В. ШАТАЛОВ
ТЫСЯЧ
ПОЕДИНКОВ
РАССКАЗЫ ЗМЕЕЛОВА
Издательство «Туркменистан»
Ашхабад 1977 г.
Шаталов В.
Тридцать тысяч поединков. Рассказы, Ашхабад,
«Туркменистан», 1977.	(С)
с. 184.
50.000 экз. 75 к.
О трудной и опасной работе змеелова.
О горячей любви к природе и к своему краю.
О первой и юношеской любви.
155	15	5,5	59
Книжная палата ТССР	Ш-28
... 70303-048
Ш-------------- 61-77
М551(15)-77
® Издательство «Туркменистан», 1977 г.
Василий Иванович Шаталов
ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ПОЕДИНКОВ
Издательство «Туркменистан»
Редактор С. Степанова
Художник А. Агаева
Худ. редактор Б. Курраев
Тех. редактор Н. Трусенкова
Корректор А. Бердыева
ИБ 108
Сдано в набор 18.XII 1976 г. Подписано к печати 15.VI 1977 г.
Формат 84X108732- Физ. печ. лист. 5,75. Привед. печ. лист. 9,66
Учет. лист. 9,708. Тираж 50.000 экз. ИТ № 12530. Заказ № 175
И—00118. Цена 75 к.
Типография издательства «Таврида» Крымского обкома
Компартии Украины, г. Симферополь, проспект Кирова, 32/1
МЕРТЕЛЬНЫЙ
БУКЕТ
Нередко профессию журналиста сравнивают с нелег-
ким трудом старателя. И это, пожалуй, верно. Не так
уж часто ему, старателю, выпадает счастье найти золо-
той самородок величиною, скажем, с кулак, или же в
несколько каратов волшебный камень-алмаз.
Не часто балует судьба и журналиста. Встречается
он со множеством людей. Но редко среди них найдет он
человека исключительного либо своей биографией,
либо'своей увлеченностью или профессией, где каждый
шаг связан с риском, а прожитый день — подвиг.
У меня поиск такого человека длился... целых три го-
да. Конечно, этот срок можно было бы намного сокра-
тить. Но тут вина только моя. И, как ни странно, вино-
ват я был перед своим же собратом — журналистом, ре-
дактором сельскохозяйственного отдела Всесоюзного ра-
дио, обладавшим, к счастью, железным терпением и не
менее крепкой настойчивостью. Если бы не он и не эти
его замечательные качества, мне бы так, наверно, ни-
когда и не довелось бы встретиться с героем моего рас-
сказа.
А все началось вот с чего.
Однажды редактор из Москвы позвонил мне в Ашха-
бад.
— Салам-алейкум! — воскликнул он, приветствуя ме-
ня на восточный манер. —- Ну, как ты там, в пекле-то,
3
жив еще? Ну, и чудесно!.. Послушай, старик, ты не смог
бы для нашего отдела сделать небольшой радиокадрик
минут так... на пять, на шесть? Сроком тебя не ограни-
чиваю, но попрошу: пожалуйста, не тяни.
— Тема? — спросил я.
— Польза змей для сельского хозяйства. Ну, немно-
го расскажешь и о самом змеелове...
Я был ошеломлен. «Какая-то чепуха», — подумал я.
В разговоре со мной редактор был предельно лакони-
чен. Он даже не объяснил как следует задание, пола-
гаясь, очевидно, на мою осведомленность, мой опыт и
журналистский энтузиазм.
Но осведомленности насчет змей у меня-то как раз
и не было. Тем не менее, не желая ударить лицом в
грязь, я с готовностью согласился.
— Будет сделано! Значит, польза змей для сельского
хозяйства. Сделаю. Как же!.. Все будет в ажуре.
Как только разговор этот закончился, я почувствовал
приступ такого смеха.., какого не испытывал, наверно,
за всю свою жизнь. Я хохотал до слез, до изнеможения.
«Змеи и сельское хозяйство! Да это черт знает что та-
кое! — думал я с горькой иронией о милом и добром ре-
дакторе, которому ничего более путного не пришло в
голову, как только эти ядовитые гады. Какая и кому там
от них может быть польза, если столько людей ежегодно
гибнет от их укусов, гибнет скот?! Тоже мне, нашел
пользу!..
Мое заблуждение, вернее, невежество относительно
зм^й сейчас многим тоже может показаться смешным.
Любой школьник теперь расскажет вам о пользе змей
не только для сельского хозяйства, но и в борьбе за здо-
ровье человека.
А тогда — это было лет десять-пятнадцать назад —о
змеях писали очень редко. К тому же, по правде говоря,
особого интереса я к ним не проявлял.
Прошло около месяца после нашего разговора с ре-
дактором, и снова в моей квартире раздался телефон-
ный звонок.
— Ну, как там дела со змееловом? — спросил редак-
тор. В ответ я только тяжело вздохнул:
— Плохи дела. Нет пока подходящей кандидатуры,
чтобы можно было записать на пленку. Не знаю, что и
делать...
4
— А ты, брат, не падай духом, продолжай искать.
Сам знаешь: кто ищет, тот обрящет, — подбадривал ме-
ня редактор.
Редактор, как я уже сказал, был терпелив и настой-
чив. Он звонил мне каждый месяц, горячо уверяя, что
змей в Туркмении — хоть пруд пруди. А там, где змеи,
должны быть и охотники на них.
В конце концов напоминания мне изрядно надоели, и
я всерьез решил взяться за поиски змеелова.
Поиски эти привели меня в Ашхабадский дворец пи-
онеров. В тенистом и просторном дворе этого дворца, на
краю площадки для игр, стоял скромный одноэтажный
домик. Несколько его окон, выходящих во двор, были
забраны решетками.
Я вошел в небольшой коридор и постучал в дверь.
Получив разрешение войти, я смело переступил порог
и... в ту же секунду вздрогнул от грозного, предостерега-
ющего злого шипения. Кровь похолодела в моих жилах.
Откуда исходило это шипение, было не ясно. По бокам
длинного черного стола, стоявшего посредине большой
комнаты, теснился еще с десяток столов поменьше, устав-
ленных тускло блестевшими банками, баночками, кол-
бами, стеклянными ящиками-террариумами. Эти же бан-
ки с заспиртованными пресмыкающимися: ящерицами,
змеями, варанами и скорпионами — стояли на многоярус-
ном’ стеллаже вдоль стены справа. Кроме этого на сте-
нах красочно пестрели коллекции бабочек, пауков, пуч-
ки каких-то цветов и сухих растений.
Из оцепенения меня вывел приветливый голос чело-
века, сидевшего за столом у противоположной стены.
— Прошу вас, входите, пожалуйста. Не бойтесь!
Это был Всеволод Дмитриевич Потопольский, заве-
дующий отделом юннатов Ашхабадского дворца пионе-
ров. Одет был Потопольский по-летнему: в цветастую
сорочку-безрукавку и в светлые песочного цвета брюки.
Он был похож на коренастого и веселого цыгана — ши-
рокий, слегка приплюснутый нос, карие, с жарким блес-
ком глаза. На смуглом лице — ни единой морщины. Тем-
ные, коротко подстриженные волосы. Всеволоду Дмит-
риевичу тогда уже перевалило за пятьдесят, но выгля-
дел он очень молодо, был подвижен и весел.
Мы поздоровались. Рука у Потопольского тяжелая,
5
крепкая. Как раз такая, наверно, какая нужна для охо-
ты за змеями.
Я рассказал о цели своего визита и, как бы между
прочим, спросил:
— Скажите, Всеволод Дмитриевич, а змеи имеют ка-
кое-нибудь отношение к сельскому хозяйству?
Он ответил сразу, будто только и ждал этого воп-
роса.
— А то как же, дорогой, а то как же! — воскликнул
он. — Ведь змея самой природой приспособлена к тому,
чтобы залезать в норы грызунов и уничтожать их там
вместе со всем потомством. Ну, как, скажите, не любить,
не уважать змей, если они помогают нам сберегать уро-
жай! Лично я, — продолжал Потопольский, — за всю
свою жизнь убил всего-навсего одну эфу — одну из
тридцати с лишним тысяч ядовитых змей, которых мне
довелось отловить. И то... это убийство произошло из-за
моей лихости, что ли... из-за потери осторожности. Я на-
крыл эфу сорочкой, когда она пыталась уйти. Правда,
это убийство едва самому мне не стоило жизни. Отрав-
ление было настолько сильным, что несколько месяцев
я пролежал в больнице, потеряв почти половину своего
веса. А всего я перенес тринадцать змеиных укусов.
Весь рассказ змеелова я записал, конечно, на маг-
нитную пленку. Говорил он весело, остроумно, пересы-
пая свою речь пословицами, поговорками, неожиданно
свежими сравнениями.
Но больше всего запала мне в память цифра: трид-
цать тысяч отловленных змей! Тридцать тысяч поедин-
ков со смертью! Каким же надо обладать мужеством,
хладнокровием и терпением, чтобы проделать такую ра-
боту!
Каждый раз человек шел на риск. Во имя чего? Ра-
зумеется, не ради праздной забавы или острых ощуще-
ний.
Змеиный яд в малых дозах целебен. В свое время
Всеволод Дмитриевич много его добывал для институ-
тов Москвы, Ленинграда, Ташкента и Ашхабада, кото-
рые работали над проблемой внедрения змеиного яда в
медицину. Кстати, о его целебных свойствах еще в древ-
ности знали в Египте, Индии, Китае, Риме, Греции, Ти-
бете и на Филиппинских островах. Они использовали его,
а также отдельные части тела змеи для приготовления
6
лекарств против таких страшных болезней, как оспа, хо-
лера и проказа. Употребляли также змеиный яд в кос-
метике.
Но на научной основе эта проблема стала разрабаты-
ваться сравнительно недавно — с конца прошлого сто-
летия.
Интересным было наблюдение техасского врача
Зельфа. Ему принадлежит описание случая, когда гре-
мучая змея укусила человека, страдавшего эпилепсией.
После укуса у больного прекратились припадки. Так бы-
ло положено начало лечению этого недуга змеиным
ядом.
Препаратами, в которые входит змеиный яд, лечат и
другие заболевания: бронхиальную астму, гипертонию,
некоторые виды злокачественных опухолей. И препара-
тов таких с каждым годом становится все больше. Это
«Випралгин», «Випразид», «Випрокутан», «Випраксин»,
«Випросал». Многие другие препараты проходят сейчас
клиническую проверку.
Для приготовления таких лекарств необходимо мно-
го змеиного яда. Его добычу ведет небольшой отряд лов-
цов— людей самоотверженных, храбрых и умудренных
опытом. К числу таких людей относится и Всеволод
Дмитриевич Потопольский. Не одну тысячу километров
прошел он в поисках змей.
...Когда наша первая встреча со змееловом близи-
лась к концу, Всеволод Дмитриевич вышел из-за стола
и, остановившись посредине кабинета, вдруг спросил:
— Вы не торопитесь?
— Нет. А что?
— Да вот... хочу вам кое-что показать.
Сняв со стеллажа одну из стеклянных банок, он оп-
рокинул ее над столом. Из банки плюхнулась на стол
огромная рыжая фаланга.
«Что он делает? — похолодел я, — она же удерет!»
Но фаланга и не думала удирать. Подобрав мохна-
тые ноги, она застыла на месте, совершенно не беспоко-
ясь о том, какая участь ее ждет.
Мне же при виде страшного паука стало не по себе, и
я отошел подальше: чего доброго, возьмет да прыгнет...
Где-то я читал, что укус фаланги чуть ли не смертелен.
Между тем Потопольский взял хворостинку, подошел
к фаланге и... начал ее стегать. Фаланга задрала голову,
7
зорко следя за своей обидчицей, поворачиваясь то в од-
ну, то в другую сторону. Когда ярость ее дошла до пре-
дела, змеелов отбросил хворостинку и приблизил к пау-
ку большой палец правой руки. Фаланга мгновенно вце-
пилась в него. Потом, как ни в чем не бывало, Всеволод
Дмитриевич вытянул перед собой руку, на конце кото-
рой шевелился рыжий паук.
Я не мог понять, почему змеелов не боится укуса фа-
ланги.
— Всеволод Дмитриевич, а не опасно вот так под-
ставлять ей палец?
— Нисколько! — ответил он. — У меня на пальце ко-
жа твердая, и фаланге она не по зубам. Так что я совер-
шенно спокоен. И ваш палец она тоже не прокусит. Хо-
тите попробовать?
— Пожалуй, не стоит. Как-нибудь в другой раз, —
произнес я как можно спокойнее, хотя от такого любез-
ного предложения меня кинуло в дрожь.
— Да вы не бойтесь, — уговаривал меня Всеволод
Дмитриевич, — вот, если она укусит там, где кожа по-
нежнее, тогда опасно.
Стряхнув отвратительного паука в банку и закурив,
змеелов сказал:
— Могу еще кое-что показать.
Подойдя к стеллажу, Потопольский снял оттуда дру-
гую банку, поменьше первой. Подставив под нее ладонь,
он высыпал на руку целую горсть скорпионов. Пример-
но штук тридцать.
Банку поставил на стол, а из кармана брюк достал
пинцет. Некоторые из скорпионов зашевелились и пусти-
лись бежать вверх по руке. Беглецов Всеволод Дмитри-
евич ловил пинцетом и отправлял в банку. Но большин-
ство скорпионов преспокойно лежало на ладони. Я знал
много случаев, когда после укуса скорпиона люди кри-
чали по нескольку суток от невыносимой жгучей боли.
А тут — целая горсть и никакого опасения, что хоть один
из них ужалит.
— Хотите, я вам отсыплю немного скорпиончиков?—
улыбнувшись, пошутил Всеволод Дмитриевич.
Я содрогнулся.
Но все увиденное мной не шло ни в какое сравнение
с тем, что произошло дальше.
Слева на стене висел небольшой мешочек из белой
8
плотной ткани. Потопольский снял его с гвоздя и при-
нес к столу. Развязав мешочек, вытряхнул его содержи-
мое на стол. И в тот же миг на нем поднялась тонкая се-
рая пружина с треугольной плоской головкой.
— Кто это?
— Кавказская гадюка, — ответил змеелов, не спус-
кая с нее глаз. Гадюка заметно волновалась. Из ее рта
то и дело показывался черный раздвоенный язычок, ко-
торый неправильно называют жалом. Маленькие узкие
глазки злобно поблескивали. Когда Потопольский при-
ближал к ней руку, гадюка делала короткие выпады
головой, готовясь укусить.
— Ядовитая? — спросил я.
— Укус смертелен, — коротко пояснил змеелов, не
поворачиваясь ко мне.
— Где вы ее поймали?
— Подарок друга...
Меня интересовало, каким же образом гадюка снова
будет спрятана в мешок. Для змеелова это оказалось
делом простым и легким. Правой рукой он быстро на-
крыл гадюку сверху, сжал ее, как пружину, и бросил в
мешочек.
Потом мы подошли к одному из стеклянных ящиков,
откуда тотчас же послышалось грозное шипенье. Его
издавали две взрослые гюрзы, — отвратительнейшие со-
здания: серые, мрачные, злобные. Это они так напугали
меня, когда я входил в кабинет юннатов.
Всеволод Дмитриевич отодвинул крышку террариу-
ма, сунул руку внутрь и вынул оттуда обеих гюрз. Это
была игра со смертью. Вряд ли кто-нибудь еще отва-
жился бы на такое. От укуса гюрзы человек погибает в
течение 15—20 минут. А тут в абсолютно не защи-
щенной руке было сразу две гюрзы. Это был ни с чем
не сравнимый букет. Букет смерти.
Серые, копьевидные головки змей с недобрыми
взглядами немигающих глаз почти касались смуглой ру-
ки Потопольского. От этого взгляда веяло могильным
холодом. «Гробовая змея», «Ужас ночи», «Царица мерт-
вых» — такую славу снискала себе гюрза в Средней
Азии. Один вид ее бросал в трепет, внушал древний ин-
стинктивный страх. Достаточно было доли секунды, что-
бы змеи наказали человека за смелость.
9
Я стоял не дыша, в страхе перед трагедией, которая
могла сейчас произойти.
К счастью, все обошлось благополучно. Подержав
гюрз несколько секунд, змеелов осторожно опустил их
в ящик. Все эти секунды, показавшиеся мне очень дол-
гими, я находился в состоянии какого-то оцепенения и
облегченно вздохнул только после того, как над змеями
плотно задвинулась крышка террариума.
Почему же все-таки гюрзы пощадили змеелова, не
бросились на него? Этот вопрос почему-то неловко было
задавать ему в тот момент. Мне хотелось самому найти
объяснение мирному поведению ядовитых рептилий.
Безусловно, в лице человека они видели жестокого и
коварного врага. Ведь это он поймал и заточил их в тес-
ную тюрьму. Не исключено, что об этом они еще хоро-
шо помнили. Но для них была неожиданной смелость и
доверчивость человека, рискнувшего вынуть их из ящи-
ка. Может, у этих гюрз теплилось еще что-то вроде на-
дежды или мечты, что тот, кто поймал и упрятал их в
холодный ящик, сжалится, наконец, над ними и отпус-
тит на свободу?
Впрочем, все это не больше, чем мои домыслы.
Когда мы вернулись к столу, за которым работал
Всеволод Дмитриевич, я еще раз оглядел его опасный
кабинет.
— Ну, и обстановка у вас, — сказал я, — волосы ды-
бом встают, а вам хоть бы что!..
Мое замечание явно развеселило Потопольского.
— Поверьте, обстановка тут самая нормальная,—
весело поглядывая на меня, сказал змеелов. — Вы бы
тоже привыкли к ней. Только для этого надо любить
свое дело и... немного мужества.
— Но ведь бывают, наверно, случаи, когда змеи убе-
гают?..
— Такие случаи были. Но каждый раз я ловил бег-
лянок и водворял на место. Если хотите, как-нибудь я
расскажу вам и об этом. Помню несколько довольно-та-
ки любопытных случаев.
Сделав несколько коротких затяжек, Всеволод Дмит-
риевич погасил папиросу и доверительно сказал:
— Вы знаете, у меня и дома почти такая же обста-
новка. Змеи дома тоже не переводятся. Моя жена очень
любит молодых кобрят. Террариум с ними постоянно
10
стоит у нас на подоконнике. Известно, что кобра очень
эмоциональная змея и, если можно так выразиться, с
большим эстетическим вкусом. Много раз уже писалось
о том, как индийские факиры игрой на дудочке вымани-
вают кобр из ящика и заставляют их раскачиваться под
музыку.
Еще замечено, что кобры неравнодушны к луне, к
лунному свету. В яркие лунные ночи мы часто с женой
наблюдаем за кобрятами. Они поднимаются в ряд пря-
мые, как свечи, и долго и тихо любуются луной.
Прощаясь со мной, Всеволод Дмитриевич сказал,
чтобы я запросто заходил к нему домой потолковать обо
всем.
И вот я в гостях у Потопольского.
Комната была скромно обставлена. Ни хрусталя, ни
дорогих ковров, ни живописных полотен прославленных
мастеров кисти.
И все же я был очарован одним необычным украше-
нием квартиры, придававшим ей веселый праздничный
вид. Это была богатейшая коллекция бабочек, собран-
ных, должно быть, со всего света.
Бабочки занимали почти полностью две смежные
стены. Оранжево-красные, как закат над бескрайней пу-
стыней, беловато-синие, как ледяные вершины Гиссара,
темно-бордовые, как спекшаяся кровь, бархатисто-чер-
ные, прозрачно-голубые, зеленые, розовые, они все еще
казались живыми. Вся комната так и цвела и сверкала
обилием необычайных красок. Эти краски были ярче лу-
говых цветов, ярче радуг весенних, пестрее и чище узо-
ров любого ковра.
Бабочки завораживали взгляд. От них невозможно
было оторвать глаз. Я молча и долго разглядывал их,
потрясенный великой щедростью и тончайшим мастерст-
вом природы, создавшей такое множество изумительных
эфемерид. Что-то загадочное и возвышенное чуди-
лось мне в их названиях: падалирии, сатириды, мелонар-
гии, сатурнии, ванессы... Я слушал эти названия и уно-
сился в далекие страны, о которых когда-то читал, стра-
ны, где рождались, порхали и умирали эти нарядные
создания.
Мне виделась пампа — весенняя, шумящая ветром и
травами, ровная пампа, море цветов и гордые высокие
деревья, увенчанные кронами, похожими на темные об-
ll
пака Мне виделись холмы и желтые степи африканской
саванны, зеленый сумрак тропической сельвы и ласко-
вая синь морской лагуны, на берегу которой, слегка по-
качиваясь от легкого бриза, растут королевские пальмы.
И всюду — порхающие легкими толчками живые летаю-
щие цветы — бабочки.
Всеволод Дмитриевич вынул одну из них из-под стек-
ла и поднес к моим глазам. Никакой особенной красоты
в ней не было. Ее передние крылья имели мягкий агато-
вый цвет, а два нижних — изумрудный. На этих нижних
крыльях я и заметил по одной светящейся крапинке, по-
хожей на зернышко топаза.
Лукаво взглянув на меня, Потопольский спросил:
— Как по-вашему: какого цвета эти крапинки?
— Светлые, конечно.
— Ну, что вы, так сразу... не подумавши? — с мягкой
укоризной сказал змеелов. Пристально вглядываюсь в
крапинки и вижу, что они горят яркими рубинами.
— А сейчас что скажете? — весело допытывался го-
степриимный хозяин.
Чудеса да и только! Странные крапинки сверкали
уже чистейшей бирюзой!.. Правда, от моего взгляда не
ускользнул один факт: все эти цветовые изменения на
крыльях бабочки происходили в результате их медлен-
ного вращения на булавке вокруг оси.
Встреч у нас с Потопольским было много. А самая
первая из них положила начало нашей дружбе. Каждая
из этих встреч открывала характер змеелова с новой,
незнакомой мне стороны. Оказалось, что он не только
змеелов, но и охотник, и страстный рыбак, и птицелов, и
дрессировщик, и опытный, умелый воспитатель юных на-
туралистов. Тысячи километров исходил он с рюкзаком
за плечами по горным долинам Памира и Копет-Дага,
по берегам Мургаба и Амударьи, по жгучим просторам
Каракумов. И в каждом странствии, в каждой экспеди-
ции — незабываемые приключения, интересные случаи,
борьба с опасностью, удивительные находки.
Обычно при встрече Всеволод Дмитриевич радостно
сообщает о своих приобретениях:
— Что не заходишь? Приходи. Посмотришь на новых
бабочек. Целых четыреста штук!
В другой раз:
— Давненько мы не видались. А я только что — с
12
Мургаба. Сто эф отловил. Приходи, покажу. Симпатич-
ные змейки, хотя и ядовиты.
— К чему так много?
— Как?! Ты разве не слышал: тут москвичи фильм
снимают. Так вот... для них. То есть для экзотики.
А однажды, придя к змеелову, я увидел у него на сто-
ле свежий номер журнала «Совьет лайф», изданный в
Америке.
Листаю журнал. И вот... почти на целый разворот —
знакомый образ. Змеелов запечатлен на снимке как бы
в движении. На нем сетчатая белая майка. Вся фигура
слегка наклонена вперед. Бронзовое от загара цыган-
ское лицо повернуто к зрителю. Обвив его шею, на го-
лом плече улеглась серая в черных пятнах змея, так на-
зываемый большеглазый полоз. Его плоская маленькая
головка — рядом с поседевшей головой змеелова. Таких
необычных, я бы сказал, рискованных снимков у Пото-
польского немало. Он показывал их почти при каждой
нашей встрече. И много было рассказов змеелова.
Особенно он был разговорчив, когда находился в
добром, приподнятом настроении, которое редко его по-
кидало.
Вернувшись от Потопольского, я садился за стол и,
вспоминая только что услышанный рассказ, записывал в
свой блокнот. Разумеется, я не мог записать его слово в
слово. Да к этому я и не стремился. Тем более, что никто
меня не контролировал и никто не требовал точности.
Пользуясь свободой, я вольно обращался с фактами, не-
редко добавлял свои, произвольно изменял сюжетную
основу.
Записи свои я держал в секрете, надеясь однажды
преподнести змеелову в качестве сюрприза целый сбор-
ник его рассказов. Я не сомневался, что он обрадуется
подарку. Но вышло совсем иначе, чем я предполагал.
Когда рассказов набралось изрядное количество, я
отпечатал их и принес Потопольскому.
— Вот прочтите-ка, пожалуйста, — торжественно
протянул я ему увесистую папку.
— Что это? — вскинув на меня глаза, весело спросил
Всеволод Дмитриевич
— Ваши рассказы, — в тон ему ответил я, и в ту же
секунду заметил, как с лица моего друга мгновенно со-
шла улыбка.
13
— Мои рассказы!? — строго взглянул он на меня.—
Странно! Ну, да ладно. Оставьте. Прочту.
Потопольский закурил свой любимый «Памир», опу-
стил глаза и надолго замолчал. В тот день впервые, ка-
жется, за время нашей дружбы разговор у нас не кле-
ился. На мои вопросы Всеволод Дмитриевич отвечал су-
хо, односложно и даже неохотно. А когда я уходил, он
попросил зайти к нему через недельку.
Тянулась она томительно долго. Все это время я
жил в какой-то смутной тревоге. Ощущение было такое,
будто я в чем-то провинился, за что неотвратимо должно
было последовать наказание.
И вот спустя неделю я снова у знакомой двери и сно-
ва справа вверху нажимаю на кнопку электрического
звонка.
Дверь открыла жена змеелова.
— Входите же смелее, — пропуская меня в комнату,
проговорила она. — Всеволод давно уже ждет вас.
Я вошел в знакомый кабинет, в котором плавал си-
ний сигаретный дым. Сам хозяин стоял в проеме бал-
конной двери и курил, выпуская на улицу дым, но ветер
упорно загонял его в помещение.
Услышав мои шаги, Потопольский повернулся, хо-
лодно кивнул в знак приветствия и потушил о пепельни-
цу окурок. Там же на столе, рядом с пепельницей, ле-
жала папка с рассказами змеелова. Никогда я не видел
его таким печальным, таким расстроенным, как тогда.
Я приготовился было расспросить, в чем дело (мне и
в голову не приходило, что в удрученности моего друга
повинен я и никто другой), но он опередил меня.
Усаживаясь напротив, на другом конце стола, Пото-
польский сказал:
— Я всегда считал, что мы достаточно хорошо знаем
друг друга, а вот... понимаете (Всеволод Дмитриевич
вздохнул), а вот... оказалось, что знаем, да не очень.
Скажите, разве я похож на какого-нибудь афериста,
проходимца или захребетника, на человека, который
стремится погреть руки за счет другого или примазаться
к чужой славе?
— Да что вы! Я далек.., — едва успел я вымолвить
несколько слов в свое оправдание, но змеелов даже не
обратил на них внимания.
— Конечно, есть люди, — продолжал он, — готовые
14
влезть в соавторы чужого открытия, крупного научного
груда, изобретения, бесстыдно, не моргнув глазом, по-
ставить свое имя под чужим литературным произве-
нием. Вот такому бы эти рассказы! На седьмом небе был
бы от радости. Но ведь я-то — другого поля ягода. Я счи-
таю, что в дружбе должна быть честность и чистота.
Иначе это — не дружба. Как же я могу присвоить чужие
рассказы, если я не писал их?
— Но вы же рассказывали...
— Э-э, братец, нет!.. Одно дело писать и совсем дру-
гое — рассказывать. Мало ли, что можно намолоть
языком-то... А вы — да, действительно, писали. Поди
тонну бумаги извели и не меньше ведра чернил. Так
что, — змеелов сделал паузу, взял папку со стола и
протянул мне, — такую жертву от вас я принять не
могу.
«Что же делать с нею? — подумал я о папке. — По-
ложить на стол и уйти? Нехорошо. Можно дружбу по-
рвать». И снова стал думать, но ни к какому решению
так и не пришел.
Спросил у Потопольского.
— Что делать с папкой? — усмешливо повторил он
мой вопрос. — Что хочешь, то и делай (снова, как преж-
де, обратился он ко мне на «ты»). Можешь издать, но
только... под своим именем.
Я стал возражать.
— Зря горячишься, — потеплевшим голосом сказал
Всеволод Дмитриевич. — Надо учиться у классиков, ну...
хотя бы у Лермонтова, например. Ведь издал же он
дневник Печорина под своим именем и даже в предисло-
вии к роману об этом рассказал. А мы-то знаем, что ни-
какого печоринского дневника не было. Так что валяй,
издавай под своим именем!
— А можно сделать иначе (Всеволод Дмитриевич
хитро улыбнулся, блеснул карими глазами и сразу стал
похож на старого веселого цыгана). Так и быть! Я дарю
тебе эти рассказы! Могу я позволить себе хоть раз та-
кую щедрость? А то ведь несправедливо как-то с моей
стороны: я и автор, и рассказчик, и герой повествования.
Я хорошо знал упорный характер друга, поэтому спо-
рить не стал.
Итак, слово — змеелову.
15
АИНА
Свой первый отъезд в Закаспий, в Среднюю Азию, я
помню как сейчас.
Было это давно, еще в начале 30-х годов. Учился я
тогда в Киевском университете, на предпоследнем курсе
биофака. Наступала весна. И мы, будущие биологи, с
огромным старанием и жадностью готовились к первым
своим экспедициям, чтобы на собранном материале на-
написать дипломную работу.
Закаспий... Туркмения... Далекий и совершенно зага-
дочный для меня в то время край!
Почему же именно сюда потянуло, а не в другое
место?
Не знаю. Но думаю, что не последнюю роль тут сы-
грали жажда романтики, приключений, желание осуще-
ствить свою мечту о научных открытиях, о борьбе с труд-
ностями, мечта, которая жила во мне с детства, как жи-
вет она, наверное, в каждом мальчишке или девчонке.>
Готовясь к поездке, я прочел несколько подвернув-
шихся под руку книг о бывшей Закаспийской области, о
Средней Азии. От прочитанного в голове был такой сум-
бур... Все перемешалось: имена ханов и султанов, полко-
водцев и везиров, историков и поэтов, названия городов
и крепостей. Несколько огорчало то, что ничего я не уз-
нал о растительном и животном мире республики. А ведь
меня очень интересовали пресмыкающиеся и, в частно-
16
сти, змеи. И, как вы увидите чуть позже, — не только
меня одного.
Особое внимание я уделил подбору дорожного сна-
ряжения. Все казалось нужным, необходимым. Порвешь
одежду — без ниток и без иголки не обойтись. Заночу-
ешь в степи — нужны палатка, фонарь, спички, керосин.
Я знал, что в краю, куда я собирался, нет у меня ни род-
ных, ни знакомых. На угощение рассчитывать нельзя —
самому придется кашеварить. Поэтому я взял с собой
примус, кастрюлю, ложку, немного муки, сахару, суха-
рей. Прослышал я стороной, что в Туркмении свирепст-
вует малярия. Пришлось доставать хины, аспирина и
других лекарств.
Много было специального снаряжения: ватные мат-
расики, гербарные папки, пинцеты, ножницы, скальпель.
Всего набралось столько, что в рюкзаке не умещалось.
Кое-что пришлось сложить в чемодан.
Накануне отъезда я забежал в университет. Надо
было проститься с друзьями и профессором Артоболев-
ским — общим любимцем нашей студенческой братии,
человеком мягким, всесторонне образованным и доступ-
ным. Профессор сам просил, чтобы я зашел к нему.
Артоболевского я застал в деканате.
— Присаживайтесь, — указал он на стул, стоявший
возле стола. — Ну-с! Стало быть, уезжаем? Что ж... Как
говорится, счастливого пути и удачи вам, молодой чело-
век/Было бы мне поменьше лет и занятости по науке,
мотнул бы и я с вами!.. Поездка ваша должна быть весь-
ма интересной, и я, откровенно говоря, немного завидую
вам.
Профессор замолчал, наморщил лоб, потом, вспомнив
свою мысль, радостно воскликнул:
— Да! Хотелось бы попросить вот о чем: если вам
улыбнется фортуна, а она непременно должна улыбнуть-
ся, привезите, пожалуйста, хотя бы парочку эф. Как бы
^украсили они наш зоологический музей! Ведь там, ка-
жется, только эф и не хватает.
Я пообещал, что при первой же возможности выпол-
ню это поручение, поднялся и хотел было уйти, но про-
фессор отпускать меня не спешил.
— И еще просьба, — сказал он, пристально глядя
мне в глаза, (в его голосе прослышалась теплая отечес-
кая нотка) — не горячитесь. Будьте осторожны. Помни-
17
те: змеи коварны. Они никогда не упускают случая, что-
бы отомстить за свой плен.
День отъезда.
После затяжного ненастья выдался, наконец, первый,
по-настоящему веселый, весенний денек с ослепительным
блеском солнца, со звоном искрящейся капели и ошале-
ло метавшимся по городу влажным ветром. Но снег еще
лежал повсюду —на улицах, на домах, на деревьях, в
садах, скверах. И было еще довольно холодно.
На перроне Киевского вокзала, куда я приехал на
извозчике, была сутолока, как на базарном толчке. Лю-
ди метались по перрону, сталкиваясь друг с другом, раз-
брызгивая жидкий потемневший снег. У кого — мешок
за плечами, баул или чемодан в руке, или же обернутая
рогожей пила. Перед глазами мелькали кепи, ушанки,
буденовки, лисьи воротники, кожаные куртки, серые сол-
датские шинели, зипуны.
В то время во многих районах страны разворачива-
лись крупные стройки, и люди, покинув насиженные ме-
ста, торопились втиснуться в вагоны, боясь отстать от
поезда или оказаться без места. А без места никак нельзя.
У всех пассажиров дальние дороги: на Урал, в Сибирь,
Среднюю Азию, на Дальний Восток.
Я тоже пробился в вагон, занял полку, оставил свои
вещи и вышел на перрон.
Над влажным изумрудом вокзальной башенки, над
темным острым шпилем ее, предчувствуя скорую весну,
то и дело вспархивали крикливые галочьи стаи. Их кри-
ки мешались с отрывистыми гудками паровозов, пасса-
жиров и провожающих. Словно белопарусные корабли
куда-то вдаль уплывали облака — то ли на север, то ли
на восток. И не было им дела до людской суеты, земных
страстей и тревог. В проемы между облаками, словно в
окна, проглядывала небесная лазурь — по-весеннему гу-
стая и бездонная.
Кроме родственников, меня провожала Фаина — моя
однокурсница и первая моя любовь!
Кто-то сказал (сейчас не припомню кто):
— Сколько невесту ни выбирай, все равно в одной
женщине не найти все качества.
Этого я не сказал бы о Фаине. Она была так красива,
и я любил ее так страстно и горячо, как можно любить
впервые, и только в ней одной находил все качества. Она
18
была в меру высока, очень стройна, очень добра, отваж-
на и весела.
Ее лицо притягивало к себе внимание каждого, кто с
нею находился рядом или же проходил мимо. У нее бы-
ли яркие свежие губы, чуть заметно выступавшие скулы
и слегка удлиненные косо поставленные глаза.
Судя по внешности, Фаина была удивительным спла-
вом тюркской и славянской крови. Это как раз и под-
тверждали ее едва заметная скуластость, смуглый цвет
кожи и светлые, чуть желтоватые волосы, широкой вол-
ной ниспадавшие к плечам и там же на плечах закипав-
шие золотым прибоем.
Но главная прелесть Фаины, безусловно, заключа-
лась в ее глазах. В этом, по словам поэта, «златокарем
омуте», как в зеркале, отражались тончайшие нюансы
ее души, вся ее живая и нежная человеческая сущность.
Иногда, глядя на Фаину, я невольно вспоминал дру-
гую, блоковскую (странным было это случайное совпаде-
ние имен и некоторое сходство во внешнем их обли-
ке). Правда, моя Фаина стихи не очень любила, но те
стихи Блока, которые я знал наизусть, ей нравились.
Однажды я прочел ей «Песню Фаины»:
Когда гляжу в глаза твои
Глазами узкими змеи
И руку жму, любя,
Эй, берегись! Я вся — змея!
Смотри, я миг была твоя
И бросила тебя.
Выслушав эти строки, Фаина сказала:
— Хорошо, что это не обо мне. Я ведь совсем-совсем
другая...
Да. В отличие от блоковской, моя Фаина любила по-
стоянство, превыше всего ценила верность, особенно, в
любви. Ее постоянство проявлялось даже в выборе ду-
хов. Я хорошо помню их запах. (Он часто снится мне по
ночам — такой тонкий, благородный и немного груст-
ный).
После защиты дипломных работ мы условились с
Фаиной пожениться. Мы хотели это сделать раньше, но
родители Фаины — люди старого мещанского закала —
и слышать об этом не хотели. Они все твердили, что нам
спешить некуда, а поспешишь, только людей насмешишь.
«Сперва, — говорили они тоном, не терпящим возра-
19
жения, — вам надобно на ноги встать. А как встанете, то
и женитесь в свое удовольствие. Пока же ты родителям
в рот глядишь, какой же из тебя жених или невеста! Та-
кому в базарный день — грош цена».
Что ж... пришлось подчиниться. Тем более, что Фаи-
на не хотела огорчать «стариков».
Я долго уговаривал ее вместе поехать в Среднюю
Азию. «Как было бы здорово, — говорил я Фаине, — по-
ехать в экспедицию вдвоем! Помнишь? Как это сделали
молодые супруги Федченко? Сколько они собрали тогда
ценного научного материала в Туркестане!»
В общем-то Фаина не была против, она охотно согла-
шалась с моими доводами, но все по той же причине,
чтобы не огорчать «стариков», не дать им повода для по-
дозрений и беспокойства, отклонила мое предложение.
Вслед за мной с группой однокурсниц она должна была
уехать на Кавказ и там собирать материал для своей
дипломной работы.
Времени до отхода поезда оставалось совсем немно-
го. Толчея на перроне понемногу улеглась, мы почувст-
вовали себя легче, свободнее, но почему-то больше мол-
чали, чем говорили. Я взял руку Фаины и — один за дру-
гим — поцеловал ее пальцы.
— Твое имя звучит почти, как фея, — сказал я Фаи-
не. — И означает оно: волшебница, существо, которое
способно творить чудеса. Есть и другое значение этого
слова: фея — это красивая женщина... Вот такая, навер-
но, как ты. Так пожелай же мне, милая фея, что-нибудь
хорошее и чтобы это хорошее обязательно сбылось.
Ведь это в твоей власти: ты же волшебница!
Фаина слушала меня, не поднимая головы, так, что я
почти не видел ее лица и глаз. Но по дрожанию ее руки
я чувствовал, как сильно она взволнована.
— Я желаю тебе удачи, только удачи и... (голос Фа-
ины дрогнул) и доброго пути...
Желая подавить минутную слабость, она резко трях-
нула головой, и тут же из ее глаз упало несколько круп-
ных, как горошины, слез. Одна из них, еще теплая, упа-
ла мне на руку, быстро остыла и начала холодить.
«Что с ней, — думал я о Фаине. — Я никогда не ви-
дел, чтобы она плакала».
Она подняла свои лучистые глаза, наполненные сле-
зами, и заговорила снова, но так сбивчиво, так бессвяз-
20
но, как говорит обычно человек, когда он сильно волну-
ется.
— Ты прости, что я не могу сдержать себя, что пла-
чу,— тихо сказала Фаина. — Но у меня такое горькое
чувство, словно мы расстаемся навек.
Как это так? Расстаемся навек. Одна только мысль
об этом показалась мне такой нелепой, противоестест-
венной, что никак не укладывалась в голове. Тогда я не
очень верил в то, что человека подстерегает случай, бо-
лезнь, несчастье. Я был тогда молод, полон сил, здоро-
вья и несокрушимой веры в прекрасное будущее, в проч-
ность земного счастья и бытия.
— Успокойся ради бога! — сказал я Фаине. — Ты
просто переутомилась. Поверь, пройдет, месяц, ну,
от силы — полтора, и мы встретимся снова. Потом нико-
гда не будем разлучаться. Не будем?
В знак согласия Фаина кивнула головой и вытерла
слезы.
Зазвенел станционный колокол. Эти звуки, словно
кнутом, хлестнули по сердцу. Надо расставаться. При-
жавшись ко мне, Фаина несколько раз подряд торопливо
и нежно поцеловала меня в губы... Отстранилась. Посмо-
трела мне в глаза и тихо сказала: «Ступай».
...Поезд уже тронулся, когда я вскочил на подножку
вагона. Ускоряя шаг, Фаина шла рядом, махала перчат-
кой и грустно улыбалась. Теперь я видел ее как бы со
стороны, и, клянусь, она никогда не была так красива,
как тогда, в тот прощальный день. Я запомнил ее всю,
«от гребенок до ног»: ее лицо, обрамленное легким зо-
лотом волос, темно-зеленый жакет с воротничком из
светлого норичьего меха, ее короткую синюю юбочку и
на высоких каблуках туфли. Все сидело на ней ладно,
все подчеркивало ее природную красоту, изящество,
стройность и легкость. Все в этой девушке было для ме-
ня близким и бесконечно дорогим.
Когда поезд набрал скорость, Фаина отстала и скры-
лась из виду. Разве мог я тогда подумать, что вижу ее в
последний раз!
21
ЕРТВОЕ СЕРДЦЕ
СРЕДНЕЙ АЗИИ
Поезда в те годы ходили так медленно и так безна-
дежно выбивались из графика, что до Туркмении при-
шлось добираться чуть ли не три недели! В жестком ва-
гоне, который за всю дорогу ни разу не проветривался,
стоял крепкий запах махорочного дыма, селедки, челове-
ческого пота и туалета.
Место я занимал боковое, у окна. От безделья не
знал, куда себя деть. Играл в карты — наскучило. Пы-
тался читать, но вагон так трясло, что пришлось оста-
вив это занятие до лучших времен. Ночами, пока во
вздрагивавшем над дверью фонаре, оплывая, горела све-
ча, я смотрел в окно на глухие, без единого огонька, за-
снеженные просторы. Зеленоватый снег, залитый лун-
ным сиянием, искрился и сверкал. И нескончаемой чере-
дой уплывали назад утонувшие в сугробах столбы.
Я смотрел в окно и думал о Фаине. Думал о ней ча-
сами, до боли в висках, в затылке и засыпал только под
утро.
Вобщем путешествие мое, сверх ожидания, было уто-
мительно однообразным, если не считать одного случая
где-то за Куйбышевом. Проснувшись ранним утром, я
ощутил глубокую тишину. Поезд стоял. Я глянул в ок-
но: сливаясь с серым облачным небом, до самого гори-
зонта расстилались снега. В это время рядом со мной
22
раздался унылый голос проходившего по вагону провод-
ника.
— Мужики, встаньте, помогите «Максиму». Застрял,
окаянный, сдвинуться не может.
Эти слова проводник повторял в каждом купе. И му-
жики — в одном нательном белье, наскоро всунув но-
ги кто в сапоги, кто в валенки, кто в ботинки, — вы-
скакивали из вагона, упирались в него плечом, руками,
помогая «Максиму Горькому» (как называли тогда пас-
сажирские поезда) вырваться из снежного заноса, — ви-
димо, последнего и самого крупного подарка зимы.
В конце Голодной степи снега сошли, а за Самаркан-
дом я увидел сочную зелень озимых и люцерновых карт.
Азия встретила меня ранним теплом и могучим поло-
водьем солнечного света.
Вначале я приехал в Мары — центр древнего Мур-
габского оазиса — и остановился в единственной на весь
город гостинице. С вечера пошел дождь, превративший-
ся к ночи в затяжной ливень. Над каменным двухэтаж-
ным зданием, в котором я ночевал, с треском и оглуша-
ющим грохотом выстреливал гром. Внезапный и силь-
ный свет молний кидался в глаза, заливал номер. Какой
уж сон во время такой пальбы!..
В перерывах между ударами грома я слышал, как
шумит в водосточных трубах вода, как несется она по
узким булыжным мостовым.
К утру ливень затих. Выглянуло солнце, и деревья,
еще накануне совершенно голые и черные, к утру оде-
лись влажной сверкающей листвой.
Я шел по центральной улице города, пересекавшей
Мургаб, и дивился всему, что видел. Здесь все было ина-
че, чем там, на моей родной Украине. На белых с заре-
шеченными окнами домах не было ни двускатных, ни
шатровых крыш, и вид у домов был какой-то незакон-
ченный, словно им чего-то недоставало. Люди — в пест-
рых халатах. Другие были деревья, выше небо, и даже
воздух был другой — более сухой и резкий, отдававший
пыльным запахом пустыни.
Как же я попал в Мары?
Еще в дороге один из пассажиров, ехавший со мнол,
уверял меня, что в окрестностях города полно разных
змей и другой ползучей твари. Разумеется, эти сведения
надо было проверить. Где и как, я, конечно, знал. Я за-
23
шел в городской отдел здравоохранения: только медики
и могли правильно указать мне надежное место для охо-
ты. Ведь они, как никто другой, знали о большинстве
случаев змеиных укусов и об их исходе — благополуч-
ном или смертельном.
Заведующий отделом, пожилой русский врач, выслу-
шав меня, поправил пенсне, прокашлялся и доверитель-
но сказал:
— Все верно. Возле нашего города змейки как буд-
то водятся. Но здесь их все-таки не так много. Я посо-
ветовал бы вам чуточку продернуть на восток, ну, кило-
метров этак на тридцать, до города Байрам-Али. Вот
там, среди развалин старых крепостей, там их сколько
душе угодно!
Сообщение старого врача слегка окрылило меня.
Байрам-Али в ту пору был не велик, но озеленен пре-
красно, особенно его центр, был уютен, чист, хорошо
обеспечен водой.
И все же самое сильное впечатление произвел на ме-
ня не город, а древняя крепость, вплотную подступившая
к нему с севера и как бы приподнявшаяся над ним. На
крепостных стенах через ровные промежутки повторя-
лись полукруглые, в виде полубашен, выступы. А на
флангах стен были круглые, совершенно целенькие баш-
ни. Всюду -—ив башнях и в выщербленных временем
стенах цитадели виднелись щели для стрелков, сквозь
бойницы голубело ясное чистое небо.
Крепость, что так гордо вознеслась над городом, бы-
ла воплощением великой мощи и несокрушимости. Вме-
сте с этим она была похожа на бледно-розовый призрак
давно минувших времен, призрак, который внезапно воз-
ник перед глазами и тут же исчезнет, как мираж пус-
тыни.
Откуда, из какой глубины веков выплыл этот мираж,
когда и кто укрывался за стенами крепости, кто строил
ее, какие войны кипели на подступах к ней? Все это
не могло не волновать, не будоражить чувств, мыслей,
не повергать в раздумье и долгое созерцание.
А ведь в тот, первый день приезда в Байрам-Али, я
увидел всего лишь часть одной крепости, как странник,
едва ступивший на незнакомую землю. Каково же будет
мое изумление и восторг, когда с высоты крепостной сте-
ны я окину взглядом необозримую панораму руин древ-
24
него Мерва — Шахиджана, «Царя городов» — мертвое
сердце Средней Азии!..
«Ну, вот что, дружок, руины руинами, а дело преж-
де всего, — сказал я строго самому себе, — завтра в по-
ход, а все остальное — потом».
Приютили меня медики Байрам-Алийской санитар-
ной станции. Сделали они это из доброго чувства ко мне,
молодому пилигриму, и из уважения к моей будущей
профессии. В мое распоряжение они отдали отдельную,
весьма просторную комнату, но... на изрядном расстоя-
нии от других жилых помещений санстанции, чтобы я спо-
койно мог отдыхать после утомительных экспедиций и
был бы подальше со своими ядовитыми находками, если
они разбегутся. В комнате были добротный стол, не-
сколько стульев, кожаный диван. Даже электричество
было! Тогда оно считалось роскошью, привилегией.
По соседству с санитарной станцией, за низким глиня-
ным дувалом, шумел огромный парк. Там в тесном кругу
деревьев возвышался каменный дворец, построенный в во-
сточном стиле: с куполом, арками, лоджиями. Все это—
и роскошный парк, и каменный, добротно сделанный
одноэтажный дворец, было построено и подарено Нико-
лаю II местной правительницей Гюльджемал. С послед-
ним из Романовых, у нее, как говорят, были дружеские
связи. Ханша не раз наезжала в Петербург, в гости к ца-
рю, возила туда подарки, но ни сам Николай и никто из
царской семьи никогда в Байрам-Али не были. Позже
«Царево имение» перешло в собственность государства и
было превращено в почечный санаторий — единственный
в нашей стране.
Потушив свет, я лег на диван и стал думать о плане
своих действий на завтра, как вдруг... со стороны парка
до меня донеслось звонкое и чистое соловьиное щелканье.
Услышав его, я даже затаил дыхание. А соловей, словно
осмелев, стал рассыпать одну трель за другой. Вскоре от-
куда-то из глубины парка ему откликнулись еще несколь-
ко таких же звонкоголосых певцов.
Я снова вспомнил о Фаине, и сладкой болью защеми-
ло сердце.
Фаина! Как она там, в Грузии? Здорова ли, все ли у
нее в порядке? Очень хотелось знать, чем она занята сей-
час, в этот теплый весенний вечер. Может, вот так же,
25
как и я, отдыхает, слушает соловьев и думает обо мне.
И еще хотелось, чтоб она была рядом — вместе бы рабо-
тали, встречали весну, и было бы все на двоих.
Наутро, уложив в рюкзак свое охотничье снаряжение,
я налегке отправился в путь. Был воскресный, базарный
день. Как же не заглянуть на базар, не поглядеть на то-
вары, которыми здесь торгуют! Ведь многое как раз че-
рез него и становится понятным из жизни и быта незна-
комого народа.
Базарная площадь находилась на северной окраине
Байрам-Али, внутри просторной, ничем не застроенной
крепости. Глиняные или кирпичные постройки раньше
все-таки были наверно, но время их стерло и сровняло с
землей.
Восточный базар, так вдохновенно описанный многи-
ми авторами, я видел впервые. Это действительно красоч-
ное, навсегда запоминающееся зрелище.
Он весь бурлил, ворочался, наполненный многоголо-
сым, слитным шумом. И было здесь два доминирующих
цвета: малиново-красный, принадлежавший блестящим,
словно отлакированным халатам туркмен, и — черный
цвет кудрявых папах. В них, в этих высоких бараньих
шапках, почти все их обладатели казались гигантами.
Чуткие, длинные кудряшки шапок трепетали при каждом
повороте головы, притеняли глаза и смуглые лица
туркмен.
Иногда на красочном фоне красных и розовых халатов
вдруг появится угольно-черный белудж в своем экзотиче-
ском одеянии: в ослепительно белых, с волнистым напус-
ком шароварах, в такой же чалме и в черной или серой
жилетке поверх белой рубашки. Шаровары были таких
колоссальных размеров, что, глянув на них, сгорел бы от
зависти герой гоголевской повести — знаменитый казак
Тарас Бульба. Кстати, чалма — это не только головной
убор, — это еще и саван. Не правда ли, странный обы-
чай: до конца дней своих носить на голове саван и знать,
что именно в него завернут тебя, когда ты будешь мерт-
вецом?
И туркмены и белуджи были в праздничных нарядах.
Базар для них — это не только место торговых сделок,
купли и продажи, но также место, где можно, как гово-
рится, себя показать и других посмотреть.
Богато были одеты и наряжены туркменские женщи-
26
ны. Цвет их одежды —длинных шелковых платьев, го-
ловных расшитых узорами накидок — курте, — был та-
кой же, как у мужчин: малиновый, розовый, пурпурно-
красный. А сколько на каждой женщине было всевоз-
можных украшений!.. Начиная от высокого, как ведро,
головного убора — борыка, прибавлявшего туркменке
рост и придававшего ей величаво-горделивый вид, до са-
мого пояса женщины были осыпаны изделиями из серебра
и золота. Эффект был изумительный: на женщин невоз-
можно было смотреть — их нагрудные украшения, тонкие
серебряные бляшки горели, вспыхивали и переливались
так, как горит и блещет под утренним солнцем морской
штормовой простор. Он радует и волнует, но от блеска
волн больно глазам.
Эти же украшения мелодично позванивали, словно пе-
ли нежную песенку, когда женщина шла по базару своей
независимой царственно-гордой походкой.
«Чьи же руки создают эти драгоценности? — подумал
я. — Хорошо бы на них взглянуть. Ведь это, должно
быть, большие мастера, талантливые люди».
Я смешался с толпой и едва сделал несколько шагов,
еще не зная, с какой стороны начать осмотр базара, как
вдруг возле уха моего раздался оглушительный вопль
туркмена. Он кричал на ходу и быстро прошел мимо, но
я успел разглядеть и запомнить его загорелое лицо, по-
лузакрытые глаза под кудряшками черной папахи, широ-
ко раскрытый рот и вздувшиеся на шее крупные вены.
Между пальцами правой ладони, ребром приложенной к
щеке, у кричащего были заложены деньги. Не сразу я до-
гадался, что оглушивший меня своим криком человек —
это базарный глашатай, джарчи. За определенную пла-
ту он рекламировал привезенные на базар товары, ориен-
тировал, как мог, покупателей. И себя, как глашатая, то-
же рекламировать не забывал. Деньги-то он не зря дер-
жал на виду, между пальцами. Внимание заказчика хо-
тел привлечь и успешно конкурировать с другим джарчи,
голос которого то и дело раздавался где-то в конце ог-
ромного базара.
Вышло так, что я очутился в ряду, где продавались
гончарные изделия: глиняные чаши, блюда и кувшины
для хранения воды.
— Какой кувшин самый хороший? — спросил я мас-
тера, сухощавого старичка с редкой седенькой бородкой.
27
— Тот, — ответил он, — который хорошо потеет.
В таком кувшине вода всегда холодная...
Много своих изделий привезли на продажу сельские
кузнецы и оружейники: прекрасные в костяной оправе
ножи, топоры, серпы, лопаты, дверные скобы, крючки,
петли. Больше всего мне понравились ножи, к которым с
детства я питаю особую страсть. Ножи были разных раз-
меров: от вершка до метра длиной.
— И кого же резать таким кинжалом? — разгляды-
вая длинный, тяжелый нож, обратился я к хозяину, тор-
говавшему холодным оружием.
— Резить? Зачем резить? Не надо резить! — с едва
сдерживаемым ожесточением воскликнул продавец но-
жей, с виду добродушный, розовощекий толстяк.
Пошарив в кармане халата, он вынул узорчатую, ве-
личиной со средний огурец оранжевую табакерку «нас-
кяди», раскупорил ее, запрокинул слегка голову и, посту-
чав тыквочкой о зубы, отправил под язык добрую порцию
зеленого наса. После этого лицо толстяка как будто не-
много подобрело. Зажмуривая узкие глаза и не открывая
рта, чтобы не выронить нас, он с усилием, но ласково про-
мурлыкал:
— Резить не надо. Зачем резить? Надо бурблюд при-
вязить. Понымаешь? Бурблюд...
«Ах, вот оно что! Этот огромный нож для того, чтобы
привязывать верблюда. А я-то!.. Кого резать... Вот так и
впросак недолго попасть».
В одном ряду с оружейниками и кузнецами располо-
жились зергары — наследники туркменского ювелирного
искусства, хранители его самобытной поэтической красо-
ты, его тайн и вековых традиций. Ювелиров было немно-
го — человек пять или шесть на весь базар. Все они были
уже в солидном возрасте — бородатые, убеленные седи-
ной. Сидя на ишачьих или лошадиных седлах, зергары
молча, с гордым достоинством взирали на все, что про-
исходило вокруг. Они знали цену себе, своему призва-
нию: они рождены, чтобы украшать женщину! И даже
между собой ювелиры редко вступали в разговор.
На коврах и переметных сумах — хурджунах была
разложена их работа — украшения из серебра, излучав-
шие свет, слепившие глаза.
Зергары никого не приглашали и никому не предла-
гали свой товар. Да ведь... иначе, пожалуй, и нельзя:
28
унизительно предлагать кому бы то ни было даже за пла-
ту плоды своего вдохновения, тонкого ремесла, свою
творческую радость и удачу. Ну, а тот, кто захочет пора-
довать дорогим подарком жену или украсить серебром
дочь к свадьбе, тот и так, без приглашения подойдет и
купит все, что нужно.
. Я ничего покупать не собирался, но, присев на корточ-
ки перед зергаром, углубился в разглядывание ювелир-
ных изделий, тех самых, в которых так гордо щеголяли
по базару богатые женщины.
Особенно много тут было нагрудных украшений.
Вот широкая узорчатая пластинка со множеством
подвесок, на конце которых негромко позванивают коло-
кольца. Это свадебная букава. Другие букавы — в виде
тонкой серебряной вязи. Внизу и по бокам этой вязи —
два пучка таких же певучих колокольцев.
Из квадратных пластинок и круглых штампованных
бляшек состояли длинные нагрудные чапразы. Здесь ко-
локольцев еще больше — четыре пучка.
Запомнились серьги — большие, похожие на малень-
кий развернутый веер; соединенные тонкой цепочкой
кольца — сразу на все пальцы женской руки; массивные
браслеты — билезик; величиною с чайное блюдце, круг-
лые броши — гульяка; девичье головное украшение шель-
пе, которое нашивается на тюбетейку. Шельпе означает
«сосулька». Эти острые блестящие «сосульки» обычно
венчает серебряная трубочка-гуппа, куда для красоты
вставляется перламутровый султан осеннего камыша.
Каждое изделие — будь то чапразы, гульяка, кольца,
браслеты, букавы или же серьги — обильно и со вкусом
инкрустировано любимым камнем зергара — сердоли-
ком: светло-красным, оранжевым, ярко-желтым и почти
лиловым, как цветок бессмертника. Любят зергары этот
камень за то, что он легко поддается обработке, и еще за
то, что сердолик, по древнему преданию, обладает маги-
ческой силой оберегать все живое от смерти и болезней,
даровать людям счастье и покой.
От зергара я перешел туда, где продавались ковры.
Тут было особенно оживленно. Народу — не пробьешься:
спорят, горячатся, бьют по рукам. Каждому покупателю
хотелось бы иметь такое чудо у себя в доме, как эти ков-
ры! А оно, это чудо, лежало прямо на земле длинной,
изогнутой, багряно-красной доруой. Любой цветник, лю-
29
бая весна померкли бы перед ним. На глубоком вишне-
вом фоне, похожем на пылающий закат, — большие и ма-
лые шестигранные узоры. И все вокруг казалось празд-
ничным, веселым, лучезарным.
. Рядом с ковроделами, разложив многочисленные ме-
шочки с красками, сидели сонные бухарские евреи. Один
из них сказал мне, что краска, полученная из марены
красильной, может дать до 400 оттенков красного цвета.
Марена растет высоко в горах, и краски из нее не блек-
нут и не тускнеют на коврах века.
Утолив любопытство, я вырвался наконец из душной,
утомительной сутолоки базара и отправился на охоту.
Обогнув крепость с юга, дошел до западной ее сторо-
ны и обнаружил здесь каменные ворота. Они назывались
почему-fo Тебризскими. Правда, самих ворот уже не бы-
ло. Зато мощные круглобашенные устои, соединенные
вверху стрельчатой аркой, на которых когда-то держа-
лись ворота, были как новые. Нетрудно было предста-
БиадЖкак, может, еще не так давно размеренным шагом
в ниТ входили купеческие караваны, отряды воинов или
же какой-нибудь странствующий монах — дервиш.
Отсюда дорога лежала на восток, к другой крепости,
где виднелся точно такой же проход, какой я только что
миновал.
Справа пестрел базар, а рядом с ним, по обеим сто-
ронам моего пути, было шумное невиданное скопище ос-
лов. Каждый из них был привязан за отдельный кол на
такую длину, чтобы не мог дотянуться до соседа, а ослы,
между прочим, только и стремились к тому, чтобы, как
можно скорее, еще до прихода хозяина, свести знакомст-
во друг с другом, отчаянно дергали ногой, пытаясь обо-
рвать веревку или выдернуть кол, и оглушительно, со сви-
стом ревели.
На крик ослов прибегал откуда-то смотритель кара-
ван-сарая. Он колотил их железной цепью и долго не мог
утихомирить. Это были те самые ослы, на которых семь-
ями из окрестных сел приехали на воскресный базар ке-
рамисты и кузнецы, ювелиры и ковроделы, чабаны и зем-
ледельцы, садоводы и виноградари, сапожники и порт-
ныеС Тогда ишаки были самым популярным видом транс-
порта,*и?ни один из этих несчастных четвероногих созда-
ний не Думал, конечно, что пройдет немного времени и
их потомки Скажутся жертвой современной цивилизации,
30
что человек пересядет на мотоциклы, автомобили и само-
леты, а их, ослов, за ненадобностью, либо уничтожат, ли-
бо прогонят подальше от жилья.
Пыльная, извилистая дорога, по которой я шел, слег-
ка поднялась вверх. Остались позади и шумный базар, и
буйное скопище ослов. Я миновал вторые ворота и очу-
тился на территории другой крепости, чуть меньше пер-
вой.
Здесь было тихо, как на погосте. Вдоль северной сте-
ны ее лежали в руинах несколько жилых домов. Вид у
них был такой, словно их разрушило землетрясение.
Один из домов, сложенный из желтых обожженных пли-
ток, по-видимому, принадлежал какому-то феодалу или
же самому правителю области. От дома уцелелц лишь
крыша и две смежные стены. Другие здания были в еще
более плачевном состоянии.
Не спеша я обследовал руины, груды камней, сухие
кусты бурьяна, полыни, чертополоха, прошел в другой
конец крепости, усеянной могильными холмиками; над
которыми на воткнутых шестах — как последняя дань
покойному мусульманину — трепетали на ветру разно-
цветные лоскуты, но ничего живого не нашел. И лишь,
возвращаясь обратно к развалинам, я встретил сидевшую
на камне пятнистую ящерку. Заметив меня, она юркнула
в нору... и больше не показывалась. Вот и все. И ни одной
змеи,, ни одного змеиного следа, ни одной змеиной линь-
ки — прозрачной, круглой, как трубочка, кожи, оставлен-
ной где-нибудь на кусте или в камнях.
«Так-то, друг мой, — остановившись, произнес я вслух
самому себе. — Не везет и все, хоть лопни».
«А ты как хотел? — заговорил во мне кто-то другой,
насмешливо-веселый, — пришел, увидел, победил? Так
только Цезарь мог. Во всяком случае, змеи, очевидно, не
считают для себя обязательным лежать где-нибудь на
виду и с нетерпением ждать твоего прихода».
Все это верно. Но меня все больше охватывало злое
сомнение: «А не надул ли меня тот старый врач, у кото-
рого я побывал в Мары? Послал меня сюда, а сам, мо-
жет, ехидно посмеивается: пусть, мол, дурак порыщет’по
крепостям в поисках змей, которых здесь не было и нет».
«Во-первых, о людях нельзя так скверно думать, —
строго урезонил я себя, — а, во-вторых, не надо падать
духом. Будь настойчив, не жалей сил, ищи».
Si
Но где, куда направиться?
Дело в том, что крепостные стены со всех сторон за-
слоняли горизонт. Поэтому вначале надо было отыскать
высокое место и с него хорошенько оглядеться вокруг.
Так я и сделал.
По твердому пандусу я поднялся на пыльную площад-
ку угловой башни, а отсюда по стрелковой галерее пере-
двинулся немного влево. Ухватившись руками за верх
парапета, который был на уровне груди, я глянул вниз:
до основания крепости было метров тридцать. Вдоль нее
тянулся глубокий ров, наполненный темно-голубой спо-
койной водой, в котором белой ватой плавало весеннее
облако.
Потом медленным взглядом я обвел всю округу, и,
признаюсь, был поражен удивительной картиной, внезап-
но открывшейся передо мной: я видел мертвый, без еди-
ной души город, тот самый знаменитый Мерв, который в
средние века называли «Шахиджаном» — «Душой ца-
рей», «Матерью городов Хорасана», «Городом, на кото-
рый опирается мир». На всем мусульманском востоке он
славился тогда как блистательный культурный центр,
славились его библиотеки, поэты и ученые, процветали
ремесла.
Теперь он был пуст, заброшен и погружен в печаль-
ную тишину.
Что же все-таки осталось от былого Мерва — «Души
царей»?
Насколько хватало глаз — повсюду виднелись стран-
ные на вид башни, замки, дворцы. Одни из них были уже
такие старые, оплывшие, раздавленные временем, что на-
всегда утратили первоначальный вид и красоту. Другие
еще держались, гордо возносясь в небо, как бы бросая
дерзкий вызов стихиям, силам зла, разрушения, самой
вечности.
Именно так выглядел возвышавшийся посередине ста-
ринной крепости (более старой и низкой, чем та, на кото-
рой я находился) великолепный памятник средневеково-
го зодчества, мавзолей султана Санджара.
Своим уделом этот государь имел область Мерва, а в
1118 году, когда стал султаном всей сельджукидской дер-
жавы, простиравшейся от Амударьи до берегов Среди-
земного моря, Мерв он сделал своей столицей. В течение
нескольких десятилетий.правил Санджар огромным го-
32
сударством. На склоне лет, устав, наверно, от тяжкого
бремени высшей власти, смут, войн, придворных интриг,
а, может, попросту говоря, чуя скорый конец, султан при-
казал построить для себя «Дом загробной жизни —
«Дар-ул Ахира». Этой постройкой он хотел еще больше
возвеличить себя и утвердить свое бессмертие в веках.
Наблюдать за сооружением мавзолея было поручено
одному из приближенных султана — Ихтияреддину-Джа-
ухар-ат-Таджи. Но главная роль в строительстве Дома
загробной жизни принадлежала мастеру, под руководст-
вом которого работали строители. К счастью, имя его
известно. Это Мухаммед Атсыз из Серахса, и об этом он
позаботился сам. Рискуя жизнью, Мухаммед Атсыз сде-
лал надпись и поместил ее в медальон под куполом мав-
золея. Если бы эта тайна раскрылась сразу, зодчий не-
медленно был бы казнен. Делая смелый шаг, Мухаммед
Атсыз, видимо, хорошо понимал, что, воздвигая мавзо-
лей грозному владыке, строители одновременно создают
и памятник народному гению, его созидательному искус-
ству, и было бы крайне несправедливо, если бы тот, кто
вложил в это дело весь свой ум, талант, богатейший опыт
своих предшественников, был бы навсегда предан заб-
вению.
Мавзолей виднелся издалека, и я, естественно, не мог
разглядеть его архитектурных деталей, но и отсюда, с
крепости, можно было безошибочно судить о том, что
это — грандиозное сооружение. Он состоял как бы из
двух частей: высокого кубического основания и круглого
барабана с выпуклым верхом. Мавзолей был устремлен
в небо и рельефно выделялся своим красновато-желтым
цветом на фоне чистой весенней лазури.
«Отличный ориентир! — подумал я об усыпальнице
Санджара, — не даст заблудиться».
Так оно и было. Куда бы я потом ни уходил — мавзо-
лей виден был отовсюду: словно он следил за мной и бо-
ялся потерять меня из виду.
Среди крепостей и холмов призрачно белели какие-то
другие строения. Одни имели ребристые бока и были по-
хожи на растянутую гармонь. (Позже я узнал, что это
замки, дома-крепости.) Другие напоминали высокие ост-
роконечные шапки с наискось срезанным верхом — так
выглядели мервские холодильники-яхтанги, куда зимой
доверху набивали выпавший снег.
2 В. Шаталов.	33
Между руин лежали ровные поля, залитые зеленью
весенних трав — шпината, чаира, свинороя и пустынного
арпагана. Рассекая эту зелень, с юга на север тянулись
русла оросителей, поросшие желтым прошлогодним ка-
мышом.
Я глядел на все это, и у меня невольно родилось такое
ощущение, будто я, уехав за тысячи верст от родного до-
ма, совершил удивительное путешествие во времени: из
двадцатого столетия перенесся в средние века и, главное,
к ним не только можно прикоснуться взглядом, их мож-
но потрогать руками. Правда, это чудо не всегда мы оце-
ниваем по достоинству. А ведь оно дает нам возможность
восхищаться бессмертными творениями Гомера, Данте,
да Винчи, Петрарки, Рафаэля, Тициана, шедеврами зод-
чих и скульпторов и не чувствовать никакой преграды ме-
жду собой и тем, минувшим временем.
Я несколько раз провел рукой по сухому шершавому
верху парапета, сложенного из круто замешанной гли-
ны— пахсы. Солнце прокалило ее, превратив в камень.
Стена дышала на меня теплом. В ней, в этой глине, как
бы материализовалась энергия и частица жизни тех, кто
строил крепость и навсегда канул в вечность.
Постояв с полчаса на стене, я спустился по пандусу
и вышел из цитадели в восточные ворота. Это были тре-
тьи по счету ворота, которые я прошел в тот день, и все
они находились на одной линии.
Свой дальнейший маршрут я определил еще там, на
стрелковой галерее — попытать охотничье счастье в од-
ном из древних оросителей.
Найти ороситель не составило труда: он находился
рядом. Дно канала было сухое. Видно, кроме дождей, в
него давно не поступала влага. По этой же причине, оче-
видно, и заросли камыша в нем не были слишком гус-
тыми — канал просвечивался до самого дна.
Я спустился в ороситель и, осторожно раздвигая ка-
мыш, двинулся вперед. Сколько я сделал шагов, не пом-
ню, как вдруг совсем где-то рядом послышалось легкое
шипение. Замираю на месте, гляжу под ноги, на откосы
канала. Нервы, слух, зрение напряжены до предела. Да-
же пот выступил на лбу. Торопливые удары сердца
отдаются в висках. Но поблизости—никого. Просто ше-
лест камыша, потревоженного ветром, я принял за змеи-
ное шипение. А в том, что змеи здесь есть, я уже не сом-
34
невался — об этом говорили многочисленные норы грызу-
нов, вырытые на откосах канала.
Шагаю дальше. Камыш редеет, мельчает и исчезает
совсем.
На душе становится так светло и так легко, словно
камень падает с нее — вот что такое для охотника откры-
тая местность!
Долго иду по голому руслу, но безрезультатно. Змей
пока нет. Проходя мимо небольшого куста тамариска,
вдруг слышу, как одна из веток ударяет меня по ноге.
Ветка ли?
Осматриваю сапог и вижу на правой ноге, чуть выше
запятника несколько капель яда. Только теперь начинаю
понимать, какая опасность мне угрожала: я потревожил
эфу-
Нужно заметить, что в отличие от других змей эфа
наиболее агрессивна. Стоило мне задеть ее ногой, как она
тут же проявила свой «характер», вцепившись в мой
сапог.
Теперь она хочет скрыться, извиваясь ползет по отко-
су вверх. Я наскоро надеваю кожаные перчатки, вынимаю
из-за пояса длинный пинцет и преследую эфу.
Но ей от меня не уйти, она понимает это, сворачивает-
ся «тарелочкой» и яростно шипит. Впечатление такое,
будто на раскаленную сковородку кто-то маслом плещет.
Голову эфа держит над «тарелочкой», чтобы в любой мо-
мент.поразить врага.
Я выбираюсь на берег канала, где, ожидая меня, ис-
ходит яростью змея, останавливаюсь и твердым взглядом
гипнотизера гляжу на эфу. Красавица!.. На голове — бе-
лый крест, а по всему желтоватому телу — белые пятна,
яркие полосы, узоры и зигзаги.
Я подхожу к ней так близко, что она вот-вот может
броситься на меня. Но отступать уже поздно да и вряд
ли это нужно.
Выбрав удобный момент, я должен схватить эфу за
шею, чуть ниже головы. Но, видимо, от волнения или не-
опытности я несколько раз промахиваюсь. Змея, клацнув
о пинцет, хватается за него зубами. Я вырываю его, и
только после этого мне удается поймать вконец рассви-
репевшую эфу.
Не разжимая пинцета, но уже без перчатки, я беру
змею за шею и ощущаю неприятный холод ее изгибаю-
2*	35
щегося тела. Змея пытается обвить мою руку, чтобы с
помощью живых «браслетов» получить опору. Между
прочим, подобным же образом поступают и такие гроз-
ные рептилии, как кобра, гюрза и щитомордник. Горький
опыт убеждает в том, что змеиные «браслеты» на руке
ловца — явление крайне нежелательное и безразличное
к ним отношение чревато самыми печальными последст-
виями. Опираясь на кольца, змея (особенно такая силь-
ная, как гюрза, достигающая двух метров длины) может
вырваться и нанести смертельный укус.
Итак, эфа у меня в руке. Я достаю из кармана плот-
ный мешочек и бросаю ее туда хвостом вниз.
Воодушевленный первым трофеем, иду по открытому
руслу канала и с еще большим вниманием озираюсь по
сторонам. Иду долго, но ничего не нахожу. Несмотря на
это, я не теряю надежды на охотничью удачу.
Когда голая часть оросителя кончается, передо мной
снова встает камыш плотной и высокой стеной. Ветер
бросает его в разные стороны, катит по руслу золотой ше-
лестящей волной. Я скрываюсь в камышовой чаще с го-
ловой, шагаю медленно и осторожно. И вдруг... чувствую,
как наступаю на что-то живое и мягкое: в ту же секунду
раздается дикий звериный визг, злое рычанье; кто-то хва-
тает меня за ногу и больно, как тисками, сжимает ее. От
страха и боли я падаю навзничь. Во время падения ви-
жу, как из-под моих ног, с шумом подминая камыш, убе-
гает какой-то крупный зверь. Вначале мне показалось,
что это волк. Но вот зверь, повернув голову, оглядывает-
ся назад, и навсегда, как в стоп-кадре, остается в моей
памяти. У зверя острая, почти лисья морда, испуганно-
злые, рыжие глаза и рыжая, свалявшаяся в клочья
шерсть на боках. Это был самый обыкновенный шакал.
Канал, по которому я бродил, оказался замечатель-
ным заповедником змей. В нем было поймано мною не
меньше двух десятков эф. Несколько полозов, ящериц,
варанов я отловил в других местах: в развалинах, на по-
лях и вдоль оросителей. Все это «богатство» я сложил в
посылку и отправил в Киев. В ответ пришла лаконичная,
всего из одного слова телеграмма: «Потрясены».
Всего одно слово... Но как оно согрело меня! Теперь
я уже не чувствовал себя одиноким и забытым, и пробро-
дил среди безмолвных «призраков» прошлого еще не
меньше двух недель.
36
Домой я возвращался с солидным багажом: мой рюк-
зак и чемодан были наполнены ценным охотничьим
грузом.
Ехал я через Москву. Здесь я должен был пересесть
на киевский поезд. Народу в здании вокзала — битком.
Духота. Запах дезинфекции. В этой духоте, тесноте я
провел несколько бессонных ночей и все никак не мог за-
компостировать билет. Очереди у касс казались беско-
нечными, а компостировали и выдавали билетов почему-
то очень мало.
Днем я вышел на перрон, чтобы немного «хлебнуть»
свежего весеннего воздуха Москвы: сел возле вокзальной
стены и предался неторопливому размышлению о массо-
вой человеческой непоседливости и о том, как это ска-
зывается на судьбе отдельного человека: как трудно бы-
вает порой этому человеку осуществить самое скромное
желание — сесть на самый обыкновенный пассажир-
ский поезд и примчаться домой, в объятия родных и
близких.
Но я ничего не мог поделать, чтобы ускорить испол-
нение своего желания. Этому мешали неслыханное пере-
селение народа и его извечная страсть к передвижению.
В дальние дороги двинулись даже убежденные домоседы
и любители насиженных мест, жизненная философия ко-
торых укладывалась в давно известной фразе: «На одном
37
хместе и камень обрастает». И даже они, эти домоседы,
«обрастать» решили на новых местах, где должны были
подняться новые города, плотины, гидростанции. Мимо
меня проходили, пробегали, быстро семенили и просто, с
ленцой, в развалочку, прогуливались люди.
Занятый невеселыми мыслями, я не обращал на них
внимания. Тем более, что сидел я со слегка опущенной
головой, положив подбородок на ладонь правой руки, ло-
коть которой упирался в колено, точь-в-точь, как «Хри-
стос в пустыне» с известной картины Крамского.
Но вот в поле моего зрения попадают две пары до
блеска начищенных сапог. Они шагают в ряд, не спеша.
Правый, самый близкий ко мне сапог, был приметен тем,
что на нем, в отличие от других трех, возле носка, видне-
лась маленькая, не больше копейки, заплаточка.
Сапоги прошли передо мной раз, потом так же не спе-
ша продефилировали обратно. Теперь, не поднимая голо-
вы, я невольно стал наблюдать за ними. Я был почти
уверен, что эти сапоги принадлежат военным.
Я сидел и ждал, не появятся ли они снова.
И они появились.
Поравнявшись со мной, сапоги повернулись ко мне
носками, и в эту же секунду раздалось легкое покашли-
вание.
Я поднял голову: передо мной стояли два молодых
сержанта... милиции. Один худощавый, с живой лукавин-
кой в серых глазах — ему-то как раз и принадлежал пра-
вый сапог с крохотной заплаткой. Другой был коренас-
тый, с крупным добродушным лицом.
Увидев блюстителей порядка, я закипел было от гне-
ва, но, овладев собой, принял равнодушный вид.
«Как бы еще не забрали, —с сожалением подумал
я. — Только этого не хватало!» Очевидно, милицию ввел
в заблуждение мой багаж и мой не совсем обычный вид:
цыганское лицо, курчавая бородка, а главное — чемо-
дан...»
— Позвольте узнать, — приветливо козырнул сер-
жант с заплаткой на сапоге, — что в чемоданчике?
— Откровенно? — спросил я с таинственным видом
заговорщика.
— Ну, а как же? — ответили сержанты.
— А мне ничего не будет?
Сержанты переглянулись, как бы спрашивая друг у
38
друга: всерьез я говорю или шучу, прикидываюсь прос-
тачком?
— Там видно будет.
— Да! Посмотрим... — уклонились они от прямого от-
вета.
— Ну так и быть, скажу по секрету: в чемодане... ки-
евская колбаса.
После этих слов сержанты повеселели — куда и стро-
гость девалась!
— Тогда вот что, — сказал один из них — пройдем-
те-ка в отделение.
— Пожалуйста! — согласился я. — Другой бы возра-
жать стал, а я не могу: характер мягкий.
Сержанты вновь стали серьезными. Мой тбн и моя
шутка им явно не понравились.
— Разговорчики! — прикрикнул на меня коренас-
тый. — Берите чемодан, а мы возьмем рюкзак.
— Наймите носильщика!
— Гражданин! — строго сказал сержант с заплаточ-
кой на сапоге. — Кончайте острить! Так будет лучше...
Для вас.
Пришли в отделение. Скромное, почти тесное помеще-
ние. Две скамейки по сторонам. За решетчатой перего*
родкой дежурный капитан пил чай и закусывал бутер-
бродом с колбасой. В помещении стоял такой соблазни-
тельный, такой вкусный, такой аппетитный колбасный
запак, что я тут же, как только его учуял, непроизвольно
несколько раз сделал глотательное движение.
Худощавый, выступив вперед, бодро доложил:
— Товарищ капитан! Задержан гражданин, промыш-
ляющий колбасой. Вот он, голубчик, полюбуйтесь на
него.
Дежурный подошел к барьеру и, посверлив меня ост-
рыми голубыми глазами, обратился к своим помощни-
кам:
— Чемодан вскрывали?
— Никак нет! — ответил коренастый.
— Вскройте!
Вскинув чемодан на барьер, сержант начал орудовать
ключом. Отпер замки, откинул крышку и... тут же в ужа-
се отпрянул назад. То же самое случилось и со вторым
сержантом.
Оставшись без поддержки, чемодан слегка закачался
39
на барьере, а потом грохнулся на пол. К ногам дежурно-
го вывалились кобры, эфы, щитомордники, ужи, стрелки.
Побледнев, он попятился к столу.
Спокойным оставался только я. Чего мне было волно-
ваться? Змеи мертвые. Никого не укусят. Только с виду
они, как живые, да страшные.
Немного придя в себя, капитан поправил гимнастерку
и попросил меня собрать рассыпанную «колбаску». Да
кроме меня, за это никто бы и ни рискнул взяться.
Когда я запер чемодан, дежурный, видимо, желая мне
польстить, сказал:
— А вы, гражданин, как видно, с юморком...
— Юмор—великая вещь, товарищ капитан,—весело
ответил я, — он благотворно влияет на пищеварение и
незаменим в трудную минуту жизни. И, если бы не
юмор... я давно бы отдал концы!..
— Ваши документы! — выслушав мою тираду о юмо-
ре, отрывисто произнес капитан. Я подал ему студенчес-
кое удостоверение, командировку, ходатайство перед ме-
стными органами власти о содействии в сборе зоологиче-
ского материала.
— Н-нда... — несколько раз раздумчиво произнес
дежурный, читая мои документы.
— Как же это так? — теперь уже обращаясь к сер-
жантам, сказал капитан, — как же это: не установив лич-
ность гражданина, вы ведете его в отделение? А? Позор!
Перед вами студент, можно сказать, без пяти минут —
ученый! Змеелов! А вы — едят вашу курицу... не разо-
брав брода... А?
Я чувствовал себя неловко. Вот из-за меня вдруг не-
приятности двум, наверно, неплохим парням... Уж слиш-
ком глубоко переживали они свой промах — краснели,
потели, бледнели и стояли, вытянувшись в струнку.
— Вот что, друзья, — не строго, по-свойски, сказал
им капитан, — вам надо извиниться, то есть попросить
прощения у товарища студента.
Я с удовольствием простил сержантов и даже пожал
им руки в знак того, что совершенно на них не обижаюсь.
Мало ли чего не бывает, а по молодости — тем более!
Сержанты вышли.
— Ну, а теперь, молодой человек, давайте поговорим
о «трудных минутах» вашей жизни. Что это за трудные
минуты? — уже совсем дружелюбно спросил капитан.
40
Тронутый его участием, я рассказал о том, как долго
сижу в Москве, о том, что не спал уже несколько ночей
подряд и — что особенно тревожно — деньги на исходе,
проелся окончательно. Единственное, о чем я умолчал,—
это о том, как я соскучился по Фаине и как, не имея от
нее ни единой весточки, тосковал по ней во все дни на-
шей разлуки.
— Крякин! Рыкунов! — крикнул капитан.
Первым вошел Крякин, сержант с заплаточкой на са-
поге. За ним коренастый Рыкунов.
— Задание: помочь товарищу оформить билет и по-
садить на поезд. Все! Действуйте!
Приказание капитана сержанты исполнили в точно-
сти. Они не ушли с перрона до тех пор, пока поезд не
тронулся.
Провожая меня, они дружно махали руками.
Я тоже махал и улыбался.
Расстались мы друзьями.
Из Грузии Фаина не вернулась. Эта горестная весть
уже ждала меня в Киеве.
Подробности о гибели Фаины, волнуясь и плача, мне
рассказали ее подруги. Сперва никак не верилось ни в
их рассказы, ни в то, что так жестоко и неожиданно про-
изошло.
Ошеломленный печальной вестью, растерянный, до-
веденный почти до обморочного состояния, я слушал де-
вушек и бестолково глядел в их лица, все еще надеясь,
что вот-вот они... сжалятся надо мной, вдруг... рассмеют-
ся и скажут:
— Не верь нам. Мы... просто пошутили! Фаина вер-
нется. Она задержалась в Тбилиси и буквально на
днях приедет.
Но шутки, к сожалению, не было. Да и кто так может
шутить? Разве сумасшедший... Была правда. Одна бес-
пощадная правда, против которой в мире было бессиль-
но все.
...В то утро, не предвещавшее беды, на стареньком
разболтанном грузовике девушек привезли к подножию
какой-то безымянной горы, по склону которой, цепляясэ
за трещины, курчавился жесткий зеленый кустарник.
Разбив палатку и переодевшись во все походное, де-
вушки позавтракали и через несколько минут собирались
приступить к сбору зоологического материала.
42
Сидя на спальном мешке, Фаина задумчиво смотрела
на широкую, затянутую легким туманом долину. В это
время рядом с палаткой, то сближаясь, то отдаляясь друг
от друга, затеяли игру две бабочки, казавшиеся издали
белыми, как молоко. На самом деле передние крылья ба-
бочек были такие красные, словно их только что до по-
ловины окунули в киноварь или ярчайший пурпур.
— Какая прелесть! — вдруг, увидев бабочек, восклик-
нула Фаина, нагнулась, схватила лежавший возле нее
сачок и со словами: «Надо поймать Всеволоду в подарок.
Вот будет рад!..» — бросилась догонять их. А они, не пре-
кращая игры, стали все выше и выше подниматься над
склоном горы. Хотя бабочек и не назовешь существами
разумными, а ведь поняли (а может, инстинкт подска-
зал), что надо уходить от опасности на недоступную для
врага высоту.
Хватаясь за кусты, Фаина торопливо карабкалась
вверх, и были такие моменты, когда бабочки подпускали
ее на близкое расстояние, Фаина взмахивала сачком, но
каждый раз они успевали увернуться и отлететь в сто-
рону.
Вот Фаина достигла вершины утеса и оттуда взгляну-
ла вниз, где виднелись как бы игрушечная палатка и ря-
дом с нею пестрая стайка ее подруг, больше похожих те-
перь на детей, чем на взрослых. Приставив к лицу ладони
рупором, они звали Фаину, делали ей знаки, чтобы она
быстрее спускалась вниз, потому что пора за работу.
Но бабочки!.. Как спустишься без них, когда в тебе
проснулся азарт охотника!..
Теперь они летали у самого края скалы, то прибли-
жаясь, то отдаляясь от нее, и можно было подумать, что
они специально делают так, чтобы поддразнить или по-
издеваться над своим преследователем.
Стоя на ровном «пятачке» скалы, Фаина, не шевелясь,
следила за их полетом и терпеливо ждала, когда они
подлетят еще ближе.
Наконец, она решила, вероятно, что до бабочек мож-
но дотянуться сачком, взмахнула им резко и сильно и,
не удержавшись на своем «пятачке», сорвалась со скалы.
Хотя высота и не слишком была большая, но во время
падения Фаина несколько раз ударилась головой об ост-
рые выступы утеса и умерла сразу, не приходя в созна-
ние.
43
А в Киеве все цвело. Помолодевший, по-весеннему на-
рядный город, был оживлен уличным движеньем, шумом
молодой листвы, обилием солнца и блеском золотых ку-
полов древних готических соборов. На солнцегреве,
вдоль заборов и фундаментов зданий, плотной щеткой
лезла к свету трава. Отовсюду веяло томным, немного
приторным запахом жасмина и бодрым ароматом мок-
рой, только что сбрызнутой коротким дождем сирени.
Но эта киевская весна, так волновавшая меня преж-
де, была самой печальной в моей жизни. Я ни о чем дру-
гом не мог думать, как только о Фаине. Мыслями о ней
я полон был днем и ночью, наяву и во сне, в трамвае, в
магазине, на улице, в кругу друзей и наедине с самим
собой.
Нередко шагая по городу, я вдруг замедлял шаг, ос-
танавливался и начинал, не замечая прохожих, вспоми-
нать о том, как однажды, вот здесь, на этой улице, мы
любовались с Фаиной какой-нибудь необычной клумбой,
позеленевшим от времени памятником или какой-нибудь
церквушкой, между куполами которой где-нибудь на са-
мом краю непонятно как держалась и каждую весну раз-
ворачивала клейкую листву тонкая березка.
Иногда, гуляя по бульвару или по улице, я говорил
Фаине что-нибудь веселое или смешное, и, если мой рас-
сказ, моя шутка нравились ей, она поворачивала ко мне
лицо, сиявшее смешной блаженной улыбкой, и легонько
проводила своей ладонью по моей щеке. Короткое каса-
нье маленькой душистой руки! А счастлив я был безмер-
но. В такие минуты, глянув на меня вспыхнувшим взгля-
дом своих необыкновенных глаз, Фаина говорила:
— А ведь и вправду говорят: человек от счастья глу-
пеет. Вот и я выгляжу, наверно, глупо и смешно.
Сказав это, Фаина отворачивалась, заслоняясь рукой,
и просила, чтобы я на нее не смотрел, потому что ей
«стыдно за свой вид».
Мы часто поднимались на Владимирскую горку, по-
долгу стояли на ней, глядя на синюю излучину Днепра,
откуда доносился раскатистый голос пароходов. Внизу,
на одном из выступов горки, виднелся памятник Влади-
миру Красное солнце; его темная голова, плечи и верх-
няя часть огромного креста.
На Владимирской горке хорошо мечталось. Мы часа-
44
ми говорили о нашем будущем, о тихом семейном сча-
стье, о любимой, доставляющей радость работе и наших
путешествиях в далекие, экзотические страны.
За нами слышался шелест парка, состоявшего то ли
из молодых лип, то ли молодых вязов. Под ними стояли
скамейки — на горку приходили такие же, как мы, моло-
дые люди, усаживались и так же, как мы, глядели на
Днепр, на заречные дали и так же, наверно, говорили о
своей любви и мечтали о будущем.
Во время наших свиданий и прогулок по городу мы
говорили очень мало, как будто весь разговор между на-
ми давным-давно был исчерпан, и нам оставалось только
молчать. Как пи странно, но я даже не чувствовал осо-
бенной нужды в разговоре. Мне было хорошо уже от од-
ного того, что Фаина рядом, ее плечо касается моего пле-
ча, ее рука — в моей руке.
Правда, я не знал, нравится ли Фаине мое упорное и
долгое молчание. Или скорее даже не так: я думал, мол-
чать Фаине так же было приятно, как и мне.
Но однажды все неожиданно обрело ясность.
Было это летом, в теплый погожий вечер. Солнце толь-
ко закатилось, и на западе широкой малиновой полосой
разлилась вечерняя заря. Город выглядел почти фанта-
стично— все было красноватым: дома, деревья, люди.
Даже воздух и тот был похож на прозрачную розовую
воду. Такое редко бывает в природе. Может, потому я и
запомнил тот вечер.
Фаина шла рядом, как всегда, празднично-веселая, с
видом беспечным и немного задорным. На ней было пе-
рехваченное в талии белым пояском платье из мягкого
набивного шелка с коротким рукавом, которое так шло
Фаине и которое так нравилось мне. На темно-голубом
фоне платья густо цвели цветы немыслимых оттенков и
форм, но каждый цветок смотрелся совершенно самосто-
ятельно, не заслоняя других.
Мы бродили по какому-то длинному-предлинному
бульвару с клумбами посередине. И здесь было много
цветов: петуньи, канны, герань... Цветы были яркие, све-
жие, словно их только что промыли холодной водой, а
клумбы — ухоженные, пышные...
Фаина изредка бросала на меня ласково-смущенный
взгляд, иногда медленно и нежно проводила по моей ще-
ке ладонью. Когда же поблизости не было посторонних,
45
она быстро, словно воруя, обнимала меня за шею. Обни-
мет, остановится и так, прижавшись ко мне, постоит ка-
кое-то время на одном месте.
Надо ли тут о чем-нибудь говорить!
По взгляду Фаины, ее отношению ко мне я понимал,
конечно, что нравлюсь ей немного: может, совсем немно-
го, но все же нравлюсь. Я был уверен, что и Фаина знает
о моих чувствах и распространяться о них было бы так
же глупо, как ломиться в открытую дверь. Я согласен с
тем, что истинная любовь не многословна, что излишней
болтовней ее можно только опошлить, унизить, оскор-
бить, и потому, сколько я ни пытался, не мог сказать
страшную для меня фразу из трех слов: я люблю тебя.
Язык не поворачивался, неловко, стыдно было.
Да. Все было именно так. И все же, видимо, никогда
и ни в чем не надо перегибать палку. Не говоря Фаине о
своей любви, я зря надеялся на интуицию и догадку.
— Ты почему молчишь? Сказал бы как-нибудь, что
любишь меня, — сказала Фаина в тот вечер. Это был
первый упрек за все время нашего знакомства и дружбы.
Мы остановились. Фаина, немного отступив, смотре-
ла на меня, слегка наклонив голову, и в ее, как у кошки, с
косым разрезом глазах, светилось веселое любопытство.
— Как тебе сказать, — начал я после некоторого раз-
думья,— если перед тобой картина и смысл ее совер-
шенно ясен, разве нужна еще подпись?
Фаина смерила меня долгим ироническим взглядом с
пог до головы, как бы говоря: «Какой же ты чудак!»
Потом добродушно произнесла:
— Нет, милый. Любовь — это не картина с совершен-
но ясным смыслом, а нечто посложнее. А слова любви...
Разве это подпись под картиной? Итак, я жду!
— Ну, скажи: зачем тебе все это! Зачем ты вынуж-
даешь, чтобы я говорил тебе эти... эти дурацкие, заезжен-
ные и старые, как мир, слова: «Я люблю тебя»? Что это
дает! —с неожиданным для себя волнением выпалил я.
— Любовь тоже стара, как мир, — спокойно возрази-
ла Фаина, — и в то же время -— вечно молода.
После этих слов она рванулась ко мне и, крепко вце-
пившись в лацканы моего светлого чесучового пиджака,
резко потянула к себе.
— Ах, глупый, ты глупый истукан, — полузакрыв гла-
за, сказала она негромко, и низкий голос ее задрожал.—
46
Все женщины мира только и ждут, когда им скажут эти
«дурацкие, заезженные» слова. Даже самая последняя
дурнушка, которая хорошо знает, что никто ей нс при-
знается в любви, и та ждет этих слов. Я тоже — женщи-
на. И ты, пожалуйста, говори мне эти три слова всегда:
каждый день, каждый час, тысячу раз на дню, говори до
тех пор, пока я буду жива, и даже тогда, когда меня... не
будет на свете.
И вот Фаины действительно не стало. Сперва не ве-
рилось в это. Но потом как-то неожиданно в сознание
вползло холодное и черное, как бездонная пропасть, сло-
во: «Никогда». Оно жило, видимо, где-то рядом это про-
стое с виду слово, и я никогда не подозревал, что в нем
заключен такой ужасный смысл.
«Да! — с глубокой горечью думал я. — Теперь нико-
гда мне не увидеть Фаины и никогда не высказать ей
признания в любви...»
Наряду с этими воспоминаниями меня долго не поки-
дало горькое чувство тоски, нестерпимой обиды на не-
справедливость судьбы, развеявшей в прах наши с Фаи-
ной мечты о будущем. Совершенно непостижимо, каким
образом я сумел в таком состоянии написать дипломную
и сдать государственные экзамены. Похудел я так, что
страшно было в зеркало на себя взглянуть. Лицо словно
обуглилось. В запавших глазах, как у фанатика или нар-
комана, появился нездоровый лихорадочный блеск.
А один, на первый взгляд, обыкновенный случай сва-
лил меня в постель на целую неделю.
Вскоре после того, как не стало Фаины, шел я по ули-
це, о чем-то задумавшись и не поднимая головы. А когда
поднял, помертвел от ужаса, волосы зашевелились на го-
лове: с двумя авоськами, полными продуктов (видать,
только что из магазина) навстречу мне, весело стуча каб-
лучками, шагала... моя Фаина. Лицо у нее было веселое,
довольное. Она шла навстречу, лучисто сверкая своими
темными раскосыми глазами, глядела прямо мне в лицо
и улыбалась... И все на ней было знакомо: светлый ко-
стюм, синяя кофта, черные туфли-лакировки. Когда до
Фаины осталось несколько метров, у меня перехватило
дыхание, в глазах потемнело и я почувствовал, что теряю
сознание. Все также улыбаясь, она прошла мимо, едва
не задев меня своим плечом. Когда через несколько се-
кунд я обернулся назад, я понял, что то была не Фаина
47
и улыбка ее предназначалась не мне, а молодому, эле-
гантному мужчине, стоявшему неподалеку за моей спи-
ной и ожидавшему похожую на Фаину девицу с авось-
ками.
Встреча с двойником Фаины не прошла бесследно: я
заболел горячкой. Скрыть этот случай я не смог, и вскоре
он стал достоянием всех моих знакомых и родных. При
встрече со мной каждый из них, сочувственно вздыхая,
считал своим долгом преподнести мне одну из расхожих
фраз, которые, как им казалось, должны были избавить
меня от тяжелой тоски и душевной боли. Чаще других
приходилось слышать такие слова: «Да выброси ты эту
Фаину из головы. Подумаешь, свет клином сошелся!»
Или же: «Не убивайся, брат, будь мужчиной». А кое-кто
советовал «сменить обстановку», то есть на какое-то вре-
мя уехать из Киева, где все меня ранило воспоминания-
ми о Фаине. Этот совет мне понравился больше других, и
я ухватился за него, как за якорь спасения.
По окончании университета, так же как и все мои од-
нокашники, я должен был пойти в одну из школ в каче-
стве учителя, но к тому времени я основательно поостыл
к профессии педагога и мечтал о поприще, связан-
ном с природой, разъездами, охотой, научными экспе-
дициями.
Как раз тогда — по счастливой случайности — мне и
подвернулась работа на Киевской фабрике наглядных по-
собий. На фабрике было три или четыре цеха по изготов-
лению различных энтомологических коллекций. Состав-
лялись они с таким расчетом, чтобы отразить видовой со-
став насекомых, их эволюцию или такое явление, как ми-
микрия — способность некоторых видов становиться по-
хожими на других животных, менять окраску под цвёт
окружающей среды. Фабрика выпускала также коллек-
ции из насекомых — вредителей сельского хозяйства и
поставляла все это в специальные магазины. Отсюда
коллекции поступали в школы для биологических каби-
нетов.
Киевская фабрика наглядных пособий работала на
материале, который ей добывали многочисленные ловцы,
промышлявшие во всех областях Украины. Теперь к это-
му отряду охотников подключался и я. Мне предстояло
добывать в неограниченном количестве насекомых, змей,
ящериц и других животных. Все это в изобилии водилось
48
в Туркмении, где я однажды побывал, где многое увидел,
понял и успел полюбить, и по которой временами я поче-
му-то сильно скучал. Чем-то неуловимо прекрасным — то
ли суровым молчанием Каракумов, то ли целебной тиши-
ной старых городищ или же неторопливой жизнью пло-
дородных оазисов — Туркмения неодолимо влекла меня
к себе.
Так что в Азию я отправился с радостью, с большим
нетерпением ожидая новых встреч со старыми крепостя-
ми, тихим городком Байрам-Али и с теми немногими, ко-
го судьба послала мне в товарищи или добровольные по-
мощники. Приехал я в Байрам-Али уже не как студент,
а как человек вполне самостоятельный, но остановился
все на той же санитарной станции. Только комнату мою
занимал теперь врач, специалист по борьбе с маляри-
ей, — в те годы для Туркмении да и вообще для всей
Средней Азии малярия была настоящим бедствием, от
которого изнемогали и умирали тысячи людей. Врач был
молод, энергичен, одним из тех энтузиастов, кто упорно и
смело взялся за искоренение тяжелого недуга, и, прежде
всего, малярийного комара — разносчика болезни. Моя
новая комната находилась по соседству с комнатой вра-
ча и по комфорту ничуть не уступала прежней. Главным
ее достоинством по-прежнему я считал электрический
свет.
На этот раз — как охотник — на особенную удачу я
не рассчитывал, так как приехал уже поздно, к началу
осени, когда активность животного мира, его числен-
ность, разнообразие резко сократились. Змеи, например,
еще в мае перешли на ночной образ жизни. Давно про-
летели на свои гнездовья стаи перелетных птиц, до буду-
щей весны зарылись в песок местные тортиллы, а такой
зверь, как тонкопалый суслик, жаркое время решил пе-
реждать в своей норе и, как обычно, на целое лето зава-
лился спать.
Так что смысл моей экспедиции скорее всего заклю-
чался в изучении охотничьих угодий, где в будущем мож-
но было бы развернуть охоту, и самым интересным в
.этом отношении районом мне представлялся оазис,
жизнь которому давала сбегавшая с парапамизских вер-
шин река Мургаб. История оазиса уходила в туманную
глубину веков и изобиловала неслыханными по своему
драматизму событиями. Но не сразу о них я узнал. Эти
49
события пришлось изучать по книгам и многочисленным
памятникам старины.
Времени едва хватало.
С утра на целый день я уходил в поход, а вечером,
возвратившись на станцию, принимался за чтение книг
по истории края, взятых в городской библиотеке. Несмо-
тря на академическую сухость и скучноватость ученых
трудов, я с большой жадностью проглатывал их один за
другим. Экскурсии и книги, удивительно дополняя друг
друга, позволили довольно быстро познакомиться с су-
ровым прошлым одного из интереснейших районов на-
шей планеты, отмахнуться от которого или пройти мимо,
даже в случае, если ты очень занят неотложным делом,
было просто невозможно. Полное исторических загадок и
тайн, это прошлое, глядело на тебя со всех сторон, изум-
ляя воображение грандиозностью следов прошумевшей
здесь жизни.
Каждый день мне приносил открытия — большие или
маленькие. А одно из них прямо-таки ошеломило меня:
к Мургабскому озаису — в общем-то небольшому клочку
земли — оказались причастными имена людей, когда-то
прогремевших на весь мир и которых мы хорошо знавхМ
со школьных лет. И многие из этих прославленных лю-
дей приходили в оазис далеко не с добрыми намерения-
ми, а с целью грабежа, захвата, порабощения тех, кто
населял долину с незапамятных времен. Несчастье оази-
са заключалось в его феерическом плодородии, в его бо-
гатстве. О плодородии оазиса ходили легенды за тысячи
верст от него. Это подтверждают историки, ученые и гео-
графы.
Так, римский географ Страбон писал о виноградных
лозах Маргианы толщиною в обхват и виноградных гро-
здьях длиною в локоть.
Маргиана!..
Звучит-то как здорово!.. И гордо, и торжественно, и
нежно, почти как имя женщины — Марианна! Именно
так — Маргианой — и называли в древности долину Myp-J
габа римляне и греки.
Были у оазиса названия попроще: Маргав, Мар-
гуш, Мару, Мерв. И не один «потрясатель вселенной#!
обуреваемый жаждой захвата, не раз и не два на против
жении веков вторгался в эту многострадальную землю/
стремясь прибрать к рукам славную жемчужину Сред-
50
ней Азии. Жители оазиса стремились, конечно, огра-
дить себя и свой труд от незваных гостей, возводили
мощные стены крепостей и укрывались в них в лихую
годину.
Но стены не всегда помогали.
Несколько раз покоряли Мерв персидские цари. Как
свидетельствует клинописная надпись на Бахистунской
скале, еще в шестом веке до нашей эры долина Мургаба
входила в состав Ахеменидской державы, и называли ее
тогда Маргуш.
Несладко, видимо, жилось маргианцам под властью
захватчиков. Бесконечные поборы, бедность, унижения
вынудили их восстать против поработителей.
Произошло это в разгар ожесточенной династической
борьбы между потомками Кира (личность тоже знако-
мая). А возглавил восстание маргианец Фрада. Кто он
был? Знатный ремесленник, ученый, служитель культа
или же правитель области — марзубан? Неизвестно.
В том же 522 году до н. э. попытались обрести свободу и
ряд других областей огромной Ахеменидской империи:
Персия, Элам, Мидия, Сирия, Египет, Парфия, страна
Саков. Но всюду восставших постигала неудача. Царь
Дарий Гистасп жестоко расправился с повстанцами, о
чем с редким для государя хвастовством поведал в на-
скальной надписи в Бехистуне, на территории современ-
ного Ирана. Надпись выбита на отвесной скале, которая
вознеслась на тысячу метров над безжизненным степным
простором. Состоит надпись из трех параллельных тек*
статов, написанных тремя рядами клинописи на трех язы-
ках: древне-персидском, эламском и вавилонском. Но со-
держание текстов одно и то же. В них рассказывается о
кровавом подавлении народных восстаний. Ведь только
в Мерве вместе с Фрадой было уничтожено свыше пяти-
десяти пяти тысяч человек.
Справа, над столбцами персидского текста, — огром-
ный каменный рельеф, изображающий сцену суда Дария
ад казненными вождями. Сам Дарий запечатлен в об-
разе большеголового грозного судьи с разгневанным взо-
ром, обращенным вниз, на вереницу народных вождей,
<ак бы застывших под царскими стопами в смиренной
позе, одетых в круглые простые шапочки и простые, как
у арестантов, плащи или халаты.
Нашел эту знаменитую надпись в 1835 году апглича-
51
нин Г. К. Роулинсон, прославившийся как специалист по
дешифровке древнеперсидской и ассиро-вавилонской кли-
нописи.
Роулинсону предстояло подняться на вершину отвес-
ной скалы и спуститься оттуда с помощью крючьев и ве-
ревок до текста.
И хотя отвага и мужество были проявлены немалые,
дело подвигалось очень медленно — за несколько меся-
цев Роулинсон срисовал лишь нижние строки, а до верх-
них так и не добрался.
Работа была прервана. Что помешало ей, неизвестно.
Возобновилась она через двенадцать лет.
Ученый вернулся в Бехистун и нанял себе в помощ-
ники молодого курда. Опустившись на веревках, тот при-
жимал к отдельным фрагментам надписи влажный кар-
тон и получал совершенно точные оттиски.
Но, кажется, не меньший героизм и упорство проявил
ученый при расшифровке древнего текста, написанного
двадцать пять веков назад! Его содержание теперь знает
весь мир.
Я видел снимок Бехистунского рельефа и наскальной
надписи, сделанный уже в наш век. Я долго вглядывался
в изображения Дария, казненных по его приказу вождей
и старался понять: на чьей же стороне симпатии древне-
го скульптора? На стороне шаха? Вряд ли! Его лицо, ру-
ки, туловище уродливы, несоразмерны.
Более правдиво выглядят руководители восстаний —
нормальный рост, нормальное обличье: хорошо переданы
лица, одежда, осанка. Обреченные на смерть вожди со-
хранили и мужество и гордое достоинство.
Среди этой грустной череды казненных я хотел отыс-
кать фигуру маргианца Фрады, казавшегося мне почему-
то ближе и понятнее остальных. Но вскоре я понял, что
мне не найти его, и даже историки не могли мне е^о ука-
зать.
Примерно в 30—40 километрах к северу от современно-
го Байрам-Али до сих пор в несколько рядов лежат раз-
валины каких-то строений — то ли это архаические двор-
цы, то ли жилые дома, казармы, хозяйственные построй-
ки. Стояли они тут очень давно. От некоторых построек
сохранились лишь желтые пятна да черепки глиняной по-
суды.
Как утверждают археологи — это остатки многочис-
52
ленных селений, возникших в степи вдоль концевых оро-
сителей во времена Фрады, и выведенных из реки Мур-
габ. После разгрома восстания жизнь здесь замерла. Вы-
сохли русла арыков, заросли бурьяном и полынью
поля.
Такая же участь постигла и жителей крепости Эрк-
кала — древнейшего ядра города Мерва, расположенной
ближе к нижнему вееру Мургабской оросительной сети.
Обилие воды помогло жителям Эрк-калы быстрее зале-
чить раны и восстановить свое хозяйство.
Но нет мира в Маргиане.
На протяжении тысячелетий кровавые волны нашест-
вий следуют одна за другой.
В четвертом веке до нашей эры войска Александра
Македонского, сокрушив империю Ахеменидов, вторгают-
ся в пределы Туркмении. К тому времени Эрк-кала была
уже укрепленной цитаделью.
Нет достоверных данных о том, был ли в Мерве Алек-
сандр. Предполагают, что послав сюда один из своих бо-
евых отрядов, сам он более коротким путем из Парфие-
ны, предгорий Копет-Дага, двинулся на Бактры.
Греки, видимо, заняли Эрк-калу, превратив в казар-
мы жилые постройки. Но даже здесь, в надежной цита-
дели, они вряд ли чувствовали себя в безопасности. Мест-
ное население ненавидело их. Воинственные кочевники
делали налеты на гарнизон.
И совсем, наверно, бедственно сложилась судьба гар-
низона после смерти Александра, когда восточные про-
винции начали отпадать от сколоченной им державы.
Сбежать греки не могли. Куда отсюда сбежишь? Кругом
безводье, пустыня, пески. Скорее всего македонцев уни-
чтожили.
Спустя полвека на Восток двинулись войска сирий-
ского государства Селевкидов. В числе других восточных
земель покорена была и Маргиана.
Около двух десятилетий (280—261) правил государст-
вом Селевкидов Антиох Сотер. В Маргиане он был «по-
ражен плодородием равнины», обнес ее глинобитной сте-
ной и основал город Антиохию. Стена должна была ог-
радить оазис от наступления пустыни и кочевых племен.
Как ни много пролетело с той поры веков, а остатки
стены Антиоха Сотера можно встретить и сейчас на се-
вере Мервского оазиса.
53
Сохранились остатки и города Антиохии. Они заклю-
чены в развалинах городища Гяур-калы, «Крепости языч-
ников», площадь которого превышает триста тридцать
гектаров. Находится крепость к востоку от Байрам-Али,
недалеко от железной дороги и так же недалеко от дру-
гих, более поздних крепостей.
Стены Гяур-калы оплыли. А ведь когда-то это были
мощные, толщиною до шестнадцати метров высокие сте-
ны, включавшие в себя до тридцати с лишним прямо-
угольных, с небольшим выступом, башен.
Теперь крепостные стены напоминают череду огром-
ных, навсегда застывших волн.
По крутому склону стены я взобрался на самый гре-
бень глиняной волны.
Высота большая. Такая большая, что даже кружится
голова.
Потом спустился на седловину и перешел к другой
точно такой же, как предыдущая, волне и снова поднял-
ся на вершину — так не спеша прошел я по всем стенам
Гяур-калы. С них далеко видны степь, изгрызенные вре-
менем крепости, курганы и гордый в своем одиночестве
мавзолей султана Санджара.
Но внутренняя территория крепости меня интересова-
ла даже больше, чем голые стены Гяур-калы. Правда, от
былых построек-дворцов, культовых зданий, домов здесь
остались лишь бугры да ямы, да черепки битой керамики.
Растительности почти не было никакой. Несколько кус-
тов каких-то солянок — вот и все.
Из животных встретились одна или две ушастые круг-
логоловки.
Эти ящерицы поражают своим необыкновенным любо-
пытством и смешной внешностью: круглая мордочка, по
бокам которой словно уши большие торчат. И бегает
смешно, как собачонка, задрав хвост...
Отбежав в сторону, ящерица вдруг остановится, вы-
соко задерет ушастую голову и так с безопасного рассто-
яния начнет внимательно за тобой следить.
Юго-западный угол Гяур-калы срезан древним кана-
лом Разик, который, обогнув стену с запада, поворачива-
ет затем к подножию Эрк-калы. Еще в правление Антио-
ха Сотера предместье этой цитадели было широко и гус-
то заселено. Много было садов, виноградников, много бы-
ло воды. И крепость (которую потом назовут «Крепос-
54
тью язычников»), Антиох строил с таким расчетом, что-
бы она вобрала в себя и Эрк-калу и раскинувшийся у ее
подножия густонаселенный пригород.
Так оно и было.
Обе крепости (одна в другой) долго служили марги-
анцам надежной защитой от врагов. Много раз на про-
тяжении веков обе цитадели подновляли, реставрирова-
ли, чинили.
Когда крупные восстания потрясли селевкидскую дер-
жаву, от нее отпали Бактрия и Парфиены. До конца тре-
тьего века до нашей эры Маргиана была под властью
Греко-Бактрии. Но потом ее надолго захватывает пар-
фянский царь Митридат I из местной династии Аршаки-
дов. Парфия воевала успешно и сумела расширить свои
границы от Сеистана на юго-востоке, до Армении и Си-
рии на западе.
Со временем парфяне стали грозными соперниками
Рима.
Особенно славилась конница парфян.
Именно она сыграла решающую роль в битве войск
Орода I с многотысячной армией римлян, которой ко-
мандовал Красс.
Армию Красса разбили, сам он попал в плен и был
обезглавлен, а десять тысяч римских воинов были обра-
щены в рабов и отправлены в Маргиану.
Спустя несколько столетий, когда Аршакидская дер-
жава* пала, земли по Мургабу снова забирают персы.
Начинаются войны персов и арабов.
Арабы стремительно движутся на Восток и в середи-
не VII века сокрушают сасанидский трон. Судьба по-
следнего из этой династии персидского царя Иездигерда
была решена в Мерве. Почти все двадцать лет своего
царствования Иездигерд провел в изнурительных сраже-
ниях с арабами, в борьбе со своими подданными и в ски-
таниях по провинциям своего государства.
В 651 году шах прибыл в Мерв.
Отец местного правителя настроил сына так, чтобы
тот не открывал ворот государю. В результате ловких ин-
триг царь был покинут даже охраной, пешком сбежал от
крепости и укрылся где-то на мельнице, возле Мургаба.
Здесь он и был убит: по одним сведениям, мельни-
ком, по другим — посланцами правителя области — мар-
зубана.
55
Убийцы сняли с царя драгоценные одежды, браслеты
и царскую перевязь, а тело самого шаха бросили в реку.
Труп Иездигсрда выловили местные христиане. По
распоряжению Мервского митрополита его с почетом до-
ставили в мавзолей, воздвигнутый в северной части Мер-
ва, на берегу канала Маджан. Тогда наряду с официаль-
ной религией — зороастризмом — здесь исповедывалось
и христианство. И были храмы огня, и были церковные
храмы.
Когда арабы завоевали Хорасан и вторглись в Мерв,
его правитель безоговорочно признал власть Омейядских
халифов. Эта позорная капитуляция тяжело отозвалась
на жителях области. Завоеватели наложили на них ог-
ромную контрибуцию, потребовав зерна, лошадей, ков-
ров и предоставления арабам жилищ.
Мерв аккуратно отсылал ежегодную дань в багдад-
скую казну. Но с IX века подчинялся халифату лишь но-
минально. На самом деле он входил в состав крупных го-
сударств Средней Азии — Тахиридов и Саманидов.
В эту пору в городах Маргианы и особенно в Мерве
бурно развиваются ремесла. Область славится продукта-
ми сельского хозяйства. Изделия ремесленников и щед-
рые дары плодородного оазиса широким потоком идут на
экспорт. Из Мерва вывозились великолепный хлеб, изюм,
виноградный уксус, сушеные дыни, печенье филятэ, слад-
кий напиток абкамэ, хлопок, шелковые покрывала, пла-
щи, тончайшие и изумительные по красоте ткани «муль-
хам» и «казип».
Среди феодальной верхушки средневекового Мерва
появляется тяга к искусству, литературе, к утонченной
интеллектуальной жизни. В городе возникают десят-
ки библиотек и специальные «Дома науки» —Дар уль-
ульм.
До нас дошло имя Атика ибн-Абу-Бекра, о котором
упоминает выдающийся географ Якуб ибн-Ханави в сво-
ем словаре.
Кто же был этот Атик?
Оказывается, он разводил сады и огороды и торговал
на мервском базаре фруктами и ароматическими трава-
ми. Торговцы бывают разные. Атик, видимо, прослыл че-
ловеком исключительной честности и удостоился высокой
чести быть приглашенным ко двору султана Санджара
на должность виночерпия. Как известно, на эту долж-
56
ность отбирали особенно осторожно, потому что случаи
отравления царских особ в средние века были довольно
частыми. Трудно сказать, как отнесся к своему возвыше-
нию сам Абу-Бекра, но несомненно одно: положение у не-
го было сложным. Даже случайное отравление кого-ни-
будь из придворных или иностранцев во время пира (а
пиры тогда закатывались широкие), и кравчему не сно-
сить головы.
О том, чем закончилась судьба Атика ибн-Абу-Бекра,
неизвестно. Но прославился он не только тем, что был
придворным виночерпием, а скорее своей библиотекой: в
ней насчитывалось 120 000 томов!
Самого высокого расцвета феодальный Мерв достиг
в XI—XII веках, особенно, когда он входил в состав го-
сударства туркмен-сельджуков. Именно в ту пору он по-
лучает название Шахиджан — «Душа царей» и «Мать
городов всего Хорасана».
По словам историка Джувейни, Мерв «был местом, ку-
да стекались и высшие и низшие. Площадь его была зна-
чительнее, чем у других городов Хорасана, и птица бла-
гополучия могла летать во все его концы. А численность
населения равнялась каплям дождя в месяце нисане».
В XI веке в Мервской обсерватории работал знаме-
нитый поэт и крупный математик Омар Хайям.
Свыше ста поэтов жило при дворе султана Санджара.
Наиболее известные из них: Хасан Газневи, Абд-ал-Васи,
Эмир Моиззи, Энвери. Уроженцем Мерва был и крупный
историк Самани.
Жизнь средневекового Мерва была сосредоточена в
«Крепости султанов» — Султан-кале и в сильно разрос-
шемся пригороде — рабате. Возведена она была при
сельджукидах: Алп-Арслане и Меликшахе — отце султа-
на Санджара.
Городская застройка была плотной. Помимо базарной
площади и главных магистралей, внутри крепости тесни-
лись кварталы жилых домов, улочки, переулки, тупички.
Над ними высились минарет, дворец султана, соборная
мечеть и принадлежавшие придворной знати дворцы.
«Крепость султанов» я увидел лет 900 спустя после
того, как она была возведена. С могучей Гяур-калой ее
не сравнить; стены тонкие, да и высота уже не та. В сте-
нах— трещины, пробоины, проломы, бреши и закладки.
Да и как Султан-кале не обветшать, если столько воен-
57
них гроз прошумело над ней, пролетело столько смер-
тельных ураганов!
1093 и 1095 годы — время междоусобных распрей
наследников сельджукида Меликшаха. Брат Меликшаха
Арслан-Аргун дважды разрушает крепость.
1152 год. Дикая конница кочевников-гузов, ворвав-
шись в крепость, предает город неслыханному грабежу.
Вместе с военной добычей гузы увозят и самого султана
Санджара. Вернулся он в свою столицу больным, разби-
тым и вскоре умер.
1172 год. Мервом овладевает хорезмский правитель
Султаншах.
А в 1186 году у ворот города уже стоит хорезмшах
Текеш.
И, наконец, 1221 год — самый горестный, самый пе-
чальный в истории Мерва. В этот год на жителей города
обрушились ужасы монгольского нашествия. Младший
сын Чингиз-хана Тули, окружив город, атаковал его. Кре-
пость могла бы выдержать долгую осаду. Для этого было
все необходимое: и продовольствие, и вода, и большое
число защитников. Не было лишь одного: единства среди
правящих групп Мерва.
Недаром сложилась пословица о том, что крепости
берутся изнутри.
Правителей города охватил испуг, растерянность. Бы-
ли между ними и раздоры.
И город сдался почти без боя.
Жителей Мерва монголы вырезали. За одну ночь вы-
росли горы трупов. А сколько крови пролилось!.. Такого
страшного побоища, такого дикого разгула смерти Мар-
гиана не знала никогда и никогда не узнает в бу-
дущем.
Жизнь в Мерве погасла на века.
Выбросив останки султана Санджара, монголы раз-
грабили его могилу.
Но мавзолей уцелел.
Почти на пятьдесят метров взметнул он в небо свой
купол. Говорят, что когда этот купол был облицован го-
лубыми изразцами, он как бы маяком служил для торго-
вых караванов: мавзолей был виден издалека, за пять-
шесть фарсахов.
Даже сейчас, когда на барабане мавзолея облетела
штукатурка и обнажились разгрузочные арки, когда
58
с углов кубического основания исчезли арабские надписи
и детали геометрических арабесок, мавзолей все еще
пленяет своим величием и гениальной простотой своих
конструкций.
По узкой железной лестнице я поднялся на сквозную
крытую галерею мавзолея. И здесь были арки и арочки
из кирпича изумительно тонкой и прочной кладки.
Спустившись с галереи, я зашел под купол мавзолея.
Высокие, гладкие стены, стрельчатые ниши.
От стен к куполу восходит восьмигранник.
А от углов восьмигранника, переплетаясь, взбегают
к верху кирпичные ребра — гурты. Под куполом распла-
стан каменный рисунок восьмигранной звезды.
Вспомнились слова ученого:
«Если бы даже весь Мерв исчез без следа, если бы не
было исторических сведений и гигантских городищ —
свидетелей его былой славы — мавзолей и сам по себе
позволил бы представить былое величие этого города».
Я расстался с мавзолеем, когда еще было утро.
Сверкая в лучах солнца, он отбрасывал длинную тень.
Я обследовал стены Султан-калы. В одном месте мне
надо было подняться на боевую галерею. Взбираясь на
четвереньках, я помогал себе руками и чуть было ладо-
нью не накрыл эфу. Сердце бешено заколотилось. Но
змея даже не шевельнулась, не подала виду, что ей уг-
рожает опасность.
Эфа напугала меня, но и обрадовала: «Крепость сул-
танов» могла быть одним из заповедников ядовитых
змей.
Так оно потом и оказалось.
МЕРВ — ЗА ЯД0Л1
Следуя советам близких и друзей «сменить обстанов-
ку», я дважды в году—весной и осенью—уезжал в Турк-
мению. Покидая Киев, я надеялся избавиться от мучи-
тельной тоски по Фаине и как-то заглушить в себе горечь
тяжелой утраты.
Но не всегда это удавалось.
Разве можно куда-то уехать, уйти, сбежать или уле-
теть от самого себя? Приступы тоски и отчаянье одиноче-
ства были так сильны, что едва я сдерживал себя, чтобы не
разрыдаться, не закричать диким голосом на всю округу.
И как хорошо, что есть на свете труд — лучшее лекар-
ство от всех душевных недугов! От печали и просто пло-
хого настроения очень часто меня спасала работа. А ра-
ботал я не меньше, как за двоих или троих. Для Киев-
ской фабрики наглядных пособий каждый год я добывал
десятки тысяч насекомых, ящериц, змей. Возможно, кое-
кто сейчас и осудит меня за слишком большое «рвение»,
но тогда названная цифра не была высокой и еще не сто-
ял так остро вопрос об охране природы — ее запасы ка-
зались безграничными. Взять, к примеру, змей. В Туркме-
нии их было так много, что без ущерба для природной
среды хватило бы на сто самых усердных ловцов. И если
змей стало меньше, то не ловцы в том виноваты, а люди,
распахавшие те земли, которые раньше принадлежали
змеям, шакалам, волкам, птицам и грызунам.
60
Охотился я всюду: на заброшенных городищах, в пес-
ках, на полях оазиса. Мою добычу составляли главным
образом жуки, которых тогда было великое множество.
Это священный копр, или жук-скарабей, лунный копр,
жуки-нарывники, жуки-носороги, хрущи. На люцерниках,
бахчах, хлопковых полях и в садах густыми стаями взле-
тала саранча.
Но самое большое удовольствие мне доставляла охо-
та на бабочек, диких пчел, шмелей, крупных ос-сколий и
самых крупных муравьев — компанотусов. Очень часто
попадались змеи, реже—фаланги, тарантулы, скорпионы.
Работая на фабрике наглядных пособий, я не терял
связи с университетом, часто заходил туда, чтобы пови-
дать своих профессоров, кое-кого из студентов, лаборан-
тов. Однажды в университете я повстречал знакомого
герпетолога, некоего Юрия Цеменьша.
— Пойдем ко мне, — сказал он, шагая по коридору с
видом человека, который чем-то взволнован и страшно
куда-то спешит.
Я последовал за ним.
В лаборатории, стоя возле стола, уставленного сетча-
тыми ящиками, Цеменьша уже ждали несколько человек.
— Сейчас, брат, начнем священнодействовать, — ска-
зал он мне, весело блеснув очками. — Гляди, учись, за-
поминай — когда-нибудь пригодится.
Цеменьш подал знак, и «священнодействие» началось.
Лаборант, облаченный в белый накрахмаленный халат,
отодвинул крышку ящика и осторожно вынул оттуда се-
рую гадюку. Взяв змею пониже головы, лаборант поднес
к ее рту пробирку. Гадюка мгновенно вцепилась в край
пробирки,^и по ее стенке скатилось на дно несколько ка-
пель яда.
Гадюк — их было чуть ли не сорок штук — наловили
в пойме реки Ирпень.
Одна из них досталась мне, и я проделал с нею то же
самое, что передо мной проделал лаборант. Вот так, по
чистой случайности, я прошел первую практику «доения»
змей, а невысокий, щуплый «очкарик» Цеменьш оказал-
ся настоящим провидцем: судьба так распорядилась, что
на долгие годы я стал добытчиком змеиного яда.
Свойства змеиного яда известны с глубокой древно-
сти. В больших дозах — это грозное смертельное оружие,
которым можно убить наповал любое самое крупное жи-
61
вотное; в малых дозах — это ценное лекарство от многих
тяжелых заболеваний.
Но сведений о яде все еще было недостаточно. Изуче-
ние его надо было продолжить на самом высоком совре-
менном уровне, и за это взялись несколько институтов
нашей страны.
Один из них находился в Москве. Юрий Цеменьш со-
ветовал мне заехать в этот институт и познакомиться с
профессором Талызиным — крупным специалистом в об-
ласти паразитологии и большим знатоком змей.
Отправившись в очередную поездку в Туркмению, я
сделал остановку в столице. Если мне не изменяет па-
мять, профессора я разыскал в институте эксперимен-
тальной медицины.
Впервые я увидел здесь небольшого, длиной всего
сантиметров 20 или 30, кораллового аспида — змею, по-
трясающе яркой окраски и самую ядовитую в мире. Были
тут и огромные африканские кобры. На стеклах террари-
ума, где содержались кобры, виднелись желтовато-мут-
ные потеки. Профессор пояснил, что это следы змеиного
яда: иногда, разозлившись на чрезмерно любопытного
посетителя, кобры «стреляют» своим ядом, стараясь по-
пасть непременно в глаз, и только стекло мешает этому
точному попаданию.
Запомнилась мне и кавказская гадюка Радде-змея,
очень красивая и столь же опасная. Большое впечатле-
ние произвела рогатая гадюка — тоже обитательница
Кавказа. Обычно, закопавшись в песок, она оставляет на
виду небольшие рожки, которыми украшена ее голова.
Этими рожками змея и привлекает свою добычу — яще-
риц и насекомых.
После того, как коллекция змей была осмотрена, мы
вернулись в кабинет профессора. Подойдя к стеклянно-
му шкафу, он достал несколько пробирок, наполненных
мелкими желтоватыми чешуйками.
— Вот взгляните! — сказал Талызин, — это сухой яд
кобр, гюрз и эф — тут целое сокровище! Оно дороже зо-
лота и алмазов.
Зачем нам столько яда? Наш институт развернул ра-
боту по использованию змеиного яда в медицине, потреб-
ность в нем будет расти изо дня в день. Поскольку вы
давно имеете дело со змеями, не попробуете ли и вы за-
няться добычей яда?
62
Предложение было заманчивым. Но как его принять?
Ведь я почти не знаком с приемами «доения» змей.
Заметив мою нерешительность, профессор сказал:
— У вас нет опыта? Научим. Уверяю, вы отлично ов-
ладеете новой для вас профессией.
Федор Федорович не стал откладывать дело в долгий
ящик, достал из стола стаканчик и показал, как надо
подносить его ко рту змеи. Вся эта манипуляция была
довольно проста, но профессор предупредил меня, чтобы
я был осторожен во время «доения» кобр и гюрз, потому
что иногда эти змеи ухитряются укусить ловца зубами
нижних челюстей.
В память о нашей встрече Талызин подарил мне два
стаканчика и попросил, чтобы добытый яд я высылал в
адрес института.
Москву я покидал в зимний буранный день. В возду-
хе висела косая кисея крупного мохнатого снега.
Временами по булыжным мостовым мела поземка, бу-
шевала пурга. Трудно было представить, что где-то уже
весна, где-то ярко и тепло светит солнце, растет трава,
цветут цветы, порхают бабочки и греются в весенних лу-
чах холодные гибкие змеи.
Перед Волгой заносы были так велики, что в них поч-
ти по самую верхушку тонули телеграфные столбы: по-
езд медленно, словно крадучись, шел по глухому белому
коридору. Потом такое же заснеженное Заволжье, Орен-
бургские степи...
И я не заметил, как за вагонным окном закружи-
лась голая, свободная от снега земля. Не заметил и того
момента, когда в голубом поднебесье появились первые
стаи гусей, уток и журавлей, улетавших на север. Чем
дальше я ехал на юг, тем все чаще и чаще вдоль полотна
дороги вспыхивали карминным пожаром цветущие сады,
быстро и смешно подымались навытяжку любопытные
рыжие суслики.
Байрам-Али встретил меня солнечной тишиной и
пышной зеленью улиц.
Наутро я отправился на охоту. Дорога была уже зна-
кома по прежним моим экскурсиям. Я пересек крепость,
построенную правнуком Тамерлана, принцем Санджа-
ром, крепость, в которой по воскресным дням собирался
и шумел многолюдный базар, и, выйдя за ворота, за глу-
бокий в этом месте ров, увидел впереди знакомую карти-
63
ну: башни, остатки античных с гофрированными боками
дворцов — кешков, жилых домов. Вдали виднелись не-
высокие, сильно разрушенные стены Султан-калы —
«Крепости султанов» и в центре — круглоголовый мавзо-
лей султана Санджара.
Безлюдье. Тишина. Только голос жаворонка в вы-
шине. Такой же звонкий и печальный, как и тысячи лет
назад.
По опыту я уже знал, что особенно много змей в древ-
них каналах, отведенных в свое время в сторону крепо-
стей от реки Мургаб для снабжения пригородов — раба-
тов — питьевой водой, орошения полей, садов и виноград-
ников. Всего было три главных канала, ныне основатель-
но заросших камышом, тамариском, гигантским злаком
эриантусом, бурьяном и верблюжьей колючкой — это
Маджан, Разик и Хурмузфарра.
Я обследовал два из них, но змей не обнаружил. При-
уныл было.
Зато канал Хурмузфарра вознаградил меня за все
мои переживания: здесь было много песчаных эф.
Внешний облик эфы знает почти каждый: темно-жел-
тая, под цвет песка, спина, узорчатые бока и белый крест
на голове. Но все ли знают, какая она злая, агрессивная
змея? И «доить» ее не так просто, как, скажем, скромных
размеров гадюку. Несмотря на это, я надеялся наполнить
ядом те два стаканчика, которые подарил мне профессор
Талызин.
Приступая к охоте, я сильно волновался: дрожал в
руке стаканчик, поднесенный ко рту змеи, и длинный
металлический пинцет, которым я ловил разъярен-
ную эфу.
На востоке бытует пословица: «Тот, кто имеет дело с
медом, у того руки обязательно будут в меду». Я многие
годы занимался отловом и «доением» ядовитых рептилий.
И, как ни осторожничал, укусов не избежал. И, конечно,
не мед был на руках у меня и в теле моем, а яд. В ре-
зультате — несколько тяжелых отравлений, когда жизнь
буквально висела на волоске.
Был я укушен и в тот памятный день, когда впервые
начал добывать змеиный яд. Но огорчало не это. За не-
сколько дней я «выдоил» не меньше 200 эф, а яду набра-
лось чуть на донышке стаканчика — не больше одного
грамма. Недоенных змей почти не осталось. Доить же
64
каждый день одних и тех же нельзя: яд накапливается
медленно,постепенно.
Невольно возник вопрос:
— Как быть?
Ответ пришел самый простой: искать новые места оби-
тания змей.
Ах, если бы знать, где расположены эти места, я не
пожалел бы ни времени, ни труда на их поиск!..
Но отчаивался я напрасно: много эф я обнаружил на
ровных степных участках, там, где не было никаких оро-
сителей или руин. Чтобы добыча яда была более эффек-
тивной, пришлось «поставить» змей на «многократную
дойку».
Делал я это так.
Выбрав участок, где водились крупные эфы, я приходил
сюда утром и «выдаивал» их. Обычно эф я находил возле
нор, здесь же оставлял их после «дойки». Чтобы змей
быстрее обнаружить в следующий раз, возле каждой но-
ры я втыкал красный флажок. Придя через неделю-
полторы на змеиный участок, я находил их на прежних
местах и снова приступал к отбору яда.
Однажды я зашел в высокую с коническим верхом
башню, слепленную из глины. Это был яхтанг, башня для
хранения снега.
Верх башни обрушился и засыпал середину пола. Во-
зле стены, притененной глиняной насыпью, лежал клу-
бок разноцветных веревок. Приглядевшись, я вдруг по-
нял, что это не просто клубок, а клубок змей, в котором
оказалось 16 эф! Долго пришлось распутывать его, по-
том — «доить».
Но такие удачи случались очень редко.
На территории древнего Мерва мне попадались толь-
ко эфы и не было ни одной кобры или гюрзы. Волей-нево-
лей пришлось искать новые места для своего промысла.
На санитарной станции мне посоветовали побывать на
Джаре — старом русле Мургаба, по которому теперь
грунтовые и паводковые воды сбрасываются в пески.
Джар!.. Поглядели бы вы на него весной!—злая
стремительная река, вся в воронках, водоворотах, в пене
сшибающихся волн, в гуле падающих берегов.
Но вот пройдет весна, закончится таяние снегов на
вершинах Паропамиза, и Джар присмиреет—глубокая
вода останется лишь в темных омутах, окруженных плот-
3 В Шаталов.	65
ной стеной тростника. Берега Джара зарастают также гре-
бенщиком, черным саксаулом, камышом. В этих зарослях
гнездятся * кулики, сине-розовые зимородки. Прилетают
сюда белогрудые чеканы, белые и серые цапли, скопа,
изумрудная щурка, ярко-желтые овсянки и дикие голу-
би. Над темными омутами вьются крачки и чегравы, лов-
ко хватающие в воде зазевавшуюся рыбешку.
Много птиц гнездится на береговых обрывах Джара.
Здесь обитают целые колонии ласточек-береговушек, по-
едающих вредных насекомых: мух, муравьев, комаров. По
соседству с ласточками живет земляной воробей. Шум-
но и весело тут, когда выводятся птенцы, особенно когда
они немного оперятся. Подобравшись к выходу из гнезда
и высунув голову наружу, птенцы ждут возвращения сво-
их родителей. Завидев их еще издали, птенцы подымают
такой крик, такой писк...
Бродя как-то по берегу Джара, я неожиданно набрел
на человека, сидевшего над небольшим озерцом. Осенен-
ный с боков высоким тростником человек удил рыбу. Ус-
лышав мои шаги, он повернул ко мне красное, словно
ошпаренное лицо с рыжей бородой.
— Чего стоишь, приятель? Присаживайся, отдохни,—
пригласил меня рыбак.
Я действительно чувствовал усталость и с удовольст-
вием принял это приглашение. Сбросил рюкзак, лямки
которого до боли врезались в мои плечи, и спрятал его
под куст гребенчука, чтобы сохранить от жары отловлен-
ную живность.
— Откуда и куда держишь путь? — закидывая удоч-
ку, спросил меня Павел Иванович — так звали рыболова.
Я сказал.
Павел Иванович пристально поглядел на меня синими
глубокими глазами, над которыми нависли рыжеватые,
цвета сухого камыша брови, и улыбнулся доброй распо-
лагающей улыбкой.
— За змеями, говоришь, охотишься? Славная у те-
бя работенка! — сказал он, и в голосе его я уловил теплое
человеческое сочувствие. — Каждый день вижу этих тва-
рей. Ох, и боюсь же я их, треклятых, — того и гляди ка-
кая-нибудь цапнет! Как же это ты не боишься их?
— Привык.
— Привык, говоришь? — с недоверием посмотрел на
меня Павел Иванович и покачал головой:
66
— И к чему только человек не привыкает!
Потом он достал кисет. Не спуская глаз с поплавка,
оторвал от газеты клочок бумаги на закрутку, набил ее
махоркой и только было чиркнул спичкой, как поплавок
в это время медленно скрылся под водой.
— Тащи скорей! — крикнул я и первым ухватился за
удилище. С усилием вытащили мы пружинистую леску,
а вместе с нею и хорошего сазана.
Солнце подвигалось к закату, когда мы собрались ухо-
дить. Вытащив из воды мешок с уловом, Павел Иванович
пригласил меня на свежую уху. Жил он на железнодо-
рожном разъезде, в нескольких километрах от того мес-
та, где рыбачил.
Еще засветло мы добрались до его дома.
Павел Иванович и его жена (жили они вдвоем), лю-
ди еще не старые, были полным контрастом друг другу.
Павел Иванович был невысок, коренаст, рыжеволос.
В разговоры вступал неохотно. Жена, напротив, была вы-
сока и еще не утратила красоты своей молодости. Годы
почти не тронули ее черных волос и не погасили живого
блеска в черных приветливых глазах. Готовя на ужин уху
и прочую снедь, она находила время рассказать о своем
житье-бытье, о рыболовных приключениях Павла Ива-
новича, задавала массу вопросов, касающихся буквально
всего на свете.
В'честь нашего знакомства хозяйка угостила нас вод-
кой, которая значительно оживила нашу беседу.
Оказалось, что Павел Иванович вовсе и не рыболов а
инструктор по борьбе с малярийным комаром в русле
Джара. Наряду с химическими средствами, он успешно
применял биологический метод—мелкую рыбешку гам-
бузию, завезенную откуда-то из-за границы.
Доставили ее самолетом. Далекое путешествие пере-
несли не больше двухсот гамбузий. А было их несколько
тысяч. Потом гамбузия прижилась и была перенесена во
многие водоемы Средней Азии. Несмотря на свои малые
размеры, эта рыбешка на редкость прожорлива. За одну
минуту она может уничтожить до 90 комариных личинок!
Водоем, где поселяется гамбузия, вскоре становится сте-
рильным от всех мелких обитателей. Она поедает личин-
ки стрекоз, пиявок, икру рыб, улиток. Удивительно также
и то, что гамбузия быстро плодится, давая за лето до се-
з*	67
ми нерестов, причем в каждом из них — по 180—200 жи-
вых мальков.
За ужином Павел Иванович сообщил, между прочим,
что недалеко от железной дороги, среди хлопковых по-
лей, есть заброшенный сад, куда колхозники боятся хо-
дить, утверждая, будто в этом саду водятся какие-то ди-
ковинные змеи с большими ушами, говорящие человече-
ским языком.
Отнестись к этому сообщению всерьез я не мог, одна-
ко оно насторожило: известно ведь, что не бывает дыма
без огня. Одновременно эта версия об «ужасной» змее
напомнила мне примерно такую же, но только слышал
я ее в Таджикистане.
Как-то путешествуя по этой республике, я зашел в
чайхану, расположенную близ проезжей дороги, на бе-
регу реки Кафырниган. Над широким помостом, устлан-
ном пестрым паласом, возвышался раскидистый платан.
Малейший ветерок, и широкие лапчатые листья начина-
ли так дружно шуметь, как будто рядом где-то низвер-
гался могучий водопад. Из чайханы открывался чудес-
ный вид на окружающий мир — на темно-синие горы, на
сверкающую полосу реки, на светло-зеленые кущи ивня-
ка и тала.
На тахте сидело несколько человек. Едва располо-
жился я на паласе, чайханщик — здоровенный таджик —
поставил передо мной пиалу и чайник зеленого чая.
Моим соседом по чаепитию оказался старик в серой
чалме, с хищным ястребиным носом и злыми глазами.
Сперва мы пили молча. Но я заметил, как старик не-
сколько раз воровато покосился на лежавший рядом со
мной рюкзак. Видимо, его содержимое сильно заинтере-
совало старика, и он негромко спросил:
— Что это у тебя?
— Змеи, — ответил я.
Старик невозмутимо допил пиалу:
— Где ловил?
Я подробно назвал места. Старик посмотрел на меня
и шепотом произнес:
— Скажи, а нет ли среди твоей добычи волосатой
змеи?
«Волосатая змея»! Да ведь это же не иначе, как досу-
жий вымысел, легенда, — улыбнулся я про себя, а ста-
68
рику ответил, что такой змеи у меня нет, и попытался вы-
пытать, где и кто видел ее.
— Народ видел, — ответил он и даже назвал ущелье,
где живет необычная змея. От чайханы до ущелья было
не больше десяти кил’ометров.
«А не проверить ли версию, — подумал я. — Ведь вся-
кое может быть. Пойду, пожалуй. Просто ради любопыт-
ства».
Я сообщил старику о своем намерении. Тот, покачав
головой, предупредил:
— Не надо! Вряд ли вернешься...
Но мне не хотелось отступать от своего решения.
Я встал, продел руки в лямки рюкзака и расплатился с
чайханщиком.
Старик проводил меня до дороги.
— ’Да поможет тебе аллах на опасном пути, — произ-
нес он торжественно и мрачно. — Возвращайся скорей!
Слушая это напутствие, я понял, что старик не очень-
то верит ни в помощь аллаха, ни в мое возвращение.
Часа полтора длился мой путь, и я очутился в живо-
писнейшей горной долине, очень схожей с долиной Фирю-
зы. Всю ее заполнял огромный фруктовый сад. Был ко-
нец лета, и ветви гнулись под тяжестью созревающих
плодов — яблок, груш, сливы.
Тщательно обследовав сад, я не встретил здесь ни од-
ной живой души, в том числе, разумеется, и «волосатой»
змеи. Версия о ней оказалась самой обыкновенной ло-
жью, придуманной, очевидно, для того, чтобы уберечь
урожай от расхитителей фруктов.
Назад я возвращался той же дорогой и дошел до чай-
ханы только к вечеру. Старик, по милости которого я со-
вершил довольно изнурительную прогулку, все еще сидел
на широком помосте. Не думаю, чтобы он ожидал меня.
А может, ожидал. Увидев меня, он торопливо сошел с
тахты и засеменил навстречу.
— Слава аллаху — жив! — проговорил он и сухими
ладонями провел по моим плечам и рукам, словно все
еще не веря, что перед ним человек, а не привидение. —
А... волосатую змею видел?
— Нет, не видел, — ответил я холодно.
На лице старика выразилось недоумение: как, мол,
это так, не видел? Люди видели, а ты не видел.
6S
— Такой змеи нет и не может быть. Это ложь, ска-
зал я и решительно зашагал прочь от чайханы.
И вот сидя за ужином в доме Павла Ивановича, я
снова слышу о какой-то необыкновенной змее, о фрукто-
вом саде и о боязни заходить в него.
О, этот страх перед змеями!.. Сколько нелепых выду-
мок рождено им на свет! Самая распространенная из них
о том, будто змеи преследуют человека. Обычно же бы-
вает так: встретившись, человек бежит в одну сторону,
змея _ в другую. Исключения составляют случаи, когда
человек сам неосторожно наступит на нее.
Я понимал, конечно, что версия, рассказанная Павлом
Ивановичем, могла не подтвердиться. Но тут снова в па-
мяти всплыла моя любимая пословица, и я решил побы-
вать в заброшенном саду.
Павел Иванович согласился сопровождать меня.
Сад находился посередине хлопкового поля и кое-где
был обнесен размытым дувалом. Сквозь листву деревьев,
в глубине сада, виднелось несколько заброшенных доми-
шек, вокруг которых росла худосочная трава, колючка.
Плодов на деревьях было совсем мало. Сухие ветви ник-
то не срезал. .
Едва вошли мы в сад, в глаза бросилось обилие нор,
в которых прочно, видать, обосновались грызуны и змеи.
— Гляди, гляди! Вот она, змея! — сдавленным голо-
сом пролепетал Павел Иванович. Я посмотрел налево —
и в самом деле: над кустом молодой колючки маячила
голова кобры. Не успел я сделать и двух шагов по на-
правлению к ней, как справа и впереди меня поднялось
еще несколько шипящих голов. Охотник на змей, я сам
очутился в положении их пленника. Отступать можно
было только назад, но и это было опасно: ведь змеи не
прикованы к одному месту. Возможно, какая-нибудь из
них уже успела заползти и на тропинку сзади нас. Мной
овладело странное чувство: легкий испуг и острое жела-
ние не упустить ни одной змеи.
Овладев собой, я стал соображать, что же предпри-
нять такое, чтобы кобры не разбежались. Ближайшая из
них не сводила с меня глаз, готовая в любую секунду к
нападению. Ее упругое тело слегка подрагивало, а раз-
дувшаяся шея напоминала широкий воротник.
Подойдя к кобре примерно метра на полтора, я на-
крыл ее марлевым сачком и даже слегка подогнал ее ту-
70
да палочкой. Переложить змею в плотный мешок теперь
уже не составляло особого труда.
Пока я занимался первой коброй, остальные не дви-
нулись с места, видимо, потому, что их внимание все вре-
мя привлекал белый сачок, который я старался держать
у них на виду.
Постепенно всех кобр я водворил в мешок. Это были
крупные экземпляры. Длина некоторые достигала более
полутора метров. Обилие кобр в одном месте меня не
удивило. Обычно они живут семьями. Если где-нибудь
нашел одну, то поблизости ищи вторую.
...Уложив последнюю кобру в мешок, я вспомнил о
моем спутнике. Бедный Павел Иванович! Его красное,
незагорающее лицо теперь казалось бледным и растерян-
ным. Он стоял не шелохнувшись и с ужасом наблюдал за
моей операцией.
Когда я подошел к нему, он спросил, хорошо ли я за-
вязал мешок и не смогут ли змеи укусить меня за спину
через рюкзак. Я сказал, что такой укус исключен, и, на-
девая рюкзак, решил порадовать Павла Ивановича:
— Ну, вот. Теперь и в сад за фруктами можно ходить.
Бояться больше некого.
Павел Иванович искоса посмотрел на меня. После пе-
режитого нервы его не выдержали.
— К черту этот сад! — ругался он. — Знаю, какие тут
фрукты. Ведь я траву для кур здесь косил. Теперь дудки!
Золотом не заманишь!..
Придя к Павлу Ивановичу домой, я «выдоил» кобр.
Каждая из них дала по 5—6 крупных капель яда.
На следующий день я выехал в Байрам-Али, а оттуда
через Москву — в Киев.
ЕУДАЧНАЯ ОХОТА
Мне запомнилась редкая по своей суровости зима.
Творилось что-то небывалое. Месяца три, если не боль-
ше, лежали снега. Морозы держались жгучие — с ветром,
с метелями... И это на юге, где мягкие бесснежные зимы
совсем не редкость*.
В суровые зимы тяжело всем: и зверю, и птице.
И все же труднее всех, по-моему, птицам, особенно
тем, что живут оседло, не улетая в далекие страны. Я с
тревогой следил за погодой, по опыту зная, что в долгие
лютые зимы гибнут тысячи несчастных пичуг.
А зиме, казалось, конца не будет. Будто навечно ут-
вердилась вокруг непривычная для глаз южанина белиз-
на. Эта белизна изрядно надоела всем. Надоели холода.
Снега, прихваченные крепким после оттепели морозом,
превратились в твердый панцирь. И не было уже никакой
надежды на то, что он когда-нибудь растает.
Только на исходе марта повеяло теплом.
Весна началась бурно. В горах, затянутых туманом,
быстро растаяли снега, прошли ливни. На Ашхабад об-
рушилось наводнение. По улицам города со стороны гор
с грозным, зловещим шумом понеслись потоки воды.
Долго пришлось ждать, когда просохнет земля, когда
снова засветит солнце. Только после этого я отправился
на охоту, но не с ружьем, конечно, а с сеткой и манками.
* Имеется в виду зима 1968—1969 годов.
Доехал я до западной окраины Ашхабада, а отсю-
да — пешком, на юг, к предгорным холмам Копет-Дага.
Перешагнул арык, солнечной ниткой сверкавший вдоль
шоссе, взглянул перед собой и замер, пораженный вели-
чием и красотой пейзажа, словно эту красоту я видел
впервые.
Темно-синей громадой высился Копет-Даг. Синева
гор настолько была густой и глубокой, что сквозь нее не
было видно ни крутобоких складок, ни зарослей арчи.
Свежая зелень холмов и лежавшей между ними лощины
отчетливо и ярко выделялась на фоне гор.
Туда, в лощину, я и держал путь. Трава пружинила,
как кошма. После каждого шага меня обдавало запахом
примятых мною травинок и легкой сыростью земли. Это
был запах весны, такой же волнующий и сильный, как
свежесть благоухающего сада.
Дойдя примерно до середины лощины, я остановился.
Здесь, у подножия холма, кто-то вырыл квадратное уг-
лубление, может быть, для постройки дома, а может, для
какой-то другой надобности. Но, видно, дело свое так и
не довел до конца. Вот это углубление я и избрал для
своей охотничьей засидки. Который уж год прихожу сю-
да и охочусь на птиц...
А место здесь чудесное! Ни в лощине, ни на склонах
холмов нет ни высоких трав, ни высоких кустов. От это-
го только удачливей охота. Единственный куст из сухого
бурьяна я устраиваю сам поверх клетки, в которой сидят
мои манки: щегол, реполов, зеленушка.
- Вот и на этот раз я быстро расставил снасти, соору-
дил над клеткой куст и, закурив, сел на круглый ка-
мень-валун.
А ловил я здесь щеглов, чеканов, горных чечеток, зе-
ленушек, коноплянок. Откровенно говоря, ни одной из
этих птиц я не отдаю предпочтения: для меня они все хо-
роши. Хотя я знаю немало «однолюбов». Есть, например,
только щеглятники. Кроме щегла, они и знать никого не
хотят. Правда, щегол и в самом деле птица красивая.
Природа щедро наделила его пестрым оперением, окра-
сив в ярко-красный цвет его лоб и горло, по черным кры-
льям провела лимонно-желтые полоски и черные скобоч-
ки вокруг белых щек
Нравится мне и реполов, или, как называют его, ко-
73
ноплянка. Он тоже по-своему красив: малиновая грудь,
серая спинка и алые крылья...
Доводилось мне ловить и свиристелей — небольших
хохлатых птиц с красными пятнами на крыльях. Они из-
редка прилетают к нам на зимовку. Очень любят струч-
ки японской сафоры, которой много на улицах Ашхабада.
И на клестов охотился. Удивительная птица клест! По
первому году он зеленого цвета, по второму — краснова-
тый, а на четвертый год — ярко-красный.
Клест быстро становится ручным. Был у меня один
такой... Не птица — пламя! Он свободно летал по комна-
там, садился даже на мой письменный стол и, соблюдая
деликатность, осторожно заглядывал в чернильницу: нет
ли там чего-нибудь вкусного?
Водятся у нас и разные дрозды: черный, чернозобый
и — самый крупный из них — дрозд-деряба. Птица
хитрая. Осторожная. Долго я не мог его добыть. Да ведь
на всякого хитреца довольно простоты. Где-то я узнал,
что дрозд-деряба очень любит плоды серебристого лоха.
Решил проверить это.
Придя однажды в Бекровинский лесопитомник, я вы-
следил в небольшой рощице стаю дроздов. Ловить их в
самой роще — бесполезно. Тогда я расставил снасти на
открытом месте, рядом с рощей. Возле сети рассыпал
плоды лоха, а сам спрятался в укрытие.
Прошло немного времени, и на высокую гледичию,
что росла недалеко от того места, где лежала приман-
ка, прилетел дрозд-деряба. Серовато-бурый, солидный
такой...
Долго сидел не шевелясь, видно боялся выдать себя.
Но желание полакомиться сладкими плодами было так
велико, что деряба не вытерпел и с верхушки дерева
опустился на самую низкую ветку. Посидел, огляделся и
слетел к приманке. С волнением я ждал момента, когда
он подойдет ближе к ловчей снасти.
Вот он подошел... Дергаю за бечевку и, вот он, голуб-
чик, в сетке!..
Каждый год в моей квартире скапливается до десяти-
пятнадцати, а то и более разных птиц. В каждой клет-
ке— по нескольку штук. Что тут творится!.. С утра и до
вечера — концерты. Каждая птаха поет на свой манер, в
полную силу своего таланта. Порой дивишься: пичуга..,
А в голосе такая сила, такая чистота, столько в нем звон-
74
кой радости и красоты!.. Иногда кажется, будто вовсе
это и не птицы, а флейты поют на разные лады. И только
к ночи, когда наступает темнота, птицы замолкают.
Любопытно то, что все эти щеглы, клесты, дрозды, ко-
ноплянки, соловьи, скворцы, синицы относятся к огром-
ному отряду воробьиных, в котором свыше пяти тысяч
видов — больше половины всего пернатого царства на-
шей планеты. Они так широко распространены, что насе-
ляют все континенты земного шара, кроме Антарктиды.
И не зря, конечно, воробьиные объединены в один
отряд: у них много общего. Каждый представитель этого
отряда имеет, например, четыре пальца, и все они на од-
ном уровне, а первый палец обращен назад. Все воробь-
иные хорошо летают, бегают, лазают по скалам и дере-
вьям. Самец, как правило, прилетает на гнездовье рань-
ше самки и пением своим старается привлечь ее к себе.
И еще один очень важный признак: воробьиные по-
едают массу вредителей садов, полей и огородов. Только
один розовый скворец может уничтожить за день триста
саранчуков.
Но разница между воробьиными кажется еще более
разительной, чем сходство. Взять хотя бы вес. Ворон, ве-
сящий более полутора килограммов, гигант в сравнении с
корольком, в котором всего... пять-семь граммов.
А пение?... Бездарность вороны как певчей птицы ка-
жется чудовищной в сравнении с чарующим пением со-
ловья.
Отряд воробьиных ученые поделили на три подотря-
да: рогоклювых, кричащих и певчих. Природа так распо-
рядилась, что рогоклювые живут только в Африке и
Юго-Восточной Азии, кричащие—в Северной и Южной
Америке, а певчие распространены по всему свету.
Но в тот весенний день ни рогоклювые, ни тем более
кричащие меня не занимали. Я думал только о певчих —
щеглах, чечетках, реполовах, которые всю зиму до весны
живут в долине Копет-Дага, а к лету улетают в горы.
Но где они? Куда подевались? Может, вымерли?
Вот уже час, как я сижу в своей засидке, смотрю на
бутафорский куст, откуда доносится громкое призывное
попискивание манков, а птицы все не летят.
Может, свернуть снасти и возвратиться домой?.. Ре-
шил все же наораться терпения и ждать.
Не обращая внимания на манков, я стал смотреть
75
вдоль лошины, туда, где белели дома, где за арыком, по
шоссе, взад-вперед сновали автомашины. Очень приятно,
с предательской нежностью, пригревало солнце. Одоле-
вала дрема, и я начал клевать носом.
Чтобы избавиться от сонливости, решил вспоминать
наиболее интересные случаи из жизни птиц.
Это было давно, еще в годы моей юности. Жили мы
тогда иод Киевом. Места там изумительные! Холмы, пе-
релески, дубовые рощи, заросли ольхи, и в них — затей-
ливые, со светелками дома. В одном из них жила наша
семья:’ отец, инженер железнодорожного транспорта,
мать, брат, сестра и я.
Однажды недалеко от нашего дома, в полыхавшей
осенним пламенем аллее, я увидел двух мальчишек. Они
носились по аллее, забавляясь какой-то птахой, привя-
занной за ногу ниткой. Один из мальчишек держался за
конец нитки, а птичка, пытаясь улететь, устало махала
крыльями невысоко над землей Ребятам хотелось, чтобы
она летела быстрей и выше, взбадривали ее криками, ма-
хали руками. В конце концов птаха, видимо, собрала по-
следние силы и полетела вдоль аллеи чуть быстрее и вы-
ше прежнего. Мальчишки, не отпуская нитки, бросились
за ней.
Вдруг нитка зацепилась за сучок, бедную пленницу
резко рвануло, и она беспомощно повисла вниз головой.
Я подбежал к мальчишкам.
— Что вы делаете, негодяи!.. — крикнул я, задыхаясь
от злобы. Вид у меня в эту минуту, наверно, был очень
страшный, мальчишки, глянув на меня, так испугались и
так стремительно бросились наутек, что догнать их было
бы невозможно.
Осторожно сняв птаху с сучка, я положил ее на ла-
донь. Это была чижовка — жалкое, измученное сущест-
во. Она мелко-мелко дрожала. И дрожь ее, как мне по-
казалось, была последней дрожью живого тела.
«Не выживет, — подумал я. — А как хорошо было бы
вернуть ее к жизни...»
В то время у нас в квартире жил одинокий и веселый
чиж. Но даже он, несмотря на свой неунывающий харак-
тер, даже он иногда грустил. Вдруг замолкал. Нахохли-
вался. Подолгу сидел неподвижно, словно обдумывал ка-
кой-то важный и трудный вопрос. Я понимал причину его
грусти: одиночество. И мне жаль было чижа.
76
«А что, если попытаться спасти чижовку?» — мелькну-
ла у меня мысль, хотя надежды на это было совсем мало.
Итак, скорее домой!
До нашего дома, если идти пешком, ходьбы минут
десять. А если бегом, то можно добраться гораздо быст-
рее. И я, что было духу, пустился бежать.
Мать, увидев меня, встревожилась:
— Что случилось? Гнались что ли за тобой?..
Не ответив матери, я прямо — к клетке с чижом. От-
крыл ее и посадил чижовку на жердочку. Она еле дер-
жалась и продолжала дрожать. Даже глаз не могла от-
крыть и поднять голову.
Мы отошли в сторонку и стали издали наблюдать за
клеткой.
Вначале в ней было тихо. Чиж сидел отдельно, не
шевелясь, не издавая никаких звуков, словно был оше-
ломлен неожиданным подарком.
Оцепенение чижа продолжалось несколько минут.
Когда оно прошло, он сел рядом с чижовкой и, поворачи-
вая голову, стал приглядываться к ней, словно хотел по-
нять: что это, мол, за незнакомка, откуда она, зачем и что
с ней такое приключилось?
Потом послышалось его характерное «чи-чи-чи» —
сперва тихо, едва слышно, потом все громче, все взвол-
нованней. Это «чи-чи-чи» звучало на разные лады и с
разным смыслом: то грустно, то гневно, то ободряюще-ве-
село, то ласково, то успокоительно-нежно.
Чиж так разволновался, что не мог усидеть на одном
месте, поминутно соскакивал с жердочки, садился то с
одной стороны чижовки, то с другой и без конца продол-
жал свою тираду.
Если перевести ее на наш человеческий язык, то
смысл ее примерно такой:
— Я понимаю, как трудно тебе. Вижу, что ты еле жи-
ва. Но все мученья твои теперь уже в прошлом.
К слову сказать, я ведь тоже бывал в переделках. Да
еще в каких!.. Однажды коту в лапы попался. Вот здесь,
возле дома. Проклятый чуть не слопал меня. Спасибо хо-
зяину — выручил. Но знаешь, что хуже всего? Не по-
бои, не голод и не эта тесная клетка. Одиночество!.. Вот
что горше всего на свете. Давно я живу в этой клетке.
Истомился так, что белый свет не мил.
Но теперь нас двое. И поверь, нам будет неплохо. Во
77
случае не будет скучно. Лично я — самый обык-
ВСЯенный самый простой и мирный чижик. И хотя это
Ш Я никому В обиду тебя не дам!..
’ . Смотри-ка, Сева! (Так звали меня дома, вместо
длинного и неуклюжего Всеволод). Твой чижик-то па-
рень с душой, — сказала мама. — Развеселил-таки под-
ружку свою. Вон она и глаза приоткрыла...
Да. Это было так. От радости, что чижовка пошла на
поправку, я обнял маму и бросился готовить угощение.
Натолок конопляных семечек, налил два блюдечка воды
и все это поставил в клетку.
Чиж буквально не отходил от своей подруги: вместе
они ели, вместе купались и вместе отдыхали. Мне каза-
лось, что для полного счастья им не хватает свободы. По
углам своей комнаты я прикрепил две треугольные фа-
нерки, а клетку открыл настежь. Чижи теперь летали по
комнате, садились на фанерки, а обедать и ночевать за-
летали в клетку.
Однажды, это было зимой, в январе, я заметил, как
чижовка подлетела к маленькой желтой подушке, висев-
шей на стене, куда мама втыкала швейные иголки. В од-
ной из иголок была черная нить. Чижовка выдернула
нить и унесла на фанерку. Я понял — чижи собираются
строить гнездо.
Решил помочь им. Отправился в рощу и принес отту-
да небольшую рогульку, пучок сена и мха. Рогульку по-
ставил на треугольную фанерку, а мох и сено положил на
подоконник.
У чижей закипела работа... В несколько дней они со-
орудили отличное, мягкое гнездо.
А вскоре в нем появилось первое и очень маленькое,
не больше фасолинки, зеленоватое, в черную крапинку,
яйцо. Всего самка отложила шесть яиц и села их выси-
живать.
Потом появились птенцы — смешные такие, с малень-
кими хвостиками, желторотые. Я варил куриные яйца и
подкармливал ими птенцов. Они быстро подросли, опе-
рились и встали на крыло. От их гомона, писка, чирика-
нья стало шумно и весело в нашей квартире.
Как только потеплело, я открыл форточку — хотелось
проверить: улетят или останутся с нами наши чижи.
Улетели... Сперва взрослые, а за ними и молодые чи-
жата — слётки.
78
Без птиц стало грустно и тихо. Все в нашем доме жа-
лели, что чижи улетели. И больше всех жалел, конечно,
я. Я так к ним привык, так полюбил их, что разлука с
ними приводила меня в отчаяние.
Однажды — это было в начале мая — как-то глянул
я на форточку—она была открыта— и глазам своим не
поверил: там, все еще не решаясь залететь в комнату, си-
дели зеленоватый, с желтой грудкой и в черной шапочке
чиж и серо-бурая чижовка.
Это были наши чижи!..
Те самые, взрослые, что жили у нас зимой. За ними
синело просторное небо, куда-то ввысь летели облака.
Я был бесконечно рад, что пичуги вспомнили о нас и
вернулись. Их любовь, привязанность к нам, людям, ви-
димо, была ничуть не меньше, чем наша любовь к ним.
Я перешел в другую комнату и оттуда, из-за портье-
ры, затаив дыхание, стал наблюдать за чижами.
Они долго не решались залететь в комнату, едва
слышно совещались о чем-то на своем птичьем языке.
Посоветовавшись, разом впорхнули в комнату и начали
кругами летать по ней. Садились на фанерные треуголь-
ники, на комод, на мой письменный стол, на подоконник,
словно желая убедиться в том, не ошиблись ли адресом?
Действительно ли это та самая комната, где они обрели
счастье, веселое и шумное потомство и свободу?
Нет, не ошиблись. Чижи остались ночевать, но не в
клетке, как прежде, а на одном из фанерных угольников.
Утром чуть свет чиж и чижовка вылетели в форточку.
Я подумал: ну, теперь уж навсегда. Нет. Вскоре появи-
лись снова, и каждый держал в клюве по сухой былинке.
Теперь они сами, без моей помощи, свили гнездо, чижов-
ка отложила шесть яиц, и снова появились маленькие
желторотые чижата.
В конце июня все чижиное семейство снялось, и боль-
ше я никогда его не видел.
Воспоминания далекой юности и история двух чижей
так растревожили мою память, что от сонливости не ос-
талось и следа. Я был бодр. Весна молодила меня. Све-
жий воздух сверкал золотыми искрами, а мир, молодой,
весенний мир, лежавший вокруг, был полон таких ярких,
таких восхитительных и радостных красок!..
Не хватало только удачной охоты. Но я не жалел об
этом и подумывал о гом, чтобы уйти домой...
79
И странно: стоило только подумать об этом, как в ту
минуту к бутафорскому кусту подлетело несколько
щеглов. Мои манки, сидевшие в клетке, услышав их го-
лоса, подняли неистовый писк.
Чувствую, как сердце загорается азартом охоты. Осто-
рожно берусь за конец бечевки, чтобы в нужный момент
дернуть за него и накинуть сеть на щеглов. Я жду с не-
терпеньем, когда они сядут на бурьяновый «куст» или
хотя бы приблизятся к нему. Но щегол умен, осторожен.
Его смущает ловчая сеть, подозрительным кажется куст
и вообще вся обстановка, с которой они столкнулись:
где-то совсем рядом слышится странный, как мольба, зов
переполошившихся собратьев, а где, не видно.
Растопырив крылышки, щеглы торопливо, с опаской
прыгают вокруг сетки, вокруг «куста» и пока не решают-
ся предпринять что-либо другое.
Но вот, кажется, все уже обследовано, никакого под-
воха как будто нет: теперь можно проверить и самый
«куст». Щеглы, как по команде, взлетают на него. Пре-
красный момент!.. Я дергаю за бечевку, и пара щеглов —
в сетке. Вынув пленников из-под ее, сажаю их в от-
дельную клетку.
Начало неплохое! И ждать как-то веселее стало.
Минут через десять я накрыл сразу трех коноплянок.
Редкая удача. «Вот тебе и лютая зима, — подумал я. —
Пичуги-то живы-здоровы! А я беспокоился... Ничего, вид-
но, с ними не случилось».
Примерно через час после того, как поймал я коно-
плянок, я накрыл еще одного щегла. Он был без обеих
лапок, прямо-таки инвалид первой группы. Ясно, лапки
он отморозил, а сам остался жив.
Недолго раздумывая, я выпустил щегла из рук в на-
дежде на то, что получу за него хорошую компенсацию.
Не прошло и десяти минут, как я поймал... точно та-
кого же инвалида.
Отпустил и его.
Так повторилось, наверно, раз пять или шесть.
И снова ловлю безлапого щегла. И тут меня осеняет
догадка: да это же один и тот же щегол! Прямо уникум
какой-то! Я поднес его близко к глазам, чтобы лучше
разглядеть. Мой взгляд не смутил щегла. Покрутив го-
ловой, он с любопытством уставился на меня, как бы го-
воря:
80
— Ну, что поделаешь?.. Жить-то как-то надо...
Да, жить надо. Время такое, что только жить! Жить,
несмотря ни на что, если ты даже без обеих ног.
Я хорошо понимал щегла, мужество и горечь его
неудач. Он был одинок, хотел найти себе подругу, но все
время попадал в западню.
«Что же делать с ним? — раздумывал я, все еще гля-
дя на щегла, — взять домой, да — в клетку? Нет. Пусть
живет на свободе. Может, найдет все-таки ту единст-
венную, которая станет ему женой. Может, еще повезет.
Ведь он так бесстрашно и настойчиво стремится к сча-
стью... А если суждено умереть до срока, то пусть умрет
на воле...
Я ехал домой и все думал о щегле-неудачнике, о же-
стокой несправедливости судьбы.
Я и теперь часто о нем вспоминаю.
В гом месте, где речка Чудинка, выбежав из зеленого
полумрака ежевичных и таловых зарослей, вдруг засвер-
кает солнечными искрами, Вадим решил устроить при-
вал. Чудинка здесь глубока, широко разливается, бур-
лит.
Положив двустволку, Вадим опустился на вытяну-
тые руки и осторожно коснулся губами холодной про-
зрачно-голубой струи. Он пил не торопясь, чувствуя, как
с каждым глотком тело его наливается свежими силами.
Немного передохнув, Вадим снова припал к воде, и...
вдруг ему почему-то очень захотелось взглянуть направо,
как будто кто-то невидимый настойчиво твердил: «По-
смотри! Ну, посмотри же!..»
Чуть приподнявшись, Вадим медленно повернул го-
лову, пригляделся. Рядом с кистью правой руки валялось
несколько старых, прибитых течением сучьев. А всего в
вершке от пальцев, выжидающе застыв среди валежни-
ка, притаилась гюрза. И как ловко замаскировалась! Се-
рая среди серых кривых палок.
Вадим почувствовал тяжелые толчки сердца:
«Берегись! Опасность!»
Трудно сказать, кто и как поступил бы, окажись на
месте Вадима. Ну, наверняка, многие испугались бы, и
даже кое-кто постарался бы как можно быстрее покинуть
опасное место...
82
С Вадимом этого не случилось. Дело в том, что его
знакомство со змеями началось с самых ранних лет. Мо-
жно даже сказать так: он вырос в доме, где ядовитые
рептилии были так же обычны, как во многих домах кош-
ка или собака.
А главным поставщиком змеи, ящериц и разных насе-
комых был, конечно, я. Уходя на охоту, я точно знал, что
Вадим с нетерпением будет ждать моего возвращения.
Вернувшись домой, я неторопливо извлекал из рюк-
зака свои трофеи, а сын стоял рядом и наблюдал. Все
принесенное мной, его волновало; как всякий мальчишка,
он хотел походить на отца — подолгу бродить в горах,
сидеть у ночного костра и также горячо любить при-
роду.
Бывало, следом за нарядной, яркой, как цветок, ба-
бочкой, безобидным жуком или пауком я вдруг вынимал
из рюкзака шипящего змееголового варана, норовившего
больно хлестнуть своим хвостом или вцепиться в руку
острыми, как бритва, зубами. Затем из тех же недр рюк-
зака появлялись гюрза или кобра, которых сразу же пря-
тали в специальный ящик.
Иногда я приносил птиц, дикобраза, зайчишку или
лису и пополнял ими зоологический кабинет Душанбин-
ской станции юных техников и натуралистов, которым
заведовал несколько лет.
Уже тогда ни пауки, ни змеи, ни скорпионы не вызы-
вали у Вадима — в отличие от большинства людей — ни
страха, ни отвращения. Напротив, когда он глядел на
лежащую в прозрачном ящике кобру, ему так и хотелось
взять ее в руки и погладить по скользкой мелкой-мелкой
песочно-серой чешуе. Вадиму становилось смешно, ког-
да кобра сердилась, злобно шипела, раздувая свой во-
ротник.
А золотисто-серая, изящно-тонкая стрела-змея!..
Вадим нередко брал ее из моих рук или сам доставал из
мешка, складывал кольцами на ладони или же прятал у
себя за пазухой.
Видя любовь сына к животным, его необычайную сме-
лость, я не без гордости думал: «В меня пошел». И поче-
му-то ни разу не пришло в голову предупредить его, что-
бы был осторожен со змеями, памятуя о том, как они
опасны для человека!
Один случай, который явился следствием такого упу-
83
щения,
глубоко потряс меня и чуть не стал роковым для
СЫНОднажды я взял Вадима в Таковское ущелье.
Несколько километров мы шли пешком. Ущелье то
сужалось, превращаясь в сумрачную теснину — тогда
над головой взлетали крутые темные скалы, то разда-
валось вширь, тогда ущелье слепило солнечным светом,
и, не стесненная ничем, вскипая на пестром галечнике,
свободно разливалась речка Такобка.
Пораженный суровой красотой гор, Вадим с жадно-
стью смотрел по сторонам. На отлогих склонах ущелья,
среди густой травы пестрели цветы. Мерно над ними рас-
качивались высокие стебли эремуросов, усыпанные свер-
ху донизу множеством розоватых цветков.
По берегам Такобки тянулись караваны вековых пла-
танов. В просветы тяжелой лапчатой листвы этих деревь-
ев проглядывали синеватые, словно литые, стволы. Там
же, по склонам ущелья, росли миндаль, яблони, шипов-
ник. Красивы и могучи были деревья грецкого ореха. Не-
редко они имели стволы в пять-шесть обхватов.
Наконец на светлой полянке, под сенью старой оди-
нокой сосны мы остановились. Я снял рюкзак и принялся
вынимать охотничьи снасти, а Вадим отправился на раз-
ведку.
Его внимание привлек огромный камень, вероятно,
сорвавшийся откуда-то со скалы. Разноцветные лишаи
на нем напоминали пестрые заплатки.
Обходя камень, Вадим неожиданно наткнулся на
змею. Он вытянул ногу и носком ботинка слегка коснул-
ся ее хвоста.
Змея приподнялась.
«Кобра!» — с радостью подумал мальчик. Он еще раз
надавил ей на хвост. В ответ кобра грозно зашипела и
выше подняла голову — так кобра предупреждает своего
врага, чтобы тот ушел, не вынуждая змею на крайнюю
меру.
Но сын и не думал уходить. Он решил поймать змею
во что бы то ни стало, подошел к ней сзади и... хотел
схватить за шею. Но кобра разгадала этот маневр и ста-
ла зорко следить за мальчиком, поворачивая за ним го-
лову.
И вдруг, — как он потом рассказал, — Вадима осени-
ло. Он быстро снял с себя рубашку и, подойдя как мож-
84
но ближе к кобре, накинул ее на змею. Рубашка повисла
на ней, как на колу. Ослепленная таким образом кобра
стояла, не шевелясь. Воспользовавшись замешательст-
вом змеи, Вадим схватил ее чуть ниже головы и поспе-
шил ко мне.
Пока он шел, голова кобры очутилась поверх рубашки.
Вид у змеи был злой, изо рта высовывался черный язы-
чок. А сын, окрыленный первой охотничьей удачей, ша-
гал ко мне, не чуя под собою ног.
Услышав шаги, я обернулся и замер от ужаса: рядом
с улыбающимся лицом сына я увидел голову кобры,
змея была настолько длинна, что волочилась по земле,
словно кнут.
Вадим не замечал, как рука, вначале отведенная в
сторону, теперь все ближе и ближе подвигалась к лицу.
Если хоть чуть рука ослабеет или змея запутается в но-
гах, последует молниеносный укус. И тогда... никакая
сыворотка не поможет. Сын умрет в страшных муче-
ниях...
...Я не помню, как подскочил к Вадиму, как схватил
змею в том месте, где была его рука, как, вырвав змею,
оттолкнул сына в сторону и спрятал ее в рюкзак.
Все это произошло в считанные секунды.
Обливаясь холодным потом, я опустился на землю и
долго сидел молча.
В тот день я поклялся никогда не брать сына с собой.
Нр клятвы своей не сдержал.
Почему?
Я видел в сыне такого же увлеченного человека, ка-
ким был сам. И снова брал его в походы и снова учил
его охотничьей зоркости, умению наблюдать и понимать
окружающий мир.
В том же Таковском ущелье я подвел Вадима к кус-
тарнику и, указав пинцетом на лист, спросил:
— Что это?
Взглянув на лист, Вадим вскинул на меня недоумен-
ный взгляд, что это, мол, с тобой! Сам не видишь, что ли?
— Лист, — наконец ответил сын.
— Уверен?
- Да!
Я коснулся «листа» пинцетом, и тот, вспорхнув над
кустарником, улетел.
Это была бабочка. Когда она садилась на дерево или
85
нИК И в виде паруса складывала крылья, отличить
ррСоТт листьев почти невозможно.
В ДРУГОЙ раз’ шагая по ГОРНОМУ склону, мы набрели
на странный цветок. Небольшой, яркий, он рос прямо на
камне.
В это время над цветком пролетала белянка. Покру-
жившись над ним, бабочка опустилась на цветок и тут
же упала замертво. Под видом цветка скрывался паук.
Интерес к паукам рос у Вадима с каждым походом.
В горных долинах мы добывали много каракуртов. Я по-
гружал пинцет в нору паука и вынимал вместе с ним все
его «богатство». Чего там только не было! Жуки, бабоч-
ки, муравьи, ящерицы, сверчки, скорпионы, цикады —
целый зоологический музей! Все, что попадалось в сети
паука, оставалось в его норе.
Последние эпизоды из моего рассказа относятся к той
поре, когда мы жили в Душанбе, в Таджикистане.
Много лет прошло с тех пор. Давно мы живем в Аш-
хабаде. Вадим возмужал, закончил вуз, завел семью. Но
страсть к охоте не остыла. С годами даже окрепла. Почти
каждую субботу и воскресенье сын уезжает то в горы, то
в степь, то в Каракумы.
Нередко бывает в Чули. Здесь много гюрз. Вадим не
раз ловил их. «Повезло» ему и на этот раз: чуть гюрзу
не накрыл рукой.
Утолив жажду, Вадим приподнялся и стал раздумы-
вать: куда девать змею? Кроме патронташа у него ниче-
го с собой не было, а упускать такую «красавицу»—прос-
то грех. За всю жизнь Вадим еще ни разу не упустил
ни одной змеи.
Среди сушняка он отыскал рогатую палку, снял с ноги
носок, а из ботинка вынул шнурок. Придавив палкой
змею чуть ниже головы, взял за шею и бросил в носок.
Завязав его шнурком, подвесил к стволу ружья.
И снова отправился в горы.
Чулинские горы были богаты всевозможной дичью.
Водились тут и архары, и дикобразы, и лисы, и зайчики-
сеноставцы, и горные курочки — кеклики.
Вадим стрелял по курочкам, но каждый раз промахи-
вался. Оглушенная ружейным грохотом, гюрза неистово
шипела.
86
По приезде домой Вадим бросил гюрзу под стол, а
сам улегся спать. Тем временем его жена решила проте-
реть пол. Орудуя шваброй, она дошла до стола и, увидев
под ним носок мужа, нагнулась, чтобы взять его, — носок
зашипел. Вскрикнув от испуга, сноха бросила его на пол.
Так случается у нас нередко.
Постепенно более сильным увлечением, чем охота на
крупных животных, стали у Вадима пауки.
Даже с охоты не приезжает без них.
Как-то по секрету сообщил мне, что о пауках решил
написать диссертацию, что уже и руководителя нашел.
С тех пор коллекция баночек и банок в моем кабине-
те и на моем столе растет с каждым днем. Теперь рядом
с ящиками, в которых живут змеи и ящерицы, обоснова-
лись баночки со всевозможными пауками.
Читает Вадим только о пауках.
И меня заразил интересом к ним. Любопытно наблю-
дать, как вьют они паутину, как быстро и ловко поража-
ют жертву.
И даже научил меня охотиться на ядовитых таранту-
лов, которых так много в окрестностях Ашхабада.
Тарантул, как известно, живет в вертикальной норке,
и вытащить его оттуда довольно просто. Для этого надо
лишь на тонкой резинке опустить в норку паука кусочек...
пластилина. Тарантул агрессивен. Увидев опускающийся
сверху пластилин, он примет его за врага и, бросившись,
вонзит в него острые ядовитые крючки. Так что, если пос-
ле этого потянуть за резинку, то вместе с пластилином
можно вытянуть из норы и тарантула.
Часто Вадим заходит ко мне в кабинет, чтобы пока-
зать найденного где-нибудь паучишку или поделиться
радостью по случаю только что прочитанной интересной
заметки, статьи или книги о пауках. А интересных фактов
о них действительно накоплено много.
Так, в одной стране пауков используют в судебно-ме-
дицинской экспертизе. Они помогают раскрыть преступ-
ление.
Допустим, отравили человека, и врачи затрудняются
ответить на вопрос: «Каким ядом?».
Тогда на помощь приходит... паук. В банку помещают
небольшой срез ткани от трупа. Паук, обладающий ог-
ромным чутьем к любому отравляющему веществу, не-
медленно принимается за работу. Он ткет паутину строго
87
растении в паучьих тенетах зоологи находили по
Д0М дцать-двадиать жуков-чернотелок.
ПЯТЙногда охотятся пауки и на бабочек. Известно, какой
тяжелый урон могут нанести хлопководству гусеницы
хлопковой совки и карадрины._ Уничтожив, например,
только одну бабочку хлопковой совки, паук тем самым
предотвращает появление на свет до трех с половиной
тысяч прожорливых гусениц.*Такое количество яиц от-
кладывает бабочка хлопковой совки, из которых потом
появляется целая армия вредителей хлопчатника.
Пауки ведут также охрану и люцерновых полей, вы-
лавливая и уничтожая здесь жука-долгоносика, вреди-
теля посевов бахчевых культур, которым вредит жук
эпиляхна, ловят и гусениц бражника, которые поедают
листья винограда.
Однажды, бродя в окрестностях Ашхабада, Вадим об-
наружил паучью нору. Понаблюдав за ней, он раскопал
ее и достал оттуда хозяина норы. Им оказался совершен-
но незнакомый паук, вернее, паучиха.
Свою находку Вадим отправил в Пермь, одному из
крупнейших пауковедов, профессору Харитонову. Про-
фессор поздравил письмом молодого биолога с научным
открытием. Найденного Вадимом паука он отнес к се-
мейству диплюридов.
Сделал Вадим и более важное открытие.
В 1953 году в субтропиках Туркмении был найден бе-
лый «каракурт». Тогда этому не придали особого значе-
ния, предположив, что это просто альбинос среди черной
братии ядрвитых пауков.
После этого белые «каракурты» не встречались. И по-
этому, очевидно, не были включены в атлас фауны на-
шей страны.
И вот недавно в окрестностях старой крепости Аннау,
близ Ашхабада, Вадим снова встретил белого «каракур-
та». Да не одного, а чуть ли не сто экземпляров!
Такую находку трудно переоценить.
Это сенсация.
Первые наблюдения показали, что белый «каракурт»
имеет такие же повадки, так же ядовит и агрессивен, как
и черный его сородич. Возможно, есть и различия между
ними. Во всяком случае, ученых уже сейчас интересует
множество вопросов, связанных с биологией белого «ка-
ракурта».
90
Двухэтажный дом, в котором я живу, напоминает
мне укрывшуюся в лесах подмосковную дачу.
У дома — четыре балкона. Два из них — большой и
маленький — мои. Особенно мне нравится большой бал-
кон. Его украшают кружевной деревянный фронтон, стро-
енные колонны по углам и ограда из резных балясин.
Летними ночами, когда со склонов Копет-Дага веет
прохладой и вкусно пахнет скошенным сеном, на боль-
шом балконе приятно отдыхать: с него видны краешек
Вселенной и огненный росчерк сгорающих метеоров.
С моим соседом, пожилым музыкантом, живущим на
первом этаже, мы справили новоселье почти одновремен-
но. Вскоре наступила весна, и сосед — не иначе, как в
память об этом новоселье — посадил перед окнами сво-
ей квартиры две тоненькие, высотою с человеческий рост,
сосны. Сажал он их, вероятно, для себя, для своего, так
сказать, удовольствия, а вышло несколько неожиданно
для соседа. За четверть века сосновые саженцы вымаха-
ли выше нашего дома и превратились в стройных зеле-
ных красавиц. Одна из них стоит напротив моего малень-
кого балкона, доверчиво протянув к стеклянной двери
широкую дружескую лапу. Обычно весною и осенью я
открываю на ночь балконную дверь. Когда ветер, сосны
раскачиваются, машут ветвями, наполняя мой кабинет
запахом смолы и протяжным шумом соснового бора.
91
а с отрадой слушаю этот шум и долго ие могу за-
ть Мне чудится тайга, ночь, ветер, палатка. В палат-
кеУусталые, обросшие бородами люди. Скорее всего —
это ученые, изыскатели. При тусклом свете фонаря они
коротают вечер — ужинают и о чем-то мирно толкуют.
Над палаткой океанским прибоем гудит тайга, сметая
верхушками могучих лиственниц редкие сонные звезды.
Утром сажусь за рабочий стол. Работаю и вижу
сквозь рваную крону сосны крыши соседних домов, высо-
кое небо и восходящие из-за гор широкие, как белые кры-
лья, облака.
Иногда зимой, после колючего утренника, сосны пред-
стают передо мной оцепеневшими от холода, в белом ис-
кристом инее.
Но вот пригрело солнце. И иней исчез. Вместо него
на конце каждой хвоинки алмазным зернышком нестер-
пимо блещет капелька воды. Такой же блеск исходит от
сосен и после теплых весенних дождей.
Увы! Ничего подобного не видит и не испытывает мой
сосед. Из окон его квартиры виднеются лишь голенастые,
шершавые стволы. Но не подумайте, что мой сосед роп-
щет на судьбу. Нет! Он доволен, он считает, что в жизни
он совершил хорошее и важное дело, вырастив такие ве-
ликолепные деревья, как эти сосны. Пусть не для себя,
для —- других!
Неожиданные гости
Однажды зимой, когда сосны были уже взрослыми, я
услышал на их верхушках странное посвистывание.
Кто бы это мог быть?
Присматриваюсь к соснам, прислушиваюсь и узнаю в
новоселах перелетных скворцов — небольших певчих
птиц, оперенье которых на расстоянии и разобрать-то
трудно, потому что состоит оно из серого, фиолетового и
темно-зеленого цветов.
Неожиданный прилет скворцов обрадовал меня. Во-
первых, с ними стало веселее. И, во-вторых, с их появле-
нием куда-то разом исчезло шумливое семейство воробь-
ев, так докучавших мне своим гвалтом, особенно весной
и летом, когда вдруг на рассвете начинал влетать в от-
крытую дверь одиночный щелкающий звук, видимо, ста-
рого, страдавшего бессонницей воробья. Вскоре к нему
92
подключалось десятка два его собратьев. Щелкающих
звуков с каждой минутой становилось все больше и боль-
ше, и, наконец, они сливались в единый трескучий поток.
Разбуженный на заре таким «концертом», я уже не мог
заснуть до утра. Да и зимой не легче было’
Теперь воробьев не стало. Их место на соснах заняли
скворцы.
Обнаружили они себя не сразу. Сперва их совершен-
но не было слышно. Лишь на третий или четвертый день
послышался тонкий и робкий свист. Потом — еще, еще и
еще. Этот свист был похож на стон от острой боли или
смертельной усталости. Да так оно и было, наверно! От-
куда бы скворцы ни прилетали к нам: с берегов Балтики,
из подмосковных лесов, с Поволжья или Сибири—их
путь исчисляется тысячами километров. Только диву да-
ешься, откуда у этих путешественников столько силы и
выносливости...
Отдохнув, скворцы повеселели. Это опять-таки я по-
нял по их свисту. Вообще поразительна способность
скворца с помощью свиста передавать самые тонкие и
самые разнообразные оттенки своих чувств.
А наблюдать за скворцами было легко и просто: сиди
за столом, слушай и смотри, что делается на сосне.
Правда, самих скворцов мне редко удавалось наблю-
дать в «непринужденной» обстановке. Обычно они сиде-
ли на верхушках сосен и довольно искусно прятались в
пучках хвои от любопытного взора.
И все же несколько раз я видел их очень близко.
Однажды скворец и. скворка (это было в теплый ян-
варский полдень), сидя друг против друга на средней
ветке сосны, вели, как мне показалось, один из «интим-
нейших» семейных разговоров. У каждого мелко, как бы
волнуясь, дрожало горлышко, прямые, острые клювы по-
лураскрыты, маслянисто сверкало оперенье.
Скворка, не отрывая взгляда от своего супруга, на-
клоняла голову то влево, то вправо, словно никак не мог-
ла наглядеться на него или наслушаться его страстной
тирады. А может, это было простое кокетство, игра? Ти-
рада скворца выражалась в негромком, но темперамент-
ном посвистывании, которая заканчивалась короткой и
мягкой трелью. На это скворка тоже отвечала свистом,
только более нежным и сдержанным. В нем были любовь,
покорность, тихая радость и ласка.
93
Но иногда, вместо нежного посвистывания, скворцы
евали что-то вроде семейного скандала. Вдруг ни с то-
ззтни с сего самцы начинали исторгать отрывисто-серди-
тое хорканье, к ним тут же подключались самки, и стра-
сти разгорались. Из-за чего? Что так волновало в общем-
то мирное скворчиное семейство? Сцена ревности?
Борьба за жилплощадь? Или другое что-то? Сказать
трудно.
Иногда на соснах наступало затишье, будто скворцы
куда-то на время исчезали. Чаще всего так было в силь-
ные холода, морозы.
Но проверка показала, что скворцы никуда не улета-
ют. Они всегда там, на соснах, только в холод им не до
свиста, не до веселья.
В непогоду, особенно когда снег, мороз, сильный
дождь, ветер, скворцов мы подкармливаем.
Кормушка — на кухоннОхМ подоконнике. Уже с утра
там лежит мягкий мелко накрошенный хлеб.
Первыми на завтрак прилетают воробьи и горлицы.
Скворцы не спешат. Сидя в сторонке, они зорко на-
блюдают за своими разведчиками — именно так можно
назвать воробьев и горлиц: если им никто и ничто не уг-
рожает, тогда по одному, оглядываясь по сторонам, под-
летают к «столу» и скворцы. Воробьи тут же отскакива
ют прочь. Если горлицы не торопятся последовать их
примеру и загораживают доступ к пище, скворцы награ-
ждают их сильным ударом клюва и быстро избавляются
от лишних сотрапезников.
На подоконнике скворцы не задерживаются. Клюнув
раз, другой, хватают кусочек покрупнее и — скорее куда-
нибудь в безопасное место.
Если пасмурно или дождливо, скворцы рассаживают-
ся на соседних с нашим домом деревьях и долго сидят там
грустные, нахохлившиеся. Из деревьев им больше всего
нравится высокая гледичия. Чем ближе к теплу, к весне,
тем все чаще они собираются на этом дереве, и с каждым
разом собрания их становятся все многочисленнее, гу-
ще. Так, видимо, скворцы сбиваются в стаю перед отле-
том.
Проходят собрания не громко, в деловой обстановке,
и «выступают» на них старые, умудренные опытом вожа-
ки. Их сразу отличишь: они крупнее и солиднее осталь-
ных.
94
Возможно, на таких «собраниях» и «обговариваются»
детали предстоящего отлета, «уточняются» сроки, марш-
рут, численность стаи.
В апреле или в марте скворцы покидают сосны.
Когда, в какое время это происходит, мне ни разу уви-
деть не довелось. Скорее всего, очень рано, в тог час, ко-
гда люди спят еще сладким сном.
Прощальный концерт
Сколько же скворцов зимует в нашем городе?
Этот вопрос не раз я задавал себе. Мне всегда каза-
лось, что зимою скворцы прилетают только к нам, на на-
ши сосны. Это заблужденье! Несложная проверка пока-
зала, что к нам на зимовку прилетают теперь тысячи
скворцов, несмотря на то, что там, где они гнездятся, не-
редко зимою бывает теплее, чем в Ашхабаде.
Всем деревьям скворцы предпочитают хвойные: сос-
ны, ели, можжевельники. Там, где они есть: в частных
дворах, на улицах, в парках и скверах — скворцы охотно
их заселяют. Любопытно также, что шум большого сов-
ременного города их ни сколько не смущает.
Как-то в начале апреля я возвращался с работы до-
мой. Шел по Первомайской, к центру города. Стоял тот
удивительный весенний день, когда в воздухе еще раз-
лит аромат цветущих деревьев, когда особенно чувству-
ешь прилив бодрости, беспредельность жизни и беспре-
дельность счастья.
Еще не доходя до небольшого скверика, разбитого пе-
ред зданием драматического театра имени Пушкина, я
уловил знакомое пенье скворца. Но где он, близко или
далеко и удастся ли мне увидеть самого певца, я не знал.
Каково же было мое удивление, когда скворца я уви-
дел на вершине высокого клена, росшего перед зданием
театра, на фронтоне которого четко выделялся черный
барельеф великого поэта. Скворец был весь на виду,
словно нарочно хотел показать себя и свое искусство. Пе-
сенка его была проста и коротка. Может, чуть посложнее
той, какую по весне поют черные дрозды.
Но пел скворец вдохновенно, звонко, широко раскры-
вая тонкий клюв. Пел он рядом с перекрестком, самым
шумным и бойким в Ашхабаде. Тут в четырех направле-
ниях мчался поток автомашин, троллейбусов,мотоциклов,
95
валили пешеходы, слышались крики, смех, визг,
гпохот моторов.
Р А скворец пел, забыв обо всем на свете, словно хотел
перекрыть своим пеньем безобразный уличный шум.
И песня его была сродни всему, что было вокруг: чисто-
му свежему воздуху, молодой синеве,^легким, улетающим
вдаль голубоватым облакам, нежной листве деревьев и
беззаботным улыбкам людей.
Перед деревом, на котором пел пернатый солист, со-
брался народ. Все с любопытством и большим вниманием
слушали скворца. Наконец один старичок, похожий на
шолоховского деда Щукаря, не удержался и воскли-
кнул...
— От дает! От дает! Чистый Карузо!
На деда зашикали:
— Не мешай, старый, дай послушать!
В это время откуда-то появился молодой высокий че-
ловек с лицом врубелевского демона. Выяснилось, что
это администратор пушкинского театра.
— Вот уже третий день поет, — сказал он и кивнул на
вершину клена. — Видно, улетать собрался. Прощальный
концерт дает...
А скворец, словно воодушевленный этими словами,
запел еще звонче, чище и радостней. Но мне почудилось,
что к радости его примешана легкая грусть. Ведь сейчас,
как и два дня назад, скворец призывал подругу, с кото-
рой можно было бы отправиться в далекий и опасный
путь. А подруга все не прилетала и неизвестно, прилетит
ли она.
Так что пел скворец не от хорошей жизни и тем бо-
лее — не от радости. На следующий день я снова побы-
вал у театрального сквера.
Увы, скворца там не было.
С наступлением весенних дней начинают пробовать
голоса и те скворцы, что зимуют на соснах моего соседа.
У них несколько «концертных площадок»: деревья, печ-
ные трубы, телевизионная антенна, столбы.
Особенно нравится скворцам высокий электрический
столб, расположенный в метрах десяти от нашего дома.
Поют скворцы в одиночку, рано утром и после захода
голнца. Часто я просыпаюсь от нежного скворчиного пе-
ния и с наслаждением слушаю его. У каждого певца своя
«манера» исполнения. Всего три-четыре ноты, но таких
96
обворожительно чистых и звонких, что к ним невозмож-
но быть равнодушным.
По вечерам прощальные концерты дают сразу не-
сколько скворцов. Их голоса раздаются то здесь, то там,
то вблизи, то вдалеке. И бывает обидно, если слушаешь
это пенье один. А мне хотелось бы, чтобы ему внимали
все: родственники, друзья, взрослые, дети и совершенно
незнакомые люди. Мне хотелось бы, чтобы люди еще
глубже поняли, как прекрасна природа, какое высокое
наслаждение, красоту и счастье дарит она людям и как
мы должны беречь ее и дорожить ею!
1/2 4 В. Шаталов
ЕЗНАКОМКА
У въезда в поселок Фирюза я вышел из автомашины
и сразу, как волной, был захлестнут легким бесконечным
шумом, похожим на шум затяжного дождя.
Так шумит Фирюзинка, выбегающая из поселка по
каменному желобу горной долины, до небес запруженной
тяжелой листвой гигантских платанов.
Свернув с дороги на тротуар, я подошел к воротам,
на самом верху которых был изображен довольно часто
встречающийся живописный рисунок: два пионера, став
друг против друга, вскинули вверх прижатые к губам
горны. Пройдет секунда-две, и по горной долине раска-
тится веселый голос труб. Над горнистами — небесная
синь и крутые склоны щербатых гор.
Внизу — залитая солнцем поляна и два ряда разбе-
жавшихся в стороны зеленых палаток.
Пока я разглядывал рисунок, рядом с воротами не-
слышно открылась калитка и из нее выглянули двое ре-
бят, очень похожих на тех горнистов, что собрались тру-
бить в золотые горны, — такие же смуглощекие, в пана-
мах, в белых безрукавках и синих трусах.
После короткого диалога между мною и дежурными,
довольно легко установившими, кто я, откуда и зачем по-
жаловал, меня впустили на территорию пионерского ла-
геря.
Лагерь оказался обширным.
98
От ворот до спальных корпусов, прижавшихся к дым-
чатому склону горы, его пересекали посыпанная гравиехМ
дорожка и сухой, заросший травами арык. Вдоль него,
на изломистых ветках цикория, удивленно и весело го-
лубели редкие цветы, растопырив жилистые листья, ле-
жали на земле подорожники.
Слева от дорожки теснились фруктовые деревья, по-
никшие под тяжестью полуденного зноя.
С другой стороны были площадки для игр: в волей-
бол, теннис, гимнастические снаряды и скамейки для
зрителей.
Все^обитатели лагеря отдыхали. Над всем властвова-
ли зной и тишина, все ослепительно сверкало — даже
черный гимнастический конь и тот блестел, как черный
алмаз.
Бегло окинув взглядом лагерь, я зашагал к спальным
корпусам.
На углу ближайшего к дорожке корпуса рос могучий,
какой-то особенный платан: высокий, горделиво-строй-
ный, с широкими, золотисто-зелеными листьями, которые
как бы парили в воздухе. Под платаном, вдоль аллеи,
стоял умывальник. К нему я особенно не присматривал-
ся, но мимо платана равнодушно пройти не мог. На не-
сколько секунд я задержался перед ним, совершенно не
подозревая, что именно здесь, не позднее, чем завтра,
произойдет главное событие моего рассказа.
Мне нужно было разыскать директора лагеря, по при-
глашению которого я приехал в Фирюзу, и договориться
с ним о времени, когда я должен выступить с лекцией о
змеях.
И приглашение, и лекция были не случайными.
Незадолго до моего приезда в Фирюзе произошло не-
счастье, глубоко потрясшее жителей поселка: от укуса
гюрзы погибла совсем молоденькая девушка. Собирая
вдоль речки ягоды ежевики, она наступила на змею.
Никто, конечно, не мог поручиться, что точно такое
же несчастье не повторится снова, надо было в срочном
порядке что-то предпринять, чтобы каким-то образом
обезопасить отдыхающих в лагере ребят. И директор ре-
шил, что лекция будет как нельзя кстати.
Директор был у себя.
Облокотившись на валик дивана, он сидел в одиноче-
стве и, о чем-то размышляя, курил. Это был, если можно
1/2 4*	99
.10азиться, молодой старик — лицо, как у юноши,
так вьр единой морщинки, а густая, пышная шеве-
гладакбыл°, как снег, бела.
лЮР_ очень рад. О-оччень рад! — неистово тряс он мою
руку. — Я уверен, ребята будут довольны... Когда чи-
тать? Вечером, как только спрячется солнце и... можете
начинать...
На лекцию я пришел в сопровождении директора. Су-
дя по числу собравшихся на спортивной площадке, ин-
терес к лекции был большой — на скамейках не было ни
одного свободного места. Вместе со школьниками много
находилось взрослых, вероятно, приглашенных из сосед-
них домов отдыха и жителей Фирюзы.
Перед скамейками стояли узкая, со скошенным вер-
хом фанерная трибуна и длинный, под красным полотном
стол. Сверкая толстой стеклянной пробкой, на трибуне
гордо возвышался полный графин воды.
Представляя слушателям, директор лагеря назвал ме-
ня «всемирно известным змееловом и натуралистом». От
такой неправды мне стало нехорошо. Я почувствовал, как
лицо и уши мои наливаются горячей краской стыда. Ведь
даже в том квартале, где я живу, вряд ли кто знает, кто
я такой и «чем я в мире занят».
Но директор, кажется, и не заметил моего смущения.
Тоном любезного хозяина он произнес:
— Прошу! — и указал рукой, чтобы я занял место на
трибуне.
Но трибуна мне была не нужна: ни выступать, ни чи-
тать лекцию, как это делают другие, я не собирался. Во-
первых, у меня нет ни малейшего дара «глаголом жечь
сердца людей», во-вторых, выступлениям с трибуны я
предпочитаю живую беседу с аудиторией, прямое с ней
общение.
Так я поступил и на этот раз.
Обойдя трибуну, я повернулся к ней боком и начал
свою встречу не с рассказа, а с вопроса.
— Позвольте мне устроить небольшой экзамен, — об-
ратился я к своим слушателям, — кто скажет, сколько в
Туркмении ядовитых змей?
В ответ — лес поднятых рук. Наряду с широко извест-
ными коброй, гюрзой, эфой и щитомордником, были на-
званы даже бойга и стрела-змея.
100
А сколько вообще в Туркмении змей и кто вспом-
нит их названия?—снова обратился я к аудитории.
На этот вопрос никто не ответил.
Я понимал, конечно, что это вопрос не простой и за-
ранее знал, что не каждый на него ответит: он под силу
лишь зоологу или даже более узкому специалисту, зна-
току пресмыкающихся — герпетологу.
Пришлось отвечать самому.
В Туркмении около тридцати видов змей. Большинст-
во из них — не ядовитые и потому, видимо, не столь ши-
роко известны,^как ядовитые. Особенно много у нас поло-
зов: оливковый, краснополосый, лазающий, пятнистый,
узорчатый, поперечно-полосатый. И самый крупный из
них — большеглазый, достигающий в длину более двух
метров. Это самая крупная змея в Туркмении. Водятся
здесь также восточный и песчаный удавчики, ужи, афган-
ский литоринх, изменчивый олигодон, полосатая и иран-
ская контии.
Слушали меня внимательно, с большим интересом.
Это и льстило, и слегка смущало — внимание ко мно-
гому обязывает. Естественно, стараешься быть на высоте,
но не всегда есть уверенность, что это тебе удается, и не-
вольно начинаешь волноваться.
Подавив смущение, я решил рассказать о змеях са-
мое интересное, чему когда-то сам удивлялся, и о том,
что продолжало волновать до сих пор.
Рассказывая, я медленно прохаживался между сто-
лом и скамейками для зрителей. Останавливался. Разду-
мывая, делал короткие паузы и снова принимался ходить
и рассказывать.
Любопытно, что до сих пор среди ученых нет единого
мнения о происхождении змей. Несомненно одно: это по-
томки варанообразных ящериц, и возникли они, по всей
вероятности, в верхней юре. Не ясна и граница, отделя-
ющая ящериц от змей: отсутствие конечностей — еще не
главный и не единственый признак, отличающий змей от
ящериц. В процессе эволюции безногие ящерицы появля-
лись не раз.
Ученые предполагают, что древнейшие змеи жили в
море. Приспосабливаясь к морской среде, они постепенно
утратили ноги.
Жизнь в море наложила отпечаток и на анатомию
змей: большая часть легкого у них превратилась в резер-
4-|_l/2 В. Шаталов	101
ля воздуха. Веки срослись, и на глазах образовал^-
ся^розрачный покров. Это защищало глаза от морской
ВОДДля многих таинственной и непонятной кажется роль
раздвоенного языка змеи. А ведь это — орган осязания.
Высовывая язык, она стремится быстро прикоснуться к
тому предмету, который ее интересует. Потом, втянутый
в рот, язык направляет два свои кончика в так называе-
мые Якобсоновы органы. ?Кидкость, наполняющая их,
все время здесь сменяется. Следы вещества, принесенные
в жидкость языком, быстро вызывают ощущение.
Специальной ямкой, расположенной между ноздрей и
глазом, снабжены гремучие змеи. С помощью этой ямки
змеи воспринимают тепловые лучи. Ямка — это «терми-
ческий глаз». Он позволяет змее видеть в темноте... и ус-
пешно находить добычу по ее следу.
А яд? Это ли не чудо природы!.. О действиях змеино-
го яда и лечении укусов написаны тысячи книг, статей,
научных исследований. Вырабатывается он видоизменен-
ной верхней слюнной железой змеи. Сложный состав яда
вызывает сложную картину отравления, и зависит она от
группы змей.
Так, укус «ядовитых ужей» действует в основном на
нервную систему. Яд морских змей вызывает параличи.
Яд гадюк действует на кровь и кровеносную систему,
вызывает опухоли, отеки, кровоизлияния.
У большинства змей зубы гладкие. У ядовитых при-
способлены к тому, чтобы экономно тратить яд: на перед-
ней стороне зуба у них есть продольная борозда. Но есть
и более совершенные; края бороздок на таких зубах спа-
ялись и напоминают полую иглу медицинского шприца.
Если змея укусит такими зубами, потери яда исключа-
ются.
Змеи, а также крокодилы, черепахи, лягушки, жабы
давно привлекли внимание человека. Одних он боялся,
других ел, из третьих мастерил различные поделки.
Живший в IV веке до нашей эры Аристотель был од-
ним из первых авторов, занимавшихся изучением пре-
смыкающихся и земноводных. Он уже знал о том, что у
змей только одно легкое, и интересовался вопросом живо-
родности гадюк. В XV веке вышла первая печатная кни-
га, касающаяся змей. Им же посвящены две книги из
«Истории животных» Конрада Гаснера. Творец понятия
102
вида и системы животных Джон Рей (1628—1705) уже
различал около пятидесяти видов змей, древесных и водя-
ных, лягушек, жаб, 10 видов черепах’и 21 ВИД ящериц.
Но первым подлинно научным трудом по герпетоло-
гии принято считать работу венского медика Лауренти,
которую он представил в качестве докторской диссерта-
ции в 1768 году.
Большой прогресс в изучении вопросов герпетологии
был достигнут А. Дюмерилем (1774—1860). Вместе со
своим ассистентом Ж. Биброном он выпустил капиталь-
ное сочинение, в котором дал обзор всех тогда извест-
ных пресмыкающихся земного шара.
Надо ли говорить о том, что изучение змей связано с
риском. Погиб от укуса ядовитой рептилии К. Шмидт
(1890—1957), оставивший целый ряд ценных научных
работ.
Из наших отечественных ученых большой вклад в
разработку вопросов герпетологии внесли П. С. Паллас,
Э. А. Эверсман, И. А. Криницкий, А. А. Штраух, П. В.
Терентьев и другие.
Знаний о змеях накоплено немало, но никто точно не
скажет, сколько их на нашей планете. Считается, что
где-то около двух с половиной тысяч видов. Процентов
десять из этого числа — ядовитые. Многие из них встре-
чаются так редко, что почти не опасны для человека.
В представлении многих людей змея — это что-то
мрачное, темное или серое.
На самом деле это далеко не так.
Природа не пожалела красок и для змеи.
Древесная гадюка, например, окрашена в густой
изумрудный цвет. Такую же окраску, да еще вдобавок
узоры имеет плетевидная змея. У кораллового аспида
наряд еще ярче: у него поперечные розовые кольца че-
редуются с темными. У памы вокруг тела — голубые и
желтые кольца. Особенно, кажется, щедро окрашен под-
вязочный уж — на спине белый ровный шнурок, вдоль
него — желтая полоса с темным зигзагом, а бока — ярко-
голубые.
Многое сейчас известно о ядовитости змей. И все же
самое ядовитое существо на земле не змея, а тропиче-
ская лягушка, живущая в прибрежных джунглях реки
Чоко, в Колумбии. Яд, выделяемый ее кожей, в тридцать
раз сильнее яда змей из группы кураре. В течение
4+*/2*	103
веков индейцы Колумбии смазывали им наконеч-
МНОГИХсвоиХ копий, и это оружие действительно было са-
мым” смертоносным.
Отыскать такую лягушку не просто. Но тут помогла
разгадка одной ее слабости. Оказалось, и это ядовитей-
шее создание питает горячую любовь к музыке. Играя
на дудочке, индейцы выманивают лягушку на свет из-
под корней тропических деревьев.
Беседу свою я закончил тем, что дал несколько по-
лезных советов на тот случай, если кого-нибудь укусиг
змея.
Первая помощь при укусе состоит в том, чтобы не-
медленно изолировать укушенное место от общего кро-
вяного русла. Для этого выше места укуса надо нало-
жить повязку или жгут.
Повязку эту не следует держать дольше 15—20 ми-
нут. И не имеет смысла ее накладывать, если после уку-
са прошло более 5—10 минут.
Полезно сделать надрез в месте укуса и удалить по-
больше крови, содержащей самую высокую концентра-
цию яда.
Высасывание раны ртом опасно—можно отравиться
через трещины губ и слизистой оболочки. Вредно при-
жигание ран.
В дальнейшем рану надо продезинфицировать, а жгут
или повязку снять.
Но наиболее реальное лечебное средство—это впрыс-
кивание антизмеиной сыворотки после первых часов уку-
са. В отдельных случаях полезны введение под кожу
адреналина, камфары, внутривенное вливание физио-
логического раствора, переливание крови, грелки, теп-
лые ванны.
В конце беседы ответил на вопросы.
Перед сном я час или два гулял по лагерю, наслаж-
даясь легкой прохладой Фирюзы.
А ночевал в комнате для пионервожатых. Они еще
с вечера куда-то ушли, а когда вернулись, я не слыхал.
Потому что спал крепко, как никогда.
Утром, открыв глаза, я увидел перед собой группу
ребят. Мне почудилось, что я еще сплю и вижу сон, ко-
торый является продолжением вчерашней встречи.
Но вот один из них, вихрастый и белобровый, шмыг-
нув носом, вежливо просипел:
104
~~ Дяденька, идемте скорее, мы змею нашли.
Меня оросило в дрожь. Почему-то сразу мелькнула
мысль, что это ядовитая змея.
— Где?! — вскакивая, закричал я хриплым с про-
сонья голосом.
— В умывальнике, — хором ответили ребята и выбе-
жали из комнаты.
Я — за ними.
Прибегаем в аллею, где вдоль арыка стоял рукомой-
ник, а рядом, на углу здания, возвышался великолепный
красавец платан, о котором я уже упоминал.
Мальчишки прибежали раньше меня и успели окру-
жить умывальник плотной стеной. Прорвавшись через
эту стену, я действительно увидел в нем свернувшуюся
кольцами змею.
Ядовита или нет — сразу не определишь.
С виду вроде бы ядовита: голова треугольная, плос-
кая, резко отграничена от шеи.
Схватив незнакомку за хвост, я выбросил ее из умы-
вальника на открытое место и попросил ребят принести
небольшую палку.
Уползать змея не собиралась. Свернувшись снова
кольцами, она положила на них голову, как бы пригото-
вившись спокойно и покорно ждать решения своей
участи.
— Дяденька, а она ядовита?
— А как ее зовут?
— А зубы у нее есть? — спрашивали меня ребята.
В ответ я только неопределенно пожимал плечами.
Такую змею я видел впервые.
Но вот я нажал ей палкой на шею. Змея отнеслась к
этому равнодушно. Ядовитая сразу вцепилась бы в
палку.
Откинув палку, я взял змею незащищенной рукой.
Опасаться ее не стоило: она была не ядовита.
Приехав в Ашхабад, я зашел в институт зоологии.
Здесь меня познакомили с младшим научным сотрудни-
ком Олегом Павловичем Лобановым. Это был молодой,
синеглазый, курносый человек.
Я вынул змею из мешочка и подал Лобанову.
Он покрутил ее так и сяк и, просияв веселым курно-
сым лицом, сказал;
105
__ ПозДРавляю вас с ОТКРЫТИем! Это НОВЫЙ ВИД для
нашей страны.
^аУДержа змею в одной руке, другой он открыл дверцу
стола, выдвинул ящик и достал и| него какой-то увесис-
тый том. Полистал его.
•—- Вот, пожалуйста, •— не отрывая взгляда от книги,
продолжал Лобанов,— вот и «портрет» вашей незнаком-
ки. Это иранская кошачья змея. Водится она в восточ-
ном и центральном Иране, Синде и Белуджистане.
Лобанов захлопнул книгу и отдал мне мою находку.
— А теперь рассказывайте, где и как вам удалось ее
раздобыть, — попросил Олег Павлович.
Я рассказал все, как было.
— Ну, а что у вас вид такой похоронный? Можно по-
думать, что у вас несчастье какое... — дружелюбно улы-
баясь, упрекнул меня Лобанов. — А ведь вы открыли но-
вый вид. Такое бывает не часто. Я бы на вашем месте
плясал от радости!
— Да что тут плясать-то? — пробурчал я невнятно.—
Беседы, лагерь, умывальник... Все это довольно скучно.
Олег весело рассмеялся.
— Вот вы, оказывается, какой! Скучно... Не роман-
тично... — продолжая смеяться, сказал Лобанов. — А вы
что хотели? На Эйфелевой башне найти змею? Или на
айсберге? Или же на межконтинентальном пассажирском
лайнере? Нет. Для открытия рукомойник как раз, что на-
до. Дай бог, чтобы вы такие открытия делали каждый
год.
— Скажите, Олег Павлович, — переводя разговор на
серьезный лад, обратился я к Лобанову, — и зачем это
змее понадобилось лезть в умывальник?..
Олег задумался.
— Как вам сказать... Возможно, от жары—прохла-
диться захотела. А, может, спрятаться. Ведь у змей вра-
гов немало.
Олег Павлович понравился мне своей веселостью, ду-
шевным разговором.
Я часто заходил к нему в институт, чтобы посовето-
ваться или показать что-нибудь из своих находок. Мы
сдружились так, что часто выезжали вдвоем в экспеди-
ции по Туркмении.
106
Однажды ночью я возвращался в Ашхабад из дачно-
го местечка Фирюза.
Немного в Туркмении таких живописных долин, как
эта, Фирюзинская. Здесь, в каменной пригорошне гор,
под сенью вековых платанов прячутся лебединой белиз-
ны дачные домики, спальные корпуса санаториев, пио-
нерские лагеря и дома отдыха. Прекрасны здесь чистый
воздух, сады, парки, горы и соловьи.
В самом конце долины, проскочив мост через речку
Фиркэзинку, автомашина влетела в темное, насторожен-
но-тихое ущелье. Плавно приседая на рессорах, она мча-
лась на огромной скорости, не сбавляя ее даже на крутых
виражах.
Ущелье гудело от шороха шин.
Клонило ко сну.
Изредка я открывал глаза и видел, как мощный свет
нашей «Волги» то ударится о каменный выступ утеса, то,
отбросив ночную темень, вдруг откроет белесое полотно
асфальтовой дороги, прямой брусок бетонного бордюра
вдоль нее, то вспыхнет и просверкает белым беглым ог-
нем на сонных круглоголовых ветлах.
В открытый треугольник окна справа задувал ветер,
приносивший в кабину ночную прохладу и чудесные за-
пахи ущелья: горьковатый запах сухих трав, сырость во-
ды и теплый запах остывающего камня.
107
п тепенно сонливость моя прошла. Теперь я внима-
П° смотрел вперед, сквозь ветровое стекло, желая
тельно чт0.нибудЬ интересное на нашем пути. Ночью
почти на каждой проезжей дороге можно встретить раз-
ных зверушек: зайцев, лис, мышей, ежей, корсаков.
Чем их привлекает дорога, пока не совсем ясно.
Но сколько я ни напрягал зрение, ничего любопытно-
го не было. По обеим сторонам шоссе мелькали ряды ка-
рагачей. Свет автомашины заливал дорогу, бил в дере-
вья и, распадаясь под ними на желтые длинные полосы,
далеко проникал в темноту меж стволами.
Приближаясь к выезду из ущелья, машина круто по-
вернула направо и вдруг осветила вдали странное суще-
ство. Рассмотреть его сразу не удалось: свет едва-едва
его коснулся сверху. Вначале мне показалось, что это че-
ловек, решивший перебежать дорогу от берега Фирюзин-
ки, где стояли будка придорожного буфета, шашлычный
мангал и белое изваяние оленя.
Но вот на какое-то мгновение «странное существо»
оказалось в ярком потоке света, и я без труда узнал в
нем крупного дикобраза. Вид у него был воинственный —
злой, словно он только что выдержал смертельную схват-
ку с врагом. Длинные иглы торчали дыбом. Дикобраз на-
поминал большой колючий куст, выросший где-нибудь
на знойной, кремнистой земле Мексики.
Метнув сердитый взгляд в нашу сторону (так, по
крайней мере, мне показалось), дикобраз скрылся в ка-
рагачевой чаще.
Вскоре я забыл об этой встрече. Да и стоило ли о ней
помнить?.. Ведь ничего особенного не случилось. Но в си-
лу случайных обстоятельств мне пришлось проследить
судьбу того дикобраза от нашей первой встречи и до кон-
ца его жизни.
Фирюзинское ущелье... Велико оно-. И какое счастье
бродить по нему среди мрачноватых «утесистых гро-
мад»!..
К сожалению, не каждый это понимает, особенно, по-
моему тот, кто пролетает по ущелью на машине. Много
ли увидишь из ее окна! По-настоящему, во всем блеске
своем оно предстает только тогда, когда идешь по уще-
лью пешком, неторопливо, зорко вглядываясь в окружа-
ющий мир.
Я часто брожу по ущелью. И каждый раз оно откры-
108
вает передо мной новую, очень любопытную страницу
книги о природе, ее прошлом и настоящем.
Здесь рано наступает весна.
Еще осенью вокруг деревьев и по берегу Фирюзинки
подымаются свежие травы. А в январе уже цветет мин-
даль. Белое душистое облако наполнено неутомимым зво-
ном пчел. И странно! Этот звон никогда не сливается с
широким несмолкающим шумом речушки.
Леса оденутся листвой, и в каждой кроне зашумит ве-
тер. Клейкая молодая листва засверкает мириадами зо-
лотых солнечных брызг. Придорожные кусты и травы
оплетет повилика, на ней зажгутся скромные розовые
звезды цветов. Вдоль обочин подымутся мальвы, простые
цветы которых взглянут на мир доверчиво и удивленно.
В то же время где-нибудь в трещине скалы расправит
широкие, с вырезом, листья молодой инжир, дерево-от-
шельник. Удивительно, как он сумел прилепиться к кам-
ню, вырасти и выжить тут, пасынок судьбы. Нет ему ни
солнца, ни влаги, а он живет и с каждым годом поднима-
ется все выше...
Осенью, когда в «багрец и золото оденутся леса»,
на обочинах шоссе расцветут синеглазые астры — сен-
тябринки. Их так много, словно кто-то специально по-
сеял.
А горы... Ими можно любоваться без конца. Пройди
по ущелью, вглядись в скалы, и ты увидишь, что все они
разные, у каждой скалы свое особое «лицо». Они то кру-
то обрываются над дорогой, то наклонно и плавно возно-
сятся ввысь. Одни ячеистые, словно пчелиные соты, дру-
гие — гладкие, словно оглаженные временем и ветром.
А третьи, как слоеный пирог, разрезанный острым но-
жом. Изогнутые гигантской дугой широкие пласты ухо-
дят в земные недра на неведомую глубину. Какая сила,
какая мощь была нужна, чтобы вот так изогнуть эти ка-
менные наслоения и поднять их на огромную высоту!
Горы настраивают на высокий лад, рождая мысль о
вечности, о постоянной изменчивости земли. И каж:ется
странным, что там, где ты стоишь, много миллионов лет
назад не было ни этих гор, ни этого ущелья, а было лишь
огромное теплое море по имени Тетис, простиравшееся
от нынешнего Гибралтара на западе до Китая на восто-
ке. Это древнее море покрывало южную часть Западной
Европы, современную Турцию, юг Украины, Кавказа и
109
сю Среднюю Азию, Северную Индию, Монго-
Крыма, дИЛ0 до крайнего юга Сибири.
ЛИК1Пло время. В воде происходили отложения известня-
в Морское дно то поднималось, то опускалось. Текто-
ническим процессом были охвачены многие районы моря
Тетис, в том числе районы Туркмении, Кавказа и стран
Средиземноморья.
В конце палеогена, в начале неогена над синей пусты-
ней поднялись небольшие горы, острова, архипелаги, в
том числе вершины Копет-Дага. Окончательное форми-
рование копетдагских гор завершилось полтора миллио-
на лет назад.
А море Тетис? Исчезло ли оно? Нет, не совсем. Кас-
пий, Аральское и Средиземное моря — все, что осталось
от него.
Меловой период, когда шумели волны безбрежного
Тетиса, ученые считают веком динозавров, огромных пре-
смыкающихся, достигавших тридцати метров в длину.
Кроме них, в море обитали круглые, как мельничные
жернова, моллюски — аммониты, морские ежи, лилии и
длинные, похожие на трубки, белемниты.
Но не все, кто жил в ту далекую от нас пору, были
гигантами. Были среди них и очень маленькие, такие, на-
пример, как остракоды, увидеть которых можно лишь с
помощью микроскопа.
Об этом думаешь всегда, когда глядишь на горы, ко-
гда неторопливо бродишь по ущелью. Лично меня оно
привлекает еще и тем, что здесь почти круглый год мож-
но ловить бабочек, змей, ящериц, которыми я обменива-
юсь с другими натуралистами.
Однажды, наловив бабочек и сильно устав от ходьбы,
я зашел в шашлычную «Белый олень». От мангала ис-
ходил приятный саксауловый дымок, сразу обостривший
у меня и без того изрядный аппетит.
Надо сказать, что место для шашлычной выбрано
удачно. На берегу Фирюзинки под плотным шатром ли-
ствы стояло несколько столиков. Посетителей было не-
много— два или три человека. Уютно и тихо. Лишь сла-
бый, воркующий голос речушки, бившейся о ящики, в ко-
торых охлаждалось жигулевское пиво.
Едва я сел за столик, подошла официантка. В ее во-
лосах, выкрашенных в соломенный цвет, торчала игла
дикобраза. Невольно вспомнилось, что такие же иглы,
ПО
только покрытые золотом, когда-то носили в своих при-
ческах римские модницы, жены богатых патрициев.
Заказав бутылку пива и порцию шашлыка, я, между
прочим, спросил:
— Кто же преподнес вам такой оригинальный суве-
нир?
Официантка вскинула руку к голове:
— Это что ли?
— Ну да!..
— Ох, и не знаем, что делать, — озабоченно, как о са-
мом серьезном бедствии, заговорила официантка. — Ди-
кобраз замучил. Ночью орудует, дьявол. Сторож только
уснет, а он уж тут как тут...
— Зачем же он приходит?..
— Хлеб и соль, видать, любит, хлеб-то мы в тумбоч-
ку прячем, а запору — никакого. Только стульями на
ночь ее ограждаем. Да как ни ограждай — не помогает.
Придет этот зверь, стулья раскидает, вытащит из тум-
бочки булки, загрызет их, поваляет в пыли — и деру.
А на память о себе иглы оставляет. Иной раз прямо в
тумбочке торчат. Спасу нет никакого от этого вора.
«Да. Это он, тот самый, — вспомнил я ночную встречу
с дикобразом в ущелье. Как он был разъярен!.. Наверно,
со стульями боролся, чтобы пробиться к заветной тум-
бочке».
— А, может, замок приделать на тумбочку, — посове-
товал я, — и хлеб будет целым и дикобраз донимать не
станет?..
Официантка махнула рукой:
— До замка ли! За ним в город ехать надо. А тут на-
топаешься за день так, что о замке и не вспомнишь.
— Выход?
— Да какой тут выход!.. Потерпим еще. Потерпим...
А там посмотрим, — произнесла официантка с явной уг-
розой в адрес «разбойника»-дикобраза, и понял я, что
ему, бедняге, несдобровать.
По узкому дощатому мосту официантка перешла на
другую сторону речки, чтобы передать мой заказ шаш-
лычнику — чернолицему курду, одетому в высокий белый
колпак и белую куртку.
На берегу Фирюзинки, там, где официантка и шаш-
лычник стояли рядом с дымящимся мангалом, густо раз-
росся подорожник. Такой большой и дружной семьи я,
111
й не видел сроду. Листья подорожника торчали,
кажетсл,^ А над ними, похожие на колоски, слегка
КЗК 3 чивались зеленые и кремоватые соцветья.
^ЗСЗаросли подорожника доходили до самого края шос-
се, над которым пылало июльское солнце, ^заливавшее
узкую полоску карагачевой рощи, прижавшейся к горе, и
крутой серый склон самой горы.
А здесь, под плотным пологом листвы, где я сидел,
стояла легкая прохлада. Сонно и нежно бормотала Фи-
рюзинка.
Она напомнила мне любимые стихи:
Когда студеный ключ играет по оврагу
и, погружая мысль в какой-то смутный сон,
лепечет мне таинственную сагу
про мирный край, откуда мчится он,
тогда смиряется души моей тревога,
тогда расходятся морщины на челе...
Таинственная сага... Сколько раз я слушал ее, сидя
вот здесь на берегу этой речки, печальную сагу о вечной
любви и безысходном горе.
В благодатной долине жили двое: храбрый юноша-
воин и девушка Фирюза, краше которой не было во всем
Хорасане.
Как и все влюбленные на свете, они мечтали о долгом
и безмятежном счастье. Но мечта не сбылась.
В долину вторглись враги.
Юноша встал на защиту родной земли и пал смертью
героя в первом бою.
Много слез пролила Фирюза, оплакивая гибель храб-
рого юноши. Из слез ее родился ручей, пробивший русло
в каменной горе. Это русло превратилось в глубокое и
длинное ущелье — так глубока и сильна была печаль
Фирюзы.
Плачет Фирюза и поныне. И поныне мчится по уще-
лью светлый поток ее слез. Прислушайся к нему, и ты ус-
лышишь тоскующий голос Фирюзы, ее горестный плач, ее
робкое и нежное признание в любви.
Отдохнув и подкрепившись шашлыком, я сел на рей-
совый автобус и возвратился в* Ашхабад. Еще по пути до-
мой у меня возникло желание поближе познакомиться с
жизнью дикобразов — этих забавных и редко встречаю-
112
щихся животных, понаблюдать их в природе. Кое-что, ко-
нечно, я уже знал о них, но эти сведения были более чем
скромны и носили общий характер.
Прежде всего примечательны иглы, покрывающие ди-
кобраза. Приглядитесь к его «портрету», и вы убедитесь,
что это они придают его облику дикий устрашающий вид.*
Всего на теле дикобраза около тридцати тысяч полых,
очень легких, но довольно крепких и длинных игл.
Хвост дикобраза также покрыт иглами и играет роль
пятой лапы. Когда на него нападают, он в ту же секунду
приводит в боевую готовность это грозное оружие. Один
взмах — ив тело врага впиваются сразу сотни игл, снаб-
женных миниатюрными жалами.
А врагов у него немало. Это может быть дикая кош-
ка, леопард или даже могущественный тигр. Все они, охо-
тясь на дикобраза, норовят ухватить его за голову. А он,
отбиваясь от врага хвостом, старается прикрыться перед-
ними лапами.
По словам одного натуралиста, «только леопарды уме?
ют увернуться от игл дикобраза и схватить колючего за
голову. А тигры почему-то неудачливы в этой охоте: глу-
боко в мышцах тигров-людоедов находят обломки игл
толщиной с карандаш и длиной в четверть метра. У иных
было до пятидесяти игл! Конечно, тигр, так отделанный
дикобразом, на резвую дичь охотник никудышный. Ля-
гушки, саранча, мыши... безоружный человек и его до-
машний скот отныне единственно доступная ему добыча».
Кроме этого природа наделила дикобраза великолеп-
ными резцами, чтобы мог он грызть древесную кору, раз-
ные коренья. В то же время у него очень слабое зрение,
слух и обоняние.
Любопытно также, что самки дикобраза, если срав-
нить их с другими млекопитающими, просто чемпионы по
величине рождаемых детенышей. Длина новорожденного
тридцать сантиметров!
На свет малыши появляются с открытыми глазами,
имея на себе еще не затвердевшие колючки. Но уже че-
рез два часа после рождения они, подобно взрослым, го-
товы постоять за себя и могут ощетиниваться и бить
хвостом.
Вот, пожалуй, и все, что я знал о дикобразах.
Случай в Фирюзинском ущелье натолкнул меня на
мысль свести знакомство с ними поближе. О своем жела-
113
пдссказал как-то одному приятелю, заядлому охот-
НИИ Я который к тому же оказался большим любителем
дикобразьего мяса.
. Лучше всякой гусятины, — воскликнул мой прия-
тель, как только речь зашла о дикобразах. — А уж сколь-
ко я их побил!.. — продолжал он, — счету нет...
— И где же ты так... постарался?
Приятель насторожился. Он уловил, конечно, иронию
в моем вопросе. Но уже через две-три секунды его хит-
рое лисье лицо приняло прежнее веселое выражение, и
он с наивным удивлением спросил:
— Как где? В Чули, разумеется! Там их, брат ты мой,
на всех хватит.
— А разделывать как... не трудно?
В синих колючих глазах приятеля недоуменье: «К че-
му бы такие вопросы?»
Он почесал в затылке и со вздохом сказал:
— Что правда, то правда — разделывать нелегко.
С колючками много хлопот. Паяльной лампой палить
приходится, а шкуру прямо с мясом отдирать. В общем,
возни много. Да ведь зато вкусный какой... Гусятина!..
Хотя я далек от сентиментальности, рассказ приятеля
произвел на меня неприятное впечатление. Хотелось ска-
зать ему: «Нет, брат, ты не охотник, ты — живодер. Вот
кто ты».
Но я воздержался от такого признания, тем более, что
охотник, положив мне руку на плечо, вдруг спросил:
— А не хочешь ли и ты поохотиться на дикобраза?
Поедем вместе... Гарантирую — пустой не вернешься.
Такое предложение было как нельзя кстати. Во-пер-
вых, оно полностью совпадало с моим желанием. Во-вто-
рых, приятель мог показать мне места обитания дикобра-
зов. И, наконец, в-третьих, вдвоем все-таки веселее, осо-
бенно ночью и особенно где-нибудь в глухом диком месте.
Часа в четыре пополудни — как мы и условились — я
заехал за приятелем.
— Ты что же без ружья? — удивился он, окинув меня
взглядом и не обнаружив на мне охотничьего снаряже-
ния.
— Хватит и одного ружья. Твоего. Поехали быст-
рей,— ответил я, прибавляя газу в моторе мотоцикла.
...Часам к пяти мы были уже в Чули. Дорогу показы-
вал приятель.
114
Я смутно помню эту дорогу. Вначале мы проехали по
старому парку, в котором было много дубовых деревьев.
Потом дорога стала взбираться вверх, свернув влево, по-
шла по ровному узкому карнизу между горным откосом и
берегом Чулинки, густо заросшим ежевикой. За стеной
ежевики и виноградных кустов показался сад, замелька-
ли деревья, отягченные плодами.
Когда мы доехали до моста — два ствола, брошенных
через речку, — приятель объявил:
— Приехали!..
Он слез с мотоцикла и, низко нагнувшись, медленно
пошел по дороге вперед, что-то пристально разглядывая
в пыли. Потом в таком же положении вернулся назад.
Наконец он остановился и сделал знак рукой, чтобы я
подошел.
— Видишь? — спросил приятель, кивком головы ука-
зав на дорогу.
— Нет, ничего такого не вижу...
— Ну как же!.. А эти детские следы?..
В пыли действительно виднелись четкие отпечатки
детских ног, словно недавно здесь прошел годовалый ре-
бенок.
— Так вот, — радостно произнес мой приятель, —
значит, ночью здесь гулял дикобраз и, судя по следам, ки-
лограммов этак на двенадцать. Не меньше.
— И когда он может появиться? — спросил я прия-
теля.—Долго придется ждать?
— Когда как, — ответил он. — Иногда в полночь,
иногда под утро, часа в четыре. Дикобраз зверь осторож-
ный. Днем появляться не любит. Если уж очень голоден,
только тогда, и то очень редко.
Мы встали возле мотоцикла, закурили. У меня из го-
ловы никак не выходили детские следы. Для меня это бы-
ло ошеломляющим открытием. Детские следы... Как все-
таки человек жесток, кровожаден. Даже это поразитель-
ное сходство животного с ребенком не в силах образу-
мить людей, пробудить в них жалость, милосердие, удер-
жать их от беспощадного истребления «братьев наших
меньших».
Жестокость и безрассудство людей уже принесли при-
роде невосполнимый урон, обеднили ее. Так, в Америке
уничтожены миллионы одичавших лошадей — мустангов,
у нас безжалостно истреблялись куланы, сайгаки, джей-
115
Многие виды животных и ценных промысловых
раны. дВсегДа исчезли с лица земли. Такая же участь, ве-
Поятно, ожидает и дикобраза — редкого и, в сущности,
безвредного ЖИВОТНОГО.
— Послушай-ка, — прервал мои размышления прия-
тель,— а не сходить ли в гости к дикобразу?
— Можно. А где он живет?
— Пойдем поищем. Может, найдем...
Мы начали взбираться по косогору и вскоре вышли на
узкую извилистую тропинку, которая привела нас к оди-
нокому можжевельнику, стоявшему почти на самой вер-
шине крутолобого увала.
Отсюда открывалась великолепная панорама обшир-
ной и круглой, как чаша, горной долины. Оранжево-крас-
ный закат наполнил ее до краев удивительным вечерним
светом.
Среди позлащенных закатом садов драгоценным аме-
тистом сверкала Чулинка, виднелись розоватые крыши
белоснежных домов, синие ленты дорог.
Рядом с деревом, в небольшом земляном уступе, зи-
яло круглое отверстие норы. Свежие следы возле нее и
короткая игла, оброненная дикобразом, говорили о том,
что «хозяин» дома. Удостоверившись в этом, мой спут-
ник пришел в такой восторг, так был весел, словно толь-
ко что выиграл огромную сумму по лотерейному билету.
Спускаясь с холма, он то и дело потирал руки, очень
громко смеялся и повторял на разные лады почти одну
и ту же фразу:
— Шалишь, голубчик, от нас не уйдешь...
— Нет, милый, теперь ты наш... Наш!
Мы зашли в сад, чтобы выбрать место для засидки,
иначе говоря, место, где можно было бы ожидать прихо-
да дикобраза. Такое место мы облюбовали недалеко от
моста.
В сад дикобраз мог попасть, только перейдя этот мост,
так как к нему по обеим берегам реки подступала плот-
ная стена ежевики.
Когда смерилось, я попросил у приятеля ружье и
электрический фонарик, а вместе с ним и право на пер-
вый выстрел. Приятель долго не соглашался, ссылаясь
на то, что я могу промазать, что было бы куда лучше, ес-
ли бы этот выстрел доверить ему, опытному охотнику, ко-
116
торый много раз и с большим успехом здесь добывал ди-
кобразов.
Однако я настоял на своем, взял у приятеля двуствол-
ку и положил к себе на колени. А фонарь прикрепил к
стволу ружья.
Наступила ночь. Немного спустя взошла луна. Над
головой, в просветах между деревьями, горели осенние
звезды. В саду было светло, как днем, хоть газету читай.
— Пока луна, он не придет, — предупредил меня при-
ятель.
Луна медленно катилась на запад. Мы сидели и тер-
пеливо ждали, когда она скроется за горами. Вот она
коснулась, наконец, края горы. И вскоре, угасая, скры-
лась за ней.
Сад затопила темень.
Ожидание встречи с дикобразом настораживало, обо-
стряло слух и зрение. Мы чутко прислушивались к ти-
шине. Изредка ее нарушали глухой звук упавшего ябло-
ка или же печальный крик ночной птицы—сплюшки.
Появление дикобраза первым заметил мой приятель.
Он толкнул меня локтем в бок и шепнул на ухо: «Идет!».
Вслед за этим я услышал сухой треск. Это, «бряцая» сво-
им оружием— длинными острыми иглами, бежал со
стороны моста дикобраз. В темноте он казался круглым
темным шаром. Он шел с небольшими остановками по
садовой дорожке, недалеко от нас.
Ват он подкатился к дереву, обошел его вокруг, посто-
ял под ним. Потом двинулся к другому, ветви которого
были ближе к земле. Встав на дыбы, он ухватился за вет-
ку и начал ее трясти. На землю упало несколько яблок.
Дикобраз с хрустом стал их поедать.
Я зажег фонарь. Дикобраз целиком оказался в его
свете. Я хорошо различил его горбоносый, похожий на
бараний, нос, иглы, вздыбленные на загривке, короткие
ноги.
Свет не испугал дикобраза. Тряхнув иглами и ощети-
нив их, он повернулся задом: дикобраз верил в смертель-
ную силу своей пятой лапы-хвоста и ожидал врага.
— Стреляй! — крикнул мой приятель.—Стреляй, как
на тарелочке... Ну!?
Но я... и не думал стрелять. Я выключил фонарь, по-
дождал несколько секунд и снова включил — дикобраза
не было.
117
Эх, ты... охотник! Такого зверя упустить...
___ Ничего, — успокоил я приятеля, — обойдемся на
этот раз без «гусятины».
Всю дорогу, пока мы ехали домой, приятель не проро-
нил ни слова. Он был сердит на меня за мой обман и за
то, что я упустил верную добычу. А я рад был такой охо-
те. Немногим в мире удается вот так, на свободе, увидеть
осторожного и редкого зверя.
Вскоре после охоты в Чули я снова побывал в Фирю-
зинском ущелье. И снова, как в прошлый раз, усталый,
забрел в шашлычную «Белый олень». Официантка (та
самая крашеная блондинка) принесла мне порцию шаш-
лыка. Не успела она отойти от столика, откуда-то появи-
лось двое мужчин: один небольшой, коренастый, другой
худой и длинный, как жердь. У длинного было ружье.
— Ну, хозяюшка, — сказал долговязый, осклабясь
редкозубым ртом, — гони «шнапсу». Капут твоему вору.
Прямо в норе...
Я встал. Меня затрясло, как в лихорадке. Я понял, что
произошло, и о каком воре шла речь.
Почему-то именно в этот момент мне вспомнились от-
печатки детских ног на земле — следы дикобраза.
— Вы — убийцы! — произнес я строго и прямо в ли-
цо взглянул долговязому. — Судить вас надо...
Долговязый остолбенело глядел на меня.
— Вы — убийцы! — еще раз повторил я и пошел
прочь. Хотя я понимал, конечно, что никто их судить не
будет.
ЕСЧАНЫЙ
I крокодил
Высокий «титул» Песчаного крокодила серый варан
носит не зря. Это — крупнейшая в стране ящерица.
Да и по характеру своему он достоин, чтобы называ-
ли его крокодилом! Варан свиреп, зол, бесстрашен.
Окрашен он под цвет пустыни, под цвет желтовато-
серых барханных гряд. Спина — в поперечных полосках,
словно тени камыша на ней или веток кустарника. Ля-
жет варан под куст, на песок, притаится — пройдешь ми-
мо и не заметишь.
«Маскировочная» окраска позволяет варану успешно
охотиться на грызунов, яшериц, змей, птиц, скрываться от
врагов. Хотя в общем-то врагов у него не так много —
варан славится силой своих укусов. Долго была загадоч-
ной эта сила, и все же ученым удалось разгадать ее сек-
рет. Оказалось, слюна варана обладает парализующим
свойством.
Надо ли кого-нибудь бояться с таким грозным ору-
жием!..
Встречаться с вараном мне доводилось не раз — это
были крутые, памятные встречи. Наблюдал, как ловят его
другие, и тут не обошлось без приключений.
119
На узкой тропе
Отправился я как-то в горы половить змей, бабочек,
пауков. Выбрал для этого небольшую долину: с километр
длиной и метров двести-триста шириной.
Слева горы напоминали каких-то сказочных чудовищ,
вроде драконов. Склон самой близкой горы весь был в
зарослях шиповника и барбариса. Шиповник уже отцве-
тал, но ветер все еще разносил его густой аромат, от ко-
торого, словно от хмеля, слегка кружилась голова. При
малейшем дуновении ветерка с шиповника слетали уже
не живые, розовато-синие лепестки.
За вершиной этой ближней горы, возвышаясь друг
над другом, лежали в сладкой дреме еще пять или шесть
таких же гор-драконов. И чем они были дальше, тем ту-
манней. Самая дальняя и самая синяя была увенчана
снегами. Из-за них медленно и гордо восходили облака,
словно делали великое одолжение небу, горам и до-
лине.
Красновато-бурые скалы вздымались справа. Они
круто обрывались над долиной и были совершенно го-
лые. На юге она заканчивалась двумя распадками, в ко-
торые, точно насосом, втягивались пронизанные светом
остатки утреннего тумана.
По дну долины густо росли цветы и травы.
Роскошнее других были, конечно, эремурусы, или «ли-
сьи хвосты». Они росли дружными большими семьями.
На каждом стебле эремуруса сотни розоватых или блед-
но-желтых цветков.
Под ветром они раскачивались плавно и гибко, и, ес-
ли на цветок смотреть сверху, то отсюда он особенно по-
хож на лисий хвост.
Много было других цветов — белых и синих ирисов,
колокольчиков, камнеломок, зонтичных.
Я шел по берегу ручья. Над кустами, травой и цвета-
ми порхали стайки разноцветных бабочек: махаонов,
падалирий,сатирид, ванесс и мелонаргий.
Охотой я был доволен. Взмах сачком — и несколько
белянок в сетке. Я брал только лучшие экземпляры. По-
хуже отпускал.
Тропа вывела меня к бурой отвесной скале, запетляла
вдоль нее и скрылась где-то далеко в траве.
Вот тут, на узкой тропе, и произошла моя встреча с
120
вараном. Это был гигант в сравнении с теми, каких я ви-
дел до сих пор. Даже оторопь взяла — такой он был
большой и страшный.
Несколько секунд я раздумывал, что же предпринять.
Я знал, что серый варан по своей инициативе никогда
на людей не нападает. Если дразнить или гнаться, мо-
жет броситься и на человека, и то в порядке самообороны
У варана острые зубы и мертвая хватка. Разъяренный
зем-зем может перекусить палку или до кости рассечь
руку — так что связываться с ним опасно.
Нас разделяло метров десять. Варан не уходил. Он
злобно следил за мной и, судя по всему, решил действо-
вать не раньше, пока не узнает, каковы намерения его
врага то есть, мои намерения.
Тогда я сделал несколько шагов навстречу ящеру.
Я твердо был уверен, что он немедленно убежит. Но ва-
ран даже не двинулся с места!..
Вид у него был наступательный, грозный. Он по-ко-
шачьи выгнул спину и зашипел так громко, словно кто-то
рядом проколол автомобильную камеру. Из пасти пока-
зался раздвоенный язык.
Что мне оставалось?..
С оглядкой я начал отходить назад, вдоль утеса.
Варан двинулся за мной. Вперевалочку пошел, мед-
ленно передвигая широко расставленные ноги. Я долго
отступал. Мне надоело пятиться, и я подумал, долго ли
ящер Намерен преследовать меня, как вдруг... он метнул-
ся в сторону и скрылся под скалой. Вот хитрец! Удрал в
нору.
К вечеру, устав от ходьбы, я развел костер, поужинал.
С особым наслаждением напился чаю. Усталость прошла,
но из головы никак не выходила встреча с хитрым вара-
ном. Я невольно улыбнулся, вспомнив, какого страху он
нагнал на меня.
За ужином мне подумалось о том, что с вараном не-
плохо было бы встретиться еще раз, поймать его и до-
ставить в подарок зоологическому музею на станции
юных натуралистов. Я понимал, конечно, что к этой встре-
че надо подготовиться, что вряд ли варан сдастся без
боя.
Еще засветло, недалеко от того места, где скрылся
варан, я разбил палатку — предстояла ночная охота на
свет с помощью калильной лампы. Вынул из рюкзака
5 В. Шаталов	121
0Х0ТНИчье снаряжение: ватные
матрасики, банКИ, МО-
РИЛВ^стороне от палатки, на двух шестах, натянул про-
стыню. ДРУГУЮ растелил внизу, положив по краям не-
сколько камней, чтобы не унесло ветром.
Ночь была безлунная — только такая и нужна для
ловли бабочек и других насекомых.
С двух сторон чернели едва различимые во мраке не-
ровные хребты гор. Мириадами звезд сверкало, перели-
валось небо. Рассеянный свет вселенной едва доходил до
земли, и все же глаз постепенно привык к темноте, про-
ступили зазубрины гор, очертания кустов, каменных
глыб, деревьев.
Спокойно и тихо было в вышине. А от земли исходил
дружный хор насекомых, в котором сливали свои голоса
тысячи таинственных певцов. Особенно звонко, словно ко-
локольчик, звенела песня самого голосистого сверчка —
туранского трубачика. Ему «подтягивали» более скром-
ными голосами степной и бордоский сверчки.
О чем они пели? Чему радовались? Далеким звездам?
Ночной прохладе? Скрытым в темноте цветам?
Нет. Это были брачные серенады. Есть они и у насе-
комых. Без них, без этого многоголосого хора, мне было
бы наверняка и скучно и одиноко.
Как только с гор повеяло ветерком, я зажег лампу и
мошный свет озарил обе простыни. Особенно эффектно
выглядела та, что была натянута на шестах — словно па-
рус, летящий в непроглядную ночную темень.
Я стоял в тени и ждал, кого привлечет свет.
Уже через несколько минут вокруг лампы закрути-
лась веселая метель из мошкары, мух, разных молей.
Я считаю, что охота с помощью света одна из увлека-
тельных. Правда, добыча, как правило, зависит от време-
ни года. Иногда на свет летит масса жуков, летучие мы-
ши и даже птица козодой. Из бабочек мне попадались
красные и черные бражники, совки, орденские ленты,
крылья которых украшены красными и черными полоска-
ми, шелкопряды и тонкопряды, медведицы. Была и на-
стоящая удача, когда прилетали желтые, размером с ла-
донь, редкие бабочки-сатурнии.
Как ни странно, но в тот вечер особенно много было
фаланг. С полдюжины откуда-то прибежало. Насекомых
они ловили прямо на простыне, лежавшей на земле.
122
Ближе к полночи прилетели кассиды — тяжелые мас-
сивные бабочки. Они садились на ослепительный парус-
экран и приземлялись там, где с поспешностью воров
орудовали фаланги.
Рано утром, уложив в рюкзак палатку и охотничье
снаряжение, я стал готовиться к встрече с вараном.
К прямой упругой ветке, срезанной с куста горного кле-
на, я привязал петлю из конского волоса и сел за
камнем недалеко от того места, где накануне скрылся
зем-зем.
Я был уверен, что с восходом солнца он отправится на
охоту. Разыгравшийся к этому времени аппетит обяза-
тельно вынудит его покинуть нору.
Но ждать пришлось гораздо больше.
Только к полудню он выполз из своего укрытия. По-
стоял на тропе, поднявшись на лапах, покрутил головой.
После этого быстро помчался в противоположном от ме-
ня направлении.
Когда он скрылся из виду, я подошел к его норе и за-
ткнул ее камнем. После этого сел на прежнее место.
Появился варан часа через два. Он полз не торопясь.
Было заметно, что позавтракал он плотно, отяжелел ог
еды.
Когда до его норы оставалось метров пять, я встал
из-за укрытия и сделал несколько шагов навстречу. По-
вторилась вчерашняя сцена. Увидев меня, варан выгнул
спину, зашипел, не собираясь уступать мне тропу.
Я начал медленно отходить. Варан — за мной. Вот он
дополз до своей норы и бросился было туда, но наткнул-
ся на камень.
Такого «сюрприза» ящер явно не ожидал. Воспользо-
вавшись его замешательством, я подбежал и накинул, на
шею петлю. Он отчаянно упирался, мотал головой, пя-
тился, стремясь вырваться из плена. Подтянув к себе по-
ближе, я взял его за шею и опустил в заранее приготов-
ленный мешок.
Этот варан довольно долго жил у нас в зоологическохм
музее. У каждого, кто приходил сюда, особенно юннатов,
он неизменно вызывал восхищение.
Умер он совершенно неожиданно и неизвестно отче-
го. Потому что, как мне помнится, ни разу не болел. Ис-
кусный мастер таксодермист сделал из шкуры варана
великолепное чучело. Великолепное в том смысле, что
5*	123
лгпий варан как бы ожил снова. Он стоял на широко
П0ГИ явленных лапах в угрожающей позе, приподняв-
Расс\ слегка выгнув полосатую спину. И, казалось, был
шиСршенно таким же, каким я встретил его на узкой
тропе безымянной долины...
Возмутитель спокойствия
Мой друг зоолог Олег Павлович Лобанов жил и ра-
ботал в Ташкенте, но часто приезжал в Туркмению. Его
интересовали ящерицы и змеи. Впоследствии на собран-
ном материале он написал кандидатскую и докторскую
диссертации.
Приезжая в Ашхабад, он являлся ко мне неожиданно,
как снег на голову.
Вот так же было и на этот раз.
Отворилась дверь, и на пороге появился Олег Павло-
вич — шумный, веселый, с выбеленными солнцем бровя-
ми, облупленным носом, в сапогах и легком походном ко-
стюме.
— Лобанов! Каким ветром? — обрадовавшись встре-
че и заключая гостя в объятия, воскликнул я.
— Попутным! Только что из Бадхыза... — усажива-
ясь на стул и вытирая платком вспотевшее лицо, ответил
мой друг.
Немного отдышавшись от жары и быстрой ходьбы,
Лобанов продолжал:
— Бадхыз — это клад! Это — чудо! Советую, дружи-
ще, и тебе наведаться туда. Ей-ей не пожалеешь!
Мы немного помолчали, разглядывая друг друга и
стараясь подметить те перемены, которые произошли в
нас обоих за время нашей разлуки.
Вдруг вспомнив о чем-то, Лобанов сказал:
— Послушай, во дворе я оставил варанов, пойманных
в Бадхызе. В мешке томятся. Нельзя ли устроить их по-
лучше? А то мне надо еще в академию, кое-кого из ста-
рых друзей повидать. Так ты уж, пожалуйста, позаботь-
ся о них. А то в мешке-то они как бы не погибли.
Просьба друга застала меня врасплох. Но, подумав, я
вспомнил, что в углу двора есть небольшая клетка, в ко-
торой жили когда-то дрозды, чижи, щеглы, соловьи. Те-
перь клетка пустовала.
Мы вышли во двор. Лобанову клетка понравилась.
124
Не так просторна, как надежна, — похвалил Ло-
банов клетку, вытряхивая в нее из мешка четырех круп-
ных ящеров.
Заперев дверцу, мой друг постоял еще немного, по-
любовался ими и отправился по своим делам.
Проводив зоолога, я уехал на работу.
Но какая уж тут работа! Все мысли были о друге.
Вернулся я раньше обычного, чтобы не заставить го-
стя ожидать моего прихода.
Открывая калитку, слышу легкое шипение. Откуда
оно?
Поворачиваю голову направо и вижу на уровне пле-
ча, в каком-нибудь метре от себя, сидящего на заборе
варана.
Как он сумел забраться на отвесный и высокий за-
бор, непостижимо уму. Разве от соседей, по их кладов-
кам, штабелям кирпича и досок?..
На заборе варана удерживала высота. Иначе он дав-
но бы удрал. Он понимал, вероятно, что, если спрыгнет
на землю, то это будет его последний прыжок. С боль-
шой высоты вараны не прыгают.
Подбежав к птичьей клетке, увидел, что она пуста.
Оказалось, пока жена и я были на работе, вараны тоже
не теряли времени даром. Они подрыли под дверцей зем-
ляной пол и разбежались кто куда.
Варана, сидевшего на заборе, я снял, сунул его в ме-
шоК'И принялся за поиски остальных. Обшарил двор,
уличные арыки, соседний сквер — и все напрасно. Вара-
ны словно сквозь землю провалились. Я был почти уве-
рен, что теперь их вряд ли удастся разыскать, и вошел в
комнату, чтобы переодеться. Буквально в ту же секунду
до меня донесся истошный куриный крик из соседнего
двора.
Прибегаю туда, захожу в курятник и вижу такую сце-
ну: огненно-красный петух, вытянув шею и взрывая ла-
пами землю, приготовился к атаке на варана. Прицелив-
шись, петух подскочил и ударил его крыльями. Ящер под-
нялся, раскрыл пасть. Куры метались и кричали: за
ними гонялся второй зем-зем.
Четвертого варана найти не удалось.
Лобанов очень жалел об этом, но, поразмыслив, при-
знался, что будет достаточно, пожалуй, и трех.
Ночью, после отъезда друга, я несколько раз просы-
125
какого-то странного шороха. Зажигал свет, ос-
пался от комнаты> но никого не находил.
МаТДаВслеДУ1°тУю, ночь повторилось то же самое.
^аплохо спал. Поднялся усталый, раздраженный от
бессонницы.
Прямо хоть бери и переворачивай все веши в квар-
тире.
Эту операцию я отложил до следующего вечера, на
тот случай, если повторится шорох. Наступил вечер.
Я долго лежал в постели, прислушиваясь к тишине. Но
кроме жужжания сонной мухи, никаких звуков не было.
«Ну, вот... теперь хоть отосплюсь», — подумал я, по-
гружаясь в сон.
В полночь я вздрогнул от пробуждения: в комнате
опять кто-то шуршал.
Переполненный злостью, я соскочил с кровати, вклю-
чил свет и, наконец, увидел нарушителя тишины — посе-
редине комнаты, сердито блестя глазами, лежал варан.
Это был тот самый, четвертый, о котором так жалел зо-
олог Лобанов. А скрывался он, как выяснилось потом,
под холодильником. Это единственная вещь, которую я
не успел переставить.
По Бадхызу
Мы забрались в кузов мощного вездехода, чтобы
ехать стоя и глядеть по сторонам.
До сих пор я удивляюсь, что все обошлось благопо-
лучно, что никто из нас не упал, не вылетел за борт, не
сломал себе шею. А ведь такое могло бы случиться... На-
ша автомашина подымалась на такие крутые холмы и
так стремительно оттуда скатывалась, что, кажется, серд-
це останавливалось в груди...
Моим спутником в этой поездке по Бадхызу был науч-
ный сотрудник заповедника Юрий Петрович Греков. Его
круглые, небесной голубизны глаза чем-то напоминали
два ярких цветка цикория. Юрий Петрович был подви-
жен, высок, по-спортивному строен. Продолговатое, с
мягким овалом лицо в золотисто-смуглом загаре. Судя
по этому загару, так оттенявшему голубизну его глаз и
густую соломенного цвета шевелюру, можно было с уве-
ренностью сказать, что Грекову хорошо знакомы и зной-
ное солнце и суровые ветры всех румбов.
126
Одевался Греков легко, даже с некоторым шиком. На
нем была модная пестрая сорочка-безрукавка, светлые
брюки, вправленные в брезентовые сапоги, в ОДНОМ ИЗ ко-
торых, за голенищем, торчала толстая записная книжка В
черном переплете. На груди на тонком ремешке висел
тяжелый полевой бинокль. Мне нравились в Грекове жи-
вой, беспокойный ум, его веселость, его стремительно-на-
пористая речь и быстрые легкие движения.
Было уже начало лета, и весь многокрасочный весен-
ний наряд Бадхызского холмогорья успел потускнеть,
приобрести желтоватый оттенок. Отцвели, отпылали под
жарким солнцем багряно-красные тюльпаны, реме-
рии и маки. Погасла огненно-желтая дельфинум семи-
барбатум. Тут и там на взгорьях и вдоль дорог виднелись
куртины зонтичных — знаменитые ферулы и доремы.
Зато на этом же желтоватом фоне резко выделялись
густой зеленью кроны фисташковых деревьев, напоми-
навшие издали степные стога. Росли фисташки на неко-
тором расстоянии друг от друга, на вершинах холмов и
на узких отвесных уступах.
Однако в урочище Кепели, где расположен один из
кордонов заповедника, я увидел три или четыре фисташ-
ковых дерева, росших рядом, как бы единой семьей. Под
ними — домик объездчика. И деревья, и белый одинокий
домик стояли на самом краю высокого увала. Далеко
внизу зеленела замкнутая со всех сторон долина, над ко-
торой возвышались другие холмы.
Деревья были старые, с шершавыми стволами, словно
колонны, подпиравшие зеленые купола жесткой кожис-
той листвы. Сколько они простояли здесь, на этом диком
ветродуе? Сто, двести или триста лет? Я представил себе,
как шумят они, с треском раскачивая во все стороны
длинные, опущенные книзу ветви, когда над Бадхызом
бушует ураган, как жутко, наверно, человеку прислуши-
ваться к шуму деревьев, к волчьему вою ветра: на мно-
гие километры вокруг — ни одной живой души.
Там на «верхотуре», в урочище Кепели, живет со сво-
ей семьей объездчик Какабай Сахатов — молодой, сме-
лый человек. Он коротко поведал нам о своей нелегкой
работе. Участок объезда большой. Все время надо быть
начеку: не прогремит ли где-нибудь выстрел. Если про-
гремит, то так и знай: это стрелял браконьер. Тогда — на
машину —ночью или днем, все равно — ив погоню!
127
« .о за браконьером в такой пустыне, как БаДХЫЗ,
А погоНЯ^ука.
опа^у3и это еще не все. Кроме охраны заповедных жи-
вотных — кулаиа-онагра, дикого барана-архара и дикой
косули-джейрана — объездчик, на случай бескормной зи-
мы, должен создавать страховые запасы кормов, а ле-
том — искусственные водоемы.
После краткого «привала» в Кепели мы в тот же день
успели побывать и в других местах Бадхыза. Я видел
изумительный по красоте овраг Кызыл Джар — глубо-
кий кроваво-красный разрез на теле земли и обширную,
похожую на кратер потухшего вулкана впадину Ерой-
ландуз.
Во время езды Греков изредка стучал по крыше ка-
бины с требованием остановиться. И шофер, услышав
этот стук, немедленно тормозил. Вскинув к глазам би-
нокль, Греков не торопясь обводил открывшуюся перед
нами панораму, несколько секунд вглядывался в одну
какую-нибудь точку, потом молча передавал бинокль
мне и рукой указывал туда, куда только что смотрел сам.
Так я увидел светло-золотистый косяк куланов, мед-
ленно, с остановками, продвигавшийся по широкой ло-
щине. Было видно, как вожак табуна крутит изредка го-
ловой и стучит о землю то одной, то другой ногой, отго-
няя от себя кровожадных слепней.
В другой раз я с удовольствием рассматривал дикого
барана, затаившегося под фисташковым деревом. Он хо-
рошо был виден сквозь опущенные почти до самой земли
ветви. Под деревом хороший травостой. Там архар кор-
мился и отдыхал, наблюдая сквозь ветви за тем, что про-
исходит вокруг.
Удар рукой по крыше кабины — это тоже был сигнал
шоферу, — и машина трогалась в путь.
Посматривая по сторонам, Греков ни на минуту не
прекращал разговора. Говорил он на разные темы: о ме-
тагалактике, о Ремарке, о Туре Хейердале, о новых ки-
нофильмах, о событиях во Вьетнаме, о сокровищах Эр-
митажа, как-то умело и быстро переключаясь с одной
темы на другую. Вначале мне казалось, что он пытается
«прощупать» мои познания, мою эрудицию, или же пока-
зать, что и он, мол, не хуже любого столичного гостя. Но
вскоре я убедился, что нет у моего спутника тщеславно-
го желания быть лучше меня или ошеломить широтой
128
своих знаний и интересов — просто ОН такой любозна-
тельный человек, такой у него характер.
Я слушал его, отвечал на вопросы и готовился, вы-
брав подходящий момент, спросить Грекова о его работе,
о научных пристрастиях. Но этому помешал один совер-
шенно неожиданный и весьма забавный случай
Мы долго взбирались вверх между двух высоких хол-
мов— баиров. И когда машина одолела, наконец, подъ-
ем и пошла на большой скорости по ровной степи, Гре-
ков, все время смотревший по сторонам, вдруг отчаянно
забарабанил кулаками по крыше кабины. Шофер так на-
жал на тормоза, что я чуть не вылетел за борт.
Не обращая на меня внимания, Греков молниеносно
соскочил на землю и со спринтерской скоростью пустил-
ся бежать вперед по дороге. Бежал он недолго. Метров
через 40—50 нагнулся и схватил что-то с земли. Когда он
повернулся и пошел обратно к машине, я увидел в его
руках крупного варана.
— Хорош! Не правда ли? — спросил меня Юрий Пет-
рович, гордясь своей добычей. — Удрать хотел, шельмец.
Да ведь у меня разряд по бегу...
Я осмотрел варана: действительно — богатырь!..
— Мурад! — обратился Греков к шоферу, — принеси-
ка канистру!
Шофер тут же исполнил его просьбу, явившись с бе-
лой пластмассовой канистрой. Греков взял варана за
шею.и начал вливать ему воду в раскрытую пасть.
«Какая гуманность! Какая трогательная забота о бед-
ном изнывающем от жажды ящере»,— подумал я, наблю-
дая за действиями моего спутника. Вода, вливаясь, с ми-
нуту булькала в горле варана. Когда она начала перели-
ваться, Греков возвратил канистру шоферу. Потом взял
варана обеими руками и, взболтнув его несколько раз,
как взбалтывают обычную кефирную бутылку, опрокинул
зем-зема вниз головой. Вместе с влитой в него водой на
землю вылетело все, что варан сумел добыть в течение
дня. Тут были еще не переваренные жуки, кузнечики,
ящерицы, косточки каких-то птиц.
Только теперь я сообразил, для чего понадобилось
Грекову «угощать» варана «живительной влагой». От-
бросив его на несколько метров, Греков вынул из-за го-
ленища записную книжку и начал торопливо описывать
все, что было отнято у варана.
129
п одолжая неподвижно лежать, варан сердито ши-
1 пяЗДУваЛСЯ’
пел_ Ну чт0 ты сердишься, дуралей? — дружелюбно го-
ворил ему Греков, не отрывая взгляда от блокнота, —
спасибо должен сказать. Раньше как бы с тобой поступи-
ли? Кхык, и конец! — Греков ребром ладони провел по
горлу и улыбнулся. — А теперь этого делать нельзя. За-
кон не велит. И не ругайся: всего лишь обеда лишился, а
не жизни. Завтра поохотишься, и все будет в порядке...
Юрий Петрович спрятал за голенище записную книж-
ку и попросил шофера развести костер, чтобы согреть
чай. Возле костра Мурад постелил кошму, принес два
бушлата, а для меня — сиденье из кабины вездехода.
Мы пили чай, вели беседу. Варан шипенье свое пре-
кратил, но нас не покидал, словно жаль ему было расста-
ваться с нашим мужским обществом. А, может, просто
выжидал удобного момента, чтобы бесшумно исчезнуть.
Говорил в основном Греков, и слушать его было при-
ятно. Я узнал, что он готовится написать диссертацию о
сером варане. Мог бы безусловно написать о чем-нибудь
другом, скажем, о кулане, архаре или даже черепахе —
материала (слава богу!) предостаточно. В поездку по за-
поведнику Греков, как правило, отправляется вооружен-
ный биноклем и фотоаппаратом с мощным телеобъекти-
вом. Бывая часто на природе, зоолог видит животных в
разных условиях. А много ли увидишь за время короткой
экспедиции!..
Ему удалось, например, наблюдать, как дерутся кула-
ны, дикие бараны, козлы, как матери-куланихи воспиты-
вают своих детей.
По мнению Грекова, метод прямого наблюдения дол-
жен быть сейчас главным в работе зоолога. Это наиболее
бескровный метод. Не нужно без особой нужды потро-
шить животных, обеднять и без того уже изрядно оску-
девшую природу. Нет, Греков не против препарирования.
Наука требует, конечно, определенных жертв. Но не та-
ких, какие иногда допускают некоторые ученые. Один
знакомый ему орнитолог, собирая материал для своей
диссертации, истребил десятки тысяч птиц! Это непрости-
тельная роскошь под флагом науки, какую может по-
зволить себе не всякий браконьер. За это надо бы судить,
а не присуждать ученые степени.
— Добро бы с толком были уничтожены эти птицык—
130
с горечью сказал Греков, — а то ведь без всякой пользы.
Ценность Диссертации оказалась равной нулю.
После долгих «метаний» Греков выбрал, наконец, те-
му: «Серый варан». Тема широкая. Но в диссертации
нужно ответить всего на один вопрос: полезны вараны
или вредны?
— И много собрано материала по варану? — спро-
сил я Грекова.
— Да... почти весь. Так что... в скором времени мож-
но, пожалуй, приступить к написанию, — ответил он не
совсем уверенно. — Вот отрешиться бы от всяких посто-
ронних дел и сосредоточиться только на одном... Да вот
все разъезды мешают... Но и без них нельзя.
— В каком-то старинном романе, — продолжал Гре-
ков после короткой паузы, — я прочел о том, как это
важно сосредоточиться на чем-нибудь одном. Представь-
те себе тюрьму. Метровые стены. Решетка на узком ок-
не из прутьев толщиной в руку. Железная дверь. Неусып-
ная стража. И в этом каменном мешке — человек. День
и ночь он только и думает о том, как бы вырваться на
свободу. Он безраздельно сосредоточен только на этой
мысли, на мысли о побеге. И вот в один прекрасный день
стража обнаруживает, что узник... исчез.
Но простите, я, кажется, опять отвлекся от темы раз-
говора.
Итак, о сером варане.
Без серого варана трудно представить себе наши пу-
стыни. Он любит пески и занимает норы грызунов: сус-
ликов, больших песчанок. Иногда, пренебрегая чужой
жилплощадью, сам выкапывает нору метров этак до че-
тырех длиной. Кроме пустынь Средней Азии варан встре-
чается среди камней предгорных долин, в тугайных за-
рослях и по берегам рек.
Неплохо он чувствует себя и за пределами нашей
страны: в Северной Америке, юго-западной Азии, в Па-
кистане и Афганистане.
У серого варана немало родственников, и делятся они
на три группы (по месту обитания): на наземных, полу-
водяных и древесных.
К первой группе относятся наш среднеазиатский се-
рый варан, а также виды, живущие в тропических лесах
и джунглях.
По берегам рек, озер и даже океана живут водолюби-
131
пяны Одним из самых ярких npeiCTaBHTejeft этой
вые вар ляется полосатый варан или кабарагойя. Его
группы^ цедЛОН1 Индия, Южный Китай, Филиппины. Ка-
барагойя — крупный ящер, длиною почти до трех мет-
ров, он отлично плавает и ныряет.
Жители Цейлона считают кабарагойю полезным: кро-
ме змей, лягушек и моллюсков, он поедает пресноводных
крабов, которые вредят тем, что разрушают плотины на
рисовых полях.
Есть еще нильский варан, обитающий по берегам аф-
риканских рек. Его меню нередко состоит из небольших
крокодилов, черепашьих и крокодиловых яиц. А мясо са-
мого варана считается деликатесом у местных жителей,
и они охотно употребляют его в пищу.
Древесный образ жизни ведет небольшой папуасский
или ново-гвинейский смарагдовый варан.
В этом ему помогают когтистые лапы и длинный
хвост.
И еще об одном варане — Комодском.
В далекую эоценовую эпоху в Австралии и Восточной
Азии в большом количестве обитали гигантские вараны.
Ученые были убеждены, что они давно вымерли. Это под-
твердили и палеонтологи, отыскавшие останки ископае-
мого варана.
И вот чуть больше полвека назад (в 1912 г.) весь мир
облетела сенсация: на Малых Зондских островах, в во-
сточной части Индонезии, обнаружены живые вараны-
гиганты. Было установлено, что они мало чем отличают-
ся от своих предков, обитавших в Австралии около ше-
стидесяти миллионов лет назад!..
Этот варан назван Комодским по имени небольшого
острова Комодо, что в Восточной Индонезии. Живет он
также и на соседних островах: Ринджа, Флорес и Падар.
Вес гигантского варана достигает полутора центнеров, а
длина тела — трех метров. Он настолько могуч, что охо-
тится на диких свиней и тиморских оленей.
Несколько лет назад в экспедицию по изучению ва-
рана с острова Комодо была включена группа советских
специалистов. По свидетельству одного из участников
этой экспедиции, комодские вараны напоминают обык-
новенных ящериц, увеличенных во много раз. Взрослое
животное имеет темно-бурую, почти черную окраску, рез-
ко выделяющуюся на общем фоне. Бросается в глаза
132
длинный, раздвоенный на конце оранжево-желтый язык.
Это главный осязательный орган животного, с помощью
которого он находит добычу. Как и у всех ящериц, тело
«Комодского дракона» покрыто твердой роговой чешуей.
Главным его орудием являются челюсти, усаженные мно-
гочисленными зубами. Ими животное способно отрывать
крупные куски мяса и проглатывать не разжевывая. Так,
в желудке одного варана была обнаружена голова дико-
го кабана. Свою жертву варан сбивает ударом длинного
и твердого хвоста.
По суше варан передвигается на вытянутых лапах,
высоко поднимая тело, и только хвост волочит по земле.
Варан хорошо плавает, и не исключено, что именно
таким путем он мог переселяться с острова на остров.
Мой собеседник задумался, налил чая. Потом, слов-
но вспомнив что-то, заговорил живо и уверенно:
— Иногда думаешь: как много в природе контрастов!
Зачастую в одном отряде и даже семействе есть и карли-
ки и великаны. Возьмите хотя бы «Комодского драко-
на» и австралийского короткохвостого варана. Они род-
ственники. Но какая разница между ними!.. Один имеет
длину три метра, у другого она не превышает и два-
дцати сантиметров.
Итак, земля полна контрастов!..
Вечерело. Греков встал с кошмы, немного прошелся,
разминая затекшие от долгого сидения ноги.
Я'тоже поднялся. В долинах, обнимая холмы, лежал
густой туман. Откуда и когда он появился, мы не заме-
тили. Круглые вершины холмов, возвышаясь над тума-
ном, напоминали темные острова.
— А где же мой пленник? — направляясь к автома-
шине, вспомнил Греков о варане. Покрутился на ме-
сте, пошарил глазами и весело добавил: — Исчез. Ну и...
молодец! Правильно сделал!
На центральную усадьбу заповедника, в поселок
Моргуновский, мы возвратились глубокой ночью.
В урочище Джезит
Одному моему другу, страстному охотнику и нату-
ралисту, однажды посчастливилось быть свидетелем
драматической схватки варана и кобры.
Произошло это в урочище Джезит, в Каракумах.
133
боав место для привала, охотник собрался раз-
БЬ костер. Но поблизости дров не оказалось. В по-
вес™ сушняка он начал спускаться в небольшую ло-
ццГну и тут увидел поединок кобры и варана. На чело-
века они даже не обратили внимания. Не до него!
Битва была не на жизнь, а на смерть.
Тело змеи напоминало темный упругий шланг. Ши-
роко был раздут ее «воротник». Глаза горели яростью.
До предела был разъярен и зем-зем. Они наскакивали
друг на друга, свивались в живой клубок, катались по
песку, вздымая желтую пыль. Обвивая варана кольца-
ми, змея стремительно кусала его в спину, в живот и
даже в голову.
Варан тоже не оставался в долгу. Отталкиваясь ла-
пами, он вырывался из крепких «объятий» противника
и впивался в него зубастой пастью.
Битва продолжалась минут пятнадцать и вдруг...
варан, отскочив в сторону, бросился бежать... Кобра,
приподняв голову, двинулась следом.
«Неужели струсил?» — подумал охотник о варане.
Добежав до какой-то травы, ящер начал тереть об
нее израненное тело. Когда кобра приблизилась, он сно-
ва бросился в бой, словно трава придала ему свежие
силы. Травой варан натирался несколько раз и снова
вступал в схватку со змеей.
Наконец варан изловчился, схватил кобру за шею
и загрыз ее. Потом, усталый, отполз под куст песчаной
акации и долго там лежал неподвижно.
После привала охотник отправился дальше. На пу-
ти он завернул к чабанскому кошу, что виднелся на
гребне высокого бархана. Встретив здесь знакомого
пастуха, охотник поведал ему обо всем увиденном, и, в
свою очередь, спросил чабана, известна ли ему трава, о
которую натираются вараны.
Пастух хорошо знал травы пустыни.
— Это йылан дамагы—змеиное горло, — ответил
он. — Ее запах отпугивает змей, а сок спасает от ядови-
тых укусов.
Кстати говоря, трав с неприятным для змей запа-
хом в Туркмении, вероятно, немало. Не об этом ли, на-
пример, говорит одна из популярных туркменских по-
словиц: «Змея не любит мяты, а мята растет у ее норы».
Возвратясь обратно, охотник заехал в ту лощину,
134
где наблюдал поединок кобры и варана. Змея была
мертва, лежала на прежнем месте, а ящер кудз-то
сбежал.
О том, что вараны поедают змей, зоологи знают дав-
но, а вот о том, что в случае необходимости они зани-
маются «самолечением», стало известно сравнительно
недавно.
И все же почему вараны так «вольнр» обращаются
со змеями да еще с самыми ядовитыми, такими, как
гюрза и кобра? Ведь вряд ли тут дело лишь в одной
целебной траве. Нет ли у варана какой-нибудь тайны,
которая делает его неуязвимым в борьбе со змеями?
На этот вопрос решил ответить московский зоолог
Александр Рюмин. Он был свидетелем двух случаев,
когда варан кусал человека. Первым пострадал участ-
ник возглавляемой Рюминым экспедиции, допустивший
некоторую вольность в обращении с зем-земами. В дру-
гой раз варан напал на девочку, решившую поиграть с
опасной ящерицей.
И девочке и участнику экспедиции сделалось плохо.
Их пришлось отправить в больницу.
Возможно ли составить себе полное представление
о последствиях вараньих укусов, наблюдая за постра-
давшими со стороны? Не лучше ли их испытать само-
му? Правда, чтобы решиться на этот шаг, надо обла-
дать незаурядным мужеством, не каждый согласится
на это. Даже ради такой высокой цели, как наука.
Ученый подставил варану запястье правой руки.
•' Не меньше пятнадцати минут ушло на то, чтобы по-
том освободить ее из пасти ящера.
Перевязав рану, Рюмин хотел было продолжать ра-
боту, но не смог. Уже через несколько минут после уку-
са его бросило в жар. Все тело пылало как в огне. По-
мутнело сознание. Сердце стало работать с перебоями.
Исчез слух. Впечатление было такое, как будто зало-
жило уши. Все окружающие предметы словно окутал
туман.
Здоровым Рюмин почувствовал себя лишь на сле-
дующий день.
Так впервые было доказано оглушающее действие
вараньего яда, который находится не в зубах, как у
змей, а... в слюне. Такое же оглушающее действие эта
135
оказывает на любую жертву, попадающую в зу-
бкИЛесчаного крокодила.
Но на этом опыты над вараном не кончились. И са-
мые интересные из них были впереди.
Нужно было проверить необыкновенный иммунитет
варана к различным змеиным ядам.
«Пойманных варанов держали в руках и давали
змеям кусать их беспрепятственно, так сказать, вдосталь,
без малейшей «утечки» яда. В одном случае трех вара-
нов укусили шесть гюрз. В другом то же самое на
варанах проделали шесть кобр. Вараны не умирали. На
месте змеиных укусов появились лишь точки, которые
разрастались в пятна. А ведь каждый полный укус
змеи — это, по меньшей мере, три миллиграмма страш-
нейшего яда, что в десятки раз превышает смертельную
дозу для человека».
В данном опыте чрезвычайно любопытно такое яв-
ление: варану в одинаковой степени не страшен ни яд
гюрзы, ни яд кобры. У него, если можно так выразить-
ся, поливалентный иммунитет, и появился он не сразу,
а постепенно, на протяжении многих миллионов лет. Ва-
раны и змеи живут по соседству давно и так же давно
враждуют между собой. Поначалу, наверно, не все ва-
раньи предки выживали от змеиных укусов. Зато остав-
шиеся в живых передавали свою невосприимчивость
к змеиным ядам новым поколениям. По словам самого
Рюмина, способность варана переносить огромные дозы
яда — исключительное явление в мире животных и, впол-
не вероятно, подскажет новые пути создания противо-
змеиных сывороток.
ЮБОВЬ
Электрический свет, озарявший ночной, почти без-
людный перрон, вдруг заскользил по переборкам, двери
и потолку моего купе. Только по движению света в ку-
пе я и понял, что поезд тронулся, но так тихо и незамет-
но, словно не хотел, чтобы кто-нибудь знал о его от-
правлении.
Мягко постукивая на стрелках, он медленно вошел
в темноту.
Из /Чары всю ночь мне предстояло ехать строго на
юг, и сторону Кушки.
Я стал у окна, подставив лицо теплому потоку вет-
ра. Небо было черное, в ярких звездах, едва различимы
были мелькавшие вдоль дороги столбы. Неожиданным
светом кидались, наскакивали полустанки, а за ними —
снова глухая непроглядная темень. Какие-то огоньки —
то здесь, то там — блуждали по степи. Вероятно, это
были мотоциклы или автомашины.
Если судить по карте, железная дорога должна смы-
каться кое-где с Мургабом, близко подходить к нему,
к водохранилищам. Я пристально вглядывался в тем-
ноту в надежде что-нибудь увидеть за окном — хоть
берег реки, хоть краешек воды, но так ничего и не
увидел. Все было одето непроницаемой тьмой.
Когда стоять у окна надоело, разделся и лег в по-
стель. Вагон покачивало, уютно светил плафон, все рас-
полагало к приятной дремоге, но спать не хотелось.
137
Т4 юг я ехал для того, чтобы ознакомиться С Бад-
Иа Л страной «Встающего ветра», интерес к которо-
ХЬ13ОМзЖег во мне мой друг зоолог Лобанов, а также
встретиться с сотрудником Бадхызского куланьего запо-
ведника змееловом Юрием Орловым.
Об Орлове я был наслышан еше задолго до встречи
с ним. О нем часто писали в газетах и журналах. Га-
зетчики на все лады смаковали его бесстрашие, его уди-
вительно смелое обращение со змеями.
Запомнился один газетный снимок.
Крупным планом поднявшаяся на хвосте кобра. Не
далее полуметра от нее — опустившийся на корточки че-
ловек. Руки его широко раскинуты в стороны, словно
для дружеских объятий. В левой — соломенная шляпа,
правая — пустая. Шляпой змеелов старается отвлечь
внимание кобры, чтобы, улучив удобный момент, схва-
тить ее за шею незащищенной рукой.
В одном из номеров московского журнала Орлову
был посвящен большой очерк. Автора этого очерка по-
разила выносливость змеелова. Встреча произошла в
разгар туркменского лета. Журналист, изнемогая от
жары, обливался потом, а Юрий Орлов стоял перед ним
и хоть бы что, — словно находился в другом климатиче-
ском поясе.
В следующем эпизоде рассказано о том, как Орлов,
охотясь в пустыне, остался без пищи и воды и чуть не
погиб. Выручила находчивость — случайно он набрел
на термитник, разворошил его, наловил термитов и, при-
правив их уксусом, съел. Так он спасся от голодной
смерти.
— Ну, и как? Понравились термиты? — спросил жур-
налист.
. —Пальчики оближешь! — улыбнулся змеелов.—
Советую и вам когда-нибудь попробовать такое же изы-
сканное блюдо. Но не ручаюсь, что вы закажете его в
ресторане.
Подобные эпизоды рассчитаны на любителей экзо-
тики, на обывателей.
Меня же интересовал созданный Орловым питомник
для змей: каков он, этот питомник, много ли в нем обита-
телей и как управляется с ними их хозяин? Журнали-
сты об этом почти не писали. А я, если говорить откро-
венно, сгорал от любопытства и нетерпения все самому
138
увидеть, поговорить со змееловом о многом его рас-
спросить.
Конечно, я кое-что знал уже о других змеепитомни-
ках. читал о них.
Крупный серпентарий находится в американском
городе Майями. Там, наряду с другими змеями, содер-
жатся пятиметровые королевские кобры и синие бун-
гары. Природа наделила их оружием ужасной силы. Яд
синего бунгара, например, в пятнадцать раз превышает
токсичность яда обыкновенной кобры!
И все же не этим снискал себе известность серпен-
тарий в Майями, а неслыханными опытами, которые
проделал на себе его директор Билл Хааст. Он решил
опровергнуть мнение ученых, настойчиво утверждав-
ших, что человеческий организм не способен выработать
иммунитет против змеиных укусов. Хааст опроверг это
мнение. Но какой ценой! Отважный экспериментатор
испытал на себе зубы восьмидесяти трех кобр и змей
других видов! Во время этих опытов он много раз был
на краю гибели, не раз и не два прибегал к помощи кис-
лородной подушки.
Но самый крупный змеепитомник находится, навер-
ное, в Бразилии, в Бутантане. Эта страна занимает пер-
вое место в мире по количеству змеиных укусов: 100
тысяч в год! Из них 20—40 тысяч со смертельным
исходом. И все же многих укушенных спасает от гибе-
ли лротивозмеиная сыворотка.
О змеепитомнике в Бутантане интересно рассказал
в своей книжке известный советский ученый Федор Фе-
дорович Талызин.
В прекрасно оборудованных лабораториях научные
работники этого серпентария разрабатывают и выпуска-
ют сыворотку пяти типов. Для этого институт получает
ежегодно 20 тысяч каскавелл, бушмейстеров, шарарак
и других представителей ядовитого племени, населяю-
щего леса и саванны Бразилии. «Чтобы иметь такое
количество змей*, институт должен был бы содержать
большой штат оплачиваемых ловцов-профессионалов,
но в колоссальном труде Бутантана заинтересована вся
нация. Шестнадцать тысяч добровольных «корреспон-
дентов», получающих взамен присланных змей орудия
♦ Ф. Ф. Талызин. «Ядовитые животные суши и моря».
139
пчволяют решить эту трудную проблему. Почта
лова,	д0СТавляет опасный груз из самого отдален-
бесплат страны. Дважды в неделю ящики вскрыва-
н°г° специальном павильоне, змей сортируют и опре-
деляют им новое жилье. Змей расселяют по видам в
специальных помещениях с искусственным климатом,
где строго соблюдаются все условия обитания в при-
роде вплоть до интенсивного ультрафиолетового облу-
чения».	о _
Я не сомневался, что серпентарии Бадхызского запо-
ведника намного меньше, скромнее, чем в Бутантане,
но это ничуть не уменьшило моего интереса к нему.
Рано утром, не доезжая километров пяти до Кушки,
поезд остановился напротив поселка из белых одно-
этажных домиков. Внизу, недалеко от насыпи железно-
дорожного полотна, возвышался металлический пор-
тал — что-то вроде символических ворот для торжест-
венного въезда в поселок.
На верху портала слова:
«Бадхызский государственный заповедник».
Когда поезд ушел, я внимательно оглядел открыв-
шуюся передо мной местность. Обширную долину, вы-
тянутую с севера на юг, ограждали высокие, с мягкими
очертаниями холмы. Впечатление было такое, будто эта
долина когда-то была окружена стенами несокрушимой
цитадели. Со временем ее стены и башни оплыли и от
прежней крепости остались лишь тупые, слитые воеди-
но холмы. Ввиду того, что холмы высокие, долина ка-
залась глубокой чашей, по дну которой разбрелись де-
р евья, зеленели огороды.
Это был поселок Моргуновский, или просто Моргу-
нова, — центральная усадьба заповедника.
Вскоре всю долину наполнил легкий утренний свет,
золотисто-желтой краской засверкали холмы. Заструи-
лись в небо узкие деревья. Таких долин я видел немало
на солнечных полотнах Мартироса Сарьяна.
Спустившись с насыпи, я прошел под аркой портала
и направился в поселок. Дорога делила усадьбу на две
части. Перспективу замыкал небольшой домик, приле-
пившийся к подножию желтого увала.
Слева на пустыре — я сразу об этом догадался —
было что-то вроде живого уголка: на огороженном про-
волокой участке находилось несколько не совсем обыч-
140
ных животных. Рядом с серой ослицей пощипывал тра-
ву отливавший золотом красавец кулан. Ослица была
матерью кулана. Старая, с большим отвисшим ЖИВОТОМ,
в сравнении с сыном она казалась совершенным уродом.
Недалеко от них, на земляном холмике, словно извая-
ние, застыло животное, похожее сразу и на курдючную
овцу и на дикого барана-архара.
В отдельном загоне разгуливал безоаровый козел.
Усадьба была безлюдна.
Перед участком, где паслись животные, стояло длин-
ное здание. Как выяснилось потом, в нем размещались
лаборатории, дирекция заповедника и другие служеб-
ные помещения.
Перед окнами здания разными оттенками красного
пылали циннии, сладким ароматом тянуло от розоватых,
сиреневых и белых петуний.
Пока я разглядывал это, откуда-то появился моло-
дой, голубоглазый блондин. В его густой шевелюре, на-
ряду с совершенно белыми, виднелись темно-золоти-
стые пряди. Приветливо улыбнувшись, парень протя-
нул руку и сказал:
— Дима. А вы из Ашхабада? Змеелов?
Я подтвердил.
— Вашу телеграмму мы получили еще вчера, — про-
должал Дима, — и мне было велено встретить вас, но
я, понимаете, немного проспал.
Я'рассеянно глядел на холмы, на долину и думал о
том, как бы поскорее встретиться с Орловым.
— А вы знаете,— перебил мои мысли Дима,—я ведь
тоже в некоторохм роде змеелов, хотя по штату — всего
лишь электрик.
Он достал из кармана бумажник и извлек из него
какую-то фотографию.
Полюбовавшись снимком, протянул мне:
— Вот вам вещественное доказательство...
Дима был снят в профиль. На фоне ярчайшей не-
бесной синевы четко выделялось юношеское, в бронзо-
вом загаре лицо, обращенное вверх, навстречу серой,
как веревка, змее, которую держал он вытянутой ру-
кой. Голова змеи была не дальше десяти сантиметров
от губ человека. Это была гюрза. С такого расстояния
она могла мгновенно укусить за лицо, и спасать чело-
века было бы бесполезно.
141
_____Однако вы слишком вольно обращаетесь с гюр-
сказал я, возвращая снимок Диме,- к чему та-
кие’ фокусы? Неровен час, и вы жестоко расплатитесь
за ваше легкомыслие.
— Ну, что вы!.. — усмехнулся парень, — она меня
любит...
Я только руками развел. Надо же!.. Змея любит че-
ловека... За что бы это?
_____ Из Чего вы заключили, что гюрза вас любит? —
спросил я Диму.— Лично я убедился как раз в проти-
воположном. Гюрзы не раз доказывали мне свою «лю-
бовь» таким образом, что я едва остался жив.
— Нет, нет. Она хорошая. Она любит меня, — не сда-
вался Дмитрий. — Кстати, не хотите ли взглянуть на
нее?
— Где же она?
— Да вот в этом помещении, — указал мой собесед-
нид на здание, возле которого пестрели цветники.
Дима отомкнул замок, висевший на двери, и мы за-
шли внутрь небольшой пустой комнаты. За низкой пе-
регородкой, в углу, свернувшись кольцами, лежала
гюрза.
— Вот вы спрашиваете: из чего я заключил, что
гюрза меня любит? Во-первых, она ни разу меня не
укусила, не зашипела даже. Разве это не доказатель-
ство любви? — воскликнул Дима. — И во-вторых, когда
я отнес ее километра за два отсюда и выпустил на во-
лю, она вернулась обратно. Заползла в эту комнату и
улеглась на мою кепку. Ей почему-то очень нравится
моя старенькая кепка. Ни на чем другом лежать не хо-
чет, как только на ней.
— Зачем же вы ее уносили? Пускай бы и жила
здесь.
— Да я ни за что не расстался бы с ней, — пояснил
Дима, —если бы не наши. Ругать стали, боялись, что
укусить кого-нибудь может. Эта комната, где мы стоим,
раньше-то не запиралась. Замок я недавно повесил.
И вот когда она вернулась, я понял: любит меня. Ну и
я в долгу не остаюсь: добываю для гюрзы корм, иног-
да беру в руки, глажу.
Вначале все, о чем рассказывал этот парень, каза-
лось мне бредом сумасшедшего. Я слушал и ушам сво-
им не верил. Но потом, поразмыслив, пришел к выво-
142
ду, что, может, пожалуй, и змея полюбить человека,
если он достоин этого, если проявляет внимание, забо-
ту. Как известно, ласка и забота покоряют даже зверя.
К тому же характеры у змей, как и у многих животных,
разные. Возможно, Диме попался экземпляр смирной
гюрзы. Только этим и можно объяснить ее миролюбие
и привязанность к человеку.
— Хотите, я сейчас возьму ее в руки, — вдруг пред-
ложил Дима и уже занес ногу, чтобы перелезть через
перегородку.
— К чему?—остановил я его,— вы же не факир, а
я не иностранный турист. Не надо...
Когда Дима запер дверь, я попросил отвести меня к
Орлову.
Проходя по усадебной дороге, я заметил слева ка-
кой-то странный двор, состоявший из каменного ограж-
дения, на самом верху которого, параллельно земле,
торчали наружу острые железные прутья. Они прида-
вали ограде мрачный острожный вид.
— Что это? — кивнул я в сторону ограды.
— Наш змеепитомник, — ответил Дима, все время
молчавший, пока мы шли и, видимо, огорченный тем,
что я отказался посмотреть на то, какие нежные чувства
к нему питает гюрза.
Особенно внушительно выглядели железные прутья,
назначение которых я понял сразу. Они преграждали
путь тому, кто захотел бы проникнуть в питомник ради
бесстрашной лихости или простого любопытства. Лю-
бой, кто попытался бы это сделать, обречен на верную
смерть.
Вскоре мы подошли к домику, стоявшему у холма,
чуть в стороне от серпентария.
На низкое, в три ступеньки крыльцо, вышел Орлов.
Он был в белой шелковой майке и синих спортивных
брюках. Бросилось в глаза его атлетическое сложение.
Он был похож на хорошего гимнаста: покатые, бугри-
стые плечи, широкая грудь, узкая талия. Руки длинные,
из крепких, ясно обозначенных мышц. В небольших
слегка запавших глазах на круглом лице застыло дет-
ское застенчивое выражение.
Мы поздоровались. Я вкратце рассказал о цели свое-
го приезда.
Во время нашего разговора на крыльцо вышла жена
143
_________молодая красивая женщина. МельКОМ взгля-
Орлова _ она неслышно вошла в Дом> и больше не
нув на **
ноявля^Лу, чт0> Будем чай пить или осмотрим мое хо-
зяйство? — сказал Орлов.
— Если не возражаете, — ответил я, — сперва по-
смотрим ваше хозяйство.
Орлов похлопал ладонями по карманам брюк. В од-
ном из них что-то зазвенело. Орлов вынул связку клю-
чей и попросил следовать за ним.
Мы подошли к змеепитомнику с той стороны, где в
заборе была небольшая калитка. Отпирая замок, Орлов
повернулся ко мне и предупредил, чтобы я внимательно
глядел под ноги: ненароком можно на змею наступить—
в питомнике они разгуливают на свободе, где хотят.
Серпентарий состоял из четырех вольер и лаборато-
рии для отбора змеиного яда.
Внутри каждой вольеры — небольшого дворика, за-
росшего бурьяном, — вырыты землянки. Там змеи укры-
ваются в зной, в непогоду.
В каждой вольере — круглые, вровень с землей, ча-
ши — бассейны.
Вот кобриная вольера. Орлов предлагает спуститься
в землянку и взглянуть на ее «интерьер». На двух стел-
лажах из досок я увидел десятка полтора кобр. Наше
появление не произвело на них никакого впечатления.
Поднявшись из землянки, мы подошли к бассейну, в
коюром плавали жабы — любимое блюдо кобр. Орлов,
нагнувшись, поднял с земли тонкую палку и провел ею
по верхушкам бурьяна. В тот же миг над ним подня-
лось с полдюжины шипящих змеиных голов.
Потом мы побывали в вольере для гюрз. Здесь та-
кие же землянки, бассейны и бурьян. Возле одного бас-
сейна я заметил притаившуюся в бурьяне гюрзу, заня-
тую охотой на птиц—воробьев и трясогузок, прилетаю-
щих на водопой. Гюрзы жаб не употребляют, они пита-
ются в основном грызунами, но и птицами не прене-
брегают.
Орлов показал мне палку с крючком на конце. С по-
мощью этой палки он собирает змей в специальный ящик
во время отбора яда.
— Сколько же яда вы получаете в течение года? —
спросил я Орлова.
144
ответил он°° .гюрзиного и граммов 50 кобрино-
, L он, — фармацевтическая промышленность
сейчас больше нуждается в гюрзином яде Поэтому кобр
у нас значительно меньше, чем гюрз. ’ J
- И куда же вы поставляете вашу «продукцию»?
— В Таллин. На химико-фармацевтическйй завод.
Там из него приготавливают препарат «Випросал».
После осмотра серпентария Орлов пригласил меня
в дом, чтобы продолжить нашу беседу. Он зашел на
кухню и принес бутылку шампанского, достал из сер-
ванта два бокала и разлил в них золотое игристое вино.
. — Ну, что ж... Выпьем, — предложил Орлов. Я под-
нял бокал и хотел было чокнуться с хозяином дома, но
он в ту же секунду отвел руку.
— Извините, но я шампанским не чокаюсь, — сказал
Орлов.
— Почему?
— Шампанское для меня как хлеб. Где же вы виде-
ли, чтобы кто-нибудь чокался хлебом?
— Да. Верно. Хлебом не чокаются,— согласился я
и выпил вино.
Я снисходительно отношусь к человеческим причу-
дам, в чем бы они не проявлялись, лишь бы они, эти
причуды, не заслоняли главных достоинств человека.
Орлову, видимо, хотелось быть в чем-то оригинальным,
не похожим на других. Ну и пусть.
После выпитого вина наша беседа пошла веселей.
Между прочим, я рассказал Орлову о встрече с элек-
триком.
— Этот парень, — сказал я, — утверждает, что его
любит гюрза. Странно как-то...
— Ничего тут странного нет,—возразил Орлов.—За
змеями утвердилась репутация, — вы знаете это не ху-
же меня — хитрых, коварных, злых животных. Но ред-
ко кто вспомнит при этом об их уме, тончайшей интуи-
ции. Змея прекрасно понимает, с каким намерением под-
ходит к ней человек. Если с добрыми, зачем же ку-
саться!
Возьмем кобру. Быстрая змея. У нее отличное зре-
ние и слух, но кусаться не любит. Только доведенная
до крайности она может броситься на врага.
Очень умна гюрза. Яд впустую не тратит, а если
кинулась, то жертва будет поражена наверняка.
145
Кому же вы больше симпатизируете? Гюрзе?
, р{ет, я только считаю, что сильный и умный про-
тивник достоин уважения.
Орлов снова наполнил бокалы. Молча выпив вино,
я спросил:
— Ну, а змеи кусали вас?
— Да, был такой случай. Прямо здесь, в моем сер-
пентарии.' Я держал в руках гюрзу, и в это время что-
то отвлекло мое внимание. Змея воспользовалась этим
и укусила. Я с трудом добрел до дома и, потеряв созна-
ние, упал на крыльцо. Очнулся только в больнице. От-
равление было тяжелым, насилу поправился.
Тот, кто имеет дело со змеями, хорошо знает: ка-
ким бы осторожным ты ни был, укусы неизбежны. Ор-
лов не ведает страха, не боится за свою жизнь. Но в его
характере меня удивило другое: его огромное трудолю-
бие, его бережное отношение к змеям, на которых он охо-
тится в одиночку.
Добровольных «корреспондентов», как в Бутантане,
у него нет. Добывая змей, он ездит по всей республике.
Сотни километров по пескам пустыни, по предгорьям и
по голой степи. То же самое надо проделать, чтобы до-
быть корм для змей. Сколько выносливости и терпения
нужно от человека в такой работе!
Долго держать змей в серпентарии нельзя. После
отбора яда они обычно болеют и, если их не выпустить
на волю, могут погибнуть даже в питомнике.
И вот, чтобы змеи поправили свое здоровье, Орлов
уносит их туда, откуда взял, — на природу. И через не-
которое время снова приступает к отлову.
— В общем, хозяйство у меня хлопотливое, работы
хватает, — заключает свой рассказ мой собеседник.
.— А как насчет вознаграждения?
— Если умно подойти к эксплуатации змей,— отве-
тил Орлов, — то за сезон одна гюрза может дать до че-
тырех граммов яда. Это 640 рублей. Говорят, такой до-
ход дает одна дойная корова. А у меня таких «коров»
не меньше шестисот. Вот и считайте, сколько они дают
за труды.
Но дело тут не только в коммерческой ценности
яда, — серьезно добавил он, — гораздо важнее то, что
чз одного грамма яда можно получить сотни килограм-
'.46
мов ценного лекарства, излечить человека от недуга, а
то и жизнь ему спасти.
Слушая Юрия Орлова, я подумал: вот так проявля-
ется истинный героизм — буднично, повседневно, неза-
метно. И человек, проявляющий этот героизм, считает
его обычной нормой поведения, не требуя за него ни
славы, ни наград.
ПАСНЫЙ
ПОДАРОК
Утро. Нам предстоит поездка в горное местечко Чу-
ли. Прошел уже час, другой, а автобуса все нет и нет.
Члены кружка юннатов, которым я руковожу, сидят на
скамейках вдоль кленовой аллеи Дворца пионеров и
откровенно скучают. О, как я понимаю их нетерпенье
быстрее отправиться в горы, на берега торопливой ре-
чушки, над которой, словно паруса, шумят густые свет-
ло-зеленые ветлы!
Каждая поездка в Чули сулит ребятам массу инте-
ресного: охоту за насекомыми, маленькие открытия,
приключения и вольную лагерную жизнь под открытым
небом.
Часам к одиннадцати автобус все же подошел. Юн-
наты (были среди них и девочки), дружно сорвавшись
с мест, начали грузиться. Вещей много. Надо захватить
с собой все необходимое на несколько дней: продоволь-
ствие, палатки, спальные мешки, посуду, дрова.
Когда все уже расселись и автобус готов был тро-
нуться в путь, у подъезда Дворца остановился военный
грузовик. С него сошли двое солдат в зеленых фураж-
ках и сняли с машины небольшой деревянный ящик с
надписью: «Змея!»
Подойдя к пограничникам, я спросил, куда они не-
сут свой груз.
— В подарок юннатам, — ответил один из них.
148
я поблагодарил пограничников за подарок и прово-
дил их в свой кабинет. Второпях я даже не заглянул в
ящик, а только спросил, что за змея в нем.
— Кобра, — ответили солдаты.
Я запер кабинет, а ключ от него отдал нашей лабо-
рантке, пожилой женщине, которую все мы звали тетей
Маней и которая в моем кабинете на специальной эта-
жерке выкармливала гусениц тутового шелкопряда.
Все, казалось, было хорошо: неожиданный подарок,
экскурсия, весна... и никому не пришло тогда в голову,
что в наше отсутствие кобра сумеет выбраться из ящи-
ка и устроит серьезный переполох, а меня сочтут глав-
ным виновником этого происшествия. Но... об этом не-
много позже.
Наскоро попрощавшись с пограничниками, я сел в
автобус.
Пока мы ехали по городу, в машине было шумно:
кто с товарищем спорил, кто громко смеялся, кто пы-
тался запеть...
Но вот мы за чертой Ашхабада, и в автобусе насту-
пает тишина — только слышится ровный рокот мотора.
Повернувшись к окнам, ребята во все глаза смотрят по
сторонам, где столько света, простора и волнующих
красок. Даже наш оранжево-красный автобус и тот
как бы подчеркивал своим видом весеннюю прелесть
земли.
На юге, одетые в мягкую траву-мураву, проплывали
холмы. За ними синели неровные вершины Копет-Дага.
А справа, почти до самого горизонта, до светлой поло-
ски песков, привольно раскинулась зеленая лощина с
какими-то домиками на ней и купами деревьев.
Потом дорога нырнула вниз и пронеслась сквозь
густую веселую рощу. За этой рощей, справа, словно в
танце, закружились шиферные крыши домов колхозного
поселка. С другой стороны, вдалеке к самому под-
ножью отуманенных гор темным малахитом прильнул
поселок Багир.
Затем дорога надвое рассекла бесконечный фрукто-
вый сад и так летела до самого въезда в душистую
прохладу Фирюзинского ущелья.
Справа и слева мелькали темные стволы карагачей,
над которыми круто возносились серые и желтые ска-
лы. Ущелье извивалось между ними. И скалы то вста-.
149
а нашем пути, то медленно, как бы с неохотой
находились в стороны, пропуская нас вперед.
Р ущелье кончилось внезапно.
Вскоре на развилке дорог машина, свернув на-
право, покатилась вниз по крутому спуску горной до-
липы.
Кончился этот спуск у въезда в Чули. Мы въехали
в ворота и остановились в дубовой роще, которую на-
искось пересекла звонкая речка Чулинка.
Дубовая роща. Это —чудо! На теплой, прогретой
земле — свет и тени. И воздух здесь особенный: све-
жий, бодрящий, настоенный на солнце, дубовой коре и
молодых узорчатых листьях.
Недалеко от речки в укромном уголке мы расчи-
стили от камней ровную площадку для палаток, сложи-
ли в них вещи, прибрали, навели порядок.
Управившись с хозяйственными делами, пригото-
вили обед Мы ели из общего котла. Ах, какой вкус-
ный, какой аппетитный был обед! Наверно, ни один
самый искусный повар в мире не смог бы приготовить
такого обеда.
После отдыха определили маршруты пеших похо-
дов, назначили дежурных по кухне и на ночное
время.
Вечером долго сидели у костра, толковали на раз-
ные темы, спорили, горячились. Когда голоса затихли,
было слышно, как о чем-то сонно и мрачновато бормо-
чет Чулинка.
Наутро чуть свет—в поход. Было решено обсле-
довать сухие балки к востоку от нашего лагеря.
Я иду впереди. За мной цепочка юннатов — светлые
кепи, панамы, широкополые сомбреро. У каждого, как
и положено, за плечами — рюкзак, в руках — сачки.
Вершина горы вспыхивает оранжевым блеском, а
на склонах, в извилистых складках еще лежат фиоле-
товые тени.
Воздух прозрачен. Дышится легко. Ребятам такие
походы нравятся. Польза от них немалая. Они не толь-
ко закаляют физически, но и обогащают знаниями о
природе. Как руководитель и старший по возрасту, я
стараюсь передать ребятам свой опыт натуралиста,
научить их зоркости, вести записи наблюдений.
Спускаемся в балку. Вся она зар.осла серыми коч-
150
ками полыни, ершистым яндаком и круглыми, как шап-
ки, кустами бурьяна.
Балка извивается вдоль горного склона.
Я сбавляю шаг. Ребята идут со мной рядом.
— Ну, вот, — говорю я им,— можно, пожалуй, на-
чинать...
Они разбегаются по дну балки, обшаривают каж-
дый куст, заглядывают в норы, переворачивают камни.
Проходит немного времени... и вот уже раздаются
радостные возгласы наиболее удачливых охотников.
Один за другим они подбегают ко мне, чтобы пока-
зать свои трофеи.
Чего тут только нет!.. Жуки, кузнечики, быстрые
ящерки, горные и степные агамы, длинноногие сцинки,
золотистые мабуйи. Есть и бабочки: голубянки, пяде-
ницы, желтушки.
Из одной балки мы переходим в другую, и тут ре-
бята резво гоняются за своей добычей.
Незаметно пролетает время. Глядь, а солнце уже
клонится к западу. Ребята умаялись, вспотели. Пора в
лагерь.
Подойдя к шоссе, я вдруг замечаю на обочине не-
сколько маленьких воронок.
«Интересно, знают ли юннаты, кому принадлежат
эти воронки?»
На мой вопрос долго никто не отвечает. Наконец,
кто-то нерешительно произносит:
— Кажется, чертик там живет. А какой он, не
знаю.
— Да. Так иногда называют обитателя вот такой
лунки, —говорю я ребятам. — А по-научному — это ли-
чинка муравьиного льва.
Услышав про льва, юннаты настораживаются — это
интересно. Ведь речь идет про личинку какого-то льва.
И всем захотелось поглядеть на эту личинку.
Прежде чем удовлетворить любопытство моих
юных друзей, я прошу их принести хотя бы одного или
двух муравьев. На поиски уходит много времени (ког-
да нужно, и муравья не сыщешь сразу). Наконец, его
находят. Я бросаю муравья в песчаную воронку и в ту
же секунду на ее дне кто-то ворохнулся,* выставив
кверху темные крючья. Муравей, схваченный ими, ис-
чез под слоем пыли.
151
Так стремительно и ловко действует личинка му-
равьиного льва.
н __ ну> а теперь, — сказал я,— давайте поглядим
на «чертика».
Правой рукой, как лопатой, я подкопнул воронку.
Часть песка пропустил между пальцев, а остальную
часть сдул с ладони. На ней неподвижно лежал непри-
ятный на вид серый бородавчатый мешочек в коротких
ворсинках. Взгляды ребят прикованы к моей ладони.
Какое-то время они молчат, рассматривают на ней
таинственный мешочек. Потом начинают перебрасы-
ваться замечаниями, которые скорее похожи на ком-
ментарий к тому, что они увидели.
— Хитрый видать, черт-то, — говорит один из них, —
притих, будто мертвый.
— А где глаза у него? — спрашивает другой, — не-
ужели слепой?
— А зачем ему глаза? Газету что ли читать? В пес-
ке ведь сидит.
— Да и ног, кажется, нет...
— Ноги... К чему они ему! Если бы стометровку
бегать...
— А страшный-то какой! — с ужасом произносит
девочка.
— Чертом-то зря что ли называют,— резонно от-
вечает ей юннат. — Вон рога-то какие.
Личинка муравьиного льва — хищник, характер у
нее агрессивный, злой. Это она строит ловчую ямку и
терпеливо ждет, когда свалится в нее какой-нибудь
муравьишка, гусеница или жук. А если свалится — не
вырвется, «чертик» уничтожит мгновенно. Ждать та-
кого момента ему приходится долго. И все же этот мо-
мент наступает. Почему? Что привлекает насекомых в
смертельную западню? Может, личинка издает какой-
нибудь звук или соблазнительный запах? Пока это
одна из многочисленных загадок природы.
Ну, а каков из себя взрослый муравьиный лев? По-
хож ли он на личинку? Ничуть. Во взрослом виде это
насекомое похоже на стрекозу. Есть у него и глаза, и
крылья, и три пары ног.
Немало интересного принес нам и следующий день.
Утром мы предприняли поход на Соленый арык,
расположенный в нескольких километрах от дубовой
152
рощи. Вытекает он из небольшого родника у подножия
горы. Вода в нем действительно солоноватая, но чис-
тая, как хрусталь.
Берега арыка в нескольких местах заросли тростни-
ком и ежевикой. Русло неровное —то узкое, то широ-
кое. Разливаясь на мелководье, вода бежит’ по разно-
цветной гальке, сверкая мелкой трепетной рябью.
Было еще прохладно. Прилепившись к листьям тра-
вы и тростника, висели на них сонные стрекозы: снимай
и клади в коробку.
Но вскоре пригрело солнце. Стрекозы ожили, заст-
рекотали над водой, над кустами, и юннатам пришлось
пустить в ход свои сачки.
Стрекоз было несколько видов. Но чаще всего по-
падались лютка и красотка. Природа не поскупилась
на их окраску. Особенно ярко окрашена красотка — от-
сюда и название. Брюшко и глаза самца цвета зелено-
вато-синей морской волны. Крылья с краев мягкого
буровато-черного цвета.
У самки наряд другой, но такой же яркий, бросаю-
щийся в глаза. Брюшко изумрудно-золотистое, а
крылья прозрачно-зеленоватые. Все стрекозы полезны.
Они уничтожают за день тучи комаров.
Там же, на Соленом арыке, нам везло на диких
пчел, ос, шершней, бабочек, прилетевших в полдень на
водопой. Кто-то из ребят обнаружил, что в арыке во-
дится' рыба. Ну, как тут удержаться от рыбалки!
В нескольких местах мы перегородили арык и на-
ловили с ведро маринок.
Рядом с Соленым арыком, на гладкой глинистой
поверхности, я заметил небольшое, размером с копей-
ку, отверстие. Обычно в таких норках живут роющие
осы: сфексы, помпилы, наездники. Охотятся они на гу-
сениц, мух и кузнечиков. Парализуя жертву, осы от-
кладывают в нее яичко, из которого потом появляется
личинка, питающаяся полуживым насекомым.
Некоторые наездники откладывают яички в коко-
ны паука тарантула. А такая оса, как камбас, — в жи-
вого каракурта. Чтобы проделать такую сложную «опе-
рацию», от камбаса требуется быстрота, смелрсть и
ловкость. Ведь он вонзает свой яйцеклад прямо в рот
каракурту! Смело бросающийся на любое насекомое
и даже небольших змей, каракурт, завидев камбаса,
5 В. Шаталов	153
нает трепетать от страха. Ужаленный осою в рот
НаЧ итый паук с этой же секунды становится пищей
лляВличинки камбаса.
Я подозвал юннатов и попросил подождать «хо-
зяина» вертикальной норки. Ждать пришлось доволь-
но долго.
Кое-кто из ребят уже стал скучать, позевывать. Но
наше ожидание было вознаграждено с лихвой, когда
появился крылатый «хозяин». Это был похожий на осу,
но более темный и больше размером наездник. Он опу-
стился недалеко от нас со своей добычей — белой пят-
нистой гусеницей. Не шевелясь, она лежала на спине.
Видимо, наездник уже успел ее парализовать.
Обхватив гусеницу передними ногами, он стал по-
двигать ее к норе.
Вот до норы осталось не больше двух сантиметров,
наездник соскочил с гусеницы, малость отдохнул и
нырнул в норку — надо проверить, нет ли там непро-
шеного гостя: за время отлучки всякое бывает...
Проверил. Вылез наружу — все в порядке. Теперь —
за дело.
Затолкал гусеницу в норку и сам скрылся туда же.
Не появлялся минут пять. Надо было на гусеницу
отложить яички. Когда это было сделано, вылез опять
наружу и забросал входное отверстие землей. Потом,
упираясь головой, основательно утрамбовал ее.
Встреча с наездником произвела на юннатов силь-
ное впечатление — весь вечер только и разговоров бы-
ло о нем и насекомых вообще. Ребята забрасывали
меня вопросами, они хотели знать все. Такой интерес
вполне понятен. Насекомые удивительные создания.
У многих из них, в отличие от крупных позвоночных
животных, по нескольку пар глаз, органы слуха нахо-
дятся где-то на ногах, взрослые резко отличаются от
личинок.
Такими насекомых природа создала на протяжении
многих миллионов лет. И фантазия ее кажется безгра-
ничной. Пока никто с точностью не скажет, сколько на
нашей планете видов насекомых: может, миллион, а
может, больше. Больше всех жуков — 250 тысяч видов.
На втором месте по количеству видов—бабочки. У каж-
дого вида своя окраска, размер, форма, образ жизни.
Но есть у них одно общее: в мире насекомых все
154
начинается с яичка. И, как видно из наблюдения, суще-
ствуют они не зря. Именно от них, от насекомых, на-
ходится в зависимости вся органическая жизнь на
земле.
Насекомых — миллиарды! И, как ни странно чело-
век не всегда обращает на них внимание. Во всяком
случае оно не такое, как по отношению к крупным жи-
вотным. И все же нередко насекомые громко заявляют
о себе. Это когда наносят ущерб урожаям, губят леса,
разносят тяжелые болезни, жалят, смертельно ку-
сают.
Говорили и о пользе насекомых.
И тут вспомнили о нашей домашней пчеле — заме-
чательной труженице садов и полей. Опыляя растения,
она помогает повышать урожайность многих сельско-
хозяйственных культур. Это поистине колоссальная ра-
бота, доступная только ей, домашней пчеле. Она же,
собирая с цветов нектар, дает человеку чудесный мед и
воск.
Домашнюю пчелу знает каждый, но многие ли зна-
ют о том, что на нашей земле живет свыше тридцати
тысяч пчел других видов?
Вспомнили и о том, какую роль играют насекомые
в питании птиц, в выкармливании птенцов. Существу-
ет даже предположение о том, что именно насекомые
заставили птицу обрести способность летать. Взять, к
примеру, хотя бы стрижей, ласточек, мухоловок.
Насекомые в великом множестве поедают и друг
друга.
Например, пауки, уничтожающие мух и разных жу-
ков. Насекомыми питаются и многие крупные живот-
ные.
И еще говорили о том, сколько неразгаданных тайн
хранит жизнь насекомых, об их связи с окружающей
средой, друг с другом и как важно изучать их.
А изучать насекомых не просто. Жизнь многих из
них до сих пор остается загадочной. Дело в том, что
они умеют отлично маскироваться и прятаться в тра-
ве, в земле, в норах, под камнями, под древесной ко-
рой. От ученого-энтомолога требуется большое тер-
пенье и тонкая наблюдательность. Порою на то, что-
бы как следует изучить хотя бы один вид насекомого,
уходят годы кропотливого труда.
6*	155
дня через три после экскурсии мы вернулись В
Аш^слабо верю в дурные предчувствия, но все эти дни
у меня на душе словно кошки скребли.
К сожалению, мои предчувствия меня не обманули.
Когда автобус наш остановился у знакомого подъ-
езда, я увидел на крыльце директора Дворца пионе-
ров. По его взгляду я сразу определил, что он в край-
нем раздражении.
Как только я сошел с автобуса, директор отозвал
меня в сторонку и, гневно вращая глазами, сказал:
— Вы думаете о чем-нибудь? Вы что... захотели под
суд? И меня под монастырь? Да? Так что ли?..
Я растерялся, не зная, что отвечать.
— В чем дело? Что случилось? — спросил я, вол-
нуясь.
— Ха! В чем дело!.. — воскликнул директор. — А в
том, что кобра, подаренная вам, гуляет на свободе.
Да-с! Гуляет!
- Где?
тт Да там... в вашем кабинете. А все из-за вас, из-
за вашей халатности.
«Неужели укусила кого-нибудь?» — пронеслось у
меня в голове.
Я спросил об этом директора.
— Ха! Еще не хватало, чтобы кого-нибудь укусила!
— резко ответил директор. — Вы думаете, о чем гово-
рите?
Войдя в вестибюль, я бросился во двор.
Перед окном моего кабинета встретил тетю Маню.
— Вот уже несколько дней дежурю, — спокойно ска-
гала она. — Директор поставил, чтобы мальчишек сю-
да не пускать.
Как же кобра очутилась на свободе?
На следующий день после нашего отъезда в Чули
тетя Маня принесла в мой кабинет свежие листья для
гусениц тутового шелкопряда. В это время сюда же за-
шла уборщица и сказала:
— Кобру, говорят, привезли. Нельзя ли взглянуть?
Ни разу, Маша, не видела живой кобры.
Лаборантка подошла было к ящику, стоявшему воз-
ле окна, и в ту же секунду отпрянула назад: на подо-
коннике, греясь в лучах теплого весеннего солнца, ле-
156
жала кобра. Охваченные страхом, женщины подцепили
этажерку с гусеницами, выбежали из кабинета и за-
перли его на ключ.
Об этом происшествии тотчас узнал директор. Ког-
да он подошел к окну, кобра поднялась и зашипела.
— Ох, и костерил он вас, —продолжала свой рас-
сказ тетя Маня, — ох, и костерил!., «Уж я его!», «уж
я ему!», «Какая халатность!», «Какое безобразие!».
Змейка тоже оказалась с характером: директор бра-
нится, размахивает руками, а кобра шипит и язык по-
казывает. Смех и грех!..	. .
Ребята понабежали. Директор ребят разогнал, а мне
приказал дежурить до вашего приезда.
Как и следовало ожидать, кобры на окне уже не
было.
Я вошел в кабинет и вначале решил установить,
как удалось кобре вылезти из ящика. Оглядев его со
всех сторон, обнаружил в одной из боковых досок не-
большое отверстие. Вероятно, во время перевозки из
нее вылетел сучок. В это отверстие кобра и выползла
на подоконник.
Но куда же все-таки скрылась она? Осмотрел все
}глы, столы, передвинул коробки, банки — кобра как в
воду канула.
Нашел я ее на шкафу, в гербарной коробке —на
самое дно спряталась.
Я сбросил коробку за шкаф, и тут же из-жод него
показалась змеиная голова. За голову змею не возь-
мешь. Я слегка ударил ее бамбуковой палочкой. Змея
скрылась, показался хвост. Вытащив кобру за хвост, я
поместил ее в свободный террариум.
Стоя в дверном проеме, за всеми моими действиями
зорко следил директор.
Примерно через месяц после этого происшествия ко
мне явились работники местной киностудии. Они попро-
сили снять кобру для художественного фильма. Мне
отводилась роль консультанта. Я согласился. Но до сих
пор ругаю себя за то, что пошел на это.
Часов в десять утра вместе со съемочной группой
я выехал за город, туда, где желтели небольшие бар-
ханы, поросшие редким кустарником.
Утро было жаркое. Я сказал режиссеру, что надо бы
снимать пораньше или к вечеру, когда спадет жара.
157
л сейчас песок накалился, и кобра не выдержит такой
высокой температуры. Но режиссер мое предложение
отклонил, сославшись на то, что у него строгий съемоч-
ный график и медлить ему нельзя.
Я выпустил кобру на песок, и с помощью сачка пы-
тался ее поднять, чтобы она эффектно выглядела в кад-
ре. Она долго не подчинялась. Видимо, из-за жары у
нее не было сил. Наконец, она все же поднялась. И ко-
гда оператор приготовился ее снимать, кобра снова по-
никла, распластавшись на песке. По телу змеи пробе-
жала судорога...
Так я загубил несчастную змею. Домой я возвра-
щался в скверном настроении, с едким чувством вины и
негодования на себя, на свою бесхарактерность.
ОСТЬ ИЗ МОСКВЫ
В один из теплых осенних дней ко мне пожаловал
неожиданный гость.
— Виктор Бурков! — представился он. И добавил:
— Если хотите, называйте просто Виктор.
Потом вынул из пиджака и показал мне малиновое,
с золотым тиснением, удостоверение.
Это был московский журналист, сотрудник агент-
ства печати «Новости».
Бурков был молод, высок, статен. Лицо скуластое,
широкое. Вьющиеся волосы были зачесаны назад и
кудрявились на затылке каштановой гривой. На носу,
слегка утолщенном к концу, поблескивали в темной оп-
раве очки. Сквозь стекла внимательно и весело свети-
лись карие глаза. Темный в полоску костюм, белая све-
жая сорочка из нейлона и модный галстук придавали
Буркову солидный независимый вид.
Из гостиной мы перешли в мой кабинет. Сели.
— Чем могу быть полезен? — спросил я гостя, хотя
цель его визита у меня не вызывала сомнений. За мою
долгую жизнь ко мне немало наведывалось и столичных
и местных журналистов, и всегда я был интересен для них
лишь только с одной стороны — как змеелов.
Бурков снял очки и, протирая их носовым платком,
баском произнес:
— Видите ли... мне хотелось бы написать о вас не-
159
пй очерк. Но для этого нужно, чтобы вы рассказа-
болыи о том> как вы охотитесь на змей, и других жи-
ли о сеи >
вОТПривычным Движением отправив очки на нос, Бурков
осторожно опросил:
— Наверно, были случаи, когда змеи кусали вас...
— Были.
— И много таких случаев было.
— Много.
— Вот и прекрасно! То есть... я не то хотел сказать.
Я хотел бы услышать рассказ о самом тяжком, самом
драматичном для вас укусе.
Обычная просьба. Я коротко поведал о себе, ответил
на заданные вопросы. Часть моих ответов он записал в
блокнот, но больше слушал, очевидно, твердо полагаясь
на свою память.
В это время в стеклянном террариуме на письменном
столе моего кабинета жила двухвостая ящерица. Не час-
то попадаются подобные рептилии, украшенные двумя
хвостами. Я вынул ее из ящика и показал журналисту.
Он искренне удивился, признавшись, что никогда такого
«излишества» у ящериц не замечал. Тогда я сообщил
ему, что встречаются и более разительные отклонения от
нормы. Есть ящерицы и с тремя хвостами, а в районе
Сан-Диего, например, в Америке, были пойманы двугла-
вые змеи. Это еще более изумило моего гостя. Он встал
и попросил, чтобы я положил ящерицу поверх своей ру-
ки, прицелился и несколько раз щелкнул фотоаппа-
ратом.
Потом Виктор Бурков долго рассматривал коллекцию
бабочек, развешанных под стеклом на стенах моей квар-
тиры. Особенно ему понравились бабочки Бразилии —
гордость моей коллекции — громадные морфео менелаос.
Их блестящие лазурные крылья переливаются нежными
тонами голубого цвета, словно тихая гладь морской ла-
гуны.
— Да. Не зря эти морфео признаны лучшими на на-
шей планете, — задумчиво произнес Бурков. — Между
прочим, о них здорово рассказал в своей книге «Ама-
зонка глазами москвича» журналист Олег Игнатьев. Эту
книгу я прочел залпом буквально пдред отъездом в Аш-
хабад. Чтобы написать о бабочках, Игнатьев не поленил-
ся съездить из Рио-де-Жанейро за несколько сотен кило-
160
метров до селения Тромбуду Алто и познакомиться там
с неким 1 ансом Вульфом — обладателем самой крупной
в мире коллекции бабочек. Кстати, этот самый Ганс
Вульф делает на них неплохой бизнес, поставляя морфео
в магазины, табачные киоски и лавки Рио-де-Жанейро.
С одним ловцом журналист даже побывал на охоте
за голубыми морфео. Оказывается, охотятся на них всего
два месяца в году. Летают они на большой высоте. Лов-
цы знают их задиристый характер (с кем бы подраться?)
и охотятся на бабочек с голубым лоскутом. Завидев лос-
кут, морфео бросаются на него с высоты и попадают в
подставленный сачок.
Я с удовольствием выслушал рассказ Буркова и по-
думал о том, что наша встреча на этом будет окончена;
Но этот слишком поспешный вывод не оправдался.
. — Вот вы говорите, Всеволод Дмитриевич, что, кроме
охоты на змей, вы увлекаетесь еше и рыбалкой, — снова
присаживаясь к столу, сказал Бурков. — Не смогли бы
мы на рыбалку поехать да провести вечерок у костра?
Говорят, для рыбаков у вас тут такое раздолье! Я не
скрою, эта поездка, пожалуй, больше нужна мне, чем
вам: я люблю наблюдать за героями моих очерков, когда
они в работе, в действии. Тогда и писать легче и лучше
получается.
Неотложных дел в ту пору было по горло. Что де-
лать? Сослаться на занятость? Неудобно. Человек при-
ехал издалека и, может быть, только ради этой встречи со
мной.
— Да, рыбаку у нас вольготно, — после некоторого
раздумья сказал я Буркову.— Так недавно стало, с
приходом канала. Теперь под Ашхабадом у нас несколько
хороших озер. Рыбка там неплохо берется. Итак, куда же
поедем: на озеро или на канал?
— Да мне что!.. Как вы... — весело ответил Бурков,
обрадованный тем, что я махнул рукой на свою заня-
тость и согласился с его предложением.
После обеда мы поехали на Куртлинское озеро.
Погода была теплая. Над городом простирались чис-
тые, без единого облачка небеса. На пожелтевших де-
ревьях, на домах, на улицах, на поблекших цветниках
лежала печать тихой задумчивости, безветренного сол-
нечного покоя. И только почему-то горы на юге были за-
тянуты хмурыми облаками.
161
городом, перед тем, как проехать через канал, я
J корОСТЬ
с®ат]1вот уже машина на мосту. И в тот же миг, справа
слева, сверкнули зеркальной гладью широкие полосы
воды.
— Что это? Канал? — вдруг встрепенулся сидевшии
рядом со мной Бурков.
— Он самый, — спокойно ответил я, не спуская глаз
с дороги, свернувшей за мостом налево.
— Какая роскошь! — взволнованно говорил Бур-
ков. — Нет, это не канал. Это настоящая река!
Видимо, поняв, что меня нельзя отвлекать разговора-
ми, мой спутник замолк и с интересом стал всматри-
ваться во все, что встречалось на нашем пути.
Меж тем синий асфальт дороги начал спускаться в
лощину, желтую от песка, от высохших трав и бурьяна.
Еще со спуска в лощину мы увидали вдали, за палевой
чертой камыша, кусочек яркой манящей синевы.
Это и было Куртлинское озеро.
Мы спустились в лощину. Справа, на песчаном косо-
горе, стоял высокий саксаул. Он был похож на нищего
странника, одетого в серые истрепавшиеся лохмотья.
Чуть подавшись вперед, он, казалось, с любопытством
смотрел через дорогу на вспыхнувший золотым огнем
молодой тополь, выросший на берегу озерной протоки.
Каждый его лист в овальной кроне жил как бы отдельно
от своих собратьев и светился прозрачным янтарем.
Когда мы поравнялись с саксаулом, Бурков спросил,
что это такое? Я ответил.
— Богатырь! — Как бы про себя отметил мой спут-
ник, провожая взглядом саксаул.
Мы проехали мимо длинной полосы пляжа под крас-
ным волнистым навесом, мимо высокой, как пожарная
каланча, наблюдательной вышки спасательной станции.
После этого асфальт кончился, и мы въехали в тес-
ный коридор из камыша и кустов тамариска. Обогнув
озеро с севера, поехали в обратном направлении. Вы-
брали, наконец, узкий травянистый мысок и спустились
почти к самой воде. Отсюда, напротив нас, хорошо бы-
ли видны и молодой, в осеннем золоте, тополь, и стояв-
ший на песчаном бугре могучий саксаул-отшельник.
Я опустился на колени и стал готовиться к рыбалке.
Бурков стоял рядом. Блестя окулярами, он все озирал-
162
ся вокруг, желая, видимо, как следует освоиться с не-
знакомой местностью.
Постояв молча, он тронул меня за плечо.
— Взгляните-ка вон туда. Какая прелесть! — сказал
Бурков, сдерживая волнение, и протянул руку на север,
вдоль берега. Я не сразу понял, что так восхитило Бур-
кова. В ответ на мой недоуменный взгляд он тихо, слов-
но боясь нарушить тишину или кого-то спугнуть, про-
изнес:
— Неужели вы не видите, какой восхитительный
цвет воды вон там, вдали? Понимаете... .Это же настоя-
щее волшебство! Такой цвет, мне кажется, может пере-
дать только музыка, только высокий и нежный голос
скрипки. Скажу откровенно, такой цвет я вижу впер-
вые. Он может возникать только осенью и только бла*
годаря особой чистоте воздуха, неба, блеску осеннего
солнца. А эта оправа из желтого камыша! Как оттеняет
она голубизну воды и... даже не голубизну, а что-то дру-
гое, какой-то другой, не поддающийся точному опреде-
лению цвет.
Все верно. Очарование озера было неотразимым.
Вряд ли кого оно могло оставить равнодушным в дан-
ную минуту. Оно имело — насколько это возможно в
природе — поразительно чистый, густой, зеленовато-
голубой цвет. Но в смешении этих двух красок зеленого
было совсем немного. Его присутствие было почти не-
уловимо, и все же оно было.
Я закинул удочку, а Бурков все еще продолжал со-
зерцать панораму озера, его берегов. Потом, нагнув-
шись к моему уху, негромко спросил:
— А что означает «Куртлинское»?
— *Это название урочища, где мы находимся. Турк-
менское слово «куртли» означает «волчье». Стало быть,
там, где мы рыбачим, еще не так давно прятались в
бурьяне волки. И как видите, совсем недалеко от Аш-
хабада.
В это время один из поплавков начал слегка вздра-
гивать. Еще секунда-две, и он скрылся под водой.
Я вскинул удилище: на конце лески извивался неболь-
шой сазанчик.
— Поздравляю! — радостно пробасил Бурков. — Не-
велика добыча, да дорого начало.
Незаметно спряталось солнце. Горы очистились от
163
ыХ облаков и теперь четко обозначились фиоле1
мРаЧ; „оЛОскОй на фоне зеленоватого неба. Над торами,
Т° мигивая, горела яркая осенняя звезда.
по Клев был неважный. За весь вечер удалось поймать
не больше килограмма разной мелочи, в том числе од-
ного карпенка.
При свете фонаря я сварил уху — самую скромную,
какую когда-либо приходилось варить на рыбалке.
Гость ел да похваливал.
— Не уха — объедение! — говорил он. — Не то что
сваренная дома, на газовой плите. Дымком пахнет.
И вкус совсем другой. И красота кругом такая... что ни
в сказке сказать, ни пером описать!
Озеро было неузнаваемым. На его черной непрони-
цаемой поверхности отразились гирлянды электриче-
ских огней и чуть вздрагивали высокие тусклые звезды.
— Скажите, Всеволод Дмитриевич, а много озер в
Туркмении? — блаженно развалясь возле костра, спро-
сил Бурков.
— Страна «тысячи озер» — так теперь называют на-
шу республику, — не без гордости ответил я, сматывая
удочки. На лице собеседника изобразилось то ли изум-
ление, то ли недоверие. «Как это, мол, так? Откуда, мол,
эти тысячи озер взялись? Ведь Туркмения всегда была
страной сухих безбрежных песков и редких оазисов».
— Особенно много озер,— продолжал я деловым
тоном, — у истоков канала. Там ежегодно зимует до
полумиллиона пернатой дичи. Отличная там рыбалка
и охота!
— Эх, побывать бы в тех краях! Но как всегда, черт
возьми, не хватает времени, — пожалел Бурков, встал
и отряхнул с себя прилипшие к костюму сухие стебли
растений.
С озера мы вернулись поздно ночью. Гостя я доста-
вил прямо к подъезду отеля «Ашхабад». Расставаясь,
Бурков заверил, что написанный и опубликованный обо
мне очерк немедленно пришлет в Ашхабад, и взял у ме-
ня домашний адрес.
Но обещания своего не сдержал.
Однако сердиться на Буркова не пришлось: то, что
не сделал он, сделали читатели. Заметка, написанная
обо мне, под заголовком- «30 тысяч поединков» была на-
печатана во многих газетах страны. На меня обрушился
164
поток читательских писем, и почти в каждом из них
была вырезка опубликованной заметки. Надо отдать
должное журналисту: заметку он написал сжато, све-
жо, без вранья и прикрас.
Письма читателей... В.ог они — целая стопка. На-
писанные в доверительном тоне, они раскрывали пере-
до мной судьбы незнакомых людей, разных по возрасту,
занятиям, пристрастиям, раскрывали драматизм жиз-
ни, участливое отношение ко мне, к моей работе. Читая
эти письма, я слышал живой взволнованный голос чело-
века и мог без труда представить его внешность, воз-
раст и даже, выражение лица.
Один автор из Киева — человек, вероятно, решитель-
ный и смелый — написал так:
«Все, что рассказал о вас В. Бурков, меня потрясло.
Садитесь немедленно за стол и пишите книгу. И, пока
она не напишется, никому не рассказывайте о ваших
приключениях. Вы слышите? Никому!»
Хорошее предложение, но ведь для написания книги
нужны талант, время, обширные знания. Хорошие кни-
ги пишутся годами. В этом, мне кажется, секрет их
долговечности. Вспомните хотя бы знаменитого Флобе-
ра, обладавшего могучим писательским даром. С каким
старанием отделывал он каждую фразу, каждый образ
в своих романах «Саламбо» и «Мадам Бовари»! Даже
Алексей Максимович Горький, великий Горький, зави-
довал его терпению, несокрушимой воле и откровенно
признавался, что хотел бы писать, как Флобер.
Допустим, и я взялся бы за перо. И что бы вышло
из-под него? Какая-нибудь жалкая побрякушка, книж-
ка-поденка. Нет уж, лучше ловить змей. Тут, как гово-
рится, я в своей стихии.
Вот письмо из Сухуми.
«Дорогой Всеволод!
Какое-то время назад я прочитал в газете «Советская
Абхазия» статью В. Буркова «30 тысяч поединков». Эта
статья очень поразила меня. Дело в том, что на свете я
больше всех живых существ ненавижу змею. Еще в моло-
дости я уничтожал всех змей, когда мне удавалось это сде-
лать. Я поражаюсь, что вы подвергаете себя смертельной
опасности без особой необходимости. (Мне так кажется. А,
может быть, и была необходимость) . Я понимаю, конечно,
165
очрния и страсть имеют большую силу, но в деле
что УвЛ ей Это все же опасно.
Л° дорогой Всеволод!
Вы уже человек не молодой, а я старше вас. Ска-
жите, разве нам не следует дорожить жизнью в таком
возрасте? Разве вам не хочется видеть достижения нау-
ки и техники и отдыхать в старости спокойно? Дружба
со змеями всегда опасна, несмотря на ваш большой
опыт в этом деле. Вы не думайте, что я советую бросить
ваше любимое занятие. Нет, и еще раз нет! Просто
в мою душу закралось какое-то беспокойство о вас.
Если вам не трудно, прошу ответить на следующие
вопросы:
1. Как реагирует ваша семья на проживание в доме
со змеями?
2. Еще долго ли вы думаете продолжать ловить змей?
Из ваших увлечений я выбираю только ловлю рыбы.
Я думаю, нам не будет скучно посидеть рядом и ловить
рыбу день и ночь. Это куда лучше, чем подвергать себя
опасности ловить змей.
Вот и все. Прилагаю при этом вырезку из газеты со
статьей Буркова, которая заставила меня написать это
письмо».
К сожалению, не все письма были такими безоблач-
но-веселыми.
Узнав из заметки В. Буркова о целебных свойствах
змеиного яда, один житель Кустаная обратился ко мне
с просьбой выслать ему «кусочек яда, чтобы полечить
свою старуху от гипертонии». Ни много, ни мало — ку-
сочек яда! А ведь таким «кусочком» можно отправить к
прадедам по меньшей мере сотню людей.
Грустно было читать это письмо. Грустно от созна-
ния своего бессилия помочь человеку в его несчастье.
И в заключение еще одно письмо — из Риги.
«Вам пишут Савичев Евгений и мой друг Улдис Кал-
нинь. Мне от роду 23 года, ему 25 лет.
Теперь, когда мы представились, разрешите объяс-
нить, почему мы вас беспокоим. Дело в том, что как-то
в газете «Советская Латвия» мы прочли статью о вашей
работе со змеями. Мы очень большие любители приро-
ды, животных, птиц и даже пресмыкающихся. Вообще,
у нас с Улдисом одинаковые взгляды на жизнь и стрем-
ления. Поэтому я расскажу немного о себе одном.
166
Я с малых лет мечтал стать зоологом... Но... по иро-
нии судьбы оказался (как и мой друг) всего лишь в за-
ключении. Не подумайте, пожалуйста, что мы действи-
тельно закоренелые преступники. Просто — нелепая
случайность. Оба очень жалеем о случившемся, но увы!
Как говорится, после драки кулаками не машут.
Конец нашей мере наказания наступит в первых чис-
лах июля месяца. Оба мы не женаты, ничем не связаны
и тогда можем податься на все четыре стороны. Посы-
лая вам это письмо, мы просим ответить на некоторые
интересующие нас вопросы. Есть ли вообще такая рабо-
та, чтобы ловить змей и получать за это зарплату? Или
это дело просто любительское? Существуют ли зооло-
гические экспедиции, куда бы требовались рабочие? По
освобождении мы твердо решили посвятить себя по-
добного рода работе.
Здесь, у нас в Латвии, водятся из пресмыкающихся
только ужи и гадюки... Не только их ловлей, но и вооб-
ще ими никто не интересуется.
А нам хотелось бы быть ловцами. Но куда мы ни
обращались, у кого ни спрашивали — никто нам ничего
толком не ответил.
Может, вы нам поможете?»
Своевременно откликнуться на это письмо я не смог.
Даже не припомню, как собственно, это вышло. Вероят-
нее всего потому, что был в это время где-нибудь в
отъезде, в экспедиции.
И вспомнил я о письме рижан лишь однажды, когда
ко мне на работу явился молодой, очень симпатичный,
очень высокий светловолосый парень.
— Меня зовут Улдис Калнинь, — смущенно улы-
баясь, сказал парень. — Мы писали вам с моим дру-
гом, но ответа так и не дождались. И вот я приехал сам.
На разведку.
Парню надо было как-то помочь. Но как? В Ашха-
баде я устроить его не мог. Тогда я сел и написал ре-
комендательное письмо в Ташкент, к профессору Лоба-
нову, в котором просил помочь Улдису устроиться в от-
ряд по отлову змей.
Как сложилась дальнейшая судьба Улдиса и его
друга, я не знаю.
167
С профессором Лобановым мы не виделись несколь-
ко лет. Где он и что с ним, я не знал. Переписка обо-
рвалась. Иногда я спрашивал себя: в чем дело? Может,
мы охладели друг к другу? Да вроде бы нет, не охла-
дели. И ссоры не было. И черная кошка меж нами не
пробегала.
Лобанов...
Я часто вспоминал о нем. В памяти вставали наши
путешествия, опасная охота на змей, и я все острее чув-
ствовал, что мне не хватает именно такого друга, как
Олег — опытного натуралиста, человека большого му-
жества, душевной теплоты и стойкого оптимизма.
Правда, я долго не писал ему: не было ярких, при-
метных новостей. А о мелочах... Ну, что писать о мело-
чах? О них я мог бы рассказать Олегу при встрече, на
которую я все еще не терял надежды. Длительное мол-
чание профессора я извинял его отвращением к энисто-
лярному жанру и постоянной занятостью, в которую, как
я полагал, ввергли моего друга высокие ученые звания
и солидная должность директора института.
Изредк’а о Лобанове у нас заходил разговор с
женой.
Поговорим о нем, вспомним — этим и ограничимся.
Чаще всего так было вечерами, за чаепитием.
— Странно... Что же с Олегом? Не пишет и сам носа
168
*е кажет, сказал я как-то жене, расхаживая ПО ком-
ете. — Уж не случилась ли беда какая?..
— Да ведь и ты хорош! Много ли сам-то написал
Олегу? — разливая чай, с укоризной взглянула на меня
жена. — Садись, пожалуйста, не маячь.
Жена, как всегда, права. С ней особенно не поспо-
ришь.
— Все верно, — согласился я, — и все же странно:
только лет дружили, сколько дорог исходили... Не-
ужели забыл?
— Возможно и так. Вечного нет ничего, — вздохнула
жена. — Все кончается: лес и море, дружба и любовь.
Раньше вы больше нуждались друг в друге. Были мо-
лоды, а теперь... — но она не успела закончить фразы,
как в дверь кто-то постучал. Открываю... Олег Павло-
вич! Его ковыльно-светлые волосы заметно поредели.
Резче проступили морщины на грубоватом, слегка округ-
лившемся лице. Но улыбка, синие озера глаз были
прежними, «лобановскими».
— Не ждали? — бросил он с порога. — Вижу, что не
ждали. Ну, здравствуйте! Сколько лет, сколько зим!.. —
и комната сразу наполнилась звучным голосом Олега,
блеском его глаз, веселым заразительным смехом.
— И ждали, и даже ругали, что так долго не ка-
жешь носа, — сказал я Олегу, обрадованный его приез-
дом. — Ну, присаживайся. Будем чай пить!
—• Чай, говоришь? произнес Олег. —Да ведь чай—
это не наше казацкое питье! Помнишь, кто так сказал?
— Фраза: «чай не наше казацкое питье», — ответил
я Лобанову, — принадлежит Емельяну Ивановичу Пу-
гачеву. Но... по случаю твоего приезда мы можем по-
зволить себе чего-нибудь покрепче. Не прикажете ли
«поднести стакан вина?»
Услышав об этом, Олег взмолился.
— Ради бога не надо! Я пошутил. У меня печень бо-
лит, сердце и прочая требуха.
Бесшумно отхлебывая чай из блюдечка, Олег Пав-
лович поведал о житье-бытье, горько сетуя на свою
судьбу. До научной работы руки не доходят: слишком
командировок много — то на съезд, то на конференцию,
то на симпозиум, то на консультацию, то на защиту
диссертации.
Вот и в Ашхабад он приехал как оппонент, чтобы
169
ять на защите одной диссертации. Потом — До-
выступ^а^кент> а там, глядишь> еще куда-нибудь... Так
и°жизнь проходит. Да что там «проходит»... Прошла
УЖ.— Теперь и на природе — и то не помню, когда был.
Забыл уже, как пахнут травы, лес, вода, цветы, — пе-
чально говорил Олег.
Мы помолчали. «Да... жаль Олега: не жизнь у него,
а каторга, — подумал я. Лишиться возможности бы-
вать на природе такому, как Лобанов, — это ли не нака-
занье?»
— И когда я сказал: «чай не наше казацкое питье»,
я почему-то подумал совсем о другом, — снова повеселев,
заговорил Олег. — «Эх, Сева, — хотелось сказать, доро-
гой ты мой друг! Хорошо бы вспомнить молодые годы,
выехать куда-нибудь на рыбалку, на свежий воздух, да
похлебать душистой, наваристой ущицы!»
Олег обнял меня за плечи и ласково посмотрел в
глаза.
— Послушай, а ты подаешь прекрасную мысль,— вос-
кликнул я. — Тебе когда на защиту?
— В понедельник утром.А что?
— Вот и чудесно! Завтра ведь только пятница. Зна-
чит, завтра под вечер мы и сможем махнуть на рыбалку.
Лобанов с радостью принял мое предложение. Но я
по опыту знаю: лучше ехать не вдвоем, а втроем или да-
же вчетвером. Так веселее, будет о чем поговорить,
вспомнить и даже поспорить. Поэтому в поездку с нами
я пригласил еще одного человека — давнего моего това-
рища, доктора наук, орнитолога Ораза Сопиева. Вечный
непоседа, он каким-то только одному ему доступным об-
разом умудряется часто выезжать в экспедиции — то в
одиночку, то со студентами или же с каким-нибудь уче-
ным из Москвы, Ленинграда — и в то же время руково-
дить кафедрой, читать лекции. Из каждой своей поездки
Сопиев, как правило, привозит не столько добытой дичи,
сколько свежих и любопытных наблюдений.
С ним никогда не бывает скучно. О том, что я пригла-
сил на рыбалку еще одного человека, я сообщил Лоба-
нову.
— Сопиев? Доктор наук? Орнитолог? Прости, но о
таком я не слыхал, — ответил Олег.
— А он говорит, что знает тебя.
170
— Постои-ка, Сева, постой, — сузив глаза и прило-
жив указательный палец к губам, молвил Олег Павло-
вич. — Я действительно знал одного Сопиева, он был мо-
им студентом, когда я работал в Ашхабаде. Смекалистый
был паренек... Неужели это он? И уже доктор? Что-то
уж слишком быстро...
На следующий день у подъезда моего дома остано-
вился новенький «Москвич», за рулем которого сидел
средних лет туркмен. Он вышел из машины и, хлопнув
дверцей, направился к нам. Подошел, поздоровался, по-
жал нам руки. Олег Павлович так и впился в него гла-
зами...
— Вспомнил, — произнес, наконец, Лобанов после
приступа немоты,— узнаю. Изменился правда, но к луч-
шему: молод, красив,— загляденье!..
Сопиев смутился, — не ожидал он такого напористого
восторга от бывшего доцента, хотя говорил Лобанов ис-
кренне, не сгущая красок.
Сопиев и в самом дел красив, высок и строен. Он был
похож на индуса, или скорее, на араба: черные с яркой
искрой глаза, ровная смуглость худощавого лица, муже-
ственный, с горбинкой нос. Если бы не ранняя седина,
Сопиеву можно было бы дать лет тридцать. Но ему бы-
ло гораздо больше.
— Я тоже вас узнал, вы почти не изменились,—скром-
но ответил Сопиев. — Разве чуточку располнели.
— Да. Это есть. К старости это, мой друг. К старо-
сти,— словно чувствуя неловкость, скороговоркой, сму-
щенно произнес Лобанов.
Мы погрузили в «Москвич» спальные мешки, удочки,
ведро, кастрюлю, дрова и, выехав за город, взяли курс
на восток. Сразу же за огромным фруктовым садом при-
городного колхоза по обеим сторонам шоссе легла пу-
стыня. Справа над нею вздымались синие вершины Ко-
пет-Дага. Над ними, меняя очертания, белело облако.
Оно тоже, казалось, неслось вперед, не желая отстать от
нашей машины.
Слева на песчаном холме промелькнули растрепан-
ные кусты саксаула, белый станционный поселок, сверкну-
ла черная линия железной дороги. Доехав до переезда,
мы свернули на шоссе, ведущее к Каракумскому каналу.
Сизая лента шоссе оборвалась чуть ли не на самом
171
л _егу. Но мы, проехав немного на восток вдоль ка-
его оер Наловились в нескольких метрах от воды.
наЛд4есто тут для отдыха и рыбалки, на мой взгляд,
идельное. Широкая полоса чистого золотого пляжа, ров-
ный берег, плавно спускающийся к воде и с нашей сто-
роны лишь в одном месте слегка заросший камышом.
Эту камышовую заросль я сразу облюбовал для себя.
На противоположном берегу камыша было больше.
Подступив вплотную к воде, он клонился над ней густой
зеленой гривой. Позади этой гривы стояла строгая ше-
ренга канадских тополей, даже в безветрии трепетав-
ших округлой листвой.
Встреча с каналом волнует, и каждый из нас отнесся
к ней по-своему. Орнитолог Ораз Сопиев, стоя на одном
месте, то отворачивался от канала и смотрел на юг, на
обширную низину, густо заросшую колючкой и бурья-
ном, то поворачивался на север и устремлял свой взгляд
на зеленые кукурузные поля, росшие за каналом.'Он
внимательно вглядывался в окружающую местность, ста-
раясь «ощупать» ее взглядом, понять, какие птицы посе-
лились тут с той поры, как сюда пришла амударьинская
вода. Увидел ли он что-нибудь важное, любопытное, но-
вое для себя, я не знаю.
Олег Павлович сел на землю и стал разуваться.
— По такому песочку, братцы, — сказал он, кряхтя
и снимая туфли, — по такому песочку грешно ходить
обутым. Знаете, о таком пляже, я вам скажу, мечтают
короли, принцы и принцессы. Такой он, братцы, дев-
ственный и чистый, этот песок.
Разувшись и раздевшись до трусов, Лобанов принял-
ся разбирать рыбацкие снасти.
А я, спустившись к самому урезу воды, решил осмот-
реть канал. Солнце, отраженное в воде, ударило по гла-
зам. Я зажмурился, прикрыл ладонью глаза и молча
уставился на пролетающий мимо сверкающий поток.
Вот так же, но только в далекой стране, и очень давно,
глядел, наверно, на быструю воду древний мудрец, бро-
сивший векам знаменитую фразу о том, что нельзя сту-
пить в один и тот же поток дважды. И это верно так же,
как нельзя вернуть вчерашний день.
Канал будоражил мысли своим величием. Ведь я
стоял чуть ли не на тысячном километре огромной реки,
172
созданной человеком. Мне вспомнились слова одного
зарубежного писателя, который, побывав в Туркмении,
сказал, что «ни создание электронно-вычислительных
машин, ни полеты человека в космос не могут затмить
славы Каракумского канала».	1
Мои мысли о грандиозности героических свершений
современников переплетались с мыслями о величествен-
ной работе природы, о вечном круговороте вещей.
Взять хотя бы вот этот поток, что летел мимо меня в
песчаных, оранжево-желтых берегах. Когда-то он был
высоким летучим облаком. Могучий циклон пригнал его
вместе с другими его собратьями и бросил на острые
пики Памира. Облака, подарив горам чаеть своей влаги,
умчались дальше. А выпавший снег и вечны,е ледники,
пригретые солнцем, будут поить горные реки, Амударью,
Каракумский канал. Вода из него побежит по полям,
садам и виноградникам. И солнце, сбросившее эту воду
в долины, снова подымет ее к синему небу. И так будет
вечно, пока будут живы солнце и милая сердцу земля.
Неизвестно, сколько бы я размышлял, стоя на бере-
гу, как вдруг до меня донесся голос Ораза:
— Эй, взгляните-ка! Что это там?
Мы подошли с Олегом к Оразу. Он указал рукой на
длинный бархан, наметенный вдоль канала. Шагах в де-
сяти от нас бархан круто обрывался. Не сразу мы поня-
ли, чем привлек он внимание Ораза. Но вот, приглядев-
шись как следует, я увидел, что по направлению к нам
по острой извилистой верхушке бархана бежит что-то
желтое и мохнатое.
Через несколько секунд все стало ясно: к нам при-
ближалась на редкость крупная фаланга. Тень, отбро-
шенная ею, делала фалангу еще более внушительной и
грозной, чем она была в действительности.
Но самое удивительное было, пожалуй, в другом: за
первой фалангой, на расстоянии нескольких метров, бе-
жало еще точно такое же мохнатое существо. Нас всех
занимал вопрос: куда и зачем они так быстро и делови-
то мчатся?
Та фаланга, что была впереди, немного не добежала
до нас, свернула направо, к воде. Другая, никуда не сво-
рачивая, прямиком устремилась к нам.
Ораз Сопиев (он тоже разделся и разулся), страшно
ненавидевший фаланг, схватил с земли удочку и решил
173
ее в примчавшуюся сальпугу, но промахнулся,
воткнуть соо6разив> что ее встречают не очень друже-
ФаЛ,аНоГ стрелой метнулась к пятке орнитолога. Ораз под-
прыгнул и фаланга не успела ему вцепиться в пятку.
Однако неудачный прыжок не обескуражил фалангу.
Она решила настичь своего врага, и что было сил пусти-
лась за Сопиевым, который, спасаясь от фаланги, стал
бегать по кругу, высоко подкидывая голенастые ноги.
На помощь орнитологу поспешил Лобанов. Воору-
жившись пустой бутылкой, он несколько раз пытался
прихлопнуть фалангу, когда она пробегала мимо него
в погоне за Сопиевым, но каждый раз бил мимо, раз-
брызгивая песок.
Мне стало жаль отчаянную и по существу беззащит-
ную сальпугу. Чтобы не дать погибнуть ей лютой
смертью, я накрыл ее банкой и отнес к машине.
Сопиев был бледен, тяжело дышал. Когда он, нако-
нец, пришел в себя, мы долго смеялись, вспоминая, ка-
кого страху нагнала на него рассвирепевшая фаланга.
Потом пошли рыбачить.
Я устроился в камышах. Олег Павлович расположил-
ся недалеко от меня на открытом месте, поблизости от
него — Ораз Сопиев.
Русло канала было широкое, прямое и хорошо про-
сматривалось в обе стороны. Слева оно сверкало осле-
пительным блеском падавшего к горизонту осеннего
солнца. В воде отражались крутые, с мягкими очерта-
ниями берега. Справа вода была темнее, как бутылоч-
ное стекло.
На рыбалку я взял две удочки. Одну с крохот-
ным крючком для ловли всякой мелочи, другую с
крючком покрупнее для более солидной рыбы.
Насадив наживку на крючки, я закинул удочки и
стал внимательно следить за поплавками, чтобы не про-
пустить того радостного момента, когда какой-нибудь из
них резко начнет вздрагивать, торопливо пуская круги,
а потом — раз! — и скроется под водой. Тут не зевай. Во-
время сумей подсечь и вытащить добычу.
Прошло минут двадцать с лишним, но ни один из мо-
их поплавков даже не пошевелился. Проверил крючки—
наживка невредима.
Хотя и рано было унывать, все же я задумался:
«В чем дело? Куда девалась рыба? Самое время
174
клева, а его нет. Может, вообще рыбы нет в канале?» Но
ведь я сам недавно читал в газете о том, какие богатые
уловы сазана, хромули, сома, усача берут рыбаки Хауз-
Хана, Часкака и других озер Келифского Узбоя. Долж-
на быть рыба и в самом канале.
Сменив наживку, я поплевал на нее, как это делал
когда-то в детстве, и снова закинул леску.
Долго я ждал клева.
И вдруг вижу, как Олег Лобанов, вскинув удилище,
вырывает из воды трепещущего усача. Снимая его с
крючка, профессор нежно приговаривает:
— Ну, погоди, ну, не бунтуй. Дай-ка, милок, я тебя
разнуздаю. Вот так... Ну, а теперь ступай, отдохни.
Мне слышно, как рыба с плеском падает в ведро и
начинает в нем суматошно метаться. Меня берет зависть,
я напрягаю волю, мысленно заставляю себя не нервни-
чать, не злиться.
Вскоре Олег выудил небольшого сазана, за ним —
еще одного. Ему везет, а у меня по-прежнему нет клева.
Рыбалка, которую я так люблю, начинает терять для
меня интерес. Я взглянул налево: солнце низко повисло
над каналом. Значит, до заката осталось не больше ча-
са. Это почти лишало меня надежды на удачу. Словно
в подтверждение того, что скоро наступит вечер, на ка-
надские тополя, охваченные пожаром заката, начали
слетаться и устраиваться на ночлег чернозобые дрозды,
индийские и черногрудые воробьи.
Одна за другой опустились в камыши стаи скворцов.
Прислушиваясь к возне и гомону засыпающих птиц,
я изредка взглядывал на поплавки. В это время, сухо
потрескивая крыльями, откуда-то прилетела стрекоза.
Она осторожно села на камышинку, стоявшую рядом с
моим коленом. Я воспринял это как добрый знак. Стре-
коза посидела на перистом листе камышинки, посверка-
ла на солнце синими, прозрачно-слюдяными крыльями,
вспорхнула и куда-то полетела над золотистой гладью
канала.
Проводив взглядом стрекозу, я вынул удочки, чтобы
проверить наживку: на маленьком крючке, не шевелясь,
висела мертвая рыбешка не больше указательного паль-
ца. Вот тебе и «добрый знак!» Когда и как она зацепи-
лась, я даже не заметил. Для меня, опытного рыболова,
такая «добыча» была равносильна оплеухе.
175
а снял с крючка несчастную рыбешку
ее выбросить в канал, но в последнюю
и хотел было
секунду раз*
у На второй удочке крючок был совершенно гол. Кто-
то очень ловко и осторожно его «раздел».
Разрезав пойманную рыбешку пополам я насадил
половину на большой крючок, а на маленький—червяка.
Закинул лески и приготовился ждать.
Не прошло и пяти минут, как поплавок удочки с боль-
шим крючком плавно погрузился в воду. Мне показа-
лось, что он просто потоплен течением. Такое бывает ча-
сто, когда закинешь леску слишком далеко от берега.
Через несколько секунд поплавок всплыл, слегка по-
качался и снова начал погружаться, хорошо видный
сквозь небольшой слой воды. Потом медленно поплыл
против течения. Я взялся за удилище, чтобы ближе к бе-
регу подтянуть леску. Приподнял удилище, и в тот же
миг леска натянулась, как струна. Мне почудилось, что
мой крючок зацепился за что-то на дне канала и теперь
его вряд ли отцепишь. Как на грех, я не взял запас-
ного!..
Пока я так размышлял, леску мою отпустило, и по-
плавок снова всплыл. Потом резко, как при хорошем кле-
ве, погрузился в воду, и так рвануло удилище, что я с
верхнего уступа упал на нижний. Ноги мои оказались в
воде. Только теперь до меня дошло, что попалось что-то
крупное и сильное.
— Олег! — крикнул я не своим голосом, — на по-
мощь!
— Бегу! Держись! — отозвался Лобанов, продираясь
сквозь камыш. Он взялся за леску и стал осторожно вы-
бирать ее из воды. В это время недалеко от берега вски-
нулся кверху высокий пенистый бурун.
— Ух, дьявол! Силен! — воскликнул Олег, отпустив
леску. — Только бы крючок не сорвал... А там уж не
уйдет!
С большой осторожностью мы вытащили нашу добы-
чу. Это был килограммов на семь соменок. Еще немного,
и он сорвался бы. Из губы соменка мы без труда извлек-
ли разогнувшийся крючок.
Друзья поздравили меня с большим успехом. Их улов
был гораздо скромнее: небольшие сазанчики, усачи,
маринки.
176
Стало смеркаться, и мы решили, что пора приступить
к приготовлению ухи.
Олег Лобанов и Ораз Сопиев взяли на себя потро-
шение рыбы, а я занялся костром. Разжигая костер, я
случайно обратил внимание на легкую тень, мелькнув-
шую на шоссе, над которым возвышалась береговая на-
сыпь. Продвинувшись на метр-два к берегу канала, тень
остановилась.
«Наверно, кошка или собака, — подумал я. — Шакал
вряд ли придет».
Об увиденном я сказал друзьям.
— Держу пари, что это не кошка и не собака, — не-
громко произнес Ораз.
— Ну, а кто же тогда? Может, волк — спросил Ло-
банов. — Жаль, ружья нет.
— И не волк, — спокойно возразил Ораз. — Однако
не будем гадать, лучше помолчим и посмотрим, что бу-
дет делать дальше этот загадочный зверь.
После короткой остановки «загадочный зверь» дви-
нулся к берегу, покрутился там, опустив голову. Потом
в несколько прыжков взобрался на самый верх песчаной
насыпи и оттуда, словно с наблюдательного пункта,
уставился на нас. На желто-зеленом фоне догорающего
заката мы увидели четкий силуэт зверя и песчаного
гребня, на котором он сидел. У зверя был пушистый
хвост, острая мордочка и небольшие стоячие уши.
Это была лиса-караганка. Со скучающим видом она
взирала на нас, как бы говоря: «Эх, братцы, и надоели
же вы мне! Убрались бы отсюда поскорее»...
— Вот видите, — сказал Олег Павлович, усердно за-
нимаясь чисткой рыбы, — что означает вода в пустыне.
Все тянутся к ней: человек, зверь, птицы, деревья, трава.
Вот и эта Патрикеевна примчалась не иначе, как уто-
лить жажду. После сытного ужина.
— А по-моему, наоборот, — ответил Сопиев, — при-
шла поесть. Причем, я уверен, что это не первый ее ви-
зит на берег канала. Здесь бывают люди и оставляют
часть своих съестных припасов: колбасу, хлеб, мясо, кон-
сервы. Приходит эта лисица и поедает остатки люд-
ского пиршества. Вот и сейчас она ждет не дождется,
когда мы уедем отсюда.
— Стало быть, опыт у нее есть? — произнес Олег,
разрезая рыбу.
177
Безусловно!
__ л-да... В двадцатом веке и зверь какой-то другой
шел, более общительный что ли? — пробасил Лоба-
нов.—-Не то что раньше. Раньше эту Патрикеевну днем
с огнем не нашел бы. А теперь...
— Если захочешь есть, поневоле будешь общитель-
ным, — в тон Олегу ответил Сопиев.
Вечерний сумрак сгущался все больше. Песчаный
гребень и сидевшая на нем лиса-караганка незаметно
исчезли, словно растворились в ночной темноте. Сквозь
черноту неба пробились звезды невиданной яркости и
чистоты. Их отражения расплывчатыми пятнами дрожа-
ли на темной, бесшумно скользившей воде. Изредка ти-
шину нарушал резкий всплеск разыгравшейся рыбы да
откуда-то издалека доносился ленивый собачий лай.
Когда костер разгорелся в полную силу, мы поста-
вили на него треногу, на треногу — кастрюлю, в каст-
рюлю сложили рыбу, картофель, лук, лавровый лист.
Воды налили немного, с таким расчетом, чтобы уха по-
лучилась как можно гуще, вкуснее.
Костер потрескивал, постреливал угольками. И было
в этой стрельбе и потрескивании что-то древнее, глубоко
мирное, располагающее к легкому задумчивому мол-
чанию.
Я думал о том, как много необыкновенного можно
увидеть на природе за короткий срок — за какие-ни-
будь два-три часа, и сколько отрады это дарит человеку.
Пока я рыбачил, я с удовольствием наблюдал за лесным
куликом вальдшнепом, не спеша разгуливавшим в тени
тополей и вонзавшим то и дело свой длинный тонкий
клюв во влажную землю в поисках червей. Видел хит-
рую лису-караганку, а перед этим — встреча с фалан-
гами...
А сколько интересных, неожиданных встреч и на-
блюдений у того, кто проводит на природе месяцы, го-
ды!.. В этом отношении вполне счастливым человеком я
считаю Ораза Сопиева. Он часто ездит по республике,
много видит. Приглашая его на рыбалку, я знал, что
недавно он вернулся из поездки на правый берег Аму-
дарьи, но об этом пока молчит, видимо, не желая навя-
зывать нам свой рассказ. А хорошо бы было послушать
его...
Поправив дрова в костре, я сказал:
178
— Друзья, до ухи еще... минут двадцать. Давайте
послушаем за это время «отчет» нашего уважаемого кол-
леги, доктора наук Ораза Сопиева о его экспедиции на
правый берег Амударьи.
— Черт возьми! — перебил меня Лобанов ____ты так
пышно говоришь, как будто нас не трое, а п’о меньшей
мере тысяча, и мы не на канале, а где-нибудь в простор-
ном конференц-зале академии наук. Впрочем, я присое-
диняюсь к данному предложению.
Выжидающим взглядом Олег уставился на Ораза.
— Ну, что ж... Я готов, — глуховатым голосом про-
изнес Ораз.— Да вряд ли мое сообщение будет для вас
интересным.
— Скромность украшает человека, но ты, брат, не
томи, — настаивал Лобанов. — Сева и я просто задыха-
емся от любопытства. Особенно я. Ведь я никогда не был
в тех краях.
Облокотившись на спальный мешок, Олег Павлович
приготовился слушать. Я последовал его примеру: так
же как и Лобанов, я ни разу не был на правобережье
Амударьи и не имел понятия о том, какие там птицы,
животные, ландшафт.
Ораз сидел, скрестив ноги, и глядел на пляшущее
пламя костра. Вытянутые руки положены на колени. На
красно-смуглом, скульптурно-четком лице — отблески
огня. Ораз вздохнул, чему-то улыбнулся.
— Не смейтесь, если я скажу, — начал он, — что
больше всего в моей поездке мне запомнились облака.
Это, конечно, лирика. Я понимаю. Но так было на самом
деле.
Это были легкие весенние облака, наполненные
нестерпимо-нежным, веселым светом. Они занимали все
небо и казались неподвижными. В действительности они
быстро летели на север, и по степи, изрытой ветрами,
легко скользили широкие, синие тени. Степь напоминала
пятнистую шкуру леопарда.
Я шел по дороге пешком. Следом за мной ехал мой
«газик». На обочинах густо росли ирисы. Обрамляя жел-
тизну дороги, они двумя голубыми лентами далеко ухо-
дили к горизонту.
В лощинах паслись отары овец. Заметив где-нибудь
пастуший шалаш, я сворачивал с дороги и шел к чаба-
нам. Чабан всегда рад гостю. Меня тоже встречали при-
179
пиво угощали чаем, каурмой или же хорошим рас-
сказом В свою очередь я расспрашивал о птицах, о тра-
вах о6 охоте-
I— Мы тоже на птиц охотимся, но чаще без ружья,—
сказал мне один пастух за пиалой чая.
— Чем же вы их бьете? Палкой, что ли?
— А мы их не бьем. Капканами ловим, “Ответил
чабан.	„	,,
«Вот как! — подумал я. — Интересно. Каких же птиц
они ловят капканами?»
Чабан, словно угадав мои мысли, ответил сам:
— Капканами мы ловим тогдоры.
— Тогдоры? — удивился я. — Не ожидал.
Тогдоры — это джек-красавчик или джек-вихляй.
В степях правобережья Амударьи их оказалось немало.
За час пешей ходьбы я встретил рядом с дорогой четы-
рех вихляев. Отправляясь в экспедицию, я получил раз-
решение на отстрел нескольких красавчиков, но добыл
всего одного. Они близко подпускали к себе, словно тот
край был краем непуганых птиц. На второго у меня
рука не поднялась. Доверчивость птиц и весна обезору-
живали меня. К тому же красавчик, мне кажется, одна
из самых несчастных птиц, незаслуженно обиженная
природой: у него нет копчиковой железы. Чуть сырость,
дождь, и вся «одежда» на нем становится мокрой, тя-
желой — взлететь не может.
Добытый мною красавчик был буланого цвета. Даже
глаза и те были рыжые, под цвет песка. Бока и верх —
в тонких темных штрихах. Вдоль шеи — длинные чер-
ные перья. Одним словом — красавчик. И вихляем его
тоже не зря прозвали. Это я понял из разговора с ча-
баногл.
— Однако тогдары — птица забавная,— сказал мне
чабан, — посмотрели бы вы на него во время брачных
игр!.. Голову спрячет под крыло и топчется, танцует на
одном месте, обо всем на свете забывает, подруге своей
понравиться хочет. Любовь! Ничего не скажешь. Мы вы-
слеживаем места, куда приходят тогдары на свои «тан-
цы», и ставим там капканы.
Прощаясь с чабаном, я сорвал выросший рядом с его
кошем го'лубой ирис, понюхал и сказал:
— Вот даже в пустыне растут такие прекрасные
цветы.
180
Но чабана, как я заметил, слова мои ничуть не тро-
нули.
— Да. Цветок неплохой, — и, покосившись на ирис,
после солидной паузы сухо молвил пастух: — но мы це-
ним его зз то, что это полезный цветок. Корень у него
длинный и крепкий. Из него мы делаем веревки, чтобы
стреножить верблюдов.
— А эти цветы? Тоже полезные? — осторожно кив-
нул я на небольшую чистую поляну, заросшую мягкой
с темно-зелеными листьями травой. С виду она была та-
кая сочная, такая аппетитная — в пору хоть бери ее и
ешь. По траве, словно огоньки, были рассыпаны бледно-
вато-желтые цветы.
— Это же юзарлык! — воскликнул чабан и посмот-
рел на меня с таким укором, будто хотел сказать: «Да
ты что! А еще ученый».
— Это же юзарлык, — еще раз повторил чабан.—
Овцы его не едят даже с голодухи...
Вот так я был посрамлен и изобличен в невежестве.
Как говорится, век живи и век учись...
Потом у того же чабана я узнал, что совершенно бес-
полезных трав в пустыни нет. Взять, к примеру, хотя бы
тот же юзарлык. Раньше из него получали коричневую
краску, использовали как лекарство от многих болезней.
— Ты, я вижу, академик в своем деле. Расскажи мне
что-нибудь еще о травах, — попросил я пастуха. Поощ-
ренный моей похвалой, он скромно улыбнулся, и, глядя
на свои тупоносые чарыки, негромко произнес:
— О травах пустыни можно говорить долго. Не зная
их, нельзя быть чабаном. Надо хорошо знать, когда и
на какой траве пасти отару. Иначе беда может приклю-
читься.
Пастух поднял свой посох и начал, указывая на тра-
вы, водить им по широкой лощине.
— Вот тут, — рассказывал он, — растет пустынный
пырей — арпаган, рядом — полынь. А там вон перекати-
поле, кеткен. А там — илак, тетыр, кертыч, солодка.
А слева, вон там, на гребне бархана, — селин. Всех не
назовешь.
Я попрощался с чабаном и снова вышел на дорогу.
Охота моя в тот день была неудачной. Да я и рад
был этому. Величие пустыни, весна очаровывали взгляд,
гасили охотничий пыл. Помнится, в тот день, кроме кра-
181
лявчика, я подстрелил еще каменку-плясунью, неболь-
шую птичку, живущую в норах. Несмотря на летний
зной или зимний холод, в норе ей неплохо: свой микро-
климат. И одного сорокопута добыл. Сорокопут — зади-
ристая птица. У него крепкий клюв и смелый ха-
рактер.
С этими трофеями я и вернулся в совхоз «Талимард-
жан», где в качестве гостя жил в доме своего давнего
ДРУга.	.	v
Ораз точно уложился в свои регламент. К этому вре-
мени поспела уха. Ораз поднялся, сходил к машине и
вернулся с бутылкой в руке.
— Что это у тебя? — осведомился Лобанов. — Нар-
зан? Лимонад?
— Коньяк, — присаживаясь к костру, ответил Ораз.
На лице Олега Павловича изобразилась такая гримаса,
будто у него сразу заболели все зубы.
В чашки мы разлили уху, в стаканы — коньяк. После
долгих уговоров, просьб Олег согласился все же выпить
с нами всего одну «грамульку» ради нашей встречи.
— Позвольте мне сказать короткий тост, — торжест-
венно произнес Ораз. — Давайте выпьем за дружбу. Ка-
кое это сильное, крепкое слово! Какой в нем глубокий и
необъятный смысл!
Дружба!.. Ведь это она подарила нам этот чудесный
вечер. Это она проложила в песках невиданный в исто-
рии канал и помогает покорять космос, осваивать це-
лину, сокровища недр, строить города и нашу светлую
жизнь.
За дружбу!
Мы сдвинули стаканы, выпили и молча приступили к
ужину. Олег Павлович шумно хлебал уху, смешно сто-
нал от удовольствия и несколько раз просил добавки.
После ужина мы уложили в ряд спальные мешки и
повалились на них недалеко от костра.
— Чудесно! — пробасил Олег Павлович, поглаживая •
живот. — Вот я лежу и думаю: много ли человеку нуж-
но? Совсем немного. Наелся ухи и счастлив!
Наступило долгое молчание.
— Смотря как понимать счастье, — откликнулся
Ораз, — если чисто по-обывательски, то вы правы: ухи
вполне достаточно.
— То есть как это «по-обывательски»? — в голосе
182
Олега послышалась обида. — Если нравится ухз, зна-
чит, все. Ты — обыватель.
— Возможно и так, — продолжал Ораз, повернув-
шись к Лобанову лицом. — Беда вся в том, что обыва-
тель не понимает, что же такое настоящее счастье, он
не замечает его, проходит мимо...
Из-за спины Олега Павловича я смутно различал ли-
цо Ораза, зато хорошо был виден блеск его восточных
глаз.
— Ведь слова: «много ли нужно для счастья» никак
не вяжутся с нашей действительностью. Это анахронизм.
Сейчас счастье понимают шире...
— В глобальном масштабе, что ли?—иронически
заметил Олег.
— Почему в глобальном? Можно и шире.
— Неужели? — воскликнул профессор. — Любопыт-
но. Давай говори.
— В самом деле. У наших ног река чуть ли не в ты-
сячу километров. В ней свыше пятидесяти видов рыб, в
том числе редчайшая на нашей земле — скафирингус.
Нам светят звезды далеких и близких галактик, а мы
все по-старинке: «много ли для счастья нужно»? Много!
— Хорошо. Ладно. Согласен, — вдруг горячо загово-
рил Лобанов, — ну, а что же все-таки такое счастье?
Немного подумав, Ораз ответил:
— Счастье?.. Оно многолико, конечно. И все же —
это то, что приносит самую большую радость для тебя и
для других.
— Правильно, — подхватил Олег. — А если кон-
кретно?
— Это—канал, дружба людей и многое другое в
этом же роде.
— Ну, вот... Сел на своего любимого конька, — ра-
зочарованно пробурчал Олег Павлович и надолго за-
молк. Он снова лег на спину и, не двигаясь, стал разгля-
дывать над собой звездное небо.
— Вы как хотите, — сказал, наконец, Лобанов, — а
для меня самая большая радость — это... сегодняшняя
уха.
Я не понял, шутит Олег или говорит всерьез, но его
упорство нас рассмешило.
Поговорив еще с полчаса, мы уснули.
...Мне снился Киев, моя молодость, мой первый отъ-
183
езд в Туркмению. Словно наяву, в резком солнечном
озарении, я видел Киевский вокзал и перрон, заполнен-
ный отъезжающими людьми.
Я стоял на краю тамбура и не сводил взгляда с Фаи-
ны, подруги моей давно промелькнувшей юности. Как и
тогда, она была прекрасна, в расцвете девичьей красоты
и обаяния. Все в ней было восхитительно: глаза, лицо,
брови. Отливая золотом, лежали на плечах вьющиеся
волосы.
Поезд тронулся, и сердце мое сжалось от тоски. Фаи-
на двинулась по перрону, грустно улыбаясь. Теперь я
знал: мы никогда не встретимся. Никогда. И сознание
этого было невыразимо горьким, печальным.
Поезд набирал скорость. Фаина начала отставать.
И вот она исчезла из виду. Уцепившиеь за поручни ва-
гона, я изо всей силы стал кричать:
— Не уходи! Не покидай меня, Фаина!
— Не покидай!.. Фаина!..
Опустив голову, я зарыдал. Громыхая, вагон летел
по оельсам. И вдруг я почувствовал, как кто-то сзади
схватил меня за плечи и начал трясти. Я повернул го-
лову и... проснулся. Над собою я увидел заспанное лицо
Олега. Было хмурое утро. Шумели тополя.
— Ты что так кричал? — спросил Олег. — Что-ни-
будь приснилось?..
Я не ответил, поднялся и, отвернувшись, вытер хо-
лодные слезы.
Было прохладно. Дул северный ветер. К берегу с
шумом неслись небольшие волны. О рыбалке и думать
было нечего.
Мы постояли немного на берегу, сложили вещи и се-
ли в машину.