ГЕНРИЙ КУСОВ
ПОИСКИ
КРАЕВЕДА

Отсканировано
1 мая 2013 года
специально для эл. библиотеки
паблика «Бєрзєфцєг»
(«Крестовый перевал»).
Скангонд єрцыд
2013 азы 1 майы
сєрмагондєй паблик «Бєрзєфцєг»-ы
чиныгдонєн.
http://vk.com/barzafcag

ГЕНРИЙ КУСОВ
ПОИСКИ
КРАЕВЕДА
Издательство „Ир„ ¦ Орджоникидзе • 1975

Кусов Г. И.
Поиски краеведа. Орджоникидзе, «Ир», 1975.
160 с.
Кусов Г. И. — журналист, научный сотрудник Ссверо-Осетинского музея
краеведения» автор ряда книг, написанных в жанре научного поиска. В новой
книге Кусова не только интересные сведения о памятниках средневековья, читатель
узнает, как была найдена любимая картина А, С. Пушкина „Вид Дарьяльского
ущелья44, как побывал М. Ю. Лермонтов в осетинской сакле
Бндаровых,.познакомится с жизнью владикавказского офицера, зашифрованного поэтом под
именем полковника Н...
Поиски автора помогли выявить новые материалы о жизни и творчестве Коста
Хетагуроиа, позволили установить местонахождение владикавказской подпольной
типографии.
20904—46
К МШ@3)-75 76-75 8С@Сет>
© Издательство «Ир», 1975 г.

СЛОВО О КРАЕВЕДЕНИИ
Не приходилось ли вам начинать день со знакомства с
византийской монетой X века, собирать сокровища в скифском кургане
или взбираться на головокружительную высоту, чтобы замерить
полуразрушенную башню?
Все это—работа краеведа, работа увлекательная и
многообразная, требующая знания основ музееведения, истории,
литературоведения, искусствоведения.
Найти предмет, будь то древняя монета, неизвестнйя картина
или средневековая фреска, правильно описать его, исследовать,
и на основании выдвинутой гипотезы сделать обоснованные
выводы — вот удел настоящего краеведа, в особенности, когда
практическая работа его связана с музеем краеведения.
Каждый музейный экспонат имеет свою судьбу, свою историю.
И поиски краеведа это не только интересные находки, но и частые
разочарования.
Ираклий Андроников как-то .сказал: «г...в находке важно
не только ее содержание, но и то, как она обнаружилась.
Надобно сказать и о людях, которые вам помогли. И тут
получается не просто исследование, а скорее репортаж или очерк в
сочетании с исследованием».
В данной книге я попытался представить музейные
исследования в виде живого рассказа о поисках краеведа.
Каждый рассказ, независимо от объема,—это месяцы
путешествий, сбора материалов в архивах, десятки прочитанных книг и
газет, продолжительная переписка. И часто все это ради одной
любопытной детали, необходимого факта.
Скажу вам честно,^ это очень нелегкая, кропотливая
работа. Но почему-то верится, что книга
заинтересует вас, поможет
подыскать ключики к
неразрешенным еще загадкам
вашего края.

I
1
ЗАГАДКА
ЗАМАНКУЛА

ИСЧЕЗНУВШИЙ ГОРОД
Ученые давно ищут «славный» средневековый аланский
город Дедяков или, как его еще называли, Тютяков.
Н. М. Карамзин писал в своей «Истории государства
Российского», что «Дедяков располагался в Южном Дагестане».
Известный путешественник Генрих-Юлиус Клапрот, находившийся
на русской службе, доказывал, что Дедяков —это не Дербент.
Видный кавказовед П. Г. Бутков изменил географию поисков.
Он искал Дедяков на реке Фиагдон, у входа в Куртатинское
ущелье Северной Осетии. В этом богатом памятниками
живописном ущелье находили Дедяков и ученый В. Б. Пфаф и
терские краеведы Ф. С. Панкратов и М. А. Караулов. Видные
советские исследователи А. А. Миллер, Б. В. Скитский, Л. П.
Семенов высказывали предположение, что столица некогда
могущественных алан могла располагаться на холмах правого берега
Терека, у нынешнего города Орджоникидзе. В 50-х годах это
мнение даже стало официальной точкой зрения л советской
исторической науке.
Спустя- несколько лет, один из отрядов северокавказской
археологической экспедиции под руководством профессора
Е. И. Крупнова при раскопках вблизи осетинского селения Эль-
хотово у Татартупского минарета обнаружил остатки большого
аланского, а потом золотоордынского города Верхнего Джулата.
То, что на этом месте находился когда-то город, хорошо знали
первые русские путешественники, побывавшие на Северном
Кавказе в XVIII веке. Оставленный населением разрушенный
город в 1829 году видел А. С. Пушкин. Он писал в
«Путешествии в Арзрум...»: «Справа сиял снежный Кавказ; впереди
возвышалась огромная, лесистая гора; за нею находилась крепость.
Кругом ее видны следы разоренного аула, называвшегося Татар-
тубом...»
Руины древнего города так запомнились Пушкину, что о
них он упоминает и в поэме «Тазит»:
б

>и^>иф^^^^^^*Т I 1 I
Не для бесед и ликований,
Не для кровавых совещаний,
Не для расспросов кунака,
Не для разбойничьей потехи
Так рано съехались адехи
На двор Гасуба старика.
В нежданной встрече сын Гасуба
Рукой завистника убит
Вблизи развалин Татартуба...
Руины Джулата-Татартупа сохранились вплоть до XIX века,
когда они были разобраны жителями соседних сел на
строительство. г
Археологи нашли здесь остатки мечетей, христианских
храмов, жилых строений, мощеные мостовые и предметы
материальной культуры.
В те годы мне посчастливилось бывать на раскопках.
Известный историк-алановед В. А. Кузнецов, тогда начинающий
археолог, водил меня по раскопкам городища. Особенно
запомнились почему-то кости терского осетра. Жители средневекового
Джулата ловили огромных рыбин в Тереке, а в наше время
осетр давно уже здесь не водится.
Некоторые ученые отождествляют Верхний Джулат-Татар-
туп с Дедяковым. На это указывали еще П. Г. Бутков,
советские ученые Б. В. Скитский, Л. И. Лавров и Е. И. Крупное.
Пришли на помощь ученым и летописи. Известны три
источника, в которых упоминается древний город Тютяков: русские
летописи XIV—XVI вв., Симеоновская и Воскресенская,
сообщают о походе на него татарского хана и подвластных русских
князей в 1278 году. Третий летописный источник — сообщение
о гибели в Золотой Орде князя Михаила Тверского.1
В 1318 году в одном из кочевий Золотой Орды по приказу
О
* Более подробно об этом: К р у п н о в Е. И. Еще раз о местонахождении
города Дедякова. Славяне и Русь. М., 1968; К у ч к и н В. А. Где
искать ясский город Тютяков? Изв. СОНИИ, т. 25, 1966. с. 169—183,
Пчелина Е. Г. О местонахождении ясского города Де^Йкова по русским
летописям и исторической литературе. Материалы и исследования по
археологии СССР, № 114. М., 1963.
6

хана Узбека убивают великого князя Тверского Михаила Ярос-
лавича.
Историк В. А. Кучкин, сверив различные редакции русских
летописей, пришел к выводу, что упоминание об этом событии
правильно дается только в одном из 15 различных вариантов
рассказа о смерти в Орде. Михаила Ярославича Тверского.
Во всех вариантах назван город Тютяков, но только один текст
дает основное его топографическое описание. Вот запись,
опубликованная Кучкиным:
«Бывшю же блаженому князю Михаилу в нбизреченомъ
томъ терпении, в такой тяготе 26 днии за рекою Теркомъ, на
реце на Севенци под городом Тютяковым, минувши горы
высокыа Ясскыя, Черкасьскыя, близ Врать Железных».1
Другая запись летописи сообщает: «Того же лета убил царь
Озбяк в Орде великого князя Михаила Ярославич Тферского
на реце Наи у города Дедякова и привезоша его из Орды на
Москву».2 В этих текстах есть небольшое расхождение: в первом
упоминается река Севенци, в другом —река Ная.
В связи с тем, что летописцы этого документа (всех его 15
вариантов) часто произвольно меняли слова Тютяков, Титяков,
Дедяков, Сивёнце, Севенци, а позднее делали и вставки, то
появление слова «Ная» не удивляет.
В наше время определить место кочевья орды осенью 1318
года — значит, прежде всего, найти где-то рядом Дедяков.
Известно, что борьба между Москвою ,и Тверью за
великокняжеский престол обострила отношения между Михаилом
Ярославичем Тверским и Юрием Даниловичем Московским.
Русская земля стонала под тяжестью междоусобиц.
За всем этим стояла зловещая фигура хана Узбека,
сеявшего раздоры между русскими князьями. По установившемуся
закону все князья являлись в орду за ярлыком на княжение.
Одних хан миловал, других казнил.
Соперничество между Михаилом и Юрием не прекращалось
До тех пор, пока Юрий не женился на сестре хана Узбека,
которую приняли в правоелавие и нарекли Агафьею.
\ К у ч к и н В. А. Указ. соч., с. 172
же, с. 172-173.
аТам
7

И>
•I
С ханским зятем тверскому князю тягаться было трудно. И
хотя военный перевес оставался за ним (он выигрывал одно
сражение за другим), дела государственные шли у Михаила
не блестяще. В одной из стычек тверичи захватили в плен жену
Юрия, которая там и умерла при невыясненных
обстоятельствах. Прошел слух, что сестру хана отравили.
Среди приближенных московского князя был злейший враг
тверского князя татарский военачальник Кавгадый. Он
посоветовал Юрию поехать с ним в Орду и оклеветать Михаила Ярос-
лавича.
Узбек в гневе приказал схватить сына Михаила и вызвал в
Орду тверского князя, пригрозив ему, что в случае
неповиновения разорит огнем и мечом его княжество. Приближенные и
семья отговаривали Михаила ехать в Орду, но князь твердо
решил ехать — «положить душу мою за многие души».1
В Орду князь прибыл осенью, когда татары кочевали в устье
реки Дона. Одарив по обычаю подарками хана, его жен, мурз,
Михаил стал дожидаться своей участи.
Узбек будто забыл о влиятельном пленнике. Он разрешил
князю разбить шатер невдалеке от своей ставки, а сам предался
забавам и охоте. Здесь же остановился и Юрий Московский.
Кавгадый и Юрий сделали свое дело: татарские мурзы
трижды устроили суд над тверским князем. Обвинений было
много:.непокорность хану, оскорбление ханского посла Кавгадыя,
разгром татарского отряда, присвоение дани, переговоры с
римским папой и самое главное — отравление сестры
повелителя.
В роли главного судьи выступал Кавгадый. Он приказал
заковать Михаила в деревянную колоду. Когда Орда
остановилась на правом берегу Терека, под городом Дедяковым, на
одном из привалов князь был убит. Тело его привязали к доске,
положили на телегу и повезли по древнему тракту в Москву.
Долгий путь траурной процессии пролегал через реку Адеж,
города Маджары, Бездеж. Тело Михаила Ярославича предали
земле в Спасском монастыре Москвы. Впоследствии по просьбе
о
1 Соловьев С. М. История России с древнейших времен, т. III. М., 1862.
с. 274.
8

^
жены и детей казненного Юрий разрешил перенести останки
князя в Тверь/
...В определении местонахождения города Дедякова,
недалеко от которого был казнен тверской князь, веское слово было
за археологами. Они должны были найти следы большого
татарского кочевья и пожарищ. Но трудно что-нибудь обнаружить
на месте, где когда-то стояли кочевья татаро-монголов. Легкие
шатры, повозки, два-три коня на смену — вот почти и все
хозяйство кочевья. Что могло остаться в земле — оружие,
керамика? Вряд ли. Частые перемещения приучили татар к
несложному походному хозяйству. Не случайно Татартупский минарет
у Эльхотово один из немногих сохранившихся монументальных
памятников татаро-монголов на Северном Кавказе.
Вот у подножия Татартупского минарета в культурном слое
аланского и монгольского времен археологи как раз и
обнаружили следы некогда опустошительных пожаров.
НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА
Я давно слышал от своих односельчан, что в Заманкуле есть
очень древний памятник, будто бы поставленный еще во времена
татаро-монголов. И вот, приехав однажды в село, спросил о нем
у знакомого учителя местной школы Романа Таутиева, хорошо
знающего топонимику, памятники вокруг села, легенды.
Мы проехали на юго-восточную окраину села и в
полукилометре от последних домов в естественной ложбине, на
пересечении дорог, увидели мощный крест, высеченный из огромной
плиты ракушечника. Он стоял, будто великан, слегка
наклоненный на северную сторону. Видно, потому он и называется у
местных жителей «Зылыи нырт», по-русски — «кривой
памятник». Но почему крест стоит здесь, в ложбине, а не на одном чз
окружающих ее холмов?
Я хорошо знал по спискам взятые на учет и вновь
выявленные памятники материальной культуры Северной Осетин.
«Зылын цырт» в списках не значился. А крест, несомненно, был
очень древний. Чтобы удостовериться в этом, я первым долгом
спросил старожилов села.
Памятниками интересуется Знаур Кусов, когда-то он сам
высекал их из плит ракушечника^ Но о «Зылын цырте» он
9

<»»» •»»
небольшое упоминание о кресте в дореволюционном
путеводителе Ф..И. Горепекина «По горам Терской области». Всего две
строчки: «...каменный крест, давности около V в. христианства».
Почему Горепекин датировал его V веком — неизвестно.
Мы послали фотографию Заманкульского креста для
консультации известному кавказоведу Е. Г. Пчелиной, которая в
свое время занималась исследованием придорожных крестов и
опубликовала свои изыскания в этой области. Ученая описала
известный Преградненский крест, стоящий когда-то у селения
Преградного на р. Большой Егорлык, в 54 километрах от
Ростова-на-Дону. Крест был перевезен в Ставропольский
краеведческий музей, где он и хранится.
По рассказам информаторов Преградненский крест будто
бы поставлен был на могиле русской дружины еще во времена
похода русских князей на Северный Кавказ. Крест из
Преградного относится к эпиграфическим памятникам, на нем есть
следы греческой надписи. Но удивительно, что Преградненский
крест поцти равен в размерах Заманкульскому. Размеры
Заманкульского креста: высота 245 см, толщина 27 см, ширина 67 см,
мощное перекрестие—119см. РазмерыПреградненскогокреста:
высота 232 см, толщина 26 см. Разница по высоте
составляет 13 см, по толщине всего 1 см.
По нашей просьбе из Ставропольского музея прислали
фотографию Преградненского креста. На фотографиях Заман-
кульский и Преградненский кресты похожи, только
Преградненский имеет следы надписей и датирован, а Заманкульский —
без орнамента, следов стёса букв на нем тоже не обнаружено.
Кресты, подобные Заманкульскому и Преградненскому,
имелись и в других районах Северного Кавказа. В 1841 году во
время известной военной экспедиции генерал-адъютанта Граббе
солдаты и офицеры четвертой роты Кабардинского пехотного
полка на берегу реки Хулхулау увидели покосившийся крест*
вытесанный из твердой породы, с надписью латинскими
буквами: ^сапкии».1 Еще один огромный каменный крест видели в
*858 году на берегу Аргуна, у чеченского аула Нехлой. Очевидец
этих событий юнкер Кабардинского полка, а впоследствии ко-
¦
1 Архив краеведческого музея Северной Осетии (в дальнейшей—АКМСО),
ф. I, оп. I, д. 93, с. 1—5.
12

ит тЪш «*» ^»» »»», НИ» НК **» «*"» «*» «4«» •¦» •»» •»» вД
мандир отряда казаков и терской милиции некий Г. М. Беллик
оставил воспоминания и рисунок креста с латинской надписью.
Судя по рассказу и рисунку, кресты, некогда расположенные в
Чечне, однотипны с Заманкульским и, возможно, являлись
придорожными памятниками знатным христианам.
Но вот подоспел ответ из Ленинграда от Пчелиной. Ученая
писала: «Письмо Ваше с фотографией Заманкульского креста
я получила. Спасибо. Находка Ваша очень интересна. Вы правы,
крест этот одного типа с Преградненским. Я думаю, что его надо
взять в музей. Около этого креста необходимо сделать раскопки.
До раскопок крест трогать с места нельзя. Крест этот надо
опубликовать. Я думаю, что этот крест — памятник походов
русских времен Тмутаракани...»
В. А. Кузнецов откликнулся на просьбу музея и мы
договорились организовать совместную экспедицию
научно-исследовательского института и музея краеведения в Заманкул.
Экспедиция наша состоялась в начале июля 1970 года.
Археологическую разведку начали у селения Заманкул. При
раскопках было обнаружено много интересного: кремневые
предметы насельников среднего палеолита, бронзовые подвески
из разрушенного бульдозером кургана, куски турлучной
обмазки жилищ, обломки керамики с прекрасным орнаментом
эпохи Золотой Орды, несколько аланских городищ, одно из
которых некогда имело значительные оборонительные сооружения.
На вершине одного из зеленых холмов, недалеко от озера,
были найдены остатки фундамента небольшой христианской
церквушки. Компас точно зафиксировал страны света, по
которым древние архитекторы располагали вход в церковь и алтарь:
запад, восток. Старожилы Заманкула подтверждают, что на
холме когда-то была церковь. А небольшая ореховая роща на
северных склонах холма до сих пор называется «Рощей церкви».
Кто знает, не связана ли как-то церковь с придорожным крестом?
Но главной задачей экспедиции были пробные раскопки у
«Зылын цырта». Две траншеи длиной 3 м, шириной 1м,
глубиной 60-65 см, заложенные с восточной и западной сторон креста,
подтвердили, что ни погребения, ни археологического материала
здесь нет. По всему видно — крест придорожный.
То, что «Зылын цырт» долгое время не был замечен,
объясняется просто. Селение Заманкул расположено в 10 км от
главной трассы, укрыто холмами и мало посещается. Крест не за-
13

метили даже военные картографы, в 1853 году составлявшие
топографическую карту этой местности. Только краевед Горе-
пекин, приехавший в Заманкул собирать материалы для
туристского путеводителя, увидел древний памятник. Но на сообщение
Горепекина не обратили внимания, а туристский маршрут так и
не получил здесь развития.
Наша экспедиция не обнаружила в окрестностях Заманкула
мавзолей «Кубан-хана», ничего не слышали о нем и старожилы.
А «Зылын цырт» стоит не тронутый военными бурями и
вечными ветрами.
В один из вечеров, когда мы, устав от длительного похода
по Кабардино-Сунженскому хребту, присели передохнуть, я
неожиданно услышал от Кузнецова любопытное предположение:
«А не поставлен ли этот крест в память об убийстве на этом
месте тверского князя Михаила Ярославича?»
Когда-то через Заманкул проходила короткая дорога через
реку Адеж на Дедяков, Маджары и далее на Русь. Нетрудно
объяснить, например, что такое река Адеж, которую переехала
телега с телом князя. Адеж в переводе с тюркского значит
горький. За селом среди холмистых вершин находится
небольшое Заманкульское озеро с горько-соленой водой. А не
вытекала ли когда-нибудь из озера речка с горькой водой? Кстати,
и само слово «Заманкул» с тюрко-татарского переводится, как
«плохое озеро».
Вспомним русскую летопись о гибели тверского князя.
Орда двигалась от Дона по направлению к Каспийскому
морю. Значит, «за рекою Теркомъ»; «горы высокыа» — Главный
Кавказский хребет; недалеко Тютяков-Татартуп, в 15-20 км от
Заманкула на прямую; «Врата железные» — почему не иметь в
виду, что это укрепленные Дарьяльские ворота? Нет реки
«Севенци», но зато недалеко есть река Сунжа, тюрко-персидское
название которой как раз «Севендж». Название реки могло и
забыться.
Как сообщает летопись, тверской князь отправился на зов
хана в Орду, чтобы «уберечь христиан», был он очень набожен
и не послушал своих слуг, которые предлагали ему бежать в
горы.
Мученическая смерть князя-христианина заставила- местных
христиан, живших в Татартупе-Тютякове и Маджарах по
древнему обычаю поставить на место гибели великого князя памят-
14

ник-крест. Если Узбек разрешил увезти тело князя Михаила
Тверского на далекую родину, то, конечно же, не возражал и
против установления памятника зматному христианину.
Замайкульский крест в таком пересказе говорит в пользу
версии, что Верхний Джулат-Татартуп — это в прошлом Дедяков,
аланский, а впоследствии богатый золотоордынский город.
В экспедиционном отчете В. А, Кузнецов утверждает, что
«Зылын цыртж вряд ли древнее Х-Х1 вв., т. е. времени широкого
распространения христианства в Алании. Ученый на основании
некоторых* косвенных соображений дает Заманкульскому кресту
широкую датировку — между X и XIX вв., признавая аналогию
с другим каменным крестом с реки Кунбулея (Камбилеевки),
впервые опубликованным И. А. Гюльденштедтом и имеющим
дату— 1581 год.1
Ф. И. Горепекин, а затем Е. Г. Пчелина отнесли
замайкульский памятник к V веку. Исходя из аналогии с Преграднен-
ским крестом, Заманкульский крест можно отнести к периоду
расцвета христианства у алан.
Установлен Заманкульский крест очень давно как
придорожный памятник и несомненно в честь важного события.2
Но одно бесспорно: музей краеведения
Северной Осетии открыл для истории
интересный памятник материальной
культуры, изучение
которого еще далеко не
закончено.
О
1 АКМСО, ф. 4, он. I.
9 В своей недавно вышедшей книге «Путешествие в древний Иристон»
В. А. Кузнецов еще раз высказал предположение^ о гибели Михаила
Тверского в районе Заманкула.

Ш:
В 1784 году, когда у реки Терек «при входе в горы
Кавказские» возникли дома первых поселенцев будущего
Владикавказа, вряд ли кто-нибудь думал сохранить один из них для
истории. Жизнь в новой крепости шла своим чередом: строились
укрепления, зарастали травой брустверы, ветшали валы. На
месте мазанок появлялись первые деревянные дома. Потом на
месте их выросли двухэтажные каменные дома, трехэтажные...
В наше время строят уже девятиэтажные, а новая гостиница
«Интурист» — в одиннадцать этажей. С каждым годом
молодеет наш город и уже наступило время, когда многим интересно
знать «а какой дом в нашем городе самый старый»? Ведь часто,
ртаив дыхание, слушают туристы рассказ экскурсовода, что
^а этом месте когда-то стоял дом для проезжих господ, в
котором останавливался А. С. Пушкин, а через улицу, где стоит
^сейчас пятиэтажный дом, в гостинице рисовал этюды окрестных
гЬр М. Ю. Лермонтов.
А не сохранились ли в г. Орджоникидзе дома, которые
видели А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, их современники?
Искать самое старое здание Владикавказа я начал еще в
50-х годах. Жил тогда в нашем городе замечательный краевед,
^преподаватель пединститута Д. М. Смычников, человек, страстно
влюбленный в город на Тереке. Как любил этот сухощавый,
неразговорчивый человек гулять по улицам родного города!
Ходить с ним было очень интересно. Он часто показывал на
кособокий домик у парка культуры и отдыха, сейчас снесенный,
и говорил: «Лет пятьдесят назад цвели на этом окошке за
ситцевой занавеской герани и поливала их прелестная девушка. А
я так с ней и не познакомился, хотя видел каждое утро»,—
заканчивал с сожалением старый учитель. И в его словах было
столько грусти, что я невольно представлял старый
Владикавказ, домик с ситцевыми занавесками и хрупкую, тоненькую
девушку, поливавшую комнатные цветы. Мимо нас проезжали
легкие фаэтоны с нарядными дамами, проходил усатый
полицейский, а молодые люди спешили на бенефис борца Казбек-
Гора в цирк Яралова. Да, есть люди, обладающие
удивительным даром. Слушая и\, будто становишься участником давно
прошедших событий.
«А воъ здесь был дом барона Штейнгеля-старшего,—-
показывал учитель.— Барон страшно разбогател на строительстве
железной дороги Ростов — Владикавказ; потом увлекся кирпич-
Повски краеведа
17

1т> •*»«*» •»» «О» ^% »Е» «А» »»»«»»» Ф*т> «*» «*» т*т> т%
ными заводами. До сих пор на кирпичах владикавказских
домов можно прочитать его клеймо. Имел он еще одну страсть —
строить дворцы-замки. Второй его дворец во Владикавказе
сгорел в гражданскую. Во дворце помещалась городская управа.
Когда люди подходили к управе, их робость брала, до того
красивое и пышное было здание. В Крыму, у Ялты, до сих пор
стоит одно из бывших владений барона — знаменитое
«Ласточкино гчездо».
Как:то во время одной из экскурсий подошли мы к остаткам
владикавказской стены. По словам старого краеведа, это было
самое старое строение Владикавказа, воздвигнутое в 1859 году
против Шамиля. Впоследствии стену разобрали на мостовые и
строительство окрестных домов. Именно Д. М. Смычников
нашел и "перевез в музей каменную арку с надписью «Наз-
рановские ворота», некогда украшавшую новую
Владикавказскую крепость. Разыскал он ее в одном из городских дворов,
где плитами из арки была вымощена галерея.
Смычников давно не живет в нашем городе. А фрагменты
бывшей Владикавказской стены стали хорошо известны. На
стене нет мемориальной доски, она до сих пор несет службу.
На улице Титова, у бензоколонки, служит стеной для сарая, на
Осетинской слободке у средней школы № 1 огораживает
фруктовый сад. Стене исполнилось в 1974 году 115 лет. Не так
уж много для крепости.
А нет ли здания постарше? На помощь пришли известные
планы и гравюры, литографии Владикавказа. На рисунках
художников турлучные избушки, крытые камышом, сторожевые
башни, деревянные мосты через Терек. Над низкорослой
крепостью возвышается церковь, построенная по указу
Екатерины II. Находилась она у нынешнего Пушкинского сквера.
Первый сохранившийся в музейном архиве план крепости
Владикавказа, вычерченный инженер-поручиком Свиридовым,
датируется 15 июня 1808 года.
В 1808 году генералом Ивеличем была выстроена крепость
в виде неправильного многоугольника в километре от правого
берега Терека. Окружена была крепость двойным бруствером,
посередине , которого проходил ров, заполненный водой. На
земляных валах стояло еще дополнительно девять батарей.
Главные ворота! выходили на запад, где по правому берегу
Терека проходила дорога из Моздока в Грузию. Кроме того,
18

«ас
на южной стороне стены находился еще один выход из
крепости: по-видимому, к хозяйственным постройкам и осетинскому
форштадту.
За земляными укреплениями крепости в цитадели
помещались комендантский дом, четырнадцать домов для штаб- и
обер-офицеров, казармы для солдат, восемь собственных
солдатских домов, часовня, кордегардия, светлица для унтер-
офицеров, пороховой погреб, полковая канцелярия и дом,
построенный Ивеличем для проезжих господ и почтовых служб.
В крепости насчитывалось всего 156 строений, причем все
деревянные, кроме дома для проезжих. Вот его описание в
строительной ведомости: «Дом на каменном фундаменте,
двускатный, покрытый черепицей». Этот дом стоимостью в 2150
рублей был самым дорогим в крепости (столько стоили
четырнадцать домов для военных чиновников). Первыми
архитекторами, распланировавшими строения крепости, были инженер-
поручики Федотов и уже упомянутый Свиридов. Постепенно
крепость расширяется. На северной стороне за брустверам
воздвигаются провиантские склады. За чертой крепости (на
юго-востоке) по возвышенности, называемой ныне Осетинской
горкой, расположились ротные кухни и пекарни, недалеко
сарай для хранения черепицы. На берегу Терека, примерно
там, где сейчас городской парк культуры и отдыха им. К. Л.
Хетагурова, поставили бани для полковых рот, которые
использовались одновременно для размещения проходящих воинских
команд. Интересно, что кухни, бани, провиантские склады
вынесли за черту крепости, а просторный загон для скота
разместили под защитой бастионов.
С годами строения в крепости ветшают, и новый комендант
Владикавказа генерал-майор Андриан ставит перед
командующим войсками Кавказской линии И. П. Дельпоцо насущные
вопросы: о развитии хлебопашества силами военных, о
строительстве добротных домов вместо временных деревянных. Не
лишены логики его слова: «Если же отнять от
Владикавказского полку офицеров, никакой выгоды не имеющих, еще
удобное квартирование, то никто, мне кажется, не захочет здесь
быть, разве кого пришлют за наказанием».1 Генерал Андриан
о
1 АКМСО, ф. 4, оп. 2, д. 122, л. 6.
19

г^^^ ^^^^^^ ^^^^^^ л^^^^ъ ^^^^^ь ^^А|^ь ль^^^ ^^^^^ь ^^ЛЬ^ь я^^^^ь ^шв^^ь ^^^Вяъ ^^^^^ь ^^кшь ^^^^

. -^ ~^ -4~ ^ -»~ -1^ -^ ^ ~^ -1- - — — —
был недалек от истины; Спустя десять лет, после восстания
декабристов в Петербурге, Владикавказ заполнили
разжалованные и ссыльные солдаты и офицеры-декабристы.
С 1814 года во Владикавказе начинают возводить
капитальные строения. На деньги, отпущенные Константиновскому
редуту» строятся казенные здания, церковь, новый
комендантский дом. Наверное в этом доме в 1829 году встречал полковник
Скворцов А. С. Пушкина. В этот же период в крепости
поселяются семьи офицеров и «старослужащих» солдат, как видно
из комендантских бумаг, «с женами, сестрами и дочерьми».
На литографии из журнала середины прошлого века в
районе, где начинаются сейчас улицы Цаголова, Димитрова,
Осетинская, уже видно несколько двухэтажных домов. Один
из них — в духе барского особняка с колоннами —
просматривается и на наиболее поздних фотографиях. А вот в начале
нового века на месте особняка с колоннами возникают небольшие
одноэтажные домики. Дом, видно, был деревянный и со
временем обветшал.
Если сопоставить топографию Владикавказской крепости
50-х годов с планом современного города, то границы крепости
;проходили в районе улицы Бутырина — с севера, улицы Мор-
довцева — с юга. На западе граница пролегала по нынешней
площади Свободы и на востоке достигала нынешнего Музей-"
ного переулка.
В этом квадрате не сохранилось зданий 50-х годов. Старые
дома все кирпичные, а кирпичные заводы появились в городе
лишь к концу XIX века.
После объявления Владикавказа городом (в 1860 году) он
еще долгое время находился в старых границах крепости и рос
очень медленно. Когда в 1893 году решался вопрос о
строительстве здания областного музея, и городская Дума выделила
для этой цели земли на нынешнем Музейном переулке,
общественность выступила с протестом. Район этот посчитали
неудобным, глухим, расположенным на окраине города, и предложили
перенести музей к зданию конторы срочных сообщений или
разгонной станции. Разгонная станция находилась на
нынешней площади Свободы, здания которой снесли уже в 50-х годах.
Начальник Терской области ответил общественности
шутливым, но твердым отказом: «Коллекции музея доступны
входящим в нега,'а не проезжающим мимо».
21

и» «о» •*» —» «*» »»% ~*~ «л~ ^1^^>% «»и» «»•«»«»>»-|^ «Ч«
Но посмотрим, не сохранилось ли старых зданий в районе
улиц Артиллерийской и Коцоева.
Располагающееся когда-то на левом берегу Терека военное
поселение не входило в черту крепостных сооружений, но вело
свое начало с' 1838 года. В 1845 году это военное поселение
обратили в казачью станицу, которую через 11 лет перевели в
Тарскую долину.
Место станицы заняли прибывшие с Черноморской линии
Виленский егерский, Тенгинский, Навагинский полки.
Топография улиц донесла до наших дней память о располагавшихся
здесь войсках. Одна из улиц до сих пор называется Артилле*
рийской, а жители Затеречной части города при строительстве
погребов до сих пор находят в земле ядра. Но, к сожалению,
домов прошлого века тоже здесь не сохранилось.
Вот фотография построенного уже в XX веке сппрто-водоч-
ного завода. Вокруг завода, сколько охватил объектив
фотоаппарата, расстилается ррвное поле.
Издавна, еще со времен закладки Владикавказского
укрепления, на южных фасах крепости разместилось
Осетинское поселение, или форштадт. Поселение это не вошло ни в
один из известных нам планов. Но о слободке по архивным
документам известно многое.
Говоря об основании крепости Владикавказ как
колониального форпоста, а также для защиты единственной удобной
дороги из России в Закавказье, получившей название Военно-
Грузинской, нельзя забывать и тот факт, что основание
крепости произошло не без инициативы осетинского народа. Известно,
что еще в 1782 году «осетины и карабулаки настоятельно
просили построить крепость у Татартупа». Но крепость построили
у старого осетинского аула Заурово. В 1815 году для осетин
была выстроена церковь, «частью на отпущенные
правительством деньги, частью же собраны были таковые по раскладке
с каждого дома». Среди осетин бок о бок жили и семейства
женатых солдат,—писал в своей книге «Прошлое
Владикавказа» дореволюционный историк города Д. В. Ракович.
Строения форщтадта были деревянные и, конечно, не могли
сохраниться до наших дней. Но имеет ли церковь, построенная
в 1815 году, отношение к нынешнему зданию бывшей осетинской
церкви? Известно, что для храмов выбирали места самые
высокие и живописные. Даже после жестоких осад и пожаров
22

ьтР+т&т
русских городов храмы воздвигались заново на прежнем месте.
Крепость Владикавказ, несмотря на свое огромное военное
значение не знала осад и даже стычек у своих стен.
Но подтвердить сообщение об осетинской церкви можно
было только с помощью документов. Прошли дни, недели,
месяцы поисков. И вот, наконец, удача. В «Терском календаре»
за 1898 год напечатано небольшое сообщение: «Осетинская
церковь во имя Рождества пресвятой Богородицы (на
Осетинской слободке), как видно из клировои ведомости, основана !в
1823 г. осетинской духовной комиссией и освещена 24 марта
1824 г. Прихожанами этой церкви вначале были 120 дворов
осетин, поселенных во Владикавказе и 118 дворов ингушей-кис-
тин... В 1860 г. церковь была обновлена и расширена, а в
1896 г. она была увеличена новой пристройкой и обнесена
каменной оградой».
Выходит, церковь построили не в 1815 году, как писал
Ракович, а спустя восемь лет. Уже потом, просматривая
фотоснимки владикавказских храмов, мы обратили внимание на
одну существенную деталь. Все церкви города построены
пышно, с несколькими венчающими их куполами. И только старый
военный собор, ровесник Владикавказа, и осетинский храм
просты по архитектуре.
Время сохранило нам замечательный памятник, самое
старое здание Владикавказа — осетинскую церковь. Ее видели
А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Л. Н. Толстой, декабристы.
Здание осетинской церкви связано и с именем великого
сына осетинского народа К. Л. Хетагурова. В 1906 году
он был похоронен в ограде осетинской церкви. Со всех концов
Осетии шли сюда люди, чтобы отдать последний долг певцу
свободы.
, Здание бывшей осетинской церкви, в котором в настоящее
время работает филиал художественного музея, давно стало
замечательным памятником нашей истории, культуры,
литературы. Это такое же место поклонения, как храм
святого Давида в городе Тбилиси, где похоронен А. С.
Грибоедов. А вторым, после осетинской
церкви, самым старым строением нашего
города будем считать остатки
бывшей
Владикавказской крепости.
23

В своем «Путешествии в Арзрум во время похода 18?9 года»
А. С. Пушкин писал: «Мы достигли Владикавказа, прежнего
Капкая, преддверия гор. Он окружен осетинскими аулами. Я
посетил один из них...»
До сих пор мы точно не знаем, в каком осетинском ауле
побывал поэт. А вопрос представляет немалый интерес.
Подробно изучив кавказский маршрут поэта в 1829 году, советский
ученый Г. Ф. Турчанинов сделал вывод, что с бытом горцев
Пушкин впервые познакомился в одном из аулов под
Владикавказом.1
Следовательно, известная поэма «Тазит» и ряд чудесных
стихотворений Пушкина написаны под влиянием этнографии
и фольклора Осетии:
Пребывание Пушкина на Северном Кавказе в 1829 году
относится к одному из недостаточно исследованных периодов
жизни и творчества поэта. Живо написанные воспоминания
Н. Б. Потокского «Встречи с А. С. Пушкиным в 1824 и
1829 гг...» имеют в научном отношении небольшую ценность.
Увидев Пушкина двадцатилетним молодым человеком, Поток-
ский взялся за перо спустя пятьдесят лет. Неумолимое время,
стершиеся из памяти детали, желание подчеркнуть свое
знакомство с великим поэтом, конечно, повлияли на правдивость
мемуариста. Записки декабриста М. И. Пущина о Пушкине содержат
всего две-три фразы об их владикавказской Встрече. Отдельные
интересные сведения мы находим у дореволюционных
исследователей Е. Г. Вейденбаума, Н. О. Лернера, советского ученого
Л. П. Семенова2. Но самым полным источником остается
«Путешествие в Арзрум». Мы знаем о большом желании
Пушкина во время своего путешествия в 1829 году встретиться с
горцами. Но ни в степи, ни по дороге, как утверждает
Турчанинов, поэт их не увидел. К 1829 году на военном тракте от
Ставрополя до поста Джулат не было ни одного горского селения.
С целью безопасности и экономии расстояния «проконсул»
Кавказа генерал А. П. Ермолов приказал с 1825 года перенести
Военно-Грузинскую дорогу с правого берега Терека на левый.
1 Турчанинов Г. Ф. К изучению поэмы Пушкина «Тазит». Русская
литература, 1962, № I, с. 46—47.:
2СеменовЛ. П. Пушкин на Кавказе. Пятигорск, 1937.
26

1&
Прежний тракт от Моздока через редуты Александровский, Кон-
стантиновский, Камбилеевский был закрыт и со временем
превратился в дорогу местного значения, по которой съезжались на
владикавказский базар казаки, калмыки и ногайцы.
Новый участок дороги пролегал от Екатериноградской до
Владикавказа по обширной равнине, окруженной с юга
отрогами могучих вершин Кавказа и с северной, восточной и западной
сторон — невысокими лесистыми хребтами, порой переходящими
в цепи пологих, безлесых холмов. По равнине спешили ,к Тереку
многочисленные реки, ручьи, родниковые потоки. Благодатный
край, некогда заселенный племенами алан, пустовал с мрачных
времен монгольского нашествия и кровавых походов Тимура.
За несколько столетий тучные земли заросли кустарником,
густыми притеречными лесами, дубовыми рощами и лишь
высокие могильные курганы древних народов говорили о некогда
: существовавшей здесь жизни. Со временем Золотоя Орда,
терзаемая внутренними распрями, распалась под ударами русских
дружин и уступила предгорья Кавказа ваосальной ногайской ооде.
Ногайцев сменили кабардинцы. Но заселить обширную равнину
не смогли и новые хозяева. «С помощью обработки она могла
бы сделаться счастливейшей местностью, однако она лежит
необработанной вследствие обоюдной боязни кабардинцев и
горцев»,1—доносил в 1781 году офицер русской службы Л. Л. Ште-
дер.
Ермолов ловко использовал вековую мечту алан-осетин о
возвращении на пустовавшие земли предков. Когда в притеречных
лесах застучали топоры русских солдат, возводивших военные
посты и укрепления по линии нового тракта, в горы отправились
гонцы владикавказского коменданта с обещаниями, что
выселяющиеся из гор осетины «как подданные российские будут
ограждены от всяких утеснений со стороны прочих народов». В 1822
году Ермолов информировал владикавказского коменданта
полковника Н. П. Скворцова, который семь лет спустя принимал
А. С. Пушкина, о своих мероприятиях по-расселению осетин на
плоскости: «В будущем году намерен я приступить к устранению
некоторых укреплений и вы, известя о чем выселяющихся осетин,
1 Осетины глазами русских и иностранных путешественников.
Орджоникидзе, 196?, с. 52.
26

»
сообщите, что это делаю я для охранения их, и что они обязаны
эа сие оказывать правительству усердие и верность... Вразумите
их, что чем будут более их селения, тем менее они подвержены
опасности».1
По поручению Ермолова полковник Скворцов разделил
пустовавшие равнинные земли на четыре осетинских общества: Ди-
горское, Алагирское, Куртатинское, Тагаурское. Земли у
Владикавказа предназначались осетинам-тагаурцам. Ермолов
добивался двойной выгоды: освобождал неспокойные горные
местности и привлекал население для охраны и обслуживания нового
пути Военно-Грузинской дороги.
Исходя из данных «Почтовой карты Европейской России за
1827 год» и уточнений маршрута Пушкина, сделанного Н. О. Лер-
нером, мы знаем, что 15-го мая Пушкин в городе Георгиевске
начинает вести «Журнал путешествия в Арзрум». 16-го мая —
прибытие в станицу Екатериноградскую. 18-го мая —утром отъезд
с оказией, ночлег в Пришибе. 19-го мая— отъезд и ночлег в
укреплении Урухском. 20-го мая утром Пушкин увидел «первое
замечательное место... крепость Минарет». Такое название поэт
дал Верхне-Джулатскому посту, возможно, под впечатлением
посещения Татартупского минарета. Не задерживаясь, оказия в
тот же день достигает поста Ардонского. И на другой день, 21-го
мая, караван, состоящий из пятисот человек, многочисленных
колясок, бричек, кибиток, двухколесных арб, с конскими
табунами и стадами волов уже въезжал в широко распахнутые Екате-
риноградские ворота крепости Владикавказ. У северной
заставы по традиции его встречало все население крепости. С 21 по
23 мая во Владикавказской крепости Пушкин написал
стихотворение «Калмычке» и, как считали Лернер и Семенов,
посетил в окрестностях крепости один из осетинских аулов. Но какой
аул?
В 1829 году, несмотря на старания военных властей, на
плоскости у Владикавказа было немного осетинских поселений. Еще
до переговоров полковника Скворцова с осетинскими
старшинами у выхода из предгорий Лесистого хребта возникли
селения Салугардан, Суадаг, деревни у реки Урух. В конце XVIII
¦
1 Материалы по истории осетинского народа» т. II. Орджоникидзе, 1942,
с. 124.
27

кь
века по просьбе осетин Куртатинского, Алагирского, Бакинского,
Нарского ущелий по речке «Савадог» у выхода из предгорий
появилось осетинское селение Потемкино,1 названное в честь
кавказского губернатора П. С. Потемкина. Это было первое
селение суадагцев. Но села эти находились вдали от военно-
почтового тракта. Малочисленные аулы выселенцев из Тагаурии
в верхнем течении реки Гизельдон располагались тоже
довольно далеко от крепости и от Военно-Грузинской дороги.
Остается аул у поста Ардонского, так как в 1829 году на обширном
пространстве от Татартупа до стен Владикавказской
крепости находилось лишь одно поселение осетин.
Выбрав в полутора верстах от укрепления пустовавшую
землю, переводчик ардонского гарнизона Тасо Гайтов
обратился к проезжавшему через Ардон видному сановнику
николаевской России барону Дибичу с просьбой разрешить ему основать
о
' АКМСО, ф. 4, оп. 2, д. 121, л. 1.
28

»
аул. Дибич возвращался из Тифлиса в хорошем настроении,
ему удалось успешно выполнить поручение царя об устранении,
ненавистного двору Ермолова. А много ли стоило труда помочь
молодому офицеру из горцев. Он дал указание,^ и просьба Гай-
това была тут же удовлетворена, А вскоре Гайтов,
впоследствии полковник русской армии, главный пристав Осетии,
поселился на облюбованных им землях с четырьмя семействами
своих родственников. Спустя некоторое время, он пригласил в
аул «осетин Амзора, Созрука, Мулдара и Кулаевых».
Следовательно, в 1829 году Ардонский аул насчитывал несколько
десятков семей, и Пушкин, безусловно, видел это поселение.
С южной стороны, примерно в четырех верстах от
Владикавказа, тоже жили осетины. Их аул Саурово в 1807-1808 годах
посетил русский путешественник Г. Ю. Клапрот, Селение
Саурово еще в 1771 году наблюдал известный русский ученый,
путешественник И. А. Гюльденштедт.
Из документов известно, что Владикавказ вначале
назывался Капкайским постом от имени расположенного близ него
осетинского аула Капкай. И Пушкин записал в дневнике: «Мы
достигли Владикавказа, прежнего Капкая». Он перевел даже
это слово с тюркского: «Преддверия гор». Капкай — это и есть
Саурово, в котором нетрудно узнать искаженное Дзауг, Заур
или Саур. Одним из первых поселенцев Саурово был осетин из
аула Нижний Кармадон Дзауг Бугулов. На его родине до сих
пор живут рассказы, как Дзауг построил на плоскости дом.
Саурово, Капкай, Дзауджикау — это один и тот же аул,
располагавшийся примерно в четырех верстах от Владикавказской
крепости, на месте нынешнего городского района «Южный».
Почти напротив Саурово, на другом берегу Терека, с 1813
года стоял аул Футхуз, нынешний Редант. Как видим, у А. С.
Пушкина в 1829 году было основание утверждать, что
Владикавказ «окружен осетинскими аулами». Не надо забывать, что
поэт проезжал и через осетинские аулы Ларе, Коби. И, как
вспоминает известный нам Потокский, даже организовал в Ко-
бийском ауле экскурсию, во время которой тщательно
осматривал осетинские сакли.
Но все же Пушкин впервые наблюдал жизнь горцев, их
обряды в другом осетинском ауле. Вспомним строки из
«Путешествия в Арзрум», где речь идет об осетинских аулах: «Я
посетил один из них и попал на похороны...» Далее следует подроб-
29

ное описание обряда похорон. В эту минуту он сожалеет, что
пошел в аул один, без человека, хорошо знающего обычаи
осетин. Никто не смог объяснить ему обрядов, хотя с Пушкиным
был сопровождающий, возможно, кто-то из гарнизонных
офицеров или солдат. Это видно из того, что объяснить обычаи не
могли, но подсказали, что «тело умершего горца должно было
быть похоронено в гораос, верстах в тридцати от аула».
А мы знаем, что осетины по древним обычаям хоронили
своих покойных только в родных аулах. Теперь можно
догадаться, какой осетинский аул мог посетить поэт. Ларе, Коби? Эти
аулы отпадают, потому что население издавна проживало в
них и считало их своей родиной. Первые поселенцы Ардона
Гайтовы были родом из аула Даллагкау Куртатинского
ущелья. А Кулаевы из соседнего Алагирского. Похороны в
Ардоне наблюдать Пушкин тоже не мог. Поэт имел
возможность посетить Ардонский аул лишь вечером 20 мая после
утомительного переезда от поста Урухский. Вряд ли он смог это
сделать, да и притом-осетины не могли собираться в горы ве-
30

чером. На ночь пересекать незаселенную равнину, где могла
произойти нежеланная встреча с «разбойничьими партиями», не
решились бы даже горцы.
Все говорит о том, что Пушкин мог посетить аул,
находившийся рядом с Владикавказской крепостью, причем в свободный
от путешествия день, 22 мая.
Декабрист А. С. Гангеблов, состоявший полковым
адъютантом у Н. П. Скворцова, отмечал в своих воспоминаниях, что в то
время с юга и севера к Владикавказу примыкало два мирных
аула, к последнему из которых вел мост через Терек.1 И хотя
Гангеблов не приводит их названий, нетрудно установить, что
аул с северной стороны крепости, к которому вел мост,— это
малоизвестный до сих пор владикавказский аул тагаурцев,
впоследствии выселившихся к нынешней железнодорожной
станции Беслан. В 40-х годах после их ухода здесь возникла
станица владикавказского казачьего полка. Казаки уступили
это болотистое место пехотным полкам, при которых и
разбивались здесь первые улицы нынешнего Затеречного района.
Но, несмотря на то, что аул стоял по пути военного тракта,
Пушкин не должен был посетить и его, так как оказия опять
прибывала к Владикавказу во второй половине дня, когда
поэт уже не мог наблюдать осетинский похоронный обычай, не
говоря о дорожной усталости. А возвращаться за Терек к аулу
на следующий день не имело просто смысла, так же как и
добираться к аулу Дзауджикау, потому что рядом с крепостью
намного ближе стоял другой осетинский аул. Это поселение,
примыкающее к крепости с юга (Осетинский форштадт, или
Владикавказский аул), до сих пор осталось в тех же примерно
границах и на территории, которую мы в обиходе называем
Осетинской слободкой.
В одной из архивных папок нам удалось обнаружить
прошение прапорщика Уадо Тхостова, в котором он писал: «По
приказанию начальства отец мой с братом, усугубя особенное
старание, убедили многих горцев к подобному переселению,
через то населена и Владикавказская слободка».
о
См. Воспоминания декабриста Александра Семеновича Гангеблова.
М., 1888, с. 16.
31

в^ъ ш^^^ м^Ыь ошшь л^^ъ вйШк яля» яйш^ ммк ш^кь яЛяь я^Ьм1 яЛяь мая» м\|

*
Осетинский форштадт, Владикавказская слободка,
Владикавказский аул и, наконец, Осетинская слободка — так
называли в разные годы поселение осетин у южных фасов крепости.
Поселение это официально не было аулом, потому что издавна
входило в старый крепостной форштадт, где «осетины жили бок
о бок с семьями русских солдат». Но Пушкин вправе был
назвать его осетинским аулом.
Дом для проезжих, где остановился поэт, стоял на месте
нынешнего сквера имени А. С. Пушкина. До Осетинского фор-
штадта было минут десять ходьбы. Поэт не описал этого пути.
Но, пользуясь планом 20-х годов прошлого века, его нетрудно
выяснить.
А. С. Пушкин перешел обширную базарную площадь и
вышел к Тифлисским воротам крепости. За земляным
бруствером и неглубоким рвом располагались по невысокой
возвышенности ротные кухни и пекарни. За ними, чуть ли не вплотную к
крепостным фасам, примыкал Осетинский форштадт.
Итак, 22 мая А. С. Пушкин посетил Осетинский форштадт,
или нынешнюю Осетинскую слободку, где наблюдал
национальный обряд похорон. На обратном пути у «ворот крепости»
встретил он осетинских женщин. И опять сопровождавший
поэта объяснил ему, что это жена и дочь несут обед
заключенному осетину. Правда, спутник поэта ошибся, когда принял
Женские платки, обязательную принадлежность осетинок, за
чадру, ношение которой было не принято в Осетии. «Женщины
их прекрасны...» — заносит в дневник Пушкин.
Присутствие оставшегося для нас неизвестным спутника
великого поэта чувствуется в каждой строчке описания
Владикавказской крепости. И не он ли подсказал Пушкину, что
«аманаты, выпущенные на волю, не жалеют о своем пребывании
во Владикавказе». Возможно, он и информировал поэта о
тяжелой жизни осетин. Потом, побывав в аулах по
Военно-Грузинской дороге, ближе, полнее познакомившись с жизнью
горцев, А. С. Пушкин сделает вывод: «Осетинцы самое
бедное племя из народов, обитающих на
Кавказе»... И это будет оставаться
верным для всех горских
народов Кавказа вплоть
до Великого
Октября.
3) Поиски краеведа
33

ЛЮБИМАЯ
КАРТИНА
АС ПУШКИНА
^„ч^ч-н. $

-^*^|&±2**^в^г^^&+ НИ» «»»_«»1«»_^Е»_^*» •*» •^ «*«» *•»
БРАТЬЯ ЧЕРНЕЦОВЫ
Сказать сейчас что-нибуть новое о Пушкине — дело
чрезвычайно трудное. Исследователи изучили каждый день, каждый
час его жизни, проанализировали каждую строчку поэта.
Библиотечные каталоги о Пушкине —это бесчисленное количество
карточек, просмотреть которые уже потребует немало времени,
не говоря о том, чтобы прочитать книги. Тем не менее, я
осмелюсь рассказать вам одну интересную историю, имеющую
прямое отношение к жизни великого русского поэта.
Мойка, 12. Тысячи людей знают этот дом в Ленинграде.
Здесь в одной из квартир жил последние четыре месяца своей
жизни А. С. Пушкин. Здесь он умирал, смертельно раненный на
дуэли. Сюда, на Мойку, 12, пришли проститься с ним около 50
тысяч почитателей его таланта. В музее-квартире поэта собрано
сейчас множество интересных документов, мемориальных
вещей, здесь знаменитый портрет Пушкина работы Ореста
Кипренского, написанный по заказу А. А. Дельвига, миниатюра
Н. О. Пушкиной, матери поэта, портреты К. П. Брюллова,
Ф. Н. Глинки, ^автопортрет В. А. Тропинина, картины
художников голландской и итальянской школ. В кабинете поэта среди
полок с книгами над столом портреты друзей: В. А.
Жуковского, А. А. Дельвига, Е. А. Баратынского, на мраморном
камине по обеим сторонам старинных часов акварели Пушкина и
его жены Натальи Николаевны.
И вдруг, рассматривая вещи: ларец Ганнибала, раскладной
стол красного дерева, саблю — подарок генерала Паскевича, я
увидел в широкой золоченой раме картину. На ней был
изображен очень знакомый вид. Да, это же Кавказ, Дарьяльское
ущелье! Место, которое издавна привлекало многих
художников.
Узкий проход, гранитная скала со знаменитым «замком
Тамары». Художник выбрал необычную точку. В то время
художники старались писать картины с видом на снежные
вершины, а здесь доминируют гранитные скалы, с
цепляющимися за них облаками. Может быть, его пленили остатки
уцелевшего укрепления, которые и по сей день сохранились.
Художник будто нарочно высветил эту часть картины. Каза-
Зб

I— «4» НК •¦» НК •»» •*» «1^_«д~_«»»% ^»НК •»»Ч^*Да
лось, солнечные лучи проникли в здание и ярко выделили
ворота на темном фоне стены. Вдали виднеется мост через
Терек, справа — строения за невысокой • каменной стеной. На
мосту фигурки людей, очевидно, оказия, которая обычно
следовала до Тифлиса.
Картина написана-, художником Никанором Чернецовым и
называется «Дарьяльское ущелье».
В тот же день, будто нарочно, я прочитал в одной из книг
биографа Пушкина П. В. Анненкова: «Пушкин был очень прост
во всем, что касалось, собственно, до внешней обстановки...
Иметь простую комнату для литературных занятий было у
него даже потребностью таланта и условием
производительности. Он не любил картин в своем кабинете, и голая
серенькая комната давала ему больше вдохновения, чем роскошный
• кабинет с эстампами, статуями и богатой мебелью, которые
обыкновенно развлекали его».
Современник поэта некий Облачкин делился
воспоминаниями в «Северной пчеле»: «Кабинет Пушкина состоял из
большой узкой комнаты. Посреди стоял огромный стол простого
дерева, оставлявший с двух концов место для прохода,
заваленный бумагами, письменными принадлежностями и книгами, а
сам поэт сидел в углу в покойном кресле. На Пушкине был
старенький, дешевый халат, каким обыкновенно торгуют
бухарцы в разноску. Вся стена была уставлена полками с книгами,
а вокруг кабинета были расставлены простые плетеные стулья.
Кабинет был просторный, светлый, чистый, но в нем ничего не
было затейливого, замысловатого, роскошного, во всем
безыскусственная простота и ничего поражающего».1
Обратите внимание: ни Анненков, ни Облачкин не
упоминают о картине.
Когда я заглянул в книгу А. Н. Гессена «Набережная
Мойки, 12», то нашел в ней те же слова Анненкова и очень
осторожный вывод автора: «В кабинете поэта висит только
одна картина в старинной широкой золоченой раме —«Дарь^
яльское ущелье» Н. Г. Чернецова».
Выходит, что висит, но не висела при жизни Пушкина.
о
1 Шапошников Б. В. Последняя квартира А. С. Пушкина. М—Л., 1940,
с. 78—79.
36

ш
~1
Впрочем, есть книги, в которых обратное утверждается без
малейшего сомнения. Например, в «Истории русского
искусства» авторы пишут: «Для А. С. Пушкина по приезде в
Петербург' Никанор Чернецов написал «Вид Дарьяльского ущелья».
Этот пейзаж украшал кабинет поэта».*
Как же так, получается, что литературоведы, музееведы,
создавая по крупицам мемориальную обстановку тех лет, могли
среди подлинного письменного стола, чернильницы, гусиного
пера, печати, ларца, графина, рюмки, раскладного стола,
колокольчика, визитной карточки случайно поместить картину «Вид
Дарьяльского ущелья»?
В. А. Жуковский, начертивший план квартиры в 1837 году,
описал кабинет поэта: диван, на котором умер Пушкин, его
большой стол с креслом, на котором он работал, полки с
книгами. Это все сведения очевидца, не раз бывавшего на
Мойке, 12 при жизни поэта. Среди других мемуарных сообщений.
тоже не упоминается о пейзаже, висевшем в кабинете.
В фондах Государственного Русского музея в Ленинграде.
сохранился рисунок Никанора Чернецова сепией с личной
пометкой художника карандашом: «Писана была картина для
поэта А. С. Пушкина». И приписка тушью «Вид Дарьяла,
взятый с дороги, ведущей из Тифлиса во Владикавказ. 1830 года,
сентября 22 дни». И на стене кабинета в ленинградском музее
не копия, а картина кисти Н. Чернецова. Авторское повторение
ее, сделанное в 1851 году, как мне объяснили, хранилось в
литературном музее, а впоследствии было передано
мемориальному музею на Мойке, 12. Местонахождение подлинной
картины, висевшей, якобы, в кабинете Пушкина при его жизни, было
неизвестно.
О знакомстве Пушкина с русскими художниками братьями
Никанором и Григорием Чернецовыми мы не находим данных
Э переписке и в творчестве поэта. Не оставили об этом
воспоминаний и Чернецовы, кроме лаконичной подписи Никанора
Чернецова на рисунке.
Но уже первое знакомство с жизнью и творчеством
известных русских художников Григория и Никанора Чернецовых
удовлетворительно отвечает на этот вопрос.
о
'История русского искусства, т. I. М., 1957, с. 420.
37

Братья Чернецовы, происходившие из мещан Костромской
губернии, познавшие искусство от отца и старшего брата,
талантливых иконописцев, с величайшим трудом с помощью
меценатов закончили Академию художеств в Петербурге. От
своего учителя Максима Никифоровича Воробьева,
воспитавшего целую плеяду художников-пейзажистов, Чернецовы
переняли любовь к топографической точности в своих работах. То
было время, когда «наряду с романтическими картинами
раннего И. К. Айвазовского, лирическими пейзажами Н. Л.
Лебедева создавались добросовестные работы Чернецовых,
самоотверженных патриотов, поставивших перед собой вполне
реалистическую проблему трактовки пейзажа, «как портрета
местности».1 Точность пейзажа, достоверность иконографии
делают работы Чернецовых для нас, краеведов, бесценными.
Григорий Чернецов — автор известной картины «Парад на
Царицыном лугу». Несколько лет художник писал
грандиозное полотно. Писал с конкретных лиц, известных всему Петер*
бургу. В толпе на переднем плане изображены художники
К. Брюллов, А. Венецианов, поэт и партизан Денис
Давыдов—герои Отечественной войны 1812 года. Справа на
картине — фигуры прославленных петербургских литераторов:
И. А. Крылова, А. С. Пушкина; В. А. Жуковского, Н. И. Гнеди-
ча. Этот фрагмент картины мы хорошо знаем со школьной
скамьи. В учебниках литературы часто воспроизводят группу
известных русских поэтов с отдельного эскиза художника.
Разница картины и эскиза лишь в изображении фона. На картине
писатели на фоне парадных гвардейцев, а на эскизе показан
Летний сад. Но одно совершенно точно: в это время А. С.
Пушкин, безусловно, позировал Г. Чернецову. Вот когда они,
возможно, и познакомились.
ЗАМОК ЦАРИЦЫ ТАМАРЫ ИЛИ ДАРЬЯЛЬСКАЯ КРЕПОСТЬ?
Но картину, находившуюся в кабинете Пушкина, написал
не Григорий, а Никанор Чернецов. С 1829 по 1831 год
художник путешествовал по Кавказу. За картину «Вид Тифлиса»
О
• История русского искусства, е. 422.
38

Никанор получил звание академика. В Русском музее в
Ленинграде хранится около трехсот работ Никанора Чернецо-
ва, посвященных Северному Кавказу, Закавказью, Тифлису.
Среди них — три наброска Дарьяльского ущелья.
«Вид Дарьяла, взятый с дороги, ведущей из Тифлиса во
Владикавказ. 1830 года, сентября 22 дни» мы уже знаем. По
нему художник в 1832 году, якобы, и писал картину для
Пушкина. Другой эскиз отличается форматом. «Вид Дарьяла в
1829 году» — акварель, написанная годом раньше, когда
художник еще только начинал свое кавказское путешествие.
Слева на рисунке: Терек, мост, строения, на скале башня и на
дороге фигура чабана или аробщика с фурой, запряженной
двумя быками...
Вначале можно подумать, что перед нами рисунок аула
Ларе с известной башней Дударовых. Но, внимательно
рассмотрев детали ;акварели, можно утверждать, что это тот же
самый вид на замок «царицы Тамары», но выполненный уже со
стороны Владикавказа.
В литературе величавый гранитный утес с развалинами
древних боевых сооружений в Дарьяльском ущелье им^ет
несколько названий: Дарьяльская крепость, Дарьяльский замок,
башня царицы Тамары. Самое правильное, научно верное
название— Дарьяльская крепость. Найти изображенный Черне-
цовым вид в наше время трудно, потому что Военно-Грузинская
дорога в этом месте давно перешла с левого берега на правый.
Сейчас мы подъезжаем к «замку Тамары» со стороны
Орджоникидзе по правому берегу Терека. Замок и русское
укрепление остаются за рекой. А во времена А. С. Пушкина и
М. Ю. Лермонтова дорога к замку пролегала по левому берегу
Терека и, не достигая скалистого утеса, переходила через мост
на правый берег реки. Далее она шла между Тереком и
военным укреплением.
Не видно в наше время и сторожевой башни, снесенной в
прошлом веке по приказу пьяного командира артиллерийской
батареи, возвращавшегося с кавказского театра
русско-турецкой войны 1877-1878 годйв.
Но вот по акварели Чернецова «Вид Дарьяла в 1829 г.»
можно многое понять. Считается, что расположенное у дороги
русское военное укрепление с затейливой крепостицей и
миниатюрными башенками, недавно наполовину снесенное
39

паводками Терека, построено в начале XIX века, в 1803 году.
Доверяя топографической точности, которая была присуща
Никанору Чернецову, можно утверждать, что в 1829 году этого
укрепления еще не было, а "военный пост находился немного
левее, у скалы.
Декоративного укрепления с башенками не существовало и
в 40-е годы. Построили его, вероятно, в 80-х годах XIX века
40

1
»
«^ «*» «*» «»»» «*» •»» -4~ «*» «О*» «»»«» «4«» «»1«» «»»»«»*» «**
\
ко времени путешествия по Кавказу царя Александра III. В то
время на Военно-Грузинской дороге развернулись большие
строительные работы, о чем говорил и воздвигнутый у начала
Дарьяльского ущелья железный так называемый
«Александровский мост».
Никанор' Чернецов писал Дарьяльское ущелье в 1831 году,
а спустя несколько месяцев, в начале августа, произошел
грандиозный обвал Девдоракского ледника. Очевидцы с ужасом
рассказывали об этих днях. Потоки воды, лавины снега, глыбы
льда с необыкновенной быстротой разрушили не только дорогу
на протяжении 15 километров, но и все населенные пункты,
стоявшие на высоте 70 метров над Тереком. Военное
укрепление у Дарьяла, в котором останавливались Пушкин и Чернецов,
конечно же, было стерто с лица земли.
Надо предполагать, что разрушения были и наверху,, в
старой крепости, потому что гранитная скала имеет высоту всего
в 60 метров.
Не сохранилось укрепление и лермонтовских времен. Оно
наверняка было снесено еще более сильным обвалом 18 июня
1876 года. В начале XX века Девдоракский ледник обессилел,
обвалы прекратились. Но на смену им пришли наводнения.
Одним из последних наводнений, вызванных ливневыми
дождями, и смыло половину бывшего военного укрепления.
Сейчас от него осталась северо-восточная часть с двумя
башнями.
Итак, мы знаем, что укрепление с башенками возникло у
Дарьяльского замка после 1876 года.
Но вот еще одна интересная деталь на рисунке Чернецова.
Башня, стоявшая на скалистом утесе, безусловно, близка
осетинским архитектурным формам с характерным широким
основанием.
Историки Военно-Грузинской дороги предполагают, что здесь
в I в. н. э. существовало упоминаемое Плинием Младшим
укрепление римского времени Кумания, закрывавшее путь
на юг племенам кочевников, здесь же были сооружены ворота
против вторжения скифов. В XII в. н.э. грузинский царь Давид
основал на утесе укрепление — пограничный замок грузинских
царей. Укрепление когда-то было обнесено двойной каменной
стеной с боевыми башнями. За стенами среди хозяйственных
построек защитники проложили галерею вниз к Тереку и тон-
41

>>и#н«иж^#Нф^^>1%^1%^ -л~
нель, по которому доставлялась в крепость вода. Во время
осады воины пользовались водой, поступавшей по трубам от
родников.1
Французский путешественник Гамба в изданной в 1826 году
в Париже и ставшей популярной в России книге «Вояж по
Южной России» сообщал: «Если верить местному преданию,
Дарьяльский замок принадлежал в средние века какой-то
княжне Дарье, которая взимала со всех путников огромную
мзду, а тех, кто ей нравился, задерживала, чтобы разделить с
ним ложе, и приказывала бросать в Терек любовников,
которыми была недовольна».
А. С. Пушкин был знаком с книгой Гамба, потому что писал
в «Путешествии в Арзрум»: «Против Дариала на крутой скале
видны развалины крепости. Предание гласит, что в ней
скрывалась какая-то царица Дария, давшая имя свое ущелью,—
сказка. Дариал на древнем персидском языке значит ворота».
В действительности замок, если его так можно назвать,
построен на скале в средние века как заградительное
укрепление. Первые русские путешественники сообщали, что здесь
некогда висели деревянные ворота, окованные железом.
Из трудов замечательного грузинского историка и географа
Вахушти Багратиони известно, что в теснине Дарьяла
находилась и другая крепость — Давитисцихе, построенная царем
Давидом Строителем, правившим в Грузии с 1089 по 1125 год.
Крепость контролировала перевальные тропы в Дзурдзуки,
Кистию, Гудамакарское ущелье. Ниже крепости стоял дворец,
в котором останавливались грузинские цари в период боевых
походов, Выходит, что в Дарьяльском ущелье находились две
крепости, из которых сохранилось лишь укрепление на
скалистом утесе. Но нельзя отрицать и предположения, что замок
царя Давида и Дарьяльская крепость — одно и то же
укрепление.
Конечно, крепость неоднократно ремонтировалась и
перестраивалась. «В своем нынешнем виде она принадлежит в
основном к поздне-феодальному периоду, хотя в кладке
отдельных участков стен заметны и значительно более ранние строи-
о
1 Арджеванидзе И. А. Военно-Грузинская дорога. Тбилиси, 1954,
с. 232—233.
42

Ьш ~Ъ*> «*» т*т «*» <**> -Ъ+ •*» т*+ ш&*> фЪ*> «*» —% -*» •!«
тельные слои.»1 На это указывает и целиком сохранившаяся
высоко на скалах сторожевая башня.
По .рисунку Чериецова можно предположить, что построен
весь крепостной комплекс в Дарьяле осетинскими мастерами,
которые укрепили башнями всю горную Осетию. Вполне
вероятно, что в Дарьяле стоял дружественный грузинам аланский-
осетинский гарнизон. Об этом свидетельствуют остатки алан-
ской черной керамики, обнаруженные археологами на
территории Дарьяльской крепости. Мы говорим о версии. Но давно
известно, что обозначает слово Дарьял. Помните, А. С. Пушкин
подчеркнул: «Дариал на древнем персидском языке значит
«ворота». А арабы еще в древности называли дарьяльский
проход «Дар-и-Алан или Баб-Алан», то есть «Ворота алан».
Данные топонимики, археологические находки и архитектура
башни убеждают нас в аланском происхождении Дарьяльской
крепости, которая, как известно, никогда не была замком
царицы Тамары.
ВСТРЕЧА В МУЗЕЕ А. С. ПУШКИНА
Пушкин заказал Н. Чернецову картину с видом Дарьяль-
ского ущелья по дороге со стороны Тифлиса. Но если мы
знаем, что Григорий Чернецов рисовал А. С. Пушкина к
картине «Парад на Царицыном лугу», то сведений о
знакомстве Никанора с великим русским поэтом пока не встречалось.
Правда, Никанор написал с Григорием после смерти поэта
известную картину «Пушкин в Бахчисарайском дворце у
Фонтана слез». Есть все основания утверждать, что творческое
наследие Чернецовых еще до конца не изучено. Недавно стало
известно, что в парижском собрании известного
коллекционера С. М. Лифаря хранится картина братьев Чернецовых
«А. С. Пушкин в Бахчисарайском дворце. 1837 г.» Поэт
изображен у одной из колонн ханского дворца. И все же пока
единственным известным свидетельством о знакомстве поэта
о
Долидзе В., Ш мер л инг Р. Военно-Грузинская дорога. Путеводитель
по архитектурным памятникам. Тбилиси, 1956, с. 75.
43

»«*«» «*» <Ч~ «*» -»* -*» ш^>^1^ «*«»»»»»*» «*», «*»««»
с Никанором Чернецовым являлся рисунок и картина «Дарь-
яльское ущелье». И то — выполненная уже в 1851 году.
Где подлинная картина? Существуют ли данные о личном
знакомстве Никанора Чернецова с А. С. Пушкиным?
Исполнена ли была картина по заказу Пушкина или ее ему
преподнесли, да и висела ли картина при жизни поэта в его кабинете?
Поиски привели меня в Московский музей А. С. Пушкина,
на Кропоткинскую, 12. От метро всего несколько минут ходьбы
и вот среди островка старинных московских особняков увидел
я великолепное здание с колоннами.
В этом музее как-то сразу чувствуешь себя в пушкинской
эпохе, обстановке. Здесь все разговоры о поэте, о его времени:
в экспозиции, фондах, читальном зале.
— Зачиталась вчера письмами Пушкина к
жене,—сообщает девушка, просматривая каталог.
— Какой прекрасный портрет .Натальи Николаевны!—
восклицает другая.
Какой-то посетитель настойчиво выспрашивает у
дежурного научного сотрудника, все ли подлинные вещи собраны в
«Остафьевский уголок» из подмосковного имения П. А.
Вяземского, в котором бывал Пушкин.
В эту необычную пушкинскую атмосферу вводит и
настраивает даже старинная мебель для сотрудников и посетителей.
В приемной фондов меня усадили на диванчик с гнутыми
бронзовыми иожками и вежливо предложили подождать.
Через несколько минут я познакомился с Ладой
Ивановной Вуич, научным сотрудником музея Пушкина. Когда я
спросил ее о картине Чернецова, глааа у Лады Ивановны зажглись
интересом. Кто бы мог предполагать, что Вуич тоже
занимается историей картины из кабинета А. С. Пушкина!
Куда и как пропала картина, она не знает. Но она покажет
сейчас мне эту «пропавшую» картину. От неожиданности я
вскочил с кресла.
Лада Ивановна открыла дверь в темную комнатку,
щелкнула включателем, и я увидел на полке картину — она
изображала утренний Дарьял. Вот «замок Тамары», мостик, казармы,
гранитные громады. На первом плане Терек. На берегу реки
беседуют двое военных в привычном одеянии и вооружении
кавказских офицеров того времени. Один восседает на белом
коне, другой, облокотившись, держит за узду лошадь темной
44

к
масти. На втором плане укутанные в легкую дымку зубцы гор,
образующие как бы ворота. Справа внизу на холсте надпись:
«Н. Чернецов, 1832 г.» На обороте сохранилась наклейка с
надписью, тоже сделанная рукой художника: «Вид места
Дарьял в кавказских горах. Писано с натуры Н. Чернецовым,
1831 г.» Картина по размерам небольшая — 72,5 на 61 см.
А ведь картины-то разные. Позднейшая авторская копия
Дарьяльского ущелья A851 г.), ныне находящаяся в Ленинграде,
в музеё-квартире поэта, написана в горизонтальной плоскости,
а «Вид места Дарьял в кавказских горах» художник выполнил
на вертикальном полотне. Соответственно этому изображены и
детали композиции. На первой картине заметна сторожевая
башня на скале, длинный шест у моста, очевидно, флагшток.
Вторая картина отличается от первой присутствием двух
всадников, более четкими контурами гор. Она написана в
другом ракурсе, поэтому на ней видны освещенные в лучах
солнца стены крепости с северной стороны.
И хотя игра света и тени на картинах одинакова, почти
сходятся отдельные детали, но их разделяет значительное время
написания. Набросок для «Дарьяльского ущелья» выполнен
22 сентября 1830 года, «Вид места Дарьял» писан « натуры в
1831 году, а картина создана уже в 1832 году.
Какова же судьба картины, о которой нет ни единой
строчки в бумагах Пушкина, о которой не упоминают современники?
Известно, что впервые на принадлежность картины поэту
сообщил Никанор Чернецов. Имеются и другие важные
сведения.
Вот что сообщается в довоенном путеводителе Б* В.
Шапошникова «Последняя квартира А. С. Пушкина» (М.-Л. 1940,
стр. 80): «На Пушкинских юбилейных выставках в Петербурге,
1880 г. (организованной Комитетом О-ва для пособия
нуждающимся литераторам и ученым) и в Москве 1899 г. (в
Историческом музее) была выставлена картина работы Чернецова,
изображающая Дарьяльское ущелье. В каталогах этих выставок
имелось указание, что картина была подарена Пушкину на
Кавказе князем Г. Г. Гагариным и висела в кабинете Пушкина.
Картина этого художника на такой сюжет . имеется в Гос.
Третьяковской галерее, но датирована она 1851 г. В Гос.
Русском музее есть рисунок Чернецова с видом Дарьяльского
ущелья, полностью совпадающий с картиной, находящейся в
46

Ут> ~Хт, *Ът •** т*т «*» •*» •&» «*» «Д» •*» «»»» о»» «4» «4
Третьяковской галерее; на обратной стороне этого рисунка
есть надпись Чернецова о том, что с этого рисунка сделана
картина для Пушкина».
Уточним, что Г. Г. Гагарин не мог дарить картину Пушкину,
так как на Кавказе они не встречались.
Более полные сведения можно почерпнуть из многотомной
«Истории русского искусства»: «...выполненная по рисунку
картина висела в комнатах последней квартиры поэта,
местонахождение ее в настоящее время неизвестно. В мемориальном
музее-квартире А. С. Пушкина в Ленинграде экспонировано ее
авторское повторение 1851 года».
Да, в 1899 году в Историческом музее в Москве на выставке,
посвященной столетию со дня рождения великого русского
поэта, старший сын А. С. Пушкина Александр Александрович
впервые выставил картину о Дарьяльском ущелье и рассказал,
что висела она в кабинете отца. Его переспросили:
— Вероятно, картина висела в гостиной?
— Нет, в, кабинете,—подтвердил Александр Александрович.
«Видел я трех царей,—писал А. С. Пушкин в одном из.
писем к жене,—первый велел снять с меня картуз и пожурил
за меня мою няньку, второй меня не жаловал, третий хоть и
упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на
четвертого не желаю: от добра добра не ищут. Посмотрим, как
наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой, с
моим тезкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам,
писать стихи да ссориться с царями».
Сашка с царями не ссорился, стихов не писал. Кадровый
военный Александр Александрович Пушкин дослужился до
чина генерала и умер в 1914 году в начале первой мировой
войны. В музее я слышал, что известный пушкинист профессор
С. М. Бовдй рассказывал, как генерал, приветливо здороваясь,
любил . представлять себя: «Самое неудачное произведение
А. С. Пушкина».
В 1837 году, когда был смертельно ранен его отец,
младшему Александру было четыре года. Но отдельные воспоминания
детства остры и запоминаются на всю жизнь. О картине он
мог хорошо знать и впоследствии со слов матери Натальи
Николаевны.
После выставки -в Историческом музее картина исчезла из
поля зрения пушкинистов, искусствоведов; А спустя много лет,
46

в 1937 году, к 100-летию со дня смерти поэта на юбилейной
выставке в Ленинграде объявилась авторская копия «Дарьяла»,
повторенная Н. Чернецовым в 1851 году. По окончании
выставки в том же году картину передали в музей-квартиру, на
Мойку, 12, а оригинал, если о,н и существовал, со слов А. А.
Пушкина, уже считали безвозвратно утерянным.
• И вот в 1969 году жительница Москвы Е. С. Эльберт после
смерти мужа, коллекционера, начала переговоры с одним из
музеев г. Минска о продаже картины Н. Чернецова «Вид места
Дарьял в Кавказских горах». Переговоры затянулись, а потом
минчане по какой-то причине и вовсе отказались приобрести
полотно. Картина в это время как раз находилась на
реставрации, и один из художников позвонил в музей А. С.
Пушкина.
На этот раз переговоров не было: работу Чернецова
немедленно приобрели. И вот с недавнего времени она является
одним из редчайших экспонатов музея и временно из-за
ремонта зала живописи картина находилась в фондах.
ПОЧЕМУ КАРТИНА ПОДЛИННАЯ?
Есть все основания считать, что это полотно и является
подлинной картиной, принадлежавшей А. С. Пушкину и
исчезнувшей после выставки 1899 года в Историческом музее. И
хотя подробное описание ее не сохранилось, сама логика вещей
подсказывает: если «Дарьяльское ущелье» — авторская копия
1851 года, то второе известное полотно Н. Чернецова о Дарьяле
1831 года является безусловно картиной, некогда висевшей в
кабинете великого русского поэта. Возможно, работая над
авторской копией в 1851 году, спустя уже 20 лет после первого
начального написания картины, Никанор Чернецов не придал
особого значения различию деталей на обоих полотнах и тем
самым запутал исследователей жизни и творчества А. 'С.
Пушкина.
К сожалению, бывшая владелица картины Эльберт не
смогла уточнить ее историю со временем исчезновения, не считая
небольшого факта, что муж ее купил пейзаж Чернецова до
Великой Отечественной войны. Надо полагать, владельцы кар-
47

в^№ Ш^^Ъ Я^Ь^ 4ВАЯЬ ^^&А яАА 4В^^№ 4^^№ ЯЬЬ^ в^Ь^ ^^Ъ^ ^^&№ Л^^А ^^Ь^ ^Лл

1-
тины не знали ее действительной ценности как одной из личных
вещей великого поэта.
Тогда же в Москве Л. И. Вуич познакомила меня с
малоизвестной запиской А. С. Пушкина к Григорию Чернецову,
найденной известным пушкинистом Л. Б. Модзалевским. Записка
всего в несколько слов:
«Ты хотел видеть тифлисского живописца — уговорись с
ним, когда бы нам вместе к нему приехать — да, можешь ли ты
обедать завтра у меня?» .
Кто же он, тифлисский живописец, упоминаемый в записке
Пушкина? Потребовалось вспомнить всех известных русских
художников-пейзажистов 30-40 годов.
В Закавказье был один из знаменитых художников того
времени Александр Осипович Орловский A770—1832 гг.),
прекрасный художник-график и талантливый живописец,
превосходный анималист, портретист, помещавший на своих
бесчисленных рисунках, акварелях, литографиях «фигуры людей
разных национальностей на фоне характерного местного
пейзажа»1. Но. у Орловского, умершего в 1832 году, не было
известных живописных полотен Тифлиса. •
Тифлисский живописец — это не кто иной, как Никанор
Чернецов, прославивший свое имя закавказскими работами,
получивший за одну из них высокое звание академика.
Вы спросите: почему Григорий Чернецов хотел повидать
своего брата и просил об этом свидании Пушкин?
Но если внимательно прочитать слова записки: «Ты хотел
видеть тифлисского живописца...», то можно предположить, что
Григорий Чернецов вполне мог в разговоре с Пушкиным сказать,
что хотел видеть приехавшего из Тифлиса Никанора. И тут же
сам Пушкин просит его «уговориться, когда бы нам вместе к
нему приехать». Теперь как будто в записке все понятно.
Дружеское обращение с" Григорием Чернецовым на ты,
приглашение на обед — все говорит о знакомстве и с Ника-
нором Чернецовым. Вполне возможно, в один из таких
приездов, если не в тот самый, Пушкин и заказывает художнику
картину с видом Дарьяла.
Безусловно, поэт просмотрел все наброски, привезенные с
о
1 История русского искусства, т. I, с. 338.
4 .Поиски краеведа
49

Ь*
«1
Кавказа художником, но остановился именно на этом варианте.
Теперь вспомним сообщение П. В. Анненкова: «Он не любил
картин в своем кабинете».
Поэт не любил картин, но сделал исключение для
изображения Дарьяльского ущелья. Он собрал в кабинете то, что
было ему особенно дорого. Палка, потому что он страстно
любил ходить пешком, книги —потому что без них он не мог
жить и, умирая, сказал как живым: «Прощайте, друзья».
Письменный стол, рабочая конторка, старинный ларец. Ничего
лишнего. И среди этой строго продуманной обстановки —
сабля, подаренная ему на Кавказе, и единственная картина —
своеобразный кавказский уголок.
Да, тогда в 1829 году Пушкин был молод, но уже со славой
первого российского поэта, И хотя из Москвы он уехал, как
говорили, прочь от своей любви, неудачи в сватовстве, на
Кавказе поэт преобразился. И совсем не искал встреч с пулей,
чтобы погибнуть, как думают отдельные исследователи. Это
просто выходило наружу удальство и озорство поэта. С веселой
искоркой изобразил он себя на коне в бурке и с пикой. А в
Георгиевске переоделся в кавказский костюм и чертил мелом
и углем на дверях гостиниц смешные наброски и четверостишия.
Во Владикавказе он изучает быт осетин, посещает их аул, в
Коби обряжается в плащ и красную феску и возглавляет
группу путешественников, направляющихся в горный аул.
«Александр очень весел, судя по письму. По-видимому,
он в восторге от своего путешествия» (Отец Пушкина Сергей
Львович в письме О. С. Павлищевой).
Спутники «отдавали' преимущество реке, на Севере
гремящей. Но я ни с чем не мог сравнить мне; предстоявшего
зрелища». («Путешествие в Арзрум»).
Среди автографов в путевой тетради поэта профессор
С. М. Бонди привел наброски стихотворения, где описано
ущелье Терека вблизи Ларса:
Страшно и скучно Нищий разбойник
Здесь новоселье. Здесь заряжает
Путь и ночлег, Злую пищаль.
Тесно и душно Страшно в ущёльи
В диком ущельи, Без обороны,
Тучи да снег... Не обраняясь!
50

-««~
Потом эти наброски приобретают стройную поэтическую форму
и звучат уже по-другому в знаменитом «Кавказе».
...Здесь тучи смиренно идут подо мной;
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утесов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой...
«Мы получили от Пушкина письмо из Арзрума, в котором
пишет он: ему очень весело» (Дельвиг к Вяземскому).
Какой калейдоскоп чувств и настроений! Но в целом
путешествие по' Кавказу пришлось поэту по душе, оставило
прекрасный след в его жизни и творчестве. Поэтому, вероятно, и
украсил он свой кабинет полотном из кавказской жизни.
Интересно, что когда А. С. Пушкин работал над своим
«Путешествием в Арзрум во время похода 1829 года», картина
Чернецова помогла ему восстановить описание Дарьяла.
Посмотрите внимательно на картину, а теперь прочтите отрывок из
книги: «В семи верстах от Ларса находится Дариальский пост.
Ущелье носит то же имя. Скалы с обеих сторон стоят
параллельными стенами. Здесь так узко, пишет один путешественник,
что не только видишь, но, кажется, чувствуешь тесноту. Клочок
неба, как лента, синеет над вашей головою. Ручьи, падающие
с горной высоты мелкими и разбрызганными струями,
напоминали мне похищение Ганимеда, странную картину Рембрандта,
К тому же и ущелье освещено совершенно в его вкусе. В иных
местах Терек подмывает самую подошву скал, и на дороге в
виде плотины навалены каменья. Недалеко от поста мостик
смело переброшен через реку. На нем стоишь, как на мельнице.
Мостик весь так и трясется, а Терек шумит как колеса,
движущие жернов. Против Дариала на крутой скале видны
развалины крепости»...
Есть все основания считать , что работа Н. Чернецова «Вид
места Дарьял в Кавказских горах» была любимой картиной п >
эта. И хотя до нас не дошло высказывание Пушкина
на этот счет, мы можем утверждать это и
потому, что в кабинете поэта находились
самые нужные и любимые вещи,
помогавшие творческому
настроению гения
русской поэзии.

$••+'
I
ЛЕРМОНТОВ
В ОСЕТИИ

и» «*» «*¦% '«*» т*т т*т «О» «&» шЬт, тЛт тХт, тЖт т*т •**> •%+
Мы хорошо знаем о роли Кавказа в жизни и творчестве
М. Ю. Лермонтова. В произведениях великого русского поэта
часто встречаются описания Терека, Казбека,
Военно-Грузинской дороги, Владикавказа.
Известно, что в фольклорную основу поэмы «Демон»
положена осетинская легенда, это подтвердил еще в середине
прошлого века записавший ее путешественник Н. Дункель-Веллинг.
В «Демоне» и «Мцыри», как установил Ираклий
Андроников, использован грузинский, хевсурский, осетинский фольклор.
Мы даже можем предположить, почему Лермонтов привел
в поэме «Демон» слова:
«Но злая пуля осетина
Его во мраке догнала»!
Еще свежи были воспоминания о боевых выступлениях
фрондирующих тагаурских старшин, не примирившихся с
потерей важных стратегические пунктов на Военно-Грузинской
дороге. Но когда речь заходит о пребывании поэта на Кавказе,
вспоминают Пятигорск, Ставрополь, Тифлис...
В данном очерке предлагается читателям новая тема:
«Лермонтов в Осетии».
ВСТРЕЧА ВО ВЛАДИКАВКАЗЕ
В «Герое нашего времени» есть такие строки: «Я смотрел в
окно. Множество низеньких домиков, разбросанных по берегу
Терека, который разбегается шире и шире, мелькали из-за
дерев, а дальше синелись зубчатою стеною горы, и из-за них
выглядывал Казбек в своей белой кардинальской шапке...
Золотые облака громоздились на горах, как новый ряд
воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая
площадь, за нею базар кипел народом, потому что было
воскресенье; босые мальчики осетины, меся за плечами котомки с
сотовым медом, вертелись вокруг меня»...
Это одно из замечательных описаний Владикавказской
крепости, через которую проезжал поэт в 1837 году.
53

*~
Если дата приезда поэта в Грузию до сих пор не подкреплена
документально, то отъезд его благодаря одной встрече, которая
произошла во ^Владикавказе, биографы установили совершенно
точно.
В 1837 году знакомый Лермонтова по юнкерской школе
Василий Васильевич Боборыкин за буйное поведение на улице
был сослан в крепость Владикавказ. Для аристократа,
гвардейского офицера жизнь в крепости без великосветских
развлечений, балов, театров текла однообразно и уныло.
Однажды к нему в казарму пришел унтер-офицер,
приставленный к гостинице, и сообщил, что его хочет видеть какой-то
проезжий офицер. По плану 40-х годов казармы, в которых
размещались несемейные офицеры, находились приблизительно
в начале нынешней улицы Димитрова, а дом для проезжих
господ—на месте бывшего сквера Пушкина.
Вот что он сообщал о встрече с проезжим офицером:, «Я
пошел в заезжий дом, где застал такую картину: М. Ю.
Лермонтов в военном сюртуке и какой-то статский (оказалось,
француз-путешественник) сидели за столом и рисовали, во все
горло распевая: «Да здравствует жизнь, да здравствует жизнь,
да здравствует свобода!» (по-французски.—Г. К.) Я до сих пор
хорошо помню мотив этого напева... Тогда это меня несколько
озадачило, а еще более озадачило, что Лермонтов, не пригласив
меня сесть и продолжая рисовать, как бы с участием, но и не
без скрываемого высокомерия, стал расспрашивать, как я
поживаю, хорошо ли мне.
Мне в Лермонтове был только знаком шалун,
руководивший «Нумидийским эскадроном», чуть не сбивший меня с.ног
в первый день моего вступления в юнкерскую школу, а потом
закативший мне в затылок залп вареного картофеля. О
Пермонтове, как о поэте, я ничего еще не знал и даже не
подозревал... Все это вместе с моею владикавказскою
обстановкою не могло не внушать мне некоторого чувства собственного
достоинства, явно оскорбленного тем покровительственным
тоном, с которым относился ко мне4 Лермонтов. А потому,
ограничась кратким ответом, что мне живется недурно, я
спросил, что они рисуют, и узнал, что в проезд через Дарьяльское
ущелье, отстоящее от Владикавказа, как известно, в двадцати-
сорока верстах, француз на ходу, вылезши из перекладной
телеги, делал наброски окрестных гор; а они, остановясь на
64

^^«^^-^^»^»^»«^^».^^^»^
станциях, совокупными стараниями отделывали и даже, кажется»
иллюминовали эти очертания...
На том разговор наш и кончился, и я, пробыв несколько минут,
ушел к себе, чтобы в третий раз встретится с Лермонтовым
уже в Москве, где я в 1840 году находился в годовом отпуску...»1
Это сообщение Боборыкина и запись неизвестного
кавказского офицера о том, что он видел Лермонтова 14 декабря в
станице Прохладной, позволили узнать одну деталь из
биографии поэта — время отъезда из Грузии.
НЕ ДАРЬЯЛЬСКОЕ, А БАЛТИЙСКОЕ
Этот интересный рисунок попал в нашу страну из
коллекции известного собирателя А. Ф. Онегина. В 20-х годах через
полпреда страны Советов во Франции Л. Б. Красина Онегин,
доживавший свой век в Париже, передал в дар Родине свои
бесценные собрания.
Рисунок этот исследователи признали подлинной работой
поэта, хотя и не нашли на картоне автографа. На обороте
чьей-то рукой выведена надпись: «Рисунок Лермонтова». При
первой публикации ему дали название «Дарьяльское ущелье с
замком Тамары», а в 43—44 томах «Литературного наследства»
подали как «Дарьяльское ущелье». У исследователя
живописного наследства Лермонтова — Николая Павловича Пахо-
мова рисунок получил наименование «Кавказский вид с арбой».
Более правильна запись в картотеке института литературы в
Ленинграде: «Долина реки Терека». На рисунке изображен
осетин, едущий на арбе, запряженной быками, рядом маленькая
осетинская мельница, вдали другая.
Место, изображенное на рисунке, разыскал И. Л.
Андроников. Оказалось, что это недалеко от города Орджоникидзе, за
селением Балта. В книге И. Л. Андроникова «Лермонтов,
исследования и находки» рисунок получил уже другое название
«Дарьяльское ущелье возле станции Балта». Во времена
Лермонтова у селения Балта находилась почтовая станция, где меняли
коней перед последним перегоном во Владикавказ или по пути
в Тифлис.
о
1 М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 141.
55

к»
н
Попробуем • еще раз прочитать рисунок. Лермонтов выбрал
место как раз недалеко от нынешнего въезда в доломитовый
карьер, у входа в Боснийское ущелье.
Если на остальных кавказских рисунках у поэта явно
заметны расхождения с окружающим пейзажем: порой более
живописны вершины или пририсованы отдельные детали, то на
этом рисунке все точно до мельчайших подробностей, даже
неровные изгибы скалистого массива, горбатая линия
выступающего вдали хребта.
На рисунке видны так называемые Балтийские ворота в
долине Терека. Слева белой громадой нависает вершина Арау-
хох, справа к реке подходит один из отрогов горы Столовой, а
вдали виднеется отрог массива Фетхуз гора ^Оленья. Породы,
залегающие в здешних скалистых массивах, 'в основном из
Целого мергеля.
66

*Ь
Можно предположить, что поэта привлек этот вид и
необычным контрастом белых й темных скал — деталью, которой он
придавал значение в своих живописных работах.
Документальность рисунка позволяет определить и время
его создания. Дело в том, что подобное освещение Балтийских
ворот бывает лишь в первую половину дня, пока солнечные
лучи не скрываются за пиками Бокового хребта. Значит,
Лермонтов находился здесь в осеннее утро и скорее всего, когда
направлялся в 1837 году в Закавказье. Нет сомнений в том, что
рисунок выполнен на месте, так как иначе невозможно было бы
так точно воспроизвести' окружающий пейзаж. То, что рисунок
сделан глубокой осенью, видно по Тереку, уже потерявшему
свою силу. В это время, когда перестают таять снега и ледники,
воды реки светлеют и разделяются на неширокие рукава,. один
из которых показан на рисунке.
В центре рисунка часть Военно-Грузинской дороги: арба,
запряженная двумя быками — белым и черным, погоняемыми
аробщиком. На нем традиционный осетинский головной убор —
летняя войлочная шляпа, бытующая еще и в наше время.
У второй мельницы в глубине просматривается фигурка
женщины. Осетинские традиции того времени разрешали
находиться у мельницы и производить помол лишь девушкам и
женщинам. Мужчинам вход на мельницу был запрещен,
исключая случаев ремонта жерновов, поправки запруды, желобов.
Но делалась эта работа незаметно, в основном вечером.
Поэтому человек, несмотря на пустую арбу, едет не за
помолом, а направляется к селению Балта или Дудераховское,
которое виднеется вдали. Интересно, что справа на берегу Терека
просматривается даже жилая полубашня — ганах ингушского
селения Бийкау, руины которого до сих пор сохранились по
правому берегу Терека. Внесем лишь небольшую поправку: это
не Дарьяльское ущелье, а Балтийское. Об этом хорошо знали
и в XIX веке. Не случайно Боборыкин писал, что «Дарьяльское
ущелье стоит от Владикавказа, как известно, в 20-40 верстах».
Селение Балта (в переводе с тюркского Балта означает,
топор) расположено в 14 км от Орджоникидзе, или по
тогдашнему дорожному измерению в 14, 84 верстах. Это свидетельство
того времени, когда по Военно-Грузинской дороге еще ходили
кареты, омнибусы, линейки.
За Балтийским ущельем проходит Джераховская котловина.
57

И лишь за осетинским селением Верхний Ларе, в 31 км от
Орджоникидзе, тотчас же за мостом через бурный, клокочущий
белой пеной Терек начинается воспетая поэтами и писателями
знаменитая Дарьяльская теснина, которая продолжается почти
до Казбеги. На этом основании рисунок Лермонтова можно
назвать как «Ущелье возле станции Балта» или «Балтийское
ущелье в окрестностях Владикавказа».
Здесь у главной крепости Северного Кавказа все
приезжающие из Грузии, дожидаясь военной оказии, обычно
останавливались на несколько дней.
Во Владикавказе поэт, видно, доделывал по
наброскам-заготовкам свои рисунки.
ДЕЛО О ПОРУЧИКЕ ТЕНГИНСКОГО ПОЛКА
В конце прошлого века во Владикавказе жил' полковник
Д. В. Ракович. О нем нам известно немногое. Преподавал в
кадетском корпусе, увлекался краеведением, состоял активным
членом горного кружка, написал три книги: «Тенгинский полк
на Кавказе», «Прошлое Владикавказа» и в соавторстве с
И. Д. Казанцевым — «Путеводитель по Военно-Грузинской
дороге».
Раковичу принадлежит также реферат, читанный кадетам,
«Покорение Восточного Кавказа», опубликованный в «Терских
ведомостях» за 1909 год, а в следующем году изданный в одной
из местных типографий. В журнале кадетского корпуса «Досуг
владикавказцев» он опубликовал статью «Экскурсия в горную
Осетию». Во всех этих работах Ракович выступает как
добросовестный краевед-исследователь.
Ракович был человеком прогрессивных взглядов, именно
поэтому в августе 1918 года комиссариат народного
просвещения Терской Советской республики назначил его
председателем «Особой комиссии по охране культурных ценностей
города Владикавказа».
Под руководством опытного краеведа комиссия составила
проект о преобразовании Терского областного музея в «Дом
науки и краеведения». По его настоянию к краеведческой
работе были привлечены известные тогда уже ученые, будущие
профессора: геолог С. А. Гатуев, ботаник Б. Ф. Раздорский.
58

1
Литературоведам России отставной полковник был известен
как владелец лермонтовских документов. В академическом
собрании сочинений Лермонтова за 1913 год появилось
сообщение: «У полковника Д. В. Раковича во Владикавказе имеется
черновой журнал военных действий отряда генерала Галафеева
на 204 листах, из которых многие писаны несомненно рукою
Лермонтова».
После такой информации по Владикавказу ходили
фантастические слухи. Говорили даже, что в библиотеке полковника
хранятся неопубликованные произведения поэта. Трудно сказать,
как могли попасть эти действительно бесценные материалы к
Раковичу. По-видимому, это связано с приходом во
Владикавказ Тенгинского полка, в котором непродолжительное время
служил Лермонтова-Полк этот имел свои известнее в русской
армии традиции. \Ъо Владикавказе тенгинцы воздвигли у
начала Александровского проспекта памятник рядовому
Архипу Осипову и капитану Лико — героям сражения в
укреплении Михайловском. Весной 1840 года, когда горцы ворвались
в Михайловское, рядовой Архип Осипов, пробившись с помощью
штоков товарищей к пороховому погребу, взорвал
укрепление. ) '
Возможно, что Ракович во время работы над историей
Тенгинского полка выявил в армейских архивах ряд документов.
Надо полагать, что полковнику Раковичу не составляло особого
труда добиться выдачи некоторых документов в личное
пользование. Зная нестрогое отношение к военным архивам,
командование полка могло подарить ему документы.
Не вызывает сомнения тот факт, что документы лично
принадлежали ему. В своей книге по истории Тенгинского полка
Ракович публиковал два «Наградных списка поручика
Лермонтова» с ссылкой уже на архив управления начальника
Владикавказской бригады. В 1918 году, в период, когда об архивах
на время забыли, эти документы пропали.
Став владельцем коллекции редких лермонтовских
документов, военный историк часть из них поместил в своей книге
«Тенгинский полк на Кавказе». Но целиком коллекцию не
опубликовал. Передать отдельные материалы или даже
познакомить с ними ученых он"не спешил, неомотря на настойчивые
просьбы лермонтововедов, профессоров Амбрамовича и
Батюшкова. Историк и краевед, хорошо владеющий пером, он, очевид-
59

но, предполагал со временем использовать документы в своей
новой работе. ЛЛ. „
В 1918 году после смерти Раковича коллекция хранилась в
его семье во Владикавказе. „ п
Как-то, изучая архивы музея краеведения Северной Осетии,
я обнаружил среди бумаг «Протоколы заседаний Совета .
Северокавказского института краеведения».
Секретаря-машинистки тогда в 1921 году в институте не было. Протоколы писал
ученый секретарь Леонид" Петрович Семенов. Перелистывая
объемистую конторскую книгу, нетрудно было понять, что это
ценнейшая летопись научной жизни Северного Кавказа.
В книге среди протоколов на самые разнообразные темы о
командировках, экспедициях, научных докладах, встретились
особенно интересовавшие меня страницы. Оказывается, в 1921
году, семья Раковйчей решила продать лермонтовскую
коллекцию. Денег у института краеведения не было. Каким-то путем
слухи о намерении семьи Раковича дошли до чешского писателя
и ученого Лата, который даже предложил институту одолжить
нужную сумму из своих личных средств. Директору института
С. А. Гатуеву с величайшим трудом, с помощью
художественного подотдела Главполитпросвета удалось найти необходимую
сумму — 1 миллион рублей, хотя по тем временам это были не
такие уж большие деньги.
И вот спустя год во Владикавказе состоялось специальное
заседание Северокавказского института краеведения.
Собрались директор института С. А. Гатуев, заместитель А. И. Духов-
ской, научные сотрудники И. Ф. Архангельский, А. П. Беме,
Л. Б. Беме, В. П. Пожидаев, сотрудник главархнва Н. В.
Виддинов, «корреспондент газеты «Горская правда». Сын
народного учителя из терской станицы Слепцовской Леонид
Петрович Семенов еще в годы учебы во Владикавказском
реальном училище и Харьковском университете заинтересовался
творчеством Лермонтова. В 1911 году, за год до окончания
университета, он написал свою первую научную работу «Очерк
поэзии Лермонтова». Поэтому легко представить, с каким
энтузиазмом принялся Семенов за поручение института
краеведения сделать доклад о неизвестных документах. Дважды, в 1914
и 1919 годах, молодой исследователь-лермонтововед пытался
познакомиться со знаменитой коллекцией, но дважды ему это
не удавалось. И вот, наконец, желанные документы у него.
60

>
С 21 сентября 1921 года, когда коллекция Раковичей стала
собственностью института, до 19 января 1922 года Семенов
кропотливо изучал документы: черновой журнал военных действий
отряда генерал-лейтенанта Галафеева с 10 апреля до 17
октября 1840 г., краткое описание действий кавалерии отряда
на левом фланге Кавказской линии с 27 октября по б ноября
и с 10 по 20 ноября 1840 г.; план части Гехинского леса, где
произошло Валерикское сражение; формулярный список
Лермонтова; медицинское свидетельство, выданное поэту лекарем
Пятигорского военного госпиталя Барклаем де Толли, и другие.
В коллекции оказалось 12 документов, подлинных, хорошо
сохранившихся, относящихся к 1840—1841 годам.
Среди документов Семенов не «ангел автографов поэта, лишь
на одном рапорте от 13 июня 1841 года была обнаружена
подпись Лермонтова. Но зато каждая строчка говорила что-то
новое о поэте, неизвестное его прежним биографам.
Помимо ранее .опубликованных в книге Раковича рапорта
Лермонтова, медицинского свидетельства, формулярного
списка и небольших выдержек из «журнала военных действий» —
все остальное для исследователей было ново. Скромный от
природы человек Л. П. Семенов выступил в журнале «Горская
мысль» с сообщением о находках, но никогда не пытался
заявить о значении владикавказской коллекции в лермонтовоч-
ведении.
В то время, когда о пребывании Лермонтова на 'Кавказе в
последний период, в 1840-1841 годах, было недостаточно
фактического материала, владикавказская находка значительно
пополнила летопись жизни поэта.
Семенов установил, что «Журнал военных действий»
генерала Галафеева велся восемью разными почерками, среди них
не было ни одного, похожего на почерк поэта. Но самое
главное, что молодой ученый выявил двадцать новых дат,
уточняющих биографию поэта, среди них была одна —9 мая,—
которая разрешила спорный в лермонтововедении вопрос —
приезд поэта на Кавказ из отпуска в 1840 году.
Так, благодаря полковнику Раковичу, профессору Гатуеву,
ученому секретарю института краеведения Семенову дело о
поручике Тенгинского полка не затерялось в пыльных архивах.
Талантливый с широким диапазаном ученый, профессор Л. П.
Семенов, впоследствии разрабатывая многие вопросы литера-
61

§4№ ^^^Ъ ^^^ 4»Л^ Л^Ь Ш&РА Ш&Ъ Л^^Ъ 1^ЛЪ ^^&№ 4^1лЪ ^^№^ 4^»т ^Л^Ь ^Л

К «4«»
туры, археологии, истории, музееведения, внес значительный
вклад в советское кавказоведение, стал известным советским
лермонтововедом. И в немалой степени этому способствовало
знакомство его с коллекцией Раковичей во Владикавказе.
Да, коллекция, приобретенная институтом краеведения,
оказала значительную помощь исследователям. Но сейчас есть
все основания считать, что тогда Семенов познакомился не со
всеми лермонтовскими документами, хранившимися в г.
Владикавказе.
• Во-первых, как известно, в 1918 году исчезли документы рз
архива местной бригады. Во-вторых, некоторые из них находи-
, лись среди неразобранных материалов местного архива вплоть
до 1942 года, когдапропали во время эвакуации. И я бы не
поверил этому сообщению, если бы не наткнулся на остатки
фонда, возможно, содержащего ценные материалы о
кавказском периоде жизни Лермонтова. Однажды среди приказов по
войскам Кавказской линии и Черномории, в которых то и дело
мелькали знакомые фамилии из окружения поэта, встретился
и такой: «№ 17 от мая 4-го дня 1840 года.
По кавалерии переводится лейб-гвардии из гусарского
полка поручик Лермонтов в Тенгинский пехотный полк, тем же
чином».1 И «хотя находка не внесла новых данных в биографию
поэта, мы увидели подлинный приказ, подписанный генерал-
адъютантом Граббе. Нет, поиски лермонтовских документов в
кавказских архивах должны продолжаться.
ПОЛКОВНИК Н...
О том, что Лермонтов в романе «Герой нашего времени»
придал отдельным героям черты, «восходящие к конкретным
лицам», писали неоднократно. На страницах, посвященных
Владикавказу, мы встречаем упоминание о некоем
полковнике Н...
Он упоминаетя трижды: Максим Максимычу «слуга объявил,
о
1 ЦГА СО АССР. Сборник приказов по войскам на Кавказской линии и в
Черномории; № 17.
63

и» «*»»»» «*^ тЬт т&* тЪт, тЬт тМ~ шЪ* тЛт. тЪт т*т т*т «|*
что Печорин остался ужинать и ночевать у полковника Н...»
Потом штабс-капитан сожалеет, что не сможет увидеть Печорина:
«Эх! Жалко, что я не знаком с Н...» И в третьем случае: «Не
прошло десяти минут, как на конце площади показался тот,
которого мы ожидали. Он шел с полковником Н..., который,
доведя его до.гостиницы, простился с ним и поворотил в крепость».
Здесь под крепостью Лермонтов имел в виду цитадель.
Как известно, в первой половине XIX века Владикавказская
крепость была окружена валом, бруствером, бастионами. В
северо-западной части крепости на возвышенной террасе Терека
располагалась цитадель, прикрытая с востока дополнительными
укреплениями. Небольшой участок, по площади в несколько
раз меньше всей крепости, был под защитой четырех бастионов,
в то время как четыре подобных укрепления приходилось на
всю остальную часть крепости. На территории цитадели
располагались четыре солдатские казармы для линейных
батальонов и артиллерийского гарнизона, кордегардия, полковая,
канцелярия, комендантский дом со службами, два дома для
штабе- и обер-офицеров, гауптвахта. Дом для проезжающих
господ, построенный еще в 1808 году генерал-майором Ивиле-
чем церковь, остальные юазармы, штаб- и обер-офицерские
дома, солдатские собственные дома располагались вне цитадели.
В полковнике Н... А. П. Шан-Гирей и профессор П. А. Вис-
коватов узнали коменданта Владикавказской крепости
полковника Нестерова Петра Петровича. Личность Нестерова
попытался исследовать Л. Прокопенко из города Саратова. В
газете «Социалистическая Осетия» за 1967 год от 11 июля
опубликована статья Прокопенко «Владикавказский
полковник Н...» В ней сообщаются некоторые интересные сведения из
биографии Владикавказского коменданта, но не приводятся
документы, характеризующие личность Нестерова, его личные
качества, как военачальника и администратора. Заканчивает
сообщение Прокопенко словами: «Разумеется, этих сведений
недостаточно для того, чтобы судить правильно о том, каким
офицером, а тем более каким человеком являлся П. П.
Нестеров».
Кроме того, Л. Прокопенко ошибался, заявив, что впервые
личность полковника Н... была расшифрована в одном из
докладов на VIII лермонтовской конференции в г. Орджоникидзе.
Первым на это указал еще биограф поэта профессор Висковатов,
64

тЪт ^2т <*Ъш тШт тйш 4*Ът тЫ> т&* ~3т тй* т&* <*9~ ~4** +*т <
из краеведов сообщал о полковнике Н.ч профессор Л. П.
Семенов. .
Нестеров начал военную службу в 1828 году унтер-офицером.
Спустя год перевелся на Кавказ, где в 1837 году уже в чине
капитана командовал кавказским линейным батальоном № 6.
Впоследствии' находился на посту коменданта Владикавказской
крепости. Умер ц 1854 году. По воспоминаниям современников
«он был высоким, стройным и красивым офицером,
добродушным и справедливым начальником. Это был человек с
хорошими военными способностями, большой мастер жить с людьми,
но плохой и чрезвычайно ленивый администратор. Его именем
было названо укрепление, построенное им на р. Ассе».
П. П. Нестеров представляет для нас интерес как личность
из владикавказского окружения М. Ю. Лермонтова, с которым
поэт, безусловно, встречался в крепости во время ожидания
оказии.
Работая в архивах по истории Владикавказа, я обратил
внимание на документы, которые сообщают очень любопытные
факты о Нестерове, и главное — совсем не в таком свете, как
отзывались о нем его современники.
Хлебосольный, добрый к подчиненным и не чуждый
просвещения, Нестеров был энергичным военачальником и способным
администратором. Он командовал Владикавказской крепостью
в самые трудные для нее дни. В такой период отвечать за
стратегически важный пункт, обеспечивающий связь России с
Закавказьем, могли поручить лишь опытному военачальнику.
Одновременно Нестеров являлся командиром гарнизонного
полка, а впоследствии стал начальником Владикавказского
округа.
П. П. Нестеров был к тому же и признанным строителем
военных укреплений. На Тереке он основал военное укрепление,
впоследствии превратившееся в крупную станицу Нестеровскую.
Помимо военных дел владикавказские коменданты до
образования округов Терской области считались главными
административными лицами всей плоскостной и горной Осетии. Решали
массу дел, среди которых было такое важное мероприятие, как
наделение переселенцев землей. Только из-за одного этого
Нестерову суждено было оставить значительный след в
осетинской истории. В 1847 году комендант крепости Нестеров
назначается председателем комиссии по разбору земельных и сос-
б Поиски.краеведа
65

т*т *****+_
ловных нрав горцев. Признав в осетинском обществе Тагаурии
феодальное сословие старшин-алдаров, Нестеров идет навстречу
и простым крестьянам-фарсаглагам. «Нестеровская комиссия»,
как называли тогда этот важный на Северном ^Кавказе
институт, разрешает крестьянским семьям селиться *в новых селах
отдельно от алдаров.1 Во времена комендантства Нестерова
на плоскости образовались крупные осетинские села: Эльхо-
тово A838 г.), Батакоюрт A844 г.), Беслан-Тулатово A847 г.),
имевшие значительное население.
На Кавказе люди незнатные и небогатые чины и награды
зарабатывали в основном ранами и храбрым поведением в
сражениях., Нестерову, безусловно, помогли его военные
способности.
Осенью 1837 года по Кавказу совершал инспекционную
поездку Николай I. Царь, собиравшийся увидеть новые
владения тихими и покорными, очень скоро убедился в обратном.
Недовольный, разгневанный Николай I отыгрался на
тифлисских военачальниках и чиновниках: с флигель-адъютанта князй
Дадиани сорвал аксельбанты, командиру кавказского корпуса
барону Розену уготовил отставку.
Крепость Владикавказ к приезду императора, которого все
ждали с большим трепетом, обновилась, приняла
«надлежащий» вид.
Но во Владикавказ царь прибыл в «наилучшем»
расположении духа. Ночевал у коменданта в доме и с утра, выйдя к
брустверу, долго любовался окруж»ающей панорамой гор.
Это обстоятельство тоже могло отразиться на судьбе
Нестерова. Из документов видно, что Нестеров, воспользовавшись
приездом царя, предоставил к наградам представителей
местного осетинского населения. Так, фарсаглагу Дая Кусову «в
ознаменование высочайшего путешествия по Кавказу,
пожаловали серебряную медаль на Владимирской ленте для ношения
в петлице, с портретом его величества и с надписью:
Кавказ. 1837 год». Интересно, что житель Тагаурского общества
Д. Кусов участвовал в делах против горцев в 1837 году и в
экспедиции генерала Галафеева, походах, связанных с именем
Лермонтова.
О
1 ЦГА СО АССР, ф. 233, оп. I, д. 3, л. 122—122. об.
66

«*» «*Ьт ~*т фЩт 4^т 4*** ~*т ттт ~*~ тт~ ~ш~ — ~~-
Слух о добром и справедливом к горцам владикавказском
коменданте достигает далекого Урствальского ущелья в горах
Южной .Осетии. Крестьяне Урствала жалуются Нестерову на
угнетение их князем Бидзина Эристовым: «По сему осмелились
ныне прибегнуть под покровительство и защиту вашего
высокоблагородия и всепокорнейше просим, воззрите на нас,
несчастных, оком милосердия и благоволите подписать кому следует
0 принадлежности казне, представить нам право пользоваться
свободою казенных крестьян».1
Но**амый интересный документ был обнаружен в
Центральном Государственном военно-историческом архиве в г. Москве.
Он характеризует личность П. П. Нестерова как политического
деятеля, добивающегося расположения осетинского народа.
В мае 1846 года в знак того, что осетины не поддержали чуждое
для них движение Шамиля, а отдельные из них приняли
участие в Кавказской войне на стороне русских войск,
владикавказский комендант добивается пожалования им высочайшего
знамени и грамоты. Событие это отмечается при многотысячном
стечении народа, с присягой, скачками, фейерверком.
Для офицеров осетинского общества и старшин
устраивается бал в доме дворянского собрания.
Нестеров прекрасно понимал, какой отклик найдет это
событие среди местного населения. «Благодарность народа...
была непритворной, и я уверен, что это послужит им новым
поощрением к продолжению их усердной и верной службы»,2—
докладывал он командующему линией в Ставрополь и
главнокомандующему в Тифлис.
Нестеров оставался комендантом Владикавказа, вероятно,
по 1849 год (когда встречается последнее упоминание о нем
в архивных делах), дослужившись до чина генерал-лейтенанта.
При нем дважды, в 1840 году и позднее, перестраивалась и
вооружалась крепость.
Настойчивым и энергичным был Нестеров и в заботах а
благоустройстве крепости. Именно при%нем Владикавказ начи-
¦
1 История Юго-Осетии в документах и материалах A800—1846 гг.),
т. 2, Сталинир, 1960, с. 154—155.
* АКМСО, ф. 4, оп. I, д. 122, л. 17-18.
67

~*2-~
нает принимать вид городка, появляются первая Дворянская
улица (ныне улица В. И. Ленина), общественный сад.Ша
пустыре, заросшем бурьяном и кустарником, солдаты Навагин-
ского и Тенгинского полков разбивают бульвар, названный в
честь коменданта Нестеровским. Нестеровским бульвар
назывался вплоть до 80-х годов, когда в честь проезда через
Владикавказ царяч был переименован в Александровский (ныне
проспект Мира)> Конечно, полковник Нестеров по роду службы
проводил и' укреплял колониальную политику царизма. Но по
всему заметно, что Нестеров являлся одним из беспокойных и
передовых людей николаевской эпохи, видевших прогрессивное
назначение России на Кавказе.
Кому из сослуживцев Нестерова принадлежала нелестная
характеристика, данная ему как администратору, узнать не
удалось. Можно полагать, что сказано это было человеком не
доброжелательным. Ловкий, дальновидный политик, способный
военачальник и администратор — таким мы видимвдействитель^
ности полковника Н...
В САКЛЕ БИДАРОВЫХ
Когда читаешь Лермонтова, не перестаешь удивляться
точности описания кавказских мест в «Герое нашего времени».
Не случайно И. Л. Андроников отметил, что «высокая
поэтичность соединяется в «Герое нашего времени» с точностью
очерка». Правда, и сам поэт признавался, что пишет «не
повесть, а путевые записки».
Откроем «Героя нашего времени». «Нада должно было
спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу,
чтоб достигнуть станции Коби...
— Ваше благородие,— сказал, наконец, один (извоз-.
чик.-—Г. К.)» ведь мы нынче до Коби не доедем; не прикажете
ли, покамест можно, своротить налево? Вон там что-то на
косогоре чернеется — верно, сакли: там всегда-с проезжающие
останавливаются в погоду...
...Вот мы свернули налево и кое-как, после многих хлопот,
добрались до скудного приюта, состоявшего из двух саклей,
сложенных из плит и булыжника и обведенных такою же
стеною. Оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после
68

4» т!т ~Ь* «Чг* **ъ Ф%т~\т тй* **т л<т **т Ф*т **т> +Лт *&
узнал, что правительство им платит и кормит их с условием,
чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею.
— Все к лучшему!—сказал я, присев у огня;—теперь вы
мне доскажете вашу историю про Бэлу; я уверен, что этим не
кончилось...
Действительно, через некоторое время Максим Максимыч
начал:
«Славная была девочка эта Бэла!»
И ненастной ночью поэт прослушал в бедной осетинской
сакле рассказы о жизни маленькой русской крепости на Тереке,
о гибели Бэлы и удальстве Казбича.
А остановились Максим Максимыч и,автор «Героя нашего
времени» в доме Бидаровых. Вот как это удалось
установить.
В горах Центрального Кавказа есть белоснежный
скалистый пик ¦ Джимара-хох — самая высокая, вершина Осетии
D778 м). С северной стороны вершины расположено селение
Даргавская Джимара, а на южных склонах лежит ¦селение
Джимара Трусовская. В этих местах еще помнят, как много
лет назад выселился из Трусовской Джимары осетин ТатиЛг
Боцоев, принявший по каким-то неизвестным соображениям
новую фамилию Бидарова.
Во второй половине XVIII века в период оживленных
дипломатических отношений между Россией й Грузией царь
Ираклий II поселил у Крестового перевала Татия Бидарова р семьей.
До прихода на Кавказ русских Крестовая гора в обиходе
местных жителей называлась Кайшаурской, а правый приток
Терека, рождавшийся от снежных потоков на седловине перс-
вала, носил название Урсдон, по-осетински — Белая река,
И стал Татий Бидаров главным хозяином этих суровых мест,
в двух хижинах принимал путников, ^застигнутых непогодой; зо
время снеж/ных метелей, и заносов он звонил в колокол, на звук
которого ориентировались путники. Грузинские цари Ираклий Л1
и Георгий XII платили Бидарову ежегодное жалование 25 рублей
деньгами и выдавали по пятьдесят код1 пшеницы и ячменя.
Хорошо понимая важную и трудную службу Бидарова,
русские военные власти полностью признали его привилегии, утвер-
¦
'Код — осетинская народная мера веса, 3—4 пуда.
69

ЧтФ%т*4*ти> ~Ът Ыт т*ш «¦*» +*т ~*т Ы~ +*т ф*~ фЛт +*
жденные еще в грамотах грузинских царей. В июне 1802 года
правитель Грузии Коваленский выдает Бидарову удостоверение
на ежегодное денежное содержание. Кроме того, Бидаровым
разрешалось получать плату за «предоставление крова, исключая
военных. «Никому же его отнюдь не обижать и без оплаты
ничего не требовать»,— говорилось в удостоверении.
Дорога через Крестовый перевал в Грузию, известная с очень
давних времен, в эти годы стала более оживленной, так как
экономические и культурные, связи России с Закавказьем все
более росли. Теперь уж власти уделяют много внимания
благоустройству дороги, её расширению, очистке от снега и
обвалов. Исполнять свои нелегкие обязанности Бидарову становится
труднее, и он решает пригласить к себе в помощники
односельчан из Трусовской Джимары.
В 1808 году подполковник Казбек докладывал в рапорте
правителю Грузии Ахвердову, «что осетин Бидаров, имевший
жительство в Трусовском ущелье на-снеговой горе, вывел с
собой из оного ущелья осетинов Тути, Самира, Богдая, Крока с
70.

семействами, которые с ним вместе желают всегда иметь
жительство... и быть верными подданными России».
Казбек просил у правителя отпустить на каждое семейство
хлеба, денег на обзаведение хозяйством и на постройку домов
лес из грузинского села Кайшаури. Односельчане Бидарова
поселяются на южной стороне Крестового перевала у Кайшаурско-
го подъема. А Татий остается на прежнем месте у северных
подножий перевала.
Постоянное жительство в этом районе Бйдаровых сказалось
на местной топонимии. Так,' река Урсдон стала в русских
документах значиться Байдарой. Именем Бидарова назвали и
холодное, вечно заполненное туманом ущелье, ведущее от Коби к
перевалу, долину и мост.
Со временем за многолетнюю службу и заслуги по оказанию
помощи путникам, Бидаров получал из государственного
казначейства «пенсион по 125 рублей серебром в год».
Об этом сообщал министру финансов империи Канкрииу
главноуправляющий Грузией барон Розен, который был назначен
командующим отдельным Кавказским корпусом в октябре 1831
года и правил Кавказом до сентября 1837 года.
Лермонтов, как известно, возвращался из Тифлиса в начале
декабря 1837 года и, вполне вероятно, видел уже постаревшего
Татия Бидарова. М. Ю. Лермонтов мог, конечно, не знать
фамилию Бидарова. Но его ворчливый спутник, опытный кавказец
Максим Максимыч не приминул напомнить: «...а там пониже,
чай, Байдара так разыгралась, что и не переедешь». И
упоминанием о Байдаре уже точно отметил место их пребывания:5
Об этом же говорят и строки самого поэта: «Нам должно было
спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому
снегу, чтобы достигнуть станции Коби». По нынешним
дорожным указателям от Коби до поселения Бйдаровых около восьми
километров.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений: Лермонтов
останавливался «а ночлег в са<кле Бидарова. И не только на ночлег.
В известном, часто приводимом исследователями письме
Святославу Раевскому, датированном второй половиной ноября —
началом декабря 1837 года, поэт сообщал: «...лазил на снеговую
гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко; оттуда
видна половина Грузии как на блюдечке»... И далее: «... ничего
не надо в эту минуту: так сидел бы да смотрел целую жизнь».
71

«*!
Слова письма очень напоминают строки из романа «Герой
нашего времени»: «...такую панораму вряд ли где еще удастся
мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина,
пересекаемая Арагвой и другой речкой...» <..и все эти снега горели
румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и
остаться жить навеки...»
Суровая природа, одетые в снега и ледяной панцирь
вершины очаровали поэта, и он решил запечатлеть все это на картине
«Вид Крестовой горы». О судьбе одной из прекрасных работ
М. Ю. Лермонтова, которую считали давно пропавшей,чрасска-
зал на страницах «Огонька» И. С. Зильберштейн.1
А вскоре мне посчастливилось держать в руках эту картину
Лермонтова, которая находится сейчас «в Пятигорском музее
«Домик Лермонтова». И я узнал места, которые поэт изобразил
в красках. Если пойти пешком по старой дороге, которая
существовала еще во второй половине прошлого века, то как раз
напротив нынешней перевальной точки, на зеленом холме, среди
груды камней сохранился каменный крест, установленный
некогда по приказу Ермолова. На картине Лермонтов изобразил
дорогу, холм, увенчанный крестом и заснеженные зубчатые пики
горы «Семь братьев».
После смерти Татая семья его ещё находилась на перевале,
продолжая оказывать помощь путникам. Впоследствии Бидаро-
вы переселились в одно из селений у Владикавказа. Вызвано
это было, вероятно, благоустройством дороги и закрытием ее на
зимние месяцы. Приют, состоящий из двух саклей, со времени
посещения его Лермонтовым долгое'время оставался без
изменений. Из одиннадцати аулов Кобийского прихода в 1852 году
самым маленьким был аул Байдара и состоял из тех же двух
домов, в которых проживало всего 18 человек— 10 мужчин и 8
женщин из фамилии Бидаровых.
На почтовой открытке известного владикавказского
фотографа Джанаева-Хетагурова «Байдарский мост», выпущенной в
начале XX века, еще видны приземистые сакли Бидаровых.
Остатки бидаровских строений сохранялись вплоть до 1970 года. В
путеводителе В. Г. Цабаева «По Военно-Грузинской дороге», из-
о
1 Зильберштейн И. С. Лучшая зарубежная коллекция реликвий
русской культуры. «Огонек», 1970, №5,
72

-Лт тШт ~Ът тШт ~Ъш ~Ы> ~Шт т^т ~** П~ **т ~*~ *+**+.„
данном в 1971 году, сообщается, что.на 73—74 километре от
г. Орджоникидзе «у моста с правой стороны дороги видны
небольшие развалины двух саклей, сложенных из плит и
булыжников. В этих саклях в прошлом столетии жил осетин по
фамилии Бидаров».
Но уже сейчас, к сожалению, на этом месте остатков поселения
почти не существует. И лишь только на соседнем зеленом холме, у
одного из поворотов Военно-Грузинской дороги, сохранилось
осетинское фамильное кладбище и каменный крест
над могилой Татия Бидарова, первого
дорожного служителя, как его называли —
«доброго горца», оказавшего за свою
долгую жизнь приют многим
людям, переезжающим в
непогоду грозный
Кавказский
перевал.

НАСЛЕДИЕ
КНЯЗЯ
ГАГАРИНА

тЪ* +*1т <тЪт тЬт *>Ъ* +*€** *&ш *4т ^4я» +*** ~*т тфш *4* &&• «
В городе Алагире в краеведческом музее есть мемориальная
доска с надписью: «Здание бывшей церкви построено по
проекту архитектора Гагарина в 1853 году.»
Сообщение об этом приводится в кни)ре «Памятники
материальной культуры Северной Осетии»' И. 3. Теплицкого и
Н. Д. Цагаева. Еще ранее об этом^ писала В. И. Ларина в
«Очерках истории городов Северной Осетии». Правда, эти два
сообщения не идентичны; Книга о памятниках материальной
культуры уверяет, что Гагарин являлся «автором проекта собора
и создателем первоначальной художественной росписи».
Историк грродов Ларина замечает, что церковь строилась «по плану
художника князя Гагарина греческими мастерами под
присмотром подполковника Иваницкого и горного кондуктора
Шарапова». О росписи церкви Гагариным Ларина не сообщает.
Вот и все, что известжГнам по этому вопросу, притом без
ссылок на архивы и литературу.
Вначале я думал докопаться лишь до истории об авторстве
алагйрской церкви, но изучение жизни и творчества Гагарина
открыло множество интересных подробностей, хранившихся до
сих пор в архивах и старинных русских альбомах. Так, я узнал
о творческой дружбе Гагарина с М. Ю. Лермонтовым, о смелом
выступлении художника в защиту горцев, познакомился с ранее
неизвестными рисунками из жизни осетин.
Сын русского дипломата Григорий Григорьевич Гагарин
A810—1893) провел юность в Италии, Франции, учился у
Карла Брюллова. По возвращении в Россию познакомился с
А. С. Пушкиным, который доверил ему иллюстрацию ряда
своих стихотворений. На протяжении своей долгой творческой
жизни Гагарин занимался архитектурой, несколько лет возглавлял
Русское археологическое общество, создал замечательный музей
античных древностей в Академии художеств. Деятельный,
культурный, талантливый человек, он совершил реформу
преподавания искусств в России, положив начало изучению
общеобразовательных предметов в Академии художеств. На этрм поприще
он получил высокую оценку В. В. Стасова и И. Е. Репина.
Творческая деятельность Гагарина многогранна, наследие его
огромно. Исследователь его творчества А. Н. Савинов почти не
касается кавказских работ Гагарина, разбросанных по
многочисленным, альбомам, книгам; они имеются в фондах и
экспозициях отдельных музеев. Часть рисунков, литографированных
75

«4— трт ф&* <*Ут **Ът*Ф*т 4*Ът *4т ф&» 4*&* Ф*т *фт ф&* +&т ^|
в Париже, вышли в двух альбомах. Экземпляр альбома
«Живописный Кавказ» со вступительной статьей Эрнста Щтакёльбер-
га (Париж, 1847 г.) был обнаружен в библиотеке Северо-Осе-
тинского музея краеведения, фотоснимки из другого редчайшего
альбома «Сцены пейзажей и костюмы Кавказа» (Париж, 1850 г.)
прислали нам из Ленинградской государственной библиотеки
им. Салтыкова-Щедрина.
Часть его картин находится в разных музеях Кавказа. Так, в
Адыгейском областном краеведческом музее хранится картина
Гагарина «Пе&еправа», в художественной галерее города
Грозного выставлена другая картина Гагарина «Гора Бештау».
Современники рассказывали, что страсть к рисованию у
Гагарина доходила до смешного. Достаточно было во время
застольного разговора подсунуть князю карандаш, чтобы рука его
тотчас начала рисовать на чем попало, будь то случайный
кусок бумаги или конверт от письма, или, наконец, салфетка.
Масса его рисунков разошлась по рукам.
Гагарин даже в карикатуре себя изобразил бегущим по
улице, вслед которому бросают альбомы, с требованием нарисовать
что-нубудь на память.
Нас интересует кавказский период жизни и творчества
Г. Г. Гагарина. Тем более, что данный период творческой
деятельности «художника недостаточно хорошо изучен.
В эти годы Гагарин интересен для нас как археолог,
художник-баталист, этнограф, запечатлевший Кавказ 40—50-х годов:
его природу, танцы, обычаи, костюмы, архитектурные
памятники. Видный кавказовед М. О. Косвен называл парижские
издания « альбомов Гагарина редкостными и причислял к научным
этнографическим документам1. Дружба с Лермонтовым
повлияла и на дальнейшую творческую судьбу художника. Это,
очевидно, и определило привязанность Гагарина к лермонтовской
манере рисунка. Известно несколько совместных рисунков,
акварелей поэта и художника; кроме того, Гагарин часто
использовал для своих работ лермонтовские темы.
Об этом говорит литография художника «Тифлис. Общий
вид». Набросок будущей литографии сделай с той же точки, с
о
1 Косвен М. О. Материалы по истории этнографии Кавказа в русской
науке (Кавказский этнографический сборник), т. I, М., 1955, с.339.
76

*» ~*~ <** -*» «*» ~&_~а~_~&> ~*~ ~г- +** »*» +** «»*» «*
которой рисовал свою картину «Тифлис» Лермонтов. Совпадают ,
даже отдельные детали: .крепость слева, люди на берегу Куры,
правда, у Лермонтова показаны две женщины, у Гагарина на
том же месте — фигуры нескольких человек. Вдали виднеется
Метех:ский замок, купола Сионского собора и крепость Нарика-
ла. Единственное отличие — это разное исполнение. У
Лермонтова картина написана с поэтическим домыслом с некоторой
своеобразной манерой передачи окружающей природы. Работа
же Гагарина передает все с фотографической точностью и
достоверностью.
И, конечно, Гагарин и Лермонтов должны были изобразить
одну из самых главных достопримечательностей Тифлиса—замок
Метехи. Гагарин показал на фоне замка Майданскую базарную
площадь, а Лермонтов—купеческий караван, направляющийся к
этому базару.
Не обошли поэт и художник одну из характерных
особенностей женщин-грузинок — национальные танцы. Поэтичный
рисунок Лермонтова «Лезгинка» художник по-своему
усовершенствовал. Танцующих женщин он показал на фоне прекрасного
Тифлиса.
Зажигательными танцами, как видно, увлекались не только
женщины из небогатых семей Тифлиса. На одной из литографий
лезгинку уже танцуют девушки из знатных фамилий, что хоро-.
шо заметно по их дорогим одеждам. И среди женщин мы вдруг
узнаем знаменитую тифлисскую красавицу Манко Орбелиани,
имя которой написал Лермонтов на обороте листа со
стихотворением «Спеша на север издалека».,
У Ираклия Андроникова есть интересное для нас сообщение:
«Столыпин находился в Тифлисе одновременно с Григорием
Гагариным, который тогда же сделал два портрета Манко
Орбелиани; один из них хранится в отделе рисунков
Государственного Русского музея, другой — в частном собрании в Тбилиси».1
Но.Гагарин, оказывается, еще не раз рисовал Манко.
Красавица Маико, с которой, как пблагает Андроников, был знаком,
Лермонтов, изображена на литографиях парижского альбома:
«Танцующие грузинки», «Грузинская княжна», «Богомолье жен-
о
1 Андроников И. Л. Лермонтов. Исследования и находки. АЦ 1967,
с. 308.
77

~1
щин в церкви». Но обыкновенно пунктуальный, почти всегда
отмечающий на рисунках и акварелях даты, имена позирующих
ему людей, художник почему-то на этот раз не назвал имени
Маико Орбелиани.
Знакомясь с многочисленными кавказскими работами
Гагарина, узнаешь о неизвестных до сцх пор творческих связях
художника. Так Г. Г. Гагарин стал одним из лучших
иллюстраторов кавказских произведений молодого Толстого.
Гагарин любил шаржировать рисунки. Особенно проявилось
это еще во время работы его над сатирическим «Тарантасом»
Соллогуба. Но в кавказских рисунках художника мы не найдем
намека на унижение гордого противника. Наоборот, рисунки,
78

•*• ~9» +** НИ НЕ» «*-«»1- «*» «-Е» ^*» «*» **» -*» **» «ьВ
изображающие горцев, даны в патетических красках. Смотрите,
как многд гордости и правды в их взгляде, в облике. Вот
каким представляет себе художник портрет воспетого Л.
Толстым знаменитого Хаджи-Мурата. Вполне возможно, что
Гагарину как участнику Кавказской войны пришлось даже видеть
знаменитого наиба. А может быть, он написал портрет по
рассказам хорошо знавших Хаджи-Мурата людей? Интересно, о
чем задумался наиб Шамиля? О своей ли измене, об оставшейся
у Шамиля семье, или уже обдумывает план возвращения в горы?
Рисунки Гагарина этого периода очень выразительны, по ним
можно читать историческую правду времен Кавказской войны.
В своеобразной этнографической галерее Гагарина нашли
беспристрастное отражение все слои общества.
Карандашный набросок Гагарина, которому художник не
дал названия (датирован 1840 годом), показывает характерную
сценку, подсмотренную в одной из кавказских крепостей. Вот
готовая к бою пушка, пирамида ядер. На переднем^плане
оживленно беседуют двое: русский солдат, облокотившийся на ружье,
и горец, держащий за повод скакуна.
Художник без излишней слащавости и романтической
приподнятости, захлестнувшей в то время литературу и искусство о
Кавказе, рассказывал о дружбе русских и горцев. Но он и не
идеализирует горцев, особенно подстрекателей горских народов,
использовавших борьбу горцев за свободу в своих интересах. <Эб
этом говорит литография «Азовские казаки атакуют турецких
корсаров-разбойников, захвативших черкесских женщин». Как
всегда симпатии художника на стороне тех, кто сражается за
правое дело.
ПИСЬМО ВОЕННОМУ МИНИСТРУ
Материалы об истории создания интересного
архитектурного памятника — алагЪрского собора — я искал во многих
архивах. И вот однажды в Москве решил проверить, не сохранились
ли документы об этом в фондах Владикавказской крепости
Центрального государственного военно-исторического архива. Во
время работы я познакомился с не менее интересным докуметом,
датированным 1844 годом: «По письму флигель-адъютанта кня-
79

зя Гагарина о соображениях его относительно приведения к
покорности горских народов, на Кавказе обитающих».
В 40-х годах на Кавказ со специальным заданием царя и
Государственного совета прибыл сенатор П. В. Ган. Сенатору
были даны ширсжие полномочия: он проводил ревизию в крае и
главным образом должен был выработать проект
административного управления огромными кавказскими провинциями.
Царедворец и бюрократ Ган, руководствуясь колониальными
80

Ь»
«^«^Ч»
интересами царизма, решил подчинить народы Кавказа
законам, действующим в империи. Гагарин неожиданно замял резко
отрицательную позицию к решению царской комиссии. Не
побоявшись гнева Николая, он написал смелую записку, адресовав
ее военному министру Чернышеву. В ней Гагарин ставил под
сомнение бюрократическое решение Гана. Художник предлагал
говорить с горцами мирным языком, обвинял царских
чиновников во взяточничестве и нечестном отношении к местным
жителям. Гагарин советовал строить в горах дороги, способствовать
развитию на Кавказе торговли и культуры.
По содержанию записка Гагарина, едва ли не самый смелый
документ, направленный в то время официальным
представителем правительства на Кавказе в С-Петербург. Все двенадцать
листов ее текста полны глубокого уважения к «храбрым,
сметливым, покорным жителям Кавказа». Иные характеристики давал
Гагарин царским администраторам, которых он называл
«преступниками, ненавистниками, незаконно управляющими
кавказскими народами». «Народы, прежде вполне нам преданные,
питают к нам лишь чувства тайной ненависти или презрения, или
непреодолимой недоверчивости»,— писал он.
Гагарин полагал, что Кавказ должен находить для себя
столько же пользы принадлежать России, сколько находит
пользы Россия в его удержании. «Я возымею самые высокие
надежды для будущности того края, в котором, побывав однажды,
нельзя не принимать живейшего участия»,— чистосердечно
признавался Гагарин. Чернышев показал «записку» царю.
Николай I сухо поблагодарил художника «за предложения» и больше
никогда не давал подобных поручений своему
флигель-адъютанту.
, Смелое выступление Гагарина говорит о многом. Николай I,
конечно, понимал, какую силу имеет карандаш художника в
изображении военных событий на Кавказе, поэтому не хотел
иметь пример Пушкина и Лермонтова среди художников. Узнав,
как однажды в одном из боёв Гагарин, увлеченный рисованием,
остался один на один с горцами и не растерялся, Николай I
воскликнул: «Стыдно такому молодцу не носить военного
мундира». И художнику присвоили звание поручика, наградив
орденом «в награду личной храбрости и хладнокровного
мужества».
Впоследствии Гагарин дослужился до звания полковника,
6 Поиски краеведа 81

тЛ^ ^Л^ лшй^л ^&^ъ и^^ъ *^Ё^л л^^ъ ^Л^ *^^ л&л лшМ^ь ш&шл ш/Л^ ^лЛ^ ё^Л
^ТГ* ^1^ ^1^ ^Т^ ^Т^ ^1^ ^Т^ ^1^ "Т *ПГ* ^1^ 9 Т т пп ^Г^ ^ЧК
стал флигель-адъютантом, но подобно А. С. Пушкину,
М. Ю. Лермонтову, А. А. Бестужеву-Марлинскому не шел на
компромиссы с существующим строем. Лермонтова царь послал
под пули горцев, а флигель-адъютант Гагарин добровольно
уехал на Кавказ и всегда старался держаться подальше от
царского двора, его затхлой клеветнической атмосферы, губившей
русскую культуру*
ЗАГАДКА БЛАГОРОДНОГО ХАЗБУЛАТА
В библиотеке Северо-Осетинского музея краеведения
хранится альбом литографий Г. Г. Гагарина «Живописный
Кавказ». С более редкого альбома «Костюмы Кавказа» пришлось,
как мы уже знаем, заказать фотокопии в Ленинградской
публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина.
И вот, перелистывая хрустящие глянцем фотокопии
литографий, встретил я интересные для нашего края изображения. В
поношенной черкеске стоит, облокотившись на ружье, казак из
Моздока. На следующей странице изображение «Еврея из
Моздока», одетого очень бедно. В Моздоке, важном в
стратегическом отношении городе Северного Кавказа, жили в основном
армянские, казачьи и осетинские семьи. Но когда-то под
Моздоком существовало и селение горных евреев.
Отдельные писатели и художники, побывавшие в то время на
Кавказе, не особенно заботились в' своих произведениях о
точной передаче национальной принадлежности горцев. Поэтому в
русской литературе тех лет о Кавказе появились собирательные
понятия: черкесы, черкесская удаль, черкесские пули,
«черкешенка».
К числу немногих художников и писателей, изображавших
с научной достоверностью Кавказ, относился и художник
Гагарин.
Благодаря этой достоверности мы познакомились с
литографией Гагарина «Благородный Хазбулат-осетин». Если
джигита называют не богатым, не знатным, а благородным,
значит, у него были такие особенные качества.
Опершись правой рукой на обнаженную шашку, стоит
одетый в белую черкеску горец с гордым, мужественным лицом.
Тонкая талия его перетянута ремешком с серебряными украше-
82

»
ниями, на поясе кинжал, в узорчатой кобуре пистолет,
пороховница, грудь в газырях. Остальные детали одежды, в том числе
и папаха из овчины, говорят о том, что это действительно
осетин. ¦ *
К сожалению, ничего не смогли сказать нам о личности Хаз-
булата обнаруженные на лезвии клинка рисунки и монограмма
с буквами «сН. М. М. Н.», на которую обратил внимание
художник.
Монограмма — это обычно инициалы или сокращенная
подпись—метка мастера или владельца. Буквы на сабле горца
показывают не инициалы владельцев, в таком случае там была бы
буква X, то есть Хазбулат. Скорее всего, это метка бывшего
владельца сабли, от которого она могла перейти к Хазбулату-
как подарок, или это клеймо мастера. !
Сочетание букв на монограмме позволяет предположить, что
сабля изготовлена оружейной мастерской, принадлежавшей, по-
видимому, отцу и сыну. Потому что во втором случае буква Н.
стоит после М. Но вот научный сотрудник отдела Московского
исторического музея Э. Г.. Аствацатурян выдвинула свою
версию. По ее мнению, на клинке сабли Хазбулата изображен
бегущий волк -г- клеймо, которым пользовались
мастера-оружейники немецкого города Золингема в XVI—XIX вв. Иногда рядом
с этим клеймом стояли буквы Н. М. Возможно, полагает
Аствацатурян, это инициалы одного из членов семьи Муних или
Мунстен, работавших в Золингеме. Мож^т быть поэтому
Гагарин и обратил внимание на монограмму, увидев клинок
известных немецких оружейников у осетин.
Хазбулат —это уже русская транскрипция имени Казбулат,
данная впервые путешественником и ученым Гюльденштедтом.
Имя Хазбулат было очень популярным на Кавказе. В
казачьих станицах на Тереке часто можно было слышать песню о
Хазбулате:
Хазбулат удалой, бедна сакля твоя,
Золотою казной я осыплю тебя.
Саклю пышно твою разукрашу кругом
Стены в ней обобью я персидским ковром—
Но, конечно, песня эта не имеет никакого отношения к Хаз-
булату-осетину, изображенному на литографии Г. Г.
Гагарина, так что личность его пока остается загадкой.
83

в^^ь ^жД^жъ ^к^кжъ <жк^к1кь Лкж^жъ ^ккж^ ^к^кжъ 4кШк^ Як^кшъ ^к^ж^к> ^к^кжь ^ж^к^ж ^ж^кк1 ^кАжкк ^к&1

I «*«» «*» «*» «*¦» -»» «*» «*» «д«» ~*«> «*«» «*«» <-д~ ^ -а»
ФАМИЛЬНАЯ БАШНЯ ДУДАРОВЫХ
Перелистывая альбом «М. Ю. Лермонтов», изданный в 1940
году, я обратил внимание на одну из гагаринских акварелей:
на скалистом уступе стоит боевая башня, у подножия ее домик
русского типа, на веранде сидит человек с длинным чубуком, в
гражданском платье, на лавке бутыль с вином, закуска. Вполне
возможно, что на акварели изображен постоялый двор.
Но вот башня на акварели, безусловно, осетинская.
Подобной конструкции боевые сооружения сохранились в Осетии и
частично в горах Балкарии. Но в Балкарии Гагарин не. бьы^
Значит, башню надо бцло искать в Осетии. Прежде всего решил
посмотреть по Военно-Грузинской дороге от Балты до Казбеги.
От Казбеги уже начинается архитектурное влияние Грузии,
башни более узкие, вытянутые. Внимательно знакомясь с этими
местами, можно уверенно сказать, что на рисунке изображен
Нижний Ларе. Ларе, где когда-то располагалась разгонная
станция, на которой весной 1829 года нашел А. С. Пушкин
«измаранный список своего Кавказского пленника... и перечел с
большим удовольствием». Правда, нынешнее расположение
горного селения иное, чем было во времена Пушкина и Гагарина.
Вот что писал путешественник того времени Платон Зубов:
«Ларе есть небольшой аул горцев, расположенный по
покатостям высокой горы, которой вершина занята замком, или,
правильнее, четве|роугольною башнею, окруженною стеною. Внизу
дом для проезжающих и небольшие хижины для офицеров и
солдат расположенной тут роты».
Конечно, постоялого двора давно уже нет, не сохранилась и
башня, разрушенная во время землетрясения. Но определить
место, изображенное на акварели, помогли старые фотографии
и картины. Впервые рисунок с видом щ ларскую башню и дом
для проезжих был помещен в известных кавказских записках
некого Н. Н. в 1829 году.
Воздвигнутая в удобном месте, башня эта позволяла
контролировать движение по Военно-Грузинской дороге —
единственному в то время удобному пути из России в Закавказье.
В начале XIX века проехать по Военно-Грузинской дороге было
делом весьма опасным и дорогим. Почти каждое грузинское или
осетинское селение, пользуясь трудностями пути, требовало с
путешественников пошлину.
86

Дорога от Ларса до Чми находилась под контролем
осетинской фамилии Дударовых. Они строили мосты, расчищали
дорогу, получая за это соответствующую мзду (в основном сукном и
рубашками). А башня в Ларсе всегда стояла на страже их
интересов.
Первое время все товары, собиравшиеся в виде пошлины на
дороге, делились среди всех осетин-тагаурцев в селении Кобан.
Но со временем фамилия Дударовых, пользуясь сословными
привилегиями, сумела оставить за собой этот важный источник
дохода, отдавая лишь часть товаров носильщикам. Позднее с
помощью боевых укреплений Дударовы порой преграждали
путь и своим политическим противникам.
Русское военное командование хорошо понимало значение
этих укреплений на Воеино-Грузинской дороге. После
переговоров с Дударовыми было заключено соглашение о беспошлинном
проезде в Грузию солдат и офицеров русской армии. С купцов
и других гражданских лиц, не связанных службой, по-прежнему
взималась пошлина.
Но вскоре русские власти убедились, что этой полумерой
вопроса о' беспрепятственном передвижении по дороге не решить.
Наместник царя Грузии князь Цицианов предложил тагаурско-
му владельцу Махмуду Дударову переселиться на выгодных
условиях к крепости Владикавказ. В (начале 1804 года царь
подписал указ «о даровании Махмуду Дударову потребного
количества земли на Владикавказской равнине, ежегодной пенсии
в 350 рублей и чин капитана русской армии»1.
Заняв в 1804 году Ларе, русские военные части построили
выше дударовской башни военное укрепление, остатки которого
сохранились до нашего времени.
Но с добровольным отказом от фамильной башни не
согласился брат Махмуда Ахмет Дударов, потерявший на этом
значительную часть своих доходов.
Предприимчивый, смелый и решительный человек, с которым
считался сам грозный Цицианов, Ахмет попал под влияние
бежавших в Персию грузинских царевичей и шаха Фетх-Али,
стремившегося завоевать Грузию и Северный Кавказ.
О
1 Блиев М. М. Русско-осетинские отношения. Орджоникидзе, 1970, с. 295.
86

к»
Весной 1804 года Ахмет Дударов, сумевший обманом
привлечь в свой отряд часть тагаурских осетин, осадил русское
укрепление в Ларсе и предложил коменданту майору Щиголеву
оставить крепость и покинуть Ларе1. Дударов наивно мечтал
захватить самое узкое место в Дарьяльском ущелье, чтобы
вернуть утраченные доходы, а шах и царевич — прервать связь
Закавказья с Россией. Безуспешная борьба Ахмета Дударова
за Ларе длилась несколько лет.
Когда Гагарин в 40—50 годах рисовал на веранде ларского
станционного двора человека в гражданской одежде, башня уже
потеряла свое былое военное значение. Но Гагарину могли
рассказать ее историю русские офицеры или местные жители.
В уже известной работе Савинова я встретил как-то
интересное сообщение. Савинову удалось расшифровать, что на станции
Ларе по Военно-Грузинской дороге изображен в минуту отдыха
дожидающийся лошадей князь Сергей Долгоруков, человек из
лермонтовского окружения.
В Ларсе останавливались в то время все проезжающие по
Военно-Грузинской дороге. И мы, спустя почти 130 лет, можем
сказать, что Г. Г. Гагарин изобразил на своей акварели С.
Долгорукова в осетинском селении Ларе у фамильной башни
Дударовых.
ИЗОБРАЖЕНИЕ ВЛАДИКАВКАЗА
Акварель «Владикавказ» Г. Г. Гагарина впервые
опубликована в 1940 году в альбоме «М. Ю. Лермонтов». Разумеется,
акварель представляет немалый интерес для истории города. Но
вот является ли она одним из первых изображений
Владикавказа? Пока историки города знают три подлинных изображения
крепости до 1860 года, когда Владикавказ был преобразован в
город. Все три не имеют подписей авторов. Первое
изображение Владикавказа дано на вертикальном рисунке, на нем: дома,
покрытые соломой, ватага ребятишек, офицер с солдатами.
Внизу рисунка сохранилась надпись: «Вид из окна моего дома».
Надпись, вероятно, сделал автор рисунка, но кто он был и откуда
взят рисунок, неизвестно. В 30-х годах небольшие турлучные до-
¦
1 Блиев М. М. Русско-осетинские отношения, с. 300.
87

1^ «*»•*» тШт т*т. ш*ш ^ *Ь НК »»» **~ «*^ •*» «*^ **
мики, крытые соломой и лубком, уже стояли на первой и
лучшей тогда улице — Дворянской, впоследствии Лорйс-Меликов-
ской. Внимательно рассматривая рисунок, можно заметить в
правом углу и дату его — «1846 год, ок. 24» (вероятно, 24
октября). Можно предположить, что автор рисунка был во
Владикавказе проездом. И говорят об этом цепи невысоких гор,
показанных им на рисунке. Такого вида в окружающей панораме город
Владикавказ не имеет. Надо полагать, рисунок набрасывался в
пасмурную погоду, и горы подрисованы произвольно.
Второе изображение — литография. «Владикавказ в
середине XIX века» — произведение документальное. На широкой
площади телега, всадники, пешеходы. Определить место, выбранное
художником, помогает военный собор, ныне здесь расположен
сквер А. С. Пушкина. Там, где сейчас начинается улица
Димитрова, видны одноэтажные домики, двухэтажное здание, рядом
строится другое. Ориентиром явилась башня, которая
стоит-вдали на пригорке. По плану 1840 года, когда крепость Владикав-
88

«»«*«» «4~ «*»«*«» ш^^%> -»» «^ **^ *** таттЛт, тЗ~> тМт
каз была перестроена, по описанию Д. В. Раковича, башня эта
стояла именно здесь.
Остается акварель Г. Г. Гагарина. На фоне Столовой горы и
контуров Лесистого хребта показан Терек, через который
перекинуты два моста. Вдали виднеется капитальный мост, тот, о
котором писал первый исследователь истории Владикавказа
Д. В. Ракович. «В конце 1836 года новый мост на каменных
быках был окончен и открыт для общественного пользования: он
был расположен значительно южнее старого моста,
построенного в 1809 году» по повелению начальника Кавказской линии и
главнокомандующего генерала Тормасова.
Впоследствии на этом месте через Терек перекинули
Чугунный мост.
На первом плане художник показал первый
Владикавказский мост. Есть основания полагать, что сделал он это из
соображений значения моста в истории крепости.
До возведения капитальных мостов в крепости Владикавказ
переправа через Терек осуществлялась вброд и с помощью
натянутых канатов и выдубленных из дерева соединенных каюков.
(Кстати, один из старых каюков изображен на рисунке
Гагарина, около него расположилось стадо гусей).
На мосту три пешие фигурки: ребенок, женщина и мужчина'
в кубанке с объемистые тюком. Возле моста всадник. Через
мост, видимо, переходит семья русского солдата^ так как у
горцев и казаков в то время не принято было идти нагруженными
без коня рядом с женщиной.
Слева в гагаринской манере изображена часть дома,
вероятно, бани или казармы, которые выходили за крепостные
укрепления. На левом берегу реки виднеются домики и поселения
владикавказского казачьего полка, преобразованного в 1845 году в
станицу.
Художник точен до фотографичности. Гагарину порой
ставили это в вину, но именно его детализация делает сейчас
многочисленные работы художника очень ценными для краеведения.
Мы хорошо знаем, что до и после Гагарина по Кавказу
путешествовали известные художники. В 1793—1794 гг. в экспедиции
академика Петра Симона Палласа на Кавказе побывал
художник Гейслер. В 1795 году вышла книга Палласа с его
рисунками. На них были изображены представители различных
народностей Кавказа. Рисунков Владикавказа там не было, как и в
89

4
альбоме «Народы, живущие между Каспийским и Черным
морями» (СПб, 1822).
Правдивые сцены народного быта, яркие, колоритные
кавказские типы создал живописец и график А. О. Орловский.
Владикавказ он тоже не показал в своем творчестве. Не
обнаружены пока виды Владикавказа и среди многочисленных картин и
рисунков известного художника Н. Г. Чернецова.
Первое художественно-документальное изображение
Владикавказа принадлежит Г. Г. Гагарину, акварель «Владикавказ»
создана им в 40-х годах, к этому периоду относятся и остальные
кавказские рисунки художника.
КТО ПОСТРОИЛ АЛАГИРСКИЙ СОБОР?
В 1850 году у начала Нихасского ущелья, на левом берегу
реки Ардон застучали топоры. Осмотреть строительную
площадку прибыл сам наместник Кавказа Воронцов, заложивший
первый камень будущего завода, названного Алагирским.
Время тогда на Кавказе было неспокойное и Алагир
заложили как завод-крепость по проекту горного инженера
подполковника Иваницкого. Иваницкий был из категории талантливых
чиновников николаевской бюрократической России.
В те же годы воздвигается в Алагире церковь —
замечательный памятник архитектуры, построенный по типу
храма-крепости с башнями и высокой каменной оградой, украшенной
зубцами.
Очевидно, из-за своего великолепия Алагирская Вознесенская
церковь до 70-х годов XIX в. являлась главным соборным
храмом всего Владикавказского (осетинского) округа с кафедрой
архимандрита. А генерал-майор Иваницкий, ставший
начальником округа, мечтал создать в Алагире резиденцию епископа всей
Терской области. Собор становится главной
достопримечательностью Алагира. Это отмечают почти все путешественники,
проезжающие по Военно-Грузинской дороге: «Украшением
местечка служит Вознесенский собор с укрепленной каменной оградой:
он замечателен своим изяществом и архитектурой на всем
Северном Кавказе. Собор и колокольня выстроены из тесаного
камня и обсажены стройными рядами тополей». Слова эти при-
90

1А
«*
надлежат путешественнику К. И. Россикову, побывавшему в
Алагире в 1889 году.
Мы знаем, что во время своих поездок по Кавказу Гагарин
изучал архитектуру и росписи армянских и грузинских храмов,
совершенствуя свои знания, полученные им еще в
Константинополе. Художник мастерски копировал древние фрески
прославленных храмов Грузии. Не случайно, экзархат Грузии поручил
Гагарину заново расписать и провести ряд строительных
мероприятий в Сионском соборе.
Впоследствии, расставшись навсегда с Кавказом, Гагарин
расписал церкви в Мариинском дворце, в Баден-Бадене и
деревянный храм возле своего поместья в Карачарове. Но ни в
работах Савинова, ни в другой литературе сообщений о постройке и
росписи собора в Алагире Гагариным нет.
Но, несомненно, Гагарин должен был иметь к этому
непосредственное отношение. Вспомним, что церковь в Алагире
построена в византийском стиле — любимом стиле Гагарина, из-за
которого в Академии его даже прозвали «византийским князем».
В 1850 году Гагарин был назначен директором по
художественной части гранильной фабрики в Тифлисе и ведал рядом
«художественных мероприятий». А если учесть большую
заинтересованность наместника в распространении христианства на
Кавказе, то нетрудно представить, что одним из художественных
мероприятий Гагарина могло быть сооружение собора в Осетии.
Сходятся и годы пребывания художника на Кавказе
A850—1855 гг.). Тогда же заканчивал художник роспись в
. Сионском соборе.
Но сообщение об участии Гагарина в строительстве и
росписи собора обязательно требовалось подтвердить официальным
документом. Я написал А. Савинову на адрес Третьяковской
галереи. Ученый вскоре ответил, что помочь не сможет.
Гагариным он занимался около 30 лет назад и об Алагирском соборе
ничего не помнил.
Большие помощники краеведов, сотрудники справочно-библио-
графического отдела Государственной публичной библиотеки
имени М. Е. Салтыкова-Щедрина после долгих поисков
ответили из Ленинграда: «Чтобы найти сообщения о работе
художника Гагарина на Тереке, и, в частности, в период строительства
Алагирокого собора, мы провели некторые дополнительные
разыскания. Были просмотрены ряд книг, а также указателей к
91

содержанию газет и журналов. К сожалению, в просмотренной
литературе ничего нового по интересующему Вас вопросу найти
не удалось, хотя определенно можно утверждать, что и ход
строительствами результат его нашли отражение в печати,
особенно в газетах».
Ряд подшивок старых газет за 50-е годы я просмотрел,
тщательно познакомился с церковными делами в государственном
историческом архиве Грузии, но найти материалов об
Алжирском соборе не удалось.
И вот, просматривая как-то по другому вопросу приложение
к «Терскому календарю», «Терский сборник» за 1903 год, я
встретил сообщение, которое так долго искал. Известный терский
исследователь и краевед Я. Толмачев в обстоятельном научном
очерке о селении Алагир сообщал довольно интересную
подробность.
«В 1853 году окончена в станице каменная церковь, которая
заложена еще была 8 ноября 1850 года в присутствии
начальника Владикавказского военного округа генерал-майора
Ильинского. 22 октября 1853 года она торжественно была освящена в
присутствии начальника того же округа генерал-майора
Вревского, архиепископа Карталинского и Кахетинского Исидора,
экзарха Грузии, при многочисленном стечении богомольцев из
окрестных казачьих станиц.
Церковь сложена из трахитового туфа в византийском стиле
по плану художника князя Г. Г. Гагарина. Кладка
производилась греческими мастерами, под ближайшим надзором горного
начальника и горного кондуктора Шарапова. Спустя некоторое
время она внутри была прекрасно разрисована, а вокруг нее
устроена каменная ограда с башнями по углам и каменная же
колокольня, на которой имеется теперь два больших колокола:
один в 34, а другой в 106 пудов. Кроме того, в среднем ярусе
установлены самобойные часы, пожертвованные бывшим-
наместником кавказским князем Барятинским. В общем церковь
имеет массивный и чрезвычайно изящный вид».
Из сообщения Толмачева ясно, что замечательный
архитектурный памятник — здание Алагирского собора строили по
плану Гагарина. К декоративной крепостной стене с башнями и
росписи, которая была выполнена спустя. некоторое время, он,
очевидно, не имел отношения. Мы не знаем, присутствовал ли
Гагарин во время строительства собора в Алагире, но исклю-
92

вЁ!Звв13в:
чить этого нельзя. В Алагир он должен был приехать как автор
и составитель проекта.
Современник А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова—Г. Г.
Гагарин оставил в своем художественном наследии первое
изображение Владикавказа, рисунок осетинской башни, типы осетин и
терских казаков, создал проект замечательного историко-архи-
тектурного памятника в Алагире. И символично, что
в 80-х годах детище видного русского
художника Гагарина — Алагирский собор —
талантливо расписал фресками большой
друг русской культуры
великий осетинский поэт и
художник Коста
Хетагуров.

^цц ^л^ ^^ клж —л^ ^х^ дХ^ -аа л^ ^х^ шХ
^^^^ ^^^^ ^^^9 ^ИР «^^^ ^^^9 ^^Н^ ^^^^ Я1^^Р ^^^ ЩГ

* **!** ^Ч^ ш1^ ^1** **1^1 ^1^ *1^ **§*Е **1^ УТ^ ^ТЭиДЧ^^ ^ЧГ^ ^Тге
В 1939 году по решению ЦК ВКП (б) и Советского
правительства в Северной Осетии торжественно проходил юбилей
80-летия со дня рождения великого сына осетинского народа
Коста Хетагурова, основателя осетинской литературы,
профессиональной живописи, революционного демократа, по
крылатому выражению Александра Фадеева, Леонардо да Винчи
осетинского народа. Юбилей вызвал большой приток новых
сведений о жизни и творчестве поэта. Литературоведы и историки
находили неопубликованные документы, уточняли неизвестные
до сих пор детали его биографии/ I
Собрали интересный материал и краеведы! Так попали в
фонды организованного к юбилею музея осетинской литературы
фотографии домов города Владикавказа, в которых проживал
Коста Хетагуров. Но на некоторых фотографиях не были
указаны даже номера домов, неизвестно, кому они принадлежали, в
течение какого времени пребывал в них поэт. Кроме того, все
эти материалы страдали одним недостатком — отсутствием
описания. А в 1939 году в нашем городе проживало немало людей,
которые еще хорошо помнили Коста,
С городом Владикавказом у Коста связаны лучшие годы
жизни. Здесь он возмужал, вырос как общественный деятель,
здесь увидел свет его знаменитый «Ирон фаендыр» —
«Осетинская лира». Владикавказ оставил большой след и в личной
жизни поэта. Это были не просто дома. В этих стенах он веселился,
был печальным, любил и ненавидел, создавал стихи, писал
картины,
И вот по прошествии стольких лет нам предстояло описать
одиннадцать архивных снимков.
В эти дни я будто окунулся в жизнь старого Владикавказа
с его восточными дворами, малоизвестными узкими проходами
с улицы на улицу, винтообразными железными лестницами,
скрипучими мансардами, светлыми большими залами с потемневшей
старинной мебелью.
К счастью, мне пришлось еще встретить людей, которые
помнили полутемные сырые комнатки и просторные квартиры с
навощенными до блеска паркетными полами, в которых
отражался яркий свет свечей, где слышались вздохи гимназисток за бек-
керовскими роялями, звон хрусталя на шумных и веселых
вечеринках. Теперь все это было в кожаных семейных альбомах, в
памяти восьмидесятилетних.
95

4- *+ш> ф*т **т <*Ът Ф*т ~Лт ~Лт *4т т*т фЪ* *4т Ф$т *+т «»|
С фотоаппаратом, записной книжкой, одиннадцатью
музейными карточками я исходил немало квартир. А вечерами сравнивал
рассказы старожилов с документами, сопоставлял факты с
опубликованными воспоминаниями, исследованиями, посвященными
поэту.. И границы поиска расширились, неожиданно приобрели
новое интересное направление. Помимо домов я стал изучать
владикавказское окружение поэта.
ЗДРАВСТВУЙ, ВЛАДИКАВКАЗ
Известно, что отец поэта Леван Хетагуров служил некоторое
время во Владикавказе. С 1867 года он перевез сюда семью и
отдал Коста в русскую семью для овладения языком. В 1869
году Коста определили кандидатом во Владикавказскую
прогимназию. Вот на эти годы и падает первый владикавказский период
Коста Хетагурова до его поступления в Ставропольскую
классическую гимназию.
Но о том времени напоминало только одно связанное с
именем поэта здание, отмеченное мемориальной доской. Это —
бывшая прогимназия, а ныне — техникум советской торговли на
улице Советов.
Леван Хетагуров проживал на Осетинской слободке. Друг и
родственник поэта Андукапар Хетагуров писал в воспоминаниях
0 Коста: «С двоюродным моим братом Василием я часто ходил
в Осетинскую слободку к отцу Коста, Левану, и там на стенах
мы видели всевозможные рисунки Коста карандашом на
клочках бумаги»1.
Читаем дальше: «Когда Леван переселился в Кубанскую
область, Коста поселился недалеко от прогимназии у одного
местного обывателя». К сожалению, и дом Левана Хетагурова, и дом
владикавказского обывателя остались неизвестными.
В 1885 году 26-летний Коста Хетагуров, вынужденный
оставить учебу в Петербургской Академии художеств, избирает
местом жительства Владикавказ. За шесть лет владикавказского
периода жизни A885—1891 гг.) мало кому известный ранее сын
о
1 Коста Хетагуров. Сборник памяти великого осетинского поэта под
редакцией А. Фадеева. М., 1941, с. 185.
96

к»
небогатого подпоручика Терской милиции в отставке становится
первым осетинским поэтом, видным художником и крупным
общественным деятелем. Его имя часто встречается на страницах
столичных и кавказских газет. Лишь на короткое время поэт
выезжает к отцу в селение Георгиевско-Осетинское. Все
остальное время он проводит во Владикавказе, занимаясь
общественной и большой литературной деятельностью.
По газетным материалам мы можем проследить за адресами
домов, связанных с именем Хетагурова. Это — помещение
коммерческого клуба Владикавказа, ныне республиканская библиотека
им. С. М. Кирова, где Коста выставлял для обозрения свою
картину «Св. Нина, равноапостольная просветительница Грузии», а
во Владикавказском собрании (теперешний Дом офицеров) —
картину «Скорбящий ангел».
В бывшем доме Киракозова, находившемся против
городского сада, состоялась выставка картин местного художника
А. Г. Бабича и К. Л. Хетагурова. С именем Коста тесно связано
и здание русского театра, для которого он рисовал прекрасные
декорации.
А где в эти годы жил поэт? В каких домах располагались
его художественная мастерская и творческая лаборатория? Ведь
в это время написана поэма «Фатима», многие его поэтические
произведения и художественные полотна.
В воспоминаниях Р. И. Адамовой, опубликованных в
сборнике под редакцией Александра Фадеева, есть интересное
сообщение. Когда-то еще в 80-х годах на месте нынешнего здания
Института истории, экономики, языка и литературы по улице
Советов, тогда по улице Гимназической, стоял трехкомнатный
особняк, принадлежавший семье Бабича. В двух комнатах дома жили
хозяева, а третью сдавали Коста. Здесь на вечеринки
собирались гимназисты, учащиеся реального училища, и Коста Хетагу-
ров выступал с чтением стихов. А летом в саду рисовал
картины.
Роза Иосифовна Адамова, двоюродная сестра жены
художника А. Г. Бабича, не сообщает даты пребывания Коста
Хетагурова в их семье. Но исходя из летописи жизни и творчества
поэта, составленной Г. И. Кравченко, это, по-видимому, 1888 год,
время активного сотрудничества с А. Г. Бабичем, дружбу с
которым он, якобы, порвал в конце своей жизни.
7 Поиски краеведа
97

Е-д1а-а^яа^д|&,а1^,а1&,а»» •»* *4^> Н+ •»% «4^ «ч*»я1а
ТРИ ОСОБНЯКА НА УЛИЦЕ ЦАГОЛОВА
До революции улица Цатолова называлась Тарской. В 80-х
годах прошлого века здесь часто видели невысокого человека в
белой черкеске с усталыми и умными глазами.
Музейные фотографии утверждали, что на бывшей Тарской
улице с памятью Коста Хетагурова связано три дома. Из-за
одного из этих особняков у поэта произошли большие неприятно-
98

сти с администрацией Терской области. Он даже стал личным
врагом начальника области генерала Каханова.
А началось это в январе 1891 года, когда власти решили
закрыть во Владикавказе Ольгинскую женскую школу.
В 60-х годах XIX века осетинский просветитель протоиерей
города Владикавказа Александр Колиев открыл при своем
доме небольшую школу для осетинок. Начинание Колиева поддер:
жало «Общество по распространению православного
христианства на Кавказе» и на базе частной школы открыло осетинскую
женскую трехклассную школу с приготовительным классом.
Ольгинская школа готовила учительниц церковно-приходских
шко^1, разбросанных по горным аулам и плоскостным селам.
Царское правительство, изживая демократические
нововведения 60-х годов, в середине 80-х годов добралось и до
осетинской женской школы. Школу решили закрыть под предлогом
создания на ее базе начальных училищ в селениях Хумалаге и
Ново-Христиановском.
Коста явился инициатором протеста, поданного властям, он
же демонстративно преподнес адрес от передовой осетинской
интеллигенции опальному епископу Петру, защищавшему
интересы школы. В протесте на имя обер-прокурора святейшего
Синода Победоносцева Хетагуров писал:
«Во все время своего существования школа пользовалась
необыкновенной любовью и доверием осетин. В семидесятых и в
начале восьмидесятых годов популярность ее достигла таких
размеров, каких нельзя было предполагать при ее основании.
Она не могла вместить всех желающих поступить в нее. Бедное
население города, без различия национальностей, употребляло
все силы, чтобы захватить в ней вакансию...
Симпатии местного общества были всегда на ее стороне. Она
была безусловно лучшим учреждением просветительной
деятельности Общества восстановления православного
христианства на Кавказе... Больше того, эта школа была поистине нашей
опорой и упованием. Она научила многих жен и матерей
молиться и любить... Она нам дала неутомимых тружениц для
наших сельских школ. Школа эта становилась насущной
потребностью всего народа...»1.
о
1 Кравченко Г. И. Коста Хетагуров. Орджоникидзе, 1961, с. 108.
99

1*
Школу официально намеревались закрыть приехавшие из
Грузии чиновники, они даже демонстративно сорвали со здания
вывеску. Но все же Ольгинскую школу окончательно закрыть
не удалось. Власти вынуждены были прислушаться к протесту
осетинской интеллигенции. Но для того, чтобы показать
твердость характера, назначили попечительницей над ней супругу
начальника Терской области Ю. Каханову. За свою неудачу
мстительный и реакционно настроенный Каханов выслал Коста
Хетагурова из Владикавказа.
...Легче всего было найти дом Цаликовых по улице Цаголо-
ва, 27. Его знали многие жители бывшей Осетинской слободки.
В жизни Коста Хетагурова бчень многое связанд с семьей
Цаликовых. Знакомство Коста с главой семейства Александром
Цаликовым произошло в доме Сухиевых.
В начале 80-х годов в осетинской церкви г. Владикавказа
служил священник Сухиев. Сестра Сухигза была замужем за
Леваном Хетагуровым, отцом Коста. Когда поэт оставил учебу
в Петербургской Академии художеств, он остановился в доме
Сухиевых. Здесь же снимал квартиру и Александр Цаликов.
За Цаликова Сухиев выдал сестру своей жены, происходившую
из обедневшей грузинской княжеской семьи Тустевых.1
После смерти жены священник Цаликов оставил квартиру
Сухиевых и начал строить дом с братом Асаге по улице Тар-
ской.
В семье Цаликовых придерживались передовых,
прогрессивных идей, именно поэтому здесь выступали в защиту Ольгинской
школы. В этом доме писал Коста Хетагуров знаменитый адрес,
поданный передовой осетинской интеллигенцией епископу Летру.
Впоследствии, как известно, «за подстрекательство живущих
во Владикавказе осетин к подаче неправильных прошений и
неузаконенных адресов», начальник области распорядился
выслать Коста.
Вот такие события происходили в доме Цаликовых. Но в
этом ли доме действительно бывал поэт?
Просматривая письма К. Хетагурова к Цаликовым из Геор-
о
1 Научный архив музея осетинской литературы им. К. Л. Хетагурова,
ф. 42, оп. I, с. 4—5.
100

»
2*==
гиевско-Осетинского, я обратил внимание на адрес: «г.
Владикавказ, Анне Александровне Цаликовой, Тарская улица, дом Кочи-
новых». И ни одного письма того периода не направлено в
собственный дом Цаликовых, расположенный на этой же улице.
В известном сборнике под редакцией А. А. Фадеева
опубликованы воспоминания Е. А. Цаликовой, дочери А. Цаликова. Но
и в них ничего не говорится о домах. Не сказано об этом и в
других материалах.
По телефону я разыскал одну из родственниц Цаликовых.
Но прежде чем пойти в гости, попросил в архиве музея
осетинской литературы рукописный экземпляр воспоминаний Е.
Цаликовой.
А. А. Фадеев, редактируя сборник, совершенно правильно
оставил в опубликованных воспоминаниях самое главное, а
бытовые детали, семейные перемещения, переезды Цаликовых в
книгу не поместил. На первой же странице рукописи я встретил
то, что так долго искал.
Дочери Цаликова, проживая в одной комнате своего
недостроенного дома, уговорили отца снять квартиру напротив, в доме
Кочинова. Просторная квартира имела пять комнат с двумя
переднями и подсобными помещениями. В этот же период Коста
Хетагуров упросил своего друга Александра Цаликова уступить
ему одну из комнат для мастерской. Коста получил выгодный
заказ на картину и уверял, что на его небольшой квартире,
которую он снимал, работать невозможно.
Поэт вселился в комнату Цаликова, который перебрался в
столовую, и целый год прожил в их семье, ощущая заботу сестер
Елены, Анны, Юлианы Цаликовых.
В этот период как раз и начинается борьба за сохранение
осетинской женской школы, а вскоре поэта высылают.
По делу о школе пострадал и Цаликов. Каханов требовал
снятия с него духовного сана, но церковные власти
воспротивились, и Цаликова перевели в 1894 году в Пятигорск.
А незадолго до этого, как вспоминает Е. Цаликова, «отец
опять затеял с братом Асаге окончить свой дом; его, наконец,
отстроили и мы опять перешли»1. Правда, в каком году это
было, неизвестно.
о
* Музей осетинской литературы им. К- Л. Хетагурова, ф. 40, оп. I, с. 2.
101

Ьт т*т тЪ* т$т ~Ь* т*т шЪт, тЬ+ т*т> тЛт НК «»»» *1«» •»» «3*
Следовательно, к жизни и деятельности Коста в семье Цали-
ковых имеет отношение дом Кочиновых. А собственный цали-
ковский дом в то время был еще недостроен. Несомненно, Коста
бывал и в этом доме, когда приезжал инкогнито во
Владикавказ.
ДОМ ШРЕДЕРС
Начальник Терской области махровый реакционер Каханов,
ненавидевший Коста Хетагурова, в период 90-х годов всячески
пытался сблизиться, заигрывать с интеллигенцией
Владикавказа. Он принял деятельное участие в организации Терского
музея, одно время даже кранил музейные коллекции в
собственном кабинете. Председательствовал в некоторых обществах. Так
в число его знакомых попала начальница Владикавказской
женской прогимназии Варвара Григорьевна Шредере, которая своей
честной и благородной деятельностью на общественном
поприще снискала большое уважение среди передовых слоев
тогдашнего общества. С именем Шредере связана попытка создания
организации помощи русской бедноте, так называемого
«Общества вспомоществования переселенцам, следующим из
центральных губерний России на Кавказ и обратно», открытие первой
городской публичной библиотеки, владикавказской воскресной
школы и много других ценных и полезных начинаний. Надо
отметить, что В. Г. Шредере сразу оценила талант Коста, поняла
его выдающееся значение для Осетии.
Дом Шредере был центром прогрессивной
многонациональной интеллигенции Владикавказа, местом дружеских свиданий и
горячих дискуссий.
Шредере и ее муж, председатель съезда мировых судей Вла-:
дикавказского округа Владислав Доминикович, были одними из
лучших друзей К. Хетагурова и страстными поклонниками его
творчества.
Находясь во владикавказском госпитале, поэт пишет
стихотворное послание «В. Г. Щ.» — Варваре Григорьевне Шредере.
В нем есть строки, полные тоски поэта об обществе,
собиравшемся у Шредере, и страстное желание принять .участие в нем.
Как видно, в доме Шредере Коста был частым гостем еще до
102

и»
своего отъезда за пределы Владикавказа и своих тайных
приездов в период ссылки.
Кстати, об этих приездах инкогнито: 9—10 июня 1891 года
поэт по распоряжению начальника Терской области выслан из
Владикавказа, а 14 июня 1896 года правительствующий сенат
отменил это «незаконное» распоряжение.
По письмам Коста установлено, что почти в течение пяти лет
поэт по меньшей мере трижды тайно приезжал во Владикавказ.
У кого же останавливался опальный поэт? Ясно, что квартиру
снимать в городе он* не мог, оставалось только одно — жить у
Друзей.
Поэту во время его приездов представляли кров супруги
Шредере. В письме к Юлиане Цаликовой в 1899 году Хетагуров
писал о Шредере: «Когда моя высылка из Терской области еще
не была отменена, я раза три всякий раз на пасху приезжал к
ним инкогнито, и уже тогда они никого не принимали, исключая
тех, с которыми я хотел повидаться».1
Но, конечно, начальнику Терской области Шредерсы не'
могли отказать, и однажды произошло непредвиденное. Вот как о
нем вспоминает Р. И. Адамова: «Высланный на Кубань, Коста
бежал оттуда и, прибыв во Владикавказ, тайно проживал у
В. Г. Шредере. Однажды к Шредере приехал с визитом генерал
Каханов с женой. Они сидели в гостиной, а в задних комнатах
скрывался Коста. Он был в это время болен, и Шредере возила
его к доктору Городовскому, который отнесся к больному с
большим вниманием. Коста преподнес Шредере картину: горы, в
горах девушка-осетинка, повязанная платком. Внизу надпись: «Вы
первая заронили луч света в наши темные аулы, Вы первая
призвали нашу горянку к учению». С разрешения попечителя
округа эту картину вставили в раму и вывесили в прогимназии»2
В янвэре 1893 года Хетагуров тайно приехал во
Владикавказ для личного объяснения с Анной Цаликовой. Слухи о его
приезде дошли до дворца начальника области. По
распоряжению Каханова поэта задержали на квартире Шредере и за
«самовольное появление» во Владикавказе отправили в тюрьму.
о
*! Хетагуров Коста. Собр. соч., т. V, с. 225.
2 Сб. под ред. А* А. Фадеева, с. 199.
103

*•
-к
Жажда мщения у Каханова была так велика, что генерал забыл
о приличии и такте, когда распорядился арестовать Коста на
квартире у своей хорошей знакомой. Только спустя несколько
дней Коста выпустили, отобрав у него паспорт и подписку —
обязательство не проживать во Владикавказе и
Владикавказском округе.1
Впоследствии поэт почувствовал некоторое равнодушие со
стороны первой дамы Владикавказа, но окончательного
разрыва не произошло. Вернувшись из ссылки, Коста бывал еще в
доме Шредере. Его видели там в декабре 1901 года на именинах
В. Г. Шредере. Только спустя много лет исполнилось то, о чем
мечтал поэт.
Дождусь'ли я счастливой 'встречи,
Чтоб в полном сборе видеть всех,
Затеять спор, послушать речи
И шумный незлобивый смех?...2
Итак, становится ясным, какую роль играл в жизни и
деятельности Хетагурова дом Шредере. Но где он находился, я
долгое время не мог выяснить.
Одни старожилы города уверяли, что дом располагался
напротив Суннитской мечети, по нынешней улице Коцоева, другие
утверждали, что Шредере проживала на квартире в
прогимназии.
Знаток старого Владикавказа С. Г. Чарский твердо заверил,
что дом напротив мечети принадлежал учителю Собиеву, и
Шредере, естественно, там жить не могла.
Помог литературовед Девлет Азаматович Гиреев, работавший,
над книгой «Литературный Владикавказ». Он рассказал, что
Шредерсы жили в собственном доме на углу Александровского
проспекта и Евдокимовской улицы. Дом этот стоял примерно до
1910 года, когда был снесен, а на его месте .«Общество
взаимного кредита» построило.большой двухэтажный особняк,
который и поныне сохранился на углу проспекта Мира-и улицы
Горького, где находится сейчас магазин подписных изданий.
<>
'Кравченко Г. И. Коста Хетагуров, с. 123.
2 Хетагуров Коста, т. II, с. 41.
104

А. Я. П.
Коста Хетагуров нередко зашифровывал стихотворные
послания. Некоторые стихотворения озаглавлены: «О. В. Р.»,
«А. Г. Б.», «В. Г. Ш.»
А Я П. — Это Анна Яковлевна Попова, происходившая из
состоятельной армянской семьи. Однажды Коста увидел ее —
молодую, красивую гимназистку и влюбился.
В 1939 году Попова уже в преклонных годах (умерла она в
1940 году в Тифлисе) написала воспоминания о Коста, заполнив
крупным разборчивым почерком три ученические тетрадки.
1886 год Александровский проспект, красавица гимназистка Аня
Попова все чаще замечает осетина в синей блузе, пальто,
каракулевой шапке. Подруга по гимназии, «милая,
многострадальная кузина Коста Вера Сухиева-Аликова»1 намекает Поповой о
чувствах поэта. 9
21 мая 1886 года К. Хетагуров напишет ей письмо: «...вот уже
почти пять месяцев, как я впервые увидел Вас на бульваре... В
то время Вы, вероятно, и не подозревали, что какой-то
оборванец-осетин, мозоливший всем глаза на бульваре, только затем
и просиживал там по целым дням, чтобы обменяться хоть одним-
взглядом 4 поработившей его незнакомкой... Я прошу, я жажду
каких-нибудь минутных бесед с Вами... Я хочу, чтобы мы время
от времени обменивались с Вами нашими мыслями... Поймите,
Анна Яковлевна, от этого Вы сами почти ничего не потеряете, а
для меня это необходимо...» «Скажите мне одно слово — «я Вас
ненавижу» — и я буду спокоен»,— просил поэт.
Но Анна Попова не сказала ни «да», ни «нет». Ей, видно,
льстило, что все свободное время Коста проводил перед домом
Поповых на бульваре или же располагался на большом камне,
стоящем на берегу Терека. Отсюда хорошо были видны окна
любимой. Поэт часто отдыхал здесь, любовался видом гор,
белоснежным Казбеком, Столовой горой. На этом камне Коста, по
словам Поповой, слагал стихи...
Вера Сухиева как-то призналась Поповой, что когда
вечерами Аня бывает у своей приятельницы, Коста ждет ее и
незаметно провожает домой.
о
1 Архив музея осетинской литературы им. К. Хетагурова, ф. 42, оп. 1,стр. 3
105

В начале мая 1887 года Коста забросил в окно комнаты
Поповой акростих, будущее посвящение к поэме «Фатима»: «Ах, с
каким безграничным восторгом, дитя...»
Прошел еще год, и Коста уже прямо обращается к любимой
девушке со стихотворением А. Я. П.:
Скрывать, молчать, страдать безмолвно
Нет сил» терпенья больше нет,—
Как знать,— обижу ли вас кровно,
Найду ль сочувствье и ответ?
Но все, что так терзает душу,
На части разрыв.ает грудь,—
106

*
Давно уж просится наружу,
Давно уж пробивает путь.
В признанье я не вижу цели,
Молчаньем я себя травлю...
Чего хочу на самом деле?-—
Зачем вам знать, что вас люблю?
Написать это стихотворение он решился, наверное, лишь
потому, что Анна Попова, наконец, с ним встретилась. Летели
годы. Коста выслали из Владикавказа, Попова уезжала в Гори,
Петербург, Тифлис. Они обменивались письмами, поэт посвящал
ей стихи, написал маслом ее чудесный портрет.
Специалисты так характеризовали портрет Поповой: «Эта
работа Хетагурова исполнена с таким мастерством, что ставит
его на один уровень с замечательными русскими
художниками — Перовым, Крамским и Репиным. Портрет безупречен по
рисунку и прекрасен теплым колоритом. Это, безусловно, самый
лучший, самый выразительный из всех портретов Хетагурова».1
Известный советский искусствовед Е. Кацман сравнивал
портрет Поповой с работами художника Ярошенко «Артистка
Стрепетова» и «Курсистка», и писал, что Коста Хетагуров
«сумел схватить ту неуловимую характерность, которая была
присуща лучшим представителям молодежи в эпоху хождения в
народ». И авторитетно заявил о том, что «Хетагуров в этой
своей работе заложил основы искусства портрета для осетинского
народа».
Хорошо известно, что образ Анны Поповой Коста отразил в
картине «Скорбящий ангел», чем навлек на себя обвинение в
«богохульстве». Кацман доказывал, что икону «Христос»
Хетагуров писал с брата А. Поповой.
Встречались они и в последние годы жизни поэта во
Владикавказе. Теперь Коста уже запросто приходил в дом Поповых,
много и страстно говорил, мечтал уехать в Теберду.
Однажды он подарил Анне лик святого, нарисованного на
¦
1 Кацман Е. Коста Хетагуров-художник. Сб. под ред. А. А. Фадеева,
с. 83.
107

материале. Зная, что Коста нуждается в деньгах, Попова
отказывалась, но поэт упросил ее принять его скромный дар.
В 1906 году Анна Попова выезжала в Гори. Там, в далеком
от Владикавказа городке, она почувствовала щемящую боль,
вспомнила осунувшегося и больного Коста, некогда
остроумного и энергичного, а теперь сжигаемого тяжелой болезнью.
Попова подошла к календарю и машинально оторвала
листок. 19 марта 1906 года. В этот день в Георгиевско-Осетинском
умер Коста Хетагуров.
Позже во Владикавказе Попова пришла на могилу поэта,
возложила венок, посадила декоративные цветы. Церковный
сторож, увидев заплаканные глаза молодой красивой женщины, не^
удивился. Смерть Коста в Осетии восприняли как национальную
утрату, и многие приходили почтить память борца за народное
дело.
Коста любил А. Попову, но она не могла ему ответить
взаимностью,—слишком разное положение занимали они в обществе.
Правда, в конце своей жизни Анна Попова признавалась: «В знак
нашей дружбы я никому не дала слова, ни с кем не связала
свою жизнь и осталась с одинокой и скорбной разбитой душой»1
Насколько правдивы были ее слова, судить трудно. Важно
одно, что многим вдохновенным произведениям в творчестве
Коста Хетагурова мы обязаны имени Анны Поповой, которая
останется в нашей памяти как А. Я. П.
Но, а в каком доме жили Поповы? Ответить на этот вопрос
мне помогла Любовь Ефимовна Газданова, дочь известных
просветителей дореволюционной Осетии: революционных
народников Ефима Газданова и Мелании Бузиловой. В памяти
восьмидесятилетней женщины ясно сохранились картины далекой
молодости, и среди них воспоминания о владикавказской
обрусевшей купеческой семье Поповых. Братья Петр и Степан Поповы в
молодости входили во владикавказский революционный
народнический кружок 80-х гг. Купцами их считали в городе
никудышными. Одно время Степан Яковлевич даже сидел в долговой
тюрьме.
— Петр Яковлевич был забавным^— продолжает рассказ
Архив музея осетинской литературы, ф. 42, оп.Л.С- 18.
108

»«*»«4»
Газданова, — страдая близорукостью, он, проезжая в фаэтоне,
на всякий случай раскланивался в разные стороны, чтобы
случайно не пропустить и не обидеть знакомых. И вот еще какая
деталь: со слов старших я слышала, Поповы боялись, что их
сестра выйдет замуж за К. Хетагурова. И вот однажды они
отправили Анну Яковлевну в Тифлис. Этот внезапный отъезд Коста
описал в стихотворении «Многоточия», Еще гимназисткой я
была в их доме, на Купеческой. Пригласил меня Яша Попов, сын
Петра Яковлевича. Помню, на лестнице, по которой мы
поднимались в мезонин, младший Попов провел по рукаву моего
платья сухими духами, они тогда были очень в моде. Как я
гордилась его поступком!
В это время мы как раз подошли к двухэтажному особняку
по улице Чермена Баева. Перед нами было одно из тех
немногих зданий, которым суждено доживать свой век без
архитектурных изменений. «Высокий барский дом... подъезд с гербом
старинным... Узорчатый балкон... стеклянный мезонин...» Таким видел
особняк Поповых Коста Хетагуров. Таким же видим его и мы.
ДВА ДОМА —ДВЕ СУДЬБЫ
. Заметный след в биографии К. Хетагурова оставила улица
Краснорядская (ныне улица Свободы), центр нижней
Осетинской слободки. Осетинская слободка ведет свое основание от
первых поселенцев осетин из горных аулов Тагаурского
общества.
Где-то в середине 80-х годов прошлого века, несмотря на
выезд отдельных семей, не пожелавших признать городской устав,
поселение на южной окраине Владикавказа разрослось и
образовало верхнюю (от осетинской церкви к лесу) и нижнюю (от
осетинской церкви до правого берега Терека) слободки.
"На соседней улице, Купеческой (ныне Ч. Баева), строились в*
основном мелкие лавочники и торговцы, а на Краснорядской
селилась осетинская военная аристократия, отставные
штаб-офицеры.
На Купеческой дома были низенькие, деревянные, зато на
Краснорядской, за редким исключением, стояли добротные
кирпичные особняки, украшенные колоннами, высокими
стрельчатыми окнами.
109

«» »»» «4^
Рассказывают, что до революции полиция запрещала ездить
по мощенной булыжником Краснорядской улице горским арбам,
чтобы они не тарахтели и не поднимали пыли.
Известно, что на Краснорядской К. Хетагуров проживал в
двух домах: у лесничего Ибрагима Шанаева и у своего
дальнего родственника полковника Алдатова. В музейной коллекции
имеются фотографии этих домов.
Один из них, Шанаевский, удалось разыскать без труда. На
фотографии хорошо был виден одноэтажный особняк с шестью
высокими окнами, на стене — квадратный орнамент. Дом стоял
рядом с площадью Штыба по левой стороне улицы.
А вот второго дома, принадлежавшего Алдатову, на улице
нет. Несколько раз пришлось пройти всю улицу. Видно,
фотограф напутал или хозяева перестроили фасадную часть. Тогда
направился я к дому Шанаевых, открыл .калитку массивных
железных ворот. Обширный двор был обсажен елочками,
фруктовыми деревьями. Везде порядок и уют. А вот и сам хозяин -^-
аккуратный, вежливый, обходительный. Он купил дом в 1937 году у
грузин из Коби. А те, слышал он, купили дом у Особе Сужашви-
ли, который в свою очередь, приобрел его еще до революции у
семьи Алдатовых.
— Как у Алдатовых, ведь дом принадлежал Шанаевым?—
удивляюсь я.
— Нет, дом строил полковник Алдатов, это у нас записано
в документах,— авторитетно заявляет хозяин.
Я показываю фотографию. Он долго смотрит на одну из
них и узнает дом, принадлежавший Шанаевым.
Оказывается, дома расположены рядом. На фотографии дом
Шанаевых выглядит старым, побеленным наполовину, видно,
перед приходом фотографа его ремонтировали. А сейчас дом
трудно узнать. Не стало деревянного навеса над парадной дверью, а
здание заново облицовано.
Прошло несколько дней, и я поговорил с Екатериной
Александровной Королевой, которая живет здесь с 1920 года. Старая
женщина подтвердила, что не раз слышала от своей подруги
Ксении Александровны Джанаевой — родственницы Хетагуро-
вых и дочери друга поэта, известного фотографа Садула Джана-
ева-Хетагурова, о том, что Коста проживал у Алдатовых
несколько раз по 2—3 месяца.
Упоминается об этом и в книге В. Корзуна «Коста Хетагуров»:
110

|^ «*» »*» «»У» т*т *** •*• •&» «*» «*» т^ НИ» •»» -»» Н1
«...он (К. Хетагуров.—Л К.) по-прежнему жил на квартире у
дальнего родственника Алдатова».1
В. Корзун пишет о зиме 1902—1903 гг. Но вполне вероятно,
что поэт проживал в этом доме и ранее.
О полковнике Алдатове мы знаем только то. что в
ставропольский период жизни поэта он прислал ему письмо с
просьбой устроить в гимназию своего сына.
Мне дали адрес Нигяры Рустемовны Карсановой, внучки
известного общественного деятеля дореволюционной Осетии
Ибрагима Шанаева.
Карсанова принесла мне интересную семейную фотографию
Шанаевых. На ней фотограф запечатлел Ибрагима Шанаева,
лесовода по профессии, одного из основателей «Общества по
распространению образования и технических сведений среди
горцев Терской области», большого друга Коста. Рядом с ним его
жена Фуза Омаровна — по национальности балкарка,
заботливая мать и хозяйка, очень уважавшая осетинского поэта. Сын
Руслан — гимназист. Рустем — отец Нигяры Карсановой —
военный топограф. А вот красавица Фатима — дочь Ибрагима.
— По нашему семейному преданию, Коста Хетагуров назвал
свою знаменитую поэму в честь моей тети — Фатимы,—
рассказывает Н. Карсанова.
Вполне вероятно, что имена близких людей: Фатимы, ее
отца Ибрагима поэт использовал и дал героям своей знаменитой
поэмы.
На фотографии еще один член семьи Ибрагима Шанаева.
Это общий любимец и почитатель поэта, сын Ибрагима — Биби,
или как его называли в семье, Бибилька. Коста посвятил Биби
свое шуточное стихотворение на осетинском языке «Петушок»,
написанное на текст русской народной песенки. Заканчивалось
стихотворение так:
Что ты рано встаешь,
Что ты громко поешь,
Маленькому Биби спать не даешь.
О
1 Корзун В. Б. Коста Хетагуров. Очерк жизни и творчества, М., 1957,
с. 186.
111

к*
Ч^Ч»
О дружбе Биби с К. Хетагуровым говорится и в
воспоминаниях А. Смирнова,1 сына учителя Ставропольской мужской
гимназии В. И. Смирнова, друга К. Хетагурова.
От Н. Р. Кирсановой я услышал еще одно семейное предание,
что Коста'Хетагурову для его картины «На школьной скамье
жизни» («Дети-каменщики») позировал ее дядя Рустем Шанаев.
Об этом писал и известный осетинский художник Махарбек Ту-
ганов. «Не лишены интереса некоторые сведения о судьбе этой
картины. Коста начал писать ее в 1886 году. Он жил в то время
во Владикавказе, недалеко от Чугунного моста, по Красноряд-
о
1 Архив музея осетинской литературы, ф. 4, оп. I, л. 4.
112

и»«1»«»»—»-|»«»»^1»-|~-|»«К«»»«Н-»»-|
ской улице в квартире И. Шанаева, где имел комнату под
мастерскую. Натурщиками ему служили оба сына И. Шанаева,
бывшие как раз в изображенном возрасте».1
Н. Р. Карсанова никогда не видела дом деда во
Владикавказе. Шанаевы долгое время жили в Ставрополе, где Ибрагим
работал лесным ревизором. Там у них бывал Хетагуров, и
большинство воспоминаний о нем связаны со ставропольским
периодом.
По сведениям М. Горбундова, в доме Шанаевых по
Краснорядской улице Коста в 80-х годах написал замечательный
портрет матери лесничего И. Шанаева Тхостовой-Шанаевой. Итак,
в жизни и творчестве Коста многое связано с домом Шанаевых,
где он бывал, по всей вероятности, в 1886—1888 годах. Это были
годы начала большой общественной деятельности, увлечения
живописью/расцвета поэтического.таланта Хетагурова.
В эти годы Коста видел дом Шанаевых.
И по иронии немилостивой к поэту судьбы стоящий рядом
дом Алдатовых в 1902—1903 гг. видел уже другого Хетагурова,
больного и забытого тогдашним владикавказским обществом.
КАК В ПИСЬМЕ КОСТА
Всю жизнь задавленный нуждой, порой без копейки денег на
чай и хлеб, мог ли Коста мечтать о собственном доме?
В начале 1901 года обстоятельства изменились для Коста в
лучшую сторону. И поэт приступил к строительству
собственного дома. Нина Николаевна Хетагурова рассказывала, что ее
родственник С. Мамиев помнил, как жители Слободки устраивали
на строительстве дома Коста зиу, осетинский обычай
коллективной помощи.
Летом 1902 года Хетагуров обручается с дочерью своего
старого друга, Иорама Хурумова, Лелей и незадолго до этого в
первой половине марта пишет уже известное нам письмо Нико Хе-
тагурову:
«Дорогой Нико! Долги свои я уже уплатил. Василий погасил
вексель в 200 р. Об этом я, впрочем, уже сообщил в предпослед-
о
1 Архив музея осетинской литературы, ф. 4, оп. I, л. II.
8 Поиски краеведа
113

ит> т$т **+ *** ~*т т^ тф* т*т> «4~ «»» т^т ф+* -**>-*+ тА
нем письме. С 15 марта надо начать плотническую и столярную
работу так, чтобы полная готовность дома могла быть окончена
к 1 июля... переведи через отделение государственного банка
500 р. на покупку леса и 300 на наем плотников и столяров, все-
го 800 р. На штукатурщиков, печников и маляров понадобится
не больше 300 р. Мебель мы возьмем с завода Крейчи. Лесничий
Гургъохъ Газанов обещал дать мне фруктовые и хвойные деревья,
дикий виноград для задрапирования стены сарая соседа, ограду
двора с внутренней стороны обсадим сиренью.
Крышу "я покрашу цинковыми белилами, такая окраска
может продержаться более 10 лет и никакой ржавчины не будет.
Теперь уже крыша поржавела, т. к. была покрыта очень тонким
слоем зеленой краски. По окончании к 1 июля отделки дома ты
хоть на 10 дней возьми отпуск, чтобы ты попал на освящение
дома и на мою свадьбу. Любящий тебя брат Коста».1
События надвигаются одно за другим. Поэт обручается и
спешит закончить строительство дома к 1 июля. Проходит осень,
зима. Но какие-то обстоятельства мешают Коста создать
семейный уют. Ни в письмах, ни в деловых бумагах поэт больше не
вспоминает о доме.
Только 1 декабря 1903 г. пристав первой части
Владикавказского округа сообщает на запрос областному правлению Терской
области об имуществе К. Хетагурова: «Никакого имущества,
как недвижимого, так и движимого, принадлежащего Хетагуро-
ву, в г.*Владикавказе нет. Дом и участок земли на Вревской
улице Хетагуров еще в начале сего года продал и сам переехал
на жительство в сел. Георгиевско-Осетинское Кубанской
области Баталпашинского отдела, куда перевез и все имевшееся
у него движимое имущество. Хетагуров и в настоящее время
проживает в означенном селении».2
Выходит, что в начале 1903 г. поэт внезапно продает дом.
Что помешало ему? Расстроившаяся свадьба, недостаток
средств или болезнь?
Исследователь творчества поэта Г. И. Кравченко замечает,
что состояние здоровья Хетагурова ухудшается летом 1903 года,
а дом продан в начале года.
о
'Хетагуров Коста. Собр. соч., т. V, т. 272—273.
2 Там же, с. 480.
114

|&
Чтобы проверить версию о недостроенном доме, я решил
пойти к его теперешним хозяевам. Дверь мне открыла приветливая
пожилая женщина.
В большой зальной комнате Нина Вячеславовна Семенова и
ее муж Николай Алексеевич Шуваев рассказали мне об истории
их дома.
Дом К. Хетагуров продал вначале 1903 года отцу Нины
Вячеславовны—военному чиновнику, оружейнику В. С. Семенову.
Купчую оформлял родственник поэта Василий Хетагуров,
проживавший недалеко отсюда в двухэтажном особняке. Дела
заверили у известного владикавказского нотариуса Трике. У Шува-
евых когда-то хранились документы, план дома и купчая.
Дом был недостроен, с неоштукатуренными стенами.
Вместе с земельным участком он обошелся Семенову в 1700 рублей.
Сейчас дом по ул. Войкова, 2, с которым так много
связывал поэт в своей личной жизни, мечтавший превратить его в сад,
в одной из его больших комнат устроить художественную
мастерскую, принадлежит нескольким хозяевам. Вокруг дома
произошло не так уж много изменений. Все та же железная крыша,
покрытая зеленой краской и стенка сарая соседа, увитая диким
виноградом. Все как в письме Коста.
С каждым днем меняется архитектурное лицо нашего города,
как из-под земли вырастают кварталы многоэтажных
строений с комфортабельными квартирами. Но
сохранить дома, связанные с памятью великого сына
осетинского народа, — наша святая
обязанность. В этих домах он жил,
создавал свои
произведения, выступал в
защиту
обездоленных.

I
ИСТОРИЯ
одного
ЗНАКОМСТВА
»
I
\

*•
«й*
В музейной работе порой случаются удивительные истории.
В семье Петровых в городе Орджоникидзе хранились долгое
время интересные документы о Коста Хетагурове. Несколько лет
назад ценнейшие материалы перешли в хранилища Института
истории, экономики, языка и литературы и музея осетинской
литературы имени Коста Хетагурова. И вот после того, как в
квартире Петровых десятки раз побывали научные сотрудники,
писатели, все пересмотрели, изучили, буквально переставили с места
на место, мы, краеведы, вдруг находим походную
чернильницу-пенал Нико Хетагурова, которой пользовался и его двоюродный
брат Коста Хетагуров.
Мало того, изящная медная вещица оказывается сама по
себе ценнейшим экспонатом времен Грибоедова и Пушкина.
Точно такая же выставлена в московском музее А. С. Пушкина
среди письменных принадлежностей начала XIX века.
. Но вот никогда бы не подумал, что мы найдем интересные
материалы о Коста Хетагурове в литовском городе Аникшчяй.
Летом 1973 года в Орджоникидзе и в поселке Казбеги работала
небольшая экспедиция литературного мемориального музея Ан-
танаса Венуолиса-Жукаускаса. Члены экспедиции Т. Микелю-
найте и Я. Жекайте зашли к нам в музей, рассказали о большом
литовском писателе, о своей необычайно сложной экспедиции, в
задачу которой входило собрать материалы о местах, где жил и
работал одно время Венуолис-Жукаускас. В разговоре научный
сотрудник литовского музея Тересе Микелюлайте обмолвилась:
«А вы знаете, наш писатель хорошо знал вашего Коста
Хетагурова». И далее из разговора вдруг выясняется любопытнейший
факт — Венуолис-Жукаускас даже оставил об этом знакомстве
воспоминания.
Воспоминания великого литовского писателя о классике
осетинской литературы! Надо ли повторять, что все это очень
интересно. Помимо того, что воспоминания могли дать новые факты
из жизни поэта, они еще открывали первую страницу
неизвестных до сих пор литовско-осетинских литературных связей.
Хотелось немедленно прочитать их. Но опубликованы
воспоминания на литовском языке и прислать их литовские товарищи
пообещали лишь по приезде домой.
Микелюнайте и Жекайте выполнили нашу просьбу и, спустя
некоторое время, перевод уже лежал на моем столе. Еще до
того, как я получил в распоряжение воспоминания.из Литвы, ли-
117

тературовед В. Цаллагов заметил, что о Венуолисе-Жукаускасе
уже сообщалось в газете «Социалистическая Осетия» и журнале
«Мах дуг»-1 Но папку из Литвы прислали не напрасно. В
материалах о Венуолисе-Жукаускасе, опубликованных ранее в
Осетии, отсутствуют целые отрывки, опущены важные и интересные
детали. И самое главное — отсутствуют комментарии.
В жизни Антанаса Жукаускаса (псевдоним Венуолис)
Кавказ сыграл большую роль. Юноша из литовской деревни,
которого родители мечтали видеть ксендзом, был поражен и увлечен
сказочно-суровой природой Кавказа, обычаями свободолюбивых
горских народов. Впоследствии автор известных романов
«Усадьба Пуоджюнасов», «Перепутье», один из самых популярных
и любимых литераторов, народный писатель Литовской
республики вспоминал с большой радостью о своем пребывании на
Кявкэзб
С несколькими рублями в кармане восемнадцатилетний Ан-
танас Жукаускас устраивается учеником аптекаря в Железно-
водске. Как же он впервые увидел Коста Хетагурова? «Помог»
ему в этом один курьезный случай.
Царскому министру, приезжавшему лечиться на Воды,
требовался кислород, и когда запасы его были исчерпаны, провизор
решил в обход закона изготовить кислород на обыкновенной
горелке. Опасную работу поручили «самой дешевой рабочей
силе» _ Жукаускасу. Но он, засмотревшись на панораму гор,
забыл о горелке. Раздался взрыв, из аптеки вылетели стекла окон,
а незадачливый ученик отделался легким обмороком.
Разумеется, министру не было дела до взрыва — ему нужен
был кислород. И Антанас помчался на самом быстром извозчике
на аптекарский склад в Пятигорск. Здесь он и встретил Коста
Хетагурова. Вот как он описывает эту встречу.
«У аптечного склада я соскочил с фаэтона и, подхватив
подушки, влетел в дверь. Поздоровавшись с владельцем склада, я
стал объяснять ему, по какому срочному делу приехал. Но он,
бросив мне «здравствуй», продолжал беседовать с каким-то
горцем.
Горец, видимо, был не из простых: одет в накидку-черкеску,
у пояса посеребренный кинжал, высокая белая папаха из
овечьей шкуры сдвинута на затылок и заломлена.
* Социалистическая Осетия». № 199, 1959; «Мах дуг» № I, 1967.
119

1»«««»«4~ «*»«*» »*»«*» «и^ «^ «»»» «*~ ~и» ш!^ -а»
Продолжая разговаривать, горец продвигался к двери и
протягивал аптекарю руку, — по всему было видно, что ему не
терпится расстаться с надоевшим собеседником. Но провизор
неотступно следовал за ним и, подобострастно глядя горцу в глаза,
шепотом все говорил и говорил что-то. Я со своими подушками
шел вслед за ними, с нетерпением ожидая конца беседы.
Горец, несмотря на дорогие украшения, казался мне не
таким воинственным, смелым и ловким, как другие черкесы. Лицо
у него было бледное, худое, жиденькая бородка и какие-то
усталые глаза. Когда они, наконец, расстались, я бросился к
хозяину склада и хотел было опять изложить свою просьбу, но он
меня перебил:
— А вы знаете, с кем это я разговаривал?
— Нет, не знаю... Господин провизор, нам срочно нужен
кислород.
— Это кавказский писатель... поэт... революционер.
Когда вошли в полутемное помещение склада, он мне шепнул
на ухо:
— Разыскиваемый. За его голову обещано 5000 рублей.
— Ну и ну! — удивился я и подсунул пустую подушку.
Не назвал он ни имени, ни фамилии этого кавказского поэта.
Наполнив все четыре подушки кислородом, я выбежал со
склада и тут же забыл о случайной встрече».
В этом отрывке все достоверно: и описание портрета Коста
и его пребывание в Пятигорске.
А слова аптекаря — это пересказ разговоров, ходивших в то
время о Коста Хетагурове в пятигорском обществе, не близком
поэту. Оказывается, его знали как поэта, разыскиваемого
революционера, за голову которого было обещано 5000
рублей.
Но говорили и думали так о Коста Хетагурове не только в
пятигорском обществе. Осенью 1905 года Жукаускас, в то время
уже помощник тифлисского провизора Оттена, за участие в
революционных событиях был заключен в Метехский замок.
Выпущенный через 47 дней из тюрьмы, молодой революционер,
уклонившийся от административного переселения в Сибирь,
перешел Крестовый перевал. Во Владикавказе, встретив своих
друзей И. Стукаса и А. Тручинского, бежавших после
революционных событий из Вильнюса, Жукаускас остался здесь на
продолжительное время.
120

У* НИ» «»» ~Е» «4~ -^ ^*~ «4*» «»»»»» НК •»»«*»«»*» «Ч
И опять пути литовского интеллигента сходятся с великим
осетинским поэтом.
«Во Владикавказе я узнал,— вспоминает Венуолис-Жукаус-
кас,— об осетинском поэте Коста. По фамилии его тогда никто
не называл. Даже первая книга его стихов вышла без фамилии,
было указано лишь имя поэта Коста».
Да, в Осетии своего любимого поэта называли просто по
имени. Первые книги: сборник стихотворений на русском языке и
«Ирон фаендыр» были подписаны «Коста».
Далее писатель останавливается на творческой деятельности
Коста, сравнивает его с русскими революционными демократами,
знакомит литовских читателей с Осетией, с ее просвещением,
бедственным положением осетинских крестьян. Затем писатель
рассказывает о ходивших по Владикавказу легендах. Известно,
что Коста еще при жизни стал легендарным человеком. А вот
легенд о нем мы почти не знаем.
...«Многие революционные события во
Владикавказе,—продолжает Жукаускас, — были связаны с именем Коста... На
поиски поэта-революционера в горные аулы был послан почти весь
Апшеронский полк. Долго за ним гонялись, охотились в горах,
искали в аулах, у крестьян производили обыски, грабили,
издевались над ними, но так и не смогли найти поэта. И вот кто-то
донес, что Коста едет во Владикавказ и везет с собой большое
количество листовок. Однако, когда солдаты во главе с царским
сатрапом на Северном Кавказе генералом Красновым окружили
поезд и открыли дверь вагона, там оказались... гуси! Во
Владикавказе тогда издавался небольшой сатирический журнал
«Абрек», в котором через несколько дней была помещена
карикатура: солдаты во главе с генералом открыли дверь вагона, а
гуси, вытянув длинные шеи, с издевкой разглядывают
незадачливых вояк. Под карикатурой подпись: «Сказание о том, как
гуси не Рим спасли, а генералу свинью преподнесли!..»
Генерал страшно взбесился, распорядился конфисковать
весь тираж. Позже журнал совсем закрыли, редактора
арестовали и пуще прежнего стали искать Коста Хетагурова, считая,
что и карикатура — дело его рук».
Проще простого посчитать эту историю вымыслом: ведь
Коста Хетагуров, как известно, не распространял листовок. Ничего
мы не знаем и о журнале «Абрек». И все же, вчитываясь в
строки этой легенды, находишь в ней отзвуки известной борьбы Ко-
121

ста Хетагурова с реакционером начальником Терской области
генералом Кахановым, которого Венуолис-Жукаускас по
давности лет назвал Красновым. Особенно это становится понятным
из другой легенды о Коста.
Венуолис-Жукаускас приводит, как экспедиции пластунов,
казаков, жандармов удалось задержать Коста в горах.
Посмотреть поэта собралась большая толпа народа. Но арестованный
оказался однофамильцем поэта. Разразился большой скандал.
«Спустя несколько дней показался нелегальный «Абрек» с
карикатурой: губернатор сидит на троне, руки подняты, на лице
удивление и страх. Казаки держат перед ним полумертвого
человека-горца. Под карикатурой подпись: «Федот, да не тот».
...После этих событий имя поэта стало еще популярнее,
книги его стихов разбирали нарасхват. При помощи своих
знакомых один томик достал и я. На полях этого экземпляра друзья
поэта записали и те строки, которые были вычеркнуты
цензурой...»
Но Жукаускас не только собирал легенды о Коста: ему
повезло и встретиться с ним. «...Однажды меня пригласили на
нелегальный литературный вечер, где, как ожидалось, должен был
присутствовать Коста Хетагуров. Можно представить мое
удивление, когда на вечере я увидел того самого горца, с которым
случайно встретился в Пятигорске. Правда, сейчас он был без
черкески, без папахи и кинжала, не было у него и этой грации
горца. Одетый в штатское, он сидел в кресле, очень бледный,
обросший бородой, только лоб и глаза напоминали того горца,
которого я видел когда-то в Пятигорске.
Здороваясь, он даже не пошевельнулся, только протянул
руку и сказал почти шепотом: «Здравствуйте». В комнате
присутствовало несколько русских женщин — почитательниц его
таланта, три знакомых мне студента и один горец в форме
пластуна. Все перешептывались в ожидании прихода еще двух
знакомых поэта: врача Туганова и адвоката Кубалова. Но ни
тот, ни другой не показывались. С некоторым опозданием пришли
два учителя нелегальной осетинской школы. Было видно, что и
они огорчены отсутствием этих двух местных товарищей. Вечер
решили начать без них. Одна из женщин прочитала выдержку
из поэмы Хетагурова «Фатима», другая — одно из его
стихотворений...
Поэта в это время уже не преследовали. Ему разрешалось
122

Ьт «4» «4«» •»»% «*» ¦*«» «О» «^ «»»»»&» «*» «»»» «»»«»»«*«
проживать где угодно. Все знали, что его дни сочтены: у Хета-
гурова было воспаление позвоночника и во Владикавказ он был
привезен потому, что только здесь у одного из врачей был
единственный на всем Кавказе рентгеновский аппарат. Умер Коста
Хетагуров в 1906 году в Ставрополе, а похоронен во
Владикавказе, во дворе осетинского храма. На его похороны съехалось
много горцев.
Еще в 1905 году был подписан указ, запрещающий горцам
показываться в городе вооруженными. Несмотря на это, на
похороны многие, приехали верхом и не только с кинжалами и
саблями, но и с охотничьими ружьями. Вначале полиция
пыталась обезоружить непослушных, но когда с гор стали спускаться
все новые и новые группы вооруженных горцев, полицейские
отступили, а у дворца губернатора был выставлен целый
дивизион гусаров. Похороны поэта прошли... без музыки и без
инцидентов. Правда, позже, возвращаясь домой, горцы в знак
протеста произвели за городом несколько залпов».1
Очень многое в этих отрывках, на первый взгляд лишенных
исторической правды, на самом деле имело место. Коста
действительно обвиняли за «подстрекательство осетин к беспорядку»,
обнаружив его на квартире юриста Шредере, и за самовольное
появление' во Владикавказе его посадили в тюрьму. И факт с
двойником Коста тоже имел место, когда во время свадьбы на
Осетинской слободке «в стычке между толпой осетин и военным
патрулем» участвовал его однофамилец некий Константин Соз-
рыкоевич Хетагуров.
Упоминаемых карикатур мы не знаем, но зато хорошо
известна «выполненная по заказу и при участии Коста Хетагурова в
журнале «Стрекоза» карикатура на генерал-лейтенанта Каха-
нова, который был удален с Терской области благодаря усилиям
поэта.
Объективное изложение Венуолисом-Жукаускасом фактов не
вызывает сомнений, Литовский писатель ничего не выдумал,
ведь так говорили о полулегендарном Коста не только среди
простого народа, но и среди некоторой части владикавказской
интеллигенции, среди которой вращался молодой фармацевт.
Из этих наблюдений Жукаускаса, впервые наиболее полно
о
1 Архив музея краеведения Северной Осетии. Н/в 5973, с. 119.
123

переведенных на русский язык, мы узнаем немало интересных
подробностей. За каждой их строкой — возможность большого
поиска для биографов Коста. Вот, например, упоминания о
встрече Жукаускаса с Хетагуровым.
Из сообщений пристава 1-ой части Владикавказского округа
известно, что Хетагуров переехал на жительство в селение Геор-
гиевско-Осетинское еще в начале 1903 года.
Биографы поэта располагают документами о тяжелой
болезни Коста в 1904-Г-1905 гг. Но вот старейший фотограф
Владикавказа Азаниев утверждает, что Коста приезжал в Осетию во
время революционных событий 1905 года. Он помнит, как к нему
приходила за советом делегация стариков-осетин.. А ведь
Азаниев один из тех немногочисленных людей, которые имели близкое
отношение к владикавказскому периоду жизни Коста. Это он,
ученик и ближайший помощник фотографа А. Джанаева-Хетагу-
рова, часто приходил к Коста с записками и деньгами. Как
известно, Джанаев-Хетагуров, родственник и друг Коста, ставший
в то время распорядителем личного имущества Хетагурова,
частенько выручал материально великого осетинского поэта.
Все это говорит о том, что в биографии Коста Хетагурова,
несмотря на последнее, самое капитальное исследбвание
Г. И. Кравченко, пока еще рано ставить последнюю точку. А
для темы, раскрывающей творческие связи передовой
дореволюционной осетинской и литовской интеллигенции, первая
страница только открывается.
«Проживая во Владикавказе, — писала нам Жекайте, — под
воздействием сказочной кавказской природы А. Веиуолис создал
первые свои произведения «Вечный скрипач» и «Заклятые
монахи», которые показали, что в литовской литературе появился
новый сильный талант».
Так, переписываясь, обмениваясь материалами, сотрудники
Северо-Осетинского музея краеведения подружились с
литовскими коллегами.
Однажды в адрес нашего музея пришли из Литвы книги Ве-
нуолиса-Жукаускаса и пачка фотографий, найденных в личном
архиве писателя. Литовские товарищи просили помочь им
расшифровать некоторые фотографии. Только одна из них имела
точный адрес: «Пастухи на озере Кель в 1903 г.» Озеро это на-,
ходится в Южной Осетии.
На другой, уже владикавказской фотографии, АнтаиасЖу*
124

-}
каускас в осетинском национальном костюме. Место,
изображенное на фотографии «Базальтовые столбы в горах,
окрестности Владикавказа», которые описаны в легенде «Заклятые
монахи», точно, определить не удалось. Возможно, это гигантские
андезитовые столбы на отрогах горы Казбек, образовавшиеся
при застывании вулканической лавы недалеко от районного
центра Казбеги. *
На следующей фотографии в группе молодых людей Жукаус-
кас изображен в окрестностях Владикавказа. В первом ряду
участников горной прогулки первый слева человек в фуражке
очень похож на известного геолога и альпиниста Духовского,
служившего в это время на Девдоракском медном руднике.
Кстати, и пейзаж, величественно открывающийся за группой
экскурсантов, не что иное, как знаменитый Девдоракский
ледник — любимое место отдыха владикавказских интеллигентов.
На другой сохранившейся карточке фотограф запечатлел Жу-
каускаса среди сотрудников аптеки, какой именно аптеки
Владикавказа — неизвестно. По предположению старейших
аптекарей нашего города Тарановой-Бараковой и Рагозинской эта
аптека могла принадлежать провизору Лашину и помещалась на
бывшем Александровском проспекте в здании, где ныне по
проспекту Мира располагается нотный магазин.
«Среди фотоснимков из архива писателя, — сообщили
литовские товарищи,—есть портреты двух женщин — жительниц
Владикавказа — знакомых А. Венуолиса по работе во
владикавказской аптеке. Ни имена, ни фамилии этих женщин нам
неизвестны. Конечно, мы не надеемся, что это выяснится у вас в
Орджоникидзе: чудо — явление довольно редкое, но все-таки
музейщики считаются музейщиками — авось...»
«Чудо» делается «очень просто»: берутся фотографии, и
начинается обход квартир городских старожилов. Не раз нам
помогала своими ценными советами старейший врач-стоматолог
Любовь Ефимовна Газданова. И на этот раз, усадив меня рядом
с древним фортепьяно, на котором еще играли ее родные
(известный революционный народник лесовед Газданов и Мелания Бузи-
лова, одна из первых народных учительниц Осетии), в доме
которых частым гостем был Коста Хетагуров, Любовь Ефимовна
долго рассматривала фотографии.
Портрет женщины с независимым, гордым взглядом в
строгом платье с цепочкой от часов, имевший на обороте короткую
126

надпись: «Антону Юлияновичу для воспоминаний о
Владикавказе» 1906 г.», Любовь Ефимовна не. смогла определить. А вот
знакомую Жукаускаса на другой фотографии она узнала: «Ведь
это Соня Помпалова из армянской семьи, с ней я училась
примерно в 1901—1902 гг. в Ольгинской женской гимназии».
Переворачиваем фотографию и будто в подтверждение слов
Газдановой на обороте надпись: «На память от С. П. 1906 г-
Владикавказ*. «С. П.» —это и есть Софья Помпалова.
К сожалению, никаких других сведений о ней мы не нашли,
хотя опрашивали многих жителей города;
126

и»»и»«Ф» «ч^<^ «^^» «»»«»» -а^ «»и» «а» «м^ «*» ««»
Узнать имена и фамилии людей из окружения великого
литовского писателя во Владикавказе, места, которые он посещал,
все это представляло несомненный интерес для исследователей
его творчества.
Пришлось выступить по телевидению. Заканчивая передачу,
я обратился к телезрителям с просьбой помочь научным
сотрудникам мемориального музея из города Аникшчяй восстановить
имена людей, показанных на фотографиях, или внести какие-то
дополнения, рассказав что-то новое о местах, которые посещал
Венуолис-Жукаускас.
Я еще сидел под десятками телевизионных прожекторов на
студии, а домой уже позвонили и назвали адрес родственников
Софьи Помпаловой. Оказалось, она умерла в Г957 году в
глубокой старости, так, быть может, и не узнав, что ее знакомый
провизор, скромный литовец Антанас стал большим советским
писателем.
Но так думал я. И, как оказалось, ошибался. Заходит как-то
в музей краеведения турист из Литвы Алоизас Сушинскас,
научный сотрудник Вокинского филиала научно-исследовательского
института земледелия. Ему очень некогда. Вчера приехал в
Орджоникидзе, завтра уезжает в Казбеги. А сейчас пока
товарищи осматривают экспозицию музея, он решил проверить, правда
ли наш музей занимается изучением творческих связей Венуо-
лиса-Жукаускаса, с которым он переписывался и литературное
наследие которого исследует. Кстати, он сообщил нам даты
пребывания литовского писателя в г. Владикавказе —
Орджоникидзе. Это 1905, 1906, 1907; а уже в годы Советской власти он
приезжал дважды: в 1946 году с группой писателей и в 1951 году с
сыном Стасисом.
Алоизас переводит мне воспоминания Стасиса Жукаускаса,
опубликованные в литовской комсомольской газете за 1967 год.
Стасис писал, что однажды отец привел его в Орджоникидзев-
ский парк культуры и отдыха и на берегу Терека показал
громадный тополь. «Здесь,— сказал он торжественно,— твой отец
задумал стать писателем. На другой день отец,— продолжает
Стасис,— пришел ко мне взволнованный и поведал, что видел свою
давнишнюю знакомую по Владикавказу, теперь уж старую и
больную женщину».
Старая и больная женщина — это, вероятно, Софья Помпа-
лова, потерявшая с годами связи со своим далеким прошлым,
127

превратившаяся во властную, недоверчивую домовладелицу. Она
не сыграла особой роли в жизни великого литовского писателя,
имя ее всплыло лишь в связи с найденной фотографией.
Но вот одна из тех, кто хорошо знал Помпалову, Нетта Ка-
зимировна Кочаровская, показывая мне старинные
фотокарточки, приоткрыла интересные связи, существовавшие в
дореволюционном Владикавказе. Из фотографий и рассказов Кочаров-
ской, известной в прошлом пианистки, выяснилось, ч*о Венуо-
лис-Жукаускас, будучи знакомым Софьи Помпаловой, должен
128

Ь*
•Ь
был хорошо знать семью Кусикянц. А старшая дочь Куспкянц
Анна Петровна, став женой ловкого предпринимателя Казарова,
сыграла не последнюю роль в организации известной
либеральной газеты «Терек». И, как утверждали, являлась до прихода в
газету С. М. Кирова фактическим редактором, поскольку Каза-
ров был малограмотным. Кусикянц, Помпаловы и Казаровы
происходили родом из душетских армян. С семьей Кочаровских их
сблизило не только соседство домов. Дед Нетты Казимировны
пришел во Владикавказ в кандалах из Варшавы после
польского восстания, жестоко подавленного царем. Это обстоятельство
обеспечило уважение к нему и его потомкам в среде
владикавказских интеллигентов. А среди таковых одними из первых
числились братья Поповы, в молодости входившие в известный
кружок революционных народников, организованный Алиханом Ар-
дасеновым. Сестра Поповых Анна Яковлевна, как известно,
входила # круг лиц, которые были близки Коста Хетагурову.
Дружба дедов и бабок передалась сыновьям и внукам.
Поэтому-то/и появлялись перед объективами владикавказских
фотосалонов дочери и сыновья, племянники и племянницы
Кусикянц, Поповых, Казаровых, Кочаровских. В среде вот этих
владикавказских интеллигентов довелось жить в течение
нескольких лет будущему великому литовскому
писателю Антанасу Венуолису-Жукауска-
су. Вот кто-то из них, вероятно, и
познакомил молодого
фармацевта с Коста Хетагу-
ровым, рассказал
о его жизни и
творчестве.
9 Поиски краеведа

*** фЩф* Фч*> #т^ ^1** Фч*' чн^ ^Т"* *Ч^ Я*У* ^т^ #1^ *
КТО ЖЕ ТАКОЙ
ТХОСТОВ?

Как-то просматривая кавказские издания, мое внимание
привлекла фраза: «Ученик Ставропольской гимназии осетин Тхо-
стов писал в 1858 г., что образ пушкинского Тазита — это идеал
великодушного героя,, осуществление которого не близко для
жителей Кавказа». Надо ли говорить, как интересно, что в
середине прошлого столетия, когда только зарождалась осетинская
интеллигенция, один из ее молодых представителей уже писал о
творчестве Пушкина. А где же можно прочитать остальное?
Ведь не мог же Тхостов ограничиться такой коротенькой
характеристикой Тазита и ничего не сказать о других героях
пушкинской поэмы. Вполне возможно, он выступал в газетах и
журналах. И самое главное: кто такой Тхостов, чем он занимался?
О творчестве Пушкина очень тепло отзывался Коста Хетагу-
ров. Но, оказывается, у великого осетинского поэта был среди
земляков предшественник — Тхостов.
К сожалению, у нас в Осетии еще нет ни одной библиотеки,
архива или музея, где бы имелась сводная персональная
картотека, где можно было без особого труда найти данные, скажем, о
Тхостовё, который писал в 1858 году о Пушкине, где о нем
почитать или в каком архиве поднять папку с его документами.
Конечно, со временем библиографы и ученые создадут подобный
научно.-справочный аппарат. А сейчас я мог месяцами
перебирать литературу и не узнать, что в книге, на которую почему-то
не обратил внимания, как раз и собраны интересующие меня
сведения.
Литературовед Девлет Гиреев сообщил, что знает одного
Тхостова и даже книги его имеет. Правда, тот ли это человек,
который писал о Пушкине, он утверждать не может. К счастью,
в библиотеке Северо-Осетинского научно-исследовательского
института сохранились брошюры, изданные Владикавказской
электротипографией А. Г. Габисова в 1912 году. Несколько
одинаковых по размеру книжечек с разными названиями объединялись
общим заголовком «Путевые очерки Ирона». Автором путевых
очерков был некий С. Тхостов, совершивший плавание из
Одессы во Владивосток. Пароход «Воронеж», зафрахтованный
русскими переселенцами, медленно переплыл, как писал Тхостов,
«два чужих океана, четыре-пять проливов, множество
архипелагов, заливов, проливов, голубых, черных, красных, желтых и
мраморных морей». Тхостов договорился посылать с дороги во
Владикавказ письма с описанием природы, городов, народов и
131

»•»» «4*» м^н>^ »»» •*¦» »»• «¦»» «*» •*» «»»» •*» -*» **»
их обычаев. Письма и стали основой путевых очерков: «В род-
пых палестииах», «Египет», «По Красному морю», «По
Индийскому океану», «Индия», «У Индокитая»... Доход от продажи
некоторых из них, как объявлялось на титуле, шел в пользу
«Общества распространения образования и технических
сведений среди горцев Терской области» и издательства «Ир».
Интересные описания южной природы, посещения
достопримечательностей, знаменитых музеев в Коломбо и Сингапуре. Но
Тхостов писал не только о богатейших коллекциях бабочек и
тропических вечерах, в его книгах любопытные наблюдения и
смелые мысли. В Порт-Саиде он заносит в дневник социальные
контрасты тогдашней египетской жизни: «На одной стороне —
электричество, шампанское, песни, довольство, веселье. На другой *—
темнота, кашель, угольная пыль столбом, напряжение всех сил!»
Капиталистические государства Европы для него «хвастливый,
кричащий, эгоистичный Запад».
ТхоСтов описывал страдания русских переселенцев, «права
которых попраны, честь поругана».
Но вот по мере прочтения книг мне все более становилось
ясным, что их автор не имеет отношения к человеку, который писал
0 Пушкине в 1858 году. Во-первых, в 1912 году гимназисту
Ставропольской гимназии по самым скромным подсчетам было бы
лет 70—80. В такие годы совершить морское путешествие из
Одессы во Владивосток было предприятием почти
фантастическим. Кроме того, автор путевых очерков направлялся служить
в Маньчжурию.1
Этого было достаточно, чтобы искать какие-то новые пути.
Искать самостоятельно в море документов и книг было
практически невозможно: все равно, что искать иголку в стоге сена.
Представлялся мне и поход по всем здравствующим ныне
Тхостовым. Но эту мысль я быстро отвергал, потому что спра-
о
1 Впоследствии профессор Г. А. Дзагуров и кандидат филологических
наук В. Н. Цаллагов помогли мне установить личность автора книг.
Тхостов Саукудз Цораевич, выпускник Ставропольской гимназии,
заведующий двухклассной школой сел. Беслан A905 г.), акцизный чиновник,
в 1917 г. комиссар (временного правительства) Владикавказского округа, -
1924 г.—заведующий Владикавказским 1-м государственным спиртоскла-
дом; в 1935 г. С. Ц. Тхостов написал воспоминания о Коста Хетагурове.
132

шивать, не помнят ли они кого-нибудь из своих родственников,
сто двадцать лет тому назад писавшем о Пушкине, было с моей
стороны более чем несерьезно. Другое дело узнать хотя бы имя
этого Тхостова.
И вот однажды в Тбилиси, работая в государственном
архиве Грузии и перелистывая одну за другой папки с
документами, я невольно задержался на одном из них. Передо мной
лежало дело о секретной слежке тифлисского отдела корпуса
жандармов за знаменитым французским писателем Александром
Дюма-отцом, путешествовавшим в то время по Кавказу.
Оказывается, когда автор «Трех мушкетеров» представлял себе, как
он один с тоненькой шпагой отбивается от грозных усатых
кавказских разбойников, вооруженных кинжалами и кривыми
саблями из дамасской стали, за ним неусыпно следили
николаевские шпионы, готовые в любую минуту не только помочь
храброму французу, но и немедленно арестовать за какую-нибудь
недозволенную вольность в Империи.
Признаюсь, я еще был под впечатлением интересного
документа, когда, листая подшивку газеты «Кавказ», вдруг заметил
статью известного просветителя Януария Михайловича Неверова
«Еще об образовании кавказских горцев». Вот тогда я и понял,
что в поисках гимназиста Тхостова требовалось, прежде всего,
внимательнейшим образом просмотреть все, что касалось
Ставропольской гимназий и особенно деятельности ее директора
50-х годов XIX в. Я. М. Неверова, прогрессивного русского
педагога, друга Т. Н. Грановского и И. С. Тургенева.
Кавказская областная гимназия в Ставрополе, возникшая
на базе^ высшего уездного училища, являлась в середине
прошлого века единственным средним учебным заведением на
Северном Кавказе. Немало стараний к ее открытию приложил
командующий войсками Кавказской линии и Черноморья, покровитель
М. Ю. Лермонтова, прогрессивно настроенный генерал
Вельяминов. На торжественном открытии гимназии в 1837 году
присутствовал лично Николай I. Поинтересовавшись количеством
гимназистов и посоветовав принять меры к «быстрейшему
истреблению запаха масляной краски в помещениях», Николай I
обратился к воспитанникам с пожеланием «употребить с
пользою плоды занятий и сделаться достойными чиновниками».
Несмотря на царское пожелание, Кавказская гимназия не могла
похвалиться своими успехами. И лишь с приходом талантливого
133

педагога Неверова начался новый период в деятельности
гимназии. Неверов был человеком передовых идей,
придерживавшимся прогрессивных педагогических взглядов. Требовалось
мужество, чтобы в суровые годы николаевского режима публично
заявить: «Пора понять, что наука есть общая потребность и общее
достояние всех и каждого, и что в стремлении к знанию и истине
должны идти все сословия и возрасты».
Современники отмечали, что он был большим другом горцев
и беспокоился о них всю свою жизнь, независимо от
местожительства и занимаемых им постов. Значение Неверова в
развитии просвещения Кавказа хорошо выразил Коста летагуров:
...Мы шли за ним доверчиво и смело,
Забыв вражду исконную и месть,—
Он нас учил ценить иное дело
И понимать иначе долг и честь...
Сразу трудно было поверить, что статья «Еще об
образовании кавказских горцев» была посвящена человеку, который меня
интересовал, — Тхостову Иналуко. Начиналась статья так: «В
февральской книжке «Отечественных записок» за текущий год
составитель современной хроники, заимствуя из газеты «Кавказ»
известие об успехах в русском языке и словесности
обучающихся в Ставропольской гимназии горцев, приводит отрывок из
конкурсного сочинения одного из них, осетина Иналуко Тхостова, и
признавая его действительно земечательным, выражает
сомнение в его подлинности. Это сомнение очень натурально,—
соглашается автор статьи,— и за него нельзя быть в претензии».
Насколько становилось ясным, в Ставропольской
гимназии при Неверове проводились ежегодные литературные
конкурсы. В литературном конкурсе 1858 года победили осетин
Иналуко Тхостов и абазин Адиль-Гирей Кешев. Это примечательное
событие, конечно, нашло отражение на страницах кавказской,
прессы. Преподаватель гимназии, любимый ученик Грановского
В. Ф. Юхотников опубликовал в «Кавказе» статью, где
восторгался успехами гимназистов из горцев'. Статью Юхотникова
заметили в известном русском журнале «Отечественные записки».
И рецензент отдела литературной хроники, признавая подобное
явление замечательным, осторожно выразил сомнение, не
помогли ли Тхостову и Кешеву преподаватели гимназии? Неверову не
134

1&
стоило особого труда рассеять сомнения «Отечественных
записок». Путь подготовки к конкурсу, в котором участвовали
учащиеся высших классов, был очень сложным, и всякий подлог
исключался. «К тому же, — сообщал Неверов,— Тхостов
трудился на глазах своих товарищей. Да и из других сочинений было
видно, что не только Тхостов и Кешев, но и многие из учащихся
этой гимназии при замечательной логичности мышления
выражаются не только отчетливо, но и изящно.»
Статья Неверова, ответив на многие интересовавшие меня
вопросы, в свою очередь поставила новые. Мы знали, наконец, имя
Тхостова, его успехи на гимназическом конкурсе. Но пока могли
только догадываться, что пророческие слова о пушкинском Та-
зите могли быть в его конкурсном сочинении. Узнать это было
возможным, лишь открыв февральскую книжку «Отечественных
записок» за 1859 год. Лишь полгода спустя мне удалось наконец
раскрыть хорошо знакомую по фотографиям обложку
знаменитого русского журнала «Отечественные записки». Здесь
печатались М. Ю. Лермонтов, А. В. Кольцов, В. Ф. Одоевский,
В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский. В начале 50-х годов, до
прихода Н. А. Некрасова, журнал занимал либеральные позиции.
Отдел литературы и критики в нем вел один из его
редакторов-издателей С. С. Дудышкии, автор статей о классиках
русской литературы. Поэтому можно предположить, что через
посредство Дудышкина и прошел материал о литературном
конкурсе в Ставропольской гимназии.
Итак, в февральской книжке журнала за 1859 год, в которой
печатался роман И. А. Гончарова «Обломов», в разделе
«Современная хроника в России» был помещен интересный
литературно-критический обзор «Распространение средств к образованию
инородцев». Используя известную статью В. Юхотиикова
«Нечто* о горцах, учащихся в Ставропольской гимназии»,
опубликованную в газете «Кавказ» за 1858 год, неизвестный рецензент
журнала подчеркнул большие успехи горцев-гимназистов,
«большинство из которых не только начало соперничать с русскими,
но и заметно выдвигаться вперед». В родных аулах
воспитанники гимназии появлялись с новыми познаниями, и родной язык их
стал красноречивее. В Ставрополь посыпались письма с
просьбой о принятии в гимназию. Многие отцы писали «нескладные,
но идущие от сердца заявления», добиваясь возможности отдать
детей на учебу даже за свой счет. «Мы не ручаемся,— отмечали
136

и^^ё=^вгЁгаЁ^Ёгг^г^
|Я^дд^Ы^^^ЯД|^|Ч|||^иД1т1
«Отечественные записки»,— за степень справедливости всего
переданного, которое слово в слово взяли из статьи, писанной на
Кавказе, если же действительно таково влияние на образование,
то нельзя не радоваться подобному явлению».
Ио основное внимание журнал уделил разбору
традиционного конкурса, введенного Я. М. Неверовым в честь основания
гимназии. Как всегда 18 октября при торжественном собрании
учителей и приглашенных начались необычные литературные
состязания. Гимназистам были даны четыре темы: две по рус-
136

ской словесности и две по истории. Воспитанниками 5—6—7-х
классов было представлено 36 сочинений, из которых пять
принадлежало горцам. «Чтения были открыты учеником 6 класса
из почетных горцев осетином Иналуко Тхостовым». Тхостов
выступил с сочинением «Кавказ по Марлинскому, Пушкину и
Лермонтову».
Представим на минуту зал гимназии, парадные мундиры
педагогов, внимательные и сосредоточенные лица гимназистов, а
на возвышении за кафедрой стоит горец, отец и дед которого
никогда не листали книгу.
Иналуко Тхостов разбирает сочинения великих^ русских
поэтов, потом слушает выступления своих товарищей — абазинца
Адиль-Гирея Кешева «О сатирическом направлении русской
литературы при Петре, Екатерине и в настоящее время»,
русского Григорьева «О демократии в Риме и причинах ее
политического падения», армянина Кусикова, сочинение которого было
посвящено Владимиру Мономаху. Конкурс закончился
блестящими успехами горцев. Первую награду получил Адиль-Гирей
Кешев, вторую с вручением «Истории царствования Петра
Великого» Устрялова — Иналуко Тхостов. Работу Тхостова
педагоги выделили как сочинение, отличающееся «особенною
оригинальностью взгляда на предмет, еще не тронутый нашей
литературой». Другими словами, Тхостов первым из грамотных горцев
проанализировал произведения А. С. Пушкина, А. А. Бестуже-
ва-Марлинского, М. Ю. Лермонтова.
Интересно, какие же убеждения вынес Иналуко Тхостов от
знакомства с произведениями русских классиков? Размышления
его касались сложной для горских народов темы —
взаимоотношений с Россией. И. Тхостов решительно заявляет, что настала
эпоха, «в которую Кавказ пробужден от векового сна и в
которую о судьбе его печется могучий народ». А «какими глазами
глядит Россия на новых сынов своих, как она понимает их дух и
потребности?» Тхостов считает, что этот взгляд лучше всего
должен отразиться в литературе. И он приступает к разбору
образов горцев, выведенных в русской литературе.
«Тазит,— восклицает Тхостов,— идеал великодушного героя,
осуществление которого не близко для жителей Кавказа.
Личность Измаил-Бея еше страннее Тазита. Его тяжкое безвыходное
очарование, его философски скептический взгляд на жизнь и
людей сильно напоминает образованного европейского челове-
137

1^^^^^^^<ц^,ц^.^«^«^^^-1
ка». На основании этого Тхостов делает вывод, что Тазит и
Измаил-Бей не типичны для горской среды, такими только видят в
будущем горцев Пушкин и Лермонтов. В этой связи более
повезло героям Марлинского,— считает Тхостов. Например, у Ам-
малат-Бека и Мулла-Нура есть все качества настоящего горца
того времени.
Вчитываясь в сочинение Тхостова, мы понимаем характеры
героинь Марлинского — СелтанЪты и Кичкене, черкешенки из
«Кавказского пленника» Пушкина, Бэлы из «Героя нашего
времени» Лермонтова и узнаем характеры кавказских женщин,
которых жизнь приучила быть замкнутыми и недоступными.
Взгляд молодого автора на изображение русскими писателями
кавказских женщин особенно заинтересовал рецензента
«Отечественных записок».
Посмотрите, с каким тонким литературным чутьем
разбирает гимназист Ставропольской гимназии образ лермонтовской
Бэлы: «Положим, что Бэла полюбила и, если верить Максиму
Максимычу, просила при смерти,отличить могилу свою крестом.
Какая огромная разница в положении героинь Пушкина и
Лермонтова. Первая в родном краю, среди знакомых людей в
родной сакле, с которой сопряжены ее детские светлые
воспоминания. Мудрено отказаться от всего этого из любви к пленнику,
который целые дни тащился за стадом! Вторая продана братом
невероятным образом и заключена в четырех стенах, под
надзором русского офицера. Мало-помалу она убеждается в
необходимости отдаться во власть своего похитителя, потому что она
потеряла всякую надежду видеть свой родной очаг. Да и зачем
ей желать возвращения к своему очагу, когда она уверена, что не
встретит там прежнего радушия, когда на нее готовы
посыпаться незаслуженные упреки. Да, Бэле некуда больше
приклонить головы, некому приголубить ее! Ей остается одно —
сосредоточить весь запас любви своей на Печорине, чтобы и он не
покинул ее на произвол судьбы. Селтанета и Кичкене, героини
Марлинского, могут выражать кавказскую женщину, как и
европейскую. В них так мало горского, что если бы вставить их в
какой-либо русский роман, в котором выведена деревенская
девушка, то не было бы никакой возможности отличить их... Вот
картина Кавказа, вышедшая из-под пера трех писателей. Мы,
вопреки критикам, выхвалявшим относящиеся к Кавказу
произведения, смотрели в них со своей точки зрения. Показывая слабые
138

стороны русских писателей в изображении Кавказа и его
обитателей, мы все-таки благоговеем пред их именами, не забывая
того, какие трудности должны были преодолеть они для того,
что ими написано».
Заканчивает свое замечательное сочинение Иналуко Тхостов
словами: «Во всяком случае Кавказ — если ему суждено
проснуться от долгого сна — будет гордиться именами людей, которые
впервые представили его на суд нового отечества. Дай бог, чтобы
пробуждение это совершилось скорей. Ждем этой поры во имя
человечества!»
Так понимал культурную миссию России на Кавказе питомец
Ставропольской гимназии осетин Иналуко Тхостов. Поэтому
его сочинение, проникнутое глубокими мыслями, смелым
литературоведческим поиском, ярким критическим анализом,
вызвало отклики на страницах газеты «Кавказ». Начало этому
положили «Отечественные записки» последней фразой своей статьи.
Журнал писал: «Если в названных нами сочинениях не
участвовала ничья посторонняя рука, то для воспитанника гимназии,
особенно такого, который получил все свое образование только
в заведении, ничего не приобретя в этом отношении дома,
нельзя не признать успехи учеников ставропольской гимназии
весьма — утешительными». На эти слова и обиделся Я. М. Неверов.
И, чтобы удостоверить подлинность сочинения Тхостова,
одаренность, способность и усердие учащихся-горцев, директор
Ставропольской гимназии выступил на страницах газеты
«Кавказ» с уже знакомой нам статьей «Еще об образовании
кавказских горцев».
Иналуко Гадоевич Тхостов, окончив Ставропольскую
гимназию, служил впоследствии присяжным ходатаем по делам
туземцев в Ставрополе. После переезда в г. Владикавказ занимал
посты столоначальника при канцелярии начальника Терской
области, чиновника для особых поручений при начальнике Терской
области.
Здесь же, в столице области городе Владикавказе, работал
и однокашник Тхостова выдающийся прогрессивный
адыгейский публицист и общественный деятель Адиль-Гирей Кешев.
Биографы Кешева часто теряются в догадках, анализируя
причины, которые позволили горцу из Адыгея стать первым
редактором первой русской газеты на Северном Кавказе «Терских
ведомостей».
139

С^ь мьлмвъ яъЛйвь «шаЪяъ лшааяк лаввШвЪ яаы^авк «ъвивь «вЛакь явЛяаь лк^иав» «в^ЬйЪш «в^ивь явлыаь лк
140

Вполне возможно, что во Владикавказ Кешева пригласил
хорошо знавший его блестящие способности однокашник по
гимназии Тхостов, к тому времени ставший влиятельным
сотрудником начальника области Лорис-Меликова. Нас меньше
интересовала административная деятельность Тхостова, важнее было
узнать, какой след оставил Тхостов в осетинской культуре.
К сожалению, Тхостов не продолжил своих занятий по
исследованию русской литературы, где бы, безусловно, достиг
больших успехов. Даже гимназическое сочинение его дошло до
нас лишь в отрывках, цитировавшихся в газете «Кавказ» и
журнале «Отечественные записки».
Увлекшись в гимназии этнографией своего народа, Тхостов
во время учебы написал еще одно сочинение «Ворожея». С
этнографическими работами .он выступал в газете «Терские
ведомости». Его статьи «Верования осетин», «Знахари и знахарство в
Осетии», «Из заметок о тагаурцах» не потеряли своей научной
значимости до нашего времени. Известно, что Тхостов
плодотворно сотрудничал с большим другом осетинского народа
академиком В. Ф. Миллером. В истории осетинской науки И. Г.
Тхостова по праву считают одним из первых этнографов. Но будет
справедливо назвать его и первым осетинским литературоведом.
Однажды внучка Тхостова Д. А. Дударова рассказала мне
о последних днях своего деда. В 42 года полным сил и
здоровья он возвращался из служебной командировки,
заразился по дороге холерой и умер в своем доме в
селении Тулатово. Когда ему порой
напоминали, что пора бы побеспокоиться
о состоянии для семьи, Иналу-
ко отвечал: «Сыну и
дочерям я оставлю свое
доброе имя».

ч
ПОСЛЕДАМ
ПОДПОЛЬНОЙ
ТИПОГРАФИИ
кг^т-^г

Все началось с фотографии, с обыкновенной стандартной
музейной карточки размером 18x24 см. Среди множества
экспонатов музея именно она почему-то привлекла мое внимание.
На стенде, посвященном первой русской революции, от
которого, казалось, отдавало порохом баррикад, среди лживого
царского манифеста, злых политических карикатур, громоподобных
листовок, портретов активных участников революции была
помещена удивительно скромная, какая-то домашняя фотография
молодого мужчины и женщины в кокетливой шляпке.
Хорошо известно, что в годы первой русской революции в
Терской области действовала подпольная типография. Об этом
сохранились воспоминания современников, секретная
документация жандармерии.
Но вот однажды мы решили сфотографировать и поместить
в музее фотографию дома, в котором находилась типография. И
вдруг оказалось, что это невозможно. И архивные документы, и
воспоминания указывали разные адреса. Стоило только
просмотреть перечисление улиц с находящимися на них типографиями,
как становилось ясным, что фотографировать надо немало
домов. А вот в каком доме находилась настоящая типография —
неизвестно.
Жандармы в своих скрупулезных донесениях в Тифлис
уточняли, что в г. Владикавказе работает подпольная типография с
профессиональным почерком. Нелегальные издания хорошо
откорректированы, указывалось время выхода и даже тираж.
Все остальные типографии во Владикавказе, Пятигорске и
Грозном в то время имели самодельные" гектографы и мимиогра-
фы, что было видно по качеству листовок1.
Подпольные издания появлялись всюду, где назревали
революционные события. Листовки разбрасывали не только во время
демонстраций, но и спектаклей в театре, в солдатских казармах,
на шумных базарах, их рассылали в неоплаченных конвертах,
вкладывали в почтовые ящики. Сейчас трудно установить
полные тексты листовок, воззваний, прокламаций. Но работа у
подпольных печатников была огромная: за ночь приходилось
выпускать тысячные тиражи. В типографиях Вдадикавказа были на-
О
1 АКМСО, ф. 4, оп. I, д. 44, л. 19.
143

и»
печатаны листовки «1 Мая» В. И. Ленина, прокламации
Кавказского союза РСДРП.
Как ни старался царизм своей реакционной политикой
национального угнетения разъединить людей —в классовых битвах
революции у всех народов России был один пароль: ненависть
к угнетателям. Так, в работе Владикавказской подпольной
типографии активно участвовали русские, осетины, грузины, армяне,
представители других национальностей.
Начальник областного жандармского управления полковник
Бабушкин и его помощник ротмистр Лупаков прекрасно
понимали, что изготовлением и распространением революционных
воззваний занималась групйа людей, хорошо организованных и
законспирированных.
Просматривая переписку Бабушкина, видишь, как метался
жандарм из одного конца города в другой, как проводил
мучительные ночи над составлением плана поимки дерзких
революционеров. Вначале жандармы подозревали солидную частную
типографию братьев Сегаль. Но подозрение не подтвердилось.
Тогда вспомнили об испытанном, приеме царской охранки:
заслать провокатора в ряды революционеров.
И тут. донесения заметно повеселели. В Грозном и
Пятигорске были арестованы видные революционеры и
распространение листовок на время прекратилось.
«Преступная пропаганда» пока не уменьшалась только в
столице Терской области. Однако полковник был полон надежд, он
обещал наместнику очень скоро расправиться с типографией и
во Владикавказе. Бабушкин рассуждал: «Листовки,
отпечатанные одним и тем же шрифтом с однообразными виньетками,
появляются вслед за событиями дня. Из этого можно заключить,
что типография находится или во Владикавказе, или в одном из
ближайших к городу аулов».1
И вдруг сообщение в Тифлис наместнику. «Владикавказ,
областное жандармское управление. Строго секретно. Его
превосходительству, заведующему полицией на Кавказе. В последние
дни дело секретного сыска особенно пострадало, ввиду
несчастного случая с лучшим из моих агентов, который во время
наблюдения за одним деятельным агитатором на станции Беслан, спры-
О
1 АКМСО, ф. 4, оп. I, д. 44, л. 12.
144

%т «*» «*» «*«» «*» «»% »1~ »У» «*»-&» НК НК «4»»»»»»
гивая с поезда, повредил себе ногу, которую ему пришлось
подвергнуть ампутации. Этот же агент обещал привести к открытию
типографии». Полковник потерпел неудачу и, конечно, ие хотел
расписывать детали провала своего лучшего агента.
Жандармы уже потеряли надежду на успех, как вдруг
типографию раскрыли. Произошло это 1 апреля 1906 года.
Телеграмма заведующего полицией на Кавказе министру внутренних дел
империи гласила: «О разгроме во Владикавказе тайной
типографии. Сегодня во Владикавказе взята в момент работы
подпольная типография с принадлежностями, некоторое количество
отпечатанных воззваний от имени военной организации Тер-
ско-Дагестанского комитета, две бомбы, рукописные воззвания.
Арестованы застигнутые на месте преступления учительница
Елена Казахашвили и назвавшийся Иосифом Бабилодзе».1
Спустя три дня полковник Бабушкин послал в Тифлис более
подробное донесение.
Просматриваю архивные документы далее.' И вот от 25
ноября 1906 года телеграмма, где сообщается, что во Владикавказе
разгромлена тайная типография социал-демократической
рабочей партии. Где и на какой улице взяли жандармы типографию,
этого ротмистр Лупаков не пояснил.
А в январе 1907 года газета «Терские ведомости» сообщила,
что в доме № 24 по Линейной улице (название улицы
сохранилось до нашего времени) было найдено 200 штук прокламаций»
корзина с печатным шрифтом, паспорт на имя киевского
мещанина Петра Гусева и некоторые другие вещи? Из жильцов никто
не был арестован.
На этом перечень адресов типографий в официальных
документах закончился. Но в воспоминаниях участников
революционных событий тех лет имелись сообщения, что подпольные
типографии в г. Владикавказе имели другие адреса: иа улицах
Московской и Тифлисской.
Все это значительно осложняло задачу поисков.
Как-то я познакомился с участником революции 1905—1907 гг.
Николаем Лековичем Кудзаговым, Георгиевским кавалером.
Расспрашивая Кудзагова о старых городских зданиях, я на
о
1 Северная Осетия в революции 1905-1907 годов. Орджоникидзе, 1956, с. 283.
10 Поиски краеведа 146

всякий случай спросил: не слышал ли он что-нибудь о
подпольной типографии Бабилодзе и Казахашвили?
На следующий день Кудзагов привел меня к дому № 10 на
улице Церетели, рядом с грузинской школой имени Акакия
Церетели.
А место для типографии было действительнр очень удобным:
в нескольких шагах дворец начальника Терской области,
рядом — резиденция епископа Владикавказского и Моздокского.
С юго-восточной стороны — недалеко лес. Так в моем блокноте
появился еще один адрес предполагаемой подпольной
типографии.
По словам моего собеседника, в 1906 году он видел в этом
доме революционеров Ноя Буачидзе, Елену Казахашвили,
печатника-подпольщика Иосифа Бабилодзе. Приходил Кудзагов сюда
получать прокламации.
После разговора с Кудзаговым я выступил в газете с неболь-
146

»
шбй заметкой о подпольной типографии, рассказал о работе
подпольщиков Казахашвили и Бабилодзе. Прошло несколько
дней и мне позвонили, что хотели бы встретиться со мной по
поводу статьи о подпольной типографии.
В Орджоникидзе Александр Константинович Томаев приехал
недавно из Тбилиси. Развернув газету, он увидел рассказ о
Бабилодзе, с которым как-то случайно познакомился в Тбилиси.
Бабилодзе рассказывал ему о подпольной типографии, о своей
жене Казахашвили, которая умерла в 1967 году.
— А Иосиф Александрович еще, слава богу, крепок в свои
85 лет,—говорил Томаев.—Обрадуется старик, если узнает, что
его вспомнили. Да вы сами ему напишите, а я передам.
Из слов моего собеседника получалось, что Бабилодзе
женился на учительнице грузинской школы. Но на допросах Елена
Казахашвили не только отрицала свою причастность к
типографии, но и свою близость к Бабилодзе. Молодая учительница
грузинской школы будто бы знала его как случайного
соквартиранта и не больше. Иосиф Бабилодзе также доказывал, что к
типографии Елена Казахашвили не имеет никакого отношения. А он
сам будто помогал подпольщикам, чтобы заработать на кусок
хлеба.
Известно, что производившие допрос жандармский
полковник и прокурор Владикавказского окружного суда
добросовестно изложили на бумаге показания арестованных, но, конечно, не
поверили ни одному их слову. И сейчас как-то не верилось, что
мы узнаем что-то новое о делах подпольной типографии спустя
шестьдесять лет.
И вот не прошло и месяца, как приходит на мое имя
объемистый пакет. Иосиф Александрович Бабилодзе откликнулся и
прислал интересные воспоминания, подкрепленные справками из
грузинского архива1.
Сентябрьским утром 1905 года из Тифлиса во Владикавказ
выехал дилижанс почтовой конторы. В нем ехал Иосиф
Бабилодзе, когда-то простой крестьянский парень из глухого села
Макванети Кутаисской губернии, окончивший два класса местной
школы, а теперь печатник, член Российской
социал-демократической рабочей партии.
О
I АКМСО, ф. 4, оп. 2, д. 73. л. 5.
147

к*
•1
В Тифлисе, где он освоил профессию печатника, в
типографии Хеладзе Иосиф включился в работу революционных
кружков, распространял прокламации, участвовал в забостовках ра-
ббчих.
В сентябре 1905 года по поручению владикавказских
революционеров в Тифлис приехал некто, назвавшийся Гришей, и
попросил у товарищей из Тифлисского комитета
печатника-наборщика для нелегальной типографии. Руководитель тифлисских
печатников Валериан Биланишвили предложил кандидатуру
Бабилодзе. И вот Иосиф Бабилодзе, по партийной кличке
«Пистолет», направляется во Владикавказ для работы в подпольной
типографии.
Дилижанс прибыл во Владикавказ к вечеру. На прощание
«Гриша» шепнул адрес явки и внезапно исчез. Спросив у кучера
адрес грузинской школы, Иосиф прошел сквер и поднялся по
булыжной мостовой к длинному серому зданию, увенчанному
церковными куполами. Он нашел знакомую по описанию дверь
квартиры учителя Георгия Саввича Утурашвили.
После обмена паролями учитель устроил приезжего на своей
квартире, в которой у него хранились типографский шрифт,
печатная плита. Все эти типографские принадлежности, как
вспоминал Бабилодзе, имели значительный вес— 10 пудов.
Спустя немного времени, Утурашвили познакомил гостя с
учительницей местной школы Еленой Александровной Казаха-
швили, которая должна была помогать Бабилодзе.
В доме у грузинской школы Бабилодзе работал около двух
недель. Квартира Утурашвили располагалась на первом этаже
из трех комнат и прихожей. Для конспирации над дверью
повесили вывеску школы кройки и шитья. Вечерами в гостиной
учителя играли на рояле, пели песни, устраивали веселые и шумные
викторины, лотереи. А в соседней комнате Бабилодзе приступал
к работе.
Первое время у него был помощник, тоже печатник из
Тифлиса. Но молодой легкомысленный парень чуть не выдал
типографию. Как-то Бабилодзе заметил, что его товарищ собирается
своим новым знакомым напечатать в типографии легальные
визитные карточки. Это бы тут же навело полицию на верный
след. Они поспорили. Видя, что товарищ упрямо настаивал на
своем, «Пистолету» пришлось применить силу, чтобы убедить
своего незадачливого помощника. На шум из соседней комнаты
148

1~~*-^^^^^^^^^^^^^
выскочил Утурашвили и сейчас же было решено с ближайшим
дилижансом отправить молодого печатника в Тифлис, отстранив
его от революционной работы.
На всякий случай подпольщики решили поменять адрес
типографии, И молодая учительница вскоре выполнила поручение,
сняв квартиру в частном доме Исаака Ройнишвилипо улице Цер-
ковно-Соборной. Бельэтажный, без парадного подъезда домик
располагался недалеко от грузинской школы. Поздней ночью на
новую квартиру перевезли станок и шрифт. В первой комнате
разместилась Казахашвили, в крайней жил Бабилодзе. В
третьей комнатушке, с русской печью, окном, выходившим во двор,
устроили склад. На столе поставили кассу шрифтов и печатную
плиту.
Хозяин делал вид, что ничего не замечает. У приезжего
грузина он не спросил даже разрешения на место жительства. А
ведь Терская область приказом генерал-губернатора объявлена
на военном положении. И одного незаконного проживания без
разрешения достаточно, чтобы иметь большие неприятности от
полиции.
Бабилодзе тоже ничего не знал о хозяине. Владикавказский
комитет был тщательно законспирирован. Бабилодзе имел дело
с Утурашвили, Казахашвили и осетином Бритаевым.
Вначале я подумал, не известный ли это осетинский
драматург Елбыздыко Бритаев, активный участник революционных
событий 1905—1907 гг, во Владикавказе? Но документы говорят,
что Е. Бритаев к этому времени был арестован и находился под
следствием.
Прошло немного времени, и Бабилодзе знакомится с
руководителем большевистской группы Терско-Дагестанского комитета
РСДРП Ноем Буачидзе, который возглавлял работу подпольной
типографии и совместно с Бритаевым и Казахашвили вел
корректуру.
В свободные от работы дни товарищи поручали Бабилодзе
заниматься агитационной работой среди рабочих и кустарей.
Жандармы, как известно, раскрыли типографию на Церков-
но-Соборной. Мы знаем это из донесений полковника.
А вот как это произошло по воспоминаниям И. А. Бабилодзе.
«Наша типография проработала до апреля 1906 года. Других
подпольных типографий в городе Владикавказе, насколько я
помню, не было.
149

1&
-Ь
За два дня до ареста я пришел по делам в грузинскую школу.
Здесь учитель Утурашвили познакомил меня с неким Якимом
или Федором Лебедевым, наборщиком по профессии, прибывшим
явочным путем из г. Ростова-на-Дону.
Когда я узнал, что мне предлагают Лебедева в помощники,
обрадовался. Работы было у нас много. Приходилось печатать
ночами, и помощник был кстати. В тот же день после.короткого
разговора я повел его домой, показал квартиру, типографию и
предложил прийти в 8 вечера. Ровно в назначенное время к нам
постучались.
В тот же вечер мы сели за набор, потом печатали листовки»
В начале второго часа ночи я прилег отдохнуть. Хозяева,
по-моему, спали. Днем жена Ройнишвили попросила разрешения
испечь в русской печке куличи. Было это за день до пасхи. В
квартире приятно пахло ванильным тестом.
Ночью к нам ворвались жандармы. Я еще не успел
проснуться, когда они набросились на меня. Помню, как обыскивали
Лебедева, стоявшего у двери. Когда у него нашли револьвер, три
паспорта, мне показалось, что здесь что-то неладно. Ведь он не
говорил мне, что имеет документы и оружие.
— Где бомбы? — требовали упрямо жандармы.
Как видно, они уже знали, что у нас хранились две бомбы.
На всякий случай я показал на Лебедева:
— Спросите, может, он принес их?
Бомбы хранились у нас в боковой комнате во вьюшке
русской печи. Поскольку хозяйка просила выпечь куличи, я
переложил их в корзину с запасным шрифтом. Конечно, их тут же
нашли.
Уже светало, когда жандармы погрузили на телегу
типографские принадлежности и повезли нас в управление.
Много воспоминаний у меня связано с владикавказской
тюрьмой. Я просидел там девять месяцев. На допросах все отрицал,
выдвигал версию, что нанялся работать за деньги, В тюрьме
мне сообщили, что провокатор Лебедев убит.
Но есть, как это ни странно, и приятное воспоминание. Во
владикавказской тюрьме мы поженились с Казахашвйли.
Венчал нас тюремный священник. В тюремном лазарете родилась
у нас и дочь Тамара.
Судили нас с женой во Владикавказе на выездной сессии
Тифлисской судебной палаты, защитниками безвозмездно высту-
150

^^ -*~
пили тифлисские и московские адвокаты. Суд приговорил меня
к бессрочной ссылке в Тобольскую губернию с лишением прав и
состояния. Елене Казахашвили дали два года крепости с
отбыванием во владикавказской тюрьме.
Отбыв наказание, жена приехала ко мне в Сибирь, где мы
провели десять лет ссылки под неусыпным наблюдением
полицейских».1
После Февральской революции Бабилодзе и Казахашвили
вернулись в Тбилиси. Иосиф Александрович вспомнил свою
старую профессию наборщика, потом работал начальником кара-,
ула на шелкоткацкой фабрике.
Неизвестные страницы революционной борьбы обогатили
мой поиск. Но мне никак не удавалось определить дом, в котором
находилась Владикавказская подпольная типография по улице
Церковно-Собррной. Старая нумерация домов не сохранилась,
ее не помнили и старожилы города.
В конце мая 1971 года по приглашению краеведческого музея
в Орджоникидзе приехали Иосиф Александрович Бабилодзе,
его сын Георгий Иосифович и Александр Константинович То-
маев.
Несмотря на свои 86 лет, Иосиф Александрович оказался
крепким и веселым человеком. Не выпуская из рук мундштука
с сигаретой, он много шутил. Видно было, что за шутками он
пытался скрыть волнение от встречи с далекой юностью. 65 лет
тому назад он приехал в город на дилижансе почтовой конторы,
а сейчас быстрый «Москвич» сына примчал его из Тбилиси по
Военно-Грузинской дороге всего за четыре часа.
Встречи с воинами гарнизона, в краеведческом музее, средней
школе № 19-имени Акакия Церетели, беседа у секретаря
горкома партии, запись на радио словно и не утомили старого
человека. В музее он узнал по фотографиям Чермена Баева, одну из
первых революционерок-осетинок Надежду Калоеву. С
революционерами Терека Ч. Баевым, Н. Калоевой, Ю. Пашковским
Бабилодзе познакомился на сборах владикавказского ученического
кружка. Позднее он встретился с ними во владикавказской
тюрьме.
Иосиф Александрович запомнил, что как раз перед отправ-
о
• АКМСО, ф. ч, оп. 2, д. 73, л. 1—5.
151

•±*
кой его по этапу Баева вернули в тюрьму на пересмотр дела-
Узнав, что Бабилодзе высылают в Сибирь, революционер подарил
грузинскому печатнику пуховой башлык и тюфяк. Больше они
не'встречались, и Бабилодзе ничего не знал о трагической
гибели Баева во время оккупации Терской области деникинцами. Но
на всю жизнь Иосиф Александрович запомнил трогательную
заботу о нем осетинского друга.
Александр Константинович Томаев, добровольный и
бескорыстный наш помощник в деле о розыске типографии, привез
из Тбилиси воспоминания Нины Александровны Утурашвили,
жены учителя грузинской школы Георгия Саввича Утурашвили,
одного из организаторов борьбы с царизмом в г. Владикавказе. Он
разыскал ее с большим трудом через родственников.
Нина Александровна рассказала Томаеву очень интересный
эпизод, как однажды Н. Буачидзе вручил ей несколько сотен
прокламаций, для конспирации завернутых в детское одеяло.
Переходя чугунный мост, девушка оступилась и упала на мосто-
гую вместе с «младенцем». К счастью, прокламации из одеяла
не выпали. Только проходящая мимо женщина удивилась:
«Какой спокойный младенец, даже не заплакал». Нина схватила
сверток и кинулась со всех йог к дому своего отца Григория
Пицхелаури по улице Ардонской.
Между прочим, в ее воспоминаниях была одна важная
подробность. Когда подпольщики свернули работу нелегальной
типографии, шрифт поручили спрятать Нине Утурашвили и
священнику грузинской школы Георгию Григорьевичу Натадзе,
впоследствии видному грузинскому советскому ученому. Они
повезли свой недозволенный груз в дом отца Нины на Ардон-
скую, но, не доезжая до Чугунного моста, вдруг наткнулись на
пост жандармов.
— Ну, попались! — воскликнула Нина.
Натадзе побледнел, но смело кивнул фаэтонщику — вперёд,
отступать было поздно. При въезде на мост он небрежно
поздоровался с жандармским офицером, который, увидев
священника, приказал пропустить их фаэтон без всякой проверки.
Ну, а сохранился ли дом Исаака Ройнишвили, в котором
несколько месяцев работала подпольная типография, где она
была выдана провокатором и разгромлена?
Бывшую квартиру Утурашвили, в которой типография
находилась первое время, Бабилодзе узнал сразу. Жители особняка
152

-ь
по улице Церетели, 10 слышали о героической истории своего
дома. Бабилодзе ходил по комнатам и припоминал свой приезд
во Владикавказ в 1906 году,
А вот здание по бывшей улице Церковно-Соборной, ныне
Димитрова, пришлось поискать. Б поиски даже включились
мальчишки. Ребята указали нам адрес пожилой женщины, давно
проживающей на этой улице. II оказалось, что она хорошо
помнила семью Ройпишвили и знала их домик. С ее помощью
мы нашли и родственницу бывшего домовладельца Ройиишвнли.
На следующее утро нам показали очень старенький домик
по улице Димитрова, 6. Он сохранился почти без изменений и
внутренних переделок. Бабилодзе узнал расположение комнат —
как будто с тех пор не прошло более полувека.
— Вот здесь стоял диван, на котором я спал в ту апрельскую
ночь перёд арестом. У окна жандармы «обыскивали»
провокатора Лебедева. В соседней комнате, в корзине со шрифтом,
обнаружили две бомбы. Из другой комнаты вывели заспанную
Елену Казахашвили, а жандармский офицер беспокойно ходил
вокруг стола, на который выкладывали типографские
принадлежности.
Во время пребывания в Орджоникидзе Бабилодзе подарил
музею редкие фотографии, с его помощью были точно
определены дома, в которых начинала свою деятельность первая
подпольная типография Владикавказа. Были установлены и другие
важные и интересные детали революционной борьбы. Так, со
слов Бабилодзе мы узнали, что печатный станок подпольщики
привезли из Ростова, а шрифт похитили в местной частной
типографии Шувалова.
8 апреле жандармы разгромили подпольную типографию. Но
через некоторое время в городе опять появились листовки.
Типография продолжала работу. Но на какой улице, в каком доме,
какова была дальнейшая ее судьба?
9 января 1905 года во время антракта вечернего
представления во владикавказском театре с верхнего яруса галерки
посыпались свернутые трехугольные бумажки, оказавшиеся
подпольными прокламациями: «Слово и дело русского самодержавия».
С тех пор, как в Апшеропских казармах разбросали первые в
столице Терской области листовки, полицейские были начеку.
В театре поднялся шум, свистки, дежурные городовые кинулись
к выходам с галерки, но не успели. Двое мальчишек, чуть не
153

у» »|» НК -»» «*» *»» ^*» «*» «*»ш»» т^т т*т «4» •»» *Ь
сбив с ног гардеробщика, распахнули парадную"дверь.
Придерживая неудобные, но обязательные по форме шашки,
полицейские гнались за беглецами до набережной Терека, пока те не
исчезли в темноте.
В тот же вечер жандармы отправили еще одно донесение в
Тифлис, в котором говорилось, что помощник пристава обнаружил
в театре 60 экземпляров прокламаций, принесенных туда двумя
мальчишками, успевшими скрыться.1
И вот, спустя 65 лет, я беседую с одним из этих мальчишек,
с Николаем Лековичем Кудзаговым. Нелегко было представить,
что одному человеку суждено помнить начало XX столетия,
участвовать в первой русской революции, в 1914 году получить
Георгиевский крест, из рук знаменитого генерала Брусилова, к
1916 году стать полным Георгиевским кавалером.
В бурный 1918 год Николай Кудзагов был делегатом
Пятигорского съезда народов Терской области, провозгласившего
Советскую власть на Северном Кавказе и пославшего
приветственную телеграмму В. И. Ленину. Секретарь первого
председателя Советского правительства на Тереке Вера Сергеевна
Гарина-Кузнецова вспоминает, что Ной Буачидзе представлял
молодого красноармейца как своего старинного друга и соратника
по революционной борьбе.
Меня удивил документ, подаренный Кудзаговым
краеведческому музею. Когда реставратор почистила небольшую
пожелтевшую, почти выцветшую бумагу, осторожно убрала несколько
слоев газет, подклеенных дикстрином с внутренней стороны, мы
смогли разобрать «Договор о труде и найме, составленный
11 января 1900 года». Зарамагский бедняк Лек Кудзагов,
стремясь, чтобы его сын Николай научился русскому языку и
грамоте, отдал его в кабалу владикавказскому купцу Давиду Мах-
марадзе пасти свиней, убирать и мыть полы. Согласно договору
купец в течение семи лет являлся полным хозяином мальчика,
а в случае его побега или ухода с работы получал от отца Лека
Кудзагова круглую сумму.
Кудзагов шевелит свои седые буденовские усы и удивляется
моим словам: обычно люди всегда интересуются его наградами,
расспрашивают про генерала Брусилова.. О типографии у него
о
1 См. Северная Осетия в революции 1905—1907 годов, с. 15—16.
164

*** -*~
52У
спрашивают впервые. И поэтому он доволен. Вообще ему всегда
приятно, когда у него о чем-то спрашивают, особенно, если есть
возможность помочь.
При этих словах Николай Лекович вручил мне свои
воспоминания, и пообещал назавтра совершить интересную экскурсию
по городу Орджоникидзе.
Хорошо известно, что улицы нашего города за небольшим
исключением давно изменили свои старые первоначальные названия.
Поэтому, прежде чем отправиться в путь, пришлось внимательно
просмотреть план дореволюционного города.
Мы начали от ул :цы Стрелковой — ныне Церетели. Кудза-
гов, несмотря на свои годы, бодр, подтянут. По дороге он
вспомнил рассказы своего отца, уважаемого во всей Зарамагской
котловине человека. Он слышал от отца, как* в зиму 1906 года
перешли перевал двое грузин. После трудного перехода через
Мамисонский перевал они остановились в селении Зарамаг в
доме местного жителя Абисала Лапинагова.
На другое утро Абисал, рискуя попасть в лавины, повез
понравившихся ему неизвестных грузин на арбе в Алагир.
Нелегкое это было дело проехать зимой по Касарскому ущелью.
Но путники, зарывшись в солому, бею дорогу шутили,
подбадривали возницу. Вечером арба подъехала в Алагире к постоя-,
лому двору Соломона Метревели, знакомого и давнего приятеля
Абисала.
Прибыв во Владикавказ, неизвестные люди остановились в
третъеразрядной гостинице, имевшей всего 20 дешевых номеров,
которую содержали племянники Абисала—братья Сандро и
Играм.
Здесь, в гостинице, свинопас купца Давида Махмарадзе,
отчаянный и дерзкий мальчишка со слободы Шалдон Коля Куд-
загов увидел впервые С. Г. (Ноя) Буачидзе и Н. Д. Кикнадзе,
бежавших во Владикавказ из Грузии после разгрома
Гурийского восстания.
Коля к этому времени уже выполнял кое-какие поручения
революционеров Владикавказа — Егора Осиповича Закаидзе и
Надежды Евстафьевны Калоевой.
Впоследствии Кудзагову давал небольшие поручения и сам
Ной Буачидзе. Николай Кудзагов, помогая в распространении
прокламаций, приходил за ними почему-то по разным адресам.
В большие тайны подпольщики его, конечно, не посвящали. Но
155

«**»-•»
кое-что Кудзагов запомнил. И вот, спустя много лет,
восстановил в памяти некоторые из адресов, по которым находилась
подпольная типография большевиков Владикавказа,
возглавляемая Ноем Буачидзе.
После известного разгрома типографии на Церковно-Собор-
ной улице и ареста Казахашвили и Бабилодзе Буачидзе
каким-то путем достал ручной типографский станок, вероятно,
тайно привезенный из Тифлиса, Баку или Грозного, с
партийными комитетами которых держали связь владикавказские
товарищи. Спрятали станок в угловом двухэтажном доме по улицам
Воронцовской и Святопольской. Дом этот и ныне существует на
углу улиц Бутырина и Томаева.
Типография начала работать в подвале, где помещалась
сапожная мастерская некоего Хубецова. Очевидно, Ной Буачидзе
выбирал центральные улицы города из соображений
конспирации. Ни разу за весь период своего существования типография
не перекочевала на рабочие и крестьянские окраины, в
одноэтажные слободки. Полиции и жандармам Гам было бы легче
выследить подпольщиков, чем в густонаселенном, многоэтажном
центре города.'
Сапожная Хубецова была похожа на все подобные заведения
города. В первой комнатке с утра до вечера за низеньким
столиком работал хозяин: латал штиблеты, шил ичиги, начищал до
блеска сапоги. А из второй крохотной комнатушки, служившей
жильем, доносился слабый шум работающего печатного станка.
Если хозяин начинал говорить громко, подпольщики
прекращали работу.
Типография в сапожной Хубецова пробыла недолго. Из
сапожной мастерской типографию перевезли. В третий раз
Кудзагов пришел за листовками уже на Лорис-Меликозскую, ныне
улицу Ленина.
Во дворе желтого двухэтажного особняка проживала в то
время грузинская семья. У них-то и поместили ручной печатный
станок. Немногое изменилось во дворе этого дома, в котором до
недавнего времени располагался Орджоникидзевский дворец
пионеров. Типичный владикавказский двор, закрытый со всех
сторон зданиями. В квартиру вела низенькая дверь под
железной винтовой лестницей.
Здесь подпольная типография продержалась около двух
месяцев.. Между прочим, на этот адрес указывает и автор книги о
156

-2
Буачидзе писатель И. М. Дубинский-Мухадзе: «В разгар лета
кочующая типография — это было во время забастовки рабочих
пищевых предприятий Владикавказа — обосновалась в первом
переулке от Александровского проспекта к вокзалу. Тут ее
накрыла полиция. Полуодетые подпольщики выбрались через
подземный ход, прорытый в подвал соседнего дома».1
Дубинский-Мухадзе пишет, что типографию накрыли, а Кудзагов об этом
ничего не знает. Он только помнит, что пришел за прокламациями
уже по другому адресу в гостиницу, на месте которой сейчас
на углу улиц Кирова и Маркова стоит большой пятиэтажный
дом.
Братья Лапинаговы выделили со временем Буачидзе
небольшой флигель во дворе гостиницы. В этой квартире последний
раз видел печатный станок Н. Кудзагов.
Этот адрес, очевидно, имел в виду в своих воспоминаниях и
Н. Д. Кикнадзе: «С Ноем Буачидзе мы работали в типографии
Терско-Дагестанского Союза РСДРП, располагавшейся на
Московской улице», т. е. нынешней улице Кирова.2
На этом сведения о подпольной типографии города
Владикавказа обрываются. Об этом ничего не сказано и в
воспоминаниях, и в архивных документах.
Приходится догадываться, что какие-то важные причины
заставили подпольщиков свернуть работу типографии. Вероятно,
не осталось больше надежных* конспиративных квартир, или
флигелем во дворе гостиницы заинтересовались шпики.
Если верить донесениям жандармов, то владикавказская
типография одно время находилась в доме на углу улиц
Вревской,. 15 и Осетинской, 32, принадлежащим армянскому
протоиерею Минасу Миронянцу, сын которого был ранее сослан в
Армавир за хранение оружия. Дом этот тоже сохранился до нашего
времени, но под другим номером. Одноэтажный особняк
значится сейчас по Осетинской, 7. Здесь «по агентурным данным у
молодого грузина-квартиранта хранилась действующая подпольная
типография. Но квартира в момент обыска была уже пуста
(квартирант, нанявший ее две недели назад, исчез). Остались только
признаки действительно существовавшей, но свезенной типогра-
¦
1 Дубинский-Мухадзе И. М. Ной Буачидзе. М., 1960, с. 30.
2 Северная Осетия в революции 1905—1907 годов, с. 141.
167

фии: «типографская бумага, несколько прокламаций «К русской
армии»... ТДК РСДРП, испорченных при тиснении, шрифты».
Значит, печатный станок свезли, а шрифты не успели.
Возможно, отсутствие шрифтов сделало кочующую
типографию на какое-то время бездействующей. И когда во
Владикавказе получили из центра текст листовки «Ко всему русскому
крестьянству», Буачидзе решился на смелый и дерзкий шаг:
напечатать прокламации в одной из частных типографий.
Дом, в котором сейчас находится музей С. М. Кирова и
Г. К. Орджоникидзе, принадлежал до революции богатому
издателю Казарову. В просторном особняке располагались
квартира хозяина, редакция газеты «Терек» и типография. Улица
Московская была в то время, пожалуй, самой оживленной
после Александровского проспекта. По ней звенел трамвай,
проходил весь поток грузов и пассажиров к железнодорожному
вокзалу. На Московской располагалось жандармское
управление Терской области.
В респектабельных владикавказских кругах Казарова не
принимали. Для всех, и для его семьи в том числе, осталось тайной
внезапное . обогащение душетского армянина. Малограмотный,
но энергичный и способный человек, он со временем скопил
немалый капитал, и стал владельцем двух солидных газет в
Терской и Кубанской областях.
В 1905 году на Казарова посыпались неудачи. За отдельные
либеральные статьи его вначале штрафовали, потом в феврале
1906, года закрыли газету «Казбек». Но вскоре, уступив
ходатайствам жены издателя, газету разрешили выпускать под другим
названием—«Терек». В атаманском дворце, видно, решили
превратить новую газету в правительственный листок.
3 августа 1906 года во второй половине дня в кабинет
Казарова вошли вооруженные люди. Они даже не обратили
внимания на сейф, приказав всем домашним сидеть на своих местах.
А в это время на первом этаже печатники набирали текст
прокламации. Из здания никого не выпускали, а тех, кто приходил по
делам, смирно усаживали в приемной. Дать объявление в газету
зашел даже казачий офицер. У есаула вежливо отобрали
шашку, револьвер и приказали молчать.
Набрав и отпечатав около шести тысяч прокламаций,
вооруженные люди бесследно исчезли.
На следующий день поднялся небывалый скандал. Второй
168

год жандармы охотились за подпольной типографией, а
злоумышленники в нескольких шагах от главного управления
спокойно средь бела дня напечатали свои преступные воззвания.
В то время* жандармы еще не догадывались, что смелое и
отважное предприятие организовал Ной Буачидзе, а среди его
участников оказались братья Соброн и Николай Кудзаговы.
Передо мной еще один документ: копия выписки из
совместного постановления генерал-губернатора Терской области
генерал-лейтенанта Колюбякина и начальника Терского областного
жандармского управления полковника Бабушкина, выданная
старшине Зарамагского правления. В постановлении речь идет
о революционных проступках братьев Кудзаговых, об их
участии в демонстрациях, дерзкой стрельбе. из пистолета в
портрет Николая II во время шествия демонстраций по
Александровскому проспекту и о распространении прокламаций.
В ноябре 1906 года жандармы опять донесли в департамент
полиции, что взяли во Владикавкадзе полную тайную типографию
Терско-Дагестанского союза социал-демократической рабочей
партии и более 2000 воззваний, арестовав при этом двух человек.
Однако типография продолжала действовать вплоть до 1907 года.
С этого времени Никаких сообщений о' подпольной
типографии уже не встречается ни в жандармских документах, ни в
газетных отчетах Терской области. Таким образом,
изучив все, что имело отношение к работе
подпольной печати на Тереке, пройдя спустя 70 лет,
по старым подпольным адресам, нам
удалось восстановить немало страниц
героической истории подпольной
владикавказской
типографии первой русской
революции.

СОДЕРЖАНИЕ
Слово о краеведении
ЗАГАДКА ЗАМАНКУЛА
Исчезнувший город
Неожиданная находка
Версия ученого
ВЛАДИКАВКАЗСКАЯ РЕЛИКВИЯ
КАКОЙ АУЛ ПОСЕТИЛ ПОЭТ?
ЛЮБИМАЯ КАРТИНА А. С. ПУШКИНА
Братья Чернецовы
Замок царицы Тамары или Дарьяльская крепость?
Встреча в музее А. С. Пушкина
Почему картина подлинная?
ЛЕРМОНТОВ В ОСЕТИИ
Встреча во Владикавказе
Не Дарьяльское, а Балтийское
Дело о поручике Тенгинского полка
Полковник И.
В сакле Бидаровых
НАСЛЕДИЕ КНЯЗЯ ГАГАРИНА
Письмо военному министру
Загадка благородного Хазбулата
Фамильная башня Дударовых
Изображение Владикавказа
Кто построил Алагирский собор?
ТРОПА КОСТА
Здравствуй, Владикавказ
Три особняка на улице Цаголова
Дом Шредере
А: Я. П.
Два дома — две судьбы
Как в письме Коста
ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАКОМСТВА
КТО ЖЕ ТАКОЙ ТХОСТОВ?
ПО СЛЕДАМ ПОДПОЛЬНОЙ ТИПОГРАФИИ

Генрий Измаилович Кусов
ПОИСКИ КРАЕВЕДА
Редактор А. Т. Г о л и е в а. Художник
В. И. Христенко. Художественный
редактор X. Т. С а б а н о в. Техничес
кий редактор С. X. Гутиева. Кор*
ректоры Л. М. Эл каков а, А. X. Ага-
с;я н! Наборщик Н. Харченко.
Печатник В. А. Д а а г к о е в. Пере*
плетчик В. Н. Ларионов. Сдано
в набор 28-V11-76 г. Подписано к печати
24-Х 1-75 г. Формат бумаги 60X84 1/1в.
Печ. л. 10. Усл.-п. л. 9,3. Учетно-иад.
листов 8,76. Тираж 26000 экз. Заказ
№ 2010. Изд. № 46* Цена в переп. № 5-
63 коп. В мягкой обл.—43 коп* Бум.
офс. № 1. ЕЙ 01693. Книжное
издательство Управления по делам
издательств, полиграфии и книжной
торговли Совета Министров СО АССР, г.
Орджоникидзе, ул. Димитрова, 2. Книжная
типография Управления по делам
издательств, полиграфии и книжной торгов*
ли Совета Министров СО АССР, г.
Орджоникидзе, ул. Тельмана, 16.

Цена 43 коп.