Л. МЛ11ИМИП ИСТОРИЙ
РУССКОГО

УГОПИЧЕСКОГО

СОЦИАЛИЗМА

В. А. МАЛИНИН
ИСТОРИЯ
РУССКОГО
УТОПИЧЕСКОГО
СОЦИАЛИЗМА
(от зарождения

до 60-х годов XIX в.)
Допущено Министерством высшего

и среднего специального образования СССР

в качестве учебного пособия

для студентов философских факультетов

и отделений университетов
МОСКВА «ВЫСШАЯ ЩКОЛА» 1977

ULLU
гттгп
M 19
Рецензенты: кафедра научного коммунизма фило¬

софского факультета МГУ, кандидат философских наук,

доцент Судариков А. Л.
Виктор Арсеньевич Малинин
ИСТОРИЯ РУССКОГО УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА
(от зарождения до 60-х годов XIX в.)
Редактор Ю. В. Лазарева. Художник В. В. Гарбузов.

Художественный редактор С. Г. Абелин.

Технические редакторы Л. А. Григорчук и Н. В. Яшукова

Корректор М. М. Сапожникова
ИБ № 943
А-13573. Сдано в набор 7/IX—76 г. Подп. к печати 10/VIII—77 г.

Формат 84X108732. Бум. тип. № 1. Объем 7,5 печ. л. Уел. п. л. 12,60

Уч.-изд. л. 13,69. Изд. № ФПН—146. Тираж 16.000 экз.

Заказ 703. Цена 75 коп.
План выпуска литературы издательства

«Высшая школа» (вузы и техникумы) на 1977 г. Позиция № 4
Издательство «Высшая школа»,
Москва, К-51, Неглинная ул., д. 29/14
Владимирская типография Союзполиграфпрома

при Государственном комитете Совета Министров СССР

по делам издательств, полиграфии и книжной торговли

600000, г. Владимир, Октябрьский проспект, д. 7
Малинин В. А.
М 19 История русского утопического социализ¬

ма. Учеб. пособие. М., «Высш. школа»* 1977.
240 с.
В работе освещается история русского утопического социа¬

лизма — от проникновения социалистических идей в нашу стра¬

ну до 60-х годов XIX в., анализируются социальные и социали¬

стические утопии, основные направления и проблемы критиче-

ски-утопического социализма, взгляды и идеи виднейших до-

марксовых социалистов (от петрашевцев до народников), про¬

граммные документы освободительного движения и полемика по

основным вопросам теории социализма, практическая деятель¬

ность революционеров-социалистов, интернационалистические

традиции. В работе использован обширный фактический мате¬

риал и архивные источники.
и 10504—404
М	 4—77	1 МИ
001(01)—77
© Издательство «Высшая школа», 1977 г.

ОТ АВТОРА
История социалистической мысли стала весьма акту¬

альным и популярным предметом исследования в по¬

следние годы. Появилось немало трудов историков и ис¬

ториков общественной мысли, философов и историков

философии, посвященных различным вопросам истории

социалистических идей. Возрос интерес к этому предме¬

ту научной и читательской общественности.
Все это — естественное следствие развития социали¬

стического общества и его культуры, законным элемен¬

том которых является передовое идейное наследство

прошлого. Вместе с тем мы не располагаем пока цель¬

ной, систематически изложенной научной версией исто¬

рии социализма вообще и истории русского социализма

в частности.
В предлагаемой читателю книге предпринята попыт¬

ка воссоздания общей картины истории русского утопи¬

ческого социализма.
Предмет исследования сходен, во всяком случае

с формальной стороны, с историей французского или ан¬

глийского домарксистского социализма, взятых порознь.

Это предполагает воссоздание основных вех, черт

и идей — теоретических поисков русской критически-уто-

пической социалистической мысли, практических пред¬

приятий деятелей социалистического образа мыслей,

в том числе хотя бы в кратких чертах истории револю¬

ционных организаций.
Трудности такого опыта понятны всем, в том числе

и автору, и касаются они не только степени овладения

богатым материалом исторической эмпирии, но также

и вопросов теории и методологии истории социалистиче¬

ских учений.
Метод исследования истории социалистических идей

не может не опираться на материалистическую диалек¬

тику. Это означает изучение истории мысли в качестве

опосредованного отражения движения общественных от¬

ношений и общественных противоречий. Эти противоре¬

чия в концентрированном виде выражаются в различ¬

ных формах классовой борьбы. Конечно, одного знания

этого решающего обстоятельства недостаточно, требу¬

ется глубокая конкретная реализация его в структуре

труда, в понятийном аппарате, в суждениях оценочного

характера. Не предваряя текста, который в любом тру¬
1*
3

де лучше всяких разъяснений свидетельствует об объек¬

тивном воплощении замысла, отметим, что вопросы о ме¬

сте истории социалистической мысли в истории мировой

и национальной культуры, соотношения социальной мыс¬

ли в целом и социалистической мысли, закономерностей

и тенденций развития философско-материалистического

и социалистического самосознания, гуманизма и социа¬

лизма, идеологии и утопии являются вопросами не толь'

ко теоретически и исторически актуальными, но и в оп¬

ределенной мере дискуссионными. Этот объективный

элемент дискуссионности, необходимо присущий любой

науке, одновременно и облегчает, и усложняет задачи

изучающего историю социалистической мысли. Он тре¬

бует от него определенности позиции по целому ряду

вопросов. При этом неизбежно встает один из решающих

вопросов истории русского социального и социалистиче¬

ского утопизма: отношение его законов и особенностей

развития к законам и особенностям развития мировой

утопическо-социалистической мысли — вопрос, который

в разное время и в разных отношениях ставился и раз¬

решался исследовательской мыслью (Запад и Восток,

Россия и Запад и т. д.). В теоретико-методологическом

плане исследователи-марксисты опираются на диалек¬

тико-материалистическое представление о соотношении

в истории общего, особенного и единичного. В конкретно¬

эмпирическом плане это означает (применительно к на¬

шей теме) реалистическое признание того, что теории

утопического социализма XVIII—XX вв., как и более

ранние учения о социальном равенстве, не являются до¬

стоянием какой-либо одной страны, одного народа или

одной группы мыслителей. Что касается исторической

эмпирии, то она в истории социализма, как я в истории

философии, поистине безгранична. В идеале можно меч¬

тать о полном и всестороннем освещении подлинной ис¬

тории социалистических идей, о полном использовании

источников, в особенности неизвестных, из архивных

фондов. В конкретном исследовании такое использова¬

ние источников имеет свои физические пределы, даже ес¬

ли автор понимает требования этого идеала.

Главное старапие прилагают, чтоб один стал

богословом, другой живописцем, третий сто¬

ляром; чтоб каждый из них стал человеком,

того и на мысль не приходит.
Денис Фонвизин
Часть первая

СТАНОВЛЕНИЕ
I. МЕЧТА О СОЦИАЛЬНОМ РАВЕНСТВЕ
1.	Народные традиции «правды» и «воли»
Исторические предпосылки русской социалистической

мысли заключены в социально-экономических условиях

классовой борьбы переходной эпохи от феодализма

к капитализму. Самыми ранними формами прогрессив¬

ной идеологии этого периода были народное свободо¬

мыслие и вольнодумство, крестьянские требования соци¬

ального равенства, а также дворянско-буржуазное Про¬

свещение1. Представители этих течений проповедовали

социальное равенство и справедливость для всех. Но ха¬

рактер требований социального равенства был различен.

В одном случае требования носили резко оппозицион¬

ный, весьма конкретный, крестьянский по своим соци¬

альным требованиям, часто христианско-профетический

по форме характер. В другом, хотя и оппозиционный

в отношении феодальной системы, но более спокойный

по тону, буржуазно-демократический по смыслу, подчас
1	Понятие «дворянско-буржуазное Просвещение» не противоре¬

чит, на наш взгляд, давно установленному буржуазно-демократи-

ческому характеру идей западноевропейских и русских просвети¬

телей. И в Западной Европе и, может быть, в еще большей мере

в России носителями просветительских идей были не только вы*

ходцы из среднего сословия, но и дворяне, убежденные в том, что

они являются полномочными послами страждущего человечества.
5

абстрактно-гуманистический характер. Идеологи обоих

течений стремились опереться на предшествующую тра¬

дицию социальной мысли.
Ереси и вольнодумство. Идея социального равенства

людей — одна из самых древних и вечно живых идей

общественного сознания. Социальное равенство стало

страстной мечтой масс.с той поры, как они почувство¬

вали тяжесть социального неравенства, т. е. с возник¬

новения классов и эксплуатации человека человеком.

Эта новая форма зависимости встала рядом с еще живо

ощущаемой зависимостью от природы и как бы заслони¬

ла ее своей тяжелой неотвратимостью. От мечты о ра¬

венстве до требования равенства для всех прошло не так

много времени. Волнения демократических низов, о ко¬

торых рассказывают западноевропейские и русские исто¬

рические хроники, происходят под лозунгами социально¬

го равенства, хотя по форме это зачастую лозунги хри-

стианско-этического характера. Это естественно. Дру¬

гой формы осознания своих интересов массы, в особен¬

ности в средние века, еще не знали.
В русской общественной мысли представления о ра¬

венстве всех людей перед богом и о неизбежном торже¬

стве социальной справедливости были известны с неза¬

памятных времен. Они характерны для различных ере¬

тических движений и учений задолго до крестьянских ре¬

волюций XVII—XVIII вв1. Рассказы о счастливом и пра¬

ведном царстве нередки в сказаниях «отреченных»

(тайных, апокрифических) книг (например, в хорошо

известном в русском средневековье «Хождении Зосимы

к брахманам», откуда узнаем о знакомстве с индийски¬

ми социально-религиозными идеями) и в других хро¬

никах и списках2. Правда, идеи братства и социального

равенства людей использовались подчас в целях, не име¬

ющих ничего общего с требованиями социальной спра¬

ведливости. Так, Иван Грозный, этот незаурядный,
1	Ср. поучения Иоанна Златоуста, обличавшего богатых и про-

поведовавшего что-то вроде «потребительского коммунизма». В его

поучениях заметны патриархально-демократические представления

ранних христианских общин об общем благе, общности имущества

и т. п.
2	Д. Лихачев, С. Шмидт и Н. Покровский считают, например,

«Слово о рахманах и предивном их житии», влиятельный документ

конца XV в., «социальной утопией очень высокого уровня». В «Сло¬

ве» проповедовалось всеобщее равенство и братство.
6

но жестокий политик, обратил идею равенства против

боярства и.поддерживавшего его мистически-реакционно

настроенного духовенства. Он требовал, например, что¬

бы бояре, уходившие в монастыри (из-за его же пресле¬

дований), лишались дворянских привилегий. В одном

из своих Посланий (в Кирилло-Белозерский монастырь)

Грозный писал не без самодержавной иронии: «А ныне

то и слово: тот знатен, а тот еще выше, — так тут и брат¬

ства нет. Ведь, когда люди равны, тут и братство, а ко¬

ли не равны, какому тут быть братству?»* Идея равен¬

ства и братства приобрела неожиданный смысл — это

равенство всех перед ним, единодержавным государем,

«старшим братом» и повелителем всех. Бояре же отстаи¬

вали преимущества сословного равенства для тех, кто

принадлежит к высшему слою.
Иное понимание социального равенства у идеологов

низов. Феодосий Косой, замечательный мыслитель XV в.,

утверждал: «Все люди едино у бога, и татарове, и немцы

и прочие языци». В его выступлениях видно и понима¬

ние зависимости духовной свободы «сынов божих» от их

социальной свободы.
В сборниках Ефросина (конец XV в.), одного из со¬

бирателей книжной и народной (устной) мудрости, вид¬

ны идеи социального равенства, близкие к утопическим

представлениям о блаженной, т. е. счастливой, справед¬

ливо устроенной и мудро управляемой, стране. В этой

стране нет «ни ца^я, ни купли, ни продажи, ни свару,

ни боя, ни зависти, ни вельмож, ни тяжбы»2. Ефросину,

подобно булгаковскому Берлиозу, отвечающему на во¬

просы сатаны, труднее сказать, что есть в этой стране,

но и из перечисления того, что в ней отсутствует, соци¬

альная позиция этого идеолога низов видна достаточно

ясно.
Во многих документах идея социального равенства

используется в рамках требования царства божия на

земле (например, в посланиях идеологов раскола).

Идея царства божия на земле в еретических религиоз¬

ных утопиях была идеей глубоко прогрессивной. В ней
1	Послания Ивана Грозного. М.—Л., Изд-во АН СССР. 1951,

с. 351.
2	О Ефросине, А. Никитине и других средневековых радетелях

социальной справедливости см.: Лурье Я. С. Идеологическая борьба

в русской публицистике конца XV — начала XVI века. М.—Л., 1960.

с. 70—71 и далее.
7

было выражено неукротимое стремление крестьян к пе¬

реустройству социально-экономических отношений в ин¬

тересах масс здесь, на земле, и для них. В потаенной

литературе XVII—XVIII вв. мало общего с традицион¬

но-церковной христианско-догматической трактовкой

царства божия. Впрочем, это обычное явление в классо¬

вой борьбе. Одно и то же понятие в рамках имеющегося

мыслительного материала используется в весьма раз¬

личных социальных целях. В ортодоксальном христиан¬

стве, например, идея «царства божия» — идея эсхатоло¬

гическая. Осуществление всеобщего благоденствия

и счастья людей или откладывается до «второго прише¬

ствия», или переносится из земного в потусторонний мир.

Социальный вексель на царство всеобщего благоденст¬

вия и счастья людей, выданный церковью, носит бессроч¬

ный характер. Как отмечали Маркс и Энгельс, церковь

на протяжении всего средневековья выступала «в каче¬

стве наиболее общего синтеза и наиболее общей санк¬

ции существующего феодального строя» '. Эта общая

духовная санкция существующего характерна для поли¬

тики церкви вообще. Противники феодально-крепостни¬

ческих отношений и освящавшего эти отношения офици¬

ального христианства вкладывали в понятие «царство

божие» иное содержание. Они были убеждены, что «цар¬

ство божие» — царство социальной справедливости —

возможно по сю сторону, на земле. Другая идея христи¬

анства — царство божие внутри нас и достижимо на пу¬

тях нравственного совершенствования — была чужда

массам, и больше всего потому, что игнорировала их ос¬

новной материальный интерес.
В целом концепция царства божия на земле оказала

сильное влияние на воззрения представителей демокра¬

тических низов. Она представлялась им вполне надеж¬

ным идейным оружием в борьбе за свои права против

системы феодальной эксплуатации2. Казалось бы, ана¬

хроничные по стилю и языку произведения могли оказы¬

вать и оказывали глубокое влияние на народное само¬

сознание спустя десятилетия и даже столетия. В XVII—
XVIII	вв. эта концепция находила яркое выражение
1	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 361. См. также: Николь¬

ский Н. М. История русской церкви. М., 1930.
2	См.: Каутский К. Коммунистическое движение в средние ве¬

ка. Собрание сочинений, т. III. М.—JL, 1923. Ср.: Клибанов А. И.

Социальные утопии в русских крестьянских движениях. М., 1966.
8

в различных обращениях к мирянам и в литературных

сочинениях идеологов крепостного крестьянства в Рос¬

сии. Демократические требования и здесь приобретали

специфически религиозную окраску. Например, страст¬

ное сопротивление Аввакума, Никиты Пустосвята и дру¬

гих деятелей раскола реформам Никона было вызвано

не только соображениями догматического характера,

но и убеждением в нарушении социальных прав «хри¬

стианского» народа. Никоновское выведение приходских

священников из-под власти «мира» было расценено как

новое покушение на древние права. Раскольники по-овое-

му отстаивали социальное равенство, хотя и опирались

на догматы православия, грешили мистикой.
Возможно, что эти требования раскольников были

основанием для Щапова, а потом и Плеханова считать

раскол одной из исторически-конкретных форм протеста

патриархально-демократически настроенных масс про¬

тив социального гнета. Не следует сбрасывать со счета

и «просветительскую» функцию раскола. «Русский му¬

жик в расколе, — писал автор рукописного труда «Ни-

кон-новатор» (середина XIX в.), — выработав своего ро¬

да культуру, охотно учился грамоте, чтобы читать кни¬

ги, кругозор его расширился»1. К этому можно добавить,

что раскольничья «своего рода культура» оказалась же¬

стким ограничением дальнейшего интеллектуального раз¬

вития русского мужика.
Частью свободолюбивой и вольнодумческой традиции

средних веков и нового времени были крестьянские

представления об одинаковом для всех законе и спра¬

ведливости, устанавливаемой «хорошим царем». Ха¬

рактерно, что многочисленные самозванцы из народа мо¬

гли взбунтовать деревни и волости. Наиболее предприим¬

чивые из них достигали еще более масштабных резуль¬

татов. Они выдавали себя за царей или особ царской

фамилии, желавших будто бы облагодетельствовать на¬

род, но подвергшихся несправедливым гонениям, счи¬

тавшихся погибшими, но чудом спасшимися («Дмит¬

рий», «Петр II», «Петр III», «Иван Антонович», «Кон¬

стантин» и т. д.)2.
1	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 450, ед. хр. 808, л. 233.
2	Эта сторона народного самосознания XVIII—XIX вв. под¬

тверждена источниками в исследовании: Чистов К. В. Русские на¬

родные социально-утопические легенды. М., 1967. О более раннем
9

Требования воли и правды в крестьянских движениях.
Ицеи социальной справедливости и социального равен¬

ства составляют важнейший элемент настроений и идео¬

логий крупнейших крестьянских движений в России

в XVII—XVIII вв. Выраженные на языке крестьянско-

казацких низов требования социального равенства сос¬

тавляли притягательную силу «прелестных писем» и «ука¬

зов» И. И. Болотникова, С. Т. Разина и Е. И. Пугачева

и их сподвижников. В письмах и указах идея уничто¬

жения несправедливого социального строя была выра¬

жена с удивительной ясностью.
Так, социальная программа «представителя мятеж¬

ного крестьянства» 1 Степана Разина и его сподвижни¬

ков заключалась в том, чтобы «всех князей и бояр и зна¬

тных людей и все шляхетство российское побить, иско¬

ренить всякое чиноначалие и власть, и учинить то, чтоб

всяк всякому был равен»2 (курсив мой. — В. М.).
Для освободительной крестьянско-патриархальной

идеологии характерно сочетание негативного и позитив¬

ного моментов. Это идеология не только разрушения

и демократического нигилизма, но и утверждения досто¬

инства масс и самоценности трудящейся личности. Мож¬

но сказать, что идея социального равенства, крестьян¬

ской «воли» в XVII—XVIII вв. сложилась в крестьян¬

ском сознании в традицию представлений о справедли¬

вом общественном устройстве. Говоря словами К. Марк¬

са, в это время «идея человеческого равенства уже при¬

обрела прочность народного предрассудка»3. Этот

«предрассудок» господствует в идеологии крестьянского

движения под водительством Е. И. Пугачева. Все доку¬

менты пугачевского движения пронизывает одна

мысль — уничтожение дворянства при сохранении пра¬

вильного, крестьянского царя. Е. И. Пугачев в своих ука¬

зах и обращениях торжественно обещает по истреблении

дворян народ «от их злодейского тиранства освободить

и учинить во всей России вольность»4. Он обличает

и другие социальные слои, угнетающие народ («жадное»

купечество, «московское» чиновничество).
периоде см.: Игнатов В. И. Мировоззрение русского народа в эпи¬

ческих произведениях начала XVII в. Ростов-на-Дону, 1972.
1	Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 326.
2	«Москвитянин», 1841, № 7, ч. IV, с. 169.
3	Маркс К. Капитал, т. I. М., 1955, с. 66.
4	Пугачевщина, т. I. М., 1926, с. 42.
10

В Манифесте от 31 июля 1774 г. Е. И. Пугачев про¬

возглашал: «Всех находившихся прежде в крестьянстве

и в подданстве помещиков быть верноподданными раба¬

ми собственно нашей короне, и награждаем древним

крестом и молитвою, головами и бородами, вольностью

и свободой и вечно казаками, не требуя рекрутских набо¬

ров, подушных и прочих денежных податей, владением

землей, лесными, сенокосными угодьями и рыбными лов¬

лями, и солеными озерами без покупки и без оброку»
В этих и других документах крестьянского движения со¬

временного исследователя поражает сочетание трезвого

реализма чисто экономических требований с конкретным

знанием своеобразия крестьянской психологии, многове¬

ковых традиционных крестьянских представлений

о «вольности» и «свободе»2.
Крестьянское («пугачевское») движение было сти-

хийно-интернационалистским по своему характеру. Со¬

циальное равенство должно воцариться не только внутри

русского народа, но и среди других народов России.

Они жалуются теми же правами. Так, в Манифесте баш¬

кирам Пугачев объявлял, что они наделяются «землями,

водами, лесами, рыбными ловлями» и т. д., а также, что

характерно для реализма мышления «крестьянского ца¬

ря» «верою с законом вашим»3.
В крестьянских требованиях «воли» и «равенства»

налицо не только утопический элемент, но и консерва¬

тивный. Таково, например, требование возврата к обще¬

ственным отношениям отцов и дедов. Правда, само это

требование патриархальной, так сказать, реакции было

направлено против крепостнических отношений, против

усиливающегося давления самодержавно-помещичьего

гнета, сравнительно с которым прежнее положение с его

общинными иллюзиями и Юрьевым днем представлялось

более справедливым.
Нет оснований, конечно, отождествлять крестьянские

лозунги и мечты о «мужицкой» и «казаческой» правде
1	Грот Я. К. Материалы для истории Пугачевского бунта. СПб.,

1875, с. 53.
2	Эти требования видны и в многочисленных крестьянских на¬

казах екатерининской комиссии по составлению Наказа, напри¬

мер, в пожеланиях о переделе наделов, еще до восстания Пуга¬

чева.
3	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 449, ед. хр. 68, л. 77.
11

с идеями критически-утопического социализма XVIII—
XIX	вв. И там, и здесь налицо требование социального

равенства. Но программы будущего социально-экономи¬

ческого строя (даже в ее утопической форме) в револю¬

ционной крестьянской идеологии еще не было, требования

общественной собственности в них явно не выражены.

Тем не менее крестьянско-патриархальная идеология

и в ее религиозно-консервативной оболочке имела ре¬

альное социальное содержание — требование социально¬

го равенства. В этом заключалась, пожалуй, одна из при¬

чин того, почему в последующем идеи социализма (в их

критически-утопической форме) были встречены в Рос¬

сии не как что-то необычное, а давно знакомоеС дру¬

гой стороны, еще ранее они составили социальный фон

русского Просвещения XVIII в. Но социалистические

идеи—духовный продукт Просвещения, а не крестьянско¬

го вольнодумства. Поэтому необходим хотя бы краткий

анализ принципиальных идей Просвещения.
2.	Идеи Просвещения
Просветительская буржуазно-демократическая идео¬

логия XVIII в. выработала свое представление об обще¬

ственном прогрессе. Его суть заключается в следующем.

Народы испытывают поступательное движение от низ¬

ших форм общественной организации к высшим. Это

движение — процесс закономерный. В исторической пер¬

спективе человечество ожидает состояние всеобщего бла¬

годенствия благодаря развитию просвещения, науки,

промышленности, культуры. Движение к этому состоя¬

нию может быть ускорено благодаря мудрости законо¬

дателей, способствующих успехам Разума. Во всяком

случае долг просвещенных людей заключается в после¬

довательном и целеустремленном разъяснении принци¬

пов разумно устроенного общества.
В. И. Ленин видел много общего в русском и запад¬

ноевропейском Просвещении: «И на Западе, и в России

они (просветители. — В. М.) совершенно искренно вери¬

ли в общее благоденствие и искренно желали его, ис¬
1	См.: Коган J1. А. Крепостные вольнодумцы. М., 1966, с. 161;

Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России XIX века.—

«Вопросы философии», 1972, № 11. Ср.: Мирошниченко П. Я. На¬

родные истоки утопического социализма в России. — «История об¬

щественной мысли». М., «Наука», 1972.
12

кренно не видели (отчасти не могли еще видеть) проти¬

воречий в том строе, который вырастал из крепостно¬

го» *. Будущее общество идеологам революционной бур¬

жуазии представлялось внеклассовым, существующим

в разумных интересах всех.
Концепция естественного права. Идея социальной

справедливости приобрела в просветительской идеоло¬

гии XVI—XVIII вв. форму двух концепций, каждая из

которых имела значительное влияние на развитие обще¬

ственного самосознания, — естественного права и обще¬

ственного договора.
Концепция естественного права была по своему ду¬

ху антиавторитарной, антифеодальной. Она утверждала,

что человек рождается свободным. Все люди равны ме¬

жду собой в силу однозначности их естественной приро¬

ды и обладают неотъемлемыми правами на свободу, бла¬

гополучие и счастье. В трактовке ценности и соотноше¬

ния этих неотъемлемых прав сторонники естественного

права могли расходиться, и значительно, но утвержде¬

ние самого существования естественных, от рождения

присущих человеку прав было общим для всех них.
Концепция общественного договора была логическим

продолжением концепции естественного права («юриди¬

ческое мировоззрение» по Энгельсу). Она гласила, что

Люди добровольно согласились уступить часть своих ес¬

тественных прав власти ради более прочных гарантий об¬

щественного благополучия—с помощью Закона. Выра¬

зителем воли всех выступает Государство, гарантирую¬

щее соблюдение Закона в интересах всего общества.

Члены общества имеют право на такую исполнительную

власть, которая устраивает их: народ существует ради

собственного блага, правительство — ради блага наро¬

да. Отсюда следовал тот вывод, что народ вправе сме¬

щать неугодное правительство, вплоть до применения

мер революционного насилия2.
1	Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 520.
2	Отметим интерес русских просветителей XVIII—XIX вв. к за¬

падноевропейским и американской конституциям. Изучение идейно¬

теоретического содержания этих документов — существенный эле¬

мент общественного самосознания. В начале XIX в. декабристы вы¬

ражали явное недовольство тем, что Россия не имеет даже тех ку¬

цых конституционных гарантий, которые имели Польша и Финлян¬

дия, входившие в Империю. Ср. также рукопись «Основания Конс¬

титуции Царства Польского» (Архив Исторического музея. Отдел

рукописных источников, ф. 450, ед. хр. 893).
13

Русские просветители также исповедовали эти идеи *.

Парадоксально, но один из образцов социальной демаго¬

гии— екатерининский «Наказ» — независимо от воли

его автора, усердно переписывавшего французских про¬

светителей, внушал многим веру в конечное торжество

разума, в силу провозглашения в нем веротерпимости,

свободы слова, неприкосновенности личности и дрЯ Про¬

светители имели достаточные основания рассматривать

этот документ в качестве исправленного конспекта их

собственных идей.
Иллюзии «золотого века». Наиболее смелые и даль¬

новидные умы буржуазного Просвещения скептически

отнеслись к претензиям своего же собственного класса

облагодетельствовать человечество. Они указывали при

этом на неразрешимые исконные противоречия общест¬

венного существования человечества; эти противоречия

были неизбежным следствием дихотомии человеческого

и социального, ошибочно принятой Руссо за исходное

противоречие в развитии культуры и цивилизации. Че¬

ловеку была приписана естественность, поддержанная

божественными установлениями, в то время как общест¬

во рассматривалось как искусственное образование, как

плод человеческого разума, который в сравнении с бо¬

жественным промыслом вполне можно определить как

неразумие. Руссо не соглашался с распространенным

мнением о скором наступлении золотого века, подготов¬

ленного развитием Просвещения, и считал, что развитие

культуры было сплошной ошибкой. Человечество движет¬

ся не к совершенному существованию, а к ничтожеству

и упадку. История культуры — это средство лишения че¬

ловека его первоначальной цельности и моральной не¬
1	См.: Щипаное И. Я. Философия русского Просвещения. М.,

Изд-во МГУ, 1971, с. 243—269. Автор не анализирует, однако, со¬

циальные утопии русского Просвещения XVIII в., что вряд ли пра¬

вомерно, ибо это существенный элемент просветительской идеологии.
2	Факт влияния «Наказа» на пробуждение общественного само¬

сознания был отмечен в русской литературе. В воспоминаниях со¬

временников отмечено, и не раз, что это было время либерально¬

монархической «показухи». В высших учебных заведениях и народ¬

ных училищах, например, довольно свободно можно было знако¬

миться с отечественной и зарубежной просветительской литерату¬

рой, периодикой, газетами. Так было до 1789 г. Потом последовали

запрещающие указы Екатерины II и дикие постановления Павла I,

не разрешавшего «впускать музыку» и употреблять слова «общест¬

во», «отечество», «гражданин» и др.
14

порочности. Развитие знания не привело к совершенство,

ванию человека. Руссо идеализировал жизнь и нравы

первобытного общества. Взгляды Руссо были, конечно,

вызовом традиции Просвещения. Это легко устанавли¬

вается при сравнении его взглядов со взглядами совре¬

менников. Для Гоббса, например, не было сомнения, что

так называемый «естественный человек», т. е. дикарь,—

существо отнюдь не добродетельное. Первоначальное ес¬

тественное состояние, не ограниченное общественным до¬

говором,— это, .по его мнению, «война всех против всех»,

весьма неприятное зрелище всеобщего одичания. Руссо

же, напротив, утверждал, что именно естественный, а не

общественный человек был собранием всяких доброде¬

телей, ибо пороки цивилизации еще не коснулись его;

вся жизнь добродетельного дикаря была основана на

истинном чувстве, он был счастлив. Руссо, таким обра¬

зом, отдавал предпочтение естественному перед обще¬

ственным, а его критики — общественному перед естест¬

венным. С концепцией культуры и науки Руссо полеми¬

зировал А. П. Сумароков в статье «О новой философской

секте»Историк Татищев, защищая идею прогресса, от¬

вергал факт существования в древности «счастливого со¬

стояния». «Сим важным предлогом, не прогневайтесь,

показываете Вы, — писал он, обращаясь к Руссо, — что

мало о знании древностей прилежали». По мнению

Я. Т. Козельского, «бессмертия достойный муж» отвле¬

кался от условий человеческого существования, сложив¬

шихся исторически. Его призыв возвратиться к «нату¬

ральному состоянию» абсурден. Изменения в обществе,

происходящие под влиянием науки и просвещения, нель¬

зя обратить вспять, прогресс не заменить регрессом, как

бы отрицательно ни относиться к воздействию культуры

на человека.
Как отмечал Козельский, эта мечта доброго сердца

неосуществима: «Если б какой народ вздумал не учить¬

ся, то другие ученые народы в краткое время и с вели¬

ким аппетитом его скушают; и тогда-то он от сих про¬

свещенных волков несомненно убежден будет во вредно¬
1	Сумароков, резко критикуя Руссо, иронизировал над рассуж¬

дениями «об алмазном веке, в котором люди крайним невежеством

украшались» (Сумароков А. Я. Полн. собр. соч., ч. I. М., 1787,

с. 128).
15

сти своей простоты в нынешние мудреные и развращен¬

ные времена» 1.
Руссо и руссоистов критиковали не только оппозици¬

онные просветители, но и сторонники просвещенного аб¬

солютизма. Однако мотив критики здесь иной. Так,

П. Потемкин, отвергая хулу Руссо на науки и искусства,

утверждал, что именно изучение истории культуры и ис¬

кусства «единственно способно доказать человеку пре¬

мудрость Божию». Источник зла в мире не наука и ис¬

кусство, а зависть человеческая, которая является ис¬

тинной причиной ухудшения нравов. Науки же не только

не учат человека злу, не только не разлагают его нрав¬

ственно, но, напротив, «научают нас всякому благу, от¬

крывают нам способы к добродеяниям»2. Разногласия

между людьми возникают вместе с обществом. «Едва

только распространение его (человека. — В. М.) учини¬

лось столь многочисленно, что потребовало некоторого

общественного установления, — писал Потемкин в пре¬

дисловии к переводу другого произведения великого же¬

невца «Рассуждение о начале и основании неравенства

между людьми», — в тот самый час и основалось все то,

что могло произвести пороки, которые потом человек

уже больше или меньше чувствовал»3.
«Золотой век» человечества не позади, а впереди.

Он придет с расцветом науки и искусства, которые сле¬

дует не губить, а всемерно поощрять. О роли политики

в этом процессе Потемкин благоразумно умалчивал.

Сходные с потемкинскими мысли высказывал и Карам¬

зин, критиковавший Руссо за отказ от идеи обществен¬

ного прогресса («Нечто о науках», 1793). По мнению

Карамзина, «род человеческий возвышается», он хотя
1	Философические предложения, сочиненные надворным совет¬

ником Яковом Козельским. СПб., 1778, с. 10. Козельский видел

в будущем общество трудящихся. Он считал одним из условий об¬

щественного прогресса заблаговременную разработку общественного

устройства, в котором частный интерес совпадает с общим. Этому

должна помочь философия — «генеральное познание о вещах и де¬

лах человеческих» (Избранные произведения русских мыслителей

второй половины XVIII века, т. I. М., 1954, с. 428). Козельский

не соглашался с аристократическим республиканизмом Руссо,

предпочитая демократический республиканизм (см. там же, с. 527).
2	Рассуждения о начале и основании неравенства между людь¬

ми. М., 1770, с. 10—11.
8 Там же, с. 7.
16

и «медленно, хотя неровными шагами, но всегда при¬

ближается к духовному совершенству». Просвещение спо¬

собно снять оковы невежества с человечества и тем са¬

мым облегчить беспрепятственное шествие прогресса.

Оно является, таким образом, орудием прогресса, спо¬

собствуя «улучшению нравов», «развитию науки», рас¬

пространению «духа общности», улучшению «благосос¬

тояния народов» и (характерное для Карамзина ут¬

верждение) «крепости правления».
Концепция Руссо с ее явно выраженным требованием

социальной справедливости и идеями республиканизма

были мощным стимулом для оппозиционно настроенных

русских людей.
К этому можно добавить, что утопическо-позитивный

элемент руссоизма привлекал русских просветителей не

менее, чем утопическо-негативный К
В известной мере в русском Просвещении, отразив¬

шем становящееся общественное самосознание, развива¬

лось и критическое отношение к западноевропейской

культуре, в которой все больше проглядывали буржуаз¬

ные черты2.
Не лишне отметить, что революционные просветите¬

ли (А. Н. Радищев, а вслед за ним В. В. Попугаев), кри¬

тикуя «женевского гражданина», предпочитали его нега¬

тивной оценке культуры позитивную оценку значения

культуры и идеи Мабли. Мабли проповедовал, как изве¬

стно, «в XVIII веке — уже прямо коммунистические тео¬

рии» 3. Его произведения «Разговоры Фокионовы»

и «Размышления о причинах благоденствия и несчастья

греков» были опубликованы в России в 1772—1773 гг. (в

переводе А. Н. Радищева). Если Руссо полагал, что об¬

щество— враг людей, то Мабли утверждал нечто дру¬

гое: люди созданы, чтобы жить в обществе. Причина

всех общественных зол, по мнению Мабли, — имущест¬
1	Противники социализма в России обычно связывали руссоизм

с социализмом. Они доказывали, что равенство противоречит ес¬

тественной природе человека, и, поскольку «основная мысль Руссо

есть равенство», он был противником естественной природы челове¬

ка (Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 440, ед. хр. 1060, л. 203).
2	Д. Фонвизин, наблюдавший французские предреволюционные

порядки, выразил это в словах: «Без денег нет труда, которого

бы не поднял, и нет подлости, которой он бы не сделал» (Путеше¬

ствия русских людей за границу в XVIII в. СПб., 1914, с. 103).
8 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 191.
2 Малинин В.А.
17

венное неравенство людей. Социальное неравенство во¬

все не является неотъемлемым атрибутом цивилизации,

но лишь временно, в силу исторических обстоятельств,

сопутствует ей. Гармонию в отношениях между людьми

нарушила не культура, а частная собственность, являю¬

щаяся основной причиной всех общественных бед, чело¬

веческого эгоизма и всех других пороков. Спасение че¬

ловечества не в отказе от достижений культуры, а в ус¬

транении частной собственности, которая губит, душит

лучшее в человеке. Но не одна частная собственность гу¬

бительна, губительны и ее следствия, в особенности иго

государства. Ради общественного блага следует устано¬

вить подлинный народный суверенитет, народное управ¬

ление делами.
Если Руссо предлагал взамен общества разлагающей

человека культуры естественное состояние первобытного

дикаря, то Мабли увидел свой общественный идеал в ро¬

довой военной организации Спарты. Ему казалось, что

Спарта имела идеальную систему воспитания человека.

Он мечтал о строе уравнительного коммунизма. Мелоч¬

ная регламентация быта в будущем обществе — эта

ахиллесова пята многих представителей утопического

коммунизма — была свойственна и проектам Мабли. Эта

сторона его взглядов не произвела особого впечатления

в России.
Просветительская философия истории. Один из корен¬

ных вопросов как западноевропейского, так и русского

Просвещения — вопрос о законе или группе законов, уп¬

равляющих ходом истории человечества. Существует

или не существует цель развития общества, имеет или не

имеет так называемое Провидение «свой план» •?
Просветительская концепция прогрессивного разви¬

тия общества опиралась на предположение о существо¬

вании объективных, хотя и трактуемых в механистиче¬

ском вкусе, законов всемирного движения2. Задача мыс¬

лителей, верящих в возможности человеческого разума,

заключается в том, чтобы вскрыть природу этих зако¬

нов. Помочь же познанию законов общества может изу¬

чение истории народов. Альтернативой рационалистиче¬

скому объяснению истории был христианский провиден¬
1	Вопрос Н. Карамзина. См.: Аглая. Книга вторая, с. 46—47.
2	См.: Фенелон. Истинная политика знатных и благородных особ.

Перевел с французского Василий Тредьяковский. СПб., 1737.
18

циализм, провозглашавший волю Творца (Боссюэидр.)1.

Обычно провиденциалисты ставили перед собой цель

разъяснить историческую необходимость монархии, ос¬

нованной на божественной санкции священного писания.

В философско-этическом плане эта точка зрения была

связана с учением о необходимости ограничения челове¬

ческой свободы в обществе, т. е. объективно она была

направлена против идей буржуазного гуманизма и ин¬

дивидуализма. Тем не менее провиденциалистская хри¬

стианская трактовка истории по-своему объясняла по¬

следовательность и взаимозависимость исторических со¬

бытий. Характерно, что первый же русский перевод ра¬

боты Боссюэ «Разговор о всеобщей истории» дал им¬

пульс к обсуждению вопроса о скрытом смысле истории

и о возможности изменения природы человека. Исход¬

ным пунктом дискуссии был вопрос, живут ли люди «под

законом естественным, или под законом писанным», или

«под законом Евангельским» 2. Сама постановка вопроса

свидетельствует о неточности распространенного пред¬

ставления относительно исключительной метафизично¬

сти просветительского взгляда на человека. Не все про¬

светители признавали неизменность природы человека.
В русской социолого-исторической мысли оригиналь¬

ным образцом просветительской философии истории бы¬

ла концепция В. Н. Татищева3. В отличие от Боссюэ,

отталкивавшегося от христианского провиденциализма,

Татищев опирался на просветительское представление

об естественном праве. Историю творит не божествен¬

ное предопределение, а человек, люди, благодаря разум¬

ной (и неразумной) деятельности которых и развивался

исторический процесс. Определяющий фактор исто¬

рии — развитие знаний об окружающем мире, прогресс

просвещения. Исторические эпохи различаются в зави¬

симости от уровня образованности общества (Татищев

видел четыре периода: до «обретения письма», «с обре¬
1	Произведение Боссюэ не раз переиздавалось. См.: Бос¬

сюэ Ж--Б. Политика, из самых слов священного писания почерпну¬

тая. СПб., 1802. Официальные круги считали эту концепцию впол¬

не приемлемой (см: Чтение общества историков, 1861, кн. 2, отд. V,

с. 161).
2	Боссюэ Ж.-Б. Разговор о всеобщей истории. Предисловие.

СПб., с. 2.
3	Публикация основного труда В. Н. Татищева была начата

в 1768 г. (посмертно), окончена в 1784 г.
2*
19

тением письма», «христианская образованность», с изо¬

бретением «книгопечатания»). История движется впе¬

ред, подталкиваемая развивающимся Просвещением.

С появлением Просвещения Разум становится, наконец,

реальной движущей силой истории. В целом концепция

Татищева, преувеличивавшего значение Просвещения

в придании разумности истории, сходна с концепцией

Монтескье, изложенной в «Духе законов» и в «Размыш¬

лениях о причинах величия и падения римлян» (1769) К
Известно мнение, будто в русской общественной мыс¬

ли вопрос о соотношении русской и мировой истории

впервые обсуждался П. Я. Чаадаевым и славянофилами.

В действительности уже в XVIII в. эта (проблема была

предметом обсуждения (Татищев и др.). Свидетельст¬

вом этой дискуссии была полемика Вольтера и Ломоно¬

сова.
Вольтер считал, что человек с ранних шагов истории

находился в вечном противоречии с обществом, которое

никогда не было построено на разумных основаниях.

Лишь с возникновением просветительской философии

эти разумные основания были найдены, и оставалось

только привести общество в соответствие с ними2.
Ломоносов пытался исследовать основания деятель¬

ности человека, вскрыть общественные причины измене¬

ния характера человеческой деятельности (в частности,

Петра) в зависимости от исторических условий жизни

народа. В его подходе к проблеме сказывался демокра¬

тический инстинкт.
Просветительское рационалистическое объяснение об¬

щества и человека имело свою альтернативу в XVIII в.

Ей противостояла мистико-иррационалистическая тен¬

денция, своеобразными представителями которой были

масоны.
1	Просветители знали «Персидские письма» Монтескье. Он опи¬

сал гибель общества троглодитов, не знавших законов нравствен¬

ности, и рождение общества социальной справедливости благодаря

нравственному совершенствованию людей.
2	Вопрос заключался, однако, и в признании исключительной

трудности установления такого «соответствия». Это заметили Гель¬

веций и Дидро, которые отмечали, что необходимость в истории

подчиняет частные цели. «Мудрость ваша, моя и мудрость всего ми¬

ра,— писал Дидро Е. Дашковой, — состоит в неспособности уп¬

равлять ходом обстоятельств, которые, несмотря на все усилия

в борьбе с ними, всегда над нами торжествуют» (Восемнадцатый

век. Книга первая. М., 1868, с. 291).
20

Масонство. Просвещение XVIII в., как и европейский

гуманизм XV—XVII вв., — сложное и многослойное тече¬

ние1. Членами масонских лож были Гете и Шиллер,

Вольтер и Гердер. Но в масонстве подвизались и явные

авантюристы, вроде пресловутых «графов» Калиостро

и Сен-Жермена. Масонство, бесспорно, одно из явлений

эпохи Просвещения, однако, не просветительское в обыч¬

ном словоупотреблении. Это своего рода международный

орден, и о русском масонстве можно говорить как о вет¬

ви более обширного дерева. Теоретические и ритуальные

источники русского масонства — вполне западные, обще¬

ственная же роль русского масонства, пожалуй, не схо¬

жа ни с одним другим национальным ответвлением.

По отношению к православию масонство в XVIII в. иг¬

рало роль, аналогичную роли протестантизма по отно¬

шению к католицизму в эпоху Реформации, но с тем

существенным отличием, что в России это было верху¬

шечное идеологическое течение, дворянское и аристокра¬

тическое, практически никак не затронувшее самосозна¬

ние масс. Православие и его деятели смотрели на ма¬

сонство как на опасную и возмутительную ересь, одно

из явлений западной Схизмы. Действительно, масонст¬

во подтачивало идеологические устои самодержавия,

поскольку масонская версия религии была далеко не ор¬

тодоксальной. Остается в то же время фактом, что ма¬

сонами были не одни ретрограды, вроде Лопухина или

Павла I, но и многие лучшие умы русского общества

на рубеже двух веков (Радищев, Новиков, Баженов,

Раевский и др.) - Было бы легким объяснением утверж¬

дение, что масонство этих деятелей — рассчитанное при¬

крытие для более зрелой или даже революционной де¬

ятельности. Действительность была сложнее. Некото¬

рые идеи и понятия масонства привлекали русских про¬

светителей, они были созвучны еще не определившемуся

общественному самосознанию, например: своеобразное

братство по идее самосовершенствования, пожелания

о переустройстве общества, хотя и с оговорками о пагуб¬

ности политической свободы, идеал духовно богатой
1 Этим объясняется отчасти длительное влияние идей есте¬

ственного права. Отрывки из работ западноевропейских просветите¬

лей ходили в рукописных списках в течение всего XIX века. См.,

например: Золотницкий В. Т. Сокращение естественного права, вы¬

бранное из разных авторов (Архив Исторического музея. Отдел

рукописных источников, ф. 450, ед. хр. 949).
21

(по мерке времени) личности и т. п. Но, как верно за¬

метил Шелгунов, увлечение масонством — не признак

силы мысли, а свидетельство ее относительной слабости.
Просвещение было более могучим по своим идейным

компонентам движением, чем слабое по духу, полуми-

стическое масонство. Просветители смотрели на человека

как на продукт среды. Будучи зависимым от всемогущей

среды, человек благодаря среде и через среду развивает

(или глушит) свои качества, моральные или интеллек¬

туальные.
Масоны не были согласны с просветительской меха¬

нистической детерминацией человека. Согласно их уче¬

нию, среда есть нечто совсем уж внешнее и вовсе не ор¬

ганичное для человека, у которого самое важное — внут¬

ренняя духовная жизнь. Как личность человек сам де¬

лает себя через интеллектуальное и нравственное само¬

усовершенствование, и скорее нравственное, чем интел¬

лектуальное. Это была, так сказать, утопия навыво¬

рот — мистицизм как оборотная сторона романтизма

и сентиментализма. Масонство было антируссоистским

течением. Тем не менее явно выраженный интерес к внут¬

реннему миру человека привлекал к масонству тех, кто

не мог удовлетвориться ни прописными истинами и со¬

циальной «наказной» демагогией екатерининского тол¬

ка, ни мертвой православной теологией. Идея самоцен¬

ности человека, хотя и в форме мистической обрядно¬

сти, привлекала тех людей, которые видели в масонстве

«науку о добре», т. е. воспринимали его в этическом пла¬

не1.
В предпочтении внутреннего внешнему, нравственно¬

го самоусовершенствования интеллектуальному обнару¬

живалась привязка масонства к традиционной религиоз¬

ной ортодоксии, несмотря на все расхождения. Философ¬

ский корень расхождений заключается в том, что масон¬

ство, в отличие от христианства и его объективного три¬

единого бога, больше настаивало на поисках бога внут¬

реннего. Масонство примыкало к субъективной, беркли-

анско-бемевской версии идеализма, хотя у русских масо¬

нов можно обнаружить рационалистические (Елагин)

и сенсуалистические (Кутузов) высказывания. Что ка¬

сается мистики, то масонство не уступало христианству.
1	См.: Переписка московских масонов XVIII века. 1780—1792 гг.

Пг„ 1915, с. 25.
22

В писаниях русских масонов мы обнаруживаем и не¬

что недопустимое с точки зрения православной ортодок¬

сии.
Один из самых известных русских масонов-мистиков

И. В. Лопухин считал, что мир возник из хаоса. Законо¬

мерный порядок в нем создан богом, наблюдающим

единство между Великим миром (природа, космос)'

и Малым миром (человек и его внутренний мир). Бог

не создает материальный мир, который возникает впол¬

не естественным путем, но он является гарантом поряд¬

ка в нем. Он — причина не материального мира вещей,

а внутреннего мира идей, в особенности нравственного

самосознания человека. Это выдает родство масонства

с христианством, в частности с неоплатонической тради¬

цией.
Духовное развитие и нравственное совершенство¬

вание человека есть не что иное, как приобщение чело¬

века к этическим и эстетическим ценностям более высо¬

кого, «божественного» порядка. Собственно, и бог может

рассматриваться как высший нравственный идеал, «бог

в человеке и человек в боге». На этом основании неко¬

торые исследователи - рассматривают масонство как

этическую доктрину, как своего рода науку о Добре

с большой буквы, как абстрактную этику добра. Нам ка¬

жется это ограничением реальной проблематики и роли

масонства, хотя ему и был свойствен своего рода мисти¬

ческий гуманизм. Русское масонство отразило этицизм

русской мысли, но его собственное выражение этого

этицизма было религиозно-иррациональным.
Масоны отвергали действительность, она не имела

для них особой ценности потому, что не отвечала ма¬

сонским представлениям. Если действительность остает¬

ся плохой, тем хуже для нее. Совершенство достигается

путем преобразования, но не внешней макроструктуры

общества, а внутренней микроструктуры человека как

личности. Этот теоретический постулат, закрепленный

в идеологических представлениях, делает понятным, по¬

чему все масоны возлагали такие надежды на «сердца

государей» (выражение Карамзина), почему они осуди¬

ли 1793 год, это торжество «буйственной и пагубной сис¬

темы ложной вольности и равенства», и почему требова¬

ние «непоколебимся верности и покоримся своему го¬

сударю» (Лопухин) было провозглашено нормой пове¬

дения.
23

Поле деятельности масона—не общественное, а тем

более не революционные ристалища, а его внутренний

мир.
«Главное место наших подвигов, — писал А. М. Куту¬

зов И. В. Лопухину, — находится в нас самих». Или, как

он писал 27 марта 1792 г. сосланному в Сибирь А. Н. Ра¬

дищеву, другу своей молодости, стремясь по-своему обо¬

дрить его, «истинное щастие находится внутри нас и за¬

висит от нас самих, оно есть поставление себя превы¬

ше всех случаев». Свобода воли (в религиозном истол¬

ковании)—решающий стержень личности.
Человек, этот малый мир, по своей природе — суще¬

ство деятельное. Он может быть ничтожным существом,

но через собственную деятельность может измениться

к лучшему и достичь подлинного величия. Правда, наи¬

более мистичные масоны, вроде Лопухина, полагали, что

достижение идеала возможно только через «прилежное

упражнение в страхе Божием»', но масонская идея со¬

вершенствования толковалась другими в более широком

и не всегда в мистическом смысле слова. Признание из¬

меняющейся сущности человека, «каменщика», строите¬

ля самого себя, «архитектора» своей души, имело своим

следствием, с одной стороны, призыв воздвигать свое

внутреннее «я» на основе допущения самоценности лич¬

ности, а с другой — упор на символические, ритуальные

средства совершенствования личности (циркуль, необте¬

санный камень, мастерок, ватерпас и пр.). Масонские

ритуалы, полные таинственности, предусматривали, хотя

и в превращенном виде, сохранение земной иерархии,

обличали теорию естественного права, утверждая, что

в действительности «все вопиет нам о естественном нера¬

венстве». Вообще русское масонство XVIII в. внесло

свой особый вклад в обоснование консервативно-христи¬

анских представлений о будущем «царстве божием»2.

Прообраз этого царства они представили в своей собст¬

венной организации лож. В них, несмотря на афиширо¬

ванную любовь к человеку вообще, к ближнему тем бо¬

лее, крестьяне, например, могли быть только «служащи¬

ми братьями», но не полноценными членами. Зато «бра¬

тья» более высокого социального положения могли пе¬

реходить к более высоким степеням, превращаясь в че¬
1	Масонские труды И. В. Лопухина. М., 1913, с. 3.
2	См.: Переписка московских масонов XVIII века. 1780—1792 гг.
24

ловека-философа, человека-царя, человека-бога. Масон¬

ские ложи были, следовательно, ритуальной иллюзией

организации равенства. Однако нельзя не отметить, что

масоны применили в практике лож принцип, занимав¬

ший умы последующих, более прогрессивных по духу

и устремлениям деятелей: идея побеждает не сама по

себе, а благодаря организации людей, защищающих эту

идею и претворяющих ее в жизнь. Это самоотречение

масонства от господствующей организации обществен¬

ной жизни было замечено. Официальное самодержавие

и православие оценивали, с известными преувеличения¬

ми, масонов или как скрытных оппозиционеров, или как

открытых врагов государства, религии, семьи и собст¬

венности. Масоны критиковали отдельные явления об¬

щественных порядков. Тем не менее Кутузов, например,

был близок к истине, когда констатировал то, что зна¬

ли все: в России управляют не с помощью законов,

а «лишь по своей прихоти», так что «чиновники привык¬

ли волю свою поставлять выше законов» *. Сразу же

после 1789 г. масонские ложи были закрыты. При Пав¬

ле I они появились вновь. После недолгих колебаний са¬

модержавие решило вопрос радикальным и традицион¬

ным для него образом: в 1822 г. масонские ложи были

окончательно закрыты. Но масонство тайно существова¬

ло и после этого официального запрета, хотя и не поль¬

зовалось заметным влиянием на умы. Многие просве¬

щенные люди разочаровывались в масонстве и выходи¬

ли из ордена2.
3.	Социальные утопии XVIII в.
Общая характеристика утопий. Идеи русского и за¬

падноевропейского Просвещения о возможности соци¬

ального равенства отражены в многочисленных утопиях

этого времени. Социальные утопии — необходимый ком¬

понент Просвещения с его обостренным вниманием к до¬

стоинству и возможностям человека, к проблемам вос¬

питания совершенной или, во всяком случае, доброде¬
1	Переписка московских масонов XVIII века. 1780—1792 гг.,

с. 31.
2	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 450, ед. хр. 353а. «Я не думаю, — пишет автор рукописи «Масон

без маски», — чтобы мое знание стоило тех денег, во что оно мне

стало» (л. 136).
25

тельной личности, с его критикой всякого рода, нравст¬

венных изъянов и несовершенств в обществе. Русские

утопии XVIII в. сравнительно мало изучены.
В многочисленных русских утопиях XVIII в. (об их

многочисленности можно говорить теперь с уверенно¬

стью) не обязательно наличествовал социалистический

элемент даже в его утопической форме. Тем не менее

в этих утопиях видно недовольство сложившимся проти¬

воречивым до крайности, неразумным порядком вещей.

Недовольство просвещенных умов находило выход

в требованиях социальной справедливости для всех,

в мечтах об идеализированном «естественном» и «счаст¬

ливом» состоянии человека и общества; в утопиях об¬

суждались проблемы воспитания «совершенного» чело¬

века, осуждалось стремление к роскоши *. В социальных

утопиях отразилось тем самым не одно индивидуальное

сознание творцов этих «проектов в будущее», но и об¬

щественное сознание времени. В них нет еще требова¬

ния отмены частной собственности, введения обществен¬

ной собственности, характерного для социалистических

утопий, но налицо мысль об имущественном неравенст¬

ве, требование перераспределения богатств. Одной из та¬

ких «несообразностей» был господствующий тип лично¬

сти, который не удовлетворял тех, кто искал просвети¬

тельского идеала. Парадокс заключается в том, что бур¬

жуазные просветители не желали личности с буржуаз¬

но-мещанскими качествами и свойствами.
В русских социальных утопиях этого времени счаст¬

ливые общественные отношения рассматриваются в рам¬

ках концепции «естественного права». В этих утопиях

человек стремится к некоему идеальному образцу, о ко¬

тором имеется достаточно сведений из истории, или, ско¬

рее, из преданий. Элемент фантазии заключается здесь

не в конструировании новых социальных отношений, а в

«улучшении» тех «справедливых» социальных отноше¬

ний, которые известны из идеализированной древности.

Так, Федор Эмин в утопии «Непостоянная фортуна» опи¬

сывает мифическое государство добродетельных земле¬

дельцев Тефилет, в котором существует общественная

собственность («каждая вещь есть у них обществен¬

ная»)2, общественное производство и уравнительно-ком-
1	См., например, херасковскую утопию «Кадм и Гармония».
2	Эмин Ф. Непостоянная фортуна или похождения Мирамонда,

ч. 1. СПб., с. 41.
26

мунястическое распределение по потребностям («всяк

столько берет пшеницы, сколько ему надобно, а лиш¬

него никто не возьмет»)1. Во главе Тефилета стоит

мудрый монарх2. Признание исторического прогресса

в утопиях вполне могло согласоваться с пониманием

прогресса как возвращения к идеальным нормам и отно¬

шениям, от которых люди отошли в силу «неразумия».
Переводные утопии. Русскому Просвещению извест¬

ны как античные социальные утопии («Государство»

Платона, «Республика» Цицерона), так и переводы со¬

временных ему западноевропейских утопий. Об идеаль¬

ном общественном строе в XVIII в., веке подъема бур¬

жуазии, писала целая фаланга писателей, начиная с Мо-

релли и кончая Станиславом Лещинским. Со многими

из этих утопий образованные русские люди знакомились

по оригиналам.
Одной из первых утопий, появившихся на русском

языке вскоре после петровских реформ, были фенелонов-

ские «Приключения Телемака» (1747). Второе издание

(1867) вышло в стихотворном переводе В. Тредьяков-

ского. «Телемак» выдержал десять изданий (в пяти пе¬

реводах) —-своего рода рекорд для русской литерату¬

ры3. Утопия Фенелона идеализировала естественное со¬

стояние неиспорченного или почти неиспорченного циви¬

лизацией человека. Успех этой утопии у русского читате¬

ля объяснялся во многом тем, что она отвечала его умо¬

настроениям. Фенелон рисовал античный «золотой век»,

а оказывалось, что многое в нем перекликалось с усло¬

виями XVIII в. Возвращение к патриархально-натураль¬

ному земледелию описывается в розовых тонах.

В «счастливом Саленте», описываемом Фенелоном, сель¬

ский образ жизни способствует идеальным отношениям
1	Эмин Ф. Непостоянная фортуна или похождения Мирамон-

да, ч. I, с. 40.
2	Своеобразна социальная утопия Л. И. Сичкарева. В очерке
«Благоразумный владелец» он описал просвещенную монархию,
управляющую крепостным правом с человеческим обликом (см.:

Левин Ю. Д. Английская просветительская журналистика в русской
литературе XVIII века. — В кн.: Эпоха Просвещения. Л., «Наука»,
1967,	с. 45—46). Эта социальная теодинея — вариант ретроспектив¬
ной утопии.
8 В. К. Тредьяковский переделал роман Фенелона в стихотвор¬

ную «Тилемахиду», отрывок из которой Радищев взял в качестве

эпиграфа своего бессмертного «Путешествия из Петербурга в Мо¬

скву»: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Современ¬

нику нетрудно было угадать в этом чудище самодержавие.
27

между людьми. Каждому, кто принадлежит к родовой

общине, предоставлен в вечное пользование надел зем¬

ли, который обеспечивает безбедное существование.

В Саленте нет больших городов. Торговля допускает¬

ся, но жители пренебрегают ею, торгуют только излиш¬

ками личных припасов. Закон запрещает роскошь, а так¬

же сопутствующее роскоши, но лишнее для доброде¬

тельных салентцев искусство (платоновский мотив). Зо¬

лото используется как красивый металл на хозяйствен¬

ные нужды, но не является всеобщим эквивалентом то¬

варов; собственно товарное производство отсутствует.

Социальные противоречия также устранены. На Крите,

живущем по законам Миноса, все «работают и никто

не думает здесь обогащаться; каждый думает о доста¬

точной уплате за свою работу для приятной и опреде¬

ленной жизни, где бы он пользовался мирно и с изоби¬

лием всем действительно необходимым для жизни»1.
Надо сказать, что выбор для перевода работы Фене-

лона, перевод утопии Джона Барклая «Аргенида» гово¬

рят нам кое-что и об облике самого переводчика

(В. Тредьяковского). Переводы западных утопий не

только вводили в обиход некоторые новые идеи, но и да¬

вали возможность сравнения идеальных общественных

порядков в утопических государствах с далеко не иде¬

альными, современными. Это легко проследить по пере¬

воду Стефаном Савицким утопии Людвига фон Гольбер-

га «Подземное путешествие» (1762), а также по пере¬

воду Н. Поливановым двух социально-утопических со¬

чинений Альбрехта Галлера «Узонча» и «Альфреда»

(1783—1784). Поливанов суть этих утопий объяснял как

«изображение самовластного в государстве единонача¬

лия, в образе Узонча, героя повести, описанное» и «изо¬

бражение аристократического или власть законов огра¬

ниченного правления, в образе Альфреда, короля Анг¬

лосаксонов, описанное». Отрицание самодержавия здесь

почти неприкрыто. Элементы социального утопизма мо¬

гли присутствовать и присутствовали во многих перевод¬

ных произведениях аллегорического характера, связан¬

ных с общим сентиментальным поветрием этого време¬

ни. Взывая к личной добродетели и моральному совер¬

шенству, авторы аллегорий затрагивали подчас и моти¬

вы социальной справедливости и равенства.
1	Фенелон. Приключения Телемака (сына Улисса). Киев —

СПб. — Харьков, 1909, с. 42.
28

Значительную роль в распространении новых идей,

в том числе социально-утопического характера, сыграл

Н. И. Новиков, этот неустанный проповедник просвеще¬

ния и равенства для всех *. В «Утреннем свете» Новико¬

ва был помещен перевод известной утопической сказки

о троглодитах из «Персидских сказок» Монтескье. В Рос¬

сии ко второй половине XVIII в. были хорошо известны

и фонтенелева «Республика философов», утопия Людви¬

га фон Гольберга «Подземное путешествие» (1762) и др.
В целом для русских просветителей был характерен

интерес к западной социальной и даже социалистиче¬

ской утопической мысли. Переводы утопий подтвержда¬

ют это.
Первое знакомство с утопическим социализмом.
В 1789 г., в год начала французской буржуазной рево¬

люции, в России впервые появился перевод (с француз¬

ского издания 1780 г.) знаменитой «Утопии» Томаса Мо¬

ра. Идеи этой книги отличались от многих, если не всех,

названных ранее социальных утопий. В ней была под¬

вергнута критике капиталистическая система общества,

как ее наблюдал Мор, и разработан социалистический

идеал общества, как он рисовался первому социалисту-

утописту. В русском переводе (с французского) книга

получила название «Картина всевозможного (т. е. воз¬

можного повсюду. — В. М.) лучшего правления, или

Утопия канцлера Томаса Моруса». В оригинале произ¬

ведения Мора в заголовке нет слова «всевозможного».

Оно вставлено русским переводчиком, по-видимому, с це¬

лью убедить читателя в том, что идеи Мора вполне мо¬

гут быть применены и в России2. Таким образом, в год

начала французской буржуазной революции XVIII в.

русский читатель мог впервые познакомиться с выдаю¬

щимся документом утопическо-социалистической мыс¬

ли и узнать, как представляют себе передовые западно¬

европейские мыслители пути избавления общества от со¬

циальных противоречий. Хотя книга Т. Мора была напи¬

сана в XVI в., последующие века не выдвинули социа¬
1	Ю. М. Лотман видит следующую «связь традиции утопической

мысли»: Новиков и масоны — поздний Жуковский ' («Элевзинский

праздник») — Достоевский («Братья Карамазовы»). Нам схема эта

кажется несколько прямолинейной, но вопрос заслуживает более

тщательного обсуждения (см.: Эпоха Просвещения. Л., 1969, с. 247).
2	Имя переводчика первого русского издания «Утопии» неизве¬

стно.
29

листически-утопического документа, который мог бы

сравниться с «Утопией» по богатству новых идей и по зна¬

чению для целых поколений. Это точка отсчета для со¬

циалистической мысли многих стран и народов. Тем не

менее отметим, что еще до русского перевода труда

Мора русские просветители были хорошо знакомы с его

оригиналом, как, впрочем, и с произведениями Морел-

ли, Мабли. и др.1 По приказанию Екатерины II, кото¬

рая полагала, что наилучшее из всех возможных прав¬

лений — это ее правление, книга была конфискована.

Значительная часть экземпляров была сожжена, но кое-

что уцелело и разошлось по стране, будя мысль. Несмот¬

ря на репрессии, в 1790 г. «Утопия» Томаса Мора вновь

появилась на русском языке, но замаскированная более

нейтральным названием2.
К концу XVIII в. относятся и высказывания об уто¬

пическо-социалистической идее видного русского обще¬

ственного деятеля Н. М. Карамзина. В «Письмах рус¬

ского путешественника» он подвергает сомнению воз¬

можность немедленного осуществления социалистиче¬

ских проектов в жизни, хотя и допускает, что в буду¬

щем возможно достижение «счастливого состояния».

«Царство общей мудрости настанет, рано или поздно

настанет», — говорил он, но это «царство» рисуется Ка¬

рамзину не в том виде, как его представляли утописты-

социалисты.
«Всякое гражданское общество, — писал Карамзин,—

веками утвержденное, есть святыня для добрых граж¬

дан; и в самом несовершеннейшем надобно удивляться

чудесной гармонии, благоустройству, порядку (реверанс

Карамзина власть предержащим.—В. М.). Утопия (или

«царство счастья», сочинение Моруса) будет всегда меч¬

тою доброго сердца, или может исполниться непремен¬
1	Некоторые труды Мабли и Морелли были переведены на рус¬

ский язык уже в XVIII в. К началу XIX в. относится ознакомление

с «Заговором равных», с произведениями его участников — Буона¬

рроти, Марешалля (из произведений последнего были известны «Фи¬

лософская загадка» и «Книга народа и законодателей»),
2	См.: «Философа Рафаила Гитлоде Странствование в Новом

Свете и описание любопытства достойных примечаний и благоразум¬

ных установлений жизни миролюбивого народа острова Утопий».

Перевод с английского. СПб., 1790. Перевод «Утопии» был сделан

с французского. Это доказал Н. Карамзин, возмущавшийся пере¬

водческими вольностями. С этого времени слово «утопия» было

узаконено в русском языке.
30

ным действием времени посредством медленных, но вер¬

ных безопасных успехов разума, просвещения, воспита¬

ния добрых нравов» (курсив мой. — В. М.). Когда люди

уверятся, что для собственного их счастья добродетель

необходима, тогда настанет век золотой, и во всяком

правлении человек насладится мирным благополучием

жизни. Всякие же насильственные потрясения гибель¬

ны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот. Преда¬

дим, друзья мои, предадим себя во власть Провидения:

оно, конечно, имеет свой план; в его руке сердца госу¬

дарей — и довольно»Здесь, как видно, изложена до¬

статочно цельная консервативная программа, которую

Карамзин сознательно противопоставляет «бунтовщи¬

кам» и утопическо-социалистической программе. Но из

этого отрывка видно также, что даже в кругу умеренных

друзей Карамзина, которых он успокаивает, не было

единодушия в оценке утопическо-социалистических про¬

ектов. По-видимому, не все разделяли его мысль, что

лучшим общественным планом является план, уготован¬

ный Провидением, которое держит в своих руках «серд¬

це государей». Карамзин понимал, что утопические про¬

екты связаны с республиканскими идеями, и он аргу¬

ментировал это ссылкой на то, что «безначалие хуже

всякой власти»2.
В журнале «Детское чтение для сердца и разума»,

который издавался Н. И. Новиковым, Карамзин опубли¬

ковал статью «Томас Морус», в которой очень красочно

и с явной симпатией к английскому утописту описыва¬

лись события, связанные с его несправедливым осужде¬

нием и казнью. В статье отчетливо видна идея жертвен¬

ности передового деятеля в интересах народа, идея, по¬

лучившая потом такое сильное звучание в идеологии де¬

кабризма и революционного народничества, и утвержде¬

ние: «Кто хочет быть добродетельным, тому нужно знать

сие (судьбу Мора.—В. М.), дабы он не поколебался,

когда постигнут его нещастия»3.
Знания о социальных и первых социалистических уто¬
1	Н. М. Карамзин, по его сочинениям, ч. I. СПб., б. г., с. 142.
2	Там же.
3	Детское чтение для сердца и разума, т. XIII, часть восьмая,

изд. 2. М., 1809, с. 96. Ю. М. Лотман называет эту статью «аполо¬

гетической биографией английского философа» (Эпоха Просвеще¬

ния. Л., 1969, с. 268). С этим можно согласиться, но с той по¬

правкой, что в статье Карамзина речь идет не столько о социальных

идеях Мора, сколько о его высоких человеческих качествах.
31

пиях в Западной Европе распространялись в России

в конце XVIII — начале XIX в. не только через печатное

слово, но и устно. Образованные русские люди, глав¬

ным образом из просвещенных дворян, знакомились

с утопистами и утопическо-социалистическими идеями

во время своего пребывания за границей и по приезде

на родину знакомили с ними своих друзей-соотечествен-

ников.
Русское общество того времени было хорошо осве¬

домлено и о попытках провести утопическо-социалисти¬

ческие проекты в жизнь. В частности, из различных ис¬

торических сочинений были более или менее хорошо из¬

вестны идеи и факты, связанные с революционными кре¬

стьянскими движениями, с событиями движения во главе

с Томасом Мюнцером (1520—1525). Сам Мюнцер про¬

поведовал «царство божие» на земле. Но его трактовка

«царства божия» была резко отличной от христианско-

догматической трактовки и феодально-клерикальных

представлений. Религиозная форма требования социаль¬

ной справедливости здесь, как и повсюду, прикрывала

и делала более понятной для масс основное содержа¬

ние — требование избавления от феодальной эксплуата¬

ции. Мюнцер выступал за общество социального равен¬

ства. Он и его соратники отвергали и частную собствен¬

ность, и государство как силу, стоящую над членами об¬

щества и навязывающую им свою волю. Эти и сходные

идеи (например, деятелей Мюнстерской коммуны во гла¬

ве с Яном Матисом и Иоанном Лейденским (1534—1535),

а также «моравских братьев» во главе с духоборцами),

естественно, сопоставлялись с лозунгами социальных, ре¬

волюционных движений на русской почве, с требова¬

ниями крепостных вольнодумцев и революционных вы¬

ступлений русского крестьянства и, давая обильную пи¬

щу для размышлений и сравнений, создавали благопри¬

ятную почву для распространения утопических представ¬

лений.
Ретроспективные утопии. Социальные утопии второй

половины XVIII в., как оригинальные, так и откровенно

подражательные, написаны под сильным влиянием идей

европейского и русского Просвещения (утопии Федора

Эмина «Непостоянная фортуна» (1763), Ф. И. Дмитрие¬

ва-Мамонова «Дворянин-философ» (1769), В. А. Левши-

на «Новейшее путешествие, сочиненное в городе Белеве»

(1784), М. М. Хераскова «Нума или процветающий
32

Рим» (1768), «Кадм и Гармония» (1786) и др.)1- Руссо¬

истские мечты о «золотом веке» и «естественном состоя¬

нии» переплетаются в этих утопиях с сентиментальны¬

ми иллюзиями, свойственными просвещенному дворянст¬

ву. Писатели-дворяне, чувствуя зыбкость социальной

почвы, непрочность своего личного положения в услови¬

ях самодержавного помпадурства, идеализировали ка¬

завшиеся им прочными и спокойными отношения патри¬

архальной обособленности и исключительности2. Харак¬

терно, что если во многих западных утопиях иллюстра¬

цией просветительской концепции разумного, свободного

и доброго от природы человека служил образ доброде¬

тельного дикаря, то в русских утопиях дворянско-про¬

светительского направления эту роль исполнял его alter

ego — столь же, если не более, добродетельный «пастух»

(с «пастушкой»). Авторы утопий еще не в состоянии

сказать, какой должна быть удовлетворяющая их дейст¬

вительность, но что она не должна быть такой, какой

они ее наблюдали, это они понимали ясно. В утопиях

рисуется идеальное состояние общества (в прошлом, или

в будущем, или даже в настоящем — в неведомых зем¬

лях), но порицается существующий порядок вещей. Они

осуждают свойственные социальным отношениям проти¬

воречия, пытаются обрисовать общество без этих осуж¬

даемых ими противоречий, но не видят, что общество мо¬

жет существовать и двигаться именно в этих противоре¬

чиях 3.
Борьба против идей социального равенства была

сильным стимулом мышления консервативных дворян¬

ских идеологов, миросозерцание которых не тождест¬

венно миросозерцанию сентиментальных романтиков.

Эта деятельность оставила о себе соответствующую ли¬

тературу в виде так называемых «ретроспективных уто¬

пий»4.
1	См.: Святловский В. В. Каталог утопий. М.—Пг., 1923.
2	Идеализация дворянско-патриархальной исключительности

приобретала подчас весьма своеобразные черты. Так, В. Нарежный

в своем романе «Российский Жильблаз» (1814) выводит дворянско¬

го «философа» Ивана, «социалиста» от евангелия и Руссо, стремя¬

щегося к природе, отрицающего частную собственность, но также

и необходимость какого-либо общественного труда, типичного об-

ломовца до Обломова.
*	См.: Свентоховский А. История утопий. М., 1910.
4	Понятие «ретроспективные утопии» ввел П. Я. Чаадаев, ко¬

торый в своем письме к Шеллингу от 20 мая 1842 г. писал о славя¬
3 Малинин В. А.	33

Самым ярким памятником консервативного мышле¬

ния была утопия одного из предтеч славянофильства,

князя М. М. Щербатова, «Путешествие в землю Офир-

скую» (1783—1784). Она была, в сущности, ответом

аристократического писателя на крестьянские требова¬

ния правды, земли и воли, так ярко выраженные в ло¬

зунгах только что закончившейся крестьянской войны

под руководством Е. И. Пугачева. Прямая полемика

с указами «крестьянского царя» прослеживается по все¬

му тексту утопии.
Идейными истоками представлений Щербатова об

идеальном общественном строе были в основном хри¬

стианская традиция обоснования «царства божия»

и консервативно истолкованные представления просве¬

тителей и утопистов о «золотом веке» человечества.
Благословенная «Офирская земля», как она рисова¬

лась воображению князя Щербатова, была идеальной

системой дворянского государства *. В этом заключается

смысл «естественной политики» Щербатова, который был

переводчиком на русский язык «Естественной полити¬

ки» Гольбаха. Щербатов был и аристократическим про¬

тивником Просвещения, и фрондирующим противником

екатерининского деспотизма, прикрытого фиговым лист¬

ком просветительской фразы. Нападая на екатеринин¬

ский деспотизм, он взывал к естественному праву. Вы¬

ступая против крестьянских требований в защиту дво¬

рянских привилегий, он проповедовал право историче¬

ское, т. е. систему отношений, сложившуюся на основе

дворянского закрепощения крестьян. Как социолог он

исходил из признания социального неравенства законом

природы. Социальное равенство — это «химера». Попыт¬

ки осуществить эту хим.еру в общественной жизни при¬

водят к развалу наиболее совершенной формы полити¬

ческой организации общества — монархии. Для консер¬

вативно-дворянской интерпретации идей Просвещения

Щербатовым характерно представление, что социальное

неравенство является не выражением классово-сослов¬
нофильских «причудливых фантазиях, о нашем предназначении

в мире» и о стремлении славянофилов «свести всю нашу историю

к ретроспективной утопии» (Чаадаев П. #. Сочинения и письма,

т. И. М., 1914, с. 240). Он отвергал националистический провиден¬

циализм, как православный, так и славянофильский, и требовал со¬

участия в прогрессе человечества.
1	См.: Сочинения князя М. М. Щербатова, т. I. СПб., 1896.
34

ных интересов одной части общества в ущерб другой,

а выражением вечного «закона природы». Необходи¬

мость социального неравенства всемерно подчеркива¬

лась Щербатовым, который в дворянско-сословной орга¬

низации видел предел возможностей общественной ор¬

ганизации. Он прямо писал, что природа «мудро распре¬

делила одним «быть правителями и начальниками»,

другим — добрыми исполнителями, и, наконец, третьим —

«слепыми действующими лицами»х. Указание на одну

божественную санкцию социального неравенства не мо¬

гло удовлетворить умы. Щербатов понимал это. Апелля¬

ция к «законам природы» привела к довольно консерва¬

тивному разъяснению назначения человека. Человек по

овоей природе несовершенен. Идеальное общество ищет

социальные гарантии против «злой» природы человека.

Общественная власть в «Офирской земле» сосредоточи¬

валась в руках дворянства и дворянских доверенных

правителей государства — императоров. Во всех обще¬

ственных учреждениях решающий голос принадлежит

дворянам, поскольку именно дворяне (моральная санк¬

ция утопии) являются единственными носителями «по¬

томственной добродетели»2. Щербатов отождествляет

«пользу народную» с выгодой родовитого дворянства.

Общество строго соблюдает законы, опять-таки в инте¬

ресах дворянства, которое через своих представителей

следит за соблюдением законов. Духовенство в «Офир¬

ской земле» как особое сословие отсутствует, но есть

значительное число особо доверенных духовных людей.

Эти люди занимаются тем, что воспитывают народ

в духе религиозно-нравственной добродетели, опять-та¬

ки угодной дворянству. Щербатов отводит много места

проповеди определенных нравственных установлений,

заимствуя многое от масонов. Строгая даже в частно¬

стях регламентация общества способствует, по мнению

Щербатова, устойчивости государства и обеспечивает

счастье всем гражданам. Для усмирения страстей тех,
1	Сочинения князя М. М. Щербатова, т. I, с. 222. Различие

взглядов на «естественные права человека» нашло отражение в ост¬

рой полемике между Я. Козельским и М. Щербатовым на заседани¬

ях Комиссии по обсуждению екатерининской идеологической По¬

темкинской деревни — Наказа (1767). Один, Козельский, защищал

права «всех», другой, Щербатов — родовитого дворянства, «высших».
2	См.: Сочинения князя М. М. Щербатова, т. I. СПб., 1896,

с. 751.
3*
35

кого такое счастье не устраивает, в утопии Щербатова

предусматривается существование административно-ка¬

рательных органов — армии, суда, тюрем, чиновничества

и т. п.
Политический идеал утопии Щербатова — монархия

в патриархально-дворянском вкусе — объективно имел

охранительные цели1. Но деспотические методы управ¬

ления государством подрывали у умных аристократов

уверенность в устойчивости социальной системы, только

что всерьез поколебленной крестьянской революцией.

Настроения неуверенности были присущи не только

Щербатову, но и другим дворянским идеологам, произ¬

ведениям которых сопутствовал ретроспективно-утопиче¬

ский элемент: М. М. Хераскову— автору «Кадма и Гар¬

монии», Ф. И. Дмитриеву-Мамонову — автору «Дворя-

нина-философа» и некоторым другим.
Консервативно-утопический вариант формы государ¬

ственного правления развивал Н. М. Карамзин. Он вы¬

ступал как против радищевской революционно-демокра¬

тической идеи о «самодержавии народа», так и против

щербатовской концепции, по смыслу которой государст¬

вом станет управлять «многоголовая гидра Аристокра¬

тии»2. Именно аристократия, не понимая своих истин¬

ных интересов, стремится ограничить самодержавие.

В России же достигнуто гармоничное сочетание харак¬

тера власти с характером народа, а «всякие граждан¬

ские учреждения должны быть соображены с характе¬

ром народа»3.
Карамзин выдвинул формулу, что «наше Правление

отеческое, патриархальное», впоследствии подхваченную

деятелями официальной народности4.
В последующем ретроспективные утопии не сыграли

сколько-нибудь заметной роли в истории русской фило¬

софской и социологической мысли, хотя время от време-
1	Социальные идеи М. М. Щербатова являются предметом ис¬

следования. См.: Федосов И. А. Из истории русской общественной

мысли XVIII столетия. М., Изд-во МГУ, 1967. И. А. Федосов при¬

держивается взгляда, что «Путешествие в землю Офирскую» —

не утопия.
2	Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. СПб.,

1914, с. 16—19.
*	Там же, с. 122.
4	Слова Карамзина буквально повторил Дуббельт в разговоре

с Герценом, выслав вслед за этим последнего из Петербурга (см.:

Герцен А. Я. Былое и думы, ч. 4—5. М., 1956, с. 155).
зе

ни отдельные консервативные мыслители и философы-

мистики поражали современников анахронизмом своих

социальных взглядов (например, Владимир Соловьев,

предлагавший проект самодержавно-теократического

государства на основе союза папы римского с русским

царем).
Выступления дворянских идеологов против идей со¬

циального равенства приобрели особую эмоциональную

окраску в связи с основным событием конца XVIII —

начала XIX в. — французской буржуазной революци¬

ей1. Концепция естественного права и общественного

договора была объявлена одним из самых вредных про¬

светительских постулатов.
II.	ДВОРЯНСКАЯ ИНИЦИАТИВА
4.	А. Н. Радищев. Начало революцнонно-

просветительской мысли
Ограниченная дворянская фронда и протест просве¬

тителей, не имевших ясной политической программы,

были превзойдены принципиально новыми идеями, вы¬

двинутыми основателем революционного просветитель¬

ства Александром Николаевичем Радищевым.
Манифест революционного просветительства. Его

политический трактат «Путешествие из Петербурга

в Москву» столь же яркий манифест революционного

просветительства, как философский трактат «О челове¬

ке, его смерти и бессмертии» — манифест философского

рационализма, не удовлетворяющегося ни идеалистиче¬

ской, ни материалистическо-механистической версией че¬

ловека. «Путешествие» — увертюра к истории социализ¬

ма в России.
Требуя освобождения крестьян, Радищев выражал

надежду не столько на благоразумие правителей и по¬

литиков, сколько на всеобщее возмущение крестьян.

«О, если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся

в отчаянии своем, — восклицал Радищев, — разбили же¬

лезом, вольности их препятствующим, главы наши, гла¬

вы бесчеловечные своих господ, и кровию нашей обогре¬
1	См.: Штранге М. М. Русское общество и французская рево¬

люция 1789—1794 гг. М., Изд-во АН СССР, 1956.
37

ли нивы свои»1. Крепостное право рано или поздно вызо¬

вет крестьянскую революцию, которая, как считал Ра¬

дищев, не за горами. Мыслитель-революционер убежден

в конечной победе восставшего народа над царизмом

и даже предвкушает казнь царя. Рухнет самодержавие,

распадется и крепостное право.
Опубликование такой книги, как «Путешествие», бы¬

ло в условиях России конца XVIII в. актом выдающегося

гражданского мужества, бесстрашным подвигом рево¬

люционера. За написание и опубликование «Путешест¬

вия», исполненного мыслей «самых вредных», за попыт¬

ку «произвести в народе негодование противу началь¬

ников и начальства» (так писала озлобленная Екатери¬

на II) Радищев был сослан в Илимск. После смерти

Екатерины II Радищеву разрешено было вернуться

из Сибири в Петербург. Затравленный царской челядью,

Радищев покончил жизнь самоубийством (4 сентября

1802 г.).
Естественные права земледельца. Радищев указал

на два социальных зла, причинявших страдания трудо¬

вому люду и тормозивших общественный прогресс: са¬

модержавие и крепостное право. Религия не в состоянии

помочь народу, ибо она сама—союзник самодержавия

в его насилии над народом.
Где же выход? В новом общественном устройстве, ос¬

нованном на новом понимании общественных отноше¬

ний. По мнению Радищева, концепция естественного

права в ее классическом виде неудовлетворительна. Это

идеализированная конструкция. «На что право, — воск¬

лицал он, — когда действует сила? Может ли оно суще¬

ствовать, когда решение запечатлеется кровию наро¬

дов?»2 Формально принятые обязательства, санкцио¬

нированные теорией, пасуют перед более существенны¬

ми практическими интересами народов. Возмущение на¬

рода лишь приглушено правительственными мерами,

но именно оно определит все. В фокусе социальной кон¬

цепции Радищева оказалась, таким образом, идея суве¬

ренности народа. При анализе русских общественных

отношений эта идея обернулась доказательством неиз¬
1	Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. М., 1949,

с. 246.
2	Радищев А. Н. Полн. собр. соч.,т. I. М.—Л., Изд-во АН СССР,

1938, с. 263.
38

бежности крестьянского возмущения против условий

бесчеловечного существования, где господствовало «ду¬

шегубство» помещиков.
Радищев истолковал концепцию естественного права

по-революционному: «...в начале общества тот, кто ниву

обработать может, тот на владение его имеет право,

и обрабатывающий ее пользуется ею исключительно.

Но колико удалились мы от первоначального обществен¬

ного положения относительно владения у нас тот, кто

естественное имеет к тому право, не токмо от этого ис¬

ключен совершенно, но работая, ниву чужую, зрит про¬

питание свое зависящее от власти другого»Это, соб¬

ственно, эпиграф ко всему русскому народничеству.

Радищев анализирует различные формы закабаления

крестьян, фактического лишения их собственности

и присвоения их труда (барщина, оброк, месячина). Его

обличения крепостников экономически подкреплены не¬

отразимыми доказательствами; он требует осуществле¬

ния права земледельца на плоды его труда. Идея кре¬

стьянского права на землю (Радищев писал о «бли¬

жайшем праве») выражена настолько ясно, что не до¬

пускает никаких кривотолков2. Оценку социально-эко¬

номического положения трудовой массы Радищев допол¬

няет оценкой политического ее состояния. «Может ли го¬

сударство, где две трети граждан лишены гражданского

звания и частично в законе мертвы, — спрашивает он, —

назваться блаженным?» Ответ напрашивается сам собой.
Общинное хозяйство и социальное равенство. Ради¬

щев не был утопическим социалистом, хотя и был зна¬

ком с работами Мабли и Морелли, но он был последо¬

вательным сторонником социального равенства3,

обосновывая подлинное социальное равенство, противо¬

поставляемое ограниченному формально-юридическому

признанию равенства перед Законом. Поскольку народ¬

ное богатство создается трудом народа, то и принадле¬

жать оно должно народу. Радищев размышлял, в част¬

ности, о введении равенства имущества — идея, принад¬
1	Радищев А. Н. Полн. собр. соч., т. I, с. 315.
2	См. там же, с. 314.
3	В советской литературе известно мнение об утопическо-со¬

циалистическом характере ряда принципиальных идей Радищева

(Э. Виленская, Ю. Корякин и Е. Плимак), но оно почти всегда об¬

ставляется известными оговорками. Мы полагаем, что точнее гово¬

рить в данном случае об идеях социального равенства.
39

лежащая уравнительному коммунизму. Он требует «ра¬

венства в имуществах»1, «выравнивания доходов», рав¬

ного права приобретать благосостояние. Можно гово¬

рить об известном перемешивании в его концепции бур¬

жуазно-демократических и уравнительных тенденций.

Он полагал, что «равенство в имуществах», которое бу¬

дет введено, непременно ликвидирует «корень даже гра¬

жданских несогласий».
Характерно и внимание А. Н. Радищева к владению

крестьянами землей сообща (в работах «Описание Пе¬

тербургской губернии», «О подушном налоге» и др.).

Он оставил, правда, открытым вопрос об экономическом

взаимодействии частной собственности, к владению ко¬

торой должны допускаться все, и общинной собственно¬

сти. Этот вопрос спустя три десятилетия попытался раз¬

решить Пестель (в «Русской правде»)2. А. Н. Радищев

видел в общинном владении гарантию против тенденции

к неравенству внутри «мира» — против обогащения не¬

многих крестьян за счет массы. «В России, — -писал он,

имея в виду крестьянский мир, — совершается то, чего

искали в древности наилучшие законодатели, о чем но¬

вейшие не помышляют, от чего зависит та отмен¬

ная любовь к своему жилищу российского земле¬

дельца».
А. Н. Радищев впервые ставит проблему, которая в

последующем обсуждалась на протяжении всего XIX в.

Он озабочен также тем, что человек как личность прини¬

жен из-за экономической нужды, вследствие существо¬

вания частной собственности. По своим потенциальным

возможностям трудящийся человек способен к беспре¬

дельному совершенствованию, в действительности —

обездолен. «Добро и зло, — замечал Радищев, — на зем¬

ле нераздельны»3. Но человек в обществе должен оце¬

ниваться не по своему экономическому или должностно¬
1	Радищев А. Я. Полн. собр. соч., т. I, с. 312.
2	Е. П. Приказчикова высказала мнение, что «вопроса об об¬

щинном землевладении Радищев специально не исследовал». Но тут

же заметила, что Радищев за полвека до «открывателя» общины

Гакстгаузена дал «описание всех существенных сторон общинного

землепользования» (История русской экономической мысли, т. I,

ч. 1. М., 1955, с. 643). Явное противоречие! Мы склонны думать,

что Радищев понимал смысл общинного землепользования, хотя

и был далек от концепции общинного социализма.
3	Радищев А. Н. Полн. собр. соч., т. III, с. 29.
40

му положению, а по своим человеческим качествам. Ра¬

дищев обеспокоен положением труженика. Он ищет со¬

циальные и политические условия его достойного суще¬

ствования. Мир и личность могут быть гарантированы

дёмократическим республиканским устройством, осно¬

ванным на принципах естественного права и обществен¬

ного договора между трудящимися. Радищев, в отличие

от Мабли, предлагавшего республику на основе народ¬

ного представительства, отстаивает идею непосредствен¬

ного народоправства. Естественно, что этой идее вполне

соответствует предполагаемое федеративно-общинное

устройство страны, где все граждане будут активными,

а не пассивными участниками управления (как в слу¬

чае с представительной демократией). Этот аргумент

Радищева, по-видимому, оказал влияние на некоторых

декабристов, предпочитавших федерацию централизо¬

ванному государству (см. проект конституции Муравь¬

ева). Отдельные мысли Радищева можно понять так,

что он ратует за разумное сочетание промышленного

и земледельческого труда в интересах благосостояния

граждан и социально-республиканского воспитания. Го¬

сударство должно в этом случае препятствовать сосре¬

доточению собственности в немногих руках (в обществе

будущего частная собственность не отменяется, а огра¬

ничивается). Радищев был одним из первых критиков

капитализма, он заметил ограниченность буржуазного

прогресса.
У Радищева были последователи (Пнин, Попугаев,

Борн), которые развивали традиционную просветитель¬

скую сторону его взглядов, но были и те, кто воспринял

его революционные призывы как руководство к дей¬

ствию.
Дворянские и недворянские протесты. В 1793 г. был

обвинен в подготовке выступления против правительст¬

ва Федор Кречетов. Он был хорошо знаком с «Путеше¬

ствием» Радищева. Идеи европейских мыслителей и Ра¬

дищева, в частности о «сыне отечества», готовом по¬

жертвовать собой, отразились в его проекте тайного

«Всенародновольного к благоденствию составляемого

общества». По-видимому, это первый в истории русской

общественной мысли проект тайного демократического

общества; борьба с тайными обществами доставила

в последующем много хлопот самодержавию. Можно

предполагать, что Кречетов и его сторонники были зна¬
41

комы с деятельностью тайных обществ и клубов во вре¬

мя французской буржуазной революции конца XVIII в.1
По некоторым сведениям число членов тайного об¬

щества, основанного Ф. В. Кречетовым, достигало 50 че¬

ловек. Легальным прикрытием для общества был изда¬

вавшийся Ф. В. Кречетовым и сотрудниками журнал с

наивно-диалектическим названием «Не все и не ничего».
В своем трактате «О государственном правлении»

Кречетов разработал программу предполагаемых соци¬

альных и политических преобразований. Кречетов и его

сторонники еще допускают вероятность того, что само¬

державие не откажется «внять голосу разума», т. е. раз¬

деляют распространенную иллюзию просветителей. Тем

не менее в случае проявления неразумия со стороны са¬

модержавия Кречетов и другие члены не вполне офор¬

мившегося тайного общества предполагали революцион¬

ным путем осуществить свою программу, добиться де¬

мократических свобод, избавиться от самодержавия,

объявить вольность крестьян, провозгласить равнопра¬

вие всех граждан перед законом. Кречетов пытался раз¬

вернуть и революционную агитацию среди народа, убе¬

ждая, как это следует из показаний свидетелей, сверг¬

нуть «власть самодержавия, сделать либо республику,

либо иное что-нибудь, чтоб всем быть равными»2.
Трудно сказать, что конкретно подразумевал Крече¬

тов, когда говорил о введении строя, при котором «всем

быть равными». Полной ясности о социально-экономи¬

ческом строе своей «республики» у него не было. Из¬

вестно вместе с тем, что в своем труде Кречетов ссы¬

лается на идеи западноевропейских просветителей, а так¬

же и на прогрессивные идеи русских мыслителей (Ломо¬

носов, Сумароков, Богданович и др.).
Кречетов смело распространял свободолюбивые лист¬

ки среди тех, кто был недоволен самодержавно-крепо-

стническими порядками, «с попавшимися солдатами го¬

ворил и толковал, что присяга ничего не значит, а, знать,
1	Особым направлением в деятельности этих обществ были

крестьянские тайные общества. См., например, многочисленные по¬

казания участников таких обществ по документам Отдела руко¬

писных источников архива Исторического музея (ф. 278).
2	«Былое». Вып. I. СПб., 1906, с. 48 (Корольков М. Поручик

Федор Кречетов). Реакция Екатерины II была сходной с реакцией

на опубликование А. Н. Радищевым «Путешествия из Петербурга

п Москву»: «Изверг рода человеческого и достоин казни» (там же,

с. 58).
4 2

выдумана государями для их осторожности. А мужикам

и холопам внушал, чтоб они старались о свободе и воль¬

ности»
Революционное вольнодумство было характерно для

многих представителей русской общественной мысли

конца XVIII в. Вехами на этом пути была, например,

общественная и литературная деятельность Н. И. Нови¬

кова, Я- Б. Княжнина и др. Пропаганде народоправия

способствовала и многочисленная рукописная «потаен¬

ная» литература. Теперь уже известны десятки рукопис¬

ных документов, в которых было выставлено требование

уничтожения крепостничества и социальной несправедли¬

вости. Например, в рукописном сочинении «Благовесть

Израилю Российскому» идея отмены помещичьей собст¬

венности на землю, уничтожения самодержавия форму¬

лировалась как самая важная социальная задача. «На¬

род российский и славянский, — писали авторы этого

сочинения, — из крепости освободить»2. Некоторые ме¬

ста рукописи можно истолковать как выражение требо¬

вания установления общности имущества, т. е. как урав¬

нительно-коммунистическое требование. Хотя эти доку¬

менты больше всего характеризовали состояние народ¬

ной вольнодумческой мысли, они, бесспорно, отражали

состояние общественного самосознания вообще.
В начале XIX в. образцом протеста против засилья

самодержавного деспотизма стал проект Т. Э. Бока.

В социологическом плане Бок высказал мысли, сходные

с некоторыми идеями декабристов («конституционного»

крыла Муравьева и братьев Тургеневых). В проекте

1818 г. Бок писал, что самодержавие как политическая

система представляет лишь видимость освященного за¬

коном порядка и требовал привлечь к управлению го¬

сударством «уполномоченных нации», чтобы избежать

«анархии». «Указы, — писал он, — исходящие то от тира¬

на, то от дурака, то от любимца-истопника, то от актри¬

сы, то от турка-брадобрея, то от курляндца-берейтора,

то от Аракчеева, то от Розенкампфа, нельзя считать за¬

конными... Подобная система не что иное как право силь¬

ного и анархия, где не существует никакого нравствен¬
1	ЦГАДА, фонд Государственного архива, разр. VII, д. 1213,

л. 37.
2	Белик А. и Кононов Ю. Новый документ по истории русской

общественной мысли конца XVIII века. — «Вопросы истории», 1948,

№ 4, с. 103.
43

ного обязательства и где лучше задушить, чем быть за¬

душенным» *.
Просвещенный абсолютизм, по его мнению, пережил

себя. Альтернативу самодержавию он видит в конститу¬

ционной монархии, в которой «всякий закон может по¬

лучить силу лишь с согласия нации; оно (согласие на¬

ции. — В. М.) необходимо и для установления налогов».

По идее Бока, законодательная инициатива может исхо¬

дить и от монархии, и от «уполномоченных нации». Мо¬

нарх «предлагает законы, нация (через уполномочен¬

ных.— В. М.) может ходатайствовать о них». Закон, ко¬

торый у Бока выступает в виде вечной абстрактной «ес¬

тественной» формулы, выше монарха, который является

лишь блюстителем закона.
5.	Социальная программа декабризма
Историческая инициатива открытого выступления

против самодержавия, которое даже де Мэстр назвал

«царством фасадов», и честь такого выступления при¬

надлежат дворянским революционерам. Их социальная

программа не просто аккумулировала все или почти все

ценное, что создали мыслители-просветители и утопис¬

ты Запада и России. Русская мысль не знала такой сис¬

тематически разработанной программы социальных пре¬

образований, как декабристская «Русская правда». По¬

литический же и моральный импульс от выступления

14 декабря 1825 г. и декабрьского требования политиче¬

ской свободы ощущался на протяжении всего XIX в.
Декабристы и критически-утопическая мысль. Наибо¬

лее светлые и дальновидные умы декабризма —

П. И. Пестель, М. С. Лунин и некоторые другие были

знакомы с идеями западноевропейского социализма. Со¬

циалистические и коммунистические идеи в их утопичес¬

кой форме были оценены ими как логическое развитие

просветительской философии. Они были также знато¬

ками классической политической экономии.
По-видимому, Пестель и некоторые его товарищи бы¬

ли знакомы с трудом Шторха «Курс политической эко¬

номии, или изучение начал, обслуживающих народное

благоденствие»2. Шторх, сторонник «свободного» капи¬
1	Семевский В. И. Политические и общественные идеи декаб¬

ристов. СПб., 1909, с. 63.
8	См.: storch Н. Cours d’Economie Politique. Petersburg, 1815.
44

тализма, доказывал, что крепостной труд — это экономи¬

ческий абсурд. Отстаивая буржуазные, «необходимые»

для производства материальных благ отношения, он по¬

лемизировал против мелкобуржуазного романтика

Ж. Б. Сэя1.
Знание Пестелем концепций Сисмонди и Сэя также

не вызывает сомнения. Значительный интерес он про¬

явил к революционно-демократическим и уравнительно¬

коммунистическим идеям, получившим значительное рас¬

пространение в конце XVIII — начале XIX в., в частно¬

сти к трудам Мабли2. Пестель был хорошо знаком и со

взглядами французского утопического коммуниста Мо-

релли, с его произведением «Кодекс природы». Он знал

один из замечательных документов идейной борьбы пе¬

риода буржуазной французской революции — книгу сто¬

ронника уравнительного коммунизма аббата Куриана

«О собственности, или дело бедных, защищаемое перед

трибуналом разума, справедливости и истины», издан¬

ную в Париже в 1791 г. Эти же идеи обосновывали и

распространяли Ж. Ру, Верлэ и другие «бешеные», до¬

казывавшие, что экономические меры якобинского Кон¬

вента являются мерами ограниченными, не способными

улучшить положение «бедных»3.
С западноевропейскими социалистами был знаком

и М. С. Лунин. После разгрома наполеоновского наше¬

ствия Лунин принял участие в походе русских войск

в Европу. Тогда же он заинтересовался новыми соци¬

альными идеями. В 1816 г. он вышел в отставку, после

чего вновь посетил Париж, где познакомился с Сен-Си-

моном, который высоко отзывался о молодом Лунине.

Замечательно, что именно Лунин доказывал Сен-Симо-

ну необходимость обращения к политике как наиболее

верному средству достижения цели преобразования об¬

щества на социалистических началах («политика осве¬

щает прогресс»4). Сен-Симон расценивал эти мысли Лу¬
1	Значение трудов Шторха для буржуазной политической эко¬

номии отмечал К. Маркс (см.: Маркс К. Капитал, т. I, с. 181, 189,

358).
2	С трудами Мабли были знакомы многие декабристы — Крив¬

цов, Бригген и др.
3	О русских источниках политико-экономических воззрений

Пестеля см.: Сыроечковский Б. Е. П. И. Пестель и К. Герман.—

«Ученые записки МГУ», вып. 167. М., 1954.
4	«Русский архив», 1877, т. 2, с. 66.
45

нина как энергичные, но необдуманные требования.

Он отвергал политику как средство преобразования об¬

щества, полагая, что благополучие членов общества

и счастье человечества зависят не от импульсивных ре¬

волюционных решений, а от постепенного развития нау¬

ки, промышленности и ремесла, а также от развития со¬

знания людей
Сам факт расхождения во взглядах на политику ме¬

жду Сен-Симоном и Луниным вряд ли возможно пере¬

оценить: в нем, как в зеркале, отразилось основное рас¬

хождение эволюционного и революционного подходов

к общественным преобразованиям, в необходимости ко¬

торых были убеждены обе стороны.
С политикой или без политики? Пестель, Лунин

и другие дворянские революционеры отвечали утверди¬

тельно — с политикой.
Декабристы были знакомы и с историей «Заговора

равных» во главе с Бабёфом и Буонарроти2. Сведения

о социалистических идеях шли к ним из самых различ¬

ных источников. Например, декабрист С. И. Кривцов

начиная с 1816 г. учился в Гофвиле (Швейцария) вме¬

сте с сыном Оуэна3. Декабрист Ф. П. Шаховской, буду¬

чи приговорен к заключению в крепости, читал там труд

Р. Оуэна «Новый взгляд на общество или опыты об об¬

разовании характера», в котором английский социалист

развивал материалистическую по своей основе концеп¬

цию формирования нового человека под влиянием изме¬

нения условий общественной среды. Идея была не нова,

французские материалисты XVIII в. обосновали ее, но
1	Ж. Велль в своей «Истории республиканской партии во Фран¬

ции с 1814 по 1870 г.» пишет, что Сен-Симон «находился в сноше¬

ниях» с ложей друзей Истины, куда благодаря ему проникли новые

идеи (см.: Велль Ж. История республиканской партии во Франции.

М., 1906, с. 17). Эту ложу в свою бытность во Франции посещал

и Лунин. Знакомство Лунина с Сен-Симоном состоялось, по-види-

мому, в это время. О. В. Орлик считает, что после знакомства

с Луниным Сен-Симон «стал возлагать на него большие надежды

как на возможного пропагандиста социалистических идей в Рос¬

сии» (Орлик О. В. Россия и французская революция 1830 года. М.,
1968,	с. 24). Прямых доказательств этих «надежд» нет, но предпо¬

ложение возможно.
2	Многие декабристы были знакомы с русским переводом

с французского работы А. Барюэль «Записка о якобинцах» (М.,

1807).
3	Об Оуэне и его системе воспитания сообщал в русской пе¬

чати Гаман в работе «Описание способа взаимного обучения».
46

за Оуэном стояла слава социального экспериментатора,

осуществившего эту идею на практике.
Возможно, что некоторые декабристы были знакомы

с оуэновской «Памятной запиской», направленной анг¬

лийским утопистом Александру I и «союзным госуда¬

рям» 1. Во всяком случае они не могли не знать о приеме

Александром I Оуэна во время Венского конгресса, что

могло послужить своего рода импульсом к изучению

идей Оуэна, пользовавшегося к тому времени европей¬

ской известностью. Вероятно, по поручению Александ¬

ра I Николай посетил фабрику Оуэна в Нью-Лэнарке

в 1816 г.2 Николай пригласил Оуэна в Россию для ор¬

ганизации фабрик «наподобие нью-лэнарковской», но с

использованием труда крепостных крестьян. Оуэн откло¬

нил это предложение, навеянное, по-видимому, арак¬

чеевской химерой военных поселений.
Спустя двенадцать лет, в августе 1828 г., Оуэна и его

фабрику посетил Н. И. Тургенев. О своем посещении он

рассказал в письме к брату А. И. Тургеневу, отметив

между прочим, что «мечтатель Оуэн был здесь истинно

полезен» — выражение, говорящее о том, что идеи Оуэна

были хорошо известны обоим3. А. И. Тургенев в 1830 г.

посещал в Париже заседания сен-симонистов и участво¬

вал в их дискуссиях.
А. С. Пушкин опубликовал в «Современнике»

в 1836 г. заметки А. И. Тургенева («Хроника русского»),

в которых, между прочим, были сообщены сведения

о жизни и взглядах Буонарроти. Небезынтересно, что

Тургенев пишет как о хорошо известном читателю «Сов¬

ременника» «заговоре, Бабёфом описанном»4.
1	В этом документе Оуэн рисовал бедственное положение «ра¬

ботников» в Западной Европе и просил царя о помощи. Призыв

Оуэна оказался гласом вопиющего в пустыне. «Памятная записка»

была погребена в архивах.
2	См.: Герцен А. Я. Былое и думы, ч. 6—8. М., 1967, с. 204.
3	См.: Гроссман Л. Пушкин и сен-симонизм. — «Красная новь»,

1936, № 6, с. 157—168. Гроссман указал на сен-симонистские произ¬

ведения в личной библиотеке Пушкина, где, в частности, имеется

«Изложение учения Сен-Симона» и «Религия сен-симонизма».

В этом же году в журнале «Атеней» была опубликована статья

«Нью-Лэнаркская бумагопрядильня в Шотландии» (см.: «Атеней»,

1828, ч. V, № 19, с. 239). Идеи социалистического утопизма знают

и разъясняют в это время В. П. Андросов (экономист) и С. Д. Пол¬

торацкий (публицист).
4	Тургенев А. Я. Хроника русского. Дневники 1825—1826 гг.

М., 1964, с. 74.
47

Из дневников А. И. Тургенева за 1825—1826 гг. вид¬

но, что он проявляет неподдельный интерес к идеям

и деятельности западных социалистов самых различных

оттенков — от Мора до Ламенне1. Приехав в 1832 г.

в Париж и став на время затворником поневоле, он за¬

нят, по его сообщению, «чтением Сен-Симона»2. Нам

кажется, что больше всего в эти и последующие годы

внимание А. Тургенева привлекал яркий талант «челове¬

ка убеждения», как он выразился о Ламенне. Тургенев

читает все, что публикует Ламенне, следит за выступле¬

ниями его учеников (например, Лакордера), замечая,

что этот священник является, в сущности, учеником Рус¬

со, «образовался в этой школе»3. Он постоянно обсуж¬

дает идеи Ламенне со своими французскими друзьями —

Ламартином, Монморанси и др.4 Тургенев несколько

преувеличивал значение и влияние Ламенне, но его ин¬

терес к идеям французского публициста не подлежит

сомнению. Этот интерес, как и интерес П. Я. Чаадаева,

был следствием религиозных иллюзий в социализме. Оба

они полагали возможным соединение истинной религии

с истинным социализмом, и Ламенне привлек их вни-_

мание.
В записках Тургенева вплоть до 40-х годов встреча¬

ются имена и других социалистов, с которыми он зна¬

комится лично или изучает их произведения, — Сен-Си¬

мона, Оуэна, Луи Блана, Кабе5.
Н. И. Тургенев в «Замечании о крепостном состоянии

крестьян в России» высказался против мнения об «от¬

цовском» характере отношения помещиков и крестьян.

Он доказывал, что труд свободного от крепостной за¬

висимости крестьянина будет экономически выгоднее

подневольного труда, но уверял, что освобожденный

крестьянин менее всего будет склонен к «восстанию про¬

тив виновников своего благополучия» в.
1	О Т. Море см.: Тургенев А. И. Хроника русского, с. 402.
2	Архив бр. Тургеневых, вып. 6. Пг., 1921, с. 413.
3	Тургенев А. И. Хроника русского, с. 164.
4	Примерно в это же время идеями Ламенне увлекается
В. С. Печерин.
6	А. Тургенев, как он сообщает, был читателем журнала Сен-

Симона «Le Producteur» («Производитель». — В. Af.).
*	Тургенев Н. Опыт теории налогов. СПб., 1819, с. 118—121.

Из других работ Н. Тургенева можно отметить его записки «О мир¬

ской сумме». «Нечто о барщине», «Проект вспомогательной кассы

для крестьян», «Теория политики».
48

Н. И. Тургенев 1выступал против радикализма пере¬

довых социальных теорий и пестелевской их интерпре¬

тации, больше всего опасаясь «необоснованного утопиз¬

ма». Он был одним из основных оппонентов П. И. Пе¬

стеля. Взгляду Пестеля о необходимости радикальных

преобразований в России Тургенев противопоставлял

взгляд о благотворности постепенных общественных пре¬

образований. Расхождения касались и методов подхода

к общественным преобразованиям и понимания сути

этих преобразований.
Тургенев опасался, что преобразования, подобные

тем, которые получили теоретическое обоснование

в «Русской правде» Пестеля, приведут Россию на грань

социализма. Но социализм — не русский путь. В своей

книге «Россия и русские» он связывал идеи «Русской

правды» с западноевропейскими социалистическими

учениями *. Он не сомневается в том, что наиболее ради¬

кальные декабристы (возможно, что он имеет в виду

Пестеля и Лунина) не только были знакомы с идеями со¬

циализма XIX в., но и пытались приспособить их к рус¬

ским условиям. Вместе с тем Тургенев признавал, что

само появление социалистических учений является фак¬

том исторического значения. «Я нахожу в этих еще гру¬

бых и неотесанных идеях, — писал он брату, А. И. Тур¬

геневу (1843), — первые порывы совести человеческой

к дальнейшему усовершенствованию состояния человека

и обществ человеческих. Ко всем политическим предме¬

там примешиваются вопросы социальные».
Н. И. Тургенев считал вместе с тем, что «гениаль¬

ность» или нечто похожее на нее у Фурье, рвение Оуэна,

утопии многих других людей могут вербовать прозели¬

тов и возбуждать восторг в некоторых приверженцах,

но «мечты этих людей останутся мечтами, хотя они и во¬

зносятся иногда на самую вершину»2. Против идей

«Русской правды» и якобинских методов их осуществле¬

ния на практике, предлагавшихся Пестелем, выступали

и другие умеренные среди декабристов, например

Н. И. Муравьев. По поводу расхождений во взглядах

Пестеля с Муравьевым и Тургеневым А. И. Герцен за¬

метил позднее, что «Пестель предлагал этим дворянам

добиваться, пусть даже ценою жизни, экспроприации их
1	См.: Тургенев Н. Россия и русские. М., 1915, с. 128—129.
2	Там же.
4 Малинин В. А.
49

собственных имений. С ним не соглашались, его убеж¬

дения ниспровергали только что усвоенные принципы

политической экономии»1. Герцен, таким образом, вер¬

но указал на то, что перед многими дворянами, участво¬

вавшими в декабристском движении, встала щекотли¬

вая проблема: как примирить свою теоретическую со¬

весть с практическими требованиями и интересами, дик¬

туемыми социальным и прежде всего промышленным

развитием2. Он верно подметил и основной пункт тео¬

ретических расхождений Муравьева и Тургенева с Пес¬

телем — различное понимание «политической эконо¬

мии»3. Что это за принципы, против которых выступал

Пестель, Герцен не говорит. А вопрос немаловажный.

Дело в том, что «умеренные» в декабризме, в том числе

и Н. А. Тургенев, бывший в политэкономии учеником

Смита и Мордвинова, считали идеи классической бур¬

жуазной политической экономии единственно заслужи¬

вающим внимания ответом теории на вопрос о природе

и «причинах благосостояния народов». Тургенев стал

и одним из первых русских сторонников либерально¬

буржуазного принципа laissez-faire. По его мнению,

как «экономическая и финансовая теория, так и поли¬

тические истины лишь постольку правильны, поскольку

они основаны на свободе». Концепция свободы Н. Тур¬

генева была близка к классической либеральной кон¬

цепции, ведущей свое происхождение от Локка, Юма,

Монтескье. Естественно, что Тургенев аргументировал
1	Герцен А. И. О развитии революционных идей в России. М.,

1958, с. 63. Герцен хочет сказать, что убеждения Пестеля не согла¬

совались с буржуазной экономией, что он шел дальше.
2	А. Тургенев не верил, что общественный прогресс является

прямым следствием развития промышленности, которое приводит

к благодетельным результатам. «Увеличилось ли число идей от чу¬

дес промышленности?» — спрашивал он. Нельзя же, рассуждал он,

думать, что прогресс — это лишь развитие техники, например

средств сообщения, когда «парижский дурак может съездить потол¬

ковать с петербургским дураком» (Тургенев А. И. Хроника рус¬

ского, с. 145). Решающее в прогрессе—расширение возможностей

интеллектуального и нравственного совершенствования.
3	К. А. Пажитнов неправ, когда утверждает, что у Пестеля

«совершенно незаметно» знакомство с Фурье, Оуэном и Сен-Симо¬

ном (см.: Пажитнов К. А. Развитие социалистических идей в Рос¬

сии. Пг„ 1924, с. 36). Это не так. Для Тургенева, бывшего против¬

ником Пестеля, одна из самых больших ошибок Пестеля заключа¬

лась в попытке извлечь нечто рациональное из идей

западноевропейского утопического социализма (см.: Тургенев Н. Рос¬

сия и русские, с. 129—130).
50

против социализма и при помощи ссылок на противо¬

речие между социалистическими требованиями равенст¬

ва и политической экономией (политической экономией

смитовского образца). К этому он присовокупил, что

«регламентированный» социализм убьет свободу лично¬

сти, благодаря развитию которой только и может со¬

вершенствоваться человечество *. Пестель же выступил

в качестве теоретика, который поставил вопрос об огра¬

ниченности буржуазно-либеральной политэкономии и ее

неспособности представить теоретическую основу со¬

циальной программы, рассчитанной на решение эконо¬

мических вопросов в интересах широких масс.
То, что мысль декабристов развивалась по пути все

большего проникновения в суть социальных отношений,

подтверждают и высказывания М. А. Фонвизина. В ссыл¬

ке, в Тобольске, Фонвизин приходит к идеям, весьма

сходным с теми, которые позднее составляли душу «об¬

щинного социализма». «Странный факт, — рассуждал

Фонвизин, — может быть, многими не замеченный: в Рос¬

сии, государстве самодержавном и в котором в большом

размере существует рабство, находится и главный эле¬

мент социалистических и коммунистических теорий (по

пословице les extremes se touchent). Это право общего

владения землями четырех пятых всего населения Рос¬

сии, т. е. всего земледельческого класса: факт чрезвы¬

чайно важный для прочности и будущего благоденствия

нашего отечества»2.
В другой своей работе, «О коммунизме и социализ¬

ме», написанной уже после возвращения из ссылки,

Фонвизин отмечал, что «нынешние социалистические

и коммунистические теории» не являются только про¬

дуктами отвлеченного мышления теоретиков, но «опи¬

раются на многочисленность пролетариев, т. е. на рабо¬

чий класс». Пролетарии, по его словам, надеются лишь

в «социальном перевороте обрести улучшение своей бед¬

ственной участи». Но Фонвизин, подобно позднейшим

народникам, видит в такой революции и «бедственную
1	В 1845 г. М. Бакунин, который был в это время дружен

с К. Марксом, знакомит его с А. И. Тургеневым. Маркс посещал

одно время «понедельники» братьев Тургеневых. Его сообщение
о	русских аристократах, которые «носили на руках» Маркса, име¬

ет в виду эти встречи.
2	Общественное движение в России в первой половине XIX ве¬

ка, т. I. М., с. 72.
4*	51

участь» западноевропейского общества, которому рево¬

люция принесет неимоверные бедствия. Что касается

России, то в статье «О подражании русских иностран¬

цам» он прямо говорит, что следует всячески беречь

«древнюю своеобразную особенность нашего народного

быта», т. е. общину. Почему? Потому, отвечает Фонви¬

зин, что общинное землевладение, рано или поздно «сде¬

лавшись правом, предохранит Россию от бедственного

пролетариата, этой язвы, снедающей все государства за¬

падные»1. Как видим, проблема язвы пролетариата вол¬

новала деятелей гораздо более ранней поры, чем об этом

принято думать. Другой декабрист, Н. Кривцов, в «За¬

писке о крепостном праве» (1846) замечал, что в поли¬

тическом отношении в стране все злоупотребления явля¬

ются следствием того, что «воля монарха есть закон»,

а застой в экономическом отношении вытекает из того

факта, что крепостное право «препятствует обороту ка¬

питалов». Надеясь на прочтение своей Записки в «сфе¬

рах», он еще допускает возможность действия царя «по

любви к отечеству», но одновременно требует «полной

эмансипации» и призывает всех «честных людей» спо¬

собствовать освобождению крестьян 2.
Н. А. Бестужев в 1850 г. в рецензии на книгу одного

из видных деятелей Северного общества Н. И. Тургене¬

ва «Россия и русские» писал, откликаясь на дискуссии

со славянофилами, что «наши общины суть не что иное,

как социальный коммунизм, где земля есть средство

в работе»3. Это была мысль, близкая к пониманию об¬

щины Герценом, которое было развито несколько позже.
Состояние и Перспективы общества. Решающей при¬

чиной обращения лидеров декабризма к идеям социаль¬

ного равенства, а отчасти и критически-утопического со¬

циализма было их стремление найти теоретический ключ

к социальным основаниям справедливого общества.
Декабристская социология в качестве исходного

пункта принимала идею прогрессивного совершенство¬

вания общества и человека. Средством такого совершен¬

ствования они признавали политический переворот, ко¬

торый передает власть в руки просвещенных деятелей,
1	Библиотека декабристов, вып. IV. М., 1907, с. 107—108.
2	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 198, ед. хр. 6, с. 1—10.
9	Бестужев Н. А. Статьи и письма. М., 1933, с. 268.
52

знающих подлинные интересы народа. Это чрезвычайно

важцый пункт общественной теории декабризма.
Идея о социально-революционных преобразованиях

наиболее полно и ярко выражена в «Русской правде»Д

Поскольку основным автором «Русской правды» был

Пестель, мы будем в дальнейшем говорить о его точке

зрения. Пестель исходит из материалистического про¬

светительского предположения, что «первоначальная

обязанность человека, которая всем прочим обязанно¬

стям служит источником и порождением, состоит в со¬

хранении своего бытия» К Ради этого люди соединяются

в общества. Такое объединение диктуется естественным

разумом. Естественный разум указывает людям и на ес¬

тественные законы, определяющие обязанности людей

по отношению к обществу и друг другу. Люди познают

эти обязанности благодаря изучению «законов приро¬

ды и нужд естественных»2. Удовлетворение естествен¬

ных нужд человека возможно только в обществе, ибо че¬

ловек — общественное существо.
Всякое общество, пишет Пестель, имеет свою цель,

и эта цель заключается в «удовлетворении общим нуж¬

дам»3. Принимая постулат просветительской философии

о неизменности («одинаковости») человеческой приро¬

ды, Пестель считает, что такая одинаковость является

объективным основанием того, что «члены всякого об¬

щества могут единодушно согласиться в цели»4.
Избрание средств достижения цели «зависит от осо¬

бенного нрава и личных качеств каждого человека в осо¬

бенности»*. Поскольку нрав и личные качества людей

различны, то столь же различны и индивидуальные мне¬

ния. Поэтому для достижения единого мнения по вопро¬

су о оредствах достижения цели каждый должен «усту¬

пить часть своего мнения»®.
Согласование целей и средств достигается в «граж¬

данском обществе», в котором «все должны быть перед

законом равны»7 и которое, «будучи устроено и в по¬
1	Пестель П. И. Русская правда. СПб., «Культура», 1906, с. 3.
2	Там же, с. 4.
3	Там же, с. 1.
4	Там же.
6 Там же.
6	Там оке.
7	Там же, с. 59.
53

рядок приведено, получает название Государства»1. Пе¬

стель считал, что сама природа гражданского общества

(логическое продолжение природы человеческой) пред¬

полагает разделение его членов «на повелевающих

и повинующихся» (в государстве — правительство и на¬

род). Это подразделение и возникает или благодаря

нравственному превосходству одних над другими, или

благодаря поручению многих немногим «права распоря¬

жаться общим действием, избирая для этого подходя¬

щие средства»2. Но цель гражданского общества —

«благоденствие всего общества вообще и каждого из

членов оного общества в особенности»3, а не только из¬

бранных. Такова же должна быть и цель государства.

Если государство заботится о немногих, оно обречено..

Разрыв в общественной жизни между целями государст¬

ва и целями гражданского общества есть свидетельство

необходимости замены данной формы государства иной.

Высший нравственный императив существования госу¬

дарства заключается в признании, что «правительство

существует для блага народа и не имеет другого основа¬

ния своему бытию и образованию, как только благо на¬

родное, между тем как народ существует для собствен¬

ного своего блага...»4 Разъясняя это положение, Пестель

добавлял, что «правительство — есть принадлежность

народа и оно учреждено для блага народного, а не на¬

род существует для блага правительства»5. Пестель оп¬

ределял народ как «совокупность всех тех людей, кото¬

рые, принадлежа к одному и тому же государству, сос¬

тавляют гражданское общество»6. Принятые в данном

обществе законы должны опираться и на тот постулат,

что «личная свобода есть первое и важнейшее право

каждого гражданина и священнейшая обязанность каж¬

дого правительства»7. Правительство создается не для ог¬

раничения свободы граждан, а для содействия ей. Пе¬

стель полагал, что принятие всех этих положений необ¬

ходимо приведет к тому, что народ будет находиться

«под властью и управлением общественных законов,
1	Пестель П. И. Русская правда, с. 2.
2	Там же.
3	Там же.
4	Там же, с. 6.
6 Там же.
6	Там же, с. 5—6.
7	Там же, с. 230.
54

а не прихотей личных властителей»1. Возмущение про¬

тив опасных злоупотреблений правительства соответст¬

вует защите народом естественного закона и своих ес¬

тественных прав от посягательства на них. С точки зре¬

ния Пестеля, революция (которая «не так дурна, как

говорят» и может быть «весьма полезна»2) является

радикальным средством прекратить злоупотребления,

и внести в общество «коренные правила»3. Граждан¬

ское общество с противоречием между его естествен¬

ными целями и искусственными целями государства,

узурпирующего права народа, страдает не от револю¬

ции, а от отсутствия революции, — «те государства, в ко¬

их не было революции», оказывались лишенными мно¬

гих необходимых народу «преимуществ и учреждений»4.

Вместе с тем было бы опасным заблуждением не ви¬

деть опасности анархии и политических реставраций5.

В этом Пестель видел подтверждение своего мнения

о необходимости заблаговременной разработки «точных

и положительных законов и постановлений, утверждаю¬

щих будущий порядок в государстве»®.
Для французских историков Реставрации (Гизо,

Минье, Тьера и Ф. Тьерри) классовая и сословная борь¬

ба имеет свой исторический смысл и оправдание приме¬

нительно к прошлому, когда «народ» выступает против

«аристократов». Пестель видел больше, а именно: «...на¬

чинает возникать аристократия богатства, гораздо вред¬

нейшая аристократии феодальной (курсив мой. — В. М.),

ибо сия последняя общим мнением всегда потрясена

быть может и, следовательно, некоторым образом от об¬

щего мнения зависит, между тем как аристократия бо¬

гатств, владея богатствами, находит в них орудия для

своих видов, противу коих общее мнение совершенно

бессильно и посредством коих оно приводит весь народ,

как уже сказано, в совершенную от себя зависимость»7.
Пестель видел связь между гражданским (буржуаз¬
1	Пестель П. И. Русская правда, с. 8.
2	Там же, с. 11.
3	Там же, с. 10.
4	Там же.
5	См. там же, с. 9.
6	Там же.
7	Там же, с. 59. Ср. со словами Ф. Глинки, что положение чело¬

века в Западной Европе зависит от величины его дохода (см.: Глин-

ка Ф. Записки русского офицера. М., 1870, с. 491).
55

ным) обществом и государством, но полагал, что госу¬

дарство выражает интересы всех сословий, а не одного,

самого могущественного. Он не видел еще различий

между классами и сословиями. «Распределение народа

на сословия, — пишет Пестель,—совершенно отвергнуто

политическою экономией, доказавшей неоспоримым об¬

разом, что каждый человек должен иметь полную и со¬

вершенную свободу, заниматься тою отраслью промыш¬

ленности, от которой наиболее ожидает для себя выгоды

и прибыли, лишь бы честен был и к законам исполните¬

лен»1. При системе свободы, по мнению Пестеля, будут

существовать не сословия и классы, а народ вообще.

Пестель полагал, что безудержное сосредоточение бо¬

гатств на одном общественном полюсе может быть ог¬

раничено и даже прекращено правительственным и за¬

конодательным вмешательством, которое будет облег¬

чено благодаря тому факту, что предварительно, в ре¬

зультате революционного переворота «безрассудные

и зловредные сословия», то есть «распределение частных

лиц по отраслям промышленности, будет уничтожено»2.

Будет отменено и право наследования по завещанию,

но сохранено по прямой родственной линии.
Проект на будущее: «Русская правда». П. И. Пестель

считал, что надо, в первую очередь, определить направ¬

ление социальных перемен, наметить «коренные прави¬

ла» и «начальные основы» «при составлении нового

государственного уложения»3. Пестель разделял свойст¬

венную многим социальным реформаторам мысль, что

любым действиям предшествует разработка во всех

деталях проекта будущего общественного устройства.

Но он верно понимал основное общественное зло: «Рос¬

сияне были доныне несчастными жертвами прежнего

правительства и безжалостной, безрассудной, бессовест¬

ной корысти дворянского сословия»4.
«Русская правда» признавала естественное право

всех сословий России на равенство друг перед другом и
1	Пестель П. И. Русская правда, с. 58.
2	Там же. Ср. высказывание Н. Бестужева, что на Западе «за¬

кон представляет слабое обеспечение для граждан от притеснений

монополий» (Бестужев Н. А. Статьи и письма. М., 1933, с. 111).
3	Там же, с. 10.
4	Там же, с. 79.
56

перед законом1. Основываясь на концепции естественно¬

го права, Пестель и другие революционные дворяне тре¬

бовали освобождения крестьян. Характерно, что Пестель

стремился подвести под идеи Просвещения политико-

экономическое основание в интересах масс. Это новый

мотив в социальной мысли. Как определил его идею

Герцен, «провозглашение республики ни к чему не

приведет, если не вовлечь в революцию поземельную

собственность»2. Пестель предлагал принципиально от¬

личный от многих других проектов способ освобожде¬

ния и обеспечения землей крестьян, считая необходимым

принудительное изъятие у помещиков и безвозмездную

передачу крестьянам половины помещичьих земель во

всех имениях, где было больше 10 десятин на душу.

Объективно это привело бы к буржуазному развитию

страны. Субъективно Пестель полагал, что его проект

направлен против богатых и «поместиями», и «капита¬

лами».
Он видел деление общества на эксплуатируемых

(«бедные») и эксплуататоров («богатые», «аристократы

титулованные и денежные») и признавал эксплуатацию

«поденщиков» основным источником зла, существующего

в обществе3.
Имея в виду положение на Западе, Пестель полагал,

что избавление от эксплуатации станет возможным толь¬

ко тогда, когда не будет «поденщиков». Иными словами,

признавая общественным злом положение пролетариата,

живущего на грани голодной смерти, он не видел в нем

прогрессивной исторической силы и не мог предложить

ничего, кроме немедленного законодательного уничтоже¬

ния «поденщичества». Уничтожение «поденщичества»

Пестель предлагал осуществить за счет «аристократов»,

которые должны предоставить часть земли в качестве

материального обеспечения перехода «поденщиков» в
1	М. С. Лунин писал, что «права бывают трех родов: полити¬

ческие, гражданские и естественные. Первые не существуют в Рос¬

сии, вторые уничтожены произволом, третьи нарушены рабством»

(Избранные социально-политические и философские произведения

декабристов, т. III. М., 1951, с. 185).
2	Герцен А. И. О развитии революционных идей в России, с. 63.
3	В своих «Практических началах политической экономии» Пе¬

стель оперирует понятием «рабочий», объединяя в этом понятии

и промышленного рабочего, и батрака, сельскохозяйственного ра¬

бочего, возделывающего не принадлежащую ему землю помещика

или фермера.
57

крестьянство или в разряд людей, обладающих хотя бы

небольшим капиталом. Этим предложениям был присущ

элемент дворянского утопизма.
В русской теоретической мысли вопрос о наемном

рабочем и о положении рабочего класса в Западной Ев¬

ропе был поставлен впервые в повестке дня именно в

это время, т. е. еще до Белинского и Милютина. Уже

М. М. Сперанский и Н. А. Мордвинов сравнивали поло¬

жение рабочего люда на Западе с положением крестья¬

нина в России и пришли к выводу, что участь крестьяни¬

на в принципе лучше участи наемного рабочего.

Сперанский даже утверждал, что положение крепостного

в России предпочтительнее положения бобылей в Ан¬

глии, во Франции и в Соединенных Штатах. Мысль,

впервые высказанная Сперанским, стала затем почти

трюизмом в высказываниях противников буржуазного

развития страны. Для Сперанского в то время верная в

какой-то мере констатация была дополнительным аргу¬

ментом в пользу постепенности отмены крепостных от¬

ношений. К теоретическим построениям Мордвинова и

Сперанского внимательно приглядывались дворянские

революционеры. Некоторые из них были убеждены, что

после соответствующих реформ русский крестьянин

будет навсегда избавлен от явления, которое вскоре по¬

лучило название «язвы пролетариатства». Пестель при¬

держивался иного взгляда, но предлагавшиеся им

реформы за счет «аристократов» не способны были за¬

тронуть самые основы «аристократического общества»,

поскольку сохранялась все же частная собственность.

Он понимал, что «титулованная и денежная аристокра¬

тия» окажет ожесточенное сопротивление его радикаль¬

ным реформам, но это сопротивление должно быть

подавлено самыми суровыми мерами. «Уничтожение

рабства, — прокламировала «Русская правда», — и

крепостного состояния возлагается на временное Вер¬

ховное правление, яко священнейшая и непременнейшая

его обязанность»1. Это, несомненно, была бы революци¬

онная мера. Объективно она могла способствовать раз¬

вязыванию инициативы крестьянских масс, переходу от

действий, характерных для политического переворота, к

широкой социальной революции. С проведением этих

мер в жизнь движение привлекло бы на свою сторону
1	Пестель П. И. Русская правда, с. 66.
58

крестьян и перестало бы носить ограниченно дворянский

характер.
В своих мечтах Пестель видел богатую и обильную, но

сельскую Россию. В нем еще виден просвещенный дво¬

рянин, когда он говорит, что земледелие, будучи са¬

мым необходимейшим, должно быть в гораздо большем

уважении и почтении, особенно в России, богатство

которой заключалось и будет заключаться в земледелии.

Идея промышленной России еще не созрела. «Русская

правда» провозглашала, что каждый гражданин госу¬

дарства имеет право на владение землей, ибо «человек

может только на земле жить и только от земли пропита¬

ние получать, следовательно, земля есть общая собст¬

венность всего рода человеческого и никто не должен

быть от сего обладания ни прямым, ни косвенным обра¬

зом исключен»1. Декабрист А. В. Поджио пишет в своих

воспоминаниях, что Пестель, разъясняя ему идеи своей

«Русской правды», делал особое ударение на обоснова¬

нии необходимости раздела помещичьей земли между

крестьянами, что должно было, по мнению его собесед¬

ника, гарантировать экономическую и личную свободу

крестьян. Земля — общественное достояние, а не по¬

мещичья собственность — такова была одна из основ¬

ных, если не основная идея «Русской правды». Это была

своеобразная «аграрная» интерпретация теории естест¬

венного права в интересах революционного переворота

в России. В. И. Ленин заметил, что «зародыши, зачатки

народничества были, конечно, не только в 60-х годах, но

и в 40-х и даже еще раньше»2. Аграрная программа

Пестеля была своего рода иллюстрацией этой мысли.

Можно сказать, что «Русская правда» оказалась пер¬

вым в истории русского освободительного движения до¬

кументом, который предусматривал революционную

ломку помещичьего землевладения и законодательное

закрепление крестьянского «права на землю». Конечно,

по своему характеру это была мера не социалистиче¬

ская, а буржуазно-демократическая.
Проект Пестеля не был единственным. У дворянских

революционеров было много проектов и мнений, каса¬

ющихся освобождения крестьян. Но почти все они схо¬

дились в том, чтобы крестьяне получили личную свободу
1	Пестель П. И. Русская правда, с. 203—204.
2	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 530.
59

с выплатой денежной компенсации своим господам.

Мысль же об освобождении крестьян с землей отстаи¬

вал последовательнее всего Пестель. Пестель называл

землю общественным достоянием, но считал, что частная

собственность на землю необходима: «Труд есть источ¬

ник собственности» (а не труд и капитал, как у А. Сми¬

та), а обрабатывающий землю и вкладывающий в нее

свой труд имеет «исключительное право обладания ею».

Мы видим у Пестеля весьма своеобразную защиту част¬

ной собственности, сходную с аргументацией Сен-Симо¬

на, который предлагал ограничить капиталы и земель¬

ную собственность. Право частной собственности, согла¬

сно проекту Пестеля, распространяется лишь на трудя¬

щихся, а не на тех, кто владеет капиталом или является

собственником земли по праву наследства или в силу

пожалования.
«Русская правда» предусматривала разделение зем¬

ли в каждой волости на две равные части: на «землю

общественную» и «землю частную». Первая должна при¬

надлежать «обществу» и составлять его неприкосновен¬

ную собственность; «земля частная» может принадле¬

жать казне или отдельным частным лицам. Пестель

полагал, что общественная земля будет способствовать

сохранению у крестьян присущего им духа общности,

«крестьянского коллективизма». Он нигде, правда, не

говорил прямо о том, что этот дух является следствием

общинных отношений в деревне, хотя и указывал, что

для русского крестьянина предлагаемое им разделение

земли не явится чем-то новым и неожиданным; кресть¬

яне в России «с давних времен уже привыкли к подоб¬

ному разделению земель на две части»1.
По мнению Пестеля, общественная земля должна

использоваться для производства необходимого продук¬

та, что же касается частной земли, то она предназнача¬

лась для создания изобилия, иными словами, для про¬

изводства добавочного продукта.
Пестель высказывался в пользу периодического пе¬
1	Н. И. Тургенев, негодовавший против социалистических

«крайностей» проектов Пестеля, в труде «Россия и русские» счи¬

тал целесообразным в интересах промышленного развития страны

(т. е. фактически в интересах буржуазного развития) разрушение

общины с помощью серии последовательных законодательных ак¬

тов. В этом расхождении мнений — зародыш будущей великой по¬

лемики.
60

рераспределения земли. Он знал о древнеримском об¬

щинном землевладении («на сем соображении был

основан известный поземельный закон римский, который

устанавливал частное разделение земель между всеми

гражданами»1 и находил сходство в древнеримском и

русском крестьянском землевладении.
Известны различные предположения о теоретических

источниках пестелевской идеи о разделении земли на

общественную и частную. Мы считаем возможным вы¬

сказать предположение, что помимо знания Пестелем

особенностей аграрных отношений в России он вполне

мог быть осведомлен и о некоторых идеях и предложе¬

ниях якобинского периода французской буржуазной ре¬

волюции. Известно, например, что «бешеные» предлага¬

ли Робеспьеру вести более решительную политику в

отношении ограничения и даже экспроприации буржу¬

азной собственности. Их плебейско-коммунистические

намерения были видны из того, что они предлагали

объявить предметы «первой необходимости» всеобщей

национальной собственностью, разрешить куплю-прода¬

жу только избытка в припасах для предметов «второй

необходимости»2.
Мысль о сосуществовании общественной и частной

собственности, которую отстаивал Пестель, была неосу¬

ществимой. Его предложения на практике могли приве¬

сти лишь к постепенному «обратному» вытеснению част¬

ной собственностью всех других форм собственности, в

том числе и общественной. Но для конкретно-историче¬

ских условий 20-х годов его идея была глубоко прогрес¬

сивной. Пестель революционизировал умы, вводя пред¬

ставление о возможности и даже исторической необхо¬

димости существования общества, построенного не на

священном принципе частной собственности, а на огра¬

ничении этого принципа, на использовании в интересах

народа принципа общественной собственности на землю.

Он ясно указал, что общественная собственность на зем*
1	Пестель П. И. Русская правда, с. 203.
2	Из других источников социально-утопических идей Пестеля

следует признать идею так называемых «общественных магази¬

нов», запасных хранилищ хлеба, хорошо известную во второй по¬

ловине XVIII — начале XIX в. Эта идея пропагандировалась

в «Трудах Вольного экономического общества» Р. Воронцовым,

Б. Энгельманом и др. Были и практические предприятия в духе

этой идеи, осуществленные М. А. Дмитриевым-Мамоновым

и Н. И. Новиковым, но потерпевшие в конечном счете неудачу.
61

лю единственно обеспечивает необходимые условия для

материального благополучия каждого члена общества.

Значение этой глубоко революционной идеи было оце¬

нено лишь впоследствии.
Равенство перед законом подкрепляется равенством

социальным, которое обеспечивается равными экономи¬

ческими возможностями и мерами против неумеренного

обогащения. В этих идеях элементы утопическо-социа-

листических представлений перемешивались с общеде¬

мократическими требованиями. Пестель предлагал

завести в каждой волости по мере возможности «воло¬

стной банк, и к сему банку полезно присоединить стра¬

ховое учреждение»1. Созданием этих учреждений, кото¬

рые должны были находиться в собственности

государства, а не частных лиц, Пестель предполагал по¬

мочь крестьянам в закупке инвентаря и участков казен¬

ной земли. К этому «Русская правда» добавляла, что

следует распространить на казенных крестьян права ку¬

печества и мещанства.
В 60-е годы со сходным проектом устройства общест¬

венных банков для крестьян выступал Н. Серпо-Соловь-

евич. Это было одним из свидетельств того, что буржу¬

азно-демократические преобразования и меры стояли в

повестке дня, но они не были разрешены как в начале,

так. и в середине XIX в.
В целом «Русская правда», несмотря на определен¬

ную теоретическую половинчатость и ограничительный

характер предлагавшихся мер, могла заинтересовать в

революции широкие массы крестьянства. По своему

характеру она была революционнее и дальновиднее лю¬

бого другого социального проекта в России.
Пестелевские идеи предваряли русский социализм с

его требованием крестьянского права на землю. В них

был элемент, который получил развитие в народниче¬

ском «общинном социализме», — идея крестьянского

«права на землю».
6.	Социальная утопия П. Я. Чаадаева
Для понимания новых возможностей, которые социа¬

лизм открывал для русской социальной мысли, немалое
1	Избранные социально-политические и философские произведе¬

ния декабристов, т. II. М., 1951, с. 138.
62

значение имеет анализ социально-утопических взглядов

П. Я. Чаадаева1.
Знакомство с социалистическими идеями. С идеями

социализма (в его сен-симонистской версии) Чаадаев

познакомился, вероятно, в конце 20-х годов. Первым до¬

кументальным свидетельством этого знакомства являет¬

ся его письмо к Пушкину в 1831 г., в котором он называ¬

ет сен-симонизм «политической религией»2. Чаадаев

был знаком с вышедшим во Франции в 1832 г. сборни¬

ком произведений Сен-Симона под названием «Сочине¬

ния Сен-Симона и отрывки из истории его жизни,

писанные им самим». В этом сборнике были помещены

«Парабола», «Катехизис промышленников», «Новое

христианство», «Письма женевского обитателя к совре¬

менникам», «Взгляды на собственность и законодатель¬

ство», т. е. произведения, в которых были предложены

практические рецепты достижения «нового христи¬

анства».
По-видимому, уже в это время Чаадаев не только

вполне понял суть нового учения, но и начал разъяснять

его тем, кто желал слушать «московского мудреца»3.
Изучение социализма и сопоставление его идей со

своими представлениями о путях общественного разви¬

тия Чаадаев продолжал и в 40-х годах, причем он инте¬

ресовался, как теперь известно, не только взглядами

Сен-Симона, но и других социалистов, в частности

Фурье и фурьеристов} В письме к графу Сиркуру (от

15 января 1845 г.) он отмечал: «Нет никакого сомнения,

что Париж в настоящее время—главный очаг социаль¬

ного движения в мире»4.
Чаадаев рассматривал историю как своего рода ключ

к разгадке человеческого бытия. Но он интересовался в

истории не столько прошлым, сколько будущим. В сво¬
> 1 Полагаем, что термин «социальная утопия» применительно

к взглядам Чаадаева более адекватно отражает суть его концеп¬

ции общественного развития, чем «религиозная утопия». Впрочем,

даже те, кто употребляет второй термин, обычно подразумевают

первый смысл (см., например: Филиппов Л. А. Религиозная утопия

П. Я. Чаадаева и современная теология. — «История СССР», 1961,

Кя 6).
2	См.: Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. II. М., 1914, с. 180.
3	Петр Вяземский в письме к А. И. Тургеневу (1833) отмечал,

что Чаадаев «в Москве, кажется, сен-симонствует» (Астафьевский

архив, т. III. СПб., 1899, с. 236).
4	Чаадаев П. #. Сочинения и письма, т. II, с. 248.
63

ей философии истории Чаадаев исходил из того, что

«мы являемся в мир со смутным инстинктом нравствен¬

ного блага, но вполне осознать его мы можем лишь в

более полной идее, которая из этого инстинкта разви¬

вается в течение всей жизни»1. Эту «более полную

идею», идею смысла человеческой жизни, Чаадаев искал

неустанно. «Разум века, — отмечал он,—требует совер¬

шенно новой философии истории». Старая христианско-

идеалистическая философия истории относится к этой

новой так, как научная астрономия к «наблюдениям Гип¬

парха»2. В своих поисках он обратился к социалистиче¬

ским идеям, что подтверждает его внутреннюю неудов¬

летворенность ни одной из известных ему концепций ис¬

торического прогресса.
П. Я. Чаадаева привлекало в критическо-утопическом

социализме, в первую очередь, отрицание существующе¬

го общественного порядка как строя неразумного, а в

социальном отношении несправедливого. Такое отрица¬

ние казалось Чаадаеву необходимым элементом реали¬

стического осознания действительности.
То, что в одном случае (в критическо-утопическом

социализме) речь шла о бессмысленности и социальной

опасности частнособственнических капиталистических

отношений, а в другом (в философии истории Чаада¬

ева) — о неразумности и анахроничности феодально-

крепостнических отношений, имело лишь относительное

значение. В обоих случаях господствующая обществен¬

ная система рассматривалась как пройденная ступень в

духовном развитии человечества.
Критика капитализма. Обличение капитализма дво¬

рянскими просветителями само по себе не может слу¬

жить безусловной аттестацией их позитивного отноше¬

ния к критически-утопическому социализму. И Пушкин,

и Чаадаев отвергали капиталистические отношения, обли¬

чали классовую ограниченность буржуазии, хорошо

видели изъяны буржуазной демократии. Отвергали они

и буржуазно-либеральную апологетику «равных воз¬

можностей» системы laissez-faire.
Что же нового внес в эту традицию критики капита¬

лизма П. Я. Чаадаев и каким образом это новое способ¬

ствовало обогащению его представления о процессе
1	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 21.
2	Там же.
64

общественного развития? Чаадаев продолжает декаб¬

ристскую традицию обличения антиобщественной сущ¬

ности капитализма. Его слова о «наглых притязаниях

капитала» перекликаются с известными положениями

Пестеля о пагубности для общества «аристокрации бо¬

гатств»1. Заметим, что примерно в это же время сход¬

ную критику капитализма развивает и А. С. Пушкин в

заметках о Джоне Теннере2. Таким образом, это общая

для людей декабристского положения тенденция.
Некоторые высказывания Чаадаева свидетельствуют

об известном понимании им возникновения принципи¬

ально нового общественного противоречия — между

рабочими и капиталистами. Это новый мотив в дворян-

ско-просветительской мысли. Он — свидетель первых,

неорганизованных, еще стихийных выступлений молодо¬

го рабочего класса, но он находит в себе смелость оправ¬

дать его требования. Чаадаев симпатизирует этому но¬

вому для него , классу «обездоленных». Он писал, что

«если новые претенденты на место под.солнцем и не сов¬

сем учтиво заставят старых владык потесниться, то все

же они в этом только последуют образцу расправ, при

помощи которых был водворен нынешний (буржуаз¬

ный.— В. М.) «порядок»3.
Влияние на будущих социалистов. Чаадаев в той или

иной мере способствовал идейному становлению таких

видных впоследствии представителей русского критиче-

ски-утопического социализма, как А. И. Герцен, В. Г.

Белинский, М. А. Бакунин, И. Н. Сазонов4. И в последу¬

ющем он проявлял большой интерес к судьбе своих мо¬

лодых друзей. В одном из писем другу во Францию

(1841) Чаадаев рекомендовал оказать содействие одному

из видных русских демократов и социалистов, «челове¬

ку необыкновенного ума по имени Сазонов»5.
О характере влияния Чаадаева на Герцена рассказал

сам Герцен в «Былом и думах» и в работе «О развитии

революционных идей в России». Остановимся на менее
1	Избранные социально-политические и философские произведе¬

ния декабристов, т. II, с. 166.
2	См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. VII. М., Изд-во АН

СССР, 1958, с. 435 и др.
3	Чаадаев П. Я- Сочинения и письма, т. II, с. 205.
4	См.: Герцен А. Я. О развитии революционных идей в Рос¬
сии, с. 85—86; его же. Былое и думы, ч. 4—5. М., 1956, с. 138—148.
6 Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. I, с. 240.
5 Малинин В. А.
65

известном факте идейного влияния Чаадаева на молодо¬

го Бакунина. После грозного 1848 года Чаадаев чис¬

лился, как он сам иронизировал, в сумасшедших «впредь

до особого распоряжения». М. Жихарев вспоминает:

«Граф А. Ф. Орлов (шеф жандармов. — В. М.), разго¬

варивая с Чаадаевым, спросил его: «Не знавал ли ты

Бакунина?» Чаадаев имел не совсем обыкновенную сме¬

лость ответить: «Бакунин жил у нас в доме и мой воспи¬

танник» — «Нечего сказать, хорош у тебя воспитанник,

— сказал граф Орлов, — и делу же ты его выучил»1.
По-видимому, Чаадаев сознательно допустил в дан¬

ном случае преувеличение. Бакунин не был воспитанни¬

ком Чаадаева в прямом смысле этого слова, хотя

влияние взглядов Чаадаева могло способствовать фи¬

лософскому развитию Бакунина. В пользу этого говорит

и сообщение самого Бакунина. В письме к Александре

Беер (от 2 апреля 1836 г.) он сообщает о своей «дли¬

тельной беседе с г. Чаадаевым о прогрессе человеческого

рода», замечая тут же, что Чаадаев «воображает себя

руководителем и знаменосцем»2 этого процесса. В пись¬

ме к Александре Беер (апрель 1837 г.) Бакунин почти

«по Чаадаеву» излагает вопрос о нравственном совер¬

шенствовании личности, которая избавляется благодаря

нравственному подвигу от «сковывающего ее эгоизма».
Новая философия истории. Чаадаев внес определен¬

ный вклад в подготовление умов к восприятию ими со¬

циалистических идей своим знаменитым документом, в

котором нет ничего социалистического, но который по

своему поставил перед современниками важнейшие со¬

циальные вопросы, — «Философическим письмом».

Первое из серии «Философических писем», переведенное

с французского В. Г. Белинским (по другим данным—

Кетчером), в то время сотрудником журнала «Теле¬

скоп», и опубликованное издателем журнала И. И. На¬

деждиным, имело огромное значение для развития

общественного сознания.
«Философическое письмо» прозвучало как «выстрел,

раздавшийся в темную ночь»3, как вызов, признак про¬

буждения. Оно стало могучим интеллектуальным и осво.
1	Жихарев М. Петр Яковлевич Чаадаев. — «Вестник Европы»,

1871, июль, с. 21.
2	Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем, т. I. М., 1934,

с. 249.
3	Герцен А. И. Былое и думы, ч. 4—5, с. 138.
66

бодительным стимулом, несмотря на все очевидные и

для современников идейные противоречия. Люди пере¬

довых убеждений увидели в «Философическом письме»

главное—беспощадный и обоснованный приговор фео¬

дально-крепостнической России. У этой России* по сло¬

вам Герцена, Чаадаев потребовал «отчета во всех стра¬

даниях, причиняемых ею человеку, который осмеливает¬

ся выйти из скотского состояния»1. Для других

«Философическое письмо» было поношением всех веро¬

ваний, «всего святого», оскорблением «национальных

чувств» и т. п.2	'
После научного подвига Д. Шаховского, разыскав¬

шего и опубликовавшего пять неизданных «Философи¬

ческих писем», мы можем с большой обстоятельностью

понять не только мысли П. Я. Чаадаева, выраженные в

первом из «Философических писем», но и всю его кон¬

цепцию. После «Философических писем» переход к тому

жгучему интересу к социализму, который был проявлен

Чаадаевым, на наш взгляд понятен, закономерен и даже

необходим3. Сам Чаадаев предполагал, как он говорил

об этом в письме П. Вяземскому, «внести некоторую яс¬

ность в мир философский, а, пожалуй, и в мир социаль¬

ный, так как оба эти мира в наше время, если только я

грубо не ошибаюсь, составляют один общий мир»4.
©«Философических письмах», в общем оставшихся не

известными современникам, за исключением первого

письма, Чаадаев продолжал резкую критику самодер-

жавно-крепостнической действительности, «о которой

можно не на шутку спросить себя, была ли она пред¬

назначена для жизни разумных существ». Он с глубокой

горечью подлинного патриота, любившего свой народ,

писал о стране, «бедной проявлениями идеального», где

«народ в 40 миллионов душ пребывает в оковах», жи¬

вет, отлученный от «моральной идеи»5.
Чаадаев не строил иллюзий относительно причин соз¬

давшегося положения. Через «Философические письма»
1	Герцен А. И. О развитии революционных идей в России,

с. 85.
2	См.: Жихарев М. Петр Яковлевич Чаадаев. — «Вестник Ев¬

ропы», 1871, июль.
8 Н. Алексеев увидел в «Философических письмах» «весь ком¬

мунизм и интернационализм в зародыше», но это самообман, пре¬

увеличение (см.: Алексеев Я. Русское западничество. М., 1929).
4	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 10.
6 См.: там же, с. 18.
5*
67

красной нитью проходят чаадаевские проклятия иссу¬

шающему народ игу самодержавия и крепостничества.

«И сколько различных сторон, сколько ужасов заклю¬

чает в себе одно слово: раб! Вот заколдованный круг,

в нем все мы гибнем, бессильные выйти из него. Вот

что превращает у нас в ничто самые благородные уси¬

лия, самые великодушные порывы. Вот что парализует

волю всех нас, вот что пятнает все наши добродетели»1.

Официально-консервативный мир был для Чаадаева ми¬

ром без развития, без будущего, без всякого живого

элемента жизни.
Чаадаев глубоко чувствовал и сознавал гибель

старой дворянской культуры, «необъятное злополу¬

чие старого, моего старого общества»2. Сочувствуя это¬

му обществу, создавшему высокую и близкую ему ду¬

ховную культуру, он видел, что оно замкнулось в кругу

отживших представлений и идей. В стране отсутствует

какое-либо подобие общественного мнения, и Чаадаев

с убийственным сарказмом замечал, что писать для та¬

кой публики все равно, что обращаться к рыбам мор¬

ским. Он видел тщетность попыток отстоять то, что осу¬

ждено историей на гибель, но он еще не был в состоянии

порвать со старыми идеалами, с верой в какие-то воз¬

можности исторического действия своего класса, он

видел разложение этой культуры, но ему было жаль ее

ценностей. Отсюда его парадоксальная формула: «Со¬

циализм победит: не потому, что он прав, а потому, что

мы не правы»3. Обе стороны, следовательно, не правы.

Чаадаев прав в известной мере, говоря о неправоте со¬

циализма (в его утопической форме). Он знал о некото¬

рых странностях этого социализма, но все же не сом¬

невался в его торжестве.
Подновление старых, изживших себя общественных

порядков и обветшалой идеологии — безнадежное, ис¬

торически бесперспективное дело. В этом смысл всех

высказываний Чаадаева, направленных против славяно¬

фильства. Он высмеивал представление, будто «Россия

олицетворяла собой некий отвлеченный принцип, заклю¬

чающий в себе конечное решение социального вопроса»4.
1	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 23.
2	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. II, с. 180.
3	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 682.
*	П. Я. Чаадаев. Сочинения и письма, т. II, с. 280.
68

Линии борьбы с националистически-религиозным само¬

обманом славянофильства Чаадаев следовал и в даль¬

нейшем.
Лучшее будущее народа, утверждал Чаадаев, надо

искать не в прошлом, а в будущем, в условиях постро¬

ения лучшего социального строя на путях просвещения.

Надо «говорить с веком языком века, а не устарелым

языком догмата, ставшим непонятным,' и тогда, без

всякого сомнения, успех обеспечен, именно в наше вре¬

мя, когда разум и наука и даже искусство страстно

рвутся к новому нравственному перевороту»1. Поэтому

необходима не национальная самоизоляция и консерва¬

ция в духе славянофильства, а обогащение народного

сознания приобретениями материальной культуры и мы¬

сли других народов. Нельзя, писал Чаадаев, «неподвиж¬

но держаться своих мнений среди той ужасающей скач¬

ки с препятствиями, в которую вовлечены все идеи, все

науки и которая мчит нас в неведомый нам новый мир»2.
Признание непрерывного развития общества являет¬

ся единственно возможным отправным пунктом рас¬

смотрения исторических обстоятельств жизни народов,

это «лучший способ удержаться в правде реальной и

живой, всегда согласованной с данной минутой. Эпоха

железных дорог, — замечал Чаадаев, — не должна ли

быть эпохой всевозможных сближений?»3.
Ход истории таков, что восприятие новых идей, под¬

рывающих всю систему сложившихся и официально

стимулируемых представлений, становится делом неиз¬

бежным, неотвратимым. «Бывают минуты в жизни на¬

родов, — писал П. Я. Чаадаев в известном письме к

Шеллингу (20 мая 1842 г.), — когда всякое новое уче¬

ние1, каково бы оно ни было, явится облеченным чрез¬

вычайной властью в силу чрезвычайного движения умов,

характеризующего эти эпохи»4. Это положение, выдви¬

нутое в канун появления марксизма, характерно для

Чаадаева. Он был убежден в том, что «чрезвычайное

движение умов» началось и его уже не остановить ника¬

кими чрезвычайными мерами пресечения.
Чаадаев и другие дворянские просветители не могли

точно определить искомую ими «философию действия,
‘ «Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 58.
2	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. II, с. 267.
3	Там же.
*	Там же, с. 240.
69

необходимость которой они сознавали и которая должна

быть путеводной звездой движения умов. Чаадаев видел

эту философию и в идеях европейского просвещения, и

в идеях гегелевской философии, и в революционном

католицизме (определение Герцена), и в социализме.
«Философические письма» не свободны, да и не могли

быть свободны от серьезных противоречий. Одно из них

заключается, например, в том, что в первом из «Фило¬

софических писем» Чаадаев заявляет, будто основная цен¬

ность христианства — ценность идеологии, которая «спо¬

собствует установлению совершенного строя на земле».

Чаадаев заблуждался в этой своей оценке христианст¬

ва, но само это заблуждение характерно для социаль¬

ной направленности чаадаевской мысли.
Мир социальной справедливости. Оценка Чаадаевым

христианства, в частности православия и католицизма, в

целом негативна. По мнению Чаадаева, смертный грех

православия заключается в том, что оно примирилось с

«рабством» и никогда не возвышало «голоса против это¬

го отвратительного насилия одной части народа над

другой». Критикуя православие, Чаадаев явно переоце¬

нивал характер социального в католицизме, его пропо¬

ведь братства и равенства, тем не менее Чаадаев-мыс-

литель прорывал рамки узкого противопоставления двух

форм религии и приходил в конце концов к более пер¬

спективным выводам.
Еще Д. Шаховской заметил, что в третьем «Филосо¬

фическом письме» Чаадаев «высказывает самые ценные

для него мысли об идеале духовного развития, об общем

ходе развития и о конечной цели всего исторического

процесса», но «совершенно умалчивает о роли церкви

во всем этом движении»1. Это верно. Чаадаев не рас¬

сматривал церковь как элемент прогресса.
В «Философических письмах» явно наличествует

идея человеческого отчуждения как результат прошлой

истории человечества. Человек — глубоко обществен¬

ное существо, и всякая попытка «индивидуализировать»

способна лишь погубить в нем человеческое начало. В

«Философических письмах» Чаадаев выдвигал грандиоз¬

ную перспективу — ликвидировать «теперешний его (че¬

ловека.—5. М.) отрыв от природы»2. Он не скрывал сво¬
1	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 64.
2	Там же, с. 34.
70

его недовольства руссоистской идеализацией прошлого.

В противовес сентиментальной традиции ретроспектив¬

ных восторгов перед «счастливым» состоянием дикаря

Чаадаев призывал к перспективному действию (формы

и средства действия ему еще неясны) ради реального

социального будущего. Он исторический оптимист в том

смысле, что верит в возможность единства человека с

природой: «Утраченное и столь прекрасное существова¬

ние может быть нами вновь обретено», и «это всецело

зависит от нас и не требует выхода из мира, который

нас окружает»1.
Д. Шаховской, комментируя это высказывание Чаада¬

ева, считает, что в данном случае мыслитель рассужда¬

ет о «победе над смертью» еще «в пределах земной

жизни»2. Очевидно, в данном случае Д. Шаховской не¬

прав. Дело в том, что Чаадаева здесь интересуют не

вопросы теологии, а вопросы философии истории. «Побе¬

ду над смертью» в личном плане он рассматривал как

торжество человеческой воли над человеческим вооб¬

ражением. Будущее человечества для него важнее воп¬

роса о личном бессмертии или смертности.
-Вопрос для него заключает больше исторического

смысла: выяснение условий гармонии между человеком

и природой на основе исправления тех общественных

обстоятельств, которые «нас окружают» и которые, если

их взять такими, какими они сложились, способствуют

не прогрессу человека к свободе, а его закабалению и

закреплению уже сложившегося «отрыва от природы».

Необходимо, следовательно, изменение условий челове¬

ческого существования, которые могут быть прочными,

если они отвечают «настоятельным потребностям» людей.
В письме к А. Тургеневу, который, как мы знаем,

изучает в это время труды и деятельность парижских

социалистов, Чаадаев писал: «Ничто великое или пло¬

дотворное в порядке общественном не появляется, если

оно не вызвано настоятельной потребностью, и социаль¬

ные реформы удаются лишь при том условии, если они

отвечают этой потребности»3.
1	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 34.
2	Там же, с. 64.
3	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. II, с. 242. Это письмо

от 1 ноября 1843 г. является еще одним свидетельством обсужде¬

ния деятелями декабристской формации социалистической теории,

в которой многие из них видели многообещающую философию ис¬

тории.
71

Сознание отчужденности, по мнению Чаадаева, поки¬

нет в будущем человека. Человек, в конце концов, пе¬

рестанет «ощущать себя живущим этой узкой и жалкой

жизнью», которая губит его как личность. «Человек не

имеет на этом свете иного предназначения, кроме рабо¬

ты над уничтожением личного быта и заменой его на

быт целиком социальный или безличный»1. Потенциаль¬

но, так сказать, — это социалистическая идея. Чаадаев

видит цель человеческой истории в «осуществленном

нравственном законе». Этот социальный телеологизм

он выражает в положении, что «вся работа сознатель¬

ных поколений предназначена вызвать это окончатель¬

ное действие, которое есть предел и цель всего, послед¬

няя фаза человеческой природы, разрешение мировой

драмы, великий апокалиптический синтез»2. Это и будет

«царство божие», но только на земле.
Чаадаев, которого часто представляли в качестве за¬

конченного исторического пессимиста, на самом деле

отделял себя от тех, кто смотрит на исторический про¬

цесс только сквозь призму апокалиптических мотивов.

«Взгляните, мой друг, — писал он Пушкину, — разве не

воистину некий мир погибает, и разве для того, кто не

обладает предчувствием нового мира, имеющего возник¬

нуть на месте старого, здесь может быть что-либо кррме

надвигающейся ужасной гибели»3. Это высказывание не

единственное. Концепция Чаадаева философии истории

при всех ее прорывающихся идеалистических странно¬

стях обладает одним неоспоримым достоинством —

«предчувствием нового мира». «Вера в будущее счастье

человечества, — замечал Чаадаев,—одна служит мне

убежищем, когда, удрученный жалкой действительно¬

стью, которая меня окружает, я чувствую потребность

подышать более чистым воздухом, взглянуть на более

ясное небо»4.
Прогресс человечества был для него несомненен. Он

говорил, что уверенность в неизбежности возникновения

нового мира опирается у него на знание «совокупности

исторических фактов, должным образом переработан¬

ных». Истинной философии истории он еще не знает. Но
1	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. I, с. 121.
2	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 62.
3	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. II, с. 179.
4	Там же, с. 125.
72

он думает, будто знает основное ее условие — «ясное

представление о всеобщем законе, управляющем сменой

эпох».
Как на русское, так и на западноевропейское обще¬

ство Чаадаев смотрел как на социальные формации,

которые далеко не соответствуют понятиям, уже выра¬

ботанным лучшими умами человечества. Эти социаль¬

ные формации противоречат и истинной природе челове¬

ка, его общественной сущности и достигнутым челове¬

чеством представлениям о необходимой для него

социальной организации. Чаадаев полагал, и не без

оснований, что мир находится на пороге появления со¬

циальной теории, которая, по его выражению, будет

«истиной времени». «Скоро придет человек, имеющий

принести нам истину времени, — писал он Пушкину. —

Быть может, на первых порах это будет нечто подобное

той политической религии, которую в настоящее время

проповедует Сен-Симон в Париже»1.
Чаадаев внимательно следил за каждым новым сло¬

вом в умственной жизни Западной Европы. «Сейчас, —

писал он в «Философических письмах»,—заметно некото¬

рое пробуждение живых дарований, свойственных юно¬

шеской поре человечества. Но это лишь заря прекрасного

дня»2. Это высказывание не слишком согласуется с

ярлыком исторического пессимизма, которым наградили

Чаадаева буржуазно-либеральные историки. Ошибка

Чаадаева, впрочем, вполне объяснимая, заключалась в

том, что он возлагал порой надежды на концепции тех,

кто предлагал не новое, а лишь подновленное старое

слово. Так было с Шеллингом, так было с Ламенне, так

было с «обновленческим» движением во французском

католицизме, каковые Чаадаев принимал за высшее

слово в решении социального вопроса. Но Чаадаев, и это

следует подчеркнуть, никогда не становился прозелитом

ни одной из этих концепций. Характерно, например, его

возражение Ламенне по поводу утверждения, будто

христианство истинно потому, что является «голосом

народа». «Каждому известно,—писал Чаадаев Тургеневу

(1831),—что христианство, во-первых, предполагает жи¬

тельство истины не на земле, а на небеси; во-вторых, что
1	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. II, с. 79—180.
2	«Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 57.
73

когда она является на землю, то возникает не из толпы,

а из среды избранных или призванных»1.
Тем не менее интерпретация Чаадаевым социализма

имеет черты сходства с христианским социализмом. Гер¬

цен называл это «революционным католицизмом»2. В за¬

писи дневника от 10 сентября 1842 г. Герцен, размыш¬

ляя о «социалистической» интерпретации Чаадаевым

католицизма, заметил, что в ней «воплотилась разумная

сторона католицизма»3. Чаадаев все же по-своему по¬

нимал «живой голос современности», но его понимание

было пониманием человека другого поколения, понима¬

нием деятеля, воплотившего иной фазис русского умст¬

венного движения.
Философско-религиозный способ выражения у Чаада¬

ева порой скрадывает и даже затемняет демократизм

его убеждений. Общество, каким его хочет видеть Ча¬

адаев, должно быть построено на демократических на¬

чалах свободы, равенства, братства и счастья людей.

Общественный идеал Чаадаева очень напоминает идеал

просветителей и утопистов конца XVIII в., хотя он и

обрисован им в самой общей форме. Он полагал, что

прогрессивные принципы в случае их реализации долж¬

ны привести к «гармоническому результату», т. е. к уст¬

ранению заскорузлого консерватизма и обскурантизма, к

установлению «счастливых» отношений между людьми,

сословиями и нациями, к развитию просвещения, науки,

культуры. Чаадаев высказывал мысль о возможности

уничтожения в новом обществе противопоставления об¬

щества и личности, государства и семьи. В какой-то

степени, которую не следует преувеличивать, он опирал¬

ся и на представления раннего, в определенной мере

демократического христианства, но, по существу, его

общество — антихристианское общество.
1	Герцен А. И. Былое и думы, ч. 4—5, с. 143.
2	Там же. Гершензон, стремясь «исправить» Герцена и в этом

отношении, характеризовал взгляды Чаадаева как «социальный мис¬

тицизм», искажая тем самым и характер чаадаевской убежденности

в конечном торжестве социалистического начала (см.: Гершен¬

зон О. М. П. Я. Чаадаев. СПб., 1908.) Нагнетание мистицизма

в философское миросозерцание Чаадаева — доминанта идеалистиче¬

ского чаадаевоведения. Одно время Чаадаеву приписывался так на¬

зываемый «мистический дневник 1824 года», который, как оказа¬

лось, принадлежит его другу, математику Д. Н. Облеухову.
3	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II. М., Изд-во АН

СССР, 1954, с. 226.
74

Интерес Чаадаева к социалистическим идеям — не

каприз экстравагантного философа. Он был вызван внут¬

ренними потребностями его социальной концепции, ко¬

торая оставалась «открытой», незавершенной. Сознавая

значение для своей концепции ответа на вопрос о буду¬

щем обществе, Чаадаев видел, что он не в состоянии

дать удовлетворяющего его ответа. По мнению П. Я. Ча¬

адаева, благодаря социализму «так или иначе будет пу¬

щено в ход движение, имеющее завершить судьбы рода

человеческого»1. «Почему бы не так?» — спрашивал он

тех, кто скептически смотрел на будущее социализма.
Чаадаев ищет «начало деятельное», начало социаль¬

ное, но он еще не в состоянии сделать верного выбора

между «политической религией» Сен-Симона и обнов¬

ленной «социальной религией» христианства. Он считал,

что христианство еще может служить импульсом к де¬

мократическому обновлению мира. В этом он ошибался.

Отказ от этой ошибки и доказательство невозможности

совместить несовместимое принадлежат не ему, а людям

нового поколения в русской общественной мысли. Но

импульс этим новым людям был дан и отрицанием

Чаадаева прошлого, и его верой в будущее. «История

не в нашей власти, — писал он, обращаясь, собственно,

к новому поколению российских демократических дея¬

телей — но наука принадлежит нам; мы не в состоянии

проделать сызнова всю работу человеческого духа, но

мы можем принять участие в дальнейшем его развитии»2.

В этом, собственно, и заключаются основания чаадаев-

ского исторического оптимизма, его духовное завеща¬

ние людям нового поколения.
III.	ДВОРЯНСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА
Размышления Чаадаева о социальной справедливо¬

сти и о смысле истории, о христианстве и западном со¬

циализме были размышлениями одиночки, потерявшего

старый круг друзей (декабристов) и только нащупыва¬

ющего связи с появляющимися новыми деятелями об¬

щественного движения (Бакунин, Сазонов и др.). Это

трагическая фигура человека «безвременья», не изменив¬
1	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. II, с. 180.
2	Чаадаев П. Я. Сочинения и письма, т. I, с. 231—232.
75

шего старым идеалам. Призрак социализма вызвал к

жизни в русской общественной мысли отклики и откро¬

венно консервативного характера.
7.	Утопическая схема В. Ф. Одоевского
Один из влиятельных членов кружка «любомудров»,

писатель и общественный деятель, брат декабриста

В. Ф. Одоевский, как и другие дворянские просветители,

перед 14 декабря 1825 г. мечтал о наступлении «золотого

века», когда люди, «взявшись дружелюбно за руки»,

«помчатся к прекрасной цели человечества»1. Мечты его

были достаточно абстрактны. Одоевский почитал в это

время Шеллинга, с которым он встречался, и его «фило¬

софию тождества». К тому же в 1824 г. Одоевский вместе

с В. Кюхельбекером редактировал журнал «Мнемози-

на», в котором нашли приют идеалисты и романтики. Он

вспоминал позднее, что в это время вместе с другими

шеллингианцами верил в возможность абсолютной тео¬

рии, которая позволила бы управлять всеми явлениями

Природы, как сейчас мы верим в возможность такого

общественного порядка, который удовлетворил бы все

человеческие потребности2.
14 декабря 1825 г. оказалось тем рубежом, который

положил начало переосмыслению всеми, кто примыкал

и еще в большой мере кто не примыкал к официальному

лагерю, своих общественно-политических идеалов, своего

понимания исторического процесса, своего отношения к

основным действующим общественным классам.
Выясняется, что капиталистические отношения его,

как и других дворянских просветителей, не только не

устраивали, но отталкивали своей бесчеловечностью, от¬

сутствием идеальных побуждений, поклонением золото¬

му тельцу. Одоевский опасался угрозы существованию

общества в случае повсеместной победы буржуазных

принципов. Он выражал сочувствие беднейшим классам,

видел деградацию личности рабочего, неизбежное его

обесчеловечивание, безысходность его социального бы¬

тия. Одоевский сочувственно оценивал западный социа¬

лизм, который стремился «сделать большее число людей

участниками в благах природы». В эпилоге «Русских
1	«Вестник Европы», 1823, № 18, с. 115.
2	См.: Одоевский В. Ф. Русские ночи. М., 1975, с. 187.
76

ночей» он сочувственно оценивал Фурье как одного из

замечательных людей, желавших блага всему челове¬

честву1. И тем не менее социальное неравенство остава¬

лось для Одоевского естественным принципом общест¬

венных отношений, хотя он и сожалел о неисполненных

законах преобразования общества2. Идея социального

равенства оказывается не более чем выдумкой «мечта¬

телей XVIII века». В обществе не могут существовать

порядки, противоречащие законам природы. Все попыт¬

ки установить равенство между людьми рано или поздно

разобьются о два подводных камня: о неравенство ду¬

ховных способностей людей и неравенство нравственных

их сил и представлений. «Глупые, — писал Одоевский,—

ненавидят умных по той самой причине, по которой бед¬

ный ненавидит богатого, голодный сытого, трус храброго,

подлец честного, невежда ученого — и из сего даже мож¬

но вывести доказательство, что неравенство между людь¬

ми не есть выдумка человека, но естественное состояние

природы»3.
Одоевский совершил ошибку, смешивая вопрос о со¬

циальном равенстве с вопросом о различии человече¬

ских способностей и возможностей. Впрочем эту ошибку

совершали и до, и после него. Социализм, по мнению

Одоевского, не имеет перспективы, ибо социалисты рас¬

считывают на неожиданное изменение веками сложив¬

шихся отношений между людьми.
Социалисты желают достичь всего при помощи не

объяснимого никакими логическими доводами общест¬

венного «скачка», «тогда как ни в человечестве, ни в

природе ничто скачком не делается». Но в обществе, как

и в природе, господствует не метод катаклизмов, а метод

постепенных изменений.
Ни одна революция не достигала ничего существен¬

ного, напротив, революционные катаклизмы лишь спо¬

собствовали тому, что народы запутывались в еще

больших противоречиях.
П. Я. Чаадаев приветствовал 1848 год, надеялся, что

он найдет отклик в России, и даже подготовил прокла¬

мацию к крестьянам4. В. Ф. Одоевский был напуган
1	См.: Одоевский В. Ф. Русские ночи, с. 158.
2	См.: Одоевский В. Ф. Соч., т. III. СПб., 1844, с. 363.
3	Архив В. Ф. Одоевского. Отрывок «Свет». Переплет 38, ли¬

тера С.
4	См.: «Литературное наследство», 1935, № 22—24, с. 680.
77

событиями 1848 г., призывал не перенимать у иностран¬

цев их «раздоров».
Одоевский считал социализм плодом гуманистиче¬

ской фантазии. «Все политические мечтатели, — писал

он, — похожи на старых физиков, которые всякое явле¬

ние старались подвести под свою произвольную теорию

(каждого), не заботясь проверить ее опытом». Социа¬

лизм и наука — это полюсы в понимании общественных

законов. Не будучи наукой, социализм прав в своей

критике ужасов капитализма и его откровенных аполо¬

гетов, вроде Мальтуса. Но социализм не прав в своем

положительном общественном идеале/ Лишь развитие

Науки с большой буквы «откроет человеку не только

законы природы, но и законы общественной жизни»1.
Утопия Одоевского «4338 год» является своего рода

ответом на социалистические утопии и образцом «ретро¬

спективной утопии». В своей утопии Одоевский показы¬

вает «Россию 44-го века», которая к тому времени явит

собой самое просвещенное государство в мире. Науки и

искусства, а также практическое применение достижений

науки достигают в ней наивысшего уровня. В центре

интересов высококультурного общества — подчинение и

использование ресурсов природы (вплоть до использо¬

вания сырьевых ресурсов Луны ввиду истощения

таковых на Земле). Ученые освобождены от всяких ма¬

териальных забот, что способствует бурному прогрессу

техники (в том числе «воздушных» и «подземных» сооб¬

щений). Гуманное влияние науки на общество достига¬

ет такой степени, что люди нравственно перерождаются

в лучшую сторону. Например, девушка не выйдет замуж

за молодого человека, если тот не совершил какого-либо

открытия в области науки. И вместе с тем «Россия 44-го

века»—страна, в которой господствует социальное нера¬

венство. Это была излюбленная идея Одоевского. Еще

в 1822 г. он утверждал, что «в благоустроенном общест¬

ве роды (ученые, богачи) преимуществуют перед видами

(ремесленники, нищие)»2. Привилегии социального по¬

ложения в 44-м веке неизбежно будут усиливаться при¬
1	Одоевский предлагал создать более человечную «новую Рус¬

скую политическую Экономию», но этот призыв не подкреплялся,

да и не мог быть подкреплен какими-либо реальными результатами.

Ср. сходные мысли Н. Полевого и В. Майкова о «национальной

философии».
2	«Вестник Европы», 1822, № 20.
78

вилегиями, доставляемыми образованием. Аристократия

богатств, аристократия происхождения и аристократия

образования сольются в конце концов в одну общую

социальную элиту. Управлять обществом и создавать

духовные ценности будут наиболее «просвещенные» лю¬

ди, а создавать материальные ценности будут менее или

вовсе непросвещенные, управляемые просвещенными.

Неравенство классов и сословий не только сохраняется,

но и признается гарантией общественного счастья. В

утопии «4338 год» политическим идеалом признается

просвещенная монархия. Во главе государства стоит

монарх-ученый, с синклитом «ученых-министров». («Уче¬

ная» бюрократия признается гарантом социальной ус¬

тойчивости государства). В. Ф. Одоевский не закончил

своей утопии. Но ее консервативный смысл вполне ясен.
8.	Славянофильство
Классическими представителями консервативного

утопизма являются славянофилы, консервативный уто¬

пизм выражен в учении славянофилов. Славянофильство

как идейное течение возникло на той же в общем соци¬

альной почве, что и декабризм и народничество. Но оно

выражало иной социальный, классовый интерес. Славя¬

нофильство было специфической дворянско-патриар-

хальной формой романтического взгляда на возможно¬

сти общества в век распада феодализма и становления

капитализма.
Основные постулаты славянофильской идеологии —

идеализация допетровской «святой» Руси, которая в

действительности бцла раздираема классово-сословны-

ми противоречиями, превознесение русского дворянско-

православного и общинного образа жизни за счет запад¬

ного буржуазно-рационалистического, отрицание самой

возможности «мерзкого» западного пути в русских усло¬

виях — напоминают некоторые постулаты народниче¬

ства. Но это созвучие, как мы увидим, происходит от¬

нюдь не от одинаковости образа мыслей славянофилов

и народников1.
1	Мы считаем несостоятельным мнение о славянофильстве как

единственном или даже решающем источнике народничества. Меж¬

ду прочим, это понимал еще П. Кропоткин: «Не славянофильство

источник народничества», — возражал он Богучарскому, развивав¬

шему этот взгляд. И добавлял: «От Чернышевского, Михайлова,
79

Источники патриархального романтизма. Идеализа¬

ция «святой Руси» стала возможной благодаря своеоб¬

разной ассимиляции, эклектическому смешению в сла¬

вянофильской идеологии христианской теологии,

консервативно-охранительных идей Щербатова и Ка¬

рамзина, западноевропейского идеалистического ро¬

мантизма, в особенности немецкого романтизма и

западноевропейского социализма. Западный социализм

воспринимался славянофилами больше всего в форме

«христианского социализма». Факт влияния патриар¬

хально-консервативных идей отечественных дворянских

идеологов конца XVIII—начала XIX в. на славянофиль¬

ство общепризнан, и в литературе о нем нет двух мне¬

ний1. Относительно же характера влияния двух других

источников нет единого мнения2.
Знаменитая антитеза западничества и славянофиль¬

ства была не вполне верной, хотя бы с точки зрения

генезиса славянофильства.^Западники пытались ассими¬

лировать и развить просветительско-рационалистические,

буржуазно-демократические и социалистические идеи

Запада, в то время как славянофилы, взывая к «нацио¬

нальному элементу», обвиняя Белинского, Герцена и

других в «космополитизме» и обличая «прогнивший За¬

пад», втихомолку заимствовали у Запада же отживший

романтизм, сдобренный доморощенными иррационали-

стическими и мистическими идеями. Один из самых вид¬
Обручева, вообще от этого кружка шло у нас народничество»

(ЦГАОР, ф. 1129, ед. хр. 712, лл. 1, 10 б). Кропоткин имел в виду

родословную революционных народников 70-х годов и был прав.

Н. Бердяев, произвольно манипулируя со словом «народничество»,

утверждал, что «славянофилы были первыми народниками среди

нас, они были народниками на религиозной почве (Berdjaev N. The

Russian Idea. London, 1947, p. 41). Это смешение понятий в целях

христианизации народничества. Предтечи народничества — не Хо¬

мяков и Аксаков, а Герцен и Чернышевский.
1	См.: Очерки по истории философской и общественно-полити¬

ческой мысли народов СССР, т. I—II. М., Изд-во АН СССР, 1956;

«Вестник Ленинградского университета», 1965, № 17, вып. 3; «Во¬

просы философии», 1966, № 3; «Философские науки», 1967, № 1.
2	Мы имели возможность высказаться по вопросу об идейных

истоках славянофильства (См.: «Философские науки», 1967, № 1).

Здесь мы полагаем целесообразным вновь указать на верную и глу¬

бокую оценку западных консервативно-романтических источников

славянофильства представителями революционно-демократической

и народнической мысли XIX в. Некоторым современным радетелям

славянофильства эти факты не нравятся, но исторические факты

не исчезают при любой моральной оценке.
80

ных славянофилов И. Киреевский, начиная издание

«Европейца», закрытого по причине самодержавного

недовольства статьей «Девятнадцатый век», действовал

и рассуждал в этом журнале как западник еще до появ¬

ления «западничества».
Славянофильская идеализация прошлого не была,

конечно, национально-исключительной. Сходная идеали¬

зация характеризовала так называемую немецкую ли¬

беральную школу права.
В отличие от немецкой либеральной школы права,

славянофилы не шли столь далеко в утопических поис¬

ках свободы. Гармоничное сочетание личной свободы и

общественного блага они обнаружили не в доисториче¬

ской, а в исторической средневековой «святой Руси», но

от этого приближения к современности их концепция не

стала более убедительной. Отметим еще одно обстоя¬

тельство, связанное с влиянием на славянофилов ро¬

мантических иллюзий. Их поиски над обществом стоя¬

щих и обществом управляющих иррациональных

сущностей, романтическая ностальгия об утраченной

цельности человека, расщепленного «неправильным» хо¬

дом общественного развития, их попытки доказать воз¬

можность возвращения «идеального» прошлого взамен

отвратительно-противоречивого настоящего, которое не

обещает ничего положительного в будущем, — все это

утопические рецепты ликвидации состояния отчужденно¬

сти современного им человека, которое славянофилы ви¬

дели и по-своему отвергали.
В гнетущих условиях самодержавной действитель¬

ности славянофилам было довольно затруднительно го¬

ворить некоторые неприятные для официозного слуха ве¬

щи. Поэтому они всячески стремились подчеркнуть свою

политическую незаинтересованность. В действительнос¬

ти это нередко оборачивалось заинтересованностью в

борьбе против революционно-демократических идей. По

убеждению славянофилов их религиозно-нравственная

направленность теоретических поисков лучше всего соот¬

ветствовала высшим запросам человеческого духа — в

противоположность атеистически-материалистической

философии и ее стремление к преходящей «злобе дня».
Славянофилы и социализм. Трактовка общины. На

философско-теоретической позиции метафизики религии

ранним славянофилам, естественно, удержаться не

удалось. Они необходимо должны были высказаться по
б Малшшн В. А.

самым жгучим вопросам русской общественной жизни и,

более того, показать, каким образом их философско-со¬

циологические представления согласуются с этими во¬

просами. И они высказались. В дореволюционной исто¬

рии общественной мысли известно мнение Сергеева-Анд-

реевича о славянофильстве как «попытке дворянского

самоопределения». Доля истины в этом мнении есть. Но

была еще более ранняя прогрессивная попытка дворян¬

ского самоопределения—декабризм. И второе, славяно¬

фильское «самоопределение» отчасти было следствием

разочарования в неудаче первого.
Вопрос об отношении славянофилов к западноевро¬

пейскому социализму, насколько нам известно, специаль¬

но не изучался. Между тем эти яркие представители рус¬

ской дворянской культуры, гуманисты от православия,

проявляли недвусмысленный интерес к явлениям идео¬

логической жизни западноевропейского общества. Они

хорошо знали произведения и идеи Сен-Симона, Оуэна,

Фурье и других мыслителей1. Правда, это знание было

знанием предубеждения. Социализм изучался с точки

зрения предвзятого славянофильского истолкования «За¬

пада». «Пролетариат, — писал А. Кошелев, — есть ко¬

рень всех зол материальных в Европе, как безверие есть

источник бед нравственных»2. Западноевропейский соци¬

ализм и коммунизм рассматривались ими как еще одно

свидетельство односторонности рационализма и «гние¬

ния Запада». Хомяков писал, выражая общий для сла¬

вянофилов взгляд, что «в самой идее коммунизма про¬

является односторонность, которая лежит не столько в

разуме мыслителя, сколько в односторонности понятий,

завещанных прежней историей западных народов»3. Ины¬

ми словами, социализм и коммунизм односторонни по

самой своей природе, выражая природу западной мысли

вообще. Поэтому-то Хомяков и был уверен в том, что

не только все известные системы социалистов, но и «все
1	Возможно, это было основанием для утверждения Ф. Венту¬

ри о «функции славянофилов в развитии русского социализма»

{Venturi F. Roots of Revolution. London, 1961, p. 20). Функция же

эта в общем отрицательного порядка.
2	«Русский Архив», 1884, с. 4, с. 268.
3	Хомяков А. С. Соч., т. I. М., 1911, с. 49. Небезынтересно,

что позиция Хомякова вызывает полное одобрение его современных

западных биографов (см., например: Christoff P. An Introduction to

Nineteenth Century Russian Slavophilism, v. 1. A. S. Homjakov, 1961).
82

будущие попытки в роде устаревшего овенизма или но¬

вого социализма будут неудачны и ничтожны»1.

Обращаясь к способу доказательства социалистической

теорией своих истин, Хомяков не видел в нем ничего,

кроме «бессилия рассуждений», и «логической ничтож¬

ности» выводов. Но он допускал, что социализм сам по

себе—«факт весьма важный», тем более что в нем вид¬

но «стремление освятить приговором науки приговор,

давно уже сделанный жизнью»2.
Различие принципов социализма и коммунизма сла¬

вянофилов мало интересовало. Они смотрели на социа¬

листические и коммунистические учения в их домарксов-

ской форме как на учения, в которых, как и в просвети¬

тельских концепциях XVIII в., центральной проблемой

была проблема социального равенства. Но, как писал

И. Аксаков, «равенство, о котором мечтают социалисты,

есть что-то вроде казарменного равенства и того, сол¬

датского однообразия, за которым наблюдает началь¬

ство, а не живое, свободное равенство»3. При этом Акса¬

ков имел в виду не известные направления уравнитель¬

ного коммунизма, а социалистические и коммунистиче¬

ские учения вообще. Довольно равнодушно относились

славянофилы и к установлению различий между течения¬

ми внутри социализма.
Вместе с тем штирнеровский анархизм, наделавший

так много шума после появления «Единственного и его

собственности», был истолкован Хомяковым сочувствен¬

но, как крик души, «восстающей с негодованием и зло¬

бою на ежедневную проделку западных систематиков,

не верящих и требующих веры, произвольно создающих

узы и ожидающих, что другие примут их на себя с по¬

корностью», как выражение «окончательного протеста

духовной свободы против всяких уз произвольных и на¬

лагаемых на нее извне»4. Личность, провозглашал Хо¬

мяков, не обманешь, ее не «надуешь призраками само¬

дельных духовных начал»5. Всякая попытка такого «на¬

дувательства», утверждал Хомяков, рано или поздно

обанкротится, и социализм, как это подтверждает анар¬
1	Хомяков А. С. Соч., т. I. М., 1911, с. 150.
2	Там же, с. 49.
3	Аксаков И. С. Собр. соч., т. II. М., 1891, с. 88.
4	Хомяков А. С. Соч., т. I, с. 150—151.
5	Там же, с. 151.
6*	83

хизм Штирнера, неизбежно обратится к богу, чтобы за¬

полнить честно обнаруженную им «духовную пустоту».
Славянофилы, таким образом, готовы были согла¬

ситься с социалистической критикой буржуазных общест¬

венных отношений в той мере, в какой апелляция уто¬

пистов к «науке» могла быть истолкована в качестве

подтверждения истины славянофильского отрицательно¬

го приговора над этими же отношениями. Социализм и

коммунизм порождены той же «внутренней болезнью

духа», которой были порождены и все другие беды гре¬

ховного Запада,—«падением прежней веры» или, точнее,

прежнего «призрака веры» и желанием восполнить пус¬

тоту из-за отсутствия веры пустотой «систем, наделав¬

ших больше или меньше шуму под фирмою Овена или

Сен-Симона»1. С точки зрения славянофилов, это столь

же бесплодная попытка, как и все предыдущие попытки

западного рационализма. Столь же бесплодны и рецеп¬

ты буржуазной политэкономии. Согласно И. С. Аксако¬

ву, в ней «человек, со всеми своими нравственными за¬

просами, приносится в жертву отвлеченному принципу

и имеет значение только как рабочая сила, как часть

благоустроенного механизма»2. Аргументация Аксакова

разительно напоминает раскритикованный Марксом

взгляд Сисмонди (романтический и мелкобуржуазный)

на политэкономию Рикардо3. Но Аксаков, смешивая идеи

Смита и Мальтуса, обвинял английскую политэкономию

в том, что она, руководствуясь «отвлеченным принци¬

пом», «не в состоянии понять начала братства выража¬

ющееся в русской поземельной общине»4. По мнению Са¬

марина, политическая экономия полезна, но она не за¬

служивает «той огромной важности, которую приписы¬

вают ей те, которые видят в обществе компанию акцио¬

неров, в жизни народной — торговое предприятие, а в

жизни человека — процесс пищеварения»5. В общем

критическое отношение славянофилов к науке политиче¬

ской экономии является фактом.
1	Хомяков А. С. Соч., т. I, с. 150. В статье «Мнение русских об

иностранцах» Хомяков обрушивается на русских последователей «со¬

циалистической фирмы», на «тридцатилетних социалистов» и «каких-

то критиков» (подразумевается Белинский).
2	Аксаков И. С. Собр. соч., т. II, с. 60.
3	См.: Маркс /С. и Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. II, с. 123.
4	Аксаков И. С. Собр. соч., т. II, с. 60.
5	Самарин Ю. Соч., т. XII, с. 430.
84

Патриархальные тенденции славянофильства были

связаны с экономическим романтизмом, с идеализацией

натурального феодально-крепостнического хозяйства.
Хомяков, например, готов был признать за западно¬

европейскими политэкономическими, социалистически¬

ми и коммунистическими учениями «свое относительное

достоинство и свой относительный смысл в той местнос¬

ти, в которой она (данная теория. — В. М.) явилась», но

предупреждал против попытки возвести эти учения до

ранга «общих человеческих начал»1. Общечеловеческие

начала, естественно, выражались (с точки зрения сла¬

вянофилов) в «святой Руси», в истинном православии и

в артельном начале русской жизни, «издревле» принад¬

лежащей общине. Община, сельская жизнь — вот что

должно быть, по мнению И. С. Аксакова, предметом по¬

стоянного внимания ученого мира, ибо здесь сосредото¬

чены всеобщие конкретные начала человеческого бытия,

то, что способно «к развитию и просвещению». Аксаков

предлагал оберегать эту воображаемую деревенскую Ар¬

кадию, которая самим фактом своего существования

препятствует и конституированию «крупной личной соб¬

ственности» (т. е. капиталистической собственности:

против личной помещичьей собственности Аксаков ниче¬

го не имеет возразить), и скоплению в городах «бездом¬

ного населения», т. е. образованию пролетариата. Об¬

щина—образование в высшей степени нравственное и ра¬

зумное, а вот западноевропейская коммуна имеет лишь

«относительный смысл», хотя и послужила основанием

для жалкой попытки слабых умов, желавших найти ра¬

зумные формы для бессмысленного содержания, заве¬

щанного прежними веками2. Конечно, Хомяков не сводил

тут концы с концами, восхваляя русскую общину и одно¬

временно объявляя бессмысленным ее западноевропей¬

ский аналог. Тем не менее не только Хомяков, но и дру¬

гие славянофилы не раз провозглашали здравицу об¬

щине, призывая развивать земщину и общинное самоуп¬

равление. Понятно, что эти робкие предложения встре¬

чали окрики со стороны самодержавия. Их понимание
1	Хомяков А. С. Соч., т. I, с. 48.
2	Эту критику славянофилы могли обратить против себя, ибо

были действительно склонны к воспроизведению «бессмысленного со¬

держания, завещанного прежними веками». Герцен не без основа¬

ния заметил, что славянофилы тратили дорогое время в спорах
о	преимуществах киевских ведьм перед ведьмами новгородскими.
85

общины было антиисторическим, на что обратил внима¬

ние еще Чичерин в его полемике с Беляевым. К тому же,

как выяснила А. Ефименко в своем исследовании, общи¬

на, русская деревенская община не была исторически

неприкасаемым учреждением. Так называемая долевая

деревенская организация была переходной формой меж¬

ду общинным и подворно-участковым владением.
Гакстгаузеновское «открытие» общины. В 1843 г.

Россию посетил вестфальский барон фон Гакстгаузен,

который объездил столицы и некоторые губернии стра¬

ны. По возвращении в Германию Гакстгаузен опублико¬

вал в 1847 г. исследование о социальном быте русского

народа1. Западноевропейская общественность узнала из

этой работы то, что в России знали давно,—о существо¬

вании в стране сельской общины. Прежде чем позна¬

комиться с общиной на месте, Гакстгаузен узнал о ней

от славянофилов. Как свидетельствует Герцен, Аксаков

«в начале сороковых годов проповедовал сельскую об¬

щину, мир и артель. Он научил Гакстгаузена понимать

их...»2. До встречи с К. С. Аксаковым Гакстгаузен даже

не подозревал о существовании этого феномена. Обучен¬

ный славянофилами и познакомившийся с общиной на

месте, Гакстгаузен определил общину как «хорошо орга¬

низованную свободную республику, которая покупала

свою независимость определенной платой господину»3.

Община сама управляет своими общественными делами

и не знает никакой частной земельной собственности, не

знает и пролетариата. Это большая семья. Земля при¬

надлежит общине, все члены которой имеют право на

равные доли земли. «В русской общине,—писал Гакстга¬

узен,—есть органическая связь, в ней лежит столь креп¬

кая общественная сила и порядок, как нигде в других

странах. Община доставляет России ту неизмеримую

выгоду, что в этой стране до сих пор нет пролетариата

и он не может образоваться, пока существует такое об¬

щинное устройство»4. Причины похвал Гакстгаузена в
1	В России книга Гакстгаузена была переведена и опублико¬

вана впервые в 1870 г.
2	Герцен А. И. Полн. собр. соч. в тридцати томах, т. IX. М.,

1957, с. 163. Чернышевский заметил даже, что славянофилам мож¬

но многое извинить за постановку вопроса об общине.
3	Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народной

жизни и в особенности сельских учреждений России. М., 1870, с. 70.
4	Там же, с. 81.
86

адрес русской деревенской общины заключались в по¬

литических мотивах. Барон, бывший типичным предста¬

вителем немецкого юнкерства, был страшно напуган

возникновением и перспективами дальнейшего роста ра¬

бочего класса, а с ним и рабочего движения в Западной

Европе. Понятие «пролетариат» висело над ним как да¬

моклов меч. Неуверенный в способности господству¬

ющих классов Западной Европы противостоять «обще¬

ственному распаду», он возлагал большие надежды на

помощь со стороны европейского жандарма первой по¬

ловины XIX в.—самодержавия1. Гакстгаузена чрезвы¬

чайно интересовала при этом социальная устойчивость

русского царизма. Действительно ли Россия «колосс на

глиняных ногах» или она имеет более прочную основу?

Гакстгаузен придерживался - второй точки зрения, ут¬

верждая, что прочность самодержавия есть следствие

существования в России общинного землевладения. При

условии сохранения общинного землевладения самодер¬

жавию незачем бдло, по мнению Гакстгаузена, опасать¬

ся революционных потрясений. «Во всех государствах

Западной Европы,—писал Гакстгаузен, —существуют

предвестники социальной революции против богатства

и собственности. Ее лозунг — уничтожение наследства и

провозглашение прав каждого на равный участок зем¬

ли. В России такая революция невозможна, так как

мечты европейских революционеров имеют уже свое ре¬

альное осуществление в народной жизни»2. Гакстгаузен

утверждал, что в России уже существует нечто вроде

моровского острова Утопии, которую еще только мечта¬

ют установить западноевропейские социалисты. Гакст¬

гаузен писал по поводу одной из молоканских общин:

«...этим, по нашим современным воззрениям, необразо¬

ванным русским крестьянам удалось образовать теокра¬

тическое государство в 4000 человек, утопию Платона с

христианско-гностическим религиозным основанием...»3

Но он утверждал и нечто большее. «Современное кре¬
1	Сен-симонизм Гакстгаузен называет (буквально) «учением

дьявола». В русском издании его сочинения рассуждения о дьяво¬

лизме сен-симонизма были опущены (ср. русское издание 1870 г.,

с. 88).
2	Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народ¬

ной жизни и в особенности сельских учреждений России, с. 19.
3	Там о/се, с. 282.
87

постное право,—писал Гакстгаузен, подразумевая кре¬

постное право в России,—есть вывороченный наизнанку

сен-симонизм»1. Это была перекличка Гакстгаузена со

славянофилами. Гакстгаузен отмечал также, что одним из

тех, кто понял значение русской общины для социаль¬

ной устойчивости государства, был николаевский граф

Киселев. Он ссылался на его мнение, что «русская об¬

щина есть оселок развития чувства собственного досто¬

инства и правильной свободы». Заметим, что Киселев

свои представления об общине во многом заимствовал

у П. И. Пестеля, с которым до 14 декабря 1825 г. был

дружен. Киселевский проект «освобождения» крестьян

есть искаженный до неузнаваемости проект Пестеля. Как

и славянофилы, как и Киселев, Гакстгаузен видел в об¬

щине исконно русский институт, вековечное учреждение,

на основе которого процветали и будут процветать пра¬

вильно понятые (в «истинном», славянофильском смыс¬

ле) православие, самодержавие и народность.
Герцен познакомился с Гакстгаузеном в Москве, в

1843 г. и беседовал с ним2. После одной из бесед он запи¬

сывает в дневнике: «Он (Гакстгаузен. — В. М.) находит

важным элементом, сохранившимся из глубокой древ¬

ности, общинность. Его-то надобно развивать сообразно

требованиям времени»3. Из этой записи видно, что поня¬

тие общинности не является для Герцена чем-то новым.

Но понятие общины и представление о ее развитии у

Герцена и Гакстгаузена не совпадали, причем это не¬

совпадение выявилось тогда же, в 1843 г. Спустя месяц

после приведенной выше записи, Герцен, возвращаясь

к вопросу об общине, записывает в дневнике, что «наши

славянофилы толкуют об общинном начале, о том, что

у нас нет пролетариев, о разделе полей, все это «хоро¬

шие зародыши», и долею они основаны на неразвитос¬

ти»4. Косвенно это подтверждает сообщение Герцена о

гакстгаузеновском заимствовании у славянофилов. Мысль

о том, что «хорошие зародыши» общинного, «социали¬

стического» начала «основаны на неразвитости», глу¬

боко верная. Герцен не имел ничего общего с реакцион¬

ными идеями Гакстгаузена, который, как выражался
1	Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народ¬

ной жизни и в особенности сельских учреждений России, с. 72.
2	См.: Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II, с. 281.
3	Там же.
4	Там же, с. 288.
88

Герцен в «Крещеной собственности», был увлечен «мо¬

нархической демагогией» «и страстной любовью рабст¬

ва». Известное положительное значение книги Гакстгау¬

зена Герцен видел в том, что эта книга, изданная по-не-

мецки и переведенная на французский язык, разъясняла

в Западной Европе тот факт, что русское крестьянство

является социалистическим «по традиции». Это были два

различных подхода к общине—аристократический и де¬

мократический, прогрессивный и регрессивный1. Хотя

Герцен, как и Гакстгаузен использовал понятие «дере¬

венская община», он вкладывал в это понятие иной

смысл. Выводы же были прямо противоположны: Гакст¬

гаузен утверждал, что общинное землевладение есть

социальная опора «патриархального» по своему харак¬

теру самодержавия. Герцен же видел в существовании

общины и свойственного ей периодического перераспре¬

деления земли залог успеха демократической революции

в России, которая направит страну по социалистическому

пути, хотя и в 40-х годах отмечал в положении общины

«жалкую и беспорядочную случайность, подавляющую

собой развитие»2. Гакстгаузен, в отличие от Герцена,

и из плохого выводил хорошее. Он утверждал, прибегая

к социальной софистике на тему «нужда—мать изобре¬

тения», что даже бедность русского крестьянина—условие

его предприимчивости и доброты, но что эти великолеп¬

ные моральные качества неизбежно исчезнут, коль ско¬

ро русский крестьянин станет состоятельным. Получа¬

лось, что в интересах сохранения «предприимчивости и

доброты» следовало и дальше держать русского кресть¬

янина в состоянии темноты и нищеты. Гакстгаузен счи¬

тал также, что возможность периодического перераспре¬

деления земли в общине при больших земельных про¬

странствах России создает предпосылки для безудерж¬

ного роста населения. Это беспокоило защитника инте¬

ресов немецкого юнкерства.
{ / Народ, государство, личность. Славянофилы, как и

Гакстгаузен, были, конечно, повинны в том, как писал
1	Характерна и отмеченная Герценом «большая ошибка Гакст¬

гаузена». Вопреки мнению Гакстгаузена, Герцен отмечал, что вы¬

борные общиной демократическим путем лица, в частности старо¬

сты, вовсе не «деспотически управляют общиной», они сменяемы

(см.: Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. VI. М., 1955,

с. 202).
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II, с. 282.
89

Маркс, «смехотворном предрассудке, будто форма перво¬

бытной общинной собственности есть специфически сла¬

вянская или даже исключительно русская форма»1. Это

была ошибка против истории.
Славянофилы не были согласны с Гакстгаузеном в

ряде пунктов, но они солидаризировались с ним в ос¬

новном—в понимании общины как патриархальной ячей¬

ки, сообщающей устойчивость всему самодержавно-по¬

мещичьему социальному организму. Это понимали уже

ранние славянофилы. Киреевский в одном из писем Ко¬

шелеву прямо говорил, что хороший помещик должен

способствовать сохранению «мира» и «мирской сходки».

Аксаков считал, что государство должно быть также

озабочено сохранением и законодательным закреплени¬

ем общины2.
По мнению славянофилов, иллюзия их «западниче¬

ских» противников заключалась в том, что они в своих

представлениях о русской общине не выходили за круг

представлений, «опирающихся на одну непосредствен¬

ность быта», т. е. на чисто экономическое представление
о	связях внутри общины. По словам Аксакова, это меха-

нико-экономическое представление «наших доморощен¬

ных позитивистов и материалистов»3 привело их к отож¬

дествлению западной коммуны и русской общины, во¬

ображаемой социалистической ассоциации с реальной

русской артелью- Такое отождествление, по мнению Ак¬

сакова, недопустимо, потому что сходство здесь чисто

внешнее, ибо «всем этим коммунам, искусственно сочинен¬

ным (в проектах западноевропейских социал-утопис-

тов! — В. М.) недостает именно того, что составляет

огромнейший элемент, душу живую Русской общины, и

чего наши демократы-западники хотели ее лишить: нрав¬

ственного зиждительного начала любви и братства!». Со¬

знание «истинных начал» общинной жизни должно опи¬

раться, в первую очередь, на признание того, что основой

основ и «непосредственности быта» и «свободных начал

духовной жизни» является народ, народная почва4.
1	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 88.
2	См.: Аксаков И. С. Собр. соч., т. I, с. 252.
3	Там же.
4	Апелляция славянофилов к народу, общине, мужику вовсе

не означала, что они были противниками дворянства. Это понял

еще Михайловский. Мысль, что славянофилы являются противни¬

ками дворян, писал Михайловский, — «вздор», конечно. «Глазетовый
90

Не обошли славянофилы и вопрос о личности, о ее

отношении к обществу. В философских воззрениях лю¬

бого из славянофилов вопрос о личности занимал перво¬

степенное место. И. В. Киреевский считал даже, что про¬

блема целостной личности—центральная проблема со¬

циологии.
Разумеется, они не избежали противоречий. Некото¬

рые их утверждения можно квалифицировать как ин-

стинктивно-материалистические. Так, Хомяков в своей

«Записке о всемирной истории» связал общинные усло¬

вия существования народа с особенностями его характе¬

ра, выводя коллективистские черты личности из коллек¬

тивистских отношений. Он признавал в другом случае, что

занятие земледелием неизбежно вынуждает мужика-об-

щинника «стереть свою личность» и т. д.
«Основа русской общины,—писал Константин Акса¬

ков, — вполне истинна, личность признается в ней в сво¬

ей свободе, но не в произволе; она не терпится в общине

лишь во лжи своей, в экономическом своем бунте»1.
Мы полагаем, что идея коллективизировавшегося,

ассоциированного, обобществившегося человечества, ха¬

рактерная для западного социализма, сыграла свою роль

в возникновении славянофильского представления о Со¬

борности. У славянофилов она приобрела вид мифа об

инстинктивном «соборном» сознании коллективистского

по своему образу жизни крестьянина-общинника, культа

народа как исконного консерватора, богоносца и царис-

та. Иррациональное содержание славянофильского пред¬

ставления о Соборности—троякого рода: как личности

люди выступают иррациональным коллективом «во Хри¬

сте»; обществом управляет иррациональная провиден¬

циальная «историческая стихия», в церкви как организа¬

ции господствует иррациональный «святой дух».
Славянофилы пытались бороться как бы на два

фронта: с одной стороны, против «учреждений, не свя¬

занных корнями с исторической почвой народной», т. е.
дворянин был г. Аксакову всегда по малой мере так же дорог,

как и сермяжный мужик. Самую идею и самое даже слово «демо¬

кратизм» он неоднократно отталкивал от себя с негодованием

и презрением, как порождение Запада» (Михайловский Я. К. Соч.,

т. 4, стлб. 1014). Михайловский видел, таким образом, то, чего

не хотят видеть современные защитники славянофилов, — исконный

антидемократизм славянофильства.
1	Аксаков К. С. Собр. соч., т. I, с. 303.
91

против предаваемых ими анафеме петербургских, чи-

новничье-бюрократических учреждений, которые они

упорно не желали отождествлять с самодержавием вооб¬

ще, наивно думая, что самодержец лучше своего бюро¬

кратического окружения, а с другой стороны, против не

связанной с «почвой народной» разночинной интеллиген¬

ции, «отчужденной от народной стихии»1. Как писал

И. Аксаков, веривший в то, что славянофилы являются

доподлинными представителями народа, «вне народ¬

ной почвы нет основы, вне народного нет ничего реаль¬

ного, жизненного, и всякая мысль благая, всякое уч¬

реждение, не связанное корнями с исторической почвой

народной или не выросшее из нее органически, не дает

плода и обращается в ветошь»2.
Тот факт, что славянофилы всячески подчеркивали

возможности народа, видели в нем, по выражению

И. С. Аксакова, «не сосуд, не массу, не материал» для

исторической деятельности выдающихся лиц, а субъект

истории, субъект, придавленный силой обстоятельств,

но не раздавленный и еще могущий, в случае его про¬

свещения, развернуть свои силы,—все это не может

быть поставлено им в вину. Напротив, в этом заключа¬

ется позитивный элемент славянофильства; как писал

Киреевский, «содействовать к просвещению народа не

есть ли величайшее благодеяние, которое можно ему

сделать?»®. В этом коренится и причина недовольства

славянофилами со стороны самодержавной бюрократии,

вовсе незаинтересованной в каком-либо просвещении

народа. И тем не менее народ как субъект истории в

глазах славянофилов—субъект совершенно особого ро¬

да. Западный человек, как его понимали и изобража¬

ли славянофилы, увлекся внешним физическим миром,

но в этом мире не было места истинной религии. Рус¬

ский человек больше всего ценил и ценит личное досто¬

инство, внутреннюю цельность духа. Религия—наиболее

жизненный элемент его культуры. В изображении сла¬

вянофилов русский народ—«народ простой, смиренно

мудрый»4, а история этого народа — «единственная во

всем мире история народа христианского не только по
1	Аксаков И. С. Собр. соч, т. II, с. 8.
2	Там же, с. 4.
3	Киреевский И. В. Поли. собр. соч., т. I. М., 1861, с. 12—13.
4	Аксаков И. С. Собр., соч., т. I, с. 273.
92

исповеданию, но по жизни своей, по крайней мере, по

стремлению своей жизни»1. Таким образом, это истинно

христианский народ. Под такое понимание качеств на¬

рода подводилась и философская база. Как писал Хомя¬

ков, русский народ — иррациональный по своему вос¬

приятию мира, «рациональность не входит в характер

его»2. Славянофилы были солидарны между собой и в том,

что русский народ — «не политический, никогда не бун¬

товал за свои политические права, а народ социальный,

имеющий задачей внутреннюю жизнь, жизнь земскую»3.

В письме Константина Аксакова к Александру II «О внут¬

реннем состоянии России» мысль о равнодушии русского

народа ко всякого рода политическим правам и к во¬

просам политической власти, о его полном доверии

«обожаемому монарху» является определяющей: «рус¬

ский народ не хочет государствовать». Он не замечал,

что отсюда логически следует вывод: над этим народом

можно «государствовать», следовательно, до свободы, за

которую ратовали славянофилы, далеко. Ответственность

за необоснованные политические претензии, могущие

обидеть самодержавие, возлагалась им на дворянство,

воображающее себя носителем земской правды, но в

действительности оторвавшееся от народа.
Странно было бы называть русского мужика демокра¬

том, рассуждал другой Аксаков, Иван, и думать, что он

заражен духом народовластья, когда он всячески избе¬

гает полической власти, стараясь сохранить от вторже¬

ния государственности свободу земского быта4! Бла¬

годаря этому исконному народному духу земства в Рос¬

сии царит и будет царить тишина. Все расчеты «близо¬

руких печальников народа», «разбойников прогресса»,

«мошенников ради гуманности», что русский народ под¬

нимется против самодержавия и отринется от правосла¬

вия, построены на песке5. В действительности на песке

были построены расчеты славянофилов.
И. Аксаков был, конечно, по-своему последователен,

когда писал, что «кто сочувствует русскому народу во
1	Аксаков И. С. Собр. соч., т. I, с. 19.
2	Хомяков А. С. Соч., т. I, с. 135.
3	Бродский Н. П. Ранние славянофилы. М., 1910, с. 514.
4	См.: Аксаков Я. С. Собр. соч., т. II, с. 87.
5	Добролюбов верно понял консервативный смысл славянофиль¬

ской программы, когда спрашивал, не К. Аксаков ли в своих крас¬

норечивых статьях, «уча нас вспять ходить, как раков, твердил: зи¬

пун и божий страх» (Добролюбов Н. А. Соч., т. 6, с. 253).
УЗ

имя «демократизма», тот был, есть и останется чистей¬

шим западником, в действительности нисколько не со¬

чувствующим русскому простому народу»1. Русские со¬

циалисты и революционеры, по мнению славянофилов,

уже показали свою полнейшую теоретическую бес¬

помощность. Они, как уверял И. Аксаков, «ретрогра¬

ды», «что, впрочем, очень понятно: весь их ум и творче¬

ство выразилось только в словах nihil и «долой», да в

динамите»2. Правда, рационального ответа на вопрос о

возможных путях реконверсии русского «золотого века»

славянофилы не дали, но заверений о превосходстве

«святой», допетровской Руси было более чем достаточ¬

но3. Славянофилы самым решительным образом отверга¬

ли путь политической реорганизации общества. Здоро¬

вым общество может быть только благодаря моральному

совершенствованию каждого из членов этого общества.

Как писал И. Аксаков, необходим был «возврат к народ¬

ной жизни путем самосознания»4. Что должно было пред¬

ставлять из себя это новое самосознание? Самосознание

подлинных начал народной жизни. По выражению Ак¬

сакова, «слаба, ненадежна народность, не вооружен¬

ная сознанием, опирающимся на одну непосредственность

быта», и напротив, сильна и надежна народность, «во¬

оруженная сознанием подлинных, живых начал на¬

родной жизни»5. Такой народностью обладала только

старая «святая», допетровская Русь, которая будто ры

нашла общечеловеческие формы общественного бытия.

Как писал Самарин, обращаясь к тем, кто не верил сла¬

вянофильским реминисценциям, «мы дорожим старой

Русью не потому, что она старая или что она наша, а по¬

тому, что мы видим в ней выражение тех начал, которые

мы считаем человеческими или истинными»6. В этих «че¬

ловеческих», «истинных» началах высшим из начал явля¬

ется любовь к Богу. Без этого принципа жизни нет и
1	Добролюбов Н. А. Соч., т. 6, с. 273.
2	Аксаков И. С. Собр. соч., т. II, с. 695.
3	Этот «априорный способ писания истории» осуждал еще Ге¬

гель, порицавший сочинение легенд о «первобытном состоянии и со¬

ответствующем ему первобытном народе, будто бы обладавшем

подлинным богопознанием и всеми науками» (Гегель. Сочинения,

т. III. М., 1956, с. 333).
4	Аксаков И. С. Собр. соч., т. II, с. 3.
5	Там же, с. 5.
6	Самарин Ю. Н. Соч., т. I, с. 104.
94

«разумного развития»1. Герцен был, конечно, прав, когда

назвал этот «святорусский» романтический восторг сла¬

вянофилов детским поклонением детскому периоду на¬

шей истории. Но для славянофилов это был вопрос прин¬

ципа. Все эти превосходные нравственные и духовные

качества, которые Россия может противопоставлять За¬

паду, по существу, лежат втуне, хотя они сохранены на¬

родом и, в первую очередь, благодаря общинному нача¬

лу его жизни. Эти качества не могут развернуться по-

настоящему, ибо на них тяжким бременем лежит насле¬

дие «петербургского периода». Петербургский период рус¬

ской истории, по мнению И. С. Аксакова,—это черный

период. Он положил начало и закрепил «разрыв» власти,

государства с народом, противопоставил Государство

Земле. На место связующей народ и высшие классы еди¬

ной внутренней правде, правде христианских православ¬

ных начал, он поставил не свойственное русскому духу

«поклонение высшей силе, внешней правде»2. Таким об¬

разом, произошла самая настоящая измена исконным

началам русской жизни. Следует поэтому установить

верное, по. правде взаимоотношение между Землей (об¬

щиной) и Государством (самодержавием). Необходимо

вернуться к этим началам. Как утверждал Хомяков, «Рос¬

сии надобно^быть или самым нравственным, т. е. самым

христианским из всех человеческих обществ, или ничем,

но ей легче вовсе не быть, чем быть ничем»3.
По мнению Ю. Самарина, Россия может стать таким

обществом только под водительством истинного, славя¬

нофильского самодержавия. Он проповедовал анахро¬

ничную концепцию монархического абсолютизма, кото¬

рую окрестил, в какой-то мере перекликаясь с Чаадае¬

вым, «революционным консерватизмом». По смыслу

этой концепции, самодержавие— самая прогрессивная в

русских условиях сила, которая может осуществить все

рациональное, что есть в социалистических теориях «не

уступая ни йоты своей власти»4.
1	Хомяков А. С. Соч., т. I, с. 187.
2	Аксаков И. С. Собр. соч., т. II, с. 69. Аксаков не считался

с тем, что социальная борьба раздирала допетербургскую Русь,

как она раздирала и Русь петербургскую (ереси, «смутное время»,

крестьянские революции под руководством Болотникова, Разина,

Пугачева).
3	Хомяков А. С. Соч., т. III, с. 337.
4	Сходную идею развивал М. Бакунин в своей «Исповеди», на¬
95

Не менее идеалистична в этом отношении теория Зе¬

мли и Государства И. С. Аксакова. Аксаков полагал,

что в русском обществе сосуществуют две силы, одна—

это «народ в его непосредственном бытии», другая —

«государство — как внешнее определение народа»1. Госу¬

дарство—это внешняя организация над народом, общи¬

на— это внутренняя, сущностная жизнь народа. С од¬

ной стороны, Земля обладает, как думал Аксаков,

присущей ей «внутренней правдой», и это обладание

«внутренней правдой» (от которой веет мистикой) позво¬

ляет Земле олимпийски взирать на дела «внешней прав¬

ды», которую представляет в своей политической дея¬

тельности государство. Государство, персонифицируя в

своих институтах «внешнюю правду», если судить по

высказываниям Аксакова, как будто обладает и созна¬

нием ограниченности этой правды. Во всяком случае оно

не ограничивает (так думал Аксаков) свободу «внут¬

ренней правды» Земли. Доказательство этого тезиса

К. Аксаков видел в очевидности исторической эмпирии,

которую трактовал более чем вольно. Достаточно, пи¬

сал он, взглянуть на русский быт, «на эти незыблемые,

неизменные отношения между властью и народом, от¬

ношения свободные, разумные, не рабские, и потому

свободные от всякой революции»2. Уже в этом допуще¬

нии было заложено вопиющее противоречие, ибо Госу¬

дарство не могло управлять, не ограничивая, не стесняя,

не притесняя и не угнетая пресловутой «внутренней сво¬

боды» Земли.
Сила общества, утверждал Аксаков, есть, в первую

очередь, сила общественного мнения. Аксаков мог, ко¬

нечно, думать, заблуждаясь в своем маниловском пре¬

краснодушии, что установленное им разделение «правд»

позволяет предоставить Земле свободу земского мнения,

а Государству — ограниченную свободу управления. Но

даже славянофилы не могли не видеть, что при перехо¬

де от теоретических воздушных замков к практической

прозе жизни тотчас обнаруживается, что «свобода дейст¬

вий» самодержавия (в том числе и по отношению к са¬
писанной в Шлиссельбурге и рассчитанной на прочтение Никола¬

ем I. Известно, как отреагировал всероссийский тормоз на это пред¬

ложение, — решительным отказом.
1	Аксаков Я. С. Собр. соч., т. И, с. 36.
2	Аксаков К. С. Собр. соч., т. I, с. 12.
96

мим славянофилам) такова, что ни о какой «свободе

слова» и силе общественного мнения не может быть и

речи. Правда, тот же Аксаков советовал Государству пе¬

риодически созывать Земский собор, чтобы знать Слово

Земли и обеспечивать ей свободное выражение мнения.

Он советовал царю «совещаться с сословиями» (1856 г.).

Но самодержавие и не помышляло ни о каком Земском

соборе, который так и не был созван. Сам Аксаков, на¬

до отдать ему должное, иногда отходил от своей абст¬

рактной конструкции и видел в самодержавии «деспо¬

тизм отвлеченной бездушной мысли, которая думает

заменить механическим снарядом свободную силу твор¬

чества и могущество жизненных отправлений»1. Но как

правоверный славянофил Аксаков не мог не приписать

это качество русского самодержавия влиянию «немец¬

кой государственности»2. Получалось, что при условии

преодоления влияния зловредной немецкой государст¬

венности (т. е. засилья немцев в высшей бюрократии)

русская государственность, т. е. самодержавие, было бы

в несколько подправленном виде идеальной формой го¬

сударственности, подобно тому как православие могло

быть идеальной формой духовного самосознания наро¬

да3. Сходного взгляда придерживался и другой витязь

славянофильства, А. С. Хомяков, который видел гаран¬

тию правительственного функционирования идеального

общественного организма в совести самодержца4. Все

это были сознательно-бессознательные иллюзии.
Россия и Запад. С точки зрения славянофилов, не¬

славянофильское понимание антитезы России и Запада

(независимо от того, исходило ли оно от Герцена или

Чаадаева) грешило формализмом. Как полагали славя¬

нофилы, только им удалось вскрыть реальное содержа¬

ние антитезы России и Запада. Причем они не делали

различия между Западом «старым», феодально-клери¬

кальным, и Западом «новым», буржуазно-республикан¬

ским. «По моему мнению,—отмечал И. Аксаков,—ста¬
1	Аксаков И. С. Собр. соч., т. II, с. 79.
2	Там же.
3	См.: Хомяков А. С. Соч., т. VIII, с. 391.
4	Белинский в свойственной ему манере метафорической иронии

писал Герцену (1846), что «Шевырко (Шевырев. — В. М.) и вся

почтенная славянофильская братия» только и делают, что блеют
о	«принципе смирения и кротости» (Белинский В. Г. Полн. собр.

соч., т. XII. М., 1956, с. 316).
7 Малшши В. Д.	97

рый порядок вещей в Европе столь же ложен, как и но¬

вый»1. Почему? Потому, что оба не знают истинно право¬

славных начал народной жизни. Антитеза России и За¬

пада заключалась в том, что, как писал Аксаков, суще¬

ствовал реальный «антагонизм двух противоположных

просветительных начал и зависть дряхлого мира к но¬

вому, которому принадлежит будущность»2. Этот «новый

мир»—православно-самодержавная Россия. Доказатель¬

ства реальности этой антитезы были общим мотивом у

всех славянофилов, различия были в общем незначи¬

тельны. Так, у И. Киреевского данная антитеза выгля¬

дела как противопоставление рационалистического (за¬

падного) и подлинно христианского (русского) начал

жизни.^И. Киреевский, Аксаков и Самарин призывали к

просвещению России, которое могло быть только истин¬

но-христианским просвещением. Но то, что казалось

славянофилам убедительным и безупречным силлогиз¬

мом, было в действительности исторической и логиче¬

ской натяжкой. «Святая Русь», эта идеальная модель

России, была олицетворением добра и истины, Запад—

классическим выражением зла и лжи. Это свойственное

славянофилам мышление в дихотомиях было отмечено

еще Белинским. Есть умы, писал революционный демо¬

крат, которые «верят только в истину абстрактную», не

имеют «исторического такта», не желают понять, что ис¬

тина не падает готовой с теоретического неба и что «мно¬

го шелухи должно отвеять, чтоб добраться до зерен»3.

Анализируя характер соллогубовского героя из «Таран¬

таса» Ивана Васильевича, Белинский писал, что он во

всем видит «только одну сторону, ту, которая прежде

бросится ему в глаза, и из-за нее уже никак не может

видеть других сторон. Он хочет во всем встречать одно,

и голова его н.акак не может мирить противополож¬

ностей в одном и том же предмете»4. Отсюда следовал, и

тот вывод, что в области морали, нравственности по¬

ступки и действия людей оценивались тоже с точки зре-
1	И. С. Аксаков в его письмах, т. II, ч. I. М., 1888, с. 151—152.

Слова Аксакова взяты из его ответов на «Анкету» III Отделения.

Николай I был в восторге от аксаковских оценок, испещрив его

ответы пометками и восклицаниями, вроде: «Святая истина!»
2	Аксаков И. С. Соч., т. I, с. 5.
3	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. VIII. М., 1955, с. 318.
4	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 83.
98

нпя своего рода моральной дихотомии, «абсолютного»

противоположения добра и зла. Белинский упрекал дру¬

гого Ивана Васильевича, Киреевского, за отрицание ис¬

торической необходимости зла—«без борьбы добра со

злом не было бы движения, развития, прогресса, сло¬

вом—жизни», зло, следовательно, несет свою необходи¬

мую историческую нагрузку. Он отвергал односторонний

взгляд на «зло» рационалистического Просвещения и

«добро» иррационалистического христианства. Славяно¬

филы были убеждены в том, что совершенная социаль¬

ная организация не может быть построена на одних

«разумных» основаниях, во что так наивно верили за¬

падные и русские социалисты. С точки зрения славяно¬

филов, история Западной Европы полезна лишь в отри¬

цательном смысле: из уроков истории западноевропей¬

ских народов мы извлечь не можем ничего. Надо разви¬

вать собственные данные, свою почву. Но беда славяно¬

филов заключалась в том, что эта «почва» означала в

конце концов не что иное, как идеализированное в ро-

мантическо-консервативном вкусе самодержавно-право¬

славное прошлое1.
«Запад издавна свободен, богат, могуществен, про¬

свещен,—писал Хомяков,—Восток беден, темен, большей

частью порабощен, весь погружен в невежество. Пусть

так; но сравните в этих двух областях, которых полити¬

ческие судьбы и теперь различные, сравните в них обна¬

ружения христианства»2. Сравнивая «обнаружения хри¬

стианства», Хомяков приходит к выводу, что Россия яв¬

но превосходит в количестве и качестве этих «обнару¬

жений» «богомерзкие народы» Запада, государственный

строй которых основан к тому же на завоевании, т. е.

на порабощении. Поэтому превосходство Запада в «сво¬

боде» (вразвитии демократических учреждений), «богат¬

стве» (этом фетише бесчеловечной политической эконо¬

мии Смита и Мальтуса), «могуществе» (внешне грубой

и «машинной» «механической» силе) имеет лишь внеш¬

нее значение. В духовном отношении эти мнимые пре¬

имущества западного образа жизни не могут дать ни¬

каких плодов и приводят лишь к пессимизму, базирующе¬
1	Славянофильское решение вопроса до сих пор вызывает во¬

сторг почитателей самодержавия. См., например: Rjasanovsky N. V.

Russland tind der Westen. Die Lehre der Slawophilen. Miinchen, 1954.
2	Хомяков А. С. Поли. собр. соч., т. 2, изд. 4. М., 1900, с. 156.
7*	99

муся на дешевом скепсисе и философском нигилизме.

Вместо того, чтобы сделать вывод о христианстве как

тормозе «просвещения, богатства и свободы», Хомяков

приходит к выводу, что «просвещение, богатство и свобо¬

да» суть препятствия, стоящие на пути христианства1.

И. Аксаков со своей стороны полагал, что попытки до¬

казать какое-то особое значение европейского Просвеще¬

ния для России беспредметны и даже смешны. Россия и

до петровских преобразований шла по пути просвеще¬

ния, но в отличие от ложного европейского рационалис¬

тического просветительского начала она, оказывается,

обладала «иным просветительным началом»—иррацио-

налистическим истинным просвещением, светом еван¬

гельской правды2. Согласно точке зрения Аксакова,

«само Евангелие может почитаться социалистической

доктриной» (курсив мой. — В. М.) и даже в большей мере

социалистической, чем все социалистические доктрины в

мире: идея равенства всех людей (перед богом) впервые

выдвинута и обоснована именно в Евангелии3. «Еванге¬

лический социализм» славянофилов является необходи¬

мым следствием всей их социальной философии.
По убеждению славянофилов, истинно просветитель¬

ные «обнаружения христианства», указанные Хомяко¬

вым, т. е. христианство в его исторической православной

форме, имеют не временное и не узконациональное зна¬

чение, а значение общечеловеческое, так сказать, интер¬

национальное. Отсюда становится понятной мысль Хо¬

мякова, будто и «история призывает Россию стать впере¬

ди всемирного просвещения»4. Когда славянофилы гово¬

рят о просвещении, они вкладывают свой особый смысл

в это понятие. Не зная этого смысла, можно, конечно,

видеть в них даже поборников просвещения (ошибка,

которую допускали отдельные историки мысли). В дей¬
1	В этом отношении характерны работы А. С. Хомякова «Цер¬

ковь одна», «Письма к В. Пальмеру», «Опыты перевода посланий

ап. Павла» и др., в которых богословская тенденция славянофиль¬

ства представлена очень ярко; они — феномены культуры, но, увы,

умирающей. Современные котурнизаторы славянофильства обхо¬

дят эту проблему.
2	См.: Аксаков И. С. Собр. соч., т. II, с. 69. Ср. с мнением Рус¬

со, упрекавшего «гения имитации» Петра I за реформы, которые

привели к потере народного суверенитета и самобытности.
3	См. там же, с. 481.
4	Хомяков А. С. Полн. собр. соч., т. VIII, с. 170.
100

ствительности славянофильский теоретический фо¬

кус превращения русского, национального в общече¬

ловеческое, интернациональное заключался в следую¬

щем.
По смыслу славянофильского учения русские нацио¬

нальные начала и есть общечеловеческие, истинные на¬

чала жизни. Русский народ—богоизбранный народ, ко¬

торый способен дать другим народам, в первую очередь

славянским, законы жизни, подобно тому как русский

человек способен выработать такую правду, которую ра¬

но или поздно примут все. Это элемент патриархально¬

националистического мессианизма. Мессианизм, порой

вуалируемый гуманистической фразеологией, был звеном

славянофильского мировоззрения. Он был выражением

той националистической ограниченности, которая вызы¬

вала справедливую критику революционно-демократи¬

ческого народничества.
Критика славянофильской и гакстгаузеновской кон¬

цепции общины и государства исторически оказалась од¬

ной из предпосылок разработки революционно-демокра¬

тической концепции общинного социализма. Полемика

между «славянофилами» и «западниками» развернулась

еще в начале 40-х годов.
В «Письме об Англии» Хомяков упрекает социали-

стов-гегельянцев в том, что. они, так страстно искавшие

истинную философию, не заметили, что поверив гегель¬

янству, остались без всякой философии ибо, «совершив

много для человечества, философия германская, в силу

своей собственной односторонности, дошла в Гегеле

до своего крайнего результата — самоуничтожения»1.

Славянофилы признавали «великую заслугу» Гегеля, но

видели ее не в позитивном содержании гегелевского иде¬

ализма, не в рациональном ядре его диалектики, не в

идее развития, не в способности диалектики быть, как

заметил Герцен, «алгеброй революции», а в ином—в об¬

наружении «суровой бездны», над которой уже давно,

сама того не зная, «стала философствующая Германия».

Разумеется, для славянофилов это тупик рационализма,

а вместе с ним, как они думали,—крах западного социа¬

лизма как незаконнорожденного дитяти рационалистиче-
1	ского мышления. Однако социализм не умер ни на За-
1 Хомяков А. С. Соч., т. I, с. 132.
101

паде, ни в России. Славянофилам пришлось пережить од¬

но из самых горьких разочарований, когда они увидели,

что русская интеллигенция уже в 40-х годах пошла не за

ними, а за социалистами. Если на Герцена, Бакунина,

Белинского они еще могли смотреть как на социалистов-

одиночек, то «дело петрашевцев» открыло им глаза на

возможность социалистического движения на русской

почве. С Герценом и Белинским они еще могли спорить,

встречаясь в общем кругу; с петрашевцами они встре¬

чаться не могли: разрыв течений стал фактом обществен¬

ной жизни.

Итак, я теперь в повой крайности, — это идея

социализма, которая стала для меня идеею идей,

бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и

омегою веры и знания. Все из нее, для нее и к

ней. Она вопрос и решение вопроса.
Виссарион Белинский
Часть вторая

ПОИСК
IV.	ПЕРВЫЕ СОЦИАЛИСТЫ-РАЗНОЧИНЦЫ
В истории русской общественной мысли 30—40-е го¬

ды имели большое значение для размежевания и после¬

дующего оформления двух основных направлений мыс¬

ли — революционно-демократического и буржуазно-ли¬

берального. Одновременно это были годы изучения и

распространения идей критически-утопического социа¬

лизма. Это было время, когда, по выражению В. И. Ле¬

нина, Франция «разливала по всей Европе идеи социа¬

лизма»1, время «бури и натиска» молодой русской соци¬

алистической мысли.
В 30-х годах предпринимаются лишь первые и пона¬

чалу робкие попытки соотнести социальные постулаты

западного социализма с поисками новых решений. В

40-х года^с попытки применить идеи социализма к разре¬

шению противоречий русского общества становятся бо¬

лее настойчивыми и целеустремленными. Появляются

общественные деятели и мыслители, значение и мас¬

штаб деятельности которых все больше и больше опре¬

деляется их вкладом в социалистическую теорию, их от¬

ношением к проблемам философского и социологическо¬

го порядка, выдвигаемым социалистической теорией.

О том, что это означало для идейного развития передо-
1	В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, с. 271.
т

вых русских людей, хорошо сказал Анненков, заметив¬

ший, что социализм вызвал «окончательный переворот

в философских исканиях русской интеллигенции»1. Ан-

нёнков, сам того не подозревая, отметил законную связь

между материализмом и социализмом.
9.	Кружковые прозелиты и внекружковые критики
Разгром декабризма, видимое торжество николаев¬

ской политики крепостного давления, каторги и сибир¬

ского поселения не означали в интеллектуальном отно¬

шении торжества консервативных или официально-охра-

нительных концепций, которые для передовых людей

всегда были внешним, отчужденным явлением. Это, кста¬

ти, подтверждало и самодержавное правительство, вре¬

мя от времени оповещавшее о раскрытии «заговоров»

или «тихо» арестовывавшее «злоумышленников».
Кружки. В 1827 г., спустя год после казни Пестеля,

Рылеева и их товарищей, жандармы устроили погром

кружка братьев Критских. В их кружке состояли сту¬

денты А. Рогов, Н. Попов, чиновники А. Матвеев,

П. Пальмин и др. Члены кружка намечали А. С. Пушки¬

на (без его ведома) в качестве предполагаемого главы

нового политического движения. Для членов кружка ве¬

ликий поэт оставался живым знаменем и гарантией про¬

должения освободительной борьбы и идей, завещанных

декабристами2. Следственная комиссия обвинила членов

кружка в том, что они ставили своей целью «умножать

членов, изыскивать средства для преобразования госу¬

дарства, ввести конституционное правление, возбуж¬

дать негодование солдат против правительства, приго¬

товляться к бунту». Кружок был разгромлен в самом

начале своей деятельности, когда его члены только при¬

ступали к разработке программы. Вместе с тем в самом

составе кружка обозначился как бы переход бт дворян¬

ской к разночинной революционности: в нем были вы¬

ходцы не только из дворянского, но и из других сосло¬

вий. Во второй половине 20-х годов во Владимире дейст¬

вовал кружок П. Осинина.
1	Анненков П. В. Замечательное десятилетие. М., с. 231.
2	См.: Герцен А. И. Былое и думы, ч. 1—3, с. 137; Насон-

кин JI. И. Московский университет после восстания декабристов.

М., Изд-во МГУ, 1972.
104

В 1831 г. правительство разгромило еще один кружок

критически и революционно настроенного студенчест¬

ва — «тайное общество» Сунгурова. Членам кружка бы¬

ло предъявлено обвинение в попытке «ниспровержения

государственного порядка». Среди членов этого кружка

было несколько студентов Московского университета,

учившихся вместе с Герценом и, возможно, общавшихся

с ним (Костенецкий, Кольфрейф, Антонович и др.)* В

Московском же университете был близок к консолида¬

ции кружок М. Ю. Лермонтова — С. А. Раевского. Ра¬

евский систематически изучал произведения Фурье и

вместе с Лермонтовым обсуждал идеи утопического со¬

циализма, что и послужило для поэта поводом назвать

своего друга «мечтателем»1.
0	кружках 30-х годов Герцен справедливо заметил:

«Главная черта всех их — глубокое чувство отчуждения

от официальной России (курсив мой. — В. М.), от сре¬

ды, их окружающей, и с тем вместе стремление выйти

из нее, а у некоторых — порывистое желание вывести

ее самое»2. Студенческое недовольство режимом было

симптомом обострения социальных противоречий. Не¬

смотря на интеллектуальный барьер, с помощью которо¬

го царское правительство надеялось отделить передовую

русскую мысль от передовой мысли на Западе (цензура,

запрещение ввоза «крамольных книг», прописи офици¬

альной идеологии и т. п.), идеи утопического социализ¬

ма пробивали себе дорогу в Россию. Усилению интереса

к ним способствовала французская революция 1830 г.,

вызвавшая небывалое оживление в обществе и перепуг

в «верхах». О степени умственного брожения в это вре¬

мя свидетельствует тот факт, что уже рсенью 1830 г.

начались аресты, в том числе в гвардии (Бутурмин, Го¬

лицын, Романов). Парижские сен-симонисты надеялись

завязать связи с русскими оппозиционерами. Во всяком

случае в 1832 г. на границе были арестованы жандарме¬

рией Барро и Марешаль, члены парижских сен-симонист-

ских общин3.
1	См.: Зильберфарб И. Социальная философия Шарля Фурье.

М., 1964.
2	Герцен А. И. Былое и думы, ч. 1, с. 342.
3	См.: Орлик О. В. Россия и французская революция 1830 г.

В работе Ив. Иванова «История русской критики» (СПб., 1898)

есть раздел «Сен-симонизм и его влияние на русскую молодежь»,

но в нем нет упоминания о каких-либо фактах влияния, за исклю¬

чением двух цитат из работ Герцена.
105

Идеи социализма вызвали оживленную дискуссию в

тайных кружках, отчасти в легальной печати. Герцен

метко заметил, что «сен-симонизм был известен в Рос¬

сии лет за десять до того, как заговорили о славянофи¬

лах»1. Небезынтересна критическая оценка Сен-Симона

Н. А. Полевым, который упрекал утописта за общест¬

венный идеализм. Он усматривал его в мнении Сен-Си¬

мона, что историческая роль «третьего сословия» кон¬

чена.
Об интересе Пушкина и Чаадаева к сен-симонизму

было сказано выше. Небезызвестен также тот факт, что

Печерин, оказавшись в 1833 г. за границей, сразу же

установил связи с кругом социалистов-утопистов; уже в

России он был подготовлен к такому общению. Позднее

он решил, что решение всех социальных проблем воз¬

можно лишь в католицизме. Но это был не «революци¬

онный католицизм», как в случае с Чаадаевым, а зау¬

рядный мистический католицизм.
Традицией оппозиционности гордился знаменитый

Царскосельский лицей, помнивший Пушкина, Пущина,

Кюхельбекера. М. Е. Салтыков-Щедрин, учившийся в

Лицее в 30-х годах, вспоминал, что с идеями социализма

он ознакомился впервые именно в Лицее, в котором мо¬

лодые люди горячо обсуждали «тайные» произведения2.

Произведения западных утопистов сопоставлялись с оте¬

чественной традицией вольнолюбия, укреплялась мысль,

«что настанет пора счастья», что общество «высшей об¬

щественной нормы» рано или поздно придет3. «На этих

сборищах, — добавлял Салтыков-Щедрин, — не было

ни тени буйства, то есть было только в области мысли,

а отнюдь не в действиях»4. «Буйство мысли», о котором

писал Салтыков-Щедрин, характеризуя умонастроения

молодых людей 30-х годов, составляло их отличитель¬

ную черту. Декабризм бросил свои семена, и они взо¬

шли. Молодые люди, сравнивая требования «высшей

общественной нормы» с заскорузлым самодержавно-кре-

постническим безнормием, проникались ненавистью к

системе, мыслью о необходимости борьбы с ней. Прав¬
1	Герцен А. Я. О развитии революционных идей в России,

с. 105.
2	См.: Салтыков-Щедрин М. Е. Соч., т. 1, с. 291.
8 См. там же, с. 117, 154.
4	Там же, с. 291.
106

да, путь и средства борьбы были еще неясны. Идеи соци¬

ализма воспринимались подчас в христианской оболоч¬

ке. Такое понимание дало знать о себе, например, в дея¬

тельности Кирилло-Мефодиевского общества. Програм¬

мный документ общества «Книга бытия украинского на¬

рода» основан в общем на идеях христианского социа¬

лизма. Протест во многом стимулировался, как это было

у Достоевского, чувствами «неподдельной любви к чело¬

вечеству», стремлениями действовать «во имя чести,

правды и истинной пользы».
Ф. М. Достоевский уже в поздний период своей дея¬

тельности, попав под влияние консервативных идей и

став их рупором, отмечал тем не менее особенно благо¬

творное влияние на протестующую против крепостниче¬

ства и самодержавия молодежь 40-х годов произведений

Жорж Занд, написанных под влиянием идей утопическо¬

го социализма, в особенности ее требований женского

равноправия1. Ее критика института буржуазного бра¬

ка также шла в русле сен-симонистского учения о сво¬

бодной личности. Факт особого влияния Жорж Занд от¬

мечал и Салтыков-Щедрин: «Из Франции Сен-Симона,

Кабе, Фурье, Луи Блана и в особенности Жорж Занд ли¬

лась в нас вера в человечество; оттуда воссияла нам

уверенность, что золотой век не позади, а впереди нас»2.

Мысль, что наступление золотого века можно прибли¬

зить свободолюбивой деятельностью, была логичной и

неизбежной для людей этого образа мысли.
Критики-романтики. П. В. Анненков в своем «Заме¬

чательном десятилетии» высказал мысль, что среди мыс¬

лящей молодежи 40-х годов сравнительно с мыслящей

молодежью 30-х годов произошли определенные измене¬

ния в направлении интеллектуальных поисков. Абстракт¬

ная метафизика немецкого идеализма не дала ни Стан¬

кевичу, ни Белинскому, ни Бакунину, ни кому-либо еще

ответа на насущные вопросы общественного бытия. От¬

сюда интерес к более практической социальной филосо¬
1	См.: Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1873 год

и 1876 год. М.—Л., 1929, с. 312—315.
2	Салтыков-Щедрин М. Е. Соч., т. 1, с. 291. Ср. восторженный

отклик Белинского (1842): «Эта женщина (речь шла о Жорж

Занд. — В. М.) решительно Иоанна д’Арк нашего времени, звезда

спасения и пророчица великого будущего. Не в первый раз через

женщину спасается человечество» (Белинский В. Г. Поли. собр. соч.,

т. XII, с. 115).
107

фии. В эти годы, отмечал Анненков, произведения соци¬

алистов «подвергались всестороннему изучению и обсуж¬

дению, породили, как прежде Шеллинг и Гегель, своих

ораторов, комментаторов, толковников, а несколько

позднее, чего не было с прежними теориями и своих

мучеников»1. Это мнение подтверждал косвенно и

А. И. Тургенев. В 40-х годах он продолжал жить в Па¬

риже. Бакунин, только что появившийся там, а до этого

в Германии познакомившийся с учением Вильгельма

Вейтлинга, обращается к нему (1845) с просьбой сооб¬

щить свои мысли о социализме. Ответ Тургенева на ба¬

кунинский запрос по-своему был замечателен. По мне¬

нию Тургенева, влияние социализма во Франции более

книжное, чем практическое, хотя и нельзя отказать,

«впрочем, социализму в будущем влиянии на европей¬

ский общественный быт»2. Но и в будущем влияние со¬

циализма, как думал Тургенев, приобретет националь¬

ный характер — «по государствам»3. Что касается Рос¬

сии, то перспективы социализма в ней слабы — «где

у нас почва для социализма?»4. Тургенев, следова¬

тельно, даже не обсуждал вопрос об общинной почве

социализма. Для него русская община и социализм, как,

впрочем, и для Бакунина,—разные ипостаси. Харак¬

терны высказывания В. Боткина. Белинский писал о

Боткине, что великие европейские идеи прошли мимо не¬

го. Но не все прошло мимо Боткина. В одном из писем

Краевскому он сообщал о внимании к сен-симонизму в

Москве в 1835—1837 гг. Боткину была известна книга

либерального писателя Лоренца Штейна «Социализм и

коммунизм современной Франции». Книга была, по от¬

зыву Боткина, «превосходной» главным образом благо¬

даря приведенным в ней фактам развития социалисти¬

ческого и коммунистического движения во Франции. На

книгу Штейна обратили внимание Маркс и Энгельс, ко¬

торые заметили, что он «пытался изложить связь социа¬

листической литературы с действительным развитием
1	Анненков П. В. Литературные воспоминания. Academia, 1935.

с. 302. Я. М. Неверов опубликовал в 1839—1840 гг. в «Отечественных

записках» несколько сообщений о деятельности сен-симонистов

и фурьеристов.
2	Тургенев А. И. Хроника русского, с. 244.
3	Там же.
4	Там же.
108

французского общества»1. Боткину же русская литера¬

тура обязана первым плагиатом из произведений осно¬

вателей научного коммунизма. В статье «Германская ли¬

тература в 1843 году» (в первой ее части) он весьма

добросовестно воспроизвел часть энгельсовской критики

Шеллинга в статье «Шеллинг и откровение»2.
Помимо Анненкова и Боткина, идеями утопического

социализма интересовались в это время А. В. Бердяев,

П. А. Галицкий, П. А. Савич и другие, ценившие, как и

все остальные, утопическую критику капитализма

(П. А. Галицкий — автор рукописи «Секты социалис¬

тов», относящейся к концу 30-х годов; А. В. Бердяев —

автор реферата «Секты сен-симонистов»3).
Пробудившийся интерес к социалистическим идеям

не дисгармонировал с традицией поэтически-романти-

ческой мечты о будущем. В этом смысле интересны идеи

поэта Веневитинова и философа Галича. Романтически-

поэтический идеал будущего, как он рисовался Веневи¬

тинову, не свободен от влияния мотивов социальной уто¬

пии. Веневитинов, по его собственному смелому призна¬

нию во время допроса, если «и не принадлежал к об¬

ществу декабристов, то мог бы легко принадлежать к

нему»4. Он был в самом деле сыном дворянской револю¬

ционности. Его увлечение, вместе с другими любомудра¬

ми философией Шеллинга, в которой он видел одно вре¬

мя высшее слово, постепенно проходило, ибо философия

Шеллинга не давала Веневитинову ключа к пониманию

социальных проблем. С этим связано обращение к «иде¬

альной республике» Платона и современным ему об¬

разцам социальных утопий. Веневитинов мечтает об

«эпохе счастья», о времени, когда «нравственная свобода
1	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 496. А. Тургенев считал

книгу превосходной и отмечал следующую подробность: Штейн

«при написании своего труда пользовался советами и намеками

фурьеристов» (Тургенев А. И. Хроника русского. М., 1964, с. 244).
2	См.: «Отечественные записки», 1843, Яг 1, отд. VII. Впервые

установлено Шульгиным (См.: «Исторический журнал», 1940, № 8.

с. 25).
3	Сообщено О. В. Орлик. Рукописи Бердяева и Галицкого яв¬

ляются обозрениями социалистического движения и теории на За¬

паде. Это род литературы, которая позднее получила широкое рас¬

пространение, особенно среди семидесятников (рефераты, доклады

и т. п.).
4	См.: Веневитинов Д. В. Избранное. М., 1956, с. 10.
109

будет общим уделом». В современном же ему обществе

Веневитинов видит не только отсутствие нравственной

свободы, но и извращение «нравственных обязанностей».

Достижение свободы возможно лишь в том случае, если

будет ликвидирован разрыв между интересом общим и

интересом частным. Тогда общее благо будет благом и

каждого индивида, поскольку каждый индивид будет

действовать для пользы народа, которому он принадле¬

жит1.
Идеи о будущем справедливом обществе разви¬

вал и А. И. Галич, прогрессивный мыслитель первой по¬

ловины XIX в., друг и учитель по Лицею А. С. Пушкина

и других дворянских революционеров. Он был автором

«Картин человека», произведения незаконченного. Оно

было задумано как часть трилогии, которая должна

была обнять антропологическую, историческую, социо¬

логическую и государственно-правовую проблематику

жизни человечества. Галич рассуждал о человеке вооб¬

ще, нередко абстрактно, но имел в виду прогрессивный

общественный идеал. Основное в этом идеале — достиже¬

ние человечеством «гармонии» и «свободы». Средства

достижения идеала он представлял смутно.
Все это свидетельствовало о настроении умов тех,

кто был против официальной идеологии, самодержавия,

православия и народности. Правда, романтизм был лишь

преддверием утопизма социалистического образца, но

мог быть и препятствием к пониманию социализма. Так

было, например, с Грановским, отвергавшим социалис¬

тические идеи. Демократы в своих поисках интеллекту¬

альной ориентации необходимо обращались к социализ¬

му. Это ясно показала идейная эволюция В. Г. Белин¬

ского.
10.	В. Г. Белинский. Социализм — «идея идей»,

«бытие бытия»
Белинский — одна из сложнейших, противоречивых

фигур в истории русской общественной мысли. Как за¬

метил С. М. Киров, он может быть, в большей мере, чем

кто-либо другой, символизировал непрестанные поиски

Истины и личные жертвы во имя Истины. Проблемы, над

которыми мучительно размышлял Белинский, не были
1 См.: Веневитинов Д. В. Полн. собр. соч., т. 1, с. 137.
110

проблемами только его личного теоретического самосоз¬

нания, они оказались в перспективе коренными вопроса¬

ми русской жизни и мысли. Тургенев был прав, когда

назвал Белинского «центральной натурой», имея в виду,

что «он всем существом своим стоял близко к сердцеви¬

не народа»1. Идейная эволюция великого разночинца

чрезвычайно поучительна. Богатство документальных

свидетельств позволяет проследить эту эволюцию доста¬

точно тщательно, и в этом отношении Белинский—клю¬

чевая фигура истории русского социализма.
Начало пути. Протест против действительности и

примирение с действительностью. Белинский рано уз¬

нал прозу реальной социальности. Один из талантли¬

вейших людей своего времени, он был изгнан из универ¬

ситета, по определению ректора, «за недостатком спо¬

собностей» (на самом деле за драму «Дмитрий Кали¬

нин»—резко свободолюбивую и антикрепостническую).

Почти всю последующую жизнь он тянул лямку литера¬

турного поденщика. Как публициста его непрерывно

терзала цензура. Убежденный борец-демократ, он не из¬

бежал иллюзий всеспасительности «любви» и всесилия

морального совершенствования. Увлекшись, отчасти под

влиянием Бакунина и Станкевича, философией Гегеля,

Белинский начинает смотреть на философию абсолют¬

ного идеализма, как на «душу и смысл» истории, и да¬

же думает, «по Гегелю», что «история является практи¬

ческим проявлением философии (абсолютной) в собы¬

тиях и фактах». Белинский в угоду буквально понятому

требованию гегелевской философии «все разумное

действительно, все действительное разумно» решил, что

разумно, коль оно действительно, и самодержавие вкупе

с крепостничеством. Вскоре последовали и проклятия

по адресу политики. Как писал Белинский в письме к

Д. П. Иванову, письме, относящемуся к «гнусному» пе¬

риоду (7 августа 1837 г.), «политика у нас в России не

имеет смысла, и ею могут заниматься только пустые го¬

ловы. Люби добро и тогда ты будешь необходимо по¬

лезен своему отечеству, не думая и не стараясь быть

ему полезным. Если бы каждый из индивидов, составля¬

ющих Россию, путем любви дошел до совершенства, тог-
1	Тургенев И. С. Собр. соч., т. X. М., 1956, с. 281. Тургенев, по¬

добно Марксу, сравнившему Добролюбова с Лессингом, сравнива¬

ет Белинского с Лессингом, говоря, что последний был для своего

времени «германской центральной натурой» (там же, с. 282).
111

ла Россия без всякой политики сделалась бы счастли¬

вейшею страною в мире» (курсив мой.—В. М.).
Преувеличение надежды на всесилие нравственного

совершенствования отражало не одно личное мнение Бе¬

линского. Его друг и соратник, гегельянец даже в боль¬

шей мере, чем Белинский, М. А. Бакунин тоже пропове¬

довал в это время идею о всемогущей силе любви. В этот

период Белинский обнаруживает более чем критическое

отношение к прогрессивным общественным течениям1.

Умиление, пусть и временное, «красотой» самодержавия

привело к похвалам Николаю, в котором он стал вдруг

видеть наследника дела Петра, к критике декабризма, к

насмешкам над «сен-симонистскими претензиями на пре¬

образование человеческого рода»2. Как и Бакунин, Бе¬

линский видит в это время в сен-симонизме одну из по-

лумистических полусоциалистических сект, которая не

может рассчитывать на какое-либо влияние в будущем.

Это было не так далеко от истины, если учесть характер

деятельности Анфантена, Базара и других, но это была

не вся истина. В рациональном смысле учения Сен-Си-

мона Белинский разобрался глубже несколько позже.

«Примирение с действительностью» вызвало идеализа¬

цию и истории христианства. Белинский уверял в это

время, что христианская идея «всеобщей любви» есть

подлинно гуманистическая идея. С высоты гегелевской

абстракции Белинскому кажутся мизерными усилия

«Молодой Германии», которые доказывают, как «бес¬

плодны и ничтожны покушения индивидуальностей

на участие в ходе миродержавных судеб»3. В общем

участие в политике—пустая трата времени. Даже Ламе¬

нне Белинский критикует за политические идеи, за то,

что христианство понятно Ламенне «в частном и ограни¬

ченном смысле политики», «ложно, противоречиво»4.
1	См.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. II. М., 1953, с. 504.
2	Там же, с. 506.
3	Там же, с. 504. Ср. с более поздним письмом к В. П. Бот¬

кину, в котором Белинский характеризует «Молодую Гер¬

манию» как «благородную дружину энтузиастов свободы», а Гей¬

не— как «прекрасную личность, на которого мы некогда взирали

с презрением, увлекаемые своими детскими, односторонними убеж¬

дениями» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XI, с. 577). Белинский

с энтузиазмом отнесся к идее Гейне (в его труде «К истории рели¬

гии и философии в Германии») об атеизме как необходимом следст¬

вии реалистической философии.
4	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XI, с. 150.
112

Вскоре Белинский увидел ограниченность гегелев¬

ского абсолютного мышления и своего поклонения ему.

Формуле «Все разумное действительно, все действи¬

тельное разумно» он противопоставил (не без помощи

критики Герцена) свою формулу «Не все то действи¬

тельно, что есть в действительности»1, стал различать

разумную и неразумную действительность. Разумеется,

этот разрыв произошел не в сфере только теоретической,

но благодаря прежде всего указаниям общественной

практики. Вместе с тем к материалистическому истол¬

кованию своей мысли, что важность теоретических во¬

просов зависит от их отношения к действительности,

Белинский смог прийти не сразу. Произошло это отчасти

под влиянием Людвига Фейербаха.
От идеализма к материализму. Освободительное вли¬

яние фейербаховского антропологизма на Белинского

подобно влиянию, которое испытывали примерно в это

же время Маркс и Энгельс. Еще П. В. Анненков отме¬

тил, что совершенный Фейербахом «переворот в области

метафизических идей» Белинский, как и Герцен, связы¬

вал «с политическим переворотом, который возвещал со¬

циализм» 2. Однако следует отметить и определенную не¬

удовлетворенность Белинского антропологизмом Фей¬

ербаха. Превознесение Фейербахом любви как панацеи

от общественных зол было для Белинского знакомой ли¬

рической мелодией, которая, как он убедился, явно не

подходила для роли боевого демократического марша.
Белинский искал общественную философию — в са¬

мом глубоком и высоком смысле этого слова, филосо¬

фию, которая смогла бы объяснить смысл социальной

истории. Характерно, что отрицательная оценка Белин¬

ским позитивистской философии основывается именно

на этом требовании цельности философии, которая дол¬

жна объяснить не только свою традиционную область

абстракций, но и область истории, область обществен¬

ной деятельности человека3. Белинский не сразу пришел
1	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. IV, с. 493. Белинский при¬

знал свою ошибку. В одном из писем к Боткину он подчеркнул:

«...наш китайско-византийский монархизм» есть выражение «бедного

и частного исторического момента» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.,

т. XI, с. 576).
2	Анненков П. В. Замечательное десятилетие, с. 284.
3	См.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 331.
8 Малинин В. А.	из

к убеждению, что философия должна быть теоретиче¬

ским обоснованием революционного действия. После раз¬

рыва с гегельянством он экзаменовал не одну философ¬

скую систему, постоянно убеждаясь, что все это не то,

что требуется ему. Так, он «примеривается» одно время

к романтическому идеализму Фихте, оценивая его как

«робеспьеризм» в теории; ему чудился в фихтеанстве с

его призывом к действию «запах крови».
Он, подобно своему другу Станкевичу, искал фило¬

софию действия. Станкевич одним из первых (и не толь¬

ко в России) обратил внимание на взгляды Цешковского,

развивавшего перифраз фихтеанской «философии дей¬

ствия». Считая, что «философия должна быть теперь раз¬

работана и потом слита, так сказать, в одну точку»1.

Станкевич истолковал по-своему младогегельянскую

критику Гегеля, Абсолюта и Религии, приходя к выводу,

что отныне истинная философия заключается в призна¬

нии того, что «идея становится делом», «наука должна

перейти в дело»2. Это был вопрос, постановка вопроса о

необходимости философии практического дела.
По более позднему замечанию Белинского, все это

было выражением ненависти к произволу, страстного

желания изменить общество, но еще «во имя абстракт¬

ного идеала общества, оторванного от географических и

исторических условий развития, построенного на возду¬

хе»3. Белинский понял, что критика не удовлетворявшей

его действительности во имя абстрактного идеала чело¬

вечества (шиллеровский принцип романтизма) ограни¬

чена по своей сути. «Человечество есть абстрактная поч¬

ва,—писал он Боткину в 1841 г.,—для развития души ин¬

дивидуума, а мы все выросли из этой абстрактной

почвы, мы, несчастные анахарсисы новой Скифии»4.

Нужна была реалистическая концепция, но ее выработка

была отнюдь не простым делом. Тем не менее Белин¬

ский уже в начале 40-х годов нащупывает границу меж¬

ду его взглядами и взглядами тех, кто все еще продол¬

жал верить в силу абстрактно-идеалистических догматов

(например, В. Боткин).
Общество и личность.^ Белинский боролся против те¬

оретического и практического идеализма, защищая чело¬
1	Станкевич Н. В. Переписка	1830—1840 гг. М., 1914, с. 672.
2	Там же, с. 672.
3	Белинский В. Г. Полн. собр.	соч., т. XII, с. 13—14.
4	Там же, с. 49.
114

века как личность. Общество должно служить личности,

и то общество, которое гнетет и насилует личность, есть

неразумное общество. Поэтому для Белинского «пере¬

стройка» (его слово) «всех общественных оснований»

есть перестройка в интересах личности. «Пора освобо¬

диться личности, и без того несчастной, от гнусных оков

неразумной действительности»1. Но как освободиться?

Путем нравственного совершенствования или путем пря¬

мого общественного действия? Своему бунту против рос¬

сийской действительности Белинский необходимо дол¬

жен был искать удовлетворяющего его теоретического

оправдания. Он, как и его друг М. А. Бакунин, склонял¬

ся одно время к идее героического индивидуализма. Бе¬

линский вновь и вновь повторяет, что «важна личность

человека, надо дорожить ею выше всего»2, что «судьба

субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего

мира и здравия китайского императора- (т. е. гегелев¬

ской Allgemeinheit)»3.
Белинского, как он сам признается, привлекает идея

достоинства личности4. Противоречия достоинства и уча¬

сти—идея, как мы знаем, характерная для младогегель¬

янской реакции на гегелевский философский абсолют.

Личность, конечно, достойна всего лучшего. Но каков

конкретный смысл абстрактного требования достоинст¬

ва в конкретном недостойном мире? Страдание личнос¬

ти, пытающейся отстоять свое достоинство.
Кьеркегор примерно в это же время считал, что в

философии Гегеля нет места для индивида. Белинский,

как и Кьеркегор, считал, что индивид Гегелем подавлен

(в угоду абсолютной идее). Но, в отличие от Кьеркегора,

замкнувшегося в индивидуализме, он был ближе к ис¬

тине, полагая, что социализм, в сущности, есть отрица¬

ние гегелевской философии, ибо отстаивает развитие

личности, не исключительной, не «гениальной», а массо¬

вой, личности человека из народа. «Действительность—

вот лозунг и последнее слово современника мира!»—

восклицает Белинский в своей «Речи о критике» (1842),

понимая теперь уже, что речь может идти только о дей¬

ствительности общественной, конкретной, как совокуп¬

ности конкретных людей.
1	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 13.
2	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XI, с. 564.
3	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 22.
4	См. там же, с. 17.
8*
115

Эта овладевшая Белинским мысль об общественной

действительности как определяющем факторе деятель¬

ности личности становится центральной идеей социалис¬

тического мышления, с этой мыслью он уже не расста¬

ется и приходит снейк грозному 1848 году. Во «Взгля¬

де на русскую литературу 1846 года» он пишет: «Ниче¬

го нет легче, как определить, чем должен быть человек

в нравственном отношении, но ничего нет труднее, как

показать, почему вот этот человек сделался тем, что он

есть, а не сделался тем, чем бы ему по теории нравст¬

венной философии следовало быть»1. Мысль Белинского

все больше обогащается идеей о неразрывной связи не

только личности и общества, но личности и народа, пе¬

редовой личности, служащей народу, его прогрессу, его

просвещению, его освобождению. Белинский с воодуше¬

влением говорит о народе.
Социализм—идея и бытие. Первые признаки глубо¬

кого интереса к социалистическим идеям Белинский об¬

наруживает в середине 1841 г. В одном из писем к Бот¬

кину он выражает свое восхищение «французской лини¬

ей» в социализме. «Каковы же французы, — восклица¬

ет Белинский, — которые без немецкой философии по¬

няли то, что немецкая философия еще и теперь не пони¬

мает! Черт знает, надо мне познакомиться с сен-симони-

стами»2.
Это было сказано еще до знакомства Белинского с

«Немецко-французскими ежегодниками». В рассматри¬

ваемом письме Белинский из всей сен-симонистской кри¬

тики системы буржуазных отношений отмечает критику

института семьи и брака. Это и понятно, если учесть,

что отрезвление после близкого знакомства с «пьяной»

гегелевской философией сопровождалось усилением вни¬

мания к вопросам личности и возможностей ее разви¬

тия. Белинский замечает, что «я на женщину смотрю

их (сен-симонистов — В. М.) глазами»3. Белинский со¬

гласен с сен-симонистами в том, что в цивилизованной

Европе женщина находится примерно в том же положе¬

нии, что и в нецивилизованной Азии. Белинский, правда,
1	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. X, с. 23.
2	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 52—53. В редак¬

ционных комментариях к Полному собранию сочинений «первое сви¬

детельство об усвоении Белинским идей утопического социализма»

отнесено к письму В. П. Боткина от 8 сентября 1841 г. Это ошибка.
3	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 53.
116

делает исключение для Франции, но само это исключе¬

ние доказывает лишь то, насколько неясны были, для

него в то время социалистические принципы.
Страстный поборник свободы личности, Белинский не

видел, что этот его панегирик свободе женщины таит в

себе противоречие. Впоследствии он понял, что в бур¬

жуазном обществе многое, если не все, определяют день¬

ги. Тем не менее он замечает, что буржуазно-демокра¬

тическое понимание «женского вопроса» выше феодаль¬

но-крепостнического, когда «калмыцкое понятие (о жен¬

щине.— В. М.) хотят освящать христианством»1. Было

бы неверным, однако, ограничивать это первое свиде¬

тельство пробудившегося у Белинского интереса к со¬

циалистическим идеям, вопросам семьи, любви и брака.

Начиная с середины 1841 г. все большее значение для

него приобретают и все громче звучат в его литератур¬

ных выступлениях и письмах две идеи. Первая — идея

свободы, независимости и достоинства человека как

личности. Какую-то роль здесь сыграли традиции антич¬

ной республиканской доблести и героизма выдающейся

личности. Он констатирует, что у него «развилась какая-

то дикая, бешеная, фанатическая любовь к свободе п

независимости человеческой личности, которые возмож¬

ны только при обществе, основанном на правде и доб¬

лести»2. Некоторое время спустя общество, основанное

на правде и доблести, Белинский стал трактовать как

общество социалистическое, единственно способное обес¬

печить условия независимости человеческой личности.
Вторая—идея социального равенства. Теперь она ви¬

доизменяется. Демократическое требование социально¬

го равенства обогащается политическими и социальны¬

ми требованиями. Он сознается, что «хочет золотого ве¬

ка», но это не «золотой век» Руссо. Он желает «не преж¬

него, бессознательного, животного золотого века, но

приготовленного обществом»3. Золотой век впереди. Он

приходит к убеждению в торжестве «приготовленного

обществом» социалистического начала жизни.
Начиная с 1841 г. Белинский внимательно следит за

деятельностью социалистов-утопистов в Западной Евро¬

пе. Он знакомится с произведениями Сен-Симона, Кабе,
1	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 54.
2	Там же, с. 51.
3	Там же, с. 71.
117

Леру, Фурье1. Ему известны произведения Прудона, Пру¬

дона того периода, когда он был, по словам Маркса, од¬

ним из немногих представителей научного коммунизма.

В конце того же 1841 г. Белинский пишет: «Я с трудом

и болью расстаюсь с старой идеею, отрицаю ее до-нель-

зя, а в новую перехожу со всем фанатизмом прозелита.

Итак, я теперь в новой крайности,—это идея социализ¬

ма, которая стала для меня идеею идей, бытием бытия,

вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания. Все

из нее, для нее и к ней. Она вопрос и решение вопроса.

Она (для меня) поглотила и историю, и религию, и фи¬

лософию. И потому ею я объясняю теперь как жизнь

мою, твою и всех, с кем встречаюсь я на пути к жизни...

Социальность, социальность—или смерть! Вот девиз мой.

Что мне в том, что живет общее, когда страдает лич¬

ность? Что мне в том, что гений на земле живет в небе,

когда толпа валяется в грязи?»2.
Отвлеченная идея, будь то в философии или в социа¬

лизме, не удовлетворяла Белинского. Особенностью его

мышления была конкретность, стремление доискиваться

практического положения идей.
Начинается новый период идейной эволюции Бе¬

линского. Отвергнув гегелевский абстрактный абсолют,

он находит абсолют, так сказать, реальный. Идея соци¬

ализма, в котором каждая личность будет вести достой¬

ное человека существование, захватила его своей прав¬

дой, своей, как он говорит, социальностью. Но сама со-

циальность социализма была еще не совсем ему ясна.

Он понимал, что социализм является историческим тре¬

бованием общественного прогресса, что он тесно связан

с идеей разрушения существующего общественного по¬

рядка, но Белинский еще не вполне отделяет мелкобур¬

жуазный радикализм от социалистических требований.

Он видит в социализме, в первую очередь, общечелове¬

ческую идею, идею революционно - просветительскую,

идею освобождения всех обездоленных и всех угнетен¬

ных. В письме к М. Бакунину Белинский сообщает, что в

нем «произошел сильный переворот», что он «отрешился
1	В письме к Боткину от 3 апреля 1843 г. Белинский пишет:

«Краевский читал мне о празднике фурьеристов—чудесно!» (Бе¬

линский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 152). См. так же: Комаро-

вич В. Идеи французских социальных утопий в мировоззрении Бе¬

линского.— «Венок Белинскому». М., 1924.
2	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 66, 69.
118

от романтизма, мистицизма и всех «измов», стал «опять

иной»1. Он приветствует переход М. Бакунина на пози¬

ции левого гегельянства и одобряет его известную

статью «Реакция в Германии», в которой Бакунин пред¬

сказывал революционный взрыв и призывал к разруше¬

нию старого общественного порядка. Белинский, подоб¬

но Чаадаеву, трактует в это время социализм как «ве¬

ру», дающую ему «ответы на все вопросы»,—как «ре¬

лигиозное знание и сознательную религию»2. Не лишен

он еще и утопических стремлений, он мечтает о миллио¬

не, с помощью которого мог бы создать образцовый фа¬

ланстер и доказать практичность оуэновского проекта.
При справедливом социальном строе «не будет бога¬

тых, не будет бедных, ни царей и подданных, но будут

братья, будут люди, и, по глаголу апостола Павла, Хрис¬

тос сдаст свою власть Отцу, а Отец — Разум снова

воцарится, но уже в новом небе и над новою землею»3.

Несмотря на все отвращение Белинского к абстрактным

формулам, он все еще поневоле абстрактен. К тому же

в его взглядах есть нечто от «социализма чувства».
Социальность социализма он понимает и как воспи¬

тание человека в новых общественных условиях, кото¬

рые будут созданы благодаря социалистическому пере¬

устройству общества. Он видит разрыв между социаль¬

ной верхушкой и массами («почему же мы очеловечи¬

лись до такой степени, когда вокруг нас целые миллио¬

ны пресмыкаются в животности»?4. Только социализм

способен вывести массы из этого животного состояния и

возвысить до состояния развитой во всех отношениях

личности. Поэтому воспитание при социализме — реша¬

ющее средство развития человека как личности. Как пи¬

шет Белинский, «воспитание всегда делает нас или вы¬

ше, или ниже нашей натуры, да, сверх того, с нравствен¬

ным улучшением должно возникнуть и физическое улуч¬

шение человека. И это сделается через социальность»5.

Социализм может воспитать Человека с большой буквы.
Но характерно для Белинского, что он не разделяет

социального благодушия классических западноевропей¬

ских социалистов-утопистов. Он убежденно заявляет:
1	См.: Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 114.
2	Там же.
3	Там же, с. 71.
4	Там же.
Б Там же.
119

«И потому нет ничего выше и благороднее, как способ¬

ствовать ее (социальности социализма. — В. М.) разви¬

тию и ходу»1. Он добавляет здесь же, что «смешно и ду¬

мать, что это может сделаться само собою, временем,

без насильственных переворотов, без крови. Люди так

глупы, что их насильно надо вести к счастию. Да и что

кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием

миллионов!»2.
Белинский ближе здесь к революционному коммуниз¬

му Бабёфа и Вейтлинга, нежели к социализму Сен-Си¬

мона и Фурье. Во всяком случае революционный метод

достижения всеобщего счастья ему ближе канонов со¬

циальной реформы. Белинский изучает историческую

концепцию французских историков эпохи Реставрации.

Они раскрывают ему, как они раскрыли. Марксу и Эн¬

гельсу, экономическую и классовую основу событий

французской буржуазной революции. Белинский, сооб¬

щая Боткину о своем чтении тьеровской «Истории фран¬

цузской революции», восклицает: «Новый мир открылся

передо мною. Я все думал, что понимаю революцию —

вздор — только начинаю понимать. Лучшего люди ни¬

чего не сделают. Великая нация французы!»3. Но для

Белинского формальное буржуазное равенство не есть

равенство социальное. Он замечает, что пролетарий, по¬

лучив «хартию», волен умирать с голоду. Посетив Евро¬

пу, Белинский, по его словам, понял ужасное значение

слов «пауперизм» и «пролетариат». Это заставило его

специально заняться «рабочим вопросом» и обсудить с

друзьями вопрос об исторической и социальной роли

буржуазии.
Размышления о буржуазии. Белинский без всякого

сомнения глубоко сочувствовал западноевропейскому

пролетариату. Но он не пришел, да и не мог, как мы те¬

перь знаем, прийти в то время к мысли о решающей ро¬

ли пролетариата в достижении социализма. Понятия

«народ», «масса», которые употребляет Белинский, не

означают, что он четко дифференцировал классы и слои

внутри народа. Белинский не видел еще исторической

миссии пролетариата, и невозможно доказать, будто он

знал, что классовое руководство одной части народа
1	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 71.
2	Там же.
3	Там же, с. 72.
120

(«пролетариата») другой («крестьянством») и есть га¬

рантия социального освобождения трудящихся. Отчасти

причиной этого были условия русской жизни, отсутствие

промышленного пролетариата в России, неразвитость

общественных отношений, классовых противоречий, от¬

части— условия западноевропейского общества, где ис¬

торическая самодеятельность пролетариата не разверну¬

лась еще во всей своей мощи. Историческая инициатива

буржуазии еще не была окончательно исчерпана. В это

время обнаружились и первые расхождения «неистового

Виссариона» со старыми друзьями. Боткин, Грановский,

Анненков не разделяли социалистических увлечений Бе¬

линского. Они еще пытались следовать абстрактно¬

гуманистической линии, хотя эта линия все больше об¬

наруживала свою, буржуазно-либеральную тенденцию.

Глубокий интерес Белинского к социализму был чужд и

в какой-то мере непонятен честнейшему Грановскому.

«Социализм, — писал Грановский в письме к Анненко¬

ву, тому Анненкову, который в 1846 г. получил в ответ

на свою просьбу знаменитое письмо К. Маркса о «прудо-

новском социализме», — является крайне вредным, по¬

тому что учит людей пытаться разрешать проблемы по¬

литической жизни не на политической арене, которую

он презирает, но на стороне, и это приводит к распаду

обоих, и социализма, и политики»1. Белинский не разде¬

лял этого мнения. Он понимал, что классы западноевро¬

пейского общества видят в политике вернейшее средст¬

во защиты своих интересов.
Он видел также и то, что буржуазия, вступившая в

схватку с феодальной аристократией, опирающейся на

экономическое могущество «власти земли», и буржуазия,

одержавшая при помощи народных масс победу над

феодализмом,—это две «разные» буржуазии. «Буржуа-

зп в борьбе и буржуази торжествующая—не одна и та

же... Начало ее движения было непосредственное... Тог¬

да она не отделяла своих интересов от интересов наро¬

да»2. Но буржуазия в социологической концепции Бе¬

линского — явление не случайное, а вызванное истори-

ею»3. Белинский не был уверен и в том, что «буржуази
1	П. В. Анненков и его друзья. СПб., 1892. Письмо от 12 октяб¬

ря 1847 г. .
2	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 449.
3	Там же, с. 448.
121

торжествующая» окончательно исчерпала все свои воз¬

можности как творческая сила истории.
От отрицательного заключения по этому пункту Бе¬

линского удерживали два обстоятельства. Во-первых,

исторический опыт ничего не говорил еще о небуржуаз¬

ном обществе, а во-вторых, промышленность, которая, по

убеждению Белинского, была непременным условием

прогресса, находилась в руках управляющей ею буржу¬

азии. В одном из своих писем, которые предоставляли

ему возможность высказать все, что он думает, Белин¬

ский писал, что он согласится с филиппиками Герцена

и Бакунина против буржуазии только тогда, когда на

опыте увидит государство, благоденствующее без сред¬

него класса, а так «как пока я видел только, что госу¬

дарства без среднего класса осуждены на вечное ничто¬

жество, то и не хочу заниматься решением априори та¬

кого вопроса, который может быть решен только опы¬

том (курсив мой.—В. М.). Пока буржуази есть и по¬

ка она сильна, я знаю, что она должна быть и не может

не быть. Я знаю, что промышленность—источник вели¬

ких зол, но знаю, что она же—источник и великих благ

для общества. Собственно, она только последнее зло в

владычестве капитала, в его тирании над трудом»1. Ис¬

торически Белинский был не так уж неправ в этом

пункте своей критики Герцена и Бакунина. Оба они при¬

держивались в это время пессимистического и, пожалуй,

отчасти нигилистического взгляда на исторические воз¬

можности буржуазии. По мысли Белинского, промыш¬

ленность — «зло в владычестве капитала». Но промыш¬

ленность, освободившаяся от капиталистического стрем¬

ления к наживе,—благо. Отказываться от развития про¬

мышленности только потому, что у нее на шее висит ка¬

питалист, глупо. В работе «Мысли и заметки о русской

литературе» (1846) Белинский отмечал, что именно про¬

мышленность—средство роста народного благосостоя¬

ния. Она—орудие, материальная основа физического и

духовного роста личности. На данный момент буржуазия

необходима. В будущем она скорее всего общественный

тормоз. Владычество капитала над трудом — вот что

приведет буржуазию к гибели2. Уже сейчас буржуазия
1	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 452.
2	Ср. этот взгляд со взглядом Боткина, который признавался

Анненкову: «Я скептик; видя в спорящих сторонах в каждой столь¬

ко же дельного, сколько и пустого, я не в состоянии пристать ни к
122

на Западе не может опираться на народ. Она оконча¬

тельно отделила себя от него, когда, заключив социаль¬

ный конкордат с аристократией, установила принцип

формальной свободы. «От этого равенства,—замечает

русский критик,—пролетарию ничуть не легче. Вечный

работник собственника и капиталиста, пролетарий весь

в его руках, весь его раб, ибо тот дает ему работу и про¬

извольно назначает за нее плату». Историческое чутье

революционного демократа помогло Белинскому понять

ошибку западноевропейских социалистов-утопистов, по¬

лагавших, будто можно переубедить торжествующую в

своем торгашестве и наживе буржуазию, которая, пишет

Белинский, «ассервировала народ голодом и капиталом»1.

Одной агитацией нового общества достичь невозможно.

Агитация, какая бы страстная она ни была, как бы ни

была верна в своей основе, убедительна для всех, кро¬

ме самой буржуазии. Она никогда не сбросит буржуазию

с пьедестала, на который она взгромоздилась. Буржуа¬

зия не знает ничего святого, ее совесть — это ее при¬

быль. Она эксплуатирует народ, эксплуатирует пролета¬

риат (это Белинский уже знал, хотя экономическая ме¬

ханика эксплуатации и не была ему вполне ясна) и ра¬

зоряет его во имя гуманности и справедливости. «Я до¬

пускаю, — писал Белинский в декабре 1847 г., за нес¬

колько месяцев до смерти,—что вопрос о Bourgeoisie —

еще вопрос и никто пока не решил его окончательно, да

и никто не решит — решит его история, это высший суд

над людьми. Но я знаю, что владычество капиталистов

покрыло современную Францию вечным позором...»2. Он

взял под защиту Герцена от нападок либеральных за¬

падников (Боткин, Кавелин, Кетчер), которые после

опубликования Герценом «Писем из Франции и Италии»

увидели, что их апологетика западноевропейской буржу¬

азии подверглась самому беспощадному отрицанию.

Белинский имел тем больше оснований сделать то, что

его понятия совпадали в основном с понятиями Герцена.
одной, хотя в качестве угнетенного класс рабочий, без сомнения,

имеет все мои симпатии, а вместе с тем не могу не прибавить: дай

бог, чтоб у нас была буржуазия!» (Анненков П. В. Литературные

воспоминания. Academia. Л., 1928, с. 492). Это голос молодого рус¬

ского либерализма.
1	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 449. Ср. осуждение

формального буржуазного равенства Н. Г. Чернышевским.
2	Там же, с. 447.
123

Классовый эгоизм буржуазии Белинский бичевал в вы¬

ражениях, сходных с герценовскими1. Буржуазия, за¬

ключает критик, не что иное, как «сифилитическая ра¬

на» на теле нации2.
Социализм и Россия. Для Белинского речь шла, в

первую очередь, о возможных путях и способах приме¬

нения идей социализма к русским условиям. Этим, по¬

жалуй, больше всего объясняются некоторые расхожде¬

ния между Белинским и отдельными петрашевцами, ко¬

торые, по его мнению, слишком отвлекались от реаль¬

ных возможностей и чересчур доктринерски увлекались

социальными рецептами, которые и в Западной Европе

не доказали своей полной пригодности. Преувеличенные

надежды петрашевцев на всемогущество социалисти¬

ческих идей Фурье противоречили убеждениям Белин¬

ского, основанным на более широком взгляде на вещи.

Относительно хорошо известных ему многочисленных

проектов западноевропейских мелкобуржуазных радика¬

лов и социалистов-утопистов Белинский писал, что «в

них нашего только то, что применимо к нашему положе¬

нию; все остальное чуждо нам, и мы стали бы играть

роль донкихотов, горячась из-за них. У себя, в себе, во¬

круг себя—вот где должны мы искать и вопросов и их

решений»3. Освобождение крестьян, разрушение крепост¬

ного права—первая неотложная мера. Если освобожде¬

ние не будет проведено сверху, оно совершится снизу.

«Но тогда, — писал Белинский об этом вопросе, — он

решится сам собою, другим образом, в 1000 раз более не¬

приятным для русского дворянства»4. В какой-то мере

все это — народнические идеи.
Общинное землепользование — не аргумент в поль¬

зу сохранения патриархальных отношений, это истори¬

ческий рудимент, общины «были совсем не у одних сла¬

вянских племен, как уверяют гг. славянофилы, а были и у
1	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 450.
2	П. Струве писал, что для Белинского буржуазия является

«носительницей культурного индивидуального начала в противопо¬

ложность народу» (Струве П. На разные темы. СПб., 1911, с. 115).

Но это замечание недобросовестное. Белинский нигде не превозно¬

сит буржуазию за счет народа, хотя и весьма конкретен в оценке

буржуазии.
3	Белинский В. Г. Собр. соч., т. II, с. 770.
4	Там же, с. 438—439.
124

всех племен и народов в патриархальном состоянии, да¬

же и у дикарей»1.
Народ — решающая сила истории. Эта мысль была

убеждением Белинского, которое подкреплялось другим

убеждением, что данный народ не обязательно вполне

подготовлен к роли непосредственно действующей исто¬

рической силы. Он вновь и вновь возражал и предупреж¬

дал против идеализации и обожествления народной мас¬

сы, придавленной веками крепостнического гнета. Не

идеализация народа, а глубокое знание его, знание его

исторических нужд и потребностей в интересах освобож¬

дения, чтобы не оказаться в положении «донкихотов».

Белинский был осторожен в вопросе о применении соци¬

алистической теории к русским условиям, во-первых, по¬

тому, что видел неразработанность этой теории, во-вто-

рых, потому, что первоочередными считал не социалис¬

тические, а демократические преобразования. Белинско¬

му не все было ясно, и он честно говорил об этом. Ес¬

тественно, что понятое Белинским не было понято его

народническо - эсеровскими биографами. П. Н. Сакулин,

например, писал, что «в период сороковых годов» «Бе¬

линский потерял веру в социализм»2, хотя справедливо

противоположное утверждение, что именно «в период со¬

роковых годов» Белинский «обрел веру в социализм».

Иванов-Разумник утверждал, что разочарование Бе¬

линского в утопическом социализме было следствием

того, что Белинский стремился обосновать свои социа¬

листические убеждения «на почве реальных экономичес¬

ких отношений»3. Но ведь и славянофилы пытались

обосновать свой ретроспективный общественный идеал

«на почве реальных экономических отношений», а полу¬

чилось у них нечто анахроничное и консервативное. На

самом* же деле то, в чем Сакулин и Разумник видели

«потерю веры», «разочарование», было обретением прин¬

ципиально нового убеждения. Белинский действительно

попытался связать идею социализма с объективными,

реальными тенденциями развития общественных отно¬

шений. Понятно, что если экономические условия жизни

людей требуют социалистических форм общения, то что
1	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. X, с. 266.
2	Сакулин П. И. Из истории русского идеализма. М., 1913,

т. 1,ч. 2, с. 429.
3	Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. СПб.,

1914, с. 312.
125

же может этому противиться? Вот вопрос, который все

чаще начинал задавать себе Белинский. Белинский

предпринял попытку сбросить утопию, но оставить со¬

циализм, сделав его «реальным учением». Надо начи¬

нать с общедемократических преобразований. Именно

они дадут возможность пробудить в народе нравствен¬

ное достоинство, самосознание, веру в себя.
Характерно, что Белинский отвергал фетишизацию

народа «верующим другом» М. А. Бакуниным. Полумис-

тическое благоговение перед народом—это, по опреде¬

лению Белинского, «наивная аркадская мысль»; она

сродни убеждению, что «живущие в русских лесах вол¬

ки соединятся в благоустроенное государство, заведут

у себя сперва абсолютную монархию, потом конститу¬

ционную и, наконец, перейдут в республику»1. Белинский

выступал и против славянофильских, реминисценций

«святой Руси»; и против бакунинской фетишизации на¬

рода. Он полагал (верно или ошибочно — другой воп¬

рос), что и Бакунин, и славянофилы «высосали эти поня¬

тия из социалистов» и «в статьях своих цитируют Жорж

Занд и Луи Блана»2. Иронические и даже пренебрежи¬

тельные оценки Белинским социальных рецептов отдель¬

ных представителей западноевропейского социализма

очевидны. Уже в середине 40-х годов он высказывает от¬

рицательное отношение к ним, но не потому, что они со-

циалистичны, а потому, что они неисторичны.
Победу социализма Белинский в конце своей жизни

начал ставить в зависимость от соединения социализма

с робеспьеризмом, т. е. с политическими, революционно-

демократическими методами борьбы. Он упрекал Луи

Блана за непонимание истории, за «глупость», «за пош¬

лость»3. Мысль Луи Блана, что социальная реформа

«организации труда» в рамках буржуазного общества

будет иметь революционные последствия и приведет к

изменению буржуазного общества, не убеждает Белин¬

ского, он не верит рецептам Луи Блана.
1	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 468.
2	Там же. Белинский, говоря о славянофилах, «цитирующих
Жорж Занд и Луи Блана», имел в виду статью Ю. Ф. Самарина
«О мнениях «Современника», опубликованную в «Москвитянин».
В этой статье Самарин пытался противопоставить западноевропей¬

ских социалистов и Белинского, что, возможно, и послужило одной
из причин резкого замечания Белинского о «насекомых, вылупивших¬
ся из навозу, которым завален задний двор гения Руссо».
8 См.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 323.
126

Смешно и думать, писал Белинский, что преобразо¬

вание общества может сделаться само собой, без на¬

сильственных переворотов. В свойственной ему образной

манере он писал, что «тысячелетнее царство божие ут¬

вердится на земле не сладенькими и восторженными

фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а тер¬

рористами—обоюдоострым, мечом слова и дела Робес¬

пьеров и Сен-Жюстов»1.
Он поставил на обсуждение те вопросы, которые вол¬

новали русское народничество вплоть до конца XIX в.
V.	ПЕТРАШЕВЦЫ
Социалистическая интеллигенция в России, по сло¬

вам В. И. Ленина, ведет свою родословную примерно

«от кружка петрашевцев»2. Действительно, петрашевцы

завершали переход в практических формах оппозицион¬

ности от протеста передовых дворян и одиночек-разно-

чинцев к революционности организованных разночин¬

цев, к социалистическому движению.
11.	Возможности социализма на русской почве
По своему социальному составу организация, воз¬

главленная М. В. Буташевичем-Петрашевским, была

преимущественно разночинской, хотя среди ее участни¬

ков были и дворяне, большей частью нетитулованные.

Часть членов этого полукружка-полуорганизации при¬

держивалась умеренной программы социальных преоб¬

разований. Они признавали в основном методы мирного

убеждения (в целях стимулирования социальных ре¬

форм). Значительная часть участников была настроена

более решительно, полагая действенными лишь рево¬

люционные методы борьбы за социалистический идеал.
Изучение Фурье. Петрашевцы испытали сильное вли¬

яние идей французского утопического социализма, в осо¬

бенности учения Ш. Фурье. Изучение произведений

Фурье началось задолго до образования кружка петра¬

шевцев. Первая в русской печати статья о смысле его
1	Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 105.
2	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 438. Ф. М. Достоевский,

петрашевец в молодые годы, заметил, что «социалисты произошли

от петрашевцев. Петрашевцы посеяли много семян» («Звенья»,

№ VI, с. 512).
127

учения «Карл Фурье (статья первая)» появилась еще в

1837 г. В статье высоко оценивается учение об «общест¬

венной гармонии», а сам Фурье назван «великим преоб¬

разователем»1. С идеями Фурье знакомил слушателей

своих лекций профессор политической экономии столич¬

ного университета В. С. Порошин2. На вечерах у

А. А. Краевского идеи Фурье обсуждали писатели и

журналисты. Предпочтение, оказанное Петрашевским и

его окружением Фурье, примечательно. Учение Фурье,

несмотря на экстравагантность отдельных положений и

прожектерские крайности, быжмдахом-вперед -в -теории

домарксовского социализма, сравнительно даже с уче¬

нием Сен-Симона. Фурье высказал немало гениальных

идей, значение которых стало понятным лишь позднее

(управление природой, изменение климата, регуляция

народонаселения, направленное изменение социальной

психологии и др.). Он первый показал, что капиталисти¬

ческое производство (у него есть понятие способа про¬

изводства) неизбежно приводит к экономическим кри¬

зисам, которые необходимо порождают и углубляют ни¬

щету масс. Он выразил это в формуле: «Бедность по¬

рождается самим избытком». Общественное богатство

должно распределяться соответственно усилиям труда,

капитала и таланта. В современной системе, как дока¬

зывал Фурье, распределение нарушено в пользу капи¬

тала и должно быть изменено в пользу труда и таланта.

Догадки Фурье о противоречиях капиталистической

структуры общества вызвали впоследствии одобрение

Энгельса, который писал, что Фурье «так же мастерски

владеет диалектикой, как и его современник Гегель»3.

Фурье был убежден, что в будущем единая мировая эко¬

номическая ассоциация придет на смену анархии капи¬

талистического производства, ибо такая организация

является следствием имманентных тенденций развития

производства. Социалистическое общество по своей эко¬

номической структуре должно будет представлять сеть

самоуправляющих общин — фаланстеров (у Фурье

есть идея и об акционерных обществах), которые соеди¬
1	См.: Литературные прибавления к «Русскому инвалиду», 1837,

27 ноября, № 48, с. 973. Н. А. Спешнев ценил также «гуманитарную

теорию Пьера-Леру».
2	См.: Орлик О. В. Россия и французская революция 1830 го¬

да, с. 24.
3	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 197.
128

нят в себе как промышленное, так и сельскохозяйствен*

ное производство. Такая совокупность фаланстеров ста¬

нет действенным средством изменения характера труда,

устранения всякой реальной возможности кризисов в

экономике и нищеты масс, обеспечив всех членов об¬

щества1.
Без сомнения, идеи Фурье оказали значительное вли¬

яние на петрашевцев, хотя единого взгляда на фурьеризм

и не было. Сам Петрашевский ценил гений Фурье, ему

импонировали мысли Фурье о роли труда при социализ¬

ме— в формировании общественного человека и разви¬

тии его как личности. «В системе Фурье, — писал он,—

самый акт труда превращается в дело привлекательное,

в наслаждение»2. Дискуссии о смысле учения Фурье сос¬

тавляли важную сторону духовной жизни петрашевцев.
В одном из своих писем (Тимковскому) Петрашев¬

ский спрашивал: «Сочувствуя какой-либо системе, сле¬

дует ли принимать ее во всем безусловно, даже и в том,

что в ней нельзя считать рационально доказанным?» Он

отрицал достоверность того, что «нельзя считать рацио¬

нально доказанным». Иными словами, учение Фурье не

могло быть объектом слепой веры, в нем следовало ус¬

тановить рациональное, жизненное, отбросив все, что не

поддается строгой проверке разума. Требование рацио¬

нальности теории уже связывалось им с тем, в какой ме¬

ре эта теория соотпитствует известным, сложившимся

до нее общественным условиям.
В русской дореволюционной истории общественной

мысли была распространена, а в современной буржуаз¬

ной истории общественной мысли остается влиятельным

довод о петрашевцах как «русских фурьеристах» со

всеми свойственными фурьеризму особенностями — тео¬

ретическими причудами и практическим идеализмом.

Такое представление о петрашевцах впервые ясно выра¬

зил известный реакционер николаевских времен барон
1	См.: Зильберфарб И. Идеи Фурье в России. М., «Наука», 1964

(гл. «Социальная философия Шарля Фурье»). Идеями Фурье инте¬

ресовались и позднейшие народники 70-х годов. Так, А. А. Чариков

отмечал, что заслуга его — доказательство возможности «труд сде¬

лать привлекательным» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 100, л. 17).
*	Философские и общественно-политические произведения пет¬

рашевцев, т. I. Госполитиздат, 1953, с. 426; см. также: Мали¬

нин В. А. Проблема гармонической личности в утопическом социа¬

лизме XIX века. — В сб.: Гармонический человек. М., «Искусство»,

1965, с. 190.
9 Малинин В. А.
129

Корф. Корф, возглавлявший в 40-х годах комитет по

надзору за книгопечатанием, рассматривал деятельность

петрашевцев как «заговор идей» (понятие, родившееся

в недрах III отделения). В общем такое толкование уст¬

раивало самодержавие, стремившееся скрыть от передо¬

вой интеллигенции, от народа правду о практически-ре-

волюционной деятельности в России1. Взгляд на петра¬

шевцев как довольно неумелых последователей западно¬

европейского утопического социализма, но тем не менее

потенциально опасных, родившийся в недрах III отделе¬

ния, всячески поддерживал в свое время Д. Щеглов. В

«Истории социальных систем» Щеглов утверждал, что

«Петрашевского и его знакомых поставили на пьедестал

политических революционных деятелей, чем они не бы¬

ли и не могли быть. Они были, — продолжал Щеглов, —

обыкновенные русские люди, принадлежавшие к по¬

верхностному слою русского народа, не знавшие Рос¬

сии, не понимавшие здоровых начал ее жизни, воспитан¬

ные в идеях коленопреклонения перед всем западноев¬

ропейским»2. Щеглов не гнушался и инсинуациями, ут¬

верждая, что петрашевцы применение своему принципу

«находили главным образом, в любви и действительно

свободно прилагали его к жизни, тем более что крепост¬

ное право предоставляло для этого некоторые удобст¬

ва»3. Впрочем, Щеглов был не одинок. Славянофилы
А.	С. Хомяков и Ю. Ф. Самарин приписывали петрашев¬

цам самые нелепые замыслы, вплоть до «уничтожения

всех русских».
Поиски общественной науки. Многие петрашевцы

глубоко понимали значение связи между теорией и

практикой. Социализм _не должен быть" только^ мечтой

или даже гениальной догадкой, его надо поставить на

научныеоснования—«признавать в этом отношении бес¬

силие науки — значит обличить пустоту своего разуме¬

ния, значит отрицать руководительственное значение
1	Петрашевцев обвиняли в том, что они «имели целью изучение

систем социальных и коммунистических, и по преимуществу систе¬

мы Фурье, в видах применения ее к России» (Исторический сбор¬

ник, кн. 2, 1861. М., «Наука», 1971, с. 269). Сам Корф сетовал

на трудности судопроизводства: «Как же уличать в мыслях, когда

они не осуществились еще никакими проявлениями, никаким пере¬

ходом в действие» («Русская старина», 1900, май, с. 279).
2	Щеглов Д. История социальных систем, от древности до на¬

ших дней, т. II. СПб., 1889, с. 209.
3	Там же, с. 208.
130

теории в отношении к практике»1. В связи с этим понят¬

но утверждение, что в круге петрашевцев «перевес бра¬

ли, без всякого сомнения, науки общественные, идеи

были в самом огромном большинстве случаев не одних

фурьеристов, а вообще всех социалистов, рассматривае¬

мые каждым лицом сравнительно и со своей личной точ¬

ки зрения» (курсив мой.—В. М.)2. Примечателен и ин¬

терес петрашевцев к методологии общественных наук.
Кашкин, на взгляды которого, по его признанию, из¬

вестное влияние оказал герценовский «Дилетантизм в

науке», считал эмпирический метод единственно верным

при изучении многообразных проявлений общественной

жизни. Основной порок общественных наук, все еще гип¬

нотически взиравших на указания «абсолютных» фило¬

софских систем, Кашкин видел в абстрактном методе

изучения общества, что приводило к выводам, явно про¬

тиворечащим фактам общественной жизни. Обществен¬

ные науки, рассуждал Кашкин, все еще находятся под

сильным влиянием философских идей Канта и Гегеля,

которые, в сущности, не верили в необходимость кон¬

кретного изучения природы и общества, человека в пер¬

вую очередь. Кашкин видел сильный аргумент в пользу

признания эмпирического метода подлинным методом

общественных наук и в том, что единственно этот метод

можно было поставить на службу такого изменчивого

фактора, как «страсти человеческие», которые он, как и

Петрашевский, считал подлинной причиной всех изме¬

нений в обществе. Естественно, что и социалистические

убеждения петрашевцев, и их стремление поставить об¬

щественные науки на службу социализму (эта идея

получила, как мы увидим, особенно оригинальную раз¬

работку у Милютина и Майкова) необходимо подводили

их и к общефилософским вопросам.
В «Карманном словаре» основной вопрос философии

решен верно. Понятие «материалисты», разъясняется

там, подходит к людям, «которые размышляли равно и

о материи, и о духе и уверились, что в мире нет ничего,

кроме материи»3. Петрашевский считал целесообразной

пропаганду материалистического сенсуализма, полагая,
1	Философские и общественно-политические произведения пет¬

рашевцев, т. I, с. 394.
2	См.: «Голос минувшего», 1913, № 4, с. 98.
3	Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав

русского языка, вып. I. СПб., 1845, с. 74.
9*
131

что ничто не входит в разумение, не пройдя сначала

через чувства. Идеализм характеризуется как «система

философии, подчиняющая внешний мир, природу гос¬

подству внутреннего духа и основанная не на наблюде¬

нии явлений жизни, а на идеях, врожденных в челове¬

ческом уме. Это учение совершенно противоположно ма¬

териализму»1. Вообще идеалистические и мистические

идеи и понятия объясняются в «Словаре» так, что от¬

рицательное отношение к ним напрашивается само со¬

бой. Это видно и из того, что во втором выпуске «Кар¬

манного словаря», редактором которого был М. В. Бута-

шевич-Петрашевский, мистицизм прямо охарактеризо¬

ван как «величайшее заблуждение», которое более всего

препятствует успехам человечества. Спешнев критиковал

метафизику с ее боязнью реальности и отстаивал фило¬

софию здравого смысла.
В условиях засилья религиозной ортодоксии петра¬

шевцы необходимо должны были обратиться к критике

религии. Религиозная вера, отмечал Ф. Г. Толль, возни¬

кает «из чувства подавленности человека грубыми, но

гигантскими силами природы». Толль по-своему отметил

и социальные корни религии, указав, что они заключа¬

ются в желании людей «скрепить свои нравственные и

гражданские кодексы внешним авторитетом». Этот

внешний абсолютный авторитет—бог. Отвергая религию

как иллюзорное сознание, петрашевцы отвергли и рели¬

гиозную мораль. Они стремились разрушить авторитет;

христианской этики, видя в этом предварительное усло¬

вие воспитания подлинно нравственной личности. Есте¬

ственно, что Синод поддержал преследование петрашев¬

цев.
Человек и история. Для петрашевцев-материалистов

природа существует независимо от человека и развива¬

ется по присущим ей законам. Разум человека познает

эти законы, и человечество действует согласно им, а не

в противоречии с ними. Нашему разумению доступны и

законы общества. В понимании законов общества петра¬

шевцы опирались на старую теорию «естественного пра¬

ва», подкрепляя ее соображениями о возможности сво¬

боды и развития всех способностей человека в условиях

социалистического общежития. Назначение человека —
1	Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав

русского языка, вып. I. СПб.. 1845, с. 74.
132

наслаждение жизнью и совершенствование. Основой

общества, несомненно, являются массы трудящихся. Но

сознание масс смутно, еще не развито, масса зачастую

не способна понять свои собственные интересы, она «хо¬

чет», но «не умеет выразить»1. Социалисты, овладевая

общественной теорией, должны выразить всеобщий ин¬

терес массы трудящихсяЛПодобно Просвещению XIX в.,

социализм, по мнению Петрашевского, желает «поста¬

вить человека в правильное отношение 1) к самому се¬

бе, 2) к обществу (другим людям), 3) к целому челове¬

честву и 4) к природе»2. Наличествовала и просветитель¬

ская иллюзия о всемогуществе законодателей. Однако

не эта иллюзия определяла суть взглядов Петрашев¬

ского и петрашевцев. Они были убеждены, что общест¬

во, построенное на социалистических началах, способно

покончить с конкуренцией между людьми в обществе,

только социализм способен на место человеческого эго¬

изма поставить человеческий альтруизм. Петрашевскйй

приходил к выводу, что социалистические учения не яв¬

ляются случайной догадкой одного какого-либо выдаю¬

щегося мыслителя, что существует «историческая необ¬

ходимость их появления», что эти учения возникли как

ответ на запросы общества. В своих показаниях следст¬

венной комиссии он писал, что «социализм вообще есть

результат развития всего человечества».
' Собственно Петрашевскйй указывал на два источни¬

ка социализма. Один из них — «общее философское

воззрение», из которого социализм с необходимостью

вытекает (т. е. материализм), другой — «наблюдение

действительности» (т. е. требование самих тенденций об¬

щественного развития)3.
Петрашевцы внимательно следили не только за за¬

падноевропейской социалистической теорией,-но и за

практикой рабочего движения на Западе. Так, Народ¬

ная хартия английских чартистов, движение которых

высоко ценили К. Маркс и Ф- Энгельс, рыдвигала требо¬

вания всеобщего избирательного права для всех муж¬

чин, достигших 21 года, тайного голосования при выбо¬

рах, равных избирательных прав для всех, отмены иму¬

щественного ценза для кандидатов в члены парламента,
1	Философские и общественно-политические произведения пет¬

рашевцев, т. I, с. 606.
2	Дело петрашевцев, т. I. Л.. АН СССР, с. 91—92.
3	Там же, с. 91.
133

ежегодных выборов в парламент. Иными словами, На¬

родная хартия формулировала такие демократические

требования, которые имели значение не для одной Анг¬

лии и, естественно, находили отклик в других странах.

Несмотря на утопические и идеалистические черты сво¬

ей программы, организационную рыхлость и негибкую

тактику, движение чартистов, составившее эпоху англий¬

ского рабочего движения, оказало заметное влияние на

рабочее и социалистическое движение. За успехами и

неудачами чартистов внимательно наблюдали и в Рос¬

сии. Петрашевцы, в частности, были хорошо осведомле¬

ны об этом движении английского рабочего класса.

Идея о соединении рабочего движения с социализмом,

идея научного социализма им была чужда.
Революционное решение социального .вопроса. Пет¬

рашевцы ясно сознавали необходимость применения со¬

циалистической теории к особенным условиям России,

пытаясь обнаружить пути реализации социалистической

программы. Это чувствуется, например, в знаменитой

речи Петрашевского на банкете 7 апреля 1849 г., когда

он предложил тост «за знание действительности». Он

указал далее, что «все в нашей общественной жизни

являет следы восточной патриархальности и варварства,

что разумение народа русского еще не пробуждалось,

что мы не только как социалисты, но даже как люди,

отбросившие в сторону предрассудки и умеющие гля¬

деть в глаза истине, не можем надеяться единственно за

такие наши достоинства мгновенно возбудить к себе и к

нашим убеждениям сочувствие в массах»1. Высказанные

здесь идеи Петрашевского замечательны как со стороны

глубинного понимания русским социалистом-утопистом

необходимости творческого применения социалистичес¬

кой теории к условиям России, так и со стороны осозна¬

ния им, что связь с массами является самым надежным

средством успеха социалистического дела. Примерно эта

же мысль, но в другой форме была высказана Ф. М. Дос¬

тоевским после ареста. Отвергая попытку представить

петрашевцев чем-то вроде агентов Фурье в России, он

разъяснял, что фурьеризм является «продуктом запад¬

ного положения вещей» и применение его в России, где

нет пролетариата, бесплодно. Эти разъяснения Достоев¬

ского, хотя и сделанные во время следствия, интересны
1	Дело петрашевцев, т. I, с. 515, 520.
134

как свидетельство того, как петрашевцы понимали необ¬

ходимость разработки «своей» социалистической теории,

лучше отвечающей специфическим условиям России, чем

рецепты Фурье. А. Милюков в своих воспоминаниях о

Достоевском-петрашевце также подтверждает факт кри¬

тического отношения писателя к «некритическому» вос¬

приятию идей западноевропейского социализма. Прав¬

да, у самого Достоевского поиски «специфической» тео¬

рии вылились позднее в конценпцию почвенничества. Но

это уже другой вопрос.
То, что удалось достичь петрашевцам в обосновании

социалистической теории применительно к русским усло¬

виям, свидетельствовало о рождении новой оригиналь¬

ной школы мыслителей и социалистов.
В отличие от западноевропейских буржуазных ради¬

калов Петрашевскйй и многие его сторонники были

убеждены в том, что так называемые «политические ре¬

волюции», которые были целью западноевропейских ра¬

дикалов, являются бесплодными в социальном отноше¬

нии. Политические перемены в обществе бесполезны для

народа и даже, напротив, скорее способствуют упроче¬

нию его бесправного положения, если они не сопровож¬

даются изменениями в социальной структуре общества-
Политическая революция, целью которой является

достижение правления «представительного республикан¬

ского», может быть лишь началом социальной револю¬

ции. Эта социальная революция призвана изменить эко¬

номические отношения. Она должна покончить с част¬

ной собственностью, с крепостным правом, которые слу¬

жат прочной опорой угнетения1. Откликаясь на зани¬

мавшую всех проблему крепостного права, Петрашев-

ский требовал «прямого, безусловного освобождения

крестьян без всякого вознаграждения за то помещи¬

ка»2.
Здесь мы видим решительное расхождение русских

утопистов-социалистов со своими западноевропейскими

современниками — Фурье и Оуэном. Последние тоже

полагали, что так называемая «политическая револю-
1	Подобную же эволюцию взглядов пережили А. И. Герцен

и Н. П. Огарев. «Вера в беранжеровскую застольную революцию

была потрясена», — писал А. И. Герцен в «Былом и думах» (Гер¬

цен А. И. Былое и думы, с. 86—87).
2	Дело петрашевцев, т. I, с. 514.
135

цйя» бесполезна. Неудачи «политических революций»

были для них доказательством от противного в пользу

отказа от «политических революций» как метода об¬

щественных преобразований. Нужны коренные преобра¬

зования в социальной структуре общества, но эти изме¬

нения должны быть, по их мнению, следствием добро¬

вольного соглашения имущих с неимущими. Такое доб¬

ровольное соглашение соответствует и правильно поня¬

тым интересам имущих классов.
На эту сторону учения Фурье обратил внимание Пет¬

рашевский. «Эта система, — писал он в своих показани¬

ях следственной комиссии, — есть не только прямо сис¬

тема антиреволюционерная, т. е. противная всякому пе¬

ревороту посредством насилия, но такая, которая во¬

обще реформам политическим, т. е. перестановкам влас¬

тей всякого рода, не придает почти вовсе никакого зна¬

чения; ибо одна перестановка власти не может сама со¬

бою увеличить малого благосостояния общественного»1.
Радикально настроенные петрашевцы приходили к

мысли, что для построения социалистического общества

необходимо открытое столкновение сторон, революцион¬

ный переворот. В отличие от Фурье и фурьеристов, счи¬

тавших мирную пропаганду социалистических идей глав¬

ным средством достижения успеха, многие петрашевцы

придерживались другой точки зрения. Важнейшее усло¬

вие преобразования общества они видели в свержении

самодержавия и установлении республики. Одним из

средств к этому они считали организацию тайного ре¬

волюционного общества, продолжая, таким образом,

традицию декабристов.
«Диагноз» болезни русского общества, который сфор¬

мулировали петрашевцы, был примерно сходен с «ди¬

агнозом», который установили социалисты-утописты За¬

падной Европы: смертельная болезнь общественной сис¬

темы, построенной на эксплуатации и бесправии масс.

Но способ лечения, который предложили петрашевцы,

оказался отличным от средств, предлагавшихся их за¬

падноевропейскими единомышленниками. Многие петра¬

шевцы считали, что социальная несправедливость лик¬

видируется социальной революцией. Это было объявле¬

нием войны господствующим в России классам, само¬

державию и крепостничеству.
•	Дело петрашевцев, т. I, с. 73—74.
136

Петрашевцы начали вести революционную пропаган¬

ду среди интеллигенции, организовали библиотеку с

«подрывной» литературой в ней- Характерно, что наря¬

ду с прудоновской «Системой экономических противоре¬

чий или философией нищеты» в их библиотеке была и

«Нищета философии» Маркса, а также труд Энгельса

«Положение рабочего класса в Англии»1. Петрашевцы

подготовили и ряд документов, обращенных непосредст¬

венно к народу, к крестьянским и солдатским массам

(«Десять заповедей»; «Солдатская беседа» и др.). Сам

Петрашевскйй посещал собрания ремесленников, чтобы

проповедовать среди них свои идеи2. Он и его сторонни¬

ки предприняли также попытку создать подпольную ти¬

пографию и, что важнее всего, приступили к созданию

тайного революционного общества. Петрашевскйй уста¬

новил также связи с провинцией, рассчитывая, что со вре¬

менем члены организации в провинции, найдя себе но¬

вых сторонников, будут надежной опорой и составят

более широкую базу тайного общества. Он пытался ор¬

ганизовать снабжение провинции литературой. Петра-

шевский использовал «Карманный словарь иностранных

слов, вошедших в состав русского языка», кото¬

рый он редактировал при содействии литературного

критика Вал. Майкова, для пропаганды новых идей3. В

«Карманном словаре» Петрашевскйй популяризовал

учения Оуэна, Сен-Симона и Фурье, что для того вре¬

мени было неслыханной вещью в подцензурном издании.

При этом он пользовался языком, который для царских

цензоров оказался эзоповским. Например, разъясняя

слово «Оракул», Петрашевскйй иллюстрировал его

ссылкой на Христа, который якобы создал учение с

«целью водворения свободы и уничтожения частной

собственности»- Далее объяснялось, что это превосход¬

ное учение << не получило нормального развития». Чита¬
1	Петрашевскйй не был согласен с прудоновской апологией ро¬

ли капитала в производстве (прудоновское заимствование у А. Сми¬

та) и роли буржуазии в обществе (заимствование Прудоном у исто¬

риков Реставрации).
г О практической революционной деятельности петрашевцев см.:

Лейкина-Свирская В. Р. Революционная практика петрашевцев.—

«Исторические записки», 1954, № 47, с. 181—223.
3	«Карманный словарь иностранных слов» высоко ценил Белин¬

ский. Он отмечал, что «в русскую жизнь вошло множество иност¬

ранных понятий и идей», и советовал «запасаться им всем и каж¬

дому» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 60, 62).
137

тель, таким образом, мог прийти к мысли, что современ¬

ный ему социализм является доподлинным наследни¬

ком учения «истинного христианства». Толкование Пет-

рашевским слова «Овенизм» было еще более открытой

пропагандой социалистических идей. «Видя причину

вражды людей между собой в исключительной частной

собственности, — писал Петрашевский, — учение Овена

выдвигает вместо этого принцип взаимного содействия и

требует установления общего и притом равного участия

всех членов общества в пользовании трудами умствен¬

ной и промышленной человеческой деятельности».

Здесь хорошо виден принятый Петрашевским социа¬

листический образ мышления. Отрицание им частной

собственности и утверждение необходимости введения

общественной собственности было открытым провозгла¬

шением социалистической идеи. В «Карманном словаре»

впервые в России социализм говорит собственным голо¬

сом, хотя и на утопическом языке. Подобно некоторым

западноевропейским домарксовским социалистам, он

еще надеялся, что при известных условиях молено убе¬

дить правящие круги оказать содействие организации об¬

разцовых социалистических колоний. Подобно Огареву,

Петрашевский предпринял попытку создать (на этот

раз под Новгородом) образцовую социалистическую ко¬

лонию. Трудно сказать, было ли следствием убеждения

Петрашевского или тактическим ходом его предложение

самодержавному правительству помочь создать под Па¬

рижем фурьеристский фаланстер, выделив для этой це¬

ли 2 млн. руб., «под соответствующие проценты»1. Воз¬

можно, однако, что Петрашевский надеялся таким обра¬

зом убедить царских судей в исключительно мирном ха¬

рактере своей деятельности и тем самым добиться смяг¬

чения наказания арестованных петрашевцев2,
1	Характерно, что М. Е. Салтыков-Щедрин, принимавший учас¬

тие в 40-х годах в деятельности петрашевцев, отмечал впоследствии

невозможность осуществления социалистического идеала в условиях

мещанского общества. По его мнению, Фурье глубоко заблуждался,

«думая, что комбинированная им форма общежития может суще¬

ствовать во всякой среде, не только не рискуя быть подавленною,

но и подготовляя своим примером к восприятию новой жизни са¬

мых закоренелых профанов» (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.,

т. XVI, с. 446). Щедрин не верил в возможность молниеносного

изменения человеческой природы.
2	Вероятно, этими же соображениями смягчения участи объяс¬

няются слова Петрашевского, что, «нападая на коммунизм, как на
136

Идея восстания. Петрашевцы в своей массе Считали,

что социалистическое общество можно построить путем

преобразования современной им крепостнической Рос¬

сии. Революционно настроенные петрашевцы предпола¬

гали, что это будет достигнуто при помощи крестьянской

революции. Но полного единства взглядов по этому

принципиальному вопросу у петрашевцев не было.
В отличие от Петрашевского, который колебался по

вопросу об организации народного вооруженного вос¬

стания, Спешнев высказывался за немедленное уничто¬

жение помещичьего землевладения и крепостного права

и призывал к подготовке всенародного вооруженного

восстания. Сторонником восстания был Головинский, к

идее восстания склонялся молодой Достоевский1. Тай¬

ное общество, к созданию которого звал Спешнев, мог¬

ло, по его мнению, принять три способа действия: заго¬

вор, пропаганду и восстание. Он отдавал предпочтение

восстанию, убеждая других петрашевцев немедленно

приступить к организации центрального комитета, кото¬

рый должен заняться подготовкой восстания. В проекте

обязательной подписки для членов нового тайного об¬

щества, написанном Спешневым, один из пунктов гла¬

сил: «Я обязуюсь, не щадя себя, принять полное и от¬

крытое участие в восстании... как только могу, спо¬

спешествовать успеху восстания»2.
Спешнев, до того как он стал активным участником
доктрину, нападают на догмат основной христианства и воспреща¬

ют его внешнее обнаружение». Ср. сходное рассуждение Н. А. Мом-

белли во время следствия об отцовском характере общественных

отношений в России (см.: Дело петрашевцев, т. I, с. 222, 226). Ср.

высказывания того же Момбелли до следствия о витебском крестья¬

нине, питающемся мякиной, и о желательности питания императо¬

ра той же мякиной.
1	Колебания Петрашевского отражали, в конечном счете, осо¬

знание неготовности крестьянства к революции. Это впоследствии

вызвало возмущение Бакунина, который, встретив Петрашевского

в ссылке, обвинил его затем в преувеличенном доверии к силе «сло¬

ва» и в недооценке значения «действия». Но конкретная историче¬

ская правда оказалась, пожалуй, на стороне Петрашевского, а не

Бакунина. Он понимал, что на очереди демократические, а не не¬

посредственно социалистические преобразования. В одном письме

Рз ссылки он писал, что «разумно понимаемые интересы всей стра¬

ны» требуют одного — «положить законом пределы для безумного

самовластительства» (Архив Исторического музея. Отдел рукопис¬

ных источников, ф. 250, ед. хр. 1, л. 120).
2	Философские и общественно-политические произведения пет¬

рашевцев, т. I, с. 503.
139

движения, имел возможность близко познакомиться с

западноевропейским революционным и рабочим движе¬

нием: с 1839 по 1847 г. он был за границей (в Париже,

Вене, Дрездене), познакомился с деятельностью револю¬

ционеров, установил связи с П. Леру, В. Вейтлингом,

знал о деятельности и читал отдельные произведе¬

ния К. Маркса, в частности «Нищету философии». Все

это не могло не оказать глубокого влияния на склад его

мышления. Размышляя над неудачей восстания декаб¬

ристов, Спешнев приходил к выводу, что идея военного

переворота не оправдала себя, что следует обратиться

к широкому народному восстанию. В условиях самодер¬

жавной России самым действенным и больше всего обе¬

щающим успех был бы, по его мнению, «пугачевский

путь»1. Спешнев, как и некоторые другие петрашевцы,

опирался в этом мнении на опыт многочисленных кресть¬

янских восстаний и бунтов, о которых был хорошо осве¬

домлен. Он мечтал об общем, централизованном руково¬

дстве повсеместным вооруженным выступлением. При

этом Спешнев считал, что «социализм отнюдь не есть

новая политическая экономия», а «новая политика» (как

думали и бланкисты) - Идея о политической свободе как

условии успеха намеченных социальных преобразований

была идеей новой и чрезвычайно плодотворной.
Однако сути «политического срциализма» петрашев¬

цы не поняли. Петрашевцы не проявили глубокого ин¬

тереса к положению рабочего класса и к его будущему.

Некоторые петрашевцы (сам Петрашевский, Ханыков,

Головинский.) считали, что надеждой русских является

крестьянская община. Петрашевский полагал, что общи¬

на может быть в какой-то мере полезной для общества

будущего, и придавал в связи с этим большое значение

«организации труда в общине»2.
В целом же деятельность петрашевцев свидетельст¬

вовала о дальнейшем прогрессе в передовой русской об¬

щественной мысли. Члены кружка сознательно положили

в основу своей деятельности изучение социалистических

идей и применение их к русским условиям. Сам

М. В. Петрашевский выдвигал перед своими единомыш¬
1	Н. Г. Чернышевский в начале 60-х годов ожидал возвращения

из ссылки Спешнева, надеясь на его помощь в организации рево¬

люционных сил. К сожалению, сотрудничества не получилось: над¬

ломленный ссылкой Спешнев ушел в «личную жизнь».
2	Дело петрашевцев, т. I, с. 82.
140

ленниками задачу «стать во главе разумного движения

в народе русском». Следовало, по его мнению, объеди¬

нить, «во-первых, социалистов вообще, и потом людей

передовых мнений»1. Круг людей, поддерживавших ос¬

вободительные идеи и считавших возможным примене¬

ние социалистических идей к развитию русского обще¬

ства, был еще невелик, но он возрастал. Это сознавали

и сами петрашевцы.
12.	Поиски научных оснований социализма.
В.	А. Милютин и В. Н. Майков
Белинский и Милютин. В литературе не раз отмеча¬

лись расхождения между Белинским и петрашевцами.

Причиной этих расхождений было отчасти неполное

знание Белинским деятельности петрашевцев. О пред¬

принятых петрашевцами шагах по организации практи¬

ческой революционной деятельности Белинский знал

очень мало. И тем не менее Белинский со свойственной

ему прозорливостью подметил известную абстрактность

социалистических представлений тех петрашевцев, взгля¬

ды которых он знал достаточно хорошо. Абстрактность

не могла импонировать ему, всегда требовавшему более

тесной связи между идейными убеждениями и насущны¬

ми задачами демократических преобразований в стране,

большего понимания общенародных, общенациональных

демократических чаяний. Из молодых теоретиков, кото¬

рые примыкали к движению петрашевцев, Белйнскому в

особенности пришелся по душе В. А. Милютин (1826—

1859). «Теперь, — писал он Боткину, — есть еще в Пет¬

рограде молодой человек Милютин. Он занимается со-

namore и специально политическою экономиею. Из его

статьи о Мальтусе ты мог видеть, что он следит за на¬

укою и что его направление дельное и совершенно гу¬

манное, без прекраснодушия»2- Сам Белинский непо¬

средственно политической экономией не занимался, но

значение ее для понимания циркуляции общественного

механизма, а следовательно, и для понимания законов

истории понимал хорошо. Он привлек Милютина в жур¬
1	Дело петрашевцев, т. I, с. 28—29. «Наш маленький кружок,

сосредоточившийся вокруг Петрашевского в конце 40-х годов, — пи¬

сал петрашевец Д. Д. Ахшарумов, — носил в себе зерно всех реформ

60-х годов» (там же, с. 57).
2	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 408.
141

нал «Отечественные записки». Последний предпринял

попытку с помощью аргументов политической экономии

обосновать социалистическое решение общественных

проблем1. Милютин, как несколько позднее и Черны¬

шевский, понял, что теоретическое обоснование социа¬

лизма невозможно без анализа законов товарного про¬

изводства в его капиталистической форме, поскольку со¬

циализм неизбежно должен или принять эти законы,

или отвергнуть их. Сравнивая взгляды Милютина и Чер¬

нышевского, можно признать, что их подход к полити¬

ческой экономии одинаков, они исходят из интересов

демократических масс, хотя степень теоретической зре¬

лости взглядов различна. Анализ западноевропейских

капиталистических отношений, прогнозы относительно

возможных тенденций развития крепостнической эконо¬

мики уже в 40-е годы не были чужды и официальной на¬

уке, представители которой предлагали свое теоретичес¬

кое оправдание самодержавно-крепостнической полити¬

ке. Так, известный интерес для понимания официозной

точки зрения имеет статья николаевского министра фи¬

нансов Е. Ф. Канкрина «Экономия человеческих об¬

ществ и состояние финансов»2. На углубление социаль¬

ных противоречий в Западной Европе указывал С. И-Ба¬

рановский в статье обзорного характера «Роскошь и ни¬

щета в Западной Европе»3.
Основные идеи Милютина отличались как от дово¬

дов первых, так и от аргументации вторых. Как и Бе¬

линский, Милютин возражает против славянофильской

идеализации патриархально-общинной деревни, против

безудержного поношения славянофилами «безбожного»

Запада. Общественные преобразования в России необ¬

ходимы. Милютин защищал при этом идею «ассоциа¬

ции». Милютинская ассоциация предусматривала для

крестьян «очень широкие права на пользование зем¬

лей, но сам предмет собственности — земля должна ос¬

таваться единой и неделимой». По смыслу предложений

Милютина земля должна была быть передана в1 общена¬

циональную собственность, а не оставаться в частной или

даже в местной, общинной собственности, хотя местное
1	См.: «Современник», 1847, т. V, отд. III, октябрь; т. VI,

отд. Ill, ноябрь и декабрь; Милютин В. А. Избранные произведе¬

ния. М., 1946.
2	См.: Библиотека для чтения, 1848, с. 75—77.
3	См.: «Современник», 1846, т. 43.
142

владение землей должно осуществляться общиной. Ми¬

лютин, как и Белинский, видел в Западной Европе то,

чего не хотели или не могли видеть славянофилы, —

рождение новых общественных сил. Эти силы, по его

мнению, добьются в конце концов переустройства об¬

щества на новых началах. Он верно заметил, что славя¬

нофилы со своим патриархальным складом мышления и

консервативными установками не в состоянии понять,

что борьба классов на Западе «есть признак не распа¬

дения, а жизни, что она показывает не гнилость общест¬

ва, а, напротив, его зрелость, его свежесть, его силу»1.

Поэтому, с точки зрения Милютина, и теории, отражаю¬

щие в общественной науке эту борьбу классов, вовсе не

являются теориями, «с которыми можно обходиться без

церемоний, ничем не стесняясь»- Критикуя Бутовского,

Милютин писал, что социалистические идеи «приобрета¬

ют с каждым днем новых последователей, поддержива¬

ются людьми учеными и даровитыми», а вовсе не явля¬

ются бредом больного воображения, как доказывали не

слишком разборчивые в средствах полемики противники

социалистических идей. В целом Милютин придерживал¬

ся той точки зрения, что «развитие идей соответствует

развитию самой жизни» и появление тех или иных но¬

вых взглядов, порой резко расходящихся с общеприня¬

тыми, детерминировано изменениями в общественных

отношениях.
В своих произведениях «Пролетарии и пауперизм в

Англии и Франции», «Мальтус и его противники», «Об¬

зор различных мнений об отношениях производитель¬

ности к развитию народонаселения», в трех статьях о

книге Александра Бутовского «Опыт о народном хозяй¬

стве или о началах политической экономии» и других

трудах талантливый мыслитель глубоко анализирует

распространенные теоретические доводы буржуазно-ли¬

беральной школы в защиту капитализма как обществен¬

ной системы. Основной довод апологетов вульгарной

буржуазной политической экономии (Мальтуса, Сэя и

др.) о капитализме как устойчивой и жизнеспособной

социальной системе им был решительно отвергнут.
Политико-экономические основания социализма.

Подход Милютина к политической экономии был иным.

Он стремился к сопоставлению политэкономии и социа-
1 Милютин В. А. Избранные произведения. М., 1946, с. 162.
143

лизма в обосновании логической связи между ними и

действительностью1. Это видно уже из критики Милю¬

тиным Мальтуса. Милютин считал, что теория Мальтуса,

столь импонировавшая буржуазному «здравому смыс¬

лу», в частности, печально знаменитый закон о народо¬

населении, которое, якобы, увеличивается в геометри¬

ческой прогрессии сравнительно со средствами к жизни,

растущими лишь в арифметической прогрессии, является

чисто спекулятивным построением. Его невозможно под¬

твердить ни экспериментом, ни какими-либо фактами.

Мы полагаем, что утверждение Милютина относительно

мальтусовской теории, которая, по его словам, находит¬

ся в «открытом противоречии как с философской мыс¬

лью об единстве и разумности законов природы, так

и с религиозным верованием в благость и мудрость Про¬

видения, управляющего миром», в своей второй части

было вызвано тактическими соображениями. Милютин

был атеистом, который ни во что не ставил «благость и

мудрость Провидения». Но он допускал возможность

того, что теория Мальтуса могла быть взята на воору¬

жение официальными идеологами и в России. Защитник

интересов масс, он пытался поэтому использовать офи¬

циально-религиозную ортодоксию против Мальтуса —

прием, который в тех условиях мог маскировать его

собственную социалистическую направленность мысли.
Он высказывается и<в том смысле, что ценит высоко

«рассуждения о философских основаниях общественной

жизни и о средствах для исцеления язв современного

устройства». Подобно «борьбе интересов» в обществен¬

ной жизни, рассуждал Милютин, возникновение социа¬

листических идей является началом эпохи перелома и

кризиса для общественных наук и особенно для полити¬

ческой экономии2. Эта важная мысль русского мыслите¬

ля получила в дальнейшем свое развитие в трудах

Н. Г. Чернышевского, который попытался создать цель¬

ную теорию «политической экономии трудящихся». Со¬

циалистическая теория будет неотразима, писал со своей

стороны Милютин, если социалисты сумеют привести

свои взгляды в соответствие с действительностью и ее

законами. Вопрос, следовательно, заключается в том,

что понимать под «действительностью и ее законами»3.
1	См.: «Современник», 1847, № 9—10, с. 56, 82; № 11, с. 14.
2	См.: Милютин В. А. Избранные произведения, с. 162.
8 «Современник^, 1847, т. б, с. 86.
№

Милютин приходит к выводу, что социалистические

утопии основываются на верной философской посылке,

гласящей, что «действительность представляет нам по¬

степенное осуществление идеала, точно так же, как со

своей стороны идеал представляет нам только предвиде¬

ние будущей действительности»1. Эта глубокая мысль

Милютина не является для него случайной обмолвкой.

Дело в том, что «постепенное осуществление идеала»

должна объяснить «положительная и точная наука»—

«философия истории». Благодаря ей может быть достиг¬

нуто «не мистическое, но рациональное предвидение бу¬

дущих фактов»2. Научная философия истории снимает

тот бросающийся многим в глаза дух прожектерства,

который вредит социалистическим теориям на Западе.

Некоторые из них заметно покушаются на саму действи¬

тельность, нисколько не принимая ее в соображения при

построении своих теорий8. Отсюда Милютин делал вы¬

вод, что этим теориям недостает «характера рациональ¬

ного и положительного». Упрек западноевропейским со-

циалистам-утопистам в недостатке «рационального и по¬

ложительного» в их учениях можно расценивать как при¬

знание того, что эти учения еще не стали наукой. Но и

Милютин остался в целом в кругу представлений истори¬

ческого идеализма, несмотря на отчетливо выраженную

материалистическую тенденцию в его взглядах. Эта тен¬

денция могла быть и была весьма содержательной в фи¬

лософском отношении. Милютин, например, понимал,

точнее сказать, догадывался, что для «философии истории»

небезразлично отношение к двум основным формам об¬

щественного развития — эволюционной и революционной

(скачкообразной). Но сам он не считал революционную

форму развития общеобязательной. Скорее, по его мне¬

нию, более общеобязательной является строгая последо¬

вательность эволюции. Милютин признавал, что в це¬

лом многочисленные проекты западноевропейских со¬

циалистов нельзя не признать за утопии. Их рецептами

«человечество, вопреки надеждам фурьеристов, может

весьма легко и не воспользоваться». Но нельзя не видеть,

рассуждает далее Милютин, что утопия утопии рознь. Уто¬

пия может быть «мистической и субъективной», но мо¬
1	«Современник», 1847, т. 6, с. 152.
2	Милютин В. А. Избранные произведения, с. 348.
3	См. там же, с. 349.
jfp Малицин В. 4-
145

жет быть и «научной и объективной». Утопическая про¬

гностика является естественной функцией человеческо¬

го мышления. Подобно тому как в науке одним из

средств ее движения вперед являются гипотезы, в об¬

ществе не было бы развития, не было бы прогресса без

«идеальной утопии». Утопия есть «предвидение будущей

действительности». Милютин трактует таким образом

утопию очень широко—как всякое представление о бу¬

дущем и о возможных тенденциях развития настоящего.

Он видел в «идеальной утопии» своего рода модель об¬

щества будущего. Общественное развитие внесет в эту

модель свои коррективы, но это нисколько не отменяет

необходимость существования самой предварительной

модели. Значение такого рода общественных моделей

еще более увеличится, когда наука общественная, развив

свои основания, предоставит человеку взамен утрачива¬

емых им иллюзий недоступную для него в настоящее

время возможность рационального предвидения предсто¬

ящих видоизменений»* (курсив мой. — В. М.).
Милютин был убежден, что противоречие между не¬

разумными экономическими отношениями и уже достиг¬

нутым общественной наукой разумным пониманием воз¬

можных экономических отношений должно рано или

поздно исчезнуть. Это свое убеждение он подкреплял

аргументами «от философии», в частности от Гегеля, хо¬

тя он и не пришёл к этому убеждению только благода¬

ря Гегелю.
В отличие от Белинского, Милютин не трактовал ге¬

гелевское положение как оправдание необходимости при¬

мирения с неразумной по всем признакам действитель¬

ностью. Он понимал ее так, что противоречия между тре¬

бованиями разума и бытия разрешаются на пути исчез¬

новения тех неразумных явлений, которые не имеют «в

себе внутреннего оправдания»2. Он, таким образом, при¬

нимал гегелевскую формулу не в качестве философского

оправдания существования неразумной действительнос¬

ти, как это случилось с Белинским, а в другом ее каче¬

стве—как философское обоснование необходимости ис¬

чезновения неразумных общественных явлений. Мы осо¬

бо отмечаем тот факт близости милютинской трактовки
1	Милютин В. А. Избранные произведения, с. 383.
2	Там же, с. 73.
щ

герценовскому разъяснению подлинного смысла гегелев¬

ской формулы Белинскому и Бакунину.
Не исключено, что новая трактовка гегелевской фор¬

мулы в какой-то мере подсказана Милютину самим же

Белинским, который до конца своих дней и устно, и в пе¬

чатных работах не уставал проповедовать всем и каждо¬

му величайшие теоретические достоинства исторического

взгляда на действительность. Историзм как необходимое

требование подхода к предмету любой науки виден и в

трактовке В. А. Милютиным политической экономии. Он,

в частности, указывал, что социалисты-утописты рас¬

сматривают предмет политической экономии глубже,

чем представители апологетической, по отношению к бур¬

жуазии, политической экономии. Он видел и признавал

большой шаг вперед, сделанный представителями клас¬

сического утопического социализма (Сен-Симон, Оуэн,

Фурье) сравнительно с представителями классической

политической экономии (Смит, Д. Рикардо). Главное от¬

личие, по Милютину, заключается в том, что социалисты

видят в политической экономии науку о благосостоянии

«всего человечества», а не науку о богатстве и обогаще¬

нии его меньшинства, к чему приходит буржуазная по¬

литическая экономия. Политическая экономия должна

из науки благосостояния одного класса превратиться в

науку благосостояния всех классов. В первую очередь,

она должна быть теоретическим инструментом повыше¬

ния благосостояния масс, а не теоретическим руковод¬

ством для наживы класса капиталистов.
Научная в своей основе политическая экономия, по

словам Милютина, «должна руководить человечеством в

его постоянном стремлении к развитию своего матери¬

ального благосостояния, должна указывать людям пря¬

мой путь, который должен привести их к этой цели и на¬

учить их тем средствам, с помощью которых они могут

удалить препятствия, встречаемые на этом пути». Выска¬

занные в самой общей форме данные положения не мо¬

гут быть признаны оригинальными в том смысле, что

примерно сходные мысли были высказаны и до Милюти¬

на представителями критически-утопического социализ¬

ма на Западе, а также видными представителями поли¬

тической экономии в России (Пестель, Тургенев, в ка-

кой-то мере Шторх).
Ценность положений Милютина заключается в том,

что они выражали существенно новые аспекты теорети¬
10*
147

ческих убеждений. Милютин недвусмысленно говорил

о принципиальном отличии социалистической теории

от буржуазной политической экономии. Буржуазная по¬

литическая экономия имела в виду не человека, а вещь,

она была всецело ослеплена призраком богатства, за¬

быв, что богатство—средство удовлетворения человече¬

ских потребностей. Милютин, конечно, понимал, что

о судьбе и счастье людей можно заботиться различно. Он

видел, что признание принципа частной собственности

определяющим принципом в общественных отношениях

между людьми неизбежно ведет к тому, что индивиду¬

ализм становится мерой общественного поведения лю¬

дей. Милютин не отвергал индивидуализма в его «благо¬

творном» для развития личности виде, но отвергал «од¬

носторонний» классовый эгоизм буржуа.
Мы не имеем намерения отождествлять милютинское

понимание «разумного индивидуализма» с «разумным

эгоизмом» Н. Г. Чернышевского, но тем не менее вправе

указать нечто общее. С точки зрения Милютина, задача

заключается в том, чтобы, руководствуясь требованиями

общественной науки, «найти средства для примирения

двух равно необходимых начал: индивидуализма и об-

щинности», т. е. сочетания интересов личности и массы,

человека и коллектива на основе принципов социализма.

При всем своем глубоком уважении к западноевропей¬

ской социалистической теории Милютин понимал, что

самым уязвимым местом философских убеждений со¬

циалистов был их идеализм, недостаток, как он писал,

реализма в подходе к общественным явлениям. Между

тем человек не обладает способностью «принять по про¬

изволу устройство общественных отношений». Историче¬

ский волюнтаризм отвергается им самым безоговороч¬

ным образом. Идеализм социалистической теории Милю¬

тин связывал с ошибочным пониманием ее носителями

места и значения исторической необходимости в разви¬

тии общества. Вне выяснения соотношения необходимос¬

ти и случайности в историческом процессе невозможно

строгое, научное понимание общества. Поэтому социа¬

листические учения «по своей нетвердости и незрелости

не представляют еще достаточного удовлетворения по¬

требностям общества и науки»1. Нужна настоящая «фи¬

лософия действительности», т. е. наука об обществе. Ис¬
1 Милютин В. А. Избранные произведения, с. 40.
148

ходный методологический принцип, который Милютин

пытался положить в основу своей трактовки социальной

философии, — принцип материалистический. «Содержа¬

ние каждой науки, — рассуждает он, — не дается а

priori, а вырабатывается самой жизнью. Потому чего

не было в действительности, того, и конечно, не могло

быть в науке»1. Но каковы основные параметры этой на¬

уки об обществе? Отвечая на этот вопрос, Милютин

предпринял попытку синтезировать точку зрения антро¬

пологического материализма и метода точных наук, «ос¬

нованных на наблюдении и опыте».
Милютин высказывал убеждение, что лишь при этом

условии возможна объективная общественная наука, а

«не произвольные и субъективные абстракции». Объек¬

тивность в сочетании с другим качеством науки — точ¬

ностью ее категорий и понятий—способна привести к от¬

крытию законов развития и человека, и общества.
Тот факт, что современное Милютину западноевро¬

пейское общество запуталось в безысходных «экономи¬

ческих противоречиях»,—не вызывал у него ни малей¬

ших сомнений. Главная причина этих «экономических

противоречий», являющихся основным тормозом обще¬

ственного прогресса и любой попытки улучшения матери¬

ального благосостояния масс, заключается в самом су¬

ществовании частной собственности и необходимо со¬

путствующей ей системы промышленной и торговой кон¬

куренции. В современной экономической жизни, конста¬

тировал Милютин, господствует принцип laissez-faire,

принцип «свободы», при котором труд поставлен в не¬

выгодное положение к капиталу. Здесь, таким образом,

сразу же проглядывает и сила, и слабость взглядов Ми¬

лютина, согласно которым капитал оказывается такой

же «производительной силой», как и труд. Это дань

смитовской политэкономии. Н. Г. Чернышевский прямо

отказывает капиталисту в праве называть себя произ¬

водителем. В. А. Милютин еще разделяет иллюзию бур¬

жуазной политической экономии о «производительном»

капиталисте. Невыгодное положение, в которое постав¬

лен труд при системе «свободной» конкуренции, являет¬

ся, как полагал Милютин, основной причиной борьбы

между классами производителей. Капиталист для него

еще не производитель. Он видел прогрессирующую ни-
1 Мимотин В. А. Избранные произведения, с. 279—280.
149

Щету рабочего класса, моральную деградацию масс. Ми¬

лютин указывал и на огромную опасность этого «зла»

для общества, ибо общество тем самым носит в самом

себе зародыш будущего уничтожения. Но он еще наде¬

ется на постепенное торжество «гармонии мира и зако¬

нов правды». Идея экспроприации класса частных соб¬

ственников, ставшая впоследствии краеугольной идеей

для социалистической «теории трудящихся» Н. Г. Черны¬

шевского, еще чужда В. А. Милютину. Он еще верит в

тот «социалистический» рецепт ликвидации классовых

противоречий, который имел такую популярность в уто-

пическо-социалистическом движении Западной Европы.
Милютин, следовательно, еще допускал возможность

примирения классовых интересов буржуа и пролетариев,

он видел их противоречия, но не видел между ними

антагонизмов*. Но бесспорно и то, что иллюзии относи¬

тельно сотрудничества между капиталистами и «работ¬

никами» были возможны у Милютина и потому, что в

самой России при крепостнических формах хозяйствова¬

ния противоречия между рабочим и капиталистом на¬

ходились в зачаточной форме и еще не достигли такой

степени, чтобы развеять эту иллюзию в прах. Если не

разрешением всех общественных зол, то во всяком слу¬

чае лучшим в создавшихся общественных условиях сред¬

ством является хорошо известная и по другим образцам

«организация труда», которая «водворит со временем

мир и гармонию там, где мы видим теперь только не¬

примиримую борьбу и глубокий разлад всех основных

стихий общественной деятельности». Милютин не раз

высказывался в том смысле, что метод убеждения всех

в общем благе и вмешательство государственной власти

в споры между различными социальными группами

(классовый источник государственной власти не был ему

достаточно ясен) являются достаточно действенными

средствами преобразования общества. Он таким образом

принимал на веру и некоторые излюбленные мотивы за¬

падноевропейских домарксовых социалистов. Нельзя не

видеть в этих словах Милютина довольно точную харак¬

теристику настроений и убеждений западноевропейского

социализма 40-х годов. Обращает на себя внимание и то

обстоятельство, что все основные труды Милютина по¬

священы проблемам западноевропейского общественно¬
1 См.: Милютин В. А. Избранные произведения, с. 353—354.
150

го развития и выражают в основном отношение русско¬

го мыслителя к основным течениям западноевропейской

социалистической мысли. В николаевскую эпоху это

был самый верный способ говорить и о русских делах,

ибо прямое высказывание своего мнения о тех же пред¬

метах на преимущественно русском материале было де¬

лом почти невозможным. К тому же Милютин именно

благодаря оперированию с западноевропейским мате¬

риалом, имея дело с развитыми отношениями классов

уже сложившегося в Западной Европе капиталистиче¬

ского общества, а также с отражением классовых отно¬

шений в области теории, мог с большей основатель¬

ностью смотреть на русскую предпосылку буржуазных

отношений — крепостническое общество и самодержав¬

но-бюрократическую политическую надстройку.
«Новая социальная философия» В. Н. Майкова.

Демократический дух подхода к общественным пробле¬

мам характерен для современника В. А. Милютина, од¬

ного из замечательных людей 40-х годов В. Н. Майкова,

яркого деятеля западничества. В русской публицистике

он был одним из зачинателей открытой полемики против

славянофилов. Майков шел к социализму от философии

истории. Он исходил из того, что историю общества сле¬

дует рассматривать как процесс постепенного развития

народов. Только безудержный субъективизм, положенный

в основу философского воззрения, способен смотреть на

историю как на сборник биографий выдающихся лич¬

ностей.
Что же такое история народов в действительности?

По Майкову — это непрерывный процесс борьбы между

общечеловеческим содержанием, имеющимся в истории

каждого народа, и его узконациональными свойствами.

Это, в сущности, проблема соотношения национального

и интернационального. Все, что есть ценного и значитель¬

ного в каждом народе и нации, имеет достоинство обще¬

человеческого, все, что есть ограниченного, косного и ме¬

лочного, относится к области национальных свойств. По¬

этому вопрос о совершенстве рода человеческого может

быть решен только на пути преодоления узконациональ¬

ного, сближения всех народов друг с другом. В этом и

состоит цель мировой истории, ее диалектическая теле¬

ология. Характерно, что даже вопрос о роли великих лю¬

дей в истории Майков рассматривал все с той же точки

зрения — преодоления узконационального: великие лю-
т

ди преодолевают национальную ограниченность и дости¬

гают высот общечеловеческого понимания задач и воз¬

можностей своего народа и нации. Славянофильская ве¬

ра в неизменность и разумность национальных ти¬

пов— патент на анахроническое понимание исто¬

рии.
Но философия истории, по Майкову, не сводится

только к разрешению противоречий между этими двумя

началами. Есть и другая группа противоречий. Если в

истории в целом идет борьба между общечеловеческим и

национальным, то внутри каждого народа и нации идет

социальная борьба, борьба за материальные интересы.

При этом каждый действует «в пользу того класса, к ко¬

торому он принадлежит». Именно этот род исторических

и общественных противоречий привел в конце концов к

крушению феодализма в Западной Европе, где матери¬

ализм и просвещение сначала сокрушали феодально¬

клерикальную идеологию, а затем массы, воодушевлен¬

ные новыми идеями, сокрушили феодально-клерикаль¬

ные общественные институты. Таким путем и осуществ¬

ляется общественный прогресс.
В Западной Европе работа сокрушения старых поряд¬

ков закончилась полным успехом. Когда речь шла о со¬

крушении старого, все были согласны в том, что надо

сделать и как делать. Но теперь встал другой, более

трудный вопрос — что и как созидать? Этот вопрос еще

больше подчеркивает общественное значение научной

философии истории. В статье «Общественные науки в

России» Майков прямо говорил, например, что теории

величайших умов Германии не удовлетворяют требова¬

ниям научной деятельности, ибо полагают возможным

чистое мышление вне опыта. В итоге в той или иной сте¬

пени в их концепциях чувствуется неизбежное влияние

мистицизма. Обозревая современные ему попытки по¬

строить «философию общества», Майков приходит к вы¬

воду, что интересы научного познания действительности

с необходимостью требуют отвергнуть как «спекуляции

немецкой науки», .так и эмпиризм английской социаль¬

ной философии, так равным образом и «поверхностную

эффективность французов». Историческое развитие чело¬

вечества необходимо приводит к отказу от романтиче¬

ского идеализма и мистицизма, к «разумному призна¬

нию действительности как единственной сферы деятель-
15?

ности, к которой влекут человека требований й способ¬

ности его природы»1.
Такое «разумное признание действительности» дол¬

жно быть исходным пунктом при создании «философии

общества», «социальной философии». При этом Майков,

еще не употребляющий понятия «социология», введенно¬

го О. Контом, отвергает контистскую «позитивную фи¬

лософию», и главным образом потому, что решительно

не согласен с методом позитивного эмпиризма, который

он характеризует как «бездумное разложение частей без

уразумения их взаимных отношений»2. Наука, в том чис¬

ле и общественная наука, по Майкову, не может доволь¬

ствоваться каким-либо односторонним, преподносимым

в качестве абсолютного откровения методом. Она долж¬

на быть органическим единством анализа и синтеза. Мно¬

гие беды и ошибки научного мышления происходили

как раз из-за разрушения этих неразъединенных сторон

научного метода исследования. Для общественной науки,

по мнению Майкова, особое значение представляет син¬

тез, «имеющий целью познание жизни в общей связи яв¬

лений и определение частей по значению их в целом».

При этом Майков несколько по-славянофильски пытался

подкрепить свою точку зрения ссылкой на специфические

положительные качества русского ума, который в потен¬

ции по своему складу является умом научным: «Гармо¬

ния аналитического воззрения с синтетическим, строгая

простота выражения и энергетическая смелость — вот от¬

личительнейшие достоинства русского ума»3. В этом на¬

шла свое выражение общая для некоторых деятелей 40-х

годов, в том числе петрашевцев и Белинского, идея о

необходимости приспособления социализма к русским

условиям и о возможности быстрого усвоения новой со¬

циальной философии русским умом. Майков полагает,

что указанные им аналитико-синтезирующие качества

русского ума могут способствовать «достижению цели»,

т. е. созданию стройной, согласованной системы общест¬

венной жизни и общественной науки. Иными словами,

каждая из многочисленной семьи общественных наук

(Майков предпринимает и попытку классификации на¬

ук)—география, политическая экономия, право, педаго¬
1	Майков В. Н. Критические опыты, т. II. СПб., с. 98.
2	Там же, с. 88.
*	Майков В. Н. Критические опыты, т. III, с. 193—194.
153

гика, статистика и др.—должна занять свое место в

обосновании «разумных» путей общественного развития.

Он, как и Милютин, пытался связать основные вопросы

понимания закономерностей развития общества с мате¬

риалистически толкуемой антропологией. Общество —

форма бытия человека. Значит, бессмысленно рассмат¬

ривать их состояние порознь. Майков решительно защи¬

щает ту идею, что при отсутствии благосостояния эко¬

номического невозможно и нравственное здоровье чело¬

века.
Майков прожил сравнительно немного, чтобы уста¬

навливать этапы его идейной эволюции. Тем не менее

можно заметить, что он в своем понимании основных за¬

кономерностей развития общества пережил все же за¬

метную эволюцию от исповедания воззрений представи¬

телей классической политической экономии к трактовке

проблем общественных отношений в духе, близком к

воззрениям социалистов-утопистов. Уравнительно-ком¬

мунистическое требование «равенства имуществ» как

единственно возможный выход из противоречий общест¬

венной действительности Майковым отвергается. Более

того, он считал, что «неравенство имуществ должно быть

допущено в обществе». Майков в статье «Об отношении

производительности к распределению богатств», написан¬

ной раньше статьи Милютина, заметил, что ни равенст¬

во имуществ, ни распределение по способностям к тру¬

ду не только не решают проблему социальной справед¬

ливости, но, напротив, таят в себе еще большие бедствия.

Эти «бедствия», по мнению Майкова, неизбежны имен¬

но потому, что только при системе «неравенства иму¬

ществ» возможно сохранить и развить «святыню челове¬

ческой мощности». Бесспорно, Майков полемизирует

здесь и с западноевропейскими представителями урав¬

нительного коммунизма, и с социалистами («распреде¬

ление богатств по способности и труду»). Но позитивная

программа, как она рисовалась Майкову, оказалась про¬

граммой «примирения» интересов труда и капитала. Не¬

равенство в имущественном положении является, по мне¬

нию Майкова, «необходимым рычагом экономической

деятельности». Старая теоретическая идея буржуазной

политэкономии — равнозначность труда и капитала —

еще довлеет над Майковым. Она определяет многое в

его построениях, в том числе предполагаемые им меры

выхода из социальных противоречий, ликвидации клас¬
154

совой борьбы в буржуазном обществе, которую он ви¬

дит. Он, «продолжая Смита», еще надеется на установ¬

ление «равновесия между интересами хозяев, капитали¬

стов и работников» путем обоюдоприемлемого соглаше¬

ния. Майков в работе «Об отношении производительности

к распределению богатств» (1842) выражает надежду,

что силой, способной устранить борьбу и установить гар¬

монию между капиталистами и рабочими, явится госу¬

дарство. При этом государство, по мнению Майкова,

должно исходить из концепции «равной доли» труда

и капитала в производстве и в распределении богатств,

отменив «ущемление труда капиталом при распределе¬

нии .богатств»1. Майков отвергает луиблановские рецеп¬

ты, расписанные в его «Организации труда», но взамен

предлагает лишь новый утопическо-акционерный проект,

согласно которому каждое лицо, капитал которого иг¬

рает какую-либо роль в производстве, получает дивиденд.

Он полагает, что посредством предлагаемого им решения,

которое кажется ему основанным на материалистиче¬

ском представлении об интересах людей, «человечество

может дойти до такого состояния, когда эгоизм переста¬

нет управлять действием людей, уступив место «чувству

всеобщего братства». Свои взгляды он признает утопи¬

ческими, но считает, что современная ему эпоха и долж¬

на быть «эпохою утопии (принимая это слово в его пер¬

воначальном, разумном значении), иначе человечество

утратило бы всю энергию живых стремлений и осталось

бы без ответа на призывы бытия».
Трудно сказать, как развились бы представления

Майкова, если бы его общественная деятельность и

жизнь не оборвалась так рано2. Но и то, что удалось ему

сделать, — свидетельство напряженной работы мысли

в утопическо-социалистическом направлении.
1	Ср. воззрение Н. Г. Чернышевского, который критикует идею
о	буржуазном государстве как арбитре между рабочими и капи¬

талистами, считая, что оно всегда будет на стороне капиталистов.
2	Ив. Иванов утверждал, что Маркс повлиял и на Майкова,

и на Милютина: «Милютин и Майков усвоили это учение». Доказа¬

тельств этого тезиса он не приводил (за исключением указания

на «марксистскую» критику Милютиным Сисмонди), а выражен¬

ное в столь категорической форме его высказывание носит характер

явного преувеличения (см.: Иванов Ив. История русской критики.

СПб., 1898, с. 303). Однако указание на знакомство Милютина

и Майкова с ранними трудами Маркса заслуживает внимания.
155

Появление российского «рабочего вопроса». 1848 год
прозвучал как своего рода «мене, текел, фарес» для

буржуазных, феодально-клерикальных и самодержавно¬

крепостнических режимов. Появление в качестве самосто¬

ятельной политической силы рабочего класса переверну¬

ло все устоявшиеся после 1789—1793 гг. представления

о механике социальной и политической борьбы.
Деятельность петрашевцев совпала с появлением в

России «рабочего вопроса». До этого как передовые дея¬

тели, так и самодержавное правительство игнорировали

рабочих как влиятельную социальную силу. Переоцен¬

ка социальных отношений имела свои объективные осно¬

вания. Изменению мнения о «рабочем вопросе» способст¬

вовало быстрое развитие промышленности. Государ¬

ственная необходимость толкала самодержавие на меры

поддержки российской промышленности. Так, в 1840 г.,

обеспокоенное низкой производительностью труда, пра¬

вительство издало указ, разрешающий заводчикам и

фабрикантам набирать «свободно» рабочую силу и из¬

бавляться от так называемых посессионных рабочих. «В

России, — отмечал Ф. Энгельс в статье «Движения
1847	года», — развитие промышленности идет гигант¬

скими шагами»1. Имея в виду так называемые киселев-

ские реформы, он отмечал, что крепостное право под¬

вергается ограничениям, а это неизбежно влечет за со¬

бой ослабление дворянства и «создание класса свобод¬

ных крестьян»2. В этих условиях внимание к событиям

на Западе было естественным.
Важные политические новости в 1848 г. обсужда¬

лись почти открыто3. «Франция, — писал Салтыков-Щед¬
1	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 468. Эта оценка вносит

серьезные коррективы в представление о бурном развитии русской

промышленности только после 1861 г. (см.: Современная научно-

техническая революция, изд. 2. М., 1970, с. 82. Здесь утверждается,

что промышленный переворот в стране «начался после окончания

Крымской войны»). Как раз одной из причин реформы 1861 г. бы¬

ло развитие промышленности до 1861 г. Реформа лишь сняла пре¬

поны этому развитию. В современной литературе существуют раз¬

ные мнения о соотношении промышленного переворота в Европе

и промышленного переворота в России, но, кажется, никто не да¬

тирует его временем ранее 30-х годов XIX в.
2	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 468. Снизу в это время

все настойчивее раздаются требования социальной справедливости.

Как ,]!)аз к 1847 г. относится распространение прокламаций с тре¬

бованиями о справедливом разделе земли и урожая (Архив Истори¬

ческого музея. Отдел рукописных источников, ф. 342).
*	См.: «Литературное наследство», 1956, т. 63, с. 165.
156

рин, — казалась страною чудес»1. Льстивым рассужде¬

нием рептильной прессы, вроде булгаринской «Северной

пчелы» о «неколебимости русского колосса», никто не

придавал значения. После революции во Франции в Рос¬

сию все более активно стала переправляться из-за границы

нелегальная литература антимонархического, рес¬

публиканского и антикрепостнического характера,

в особенности в Польшу, на Украину, в Прибалтийские

губернии2. Небезынтересен документ неизвестного

кружка на юге России «Русскому православному наро¬

ду от благомыслящих соотечественников воззвание». В

нем было сказано: «Все просвещенные народы сброси¬

ли уже с себя тяжкое иго, теперь до нас доходит очередь

сделаться, подобно им, свободными и счастливыми»3.

Всегда опасавшееся установления связей между револю¬

ционно настроенной интеллигенцией и народом, самодер¬

жавие жестоко преследовало всех, кто стремился в ка-

кой-то мере установить связи с рабочими государствен¬

ных и частных фабрик и заводов. Можно сказать, что

правящие круги, которых всегда преследовал страх пе¬

ред переворотом и которым везде чудилась зарожда¬

ющаяся крамола, гораздо острее и раньше поняли опас¬

ность установления контакта между революционно на¬

строенной интеллигенцией и рабочими, чем революцион¬

но настроенная интеллигенция поняла необходимость та¬

кого контакта. И дело здесь не в «прозорливости» цар¬

ского правительства. «Работные люди», «рабочий люд»,

«работники», рабочие всегда были для правительства

самым беспокойным элементом, особо восприимчивым к

революционной агитации и пропаганде, спаянным креп¬

кой рабочей дружбой и не менее крепкой рабочей не¬

навистью к хозяевам — заводчикам и фабрикантам и

царской бюрократии. Исторические прецеденты не были

забыты ни передовыми людьми России, ни царским пра¬

вительством. Последнее с испугом следило за тем, как

рабочий класс на Западе все больше становился полити¬

ческой силой, с которой не только вынуждены были счи¬
1	Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч., т. XIV, с. 163.
2	К этому времени известное распространение получают руко¬

писные переводы произведений западных социалистов. См., напри¬

мер, рукописный список сен-симонистского трактата «Об уничтоже¬

нии бедности» (Архив Исторического музея. Отдел рукописных

источников, ф. 440, ед. хр. 1061).
3	Россия в 1848 году. М., 1948, с. 85.
157

таться, но которой стали панически бояться правящие

классы промышленно развитых стран Западной Европы.
Официальные меры. О степени испуга, который охва¬

тил в это время правящие круги самодержавной России,

свидетельствует и тот факт, что 20 марта 1848 г., за два

дня до установления «секретного наблюдения» за соб¬

раниями петрашевцев, Дуббельт в своем распоряжении

владельцу машиностроительного завода Берду предло¬

жил обратить особое внимание «на рабочих, которые,

читая газеты, рассуждают о французской революции».

Царское правительство предписало также не публико¬

вать в печати что-либо «относительно рабочего класса

во Франции и в других государствах, где происходили

или могли произойти (!) политические беспорядки»1.
В ноябре 1848 г. московский генерал-губернатор
А.	Закревский предложил правительству ввиду «поли¬

тической опасности скопления фабричных рабочих в

Москве» запретить в Москве устройство новых фабрик

и заводов, и не разрешать расширения уже существу¬

ющих.-
Своей политикой царизм стремился сдержать рост

революционных настроений в стране, не допустить их

распространения. В 1850 г- Огарев вместе с Сатиным,

Селивановым и Тучковым был отдан после допроса в III

отделение под тайный политический надзор «за распро¬

странение либеральных мыслей и ложных понятий о ком¬

мунизме». Поводом для расправы послужили, как неред¬

ко в таких случаях, донесения провокатора Юрасова,

втершегося в доверие к И. В. Селиванову. Селиванов

обвинялся в «свободности своих мнений» (!), Тучков—

в том, что «сильно защищал все сочинения Прудона»,

Огарев — в «хранении запрещенных книг и рукописей»2.

Правительство создало «Комитет для высшего надзора

за духом и направлением печатаемых в России произве¬

дений», во главе которого поставило махрового крепост¬

ника Д. П. Бутурлина3. Университетам было запрещено
1	Оксман Ю. Меры николаевской цензуры против фурьеризма

и коммунизма. — «Голос минувшего». 1917, № 5—6, с. 69.
2	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 212, ед. хр. 6, лл. 24, 26, 73.
8 Как сказал Щедрин, «вслед за возникновением движения

во Франции произошло соответствующее движение и у нас: учреж¬

ден был негласный комитет для рассмотрения злокозненности рус¬

ской литературы» (Салтыков-Щедрин М. Е. Избранные сочинения.
' М., 1954, с. 274).
158

упоминание ё лекциях профессоров слов «Социализм» й

«коммунизм»1. В Московском университете была закры¬

та кафедра философии. Основание для ее закрытия бы¬

ло найдено в знаменитом изречении, что «философия,

хотя и не явно бесполезна, возможно, является вред¬

ной»2. Даже в военных училищах, как отмечал Корф, в
1848	г. «появились разные партии, между ними и пар¬

тия красных, мечтавших о республике даже и для Рос¬

сии, но тут расправа была нетрудна»3. В расправах не

стеснялись.
В октябре 1849 г. были опубликованы Наставления

университетам. Товарищ министра народного просвещения

Ширинский-Шахматов требовал от профессоров и пре¬

подавателей «ясного понятия» о «возникающих в наше

время, преимущественно во Франции, разных политико-

экономических системах, каковы сен-симонисты, фурье¬

ристы, социалисты и коммунисты, в особенности о двух

последних». «Двое последних» более всего озабочены

«достижением всеми возможными средствами безуслов¬

ного равенства» и потому были объявлены главными

врагами общественного спокойствия. В общем товарищ

министра советовал заклеймить все теории, которые

можно было истолковать в качестве выражения «притя¬

заний пролетариев к общественной и частной собствен¬

ности»4.
Официальные идеологи поняли эти призывы прави¬

тельства и предприняли усилия для создания видимости

теоретической полемики с социализмом. Заметим, что
1	Один из официозных публицистов разъяснял различие между

социализмом и коммунизмом как различие двух требований: «Идея

равенства через труд и идея равенства через уничтожение права

собственности» (Архив Исторического музея. Отдел рукописных ис¬

точников, ф. 440, ед. хр. 1060, л. 211).
2	Во время второй революционной ситуации (1879—1881) офи¬

циальные идеологи поняли, что, отменив преподавание философии,

они допустили промах. «С 1848 года, — писал А. А. Куреев в адресо¬

ванной Александру II Записке «Избавились ли мы от нигилиз¬

ма?»,— систематического, основательного преподавания философии

у нас не было». Поскольку философский идеализм оказался, по его

мнению, в загоне, все кончилось «сначала тайной, а потом и явной

пропагандой голого, грубого материализма» (Архив Исторического

музея. Отдел рукописных источников, ф. 334, ед. хр. 27, л. 119).
3	«Русская старина», 1900, март, с. 562.
4	«Русская старина», 1872, т. VI, № 10. Соответственно ука¬

заниям «из сфер» Д. П. Голохвастов, попечитель Московского учеб¬

ного округа, тут же запретил студентам «посещать кондитерские

и читать газеты».
159

сама эта полемика, независимо от желания противни¬

ков социализма, объективно способствовала подчас оз¬

накомлению с ней тех, кто проявлял к ней интерес. Так,

из рукописи «Социальные движения настоящего време¬

ни» (40-е годы XIX в.) можно было уяснить, что социа¬

листические и коммунистические учения были «теорети-

чески-умозрительными» формами отражения «понятия о

пролетариате и его значении» ввиду сложившегося про¬

тиворечия между «капиталом и трудом»1. Это противоре¬

чие рассматривалось не как нечто случайное, а как вы¬

ражение общих условий материального быта, сложив-

щихся в западноевропейских государствах.
К началу 1848 г. относится рукопись статьи «Соци¬

альное движение и социализм в Англии», в которой со¬

держится первое в России систематическое изложение

основных идей труда Ф. Энгельса «Положение рабоче¬

го класса в Англии», а также полемика против этого до¬

кумента научного социализма. Автор статьи пишет: «Со¬

чинение Энгеля (так он переводит фамилию Энгельса.—
В.	М.) «Положение рабочего класса в Англии» (Лейп¬

циг, 1845 г.) есть самая едкая критика гражданского

сословия (т. е. буржуазии.— В. М.), величественная в

ее односторонности: она основана на мысли, что худшие

части общества составляют главную его стихию и что

само общество одно виновато в страданиях и даже в

преступлениях каждого лица отдельно»2. Он не согласен

с «Энгелем» и решительно возражает «против такого

способа рассматривания социальных движений»3. Прав¬

да, достоинства сочинения одного из основателей научно¬

го коммунизма признаются. Энгельс «резко обозначил те

страшные последствия, до которых может довести безу¬

словное своекорыстное пользование одним человеком си¬

лами других ^’exploitation de rhomme par rhomme) в

промышленности»4. Других достоинств автор не замеча¬

ет. Зато «недостатки» сочинения Энгельса, по его мне¬

нию, таковы, что они сводят на нет небольшие достоинст¬
1	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 440, ед. хр. 1060, л. 229. Это не мешало авторам этих рукописей

не слишком точно характеризовать, например, коммунизм как обще¬

ство, где осуществляется «упразднение личной собственности и без¬

условная общность владения имуществом» (там жеу л. 229).
2	Там же, л. 243.
8 Там же, л. 254 об.
4	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 440, ед. хр. 1060, л. 255.
160

ва. Оказывается, «сочинение Энгеля не более как памф¬

лет, возбуждающий раздоры в обществе, и который не

предлагает никаких средств к улучшению и исправле¬

нию зла»1. Замечательно, что Энгельсу противопоставля¬

ется Гильдебрандт, тот самый Гильдебрандт, который

несколько позже был столь основательно побит Шелгу-

новым и Чернышевским в «Современнике». В сочинении

Гильдебрандта «Народная экономия настоящего и буду¬

щность» открывается много денного, а главное то, что

тот показал, что находится в сочинении Энгельса «невер¬

ного и умышленно преувеличенного»2.
В 1848 г. подал свой голос против социализма и

А. Краевский, издатель, эксплуатировавший Белинского.

Он выдвигает идею, ставшую весьма популярной впос¬

ледствии у идеологов русской буржуазии и означавшую

что-то вроде технократического противопоставления на¬

учно-технического знания социальной теории, замечая,

что России нужны ученые и изобретатели, вроде Уатта

и Фултона, «а не господа Прудоны, Кабэ и Ледрю-Рол-

лены с товарищами»3.
В борьбу с социалистическими идеями ввязался и

Б. Н. Чичерин. Перед революцией 1848 г. он еще склонен

характеризовать социализм как «смутный идеал отда¬

ленного будущего». После 1848 г. он стремится любыми

средствами развенчать социализм. В своем очерке о

Марксе он признает, что социализм «составляет необ¬

ходимый момент в развитии мысли, но момент по свое¬

му содержанию все-таки радикально ложный»4. Обозре¬

вая «Капитал», он счел возможным обвинить Маркса ни

больше, ни меньше как в «извращении экономических

законов» в интересах рабочего класса. Маркс, ознако¬

мившийся благодаря Н. Даниэльсону с чичеринским опу¬

сом, писал, что ждал от Чичерина «весьма слабого про¬

изведения, но действительность превзошла мои... ожи¬

дания. Он, очевидно, не знаком с элементарными поня¬

тиями политической экономии и воображает, что три¬

виальности школы Бастиа, будучи напечатаны от его,

Чичерина, имени, превращаются в оригинальные и не¬

пререкаемые истины»5.
1	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 440, ед. хр. 1060, л. 255.
2	Там же.
3	«Отечественные записки», 1848, № 7, с. 19.
*	Чичерин Б. Немецкие социалисты, 2, б/г, с. 38.
6 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 279—280.
11 Малинин В. А	161

Поражение революции 1848 г. воодушевило русских

консерваторов. Историк и полуофициальный идеолог

М. П. Погодин, подводя итоги буржуазно-демократиче¬

ской революции 1848 г., констатировал, что «теория со¬

циализма и коммунизма совершенно обанкротилась»1.

Погодин признавал одновременно, что в Германии и во

Франции «много развелось нигилистов и коммунистов».

Погодина не устраивала ни «отрицательная программа»

нигилистов (он имел в виду скорее всего анархистов

прудонистского направления), ни «позитивная програм¬

ма» коммунистов. Реакционный историк больше всего

надеялся на «саморазоблачение» коммунизма. Он пред¬

лагал даже в этих целях передать пролетариату «целые

области во владение без системы коммунизма или, по¬

жалуй, с нею»2. Но характерно утверждение Погодина,

что главную опасность для царизма представляют не

буржуазный радикализм и даже не западноевропейские

формы социализма, а внутренняя крестьянская рево¬

люционность: «Мирабо для нас не страшен, но для нас

страшен Емельян Пугачев. Ледрю-Роллен со своими ком¬

мунистами не найдет у нас себе приверженцев, а перед

Никитой Пустосвятом разинет рот любая деревня. На

сторону к Мадзини не перешатнется никто, Стенька Ра¬

зин—лишь кликни клич! Вот где кроется наша револю¬

ция, вот откуда грозят нам опасности, вот с какой сто¬

роны стена наша представляет проломы...»3
Как заделать эти «проломы», не знал никто. В каче¬

стве дополнительного штриха к усилиям официальных

идеологов отметим, что в 1846 г. Ученый совет Дерпт-

ского университета объявил конкурс на лучшее сочине¬

ние по теме «Критика сен-симонизма, социализма и ком¬

мунизма. Краткая история и обзор особенностей, которые
1	«Москвитянин», 1849, № 3, с. 118. Те, кто желал обсуждения

в легальной печати идей социализма и не желал становиться

на путь клеветы и поношения, должны были касаться этого пред¬

мета весьма осторожно. Характерна, например, статья либерального

публициста П. А. Бибикова «Современные утописты», в которой

Фурье оценивается главным образом как мыслитель, предложив¬

ший новую концепцию нравственного воспитания личности и раз¬

вивший в высшей степени оригинальные педагогические идеи. Уче¬

ния Фурье в целом он не касался, что было предусмотрительным

шагом (см. сб.: «Современные этюды». СПб., 1865).
2	Погодин М. /7. Историко-политические письма. М., 1872,

с. 288.
3	Там же, с. 269.
162

эти теории имеют во Франции, Англии, Германии и

Швейцарии, вместе с описанием их основных ошибок»1.

Естественно, что это была бесплодная затея.
1 К 1848 г. относится также первая, хотя и поверхностная,

оценка К. Маркса и Ф. Энгельса в русской литературе: «Ни Маркс,

ни Энгельс, которых, кажется, можно принять за главнейших про¬

поведников нового германского материализма, ни другие еще не об¬

народовали ничего, кроме частных черт этого учения» (Справочный

энциклопедический словарь, т. XI. Под ред. Старчевского. СПб.,

1848, с. 139. Статья «Философия современная»). Как видно, авторы

словаря еще не знали основных работ Маркса и Энгельса 40-х годов.
И*

Мы поклялись, что посвятим всю
жизнь
Народу и его освобождению,

Основою положим соцъялизм.
Николай Огарев
Часть третья

РАЗВИТИЕ
VI.	«РУССКИЙ» СОЦИАЛИЗМ А. И. ГЕРЦЕНА

И Н. П. ОГАРЕВА
Понятие русского социализма принадлежит Герцену

и Огареву, которые обозначили им свою теорию особо¬

го, русского пути к социализму, благодаря преобразова¬

нию общины как формы крестьянского владения зем¬

лей. Слово «русский» Ленин поставил в кавычки, отме¬

чая ту ошибку, что община—не специфически русское

явление. И Герцен, и Огарев прошли сложный, проти¬

воречивый путь исканий, прежде чем они пришли к идее

общинного социализма. Герцен в конце жизни испыты¬

вал сомнения в истинности своего взгляда и обратился

к Интернационалу Маркса. Огарев умер с верой в чудо¬

действенные возможности общины. Начало их идейного

развития связано с социализмом. «Первая идея, которая

запала в нашу голову, когда мы были ребятами,—вспо¬

минал позднее Огарев, —это социализм»1.
13.	Философия и социализм
Социализм и христианство в мировоззрении моло¬

дого Герцена. Молодой Герцен отдает дань «социаль¬

ному» христианству. Сходные иллюзии были и у Огаре¬

ва, который, как поэт, был весьма чуток ко всему ро¬

мантическому и которого романтизм, не отделенный чет¬
1	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения в двух томах, т. И. М., 1956, с. 306.
164

ко от христианства, влек порой к мистическим пережи¬

ваниям1. При этом христианство и Герценом, и Огаре¬

вым воспринимается в значительной мере в его перво¬

начальной форме демократически окрашенного протеста

всего униженного, задавленного и обездоленного против

окружающей мерзости. Зрелый Герцен сознательно от¬

вергает феодально-клерикальный социализм.
Герцен вырос в убеждении, что критическая уверен¬

ность в никчемности православия является единственно

верной позицией всякого разумного человека. Но право¬

славие Герцен рассматривает как выродившуюся форму

христианства, которое утеряло реальные связи с наро¬

дом, перестало выражать его настроения и чувства, глав¬

ным образом потому, что во всем одобряло власть, не¬

навидимую народом.
Полемика Герцена против славянофилов была вы¬

звана во многом желанием отмежеваться от всякого, в

том числе «улучшенного», православия. Он видел, что

славянофильская аргументация в значительной мере

стимулировалась желанием представить православие в

виде «высшей религиозной формы». В ответ на это Гер¬

цен указывал, что «человечество не может определиться

византизмом», что нет придуманного теоретиками сла¬

вянофильства «истинного православия», а славянофиль¬

ство «не двигало вперед, а толкало назад»2. Никто не

может доказать адекватность учения восточной церкви

требованиям духа времени. Собственно, учение восточ¬

ной церкви никогда вполне не соответствовало духу вре¬

мени, а в том, чему оно когда-то соответствовало, чело¬

вечество видит один из моментов своего прошлого. Отвер¬

гая православие, Герцен еще не отвергает религии, во

всяком случае допускает религиозное чувство, которое,

как он полагал, эксплуатируют лицемеры и фарисеи

разных религий. Он интересуется в связи с этим попыт¬

ками сен-симонистов позитивно использовать религиоз¬

ное чувство, придав ему социалистический характер3.
1	См.: Огарев Н. П. Избранные социально-политические и фило¬

софские произведения в двух томах, т. И. М., 1956.
2	А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. VII. М., 1956,

с. 234.
3	Это заблуждение не одного Герцена. Не говоря уже о Сен-

Симоне, Вейтлинг в своем «Евангелии бедных грешников» (1843)

приходит к выводу, что коммунизм есть не что иное, как после¬

довательное осуществление идеалов древних демократических хри¬

стианских общин.
165

В его глазах социализм — законный преемник демо¬

кратического христианства. Герцен размышляет о «не¬

объятном основании» принципа «любите друг друга, по¬

могайте друг другу»1.
В 30-х годах Герцен рассматривал историю духов¬

ной жизни Западной Европы как процесс последователь¬

ного развития принципов социалистических из принци¬

пов демократическо-христианских. Это, как он говорит,

превращение христианства «религиозно-догматического»

в христианство «социальное» (идея, как мы видели,

не чуждая и Чаадаеву).
В письме к Огареву от 7 августа 1833 г. Герцен за¬

мечает о христианстве: «Его первая фаза была мистиче¬

ская (католицизм); но вряд ли это? Нет (об этом после

как-нибудь). Вторая фаза — переход от мистицизма

к философии (Лютер). Нынче начинается третья, ис¬

тинно человеческая, фаланстерство (может быть сен¬

симонизм??)». Хорошо видно, что герценовские истори¬

ческие фазисы развития христианства в социализм —

это, так сказать, рабочая модель. Но он рассматривает

социализм как итог европейской истории.
Впоследствии Герцен отказывается от мысли, что раз¬

витие христианства и есть смысл западноевропейской

истории. Идеализация исторического христианства при¬

вела Герцена и к идеализации отдельных представите¬

лей западноевропейского христианского социализма. Ха¬

рактерен в этой связи его отзыв о Ламенне: «Да его хоть

сию минуту в Робеспьеры или Сен-Жюсты, — и сколько

поэзии, увлечения»2. Но Ламенне и его приверженцы

не только не видели в этом признака какой-либо идеоло¬

гической ограниченности, но и считали, по словам Марк¬

са, «уместным видеть в религиозности знак своего пре¬

восходства над буржуазным вольтерьянством XVIII ве¬

ка и немецким безбожием XIX века»3.
1	Эта мысль Герцена нашла отражение в его драме в стихах

«Вильям Пенн» (1836), где он мечтал об обществе, в котором бед¬

ным «слезы отирают». Герцен вскоре убедился в том, что «отирание

слез бедным» — не социальная панацея, лучше исчезновение бед¬

ности, и это произойдет в социализме. Но какими средствами, он не

знал.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II, с. 93. Ср. вы¬

сказывание о Ламенне в упоминавшейся выше рукописи «Социаль¬

ное движение настоящего времени» (1848), автор которой основную

мысль Ламенне выразил словами: «свобода должна сделаться ре¬

лигией» (Архив Исторического музея. Отдел рукописных источни¬

ков, ф. 440, ед. хр. 1060, л. 225 об).
3	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 30.
166

Молодой Огарев был настроен более реалистически

и критиковал Герцена за христианские иллюзии в социа¬

лизме. «Христианство и фурьеризм, — писал Огарев

М. Л. Огаревой, вспоминая об этих спорах, — два про¬

тиворечия,— этого еще Герцен не заметил. Христианст¬

во все основано на внутренней жизни, на Gemiit (ду¬

ше.— В. М.), на идеализации, а фурьеризм — на голой

реальности. Христианство не удовлетворяет от того, что

людям надо реальной жизни, действительного, а не за¬

облачного блаженства, а фурьеризм не удовлетворяет

потому, что когда Gemiit не живет, плох человек быва¬

ет»1 (курсив мой. — В. М.).
Сам Огарев в 30-е годы также отдал дань христиан¬

ству й его идеализации, когда писал, что «цель — совер¬

шенствование индивидуалов, христианства, а общество

уладится по потребностям». Бесспорно, это отдавало

духовную жизнь индивидуумов на откуп религиозным

идеям, чувствам и настроениям. Огарев, как и Герцен,

полагал (в то время, что идея нравственного совершен¬

ствования человека в основе своей верна, но она рели¬

гии оказалась не по плечу.
И Герцен, и Огарев, по их словам, попытались «на¬

бросать миру новую религиозную форму», что-то вроде

социализма с религией собственной конструкции или ре¬

лигиозного социализма. Оба довольно быстро убеди¬

лись в тщетности своих усилий. Примерно в это же вре¬

мя выдвигается и наееянная иллюзиями идея «рацио¬

нальной религии», которая «слилась бы с философией

или, лучше сказать, исчезла в философии»2.
Позднее Герцен иронизировал над своими социохри-

стианскими увлечениями, замечая, что это была невооб¬

разимая мешанина «идей мистически-социальных, взя¬

тых из Евангелия и Жан Жака (Руссо. — В. М.), на ма¬

нер французских мыслителей вроде Пьера Леру»3.
Герцен отмечал, что'с 1833 г. у него начинается ду¬

ховный перелом, он разрывает «духовные накладки»
1	Огарев Я. Я. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения в двух томах, т. И, с. 334.
2	Там же, с. 254.
3	Герцен А. Я. Собр. соч. в тридцати томах, т. VIII. М., 1956,

с. 288. Ср. с мнением Н. Г. Чернышевского, что такие увлечения

приводят обычно к «фальшивой идеализации католицизма». Он знал
о	грехопадении Печерина и Чаадаева (см.: Чернышевский Я. Г.

Поли. собр. соч., т. VII, с. 170).
167

на мысль. В 40-х годах Герцен определенно порывает

с религиозными иллюзиями, он верно отмечает, что со¬

временная ему религия — это «недвижимое имущество

здесь и награда там. Это две цепи, на которых и поднесь

водят людей»1. Правда, и в 40-х годах он использует то,

что можно назвать религиозной терминологией в социа¬

лизме. Он, например, выражал надежду, что люди опом¬

нятся, потому что пришла «пора явиться религии, кото¬

рая на хоругви своей поставит уничтожение беззакония

привилегий меньшинства». Но он отвергает и «феодаль¬

ный социализм», и позднейшие сен-симонистские при¬

вязки религии к социализму. Феодальный социализм он

отрицает как «одностороннюю тенденцию» в понимании

задач социального переустройства. Он заявляет, что ве¬

рит «не в мистицизм, а в революцию, в социализм».

Он пишет Огареву (19 июня 1833 г.), что «Saint-simo-

nisme имеет право нас занять», но недоволен его «рели¬

гиозной формой (P. Enfantin) etc.»2.
Революция и социализм. Социализм — гуманистиче¬

ская теория. Н. П. Огарев, вспоминая о своей и Герце¬

на первой молодости, отмечал огромное влияние на их

молодые умы Шиллера, Руссо и 14 декабря 1825 г.3 Гер¬

цен подчеркивал также преемственность отечественной

традиции гуманизма и революционного мышления.

«Мы от декабристов, — писал он, — получили в наслед¬

ство возбужденное чувство человеческого достоинства,

стремление к независимости, ненависть к рабству, ува¬

жение к Западу, и революции, веру в возможность пе¬

реворотов в России, страстное желание участвовать

в нем, юность и непочатость сил»4. И Герцен, и Огарев

на первых порах еще не видели «два Запада».
Июльская революция 1830 г. во Франции дискреди¬

тировала буржуазный либерализм. Либералы обманули

и предали революцию. Это не прошло мимо внимания

Герцена и его друзей. Герцен замечает, что в это время

они начали «с внутренним ужасом» сознавать, что и в

Европе, «откуда ждали пароль политический и лозунг»,

происходит внутренняя, напряженная социальная борь¬

ба классов.
1	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II. М., 1954,

с. 376.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. XXI, с. 20.
s См.: Огарев Н. П. Избранные социально-политические и фи¬

лософские произведения в двух томах, т. II, с. 23.
4	Герцен А. И. Полн. собр. соч. М. — Пг., 1923, с. 234.
168

Герцен вспоминал позднее, что он и его друзья «ста¬

ли с ужасом замечать убожество революционной идеи»

(буржуазной революционности на Западе. — В. М.)

и «искали чего-то иного»1. Это иное Герцену, Огареву,

Сазонову и тем, кто примыкал к ним, дал социализм.
Огарев впоследствии заметил, что переход от прозе¬

литского восприятия лозунга «свободы, равенства

и братства» к социализму и «является естественным ис¬

торическим последствием»2. Рассказывая в «Былом

и думах» о своем периоде «бури и натиска», Герцен пи¬

шет: «Средь этого брожения, средь догадок, усилий по¬

нять сомнения, пугавшие нас, попались в наши руки

сен-симонистские брошюры, их проповедь, их процесс...

Новый мир толкался в дверь, наши души, наши сердца

растворялись ему. Сен-симонизм лег в основу наших

убеждений и неизменно остался в существенном»3.
Все эти свидетельства, которые бесспорно многое

раскрывают в идейном становлении Герцена как социа¬

листа, необходимо дополнить другими свидетельствами

и документами, относящимися именно к этому периоду.

Когда и каким образом Герцен, Огарев и их друзья

впервые познакомились с идеями западноевропейского

социализма? Мы не придерживаемся мнения тех, кто

стремится связать герценовские и огаревские представ¬

ления о западном социализме с их ознакомлением с той

или иной статьей популярного западного журнала4. Пу¬

ти ознакомления с новыми идеями всегда гораздо сло¬
4	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. XII. М., 1957, с. 76.
2	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения в двух томах, т. I, с. 761.
8 Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. VIII, с. 161—162.

По-видимому, Герцен имеет в виду сен-симонистские брошюры, вы¬

пущенные в связи с судилищем над сен-симонистами, организован¬

ным французским правительством в 1832 г., и в знак протеста про¬

тив него.
В своих показаниях следственной комиссии, в которых не все

безусловно должно быть принято на веру, Герцен сообщал: «...тео¬

рия Сен-Симона, читанная мною в журналах и разных отрывках,

мне нравилась в некоторых частях, особенно в историческом смысле.
Я видел в ней дальнейшее развитие учения о совершенствова¬

нии рода человеческого» (Герцен А. И. Полн. собр. соч., т. XXI,

с. 422).
4	Ю. Парамонов, специально изучавший этот вопрос, отметил,

например, у А. Володина «некоторую недооценку национальных

традиций в этом вопросе» (Парамонов Ю. И. Социальные утопии

в России последней трети XVIII — первой четверти XIX в. Сверд¬

ловск, 1971, с. 1).
169

жнее и обширнее, чем это представляется, и вовсе

не обязательно каждой мысли отечественного мыслите¬

ля искать литературный аналог на Западе. К началу 30-х

годов передовые деятели черпали знание социальных

идей не только из иностранных источников, но и путем

осмысления отечественной социальной традиции (наря¬

ду с прямым ознакомлением с деятельностью западных

социалистов). Отметим, что во время июльской револю¬

ции 1830 г. и после нее с редакцией журнала «Revue

Encyclopedique» сотрудничал С. Д. Полторацкий, сооб¬

щавший своим друзьям новые сведения.
В отделе рукописных источников Исторического му¬

зея хранится замечательный в своем роде документ —

письмо С. Сабинина, священника русского посольства

в Копенгагене, ректору Санкт-Петербургской духовной

академии. Этот образованный человек написал, в сущно¬

сти, небольшой трактат о сен-симонизме в несколько де¬

сятков страниц, в котором высказал мысль, что «новая

ересь» «предвозвещает совершенное преобразование

Церкви, Государства и гражданской жизни», и заметил,

что если все, что предвещают сен-симонисты, исполнит¬

ся, то будет «в мире другой, совершенно новый порядок

вещей» 1. Его анализ основных идей сен-симонизма чре¬

звычайно интересен, логичен и по-своему глубок. Он зна¬

ет все, опубликованное Сен-Симоном, начиная с «Про¬

спекта новой Энциклопедии» (1810) и кончая «Новым

христианством» (1825), сообщает много интересного

о деятельности сен-симонистов во Франции. С. Сабинин

весьма объективно и, пожалуй, где-то сочувственно сооб¬

щает об идеях общественной собственности, устранения

эксплуатации, принципах отношения к человеку («от

каждого по способности»), управления обществом, во¬

спитания и т. д. Замечая, что «философско-религиозное

учение сен-симонистов есть пантеизм в духе Спинозы

и Шеллинга» (л. 64), он полагает, что нет нужды в спе¬

циальном опровержении философских идей Сен-Симона,

поскольку к ним применимо все, что сказано в опровер¬

жение Спинозы и Шеллинга.
Возвращаясь к Герцену и Огареву, можно сказать,

что они знали о сен-симонизме и из сообщений о собы¬

тиях, связанных с июльской революцией 1830 г., и не¬
1	Архив Исторического музея. Отдел рукописных источников,

ф. 450, ед. хр. 682, л. 47.
170

посредственно после нее. Так, в первом номере журнала

«Телескоп» за 1832 г. была помещена статья Надеж¬

дина, в которой сен-симонизм был подвергнут резкой

критике1. В августе 1832 г. состоялся первый из нашу¬

мевших во Франции процессов сен-симонистов, в октяб¬

ре— второй. Сообщения об этих процессах с весьма не¬

благоприятными для сен-симонистов комментариями

появлялись в русской прессе.
Сведения о западноевропейском социализме Герцен

мог почерпнуть у П. Я. Чаадаева, жившего в Москве.

В той или иной мере с Чаадаевым встречались также

Сазонов, Белинский и Бакунин2.
В кружке Герцена, Огарева и Сазонова в Москов¬

ском университете сен-симонистский социализм был

в центре внимания. Огарев писал, возможно с известным

поэтическим преувеличением, что он, Герцен и Пассек

были «мира нового ученики, ученики Фурье и Сен-Си-

мона»3.
Впоследствии члены кружка пошли разными путями,

но социалистами они остались. Из них, пожалуй,

Н. И. Сазонов раньше всех понял значение социализма.

В одном из своих писем к Марксу он писал: «Я вполне

присоединяюсь во всем существенном к тому, что вы ска¬

зали в манифесте, опубликованном вами в Брюсселе»4.

Марксистом Сазонов не стал, но Человеком радикальных
1	Трудно представить, чтобы Герцен не был знаком с этим

номером «Телескопа» и статьей Надеждина. Если это так, то утвер¬

ждение Е. П. Рудницкой в ее статье «Социалистические идеалы

Н. П. Огарева», что именно Огарев обратил внимание Герцена

на сен-симонизм, требует уточнения (см.: История социалистичес¬

ких учений. Сборник статей. М., «Наука», 1964, с. 374). Кстати,

мнение Е. П. Рудницкой само по себе опровергает приведенную вы¬

ше версию А. Володина. «Телескоп» продолжал и в последующем

знакомить с идеями западного социализма (см., например, статью

В. Боткина «Русский в Париже». — «Телескоп», 1836, № 4).
2	Ср. свидетельство Н. И. Сазонова: «Пламенная любовь к на¬

роду, вдохновляемая Сен-Симоном, не могла не захватить русскую

молодежь, у которой именно это чувство господствовало над всеми

остальными» (Сазонов Я. Я. А. И. Герцен в русской критике. М.,

1953, с. 152).
3	Огарев Я. Я. Стихотворения и поэмы, т. И. М., 1938, с. 274—

275. М. Винклер ошибочно приписывает изучение сен-симонизма

в Московском университете мифическому кружку под названием

«разночинцы» (см.: Winkler М. Slavische Geisteswelt. Darmstadt,

1955, S. 225).
4	См.: Рязанов Д. Б. Карл Маркс и русские люди сороковых

годов. Пгм 1918.
171

и социалистических убеждений остался на всю жизнь.

Впоследствии он оказал Марксу поддержку и некото¬

рые услуги во время полемики с Фогтом.
Социализм, писал Герцен, представлялся в это вре¬

мя ему и его друзьям самым естественным философ¬

ским силлогизмом (т. е. выводом из верно понимаемой

философии истории), приложением логики к государ¬

ству.
Утопический социализм трактовался как учение, ко¬

торое давало новые стимулы ненависти «ко всякому на¬

силию»1. Однако социализм еще не стал господствую¬

щим элементом его общественного миросозерцания.
Экономические познания Герцена были еще не вели¬

ки. Все громадное общественное значение вопроса о соб¬

ственности ему еще не ясно. Характерно, однако, что в это

время он скептически относится к славянофильской идеа¬

лизации общины, пишет об «отрицательной стороне об¬

щинной жизни» и даже замечает, что «если бы в общи¬

не не было полного поглощения личности, то самодер¬

жавие, о котором с таким справедливым ужасом гово¬

рит Кюстин, не могло б образоваться»2.
Герцен и его друзья еще робко нащупывали мысль

о возможности применения социалистических идей к об¬

щественным условиям России. Они были убеждены,

что общество должно быть построено на разумных

основаниях, но какую форму примет это рациональ¬

но организованное общество — никто из них сказать

не мог.
Знакомство с западным социализмом бесспорно

во многом обогатило идейную палитру Герцена и Ога¬

рева. К тому же социализм был средством или одним

из средств преодоления исторического субъективизма

и абстрактного гуманизма.
Социализм и личность. Влияние социалистической

теории позволило Герцену и Огареву по-новому взгля¬

нуть на проблемы нравственности. Вопросы нравствен¬

ности, личной совести, ее столкновение с общественной

безнравственностью постоянно обсуждаются ими.
1	В письме к Н. А. Захарьиной (от 21 февраля 1835 г.) Герцен

сообщал: <Меня в комиссии (следственной. — В. М.) обвиняли в сен¬

симонизме, я не сен-симонист, хотя и чувствую многое заодно с ни¬

ми. Нет жизни истинной без веры».
2	Герцен А. И. Собр. соч., в тридцати томах, т. VI. М., 1955, с. 199.
172

Они скептически относятся к идее Фейербаха о люб¬

ви в качестве императивного требования общественной

жизни. Любовь не может явиться основным принципом

человеческой жизни и деятельности ни в качестве инди¬

видуального, ни в качестве родового чувства. «Страдать

и наслаждаться страданиями и наслаждениями совре¬

менности»— таково истинное императивное требование,

предъявляемое современностью к человеку. «Как, не¬

ужели,— восклицает Герцен в дневниковой записи от

13 сентября 1842 г., — для человека только и дано в удел,

что любиться, и разве одна любовь дает Grundton всей

жизни?»
Лейтмотив многих высказываний Герцена начала

40-х годов — «человек не должен себя погружать в од¬

но индивидуальное чувство». Правда, и в дневнике, и в

литературных опытах этого периода заметны фейерба-

ховские мотивы. Так, говоря о семье, Герцен замечает,

что как ячейку общества ее связывает чувство. Однако

человек не может быть удовлетворен отношениями, ко¬

торые предоставляет в распоряжение его семья. Он обя¬

зан по своей человеческой природе жить и жизнью разу¬

ма, который является, по выражению Герцена, «res

publica человека». Якорь спасения человека как лично¬

сти — «мир общих интересов».
Герцен считает эти вопросы важнейшими. Размыш¬

ляя над ними, он применяет свое решение к будущему.

Во многом он рассуждает в рамках категорий социали¬

стического учения: «Свободное сношение полов, публич¬

ное воспитание и организация собственности». Требова¬

ние организации собственности вполне в духе луибла-

новского социализма. Разумеется, оно не равнозначно

требованию «уничтожения собственности», но Герцен

еще не в состоянии «организовать собственность». Вме¬

сте с тем он уже понимает, что нравственное развитие

человека, социализация брака, любви, радикальное

улучшение положения женщины невозможны без изме¬

нения в отношениях собственности, без имущественного

равенства.
Одной из причин известного недоверия Герцена

и Огарева к социалистическим рецептам в утопической

оболочке было рано сложившееся у них убеждение, что

проблема «личность и общество» по-настоящему социа¬

листами не решена или решена в ущерб личности. Эту

мысль Герцен и Огарев и в 40-х годах, и впоследствии
173

варьировали не раз. «Сохранить при высочайшем разви¬

тии общественности полную свободу индивидуально¬

сти,— писал Огарев. — Да, это задача для жизни рода

человеческого, чем ближе к разрешению, тем ближе

к совершенству» Ч
Они не допускали и мысли, что личностью можно

пожертвовать в угоду какой-либо абстракции идеаль¬

ного общества. Оба полагали, что общество, построенное

на основе фурьеристской регламентации общественных

функций человека, вполне может подавить личность.

Огарев был уверен, что все решит в конце концов про¬

свещение человека, развитие его духовности.
В механической бездушности индустриализма Огарев

видит основную опасность для человека. Собственно,

эти опасения видны уже в одном из ранних документов

знакомства Огарева и Герцена с идеями социализма.
Огарев явно опасался недооценки духовной стороны

жизни в новом обществе. «Социализм, который пред¬

ставляет разумную волю человека, — это' одна сторона

дела, — писал он, — наука, разум — другая, искусст¬

во, любовь — третья. Пусть каждый избирает одно и ра¬

ботает. Блажен, кто заключает в себе три стороны, его

жизнь будет самая полная»2. Он еще не знает, как до¬

стичь этой «полноты».
Но есть еще более важный момент проблемы. Рево¬

люционное действие требует обоснования (хотя бы в об¬

щих чертах) верной теорией. «Понимание» и «знание»

должно предшествовать работе осуществления так,—

писал Герцен, — как теория паров предшествовала же¬

лезным дорогам»3.
Но кто должен разрабатывать эту теорию? Теория

должна выражать интересы масс, но массы так приби¬

ты, угнетены и невежественны, что было бы наивностью

рассчитывать на сознательную разработку ими или вы¬

ходцами из их среды, во всяком случае в скором вре¬

мени, теории. Герцен догадывался, если не был почти

уверен, что учение о социальном освобождении эксплуа¬

тируемого класса не обязательно должно возникнуть

в среде этого класса. «Потомок Карла Великого — Сен-
1	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения в двух томах, т. II, с. 374.
2	Там же, с. 321.
3	Герцен А. И. Избранные философские произведения, т. II. Гос-

политиздат, 1946, с. 301.
174

Симон, так же как фабрикант Роберт Оуэн, не от голод¬

ной смерти сделался апостолом социализма»1.
Защищая «апостолов социализма» от необоснован¬

ных и враждебных нападок, Герцен одновременно пре¬

дупреждал против односторонности кабинетной науки,

справедливо требуя внести революционный элемент

в строгую научность. Идея о сочетании строгой науч¬

ности с «революционным элементом» — одна из плодот¬

ворнейших идей Герцена, глубоко осознававшего необ¬

ходимость взаимного обогащения теории и практики.

Этим во многом объясняются изучение, сравнение и со¬

поставление Герценом учений Бабёфа и Вейтлинга, Сен-

Симона и Оуэна. Его внимание привлекает, в частно¬

сти, сходство и различие двух основных тенденций в до-

марксовом социализме — социалистической и коммуни¬

стической.
И социалистические, и коммунистические течения

в Западной Европе — это «предтечи нового мира обще¬

ственного, в них рассеяно существуют membra disjecta

будущей великой формулы (курсив мой. — В. М.), но ни

в одном опыте нет полного лозунга»2. Герцен был убеж¬

ден, что этот полный лозунг будет найден. Залогом яв¬

ляется то обстоятельство, что и социалистические, и ком¬

мунистические теории в целом поставлены «на колос¬

сальном основании»3.
В 40-х годах Герцен все чаще критически высказы¬

вается в отношении взглядов западноевропейских «апо¬

столов социализма». Так, у сен-симонистов и фурьери¬

стов, отмечает он, можно обнаружить величайшие про¬

зрения, пророчества будущего, но «чего-то недостает».
Герцен отмечает, что от Фурье его отталкивает

«убийственная прозаичность, жалкие мелочи и подроб¬

ности», что сен-симонизм выродился в смешную своими

нелепостями школу («ученики погубили учителя») и т. д.

Он внимательно, с известным пристрастием изучает

и «учеников» (Анфантена, Консидерана и др.). Он це¬

нит в них резкую критику буржуазного общества. Анти¬

буржуазный запал Базара импонирует ему. Но он ви¬
1	Герцен А. И. Былое и думы, ч. 4—5, с. 581. Герцен глубоко

уважал Оуэна и, живя в Англии, поддерживал с английским уто¬

пистом дружественные отношения.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. И, с. 345.
3	Там же.
175

дит трудности. «В широком и светлом фаланстере их тес¬

новато; это устройство одной стороны жизни — другим

неловко»Это все та же мысль о недооценке значения

духовной стороны жизни в концепциях западноевропей¬

ских утопистов.
В этом же русле развивается и критика бабувист¬

ского коммунизма. Уравнительно-коммунистическая

программа является «прямолинейной». Бабувисты об¬

виняются в том, что они не смогли найти верное соотно¬

шение между революцией и реформой, неверно оценили

значение социальной реформы.
Защита реформы Герценом и Огаревым не означала

их антиреволюционности. Как мы уже отчасти видели,

они стремились глубже понять внутреннюю механику

исторического процесса и, следовательно, место в этом

процессе и эволюции, и революции.
Недоверие к идеям уравнительного коммунизма за¬

метно и в оценке Герценом вейтлинговского коммуниз¬

ма. Идея Вейтлинга о «ворующем пролетариате» (во¬

спринятая Бакуниным и развитая им в учении о люм¬

пен-пролетариате) претит Герцену. В отличие от Баку¬

нина, который от восхваления Вейтлинга пришел к без¬

условному отрицанию его учения, Герцен более трезв:

«Есть нелепости (например, теория воровства), но есть

зато резкая истина». Эту резкую истину он видит

не только в критике капитализма, в требовании отмены

частной собственности, но и в позитивных идеях об ор¬

ганизации общественных работ, о социальном равенстве,

об отмене правительства и замене его общественным са¬

моуправлением.
В «Письмах из Франции и Италии» Герцен вновь

и вновь обращается к оценке социалистов и комму¬

нистов. Он отмечает отсутствие у них контакта с дейст¬

вительностью и с горечью замечает: «Существующие со¬

циалисты и коммунисты — люди какого-то дальнего

идеала, едва виднеющегося в будущем»2. А в настоя¬

щем? Надо искать более конкретного решения. Ознако¬

мившись с книгой Штура «Основания естественного го¬

сударства», Герцен замечает: «Личность — вот идея, ко¬

торую он (революционный буржуа. — В. М.) вносит,

и, исчерпав все необъятное содержание своей мысли, он,
1	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II, с. 361,
2	Герцен А. И. Дневник 4 ноября 184.8 г.
т

буржуа, оканчивая свое призвание, как завещание бу¬

дущему, оставляет Declaration des droits de l’homme»

(Декларацию прав человека. — В. М.). Он обсуждает

решение, которое начинает все более занимать его:

«Не имели бы мы право сказать, что грядущая эпоха,

которая на знамени своем поставит не личность, а об¬

щину, не свободу, а братство, не абстрактное равенство,

а фактическое распределение труда, не принадлежит

Европе? В этом весь вопрос». Впоследствии Герцен убе¬

дился, что в этом «не весь вопрос». Но для середины

40-х годов эта мысль отражала многое. Это был подход

к теории «русского» социализма.
И Герцен, и Огарев не забывают, что их призвание —

борьба за счастье русского народа. «Люблю я народ,—

писал ссыльный Герцен еще в 1835 г., — люблю, несмот¬

ря на его невежество, на его униженный подлый характер,

ибо сквозь всю эту кору проглядывает душа детская,

простота, даже что-то доброе»1. Герцен как бы приме¬

ряется к «русскому характеру». На первых порах этого

примеривания, в 30—40-х годах, он еще далек от своей

позднейшей теории «русского» социализма.
В это время он отмечает статичность общины, отсут¬

ствие в ней внутренней борьбы и даже оценивает ее как

«бездеятельную, тяжелую на подъем общину»2. В отно¬

шении общины к лицу он также видел архаизмы и

анахронизмы. Община, представляющая из себя сово¬

купную личность, «усыпляет человека, присваивает его

независимость, но она не в силах ни защитить себя от

произвола (государства. — В. М.), ни освободить своих

людей»3.
При более непосредственном контакте в конце

30-х — начале 40-х годов с русской общиной Огарев

также трезво оценивает ее.
Во время своих социальных экспериментов 1838—

1846 гг. (освобождение крестьян, находящихся в его

личной крепостной зависимости, «новые» отношения

между общиной и помещиком, бумажная фабрика с га¬

рантированной заработной платой для трудящихся)

Огарев наблюдал жизнь в деревне. Его попытка рефор¬

мировать крепостническую деревню «в рамках одной во¬

лости» оказалась на поверку непрактичной филантропи¬
1	Герцен А. И. Собр. соч., т. 21. М., 1922, с. 50.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. VII, с. 168.
3	Там же.
12 Малинин В. А.
177

ей. Он вскоре убедился в этом. Выводы его были пес¬

симистичны. «Наша община, — признал он, — есть ра¬

венство рабства» К Община, как оказалось, не только

не способствовала экономическому благосостоянию кре¬

стьянина, его просвещению и развитию духовных

и нравственных качеств, а, напротив, содействовала пре¬

вращению крестьянина в забитого раба.
Впоследствии, в 50—60-х годах, эти мысли были пре¬

даны забвению. Между тем в 40-х годах Огарев был

на пути к верному конкретно-историческому пониманию

общинного устройства в России.
Человек в истории. И Герцен, и Огарев много раз¬

мышляли над историей «человечества, как и одного че¬

ловека». По словам Герцена, надо понять исторически

необходимое соответственно законам «положительным,

непреложным, необходимым»2. Он еще в студенческие

годы убедился, что космос, природа поддаются матема¬

тическому описанию, следовательно, в них господствует

строгая закономерность. Об обществе этого сказать

нельзя, и все же мудрено допустить здесь произвол, за¬

мечая гармоническое развитие человечества, в котором

всякая индивидуальная воля, кажется, поглощается об¬

щим движением3.
Герцен рано понял (под влиянием идей Просвеще¬

ния, французских историков эпохи Реставрации, Сен-

Симона и Фурье), что человечество развивается через

борьбу интересов и общественный идеал не может быть

достигнут иначе, чем через борьбу классов и сословий:

«Человечество и должно находиться в борьбе, доколе оно

не разовьется, не будет жить полною жизнью, не взойдет

в фазу человеческую, в фазу гармонии»4.
Изучение гегелевской философии истории принесло

новые элементы философскому мировоззрению и Герце¬

на, и Огарева. Герцен, например, любил повторять, что

гегелевская идея движения Мирового Разума есть обо¬

снование «движения человечества к освобождению и се-

бяпознанию, к сознательному деянию»5. Как он отме¬

чал позднее, под влиянием гегелевской диалектики за¬
1	«Литературное наследство», т. 39—40. М., Изд-во АН СССР,

1941, с. 293.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. I, с. 26.
3	См. там же, с. 29.
4	Там же, с. 31.
5	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II, с. 310.
178

падный социализм предстал для него в новом свете —

как естественный философский силлогизм, как приложе¬

ние логики к государству, т. е. как освящение авторите¬

том философии необходимости исчезновения неразумно¬

го общества и неразумного государства.
И для Герцена, и для Огарева особое значение име¬

ло одно время выяснение взаимоотношения между геге¬

левскими константами философии истории и социали¬

стическими требованиями переустройства общества.

Можно утверждать, что идеи социализма сыграли в 30—

40-х годах роль своего рода противоядия против гегелев¬

ских «морозных сфер философской абстракции».
Герцен отмечал, что с признанием исторической не¬

обходимости a la Hegel легко впасть в исторический фа¬

тализм, который будет отличаться от христианского

провиденциализма чисто словесно, легко можно рас¬

сматривать реальное историческое движение как «при¬

кладную логику». Одно время он пытался материали¬

стически истолковать занимавшую его проблему путем

противопоставления «бесполезным» абстракциям тео¬

рии «живой жизни», которая « и цель, и средство, и при¬

чина, и действие» *. Но эта абстрактная позиция не удов¬

летворила его.
И Герцен, и Огарев были решительными противника¬

ми идеалистической телеологии. Отрицание телеологиче¬

ского объяснения исторического развития как разверты¬

вания изначального богатства они переносят и на по¬

пытки телеологического «подкрепления» социализма.

«Только отнимая у истории всякий предназначенный

путь, — замечает он, — человек и история делаются чем-

то средним, действительным и наполненным глубокого

интереса... С предопределенным планом история сводит¬

ся на вставку чисел в алгебраическую формулу, буду¬

щее отдано в кабалу до рождения»2.
Мысль Герцена, что в истории нет ничего провиден¬

циального, согласуется с другой его мыслью, что «ни

природа, ни история никуда не идут и потому готовы

идти всюду, куда ни укажут, если это возможно, т. е.

если ничего не мешает»3.
Огарев высказывал по этому вопросу сходные мыс¬

ли. «История, — писал он, — не идет ни по плану Боссюе-
1	Герцен А. И. Собр. соч., в тридцати томах, т. VI, с. 93.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. IX, с. 326.
3	Там о/се, с. 324—325.
12*
179

та, ни по плану Гегеля»1. Он убежден, что подведение

человечества под понятие и закон цели ничего не прояс¬

няет в его историческом шествии. Историческая телео¬

логия— помеха социальному знанию.
Герцен, высоко ценивший Гегеля как мыслителя-диа-

лектика, видевший в диалектической философии «алгеб¬

ру революции»2, с течением времени все решительнее

протестует против абстрактности гегелевских конструк¬

ций, против взгляда на человека как марионетку миро¬

вого духа. Он размышляет о том, как перекинуть мост

из царства теней, из абстрактной философской «всеобщ¬

ности в действительную жизнь».
Его скептицизм в отношении гегелевской схемы прак¬

тических явлений Мирового Духа выливается в насмеш¬

ки над правогегельянской беспомощностью в решении

новых вопросов социального бытия. Герцен горько иро¬

низирует по адресу правых гегельянцев с их обожеств¬

лением государства и фразами о человечестве, достиг¬

шем в прусском государстве «абсолютной формы бытия».

Герцен потому так высоко ставит Фурье и фурье¬

ристов и их социальную диалектику, что они «велико¬

лепно обличают меркантильный дух времени, как сифи¬

литический шанкр, заражающий кровь и кость времени»3,

потому с таким сочувствием говорит о рациональ¬

ности сен-симонистского понимания исторического про¬

цесса, что видит в нем убедительное доказательство бес¬

перспективности капитализма и неизбежности социализ¬

ма. История приобретала, таким образом, действитель¬

но разумный смысл. Тогда и наука истории может
1	Огарев Н. Я. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения в двух томах, т. II, с. 24.
2	См.: Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. IX, с. 23.

Диалектическая идея отрицания произвела сильнейшее впечатление

на Герцена. Значительно позднее это вылилось в стремление дать

отрицанию существующего, «нигилизму», философское объяснение.

«Нигилизм, — писал Герцен, — это логика без структуры, это наука

без догматов, это безусловная покорность опыту и безропотное

принятие всех последствий, какие бы они ни были, если они выте¬

кают из наблюдения, требуются разумом» (Герцен А. И. Собр. соч.,

т. 7, с. 435). В такой трактовке нигилизм больше походит на рацио¬

налистический реализм.
3	Соглашаясь с критической по отношению к капитализму диа¬

лектикой Фурье, Герцен возражает против его общественного идеа¬

ла. Он считает, что в фаланстерстве Фурье и фурьеристов явно «ущем¬

ляется внутренняя свобода» личности, и решительно не соглашается

со «сделанными по готовому образцу» и «регламентированными ме¬

тодами» фаланстерами.
180

стать из собрания догадок и предположений «действи¬

тельно объективной наукой». Решающее в истории —

деятельность человека.
Герцен начиная с 30-х годов постоянно возвращается

к идее «сознательного деяния». «Мышление без дейст¬

вия— мечта!» — записывает он в своем дневнике от 6 но¬

ября 1836 г. В «Дилетантизме в науке» он критикует

Гегеля, который в своей философии истории «забывает

практическую деятельность, вплетенную во все события

истории» *. В новом обществе человек станет человеком

действия благодаря своему знанию потребностей обще¬

ства и умению их использовать.
В письме к Огареву от 2 марта 1841 г. Герцен заме¬

чает, что он «стал действующим и живым до ногтей»

и что «на самой этой точке мы встретились с Виссарио¬

ном (Белинским. — В. М.) и сделались партизанами

(т. е. единомышленниками. — В. М.) друг друга»2.
Огарев также с удовлетворением отмечал: «Лучшая

мысль современной германской философии — die Philo¬

sophic der Tat (философия действия. — В. М.). Я нашел

реакцию против Гегеля!» Человек проверяет философию

творимой им же действительностью, и эта новая обще¬

ственная действительность подготавливается во многом

теоретической деятельностью тех, кто убежден в воз¬

можности социальной справедливости. Иными словами,

социалистическое общество — не случайный фантом,

а закономерный итог человеческой истории. «Философия

действия» Герцена и Огарева еще не была философией

действия масс, а лишь подходом к уразумению необхо¬

димости такой философии3. Но они поняли, что социа¬
1	Герцен А. И. Поли. собр. соч. и писем, т. III, с. 73.
2	Герцен А. Я. Собр. соч. в тридцати томах, т. XXII, с. 104.

Этот настрой Герцена и Белинского не обязательно связывать

с влиянием левых гегельянцев. Они пришли к этому логикой соб¬

ственного идейного развития. Статьи Б. Бауэра («Трубный глас

страшного суда над Гегелем», 1841) и М. Гесса («Философия дей¬

ствия», 1843) были восприняты ими как отвечающие уже сложив¬

шемуся у них умонастроению.
3	Мартин Е. Малиа в обширной статье «Александр Герцен

и возникновение русского социализма» утверждает, что Герцен раз¬

вивался от «диалектической философии» (подразумевая гегелевский

идеализм) «к революционному действию, как и Маркс», но на всех

этапах своего идейного развития был и оставался «типичным либе¬

ралом». Каким образом Герцену удалось совместить «революцион¬

ное действие в духе Маркса» с «типичным либерализмом», остается

тайной М. Е. Малиа (см.: Continuity and Change in Russian and

Soviet Ideology. Massachusets, 1954).
181

лизм — необходимость. Социалистический идеал — зако¬

номерная реакция на абсурд буржуазного существова¬

ния.
Позднее в «русском» социализме это найдет решение

в том смысле, что идеал вырабатывают социалисты, тра¬

диции же, почву представляет община.
14.	«Национализация» социализма
Экономический фактор истории. В течение всей сво¬

ей жизни Герцен пытался обнаружить такую законо¬

мерность истории, которая «схватила бы» общественный

процесс во всей его сложности и противоречивости. Чем

в действительности детерминирован исторический про¬

цесс, каковы основные движущие импульсы истории?

Это вопросы не одного Герцена, а всей мысли XIX в.

Как согласовать исторический идеализм (в герценов-

ском значении слова «идеальное») со значением эконо¬

мической стороны в жизни и деятельности масс? На пер¬

вых порах, в особенности после мучительного пере¬

осмысления итогов 1848 г., деятельность масс представ¬

ляется ему инстинктивной, «бессознательной». В свой¬

ственной ему образной манере он говорит о массах как

об «океанидах», не имеющих своего индивидуального

лица. Но эти «океаниды» определяют многое в истории,

если не все. Герцен приходит к мысли, что история объ¬

ективно выдвигает проблему организации экономики,

хозяйственных отношений масс людей, требует ликвида¬

ции «случайного», т. е. стихийного распределения жиз¬

ненных благ. И тут же возникал для Герцена второй

не менее важный вопрос: как в новом обществе могут

быть согласованы интересы масс, общества и личности?

То, что не могло быть разрешено в пределах идеали¬

стического философствования, теперь должно было быть

разрешено в рамках действительной жизни. Фейербахов-

ская антропология также не дает решения. Социальное

знание должно выйти за пределы антропологии. Тем

не менее антропология, как писал Огарев, не может

не быть ключом к социологии. «Пока мы не раскусили

антропологии, — утверждал он, — мы — слепцы в соци¬

альном мире»1. Антропология философии является пред¬

посылкой научной социологии. А научная социология,
1 Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения в двух томах, т. II, с. 362.
182

как писал Огарев в статье «С утра до ночи» (1869),

в свою очередь, «все больше и больше сознает необхо¬

димость принятия за свое существенное средоточие эко¬

номические (хозяйственные) отношения общества»1.
Герцен и Огарев приходят к убеждению о полной

несостоятельности буржуазной политической экономии.
Смитовская экономия, которой чужд исторический

взгляд на вещи, «брала патологический факт за физио¬

логический, отправлялась от того распределения богат¬

ства и орудий, на котором захватила общество. До чело¬

века ей собственно не было дела» (курсив мой. — В. М.).
Буржуазная политэкономия превратилась в «искус¬

ство с наименьшей тратой капитала производить наи¬

большее число произведений и обеспечивать им наивы¬

годнейший сбыт». Но такое искусство обращения с ка¬

питалом не требует внимания к потребностям человека,

фактически это манипуляции потребностями против че¬

ловека. Герцен увидел антигуманизм теорий, апологета -

зирующих капиталистические отношения и рассматри¬

вающих людей как производительную живую силу, как

«органическую машину».
По мнению Герцена, ценность буржуазной политэко¬

номии ничтожна, аналогично той ничтожной доле, кото¬

рую трудящиеся получают от общественного продукта,

выработанного их трудом. Это была ошибка аналогии.

Но отрицание было связано с утверждением. Поскольку

«социализм находится в тесной связи с национальной

экономией» и поскольку он должен быть «анализом

и синтезом одной мысли», постольку нет более актуаль¬

ной для социалистов проблемы, чем разработка «новой

политической экономии». Герцен видит, таким образом,

насущный характер проблемы, которая волновала

и В. А. Милютина. Отличие тут заключается в том, что

Герцен не занимался специально наукой политической

экономии, он не был специалистом, как Милютин и позд¬

нее Чернышевский.
К сожалению, верно понимая необходимость новой

политэкономии, Герцен видел ее прообраз в концепции

Прудона. Он полагал, что «человек, не переживший фе¬

номенологию Гегеля и противоречий общественной эко¬
1	Огарев Н. Я. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения, т. II, с. 195.
183

номии Прудона, не перешедший через этот горн и этот

закал, неполон, несовершенен».
Нетрудно увидеть разницу между похвалами досто¬

инствам экономической теории Прудона со стороны Гер¬

цена и убийственно негативной оценкой Прудона со сто¬

роны Маркса и Чернышевского. Ниже мы еще вернемся

к этому принципиальному вопросу.
Запад и русские условия. Отъезд в Европу и непо¬

средственное участие в ее общественной жизни оказали

на Герцена и Огарева сильное воздействие. Европа за¬

ставила их по-новому взглянуть на хорошо известные

вещи. По собственному признанию Герцена, благодаря

эмиграции «камня на камне не осталось от прежней

жизни», с рудиментами русского патриархального быта

было покончено раз и навсегда.
Но Герцен, как, впрочем, и Огарев, начинает пони¬

мать, что с прекраснодушным идеализмом, верой в «Ев¬

ропу вообще» следует распрощаться. Не все рецепты за¬

падноевропейской мысли подходят к России, как они,

впрочем, не во всем подходят и к самой Западной Евро¬

пе. Герцен начинает предупреждать против веры в то,

что Запад «всегда прав», что его решения не подлежат

обжалованию.
Социалисты и коммунисты Западной Европы облича¬

ют старый общественный строй, капиталистическую

анархию производства, но их позитивная программа

не конкретна. «Чем недовольны, — отмечал Герцен

в «Письмах из Франции и Италии», — знают многие,

чем поправить и как поправить — почти никто»1.
Но и это не все. Мало указать, чем и как поправить

дело, каким должно быть процветающее общество, мало

одного представления об общественном идеале, — надо

заинтересовать в этом идеале народ. Иначе сохранится

трагическое непонимание между «книжными» теоретика¬

ми и народом, который руководствуется своим «инстинк¬

том», своим, скорее, «страстным и художественным, не¬

жели логическим» восприятием и пониманием жизни.
Народ, отмечал Герцен, «не доверяет отвлеченным

утопиям до тех пор, пока они не выработаны, не близки

к делу, не национальны, не полны религией и поэзией»2.

Поскольку в социалистических проектах этот элемент от¬
1	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. V. М., 1955,
: с. 234.
2	Там же, т. V, с. 238.
184

сутствовал или почти отсутствовал, то «все фантастиче¬

ские утопии двадцати последних годов проскользнули

мимо ушей народа»1.
Как и все домарксовские социалисты, Герцен считал

физическую и моральную деградацию масс под бреме¬

нем капиталистической эксплуатации самым большим

социальным злом и самым отвратительным преступле¬

нием буржуазии.
Герцен уже в начале 40-х годов отмечал обнадежи¬

вающие признаки стихийного протеста масс против ус¬

ловий капиталистической эксплуатации, их «войну с ма¬

шинами», их поступки отчаяния в борьбе с бессердечно¬

стью буржуа»2.
Западноевропейскому порядку вещей «язва пролета-

риатства» присуща с фатальной необходимостью. Рос¬

сия должна избежать этого. Это возможно, ибо в рус¬

ских условиях «сельский пролетариат — вещь невозмож¬

ная»3.
Герцен искал теоретический ключ к переходу в со¬

циалистическое общество. «Должна ли Россия пройти

всеми фазами европейского развития, или ее жизнь пой¬

дет по иным законам?» — вот в чем вопрос. Герцен при¬

шел к убеждению, что верное решение возможно на ос¬

нове широкой социологической концепции, которая мог¬

ла бы дать удовлетворительный ответ на антиномии го¬

сударства и личности, власти и свободы, альтруизма

и индивидуализма, общественной и частной собственно¬

сти. Переворот не может быть чисто политическим, он

должен повлечь за собой переворот в экономических от¬

ношениях 4.
Революция в своем развитии может пойти и не туда,

куда ее хотят вести. Грядущий социальный катаклизм,

который будет подобен извержению вулканической ла¬

вы, может в результате дать и уравнительный комму¬

низм, тем более что уравнительно-коммунистические на¬

строения характерны для народного понимания соци¬

альной справедливости.
Надо, следовательно, разработать такую теорию, ко¬

торая была бы одновременно и научной, и понятной на¬

роду, его «инстинктивному сознанию», могла бы увлечь
1	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. V, с. 238.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II, с. 370.
3	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. VII, с. 260.
4	См.: Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. V, с. 179.
185

его в революционное действие. Поэтому-то, обращаясь

к революционно настроенной русской интеллигенции,

Герцен советовал ей учесть народную психологию и про¬

поведовать народу «не Фейербаха, не Бабёфа», а понят¬

ную для него «религию земли», т. е. «общинный социа¬

лизм». Прежде всего надо обеспечить свободу личности

крестьянина от всякого принуждения — экономического

и внеэкономического. Это хорошо видно в письме Гер¬

цена Эдгару Кине.
В Западной Европе основное препятствие социализму

заключается в существовании буржуазии. Поэтому там

«социализм должен силой столкнуть последнюю глыбу».

В Западной Европе социалисты, опираясь на пролета¬

риат, пойдут к социализму, в России же можно пойти

еще дальше, т. е., опираясь на уже имеющуюся общину,

к свободе, т. е. к строю, в котором общинный, коллек¬

тивистский способ ведения хозяйства будет совмещен

с расцветом личности, со свободой труженика.
Концепция «русского» социализма. Усилия прогрес¬

сивной партии должны быть двоякого рода. С одной сто¬

роны, это организация революционно-практической дея¬

тельности, включая и конспиративную, пропаганда необ¬

ходимости революционных по своему характеру общест¬

венных преобразований. С другой стороны, деятельность

теоретическая, разработка программы революционного

действия, теоретическое обоснование коренного преоб¬

разования русского общества.
При этом сразу же встает вопрос об общественном

идеале. Какое общество должно прийти на смену само¬

державному и крепостническому строю?
Герцен, считая, что нашел решающее средство по¬

кончить с абстрактной трактовкой социалистических

идей, доказывал, что возможно использовать в русских

условиях почти «готовую» экономическую и политиче¬

скую ячейку будущего строя — общину. Экономический

принцип общины — «полная противоположность знаме¬

нитому положению Мальтуса: она предоставляет каждо¬

му без исключения место за своим столом» *. Уже

в 1849 г. в статье «La Russie» («Россия») Герцен наме¬

чает общие контуры своей новой концепции «русского»

социализма как социализма общинного.
В 50-х годах А. И. Герцен окончательно приходит

к последовательно выраженной концепции «русского» со¬
1	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. VII, с. 259.
186

циализма, основным пунктом которой была идея кресть¬

янского «права на землю», общинного владения зем¬

лей *.
В предисловии ко второму изданию «Писем из Фран¬

ции и Италии» Герцен отмечал, что социальный вопрос

в России не так далек от разрешения, как это может

показаться с первого взгляда: «Освобождение крестьян

с землей — начало великого экономического переворота,

в который Россия вступает»2.
Община, по мысли Герцена, была если не социали¬

стическим началом в жизни русского общества, то важ¬

нейшим элементом, краеугольным камнем в будущем со¬

циалистическом переустройстве страны. Русские социа¬

листы могут осуществить социализм на практике еще

скорее, чем этого можно достичь в Западной Европе,

которая когда-то имела, но давно утеряла общину.
На первых стадиях разработки концепции «русского»

социализма Герцен еще надеется на возможность при¬

мирения со славянофилами на основе взаимного при¬

знания общего пункта — общины. Разве социализм,

спрашивает он в эпилоге своей работы «О развитии ре¬

волюционных идей в России», не признан славянофи¬

лами так же, как нами? «Это мост, на котором мы мо¬

жем подать друг другу руку»3. Смысл славянофильского

отрицания социализма стал ясен Герцену значительно

позднее. Со свойственной ему искренностью он сам ска¬

зал об этом в «Письмах к противнику» (славянофилу

Ю. Самарину — В. М.). Еще раньше он отмежевался

от славянофильской наивномистической веры в исклю¬

чительность русской общины. В статье конца 40-х го¬

дов «Россия» он высказывает убеждение, что сходные

с русской формой общины обнаруживаются у древних

германцев и кельтоав, их «можно найти у всех славян¬

ских племен», что «у сербов, болгар и черногорцев она

сохранилась в еще более чистом виде, чем в России»4.

Тем не менее Герцен полагал, что ему удалось отыскать

объективную возможность торжества «нечистой» рус¬

ской общины. Этим рычагом была, по его мнению, осо¬

бенная русская деревенская община.
1	См.: Герцен А. Я. Собр. соч. в тридцати томах, т. V, с. 13.
2	Там же, с. 11.
3	Герцен А. Я. Собр. соч. в тридцати томах, т. VII, с. 248.
4	Герцен А. Я. Собр. соч. в тридцати томах, т. VI, с. 200.
187

Герцен защищал общину потому, что увидел в ней

институт, способный при верном использовании зало¬

женных в нем предпосылок лучше всего обеспечить ма¬

териальные основы существования крестьянина.
Задача новой эпохи, в которую мы входим, писал он,

состоит в том, чтобы на основании науки сознательно

развить элемент общинного самоуправления до полной

свободы личности, минуя те промежуточные формы, ко¬

торыми по необходимости шло, плутая по неизвестным

путям, развитие Запада. Это была в зародыше идея не¬

капиталистического пути развития.
Как отдаленную перспективу Герцен видел даже «от¬

рыв крестьянства от земли», говоря об этом примерно

в том же смысле, в каком Маркс говорил о необходимо¬

сти избавить крестьянина от «идиотизма деревенской

жизни».
Предварительное условие социалистического разви¬

тия России — уничтожение самодержавия и крепостни¬

чества. Правда, Герцен допускал и путь «мирного обнов¬

ления», колебался, в особенности в предреформенную

эпоху, в безусловном признании революции, обличал

«революционную риторику»1. Насильственный переворот

возможен, но для народа лучше все же «переворот без

кровавых средств»2.
После свержения самодержавия и установления

в стране демократических порядков помещичья земля

должна была перейти в собственность крестьян, которые

будут обрабатывать ее в соответствии с исторически

сложившимися коллективистскими традициями. «Мы

русским социализмом, — писал А. И. Герцен, — называ¬

ем тот социализм, который идет от земли и крестьянско¬

го быта, от фактического надела и существующего пере¬

дела полей, от общинного владенья и общинного управ¬

ления, — и идет вместе с работничьей артелью навстре¬

чу той экономической справедливости, к которой стре¬

мится социализм вообще и которую подтверждает нау¬

ка»3. Русский народ, писал Герцен, имея в виду прежде

всего русское крестьянство, всем ходом своей истории был

подготовлен к социализму, так как он коллективист по

своему образу жизни. Сходных взглядов придерживал¬

ся и Н. П. Огарев.
1	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. XVI, с. 225.
2	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. XIX, с. 191.
3	Там же, с. 193.
188

В действительности русская община не была инсти¬

тутом по совместному использованию земли в том спе¬

цифически социалистическом смысле, который ей при¬

писывался Герценом и Огаревым. В общине при обра¬

ботке земли использовался труд не свободного, а кре¬

постного крестьянина. Крестьянин трудился на земле,

которая и экономически, и в правовом отношении оста¬

валась в собственности помещика. Мнение помещика,

что земля обрабатывается крестьянином прежде всего

в его, помещика, интересах, было более реалистическим,

чем мнение тех, кто с надеждой взирал на социалистиче¬

ское начало в общине.
Вместе с тем было бы грубой ошибкой полагать, как

полагает Малиа, что «для Герцена община была «иде¬

альной картиной анархической утопии» 1. Община в том

ее состоянии, в каком ее застал Герцен, отнюдь не была

для него «идеальной утопией». Герцен и Огарев пони¬

мали, что при обработке земли в общине использовал¬

ся не свободный труд крестьянина, а труд крестьянина-

крепостного. Крестьянин трудился на земле, которая и в

правовом, и в экономическом отношении оставалась

в собственности помещика. Земля обрабатывалась кре¬

стьянином в интересах помещика в первую очередь, в ин¬

тересах государства—во вторую, а в интересах крестья¬

нина— в третью. Но община тем не менее является та¬

ким институтом, который в какой-то мере ограждает

крестьянина как человека, как личность от произвола

и помещика, и государства. Существование общины —

в интересах крестьянина-труженика, поскольку в общи¬

не «каждый, совершеннолетний и обложенный податью,

имеет право голоса в делах общины», а «староста и его

помощники избираются миром»2.
Герцен и Огарев впадали в противоречие с защищае¬

мой ими теорией, ибо положение крепостного крестьяни¬

на явно не совпадало с созданной ими абстракцией со¬

циалистического начала в деревенской общине. Они не

придавали решающего значения тому, что община была

рудиментом старого, первобытнообщинного строя, что

объективно она не могла не быть сильным социальным

тормозом для общественного прогресса.
1	Малиа М. Е. Герцен и крестьянская община. — В сб.: Conti¬

nuity and Change in Russian and Soviet Ideology. Mass., 1954.
2	Герцен А. И. О развитии революционных идей в России. М.,

1953, с. 123.
189

Но, раз приняв теоретическую точку зрения, они за¬

щищали ее с железной последовательностью. Отдельные

западноевропейские публицисты (Гакстгаузен, де Кю-

стин и др.) уверяли, что русская деревенская община яв¬

ляется лучшей защитой против распространения про¬

летариата и коммунистических идей. Герцен, возражая

им, утверждал (в письме к Ж. Мишле), что «для наро¬

да, обладающего на деле владением сообща, коммуни¬

стические идеи не представляют никакой опасности»1.

Он был уверен, что мораль русского крестьянина, кото¬

рую он ценил весьма высоко, самым естественным об¬

разом вытекает «из его коммунизма»2.
Крестьянская община и рабочая ремесленная артель

должны были, по мысли Герцена, обеспечить беспрепят¬

ственное развитие России по социалистическому пути,

демократическая же народная власть (Герцен отвергал

анархизм Бакунина и его требование немедленной без-

государственности)—обеспечить развитие промышлен¬

ности, транспорта, торговли и образования. .
Герцен, обосновывая свою теорию «русского» социа¬

лизма и в известной мере идеализируя общину, исходил

из сложившихся к его времени представлений о русской

общине. Сам он не пытался глубоко исследовать эконо¬

мические отношения, которые лежали в основе общинно¬

го землепользования. Можно сказать, что Герцен не при¬

давал большого значения теоретическому анализу эко¬

номической стороны деятельности общины, без чего, со¬

бственно, невозможно было научное представление о ней.

Герцен не занимался сравнительным историческим изу¬

чением русской общины и форм общинного землепользо¬

вания у других народов. Хотя он и признавал истори¬

ческий характер возникновения общины, он не прилагал

усилий, чтобы выяснить ее место среди других истори¬

ческих форм общины. Между тем, только идя по этому

пути, он мог обнаружить тенденции развития общины

как формы социальной организации общества. Он смот¬

рел на общину как на «прогрессивный» общественный

институт, и для него этого было вполне достаточно.

В то же время, как мы видели, он не исключал воз¬

можность буржуазного развития страны. Мысль, что

Герцен и Огарев игнорировали вопрос о пролетариате
1	Герцен А. И. Избранные философские произведения, т. II,

с. 143.
2	Там же, с. 142.
190

в России, неточна и даже, пожалуй, неверна. Рабочий

класс исключался из их концеш^ш не потому, что они

не признавали за, рабочим вепросом никакого значения

для России, а главным образом вследствие того, что, как

они думали (и для 50—60-х годов понимание не было

абсурдным), он не имел в России того значения, какое

имел в Западной Европе.
В статье Н. П. Огарева «Частные письма об общем

вопросе», например, определенно говорится, что в Рос¬

сии существует «историческое основание сельского

строя, к которому должен примыкать городской проле¬

тариат, городское меньшинство» 1.
Видно, что Огарев исходит не из анализа материаль¬

ных источников существования городского рабочего.

Они интересуют его только с точки зрения того, как бы

этот рабочий не «вышел в буржуазию» — опасение фан¬

тастическое, но характерное для Огарева. Огарев вы¬

сказывает идеалистическое положение, чтобы городской

пролетарий принял близко к сердцу «собственно русское

социальное дело». Естественный вопрос: почему «русское

социальное дело» должно прямо касаться рабочего? —

оставался без ответа. В рамках «общинного социализма»

на него было невозможно ответить. И тем не менее

до конца своей жизни Огарев продолжал уверять новое

поколение русских социалистов-народников, что «дейст¬

вительное осуществление свободы» возможно лишь

в бессословной общине»2. Огарев, уже больной, вооду¬

шевился, читая первые номера лавристского журнала

«Вперед». В записке «История и свобода» он вновь под¬

тверждает, что социализм в России будет достигнут че¬

рез всеобщее восстание народа, к которому примкнут

солдаты и те из офицеров, кто свято хранит «предания

о Пестеле, Рылееве и товарищах»3. Эта всенародная ак¬

ция (Огарев не говорит об условиях ее подготовления)

и осуществит свободу, т. е. «общинно-союзное владение»

землей и «общинно-союзный труд»4.
Герцен не исключал возможности, что русская кре¬

стьянская революция «пойдет навстречу другому движе¬

нию, источником которого являются революционные
1	Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философ¬

ские произведения в двух томах, т. I. Госполитиздат, 1952, с. 715.
2	ЦГАЛИ, ф. 359, ед. хр. 10, л. 2.
3	Там же, л. 3.
4	Там же.
191

идеи Европы». Но он допускал и ту перспективу, что

«мещанская полоса» может захватить страну, ибо «бур¬

жуазная оспа теперь на череду в России». Герцен не мог

развить в строго логическом виде теоретические посыл¬

ки, которые, не будучи «герценовскими», становились

органичными для нового Герцена. Не было опыта. Но он

начинает понимать, что размах социальной революции

зависит от сближения работника с крестьянином и что

«настоящая революция народных масс», когда она раз¬

разится, будет иметь характер «резко коммунистиче¬

ский» *.
В. И. Ленин подчеркнул этот итог идейной эволюции

Герцена, когда писал, что к концу жизни великий демо¬

крат и социалист обратил свой взор «к тому Интерна¬

ционалу, которым руководил Маркс»2. Но Герцен не

успел принять активное участие в новом интернацио¬

нальном движении.
VII. РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ

СОЦИАЛИЗМ. Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ

И ЕГО СОРАТНИКИ
В истории России, богатой неожиданными поворота¬

ми и зигзагами, не так много периодов, которые срав¬

нимы по своеобразию и социальным последствиям

с 60-ми годами. Кризис системы, основанной на анахро¬

низме крепостничества, вызвал к жизни революционную

ситуацию. Революционно-демократические силы стреми¬

лись разрешить этот кризис методами крестьянской вой¬

ны, реакционный лагерь — незначительными уступками,

реформой.
Борьба двух общественных сил привела к невиданно¬

му ожесточению литературной полемики. Крупнейшим

и оригинальнейшим из теоретиков революционно-демо¬

кратического направления был Н. Г. Чернышевский.

Место Н. Г. Чернышевского в истории русского социа¬

лизма, кратко говоря, определяется тем, что он дал глу¬

бокое, материалистическое по тенденции, идейно-теоре¬

тическое, экономическое и философское обоснование со¬

циализму. До Маркса и Энгельса ничего основательнее
1	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. V, с. 205.
2	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 257.
192

не было. 1848 год, вызвавший духовный кризису Герце¬

на, произвел огромное впечатление и на Чернышевского.
Первая реакция на поражение революции у Черны¬

шевского была сходной с реакцией многих передовых

людей России, он испытывал чувство горечи и разочаро¬

вания. Узнав о расстрелах в Вене, в частности о казни

Роберта Блюма, Чернышевский пишет в дневнике:

«Да падет на их головы кровь его!»1 — т. е*. на головы

европейских реакционеров.
Первая эмоциональная реакция на революцию сме¬

няется более рассудочным отношением к ней. Чернышев¬

ский, отчасти под влиянием петрашевцев, начинает раз¬

бираться в основных социальных коллизиях европейской

революции, а спустя некоторое время дает весьма точ¬

ную оценку ее исторического значения. Он отмечал впо¬

следствии, что в революции 1848 г. «раскрылось для

всех, что между коммунистами и социалистами и всеми

другими партиями есть коренная разница, гораздо зна¬

чительнее даже той, какая существует между самыми

далекими друг от друга из остальных партий»2.
Как мыслитель-социалист Чернышевский вырос чре¬

звычайно быстро, в основном под влиянием событий

1848 г., самообразования и воздействия таких передовых

деятелей, как М. Л. Михайлов, петрашевец А. В. Ха-

ныков и др.3 По его словам, он стал «партизаном социа¬

листов и коммунистов»4. Началась тяжелая, изнури¬

тельная борьба со старым порядком вещей. Этой борь¬

бе Н. Г. Чернышевский отдал жизнь.
1	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. I. М., 1939, с. 171.
2	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IX, с. 348.
3	Чернышевский-студент был самым внимательным читателем

зарубежной периодики. Известно, что он буквально поглощал фран¬

цузские журналы и газеты (См.: «Journal de Debats», «La Presse»,

«Gasette de France», «разрешенные» к чтению).
4	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. I, с. 122. Чернышев¬

ский указывал впоследствии на ошибки западного социалистическо¬

го прожектерства, в частности на стремление сен-симонистов «со¬

циализироваться» в условиях капиталистического общества, вне «ре¬

волюции» (см.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 829),

на недостатки бланкизма, увлекавшего «опрометчивых энтузиастов»,

и др. В настоящее время не требуется опровергать мнения, вроде

абстракции Б. Горева, будто Чернышевский, «восприняв в теории

важнейшие элементы фурьеризма, в области тактики определенно

сочувствовал Бланки» («Под знаменем марксизма», 1923, № 6—7.

с. 122).
13 Малинин В. А.

15.	Философская антропология

и экономический фактор истории
В. И. Ленин в своих замечаниях на книгу Ю. Стек-

лова «Н. Г. Чернышевский» возражал против отождеств¬

ления социализма Чернышевского и научного коммуниз¬

ма Маркса, но не полемизировал против мысли, что это

социализм переходного типа — между утопизмом и на¬

учным пониманием 1. Чернышевский полагал, что наи¬

более глубокой философией является материалистиче¬

ская философская антропология, которая может быть

основой и социальной философии2.
Философская антропология. Человек, разъясняет

Чернышевский основной принцип философской антропо¬

логии, будучи продуктом природы, не носит, подобно

природе, противоречий в самом себе. Человек как лич¬

ность, как продукт общества противоречив, но это не

«противоречие в себе», а противоречие, возникающее

из его внешних отношений.
Основное противоречие общественной жизни человека

можно, следовательно, считать противоречием внешним,

это «дисгармония между условиями общей планетной

жизни и частными нуждами человеческой жизни»3. Дан¬

ная дисгармония вполне могла быть снята, если бы че¬

ловечество было целым, единым, ведь «вся человеческая

деятельность состоит в переделке природы»4. Со време¬

нем, когда человечество станет действительно единым,

эта дисгармония будет снята, но не сейчас, когда чело¬

вечество раздирается социальными, национальными, ра¬

совыми и многими другими конфликтами.
Основное внутреннее противоречие человеческого су¬

ществования «имеет чисто экономический характер»—

это противоречие между наличными потребностями лю¬

дей и возможностью удовлетворения этих потребностей,

которые может позволить себе данное общество.
Чернышевский полагал, что противоречие между

философской антропологией и «экономическим» объяс¬

нением развития общества существует, но постольку,
1	См.: «Литературное наследство», т. 67. М., 1959, с. 23—27.
2	Он подтвердил это свое мнение и по возвращении из ссылки

в предисловии к третьему изданию своей диссертации «Эстетические

отношения искусства к действительности» (1888).
3	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. V, с. 607.
4	Там же', с. 621.
194

поскольку общество находится пока еще на такой ста¬

дии развития, где экономические условия существования

человека не совпадают с требованиями его природы.

В будущем же это противоречие будет снято.
Общественная жизнь человека основывается на про-

цессах, которые идут внизу, в природе. Чернышевский

видит в этом первичное условие прогресса. Человеческое

общество будет непрерывно получать подкрепление из

природы, и тем самым «исторический прогресс будет

неудержимо идти своим чередом»1. Закон прогресса —

это, по выражению Чернышевского, «ни больше, ни

меньше как чисто физическая необходимость»2. Эта фи¬

зическая необходимость лучше всего выражает себя

в законе нарастания прогресса3. Правда, понятие физи¬

ческой необходимости прогресса не следует отождеств¬

лять с понятием необходимости природы, но что необ¬

ходимость природы является исходным пунктом общест¬

венного прогресса — несомненно.
Чернышевский еще был верен просветительскому ра¬

ционализму. Иногда он трактует общественный прогресс

как движение в сторону наибольшего удовлетворения

потребностей человека, иногда — как развитие вечных

свойств человека, в особенности его доброжелательности

и любознательности. «Пусть политика и промышлен¬

ность шумно движутся на первом плане в истории,—

разъясняет Чернышевский свой взгляд, — история все-

таки свидетельствует, что знание — ооновная сила, ко¬

торой подчинены и политика, и промышленность, и все

остальное в человеческой жизни»4.
Антропология рационалистического материализма

незаметно переходит в антропологию просветительского

идеализма. В трактовке общественного прогресса как

прогресса в знании Чернышевский, в сущности, предва¬

ряет концепцию прогресса Лаврова. «Прогресс основы¬

вается на умственном развитии, коренная сторона его

прямо и состоит в успехах и развитии знаний. Прило¬

жением лучшего знания к разным сторонам практиче¬

ской жизни производится прогресс и в этих сторонах.

Основная сила прогресса — наука; успехи прогресса со¬

размерны степени совершенства и степени расцростра-
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. V, с. 622.
*	Там же, с. 11—12.
*	См. там же.
4	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IV, с. 6.
13*
195

ненности знаний. Вот что такое прогресс — результат

знания» (курсив мой. — В. М.)1.
Экономический фактор истории. Чернышевский ого¬

варивается, что такое толкование прогресса представля¬

ет все же «неполную истину». «Если дополнить это вер¬

ное понятие (т. е. просветительско-рационалистическое

представление о прогрессе. — Авт.) политико-экономиче¬

ским принципом, по которому и умственное, как полити¬

ческое и всякое другое, зависит от обстоятельств эконо¬

мической жизни, то получим полную истину: развитие

двигалось успехами знания, которые преимущественно

обусловливались развитием трудовой жизни средств ма¬

териального производства»2. Такова, так сказать, фор¬

мула прогресса Чернышевского. Заметим сразу же, что

известные формулы прогресса Лаврова — Михайловско¬

го подразумевают, в сущности, лишь первую часть фор¬

мулы Чернышевского.
Чернышевский логикой собственных взглядов при¬

шел к мысли об определяющем значении материальных

условий жизни3. «Когда развивается промышленность,—

пишет он, — прогресс обеспечен»4.
Чернышевский вводит понятие социального интереса,

указывая на различие общественного положения людей,

обусловленное различием их экономических интересов.

Он рассматривает интересы личности,сословия (класса),

нации, человечества. По его мнению, общественный ин¬

терес выше выгод отдельной нации, а интерес нации

выше выгод отдельного сословия. Более многочисленное

сословие (трудящиеся) должно иметь преимущества пе¬

ред менее многочисленными.
Противоречия людей в обществе — это противоречия,

проистекающие из неодинаковых условий, в которые

они попадают в своей борьбе за экономические интере¬

сы. Естественно, что эти противоречия могут быть раз¬

решены, в первую очередь, в сфере удовлетворения их

экономических интересов. Самые действенные средства

разрешения этих противоречий коренятся в экономиче¬
1	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. X, с. 441.
2	Таж ме.
3	Употребляя понятия «влияние обстоятельств», «влияние жиз¬

ни» и т. п., Чернышевский имел в виду материальные условия жиз¬

ни (иногда он говорит о материальных условиях быта).
4	«Современник», 1857, ноябрь. Статья «Современное обозре¬

ние».
196

ской области, ведь «надобно обращаться против зла

в самом его корне, иначе не истребишь зла» *.
За начальную общественную форму (всего он насчи¬

тывает шесть основных общественных форм) Чернышев¬

ский принимает первобытнообщинный строй, который

он определяет как «существование в глубокую старину

формы, представляющей видимое сходство с коммуниз¬

мом». Рабовладельческая общественная формация по¬

лучает у него наименование «невольничества», феодаль¬

но-крепостническую систему общественных отношений

Чернышевский характеризует как «феодализм»2. После¬

дующие «формы экономического быта» он обозначает

понятиями «капитализм», «социализм», «коммунизм»3.
Цель «экономической стороны прогресса» — «улучше¬

ние материальной и нравственной жизни многочисленно¬

го и беднейшего класса»4.
«Внутреннее стремление массы» к улучшению своего

положения наталкивается и не может не наталкиваться

на консерватизм старых общественных форм. Про¬

гресс в обществе происходит «наперекор этим формам»5.

Противоречие между стремлениями массы и формами

ее бытия является живым противоречием общественной

жизни и движущей силой прогрессивного развития в на¬

правлении улучшения материального и нравственного

быта масс. «Прогресс совершается чрезвычайно медлен¬

но, в том нет спора; но все-таки девять десятых частей

того, в чем состоит прогресс, совершается во время кра¬

тких периодов усиленной работы (курсив мой. — В. М.).

История движется медленно, но все-таки почти все свое

движение производит скачок за скачком»6. Револю¬

ция — решающее средство общественного прогресса, та¬

ков лейтмотив его рассуждений.
Чернышевский понял, что научная концепция обще¬

ственного прогресса будет неполна и незакончена, если
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. V, с. 608.
2	Чернышевский придерживался мнения о возникновении совре¬

менного ему института частной собственности «из завоевания», счи¬

тая к тому же, что это опрокидывает мнение о «вечном» и «есте¬

ственном» ее характере. На это впервые обратил внимание

Г. В. Плеханов.
3	См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. VII, с. 660—
661.
4	Там же, с. 164.
6 Там же, с. 477.
6 Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. VI, с. 12—13.
197

не будет связана с признанием необходимости социализ¬

ма. Поскольку экономический принцип не может быть

игнорируем в научной теории общественного прогресса

и, более того, экономическая сторона прогресса являет¬

ся самой важной, постольку логика теории требует при¬

знания социализма огромным шагом вперед в развитии

человечества сравнительно с другими историческими об¬

щественными формами выражения экономических инте¬

ресов людей.
Зигзаги истории еще возможны, но, как отмечал Чер¬

нышевский, «победы старого порядка вещей» могут быть

только мимолетными задержками окончательного тор¬

жества новых экономических интересов. Прогресс обяза¬

тельно выразится и в торжестве этих «новых экономиче¬

ских интересов», и в победе соответствующих им «изве¬

стных форм государственного устройства» *.
Массы в истории. Подавление народных интересов

правящими классами может, конечно, задержать осво¬

бождение народа, но оно не в состоянии отменить его,

поскольку «масса хочет коренных изменений в своем ма¬

териальном быте»2. Установление народоправия истори¬

чески неизбежно.
Вера в силы трудящихся масс (именно трудящихся

имел в виду Чернышевский, говоря о народе), убежде¬

ние в их способности переустраивать общественные от¬

ношения в социально справедливые воодушевляла Чер¬

нышевского. «Число пролетариев, — отмечает он в

статье «О поземельной собственности», — все увеличи¬

вается, и главное, возрастает их сознание в своих силах

и проясняется их понятие о своих потребностях»3. Заме¬

чательно, что Чернышевский отвергал анархистского

толка иллюзии о мгновенном решении всех социальных

вопросов в результате акта революции.
Демократическая революция и торжество новых об¬

щественных отношений невозможны вне борьбы с бур¬

жуазно-либеральной демагогией «свободы». То, что вы¬

глядело импозантным в дни борьбы с феодальной ари¬

стократией, оборачивается самым пошлым обманом

в дни господства либеральной «свободы».
Чернышевский не связан догмами буржуазно-либе¬

рального рассудка, поэтому он решительно распростра-
1	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. V, с. 395.
2	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IV, с. 413—414.
3	Там же, с. 405.
198

няет найденное им понимание классовой борьбы как

движущей силы истории и на буржуазное общество. Его

доводы опираются на аргументы истории: буржуазия

использовала простолюдинов для нанесения мощного

удара по феодальной аристократии. Но как только она

увидела, что угроза исходит теперь не от потерпевшей

поражение и уничтоженной аристократии, а от ее быв¬

ших союзников — простолюдинов, она объединилась

с феодальной аристократией для борьбы против тех, кто

посягает на «священный» институт частной собствен¬

ности.
Чернышевский прямо указал, что "признание этого

факта есть начало научности в понимании историческо¬

го процесса.
Общественные противоречия необходимо приводят

к революции. Революция же не столько перестановка-

в действующих на авансцене истории политических ли¬

цах, а движение масс; революции совершаются народом,

хотя массы и народ часто не знают своих истинных ин¬

тересов, не получают ничего существенного от револю¬

ций. Ход «великих мировых событий» направляется не

чьей-либо волей, а имеют объективный характер, на¬

правляются «непреложным законом» — деятельностью;

народа.
Все общественные формы прочны и долговечны по¬

стольку, поскольку их поддерживает народ, простолю¬

дины. Все революции сильны поддержкой и участием

масс. Все общественные преобразования основательны

в той мере, в какой они отвечают интересам масс, за¬

хватывают интересы масс и прежде всего их экономиче¬

ские интересы, т. е. это «материальные условия быта,

играющие первую роль в жизни, составляющие корен¬

ную причину почти всех явлений и в других, в высших

сферах жизни»1.
Под этим углом зрения Чернышевский рассматривал

события и западноевропейской, и русской истории. Рас¬

сматривая русскую историю, Чернышевский отмечал

прогрессивную историческую роль крестьянских движе¬

ний, направленных против самодержавия и крепостни¬

чества. Он отвергал обыденную формулу о «неподвиж¬

ности» русского крестьянина, показывая, что эта фор¬

мула весьма далека от истины.
1	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. II.

М., 1952, с. 21.
19»

Однако сказывалось то, что можно назвать антро¬

пологической непоследовательностью Чернышевского.

Наряду с экономическим объяснением движения обще¬

ственной истории Чернышевский предлагает нечто вро¬

де абсолютного «арифметического закона физической

смены поколений». И тогда оказывается, что подъем

и упадок общественных движений происходит примерно

каждые 15 лет, в связи со сменой поколений. Предвидя

возможные возражения против такого толкования при¬

чин общественных движений или, вернее, против такого

антропологического дополнения к объяснению движе¬

ния исторического процесса, Чернышевский отсылает

скептиков все к тем же законам «физиологии и психо¬

логии»1.
Чернышевский не знал о революционном перевороте,

совершенном марксизмом в философии, в понимании

общества и его законов. У него не было точного, науч¬

ного представления о классах. Он мыслил и рассуждал

о «беднейшем классе», о «простолюдинах», можно ска¬

зать, что он еще не видел принципиальных различий

между рабочим классом и крестьянством. Он мечтал

<о том, чтобы «правление de jure и de facto перешло

13 руки самого низшего и многочисленного класса — зем¬

ледельцы + поденщики + рабочие»2.
Он лишь стремился к материалистическому объясне¬

нию роли народных масс в истории. Его стремление при¬

держиваться материалистического понимания историче¬

ских событий не подлежит сомнению. Но и идеалисти¬

ческие элементы его концепции также несомненны.
16.	Критика буржуазного рассудка

в политической экономии
Чернышевский в «Очерках политической экономии

(по Миллю)» заметил, что следует тщательно исследо¬

вать экономические основания социализма, «иначе мы

будем сбиваться с дороги».
Полемика Чернышевского против Милля в «мастер¬

ском», по определению Маркса, труде была, следова¬
1	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. VI, с. 16.
2	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. I, с. 355. Стеклов

в своей монографии о Чернышевском утверждал, что Чернышевский

был «коммунистом прежде появления научного коммунизма». Это

было преувеличением, поскольку коммунизм Чернышевского отож¬

дествлялся с коммунизмом Маркса и Энгельса.
200

тельно, столкновением двух принципиально отличных

один от другого взглядов: тех, кто пытался найти теоре¬

тический компромисс между классовыми интересами

буржуазии и пролетариата (Д. С. Милль), и тех, кто

теоретически обосновывал невозможность классового

соглашения и необходимость новой политической эконо¬

мии трудящихся (Н. Г. Чернышевский).
Ошибка Франко Вентури. Итальянский историк рус¬

ской общественной мысли Франко Вентури утверждает,

будто политическая экономия Чернышевского — это по¬

пытка «объединить английский утилитаризм (подразу¬

меваются идеи И. Бентама и Д. С. Милля. — В. М.)

с идеями в политической экономии, основанными на тео¬

рии трудовых ценностей» (А. Смита и Д. Рикардо.—

В. М.) К
Ф. Вентури приписывает политической экономии

Чернышевского тот компромиссный характер, который

был свойством политической экономии Милля, хотя

и переносит этот компромисс в область теории. В дей¬

ствительности прав К. Маркс, а не Ф. Вентури.
В самом деле, английский утилитаризм в политиче¬

ской экономии придерживался концепции laissez-faire.

Чернышевский же был противником принципа «свобод¬

ной» капиталистической конкуренции, этого политэконо-

мического основания политического либерализма. Ут¬

верждение Вентури, позволяющее думать о механиче¬

ском соединении утилитаризма и трудовой теории стои¬

мостей в политэкономических взглядах Чернышевского,

оставляет неясным, как путем такого соединения могла

возникнуть «теория трудящихся», основные выводы ко¬

торой никак не согласуются ни с утилитаризмом Бента¬

ма и Милля, ни с «теорией ценностей» в ее классиче¬

ском буржуазном истолковании.
Чернышевский принимает взгляд представителей

классической английской политической экономии о трех

основных материальных источниках существования боль¬

ших классов людей — ренте, прибыли и заработной пла¬

те, но считает это лишь арифметикой науки. Если для

Смита и его последователей интересы прибыли (капита¬

ла) и заработной платы в общем едины, они — естест¬

венные союзники в борьбе против паразитирующих вла¬

дельцев ренты, то для Чернышевского капитал — источ¬
1	Venturi F. Roots of Revolution. London. Veidenfeld and Nicolson,

1960, p. 166.
201

ник эксплуатации рабочего класса, а буржуазия — обще¬

ственный паразит, нисколько не уступающий в этом сво¬

ем качестве землевладельческой аристократии. В этом

суть дела'. К сожалению, мнение, будто в «Очерках по¬

литической экономии (по Миллю)» Н. Г. Чернышевский

выступает «простым переводчиком», т. е. популяризато¬

ром идей сочинения английского утилитариста, облада¬

ет, можно сказать, живучестью закоренелого предрас¬

судка.
Вряд ли прав в данном случае Г. В. Плеханов, кото¬

рый в «Утопическом социализме XIX века» высказал

предположение, что «если бы наш Н. Г. Чернышевский

был знаком» с сочинениями английских утопистов типа

Годскина, Томсона или Грея, «то он, вероятно, перевел

бы не Милля, а кого-нибудь из них»2.
Конечно, Годскин или Грей придерживались социа¬

листического взгляда на вещи. Но дело в том, что для

Чернышевского имела смысл полемика именно с Мил¬

лем, который в его время был наиболее авторитетным

представителем буржуазного политэкономического син¬

кретизма. Примечания к труду Милля позволили Чер¬

нышевскому противопоставить политэкономии laissez-

faire «теорию трудящихся».
Социалистическая критика Смита и Рикардо. Черны¬

шевский видел ясно различие между классической бур¬

жуазной политической экономией, которая была созда¬

на Адамом Смитом и Давидом Рикардо в эпоху, когда

противоречия между классами еще не приобрели разви¬

той формы, и современными ему политико-экономически¬

ми учениями, в частности Д. С. Милля. Он считал воз¬

можным принять за научный метод в политэкономии так

называемый гипотетический метод, который использовал

и Рикардо. Он полагал, что гипотетический метод может

быть методом раскрытия диалектических противоречий

в экономических отношениях.
Рикардо не делал различия между теоретической аб¬

стракцией, которая является следствием так называе¬

мой «упрощающей гипотезы», и абстракцией, возникаю¬

щей в результате теоретической обработки эмпирических
1	Небезынтересно, что «Русское слово», соперничавшее с «Сов¬

ременником», называло Милля «софистом» (Соколов), но противо¬

поставляло ему не Чернышевского, а Прудона.
2	Плеханов Г. В. Утопический социализм XIX века. М„ Госпо-

литиздат, 1958, с. 37.
202

фактов. Самым важным Рикардо считал процесс ре¬

дукции, сведение сложного к простому, благодаря чему

можно было найти составные части «простых» компонен¬

тов экономических категорий, фиксирующих реальные

отношения собственности. От познания этих «простых»

компонентов можно идти к познанию более сложных

экономических категорий. Чернышевский считал право¬

мерным в известных пределах статистический метод ана-

лгоа эмпирических данных. Но значение этого метода

«условно». Необходимо абстрагироваться от эмпирии

статистики для обобщения более сложных случаев, для

экономической прогностики и т. п. «Из области истори¬

ческих событий, — отмечал он, — мы должны перене¬

стись в область отвлеченного мышления»1. Этот метод

восхождения от конкретного к абстрактному навеян Ге¬

гелем. Он имел свои достоинства, объективно означая

признание абстракции как могучего средства познания

истины. Суть этого метода заключается в следующем:

«Когда нам нужно определить характер известного эле¬

мента, мы должны на время отлагать в сторону запу¬

танные задачи, в которых интересующий нас элемент

обнаружил бы свой характер самым несомненным обра¬

зом, приискивать задачи самого простейшего состава.

Тогда, узнав характер занимающего нас элемента, мы

можем уже удобно распознать ту роль, какую играет

он и в запутанной задаче, отложенной до этой поры».
Гипотетический метод вовсе не был методом пустой

игры с оторванными от реальных отношений категория¬

ми. Маркс заметил, что в политической экономии нель¬

зя пользоваться ни микроскопом, как в биологии, ни хи¬

мическими реактивами, как в химии, то и другое долж¬

на заменить сила абстракции.
В этом смысле гипотетический метод был подступом

к методу материалистической диалектики. Критикуя ог¬

раниченный эмпиризм и подтверждая значение научной

абстракции, основанной на единстве анализа и синтеза

в научном исследовании, сторонники этого метода шли

в верном направлении2. Поэтому негативная оценка ги¬
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 59.
2	Евграфов В. Е. считает, что гипотетический метод «имел ряд

достоинств», но Чернышевский, используя этот метод, «допускал

разрыв исторического и логического» (История философии в СССР,

т. 3, с. 65). Аргументы в пользу такого тезиса развить трудно.
203

потетического метода Чернышевского несостоятельна1.
Однако на основании сходства методов нельзя отож¬

дествлять теорию Чернышевского с теорией Смита и Ри¬

кардо. Когда он говррит, что Смит часто «останавлива¬

ется на второстепенных явлениях обмена, вместо того,

чтобы проникать до основных фактов производства»,

то он тем самым отмечает решающую ограниченность

смитовской теории, ее неумение определить истинный

характер отношений между капиталом и трудом2.
Буржуазный характер классической политической

экономии (как, впрочем, в еще большей мере неклас¬

сической, современной ему) Чернышевский видел и в

присущей ей трактовке распределения продуктов труда.

Основной принцип буржуазной политэкономии заклю¬

чался в утверждении, что наиболее справедливой фор¬

мой распределения является распределение по объему

собственности, находящейся в распоряжении частных

лиц, т. е. по объему капитала. Этот принцип рассматри¬

вался как вечный принцип производства, способствую¬

щий его нормальному функционированию и составляю¬

щий основу расширенного воспроизводства, стимулирую¬

щего прибыль.
Чернышевский решительно отвергал этот взгляд.

«Вечных» законов распределения не существует, а по¬

пытка абсолютизировать капиталистическую форму рас¬

пределения беспочвенна. «Какая же тут неизменность

законов распределения, если распределение видоизме¬

няется по множеству разных общественных отношений,

созданных почти всегда историческими обстоятельства¬

ми?»3.
Закон распределения изменяется, следовательно, так

же, как изменяются и другие законы общественного про¬

изводства людей, — с изменением «исторических обстоя¬

тельств».
Классическая и апологетическая буржуазная полит¬

экономия. Говоря о заслугах классической буржуазной
1	Мы полагаем поэтому, что распространенное в нашей лите¬

ратуре понимание гипотетического метода Чернышевского как «ме¬

тафизического» метода познания основано на недоразумении (см.:

Очерки по истории философской и общественно-политической мыс¬

ли народов СССР, т. 2, с. 102; История философии в СССР, т. 2,

с. 353—354; Новиков М. И. Диалектика русских революционных де¬

мократов. М., «Наука», 1973, с. 196—199).
2	См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 92.
3	Там же, с. 903.
204

политэкономии Смита и Рикардо, Чернышевский отме¬

чал, что современная ему буржуазная «политическая

экономия заразилась социализмофобией и коммунизмо-

фобией»1. Эта «коммунизмофобия» была решающей

причиной утери буржуазными политическими эконома¬

ми научного беспристрастия и самой научности.
Теоретики буржуазии, оказавшись лицом к лицу

с классовыми требованиями пролетариата, потеряли

способность к свободному размышлению. Чернышевский

был убежден, что буржуазным теоретикам не удастся

предохранить своих читателей от «коммунистической

заразы». Коммунизм распространяется и будет рас¬

пространяться с необходимостью исторического закона,

поскольку коммунистических отношений будет все

с большей силой требовать само производство. Именно

поэтому теоретическая полемика с коммунизмом — необ¬

ходимость для буржуазии.
Согласно концепции Мальтуса и смыслу его «абсо¬

лютного закона», рабочий класс и вообще все трудящие¬

ся страдают не от эксплуатации, а от ничем не ограни¬

ченного размножения, поскольку рост численности насе¬

ления, происходящий в геометрической прогрессии,

неизбежно обгоняет рост продуктов питания, увеличива¬

ющийся лишь в арифметической прогрессии. Чернышев¬

ский отверг эти псевдонаучные рассуждения. «Нищета,—

писал он, — происходит не от закона природы, а просто

от человеческих отношений»2.
Изобличая Мальтуса как защитника капитализма,

Чернышевский доказывал, что англиканский поп не при¬

знает системы лучшей, чем система частной собствен¬

ности.
Мальтус был не единственным апологетом капита¬

лизма. Чернышевский критиковал и других защитников

буржуазных отношений (Сю, Мак-Куллаха, Росси, Ми¬

шеля Шевенье, Фредерика Бастиа и Жозефа Гарнье).
Маркс, хорошо знакомый с сочинениями Чернышев¬

ского, справедливо заметил, что он неопровержимо до¬

казал «банкротство буржуазной политической эконо¬

мии»3.
1	Чернышевский Я. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 349. Этот род ан¬

тикоммунизма XIX в. был свойствен, например, взглядам Д. С. Мил¬

ля, который мог опускаться до сравнения коммунизма с монгольским

нашествием.
2	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 315.
3	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 17.
205

Классовый смысл «классической» политической эко¬

номии. Основные тенденции развития капиталистиче¬

ского производства Чернышевский обрисовал с точно¬

стью, близкой к научной строгости: «У кого больше ка¬

питала, тот богатеет, а все другие разоряются... возни¬

кает монополия миллионеров, порабощающих себе все;

земли обременены долгами, дух спекуляции влечет об¬

щество к отчаянному риску, кончающемуся коммерчес¬

кими кризисами».
Буржуазные отношения, Чернышевский хорошо ви¬

дел это, основаны на экономическом неравенстве между

классами общества, на существовании частной собствен¬

ности и на эксплуатации одного класса другим, — «все

делается по системе, заклейменной именем l’exploitation

de l’homme par l’homme»1. Этот факт не подлежит ника¬

кому сомнению и легко устанавливается при тщательном

анализе общественного производства.
Безграничное соперничество приводит к анархии

в производстве и является анархией не по случайности,

а коренится в самом принципе, в самой логике сопер¬

ничества. Капиталистический рынок является неустой¬

чивым полем реализации продуктов производства и, в

сущности, антиобщественным, ибо в результате кризи¬

сов «происходит потеря мильонов и десятков мильонов

рабочих дней»2.
Чернышевский доказывал, что поскольку труд

в принципе не обладает ценностью (стоимостью), по¬

стольку он и не может быть товаром и является тако¬

вым лишь в обществе, построенном на началах эксп¬

луатации трудящихся и на конкуренции между теми, кто

эксплуатирует труд. Русский социалист не вводит по¬

нятие «рабочая сила» и не знает различия между тру¬

дом и рабочей силой, которая является в условиях ка¬

питализма объектом купли-продажи. Но он уже видит,

что «труд не есть продукт. Он еще только производи¬

тельная сила, он только источник продукта».
Чернышевский утверждал, что труд не может ни про¬

даваться, ни покупаться. То, что при капитализме труд

(тоже рабочая сила) и продается (рабочим), и поку¬

пается (капиталистом), является аргументом в пользу
1	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IV, с. 726.
2	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 749.
206

того, что следует ввести взамен капиталистических та¬

кие отношения, при которых труд приобретает «естест¬

венное» положение, ибо он, как и человек, как и его

сущностные свойства,—«вещь непродажная».
Коммунизм неизбежен, ибо он согласуется со всеми

выводами политической экономии, если она не основана

на сознательном искажении истины. «Основание всей

теории коммунизма, — писал Чернышевский, — состоит

в том, что труд есть единственный производитель ценно¬

стей, и что признавать участие в производстве капита¬

ла— одни фразы»1.
Чернышевский защищал производительный труд про¬

тив непроизводительного капитала. Его теоретическая

позиция была, собственно, свидетельством решительно¬

го разрыва не только с буржуазной политической эко¬

номией, но и с буржуазным сознанием производитель¬

ной силы капитала. Вывод гласил, что единственной

движущей силой общественного производства является

производительная деятельность трудящихся, могущих

вполне обойтись без паразитирующего на труде капита¬

ла и без непроизводительной, мешающей производству

деятельности капиталистов. Правда, Чернышевский, как,

впрочем, и Годскин (оценку его взглядов Маркс дал в

«Теориях прибавочной стоимости»), и другие домарксов-

ские социалисты, был неточен в утверждении, что труд

является единственным производителем ценностей (стои¬

мостей)2.
Чернышевский считал и доказывал, что раз труд яв¬

ляется производителем ценностей, то понятие стоимости

и сама стоимость «принадлежат только вещам, произ¬

водимым трудом». В данном случае Чернышевский раз¬

вивал идеи, разделявшиеся крупнейшими представите¬

лями классической домарксовской политической эконо¬

мии. Формулу современника А. Смита В. Франклина —

«стоимость всех вещей наиболее правильно оценивать

трудом» — Маркс отметил в «Капитале» как вопрос оп¬

ределения «субстанции стоимости всех вещей»3. Но при
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. VI, а 374—375.
2	В «Критике Готской программы» К- Маркс указывал, что

«труд не есть источник всякого богатства. Природа в такой же ме¬

ре источник потребительных стоимостей (а из них-то ведь и со¬

стоит вещественное богатство1), как и труд» (Маркс К. и Энгельс Ф.

Соч., т. 19, с. 13).
3	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 60.
207

буржуазных товарно-денежных отношениях производи¬

тель, трудящийся отчужден от обладания средствами

производства и лишен возможности воспользоваться цен¬

ностями, которые он создал.
Логика общественного производства требует другого.

«С человеческой точки зрения (отметим этот антрополо¬

гический элемент политико-экономических построений

Чернышевского. — В. М.), весь продукт обязан своим

возникновением труду, стало быть, весь он должен сос¬

тавлять принадлежность того самого организма, тру¬

дом которого создан. Если в создании продукта участ¬

вовал труд не одного, а многих человеческих организмов

(вновь эта терминология философской антропологии

в политической экономии. — В. М.), продукт должен

распределиться между ними пропорционально количест¬

ву труда, вложенному каждым на создание продукта».

Когда Чернышевский говорит, что труд является физио¬

логической потребностью человека, что он должен быть

приятен человеку, он не говорит ничего такого, что не

было бы знакомо философской антропологии (и не

только в фейербаховской, но и в гегелевской интерпрета¬

ции). Но когда он решительно утверждает, что «чело¬

веческая природа» имеет реальные возможности для

проявления только в условиях социалистических отноше¬

ний, он оставляет почву старой философской антрополо¬

гии и вносит в вопрос такие новые элементы, которые,

собственно, переносят старые споры о «человеческой

природе» совсем в иную плоскость.
Чернышевский отвергал спекуляции апологетической

буржуазной политической экономии. Он указывал, в ча¬

стности, что «наивыгоднейшее распределение ценностей

есть то, при котором данная масса ценностей произво¬

дит наибольшую массу благосостояния или наслажде¬

ния» \ Внешне это положение не было новым. Оно ха¬

рактерно, в частности, для утилитаризма Бентама

и Милля. Но здесь внешнее сходство аналогично сход¬

ству другого положения Чернышевского, что «личный

интерес есть главный двигатель производства», с основ¬

ной идеей политэкономии laissez-faire. Сторонники

laissez-faire делают обычно вывод, что продукт произ¬

водства должен быть собственностью того, кто «вклады¬
1	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 702.
208

вает капитал в производство». Чериышевский же прини¬

мает за бесспорный (и с гораздо большими основания¬

ми, чем сторонники laissez-faire) вывод, что «производ¬

ство находится в наивыгоднейших условиях тогда, когда

продукт бывает собственностью трудившегося над его

производством. Иными словами, — работник должен быть

собственником вещи, которая выходит из его рук»1.
С точки зрения Чернышевского, основная идея социа¬

лизма «основная идея учения о производстве» означает

следующее: «полное совпадение идеи труда с пра¬

вом собственности над продуктом труда»2, в то время

как «основной идеею учения о распределении ценно¬

стей» является пропорциональное распределение всех

ценностей между трудящимися. Этот взгляд следовал

и из политической экономии Рикардо. Если общество

обязано своим существованием людям, которые осуще¬

ствляют сотрудничество в процессе труда, а в силу уже

достигнутого разделения труда они не могут не обме¬

нивать продукты труда, то те, кто не вносит свою долю

в эту необходимую общественную кооперацию, являют¬

ся по меньшей мере бесполезными членами общества

Если они к тому же захватывают в свои руки значитель¬

ную часть продуктов объективно кооперированного тру¬

да, присваивают себе труд других (которые имеют не¬

измеримо больше права на такое присвоение), то они

враги общества, общественные паразиты. Сам Д. Рикар¬

до так не формулировал выводы из своей теории, но этот

смысл его политико-экономической концепции не укрыл¬

ся от стражей буржуазной политической экономии. Кэ¬

ри, например, прямо называл Рикардо «отцом комму¬

низма»3. Чернышевский следует Рикардо, но гораздо по¬

следовательнее развивает логические и практические

последствия научной теории труда и производства.
17.	Политическая экономия трудящихся
Критика западных утопистов. Идеи Чернышевского

в области общественной теории были дальнейшим раз¬

витием взглядов тех западноевропейских и русских до-

марксовоких Мыслителей, существенным пунктом воз¬
1	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 702.
2	Там же, с. 703.
3	Цит. по: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. II, с. 179.
14 Малинин В. А.
209

зрений которых были идеи социального равенства. Раз¬

личия понятий во многом зависят от неодинакового ре¬

шения вопроса об общественных силах, которые в сос¬

тоянии повернуть человечество к социализму.
Чернышевский, в отличие от Сен-Симона, Фурье

и Прудона, считал, что в победе социалистических отно¬

шений заинтересованы далеко не все общественные со¬

словия и классы. Более того, некоторые сословия и клас¬

сы настолько не заинтересованы в социализме, что, как

показывает история, не остановятся перед кровавой бой¬

ней, лишь бы оградить свои узкокорыстные интересы,

сохранить свою прибыль. В социализме заинтересованы

трудящиеся. Об особой заинтересованности рабочего

класса он догадывался, даже указывал на нее, когда

анализировал события в Западной Европе. В отношении

России у Чернышевского была особая точка зрения.
Русский социалист гораздо более последовательно

развивал тот взгляд, что «сущность социализма относит¬

ся собственно к экономической жизни». Чернышевский

поэтому и критикует сен-симонистов за «экзальтирован¬

ную жажду пересоздать всю жизнь человека» немедлен¬

но, в то время как жизнь пересоздается на основе изме¬

нений в экономической жизни, а не в результате осуще¬

ствления проектов, регламентирующих быт и малейшие

проявления человеческой самостоятельности 1.
Чернышевский полагал, что его западные учителя

смотрели на социализм скорее как на моральную необ¬

ходимость. Их взгляды «более походят на поэзию, чем

на серьезную науку»2. Социалистические идеи были для

них закономерным выводом из теоретического анализа

бесчеловечности старой цивилизации.
У многих западноевропейских социалистов место

трезвого понимания и поисков реальных средств пере¬

устройства, в первую очередь, экономических отношений
1	Чернышевский с достаточным основанием мог сказать о себе

то, что сказал о себе М. Е. Салтыков-Щедрин: «Я не утопист пото¬

му, что утопию свою вывожу из исторического развития действи¬

тельности» (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч., т. I, с. 153). Под уто¬

пией Щедрин подразумевает общество, которое необходимо придет

на смену заскорузлому самодержавию — крепостническому строю —

силою «исторического развития действительности». Это уже не уто¬

пия, но Щедрин не может отказать себе в удовольствии использо¬

вать старое понятие.
2	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. III,

с. 123.
210

занимали, по выражению Чернышевского, «пылкие ти¬

рады о какой-то «любви»1. Но социалистам нового по¬

коления незачем повторять эту ошибку своих предшест¬

венников. В интересах социализма же следует точно ус¬

тановить, чьи интересы скрываются за социалистически¬

ми выкладками.
1848 год положил конец классовым иллюзиям, во

всяком случае для тех, кто мог сделать верные выводы

из событий. Оценивая историческое значение сен-симо-

низма, Чернышевский говорил, что «времена этой систе¬

мы, действительно мечтательной и неосуществимой, про¬

шли задолго до 1847 года и что в этом году разве какая-

нибудь невинная старая девушка держалась во Фран¬

ции системы Сен-Симона»2.
Весьма характерно совпадение взглядов Маркса

и Чернышевского на прудоновский «социализм». Оцен¬

ка Марксом Прудона как мыслителя, политэконома

и социалиста была в России известна по знаменитому

письму Маркса Анненкову. Трудно сказать, был или не

был знаком Чернышевский с этим письмом. Прямых сви¬

детельств нет. Но замечательно, что в понимании «фи¬

лософии нищеты» Прудона Чернышевский очень близок

к Марксу и значительно расходится с Герценом.
Для Герцена Прудон — бесспорный авторитет в обла¬

сти социалистической теории, интеллектуальный гигант,

смело разящий закоснелые предрассудки буржуазно¬

мещанского образа мышления, хотя и не без француз¬

ских странностей. Одной из них Герцен считал попытку

Прудона соединить несоединимое — религию и социа¬

лизм. Герцен осуждал религиозный социализм Прудона

и писал по поводу книги Прудона «О справедливости

в церкви и революции», что «Прудон заключает свою

книгу молитвой, положенной на социализм»3.
В дневниковых записях, относящихся к молодым

годам, Чернышевский признает, что ценит Прудона как

критика буржуазной политэкономии4.
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 829.
2	Чернышевский И. Г. Полн. собр. соч., т. IV, с. 330.
3	Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. XV, с. 201.
4	См.: Чернышевский Н. Г. Избранные 'философские сочинения,

т. II, с. 729. Небезынтересна оценка Прудона консервативно наст¬

роенным автором рукописи «Социальное движение настоящего вре¬

мени»: «Характер Прудонова мышления отрицательный: он никогда

не представляет чего-либо положительного на месте того, что от¬

вергает» (Архив Исторического музей. Отдел рукописных источни¬

ков, ф, 440, ед. хр. 1060, Л. 227).
14*
211

В годы «Современника» и после него Чернышевский,

став убежденным социалистом, критикует прудоновские

теоретические фикции. Он признает в Прудоне критика

капитализма, но критика крайне непоследовательного.

С точки зрения Чернышевского, Прудон выражает .чая¬

ния простолюдинов, которые желают общественных пе¬

ремен, но которые еще не знают, «какие воззрения нау¬

ки соответствуют их потребностям». Позднее, когда ис¬

торическое значение прудоновской формы утопического

социализма стало яснее, Чернышевский критикует Пру¬

дона в значительно более резких выражениях.
Эклектическое смешение Прудоном самых разнооб¬

разных взглядов получило у Чернышевского в 70-х го¬

дах (в годы ссылки) оценку, поразительно напоминаю¬

щую оценку Марксом взглядов Прудона в известном

письме к Анненкову и в «Нищете философии». «Один

из прогрессивных глупцов, имевших очень сильное влия¬

ние на всех глупцов без различия, был Прудон. Быть

может и даровитый от природы, быть может и бескоры¬

стный...
И теперь он один из оракулов людей всяческих мне¬

ний. И удобно ему быть им: какая кому нравится глу¬

пость, всякая есть у этого оракула. Кому-нибудь кажет¬

ся, что 2 + 2=5? — тут у Прудона найдется подтвержде¬

ние с прибавкой: мерзавцы все те, кто в этом сомневает¬

ся,— другому кажется, что 2X2=7, а не 5, тут у Пру¬

дона найдется и это с той же прибавкой»1.
Таков Прудон в оценке Чернышевского. История со¬

циалистической мысли, возможно, даст более объектив¬

ную оценку места и роли Прудона, но нельзя не видеть,

что Чернышевский, как и Маркс, открыл самый слабый

пункт взглядов Прудона — неустойчивость теоретиче¬

ских взглядов, бывшую в основном следствием его со¬

циальной неустойчивости как идеолога мелкой бур¬

жуазии.
Политическая экономия трудящихся. Чернышевский

ясно выразил различие социалистической теории от «тео¬

рии капиталистов». «Нам кажется, — писал великий рус¬

ский мыслитель-социалист, — что отличие новой теории

от этой устарелой состоит только в том, что новая тео¬

рия, овладевая существенными выводами старой, раз¬

вивает их с полнотою и последовательностью, которых
1	Чернышевский И. Г. Поли. собр. соч., т. XIV, с. 550.
212

не могла достигать прежняя теория. Прежняя теория

провозглашала товарищество между народами, потому

что благосостояние одного народа нужно для благо¬

состояния других. Новая теория проводит тот же прин¬

цип товарищества для каждой группы трудящихся.

Прежняя теория говорит: все производится трудом; но¬

вая теория прибавляет: и потому все должно принадле¬

жать труду; прежняя теория говорила: непроизводитель¬

но никакое занятие, которое не увеличивает массу цен¬

ностей в обществе своими продуктами; новая теория

прибавляет: непроизводителен никакой труд, кроме то¬

го, который дает продукты, нужные для удовлетворения

потребностей общества, согласных с расчетливою эко-

номиею. Прежняя теория говорит: свобода труда; новая

теория прибавляет: и самостоятельность трудящегося»1.
Экономический смысл радикальных изменений в об¬

щественном социалистическом производстве сравнитель¬

но с частным капиталистическим заключается в том, что

человек перестанет быть товаром, работник будет од¬

новременно и хозяином, т. е. совокупным, обществен¬

ным владельцем товаров2. Социалистическое хозяйство¬

вание— это «новое стремление к союзному пользованию

и производству»3.
Социалистические формы общественных отношений

исторически неизбежны. В теоретическом отношении не¬

обходимость социализма вытекает из логики анализа

самого капиталистического производства. Как мы виде¬

ли, эту логику Чернышевский вскрыл весьма доказатель¬

но. Но Чернышевскому недостаточно одной теоретиче¬

ской санкции для социализма, он следует старой социа¬

листической традиции, обеспечивая социализму и мо¬

ральную санкцию.
Идеал «общественного благосостояния» Чернышев¬

ского — социализм. Каковы бы ни были трудности, при

социализме открываются такие возможности развития

материального и духовного богатства человечества, что

во имя этого идеала не может не бороться всякий чест¬

ный человек: ведь с победой коммунизма «человек впол¬

не подчинит себе внешнюю природу, насколько будет

ему нужно, переделает все на земле сообразно со свои¬
1	Чернышевский И. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 750.
2	См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 221—222.
3	Чернышевский //. Г. Поли. собр. соч., т. XII, с. 19.
213

ми потребностями, отвратит или обуздает все не выгод¬

ные для себя проявления внешних сил природы, восполь¬

зуется до чрезвычайной степени всеми теми силами ее,

которые могут служить ему в пользу»1.
Утверждение о том, что общественный идеал Черны¬

шевского — коммунистическое общество, может пока¬

заться натяжкой, но оно тем не менее верно. Конечно,

Чернышевский не знал научного понятия общественной

формации, но он различал социализм и коммунизм как

различные ступени нового общества, которое является

«идеалом общественного благосостояния». Коммунизм,

как отмечал Чернышевский, «берет за основание обще¬

ственного устройства идеал более высокий, чем законы

принципа социализма. Поэтому самому эпоха коммуни¬

стических форм жизни, вероятно, принадлежит будуще¬

му, еще гораздо более отдаленному, чем те, быть может

также, очень дальние времена, когда сделается возмож¬

ным полное осуществление социализма»2. Различие

между социализмом и коммунизмом Чернышевский ви¬

дел в различии «основания общественного устройства»,

т. е. в более высокой степени развития общественного

производства и распределения при коммунизме. В эко¬

номическом отношении коммунизм к социалистическо¬

му обобществлению средств производства и земли

добавляет и хорошо развитую систему распределения

в интересах наилучшего удовлетворения потребностей

членов общества. Но уже при социализме мерилом про¬

изводства служит не «прибыль», а «потребление».
Чернышевский определял время повсеместной побе¬

ды социалистических форм жизни как «историю очень

длинную». Эту свою мысль Чернышевский подкреплял

соображениями от «философии истории», указывая, что

«историческое движение совершается под влиянием та¬

кого множества разнородных влечений, что видно толь¬

ко бывает, по какому направлению идет оно, но скорость

его подвержена постоянным колебаниям»3, — мысли,

вызвавшие живое одобрение Маркса. Отвергая как фео¬

дально-крепостническую, так и капиталистическую фор¬

му труда и считая их оковами трудовой деятельности
1	Чернышевский И. Г. Поли. собр. соч., т. XIV, с. 645.
2	Чернышевский И. Г. Избранные экономические произведения,

т. II. М., 1948, с. 170.
9 Чернышевский Н. Г. Избранные экономические сочинения,

т. II, ч. 1, 1937, с. 682.
214

человека, Чернышевский выдвигаёт идею «TOBafJHUtect-

ва трудящихся» как наиболее рациональную форму ас¬

социированной трудовой деятельности тружеников. При

этом он опирается на допущение, что «личный интерес

есть главный двигатель производства»1. В своем произ¬

ведении «Капитал и труд» Чернышевский высказывает

мысль, что производство в условиях «свободы» идет не¬

измеримо успешнее производства в условиях «рабства».

Но и «свободное» производство может быть различным

по своим коренным условиям: «Товарищество есть един¬

ственная форма, при которой возможно удовлетворение

стремлению трудящихся к самостоятельности, и потому

говорю, что производство должно иметь форму товари¬

щества трудящихся»2.
«Товарищество трудящихся» является более выгод¬

ной формой ведения экономики, чем хозяйство отдель¬

ного капиталиста. Члены товарищества заинтересованы

в большей производительности труда, рабочий заинте¬

ресован в производстве, поскольку он уверен, что со¬

трудничество в труде обеспечивает и «участие трудяще¬

гося в продуктах труда». Социалистический смысл «то¬

варищества трудящихся» заключается в том, что трудя¬

щиеся «трудятся для собственного потребления»’.
Преимущества социализма заключаются «в направ¬

лении производства, в характере продуктов, на которые

будет обращен труд»4. Форма «товарищества трудящих¬

ся» ликвидирует присущую капиталистическому произ¬

водству стихийность, ана£хию производства. В социали¬

стическом обществе трудящиеся производят такие про¬

дукты труда, которые служат, в первую очередь, удов¬

летворению необходимых жизненных потребностей, про¬

изводство ориентируется на потребление трудящимися,

а не на сбыт на капиталистическом рынке. Это истин¬

ное общество потребления.
В условиях капиталистических отношений господст¬

вует «принцип соперничества» с его пустой, хотя и вы¬

годной капиталисту тратой человеческих сил. В услови¬

ях социалистических отношений первенствует «принцип

планирования», который предполагает «точный счет ра¬
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. VII, с. 18.
2	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 746—747.
*	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. V, с. 609.
4	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 424.
215

бочих сил, точный счет количеству труда, нужного на по¬

лучение известного продукта, на удовлетворение извест¬

ной надобности»1. Преимущества социалистического

производства заключаются и в том, что рабочие приоб¬

ретают «искусство самим управлять предприятиями,

в которых работают». Это искусство управления будет

основано «на неослабном надзоре за предприятиями и за

всеми людьми, которые заведывают тою или другою

стороною»2. Благодаря всем этим изменениям создают¬

ся условия подлинной свободы — свободы человека от

эксплуатации в сфере труда, прежде всего. Тем самым

создаются экономические условия, при которых социа¬

листическая форма общественного производства способ¬

на обеспечить прогресс для всех. Естественно, что борь¬

ба за скорейшее наступление таких общественных от¬

ношений — жизненное дело каждого благоразумного че¬

ловека.
Кооперативная идея. В литературе не раз обсуждал¬

ся вопрос о согласовании в концепции Чернышевского

революционных мер и требований с признанием соци¬

альной реформы.
В работе «Капитал и труд» Чернышевский предлагал

принять в качестве вполне реального и состоятельного

в экономическом отношении план создания «промыш¬

ленно-земледельческих товариществ» еще до осуществ¬

ления революционного переворота. Мы не рассматрива¬

ем этот предложенный Чернышевским план как отступ¬

ление от революционной социалистической программы.

По своему характеру предложение, чтобы правительство

назначило «такую сумму, какая сообразна с его финан¬

совой возможностью, для первоначального пособия ос¬

нованию промышленно-земледельческих товариществ»,

выглядит вполне в духе многочисленных сходных про¬

ектов западноевропейских социалистов, вплоть до идеи

организации труда Луи Блана. В действительности это

был тактический прием Чернышевского, хорошо созна¬

вавшего, что самодержавие не располагает ни «финан¬

совыми возможностями», ни, что еще важнее, миниму¬

мом желания помогать пробуждению самостоятельности

трудящихся. Он, конечно, не верил в то, что правитель¬

ство станет субсидировать трудящийся класс наравне
1	Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. IX, с. 424.
2	Там же.
216

с получающими пособия «оптовыми торговцами и ком¬

паниями железных дорог». Он говорил о такой возмож¬

ности скорее для того, на наш взгляд, чтобы объяснить,

в чьих интересах действует правительство. Заканчивая

«Капитал и труд», Чернышевский спрашивает: «Почему

же такая простая и легкая мысль до сих пор не осуще¬

ствилась и по всей вероятности долго не осуществится?

Почему такая добрая мысль возбуждает негодование в

тысячах людей добрых и честных? Это вопросы интерес¬

ные. Но ими мы займемся когда-нибудь в другой раз»1.
Обещание заняться этими действительно интересны¬

ми вопросами «в другой раз» делалось, разумеется, для

отвода глаз цензуры. На самом же деле Н. Г. Черны¬

шевский отвечал на них в «Капитале и труде», где ясно

показал противоположность интересов эксплуататоров

и эксплуатируемых, а также то, что государство защи¬

щает интересы эксплуататоров, помогает им экономичес¬

ки и политически. В отличие от П. Н. Ткачева, явно

недооценившего социальную, классовую опору государ¬

ственной власти, Н. Г. Чернышевский отнюдь не при¬

держивался мнения, что самодержавное государство

якобы «висит в воздухе», не выражая ни интересов бур¬

жуазии, ни помещиков и не имея опоры в экономике.

В своих примечаниях к «Основаниям политической эко¬

номии» Милля Чернышевский подчеркивал, что обра¬

щение к помощи государства отнюдь не есть обязатель¬

ное условие, что к нему если и следует прибегать, то

«лишь из соображений местных обстоятельств и народ¬

ных привычек». Иными словами, такое обращение сле¬

дует рассматривать лишь как тактический ход для про¬

грессивных сил, но не больше. В будущем, после народ¬

ного переворота, государство может быть орудием про¬

гресса. Его знаменитая статья «Экономическая деятель¬

ность и законодательство» (1859) направлена как про¬

тив буржуазно-либеральной трактовки государства, по¬

ощряющего деятельность в духе laissez-faire, так и про¬

тив анархистского отрицания всякого государства.
После демократической революции «промышленно¬

земледельческие товарищества» станут экономической

основой нового общественного строя. Что касается по¬

литической организации общества, то она, тто-видимому,
1	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. И,

q. 759.
217

должна приобрести форму демократического государст¬

ва трудящихся. Естественно, демократическое государ¬

ство окажет всемерное содействие своим экономическим

ячейкам — «промышленно-земледельческим товарищест¬

вам». Мы рассматриваем идею Чернышевского о «про¬

мышленно-земледельческих товариществах» как даль¬

нейший шаг вперед в развитии социалистических пред¬

ставлений в России сравнительно с представлениями

Герцена и Огарева о «социалистической» крестьянской

общине. Герцен со своей стороны видел различие между

его и Чернышевского взглядами в том, что один из них

(Герцен) отдает предпочтение «сельскому вопросу», в то

время как другой (Чернышевский) социалистической

панацеей от общественных зол считает «мастерские»’.
В действительности Чернышевский видит промыш¬

ленно-аграрную Россию, экономической ячейкой кото¬

рой будет не деревенская община, а «промышленно-зем¬

ледельческие товарищества». Взгляд Чернышевского

на общину был иной, чем у Герцена, в нем было больше

историзма, больше знания тенденций экономики как в

Западной Европе, так и в России. Чернышевский допус¬

кал возможность параллельного существования после

революции двух основных хозяйственных укладов, осно¬

вывающихся один на частной собственности, другой —

на общинно-социалистической 2 Второй уклад будет «вы¬

теснять» первый. Тем не менее он допускал, что част¬

ная собственность еще сохранится, что неизбежен пере¬

ходный период. Чернышевский и здесь подходил к проб¬

леме конкретно-исторически, отмечая материальные

и психологические трудности перехода к новому строю’.
1	См.: Герцен А. И. Поли. собр. соч., т. XIX, с. 193—199.
2	Эта идея не является новой для русской мысли. В своеобраз¬

ной форме она была выражена, как мы видели, уже у П. И. Пестеля

в «Русской правде», где он допускал сосуществование частной и об¬

щественной земли, одной — для производства необходимого продук¬

та, другой — для увеличения общего благосостояния.
3	В народнических сочинениях следует отметить факт почти пря¬

мой полемики против этих положений Чернышевского со стороны

П. Л. Лаврова. «Существование рядом, даже временное, социали¬

стического строя и частной собственности представляет самую гроз^-

ную опасность для нового социального строя, так как на другой

же день после революции проснутся старые привычки и влечения,

монополии и хищничества и будут употреблены всевозможные уси¬

лия, чтобы удержать за личностями (характерный для Лаврова

оборот с личностями.—Б. М.) все то, что у них будет взято в пер¬

вую же минуту» (Лавров П. Л. Избр. соч., т. IV, 1935, с. 308).
218

Он не говорил, как будет происходить этот переход.

Впрочем, в этом молчании есть свой здравый смысл.

Чернышевский мыслил конкретно и был противником

трактатного прожектерства.
Новые отношения — новая нравственность. Опираясь

на материалистические элементы своей социологии, Чер¬

нышевский развивал мысль, что нравственные качества

людей способны изменяться под влиянием изменений

в их материальной, экономической жизни. Основание

эгоистической морали он формулирует достаточно чет¬

ко: «Человек поступает дурно, то есть вредит другим,

почти только тогда, когда принужден их лишить чего-

нибудь, чтобы ие остаться самому без вещи, для него

нужной» ‘. Эгоистическая, индивидуалистическая нрав¬

ственность— 'плод борьбы за материальные интересы

в условиях частнособственнического хозяйствования.

Учение о вечных нормах нравственности ложно. Нрав¬

ственность так же исторична, как и все другие общест¬

венные явления, ибо и на нее оказывают влияние «фор¬

мы быта». К тому же она носит классовый (сословный)

характер: «Португальский вельможа по образу жизни

и по понятиям гораздо более похож на шведского вель¬

можу, чем на земледельца своей нации»2.
Только трудящиеся способны уничтожить безнравст¬

венность общественных отношений, выгодную господст¬

вующим классам, а также те безнравственные социаль¬

ные явления, которые сопутствуют этим общественным

отношениям, например войну как одно из средств зака¬

баления трудящихся. В одной из своих работ Черны¬

шевский, анализируя колониальную политику Англии

и войны, которые она вела в целях порабощения других

народов, указывает, что война выгодна не трудящимся,

а господствующим классам и исполняющей их волю

бюрократии. Но такое положение не вечно. «Когда ра¬

бочий класс приобретет решительное влияние на анг¬

лийские дела, — писал Н. Г. Чернышевский, — и обра¬

зуется опытностью в них настолько, что будет судить со¬

образно интересам труда, а не внушением людей, чуж¬

дых этим интересам, Англия совершенно откажется от

всяких войн вне пределов своих. Когда таково же будет

положение других европейских стран (т. е. когда и в них
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. VII, с. 265—266.
2	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. X, с. 891.
219

трудящиеся станут у власти. — В. М.), исчезнет всякая

возможность войны между ними. Но для того времени

войны неизбежны» *. Н. Г. Чернышевский, таким обра¬

зом, связывал исчезновение войн с приобретением рабо¬

чим классом «решительного влияния» на дела во всех

европейских странах. Это была гениальная постановка

вопроса гениальным мыслителем. Она тем более приме¬

чательна, что была выдвинута в стране, где рабочий

класс еще только зарождался.
Защищая свой общественный идеал — будущее со¬

циалистическое общество, Чернышевский доказывал, что

людям этого общества, свободным от экономической

эксплуатации и политического гнета, будет свойственна

новая мораль. В «Что делать?» он показал, что новые

люди уже появились в старом обществе. Революционно

настроенная, жаждавшая общественных перемен моло¬

дежь увидела в героях «Что делать?» пример, не просто

достойный подражания, но обязательный для подража¬

ния. Лопухов, Кирсанов, Рахметов, Вера Павловна —

это люди, которые не только отвергают старые взгляды,

старую мораль и старое общество, но знают, куда им ид¬

ти, как действовать, что делать. В этом заключается ос¬

новное отличие литературы школы Чернышевского

от литературы предшествующего ему периода русского

критического реализма. Критический реализм развенчи¬

вал старое общество. Но в произведениях русского кри¬

тического реализма, как, впрочем, и критического реа¬

лизма вообще, старому обществу противостояли не «но¬

вые люди», а «лишние люди», т. е. люди, которые поня¬

ли, что со старым обществом им не по пути, но не виде¬

ли, не умели найти своего собственного пути. У «новых

людей» не было этой двойственности, подобного «раз¬

лада с действительностью». Их «разлад с действительно¬

стью» был иного порядка. Они не только отрицали ста¬

рое, но и утверждали новое, не только критиковали, но и

созидали.
Чернышевскому было ясно и другое. Социалистиче¬

ская нравственность возникнет вслед за изменениями

самых существенных для людей материальных основ

их существования. Наличие отдельных передовых людей

с передовыми идейными убеждениями и высокой нрав¬
1	Чернышевский Н. Г. Избранные экономические сочинения,

т. I, с. 397.
220

ственностью еще не говорит о том, что созрели все ус¬

ловия для массовой коммунистической нравственности.

Для нового общества нужны новые люди, выросшие

на почве новых «отношений быта», а не одни только

социалистические энтузиасты. «...Нравы, обычаи, поня¬

тия, нужные для коммунистического быта, чрезвычайно

далеки от понятий, обычаев, нравов нынешних людей,

и при первых же попытках устроить свою жизнь по сво¬

им коммунистическим тенденциям люди находят, что

эти тенденции, быстро увлекшие их, нимало для них

не пригодны» Коммунистические тенденции в нравст¬

венности победят так же, как они победят и во всех дру¬

гих сферах общественных отношений. Это несомненно.

Но для Чернышевского несомненно, что «коммунистиче¬

ские тенденции» в нравственности не могут победить

раньше, чем они победят в других сферах обществен¬

ных отношений и прежде всего в сфере экономических

отношений2. Несомненно, что это не только верный

взгляд экономического материалиста, но и верная кон¬

статация практических трудностей формирования новой

массовой морали социализма. Этот взгляд оказался бо¬

лее верным в своей основе, чем концепция критически

мыслящих личностей, вскоре под влиянием Писарева

и Лаврова завладевших воображением передовой интел¬

лигенции.
18.	Возможности некапиталистического пути развития
Чернышевский и другие социалисты эпохи крестьян¬

ской реформы более всего были озабочены поисками

путей решительного улучшения положения масс.

Их оценка исторической ситуации была весьма конкрет¬

ной. Во многом благодаря элементам конкретного ис¬

торизма они приходят к выводу о возможности нека¬

питалистического (социалистического в перспективе) пу¬

ти развития русского общества (Михайлов, Добролю¬

бов, Елисеев). Но взгляд Чернышевского на общину от¬
1	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 832.
2	Нельзя поэтому согласиться с Боумэном, стремившимся обос¬

новать взгляд на этику Чернышевского как на теорию «революци¬

онного элитизма», которая могла быть и была источником вдохно¬

вения лишь узких кругов интеллигенции (см.: Bowman Н. Revolutio¬

nary Elitism in Cernyshevsky. The American Slavic and East European

Review. Vol. XIII, April, 1954).
221

личен не только от славянофильского, но во многом и of

герценовско-огаревского.
Проблемы общины. Судьбы русского общинного

землевладения и отношений, которые складывались

в стране в связи с существованием этого социального

института, продолжали оставаться одним из централь¬

ных вопросов общественной теории и публицистики

в 60-х годах, так же как и в 40—50-х годах. Н. Г. Чер¬

нышевский как-то заметил, что общину можно рассмат¬

ривать в качестве «высшей формы отношения человека

к земле». Он имел в виду не частную собственность

на землю и не специфически русскую форму общины,

а коллективный, общинный способ владения землей

и коллективную обработку земли Признание общины

«высшей формой отношения человека к земле» не было

для Чернышевского тождественно признанию a la Hegel,

что «отношение к земле», т. е. занятие земледельческим

трудом, есть высший, абсолютный вид социального отно¬

шения человека2. В условиях России община — социаль¬

ная ячейка немалого значения: в какой-то мере, пусть

незначительной, она все же предохраняет крестьянина

от административного и судебного произвола, от деспо¬

тического вмешательства во внутреннюю жизнь семьи

и т. д. Иными словами, патриархальность отношений

внутри общины была вместе с тем своего рода щитом

против бюрократической бесцеремонности в обращении

с человеком внутри общины.
Чернышевский более, чем кто-либо другой в России

его времени, был далек от идеализации общины как та¬

ковой, от признания ее средством от всех зол. Он ука¬

зывал, например, на низкий технический уровень сель¬

скохозяйственного производства в общине. Славяно¬

фильские и полуславянофильские реминисценции отно¬

сительно счастливой исключительности русской общины

он справедливо считал совершенно беспочвенными. «Не¬

чего нам считать общинное владение особенною приро¬

жденною чертою нашей национальности, — писал

Н. Г. Чернышевский, — а надобно смотреть на него как на

общечеловеческую принадлежность известного периода

в жизни каждого народа»3. Сохранение этого остатка
1	См.: Чернышевский И. Г. Поли. собр. соч., т. V, с. 377.
2	См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25. II, с. 165.
*	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 456.
222

«свидетельствует только о медленности и вялости исто¬

рического развития»1. С точки зрения Чернышевского,

славянофильские идеалы — это идеализация прошлого,

которое не имеет никаких перспектив в будущем. «Идеа¬

лы будущего, — отмечал он, — осуществляются развити¬

ем цивилизации, а не бесплодным хвастовством остатка¬

ми исчезающего давно прошедшего»2.
Община, хотя она и является рудиментом старого,

может, по мнению Чернышевского, развиться в социали¬

стический институт, но при особых условиях.
Либерально-буржуазные социологи и экономисты

доказывали, что общинное владение землей является ис¬

торическим анахронизмом, что община распадется не¬

избежно и что будущее — за частной собственностью,

в том числе и за частной собственностью на землю. Ос¬

нования для такого взгляда теперь общеизвестны, рус¬

ские буржуазные социологи должны были обосновывать

эту точку зрения, ибо промышленный капитал нуждает¬

ся в «свободной», а главное, дешевой рабочей силе.
В своей статье «Критика философских предубежде¬

ний против общинного землевладения», содержанием ко¬

торой так восхищался К. Маркс, Чернышевский не ос¬

тавил камня на камне от теоретических постулатов «эко¬

номизирующих мудрецов». В теоретическом отношении

ошибки этих «экономизирующих мудрецов», как их на¬

зывал Чернышевский, заключались в том, что они мало

что смыслили в политической экономии.
Чернышевский и на деревенскую общину смотрел

с точки зрения того, может ли она быть серьезным про¬

тивовесом развивающейся частной собственности на зем¬

лю. По его мысли, общинное землевладение можно ис¬

пользовать в интересах социалистического дела (после

демократической революции), и это будет неизмеримо

более благотворным для экономического благосостоя¬

ния и культурного прогресса крестьянина-труженика,

нежели слом общины в интересах буржуазного развития

страны. «Поэтому-то, — писал Чернышевский, — и от¬

вратительно нам слышать рассуждения отсталых эконо¬

мистов о том, как дурное состояние нашего земледелия

может быть исправлено приложением местной припар¬

ки— уничтожением общинного землевладения и введе¬
1	Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 456.
2	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. II, с. 738.
223

нием на его место частной поземельной собственности»

Разумеется, Чернышевский желал сохранения общины

не потому, что видел в ней рудимент старины. Община

будет сохранена в социалистическом обществе, если она

примет другую, действительно социалистическую орга¬

низацию труда. В противном случае «свобода» приведет

только к росту влияния буржуа и зажиточных крестьян,1

т. е. к новой форме угнетения основной массы трудяще¬

гося. Это Чернышевский понимал. Социалистическая

организация общины предотвратит «излишнее нера¬

венство состояний между членами общины, — этих

выгод, на наш взгляд, совершенно достаточно для

предпочтения общинного владения всякому дру¬

гому»2.
Общественная, а не частная собственность является

высшей формой хозяйствования. Тот факт, что частная

собственность является более высокой и исторически

прогрессивной формой сравнительно с первобытнооб¬

щинной собственностью и ее русским рудиментом — об¬

щиной, нисколько не доказывает, что частная собствен¬

ность есть высшая и окончательная форма собственно¬

сти. Такой формой является коммунистическая форма

собственности, соответствующая уже обнаружившимся

тенденциям развития общественного производства

и всем научным, рациональным предложениям о наилуч¬

шей организации труда и производства. К тому же, рас¬

суждал Чернышевский, нет никакого логического проти¬

воречия в предположении, что период господства част¬

ной собственности не должен быть одинаково продол¬

жителен в различных странах, у народов, живущих

в различных исторических условиях социального быта.

Напротив, логично предположить, что промежуток, от¬

деляющий первобытнообщинные формы собственности

от высших, коммунистических форм собственности, мо¬

жет быть и настолько мал, что исторически вполне при¬

равнен к нулю. Вопрос, следовательно, может быть пе¬

ренесен в практическую плоскость исследования того,

насколько конкретные условия той пли иной страны

(в данном случае России) позволяют осуществить такой

переход.
1	Чернышевский И. Г. Избранные философские сочинения, т. II,

с. 682.
2	Чернышевский Н. Г. Избранные экономические произведения,

т. I, с. 162.
224

Чернышевский отвергал и то, что можно назвать пра-

ктически-психологическими выкладками буржуазных

теоретиков. Он считал ложными их утверждения, что об¬

щинная, т. е. общественная, собственность не может вы¬

держать напора частнособственнических настроений по¬

тому, что частная собственность стимулирует личную

инициативу и предприимчивость человека, а общинная

собственность убивает ее. Энергию в человеке убивает

не общественная собственность сама по себе, а особые

условия ее существования, когда носители этой собст¬

венности подавляются различными политико-юридиче¬

скими формами. Таково положение в русской общине,

теснимой и подавляемой со всех сторон. «Дух ассоциа¬

ции», писал Чернышевский, является духом обществен¬

ного человека, а «в союзе укрепляется ум и воля челове¬

ка». Частную собственность надо заменить обществен¬

ной собственностью в интересах человека.
Идея некапиталистического пути развития. Черны¬

шевский не думал, что капитализм ни при каких об¬

стоятельствах и условиях не будет развиваться в Рос¬

сии, как это утверждали (и значительно позднее!) не¬

которые народники, которые возвели это утверждение

в ранг теоретической догмы. Он принимал за возможное

как социалистическое развитие страны в результате де¬

мократической, крестьянской по своему характеру рево¬

люции, так и ее капиталистическое развитие в случае

неудачи попыток революционно-демократического пре¬

образования общественных отношений. Полемика меж¬

ду Чернышевским и Кавелиным означала нечто боль¬

шее, чем только схватку двух неприязненно относивших¬

ся друг к другу публицистов. Первый отстаивал рево¬

люционное преобразование России, которое, как каза¬

лось ему, приведет к непосредственно социалистическим,

общественным отношениям, а в действительности было

«американским» путем быстрой ломки крепостничества.

Второй ратовал за либерально-буржуазный путь, кото¬

рый казался ему истинно демократическим и «свобод¬

ным», а в действительности был «прусским».
Будучи трезвым реалистом, ощущая неразвитость

форм классовой борьбы в стране, Чернышевский видел

и учитывал возможность буржуазной экономической

эволюции России. И предупреждал об этом недвусмыс¬

ленно. «Россия, — писал он в рецензии на книгу Гакст-

гаузена, — вступает в тот период экономического разви¬
15 Малинин В. Д.
225

тия, когда к экономическому производству прилагаются

капиталы. Характер деятельности производительных

классов и самый быт их необходимо должен подверг¬

нуться от того великим изменениям» 1. Возможна ли аль¬

тернатива? Да, возможна.
Россия может избежать капитализма, осуществив

демократическую крестьянскую революцию и использо¬

вав крестьянскую общину в качестве одного из опорных

пунктов социалистического переустройства общества.

Тот факт, что проникновение буржуазных отношений

в деревню началось, отрицать бессмысленно. Если этот

процесс будет продолжаться, частное землевладение ра¬

но или поздно подточит и разрушит общину. Если же со¬

циалистический поворот событий в стране произойдет

раньше, чем разовьются и проникнут в деревню буржу¬

азные отношения, община будет еще в состоянии сы¬

грать свою роль в социалистическом переустройстве об¬

щества.
Факт прогрессирующего «одичания» правящих кру¬

гов налицо и в Западной Европе. Но этот факт незачем

распространять на западноевропейскую массу, на тру¬

дящихся. Последние только приближаются к полю ис¬

торического действия. Рано, слишком рано заговорили

вы, обращался Чернышевский к Герцену и Огареву,

о дряхлости западных народов: они еще только начина¬

ют жить.
Россия может и должна извлечь уроки из опыта

социально-экономического развития Западной Европы,

в частности из опыта классовых битв и социалистиче¬

ского движения. Было бы отсутствием исторического

такта, если бы русская революционная партия игнори¬

ровала западноевропейский опыт.
Исторические аналогии, авторы которых не желают

стать на почву конкретно-исторического анализа соци¬

ально-экономических отношений, ничего не доказывают,

вернее, они доказывают прямо обратное. Социализм

встал в повестку дня как в Западной Европе, так и в

России. Было бы неразумно и наивно полагать, что для

России необходимость социалистического переустройст¬

ва общества несомненна, в то время как для Западной

Европы она перестала быть насущной. Учение о социа¬
1 Чернышевский И. Г. Избранные экономические произведения,
т. I, с. 148.
226

лизме возникло в Западной Европе не случайно и отра¬

жало новые экономические тенденции, с которыми

нельзя не считаться.
Герцен был крайне раздосадован этой критикой Чер¬

нышевского и писал в своем письме, перехваченном III

отделением (это письмо послужило непосредственным

поводом к аресту Чернышевского), что, «ехавши друже¬

ски возле», вытянул его арапником 1. Огарев в одном

из своих писем писал о выступлениях Чернышевского:

«...стыдно продавать так Христа, т. е. правду и дело, не¬

позволительно. Это то, что христиане называли пре¬

ступлением против духа». Но Чернышевский не совер¬

шил никакого преступления против духа социалистиче¬

ского учения. Более того, требуя конкретного решения,

критикуя иллюзии, он оказывал несомненную услугу

революционной партии.
Теоретическое допущение Н. Г. Чернышевским прак¬

тической возможности для России миновать капитали¬

стическую стадию развития общества Г. В. Плеханов

основывал на факте знакомства Н. Г. Чернышевского

с гегелевской концепцией исторического процесса, кото¬

рая была Чернышевским уточнена на основе «опыта ев¬

ропейского запада». Известные основания для такой

трактовки взглядов Чернышевского у Плеханова были.

Чернышевский пытался поставить гегелевскую триаду

на службу социалистической теории. Высказываясь

за сохранение общины, он прибегал и к аргументации

с помощью закона отрицания отрицания. Он утверждал,

например, что «повсюду высшая степень развития пред¬

ставляет по форме возвращение к первобытной форме,

которая заменялась противоположною на средней сте¬

пени развития»2.
1	М. Лемке, впервые опубликовавший письмо Герцена, не по¬

нял существа критики Чернышевским Герцена и реакции последне¬

го на эту критику. «И если бы Герцен и Огарев, — писал М. Лем¬

ке, — не прочли подлинной статьи, тогда их негодование было бы

еще понятно, но как могли они так понять самую статью —

это совершенно непостижимо. В ней вовсе нет того, что им каза-

лось>. Напротив! В выступлении Чернышевского как раз было то,

что и увидели в нем Герцен и Огарев, — критика «русского» социа¬

лизма Герцена и Огарева, критика, может быть, и резкая, но спра¬

ведливая (см.: Лемке М. Политические процессы, 1907, с. 213).
2	Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. V, с. 376.
15*

19. Н. А. Добролюбов
Эпоха крестьянской реформы выдвинула не одного

Чернышевского, а целую плеяду выдающихся социали¬

стов домарксовской формации. Среди них — ближай¬

ший соратник и друг Чернышевского Николай Александ¬

рович Добролюбов. Он прожил очень короткую жизнь:

родился в 1836 г., умер в 1861 г. в возрасте 25 лет. Но

этот юноша был человеком могучего таланта, оказавшим

громадное воздействие на всех людей своего поколения,

в особенности на революционную молодежь *.
По своим философским взглядам Добролюбов, как

и его старший друг Чернышевский, — материалист и

убежденный противник идеализма. Он развил свой ум

и недюжинные способности под влиянием чтения теоре¬

тической литературы; особенно он ценил французских

просветителей и Фейербаха, Белинского и Герцена. Мно¬

гое ему дала личная дружба с Чернышевским.
В годы «Современника» Чернышевский передал Доб¬

ролюбову руководство литературно-критическим отде¬

лом журнала; оба. они думали в это время, что пред¬

стоящая в скором времени народная революция непо¬

средственно приведет к социализму. Это не означает, что

в силу иллюзий молодости Добролюбов был лишен пред¬

ставления о здоровой революционной тактике. Ему в

высшей степени было свойственно умение сообразовы¬

вать конечную цель с наличными средствами. Вот ха¬

рактерный случай его мышления. «Нам следует, — пи¬

сал он Славутинскому, объясняя программу своей жур¬

нальной деятельности, — группировать факты русской

жизни, требующие поправок и улучшений, надо вызы¬

вать читателей на внимание к тому, что их окружает,

надо колоть глаза всякими мерзостями, преследовать,

мучить, не давать отдыху, — до того, чтобы противно ста¬

ло читателю все это богатство грязи, чтобы он, задетый,

наконец, за живое, вскочил с азартом и вымолвил: «да

что же, дескать, это наконец, за каторга! Лучше уж про¬

падай моя душонка, а жить в этом омуте не хочу боль¬

ше! Вот чего надобно добиться и вот чем объясняется
1	Влияние Добролюбова на последующих революционеров так¬

же было велико. И. Кольцов писал, что народники — это масса лю¬

дей, «выражавших в себе с добролюбовских и до наших времен из¬

вестную идею» (Кольцов И. Шатанье политической мысли. — «Де¬

ло», 1883, № 3, с. 4).
228

и тон критик моих, и политические статьи «Современни¬

ка», и «Свисток»1. Это была собственно программа всей

передовой легальной публицистики, хотя возможно, что

она грешила идеализацией «душонки» людей, которые

должны были «вскочить с азартом». При осуществлении

этой программы Добролюбов боролся на два фронта:

против самодержавия и крепостничества и против либе¬

ральных иллюзий. Он неустанно разъяснял (классиче¬

ский образец — «Письма из Турина»), что либералы с

их склонностью к компромиссу с монархией в конце кон¬

цов выступают предателями дела социального и нацио¬

нального освобождения; постоянно внушал читателям

.его статей, что национально-освободительное движение

в Германии, Италии и Австро-Венгрии было подавлено

при содействии прекраснодушных либералов. Социаль¬

ное движение в России может быть надолго задержано

либеральными же социальными скоморохами русского

образца. Разумеется, общественный прогресс, в конеч¬

ном счете, раздавит и реакционеров, и либералов. Про¬

гресс не фаталистичен. Он развивается через социальную

борьбу. В этой борьбе партии (Добролюбов употреблял

это понятие, но не всегда в смысле политических партий;

иногда он имел в виду борющиеся за свои интересы сто¬

роны) преследуют свои идеалы. Имея в виду широкий

социалистический идеал, Добролюбов не отрицал зна¬

чение общинного устройства в русских условиях. Он, как

и Чернышевский, был далек от мысли об исключитель¬

ности русской общины, указывая, в частности, на руди¬

менты общинно-коммунального устройства в Западной

Европе. Но он с симпатией отмечал элементы демокра¬

тизма в крестьянской и казацкой общине на Руси. Он

допускал в будущей социалистической системе как го¬

родские, промышленно-ремесленные, так и сельские,

крестьянские общины. По-видимому, под влиянием Чер¬

нышевского (в пользу такого мнения говорят нередкие

у Добролюбова ссылки на политико-экономические вы¬

кладки Чернышевского) он писал о возможности сокра¬

щения в условиях России пути к новому обществу срав¬

нительно с западноевропейским развитием: «Наше граж¬

данское развитие может несколько скорее перейти те

фазисы, которые так медленно переходило оно в Запад-
1 Сб. «Огни». Пг., 1916, с. 67—68.
229

ной Европе»1. Иными словами, идея непосредственно со¬

циалистического пути развития России Добролюбову не

была чужда. В будущем он видел республиканскую, де¬

мократически устроенную, обильную Россию, где свобод¬

ный гражданин, «человек должен делать не все, что взду¬

мается, а только то, что хорошо и справедливо», и т. д.

Нельзя сказать, чтобы Добролюбову был вовсе чужд

просветительский и антропологический подход к обще¬

ственным проблемам, но он всегда рассматривал гума¬

нистическое и просветительское начало как подчиненное

более многогранному социально-экономическому. Пожа¬

луй, лишь Чернышевский может сравниться с ним по це¬

леустремленности, с которой он доказывал, что социа¬

лизм — не случайность, что решающим условием возник¬

новения социалистической теории был промышленный

переворот на Западе и что деятельность русских сторон¬

ников социализма должна быть деятельностью, постро¬

енной на прочной научной основе.
Добролюбов умело пропагандировал идеи политиче¬

ской экономиии трудящихся Чернышевского, объясняя,

что буржуазная политическая экономия, «гордо провоз¬

глашающая себя наукою о народном богатстве», в дей¬

ствительности является апологетической теорией, осве¬

щающей интересы класса капиталистов, и весьма мало

обращает внимания на массу людей бескапитальных.

Вполне признавая авторитет Чернышевского в области

политической экономии, Добролюбов оказал немалую

услугу революционной партии своей беспощадной кри¬

тикой русских «миллей» — И. В. Вернадского и Н. К- Баб-

ста. Первого он определил как апологета частной собст¬

венности и противника социализма в статье «Что такое

обломовщина?»*. Второго выставил перед передовой об¬

щественностью в качестве ретивого защитника капита¬

лизма. Действительно, Бабст доказывал, что страхи от¬

носительно губительных последствий капитализма пре¬

увеличены, что противоречия западного капитализма не

носят органического характера и могут быть устранены

системой последовательных реформ и что поэтому в рус¬
1	Добролюбов Н. А. Соч., т. IV. М., 1937, с. 47.
2	«Прочтите-ка, — иронизировал он, — в «Экономическом указа¬

теле» рассуждения о том, как все умрут голодной смертью от без¬

делья, ежели равномерное распределение богатства отнимет у част¬

ных людей побуждение стремиться к наживанию себе капиталов»

{Добролюбов И. Л. Соч., т. 11, с. 29).
230

ских условиях капитализм может быть весьма благотво¬

рен. Добролюбов в противность Бабсту утверждал, что

никакие реформы не могут отменить органических поро¬

ков капиталистической организации производства.
Теория материальных источников существования, т. е.

буржуазная трактовка политической экономии, разъяс¬

нял Добролюбов, определяет и все другие буржуазные

общественные теории, взгляды всех этих либеральных

краснобаев, «щеголяющих фразами о порядке и тиши¬

не, о свободе в пределах закона, о мирном и медленном

прогрессе, вырабатывающемся в парламентских прениях,

и т. п.»1. Добролюбов подверг критике и аргументы ли¬

беральных теоретиков о «священном» принципе частной

собственности как единственно возможной основе соче¬

тания личного и общественного интереса и благополучия

всех и каждого.
В противовес такой «экономике» Добролюбов разви¬

вал мысль, что в здоровом обществе значение человека

определяется другими константами. Добролюбов объяс¬

нил это в работе «Р. Оуэн и его попытки общественных

реформ», с которой, по-видимому, был знаком Маркс2.
При социализме, писал он, не будет социальной без¬

нравственности, которая выражается в самом факте экс¬

плуатации человека человеком. Эта социальная система

наконец-то осуществит вековую мечту человечества —

«уничтожение дармоедов и возвеличение труда»3. Труд

общественно полезный, а не всякий труд (т. е. не всякое

занятие) станет единственным мерилом общественной

ценности человека. Иными словами, труд возвеличит лю¬

дей труда. Н. В. Хессин сближает экономическую про¬

грамму Добролюбова и Оуэна. Вряд ли это правомер¬

но. Слишком различны условия народной жизни, чтобы

Добролюбов не понимал этого. Более того, Добролюбов

не соглашается с Оуэном в важном пункте. Он считает,

что английский социалист не понимает необходимости

вознаграждения по труду и даже видит в таком непони¬

мании решающую причину краха социалистических об¬

щин, созданных Оуэном в Англии и Америке (Нью-Лэ-

нарк, Нью-Гармони). Нужно, писал Добролюбов, обес¬

печить систему таких мер (подразумевая революционные
1	Добролюбов Н. А. Соч., т. I, с. 211.
2	См.: «Современник», 1859, № 1.
3	Добролюбов Н. А. Соч., т. III, с. 267.
231

меры), в результате которых «значение человека в об¬

ществе определялось его личными достоинствами и что¬

бы материальные блага приобретались каждым в стро¬

гой соразмерности с количеством и достоинствами его

труда»1. Обязанность трудиться производительно в об¬

щих интересах общества станет общей обязанностью и

все общественные права личности будут приобретаться

соразмерно той способности, с которой выполняется

обязанность. Только нд этом пути и можно реализовать

утилитаристский и материалистско-просветительский

принцип о наибольшем счастье наибольшего числа лю¬

дей, добиться общественной «высшей справедливости».

Пока этого нет, было бы заблуждением думать, подоб¬

но Оуэну, что жизнь за счет другого так уж отврати¬

тельна для всякого человека. Нет абстрактной единой

социальной природы человека, нет и единой психологии

человека в обществе, раздираемом общественными про¬

тиворечиями. Не может, следовательно, существовать и

единая система здравого, в интересах общества, воспи¬

тания — в первую очередь сознания общественного дол¬

га. Добролюбов может быть больше, чем кто-либо дру¬

гой в его время, сделал для внушения всем сторонникам

перемен чувства общественного долга, необходимости

активной деятельности за права трудящегося человека.

Последующие русские социалисты высоко ценили этого

гениального юношу, считая его своим предтечей и при¬

знавая, что идея беззаветного служения народу, — это

идея добролюбовская.
20. Публицист социализма Д. И. Писарев
В истории отечественной публицистики немного имен,

сравнимых с именем Писарева. В пореформенной обста¬

новке Писарев, приглашенный Благосветловым в «Рус¬

ское слово», удивительно точно схватил свое предназна¬

чение ниспровергателя старых общественных кумиров,

сам став кумиром тех, кого рутинеры называли отрица¬

телями, «нигилистами»2. Он сотрудничал в «Русском
1	Добролюбов Н. А. Соч., т. II, с. 187.
2	Как отмечал несколько позже один из консервативных против¬

ников нигилизма, «нигилизм — болезнь умственная, болезнь мысли»

и как болезнь это «есть строго логический вывод из учений мате¬

риализма» (Отдел рукописных источников. Архив Исторического му¬

зея, ф. № 250, ед. хр. N° 1, лл. 118, 120).
232

слове», где его идей подхватывали и распространяли

Зайцев, Соколов и др. Писареву была суждена, как и

Добролюбову, короткая жизнь. Он стал социалистом по

убеждению не в конце многотрудного опыта жизни, а в

самом его начале. Социализм захватил Писарева как-то

сразу. Он и объявил своим противникам, всем «схола¬

стам XIX века», что смотрит на социализм как на об¬

щественную необходимость: «Если бы вы жили во вре¬

мена Галилея, вы были бы в числе его судей; в наше

время вы ограничиваетесь тем, что назовете Сен-Симо-

на сумасшедшим, а Оуэна — старым идиотом. Так что

ли?»1. Некоторые статьи социалиста и демократа были

запрещены цензурой и при его жизни не увидели света

по причине, как сказано в одной реляции цензора, «со¬

циалистической тенденции».
Можно отметить одну черту, роднящую Писарева с

Белинским, Бакуниным, Герценом, Петрашевским и дру¬

гими пионерами русского социализма: он приходит к

новой, социалистической вере во многом под влиянием

размышлений над коллизиями «личность — общество».

При этом он не избежал крайностей. Быстро меняя свои

мнения, он переходит от защиты приоритета личности

перед средой к обоснованию определяющего значения

среды. Одно время он даже полагал, что эгоизм (имея

в виду что-то вроде утилитаристской концепции лично¬

сти или теории разумного эгоизма Чернышевского) —

«система умственных убеждений, ведущая к полной эман¬

сипации личности и усиливающая в человеке самоува¬

жение»2. Эта идея человеческого достоинства личности,

неизбежно выдвигавшаяся в среде интеллигенции на

первый план, нашла в Писареве одного из самых ярких
1	Писарев Д. И. Избранные произведения в двух томах, т. 1,
с. 84.
2	Писарев Д. И. Избранные произведения в двух томах, т. 1,

с. 109. Возражения Писарева в кандидатской диссертации об Апол¬

лонии Тианском (1861) против коммунизма были обусловлены не

столько академическим характером этой диссертации, сколько еще

неверным представлением о противоположности интересов коллек¬

тивистского сообщества и личности. Н. В. Демидова верно отмечает,

что изменение взглядов Писарева на коммунизм в том же 1861 г.

произошло «под влиянием бурных событий эпохи» (т. е. обмана

крестьян реформой) и влиянием полемики вокруг «Аитропологиче¬

ского принципа», в которой Писарев принял участие {Демидова Н.В.

Писарев. М., 1969). В последующем Писарев везде говорил о ком¬

мунизме с высоким уважением и стал, по существу, его пропаган¬

дистом.

быразителей и потому одного из самых влияfeльнЫx в

широких кругах читателей.
Впоследствии, в 70-е годы, не один революционер-

народник отметит воздействие на свое индивидуальное

самосознание писаревского истолкования общественной

роли «критически мыслящей личности». Но в этом пунк¬

те заметно и отличие Писарева от родоначальников рус¬

ского народничества. Будучи вдохновителем революци¬

онно настроенной интеллигенции и вдохновляясь не об¬

щинным, а «рабочим социализмом» Запада, он смотрел

на крестьянина глазами революционного просветителя

и скорее просветителя, чем революционера. Его мало

интересовали вопросы общинного социализма, мужик-

общинник для него — представитель страдающей массы,

массы невежественной, возможности исторического дей¬

ствия которой ограничены фактом неразвитости созна¬

ния. Эта масса нуждается прежде всего в просветлении

сознания. Способствовать этому может в условиях Рос¬

сии только интеллигентная молодежь. «Великая задача

времени» — ее движение к народу, осознание его истин¬

ного положения, дум и чаяний — идея, предваряющая

народническое требование «хождения в народ»1. Мы ду¬

маем, что и другая его идея — о творческой работе мо¬

лодежи в области естествознания — идея, многих подви¬

нувшая в науку, в значительной мере была обусловлена

сознанием Писарева о невозможности проявления твор¬

ческих задатков личности в какой-либо другой сфере

служения народу. Эта идея в основном была развита

им после заключения в Петропавловскую крепость. До

этого революционные и утопическо-социалистические мо¬

тивы звучат более отчетливо. В период заключения и

после него, убедившись, что революционная волна по¬

шла на спад, Писарев внимательно анализирует возмож¬

ности социальной реформы как средства общественного

преобразования, более внимательно вглядывается в тен¬

денции буржуазного развития страны. Он не отказыва¬

ется от социализма. Но он стремится быть реалистом,

глубоко познать действительно имеющиеся налицо у ре¬

волюционной партии возможности. Писарев и до заклю¬

чения в Петропавловскую крепость, и в крепости, и пос¬

ле нее штудирует социалистическую литературу. В статье

«Реалисты» он замечает, что социализм на Западе — не
1 Писарев Д. И. Соч., т. 1. М., 1955, с. 99.
234

дело случая: «...сначала поднялся антагонизм сословий,

народился пауперизм, а потом явился коммунизм и со¬

циализм»1. Проницательный читатель писаревских ста¬

тей, как и проницательный читатель статей Чернышев¬

ского, мог заключить, что появление сторонников ком¬

мунизма и социализма в стране не за горами, если они

еще не появились: ведь и Россия подвластна логике ис¬

тории. Как мыслитель и публицист Писарев быстро со¬

зрел именно благодаря изучению классовой борьбы и

опыта социального движения на Западе и в России; еще

перед заключением в Петропавловскую крепость он осо¬

знает, что борьба интересов трудящихся и эксплуатато¬

ров — ключ к пониманию не только западноевропейской,

но и русской истории, ключ к пониманию крестьянской

реформы и будущего России. Его знаменитый памфлет

«Русское правительство под покровительством Шедо-

Ферроти» не оставляет на этот счет никаких сомнений.

То, что притеснителями и угнетателями трудового наро¬

да были в одном случае система буржуазных плутней и

капиталистического производства и распределения, а в

другом — феодально-крепостнический деспотизм и над¬

ругательство над трудящимся, не имело (Писарев пони¬

мал это) решающего значения.
Писарев, подобно Добролюбову, если и не был впол¬

не равнодушен к общине, то во всяком случае не преуве¬

личивал ее достоинств. Писарев проявил много реализ¬

ма в понимании характера буржуазного развития стра¬

ны после реформы, и это делает ему честь. Он понял

решающее в исторической роли капитала — развитие

производительных сил, которое само по себе побивает

все возражения сторонников старого феодально-крепост¬

нического порядка. Этим в основном объясняется мысль

Писарева, что подъему крестьянского хозяйства поре¬

форменной России лучше всего могут способствовать

«хорошие фермы», т. е. капиталистическое хозяйствова¬

ние. Но отсюда не следовало, что он был апологетом ка¬

питалистического развития Руси. Он стремился лишь к

реалистическому взгляду на вещи.
Капиталистическое производство предлагает более
1	Писарев Д. И. Соч., т. 3, с. 70. В. А. Цыбенко считает, что

Писарев трактует коммунистов как сторонников революционных ме¬

тодов общественного преобразования, а социалистов — как общест¬

венных реформаторов (см.: Цыбенко В: А. Мировоззрение Д. И. Пи¬

сарева. М., 1969, с. 263).
235

высокий уровень производительности труда, оказывая

тем самым решающее воздействие и на экономический

образ жизни людей, и на политическую, а также нрав¬

ственную физиономию общества. Однако в рамках этого

производства «работник оказывается бессознательным

орудием в руках фабриканта, обладающего веществен¬

ным и умственным капиталом»1. Писарев писал об эко¬

номических вопросах не «по наитию». Он был их глубо¬

ким знатоком, понимал природу капиталистической экс¬

плуатации, прекрасно знал западноевропейскую и рус¬

скую литературу. Достаточно вспомнить, как основатель¬

но он критиковал Антоновича, поверившего Миллю, в то

время как «промахи этой теории были доказаны очень

основательно Чернышевским в его примечаниях и допол¬

нениях к переводу политической экономии Милля»2.
Как социалистический публицист, обращаясь к по¬

ложению на Западе, Писарев развивал мысль о неиз¬

бежности окончательного решения «рабочего вопроса»

в пользу рабочих. Это решение, подчеркивал он, будет

не результатом благодеяния свыше, а следствием разви¬

тия самосознания пролетариев («Очерки из истории тру¬

да», «Пчелы», «Мыслящий пролетариат»). Пролетарий,

говорит Писарев, «увидел», «убедился», «смекнул» в ос¬

новном на опыте буржуазных революций, что всякие права

«существуют и имеют значение только для людей состоя¬

тельных, т. е. для тех людей, которым при всяком порядке

вещей живется не совсем плохо»3. Иными словами, Пи¬

сарев ждал многого от развития самосознания пролета¬

риата. Он понимал, что вековой спор «между трудом и

капиталом» будет разрешен не путем приемлемого со¬

циального арбитража, а через классовую борьбу, кото¬

рая отменит наконец неприемлемую для трудящихся

эксплуатацию человека человеком. Это Писарев сооб¬

щал в своих работах не один раз, доказывая, что «для

решения задачи о голодных людях необходимо соблю¬

дение двух условий.
Во-первых, задачу эту должны решать непременно

те люди, которые в ее разумном решении находят свои

личные выгоды, то есть ее должны решать сами работ¬

ники. Во-вторых, решение задачи заключается не в воз¬

делывании личных добродетелей, а в перестройке обще¬
1	Писарев Д. И. Соч., т. 1, с. 312.
2	Писарев Д. И. Соч., т. 2, с. 253.
3	Писарев Д. И. Сон., Т- III. Л^., 1912, с. 158.
236

ственных учреждений»1. Перестройка общественных от¬

ношений имеет приоритет перед возделыванием личных

добродетелей. Нравственное совершенствование есть

следствие, а не причина общественных перемен.
В статье «Посмотрим!» Писарев вновь возвращается

к вопросу о положении, роли и возможностях личности

в обществе и вновь, по-видймоМу, повторяет пароль кри*

тически мыслящей личности, руководимой представле¬

ниями о «разумном эгоизме»: «Мы сами должны уСтрО-

ить нашу личную жизнь так, чтобы труд и наслаждение

сделались синонимами»2. Но он разъясняет, что к этому

вопросу (оптимальному сочетанию труда и наслажде¬

ния) нельзя подходить как к абстрактному лозунгу.

Исторический статут труда парадоксален. Труд являет¬

ся движущей силой развития цивилизации, но соверша¬

ется каждый раз в формах закабаления личности, «по¬

ложение большинства с каждым годом становится

хуже»3, масса не может реализовать свои личностные по¬

тенции и развить нравственные качества именно в силу

подневольного характера труда, при котором основная

доля общественного продукта идет мимо нее. Естествен¬

но, что в этих условиях большинство (эксплуатируемое)

не может не испытывать «ненависть к труду»4, в кото¬

ром оно видит перманентное ярмо. Писарев убежден, од¬

нако, и убеждает других, что при определенных общест¬

венных условиях труд может быть наслаждением и но¬

сить творческий характер. Он популяризирует старую

идею Фурье и Сен-Симона об обществе без тунеядцев

и их пороков. При каких условиях это возможно? Когда

будет принята социалистическая система отношений

между людьми.
Человек должен трудиться в человеческих условиях,

без подневольного труда, без эксплуатации, в рамках до¬

бровольных социалистических ассоциаций, в условиях,

когда существует общественная собственность на основ¬

ные средства производства. Иными словами, Писарев

развивает здесь традиционную идею домарксовского со¬

циализма. Он не считает к тому же общину идеальным

случаем добровольной ассоциации. Возможно, это про¬

исходило вследствие убеждения Писарева, что будущее—»
2	Писарев Д. И. Соч., т. V, с. 408—409.
2	Писарев Д. И. Соч., т. III, с. 495.
3	Там же, с. 487.
*	Писарев Д. И. Соч., т. IV, с. 1?.
237

за промышленным развитием страны, в условиях кото¬

рого деревенская община как господствующий тип ас¬

социации выглядела бы реликтом. Более того, это такой

реликт, который сам по себе является памятником бед¬

ности, а не богатства, бедности и материальной, и ду¬

ховной. Народ нищ и нищает именно потому, что он за¬

ключен в прокрустово ложе анахроничных отношений.

Где же выход? — В обращении к научному знанию, в по¬

становке знания на службу народу. Писарев подметил

тенденцию усиления связи науки и производства в рам¬

ках капиталистической системы и считал ее прогрессив¬

ной. В условиях русского общества он видел и недоста¬

точность знаний, и неверное их распределение, и отсут¬

ствие необходимых связей между наукой и производ¬

ством, отчасти ввиду неразвитости самого общественно¬

го производства. Его требование индустриализма было

требованием развития производительных возможностей

страны, хотя подчас он и пользовался сен-симонистской

и фурьеристской терминологией (включая сюда и по¬

пулярные в русской мысли 60-х годов ассоциации, а так¬

же идею соединения знания (таланта у Фурье) и труда

в социалистическом обществе, не знающем капитала).

Социализм, по его мнению, приносит новую точку зре¬

ния на историю, без знания которой невозможно понять

настоящее и будущее.
В «Исторических эскизах» Писарев замечает, что «ис¬

тория до сих пор не сделалась наукой», но, отнюдь, не

в силу нежелания историков. Их желание сделать исто¬

рию наукой не было подкреплено соответствующими

этому желанию объективными основаниями их же тео¬

рии и методологии. Что такое история? — спрашивал

публицист, т. е. каков предмет этой науки? Его ответ по-

своему замечателен, ибо он говорит не о том, чем яв¬

ляется наука истории, а о том, чем она должна быть.

«История должна быть осмысленным и правдивым рас¬

сказом о жизни массы; отдельные личности и частные

события должны находить в ней место настолько, на¬

сколько они действуют на жизнь массы или служат к ее

объяснению»1.
1 В этой статье заметен неподдельный интерес Писарева к урав¬

нительно-коммунистическим требованиям масс во время французской

революции конца XVIII в., интерес, сходный с интересом П. И. Пес¬

теля, а впоследствии П. А. Кропоткина и других революционных на¬

родников.
238

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Критически-утопическая социалистическая мысль ис¬

ключительно богата теоретическими проблемами, само¬

отверженные подвижники этой теории выделяются свои¬

ми поисками, отчасти найденными решениями.
Теория социализма возникла раньше социалистиче¬

ской практики. Официальная Россия и Россия протесту¬

ющая— демократическая, революционная и социалисти¬

ческая — сосуществовали, но в духовном отношении жи¬

ли как бы в двух измерениях. Самосознание первой вра¬

щалось в кругу консервативных идей и представлений.

Самосознание второй обретало все более глубокое и ис¬

тинное представление о себе и общественных отноше¬

ниях. Соединение критической и утопической социали¬

стической теории с революционной и демократической

практикой произошло на следующем этапе, хотя, как

мы видели, подготовление такого соединения было де¬

лом мыслителей в предшествующее время. По-видимо¬

му, должно было пройти исторически объективное время,

прежде чем стало возможным отражение этой теории

в деятельности определенных субъектов истории. Социа¬

листическая практика на основе утопической теории не

дала социально-преобразующего эффекта ввиду корен¬

ных теоретических недостатков социалистического уто¬

пизма и оторванности практиков-революционеров от ра¬

бочего класса. Тем не менее последующие этапы русской

социалистической домарксистской мысли исключительно

идейно насыщены, интересны своими исканиями, акту¬

альны для современности. Содержание и характер этого

периода истории мысли будут рассмотрены во второй

части.

СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
От автора		3
Часть первая. Становление		5
I. Мечта о социальном равенстве		5
1.	Народные традиции «правды» и «воли»		5
2.	Идеи Просвещения		12
3.	Социальные утопии XVIII в			25
II.	Дворянская инициатива		37
4.	А. Н. Радищев. Начало революционно-просветительской

мысли		37
Р 5. Социальная программа декабризма		44
6.	Социальная утопия П. Я. Чаадаева		62
III.	Дворянская ретроспектива		75
7.	Утопическая схема В. Ф. Одоевского		76
I 8. Славянофильство 		79
Часть вторая. Поиск		103
IV.	Первые социалисты-разночинцы		103
9.	Кружковые прозелиты и внекружковые критики . .	104
10.	В. Г. Белинский. Социализм — «идея идей», «бытие

бытия»				110
V.	Петрашевцы		127
11.	Возможности социализма на русской почве ....	127
12.	Поиски научных оснований социализма. В. А. Милю¬

тин и В. Н. Майков		141
Часть третья. Развитие		164
VI.	«Русский» социализм А. И. Герцена и Н. П. Огарева . .	164
13.	Философия и социализм		164
14.	«Национализация» социализма			182
VII.	Революционно-демократический социализм. Н. Г. Черны¬

шевский и его соратники		192
15.	Философская антропология и экономический фактор

истории		194
16.	Критика буржуазного рассудка в политической эко¬

номии 	200
17.	Политическая экономия трудящихся		209
18.	Возможности некапиталистического пути развития .	221
19.	Н. А. Добролюбов	228
20.	Публицист социализма Д. И. Писарев	232
Заключение . . 			239