Автор: Немилов А.Н
Теги: философия история германии гуманизм немецкая философия реформация 15 век
Год: 1979
Текст
A. H. НЕМИЛОВ
НЕМЕЦКИЕ
ГУМАНИСТЫ
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА
И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени А. А. ЖДАНОВА
А. Н. НЕМИЛОВ
НЕМЕЦКИЕ
ГУМАНИСТЫ
XV ВЕКА
Издательство Ленинградского университета
Ленинград, 1979
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Ленинградского университета
Монография освещает один из узловых и дискуссионных вопро-
сов истории общественной мысли периода кризиса феодальной фор-
мации и перехода от средних веков к новому времени.
Автор полемизирует, с зарубежными историками, преувеличи-
вающими значение религиозного элемента и клерикализма в дея-
тельности и учениях немецких гуманистов XV в. В книге показано
значение наследия гуманистов XV в. для последующего развития
немецкой культуры.
Рассчитана на научных работников — историков, а также пре-
подавателей и аспирантов гуманитарных специальностей.
Рецензенты: член-корр. АН СССР проф. В. И. Рутенбург,
проф. А. Д. Люблинская
н лл топкллп'гам Издательство Ленинградского
” 076(02)—79 46—79Л506090000 университета, 1979 г.
Памяти Матвея Александровича Гуковского
ВВЕДЕНИЕ
Среди обширной литературы эпохи Возрождения почти от-
сутствуют специальные исследования, посвященные немецкому
гуманизму на его ранней ступени развития, в дореформацион-
ный период. Едва ли стоит искать причины этому. В какой-то
мере сыграла свою роль известная закономерность — яркие
фигуры гуманистов XVI в., современников Реформации и участ-
ников бурного периода «буржуазной революции № 1» в Герма-
нии, заслонили своих предшественников в глазах потомков.
Имеет значение и тот взгляд на эпоху Возрождения и на гу-
манизм, который мы встречаем как у фанатиков итальянизма,
так и у поклонников немецкой исключительности. Для тех и
других сами понятия «Возрождение» и «гуманизм» связывают-
ся только с итальянской культурой, в противоположность «Ре-
формации», в которой они видят воплощение немецкого духа,
отражение специфической обстановки в Германии или особен-
ность национальной культуры.
Нужно еще добавить, что большинство работ, связанных с
проблемами немецкой культуры XV в., принадлежат более или
менее узким специалистам, и в понимании исторического зна-
чения этого периода существует хаотическая разноголосица.
= Искусствоведы привыкли считать весь додюреровский период
? немецкого искусства «поздней готикой», историки литературы
расходятся во взглядах на первые шаги гуманистического дви-
жения в Германии, в которых одни из них видят лишь подра-
жание итальянской моде, а другие — проявление спонтанного
процесса развития городской культуры.
i, в действительности являлось раннее гуманистиче-
’ аюе движение в Германии? Вопрос этот тем более, как нам
"представляется, важен потому, что ответ на него должен опре-
делить и исходные позиции немецкого Возрождения.
3
Среди историков (мы подразумеваем в данном случае всех,
кто занимается вопросами исторического развития тех или
иных отраслей общественной культуры) нет единого общепри-
нятого мнения о терминах «Возрождение» и «гуманизм». Не
вдаваясь в полемику, которая, очевидно, угрожала бы погло-
тить весь объем книги, позволим себе ограничиться нескольки-
ми предварительными замечаниями, которые сделают понят-
ной позицию автора.
В принципе понимание эпохи Возрождения как переломного
этапа в развитии западноевропейской культуры на грани сред-
них веков и нового времени, очевидно, можно считать обще-
принятым. Для всех историков, опирающихся на метод истори-
ческого материализма в своем понимании исторического про-
цесса, давно уже стала хрестоматийной истиной (я пользуюсь
выражением В. И. Рутенбурга — см. 52, с. 191) известная фор-
мулировка Ф. Энгельса (4, с. 345). Спорным, однако, остается
вопрос о том, следует ли считать Возрождение четко определи-
мым хронологическим периодом или это «тип культуры», и мы
вправе говорить о том, что рядом с теми или иными явлениями,
которые мы относим к культуре Возрождения, сосуществуют
в том же самом отрезке времени и пространства феномены не-
возрожденческие, как, скажем, религиозный фанатизм или схо-
ластика. Думается, что обе крайности, как это чаще всего и
получается при терминологических спорах в области гумани-
тарных знаний, могут быть равно доведены до абсурда. По-
этому мы исходим из понимания Возрождения как периода,
в течение которого происходило нарастание новых факторов
культуры, ведущее в конечном счете к торжеству эмпиризма,
механики и эрудитской филологии — черт, которыми характе-
ризуется уже культура нового времени (хотя еще и на раннем
своем этапе). Период этот наступает раньше всего в Италии
ввиду ее специфической роли и исторической судьбы по отно-
шению к Западной Европе в целом, но существо этого переход-
ного этапа в истории культуры определяется совместным вкла-
дом европейских народов, и по своему характеру новая куль-
тура никак не может рассматриваться как достижение одной
лишь нации. ;
Содержание Ренессанса ни в коей мере не ограничивается
«возрождением классической древности», как трактовал его
когда-то К- Фойгт (222). Само обращение к античности в ка-
честве идеального прообраза социальных институтов и духов-
ных ценностей — явление вторичное, определяющееся тем, что
в системе мышления этой эпохи еще не были выработаны бо-
лее значительные критерии истины, чем авторитет традиции,
в то время как общественное развитие ставило категорическим
условием преобразование всего жизненного уклада и социаль-
нрй структуры. Отсюда специфическое оживление идеи «золо-
того века», под которым подразумевается не непосредственное
4
прошлое, а удаленное во времени, сближенное с какой-то
(подчас кажущейся или соответствующим образом толкуе-
мой) идеологической общностью культурное прошлое. Естест-
венно, что для западноевропейской цивилизации таким про-
шлым легче всего могла оказаться античность в самом широ-
ком понимании. На различных этапах истории Европы мы на-
блюдаем подобное обращение к античности не раз (ср. 167), но
характер культуры на каждом этапе своеобразен; то, что мы
называем «эпохой Возрождения» — явление исторически кон-
кретное и неповторимое.
Историческим стимулом Возрождения явилась определен-
ная ступень развития средневекового города как общественного
организма, порождающего новую систему общественных отно-
шений, а именно ранний капитализм, который вступал в про-
тиворечие с предшествующим феодальным способом производ-
ства и присущим ему цеховым строем. Вместе с тем возникала
органическая потребность в пересмотре системы религиозных
представлений, отвечавших средневековой социальной струк-
туре, отвергаемой всем ходом общественного развития.
Противостоящий средневековому сословному консерватизму
и корпоративной ограниченности новый индивидуализм вызы-
вал к жизни антропоцентрические нормативы в идеологии, про-
образом для которых легко становились соответствующие прин-
ципы в античной идеологии. Отвечавшие зарождающемуся .ка-
питализму правовые нормы во многих случаях совершенно
естественно накладывались на нормы римского права, основа
которого (частноправовая догма) в действительности вполне
соответствовала историческим требованиям эпохи первоначаль-
ного накопления. Наконец, важнейшее достижение и проявле-
ние эпохи Возрождения — секуляризация интеллектуальной
деятельности, создание новой, не находящейся в обязательной
зависимости от институтов католической церкви интеллигенции,
особенно легко приобретало смысл «возрождения» древне-рим-
ской интеллигенции, поскольку в действительности необходи-
мость восстановления в правах философии древности и разру-
шение императивной'догматики средневековой схоластической
системы мышления было непременным условием прогрессив-
ного развития научного опыта и знаний, без которого невозмо-
жен был бы победный путь нового способа производства.
Этот процесс зарождения и формирования новой интелли-
генции и был прежде всего тем, что мы называем «гуманисти-
ческим движением». Нам' представляется неверным смешение
понятий «гуманизм» и «гуманистическая культура», к тому же
нередко употребляемых почти как синонимы «Возрождения».
«Гуманизм» — это определенная система представлений. Слово
это, как известно, широко употребимо как синоним термина
«человеколюбие» — и в таком смысле не связано ни с какой
исторической конкретностью. Когда мы говорим о «гуманизме
5
эпохи Возрождения», мы подразумеваем исторически конкрет-
ное содержание. Но, видимо,первый, широкий смысл нередко
подчиняет себе второе, научное употребление слова, — и вот
появляется стремление трактовать «гуманизм эпохи Возрожде-
ния» как непременно "высокоморальное и человеколюбивое на-
правление мысли. В этом смысле нередко употребляется и вы-
ражение «гуманистическая культура», под которым подразуме-
вается прогрессивное направление культуры эпохи Возрож-
дения.
Но расширительное употребление термина ;.«гуманист» до
известной степени- лишает его смысла — он становится скорее
похвальным эпитетом. Между тем, сами «гуманисты», наиболее
активные, творческие представители передовой культуры, вслед
за Петраркой, бесспорным для них всех «первым гуманистом»,
употребляли его в том смысле, который некогда придавался
Цицероном и его современниками этому слову. «Humanitas»
значит «человеческая яатура» или «человечность», отсюда н
двоякий смысл «humanismus» — «проявление человеческой на-
туры» или «проявление человечности». Петрарка противопо-
ставлял варварству и лени «studia humanitatis et literarum»,
т. e. «занятия тем, что присуще человеческой натуре, и словес-
ностью (или науками»). Возможно, Петрарке было знакомо и
одно место из произведений Авла Геллия, римского ритора
II .в. н. э., в котором прямо объясняется подобное толкование
термина. «Владеющие в__совершенстве латинским языком счи-
тают, что „гуманизм” означает не то, что в просторечии упо-
требляется наряду с греческим словом „филантропия”, обозна-
чающим доброе отношение и благожелательство ко всем лю-
дям без разбора, а называют „гуманизмом" приблизительно
то, что греки именуют „паидея", а мы говорим — „эрудиция и
осведомленность в науке и искусствах”. Так что те, кто обла-
дает наибольшими способностями и стремлением к таким заня-
тиям, и являются наиболее гуманистичными. Ибо из всей сово-
купности живых существ, одним людям дано такое усердие и
систематичность в занятиях науками, по этой причине и назы-
вается оно гуманизм» (Aulus Gellius, Noctes Atticae — цит. по
191, S. 429). На родине гуманизма, в Италии, раньше всего
вырабатывается представление о гуманисте как об образован-
ном человеке, обязательно владеющем древними языками,
знающем историю, изощренном в ораторском искусстве и по-
эзии, в древней литературе и философии. Гуманист обращается
к античности не так, как схоласт. Он свободен в своем мнении,
общепринятое -в средние века преклонение перед авторитетом
«Стагирита» — Аристотеля для гуманиста не обязательно.
И чаще всего в противовес Аристотелю гуманисты провозгла-
шают культ «божественного Платона». Но это не означает и
полного отрицания Аристотеля. О нем с большим почтением
отзываются гуманисты всех поколений, а для Пико делла Ми-
6
рандола принцип согласия между учениями двух великих фи-
лософов древности лежал в основе истины (134, р. 41).
Заметим еще, что сами гуманисты XV в. называли себя
чаще всего «поэтами» или «ораторами». Термин «гуманист»
отнюдь не имел профессионального звучания, он был, скорее,
признанием определенных качеств или степени образованности.
Так обстояло дело в Италии, где «гуманистическое движение»
начинается, во всяком случае, уже к середине XIV в.; так было
и в других странах, куда гуманизм проникает или где он воз-
никает в XV в.
Можно ли считать поэтому, что немцы заимствовали гото-
вую этическую форму у итальянцев? И да, и нет. На самом деле
формула была отражением социальных требований, она могла
быть заимствована только тогда, когда эти требования опреде-
лились в результате развития раннекапиталистических отно-
шений в Германии.
В связи с этим особенно важно остановиться на вопросе
специфики немецкого Возрождения. Чаще всего в качестве
главной специфической черты говорят о «религиозном харак-
тере» Возрождения и гуманизма в Германии в отличие от пага-
низма или по крайней мере религиозного индифферентизма,
свободомыслия итальянского Ренессанса. Постановка этого во-
проса восходит еще к Буркхардту и его ученикам, а для совре-
менной буржуазной историографии гуманизма (в особенности
в исследованиях М. Зайдльмайера и Л. Спитца, см. 201, 204),
понятие «религиозного гуманизма», «христианского Возрожде-
ния» представляется выражением самой спёцифики немецкого
пути культурного развития. Таким образом оказывается, что
стимулом Возрождения была идея возвращения к раннехри-
стианской церкви, требовавшая очищения религиозной жизни
от католической папистской скверны.
На первый взгляд, такая концепция обладает заманчивой
возможностью истолковать раннебуржуазную борьбу за «де-
шевую церковь» как исходное проявление гуманистической тен-
денции. Однако этот путь рассуждений неправилен, так как
первые выступления гуманистов на общественной арене в Гер-
мании имеют как раз не религиозные, а вполне светские цели.
Задачи Базельского собора не ограничивались рамками церкви
или религии: программа «Всеобщего согласия», выдвинутая на
нем Николаем Кузанским, была прежде всего программой пе-
реустройства империи. Задачи университетской реформы, с ко-
торыми выступили тогда же Грегор фон Геймбург и Эней
Сильвий Пикколомини, предусматривали внедрение «поэтиче-
ского» образования, не затрагивая сферу религии.
Здесь уместно вернуться к вопросу о «гуманистической
культуре». Термин этот, очевидно, правомочно приложить к той
духовной, культуре общества, которая непосредственно связана
7
с гуманистическим движением в данной стране. Вопрос о-том,
что следует при этом считать первичным, а что вторичном, не
так прост, как может показаться сначала. Можно было бы
утверждать, что гуманистическая культура складывается под
воздействием гуманистов, что ее существо — в расширении зна-
чения гуманистического движения, вг распространении гумани-
стических идей на всю толщу народной культуры. Но на деле
мы нередко наблюдаем, что тенденция к гуманизму проявляет-
ся раньше, чем гуманизм в собственном смысле слова • вопло-
щается в деятельности тех или иных представителей данного
общества. Поэтому возможна и такая постановка вопроса: гу-
манистическая культура складывается под воздействием на-
сущных потребностей общества и порождает в конечном счете
гуманизм как более узкое социально, но имеющее принци-
пиальное историческое значение общественное движение.
Как обстояло дело в этом отношении в Германии? Явился
ли здесь гуманизм в результате внешнего культурного воздей-
ствия Италии или в самой стране имелись спонтанные условия
для его зарождения?
Честь постановки этой проблемы должна быть отдана Ген-
риху-Августу Эргарду (1793—1852), одному из основателей
научного архивоведения в Германии, инициатору историко-
краеведческого общества Вестфалии и издателю исторйко-пуб-
ликационных журналов. Трехтомный труд Эргарда, озаглавлен-
ный «История повторного расцвета ученой образовованности,
прежде всего в Германии, до начала Реформации» (69), вышел
в свет в 1827—1832 гг.
Вскоре, как бы дополняя его, но по существу внося извест-
ные коррективы в концепцию Эргарда и выдвигая на первое-
место именно реформационные проблемы, Карл Гаген (1810—
1868) выпустил в свет свою, тоже трехтомную, работу под за-
главием «Литературная и религиозная обстановка в Германии
в период Реформации» (91). Этот труд был завершен нака-
нуне буржуазной революции в Германии, и на нем лежит отпе-
чаток того революционного подъема, который в эти годы вы-
звал к жизни первые работы современников Гагена — замеча-
тельных сынов Германии Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
Представление о Реформации как о революции, интерес к
борьбе народных масс и подчас преувеличенное стремление
видеть в гуманистах выразителей этих народно-патриотических
тенденций лежат в основе концепции Гагена. Характерно, что
в современной буржуазной немецкой историографии труд
Гагена обычно игнорируется—и едва ли справедливо, так как
заслуга первенства в изучении проблемы отношений гуманистов
и Реформации принадлежит бесспорно ему.
И всё-таки обе эти работы, Эргарда и Гагена, стоят еще на
полпути к научным исследованиям, являясь скорее эрудитски-
ми компендиумами в сочетании с элементами просветительской
8
тенденциозности. Основу научному подходу к проблематике
Ренессанса положили труды Буркгардта (37) и Фойгта (222),
а Людвиг Гейгер (78, Bd. Ill) по праву должен считаться пер-
вым исследователем гуманистического движения в Германии,,
выявившим основные его закономерности и систематизировав-
шим известный к тому времени материал. Наряду с соответст-
вующим разделом вышедшей в свет через десять лет «Истории
германского народа» Карла Лампрехта (137) посвященная не-
мецкому гуманизму часть труда Людвига Гейгера сохраняет и
до сих пор значение классического труда, на котором основы-
ваются не только элементарные . знания, но и — главное —
основные представления о развитии гуманистического движе-
ния в Германии. Для Гейгера, принадлежавшего к числу по-
следователей буркгардтовской концепции Ренессанса, немецкий
гуманизм слагается из двух факторов: воздействия итальян-
ского гуманизма и традиции религиозно-философской мысли,
начало которой было положено движением «братьев общей
жизни» и Девентерской школой Герта Грооте.
В отличие от итальянского гуманистического движения, оча-
гами которого были придворные общества и академии, осно-
ванные просвещенными государями и папами-гуманистами,
в Германии в качестве меценатов выступали только иногда бо-
гатые купцы — патриции имперских городов, и поэтому Основ-
ным течением гуманизма (считал Гейгер) было университет-
ское, утверждавшееся в борьбе «поэтов» со схоластикой. Так
определяются два, перекрещивающиеся между собой, <но сохра-
няющие несовместимость основных своих элементов, направле-
ния в немецком гуманизме: итальянизированно-классическое и
религиозно-философское. Первое было чуждо и безграмотному
дворянству, и народу, поднимающемуся на борьбу против «рим-
ского засилья» под знаком светского богословия. Поэтому в
годы Реформации произошел раскол между сторонниками Лю-
тера и гуманистами-эразмианцами, для которых национальные
задачи имели второстепенное по сравнению с ученой антикиза-
цией значение.
Принимая в основных чертах концепцию Гейгера, Карл
Лампрехт развивает лишь социально-экономическую сторону
проблемы, устанавливая, подобно Эбергарту Готгейну (82),
прямую зависимость между торгово-промышленным развитием
Германии и зарождением ренессансной культуры. «Если люди
новой культуры по своему общественному положению принад-
лежали к различным классам, то их умственное настроение —
и это составляло одну из важнейших особенностей нового раз-
вития — было почти одинаковым, однообразным, это настрое-
ние было в целом, за исключением некоторых уклонений, бюр-
герским» (137, Bd. V, 1, S. 129; 29, т. III, с. 92). Лампрехт ха-
рактеризует как главную особенность духовного развития Гер-
мании (начиная с середины XV в. и вплоть до годов Реформа-
цин-включительно) то, что «вся масса образованных людей не
просто представляла собою хор, а непосредственно участвова-
ла в выработке духовной продукции великих умов». Дворян-
ство и аристократия, считает Лампрехт, утратили в XV в. свою
роль меценатов, и эти функции перешли к «духовно заинтере-
сованной массе, в первую очередь к стремящимся к образова-
нию представителям народа. Они в дальнейшем ликуя привет-
ствовали блестящее развитие нашего искусства, для них созда-
вал Дюрер свои гравюры, а Гуттен свои диалоги» (137, Bd. V,
1, S. 127).
Годы, когда создавались труды Гейгера и Лампрехта, были
вместе с тем временем наиболее интенсивной публикаторской:
деятельности немецких историков-позитивистов, вводивших в:
(научный оборот все новые данные и материалы, собранные
путем добросовестных капитальных исследований в архивах и
хранилищах рукописей и инкунабульных изданий. Назовем
в их числе Йозефа Дшбаха (8—10), Густава Бауха (17—22),
Вильгельма Ваттенбаха (224—227). На основе новых материа-
лов возникла заманчивая возможность пересмотра, уточнения
ряда выводов, касающихся специфики, закономерностей, перио-
дизации развития-немецкого гуманистического движения. Шаги
в этом направлении при сохранении принципиальной основы
научного позитивизма были сделаны в работах Макса Герр-
манна (102—103) и Пауля Иоахимсена (117—121). Довольно
широко понимая гуманизм как духовную культуру эпохи Воз-,
рождения в целом, Геррманн считал источником этого' нового
движения всецело Италию, и важнейшие условия, способствую-
щие восприятию («рецепции») гуманизма-в Германии, искал
в политических и экономических связях немецких городов
с Италией. Главная ценность трудов Геррманна — в раскрытии
широкой картины культурного развития Германии в XV в.,
которую он создает на примере Нюрнберга (103). Диссертация
об-.Альбрехте фон Эйбе, с которой Геррманн вступил в науку
(102), как и увидевшая свет двумя годами раньше диссертация
П. Иоахимсена о Грегоре фон Геймбурге (117), были прежде
всего публикацией новых материалов, в них сознательно не
ставились серьезные проблемы. В дальнейшем, продолжая ис-
следование преимущественно историографии XV в., Иоахимсен
развертывает свою концепцию развития немецкой обществен-
ной мысли под воздействием гуманизма (119; 120). Для Иоа-
химсена не прошло бесследно модное стремление ревизовать
достижения науки XIX в., и его отрицание самостоятельного
значения -раннего немецкого гуманизма, попытки увидеть в нем
лишь маскарад, подделку под итальянский гуманизм в этом
отношении особенно характерны (120, S. 37).
В еще большей мере субъективизм и склонность к неоправ-:
данной парадоксальности проявились в трудах историков
в той или иной мере последовавших за культурно-исторической
U0
концепцией Вильгельма Дильтея (59; 60). Повышенная рели-
гиозность (в отличие от индифферентизма итальянских гума-
нистов) рассматривается Дильтеем как специфическая черта,
отличающая в XV и XVI вв. представителей «трансальпийской»
(т. е. неитальянской) культуры (59, S. 40). В трудах Г. Герме-
линка (100; 101) и Э. Трельча (215) возникает термин «рели-
гиозный Ренессанс» для обозначения специфики культуры цент-
ральной и северной Европы в отличие от Италии эпохи Воз-
рождения. К. Бурдах (38—42) делает попытки расширить хро-
нологические границы немецкого Возрождения в XIV в. Пер-
вым этапом гуманистического движения в имперских землях
он считает сложившийся вокруг пражской канцелярии Люксем-
бургов кружок итальянизированной интеллигенции. Огромная
заслуга Бурдаха по изучению этого культурного круга ничуть
не умаляется тем, что его стремление подвергнуть ревизии тра-
диционные представления буркгардтовской школы оказалось
весьма опасным для всей концепции Ренессанса, с которой сам
он, искренне считая себя последователем Буркгардта, и не ду-
мал бороться.
В годы, последовавшие за первой империалистической вой-
ной, когда эхо Октябрьской революции вызвало у откровенно
реакционных представителей буржуазной науки страх перед
самым признаком революции даже в отдаленном прошлом, не-
мецкая культура XV в. в целом все чаще начинает рассматри-
ваться как позднее проявление духовной жизни средневековья,
как своеобразный итог минувшего. В этом отношении особенно
важную роль сыграли труды голландского историка Яна Хей-
цингн (1872—1945), долгое время читавшего лекции также в
Германии.' Прекрасный исследователь и блестящий стилист,
Хейцинга сделал очень много для изучения прежде всего бур-
гундского культурно-исторического круга, с которым связан
первый этап как французского, так и нидерландского Ренессан-
са. Его работа «Осень средневековья» (ПО) во многих отно-'
шениях остается бесспорно классической, стоящей в одном ряду
с трудами Я. Буркгардта и Л. Гейгера. Но методологически он
далек от них. Хейцинга исходит из чисто идеалистической оцен-
ки явлений духовной жизни общества и открыто враждебно
относится ко всему, что напоминает о социальных конфликтах
и революциях. В эпохе Возрождения Хейцинга не видит в прин-
ципе ничего нового: «новое проявляется не столько в действи-
тельно новом духе, сколько во внешней форме» (109, S. 120).
Немецким гуманистам XV в. Хейцинга уделяет внимание в
своем труде об Эразме (111) главным образом для того, чтобы
показать, что мышление их было еще средневековым по суще-
ству. Значение Родольфа Агриколы и основу впечатления, ко-
торое он произвел на молодого Эразма, Хейцинга видит в том,
что Агрикола был носителем итальянской, иной по форме куль-
туры.
II
В этой концепции Хейцинги особенно ощутима внутренняя
полемика с посмертно изданной в 1918 г. работой П. Местверд-
та (155).
Близкую к взглядам Хейцинги концепцию «христианского
Ренессанса» выдвинул американский историк А. Хима (ИЗ),
уделивший большое внимание «новому благочестию» -конца
XIV — начала XV в. Несколько по-иному, признавая в основ-
ном периодизацию Буркгардта, рассматривает идеи ранних гу-
манистов Э. Кассирер (44, 45), обративший главное внимание
на проблемы отвлеченно-философской мысли. Наиболее рас- ’
пространенным проявлением новой тенденции буржуазной исто-
риографии между первой и второй мировыми войнами был
прагматизм, выразившийся в отказе от теоретических обобще-
ний, в стремлении ограничиться мелкими или частными вопро-
сами, основываясь на фундаментальнейших исследованиях и
критическом подходе к материалу. В немарксистской историо-
графии эта тенденция в достаточной мере сохраняет свою жи-
вучесть и в настоящее время, хотя после второй мировой войны
заметно изменилось отношение к публикациям. Сейчас стрем-
ление к изданию сохранившихся текстов и к перенесению
центра тяжести работы историка, исследующего гуманизм, на
создание научного критического комментария к публикации
становится преобладающим. В вопросах периодизации и выяв-
ления основных исторических тенденций гуманистического раз-
вития, впрочем, можно заметить некоторое оживление истори-
ческой мысли. В какой-то мере оно связано с пробуждением1
интереса к традициям позитивизма XIX в. как своеобразной;
антитезе тенденциозным расистским национал-социалистиче-
ским агиткам гитлеровских времен.
С этой точки зрения особенно интересны труды историка
литературы Рихарда Невальда. В политической эмиграции,
в годы фашизма, он принял псевдоним Древинг, под которым
издан и его блестящий труд «Четыре фигуры из эпохи гуманиз-
ма. Развитие, расцвет и кризис одного духовного движения»
(62; 161—165). Невальда интересует духовный облик человека,
для которого принадлежность к гуманистам была не только
внешним признаком, но и отличительной чертой образа мышле-
ния, основой сознаваемого им общественного долга. Не отвер-
гая буркгардтовскую концепцию, а стремясь углубить ее, Не-
вальд обращается, подобно Бурдаху и Трельчу, к проблеме
культурно-исторических традиций, послуживших основой для
гуманизма; он углубляется в раннее средневековье, вплоть до,
первых веков христианства. Подобный эклектизм характерец
и для одного из самых блестящих исследователей немецкого
гуманизма эпохи Возрождения Ганса Рупприха. Уже начиная
с собранной, изданной и прокомментированной им антологии
немецких гуманистов, увидевшей свет в середине 30-х годов
(188, 189) и вплоть до последней капитальной истории немец-
кой литературы эпохи Возрождения, выполненной совместно
с Невальдом (умершим еще до выхода этого издания в свет),
где значительное место уделено именно развитию гуманистиче-
ского движения во всех его аспектах (191), Рупприх стремится
скорее расширить понятие гуманизма, включая в него довольно
обширный круг деятелей культуры. Отмечая, что в развитии
культуры и1 в особенности литературы с конца XIV до XVI в.
включительно наряду с гуманистами фигурировали представи-
тели поздней схоластики, мейстерзингеры и т. п. (191, S. 26),
он определяет гуманизм как «религиозное и политическое ре-
формационное движение как реакцию против средневекового
мировоззрения и схоластического способа мышления» (там же).
Он видит начало «рецепции» итальянского гуманизма еще в
придворной культуре Праги в середине XIV в. — «хотя без осо-
бенного успеха». Следующий этап — «прорыв» гуманизма при
посредничестве Энея Сильвия в Вене в середине XV в., подхва-
ченный «бродячими гуманистами» немецкого и итальянского
происхождения. Этот этап Рупприх называет «литературно-сти-
листическим» гуманизмом. Подкрепленный стремлением к но-
вому пониманию природы со стороны ученых — математиков и
натурфилософов этот ранний этап перерос в собственно-немец-
кий гуманизм, нашедший поддержку в имперской канцелярии,
со стороны князей и городов. «Гуманизм, позднесредневековый
номинализм и реформационные устремления привели в конеч-
ном счете к вспышке религиозных противоречий около 1520 г.,
как раз в момент, когда гуманизм достиг наивысшего пункта
своего развития. Религиозная борьба реформации наложила
свой отпечаток на весь остальной XVI век» (191, S. 27).
Обращает, естественно, на себя внимание идеализм этой
концепции: Рупприх исходит из представления о саморазвитии
общественной мысли. Но по сравнению с большинством запад-
ных историков уже сама широта представляемой им историче-
ской картины выгодно отличает этого ученого, деятельность
которого в основном была связана с Венским университетом.
Из конкретных исследований Рупприха отметим в первую оче-
редь вылеколепно выполненное издание переписки К. Цельтиса
(VII) — его работы и публикации, связанные с А. Дюрером
и В. Пиркгеймером, выходят за рамки темы нашей книги.
В группе прогрессивных историков, начавших свою деятель-
ность еще между первой и второй мировыми войнами, следует
упомянуть также и Михаэля Зайдльмайера (201), подвер-
гавшегося в свое время преследованию фашистов, объявивших
его «объективистом». Для гитлеровцев непереносимо было
убежденное пристрастие Зайдльмайера к принципам свободы
мысли, не знающей религиозных, политических или националь-
ных ограничений, — именно эту черту историк представлял себе
важнейшей в облике гуманистов эпохи Возрождения. С этой
точки зрения Зайдльмайер критикует .сторонников теории «ре-
12 .
13
лигиозного Ренессанса»: в немецкой культуре XV—XVI-вв. он
видел гораздо больше пережитков средневековья, чем подлин-
но гуманистических начал. Ученик и последователь А. Варбур-
га, он, подобно американскому историку философии Паулю
Оскару Кристеллеру (132, 133), работы которого также пред-
ставляют чрезвычайно важную страницу в современном изуче-
нии Ренессанса, исходит из того, что в гуманизме не приходит-
ся искать национальную специфику, ибо сам по себе он явился
движением, отражавшим интернациональную тенденцию разви-
тия культуры эпохи Возрождения. Реформация повсеместно
была антагонистична гуманизму, и в этом заключалась глав-
ная причина кризиса Ренессанса в XVI в. В концепциях
М. Зайдльмайера и П. О. Кристеллера нетрудно увидеть харак-
терную для современной буржуазной историографии субъек-
тивно-идеалистическую подоснову. В не меньшей степени ска-
зывается она и во взглядах представителя другого направле-
ния— американского историка Л. В. Спитца (204), привержен-
ца теории «религиозного Ренессанса» в Германии. Один из
наиболее эрудированных современных историков, тонкий и на-
блюдательный исследователь, он далек от стремления углу-
биться в изучение особенностей эпохи и сторонится проблем
классовой борьбы.
В вопросе периодизации гуманистического движения Спитц
придерживается мнения, что Николай Кузанский (как, впро-
чем, и Лоренцо Валла!) не может быть причислен к гуманис-
там, поскольку в основе его философии лежат схоластические
категории, аристотелизма (204, р. 12). Началом гуманизма он
считает утверждение философии платоников, а для немецкого
гуманизма — воздействие итальянского неоплатонизма, т: е.
приблизительно начало 80-х годов XV в. Отцом немецкого гу-
манизма Спитц называет Родольфа Агриколу. Реформация,
подготовленная гуманистическим движением, является вместе
с тем его отрицанием — поэтому к 30-м годам XVI в. гумани-
стическое движение в Германии исчерпало себя. - •
К этой концепции, по-видимому, наиболее близки и устрои-
тели семинара, происходившего в июле 1975 г. в Туре в рамках
университетского Центра по изучению Ренессанса (153).
Устроители его исходили из примерных хронологических рамой
1480—1540 гг., подчеркивая, правда, их условность. Сам выбор
темы для такого международного симпозиума (в нем принимав
ли участие историки и филологи из ФРГ, Франции, Италии г!
США), как отмечает один из его устроителей Ж.-Кл. Марго'
лэн, определялся необходимостью пересмотреть многие, став'
шие привычными, точки зрения. На семинаре рассматривались
проблема отношений Реформации и гуманизма, вопрос о нацио-
нальной специфике гуманизма и вопросы хронологии и перио-
дизации немецкого гуманизма.
По-видимому, можно считать весьма симптоматичным то
14
что на Турском коллоквиуме прозвучали (в выступлении
М. Боникатти, Рим) марксистские аргументы, в частности в
вопросе об отношении гуманистической культуры к процессу
развития государства (153, р. 156). Естественно, что наиболь-
ший интерес к марксистскому осмыслению проблемы немецкого
гуманизма проявляют историки ГДР. Нам придется еще не-
однократно говорить ниже о трудах Э. Винтера, Г. Энтнера и
других, главным образом историков литературы. Все они более
или менее согласованно выдвигают общую концепцию. Истори-
ческий термин «гуманизм» трактуется ими довольно широко:
«Гуманизм был мировоззрением эпохи Возрождения. „Гумани-
стическими” были произведения поэтов, живописцев, скульпто-
ров, ученых», — указывается в коллективном труде по истории
немецкой литературы (90, S. 118), изданном в 1961 г. Исходя
из этого, расцвет культуры при дворе Люксембургов в Праге
рассматривается как «прелюдия» («Vorspiel») гуманистиче-
ского движения, в термин «ранний гуманизм» вкладывается по-
нятие не столько хронологическое, сколько условно стадиаль-
ное, для обозначения исходных позиций гуманистического дви-
жения. Ранний гуманизм разделяется на элементы рецепции
(в которой главным посредником был Эней Сильвий), элемен-
ты спонтанной выработки нового метода мышления в универ-
ситетах (здесь главную роль сыграли «гуманисты-ваганты»,
такие как Петер Лудер и Самуэль Карох) и элементы новой
буржуазной' идеологии в городах, представителями которой
считаются Госсемброт, Геммерлин, Геймбург, Виле и др. Ни-
колай Кузанский относится уже к зрелому гуманизму, при этом
с ним, Агриколой и Вимпфелингом связывается консервативно-
церковное направление гуманизма (90, S. 126—127), которому
противопоставляется «научно-филологическое направление»,
охватывающее, в сущности, все области знаний. Важно отме-
тить, что зарождение раннекапиталистических отношений рас-
сматривается как непременное условие эпохи Возрождения.
Некоторые интересные аспекты, относящиеся главным образом
к проблеме Возрождения в целом, поставлены в работе В. Дит-
це (58), остро и до известной степени полемически выдвигаю-
щего положение о том, что Возрождение нельзя рассматривать
вообще, как эпоху. «Ренессанс» как историческое явление обо-
значает содержание и формы идеологического и историко-идео-
логического процесса накануне раннебуржуазной революции,—
пишет Дитце (58, S. 13). Впрочем, конкретно проблемой немец-
кого гуманизма Дитце практически не занимается. Он указы-
вает лишь на актуальность этой темы, в частности вопроса об
отношении гуманизма и реформации в Германии (58, S. 27).
Подобно Т. Кланицай (124), венгерскому историку и .теоретику
литературы, Дитце сетует на недостаточность разработки этих
проблем в марксистской, в первую очередь в советской науке.
В концепции Кланицай интересна, в частности, мысль о том,
15
что гуманизм и Реформация, два тесно взаимосвязанных,явле-
ния, по существу две стороны или два течения внутри культуры
Ренессанса, не вырабатывают различные, самостоятельные сти-
ли в искусстве и литературе, а взаимодействуют в выработке
единого стиля Возрождения (124, S. 158—159).
Основной путь марксистской научной разработки проблем
Ренессанса проделан в советской науке. Сошлемся на широко-
известные труды советских ученых старшего поколения —
М. А. Гуковского, впервые давшего разработку проблемы Воз-
рождения с позиций марксистской идеологии (18, 19),
С. Д. Сказкина (54), В. Н. Лазарева, М. В. Алпатова; Про-
блематике немецкого гуманизма специально посвящены работы
М. М. Смирина, О. Л. Вайнштейна и Б. И. Пуришева (55, 8,’
49, 50). Главной темой работы Смирина был вопрос о.соотно-:
шении гуманизма и Реформации в Германии. При этом, исходя'
из общего представления о гуманизме как идеологии антифео-
дальной оппозиции, автор стремился вскрыть радикальные тен-
денции в гуманизме, связывая их с подготовкой народной ре-
формации. Наблюдается тенденция к расширению понятия «гу-
манисты», известная категоричность утверждения о том, что
«буржуазная струя в немецком гуманизме... выражена была
слабее всего», что «в разработке идей гуманизма в наибольшей
степени отразилось влияние других классов: с одной стороны,
оппозиционного рыцарства, с другой — народных низов» (55,
с. 105). В труде об историографии средних веков О. Л. Вайн-
штейна немецким гуманистам уделено значительное внимание;
разумеется, прежде всего как историкам (8, с. 316—358).
В основном исходя из концепции Иоахимсена, советский исто-,
рик вносит, однако, немало справедливых корректив в нее, от-
мечая, в частности, что «гуманизм вырос в Германии под силь-
ным итальянским влиянием, однако он не был каким-то чуже-
родным растением, искусственно пересаженным на немецкую
почву, а естественным продуктом процессов социально-эконо-
мического развития, аналогичных итальянским» (8, с. 316).
Впрочем, к ранним гуманистам Вайнштейн относится весьма
скептически, считая, что «труды историков, причисляемых на.
ряду с Агриколой к ранним гуманистам — известного уже над
Гартманна Шеделя, аббата Трит^мия, Иоганна Науклера—яв
ляются гуманистическими только по форме» (8, с. 321). Весьм;
немного уделено внимания раннему гуманизму и в работа;
Пуришева, опирающегося в своих «Очерках немецкой литера
туры XV—XVII в.» (49) главным образом на ранние работу
Г. Рупприха.
В последние годы в тесной связи с общим ростом интерес!
к проблемам истории культуры в нашей науке заметно значи
тельное углубление исследований эпохи Возрождения, частич
ный пересмотр концепций, в частности, периодизации Ренее
санса; можно специально отметить интерес к проблеме «север
16
кого Ренессанса» и его соотношения с культурой итальянского
Возрождения. Упомяну в первую очередь работы В. И. Рутен-
бурга, а также Л. М. Баткина, М. Я- Либмана (52, 53, 3, 34,
35, 36). В конце 1975 г. в Москве в рамках Комиссии по исто-
рии культуры Возрождения Научного совета по истории миро-
вой культуры при Президиуме АН СССР состоялась первая
всесоюзная конференция «Проблемы периодизации культуры
западноевропейского Возрождения» (материалы ее публику-
ются) .
В самое последнее время увидели свет почти одновременно
четыре монографии, посвященные проблемам итальянского гу-
манизма: Н. В. Ревякиной (51), Л. М. Брагиной (5), А. X. Гор-
функеля (16) и Л. М. Баткина (4). Своевременно, нам кажет-
ся, поставить, наконец, и ряд вопросов, касающихся специфики
и основных путей развития гуманизма в Германии. Не претен-
дуя на всесторонний охват данной темы, мы постарались со-
средоточить внимание в первую очередь на ряде проблем, наи-
менее затронутых в науке. Мы ограничились хронологически
XV и началом XVI в., доведя рассмотрение гуманистического
движения до того времени, когда в Германии начиналась Ре-
формация. Таким образом, речь у нас в основном пойдет о ран-
нем немецком гуманизме, мы лишь едва затрагиваем самое
начало того блестящего периода, который неизменно привле-
кает внимание историков. Эпоха Эразма и Гуттена в истории
немецкой культуры гораздо лучше известна, чем период от Ни-
колая Кузанского до Конрада Цельтиса. Именно .поэтому мы
и сочли нужным в первую очередь заняться этим малоизучен-
ным периодом, который исторически послужил как бы прелю-
дией расцвета. Без понимания истоков мы не вправе судить
о самом явлении — нам кажется, что обращаясь к возникно-
вению и раннему этапу развития немецкого гуманизма, мы
уясняем себе и его последующий расцвет.
2 Зак. 362
Глава I
ИСТОРИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ ЗАРОЖДЕНИЯ
ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГЕРМАНИИ
1. Центральная Европа в XIV—XV вв.
XIV в. — Треченто, как его называют итальянцы, — в исто-
рии Западной Европы имеет значение рубежа, от которого в
развитии общественных отношений наблюдается поворот, на-
чало того важнейшего социального сдвига, каким явилось за-
* рождение раннего капитализма. Этот век наполнен бурными
событиями классовой борьбы, проявляющейся в разнообразных
формах и выражающей первые признаки социального кризиса.1
В Европе возникает и крепнет с каждым десятилетием но-
вый общественный уклад — ранний капитализм. Он почти не
распространяется еще за рамки Италии, в нем нет пока кичли-
вости первенца нового времени, который через столетие гордо
предстанет во Флоренции Давидом, ниспровергшим Голиафа—
старое общество. В остальной Европе в XIV в. еще не воспри-
нимали ловких проныр-итальянцев, банкиров и менял, как пио-
неров нового общественного строя. Но все .настойчивее:щупаль-
цы итальянских банков протягиваются через Альпы, проникают
в политику, исподволь разрушая привычные представления бы-
лых времен о моральных и политических устоях. Общение с
итальянскими купцами и финансистами становится посевом но-
вых представлений и жизненных принципов. В самой же Ита-
лии, вслед за трагической фигурой Данте, словно открывшего
двери в мир нового мышления, явился страстный искатель
истины и певец Лауры, Петрарка, в духовных богатствах древ-
него мира увидевший путь к совершенствованию и обновлению,
к «истинному благородству», по примеру древних названному им
гордым словом «humanitas» (62, S. 20; 238; 53; 64).
1 Сошлемся на справедливое замечание М. А. Барга: «Трудность пробле-
мы „кризиса XIV—XV вв.” заключается в том, что он представляетсобой
сложный исторический феномен — огромный социальный сдвиг, совершаю-
щийся на почве феодального способа производства ценой врешздмХлфпзис-
ных явлений феодальной экономики» (2, с. 213; см. также 399).
18 ' .
В Италии Треченто был началом эпохи Возрождения. Но
в силу того, что Италия и экономически, и политически была '
в XIV в. тесно связана со странами Центральной Европы, век
этот был новым этапом и в их истории. В представлениях совре-
менников еще жило понятие «Священная Римская империя».
Эта совокупность феодальных территорий не была государ-
ством в собственном смысле слова, хотя и имела границы. На
протяжении XIV в. обособляется в результате упорной борьбы
против Габсбургов конфедерация альпийских кантонов (Швей-
цария), постепенно утрачивают связь с имперскими террито-
риями Нидерланды.
В XIV в. определилась и независимость от империи Италии,
точнее — сложившихся на ее территории государств. В самой
Германии в то время, как княжества еще не стали государства- •
ми, цементирующим началом в отдельных «землях» делаются
союзы-городов. Правда, в XIV в. утрачивает свое былое значе-
ние возникший после распада империи Штауфенов Союз рейн-
ских городов, но зато окрепла Северонемецкая Ганза во главе
с Бременом и Любеком, сложился Швабский союз, возглавляв-
шийся Ульмом, включавший города, расположенные по верх-
нему течению Дуная, с Констанцем и процветающим Аугсбур-
гом. К этим трем комплексам земель и городов следует доба-
вить чётвертый, в котором города не имели такого явного поли-
тического значения и преобладала территориальная власть
князей — Верхнюю Саксонию и Тюрингию, экономически связан-
ные также с Польшей, Венгрией и с входившим в состав импе-
рии Чешским королевством. В этих странах, своим языком и
древними племенными традициями сильно отличающихся от не-
мецких, города по составу населения более чем наполовину
были немецкими и возникали на основе заимствованного из
Германии городского права, что давало возможность немецким
купцам чувствовать себя в них господами.
Первые шаги раннего капитализма в Германии (57, S. 403—
405; 58) связываются с возникновением крупных торговых ком-
паний, таких, как Большая Равенсбургская (основана в 1380 г.),
служивших аккумуляции торгового капитала, который начи-
нает использоваться в производстве. В 1396 г. Ганс Фуггер
Старший имел в Аугсбурге 41 ткацкую мастерскую, еще в
1357 г. в Страсбурге снято ограничение на наем рабочей силы
в шерстоткацких мастерских, в 1300 г. бургомистр Ульманн
Штромер создал в Нюрнберге свою «бумажную мельницу»,
в которой работали наемные рабочие различной квалификации.
В немецком горном деле первые ростки капитализма наблю-
даются лишь с 40—50-х годов XV в., но зато именно здесь ран-
ний капитализм, как нигде, ни в какой другой отрасли произ-
водства в Германии, быстро расцвел и занял ведущее положе-
ние в Европе. Основание предприятия Фуггеров в Тироле в
1448 г. может служить отправной датой, тем более, что с ней
1
19
связывается и переворот в технике горного дела: переход к
глубоким разработкам и применение водооткачивающих и вен-
теляционных приспособлений.
Интенсивный технический прогресс можно отметить также
уже начиная с конца XIV в. — приблизительно с 1360 г.
в Нюрнберге стали применять водяное мельничное колесо для
волочения проволоки, в 80-х годах XIV в. уже существует при-
водимый в движение таким же колесом тяжелый кузнечный
молот. Но, конечно, самой блестящей страницей в истории не-
мецкой технической мысли этого времени было изобретение
книгопечатания ё 40-е годы XV в.
В эти же годы астроном Георг Пейербах конструирует угло-
измерительные приборы для определения положения звезд,
пишет первый астрономический труд, который не был простой
компиляцией из сочинений арабов. Одновременно Николай Ку-
занский (скорее как философ, чем как астроном) высказывает
соображения о том, что земля может и не быть центром миро-
здания и что земной шар вращается вокруг своей оси.
Датированная 1442 г. рукопись трактата об «огненном деле»
(«Feuerwetksbuch») уже включает немало сведений по химии,
открывая ряд трудов, ведущих к замечательному произведению
Георга Агриколы.
Об интересе к природе — и в то же время о новом художе-
ственном видении — говорит и зарождение реалистического
пейзажа в немецкой живописи (36, с. 28). Первые образцы пей-
зажа были созданы Лукасом Мозером в Тифенброннском
алтаре (1431 г.); ярчайшим свидетельством нового отношения
к миру явились изображения групповых сцен в пейзаже в Же-
невском алтаре Конрада Витца (1444 г.).
V 40-е годы XV в. явились моментом пробуждения немецкой
общественной и политической мысли. Значительную роль в
этом сыграли проповеди Яна Гуса, послужившие источником
для идей реформации, вызревших в ходе «соборных споров»
первой половины XV в.»
Немецкое национальное самосознание в конце XIV и начале
XV в. едва зарождалось. Благодаря крепнущей взаимосвязи
между отдельными землями возникло понимание «немцев» как
общности, противостоящей «не немцам». Но оно сталкивалось
с аналогичными проявлениями национального самосознания в
не немецких частях империи, с местным патриотизмом в самой
Германии. То и дело шла речь о «тюрингах» и «франках»,
о «баварской нации», «саксонской нации», «остфалах» инвест-
фалах». Отражение таких различий находится и в универси-
тетских статутах, и в торговых договорах, и в ремесленных
уставах.
Особенно трагичным для судьбы немецкого народа в этот
период исторического развития было то, что монархии, в силу
объективных закономерностей приобретавшей все более нацио-
20
нальный характер, недоставало политического центра, такого,
каким был для Франции Париж, для Англии — Лондон,2 а для
освобождавшейся от татарского ига Руси уже становилась
Москва. В Германии не было города, который мог бы стать
опорой и резиденцией правящей династии, способной (незави-
симо от ее происхождения) выразить интересы нации. Отсут-
ствие такой резиденции, самое политическое положение которой
подкреплялось бы экономическим значением города, объясняет
в первую очередь и провал политики Габсбургов, еще при
Рудольфе I делавших шаги в направлении создания сословно-
представительной системы, основанной на принципе «имперско-
го мира» (6). Ни один из городов Ганзы к этой роли не под-
ходил. Франкфурт-на-Майне, расцвет которого начался в ре-
зультате упадка Шампанских ярмарок, был в первой половине
XIV в. еще мало связан с остальной Германией; едва вступил
в период блестящего экономического развития Нюрнберг. Горо-
да Швабии, в том числе и «золотой» Аугсбург, ориентировав-
шийся на связи с Венецией и на свою торговлю с Левантом,
также были далеки от этого, а Вена, как и города Саксоно-
Тюрингенского района, была еще слишком незначительным
просто по своему масштабу и экономическому потенциалу
центром.
Историческим парадоксом можно счесть то, что на подоб-
ную роль в Центральной Европе мог претендовать лишь один
город — и именно он сделался в середине XIV в. резиденцией
правящей династии Люксембургов — но это была Прага, кото-
рая никак не могла стать центром национального сплочения
Германии просто потому, что не была немецким городом.
Выгодно расположенная в самом центре Европы, Прага на-
ходилась на благоприятном скрещении путей, ведущих в Кра-
ков и через него в Великую Польшу, .на Украину и Литву;
в Лейпциг и через него в Любек, откуда шли ганзейские това-
ры и английское сукно; в Нюрнберг и через него во Франк-
фурт-на-Майне и Страсбург; и, наконец, на юг, через Пассау
и Линц, к альпийским перевалам, ведущим в Ломбардию и
Венецию (23; 178).
Небывалый расцвет Праги наступает во времена Карла IV
(1347—1378 гг.). Основанный им Пражский университет неко-
торое время мог поспорить с Парижским и находился под осо-
бым покровительством авиньонских пап. Национальное само-
сознание в Чехии требовало разрешения церковного вопроса,
выхода из-под диктатуры папы, утратившего авторитет перво-
священства.
Пизанский собор 1409 г. с его попыткой решить дело Вели-
кой схизмы путем чисто клерикальных совещаний не мог иметь
2 Характеризуя Германию XV в., Ф. Энгельс замечает: «Ни один город
не мог сделаться промышленным и торговым средоточием всей страны, каким
для Англии был, например, уже Лондон» (2, с. 21).
21
успеха. Выход был в создании новой системы взаимоотноше-
ний церкви и национальных монархий, опиравшихся на сослов-
ные институты. Избранный императорам в 1411 г. Сигизмунд,
в руках которого находились нити и люксембургской, и анжуй-
ской международной политики, казалось, смог осуществить
план подобного собора, открывшего свои заседания в Констан-
це 5 ноября 1414 г. Два разных мира соприкасались на этом
соборе, явившимся прообразом будущих европейских совеща-
ний. В нем участвовали не только представители церкви, но и
многочисленные светские лица: монархи и князья со свитой,
посланцы городов и городских союзов. Число участников в не-
которые моменты достигало 50000 человек — численности на-
селения самого большого города Германии! Сам по себе факт,
что дела и судьбы церкви решались при участии мирян был
ударом тарана в твердыню церкви с ее монополией на интел-
лектуальную деятельность. В числе ораторов и секретарей мы
видим итальянских гуманистов, как Поджо, и в то же время
корифеев мистического богословия, как Жан Жерсон, и схола-
стического правоведения, как Дитрих. Нимский. Единство церк-
ви было восстановлено, но принятый принцип конкордатов,
определявших отношения национальных церквей с папством,
стал основой для дальнейшего распада этого единства. Не уда-
лось покончить со спорами между английской и французской
династиями, и через год после начала заседаний собора вновь
вспыхнула Столетняя война. Не удалось вернуть Нидерланды
в лоно империи, а, главное, вскрылся конфликт между стрем-
лением к национальной самостоятельности Чехии, выразителем
которого явился Ян Гус, и попыткой укрепления идеи интегра-
ции империи путем подчинения чешских интересов этой идее.
Осуждение и казни —Яна Гуса и Иеронима Пражского повели
к восстанию в Чехии.
Созванный в 1431 г. Базельский собор был призван прежде
всего найти путь к умиротворению чешских еретиков-гуситов.
Прекрасно выявленное М. М. Смириным (57, с. 106) господство-
вавшее во всем феодальном мире опасение дальнейшего рас-
пространения социальных идей гуситства привело к готовности
пойти на компромисс с утраквистами — правым крылом гусит-
ского движения, несмотря на крайне настороженное отнощение
к собору со стороны Сигизмунда, стремившегося не к компро-
миссу, а к победе над гуситством. Но собор не следует воле
императора, как и воле папы Евгения IV (вскоре провозгла-
шенного низложенным), что определяется не силой.феодальной
оппозиции князей, а возникновением самостоятельной «партии
собора». В этом историческое своеобразие собора 1431—
1449 гг. Уже в самом решении о создании комиссий по разра-
ботке реформ империи и церкви, в постоянном сопротивлении
попыткам пап и императоров' воздействовать . на его решения
проявилось нечто новое.
22
Ко времени Базельского собора Германия вступила в эпоху х
Возрождения. На соборе впервые выступили деятели, которых
мы вправе назвать немецкими гуманистами. '
«Повсюду наблюдаем мы, как одаренные умы людей все
более направляются на занятия совокупностью свободных и
практических искусств, с величайшим рвением обращаясь
к трудам древних, так что можно надеяться, что скоро уже
произойдет полный поворот в этом» (XII, р. 1; 173, р. 568) —
писал во время собора Николай Кузанский. Ораторы в своих
выступлениях на соборе пользовались классической латынью.
Но в этих речах, как будто объединяющих всех гуманистов в
единый лагерь мыслящих людей, которым, наконец, судьба
дала возможность разумно решить судьбу человечества и до-
стигнуть надежного обеспечения всеобщего мира, не было
единства мнений. Споры были настолько сильны, тенденции
так различны, что собор безнадежно увязал в дискуссиях, не
достигая согласованного решения. После принятия утраквист-
ских компактатов он уже превратился в собор одной немецкой
нации. Но и в таком составе, бесконечно далекий от народных
масс той самой нации,_ во имя которой он действовал, покину-
тый политическими вл'астями, которые представляли собрав-
шиеся в Базеле ораторы, он в конце концов, приблизительно
в середине 50-х годов, совершенно прекратил свою деятельность.
А над Германией вскоре вспыхнули первые зарницы классовых
битв грядущей «буржуазной революции № 1» — немецкой Ре-
формации. И политические программы, прозвучавшие в речах
ораторов Базельского собора, превратились в прокламации,
«летучие листки» и зазвучали в'страстных проповедях новояв-
ленных апостолов.
2. Предпосылки немецкого гуманизма
РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ УЧЕНИЯ МИСТИКОВ
И НОМИНАЛИСТОВ XIV. в.
Политическая борьба, охватившая Германию в первой по-
ловине XIV в., стимулировала возникновение оппозиционных
католической ортодоксии идей. По существу своему идеи эти
всецело входили в понятие средневековой, феодальной идеоло-
гии, не затрагивая основ сословности общества, религиозного
практицизма, безусловного признания авторитета «священного
писания» и «отцов церкви». Но мятежный дух отразился в
своебразном «возрождении номинализма», в признании равен-
ства людей перед богом и в критическом отношении к папству
и ряду католических институтов.
В какой-то мере это проявление вольномыслия можно свя-
зать с классовой борьбой в немецком городе. В XIV в. по за-
падной Германии чередой прокатились цеховые восстания про-
23
тив патрицианского режима. Учения «немецких мистиков» рас-
пространялись преимущественно в прирейнских городах, пер-
выми включившихся в борьбу за цеховое устройство. Но, оче-
видно, неправильно было бы видеть в идеях мистиков прямое
отражение цеховой тенденции: сами мистики были неизменно,
представителями церкви, как правило доминиканцами. Орден
этот был органически связан с городами, причем его деятель-;
ность развертывалась в первую очередь в крупных промышлен-
ных центрах, там, где было много ремесленников и торговцев.
Но это еще не дает возможности делать какие-либо выводы об;
участии его членов в партийной борьбе или о причастности^
к выработке специфической цеховой идеологии. Не следует
забывать, что цеховые движения XIV в. были лишены той ре-
лигиозной окраски, которая впоследствии, в XVI в., стала не-
избежной формой классовой борьбы эпохи Реформации.
Возникновение и распространение мистических учений•сти-
мулировалось иными причинами: сперва столкновениями меж-
ду бюргерством и церковью в борьбе за коммунальные права;
затем скептицизмом по отношению ко многим вопросам церков-
ной догматики в кругах, которые можно назвать условно «ги-
беллинскими» (возникшим еще во времена Фридриха II); и„
наконец, Авиньонским пленением папства и сопутствовавшей
ему антикуриальной борьбой. Наряду с этими, прежде всего
политическими, причинами нельзя сбрасывать со счета и такой
фактор социально-психологического значения, как «черная
смерть» 1348—1349 гг. Обострение религиозности и распростра-
нение хилиастических идей, связанные с этой и последующими
эпидемиями, оказывали стимулирующее воздействие на по-
стоянно служивший предметом споров и различных истолкова-
ний принцип «бедности Христовой», положенный в основу «ни-
щенствующих орденов», в том числе и «братьев-проповедни-
ков», доминиканцев.
Для борьбы с распространением еретических идей уже недо-
статочно было учрежденной Альбертом Великим «Studium ge-
nerate» в Кельне и ее филиалов в других городах «немецкой про-
винции» ордена. К тому же в XIV в. в самих этих очагах домини-
канской учености угнездилась ересь, учение мистиков про-
никло и в Кельн! Вслед за Пражским (1343 г.), один за другим
возникают университеты, преимущественно в епископских и
княжеских резиденциях, а в 1378 г. университет (первый в Ев-
ропе, имевший все 4 факультета) был основан и в вольном
Эрфурте. Разумеется, помимо задачи борьбы с ересями, возла-
гавшейся на теологические факультеты, большое значение име-
ла также потребность в юристах для развивающейся княже-
ской и городской администрации и во врачах, необходимых в
каждом городе. Общественная потребность в образованных
людях растет. Впрочем, университеты нередко становятся, в
свою очередь, рассадниками вольнодумства и оппозиции церкви.
24
Уже в начале XIV в. в Германии получают распространение
осужденные Парижским университетом учения Дунса Скота
и Вильгельма Оккама. «Формализм» Дунса Скота 3 был преж-
де всего реакцией на категорическое разделение Фомой Аквин-
ским разума и веры. В основе учения Скота — утверждение
рационалистического пути познания истины; оно освобождало
философию от положения «служанки богословия», провозгла-v
шая единство цели для богословия и для философии. Если то-
мизм и создавал некоторые возможности для беспрепятствен-
ного развития элементов практических знаний, то возможность
систематизации этих знаний он исключал совершенно. Скот-
тизм, признавая объективную реальность «materia primo prima»
(79, р. 638) делал тот, не декларированный еще самим Дунсом
Скотом, переход от торжествующего реализма XIII в. к воз-
рождению номинализма, к которому уже совершенно открыто
обращается Оккам.
Учение Оккама 4 «терминизм», или «via moderna» (в отли-
чие от «via antiqua» Фомы Аквинского), исходит из представле-’*
нйя о целостности божественного мира, в котором духовное и
рациональное являются лишь более высокой стадией мате-
риального и чувственного.
Решительно отвергая любые пантеистические концепции^
Оккам делал человека главным объектом своей философии.
Вслед за Дунсом Скотом он видел в вере продолжение сферы
разума, но если пределы разума, считал Оккам, подчиняются
рассудку и доказательствам, то область веры — бездоказатель-
на и поэтому поддается разнотодкованиям. Так возникает свое-
образный религиозный скепсис Оккама, создавший благоприят-
ные условия для развития его этических и политических кон-
цепций.
Оккам был яростным врагом Иоанна XXII и убежденным
противником претензий папства на мировое господство. По
преданию, он обратился к императору Людвигу Баварскому со
словами: «Защищай меня мечом, а тебя буду защищать
пером».
Известно, что учения Скота и Оккама получили еще в са-
мом начале XIV в. распространение и в Германии. В 1308 г.
3 Иоанн Дунс Скот родился в 1266 г. в Шотландии, францисканец,
в 1292—1296 гг. учился в Париже, в 1296—1301 гг. преподавал в Оксфорде,
в 1302 г. — в Париже, откуда был изгнан за отказ подписать обращение к
собору против Бонифация VIII. В 1304 г. вновь получил кафедру теологии
в Париже, но в 1307 г. уехал в Кельн, где умер в 1308 г. (79).
4 Вильгельм Оккам родился до 1300 г. в графстве Сюррей (Англия),
францисканец, учился в 1312—1316 гг. в Оксфорде, а затем там же препода-
вал до 1320 г. В 1321—1324 гг. он — в Париже (сведения о его обучении
у Дунса Скота основаны на недоразумении). В 1324 г. вызван по обвинению
в ереси в Авиньон, в 1328 г. бежал в Пизу, к Людвигу Баварскому. С 1330 г.
он — в Мюнхене, где и умер в 1349 или 1350 г. при неясных обстоятельствах
(80, р. 639).
25
Дунс Скот умер в Кельне, куда был приглашен для чтения
лекций в той самой школе, которую дотоле прочно держали
в своих руках доминиканцы — последователи Альберта Вели-
кого и Фомы Аквинского. Оккам бежал в Германию, под за-
щиту Людвига Баварского.
Вместе с Марсилием Падуанским Оккам выступал с опровер-
жением «Константинова дара», с протестом против светской
власти папы. Но в вопросах веры Оккам сохранял умеренность
и готовность пойти на компромисс. Он осудил «еретические»
взгляды доминиканца Экхарта. Даже если считать, что на этом
выступлении Оккама сказалась извечная вражда между доми-
никанцами и францисканцами, очевидно, что главное обвине-
ние Оккама было (направлено именно против ереси, то есть
против опасных для существования церкви положений ученця
Экхарта.5
Из приверженцев Оккама наибольшее значение имел глава
немецких францисканцев Генрих фон Тальгейм. В противопо-
ложность теоретику Оккаму он был в большей мере практик,
и интересы Германии, немецкой церкви постоянно связывалась
в его представлении с судьбами церкви универсальной, о котр-
, рой, собственно, и говорил Оккам. Боязнь схизмы, нового рас-
кола церкви находит свое выражение в богатой публицистяке
той поры, в произведениях Гуго фон Рейтлингена и в особен-
ности в страстных обращениях Конрада фон Мегенберга .да
S. 81—84). Й-
, Несколько иное направление общественной мысли можнк»
проследить в деятельности и творчестве политических советам-
ков Людвига Баварского, группировавшихся вокруг бежавши^
под его покровительство Марсилия Падуанского (20; 21). "9^-
ник Альбертино Муссато и во многих политических идеях .|м-
верженец Данте, Марсилий примыкает по своим философемы
воззрениям к аристотелистам аверроистского толка. СхолаМ£-
•ческие категории всецело господствуют в его мышлении. XL
Около 1324—1326 гг. в Париже появился «Defensor РмИ»
► - («Защитник мира») — его основной трактат, переведенныйдак
гда же на французский язык магистром Парижского унивСмР
тета, тайным последователем осужденного Сигера ЬрабЗ»;
ского, Жаном Жанденом. Бегство Марсилия ПадуанскогоЯи
Италии в - значительной мере определялось поисками монаду
способного воплотить его идеи. С Марсилием ПадуандунЛЖ
Германию впервые дошел отблеск увлечения класс^йестН
древностью. Здесь оно отразилось пока лишь в виде прнЯн^иК
наряду с Аристотелем других не враждебных христиан^О'ЯК
тичных мыслителей и ораторов, в первую очередь Цице^ШшЕ
5 В книге Г. Лея (33, с. 488 н далее) содержится ряд оши<
девий, прежде всего о взаимоотношениях Оккама с Людвигом
заимствованных из давно устаревшей работы Прегера (177).
26
Ни Марсилий Падуанский, ни Жан Жанден, ни Вильгельм
Оккам не занимали при дворе Людвига каких-либо официаль-
ных должностей. Эти «иностранные советники» были всего
лишь приближенными, находящимися в личной зависимости от
темпераментного императора (200, S. 19—21). Но наряду с ни-
ми мы видим в окружении Людвига Баварского немало нем-
цев, получивших образование в Италии. Политическим пред-
ставителем императора в Авиньоне с 1331 г. был Маркварт
фон Рандег (200, S. 25—39), получивший в Болонье образова-
ние и ученую степень лиценциата прав (в Германии его назы-
вают «professor juris canonici», по-видимому, не связывая этот
титул с преподавательской деятельностью). Канцлером импе-
рии и одновременно епископом Аугсбурга был с этого же вре-
мени Ульрих фон Шенек, образованный человек, происходив-
ший из патрицианского рода. По подсчетам Г. О. Швебеля
(200, S. 28—31) из 100 каноников аугсбургского соборного ка-
питула в течение первой половины XIV в. 19 получили образо-
вание в итальянских университетах, 2 из них (в том числе
Генрих фон Дисенховен) имели ученую степень доктора прав.
Но этим данным не следует придавать слишком большого зна-
чения — они отнюдь не свидетельствуют о том, что ренессанс-
ная культура Италии оказывала значительное влияние на Гер-
манию в ту пору.
Прежде всего следует учитывать, что в самой Италии пер-
вая половина XIV в. еще не является периодом развития гума-
нистической культуры — это время лишь первых робких ее
шагов. Представители ренессансной мысли, предшественники
гуманистов, такие, как Альбертино Мусато или Данте, были
одиночками. Лишь позже, главным образом после выступления
Кола ди Риенцо и под воздействием Петрарки, идеи гуманизма
приобретают в Италии широкое распространение.
В массе публицистической литературы, которая относится
ко времени антикуриальной борьбы Людвига Баварского, нет
произведений, которые внутренне отличались бы по своим
идеям и образу рассуждений от проимперских и антипапскпх
произведений еще XIII в., времен Фридриха II. Характерно, что
многие произведения немецкого поэта XIII в. Фрейданка имен-
но в начале XIV в. получили особое распространение, и руко-
писи как раз этого времени донесли их до нас. В Германии не
родилось в тот период таких величественных и ориентирован-
ных в будущее произведений, как «Божественная комедия»
Данте.
Но независимо от «.политиков», в Германии возникло еще одно
оппозиционное католицизму течение общественной мысли — 1
учение мистиков. Это — своеобразное религиозно-философское
направление, косвенно имевшее отношение к Парижскому уни-
верситету. Главным его представителем в годы Людвига Ба-
варского был доминиканец Мейстер Экхарт, сперва приор мо*
27
настыря своего ордена в Эрфурте — городе, где уже в конце
XI в. существовала латинская школа и определенный круг об-
разованных людей. Около 1298 г. Экхарт становится викарием
Тюрингии, т. е. одним из прелатов ордена, а затем «провинциа-
лом» Саксонии. С 1301 по 1303 г. он читал курсы лекций в ка-
честве магистра в Парижском университете.* 6
Оценка учения Экхарта исследователями разных времен н
направлений чрезвычайно противоречива. Его бесспорно назы-
вают основателем новой религиозно-философской школы «не-
мецких мистиков». От политических споров своего времени
Экхарт был далек. Он, по-видимому, и не пытался прибегнуть
к покровительству Людвига Баварского, да и францисканцы-
оккамисты, окружавшие Людвига, были враждебно настроены
по отношению к нему.
Учение Экхарта противостоит не только католической орто-
доксии, но и «via moderna» Оккама. Учение Экхарта о двух
истинах исходит из сигеровского представления об извечности
разума как изначальной основы всех вещей и о вере как о до-
полнении человеческого разума божественной интуицией. . .
Источником философии Экхарта, более значительным,- чем
Аристотель, был Платон в трактовке Прокла и Августина, По-
видимому, Экхарт был знаком и с произведениями ч Иоганна
Скота Эриугены, восприняв от него основы своего пантеистиче-
ского понимания бесконечности несозданного мира. Отсутствие
ссылок на Эриугену вполне объяснимо, как и отсутствие-упо-
минаний гораздо более близкого по времени Сигера,7 тем», что
они были осуждены церковью. Точно так же впоследствии из-
держивался от ссылок на Экхарта внимательно изучавшийyiro
кардинал Николай Кузанский. -I
К эриугенизму восходит метод парадоксов Экхарта, ^ио-
ванный на типичных для средневекового мировосприятия
тезах, и его онтология, многие положения которой, в свокНие-
редь, предвосхищали пантеистическую диалектику НиколадЖу
занского. Утверждение Экхарта «Бог — высшая простота,
„да” есть „нет” и обратно» подводит уже к принципу «яШи*
дения противоположностей» («coincidentia oppositorum») шй-
кого Кузанца. Акт творения Экхарт рассматривает как
кающую из сущности бога, т. е. высшего блага, потребив^
.Соответственно бог не является совокупностью всех вещей, W
источником. Природа не идентична богу, поскольку бог-4Ж
высшая всеобщность, а природа, «создания» — лишь частном»
Подобно всей доминиканской теологии, учение ЭкхяМ
..
6 В книге Г. Лея (33) дается яркий, несколько публицнетичшй
взглядов Экхарта. О нем см.: 5, 53, 126, 175.
7 Едва ли Экхарт общался с Сигером или с Боэцием Дакийским
они уже в 1282 или 1283 г. были удалены из Парижского уииверсйтет^рЯ
с. 69—72). Анселе-Юсташ предполагает непосредственное воздействий-
Экхарта одного нз учеников Сигера, Альберта Саксонца (5, р.
28 •
прежде всего имеет практический смысл и главным элементом
его служит представление о душе и связанная с ним этическая
доктрина.
Душа, по Экхарту,— форма тела (в этом о.н сходится с Дун-
сом Скотом), в ней сочетаются «силы» (т. е. животное одухо-
творение) и «ум», «mens» (умственная одухотворенность, ин-
теллект). Именно вторая часть души настолько родственна
богу, что не просто соединена с ним, но составляет одно целое:
«.. .здесь божья основа — моя основа, а моя основа — божья
основа» (XVII, S. 37—38).’ Казалось бы, Экхарт продолжает
развивать близкие Оккаму идеи, но этим и ограничивается об-
щее. Экхарт создает противоположную формализму Оккама
теорию. Божественная часть души, считает он, лишена формы,
«она свободна от всех имен, лишена всех форм и ничем не
наполнена, как бог ничем не !наполнен и свободен в самом
себе». Экхарт называет эту божественную частицу «scintilla
animae» — «искра души» (XVII, S. 181). Мысль о ней и соста-
вляет если не основную, то, во всяком случае, наиболее поэти-
ческую, получившую широчайшее распространение, часть уче-
ния Экхарта.
Именно на представлении об «искре души» как части боже-
ственной сущности покоится и пантеистическая концепция
Экхарта. С ней перекликается и его понятие церкви как боже-
ственной всеобщности, и этическая доктрина. В основе Экхар-
товрй этики лежит учение об аскезе. Но это не плотская аске-
за — таковая умерщвляет только «силы», т. е. животную часть
души. Духовная аскеза, выражаемая термином «abgeschieden»
(духовное уединение, отрешение от суетных желаний) равно-
сильна облагорожению души, подчиняющемуся воле человека.
Именно здесь особенно ясна неоплатоническая основа учения
Экхарта.
Значение проповеди Экхарта выразилось прежде всего в
признании высокой роли человека, человека, в котором бог ну-
ждается и которому служит (XVIII, Bd. II, S. 637, 639, §§ 9—
12 и 21—22). Такой своеобразный антропоцентризм концепции
Экхарта, как и его учение о духовном совершенствовании, про-
тиворечили традиционному представлению о ничтожестве чело-
века перед богом. "
Вслед за массовым распространением радикально-еретиче-
ских движений в период антикуриальной борьбы наступил, уже
с середины XIV в., период усиления инквизиционных репрессий
и распространения преимущественно примиренческих настрое-
ний. Но в истории общественной мысли Германии как раз вто-
рая половина XIV в. принесла с собой укрепление идей, пред-
шествовавших зарождению немецкого гуманистического движе-
ния эпохи Возрождения.
В отличие от обладавших мистической оболочкой хилиа-
стических идей, типичных для средневекового сектантства,
29
г в мистике Таулера, Сузо, Рейсбрука постепенно складывается
антропологическая концепция с элементами индивидуализма;
исходившая из традиции этики Экхарта.8 В равной мере отл>и
чаясь и от сектантских учений, направленных на осуждение
социального зла, и от профетизма, признанного церковью (как
например «Откровения» св. Биргитты Шведской), призывав-*
шего к устранению злоупотреблений в христианской церкви,
доктрина мистиков-философов была ориентирована на попытку
установить новую систему отношений между людьми.
В учении Иоганна Таулера (ок. 1300—1361 гг.)9 концепция
Экхарта приобретает более стройный вид; ее неоплатонический
характер раскрывается еще яснее.
Подобно Экхарту Таулер был доминиканцем. Он происхо;
дил из богатой страсбургской бюргерской семьи, получил обра-
зование в кельнской «Studium generale», где и увлекся идеями
Экхарта. j
Таулер пытался истолковать учение Экхарта в приемлемой
для католической церкви аспекте. Он отказался от антропог
^центризма, посвятив свое учение главным образом идее само-
совершенствования человека. Точно так же Таулер отказался
от признания эуригеновской пантеистической концепции беско-
нечности извечности мира (это был один из принципиальных
вопросов, вызвавших обвинения Экхарта в ереси). Таулер ина-
• че излагает учение о постижении христианином бога. Окне
упоминает «искру души». Мистическое рождение Христа в. ве!
рующем Таулер рассматривает не как рождение истинного
Христа, но как акт приближения человека к богу. Он вводит,
понятие «внутреннего человека» — человека, общающегося 0
богом путем самосовершенствования и самопогружения, «кон-,
v темплации». Он выделяет три ступени познания бога, явЛЯКн
щиеся в то же время и тремя ступенями совершенствованиями^
пути от «животного человека» к «внутреннему», «духовному»
человеку. Этим, в сущности, определяются ступени познания
истины. Таулер отрицательно относится к формальной ббрйдн
ности, к монашеским орденам и продаже индульгенций. Отвер
гая понятие «суммы благодати», он выдвигает идею «отрейЫ
иости» («Gelassenheit») и «бездеятельности» . («Untatigk^M
как средств «погружения в бога», развития в себе «внутреЯ
него» человека. Бездеятельность, при этом, означала вовсе Ж
8 Утверждение Г. Лея о том, что мистики Таулер и Сузо были«ре$я|
ционны», что ошибочно считать их учениками Экхарта, справедливо «Я
отчасти. Т. Лей забывает о том, что именно к Таулеру и Сузо обраодлМЯ
в дальнейшем деятели Реформации в XVI в. (в частности, в важнеШШ жИ
просе — признания главным элементом религии духовного совершенснврвани|
индивидуума), наконец, о том, что их учения оказали наиболыпеемодея!
ствие на общество, на все виды духовного творчества, в том числе. я- нЯ
искусство. ' й 1
° Таулеру посвящена глава в монографии М. М. Смирина (56, с.171-4
229). См. также: 53; 55; 177, Bd. HI; 228; 229. * r 1
36 ' —Ж
отказ от труда, а отрешенность от суеты, углубление в духов-
ные размышления взамен мнимых «добрых дел».
Таким образом, Таулер в принципе следовал экхартовскому
учению об общении человека с богом, которое логически про-
тиворечило посреднической роли церкви.
Учение Таулера связано со средневековым городским -бюр-
герством и отражает интересы и представления этого сословия.
В нем содержится оправдание сословно-корпоративного строяг
превознесение бюргерских добродетелей, высшей степенью ко-
торых признается созерцательное самоотрешение — мудрость,
стоящая над партийными распрями.
Генрих Сузо (ок. 1295—1366 гг.)10 происходил из Верхней
Швабии. В Констанце еще мальчиком он вступил в домини-
канский монастырь. Деятельность его протекала главным обра-
зом в Ульме и Констанце, но образование он получил, как и
Таулер, в кельнской «Studium generale», где сделался после-
дователем Экхарта. В отличие от Экхарта и Таулера Сузо про-
исходил из рыцарской семьи, и его симпатии определялись
в значительной степени традицией феодального миннезадга,
в котором он, обладая повышенной чувствительностью и склон-
ный к экзальтации, стремился найти форму для выражения
благочестивых мистических идей.
Главные его произведения — «Книга вечной мудрости»^
письма и описание собственной жизни, составленное его учени-
цей и последовательницей, монахиней Элизабет Штеглин
(XXXIV, XXXV) — не столько философские, сколько мистико-
поэтические труды с остро выраженным полемическим элемен-
том; Сузо фанатически предан идее мистической жизни, То ли
плохо поняв учение Экхарта, то ли сознательно внося в него
черты, противоречащие самой основе экхартовской концепции,
он исходит прежде всего из признания бессилия и никчемности
разума, противопоставляя ему аскетическое служение богу и *
стремление к самопожертвованию и самоотвержению.
Для Экхарта и Таулера распространенный в середине века
культ Мадонны не имел существенного значения. В философской
системе Экхарта Марии не отводилось самостоятельной роли
и она фигурировала лишь как «вместилище рождающегося
Христа». Для Таулера Мадонна символизировала земную цер-
ковь в отличие от церкви небесной. Сузо придал богоматери
значение объекта поклонения наподобие дамы в традиционном
рыцарском служении (159). Характерно,-что это, казалось бы„
Далекое от бюргерских идеалов учение получило особенно ши-
рокое распространение и имело отклик даже более значитель-
ный, чем учение Таулера, с которым Сузо постоянно полемизи-
ровал.
><* Его имя — латинизированная форма от немецкого «Зейзе» (Seuse).
О нем см.: 28, 212, 229.
31
v Рядом с этими представителями немецкой мистики XIV в.
стоит не менее значительная фигура Яна Рейсбрука (1293—
1381)”, нидерландца, современника Таулера и Сузо, пережив-
шего их и оказавшего огромное воздействие на своего соотечест-
венника Герта Грооте.
Рейсбрук не принадлежал к доминиканскому ордену. В этом
выразилось отчасти знамение времени: антикуриальный «бунт»
доминиканцев иссяк, в большинстве своем они уже во второй
половине XIV в. вновь стали самой верной опорой папства и
томистской схоластики. Рейсбрук был приходским священни-
ком, среди которых, особенно в Нидерландах, немало было так
называемых «светских каноников» («canonicl saecularii»). .
Лишь в 60-летнем возрасте с группой своих последователей он
вступил в августинский монастырь Грунендаль близ Ватерлоо,
став вскоре его настоятелем и осуществив в нем ряд преобра-
зований в духе своего учения. Он никогда не выступал в уни-
верситетах, но в традиции схоластической теологии заслужил
прозвище «Doctor exstaticus». В трактуемой им системе само-
совершенствования экстаз рассматривался как единственный
путь приобщения верующего к богу. Бог для Рейсбрука —
сверхсущдя сущность всякого бытия, он — бесконечность, не-
определимая сила и цель всякого существования и всего сотво-
ренного (24, S. 378). Таким'образом, бог отодвигается из пан-
теистического восприятия Экхарта в иную категорию высшего
принципа, который стоит над всем и частью которого не может
быть ничто сотворенное. Душа — это не часть бога, а его зер-
кало, орган познания бога. Эта функция души выражается в ее
духовном начале, которое и есть порождение бога, не идентич-
ное ему, но абсолютно идентичное сыну божию. Христос при-
сутствует сам в каждом человеке, поэтому в нем соединяются
все'люди.
Концепция Рейсбрука восстанавливает томистскую двойст-
Увенность истины, противопоставление разума и веры. Иррацио-
нальное начало выражается в экстазе, т. е. в полном погруже-
нии в божественные излучения и слиянии с богом в вечно!
любви, которая и есть сам бог. В жизни (ибо конечный экстаз
это смерть) высшей степенью приближения к богу является
разум, познание. Но полное слияние с богом может осущест-
виться только со смертью.
В своих мистических представлениях Рейсбрук не полемизи-
рует с Таулером и Сузо,чно выступает против Экхарта. Приво-
димый М. Люкер «Разговор Мейстера Экхарта с неизвестны]!
мирянином», датируемый 1337 г. (151, S. 46), передает, по-вя
димому, характер отношения самого Рейсбрука к Экхарту: эт
предостережение от ереси Экхарта, но в то же время призн*
иие за Экхартом способности направить мирянина на рассуди
” О нем см.: 151, S. 44 - 46; 24, S. 374—378.
32
дения о' боге. Рейсбрук выступает особенно энергично против
основы учения Экхарта — отказа от «созданий». Экхартовское
«abgeschieden» для Рейсбрука — признак заблуждения.
Если сам Рейсбрук недоброжелателен и подозрителен по от-
ношению к Экхарту, то прямо и остро враждебны Экхарту его
ближайшие последователи и ученики, в частности «добрый по-
вар», как его звали, Ян из Лувена.12
Взгляды Рейсбрука наложили свой отпечаток на восприятие
учения Экхарта движением так называемого «нового благоче-
стия («devotio modema»). Но поскольку на его формирование
немаловажное влияние оказали также и своеобразные явления
в культурной жизни Праги середины и второй половины XIV в.,
есть смысл сперва коснуться этих явлений, чтобы затем вер-
нуться к «devotio moderna», непосредственно связанному с за-
рождением раннего гуманизма в Германии.
ЗНАЧЕНИЕ ПРАГИ ДЛЯ ЗАРОЖДЕНИЯ
ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГЕРМАНИИ
(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIV—НАЧАЛО XV в.)
Проблема так называемого «Пражского центра раннего гу-
манизма» впервые была поставлена в трудах Конрада Бурдаха,
появившихся во втором — третьем десятилетиях нашего века
(39; 41; 42). Обратившись к архивам Праги и Вены, изучив
многочисленные материалы чешских монастырей, попавшие при
секуляризации в баварские хранилища, Бурдах, исходя в це-
лом из буркгардтовского понимания Ренессанса, провозгласил
казавшуюся первоначально парадоксальной мысль о том, что
начало гуманистического движения в немецких землях, к кото-
рым он причислял и Богемию, почти не отстает от Италии и
тесные связи имперской канцелярии в Праге во времена Кар-
ла IV Люксембургского с папской резиденцией в Авиньоне и с
Римом привели к интенсивной рецепции гуманизма. Эта рецеп-
ция осуществлялась путем непосредственного сношения образо-
ванных людей из окружения Карла, в первую очередь импер-
ского канцлера Иоганна фон Неймаркта, с Петраркой; важней-
шим моментом явился приезд в 1350 г. в Прагу Кола ди Риенцо.
Но начавшееся как рецепция итальянского гуманизма движение,
полагал Бурдах, вскоре приобрело национальные формы. Разви-
тие немецкого гуманизма подчинилось национальным задачам,
сходным с задачами итальянского гуманизма, но отличалось
религиозной направленностью, повышенным интересом к про-
блемам морального совершенствования и этики, а также поли-
тической остротой антипапских настроений.
Бурдах впервые опубликовал массу совершенно не трону-
того ранее историками материала (40; XXVI, XXVII, XXVIII).
12 В русском переводе книги Г. Лея имя неудачно транскрибируется
«Ван Левен» (33, с. 405, 568).
3 Зак. 362
33
Мысли и открытия Бурдаха были подхвачены, использованы н
истолкованы представителями разных направлений в историо
графин по-разному, как об этом уже говорилось выше.
Э. Винтер (232; 233) видит в Праге в XIV в. бесспорный очаг
«раннего гуманизма». Более того, он стремится показать, что
именно Прага послужила источникам раннего гуманизма для
всей заальпийской Европы, в первую очередь для Нидерландов.
Культура раннего гуманизма пришла, по мнению Винтера, не
только- из Италии, но также из Парижа—с идеями «via moder-
па», из Баварии—с идеями реформы церкви, и из прирейнской
Германии—с идеями мистики. Гуманизм, номинализм и идеи ре-
формы нашли свое полное воплощение в учении Яна Гуса, но
в такой же мере повлияли и на выработку «нового благочестия»,
которое, в свою очередь, легло в основу немецкой Реформации.
* *
♦
j Расцвет Праги в качестве центра европейской культуры на-
чинается с правления Карла IV и епископа Арношта из Парду-
биц. Именно тогда этот город стал «златой Прагой» — одним из
прекраснейших городов средневековой Европы.13
Сам Карл IV принадлежал к числу образованных людей сво-
его времени, и его связи с Авиньоном, где жил Петрарка, й с
Италией, где наместником императора считался его отец, помо
гли ему стать настоящим меценатом, разумно совмещающим
интересы сложной политики с покровительством искусствам i
образованности. Он стремился окружить себя ореолом просве
щенного государя. Образованность Карла IV носила, впрочем
всецело средневековый схоластический характер. Восторженные
излияния Петрарки по поводу утонченности его ума и изыскан
ности художественного вкуса не служат доказательством при-
надлежности Карла к числу гуманистов, не говоря уже о том
что в своей переписке с императором Петрарка, имея в виду
свои собственные цели, не всегда бывал искренен/
В основанном в 1348 г. университете (218, S. 59—63) безраз-
дельно господствовала схоластика. Структура университета
была скопирована с Парижского. Большинство профессоре!
находились под сильнейшим воздействием номинализма Бури
дана и Николая Орема. С другой стороны, сказывалось и воз-
действие идей рейнских мистиков. Главным посредником в пе-
редаче их учений был магистр Иоганн Дамбах, страсбургск»
доминиканец, убежденный ученик Экхарта, принадлежавший i
к движению «Друзей бога».
В Праге при Карле IV не господствовала какая-либо одй
система схоластических представлений, в ней сосуществовал
13 Население Праги к 1348 г. составляло 30 000 чел.
34
представители оккамистского «via moderna» с последователями
Экхарта, иоахимисты-эсхатологи с учениками Петрарки. Архи-
епископ и канцлер в равной мере ограничивались тем, что удер-
живали представителей различных направлений, подчас ожесто-
ченно спорящих, в рамках интересов сложной и отнюдь не пря-
молинейной политики люксембургского двора. При этом опора
на чешские земли безусловно требовала координации интересов
католической церкви не только с интересами имперских кня-
жеств, включая чешское королевство, но и с комплексом сосед-
них славянских земель, среди которых Чехия была одним из
сильнейших и древнейших государств.
И в осуществлении этой политики, и в культурной жизни
Пражского двора главную роль играл канцлер Иоганн фон *
Неймаркт (ок. 1310—1380 гг.).
Неймаркт происходил из бюргерской семьи, из маленького
торгового городка Высоке Място (Гогенмаут) близ Литомышля.
По-видимому, это была немецкая семья, как у большинства
крупных купцов в Чехии. Иоганн фон Неймаркт получил обра-
зование в Италии в университете Павии, где сблизился с авгу-
стинцами-эремитами, в частности и с духовным отцом Петрар-
ки Дионисием-а-Санта Кроче (ум. 1342). В те же годы устано-
вился его контакт с кругом ученых, группировавшихся вокруг
Флорентийского монастыря Сан-Спирито. Принадлежность к
ордену августинцев помогла в дальнейшем карьере Неймаркта,
сам же он приложил немало сил к укреплению позиций ордена
в Чехии.
В 1347 г. он был переведен в Прагу, где вскоре стал нотарием
в королевской канцелярии. С 1352 г. он уже епископ Лито-
мышля и канцлер империи. В 1364 г. к этому добавился титул
епископа Оломоуца. В обеих своих резиденциях Неймаркт
усердно покровительствовал августинским монастырям как цен-
трам образования, своеобразным духовным академиям. Библи-
отека литомышльского августинского монастыря пополнилась
книгами, переданными туда канцлером. В самой Праге Ней-
маркт немало способствовал развитию августинского эремит-
ского монастыря св. Фомы на Малой Стороне, где был создан
скрипторий и громадная библиотека. Среди книг, подаренных
канцлером, был текст «Божественной комедии». Фактически биб-
лиотека монастыря св. Фомы служила дополнением к универси-
тетской, гораздо более скромной.
Неймаркт провел реформу имперской канцелярии. Для совер-
шенствования языка и стиля документов, выходящих из нее, он
привлекал на службу образованных людей, владевших в доста-
точной мере классической латинской грамматикой. При нем
документы имперской канцелярии впервые стали писаться на
языке, значительно отличающемся от вульгарной Латыни пред-
шествующих времен. Кроме того, параллельно использовались
чешский и немецкий языки. Канцелярия Иоганна фон Неймарк-
3*
35
та впервые занялась выработкой единых литературных грамма-
тических форм немецкого языка.
Следуя традиции «ученых компендиумов», Неймаркт в чи-
сто практических целях собирал документы и письма, классифи-
цируя их по отраслям деятельности. Так возникли сборники:
«Liber pontificalis» (в него вошла переписка имперской канце-
лярии с авиньонской курией) и «Liber viaticus» (законченный
в 1365 г. сборник образцов писем, который Неймаркт брал с
собой при поездках). Во время более чем годичного пребывания
императора в Италии в 1354—1355 гг. сопровождавший его
Неймаркт, уже до того знакомый с Петраркой (отчасти по пере-
писке в связи с пребыванием в Праге Кола ди Риенцо), имел
несколько встреч и бесед с великим поэтом и гуманистом. Вско-
ре, в 1356 г., в Праге побывал и сам Петрарка, а в 1368 г., со-
провождая Карла IV, Неймаркт имел возможность вновь встре-
чаться и беседовать с обласканным императором «первым гума-
нистом», получившим из рук Карла IV золотую цепь и титул
«пфальцграфа» (чисто номинальный, поскольку он не сопровож-
дался никакими земельными пожалованиями). Даже учитывая
заинтересованность в дружеских отношениях с канцлером им-
перии далеко не безразличного к земным почестям поэта, не-
трудно заметить, что с Неймарктом его связывала искренняя
дружба.
В письмах к Петрарке Неймаркт обращается с просьбами
прислать ему «De viris illustribus», привезти с собой в Прагу
«Remedia utriusque Fortunae», прислать комментарий к «Экло-
гам» Вергилия. Таким образом Неймаркт был вполне в курсе
творчества Петрарки. Его письма свидетельствуют о прекрас-
ном (для своего времени) знании Цицерона и Сенеки, он
искренне интересуется проблемой «renovatio Romae» и в этом
отношении, казалось бы, может быть причислен к гуманистам.
Во всем пражском круге XIV в. он наиболее образованный, чуж-
дый сословных предубеждений, духовно близкий Петрарке че-
ловек. Характерно, что в его представлении находка рукописи
с текстом двух речей Цицерона ничуть не более удачна, чем
находка сборника из трех посланий о св. Иерониме, составлен-
ных Евсевием Кремонским, св. Августином и Кириллом Иеру-
салимским. Торжественно преподнося в дар императору эту ру-
копись (относящуюся к XIII в.), Неймаркт говорит о «чудесном
знамении», а текст ее расценивает как образец наиболее совер-
шенной латыни (XXVI, S. 18—19, 78—82). В этом эпизоде не-
трудно увидеть и характерное для гуманизма стремление к по-
искам древних латинских рукописей, в нем отразилось и столь
близкое Петрарке увлечение Августином, и присущее самому
Неймаркту восприятие св. Иеронима как наиболее значительно-
го среди «отцов церкви»—тенденция, которая получит свое даль-
нейшее развитие во времена Реформации. Но в нем сказалась я
неспособность перешагнуть через границы церковных традиций
36
и религиозного мышления человека, восхищавшегося Петрар-
кой, но не воспринявшего его идеологии до конца. .
Эта средневековая ограниченность проявилась в связанных
с именем Неймаркта трудах. Наибольшее распространение име-
ли два: компендиум «Speculum sapientiae» („Зерцало мудро-
сти”), известный главным образом под названием «Quadripar-
titus», которое дали ему в университетских кружках, и перевод
псевдоавгустиновского трактата «Liber soliloquiorum animae ad
deum» («Книга душевного излияния, обращенного к богу»),
распространившийся под заголовком «Buch der Liebkosung»
(«Книга нежности»).
Образец переводческой деятельности Иоганна Неймаркта —
«Buch der Liebkosung» — не столько буквальный перевод при-
везенной им в 1355 г. из Италии рукописи псевдоавгустиновско-
го трактата, сколько очень поэтичное и страстное, глубоко про-
никнутое идеей внутренней религиозности произведение. Ней-
маркт стремился передать существо излияний грешной души,
обращающейся к богу, но ведущей это изъяснение лишь с са-
мой собою, ибо в ней заключены и милосердие, и боль за со-
вершенные грехи. Это произведение по справедливости относится
к числу лучших ранних образцов художественной прозы на не-
мецком языке.14
Уже перед самой смертью, удалившись от государственных
дел и имперской канцелярии, Неймаркт создает еще один пере-
вод или, точнее, излагает на немецком языке мистический трак-
тат францисканца Якопо Милано «Stimulus amoris» — «Stachel
der Liebe» («Терний любви»). По характеру это тоже духовно-
дидактическое произведение. Первая часть трактата целиком по-
свящалась мистическому истолкованию христовых ран в духе
«Подражания Христу» св. Бонавентуры. Все другие с большой
выразительностью и несколько чрезмерной натуралистичностью
передавали примеры подражания Христу и аллегорическое ис-
толкование страстей. Пожалуй, в этом последнем произведении
средневековые, совершенно несовместимые с гуманизмом эпохи
Возрождения, чисто схоластические и религиозночмистические
принципы выражены с наибольшей ясностью. Так, духовную ^ро-
люцию Неймаркта можно представить не как развитие по пути
к гуманизму от схоластики, но как знакомство с гуманизмом и
совершенно осознанный отказ от него, утверждение на позициях
ортодоксально-догматического религиозного мышления.
Воздействие Неймаркта не только на своих современников,
но и на последующие поколения было весьма значительно. Его
14 Неймаркт особенно любил это произведение. Принадлежность ориги-
нального текста св. Августину он не подвергал сомнению (как и его совре-
менники). Оломоуцкая рукопись снабжена, по свидетельству Бурдаха, миниа-
ророй работы Симоне Мартини с портретом Петрарки, выполненным по
заказу Неймаркта. Посредником в выполнении этого заказа послужил сам
поэт (XXVI, S. 45).
37
переводы и компендиумы нашли распространение в копиях, де-
лавшихся в августинских монастырях по всей Германии, от
Вены до ганзейских городов и Кольмара в Эльзасе. В 1484 г.
издается немецкий текст «Жития Иеронима». Он, как мы уже
говорили, с полным правом может считаться одним из первых
произведений немецкой художественной прозы. Но уже в 60-е
годы XV в. Никлас фон Виле выступает в своих «Translationen>
(«Переложениях») как противник его принципа перевода. Не-
мецкая гуманистическая проза и гуманистический перевод с
латинского на немецкий язык берут свое начало со второй по-
ловины XV в.
Во францисканской идее «подражания Христу» невозможно
видеть задатки гуманистических идеалов. Именно поэтому ни
«Терний любви» Неймаркта, ни составленный в те же примерно
годы в цистерцианском аббатстве Кенигзаль (Збраслава) аб-
батом Галом Кенигзальским «Malogranatum», впоследствии пе-
реведенный со значительной переработкой Гейлером Кайзер
бергским на немецкий язык и изданный в Страсбурге в 1511 г.
под названием «Das Buch Granatapfel», не могут считаться
началом гуманистической литературы в Германии. Отражающие
всецело средневековые идеалы, они подготавливали лишь воз
никновение «нового благочестия» в такой же мере, в какой вели
к нему и мистические идеалы Экхарта и Таулера.
Прага в XIV в. была очагом, в котором не столько даже в
связи с университетом, как в связи с имперской канцелярией.
* вызрели условия для восприятия элементов итальянской культу-
ры эпохи Возрождения; для светского, бюргерского по своей со-
циальной сущности пути развития общественной мысли; для
выработки более правильных филологических форм латыни к
основ грамматики национальных немецкого и чешского языков.
Впервые возникает потребность в новом истолковании окружаю-
щего мира, в новых эстетических нормативах и принципах мо-
рали, т. е. создается реальная социально-психологическая база
для зарождения гуманистического движения. А политическое и
экономическое положение Чехии, в особенности Праги, в этот
период обеспечивает естественное воздействие этих факторов на
культуру. Историческое развитие самой Чехии в силу конкрет-
ных задач национального самоопределения отдалило ее в нача-
ле XV в. от немецких земель, таким образом закончился непро-
должительный, но яркий расцвет предвозрожденческой культу-
ры, охвативший кроме Чехии юго-западную Германию и Нидер-
ланды.
В истории культуры и духовной жизни общества изобрази-
тельное искусство нередко дает возможность понять существа
тех процессов, которые с огромным трудом просматриваются нг
основе анализа произведений литературы и памятников фило-
софской и религиозной мысли. Для понимания историческогс
места Праги и «люксембургской» культуры XIV в. в Чехии и Цен-
38
тральной Европе в целом особенно важен взгляд на произведе-
ния так называемой «интернациональной готики» или «мягкого
стиля» (34, с. 25—29; 36, с. 40—43). Это мистически одухотво-
ренное и проникнутое чувством красоты искусство впитало в
себя в какой-то мере дошедшие до Центральной Европы лучи
итальянского Треченто, играющие то в джоттеске Мастера Тео-
дориха Пражского, то в сиенских мотивах Мастера Тржебонь-
ского алтаря. И этот отраженный свет достиг, в свою очередь,
Конрада из Зёста или Мастера Бертмара в Кельне. Так выяви-
лись реальные связи Праги, игравшей роль культурного центра
империи вплоть до начала XV в., с Нижне-Рейнской Германией.
Но к этому времени встречная волна из Нидерландов принесла
совершенно новые тенденции, которые явились слагающей
в выработке особенностей раннего Ренессанса и начала гумани-
стического движения в Германии.
«НОВОЕ БЛАГОЧЕСТИЕ» И ЗНАЧЕНИЕ
ДЕВЕНТЕРСКОЙ ШКОЛЫ В ПОДГОТОВКЕ
ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГЕРМАНИИ
Проблема отношения «Нового благочестия» к развитию не-
мецкого гуманизма берет свое начало с изданного в 1907 г. тру-
да Г. Гер мел инка о религиозных тенденциях немецкого гума-
низма (101). В 1878 г., когда Э. Боне-Мори впервые посвятил
свое исследование Герту Грооте (29) или пять лет спустя, когда
вышло в свет исследование К. Грубе о монастырях «Нового
благочестия». (87), речь шла только о том, что это движение,
возникшее в Нидерландах в 70-е годы. XIV в., послужило про-
возвестием немецкой Реформации. Для Л. Гейгера (78) «Деве-
нтерская школа».была первым этапом в развитии изучения и
преподавания классической латыни и поэтому подготовляла гу-
манизм. Но Гермелинк, стирая границу между средневековьем
и Возрождением, в «Новом благочестии» увидел начало гумани-
стического движения — точнее, начало ренессансного этапа ни-
когда не умиравшего интереса к античности.
Определяя в качестве главной специфической черты немец-
кого гуманизма его религиозную направленность и наполнение
идеей обновления церкви, Гермелинк приравнивает ‘ понятие
«reformatio» к «renascere ecclesiae», «palyngenesis», видя в об-
ращении к идее раннехристианской церкви важнейшее проявле-
ние эпохи Возрождения.
Эту идею подхватили и развили в своих весьма интересных
и давших много новых научных данных трудах Е. Барниколь
(12) и, в особенности, П. Мествердт (155). Точка зрения Мест-
вердта значительно более оправдана, чем позиция Гермелинка.
Устанавливая истоки взглядов Эразма Роттердамского в «Новом
благочестии», Мествердт не утверждает, что Грооте или Раде-
внйн были гуманистами. Убедительно показывая развитие идей
39
Грооте в Девентерской школе XV в., Мествердт в конечном .счете
солидаризируется с Паулем Вернле (230), еще в. 1904 г. утверж-
давшим, что весь Ренессанс, в том числе и итальянский,..про-
низан религиозной идеей и что в «северном», т. е. нидерландском
и немецком Ренессансе и гуманизме эта идея связана с мистиче-
скими корнями «Нового благочестия» и ведет свое начало от
Герта Грооте.
Новый аспект получила эта проблема с появлением первого
издания капитального исследования А. Химы, само заглавие
которого имело программное звучание — «Христианский Ренес-
санс, история „Нового благочестия”» (113). Хима считает, что
весь северный Ренессанс берет свое начало от организации
«братьев общей жизни», что в отличие от «языческого» возрож-
дения в Италии, за Альпами Ренессанс носил всецело религиоз-
ный характер, и термин «христианский Ренессанс» распростра-
няет на все понятие «северного Возрождения». Хима не счита-
ет, что «Новое благочестие» послужило началом Реформации.
Он скорее полемизирует с защитниками этой теории, доказывая
правоверный католицизм Герта Грооте и его последователей.
Подобно своему современнику Хейцинге, Хима считает Ренес-
санс осенью средневековья, давшей богатые и красивые плоды,
в то время как Реформация варварски уничтожала эту изыскан-
ную христианскую культуру, высокомерно презрев духовные
богатства народа. Обостренное конфессиональное отношение
Химы к проблеме сочетается с откровенной ненавистью ко все-
му революционному. Он сделал очень много, собрав труды?.Гро-
оте, опубликовав значительное количество источников. Второе
издание «Христианского Ренессанса» во многом пополнено ^ма-
териалами, но глубокая тенденциозность реакционной концеп-
ции заставляет с большой осторожностью подходить даже к
публикациям источников и значительно обесценивает в научном
отношении выводы этих работ Химы.
Интерес современных иезуитских организаций (а именно на
их средства был издан труд А. Химы) к «Новому благочестию»
легко объясним, так как мистические идеалы «братьев общей
жизни» послужили не только основой для развития гуманисти-
ческой этики вплоть до Эразма Роттердамского, но и образцом
для релИгиозно-педагогической системы Игнация Лойолы. Поэто-
му естественно их стремление представить «Новое благочестие»
вне зависимости от предреформенных настроений, доказать его
правоверный католицизм. Одновременно возникает тенденция
максимально обосновать свою точку зрения, сделав ее научно-
убедительной. Выразителем этой тенденции выступает иезуит-
ский историк Я. ван Гиннекен (81), во многом критически пе-
ресмотревший материалы Химы и прежде всего подвергший
тщательному анализу произведение, вышедшее из монастырей»
реформированных Радевийном, — «Подражание Христу» («Imi-
tatio Christi»). Споры многих поколений об авторстве этого
40
трактата (по традиции называли чаще всего Фому Кемпийского
и Жана Херсона наряду с рядом других имен), ван Гиннекев
свел к убедительному доказательству того, что в «Подражании
Христу» имеются два разновременных текста, из которых первый
восходит к самому Герту Грооте, а второй, по-видимому, добав-
лен его последователем Томасом ван Кемписом (Фомой Кемпий-
ским). Одновременно Гиннекен меняет постановку проблемы: он
считает, что концепция Грооте была правоверно-католической,
но могла быть использована и была использована последующей
Реформацией.
В уже упоминавшейся нами работе М. Люкер (151) эта. по-
зиция не оспаривается в принципе, но трезвый и непредубежден-
ный подход к вопросу дает возможность показать степень зави-
симости Г. Грооте от мистической традиции, которую он старался
примирить с католицизмом. Люкер, а также и Л. Спитц (204),
не считают «Новое благочестие» гуманистическим движением и
видят в нем даже преимущественно средневековые элементы.
В развитии традиции Девентерской школы, по их мнению, опре-
делился тот путь нереципированного, оригинального немецкого
гуманизма, который и прослеживается в дальнейшем вплоть до
эпохи Реформации.
В советской историографии проблема «Нового благочестия»
получила отражение лишь в последние годы. В книге о нидер-
ландском портрете XV в. Н. М. Гершензон-Чегодаевой (14,
с. 151—167), как и в нашей работе о Грюневальде (44, с. 82—
83), вопрос этот рассматривается преимущественно с точки-зре-
ния понимания образа человека в изобразительном искусстве
северного Возрождения. Специально Грооте посвящена содержа-
тельная статья М. Г. Логутовой (37).
* *
* ♦
«Новое благочестие», как своеобразная форма религиозно-
этического учения, явилось значительным общественным движе-
нием на рубеже средневековья и эпохи Возрождения, начиная с
70-х годов XIV в. Оно не было созданием одного человека. Герт
Грооте, нидерландский священник, много ездивший и имевший
возможность синтезировать различные направления религиоз-
ных взглядов, был наиболее ярким выразителем тенденций это-
го движения, и поэтому не без основания с его именем оно обыч-
но и связывается. Именно Грооте,15 отчасти благодаря сложно-
сти своей судьбы, смог впитать в себя элементы разнообразных
традиций предшествующего духовного развития позднего сред-
невековья и своеобразно синтезировать их, тем самым создав ос-
нову для развития более или менее целостной и стройной си-
15 Сведения о нем можно почерпнуть в упомянутой работе М. Логуто-
бой (37).
41;
стемы идей, настроений и устремлений, подчас даже, казалось
•бы, трудно совместимых. В такой мере — но не более — можно
считать Грооте основателем «Нового благочестия» и инициато-
VpoM реформы августинских монастырей и школ, подчиненных
системе так называемых «братств общей жизни».
Предположения Э. Винтера о том, что образцом для Грооте
и его друзей послужили чешские общины, основанные Миличем,
реальной почвы не имеют (233, S. 168). Эти последние ведут
свое начало с 1366 г., а Грооте был в Праге до 1363 г. Главным
элементом в них является хилиастическая проповедь, которой
Грооте не признавал.
Зато августинский устав «Consuetudines Rudnicenses», с ко-
торым Грооте мог познакомиться в Праге, а в дальнейшем
структура Гронендаля (с его объединением мужского и женского
контингента в одной обители, задачей которой была интеллек-
туальная деятельность во имя духовного совершенствования)
ассоциировались с «братствами общей жизни» и монастырями
ВиИдсгеймской конгрегации.
К 1376 г. в своем родном доме в Девентере Грооте создал
своеобразную общину, куда зачислялись в первую очередь оди-
нокие женщины, в том числе и отказавшиеся от прежнего гре-
ховного образа жизни, но также и мужчины, либо оставшиеся
без средств к существованию, либо добровольно отказывающи-
еся в пользу братства от своего имущества. Девентерское «брат-
ство общёй жизни» существовало за счет общих заработков,
пожертвований и самобслуживания. Принцип служения Генри-
ха Сузо приобрел в нем новый смысл.
В 1377 г. Грооте отказался от священнических пребенд, ис-
просив посвящения в диаконы, что давало ему право проповед-
ничества в пределах всего епископства. К этому времени слава
«Дома Герта Грооте» разошлась уже далеко за пределы Девен-
тера; все большее значение приобретала реформированная им
школа.
> В городах Голландии, Утрехта, Гельдерна возникали общины
последователей Грооте —«братьев общей жизни». Значитель-
ный контингент его приверженцев складывался благодаря си-
стеме сбора благотворительных пожертвований на содержание
городских школ. Рядом с Грооте выступают его единомышлен-
ники— приехавший в 1376 г. из Праги Иоганн Целе, вскоре
ставший приором августинского монастыря в Зволле, и в особен-
ности Флоренс Радевийн.
Значительное воздействие на выработку окончательных прин-
ципов «Нового благочестия» — «Devotio modema» (как стали
называть это движение его приверженцев, явно подражая терми-
ну схоластической философии «Via moderna»<—«новый путь») ока-
зал ученик Рейсброка Годевард фан Вефеле. Впрочем, Вефеле
следовал собственным путем — в частности, на него оказали не-
посредственное воздействие идеи Экхарта. М. Люкер считает
42
его автором трактата «Van den XII Dogheden» («О двенадцати
добродетелях»).
В 1380 г. августинский монастырь в Зволле принял новый v
устав, составленный Грооте и Радевийном, а в дальнейшем до-
полненный Пеле. Этот устав августинского проповеднического
монастыря с индивидуальными кельями и обязательством интен-
сивной деятельности в области духовной культуры был впервые
санкционирован как вариант «Consuetudines Rudnicenses» (т. е.
«Рудницкого устава») после слияния примкнувших к Зволле
обителей Эймстайна с Виндсгеймом в системе одной конгре-
гации в 1395 г., а затем утвержден Констанцским собором в
1414 г. Тогда же к «Виндсгеймской конгрегации» присоединился
Гронендаль, преобразованный после смерти Рейсбрука.
В 1381 г. на Грооте был подан донос. Он обвинялся в пре-
данности осужденной Вьеннским собором ереси беггардов. В
свою очередь, Грооте обратился с гневным обвинением против
своих преследователей. В послании «Sermo contra focaristas»
(«Проповедь против нарушителей обета безбрачия») о« обру-
шился на грехи развращенных священников, обвиняя их в заб-
вении истинной церкви. Глава утрехтской духовной инквизиции
направил донос на Грооте в Рим к пале Урбану VI. Во время
процесса выяснилось, что сподвижники Грооте пользуются пе-
реведенными на нидерландский язык текстами священного пи-
сания. Обвинение росло и становилось все тягостнее. В разгаре
полемики со своими врагами 20 августа 1384 г. Герт Грооте
умер.
Эта смерть произошла на заре небывалого успеха и совсем
незадолго до официального признания новой формы августин-
ского проповеднического движения.
Едва ли можно считать Грооте создателем сколько-нибудь
стройной системы представлений метафизического порядка. В
его произведениях, очень противоречивых, выдающих постоян-
ную изменчивость мятущейся натуры, выражена скорее страст-
ная натура проповедника, стремящегося увлечь аудиторию, ищу-
щего путь к пониманию истины, чем какая-либо ясная концепция,
в которой он пытался бы убедить слушателей. Грооте не был
реформатором, и его призывы к частичным улучшениям
нравов внутри церкви субъективно были направлены исключи-
тельно на укрепление ее авторитета, а не на создание новой
церкви. Такой цели, как подготовка к наступлению царства
божия на земле {чему была посвящена деятельность пражских
хилиастов), Грооте никогда не предусматривал. Именно поэто-
му учение Грооте в дальнейшем могло быть использовано и в не-
мецкой Реформации, и в самой активной линии Контрреформа-
ции — именно в учении Игнация Лойолы, также считавшего не-
обходимым улучшения в системе католицизма для укрепления
церкви.
Грооте не был чужд итальянской образованности. Среди 48
43
упоминаемых Грооте исторических деятелей и мыслителей
А. Хима насчитал 19 древних греков и римлян, в том числе .име-
на Апулея, Диогена, Ювенала, Платона, Плиния, Сократа, Све-
тония, Теофраста, Валерия Максима и Вергилия. Правда, среди
них нет имен, которые не были бы известны или никогда не
употреблялись схоластами в XIII в. Характерно, что из мистиков
Грооте называет только Сузо. Чаще всего упоминаются, «отцы
церкви». В своих проповедях Грооте почти не обращается ^ жи-
тиям святых, оперируя примерами в основном из Евангелия.
В то же время идеи мистиков оказали на формирование пред-
ставлений Грооте довольно значительное влияние.
Всецело от Экхарта исходит призыв «Devotio moderna» к
внутреннему благочестию. Когда Грооте говорит об обращении
к своему внутреннему духу («toveren van bynnen ten geiste»),
это просто перевод Экхарта («Hinwendung im Inneren > .zum
Geiste» (151, S. 89). Подобно Экхарту, Грооте отрицает мно-
жественность, призывает к презрению креатур (земного мира):
«Высшая мудрость — стремиться к царству небесному черезпре-
зрение к миру». Он призывает к отрешенности: «Я стремлюсь
отвратить сердце твое от любви к видимому и направить на не-
видимое («Stude ego cor tuum ab amore visibilium abstrahere
et ad invisibilia») (151, S. 91). Само понятие «homo devotus»
сводится в конечном счете к экхартовскому «homo interior».
Уже один из учеников Герта Грооте, Герлах Питерс (1372—
1411 гг.), возвращается в экхартовскому термину «gelassen-
heit». Принцип Экхарта «nudus nudum Christum sequi» («нагой
следуй нагому Христу») в «Рассуждении с самим собой» («So-
liloquim») Питерса превращается в призыв к духовному палом-
ничеству («wandernde als een waer pelgrim ende bloet >wan-
delaer»— «бродящий как истый паломник и нищий бродяга»).
Все сильнее начинает преобладать понимание пути самосовер-
шенствования как сугубо индивидуального действия, вне церков-
ного спасения. Таким образом, закладываются основы для даль-
нейшего развития идеи индивидуального благочестия, которая
столетие спустя приведет Эразма Роттердамского к бегству из
монастыря Стейн Врндсгеймской конгрегации и к созданию но-
вого иного в принципе руководства к жизни — его «Энхиридио-
на» («Enchirydion militis Christiani»).
v В «Новом благочестии» следует различать религиозно-этиче-
ское учение и определенную организацию, представленную-тре-
мя институтами: «братствами общей жизни» в городах, монасты-
рями Виндсгеймской августино-эремитской конгрегации вне го-
родов и, наконец, городскими школами для подростков. Осно-
' вателям движения и теория, и практика представлялись нераз-
рывно связанными, но в действительности они выражали разные
тенденции общественного развития, обладали разной социаль-
ной потенцией. В религиозно-этической системе «Нового благо-
честия» идея самосовершенствования, как индивидуальный акт,
44
вела к зарождению гуманистического движения в системе ос- ‘
нованных Гертом Грооте организаций.
Но это были только первые наметки. Сама по себе система
«Нового благочестия» ни в коей мере гуманистической не была.
Порожденная страхом перед ересью, испугом перед обострени-
ями классовой борьбы XIVb., она, скорее, отражала стремление
сохранить верность тем принципам средневекового корпоратив-
ного эгалитаризма, которые уже зримо разрушались, особенно
в Нидерландах времен Столетней войны. Таков социальный
смысл «братств общей жизни». Но несколько иное значение
имела основанная в Девентере система образования в виде
школ для детей и подростков. Эти школы не зависели от цер-у
ковного прихода, средства для них давала городская благотво-
рительность (52, S. 180; 196).
В ДевентерЬкой школе впервые создается система восьмиго-
дичного образования, распадающаяся на две ступени. На пер-
вой ступени большое внимание уделялось изучению основ латин-
ской грамматики. Вторая ступень включала знакомство с про-
изведениями отцов церкви и классических авторов. В этой школе
получил образование упоминавшийся выше Герлах Питерс,
ученик Флоренса Радевийна, из нее вышел и его сверстник,
Томас Хемеркен из Кемпена (ок. 1379—1471 гг.), известный под
именем Фома Кемпийский или «Малеолус»— автор четвертой
части «Подражания Христу» (50).
К следующему за ними поколению учеников Девентерской
школы принадлежали Николай Кузанский, один из первых и са-
мых значительных гуманистов XV в., его товарищ Иоганн Буш
(1399—1479 гг.), автор «Хроники Виндсгеймского (монастыря»,
историограф «Нового благочестия», ректор школы, ставший за-
чинателем преподавания в ней греческого и древнееврейского
языков, Александр Гегий, осуществлявший реформу образования
и превративший свою школу в действительно гуманистическую.
Этот ряд завершится именем едва ли не самого замечательного
среди гуманистов XVI в. — Эразма Роттердамского.
Таким образом, настоящий путь «Нового благочестия» к гу-
манизму шел не через монастыри и духовные братства, а через
школы, через систему преподавания. «Братства общей жизни»
имели распространение в северных Нидерландах в Вестфалии
и городах Северонемецкой Ганзы. Реформа августинских мо-
настырей, немало способствовавшая развитию образованности,
началась в Чехии, была подхвачена в Нидерландах, в начале
XV в. распространилась почти на всю Германию (ее осуществи-
телем в Австрии и Баварии был Николай Кузанский). Реформа
школ в течение XV в. охватила всю Центральную Европу; пол-
ного успеха достигла она уже с развитием гуманистического дви-
жения в Германии, в цельтисовской «поэтической школе».
45
Глава П
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГУМАНИСТИЧЕСКОГО
ДВИЖЕНИЯ В ГЕРМАНИИ
1. Базельский собор и начало
гуманизма в Центральной Европе
Огромное значение Базельского собора для развития гума-
нистического движения в Центральной Европе признается по
существу всеми историками гуманизма. Пауль Иоахимсен счи-
тал, что на Базельском соборе получившие в Италии образова-
ние немцы впервые сами выступили нй широкой политической
арене (120, с. 25—26). Ганс Рупприх, полагая вслед за Бурда-
хом, что начало гуманизма в Центральной Европе относится
еще к проникновению влияния Петрарки на имперскую канце-
лярию в Праге в середине XIV в., признавал, что это влияние
имело недолговечные последствия и более прочные основания
для гуманистического движения закладывались «в первой тре-
ти XV в.» в двух культурных центрах империи — в Вене, где
очагом гуманизма служила канцелярия Габсбургов, и в Нюрн-
берге, где вокруг Грегора фон Геймбурга сгруппировалось .пер-
вое гуманистическое содружество. В период Базельского собора
оба источника слились и оказали воздействие на остальную Гер-
манию (189, S. 27—28). Концепции Рупприха не хватает- исто-
рической точности. Грегор фон Геймбург появился в Нюрнберге
не до Базельского собора, а во время его работы, т. е. во второй
трети века. Что касается габсбургской канцелярии в Вене, то
именно в первой трети XV в. в годы малолетства герцога Аль-
брехта, она совершенно приходит в упадок, и в своей политиче-
ской деятельности в годы Базельского собора сам Альбрехт опи-
рается в большей мере на люксембургскую канцелярию своего
тестя Сигизмунда, т. е. на ту же Пражскую канцелярию с ее
традициями', хотя и несколько поколебленными в период гусит-
ских войн. Эта канцелярия функционирует далее при Влади-
славе Постуме, постепенно приходя в упадок и меняя свой
характер, хотя в какой-то мере значение ее в качестве очага
культуры сохранялось до конца XV в. Венская же канцелярия с
переходом власти в руки представителя штирийской линии Габ-
46
сбургов Фридриха III воссоздавалась совершенно заново, и ее
расцвет как очага гуманизма связан с приходом в нее Энея
Сильвия Пикколомини в 1444 г., т. е. опять-таки уже во время
Базельского собора. Таким образом, Рупприх фактически под-
тверждает значение Базельского собора для распространения
гуманизма в Центральной Европе.
Чем можно объяснить такую роль Базельского собора? Глав-
ной причиной созыва собора были гуситские войны. Понимание
необходимости политического и религиозного компромисса де-
лалось всеобщим благодаря усилению турецкой опасности.
Нужно помнить еще и об изменении политической ситуации во
Франции — резкий перелом в ходе Столетней войны, произошед-
ший в результате снятия осады Орлеана и коронации Карла VII,
имел значительный отклик во всей Европе.
Восстановленное Констанцским собором единство католиче-
ской церкви было не только нарушено победоносным развитием
чешского утраквизма, но, кроме того, вновь оказывалось перед
дилеммой: ориентация на обновленную и усилившуюся фран-
цузскую монархию сулила опасность подчинения папства ее
интересам, а явно утратившая свой престиж империя Люксем-
бургов не могла в достаточной мере гарантировать церковное
единство. Уже наметилась ориентация папства на восстановле-
ние своего авторитета.
Базельский собор созывался под настойчивььм давлением
империи через семь лет после закрытия Сьенского. Требования
реформ в системе церкви и в империи делались все более реши-
тельными. Они исходили из различных политических кругов, но
подкреплялись таким веским аргументом, как нарастающая
волна классовой борьбы и распространяющихся идей гуситско-
го движения. Эта обстановка исследована М. М. Смириным, и
поэтому мы можем сослаться на его выводы: «в кругах господ-
ствующего класса Германии и в тех международных кругах,
которые следили за происходившим в стране, считались с воз-
можностью назревания и в Германии момента, когда антифео-
дальная борьба народных низов может сделаться базой обще-
народного политического подъема и движения против сущест-
вующей политической системы государственной раздробленно-
сти. Памфлет „Реформация императора Сигизмунда”, появив-
шийся через пять лет после окончания гуситских войн и
получивший в Германии исключительную популярность, свиде-
тельствовал о том, что для таких опасений были достаточные
основания» (57, с. 115).
Стремление привлечь к работе собора как можно больше
образованных людей определялось потребностью времени. При-
ехавший на собор в качестве делегата епископа Трирского Ни-
колай Кузанский играл важную роль как знаток положения
дел в немецкой церкви и в империи. Молодой секретарь Капро-
ники, одного из оппозиционных папе Евгению IV кардиналов,
47
сьенский гуманист Эней Сильвий Пикколомини, значительно:вы-
делявшийся из массы каноников, также приобрел самостоятель-
ную роль, По мере того, как собору приходилось предпринимать
шаги в политике, усиливалось значение таких лиц, выступавших
уже не от имени того или иного прелата или князя, а с выраже-
нием своего личного мнения. Это положение достигалось благо-
даря образованности и талантам.
Констанцский собор в свое время принял традиционную си-
стему предварительного обсуждения представляемых вопросов
и/голосования по «нациям». Первоначально эта система дейст-
вовала и на Базельском соборе. Однако все большее значение
приобретали вопросы, не имевшие чисто церковного характера:
взаимоотношения членов империи и сама структура, покоивша-
яся еще на принципах «мелкодержавия» Золотой буллы 1356 г.
Империя нуждалась в новой конституционной основе. Это под-
разумевалось уже провозглашением в 1425 г. «Священной Рим-
ской империи немецкой нации». Новое наименование вело не
только к изменению акцентов во взаимоотношениях Германии и
Италии внутри империи, но и к определению политической струк-
туры, в которой Сигизмунд явно стремился перейти от системы
господства территориальных князей к опоре на города, платящие
подати. Но такая система централизации государственной вла-
сти пугала курфюрстов.
Ни один из немецких курфюрстов не приехал в Базель.
В сентябре 1432 г. во Франкфурте-на-Майне собрался под пред-
седательством архиепископа Майнского «курфюрстентаг», при-
знавший собор действенным для «обсуждения и принятия реше-
ний о новом порядке в империи и церкви». В Базель Франкфурт-
ский съезд послал делегацию во главе с секретарем Майнцско-
го архиепископа Грегором фон Геймбургом. В качестве оратора
курфюрстов он произнес речь (на заседании 29 ноября 1432 г.),
в которой излагалась позиция Франкфуртского курфюрстентага.
Так в Базеле появился еще один талантливый и активный дея-
тель <(117, S. 17—18).
С прибытием в 1433 г. Сигизмунда собор в Базеле приобрел
новый вес — император сам возглавил совещания. Собор стал
рассматриваться как полномочный орган для решений в обла-
сти- веры и структуры церкви, а поскольку в нем участвовала
делегация курфюрстов, представляемая фон Геймбургом,—то
и для реформ в самой империи. Признание необходимости ре-
форм усилило роль участвующих в работе собора гуманистов.
Собор выработал самостоятельно новый процедурный поря-
док: вместо принятой в Констанце системы обсуждения вопро;
сов по нациям, из всех наций и от каждого сословия в империи
были выделены уполномоченные представители в четыре комис-
сии («депутации»), образованные ло принципу подготовки раз-
личных вопросов, стоящих в программе собора. Окончательные
решения собор мог принимать только на совместных сессиях-
Депутации были не очень многолюдны: один и тот же оратор
нередко представлял нескольких «членов» и мог фигурировать
не в одной только депутаций.
Разработку проекта организации всеобщего мира предпри-
нял Николай Кузанский. Так возник грандиозный план реформ
одновременно и имперской, и церковной системы, озаглавленный
<0 всеобщем согласии» («De concordantia catholica libri III»).16
После битвы при Липанах (30 мая 1434 г.) создались усло-
вия для обсуждения Пражских компактатов. Вопрос этот свя-
зывался с проблемой отношения Чехии к империи и с признани-
ем Сигизмунда королем Чехии. Базельский собор был ’бессилен
принять решение — поэтому Сигизмунд, передав вновь полномо-
чия Вильгельму Виттельсбаху, отправился в Регенсбург, где
должен был собраться рейхстаг. Вслед за ним уехал из Базеля и
Геймбург, выступавший уже при Сигизмунде в качестве орато-
ра императора и на соборе, и в рейхстаге.17
Прошло более двух лет, пока в результате длительных пере-
говоров Ииглавский сейм 5 июля 1436 г. принял с незначитель-
ными поправками согласованный с собором и папой текст Праж-
ских, или Базельских, компактатов, а в августе Сигизмунд въе-
хал в Прагу при сдержанных и явных выражениях ненависти
чехов к «королю-клятвопреступнику».
После смерти Сигизмунда в 1437 г. историческая судьба чеш-
ского народа сложилась так, что недолгое существование наци-
онального государства под властью Иржи Подебрада сменилось
унией с Венгрией, а после трагической битвы при Могаче
(1526 г.) Чехия подчинилась Габсбургам. Но в области духовно-
го развития после Базельского собора можно уже твердо отде-
лить национальную культуру Чехии, вместе с близкой ей Мора-
вией, от приобретающей свою (хотя и относительную) опреде-
ленность немецкой культуры. Разумеется, это невозможна от-
нести за счет осознанной деятельности Базельского собора. Но
спонтанная тенденция оформилась в закрепленном соборам пра-
ве на религиозную автономию, для позднего средневековья яв-
лявшуюся наиболее очевидным выражением национального су-
веренитета.
Впрочем, итоги Базельского собора не создали ему популяр-
ности в империи. Возникла та трагическая ситуация, еще не.
осознаваемая главными деятелями собора, которая в конечном
счете сделала его недееспособным. Чем более собор превращал-
ся в собрание гуманистов, обсуждавших проекты реформ, тем
более терял он почву реальности, отдаляясь от инстанций и лиц,
обладавших властью в феодальном мире, которому эти гумани-
* См. ниже, с. 55, прим. 18.
17 Насколько ценился способный оратор-гуманист, мы можем судить по
т°му, что во время своей поездки в свите императора Геймбург получил еще
’’•помочил оратора от имперского города Нюрнберга, обязавшегося выпла-
,®зть ему за это ежегодно по 200 гульденов. . .
*3* *. 302 • 49
сты пытались придать новую, по их убеждению разумную
основу. Их переставали понимать, их не желали больше слушать
и признавать те, кого они первоначально на этом соборе пред-
ставляли.
Посланец Франкфуртского совета городов, бургомистр, к чис-
лу гуманистов не принадлежавший, пишет в донесении своии
коллегам: «Собор ходит вокруг своих дел, точно кошка вокруг
горячей каши, и если бы не наш господин император, из этого
собора ничего бы не вышло... ничего нет хорошего в том, что
так много на нем говорят, все могло бы быть лучше» (117,
с. 33). В этих словах сказывается и разочарование, и недоверие
бюргерства к «говорунам»-гуманистам.
Начиная с 1435 г. собор делает попытки осуществления ре-
формы империи и церкви «от головы во всех членах». В беско-
нечных и совершенно бесплодных спорах по этим проектам пар-
тии реформы, возглавляемой французом кардиналом Алеманом,
противостояла консервативная «римская» партия, включавшая
почти всех остальных кардиналов.
В разгар споров греческая церковь в лице константинополь-
ского патриарха Иосифа и сам император Византии Иоанн VIII
Палеолог обратились к папе с предложением о заключения
церковной унии на началах, близких к принципу Пражских ком-
пактатов, и о военной помощи католической Европы против ту-
рок. Евгений IV предложил в качестве места переговоров Ферра-
ру. Это вызвало новое столкновение папы с «отцами» Базель-
ского собора. Осенью 1439 г. неожиданно умер избранный менее
чем за два года до этого императором Альбрехт Габсбургский.
А тем временем Евгений IV, используя бесплодность споров
на Базельском соборе, своим односторонним актом объявил его
распущенным и созвал новый собор в Ферраре. Туда последова-
ли многие базельские деятели. На следующий год заседания
были перенесены во Флоренцию. Еще до этого по поручению
Евгения IV в Константинополе побывал Николай Кузанский.
Из осажденного турками города он привез греческие рукописи и
достиг успеха в переговорах с греческими теологами. Греческая
церковь готова была признать «Filioque», если сохранится пра-
вославная обедня и греческий язык богослужения. Принцип ав-
тономии внутри католической церкви, казалось, побеждал. Еще в
1437 г. Франция односторонним актом «Прагматической санк-
ции» провозгласила право галликанской церкви на автономию,
правда, при сохранении католической мессы и верности латеран-
ским принципам отделения клириков от мирян. Солидаризиру-
ясь с политикой кардинала Алемана, наиболее решительный
деятель Базельского собора, Грегор фон Геймбург теперь, в пе
риод вступления на трон Альбрехта и новых, наступивши!
после его смерти выборов короля, провозгласил принцип «ней-
тралитета Германии в отношении споров собора и папы». Тая
сложились благоприятные условия для подписания 6 июля
50
1439 г. во Флоренции унии церквей, в присутствии императора
Иоанна VIII Палеолога, патриарха Константинополя и двух
митрополитов.
Тем временем в Базеле было провозглашено отстранение
Евгения IV от понтификата ввиду его отказа подчиниться ре-
шению собора. Созданный в Базеле конклав избрал 5 ноября
1439 г. папой под именем Феликса V герцога Амедея VIII Са-
войского. Создатель полухристианского, полуэпикурейского
«ордена отшельников св. Маврикия», далекий от монашеской
аскезы новый папа был достойным избранником доживающего
последние годы собора гуманистов. Его резиденция, замок Ри-
пай на берегу Женевского озера, стала приютом муз и поклонни-
ков учености, настоящим прообразом Телема. Феликс V не очень
заботился об утверждении своего положения в мире, а когда
после смерти Евгения IV в 1449 г. папой был избран Николай V,
обратившийся с призывом к примирению во имя единства церк-
ви, Амедей явился в Рим для того, чтобы сложить с себя сан
и испросить у нового папы отпущения грехов. Этим актом пол-
ностью прекратилась деятельность Базельского собора, послед-
ние свои сессии проводившего уже в Лозанне.
Пассивность Феликса V заставила отойти от него последних
энергичных деятелей Базельского собора. Эней Сильвий стал
канцлером нового императора Фридриха III, избранного, ввиду
отсутствия взрослых наследников у Альбрехта, из боковой линии
Штирийских Габсбургов.
Геймбург занял решительную оппозицию по отношению к
новому императору и в особенности к решениям Флорентийского
собора. Один из всех деятелей Базельского собора он сохранил
верность его принципам, но практически его выступления шли
уже по иной линии — борьбы за реформы церкви и империи
силами самой империи, борьбы за немецкую Прагматическую
санкцию. Он резко враждебно отнесся к Венскому конкордату
1448 г. Отлученный в 1460 г. буллой «Execrabilis», он вынужден
был бежать в Чехию под покровительство Иржи Подебрада. От-
туда в 1461 г. обратился он со своей гневной инвективой к папе.
После смерти Подебрада Геймбург перебрался в Саксонию и
там умер в 1472 г.
Историческое значение Базельского собора заключалось не
столько в конкретных решениях, принятых им и имевших лишь
очень непродолжительный успех, не в разработанных на нем
грандиозных проектах переустройства католической церкви и
политического строя Европы, оставшихся невыполненными, а в
новом принципе подхода к явлениям общественной жизни и цер-.
ковного устройства. Собор отразил новые веяния: самосознание*
европейских наций, кризис сословно-представительных институ-
тов, кризис норм феодального права и иерархии. На соборе
главную роль играла новая ренессанская интеллигенция. При
этом проявилась ее межнациональная общность, выраженная в
4* 51
почтительном отношении к классической латинской доевнсйяа
в особенности — к языку и красноречию.
И вместе с тем уже Базельский собор показал, что внугак
этой общности уживались совершенно различные национальна
тенденции, что представители ее не имели ни единой политиЧж
ской концепции, ни единого подхода к трактовке философских*
богословских проблем. Их роднила лишь одинаковость метод»
мышления, вера в преображающую человека силу умственно»
совершенствования. Не случайно общим в программах четыре
деятелей собора было требование развития образования в зеа
лях империи (или в Германии) и гуманистическая реформа ун»
верситетов. Основанный в 1460 г. буллой папы Пия II (как им*
новался избранный папой Эней Сильвий) Базельский универе»
тет был первым, созданным на гуманистической основе, а обрЖ
зованный в значительной степени под воздействием того же Эиа
Сильвия артистический факультет Венского университета сдК
лался распространителем идей гуманизма. Идеи Николая Кж
занского легли в основу нового направления .астрономии JE
математики, родоначальником которого стал в Вене Георг Пе*
ербах. ~ ж
На Базельском соборе создалась исключительно благопрж
ятная обстановка для проявления важнейших тенденций пер»
довой общественной мысли Западной Европы. Насущнейшие в»
просы европейской политики, в том числе й проблемы церкви!
рёшались там вне воздействия приверженцев университетское
схоластики (как это было на Констанцском соборе), и в то ж|
время создались возможности для контактов представителей И1&
теллигенции разных стран, в том числе Италии, где уже утверя&
далась культура Ренессанса. Пробуждение нбвых сил в развития
национальной культуры стран Центральной Европы и приобщ*
ние их к передовой культуре итальянского Возрождения получи^
ло благодаря Базельскому собору решающий стимул. &
2. Николай Кузанский и зарождение Я
философского направления Ж
в гуманистическом движении Я
Грандиозная фигура Николая Кузанского, стоящая у самый
истоков немецкого гуманизма, издавна привлекала вниманий
исследователей. Еще в 1937 г. вышло в свет собрание переводом!
произведений Николая Кузанского на русский язык со статье!
С. А. Лопашева (38). В 1952 г. появилась работа М. М. СмЖ
рина «Очерки истории политической борьбы в Германии пер®
Реформацией», в которой автор уделил специальное внимашИ
проектам реформ, выработанным на Базельском соборе, в ча
стности проекту Николая Кузанского, которого он характера
зовал как основного -представителя «папской партии» (5Я
с. 199—НО). Оспаривая оценку проекта, данную в свое вре>а
52 ]
Янсеном, М. М. Смирин считал «Concordantia catholica» реак-
ционным проектом, направленным на сохранение власти князей
в обстановке поднимавшихся народных движений, служивших
откликом гуситских войн, за которыми стояли силы, «подрыва-
ющие всю существующую систему» (57, с. 111).
В последние годы в советской историографии появился ряд
работ В. В. Соколова и небольшая монография 3. А. Тажуризи-
ной (59; 61), в которой дается краткий, но содержательный об-
зор истории изучения наследия великого философа эпохи Воз-
рождения и критическая характеристика основных работ о
нем.
В солидных исследованиях М. Ватанабе (223) и П. Зигмунда
(202) система взглядов Николая Кузанского исследуется преж-
де всего с точки зрения ее исторических источников; Оба иссле-
дователя отмечают значение для нее средневековой августин-
ской концепции «corpus mysticus», традиционных принципов
«всеобщего христианства», идеи «двух мечей» и поэтому подчер-
кивают консервативные корни его системы представлений. Вата-
набе такие архаизмы представляются выражением средневеко-
вой сущности гуманизма в целом, Зигмунду — проявлением кос-
мополитической тенденции гуманизма, поднимающегося выше
национальных и конфессиональных интересов. С подобными вы-
водами трудно согласиться. Проблема исторического значения
идей Николая Кубанского, в том числе и его политических пред-
ставлений, сохраняет в полной мере свой научный интерес.
♦ * .
♦
Николай Криппс (или Кребс), как звали его в миру, родился
в 1401 г. в Бернкастель-Куз, недалеко от Трира, на Мозеле,
в семье мелкого судовладельца или рыбака. Он получил на-
чальное образование в Девентерской школе «братьев общей
жизни» и против воли отца решил дальше расширять свои
знания. Значительную помощь в этом ему оказал граф Теодо-
рих фон Мандершайд, которому Николай Кузанский и в даль-
нейшем считал себя обязанным. В 1416—1417 гг. он был студен-
том в Гейдельберге, где его первоначальное образование в духе
идей «братьев общей - жизни» пополнилось представлениями
умеренного оккамистского направления. В 1417 г. он имматрику-
лировался в Падуе.
Падуанский университет в эти годы был в полной мере цент-
ром гуманистического образования. В нем читал лекции моло-
дой Франческо Филельфо, там развернулась деятельность знаме-
нитого Паоло Тосканелли. Самым ярким явлением- было, конеч-
но, появление в Падуе как раз в эти годы Гварино (с 1416 по
1420 г., до переезда в Верону), незадолго до того вернувшегося
из Константинополя и впервые начавшего чтение греческих поэ-
тов и философов в подлиннике с университетской кафедры. Мо-
53
лодой Джулиано Чезарини, впоследствии президент Базельско
го собора, в эти годы начал там свою преподавательскую дея
тельность.
Николай Кузанский пробыл в Падуе шесть лет. В 1424 г. ов
получил степень доктора канонического права и вернулся на ро
дину. Прекрасное образование давало возможность получит!!
должность советника по вопросам права при архиепискош
Майнцском — должность, на которой через четыре года ока-
зался Грегор фон Геймбург. Николай Кузанский занимал ее не
долго. В 1425 г. он оставил Майнц и в течение года изучал тео-
логию в Кельне, старинном центре ортодоксального доминикан-
ства. Впрочем, именно в кельнской «Studium generale» Кузанс
мог познакомиться с трудами некогда читавшего там лекции
Мейстера Экхарта.
Получив священство, Николай Кузанский был взят секрета-
рем на службу к назначенному легатом в Германию кардиналу
Джордано Орсини — знатному и образованному римлянину,
кровителю и другу Поджо Браччолини и Никколо Никколи, пре»
красно понимавшему, что почетное назначение было лишь сред-
ством удалить его из Рима. Орсини стремился использовать
поездку по Германии для удовлетворения своих гуманистичен
ских интересов — и Николай Кузанский был для него в этом от-
ношении незаменимым помощником. По поручению Орсини Нщ
колай Кузанский вместе с монахом-бенедиктинцем из Герсфельд-
ского аббатства Генрихом Гребенштейном предпринял осно-
вательный осмотр фондов библиотеки Фульдского монастыря<
одного из древнейших в Германии. Здесь были обнаружены две-
надцать дотоле еще неизвестных комедий Плавта, первые шест!
книг «Анналов» Тацита и, главное, его же «Описание Герма-
нии»— так впервые в руки гуманистов попала «Золотая кни;
жечка», как стали вскоре называть это произведение Тацита
стимулировавшее уже в конце XV в. новый этап гуманистиче
ской историографии.
Приобщение Николая Кузанского к трудам римских и фло<
рентийских гуманистов, к последователям Петрарки, разумеется;
не было лишь результатом счастливого совпадения обстоя
тельств. Вся предшествовавшая подготовка в Падуе вела i
тому — по своему кругозору и эрудиции он был близок италь
янским гуманистам. Но вместе с тем он не утратил начисто по-
чтения к схоластике, сохранив свое, сформированное в школ)
«братьев общей жизни» мировосприятие, понимание себя ка
представителя «немецкой нации», живущего интересами свое!
страны и своего народа в силу очень серьезно осознаваемого ш
морального долга.
В качестве уполномоченного Теодориха фон Мандершайд;
Николай Кузанский появился на Базельском соборе. Туда ж<
приглашал его, со своей стороны, и Чезарини, немедленно не
пользовавший прежнего ученика в работе над проектом рефор!
54 <
империи и церкви. Так возник трактат «О всеобщем согласии»,18
а затем «О власти вселенского собора по отношению к папе!»
(«Pro auctoritate conciliorum generalium super pontificem»,
1434). Николай Кузанский выступил здесь выразителем идеи
превосходства собора над йапой. На его взглядах сказался не
только интерес данного момента или заказ того или иного дея-
теля- соборного движения. Искренность Николая Кузанского не
вызывает сомнений, он_следовал традиции Гейдельбергского уни-
верситета, которая складывалась еще под воздействием идеи ре-
формы церкви и империи, существовавшей в Пражской канце-
лярии. XIV в. и в августинских монастырях, в том числе в Падуе,
где'он получил свое образование и принес первый обет.
•Какие мотивы заставили Николая Кузанского изменить свою
позицию? Судя по всему, им руководил не корыстный расчет.
Едва ли дело заключалось в простом желании следовать Чеза-
рини. Видимо, в 1436 г. стало особенно очевидно бессилие собо-
ра, оторванность его от реальных общественных сил. Вспомним,
что; в этот же период и Геймбург удалился из Базеля, чтобы
сопровождать императора, а главную ставку в своей антипап-
ской борьбе перенес на рейхстаг и курфюрстов. Для Николая
Кузанского будущее империи неразрывно связывалось с мечтой
о всеобщем мире и согласии, накануне церковной унии он, воз-
можно, мечтал уже о преодолении раздоров между христианст-
вом и исламом.
В 1437 г. Николай Кузанский участвовал в переговорах на
Феррарском соборе. Здесь он сблизился с Амброджо Траверса-
ри — влиятельным аббатом камальдульского ордена, блестящим
гуманистом, покровителем Леона Баттисты Альберти, одним из
первых начавшим изучать наряду с греческим еще и древнеев-
рейский язык.
По рекомендации Траверсари Евгений IV привлёк Николая
Кузанского к участию в -посольстве в Константинополь, где он
пробыл несколько месяцев, изучая монастырские библиотеки.
Его находки среди древнехристианских греческих текстов ока-
зались особенно полезны для католической церкви при подго-
товке унии.
После провозглашения Флорентийской унии 1439 г. Николай
Кузанский участвовал в спорах между Базельским собором и
курией, встав уже полностью на защиту позиций папы. На рейх-
стагах 1441 г. в Майнце и 1442 г. во Франкфурте он выступал как
оратор папы; с тех же позиций написано им и послание к Род-
риго Санчесу де Аревало (1442 г.), в котором он оспаривал пра-
18 Правильно переводить название трактата «De concordantia catholica»
именно так, а не «О католическом единении», как перевели С. Лопашов (38)
и М. Смирин (57) или «О католическом согласии», как перевела 3. Тажури-
зина (61). Для Николая Кузанского слово «католический» имело свой пер-
вичный смысл (от греческого «katholicon» — «всеобщий» или «вселенский»).
Ниже при цитировании мы пользуемся изданием Г. Каллена (XII).
55
во Базельского собора суспендировать (т. е. лишать сана) папу
признанного не только латинской, но и греческой церковью
Здесь сказалась главная мысль Николая Кузанского: церков,
должна быть едина. В эти годы. Эней Сильвий, продолжавши!
придерживаться Базельской ориентации, назвал Николая Ку
занского иронически «Геркулесом партии Евгения IV».
В римской курии Николай Кузанский приобретал все боль
ший вес. В 1443 г. он возглавил новые переговоры с гуситами
теперь совместно с ученым испанцем Хуаном де Карваялем
Он энергично полемизировал ео сменившим Чезарини в должно
сти президента собора кардиналом Алеманом, и убеждал перей
ти на сторону Евгения IV долгое время колебавшегося Эне«
Сильвия Пикколомини. В 1447 г. Николай Кузанский был возве
ден в сан папского легата, в 1448 г. он стал кардиналом Cai
Пьетро инвВинкули, войдя в круг самых высших сановнико!
римской церкви. Папа Николай V сделал его в 1449 г. епископом
Бриксенским и назначил легатом в Германию, Австрию и Нидер
лайды, поручив осуществление реформы церкви. Первым шагом
реформы была реорганизация монастырей августинского орде
на по типу Виндсгеймской конгрегации. Так, казалось, начал;
осуществляться искренняя мечта Николая Кузанского о нравст
венном совершенствовании общества посредством реформа
церкви в духе идей «Нового благочестия». Он выполнял различ-
ные миссии, пытаясь установить мир в Европе. Но -между мечт»
ми Николая Кузанского и реальными целями церковной поли-
тики лежала пропасть.
Его вмешательство в длившуюся еще между Францией I
Англией Столетнюю войну осталось безрезультатным. Столь.»
безуспешными были и его попытки урегулировать дела чехов
С падением Константинополя усилилась опасность дальнейшей
экспансии турок в направлении Венгрии и Чехии. Венгры и чехи
опасались коварной дипломатии римской курии. Попытка опыт-
ного проповедника, францисканца Джованни Капистрано, орга-
низовать в Чехии крестовый поход против турок закончилась
изгнанием его из страны. Регент Иржи Подебрад не без основа-
ния заподозрил намерение использовать это войско для борьбы
против гуситов.
На падение Константинополя Николай Кузанский реагировал
трактатом «О мире или о согласии вероисповеданий» («De расе
seu concordia fidei», 1453), в котором ставился вопрос о пре-
одолении споров между -мусульманами и христианами на основе
веры в единого бога при различии обрядов, т. е. пытался рас-
ширить принцип Базельских компактатов. Полная нереальное^
достижения успеха в переговорах с турками заставила, однакв
Николая Кузанского в 1454 г. сразу же после утраты христиа-
нами Константинополя выступить в качестве организатора кр|
стового похода. Он объехал всю Австрию, Тироль, южную и за-
падную Германию, побывал в Польше и вел переговоры с Те»
56 i
тонским орденом в Пруссии. Одновременно он старался повсеме-
стно осуществить реформу церкви, энергично боролся с
конкубинатом духовенства, отстаивал неприкосновенность цер-
ковных имуществ, выступал против религиозного фанатизма и
нерегламентированных церковью паломничеств. Он ни в чем не -
добился успеха.
В это же время его прежний соратник по Базельскому собо-„
ру, Эней Сильвий Пикколомини, только в 1445 г. решивший пе-
рейти на сторону Евгения IV, уже в 1447 г. (раньше, чем Николай
Кузанский) получил сан кардинала, стал епископом Триеста.
В награду за подготовку Венского конкордата он в 1449 г. полу-
чил сан епископа Сьенского, а затем, сделавшись правой рукой
избранного в 1455 г. папой Калликста III, в 1458 г. сменил его на
строке св. Петра» под именем папы Пия II. Хитрый сьенец пред-
почел практические блага, которые приносили ему интриги в
курии и дипломатия при дворе императора Фридриха III, погоне
за неисполнимыми планами.
Суровый и фанатичный Карваяль, одновременно с Никола-
ем Кузанским принявшийся за организацию крестового похода,
предпочел опереться не на осторожного философа, а на страст-
ного проповедника и изувера, францисканца Джованни Капист-
рано, в борьбе против «гуситской ереси» устраивавшего шест-
вия- флагеллантов и еврейские погромы, демагогические «распра-
вы с еретиками» и массовые исступленные покаяния. И эта от-
вратительная игра на худших человеческих страстях оказалась
в итоге более успешной, чем самоотверженная деятельность Ни-
колая Кузанского. В 1456 г., когда турки подошли к Белграду
и осадили его, Николай Кузанский все еще не мог преодолеть
косность немецких князей, но зато Капистрано, наперекор пы-
тавшемуся воспрепятствовать ему Иржи Подебраду, привел из
Словакии ополчение в 60000 человек, с помощью которых воз-
главлявший оборону Белграда Янош Гуняди смог перейти в
наступление и одержать блестящую победу над турками, на
полстолетия приостановив их дальнейшее наступление на Бал-
канах.
Неудача в пропаганде крестового похода, по-видимому, по-
дорвала физические и моральные силы Николая Кузанского. Не
считая свой сан епископа Бриксенского синекурой, он отправился
в епархию, где нашел сразу же массу непорядков и злоупотреб-
лений. Он попытался осуществить реформу церкви в том же
направлении, в каком уже делал это у себя на родине, а также в
Вестфалии и во многих пунктах Швабии и Баварии. Но здесь, в
собственном епископстве, Николай „Кузанский натолкнулся на
ожесточенное сопротивление, исходившее от герцога Сигизмунда
Тирольского. Он объявил назначение епископа помимо его воли
нарушением папой Вормсского конкордата. Против Николая Ку-
занского выступил также капитул Бриксенской епархии; с жало- -
бами на него обратились к герцогу капитулы монастырей, недо-
5Т
зольных строгостью режима, который стремился установить
новый епископ. В конце концов 'началась настоящая война *
между епископом и герцогом — Николай Кузанский оказался в
•осаде в своем замке Ливанолонго. В 1459 г. он вынужден был •
•обратиться за помощью к Пию II, и лишь по настоянию папы
солдаты герцога разрешили епископу беспрепятственно выехать
в Рим. В течение более года он оставался на посту назначен-
ного папой губернатора Рима, занимаясь реорганизацией город-
ской администрации.
В 1460 г., наконец, последовало соглашение папы с герцогом,
по которому Сигизмунд обязался не препятствовать епископу в
выполнении им своих функций. Но едва Николай Кузанский вер-
нулся в свой диоцез, как обстановка вновь обострилась. Герцога
побуждал к решительным мерам не кто иной, как Грегор фон
Геймбург, в качестве советника Сигизмунда стремившийся ис-
пользовать Тирольское герцогство в продолжавшейся им борьбе
против папы. В ответ на изданную Пием II буллу об отлучении ;
Грегора фон Геймбурга от церкви последовал неожиданный .
арест Бриксенского епископа по распоряжению герцога. j
Помещенный в тюрьму замка Брунек, Николай Кузанский
продолжал работу над своими философскими трудами. Именно
зресь был написан один из важнейших трактатов «О бытии-воз- ,
можности» («De possest».— XI, Bd. I). После освобождения по j
настоянию Пия II Николай Кузанский вновь, уже навсегда, по- i
кинул Бриксен.
Он вернулся в Рим.* Последние годы жизни Николая Кузан-
ского проходят в кипучей деятельности, направленной на осуще-
ствление его самой страстной мечты — об установлении мира
путем устранения религиозных распрей (157). Он обращался с .
посланиями к султану, пытаясь склонить его в пользу христиан-
ства, преодолеть расхождения между Кораном и Евангелием так j
же, как были, с его точки зрения, преодолены противоречия меж-
ду восточной и западной церквями на Флорентийском соборе. Он :
подготовил проект всеобщей реформы католической церкви. <•
Его называли преемником папы, «первым кардиналом католи-’ '
ческой церкви». Но именно в эти годы из-под его пера вышли ]
исследования, в которых была подвергнута сомнению подлин- j
ность Константинова дара и Исидоровых («Лжеисидоровых») i
декреталий, лежащих в основе всего канонического права.
В 1464 г. он закончил один из своих лучших философских j
трактатов, настоящий шедевр гуманистической философии— j
-«Об игре шаром» («De ludo globi». — XI, Bd. I). Сопровождая a
- Пия II, он направился в Анкону, где готовились морские силыЧ
для похода против турок. По пути он заболел и 11 августа 1464 г.
умер в Тод и.
В Риме, в церкви Сан Пьетро ин Винкули, кардиналом кото-
рой он был, возвышается мраморный саркофаг с надгробным ;
изображением Николая Кузанского. Спустя полстолетия рядом
.58
<5ыл установлен прославленный памятник Юлию II, созданный
Микеланджело. Мало кто удостоился такой чести. Итальянцы
чтили кардинала «ди Сан Пьетро ин Винкули». но они мало
знали гуманиста Николая Кузанского (192). Чем это объясня-
лось? Настоящая слава Николая Кузанского среди передовых
умов человечества, в том числе и в Италии, пришла много лет
спустя после его смерти, когда расцвела основанная им школа
математиков и астрономов в августинском монастыре в приходе
Сан Пьетро ин Винкули. Через столетие о нем с почтением го-
ворил Галилео Галилей, а казненный святейшей инквизицией
Джордано Бруно называл его «божественный Кузано». Италь-
янская натурфилософия признала его своим предтечей — но ди-
алектика Кузанца осталась чужда Фичино и Пико (16, с. 213;
23, с. 64, 74). Его схоластическая терминология служила словно
ширмой, препятствовавшей доступу к его мыслям итальянцев
XV в., для которых красота речи Лоренцо Валлы представлялась
едва ли не главным достоинством его трудов.
Николай Кузанский, много воспринявший от итальянского
гуманизма, был слишком неитальянцем, слишком «заальпий-
ским» мыслителем. Его проникнутые традициями «Нового бла-
гочестия» или идущие от парижского номинализма идеи и сам
строй мышления были чужды философским традициям Италии.
Дело здесь не в консерватизме мышления Николая Кузанского.
Наоборот, и как философ, и как филолог, не только владевший
греческим и латинским языками, но одним из первых начавший
изучать древнееврейский, он стоит на уровне итальянцев своего
поколения, а в математике, астрономии значительно опережает
современников. Но для него остается недоступным то эстетиче-
ское начало, которое свойственно итальянскому гуманизму, у
него нет литературного изящества и настоящей свободы поль-
зования латинским языком. Для него осталась чужой сама Ита-
лия, и он не воспринимал римские древности как культуру своих
предков. Не случайно, еще при жизни он создал в своем родном
городе библиотеку, которой завещал все рукописи. Там же, по
его желанию, покоится его сердце. Он не был «гражданином все-
ленной», как Эразм. Национальное начало выражено и в поли-
тической концепции Николая Кузанского.
Его трактат «О всеобщем согласии» («De concordantia
eatholica»—XII) отвечает философскому представлению о един-
стве противоположностей («coincidentia oppositorum»). Таким
образом, на. область человеческих, общественных отношений
распространяется принцип метафизики. Опираясь на идеи Окка-
ма, Николай Кузанский представляет себе христианскую цер-
ковь как некий единый организм, общность всех верующих (или
Даже всего человечества — так впоследствии будет более ясно
выражена эта мысль в трактате «О мире, или религиозном со-
гласии»). Это — «Corpus mysticum Christi», включающий в себя
« «Imperium» (власти) и «Sacerdotium» (духовенство). Сам
59
по себе он является выражением и естественного, и божествен^
ного права, идея которого существует от сотворения мира.
Это чисто схоластическое представление выражается в антро-
поморфном символическом образе: «Так наиболее подходящим
местом расположения души является та чистейшая кровь, кото-
рая наполняет изнутри сердце, и с этой кровью устремляется по
всем артериям жизненный дух, посредством которого поддер-
живается порядок во всем теле. И подобно тому, как артерии
разветвлениями распространяются по всему телу от центра, что-
бы по ним растекался жизненный дух, так божественные зако-
ны подобным же образом расходятся по всему телу церкви, свя-
зывая все его члены сладкими живительными узами. И нет, та-
ким образам, среди них ни одного члена, головы ли, ног ли, или
находящихся между ними, которые не были бы охвачены арте-
риями и не питались бы их током крови» (ХП, р. 41).
Все беды империи и церкви проистекают из-за того, что на-
рушено равновесие между двумя сторонами единого божествен-
ного права. И Николай Кузанский изобличает церковь в поро-
ках, среди которых главный — стремление отказаться от изна-
чального христианского смирения и бедности, посягательство на
власть, принадлежащую государям, на земные богатства, кото-
рые потворствуют низменным страстям. Римский епископ,—го-
ворит -он, — должен помнить, что он возвышается смирением.
Империя же раздираема князьями, она гибнет из-за того, что
князья стремятся поработить своих слуг и обращаются с под?
данными, как с рабами. И, в свою очередь, страдающие от зла
господ ожесточаются на них и готовы силой искать свободы. «И
как князья пожирают империю, так простой народ пожрет кня-
зей», — предупреждает Николай Кузанский (XII, р. 30).
Необходима всеобщая реформа: и империи, и церкви. Такая);
чтобы эти два начала, подобно заложенным в основу каждого
явления двум противоположностям, создавали' гармоническое це-
лое. Николай Кузанский против каких-либо революционных вы-
ступлений снизу: он их боится, осуждает, и все его мысли на-
правлены на то, чтобы их избежать. »
Идеальным образом правления он считает избираемую мо-^
нархию. Здесь Николай Кузанский всецело • согласен с Аристов
телем, на которого и ссылается. Поэтому структура империи
определяется соборами («concilii»), которые и должны решатв
все важнейшие вопросы. Таковы соборы провинциальные, соборы
имперские и, наконец, ойкуменальные (вселенские). Власть им?
ператора является высшей властью в империи. Николай Кузан£
ский опирается на средневековое представление о «перенесении
империи» из Рима к германцам, и Оттон I представляется ему
образцом мудрости государя. Константинов дар — заблуждение^
апокриф. Трудно сказать, знал ли Николай аргументацию Ло-;
ренцо Валлы, с которым был связан многолетней дружбой и на(
которого часто ссылался (но не в данном вопросе). Сам он не-'
60
ходит из христианских Канонических текстов. «Император, —
говорит он, — это общий отец вслед за богом. Высшей же его
привилегией является то, что он слуга господен, как сказал
•апостол Павел, и наместник Иисуса Христа на земле, как на-
писал императору папа Анастасий» (ХП, р. 5). Далее он гово-
рит, что в действительности каждый император думает лишь о
своей династии. Габсбурги, Люксембурги, Виттельсбахи забо-
тятся о расширении своих доменов. Однако члены единого тела
не должны думать лишь о себе, забывая о всем остальном теле,
ведь так обстоит дело и с головой, которой соответствует импе-
ратор, в то время как сердцу подобна церковь. Соборы приз-
ваны контролировать деятельность и церкви, и империи, на-
правляя их ко всеобщему благу. И поскольку корысть — самый
странный порок, то прежде всего церковь должна быть свобод-
на от корысти. Между тем то, что империя жертвует церкви во
славу божию и на всеобщую пользу, оказывается объектом рас-
хищения и обогащения курии. Поэтому надо твердо разграничить
духовное от светского, чтобы не было вмешательства и попуще-
ний одного на другое. Николай Кузанский энергично выступает
против незаконных браков священников (конкубината), против
покровительства родственникам (непотизма) и продажности ду-
ховных должностей (симонии). Чтобы не было соблазна, имуще-
ства церкви должны находиться под опекой государства и цер-
ковь должна получать лишь свои доходы, которые предназначе-
ны на нужды ее и призираемых ею бедняков. Но государство
должно. иметь свою казну, которая обеспечивала бы нужды
властей.
Не оспаривая в принципе власть князей и господ в своих зем-
лях, Николай Кузанский считает, что они не имеют права суда
без санкции империи. Все люди свободны — рабов по христиан-
скому закону нет, и каждый должен исполнять свою, соответст-
вующую его .предназначению, функцию. Положение человека в
обществе, строго говоря, Николай Кузанский определяет еще
средневековыми принципами сословности. Каждый человек яв-
ляется лишь частью той общности, которая и представляет со-
. бою «член тела Христова». Едва ли следует придавать серьезное
значение и декларации божественности принципа свободы каж-
дого человека, осуждению попыток порабощения людей. Но в
действительности новым был принцип государственного вмеша-
тельства во взаимоотношения между людьми и идея, хотя и при-
митивного, административно-бюрократического аппарата.
Империя должна быть поделена на 12 административных
округов, число их может быть по мере необходимости изменено.
Следует отменить все феодальные права на сбор податей и та-
моженных платежей — доходом дворянства должен служить
только поземельный чинш. Но зато все население должно пла-
тить поголовный сбор в казну и уплачивать судебные расходы.
В каждом административном округе должен существовать свой
61
суд, действующий от имени императора и назначаемый съездом:
представителей трех основных сословий округа. Каждое сосло-
вие назначает своего представителя в судьи — от дворянства, от
духовенства и от городов; крестьянство не имеет своего судьи.
Суд творится тремя судьями совместно, но в зависимости от
социальной принадлежности подсудимого, допрос и объявление-
приговора осуществляется судьей, представляющим то же со-
словие. Ежегодный судебный съезд округа является первичнойj
атъпеляционной инстанцией, выше нее стоит имперский суд во ?
Франкфурте, собирающийся на один месяц ежегодно. Судьи по-?
округам должны составить своды обычного права, и, в свою оче-1
редь, обобщение этого права может лечь в основу имперских за-
конов, которые лучше, чем римское право язычников.
Опорой власти является войско, состоящее из постоянных и
наемных контингентов. Войско это подчиняется императору как
верховному главе империи. Созданная Николаем Кузанским
стройная картина реформ скорее перекликается с так называе-
мой «реформацией императора Сигизмунда»,19 чем находится с
ней в противоречии.
Едва ли возможно дать односложное определение классовой
платформы политический идей, выраженных во «Всеобщем со-
гласии» Николая Кузанского. Абсурдно считать его концепцию
попыткой закрепить феодальную раздробленность, поскольку,
твердо выраженная в нем мысль о подчинении всякой власти ин- =
тересам имперской общности и задача создания постоянного вой-
ска, обеспечивающего установленный правопорядок, полностью^
противоречат феодальным принципам. По-видимому, ближе все-
го эти идеи всеобщего мира интересам того самого торгово-про-
мышленного бюргерства имперских городов Германии, которое
и представляло собой наиболее активную силу в установлении?
в этот период новых общественных отношений, хотя далеко еще:
не оформилось как самостоятельный класс капиталистической^
буржуазии, сохраняя во многих отношениях связь с традициями -
феодального общества, с идеологией средневекового бюргерст-.j
ва. Впрочем, как известно, процесс формирования буржуазной;
идеологии в Германии далеко не завершился и через столетие, $
эпоху Реформации.
19 М. М. Смирин делает иной вывод (57, с. 109—165), противопоставляя
прогрессивную концепцию «Реформации Сигизмунда» консервативной, как 01
считает, концепции Николая Кузанского. Нам представляется, что для
М. М. Смирина решающее значение имело сравнение преамбул того и другой
го проекта реформ. Призыв Николая Кузанского осуществить реформы зап
конодательным путем, пока народ не поднялся на князей, Смирив расцени-
вает как стремление защитить существующий порядок. В действительное?!
проект «Реформации Сигизмунда» не был более радикален, чем идеи Кузаица
но предположение осуществить его силами народа, естественно, отражав!
иную стадию в политическом развитии Германии — когда надежды на дей
ственность собора бюргерством были уже оставлены. ’
62
Этика Николая Кузанского также отвечала скорее идеалам
бюргерства, чем буржуазии. В основе ее — заимствованное у
Экхарта представление о заключенной в душе каждого чело-
века божественной природе, которую надлежит совершенство-
вать. Идея духовной аскезы, осуждение множественности тво-
рений, утверждение единства и простоты божественной сущно-
сти—все это взято Николаем Кузанским у Экхарта. Тексты
Мейстера Экхарта, как мы знаем, сохранились среди рукопи-
сей библиотеки Николая Кузанского, но имя его ни разу не упо-
минается в трудах Кузанца.
В основе религиозно-философской концепции Николая Ку-
занского лежит неотделимость философии от теологии. Разум'
и вера не противопоставляются в большинстве схоластических
теорий. Вера в представлении Николая Кузанского всецело под-
чиняется принципам логики и дополняет собою знание. Нико-
лай Кузанский не создал, как схоласты XIII в., «суммы» — сво-
да своих религиозно-философских представлений. В этом он
сходится с итальянскими гуманистами. Его наследие состоит
из огромного числа отдельных трактатов по самым различным
вопросам, притом, что они чаще всего даже не служат один
дополнением к другому. Наиболее значительны среди его ран-
них трудов, созданных еще в период «соборных споров», трак-
таты «Об ученом незнании» («De docta ignorantia».— XI, Bd. I)
и «О конъектурах» («De conjecturis». — XI, Bd. I). Развитые
в них представления о бесконечности божества и об идентич-
ности бога совокупности его творений, о роли Христа в каче-
стве посредника между богом и людьми, вызвало обвинения
Николая Кузанского в ереси со стороны гейдельбергского тео-
лога Иоганна Венка. На полемический трактат Венка, озаглав-
ленный «О неученых писаниях» («De ignota litteratura»), Нико-
лай Кузанский ответил своей «Апологией ученому незнанию»
(1449, «Apologia doctae ignorantiae». — XIV, Bd. I). Одновре-
менно создаются несколько трактатов, в 1450 г. объединенных
заглавием «Простец» («Idiotae» lib. 4.—XI, Bdl). Сюда во-
шли диалоги «Простец об уме», «Простец о душе», «Об опыте
со взвешиванием», где излагается система взглядов, покоящихся
на принципе «здравомыслия». Николай Кузанский выступает
против софизмов схоластики, противопоставляя им здравый
смысл «простеца», т. е. не посвященного, не духовного лица.
Предметом рассуждений являются понятия «бог», «мир» и
т. д. Таким образом Николай Кузанский выдвигает здесь прин-
цип права на самостоятельность мнения неклирика, «простеца»
по философско-теологическим вопросам. Тем самым заклады-
вается первый кирпич в систему «мирской теологии» эпохи Ре-
формации.
Важнейшая сторона ученых занятий Николая Кузанского—
проявившийся еще в годы обучения в Падуе интерес к естест-
венно-математическим дисциплинам, в частности — к астроно-
63
мии. Во время Базельского собора он разработал проект ре-,
формы юлианского календаря, предвосхитивший основные, по
крайней мере, принципы введенного лишь через 150 лет грего-
рианского календаря. В последующие годы он усердно зани-
мался пересчетом Альфонсианских таблиц, подготавливая тем
самым труды Региомонтана. Служившие этому математические
расчеты были сведены в 1450 г. в два трактата: один по вопро-
сам начертательной геометрии, другой содержит способы реше-
ний сложных арифметических задач («De transmutationibus
geometrids» и «De arithmeticis complementis».— XI, Bd. III).
Оба они посвящены Паоло Тосканелли. Тогда же создается и
самый замечательный математический трактат Николая Кузан-
ского, занимающий важнейшее место в истории математики и
вместе с тем связанный с его философско-теологическими тру-
дами «О квадратуре круга» («Le quadrature circuli». — XI,
Bd. III).
Завершением этой группы трудов в последующие годы яви-
лись два трактата, в которых Николай Кузанский обобщил свои
идеи в области математических наук («De mathematicis comp-
lementis», 1453 и «De mathematica perfectione», 1458. — XI,
Bd. III). Николай Кузанский не располагал достаточно точны-
ми углоизмерительными приборами и поэтому в области астро-
номии выступал в отличие от Региомонтана не столько с расче-
тами, сколько с идеями, большая часть которых в дальнейшем
подтвердилась и получила развитие в трудах его последовате-
лей. Ему принадлежит впервые высказанное сомнение в гео-
центричности вселенной, он делает гениальное предположение
о вращении земли, при этом высказывая даже мысль о том,
что траектория земного движения — не правильный круг, а
лишь стремящаяся к кругу линия, подобно тому, как земля по
форме — не правильная сфера, а лишь сфероподобное тело.
В своих рассуждениях Николай Кузанский руководствовался'
материалистическим принципом относительности чувственного
объекта. Так, он писал: «.. .ни солнце, ни луна, ни земля, ни-
какая сфера, хотя бы противоположное и казалось нам Истин-
ным, не могут описывать в своем пробеге, правильного круга,
так как не движутся над, какой-нибудь неподвижной точкой»
(цит. по: 38, с. 94). «Если бы кто-либо знал, что вода течет, не
видел бы берегов и был бы на корабле посреди вод, как мог бы
он понять, что корабль движется? На этом же основании, есля
кто-либо находится на земле, на солнце или на какой-нибудь
другой планете, ему всегда будет казаться, что он — на непод-
вижном центре и что все остальные вещи движутся» (38,
с. 100). Он дерзает говорить о жителях других космический
миров, как о само собой разумеющейся вещи: «Жители других
звезд находятся вне всяких соотношений, какова бы ни был?
их природа, с жителями этого мира, даже если совокупности
их области вместе с совокупностью нашей области состоит в не-
64
зримой для нас связи относительно конца вселенной так, что
жители нашей земли или области имеют с другими жителями
при посредстве вселенской области взаимные отношения, по-
добно тому, как отдельные движения пальцев руки имеют при
посредстве руки пропорциональную связь с ногой, а отдельные
движения ноги при ее посредстве — пропорциональную связь
с рукой так, что все пропорционально распределено относи-
тельно всего тела. Вся вселенская область нам неизвестна, и
жители ее совершенно для нас неведомы» (38, с. 103—104).
Вместе с Тосканелли Николай Кузанский работал над сос-
тавлением географических карт; к сожалению, мы имеем толь-
ко косвенные сведения о составленном ими в 1463 г. описании
земного шара («De figura mundi»), так как текст й чертежи
утеряны. Это специфическое направление интересов не могло
не сказаться и на его философско-теологических воззрениях.
Неотрывность познания от веры, единство природы и бога в
представлении Николая Кузанского делали самые концепции
его универсальными в своей основе.
В центре философской системы Николая Кузанского лежит
учение о познании. Оно затрагивает три комплекса вопросов:
1) соотношение бога и мира; 2) понятие мира как вселенной;
единство мировой вселенной; 3) значение индивидуума в кос-
мосе; значение человеческого разума.
Отношение Николая Кузанского к проблеме божественного
бытия противоречиво. В своей аргументации он нередко перехо-
дит от пантеистического утверждения единства бога и Вселен-
ной к оговоркам о неидентичности бога и сотворенного им ми-
ра. В какой-то мере это нужно отнести за счет постоянных на-
падок со стороны схоластов (начиная с выпадов Венка против
трактата «Об ученом незнании»).20 Принцип «ученого незна-
ния», выработанный Николаем Кузанским, лежит в основе его
подхода к основным проблемам познания. Смысл «ученого не-
знания» в том, что путем высшего напряжения умственных по-
знавательных способностей человек приходит к выводу об. ог-
раниченности познания, о непостижимости бесконечности. Чело-
веческое бытие и способность познания ограничены, и ника-
кого пропорционального соотношения между конечным и беско-
нечным представлено быть не может. Наше мышление осущест-
вляется путем сравнения сопоставимого («comparatio»). Поэ-
тому постижение бога человеческим мышлением невозможно,
так как бог есть высший абсолют, и мышление, идущее путем
относительности, способно лишь в той или иной мере прибли-
зиться к нему, но никогда не достигнет цели.
20 Поэтому можно считать справедливым замечание 3. А. Тажуризиной:
«Метод приведения „цитаты за цитатой” здесь явно несостоятелен, ибо
с одинаковым успехом можно подобрать цитаты противоположного по смыс-
лу.характера» (61, с. 1—2). См. также: 23 с. 39.
5 Зак. 362
65
•s
Николай Кузанский сравнивает этот путь с математическим
пониманием круга, который представляется в виде бесконечного;
количества равноудаленных от центра точек или бесконечного
количества бесконечно малых отрезков прямой — любое сло-
весное выражение относительно потому, что бесконечность не
может быть познана человеческим познанием. Отсюда воз-
никает сопоставление бога со сферой: «Как сфера есть послед-
нее конечное (высшее) совершенство фигур, больше которого
не может быть, так и максимум- есть совершенство, настолько
совершенное из всех, что всякое несовершенство в нем беско-
нечно совершенно». Подкрепляя эту мысль Николай Кузанский
приводит слова Парменида: «... бог есть всюду во всем и есть
то все, что есть» (38, с. 48). В то же время в своем понимании
бога как абсолюта Николай Кузанский возвращается к Экхар-
ту: бог, утверждает он, это абсолютное единство, единственной
единое, все помимо него относится к порядку множественно-
сти. Бог соотносится с миром, как идеальный круг с бесконеч-
ным многоугольником. Бог поэтому является и полным «совпа-
дением противоположностей» («coincident!a' oppositorum»), на
которых строится все сущее.
Учение о «совпадении противоположностей» является одним
из гениальных основ диалектики Николая Кузанского. Сам он
многократно говорил о том, что это — его открытие. Действи-
тельно, подобный термин не встречается' в предшествующей фи-
лософии, но его источниками служат учение неоплатоника
Псевдо-Дионисия, традиции Эриугены и эмпиризм Анаксагора.
У Николая Кузанского впервые диалектическое учение высту-
пает как всеобъемлющий принцип. Неразделимость представ-
лений о боге и природе выражает пантеистическое, т. е. сти4
хийно-атеистическое ядро философии Николая Кузанского.
Этим определяется совершенно иное применение диалектики»
чем это имело место в античной и средневековой философии,
что делает взгляды Николая Кузанского первой ступенью в на*
турфилософии .Ренессанса, ведущей к идеям Галилея и Джор-
дано Бруно.
В своей космологии Николай Кузанский также выступает
предтечей натурфилософов итальянского Возрождения. Выше
уже шла речь о его астрономических интересах и научных до-
гадках. В. его философской системе понятию вселенной как
всеобщности уделяется особое внимание. Он разделяет
всеобщность вещей от той высшей всеобщности, того абсолюта,
которым является бог. И в этом Николай Кузанский атеист. Be
всеобщем, по его мнению, проявляется бесконечное противопо-
ставление противоположностей, и поэтому сама вселенная явг
ляется высшим подобием любой своей мельчайшей доли, та!
как и в микрокосме заключено то .Же противоположение внут\
ренних составляющих его," что и в макрокосме. Космос есть по-
добие и отображение бесконечности бога, но не идентичен ему-
66
На тех же принципах строится учение Николая Кузанского
об индивидууме и его месте в. космосе.
В человеке заключено подобие бога, считает философ, по-
добие может стать идентичностью, если человек познает свой
прообраз, т. е. бога. Тогда он не только становится подобным
богу, но воспроизводит его, и из множественности мира пере-
ходит в божественную простоту и единство. Возможность это-
го, однако, не исчерпывается познанием как таковым, ибо оно
ограничено и может лишь приближаться к абсолюту, никогда
не достигая его. В этом познании человек руководствуется ве-
рой, т. е. следует Христу, который и явился богом-человеком и
поэтому служит вечным примером и руководителем человече-
ства. Нетрудно заметить, что в этой части учения Николай Ку-
занский ближе всего к своим воспитателям из Девентерской
школы.
Вера, полагает Николай Кузанский, не может быть слепой.
Она всецело основана на высшем знании, на том откровении,
которое выражается в познании ученого незнания, в понимании
схождения противоположностей. Высшее познание достигается
откровением, но откровение возможно лишь в результате до-
стижения наивысшей ступени знания. Космос как высшая все-
общность включает в себя «логос», но в своем чистом
виде «логос» это и есть «Humanitas». Идея высшего человече-
ского венчает лестницу ступеней человечности. Христос, этот
божественный «логос», воплощает в себе высшую человечность,
выработанную греческой и римской философией, но только в
христианстве достигающую своего абсолюта. В Христе, считает
Николай Кузанский, заключается высшая ступень единства
противоположностей, так как он, являясь богом, является и выс-
шим единством. В нем соединяются жизнь и смерть, высшая
возвышенность и крайняя униженность, божественное милосер-
дие и божественное безразличие. В изложении этого комплекса
проблем острее всего выражалось противоречивое положение
Николая Кузанского на грани средних веков и. Ренессанса. Он
обращается то к св. Августину, то к платоновскому «Пиру».
Но в противоположность создавшейся в эти же годы концепции
Фомы Кемпийского, видевшего в разуме опасность для веры и
источник соблазна, Николай Кузанский со всей силой убежден-
ности доказывает, значение разума как единственного инстру-
мента познания бога. Наиболее ясно эта теория выражена в
философской трилогии «Простец».
Входящие в нее диалоги содержат изложение взглядов
«простеца» — простолюдина, «непосвященного», но обладающе-
го разумом и знанием. С ним спорят оратор и философ. Не без
основания считается, что простец олицетворяет мистику (в ис-
конном, девентерском смысле), т. е. мирскую мудрость; фило-
соф — схоластику, а оратор — диалектику. Но выводы первой
части трилогии (собственно, объединенных в ней двух диало-
5*
67
гов) далеко отходят от средневековой мистики, указывая путь
к абсолюту через «ученое незнание» вместо откровения. Во вто-
рой части «пониманию» («ratio») аристотелевской диалектики
противопоставляется «разум» («intelligentia»), положенный Ни-
колаем Кузанским в основу его диалектического метода. Толь-
ко разум, считает автор, позволяет преодолеть борьбу противо-
положностей и установить мир в человеческом обществе, в цер-
кви и империи. Таким образом, Николай Кузанский переносит
нормативы своей философии и на общественные проблемы.
Третья книга («Простец об опыте со взвешиванием») посвяще-
на физиологическим и медицинским исследованиям и открыти-
ям, в которых Николай Кузанский отдает решительное пред-,
почтение опыту, основанному на точных цифрах измерений.
Оперируя цифрами, числовыми величинами, Николай Кузан-
ский настойчиво выражает мысль о том, что все в мире под-
чинено математическим пропорциям, количественным соотно-
шениям, исчислениям. Меру, измерение Николай Кузанский
кладет в основу познания. Отсюда он делает не очень обосно-
ванное лингвистическое заключение о том, что «mens» — ‘ра-
зум’ происходит от «mensura» — ‘мера’. Победоносное шествие
человеческого разума по. пути измерений, эксперимента, точных
чисел к познанию мира утверждается Николаем Кузанским
здесь настолько уверенно, что именно эта часть его философии
открывает в нем более всего человека Возрождения, современ-
ника Леона Баттисты, Альберти, предтечу Леонардо да Винчи.
Впрочем, в вопросах эстетики у немецкого философа-гума-
ниста гораздо больше общего с Леонардо, чем с Альберти:
Леонардо основывался на познании мира, Альберти на учении
об идеальн&х пропорциях. Второе осталось для Николая Ку-
занского недоступным. Неоднократно обращаясь в своих фило-
софских трудах к примерам из области искусств, он не искал
«идеал красоты», не стремился открыть тайну специфики пре-
красного в человеке и природе. Так же точно для ясности сво-
ей мысли он ограничивался привычной терминологией средне-
вековой" схоластики и не прибегал к красотам ораторского
Слога или к поэтическим образам античности, подобно италь-
янским неоплатоникам.
~j «Кузанец создал из платонизма и христианства новое м и -
ровоззрение, в котором он воспринимал все сотворение
мира как проявление единого божественного принципа, из ко-
торого исходит великая бесконечность Вселенной так же точ-
но, как и малая бесконечность Индивидуума. В его учении схо-
ластика, мистика, древняя и современная наука о природе со-
четаются в духовном единстве», — так определяет его значение
один из крупнейших современных историков гуманизма эпохи
Возрождения, Ганс Рупприх (191, S. 420). Марксистские исто-
рики философии, кроме того, видят значение диалектики Ни-
колая Кузанского в том, что она обращена к материальному
68
миру, затрагивает практику общественных отношений (в отли-
чие от средневековой идеалистической диалектики) (166, S.31).
Независимо от того, насколько философия Николая Кузанского
могла быть воспринята во всей полноте современниками и
ближайшими последователями, он бесспорно вошел в историю
общественной мысли как первый гуманист заальпийской Ев-
ропы, первый представитель немецкого гуманистического дви-
жения.
Но был ли он зачинателем этого движения? Тут нам прихо-
дится считаться с обстоятельствами его жизни. В Германии
кардинал Сан Пьетро ин Винкули и епископ Бриксенский вы-
ступал главным образом как реформатор монастырей, политик,
способствовавший утверждению ненавистных немцам принци-
пов Венского конкордата. Вокруг Николая Кузанского не было
гуманистов. Но сила его мысли, была такова, что уже в «Книге
хроник» Гартмана Шеделя (1493 г.) почетное место в ряду са-
мых выдающихся людей эпохи уделено «Николаю Кузанскому,
германцу», который «прославил свое время» (XXXIII, р. ССП).21
3. Зарождение гуманистического движения
в немецких городах
Базельский собор значительно способствовал укреплению
политического самосознания имперских городов iorQ-западной
Германии. Усилилась их самостоятельность в имперской поли-
тике, а это потребовало привлечения на дипломатическую служ-
бу города образованных людей. Впрочем, и помимо Базельско-
го собора в течение XV в. наблюдается значительный рост го-
родской бюрократии, отражавший внутренние изменения в жиз-
ни и управлении города. Усложнялась внутреняя жизнь города,
в нем возникали многочисленные канцелярии, и в городское
право начали постепенно внедряться приспосабливаемые к ус-
ловиям городской жизни XV в. нормы римского права. Пропо-
ведники и настоятели городских церквей, учителя городских
приходских школ, наконец, «физикус» — врач-гигиенист горо-
да, в дополнение к советникам по вопросам права (консулен-
там) и ораторам составляли во второй половине XV в. уже зна-
чительную группу городской интеллигенции. Это была именно
городская, бюргерская интеллигенция, значительно рознивша-
яся от образованных министериалов и служилого дворянства
при дворах князей, от ученых братьев-эремитов августинских
монастырей (монастыри доминиканцев в стенах городов были
теснее связаны с городской общиной).
Значит ли это, что вся городская интеллигенция выражала
идеологию нарождавшейся буржуазии? Очевидно, что нет. Го-
21 Портрет Николая Кузанского, помещенный в Хронике Шеделя лишь
очень отдаленно передает черты его внешности.
69
родская интеллигенция была чрезвычайно неоднородна в свбихр
взглядах, в своем отношении к гуманистическому движению.-
Самые противоречивые тенденции нашли выражение в творче-
стве весьма различных гуманистов и полугуманистов XV в.
Яркой фигурой среди последних был швейцарец Феликс
Геммерлин (1388—ок. 1460 гг.).22 Он происходил из цюрих-
ской патрицианской семьи, учился сперва в Эрфурте, а затем
в Болонье, изучал даже греческий язык (впрочем, по-видимому,
довольно безуспешно, так как никогда им не пользовался).
В качестве секретаря одного из прелатов он принимал участие
в Констанцском соборе, и с этого времени сделался твердым
приверженцем идеи концилиаризма (приоритета соборов). В
дальнейшем занимал почетную должность советника по вопро-
сам права (кон.сулента) в своем родном городе. Он усердно
собирал библиотеку, в конечном счете составившую около
500 томов. Наряду с произведениями «отцов церкви» и современ-
ных ему политических трактатов в нее входили также тексты
древних авторов. Коллекционировал Геммерлин и итальянские
картины, и предметы искусства. Он много писал. Дошло 39 его
латинских трактатов, и по языку, и по содержанию чисто схо-
ластических.
Геммерлин принадлежал к августинской конгрегации про-
поведников, и его ориентация на итальянскую культуру в зна-
чительной мере связана с позициями его ордена. Выступая как
страстный обличитель нравов духовенства, он яростно нападал
на доминиканский и францисканский ордена и на папскую ку-
рию. Его полемический трактат «Против здоровых нищих»
(«Contra validos mendicantes», 1438)23 пользовался особой по-
пулярностью не только в течение всего XV, но и в XVI в. С без-
жалостной иронией, пользуясь то приемами грубоватой сати-
ры, переходящей в сальности, то проповеднической риторикой,
Геммерлин бичует лицемерие, ханжество и паразитизм нищен-
ствующих монахов, а вместе с ними и еретиков-беггардов, про-
поведников-сектантов. Но, борясь против одних проявлений
суеверия своего века, Геммерлин сам не .чужд других, не ме-
нее диких. Так, он искренне верит в пророческий дар «одер-
жимых» (кликуш), боится колдунов и' призывает к преследо-
ванию ведьм, выступая как предшественник авторов «Молота
ведьм» («Maleus maleficarum»).24
Характерно,Что Геммерлин был противником реформы ав-
• густинских монастырей и яростно • ополчился против Николая
22 Критический анализ исторических взглядов Геммерлина содержите!
в статье Э. Дюрра (63).
23 Этот трактат был переведен на немецкий язык и включен Н. фо?'
Виле в его сборник (XXXVIII), на латинском языке впервые издан С. Брав-,
том в 1497 г. («Doctoratus in Stultitia»).
24 Шпренгер и Кремер многократно ссылались на Геммерлина как м.;
своего предшественника. ’
70 ’ 1
Кузанского, поддерживая Сигизмунда Тирольского. Трактат «О
благородстве и грубости («De nobilitate et rusticate», 1444—
1450), посвящен прославлению родовитогб дворянства и сосло-
вной системы феодализма. Этому трактату Геммерлин предпос-
лал латинское рассуждение итальянского юриста Бонаккорсо ди
Монтемагна, в основе которого лежит мысль, что духовное со-
вершенство, определяющее настоящее благородство, является
уделом немногих и передается по наследству. Эта мысль раз-
вивается в трактате. Он построен как диалог между дворя-
нином и крестьянином. Поглощенный мелочными интересами
своих повседневных занятий, крестьянин способен лишь зави-
довать дворянству. Настоящим духовным благородством обла-
дает лишь родовитое дворянство. Специальный раздел трактата
посвящен дворянской генеалогии и геральдике.25
Симпатии Геммерлина к дворянству вызвали даже обвине-
ние его в измене городу Цюриху, боровшемуся против феода-
лов. В последующие годы его произведения имели преимуще-
ственно характер оправданий или встречных обвинений.
Политическая позиция Геммерлина вскрывается в свете на-
пряженной политической борьбы внутри Цюриха. В период так
называемых «Цюрихских войн» (или «Войн за наследие То-
генбургов», 1439—1450) старый патрициат («рыцари», как они
себя называли), к которому принадлежал и Геммерлин, вы-
нужден был шаг за шагом уступить свои" политические позиции
новому патрициату, выходцам из торгово-ремесленных слоев.
Ориентация на итальянскую культуру сочеталась с крайним
консерватизмом представителей уходящего с политической аре-
ны сословия, стремившихся оправдать свои претензии на моно-
полию в сфере духовной культуры. Поэтому наследие Геммер-
лина так противоречиво и так пестра его судьба.
В какой-то мере Геммерлин может рассматриваться как
предшественник религиозно-политического направления в не-
мецком гуманизме, представителями которого были Себастьян
Брант, Гейлер Кайзербергский, Вимпфелинг.26 Но по существу
своей идеологии Геммерлин бесконечно далек или даже враж-
дебен гуманизму и упорно держится за старые традиции сред-
невековья. Это выразилось и в его литературном слоге. Он пи-
сал очень живо, темпераментно, но беззастенчиво оперировал
псевдолатинскими формами языка схоластов.
28 Геммерлин здесь пересказывает трактат Бартоло ди Сассоферрато,
высмеянный Лоренцо Валлой (66, с. 270).
28 В этом отношении особенно интересна сатира Геммерлина «Ученость
в глупости» («Doctoratus in Stultitia»), которая явилась прототипом «Кораб-
ля дураков» Себастьяна Бранта, а через него оказала влияние и на сатиру
Эразма. Это произведение Геммерлина было в конце XV в. изложено немец-
кими стихами и издано в виде листовки (191, S. 477).
71
J. Иной была роль в зарождении гуманистического движения
уже упоминавшегося нами деятеля Базельского собора Грегора
фон Геймбурга и тесно связанного с ним канцлера архиеписко-
па Майнцского Мартина Майра. Оба они принадлежали, как и
Геммерлин, к числу «политиков». Страстные и убежденные
борцы против папства, они скрестили свои мечи с собратьями
по оружию — гуманистами Энеем Сильвием и Николаем Кузан-
ским. Споры между ними шли исключительно по церковно-по-
литическим вопросам; по поводу античного наследия, пробле-
мы реформы образования в Германии, о принципах латинской
стилистики серьезных расхождений между ними не было. Но
Геймбург и Майр убежденно отстаивали свою программу поли-
тических реформ, не желали примириться с прекращением дея-
тельности Базельского собора и с условиями Венского конкор-
дата — и результатом этой неуступчивости было отлучение обо-
их от церкви в 1460 г. буллой «Execrabilis» за подписью
Пия II...
Грегор фон Геймбург (ок. 1398—1472 гг.), подобно Геммер-
лину, происходил из старого патрицианского рода имперского
города Швейнфурта во Франконии. Он получил образование
в Италии, в Падуе, как раз в те годы, когда там началась дея-
тельность Лоренцо Валлы. Геймбург считал себя его учеником,
хотя Валла был моложе его на 8 лет. В 1430 г. Геймбург полу-
чил степень доктора «обоих прав» и в том же году стал вика-
рием Майнцского архиепископа. О деятельности Геймбурга на
Базельском соборе речь уже шла выше. Являясь доверенным
лицом Сйгизмунда, а затем Альбрехта Габсбургского, он в то
же время вступил на службу имперского города Нюрнберга,
процветающей республики с патрицианской олигархией у вла-
сти.
В июле 1446 г. Геймбург как оратор от делегации курфюр-
стов в Риме произнес речь перед папой Евгением IV, к которо-
му уже до того отправился Эней Сильвий Пикколомини с пол-
номочиями от Фридриха III. В «Истории императора Фридри-
ха III», написанной Энеем Сильвием вскоре после этих собы-
тий, содержится характеристика Геймбурга: «Грегор обладал
красивой внешностью, он был высокого роста, с веселым выра-
жением лица, сияющими глазами и лысой головой; но в своей
речи он не умел сдерживать своих чувств, к тому же был упрям
и совершенно неподатлив к чужим возражениям; он был чело-
веком, который жил исключительно по собственным обычаям
и усмотрению, проявляя во всех взаимоотношениях полнейшую
независимость» (191, S. 478).
В речи Геймбурга (117, S. 81—84) содержался план компро-
мисса между курфюрстами и Римом в сложившейся политиче-
ской обстановке. Принцип нейтралитета, некогда сформулиро-
ванный самим Геймбургом, мог быть отменен при условии безо-
говорочного признания и подтверждения папой всех постанов-
72
ленйй Констанцского собора и тех решений Базельского, кото-
рые оставались бесспорными для обеих сторон. Только вселен-
ский собор, считал Геймбург, компетентен решить вопросы, ка-
сающиеся немецкой национальной церкви, в частности права
на созыв национального собора и права , папы вмешиваться в
выборы епископов. Поэтому от имени курфюстов он настаивал
на немедленной отмене буллы о низложении архиепископов
Кельна и Трира, без чего курфюсты не соглашались признать
папу Евгения IV.
Передавая содержание этой речи, Эней Сильвий называет
ее «полной дерзости» и передает краткий ответ Евгения IV, от-
казавшегося отменить свою буллу и заявившего, что он не ви-
дит особой нужды в созыве собора.
Посольство вернулось по существу ни с чем — папа согла-
сился лишь отсрочить действие буллы до созыва рейхстага. На
Франкфуртском рейхстаге в сентябре 1446 г. атмосфера была
с самого начала напряжена до крайности. По всей Европе бу-
шевали войны. Приобретавшее все большее значение Бургунд-
ское государство под властью герцога Филиппа Доброго увели-
чивалось и за счет французских, и за счет имперских террито-
рий; уже возникала мысль о восстановлении древнего королев-
ства Бургундии (149). Междоусобные феодальные распри раз-
жигались благодаря новой схизме. В этой обстановке решаю-
щее значение имело твердо выраженное стремление имперских
городов к достижению любой ценой гарантий мира и обеспече-
ния безопасности торговли.27 К тому же сгущавшиеся над Ви-
зантией тучи требовали безотлагательной помощи против
турок. В этой обстановке защитники идеи национального собо-
ра не находили поддержки. Рейхстаг признал Евгения IV един-
ственным законным папой, добившись от него (точнее, от пред-
ставлявших его Карвайяля и Николая Кузанского) туманных
обещаний о созыве собора главным образом ввиду необходимо-
сти организации крестового похода против турок. Сам Евгений
IV к этому моменту уже готовился к расчету с жизнью зем-
ной — и его смерть лишь облегчила достижение мира. Избран-
ный папой под именем Николая V осторожный кардинал Па-
рентучелли, принимавший участие во Франкфуртском рейхстаге
в начале его деятельности, отказался от категоричности своего-
предшественника в вопросе о рейнских архиепископах, признав-,
их выборы.
В оценке политической позиции Геймбурга историки неред-
ко обманываются его непримиримостью в защите, казалось бы,
чисто феодальных интересов рейнских архиепископов-курфюр-
27 .Франкфуртский рейхстаг был созван без представителей городов, в-
значительном степени из-за того, что незадолго до этого закончилась война
против «арманьяков» 1444—1445 гг., завершившаяся сплочением антифео-
дальных сил вокруг Страсбурга и Базеля (подробнее об этом см.. 57,
с. 191—225).
73
стов в противовес имперской политике Фридриха III, опирав-
шегося на союз с римским папой. Между тем, как раз после-
дующие годы показали, что в основе политической линии Гейм-
бурга лежала защита национальных интересов Германии, в
первую очередь отвечавшая нуждам имперских городов. В са-
мом деле, в противоположность Сигизмунду, искавшему опоры
в этих городах во имя упрочения империи, Фридрих III прово-
дил узкодинастическую политику, существо которой для сов-
ременников было очевидно уже хотя бы после приглашения ар-
маньякских отрядов для грабежа юго-западной Германии. В
этих условиях города, военный потенциал которых ограничи-
вался потребностями обороны, могли играть активную полити-
ческую роль в союзе с князьями во всяком случае в той мере,
в какой претензии князей не представляли опасности для их
собственных интересов.
На Нюрнбергском рейхстаге 1447 г., собравшемся главным
образом с целью добиться согласия городов на франкфуртские
решения, Геймбург выступил вновь в качестве советника и ора-
тора городского совета Нюрнберга. В борьбе против агрессив-
ной коалиции князей во главе с особенно враждебным Нюрн-
бергу маркграфом Альбрехтом-Ахиллом Бранденбург-Ансбах-
ским Геймбург пытался создать союз рейнских и швабских
городов совместно с рейнскими архиепископами и враждебны-
ми Гогенцоллернам Виттельсбахами (74, S. 37—42).
Тем временем при посредничестве Энея Сильвия, теперь уже
получившего титул епископа и кардинала, 17 февраля 1448 г.
императором в Вене был подписан новый конкордат Рима с
Германской церковью, начисто исключивший возможность со-
зыва национального собора и поставивший немецкую нацию
в положение главного источника доходов римской курии. Ого-
ворка, введенная прекрасно знавшим Германию Энеем Сильви-
ем в интересах немецких князей, 'закрепляла за ними право ре-
шающего голоса при выборе епископов в пределах своих зе-
мель. Этим была обеспечена поддержка Венского конкордата
на рейхстаге, и планы Теймбурга потерпели фиаско. Теперь со-
юз князей окреп, но не был опасен для Фридриха III.
Первым же следствием этого явилась спровоцированная
маркграфом Альбрехтом-Ахиллом так называемая «великая
война городов» XV в. Союз князей во главе с Альбрехтом на-
пал на Нюрнберг и поддержавший его Швабский союз городов.
Практически война свелась к. борьбе Альбрехта и Нюрнберга,
так как после захвата мюнхенскими Виттельсбахами Дона-
уверта, а верхнепфальцскими—Ландсгута остальные швабские
города ограничились обороной своих крепких стен. Никакие
жалобы Нюрнберга императору не помогали — более дейст-
венным оказался созданный Геймбургом союз города с герцо-
гом Людвигом Бородатым. После блестящей победы нюрнберг-
ского ополчения и наемников над рыцарским войском Альбрех-
74
та при Пилленройте, опасаясь выступления баварского герцога
в поддержку Нюрнберга, маркграф согласился на перемирие—
последующие переговоры длились еще некоторое, время, в
1453 г. закончившись соглашением, по которому марДграф отка-
зался от дальнейших претензий, а город выплатил йуу денеж-
ную компенсацию.
Геймбург сыграл значительную роль в выработке этих, в об-
щем выгодных для города, условий. Но не он один, а теперь
уже целая группа городских «политиков» — советников и ди-
пломатов, в большинстве своем урожденных нюрнбержцев, при-
надлежавших к патрицианским семьям города, или выходцев
из служилого бюргерства — участвовала в этих сложных и
многостепенных переговорах. А для самого Геймбурга масштаб
политики одного города был слишком мелок — он вновь ки-
нулся на поиски путей к сплочению национальных сил Герма-
нии против римской церкви. Поэтому в последующие годы
Геймбург постепенно отошел от Нюрнберга. На переговорах,
связанных с планами войны против турок в 1454—1455 г. (про-
исходивших в Регенсбурге и Винер-Нейштадте) он фигурировал
уже в качестве доверенного лица Владислава Постума, из-
бранного королем Чехии. Владислав был потенциальным вра-
гом своего родственника Фридриха III, оттеснившего его от
отцовского наследия.
Вновь Геймбург готовил политический союз, выступавший
с требованием созыва собора, подвергавший сомнению юриди-
ческую правомочность Венского конкордата. Вместе с Влади-
славом к этому союзу привлекается еще один представитель
фамилии Габсбургов—молодой герцог Сигизмунд Тирольский.
Но теперь уже города, интересы которых Геймбург обычно
представлял на рейхстагах и во время тяжб с окрестными фео-
далами, недовольны назревающей опасностью новых между-
усобных войн. С момента коронации Фридриха III они видят в
нем выразителя общеимперских интересов (74, S. 43—45), тем
более, что Сигизмунд Тирольский проявил свою враждебность-
в отношении, в частности, верхнерейнских имперских городов,
с которыми соседствовали его владения.
На Мантуанском конгрессе 1459 г. Геймбург выступал уже
только от имени ряда князей, не имея полномочий городов.
Именно здесь разгорелся конфликт, послуживший началом
длительной цепи феодальных смут внутри империи и новых
столкновений с Римом. Ставший папой под именем Пия II, Эней
Сильвий пытался подавить оппозицию своей политике внутри
Германии. 18 января 1460 г. Геймбург, Майр и их покровители-
князья были отлучены от церкви буллой «Execrabilis».
Распря внутри дома Габсбургов, в значительной степени
подогреваемая Геймбургом, выступление союза князей во гла-
ве с Фридрихом Пфальцским, одержавшим победу 4 июня
1460 г. при Пфррцгейме, последующий разгром Пфальцского
75
союза войсками Гогенцоллернов при поддержке Адольфа Нас-
сау и капитуляция отлученного от церкви Дитриха Майнцского,
заставили стареющего Геймбурга искать убежища в Праге, где
тоже отлученный от церкви король-гусит Иржи Подебрад при-
нял его на службу в качестве советника. В эти годы один за
другим из-под пера Геймбурга выходят гневные памфлеты и
инвективы против папства. Эти изданные впоследствии вольно-
думцем Фрейхером в начале XVII в. под общим заглавием
«Scripta nervosa» (XXV) произведения отличались не только
великолепием цицероновской риторики, но и тем, что были на-
правлены против папства в целом, не против одного Пия II
или сменившего его в 1464 г. Павла II.
Бурная жизнь одного из самых ярких представителей об-
щественной мысли Германии середины XV в. закончилась в ав-
густе 1472 г. в последнем убежище, которое он нашел себе при.
дворе Саксонского герцога в Дрездене. В какой же мере Гейм-
бург, этот страстный противник папства, может быть назван
гуманистом? Каково его место в гуманистическом движении
XV в.?
Геймбург никогда не был связан ни с одним из немецких
университетов. Сфера его деятельности — прежде всего поли-
тика, как знаток права он выступает главным образом по во-
просам династической преемственности, владения землей (в ус-
ловиях политической раздробленности Германии этот вопрос
часто имел политическое значение), подсудности тому или ино-
му суду. Как о гуманисте о Геймбурге можно судить главным
образом по его деятельности в Нюрнберге. Это знаменательно—
в середине XV в. в Германии наиболее благоприятные для гу-’
манизма условия складывались в крупных имперских городах,
таких как Нюрнберг, Аугсбург, Ульм, Страсбург или Базель.
В этих самоуправляющихся политических организмах возник-
ла потребность в образованных людях, способных защищать
интересы города на имперских съездах и церковных соборах,
•в спорах с феодалами и взаимоотношениях с другими горо-
дами.
На службе Нюрнберга Геймбург состоял (с небольшим пере-
рывом) с 1435 по 1461 г. Вокруг него собрался кружок людей,;
для которых его ораторский талант, способности «лидера», види-i
мо, имели не меньшее значение, чем образованность (40; 103)<
Среди письменного наследия Геймбурга основное место за-,
нимают полемические трактаты. Из его писем остались пре-
имущественно те, которые имели политическое значение и по-
пали в архивы вместе с прочей деловой перепиской курии, им-
перской канцелярии и княжеских дворов. Единственное пись-
мо скорее литературного содержания, от 6 марта 1454 г., адре-j
совано его молодому другу Иоганну Роту в Рим, где послед-^
ний в это время находился. Оно тоже в значительной степей»1
полемично. Геймбург защищает юриспруденцию, видя в ней
76
прежде всего занятие, приносящее людям. пользу. Он оспари-
вает точку зрения Рота, ставившего искусство выше утилитар-
ных занятий любого рода. Ссылаясь на Аристотеля, Геймбург
сопоставляет позицию Рота с юридической софистикой, которая
направлена не на защиту убеждений, а на оправдание лжи
(117, S. 308). С той же точки зрения он осуждает и игру
«гистрионов», в которой ложные чувства заслоняют живую
жизнь. В ответе Геймбургу Рот ссылался на «своего учителя
Лоренцо Валлу», и это делает понятным существо спора.
Иоганн Рот безусловно выглядит более проникшимся мысля-
ми итальянских гуманистов, чем его оппонент.28 Но ведь и Гейм-
бург далек от того мессера Бартоло, которого в свое время вы-
смеивал Лоренцо Валла как олицетворение схоластической
юриспруденции. Геймбург в своей практике выступал против
средневековой софистики, противопоставляя ей человеческий
опыт, т. е., в сущности, тот же принцип суждения, который ле-
лежал в основе философии Николая Кузанского.
Геймбург был старше Лоренцо Валлы, хотя знакомство с
ним в Падуе и произвело на него значительное впечатление.
Поэтому его спор с Иоганном Ротом напоминает во многом
споры между Валлой и Поджо (66, с. 45) — некоторые аргу-
менты. Геймбурга кажутся заимствованными от флорентинца.
Геймбурга с Ротом разделяет различие поколений, такое же,
какое разделяло Поджо и Валлу. Поколение гуманистов-поли-
тиков, гуманистов, пролагавших пути новому мышлению, было
сродни «гражданскому гуманизму» Леонардо Бруни (ср. 5/,
с. 176; 5, с. 118—136), а не эпикурейскому эстетизму Лоренцо
Валлы. В свете политических взглядов Геймбург стоял ближе
всего к идеям «монархии» Данте и «Защитника мира» Марси-
лия Падуанского. Государственные теории античных мыслите-
лей ему, очевидно, были неизвестны.
В письме к Роту Геймбург постоянно ссылается на примеры
из современной ему политической жизни, сопоставляя их с при-
мерами из античной истории. Речь о походах Ксеркса переме-
жалась с оценкой войны Яноша Гуняди против турок.
Но и помимо чисто утилитарных вопросов политики он уде-
лял большое внимание античной литературе, философии, грам-
матике латинского языка. Заставший Геймбурга в 1447 г. в
Нюрнберге швейцарец Никлас фон Виле, некоторое время быв-
ший там городским секретарем, вспоминает о встрече с ним.
Прослышав о «высокоученом, широкоизвестном ораторе, гос-
подние Грегории Геймбурге, докторе обоих прав», Виле поста-
рался с ним познакомиться. Геймбург принял его весьма лю-
^•Пауль Иоахимсен в своей оценке Геймбурга находился под сильным
впечатлением этого спора с Ротом. Он сравнивает его с последующим спо-
ром между Госсембротом и Зельднером (117, S. 314). Хотя он и отмечает
различие между Зельднером и Геймбургом, он не видит главного, того, что
Геймбург в действительности значительно более гуманист, чем Госсемброт.
77
безно, и в разговоре подал Виле идею создания сборника пере-
' водов («Translationen») избранных текстов классических авто-
- ров и итальянских гуманистов. «Однажды он мне говорил, —
писал Виле, — что в латинской риторике находит немало полез-
ного для украшения и облагораживания («Hofflichkeit») хва-
лебных стихов, нто можно было бы перенести в немецкий язык
и использовать для украшения подобных немецких стихотворе-
ний так же, как это возможно в латинском языке» (XXXVIII,
S. 11). Еще в 1449 г., когда Геймбург был в зените славы и
полон сил, Эней Сильвий, гуманист, еще не ставший тогда па-
пой Пием II, обратился к нему с восторженным письмом. Он
писал, что так же, как Цицерон перенес красноречие из Гре-
ции в Италию, Грегор переносит теперь его из Италии в Гер-
манию (117, S. 104). Впоследствии, осуждая Геймбурга как
еретика, врага церкви, Пий II никогда уже не поднимал вопро-
са о гуманистических штудиях.
От вопросов религии Геймбург держался в стороне. Онбы>>
юрист и о проблемах церкви судил с точки зрения юрист* |
Письмо к Роту, он, правда, закончил такой сентенцией: «ТеперИ
наступают годы, когда я собираюсь заняться Священным писа£
нием. Ему я хотел бы посвятить остаток моей жизни; это ф
требует погружения в потоки красноречия Туллия (Цицерф
на. — А. Н.) или цветистости Квинтилиана» (117, S. 110). Нв
это намерение осталось, насколько нам известно, невыполнеЯк
ным. Это естественно: Геймбург был чужд богословию, так ж*
впрочем, как и философии.
Гораздо ближе интересам Геймбурга история. С позиций
истории подходит он, собственно говоря, и к основным пробл*
мам права. Так, рассуждая о суверенитете баварских князв
по отношению к Альбрехту-Ахиллу, он обращается к прошл@
му Германии и ее четырех исторически сложившихся частей.
Он связывает их с племенами саксов, франков, швабов и бава-
ров. «Первыми я называю саксов, — пишет Геймбург, — по-
скольку эта страна наиболее значительна, старше и протяжен-
нее других, так как после Людовика Благочестивого, сына Кар-
ла Великого, наступило время империи саксов». За ней следо-
вала империя франков, т. е. период Франконской династии, за-
тем— швабов, т. е. Гогенштауфенов. Наконец, наступило
время Баварской империи, но Бавария значительно ослабела
после отделения от нее Австрии и Штирии Фридрихом Барба-
россой. «Поэтому Бавария — наименьшая по протяженности
страна, но она самая трудолюбивая и имеет наиболее могуще-
ственных правителей, все это благодаря единодушию бава-
ров», — пишет Геймбург (117, S. 138). Каждая из этих частей
империи имеет свой суд — ландгерихт, действующий на основе
обычного права. Местные законы не могут изменяться по воле
герцога или даже императора, поскольку они покоятся на! ис-
конной племенной традиции. В подобном обращении к истори-
78
ческим корням виден гуманистический способ аргументации
Геймбурга. Сложнее вопрос о том, что римскому праву Гейм-
бург предпочитает обычное, с его тонки зрения сохранившее
черты племенного. Именно эта оговорка отличает его от. поклон-
ников феодального права, подобных Бартоло ди Сассоферрато.
В племенных традициях Геймбург видел выражение историче-
ского опыта, тем самым оспаривая легистов-схол а стиков, ве-
ривших в безусловность авторитета римского права.
Исторические познания Геймбурга основывались не только
на хорошем знании Тита Ливия, ссылками на которого он, од-
нако , не злоупотреблял (возможно, сохраняя к нему некоторое
недоверие, подобно Лоренцо Валле). В своих речах Геймбург
опирался на основательное знакомство со средневековыми хро-
никами. Он не называл, как правило, источник, ограничиваясь
словами «известно...» или «некогда...».
Политика имперского города нуждалась в своей фиксации
истории. В Нюрнберге, где несколько лет деятельности Гейм-
бурга на службе Совета оставили серьезный след, с этим пе-
риодом связано начал'о городской историографии. Косвенным
указанием на роль Геймбурга служит его переписка с венеци-
анцем Паоло Морозини (103, S. 24), но к тому моменту, когда
первая нюрнбергская городская хроника была закончена
(1459 г.), Геймбург уже практически отошел от интересов горо-
да. Поэтому едва ли правы М. Германн и П. Иоахимсен, назы-
вавшие Геймбурга прямым вдохновителем этого труда (119,
S. 154—156). Скорее можно согласиться с А. Рей манном (179,
S. 236), считавшим, что авторы хроники, городские секретари
Дитрих Трухзесс и Иоганн Платтенбергер, осуществляли за-
мысел под руководством Иоганна Пиркгеймера Старшего. Та-
кая гипотеза делает понятным ярко выраженный местный пат-
риотизм, которым наполнена хроника и который трудно связать
с Геймбургом, а также обращение к схоластическим источни-
кам общеисторической вводной части, делающее хронику не-
сколько архаичной.
Геймбург с презрением относился к средневековым автори-
тетам, в частности к Бернару Клервосскому, противопоставляя
ему отцов церкви. Но невозможно согласиться с мнением
Г. Рупприха о том, что «Геймбург был более гуманистом, чем
Кузанец» (191, S. 478). Иоахимсен справедливо, по-видимому,
замечает, что Геймбург не знал греческого языка, и ссылался
на Платона, Аристотеля, Гомера только по переводам Леонар-
до Бруни или по упоминаниям Цицерона (117, S. 230). Но
несмотря на то, что по широте умственного кругозора и по сво-
ей эрудиции Геймбург значительно уступал Кузанцу, его роль
в зарождении гуманистического движения в немецких городах
более значительна. Николай Кузанский был мало связан с ин-
теллектуальной жизнью Германии своего времени. Геймбург
явился основателем первого гуманистического кружка в Нюрн?
79
берге, по образцу которого вскоре возникли аналогичные со-
общества и в других, в первую очередь имперских, городах
'юго-западной Германии.
О существовании этого кружка мы узнаем из свидетельства
того же Никласа фон Виле, о нем можно судить по переписке
самого Геймбурга, по позднейшим свидетельствам Гартманна
Шеделя, в своей «Хронике» почтительно упомянувшего отвер-
женного церковью вольнодумца, наконец, по обращенным к его
памяти восторженным стихам К- Цельтиса. Видимо, именно
такой, страстный и преданный общественным интересам чело-
век, к тому же в противоположность Николаю Кузанскому не
Связанный с церковью, способен был основать подобный кру-
жок, совершенно не зависимый от каких бы то ни было церков-
ных институтов.
Нюрнбергский кружок не был связан и с традициями Де-
вентерского братства и школ «Нового благочестия». Он не имел
специальной регламентации и был просто содружеством ин-
теллектуалов, более всего напоминающим «Академии» италь-
янских гуманистов. Состав его был достаточно пестрым, и не-
которые его члены, не будучи столь яркими и своеобразными
личностями, как Грегор фон Геймбург, ближе него стояли к гу-
манистической образованности. К их числу в первую очередь
следует отнести Генриха Лейбинга из Нордгаузена, в 1441—
1442 гг. занимавшего должность одного из секретарей импер-
ской канцелярии в Вене, отправившегося затем в Италию, где
он принадлежал к окружению Энея Сильвия, в дальнейшем
занявшего место проповедника церкви св. Зебальда в Нюрн-
берге, и, по-видимому, сблизившегося с Геймбургом (Лейбинг
подвергся преследованиям папы как его сторонник). Ближе
всего к Геймбургу по характеру своей деятельности — нахо-
дившийся недолгое время в должности городского секретаря
Нюрнберга Мартин Майр. Несмотря на возникавшие между
ними расхождения по ряду конкретных вопросов, Майр был
единомышленником Геймбурга по основным политическим воз-
зрениям, обладая не меньшей остротой полемического талан-
та: Философские трактаты Май|>а раскрывают его ориентацию
на' францисканскую оккамистскую традицию. В этом отноше-
нии Майр стоит несколько в стороне от подлинного гуманисти-
ческого движения, представляя скорее течение религиозно-по-
литической мысли, ведущей к Реформации. Но в вопросах, ка-
сающихся необходимости реформы образования, и в своей ори-
ентации на -классическое наследие, он выступал вместе с пред-
ставителями раннего гуманизма.29
•^29 Мы не касаемся здесь недостаточно ясной проблемы авторства
М. Майра в ряде анонимных политических памфлетов, в том числе «Жалобы
немецкой нации» («Gravamina teutscher nationis»). Оценка Майра у М. Гер-
манна (103) всецело зависит от того, что автор безоговорочно считает его
гуманистом.
«0
Характерной тенденцией нюрнбергского кружка гуманистов
было распространение его влияния на весь массив городской
культуры, что вело в исторической перспективе к блестящему
расцвету, отмеченному именами Альбрехта Дюрера, Йорга
Пенца, Ганса Закса.-В то же время из объединения привле-
ченных на службу в город образованных людей кружок посте-
пенно перерастал в содружество образованных горожан, уро-
женцев Нюрнберга: таким образом, в целом эту тенденцию
можно характеризовать как локализацию гуманистического
движения.
Большую роль в этом отношении сыграла патрицианская^
семья Пиркгеймеров (179). Относившиеся к «младшему патри-
циату» основатели этой династии уже в XIV в. принадлежали
к наиболее образованной части'городской верхушки. Наследник
благосостояния и славы этой семьи Франц Пиркгеймер Млад-
ший (ок. 1415—1462 гг.), еще в 1430 г. имматрикулировался в
Кельнском университете, а в 1438 г. вместе со своим братом
Томасом поступил в университет Павии. Получив юридическое
образование, он вернулся в родной город, чтобы заняться де-
лами. Но уже немолодым человеком, в 1457 г. он вновь отправ-
ляется в Павию и, вернувшись в 1480 г., занимает должность
городского судьи. Его брат Томас побывал и в Падуанском, и
в Болонском университетах, а в 1445 г. получил степень докто-
ра обоих прав в Перудже. Он сблизился с Николаем Кузан-
ским. В Павии его соучениками были И. Рот, Г. Шедель,
Л. Блуменау, впоследствии находившиеся на службе в различ-
ных имперских городах или у князей. Томас Пиркгеймер бы-
вал в родном городе периодически, не занимая здесь какого-
либо поста, но поддерживая теснейшую связь с членами своей
семьи. Он принял священнический сан и умер в 1495 г. настоя-
телем собора в Регенсбурге.
В оценке роли старших Пиркгеймеров, вслед за изучившим
архивы семьи А. Рейманном, мы можем констатировать их от-
четливо выраженное тяготение к итальянскому гуманистическо-
му образованию вообще. Оба брата изучали греческий язык,
их библиотека наполнена собственноручно переписанными* про-
изведениями Поджо, Бруни, Беккаделли. Но мы остереглись бы
причислить их к гуманистам уже потому хотя бы, что они на-
ходились в стороне от интеллектуального творчества. Оба они
скорее относятся к^числу образованных, просвещенных мецена-
тов. И в данном случае не так важно, что у нас нет сведений об
их. покровительстве тем или иным художникам или поэтам, по-
скольку их деятельность была направлена на создание в городе
условий, благоприятствовавших реформе образования и обще-
му расцвету гуманистической культуры.
В. то же время их племянник Ганс Пиркгеймер Старший
(ум. в 1492 г.), дед великого гуманиста и друга Дюрера Вил-
либальда, уже безусловно заслуживает быть причисленным, к
6 Зак. 362
81
гуманистам (179). Получив образование в Болонье, где он был
вместе с А. фон Эйбом, а затем в Падуе, в 1453 г. он возвра-
щается в родной город и вскоре занимает выдающееся место
в городской политике не только как бургомистр, но и как ди-
пломат, оратор, а затем основатель новой гуманистической
школы для детей горожан. Но он не только знающий органи-
затор, он — автор комментария к Вергилию, содержащего исто-
рические, топографические и лингвистические экскурсы, пред-
ставляющие собою настоящее критическое исследование и во
всем выдающие школу Лоренцо Валлы. Произведение это но-
сило дидактический характер и предназначалось для воспита-
ния и начального образования его сына, Иоганна Пиркгеймера
Младшего.
Огромный кодекс «Книги практики» («Liber de practica sive
morali scientia, cap. XXXVIII») известен также в «тисках, что
свидетельствует о его распространенности. Он представлял со-
бой компендиум моральных и этических правил в сочетании с
массой практических сведений в области гуманитарных знаний.
Он состоит из разделов: «О посмертной славе», «О бренности
счастья», «О браке», «О времени» и т. д. — это напоминает
позднесхоластический трактат. Но подобно трактатам Петрар-
ки, на которого неоднократно ссылается автор, он подчинен
идее нравственного совершенствования личности. И. Пиркгей-
мер исходит из чисто гуманистического представления о том,
что только мудрость и культура древних греков и римлян спо-
собны служить руководством в жизни. В аппарате этого ком-
пендиума из «отцов церкви» упомянуты лишь по одному разу
Тертуллиан, Лактанций и Августин, один раз также Бернар
Клервосский, гораздо чаще — Боэций, Кассиодор, Аммиан
Марцеллин и Макробий. В то же время текст пестрит ссылками
на Цицерона, Овидия, Вергилия, в нем много упоминаний Ка-
тулла, Тибула, Проперция, Горация и Лукреция, цитируются
Плавт, Теренций, Сенека, Петроний, Персий, Ювенал, Марциал,
Авл Цельзий, а также Стаций, Валерий Максим, Саллюстий и
Варрон (179, S. 117—118).
Весьма знаменательно, что на Мантуанском Конгрессе
1459 г. послом Нюрнберга был не Геймбург, числившийся еще
до 1461 г. на службе города, а Иоганн Пиркгеймер. Сохрани-
лось его послание, адресованное городскому секретарю Трух-
зессу (видимо, брату автора хроники). Пиркгеймер переписы-
вался и с одним из блестящих латинских стилистов, окончив-
шим Болонский университет врачом Германном Шеделем,
нюрнбержцем по рождению, вернувшимся в родной город, но
затем покинувшим его. Все говорит о том, что практически ду-
шой кружка гуманистов к концу 50-х годов стал, вместо поли-
тика имперского масштаба Геймбурга, нюрнбергский патриций
и бургомистр Иоганн Пиркгеймер.
. Можно отметить еще одну характерную черту развития гу-
82
м а мистического кружка в Нюрнберге. Он постепенно включал
в орбиту своего влияния и связанные с городом небольшие
культурные центры, в том числе резиденции епископов. Вне сфе-
ры его культурного влияния оставались, однако, резиденции
светских князей, в особенности города, имевшие свои универ-
ситеты. Так распространяются культурные связи из Нюрнберга
в Эйхштедт и Бамберг. Советником Эйхштедтского епископа
Вильгельма фон Рейхенау делается вынужденный покинуть
Нюрнберг Ганс Пиркгеймер Младший, доктор обоих прав, утон-
ченный лингвист, один из первых немецких .почитателей Мар-
силио Фичино и флорентийских неоплатоников. В Бамберге, к
диоцезу которого принадлежала часть владений города, во
главе капитула собора становится выполнявший одновременно
функции консулента (советника по вопросам права) Нюрн-
бергского совета один из самых ярких представителей старше-
го поколения гуманистов — Альбрехт фон Эйб 7 (1420—
1475 гг.).30
Принадлежавший к семье франконского рыцаря, он окон-
чил Эрфуртский университет и получил пребенду в Эйхштедте,
однако благодаря покровительству епископа Иоганна фон Эй-
ха, тотчас же отправился продолжать обучение в Италию.
Получив образование в Падуе и Болонье, где среди его учите-
лей были и Валла, и Филельфо, и Мануэль Хризолор, Эйб за-
нялся литературной деятельностью. В 1452 г. он вернулся в Гер-
манию, имея степень доктора прав, и стал настоятелем Бам-
бергского собора. В дальнейшем Эйб делил свое время между
Нюрнбергом, где он был одним из первых авторов, чьи произ-
ведения начали печататься еще при жизни, и Бамбергом, где
вскоре вокруг него начали группироваться гуманисты, но ни-
когда не создалось самостоятельного кружка.
Эйб — талантливый писатель-моралист, начавший с подра-
жания Энею Сильвию и Леонардо Бруни. Мысль о праве жен-
щин решать свою судьбу, о их большом значении в жизни об-
щества, звучит в «Трактате о прелестях девицы Барбары»
(«Tractatus de speciositate Barbarae puellulae», 1452) и «Обра-
щении бамбергских женщин» («Apellatio mulierum Bambergen-
sium»). Моралистические рассуждения, подкрепленные ссылка-
ми на мнение отцов церкви и античных авторов, перекликают-
ся здесь с бытовыми повествовательными эпизодами, не лишен-
ными подчас даже фривольности. Впрочем, наибольшую славу
Эйбу принес его компилятивный сборник «Жемчужины поэзии»
(«Margarita poetica»), впервые изданный в Страсбурге еще в
1459 г. Подбор речей, драматических и эпистолярных произве-
дений древних авторов и итальянских гуманистов, начиная с
' 30 О нем см. капитальное исследование М. Германна (102), снабженное
текстами. ’
6* 83
Петрарки, в особенности же образы латинских стихов, комедии
Теренция и Плавта в подлинном, очищенном от средневековых
искажений тексте послужили, действительно, первым гумани-
стическим учебным пособием, по которому учились и которым
зачитывались вплоть до самого конца XV в. В числе более
поздних произведений Эйба были также сборники, состоявшие
из написанных им самим и заимствованных новелл, посвящен-
ные вопросам брака, в которых Эйб считался крупнейшим зна-
током своего времени — «Следует ли рассудительному человеку
жениться» («Ап viro sapienti uxor sit ducenda», 1472) и «Зер-
цало нравов» («Sittenspiegel», 1474). Средневековое общество
основывалось на представлении о трех добродетелях брака,
изложенных в IV сентенции Петра Ломбарда: «верность, по-
томство, священное обязательство» («fides, proles, sacramen-
tum»). Иначе ставится вопрос в «Книжечке о браке» («Ehe-
bfichlein») А. фон Эйба — так стало называться наиболее по-
пулярное его произведение, переведенное на немецкий язык.
Приводя один за .другим примеры из собственной юридической
практики и уже гораздо реже и осторожнее прибегая к мнению
авторитетов, чем в своих ранних произведениях, Эйб приходит
к выводу о том, что церковное освящение брака ведет чаще
всего лишь к нарушению священного принципа добровольного
союза между мужчиной и женщиной. «Ибо свадьба и состояние
брака — это чисто светское дело, — восклицает бамбергский
каноник, — ив этом отношении духовенству или служителям
церкви не следует ничего нам приказывать или определять»
(102, S. 331). Впервые мы встречаемся здесь с утверждением
новых жизненных принципов в противовес традиции. Житей-
ская практика признается более веским аргументом, чем авто-’
ритет церкви.
К Подобный нюрнбергскому кружок гуманистов возникает
около. 1450 г. и в Аугсбурге вокруг богатого патриция и купца
Сигизмунда Госсемброта (1417—1493 гг.).3‘ Госсемброт полу-
чил образование в Венском университете в 1433—1436 гг. Став
купцом и бургомистром родного города он продолжал интере-
соваться науками и искусствами. Мы уже упомянули вкользь
его переписку с богословом из Венского университета Конра-
дом Зельднером, в которой последний пытался доказать вредо-
носность языческих авторов и превосходство теологии над все-
ми другими дисциплинами. В ответах Госсемброта звучит глав-
ным образом стремление к красоте выражения мысли; би ув-
лекается самой полемикой, воспевая «humanitas» как прекрас-
ную даму, которой он служит. Здесь больше энтузиазма и ис-
w Новых исследований о Госсемброте нет. Данные Ваттенбаха (227)
частично дополняются Т. Рупприхом (188, 191).
84
кренней веры в гуманизм, чем эрудиции настоящего гуманиста.
Госсемброт совершенно не знал греческого языка и достаточно
произвольно оперировал латынью.
Значение кружка гуманистов, возникшего вокруг дома Гос-
сембротов и существовавшего в значительной степени на их I
средства, определялось тем, что Аугсбург именно в эти годы
приобрел, как резиденция Фуггеров, ведущую роль в экономике
и политике Германии. Сюда был приглашен со специальной
целью составления гуманистической хроники города монах-
францисканец Сигизмунд Мейстерлин; здесь вскоре начал ак^
тивную просветительскую деятельность прибывший в Аугсбург
в качестве «физикуса» (городского врача) Германн Шедель,
получивший блестящее гуманистическое образование в Италии;
сюда стремятся молодые представители патрицианских родов
Валентин Эбер и Петер фон Шаумбург, тоже получившие обра-
зование в Падуе и Болонье. Еще при жизни Госсемброта вокруг
него в Аугсбурге закипает гуманистическая деятельность и уже
в начале 90-х годов на смену Госсемброту в роли главы ауг-
сбургского кружка приходит один из самых ярких гуманистов
Германии — Конрад Пейтингер.
В Нюрнберге и Аугсбурге, городах, со второй половины
XV в. игравших наибольшую роль в политической жизни Гер-
мании, раньше всего складывались гуманистические сообщест-
ва. В Ульме, например, несмотря на интенсивную культурную
жизнь этого города, искони стоявшего во главе союза Шваб-
ских городов, но постепенно утратившего свою роль именно на-
чиная с середины XV в., дело обстояло несколько иначе. Здесь
не сложилось настоящего гуманистического кружка, и лосте-
пенное приобщение к гуманистической культуре осуществля-
лось главным образом путем распространения бюргерской ли-
тературы на немецком языке. Большую роль, в частности, сы-
грали здесь уже знакомый нам Никлас фон Виле и его совре-
менник, пожалуй, более одаренный в литературном отношении,
Генрих Штейнгевель, также занимавшийся переводами (в част-
ности, басен Эзопа) на немецкий язык. Один из ранних центров
книгопечатания, Ульм сыграл большую роль в формировании
немецкой национальной культуры, но никогда не был очагом
ученого гуманизма.
В то же. время Базель, былая арена соборных споров, где
в 1460 г. буллой Папы Пия II был основан университет, с само- v
го начала приобретший гуманистическую ориентацию, стано-
вится одним из важнейших центров гуманизма. Впрочем, гу-
манистические кружки складываются здесь в прямой связи с
иными институтами — вокруг книгопечатни Иоганна Амербаха
и при артистическом факультете университета.
Борьба гуманистов за реформу университетского образова-
ния составила самостоятельную страницу в истории гуманисти-
ческого движения в Германии.
85
4. Вена как очаг раннего
гуманистического движения
Вопрос о значении Вены в раннегуманистическом движении
возник давно. И это естественно. В глазах многих историков
Вена, как столица Австрии, была наследницей традиций средне-
вековой империи. Кроме того, в средневековой немецкой куль-
туре этот город играл важную роль. Л. Гейгер отмечал, что
Вена была одним из крупнейших центров университетского об-
разования и в то же время резиденцией имперской канцеля-
рии (/3).
В трудах К. Гроссмана (86) и Г. Рупприха (189; 190) есть
тенденция приписать именно Вене значение основного центра
раннегуманистической культуры. При этом главная роль отво-
дится Энею Сильвию Пикколомини, связанному с Веной в ка-
честве имперского секретаря. Кроме того, в Венском универси-
тете зародилось то движение гуманистов-естественников, кото-
рое в какой-то мере определило специфику немецкого гумани-
стического движения в целом. Поэтому важно рассмотреть про-
блему значения Вены в раннегуманистическом движении само-
стоятельно.
* * ,
*
• В то время, когда Прага перестала играть роль столицы
- империи, и в особенности в период «соборных споров» 1409—
1439 гг. для Вены, чрезвычайно выросшей и украсившейся во
второй половине XIV в., далеко еще не наступило время пре-
тендовать на первенство среди городов империи. Сигизмунд I
вступил на имперский трон, уже имея в своем распоряжении
унаследованную от Анжуйской династии королевскую канце-
лярию в Надьвараде, который оставался его резиденцией вплоть
до Констанцского собора. В дальнейшем Сигизмунд делал по-
пытки перенесения столицы в Аугсбург или Нюрнберг, но
практически Надьварад оставался его основной резиденцией,
куда перебрались из Праги и остатки сохранившей верность
Люксембургам имперской канцелярии. Этот аппарат унасле-
довал Альбрехт II, и позже он продолжал служить венгерским
королям, сделавшись ядром того очага гуманизма, который при
Матьяше Корвине приобрел уже национальное венгерское об-
личие, придавая особый блеск одному из первых в Европе ре-
нессансных дворов Вышеградской резиденции.
Все это время Вена жила своей жизнью, вне традиций
пражской имперской канцелярии. Основанный в 1365 г. Вен-
ский университет всецело сохранял верность позднему номина-
лизму, чему способствовала деятельность Буридана, который
был его первым ректором. Один из последователей Буридана,
Альберт Саксонец, продолжал здесь традицию математики и
естественных наук.
86
В 1382 г. ученик Николая Орема, Генрих Лангенштецн,
обучавшийся в Париже, встал во главе Венского университета,
способствуя дальнейшему углублению изучения естественно-
математических дисциплин и в особенности астрономии. О Лан-
генштейне с глубоким почтением говорил впоследствии крупней-
ший французский натурфилософ Петр Рамус. Ученик Ланген-
штейна Иоганн из Гмундена (ум. в 1442) выступает в Вене
как создатель первой христианской астрономической школы, где
использовались углоизмерительные приборы для наблюдения
за движением звезд. Но школа Иоганна из Гмундена ни в чем
не выходила за пределы схоластической учености.
Первые шаги гуманизма в Вене связаны с появлением там
в качестве советника, а затем секретаря Фридриха III Энея
Сильвия Пикколомини (1405—1464 гг.). Не отличавшийся боль-
шим талантом ни как поэт, ни как мыслитель, Эней Сильвий
был блестящим стилистом и оратором. Он в совершенстве вла-
дел классической латынью, но, видимо, лишь весьма немного
был знаком с греческим языком. Зато он обладал настоящим
даром увлекать за собой, очаровывать. Это сказалось уже в Ба-
зеле, где он при императоре Сигизмунде завязал самые тесные
отношения с имперским канцлером Каспаром Шликом. Вокруг
него постоянно собирался кружок молодежи и из числа свя-
занных с собором.клириков и послов, и из базельского патри-
циата и духовенства. Этот кружок Энея Сильвия был отчасти
предшественником Базельского университета, созданного им
позже, когда он стал папой Пием II.
Избранный в феврале 1440 г. на имперский трон Фрид-
рих III с первых своих шагов демонстративно проявил прене-
брежение к интересам империи. Раньше всего он поспешил
прибрать к рукам весь домен Габсбургов, оттеснив новорож-
денного сына Альбрехта II, опекуном над которым он себя
провозгласил. Стремление прочнее утвердиться в австрийских
владениях, в том числе в Вене, не желавшей признать его пра-
ва на эрцгерцогство, первоначально занимало все помыслы
Фридриха III, даже коронация в Аахене и первый в его прав-
лении Франкфуртский рейхстаг состоялись лишь в 1442 г. Здесь
произошло формальное вступление Фридриха III в управление
империей, практически осуществлявшееся еще канцелярией Си-
гизмунда I во главе с имперским канцлером Каспаром Шли-
ком.
Многократно бывавший в Италии, знакомый со многими гу-
манистами, Шлик, однако, был скорее политиком и дипломатом.
Но круг духовных интересов связывал его с гуманистами. По
совету Шлика, во время Франкфуртского рейхстага Фридрих III
торжественно короновал лаврами поэта Энея Сильвия, затем
последовало приглашение его в имперскую канцелярию, кото-
рое Эней Сильвий принял. Переход его в 1443 г. в свиту импе-
ратора был встречен неодобрительно и его прежними соратни-
87
ками по соборным спорам (среди которых Геймбург был искон-
ным врагом Фридриха), и остальными членами канцелярии, ви-
девшими в нем «чужого». Впрочем, личное обаяние сьенца и
покровительство Шлика обеспечили ему быструю карьеру:
вскоре он стал ближайшим советником императора.
В 1445 г. Эней Сильвий принял сторону папы Евгения IV
и с этого момента успешно вел имперскую дипломатию по рус-
лу сближения с папой и разрыва с Собором. Незадолго до
подписания Венского конкордата 1448 г. он стал епископом
Тридентским, а в 1449 г. Сьенским. С этого времени он уже со-
стоял при дворе, а его знание имперской политики было исполь-
зовано папой. В 1452 г. Эней Сильвий получил назначение ле-
гатом и нунцием в империю и вернулся в Вену. Только в 1456 г.
в связи с получением кардинальской шапки он окончательно
уехал в Рим. В 1458 г. он стал папой под именем Пия П.
Что принес с собой в «варварскую» Германию Эней Силь-
вий как гуманист? Г. Рупприх по этому поводу писал: «Как
Петрарка явился для итальянцев учителем нового образа мыш-
ления, так по отношению к немцам Эней явился учителем но-
вых знаний, метода образования и восприятия жизни, чуждой
им элегантности стиля и произношения фраз и слов» (191,
S. 471—472). Это—традиционное и общепринятое мнение. Но
то, что Петраркой вырабатывалось для своих соотечественни-
ков и вместе с ними на основе начатого предшественниками,
уже поэтому не было им чуждо.
Был ли действительно Эней Сильвий «просветителем» Гер-
мании? Свои взгляды на гуманизм Эней Сильвий изложил в
письме к Галеаццо ди Арко и в наставлении молодому Сигиз-
мунду Тирольскому, подопечному императора (оба послания
датированы 1443 г.).
Содержание «гуманизма» Эней Сильвий видит в образова-
нии: он призывает сменить систему преподавания «семи сво-
бодных искусств», в особенности же ненавистный тривиум,
вдумчивым изучением текстов и мыслей античных авторов.
Изучение античности развивает природные дарования, укреп-
ляет, — как пишет Эней Сильвий, — дух и самостоятельность
суждений, «подготавливает юношу к любой человеческой дея-
тельности: войне и управлению государством, руководству
именьем и семьей, успешному овладению совокупностью наук
так же, как и необходимыми для жизни навыками» (189,
S, 224).
В педагогических рассуждениях Энея Сильвия Я. Буркгардт
видел конспект принципов педагогики Витторино да Фельтре
и Гварино (6, т. I, с. 261), приспособленных для воспитания
немецких принцев.
В 1445 г. Эней Сильвий вновь обращается к теме воспита-
ния в своей публичной речи при открытии нового семестра
в Венском университете в присутствии императора и придвор-
88
ной знати Австрии. Речь заметно отличается продуманным бла-
гочестием.
Мудрость делает человека преуспевающим и счастливым,—
говорит Эней Сильвий, — наука же дает только знания, вне-
сердечных побуждений. Поэт не может творить по собственно-
му желанию, ибо поэзия — это дар божий. К сожалению, в на-
стоящее время, — отмечает он, — его мало чтут. Польза искус-
ства в том, что оно учит. Эта обществённая польза заключается
в нравственном наставлении (в укреплении добродетелей).
Каждое из семи свободных искусств доставляет не только
пользу, но наслаждение. Так, элоквенция учит понимать .поэ-
зию и историю, в поэзии же объединяются искусства красноре-
чия и письма, диалёктика с грамматикой, так же как история
с философией. Поэзия — это главное искусство, в котором объе-
диняется смысл всех. остальных. Это объединение происходит
«остроумно и радостно, мудро и гибко, элегантно и тщательно,,
доставляя одновременно чувственные и духовные наслажде-
ния» (XXXIII, S. 57).
Таким образом, Эней Сильвий не отказывается от системы
«семи свободных искусств»,' а ставит поэзию во главе их. По-
видимому, такое заявление было связано с намерением подго-
товить реформу артистического факультета (положение Энея
Сильвия при дворе давало ему большие возможности для влия-
ния на университет). Но осуществлена была реформа лишь
более чем полвека спустя, когда ректором Венского универси-
тета стал Конрад Цельтис.
Едва вступив на службу императора в 1443 г., Эней Силь-
вий написал трактат «Рассуждение о положении церкви и им-
перии в пяти частях» (Pentalogus de rebus ecclesiae et Imperii»),
явившийся прямым откликом на «Concordantia» Николая Ку-
занского. Он представлял собой изложение основ империи от
лица Императора Фридриха III в беседе с Энеем Сильвием,
Каспаром Шликом и епископами Химзее и Фрейзингой. Трак-
тат носит откровенно заказной характер, и по нему трудно су-
дить о собственных политических взглядах автора, выступаю-
щего, скорее, в качестве секретаря. Не может быть никакого
сравнения между отвлеченным и декларативным изложением
Энея Сильвия ( хотя латынь его и ближе к цицероновской) и
живым, страстным текстом Николая Кузанского.
Значительно содержательнее и важнее с точки зрения воз-
действия на немецкую культуру исторические' труды Энея
Сильвия, по своему замыслу имевшие публицистический харак-
тер. Это «Заметки о делах Базельского собора» («Commentarii
de gestis concilii Basiliensis»), «Описание расположения, обы-
чаев, нравов и состояния Германии» («De situ, ritu, moribus ct
conditione Germaniae descriptio», 1458), «История императора
Фридриха III» и —особенно—«История Австрии» («Historic
Australis»). Последнее произведение включает в себя путевые
8»
заметки и письма, содержащие разнообразные сведения о стра-
не. В них сочетаются и исторйя, и географическое описание.
Для развития гуманистической историографии в Германии эти
произведения имели долгое время значение образца. Гартман
Шёдель включил разделы из них в свою «Хронику», а сам ме-
тод его изложения заимствован из «Описания Германии» Энея
Сильвия. Но Эней Сильвцй неглубокий историк. Иоахимсен от-
мечает, что в своем некритичном отношении к легендам и хро-
никам, в изложении более близких ему событий, даже тех, ко-
торым он сам был свидетелем, Эней Сильвий прежде всего
следует своей политической тенденции (120, S. 27). В подборе
легенд виден живой ум человека, у которого этнографический
интерес (8, с. 275) сочетается с чисто итальянским эстетиче-
ским подходом. Красота фабулы или поэтического образа по-
стоянно увлекает автора. Зато он проявляет неумеренную осто-
рожность при подходе к спорным вопросам политики церкви.
Не скрывая ненависти к гуситам, он предпочитает просто умол-
чать о многих, связанных с ними событиях, даже тех, непосред-
ственным участником которых он был. Например, он не упоми-
нает о миссии Кузанца и Карваял'я или о своих собственных
переговорах с Подебрадом в 1451 г. (120, S. 130).
Нельзя, впрочем, считать Энея Сильвия последовательным
политиком. Пристрастие к риторике часто заставляет его за-
бывать свои политические интересы. Так, рассказывая об из-
брании Иржи Подебрада королем Чехии, а Матьяша Корви-
на— королем Венгрии, он восклицает: «Такова была божья
воля, или, как в древности сказали бы, игра случая! Мы же
приписываем все божественному провидению. Есть, однако, лю-
ди, которые проклинали те и другие выборы короля на том
основании, что здесь было использовано принуждение, и нель-
зя оправдать то, что было вынуждено страхом. Мы же убеж-
дены, что оружие, а не законы доставляет троны королям»
(XXIX, S. 69). Последняя сентенция заимствована у Плато-
на — она отнюдь не передает взгляды Энея Сильвия на мо-
нархию, изложенные им в «Истории Чехии» и других произве-
дениях.
В «Германии» Энея Сильвия значительное место занимает
мысль б национальном единстве немцев. Но она воспринята
Энеем Сильвием от Мартина Майра, письмо которого с осуж-
дением политики римской курии и требование^ собора, полное
угроз папскому Риму, послужило непосредственным толчком
к написанию им этого трактата.
Отсутствие четкой политической концепции способствовало
неизменно широкой популярности исторических произведений
Энея Сильвия в Германии на всем протяжении XV—начала
XVI в. Они послужили образцом писания истории, в принципе
отличной от средневековых хроник, оказавшись приемлемыми
для гуманистов-историографов любой ориентации. Даже самые
90
страстные противники папства находили там, например, стро-
ки, полные восхищения личностью Фридриха II!
Огромной популярностью пользовалась в конце XV в. в Гер-
мании и вызывавшая многочисленные подражания новелла
Энея Сильвия «Эвриал и Лукреция» («Euryalus et Lucretia»,
1444 г.). Изложенная в форме диалога, эта история любви им-
перского канцлера Шлика (выведенного под именем Эвриала)
и благородной горожанки Сьены Лукреции была, как расска-
зывает автор, основана на рассказе самого Шлйка, и жизнен-
ная прелесть ее для читателей, безусловно, заключалась имен-
но в том, что фабула, перекликающаяся со средневековым ро-
маном о Тристане и Изольде, всецело отвечала реальным исто-
рическим условиям своего времени. Аллегорические картины,
передающие борьбу страстей, выступающий в качестве само-
стоятельного персонажа Амур — все это создавало литератур-
ную форму, связанную с еще жившими традициями моралисти-
ческой и куртуазной средневековой поэзии (191, S. 472—473).
Но морально-дидактическое содержание, близкое «Гризельде»
Боккаччо — новелле, оказавшей значительное воздействие на
немецкую литературу, было новым.
Однако вот что характерно: для итальянцев новелла Энея
Сильвия была привлекательна прежде всего благодаря самому
стилю изложения, изящному латинскому языку. В Германии
же увлекались самой моралью новеллы. Немецкий перевод
«Эвриала. и Лукреции», выполненный Никласом фон Виле,
стал одной из самых популярных книг и вызвал многочислен-
ные подражания. Учил ли Эней Сильвий, как утверждает
Г. Рупприх, новому образу жизни своих немецких читателей?
Едва ли всерьез можно говорить об этом, учитывая узкий круг
тех, кто мог читать латинский текст автора. Популярность про-
изведения Энея Сильвия, очевидно, определялась тем, что за-
тронутая в ней тема — любовь знатного рыцаря и простой го-
рожанки — была близка и так сказать «злободневна» именно
для немецкого читателя. В самом деле, в Италии второй поло-
вины XV в. подобная ситуация могла сложиться лишь в ред-
ких и исключительных случаях. Зато в немецкой поэзии позд-
него средневековья мы нашли бы немало подобных примеров —
но им недоставало той красоты и образности в передаче душев-
ных переживаний, которую немецкий читатель мог найти у
Энея Сильвия. Итальянский гуманист действительно принес в
немецкую литературу новый жанр и изобразительные приемы,
обогатившие не столько даже латиноязычную, сколько нацио-
нальную художественную традицию.32
32 Характерно, что написанная в 1444 г. в подражание Плавту бытовая
комедия Энея Сильвия «Хризнс» в Германии не имела откликов: она сохра-
нилась в единственной рукописи. Но созданная в Венском кружке под воз-
действием «Хризнс» комедия «Памфила», автор которой скрывается за псев-
донимом Донизий (191, S. 632), имела большой успех, возможно, именно
91
В создании кружка гуманистов вокруг имперской канцеля-
рии значение Энея Сильвия бесспорно. Этот кружок трудно на-
звать придворным. Жалкая фигура Фридриха III при его суе-
верности, подозрительности и скупости исключала возможность
создания блестящего двора типа бургундского или итальянских.
К тому же ни Вена, ни Винер-Нейштадт не были резиденциями.
Восстание венских горожан в 1462 г. привело к утрате не только
города, но и всей Австрии, а в 1484 г. захват Вены Матьяшем
Корвином вновь лишил императора столицы. Скитаясь по го-
родам, подчас из милости пользуясь гостеприимством, Фрид-
рих III не мог содержать-большой штат придворной канцелярии.
Поэтому большинство молодых людей, начавших свою карьеру
в имперской канцелярии, приобщившихся там к гуманизму, в
дальнейшем оказываются чаще всего на высших духовных долж-
ностях или в аппарате управления княжеств. Благодаря этому
происходило распространение гуманистической образованности
из Вены, но в самой Вене не складывалось устойчивого гумани-
стического сообщества наподобие нюрнбергского.33
Наиболее близким последователем Энея Сильвия был Иоганн
Тростер (86, S. 210—217; 139, Bd. 4, S. 336—342), один из секре-
тарей имперской канцелярии, занявший этот пост вслед за Эне-
ем Сильвием. Он был духовным лицом и воспитателем молодо-
го Владислава Постума. Диалог «Лекарство от любви» («De
remedio amoris», 1454) представляет собой куртуазно-аллегори-
ческое рассуждение, в котором символика, напоминающая «сны>
«Эвриала и Лукреции», выступает без новеллистической фабу-
лы. Диалогу (189, S. 182—186) предпослано посвящение Вольф-
гангу Форхтенауэру, молодому придворному, видимо, тоже свя-
занному с имперской канцелярией. В нем объяснены аллегории
диалога. Сам Форхтенауэр выведен в лице Филострата, обратив-
шегося к Евдиону Норику (Тростеру) за советом и помощью.
Евдион обещает ему помочь, но советует прежде всего обратить-
ся с молитвой к святой деве, а далее уже начинает выпытывать
признаки его болезни.
Тягучая и утомительная игра намеков и сетований на жесто-
кость Амура в конечном счете сводится к призыву бороться с
любовью в ее начале, ибо «начало любви есть причина страда-
ний» («initium amoris est principium doloris»). Но главная при-
потому, что коллизия адюльтера, положенная в ее основу, восходит еще к
рифмованным историям, вошедшим в так называемый «Сборник Адольф!
Венского» (1315 г.). Таким образом, воздействие Энея Сильвия сочетается
С местной литературной традицией. На родине ' «Каленбергского попика*
стремление к живости литературной фабулы и привычку к гривуазности н*
приходилось импортировать из-за Альп.
39 Анализ состава личной библиотеки Фридриха III, произведённый
А. Лотски (145, Bd. II, S. 223—238), показывает наличие в ней сравнительно
небольшого числа произведений античных авторов. Интересы Фридриха III
лежали в области естественных наук, а также «герметических знаний»
астрологии, хиромантии, магии.
92
чина в том, что Филострат не может нарушить свой обет цело-
мудрия, — он, лицо духовное, лиФен права на законные радости
любви. Призыв к отказу от радостей любви, к подавлению сво-
их чувств и естественных стремлений создает несколько тягост-
ное ощущение. В диалоге перечисляются под псевдонимами
(раскрываемыми контекстом или во введении) все лица, так
или иначе связанные с этим придворным кружком, от сменив-
шего Шлика канцлера Рабенштейна до придворного астролога
Пейербаха. Известно, что этот диалог инсценировался в присут-
ствии императора.
К кружку Энея Сильвия принадлежал также Иоганн Гин-
дербах, судя по адресованному ему посвящению «Комедии Пам-
филы» обладавший музыкальностью и поэтическим даром. Се-
кретарь, впоследствии советник императора и дипломат, выпол-
нявший, в частности, поручения Фридриха,III в Вене, Гиндербах,
по свидетельству Энея Сильвия, переводил ему чешские и не-
мецкие источники, а впоследствии по поручению Фридриха III
продолжил апологетическое жизнеописание императора, начатое
Энеем Сильвием. Он был также одним из воспитателей наслед-
ника, и бесспорная гуманистическая направленность образова-
ния Максимилиана, видимо, в значительной мере зависела от
учителя. Имя Гиндербаха значится в качестве заказчика состав-
ленной Иоганном Визером Трйентской музыкальной рукописи,
включившей более 1800 музыкальных произведений: мотетов,
светских песен для голоса и инструментальных партий.
Таковы основные представители, таков характер гуманисти-
ческого кружка, возникшего вокруг Энея Сильвия в Вене.
Безусловно, существовали нити, связывавшие имперскую кан-
целярию и кружок с Венским университетом. Но, как мы уже
говорили выше, проникновение гуманистических веяний в этот
схоластический центр образованности происходило лишь в очень
слабой степени. Значительной фигурой здесь был Томас Эбен-
дорфер из Газельбаха (1388—1464), несколько раз избирав-
шийся ректором Венского университета, одновременно и ученый
юрист, и теолог, выдающийся историограф Австрии и дома Габ-
сбургов, дипломат, чья деятельность началась еще в спорах на
Базельском соборе. Его библиотека, тщательно изученная
А. Лотски (144, S. 60—86: 8, S. 493—525), никак не свидетель-
ствует о гуманистических тенденциях этого выдающегося по
образованности и энергии исторического деятеля позднего сред-
невековья. Как историк Эбендорфер принадлежит к- той тради-
ции, которая ведет свое начало, по определению П. Иоахимсена,
от Мартина из Троппау (Мартина Опавского, см. 120, S. 135—
136)’ Широкое использование средневековых хроник, оригиналь-
ное во многом построение рассказа нисколько не компенсирует
некритичность Эбендорфера при пересказе фантастических ле-
генд- и тенденциозных выдумок, встречающихся в его источни-
ках. Его «Дневник» («Diarium») и «Хроника Австрии» представ-
93
ляют большую ценность, поскольку в них содержится своеобраз-
ный свод средневековых исторических сведений, но никак не
могут свидетельствовать о независимости мышления человека,
принадлежавшего к эпохе гуманизма. В своих попытках. дока-
зать древность рода Габсбургов, Эбендорфер, по-видимому, сам
создает легенду об их родстве с римской фамилией Колонна и
использует далее фантастическую генеалогию, заимствованную
из средневековых итальянских источников (145, Bd. II, S. 27—
30). Выполняя ряд поручений Габсбургов, находясь на Базель-
ском соборе, Эбендорфер имел доступ к документам и архивам,
но в своих трудах их мало использовал, явно предпочитая офи-
циальную версию выяснению реальных обстоятельств и движу-
щих сил. Образцом для него была «Каринтийская хроника»
Иоганна из Виктринга (ум. ок. 1347 г.), и его собственная «Хро-
ника Австрии» была задумана как дополнение и продолжение
этого труда. Возможно, такая специфическая ориентация оттал-
кивала Эбендорфера от Энея Сильвия: в своем перечислении
ученых Венского университета итальянский гуманист не упо-
' минает несомненно известного ему еще по Базельскому собору
профессора.
Артистический факультет Венского университета более дру-
гих способствовал развитию гуманистической ориентации, но это
не означало, что там уже во времена Энея Сильвия восторжест-
вовал гуманизм. Сам Эней Сильвий соприкасался с универси-
тетом очень мало. Его двукратные выступления перед студента-
ми, по-видимому, имели скорее политическое значение, так как
всякий раз обозначали торжество партии Фридриха III. В дейст-
вительности сохраняла силу ориентация на естественно-матема-
тические знания, традиционно существовавшая на артистическом
факультете, наряду с ней возникло тяготение к серьезной лингви-
стической филологической подготовке (145, Bd. II, S. 119—152).
Еще в 1428 г. — задолго до Энея Сильвия — была проведена
частичная реформа преподавания грамматики, но последующие
попытки измененйя предметов лекций, попытки введения сти-
листики классической латыни, чтение Цицерона и Овидия,: на-
ткнулись на самое жестокое сопротивление. Выше >мы уже гово-
рили о диспуте Конрада Зельднера, бывшего регентом факуль-
тета с 1437 г., с Сигизмундом Госсембротом. Можно с уверен-
ностью констатировать, что до самого конца XV в. Венский уни-
верситет оставался в целом на позициях схоластики, хотя неко-
торые бреши были пробиты.
Специального внимания в этой связи заслуживает Георг Пей-
ербах (1421—1461 гг.) —представитель венской интеллигенции,
связанный с университетом, но имевший также отношение к окру-
жению императора, придворный астроном и астролог.34 Его по-
34 Его настоящее имя — Георг Аунбек из Пейербаха (в Верхней Айст-
рни). О нем см.: 8, S. 479-492; 86, S. 235—247; 191, S. 464—467.
94
явление в Вене всецело связано со школой астрономии Иогдн-
на Гмунденского: Впрочем, образование свое Пейербах значи-
тельно' пополнил в Италии, по-видимому, у Паоло Тосканелли.
Он хорошо знал труды Николая Кузанского, и его близость к
Энею Сильвию выражалась лишь в литературных интересах.
Упоминаемый или фигурирующий как действующее лицо в
придворных диалогах автор нескольких известных нам латин-
ских стихов, он изучил греческий язык, сотрудничая в последние
годы своей жизни с кардиналом Виссарионом при переработке
«Альмагеста». Пейербах в еще большей мере, чем Николай Ку-
занский, совмещал в себе гуманиста и натурфилософа. Он дер-
жался в стороне от церковной деятельности, как и от теологии,
несмотря на то, что числился каноником, получая доходы от
своей пребенды. В Вене он стал в 1454 г. профессором факуль-
тета искусств, совершенно отойдя от обязанностей астролога при
дворе.
Главные труды Пейербаха относятся к области математики,
где он выступает как один из зачинателей тригонометрии, разви-
вая математические представления Птоломея в «Трактате, о
птоломеевой теории синусов и хорд» («Tractatus super proposi-
tiones Ptolomaei de sinibus et chordis»). Грандиозную рабрту
над Алмагестом и изучение движение планет завершил его уче-
ник Иоганн Региомонтан («Teoricae novae planetarus» и «Sex
priores libri systematis Almagesti»). Связь Пейербаха с Энеем
Сильвием выразилась, возможно, в том, что именно он начал
в Венском университете чтение латинских классиков как само-
стоятельную дисциплину и в том, что его безусловный поэтиче-
ский дар получил стилистическую отточенность — впервые в
немецкой неолатинской поэзии.
Сохранились тексты двух речей Пейербаха, произнесенных на
университетских диспутах. Один из диспутов происходил под
председательством Конрада Зельднера (уже упоминавшегося
выше оппонента Госсемброта) и касался природы искусства
красноречия и поэзии и их отношения к логическим, практиче-
ским и моральным дисциплинам. Пользуясь для определения ис-
кусства оратора Квинтилианом, Пейербах делает обзор антич-
ных классиков, подтверждающих его тезис о значении мудрости
Для поэта, оратора и историка в равной мере. Таким образом,
он как бы перекликается с Геймбургом (см. с. 77), хотя выска-
зывает свои мысли правильным латинским языком в несравнен-
но более изящной литературной форме. Но наряду с проблемой
содержания Пейербах отдает должное и стилю — эстетические
взгляды его сложились, очевидно, еще в период обучения в Фер-
раре, Болонье и Падуей Мысли о необходимости сочетания изя-
щества стиля с содержательностью и значимостью выражены
Пейербахом и в его речи, являвшейся введением к чтению ком-
ментариев к четвертой книге «Риторики Геренния» (считавшей-
ся тогда произведением Цицерона). Комментарии были его
95
учебным курсом 1457—1458 гг. Но схоластический университет
Вены еще мало подходил для дальнейшего развития идей гума-
нистического направления. Поэтому после смерти Пейербаха его
ближайший ученик и преемник Иоганн Региомонтан покинул
Вену. Он служил Матьяшу Корвину, а затем в 1470 г. создал
свою обсерваторию в Нюрнберге.
Развившаяся в значительный центр позднесредневековой фео-
дальной культуры, Вена была благоприятным пунктом для за-
рождения гуманистического движения. Но ослабление власти
Габсбургов в Австрии в 60—80-х годах XV в., неприспособлен-
ность Вены к тому, чтобы стать настоящим центром и столицей
империи и Германии, политические события и войны этих лет —
все это привело к затуханию движения, распаду непрочного гу-
манистического кружка, образовавшегося вокруг Энея Сильвия.
Но деятельность одного из талантливейших представителей ран-
него гуманизма Георга Пейербаха с его специфическим инте-
ресом к естественно-математическим дисциплинам, не осталась
бесследной. В самом конце XV в., когда при Максимилиане I
Вена стала центром империи, возник благоприятный стимул для
развития гуманизма. С приездом в 1497 г. Конрада Цельтиса в
Вене возродилось гуманистическое сообщество, а университет,
реформированный гуманистами, стал одним из важнейших цент-
ров образования.
Глава III
РАЗВИТИЕ ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ
В ГЕРМАНИИ ДО ЦЕЛЬТИСА
(От смерти Николая Кузанского.
до смерти Родольфа Агриколы, 1465—1485)
1. Германия на перепутье
К концу 60-х годов XV в. в Германии отчетливо определился
кризис политики, ориентированной на союз с папством под лозун-
гом организации крестового похода против турок. Настойчивые
требования реформ не могли быть удовлетворены провозглаше-
нием «имперского мира» по принципам «Золотой буллы» XIV в.
В 1467 г. делается попытка установления системы координи-
рованного «земского мира», охватывающего основные части им-
перии. Это был первый шаг так называемой «Швабской рефор-
мы». Но одновременно возникла новая опасность с запада, со
стороны разрастающегося Бургундского государства. С прихо-
дом к власти на место расчетливого и дипломатичного Филиппа
Доброго его сына, Карла Смелого, Бургундия начала агрессив-
но расширяться за счет имперских территорий. В 1467 г. Карл
захватил исконные габсбургские владения по Верхнему Рейну.
В замыслах политиков имперского лагеря все большую роль
начинал играть Швабский союз. Боеспособность его была прове-
рена в «Великой войне» 1450 г. против Альбрехта Ахилла. Под-
держка империи, между тем, стала необходимой и для городов
Ганзейского союза: Торуньский мир 1466 г. и утрата суверени-
тета Орденом поставила их в трудное положение, так как Поль-
ша предъявила финансовые требования Кульму, Данцигу, Эль-
бингу — городам Пруссии, являвшимся одновременно членами
Ганзы. А между тем проникновение английских купцов в Бал-
тийское море ставило под угрозу само экономическое существо-
вание Ганзы.
Кельн, наиболее заинтересбванный в торговле с англичана-
ми и боявшийся своего бургундского соседа, вышел из Ганзы,
получив за измену право торговать в Англии. Император вел ос-
торожные переговоры с Карлом Смелым, а на юго-западе им-
перии после смерти Иржи Подебрада Матьяш Корвин начинал
угрожать границам Австрии.
7 Зак. 362
97
Зашедшие в тупик переговоры между Фридрихом III и Кар-
лом Бургундским были осенью 1473 г. прерваны, а в 1474 г.
Карл предпринял осаду союзного Кельну города Нейсса. Война,
впрочем, затянулась. Прочные стены Нейсса выдержали один-
надцатимесячную осаду, а в Эльзасе поднялось восстание про-
тив захватчиков-бургундцев.
На стороне Рейнских городов выступили швейцарцы. В ответ
на осаду Нейсса они вторглись во Франш-Конте и захватили
Герикур, заставив капитулировать бургундский гарнизон. Герцог
Сигизмунд Тирольский поспешил заключить в Констанце союз-
ный договор против бургундцев, обязуясь помочь конфедератам
конницей, в которой они всегда испытывали нужду. Антибур-
гундский союз быстро креп и набирал силы.
Пока Карл мешкал под НейссОМ и грабил Лотарингию, вы-
зывая этим возмущение даже среди своих подданных, его союз-
ник, английский король Эдуард IV, согласился на переговоры с
королем Франции. Миланские кондотьеры застряли в Альпах и
не смогли пробиться через швейцарский заслон. Курфюрст
Пфальцский занял выжидательную позицию, несколько обеспо-
коенный действиями своего союзника-бургундца. Герцог Клёве и
Гогенцоллерны открыто объявили войну Бургундии, правда, не
спеша начинать военные действия. Трудно было бы найти более
благоприятный момент для того, чтобы как некогда, во времена
Констанцского собора, император мог выступить в роли верхов-
ного арбитра. Но в июне 1475 г.; как только была снята осада с
Нейсса, Фридрих III заключил союзный договор ... с Карлом
Смелым!
Г Германия была на перепутье в эти годы. В жалкой фигуре
императора нашла свое олицетворение обреченность политиче-
ской системы. Волна всеобщего недовольства летом 1476 г. вы-
лилась в проповедь скромного юноши-пастуха, слушать которого
в Никласгаузен собрались тысячи паломников со всей Герма-
нии. Слова Ганса Бегайма о том, что «император — злодей, а о
папе и говорить нечего» (22, с. 22) были выражением всеобщего
разочарования в традиционных представлениях: система сред-
невековой феодальной империи не давала выхода из выявляв-
шихся противоречий. В эффективность церковных соборов никто
уже не верил. Стремление князей к суверенитету выглядело
лишь выражением эгоистических целей феодалов, а стихийное
тяготение мелкого дворянства к императору не имело реальной
перспективы. Ни один из имперских городов не способен ’ был
стать политическим центром нации и классовое самосознание
зарождавшейся буржуазии еще не могло пробить себе путь
через косность сословных представлений средневекового фео-
дального общества.
Бургундская война окончилась, в сущности, неожиданным
исходом. Разгром при Грансоне, Муртене и, наконец, гибель
бургундского герцога при Нанси в январскую ночь 1477 г., ка-
98
залось, смешали все карты в игре. Но на помощь Фридриху
пришло недоверие нидерландцев по отношению к Франции.
Брак принца Максимилиана с единственной наследницей погиб-
шего Карла Смелого, брак, о котором дважды велись перегово-
ры между императором и герцогом, но на который обе стороны
смотрели все еще как на предмет будущей торговли, теперь
был срочно осуществлен. Император даже решился возглавить
армию, с которой приблизился к Нидерландам. Сомнительно,
правда, чтобы это войско способно было напугать французского
короля. Оно было собрано, скорее, с целью еще раз испытать
пригодность средневековой системы имперского ополчения, и в
этом смысле Нидерландский поход послужил непосредственным
предисловием к Швабской реформе 80-х годов.
Историческое «.перепутье» 60—70-х годов-XV в. было также
временем укрепления экономики Германии: начинает переориен-
тироваться на внутринемецкий рынок Ганза, быстро развивается
горный промысел в Саксонии, Тюрингии, особенно — в Тироле
(58). Крепнут торговые связи с Нидерландами, щупальца наи-
более предприимчивой части немецкой буржуазии тянутся
в Португалию, ширившую свои заморские завоевания и успеш-
но направлявшую корабли в Индию. Интерес к мореплаванию
охватывает, казалось бы, такие удаленные от морей города, как
Нюрнберг и Аугсбург.
В городах происходит новое обострение внутренней полити-
ческой -борьбы, Подчас она выливается в открытые выступления
цеховых ремесленников и плебейства против патрицианской оли-
гархии, как в Аугсбурге, подчас выражается в жестокой распре
внутри самого .патрициата, как в Нюрнберге. Борются между
собой различные тенденции развития города, смутно в этой
борьбе начинают проглядывать интересы возникающей буржуа-
зии.
Но в то время, как настоятельная необходимость укрепления
авторитета центральной власти ощущалась повсеместно, дина-
стическая опора Габсбургов на их домен, казалось, совершенно
была утрачена. Венгерский король Матьяш Корвин, с успехом
завершив войну с Польшей, начал захват Австрии. В 1484 г.
он вступил в Вену, принудив Фридриха перенести резиденцию в
Грац. Под угрозой оказались удачно начатые шаги к приобре-
тению Нидерландов — неожиданная смерть Марии Бургундской
в 1482 г. вновь поставила под вопрос права Габсбургов на насле-
дие Карла Смелого.
В этой обстановке на первый план выдвигается фигура Ма-
ксимилиана. Самостоятельно он сумел найти компромисс с ни-
дерландскими сословиями, получив их поддержку ценой своего
отказа от объединения в одних руках империи и бургундского
государства, а затем, воспользовавшись смертью Людовика XI,
объявил денонсированным Аррасский договор с Францией, вновь
предъявил претензии на спорные пограничные земли. Короно-
7* 99
ванный против воли своего отца в 1486 г. короной «римского
короля» Максимилиан при поддержке энергичного архиепископа
Майнцского, Бертольда фон Геннеберга, берет курс на прове-
дение имперской реформы в интересах предотвращения взрыва
накапливающегося недовольства и с целью создания базы для
активизации внешней политики в Европе.
Так, в 1485—1486 гг. Германия, казалось бы, вышла из со-
стояния «на перепутье», но насколько перспективен был приня-
тый ее правителями курс, вряд ли мог тогда предвидеть кто бы
то ни было из современников.
Как же сказалась политическая обстановка этого периода на
. зародившемся гуманистическом движении в тех пока еще не-
многочисленных центрах Германии, где в предшествовавшие
годы возникли первые кружки гуманистов?
Имперская канцелярия в конце 60-х — начале 80-х годов на-
ходилась в состоянии полного упадка. Ни один рейхстаг, хотя
они и созывались довольно часто, не послужил ареной для
' встреч и обмена мнениями гуманистов, как бывало в период со-
борных споров. Зато крепли гуманистические сообщества в им-
перских городах, начиналось проникновение гуманистов в ста-
рые схоластические университеты, делались первые шаги в ре-
форме образования. Отражая крепнущее национальное само-
сознание, усиливалась связь между различными культурными
очагами Германии, и в то же время ширились внешние связи
немецких гуманистов с их итальянскими, нидерландскими и
французскими коллегами.
2. Роль поэтов-вагантов в распространении
гуманистического движения в Германии в 60—70 годах XV в.
В истории гуманистического движения в Германии поэты-
ваганты, в первую очередь Петер Лудер и Самуэль Карох, за-
нимают совершенно особое место. Еще Ваттенбах, впервые за-
нявшийся ими в XIX в., называл их «апостолами» гуманизма.
(224). Приблизительно такую же оценку их роли находим мы
и у Л. Гейгера (13). Баух (18) видел в них первых борцов за
реформу университетского образования. Б. Пуришев отмечал
значение Лудера и Кароха в борьбе с «кухонной латынью» и в
распространении итальянского воздействия на немецкий гума-
низм (49, с. 25). Современный марксистский историк немецкой
литературы Г. Энтнер в своей серьезной монографии о Самуэле
Карохе именно в нем находит наиболее типичного выразителя
гуманистического миропонимания и вместе с тем пролагателя но-
вых путей в обстановке приближающейся Реформации в Герма-
нии (67, S. 70—71). Называя в качестве «пионеров» немецкого
гуманизма Петера Лудера и Альбрехта фон Эйба, Энтнер счита-
ет, что важнейшей специфической особенностью немецкого гума-
низма было то, что он развивался преимущественно не в горо-
«ю
дах-реслубликах, как в Италии, а в университетах, и гумани-
сты-ваганты как наиболее энергичные борцы против адептов
«кухонной латыни» имели решающее значение в его распростра-
нении (67, S. 9—10).
Таким образом, вопрос о роли гуманистов-вагантов в разви-
тии гуманистического движения в Германии заслуживает спе-
циального внимания. Мы пользуемся обычно принятым терми-
ном, хотя правомочность его, как и самое объединение под од-
ной рубрикой всех так называемых вагантов, в том числе наи-
более знаменитых — Лудера и Кароха — проблематичны.
* *
*
По своему возрасту Петер Лудер был современником первых
представителей гуманизма, о которых мы говорили в предыду-
щей главе. Время его рождения может быть приблизительно
определено не позднее 1415 г., так как в 1430 г. он числится уже
среди студентов Гейдельбергского университета. Местом своего
рождения Лудер называл местечко вблизи Гейдельберга, Кис-
лау. Видимо, он происходил из крестьянской или бедной ремес-
ленной среды, так как неоднократно сетовал на нищету, пресле-
довавшую его с рождения.
Не проучившись и двух семестров в Гейдельберге и едва ус-
пев познакомиться с логикой и диалектикой, Лудер отправился
в Италию, откуда совершил путешествие в Македонию и Гре-
цию. Вернувшись, он начал обучение в Вероне, у Гварино Млад-
шего, затем переселился в Падую, поступив здесь на медицин-
ский факультет. Не проучившись и года, в 1445 г. он бросил уче-
ние и уехал в Венецию.
Около 1450 г. Лудер вернулся на родину, привезя из Италии
несколько рукописей. В 1456 г. он был приглашен Фридрихом I
Пфальцским в Гейдельбергский университет именно как пропа-
гандист гуманистической системы образования. Возможно, что
Лудер одновременно выполнял поручения пдц дворе.
Свою деятельность он начал с публичной речи при открытии
семестра. Она построена по образцу итальянских традиционных
программных речей и содержит восхваление гуманистического
образования («Studia humana»), прославление Леонардо Бру-
ни и Петрарки и превознесение истории как источника мораль-
ного очищения и услаждающего душу занятия. Курс, который
он читал, был посвящен Валерию Максиму, а в качестве упраж-
нения в стилистике он занимался разбором писем Горация. По
воспоминаниям его ученика, Маттиаса Кемната, впоследствии
капеллана и историографа курфюрста, эти занятия пользова-
лись большим успехом.
Образчиком собственных исторических трудов Лудера яви-
лась «Похвальная речь курфюрсту Фридриху Победоносному и
дому Виттелъсбахов» (1458). Произведение это наряду с беско-
101
печными преувеличениями и пустыми эпитетами содержит не-
мало интересных и оригинальных для своего времени элементов.
Образцом для него послужила «Похвальная речь республике
Флоренции» Леонардо Бруни. Лудер начал свою речь тоже с
описания города — Гейдельберга. Впрочем, в этом описании от-
сутствует еще интерес к выявлению специфики города или рас-
крытию его экономики, как впоследствии у Цельтиса. Лудер
ограничивается перечислением церквей, восхвалением замка, об-
щими словами по поводу красоты Неккара и окружающих гор
с вершиной Кенигсштуль. Далее следует восхваление рода Вит-
тельсбахов. Здесь Лудер, видимо, использовал те же хроники,
что Андреас Регенсбургский в конце XIV в. (120, S. 39). Правда,
он не настаивает на происхождении Виттельсбахов от Каролин-
гов, лишь вскользь упомянув эту нелепую легенду. Речь о. самом
курфюрсте настолько переполнена велеречивыми восхваления-
ми, что совершенно уже не может рассматриваться как истори-
ческое изложение. Зато политическая тенденция здесь выраже-
на очень ясно.
Появление Лудера в Гейдельберге связано с провозглаше-
нием в 1452 г. Фридриха пожизненным пфальцграфом и курфюр-
стом в качестве опекуна малолетнего племянника Филиппа. Раз-
бив оппозицию и заключив союз с маркграфом Баденским,
Фридрих проводил политику укрепления власти внутри княже-
ства. Характерно, что в его планы входила и реформа универ-
ситета.
Была проведена централизация государственного аппарата
Пфальца, ликвидированы судебные права феодалов и введен
суд, подчинявшийся центральной курии. Вся созданная им бюро-
кратическая система требовала образованных людей, а верность
подданных обеспечивалась победоносной армией, на которую
затрачивали немалые средства.
Пфальц может считаться первым из немецких княжеств, в
котором осуществилось превращение феодального владения в
государство внутри империи. И именно в Пфальце основанный в
1386 г. университет впервые делается очагом гуманистического
образования. Этот процесс шел медленно. В своих письмах (224)
Лудер жалуется на завистников. Он весь в долгах, кредиторы
преследуют его; В 1461 г. Лудер уехал в Эрфурт, где его торже-
ственно встретили в университете. Он снова произнес вступи-
тельную речь. Но его лекции (он читал комментарии к Верги-
лию, Овидию, Теренцию) продолжались только один семестр —
еще в начале 1462 г. он уехал в Лейпциг. И здесь его встречали
восторженные почитатели, в том числе Гартман Шедель, но по
каким-то невыясненным .причинам Лудер здесь не прочитал
даже семестрового курса, ограничившись лишь несколькими лек-
циями. Он спешил в Италию.
И вот в 1462 г. не менее чем пятидесятилетний и уже доста-
точно известный у себя на родине магистр, гуляка и непоседа
102
по характеру, страстный оратор и поклонник древности в душе,
он снова в Падуе, где возобновляет свои занятия медициной.
Весной 1464 г. он защищает в Падуанском университете диссер-
тацию по медицине и в том же году имматрикулируется в ка-
честве «poeta et medicinae doctor» в Базельском университете.
Основанный в имперском городе, без протекции какого-либо
князя, в значительной мере как форпост папского влияния в
империй, Базельский университет был с самого начала задуман
его основателем Энеем Сильвием, папой Пием II, как гумани-
стический. Лудер направляется сюда по.приглашению городских
властей, чтобы читать курс латинской литературы и одновре-
менно быть врачом города. Известно, что он участвовал (вместе
с Гейнрихом Велыфлином) в выработке статута медицинского
факультета, учрежденного в Базеле.
Но в 1469 г. непоседливый Лудер оказался уже на службе
Сигизмунда Тирольского, а в 1470 г. имматрикулировался в Вен-
ском университете, где читал Цицерона и вел курс латинской
эпистолографии. Последние сведения о нем содержатся в да:
тируемом приблизительно 1475 г. письме, где он говорит о Вене
как о месте своего пребывания и о намерении посетить . вновь
Павию (67, S. 106, Вет. 8).
Лудер, безусловно, очень колоритная личность. Его страсть
к перемене мест—индивидуальное свойство характера, но она
отвечала духу эпохи. Обуянный жаждой познания нового, он
принадлежал, скорее, к числу талантливых и разносторонних
авантюристов, чем к числу ученых. Как стилист он не был ори-
гинален. Лудер следовал итальянским гуманистам, у которых
учился, но в его языке прорывались схоластические штампы.
Подражая лирике Катулла и Овидия, он часто пользовался
средневековой свободной метрикой. На его поэзии лежит печать
надуманности и подражательности. Лудер словно щеголяет своей
беспутностью: «У меня доброе намерение больше писать, | но
моя возлюбленная Таис взрывает из моих рук перо, | запе-
чатлевает на мне свой горячий поцелуй, | и в результате откла-
дывается начатая работа» (64, S. 192).
Бесспорным гуманистом выступает П. Лудер в своих письмах.
Он пользуется неплохой латынью, тем самым закладывая осно-
вы гуманистической эпистолографии в Германии. Впрочем, и в
распространении гуманистического образования в Германии не-
малая заслуга принадлежит именно Лудеру. Не обладая глубо-
ким образованием, но популяризируя воспринятые им чуждые
мысли, Лудер, с присущим ему талантом, зажигал энтузиазмом
учеников — и уже очень скоро наиболее способные из них обго-
няли своего учителя.
Старательным и верным учеником Лудера остался Маттиас
Кемнат (ок. 1430—1475/76 гг.). Но именно он был далек от
гуманизма. В своей написанной на немецком языке «Истории
Фридриха Победоносного», явившейся развитием и продолже-
103
нием апологии Лудера, Кемнат следует средневековым хро-
никам (120, S. 75). Большая заслуга Кемната — в кропотливом
обследовании фондов монастырских библиотек. Ему, в частно-
сти, принадлежат находки в Лоршском монастыре: Лоршские
анналы, «маленькие жизнеописания» римских императоров, бре-
виарий Секста Руфа и др. В его руках находилась рукопись
«Истории Чехии» Энея Сильвия. Все эти источники имели для
Кемната равную ценность: из них он черпал фактический мате-
риал. Невозмутимо пересказывая он нередко честно указывал
источник, но в равной мере принимал на веру содержание:
Необычайно доверчив он к рассказам о ведьмах и всяческих
чудесах, которыми обильно снабжает свое изложение. Иоахимсен
напрасно относит Кемната к числу вагантов. В противополож-
ность учителю Кемнат — типичный домосед, как и его младший
друг и коллега Якоб Вимпфелинг (началом творчества которого
было участие в написании «Истории Фридриха Победоносного»).
Но Кемнат, действительно, собирал вокруг себя вагантов. Воз-
можно, в их яркости и необыденности он находил удовлетворение
своей тихой любознательности так же, как и в поисках древних
рукописей. Среди друзей Кемната заслуживает особого внима-
ния поэт Михель Бегайм (1416 — ок. 1474 гг.). Михель Бегайм
менее всего может быть назван гуманистом, так как он никогда
не получал классического образования. Однако он — типичный
представитель гуманистической культуры Германии середины
XV в. Г. Рупприх называет его представителем категорий йбюр-
герских поэтов-декламаторов позднего средневековья, в которой
выразился переход от шпильманов к мейстерзингерам» (191,
S. 225).
Нечто среднее между таким поэтом-декламатором и ваган-
том-самородком Лудером представляет Самуэль Карох из Лих-
тенберга (ок. 1440 — после 1500 гг.). Генрих Бебель в’ Своих
«Комментариях о составлении писем» («Commentaria episto-
larum conficiendarum»), законченных в 1498—1499 гг., замечает
под рубрикой «Самуэль де Монте Рутило»: «.. .поныне странст-
вует по Германии некий Самуэль, наполненный нелепостями,
распространяя многие варваризмы, способный обучать только
изготовлению грубых рифм (как мы их называем) и остальной
порче латинского языка. Я предостерегаю: бойся его, как яда
ехидны» (67, S. 38—39).
Скрупулезное новейшее исследование Г. Энтнера восстанавли-
вает перед нами костяк биографии Кароха. Место его рождения,
видимо, находится в Австрии, время исчисляется единственно на
основании первого упоминания его в матрикулах Лейпцигского
университета в 1462/63 гг. В Лейпциге Карох получил основы
знаний. В 1470 г. он отправился в Италию. Возможно, он мечтал
следовать по пути Лудера, но из-за отсутствия средств вынуж-
ден был вернуться на родину. По пути он выступал в Эрфурт-
ском университете, но, очевидно, там не прижился. В 1472 г.
104
его имя появилось в .матрикуле только что основанного бавар-
ского университета в Ингольштадте, а в 1473 г. — в матрикуле
Базельского университета, с характерной оговоркой «pauper»
(нищий), затем, в 1480 г., уже в Тюбингене.
В 1485 г. Карох имматрикулировался в Кельнском универси-
тете как студент, слушающий гражданское право. Не было ли
это попыткой, подобной возвращению к медицине пожилого Лу-
дера? Может быть, занятия имели целью подготовку к вторич-
ной поездке в Италию, где, судя по всему, Карох оказался в
1487—1488 гг. и откуда он написал письмо незадолго до- того
вернувшемуся из Италии Богуславу Лобковичу фон Гассенштей-
ну, пражскому придворному и гуманисту. В начале 90-х годов
Карох обосновался в Вене. По его произведениям можно пред-
полагать, что он занимается частной учебной практикой (о ха-
рактере ее мы в какой-то мере вправе судить по приведенному
выше замечанию Генриха Бебеля). На этом всякие биографиче-
ские сведения прекращаются.
Литературное наследие Кароха сводится к стихотворениям,
написанным «барбаролексикой», рассказам в прозе и письмам.
Он не занимался ни историей, ни философией. Поэтому в его
лице особенно отчетливо проглядывает антипод ученого гума-
ниста. Он — художник, и с этой точки зрения подхватывает
именно литературную линию творчества Лудера в такой же,
впрочем, мере, как и древнюю традицию латинизации поэзии
школярами-вагантами времен «Архипоэты». Он старается всеми
силами сохранить верность латинскому языку и, видимо, искрен-
не считает себя гуманистом, противопоставляя в своей «Посвяти-
тельной речи» («Arenga de commendatione») Италию (где про-
цветает «ars humanitatis et oratoria») (необразованной и жад-
ной Германии, где все развлечения носят низменный характер,
где царствует «дым невежества».
В заключение дается своеобразный автопортрет поэта (это
напоминает обычай мейстерзингеров «представлять себя»):
Тот, кто эту песню сочинил,
Преданный гуманному искусству,
Именем зовусь я Самуил,
На лице — мучительные чувства.
Хоть и с длинным носом туфли я ношу,
Но с сумою нищенской милостыню прошу.
(67, S. 45>
Горькая ирония этого «автопортрета» дает нам представле-
ние о человеке совсем иного жизненного плана, чем, скажем,
его современник мейстерзингер Ганс Фольц, не без самодоволь-
ства называющий себя «поэтом». Карох, действительно, поэт.
Его .попытки сделать латынь живым языком неуклюжи, но,.как
это показывает Г. Энтнер, он по-своему борется против схола-
стической «кухонной латыни». «Кухонная латынь» — не только
варваризация, но и введение твердо установленных смысловых
105
норм, которые служат языком специальной категории людей,
клириков («clericus» — человек получивший образование, лицо
духовное или нотариус, секретарь и т. п.). Карох пытается, сде-
лать латынь живым языком, но, не владея ею в такой мере, как
гуманисты, создает, в сущности, новый варваризированный жар-
гон..
Мы знаем еще ряд имен поэтов-вагантов, в том числе упо-
минаемых Бутцбахом вместе с именем Кароха, знаем довольно
^большое количество «барбаролексических» произведений, часть
из которых приписывается без достаточного основания Кароху.
Но говорить о каком-либо мощном течении, о целом ряде поэтов-
вагантов не приходится. Карох и Лудер представляют собой раз-
ные, лишь кое в чем сходные явления. Можно ли при таких ус-
ловиях ставить вопрос о роли поэтов-вагантов в немецком гума-
нистическом движении, считать их специфическим явлением?
И Лудер, и Карох — яркие индивидуальности. Оба они явля-
ются неизбежным продуктом развития гуманизма. Лудер —ак-
тивный участник этого процесса, он сыграл в нем свою роль,
внедряя гуманизм в университетское образование и распростра-
няя итальянские влияния в Германии. Карох пассивен, он, ско-
рее> «побочный продукт» этого процесса. Такое явление очень
органично; оно неизбежно в стране с прочными традициями за-
тронутой схоластической эрудицией народной поэзии, бюргерско-
го мейстерзанга, но оно не является компонентом гуманистиче-
ского развития. Карох вписывается в историю неолатинской ли-
тературы Германии как завершающее 'звено яркой традиции
школярской вагантской поэзии средневековья. И только с этой
точки зрения может иметь известный интерес рассмотрение его
поэзии. Расценивать же его как гуманиста, пожалуй, все-таки
не следует. Что касается основного пути развития гуманистиче-
ского движения в Германии в годы «исторического перепутья»,
то.этот путь не зависел от деятельности вагантов или лишь в
ничтожной мере связан с ней. Самая яркая и значительная фи-
гура этого периода — Родольф Агрикола ни в коей мере ваган-
том назван быть не может.
3. Родольф Агрикола и развитие
философского направления
в гуманистическом движении в Германии
В лице Родольфа Агриколы гуманистическое движение в
Германии получило одного из наиболее значительных представи-
телей. Об этом единодушно говорят уже его современники и бли-
жайшие потомки, от К. Цельтиса до Эразма и Меланхтона. Но
историки не так единодушны в своей оценке его роли. Л. Гей-
тер (13) и Ф. фон Бецольд (26) отмечали прежде всего его роль
первого настоящего пропагандиста итальянского гуманизма за
Альпами, причем Гейгер обращал также внимание на связь Аг-
106
риколы с традицией «братств общей жизни» (78). А. Фауст (71)
обратил внимание на значение философских трудов Агриколы,
в то время как П. Мествердт (155) придавал главную роль его
богословско-моралистическим концепциям. П. Иоахимсен (120.)
сделал вывод о том, что Агрикола ближе к полусредневековым
взглядам Николая Кузанского, чем к представлениям гумани-
стов Флорентийской Академии, и назвал его «гуманистом-схо-
ластом». Впрочем, он видел в Агриколе предшественника Рейх-
лина и Эразма. В- противоположность этому Л. Спитц (204) на-
зывает Агриколу «отцом немецкого гуманизма», считая, что
только с него гуманистическое движение в Германии и начина-
ется. Спитц рассматривает Родольфа Агриколу прежде всего как
учителя и предшественника «архигуманиста» Конрада Цельти-
са, противопоставляя его идеи «клерикальному гуманизму» Яко-
ба Вимпфелинга. Ганс Рупприх (191) вслед за Иоахимсеном от-
носит его к «позднесхоластическому гуманизму», исходя, пре-
имущественно, из того, что занятия формальной логикой, а тем
более обращение к диалектике, чужды самому духу гуманизма
эпохи Возрождения.
В марксистских исследованиях можно найти тоже достаточно
противоречивые суждения об Агриколе. Г. Мельгорн считает его
основным представителем консервативно-церковного направле-
ния в немецком гуманизме, в то время как Энтнер называет од-
ним из основателей ренессансной философии (67).
* *
*
В индивидуальности Родольфа Агриколы совместились и раз-
вивающееся наследие Девентерской школы, где он получил об-
разование, и схоластические традиции философии Парижского
университета, и гуманистическая школа Феррарского придворно-
го кружка герцогов д’Эсте, и, наконец, специфическая обстанов-
ка немецких университетских городов Среднего Рейна.
Этот единственный в своем роде синтез противоречивых эле-
ментов оказался тем не менее удивительно органичным и ока-
зал плодотворное воздействие на дальнейшее развитие гумани-
стического движения в Германии и Нидерландах, непосредствен-
но пробудив совсем еще юного Дезидерия- Эразма и оказав
решающее воздействие на Рейхлина, Цельтиса и Бебеля.
Родольф Гюйсман, принявший гуманистическое латинизиро-
ванное имя Агрикола, родился в 1443 (или 1444) г. в Бафло,
близ Гронингена. Обстоятельства его появления на свет были
таковы, что его будущее, казалось бы, было предрешено: сын
священника, он тоже должен был стать клириком.35
35 Его отец был еще не принявшим посвящение проповедником, мать—
крестьянка. Незадолго до рождения сына отец принял посвящение и вскоре
был избран аббатом женского бенедиктинского монастыря Зельвер, который
и возглавлял до конца жизни.
107
Начальное образование Родольф Агрикола получил в при-
ходской школе св. Мартина в Гронингене. В 1456 г. он имматри-
кулировался в Эрфуртском университете и до 1458 г. изучал там
риторику и диалектику. В 1462 г. Агрикола — в Кельнском уни-
верситете. Здесь он приобщается к альбертинским схоластиче-
ским традициям, но вскоре спешит перебраться в Лувен, где в
недавно образованном университете строгой томистско-аристо-
телианской ориентации существовала еще прекрасная музыкаль-
ная школа. Здесь одаренный юноша получил музыкальное обра-
зование. Завершив, таким образом, изучение квадривиума, Аг-
рикола в 1468 г. направляется в Италию.
Дальнейшее его обучение происходит с перерывами — он то
совершенствуется в знаниях, то бросается в еще неизведанную
область. Теперь начинается его постепенный путь от схоластики
к вершинам итальянского гуманизма. Сперва мы видим его в из-
любленной немцами Павии, затем, с осени 1475 г., в Ферраре. Он
выступает с лекциями, пишет трактаты, совершает поездки по
старинным библиотекам монастырей в .поисках рукописей ан-
тичных авторов. Начав занятия как юрист, он уже в Павии ув-
лекся древними языками. Здесь познакомился он с юношей, тре-
мя годами моложе себя, происходившим, в противоположность
ему, из знатного и богатого рода, графом Иоганном фон Даль-
бергом.
В Феррару Агрикола был приглашен как известный к этому
времени органист. Здесь он становится придворным музыкан-
том, в то же время получив возможность учиться греческому
языку у Баттисты Гварино и у Теодора Газы. Он входит в ком-
панию феррарских гуманистов, становится другом поэта Лорен-
цо Строцци. Вскоре Агрикола получил приглашение читать лек-
ции по логике и диалектике в университете Феррары.
Еще в Павии началась деятельность Агриколы как перевод-
чика с греческих оригиналов на гуманистическую латынь. Од-
ним из первых переводов был текст платоновского диалога «Ак-
сиох, О презрении смерти» («Axiochus, De contemnenda morte»),
посвященный им Лангену. В Ферраре он перевел две речи Изо-
крата и дидактические упражнения Афтония и Присциана из
Цезареи. Из Италии он привез найденные им рукописи’ Двух
диалогов Лукиана («О показаниях, которым нельзя верить» п
«Мицилл, или Галл»), один из них был им тотчас же издан-вто-
рой вышел в 1484 г. с посвящением Дитриху фон Пленингену.
К числу собственных литературных произведений итальянского
периода относится прежде всего глубоко поэтическая и с боль-
шим чувством составленная речь в память Петрарки («Vita
Petrarche illustrate») по случаю столетия со дня смерти поэта-
гуманиста. По-видимому она произнесена в Павии в 1474 г. В
основе ее—«Жизнеописание Петрарки» Франческо Филельфо,
составленное в Риме в 1471 г. Основным тезисом речи Агриколы
является превознесение Петрарки как «отца и восстановителя
108
изящных искусств». Разбирая «Письмо к потомкам» Петрарки,
Агрикола дает оценку его деятельности в целом:« Мы обязаны
Петрарке всей интеллектуальной культурой нашего столетия.
Все времена должны высказать ему благодарность — древность
за то, что он спас ее от забвения, а современность за то, что он
оживил и поставил на прочное основание ее богатства, которые
он оставил как ценнейшее наследство для будущих веков» (Цит.
по:204, р. 84). В гуманисте Агрикола видит высоко вознесенно-
го над массами, избранного человека, творчеством которого ру-
ководит сознание своего долга и вместе с тем сознание превос-
ходства над «толпой». Агрикола поддерживает идею отшельни-
чества, ученого уединения как необходимого условия для сосре-
доточенности при творческом мыслительном процессе.
Уже в Италии начались занятия Агриколы древнееврейским
языком; в Ферраре, этой столице гуманистической филологии, он
пишет переложения нескольких псалмов на латинский язык ла-
тинским классическим стихом. Это были его первые опыты ис-
правления «вульгаты». Речь Агриколы при открытии очередного
учебного семестра в университете Феррары «Во славу филосо-
фии и остальных искусств», произнесенная по случаю начала
осеннего семестра 1476 г., явилась по существу кратким изло-
жением основ его философских представлений.
Помимо педагогических рассуждений о пользе образования
в ней содержится величественная картина единства системы по-
знания, заключающейся в философии. Раскрывая значение гре-
ческого слова «философия» («любовь к мудрости») Агрикола
трактует его как «любовь к познанию божественных и челове-
ческих вещей», которая связана со «стремлением познать пра-
вильный путь жизненного поведения» (188, S. 122). Философия
требует трех свойств от того, кто стремится ее изучить: способ-
ности познания, практического ума и способности выразить свои
мысли. Соответственно этому философия состоит из трех частей:
логики, этики и физики. Последняя, в свою очередь, состоит из
трех элементов: физики в собственном смысле этого слова, кото-
рая занимается телесными свойствами вещей, математики и
теологии. Агрикола особенно долго останавливается на первой,
в понятие которой он вводит прежде всего все то, что служит
человеку. Человеческая мысль в этом познании вещей сама воз-
вышается. «Ибо что же это за плодотворное одарение, которое
так много открывает, что, в сущности, мыслью можно все объ-
яснить? В ней — нечто божественное, нечто сверхчеловеческое.
Ведь что такое, когда отлетающее дыхание возвращается уве-
ренной рукой человеку, стоящему уже на краю могилы, и ему
вновь как бы даруется жизнь? Ведь жить и дышать — это чело-
веческое дело, но отбросить смерть и вернуть жизнь — это мне
кажется в какой-то мере божественным делом», — пишет Агри-
кола. Он считает, что человеческая душа и не может быть вос-
принимаема ^наче, чем божественное проявление. «Ибо вслед за
109
познанием столь многих вещей, укладывающихся в возможности
своего масштаба (букв, «роста».—А. Н.), он (человек.— Л. Н.)
счел достойным себя приняться за все земное царство. Чтобы
заняться и небесными вещами, он принялся сперва за теорию и
измерение соотношений величин и фигур, затем он обратился к
соотношениям чисел, а теперь обращает свои взоры и на Небеса.
Он изучает разнообразие и причудливость пути звезд во Вселен-
ной для того, чтобы в познанной взаимосвязи ускорения движе-
ния небесных тел осознать ту чистую и прекрасную гармонию,
которая находит путь к нашим столь недостаточно чутки-м ду-
шам»,— так определяется Агриколой путь от физики к мате-
матике, «в которой первую часть называют геометрией, вторую
арифметикой, третью — астрономией, а высшую — музыкой»
(188, S. 124—125).
Агрикола не просто приводит перечень схоластических Дис-
циплин квадривиума: в речи нетрудно уловить то восхищение
всемогуществом человеческого разума, то признание интересов
человека высшим критерием науки, которое через десятилетие
даст на почве Италии знаменитый панегирик человеку Пико дел-
ла Мирандолы. Сохраняя традиционную приверженность к ми-
стике чисел (его «трехчленность» наук), Агрикола вместе с тем
придает особое значение гармонии пропорций, выведенных пу-
тем измерения тел, а не стремится механически подчинить при-
нятым числам представления о телах. Заметим, что подобная
трехчленность понятий и пифагорейское истолкование чисел за-
нимают важное место в системе философии его современника,
Марсило Фичино (1433—1499 гг.).
Разрыв со схоластикой томистов особенно отчетливо сказы-
вается в отношении Агриколы к теологии. Из всей речи ей уде-
лено буквально две-три фразы: «Поскольку же я теперь должен
сказать о том, что возвышается над всем этим (то есть над зем-
ными телами) и что изучается теологией — то есть о том, чья
власть и воля держит такую массу, чьим приказом установлен
вечно действующий порядок и законы вещей — то мне кажется
лучше всего я поступлю, последовав совету Тиманфа, который,
изображая заклание Ифигении, показал характерными жеста-
ми горе каждого, но, не находя сил воспроизвести отчаяниё'отца
ее, Агамемнона, счел наилучшим показать его с закрытым одеж-
дами лицом. Так и я в подобном же положении, ощущая свою
неспособность передать величие его, остановлюсь молча в благо-
честивом восхищении». И, избегая вопроса о божественном управ-
лении миром, не дерзая подчинить, как это сделали Фичино и
философы-неоплатоники Флорентийской Академии, единой пан-
теистической концепции свою систему познания, Агрикола завер-
шает изложение принципов философии этикой, в которой он
видит главную цель всей философии, ибо она учит практике
жизни. С этой точки зрения не только земля, но и небо подчиня-
ются законам человеческого поведения: «Потому-то и заслужил
ПО
похвалы некогда Сократ, что он первым переместил философию
с небес в города и человеческие толпы» (188, S. 128).
Агрикола бегло упоминает разные школы философов: на
первом месте — эпикурийцев и стоиков, далее — последователей
Академии (т. е. платоников) и перипатетиков, затем — киренаи-
ков, эритреиков, ферейцев и италиков. Каждая из этих школ
предлагает свои учения, но все они служат одной цели. «Одно
слово скажу — то, которое сказать не стыжусь: „живу” — в нем
начало обучения». Это подчинение философии интересам прак-
тики жизни, впрочем, не должно вводить нас й заблуждение, так
как в нем содержится известная дань традициям схоластики.3®
Совершенно нов близкий не эпикурейству Валлы, а именно нео-
платонизму Фичино эстетический аспект философии Агриколы.
Заканчивая свою речь восхвалениями герцога Эрколе и славного
города Феррары, который он называет «жилищем муз и самой
Венеры», Агрикола уточняет, что речь идет «не о той Венере, от
которой исстари огнем и неистовством зажигались лица и более
которой нет ничего враждебного и гибельного для добрых ис-
кусств, но о Венере, то есть „красоте”, о предводительнице муз,
покровительнице досуга и мира во всем, образования и знаний,
вознаграждающей достойных» (188, S. 132). В обращении к
эстетическому содержанию философии особенно отчетливо про-
явилось то органическое восприятие итальянской культуры, ко-
торое присуще этому манифесту гуманизма.
Вопрос о том, в каком соотношении к идеям Агриколы на-
ходится его раннее выступление в Феррарском университете-, не
прост. Но при решении этого вопроса неизбежно нужно учиты-
вать два чисто внешних момента. Во-первых, из всех докумен-
тальных данных и из свидетельств биографов (II) следует, что
Агрикола был не только музыкантом, но и живописцем, был
атлетически сложен, славился умением фехтовать. Достойный
современник Леона Баттисты Альберти, он поистине обладал
ренессансной многогранностью натуры. Во-вторых, Заметим, нет
никаких данных для того, чтобы судить о нежелании Агриколы
вернуться на родину, о его полной итальянизации и вынужден*
ном отказе от сложившихся в Италии взглядов под влиянием
немецкой действительности. В самой речи Агрикола упоминает
о том, что он приехал из далекой Германии. А в дальнейшем мы
видим, что он предпочел не оставаться долее в Ферраре. Воз-
можно, какое-то значение имела смерть в 1478 г. его учителя —
Теодора Газы.
Летом 1479 г. Агрикола возвратился на родину. Этот шаг
связывается с болезнью, а затем смертью его отца, но возмож-
но, что он стимулировался и другими соображениями. Несмотря
на длительное пребывание в Италии, Агрикола не стал гумани-
36 О соотношении средневековой и гуманистической этики на примере
раннего итальянского гуманизма см.: 46, с. 47.
Ш
стом-космополитом, как впоследствии Эразм. Он проявлял по-
стоянное внимание к тому, что происходило у него на родине,
и гибель бургундского государства не могла оставить его без-
различным. Не случайно родной город посылает его в 1481 г. ко
двору Максимилиана, чтобы добиться подтверждения древних
привилегий новым правителем.
Бургундский двор, по-видимому, разочаровал, Агриколу.
Весьма почетные предложения канцлера Бургундии, а затем и
самого Максимилиана, пригласившего его на пост личного се-
кретаря и воспитателя принцев, Агрикола упорно -отклонял. Сам
он добивался права содержать частную школу в Антверпене или
каком-либо из больших городов Фландрии. Переговоры об этом
почему-то затягивались, и в начале 1484 г. Агрикола последо-
вал приглашению своих друзей по итальянским университетам,
Иоганна фон Дальберга и братьев Дитриха и Георга Пленинге-
нов, согласившись поступить на службу курфюрста Филиппа II
Пфальцского. Дальберг, которому не было еще и тридцати лет,
незадолго до того был избран епископом Вормским, а затем на-
значен канцлером Гейдельбергского университета. Формально
Агрикола не занимал никакого поста в университете. Он просто
жил в доме Дальберга и в течение двух лет (с 1485 по 1486 г.)
вел со студентами артистического факультета занятия по
письмам Плиния Младшего. При дворе он выступал в качестве
советника пфальцграфа, участвовал в придворных развлече-
ниях, но главным образом работал много и упорно. За эти два
года в Гейдельберге была создана- приблизительно четверть
всего литературного наследия Агриколы.
В 1485 г. по случаю избрания нового папы Иннокентия VIII
Дальберг отправился в Рим, взяв своего друга с собой в каче-
стве оратора. В Риме Агрикола заболел, написанную им речь
Дальберг произносил без него. Вернувшись в Гейдельберг, Аг-
рикола в возрасте 42 лет умер.
Мы говорили уже о творчестве Агриколы в его итальянский
период. К этому следует добавить поэтические произведения, к
сожалению, трудно поддающиеся датировке. Часть из них, без-
условно, была написана еще в Италии. Подражательный их ха-
рактер не должен удивлять — Агрикола следовал принятым сре-
ди итальянских гуманистов-поэтов формам панегирической оды
и элегических посланий в подражание Горацию и Марциалу.
Произведения, определенно связываемые с немецким периодом,
довольно отчетливо делятся на две группы: одну составляют
эпиграммы и посвятительные оды, близкие по характеру к италь-
янским, другую— религиозная поэзия.
Звучность латинского стиха, отточенность метрики и красо-
та самих оборотов речи делают эти произведения совершенно
непохожими на средневековые песнопения или на «барбаролек-
сику» вагантов —в них ощутим уже будущий стих Цельтиса.
Агрикола уделяет большое внимание не только красоте сло-
112
га, но и раскрытию образа. В этом отношении особенно интерес-
ны два дистиха, никогда еще, насколько нам известно, не при-
влекавшие внимания исследователей. Оба посвящены произве-
дениям живописи. В этом, до известной степени, проявились раз-
носторонние эстетические интересы Агриколы.
Первый озаглавлен «На портрет Цицерона, нарисованный в
начале его речей» (подразумевается, по-видимому, миниатюра,
помещенная в начале кодекса). С редким мастерством лапидар-
ности Агрикола передает свои эмоции, вызванные этим образом:
«Ты видишь лик и внемлешь гремящей ясной речи: | Что, спра-
шиваю, нужно еще, чтобы живого представить Цицерона?»37
Вторая эпиграмма называется «На портрет двух влюбленных,
запечатленных Живописью». Она напоминает хорошо известный
«Портрет влюбленных» из музея Готы работы «Мастера Домаш-
ней книги», выполненный в годы жизни Агриколы в Гейдельбер-
ге (ок. 1481 г.). «Перед глазами так хорошо представлен прав-
дивый образ,(Что кажется, так же легко боги и голос даруют».38
Подобные изображения в этот период были очень распростране-
ны в Германии, поэтому можно сказать, что дистих Агриколы
отражал один из излюбленных образов эпохи, как бы раскрывая
его эмоциональное содержание.'
Чрезвычайно велико значение Агриколы и в развитии неола-
тинской эпистолографии в Германии. Возможно, читавшийся им
курс эпистолографии Плиния Младшего сыграл здесь свою роль:
хотя сборники образцов писем главным образом итальянских гу-
манистов имели некоторое распространение и до Агриколы, но
немецкие образцы эпистолярного стиля до 80-х годов XV в. от-
личаются невыразительностью. Письма самого Агриколы на-
полнены страстным интересом к окружающему миру, к самому
себе. В них выражено индивидуальное мировосприятие: появля-
ется своеобразная критика самого себя, ирония по поводу своих
поступков и жизненных ситуаций. Впервые здесь заметно гума-
нистическое мироощущение, в котором эгоцентрический микро-
косм становится началом и целью суждения.
Hd мог миновать Агрикола и тревоживший всех немецких
гуманистов темы — состояния церкви. Сын лиценциата теологии
и настоятеля монастыря, одного из далеко не мелких представи-
телей церковной иерархии, он никогда не выступал ниспроверга-
телем устоев церкви. Возможно, что сам он принадлежал к
числу францисканцев-конвентуалов, так как, по свидетельству
биографов, завещал все свое имущество ордену и был похоронен
как францисканец (он мог, правда, принять посвящение и перед
смертью). Можно спорить о том, в какой мере составленное
Агриколой «Воззвание к Вормсскому клиру» («Exhortatio ad
37 Ora vides? audisque diserta tonitrua linguae.
Quid rogo de vivo plus Cicerone feras?
38 Ecce dat ar’s oculos, datque ora simillima veris,-
Quantum erat ut vocum dii facilesque darent.
8 3aK 302 .113
clerum Wormatiensen») должно рассматриваться как выражение
его собственных религиозно.-церковных взглядов. Предназначен-
ное для созданного Дальбергом съезда клириков Вормсского
диоцеза в августе—сентябре 1484 г., это послание было состав-
лено по заказу.
Основная тема «Воззвания к Вормсскому клиру» — призна-
ние высокого долга священнослужителя, его особого положения
в обществе, обязанностей наставника по отношению к мирянам.
Подчеркивая, что главной силой священства является его право
выносить суждение о степени греховности («обладание ключа-
ми от царства небесного», как определяет это право Агрикола)
и прерогатива осуществления таинства евхаристии при служении
мессы, Агрикола связывает моральные обязательства священни-
ка с долгом служения обществу.
Агрикола считает особо важным знание Библии и умение ее
толковать. Здесь сказался «библеизм», связанный с критикой
«предания». Сам Агрикола, как мы знаем по его письмам, изучал
древнееврейский язык. Цель этих занятий заключалась прежде
всего в проверке «вульгаты», но попутно и в изучении древне-
еврейской «мудрости» (трудно сказать, подразумевалась ли при
этом и каббала).
Те же мысли находят дальнейшее развитие и в написанном
для выступления Дальберга обращении к папе Иннокентию VIII.
В нем нет намека на реформизм, но выражена надежда на уста-
новление полного единства церкви.
Во всех этих произведениях ощутимо безразличие Агриколы
к существующим церковным институтам. Главное внимание он
уделяет не церкви, а развитию человека вне социальной конкрет-
ности. Можно констатировать сходство Агриколы во взглядах по
этому вопросу с итальянскими гуманистами. Подобным же об-
разом ставится вопрос в речи «о достоинстве человека» Пико
делла Мирандолы. Это естественно: полное преодоление средне-
векового принципа сословной корпоративности в понимании че-
ловеческой сущности могло быть достигнуто только путем утвер-
ждения внеооциальной значимости человека. Новому пониманию
своего долга соответствовала общественная позиция самого Аг-
риколы, осмелившегося отказаться от лестных предложений эрц-
герцога и правителя Нидерландов, нашедшего «благую долю»
в том, чтобы стоять вне «universitas», т. е. вне общины ученых
Гейдельберга. Отражением этой позиции Агриколы служит, в ча-
стности, письмо к Барбириану (пытавшемуся помочь ему полу-
чить разрешение городских властей Антверпена на основание
частной школы) с жалобами на препоны, которые ставятся ма-
гистратом в деле образования.
Агрикола совершенно не затронут воздействием флорентий-
ского неоплатонизма. Это неоднократно подчеркивалось в лите-
ратуре о нем. Действительно, в понимании церковной истории он
стоял на той точке зрения, что рождество Христа было «све-
ли
том во тьме»; предшествующее время он считал все усиливаю-
щейся темнотой вследствие забвения божественного закона и
торжества язычества. Он не пытался связать идею христианства
с языческой философией («Проповедь о рождестве», 1484 г.).
Агрикола, впрочем, не становился на позицию полного отри-
цания языческой культуры, подобно Флавио Бьондо он исходил
из ортодоксальной церковной концепции, рядом с нею развивая
взгляды на всемирную историю и философию.
К сожалению, Агрикола как историк нам почти не известен.
Переданное первым издателем собрания трудов Агриколы Алар-
дом свидетельство Филиппа Меланхтона о том, что Агрикола со-
ставил для курфюрста Пфальцского всемирную историю (в ко-
торой использовал Библию и Геродота в качестве источников для
истории Ассирии и Персии, Фукидида и Ксенофонта для грече-
ской истории, Диодора и Полибия для истории Македонской
державы и «много примеров из римской истории для доказатель-
ства пользы истории в церковных спорах о догматах» слишком
суммарно и скорее дает основания предполагать существование
какого-то наброска, имевшего сугубо предварительный характер
(8, с. 320—321). Это было бы естественно, учитывая срок пре-
бывания Агриколы на службе в Пфальце.
Важнейшей частью наследия Агриколы являются, бесспорно,
его философские труды. Агрикола опирается в них прежде всего
на Лоренцо Валлу, но, продолжая развивать систему прагмати-
ческой логики последнего, обращается также и непосредственно
к греческим авторам, чаще всего к Аристотелю. Но, подобно
Валле, он идет путем проверки Аристотеля Цицероном.
В 1479 г. он завершил свой главный труд— «Три книги о
диалектическом методе определения» («De inventione dialec-
tics libri III»). Как следует и из самого названия трактата,
Агрикола не стремился к созданию новой системы миропонима-
ния, он разработал лишь систему определений, необходимую в
общении, в споре. В основе ее лежит метод аристотелевских ка-
тегорий определения, «topoi», или, как называет их Агрикола ла-
тинским термином, «loci communes». Агрикола отказывается от
схоластического принципа ссылок на авторитет. Сам труд свой
он считает прежде всего исправлением Аристотеля, а не разъяс-
нением или приспособлением к нуждам христианской религии.
Авторитет Аристотеля для него состоит лишь в том, что у гре-
ческого философа много .полезного, но не более того. Так же
точно много полезного можно почерпнуть у Цицерона, Квинти-
лиана и особенно Фемистия и Боэция. Но сам Агрикола не сле-
дует слепо положениям какого бы то ни было автора: «Я следую
автору, — пишет он, — в той мере, в какой он согласуется с
иоими мыслями, там же, где никто с моими мыслями не согла-
:уется, я ставлю на место автора здравый смысл (ratio)». Так
ке подходит он и к оценке Аристотеля: «Я думаю, что Аристо1
гель был человеком высокого гения, учености, красноречия, iio-
115
нимания вещей, здравого смысла, словом — он величайший че-
ловек, я это повторяю, но я уверен тем не менее, что он—чело-
век, а это значит, что он лишь скрывает, что многое он придумал
не первым, что и он заимствовал у других» (I, vol. I, р. 152).
Г. Энтнер отмечает, что в своей критике Аристотеля Агрикола
выступает с тех же позиций, что и Лоренцо Валла. Для софи-
стов—под этим термином Агрикола подразумевает также и
средневековых последователей Аристотеля, то есть схоластов —
логика является пустым искусством спора, Агрикола же припи-
сывает ей разрешение задачи практической пользы. «Так полу-
чается, что ведущая и направляющая, все искусства (omnium
arttium) диалектика, тем самым лишенная своей области при-
менения, сама себя учит (sola sibi discatur)... но, по справедли-
вости, она должна служить на пользу всем занятиям (sed omni-
bus ipsam stidiis prodesse oporteat)» (I, vol. I, p. 206).
Речь идет об искусстве определения и исследования индиви-
дуальных свойств каждой вещи по 24 характеризующим при-
знакам— «topoi» или «loei communes». Первая книга опреде-
ляет совокупность признаков, выясняя вместе с тем и основные
категории понимания вещей — соотношение «реалий» и «уни-
версалий». Мествердт опроверг основанное на вырванной Гер-
мелинком из контекста цитате утверждение о том, что в пони-
мании универсалий Агрикола. выступает в роли безоговорочно-
го сторонника «Via antiqua», как томист (155, S. 161). В дей-
ствительности, отказываясь от оккамистских определений уни-
версалий как «пустого звука» и, несомненно делая шаг по пути
компромисса, отказа от бессмысленных споров, Агрикола вы-
ступал по существу противником реализма. Лиценциат номина-
листского Эрфуртского университета побеждает в нем магистра
томистского Лувена. В разделе «De nomina rei» («Об имени ве-
щи») он пишет: «Имя какой-либо вещи представляется мне
правильно употребляемым в числе акциденций. Ибо имя есть
не что иное, как выраженное словом обозначение чувственного
восприятия человеком вещи...» (I, vol. I, р. 198). Таким обра-
зом, название вещи включается им в существо вещи, но в каче-
стве попутного элемента , имя. вещи не будет иным, как только
тем, которое отвечает ее сущности, но не имя является сущно-
стью вещи. Вторая книга cDe locorum usu» («Об употреблении
признаков») является основной с точки зрения практического
предназначения трактата- Система «мест» («loci») предназначе-
на для того, чтобы помочь человеку разобраться в бесконечном
многообразии конкретных вещей и чтобы иметь возможность
рассмотреть данную вещь в ряду ей подобных. «Количество ве-
щей неисчислимо, — пишет Агрикола, — и неисчислимы их
свойства и различия. Поэтому никакое изложение и никакая
сила человеческого ума не могут представить все в единстве,
к которому каждое частное проявление подходило бы или от
которого отличалось. Но для всего существует некий общий
116
сйособ соотношения (независимо от того, что соответствующие
признаки могут быть различны), все стремится к некоей общ-
ности природы вследствие того, что у всего определенная суб-
станция, все возникает по какой-то причине и ведет к каким-то
следствиям... Эти общности, таким образом, содержат в себе
все аргументы, а именно все, что может быть выскрзано в от-
ношении данной вещи, и они именуются „loci” (то есть „места”)
потому, что в них, словно в тайнике или в сокровищнице зало-
жены все инструменты для доказательства правдоподобия. Та-
ким образом, „locus” („место”) есть не что иное, как некий
всеобщий признак, который помогает нам отыскать, что может
быть сказано, с убедительностью о той или иной вещи»
(I, vol. I, р. 207). Таким образом, здесь разрабатывается метод,
определяющий пути научного познания Н доказательства.
Агрикола в значительной мере предвосхитил системы логики
позднейших гуманистов-философов Германии —Якоба Штурма
и Меланхтона, или, точнее, был их учителем.
Но третья часть трактата о диалектике дает основание для
более широких выводов о значении философии Агриколы. Она
называется «О движении, отборе и о размещении» («De move-
re, delectare, de collocatione»). Речь идет здесь о «высшем по-
знании». В противоположность Николаю Кузанскому Агрикола
настаивает на полной и адекватной познаваемости мира посред-
ством высшего напряжения способности мышления — разума.
Разум, будучи основан на «опыте» и «целесообразности», пред-
ставляется Агриколе «огромной, несоизмеримой, невероятной
силой». В основных положениях Ш книги о диалектике Агри-
кола возвращается к идеям своей феррарской речи, провозгла-
шая богоравность человека, который один лишь из всех творе-
ний способен познать' и воспроизвести мудрость бога.' Здесь
вновь звучит тот же гимн человеку, что у Пико делла Миран-
долы.
Своеобразным дополнением или развитием этого трактата
явилось написанное в форме письма к нидерландскому другу
Агриколы, Якобу Барбириану, произведение «О структуре нау-
ки» («De formando Studio», 1484). Во многом повторяя речь в
Ферраре (1476 г.), Агрикола дает здесь более целостную кар-
тину педагогических представлений. Высшая цель занятий для
него — изучение философии (204, р. 25). Без нее пусты все
другие знания и в первую очередь теология. «Ибо что касается
теологии, то что в ней поистине необходимо знать? — воскли-
цает Агрикола. — Если бы я сейчас убрал из нее метафизику,
физику и диалектику, я бы представил ее голой, беспомощной
и неспособной сохранить свое имя. Только вследствие того, что
народ нужно учить и призывать к религии, закону и воздержан-
ности, в сущности безрезультатный спор об этих науках длится
до бесконечности и дурацки стучит в уши слушателям. Они
(богословы. — А. Н.) учат, как привыкли учить мальчишек;
117
предлагая им загадки; но неизвестно еще, кто лучше смог бы
ответить на эти загадки, тот кто учит, или тот кто учится?»
(I, vol. II, р. 179). Таким образом, уже не в качестве «служанки
богословия», а в качестве высшей науки, без которой богосло-
вие становится пустым звуком, представляет Агрикола фило-
софию.
«Философия — это любовь к мудрости, к познанию дел бо-
жественных и людских , необходимая для определения своего
пути в жизни», — определяет он этическую сторону науки.
В этом Агрикола следует не столько своим итальянским учите-
лям, сколько более ранним—«братьям общей жизни». Совокуп-
ность знаний состоит из трех частей, не являющихся ступенями
обучения. Таковы: (1) логика, или «рациональная философия»,
подразделяющаяся, в свою очередь, на грамматику, диалектику
и риторику (здесь, таким образом, сохраняется традиционный
тривиум); (2) физика, или «натуральная философия», в кото-
рую входят медицина (физика в терминологии Агриколы), ма-
тематика, включающая в себя геометрию, арифметику, астро-
номию и музыку, теология, ибо она тоже изучает сотворенный
мир в его совокупности, (таким образом, теология занимает свое
место в системе познания, наряду с медициной); наконец (3),
высшая ступень — этика, или «моральная философия», которая
и является философией в собственном смысле слова или в наи-
более общем и полном виде.
Философия Агриколы явилась «мостом» между философской
системой Николая Кузанского, впервые поставившего в основу
своей системы критерий опыта и подчинившего теологические
вопросы проблемам восприятия и объяснений мира, и тем эта-
пом в развитии философской мысли эпохи Возрождения, на ко-
тором натурфилософия начинает выделяться, противопостав-
ляясь этико-богословским учениям, таким как «христологиче-
ская» концепция Эразма Роттердамского.
♦ ♦
*
Агриколу трудно связывать с университетским движением в
Германии. Хотя довольно • долго он преподавал в Феррарском
университете в Италии, немецких учеников у него там факти-
чески не было. В Германии он не был профессором ни одного
из университетов. Связь его с Гейдельбергским университетом
очень незначительна, скорее он находился при дворе Филип-
па II Пфальцского или в Вормсской епархии Дальберга. Но в
университете он нашел учеников и след его занятий особенно
ярко видится в дальнейшем развитии гуманизма в Германии.
Не менее важным было его 'Непродолжительное пребывание
в Гронингене. Именно там общался с ним его наиболее верный
ученик или, лучше сказать, последователь, Александр Гегий
(155, S. 254—263). . . .
118
Александр Гегий (ок. 1431—1498 гг.) по возрасту старше
Агриколы, но его активная деятельность как педагога начина-
ется в те годы, когда под воздействием Агриколы он в качест-
ве ректора Девентерской школы осуществил частичную рефор-
му преподавания и сделал это учебное заведение тем самым
центром «поэтического образования», который обычно связыва-
ется в представлении последующих времен с именами Эразма
Роттердамского, Германа фон дем Буше, Иоганна Мурмелия,
Конрада Муциана Руфа и Иоганна Бутцбаха, плеядой самых
блестящих гуманистов эпохи Реформации, которые окончили
эту школу. Там, в Девентере, Гегий выступил также как осно-
ватель книгопечатни. В ней печатались и его собственные про-
изведения, в большцнстве дидактического, иногда методического
предназначения, и тексты античных классиков, латинские и гре-
ческие. Гегий издал также грамматику Александра де Вилла
Деи, текст, служивший учебником в течение всего средневе-
ковья, сопроводив своими комментариями.
Гегий не был борцом против средневекового мировоззрения.
Его ученик и биограф Бутцбах приводит любимые слова сво-
его учителя: «Всякое учение вредно, если оно идет в ущерб
благочестию». Они почти точно воспроизводят начальную фра-
зу из «Суммы» Фомы Аквината. В самом деле, Гегий в вопро-
сах теологии стремится ни в чем не погрешить против, домини-
канских принципов. В то же время в вопросах этики он высту-
пает как представитель «Нового благочестия». Воспитание для
Гегия неотделимо от образования. Преподавание классических
языков и чтение подлинных текстов античных авторов он
считает важнейшим элементом обучения. Но все это, по
мысли Гегия, должно служить интересам* религиозного воспи-
тания.
Таков был практический результат восприятия мыслей Ро-
дольфа Агриколы. В школе Гегия был совершен поворот кклас:
сическому образованию, начиная от изучения грамматики деть-
ми. Но диалектическая философия Агриколы в большей своей
части осталась невоспринятой современниками — она нашла
своих почитателей и продолжателей лишь в эпоху Реформа-
ции, прежде всего — в трудах Филиппа Меланхтона (Шварц-
эрде). Попытка Агриколы создать независимую школу натолк-
нулась на сопротивление городских властей и на косность са-
мой городской среды. В Нидерландах вскоре эта система обра-
зования нашла свое частичное осуществление в -Девентерской
школе. Вслед за Гегием преобразуют программы своих школ
и другие педагоги «Нового благочестия». В то же время подоб-
ные школы уже начинали возникать в имперских городах Гер-
мании, в первую очередь в Нюрнберге, но на их учебной про-
-грамме сказалось новое и более сильное воздействие Конрада
Цельтиса.
119
Рис. 1. Родольф Агрикола. Портрет из <Icones> Рейснера.
Гравюра на дереве, 1585. '
120
Рис. 2. Портрет-эпитафия Конрада Цельтиса.
Гравюра на дереве Ганса Бургкмайра, 1507,
121
Рис. 3. Аллегория Венского сообщества гуманистов с портре-
том Конрада Цельтиса.
' 'Гравюра на дереве Ганса Бургкмайра, 1507.
122
Рис. 4. Титульный лист «Libri odarum quatuor> Коирада Цельтиса.
Гравюра на дереве Ганса Бальдунга Грина.
Лист из страсбургского издания Матиса Шюрера, 1513.
123
Рис. 5. Аллегория философии (из «Quatuor llbri amorum») Конрада Цель-
тиса.
Гравюра на дереве Альбрехта Дюрера. Лист из нюрнбергского издания.
1502.
124
Рис. 6. Иоганн Рейхлин. Портрет рафты неизвестного художника.
Гравюра на дереве, ок. 1515 (увеличена).
125
Глава IV
ЦЕЛЬТИСОВСКИИ ПЕРИОД —АПОГЕЙ
НЕМЕЦКОГО ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ
НАКАНУНЕ РЕФОРМАЦИИ
1. Германия на рубеже веков
В последнем десятилетии XV в. Германия вступила в период
всестороннего подъема, расцвета городской жизни и культуры.'
Небывалого могущества достигла ее экономика, неслыханны-
ми богатствами располагали торгово-финансовые компании, ко-
торые в действительности повелевали миром. Имена Фуггеров,
Вельзеров, Паумгартнеров или Гохштеттеров звучали повсе-
местно на мировом рынке.
Анализ экономики Германии в этот период представлен в со-
ветской историографии лучше всего работами М. М. Смирина
(57; 58), в которых дается глубокая характеристика социаль-
ной борьбы, развернувшейся в XV — в начале XVI в. «на почве
первого этапа сеньориальной реакции и проявившейся в бур-
ном подъеме антифеодального крестьянского движения в обста-
новке общего нарастания оппозиционного движения в других
слоях общества». «В условиях раздробленной Германии эта
многообразная классовая борьба получила весьма важное ис-
торическое значение, образуя предысторию первого акта бур-
жуазной революции в Европе» (57, с. 104—105).
Главным содержанием политической жизни Германии в са-
мом конце XV—начале XVI в. было нарастание классовой борь- \
бы, то там, то здесь прорывавшейся в открытой форме, в виде
крестьянских выступлений, заговоров, столкновений между оп-
позиционными силами и властями в городах. Усиливающийся
рыцарский разбой превращался из анархических выступлений
одиночек в организованную борьбу сословия имперских рыца-
рей. Повсеместное выражение недовольства существующим по-
ложением вещей было настолько неудержимым, что осознание
необходимости и неизбежности реформ как единственного пути
предотвращения социальной катастрофы постепенно укрепля-
ется даже среди лидеров господствующего класса. Промежу-
ток времени от 1486 до 1588 гг. (от коронации в Аахене Ма-
126
ксимилиана I, ставшего соправителем дряхлеющего Фридри-
ха III, а с 1493 г. сменившего его на императорском престоле
до вступления империи в войну с Венецией и создания Камб-
рейской лиги) был для Германии .временем настойчивых на-
дежд на реформы империи и церкви. Вокруг проектов и пред-
ложений кипели споры, одни планы сменялись другими, но
осознание несбыточности их наступило только тогда, когда
после открытого вступления Германии в Итальянские войны
изменилась вся расстановка политических сил и в стране, и в
окружающем мире.
Можно определить две главные тенденции в политике ре-
форм. Первая была выражена императором и заключалась в
попытке создания централизованной власти при финансовой
поддержке имперских городов и опоре на постоянную наемную
армию, комплектуемую из имперского рыцарства и пеших от-
рядов ландскнехтов.
Вторая выражалась князьями, и в основе ее было не только
свойственное крупным феодалам любой страны стремление за-
консервировать свое положение полусуверенных властителей
территорий, но и объективное стремление населения этих тер-
риторий к установлению надежного правопорядка вместо «ку-
лачного права», на котором основывалась рыцарская вольни-
ца. Именно потому, что в Германии монархия не в состоянии
была гарантировать эти нормы и до известной степени поощря-
ла анархическую вольницу, естественным образом усиливались
позиции князей. Отсюда их стремление, округлив границы
своих владений, максимально упростить внутри княжеств систе-
му феодальной иерархии путем присвоения себе деспотических
прав, по образцу ренессансных тираний Италии.
Яркая фигура Бертольда фон Геннеберга (1442—1504 гг.),
одного из самых значительных исторических деятелей Герма-
нии, стоит бесспорно в центре событий рассматриваемого нами
периода. С 1484 г. он — архиепископ Майнцский и канцлер
империи. В 1485 г. на Франкфуртском рейхстаге он выдвинул
свою программу реформ, и хотя содержанием ее был компро-
мисс между обеими тенденциями, исторически она сыграла
роль, скорее, поддержки княжеской тенденции (57, с. 234—332).
Но сама попытка проведения реформ во всеимперском мас-
штабе на некоторое время создала иллюзию укрепления цело-
стности империи.
Взгляд на развитие имперской политики на протяжении
двух десятилетий дает возможность представить картину по-
литического распада Германии, скрытого обманчивой внешно-
стью укрепления империи.
Одним из первых создало свои государственные основы
княжество Бранденбургское, где Альбрехт-Ахилл
еще в 1473 г. издал при поддержке сословного собрания стату-
ты («Dispositio Achillea»), определившие нераздельность Бран-
127
денбурга и порядок наследования по принципу майората. Сов-
местно с Бертольдом Майнцским Альбрехт выступил инициа-
тором коронации Максимилиана, он стремился закрепить свое
положение «опоры империи» и влиять на дальнейший ход ре-
форм таким образом, чтобы они не принесли ущерба суверени-
тету Гогенцоллернов в Бранденбурге.
Его преемник, расчетливый и хитрый Иоганн Цицерон, от-
казался от роли главного защитника империи и сосредоточил
все свое внимание на делах княжества. При нем Берлин сде-
лался резиденцией, а во Франкфурте-на-Одере был основан
университет, вскоре ставший одним из центров гуманистиче-
ского образования в Германии.
Наиболее органично сложившимся государством внутри им-
перии было Баварское герцогство. Его суверенитет
определился в конце XIV в.: в 1392 г. «ландшафт» (съезд со-
словий) Баварии получил право утверждать законы и вотиро-
вать сбор податей в стране.
С 1467 г. всю полноту власти в герцогстве сосредоточил в
своих руках Альбрехт IV Мудрый. Молодые годы он провел в
Италии, получив неплохое образование и приглядевшись к бы-
ту итальянских герцогских дворов, к привычкам меценатства,
а также к приемам беспощадной деспотической политики. Вер-
нувшись на родину, Альбрехт Баварский укрепил свое положе-
ние браком на дочери императора, Кунигунде, после чего при-
ступил к беззастенчивому захвату соседних владений, округ-
ляя границы своего княжества. Вскоре это привело к его столк-
новению с родственниками — Нижнебаварской ветвью дома
Виттельсбахов, владевшей Ландсгутом и Баварским Пфаль-
цем. Земли их по отношению к территории Мюнхенской ветви
Виттельсбахов были расположены чересполосно, притом, что в
них вклинивались еще и земли третьей ветви — Рейнпфальц-
ских курфюрстов.
Людвиг IX Богатый, с 1450 г. стоявший во главе Ландсгут-
ского и Нижнебаварского герцогского рода, далеко не об-
ладая итальянизированной рафинированностью своего родст-
венника, имел по сравнению с ним то преимущество, что под-
властные ему территории были более развиты экономически.
При жизни Людвига Альбрехт всячески искал с ним контак-
тов. Он оказал свое покровительство основанному Людвигом в
1472 г. в Ингольштадте университету, стараясь превратить его
в университет Баварских Виттельсбахов. Но когда в 1479 г.
Людвиг умер, Альбрехт Мудрый принялся спорить с его наслед-
ником, Георгом Богатым, из-за прав на Ландсгут.
В 1486 г. Эслингенский съезд, положивший начало Шваб-
скому союзу, как военно-политическому объединению внутри
империи, вынудил Альбрехта отказаться от претензий на Ланд-
сгут. Спор этот привел к .тому, что Георг Богатый принялся за
осуществление плана, который пока не удавался Альбрехту.
128
В 1501 г. в Нижней Баварии и Ландсгуте был издан «Lande-
sordnung» — земское уложение, установившее систему центра-
лизованного бюрократического аппарата с разделением на про-
винции, с верховным судебным органом («Kammergericht»).
Своим наследником не имевший сыновей Георг объявил зятя,
Руппрехта Пфальцского. Но неожиданная смерть Георга Бо-
гатого в 1503 г. дала возможность вновь активизироваться Аль-
брехту. Опираясь на мнение юристов и историков (как важно
было иметь гуманистов при своем дворе!) он заявил, что Ланд-
сгут и Нижняя Бавария не могут быть отторгнуты от Верхней
Баварии и что герцогский титул не может быть передан
пфальцграфам. На этом основании Альбрехт захватил Инголь-
штадт и Ландсгут, угрожая попутно и имперскому городу Ре-
генсбургу, входившему в Швабский союз.
Так началась в 1504 г. война за Ландсгутское наследство.
Против герцога Баварского выступили Рейнпфальцские Вит-
тельсбахи. Император издал мандат, по которому военные си-
лы Швабского союза, только что опозорившиеся в сражениях
с Швейцарской конфедерацией, но зато имевшие неплохой
опыт и уже перестроенные по образцу швейцарских войск та-
лантливым полководцем Фрундсбергом, бросились грабить горо-
да Баварского Пфальца. Недавние подданные «Богатых» Вит-
тельсбахов взмолились о пощаде, они готовы были на любую
власть, только бы прекратился военный грабеж. На счастье
Альбрехта совсем еще молодой Руппрехт неожиданно умер, и
завещание Георга окончательно утратило силу.
В итоге Ландсгутское наследие было поделено таким об-
разом, что Альбрехт получил вою область Ландсгута и Инголь-
штадта, территориально соединив Верхнюю Баварию со своими
прежними владениями. Область Баварского Пфальца отошла
частично к Филиппу 'Откровенному, пфальцграфу Рейнскому,
частично была поделена между имперскими городами, Гогенцол-
лернами и самим императором.
Теперь Баварское герцогство, со столицей и резиденцией в
Мюнхене, со своим университетским центром в Ингольштадте,
именно в эти годы сделавшимся одним из центров гуманисти-
ческого движения, стало суверенным государством. ’’Landesor-
dnung” Георга Богатого не только был сохранен в Нижней Ба-
варии, но по его типу была создана система администрации и
в Верхней Баварии, узаконив права сохранившихся здесь сель-
ских патриархальных общин, поставлявших солдат для армии
герцога. В 1506 г. Прагматическая санкция Баварии установила
неделимость герцогства, принцип майората при наследовании
престола и полноту суверенитета герцогской власти. Макси-
милиан вынужден был признать этот закон, и когда в 1508 г.
Альбрехт Мудрый умер, его сын, Вильгельм V Баварский при-
нял власть над прочным государством внутри империи. Под-
держка культуры и искусства, служивших деспотической вла-
9 Зак. 362 129
сти баварских герцогов, стала традицией мюнхенских Виттель-
сбахов.
Во владениях Рейнпфальцской линии Виттельсба-
хов еще в 1472 г. курфюрст Фридрих Победоносный создал
административную систему, состоявшую из 18 фогтств, подчинен-
ных «Придворному суду» в Гейдельберге. Политика централи-
зации княжества продолжалась в годы правления пфальцгра-
фа Филиппа Откровенного (1476—1508). Не отличавшийся осо-
бой пышностью двор и находившийся исстари в резиденции
Гейдельбергский университет составляли единый культурный
круг, со времени Агриколы имевший значительное влияние на
развитие гуманистического движения во всей Германии.
Вюртемберг создался из нескольких феодальных вла-
дений. В 1482 г. Мюнзингерский договор установил суверенную
власть Эбергарта V Бородатого, а собранный через два года
ландтаг принял решение о майорате в наследовании графства.
Здесь в отличие от деспотического режима Виттельсбахов
установился принцип сословного представительства. Вормский
рейхстаг 1495 г. утвердил статуты Вюртемберга, а император
Максимилиан пожаловал Эбергарту титул герцога. Когда в
1496 г. Эбергарт Бородатый умер, не оставив прямых наслед-
ников, ландтаг провозгласил герцогом его малолетнего пле-
мянника Ульриха. Эбергартом Бородатым был основан в 1477 г.
Тюбингенский университет.
К числу крупнейших суверенных княжеств, оформившихся
в конце XV в. относятся также оба саксонских. Именно
в 1485 г. в Лейпциге был подписан договор о дележе наследия
Веттинов между двумя братьями — Альбрехтом, получившим
титул герцога без прав курфюрста, и Эрнестом, ограничив-
шимся правами курфюрста. Женатый на сестре Альбрехта
Баварского Эрнест многое позаимствовал у своего зятя. Насле-
довав Эрнесту в 1486 г.; Фридрих Мудрый (1463—1525) энер-
гично участвовал в партии реформ, защищая интересы суверен-
ных княжеств. В 1500 г. Фридрих Мудрый возглавил в каче-
стве «президента» созданный на съезде в Нюрнберге Импер-
ский совет, вскоре начав тайком от императора переговоры
с французским королем.
У себя в княжестве Фридрих установил систему централизо-
ванной администрации, в 1502 г. основал в Виттенберге уни-
верситет, профессорами которого стали ученики Конрада Цель-
тиса. Небольшой и провинциальный по темпу жизни Виттен-
берг сделался одним из важнейших центров политики Герма-
нии и значительным очагом гуманистической культуры.
Герцогство Саксонское, оставшееся в руках Аль-
брехта и его потомков Альбертинов, располагало сложившими-
ся центрами. Альбрехт, женатый на Зденьке Подебрадовой,
дочери Иржи, короля Чехии, некогда оказал покровительство
отверженному Грегору фон Геймбургу и до конца жизни оста-
130
вался в оппозиции к папству. Свою резиденцию он предпочел
перенести из Лейпцига в Дрезден. Университет в Лейпциге жил
прежней жизнью, сохраняя верность схоластическим традици-
ям, в то время как в Дрездене складывался новый придворный
культурный центр. Его особенностью было наличие довольно
прочных связей с нидерландскими городами.
Альбрехт, назначенный в 1475 г. «имперским маршалом», в
1488 г. явился на выручку только что избранному королем
Германии Максимилиану. Подавив восстание в Нидерландах,
Альбрехт сделался советником герцогов Бургундских и получил
графство Фрисландию. В 1500 г., во время восстания его под-
даннйЬс он был тяжело контужен при осаде Гронингена и
умер.
Его старший сын Георг наследовал герцогство и перенес
канцелярию и центральные административные учреждения об-
ратно в Лейпциг. При нем расцвели саксонские горные разра-
ботки с Фрейбергом в качестве центра. Но эти годы уже свя-
заны с эпохой Реформации, когда династия Альбертинов про-
должила укрепление государственного суверенитета Саксонии.
В обстановке этого интенсивного распада Германии на са-
мостоятельные политические организмы — княжества политика
Габсбургов разбивалась в двух планах. С одной стороны, дела-
лись судорожные попытки возродить «Священную империю»
путем реформ, но, с другой стороны, получив обратно в свои
руки Австрию и Тироль, Габсбурги, подобно остальным князь-
ям, спешили превратить эти земли в прочное суверенное госу-
дарство. Уже с 1486 г. такая политика осуществлялась Мак-
симилианом I, личность и роль которого получили чрезвычайно
противоречивую оценку в историографии.39
Максимилиан (1459—1519 гг.) ни своей внешностью, ни ха-
рактером не походил на хилого и трусливого Фридриха III.
Высокий рост, представительная внешность и несколько аван-
тюристический характер при бесспорных, скорее литературных,
чем дипломатических, способностях — вое это напоминало пред-
ков его матери, Элеоноры Португальской. Он любил называть
Себя «последним рыцарем», думая не столько о злополучном
своем тесте, Карле Бургундском, сколько о гордом прадеде, по-
бедителе при Альжубарроте, основателе португальской дина-
стии Ависа. Дед Максимилиана, король Дуарте, был одним из
блестящих поэтов своего времени и составил сборник поуче-
39 Подробный обзор документальных источников' содержится в моногра-
фии Г. Ульмана (216), не утратившей своего значения. Печать традиционно-
апологетического отношения к личности Максимилиана лежит на оценке его
Л. Ранке. В иронических высказываниях К. Маркса и Ф. Энгельса по поводу
«Макса» разоблачается фальшивость этой апологетики. Характеристика двора
Максимилиана и его значения в историко-культурном отношении, в первую
очередь для Австрии, содержится в работах А. Лотски (145, Bd. I, S. 283—
314).
9*
131
ний, подражанием которому явились романы «Тойерданк» и
«Вайскуниг» самого Максимилиана. Авантюрой был брак авст-
рийского принца с дочерью погибшего Карла Бургундского,
авантюрой было нарушение Аррасского договора и начало
войны с Францией в такой момент, когда Австрия была за-
хвачена Матьяшем Корвином, а зять Максимилиана Альбрехт
Баварский навлёк на себя ненависть всех соседних князей сво-
ими претензиями. Никогда не относившийся всерьез к чудаку-
отцу и его астрологическим расчетам, Максимилиан какой-то
„ внутренней, присущей позерам и любителям приключений инту-
ицией искал пути для создания великой империи почти из ни-
чего. И самое удивительное, что многие из его планов, хЛя бы
внешне, удались.
Хитрая династическая политика, использовавшая то браки,
то взаимные обязательства, которые в конечном счете он умел
повернуть всегда в свою пользу, принесла ему и бесспорное
влияние в Нидерландах, вернула в руки Габсбургов Австрию
и Тироль, поставила в зависимость от империи Венгрию и
Чехию.
Особое место занимают отношения Максимилиана с Бер-
тольдом Майнцским. Получивший при жизни отца корону и
права регентства более всего благодаря поддержке Бертольда,
Максимилиан остерегался умного и энергичного канцлера,
упорно стремившегося провести реформу империи. Сам Бер-
тольд, получив прекрасное образование сперва в Эрфуртском
университете, а затем в Падуе и Болонье, обладал исключи-
тельным для своего времени политическим кругозором и про-
ницательностью, и лучше, чем кто-либо из его современни-
ков, понимал бесперспективность попыток установления в Гер-
мании монархического режима по образцу Португалии. Он
превратил Майнц в значительный центр культуры Германии,
настойчиво способствуя реформе основанного в 1477 г. Дитри-
хом фон "Изенбургом университета, привлекая ученых юристов
и гуманистов. В 1501 г. он учредил кафедру этики и риторики,
которую возглавил один из ближайших соратников Цельтиса
Иоганн Рагий Эстикампиан; его постоянным советником был
гуманист и поэт Дитрих Греземунд Младший. Правой рукой
канцлера сделался энергичный Уриэль фон Гемминген, Как и
сам Бертольд получивший образование в Италии и впоследст-
вии, в 1508 г., ставший его преемником. Максимилиан делал
все, от него зависящее,’ пытаясь ослабить авторитет Бертольда,
а предпринятую по его планам Швабскую реформу обратить на
восстановление империи великих Штауфенов. Наперекор Бер-
тольду была развязана Швейцарская война (1499—1500. гг.) —
бессмысленная и дискредитирбвавшая все усилия реформы.
В итоге империя вынуждена была признать самостоятельность
конфедерации, а Базель в 1501 г. примкнул к швейцарским
городам.
132
Тем временем в своей Тирольской столице Инсбруке и в
Вене, вдалеке от споров о реформах, Максимилиан заботился
об укреплении княжеского суверенитета Габсбургов. Чем не-
удачнее развивалась имперская политику, тем великолепнее
делалась Вена. Туда был призван Конрад Цельтис, чтобы осу-
ществить реформу университета, там устраивались празднест-
ва, напоминающие итальянские. Императору веяно не хватало
денег, и в погоне за ними он готов был на новые политические
авантюры.
После смерти Бертольда идея восстановления господства
империи над Средиземным морем захватывает Максимилиана,
и, сбрасывая со счетов свои обязанности перед чинами империи,
закрывая глаза на изменения, произошедшие в Германии, Мак-
симилиан в 1508 г. через Тирольские проходы вступает в Ита-
лию, ввязываясь в кипящую там войну.
Так открылся новый этап истории Германии, шедшей к Ре-
формации. Этого не понимал еще ни император, ни его поддан-
ные, включая тех1 страстных молодых августинцев, которые в
Эрфурте вокруг Иоганна Штаупитца начали как раз тогда соз-
давать свои планы реформ церкви в Германии. Одним из них
был Мартин Лютер. И молодые гуманисты, собравшиеся в Эр-
фурте вокруг поклонника античности Муциана Руфа, сочувст-
вовали им, посмеиваясь над1 их религиозным фанатизмом.
2. Конрад Цельтис во главе
гуманистического движения в Германии
За столетие со времени выхода в свет первых научных тру-
дов о Конраде Цельтисе мало что изменилось в объеме доку-
ментальных данных о жизни и о комплексе произведений не-
мецкого «архигуманиста», как назвал его в 1889 г. Ф. фон Бе-
цольд.40 Значение Цельтиса как историка тщательно анализи-
руется в трудах П. Иоахимсена (120;* 121); новейшие исследо-
вания Л. В. Спитца (203; 204) проливают новый свет на осо-
бенности мировоззрения Цельтиса.
И все-таки Цельтис всегда остается в тени рядом со своими
младшими современниками, почти сверстниками — Рейхлином ,
и Эразмом. Причина этого не в забвении или недооценке, ее,
скорее, можно искать в том, что все немецкое гуманистическое
движение, самым ярким, самым значительным представителем
которого был бесспорно Цельтис, признанный таковым еще при
жизни и никогда, собственно, не утрачивавший этого признания,
40 В первую очередь следует назвать труды И. Ашбаха (8; 10), Ф. фон
Бецольда (26), Г. Бауха (17—22) и Б. Гартманна (92). К ним следует до-
бавить публикации К. Гартфельдера (VIII) и К. Аделя (X). В 1934 г.
Рупприхом была издана переписка Цельтиса (IX), а затем ряд его произве-
дений с комментариями (188; 189).-
133
воспринимается лишь как подготовительная ступень к Рефор-
мации.
Конрад Цельтис (1459—1508 гг.) .принадлежал к тому сча-
t стливому поколению немецких гуманистов, которые вступили
в жизнь, когда основы новой системы образования, нового
мировоззрения были уже заложены, когда существовало убеж-
дение в том, что средневековое варварство должно уступить
место распространившемуся из Италии свету культуры и гу-
манности. Эта мысль не казалась противоречащей той нена-
висти и презрению, которым подвергалось все римское — нравы
католической церкви и политика папства. Считалось естествен-
ным, что свет воцарится в Германии, а в Италии наступит
мрак, первые признаки которого проявились в маразме рим-
ской церкви. Подобно тому как некогда осуществлялось «trans-
latio Imperii» — перенесение империи из Рима в Германию, так
должно было осуществиться и переселение Апполона и муз в
земли германцев. Этой теме посвятил свое центральное, про-
граммное произведение Цельтис — оду,«К Аполлону, изобрета-
телю поэзии, чтобы он пришел от италийцев к германцам»
(/, с. 193—194).
Поэт был сыном простого крестьянина-виноградаря Иоган-
на Пикеля из Випфельда, в окрестностях Вюрцбурга. Его стар-
ший брат был священником, благбдаря чему и сам он мог
тоже получить начальное образование. В 1479 г. он закончил
тривиум в Кельнском университете,’ получив степень бакалавра
искусств. Уже там он начал писать стихи, но это были обычные
средневековые вирши на скверной «кухонной» латыни. В кельн-
ской цитадели схоластики он познакомился с основами учений
Альберта Великого и Фомы Аквинского и на всю жизнь сохра-
нил уважение к ним. Но весенняя оттепель немецкого гуманиз-
ма проникала настойчиво и в бастионы кельнского «Stadium
generale». Слава некогда обучавшегося там Родольфа Агрико-
лы, скандальные столкновения с вагантами — учениками Лу-
дера (такими как Вильгельм Суригон, появившийся в Кельне
в 1471 г.) —все служило стимулом к тому, что наиболее спо-
собные и обладавшие самостоятельностью мышления студенты
отправлялись искать удовлетворения своей любознательности
в даль.-Четырехлетнее странствование по Германии дало Цель-
тису представление о стране и народе. В конце 1484 г. он им-
матрикулировался в Гейдельбергском университете — это было
зрелое решение человека, который предпочел систематические
занятия беспорядочной жизни в духе Самуэля Кароха. Цельтис
был вагантом недолго и не в качестве ваганта достиг славы.
Год в Гейдельберге был для него особенно плодотворен — он
слушал лекции Родольфа Агриколы, перевернувшие все пред-
ставления молодого франконца. Когда в октябре 1485 г. он
становится «магистром искусств» в Гейдельберге, это — уже
определившийся гуманист, с увлечением занимающийся грече-
134
ским и древнееврейским языками, навсегда отрекшийся от «ку-
хонной латыни». Возможно, у Агриколы он получил и основы,
музыкального образования в итальянском духе. Теперь он стре-
мится в страну, где царствовал Аполлон.
В Гейдельберге Цельтис познакомился с трудами Николая
Кузанского, к которым враждебно относились в Кельне; он по-
лучил здесь и математические, и естественные знания (184).
Интерес Цельтиса к беспредельному миру, характерное только
для него тяготение к географическим познаниям всецело зави-
сели от этого. В начале 1486 г. он снова отправился в путь: со
смертью Агриколы Гейдельберг для него опустел. Он словно
ищет теперь, где смог бы продолжить гуманистическое образо-
вание, в то же время стремясь и сам раздавать то, что имел
счастье получить. Его путешествия теперь менее всего похожи
на скитания ваганта: в 1486 г. он — в Эрфурте, где когда-то
начинал свое образование Агрикола; оттуда он едет в Росток —
в надежде, что в сравнительно молодом университете найдет
подходящую обстановку для гуманистических штудий. Но заня-
тия в Ростоке были прекращены в связи с начавшейся распрей
между соборным капитулом и епископом. Поэтому Цельтис
вынужден был уехать и оттуда, и свои лекции в зимний семестр
1486/1487 г. он читал уже в Лейпциге, где благодаря деятельно-
сти Петера Лудера обстановка для гуманистических штудий
была лучше подготовлена. Лекции Цельтиса о теории латинской
поэзии и занятия по драматургии Сенеки принесли ему в
Лейпцигском университете настоящий триумф: молодой кур-
фюрст Фридрих Мудрый оказался в числе его восторженных
слушателей. По его представлению 18 апреля 1487 г., во время
съезда князей в Нюрнберге на торжественном празднике в
нюрнбергском Кайзербурге (в данном случае игравшем роль
римского Капитолия) дряхлый император Фридрих III короно-
вал Цельтиса лавровым венком. До него этой чести удостоился
только Эней Сильвий Пикколомини (103).
Официальное признание сразу поставило Цельтиса выше
всех немецких гуманистов. В это время он принял эллинизиро-
ванное имя «Протуций» (Protutius от грен, лро-татстю—‘проры-
вать, прокладывать дорогу, кидаться в схватку’; возможно,
впрочем, что это — перевод его неблагозвучной, фамилии, зна-
чащей ‘мотыга’).
В 1487—1488 гг. Цельтис отправился в Италию. Он побывал
в Венеции, где познакомился с Сабеллико, в Падуе он зани-
мался у Кальфурния и грециста Камеро, некоторое время на-
ходился в Ферраре, где познакомился с Гварино (видимо, не
произведшим на него глубокого впечатления), и, наконец, по-
пал во Флоренцию, где оказался в кругу гуманистов Платонов-
ской академии. Философские взгляды Марсилио Фичино, вся
концепция флорентийских неоплатоников с их синтезом христи-
анского и языческого мирово'ззрений, оказали на него решаю-
135
щее воздействие. Здесь кончился озаренный знакомством с Ро-
дольфом Агриколой кельнский бакалавр и возник первый апо-
стол фичинизма среди немецких гуманистов.
Побывал Цельтис после этого и в Риме, где познакомился с
Помпонием Лэто. Идея создания гуманистических «академий»,
или сотовариществ единомыслящих адептов распространения
античной образованности, по типу академий древних филосо-
фов, зародилась у него во время этих встреч. Одновременно
Цельтис загорелся идеей возрождения древнего театра как сред-
ства привлечения внимания знатных меценатов к гуманистам.
Цельтис возвращается на родину через Венгрию и Польшу,
возможно, имея в виду наладить знакомства с гуманистами при
дворе Матьяша Корвина и в Ягеллонском университете Кра-
кова. Именно здесь он пополнил свое образование, в течение
двух лет (1489—1491 гг.) одновременно занимаясь у астроно-
ма Войцеха Брудзевского и читая курсы основ древней фило-
софии (Parvulus philosophiae), поэтики и греческого языка
(20). Летом 1491 г. он вновь появился в Нюрнберге — городе,
с которым для него были связаны воспоминания о первом три-
умфе» но тут же направился в Ингольштадт, где в течение
одного семестра читал курс по «Пиру» Платона в качестве
профессора «in studio humanitatis» (19). Это был важный шаг
к реформе немецких университетов — взамен подготовительно-
го курса — тривиума, включавшего некоторый объем классиче-
ских знаний, Цельтис ввел специальную гуманистическую под-
готовку. Помимо нее он считал необходимыми также и естест-
венно-математические знания.
Находясь в Ингольштадте, Цельтис вел интенсивную пере-
писку со своими коллегами в Германии и в Италии, на корот-
кий срок приезжал в Нюрнберг, где получил финансовую и мо-
ральную поддержку со стороны гуманистов того кружка, кото-
рый некогда сложился там вокруг Региомонтана и Вальтера
(103, S. 36). Ему предоставляется возможность реорганизации,
начального обучения в школе при приходе св. Зебальда, а на
зимний семестр 1492/1493 г. он согласился возглавить анало-
гичную школу в Регенсбурге. В Ингольштадте в созданной им
школе плодотворно шли занятия греческим языком, но вспыш-
ка чумы летом 1495 г. заставила его снова бежать в Нюрн-
берг (92).
Именно в это время он набрасывает свой проект «Четырех
Германий» (120). Затем в Гейдельберге он оставался до нача-
ла 1496 г., как прямой преемник своего учителя, Агриколы —
не столько при университете, сколько при дворе—и как совет-
ник, и как учитель детей пфальцграфа Филиппа. Здесь вокруг
Цельтиса создается первое гуманистическое содружество («So-
dalitas litteraria Rhenana»). Рейхлин, Вимпфелинг, Тритемий,
Вигилий и ряд других прославленных гуманистов с самого на-
чала фигурируют в списке этого сообщества, по образцу которо-
136
го затем создаются аналогичные кружки в других городах Гер-
мании (10). Оно возникло не при университете, не при дворе,
но в качестве вольного содружества под председательством
могущественного Иоганна Дальберга, имевшего достаточно
средств на содержание своей Академии (112).
Лишь официальное приглашение Максимилиана заставило
Цельтиса покинуть приветливый Гейдельберг и направиться в
Вену. 7 марта 1497 г. Цельтис был назначен профессором кра-
сноречия и поэтического искусства в Венский университет. Ди-
плом подписал сам император Максимилиан I — это было на-
рушением университетской автономии, но зато шагом к превра-
щению Венского университета в передовой центр культуры и
образования в Европе.
И в Вене Цельтис начал свою деятельность с создания вне
университета такого же сообщества, как в Гейдельберге. В про-
тивоположность установившимся представлениям о том, что
распространение гуманизма в Германии связано было с универ-
ситетами, на каждом этапе гуманистического развития, в.том
числе и тогда, когда при Цельтисе гуманизм одержал в основ-
ном победу над схоластикой, гуманистическое движение раз-
вивалось вопреки университетам, а не в университетах.
• Созданная в 1497 г. «Sodalitas litteraria Danubiana» была
J подобием Рейнского сообщества, основанного в Гейдельберге.
Условия для создания подобных гуманистических «Академий»
были благоприятны. В это время уже возникали аналогичные
сообщества в Нюрнберге — «Sodalitas Noricis», в Аугсбурге —
«Sodalitas- Augustinensa» (148), в Оломоуце — «Sodalitas Маг-
comariica» и т. д. (10). Дунайское сообщество, по мысли Цель-
тиса, объединяло гуманистов не только Вены, но и всей Австрии
и Венгрии, где еще сохранялся в это время круг гуманистов, не-
когда сосредоточившихся при дворе Матьяша Корвина.
В 1499 г. Цельтис делает попытку присвоить артистическому
факультету Венского университета такие же права присужде-
ния высших ученых степеней, какими обладали теологический
и юридический факультеты. Это вызвало сопротивление корпу-
са докторов, а внутри артистического факультета усилилась
открытая оппозиция требованиям глубокого изучения филоло-
гии и древней философии, с которыми выступал Цельтис (8).
Борьба приобрела характер столкновения между поклонника-
ми Аристотеля и Платона. Отказавшись от своего йлана совер-
шить сразу переворот в структуре университета, Цельтис при-
бег к обходному пути: зимний семестр 1499/1500 г. открылся-
параллельно с артистическим факультетом в самостоятельной
«коллегии поэтов и математиков» («Collegium poetarum etmat-
hematicorum»). Здесь в обучении были объединены заимство-
ванные из итальянских университетов (прежде всего из Фер-
рары) принципы филологического образования на основе изу-
чения трех древних языков, изучения древней философии
137
^Платона), классической литературы, теории поэзии, латинско-
го красноречия, драматического искусства (с этой целью устра-
ивались школярские постановки на сцене). Самостоятельное
место в преподавании заняла натурфилософия, и подлинный
Аристотель изучался в сочетании с Птоломеем и Плинием
Младшим.
В 1501 г. в Линце ученики коллегии впервые разыграли пе-
ред императором 'или, точнее, при императоре — поскольку и
сам он был участником красочного представления — «Игрища'
дианы» («Ludus Dianae»), текст и «сценарий» которого были
написаны самим Цельтисом (26, S. 20—21). После этого колле-
гия была торжественно утверждена императорским эдиктом.
Венской коллегии поэтов и математиков даруется и право при-
суждать поэтические лавры. В последующие годы, наряду с на-
писанными самим Цельтисом, но не дошедшими до нас текстами
сценических игрищ, создаются совместные произведения его
учеников, выполненные под его руководством: «Рапсодия»
(1505 г.), «Мелопии» (1507 г.) Петера Тритония и др. В по-
следние годы жизни Цельтис был окружен учениками, среди
которых выделялся сделавшийся ректором в 1502 г. и осущест-
вивший постепенно превращение коллегии в полноправную
часть университета Иоганн Куспиниан (17).
Цельтис завершил свой поэтический сборник «Amores», ин-
тенсивно работая над следующими —«Odarum» и «Epugram-
mata»,41 координируя деятельность немецких гуманистов в пред-
принятом им труде «Germania illustrate». Еще раз он едет в
Нюрнберг, чтобы проследить за изданием своих книг и найден-
ного им текста произведений Гросвиты, набрасывает для Дю-
рера проекты гравюр, которыми были снабжены эти издания,
передает в Аугсбурге в дар Пейтингеру найденную им рим-
скую карту (известную как «Tabula Peutingeriana»), ведет ин-
тенсивную переписку и до последнего года жизни занимается
с учениками. В 1508 г. Цельтис умер в расцвете творческих сил
и таланта.
Значение Цельтиса в культурной жизни Германии неизме-
римо. Здание немецкого Ренессанса, в строительстве которого
предшествующие поколения проделали, правда, труднейшую и
подчас неблагодарную работу, именно при Цельтисе вознеслось,
расширилось и приобрело свои самобытные черты. Гуманисти-
ческая культура в Германии благодаря его предприимчивости,
удивительному сочетанию рафинированной утонченности уче-
ного и мужицкой, грубоватой непосредственности бесконечно
41 Сборник од в неполном объеме был издан при жизни поэта в Нюри-
•берге (V), а затем, в дополненном виде опубликован его учениками в Страс-
бурге в 1513 г.; эпиграммы впервые собраны по рукописным данным Гарт-
фельдером и опубликованы в XIX в. (VIII). Мы затрудняемся дать русский
перевод названия сборника Цельтиса «Amores» (букв. «Лгдбви»), так как
в русском литературном языке слово это не употребляется во множествен-
ном числе (IV).
138
одаренной натуры, приобрела, наконец, целостность и завер-
шенность. В первую очередь под его воздействием сложилась
творческая индивидуальность Альбрехта Дюрера, которая слу-
жит для нас олицетворением всего немецкого Возрождения.
Гуманистическое credo Цельтиса наиболее отчетливо выра-
жено в речи, произнесенной по случаю начала осеннего семе-
стра 1492 г. на факультете искусств Ингольштадтского уни-
верситета в присутствии герцога Баварского (188). Безусловно,
в ней имеется некоторая перекличка с аналогичной речью почи-
таемого им учителя, Агриколы, произнесенной в Ферраре (см.
с. 109—111). Но Цельтис делает главный акцент на том, что Ин-
гольштадтский университет должен стать подлинным центром
образования в Германии, затмив университеты Италии. Он под-
черкивает значение в образовании тех трех дисциплин (средневе-
кового «тривиума»), изучение которых осуществлялось на ар-
тистическом факультете. Они открывают путь к всеобъемлющим
знаниям. Но Цельтис называет их не принятыми в университе-
тах схоластическими терминами, а так, как называли их гума-
нисты: «поэзия», «риторика» и «философия». Только овладение
ими дает людям истинное благородство души — «vera animi
nobilitas». Цельтис обращается к юным представителям немец-
кого дворянства, призывая их посвятить себя историографии
своего народа и приумножению славы предков. Так в древно:
сти римское дворянство, — говорит он, — переняло вместе с гос-
подством над миром знания у древних греков — теперь же эта
задача встает перед немецкими дворянами. Истинное благород-
ство души состоит не в том, чтобы разводить себе на потеху
бесчисленных собак и лошадей, и не в том, чтобы получить в
распоряжение побольше духовных пребенд, а в развитии своего
характера. Цельтис особенно настойчиво повторяет, что хотя
постыдно не знать истории древних греков и римлян, но ещё
постыдней не знать прошлого своей родины. Он призывает к
изучению географии Германии, науки о .небесных светилах, без
которой невозможно ориентироваться в просторах земли и мо-
рей, а также к изучению истории немецкой империи и отдель-
ных племен, из которых она состоит. До сих пор, — говорит
Цельтис, — еще не написана история германцев, и вечности не
преданы героические деяния отцов, поэтому трудно давать от-
пор всем клеветникам, которые выступают против немцев, по-
роча их прошлое. Цельтис настаивает на необходимости скол .
рейшей реформы всей университетской системы образования/
чтобы подчинить задаче гуманистического развития всю струк-
туру обучения студентов. Древние греки и римляне, сочетая
знание философии с искусством риторики и элоквенции, пока-
зали пример того, как понимание ценности науки ведет к вы-
сокому искусству управления государствами. Только путем
сочетания знаний создается настоящая добродетель, богобояз-
ненность, умеренность, мужество и дальновидность, необходи-
139
мые государственному человеку (каким должен быть каждый
дворянин) для служения своей родине. Речь заканчивается
прославлением рода герцогов Баварских. Разумеется, подоб-
ная концовка была лишь традиционной данью уважения к по-
кровителям инголыптадтского университета, а не выражением
политических пристрастий самого Цельтиса. Его речь, скорее,
можно рассматривать как изложение программы общегерман-
V ской реформы образования, в которой главное внимание уде-
лялось университетам.
Патриотизм Цельтиса виден и почти в каждом произведе-
нии его замечательной поэзии, относящейся, бесспорно, к луч-
шим плодам неолатинской гуманистической литературы Герма-
нии эпохи Возрождения. Правда, и здесь иногда звучат ноты,
которые можно воспринять как противоречащие этому убеж-
денному патриотизму. Чаще всего такие сентенции носят отте-
нок космополитичности. В них отразилось представление поэта
о том, что искусство выше всех сословных и территориальных
границ. «О, святой и великий труд певца! — восклицает Цель-
тис— только ты один можешь вырвать все, что хочешь у судь-
бы, перемешать прах и пепел со звездами» (IV, 2, 9). Поэт
общается и с царственными особами, и с простолюдинами, он
выше каких-либо материальных интересов. Цельтис представ-
ляет нам идеал поэта, отказавшегося от земных благ, от семьи
и родства:
Покинь отцовские стада и гляди на чужие звезды,
Если ты хочешь следовать небесными путями.
Не все ли равно, где ты умираешь —
Один путь отовсюду с земли к покоям бессмертного Юпитера.
(IV, 4, 1)
Но призыв к творческой аскезе отнюдь не означал отказа
от радостей жизни: его лирика полна чувственности и эротиз-
ма. Эта сторона в творчестве Цельтиса нередко преувеличива-
ется во многих историко-литературных исследованиях о нем,
в том числе и в книге Б. Пуришева (49, с. 30—32). Изданный
еще при жизни Цельтиса сборник поэтических произведений
«Amores» (IV) посвящен отнюдь не только любовным похожде-
ниям поэта. Да и в их описании, по-видимому, преобладает ли-
тературная фантазия, (ср. 203). В первую очередь здесь рас-
крывается во всей полноте философско-поэтическое миропони-
мание поэта. Здесь более, чем где-либо выступает на первый
план заимствованное у Марсилио Фичино пантеистическое ис-
толкование любви как имманентной связи человека и бога, как
первопричины божественного творения (ср. 16, с. .109—111).
Книга заканчивается. гимном («Hymnus eroticus»), содержа-
ние которого повторяется в «Легенде о Демогоргоне» (Fabula
Demogorgonis») (X, р. 55—64), являющейся вступлением к
поэтическому наброску «О местоположении и обычаях герман-
140
цев». Заимствуя картину сотворения мира из «Генеалогии бо-
гов» Боккаччо, Цельтис использует образ «прародителя бо-
гов» Демогоргона, во чреве которого покоился Хаос. Источник
творения — чувство любви творящего к творимому, которое
«философы древности называли стихиями огня, воды и возду-
ха, или пара, считая их зачинателями вселенной, мы же назы-
ваем высшим богом, который из куска земли и глины создал
людей и даровал им, как и всем живым существам, растениям
и зародышам и даже некоторым неживым вещам, каковы опре-
деленные минералы и краски, силу и свойство любви, так что
они, следуя естественной близости и родству, инстинкту и внут-
реннему тяготению, стремятся сочетаться, друг с другом» (X,
р. 56—57). Любовью создано удивительное устройство вселен-
ной, в любви заключено начало и сущность городов, государств
и империй.
Четыре страны света соответствуют четырем границам Гер-
мании: с запада Рейн, с востока — Висла, с юга — Дунай, те-
кущий вдоль украшенных снегами Альп, с севера — Арктиче-
ский океан (X, р.59—60); соответственно четырем странам света
и четырем «пределам» Германии строится и поэтическая ком-
позиция «Amores». Число 4 для Цельтиса приобретает много-
значный символический смысл: четырем временам года соот-
ветствуют четыре времени суток и четыре человеческих возра-
ста (детство, юность, зрелость и старость); четырем странам
света — четыре знака зодиака и четыре основных пункта эклип-
тики (равноденствия и солнцестояния), четырем ветрам — че-
тыре математические комплексии и, наконец, четыре челове-
ческих темперамента, четыре основных цвета и четыре элемен-
та вселенной (земля, вода, огонь, воздух, или пар).42 Лириче-
ские образы четырех возлюбленных Цельтис тоже превращает
в сложные и многозначные символы. Они отвечают четырем
«пределам» Германии, где расцветала любовь поэта, или точ-
нее, его «любви». При этом Восток и река Висла соответствуют
заре и молодости: здесь роман «развертывается с полькой Га-
зилиной, обладающей сангвиническим темпераментом. Карти-
ны природы соответствуют весне: великолепен пейзаж с ледо-
ходом на Висле. Следующий цикл любви протекает на Дунае,
на Юге Германии, когда поэту уже 30 лет, а предмет его любви,
Эльзула из Регенсбурга, обладает холерическим темпераментом.
Картина гор, уходящих вершинами в небеса и наполненный
деятельностью город Нюрнберг служат фоном событиям, сим-
волизирующим день как время суток и лето как время года.
Печальная история любви к третьей героине — Урсуле связы-
вается с картиной величественного Рейна и соотносится с воз-
растом в 35 лет, с вечерним угасанием дня, осенью и флегмати-
42 Подобным же образом строится аллегория философии в гравюре
А. Дюрера, выполненной по разработанной Цельтисом «программе», предна-
значенной для нюрнберского издания «Атогез».
141
ческим темпераментом возлюбленной. И, наконец, четвертый
образ — зимы и ночи, где особенно живописен рассказ (быть
может, выдуманный) о поездке с рыбаками из Любека в океан,
за Оркады, в Туле, расположенный в стороне вечной ночи.
Цельтис описывает любовь к меланхолической Барбаре и сету-
ет на наступающую старость (в 40-летнем возрасте!).
Поэтизация философских образов у Цельтиса подчинена об-
щей идее пантеистического миропонимания. Поэт неоднократно1
возвращается к мысли о том, что не в глухих стенах церкви, а
в тени лесов и на просторе полей, под открытыми небесами
ощутимо божественное присутствие. «Спокойствие природы
больше говорит сердцу, | чем истошные вопли темного мона-
ха»,— пишет Цельтис (V, 1, 16), «Великого Юпитера здесь
вижу я лик всемогущий, | себя ощущаю я в храме всевышнего
бога» (V, 1, 19).
С негодованием обрушиваясь на продажность церкви, в осо-
бенности на торговлю индульгенциями, Цельтис противопостав-
ляет этому идеальную картину первобытной простоты нравов
у лапландцев, напоминающих ему древних германцев, описан-
ных Тацитом. «Здесь никто не разгорячен вином, никто не ис-
порчен роскошью, никто не пыжится от надменности, никто не
охотится за золотом с готовностью убивать и риском быть уби-
тым. Никакие удары в медный колокол не созывают здесь на-
род, не раздаются в храмах звуки труб и флейт, не услышишь
здесь музыки органа. Никакие юристы здесь не выкручивают
законы, никакие врачи не зарабатывают деньги на крови и
ничьи клешни не давят народ» (цит. по: 26, S. 228). Но эта со-
циальная идиллия следует за мыслью о старости , о наступаю-
щей ночи, о завершенном жизненном цикле. По-видимому, здесь
мы имеем дело с отвлеченной мечтой о нравственном идеале,
являющемся итогом пройденного и началом нового цикла раз-
вития. Социальным идеалом Цельтиса выступает Нюрнберг,
который он воспевает в «Amores» и которому посвящена един-
ственная выполненная самим гуманистом часть задуманного им
коллективного труда под заглавием «Germania illustrata».
В этом историко-географическом описании Нюрнберга Цельтис
уделил внимание ландшафту, делая своеобразную попытку вы-
вести закономерности общественного организма из специфики
природы; он подробно описывает обычаи, делает попытки да-
же статистически исследовать экономику города (VII). Его ис-
торические и социально-экономические экскурсы наивны, но в
них содержится трезвое понимание самой задачи конкретного
изучения города как социального организма. Буржуазная ос-
нова мировоззрения гуманиста здесь особенно отчетливо про-
явилась в попытках дать цифровые данные (например, он при-
водит численность населения, данные торгового оборота пр ви-
дам продукции), в восхищении той «техникой» (главным обра-
зом механизмами, с помощью которых мельничными колесами
142
приводились в движение токарные, шлифовальные приспособ-
ления и механические молоты), которая позволяет людям со-
здавать невиданные по совершенству изделия.
Цельтис был непосредственно связан с нюрнбергскими ти-
пографиями и художниками, в первую очередь с Дюрером. Не
приходится считать его самого художником. Дошедшие до
нас «программы», предназначенные, например, для аллегории
«Философии» Дюрера или для титульного листа страсбургского
издания «Од», выполненного Бальдунгом Грином, свидетельст-
вуют об увлечении Цельтиса сложным аллегорическим содер-
жанием в ущерб художественным достоинствам. Зато бесспор-
на роль поэтических образов Цельтиса в развитии немецкогц,
пейзажа, в частности его влияние на произведения Кранаха
(45, с. 5).
Смерть Цельтиса нашла отклик в бесчисленных скорбных
эпитафиях. Но бурный темп жизни Германии был таков, что
уже на следующий год появился новый кумир гуманистов всей
Европы: с выходом в свет «Похвального слова глупости» ела- -
ва Эразма Роттердамского быстро затмила славу Цельтиса.
Как Цельтис принес на смену увлечениям Цицероном и Катул-
лом заимствованный им в Италии культ Платона и собствен*,
нйе поклонение Тациту, так теперь подражания Лукиану и Апу-
лею вносят новую струю в гуманистическую литературу.
В насыщенной предгрозовыми разрядами атмосфере спор
созданных Цельтисом содружеств гуманистов с обскурантами
из-за древнееврейских текстов и права вторжения ученых
в святая святых теологии открыл новую эпоху в истории об-
дцественной мысли Германии — эпоху Реформации.
3. Итоги развития
гуманистического движения в Германии XV в.
На рубеже XV и XVI вв. гуманистическое, движение в Гёр-
мании получило почти повсеместное распространение. Как бы
ни сопротивлялись старые университетские общины магистров
и докторов, упорно державшихся за привычные схоластические
принципы и сознательно заботившихся о том, чтобы отупляю-
щее действие их преподавания не оставляло возможности. про-
буждению свежей и свободной мысли — теперь и им под на-
тиском требований, времени приходилось считаться с победо-
носным шествием гуманизма. Даже в Кельне, этой цитадели
альбертинцев и томистов, где доминиканский орден прочно дер-
жал в своих руках все управление университетом, появился
«свой гуманист» — Ортуин Граций (прославившийся впослед-
ствии позорной ролью во время процесса Рейхлина). Бастионы
Кельна уже несколько раз оказывались к тому времени прор-
ванными неудержимым потоком весенних вод — начиная с по-
явления там в 1471 г. Вильгельма Суригона, одного из «ваган- -
тов», подобных Кароху.
143
В 1495 г. в Кельн приехал Германн фон дем Буше, язви-
тельный поэт-сатирик и возвышенный теолог-гуманист, вед-
ший образ жизни ваганта, но не похожий на своих предшест-
венников типа Кароха и Суригона. Его попытки чтения латин-
ских поэтов повели за собой скандальный протест профессоров
Кельна, но в 1507 г. его вновь пригласили читать классиче-
скую литературу. Правда, на этот раз одновременно с ним в
Кельне появился и более покладистый Ортуин Граций — в ре-
зультате на следующий семестр Буше было отказано, а Гра-
ций остался преподавать. Но каков бы ни был Буше по своим
моральным качествам, основы гуманистической латыни внед-
рились в Кельнском университете, сменив «кухонную латынь»
схоластов.
Среди современников Цельтиса важнейшее место занимает
Иоганн Рейхлин (1455—1522 гг.).43 Его творчество образует
как бы мост от «цельтисовского периода» немецкого гуманиз-
ма к тому конфликту, который, начавшись как спор единого
лагеря гуманистов против обскурантов, Перерос затем в идео-
логические битвы начавшейся Реформации. Рейхлин не дожил
до событий революционной борьбы, в которой погибли мечты
о социальной гармонии и значительно потускнели идеи просве-
тительства и возрождения древней культуры. Но первые из
сражений, в которых грубая сила пришла на смену ученым
спорам, он еще успел увидеть буквально на пороге смерти в
своем родном городе Пфорцгейме во время рыцарской войны.
Рейхлин расширил сферу распространения гуманизма и свя-
узал гуманистическое движение в Германии с гуманизмом дру-
гих стран, не только Италии, но и Франции, куда идеи немец-
ких гуманистов проникли вместе с искусством книгопечата-
ния.44 В Париже Рейхлин сблизился с одним из первых гебра-
истов, Бесселем Гансфортом, в Риме — с итальянскими неопла-
тониками во главе с Марсилио Фичино и Пико делла Мирандо-
лой. Общение с ними, в особенности с Пико, натолкнуло Рейхли-
иа на занятия «герметической философией» и каббалой.
Если Цельтис раскрыл своим соотечественникам духовные
ценности платоновского идеализма путем сочетания их с хри-
стианством, то для Рейхлина путь к познанию истинного смыс-
ла мира и тайн его вещей и проявлений заложен в синтетиче-
ском изучении неоплатоников, среди которых преимущество от-
дается мистике Дионисия Ареопагита, каббаллистике Габби
Акиба и Симона Бен-Иохаи, к которым позже Рейхлин доба-
вил еще Иосифа Гекатила (XIII в.). В Базеле в 1494 г. вышло
43 Рейхлину посвящена монография Гейгера (77). Из новейших рабог
см. сборник, включающий статью Рупприха (131, S. 10—13). На русском язы-
ке о споре Рейхлина с кельнскими «арнольднстами» см.: 49, с. 99—102;
44 В 1471 г. по инициативе ректора парижского университета Гийома
Фишэ при посредничестве немецкого гуманиста Генлина фои Штейна была
основана типография, вокруг которой вскоре создался кружок немецких гу-
манистов.
144
в свет первое большое философское произведение Рейхлина —
трактат «О чудодейственном слове» («De verbo mirifico»).
В предисловии говорилось: «В наше время интерес к изучению
мистических и таинственных вещей постепенно пропадает глав-
ным образом потому, что наши современники перестают пони-
мать источники, из которых черпаются знания об этих вещах»
(77, S. 74).
Конечный вывод из этого учения, как и у Пико делла Ми-
рандолы, направлен на прославление человека. В пифагорей-
ском учении о числах Рейхлин видел идею мировой гармонии.
Стремление проникнуть в тайны вещей отвечало главной тен-
денции его учения: привести в согласие всю человеческую муд-
рость, которая*существовала до него. Он признает правомоч-
ность трех религий, в совокупности раскрывающих тайну ми-
ровой гармонии. Этим взгляды Рейхлина принципиально от-
личались от позднейших теорий нигромантии Агриппы Неттес-
геймского и теософии Якоба Беме.
Появление рейхлиновского трактата имело шцрокий отклик
в среде гуманистов. Он был посвящен Иоганну фон Дальбергу,
признанному главой сообществ немецких гуманистов. Цельтис
откликнулся на него восторженной одой в честь Рейхлина. Еще
за два года до издания «De verbo mirifico» Рейхлин по пред-
ставлению герцога получил от императора дворянскую грамо-
ту, имевшую значение официального признания его ученых
доблестей. В 1499 г. Рейхлин был включен в число опекунов
малолетнего герцога Ульриха Вюртембергского, а затем дваж-
ды— в 1502 и 1513 гг. — назначался .президентом Швабского
суда.
Но одновременно росла ненависть к Рейхлину со стороны
враждебных гуманизму сил, по справедливости видевших в нем
оплот передовой мысли.
В изданном в 1506 г. трактате о древнееврейском языке
«De rudimenta linguae hebraicae» Рейхлин говорил: «Я почи-
таю св. Иеронима, как ангела, и ценю Николая Лиру, как ве-
ликого учителя, но Истину я чту, как бога!» (204, р. 61). По-
добный принцип был отрицанием схоластики, и не изучение
древнееврейского языка, даже не проверка перевода священных
текстов сама по себе, но нарушение самого главного — монопо-
лии церкви, ниспровержение принципа бесспорности церковных
авторитетов,, вызвали яростную ненависть обскурантов.
Сражение с ними, охватившее вскоре весь лагерь гуманис-
тов, должно рассматриваться уже как начало нового истори-
ческого этапа — Реформации.
* *
*
Столкновение Рейхлина с кельнскими обскурантами — ар-
нольдистами характеризует в значительной мере превращение
10 Зак. 362 |45
схоластики из сйстемы средневековой учености в силу, направ-
ленную против развития мысли как таковой. Нетрудно, по-ви-
димому, установить закономерность этого явления как следст-
вие утраты прогрессивных возможностей феодализма, идеологии
которого схоластика соответствовала. Споры между разными
направлениями и школами схоластики выражали лишь неиз-
бежную борьбу различных социальных сил внутри феодально-
го общества. В противоположность этому гуманизм может рас-
сматриваться как антагонист схоластики, как выражение анти-
феодальной идеологии. Непременным условием наступления
Реннессанса является возникновение ранних капиталистических
отношений. Естественным отражением этого в области социаль-
ной психологии и этики служит развитие индивидуализма, при-
ходящее на смену средневековому корпоративизму и сословной
ограниченности. В сфере духовной культуры неизбежно проис-
ходит секуляризация интеллектуальной деятельности — цер-
ковь утрачивает свою'монополию даже и на религиозные идеи.
На смену схоластике с ее верой в авторитет приходит гумани-
стический рационализм, утверждение критерия практики, и на
этой основе происходит небывалый дотоле прогресс естествен-
нонаучных знаний.
Подлинным выражением антифеодальной идеологии гума-
низм явился не в силу прямого обличения несправедливостей,
творимых феодалами, а как разрушение выработанных феодаль- I
ным обществом представлений о взаимоотношениях между
людьми: Обличительность свойственна и идеологии средневеко-
вого бюргегства и крестьянства (достаточно вспомнить, напри-
мер, «Майра Гельмбрехта» Вернера Гартенера), но критика
феодального сословия велась в средние века с сословных же
позиций. Буржуазная этика возникла только с началом гума-
нистического движения и в гуманистах нашла своих наиболее
ранних выразителей.
Уже Петраркой был сформулирован принцип «истинного
благородства», разрабатывавшийся впоследствии Бартоломео
Платиной и Леонардо Бруни-Аретино. Немецкие гуманисты
подхватили этот принцип в середине XV в. Феликс Геммерлйй,
как мы видели, ещё связывал истинное благородство с дворян-
ским происхождением, но уже Иоганн Пиркгеймер Старший и
Альбрехт фон Эйб признавали безусловным истинное благо-
родство по духовным качествам и образованности.
Подчинение нового изобретения — книгопечатания — интере-
сам гуманистического движения нашло свое выражение уже в
создании первой научной типографии Иоганном Региомонта-
ном. Продукция этой типографии — тексты античных авторов,
астрономические таблицы и карты-; там совершенно не издава-
лась «благочестивая» литература.
Бессйорно большой удельный вес религиозно-философских
идей в немецком гуманизме объясним тем, что патриотизм, на-
циональное самосознание в Германии неизбежионаталкивались
на факт совершенно особой силы господства римской церкви —
таким образом, антикуриальная, чаще всего религиозная, (хотя
нередко, как у Геймбурга, и чисто юридическая) оболочка
здесь была вторичным, а не первичным явлением.45
Именно эта религиозно-философская струя в немецком, гу-
манизме подверглась особенно значительному воздействию —
как это ни парадоксально — итальянского гуманизма: Петрар-
ки, Валлы, а в конце XV в. Фичино. Религиозные интересы гу-
манистов лежат главным образом. в сфере этико-философских
идей, являясь тоже своеобразным Выражением индивидуализ-
ма эпохи Возрождения. Именно поэтому в. годы Реформации
большая часть немецких гуманистов, во главе с Эразмом,
встала в оппозицию к Лютеру.
Специфическая обстановка видимости реформ в импе-
рии при фактически'происходившем процессе стабилизации
княжеств на рубеже XV и XVI вв. создала наиболее благо-
• приятные условия для вызревания гуманистического движения,
Общие закономерности формирования антифеодальной ранне-
бурЖуазной идеологии именно на этом этапе развития гуманиз-
ма В. Германии выразились с наибольшей отчетливостью.
равными центрами гуманистического движения в Германии
явилась имперские города и княжеские резиденции. К числу
последних следует присоединить и Вену, бывшую не. только им-
перской резиденцией, хотя это и придавало ей временами осо-
бый авторитет и блеск-, но в первую очередь — резиденцией
^австрийских Габсбургов. К концу XV в. гуманисты приобрели
достаточный общественный удельный вес, чтобы их сообще-
ства^ могли стать самостоятельными организациями. Выраже-
нием крепнущего национального самосознания явилось созда-
ние всегерманской общности гуманистических кружков.
Начавшаяся реформа университетского образования вызва-
ла резкие столкновения гуманистов со схоластами, выступив-
шими теперь воедино как ревнители авторитета церкви. При
этом нарушение церковной монополии на выработку идеологи-
ческих норм и на контроль над общественным мировоззрени-
ем рассматривается идеологами схоластики как потенциальная
угроза со стороны гуманистов. Пока еще конфликты имели
локальный характер, но в первые годы XVI в. уже создаются
предпосылки того «генерального сражения» между гуманиста-
ми и обскурантами, которое явилось началом идеологических
битв эпохи Реформации.
45 На происходившем в 1975 г. в Туре Международном коллоквиуме по
проблемам немецкого, гуманизма (организованном Ж.-Кл. Марголэном и
Ж. Лефевром) в докладе Ж. Ливе (Страсбург) прозвучала мысль о том,
что Германия (или, точнее, «немецкие земли») была..лабораторией религиоз-
ных Идей, которые в дальнейшем привели в движение всю Европу, и что не-
меЬкий гуманизм пытался преодолеть политические н религиозные противо*
речия XVI в. (153, р. 145—146).
10»
147
Именно третий этап развития гуманистического движения
позволяет с наибольшей ясностью проследить и специфические
черты'н е м е цк о г о гуманизма.
Если нельзя считать спецификой его якобы «религиозный»
характер, так как гуманизм сам по себе был выражением секу-
ляризации идеологии, то преимущественное внимание к пробле-
мам мировоззренческого порядка, огромное значение философ-
ского направления безусловно отличали немецкий гуманизм от
итальянского.
Специфическим было развитие естественно-математических
дисциплин в гуманистическом движении Германии. В то же
время эстетические принципы, имевшие большой вес в италь-
янском гуманизме, оказались в немецком гуманизме второсте-
пенными. Этика как важнейший элемент философских представ-
лений гуманистов, неизменно преобладает в Германии над
чувственным восприятием красоты. Это обстоятельство явилось
одним из определяющих особенности гуманистической культу-
ры Германии по сравнению с итальянской.
Своеобразной чертой была связь ранних организаций гума-
нистов с книгопечатанием. При том, что выработка националь-
ного литературного языка в Германии происходила главным
образом в процессе развития Реформации, гуманистическая ли-
тература на латинском языке становилась здесь достоянием
значительно более широкого круга читателей, чем в Италии.
Поэтому задача создания живого литературного языка оказа-
лась уделом гуманистов-латинистов, в то время как литература
на немецком языке ограничивалась задачами «народных книг»,
«листовок» и морально-дидактических произведений Реформа-
ции. Появление «Похвального слова глупости», гуттеновских
диалогов, «Писем темных людей» и мало известной у нас поэ-
зии Цельтиса, Эобана Гесса и Эвриция Корда относится к тем
годам, когда латинский язык в романских странах уже уступил
место в качестве литературного языка итальянскому, француз-
скому, испанскому.
Наконец, особенностью гуманизма в Германии следует счи-
тать немецкий патриотизм, который отнюдь не находится в про-
тиворечии с латинской ориентацией. Соответственно, в этой осо-
бенности не следует видеть большего, чем в ней содержится:
дело не в том, что в гуманизме других народов патриотизма
меньше, а в том, что каждый народ выражал свой патрио-
тизм, заключавшийся в гордости прошлым и в вере в.будущее.
При этом нельзя забывать и те черты двойственности, ко-
торые заложены в гуманизме как общеевропейском явлении.
Его национальное и вненациональное начала (выражающиеся
в таких представлениях, как космополитизм Эразма) постоян-
но вступают в противоречие между собой. В этом противоречии
кроется главная причина исторической недолговечности гума-
низма эпохи Возрождения.
148
ИСТОЧНИКИ И БИБЛИОГРАФИЯ *
. ПРОИЗВЕДЕНИЯ КЛАССИКОВ МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА
1; Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология. — Маркс К. и Эн-
гельс Ф. Соч., т. 3, с. 7—544.
2. Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии. — Маркс К. и Эн-
гельс Ф- Соч., т. 7, с. 343—437.
3 Энгельс Ф. Заметки о Германии. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,
т. 18, с. 571—578.
4. Энгельс Ф. Диалектика природы. Введение. — Маркс К. и Эн-
гельс Ф. Соч., т. 20, с. 345—363.
5. Энгельс Ф. Заметки и фрагменты из истории науки. — Маркс К. и
Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 500—515.
6. Э н г е л ь с Ф. О разложении феодализма и возникновении националь-
ных государств. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 406—416.
7. Энгельс Ф. К «Крестьянской войне». — Маркс К. и Энгельс Ф.
Соч., т. 21, с. 417—418.
& Энгельс Ф. Энгельс — К. Шмидту. 5 августа 1890 г.— Маркс К. и
Энгельс* Ф. Соч., т. 37, с. 369—372.
9. Энгельс Ф. Энгельс — И. Блоху. 21—22 сентября 1890 г. — Маркс К.
и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 393—397.
10. Энгельс Ф. Энгельс — К. Шмидту. 27 октября 1890 г. — Маркс К.
и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 414—422.
11. Энгельс Ф. Энгельс — Ф. Мерингу. 14 июля 1893 г. — Маркс К. и
Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 82—86.
12. Ленин В. И. Лев Толстой как зеркало русской революции.—
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 210—211.
ИСТОЧНИКИ
I. Rodolphi Agricolae Phrisii (Opera omnia, vol. I —II). De inventione
dialectics libri omnes... etc., per Alardum Aemstelradamum ed. Colonia, 1539.
II._____Pfeiffer F. (hrsg. von). Rodolphi Agricolae Phrisii vita. (Scripta ad
Dietrich von Pleningen). — Serapeum, 1849, N 7, S. 97—107; 1849, N 8,
£ 113 цд
III. Allen. P. S. The letters of Rudolf Agricola. — Engl. Histor. Rev., 1906,
vol. XXI, p. 302—317.
IV. Conradi Celtis Protucii... Quattuor libri amorum. Norinberga, 1502.
V. Conradus Celtis Protucius. Libri Odarum quattuor. Norinberga, 1504.
VI. Germaniae exegesis volumina duodecim a Francisco Irenico Ettelingia-
censi extracte... Norinberga, 1518.
VII. Conrad Celtis. Descriptio urbs Norinberg. Hannover, 1729.
VIII. Fiinf Bucher Epigramme von K. Celtis. Hrsg. von K. Hartfelder.
Berlin, 1881.
IX. Der Briefwechsel des Konrad Celtis, gesammelt - von. H. Rupprich.
Munchen 1934
X. Conradi Celtis. Opuscula. Ed. K. Adel. Lipsiae, 1964.
XI. Nicolaus Cusanus. Opera in Lb. III. Basileae, 1554.
XII. Kallen G. (hrsg. von). Nicolai de Cusa. De concordantia catholica
libri tres. Jodocus Badius Ascensius, 1514 —Faximiliedruck. Bonn, 1928.
XIII. Nicolaus de Cusa. Opera omnia. Hrsg. v. d. Akad. d. Wiss. zu Hei-
delberg. Bd. I —II. Leipzig, 1939—1942; Bd. III. Hamburg, 1959.
• Нумерация произведений классиков марксизма-ленинизма дана араб-
скими цифрами полужирным шрифтом, публикаций источников — римскими,
литературы на иностранных языках — арабскими цифрами, на русском язы-
ке— арабскими (курсивом).
149
XIV. Akten zur Reform des Bistums Brixen. Hrsg. u. erlaut. von H.' Hfir-
ten. In: Cusanus-Texte. Bd. I—IV. Heidelberg, 1955.
XV. Hausmann F. (hrsg. von). Cusanus-Texte, Briefwechsel. Brixener
Briefbuch. Heidelberg, 1952.
XVI. Lhotsky A. (hrsg. von). Thomas Ebendorfer. «Chronica Austriae».—
MGS, N. Ser. 13. Koln - Graz, 1967.
XVII. Meister Eckhardt. Schriften und Predigten. Hrsg. von H. Buttenr.
Leipzig, 1903.
XVIII. Denifle H. Acten zur Prozesse Meister Eckarts. Bd. I—II. Berlin,
1886.
XIX. Meister Eckart. Deutsche Schriften. Hrsg. von F. Pfeiffer. In: Deut-
sche Mystiker des 14 Jh. Bd. 2. Leipzig, 1857.
XX. Allen P. S., Allen H. M., Garrod H. W. Opus Epistolarum D. Erasmi
Roterdami. Vol. I—XII. Oxonii, 1906—1924.
XXL Ginneken Jac. van. Trois texte ргё-Kempistes du second livre de
Limitation. — Verhandelingen der Nederl. Akad. v. Wetensch. Afd. letterkunde.
N. v. Deel 44. Amsterdam, 1941.
XXII. Ginneken Jac. van. De Navolging von Christus. Naar de oudste
texten in de authenticke volgorde bewerkt. — Mededeelingen der Nederl. Akad.
v. Wetensch. Afd. letterkunde. Amsterdam, 1944, N. v. Deel 7, N 1.
XXIII. Alexandri Hegii... Carmina. Daventariae, 1503.
XXIV. Alexandri Hegii... Dialogue de arte et inertia... s. 1. ed/a. (1513).
XXV. Gregor von Heimburg. Scripta nervosa. — In: Germanicarum rerum
scriptores ex bibliotheca Marquardi Freherii cons. Pal. Francoforti. T. I, 1624;
T. II, 1637.
XXVI. 4 Burdach K. Aus Petrarca’s altesten deutschen Schulerkreise. Texte
und Untersuchungen. Berlin, 1929.
XXVII. Burdach K. (hrsg. von). Vom Mittelalter zur Reformation. T. I
(Schriften von Johannes von Neumarkt). Berlin, 1930; T. II. Berlin. 1932; T. Ill
(Gebiete des Hofkanzlers und des Prager Kulturkreis). Berlin, 1935; T. VIII
(Briefe Johannes von Neumarkt). Berlin, 1937.
XXVIII. Burdach K. Deutsche Texte aus Schlesischen Kanzfeien, 14—15 Jh.
Bd. I—II. Breslau, 1935—1936.
XXIX. Widmer B. (hrsg. von). Enea Sylvio Piccolomini, Papst Pius II.
Ausgewahlte Texte aus seinem Schriften. Basel — Stuttgart, 1960.
XXX. loannis de Regio Monte. De quadratura circuli dialogus.. .Norin-
berga, 1533.
XXXI. Rflysboroeck J: De nuptiis vel de ornatu nuptiarum Spiritualium
libri III. Colonia, 1552.
XXXII. Geiger L. (hrsg. von). Johann Reuchlin. Briefwechsel. — (Bibl.
d. Stuttgart Litter. Vereins, N 126). Tubingen, 1876.
XXXIII. Schedel H. Liber chronicarum. Niirnberg, 1493.
XXXIV. Die Briefe Heinrich Soso’s Hrsg. von W. Preger. Leipzig, 1867.
XXXV. Seuse Heinrich. Deutsche Schriften, hrsg. von K. Bihlunger. Stutt-
gart, 1907.
XXXVI. Tanler Johann. Nachfolgung des armen Lebens Christi. F. a/M.,
1720.
XXXVII. Vetter F. Die Predigten Taulers. Berlin, 1910.
XXXVIII. Translationen von N. von Wyle. Hrsg. von A. v. Keller. (Bibl.
d. Litter. Verein in Stuttgart, N 57). Stuttgart, 1861.
ЛИТЕРАТУРА НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ
1. Abe H. R. Der Erfurter Humanismus und seine Zeit. Jena, 1953.
2. Abe H. R. Die Universitat Erfurt in ihren berfihmten Persontichkei-
ten. — Jahresber. v. d. Med. Akad. Erfurt, 1953.
3. A c t e s du colloque sur la Renaissance «De Petrarque a Descartes*
(Sorbonne). Paris, 1956.
150
4. ,Allen P. S. The age of Erasmus. Oxford, 1914.
5. Ancelet-Hustache J. Maftre • Eckart et la Mysthique Rhenane.
Paxis, 1956.
6. Angermeier H. Konigtum und Landfrieden im deutschen Spatmittel-
alter. Munchen, 1966.
7. Angermeier H. Das Reich und das Konziliarismus. — Hist. Zs., 1961,
N 192, H. 3, S. 530-548.
8. Aschbach J. Geschichte der Wiener Universitat. Wien, 1865.
9. Aschbach J. Geschichte Kaiser Siegmund’s. Bd. I. Hamburg, 1838.
10. A s c h b a c h J. Die fruheren Wanderjahren des C. Celtis und die
Anfange der von ihm errichteten Gelehrte Sodalitaten. Wien, 1869.
11. Ax ter s S. Geschiedenis van de vroomheid in de Nederlanden. HI.
De moderne Devotie 1380—4550. Antwerpen, 1956. _
12. В a r n i к о 1 E. Studien zur Geschichte der Briider vbm gemeinsamen
Leben. Marburg, 1917.
13. В а г о n T. E. The beginning of German humanismus: The life and
work of the wandering humanist Peter Luder. Michigan, 1967.
14. Baron H. Das Erwachen des historischen Denkens im Humanismus
des Quattrocento.— Hist. Zs., 1933, N 147, S. 12 ft
15. Baron H. Bruder von gemeinsamen Leben. Zur Frage des-Ursprungs
des deutschen Humanistnus und seiner religiosen Reformbestrebungen. Ein kri-
tischer Beficht fiber die neuere Literafur. — Hist. Zs., 1925, N 132, S. 413—446.
16. В a 11 a g 1 i a F. Metafisica religione e politica nel pensiero di Nicolo
da Cusd. Bologna, 1965.
17. В a u c h G. Die Rezeption des Hunianismus an der Universitat Wien.
Breslau, 1903.
18. Bauch G. Geschichte des Leipziger Friihhumanismus mit besonderer
Riicksicht auf die Streitigkeiten zwischen Konrad Wimpina und Martin Meller-
stadt. — Zentrabl. f. Bibliothekswesen. Leipzig, 1899, 22 Beiheft.
19. Bauch G. Die Anfange des Humanismus in Ingolstadt. Histor. Bibl.
herausg. v. Redaktion d. Histor. Zs. Bd. 30. Mfinchen— Leipzig, 1901.
20. Bauch G. Deutsche Scholaren in Krakau in der Zeit der Renaissance
(1460-1520). Breslau, 1904.
2k В a u ch G. Die Universitat Erfurt im Zeitalter des Friihhumanismus.
Breslau, 1904.
22. Bauch G. Die Niirnberger Poetenschiile 1496—1509.—Mitt. d. Ver.
f. GescH; Nurnberg, 1901. Bd. XIV, S. 1-64.
23. Bens G. Der deutsche Warenfernhandel im Mittelalter. Breslau, 1926.
24. Bernhardt J. Der philosophische Mystik des Mittelalters. MQnchen,
1922.
25. Bertalot L. Humanistische Studienheft eines niirenberger Scholaren
aus Pfevia*(1460). Berlin, 1910.
26 Bezold F. v. Konrad Celtis, «der deiitsche Erzhumanist». — Hist.
Zs., 1883, Bd. 49 (NF 13), S. 1—45, 194—228.
27* Bihlmeyer K. Kirchengeschichte. Bd. II. Mittelalter. 11-e Aufl. Pa-
derborn, 1948.
28; Bizet J. A. Henri Suso et la declin de la scolastique. Paris, 1946.
29. *Bonet-Maury E. Gerard de Groote, un precurseur de la r^forme
au XIVes. Paris, 1878.
30. В о r i n s к i K. Der Streit um die Renaissance. — Sitzungsber. d. Bayer.
Akai d. Wiss., Jg. 1919, Phil.-hist. KI., Abh. L
31. Bosl K. Handbuch der Geschichte des Bohmischen Lander. Lief.2—11.
Stuttgart, 1966—1972.
32. Brandi K. Das Wesen der Renaissance. Berlin, 1910.
38. Brod M. ,J. Reuchlin und seiri Kampf. Stuttgart, 1965.
34. Buck A. Neue Wege der Humanismusforschung. — Forsch. u. Fortschr,.
1950, N 26, S. 265—269.
• 35. Buck A. (Leitung von). Zu Begriff und Probleme der Renaissance.
Darmstadt, 1969.
151
36. Buck A. (Leitung von). Das Geschichtsdenken der Renaissance.—
Schriften und Vortrage des Petrarca-Institut, IX. Koln, 1957.
37. Burckhardt J. Die Kultur der Renaissance in Italien. Basel, 1860
(рус. перевод см.: 6).
38. Burd a ch K. Reformation, Renaissance, Humanismus. Berlin, 1918.
39. В u г d a c h K. Die Kulturbewegung Bohmens und Schlesiens an der
Schwelle der Renaissance.— Euphorion, 1926, H. 4, N 27, S. 493 ff.
40. В u r d a c h K. Aus Petrarka’s altesten deutschen Schulerkreise. Texte
und Untersuchungen. Berlin, 1929 (см. XXVI).
41. Burd a ch K. Vorspiel. Gesammelte Schriften zur Geschichte des
deutschen Geistes. Bd. 1—2. Halle (.Saale), 1925—1926.
42. Burda ch K. Vom Mittelalter zu Reformation. Berlin, 1917.
43. C a n t i m о r i D. Zur Geschichte des Begriffs «Renaissance*. — In:
Buck A. (Leitung von). Zu Begriff und Probleme der Renaissance. Darmstadt,
1969, S. 37-179.
44. Cassirer E. Individuum und Kosmos in der Philosophic der Renais-
sance. Leipzig, 1927.
45. Cassirer E. Some remarks on the question of the originality of the
renaissance. — Hist. Ideas, 1943, N 4, p. 55—74.
46. C h г i s t K. Die Bibliothek Reuchlins in Pfozheim. — Zentralbl. f.
Bibliothekwesen, 1924, Beiheft 52.
47. C u r t i u s E. R. Europaische Literatur und Lateinisches Mittelalter.
Bern, 1948.
48. Dangelmayr S. Gotteserkenntniss und Gottesbegriff in der philo-
sophischen Schriften des Nikolaus von Kues.—Monographien z. philosoph.
Forsch., besorgt von G. Schischkoff. Hain, 1969, Bd. 54.
49. Delacroix H. Essai sur le mysticisme speculatif en Allemagne du
14-e s. Paris, 1900.
50. D e 1 a i s s e L. M. J. Le manuscrit autographe de Th. a Kempis et
Limitation de Jesus-Christ. Examen arch€ologique et edition diplomatique (du
<Brux. 5855—61*). Anvers, 1956, t. 1—2.
51. Delaruelle E., Labande E.-R., О u r 1 i a с P. L’Eglise au temps
du Grand Schisme et de la crise concilia ire. — Histoire generale de 1’Eglise,
t. 14. Paris, t. I, 1962; t. II, 1964.
52. D e 1 p a r t G. H. M. Die Brfiderschaft des gemeinsames Lebens. Bei- •
trag zur Geschichte der Kirche, Literatur und Padagogik des 14—16 Jh. (fiber-
setzt von G. Ch.-Fr. Mohnike). Leipzig, 1840.
53. Deni fie H. Die deutsche Mystiker des 14 Jh.—Studia Friburgen-
sia. Freiburg (Breisgau), 1951, H. 4.
54. Denifle H. Die Entstehung der Universitat des Mittelalters bis 1400.
Berlin, 1885 (ND. Graz, 1956).
55. Denifle H. Taulers Bekehrung. Strassburg, 1879.
56. D e r s c h W. Die heidelberger Humanist Adam Werner von Themar
und seine Beziehungen zur Hennebergischen Heimat. — Neue Beitrage zur Ge-
schichte der deutsch. Altertums, 1916, N 27, S. V—VIII, 1—11.
57. Deutsche Geschichte in drei Banden. Hrsg. von H.-J. Bartmuss
u. a. Bd. I. Berlin, 1965.
58. D i e t z e W. Raum, Zeit und Klasseninhalt der Renaissance. Problemen
zu einen Forschungsbericht — Sitzungsber. d. Akad. d. Wiss. d. DDR,: 1973,
Bd. 11. Berlin, 1974.
59. D i 11 h e у W. Auffassung und Analyse des Menschen im 15 und
16 Jh.—Arch. f. Gesch. d. Philos., 1891, Bd. IV, S. 604 ff; 1892, Bd. V,
S. 337 ff.
60. D i 11 h e у W. Weltanschauung und Analyse des Menschen seit Renais-
sance und Reformation. Gesammelte Schriften, Bd. 2. Berlin, 1914.
61. Ditsche M. Zur Herkunft und Bedeutung des Begriffes «Devotio mo-
derna». — Hist. Jb., 1960, N 79, S. 124 ff.
62. Dr e win g H. Vier Gestalten aus dem Zeitalter des Humartismus
Entwicklung, Hohe und Krisen eines geistigen Bewegung. St. Gallen, 1946
(другие произведения этого автора см.: N е w а 1 d R.).
152
63. Durr E. Die Chronik des Felix Hemmerlin. — Basler Zs. f. Gesch. u.
Altertumskunde, Bd. 8, 1908.
64. E11 i n g e r G. Geschichte der neulateinischen Literatur Deutschlands
in 16 Jh., Bd. I, Berlin, 1929.
65. Engel J. E. Renaissance, Humanismus, Reformation. — In: Handbuch
d. deutsch. Literaturgesch. Bd. II, Lief 4. Berlin, 1969.
66. E n t n e r H. Der Begriff «Humanismus* als Problem der deutschen
Literaturgeschichtsschreibung. — Klio, 1962, N 40, S. 260— 270.
67. E n t n e r H. Frfihhumanismus und Schultradition in Leben und Werk
des Wanderpoeten Samuel Karoch von Lichtenberg, Biographisch — Literarhisto-
rische Studie mit einem Anhang unbekannter Texte. Berlin, 1968.
68. : E n t n e r H. Zum Dichtungsbegriff des deutschen Humanismus^ — In:
Grundpositionen der deutsch. Lit. im 16 Jh. Berlin, 1972, S. 330 ff.
/ 69. E r h a r d H. A. Geschichte des Wieder auf bl uhens wissenschaftliches
Bildung, vornehmlich in Deutschland bis zum Anfange der Reformation.
Bd. I—III. Magdeburg, 1827—1832.
70; E г 1 e r A. Dietrich von Nieheim. Leipzig, 1887.
71. Faust A. Die Dialektik Rudolf Agricolas. — Arch. f. d. Gesch. d.
Philos.., 1922, Bd. 34, S. 118-135.
72. F e r g u s s о n W. K. The Renaissance in historical thought. Five cen-
turies of interpretation. Boston, 1948.
73. Fleischer H.-H. Dietrich Grosemund der Jfingere. Mainz, 1967.
74. F r a n z E. Nurenberg, Kaiser und Reich. MQnchen, 1930.
” 75. G a n d i 11 a с M. de, J e a n n e a u E. (sous la direction de). Entre-
: liens sut la Renaissance du l2-e s. Paris, 1968.
X 76. G a n d i 11 ас M. de. La Philosophic de Nicolas de Cues. Paris, 1941.
’jf 77. Geiger L. Johann Reuchlin, sein Leben und seine Werken. Berlin,
‘1871.
78: Geiger L. Renaissance und Humanismus in Italien und Deutschland.
Bd. I —111, 1882 (рус. перевод: см. 13).
£ 79? Gilson E. Jean Duns Scot. Introduction -a ses positions fondamen-
^tales. Etudes du philosophic medievale, t. XLII. Paris, 1952.
> 80, Gilson E. La philosophic~au moyen-Sge. Des origines patriotiques a
la fin uti XIVе s. Paris, 1947.
81. Ginneken J. van. Geert Groote’s Levensbeeld near de oudsh gege-
v ens bewerkt. Amsterdam, J 942.
82. Go th ein E. Politische und religiose Volksbewegungen von der Re-
formation. Breslau, 1878.
83. Grabmann M. Mittelalterlische Geistesleben. Abhandlungen zur
Geschichte der Scholastik und Mystik. 2-e Aufl. Bd. I—III. Munchen, 1956.
84. G r a u s F. Die erste Krise des Feudalismus. — Zs. f. Gesch., 1955,
. H. 4, S. 552-592.
85. Graus F. Die Handelsbeziehungen Bohmens zu Deutschland und
' Osterreich im 14 und zu Beginn des 15 Jh. — Historica, 1960, Bd. II, S. 77—
110. •" •
86. Grossmann K. Die FrQhzeit des Humanismus in Wien bis Celtis’
Berufurig 1497. — Jb. d. Ver. f. Landeskunde v. Niederosterreich, 1929, NF 22,
.• S. 150 ff,
87/ Grube.K. Gert Groote und seine Stiftung. — Vereinsschriften Gorres-
= Gesellsch. Jg. 1883, Lief 2. Koln, 1883.
88. G й m b e 1 A. Beitrage zpr alteren Nurenberger Buchdruckergeschich-
te. — Mitt. d. Ver. f. Gesch. Nfirnbergs,/ 1929, Bd. 19, S. 301—334.
s 89, G ut j a hr E. Die Anfange der neuhochdeutschen Schriftssprache vor
Luther. Halle (Saale), 1910.
90. Gysi K. e. a. Geschichte der deutsche Literatur von den Anfangen
bis zu Gegenwart. Bd. 4. Geschichte der deutschen Literatur von 1480 bis 1600.
Berlin, 1960.
л 91. Hagen K. Deutschlands litterarische und religiose Verhaltnisse im
Refprmationszeitalter. Bd. I —III. Erlangen, 1841—1844.
153
92. Hartmann В. Konrad Celtis in Nurnberg. — Mitt. d. Ver. f. Gesch.
d. Nfimberg, 1889, Bd. VIII, S. 1-68.
93. Hauck A. Kirchengeschichte Deutschlands. 5-e Aufl., T. 5, H. 2. Ber-
lin, 1958.
94. Hausmann F.-R. Enea Silvio Piccolomini. «Poeta» und die Rezep-
tion der heidnischen Antike. — Bibl. d’Humanisme et Renaiss., 1973, t. XXXV,
3, p. 441—462.
95. Heers J. L’occident aux XIV—XV ss. Aspectes economiques et so-
ciaux. Paris, 1966.
96. Hefele H. Zum Begriff der Renaissance. — Hist. Jb., 1929, N 49,
S. 444 - 459.
97. Hempel E. Nikolaus von Cues in seinen Beziehungen zur bildenden
Kunst. — Berichte fiber die Verhandl. d. Sachs. Akad. d. Wiss., Phil-Hist. KI.,
Bd. 100, H. 3, Berlin, 1953.
98. Heading O. Probleme des frfihen Humanismus in Deutschland. —
Arch. f. Kulturgesch. 1956, Bd. 38, S. 344—389.
99. H e r 1 i t z i u s E. Bemerkungen zu Humanismus und Philosophie der
Renaissance. — Deutsche Zs. f. Philos., 1961, Bd. 8, S. 989—1002.
100. Hermelink H. Die Theologische Fakultat in Tubingen vor der Re-
formation, 1477—1534. Leipzig, 1906.
101. Hermelink H. Die religiose Reformbestrebungen des deutschen
Humanismus. Tubingen, 1907.
102. Herrmann M. Albrecht von Eyb und die Frfihzeit des deutschen
Humanismus. Berlin, 1893.
103. Herrmann M. Die Rezeption des Humanismus in Nurenberg. Ber-
lin, 1898.
104. Herrmann M. Die Entstehung der Berufmassigen Schauspielkunst
im Altertum und in der Neuzeit. Herausg. v. Dr. R. Movius. Berlin, 1962.
105. H 6 d e G. Zur Reichspolitik des Baseler Konzils. — Mitteil. d. Inst. d.
osterreich. Geschichtsforsch. 1967, Bd. 75, H. 1—2.
106. Hofmann W. Antikuriale Bewegung in Deutschland in der Zeit
Ludwig des Bayern (1314—1346). — Forsch. u. Fortschr., 1961, N 35, H. 3,
S. 79—84.
107. Honecker M. Nicolaus von Cues und die griechische Sprache.—
In: Cusanus-Studien, Bd. 2. Heidelberg, 1938.
108. Horawitz R. Zur Geschichte des Humanismus in den Alpenlan-
dern.—Wiener Sitzungsber., Phil.-hist. KI., 1886, N III.
109. Huizinga J. Das Probleme der Renaissance (Wege der Kulturge-
schichte). Munchen, 1930.
110. Huizinga J. Herbst des Mittelalters. Mfinchen, 1931.
111. Huizinga J. Erasmus. 2-e Aufl. Basel, 1951.
112. Hummel G. Die humanistische Sodalitaten und ihr Einfluss auf
die Entwicklung des Bildungswesen der Reformationszeit. (Diss.). Leipzig,
1940.
113. Hyma A. The Christian Renaissance. A history of the «Devotio mo-
derna». 2 ed. Grand Rapids (Michigan), 1965.
114. Ihm G. Der Humanist Rudolf Agricola, sein Leben und seine Schrif-
ten. Paderborn, 1893.
115. Ilgenstein M. Untersuchungen fiber die frfiheste Buchdrucker-
geschichte Ulms.—Zbl. f. Bibliothekswesen, 1884, N 1, S. 231—240.
116. Jasper K. Nicolaus Cusanus. Mfinchen, 1964.
117. Joachimsohn P. Gregor Heimburg. Bamberg, 1891.
118. Joachimsohn P. Aus der Bibliothek Sigismund Gossembrots. —
Zbl. f. Bibliothekswesen, 1894, Nil S. 249 ff.
119. J о a c h i m s e n P. Die humanistische Geschichtsschreibung in
Deutschland. H. I. Die Anfange. Sigismund Meisterlin. Bonn, 1895.
120. JoachimsenP. Geschichtsauffassung und Geschichtsschreibung
in'Deutschland unter dem Einfluss des Humanismus. T. I. Leipzig — Berlin,
1910.
154
.121 . Joachimssohn P. Der Humanismus und die Entwicklung des
deutschen Geistes. — Deutsch. Vierteljahrschr. f. Literaturwiss. u. Geistesgesch.,
1930, Bd. VIII, S. 419—480.
122. Kallen G. Nicolaus von Cues als politischer Erzieher. Berlin, 1937.
123. Keller L. Die Reformation und die altere Reformparteien. Leipzig,
1885.
124. К 1 a n i t z а у T. Skizze einer Renaissance-Auffassung. — .Weimarer
Beitrage, 1972, Bd. XVIII, H. 12, S. 151—163.
125. К 1 i b a n s к у R. and Bascour H. Nicolai de Cusa. «De pace
fidei». London, 1956.
126. Koch J. Kritische Studien zur Leben Meister Eckharts. — In: Allg.
Filos. Publ., Bd. 29. Munster, 1959.
127. Koch J. (Red.). Humanismus, Mystik und Kunst in der Welt des
Mittelalters. — In: Studien u. Texte z. Geistesgesch. d. Mittelalter, Bd. 3, Koln,
1953.
128. Koch J. (Red.). Nicolaus von Cues und sein Umwelt. Untersuchun-
gen zu Cusanus-Texte. Heidelberg, 1948.
129. Koch J. (Red.). Die Ars conjecturalis des Nicolaus von Kues. —
Arbeitsgemeinschaft f. Forsch. d. Landes Nordheim-Westf., Geisteswiss., H. 16.
Koln, 1956.
130. Koller G. Princeps in ecclesia. Untersuchungen zur ‘Kirchenpolitik
Albrechts V von Osterreich (1397—1439). Weimar, 1964.
131. Krebs M. (Hrsg. von). Festgabe Johann Reuchlin. Pforzheim, 1955.
132. Kr i s t e 11 er P. O. Renaissance philosophy and the mediaeval tradi-
tion («Wimmer Lecture» XV). Latrobe (Pensylvania), 1966.
133. Kristeller P. O. L’influsso del primo umanesimo. Angelo Poli-
ziano. Firenze, 1970.
134. Kristeller P. Q. and Wiener P. P. (eds.). Renaissance essays
from the journal of the history of ideas. New York, 1968.
135. Kuhn-Emmerich B. Die Toleranz bei Nikolaus von Cues. Bonn,
1968.
136. Ladner G. B. Pflanzensymbolik in der Renaissancebegriff. — In:
Buck A. (Leitung von). Zu Begriff und Probleme der Renaissance. Darmstadt,
1969, S. 336—360.
137. Lamprecht K. Deutsche Geschichte. Bd. I—V. Berlin, 1891 —
1894. (рус. перевод см.: 29).
138. Lehmann P. Beitrage zur mittelalterischen Bibliotheks- und Uber-
lieferungsgeschichte. — Bayer. Akad. d. Wiss., Phil.-hist. KL Sitzungsber. Jg.
1964, H. 4. Munchen, 1964.
139. Lehmann P. Erforschung des Mittelalters. Ausgewahlte Abhand-
Jungen und Aufsatze. Bd. 1—5. Stuttgart, 1959—1962.
140. Lehmann P. Grundzfige des Humanismus deutscher Lande, zumal
im Spiegel deutscher Bibliotheken des 15—16 Jh. — Aevum, 1957, N 31, S. 263 ff.
141. Lehmann P. Merkwurdigkeiten des Abtes Johannes Trithemius.
Munchen, 1961.
142. L e n к W. Das NQmberger Fastnachtspiel des 15 Jh. Ein Beitrag zur
Theorie und zur Untersuchungen des Fastnachtspiels als Dichtung. — Deutsch.
Akad. d. Wiss. zu Berlin. Veroffentlich des Inst. f. d. Sprache u. Lit. 33,
Reihe C. Berlin, 1966.
143. L e n к W. Die Reformation im Zeitgendssischen Dialog. (Einleitung
zu d. 12 Texte). —Deutsch. Bibl. Studienausg. z. neue deutsch. Literatur, Bd. 1.
Berlin, 1968.
144. Lhotsky A. Tomas Ebendorfer. Ein dsterreichischer Geschichts-
schreiber. Theologe und Diplomat des 15 Jh. Schriften der MGH, 15. Stuttgart,
1957.
145. Lhotsky A. Aufsatze und Vortrage. Bd. I—III. Wien, 1979—1972.
146. Lhotsky A. Aeneas Sylvius undOsterreich. Basel — Stuttgart, 1965.
147. Lhotsky A. Die Wiener Artistenfakultat (1365—1497).—Oster-
reich. Akad. d. Wiss., Philos.-Hist. KL Sitzungsber., Bd. 247, Abt. 2, Festgabe
Wiener Universitat. Wien, 1957.
155
148. L i е г H. A. Der Augsburger Humanistenkreis ' mit besonderer Be-
rucksichtigung Bernhard Adelmann’s von Adelmannsfelden. — Zs. d. Hist. Ver.
f. Schwab, u. Neuburg, 1880, Bd. 7, H. 1, S. 68—108.
149. L i g ny H. L’occident medieval. Bruxelles, 1947.
150. Luchsinger Fr. Der Basler Buchdruck als Vermittler italienisches
Geistes (1470-1529). Basel, 1953.
151. Lficker M. A. Meister Eckhart und die «Devotio moderna». — Stu-
dien und Texte zur Geistesgeschichte des Mittelalters, Bd. 1. Leiden — Brill,
1950. .
152. Manser G. Geisteskriese im 14 Jh. Leipzig, 1915.
153. Margolin J. Cl. L’humanisme allemand (1480—1540). Colloque
de Tours 1975. — Bibliotheque d’Humanisme et Renaissance. T. XXXVIII, 1,
1976, p. 145—156.
154. M e n n i к e n P. Nicolaus von Cues. Leipzig, 1932.
155. Mestwerdt P. Die Anfange des Erasmus. Humanismus und «De-
votio moderna». — Studien z. Kultur und Gesch. d. Reformation, II. Tubingen,
1917.
156. Meurer K. Die Gotteslehre des Nikolaus von Kues in ihren philo-
sophischen Konsequenzen. Bonn, 1971.
157. Meuthen E. Die letzten Jahre des Nicolaus von Kues. Wiss. Abh.
d. Arbeitsgem. f. Forsch. d. Landes. Nordheim-Westf. Bd. 3. Koln, 1958.
158. Meyer H. Geschichte der abendlandischen Weltanschaung. Bd. III.
Paderborn — Wurzburg, 1952.
159. Monheim H. Heinrich Seuses Madonnenbild, Marburg, 1952.
160. Morneweg K. Johann von Dalberg, ein deutscher Humanist und
Bischof. Heidelberg, 1887.
16L Newald R. Der sudostliche Humanismus und die deutsche Prosali-
teratur des 15 Jahrhunderts. — Literaturwiss. Jb. der Gorres-Gesellsch., 1928,
Bd. 3, S. 28 ff.
162. Newald R. Renatae Litterae und Reformatio. — Hist. Jb., Jg. 71,
1952, S. 137—164.
163. Newald R. Na ch leben des antiken Geistes im Abendland bis zum
Beginn des Humanismus. Tubingen, 1960.
164. Newald R. Humanitas, Humanismus, Humanitat. Essen, 1947.
165. Newald R. Problem und Gestalten des deutschen Studien Huma-
nismus. Herausg. von H. Roloff. Berlin, 1963.
166. Nicolaus von Kues. Wissenschaftliche Konferenz
anlafilich der 500 Wiederkehr seines Todesjahres. — Ref. u. Disk. Deutsch. Akad.
d. Wiss. Berlin. Beitr. u. Schr., H. 97. Berlin, 1965.
167. P a n о f s к у E. Renaissance and Renascenses. — Kenyon Rev., 1944,
N 6, p. 201—236.
168. ParmentierJ. Le Henno de Reuchlin et la farce de maitre Pierre
Pathelin. Paris, 1884.
169. Parmet A. Rudolf von Langen. Leben und Gesammelte Gedichte
des ersten mfinsterischen Humanisten. Munster, 1869.
170. Paulsen F. Geschichte des Gelehrten Unterrichts auf den deutschen
Schulen und Universitaten von Ausgang des Mittelalters. Bd. I. Leipzig, 1396.
171. P e 11 z e r A. Deutsche Mystik und deutsche Kunst. Studien zur
deutsche Kunstgeschichte. H. 21. Strassburg, 1899.
172. Perrin Ch. E. L’histoire de 1’Eglise de 1378 a 1449.— Rev. histori-
que, 30 annee, 1966, N 236, Oct. — Dec., p. 315—345.
173. Perroy E. Histoire general de la civilisation. Le moyen-age,
vol. HL Paris, 1952.
’ 174. Petry R. C. Late mediaeval mysticism. — In: The library of Christi-
ans classics, vol. 13. Phil. Western, 1957. >
175. P i еъ c h H. Meister Eckarts Ethik. Luzena, 1935.
176. Posch A. Die «Goncordantia catholica» des N. von Cusa. Paderborn,
1930.
177. P reg.er W. Geschichte der deutschen. Mystik im Mittelalter. Bd. I-*
Hl. Leipzig, 1874—1893.
156,
178. Rau er s F. Zur Geschichte der alteren HandelsstraBen.— Peter-
manns Geogr. Mitteil. 1906, Bd. 52.
179. Reimann A. Die alteren Pirckheimer. Geschichte eines Nfirnberger
Patriziengeschlechts im Zeitalter der Friihhumanismus (bis 1501). Leipzig, 1944.
180. R e n u с c i G. L’aventure de I’humanisme europeen au moyen-age.
Paris, 1953.
181. Rhijn M. van. Wessel GSnsfort. s’Gravenhage, 1907.
182. Ritter G. Studien zur Spatscholastik, III. — Sitzber. d. Heidelb.
Akad. d. Wiss., Philos.-histor. KI., 1926/27, Abh. 5.
183. Ritter G. Romantische und revolutionare Elemente in der deutschen
Theologie am Vorabend der Reformation. — Deutsche Vierteljahrsschr. f. Lite-
raturwiss. und Geistesgeschichte, 1927, Bd; 5.
184. Ritter G. Die Heidelberger Universitat. Bd. I. Das Mittelalter
(1386—1508). Heidelberg, 1936.
185. Ritter G. Die Neugestaltung Deutschlands und Europas im 16 Jh.
Die Kirchlichen und Staatlichen Wandlungen im Zeitalter der Reformation und
Glaubenskampfe. F. a/M., 1967.
186. Ro rig F. Wirtschaftskrafte im Mittelalter. Berlin, 1959.
187. R й e g g W. Cicero und die Humanisten. Koln, 1946.
188. Rupprich H. Humanismus und Renaissance in der deutschen Stad-
te und an den Universitaten. Leipzig, 1935.
189. Rupprich H. Die Fruhzeit des Humanismus und der Renaissance
in Deutschland. Leipzig, 1938.
190. Rupprich H. Das Wiener Schrifttum des ausgehenden Mittel-
alters. - Wiener Sitzb., Philos.-hist. KL, 1954, Bd. 228, H. 5.
191. Rupprich H. Vom spaten Mittelalter bis zum Barock. Das aus-
gehende Mittelalter, Humanismus und Renaissance (1370—1520). T. I. Mfinchen,
1970.
192. S a i 11 a G. Nicolo Cusano e I’umanesimo italiano. Bologna, 1957.
193. Sandor P. Nicolaus Cusanus. Budapest — Berlin, 1971.
194. Schmidt Ch. Histoire litteraire de 1’Alsace (a la fin du XV et au
commencement du XVI s.), t. I, 2. Paris, 1879.
195. Schmidt E. Historische Studien. Deutsche Volkskunde im Zeitalter
- des Humanismus und der Reformation. Berlin, 1904.
196. Schoengen M. Die Schule von Zwolle von ihren Anfangen bis
zum Auftraten des Humanismus. Freiburg (Breisgau), 1898.
197. Schubert F. Peuerbach und Regiomontan. Erlangen, 1828.
198. Schulte A. Geschichte des GroSen Ravensburger Handelsgesell-
schaft. Bd. I—II. Stuttgart, 1923.
199. Schulz R. Wilhelm von Ockham als politischer Denker und seine
<Breviloqvium de principato tyranico». — Schriften d. Reichsinstitut f. altere
deutsch. Gesch. Stuttgart, 1944.
200. Schwobe4 H. O. Der Diplomatische Kampf zwischen Ludwig
dem Bayern und der Romischen Kurie im Rahmen des kanonischen Absolu-
tionsprozess (1330—1346). — Quellen u. Studien z. Verfassungsgesch. d. Deut-
schen Reiches, Bd. X. Weimar, 1968.
201. S e i d 1 m а у e r M. Wege und Wandlungen des Humanismus. Studien
zu seinem politischen, ethischen, religiosen Problemen. Gottingen, 1965.
_ 202. Sigmund P. E. Nicholas of Cusa and mediaeval, political thought.
Harvard (Mass.), 1964.
203. Spitz L. W. Conrad Celtis, the German arch-humanist. Cambridge
(Mass.), 1957.
204. Spitz L. W. The religious Renaissance of the German humanists.
Cambridge (Mass.), 1963.
205. Stackelberg J. v. Renaissance: «Wiedergeburt» oder «Wieder*
__ wuchs»? — Bibl. d’Hum. et Renais., 22, 1960, S. 406—415.
i; 206. Stadelmann R. Vom Geistгdes Ausgehenden Mittelalters. Halle,
Ш9.
157
207. S t a d t i s c h e Volksbewegungen im 14 Jahrhundert. Tagung der Sek-
tion Mediavistik der Deutschen Historiker-Gesellschaft vom 21—23. 1. 1960 in
Wernigerode, Bd. I. Berlin, 1960.
208. Stamm ler W. Von der Mystik zum Barock (1400—1600). Stutt-
gart, 1950.
209. Stengel E. Abhandlungen und Untersuchungen zur Mittelalterische
Geschichte. Koln— Graz, 1960.
210. Stern L. Nicolaus von Kues als Kirchenpolitiker und Diplomat. —
In: Nicolaus von Kues. Wissenschaftliche Konferenz — Ref. und Disk. Berlin,
1965, S. 43—50.
211. Stockmeyer J. u. Reber B. Beitrage zur Basler Buchdrucker-
geschichte. Basel, 1840.
212. Stucki A. Heinrich Seuse der Gottesfreund. Basel, 1951.
213. T h о r n d i ke L. Renaissance or Prenaissance. — Hist. Ideas, 1943,
N 4, p. 68—75.
214. To к ar ski M. F. Filosofia bytu u Mikolaja z Kuzy. Lublin, 1958.
215. Troeltsch E. Renaissance und Reformation. .— Hist. Zs., 1913,
Bd. 110, S. 519—555.
216. Ulmann H. Kaiser Maximilian I. Bd. I—II. Stuttgart, 1884.
217. Vastenbeerghe E. Le cardinal Nicolas de Cues, 1401—1464. Pa-
ris, 1920.
218. V e t u I a n i A. Poczatki naistarszych wszechnic srodkowoeuropej-
skich. Wroclaw—Warszawa, 1970.
219. Vilmar W. Dietrich von Pleningen. Marburg, 1896.
220. Vock W. E. Ulmann Stromer (1327—1407) und sein Buch.—Mitt,
d. Ver. f. Gesch. NOrnberg, 1929, Bd. 29, S. 85—168.
221. Voigt G. Enea Silvio Piccolomini als Pius II and seine Zeitalter.
Berlin, Bd. I, 1856; Bd. II, 1862; Bd. Ill, 1863.
222. Voigt G. Die Wiederbelebung des klassischen Altertums. Berlin,
1859.
223. Watanabe M. The political ideas of Nicolas of Cusa with special
reference to his «De concordantia catholica». Geneve, 1963.
224. Wattenbach W. Pefer Luder, der erste humanistische Lehrer in
Heildelberg, Erfurt,. Leipzig, Basel.— Zs. f. Gesch. d. Oberrheins, 1869, Bd. 22.
225. Wattenbach W. Samuel Karoch von Lichtenberg, ein Heidelber-
ger Humanist. — Zs. f. Gesch. d. Oberrheins, 1876, Bd. 28, S. 38—50.
226. Wattenbach W. Samuel Karoch von Lichtenberg. — Anzeiger f.
Kunde d. deutsch. Vorzeit, 1879, NF 26, S. 47 ff; 1880, NF 27, S. 184 ff, 288 ff;
1881, NF 28, S. 93 ff.
227. Wattenbach W. Sigismund Gossenbrot als Vorkampfer der Hu-
manisten und seine Gegner. — Zs. f. Gesch. d. Oberrheins, 1873, Bd. 25,
S. 36-69.
228. Wentzlaff-Eggebert F. W. Studien zur Lebenslehre Tau-
lers. — Abh. d. Preuss. Akad. d. Wiss., Jg. 1939, Phil.-hist. KL N 15. Berlin,
1940.
229. Wentzlaff-Eggebert F. W. Deutsche Mystik zwischen Mittel-
alter und Neuzeit. TObingen, 1944.
230. Wernle P. Die Renaissance des Christentums im 16. Jh. Tfibingen,
1904.
231. Widmer B. Enea Sylvio Piccolomini in der sittlichen und politi-
schen Entscheidung. — Baseler Beitr. z. Geschichtswiss., 1963, 88.
232. Winter E. Die Luxemburger in der Ostpolitik papstlichen Kurie in
14 Jh. Wiss. Zeitung der Fridrich-Schiller-Universitat, Jena, 1957—1958.
233. Winter E. Fruhhumanismus. Seine Entwicklung in Bohmen und
deren europaische Bedeutung fur die Kirchenreformbestrebungen im 14 Jh.
Berlin, 1964.
234. Winter E. Das geistige Profil von Nikolaus von Kues im Wider-
streit der Zeit. — In: Nicolaus von Kues, Wissenschaftliche Konferenz, Ref. Und
Disk. Berlin, 1965. /
235. Wiskowatow P. Jakob Wimpheling. Berlin, 1867.
- 158
236. Z a p f J. Die Funktion der Paradoxie im Denken und sprechliche
Ausdruck bei Meister Eckhart. Koln, 1961.
237. Z a p f G. W. Augsburgs Buchdruckergeschichte. Leipzig, 1968..
238. Zielinski Th. Cicero im Wandel der Jahrhunderten. Berlin, 1897.
ЛИТЕРАТУРА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ
1. Апт С. Два поэта или к вопросу о предтечах. К 400-лети ю со дня
смерти У. фои Гуттена. — Иностранная литература, 1973, № 8, с. 191—197.
2. Б а р г М. А. О так называемом кризисе феодализма в XIV—XV вв.—
Вопросы истории, 1960, № 8.
3. Баткин Л. М. О социальных предпосылках итальянского Возрож-
дения.—В кн.: Проблемы итальянской истории. М., 1975, с. 220—258.
4. Б а тки и Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышле-
ния. М„ 1978.
5. Брагина Л. М. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV—
XV вв. Ml,. 1977.
6. Буркгардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. I—II. Спб.,
1905.
7. Вайнштейн О. Л. История советской медиевистики. Л., 1968.
8. Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историогра-
фия. М.—Л., 1964.
9. Висковатов П. А. Эпоха гуманизма в Германии. — Журнал Мини-
стерства Народного Просвещения, 1872, т. 161, с. 157.
/0. Володарский В. М. Гуманистические воззрения У. фон Гутте-
на. — Средние века, 1963, вып. 24.
11. Володарский В. М. Социально-политические взгляды У. фон
Гуттена. — Средние века, 1963, вып. 26.
12. Вульфиус А. Г. Ренессанс и Реформация. — Научный историче-
ский журнал, 1914, т. 1, вып. 3, с. I—18.
13. Гейгер Л. История немецкого гуманизма. Спб., 1899.
14. Гершензон-Чегодаева Н. М. Возрождение в немецком
искусстве. — В кн.: Проблема стилей. М., 1966, с. 85—НО.
15. Гершензон-Чегодаева Н. М. Нидерландский портрет XV в.
М., 1972.
16. Горфункель А. X. Гуманизм и натурфилософия итальянского
Возрождения. М., 1977.
17. Грабарь В. Э. Вселенские соборы западно-христианской церкви
и светские конгрессы XV в. — Средние века, 1946, вып. 1.
18. Г у к о в с к и й М. А. К вопросу о сущности так называемого италь-
янского Возрождения.— В ки.: Памяти Карла Маркса. Л., 1933, с. 738. .
19. Гуковский М. А. Итальянское Возрождение. Т. I. \Л., 1947, Т.П.
Л., 1961.
20. н ь к о А. Г. Defensor pacis Марсилия Падуанского и борьба импе-
рии против светских притязаний папства. — Вести. Московск. ун-та, сер.
истории, 1964, № 2.
21. Енько А. Г. Из истории борьбы империи против светских притяза-
ний папства в начале XIV в. (1314—1329).— Научные доклады высшей шко-
лы. История науки, 1961, № 3, с. 167—188.
22. Ермолаев В. А. (сост.). Крестьянское движение в Германии перед
Реформацией (сб. док.). Саратов, 1961.
23. История диалектики XIV—XVIII вв. М., 1974.
24. Каган Ю. А. Конрад Цельтис — немецкий поэт-гуманист. — Учен,
зап. МГПИ им. Ленина, 1958. т. XXI.
25. Каган Ю. А. Генрих Бебель — немецкий поэт начала XVI в.—
Вести, ист. миров, культ.,Ч961, № 2.
159
К оценке народных восстаний в трактатах С. Фран-
ГПИ, 1957, т. 16.
Философские взгляды С. Франка. — Вопросы филосо-
Общественно-политическая мысль Германии XVI в.
-—Учен. зап. Ряз. ГПИ, 1961, т. 29.
<ЖЛ(аган Ю. А. Из истории немецкого гуманизма начала XVI в
Автореф. канд. дис. М.. 1962.
^/£>Корелин М. С. Эпоха Возрождения и германофилы. — Вести:- Ев-
ропы, 1885, т. XII, с. 698.
28. Кос минский Е. А. Были ли XIV и XV вв. временем упадка евро-
пейской экономики? — Средние века, 1957, вып. 10, с. 257—271.
29 Лампрехт К. История германского народа, т. I—III. М., 1894.
30. Левен В. Г. "
ка. — Учен. зап. Рязан.
31. Левен В. Г.
фии.1953, № 10.
4 Левен В. Г.
(Теофраст Парацельс).
33. Лей Г. Очерк истории средневекового материализма. М., 1962.
34. Либманн М. Я. Искусство Германии XV н XVI вв. М., 1964.
35. Либманн М» Я. Живопись и графика Германии в эпох\г Дюрера.
Автореф. докт. дис. М., 1969.
36. Л н б м а и н М. Я. Дюрер и его эпоха. М., 1973.
37. Л огу то в а М. Г. О некоторых идеологических предпосылках Се-
верного Возрождения и Реформации. — Вести. Ленингр. ун-та, 1974, № 14»
с. 50—56.
38. Лопашев С. А. Очерк жизни Николая Кузанского. — В кн.: Ни-
колай Кузанский. Избранные философские произведения. М., 1937, с. 336—
357.
39. Некрасов Ю. К. Большая Равенбургская компания на рынках
Западной Европы (поел. четв. XV — нач. XVI в.). —В кн.: Вопросы всеобщей
истории. Вологда, 1967, с. 31—66.
40. Нем и лов А. Н. Первые гуманистические кружки в Нюрнберге и
их роль в развитии раннего немецкого гуманизма. — Учен. зап. Ленингр. ун-
та, 1958, № 28.
41. НемЛЫов А. Н. Развитие гуманистической культуры в Нюрнберге
(XV — начал^^У! в.). Автореф. канд. дис. Л., 1959.
42. Н е м н л о в А. Н. Виллибальд Пиркгеймер и его. место среди нюрн-
бергских гуманистов нач. XVI в. — Средние века, 1965, вып. 28, с. 140—157.
43. Немилой А. Н. Энгельс о Реформации в Германии как о «бур-
жуазной революции № 1». — В кн.: Материалы общеуниверситетской научно-
теоретической конференции, посвященной 150-летию со дня рождения Ф. Эн-
гельса Л., 1971, с. 53—54.
44. Немилое А. Н. Грюневальд. Жизнь и творчество мастера Матиса
Ннтхарта Готхарта. М., 1972.
45. Нем илов А. Н. Лукас Кранах Старший. М., 1973.
46. Нем илов А. Н. Изучение немецкого гуманизма эпохи Возрожде-
ния в русской дореволюционной и советской историографии. — В таг: Про-
блемы отечественной и всеобщей истории. Вып. 2. Л., 1973, с. 159—163.
47. Несселыптраус Ц. Г. Альбрехт Дюрер. М.—Л., 1961.
48. Пинский Л. Реализм эпохи Возрождения. М., 1961.
(дЗЭПуришев Б. И. Очерки немецкой литературы XV—XVII вв. М.,
1955.
/@>Пур ишев Б. И. Своеобразие немецкого Возрождения. — В кн.:
Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы. М., 1967,
с. 212—244.
51. Ревякина Н. В. Проблемы' человека в итальянском гуманизме
второй половины XIV — первой половины XV в. М., 1977.
52. Рутенбург В. И. Италия и Европа накануне Нового времени.
Л., 1974.
53. Рутенбург В. И. Титаны Возрождения. Л., 1976.
54. С к аз кин С. Д. К вопросу о методологии истории Возрождения №
гуманизма. — В кн.: Сказкин С. Д. Избранные труды. М., 1973, с. 357.
лЗоЛСмирин М. М. Немецкий гуманизм. — Историк-марксист, 1941,.
№Т%.94—105.
160
56. С м и р и н М. М. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая
крестьянская война. М.—Л., 1947.
5Z Смирив М/М. Очерки истории политической борьбы в Германия
переДРеформацией. М., 1952.
58. С мир ин М. М. К истории раннего капитализма в германских зем-
лях (XV—XVI вв.). М., 1969.
59. Соколов В. В., Та жури з ина 3. А. Николай Кузанский (к 500-
летию со дня смерти). — Вопросы философии, 1964. № 10.
60. Тажуризина 3. А. Учение Николая Кузанского о бытии и по-
знании. Автореф. канд. дис. М., 1966.
61. Тажуризина 3. А. Философия Николая Кузанского. М., 1972.
62. Теоретические проблемы генезиса капитализма. Материалы*
научной сессии. Москва, 11—13 мая 1966 г. М., 1969.
63. Фойгт Г. Возрождение классической древности или первый век. гу-
манизма. Т. 1—2. М„ 1884—1885.
64. Хлодовский Р. И. Франческо Петрарка. М., 1974.
65. Хоментовская А. И. Лоренцо Валла против «дара Константи-
на».— В кн.: Вопросы истории религии и атеизма, вып. XII. М., 1963, с. 267.
66. Хоментовская А. И. Лоренцо Валла — великий итальянский гу-
манист. М., 1964.
67. Шевкина Г. В. Снгер Брабантский и парижские авероисты в XIII в.
М., 1972.
68. Штекли А. Э. W. Kuhn. Geschichte der deutschen Ostsiedlung
in der Neuzeit. Bd. I. Koln — Graz, 1955. [Рец.]. — Средние века, 1959r
вып. XV, с. 136—141.
69. Штекль А. История средневековой философии. М., 1912.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Августин 28, 36, 37, 67, 82
Авл Геллий 7
Авл Цельзий 82
Агрикола Г. 20
Агрикола Р. 11, 14, 15, 106—121,
134—136, 139
Агриппа Неттесгеймский 145
Адель К. 133
Адольф Нассау 76
Алард 115
Александер де Вилла Деи 119
Алеман (кардинал) 50, 56
Алпатов М. В. 16
Альберт Великий 26, 134
Альберт Саксонец 28, 86
Альберти Л. Б. 55, 68, 111
Альбертино Муссато 26, 27
Альбрехт II Габсбург (император)
46, 51, 86, 87
Альбрехт-Ахилл Гогенцоллерн (кур-
фюрст) 74, 78, 97, 127, 128
Альбрехт IV Мудрый (герцог) 128,
129, 132
Альбрехт Веттин (герцог) 130, 131
Амербах И. 85
Аммиан Марцеллин 82
Анаксагор 66
Андреас Регенсбургский 102
Анселе-Юсташ Ж. 28
Апулей 44, 143
Аревало Р. С. де 55 /
Аристотель (Стагирит) 6, 26, 60, 79,
115, 116, 137, 138
Арко Г. ди 88
Архипоэта 105
Афтоний 108
Ашбах Й. 10, 133
Бальдунг Грин Г. 143
Барбириан Я. 114, 117
Барг М. А. 18
Барннколь Е. 39
Бартоло ди Сассоферрато 71, 79
Баткин Л. М. 17
Баух Г. 10, 100, 133
Бебель Г. 104, 105, 107
Бегейм М. 104
Беккаделли 81
Беме Я. 145
Бен-Йохаи С. 144
Бернар Клеровсский 79, 82
Бертольд фон Геннеберг (архиепи-
скоп) 100, 127, 128, 132
Бецольд Ф. фон 106, 133
Биргитта Шведская 30
Блуменау 81
Боккаччо Дж. 141
Бонаккорсо ди Монтемагна 71
162
Боне-Мори Э. 39
Боникатти М. 15
Бонифаций VIII (папа) 25
Боэций 82, 115
Боэций Дакийский 28
Брагина Л. М. 17
Брант С. 70, 71
Брудзевский В. 136
Бруно Дж. 59, 66
Бурдах К. 11, 12, 33, 34, 37
Буридан 34, 86
Буркхардт Я. 7, 9, И, 12, 88*
Бутцбах И. 106, 119
Буш И. 45
Буше Г. фон дем (Пазнфил) 119, 144
Вайнштейн О. Л. 16
Валерий Максим 44, 82, 101
Валла Л. 14, 59, 60, 71, 72, 77, 79,
82, 83, 111, 115, 116, 147
Вальер Б. 136
Варбург А. 14
Варрон 82
Ватанабе М. 53
Ваттенбах В. 10 84, 100
Венк И. 63
Вельфлин Г. 103
Вергилий 36, 44, 82, 102
Вернер Гартенер 146
Вернле П. 40
Вефеле Г. фон 42
Вигилий 13б
Визер И. 93
Виле Н. фон 15, 38, 70, 77, 78, 80,
85, 91 .
Вильгельм V (герцог) 129
Вимпфелинг Я- 15, 71, 104, 107, 136
Вильгельм Виттельсбах (герцог) 49
Винтер 3. 15, 34, 42
Виссарион (кардинал) 95
Витц К. 20
Владислав Постум (король) 46, 75,
92
Габби Акиб 144
Гаген К. 8
Газа Т. 108, 111
Гал Кенигзальский 38
Галилей Г. 59, 66
Ганс Бегайм 98
Гансфорт В. 144
Гартманн Б. 133
Гартфельдер К. 133
Гварино (Старший) 53, 88
Гварино Баттиста (Младший) 101,
108, 135
Гегий А. 45, 118, 119
Гейгер Л., 9, 11, 39, 86, 100, 106
Гейлер Кайзербергский 38, 71
Геймбург Г. фон 7, 10, 15, 46, 48, 49,
51, 54, 55, 58, 72—80, 147
Гекатила И. 144
Геммерлин Ф. 15, 70—72, 146
Гемминген У. фон 132
Георг Богатый (герцог) 128, 129
Георг Саксонский (герцог) 131
Гермелинк Г. 11, 39, 116
Германн М. 10, 79, 80, 83
Геродот 115
Гершензон-Чегодаева Н. М. 41
Гиндербах И. 93
Гиннекен Я. ван 40, 41
Гомер 79
Гораций 82, 101, 112
Горфункель А. X. 17
Госсемброт С. 15, 77, 84, 85, 94, 95
Готгейн Э. 9
Гребенштейн Г. 54
Греземунд Д, Младший 132
Гроте Г. 9, 32, 39—44
Гросвита Гандерсгеймская 138
Гросман К. 86
Грубе К. 39
Гуковский М. А. 16
Гуняди Я. 57, 77
~Гус Я. 20, 22, 34
Гуттен У. фон 10
Дальберг И. фон 108, 112, 114, 118,
137, 145
Дамбах И. 34
Данте Алигьери 18, 26, 27, 77
Дильтей В. 11
Диоген 44
Диодор 115
Дионисий Ареопагит 144
Дионисий-а-Санта Кроче 35
Дисеиховен Г. фон 27
Дитрих фон Изенбург (архиепископ)
76, 132
Дитрих Нимский 22
Дитце В. 15
Древинг (см. также Невальд Р.) 12
Дуарте (король) 131
Дюрер А. 10, 81, 139, 143
Дюрр Э. 70
Евгений IV. (папа) 22, 47, 50, 51, 55,
56, 72, 73, 88
Евсевий Кремонский 36
Жанден Ж. 26, 27
Жерсон Ж. 22, 41
Закс Г. 81
Зайдлъмайер М. 7, 13, 14
Зельднер К. 77, 94, 95
Зигмунд П. 53
Иероним 36
11*
Иероним Пражский 22
Изократ 108
Иннокентий VIII (папа) 112, 114
Иоанн XXII (папа) 25
Иоанн VIII Палеолог (император)
50, 51
Иоахимсен П. 10, 16, 46, 79, 90, 93,
104, 107, 133
Иоганн Цицерон (курфюрст) 128
Иоганн из Киктринга 94
Иоганн из Гмундена 87, 95
Иосиф (патриарх) 50
Капроника (кардинал) 47
Каллен Г. 55
Калликст III (папа) 57
Кальфурний 135
Камеро 135
Капистрано Дж. 56, 57
Карваял X. де 56, 57, 73, 90
Карл IV Люксембург (император)
21, 33—36
Карл VII Валуа (король) 47
Карл Великий (император)
Карл Смелый (герцог) • 97—99, 131,
132
Карох С. 15, 100, 101, 104—106, 134,
143, 144
Кассиодор 82
Кассирер Э. 12
Катулл 82, 103, 143
Квинтилйан 78, 95, 115
Кемнат М. 101, 103, 104
Кирилл Иерусалимский 36
Кланицай Т. 15
Кола ди Риенцо 27, 33,, 36
Конрад из Зёста 39
Кранах Лукас Старший 143
Кремер 70
Кристеллер П. О. 14
Ксенофонт 115
Кунигунда (герцогиня) 128
Куспиниан И., 138
Лазарев В. Н. 16
Лактанций 82
Лампрехт К. 9, 10
Ланген Р. 108
Лангенштейн Г. 87
Лей Г. 26, 28, 30, 33
Лейбинг Г. 80
Леонардо Бруни (Аретино) 77, 79,
81, 83, 101, 102, 146
Леонардо да Винчи 68
Лефевр Ж. 147
Либман М. Я. 17
Ливе Ж. 147
Лобкович фон Гассенштейн Б. 105
Логутова М. Г. 41
Лойола И. 40
163
Лопашов С. А. 52, 55
Лотски А. 92, 93, 131
Лудер П: 15, 100—106, 134, 135
Лукиан 108, 143
Лукреций 82
Людвиг Баварский (император) 25,
28
Лэто П. 136
Людвиг IX Богатый (герцог) 128
Людвиг Бородатый (герцог) 74
Людовик Благочестивый (император)
78
Людовик XI Валуа (король) 99
Люкер М. 32, 41, 42
Лютер М. 9, 133, 147
Майр М. 72, 75, 80
М-акробий 82
Максимилиан I Габсбург (импера-
тор) 93, 96, 99, 100, 112, 126—129,
131—133, 137
Мандершайд Т. фон 53, 54
Марголэн Ж.-Кл. 14, 147
Маркс К. 131
Мария Бургундская (герцогиня) 99
Марсилин Падуанский 26, 27, 77
Мартин из Троппау (Опавский) 93
Марциал 82, 112
Мастер Бертрам 39
Мастер Тржебонского алтаря 39
Мастер Домашней книги 113
Матьяш Корвин (король) 86, 90, 92,
96, 97, 99,, 132, 136, 137
Мегенберг К. фон 26
Мейстерлин С. 85
Меланхтон Ф. 106, 115, 119
Мельгорн Г. 107
Мествердт П. 12, 39, 40, 107, 116
Микеланджело 59
Милнч 42
Мозер Л. 20
Морозини П. 79
Мурмелий И. 119
Муциан Руф К. 119, 133
Науклер И. 16
Невальд Р. 12, 13
Неймаркт И. фон 33, 35—38
Никколи Н. 54
Николай V (папа) 51, 56, 73
Николай Кузанский 7, 14, 15, 20, 23,
28, 45, 47, 49, 50, 52, 54—69, 72,
73, 79, 81, 89, 90, 95, 97, 107, 118„
135
Николай Лира 145
Овидий 82, 94, 102, 103
Оккам В. 25—29
Орем Н. 34, 87
164
Орсини Дж. 54
Ортуин Граций 143, 144
Оттон I (император) 60
Павел II (папа) 76
Парменид 66
Пейербах Г. 20, 52, 93—96.
Пейтингер К. 85, 138
Пенц И. 81
Петр Ломбард 84
Персии 82
Петрарка Ф. 6, 18, 27, 33—37, 54, 88г
101, 108, 109, 146, 147
Петроннй 82
Пико делла Мирандола Дж. 7, 59,
НО, 114, 117, 145
Пиркгеймер В. 81
Пиркгеймер И. Младший 82, 83.
Пиркгеймер И. Старший 79, 81, 82,
146
Пиркгеймер Т. 81
Пиркгеймер Ф. 81
Питерс Г. 44, 45
Плавт 54, 82, 84, 91
Платина Б. 146
Платон 6, 28, 44, 79, 136—138, 143*
Платтенбергер И. 79
Пленииген Г. 112
Пленинген Д. 108, 112
Плиний Мл. 112, 113, 138
Подебрад И. (король) 51, 56, 57, 76,
90, 97
Поджо Браччолини 22, 54, 77, 81
Полибий 115
Прегер 26
Присциаи из Цезареи 108 .;
Прокл .28
Проперций 82
Псевдо-Диоиисий 66
Птоломей 95, 138
Пуришев Б. И. 16, 100, 140
Рабенштейн П. фон 93
Радевийн Ф. 39, 40, 42, 43, 45
Рамус П. 87
Рандег М. фон 27
Ранке Л. фон 131
Ревякина Н. В. 17
Региомонтан И. 54, 95, 96, 136, 146
Рейманн А. 79, 81
Рейсбрук Я. 30, 32, 33, 42
Рейтлинген Г. фон 26
Рейхенау В. фон 83
Рейхлин И. 107, 133, 136, 143, 144
Рот И. 76—78
Рудольф I Габсбург (император) 21
Руппрехт Пфальцский (курфюрст) 12
Рупприх Г. 12, 13, 16, 46, 47, 68, 79*
84, 86, 88, 91, 104, 107, 133
Рутенбург В. И. 4, 17
Сабеллико 135 •
Светоний 44
Секст Руф 104
Сенека 36, 82, 135
Сигер Брабантский 26, 28
Сигизмунд 1 Люксембург (импера-
тор) 22, 24, 46, 48, 49, 62, 74, 86,
87
Сигизмунд Тирольский (герцог) 57,
58, 71, 75, 88, 98, 103
Симоне Мартини 37
Сказкин С. Д. 16
’Скот Д; 25, 26, 29 ' •
Смирин М. М. 16, 22, 30, 47, 52, 55,
62, 126
Соколов В. В, 53
Сократ 44, 111
Спитц Л. В. 7, 14, 41, 107, 133
Стаций 82
? Строцци Л. 108
Сузо Г. 30—32, 44
< ‘Хуригон В. 134, 143, 144
Ц'
Й^Тажуризина 3. А. 53, 55, 65
т|кТальгейм Ч. фон 26
^^Таулер И. 30—32, 38
Тацит 54, 143
. Теодорих Пражский 39
^Теофраст 44
^Теренций 82, 84, 102
эд Тертуллиан 82
^Тибулл 82
• Тиманф 116
; Тритоний П. 138
Тростер И. 92
? Тит Ливий 79
Тоскацелли П. 53, 54, 65, 95
(Траверсари А. 55
Трёльч Э. 11, 12
Тритемий И. 16, 136
Трухзесс 82
Трухзесс Д. 79 _
Ульман Г. 131
Ульрих Вюртембергский 130, 145
Урбан VI (папа) 43
| Фауст А. 107
Феликс V (папа) 51
* Фельтре В. да 88 X
I Фемистий 115
Филельфо Ф. 53, 83 "
Филипп Добрый (герцог) 97
? Филипп II Откровенный (пфальц-
граф) 102, 112, 118, 129, 130, 136
.^Фичино М. 59, 83, ПО, 135, 140, 147
/Фишэ Г. 144
^Флавио Бьондо 115
\^Мгт к. 4, 9
Фольц Г. 105
Фома Аквинский 25, 26, 119, 134
Фома Кемпийский 41, 45, 67
Форстенауэр В. 92
Фрейданк 27
Фрейхер 76
Фридрих I Барбароса 78 Чнмпера-
тор)
Фридрих II (император) 27, 91
Фридрих III Габсбург (император)
- 47, 51, 57, 72, 74, 75, 87, 89, 92, 93,
94, 98, 99, 127, 131, 135
Фридрих I Победоносный (пфальц-
граф) 75, 98, 101, 102—104, 130
Фридрих Мудрый (курфюрст) 130,
135
Фуггер Г. Старший 19
Фукидид 115
Хейцинга Я. 11, 12
Хима А. 12, 40
Хризолор М. 83
Целе И. 42, 43
Цельтис К. 13, 80, 89, 97, 102, 106,
107, 112, 119, 133—145, 148
Цицерон 6, 26, 36, 78, 79, 82, 94, 95,
103, ПЗ, 115, 143
Чезарини Дж. 54—56
Шаумбург П. фон 85
Швёбель Г. О. 27
Шедель Гартман 16, 69, 80, 90, 102
[Недель Герман 81, 82, 85
Шенек У. фон 27
Шлик К. 87, 89, 91
Шгаупитц И. 133 •
Штеглин Э. 31
Штейн Г. фон 144
Штейнгёвель Г. 85 .
Шпренгер 70
Штромер У. 19
Штурм Я. 117
Эбендорфер Т/ 93, 94'
Эбер В. 85
Эбергарт Бородатый (герцог) 130
Эвриций Корд 148
Эдуард IV Йоркский (король) 98
Эзоп 85
Эйб А. фон 10, 82—85, 100, 146
Эйх И. фон 83
Экхарт (Мейстер) 26—35, 38, 42, 44,
54, 63, 66
Элеонора Португальская (королева)
131
Энгельс Ф. 4, 21, 131
165
Эней Сильвий Пикколомини (папа
Пий II) 7, 13, 15, 47, 48, 51, 52,
56—58, 72—76, 78, 80, 83, 85—96,
103, 104, 135
Энтнер Г. 15, 100, 104, 105, 107, 116
Эобан Гесс 148
Эразм Роттердамский 11, 39, 40, 44,
59, 1’06, 107, 112, 118, 119, 133, 143,
147 ‘
Эргард Г.-А. 8
Эриугена И. 28, 66
Эрколе д’Эсте (герцог) 111
Эрнест Веттин (курфюрст) 130
Эстикампиан И. 132
Ювенал 44, 82
Юлии II (папа) 59
Якопо Милано 37
Ян из Лувена 33
Янсен 53
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение....................................'.........................3
Глава I. Исторические условия зарождения гуманистического движе-
ния в Германии....................................................... 18
1. Центральная Европа в XIV—XV вв. . . —
2. Предпосылки немецкого гуманизма.............................23
Религиозно-философские учения мистиков и номиналистов XIV в. —
Значение Праги для зарождения гуманистического движения
в Германии (вторая половина XIV-—начало XV в.) . 33
«Новое благочестие» и значение Девентерской школы в подго-
товке гуманистического движения в Германии . . . 39
Глава II. Возникновение гуманистического движения в Германии . 46
1. Базельский собор и начало гуманизма в Центральной Европе —-
2. Николай Кузанский и зарождение философского направления
в гуманистическом движении......................................52
3. Зарождение гуманистического движения в немецких городах 69
4. Вена как очаг раннего гуманистического движения 86
Глава III. Развитие гуманистического движения в Германии до Цель-
тиса (от смерти Николая Кузанского до смерти Родольфа
Агриколы, 1465—1485)................................................. 97
1. Германия на перепутье........................................—
2. Роль поэтов-вагантов в распространении гуманистического
движения в Германии в 60—70-х годах XV в.......................1Й0
3. Родольф Агрикола и развитие философского направления в
гуманистическом движении в Германии............................10б
Глава IV. Цельтисовский период— апогей немецкого гуманистическо-
го движения накануне Реформации.....................................12$
1. Германия на рубеже веков .......
2. Конрад Цельтис во главе гуманистического движения в Гер-
мании .........................................................133
3. Итоги развития гуманистического движения в Германии XV в. 14з
Источники и библиография ....................................149
Именной указатель . ............................ 162
167
ИБ № 797
Немилое Александр Николаевич
Немецкие гуманисты XV века
Редактор И, П. Комиссарова
Техн, редактор Д. В. Борщева
Корректор Н. М. Каплинская
Сдано в набор 04.11.78 г. Подписано к печати 08.02.79 г. М-31412.
Формат бОХЭО’Лв. Гарнитура литературная. Печать высокая. Уч.-изд. л. 12,01.
Бум. тип. № 3. Печ. л. 10.5. Тираж 2 900 экз. .Заказ 362. Цена 85 коп.
Издательство ЛГУ им. А. А. Жданова, 199164, В-164, Ленинград, Университетская наб., 7/9.
Типографии Изд-ва ЛГУ им. А. А. Жданова, 199164, В-164, Ленввград,
Университетская наб., 7/9.