все море в пене, как в снегу, рыдает ветер глухо, злобно. И статуя на берегу сквозь сумрак маяку подобна. Качая глыбы кораблей, здесь Каспий день и ночь рокочет, неторопливым басом с ней он говорит, когда захочет. Прибоя трепетная лента легла к подножью монумента...
1
С народом этот человек, как море с берегом, был связан. Он посвятил ему свой век и славой был ему обязан. Его он радостью горел и горевал его слезами, его устами песни пел и видел мир его глазами. Звенел, звенел покорный саз, и даже камни понимали его стремительный рассказ. И люди песням тем внимали. Был голос твердым, молодым, но уж зима сменила лето.
Седые пряди — белый дым — объяли голову поэта...
Ты на пути народных бед и вечный бой ведешь на свете! Ты мог молчать, но ты поэт, и ты за всех всегда в ответе! Рукой могучей кузнеца ты высекаешь искры гнева, и падают слова в сердца, как зерна грозного посева. Который год твой саз молчит, но слышу — эхо урагана по склонам до сих пор звучит среди ущелий Дагестана.
2
Травой поросшая густой, я знаю, где-то есть могила. Схоронена в могиле той былая дедовская сила. Турецкой пулей дед с коня был сброшен жестко и умело, но эта пуля до меня не долетела, не сумела. И в восемнадцатом году за власть Советов бились горцы, а были все у нас в роду воители и стихотворцы.
Хранит земля тот старый меч, что падал на врага обвалом, что цепи рабства смог рассечь одним ударом небывалым.
3
Как толпы неуклюжих туч бежали прочь былые беды. И новый вид окрестных круч теперь бы не узнали деды.
В обыденности мелочей, а все ли поняли мы так ли? Сегодня в зареве лучей грядущее приходит в сакли. И понимаешь вдруг опять большого времени законы... И как должны благоухать сердец раскрытые бутоны!
4
О Сулейман! Тревожит грудь стихов твоих могучий трепет. Я в них хотел бы потонуть, как птица в необъятном небе. О Сулейман! Средь горных круч орлом паришь ты над веками. Перо из твоего крыла, как луч, сжимаю крепкими руками. Пускай в напевности строки звучат родного края были и клекот струй Самур-реки, что с детских лет меня поили. Поет труба. В поход! В поход! Измеряй глазом даль любую. Я слышу, как струит восход на горы влагу голубую.
Шагать в зеленый дым полей,
навстречу звонким километрам. Ты, солнце, синеву пролей, обдай меня горячим ветром! Греми торжественней, завод! Шуми, пшеница золотая! Весь этот гам меня зовет, в поэму властно залетая. Я с жизнью заключил союз, как воздух мне необходимый. Слова имеют запах, вкус и цвет земли моей родимой.
5
Устад, я кончил свой рассказ.
Быть может, в нем не все, как надо, но пред тобой не прячу глаз.
И снова дрогнула громада: «Иди! Умей стихом крепить народов мужество и братство. Иди! И не устань дарить свое певучее богатство. Нещедрому не быть поэтом! Ты помни, юноша, об этом. Познаешь радость ты в бою, восславив Родину свою».
Умолк гранит... Взревел прибой и вскинул волосы седые. А над бунтующей водой кружили птицы молодые.
* * *
Поклон тебе, заботливый советчик, Ревнитель вечный истин прописных! «Настало утро — значит скоро вечер. И ласточки не делают весны.
Кто ищет радость — встретит огорченья.
И в сакле правды — ложь приют найдет. Плыви туда, куда несет теченье —
В конце пути нас всех могила ждет.
Смотри под ноги, чтоб не ухнуть в яму.
Не отдавай полушку за звезду.
В аду поклажу возят на упрямых.
Не ссорься с сильным — наживешь беду.
Попало в руки — так держи покрепче.
Дерутся двое — будь от них вдали.
Богатому не следует перечить.
Горбатого за стройность похвали.
Не следует жениться на красивой, Чтоб кто-нибудь супруги не украл.
Жену наука делает спесивой, Диплом вкусней не делает хинкал.
В кармане — деньги, женщин — в доме прячут. Стыд глаз не выест. Все пройдет, как дым.
Тебя задели — дай скорее сдачи.
Дочь подросла — бери быстрей калым».
Поклон тебе, заботливый советчик!
Поверь, твой добрый труд не пропадет. Из года в год твои я слушал речи, Чтоб поступать всегда
Наоборот.
РЕБЯТА, ЧЕРТ И СПИРТ
Пьют ребята всем назло, День и ночь причем, «Вашим женам повезло»,— Похвалил их черт.
Кто не пьет, тот просто трус, Жадина, к тому.
Я с такими не вожусь... Лучше одному.
Все! Не будем! Лей ни лей!.. Но и черт не прост: За здоровье матерей Надоумил тост.
Пьют опять. А черт хитер, Тостам множит счет.
Тост за братьев, За сестер Предлагает черт.
Если есть еще вино — Тостов — миллион!
Если кончилось оно, Тост любой смешон.
Пьют еще одну.
А уж черт и так и сяк...
«Выпьем, братцы, за «Спартак»! За «Динамо» — ну!»
«Провались ты, дорогой, Коль не выпьешь ты Тост за то, чтоб у врагов Вздулись животы!»
И опять ребята пьют, Хлещут до утра.
Тост за черта, за свинью...
Пьют. «Ура! Ура!»
За прекрасный стол и пол Пили, видит бог, За забитый кем-то гол Опрокинут рог.
«Помощь скорая» бежит.
Поздно. На погост!
Черт с улыбочкой «за жизнь» Предлагает тост!
ЛЮДИ НЕ ПРОСТЯТ
1
А тебя уважают В известных кругах. Что-то ты написал, Даже выдумал что-то.
И, иметь не желая Тебя во врагах, Проводив с облегченьем, Встречают с почетом.
У начальства всегда Ты имеешь успех.
Всех богаче твой дом, Всех затейливей дача. И жена и умней И красивее всех.
Даже дети твои Беспричинно не плачут.
Осторожен в докладах И точен в трудах.
Как ты щедр за столом На посулы и тосты.
Да беда вот одна, Что в твой дом никогда Земляки не заходят С почтением в гости...
2
А в ауле твоем Покосился от старости дом. Над пустым очагом Завывают по-волчьи метели. И опять до рассвета Склоняется мать над письмом, Как склонялась когда-то К твоей колыбели.
Тихо скрипнет перо, А мерещатся старой шаги. И под всхлипы пурги Оживают былые картины. Муж, прощаясь, сказал: — Малыша сбереги!
А себя не сберег И погиб под Берлином.
Пролетали года.
Стан сгибали нужда и беда. И седа голова, И ночами частенько не спится... Но зато как была ты Когда-то горда, Провожая мальчишку Учиться в столицу.
Сколько зим пронеслось, Сколько минуло тягостных лет. Вслед старухе взглянув, Умолкают соседи со вздохом. И, невольно стыдясь,
Почтальонша бросает: «Вам нет!» Значит, сын заболел, Или почта работает плохо?
Чтоб скорей получить От тебя долгожданный ответ, Отыскала старуха При свете неярком И с письмом положила В стандартный конверт, О наивность!
Еще довоенную марку.
У тебя всегда порядок в доме. Говорят, что ты умеешь жить. Но у сына в кожаном альбоме Марка довоенная лежит.
А письмо? — Ответить обещаешь. Задержался на годок — пустяк. Мать простит.
Она всегда прощает.
Но чужие люди не простят.
кошки
Вспоминаю с доброю улыбкою, Как зимой, пристроившись в ногах, Кошка наша рыжая, мурлыкая, Жмурилась на блики очага.
Не умела ничего выпрашивать.
В селах и не кормят задарма.
Надо было и котят выращивать И стеречь надежно закрома.
Годы, годы, как река под ивою, Убегают, не вернуть назад.
...Ходят кошки, грация ленивая, Темные зеленые глаза.
Кормят их отборнейшею пищею. Стали звери бывшие теперь, Как подушки на диване, пышными, Раздобрев, вписались в интерьер.
Обучась сполна житейской мудрости, Никогда не попадут в беду.
Спрячутся, когда хозяин хмурится, Если весел — тут же на виду.
Спят они всегда на теплой простыни. Просто им живется среди нас.
Даже если ненароком сбросили, Ухитрятся на ноги упасть.
К людям снисходительны.
Не важно им,
Чья она, была бы лишь рука, Та, что будет их слегка поглаживать, Наливать на блюдце молока.
Кошки, кошки, отставные хищники Бродят вдоль бульваров по ночам. Что вы там, потерянное ищите?
Почему в глазах у вас печаль?
Воют Мурки, Пусики и Душечки.
Им живется чересчур легко.
Ноют ночью в бархатных подушечках Лишние обоймы коготков.
ЧЕТЫРЕ СТРУНЫ ЧУНГУРА
Четверостишия
У чунгура четыре струны.
Слышу я от иных: «Это мало!» Но ведь Сулейману их хватало. Песни миру до сих пор слышны.
* ★ *
Будь доверчив, но не чересчур.
Если строгий тамада настаивал, Струны друг мой под него настраивал. ...Нет, не музыканта, жаль чунгур.
* * *
Каждый спорит на особый лад.
Что же музыкальнее и лучше, Балалайка иль чунгур певучий?
А по мне так лучше всех — талант.
* * *
Греет солнце— и цветы растут.
Выросли цветы — и солнце радо.
Дар творить добро и красоту Сим себе высокая награда.
Не ношу за пазухою камня.
Просто кой-кому предупрежденье: «Не хватайтесь за душу руками — Сердце под высоким напряженьем».
*	* *
Буду петь повсюду неустанно
Я страну, что мне дала права: Быть в Москве полпредом Дагестана, А в горах — твоим послом, Москва.
*	* *
Не спасают зоркие глаза
Тех, чье сердце слепо к правде с юности, Ждут, орленок из яйца проклюнется. Глядь, с шипеньем выползла гюрза.
*	* *
Задумаюсь, и кажется порой, Что климат и от нас зависит, люди. От добрых слов повеет вдруг весной, А от недобрых тянет стужей лютой.
* * *
В чистой глубине стихотворенья Образ — негасимый свет звезды. Ты ж, привыкший ползать на коленях, Собирай червивые плоды.
В трудный час тебя, отчизна, грудью Заслонить всегда я буду рад.
Если ты — могучее орудье, Я — твой подкалиберный снаряд.
*	* *
Слаб орленок, но в бездонной сини Не отстанет в битве от орла.
Возвращает мужество и силу Птице чувство верного крыла.
*	* *
Себя — кинжалом защитить в бою, Клинком — семью, ружьем — очаг заветный. Орудья — берегут страну твою, Могучие ракеты — всю планету.
*	* *
—	Быть в тени жестокий рок обрек. — Так змея нашептывала страстно.
—	Что ж, лети.
—	Но в небе змеям страшно. — Снова извивается у ног.
* * *
Друг меня пытался убедить: — Жизнь одна, а ты неосторожен. — Умереть и без борьбы не сложно, Без нее вовек не победить.
Гордым был отец и в дни невзгоды, Как святыню, честь семьи берег.
И у песен есть высокий долг — Сберегать достоинство народа.
* * *
Зеркало вовеки не солжет, Скажет прямо в очи заглянувшим: «Ты горбат, ты хром, а ты урод». Это не правдивость — Равнодушие.
*	* *
Суп из соловьиных языков
Подан был к столу его величества...
С той поры возник у всех царьков
Вкус к искусству свой — гастрономический.
*	* *
...И вот замки закинут, наконец, И будет мир безоблачен и весел.
Но все-таки оставьте образец, Чтоб не забыть о тех, кто их повесил.
дочь
Баллада
Дед зарницы Саблей высекал. А скакал
Быстрее всех в ауле. Плечи деда Были крепче скал — Ни тоска, Ни годы не согнули. Высока посадка.
У виска Шрам глубокий От турецкой пули.
Сталь остра.
Забит в стволы свинец. Плачет мать.
И ходит конь горячий. Но собой Любуется отец.
Наконец И сын на бой поскачет.
Не напрасно Вороны кричат. Дым и чад Окутали долину. Здесь джигиты Рубятся сплеча.
Но из пистолета янычар Выстрелил трусливо Деду в спину.
И с коня На землю грянул дед. И шепнул Склонившемуся сыну: — Вот тебе Предсмертный мой завет: Мне на смену Вырасти мужчину.
Я ему папаху И клинок Здесь, на поле брани, Завещаю.
Чтобы с честью Выполнить свой долг Смог он, Землю нашу защищая.
Ночь поземку За окном кружила. Пела вьюга в трубах, Как зурна.
В час, когда девчонку Положила Вместо сына В колыбель жена.
— Бедной сакли Не минуют беды. Девочка! — Какой в ней горцу прок.
Некому оставить
Имя деда.
Нужен ей платок, А не клинок!
Годы шли.
Как иней, покрывала
Голову джигита
Седина.
Но беда
В аулы постучала.
В сорок первом Началась война.
Шли повестки.
И отец в кручине
Упрекал
Еще сильнее мать.
— Не сумела
Мне родить мужчины.
Некого
На фронт теперь собрать!
Как в глаза я
Годекану гляну?
С кос тяжелых
Сбросив свой платок,
Дочь сказала:
— Я джигитом стану. И взяла Прославленный клинок.
Пели пули, И дичали кони.
Говорят,
На дальних берегах,
Лихо дочка
Билась в эскадроне, Но себя
Совсем не берегла.
Говорят,
Что дом сынами прочен.
Но когда весенней, мирной ночью Первенец заплакал в тишине, Молвил горец:
— Я-то думал — дочка.
Вместо той, Погибшей на войне.
КОЛЫБЕЛЬ
Баллада
1
Хранит обычай с честью Мой народ.
Повесят в сакле На почетном месте Ту колыбель, Что мать своей невестке Под свадебные песни Отдает.
Как лодка рыбака, Она крепка.
Сбив на века, Знал мастер горский дело. И поколенья прадедов И дедов Влекла в ней к славе Времени река.
На матерей роняло Время снег.
Встречала смерть Отцов на перевалах, Но колыбель И дня не пустовала. В ней жизнь, как хлеб На поле, прорастала, И маком алым Распускался смех.
Но среди тех, Кто в ней увидел свет, Еще никто
Не нарушал ни разу Начертанный Причудливою вязью Суровой нашей мудрости Завет:
«Бессмертна радость, Горе — как роса.
От колыбели этой До кончины Кинжал и смелость — Вот краса мужчины, А девушки — Стыдливость и коса».
2
Как трудно ждать Желанного свиданья, Тем, кто юны И страстно влюблены... Но не постичь Науку ожиданья Тем, кто не ждали Почту в дни войны.
Спешат, спешат Безудержно метели, Стучат в окно, Над крышею шуршат.
Печальна мать.
В старинной колыбели Давно не слышен Голос малыша.
И старческие Высохшие руки Ласкают люльку. Кажется, вот-вот Вернется сын И род продолжат внуки, И мать споет... Но почтальон идет.
Металась вьюга, По-шакальи воя. След, как строка, Перечеркнул крыльцо: «...Предав друзей, Покинул поле боя». «Предав... Покинул...» Как плевок в лицо.
— Стал трусом сын! — Свистит метель на скалах. — Бежал из боя! — Торжествует ночь.
— Предав друзей! — Поземка зубы скалит, И мать из сакли Выбегает прочь.
Пред нею пропасть Черная разверзлась.
Поток на дне, Как грозный зверь, ревет. И мать взметнула Колыбель над бездной: Когда в мужчинах Мужество исчезло, Пускай исчезнет Бесполезный род!
Пускай о трусе Даже память канет! Внучат не доведется Мне качать...
И колыбель Ударилась о камни И застонала, Словно кеманча.
Там, где гуляет Над могилой ветер, На стертых гранях Каменной плиты Прочел я эту надпись На рассвете: «Простят врагов — Когда они мертвы. Предателей клянут И после смерти».
ОБЫЧАЙ ГОР
Баллада-быль
1
Когда под буркою тумана Притихло сумрачно село, У горца старого нежданно Дверь заскрипела тяжело. И в дом, где мир царил когда-то, Вошли спокойно два врага — Два черноствольных автомата, Четыре черных сапога.
Сжал кулаки старик от злости: Нельзя врагу давать приют, Но горские законы гостя Обидеть тоже не дают.
Глядят фашисты, словно совы, На скрытый дымкой горный склон, А взор джигита молодого На них винтовкой наведен.
Пусть лютый враг не ждет пощады! На рукоять легла ладонь, Но говорит отец: — Не надо.
Мой сын, и пальцем их не тронь. Храни седой обычай свято: Не обижай вошедших в дом. А с этой нечистью проклятой Ты рассчитаешься потом!
Два дула зло из полумрака Уткнулись аксакалу в грудь.
— Гляди же, старая собака, Не вздумай только обмануть! Ты проведи нас через скалы К долине ближней напрямик, Не то — взамен вина — в бокалы Мы кровь твою нальем, старик! И сын ответил:
— Есть дорога, Вы положитесь на меня. Прощай, отец! — И от порога Вскочил он разом на коня.
2
Десант фашистский ждет их под горою, Вверх не подняться без проводника.
Вот, наконец, навстречу скачут трое.
Теперь — вперед. Дорога далека.
Всю ночь гремят подковы по отрогам, И вспыхивают искорки во мгле.
Прощайте, горы!
Нет врагам дороги!
И круто повернул джигит к скале, И позади заржали глухо кони.
А он, привстав, к обрыву поскакал
И оглянулся: шалая погоня
За ним рванулась слепо, как обвал.
И взмыл скакун, повис на миг над бездной И за собой других увлек ко дну.
Погиб джигит под той скалой отвесной, Но десять жизней взял он за одну.
Отец не осквернил обычай древний: Гостей незваных принял он под кров. И сын не осквернил обычай древний: Незваных уничтожил он врагов.
...От века неприступны наши горы Не высотой, не крутизной своей, А потому, что служат им опорой Литые плечи верных сыновей.
НЕГРИТЯНКА, ЛАСТОЧКА МОЯ
Словно Нил, взволнованный грозою, ты бежишь, дыханье затая...
Подожди, поговори со мною, Негритянка, ласточка моя!
Вижу я: твое лицо в печали, Слезы серебрятся у ресниц.
Почему ночами-вечерами Не сидишь
в кругу своих сестриц?
Почему в лазурный час заката Одиноко
бродишь по лесам?
Может быть, бананов маловато,
Или птиц исчезли голоса?
Может быть, ты хочешь на свободе
Слушать песни
Робсона-отца?
В этих песнях — заповедь народа, Сердце негритянского певца! Знаю я: тоскуешь ты по школе, Где трезвонят весело звонки, И твоя безрадостная доля Сердце разрывает на куски.
Не грусти!
Я песню о Шарвили И Хочбаре для тебя спою, Чтоб в бою ты негров окрылила, Спев простую песенку мою. Словно Нил, взволнованный грозою, Не беги
ты в дальние края... Подожди, поговори со мною, Негритянка,
ласточка моя!
ПРОКЛЯТЬЕ
Баллада
Семь долгих дней Пылится винный рог. И семь тревог Терзают душу горца. — Я семь полей От града не сберег, Семь раз друзей Спасти в беде не смог! Иль проклял саклю За грехи пророк И на порог Не посылает гостя? Семь раз напрасно Клокотал хинкал.
Семь раз буза Напрасно пахла дымом. Дверь распахнув, Глаза я не смыкал, Но конь джигита Мимо проскакал, Арба со старцем Проскрипела мимо. Он семь ночей Гостей напрасно ждет. Семь долгих дней Не сходит с плоской кровли.
И вот под вечер видит, Что идет Трусливый враг, Его заклятый кровник. И, усмехнувшись Старику в глаза, Враг так сказал: — Ты не был здесь пол года. А сын твой гостю В кровле отказал. И эта сакля Проклята народом. Старик печально Голову склонил.
— Да, о позоре сына Я не ведал. Здесь долго жил, Знал радости и беды. И здесь растил Того, кто долг забыл... Так пусть исчезнет Этот дом бесследно. Чунгур будь проклят, Если не с кем петь! Будь проклят хлеб, Коль не с кем поделиться! Родной очаг, Коль некого согреть!
И сын,
Что отказал в гостеприимстве! Ночной пожар Зарницы расплескал.
В суровом горе Замолчали горы,
Когда старик
Упал с отвесных скал, Не выдержав сыновнего Позора.
Над пепелищем
Ковыли шуршат.
Всмотрись, прохожий, И замедли шаг.
Не забывай, Что у любого горца Всегда для гостя Добрый хлеб найдется И нараспашку двери и душа.
ЖИЛЕТ ЖИЗНИ
Баллада
Памяти Андро Жордания — грузинского врача, профессора, нашедшего способ борьбы с бесплодием.
1
В жерлах неба тучи, словно порох; Всполох молний, словно залп в упор. И умолк тяжелый гул моторов, И теряя в воздухе опору, Лайнер рухнул в штормовой простор.
Ходят волны в пляске окаянной, Шквал дичает, ветер входит в раж...
И в горячей пасти океана Захрустел разбитый фюзеляж.
Тонет «Боинг», волны тяжелеют.
Все нелепо, как безумный бред: Есть одно спасение — жилеты — Есть билет — получишь и жилет.
Надевай спасательную куртку! Надевай — и оставайся жив!..
Но, прижав потрепанную куклу, Замер безбилетный пассажир.
Кто захочет сгинуть этой ночью, На себя приняв чужую смерть?
И глаза мужчины прячут молча, Чтобы друг на друга не смотреть.
Но как будто в низких тучах черных Вспыхнул луч надежды и любви. Протянул Андро жилет девчонке: — Вот бери!
Как будто бы:
— Живи!
2
О Андро!
Мир всегда был суров и жесток.
О Андро!
Ты на помощь пришел, словно бог. «Помоги!» —
Это слово — закон для врача. «Помоги!» —
Слезы женские в сердце стучат, «Помоги!—
Дай нам счастье зачать И очаг!»
Это мысль и талант
Открывали пути, Тем, кто в жизнь Без тебя не сумел бы прийти. О Андро!
Ты во имя живущих — живи.
Как кремень твой народ.
Ты — кресало любви.
О Андро!
Дым мангалов плывет за окно. Гости пьют В честь Андро
Молодое, как мальчик, вино.
Ждут:
Профессор придет... А профессор уходит На дно.
3
Оставь, ваятель, свой резец на миг,
Поэт — стихи,
Прислушайтесь, как в полночь, Когда все стихнет, стонет этот мир И как зовет поспеть ему на помощь.
Для боли сердце распахни скорей. Ревут моторы в роковом просторе И, словно реки, слезы матерей Переполняют океаны горя.
Нет, их вовек не вычерпать до дна. И равнодушно подводя убыток, Эпоха равно выдаст ордена
Тем — за рожденных, этим — за убитых.
Сейчас ваш труд похож на труд врача, Художники, ваятели, поэты.
Когда, как мать, добро в себе зачав, В жестоких схватках корчится планета.
Плывет над площадями дым костров, В ночное небо подняты ракеты.
О, как легко в минуты катастроф Укрыться под спасательным жилетом.
В стихах мечи воспеты сотни раз, Изваяны стократно эполеты...
А кто планете свой жилет отдаст, Как девочке, летящей без билета?
ТРЕВОГА
Баллада
Снова вести меня По лицу, словно ветви, секут. А вокруг ни огня, Даже звезды, как свечи, задули. И на полном скаку, Оседлав эту ночь, как коня, Я под цокот секунд Уношусь по дороге раздумий.
В пьяном раже «джигит» Над женою заносит кулак! — Детям спать не дает! — Негодуют в соседней квартире. — Пусть проспится, дурак.
А часы выбивают свой такт: — Тики-так, тики-так.
Только что-то не так В этом мире.
Слышу вновь, как в ночи Одиноко звенят каблучки. Торопливый пассаж их Сжимает тревогою горло. Но никак не пойму, То ль прелюдия счастья звучит, То ль кричит, что есть сил, Безысходное горе?
Может, вслед за стихами Девчонка под ливень спешит? Может, юная мать
Из постылого дома сбегает? Сберегают ковры там, Как моли, страшатся души? Дождь, стихая, шуршит. Рассветает.
И опять опоздал я.
Шаги потерялись вдали.
День на крыльях надежды С вершин опускается снежных. Сбережет его женщина — Символ любви и земли.
Силы даст на борьбу Нам ее бесконечная нежность.
И юна, и легка
Сквозь века она гордо идет. Так идет по земле, Как земля по привычной орбите. Но боюсь, и над ней, Кто-нибудь свой кулак занесет... Берегите ее!
Больше жизни своей берегите!
Начинается день.
Продолжается яростный бой. Мир добрей с каждым днем. Небо с каждой минутой синее. Я люблю этот мир.
И с годами все крепче любовь.
И поэтому боль
И тревога сильней и сильнее.
ДЕМИР
Баллада
К нам летят, Надир-шах, твои коршуны, Блещут перья-мечи твои черные, Горы встали и падают, скошены.
Что вам жизни! Дожди метеорные!
Звякнет сталь, брызнут искры слезинками, Ляжет каждая каплей кровавою.
Режут красные реки морщинками Лик земли... Встретим шаха со славою!
У Демира не руки, а молоты,
И кует не мечи он, а молнии: Взмах!— и надвое горы расколоты, Взмах! — и громы ущелья наполнили!
— За орлиные очи Демировы, —-Молвил шах, объезжая пожарище, — Львы Ирана, просите полмира вы.
Я их, выколов, съем, не зажаривши!
Верит в молот кузнец — не обманется: Жар и холод — нет крепче содружества! Жив народ, если в сердце останутся Капля крови, свобода и мужество.
Вспухнут реки расплавленным оловом, Травы в поле наполнятся ядами,
Камни брызнут осколками в головы, Птицы станут разящими ядрами...
Меч — не рог сока знойного, пенного;
Бой — не пир; жизнь — поток неизведанный.
Шах пирует. Пред взором надменного Встал Демир, негодяями преданный.
Вздрогнул шах: очи мертвые ожили, Сталь клокочет и плещет в них полымя. — Будь свободен, слепец. Гляну: сможешь ли
Колдовать над мечами тяжелыми!
Выжжен край наш ордой беспощадною, Бой кипит за горою недальнею.
И слепой встал вершиной громадною Над гранитной скалой-наковальнею.
У Демира не руки, а молоты,
И кует не мечи он, а молнии: Взмах!— и надвое горы расколоты. Взмах! — и громы ущелья наполнили.
Горн и молот тебя не покинули!
Из какого металла ты выкован? Искры глаз твоих к сердцу отхлынули — В сердце пламя пожара великого!
Стонет враг, знает: жить не дадим ему. Бей же в сердце его мощным молотом! Ты мечи куешь краю родимому И чеканишь на них песни золотом.
Враг разбит, меч и знамя им брошены. Кровь смывая, дожди хлынут молодо... Склоны гор, из чего же вы сложены?
В недрах больше костей или золота?
Мы орду разгромили жестокую.
Вновь придет — мы земле предадим ее. А Демир встал скалою высокою, Охраняет он землю родимую.
Там рождает грозу ночь беззвездная, Сталь куют там, за тучею дальнею. Словно меч, блещет молния грозная, — Молот встретился там с наковальнею.
У Демира не руки, а молоты,
И кует не мечи он, а молнии:
Взмах!— и надвое горы горы расколоты.
Взмах! — и громы ущелья наполнили.
Не свободе ль земля — где так сказано? —
Волшебством исцелений обязана! Вновь в Демира гора обращается, И в глаза его свет возвращается!
Нам свобода завещана предками.
Годы мужество плавили горнами.
Ну а те, кто достоинство предали, — Те не вправе назваться народами!
ТРИ ДЖИГИТА
Лезгинская легенда
Средь гор — гора, Среди вершин — вершина Вонзила в небо Нерушимый пик.
Немало смельчаков неустрашимых, Надеясь покорить ее, Спешили.
Никто из них До цели не достиг.
И, видя, что гора не покорится, Повсюду люди стали повторять: «Туда подняться —
В тура превратиться, Но чтоб спуститься, Надо птицей стать».
И все ж джигит Отправился в дорогу. Он ловок был.
И страха он не знал.
Он взял вершину.
Глянул вниз и дрогнул, Поняв, что нет пути Ему назад.
Проходит день.
Идет второй к закату.
В круг тесный Аксакалы собрались. — К подножью сложим Серебро и злато. Ведь не однажды Жажда стать богатым Людей с вершины Низводила вниз.
Но, золото увидев у подножья, Джигит с презреньем Отвернулся прочь.
И друг его
Пустился в путь тревожный.
— Иль умереть я должен, Иль помочь!
Но и второй
Остался на вершине.
И ночь прошла.
И новый день настал.
— Бессильно злато, —
Старики решили, —
Тогда всесильна будет красота.
— Спустившийся
Красавицу получит!
Стройна она, как тополь, И нежна! — Отвесна круча.
Под ногами тучи.
И не нужна погибшему жена.
Другой джигит
Отправился на помощь.
Три храбреца
Вершиной пленены.
Молчит аул.
Беда черней, чем полночь.
Лишь только стоны матерей слышны.
Но только солнце
Над землей сверкнуло, Все трое видят
В отблесках зари
Толпу врагов на улицах аула.
Доносит ветер
Плач и детский крик.
И кровь рекой Весеннею струится.
Пути не разбирая, наугад
Вниз три джигита
Ринулись, как птицы, Чтоб покарать жестокого врага.
* * *
И с той поры у нас в горах поется:
Тем, кто готовы защищать народ, Кто за свою отчизну
Смело бьется —
Отвага крылья гордые дает.
СОДЕРЖАВ И Е
«Лишь ты, человек...» Перевод С. Сущевского . .	3
Люблю эту землю! Перевод Ю. Полухина ...	4
Дружба. Перевод Я. Серпина ........................ 6
«Пусть будет больше плясок и цветов...» Перевод
С. Сущевского ................................... 8
«Лезгинка». Перевод С. Сущевского .................. 10
«Есть у нас обычай старый...» Перевод И. Грудева 11 Старинный напев. Перевод А. Корнеева.............. 12
Живые огни. Перевод Ю, Полухина................... 16
Входи, Человек! Перевод В. Цыбина................. 19
Перед памятником Ленину. Перевод Ю. Хазанова 22 «Кто-то льет колокола...». Перевод Ю. Хазанова .	23
Этюд. Перевод Ю. Хазанова......................... 24
Монолог женщины. Перевод 10. Хазанова.............	25
Белые лебеди и черные стрелы. Перевод Ю. Хазанова ............................................. 28
«Порой мне кажется, что жизнь — точило...» Перевод Ю. Хазанова .................................. 30
Сын винодела. Перевод А.	Брагина............... 31
Меня учили женщины.	Перевод	Л.	Трапезникова 33
«Три года доченьке минуло...» Перевод Ю. Мориц 35 «Что с тобою, небо?!» Перевод Вяч. Молодякова 36 Поет Саяд. Перевод С. Сущевского.................. 37
Звезды русского солдата. Перевод А. Брагина 39
«Папахи снеговые...» Перевод Ю. Мориц............	41
«За распадками ветер...» Перевод С. Сущевского 43
«Я камешек от гордого Кавказа...» Перевод
Ю. Мориц..............................: : . . .	44
Песни моей улицы. Перевод А. Брагина.............. 45
«Настанет день, и журавли в тумане...» Перевод
С. Сущевского................................... 49
Гроза. Перевод Вяч. Молодякова.................... 51
«К дочери пришла ее подруга...» Перевод С. Сущевского ......................................... 52
«Для кого-то паши горы...» Перевод С. Сущевского 53
«Только-только солнца лучик тонкий...» Перевод
С. Сущевского.................................. 455
Белый ветер. Перевод Л. Трапезникова ............. 57
«Высоко взлетают скалы синие...» Перевод Ю. Мориц .............................................. 58
Три стихотворения. Перевод В. Портнова и Ю. Полухина ........................................... 59
Моя светлая звезда. Перевод Л. Щипахиной ...	61
Сюита любви. Перевод Я.	Серпина............... 63
Фиалки. Перевод С. Сущевского .................... 65
Косы. Перевод А. Брагина.......................... 67
«Небеса оторвав от земли...» Перевод Л. Щипахиной ............................................ 69
«Пусть гроза сложила крылья...» Перевод Л. Щипахиной .......................................... 70
«Долгая окончена дорога...» Перевод С. Сущевского 72
Прощание. Перевод С. Сущевского................... 73
«Осень к сердцу подползла по-лисьи...» Перевод
С. Сущевского.................................. 74
Свирель. Перевод Ю.	Мориц...................... 76
Ханский приказ. Перевод	А.	Брагина............... 79
«Живут два мира на земле одной...» Перевод
Я. Серпина..................................... 81
«Растает снег в горах...» Перевод С. Сущевского 82
Телеграммы. Перевод Я. Серпина.................. 84
«Если скопом на тебя насели...» Перевод С. Сущевского ....................................... 86
От одного до семи. Перевод Я. Серпина...........	87
Буря. Перевод Б. Казиева........................ 89
«Тиран изрек...» Перевод С.	Сущевского........	90
«И ясным днем и тихой ночью лунной...» Перевод Ю. Полухина..................................... 91
Дома дружбы.	Перевод Б. Казиева............. 92
«Приходят песни по ночам...» Перевод С. Сущевского .......................................... 94
«Ведя столетьям равнодушный счет...» Перевод С. Сущевского .................................. 96
Вологодский обычай. Перевод Б. Казиева..........	97
Руки пахаря. Перевод Б. Казиева................... 99
Кузнец. Перевод И. Грудева........................ 100
Родник. Перевод С. Сущевского..................... 101
Говорила женщина красиво. Перевод С. Сущевского ......................................... 103
Приезжайте, друзья! Перевод С. Сущевского .... 104
Азери. Перевод С. Сущевского................... 106
«Когда бы узнать беспощадным врагам...» Перевод С. Сущевского.............................. 107
«В лучистом облике весны...» Перевод К. Орешина 108
«Как сердце печали, открыто окно...» Перевод
С. Сущевского............................... 109
«Ты — это мир...» Перевод	Л. Лучкина......... 111
«Не улыбайся мне, не надо!..» Перевод Л. Щи-пахиной........................................ 113
«Ты говори мне нежные слова!..» Перевод С. Сущевского ...................................... 115
«Четыре девочки-лезгинки...» Перевод Ю. Хазанова .......................................... 117
Явилось солнце... Перевод Ю. Хазанова........... 119
Морская легенда. Перевод Ю. Хазанова............. 120
«Выбираю для себя свободу...» Перевод С. Сущевского ....................................... 122
Однажды жена мне сказала. Перевод Л. Щипа-хиной .......................................... 124
Летний дождь. Перевод	В. Портнова............ 126
«Дорогая, помнишь день хрустальный?..» Перевод Л. Щипахиной ................................... 127
«Говорят, что вулканы веками подряд...» Перевод
С. Сущевского................................. 129
Горянке. Перевод С. Сущевского.................. 130
«Нет, я тебя не в силах удержать!..» Перевод
С. Сущевского ................................ 131
Женщина. Перевод С. Сущевского.................. 132
«Веткой в окно барабанил рассвет...» Перевод
Ю. Мориц ..................................... 134
Время. Перевод С. Сущевского.................... 135
«Ствол цветущей черешни...» Перевод С. Сущевского ......................................... 137
Сомнение. Перевод В. Павлинова.................. 139
Светлана. Перевод С Сущевского ................. 140
Размышления у памятника Сулейману Сталь-скому. Перевод Ю. Яковлева...................... 142
«Поклон тебе, заботливый советчик...» Перевод
С. Сущевского................................. 146
Ребята, черт и спирт. Перевод А. Брагина .... 148
Люди не простят. Перевод С. Сущевского........... 150
Кошки. Перевод С. Сущевского.................... 153
Четыре струны чунгура. (Четверостишия). Пере-
вод С. Сущевского............................. 155
Дочь. (Баллада). Перевод С. Сущевского........... 159
Колыбель. (Баллада). Перевод С. Сущевского ... 163
Обычай гор. (Баллада-быль). Перевод Я- Серпина 167
Негритянка, ласточка моя. Перевод Л. Амирова . 170
Проклятье. (Баллада). Перевод С. Сущевского . . 172
Жилет жизни. (Баллада). Перевод С. Сущевского . 175
Тревога. (Баллада). Перевод С. Сущевского . . . . 179
Демир. (Баллада). Перевод В. Павлинова.......... 181
Три джигита. (Лезгинская легенда). Перевод С. Су-
щевского ..................................... 184
Алирза Азаирович Саидов ЖИВЫЕ ОГНИ
Редактор Д. А. Смирнов
Художник С. А. Ашуров
Художественный редактор Е. Ф. Николаева
Технический редактор М. У. Шиц
Корректор Э. 3. Сергеева
И Б № 1242
Сдано в набор 31/Х-77 г. Подписано к печати 10/V-78 г. Формат бум. 70Х901/з2- Физ. печ. л- 6,0. Усл. печ. л. 7,02. Уч.-изд. л. 5,33. Изд. инд. ЛНП-25. А08517. Тираж 10 000 экз.
Цена 55 коп. Бум. тип. № 1. Заказ 41.
Издательство „Советская Россия* Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, проезд Сапунова, д. 13/15.
Сортавальская книжная типография Управления по делам издательств, полиграфии и книжной торговли при Совете Министров Карельской АССР. Сортавала, Карельская, 42.
55 коп.
СОВЕТСКАЯ РОССИЯ